Один день Дениса Ивановича. Хроники конца света

Часть I. Хроники конца света

(рассказы)

Один день Дениса Ивановича

Ветер ли старое имя развеял,

Нет мне дороги в мой брошенный край…

Ровно в 6.30 в мозгу Дениса Ивановича Ухова раздался жуткий зудящий звук. Наверно, такой звук издала бы газонокосилка, если бы кто-то вздумал косить ранним утром газон под окном спальни. Для общей побудки работников второй временной смены специально был выбран невыносимо противный сигнал: от него любая «сова» пулей вылетала из-под одеяла, даже не задумываясь о возможности задержаться в постели хоть на секунду. Только тогда прекращалась тошнотворная вибрация в мозжечке.

Вот и Денис Иванович, несмотря на то, что вчера засиделся до второго предупреждения, вскочил, как всегда, не помня себя. Он пошатнулся, стремясь восстановить нарушенное прыжком равновесие, и попал ногами в шлепанцы, уже включенные машиной в момент его пробуждения на подогрев. Шлепанцы приятно ласкали ноги, несмотря на то, что в комнате еще сохранялась бодрящая температура, рекомендованная для сна в это время года.

Стоило принять вертикальное положение, и приятный мужской баритон, знакомый до тошноты, стал зачитывать, что произошло за то время, что Денис Иванович спал, и был избавлен от необходимости слушать русскую версию «WorldNews». Денис Иванович знал наизусть, в каком месте голос в голове начнет восторженно подсюсюкивать, в каком патетически возвысится, в каком от волнения перестанет выговаривать букву «р».

Ничего нового из новостей Денис Иванович не узнал. Объединенные миры жили своей повседневной жизнью. На границе между Еврозоной и Магрибом около двухсот нелегальных иммигрантов погибли при попытке преодолеть ультразвуковую завесу, в Зимбабве спецгруппа Африканского корпуса антитеррора вновь безуспешно пыталась поймать главу «Черных львов». На МКС вышел из строя тринадцатый модуль второго электронного центра и двадцать один миллион потребителей восьмого региона в Центральной Азии лишились своего ежемесячного кредита.

«А в остальном, прекрасная маркиза…» – стало всплывать что-то дикое в памяти Дениса Ивановича, но утренние новости зазвучали громче, и странные слова, так и не оформившись, упали обратно в подсознание. В последнее время такие странности стали происходить с Денисом Ивановичем все чаще, и он уже всерьез подумывал, не посетить ли ему передвижную станцию психокоррекции, которая появилась недавно в их промышленной зоне.

Усилившись, голос диктора стал слегка дребезжать, эхом перекатываясь внутри черепной коробки. Запломбированный в зуб приемник был старый, и на повышенной громкости шло искажение высоких частот. Это было довольно неприятно, но денег на новый радиоимплантант у Дениса Ивановича не было, а бесплатно, в связи с последними поправками в Глобальный Имплантационный Кодекс, теперь вживляли только идентификационный чип новорожденным. Не то что в седьмом году – по домам ходили, уговаривали даром взять. Тогда почти всем вставили аудиочип – для предупреждения о террористической атаке.

Но голос в голове усилился еще немного, и мысли, как-то само собой, стали более прозаическими. Вытащив из одеяла микроаккумулятор и воткнув его на подзарядку, Денис Иванович направился по коридору к единственному на все шесть жилых ячеек туалету.

В это общежитие его выселили из двухкомнатной квартиры в Печатниках еще в 2025-м за долги по квартплате. Тогда, во время Февральского кризиса, без вести пропал сын, а затем, чтобы хоть как-то прокормиться, уехала на заработки в Турцию дочь – и тоже исчезла без следа. (Что, в общем-то, и не странно, если учесть, какой бардак царил в Азии после взрыва на Храмовой горе.) Денис Иванович запил, и через полгода оказался здесь, в рабочей общаге на самой границе восточной промзоны…

Неприятные мысли прервал, как это часто бывало в последнее время, неожиданно острый позыв по большой нужде. Хорошо, что туалет был свободен – одни соседи поднялись раньше, в первую смену, другие еще спали до начала третьей. Рациональное размещение обитателей ячеек стало частью программы по амортизации трудовых ресурсов три года назад.

В ватерклозете было чисто, пахло озоном, тускло светилась под потолком синяя лампочка в граненом колпаке. Словом – больше походило на медицинский кабинет. Денис Иванович запер дверь, и на сером пластике снаружи засветилась надпись «OFF», а внутри замерцал маленький зеленый монитор, по которому побежали буквы и цифры, имеющие непосредственное отношение к Денису Ивановичу. Сев на стульчак, Денис Иванович сунул растопыренные пальцы в прорезь справа от себя, и увидал, как сверху и снизу по ладони пробежал багровый луч сканера, снимая отпечатки и убивая бактерий, затем в палец кольнуло – машина взяла ежедневную пробу крови. Как только Денис Иванович поднялся, в щели под экраном щелкнуло, и ему в руку упал неровно срезанный талончик с бледно пропечатанным штрих-кодом и надписью: «Практически здоров. До работы допущен».

Под звуки бравурной мелодии, извергаемой в мозг чипом, Денис Иванович прибрал за собой в туалете. Только тогда автоматический замок открылся, и он смог выйти в коридор, где уже топтался сосед из седьмой ячейки.

«Приятного времени суток!» – бодро воскликнул Денис Иванович (хотя ни приятности, ни бодрости совсем не испытывал) и поспешил в ванную комнату. Два умывальника из нержавейки, и окружающий их кафель сияли нечеловеческой чистотой. Однако горячей воды в кране опять не было – на прошлой неделе поставки нефти в первую экономическую зону Северной Америки вновь пришлось увеличить, и лимит на горючее был урезан еще на двадцать процентов.

От таких мыслей марш в голове достиг апогея, так что Денис Иванович поспешил как можно скорее умыться и сбежать на первый этаж (лифт не работал из экономии), где в первой секции третьего зала его ждал завтрак. Сунув палец с кошельком в кассовое гнездо, Денис Иванович плюхнулся на стул из крепчайшего пластокерамика и протянул руку к раздаточному лотку в центре стола.

Уже давно Денис Иванович прекратил попытки понять, что он ест. Бесконечный ряд успехов генной инженерии привел к тому, что еда, как уверял баритон в голове, стала неизмеримо полезней и питательней. К сожалению, это не сказалось на ее вкусе. Денис Иванович с отвращением, которое не смог до конца заглушить даже аудиочип, поднес ко рту ложку с какой-то слизистой дрянью, приготовленной специально для него по результатам утренних анализов.

Впрочем, – убеждал себя Денис Иванович, – может, он просто забыл, и стряпня жены (лицо ее стерлось в памяти, а после шестимесячного запоя не осталось даже фотографической карточки) была ничуть не лучше этой «каши диетической из сорго модификации GM-8»?

Станция монорельса располагалась почти у порога общежития, так что каждые полчаса его серые стены вздрагивали от проходящего всего в нескольких метрах состава. Но жильцы, особенно первых трех смен, охотно мирились с таким неудобством, так как близость перрона давала им пару дополнительных минут по утрам.

И все же, Денис Иванович чуть не опоздал. Баритон в голове отсчитывал секунды, оставшиеся до отправки его смены в промзону, когда запыхавшийся, Денис Иванович влетел в сектор контроля, и чуть не вывихнул палец, пытаясь попасть им в кассовое гнездо. Прозрачная створка турникета скользнула в пол. Не дожидаясь, пока она окончательно исчезнет, он перепрыгнул венчающие ее блестящие металлические шипы. Створка за спиной хищно чавкнула, словно пытаясь отловить нарушителя, но Денис Иванович уже вскочил в готовый отъехать поезд. Все места в головном вагоне были заняты, и он, следуя раздававшимся в голове инструкциям, прошел во второй, разыскивая предназначенное ему машиной место.

Не успел он сесть, как состав мгновенно разогнался, и через полминуты проскочил тамбур защитного купола той соты, где жил Денис Иванович. Как всегда в момент перехода он почувствовал слабый укол в предплечье. Когда сразу после вживления «цифрового ангела» Денис Иванович пожаловался врачу на неприятные ощущения, тот, покопавшись в больничных записях, сказал, что это последствия прежнего неумеренного потребления алкоголя. «Придется мириться с этим маленьким неудобством» – по-дружески улыбнулся Денису Ивановичу присутствовавший при осмотре представитель фирмы-производителя – «Ведь мир и безопасность стоят того. Не правда ли?» И Денис Иванович, вспомнив телевизионные кадры с места Даккарской катастрофы, почти искренне ответил ему: «Конечно».

Сразу после тамбура за окном замелькало открытое пространство промышленной зоны. Здесь не было купола, и серое осеннее небо, уже светлеющее у горизонта, висело низко над головой. Темные корпуса предприятий были отделены друг от друга слегка мерцающей, подсвеченной для безопасности, ультразвуковой завесой.

Через две остановки Денис Иванович сошел, и, оплатив проезд, услышал, как приятный женский голос в голове (автоматический оператор регионального банка) уведомил о том, что на его счету осталось менее 10 процентов месячного кредита. Затем мужской баритон вежливо напомнил, что рабочая смена начнется через пять минут.

Больше всего Денису Ивановичу хотелось выругаться. Он вежливо улыбнулся, и, пробормотав неизвестно кому: «Приятного времени суток!», пошел к своему корпусу, держась середины между двумя широкими белыми полосами коридора безопасности в ультразвуковой завесе. Впереди и сзади – он не видел, но знал это – скользили в утреннем сумраке как тени десятки мужчин в блекло-голубых рабочих костюмах. Споро, но без суеты, подходили они к пластокерамической двери корпуса и исчезали за ней. Их четкие до автоматизма движения слегка раздражали Дениса Ивановича, хотя он понимал, что и сам движется точно так же, под ту же ритмичную, бодрящую музыку.

Подойдя к проходной, Денис Иванович вошел в нее как раз в тот момент, когда предыдущий работник, пройдя контроль, закрыл за собой внутреннюю дверь тамбура и Денис Иванович остался в ней один, если не считать бдительного автоматического циклопа, поблескивающего глазом камеры телеслежения. Денис Иванович подставил ему для аутентификации зрачок, и в тот же момент испытал знакомое легкое покалывание в правом предплечье – сняли данные с «цифрового ангела». Он сунул в прорезь на груди «вахтера» выданный ему утром в туалете пластиковый талончик с данными анализов, и вошел в распахнувшуюся перед ним дверь.

Длинный ряд кресел с колпаками, похожими на фен, тянулся по коридору вдаль. В креслах, расслабившись, сидели мужчины с полузакрытыми глазами, словно пораженные коллективным параличом. Денис Иванович сел на свободное место и приготовился к психоэмоциональной загрузке.

По мере того, как музыкальные ручейки, журча, растекались по сознанию, а странный, ангельски-бесполый голос произносил слова, смысл которых тонул в звуках музыки, Денис Иванович ощущал, как он становится иным.

Словно старая ветхая плоть, разложившись, нечувственно опала с костей, а вместо нее скелет облекли в новое тело, искрящееся здоровьем и радостью. Сознание стало прозрачным, мысли – четкими, руки – умелыми. Чувство всемогущества и силы захватило дух. Болезненное желание творчества пронзило ум. И не осталось ничего, что не было бы подчинено этому желанию.

Денис Иванович с трудом распахнул глаза. Необыкновенное счастье захлестнуло его так, что он задохнулся. Мир был прекрасен.

III

Счастье переполняло его, когда он сел за свое рабочее место. Посреди пустого стола матово поблескивал шлем. Денис Иванович бережно, не торопясь, одел его и погрузился в нирвану. Эти мгновения он любил даже быть может больше, чем метаморфозы в коридоре. Там он был глиной, а сейчас становился творцом. Он начинал творить.

Прежде (в той жизни – с усмешкой позволял себе иногда думать Денис Иванович) он занимался кибернетикой. Сращивал плоть и кремень. Потом началась перестройка, затем – бес знает что. Институт закрыли, все торговали на рынке – кто картошкой, кто Родиной. Он не смог ни тем, ни другим. Когда в страшном 2026 подыхал в своей общаге, в нищете и в пьяной блевотине, его нашли. Вымыли, вылечили, дали шлем. И он начал работать, не спрашивая – на кого и зачем.

Да тогда и понять это было невозможно. Все рушилось в тартарары. После нескольких размеренных лет беснование охватило страну. Да что там страну – планету. Взрывались химические заводы. Проваливались в карстовые пустоты атомные электростанции. Рушились небоскребы. Падали самолеты. Гибли президенты. Словно стальная метла прошлась по земле. И воцарился хаос.

Из всех щелей полезли смуглолицые безумные автоматчики, обкуренные, нечеловечески жестокие – как может быть жесток лишь человек. В редкие минуты просветления Денис Иванович с содроганием смотрел репортажи «с места событий». Автоматчиков убивали, но их становилось все больше и больше.

И, наконец, словно прорвало плотину.

Многие десятки, быть может, сотни миллионов потерявших надежду выжить существ буйной лавиной потекли из недр Африки и Азии. Они шли по всем дорогам с юга на север, кто с автоматами, кто с ножами, кто просто с палками и камнями. Впавшие животы, облепленные чесоточной кожею ребра, запавшие, сумасшедшие глаза, потрескавшиеся губы…

Как саранча, сметали все на своем пути, оставляя за спиной пустыню: ни листочка, ни травинки, ни косточки. Мало кто не пробовал человечины. Но пищи все равно не хватало. Ослабевшие падали, и тысячи ног превращали их в чавкающую бурую грязь.

Пересечь границу «цивилизованного мира» им не дали. Выросли в небе адские грибы. После атомного пожара ветер долго гонял людской пепел по оплавленному песку. Проблема была решена.

Выжившие превратили Европу в цитадель, оградив ее УЗЗ и автоматическими постами слежения. Вслед за Европой так же поступили Израиль, США и Япония.

Десятки уцелевших в катаклизме мегаполисов по всему миру стали осажденными анклавами, спрятались за ультразвуковыми завесами, накрылись пластокерамическими куполами от радиоактивной пыли и ядовитых дождей.

На всем остальном пространстве – укрепрайоны в добывающих зонах и базы антитеррора, следящие за своевременной депопуляцией неконтролируемых элементов. Работа там адская, но и месячный кредит в три раза выше, чем в анклавах.

Впрочем, для Дениса Ивановича величина кредита была не так уж и важна. Важно, что, надев шлем, он попадал во вселенную, где рядом с его разумом светилась тьма других разумных миров, и все они как единое целое, как высшее братство, шли сквозь тернии к звездам. Только раскрой себя – и в единстве мысли вырастали пред незрячим взором невероятные, дух захватывающие, горящие холодным огнем и уходящие в бесконечность архитектурные конструкции храма мироздания.

Как единый разум они проектировали этот храм – не зная друг друга, не говоря друг другу ни слова, но, как огромный хор, подчиняясь незримому дирижеру, гениальнейшему, величайшему дирижеру, который возвышался над землей, достигая неба.

Они видели мириады человеческих кирпичиков, сложенных в бесконечную пирамиду. Она стояла на краю севера, вознося вершину выше Полярной звезды. Они понимали, что стали соучастниками в строительстве этой величайшей в истории башни. Они были воинством великого Архитектора Вселенной.

Они обожали его. Они поклонялись ему. Они ненавидели его.

Чудное видение пропало, белая вспышка пронзила сознание, и Денис Иванович понял, что наступил конец его рабочей смены. Он снял шлем, и обессилено рухнул грудью на матовый стол. Шесть рабочих часов вымотали его до предела. Так плохо он не чувствовал себя и после шестимесячного запоя. Надо было отдышаться хотя бы десять минут, прежде чем он сможет покинуть эту комнату.

Плечи тихонько подергивались, руки сводило от перенапряжения. Денис Иванович положил их на гладкую поверхность стола и прижал сверху колючим подбородком. Глаза его, запавшие и обведенные синей каймой, незряче уставились на тускло поблескивающий шлем, лежащий всего в нескольких сантиметрах от его лица.

В эти десять послерабочих минут все оставляли его в покое. Даже баритон в голове почтительно умолкал. Мозг становился пустым и черным, словно его черепная коробка была набита ватой, облитой чернилами. Не было никаких чувств, кроме безмерной тоски о себе. Кровь толчками била в затылок. И этими десятью минутами вселенского одиночества Денис Иванович дорожил, быть может, больше всего в своей теперешней жизни.

Но эти десять свободных минут вконец раздавили его. Когда раздался сигнал идти, Денис Иванович даже обрадовался. Он встал, и пошел по коридору к зоне контроля для мужчин. Хотя музыка уже раздавалась у него в голове, настраивая на нужный ритм, Денису Ивановичу показалось, что он слышит сквозь шарканье ног донесшийся издалека высокий женский голос.

Денис Иванович удивился. Он знал, что на другой, наглухо отгороженной половине здания находятся сотни молодых и здоровых женщин. Именно они служили источником той буйной жизненной энергии, которая втекала утром в Дениса Ивановича и его сотрудников.

Он мгновенно представил себе большой квадратный зал с холодными белыми стенами, тесные ряды пластокерамических кресел и сидящих в них целый день женщин. Представил их бледные, осунувшиеся несмотря на специальное питание лица под низко надвинутыми до самых глаз биошлемами. Больше года не выдерживала ни одна.

Куда они девались потом, Денис Иванович даже не представлял.

Впрочем, это его и не волновало. Да он и не помнил, когда женщина волновала его в последний раз – в 2024-м? 2025-м? В открывшиеся два года назад клубы виртуальной любви он не ходил никогда. Денис Иванович подозревал, что никакая виртуальная любовь не сравнится с тем ощущением, которое он испытывал во время метаморфозы перед рабочим днем. Ни виртуальная, ни, тем более, реальная любовь ему была не нужна. И он экономил свой кредит совсем для другого.

Единственное, что его волновало в данный момент – действительно ли он слышал женский крик, или ему это только казалось? Если у него в голове зазвучал чужой голос – психокоррекция практически неизбежна. И лучше пойти на нее самому, чем дожидаться официального приглашения от приятного баритона.

Денис Иванович вышел во двор, и тут же увидел эвакуатор. Транспортный робот канареечно-желтого цвета с эмблемой алого дракона, распластавшегося на белой шестиконечной звезде, медленно заворачивал за угол, к женскому входу. Значит, крик ему не послышался. Просто кто-то из женщин не отработал свой годовой контракт до конца. Денис Иванович вздохнул с облегчением.

Проезд эвакуатора нарушил четкий ритм, и перед входом выстроилась небольшая цепочка мужчин. Один за другим они начинали движение к станции монорельса. Повинуясь настойчивому сигналу, Денис Иванович так же занял свою очередь и сделал шаг вперед.

Он размеренно шел, соблюдая дистанцию и ритм, навязанный ему бодреньким маршем, но мысли его лениво текли параллельно звукам трансляции. Сейчас можно было расслабиться, невидимый цензор не давил посторонних воспоминаний, как это было утром перед работой. Эта свобода мысли – Денис Иванович точно знал – была частью системы релаксации тех, кто работал над проектом.

Женщин для эмоциональных батарей можно было легко найти. Таких как он – нет. Они – генетики, электронщики, кибернетики – были невосстанавливаемым ресурсом. Как нефть или газ. Университетов больше не было, профессора исчезли давным-давно, когда еще понимали смысл слов «государственные ассигнования на фундаментальные науки», но о самих ассигнованиях только вспоминали. Теперь некому и некого было учить. Такие как он были последние из могикан, выжившие в резервациях нового мира. Их надо было беречь, пока в пирамиду не будет уложен последний кирпичик.

А пока им позволялась некоторая вольность. Иногда Денису Ивановичу казалось, что некто, сидящий в центре паутины, сам наслаждается всплывающими в сознании людей картинами навсегда потерянного старого мира: летнего вечера, домашним запаха жареной с луком картошки из распахнутого окна, голосами детей. И наслаждаясь ими, некто испытывает жуткий восторг разрушения, и задрав морду к бледной луне, издает торжествующий рык победителя.

Денис Иванович спал в вагоне монорельса, несмотря на то, что в плечо кольнуло, по меньшей мере, раз тридцать. Состав пересек Москву по широкой дуге, огибающей полуразрушенный центр города, и вырвался из-под последнего купола, уже начинающего по вечернему кое-где мерцать осветителями. Теперь монорельсовая дорога прорезала северо-западную промзону. В пяти метрах от окон вагона мелькала подсветка УЗЗ, за которой уходили в бесконечность глухие темные стены промышленных корпусов, круглосуточно поглощавших и извергавших сотни тысяч рабочих.

Денис Иванович вздрогнул, словно его кольнули иглой. Машина разбудила его ровно за полторы минуты до конечной станции. Сон освежил его и восстановил силы. Денис Иванович оглянулся. Пустой вагон тонул в сиреневом сумраке, только над его местом светилась слабая маленькая лампочка. Поезд мягко затормозил. Лопатки вжало в спинку сиденья, потом отпустило. Он встал, потянулся, разминая руки, и вышел на темную платформу.

Как только его нога коснулась плиты, впереди вспыхнула подсветка зоны контроля. На этот раз, сунув палец в гнездо, кроме стандартного уведомления о сокращении кредита пришлось выслушать предупреждение о близости пограничного сектора и мерах безопасности вблизи мощной УЗЗ.

Слева от станции начинались городские руины, на окраине которых возвышался блокпост. Узкие наружные бойницы уже светились в раннем сумраке, несколько антенн уходили высоко вверх. Дальше к северу простиралось пустое безжизненное пространство – запретная зона. По светлому фону неба скользнула темная тень патрульного «голиафа». Самой ультразвуковой завесы не было видно – пограничные УЗЗ не подсвечивали, но Денис Иванович знал, что она там, в трех километрах от развалин бывших Мытищ. Даже здесь, вдали от нее, он ощущал, как бегают по коже мурашки.

Повернувшись спиной к границе, Денис Иванович пошел на юго-восток, прочь от зудящей стены. Миновав рухнувший автомобильный мост через Яузу, он перешел речку по чудом уцелевшему в ложбине мостику и оказался на заросшей проселочной дороге, ведущей к Перловке. Здесь, на болотистом прежде берегу реки стоял когда-то их летний домик. Впрочем, ни домика, ни болота уже не было. Адское пламя, слизнувшее город, все выжгло дотла и иссушило пойму. Зато и комаров теперь можно было не опасаться.

Денис Иванович сел на поросший жесткой травою пригорок, и, повернув лицо к узкой бордовой полоске на западе, погрузился в транс. Он был похож на огнепоклонника, навсегда расстающегося со своим угасшим божеством. На самом деле, Денис Иванович пытался вспомнить.

Он погружался в пучину времени все глубже. Время для него было подобно бутылочному стеклу: оно так же неузнаваемо искажало изображение знакомых предметов и придавало им странный болезненный оттенок. Он смотрел на всплывающие навстречу из глубины лица, и не знал – те ли они? Быть может, это еще одно наваждение его таинственных хозяев, как голоса в голове, как интеллектуальный оргазм на работе? Быть может, эти воспоминания – такая же составляющая часть проекта, как и все остальное?

Он точно помнил, что с этого пригорка тысячу лет назад маленькая девочка бросала в него полосатым мячом и смеялась, запрокинув к летнему небу загорелое лицо.

Но каким было это лицо, как звали девочку, какое на ней было платье – он вспомнить не мог. Он не мог бы с уверенностью сказать, что это была его дочь. Он не мог быть уверен даже в том, что дочь у него была, что это не результат какой-нибудь предыдущей психокоррекции. Он ни в чем не мог быть уверен.

Даже в эти минуты, когда он, как щенок, спущенный с поводка, тыкался носом то в один, то в другой угол своей памяти, он ничего не мог вспомнить. Ни жены, ни сына. Ни лица, ни имени. Только мяч, попавший ему в лицо, Денис Иванович вспомнил отчетливо – большой, клеенчатый, в бело-сине-красную полоску, с пластиковой затычкой в длинной резиновой соске.

Денис Иванович резко открыл глаза, как будто мяч и в самом деле ударил его по лицу, как тогда. Но не было светлого летнего дня, не было девочки, не было солнца. Он сидел в уже окончательно победившей ночной темноте, и тискал ослабшими руками сухую землю. Он был почти уверен, что здесь когда-то стояла маленькая босая нога. В этом он был почти уверен. Тьма – глухая, мертвая тьма – без стрекота кузнечиков, без кваканья лягушек, без рокота машин по шоссе, окружала его.

На станцию монорельса Денис Иванович возвращался почти на ощупь. Ориентироваться помогали огни блокпоста, да далеко на севере висело, переливаясь высоко в небе, полярное сияние. В последние годы оно становилось все слабее, но Денис Иванович помнил, как первые пару лет после атомной бомбардировки этот диковинный свет мешал спать по ночам.

Впрочем, заблудиться во тьме ему никто бы не дал. Четкие контуры разрушенных улиц словно висели перед глазами прямо в воздухе, а красная пульсирующая точка – он сам – медленно ползла по направлению к станции.

Голод обрушился на Дениса Ивановича вместе с последними известиями «WorldNews». Только теперь он осознал, как давно не питался и, пройдя на перрон, поспешил к пищевому автомату. Выбрав из небогатого меню, обозначенного на сенсорном дисплее, пару дешевых бутербродов и синтетический кофе, Денис Иванович, повернулся лицом к северному сиянию и стал сосредоточенно поглощать пищу.

Денег после этой поездки оставалось совсем мало, но все же их должно было хватить до следующего кредита. В крайнем случае, можно было перебиться на базовом пайке, хотя глотать несколько дней охлажденную питательную биомассу из общественного распределителя совсем не хотелось.

Новости закончились, и для его смены началась двухчасовая релаксационная передача. До ее окончания он должен был вернуться под свой купол. Он повернулся лицом к Москве – нагромождению светящихся в ночи куполов. Высоко над ними, в черном ночном небе, сиял огненный глаз низкоорбитального спутника. Этот глаз видел каждое из трех миллионов существ, копошащихся сейчас в вольере московского анклава. И Дениса Ивановича в том числе.

Он непроизвольно, словно хотел хоть на секунду избавиться от этого неотрывного взгляда, положил ладонь левой руки на правое предплечье, хотя прекрасно понимал, что живая плоть не сможет экранировать постоянный сигнал микросхемы. Но тут на посадку подали состав, и Денис Иванович поспешил занять свое место. Ему было немного смешно оттого, что машина выбирала ему место в совершенно пустом вагоне, среди сотни свободных мест, но он сел, послушно следуя ее указаниям.

Вагон пулею полетел к светящимся стенам Москвы. Краткое время вечерней свободы закончилось. Звуки в голове становились все неотступнее, и к тому времени, когда Денис Иванович вышел на перрон своей соты, забота машины уже не казалось ему смешной.

Свет, льющийся с купола, освещал ему краткий путь до общежития. Дверь, отсканировав глаз, радушно распахнулась. Автоматическая чистка обуви в вестибюле стерла загородную пыль с башмаков.

В полупустой столовой он проглотил приготовленный для него ужин из диетической «каши гречневой модифицированной» и стакана синтезированного молока. Усталый, но сытый и удовлетворенный, Денис Иванович поднялся в свою ячейку и вставил аккумулятор в одеяло.

Впереди была ночь, темная и глубокая как ущелье. Ночь без голоса в голове, ночь без бесплодных воспоминаний – только тьма и покой. Лета, в которую можно бросить прошедшие сутки.

И лишь одна мысль не давала покоя: завтра снова наступит день.

Паломничество

Что я делаю в такую рань на вокзале? Вчера раздался звонок Ивана, который предложил мне съездить в Сергиев Посад, к мощам Преподобного. «А то, – говорит, – потом, может быть, и не съездишь…» А почему не съездишь, так и не объяснил. Вот, говорит, встретимся, расскажу.

Так что теперь стою я под расписанием и жду Ивана. Глядишь, еще и опоздает, он всегда безалаберный был. Нет, не опоздал, вон бежит, веселый, словно и не полшестого утра. Впрочем, он такой – рукавом утрется – и словно не ложился.

– Привет, Степан, – говорит мне. – Ты, надеюсь, билет не купил?

– Да нет, – говорю, – извини, не купил, сам только что подъехал.

Ага, думаю, купишь, а потом и денег не получишь с тебя. Знаю я нас, православных, все норовим во славу Божью, как будто у других деньги на фикусах растут. А он радуется, как ребенок.

– Это хорошо, что ты билеты не покупал, мы и так, с Божьей помощью, проедемся.

– Как это? – удивился я. – Сейчас без билета и бомж на платформу не проскочит. Наставил Лужок и турникетов, и билетеров…

– Ага, – по-прежнему радуется невесть чему Иван, – и даже контролеров, которые следят за билетерами, чтобы те через турникеты за червонец безбилетников не пропускали. Как на фронте, заградотряды за штрафными ротами.

– Ну, вот, – вторю я Ивану, – а ты говоришь «так»…

– Да ерунда все это! – опять растянул рот в улыбке Иван. – Вон, видишь, с левого края павильоны с турникетами заканчиваются, и дальше идут платформы дальнего следования без турникетов?

И стал рассказывать, что он уже давно катается на электричке бесплатно. Просто проходит по платформам дальнего следования до самого конца, а там, будто специально, ступеньки сделаны. Спускаешься по ним, проходишь по путям до пригородных электричек, а там опять по ступенькам поднимаешься на платформу и садишься в вагон. И едешь себе, куда душеньке угодно.

– А если контролеры в поезде подойдут?

– А подойдут контролеры – дай им рублей двадцать, они и отойдут.

– Да ведь грех это, Иван, – принялся я его вразумлять.

А он так насмешливо:

– Да какой же это грех?

– Пойми, – говорю я ему, – ведь эти деньги нужны государству. Оно из них пенсии платит, детей малых лечит, старикам помогает. Без них ни школы, ни больницы работать не будут, да и электрички не поедут… Ты не государству не платишь, ты у стариков и детишек деньги крадешь.

А он еще пуще смеется.

– Чудной ты какой-то, Степан, – говорит мне, – словно и не в России живешь! Российские железные дороги давно уже акционерному обществу принадлежат. А пенсии не государство платит, а из кармана у работяг забирают, да в карман Пенсионного фонда перекладывают, а там на эти денежки себе новые офисы строят и служебные мерседесы покупают. Ну а что останется, может и подадут старикам. А может, в банк крутиться положат. А если государство и строит какие новые школы и больницы, то не для русских людей, а для чеченских бандитов. Построит, те придут да взорвут, а потом снова строят. При этом столько украдут, что и на грузовике не увезешь! Грех! Грех этим правителям в руки деньги давать. Вот это грех, потому что каждый рубль у них в руках смертью для нас, русских оборачивается!

Тут я на него руками замахал:

– Ты что несешь, окстись!

– Это ты окстись, – неожиданно разозлился он. – Живешь как страус с головой в песке. Ты хоть знаешь, что за прошлый год в России население сократилось на полтора миллиона?! Каждый час русских становится меньше на 175 человек! Зато еврей Абрамович за тот же час становится на миллион долларов богаче! Каждый умерший русский приносит ему 5 тысяч 714 долларов дохода! Неплохой гешефт на русской крови?

– Да причем тут Абрамович? – тут уж я возмутился. – Он, что ли, этих русских убивает?!

Иван поглядел на меня, и говорит ни к селу, ни к городу:

– Эх, ты… Божья коровка…

Повернулся и пошел к платформам дальнего следования. Догнал я его, и говорю:

– Слушай, Иван, ты иди по своим ступенькам, а я пойду, все же билет куплю. Я человек законопослушный, богобоязненный, бесплатно не поеду, ты уж прости…

– Бог простит, – отвечает. – Ты хоть тогда не бери за полную стоимость, возьми за тринадцать рублей до Лосинки, а там пройдешь на платформу, сядешь, глядишь и доедешь по дешевке. Нечего этим жидам денежки в карман класть. А в поезде найдем друг друга, садись во второй вагон.

– Ладно, ладно, – говорю, а сам скорее к кассам. Да и пора уже, а то и так того и гляди, к Литургии опоздаем с этими дурацкими разговорами.

Билет я взял, конечно, за полную стоимость, выложил все 128 рубликов в оба конца. Зато душа спокойна. Сел у окошка, благо электричка утром идет из Москвы пустая, занял место и для Ивана. За минуту до отхода и он в вагон дошел. Посмотрел я на часы – почти двадцать минут он по своим платформам добирался. Ну что тут скажешь: десять верст – не крюк для бешеной собаки.

– Ну и стоит оно того, чтобы по рельсам да по камням себе обувь бить? – неосторожно начал я прежнюю тему. Иван насупился:

– Принцип обуви дороже. Да и не правы они. Эти турникеты решением Московского городского суда должны были еще два года назад снести, так как не имеют права препятствовать выходу пассажиров с платформ, а они не только не снесли, но еще и заборов вокруг пластиковых понастроили.

– И правильно, – говорю, – с нашим русским народом только так и надо. Еще Гоголь говорил, что у нас вор на воре сидит и вором погоняет…

– Не Гоголь, а Собакевич, – показал свою образованность Иван. – А все воры у нас на электричках не ездят, они на лимузинах ездят, причем за наш счет.

– Это как, «за наш счет»?

– Так все воры у нас в чиновники подались. А у чиновников лимузины государственные, то есть, за наш счет, из налогов. Заплати – и спи спокойно, пока чиновник на твои денежки на Канарах зажигает…

– Ну, чиновники у нас тоже часть народа…

– Ага, часть народа… Избранного. Ты посмотри, кто в правительстве: Фрадков, Швыдкой, Рейман, Греф… Да и те, кто с русскими фамилиями – тоже из избранных. Помнишь, как у Высоцкого: «Русский я, по паспорту…» Так что это еще вопрос, кого за забор надо сажать.

– Да перестань ты, вспомни, как сказано в Писании: «Начальствующего в твоем народе не злословь…»

– Они не из моего народа, а из своего, и не в моем народе начальствуют, а над моим народом. Захватчики, грабители, воры… Ну ничего! Это про них пророк сказал: «Горе тебе, опустошитель, который не был опустошаем, и грабитель, которого не грабили! Когда кончишь опустошение, будешь опустошен и ты; когда прекратишь грабительства, разграбят и тебя».

Тут наш богословский диспут прервал свисток электрички. Мы, наконец, тронулись в путь. За окном поплыл железный забор, выкрашенный в нежно-голубой цвет Ярославской железной дороги. Минут через пять я забеспокоился:

– И долго это продолжаться будет? В окно поглядеть не на что…

– Забор-то? – усмехнулся Иван. – Ты, видно, давно не ездил. Забор аж до самых Мытищ протянули. Так что, привыкай за забором сидеть, хоть ты и не вор.

– Зато платформы какие красивые, плиточкой фигурной выложены, фонари новые, крыши из цветного пластика.

– Ага. Ты даже в тюремной камере положительные моменты найдешь.

– А я честный человек, у меня билет есть, мне заборы не помеха. Они только халявщикам мешают.

Иван только усмехнулся:

– Ну-ну, честный человек. Смотри, опомнишься, да поздно будет: утром выйдешь на балкон, а вокруг одни заборы. Впрочем, ты не певчая птичка, а куры и в клетке несутся. Только знаешь, первый год они несутся, а на второй-то их на мясо пускают…

Не знаю, до чего бы мы еще договорились, но тут дверь в вагон тихонько откатилась в сторону, и вошел какой-то бомж. Несмотря на то, что старичок был чистенький и не вонял, а светлые глазки глядели осмысленно и ясно, то, что это бомж, было видно с первого взгляда. На целые, но явно кем-то выброшенные ботинки множеством складок спускались мешковатые брюки, а их почти до низу скрывало наглухо застегнутое драповое женское пальто. Шапки, хотя было прохладное утро, у него на голове не было, и большую розовую лысину прикрывали редкие пряди совершенно седых, но тоже чистых и причесанных волос. В руке бомж держал большую пластиковую бадейку с дымящийся растворимым супом и жадно, но аккуратно и беззвучно, ел из нее.

Хотя бомж был необычно опрятен, я брезгливо поморщился: «Сейчас побираться начнет». А Иван дурак, тут же, словно для того, чтобы приманить бомжа, стал совать ему десятку. Тот поднял на Ивана свои пронзительные, словно слезящиеся (хоть и чистый, а видать, все равно, больной!) глаза, взял десятку и молча пошел дальше, на ходу глотая горячий суп.

– Дурак ты, Иван. Экономишь, экономишь на билете, а первому же бродяге все и спускаешь, – удивился я.

– А я не экономлю, я билет из принципа не беру. И пусть уж лучше эту десятку получит бездомный старик, чем АО РЖД. Не ты ли на вокзале о пенсионерах пекся? И, потом, знаешь, я всегда чувствую себя виноватым перед ними – вот они воевали, восстанавливали страну, нас растили, ждали в старости отдыха и уважения. А тут пришли эти подонки, все отняли, разрушили, опоганили. А мы, взрослые, здоровые мужики вместо того, чтобы защитить – радостно ржали, как жеребцы стоялые: даешь демократию! даешь общество всеобщего потребления! даешь колбасы, как на Западе! Даешь! Даешь! Даешь! Ну, нам и дали прикурить. А по старикам просто катком прошлись…

– Ладно ты, хватит в грудь себя бить. Какая тут твоя вина? Эти бомжи – просто пьяницы. Пропили все, имущество, квартиру, совесть. Шляются теперь, никому ненужные, попрошайничают, а ты нюни распустил: mea culpa, mea culpa…

Поезд вздрогнул, покидая очередную остановку. В вагон ввалилась толпа. Многие были явно знакомы друг с другом, занимали места, устраиваясь целыми купе. Мужчины принялись играть в козла, азартно переругиваясь при неудачных ходах партнеров. Тетки стрекотали что-то свое… Все ехали на работу в Пушкино или в Софрино.

Рядом со мной присела молоденькая девушка. Иссиня-черные волосы волнистыми прядями ниспадали на ее смуглое красивое лицо. На вид ей можно было дать и шестнадцать, и двадцать лет. Я невольно залюбовался ее красотой, забыв о бомжах и Иване.

Девушка тут же стала дремать, постепенно склоняясь ко мне на плечо. Несмотря на насмешливые взгляды Ивана, которые он изредка бросал на меня, я старался не шевелиться, чтобы не потревожить спутницу. Вскоре вагон качнуло на стыке сильнее, девушка плотно прижалась ко мне, но тут же открыла глаза и смущенно извинилась. Поезд притормозил, и прекрасная незнакомка, ловко лавируя в толпе, проскользнула в тамбур.

– Что, прощай прекрасное виденье? – усмехнулся Иван, подняв голову от молитвослова.

– Пусть будет стыдно тому, кто плохо об этом подумает, – вспомнил я какое-то древнеримское изречение. – Вечно ты все опошлишь, она же настоящий ребенок!

– Да? – с сомнением взглянул на меня Иван. – Смотри, на Кавказе рано взрослеют.

Он снова уткнулся в книгу. Я поднял голову и оглянулся вокруг. В вагоне после Пушкино поредело, а в Софрино вышли последние работяги. Но тут через вагон пошел, как лосось на нерест, косяк молодежи.

Иван вновь поднял голову:

– А, перебежчики! Видать, контролеры близко.

– Что такое? – удивился я.

– Молодняк от контролеров бежит. На следующей остановке мимо окон по перрону побегут до вагонов, где уже прошла проверка. Набьются туда, и дальше поедут.

Словно подтверждая слова Ивана о проверке, металлический женский голос из радиодинамика стал запугивать штрафом: «…взимаются деньги за фактическую дальность поездки и за оформление проездных документов в размере 50 рублей…»

Тут и контролеры подвалили. Иван сразу, ни слова не говоря, протянул ближайшему две свернутых десятки. Тот ловко, как фокусник, принял их двумя пальцами, и дензнаки навсегда исчезли в ворохе штрафных квитанций, которые он держал в руках. Затем контролер вопросительно взглянул на меня. Я уже хлопал по карманам в поиске портмоне, где лежали билеты.

– Сейчас, сейчас, – смущенно бормотал я, не понимая, куда оно делось. Неприятные мурашки пошли у меня по телу. В портмоне были все мои деньги, билет, и, главное, документы, в том числе и паспорт. Я виновато взглянул на контролера. – Он был, просто не понимаю, куда-то делся…

– Ну-ну, – понимающе покивал контролер. – Ищите пока.

И пошел по другим пассажирам. Многие, как и Иван, совали ему десятки, которые он с видимым удовольствие собирал. Навстречу ему двигался второй сборщик. Мимо окна с веселым гоготом бежала молодежь. Я явно выпадал из общего ритма, чувствовал себя чужим среди чужих.

Где я мог потерять портмоне? Может, на вокзале, когда убирал билет? Едва ли. И вдруг вспомнил навалившуюся на меня спящую девушку. Поднимаясь, она уперлась рукой как раз в тот карман, где лежал мой бумажник. Неужели? Вот и делай после этого людям добро! И надо же, такая молодая, черноглазая… Цыганистая… Ах, я, балда! Но что же теперь делать?

К счастью, при покупке билета я сунул сдачу в другой карман. Семьдесят рублей – вот все, что оставила мне эта бесстыдная девка.

– Ну что? – раздался надо мной голос контролера. – Нашли билет?

– Вот… – я протянул ему две смятые десятирублевки.

– С Вас пятьдесят рублей, – контролер хмуро смотрел мимо меня.

– Но как же, все же по двадцать… – я тут же понял, что совершил большую ошибку, не стоило вслух упоминать о негласном соглашении, царящем в вагоне. Контролер стал еще строже, смотрел на меня бесстыжим стальным взглядом. Рядом с ним вырос второй:

– Что, проблемы?

– С Вас пятьдесят рублей, – снова повторил его напарник.

Я, не споря, протянул пятидесятирублевку. Второй уже принялся выписывать мне штрафную квитанцию. Иван с интересом наблюдал за процессом. В его глазах мелькали странные искорки. Не мог же он надо мной смеяться? Не по-дружески это, не по-христиански.

Контролеры отошли, и, усевшись в свободном купе, стали подсчитывать выручку. Поезд прогромыхал по мосту над узкой речкой. Слева в окне, под лучами встающего солнца, золотились купола монастыря. Мы проезжали уже Хотьково. Иван перекрестился, повернувшись лицом к окну. Я грустно сжимал в руке две последние десятки. Настроение мое было ниже среднего.

Так, с тяжелой душой, я и шагнул на перрон Сергиева Посада. Дорогой до лавры пытался убедить себя, что бывает и хуже, что все по грехам нашим… Не полегчало. Мы прошли сквозь Святые врата. Впервые я с опаской исподтишка поглядывал на постовых милиционеров, дежуривших у монастырских ворот. Ведь если они захотят проверить мои документы, что я им скажу? Потерял? Украли? Задержат, начнут выяснять мою личность. Дикость какая!

Вон Иван идет со своим старым советским паспортом, и в ус не дует. Хотя на что годится его филькина грамота?! А он плюет на все, и ходит, где хочет. И ни разу не попался. А я вот первый раз без паспорта, и того и гляди заметут! За что, Господи?! Почему не его?!

Фу, пронесло!

Вошли в собор. Литургия только началась. Служил сам владыка-настоятель. Встали мы, молимся, вроде все хорошо. Но Ивану опять неймется. Толкает меня в бок.

– Смотри, – говорит, – что это там над иконостасом? Никак камера видеонаблюдения?

– Ну, камера, и камера, нам то что. Поставили, значит надо. Наверняка, владыка благословил.

– Вот это-то и плохо, – не унимается Иван. – Если бы светские власти заставили камеру повесить, то понятно, что с них взять? А монахам за кем следить? За своими? Кто сколько поклонов бьет? Или за прихожанами да паломниками, как часто на службу ходят?

– А, может, воровства много, следят, чтобы не воровали, – возразил я.

– Да пусть и так. Монахам надо на волю Божью, на Божий Промысел полагаться, а не на видеокамеру, соединенную с компьютером. Ведь это все равно, что подглядывать за молящимися!

Иван повернул к выходу:

– Смотри, и там видеокамера! Знаешь что, я поехал к своему батюшке в скит, а ты, хочешь – оставайся, хочешь – со мной поехали.

А духовник у него, как и он сам, инненист, со старым паспортом. От него-то Иван и набрался всякой дури.

– Нет уж, – говорю, – ты езжай, а после службы на вокзале встретимся.

Уехал Иван. А я думаю, теперь-то уж спокойно постою. Вокруг все молитвенно стоят, смиренно молятся. Подал из алтаря владыка голос – словно волна по толпе прошла, такой глас особый, в глуби души вибрирует, аж до пяток достает. Вот благодать!

Да рядом встал какой-то нищий. Пахуч! Везет мне сегодня на бомжей. И народу в храме – отойти некуда. Терпел, терпел, не выдержал густого духа, вышел в притвор к свечному ящику. Постоял, отдышался. А все не то настроение. Не задалось у меня сегодня паломничество. Словно и на Литургии не побывал. Тут народ из храма повалил, и я с ним на галерею вышел, свежего воздуха глотнул. Пошел к Преподобному, отстоял очередь, приложился. Налил святой водички из креста в пластиковую бутыль. Денег по лаврским магазинам ходить все равно нет. Пора и на вокзал.

Встретились мы с Иваном у вокзала. А там уже из репродуктора женский голос предупреждает: приобретайте билеты, на вокзале дежурит перронный контроль! Смотрю, и действительно, у входа на перрон стоят две тетки и мужчина с красными повязками. Правда, билетов ни у кого не смотрят, лузгают семечки, смеются.

Я замялся (билета-то у меня нет!), а Иван смело попер вперед, как танк. Прошел миом теток, они на него даже и не взглянули. И другие так же идут. Неужели все с билетами?

Я потоптался, потоптался, да и тоже пошел вперед. Однако меня-то тетки как раз и тормознули:

– Ваш билетик!

Ну надо же, думаю, как мне сегодня не везет! Чувствую, краснею, как вареный рак. Объясняю им что-то про кражу, что денег нет. Да куда там, разве они поймут чужое горе!

– Денег нет, – говорят, – сиди дома, не езди. А то бороду отрастил, верующий, в церковь ходишь, а платить не хочешь! Божья овца! Много вас, здесь таких…

Ну вот, думаю, из коровок меня за день до овцы разжаловали. Поплелся обратно. Отошел от контролеров, смотрю, а с платформы мне Иван машет, рукой куда-то показывает. Я посмотрел, и вижу, что контроль-то только в торце платформы стоит, а в середке на платформу вход свободен! Бросился я вокруг вокзала, забежал на перрон, тут и поезд подъехал.

Втиснулись мы в вагон. Тут только я вздохнул свободно. Но всю дорогу ехал, сжимая в кармане последние десятки, ожидая контроля.

Контроля, к счастью, не было, но на платформе в Москве нас ожидал еще один сюрприз. Когда я вслед за Иваном доплелся до конца платформы, чтобы спуститься на рельсы, он вдруг встал как вкопанный.

– Ну, ты смотри! Опять охрану поставили, – он показал рукой на платформу дальнего следования, по которой мы хотели выйти на вокзал.

У ее ступенек топтались пара здоровенных мужиков в униформе, явно неодобрительно поглядывающих в нашу сторону.

– И что мы теперь, останемся пленниками платформы номер 8? – невесело усмехнулся я.

– Ну нет, – Иван решительно развернулся на 180 градусов. – Пошли!

Мы неожиданно двинулись в сторону турникетного павильона.

– Слушай, – поглядел на меня Иван, – сейчас мы пойдем через турникет. Контролеру надо дать десятку, только незаметно, вот так… – и он показал мне торчащий из кулака кончик свернутой в трубочку десятки.

Подойдя к открытой двери павильона, он подтолкнул меня вперед:

– Давай, только смелее, не тормози!

Я пошел к стоящей у турникета тетке, еще издали показывая ей уголок свернутой десятки. К моему удивлению, она не заорала на меня, не замахала руками, а ловко выхватила у меня десятку, другой рукой стукнув электронной карточкой по турникету, подтолкнув меня в спину: ну, иди!

Рогатка провернулась, и я оказался на свободе! Вслед за мной выскочил Иван. Он ухватил меня за руку, и потащил к метро.

– Слушай, Иван, у меня же и карточку москвича украли. Как же я на метро поеду?

Он с удивлением оглянулся:

– Ну и тормоз ты, Степа. У тебя же осталась еще одна десятка?

Джаляб

Александровская электричка на 19–05 была, что называется, рабочая. Толпа разнокалиберного люда мощным потоком текла вдоль ее вагонов, разбивалась на ручейки, заполнявшие любую свободную полость, трамбовалась, ругалась, потела, испускала пивную и табачную вонь. Сквозь набившуюся толпу, как иголка сквозь тряпку, сновали продавцы газировки и пива: «Пиво, водичка, сухарики-кошмарики!»

Пятничным вечером весь работный люд из дальнего Подмосковья, перекантовавшись неделю в жилых подвалах и строительных вагончиках столицы, рванул на выходные домой. Но, несмотря на сверхъестественную давку, настроение у Сашка (или, как он любил представляться – Александр из Александрова) было приподнятое. По случаю получки Сашок выпил с ребятами из бригады водки и красного, залакировал все это парой банок пива и, прихватив с собой в дорогу полуторалитровый баллон «Ярославского», отправился к родным на побывку.

С тех пор как он пристроился в бригаду земляков, обслуживающих различные стройки в Москве, в его семье произошло маленькое экономическое чудо. Жена каждое воскресенье покупала на рынке обновки, сыну приобрели компьютер, дочке – какую-то испускающую музыку висюльку на шею. Пил Сашок умеренно, зарабатывал неплохо. Вот и сегодня он вез домой весьма приличную сумму.

