© Широкорад А.Б., 2022

© ООО «Издательство «Вече», 2022

В лето 6370 (862 год от Рождества Христова) от Сотворения мира пошли кровавые свары у северных славян. «И не было среди них правды, и встал род на род, и была среди них усобица, и стали воевать сами с собой. И сказали себе: «Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву». И пошли за море к варягам, к руси. Те варяги назывались русью подобно тому, как другие называются шведы, а иные норманны и англы, а ещё иные готладцы, – вот так и эти прозывались. Сказали руси чудь, славяне, кривичи и весь: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами». И вызвались трое братьев со своими родами, и взяли с собой всю русь, и пришли к славянам, и сел старший, Рюрик, в Новгороде, а другой, Синеус, – на Бело-озере, а третий, Трувор, – в Изборске».

Вот так описано становление государственности на Руси в «Повести временных лет». Поскольку, кроме летописи, никаких других данных о призвании Рюрика нет, то по сему поводу отечественные историки уже два столетия ведут жестокую войну между собой. Тех, кто поверил летописи, окрестили норманистами, а историков, считавших, что призвание варягов – вымысел, и князь Рюрик – мифологический персонаж, соответственно, стали звать антинорманистами. Ещё в XIX веке спор историков получил политическую окраску. Несколько немецких историков, состоявших на русской службе, имели неосторожность намекнуть, что вот де без европейцев русские не смогли создать своего государства. Против них грудью встали «квасные» патриоты. Мы, мол, сами с усами и вашего Рюрика знать не знаем, а история наша начинается со славянских князей Олега и Игоря. Ряд историков, начиная с В.Н. Татищева, придумали Рюрику деда – славянина Гостомысла, жившего то ли в Новгороде, то ли в славянском Поморье. Исторические споры норманистов и антинорманистов не уместятся даже в самый пухлый том, поэтому я изложу наиболее вероятную версию событий.

Начнём с того, что выясним, а кто такие варяги? У нас принято отождествлять варягов с викингами – скандинавскими разбойниками. В VIII–X веках викинги (норманны) наводили ужас не только на побережье Северной Европы, но и на весь средиземноморский бассейн. В IX веке корабли викингов достигли Исландии, а в Х веке – Гренландии и полуострова Лабрадор. Вожди викингов – конунги – захватывали земли в Западной Европе и зачастую оседали там, становились князьями, графами и даже королями.

Немного в ином качестве викинги появлялись в землях восточных славян за несколько десятилетий до явления туда Рюрика. Набеги на земли славян и грабежи, безусловно, имели место, но не были основным видом деятельности викингов. Здесь они чаще всего выступали в роли купцов и наёмников.

Флотилии норманнских судов (драккаров) легко передвигались вдоль северного побережья Европы и грабили по пути местное население, а затем через Гибралтарский пролив попадали в Средиземное море. Это был очень длинный, но сравнительно лёгкий путь. А вот пройти «из варяг в греки» по русским рекам и волокам было гораздо короче, но сделать это с боями было трудно, а скорее всего, невозможно. Вот и приходилось норманнам ладить с местным населением, особенно в районах волоков. Для славянского населения волок становился промыслом, и жители окрестных поселений углубляли реки, рыли каналы, специально содержали лошадей для волока и др. Естественно, за это норманнам приходилось платить.

По пути «из варяг в греки» к викингам приставали отряды славян, а затем объединённое славяно-норманнское войско шло в Византию или войной, или наниматься на службу к византийскому императору.

Поэтому славяне и называли викингов варягами. Варяг – это искаженное норманнское слово «Vaeriniar», а норманны позаимствовали это слово от греческого «», означающего «союзники», а точнее – наёмные воины-союзники. Замечу, что среди скандинавских племён не было никаких варягов, и ни один народ Западной Европы не называл так норманнов. Итак, слово «варяг» отражает специфику славяно-норманнских отношений.

Возникает естественный вопрос: а какую это «русь» привёл Рюрик? В книге «Викинги», изданной в Москве в 1995 г. огромным для нынешнего времени тиражом 50 тысяч экземпляров, говорится: «Славяне называли викингов русами, поэтому территория, где расселились русы, получила название Русь (впоследствии – Россия)»[1].

Мягко выражаясь, это буйная фантазия господ Филиппы Уингейт и Энн Миллард, как, впрочем, и иных иностранных и отечественных историков[2]. Дело в том, что в Скандинавии не было не только племени варягов, но и руси. А русью или русами норманнов называли только в Восточной Европе.

Некоторые историки связывают слово «рос» – «рус» с географической и этнической терминологией Поднепровья, Галиции и Волыни, и утверждают, что именно там существовал народ рос или русь. Но, увы, эта версия не соответствует ни летописям, ни фактам. Автор придерживается мнения тех историков, которые полагают, что слово «русь» близко к финскому слову «routsi», что означает «гребцы» или «плаванье на гребных судах». Отсюда следует, что русью первоначально называлось не какое-то племя, а двигающаяся по воде дружина. Кстати, и византиец Симеон Логофет писал, что слово «рус» – «русь» происходит от слова «корабль».

Итак, поначалу славяне и византийцы называли русью дружины норманнов и славян, передвигающиеся на гребных судах. Через несколько десятилетий это слово стало ассоциироваться с дружиной киевского князя, а затем – с его владениями и его подданными.

Что же касается варягов, осевших на Руси, то они, как правило, обрусевали уже во втором поколении. Есть народы, склонные к быстрой ассимиляции, и наоборот, известны случаи, когда отдельные племена столетиями упорно не желают ассимилироваться с подавляющим большинством местного населения. Обычно такие случаи кончаются серьёзными этническими конфликтами, ответственность за которые сейчас стало модно сваливать с больной головы на здоровую, то есть на коренное население, составляющее абсолютное большинство. Норманны же очень быстро ассимилировались, и не только в славянских землях, но и в Англии, Франции, Италии и др.

Если норманны и превосходили славян в военном искусстве, то в остальном они стояли на более низком уровне развития и быстро перенимали элементы славянской культуры. Норманны в Византии и Западной Европе довольно быстро меняли свою религию на христианство, а в Новгороде и Киеве – на славянских богов. Кстати, пантеоны скандинавских и наших богов были довольно схожи. В договорах с Византией варяжский князь Олег, ближайший сподвижник Рюрика, клянётся не скандинавскими богами Одином и Тором, а славянскими Перуном и Велесом.

Невысокий культурный уровень варягов-норманнов и их быстрая ассимиляция дали мощные козыри в руки историкам-антинорманистам. С последними можно согласиться в том, что варяги практически не оказали никакого влияния на быт, обычаи, культуру, религию и язык славян. Однако в политике, и особенно в военной истории славян варяги сыграли весьма существенную роль.

В 60-х гг. IX века, пока Рюрик правил в Новгороде и Ладоге, в Киеве правили два варяжских конунга Аскольд и Дир. Согласно русским летописям, Аскольд и Дир вместе с Рюриком прибыли в 862 г. в Новгород, а затем отпросились с отрядом варягов на службу в Византию. Однако ряд учёных не без основания считают, что это выдумка летописца, пытавшегося оправдать действия князя Олега, а на самом деле оба конунга правили Киевом ещё до 862 г.

Аскольд и Дир собрали довольно большое войско, состоявшее из славян. Согласно византийским источникам, в 860 г. 200 ладей русов подошли к Константинополю. В течение недели город находился в осаде, после чего император Михаил начал переговоры с русами и заключил с ними мирный договор. Походом на Царьград руководили Аскольд и Дир. Византийские источники говорят о том, что вождь русов принял христианство. Судя по всему, это был Аскольд, недаром впоследствии на могиле Аскольда построили церковь Святого Николая. Аскольд и Дир совершили несколько успешных походов на хазар, чем обеспечили безопасность своих владений от налётов степных кочевников.

После смерти Рюрика в 879 г. северными славянскими землями стал править князь Олег, родственник Рюрика, поскольку сын Рюрика Игорь был ещё ребенком. В 882 г. Олег собрал войско из варягов и славян и двинулся на ладьях на юг. Как сказано в летописи, «приде к Смоленску и прия град и посади муж свои, оттуда поиде вниз и взя Любеч, посади муж свои». Перевести это, видимо, следует, так: Смоленск сдался Олегу без боя, а Любеч пришлось штурмовать, и в обоих городах Олег оставил свои гарнизоны.

Подплывая к Киеву, Олег велел замаскировать свои ладьи под купеческие суда. Часть воинов изображала гребцов, а большинство легло на дно ладей. Ладьи пристали у Угорской горы, оттуда Олег послал гонцов сказать киевским князьям, что они варяги-купцы и плывут из Новгорода в Константинополь. Аскольд и Дир с небольшой свитой вышли из города для осмотра товаров. Когда они подошли к ладьям, оттуда выскочили варяги и убили обоих князей. После этого Киев без сопротивления сдался Олегу. Так произошло объединение северных и южных восточнославянских земель и возникло государство, впоследствии названное Киевской Русью.

Я изложил версию «Повести временных лет» – единственного древнерусского источника, где упомянуты князь Аскольд и Дир. Замечу, что «Повесть временных лет» была написана в 1010-х гг., а самый ранний список с неё, дошедший до нас, датирован 1377 г. Зато два арабских историка IX века повествуют о набеге русов в 843–844 гг. на Севилью, которыми командовал Аскольд аль Дир – в переводе с готского Аскольд по прозвищу Дир (Зверь).