Пристроиться ему удалось только в тамбуре хвостового вагона. Народ все продолжал прибывать, и скоро справа в него уперлась бедром какая-то деваха (судя по макияжу – сменная продавщица из ларька), слева прижался худой высокий парень, сразу уткнувшийся в мобильник-раскладушку, попискивающий компьютерной игрой. По фронту народ медленно, но неуклонно продвигался, уплотняемый в спину все прибывающими и прибывающими пассажирами. По опыту Сашок знал, что наибольший напор будет непосредственно перед закрытием дверей.

И точно, лишь только женский голос из репродуктора произнес «осторожно, двери закрываются», как толпа опоздавших, запищав и заохав, поднажала и ввалилась внутрь.

Пусть и не с первого, а со второго раза, двери действительно закрылись, и электричка тронулась в свой почти трехчасовой путь. Мерно постукивая и переваливаясь, как гусыня, с боку на бок на стыках, она вышла на основную магистраль и попыталась развить крейсерскую скорость, но вскоре споткнулась на Москве-Третьей.

Так, спотыкаясь каждые три-четыре минуты, она проползла до Лосинки, где население тамбура еще больше уплотнилось. В воздухе повис густой дух человеческих тел, материализующийся на стеклах дверей множеством мелких капель, постепенно стекающих вниз. Свежий воздух, врывающийся в тамбур на остановках, далеко не проникал и пропадал ровно через секунду после того, как двери вагона с шипением закрывались.

В Тайнинке в вагон втиснулся старичок с небольшой рейкой. Никто не догадывался, что это спаситель, пока он не сунул рейку стоящему у двери пареньку: «Вставь между дверей, а то у меня руки заняты». Вырезы на концах рейки идеально подходили для этой манипуляции: один был в виде закругленного углубления, другой состоял из двух прорезей, напоминавших букву «м». У резиновых прокладок на сходящихся кромках вагонной двери не было никаких шансов увернуться от хитроумной деревяшки. Она заклинила дверь, и ветер со свистом ворвался в тамбур тронувшегося вагона.

– Ну, дед, ты, видать, опытный… – прохрипел покрытый татуировками краснорожий потный мужик, недавно с упоением вспоминавший родственников конструктора вагона.

– А то, – гордо встрепенулся дедок. – Не первый год замужем!

– Оно и видно, – с непонятной едкостью закончил неконструктивный диалог его татуированный визави, подставляя разгоряченный лоб под свежую струю воздуха.

Райское блаженство продолжалось до Пушкино, где старичок вышел, разумеется, прихватив с собой волшебную рейку. Но теперь и без него полегчало – вышли многие, и в тамбуре стало свободнее. Правда, им на смену с перрона ввалились десятка полтора новых пассажиров, однако большая их часть прошла в освободившийся вагон, и только человек пять остались в тамбуре. Один из них, долговязый парень лет двадцати пяти, сразу привлек внимание Сашка своим лицом определенно кавказской национальности. Потягивая пивко из пластикового баллона, Сашок краем уха прислушивался, как тот рассказывает своему соседу о поездках в Питер и Нижний.

Сосед, паренек помоложе, поблескивал в полутьме тамбура черными горячими глазами, слушал, кивал, иногда тихо вставлял какие-то нерусские слова. Когда заходящее солнце заглядывало в окошки, его темные волосы отсвечивали рыжей медью. Третий из их компании, высокий толстяк с тупым выражением смуглого жирного лица, часто переминался с ноги на ногу, иногда похохатывая невпопад.

Скандал у противоположной двери тамбура отвлек внимание Сашка от кавказцев. Старушка с замызганным рюкзаком на спине и такой же грязной сумкой на колесиках насела на пьяненького мужичка. Того давно колбасило, он то и дело сгибался пополам, словно собирался опорожнить желудок прямо на окружающих. Видимо, это и положило предел их терпению.

– У меня у самой дома такой. Терпеть не могу всю эту пьянь, – зло, во весь голос (за то, что алкаш ее услышит, можно было не беспокоиться) вещала бабка. – Поэтому в России все так, что у русских руки из ж… растут, только пьянствовать умеют. Гвоздя вколотить не могут!

– А как же мы тогда самую большую страну в мире построили?! – задохнулся от возмущения стоявший рядом с ней паренек в черной футболке, на которой был нарисован бородатый гном с огромным топором на плече, марширующий по надписи: «Русский лес без чурок и сучков!»

– Да уж, – абсолютно не замечая реплику мальчишки, поддержала старуху молодящаяся дамочка, прикрывшая свою увядшую красу блондинистым париком и бледно-голубым плащом. – Я вот ремонт делаю, русских ни за что не приглашу. Таджики не пьют, да и сделают дешевле…

– Ну и делай, – негромко пробормотал профессионально возмущенный Сашок, – а через полгода у тебя штукатурка отвалится и обои отклеятся. Нашла строителей – таджики!

Расфуфыренная тетка расслышала и огрызнулась:

– Небось, тебя не позову. Пьешь свое пиво – и пей! Тебя моя штукатурка не касается.

Электричка подошла к очередной платформе, из вагона хлынули пассажиры, и назревающий скандал увял в зародыше. Вместе с толпой вывалился пьяница, и исчез сам повод для ссоры. Вышла бабка в рюкзачной сбруе, вышла тетка небесного цвета. Ввалилась бригада железнодорожных рабочих в оранжевых грязных жилетах. Все трое, как на грех, чернявые. Остальные обитатели тамбура отодвинулись от перемазанных, гремящих инструментами гастарбайтеров.

Толпа поджалась, долговязый кавказец, стоявший перед Сашком, втиснулся плечом между ним и его крашенной соседкой. Видимо, деликатностью кавказец не отличался, или схватился за что-то не то, поскольку «продавщица» возмущенно воскликнула «убери лапы!», сопровождая свои слова энергичным движением локтя.

Долговязый повернулся к ней, глянул свысока, и презрительно процедил сквозь зубы:

– Ты брэдишь, что ли? Джаляб!

Сопровождавший его здоровяк хохотнул жирным смешком. Рыжий желчно согнул уголки губ. Кампания явно наслаждалась тем, что никто вокруг не понял похабного слова.

Сашок, оттрубивший лет двадцать назад срочную в Средней Азии, вывез на память о службе в Черных Песках пару скорпионов в стеклянной банке, пластмассовый браслет со светящейся в темноте зеленой русалкой (дембельская поделка армейских умельцев, попятивших фосфорные указатели из ракетного бункера) и небольшой словарный запас, почти сплошь состоящий из местных ругательств. Поэтому понять, что сказал кавказец раскрашенной незнакомке, лично для него не составило труда.

Однако, не смотря на пьяный туман в голове, вмешиваться его не тянуло. Пачка денег во внутреннем кармане заставляла быть осторожней. Да и тройка ремонтников-азиатов явно встала бы не на его сторону в случае конфликта. Сашок глотнул пива и протиснулся в вагон. У самых дверей было совсем свободное купе. В нем разместилась лишь одна женщина – полная, смуглая, в зеленой шифоновой кофте и джинсовых бриджах, спускавшихся чуть ниже колен. Ноги она вытянула на противоположное сиденье. Нижняя часть ног и маленькие овальные ступни, лежащие на коричневом дерматине, были обтянуты плотными черными колготками, поддетыми под штаны. Гладкие икры маслянисто блестели в электрическом свете.

Сашок рухнул рядом с этими черными ногами на короткое, из двух мест сиденье, и полминуты с пьяным тупым интересом разглядывал пассажирку. Сквозь застилавший глаза туман (не надо было мешать водку с вином и пивом!) он разглядел лишь холеные пухлые руки с небольшими пальцами, похожими на вытянутые до невозможности бочоночки для игры в лото. Или на длинные розовые виноградины. Но никакого неприятного впечатления пальцы-виноградины не производили, наоборот, привлекали своей нерусской необычностью. Руки постоянно двигались и сверкали перстнями. Сверкали большие золотые кольца в ушах, сверкали перламутровой краской глаза и губы незнакомки.

Чертами лица попутчица напомнила Сашку жену командира части, в которой он служил в Средней Азии – таджичку, которую полковник вывез как трофей из Афгана. Она тоже была холеная, пухлая, с тонкой талией и пышными формами. Дочь какого-то партийного афганского деятеля. Солдаты, страдая без женщин в военном городке среди пустыни, полушутя-полусерьезно называли ее «персидской княжной».

Трудно сказать, какой характер был у афганской персиянки, но Сашкина попутчица сдержанностью не отличалась. Заметив мутный, настойчивый взгляд мужика, усевшегося напротив, она спросила:

– Что уставился, пьяный свинья?

Голос у женщины был хрипловатый, с небольшим восточным акцентом. То ли это, то ли вопиющая несправедливость, проявленная женщиной, возмутили Сашка, у которого в голове, несмотря на хмель, не было ни одной похабной мысли. И Сашок перешел от безмятежного созерцания к конкретным действиям. Глядя в буреющее от возмущения смуглое лицо, он крепко ухватил даму за щиколотку и сбросил ее ноги на заплеванный подсолнечной шелухой трясущийся пол вагона:

– Убери свои вонючие грабли (хотя ноги абсолютно ничем не пахли).

И, что-то вспомнив, добавил:

– Джаляб!

Уже не видя, как, ощерив влажно блестящие зубы и не отрывая напряженного взгляда от его лица, женщина выхватила из-под сиденья пластиковые синие шлепанцы и отскочила в сторону, Сашок упал на освободившееся место и провалился в пьяную муть. А оскорбленная «персиянка» бросилась к желтому коммуникатору и, нажав кнопку, негромко, но настойчиво внушала что-то хрипящему в ответ динамику.

Вскоре динамик сдался, а еще через пару минут над развалившемся на скамейке Сашком стояли двое ментов. Один из них, поджарый и горбоносый, внимательно слушал пострадавшую, размазывающую черное вокруг глаз, кривящую в сухом плаче перламутровый рот, сочувственно кивал. Другой, помельче, белесый, с белыми как у рыбы, мертвыми глазами, нагнулся над ничего не чующим Сашком, брезгливо ткнул его в плечо:

– Давай, вставай!

Тот приоткрыл глаза, вглядываясь в мышино-серые фигуры, не понимая, что происходит:

– Вы чё, мужики?

Спросонья Сашку показалось, что пора на работу, и кто-то из бригады пришел его разбудить. Он отмахнулся рукой, и тут же острая боль пронзила его. Это белесый ткнул ему в живот «демократизатором». Сашка скрючило почти пополам, и он, все еще ничего не понимая, скатился на заплеванный пол.

– Вставай, мразь! – мент ткнул Сашка ботинком под колено, и дикая боль, пронзившая ногу, заставила его охватить голень руками.

– Смотри, он не хочет! – белесый усмехался бледными губами. Но глаза его не смеялись. Они помутнели, словно яичный белок на пару.

– Сапративлениэ при арэсте, – гортанно ответил поджарый. – Давай, бэрём его, и в отдэл.

Ухватившись за куртку, они подняли Сашка и потащили к близкому полутемному тамбуру. Оставшиеся в вагоне искоса смотрели, как волочится по полу подбитая ударом нога. Отводили глаза, упираясь невидящим взором в вечерний пейзаж, мелькающий за окном.

Полустанок был пуст. Те немногие, кто вышел из поезда, растворились в вечернем воздухе. Справа, на востоке, всё уже почернело, лишь где-то вдали мертвенным светом сияли несколько фонарей, да гулко брехали в поселке собаки. С запада густо-синее небо отрезал от леса алый клинок заката.

Ниже леса, в овраге, текла узкая грязная речка, заваленная ржавыми остовами машин, лысыми покрышками и прочей дрянью. Наползающий от воды туман придавал свалке ненужных вещей вид готического кладбища. Туда и поволокли Сашка крепко ухватившие за куртку руки. На свежем воздухе он почти пришел в себя. Колено, задевая бугристую землю, зверски болело. Он попробовал зацепиться здоровой ногой за какой-то корень, но тут же получил дубинкой по икре. Вторая нога онемела. С бровки обрыва Сашка бросили, и он покатился под гору по камням, железкам и банкам, пока не плюхнулся в вонючую вязкую жижу близ воды.

Он почти не чувствовал, как его били. Зато отчетливо ощутил, как чужие холодные руки залезли за пазуху и вытащили получку. И почему-то заплакал. Не то чтобы ему стало жаль денег, просто он, наконец, понял, что больше никогда не увидит тех, кому их вез.

Крепкий как сталь ботинок белоглазого ударил его в последний раз:

– Мразь!

И Сашок ответил в наступающей тьме:

– Джаляб!

Мыльный пузырь

23.12. 20… 17.00. Сегодня он, наконец, покидал эту страну. И потому без колебаний согласился на предложение смуглого бородача, тем более, что вознаграждение за ту небольшую услугу, которую он оказал арабу, было весьма и весьма кстати на новом месте жительства. И даже то, что он еврей, а араб – палестинец, не смогло помешать сделке. Пачка зеленых перекочевала в карман замшевой куртки, купленной специально к отъезду, – на место небольшой ампулы, заполненной темно-коричневой жидкостью. Через два часа куртка, вместе со своим владельцем, была в Шереметьево. А через десять часов аэропорт имени Кеннеди принял в свое лоно еще одного смуглого и курчавого обладателя грин-карты.

23.12.20… 21.00. Амир не знал, поможет ли маска, которую он выменял за героин у патрульных в метро. Скорее всего, это был ни на что не годный старый противогаз, провалявшийся на складе со времен холодной войны и извлеченный на свет Божий по случаю тех актов, которые братья-шахиды провели в этой подземной обители шайтана два месяца назад. Но ненависть к кафирам, недостойным жизни животным, сжигала его. Кафиры убили его семью в Ираке, его брата в Чечне. Он отомстит, даже если придется заплатить за это жизнью.

Араб натянул бледно-желтые перчатки и взял в руки ампулу. С трудом верилось, что в этой коричневой жиже живет долгая и мучительная смерть. Миллионы, быть может, миллиарды смертей. Его месть будет поистине ужасна. О ней будут петь в веках акыны Великого Халифата. Если бы Ислам не запрещал изображать людей, ему бы, конечно, поставили памятник в каждом месте, где есть правоверные.

Амир резко хрустнул кончиком ампулы и наполнил шприц коричневой дрянью. Извлек из-под стола коробку с пестро раскрашенными цилиндриками. И стал методично втыкать в них шприц. Он знал, что даже капли раствора будет достаточно. Ампулы ему хватило на всю упаковку. Затем он тщательно завернул покрытый изнутри коричневой пленкой шприц в несколько целлофановых пакетов и положил в пол-литровую банку. Шприц он помоет завтра. В волнах подмосковного водохранилища.

Голова слегка кружилась. Наверно оттого, что так долго пришлось работать в противогазе. Он стянул его, и сунул вместе с уже ненужными перчатками в ведро под наполненной грязной посудою мойкой. Дошел до дивана. И упал на него, провалившись в долгий коричневый сон.

24.12.20… 09.30. Баба Шура зашла домой за новой партией товара. Перед новогодними праздниками мыльные пузыри расходились как горячие пирожки. Торговала баба Шура на площади Трех вокзалов, и редкая приезжая мамочка отказывала своему ребенку в удовольствии – тем более, что цилиндрик с мыльной водой стоил копейки, а дитя, увлекшись волшебным процессом выдувания нечто из ничего, надолго отключалось от других внешних раздражителей. В день разлеталась упаковка, и вот за ней-то баба Шура и забежала в свою квартиру, которую сдавала жильцам, а попутно использовала как склад для товара и ненужных вещей.

Вся однокомнатная квартирка на задворках Красносельской улицы была завалена хламом. Грязно-желтые, прокуренные шторы плотно задернуты. Алик (так баба Шура звала жильца) спал на диване, тяжело храпя настежь раскрытым ртом, из которого сверкали сахарно-белые зубы. Серый зимний рассвет, просачиваясь сквозь шторы, только подчеркивал черные круги вокруг плотно закрытых глаз постояльца.

«Опять обкурился», – подумала баба Шура, вытаскивая из под стола коробку с мыльными пузырями. Ей не понравилось, что упаковка была раскрыта, но быстро оглядев содержимое, она удостоверилась, что все на месте.

24.12.20… 10.00. Полчаса спустя она уже стояла на бойком месте и пускала гроздья радужных тугих пузырей, перед которыми не мог устоять ни один ребенок. Толпа текла мимо бесконечным потоком, и пузыри, врезаясь в нее, бесславно гибли, превращаясь из рождественского чуда в мелкие, оседающие на людей брызги. Иногда из толпы, словно буксир из бурной реки, вырывался малыш, тянувший за собой к бабе Шуре упирающуюся баржу-мамашу. Купив пузыри, они снова ныряли в поток, чтобы уже никогда не вернуться назад.

24.12.20… 19.00. Пригородная электричка Москва-Тверь медленно ковыляла по шпалам. В душном битком набитом вагоне маленькая девочка устало и безразлично окунала пластмассовое колечко в пестрый цилиндрик, подносила его к бледным губам и выдувала очередной мыльный пузырь. Он рос, колыхаясь, срывался с кольца и рассыпался тысячью мелких брызг.

– Мам, у меня голова болит…

24.12.20… 21.00. Тащиться на другой конец Москвы, к сестре, у которой она жила, баба Шура уже не смогла. Ноги еле держали, голова кружилась. До Красносельской было подать рукой, но старуха добиралась до нее почти час. Дрожащей рукой, с трудом попав ключом в замочную скважину, она вошла во тьму квартиры. Мертвая тишина охватила ее. Скользя по стене всем телом, баба Шура нащупала выключатель. В тусклом свете единственной сороковаттной лампочки она увидала на полу Алика. Весь почерневший и выгнувшийся, как дерево, в которое ударила молния, он валялся в луже густой дегтярно-черной жижи, растекавшейся у него под спиной и у головы, из распахнутого в безмолвном вопле рта. Клетчатая байковая рубаха была растерзана на груди, на неестественно впавшем животе виднелись глубокие кровавые борозды, оставленные ногтями, словно араб пытался добраться до терзающей его внутренности адской боли. Нижнюю губу он откусил, и из оскалившегося рта торчали остатки сгнивших за сутки кишок. Баба Шура тихо ойкнула, и навсегда провалилась во тьму.

24.12.20… 23.00. Рейс на Китай только что объявили. Желтолицые жители Срединной империи, сверкая узкими припухшими глазками, вереницей потянулись на посадку.

Рядом с контрольной зоной стоял мальчик лет пяти. Задрав вверх белокурую головку, он заворожено таращился на китайцев. И вдруг побледнев, пошатнулся и упал. Из рук его выпал пестрый цилиндрик и покатился под ноги странных, разговаривающих на диковинном птичьем языке людей. Цилиндрик хрустнул под ногами пассажира, спешившего в Пекин и мутная мыльная жижа брызнула на зеркально-черный ботинок.

25.12.20… 00.00. На станции метро «Комсомольская площадь» бомж, мотавшийся весь день в поисках подачек по площади Трех вокзалов, то ли разомлев от тепла, то ли одурев от стакана паленой водки, купленной тут же у метро, пошатнулся и рухнул под бешено взревевший поезд. Машинист рванул рукоять реостата, и локомотив, словно встав на дыбы, замер на месте. Редкие пассажиры в вагонах кубарем покатились вперед, а из-под колес на платформу выплеснулся фонтан черной жижи – все что осталось от проспиртованных внутренностей бродяги.

25.12.20… 10.00. «Здравствуйте! Сегодня с Вами в студии Ирина Царапова. И о самом главном событии Рождественской ночи. Трагически закончились праздничные богослужения во многих католических храмах мира. Прямо во время мессы неизвестная болезнь настигла миллионы своих жертв в Европе, Америке и Азии. В главном костеле Москвы умерли все участники ночной службы во главе с архиепископом Фидеусом. Как нам стало известно, команда спасателей и врачи, срочно приехавшие на вызов, никого не застали в живых. Среди медиков и сотрудников МЧС также есть жертвы. Врачи пока не могут определить, что за болезнь распространилась с такой скоростью в мире. Известны лишь ее симптомы: головокружение, слабость, обморок, судороги, потемнение кожных покровов, разложение кишечно-желудочного тракта, рвота, диарея и смерть. Как считают медики, период времени от заражения до смерти не превышает одних суток.

И к другим новостям. Генеральный секретарь ООН выступил с заявлением, призывающем к спокойствию и объединению усилий всего человечества для противостояния новой смертельной угрозе. В частности он сказал…»

Речь диктора оборвалась на полуслове, и она ткнулась лицом в лежащие перед ней бумаги. Перед камерой замелькали чьи-то тени. Затем на экран опустилась картинка с новогодней елкой, украшенной радужными пузатыми шарами. А через час экраны телевизоров во всей стране погасли, чтобы уже никогда не загореться вновь.

25.12.20… 20.00. Уже сутки, как он покинул Россию. И все эти сутки просидел в отеле. Телевизор почему-то погас, тратить деньги в баре было бы большой глупостью, недостойной умного еврея, а потому, хотя гойский праздник его не интересовал, он решил прогуляться по своей новой малой родине. Б-г наказал гоев, это было последнее, что он узнал из сообщений телеведущих. Все кричали, что это конец света. Но он-то знал, что это Б-г очищает землю для избранного народа. И он приложил к этому руку. Надо же, в конце концов, посмотреть на дело рук своих? Он всегда знал, что он – особенный еврей, не такой, как все другие евреи. Может быть, он и есть мошиах? А что? По делам их узнаете их… и так далее.

Он отодвинул от дверей труп швейцара. Намокшая в черной жиже ливрея оставила на мраморном полу вестибюля жирный вонючий след. Открыл стеклянную дверь. На той стороне улицы стояла выгоревшая машина – длинный как нефтяной танкер, когда-то белый лимузин. Невдалеке стреляли. Его предупреждали, что в Нью-Йорке большой разгул бандитизма. Но чтобы так… Стоит быть поосторожнее.

И все-таки, как кружится голова. Наверное, от свежего воздуха.

Хроника конца света

Ночь с бешенной скоростью проносилась мимо. Бес сидел на краю крыла, во тьме его не было видно, и лишь рубиновые глаза, то разгораясь, то затухая, как искры адского огня на ветру, неотрывно следили за светлым овалом в фюзеляже самолета. Там, в чреве машины, под зеленой настольной лампой, на пластике, покрытом белоснежной салфеткой, стояла недопитая бутылка коньяка, радужным пузырем сияла тонконогая рюмка, лежали на крошечной тарелочке тонкие ломтики лимона.

А за гранью света и тьмы, находился тот, от кого демон не мог оторвать взгляд. Человек этот спал. Его широкая грудь, охваченная пятнистым кителем, мерно вздымалась, и вместе с ней поднималась гроздь разноцветных планок прямо над сердцем. Тусклые золотые погоны лежали на широких плечах. Лица почти не было видно, оно выглядывало из сумрака белым размытым пятном, но бес видел все: прямой нос с легкой казацкой горбинкой, почти совсем седые усы над узким и жестким ртом, потемневший от щетины подбородок, мощные надбровные дуги и высокий лоб, разрубленный поперек глубокой морщиной. Если бы взгляд мог пробить этот лоб, как пуля, злой дух давно бы сделал это. Но ему дано было лишь наблюдать.

Как ни быстро летела стальная птица, но солнце ее догоняло. Мрак на востоке побледнел, вспыхнул алой зарей, и, наконец, из-за горизонта выкатился огромный багровый шар нового солнца. Он осветил небо и землю, и маленькую серебристую искорку самолета, разрезающую поднебесное пространство. Его луч ворвался в иллюминатор, упал на закрытые веки спящего, проник под них и взорвался внутри яркой вспышкой. Он застонал и открыл глаза. Но, увидев, что это всего лишь рассвет, успокоился, и, словно умываясь, провел ладонями обоих рук по лицу, одним привычным движением пригладил волосы назад, еще больше оголяя залысины над столь ненавистным демону лбом.

Окончательно проснувшись, человек в камуфляже взглянул в иллюминатор. Демона, он, конечно, увидеть не мог, но зато отлично рассмотрел плоды его трудов: насколько с этой высоты можно было охватить взглядом пространство, все оно представляло собой мертвую пустыню расплавленного песка, спекшегося от адской жары в черную обсидиановую корку, блестящую в лучах восходящего солнца. Пустыню прорезало русло древней библейской реки, широкое, но почти сухое – лишь на самом дне протекал жалкий ручеек, обещавший иссякнуть под лучами жаркого солнца.

Там и тут по черному песку были раскиданы, словно норы гигантских муравьедов, огромные воронки. Даже с высоты в несколько тысяч метров их размер поражал воображение. Здесь, на открытых пространствах между двух рек была уничтожена многомиллионная армия, пришедшая с Востока…

Яркий луч вновь полоснул по глазам, и человек откинулся в кресло. Уже совсем рассвело, небольшой салон, обшитый кедром, наполнило солнце, поблек свет электрической лампы. Потерял свой янтарный оттенок коньяк, ломтики лимона засохли и лежали на тарелке, словно мертвые ракушки, выброшенные на берег прибоем. День окончательно прогнал ночь, убивая ночные грезы, как цунами, захлестывая самолет и его обитателей, стирая ночное забвение, возвращая к грядущим заботам.

Теперь можно было заметить, что на другом конце стола, укрытом раньше в тени, лежит длинный и плотный конверт голубого цвета. На нем, рядом с тисненой золотом минорой и белой эмблемой ООН, было начертано на трех языках – иврите, английском и русском – всего лишь одно слово: «Приглашение».

Человеку не надо было заглядывать внутрь, он наизусть помнил несколько строчек, написанных в письме:

Ваше Высокопревосходительство господин Генерал-Президент Сибири!

Мы, Высший Совет Объединенных Народов Земли, имеем честь пригласить Вас принять участие в празднествах, знаменующих прекращение кровопролитной братоубийственной войны и установление на планете мира и безопасности.

Празднества состоятся 20–21 августа 20… года в городе Иерусалиме.

Программа

Торжественный прием у Председателя Высшего Совета Объединенных Народов Земли по поводу восстановления Иерусалимского храма.

Традиционная молитва о мире Иерусалиму

Инаугурация Президента Союза Объединенных Народов Земли

Парад победы

Председатель Высшего Совета Объединенных Народов Земли, господин Генерал-Протектор провинции Великий Израиль,

Емануил бен Давид.

Генерал-Президент Сибири, Главнокомандующий Северной армией Союза Объединенных Народов Земли, бывший генерал-лейтенант Вооруженных сил Российской Федерации, бывший полковник ВДВ СССР, Алевтин Иванович Маркашов, меньше всего на свете хотел бы сейчас находиться в самолете, со скоростью звука несущемся в столицу мира. Военный переворот находился на завершающей стадии подготовки, еще пара недель – и три самых боеспособных армии СОНЗ могли начинать наступление на Иерусалим. В городе их готовы были поддержать.

И тут – перенос давно утвержденной даты праздника, это письмо…

Как Емануил пронюхал о заговоре против него? А то, что пронюхал, сомнений нет. Вопрос – насколько он в курсе планов заговорщиков, что он предпримет, решится ли арестовать их во время празднеств (а только безумец отпустил бы троих главнокомандующих к их армиям), и если арестует, то есть ли у него доказательства для суда? Или – несчастный случай, катастрофа? Но – сразу с троими? А может, один из троих – предатель? Вопросы цеплялись один за другой, вопросы жизни и смерти, вопросы, на которые у генерала не было ответа.

«Ну что ж, ввяжемся в драку, а там посмотрим», – подумал он и нажал на кнопку. Дверь салона открылась, и на пороге появилась его любимая стюардесса, Маша, высокая, стройная, в кителе бело-зеленых «сибирских» цветов. Ее скуластое лицо якутской красавицы, спокойный и внимательный взгляд, всегда благотворно действовали на генерала.

– Машенька, принеси, пожалуйста, кофе – попросил генерал.

– Сейчас, Алевтин Иванович. Пилот просил передать, что Бен-Гурион[1] через полчаса.

– Спасибо, Машенька. Пусть приготовят парадную форму. – Он дождался, пока девушка закроет за собой дверь, и несколько раз с силой помассировал виски, чувствуя, как немного уменьшилась тяжесть в голове. Только теперь Маркашов понял, что ночь нисколько его не освежила.

* * *

– Я приношу Вам наши глубочайшие извинения за этот возмутительный инцидент, господин Генерал-Президент. Но меня потрясла и восхитила та выдержка, с которой Вы встретили смертельную опасность. Да и сейчас Вы веселы и спокойны. Вот что значит настоящий русский характер…

Переводчик почти без акцента, но как-то механически повторял по-русски вежливые слова второго секретаря Высшего Совета, прекрасно знавшего пять основных языков планеты. Длинный и сияющий казенный лимузин ракетой летел мимо сплошной стены зелени по глади шоссе к Иерусалиму. Солнце пылало, всюду сверкали алмазами капли воды, извергаемые миллионами разбрызгивателей, прячущихся среди цветущих кустов и финиковых пальм. Земля Обетованная встречала утро как царица на троне, во всей своей красе и могуществе.

Маркашов отвернулся от окна, и остановил взгляд на бесстрастном лице чиновника:

– Я человек военный. Это не первая, да и, наверняка, не последняя ракета, выпущенная в мою сторону. Но на моем самолете надежная противоракетная система. Так что особой опасности не было.

На самом деле, несмотря на антиракеты, пилоту пришлось использовать все свое мастерство, чтобы уйти из-под удара. Парадный генеральский мундир, залитый кофе, отправился в стирку, Маша замазывала ссадины на своем скуластом лице. Но, несмотря ни на что, генерал был почти весел: удар из-за угла свидетельствовал о том, что на открытый поединок Емануил не решился. У него нет веских доказательств, подтверждающих участие Маркашова в подготовке переворота. А, может быть, и реальность самого заговора для Председателя ВСОН под вопросом. И ракетный удар по самолету был просто превентивной попыткой пресечь возможную опасность.

– Знаете, господин Аасзон, – Маркашов перешел на английский, минуя замолкшего переводчика и обращаясь напрямик к секретарю, – мне только странно, что эта опасность возникла на территории Протектората. Здесь уже год не велись военные действия, и ваше правительство неоднократно утверждало, что ни одного врага в пределах Великого Израиля не осталось. Все это может произвести неважное впечатление на гостей, да и у меня на родине будет воспринято отнюдь не положительно. Вы прекрасно понимаете, что в случае моей смерти уже никто не сможет удерживать далее Республику Сибирь в Союзе. И я не думаю, что выход из СОНЗ государства, владеющего атомным оружием и баллистическими ракетами, пойдет на пользу народам Земли…

Последняя фраза была неприкрытой угрозой, столь грубой, что дипломатичное лицо господина секретаря на мгновение дрогнуло. Но дрогнуло не от возмущения генеральской грубостью, и не от страха. Дрогнул презрительно уголок губ, скосился вниз, показывая влажно блеснувший кончик клыка. Будто на нейтральной полосе, в три часа после полудня, когда все спит, и даже снайперу лень заглядывать через трубку прицела в провал вражеских окопов, вздрогнул и замер лист на кусте, выдавая чье-то чужое присутствие. И показался этот «лист» Маркашову страшнее артналета, потому что скрывал за собой нечто нечеловеческое, всплывшее из тьмы ночной или из полуденного морока сгоревшей в ядерном огне восточной пустыни.

Маркашов с трудом подавил попытку тела трусливым холодком вдоль позвоночника ответить на видение, проглянувшее сквозь мертвую маску лица дипсотрудника. У генерала вдруг возникло дурацкое чувство, что он оказался заперт вместе с двумя покойниками в роскошном гробу, летящему на полном ходу прямиком в пекло.

Громадный автомобиль повернул столь плавно, будто он скользил не по асфальту, а по воздуху. («Товарищ старшина, а крокодилы летают? – вспомнился Маркашову анекдот из его военной юности. – Ну что ты, рядовой! Конечно, нет! – А вот капитан сказал, что летают. – Ах, капитан… Ну может и летают, но только низенько-низенько…») Солдатский юмор помог, и генерал уже спокойнее взглянул на своих попутчиков. Но те, сочтя разговор оконченным, незряче смотрели сквозь Маркашова, лица их были погасшие, пластмассово-мертвые.

Перекресток, помеченный плакатом, на котором Патриарх всея Востока и какой-то бородач в черной шляпе с косичками призывали молить о мире Ершалаиму, остался позади. Лимузин-крокодил нырнул в тенистый туннель густой зелени, которая сплеталась над узкой односторонней дорогой, и мчался теперь на запад, огибая город дугой.

Блокпост выскочил из зеленой пучины нежданно, растопырив шлагбаум поперек их пути. Несмотря на это, шофер тормознул так плавно, что генеральская спина почти не оторвалась от кожаной подушки сиденья. Окно лимузина сползло вниз, впуская в салон горячий и влажный воздух и господин Аасзон, выставив наружу бледные пальцы правой руки, небрежно мазанул ими по валидатору[2], который держал подбежавший коммандос в пятнистом. То, что увидел солдат на дисплее приборчика, видимо, совершенно его удовлетворило, и он махнул рукой кому-то, кто прятался внутри бетонной глыбы поста. Шлагбаум пополз вверх, и тут Маркашев увидел, что сделан он из стальной двутавровой балки, которая, пожалуй, выдержала бы и наезд небольшого танка. «Если бы он сюда добрался», – подумал генерал, поглядывая на амбразуры в бетоне, за которыми могло скрываться все, что угодно, вплоть до молекулярного аннигилятора – коли такой существовал на белом свете, то ему как раз здесь и было место. «Уж не в тюрьму ли меня везут», – мелькнула у Маркашева шальная мысль, но Аасзон, словно прочтя ее, поспешил успокоить гостя:

– Мы подъезжаем к Вашей временной резиденции, господин Генерал-Президент. Это загородный дом Его Превосходительства Генерал-Протектора. Господин Емануил бен Давид надеется, что Вам здесь понравится.

И улыбнулся самой дипломатичной из своих улыбок, как будто и не было взаимных угроз лишь пару минут назад.

Но, несмотря на улыбку второго секретаря, Маркашов оглядел усадьбу Емануила (впрочем, так он оглядывал все места, куда его заносила судьба), как место возможной битвы: низкое и длинное одноэтажное здание с огромными тонированными окнами и плоской восточной крышей, подъездную дорогу (выезд с территории усадьбы был, видимо, где-то с другой стороны дома, и наверняка, как и въезд, перекрыт блокпостом), редкие кустики какой-то экзотической породы, цветники, накрытые веером блестящей на солнце воды из вездесущих брызгалок. Радоваться было нечему: одному здесь не продержаться и пяти минут, а три офицера связи, сопровождавшие генерала в поездке, тащились где-то сзади в минивэне с вещами.

– Пожалуйста, отдыхайте, господин Генерал-Президент, ни о чем не беспокойтесь. Мы проследим, чтобы с Вашими вещами и свитой все было в порядке. Смею напомнить, прием у господина Емануила в девятнадцать ноль-ноль. – Лицо Аасзона прорезала вежливая улыбка, доказывавшая, что у него отличный дантист. Вот только верхние клыки были чуть длиннее, чем надо.

* * *

Миллионная толпа, буйным морем в прилив, билась о подножие холма, а в высоте, словно крейсер, плывущий по небу, возносил к своему б-гу длинные и острые как антенны шпили бело-золотой дом, восставший из праха во второй раз. Раскрыты были Златые врата, сияла над ними гигантская ветвь винограда из чистого золота, стояли внутри медное море и остророгие жертвенники, золотой стол с золотыми хлебами и золотой семисвечник – подношение добрых людей, не пожалевших ничего ради Того, чье имя нельзя произносить. Прекрасная храмовая завеса (как говорили знающие люди – обретенная после многовекового пленения у свиноедов, и на глазах потрясенных свидетелей, достойных всяческого доверия, чудесно соединившаяся воедино из двух половинок, – на которые была разодрана гоями, желающими во что бы то ни стало доказать правдивость своих писаний, – в момент рождения великого господина Емануила бен Давида), да! эта прекрасная древняя завеса вновь на своем месте в святая святых! И Третий Храм стал прекрасней Храма царя Ирода ровно настолько, насколько тот был прекрасней Храма царя Соломона!

Так говорили в толпе, и шум ее был сродни шуму моря, нарастающему перед бурей. Вся долина Кедрона от подошвы Елеонской горы до стены, над которой возвышался великолепный в своем величии притвор Соломона, от долины Енном до Гефсиманского сада, была заполнена людьми, пришедшими увидать исполнение пророчеств: как цари и владыки земные придут поклониться сыну Давидову и сынам Израилевым[3]. Для этих царей, владык и жрецов в бескрайней толпе остался узкий проход, по которому язычники пешком должны пройти в свой двор и поклониться великому и могущественному господину земли, владыке вселенной, долгожданному мессии, который принес всем народам мир и безопасность на тысячу лет – Емануилу бен Давиду.

Когда на старой Иерихонской дороге показалась процессия гостей Генерал-Протектора Великого Израиля («Да что там юлить, – усмехнулся невесело Маркашов, бредущий в конце этой самой процессии и страдая от головной боли после вчерашнего приема, – владыки 90 % обитаемого пространства планеты!»), все эти президенты, генералы, патриархи, цари и прочие власть имущие – толпа взорвалась ликующим воплем. Вокруг бесновались тысячи лиц: белых и желтых, черных и красных, потных, перекошенных в оргазме восторга, ненависти, презрения к жалким гоям, притащившимся вымаливать милость у воссевшего на Сионе иудейского царя царей. Толпа выла и смеялась, кто-то упал на землю, катаясь в пыли и раздирая когтями одежду на груди, задние подпрыгивали, дабы увидеть все своими глазами и рассказать внукам об этом великом дне в Израиле.

«Гости» ошеломленно брели по своему коридору позора, которого никак не ожидали после вчерашнего пышного приема у гостеприимного хозяина. Их парадные мундиры, шелковые рясы, белоснежные бурнусы и черные смокинги ценой в сотни тысяч сиклей, сшитые на заказ по такому случаю, линяли на глазах, теряли форму, превращались в рубище нищих. Золото и бриллианты орденов тускнели и обращались в прах. Сник гордый взор, оплыли холеные щеки, спутались бороды. Пыль унижения покрыла потные лица. К Золотым воротам подошли люди, в чьих глазах отныне поселились лишь отчаянье, страх и покорность.

Они прошли не более километра, они страдали не больше пятнадцати минут (гораздо меньше, чем многие из тех, кого они обрекли на смерть), их никто и пальцем не тронул – но они были мертвы. Заплетающейся походкой зомби вошли они в Золотые врата, и, повинуясь безмолвным жестам караула, свернули налево. Мимо Красных ворот, вдоль притвора Соломона, проковыляли они скорбной колонной в южную часть двора язычников и рухнули – уже без порядка – на приготовленные стулья. Солнце стояло в зените, солнце палило, но никто из них не решился покрыть свою голову. Горло у всех пересохло, как Евфрат в пустыне, над которой только вчера пролетал Маркашов, но никто не просил воды. Лишь один, в архиерейской шапке, давно, еще на подходе к толпе, сунувший в рот кусок бабль-гумма[4], дабы устранить запах и иные последствия вчерашнего президентского приема, и не решившийся выплюнуть жвачку на священные плиты, усердно водил челюстями из стороны в сторону, уставившись остекленевшими глазами в спину сидящего перед ним человека в белом клобуке. Во рту у него была слюна, он был счастлив.

Когда из Царского притвора вышел Емануил бен Давид, весь в красно-голубом, затканный золотом, в переднике, сияющем двенадцатью драгоценными камнями, все присутствовавшие рухнули со стульев навзничь прямо на мраморные плиты двора, под ноги своего властелина. Маркашов стоял над буграми обтянутых одеждой спин и молча глядел на своего бывшего боевого товарища. Полуденное солнце било Емануилу в спину, воспламеняя золотой зубчатый обод, одетый на луковицу первосвященнической шапки, тускло отсвечивало на лбу, в золотой дощечке кидара…

Глаза его, хоть и были в тени, горели как два ярких угля, с которых сдули пепел.

– На колени! – яростно рявкнул он, и рев его вознесся над двором, и, перелетев стену, поразил ужасом толпу. Ряд за рядом, сотня за сотней, тысяча за тысячей, все рушились ниц – словно взрывная волна прошла по толпе, валя их наземь. И тишина охватила вселенную.

В центре вселенной был Иерусалим. В центре Иерусалима – храм. В нем и вокруг – мириады согбенных спин. И только двое стояли, глядя в глаза друг другу.

Вечность спустя Емануил поднял руку, и по этому знаку длиннополый служитель вытащил из притвора кожаный мешок, пахнущий смертью. Дернул веревку, распустил горловину и вытряхнул под ноги владыки две человеческие головы, покрытые грязью и черной, как смола, запекшейся кровью. Две головы. Два командующих. Две армии.

Емануил лениво пошевелил правую носком черного, до блеска начищенного ботинка, отпихнул ее от себя, и, уже поворачиваясь, чтобы уйти, негромко сказал:

– Взять его!

* * *

В шесть утра уже давно рассвело. Ночь, проведенная в тюрьме, впервые за три дня освежила Маркашова. Никто не заставлял его идти крестным путем с крестом на плече, никто не хлестал бичом, не толкал древком копья. До места казни генерала довезли на бронированной полицейской машине, чудовищной как сон наркомана: с выпирающей стрелой небольшого подъемного крана, с парочкой пулеметов, торчащих из узких щелей бронеплит, с лебедками, щитками, антеннами, разбрызгивателем несмываемой краски и водяной пушкой на крыше.

Двое военных полицейских вытолкнули Маркашова из фургона, и потянули наружу огромный деревянный крест. Пока они с ним возились, Маркашов, поводя затекшими плечами, огляделся вокруг: по всему горизонту стояли кресты – где-то еще пустые, где уже несущие страшный груз человеческих тел. На западе они тонули во мгле, на востоке вырисовывались четкими силуэтами. Маркашов аж присвистнул от удивления. Один из полицейских оглянулся на него и с сильным акцентом, невероятно коверкая английские слова, сказал:

– Ночью всех ваших взяли.

– Наших? – удивился Маркашов. Первой его мыслью было, что армии заговорщиков все же пришли к Иерусалиму. Но он тут же отверг ее как совершенно абсурдную.

– Ваших… Акумов. – сплюнул иудей. – Всю ночь брали.

И он обвел рукой горизонт, словно призывая кресты в свидетели правдивости своих слов. Маркашов знал, что в последнее время в Иерусалим собрались многие христиане – среди них распространилось странное поверье, что вскоре здесь с неба сойдет последний православный царь и примет правление над всем миром. «Вот и сошел…» – горько усмехнулся Маркашов, вспомнив Емануила.

Впрочем, долго размышлять ему не пришлось. Уже подошли палачи, трое усталых рабочих в черных кожаных фартуках. На их лицах не отражалось ничего, кроме отвращения к работе. Один из них вез тележку для гольфа, набитую инструментами. Деловито переговариваясь на иврите, они подтащили Маркашова к кресту, лежащему на земле перед глубокой и узкой ямкой, и расхристали на нем свою жертву. Освобожденные от наручников руки Маркашова полицейские развели в стороны и прижали к поперечине, а рабочие ловко и быстро примотали их толстой бечевкой. Затем достали несколько длинных граненных штырей, больше похожих на железнодорожные костыли. Один из палачей приставил штырь к запястью жертвы и занес здоровенный молот с металлической рукоятью над головой. «А рисуют почему-то всегда в ладонь», – еле успел удивиться Маркашов перед тем, как его расщепленную кость пронзила невыносимая боль. И потерял сознание.

Очнулся он уже к полудню. Солнце стояло в зените и сожгло, казалось, всю кожу на лице. Губы, словно земля в засуху, потрескались на полметра вглубь, глотка превратилась в пересохший бездонный колодец. Ни рук и ни ног он уже не чувствовал. Очень болело в груди, выкатившейся ребристым колесом наружу, вспухшей в одном затяжном вдохе, да так и не сумевшей выдохнуть. И только глаза ему по какой-то чудесной случайности не отказали. Наоборот, они словно стали двумя окулярами оптического прицела, через который он мог увидеть во всех подробностях не только то, что творилось вокруг, не только иерусалимские холмы, проросшие крестами, но и то, что творилось далеко за городом. Ему, как человеку военному, было бы без сомнения, очень интересно то, что он увидел, не будь в его руки и ноги вогнаны тридцатисантиметровые стальные стержни.

Там, на севере, в долине Мегиддо, спешно готовили позиции правительственные войска. А со стороны Ливана, поднимая клубы пыли, немилосердно дымя черным соляром прямо в поблекшее от жары небо, боевым строем шли танки и мотопехота повстанцев. Первые взрывы уже накрыли окопы Емануила. Черный дым разливался по небу все шире, смыкаясь со вставшей над морем мглой. На юге же в воздух поднялись огромные стаи птиц, облако птиц было не менее черным, и не менее громадным, чем грозовое облако на севере. Молнии реактивных снарядов прорезали мглу, падая огненным градом, вспышки их иногда сливались в сплошные стены огня.

Но мгла неудержимо разливалась по небосводу, закрывая солнце; тьма быстро поглощала обе враждебные армии. Вспышки разрывов во тьме сверкали все реже и реже, пока, наконец, совсем не прекратились. В полдень ночь упала на мир.

И через мгновение грохот грома поколебал землю. Рушился Иерусалим, рушился Третий Храм, пали ниц Золотые ворота, расколов гордую своим золотом виноградную гроздь на мельчайшие осколки. Черное небо прорезал блестящий зигзаг, вспоровший тьму, как вспарывает кинжал закрывшую свет завесу. Затем еще один – поперек. Знамение Креста, сияющего и победоносного, вознеслось над тьмой. Маркашов видел четко и несомненно, как из самого центра Креста, вместе с лучами света, появился Всадник на белом коне. Он был невероятно далеко, но все же Маркашов видел как пламенеют Его глаза, как сверкает на Его голове тиара, собранная из множества корон, вздетых одна над другой. Кровавая, как императорский багрянец, одежда была на Нем. И воинства небесные следовали за Ним на конях белых, облеченные в виссон белый и чистый. Уста Его произнесли слово, непроизносимое тысячи лет, – великое, славное и страшное Имя Божие.

Луч ярче тысячи солнц вышел из уст Его и в мгновение ока долетел до земли. И ударив в землю там, где собралось войско Емануила, поразил всех. А затем зримой взрывной волной, ослепительно-белым кольцом, покатился по лику земли. Маркашов видел, как стена все попаляющего пламени приближалась к нему, и не мог отвести от нее взгляд – так она была прекрасна в своей первозданной мощи и чистоте.

– Господи! – выдохнул он, и огненный вал накатил на него.

А потом пошел дальше.

Маркашев стоял у подножия креста, на котором висел лишь мгновенье назад. Огненный смерч не тронул крестное древо, но бесследно уничтожил гвозди, пронзавшие его тело, веревки, связавшие его руки. Он взглянул на запястья – от ран не осталось и следа. Тело его стало светлым и легким, рваный парадный китель превратился в сияющий, как огонь, хитон. Маркашов оглянулся назад, в ту сторону, куда ушел огонь, и увидал, как обугленная земля, расцветает чудесным садом, как стоящие вокруг кресты оплетают благоуханные цветы. А у подножия каждого креста – человек в сияющей белой одежде.

И тогда генерал оттолкнулся ногой от земли и полетел.

Бес попутал

Вечером в пятницу Семеныч остался один. Ну как остался – жену он выгнал. Не то что б ее не любил, но очень она достала его вопросом о зарплате. Да, вместо зарплаты он принес домой недопитую пол-литру. Да, это все деньги, что остались от получки. Ну что теперь, убить его, что ли?

В общем, Семеныч подумал-подумал, и дал жене в левый глаз. Потому что кулак был правый. А когда она убегала вниз по лестнице с дочкой на руках, кинул в нее сверху санки. Но промахнулся по-пьяни.

Конечно, он жалел об этом. Не о том, что промахнулся, а о том, что жена убежала. После водки хотелось секса, а женщины не было. И где ее было теперь искать на Рабочем поселке, эту женщину, полдесятого вечера в ноябре? Нет, он знал, куда жена убежала, к золовке, куда же еще. Но тащиться в снежной слякоти через две улицы? А смысл? Их там будет уже двое. Две злобных бабы. Не гляди, что одна – сестра родная. Да еще дочь.

А точно, дочь. Какой секс при ребенке в двенадцатиметровой комнатушке? Хорошо хоть мать к сестре съехала. Теперь и жена умотала. Баба с возу – кобыле легче.

Подожди, это что ж получается? Их там не две, а три бабы, да еще дочь. На девять квадратных метров. А я тут один на целых двенадцать метров. Квадратных. Хо-ро-шо!

Вечер сразу заиграл радужными бликами, как новогодняя елка в третьем часу ночи после застолья. Семеныч хозяйским взором окинул свою комнатушку. На широком, в четверть комнаты столе, на длинной зеленой скатерти сияла пол-литра. Слева от стола матово поблескивал квадратным экраном «Рекорд». Отличная штука, даром что с рук купили. Полировка как новенькая. Только динамик похрипывает, но пережить можно.