Так что киевский летописец, описывая дела 150-летней давности, просто ошибся. Так и появился первый в России «подпоручик Киже».

Земли Киевской Руси имели довольно слабые политические и экономические связи, как со столицей, так и между собой. Впрочем, это характерно и для других государств Европы конца IX века, таких как, например, Западно-Франкское и Восточно-Франкское королевства, Великоморавское государство, Болгарское царство и др. Но до 1991 г. ни у одного серьёзного историка не возникало сомнений, что у всех славянских племён, входивших в Древнерусское государство, был один язык, одни верования, и они были одним народом. Что же касается варяжского элемента в Киевском государстве, то большинство варягов ассимилировалось, а остальные, прослужив несколько лет у киевского князя, отправлялись служить в Византию, а в отдельных случаях возвращались на историческую родину.

В 907 г. киевский князь Олег с дружиной, состоявшей из славян и варягов, осадил Константинополь. После непродолжительной осады греки запросили мира. Олег получил большую контрибуцию и подписал выгодный для Киева договор о торговле и мореплавании. Согласно легенде, Олег прибил свой щит к вратам Царьграда. Византийцы целовали крест в соблюдение договора, а Олег и его мужи клялись оружием и славянскими богами Перуном и Велесом. Любопытно, что и в 907 г., и через четыре года, когда послы из Киева приезжали за подтверждением договора, из четырнадцати человек лишь двое имели славянские имена – Велемудр и Стемир, а остальные – скандинавские: Карл, Фарлаф, Рулав, Руальд, Труан и т. д. Но оба раза все послы клялись славянскими богами.

После смерти в июне 912 г. Олега на киевский престол вступил сын Рюрика Игорь. Летом 941 г. Игорь предпринял морской поход на Константинополь. 11 июля у входа в Босфорский пролив русские ладьи были встречены византийским флотом. Противник применил «греческий огонь», и русская флотилия, потеряв несколько судов, отступила. Потерпев поражение у Константинополя, флотилия Игоря двинулась к берегам Винифии и начала опустошать побережье. Однако вскоре русские увидели византийскую эскадру Феофана и вынуждены были бежать. Феофан решил преградить русским путь назад и блокировал Днепро-Бугский лиман. Поэтому Игорю с дружиной пришлось возвращаться домой через Керченский пролив.

В 944 г. Игорь решил взять реванш. На сей раз он собрал большое войско и разделил его на две части: пешие славяне и варяги пошли морем, а конные славяне и нанятые печенеги двинулись сухим путем. Сам Игорь пошёл с конной ратью, но дойти им удалось лишь до Дуная, где они были встречены послами императора.

Греки предложили Игорю дань значительно бо́льшую, чем взял Олег. Игорь взял деньги и ценные ткани и двинулся назад. В следующем 945 году был заключён договор с Византией. Любопытно, что в ходе принятия нового договора в Киеве часть славян и варягов присягали не Перуну, а целовали крест в церкви Святого Ильи.

В годы мира с Византией русские (то есть славяне и варяги) охотно шли на императорскую службу. Так, в 949 г. в ходе боевых действий византийского флота у острова Крит в составе флота было девять русских кораблей и более шестисот воинов-русов.

В 1015 г. в Киеве умирает князь Владимир Святославович. Его сыновья начинают усобицу. Новгородский князь Ярослав решает овладеть киевским столом с помощью варягов. Он просит руки Ингигерды – дочери первого христианского короля Швеции. В Новгород Ингигерда прибыла в 1019 г. Согласно брачному договору, принцесса получила во владение город Альдейгаборг (Ладогу).

Ещё раньше на службу к Ярославу прибыл большой отряд во главе с конунгом Эйдмундом. Варяги помогли Ярославу занять киевский стол. Согласно «Саге об Эйдмунде», именно он по указанию Ярослава убил сына Владимира Святославича Бориса (в «Саге» – Бурислейф). Ряд отечественных историков оспаривают этот факт, но довольно невнятно.

Почти сразу после убийства Бориса Ярослав перестал платить жалованье отряду Эймунда. То ли жадность обуяла князя, то ли он хотел, чтобы нежелательные свидетели отправились домой или куда-нибудь в Византию. Но варяги – не шахтёры и не учителя, они не выходили с транспарантами: «Требуем выдать в ноябре зарплату за январь». Эймунд пошёл к Ярославу и сказал: «Раз ты не хочешь нам платить, мы сделаем то, чего тебе менее всего хочется – уйдём к Вартилаву конунгу, брату твоему. А теперь будь здоров, господин». Варяги сели на ладьи и поплыли к Полоцку, где им щедро заплатил князь Брячислав (Вартилав).

Внук Владимира Святого Брячислав Изяславович держал нейтралитет в войне Ярослава с братьями. Его больше всего устраивало взаимное истощение сторон. Сам же Брячислав зарился на стратегические волоки на пути «из варяг в греки» в районе Усвята и Витебска, а в перспективе метил и на киевский престол.

Получив варяжскую дружину, Брячислав осмелел и в 1021 г. взял Новгород.

Овдовев в 1054 г., Ингигерда постриглась в монахини под именем Анна и скончалась в Новгороде 10 февраля 1059 г. В 1439 г. она была канонизирована новгородским архиепископом Евфимием II. Сейчас РПЦ почитает её как Анну Новгородскую.

Ну а в Ладоге с 1019 г. от её княгини Ингигерды правил её родич ярл Рёгнвальд. Де-факто и де-юре эта область отпала от Киевской Руси. Рёгнвальд вскоре не только вышел из подчинения Ингигерды, но и сделал свою власть наследственной. После смерти Рёгнвальда Ладогой правил его первый сын Ульв, а затем второй сын Эйлив. Третьего же сына Рёгнвальда Стейнкиля в 1056 г. вызвали из Ладоги в Швецию, где он был избран королём и стал основателем новой шведской династии. Лишь в конце XI века новгородцы сумели выгнать варягов из города Ладоги.

Лишь в 1114 г. новгородцы окончательно вернули себе Ладогу.

Рассказ об Александре Невском следует начать с 1225 г. В тот год новгородцы призвали к себе на княжение Ярослава Всеволодовича, отца Александра Невского. Ярослав был хорошим политиком, его отличало властолюбие и неразборчивость в средствах для достижения поставленных целей. В том же 1225 г. шведские и литовские феодалы напишут папе Гонорию III подобострастное письмо о том, что покоренные корела, ижора и водь страстно мечтают перейти в католичество.

Русские никогда не проводили принудительного обращения финских и карельских племен в христианство. Но тут крестоносцы «допекли» новгородцев, и зимой 1227 г. князь Ярослав Всеволодович идёт походом на емь (тавастов, как их называют шведы) и в течение года устраивает массовое крещение корелы в православную веру.

Однако вскоре Ярослав поругался с новгородцами, и в следующем 1228 г. ему был «показан путь». А взамен новгородцы призвали князя Михаила Черниговского.

Однако Михаил Всеволодович оказался честолюбивым проходимцем, его мало волновали интересы Новгорода, а больше занимали интриги на юге Руси. Новгородское вече «показало ему путь», и в 1230 г. новгородцы вновь позвали на княжение Ярослава Всеволодовича. Князь провел в Новгороде всего две недели и уехал в свой удел в Переяславль-Залесский, оставив вместо себя двух старших сыновей – одиннадцатилетнего Фёдора и десятилетнего Александра. За три года их пребывания в Новгороде шведы вели себя достаточно тихо. Однако в конце 1230 г. в городе начался голод. Как сказано в летописи: «Избил мороз… изобилие в волости нашей, и оттого установилось великое горе. Начали покупать хлеб по восьми кун, а кадушку ржи по двадцати гривен, а во дворах – по пятнадцати, пшеницу – по сорока гривен, а пшено – по пятидесяти, а овес – по восемнадцати гривен. И разбрелись [жители] города нашего и волостей, и полны были чужие грады и страны братьями нашими и сестрами, а оставшиеся начали умирать. И кто не прослезится об этом, видя мертвецов, по улицам лежащих, и младенцев, поедаемых псами…»[3]

Голод продолжался до июля 1231 г., когда по Волхову прибыли первые ганзейские ладьи, и «отворил Господь милосердие свое на нас, грешных, сотворил вскоре милость: пришли Немцы из заморья с житом и мукою, и сотворили много добра, а город уже был при скончании дней своих»[4].

Спору нет, ситуация здесь была форс-мажорная, тем не менее этот случай показывает зависимость Новгорода от внешней торговли.

В 1233 г. Ярослав Всеволодович решил женить старшего сына. Невестой четырнадцатилетнего Фёдора стала Феодулия, дочь князя Михаила Черниговского.

5 июня 1233 г. на свадебном пиру в Новгороде князь Фёдор внезапно умер. Его погребли в Юрьевском монастыре под Новгородом. Грустная, но ординарная история из тех, которые мало интересуют даже историков, занимающихся XIII веком. Однако смерть Фёдора была лишь началом таинственных, романтических и даже скандальных событий, и к ней мы вернемся, рассказывая о Смутном времени.

После смерти брата Александр стал единственным князем в городе. Вскоре над вольным Новгородом нависла страшная угроза и с запада, и с востока.

9 декабря 1237 г. папа Григорий IX отправил главе шведской церкви архиепископу Упсалы буллу с призывом совершить крестовый поход на «язычников»-емь (тавасотов): «Поскольку, как это следует из содержания присланных нам ваших писем, народ, который называется тавасаты, в свое время великим трудом и рвением вашим и ваших предшественников обращенный в католическую веру, сейчас под воздействием рядом живущих врагов креста, вернувшись к неверию прошлого заблуждения, вместе с некоторыми варварами [русскими? – А.Ш.] при содействии дьявола полностью разрушает новый посев Церкви Божьей в Тавастии… мы предписываем вам, брат наш, настоящим апостолическим посланием, чтобы вы спасительными предписаниями побудили католических мужей, сколько их живет в упомянутом Королевстве [Швеция] и на соседних островах, чтобы они, взяв на себя знак креста, против этих отступников и варваров мужественно и мощно выступили»[5].

А через четыре месяца к Новгороду двинулись орды Батыя. Татары осадили пограничный с новгородскими землями город Торжок (примерно в 270 км от Новгорода).

Как гласит Тверская летопись, татары окружили весь город тыном, «также как и другие города брали, и осаждали окаянные город две недели. Изнемогли люди в городе, а из Новгорода им не было помощи, потому что все были в недоумении и в страхе. И так поганые взяли город, убив всех – и мужчин и женщин, всех священников и монахов. Все разграблено и поругано, и в горькой и несчастной смерти предали свои души в руки господа месяца марта в пятый день, на память святого Конона, в среду четвертой недели поста. И были здесь убиты: Иванко, посадник новоторжский, Аким Влункович, Глеб Борисович, Михаил Моисеевич. А за прочими людьми гнались безбожные татары Селигерским путем до Игнатьева креста и секли всех людей, как траву, и не дошли до Новгорода всего сто верст. Новгород же сохранил бог, и святая и великая соборная и апостольская церковь Софии, и святой преподобный Кирилл, и молитвы святых правоверных архиепископов, и благоверных князей, и преподобных монахов иерейского чина»[6].

Забавно, что сейчас вновь объявились сторонники «небесной версии». Так, Ю.В. Кривошеев пишет: «…вмешательство божественных сил (самого Творца, святой Софии, Кирилла и других святых православной церкви) свидетельствует о каких-то неведомых и самим этим силам причинах божественного происхождения не появления монголов под стенами волховской столицы»[7].

Сей пассаж я оставлю без комментариев, лишь замечу, что труд Кривошеева редактировал профессор и рецензировали ещё два профессора, да и вообще он напечатан по постановлению Редакционного совета Санкт-Петербургского университета.

А более прагматически настроенные историки вот уже 200 лет спорят, кто помимо сил небесных спас Новгород. Так, С.М. Соловьев пишет, что татары, «не дошедши ста верст до Новгорода, остановились, боясь, по некоторым известиям, приближения весеннего времени, разлива рек, таяния болот, и пошли к юго-востоку на степь»[8]. И эта осторожная фраза вскоре превратилась в каноническую версию и вошла в наши школьные учебники. Кто-то говорит, что в боях с русскими татары были обескровлены и побоялись идти на Новгород.

Историк В.В. Каргалов утверждает, что татары вообще не собирались брать Новгорода, а до Игнатьева креста дошел лишь небольшой татарский отряд, преследовавший беглецов из Торжка.

Булгарские же летописи дают весьма четкое и недвусмысленное объяснение. Дело в том, что ещё в конце 1237 г. в Новгород была прислана грамота с печатью великого хана с обещанием не разорять город, если новгородцы не будут помогать великому князю владимирскому. Князь Александр Ярославич, городские и церковные власти (три независимые силы Новгорода) дали согласие и действительно держали строгий нейтралитет, пока татары громили северо-восточные русские земли.

Косвенно булгарская версия подтверждается тем, что все наши древние источники молчат о деятельности Александра Невского в Новгороде с января по май 1238 г. Так или иначе, но Ярослав Всеволодович вступил в сговор с татарами и получил от них ярлык на Великое княжество Владимирское[9].

В 1239 г. в Новгороде Александр Ярославич женился на Александре (по другой версии – Параскеве) Брячиславне. Происхождение её неизвестно. Но по летописным данным, её отец – Брячислав Василькович, сын полоцкого князя Василька Брячиславича, о жизни и деятельности которого историкам ничего не известно.

В начале лета 1240 г. шведская эскадра с десантом вошла в Финский залив. Командовал ею ярл Биргер (об имени шведского воеводы мы ещё поговорим). Достоверные данные о численности шведского войска отсутствуют, хотя в трудах наших историков и всплывают неведомо откуда появившиеся числа. Так, И.А. Заичкин и И.Н. Почкаев[10] пишут о пятитысячном войске и 100 кораблях ярла Биргера.

Согласно «Повести о житии и о храбрости благоверного и великого князя Александра», Биргер, прибыв с войском в устье Невы, отправил в Новгород своих послов заявить князю: «Аще можещи противитися мне, то се есмь уже зде, пленяя землю твою». Это, по-видимому, интерполяция составителя «Повести о житии…», поскольку внезапность нападения зачастую была решающим фактором в сражениях на севере.

На самом деле шведов заметила новгородская «морская охрана». Эту функцию выполняло ижорское племя во главе со своим старейшиной Пелугием. По версии «Повести о житии…» Пелугий-де, был уже православным и имел христианское имя Филипп, а всё остальное племя оставалось в язычестве. Морская стража ижорцев обнаружила шведов ещё в Финском заливе и быстро сообщила о них в Новгород. Наверняка существовала система оперативной связи: устье Невы – Новгород, иначе само существование морской стражи становится бессмысленным. Возможно, это была оптическая система связи – огни на курганах; возможно – конная эстафета; но, в любом случае, система оповещения срабатывала быстро.

В дальнейшем морская стража вела скрытое наблюдение за шведскими кораблями, вошедшими в Неву. В «Повести о житии…» это описано следующим образом: «Стоял он (Пелугий) на берегу моря, наблюдая за обоими путями[11], и провел всю ночь без сна. Когда же начало всходить солнце, он услышал шум сильный на море и увидел один насад, плывущий по морю, и стоящих посреди насада святых мучеников Бориса и Глеба в красных одеждах, держащих руки на плечах друг друга. Гребцы же сидели, словно мглою одетые. Произнес Борис: «Брат Глеб, вели грести, да поможем сроднику своему князю Александру». Увидев такое видение и услышав эти слова мучеников, Пелугий стоял, трепетен, пока насад не скрылся с глаз его».

Князь Александр, которому было около 20 лет[12], быстро собрал дружину и двинулся на ладьях по Волхову к Ладоге, где к нему присоединилась ладожская дружина.

Ярл Биргер находился в полном неведении о движении новгородской рати и решил дать отдых войску на южном берегу Невы у впадения в нее реки Ижоры.

15 июля 1240 г. «в 6-м часу дня»[13] русское войско внезапно напало на шведов. Согласно «Повести о житии…», Александр Ярославович лично ранил копьем в лицо ярла Биргера. Внезапность нападения и потеря командующего решили дело. Шведы стали отступать к кораблям. В «Повести о житии…» описаны подвиги шестерых русских воинов.

Первый, Гаврила Олексич, въехал на коне по сходням на шведское судно (шнеку) и стал рубить там врага. Шведы сбросили его с коня в воду, но он вышел из воды невредим и снова напал на врага. Второй, по имени Сбыслав Якунович, новгородец, много раз нападал на войско шведов и бился одним топором, не имея страха, и пали многие от его руки, и дивились силе и храбрости его. Третий, Яков, полочанин, был ловчим у князя. Он напал на полк с мечом, и похвалил его князь. Четвертый, Меша, новгородец, пеший со своей дружиной напал на корабли и утопил три корабля. Пятый, Сава, из младшей дружины, ворвался в большой королевский златоверхий шатер и подсек шатерный столб. Шестой, Ратмир, из слуг Александра, бился пешим одновременно с несколькими шведами, пал от множественных ран и скончался.

Эти сведения можно считать достаточно достоверными, поскольку они были записаны автором со слов участников Невской битвы.

С наступлением темноты большая часть шведских судов ушла вниз по течению Невы, а часть была захвачена русскими. По приказу Александра два трофейных шнека были загружены телами убитых, и их пустили по течению в море, и «потопиша в море», а остальных убитых шведов, «ископавши яму, вметавша их в ню без числа».

Потери русских оказались ничтожно малыми, всего 20 человек. Этот факт, а также отсутствие упоминаний о Невской битве в шведских хрониках, дали повод ряду русофобствующих историков свести битву до уровня малой стычки. По моему мнению, гибель 20 отборных ратников при внезапном нападении – не такая уж и малая потеря. Кроме того, в сражении на стороне русских должна была участвовать и ижора. После битвы православных русских и язычников ижоров хоронили в разных местах и по разным обрядам. (Ижорцы кремировали тела своих соплеменников.) Поэтому русские участники битвы вряд ли знали, сколько было убитых среди ижоры.

Другой вопрос, что число шведов, пришедших с Биргером, могло быть меньше, чем предполагали наши патриоты-историки. Их вполне могло быть около тысячи человек. Но в любом случае Невская битва стала шведам хорошим уроком.

В ХХ веке ряд историков высказали сомнение в том, что предводителем шведов был именно ярл Биргер. Ни русские летописи, ни «Житие Александра Невского» не называют имени шведского предводителя. Полтораста лет назад один из основателей финской исторической науки Габриэль Рейн высказал мнение, что, поскольку в Новгородской летописи упоминаются находившиеся в составе шведского войска «бискупы» (епископы), здесь подразумевался руководивший тогда шведской колонией в Финляндии энергичный и решительный епископ Томас. С тех пор и до первых десятилетий ХХ века это мнение прочно вошло в финскую науку, где Невский поход 1240 г. стали называть «походом епископа Томаса»[14].