Но душа хотела чего-то другого, праздничного. С самого низа трехэтажной этажерки Семеныч выволок патефон и пачку пластинок. Взгромоздил чемоданчик на стол, откинул крышку и завис над пластинками, разбросанными по уже застеленному убежавшей женой диван-кровати. С одного из конвертов на него щурилась черноглазая чертовка с огромным шиньоном на голове и микрофоном у ярко накрашенного рта. Под ней белой вязью было призывно подписано: «Найди меня!». Аида Вертищева, – прочитал он пляшущие перед глазами буквы, и решил, что за это надо выпить. Залез коленями на стол, дотянулся до форточки. Там, на холодке, висела плотная сумка с продуктами: сало, колбаска, яички. Долго ковырялся за окном во тьме, слабо освещенной качающейся на столбе под жестяным колпаком лампочкой, пока, наконец, не нащупал скользкий шмат, осыпанный солью и чесноком, втащил его в комнату, сполз со стола, чуть не опрокинув пол-литра. Развернул сало, освобождая его от бледно-фиолетовой оберточной бумаги. Бумага была казенная, из магазина, но сало – свое. Тесть умел солить свинину отлично и всегда присылал в город с женою, когда она ездила проведать своих стариков. Правда, кабанчика забили совсем недавно, перед ноябрьскими, но все уже просолилось, есть было можно.

Семеныч нетерпеливо извлек из хлебницы буханку черного, нашел в загашнике у жены пару луковиц. За ужином на коммунальную кухню решил не идти, было немного стыдно за шум в общем коридоре и за санки, которые с грохотом скакали по ступеням.

Водка забулькала в граненый стаканчик, нежно мерцая в свете оранжевого абажура – настоящая «Столичная», 3-12. Напластал розоватых, с темными прожилками мяса, кусков сала, крепкого ноздреватого хлеба. На лук посмотрел, и решил пока не трогать. Со скрежетом, царапая пол, подтащил ближе к столу раскладное кресло, в котором спала дочка. Раскинулся в нем, на широких подлокотниках расставив – с одной стороны стакан с водкой, с другой – пепельницу и «Беломор». Выбил в рваное окошечко из пачки папиросу, резко дунул в длинный белый мундштук, трамбуя покрепче табак, чтоб не лез в рот, и закурил. Дым потянулся к раскрытой форточке, сизым туманом растекаясь над столом.

Наконец, опрокинул в рот сто жгучих грамм, жмурясь и задерживая дыхание, занюхал кусочком ржаного и тоже бросил его в рот вслед за водкой. Не торопясь взял из пепельницы тлеющую папиросу и глубоко, с наслаждением затянулся. Так, не выпуская папиросы изо рта, потянулся к Аиде, заманчиво поглядывающей на него с фотографии, вытащил из конверта черный кругляк и с пьяной тщательностью прицелившись, попал пластинкой на патефонный диск. Тихо поругиваясь, завел гнутой ручкой машинку, поставил никелированный рупор с иглой на пластинку и спустил рычажок.

Голос у чертовки оказался неожиданно звонкий, юный, почти подростковый:

Ищи меня, ищи меня, Иди искать, иди искать, иди меня искать…

Семеныч слушал песню, покачивая закинутой на ногу ногой, выпуская в воздух струи сизого беломорского дыма. Когда песня закончилась, он выпил еще полстакана, закусил бутербродом с салом, и вновь запустил ее.

…На какой-то момент Семеныч выпал из реальности, а когда вновь вошел в нее, то бутылка была уже пуста. Как это случилось, он не помнил, и подозревал, что без нечистого тут не обошлось, но доказательств у него не было.

– Черт! – выругался он в полголоса и привстал, пошатываясь, чтобы еще раз завести понравившуюся ему Аиду. Но посмотрел в сторону окна и снова сел в кресло.

На фоне темного стекла четко выделялась кисть человеческой руки, одетая в белую перчатку. Рука высунулась в узкую щель, оставшуюся между подоконником и столешницей. Покачиваясь как кобра, она гипнотизировала взор Семеныча, задумчиво пошевеливая длинными тонкими пальцами. «Как у пианиста», – подумал Семеныч, вспоминая увиденный на днях по «Рекорду» концерт камерной музыки. Там пианист в белых перчатках азартно жал на клавиши похожего на зевающего бегемота рояля. Рука сложила пальцы в странную фигуру, слегка помахала ими, будто благословляя Семеныча, и скрылась в щель.

«Ни хрена себе допился», – подумал Семеныч, но все же под стол заглянул.

Под столом стоял карлик. Он был такой карлик, что ему даже не надо было нагибаться, чтобы стоять под столом прямо. Но руки у него были как у шимпанзе – то есть длинные, до полу. Собственно, именно этими руками в белых пианинных перчатках карлик и опирался на пол. Ноги, в отличии от рук, у него были короткие. Зато ступни – длинные. Практически такие же, как вся нога. На ступнях были одеты какие-то восточные тапочки с загнутыми острыми концами, на которых мотались пушистые бубенчики. Глаза из-под лохматых бровей поблескивали остренько и недобро.

От этого блеска Семеныч попятился от стола вместе с креслом. Пепельница звякнула на пол, и он автоматически потянулся за ней, а когда поднял, то карлик стоял уже у самой ножки стола – черной, дубовой, гнутой у основания капитальной ножки старорежимного обеденного стола, невесть из какой барской усадьбы перекочевавшего в эту коммуналку.

– Ты кто? – спросил Семеныч с тайной надеждой, что карлик исчезнет. Но тот ответил скрипучим неприятным голосом, впрочем, с доброжелательной ужимкой сморщенного бровастого лица:

– Бес.

– Оттуда? – вытолкнул из внезапно пересохшего горла Семеныч дурацкий вопрос.

– Оттуда, – подтвердил бес.

Внезапно Семеныча понесло.

– Видишь, – печально, и даже со слезой в голосе, сказал он, – жена меня бросила. Сижу вот один. Водку пью.

– Вижу, – односложно ответил бес из-под стола, с интересом разглядывая Семеныча, склоняя голову к левому плечу. Семенычу даже показалось, что тот его пожалел.

– Слушай, а бабы у вас в аду есть? – с внезапно вспыхнувшей надеждой спросил он гостя. – У вас их там наверно куча. Прислал бы мне одну, а?

Бес выдвинулся из-под стола, и стоял уже почти вплотную к Семенычу, у которого в голове зрел зловещий план. Он понимал, что никакой бабы из ада ему не пришлют, и вообще, все это пьяное видение, которое срочно необходимо разрушить, чтобы совершенно не трехнуться головой. Пусть даже не видение, но насмешливый взгляд карлика ему абсолютно не нравился. «Сейчас он шагнет еще шаг ко мне, и я ему вмажу!» – сладострастно подумал Семеныч и даже слегка подогнул ударную правую ногу, чтобы ловчее пробить бесу в тыкву. А тот, ничего не подозревая, шагнул вперед, прямо под удар.

Игравший по молодости в заводской футбольной команде бомбардиром Семеныч туго знал дело. Удар был внезапным и хорошо поставленным. Нога прошла насквозь насмешливого коварного карлика и въехала со всей дури в дубовую ножку стола. Бывший бомбардир взвизгнул, как раненый кабанчик на дворе у тестя, и в голове у него взорвалась новогодняя петарда, разбрызгивая яркие искры и дикую боль. Потом наступила полная тишина, в которой он лежал на полу, всматриваясь сквозь застилавшие глаза слезы в покачивающуюся за окном лампу фонаря.

В комнате было тихо, слегка пахло паленой изоляцией, и протрезвевший Семеныч внезапно понял, что это перегорели пробки. Кряхтя и постанывая от боли, когда пальцы правой ноги соприкасались с окружающими предметами, он, наконец, поднялся, и, подтянув к стене под щитком с пробками кресло, взгромоздил не него табуретку. Взобраться на эту Вавилонскую башню травмированному Семенычу было нелегко, но он это сделал. Уже абсолютно трезвый, он балансировал на табуретке, накручивая в свете трепетной свечи жучка на фаянсовую пробку, и уже почти накрутил, когда легкий вздох за спиной колыхнул воздух, и загасил фитиль. Семеныч возмущенно оглянулся назад, готовый обругать форточку за сквозняк…

На светлом покрывале дивана черным виниловым ковром были рассыпаны патефонные пластинки и на них белела в свете заоконного фонаря бледная фигура совершенно обнаженной женщины. Огромный шиньон занимал всю подушку, а незакрывающиеся глаза казались мрачными туннелями в иной мир.

Вавилонская башня под ногами Семеныча дрогнула в смертельной конвульсии, и чтобы не упасть, он ухватился рукой за щиток. Черт знает как он попал в гнездо от пробки. Все двести двадцать вольт и два ампера схватили его за неосторожный палец, как будто сто тысяч ос вонзили в него жала, а потом резкий удар отправил страдальца прямо в объятья исчадья Ада.

* * *

Больничный Семенычу не оплатили, потому что дело было по-пьяни. А когда его кто-то спрашивал, откуда у него такой здоровый фингал под правым глазом, он коротко отвечал: «Бес попутал».

Исход Осорета Шинокадже

В последний день праздника о-Бон Шинокадже-сан наслаждался в своем крохотном садике восхитительным закатом, который столь удобно было наблюдать со старинной мраморной скамьи, привезенную им много лет назад из отцовского дома. Заря стремительно умирала, превратившись далеко над морем в узкий клинок раскаленной стали, отделивший небо от тверди словно душу от тела. Какое-то время спустя погас и этот последний отблеск чудесного августовского дня, и сумерки, серо-синие, будто лик Онрё, сменили на небосклоне великое божество, озаряющее небеса.

Кадже-сан сидел не шелохнувшись, не отводя взгляда от двух тонких верхушек, которыми завершалась высокая ель, растущая сразу за гранью его земельного владения. Вид этой тонкой развилки, которой венчалось столь могучее дерево, всегда приводил его в недоумение: как возможно, чтобы крепкий прямой ствол, много десятилетий тянувшийся прямо к солнцу, раздваивался в самом конце пути? Возможно ли, что в дальнейшем будут тянуться к златым лучам правительницы Небесных полей Такамагахара два ствола вместо одного? Но кто видел вершину ели с двумя стволами? Одна дорога ведет к истине, и множество – к заблуждениям. А может быть, одна из вершин странной ели устремится ввысь, а вторая пойдет, как обычная ветка, вбок? Но кто будет решать, какой стороне развилки, правой или левой, стать новым путем для ели, а какой – уйти вбок и исчезнуть среди других ветвей? Ведь не сама же ель? Кто вообще решил, что в какой-то момент своей тихой растительной жизни ей придется делать выбор между правым и левым? Но выбор ей делать придется, и один из этих ростков, таких тонких и хрупких, станет для нее новой синто. Ибо, как не бывает двух правд, так и верная дорога в Небесные поля может быть только одна.

Пока Кадже-сан рассуждал таким образом сам с собой, небо совсем посерело, так что чеканночерные прежде на его фоне листья вишни, под которой стояла скамья, стали сливаться с небосклоном, терять свою четкость, превращаясь в изящный суми-э, сотворенный рукою великого мастера. Похолодало, и Кадже-сан зябко одернул широкие рукава льняной юкаты. Конечно, будь он на берегу, то обязательно отпустил бы в последнее плаванье бумажный фонарик с трепетной свечой, указывающей путь заблудившимся душам. Но до моря было слишком далеко. Поэтому свой единственный фонарик он зажег дома и поставил вместе с угощением на обуцудан перед табличками с именами предков.

Каджи-сан оглянулся, чтобы на матовом сёдзи увидеть отблеск путеводной свечи. Перед раздвижной бумажной дверью стояла тонкая женская фигура, четко, словно тушью, выписанная на фоне полупрозрачной васи, прикрывающей вход. Она странно двигала руками, совершая такие движения, словно чем-то незримым осыпала свои плечи. Затем она посолила перед собой землю и ступила на нее своими гэта. Когда женщина сделала шаг вперед, и свет упал на ее лицо, Каджи-сан узнал в ней свою жену.

Он тут же вспомнил все, что случилось этим прекрасным августовским днем, и поспешил за женой в свой бункэ. Как он и предполагал, на алтаре предков стояла одинокая табличка-ихаи. На ней было написано только одно имя. И была его фотография. Так Осорета Шинокадже узнал, как его зовут после смерти.

Переход

(рассказ наставника)

Я ведь еще работал тогда, когда у нас на производстве спирт шел пшеничный. Это потом, когда зерна не стало хватать, на гидролизный-то перешли.

А дело было так. Собирает раз нас начальник цеха – а я распредом был, у меня в сейфе почитай что для всего участка спирт хранился – я его всегда на нижнюю полку за коробки с кооперацией ставил. Ну вот, собрал нас начальник и говорит: так мол, и так, скоро мы переходим на гидролизный спирт, делается он из опилок, и пить его ни в коем случае нельзя, а то – во! – проводит для наглядности себе по шее ребром ладони.

Взглянули мы на него, а у самого рожа красная как помидор и по носу – прожилочки. Как же ты сам-то, думаем, будешь, бедолага?

А он нас все накачивает: спирт этот, говорит, ре… реа… рена… В общем – накапливается в организме, и человек умирает.

Ну ладно. Разошлись мы в разные стороны и в великой кручине стали ждать, когда же будет переход на этот ужасный спирт.

Но ведь у нас всегда так – скажут быстро, а делают долго. Месяц проходит, другой, а опилочного спирта все нет как нет – он уж для нас стал вроде страшной легенды: и рассказов о нем наслушались, и расписались по три раза, что пить его не будем. Мужики совсем с горя распустились – пшеничный-то, говорят, скоро кончится, так давайте хоть сейчас вволю попьем! На конвейер считай что ни грамма не попадало.

Сборщикам полагалось для промывки сердечников по сто граммов в смену на человека. На бригаду, значит, в среднем, пол-литра. Так они что делали: день бригада одному весь спирт отдает, день – другому. И так – по кругу. Тот, который накануне пил, придет, да у следующего на опохмелку стреляет. Отдает потом, конечно. Так вот и ждали. Уж думали – может, пронесет.

Но однажды приходим первого числа, и как громом стукнуло – идите, говорят, получайте свой гидролиз. Глянули мы – и впрямь, у дверей кладовки стоит автокар, а на нем – канистры. Да мы столько наслушались, что и подойти близко боимся – вдруг нанюхаемся! Ну мне бабы и говорят (а я один среди них мужчина распредом был): иди, перенеси в кладовку канистры. Я уж кричал, что я один, а их много, что меня беречь надо – да куда там! Не помогло. Перенес я канистры и скорей руки мыть.

Вернулся на участок, а там два мастера да бригадир сборщиков стоят в тоске ужасной: душа просит, но не хочется умирать как собаке от опилочной бурды. У начцеха-то еще пшеничный остался в заначке, да и кладовщик себе приберег, но на них уж рассчитывать не приходилось – своя рубашка ближе к телу. А я-то уже посмотрел на гидролиз этот и нюхнул даже – ну его, говорю, ребята, он мутный какой-то и воняет как дохлая кошка. Те как услышали это, так и вовсе понурились. Уж как на нас бабы кричали: и алкаши мы, и такие-сякие, а и те взглянули с сочувствием. Поняли, небось.

И вдруг смотри – Степан Стаканыч семенит к нам – это мы его промеж собой так звали, а по правде-то он Степан Степаныч, начальник БПП. Сухонький такой, седенький, нос красный – закладывать ужас как любил. К концу смены не знаю, был ли когда трезвым. За это и звали Стаканычем, да еще потому, что стакан у него всегда наготове был.

Так вот, подсеменил он и спрашивает:

– Ну что, привезли?

Мы киваем на кладовку. Он сделал стойку, понюхал воздух и опять спрашивает:

– А пробовал кто?

– Нет, – говорим, – не пробовали.

– Так что же вы, – говорит, – ждете?

– Кому ж охота в ящик раньше времени сыграть, – отвечаем мы ему.

Он рукой на нас махнул, кинулся куда-то, смотрим – выбегает уже с бутербродом в промасленной бумажке и меж конвейеров – прямо в кладовку. Хлопнул дверью, а мы ждем. То на часы глянем, то друг на друга. Не по себе нам стало как-то. Отпустили человека на верную смерть. Ну и что, что ему скоро на пенсию? Человек ведь?

Подождали мы, подождали, и решили идти – труп выносить. Вдруг смотрим – выходит! Нос еще краснее, сам доволен-предоволен.

– Ну как? – спрашиваем.

А он еще издали большой палец показывает и улыбка до ушей, а сам бутерброд дожевывает. Уж мы его качать собирались, как Гагарина, ей-богу! Да раздумали: побежали скорей в кладовку – не опередил бы кто.

Сначала, правда, носы воротили, да пальцами зажимали, а потом привыкли – и ничего, двадцать лет пьем и хоть бы хны! Нет, вру! Помер Степан Стаканыч, но там совсем наоборот дело вышло: не от принятия внутрь гидролиза, а от недостатка его. Как вышел он на пенсию, так спирт-то негде стало брать. И помер. Стало быть, привык организм к гидролизу, не вынес отсутствия.

Вот так и свершился наш великий переход на гидролизный спирт. А вам-то, молодым, откуда знать, что раньше мы пили пшеничный. Теперь, говорят, и водка из опилок. Высоцкий сказал, а он все знал.

Ну, наливай!

Часть II. Вопросы к Богу

(эссе)

Вопросы к Богу

«Весь мир – театр. В нём женщины, мужчины – все актёры»

Монолог из комедии Вильяма Шекспира «Как вам это понравится»

«Что наша жизнь? Игра!»

Ария Германа из оперы П. Чайковского «Пиковая дама»

Понимает ли Бог человека?

Понимает ли Бог, что мы чувствуем?

Для меня это один из ключевых вопросов. Потому что, не понимая другого, нельзя его любить.

Но ведь между Богом и человеком расстояние неизмеримо, бесконечно большее, чем между человеком и животным. Бог – вездесущий и всезнающий, безначальный и бессмертный Творец мира, в том числе человека и животного.

Человек и животное – тварь, творение Бога, живущие в сотворенном Им мире, имеющие начало и конец. Мы рождаемся, страдаем и умираем и в этом человек и животное схожи. Но, в отличие от животного, страдания человека включают в себя и неуверенность в том, что Творец существует. Это приводит к тому, что страх смерти без уверенности в вечной жизни преследует большинство людей всю последнюю треть их земного существования, начиная с кризиса среднего возраста.

Воплотившийся в человека Бог наслаждается нашим миром, – веянием ветра, шелестом травы, ароматом цветов, теплом солнца. Не тягостно ли Ему после нашего мира вновь возвращаться в абстрактное бытие? Туда, где нет запаха и цвета, где ангелы беспрерывно возносят Ему осанну. Где царит музыка вышних сфер, но нет колыбельной матери, напеваемой ребенку в сумерках под стрекот цикад.

Но Александр Мень в своей книге «Сын человеческий» пишет и о другой стороне воплощения – страдании Богочеловека: «Евангелие говорит о Человеке, Который ел и пил, радовался и страдал, познал искушения и смерть… Он нуждался в пище и отдыхе… Он закрыл от Себя грядущее и на Себе Самом пережил всю скорбь мира…Тот, Кто соединяется с падшим миром, неизбежно становится причастным его страданию. Отныне боль любого существа – Его боль. Его Голгофа. Среди людей Иисуса ждет не торжество, а муки и смерть…».

Воплощение Бога не есть ли Его попытка понять нас? Пройти человеческую жизнь от рождения до смерти. Услышать колыбельную, узнать радости и страдания, почувствовать неуверенность и страх смерти, смириться с этой смертью, как смиряется с ней человек, достигши определенного возраста, и победить этот страх: «Смерть, где твое жало? Ад, где твоя победа?».

«Если возможно, да минует меня чаша сия; впрочем, не как Я хочу, но как Ты», – молится Христос в Гефсиманском саду.

Как некоторые небезосновательно считают, Богочеловек был распят не в 33, а после 50 лет. С 50 лет у евреев мужчина, преодолев страх смерти и получив мудрость, имел право учить – стать равви, учителем. У современного человека, разведенного с религией и потому забывшего латинское memento mori («помни о смерти», но и «помни, что смертен» – в Древнем Риме этой фразой напоминали триумфаторам на параде победы, что и они смертны, несмотря на всю славу), в 50 лет, в момент наивысших жизненных достижений, внезапно, как ему кажется, на ровном месте, начинается кризис среднего возраста, неопределенности и страха перед смертью.

Этот страх иногда так силен, что он толкает к самоубийству тех, кто не может смириться со своей смертностью – в основном, божков-кумиров современного человечества из сферы шоу-бизнеса. Можете удостовериться сами, посмотрев, как и в каком возрасте закончили они свой славный и шумный жизненный путь.

Но Бог-то, в отличие от человека, знал, что Он бессмертен, что живет вечно. Или не знал? Представьте, что 50 лет назад вы были богом. А потом родились, скитались, не имея крыши над головой, убегали от преследователей то в Египет, то за Генисаретское озеро, на территорию, неподвластную Синедриону. Вас предавали и оскорбляли. За пять десятилетий многое могло покрыться пеленой забвения, наполнить душу неуверенностью, пусть вы и творили чудеса и даже воскрешали мертвых. Отсюда и отчаянная молитва в Гефсиманском саду.

«Душа Моя скорбит смертельно», – сказал Он Своим ученикам.

«Что испытал Сын Человеческий, когда лежал на холодной земле в томлении духа? Мог ли то быть лишь естественный страх перед пытками и смертью? Но ведь его побеждали и более слабые. Почему же поколебался Тот, Кто будет опорой для миллионов?

Нам не дано проникнуть в глубину смертного борения, свидетелем которого был старый оливковый сад. Но те, кому Христос открылся в любви и вере, знают самое главное: Он страдал за нас, Он вобрал в Себя боль и проклятие веков, мрак человеческого греха, пережил весь ужас и ад богооставленности. Ночь, лишенная надежды, обступала Его; Христос добровольно спускался в пропасть, чтобы, сойдя в нее, вывести нас оттуда к немеркнущему свету…» – пишет Мень.

Бог, ставший Сыном Человеческим, прошедший путь человеческого сына и испытавший неуверенность в Боге, – попытался понять и полюбить человека за Свои бичевание и крестные муки. Потому что эти муки помогли Ему понять Свое творение. И, поняв, полюбить. Дать возможность Иоанну Богослову сказать: «Бог есть любовь».

Но, конечно, все это мои предположения.

А на вопрос «Понимает ли Бог человека?» у меня так и нет ответа.

Бог есть любовь?

«Бог есть любовь», – сказал апостол. Глядя на изувеченные трупы детей, погибших под завалами дома в Магнитогорске или разбросанные вокруг взорванного над Синайской пустыней самолета, начинаешь сомневаться в истинности этих слов. Когда речь идет о случайной гибели одного ребенка, кто-то, возможно, удовлетворится объяснениями священников, которые успокаивают безутешных родителей тем, что «еще неизвестно, что было бы с ребенком, останься он жив» и что «Господь избавил его от какой-то худшей судьбы, милостиво забрав к Себе». Но когда гибнут жестокой смертью, замерзая под завалами, сгорая, разбрызгивая кровь и мозг по асфальту сразу несколько детей, объединенных только проживанием в одном подъезде, полетом в одном самолете или поездкой в одном автобусе, такое объяснение, относящееся к личной судьбе одного конкретного человека, как говорится, «не прокатывает». Я уж не говорю об одновременной смерти десятков взрослых, живших в одном подъезде: от какой «худшей» общей судьбы уберег их милосердный Господь, забрав к Себе одномоментно?

Так и слышу хор голосов, призывающих меня не рассуждать «о путях Господних, которые неисповедимы». Но тот же Господь дал мне разум для познания мира и, как говорят богословы, Его Самого. Поэтому, рискуя записаться в «совопросники века сего», я и задаюсь вопросом: если Бог это Любовь, то чем объяснить то всеобъемлющее горе, которое Он принес родителям этих детей, погибших по воле Его (а ни один волос с головы человека не упадет без воли Божьей) накануне Его Рождества?

Один из случайно спасшихся в магнитогорской мясодавке людей (мужчина вышел в гараж за машиной за несколько минут до взрыва) пошел в храм благодарить Бога за чудесное спасение. И в храме от священника услышал: «Хоть ты и балбес, но Господь Бог тебя любит. Вовремя тебя из дома выгнал». Надо ли понимать это так, что Господь любит не всех людей, а только избранных, пусть даже и «балбесов», в число которых не вошли те несколько детей, погибших под руинами дома? И тот одиннадцатимесячный младенец, который был спасен сотрудниками МЧС и в тяжелом состоянии попал в больницу? Наверно, он ужасный грешник, этот пеленочник, в отличие от своих родителей и старшего трехлетнего брата, которые уцелели и сидели у его койки с надеждой, что младенец выживет.

Для всего можно придумать оправдания и всему можно придать высший смысл. Но в таких случаях я не нахожу ни того, ни другого. Единственное, что приходит на ум, это так называемое рандомное число, которое генерируется некой вселенской игрой, и в которое попадают случайные юниты – мы с вами – вне зависимости от личных достоинств или недостатков.

Внутри игры

«Весь мир театр, а люди в нем – актеры», – утверждал Вильям наш Шекспир. Быть может, он и не включал в эту свою фразу религиозный, мировоззренческий аспект (хотя я уверен в обратном), но, возможно, и в этом, вселенском смысле был очень близок к истине. Конечно, Шекспир подразумевал, прежде всего, то, что каждый из нас играет перед другими людьми какую-то определенную роль на протяжении всей своей жизни, от младенца до впавшего в детство маразматика.

Но это лишь шелуха, верхний слой луковицы, под которым великий драматург прячет столь характерное для Ренессанса понимание жизни как игры Фортуны, на своем колесе то возносящей человека на вершину, то низвергающей в пучину бедствий. Собственно, в этом-то практически весь Ренессанс и заключался: впервые со времен поздней античности возродилось понимание случайности, бессистемности событий в жизни человека (вызванное упадком христианской веры в человеке эпохи Возрождения).

До того, в Средние, или как их еще называют на Западе, Темные века, жизнь человека определялась Богом и была детерминирована. Во всяком случае, в средневековье верили, что все случается с человеком по воле Божьей, в зависимости от его праведности или греховности, или по заслугам перед Богом его предков. Как минимум – в зависимости от вклада, внесенного им в близлежащий монастырь взамен молитв обитавших в нем благочестивых монахов.

Человек эпохи Ренессанса, купец и путешественник, постоянно испытывающий тотальные перемены во всем, от погоды и места жительства до материального состояния, выражавшихся в обогащении или разорении, вернулся к мировоззрению античных философов. К тому учению, по которому Фортуна вертит всех на своем колесе или рассыпает подарки из рога изобилия на случайных (рандомных) людей. Авантюристу, пирату, конкистадору, отправившимся на край света за добычей, было ближе высказывание Лукиана, вложенное им в уста Мениппа, бывшего раба, получившего свободу, изучившего философию в Фивах и ставшего известным писателем:

«…человеческая жизнь подобна какому-то длинному шествию, в котором предводительствует и указывает места Судьба, определяя каждому его платье. Выхватывая, кого случится, одевает на него царскую одежду, тиару, дает ему копьеносцев, венчает главу диадемой; другого награждает платьем раба, третьему дает красоту, а иного делает безобразным и смешным: ведь зрелище (греч. θέατρον – театр. – В.М.) должно быть разнообразно! (выделено мной; как не вспомнить: «the Show must go on»! – В.М.) Часто во время шествия она меняет наряды некоторых участников, не позволяя закончить день в первоначальном виде. При этом она заставляет Креза взять одежду раба или пленного; Меандрию, шедшему прежде вместе со слугами, она вручает царство Поликрата, разрешая некоторое время пользоваться царской одеждой. Но лишь только шествие закончено – все снимают и возвращают свои одеяния вместе с телом, после чего их внешний вид делается таким, каким был до начала, ничем не отличаясь от вида соседа. И вот иные, по неведению, огорчаются, когда Судьба повелевает им возвратить одежды, и сердятся, точно их лишают какой-либо собственности, не понимая, что они лишь возвращают то, что им дано во временное пользование».

Так что Шекспир, написав «весь мир – театр», лишь озвучил масс-мировоззрение своего времени.

«Боготрон»

Театр, как известно, возник как действие, связанное с религиозными ритуалами и таковым оставался довольно долго, вплоть до XVI–XVII веков, когда еще продолжали разыгрывать на Рождество и Пасху мистерии из библейской истории. В начале XVIII века святитель Дмитрий Ростовский написал для учеников созданной им церковной школы «Рождественскую драму», поставленную 24 декабря 1704 года.

Понятно, когда население средневекового городка, обитатели княжеского двора или ученики приходской школы собирались поглазеть на сцену, где актеры играли для них эпизод из Священного Писания. Но когда театр – это весь мир, то чей взгляд может охватить такую обширную сцену (которая, возможно, намного обширней, чем мы себе представляем)? Есть театр одного актера, но тут мы имеем театр одного Зрителя, потому что только взгляду самого Творца театра по силам охватить всю сцену целиком. Ни человек, ни любое другое существо даже высшего порядка этого сделать не может.

И тут самое время понять, что такое театр на самом деле? Какова этимология этого слова?

Греческое «θέατρον» обычно переводят на русский либо как «театр», либо как «место для зрелищ». Не забывают отметить и то, что этот термин может означать не только место, но и само зрелище. Все это верно. Однако (и на это также часто указывают) первая часть слова имеет отношение к Божеству (по-гречески Бог – θεός). Особенно хорошо это видно, если сравнить θέατρον с θεολογία (богословие). А если мы обратимся к женской ипостаси Божества – Богиня, то совпадение окажется стопроцентным: и тут, и там первая часть слова – θεά. Возможно, что зародился театр еще при матриархате, и был тогда не «зрелищем Бога», а «зрелищем Богини». Повсеместное поклонение Богине-матери во всем архаичном доантичном мире Передней Азии и Восточного Средиземноморья делает это предположение весьма вероятным.

Остается непонятной вторая часть слова – «τρον». Тут не получится проводить аналогии с такими словами из научного лексикона как синхрофазотрон или циклотрон, потому что (как утверждают все словари), их «трон» – это «остаток» слова «электрон», вошедший составной частью в сложносоставное слово. Более того, греческие словари не дают перевода «τρον» на русский.

Видимо, поэтому большинство исследователей этимологии слова «театр» просто «не замечают» «τρον'а». Но питерский режиссер Валерий Полещук дает, возможно и сомнительную, но интересную трактовку этого слова, в чем-то перекликающуюся по смыслу с завершающей частью научных терминов, упоминаемых выше: «протекать», «проходить» (как процесс). Он пишет в своей статье «Театр – коридор к Богу»: «Благодатная роль театра столь же прозрачно обнаруживается этимологическими изысканиями. «Театр» (от греческого «Бог» и «протекать») означает «как Бог струится и проявляется, каким Бог предстает перед народом». Польский поэт Циприан Норвит предложил латинскую этимологию слова «театр»: teatr – te atrium – atrium dei, значит, коридор к Богу – не место, где живет Бог, а коридор Бога».

Таким образом, театр становится местом не просто зрелища, но местом встречи человека и Бога, местом, где человек может встретить «мимошествующего» Бога, как встречал Его когда-то Адам, гуляющий в Эдемском саду.

Однако толкование В. Полещуком слова «трон» – довольно произвольное и не обоснованное. И тут надо вспомнить, что в словаре древнегреческого языка можно найти слово «лектрон», означающее «матка, вульва, женское плодотворное начало»[5].

Такой подход заставляет усомниться в правильности того смысла (а именно – тотального лицемерия, лицедейства), который мы вкладываем сегодня в слова Шекспира. Скорее английский драматург хотел сказать своим зрителям, что весь мир – это Божественный театр, в котором играется Божественная комедия. Или трагедия – кому как кажется с его позиции на колесе Фортуны. Играется для единственного Зрителя – Бога.

И все люди – актеры – играют в ней и для Него.

Или Он нами играет?

Свобода воли

Самый богатый афоризмами автор нашего времени, редактор «Литературной газеты» Юрий Михайлович Поляков как-то написал: «Человек свободен, как вода, бегущая по водопроводным трубам». Это поразительно удачный образ человеческой жизни, текущей от своего истока к своему впадению в загробный Солярис. Как сама «труба», так и направление течения – дело рук Божьих, и тут мало что от нас зависит. Хотя, конечно, вода может булькать, клокотать, создавать водовороты, сливаться с другими потоками и даже попытаться проесть ржавчиной стенки трубы. Но, как правило, это мало влияет на финал нашей личной игры на подмостках миротеатра, который определяет не только единственный его зритель, но и единственный сценарист-постановщик – Бог.

Апостол Павел писал: «Мню я, Бог нас явил последними посланниками, как смертников, чтобы зрелище (в греческом Новом завете в этом месте стоит θέατρον – В.М.) было миру, и ангелам, и человекам» (1 Кор. 4:9)[6]. «Бог явил» своих посланников на смерть в мировом театре, где на сцене присутствовали не только люди-актеры, но и ангелы, как верные Богу, так и падшие – под «миром» тут явно подразумеваются и мир видимый, и мир невидимый. (Так что состав участников Божественной трагедии распространяется и на духовный мир.) Таков был Его сценарий, и апостолы сыграли точно в соответствии с ним.

По воле Бога мы движемся по сцене мирового театра, надеясь достичь успеха (кто бы что под этим словом не подразумевал) и зачастую пытаясь вытечь за рамки назначенной нам роли-трубы. По поводу этих попыток Михаил Булгаков (сын профессора богословия) написал в бессмертном несгораемом романе: «…для того, чтобы управлять [своей жизнью – В.М.], нужно, как-никак, иметь точный план на некоторый, хоть сколько-нибудь приличный срок. Позвольте же вас спросить, как же может управлять человек, если он не только лишен возможности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день?»

В сущности, надо признать, что у Бога есть жизненный план для каждого из нас, и нам остается только следовать ему. Поступающие так (беспрекословно следующие божественному плану своей жизни) называются «угодниками Божьими». Отказавшись от своей воли, эти люди полностью положились на волю Божью и следуют разработанному Им для них сценарию. Жизнь их, при полной духовной умиротворенности, мало отличается от «жизни» юнита в компьютерной игре. При этом вопреки протестантскому учению об «успешности праведников», «угодник» вовсе не запрограммирован на жизненный успех в нашем мирском понимании. Его могут ожидать как спокойная безмятежная жизнь, так и болезни, скорби и даже насильственная смерть, как мы видим из приведенных выше слов апостола о том, что они «явлены» Богом миру как обреченные на казнь смертники. Но в любом случае угодник получает удовлетворение от того, что полностью исполнил волю Божью и потому может рассчитывать на посмертное вознаграждение.

Как говорил прп. Серафим Саровский, «Если бы человек знал, что Господь приготовил ему в Царствии Небесном, он готов был бы всю жизнь просидеть в яме с червями». Но, к худу или к добру, на нашей планете очень мало людей, готовых настолько «отсечь» свою волю и умереть (как минимум, «для мира») при жизни. Большинство же людей пытается время от времени совершить побег за рамки предназначенной нам программой функции.

Однако как совместить такой детерминизм нашей жизни со свободой воли, которую даровал нам Творец и прокламируют религии, привязывающие судьбу человека к его перманентному и свободному выбору между добром и злом?

Мы можем проявлять свою свободу воли (вернее, свободу выбора) в двух сферах: мыслях и словах. Обычно к этим двум добавляют еще и дела, но, на мой взгляд, в делах человек не имеет полной свободы выбора, хотя бы потому, что любое дело – результат его сложных взаимодействий с другими людьми и с Самим Богом. Поэтому результат любого поступка человека корректируется этими факторами и не может быть тем результатом, на который он рассчитывал[7]. То есть, его свобода выбора проявляется в поступках не полностью, а опосредована волей Божьей. (По существу, полная свобода воли есть только у Бога, у человека же свобода воли ограничена свободой возможного выбора.)

Однако человек может повлиять на волю Бога через обращение к Нему в молитве. Пока этого не происходит, и человек совершает свой выбор без учета довлеющей над ним воли Божьей (неважно, по причине своего атеизма, противоборства Богу или просто неразвитости в духовном плане, препятствующей ему вступить в связь с Богом), его выбор автоматически становится рангом ниже, чем назначенная ему божественным сценарием программа, которой он должен следовать. И его выбор, выраженный в поступке, будет опять же автоматически корректироваться этой программой, старающейся устранить те флуктуации, которые человек вносит в нее.

Это понятно. Даже в тех жалких по сравнению с Божественной игрой компьютерных играх, которые придумало себе человечество, имеется множество второстепенных юнитов, которыми игрок не имеет возможности или желания управлять. Они действуют по программе, засевая поля, добывая минералы или строя дороги вне внимания повелевающего игровым миром человека. Что же говорить об игре, масштаб которой охватывает бесконечную вселенную и (возможно) множество населенных миров? (Кстати, вселенная как божественная игра объясняет и мучающий ученый мир вопрос: почему мы до сих пор не встретились с инопланетянами? Просто потому, что Бог этого не хочет:)

Чтобы юнит обратил на себя внимание Игрока, он должен вступить с Ним в связь – обратиться с молитвой (тут уместно вспомнить, что «связь» с Богом и есть религия в точном смысле этого слова). И если молитва не содержит просьб, направленных в ущерб другим людям, Бог услышит ее и, при определенном духовном усилии богомольца, может исполнить. Только бойтесь своих желаний – они иногда ведут не совсем к тем последствиям, на которые мы в своей человеческой ограниченности рассчитывали. Вот в этом и заключается наша свобода выбора: мы можем умолить Богу попустить нам совершить какое-то действие и даже получить желаемый нами результат, но результат этот может принести нам непредсказуемые и, возможно, вредные последствия, которых мы не могли предвидеть. А Бог, хотя и предвидел их, но позволил человеку реализовать его свободу воли в поступке, то есть, внести изменения в сценарий Божественной постановки. Или в программу божественной Игры – как вам будет угодно.

Игра и грех как признаки свободы воли

Дав человеку свободу воли, Бог дал нам и право на грех. Грех – «ошибка», «промах» в переводе на русский. Тот, кто, имея свободу воли, может выбирать из нескольких вариантов, неизбежно, рано или поздно, совершит ошибку, т. е. согрешит – пойдет против воли Божьей.

Тот, кто играет – с партнером, судьбой, Вселенной, Богом – рано или поздно проигрывает.

Ошибка и проигрыш – обратная сторона свободы.

Ошибка и проигрыш отсутствуют у того, кто отказался от своей воли (отсек свою волю, как говорят в Православии) и полностью положился на волю Божью.

Но гарантирует ли это человеку, что в его жизни не будет проблем и несчастий? Нет, мы знаем, что и большинство святых пережили в своей жизни множество бед, а многие из них преждевременно погибли в страшных муках, став святыми мучениками.

Отсечение человеком своей воли и полное принятие воли Божьей свидетельствует только о том, что он полностью выполнил промысел Божий о нем – то есть, написанную для него Богом программу.

Отказавшись от своей воли, став частью божественной программы, человек полностью растворяется в ней, получает доступ к шифрам и кодам созданного Богом мира. Но в отсутствие свободы воли они ему не нужны – он заранее согласен с любым развитием «большой игры».

Если такое положение человека угодно Богу (угодник – святой, полностью живущий по воле Божьей), то зачем Бог дал человеку свободу воли, то есть, право на ошибку, грех? Причем дал изначально, при творении – Адам и Ева в райском саду уже могли выбирать между грехом и подчинением.

Выходит, что свобода воли дана человеку только для того, чтобы он мог отказаться от нее? Но не обессмысливает ли отказ от свободы воли само понятие «религии» как связи человека и Бога? Ведь если человек полностью положился на волю Божью, то жизнь его детерминирована этой «божественной» программой, и ему все равно, что с ним будет – его ведет десница Божья, а он должен только следовать случаю, который на самом деле есть звено цепи логических событий, которую протягивает для него Бог.

Жребий обратной связи

В противовес дилемме «не желать ничего» и «пожелать лишнего» (Старик и Старуха в «Сказке о Золотой рыбке») человечество давным-давно нашло способ пожелать то, что угодно Богу: жребий. Именно жребий, как глас Божий, помогал человеку понять, о чем можно просить Бога, а от чего стоит воздержаться. Система жребиев, дающая случайный, независимый от человека результат, стала древнейшим «генератором случайных чисел». Это могли быть палочки разной длины, камешки разного цвета, а в более цивилизованные времена – орел или решка, текст в случайным образом раскрытой книге и, наконец, вершина цивилизации – генератор случайных чисел онлайн.

Некоторые современные христианские священники либо вовсе открещиваются от жребия как способа решения тех или иных вопросов (видимо, в силу своего плохого знакомства с Ветхим и Новым заветами), либо, признавая использование жребия в Ветхозаветной и Новозаветной церкви (Чис. 25:55; 1 Цар. 10:19–21; Нав. 18: 6-10; Деян. 1:23–26 и др.) и даже в новейшей церковной истории РПЦ (избрание жребием патриарха Тихона), все же осуждают тех христиан, которые «любят прибегать к жребию», не имея «твердой веры», так как это «только приводит к бо́льшим сомнениям». Не лучше ли обратиться к духовнику, который и твердую веру имеет, и лучше знает, что «духовному чаду» надо? (Тут автор хотел бы от себя добавить, что, общаясь даже с общепризнанными в РПЦ духоносными старцами, ответы на свои вопросы – а это были, уверяю вас, вопросы не о том, «продавать ли козу» – он получал весьма уклончивые и не относящиеся к сути дела.) В общем, молитесь, поститесь, слушайте «Радио Радонеж», там вам скажут, как правильно поступать в любой ситуации.

А уж когда бросают жребий «язычники», то это и вовсе, как следует из Тертуллиана, «непотребное занятие», в числе прочих непотребностей: «…следовать пустым идолам, производить себе толпу богов, метать жребии, гадать, называть звезды ложными именами, предсказывать судьбы рождающихся» («Против Маркиона», кн. 1, гл. 1). Само перечисление непотребных действий, в один ряд с которыми поставил «метание жребия» почитаемый христианский богослов, говорит о многом.

Однако если результат «непотребства» язычников (то есть, метания ими жребия) оказывается соответствующим воле Божией, и факт сей запечатлен в Священном Писании, богословам волей-неволей приходится признать, что и в руках язычников жребий остается действенным инструментом общения с Богом. Так было, когда Господь отдал Иерусалим в руки Навуходоносора (Иер. 27:6), и языческий царь узнал об этом, бросив жребий, так же было и тогда, когда посредством жребия моряки узнали, что пророка Иону надо выбросить за борт в бушующее море. Думаю, бессмысленно спрашивать «язычников», что сами они думают по поводу действенности и божественности полученных путем бросания жребия ответов. Без сомнения, для них это глас божества.

Использование жребия допустимо и в Исламе. В Коране жребий упомянут дважды, им пользовался Пророк, когда выбирал для поездки жен, и вообще, по мнению большинства мусульманских богословов, применение жребия для выяснения воли Аллаха не является запретным: «Суть в том, что жребий – это дозволенная в религии вещь, о чем говорится и в Коране, и в Сунне» (Шарх «Рияд ассалихин», № 187).

Игра с Богом

Для ариев жребием – генератором случайных ответов на важные вопросы – стала игра в кости. Наши арийские предки вообще были еще те шалунишки, потому что пытались узнать волю божью не только посредством азартных игр, но и поглощая наркотическую сому, которую коллективно варганили на своих племенных демократических собраниях – отсюда, кстати, и казачий вар, попавший к казакам через скифов, вынесших свои ритуальные котлы с арийской родины (буквально казачий вар означает «котел», в котором когда-то варганилась сома для всего рода-племени, а в переносном смысле – собрание, сборы воинов, на которых обучали молодых бойцов), и индийские варны, и сленговое словечко «сварганить» (что-нибудь позабористее сомы), и даже – имя бога Сварога, сотворившего (сварганившего) Вселенную в своем котле. Сюда же добавим и древнеиндийское «сварга» – небо, небесный.

Игрально-гадальные кости существуют уже как минимум 4000 лет и встречаются по всему Древнему миру, от Индии до Египта и от Персии до Скифии. Они имеют разную форму, изготовлены из разных материалов (деревянные для бедняков, золотые с драгоценными камнями вместо «глазков» – для царей и фараонов). В катакомбных погребениях Северного Причерноморья найдено чрезвычайно много таких игральных костей, причем особенной формы: не кубиков, а октаэдров, восьмигранников с притупленным срединным (поясным) ребром, так что из восьми образуются четыре гнутых грани. Именно такую форму имели игральные кости индоариев древности, и такие же изготовляются в Индии до сих пор[8].

Это сходство не удивительно, учитывая единый арийский корень наших народов. Странная форма «индоарийских» игральных костей объясняется тем, что индийские арии начинали играть (вернее, вопрошать Бога), используя как кости коричневые овальные орехи дерева вибхидака (Ригведа. Мандала X, 34, «Гимн игрока»). Именно их форму и повторяют кости из причерноморских катакомбных могил.

Ригведа в «Гимне игрока» красочно описала ритуально-азартную игру в кости наших древних предков. Игра, подобно колесу Фортуны, то возносит игрока на вершину успеха, то сбрасывает в бездну отчаяния, но, в конце концов, он проигрывает скот, жену и свободу, но все равно, как и любой другой игроман, стремится к завладевшей им игре всеми фибрами души:

В собрание идет игрок, Подбадривая себя: «Сегодня я выиграю!» Но кости разрушают его надежды, Отдавая противнику счастливые броски. Игральные кости цепляют и колют, Покоряют, мучают, испепеляют, Даруют и вновь отнимают. Не отпускают, будто намазаны медом. Скачет алчная стая в сто пятьдесят костей, Неумолимая как божий суд, Непреклонный пред земною властью, Им поклоняются даже цари. Они катятся вниз, прыгают вверх. Без рук побеждая двуруких. Звезды с небес, упавшие в яму, Сердце сжигают холодным огнем[9].

Игра велась комплектом из 150 (трижды по пятьдесят, как написано в «Ригведе») костей орехов, которые бросали в выкопанную в земле ямку (прообраз котла-вара), уподобляя небесным звездам – божественным посланникам, падающим на землю, чтобы донести до людей волю Бога («истину бога Савитара» – «Ригведа»). Игроки запускали руки в ямку и выхватывали оттуда пригоршню орехов – кому сколько Бог пошлет. Те, у кого число вытащенных орехов делилось на 4 без остатка – выигрывали, а те, у кого оставался лишний орех – проигрывали. Остальные варианты были «перебором», но проигрышем не считались.

Собрание, куда так стремится игрок – это сабха, совет «уважаемых» людей арийского поселения, где обсуждались важные вопросы и с помощью костей вопрошали Бога о том, как Ему угодно эти вопросы разрешить. Игра на скот и женщин (игрок из «Ригведы» жалуется, что проиграл собственную жену) была, собственно, продолжением испытания воли божьей по отношению к каждому из игроков, неким рукотворным «колесом Фортуны», доказывающим кого из участников Игры Бог любит больше. Ведь скот, женщины и рабы для последователей Заратустры (а первые индоарии, пришедшие в Северный Индостан из Арианы на границе Афганистана и Туркмении, были, без сомнения, зороастрийцами) означали не просто богатство, а средство воплощения истины Божьей на земле. Заратустра в изгнании, обращаясь к Ахурамазде, объясняет Ему, почему он бессилен и не может эффективно проповедовать учение Света среди людей («Авеста», 43, 46):

Знай и то, Мазда, отчего я бессилен: Мало у меня стад и мало людей.

И в другом месте восклицает по тому же поводу:

Для получения правосудия, это мне подай, о Армайти, Награды, богатства, жизнь Доброй Мысли.

К сожалению, игра в кости из ритуала познания воли божьей и способа перераспределения «скота и людей» в руки более угодного Богу исполнителя божественного правосудия весьма скоро превратилась в азартную игру, осененную былым сакральным значением. Генератор познания воли Божьей стал действующей моделью колеса Фортуны, осыпающего случайного пользователя материальными благами и столь же случайно обделяющего его противника. Теперь игрок молится не о подаянии ему благ как орудия для достижения истины и правосудия, а о выигрыше ради выигрыша, о победе не Истины над человеком, а человека над другими игроками и, по мнению человека-игрока, ему в этом «охотно» служит даже Бог (Атхарва-веда, VII, 50):

Как гром дерево Всегда поражает беспрепятственно, Так я сегодня игроков Хочу разбить беспрепятственно с помощью костей. От проворных, от непроворных, От людей, которым не избежать неудачи, Пусть сойдется отовсюду удача – Выигрыш в моей руке! И, переигрывая противника на первом ходу, он побеждает, Как настоящий игрок, он вовремя делает удачный бросок. Кто стремится к богам, не удерживает имущества – Ведь бог охотно соединяет его с богатством. Выигрыш у меня в правой руке, Победа у меня в левой находится. Пусть стану я завоевателем коров, завоевателем коней, Завоевывающим богатство, завоевателем золота! О кости, дайте игру, приносящую результат, Как молочная корова! Стяните меня потоком выигрыша, Как лук – тетивой!

Суть игры

В чем смысл существования человека? Зачем его создал Господь? С точки зрения обыденного религиозного сознания вроде бы все понятно: человек живет на земле, чтобы попасть в рай. И если он исполняет заповеди Божьи, умерено грешит (нет человека на земле, который бы жил и не согрешил, один Христос безгрешен), проявляет любовь к ближнему – то попадает в рай. Атеист и закоренелый грешник – разумеется, в ад.

Тут в религиях есть много нюансов (ну хотя бы вопрос о том, когда человек попадает в рай или в ад – сразу после смерти, или после Страшного суда? Опять же, спор о чистилище и т. п.). Но в целом схема «ад или рай» считается общепризнанной.