Это, кстати, косвенно подтверждается и русской летописью: «И был убит воевода их именем Спиридон[15], а другие говорят, что и епископ был убит тут же».

Откуда же взялся на Неве ярл Биргер? Его ввел в начале XIX века первый мэтр отечественной истории Н.М. Карамзин. Как писал И.П. Шаскольский: «Карамзин обнаружил это имя в тексте нелетописного источника начала XV в. – «Рукописания Магнуша. короля Свейского». Это апокрифическое завещание шведского короля Магнуса, будто бы написанное им перед смертью в 70-е годы XIV в. В нем Магнус перечисляет завершившиеся поражениями шведские походы на Русь XIII–XIV вв. (походы на Неву 1240, 1300 гг. и его собственный поход 1348 г.), считает попытки нападения на русские земли обреченными на неудачу и завещает «своим детем и своей братье и все земле Свейской» никогда больше не нападать на Русь. «Рукописание Магнуша» – не историческое сочинение, а созданный анонимным новгородским книжником начала XV в. [плохо разбиравшиеся в событиях середины XIII века. – А.Ш.] памятник литературы»[16].

На самом деле в 1240 г. Биргер был ещё простым рыцарем, а титул ярла он получил лишь в 1248 г. Ярлом же в 1240 г. был его родственник Ульф Фаси. По мнению Шаскольского, весьма вероятно, что именно Ульф Фаси и возглавлял шведов в Невской битве.

Возможно, что Биргер и принимал участие в Невской битве 1240 г, но только в качестве простого рыцаря. А вот в качестве ярла он отправится в крестовый поход на Новгородскую землю в 1249 г.

Ну а дабы немного потешить читателя, приведу и взгляд на Невскую битву современного либерала, уже знакомого нам Александра Нестеренко. По его мнению, Александр Ярославич поступил очень нехорошо. «Шведы ни на кого не напали, не грабили. Просто стояли лагерем. Может быть, на берегу Невы и Ижоры расположился обыкновенный купеческий караван поторговать с туземцами (особенно, если предположить, что в этом месте действительно было ижорское поселение)?…

…разбив лагерь и установив шатры, шведы демонстрировали всем, что они пришли с миром. Торговать, а не воевать. Почему же тогда Александр напал на шведов? Летопись не дает ответа на этот принципиальный вопрос. Она только бездоказательно обвиняет шведов во враждебных намерениях. Подозревать можно кого угодно и в чем угодно. Но это вовсе не повод для внезапного нападения.

Если оставить без ответа вопрос о причинах нападения на шведский лагерь, то придётся признать, что мирные шведы стали жертвой разбойного нападения со стороны русских»[17].

Какие аргументы приводит в пользу своей версии господин Нестеренко?

«В пользу этой версии говорит то, что шведы установили в своем лагере шатры. Если бы им угрожала опасность или они куда-нибудь торопились, то они не высаживались бы на берег и не обустраивали лагерь, а оставались на своих ладьях»[18]. И… всё! Больше никаких аргументов! В общем, русские такие бяки. Приходили к ним Карл XII и Наполеон тоже торговать и тоже шатры ставили. А русские опять совершили «разбойничьи нападения» и зверски побили оных купцов.

Думаю, если бы существовала машина времени, то предводитель шведского войска на Неве, что Биргер, что Спиридон, узнав, что его рыцаря некий писака определил в купцы, велел бы вздернуть этого господина на ближайшем дереве, и хорошо ещё, если за шею.

Отдохнули? Ну ладно, а теперь вновь перейдем к делу. В 1249 г. шведский король Эрик созвал «и рыцарей, и тех, кто близки к рыцарскому званию, а также крестьян и вооруженных слуг»[19] (то есть объявил тотальную мобилизацию для похода на тавастов (емь). Командовать войском король поручил Биргеру. Несколько десятков шведских кораблей пересекли Ботнический залив и высадили в Финляндии большое войско. Естественно, тавасты не стали в открытом бою противостоять численно превосходящему и лучше вооруженному шведскому войску. Шведы учинили кровавую бойню. «Всякому, кто подчинился им, становился христианином и принимал крещение, они оставляли жизнь и добро и позволяли жить мирно, а тех язычников, которые этого не хотели, предавали смерти. Христиане построили там крепость и посадили своих людей. Эта крепость называется Тавастаборг – беда от нее язычникам! … Ту сторону, которая была вся крещена, русский князь, как я думаю, потерял»[20].

Где находилась крепость Тавастаборг (другое название – Тавастгус), и поныне спорят финские историки. Некоторые считают, что это по сей день существующий средневековый каменный замок в городе Хяменлинна[21]. Однако Хяменлинна не очень похож на «детинец», описанный в летописи: судя по летописи, «детинец» стоял на высокой и крутой горе[22], в то время как замок в Хяменлинне стоит на небольшой возвышенности, всего на несколько метров возвышающейся над уровнем окружающей местности. К летописному описанию более подходит городище Хакойстенлинна, расположенное в той же части земли еми, в местности Янаккала. Городище это находится на крутом и высоком скалистом неприступном холме. Отметим, что «Хроника Эрика» признает, что, во-первых, тавасты до шведского вторжения были русскими, точнее, новгородскими подданными, а во-вторых, русские не пытались силой навязывать тавастам (еми) христианство, и они в подавляющем большинстве оставались язычниками.

Вслед за тавастами шведам удалось покорить племена сумь, жившие на юго-западе Финляндии.

В 1256 г. шведы, датчане и финские племена предприняли поход в Северную Эстляндию и начали восстанавливать крепость Нарву на правом берегу реки. Эта крепость была основана в 1223 г. датским королем Вальдемаром II, но позже разрушена новгородцами.

Новгородцы в 1256 г. не имели князя, поэтому им пришлось послать гонцов во Владимир за Александром Невским. Зимой 1256/1257 г. Александр с дружиной прибыл в Новгород. Собрав новгородские войска, Александр отправился в поход. Как говорит летописец, в войске никто не знал, куда идёт князь. Александр выбил шведов и К° из Копорья, но далее двинулся не на чудь, как думало все войско и неприятель, а на емь, то есть не в Эстляндию, а в Центральную Финляндию. Как гласит летопись: «…и бысть зол путь, акы же не видали ни дни, ни ночи». Да, дни зимой в Центральной Финляндии крайне коротки. Несмотря на это, русские побили шведов и подвластных им тавастов и с большой добычей и полоном вернулись домой. Крепость Тавастаборг взята не была, но этот поход Александра надолго отбил у шведов охоту совершать набеги на новгородские земли.

В трудах царских и советских ученых с 1277 г. начинается новый период развития отечественной истории. Что же произошло в 1277 г.? Да обычное ординарное событие – младший сын Александра Невского шестнадцатилетний Даниил получил в удел небольшой городок Москву. С этого момента в виртуальной истории отечества, созданной царскими и советскими сказочниками, этот город становится пупом земли Русской, а деятельность потомков Даниила становится магистральным направлением нашей истории. С этого момента и Господин Великий Новгород, и Смоленское, и Рязанское княжества, и вся Юго-Западная Русь становятся периферией, а события в этих регионах занимают наших историков постольку, поскольку это касается истории Москвы.

Я же попытаюсь рассказать о событиях «на обочине» официальной истории, которые, тем не менее, в значительной степени определяли судьбу нашего отечества.

Начну с отражения вольным Новгородом крестовых походов шведов. Нравится нам или нет, но в подлинной истории Новгорода битва на Неве в 1240 г. была лишь эпизодом. Как мы уже видели, свеи унялись лишь на несколько лет. Другой вопрос, что отражение агрессии с севера после Александра Невского мало интересовало наших историков[23].

Во второй половине XIII века шведы продолжали грабить купеческие караваны на пути из ганзейских городов в Новгород. Причем они не ограничивались Финским заливом, а периодически заходили в Неву и в Ладожское озеро. Так, согласно Новгородской летописи, в 1283 г. шведские суда прошли Невой в Ладожское озеро и начали грабить новгородцев и «обонежских» купцов. На перехват разбойников из Ладоги вышли русские суда и побили их.

В следующем 1284 г. уже большой отряд шведов на лойвах и шнеках[24] под командованием воеводы Трунда вошел в Ладожское озеро и начал грабить прибрежные карельские поселения.

Новгородская дружина под началом посадника Семёна Михайловича Смена соединилась с ладожской дружиной под началом посадника Матвея, кстати, сына Семёна Михайловича, и двинулась на шведов.

Русские устроили засаду в устье Невы. Когда дружинники Трунда чувствовали себя почти дома, 9 сентября на них внезапно напали новгородцы и ладожане. Уйти удалось совсем немногим. Надо ли говорить, что если бы русскими командовал Даниил Московский, а не новгородский посадник Смен, то в школах бы зубрили на одну, а две Невские битвы – 1240 и 1284 гг. Но, увы, увы…

В 1292 г. молодцы новгородские пошли походом в Емскую землю (Тавасттисидию), контролируемую шведами. Согласно новгородскому летописцу, они завоевали всю Емскую землю и с богатой добычей «все здравы» вернулись назад. В том же году 800 шведов вошли на судах в Неву. Далее отряд разделился на две половины: одна часть начала грабить южный берег Невы, а другая – северный. Не дожидаясь прихода новгородцев, ижора и корела сами расправились с грабителями.

В следующем 1293 г. шведы начинают очередной крестовый поход. Возглавил его фактический правитель страны марскалк (маршал)[25] Торгильс Кнутссон. Время рождения и происхождение его неизвестно. Видимо, он происходил из мелких дворян Вестергетланда (область в Швеции). В 1288 г. Кнутссон был посвящен в рыцари, а в 1289 г. стал марскалком. В декабре 1290 г. умер шведский король Магнус Ладулос[26], оставив трех малолетних сыновей – Биргера, Эрика и Вальдемара. Официально королем был провозглашен Биргер, но до его совершеннолетия власть находилась в руках регентского совета. Фактически же всем распоряжался Кнутссон.

17 мая 1293 г. шведский ледунг (морское ополчение) во главе с Кнутссоном[27] отправился в крестовый поход к берегам Финского залива. Шведы подошли к небольшой русской крепости Выбор у впадения реки Вуоксы в Финский залив. Тут стоит сделать небольшой экскурс в географию. Ладожское озеро в Средние века соединялось с Финским заливом двумя реками – Невой и Вуоксой. Естественно, что самым быстрым и удобным был путь по Неве. На Вуоксе и озерах, через которые пролегал «вуокский путь», было много мелей, подводных камней и т. д. Тем не менее по «вуокскому пути» купцы ходили ещё в VIII–IX веках, что подтверждается в том числе находками арабских монет VII–IX веков в районе Приозерска. Таким образом, на Карельском перешейке было четыре стратегических пункта, контролировавшие коммуникацию Финский залив – Ладога. Это Невское устье и крепость Орешек у истоков Невы, а также место соединения рукава реки Вуоксы с Финским заливом и крепость Корела при впадении Вуоксы в Ладожское озеро.

Шведы то ли штурмом овладели укреплениями Выбора, то ли русские заранее оставили городок, сейчас установить невозможно. Заняв этот стратегический пункт, Кнутссон велел построить каменную крепость на небольшом островке Линнан-Саари (размером всего 1700 на 122 м). Этот островок контролировал речной путь в реку Вуокса и, соответственно, в Ладожское озеро. Шведы назвали крепость Выборгом. В рифмованной «Хронике Эрика», написанной спустя 30 лет после основания Выборга, говорилось:

Замечу, что строили крепость не сами шведы, а сотни или даже тысячи насильно согнанных туда корел. Вестернский епископ Педер Элкви приступил к принудительному крещению корел по католическому обряду.

До прихода Кнутссона все карельские племена были подданными Господина Великого Новгорода. Большинство корел оставалось язычниками, крестились они только по своей воле. Точных данных о числе православных корел нет, но они составляли не менее 20 процентов от общего числа. Новгородская администрация никого не принуждала креститься, но создавала для этого все условия – посылала миссионеров, строила церкви, основывались монастыри, как, например, знаменитый Валаамский монастырь[29].

Был ли Торгильс Кнутссон основателем Выборга – вопрос довольно спорный. Во всяком случае, ни в одном шведском или русском документе XIII–XV веков нет упоминаний о личном участии Кнутссона в строительстве Выборга и даже о пребывании в нем. Тем не менее в конце ХIХ века финские националисты начали прославлять Кнутссона. Естественно, все знали, сколько им было убито предков современных финнов, но чего не сделаешь в пику «этим проклятым русским». Поэтому не случайно в 1862 г. одна из новых улиц города, вскоре ставшая главной, получила название Торкельской (затем переименованная в проспект им. Ленина), а в 1887 г. известный финский скульптор Вилле Валыгрен изваял скульптуру Торгильса Кнутссона. Инициатором создания памятника был выборгский архитектор Я. Аренберг. Под его руководством в городе проводился сбор денег, устраивались спектакли и лотереи.

Однако когда памятник был готов, русские власти запретили его установку. Лишь после первой русской революции Николай II разрешил городскому совету Выборга установить памятник. 4 октября 1908 г. при многолюдном скоплении горожан на площади Старой ратуши торжественно открыли памятник шведскому марскалку. Там он и простоял 40 лет.

В 1948 г. по указанию советских городских властей Торгильс Кнутссон был свергнут с пьедестала и отправлен на склад комбината благоустройства города. Там его и обнаружили сотрудники Выборгского краеведческого музея, и с 1975 г. он уже хранился в одном из подвалов замка. В 1991 г. памятник был извлечен оттуда и 2 июля 1993 г. во время торжеств в честь 700-летия основания Выборгской крепости вновь установлен на пьедестале.

Возникает естественный вопрос: почему Великий Новгород допустил, чтобы на его территории в важнейшем стратегическом пункте Карельского перешейка шведы спокойно возводили неприступную каменную крепость? Дело в том, что в 1292 г. сын Александра Невского Андрей Городецкий вместе с князем Фёдором Чермным в очередной раз навели татар[30] на Русь. Кстати, православные иерархи позже причислили известного ордынского прихвостня Фёдора Чермного к лику святых[31]. Надо полагать, что Кнутссон затевал свой крестовый поход в 1293 г., хорошо зная ситуацию на Руси. Татары заняли Волок Ламский и готовились оттуда идти на Новгород и Псков. Но обе республики прислали богатейшие дары Дюденю и его темникам, и татарское войско в феврале 1294 г. отправилось восвояси.

В начале 1294 г. Андрей Городецкий прибыл с дружиной в Новгород, где бояре поведали ему о затее Кнутссона. Андрей 10 марта 1294 г. отправил к «свейскому городу», то есть к Выборгу князя Романа Глебовича[32], боярина Юрия Мишинича и тысяцкого Андреяна с отрядом новгородцев. Однако отряд был слишком мал. Дело в том, что сам Андрей Городецкий отправился в поход против своего старшего брата Дмитрия Александровича и взял с собой большую часть новгородского войска вместе с посадником.

За шесть недель новгородцы добрались до Выборга, и во вторник «на похвальной неделе» пошли на штурм крепости. Но шведы уже основательно подготовились к обороне. Штурм был отбит. При этом смертельную рану стрелой получил знатный новгородец «добрый муж» Иван Клекачевич.

На следующий день начался разлив талых вод, и подойти к крепости стало невозможно. Кроме того, кони новгородцев страдали от бескормицы. В итоге воеводы решили возвращаться назад.

Шведы, воодушевлённые успехом, в конце 1293 г. – начале 1294 г. покорили все карельские земли («14 погостов»). Шведы взяли город Кексгольм (по-русски – Корелу, современный Приозерск), «много язычников было там побито и застрелено в тот самый день». Интересно, что шведы называли язычниками не только язычников-карел, но и православных карел, и даже русских. В Кексгольме был оставлен сильный шведский гарнизон во главе с Сигге Лоне (новгородская летопись называет его «воевода Сиг»). Замечу, что ещё около 830 г. на месте Корелы была крепость русов Бярма. Таким образом, шведы полностью взяли под контроль вуокский водный путь из Финского залива в Ладогу.

Вскоре к Кексгольму подошел отряд новгородцев и осадил крепость.

Рифмованная «Хроника Эрика» так описывает захват и потерю шведами Корелы:

В нашей летописи сказано более лаконично: «Новгородцы, придя, крепость разметали, а Сига убили, не выпустив ни человека»[34].

Маршал Кнутссон был взбешен, узнав об уничтожении кексгольмского гарнизона, и решил захватить устье реки Невы. Но поход пришлось отсрочить из-за бракосочетания короля Биргера Магнуссона с Мартой, дочерью датского короля Эрика V.

Параллельно с агрессией в Карелии шведы занялись пиратством на Балтике. При этом они грабили не только русские суда, но и все суда, торгующие с Новгородом и Псковом. Больше всего от этого пострадали ганзейские купцы. Они нажаловались на шведов германскому императору, да и сами немцы располагали большим флотом. Поэтому в 1295 г. король Биргер прислал грамоту в город Любек, где говорилось, что шведы не будут тревожить немецких купцов, идущих в Новгород с товарами, только в угождение императору, так как для него, Биргера, эта торговля невыгодна, потому что усиливает его врагов (новгородцев). Он дает купцам свободу отправляться в Новгород, но под условием, чтоб они не возили туда оружие, железо, сталь и т. д. Кстати, во второй половине XIII века Любек и другие северогерманские города имели для купцов гарантии неприкосновенности от шведских, датских и других правителей, действовавшие как в мирное, так и в военное время.

В январе 1300 г. германский император Альбрехт обратился к королю Биргеру с требованием обеспечения свободного плавания в Финским заливе и Неве.

Забегая вперед, скажу, что в 1312 г. воевавшие с королем Биргером его братья герцоги Эрик и Вальдемар дали Ганзе гарантии беспрепятственной торговли с Новгородом. В целом же, несмотря на урон, нанесенный шведскими пиратами торговле Ганзы с Новгородом и Псковом, её объем в 1293–1312 гг. заметно не падал.

В начале 1299 г. маршал Кнутссон начал подготовку нового крестового похода на Русь. При этом Рим помогал ему не только морально, по традиции римские папы обещали всем идущим на Восток отпущение грехов и всякие райские блаженства. На сей же раз Бонифаций VIII снял лучших инженеров со строительства своего дворца и замка Святого Ангела в Риме и отправил их в Швецию строить крепости на землях «русских язычников».