Но эта схема – очередной квази-ответ на вопросы, поставленные в первой строке. Это становится ясным, если продолжить их вопросом «зачем человек попадает в рай?» (зачем грешник и атеист попадает в ад, ясно – в наказание). Но что праведник делает в раю? Испытывает райское блаженство. Лицезреет Бога. Поет осанну Богу. Гуляет по райским аллеям. И так – вечность. (Особо заслуженные святые удостоятся сидеть рядом с Господом на престолах.)

Не является ли такое райское будущее оскорблением величия Божественного разума? Нет, конечно, бабушкам – «белым платочкам», прошедшим все тяготы жизни и находящимся в преддверии смерти такое вечное будущее может казаться весьма привлекательным. Но вдумайтесь в ситуацию: всемогущий, всезнающий, вездесущий Бог создал Вселенную, материальный и духовный миры, нашу планету, наконец, пошедший на смерть на кресте, и все это только ради того, чтобы некоторое небольшое число праведников («широки врата, ведущие в погибель», «много званных, да мало избранных») ВЕЧНО бродили по аллеям, постоянно молились и все время смотрели на Бога? Вот такое утверждение я и назвал бы кощунством, являющимся результатом эгоистичного представления человека о своем предназначении. Человека, считающего себя пупком Вселенной. По сути, такое представление о своем будущем и есть квинтэссенция гуманизма, т. е. человекобожия.

У той Божественной игры, сценаристом и программистом которой является Бог, должна быть какая-то иная сверхцель, неведомая нам в силу нашей человеческой ограниченности. Наша земная жизни – только первый уровень этой дороги, проложенной Богом в грядущее. Возможно, что следующий уровень, который представляется нам окончательным этапом нашей вечной жизни – только второй, переходный этап к нашей основной задаче, поставленной перед нами Богом. Ведь и в земной жизни человек проходит детский сад, школу, институт, прежде чем устроиться на работу. Сравнение грубое и отдаленное, но в принципе допустимое.

Апостол сказал об этом так: «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан» (1Кор 13:12). Хотя мне кажется более точным перевод епископа Кассиана, где наше представление о «будущем веке» сравнивается с гаданием в зеркале: «Ибо теперь мы видим гадательно в зеркале, тогда же – лицом к лицу; теперь я знаю отчасти, тогда же познаю подобно тому, как и я был познан» (выделено мной – В.М.).

В этой нашей жизни мы можем только гадать, что и для чего ждет нас в будущем веке. Для нас же эта жизнь не просто подготовка к нему, но и время познания нас Богом. Как хороший учитель познает ученика, чтобы поручить ему то или иное задание, так и Бог, в процессе нашей «игры» на подмостках его «театра» раскрывает свойства нашего характера и души, чтобы определить, насколько пригоден каждый из нас к выполнению задач, через которые должна быть достигнута Его конечная цель.

Сама же цель создания Богом человека для нас, в нашей земной жизни, в принципе непостижима. Конечно, мне известны наиболее распространенные ответы православных священников на вопрос «Зачем Бог создал человека?». Но все эти «чтобы заместить отпавшее число ангелов» или «для вечной жизни» – всего лишь квази-ответы, потому что они не отвечают на вопрос, а уводят в сторону от подлинного ответа, который не может знать ни один человек, в том числе и священник, особенно священник современный, пропитанный фарисейским духом начетничества и превосходства над «простецами», впитанным им в стенах духовной семинарии, которая уже не один век является рассадником чего угодно, только не веры.

Ведь очевидно, что и «замещение числа отпавших ангелов» – не цель, а средство для достижения Божественной цели. И переход человека в «жизнь вечную» нужен Богу не для того, чтобы человек бесцельно бродил по райскому саду, восклицая «Осанна!», а для выполнения в той «вечной жизни» (которая легко может оказаться всего лишь очередным уровнем «вечной игры») очередного «квеста», приближающего человека к исполнению своего предназначения.

Чтобы понять зачем мы созданы, надо быть Богом и знать цели созидания Вселенной – и, скорее всего, не только той материальной вселенной, в которой мы живем и которую до сих пор не можем познать, но и всех физических и духовных миров, составляющих подлинную Большую Вселенную, созданную Богом. А так как человек сделать этого не может в силу ограниченности своих знаний, ума и чувств (да вот, хотя бы, мы не видим ультрафиолетовых и инфракрасных волн, электромагнитного и радиационного излучения и многого другого, о существовании чего даже и не подозреваем), то нам остается только, как сказал апостол, гадать об этом. Нам остается ожидать, пока в будущем веке Бог, познавший нас в этой земной жизни, встав с нами «лицом к лицу», сообщит нам все Сам.

Для нас суть игры, которую ведет с нами Бог, принципиально непознаваема. Пока что нам известны лишь ее условия, и то если их не исказили за прошедшие тысячелетия те люди, которым Бог поручил следить за их исполнением.

«Братья Карамазовы»: бунт Федора Достоевского

«Легенда о Великом Инквизиторе», столь поразившая умы многих читателей и исследователей великого романа Федора Достоевского, есть действительно легенда – в том смысле, какой придают этому слову в рядах разведывательного сообщества. То есть – прикрытие каких-то реальных фактов, действий, событий.

В нашем случае автор, вкладывая эту легенду в уста Ивана Карамазова, придавая ей черты, без сомнения указующие на римско-католическую церковь (инквизитор, аутодафе) и перенося ее события в средневековую Испанию, скрывает тот факт, что он обвиняет в отходе от Христа не только западную, но и восточную христианскую церковь. Прямо объявить об этом Достоевский, как русский и православный человек не может, а, вероятно, и не хочет.

Легенда настолько ярка, выпукла, поражает воображение читателя не только средневековым антуражем, но и самими действующими лицами – Христом и Инквизитором, что оставляет далеко «внизу» и «позади» себя исповедь старца Зосимы (как и сопутствующие его последним дням картины монастырской жизни). А между тем, в этой исповеди и в этих картинах и заключается то главное, что хочет сказать читателю автор: православная церковь, как и католическая, давно не с Христом, а вне Его, не с Божественной Любовью, а с земною рассудочной, философской истиною.

Великий Инквизитор и старец Зосима – две истории из жизни одной церкви – христианской, расколотой на Запад и Восток.

Те быстрые штрихи, которыми Достоевский рисует жизнь современного ему православия: разговоры о недостаточности содержания священства (а священники в императорской России получали зарплату от государства); отсутствие прилежания священников к воспитанию народа (косвенно обозначенное в исповеди как пожелание старца священству хотя бы час в неделю читать Евангелие детям); изуверское беснование монастырского «отшельника», завидующего тому, что на отпевании Зосимы будут читать молитвы «рангом повыше» (!); теплохладное, а то и неприязненное отношение братии монастыря к старческому окормлению народа; наконец, разброд и отречение даже и «учеников» старца после его смерти (уподобляющее Зосиму Христу) – свидетельствует о теплохладности и самой Церкви. Еще более убеждает в этом путь Зосимы к вере, который описывается во второй части исповеди – в описании этом нет никаких указаний на то, что именно Церковь стала теми вратами, которыми старец вошел к Христу.

Но все это остается вне осознания массового (да и немассового) читателя, который поражен Легендой о Великом Инквизиторе, как вдовица из «Повести о Ходже Насреддине» поражена видением орла и потому забывшая о мыши, оскверняющей посуду. А между тем, фантастический орел неприятия православной церковью Второго пришествия Христова еще только грядет, тогда как осквернение посуды (см. Мф. 23:25–26) церковными фарисеями, озабоченными своим денежным содержанием более, чем духовным взращиванием вверенного им народа, уже есть свершившийся факт во времена Достоевского.

Откат к ветхозаветному презрению «священного братства» (хабурим) к простакам (гаарец) свершился в православии не столь зримо, как в католичестве (где это презрение было явно выражено в причащении в двух видах – для священства и мирян), но стал от этого не менее катастрофическим и проявился в известном богоборчестве двадцатого столетия, которое, может быть, и инициировали «инородцы» и «безбожники», но в котором приняли участие и огромные массы русского народа. Боролись ли они с Христом? Скорее, нет. С Церковью? Без сомнения. Блок оформил это чувство религиозного расщепления в поэме «Двенадцать», поставив впереди революции Христа не в терновом венце, а «в белом венчике из роз» – то есть как воскресшего и «пришедшего победить» (см. Откр. 14:14):

Гуляет ветер, порхает снег. Идут двенадцать человек. Винтовок черные ремни Кругом – огни, огни, огни… Революционный держите шаг! Неугомонный не дремлет враг! Товарищ, винтовку держи, не трусь! Пальнём-ка пулей в Святую Русь — В кондовую, В избяную, В толстозадую! Эх, эх, без креста! Впереди – с кровавым флагом, И за вьюгой невидим, И от пули невредим, Нежной поступью надвьюжной, Снежной россыпью жемчужной, В белом венчике из роз — Впереди – Исус Христос.

Образ Христа-революционера с красным флагом и в белом венчике из роз вызвал у современников написания поэмы «Двенадцать» много возмущенных отзывов. Петров-Водкин говорил, что «… предпочел бы, чтобы там был просто Христос, без всяких белых венчиков». Белорозовый венец был воспринят критиками поэмы не только как символ смерти Православной церкви (напомню, что именно Церковь первой отреклась от царя и освободила императорских подданных от клятвы ему на Евангелии, а портрет Николая II был вынесен из зала заседаний Священного Синода и поставлен в коридоре вверх ногами), но и как символ смерти Самого Христа – дескать, в венчике из белых роз только в гроб кладут. Павел Флоренский даже назвал «Двенадцать» «пределом и завершением блоковского демонизма». Ряд современников и в дальнейшем литературоведов видели в «Христе с красным знаменем» сатану или антихриста. Никому не пришло в голову, что Христос впереди двенадцати революционных апостолов не лег в гроб, а уже восстал из него – но еще не успел избавиться от погребального атрибута.

Блок выразил в своей поэме откровенно то, что прикровенно говорил в «Братьях Карамазовых» Достоевский: земная церковь, предавшая и тайну исповеди, и своего императора, и Христа, умерла, а народ идет под красным знаменем за воскресшим Христом – добывать истину и справедливость.

Нет ли тут шизофрении религиозного сознания русского народа, выплеснувшего вместе с грязной водой и ребенка? Напротив: русский народ очень хорошо почувствовал, что кроме грязной воды выплескивать ничего не придется – Церковь давно существует без Христа и вне Христа, Церковь вернулась к Ветхому завету и его карающему Иегове, не знающему слов любви.

Это и есть главная проблема, которую ставит в «Братьях Карамазовых» Достоевский: поскольку Церковь ушла от Христа к Иегове (от Любви к Закону), насколько правомочно ставить знак равенства между Первым и Вторым? Вот тут и появляется «слезинка ребенка» и построенная на ней «гармония мира», от которой отказывается Иван Карамазов.

Бунт Карамазова – это бунт Достоевского против ветхозаветного мироустройства, построенного на расчете и логике, на Законе и Истине, в которых нет Любви, которая выше Истины и Закона. Что такое следование Истине без Любви к ближнему? – Расчет. Что такое следование Закону без Любви? – Страх наказания. Многие ли люди соблюдали бы Закон и следовали Истине, если бы не верили с одной стороны – в райское блаженство, а с иной – в адские мучения? Недаром в другом месте Достоевский пишет, что если ему докажут как дважды два, что Истина вне Христа, то он предпочтет остаться с Христом, а не с Истиной.

Основная логическая ошибка Ивана в том, что он считает, будто цель ветхозаветного Бога – а он рассуждает именно с точки зрения верующего в Иегову, иного Бога ему просто неоткуда было узнать – осчастливить все человечество.

«Представь себе, – говорит он Алеше во время встречи в трактире, – что это ты сам возводишь здание судьбы человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им, наконец, мир и покой, но для этого необходимо и неминуемо предстояло бы замучить всего лишь одно только крохотное созданьице…».

Однако целью Бога никогда не было «осчастливить людей», «дать им гармонию» и тому подобная гуманитарная деятельность.

Цель Бога – произвести отбор достойнейших для выполнения новой (нам пока неизвестной) миссии. Бог этого и не скрывает. «Много званных, да мало избранных», – говорит Он, заранее зная, что спасутся (или обретут «гармонию» по ивановой терминологии) далеко не все, если не ничтожное меньшинство человечества.

Да, призваны к «спасению» – «наследованию Царствия Небесного» – все когда-либо жившие после Христа люди, но только единицы удовлетворят жестким критериям отбора. Остальные – отработанный материал, неудавшийся эксперимент. И Бог это знает, таковы изначальные Его условия, еще с тех времен, когда он «насадил среди языческих народов Израиль», который один мог «спастись» среди миллионов «язычников», большая часть которых даже и не подозревала о существовании «спасительного» ветхозаветного иудаизма.

Значит ли это, что такова была воля Божья? Отнюдь, всё это означает лишь то, что таковы наши представления о целях Творца и тех задачах, которые Он поставил перед человечеством. Тогда как Его реальные цели и задачи могут быть совершенно иными, но принципиально недоступными для нашего познания. И в этом единственное утешение для тех, кто верит, что Бог есть Любовь. Иначе вера в Него для каждого мыслящего человека может быстро превратиться в веру с отрицательным значением. И такому человеку только и остается вслед за Иваном Карамазовым воскликнуть: «Да и слишком дорого оценили гармонию, не по карману нашему вовсе столько платить за вход. А потому свой билет на вход спешу возвратить обратно. И если только я честный человек, то обязан возвратить его как можно заранее. Это и делаю. Не Бога я не принимаю, Алеша, я только билет Ему почтительнейше возвращаю.» – «Это бунт», – тихо и потупившись проговорил Алеша.»

По существу, «Братья Карамазовы» – книга глубоко антирелигиозная в том смысле, что она заставляет усомниться в том образе Творца, который рисует официальная Церковь, смешивая грозного Бога Ветхого завета с новозаветным Христом. Очередной удар по самому драгоценному постулату христианства – «Бог есть любовь» – наносит житие старца Зосимы, в котором он рассуждает об испытании Иова Многострадального.

«Был муж в земле Ун, правдивый и благочестивый, и было у него столько-то богатства, столько-то верблюдов, столько овец и ослов, и дети его веселились, и любил он их очень и молил за них Бога: может, согрешили они, веселясь. И вот восходит к Богу диавол вместе с сынами божьими и говорит Господу, что прошел по всей земле и под землею. «А видел ли раба моего Иова?» – спрашивает его Бог. И похвалился Бог диаволу, указав на великого святого раба своего. И усмехнулся диавол на слова Божии: «Предай его мне и увидишь, что возропщет раб Твой и проклянет Твое имя». И предал Бог своего праведника, столь им любимого, диаволу, и поразил диавол детей его и скот его, и разметал богатство его, все вдруг как божиим громом, и разорвал Иов одежды свои, и бросился на землю, и возопил: «Наг вышел из чрева матери, наг и возвращусь в землю, Бог дал, Бог и взял. Буди имя Господне благословенно отныне и до века!» Отцы и учителя, пощадите теперешние слезы мои – ибо все младенчество мое как бы вновь восстает предо мною, и дышу теперь, как дышал тогда детскою восьмилетнею грудкой моею, и чувствую, как тогда, удивление, и смятение, и радость. И верблюды-то так тогда мое воображение заняли, и сатана, который так с Богом говорит, и Бог, отдавший раба своего на погибель, и раб его, восклицающий «Буди имя Твое благословенно, несмотря на то, что казнишь меня», – а затем тихое и сладкое пение в храме: «Да исправится молитва моя», и снова фимиам от кадила священника и коленопреклоненная молитва! С тех пор – даже вчера еще взял ее – и не могу читать эту пресвятую повесть без слез. А и сколько тут великого, тайного, невообразимого! Слышал я потом слова насмешников и хулителей, слова гордые: как это мог Господь отдать любимого из святых своих на потеху диаволу, отнять от него детей, поразить его самого болезнью и язвами так, что черепком счищал с себя гной своих ран, и для чего: чтобы только похвалиться перед сатаной: «Вот что, дескать, может вытерпеть святой мой ради меня!». Но в том и великое, что тут тайна, – что мимоидущий лик земной и вечная истина соприкоснулись тут вместе. Пред правдой земною совершается действие вечной правды. Тут Творец, как в первые дни творения, завершая каждый день похвалою: «Хорошо то, что я сотворил», – смотрит на Иова и вновь хвалится созданием своим. А Иов, хваля Господа, служит не только ему, но послужит и всему созданию его в роды и роды во веки веков, ибо к тому и предназначен был. Господи, что это за книга и какие уроки! Что за книга это священное писание, какое чудо и какая сила, данные с нею человеку! Точно изваяние мира и человека и характеров человеческих, и названо все и указано на веки веков. И сколько тайн разрешенных и откровенных: восстановляет Бог снова Иова, дает ему вновь богатство, проходят опять многие годы, и вот у него уже новые дети, другие, и любит он их – Господи: «Да как мог бы он, казалось, возлюбить этих новых, когда тех прежних нет, когда тех лишился? Вспоминая тех, разве можно быть счастливым в полноте, как прежде, с новыми, как бы новые ни были ему милы?» Но можно, можно: старое горе великою тайной жизни человеческой переходит постепенно в тихую умиленную радость: вместо юной кипучей крови наступает кроткая ясная старость: благословляю восход солнца ежедневный, и сердце мое по-прежнему поет ему, но уже более люблю закат его, длинные косые лучи его, а с ними тихие, кроткие, умиленные воспоминания, милые образы изо всей долгой и благословенной жизни – а надо всем-то правда Божия, умиляющая, примиряющая, всепрощающая! Кончается жизнь моя, знаю и слышу это, но чувствую на каждый оставшийся день мой, как жизнь моя земная соприкасается уже с новою, бесконечною, неведомою, но близко грядущею жизнью, от предчувствия которой трепещет восторгом душа моя, сияет ум и радостно плачет сердце…»

Выслушав этот монолог святого старца, чувствуешь себя вдруг обманутым в своих надеждах. Еще бы! После столь пылкого монолога о множестве тайн, сокрытых и открытых в повествовании об испытании Иова, ожидаешь хотя бы краткого разъяснения от старца: зачем, с какой целью Бог отдал тело святого раба своего во власть сатане? Понятно, что, проводя Иова чрез горнило искушений лапами сатаны, Бог проверяет крепость души и веры страдальца. Но зачем?

И старец, наконец, открывает сию страшную тайну: Бог совершает это, чтобы убедиться, так ли хорошо его творение, как замышлялось и предполагалось в первые дни творения. Творец смотрит на пепелище жилища своего самого преданного раба, на прах его скота, жены и детей и говорит Себе: «Хорошо то, что я сотворил». Все это – ради проверки, что же способно выдержать Его творение – как инженер, проверяющий крепость построенного им моста загоняет на него плотными рядами груженые КамАЗы, так и Господь отягощает дни своего раба бедами сверх меры. Но если инженер заходит на вибрирующий от перегрузки мост вместе с КамАЗами, то Бог смотрит на Иова со стороны, вернее – с небес.

Конечно, можно сказать, что Христос отдал себя за людей на распятие. Но «в активе» Христа нет ни соскребающего гной Иова, ни Авраама, приносящего в жертву Богу своего единственного сына Исаака, ни Иеффая, принесшего в жертву Богу свою единственную дочь… Все это – Ветхий завет. У Христа – прощенные, излеченные, воскресшие: «Кто сам без греха, первый брось в нее камень»…

Для Бога Ветхого завета человек – раб, вещь, сотворенная Им и всецело принадлежащая Ему. «Горе тому, кто препирается с Создателем своим, черепок из черепков земных! Скажет ли глина горшечнику: что ты делаешь?» и твое дело скажет ли о тебе: «у него нет рук?» Горе тому, кто говорит отцу: «Зачем ты произвел меня на свет?», а матери: «зачем ты меня родила?» (см.: Рим. 9:20; Исайя 45:9 14:27; Иов 9:12; Дан. 4:32; Втор. 29:29).

Это весьма характерное для всего Древнего мира отношение к своим семейным, которые лишь чуть выше рангом, чем домашние рабы, купленные хозяином семейства или завоеванные на войне. Хозяин, как и Бог Ветхого завета, волен делать с ними что хочет: наказать и даже убить – он ведь может завести себе новых жен и детей, если старые ему чем-то не угодили. Поневоле вспоминаешь Потоп, в котором было уничтожено не угодившее Богу ветхозаветное человечество. Справедливость и закон Ветхого завета соответствовали понятиям мужчины, одолевшего, наконец, тысячелетний гнет матриархата и поставившего во главу всего свою волю как непререкаемый закон.

Не то в Новом завете. Сам Христос Своих последователей видел Своими друзьями, а не рабами: «Вы друзья мои, если исполняете то, что Я заповедую вам, Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но Я называю вас друзьями, потому что сказал вам, что слышал от Отца Моего» (Ин 15:14–15). Чтобы понимать волю Бога, надо соработничать с Ним, принимать Его весть и совет – не как «раб Божий», а как родной сын. «А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами божиими» – говорится в Новом Завете (Ин. 1:12). Апостол пишет в послании к римлянам: «все, водимые духом Божиим, суть сыны Божии» (Рим. 8:14), а в послании к галатам: «все вы сыны Божии по вере во Христа Иисуса» (Гал. 3:26).

Между Новым заветом и Ветхим – непроходимый ров, граница между рабством и родством. Раб, пусть и удвоивший данные ему таланты, так и останется рабом своего Господина, тогда как даже блудный сын – будет господским сыном.

Тайна Царства Божьего на Земле

«Но вы – род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет»

(1 Пет. 2:9).

Термин «Тысячелетнее Царство Господа» для многих, вероятно, вовсе незнаком, а тот, кто слышал его, либо пропустил мимо ушей, как нечто незначительное, либо усвоил общепринятую точку зрения по этому вопросу. Между тем, вопрос «миллениума»[10] есть вопрос важный и непростой, это – вопрос о смысле одного из важнейших обетований Господа нашего Иисуса Христа всем верующим в Него и соблюдающим слово Божие.

Этот вопрос, без сомнения, вызовет множество споров и обвинений в адрес автора, однако само обетование Божье, о котором пойдет речь, так велико и имеет такое огромное значение для христиан последних времен, что промолчать о нем просто невозможно.

Но, прежде чем продолжить, я приведу строки Писания, о которых идет речь. Это часть 19-й и вся 20-я глава Откровения Иоанна Богослова.

Глава 19:

«И слышал я как бы голос многочисленного народа, как бы шум вод многих, как бы голос громов сильных, говорящих: аллилуия! ибо воцарился Господь Бог Вседержитель. Возрадуемся и возвеселимся и воздадим Ему славу; ибо наступил брак Агнца, и жена Его приготовила себя. И дано было ей облечься в виссон чистый и светлый; виссон же есть праведность святых. И сказал мне Ангел: напиши: блаженны званые на брачную вечерю Агнца. И сказал мне: сии суть истинные слова Божии.

…

И увидел я отверстое небо, и вот конь белый, и сидящий на нем называется Верный и Истинный, Который праведно судит и воинствует. Очи у Него как пламень огненный, и на голове Его много диадим. Он имел имя написанное, которого никто не знал, кроме Его Самого. Он был облечен в одежду, обагренную кровью. Имя Ему: «Слово Божие». И воинства небесные следовали за Ним на конях белых, облеченные в виссон белый и чистый. Из уст же Его исходит острый меч, чтобы им поражать народы. Он пасет их жезлом железным; Он топчет точило вина ярости и гнева Бога Вседержителя. На одежде и на бедре Его написано имя: «Царь царей и Господь господствующих».

И увидел я одного Ангела, стоящего на солнце; и он воскликнул громким голосом, говоря всем птицам, летающим по средине неба: летите, собирайтесь на великую вечерю Божию, чтобы пожрать трупы царей, трупы сильных, трупы тысяченачальников, трупы коней и сидящих на них, трупы всех свободных и рабов, и малых и великих.

И увидел я зверя и царей земных и воинства их, собранные, чтобы сразиться с Сидящим на коне и с воинством Его. И схвачен был зверь и с ним лжепророк, производивший чудеса пред ним, которыми он обольстил принявших начертание зверя и поклоняющихся его изображению: оба живые брошены в озеро огненное, горящее серою; а прочие убиты мечом Сидящего на коне, исходящим из уст Его, и все птицы напитались их трупами» (Откр.19:6-21).

Глава 20:

«И увидел я Ангела, сходящего с неба, который имел ключ от бездны и большую цепь в руке своей. Он взял дракона, змия древнего, который есть диавол и сатана, и сковал его на тысячу лет, и низверг его в бездну, и заключил его, и положил над ним печать, дабы не прельщал уже народы, доколе не окончится тысяча лет; после же сего ему должно быть освобожденным на малое время.

И увидел я престолы и сидящих на них, которым дано было судить, и души обезглавленных за свидетельство Иисуса и за слово Божие, которые не поклонились зверю, ни образу его, и не приняли начертания на чело свое и на руку свою.

Они ожили и царствовали со Христом тысячу лет. Прочие же из умерших не ожили, доколе не окончится тысяча лет. Это – первое воскресение.

Блажен и свят имеющий участие в воскресении первом: над ними смерть вторая не имеет власти, но они будут священниками Бога и Христа и будут царствовать с Ним тысячу лет.

Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань; число их как песок морской.

И вышли на широту земли, и окружили стан святых и город возлюбленный. И ниспал огонь с неба от Бога и пожрал их; а диавол, прельщавший их, ввержен в озеро огненное и серное, где зверь и лжепророк, и будут мучиться день и ночь во веки веков.

И увидел я великий белый престол и Сидящего на нем, от лица Которого бежало небо и земля, и не нашлось им места. И увидел я мертвых, малых и великих, стоящих пред Богом, и книги раскрыты были, и иная книга раскрыта, которая есть книга жизни; и судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими.

Тогда отдало море мертвых, бывших в нем, и смерть и ад отдали мертвых, которые были в них; и судим был каждый по делам своим. И смерть и ад повержены в озеро огненное. Это смерть вторая. И кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное» (Откр. 20:1-15).

Я специально выделил ключевые фразы, ибо многие, читая это место, привычно скользят глазами по тексту, не задумываясь о его значении – так велика сила шаблона, усвоенная из «богословской литературы». И в самом деле, чего же здесь задумываться? Мы видим изображение Второго пришествия Христова и Его Страшный суд. Как говорит, например, Толковая Библия Лопухина о 19-й главе: «Весь символический образ есть изображение страшного суда и мздовоздаяния, когда нечестивые будут приведены к сознанию своего полного ничтожества». И далее каждое слово толкуется как аллегория, в переносном смысле. Никакого последнего сражения, никакого войска антихриста толкователь Лопухина не признает – все для него аллегория. Например, «ангельский призыв хищных птиц питаться трупами врагов царства Божия есть указание на ужасы и страдания этих последних при окончательном перевороте». Однако если прочесть последние строки 19-й главы, то трудно отделаться от мысли, что, как и сказано в Апокалипсисе, «все птицы напитались их трупами» (Откр. 19:21) реально, а вовсе не фигурально.

Да, конечно, Апостол описывает Второе пришествие Христово, ибо под «Словом Божиим», «Царем царей и Господом господствующих» можно понимать лишь Христа. Но Страшный суд… где он здесь? Антихрист и его лжепророк брошены в серное озеро, а их сторонники «убиты мечом», исходящим из уст Христа. Убиты, но на суд пока не призваны. Суд для них состоится только в конце 20-й главы (см. Откр. 20:12–14). Это и есть Страшный суд: «И увидел я великий белый престол и Сидящего на нем, от лица Которого бежало небо и земля, и не нашлось им места. И увидел я мертвых, малых и великих, стоящих пред Богом, и книги раскрыты были, и иная книга раскрыта, которая есть книга жизни; и судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими» (Откр. 20:11–12).

И тут начинаются странности и несуразности. Подавляющее большинство толкователей Апокалипсиса, особенно XVIII–XX веков, придерживаются того мнения, что «Видения двадцатой главы нужно рассматривать не в связи с предыдущею главою, но в связи с общим содержанием Апокалипсиса, как откровения истории Церкви до начала вечного царства. В двадцатой главе откровение возвращается снова к началу истории Христианской Церкви на земле. Мы снова встречаемся с Диаволом, снова видим его в отношении к Христианской Церкви, хотя и в отношении, рассматриваемом с другой стороны – со стороны победоносной борьбы христиан против их исконного врага» (Толковая Библия Лопухина).

То есть, толкователи разрывают связный и ясный текст 19-й и 20-й главы, утверждая, что в первой из них описывается Второе пришествие и Страшный Суд, а во второй – вся история Христианской Церкви[11] от Первого пришествия (Рождества) Христова до Страшного суда включительно. Пробую показать, что мнение это, хотя и господствующее, но в корне неверное, и глава 20-я есть прямое и неразрывное продолжение главы 19-й.

Итак, 19-я глава заканчивается тем, что антихрист и его лжепророк брошены в огненное озеро, сторонники их убиты. Это место не вызывает разногласий. А вот «официальное» толкование начала 20-й главы, где ангел заключил диавола на тысячу лет в бездну, сразу заставляет насторожиться. Толковая Библия объясняет данный стих как всегда, аллегорически: якобы, с момента искупительной жертвы Христа диавол связан. Связан сравнительно – оговаривается толкователь – по отношению к сильным христианам связан, а по отношению к колеблющимся – вовсе и не связан. И тысяча лет, на которую он то ли связан, то ли нет, вовсе и не тысяча – а некое неопределенное число, время до Второго пришествия.

Начнем с того, что мнение, будто тысяча лет, на которые связан диавол – это время от Рождества Христова до Его Второго пришествия – совершенно не соответствует действительности. Мы знаем, что Апостол Петр предупреждает всех христиан: «Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить» (1Пет. 5:8). Что Церковь земная есть Церковь Воинствующая. Что святые Божии всю жизнь свою боролись с диаволом, причем, нередко, вовсе не в аллегорической форме. Образ ходящего вокруг жертвы рыкающего диавола никак не вяжется с заключением в бездну, которое лопухинский толкователь объясняет как «состояние и положение связанности и стесненности, в которой они находятся в своей злой деятельности по отношению к людям».

Но вот дальше идет в Апокалипсисе фраза, которая устраняет все сомнения насчет взаимосвязи 19-й и 20-й главы: «И увидел я престолы и сидящих на них[12], которым дано было судить, и души обезглавленных за свидетельство Иисуса и за слово Божие, которые не поклонились зверю, ни образу его, и не приняли начертания на чело свое и на руку свою. Они ожили и царствовали со Христом тысячу лет. Прочие же из умерших не ожили, доколе не окончится тысяча лет. Это – первое воскресение» (Откр. 20:4–5).

Зверь, его образ, его начертание, наносимое на чело и руку – это атрибуты царства антихриста и до эпохи антихриста никогда не наносились. То есть, речь здесь идет о тех, кто принял при антихристе мученическую смерть за отказ ему поклониться. Именно они, те кто не принял начертания, «ожили и царствовали со Христом тысячу лет». Поэтому очевидно, что здесь описаны события после Второго пришествия, во время которого Господь убил оружием уст Своих антихриста и лжепророка.

И далее Апостол Иоанн Богослов пишет: «Блажен (блаженны званые на брачную вечерю Агнца! – Откр. 19:9) и свят имеющий участие в воскресении первом: над ними смерть вторая не имеет власти, но они будут священниками Бога и Христа и будут царствовать с Ним тысячу лет» (Откр. 20:6).

Вот то великое обетование, которое Господь дал для укрепления христианам, оставленным Им для непосредственной встречи с антихристом. Именно поэтому святые отцы первых веков христианства, ужасаясь тем мукам и страданиям, которые предстоит претерпеть христианам последних времен, завидовали им, ибо знали это обетование о Царстве совместно с Христом, знали об этой великой награде. Знали об этом такие апологеты тысячелетнего Царствия Христова на земле, как святой Папий, епископ Иерапольский, святой мученик Иустин Философ, святой Ириней, епископ Лионский, святой Ипполит, епископ Римский, святой Мефодий Патарский и другие святые Христовой Церкви первых веков.

Вторая часть 20-й главы еще более подтверждает, что она есть продолжение главы 19-й: «Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань; число их как песок морской. И вышли на широту земли, и окружили стан святых и город возлюбленный. И ниспал огонь с неба от Бога и пожрал их; а диавол, прельщавший их, ввержен в озеро огненное и серное, где зверь и лжепророк, и будут мучиться день и ночь во веки веков» (Откр. 20:7-10).

Таким образом, в завершении тысячи лет, в течение которых со Христом царствовали не поклонившиеся антихристу, сатана на короткое время освобожден, сбирает соблазненных Гога и Магога (кто это – едва ли возможно в наше время сказать) войной на стан святых (тех, кто правил со Христом). И здесь уже просто – с неба ниспал огонь и пожрал сторонников диавола. Сам же диавол «ввержен в озеро огненное и серное, где (внимание! – уже находятся!) зверь и лжепророк». То есть, диавол попадает после тысячи лет туда же, куда уже до него за тысячу лет до того попали антихрист и его помощник.

Итак, если обозреть еще раз в общем 19–20 главы Апокалипсиса, то ясно видно, как одно событие перетекает плавно в другое: Второе пришествие Христово и наказание антихриста и лжепророка, заключение диавола в бездну и «первое воскресение» тех, кто не поклонился антихристу, тысячелетнее Царство Христово и последнее восстание диавола с его клевретами на святых Божиих, поражение диавола и Страшный суд Божий[13].

И только после этого Царство Христово на земле перешло в Царство Небесное: «И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет. И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего. И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их. И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло. И сказал Сидящий на престоле: се, творю все новое» (Откр. 21:1–5). Так что учение о тысячелетнем Царстве Христовом на земле вовсе не означает конечности этого царства. Наоборот, начавшись Вторым пришествием Христовым, оно будет вечным, как и сказано: «Его же Царствию несть конца»[14]!

Однако все вышесказанное яростно отвергается большинством толкователей, а многими из них 4-я строка 20-й главы Апокалипсиса при толковании попросту замалчивается как неудобная. Начинают говорить, что учение хилиазма осудил Второй (или Шестой) Вселенский Собор, что есть прямая ложь. В этом может убедиться каждый, открыв Книгу Правил, в которой собраны решения Вселенских Соборов. Ни Второй, ни Шестой Вселенские Соборы ничего не говорят о хилиазме и его осуждении. И все равно, в Толковой Библии пишут: «…хилиазм, учение о тысячелетнем царстве, осудил Второй Вселенский Собор»…

Прот. Сергий Булгаков, богослов и философ, пишет по этому поводу: «Отношение исторической Церкви к этому пророчеству в высшей степени знаменательно: в общем, его можно выразить так, что она не установила к нему никакого определенного и окончательного догматического и экзегетического отношения. История догмы знает отдельные частные мнения, притом различные до полной противоречивости, однако, не было и нет еще определения церковного. Этот вопрос не был никогда предметом догматического обсуждения соборно, как буд то незначащий и его не заслуживающий»[15]. Поэтому всем, желающим обвинить автора данной статьи в «ереси хилиазма», предлагаю делать это приводя в подтверждение своих обвинений закавыченные цитаты из решений Вселенских соборов со ссылкой на издание.

Конечно, всегда найдутся люди, которые любое «здравое учение» (2 Тим. 4:3) могут извратить, как извращают еретики, католики и протестанты учение Христово. Но разве значит это, что и Христа проповедовать нельзя? Да, были еретики, которые извращали и учение о тысячелетнем Царстве Христовом на земле в сугубо иудейском, плотском смысле. И ныне есть опасность, что люди, «несведущие в Писаниях», могут принять начало мрачного царства антихриста за царство Христово, а самого «сына погибели» – за Христа, тем более, что все средства и светских, и религиозных организаций всего мира будут направлены на проповедь «божественности» человека греха, на то, чтобы прельстить, если возможно, и избранных. Но надо ли из-за этого скрывать великие обетования Божии?

Человек и Бог

«Бог воплотился в человека, чтобы человек стал Богом», – сказал в древности святой Афанасий Александрийский. А триста лет назад Иммануил Кант написал свою знаменитую фразу о том, что его воображение поражают две вещи: «Звездное небо над головой и нравственный закон внутри нас».

Надо ли объяснять, что внутренний нравственный закон, или то, что мы называем «совестью» – это Бог, говорящий с нами и направляющий нас. Недаром «со-весть» созвучно и «совету» и «вести». Совету с Богом и вести от Него. Но только когда этот божественный совет (или весть) проходит через нас, воспринимается нами как свое, когда мы со-работничаем с Богом – тогда мы приближаемся к тому, чтобы стать не то что Богом, но хотя бы Его сынами.

Сам Христос говорит об этом: «Вы друзья мои, если исполняете то, что Я заповедую вам, Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но Я называю вас друзьями, потому что сказал вам, что слышал от Отца Моего» (Ин. 15:14–15). Чтобы понимать волю Бога, надо соработничать с Ним, принимать Его весть и совет – не как «раб Божий», а как родной сын. «А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами божиими» – говорится в Новом Завете (Ин. 1:12). Апостол пишет в послании к римлянам: «все, водимые духом Божиим, суть сыны Божии» (Рим. 8:14), а в послании к галатам: «все вы сыны Божии по вере во Христа Иисуса» (Гал. 3:26).

Но, вероятно, что-то случилось с человечеством со времен Иммануила Канта: много ли Вы, уважаемый читатель, видели вокруг себя «сынов Божиих» или, хотя бы, «друзей Христа», имеющих внутри себя нравственный закон?

Гораздо чаще можно увидеть со стороны последователей тех или иных вероисповеданий нетерпимость, доходящую до крайних пределов, когда люди, на словах проповедующие веру в Бога, преследуют своих ближних, в том числе и единоверцев, в судах, избивают или вовсе отрезают головы. Вместо любви – ненависть, вместо благодеяний – алчность, вместо достоинства – надменность. Поневоле задумаешься: да полно, в Бога ли они верят?

И атеисты ничем не лучше: видя такое поведение верующих, они азартно нападают не на грех, и даже не на творящего этот грех человека, а на Бога, тем самым дезавуируя свой атеизм. Ведь какой смысл нападать на Того, в Кого ты не веришь? А если ты значительную часть жизни посвящаешь борьбе с Тем, Кого, по твоему мнению, не существует, вывод напрашивается сам собой: твой атеизм – фикция, попытка освободиться от со-работничества с Богом, избежать своей человеческой миссии – стать Сыном Божьим. О том же говорят и нехристиане: «Бог живет во все людях, но не все люди живут в Боге. В этом причина страданий людей» (П. Рамакришна)

«Но как жить в Боге, как стать сыном Божьим?! – может быть, скажет читатель. – И возможно ли это в принципе?»

Чтобы ответить на этот вопрос, надо, прежде всего, понять, что такое Бог.

А понять это можно, поговорив с Богом. Нет, для этого не надо быть визионером или пророком, надо лишь взять в руки подзабытую нынешним поколением книгу, которая сквозь века донесла до нас слова Христа:

«Бог есть любовь», – написано в апостольском послании. Но на этом евангельская фраза, знакомая, но забытая нами, не заканчивается. «…и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем» – продолжает Иоанн Богослов (1 Ин., 4:16).

Но что или кого надо любить, чтобы пребывать с Богом и в Боге?

Однажды к Христу подошел фарисей[16] и спросил Сына Божьего, какие самые главные заповеди Тот мог бы ему назвать. В ответ Иисус сказал только две: «Возлюби Бога всем сердцем и всею душою твоею, и всем разумением твоим. Сия есть первая и наибольшая заповедь. Вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя. Иной, большей сих, заповеди нету» (Мк. 12:29–31).

Случись так, что все люди последовали бы этим заповедям, то мы имели бы рай на земле. Но, к сожалению, люди не следуют такому одновременно простому и сложному рецепту всеобщего счастья. Простому – потому что он не требует ни революций, ни сложных машин, ни огромных денежных затрат. А сложному – потому что для взращивания в своей душе истинной любви к ближнему нужна тяжелая многолетняя каждодневная работа над собой – в соработничестве с Богом и своей совестью. Ведь любовь к ближнему должна проявляться не на словах, а в делах. Вера в Бога, которая и есть любовь к Нему – мертва без дел (Иак. 2:26). Если бы люди любили друг друга как они любят себя, на нашей планете не осталось бы места социальному и имущественному неравенству, преступлениям, войне, стали бы не нужны армии и государства, полиция и суды.

Но – как показала история – такое массовое преображение человечества невозможно, по крайней мере, в ближайшее время. И человеку остается путь индивидуального преображения, работы над изменением самого себя.

«Бог требует перемен» – так звучит одна из основополагающих истин Божьих. Перемен, прежде всего, в душе человека: его обращения к Богу, к ближнему – с любовью. А вслед за духовными изменениями самого человека переменятся и его ближние, и мир вокруг него – к лучшему, к Богу. Такова мощь преобразившегося человека, что он может преобразить и весь мир.

Путь к любви – единственный путь к жизни для представителя любого вероисповедания, да и для атеиста тоже. Всё, что вне любви – вне жизни, смерть. Недаром про религиозного лицемера, не имеющего любви ни к Богу, ни к людям, в Апокалипсисе Иоанна Богослова сказано: «ты носишь имя, будто жив, но ты мертв» (Откр. 3:1).

Смерть и любовь несовместимы. Страх и любовь – тоже. Там, где царит любовь – отсутствуют смерть и страх. Страх – это рабство, страх Христос и его апостолы оставили в Ветхом Завете, жестко регламентирующем любой шаг верующего и назначающий кары за любой промах (грех). Христос рассказал своим ученикам о планах и замыслах Божьих о человечестве и превратил их из рабов в друзей Сына и сынов Отца. Потому он и дал своим ученикам заповеди любви, чтобы «каждый, верующий в Бога не погиб, а имел жизнь вечную» (Ин. 3:16). И своим примером показал, как надо любить человека – пойдя за нас на распятие и смерть, подтвердив делом Свои слова: «Нет больше той любви, если кто положит душу свою за други своя» (Ин. 15:13). И затем воскреснув, благодаря Своей любви – к Богу и к нам.

Как известно, религия – слово латинское и переводится на русский язык как «связь». По умолчанию тут подразумевается связь человека с Богом. В наше время, когда законодательно отделена церковь от государства[17], такая связь приобрела по преимуществу личный характер, когда человек сам решает, к какой конфессии он принадлежит, как и какому богу молится. Кроме основных религиозных организаций – христианских, мусульманских, буддийских и иудейских – признанных государством в качестве официальных «религиозных партнеров», существуют десятки и сотни других, зачастую мало отличающихся от ведущих конфессий своими догматами, канонами и обрядами, или наоборот, весьма экзотические для нашей страны. А кроме «организованных» верующих есть масса тех людей, которые определяют свою «конфессию» так: «В Бога верю, но в церковь не хожу». Или ходят – но по великим праздникам несколько раз в году. Это не говоря о значительном проценте граждан России, которые и вовсе позиционируют себя как атеисты.

Но есть ведь и нечто общее, что определяет всех верующих. Это вера в то, что есть Бог – высшее существо, сотворившее наш мир и нас, давшее нам свои законы мироздания и наблюдающее за тем, как эти законы исполняются.

Вера в Бога неотделима у человека от богообщения, будь это молитва или просто воздыхание к Богу в душе – то, чего не избежал, наверно, ни один человек на земле, даже атеист, бравирующий своим неверием. Как пел погибший четверть века назад Игорь Тальков:

«Но природа мудра, и Всевышнего глаз Видит каждый наш шаг на тернистой дороге. Наступает момент, когда каждый из нас У последней черты вспоминает о Боге».

В отличие от нас, вспоминающих Бога при необходимости, Бог помнит каждого из нас, Своих творений, все время нашей земной жизни, от момента зачатия до момента рождения в жизнь вечную, который представляется нам, по нашему незнанию и малодушию, «смертью», но есть переход в бесконечность, встреча с Богом лицом к лицу, разговор с Ним уже не в душе или на молитве, а наяву. От того, насколько мы, обитая в сотворенном Им мире, понимали Его законы любви к ближнему и соблюдали их, зависит и то, насколько сложится наш разговор с Ним в вечности. Ведь отказываясь понимать Бога в этом мире, мы тем самым отказываемся от общения с Ним и после перехода в «тот», божественный мир. Друг Христа и сын Божий разве может не любить своего Друга и своего Отца? И потому для христианина естественно возлюбить Бога и ближнего, помнить «о смерти» – то есть, о встрече с Богом и соблюдать данные Им законы любви и добра.

Современный человек, в массе своей признающий существование «божественного» и «потустороннего», часто имеет мало представления о сущности Бога, нередко относясь к Богу и к богообщению по принципу «я тебе – ты мне»: я тебе свечку – Ты мне «волшебной» святой воды, которая, как думают многие из тех, кто посещает храмы раз в год на Крещение, «сама собой» излечит и поможет. Это принцип магического воздействия, для которого неважен сам объект воздействия (в нашем случае – крещенская вода, по мысли таких «одноразовых» христиан, должна подействовать без учета конкретной личности человека, ее принимающего). На самом деле, как и всё в богообщении, и святая вода, и молитва, и какие-либо обряды имеют силу только при взаимном воздействии, при соработничестве Бога и человека.

Первое условие для этого – наличие искренней и крепкой веры в Бога. А так как сущность Бога – это любовь, то и вера в Него – это вера в Божественную любовь, на которой держится мир, и не только мир видимый, но и мир духовный, для большинства из нас незримый. «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою», – говорит Христос своим друзьям (Ин. 13:35). Поэтому, когда мы идем на встречу с Богом, первое что нам надо сделать – примириться с родными и близкими, освободиться от ненависти, раздражения, зависти, недовольства собой (что, впрочем, в современном человеке встречается все реже и реже) и другими (на кого человек обычно и возлагает возникающие у него проблемы, источник которых, прежде всего – он сам). «Стяжи дух мирен», – призывает святой Серафим Саровский. Тогда не только ты придешь к Богу, но и твои близкие.

Вера в Бога, мирный дух, любовь к близким – три вытекающие один из другого условия подлинного богообщения. Вот в таком «мирном» духовном состоянии и надо идти к Богу: хоть на молитву, хоть «на тот свет». Тогда и твои приношения Богу, будь то материальные выражения твоей любви к Нему (свечи или милостыня) или духовные (молитва), будут Богом приняты и услышаны.

Любовь к ближнему всегда была краеугольным камнем, на котором строились отношения между людьми в России, в отличие от западных стран, построенных на законничестве. Сейчас, когда в нашем обществе идет борьба двух сил, одна из которых оглушительно орет с экранов телевизоров, со страниц газет и с мониторов ноутбуков «Бери от жизни все! Ты этого достоин!», а другая без слов лишь подает робкие сигналы в твоей душе, призывая прислушаться к нравственному закону, еще не совсем покинувшему нас, важно услышать эту со-весть, сохранить любовь и остаться с Богом.

«Возлюбленные! – пишет апостол Иоанн Богослов, – будем любить друг друга, потому что любовь от Бога, и всякий любящий рожден от Бога и знает Бога. Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь» (1 Ин. 4:7–8).

Иначе неминуемо превращение в того, кто «носит имя, будто жив», но на самом деле – мертв.

Часть III. Историческая инъекция

(статьи)

Неизбирательная история

Как известно, Иван Грозный, прозванный за жестокость Васильевичем, лично убил своего сына посохом в висок. И ничего, что никаких доказательств этому фейковому преступлению не было и нет. Зато оно отлично маскирует подлинные многочисленные преступления, совершенные представителями рода Романовых против своих родных и близких. Детоубийство, братоубийство, отцеубийство и мужеубийство – вещь в этой семье очень распространенная. Вот только говорить об этом не то что не рекомендовалось, но «приличные» историки этих тем избегали. И избегают до сих пор.

А мы давайте поговорим.

Михаил Романов, первый царь из рода Романовых, пришел к власти вовсе не в результате избрания на Земском Соборе, а путем военного переворота, когда верные ему казачьи отряды, фактически «державшие» Москву во время Собора 1613 года, с оружием в руках блокировали по дворам всех недовольных кандидатурой Романова «депутатов» и навязали оставшимся участникам Земского собора своего любимца. А ведь Миша Романов был сыном «воровского» патриарха Филарета Романова, которого в патриархи «назначил» Лжедмитрий Второй, получивший от Филарета за это взятку драгоценным камнем стоимостью в полбочонка золота. Сам Миша со своими родственниками – членами продавшей Москву и Россию полякам Семибоярщины – отсиживался в Кремле, пока его атаковали дружины ополчения Минина и Пожарского. А после избрания царем Миша приказал повесить своего главного конкурента в борьбе за престол – четырехлетнего Ваню Мнишек. Историография, даже советского периода, очень не любит об этом вспоминать. Ну и, соответственно, широкие массы трудящихся об этом не знают. Князя Пожарского, Рюриковича, освободителя Москвы и одного из претендентов на престол, Михаил Романов загнал «за Можай» – отправил в почетную ссылку подальше от столицы, собирать налоги и исполнять другие столь же непопулярные в народе обязанности.

Кстати, опять же, как легенда: Марина Мнишек, узнав о казни своего маленького сына, прокляла род Романовых и скрепила это проклятие собственной кровью – разбив голову о стены темницы в Коломне.

Сынок Миши Романова, Алексей Михайлович «Тишайший» любил окунуть в прорубь опоздавших с утра к его службе стольников. Или поколотить посохом раздраживших его слуг и бояр. Так он однажды избил своего престарелого боярина, который отказался «за компанию» с царем пускать себе кровь в лечебных целях. А в 1654 году тем же посохом поколотил на церковном соборе коломенского епископа. А мы-то думаем, откуда у Петра Алексеевича привычка – чуть что за дубинку хвататься. Яблочко от яблони недалеко падает.

Да вот еще иностранные послы в своих дневниках утверждают, что был у Алексея Михайловича старший сын. После собора 1666 года сын пошел против воли царственного отца и остался старообрядцем, спрятался в Соловецкий монастырь. А Тишайший царь послал стрельцов монастырь осадить и сынка поймать. Осада продолжалась восемь лет, пока предатель не показал тайный лаз стрельцам. Православных монахов православные воины после взятия монастыря пытали – хотели узнать, куда девался непокорный наследник престола. В процессе пыток соловецких монахов пилили пилами, замораживали во льду и применяли всяческие иные прогрессивные, взятые с Запада Романовыми виды добывания истины. Ничего не помогло, царевич пропал. Монахи были перебиты все до одного, а на их место завезли новых монахов с материка, которые готовы были верить так, как им прикажут из Москвы. И вот что интересно – Соловецкий монастырь стрельцы Алексея Михайловича взяли 1 февраля 1676 года, а сам «Тишайший» царь помер ровно через неделю после погрома, 8 февраля 1676, не дотянув даже до 47 лет. От естественных причин – сердечный приступ, но все же – каково! Скажите еще, что кары Божьей не бывает.

Сын его Петруша долго искал старшего братца по старообрядческим скитам, много его солдаты людей сожгли в лесах и на горах, пока, наконец, не нашли и не убили законного наследника престола. Но кто ж об этом сейчас вспоминает, кроме отдельных старообрядцев. А историки, пожалуй, все это в разряд легенд и мифов запишут.

После расправы с братом Петр Первый совершил клятвопреступление, выманивая сбежавшего от него (это ж как надо было парня довести!) сына из-за границы на родину, лично допрашивал и пытал его, а потом приказал убить. Алексея Петровича, как говорят, удушили подушкой в темнице ближайшие соратники вестернизатора России. Часто ли вспоминают об этом сыноубийстве читатели, журналисты, преподаватели?

Ну я уж не спрашиваю вас, друзья мои, кто из вас знает о судьбе императора Ивана VI, правившего Русью с октября 1740 года по ноябрь 1741го. Думаю, если назвать имя Ивана Антоновича, кто-то что-то припомнит. Но не много. «Дщерь» Петрова, Елизавета Петровна, совершив государственный переворот, закатала младенца сначала в ссылку, а когда свергнутому императору исполнилось 4 (четыре) года, отправила его в тюрьму на север, в Холмогоры. Что интересно, камера заключения для малыша была оборудована в архиерейской резиденции местного епископа. Когда императору исполнилось 15, его перевели в одиночку в Шлиссельбургской крепости. А в 1764 году уже другая «шальная» императрица, Екатерина Великая, спровоцировала попытку освобождения 24-летнего узника, который был при этом убит стражей. И все так чинно, благородно, как в лучших аристократических домах Европы…

А что тут удивляться? Екатерина Великая за два года до этого уже убила одного царя-батюшку – собственного мужа Петра Федоровича, императора Всероссийского. Набила, так сказать, руку. Ну эту историю вроде бы все знают, но подается она обычно широкой публике со знаком «плюс»: мол, прогрессивная немка из Европы устранила препятствие на пути прогресса в России в виде царя-германофила. Немку не устраивало то, что ее убитый муж любил немцев? Это никого, кроме меня, не смущает? А то, что эта немка была английской шпионкой, тоже в порядке вещей?

Да и вообще весь XVIII век в России был «бабьим царством», в котором мужики-императоры долго не заживались, зато страной правили то немцы, то австрийцы, то прибалтийские бароны, то украинские свинопасы, окопавшиеся в постелях шальных императриц. Но это так, к слову. Пойдем дальше.

Александр Первый «Благословенный» фактически дал добро на убийство «папеньки» Павла Петровича. Опять же, в первых рядах убийц были масоны и англофилы. Об этом убийстве известно довольно широко, но оно, как и убийство Петра III, подается под соусом «благодеяния» для России. По официальной версии истории для народа, заговорщики устранили взбалмошного психопата, который только и делал, что посыпал солдатам букли мукой и отправлял всех пешим порядком в Сибирь на каторгу.

История рода Романовых, как известно, началась в Ипатьевском монастыре, где Миша Романов хотел укрыться от возможных эксцессов Второго русского ополчения Минина и Пожарского (уж очень ополченцы были злы на бояр, предавших Москву полякам), а закончилась в подвале Ипатьевского дома. Кровь на стенах темницы Марины Мнишек через триста лет обернулась кровью Романовых на стенах подвала дома инженера Ипатьева. Неизбирательная история – интересная штука. Жернова ее мелют медленно, но надежно.

Зигзаг истории

«Резолюция IX съезда предполагала, что наше движение будет идти по прямой линии. Оказалось, как оказывалось постоянно во всей истории революций, что движение пошло зигзагами.»

В.И. Ленин о резолюции IX съезда РКП(б) о кооперации, как основанном на продразверстке движении.

Начну с максимы. НЭП для меня – это одна из самых больших неудач Советской власти, ну, может быть, чуть не дотягивающая до горбачевской перестройки. Более того, НЭП, по моему глубокому убеждению, это зигзаг истории, напоминающий больше всего слепую кишку – некий исторический аппендикс, где бесследно сгинули некоторые великолепные возможности социалистического строительства.

Изначально в планах Советской власти НЭПа не было. Была мировая революция, без которой руководители Октября никакого строительства социалистической России в капиталистическом окружении не мыслили (и, замечу в скобках, были в этом совершенно правы). Россию они представляли себе в качестве детонатора в гранате – детонатор взорвется сам, но взорвет и старый «мир капитала», вызвав цепную реакцию революций в развитых капстранах.

Поэтому основная задача Советской власти в первые послереволюционные годы было удержать власть в стране до начала мировой социалистической революции. На это – удержание власти – и были направлены все действия Ленина и поддерживающей его в ВКП(б) группы, начиная с Брестского мира и заканчивая этим самым НЭПом. Крах социалистических республик в Европе – Баварской, Бременской, Эльзасской, Венгерской, Словацкой – и провал наступления на Европу под Варшавой показали, что базе мировой революции – России – необходимо дождаться следующего кризиса капитализма и новой мировой войны, без которых мировое революционное движение не имело шансов на победу.

Однако к началу 1920-х годов в России сложилась социально-политическая ситуация, которая грозила большевикам потерей власти в стране. Дело в том, что даже в 180-миллионной Российской империи крестьянство составляло подавляющее большинство населения. После того, как в результате февраля-октября 1917 г., Первой мировой и Гражданской войн от России отделились западные урбанизированные окраины (Финляндия, Польша, Прибалтика), процент городского населения в Советской России (как и население в целом – по разным прикидкам в стране осталось чуть более 130 млн. человек) уменьшился, а сельского, соответственно, увеличился.

Но как совершенно справедливо заметил Ленин, крестьянство – это мелкобуржуазная стихия, которая постоянно порождает капиталистические отношения. Тем более это было верно на начало 20-х годов ХХ века, когда русский крестьянин, впервые за несколько столетий стал хозяином собственного земельного надела, т. е. собственником основного средства производства в России.

На фоне деградации промышленности, а вместе с ней и кадрового рабочего класса, который либо вернулся во время Гражданской войны в деревню, либо, в значительной своей части, погиб в боях, либо ушел «во власть» – на руководящую работу, значение крестьянства социально-экономическом аспекте выросло до, вероятно, пикового показателя за всю историю России. При этом политическое его значение, несмотря на прокламирование «рабоче-крестьянской власти», не соответствовало его новому положению.

Это вызвало обострение социальной борьбы и многочисленные крестьянские восстания, заставившие власть кроме силовых способов разрешения кризиса задуматься и об социально-экономических возможностях. Последней каплей, а вернее – гирей, брошенной на весы, оказалось Кронштадтское восстание в непосредственной близости к центру власти. Восстание началось 1 марта, а уже 14-го Х съезд ВКП(б) объявил о начале новой экономической политики в стране. Партия и советское правительство оказались вынуждены пойти на это чтобы остановить разрастание кризиса, воздействуя на вооруженные восстания военной силой и купируя недовольство остального крестьянства заманчивыми перспективами.

Что мы обычно представляем, когда упоминаем о НЭПе? Ассоциации просты: нэпман, капитализм – вплоть до ресторанов и кабаре с дамскими оркестрами, как в мечтах Кисы Воробьянинова. В общем – разгул НЭПа. Все это, безусловно, имело место. Недаром Бухарин бросил в толпу свой клич: «Обогащайтесь!» точно так же, как в свое время Ильич призвал «грабить награбленное». О всеобщем стремлении к обогащению свидетельствуют и книги Ильфа и Петрова, где главные герои – скромный уездный совслужащий, он же отец русской демократии Воробьянинов, отец Федор, незаметный бухгалтер и по совместительству подпольный миллионер гражданин Корейко, не говоря уже о сыне турецкоподданного Остапе Бендере – мечутся по стране как угорелые в поисках законных и не совсем законных способов обогащения. Как бы не относиться к известным юмористам и их книгам, надо отдать им должное – суть эпохи они уловили точно.

Но суть НЭПа была иной. С одной стороны, власть хотела успокоить «крестьянскую стихию», заменив продразверстку (по которой у крестьянина отбирали до 70 % «излишков», оставляя ему на прокорм 30 % урожая и таким образом начисто подсекая желание расширять производство зерна) на продналог (20–30 % урожая, в перспективе – снижение до 10 %), оставляя ему большую часть зерна для обмена на товары широкого потребления – у того же государства. Таким образом, предполагалось воплотить в жизнь социалистические идеи о безденежном товарообмене между трудящимися, одновременно являющимися собственниками средств производства.

Однако, товаров для обмена на захиревших за годы Гражданской войны госпредприятиях не было. А рынок надо было срочно наполнить ширпотребом и другими товарами, необходимыми в крестьянском хозяйстве. И потому власть поступилась своими социалистическими принципами и дала производственную и финансовую свободу государственным предприятиям, артелями и кооперативам. Отныне они, объединенные в тресты и синдикаты, могли сами решать, чего и сколько производить и почем это продавать за деньги на рынке. С другой стороны миллионы крестьянских хозяйств объединились в торгово-закупочные кооперативы.

И рынок вновь торжествующе полез изо всех щелей. При 80 % госсобственности в промышленности, частный сектор производил больше 40 % товаров, а в сельском хозяйстве – еще больше. Появились банки. Расцвели кооперативы. И, наконец, возродилась знаменитая Нижегородская ярмарка.

Эффект был потрясающий. За несколько лет экономика Советской России вышла на довоенный уровень 1913 года и даже частично его превзошла. И все же, уже с 1927 года правительство стало постепенно но неуклонно сворачивать НЭП, а в 1931 году новая экономическая политика была отменена специальным декретом, а тресты и синдикаты поставлены в подчинение наркоматам. На селе началась коллективизация. Страна от свободного рынка перешла к плановой экономике и пятилетним планам.

Почему? Опасения со стороны советских властей полной реставрации капитализма в России? Злая воля Сталина, взявшего курс на личную диктатуру? Были ли хоть какие-то объективные причины сворачивания НЭПа?

Без сомнения, были. За фасадом экономических успехов вызрел новый кризис, не менее страшный, чем кризис начала 20-х годов, когда 90 % крестьянского населения страны выступило против «генерального курса партии», не устраивавшего владельцев земельных наделов. Теперь разлом пролег по «святому» – между пролетариатом и крестьянством – и это в «рабоче-крестьянском государстве», где «спайка» между трудящимися города и села была объявлена социальной основой советской государственности.

Дело в том, что получившие финансовую свободу госпредприятия стали безбожно, в несколько раз, завышать цену на свою продукцию. Соответственно, другая сторона торговых отношений, крестьяне, отказывались покупать втридорога ширпотреб (или, соответственно, продавать по дешевке свое зерно). Кризисы один за другим сотрясали «советский» рынок – экономисты насчитывают их за 1921–1927 гг. как минимум три. В конце концов, в 1927 г. страна оказалась на пороге нового голода из-за диспропорций цен. Как ни странно это прозвучит, единственным фактором, сдерживающим государственный сектор от дальнейшего роста цен был частный сектор, ценообразование в котором происходило на рыночной основе и сдерживало аппетиты трудовых коллективов трестов. Таким образом, в стране, видимо, неожиданно для ее властей, возникло противоречие между интересами отпущенных на волю трудовых коллективов в промышленном секторе и мелкой буржуазией – крестьянством.

Второй причиной для сворачивания НЭПа стала неудачная попытка предоставить, в соответствии с социалистическим учением, самоуправление трудовым коллективам, которые, обмениваясь произведенной продукцией друг с другом и с крестьянами, должны были таким образом вытеснить товарно-денежные отношения из экономической жизни. Однако, человеческая природа оказалась сильнее социалистического учения: как уже было сказано выше, вместо победы трудящихся над капиталом, пролетариат, став хозяином заводов и фабрик, начал азартно зарабатывать деньги, повышая цены на свою продукцию. Устранение государства из экономики привело к прямо противоположным результатам, чем рассчитывали руководители ВКП(б). Сталину и стоящей за ним партийной группе стало ясно, что анархо-синдикалистские тенденции в промышленности станут препятствием в намеченной индустриализации. А без нее, как провидчески заявил в 1931 г. Иосиф Виссарионович, «нас через 10 лет сомнут» (и чуть не смяли – как и было сказано, через 10 лет, в 1941-м). Но – отрицательный опыт – тоже ценен. И правительство пришло к выводу, что независимые трудовые коллективы должны быть поставлены под контроль плановой экономики. Рулить стали госплан, наркоматы и досрочные пятилетки.

С независимым производителем на селе тоже решено было покончить – любыми мерами. По сути, в конце 20-х годов ХХ века в русской деревне снова ввели продразверстку – только назвали это колхозом. И это было разумно во многих аспектах. Во-первых, удобнее было собирать зерно с колхоза, объединяющего десятки, а то и сотни хозяйств, чем отнимать его у каждого хозяина по отдельности. Во-вторых, даже психологически это было легче – отдавать зерно как бы общественное, уже не твое. Но даже и в таких условиях крестьяне отчаянно сопротивлялись – в начале 30-х гг. в вооруженных выступлениях против советской власти участвовали около 3 млн. крестьян.

Но финансировать индустриализацию страны можно было только на деньги, полученные от продажи зерна и другой сельскохозяйственной продукции за границу – других источников в крестьянской России просто не было (царское правительство тоже финансировало индустриализацию конца XIX – начала ХХ вв. за счет продажи сельхозпродукции за рубеж, что вызывало, как и в Советской России, протесты и голод на селе).

Таким образом, сворачивание НЭПа было жестко обусловлено как вызревшим внутри него кризисом противостояния интересов города и села, так и необходимостью проведения скорейшей индустриализации ввиду надвигающейся новой мировой войны. Это был правильный выбор, в результате которого наша страна не только смогла победить во Второй мировой войне, но и стала второй сверхдержавой мира на несколько десятилетий.

Введение НЭПа было обусловлено противоречием между мелкобуржуазным характером крестьянской собственности – а крестьянство составляло 90 % населения России, – и курсом ВКП(б) на построение социализма при декларированной гегемонии пролетариата и слабой социальной базе такого курса – отсутствии массового рабочего класса в стране после окончания Гражданской войны.

НЭП изначально был попыткой: а) снизить накал недовольства политикой советской власти на селе (продразверсткой) и удержаться у власти компартии, б) установить социалистические безденежные отношения товарообмена в экономике, в) восстановить экономику России после Гражданской войны, г) воссоздать рабочий класс как базу дальнейшего социалистического строительства в стране.

НЭП оказался тупиковой ветвью развития Советской России так как: а) породил новый кризис, вызванный противоречиями города и села в условиях частичной реставрации капитализма, б) не смог решить задачу создания новых социалистических (безденежных) отношений товарообмена между производителями, в) не соответствовал потребностям индустриализации в промышленности и затруднял использование села в качестве источника финансирования индустриализации.

Историческая инъекция

Возможна ли революция в России?[18]

Столетие Русской революции февраля-октября 1917 года дало множеству аналитиков и журналистов повод поразмышлять над параллелями между тогдашними событиями и современной ситуацией в России.

Действительно, на первый взгляд, этих параллелей более чем достаточно: начиная от засилья западного капитала в российской экономике (засилья, вероятно, большего, чем в начале ХХ века) до отчетливого предчувствия новой мировой войны. И из этого ситуативного сходства некоторые авторы поспешно делают вывод о возможности новой революции.

Но существуют различия между царской Россией начала ХХ века и Российской Федерацией начала XXI века, которые позволяют усомниться в правильности такого вывода. В современной России отсутствуют и революционные партии, и организованный в профсоюзы рабочий класс, и массовое кооперативное движение – то есть те силы, которые были организатором и базисом Русской революции 1917 г. Броуновское движение в революционное само собой не превратится.

Конечно, можно, следуя новомодным социальным теориям, объявить «движущей силой современной революции» «креативный класс», якобы заменивший в постиндустриальном обществе промышленный пролетариат. Однако, при этом политические кружки и кланы, в которые сбиваются современные «креаклы» едва ли смогут заменить на баррикадах истории большевиков и массовые профсоюзы. Сколько бы не надували щеки сегодняшние «яблоки» и «фонды по борьбе с коррупцией», до РСДРП(б) они никак не дотягивают.

И, наконец, нет сегодня ни в России, ни в мире политической фигуры, которую по гениальности и харизме можно было бы сравнить с Лениным, Троцким, Сталиным, Мао, Кастро или Че Геварой.

Так что современные олигархические акулы капитализма могут спать спокойно: несмотря на жесточайший кризис в стране и в мире, для революции нет предпосылок. Вернее, революция идет, но это вовсе не та революция, о необходимости которой когда-то твердили большевики. Это «революция сверху», которую как раз и проводят в мировом масштабе олигархи и банкстеры с целью преодолеть общий кризис капитализма. Но это тема для отдельного разговора.

Конечно, если довести население до точки кипения, весьма возможен русский бунт, «бессмысленный и беспощадный». Но и тут беспокоиться капиталистическим элитам не о чем: «мятеж всегда кончался неудачей, в противном случае его зовут иначе». Бунт приведет к большой, но напрасной крови, развяжет элите руки для перехода от диктатуры экономической (существующей в обществе капитала де-факто) к диктатуре политической, к каковой всегда стремятся большие деньги.

Гораздо опасней спонтанного бунта – и для правящей группировки элиты, и для страны в целом – верхушечный переворот, который сейчас принято называть «цветной революцией». Здесь всякое лыко пойдет в строку: и креативный «класс», и национал-«патриоты», и «несистемная оппозиция». В результате народ и государство ожидают два плохих варианта: либо победа прозападной компрадорской части элиты и прикрытое ею внешнее управление, либо полный развал страны с последующей перманентной войной всех против всех и «умиротворяющей» оккупацией НАТО.

Поневоле воскликнешь: прав, прав Владимир Владимирович, сказавший на Валдайском клубе в Сочи: «Разве нельзя было развиваться не через революцию, а по эволюционному пути, не ценой разрушения государственности и беспощадного слома миллионов человеческих судеб, а путем постепенного, последовательного движения вперед?».

Посыл прекрасный, но вот беда: эволюционный путь подразумевает согласие в обществе и своевременное проведение экономических, социальных и политических реформ, направленных на благо всего народа. Реформы эти должны быть не ущербно-половинчатыми, а настолько полными, насколько это необходимо для снятия возникших в обществе противоречий. Царское правительство в свое время запоздало с проведением таких реформ как минимум на полвека, да и провело их частично, с опаской оглядываясь на дворянско-помещичью элиту, а как результат – загнанные внутрь проблемы образовали болезненный нарыв, который прорвался в начале ХХ века революционным взрывом.

Не сомневаюсь, что руководство страны это прекрасно понимает. Но как тут не вспомнить про многочисленные современные реформы и указы, результативность которых можно охарактеризовать словами В.С. Черномырдина: «Хотели как лучше, а получилось как всегда»? Чем тут помогут мудрые и благие пожелания, которыми известно куда вымощена дорога? Гнойник растет, а власть, как и сто лет назад, не может нарушить своих обязательств перед оторванными от российской почвы офшорными финансово-спекулятивными элитами, порвать свои связи с ними и провести необходимые для страны реформы, предпочитая замазывать смертоносный абсцесс зеленкой – заклинать общество теоретически верными, но практически бессильными политическими мантрами.

Президент России совершенно правильно говорил в своем послании Федеральному собранию (2016) о том, что «недопустимо тащить расколы, злобу и обиды прошлого» в современную жизнь, что надо извлечь из прошлого уроки, которые нужны для примирения: «Наступающий 2017 год – год столетия Февральской и Октябрьской революций. Это весомый повод еще раз обратиться к причинам и самой природе революций в России. Не только для историков и ученых – российское общество нуждается в объективном, честном, глубоком анализе этих событий… Недопустимо в собственных политических и других интересах спекулировать на трагедиях, которые коснулись практически каждой семьи в России, по какую бы сторону баррикад ни оказались тогда наши предки».

Но не удивительно ли, что не прошло и года после таких верных и взвешенных слов как в стране с удвоенной силой вспыхнуло противостояние так называемых «белых» и так называемых «красных» вокруг фильма «Матильда» (это пример выбран как наиболее наглядный, но таких стычек – бессчетное множество)? В кавычки стороны противостояния поставлены потому, что ни те, ни другие не являются идентичными началу ХХ века белыми и красными. Не существует ныне ни тех белых и красных, ни социальных слоев и классов, которые они представляли, ни тех экономических и политических условий, в которых эти слои и классы появились.

Современный спор квази-белых и квазикрасных вокруг «Матильды» – только один из эпизодов подготовки новой гражданской войны в современной России. В этом споре обе стороны, вне всяких сомнений, подпитываются из одного и того же финансового источника. Это вовсе не значит, что рядовые «бойцы» данного кинофронта действуют из меркантильных соображений. Они вполне искренне возмущены – одни посягательством на «святыни русского народа», другие – покушением на «свободу творчества». Но объективно они содействуют расколу страны и провоцируют гражданскую войну.

А ведь, казалось бы: если нынешние белые и красные – такие патриоты, то почему бы им, следуя известной русской пословице «Кто старое помянет – тому глаз вон» (впрочем, помня и вторую ее часть: «А кто забудет – тому оба») не заключить мир «без аннексий и контрибуций» и не объединить свои усилия на благо Родины? Или у нас мало внешних врагов? Вновь будем бить своих, чтоб чужие боялись?

Гражданская война в России намного вероятней, чем революция. И прав Президент: мы не должны тащить раскол и злобу из прошлого, всем нам – и народу, и власти – необходим честный, объективный исторический анализ событий Русской революции 1917-го, чтобы извлечь из них уроки и не повторять своих собственных исторических ошибок даже не в нашем будущем, а уже в нашем настоящем.

И трудно при этом переоценить то значение, которое имеют для нас свидетельства очевидцев и участников Революции вне зависимости от того, по какую сторону баррикад они находились. Желающий понять Большую Игру Истории должен беспристрастно изучать и правых и левых, и белых и красных, не доверяя слепо ни одной стороне, проверяя достоверность всех и каждого, кто оставил нам свои записки о великом событии, с которого фактически начался ХХ век в России.

Среди таких авторов один из самых известных – Лев Троцкий. Активный организатор и участник революции, споривший по степени влияния на массы с Лениным, упорно, но безуспешно боровшийся со Сталиным за власть и выбор путей развития социалистической революции и проигравший ему. Что, впрочем, вполне закономерно, ибо время Троцкого и подобных ему революционеров – борцов за мировую революцию – в 1920-х годах закончилось и в Европе наступило время диктатур, в какой бы цвет они ни были окрашены: красный, черный или коричневый.

Лев Давидович оставил, пожалуй, самые красочные, подробные и нетипичные для марксиста мемуары о революционных событиях столетней давности в России. Книга, которую выпустил «Книжный мир» – всего лишь часть объемного двухтомника воспоминаний Троцкого о феврале-октябре 1917-го и представляет читателю последнюю часть мемуаров, посвященную непосредственно Октябрю.

Книга ценна не только тем, что ее автор находился в центре событий, но и невероятной насыщенностью фактографическим материалом, который позволяет читателю почувствовать пульс времени и сделать собственные выводы.

Автор и сам пишет, что основу изложения в его книге «составляет повествование» и «читатель должен в самих фактах найти достаточную опору для выводов». То есть Троцкий, оказавшись в изгнании, отказывается, как минимум, на словах, от присущей марксизму установки на тотальную пропаганду «единственно верных взглядов» (помните алогичную ленинскую максиму: «Учение Маркса всесильно потому, что оно верно»?) и предлагает читателю делать выводы из приведенных фактов самостоятельно. Хотя, конечно, Троцкий порой не отказывает себе в удовольствии сделать эти выводы за читателя.

Художественный талант, присущий Троцкому, превращает чтение его сочинений в эстетическое удовольствие, которое, при определенной внимательности, дает пытливому читателю возможность понять с помощью текстового анализа, почему этот «демон революции» проиграл борьбу не столь как он одаренному ораторскими и писательскими талантами, но гениальному теоретику и практику политической борьбы Сталину. В битве титанов человек из стали поставил шах и мат рефлексирующему интеллигенту.

Обратите внимание на частоту употребления Троцким приставки «полу». У него всё и вся «полу»: «полупочтенный», «полуполемический», «полуконспиративный», «полупаралич», «полусмущенно», «полуреволюция», «полуанархический» и даже «полупокойник», «полуремесленный пролетариат» и «полупассивный гарнизон»…

Это частое «полу», видимо, не замечаемое самим автором, проходит красной нитью сквозь его сочинение и свидетельствует о внутренней неуверенности Троцкого. Внешней стороной этой неуверенности были его апломб и бахвальство своими заслугами перед революцией (иногда мнимыми, но чаще всего подлинными), его роскошный образ жизни в бытность «красным вождем» в Советской России, если, конечно, большую часть его «революционных излишеств» ему не приписали его политические противники. Эта внутренняя неуверенность и привела Троцкого к поражению в борьбе со Сталиным и, в конце концов, в Мехико, на встречу с брутальным ледорубом.

Кстати, хотя Советская власть и отрицала причастность к смерти Троцкого, но отсидевший 20 лет в тюрьме за его убийство Рамон Меркадер после освобождения в 1960 г. приехал в СССР, где ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

В любом случае, читая Троцкого, мы обязательно должны учитывать субъективный фактор – как внесенный в текст самим автором с его вольными и невольными «ошибками», так и наложившиеся на наше восприятие Троцкого отголоски политической борьбы 1920-х годов в РКП(б) и последующей его «дьяволизации» победителями во «внутрипартийной дискуссии». Мы, волей-неволей, смотрим на Троцкого и его книгу через призму предвоенной пропаганды 30-х годов, накал которой нам сейчас представить трудно. Вот что написано в опубликованном в «Правде» через день после убийства Троцкого своеобразном некрологе под названием «Бесславная смерть Троцкого» (статью редактировал лично Иосиф Виссарионович. Текст статьи с правками И.В. Сталина: РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 1124. Л. 63–66):

«В могилу сошел человек, чье имя с презрением и проклятием произносят трудящиеся во всем мире, человек, который на протяжении многих лет боролся против дела рабочего класса и его авангарда – большевистской партии. Господствующие классы капиталистических стран потеряли верного своего слугу. Иностранные разведки лишились долголетнего, матерого агента, не брезгавшего никакими средствами для достижения своих контрреволюционных целей.

Троцкий прошел длинный путь предательства и измены, политического двурушничества и лицемерия. Недаром Ленин еще в 1911 году окрестил Троцкого кличкой «Иудушка». И эта заслуженная кличка навсегда осталась за Троцким.

… Уже через несколько месяцев после Великой октябрьской революции весной 1918 года Троцкий, вместе с группой так называемых «левых» коммунистов и левых эсеров организует злодейский заговор против Ленина, стремясь арестовать и физически уничтожить вождей пролетариата Ленина, Сталина и Свердлова. Как и всегда, сам Троцкий – провокатор, организатор убийц, интриган и авантюрист – остается в тени. Его руководящая роль в подготовке этого злодеяния, к счастью неудавшегося, полностью вскрывается лишь через два десятилетия на процессе антисоветского «правотроцкистского блока» в марте 1938 года. Только через двадцать лет грязный клубок преступлений Троцкого и его приспешников был окончательно распутан.

В годы гражданской войны, когда страна Советов отражала натиск многочисленных полчищ белогвардейцев и интервентов, Троцкий своими предательскими действиями и вредительскими приказами всячески ослаблял силу сопротивления Красной Армии, ввиду чего ему было воспрещено Лениным посещать Восточный и Южный фронты. Общеизвестен факт, когда Троцкий, в силу своего враждебного отношения к старым большевистским кадрам, пытался расстрелять целый ряд неугодных ему ответственных коммунистов-фронтовиков, действуя этим на руку врагу.

На том же процессе антисоветского «правотроцкистского блока» был перед всем миром вскрыт весь предательский, изменнический путь Троцкого: подсудимые на этом процессе, ближайшие сподвижники Троцкого, признались, что и они, и вместе с ними и их шеф Троцкий уже с 1921 года были агентами иностранных разведок, были международными шпионами. Они во главе с Троцким ревностно служили разведкам и генеральным штабам Англии, Франции, Германии, Японии».

И т. д., и т. п.

Сравним написанное в «Правде» с «1984» Оруэлла:

«Как всегда, на экране появился враг народа Эммануэль Голдстейн…Голдстейн, отступник и ренегат, когда-то, давным-давно (так давно, что никто уже и не помнил, когда), был одним из руководителей партии, почти равным самому Старшему Брату, а потом встал на путь контрреволюции, был приговорен к смертной казни и таинственным образом сбежал, исчез… Первый изменник, главный осквернитель партийной чистоты. Из его теорий произрастали все дальнейшие преступления против партии, все вредительства, предательства, ереси, уклоны.

Уинстону стало трудно дышать. Лицо Голдстейна всегда вызывало у него сложное и мучительное чувство. Сухое еврейское лицо в ореоле легких седых волос, козлиная бородка – умное лицо и вместе с тем необъяснимо отталкивающее; и было что-то сенильное в этом длинном хрящеватом носе с очками, съехавшими почти на самый кончик. Он напоминал овцу, и в голосе его слышалось блеяние. Как всегда, Голдстейн злобно обрушился на партийные доктрины; нападки были настолько вздорными и несуразными, что не обманули бы и ребенка, но при этом не лишенными убедительности, и слушатель невольно опасался, что другие люди, менее трезвые, чем он, могут Голдстейну поверить. Он поносил Старшего Брата, он обличал диктатуру партии. Требовал немедленного мира с Евразией, призывал к свободе слова, свободе печати, свободе собраний, свободе мысли; он истерически кричал, что революцию предали, – и все скороговоркой, с составными словами, будто пародируя стиль партийных ораторов, даже с новоязовскими словами, причем у него они встречались чаще, чем в речи любого партийца. И все время, дабы не было сомнений в том, что стоит за лицемерными разглагольствованиями Голдстейна, позади его лица на экране маршировали бесконечные евразийские колонны: шеренга за шеренгой кряжистые солдаты с невозмутимыми азиатскими физиономиями выплывали из глубины на поверхность и растворялись, уступая место точно таким же. Глухой мерный топот солдатских сапог аккомпанировал блеянию Голдстейна.

Ненависть началась каких-нибудь тридцать секунд назад, а половина зрителей уже не могла сдержать яростных восклицаний. Невыносимо было видеть это самодовольное овечье лицо и за ним – устрашающую мощь евразийских войск; кроме того, при виде Голдстейна и даже при мысли о нем страх и гнев возникали рефлекторно.»

Не правда ли, сходство романа и статьи в «Правде» очевидно?

Не секрет, что Оруэлл писал «ренегата Голдстейна» с Льва Троцкого. Вернее, не с того реального Троцкого, который умер в августе 1940 г. в далекой Мексике, а с того его образа, который был создан усилиями советской пропаганды. И, повторю, эти усилия надо обязательно учитывать, работая с его мемуарами, чтобы они не мешали нам оценивать воспоминания Троцкого объективно.

А если в данный момент Вы обозвали написавшего сии строки «троцкистом», то надо отдать должное советской пропаганде – она до сих пор работает, и работает отлично. Нет, я не троцкист, просто хочу напомнить еще одно хорошо всем известное высказывание Оруэлла: «Кто управляет прошлым – тот управляет будущим: кто управляет настоящим, управляет прошлым». Инъекции объективной истории необходимы нам, чтобы самостоятельно управлять своим настоящим. А значит – и своим будущим.

«Раздавить гадину», или История про два памятника[19]

На прошедшей неделе русский народ одержал две знаменательных победы на поле боя за свою историческую память: в Орле был торжественно открыт величественный монумент первому русскому царю Ивану Грозному, а в городе-герое Санкт-Петербурге (название могут и сменить, но герой останется героем) была под покровом ночи снята и спрятана в загородный музей залитая краской, порубленная топором и покрытая следами от пуль доска белофинну и фашисту Маннергейму.

И вот что интересно. С момента объявления орловским губернатором сенсационного известия об установке в городе памятника «основателю Орла», и на царя, и на губернатора не прекращались злобные нападки весьма незначительного, но очень активного меньшинства. Поражают хамские и, главное, абсолютно некомпетентные высказывания «либеральной общественности» по поводу не только государственной деятельности царя, но и внешнего вида памятника и даже его цвета. Господа, если вы не в курсе, что бронза окисляется, а бронзовые памятники во всем мире регулярно чистят и покрывают специальным составом – ну промолчите, что ли. За умных сойдете.

Но промолчать им не позволяет натура. Либералы на этот раз даже «скреативили» новое – впервые со времен предателя Курбского, первым облившего Ивана Грозного грязью – обвинение в адрес царя: дескать, нельзя ставить памятник «детоубийце». На это дикое выражение их подвигло, видимо, то, что первоначально монумент предполагалось поставить рядом с орловским театром юного зрителя. Тут и возникло неподражаемое в своей бесстыдной лживости «детоубийца» – ведь, якобы, Иван Грозный «убил своего сына» – это все знают, даже Репин картину маслом написал. Правда, после этого у Репина отсохла рука, державшая кисть. Да и сын Грозного царя на момент смерти был далеко не дитя – ему исполнилось 27 лет. И, как написал в свое время митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев), на убийство царем своего сына «невозможно найти и намека во всей массе дошедших до нас документов и актов, относящихся к тому времени». Так что не удивлюсь, если у современных креативщиков, солгавших ради красного словца, тоже что-нибудь отсохнет.

(Кстати, мистика после решения об установке памятника Ивану Грозному на Орловщине уже началась: по сообщениям сайтов «Орловское информбюро» и «Орловский городской портал», за первые 8 месяцев 2016 г. по сравнению с тем же периодом 2015-го там снизилась смертность, значительно сократилось число убийств и самоубийств.)

А вот про мемориальную доску пособнику Гитлера, убийце финских рабочих и ленинградских блокадников Маннергейму со стороны либералов – или ничего, или хорошо. Все время пока доска висела в Питере, они лепили из фашиста и военного преступника образ «блестящего кавалергарда» и даже «Героя Японской и Первой мировой войны»: именно «героя» и именно с большой буквы – видимо, возведя германского прихвостня в звание «Героя Российской империи». Но Маннергейм не только виновен, наравне с Гитлером, в смерти сотен тысяч ленинградцев, не только организовал в оккупированной финскими войсками Карелии лагеря для русских детей (именно русских – детей другой национальности там не держали), но и предал своего покровителя-фюрера когда понял, что дни фашистской Германии сочтены. Немцы поддерживали Маннергейма начиная с 1918 года, когда внесли его в Финляндию на своих штыках. А он, когда почувствовал, что со стороны Советской армии «припекает», предал, продал своего хозяина и ударил немецким частям в тыл. Что ж, как политик он поступил разумно. Но как-то не «по-гусарски», не по-кавалергардски. Не правда ли? Но «креативный класс» в лице очень даже известных личностей продолжал настаивать на том, что имеет значение только первая половина жизни Маннергейма, когда он был «кавалергардом и героем», напрочь забывая о его темной стороне – фашиста и убийцы русских детей. И еще: в пылу нападок на памятник «тирану»-царю, «залившему», по мнению либералов, Русь кровью (при Иване Грозном казнили за 50 лет около 5 тысяч человек), они как-то напрочь забывают о том, что совсем недавно был поставлен не памятник, не мемориальная доска, а целый Ельцин-центр в память о правителе, при котором наше Отечество в 1990-е вымирало ударными темпами, теряя в год по миллиону человек, а в стране было три миллиона бездомных детей. Вот такая шизофрения либерального сознания.

Кстати, о шизофрении. Это свое имманентное состояние потери связи с реальностью российские либералы всегда охотно приписывали Ивану Грозному. Дескать, пока царь слушался либералов XVI века – Избранную раду во главе с предателем Курбским, перебежавшим затем к польскому королю – то все в российском государстве шло как надо: страной руководили благороднейшие бояре да князья, проводившие, конечно же, прогрессивнейшие реформы (да, народ нищал и восставал, внешние враги каждый год нападали и рвали страну в клочья, но реформы-то шли!). А вот как разогнал либералов – так сразу все пошло под откос: реформы прекратились, усилилась вертикаль власти, началась милитаризация государства, Россия стала вмешиваться в дела окружающих стран, повела агрессивную политику и, вместо того, чтобы распасться на отдельные демократические княжества, даже увеличила свою территорию в два раза и стала по площади больше всех остальных европейских стран вместе взятых.

Это же никуда не годится, верно? Куда смотрела мировая общественность?!

А мировая общественность XVI века и не дремала, она прилагала все усилия, чтобы изолировать Россию и наказать ее за отсутствие демократии и агрессивную политику: ввели санкции, установили санитарные кордоны на территории прибалтийских стран (Литвы и Ливонского ордена), печатали пасквили и карикатуры на коварного тирана Ивана IV и, наконец, организовали общеевропейский поход под руководством папы Римского да короля Польского против «варварской Московии». Двадцать лет воевали с Россией всей Европой (поляки, литовцы, шведы, немцы, ливонцы, румыны, французы – все были в войсках вторжения). Даже крымское ханство и Османская империя подключились. И вся эта банда только и смогла, что сжечь Москву (ну Наполеон тоже сжег – и как потом кончил этот человек-торт?) и вернуть завоеванные прежде Иваном Грозным города Полоцк и Нарву. И все! Россия так и осталась самым большим и мощным государством Европы. И это для либералов – прошлых и современных – самая большая трагедия. Да если бы Грозный царь действительно был жестоким тираном и убивал направо и налево русских – либералы ему столько памятников поставили, что проходу бы не было. И построили бы «Грозный-центр», как Ельцину.

Но в том-то и виноват перед либералами Иван Грозный, что он не дал князьям и боярам растащить Россию по вотчинам (как это произошло в Польше, скончавшейся затем в результате раздела между Австрией, Германией и Россией), сохранил и приумножил историческую Россию, укрепил ее: строил города (тот же Орел, Архангельск, Свияжск, Уфу, Арзамас и еще 150 городов и крепостей), создал почтовую службу, регулярную армию, систему начального школьного образования, первые русские типографии, провел судебную реформу. При Иване Грозном не только в два раза увеличилась территория России, но и выросло ее население. Как бы нам не внушали некоторые историки, что в результате правления Ивана Грозного Россия обнищала и началась Смута, надо всегда смотреть на факты, а не на слова соросовских выкормышей.

А факты таковы, что сокращение населения в центральных и северо-западных районах страны вызвано, в первую очередь, переселением как минимум полутора миллионов крестьян и дворян с неплодородных земель Новгородчины в черноземное Поволжье, в Казанское и Астраханское ханства, присоединенные царем к Московскому царству. Да и само присоединение этих осколков Золотой Орды увеличило количество подданных Российского государства как минимум на полтора-два миллиона человек. Учитывая присоединение к Русскому государству полуторамиллионного населения новых регионов, мы имеем реальный прирост населения России, который с лихвой перекрывал потери нашей страны и от 25-летней Ливонской войны, и от чумы конца 1560 – начала 1570 гг. И говорить при этом о сокращении населения России – грязная ложь.

И уж совсем смешно говорить о том, что Иван Грозный виноват в Смуте. Надо помнить, что между его смертью (1584 г.) и Смутой (1603) были 14-летнее царствование его сына Федора Ивановича и 7-летнее царствование Бориса Годунова. Так что обвинять Ивана Грозного в Смуте – все равно что обвинять Иосифа Сталина в горбачевской Перестройке и развале Союза.

Если кто в Смуте и виноват, так это Годунов, разрушивший систему социального равновесия в Русском царстве, закрепостивший крестьян, не справившийся с выпавшей ему исторической ролью московского царя, профукавший, говоря современным интернет-языком, «все полимеры», утративший бразды правления и допустивший боярский заговор и вторжение Самозванца. А ведь еще в начале его правления Россия собирала армию в несколько сот тысяч человек, а при его предшественнике, Федоре Ивановиче побеждала на поле боя и Швецию, и крымского хана.

Более того, наследие Ивана Грозного спасло Россию в Смутное время. И речь не только про то, что именно он создал систему обороны Русского государства: крепости, стрелецкие полки, военное производство огнестрельного оружия (в одной Нарве, во времена Ивана Грозного, по признанию шведов, у русских пушек было больше, чем во всей шведской армии – сравните с временами Петра I, когда для производства пушек пришлось снимать колокола с колоколен). Речь о том, что основная заслуга Ивана Грозного – реформа политической системы страны, когда он превратил Русское царство в «народную монархию» – так и не была замечена историками. Это и понятно: большинство из них искали доказательства умственного расстройства первого русского царя, а отнюдь не доказательства его гениальности и политической прозорливости.

А между тем, Россия, как и некоторые другие страны Европы, такие как Англия, Нидерланды, Франция, вошла в XVI века в Новое время (хотя до сих пор в российских учебниках пишут, что древнерусский период нашей истории продолжался до XVIII века). Началась эпоха буржуазных преобразований (мануфактур и товарно-денежных отношений), образования наций и национальных государств, единого национального рынка и прочих атрибутов капитализма. Но если на Западе переход в Новое время сопровождался кровопролитными революциями (вспомним Нидерланды, залитые кровью сотен тысяч голландцев, убитых испанцами за несколько десятилетий страшной гражданской войны или кровавую Английскую и Французскую революции), то в России переход к капиталистическим отношениям происходил практически мирно, потому что осуществлялся «сверху» – Иваном Грозным и его опричниной. Согласитесь, 4–5 тысяч погибших в результате такой «революции сверху» не идут ни в какое сравнение с сотнями тысяч жертв буржуазных революций на Западе. И подумайте, каким глубоким пониманием исторического процесса надо было обладать, чтобы понять необходимость назревших социально-экономических перемен и определить пути политического преобразования «вертикали власти», которые бы зажгли «зеленый свет» перед локомотивом русской государственности на путях мировой истории!

Иван Грозный таким пониманием обладал.

В «народной монархии» основными элементами стали повсеместная выборность местной администрации (губные старосты, судьи, присяжные, целовальники – эти и все прочие должности на местах стали по указу царя выборными) и надстройка над местным самоуправлением в виде Земского собора. Созданная царем система «власть-народ» позволила не только исключить из числа лиц, принимавших важные политические решения антигосударственные элементы, но и включить в государственное строительство и управление огромные массы населения, превратить подданных в граждан.

Несколько десятилетий гражданского самоуправления при Иване Грозном и его наследнике Федоре Ивановиче дали русскому и другим народам России богатый политический опыт и уверенность в собственных силах. И когда в Смутное время государство лишилось обеих ветвей высшей власти, светской (царя) и церковной (патриарха), а Москва была сдана предательской семибоярщиной польско-литовским оккупантам и Русское государство оказалось на краю гибели, именно опыт самоуправления позволил русскому народу сорганизоваться, собрать свои силы и изгнать врага с нашей земли, восстановить государственную власть и национальное государство. Можно сказать, что победа 1613 года стала моментом рождения единой российской нации – не в этническом, а в политическом смысле. И этой победой, и этим рождением мы обязаны тем преобразованиям, которые проводил с помощью опричной политики Грозный царь. И в этом причина того, что слово «опричнина» столь ненавистна прежним и нынешним врагам нашей страны.

К сожалению, Романовы, пришедшие на смену Рюриковичам после Смуты, в силу своей ограниченности, отсутствия опыта государственного строительства и «заточенности» под одну только цель – удержаться у власти, не смогли или не захотели продолжить преобразования Ивана Грозного, свернули его проект «народной монархии», прекратили созыв Земских соборов и повели реакционную политику закрепощения крестьян и создания привилегированного слоя русских феодалов-помещиков, поставивших свои интересы выше государственных. То есть, отправили нашу страну в глубокое европейское феодальное прошлое, из которого сами европейские страны в XVII–XVIII веках выбирались трудным и кровавым путем. Так что вовсе не мифическое «татарское иго» отбросило Россию на «двести лет назад», а некомпетентность и ограниченность первых представителей династии Романовых. А выбираться из романовского феодализма России пришлось тем же путем, что и европейцам – через революцию 1917 г. и многолетнюю кровавую гражданскую войну. Такова цена романовского непонимания истории: кровь, разруха, страдания народа. И новым правителям России, уже Советской, чтобы вывести страну из исторического тупика, куда ее загнали некомпетентные и нерешительные Романовы, пришлось пойти путем Ивана Грозного: создать новую опричнину и с ее помощью «выдернуть» страну в лидеры исторического прогресса, победить очередной раз в очередной кровавой войне объединившуюся против нас Европу и сделать Россию супердержавой.

К сожалению, Сталин, который понимал как никто другой и Ивана Грозного, и суть исторического процесса (разве не Сталин сказал, что ошибка Грозного была в том, что он «недорезал пять крупных феодальных семейств, а иначе вообще Смутного времени не было бы»?), так же оставил после себя «недорезанных бояр», которые совершили после его смерти политический переворот и захватили власть в Советском Союзе. Либерал-предатели (или троцкисты – назовите их как вам нравится, суть от этого не изменится) начали новую Смуту в стране. Результаты Катастройки налицо: гибель СССР и десятки миллионов погибших, выброшенных из жизни людей.

Но история, преподав нам очередной урок, вновь ставит перед Россией вопрос о том, чтобы воспользоваться политическим наследием Грозных – и Ивана, и Иосифа. Иначе наше государство не выживет, будет развалено, съедено и похоронено под людоедские пляски реальных детоубийц-либералов, любителей маннергеймов и ельциных, ненавистников русского народа, всегда вопящих при виде возрождающейся России: «Раздавите гадину!».

Не пора ли дать им русский ответ в стиле Ивана Грозного?

Пять будущих фронтов России[20]

Средняя Азия, Кавказ, Крым, Приднестровье, Калининград

Войны никто не хотел. Война была неизбежна.

Барбара Такман, «Пушки августа»

Основная часть этой статьи была написана вскоре после того, как на Украине произошел националистический переворот, а Крым стал наш. Где-то через год после этого мне довелось выступать на одном представительном форуме в присутствии чиновника весьма высокого уровня. Перед началом форума он благосклонно пообщался со мной и выразил пожелание встретиться для беседы. Потом было мое выступление, в котором я призвал власть заняться патриотическим воспитанием ввиду опасной близости «большой войны». Чиновник нервно меня прервал: «Никакой войны не будет!». Похоже было, что его мой пассаж про большую войну всерьез расстроил. Больше разговоров с ним о дальнейших встречах уже не было.

К чему это я? А к тому, что если чиновникам такая реакция полагается по долгу службы, то многие и многие наши сограждане реагируют на слова о большой войне точно так же. Люди боятся взглянуть в глаза реальности. Но объективная реальность такая штука, которая, если вы выгоните ее в дверь, лезет к вам в окно. Каждый век имел свою «Большую войну», а то и две. Я не говорю о локальных конфликтах, вроде Афганского, Сирийского или на Донбассе, хотя и они для многих людей стали катастрофой. Я говорю о Первой и Второй мировых войнах (ХХ в.), Наполеоновских (XIX в.), Северной войне (XVIII в.), Тридцатилетней войне и Смуте в России (XVII в.). Думать, что эпоха мировых войн закончилась в 1945 году наивно и больше напоминает манипуляции страуса с головой и песком. Войны XXI века могут быть другими по форме (прокси, сетецентричные, гибридные и т. п.), но результат у них тот же, что и у войн прошедших эпох: миллионы погибших людей и руины городов и государств.

А раз избежать большой войны невозможно (зацените, хотя бы, сообщение немецкого телевидения о том, что «русские вторглись в Эстонию», не напоминает ли вам это провокации, с которых гитлеровская Германия начала Вторую мировую, а США начинаю все войны – тот же инцидент в Тонкинском заливе?), то не лучше ли, чем прятать голову в песок, вспомнить две древних поговорки: «Хочешь мира – готовься к войне» и «Предупрежден – значит, вооружен»? И да простит меня читатель за попытку вооружить его хотя бы знанием о грядущей опасности.

Итак, пока популярные ток-шоу ежевечерне горячо обсуждают «а что там у хохлов?», а многочисленные телезрители и интернет-пользователи не менее горячо участвуют в этом увлекательном занятии, даже поверхностная попытка обозреть текущие мировые события дает возможность понять, что война на Донбассе – всего лишь небольшая часть огромной проблемы, стремительно накатывающей на все человечество.

Имя этой проблемы – большая война.

Денис Пушилин в свое время совершенно верно отметил в интервью НТВ: «Мы сейчас вообще находимся на грани большой войны. Наш конфликт не является внутриукраинским, он полностью перекликается с тем, что происходит в Сирии, Йемене, восстание в Македонии…. и может привести к очень печальным последствиям, и в связи с этим все может обостриться в считанные часы».