30 мая 1300 г. («в Троицын день») около 50 шведских кораблей покинули Стокгольм. На корабли было посажено 1100 рыцарей[35], командовал ими сам правитель Торгильс Кнутссон. Флотилия вошла в Неву и стала на якорь у слияния рек Невы и Охты. В то время Охта была полноводной рекой, ширина её в устье составляла не менее 80 метров, а глубина позволяла кораблям приставать непосредственно к берегу. Шведские корабли были поставлены в устье Охты «борт к борту и штевень к штевню».

На мысу шведы сразу же начали строить крепость, её требовалось закончить быстро – к концу лета. Зимовать здесь с флотом Кнутссону явно не улыбалось. В шведской хронике говорится, что между Невой и Охтой был прорыт глубокий ров и заполнен водой, а надо рвом возведена стена с восемью башнями. На берегах обеих рек были возведены менее мощные фортификационные сооружения. Точных и подробных данных об укреплениях крепости нет. Но, судя по всему, башни и, возможно, часть стен, были каменными. Крепость получила название Ландскрона – «Венец Земли». Место крепости было выбрано удачно, недаром в 1611–1617 гг. шведы на том же самом месте построили крепость Ниеншанц.

С 1869 по 1998 г. на мысе Ландскоры находилась Охтинская (позже Петрозаводская) верфь.

Пока строилась крепость, 800 шведов под командованием некоего Харальда пошли вверх по Неве и попали в Ладожское озеро (шведы называли его Белым озером). Шведы получили сведения, что на одном из островов Ладожского озера разместился отряд новгородцев, готовящийся напасть на Ландскрону. Однако когда шведы отошли от берега на 40 километров, усилился ветер, и на озере поднялось волнение. Шведы едва добрались до берега – Карельского перешейка. Там они вытащили шнеки на берег и занялись привычным делом: стали грабить местных жителей – карел.

Через пять дней, когда ветер стих, Ладога успокоилась, взятые с собой припасы съедены, а вся окружающая местность опустошена и разорена, шведы двинулись в обратный путь к Неве, так и не выполнив своей задачи. Отряд Харальда подошел к истоку Невы и встретил там, на расположенном в истоке Невы Ореховом острове, шведский передовой отряд, видимо, ранее посланный сюда из Ландскроны для того, чтобы контролировать вход в Неву. Харальд оставил на Ореховом острове часть своих людей для усиления стоящего здесь отряда, а с остальными вернулся вниз по Неве в Ландскрону.

Вскоре шведский отряд на Ореховом острове заметил на Ладожском озере флотилию русских судов. Шведы утверждали, что в ладьях у русских была тысяча воинов. Шведский отряд не принял боя и ретировался в Ландскрону.

Таким образом, основные шведские силы в Ландскроне были заранее оповещены о подходе русских и приготовились к бою. Однако вместо русских ладей шведы увидели плывущие на них по течению Невы большие горящие плоты. Плоты были сделаны из сухих деревьев и были «выше иного дома». Но шведские моряки не растерялись – корабли увели в устье Охты, а вход в устье перекрыли большой сосной, привязанной канатом с обеих сторон, но, по-видимому, какие-то шведские корабли все-таки сгорели. Все же атаку русских брандеров можно считать удачной – шведская флотилия была заперта в Охте и не могла противодействовать подходу русских ладей и высадке с них десанта.

Русское войско прямо с кораблей двинулось на штурм Ландскроны. В бой шло не разношерстное ополчение, какое мы привыкли видеть на картинах художников XIX–XX веков, а профессионалы – «кованая рать». Как гласит шведская хроника: «Когда русские пришли туда, видно было у них много светлых броней; их шлемы и мечи блистали».

Если шведы на Ореховом острове более-менее правильно оценили численность русского войско, то защитникам Ландскроны со страху показалось, что их атакуют свыше 30 тысяч русских воинов.

Русские стремительно преодолели ров и начали бой на стенах крепости. В этот критический момент две группы рыцарей под началом Матиаса Кетильмундсона и Хенрика фон Кюрна атаковали русских с флангов. После упорного боя обе группы с потерями отошли назад, но штурм был сорван, и русские войска отошли к опушке леса.

Согласно шведской хронике, через некоторое время из Ландскроны выехал совсем ещё юный рыцарь Матиус Дротс, вместе с ним ехал переводчик. Толмач подъехал к русскому войску и сказал: «Здесь благородный муж, один из лучших среди нас. Он здесь в полной готовности ждет, и хочет побороться с лучшим из вас на жизнь, добро и плен. Как вы видите, он здесь близко. Если кто-нибудь из ваших его одолеет, то он сдастся в плен и войдет за вами. Если случится, что ваш будет побежден, то и с ним будет то же самое. Больше ему ничего не надо». Русские ответили: «Мы видим, что он здесь и уж очень близко подъехал к нам». Русские переговорили между собой, и князь их сказал: «Если кто-нибудь из вас хочет с ним побороться, то пусть подумает об этом. Мы видим, что он доблестный воин. Я хорошо знаю, что они посылали к нам мужа не из худших. Я уверен, что если кто-нибудь станет с ним биться, то мы получим весть, что ему пришлось плохо». Русские ратники отвечали: «Мы за это не беремся. Здесь никого нет, кто хотел бы с ним биться». Молодой рыцарь стоял и ждал до самой ночи, а затем вернулся к своим.

Тут автор, зная новгородцев, позволит себе усомниться в правдивости хроники. В новгородском войске не мог не найтись какой-нибудь Васька Буслаев, и у юного шведа возникло бы много проблем. Тем более что простодушный автор хроники здесь же замечает, что Матиус Дротс через много лет стал шведским канцлером, а от себя добавим – фактическим правителем страны при несовершеннолетнем короле Магнусе Эриксоне. Так что Ландскрона вполне могла стать «Малой землей» престарелого канцлера.

Дальше хронист без всякого перехода сообщает, что шведы заключили с русскими перемирие на один день. Возможно, Матиус и ездил с толмачом на переговоры, а хвастливый вызов – это «остроумие на лестнице».

На следующую ночь русские скрытно снялись и ушли. Поход был предпринят одной новгородской дружиной, и для взятия Ландскроны сил явно не хватало.

Шведы тем временем достроили крепость, и в сентябре 1300 г. Кнутссон с основными силами отправился домой. В Ландскроне был оставлен гарнизон – 300 воинов во главе с рыцарем Стеном.

В устье Невы шведским кораблям из-за противного ветра пришлось простоять на якоре несколько дней. Недовольные вынужденным бездействием, Матиас Кетильмундсон и воины его отряда решили зря время не терять и заняться «полезным» делом. «И они велели свести на землю своих боевых коней», и двинулись в набег по южному побережью Финского залива, по Ижорской и Водской землям. Доблестные воины прошли с огнем и мечом по селениям води и ижоры и «жгли и рубили всех, кто им сопротивлялся». Как писал И.П. Шаскольский: «Набег не имел никаких политических или религиозных мотивов, шведские воины и не думали принуждать мирное население к повиновению или принятию католической веры; не занимались они даже грабежом (да в бедных крестьянских селениях, наверное, не было такого имущества, которое могло бы заинтересовать заморских пришельцев, – золота, серебра, ценных вещей). Это было разорение ради разорения, ради удовольствия разорять и убивать.

Насладившись убийствами и разорением беззащитного мирного населения, шведские воины вернулись на корабли, и шведский флот двинулся в обратный путь в Швецию, куда он благополучно прибыл в конце сентября 1300 г.»[36].

После неудачи под Ландскроной новгородские власти, наконец, осознали масштабы шведской угрозы и зимой 1300/1301 г. отправили послов во Владимир к великому князю Андрею Александровичу Городецкому, третьему сыну Александра Невского. Тот не заставил себя долго упрашивать и уже в начале весны 1301 г. прибыл с дружиной в Новгород.

Весной 1301 г. в Новгород приехал посол из Любека с предложением подтвердить «старый мир и старую правду». Судя по всему, в навигацию 1300 г. шведы маленько пограбили ганзейских купцов, торговавших с Новгородом, и теперь Ганза хотела знать, нужно ли готовить караваны купеческих судов к навигации 1301 г. Заметим, что посол из Любека прибыл в Новгород сухим путем через Ливонию.

В соответствии с прежними новгородско-ганзейскими договорами ответственность за безопасность купцов на новгородской территории целиком лежала на новгородских властях. Понятно, что шведов нужно было гнать с Невы сразу после схода льда с Волхова и Невы.

На подмогу Новгороду двинулась и рать самого сильного тогда удельного князя Михаила Ярославовича Тверского. Однако Андрей Городецкий не стал ждать тверского войска, а быстро двинулся к Ландскроне.

Небольшой русский конный отряд вышел к Неве немного выше Ландскроны, предположительно в районе Литейного моста. Там русские начали рубить лес, чтобы заградить реку надолбами и не дать возможности шведскому флоту прийти на помощь Ландскроне. Отряд рыцарей во главе со Стеном выехал из крепости и попытался воспрепятствовать работе русских. Однако шведы попали в засаду и с большим трудом вернулись в крепость, при этом сам Стен получил ранение. Заграждение Невы пригодилось – шведский флот так и не пришел на помощь Ландскроне.

Андрей Городецкий, подойдя к Ландскроне, с ходу начал штурм крепости. Как гласит хроника, русские штурмовали Ландскрону днем и ночью. Русским удалось поджечь строения внутри крепости, после чего бой шел уже на стенах и валах. Когда русские овладели крепостью, уцелевшие шведы во главе со Стеном заперлись в погребе (возможно, ошибка хрониста или переводчика, и это была башня), где после недолгого сопротивления сдались.