Донбасс – всего лишь сектор (быть может, и важный) той дуги нестабильности, которую выстраивают США начиная с войны в Заливе (1991) на Великой евразийской шахматной доске от Леванта до Синьцзяна. Против кого она направлена, гадать не приходится: у Америки здесь два основных конкурента, Россия и Китай. Планы свои США тоже особенно не скрывают, еще на Генуэзском саммите G7 (2001) было заявлено о грядущем «переформатировании» Большого Ближнего Востока, включая страны Магриба. Так что «Арабская весна», прокатившаяся (и продолжающаяся) от Ливии до Сирии – всего лишь реализация решений этого саммита.

Провал американского «блицкрига» в Сирии, где им не удалось быстро скинуть Асада и проложить газопровод из Эмиратов в Европу, чтобы «подвинуть» Газпром, заставил США ускорить процесс «демократизации» Украины, и перенести политический переворот с 2015 года на февраль 2014-го. Целью Госдепа в этой игре были разработка сланцевого газа в Донбассе с одновременным захватом «трубы», по которой российский газ идет в Европу – с последующим вытеснением его с европейского рынка «донбасским» сланцевым газом, поставляемым европейцам по отжатой у России трубе ГТС. Контракты на разработку донбасского сланцевого газа были заключены ТНК «Шелл» (24 января 2013 г.) и «Шеврон» (5 декабря 2013 г.), незадолго до февральского переворота 2014-го в Киеве. А для охраны своего газового проекта США планировали устроить военно-морскую базу в Крыму: Пентагон в том же 2013 г. даже разместил на своем сайте объявление о тендере на строительство в Севастополе военного госпиталя ВМФ США и школы для детей американских офицеров. Стоит ли уточнять, какую судьбу новые киевские власти при поддержке своих американских кураторов готовили российской военно-морской базе в городе-герое?

После этого уже не приходится удивляться, что Крым – наш, а на Донбассе идет нескончаемая война, в результате которой американские компании отказались от своих грандиозных газосланцевых проектов на Юго-востоке Украины. Таким образом, попытки выбить «Газпром» из Европы через Сирию и Украину провалились.

Но американцы, амбициозная, раннеспелая и еще не битая нация, на этом не успокоились. На наших глазах разворачивается новый, еще более жесткий проект «обуздания» России. На этот раз – с применением военной силы уже непосредственно против РФ. Конечно, еще вопрос, примут ли сами американцы непосредственное участие в боевых действиях, или – как это они практиковали в Первую и Вторую мировые войны – вступят в войну только на финальном этапе, когда возможность потерь будет минимальна, а политическая и финансовая выгоды – максимальны. А воевать на первых порах станут руками своих многочисленных сателлитов: ИГ (организация, запрещенная в РФ), Украины, Грузии, прибалтийских государств, Польши, Румынии.

Впрочем, и непосредственное участие войск НАТО (включая США) в войне против России исключать нельзя. Уже давно идет развертывание американо-натовсих сил на границах России. Размещение десятков тысяч американских солдат с тяжелой техникой в Прибалтике, Польше и Румынии кардинально меняет соотношение сил в Восточной Европе. Однако это всего лишь первый эшелон, который должен подготовить возможность для развертывания на границе с РФ основных сил американской армии.

При этом вовсе не обязательно, что США и НАТО желают полного сокрушения РФ. Они могут ставить перед собой и менее амбициозные задачи. Например, как в Крымскую войну середины XIX века, нанести России тактическое поражение, лишить ее международного авторитета, военных баз на Черном и Балтийском морях, наконец, добиться смены в России власти на своих откровенных ставленников.

Такую цель можно предположить, исходя из отчетливо просматривающихся направлений главных военных ударов по нашей стране: Крым и Приднестровье на Черном море, Калининградский анклав РФ на Балтике. По поводу последнего сведения в открытый доступ давно просочились: еще в 2015 году неизвестные хакеры взломали интернет-сайт Объединенного штаба вооруженных сил Литвы и обнаружили на нем документ, свидетельствующий о том, что цель совместных американо-натовских учений «Удар меча», которые проходили в странах Балтии и Польше, – подготовка к аннексии Калининградской области. Понятно, что даже прибалты еще не настолько неадекватны, чтобы надеяться войти в Калининград без поддержки своего заморского дяди Сэма.

В любой момент может взорваться ситуация с Приднестровьем. По существу, Тирасполь может стать для Третьей мировой войны тем же спусковым крючком, каким стал для Второй «вольный» город Данциг. Даже без повторения сценария «08.08.08», когда Грузия атаковала российских миротворцев, Украина, Молдавия (в которой постоянно идет борьба пророссийских и прозападных сил) и Румыния (член НАТО) могут спровоцировать военный конфликт на Днестре – надо лишь поставить российский миротворческий контингент в Приднестровской Молдавской Республике в безвыходную ситуацию (блокировать, например), которая потребует от ВС РФ «прорубить окно» к своим миротворцам через территорию Украины – скажем, десантировавшись на побережье Одесской области. Или организовать «воздушный мост» для снабжения наших войск в ПМР, что потребует подавления украинских ПВО (а свои «буки» Украина уже давно расставляет вокруг той же Одессы – достаточно далеко от зоны АТО).

Деблокада российских войск в Приднестровье, безусловно, даст Западу повод объявить Россию агрессором и применить для отражения «агрессии» военную силу не только в Приднестровье, но и атаковать Крым – как часть «оккупированной» (наряду с гипотетическим «одесским коридором») украинской территории. А далее Литва и Польша, как страны – члены НАТО (стати, речь о военном союзе Польши и Литвы с Украиной и создании совместных вооруженных сил шла еще несколько лет назад), находящиеся в состоянии войны с РФ, получат основания атаковать уже и непосредственно территорию РФ – Калининградскую область.

План не такой уж безумный, если предположить, что атаке на Приднестровье, Крым и Калининград будет предшествовать вторжение отрядов ИГ в постсоветскую Среднюю Азию. Уже сейчас в приграничном Афганистане сосредоточены несколько тысяч бойцов ИГ, переброшенных туда американцами из Сирии и готовых к боевым действиям. Не стоит обольщаться не поражающим воображение количеством боевиков – ведь внутри среднеазиатских государств у них есть значительное число сочувствующих (в том числе и среди высокопоставленных силовиков – о чем свидетельствует побег в свое время за границу и участие в боевых действиях на стороне исламистов командира ОМОНа Таджикистана). При первых же успехах игиловцев в Таджикистане или Туркмении их число увеличится десятикратно.

Следующий регион, где могут атаковать Россию перед началом большой войны, это Северный Кавказ, где ваххабитское подполье задавлено, но не уничтожено окончательно. При вливании определенной суммы денег и живой силы противника, оно может быть реанимировано достаточно быстро.

Два эти конфликта – в Средней Азии и на Кавказе – могут оттянуть значительную часть наших боеспособных войсковых подразделений (которых не так уж и много) и ослабить возможности России вести боевые действия на западной границе. Тогда-то и наступит, по мнению наших иностранных «партнеров», подходящий момент для розыгрыша приднестровской карты.

И, наконец, надо учитывать, что как только начнутся военные действия, внутри России активизируются ваххабитское и бандеровское подполья. А то, что они существуют по всей России, от Балтики до Владивостока, подтверждаются многими фактами. Задумайтесь о том, почему на стратегических объектах российского народного хозяйства в последние годы увеличилось число пожаров. Почему так часто взрываются жилые дома? Только ли халатность владельцев квартир этому виной? Почему нескончаемой чередой идут пожары в торговых центрах? Только ли жадность их владельцев, не желающих соблюдать все необходимые противопожарные мероприятия, в этом виновата? А одесский холокост, устроенный бандеровцами в Доме профсоюзов вам ничего не напоминает? Поджог – чисто бандеровский метод. Да и, в конце концов, все ли те сотни тысяч украинцев, сбежавших в Россию от воинского призыва в зону АТО или на заработки, пришли к нам без камня за пазухой? Ведь всего пару лет назад многие из них были ярыми русофобами, о чем свидетельствуют их высказывания в социальных сетях.

Понимает ли все выше сказанное российское руководство? Думаю, конечно, понимает. Об этом свидетельствуют программа перевооружения армии, сотни запланированных военных учений, попытки модернизации промышленности. Удастся ли успеть воплотить эти планы в жизнь? Вот тут большие сомнения. Программа модернизации армии тормозит, сообщается об отказе от закупок для армии новой техники, тех же «Армат», например. Да и власть делает все, чтобы восстановить против себя народ, как в области законодательства, так и просто оскорбляя нас через высказывания своих представителей на местах и в центре. Раскол власти и народа накануне войны – не лучшая идея, если только это не делается сознательно. Американцы же говорят о возможности развернуть второй эшелон своих войск в Восточной Европе в течении месяца. То есть, могут быть готовы к конфликту в любой момент.

Маркером такой готовности может стать атака боевиков ИГИЛ на южные границы бывшего СССР. А там – помоги нам Бог. Впрочем, у России такая традиция – вступать в войну неготовой, но заканчивать ее в столицах вражеских государств. Вот только обошлась нам такая «неготовность» в прошлый раз в 27 миллионов жизней. Во что обойдется нам знамя Победы над вашингтонским Капитолием? Кто знает. Но я верю, что наше дело правое и Победа будет за нами.

Кто есть кто в Третьей мировой

Предлагаемый ниже текст была в основном и целом написан мной для журнала «Первый и Последний» вскоре после атаки на «башни-близнецы» ВТЦ и начала США своей «антитеррористической» операции в Центральной Азии. События последних лет в Сирии и других азиатских странах неожиданно для меня пробудили интерес интернет-пользователей к этой старой статье. Конечно, для меня, как автора, весьма приятно, что часть читателей положительно оценили изложенные в статье прогнозы: оккупация Ирака, беспорядки на национальной и религиозной почве в ЕС, слабая поддержка странами ЕС действий США в Азии, роль Турции в ближневосточных событиях и т. п. Однако нельзя не отметить и то, что другие мои выводы не были подтверждены ходом истории. Прежде всего, речь идет о прогнозах, в которых говорится, что война начнется в течении ближайших 10 лет и что в этот же отрезок времени США оккупируют Иран. Тому, что этого не случилось, можно найти множество причин, в первую очередь – мировой кризис, слабость США, которые оказались не способны вести серьезные войны сразу на нескольких театрах боевых действий, усилившееся взаимопроникновение экономических интересов китайского и американского бизнеса, военное усиление России и ее сближение с Китаем и т. п.

Но в целом надо сказать, что большая война уже идет, просто не всегда и не все замечают это, как не все понимали в 1936-м, что война в Испании, Манчжурии и Абиссинии – это уже Вторая мировая. А потом договорились считать, что Вторая мировая началась с момента нападения на Польшу и вступления в нее «великих европейских держав» – обычный европейский эгоцентризм, ничего более.

Так и сейчас – пока война идет на Украине, в Сирии, Ираке, Афганистане – никто не признает ее новой мировой. Хотя параллели между гражданской войной в Испании середины 1930-х и на Украине середины 2010-х более чем бросаются в глаза. А чем нынешние Ирак и Сирия, раздираемые гражданской войной и интервенцией отличаются от Китая, подвергшегося нападению Японии? Только масштабами. Афганистан начала XXI века вполне подходит на роль Абиссинии 1930-х гг. Ну и далее, сами пройдитесь по списку и подберите аналогии.

Основной тезис статьи – о роли НМП (нового мирового порядка) и МП (мирового правительства) в инициализации мировых социально-политических процессов и зависимость от МП политических лидеров «великих держав» я по-прежнему считаю верным. Однако надо указать, что сегодня будущее не столь однозначно, и наряду с полным разрушением национальных государств и воцарением управляемого хаоса идет параллельный процесс разрушения национальных государств, но и создания на их месте т. н. «цивилизационных блоков» – экономических и военно-политических союзов, которые готовы, по замыслу части мировой элиты, заменить национальные государства и не допустить при этом хаотизации человеческого социума в глобальных масштабах.

В свете новых событий горячая полномасштабная война между Китаем и США отодвинулась на неопределенное время, и две этих страны будут пытаться одержать победу, проводя друг против друга атаки в рамках экономической борьбы и так называемых модных ныне «сетецентричных» и «гибридных» войн. Что автоматически дает преимущество тем силам нового мирового порядка, которые сделали ставку на передел мира по границам «цивилизационных блоков» в противовес стремящимся к управляемому хаосу в мировых масштабах.

Особо хочу отметить, что упомянутые в моей статье пророчества старца Паисия Святогорца по Турции стали сейчас очень актуальны и вызывают особый интерес у интернет-публики, что и не удивительно при том буквальном их совпадении с происходящим в настоящее время на Ближнем Востоке.

Что касается нашей страны, то «загадка» сочетания в действиях современной российской власти «патриотической» внешней политики с неолиберальной внутренней разгадывается довольно просто: часть российского олигархата наконец поняла, что Запад планировал «кинуть на бабки» многочисленный отряд «русских» миллиардеров, все у них отнять и поделить так цинично, как и не снилось большевикам в 17-м году. И для защиты своего достояния российский олигархат может опереться только на одно: Россию, ее ресурсы и армию. Отсюда, собственно, и вытекает «патриотическая» позиция части «отечественной» элиты, ее смелость во внешней политике, которая всего лишь смелость человека, загнанного в угол и защищающего самое дорогое, что у него есть: заводы, нефтяные вышки, газовую трубу и прочее «всенародное достояние».

Сама статья претерпела минимальную правку и представлена практически в том же виде, в каком была опубликована впервые (современные примечания приводятся в тексте статьи в квадратных скобках). Так что прошу не судить ее строго с высоты прожитых 16 лет.

* * *

Сегодня много говорят о том, что мир после 11 сентября стал иным. В какой-то мере это так. Но процессы, которые мы сейчас наблюдаем, начались задолго до крушения башен ВТЦ. Прежде чем анализировать их, попробуем выделить основных участников этих процессов. Сегодня в мире осталось всего несколько силовых центров, которые могут претендовать на это.

Наверно, никто не станет возражать, если я включу в этот список США, Европейское Сообщество и Китай. На вторых исторических ролях в начале XXI века остались Россия, Япония, Индия. Здесь открывается большой простор для столкновения мнений, особенно, в отношении России.

Однако прошу учесть, что я рассматриваю, прежде всего, политический, экономический и военный аспект, а не духовный или мистический. Хотя, по мере необходимости, буду обращаться и к последним двум.

Но есть еще один важный участник всех мировых процессов, участник, контуры которого просматриваются с каждым годом все четче, и все же существование его совершенно не очевидно для многих поверхностных (или предвзятых) наблюдателей. Это так называемое Мировое Правительство (МП) с его Новым Мировым Порядком (НМП). Если раньше упоминание о нем вызывало ироническую усмешку на любом, утомленном интеллектуальными усилиями лице, то теперь, после статьи помощника президента А. Игнатова (Александр Игнатов. Стратегия «глобализационного лидерства» для России // Независимая Газета, 07.09.2000), такая усмешка может означать только дремучую отсталость от современных реалий. Однако я не собираюсь доказывать существование МП, а только хочу указать на то, что роль этого надмирового политического центра гораздо значительнее, чем роль всех остальных центров, вместе взятых.

Именно МП является инициатором протекающих сейчас в мире процессов, тогда как США, КНР, ЕС и прочие – лишь фигуры в шахматной партии, различаемые по своему «весу» и «цвету». Руководители практически всех государств являются только уполномоченными МП на управление этими государствами. И американские президенты, и российские мало что решают по своей воле, но исполняют волю пославшего их. И существуют (по меньшей мере, как политические фигуры), пока исполняют эту волю. Шаг вправо, шаг влево – считается побег… [Судьба Хуссейна, Милошевича, Каддафи это наглядно подтвердила.]

Задача протекающих сегодня в мире процессов – уничтожить всякую национальную государственность на планете, уничтожить нации, уничтожить социумы, то есть, человеческие сообщества, имеющие хоть какие-нибудь общие цели. Человек должен остаться один, беспомощный и беззащитный, перед лицом всевидящего и всемогущего Мирового Правительства.

Первым этапом, который уже закончился в большинстве стран так называемой «христианской цивилизации», было отделение Церкви от Государства. Государство лишилось своего фундамента, лишилось высшей цели своего существования, лишилось своей души. И осталось бездушной машиной насилия… Начался процесс разложения государственного тела. Государство стало легкой добычей для «подземных кротов истории».

Однако даже в таком секуляризированном и «секвестрированном» виде национальное государство не удовлетворяет требованиям МП. До тех пор, пока существуют «великие державы», существует и (пусть теоретическая) возможность их бунта против власти Мирового Правительства. В любом случае, национальное государство не может преследовать цели Мирового Правительства в чистом виде, а всегда примешивает к ним собственные интересы. Чем больше политический и военный вес государства, тем больше доля национальных интересов, которую оно привносит в решение задач, поставленных перед его руководством МП. Поэтому основная тенденция современного периода есть уничтожение великих держав.

Этот процесс имеет, в зависимости от места и времени, различный, порой прямо противоположный характер. Стоит сравнить только развал Советского Союза и создание Европейского Сообщества. Дезинтеграция и интеграция, а результат один – исчезновение с политической карты мира СССР, Германии, Франции… Страны есть, а государства нет.

11 сентября только катализировало этот процесс, ускорило его и дало ему дополнительное псевдозаконное обоснование.

Выше уже говорилось, что первый удар был направлен на то, чтобы разделить Церковь и Государство. Но значительная часть мусульманских государств продолжает придерживаться в государственной жизни религиозных норм. Именно они первыми попали под каток «мирового сообщества», как не вписывающиеся в Новый Мировой Порядок, например, уже пострадавший Афганистан и стоящий на очереди Иран, и, в какой-то мере, Ирак. Среди православных государств – это Сербия. [ «Арабская весна» продолжила эту тенденцию и под религиозными лозунгами разрушает традиционные исламские государства в Африке и Азии и выполняет задачу, поставленную на саммите G7 2001 года в Генуе о переформатировании «Большого Ближнего Востока» в соответствии с требованиями МП.]

Еще одна группа подлежащих скорому «наказанию» – т. н. «страны-изгои», отказывающиеся подчиняться Мировому Правительству. Этот критерий является единственным для дяди Сэма, чтобы включить кого-либо в очередь на порку. Ни общественный строй (социализм, капитализм или феодализм), ни различия в форме правления (демократия, монархия либо диктатура) не имеют здесь никакого значения.

Например, социалистическая Северная Корея подлежит наказанию (если не выкинет белый флаг), а такой же социалистический Вьетнам, скорее всего, избежит подобной участи и даже удостоится чести сдать в аренду США военно-морскую базу в Камрани после того, как ее покинут российские ВМС. Любая банановая республика может сколько угодно сажать и терзать своих граждан, пока не выходит из подчинения США (и, таким образом, НМП), а вот вполне демократическая Югославия пострадала только за свое Православие и независимую позицию. Так что стоит сделать шаг в сторону – и участь Милошевича, Норьеги или Маркоса послужит примером для непокорных…

Может показаться странным, что разговор о великих державах свернул в сторону микроскопической Панамы и нищего Афганистана, однако в мире все взаимосвязано. Сама логика «приведения под высокую руку» НМП тех или иных пятистепенных государств может о многом рассказать.

Есть в мире страна, которую даже США, не смотря на всю свою безаппеляционность, не решаются в открытую насадить на «ось зла». Даже если всего месяц назад эта страна вдвое увеличила количество баллистических ракет, направленных на США. Даже если на прошлой неделе эта страна объявила о начале разработок нового класса межконтинентальных ракет, способных преодолеть создаваемую американцами ПРО. Даже если в этой стране расстреливают пачками инакомыслящих. Контролируют Интернет. Нет многопартийности. Нет свободы слова.

Вы угадали – это Китай. Пожалуй, не смотря на вступление в ВТО, на электронные паспорта и на прочие подвижки в сторону «мирового сообщества», этот, как его называли в XIX веке, «великий немой» (прошу не путать с кинематографом) еще может сказать свое слово, и это слово Мировому Правительству заранее не нравится…

Китай остался в современном мире единственной великой державой, которая сохранила многое из того, с чем не может мириться НМП.

Будучи языческим государством, Китай отнюдь не торопится расстаться (не смотря на десятилетия коммунизма) со своими «религиозными предрассудками». Кроме того, конфуцианство, как при империи, так и при народной республике остается философией, придающей китайскому государству неповторимое своеобразие, и даже изображающей некое подобие светской государственной «религии».

Преданность китайцев своей национальной культуре на протяжении тысячелетий, замкнутость и самодостаточность китайского социума, которое мы можем видеть даже в американских чинатаунах, безапелляционный китайский национализм дают определенные надежды на то, что НМП нелегко будет размыть (во всяком случае, в ближайшее десятилетие) китайские традиционные ценности.

Достаточно независимая политическая позиция на мировой арене, сильные вооруженные силы, высокие темпы экономического развития и, главное, наличие национальной идеи «Великого Китая» и его гегемонии в XXI веке – все это позволяет говорить о Китае как о последней, в полном смысле этого слова, великой мировой державе.

В самом деле, сегодня Китай занял в мировой табели о рангах позицию «сопящего в затылок» Штатам – ту позицию, на которую в 70–80 гг. XX века претендовала (или делала вид, что претендует) Япония. Вспомните все эти разговоры о постройке скоростных транссибирских магистралей, о школах «политиков XXI века» и прочие разглагольствования высокопоставленных японцев о роли Японии в будущем, столь характерные для второй половины прошлого века. Ни площадей, ни ресурсов, ни народа не хватило. Прогнулись под США. Пришлось удовлетвориться уровнем одного из региональных лидеров. Сегодня Япония стремительно теряет позиции и никакой самостоятельной роли уже не играет.

Все, чего не хватило Японии, имеет Китай. Ну, может быть, почти все. Не мешало бы побольше полезных ископаемых. Не мешало бы совершить технологический рывок. Если Китай это сделает, Америка может забыть про свою «американскую мечту».

А пока США лишь слегка пощипывают китайцев. То разбомбят посольство в Белграде. То самолет-разведчик направят к китайским границам поближе. Но, покалывая и пощипывая Китай за разные места, в Белом Доме понимают, что или они, или Китай. Столкновение неизбежно. И заранее готовятся к этому столкновению.

Все, что мы сегодня видим, преследует целью не только ввести в семью цивилизованных народов этих «жутких изгоев» – Ирак, Иран, Северную Корею и прочих, на кого укажет когтистый палец дяди Сэма, но и подготовку к грядущей войне с Китаем – Третьей мировой войне.

Если взглянуть на карту мира, то не сложно заметить, что все страны-изгои, подлежащие «демократизации» в близком будущем, и те страны, которые уже сегодня являются театром «антитеррористической» операции США, расположены вокруг Китая. (Есть еще одна группа стран – те, с территории которых можно контролировать запасы полезных ископаемых, прежде всего, нефти – о них ниже).

Начнем с Афганистана. Это, в территориальном смысле, сердце Азии. Отсюда рукой подать как до Китая, так и до Персидского залива и до Каспия. С политической точки зрения он представлял собой джунгли, в которых действовало право силы (ситуация, созданная, не в последнюю очередь, стараниями самих США в предыдущие годы, особенно после вывода из Афгана советских войск). Американцам осталось лишь придти и взять эту территорию, а все им за это дружно сказали «спасибо».

Вот рядом с Афганистаном Пакистан – старый союзник Америки, бывшая штаб-квартира давным-давно забытого SEATO. Казалось бы, при наличии такого верного союзника, зачем взваливать на свои плечи еще и Афганистан? Ответ прост: Пакистан слишком близок к Китаю. Сближение это произошло на основе совместной ненависти и территориальных претензий к Индии. Друг моего врага – мой враг, – решили в Америке. И потому колеблющемуся союзнику сделали несколько недвусмысленных предупреждений.

Во-первых, США поддержали (пусть на словах) Индию в территориальном споре с Пакистаном. Во-вторых, потребовали очистить пакистанскую территорию от доморощенных террористов-фундаменталистов. Да и атомное оружие Пакистану не по чину…

Наряду с этим, США активно разыгрывают индийскую карту. Ведь Индия – естественный региональный противовес Китаю. Как по количеству населения, так и по темпам экономического развития. Да и территориальный спор сыграл свою роль. И вот зачастили в Индию высокопоставленные чиновники из Белого Дома. Остается только не слишком сильно поддерживать Индию, чтобы не толкнуть Пакистан в объятия Китая, и не давать Пакистану много воли, чтобы не довести дело до войны с Индией. Ведь в случае войны придется вставать на чью либо сторону. Держать их на грани войны, пугать друг другом – вот достойная профессионального политика задача. Разделяй и властвуй, как всегда.

Если взглянуть южнее, мы увидим, что американский спецназ уже высадился в джунглях Индонезии и Филиппин. (Индонезия, между прочим, крупнейшая мусульманская страна с населением в 300 млн. человек). И та, и другая страны в недалеком прошлом имели полудиктаторские режимы и устойчивую экономику, но пережили революционно-демократические преобразования, и теперь находятся в стадии разложения (религиозные столкновения, марксистские партизанские группировки, сепаратисты-националисты и т. п.). Не правда ли, знакомая для российских граждан история? Легкая добыча для американских миротворцев. Вот они и заявились наводить на островах порядок. А заодно заиметь свои военные базы на южном направлении.

Кстати, о базах. Как уже упоминалось выше, Вьетнаму тоже отведена определенная роль в антикитайской коалиции – у вьетнамцев есть счеты с Китаем за 1979 год. Если верить некоторым сообщениям, базу Камрань российские правители освобождают для американских эсминцев.

Далее дугу замыкают Япония и Южная Корея, где на военных базах американцы обосновались еще с 1945 года. Япония враг Китая по простым и понятным причинам: а) Китай занял ее место второго в мире; б) Япония совершила во время Второй мировой войны в Китае такие же, если не большие военные преступления, как и Германия в Европе и китайцы об этом не забыли. [Только во время Нанкинской резни японцы уничтожили около 300 000 китайцев.]

Южная Корея может служить и в роли военного плацдарма для американских войск, и в роли приманки для Северной Кореи, которая сейчас является естественным союзником Китая, и потому подлежит либо силовому давлению, либо «демократизации» и «воссоединению» с Южной Кореей.

Таким образом, мы видим, что США активно окружают Китай военными базами, стремясь при этом лишить китайцев любых возможных союзников, возвращая попутно, непокорных в лоно НМП.

Самым большим успехом США на этом направлении можно считать американское военное присутствие в постсоветских республиках Средней Азии. Похоже, что мировая общественность еще полгода назад совершенно не ожидала такого хитрого финта во внешней политике Белого Дома.

В России практически все патриотически мыслящие люди воспринимают такое положение дел как еще одно предательство русских национальных интересов и угрозу безопасности России. Что касается предательства национальных интересов, то оно, без сомнения здесь имеет место. И, разумеется, чужие иностранные базы в «мягком подбрюшье России» ничего хорошего нам не сулят. Но…

Ведь совсем не аксиома, что американское военное присутствие в Средней Азии направлено только против России. Думать так – признак эгоцентризма. Есть кроме нас в этом регионе и другие великие державы – Китай, например. Россия на данном этапе представляет для Америки неизмеримо меньшую опасность (если представляет вообще), чем Китай. Политическое руководство России, как показали события 11 сентября и последовавшие за ними (поспешные соболезнования Путина Бушу, очередной плевок американцев в лицо России – выход из договора по ПРО, молчаливое попустительство российских властей американскому присутствию в Средней Азии), полностью идет на поводу у МП и американской администрации. Все имеющиеся разногласия – показные, наши законы пишутся рукой дяди Сэма. Милые бранятся – только тешатся…

Китай – вот настоящая цель, против которой направлено острие американского присутствия в Средней Азии. С одной стороны, новые американские базы угрожают Китаю, с другой – прикрывают от китайской экспансии нефтяные месторождения в районе Каспия (самые крупные из разведанных на настоящий момент).

Американцы знают, что делают. В России силен предрассудок (пережиток столкновений 6070-х годов между СССР и КНР) о том, что Китай спит и видит, как бы ему отхватить наш Дальний Восток и Сибирь. Конечно, ни одна страна мира не отказалась бы от столь лакомого кусочка. Об этом мечтают и США, и Япония. Все будет зависеть от степени нашей слабости. Однако Китай предпочитает делать это путем мирной экспансии, тем более что российские власти этому и не противятся. Зачем Китаю наживать еще одного врага, когда ему и так в ближайшее десятилетие предстоит смертельная борьба с сильнейшим противником в лице США? Лучше разыграть «русскую карту» и постараться привлечь Россию на свою сторону. Для этого нет ничего лучше, чем мирно заселить до начала военных действий как можно большую территорию России китайской диаспорой и создать в Москве влиятельное лобби. А там… Население России вымирает, а Китая прибывает.

Зачем Китаю война на два фронта – с Россией и Америкой, – если можно устроить это удовольствие для США? Но и Америке этого совсем не хочется. Однако «уговаривать» Россию американцам не к лицу. Они выбрали другой образ действий. Готовясь к новой «антитеррористической» операции в Центральной Азии (то ли против Ирака, то ли против Ирана), США предлагают России, в обмен на поддержку данной агрессии, «полномасштабное» участие в НАТО. То есть то, что для Америки жизненно необходимо в грядущем конфликте с Китаем, Белый Дом подает как награду «этим русским» за хорошее поведение. Для американцев было бы большой удачей завершить построение своей антикитайской дуги российской хордой, соединяющей среднеазиатский конец дуги с дальневосточным.

Что касается Китая, то за несколько тысячелетий своей истории, даже в периоды наибольшего политического и военного могущества, эта страна никогда не переходила определенной черты на севере. Китайская экспансия всегда выплескивалась на Запад – в Среднюю Азию. Самой западной точкой этого китайского Drang nach West было каспийское побережье. Здесь, в Средней Азии, произошло в свое время первое столкновение китайцев с западной цивилизацией – китайские кавалеристы расстреляли из арбалетов римский легион. Здесь, видимо, произойдет и последнее.

Прежде экспансия Китая на Запад была вызвана, в первую очередь, экономическими и демографическими причинами. Резкий рост населения и желание взять под свой контроль как можно больший отрезок Великого шелкового пути – вот почему китайские императоры посылали свои войска через Каракумы.

Сегодня место шелка заняла нефть. Страна, желающая стать гегемоном в новом мире, должна иметь неограниченный доступ к ее источникам. Нефть не только топливо, но также всевозможные искусственные материалы и, главное, синтетическая пища, что особенно важно для 1,5-миллиардного Китая. Как уже было сказано выше, под Каспием находятся богатейшие запасы нефти. Невдалеке – Персидский залив со своими нефтяными полями. Кратчайший путь к ним для Китая – через Среднюю Азию. Кроме нефти этот регион хранит и другие источники стратегического сырья, в том числе и уран. Захватив это жизненное пространство, Китай получит мощную подпитку для своей растущей экономики.

Воевать же за тюменскую нефть – это значит застрять в тайге и болотах Западной Сибири, без коммуникаций и дорог, без населения, в неприемлемых для китайцев климатических условиях. И, главное, Россия не способна заменить в этой войне США. По мысли нынешних мироправителей, последняя война на Земле должна покончить с последними мировыми державами – США и Китаем. Россия в число великих держав уже не входит. Да и качество тюменской нефти уступает каспийской и персидской. Конечно, если Россия выступит в войне на стороне США, тогда Китаю придется волей неволей ответить ударом по Дальнему Востоку, Южной Сибири и, возможно, по промышленному району Южного Урала. Таким образом, действительно произойдет то, чего сегодня так опасаются: все самые населенные области от Урала до Владивостока (вдоль Транссиба и БАМа) окажутся потерянными в самые короткие сроки. Едва ли удастся их удержать при современном состоянии армии, и, главное, при отсутствии политической воли их удерживать.

Война между Китаем и США начнется, скорее всего, в течении ближайших 10 лет. Кто ее начнет, будет зависеть от степени готовности противников. Если США закончит построение своей системы баз вокруг Китая и техническое перевооружение своих вооруженных сил (например, создание военно-космических сил, в частности, создание ПРО и космического бомбардировщика) быстрее, чем сможет подготовиться к войне Китай, (а, скорее, так и будет), то значит Америке и суждено развязать Третью мировую войну. Китаю некуда спешить, за ним тысячелетняя история, он развивается поступательно и, в основном, за счет внутренних ресурсов. Он уже дождался падения СССР и теперь надеется дожить до крушения США. (А это реальная возможность вполне недалекого будущего). Так что торопиться надо Америке.

Поводом к войне послужит, с большой долей вероятности, политический или военный кризис вокруг Тайваня. Такая ситуация может сложиться в тот момент, когда силы обоих противников, по их мнению, станут примерно равны, и они захотят их испытать. Китай попытается вернуть себе остров, и Америка окажется в такой ситуации, когда не сможет отступить, не потеряв свое лицо, а вместе с этим – статус первой державы мира и влияние в системе своих баз-колоний.

К началу войны США уже успеют привести в подчинение МП Ирак и Иран. Эти страны – ключевые для контроля над нефтяными месторождениями, которые необходимы Америке, так же как и Китаю. Кроме того, покончить с беспокойными арабами будет требовать от Белого Дома еврейское лобби. Учитывая степень зависимости американской политики от Израиля, это требование будет, конечно, удовлетворено. Поэтому театром военных действий станет не только постсоветская, но и вся Центральная Азия, а впоследствии, и Ближний Восток.

Если Китай не станет ждать, пока американцы сосредоточат свои силы (как происходит это сегодня, при агрессии против Сербии или Афганистана), а Китай, скорее всего, этого делать не станет, то события начнут развиваться достаточно динамично. После обмена первыми ударами, миллионы китайцев сметут американцев и их союзников в Средней Азии и выйдут на Каспий. Это тем более вероятно, что китайская пехота, в силу своей неприхотливости и готовности умереть, даст двойную фору американским жизнелюбам. Остановить их можно будет только массированными ядерными бомбардировками. Но пойдут ли на это США на первом этапе войны? Это будет зависеть от эффективности их ПРО. Скорее всего, американцы ограничатся ракетными и авиационными налетами со стороны Тихого океана на материковый Китай и спецоперациями вроде попытки захватить в рекламных целях Гонконг или Макао (известные западному обывателю) и медленным сосредоточением войск в Японии и Корее.

На втором этапе китайцы нанесут удар из района Средней Азии по направлению к Персидскому заливу. К этому моменту мировая экономика уже будет дезорганизована хаосом. А захват нефтяных источников в районе Залива переведет войну на новый, критический уровень. Именно в этот момент наиболее вероятно применение Америкой ядерного оружия.

С этим этапом связаны и мистические моменты Третьей Мировой войны. «Шестой ангел вострубил, и я услышал один голос от четырех рогов золотого жертвенника, стоящего перед Богом, Говоривший шестому Ангелу, имеющему трубу: освободи четырех Ангелов, связанных при великой реке Евфрате. И освобождены были четыре Ангела, приготовленные на час и день, и месяц и год, для того, чтобы умертвить третью часть людей. Число конного войска было две тьмы тем (2х10.000х10.000=200.000.000 – В.М..); и я слышал число его» (Откр. 9, 13–16).

Армию в 200 миллионов могут собрать только китайцы. Переход этой армии через Евфрат являет собой какой-то новый, апокалиптический этап Мировой войны, в котором гибнет треть человечества, то есть, примерно 2 миллиарда людей. Такие цифры возможны только при использовании оружия массового поражения.

Надо думать, что на стороне США в войне примет самое активное участие Турция. Именно она имеет большие геополитические интересы в Средней Азии, пытаясь создать от Стамбула до Туркменистана нечто вроде новой тюркской империи, объединенной идеологией пантюркизма. После перехода китайцев через Евфрат война подойдет к турецким границам. Если Россия будет оставаться до этого момента нейтральной, то теперь ее позиция может измениться.

Афонский старец Паисий, вспоминая о старинном византийском пророчестве об освобождении Константинополя русскими, подтверждает его и говорит о том, что война дойдет до Палестины, а сама Турция развалится на три части и будет уничтожена. Поэтому вполне вероятно вступление России в войну на стороне Китая. Русская армия вторгнется на территорию Турции с севера, займет Константинополь и продолжит наступление в направлении Израиля, соединившись с китайцами где-то в районе Сирии. Вероятно разграничение зон влияния между Россией и Китаем. России могут отойти территория бывшей Турции и Палестина, т. к., захватив нефтеносные районы, Китай потеряет интерес к дальнейшему движению на Запад, тем более что с поражением американцев в Центральной Азии, основной фронт военных действий сместится для Китая далеко на восток.

Необходимо отметить, что для того, чтобы Россия вела себя вышеописанным образом, нужна смена всего руководящего слоя страны. К власти должны придти патриоты, люди, которые не впадают в истерику, услышав слова «нация», «русский народ» или «Великая Россия». Это возможно только в том случае, если «мировое сообщество» потеряет на какое-то время возможность контролировать внутреннее положение России. На втором этапе войны, когда напряжение противоборствующих сил достигнет апогея, всемирный хаос может привлечь все возможное внимание МП, потребовать всех его сил, чтобы не выпустить ситуацию из-под контроля. Иначе управляемый хаос перейдет в неуправляемый, и МП все придется начинать сначала.

Именно в этот момент Россия может освободиться от ига НМП, и к власти придут национально мыслящие лидеры, проводящие независимую от МП политику.

Что касается Европейского Сообщества, то едва ли кто, кроме Великобритании, активно поддержит США. И дело не только в политических противоречиях между союзниками по НАТО. Скорее всего, у Европы будет слишком много своих внутренних проблем, начиная экономическим и политическим хаосом, и заканчивая внутренними беспорядками на почве межнациональной вражды. Уже сейчас значительную долю населения в таких странах, как Франция, Германия, Испания составляют иммигранты азиатского и восточноевропейского происхождения. Уровень взаимной неприязни между ними и коренным населением постоянно растет. При определенной поддержке из-за рубежа эта неприязнь может легко перерасти в гражданскую войну и Западная Европа покроется десятками Косово. Не стоит сбрасывать со счетов и кипящий Балканский котел. Да и НАТО, по большому счету, организация, отжившая свой век. [Теперь мы знаем о роли различных т. н. «независимых международных организаций» в организации многомиллионного потока мигрантов из Африки и Азии в ЕС в последние годы. Деньги этим организациям давали наднациональные структуры МП и ТНК.]

Третий этап войны – Тихоокеанский, может стать затяжным и бесперспективным для обеих противоборствующих сторон. Нудная борьба за острова – Японию, Филиппины, Индонезию – потребует применения ВМФ, авиации и подготовки множества десантных операций. Причем плоды этих битв будут далеко не такими масштабными, как на фронтах материковой Азии. Китай и Америка окажутся на грани экономического и биологического выживания. Обе страны будут надолго отброшены в своем развитии; Китай лишится самостоятельности, а Америка, скорее всего, навсегда канет в лету. Что, кстати, и будет означать окончание войны.

Таким образом, цель Третьей мировой войны – уничтожение последних великих держав, наступление управляемого хаоса, в котором растворятся нации, страны, общины, объединения, даже семьи – словом все, что сегодня характеризует человеческое общество – так вот, цель последней Мировой войны, поставленная Мировым Правительством, будет достигнута. И из этого кипящего хаоса встанет гигантская, мрачная фигура «человека греха», «сына погибели» – Антихриста. Будет ли ему противостоять последний Православный Русский Царь – зависит от всех нас, от нашей верности Господу. Бог явит чудо только там, где есть вера.

«…услышите о войнах и о военных слухах. Смотрите, не ужасайтесь; ибо надлежит всему тому быть. Но это еще не конец: ибо восстанет народ на народ, и царство на царство, и будут глады, моры и землетрясения по местам; …претерпевший же до конца спасется» (Мф. 24, 6–7, 13).

«Домострой»

Литературный памятник или живая мудрость?[21]

Некоторые иностранцы уверены, что в России не только знают «Домострой», но и живут по нему. В принципе, они не так уж и далеки от истины: мало найдется среди наших граждан тех, кто хотя бы не слышал это слово, особенно среди старшего поколения, знакомого с ним еще со школьной скамьи. Но, к сожалению, для советской воспитательной системы этот свод правил древнерусской жизни был жупелом, собранием всего самого костного и дремучего из прошлых веков. Особенно упирали борцы с «Домостроем» на угнетение женщин в семейной жизни. Под каток борьбы с «домостроевщиной» и попали советские школьники, которые эту книгу не читали, но вынуждены были «гневно осуждать» изложенные в ней нормы и правила.

Особенно красочно ученики средней школы описывали «домостроевские традиции» в своих сочинениях по пьесе Островского «Гроза»: тут, в обязательном порядке, были и построенное по домостроевским законам «темное царство» города Калинова, где царят Дикой и Кабаниха – носители этой самой «домостроевщины», и, конечно, несчастная Катерина – «луч света» в этом жестоком мире «Домостроя».

Недавно мне довелось прочитать мнение человека, который только сейчас, уже во взрослом возрасте, смог ознакомиться с «Домостроем» – и был в восхищении от древней книги. Теперь, прочитав «Домострой» в подлиннике, приходилось уже «гневно возмущаться» не сочинением Сильвестра, а той извращенной подачей содержания этого памятника древнерусской литературы, с которой мы все сталкивались когда-то в школе.

«Нет, – пишет читательница под ником Apsny в комментариях на сайте одной электронной библиотеки, – надо читать первоисточники, надо обязательно! Многое переоценивается и становится на свои места. Со школьных времен понятие «домострой», а то еще – «домостроевщина», – являлось для меня (как и для большинства советских людей, наверное) символом кондовой отсталости, мракобесия, мужской тирании и рабского женского прозябания. Многое, что вбивалось тогда в наши несчастные головушки, полагалось принимать на веру, просто так – без знакомства с текстами. И теперь, найдя, наконец-то, в инете сей опус протопопа Сильвестра, созданный аж в XVI веке, я предвкушала, потирая руки, как сама лично прочту о «страшном угнетении женщин на Руси в Средние века», поужасаюсь и посочувствую…

И как же, друзья мои, я обломалась! Сперва пыталась искать «жареное» с помощью оглавления, не нашла – начала читать внимательно. Вместо старорусского переложения Суад [Суад – псевдоним, приписываемый автору биографического бестселлера «Сожженная заживо. Жертва закона мужчин» – В.М.] я обнаружила совершенно замечательную вещь: трактат, предписывающий людям, как им жить, чтобы в семье был мир и покой, в доме – порядок и достаток, а в душе и на совести – чистота и свет».

В общем – удивленное возвращение к истокам через преодоление стереотипов, навязанных детям еще со школьных лет учителями, которые сами стали жертвами идеологических – педагогических – советских ВУЗов.

Но создавались-то эти стереотипы задолго до победы социалистической революции. Представители «прогрессивной общественности» яро обличали «Домострой» еще за несколько десятилетий до Октября 1917-го – с того самого момента, как этот литературный памятник был издан в середине XIX века.

«Домострой» и производное от него «домостроевщина» стали для тогдашних разночинцев, суфражисток, либералов и прочих «борцов за народное счастье» драгоценной находкой, пособием для обличения мерзостей «темного царства» русской жизни, которую они стремились разрушить до основания. Эти, по определению Федора Михайловича Достоевского, «бесы» с невероятной злобой набросились на книгу, которую многие из них, видимо, даже не удосужились прочесть, но, как и их последователи в ХХ веке, не читая, гневно осуждали.

Учитывая либеральный тренд второй половины XIX века – борьбу за эмансипацию женщин – особо настойчиво критики «Домостроя» обвиняли эту книгу в пропаганде семейного насилия. Один из публицистов-демократов того времени, Н. Шелгунов, писал: «Домострой царил у нас повсюду, во всех понятиях, во всех слоях общества, начиная с деревенской избы и кончая помещичьим домом. Везде ходил домостроевский «жезл», везде в том или другом виде сокрушались ребра и вежливенько стегали жен и детей плеткой, везде с первых же шагов жизни человек чувствовал, как его во всем нагнетали и принуждали, как его личному чувству не давали ни простора, ни выхода и, как какое-нибудь масло, выжимали в старые претившие формы».

Истерия критиканства, направленная против «Домостроя», охватила, вслед за демократами, все «образованные слои общества» включая даже славянофилов. Один из них, Иван Аксаков, восклицал: «Как могло родиться такое произведение: так многое в нем противно свойству русского человека!». Православный философ Николай Бердяев, как будто и не слыхал никогда о рекомендации Библии «сокрушать ребра» сыновьям ради их воспитания, и вовсе приписал «Домострою» извращение христианства: «Трудно представить себе большее извращение христианства, чем отвратительный «Домострой»».

За причитаниями о несчастной женской доле и гневными обличениями отвратительного насилия в семье, якобы прописанного «Домостроем» на все случаи жизни, от публики была скрыта суть этой книги – одной из самых заметных, но отнюдь не единственной в длинном, идущим из древности ряду сочинений, некоторые из которых носили такое же название, другие назывались по иному, но все они рассказывали об одном: как построить крепкую – и нравственно, и экономически – семью.

«Семья – ячейка общества» – в той или иной форме все это признавали и признают с давних пор и по сей день. Маркс и Энгельс называли семью самым первым, «изначальным социальным институтом», который и стал, по их мнению, «основой гражданского общества». Гегель указывает на подчинение социальной составляющей семейной жизни морали: «Первые необходимые отношения, в которые индивид вступает с другими, это семейные отношения. Эти отношения, правда, имеют и правовую сторону, но она подчинена стороне моральной, принципу любви и доверия». Генеральная Ассамблея ООН, признавая важность этого общественного института, объявила 15 мая Днем семьи.

В семье человек рождается, формируется его характер, личностные установки, отношение к обществу. Крепкое государство невозможно без крепкой семьи. Это великолепно сформулировал Виктор Гюго: «Всякая социальная доктрина, пытающаяся разрушить семью, негодна и, кроме того, неприменима. Семья – это кристалл общества». О том же писали Оноре де Бальзак: «Семья всегда будет основой общества» и Рабиндранат Тагор: «Семья – основная ячейка любого общества и любой цивилизации». Так было еще до появления государства, такое положение существует сейчас, так будет даже в том случае, если государство, как форма существования человеческого социума, утратит свою актуальность. Потому что семья, будучи понятием социальным, возникла из присущего любому нормальному человеку естественного стремления любить и быть любимым себе подобным существом. На то, что семья уходит своими корнями в природу человека, указывает философ Джордж Сантаяна: «Семья – один из шедевров природы».

На божественное происхождение института семьи указывает ее христианское определение: «Семья – домашняя церковь». Однако такое определение приложимо и к индоевропейской семье глубокой древности, где старший в семье был не только отцом семейства, но и священнослужителем, исполнителем религиозных обрядов, предстоящим перед Богом от имени всех своих родных и близких. Недаром до сих пор сохранилось индоевропейское слово «патер», которое означает и «отец», и «пастух», и «священник» – то есть включает в себя все три функции индоевропейского главы семейства (отца семьи, владельца всего принадлежащего семье скота – главного богатства древних народов, и главы домашней церкви).

Как уже говорилось выше, крепкая семья стоит на крепком нравственном и экономическом фундаменте. Любая власть, заинтересованная в укреплении своего могущества, понимает это и пытается влиять на процессы в обществе, способствующие укреплению семейного института. Так было на протяжении всей истории человечества. И потому книги, способствующие этим процессам, появились еще в Античности. Так что русский «Домострой» был не первым, не единственным и не последним «пособием по семейному делу» в мировой истории.

Одним из первых известных нам сочинений по данной тематике был «Экономикос» древнегреческого писателя, историка и политика Ксенофонта (V–IV вв. до н. э.). По-русски «Экономикос» как раз и означает «Домострой» (от греческого «ойкос» – дом и «номос» – закон, или правила ведения хозяйства). Пользующаяся огромной популярностью в Древнем мире, книга Ксенофонта была переведена с греческого на другие языки, в том числе и на латынь – Цицероном (I в. до н. э. – I в. н. э.). Как видно из этого факта, и пятьсот лет спустя после создания, труд Ксенофонта был актуален.

А на русский язык эта книга была переведена и издана в 1880 г. Но так как это был памятник античной эпохи, то у российских либералов и демократов XIX в. он, в отличие от русского «Домостроя», злобных нападок не вызвал – ведь они привыкли хаять только отечественное, русское.

Неоднократно издавался ксенофонтовский «Домострой» и при советской власти. Она тоже не имела к нему претензий, хотя по содержанию оба «Домостроя», античный и русский, были очень схожи. Они не только отмечали важность правильного ведения домашнего хозяйства и домашнего благоустройства, писали об обязанностях слуг и устройстве дома, но и обращали внимание читателя на необходимость воспитания отцами семейства своих домочадцев, прежде всего – жен. Но наказание нерадивых слуг и домочадцев – как в отечественном, так и в античном «Домостроях» – далеко не на первом месте в «воспитательном процессе», их авторы призывают читателя воспитывать своих подопечных, прежде всего, словом и личным примером, и только в крайнем случае (воровства, например), «направлять слуг на путь честности с помощью Драконовских законов» (Ксенофонт, глава 14, «Законы для слуг о честности»).

Были у русского «Домостроя» и другие предшественники, как славянские, так и западноевропейские сборники поучений и слов: древнерусские «Измарагд», «Златоуст», «Златая цепь», «Книга учения христианского» (Чехия), «Парижский хозяин» (Франция). И после «Домостроя» в России выходили сборники правил и поучений для семейного обихода: от Петровского «Юности честного зерцала» до хрущевского «Домоводства».

Как считают известные российские историки и исследователи этого вопроса (С.М. Соловьев, И.С. Некрасов, А.С. Орлов, Д.В. Колесов и др.), русский «Домострой» немногим младше своих предшественников, например, того же «Парижского хозяина», и был собран из существовавших тогда литературных источников новгородскими книжниками в XV веке. Когда в середине XVI века в Москву были приглашены несколько новгородских священников, в том числе и протопоп Сильвестр, они привезли в столицу списки столь полюбившейся новгородцам книги. А уж потом, став приближенным царя Ивана IV, Сильвестр переработал новгородский «Домострой» и создал собственную редакцию этого «учебника жизни», в которой мы его и знаем ныне. Справедливости ради надо добавить, что есть исследователи, которые считают Сильвестра не переработчиком, а автором «Домостроя».

Так или иначе, но сам «Домострой» обрел всероссийскую популярность именно в правление Ивана Грозного. Почему же так случилось? Как бы сказали сейчас, эта книга оказалась востребована временем.

Во второй половине XV – первой трети XVI вв. усилиями Великих московских князей Ивана III и его сына Василия III вокруг Москвы были собраны русские земли и княжества от Рязани до Великого Новгорода, от Оки до Белого моря.

Внуку Ивана III Великого, Ивану Васильевичу Грозном досталась задача государственного строительства: превратить разрозненные в политическом, социально-экономическом, религиозном и этническом плане территории в единое Русское царство, которые современные ему иностранные наблюдатели, после присоединения к Москве Казанского и Астраханского ханств уже называли, с полным на то основанием, империей.

Создание единого государства было нелегкой задачей. От двухсотлетнего периода раздробленности, когда русские земли объединяли, по большому счету, три основных фактора – сохранившийся дух народного единства, общая православная русская вера и простиравшаяся надо всеми князьями и землями власть Золотой Орды, сохранились самые различные атавизмы. Показательна позиция новгородцев, не знающих, и, по их словам, знать не желающих, как там московский государь правит в «низовских землях» (то есть, в бывших владимиро-суздальских княжествах). Многочисленные князья-Рюриковичи видели в московском царе такого же как и они князя, равного им, а то и низшего по происхождению (например, Шуйские считали свой род более высоким, чем род Ивана Калиты, правивший в Москве до 1598 года). Боярские и княжеские вотчины, монастырские земли обладали различными «тарханными» грамотами, дающими политические и экономические привилегии их владельцам, собиравшим таможенные сборы, имевшим свои вооруженные силы, чеканившим монету и вообще чувствующим себя на своих землях полноправными царьками: «Здрав будь царь в белокаменной Москве, а мы на своих столах…»

Не было единства и в духовной жизни, споры о вере шли по многим вопросам, начиная с того, как креститься – двуперстием или тремя перстами, и заканчивая важнейшими каноническими и догматическими вопросами.

Ликвидировать всю эту политическую, экономическую и духовную разноголосицу было тем более важно, что Россия в XVI веке, как и ряд европейских государств, вошла в Новое время – время строительства наций, национальных рынков и национальных государств. Те страны, которые преуспели в таком строительстве, стали на несколько веков мировыми лидерами, великими политическими и экономическими державами (Англия, Нидерланды, Россия, Франция).

Те, которые не смогли или не захотели захватить ветер исторических перемен парусами своих государственных кораблей, стали аутсайдерами (Германия, Италия) или вовсе исчезли с карты мира на долгое время (Польша).

Первый русский царь Иван IV Васильевич, будучи всесторонне образованным, хорошо зная историю (он лично редактировал Лицевой свод – крупнейший в то время на Руси труд по всемирной истории от «сотворения мира» до второй половины XVI века), обладая широчайшим кругозором, отличным аналитическим умом, как никто другой из государей той эпохи понимал исторический процесс. Все его действия в качестве государственного деятеля были направлены на то, чтобы вывести Россию в ряд «первостатейных» государств в политическом, экономическом и военном аспекте.

Но вопрос состоял в том, какими путями надо было идти, чтобы решить стоящие перед страной задачи и придти к намеченной цели? Царь, даже самодержавный, находился в центре пересечения интересов различных групп тогдашних элит, должен был учитывать их реакцию, положительную или отрицательную, на те или иные меры, сохранять балансировку государственного механизма и, по возможности, избегать «резких движений». Необходимо было найти для нового государственного устройства новую социальную основу (выбор был сделан в пользу дворянства), новое политическое устройство (созданную Иваном Грозным государственную систему можно охарактеризовать как «земскую», или «народную» монархию), утвердить в согласии со «всей землей» новый свод законов (Судебник 1550 г., принятый на первом Земском соборе), привести к единообразию церковь (что было решено в основном на Стоглавом соборе), финансовую систему (единая валюта), торговлю и сбор налогов (реорганизация таможенных сборов), армию (создание стрелецкого войска – первого регулярного войска в Европе) и многое другое – от школьного образования до почтового сообщения.

Все эти реформы русской государственности назывались в XVI веке «домостроительством».

Какой же идеал Русского государства видел первый русский царь и его окружение? Любые аспекты социально-экономической и политической жизни того времени оценивались современниками исключительно в неразрывной связи с духовно-нравственным состоянием общества. При этом духовность понималась не как нечто абстрактное, а как конкретно-историческая необходимость, как стремление к правде и справедливости здесь и сейчас. Ведущие русские мыслители XVI века разрабатывали теории государственного устройства, руководствуясь при этом принципом «Божественного домостроительства»… Такой подход позволял наилучшим образом формулировать и утверждать идеи государственного строительства России, отвечающие внутреннему духовному складу и религиозному чувству русских людей (Зайцева Л.И. Русские провидцы о Российской государственности (середина XVI – начало ХХ вв.). М.: Институт экономики РАН, 1998, с. IV–V).

Предполагаемый автор-составитель «Домостроя» и знаменитый фронтмен одной из аристократических группировок того времени – «Избранной рады», протопоп Сильвестр в своем «Послании к царю Ивану Васильевичу» описывает образ идеального с точки зрения Божественного закона царя, правящего по Божьей воле: «Понеже Государь в православной своей области [тут – государстве] Богом поставлен и верою утвержден и огражден святостью, глава всем людям своим…», то он должен, не отступая от Божественной правды и истины-Христа «судить людем своим вправду и нищим [тут – незнатным людям] своим истинною и судом праведным».

Святой Максим Грек учил, что самодержец не просто «держит власть» как ему изволится, а, строго следуя закону и правде Божьей, «сам себя держит» в их рамках. То есть, даже самодержавный царь ограничен в своем правлении Божьими правдой и «благозаконием» и действует в рамках нравственных – Божественных – законов. Закон Божий и правда Божья для мыслителей того времени выступают как глубинные свойства бытия, всего сущего. Составная и неотъемлемая часть бытия – государственность. Отсюда и нравственный статус верховной власти, которая толковалась как осуществление Божественной правды (Зайцева, с. VII), а не человеческого произвола.

Но домостроительство Российского государства, которое русские называли «подножием Престола Господня» и «Домом Пресвятой Богородицы» было невозможно без участия всего «крестианства», всей полноты нашего народа.

Перефразируя прописную истину «семья – ячейка общества», можно сказать и сильнее: семья – столп, на котором любое общество держится. Поэтому государственное строительство всегда начинается со своего фундамента, с домостроя – устроения семейной жизни во всех ее аспектах, от рождения и воспитания детей до ведения домашнего хозяйства и отношений с внешним миром и государством.

Это, как и любая другая прописная истина, было издавна знакомо и понятно людям, причастным к государственным делам. Понятно это было и государевым людям в России XVI века. Поэтому не вызывает удивления тот факт, что один из них, придворный протопоп и известный политический деятель эпохи Ивана Грозного, Сильвестр, решил написать (скорее – собрать воедино народную мудрость, дополнив ее мудростью своего жизненного опыта) поучение для семейной жизни под названием «Домострой».

В сильвестровской редакции «Домостроя» отразились те тенденции, которые были трендом в России XVI века.

Во-первых, это сакрализация высшей власти. После того, как Русское государство стало свободно от протектората Золотой Орды, власть великих князей, прежде имевшая источником волю золотоордынского хана, стала самодержавной. Но даже самодержавная власть, как было сказано выше, осуществлялась в рамках Божественных установлений. Если раньше, при Золотой Орде, Русская Православная Церковь могла только соглашаться (или не соглашаться) с ханским выбором Великого князя, то теперь церковное помазание на царство стало единственным легитимным утверждением Белого (то есть свободного, самодержавного) русского царя. Симфония священства и царства приобрела на Руси новое звучание. Многократно возросла роль Церкви в политической жизни страны, но столь же многократно увеличилось и влияние царя на Церковь по сравнению с влиянием прежних Великих князей, что проистекало, прежде всего, из самого царского (императорского) статуса как, говоря словами святого равноапостольного Константина Великого, «внешнего епископа церкви». Вопрос о легитимизации власти, о передаче власти от предшественника к наследнику был одним из самых животрепещущих на протяжении как минимум трех поколений московских князей, начиная от Ивана III и до Ивана IV, пока при последнем обществом не были приняты определенные формы такой передачи, включающие наследование от отца к сыну, утверждение Земским собором и венчание на царство Церковью.

Во-вторых, единое государство, вобравшее в себя бывшие княжества и земли Руси, потребовало построения жесткой вертикали власти, в которой царь был не просто вершиной, но и отцом народа, правившим государством как единой семьей, в которой все – от крестьян до бояр – были равны перед государем. Земский собор – совещательный орган, представлявший перед царем интересы всего Русского государства, в некотором роде и был выразителем такого равенства всех сословий и родства государя со всей землей.

В-третьих, вступление России в Новое время привело к таким экономическим изменениям, которые, в той или иной мере, затронули все слои населения, тем более что и социальные лифты во время 50-летнего (1533–1584) царствования Иоанна Васильевича активно работали как вверх, так и вниз. Рост предпринимательской инициативы был характерен и для социальных структур (обширная торговля солью Соловецкого монастыря), и для отдельных людей (братья Строгановы, по существу, создали в России аналог Британской Ост-Индской компании, в чем им активно содействовал сам царь). В одном из списков «Домостроя» протопоп Сильвестр рассказывает о своем предпринимательском опыте: он владел иконописной мастерской в Великом Новгороде, в которой трудились наемные работники, для развития производства использовался кредит, а торговля велась не только по России, но и за рубежом.

Вообще, развитие зарубежной торговли при Иване Грозном было весьма активным, импортные и экспортные операции затронули большую часть населения, особенно проживавшую вдоль Великого Северного пути, начинавшегося в устье Северной Двины и заканчивавшегося в Москве.

Соответственно этим общегосударственным трендам некоторые исследователи и делят «Домострой» Сильвестра на три основных части, отражающих религиозный, общественный и хозяйственный аспект семейной жизни.

В Советском Союзе любое пособие, будь то справочник сварщика или настольная книга рыбака-любителя, имело обыкновение начинаться с идеологической главы, которая состояла из цитат классиков марксизма-ленинизма, решений очередного Пленума ЦК КПСС и высказываний Генерального секретаря. В Средние века идеологию заменяла религия. Соответственно, и «Домострой» начинается с главы, посвященной тому, «как христианам веровать во Святую Троицу и Пречистую Богородицу и в крест Христов, и как поклоняться святым небесным Силам Безплотным и всяким честным и святым мощам». Вопросам религиозной жизни были посвящены и две последующие главы «Домостроя». Казалось бы, к чему учить правильно веровать, молиться и креститься население Московского царства, в большинстве своем состоящее из православных христиан аж с 988 года?

Но, как отмечает в своей статье «Домострой – энциклопедия жизни Древней Руси» Л.Д. Мельничук, «в религиозной и церковно-государственной сферах в это время происходят важнейшие сдвиги. Во-первых, только в XVI веке по-настоящему почти полностью на Руси исчезло язычество, оплотом которого были окраины Московского царства. Во-вторых, православие на Руси впервые стало осознавать себя активной действующей силой. Наконец, тогда церковь теснее объединяется с государством: Иван Грозный был первым «помазанным» на правление великим князем».

Добавим к этому: Стоглавый собор, основной задачей которого было способствовать унификации церковной жизни, принял ряд постановлений, которые для многих русских земель оказались новинкой – до этого собора на Руси в различных княжествах и крестились по-разному (где двуперстием, где трехперстием), и обряды отличались, и многие святые, которые на соборе были канонизированы как общерусские, оставались местночтимыми, и даже в некоторых монастырях проживали рядом, внутри одних монастырских стен, монахи и монахини…

Унификация обрядов и восстановление забытых канонических правил далеко не всеми приветствовалось и принималось. Внедрение постановлений Стоглава в жизнь требовало большой пропагандистской работы, особенно по отношению к исполнению обрядов в частной семейной жизни – вспомним, что семья называлась «домашней церковью». А люди неохотней всего меняют свои религиозные установки, причем не столько догматические, сколько обрядовые, постоянно используемые в обыденной жизни. Задача заставить человека на домашней молитве крестится двуперстно, а не трехперстно (как и наоборот – что было проделано век спустя решениями Собора 1666 года) – задача весьма непростая, как продемонстрировала нам история Раскола. Отсюда и столь повышенное внимание «Домостроя» к, казалось бы известным для каждого русского человека, церковным обрядам, догматам и канонам.

Автор «Домостроя» проводит совершенно закономерные параллели между властью царя, которая от Бога, и властью отца в семье, то есть видит в семье не только «малую домашнюю церковь», но и «малое государство». Таким образом, «Домострой» утверждает идею о том, что православный социум стоит на «трех китах»: Церкви, царской власти и семье, которая является основой и «большой» – Поместной – церкви, и «большого» государства – Московского царства. Соответственно, во главе государства находится царь, в церкви правит митрополит, а в семье – глава дома, которого автор «Домостроя», так же как и царя, называет государем.

Глава дома обязан быть строгим, но справедливым, собственным примером показывать своим домашним образец любви и к своим ближним, и к царю как образу Христа Бога на земле: «Царя бойся и служи ему верно, всегда о нем Бога моли. И лживо никогда не говори с ним, но с почтением правду отвечай, как Самому Богу, и во всем повинуйся ему».

Как на царе лежит ответственность за «большую семью» – государство, так и на главе дома лежит ответственность за свою семью, за которую он будет нести ответственность на Страшном суде: «Если муж сам того не делает, что в этой книге писано, и жены не учит, и слуг своих, и дом свой не по Боге ведет, и о душе своей не радеет, и людей своих правилам этим не учит, и он сам себя погубит в этом веке и в будущем, и дом свой, и всех остальных с собою». Поэтому, в крайних случаях, «Домострой» дает главе семьи право (как и царю в государстве) наказывать своих подданных – домочадцев. Однако предписывает ему делать это тактично. Всякое преступление должно быть наказано, чтобы не подавать плохого примера и другим домочадцам и слугам, но наказано после тщательного расследования, а не по доносу. Наказание же надо творить с глазу на глаз, чтобы наказуемому не было стыдно перед другими слугами. Наказание должно быть не только справедливым, но и милостивым. А если проступок невелик, то, проведя воспитательную беседу с провинившимся, можно его и простить без физического наказания.

В целом же надо отметить, что «Домострой» не только не «пропагандировал» жестокость и насилие в семейной жизни, но наоборот: вводил в определенные законные рамки физическое наказание, бывшее нормой в Средневековье во всех государствах мира, ограничивал это насилие и призывал к милости. В «Домострое» тщательно перечислены те части тела, которых надо избегать при наказании: «Ни за какую вину ни по уху, ни по лицу не бить, ни под сердце кулаком, ни пинком, ни посохом не колоть, ничем железным и деревянным не бить. Кто в сердцах бьет так или с кручины, многие беды от того случаются…». А наказывать девочек до замужества на Руси и вовсе запрещает. Более того, и жену можно наказывать только за установленную вину. Если же муж привык распускать руки, то жена имела право пожаловаться приходскому священнику, и мужа-буяна могли оштрафовать на довольно внушительную сумму в полтора годовых дохода или вовсе временно отправить в монастырь на перевоспитание.

В принципе, «Домострой» в области телесных наказаний не выдумывает ничего нового, и выказывает намного больше человеколюбия, чем тот же Ветхий Завет, где призывают: «Кто любит сына своего, тот пусть чаще наказывает его… нагибай выю его в юности и сокрушай ребра его… (Книга премудрости Иисуса, сына Сирахова, гл. 30)».

Главе дома «Домострой» предписывает ежедневно советоваться о важных делах со своей «половиной», обсуждать с ней свои планы и намерения при сохранении своего первенства при окончательном решении. Это напоминает отношения царя и земли в лице Земского собора, имеющего совещательные права при решении важных проблем. Обязательным требованием семейной жизни «Домострой» выдвигает любовь и уважение супругов друг к другу. Жена не просто хозяйка в доме, она – «государыня», которая имеет право распоряжаться действиями детей и слуг и даже торговать излишками произведенных в домашнем хозяйстве товаров. «Государь»-муж отвечает за общие решения и отношения с внешним миром, от покупок продуктов на рынке до взаимоотношений с государством.

Таким образом, «Домострой» становится одним из элементов построения новой социальной общности в Русском государстве, которую спроектировал и осуществил первый русский царь Иоанн Грозный – «земской», или «народной» монархии, включающей наряду с жесткой вертикалью власти и систему народной демократии: выборность местной администрации и Земские соборы. Подобно государству, в семье XVI века также есть и демократия, и жесткая вертикаль власти.

«Домостроительство», или экономика семьи занимает значительную часть «Домостроя» Сильвестра от внутрисемейных дел, таких как приготовление пищи, рукоделие или хранение хмельного под замком до действительно, как сейчас бы сказали, малого семейного предпринимательства: как открыть торговую лавку, организовать работу соляной варницы или мельницы и как платить с них налоги. Так что «Домострой» это действительно «Экономикон» Московской Руси.

Но, как мы видели, книга протопопа Сильвестра больше чем просто пособие по домоводству или учебник по малому бизнесу. Это книга, которая охватывает все стороны тогдашней жизни русского человека, указывает семье ее роль и место в политической и социальной системе Московского царства в переломную эпоху его развития, эпоху становления нации, национального рынка и национального государства в России.

Сохранил ли «Домострой» в наше время хоть что-то из своего былого значения, или он превратился в «памятник древнерусской литературы», интересный лишь ученым-историкам и любителям отечественной старины?

Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны сравнить две исторические эпохи: время правления первого русского царя Ивана Васильевича Грозного и начало XXI века. Казалось бы, что между ними общего? Но если абстрагироваться от деталей эпохи и обратить внимание на ее главные черты, то мы увидим, что и XVI век, и ХХI являются переломными моментами в развитии человеческой цивилизации в целом и нашей страны в частности.

XVI век можно с полным основанием считать началом Нового времени: по всей Европе идет процесс образования централизованных государств, буржуазия (в широком смысле этого слова, не только как новый класс, но и как жители городов) требует себе политических прав, развиваются мануфактуры, создаются национальные рынки, складываются нации в современном понятии. Первая буржуазная революция – в Нидерландах – возвещает о начале конца старого мира. Этот кровавый период эмансипации города и горожанина продлится до конца Наполеоновских войн и принесет Европе неисчислимые бедствия, сотни тысяч жертв, бедствия и голод, но в результате сделает Европу владычицей мира, митрополией нескольких колониальных империй: Британской, Испанской, Голландской, Французской. До сих пор Европа пожинает плоды той эпохи, горделиво навязывая всему миру свои «общечеловеческие ценности».

А на восточной оконечности Европы, в России, процесс перехода к Новому времени, хотя и начался в то же время, что и на Западе, но пошел иным путем. Благодаря особенностям развития русской цивилизации, отсутствию в Русском государстве феодализма, по крайней мере, в его европейском варианте, что привело и к отсутствию противостояния города и феодала, революционные изменения Нового времени пришли не в виде буржуазной революции «снизу», а в виде эволюции «сверху».

Перестройка Иваном Грозным здания Российской государственности прошла хотя и не бескровно, но, в основном, мирно. Орудием этой перестройки стала опричнина, которая, как инструмент в руках хирурга, позволила царю оперировать точечно, оставляя в русском обществе все здоровое и пригодное для нового мира. А результатом социально-политической операции стала «народная», или «земская» монархия, основанная на местном самоуправлении, Земских соборах и жесткой вертикали самодержавной власти. Боярско-княжеская олигархия оказалась отодвинута на обочину истории, заработали социальные лифты наверх для сотен и тысяч неродовитых людей, которые получили возможность стать военачальниками, государственными чиновниками, предпринимателями, таких как Василий Грязной, братья Строгановы, Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский, да и будущий царь Борис Годунов был из той же «обоймы». Россия вышла на старт новой эпохи вместе с другими европейскими странами, но в лучших по сравнению с Европой условиях социального мира и социальной справедливости.

К сожалению, после смерти Ивана Грозного произошел боярско-княжеский реванш, а через 20 лет после гибели великого царя, который был отравлен в 1584 году, началась Смута, обусловленная некомпетентностью Бориса Годунова, который не смог адекватно управлять Российским государством и антигосударственной деятельностью части российской элиты.

Пришедшая после Смуты к власти династия Романовых и вовсе обратила нашу историю вспять, позаимствовав на Западе самую реакционную и отжившую форму организации общества – крепостное право – и передав государственные земли во владение помещикам. Это, а не пресловутое татаро-монгольское иго, затормозило развитие России и привело, в конце концов, к кровавой революции в нашей стране – через 200 лет после того, как окончилась Французская буржуазная революция.

Таким образом, войдя в Новое время одновременно с передовыми государствами Европы, Россия смогла окончательно перейти к новому способу производства самой последней из всех европейских государств – позже таких аутсайдеров, как Германия и Италия, сделавших это в XIX веке. Но это не отменяет тот факт, что и для России XVI век стал веком Нового времени, в результате чего у нас были и свои экономические, политические и социальные преобразования, и своя эпоха географических открытий, в результате которой Русское государство охватило 1/6 часть суши – от Балтики до Аляски.

Вернемся теперь в наше время.

Как и 500 лет назад, мировая экономическая и политическая система переживает кризис. Эпоха капитализма закончилась в момент образования глобального рынка – больше возможностей для экспансии в пределах планеты у капиталистической системы нет. А это значит, что возникшие вместе с капитализмом политические нации, национальные государства уходят в историческое небытие вслед за почившим в бозе национальным рынком, границы которого были разорваны глобалистами с помощью ВТО. В мире назрел не просто очередной экономический кризис, мы стоим на пороге всеобъемлющего системного кризиса. Хозяева мира оказались перед непростой задачей: санкционировать слом всей капиталистической системы мирохозяйства с переходом к чему-то новому, или провести реконструкцию существующего мироустройства, чтобы, поступившись меньшим, сохранить основное?

Пока что вырисовываются два основных проекта, за которыми стоят две группы мировых элит: или глобальный мир с переходом к новому мироустройству, или разделение мира на цивилизационные макрорегионы (то есть, воссоздание региональных рынков на более высоком, чем национальный уровне) с сохранением прежней системы хозяйствования.

Но в том и в другом случае сохранение такой формы организации человеческого общества, как государство либо не предусматривается совсем, либо остается под вопросом.

В проекте «глобальный мир» государство, нация и национальный рынок исчезают как таковые. Основной структурной единицей этого проекта становятся транснациональные корпорации, монополизирующие ту или иную отрасль производства в масштабе планеты. От десяти до нескольких десятков таких корпораций делят власть над миром. Они организованы по феодальному принципу: у каждой корпорации есть фирмы и фирмочки-вассалы, входящие в мировую империю корпорации. Мир делится не на государства, а на возрожденные из европейского средневековья аллоды – мегаполисы, связанные транспортными и информационными каналами. Вокруг городов – дикий мир, в котором форпосты корпораций добывают полезные ископаемые вахтовым методом. Мировыми элитами, без каких-либо оговорок, становятся владельцы и высший менеджмент корпораций. Сотрудники корпораций, наемные работники и обслуга новой элиты входят в «золотой миллиард» (или полмиллиарда), остальные – «лишние рты» – выбрасываются из городов во внешний «дикий» мир и становятся париями нового мирового порядка, обреченными на вымирание. В этом новом «прекрасном» мире нет места не только государству и нации, но и этносу, религии, семье. «Новые кочевники», по выражению члена Бильдербергского клуба и президента ЕБРР Ж. Аттали (См.: Жак Аттали. На пороге нового тысячелетия. М., 1993), кочуют, с кредитной карточкой в кармане, из аллода в аллод вслед за работой, всюду встречая однотипные гостиницы, питание, развлечение…

Понятно, что в таком мире, где отсутствует не только институт семьи, но и нравственность в традиционном понимании, «экономика семьи» – «Домострой» – становится не просто невостребованной, но и в принципе непознаваемой для «нового» человека-номада.

Однако в настоящее время, особенно после победы на выборах в США Д. Трампа, все больше признаков указывают на то, что побеждает «цивилизационный» проект – система бо́льших, по сравнению с национальными государствами, общностей этносов и народов, объединенных единой цивилизационной основой. Среди таких наиболее вероятных цивилизационных кластеров можно назвать Западноевропейский, Евразийский, Индийский, Китайский, Североамериканский и Южноамериканский. При определенных условиях к ним может добавиться Арабский и Южноафриканский кластеры. Основой таких кластеров могут стать межгосударственные союзы, такие как Европейский Союз, Евразийский Союз, Североамериканский Союз (США, Канада и Мексика), Союз южноамериканских наций и др. Создание таких цивилизационных мегарегионов приведет к образованию региональных рынков и позволит «перезапустить» существующую ныне социально-экономическую систему без ее кардинального слома, сохранив такие привычные институты человеческого общества, как этнос, семья, политическая властная вертикаль, привязанная к определенной территории и др.

И первый, и второй проект учитывают тот факт, что человечество находится на пороге новой научно-технической революции, которая должна начаться в 2020-х годах. В случае победы «глобального» проекта достижения этой НТР будут направлены на изменение физической и духовной сущности человека путем его «усовершенствования» с помощью нанотехнологий. В результате человек превратится в кибернетический организм (киборг), что приведет к непредсказуемым результатам. Более 10 лет назад Европейская комиссия по этике уже признала допустимым внесение таких изменений в человеческое тело. Как следствие, человечество не только утратит свою сущность, но и подвергнется сегрегации: одна его часть получит сильное рабочее тело и ограниченную жизнь, а другая – повышенные умственные способности и практически бесконечное биологическое существование. Морлоки и элои Г. Уэллса, описанные им в романе «Машина времени», обретают реальность в ближайшем будущем.

Итак, сегодня человечество стоит на пороге не просто очередного кризиса, а кризиса невероятной силы, которого не было уже несколько тысяч лет – со времен неолитической революции, когда возникло разделение труда и появилось государство как форма социальной организации человечества. Этот кризис имеет характер цивилизационного, угрожающего самим основам человеческого общества, таким как государство и этнос. Более того, этот кризис угрожает и биологической и психической сущности самого человека.

Мы стоим на исторической развилке между плохим («глобальный» проект) и неизвестным («цивилизационный» проект). Можно лишь предполагать, что второй вариант предпочтительнее. В случае его реализации сохраняется семья, общественная мораль, привычная структура общества, человечество избегает «технотронного феодализма/фашизма» и сегрегации на «золотой миллиард» и «лишних» людей, которые прокламирует «глобальный» проект.

В таком случае есть основание и для востребованности «экономики домохозяйства» на новом этапе истории. Более того, «Домострой» может служить, как и во время кризиса XVI века, орудием структурирования нового общества, средством воспитания политического самосознания, образцом отношения народа и власти, задавать тон отношениям внутри семьи, содействовать ее сохранению и укреплению. А семья, как мы помним, столп традиционного человеческого общества, основа, без которой наш мир разлетится вдребезги под ударами нового мирового порядка.

Поэтому необходима адаптация этой древней книги к современным условиям. В конце концов, ведь редактировал же когда-то протопоп Сильвестр «Домострой» применительно к Новому времени. Зачем же нам отказываться от удачного опыта прежних веков?

О матриархате, промискуитете и близком будущем

Если согласиться с теми учеными, которые считают, что первым общественным строем человечества был матриархат, то его основой надо полагать не какие-либо экономические причины, а чудо рождения человека. Появление ребенка на свет, совершенно магическое и непонятное первоначально для первобытного человека, ставило женщину на недосягаемую высоту, превращало в богиню, обитавшую рядом с тобой и творившую «из ничего» человеческую жизнь. Недаром так распространены по всей первобытной Ойкумене фигурки богини-матери с гипертрофированными гигантскими грудью и тазом. До сих пор эти части женского тела оказывают на мужчин чарующее влияние, обусловленное «основным» – и речь не столько о сексе – инстинктом. Прижимаясь к женской груди, мужчина впадает в беззаботное раннее детство, ощущая успокоение, безмятежность и безопасность, подобно младенцу, прижавшемуся к телу матери. А широкие бедра, столь часто притягивающие мужской взор, гарантируют легкое появление малыша на свет и его здоровое развитие. И это в наше время, когда физиология зачатия и рождения известна досконально. Насколько же сильнее эти инстинкты были во времена палеолита?

В отсутствии знаний о процессе зарождения новой жизни таятся причины промискуитета с одной стороны, и столь распространенного в Древнем мире рассказа о беспорочном зачатии – с другой. Но как только первобытный человек осознал взаимосвязь полового акта и рождения ребенка, ему лишь шаг оставался до появления института семьи и мужского бога-отца всего сущего. Этот шаг был сделан, когда появились экономические предпосылки для создания государства, в котором мужчина стал играть ведущую роль. Женщина-Леда, родившая мировое яйцо Вселенной, ушла на второй план мистической жизни, а затем превратилась в покорное мужскому диктату бесправное существо. Ей на смену пришел бог-кузнец со своим гигантским молотом, высекающий его ударами молнии и творящий ими свой мужской мир.

Падение богини-матери продолжалось тысячелетия и закончилось переводом ее в разряд земных женщин, удостоившихся посещения бога-отца и родивших ему сына – получеловека-полубога, победителя зла, защитника справедливости, поборника чести и мужества. Окончательный удар по фигуристой богине попытались нанести уже в конце XX – начале XXI века, когда подиумы и телеэкраны заполнили плоскогрудые узкокостные красотки, гордо несущие по подиумам всего мира свободно болтающиеся на них модные творения модельеров-извращенцев. Ставшие добычей столь же извращенных миллиардеров и заселившие их по-фрейдистски длинные яхты, эти странные девочки-женщины так и не смогли победить тягу обычных мужиков к грудастым крутозадым кинодивам и к не столь недоступным, обитающим рядом девушкам и дамам нормальной комплекции.

Но история, совершив очередной виток своей пресловутой спирали, похоже, возвращается к истокам человеческого бытия: внекорпоральное оплодотворение in vitro может стать основой новой эпохи если не матриархата, то тотального промискуитета, при котором женщина сможет сама выбирать не только время зачатия, но и (в зависимости от толщины кошелька – сперма «успешных» и здоровых мужчин может недешево стоить) личность отца ребенка, который и не будет подозревать о своем отцовстве. Полное уничтожение традиционного института семьи, начатое «гражданским браком», будет продолжено и завершено в ближайшее время, если только маятник истории не качнется в обратном направлении – к новым Темным векам, а то и к рабовладельческому обществу. Ибо и такое возможно…

Книга в XXI веке: вперед, в прошлое?[22]

Пресс Гутенберга стал адской машинкой задолго до того, как появилась рука, способная поджечь фитиль. Но 200 лет спустя «великие французские просветители» таки сделали это, наштамповав с помощью немецкого изобретения (позаимствованного, впрочем, из китайских источников, равно как порох и бумажные деньги) не только свои энциклопедии, но и массу дешевых брошюрок с пропагандой «свободы», «братства» и «равенства». Первые (энциклопедии) поражали элиту, вторые (брошюрки) – третье сословие: городских недоумков, которым вскоре предстояло стать пушечным мясом «ррр-революционных» войн знаменитого корсиканца. Впрочем, и элита не блистала аналитическим способностями: герцог Эгалите тому красноречивый пример. Став зиц-председателем масонского Великого Востока Франции, этот почтенный отпрыск королевской фамилии перешел в стан буржуа, голосовал за казнь своего брата Людовика, но вскоре окончил жизнь на эшафоте, под кровожадные вопли своих прежних собратьев из предместий Парижа.

Впрочем, вернемся к прессу.

В целом первая тотальная манипуляция сознанием народных масс с помощью печатного слова прошла успешно, однако не с тем результатом, которого ожидали сами вышеупомянутые массы. Вместо «свободного человека в свободной стране» появился пролетарий, которому даже терять было нечего. Мир превратился в фабрику, а человек в нем стал работником.

И все бы ничего, но тут настал технический прогресс и первая промышленная революция. Мужику от сохи было сложно управляться с паровым двигателем, тем более – его собирать.

Дальше – больше.

Электричество, нефтедобыча, двигатель внутреннего сгорания…

Армии инженеров вышли на тропу войны с технической отсталостью. Тысячи лаборантов и МНС резали в сотнях лабораторий белых мышей во имя прогресса. Даже школьники занялись вивисекцией лягушек (да-да! как ни трудно это представить нынешнему толерантно-зелено-голубому социуму, были на планете Земля жуткие времена, когда дети резали лягушек при полном поощрении минобраза). Всеобщее начальное, а затем и среднее образование стали неизбежны. А с ними – неизбежна и всеобщая грамотность. И понятное дело, где грамотность, там и письменность. Все поголовно стали читать и писать.

Дело вроде неплохое, но у каждой палки два конца. Сначала писали диктанты и на заборах. Затем стали писать изложения и книги. Практически каждый попробовал себя в роли писателя. И никто (никто!) не признался себе, что не годен для этой роли. Только зависть бесчисленных врагов и непроходимая тупость (и опять же зависть) редакторов и издателей лишили мир миллионов новых Толстых, Достоевских, Марининых и Донцовых.

Нет, конечно, книги писали испокон веков. Но как писали? Вернее, как тиражировали?

Вот величайшая в мире Александрийская библиотека имела в штате 900 переписчиков. Сколько книг в год она могла «издать»? Более-менее объемную книгу один писец мог переписывать и год, и два. (Знаменитое Остромирово Евангелие переписывалось 203 дня – по сто строчек в день.) Конечно, если разделить рукопись по частям и раздать их всем переписчикам, то книгу можно было изготовить намного быстрее. (Так была переведена на греческий Тора – ее раздали по частям между 72 переводчиками, которые, по преданию, перевели Книгу за 72 дня.) Но от перестановки мест слагаемых сумма не меняется – в год выходило одинаковое количество названий и экземпляров, независимо от того, переписывали александрийские мастера или русские монахи каждый по книге или все вместе – одну.

Так было и в Западной Европе, и на Руси, и на арабском Востоке. Статус-кво сохранялся вплоть до изобретения Гутенберга.

Понятно, что в таких условиях графоманы не имели шансов. И не только графоманы. Для переписчиков, особенно в христианскую эру, тяжелая и требующая разносторонних навыков работа над рукописью была делом сакральным, к которому готовились с постом и молитвой. Романы и повести? Да побойтесь Бога! В основном – религиозная литература. Немного, скорее, в виде исключения, философская, естественнонаучная, прикладная. «Травники», «Лечебники», Священная история от сотворения мира. Шаг вправо, шаг влево – считался кощунством.

Стоили эти книги безумно дорого. Иногда одну книгу покупали вскладчину всем селом. Хранили их всегда под замком, часто – в тайных помещениях, скрытых от постороннего глаза в толще дворцовых или монастырских стен. (Вот Иван Грозный так хорошо спрятал свою библиотеку, что до сих пор не найдут.) Прятали не только потому что дорогие. Книга – источник знаний. А знание – власть.

Средний размер монастырской библиотеки Древней Руси – от сотни до трехсот-четырехсот экземпляров. У царя Ивана Грозного в его знаменитой «либерии», как считают, было 800 томов – огромное, поистине царское книжное собрание. Столько же накопилось к XVII в. в библиотеке Троице-Сергиевой лавры.

Так что с древних времен и до конца XVIII века, когда печатная продукция стала относительно дешева, книга была дорогим элитным товаром, доступным (как по причине дороговизны, так и массовой неграмотности) далеко не всем. Поэтому, когда ищут причину, почему в Древнем мире и в Средние века не было полноценных романов и повестей (историки литературы невнятно отмечают, что «возникновение романа занимает целые эпохи, начиная с античности и заканчивая XVII или даже XVIII веком»), то ответ довольно прост: для развития романа не было социально-экономических условий, не было потребителя и рынка сбыта.

Можно, конечно, объявить «Дафниса и Хлою» античным романом, но сути дела это не меняет – в Древнем мире, например, существовали паровой двигатель, архимедов винт, лифт в многоэтажных домах, такси со счетчиком и даже автомат по продаже святой воды, но к промышленной революции это не привело. Нужды не было. Так и тут – роман (и даже не один) существовал, а литературного жанра не было.

Три фактора: печатный станок, всеобщее образование и технический прогресс произвели переворот в литературе, в том числе и в художественной. К началу ХХ века возникла социальная среда, которая при ограниченности эстетического восприятия была готова к массовому потреблению художественной литературы как средству удовлетворения своих духовных потребностей. По существу, одновременно с товарами «широкого потребления» (готовыми костюмами, обувью и прочим конвейерным производством) появился ширпотреб и в литературе.

Эрзац-литература. Это как встреча эрзац-кофе с человеком, лишенным вкусовых рецепторов. Он пьет как бы кофе и доволен: чашка такая же, в желудке тепло… И производителю не надо напрягаться: сырье не в пример дешевле кофейных зерен, а возни с ним меньше и норма прибыли выше. Всем хорошо, все довольны. И таких довольных – подавляющее большинство.

Если есть спрос, значит будет и предложение. Массовый читатель во второй половине ХХ века вызвал к жизни и массового писателя. Надо признать, что не последнюю роль в этом сыграли и издательства. Страшно представить себе, «из какого сора» выращивали они многих своих авторов. А таких, выращенных в теплицах «Массолита», «подвижников, решивших отдать беззаветно свою жизнь на служение Мельпомене», издательскому миру, поставившему производство книг на конвейер, требуется очень много. Для массовой литературы характерен особый механизм культурного функционирования, полностью продиктованный условиями рынка: «Процесс массового потребления каждой отдельной книги такого типа, как правило, достаточно короток (в пределах сезона – двух), приток же новых произведений всегда велик. Конкуренция образцов, по законам рынка, весьма напряжённая, а циркуляция и смена их – очень быстрые»[23].

Пузырь эрзац-литературы, сравнимый по размерам разве что с пузырем финансового рынка, достиг своего максимума к концу десятых годов XXI века. И лопнул вместе с началом мирового кризиса 2008 г. Собственно, именно этот момент можно считать началом конца массовой литературы. Спад в книжном бизнесе был огромен, и до сих пор книжный рынок так и не восстановился.

Сначала издательства думали, что падение спроса обусловлено сокращением количества платежеспособных потребителей массовой литературы и попытались, путем эскалации описанного выше механизма ее функционирования, выйти на прежний объем прибыли, уменьшая тиражи и увеличивая число наименований. Но свет в конце туннеля, куда попал книжный бизнес, так и не забрезжил. Конечно, капитаны книгоиздательской отрасли экономики понимают, что мир меняется, а вслед за миром меняется книга. Но, видимо, не понимают, насколько сильно меняется мир.

Проблема не в падении платежеспособности и не в экономических неурядицах в целом. Проблема в том, что в данный момент мы переживаем мировой системный кризис, влияющий на все сферы жизни человечества, трансформирующий его жизнь в нечто новое, подобного которому еще не было под луной.

Последний равновеликий кризис мы пережили десять тысяч лет назад, во времена так называемой неолитической революции, в результате которой человечество пришло к новой форме социальной организации – государству. С тех пор, при всех изменениях общественных формаций – рабовладении, феодализме, капитализме, социализме – государство как форма существования человеческого социума сохранялось и укреплялось.

Сегодня мир впервые реально стоит на пороге события, о котором мечтали еще коммунисты: уничтожение государства поставлено на повестку дня. Поставлено теми, кто перерос рамки национальных экономик и является подлинным властителем судеб землян – международными корпорациями.

Нельзя сказать, что тот новый мировой порядок, который они строят, не содержит ничего из опыта прежней жизни человечества. Многие политологи и аналитики говорят о том, что новый чудный мир будет представлять собой «технотронный феодализм». Только суверенами в нем будут не герцоги и короли, а транснациональные корпорации. И, соответственно, их вассалами станут менее удачливые фирмы и фирмочки в той же отрасли экономики. И все это на основе новейших технических достижений в сфере электроники, энергетики и кибернетики. Не самый приятный мир.

Что ждет в нем книгу и книгоиздательское дело?

Прежде всего, смерть массовой литературы в том виде, в каком мы к ней привыкли. Собственно, этот процесс мы сейчас и наблюдаем. Это связано как с изменениями социальной структуры общества, так и с т. н. «техническим прогрессом».

Тенденции таковы, что человечество, если не случится чуда, неизбежно разделится на «морлоков» и «элоев» – конечно не тех, что описаны Г. Уэллсом, но сути дела это не меняет. Уже более десяти лет назад, в 2004 г., Европейская комиссия по этике (EGE) дала добро на изменение биологической структуры человека с помощью вживления микрочипов, способных изменять свойства человеческой природы: одних превращать в выносливых работников с крепкими мускулами, других – в мудрых управленцев с большим объемом памяти и улучшенным мыслительным процессом. Лиха беда начало!

Если же добавить к этому общемировую тенденцию дебилизации среднего и высшего образования, то становится ясно, что даже та эрзац-литература, которую сейчас «хавает пипл», вскоре станет широким массам не по зубам.

Смерть массовой литературы будет проходить на фоне сепарации ее бывших потребителей.

Простейшим из них, видимо, придется ограничиться комиксами, мангой и комментариями «ВКонтакте».

Учащимся и повышающим свой образовательный уровень достанется электронная адаптированная книга и краткий пересказ «Братьев Карамазовых».

Для специалистов, чья полнота подобна флюсу – специальная литература (наверняка тоже электронная) и, как реализация творческих потребностей, посты в «Фейсбуке» и «Твиттере».

И если верно, что мы движемся к технотронному феодализму, то бумажная книга вернет себе те позиции дорогого и уникального штучного товара, каким она была в Античности и в Средние века – в кожаном переплете, с золотым обрезом, с написанными вручную по индивидуальному заказу, вклеенными иллюстрациями. «Солидная вещь для солидных господ», дорогая и требующая достаточно свободного времени для прочтения. Как утверждает известный футуролог Реймонд Курцвейл (чьи прогнозы, первые из которых сделаны еще в начале 90-х гг. прошлого века, сбываются прямо на наших глазах), в 20-х годах текущего века бумажная книга станет раритетом.

Да собственно, зачем далеко ходить? Зайдите в любой крупный книжный магазин, и вы увидите такие книги на особом прилавке, надежно прикрытые толстым стеклом от любопытных, но неплатежеспособных граждан.

Впрочем, и те, чей карман наполовину пуст, а душа жаждет прекрасного, не останутся без своей книги. Уже сейчас достаточно развита технология печати книги на заказ с хранящейся в базе данных верстки. Это позволяет избежать многих затрат, свойственных современным издательствам: на хранение, транспортировку, зарплату и т. п. В ближайшем будущем возможно появление книгопечатающих автоматов в супермаркетах и других общественных местах – точно так же, как сейчас повсюду стоят терминалы оплаты и банкоматы. Потенциальному покупателю останется только выбрать на экране нужную книгу и заплатить. Аппарат напечатает и сброшюрует книгу пока вы ходите по торговому залу в поисках нужных продуктов.

Понятно, что переход на электронные книги и к изданию единичных экземпляров вместо тиражей в несколько тысяч кардинально изменит структуру и организацию издательского дела, да и типографского тоже. Сокращение на порядок числа сотрудников, исчезновение складов, системы транспортировки, отказ от офиса… Необходимость решать проблемы с охраной авторских прав в условиях, когда книга попадает в мировую сеть, дает хорошие шансы юристам усилить свое присутствие в книгоиздательском бизнесе. Сокращение потребностей в бумаге ударит по производственным мощностям ЦБК, но прольется бальзамом на души защитников живой природы. И это только то, что лежит на поверхности. А сколько может еще появиться новых факторов, влияющих на экономику и политику? Достаточно для сравнения вспомнить Французскую революцию, которая не в последнюю очередь была спровоцирована издательской деятельностью «просветителей».

Так или иначе, книга и книжный бизнес переживают кризис, являющийся частью общепланетарного кризиса невероятной мощи. Какой выйдет из него книга (и выйдет ли вообще?) – вот вопрос, ответ на который даст только будущее.

РУсская соборность в эпоху посткапитализма[24]

В этой статье предпринята попытка спрогнозировать ближайшее, в пределах нескольких десятилетий, будущее человечества. Автор не станет при этом рассматривать варианты деградации человеческого общества в результате какой-либо экологической, военной, геологической или космической катастрофы. Речь пойдет только о том варианте истории, в котором человечество будет развиваться в соответствии с существующими сейчас тенденциями.

Исторический момент

Настоящий исторический момент характеризуется тотальным кризисом – как экономическим и финансовым, так и цивилизационным, охватившим все человечество. Этот кризис станет не только переходом к новой социально-экономической формации, но и приведет к отказу от традиционной структуры организации человеческого общества – государства. Наряду с этим, в результате очередной научно-технической революции, изменятся социальные связи и общественная деятельность человека. Этому будут способствовать его энергонезависимость (миниатюрные топливные элементы, которые будут играть роль «карманной электростанции», уже находятся в завершающей стадии разработки), развитие 3D-индустрии («карманных фабрик и заводов»), кибергизация человечества (электронный апгрейд человеческого тела) и т. п. С этими факторами связана еще одно весьма вероятное изменение в жизни человечества: постепенная замена городской цивилизации «глобальной деревней» – в новых условиях офис станет ненужным, производственный цех будет полностью роботизирован, а условный трудовой коллектив окажется рассредоточен в пространстве и связан в единое целое только в Сети. В сочетании с отсутствием традиционной политической власти все это сделает город в лучшем случае деградирующим пристанищем выброшенных за пределы «золотого миллиарда» «лишних» людей и постепенно приведет к его физическому исчезновению как центра власти, культуры и экономики.

Возможное будущее

(корпорации-государства: экономика, политика, общество)

История вопроса

В первой половине ХХ века большая часть развитых индустриальных государств попыталась трансформироваться в т. н. «корпоративные» национальные государства. На какое-то время им это, в большей или меньшей степени, удалось вне зависимости от «окраски» политического строя. Такими корпоративными государствами были и нацистская Германия, и рузвельтовские США, и сталинский СССР. Элементы корпоративного государства в той или иной мере существовали и в Великобритании, и в Испании, и в Италии, и в Японии, и в Аргентине и во многих других государствах.

На Западе национализм этих корпоративных государств был обусловлен значительной привязанностью их ведущих корпораций к национальной почве, их зависимости от «мускулов» национального государства, которое все еще превалировало над корпорациями политически и организационно и, в какой-то мере, сильным коммунистическим и профсоюзным движением. Корпорации были вынуждены вступать в союз с государством ради достижения своих экономических целей. Государство вступало в союз с корпорациями потому, что одни политики видели в этом возможность избежать социальной революции (пример России их напугал) и одержать победу над государствами-соперниками, а другие лоббировали интересы корпораций.

Особняком в этом ряду можно поставить СССР, который был, скорее, не корпоративным государством, а государством-корпорацией[25], в котором контуры единственной корпорации полностью совпадали с контурами государства (после Второй мировой войны корпорация СССР распространилась на т. н. «соцлагерь», а в позднем СССР были планы по распространению советской государственной корпорации и на страны Запада). Зато это государство-корпорация и просуществовало на несколько десятилетий дольше своих западных собратьев, в силу того, что руководство «корпорации СССР» было одновременно и руководством государства СССР, чьи интересы в значительной степени совпадали с интересами рядовых членов «корпорации» – граждан СССР. И только когда интересы руководства «корпорации» вошли в противоречие с интересами населения государства, «корпоратократия» разрушила государство и создала на его месте транснациональные корпорации западного типа (отбросив тем самым страну на 50-100 лет назад). В настоящий момент подобный процесс происходит в КНР, и только вопрос времени, когда интересы руководства «корпорации» КНР войдут в противоречия с интересами граждан государства КНР.

Современная ситуация

На Западе транснациональные корпорации стали все больше доминировать над «своими» национальными государствами со второй половины ХХ века. Особенно это стало заметно с 1970-х гг. В середине 1990-х гг., после победы над своей социалистической альтернативой – «государством-корпорацией» СССР, разграбив его богатства и разорвав социальную плоть, и пока еще не видя в КНР опасного соперника, мировые ТНК решили, что настало время демонтажа государства как формы организации общества. Для этого они использовали США, полностью находящиеся под их контролем. Орудием разрушения национальных (капиталистических) государств во всем мире стали доллар как мировая валюта, вооруженные силы США и законы США, которые с начала 2000-х годов все больше приобретают статус наднациональных, обязательных для субъектов мировой экономики и финансов.

Смерть капитализм как экономической формации была зафиксирована созданием ВТО, охватившей к 1990-м годам более полутора сотен мировых экономик. Создание мирового планетарного рынка означало отсутствие возможности дальнейшего экстенсивного роста капитализма и поставило под вопрос существование «свободного» рынка (которого в реальности не было уже с начала ХХ века). Капитализм как система прошел пик своего развития, а все, что не растет и не развивается – загнивает и умирает. Это привело хозяев мировой экономики к мысли, что необходимо трансформировать капиталистическую социально-экономическую систему в нечто новое, пока они сохраняют достаточные экономические, политические и военные рычаги влияния, чтобы занять в новой формации господствующее положение.