После взятия Ландскроны возник вопрос: что делать с крепостью? Как уже говорилось, новгородцы принципиально не строили крепостей ни в устье Невы, ни на побережье Финского залива. Поэтому новгородцы сровняли с землей Ландскрону, как сказано в летописи, «град запалиша и разгребоша». Вновь караваны купеческих судов поплыли по Неве в Новгород и в балтийские страны.

Взаимоотношения новгородцев с Андреем Городецким, который больше был озабочен сварами с братьями, а не безопасностью Руси на северо-востоке, не позволили русским пожать плоды победы в Ландскроне в полном объеме. Так, шведский историк Гиппинг писал: «Если бы русские, пользуясь одержанной победой и страхом, наведенным ею на противников, тотчас ударили на Финляндию, то быть может, им удалось бы уничтожить не вполне ещё утвердившееся там шведское господство и возвратить свои прежние владения, – и это тем вероятнее, что шведские поселенцы и гарнизоны, рассеянные в Финляндии, едва ли могли бы в то время получить деятельную помощь из Швеции, и ибо там с 1304 года возгорелась между королем и его младшими братьями кровавая борьба, среди которой и знаменитый Торкель Кнутсон пал под секирою палача, после тринадцатилетнего мудрого правления»[37].

В первые два десятилетия XIV века в Швеции обострилась политическая борьба, перешедшая в гражданскую войну. Король Биргер конфликтовал со своими братьями герцогами Эриком и Вольдемаром. Эрик погиб в этой войне, но его девятнадцатилетний сын Магнус в 1319 г. был избран шведским королем. Таким образом, разрушение Ландскроны и внутренние свары на время остановили агрессию шведов. Хотя нападения небольших отрядов на русские земли продолжались, но творили это шведские феодалы, осевшие в Финляндии, так сказать, в инициативном порядке, без санкции короля.

Захват шведами Западной Карелии и постройка там ими Выборгского замка вынудили новгородское правительство предпринять энергичные меры по удержанию под своей властью основную часть Карельской земли. Так, в 1310 г. «ходиша новгородци в лодьях и в лоивах в озеро, и идоша в реку Узьерву, и срубиша город на порозе нов, ветхый сметавше». То есть новгородское войско на судах прошло через реку Волхов в Ладожское озеро в устье реки Узьервы (Вуоксы) в Кореле, разобрало старые, обветшавшие укрепления городского детинца и построило укрепления на новом месте. По данным А.Н. Кирпичникова[38], кекскгольмская крепость первоначально находилась у устья реки Вуоксы, и только в 1310 г. местом для возведения новой крепости вместо «ветхой» был избран лежащий у одного из порогов Вуоксы остров, на котором и был построен «Корельский городок».

Новгородские власти, обеспокоенные шведской экспансией, пошли на нарушение традиций Новгородской республики – назначили главой администрации Карельской земли какого-то служилого князя[39] Бориса Константиновича. «Какого-то» сказано потому, что он ни в одном летописном или ином источнике не упомянут. По-видимому, он был младшим отпрыском тверской княжеской семьи, поскольку новгородцы жаловались на него великому князю Михаилу Ярославовичу Тверскому. В этой грамоте сказано, что «Бориса Константиновича кърмил Новгород Корелою…» Присутствие в Кореле русского служилого князя с дружиной должно было обеспечить оборону города на случай нападения из лежавших рядом, захваченных шведами западных карельских погостов.

В 1311 г. новгородцы совершили большой поход в захваченную шведами часть Финляндии. «В лето 6819 ходиша Новгородци воиною на немецькую землю, за море, на Емь, с князем Дмитрием Романовичем. и переехавше море взяша первое Купецьскую реку, села пожгоша и головы поимаша, а скот изсекоша; и ту убиен бысть Костянтин Ильин сын Станимировича в загоне. Потом взяша Черную реку всю, и тако по Черной придоша к городу Ванаю [близ Тавастгуса] и взяша город и пожгоша, а Немци взбегоша на детинец – бяше бо место вельми сильно твердо, на камени высоце, не имея приступа ни откуда же, – и сослаша с поклоном прояще мира; Новгороци же мира не даша и стояша 3 дни и 3 ночи, волость труче, села великая пожгоша, обилие все потравиша, а скота не оставиша ни рога; и потом идуче взяша Кавгалу реку и Пену реку, и выидоша на море и придоша здорови вси в Новъгород».

Шведы продолжали нападать на торговые караваны в Финском заливе, на Неве и Ладожском озере. Так, в хронике города Любека сказано, что в 1311 г. любекский купец Эгбертус Кемпе был ограблен шведами на Ладожском озере, и у него изъяли 23 предмета «прекрасной работы». В том же году шведы на Неве ограбили ещё одно любекское судно и нанесли ущерб владельцу в 5 тысяч марок. Эх, молодцы немцы – что за пунктуальность! Разумеется, эти акции не были ответом шведов на поход новгородцев в Корелу в 1310 г., как предполагают наши глубокомысленные историки. Это был обычный грабеж, свойственный не только шведским рыцарям, но и всем их коллегам в Западной Европе. Лишь «совковые» дамочки возмущаются в метро, когда им не уступают место: мол, перевелись сейчас рыцари. Но не дай бог им оказаться в XIV веке в окрестностях замка какого-нибудь благородного маркиза или графа.

Городские власти Любека обратились с жалобой к герцогу Эрику, который в это время контролировал Финляндию, и пригрозили экономическими и силовыми санкциями. Эрик и его братец Вольдемар оказались в весьма неудобном положении. Они только что, 15 августа 1312 г., отправили в город Любек грамоту с гарантией свободного проезда купцам из Новгорода и обратно, причем без всяких ограничений, которые шведы ранее пытались высказывать, как, например, на провоз оружия и т. д. А тут вот два судна ограбили. Благородный и справедливый герцог 3 ноября 1312 г. послал в Любек покаянную грамоту, где клятвенно обещал вернуть все награбленное владельцам и больше не проказничать. Грамота сия сохранилась в немецких архивах. Вернули ли награбленное любекским купцам, установить не удалось, но разбои шведских феодалов не прекратились.

В 1313 г. шведская флотилия прошла через Неву, Ладожское озеро и по Волхову добралась до города Ладоги. В это время ладожский посадник с городской дружиной был в каком-то походе, и шведам удалось «пожгеша Ладогу». Но из новгородской летописи не ясно, был ли сожжен только неукрепленный посад, раскинувшийся на левом берегу Волхова, или шведы захватили и сожгли обе ладожские крепости, земляную и каменную.

Между тем опыт использования служилых князей для защиты северных рубежей Новгородской земли оказался неудачным. Случилось то, чего боялись ранее новгородцы. За время пребывания в Кореле князь Борис Константинович купил себе какие-то карельские села, а другие попросту захватывал силой, то есть попытался стать в Кореле удельным князем. Мало того, он, видимо, здорово пограбил карел. Результатом его деятельности стало первое в истории восстание населения карельского Приладожья против власти Великого Новгорода в 1314 г.

Пограничные шведские феодалы не замедлили воспользоваться ситуацией и вторглись в русские земли. Шведский отряд с боем захватил город Корелу, а может быть, был впущен туда карелами.

Новгородцы ещё до восстания карел выгнали с позором князя Бориса Константиновича в Тверь и даже предложили тверскому князю его судить. Новым наместником был назначен новгородец Фёдор. Этот Фёдор оперативно собрал в Новгороде сильный отряд и двинулся к Кореле. Город Корела был взят, все шведы и изменники-карелы перебиты новгородцами.

В 1317 г. шведские корабли вошли в Ладожское озеро, где у Обонежья ограбили и убили нескольких русских купцов, направлявшихся на своих судах из устья Свири через озеро к устью Волхова для проезда в Новгород.

Новгородцы активно защищали свои владения и торговые коммуникации. В 1311 г. новгородское войско на ушкуях вышло в Финский залив. Ими предводительствовал служилый новгородский князь Дмитрий Романович, сын служилого новгородского князя Романа Глебовича, командовавшего войском в 1294 г. в походе на Выборг.

Русская флотилия подошла к финскому побережью в районе Купцкой реки[40]. Ушкуи прошли по реке и далее по рекам, озерам, а где и волоком добрались до Тавастаборга. Русские три дня осаждали город, но взять не смогли и отступили. Русское войско разорило районы, населенные племенами емь, и захватило большую добычу. Согласно летописи, в одном из боев был убит знатный новгородец «Константин Ильин сын Станимировича». Однако в целом потери были невелики, и русский отряд по реке Перне благополучно достиг Финского залива, а оттуда ушел в устье Невы.

В самом начале 1318 г. новгородцы предприняли новый морской поход. На сей раз их ладьи и ушкуи прошли в Або-Аландские шхеры и по «Полной реке» (Аурайоки) поднялись до города Або (ныне город Турку) – тогдашней столице Финляндии. 23 мая 1318 г. город был взят и основательно разрушен, в частности, был сожжен абовский собор.

Русские захватили собранный за 5 лет со всей Финляндии церковный налог, предназначенный к отправке в Рим. Затем русское войско морским путем благополучно вернулось в устье Невы, и, как сказано в летописи, «приидоша в Новгород вси здорови».