В 2000 году на саммите Большой восьмерки в Японии была подписана (в том числе и президентом России) т. н. Окинавская хартия, прокламирующая создание на Земле нового, сетевого общества. Де-факто руководители Большой восьмерки подписали своим государствам смертный приговор.

С другой стороны, весь исторический процесс последних двух столетий в рамках западной капиталистической цивилизации определил современную социально-экономическую ситуацию, когда переход от территориально-государственной формы жизни социума к корпоративно-сетевой стал практически неизбежен. Вопрос не в том, что Сеть и корпорации заменят государство, а в том, какое наполнение будет у этой новой формы организации человечества. Станет ли Сеть «электронным концлагерем», контролирующим каждый шаг человека? Будут ли корпоративные боссы, пользуясь этим тотальным контролем, эксплуатировать человечество, с утроенной силой высасывая соки из превращенных в рабов людей? Станут ли достижения очередной НТР служить основой для превращения человека в безвольного раба и даже для искажения его человеческой сущности? Эти угрозы для человечества весьма реальны.

Задачи и цели

Бессмысленно пытаться вернуться назад во времени, «войти» второй раз в Российскую (Британскую, Римскую, Австро-Венгерскую – подставьте желаемое) империю или в СССР, как нельзя войти в одну и ту же воду мощно текущей реки. Невозможно бороться с потоком истории, особенно когда он превращается в горный сель, сметающий все на своем пути в моменты перехода от одной формации к другой. Можно только оседлать его и преодолеть исторические «пороги», что и пытаются небезуспешно сделать «хозяева Большой игры», имеющие в своем распоряжении власть, силу и деньги.

В противовес их проекту окончательного и бесповоротного закабаления человечества (т. е. именно того «конца истории», о котором когда-то написал Фукуяма), все те миллиарды людей, которых мировые владыки обрекают на потерю человеческой сущности (трансгуманизм), вечное рабство (в сетях электронного концлагеря) и смерть (более 6 миллиардов «лишних» людей), должны объединиться и выдвинуть свой проект, наполнив им сосуд новой, исторически неизбежный организации общества. Сеть – как братство людей, корпорация – как общее дело многих во благо каждого – это возможная альтернатива сетевому электронному концлагерю и корпоративному рабству, приготовленным нам сильными мира сего.

Эта альтернатива тем более возможна в переходный период, пока Сеть не сформировалась как нечто застывшее, пока в ней отсутствует иерархия, пока ТНК из по преимуществу экономических структур не превратились в политико-экономические и силовые, а между теми или иными организациями будущей Сети идет борьба за право стать ее важнейшими «узлами». Ведь в этой борьбе могут участвовать и новые общественно-экономические структуры, созданные на иных социальных и моральных/духовных принципах, чем современные транснациональные корпорации.

Надо учитывать и то, что в переходный период между формациями рукотворный «управляемый хаос», созданный хозяевами мира в своих целях, может выйти из-под контроля. С одной стороны, это грозит человечеству неисчислимыми бедами и жертвами, но с другой – дает дополнительный толчок для объединения людей хотя бы ради выживания и облегчает, при ослаблении контроля со стороны крупнейших ТНК, создание независимых сетевых структур нового типа. В любом случае, жертв не избежать, так пусть они будут не напрасны.

Таким образом, основной задачей переходного периода социально-экономической и цивилизационной трансформации является организация альтернативных посткапиталистическим ТНК сетевых структур и закрепление за ними достойного места в новой общественно-экономической формации – Сети с целью создания сетевого общества, основанного на принципах справедливости и моральных, нравственных и религиозных ценностей, соответствующих традициям народов Земли.

Корпорация-государство

Фантасты любят описывать «параллельные миры», множество которых, практически не пересекаясь, может существовать на одной планете. Подобно этим фантастическим мирам, десятки и сотни сетевых корпораций-государств будущего будут существовать на нашей планете, и даже могут физически располагаться в одном географическом месте, не пересекаясь и не мешая друг другу, как не мешали друг другу ремесленные цеха в средневековом городе. Однако, в отличие от ремесленных цехов, сетевая корпорация будет охватывать все стороны человеческой жизни, от производственной до религиозной, устанавливая для них свои законы и правила.

Выше уже говорилось о необходимости делать различие между корпоративным государством, государством-корпорацией и корпорацией-государством.

В первом случае это симбиоз капиталистического государства с капиталистическими корпорациями на (обычно) националистической основе. В крайне правом варианте такое государство характеризуется как фашистское, хотя имеет много предварительных градаций. Подобный тип корпоративного государства хотя и возможен в современном обществе, но на очень краткое время, т. к. одна из его составляющих – национальное государство – стремительно исчезает вместе с капитализмом. Но все же фашистское корпоративное государство сейчас возможно, прежде всего, в «слабых звеньях» транснациональной капиталистической системы, на т. н. «периферии мирового капитализма» (к которой относится и Россия).

Во втором случае – государства-корпорации – государство выступает как учредитель корпорации, которая включает в себя все финансово-экономические субъекты на территории этого государства и государство же является ее единственным владельцем, а все его граждане – сотрудниками единой государственной корпорации. Таким государством-корпорацией в чистом виде был СССР и, с некоторыми оговорками, другие страны, «идущие по пути социализма», хотя СССР, с точки зрения владения средствами производства (которые в СССР принадлежали государству), был скорее не социалистической, а государственно-монополистической экономикой, где совокупным капиталистом выступало государство, персонализированное в номенклатуре. Но, благодаря тому, что СССР представлял собой единую корпорацию, прибавочная стоимость оставалась полностью внутри него/неё и часть этой стоимости распределялась между сотрудниками корпорации СССР через общественные фонды, что до известного момента удовлетворяло как граждан-«служащих», так и номенклатуру-«капиталиста».

В третьем случае, корпорация-государство – это независимый субъект, по своим экономической, политической, социальной, религиозной, военной и прочим составляющим подобный традиционному государству, но, в отличии от государств, существовавших ранее в человеческой истории, не имеющий территории, гражданства, столиц и границ. Особенность корпорации-государства заключается в том, что она/оно может иметь в качестве приоритетной составляющей не обязательно экономические интересы, но религиозные или социальные (пример из сегодняшнего дня – любая крупная религиозная организация, которая свою экономическую и финансовую деятельность – хотя бы в идеале – подстраивает под каноны и догматы своей религии). Таким образом, в будущие корпорации-государства могут трансформироваться не только современные ТНК, но и политические партии и течения, крупные религиозные, культурные и т. п. организации, в различных своих комбинациях образующие корпоративную Сеть.

Соборная корпорация-государство

(традиция в будущем: религия, христианство, соборность)

Религия в будущем

Как уже написано выше, вопрос о том, какими принципами наполнять альтернативные посткапиталистическим ТНК сетевые организации, видимо, должен решаться в соответствии с традиционными ценностями тех или иных народов, которые составят основу этих организаций, либо симбиозом народов, решивших объединить свои усилия в едином корпоративном социально-экономическом сетевом организме.

В будущей формации «политика» в том смысле, в каком мы привыкли понимать этот термин, уйдет в прошлое как атрибут капиталистического строя. А вместе с ней уйдет и идеология. На ее место вновь придет религия.

Несомненно, что любая сетевая корпорация, пришедшая на смену национальному государству, будет содержать в себе не только экономическую составляющую, но и социальную, военную и даже духовную, представляя собой «государство» без гражданства и без территории, четко очерченной на карте. Собственно, зачатки этого мы видим уже в современных ТНК, которые не только ставят перед собой финансово-экономические задачи и цели, но и влияют на политическую ситуацию в «своем» и в «чужих» государствах, а также определенным образом структурируют и регулируют социальную жизнь своих рабочих и служащих, имеют вооруженные охранные формирования и нередко навязывают сотрудникам те или иные религиозные практики. Последнее особенно характерно для азиатских корпораций или корпораций, созданных апологетами учений Нью Эйдж. Не стоит также недооценивать и религиозную составляющую западных ТНК, которыми руководят неоконсерваторы, чьим религиозным ориентиром, в рамках т. н. «иудео-христианства», стал «Новый Иерусалим», под которым они подразумевают будущее сетевое общество в своей социально-экономической интерпретации – как мир для избранных «богом» господ. Корни такого «богоизбранничества» хорошо просматриваются в протестантской этике.

Религиозная составляющая для корпораций будущего будет так же важна, как идеология для государств ХХ века и в какой-то мере заменит членам корпораций нынешнее гражданство. Это легко представить, если взглянуть в данном аспекте на любую современную религиозную организацию: чем менее она традиционна, тем более духовное единство заменяет для ее членов государственную принадлежность – например, у Свидетелей Иеговы, сайентологов или баптистов.

И потому важно, какая духовно-религиозная составляющая будет наполнять будущую сетевую корпорацию, потому что именно она станет определять социальную и экономическую составляющие такой корпорации.

Религиозная составляющая будет определять не только внутреннюю социально-экономическую структуру отдельной сетевой корпорации. Учитывая то, что сетевую структуру (как корпорацию, так и сеть корпораций) можно визуализировать как энное количество «узлов» («узлов» – как отдельных людей-членов корпораций, так и сами корпорации) и энное количество связей между этими узлами, религия станет играть важную интегрирующую роль в создании таких сетей. Скорее всего, корпорации, когда экономическая составляющая станет для них из основной – одной из нескольких, будут объединяться именно по принципу единых/близких духовно-религиозных убеждений. В некотором роде это можно представить как вывернутую наизнанку максиму, определявшую состояние европейской цивилизации после религиозных войн начала XVII столетия, давших начало становлению протестантского капитализма. Если там было «Чья власть – того и вера», то в сетевом сообществе – «Чья вера – того и сеть».

Христианство будущего

Заповеди первоначального христианства, от которого так далеко ушли все современные церковные корпорации, данные непосредственно Христом (их, собственно, две: возлюби Бога как самого себя и не делай ближнему того, чего не хочешь себе) и первоначальная христианская общинность (если не сказать, христианский коммунизм), при которой собственность вступавших в общину христиан обобществлялась, перенесенные хотя бы в основном на социальное устройство сетевой корпорации, может дать удивительные результаты. При этом надо учесть, что современные технические средства и достижения грядущей НТР предоставляют возможность воплотить плановую экономику (учет, контроль и распределение) в пределах отдельной корпорации столь полно, что коммунизм превращается в близкую экономическую реальность. При этом при сетевой форме организации общества для воплощения коммунистических принципов уже не нужна «победа социалистической революции в большинстве ведущих экономических стран». Ибо таковых уже не будет.

Особенности сетевой организации корпорации-государства, созданной на основе христианства, обязательно приведут к возвращению первоначального принципа организации христианской церкви – независимости епископов при отсутствии вертикальной церковной иерархии. Говоря современным языком, сеть христианских корпораций будет пиринговая (одноранговая, децентрализованная, основанная на равноправии участников).

Именно так жила христианская церковь первые три столетия своего существования: в каждой области (крупном городе) был свой независимый и избираемый членами церковной общины епископ, равный любому другому епископу любой другой области. Епископы областей одной провинции (например, Африки или Азии) собирались на соборы, где председательствовал старейший из них, который если и пользовался званием патриарха, то как почетным, а все вопросы решались соборно – то есть, не большинством голосов, а единогласно. Если кто-то из епископов был против, пусть даже один, то вопрос откладывали на будущее, потому что воля Божья неопровержимо видна только в единогласном соборном мнении. А один несогласный из ста присутствующих как раз и может оказаться носителем божественной воли, как это видно из истории епископа Марка Эфесского. А остальные 99 находиться в заблуждении.

Очевидно, что восстановление таких апостольских принципов организации Церкви как общинный коммунизм, независимый епископат и реальная соборность не просто возможно, а необходимо в рамках тех сетевых корпораций, которые изберут своей духовной основой учение Христа. Тем более что сама корпорация в этом случае будет иметь много сходства с позднеантичным городом, где и действовал независимый епископ первых веков христианства, пока его независимость не похерили византийские императоры, выстраивавшие церковную иерархию в соответствии с территориальным делением и чиновничьей иерархией Византийской империи. С уходом государственной иерархии уйдет и причина существования церковной иерархической пирамиды, основанной на внедуховном принуждении.

Принцип соборности в сетевой цивилизации

Для сетевых корпораций, в основе которых будет заложено первоначальное христианство (православие) «доконстантиновского» толка, на первое место выходит соборный принцип решения вопросов. При этом речь идет о вопросах не только религиозного плана, но и экономических и социальных. Представляя собой в религиозном аспекте независимые христианские церкви с равновеликими епископами, корпорации-«узлы», связанные друг с другом религиозными, экономическими и социальными интересами, должны решать любой вопрос как внутренний, так и внешний, на основании принципа соборности, т. е. единогласного решения. Только это сохранит устойчивость связей между ними и возможность дальнейшего развития и выживания в новом сетевом мире.

Разумеется, «соборы», на которых члены корпорации (если вопрос касается внутрикорпоративных вопросов) или представители корпораций, входящих в определенную сеть (если вопрос касается общей тактики и стратегии действий всей сети) будут не «Освященными», т. е. не церковными (хотя представители религиозных структур соответствующих корпораций обязательно должны входить в состав таких «соборов»), а «Земскими».

Земский собор явление, во-первых, православное, а во-вторых, русское. Появившись при Иване Грозном (сер. XVI в.) как результат инициативы св. митрополита Макария, Земский собор стал политическим инструментом создания Русского государства Нового времени. Это уникальный общественно-государственный орган, участники которого были с одной стороны, выборными представителями народа, а с другой – в большинстве своем занимали те или иные государственные и общественные должности. Таким образом Земский собор был одновременно и народным представительством, и государственным органом. Земский собор мог состоять как из депутатов от всех сословий, особенно когда решались общегосударственные вопросы, так и из делегатов лишь от одного или двух сословий, когда решались вопросы узкоспециализированные. Но практически во всех случаях в соборе принимали участие высшие иерархи Русской православной церкви, составлявшие Освященный (церковный) собор в рамках Земского собора.

Однако в настоящее время, когда большинство церковных организаций выродились в корпорации – аналоги капиталистических ТНК, стремящихся, прежде всего, к решению экономических и финансовых задач (говоря словами Библии, служащих мамоне), вопрос о включении таких организаций в Земский собор вызывает крайнее опасение. Современное «церковноначалие», безусловно, попытается подмять под себя «движение», а подмяв – извратить и превратить в еще один рычаг своего влияния и инструмент финансовых поступлений, и использовать такой «выхолощенный» Земский собор до тех пор, пока он не умрет при переходе в новую эпоху вместе с самой церковной организацией. Так что на первом этапе – создании сетевой структуры, альтернативной капиталистической ТНК, было бы разумно сотрудничать не с представителями официального церковноначалия, а с отдельными представителями тех или иных религий, представляющих именно религиозное учение, а не религиозную организацию. В будущем пути веры и религиозных корпораций будут расходиться все более и более, пока так называемые «церковные организации» не станут полными антагонистами тех религиозных движений, которые они когда-то представляли.

Сетевой принцип организации, лишенный вертикальной иерархии (пиринговая сеть), более чем какой-либо другой соответствует основному принципу православной соборности – решению всех вопросов единогласно, путем консенсуса. Поэтому соборность, вкупе с религией-«идеологией» должна стать краеугольным камнем сетевой структуры нового типа.

Методы создания соборной корпорации-государства

Создавать соборную сетевую корпорацию-государство необходимо заранее, до того как Сеть станет новой, окончательно победившей формой организации человеческого общества, иначе мы рискуем не выжить в переходную эпоху смуто-войн и никогда не занять в будущей сетевой формации места, гарантирующего нам суверенное существование. Мы должны войти в Сеть с уже готовой структурой, соответствующей нашим задачам и целям.

Поэтому уже сейчас в России должен начаться процесс создания необходимой сетевой структуры, включающей в себя те или иные организации экономического, финансового, политического, культурного, образовательного и пр. характера. Эти организации должны базироваться на схожих духовно-нравственных и социальных принципах и в будущем стать «узлами» сетевой корпорации нового типа. Дополняя друг друга, и помогая друг другу, оставаясь внешне, формально-юридически, независимыми друг от друга, но решая важные вопросы совместной деятельности соборно, они заложат фундамент будущей корпорации-государства «Россия», объединяющей русский народ и другие народы нашей страны, а также все остальные народы (и отдельных людей), пожелавшие присоединиться к ней.

Уже существующие сейчас производственные, торговые и финансовые организации, культурные, образовательные и научные учреждения, общественные организации, партии, профсоюзы, трудовые коллективы и отдельные люди – политики, философы, писатели и журналисты, художники и любые мастера своего дела – могут и должны объединиться в незримую сеть ради будущего наших народов, ради свободы и благополучия наших детей и внуков, ради спасения нашей цивилизации и Русского мира.

Занимаясь своей обычной повседневной деятельностью, все эти тысячи и десятки тысяч людей будут объединены сверхидеей спасения и грядущего расцвета русской цивилизации, в лоне которой, как в Ноевом ковчеге, смогут сохраниться и традиционные ценности других народов. Задачей этих организаций должно стать создание фундамента для будущей сетевой корпорации-государства: экономического, финансового, духовного и культурного. Параллельно созданию материальной и духовной базы, учеными и философами должны создаваться научно-теоретические наработки для социальной конструкции соборной корпорации-государства.

Резюмируя вышесказанное, хочу повторить: в настоящее время происходит не только переход от одной социально-экономической формации к другой, но и трансформация в глобальном масштабе формы социальной организации человеческого общества от традиционного государства к Сети. В результате этого исторически детерминированного процесса субъектами будущей социально-экономической формации станут корпорации-государства, схожие по своим функциям с традиционными государствами прошлого, но отличающиеся от них отсутствием территории, гражданства и географических политических центров.

В грядущей Сети возможны два варианта развития событий:

1) установление тоталитарной власти корпораций-государств – наследниц современных крупнейших ТНК – в форме электронного концлагеря и сегрегации человечества на рабов и господ с применением для этого технических достижений следующей НТР, что означало бы «конец истории» и быструю деградацию и массовое вымирание человечества;

2) создание на основе традиционных ценностей пиринговых сетевых организаций – корпораций-государств нового типа, противостоящих тоталитаризму посткапиталистических ТНК и организованных на принципах социальной справедливости и духовности, использовании достижений следующей НТР во благо человечества. Для корпораций-государств, созданных представителями народов Русского мира важнейшее значение будет иметь выбор соборного принципа социального устройства. Создание корпораций-государств нового типа открывает человечеству возможность возвращения к построению общества социальной справедливости, подлинного народоправия и братства людей.

Победить в борьбе с рвущимися к окончательному закабалению человечества ТНК можно только начав процесс создания сетевых организаций нового типа уже сейчас, создавая движение, которое станет коллективным сетевым организатором и пропагандистом будущей сетевой соборной корпорации-государства «Россия».

Химеры охраняли новодел, или Что сгорело в Париже?[26]

Памятник архитектуры, культуры, религиозный символ, самая главная и древнейшая достопримечательность Парижа – скажете вы, и будете правы. Знакомые с французской литературой (или с мюзиклами, по крайней мере) вспомнят и о том, что собор Парижской Богоматери был описан великим Гюго в одноименном романе.

Вот только не вспомнят (да и помнит ли кто об этом?) что сам роман был написан писателем не в последнюю очередь как протест против планов снести собор, которые появились у французских властей в первой трети XIX века ввиду совершенно плачевного состояния этого памятника архитектуры. Парижане вообще странный народ – когда построили второй по значимости символ Парижа – Эйфелеву башню – они еще долго возмущались «уродливым строением», портившим вид их столицы.

Так или иначе, в XIX веке собор претерпел значительные метаморфозы, которые дают право усомниться в древности много из того, о чем со скорбными лицами говорят журналисты как об «утрате культурного наследия XII–XIII веков».

Начнем с того, что является «визитной карточкой» собора – с химер. Много слышал я историй о том, как средневековые масоны-каменщики-оккультисты создали со своими невероятно тайными и коварными замыслами эти бесовские изображения на самом главном христианском храме Франции. Возможно, коварные замыслы и были, но отнюдь не в Средневековье – химеры (не путайте с горгульями) появились на Нотр-Дам-де-Пари только в XIX веке по инициативе архитектора Виолл-ле-Дюка (1814–1879). Именно он создал бригаду архитекторов и скульпторов, которые и установили на соборе химер – этих странных созданий сумрачного французского гения. Особенно в ряду химер примечателен ночной демон Стрикс, специализация которого – похищение и пожирание новорожденных детей. Эффектные фото этого демона особенно часто публикуются. Кто-то даже назвал его «лицом собора».

Но химерами новодел в соборе не ограничился. За полстолетия до реставрации собора, начатой в 1841 году, революционные французы скинули и разбили с фасада собора скульптуры т. н. «ветхозаветных царей». Им отбили головы, частично расколотили и продали на «щебень» одному из парижан. Надо ли говорить, что Виолл-ле-Дюк восстановил и эти статуи?

В течении реставрации, которая длилась 23 года, до 1863-го, был установлен и шпиль, за гибелью которого с такой горечью наблюдали зрители пожара 15 апреля 2019-го. Тогда же появились и статуи 12 апостолов у основания этого шпиля.

Замечательное паникадило храма тоже сделано в XIX веке. Как и 107 из 110 прекрасных «древних» витражей, украшавших окна собора.

Чувствуете, как «древности средневековья» постепенно превращаются в новодел XIX века?

О чем там еще особо сожалеют в СМИ? Ах, да, – о замечательном древнем органе!

Орган, действительно, когда-то был древний – до XIX века. В XIX же веке он, как и весь собор, подвергся коренной и тотальной переделке, изменившей его характеристики: он был полностью «отреставрирован» в 1864–1867 гг. знаменитым органных дел мастером Аристидом Ковалье-Коль. В органе изменили число регистров, механику снабдили рычагами… в общем, от древнего органа сохранилось всего 12 свинцовых труб. В 1959 году орган электрифицировали, а в 1992-м – компьютезировали. Привет средневековью!

Что еще поменялось в процессе многочисленных реставраций, переделок и перестроек – можно только догадываться. Будем надеяться, что хотя бы стены остались подлинными. Хотя опыт «реставрации» Храма Христа Спасителя (или, например, египетских «древностей») говорит, что все возможно – вплоть до стен.

Конечно, все эти многочисленные новодельные изменения ничего не меняют в отношении к храму в целом как к архитектурному наследию Средних веков и, в первую очередь, как к одному из главных символов христианской европейской цивилизации. Символ ведь понятие духовное, а не физическое, и в этом случае неважно, когда и кем были сделаны шпиль и паникадило, важно, воспринимают ли храм как символ его сторонники и их противники.

И тут, возможно, стоит углубиться чуть дальше, чем в XII–XIII века, в эпоху, предшествовавшую построению Собора Парижской Богоматери. Собор был построен на месте христианской базилики Святого Стефана. А базилика, в свою очередь, была установлена на месте римско-кельтского храма Юпитера – как это часто бывало в первые века христианства, новая вера спешила утвердить свое торжество на руинах вражеских святынь.

Почти две тысячи лет минуло с тех пор, и вот в Старом Свете новый переворот: на смену европейской христианской культуре приходит культура ислама, который когда-то был повержен в своем натиске на Европу в битве при Пуатье 10 октября 732 года, но теперь берет полумирный реванш при полном попустительстве и несопротивленчестве европейцев.

Надо бы вспомнить, что и сами «европейские народы» являются в Европе завоевателями. Если верить ДНК-генеалогии, предки западноевропейских народов и сами пришли когда-то через Гибралтарский пролив из Африки, уничтожив или вытеснив на Восток Европы (т. е. в нынешнюю Россию) ее автохтонное население. Теперь из той же Африки на смену европейцам идет новая волна миграции, и, видимо, результат будет тот же: смерть или бегство современного белого населения.

И тут на память приходит роман-антиутопия Елены Чудиновой «Мечеть Парижской Богоматери». Не превратится ли за годы очередного «восстановления» (а, как заявлено, оно продлится не меньше пяти лет, каковой срок может, после затихания общественного резонанса от пожара, вылиться и в 10, и в 15 и даже в 20 лет восстановительных работ) христианской храм в исламскую мечеть? А что, демографические процессы и активность исламского населения Франции как бы намекают: такое очень возможно.

Что же касается пожара Нотр-Дам-де-Пари как символа цивилизационных перемен, то можно вспомнить еще один знаменитый пожар, ставший концом не менее знаменитой цивилизации, породившей и всю современную христианскую цивилизацию Европы: пожар Иерусалимского храма во время штурма римскими войсками мятежного Иерусалима, полностью уничтоживший и древнюю святыню, и древнееврейскую цивилизацию.

Ночью накануне штурма и пожара, как вспоминали современники, в Иерусалимском храме распахнулись врата и Дух Божий, в виде яркого света, покинул место своего пребывания на Святой Земле.

Не покидает ли этот Дух ныне, в огне парижского пожарища, землю Европы?

Милые бранятся…

Возможна ли фашистская диктатура в России?[27]

Тут на днях у местной элиты случился очередной скандал в благородном семействе: поссорились (уже не в первый раз) Алексей Леонидович с Дмитрием Анатольевичем. Первый утверждал, что «рост бедности» россиян, которая уже «стала позором», может привести к «социальному взрыву», то есть, говоря простым русским языком – к бунту. Второй же заявил, что чиновникам надо просто «консолидировано работать на своих местах в рамках своей компетенции», а не заниматься «общими рассуждениями» в «экспертно-популистском ключе» (переводить на русский язык не буду, и так понятно, что хотел сказать премьер своему оппоненту).

А тут еще и лицо вполне официальное – первый зампред комитета Госдумы по бюджету и налогам Ирина Гусева – набросила на вентилятор, заявив ТАСС, что без повышения налогов развивать экономику невозможно (как известно, повышение НДС до 20 %, по оценке Минфина, равносильно изъятию у населения и бизнеса по 600 млрд. рублей в год). Да ради Бога, если бы экономика росла! Но растет только благосостояние чиновников и олигархов. Такое впечатление, что все эти миллиарды прямиком направляются даже не в офшоры, а в объемные сумки полковников, подполковником и даже капитанов различных силовых ведомств. Иначе откуда у них по квартирам столько налички?

Заявление госпожи Гусевой – только малая толика от того потока дичайших и оскорбительнейших для народа заявлений, сделанных федеральными и местными чиновниками в течении времени, прошедшего после пенсионного грабежа. Не буду их перечислять, они и так на памяти у каждого «дорогого россиянина».

Вопрос в том, кто и зачем дал отмашку на эти заявления? Ведь было бы совершенно неверно думать, что они вызваны глупостью и некомпетентностью чиновников. Нет, эти заявления отлично укладываются в общий тренд наступления на социальные и политические права и жизненный уровень граждан России, который проводит власть.

Христос в Евангелии говорит: «Я есть истина» (Ин. 14:6). Основной чертой характера русского народа, как основателя исторической России, всегда было стремление к истине и справедливости, критерием которых был, есть и останется Истина-Христос. Наш народ всегда оценивал власть по этому критерию и, в зависимости от результата, считал ее либо «властью от Бога», либо «попущением Божьим». Таким образом, власть в России несет ответственность не только перед народом, но и перед Богом.

Задачей «власти от Бога» в России всегда было сохранение социальной справедливости, без чего невозможно сохранить социальный мир и саму Россию. Социальная справедливость в широком смысле слова подразумевает не только справедливое перераспределение материальных и нематериальных благ, но и, в первую очередь, равенство перед законом народа и элиты в той мере, в какой все люди равны перед Богом.

В настоящий момент в России социальная справедливость как государственная политика отсутствует полностью. Более того, государство самоустраняется из всех сфер социальной жизни, переходит в разряд «ночного сторожа» и передает элите свои права, но без сопутствующих этим правам обязанностей по отношению к народу.

Реальная власть в России стремительно переходит от государства к неофициальным элитам в лице корпораций и олигархов, а российский народ все больше превращается в население, с которым можно не считаться и даже заменить при необходимости с помощью «заместительной демографии» (причем желательно этносами, далекими от российских истории и традиций – недаром ГД на днях отказалась рассматривать закон об упрощении получения гражданства РФ для иностранных граждан русского происхождения).

В современной России сложилась ситуация, когда народ отчужден от государства, а государство отчуждено от власти. Это отчуждение власти от государства и народа (названного в статье 3 Конституции РФ «единственным источником власти» в России) можно охарактеризовать как ползучий конституционный переворот, так как его зримым признаком стали попытки олигархата обойти действующую российскую Конституцию либо незаконно изменить ее в своих интересах (что хорошо видно на множестве принятых властью решений, от ограничения народа в праве на референдумы до антинародного пенсионного геноцида, проведенного по «рекомендациям» МВФ).

Ситуация осложнена тем, что крупнейшие российские корпорации ведут холодную войну с частью западных ТНК за право занять свою нишу в новом социально-экономическом и политическом укладе, который возникает в настоящий момент на руинах капиталистического мира. Как и в любой войне, за интересы элиты сражается и несет потери народ. В данном случае русский народ расплачивается материально, финансово и даже жизнью за поражения, которые понес в этой холодной войне российский олигархат. Свои потери олигархи взыскивают с народа путем проведения т. н. «реформ», повышения налогов, цен и т. п.

С другой стороны, все крупнейшие российские ТНК в значительной мере принадлежат западным акционерам (по некоторым данным, до 70 % акций российских компаний, обращающихся на свободном рынке, принадлежит иностранцам). А это значит, что переход реальной власти в руки «российских» корпораций является и переходом реальной власти в России в руки иностранного капитала, которому «социальный взрыв», озвученный Кудриным, выгоден еще больше, чем капиталу доморощенному.

«Российский» капитал и иностранные «инвесторы» действуют в одной связке (причем российский бизнес работает на подхвате у иностранного) и направляют свои усилия на разрушение социальной стабильности в нашей стране. Через своих «агентов влияния» во власти корпорации разжигают социальную ненависть и поляризируют общество на противостоящие группы. Почему власть не препятствует подобной деятельности чиновников? – Потому что она выполняет социальный заказ корпораций.

Корпоративный капитализм вслед за экономической властью хочет получить политическую. Политическая власть олигархии в капиталистическом обществе выражается в становлении корпоративного государства, т. е. фашистской диктатуры крупного капитал. Фашизм – закономерное развитие капитализма, если у него нет соответствующего коммунистического противовеса. Фашизм и коммунизм – две политические идеи капиталистического общества, отражающие два его основных класса: капиталистов и пролетариат.

Российский олигархат надеется, вызвав бунт, легко его подавить и установить фашистскую диктатуру с элементами феодализма, кастового общества. Так же, как был подавлен в 1993-м спровоцированный двумя ветвями власти конфликт, который закончился поражением народа и установлением ельцинской диктатуры и введением ельцинской конституции. Но 1993-й был только репетицией приближающегося в наши дни катаклизма.

С этой точки зрения и стоит оценивать дикие, беспардонные и оскорбительные для народа высказывания чиновников. Если поинтересоваться, то мы увидим, что многие из тех людей, которые занимают должности во власти, начиная от низовых администраций и заканчивая административной вершиной, прошли в свое время обучение в различных «российских» НПО, курируемых Западом или прямо – в западных странах. Обосновавшаяся сегодня во власти западная пятая колонна, разбившись на «власть» и «оппозицию», активно провоцирует в стране социальный взрыв. Одни – принятием антинародных законов, другие – их критикой. Отсюда и удивительно «объективное» заявление Кудрина.

Те «нововведения» власти и то недовольство народа, которые имеются на данный момент, свидетельствуют, что, в результате провокационной деятельности корпоративно-властных структур, в России сложилась революционная ситуация. Но в условиях отсутствия какой-либо организующей народный протест силы эта революционная ситуация может разрешиться только русским бунтом, «бессмысленным и беспощадным», вероятность которого весьма высока, несмотря на то, что люди понимают его бесперспективность. Но в условиях, когда народ поставлен на грань выживания, лишен национальной патриотической элиты и не видит перед собой исторической перспективы, логика перестает быть тем фактором, который определяет поведение народных масс и уступает свое место эмоциям.

Таким образом, Россия, в результате политики уступки государственной власти корпорациям, идет к кровопролитным массовым беспорядкам (провоцируемым валом безумных законов и решений и ухудшением уровня жизни), подавление которых олигархами закончится установлением прямой политической диктатуры крупного капитала, не только российского, а, в значительной мере, международного, т. к. российский капитал тесно связан и большей частью подчинен зарубежным банкам и ТНК (что хорошо видно на недавнем примере «российского» алюминиевого бизнеса, перешедшего под контроль англосаксов).

Как показывает история, диктатура крупного капитала (корпораций) всегда была одновременно и фашистской диктатурой (диктатурой корпоративного государства).

Таким образом, можно сделать вывод, что Россия в данный момент находится на стадии ползучего конституционного переворота, на грани социального взрыва и установления фашистской диктатуры.

«Не приписывайте Сталину победу»?[28]

Митрополит Илларион (Алфеев) на днях, пользуясь Днем Победы как поводом, высказал еще раз свое отношение к И.В. Сталину, которое, мягко говоря, отрицательное. Заявив, что не стоит приписывать Сталину победу в Великой Отечественной войне, он начал давать советы русскому народу, видимо, перепутав его со своей паствой: «Я думаю, что это заслуга всего народа, которая была приписана Сталину из-за культа личности. Я не думаю, что возрождать этот культ личности нужно сейчас, в наше время» (см. https://lenta.ru/ news/2019/05/11/stalin/).

Разумеется, в основе каждой победы в войне лежит множество различных факторов, среди которых дух народа, экономика, патриотизм имеют большое значение. Однако у каждой победы есть свое лицо. У Победы в Великой Отечественной войне лицо Сталина, как бы ни хотелось иного многим сегодняшним декоммунизаторам. Точно так же, как у победы над хазарами лицо Великого князя Святослава, на Чудском озере – Александра Невского, на Куликовом поле – Дмитрия Донского, а в битве при Молодях – Иоанна Грозного (можете продолжить этот ряд сами). Конечно, в этих битвах погибал народ, но организаторами побед были правители.

Чем же не угодил Иосиф Виссарионович тем, кто отрицает его роль в Великой Победе? Есть мнение, что им не нравится не только Сталин, но и сама Победа как таковая. Но пинать ее пока опасно, и решаются на такое совсем уж либеральные отморозки, а вот пнуть «мертвого льва» – Сталина – приятно и безопасно в нынешней РФ. Потому позиция «не приписывайте Сталину Победу» – это только промежуточное состояние в движении к «отмечать уже нечего».

В данном же случае особо примечательно, что иерарх РПЦ последовательно выступает против Сталина, который был не только организатором победы в Великой Отечественной войне, но и создателем современной РПЦ МП (в 1943 году), которой Сталин дал всё: от автомобилей и зданий до места в социальной системе СССР. (Кстати, дореволюционная Церковь, уничтоженная после революции, именовалась «Российская Православная Церковь» – так она названа в документах Поместного собора 1917–1918 гг., или «Православная Греко-Российская Церковь»; а как по воле правителей возникают новые «православные» церкви мы можем видеть на примере украинского «томаса».)

Жившие в СССР предстоятели РПЦ прекрасно понимали, кому они обязаны. Когда Генеральный секретарь смертельно заболел, 4 марта 1953 года патриарх Алексий I подписал и разослал по епархиям письмо с указанием молиться за здоровье вождя, в котором было сказано: «Наш долг, долг всех верующих прежде всего обратиться с молитвою к Богу об исцелении дорогого для всех нас болящего. Благословляю во всех храмах всех епархий совершить молебствия о здравии Иосифа Виссарионовича. Церковь наша не может забыть того благожелательного к ней отношения нашего Правительства и лично Иосифа Виссарионовича, которое выразилось в целом ряде мероприятий, клонящихся ко благу и славе нашей Православной Русской Церкви».

А после смерти Сталина, во время панихиды по нему, которая проходила в Богоявленском патриаршем соборе в Москве 9 марта 1953 года, патриарх Алексий назвал Сталина «Великим Вождем нашего народа», трижды гениальным – ученым, полководцем и мыслителем: «Память о нем для нас незабвенна, и наша Русская Православная Церковь, оплакивая его уход от нас, провожает его в последний путь, “в путь всея земли”, горячей молитвой. Нашему возлюбленному и незабвенному Иосифу Виссарионовичу мы молитвенно, с глубокой, горячей любовью возглашаем вечную память» (выделено мной – В.М.).

Видимо, с кончиной советской власти кончилась и любовь РПЦ к «возлюбленному и незабвенному Иосифу Виссарионовичу», действительному отцу-основателю Московской патриархии. Впрочем, разве первый раз в истории случается так, что, выражаясь библейским языком, «глина препирается с горшечником»?

Хотя, у господина Алфеева, возможно, есть другой «папа». Когда выбрали предыдущего римского понтифика («верховного жреца» по-русски) Бенедикта XVI, а владыка Илларион служил епископом Венским и Австрийским, то он разразился по этому поводу статьей с весьма говорящим названием «Habemus Papam!» («У нас есть папа!» – ритуальный возглас при избрании папы римского).

Так что, когда услышите про очередной наезд на Сталина или Победу, всегда вспоминайте другое латинское изречение: «Cui prodest?» («Кому выгодно?»).

Посягнувший на Третий Рим[29]

Митрополит Иларион (Алфеев) известен своими неоднозначными высказываниями о важных общественных и церковных событиях. Одно из запомнившихся было о папе Римском Бенедикте XVI – когда его выбрали, владыка Иларион, служивший в то время епископом Венским и Австрийским, приветствовал это избрание статьей с весьма говорящим названием «Habemus Papam!» («У нас есть папа!» – ритуальный возглас при избрании папы римского. – В.М.).

Полностью эта ритуальная фраза звучит так: Annuntio vobis gaudium magnum: habemus Papam – Eminentissimum ac Reverendissimum Dominum, Dominum (имя), Sanctae Romanae Ecclesiae Cardinalem, (фамилия), qui sibi nomen imposuit (новое имя папы). В переводе на русский это значит: Объявляю вам великую радость: у нас есть Папа – преосвященнейший и достопочтеннейший господин, господин (имя), кардинал Святой Римской Церкви (фамилия), который принял себе имя (новое имя папы). Эту формулировку возвещает кардинал-протодьякон с центрального балкона Собора Святого Петра.

Странно, что будучи епископом Русской Православной Церкви, а не кардиналом римской еретической религиозной организации, владыка Иларион выбрал для своей статьи такой вызывающий заголовок из такой сакраментальной фразы.

Другое высказывание – уже о светских, исторических событиях – владыка посвятил роли И.В. Сталина в Великой Отечественной войне, объясняя популярность Верховного главнокомандующего культом его личности и призывая этот культ «не возрождать». Как известно, Сталин был фактическим воссоздателем РПЦ МП в 1943 году (его роль в процессе возрождения Православной Церкви в СССР высоко оценивал Святейший Патриарх Алексий I), а вот словосочетание «культ личности», использованное владыкой Иларионом, придумал Никита Хрущев, известный своим богоборчеством и разрушением православных храмов.

Перефразировав немного известную поговорку, можно сказать: «Скажи мне, чьим лексиконом ты пользуешься, и я скажу кто ты». Как видим, владыка Иларион пользуется лексиконом католиков-еретиков и богоборцев-троцкистов. Язык – он многое может сообщить о человеке, даже помимо его воли. В эту же «копилочку» можно положить и высказывание владыки об использовании современного русского языка в богослужении.

Но речь, собственно говоря, не об этом. Еще весной этого года, готовясь к поездке в Грецию, митрополит Иларион дал интервью афинской газете «Катимерини», выходящей на греческом и английском (англоязычная версия газеты распространяется в США). Перевод интервью на русский язык достиг просторов Рунета совсем недавно и, вероятно, неожиданно для самого владыки и возглавляемого им Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата (который и распространил перевод) вызвал возмущенный отклик у многих православных людей и СМИ. Отвечая журналисту на вопрос о т. н. Пентархии (пяти Патриархах Вселенской Православной Церкви), владыка Иларион внезапно припомнил доктрину, известную каждому православному под названием «Москва – Третий Рим». Иерарх Русской Православной Церкви (и член руководящих органов Всемирного Совета Церквей и других экуменических организаций) заявил, что эта «теория» «не имеет для нас (для «вас» – это для кого? – В.М.) какого-либо значения в настоящем». Причем к самому вопросу, на который митрополит давал ответ, эта доктрина, на первый взгляд, не имела никакого отношения. Вот это место из интервью:

«– В первые века Церкви вместе с институтом Пентархии епископы пяти городов воплощали собой пять богословских течений, или школ. А в наше время, что именно воплощают национальные Патриархаты в жизни Церкви?

– Я не хотел бы сейчас подробно касаться теории так называемой «Пентархии». Эта теория имела светское происхождение и, как и все подобные церковно-политические теории, никогда не касалась сердцевины православной веры (точно так же, как теория «Третьего Рима», в свое время имевшая популярность на Руси, не имеет для нас какого-либо значения в настоящем)».

Надо сказать, что у митрополита Илариона есть в этом вопросе высокопоставленный единомышленник: не так давно патриарх Константинопольский Варфоломей назвал доктрину «Москва – Третий Рим» «глупой, высокомерной и нечестивой» и «абсолютно неприемлемой для Православной Церкви». Что, учитывая реноме константинопольского патриарха среди православных, – весьма показательно. Попасть в одну компанию с Варфоломеем, да еще и по такому поводу – врагу не пожелаешь. Хотя кто знает: может быть, владыку это вполне устраивает?

Кстати, такое резкое высказывание Варфоломея вполне понятно: он защищает свое первенствующее место в «Пентархии». Но как оценить в этом аспекте высказывание митрополита Илариона? Ведь его отказ от доктрины Москвы как Третьего Рима знаменует и отказ от постановки вопроса о переводе Московского патриарха на первое место по диптиху. Это капитулянтская позиция по отношению к своей церковной организации. Позиция тем более странная, что митрополит Иларион – один из нескольких вероятных преемников Патриарха Кирилла на престоле предстоятелей Русской Церкви.

Знающие умные люди могут мне возразить: да никакой идеологической доктрины Третьего Рима не было, ее выдумали славянофилы в XIX веке, нарастив на несколько древних фраз инока Филофея «мясо» своих учений. Я мог бы с этим поспорить, но не здесь, – не тот формат. Скажу лишь то, что если даже доктрина «Москва – Третий Рим» лишь миф, созданный славянофилами (а это не так!), то и в этом случае сей «миф» не выдумка, он врос в плоть и душу русских православных людей, стал живой и движущей силой, смыслом жизни нашего народа.

«Миф, – как написал Андрей Савельев, – это коллективное самовыражение общества, который складывает это общество в признании мифического сюжета как истинного. Причем, у этого сюжета может быть множество интерпретаций… а также воображаемые философские смыслы, но не может быть отрицания реальности мифа, которое разрушило бы общество. Посягательство на эту реальность в устойчивом обществе предполагает жестокие преследования».

Именно таким посягательством и заняты патриарх Варфоломей и митрополит Иларион, отрицая значение доктрины «Москва – Третий Рим».

Варфоломея можно понять, у него свой интерес в этом вопросе. Но я не буду даже спорить с сидящим в своем Фанаре наследником «глупых ромеев» (как назвал византийцев, надеющихся на помощь папы Римского, визирь турецкого султана Мехмеда Завоевателя, захватившего Константинополь в 1453 году). Не стану также утруждать себя и мучить читателя всем известной историей о появлении доктрины Третьего Рима и роли в этом инока Филофея.

Отмечу только, что доктрина «Москва – Третий Рим» имеет для русского православного человека основополагающее значение. Оно связано с тем, что в момент возникновения этой доктрины (общепринято считать, что она появилась в конце XV века) во-первых, формирующееся Русское централизованное государство оказалось единственным в мире независимым православным государством с Великим князем (а потом и царем) во главе; во-вторых, именно в это время православные ожидали (в связи с окончанием седьмой тысячи лет от сотворения мира) Второго пришествия Христова.

Слова о том, что Россия – Третий Рим освятили установление Патриаршества на Руси в правление сына Ивана Грозного, царя Федора Ивановича: в Уложенной грамоте, узаконившей русское Патриаршество, за подписью Вселенского Константинопольского патриарха Иеремии II упоминается «великое Российское царствие, Третей Рим». Но еще прежде того, в 1547 году, как результат развития доктрины «Москва – Третий Рим», возложил на себя царский титул и миссию вселенского христианского императора первый русский царь Иван Грозный.

Доктрина «Москва – Третий Рим» неразрывно связана с Российской государственностью, она как идеологический и духовный фундамент легла в основу Русского царства и Русской цивилизации (между прочим, владыка Иларион – член попечительского совета фонда «Русский мир» и не странно ли, что он рубит даже не сук, а целый ствол, на котором этот Русский мир держится, подрывает его основы?). Доктрина «Москва – Третий Рим» стала нитью, сшившей лоскуты русских княжеств в единое централизованное государство. Отказ от нее – не просто отказ от мессианской религиозной идеи, но и прямой путь к политическому сепаратизму коренных русских областей – Северо-Запада и Поморья, Сибири и Урала, я уж не говорю о республиках Поволжья. Говорить о том, что эта доктрина в настоящее время не имеет значения – значит, либо не понимать исторических процессов и исторического момента, либо… Опасно выдергивать самую старую и главную основу все российской государственной конструкции. Даже столь нелюбимый владыкой Иларионом Иосиф Виссарионович вернулся от интернационализма к мессианизму и избранничеству России – пусть и в ярко-красном, революционном цвете, но наша страна осталась путеводной звездой для всего мира, пока предатели, дураки и крысы не развалили великий Союз народов Третьего Рима в 1991 году.

По православному учению о государстве, в мире может быть только одна христианская империя. Ромейская (Византийская) империя пала в 1453 году, вскоре после заключения с католиками Флорентийской унии, по которой власть в Православной Церкви переходила к римскому еретическому епископу. Для православного человека была очевидна взаимосвязь измены константинопольского патриарха и византийского императора православию и гибель Второго Рима (Константинополя) под ударами турок.

Первый Рим – католический – отпал от православия еще в XI веке. Таким образом, в конце XV века в мире не осталось ни православной империи, ни независимого православного государства кроме России. Русским правителям и русскому народу пришлось взять миссию православной власти (империум) на себя. Москва стала Третьим Римом. И остается им до сих пор не смотря ни на что.

Второе, что надо отметить – Москва для русских стала не только Третьим Римом, но и последним, то есть свою миссию Россия должна была выполнять до (как тогда думали близкого) Второго пришествия Христова.

Теперь давайте подумаем, при каких условиях доктрина «Москва – Третий Рим» может утратить свою актуальность?

Во-первых, если мы перестанем быть православной страной.

Во-вторых, если наступит т. н. «конец света».

Что же хотел сказать митрополит Иларион, утверждая, что сейчас «эта теория не имеет для нас никакого значения»? Что наша страна, наш народ, наши вожди и иерархи перестали быть православными, как перестали ими быть константинопольские патриарх и император в XV веке? Или что конец света уже наступил, Армагеддон отгремел, Второе пришествие свершилось и мы проживаем в Царствии Христовом, сменившем наш Третий Рим?

Или взгляд митрополита Илариона на «эту теорию» (а заодно – «эту страну») – это взгляд европейца откуда-то из центральной Европы, скажем Вены, Оксфорда (где владыка получил степень доктора философии) или и вовсе – из самого Рима, столь часто им посещаемого? Действительно, с точки зрения «цивилизованного европейца» русские «схизматики» никакого права называться Римом, да еще третьим, не имеют. Рим для европейца бывает только первой и единственной свежести. (Видимо, не зря протоиерей Валентин Асмус заметил «намеки на католическое учение о первенстве папы» в трудах тогда еще иеромонаха Илариона, а православный француз доктор богословия Жан-Клод Ларше и вовсе посчитал, что во взглядах митрополита присутствует униатство.) Поэтому все разговоры о Москве как о Третьем Риме, как о центре мирового Христианства, для таких людей как Григорий Валерьевич Алфеев – не актуальны. Для него актуален «православно-католический альянс», к которому он призывает с 2006 года. Альянс, которому Москва как Третий Рим – только помеха.

И вот еще – об отношении к своей Родине: среди многочисленных наград митрополита Илариона есть литовская «Медаль памяти 13 января». Он получил ее 4 марта 1992 г. В положении об этой награде сказано: «Медалью награждаются литовские и иностранные граждане за защиту свободы и независимости Литвы в январе – сентябре 1991 года». Если кто позабыл – 13 января 1991 года в Вильнюсе литовскими националистами была совершена провокация, ставшая одним из важных рубежей в развале нашей большой Родины – СССР. Что сделал митрополит Иларион, чтобы заслужить одну из самых первых и важных наград «независимой» националистической Литвы – Бог его знает. Но зря такие медальки националисты не раздают. Из других наград стоит отметить медаль «За заслуги в области толерантности», которой владыку наградила «Экуменическая организация толерантности» в 2013 году. Ну и конечно, надо вспомнить полученную им в 2018 году Почетную медаль Съезда лидеров мировых и традиционных религий.

Вот теперь мы понимаем, кого имел в виду господин Алфеев, когда говорил что «для нас» «теория «Третьего Рима», в свое время имевшая популярность на Руси, не имеет какого-либо значения в настоящем». Для «них», но не для нас, православных русских людей.