В 1322 г. шведские войска из Выборга двинулись к русской крепости Корела, однако взять её не смогли и вернулись восвояси. Набег шведов на Корелу возмутил новгородцев, и они решили покончить со шведским осиным гнездом – Выборгом. Тем временем в Новгород прибежал московский князь Юрий Данилович, которого хан Узбек лишил титула великого князя владимирского, а брат Иван выгнал с московского престола. Понятно, что московской рати у Юрия не было, разве что небольшой отряд дружинников. Тем не менее власти Новгорода поручают ему командовать войском в походе на Выборг.

12 августа 1322 г. русская флотилия подошла к Выборгу. Предместья города были преданы огню, каменный замок осажден. Шведский гарнизон устроил вылазку, но назад вернулись немногие. Шесть метательных машин русских («пороков») засыпали замок каменными ядрами. Шведы записали в своей хронике: «Георгий, великий король Руссов, осадил замок Выборг с великой силой в день святой Клары». Современные финские историки оценивают численность новгородского войска в 22 тысячи человек. Разумеется, это явный перегиб. Со страху шведам бездомный князь показался «великим королем», а каждый русский воин троился, а то и пятерился в их глазах.

Но, увы, штурм замка, произведенный Юрием 9 октября, не удался. Наступила осень, и близился ледостав на Неве, поэтому Юрий приказал снять осаду. Русское войско с большим полоном вернулось в Новгород.

В первой половине 1323 г. в устье реки Невы на Ореховом острове в истоке Невы по приказу князя Юрия Даниловича новгородцы построили крепость Орешек.

В июле 1323 г. в новопостроенную крепость прибыли для переговоров шведские «великие послы» Эрик Турессон и Хеминг Эдгислассон со свитой. Новгородскую сторону представляли князь Юрий Данилович, посадник Варфоломей Юрьевич и тысяцкий Авраам. В качестве наблюдателей, а скорее всего, посредников в переговорах приняли участие купцы с острова Готланд Людовик и Фодру. Поскольку Готланд входил в состав Ганзейского союза, послы Готланда должны были представлять интересы Ганзы.

Договор, получивший название Ореховецкий, был подписан 12 августа 1323 г. В его преамбуле приводилось главное содержание договора – заключение обеими сторонами «вечного мира», подкрепленное присягой – «крестным целованием».

Согласно условиям договора, новгородско-шведская граница устанавливалась на Карельском перешейке по следующей линии: от устья реки Сестры на побережье Финского залива и оттуда вверх по течению Сестры (Систербека), вплоть до её истоков, и далее через болото, откуда брала река Сестра свое начало, до его противоположного конца по водоразделу, вплоть до истока реки Сая, и вниз по руслу до впадения Саи в Вуоксу, а затем по Вуоксе до того пункта, где река делает крутой поворот на север и где расположен гигантский валун – «Солнечный камень».

Таким образом, граница делила пополам Карельский перешеек в направлении с юга на север и шла далее до бассейна озера Сайма, а затем до побережья Ботнического залива там, где в него впадает река Пюзайоки. Это была древняя племенная граница между карелами и финнами – сумью (суоми), и она подтверждалась и сохранялась.

За Новгородом оставались промысловые угодья на отошедшей к Швеции территории, так называемые ловища, богатые рыбой, общим числом шесть, куда должны были иметь свободный доступ новгородцы и карелы, и два бобровых ловища.

Любопытно, что в Ореховецком договоре была зафиксирована только юго-западная граница русских владений у Ботнического залива – река Патойоки. Как далеко на север простирались русские приботнические владения, в договоре указано не было. Однако в позднейших источниках имеются сведения, где проходила внешняя (на севере и западе) граница этих владений. Русские считали своими владениями территории, принадлежащие современной Финляндии от реки Похейоки (Pöhejoki), а оттуда в западную сторону к мысу Бьюрроклубб на западном берегу Ботнического залива, в приходе Шеллефтео, оттуда к северо-востоку до рек Торнео и Кеми, вверх по реке Кеми до речного мыса Рованьеми. По этим данным видно, что, согласно русской официальной точке зрения, сохранившейся к 1490-м годам, Русское государство должно было владеть не только Каянской землей – Эстерботнией, но и обоими побережьями северной части Ботнического залива или даже обеими областями, прилегавшими к северной части этого залива – Эстерботнией и Вестерботнией. Лишь при заключении Тявзинского мирного договора в 1595 г. Каянская земля (Эстерботния) отошла к Швеции.

В договоре было подтверждено право свободного проезда из Новгорода по Неве в Финский залив.

После Ореховецкого мира на границе между Швецией и Новгородом четверть века было относительно спокойно. Единственный достойный упоминания инцидент произошел в 1337 г., когда управлявший городом Корела местный феодал Валит вступил в тайные сношения со шведами, и шведский отряд из Выборга захватил Корелу. Однако новгородцы сразу выслали сильное войско, и Корела была возвращена в состав новгородских владений. После этого, на всякий случай, шведские и новгородские послы 8 сентября 1340 г. в городе Дерпте в Ливонии подтвердили все статьи Ореховецкого мирного договора.

Укрепив свою власть на шведском и норвежском престолах, король Магнус II[41] решил завладеть новгородскими землями. Поскольку поводов для войны новгородцы не давали, король решил обратить «язычников» (русских и православных карел) в христианскую веру.

Идеологом крестового похода в Швеции стала религиозная психопатка Биргитта, настоятельница Вадстенского монастыря. Биргитта давала наставления Магнусу, призывала его к ведению «справедливой» войны для распространения христианской веры среди язычников, прямо настаивала на организации похода.

Как писала Е.А. Рыдзевская, Биргитта «происходила из знатного уппландского рода; её отец, Биргер Персон, видный государственный деятель и член совета опекунов, правивших в Швеции до совершеннолетия короля Магнуса, был одним из крупнейших шведских землевладельцев того времени. Деятельность этой честолюбивой и фанатически религиозной женщины, обладавшей литературным талантом и резко выраженной склонностью к мистике и экстазу, имела большое значение для шведской церкви XIV в. Биргитта основала Вадестенский монастырь и сочинила для него устав; ей же принадлежит инициатива перевода Библии на шведский язык»[42].

Любопытно, что Биргитта основывала смешанные монастыри, где жили монахи и монахини (примерно поровну). Согласно её учению, вера помогала человеку «победить свою природу». Увы, мы никогда не узнаем, что творилось в этих совместных монастырях. Во всяком случае, после смерти Биргитты все смешанные монастыри были закрыты.

В 1391 г. папа римский причислил Биргитту к лику святых. Похоронена Биргитта была в созданном ею монастыре и Пирите, в нескольких километрах от Ревеля[43]. Храм, где она была захоронена, разрушен в 1577 г. войсками Ивана Грозного в ходе Ливонской войны. Но это уже мало интересовало шведов, немцев и чухонцев, поскольку они к тому времени стали протестантами.

В 1718 г. в Риме откопали великолепную статую Венеры (Афродиты) – римскую копию греческой статуи III века до н. э. Находка поступила в собственность папы римского Климента XI. Слух о Венере дошел до Санкт-Петербурга. Царь Пётр предложил папе за нее большую сумму. Но Климент был большой любитель древностей и женских прелестей, и категорически отказался продавать статую. Тогда Пётр предложил папе обменять статую языческой богини на мощи святой Биргитты. Представляете, какое выражение лица было у Климента?! Пришлось отдать. Одно время статуя Венеры стояла в Таврическом дворце у князя Потемкина-Таврического, за что и получила название Венера Таврическая. Ныне же она находится в Эрмитаже.

Что же касается святой Биргитты, то после конфузии с Венерой римские власти о ней надолго забыли. Вспомнили о Биргитте лишь после распада СССР. (И с чего бы?) В ноябре 1999 г. Иоанн Павел II освятил в Ватикане скульптуру святой Биргитты, которую называют ангелом-хранителем Европы. В Ватикан для участия в оной церемонии прибыли 23 человека из Эстонии во главе с вице-спикером эстонского парламента Тунне Келамом. Пятиметровая статуя святой Биргитты была установлена в одной из внешних ниш.

В 2003 г. в Швеции прошли торжества, посвященные 700-летию со дня рождения небесной покровительницы Швеции святой Биргитты (Бригитты). В торжественной службе, которая была совершена в монастыре Вадстена, основанном святой Биргиттой, приняли участие король Швеции Карл XVI Густав и королева Сильвия, а также президенты Финляндии, Латвии, Эстонии и 1400 гостей из разных стран мира. На торжественное мероприятие собралось всего около пяти тысяч человек. Значительную часть приехавших составляли монахини-бригиттинки со всего мира. Проповедь о жизни святой Биргитты произнес лютеранский епископ Мартин Линд. Католический епископ Андерс Арболериус вознес святой молитвы о христианском единстве.

Итак, все возвращено на круги своя. Святая Биргитта в своем «Откровении» точно указала пути к «христианскому единству»: «начинать с увещаний, а в случае неуспеха действовать силой»[44].

Но вернёмся в XIV век. Король Магнус, подстрекаемый Римом и «местной святой», собрал большое наемное войско, в значительной степени состоявшее из датских и немецких рыцарей. Войско было посажено на корабли. В 1348 г. шведская флотилия пересекла Балтийское море, вошла в Финский залив и остановилась у Березовых островов (вблизи русской границы). Обычно шведские войска при нападениях на русских использовали фактор внезапности, но на этот раз Магнус остановился на границе и отправил послов в Новгород. Послы объявили вечу от имени короля: «Пришлите на съезд своих философов, а я пришлю своих, пусть они поговорят о вере. Хочу я узнать, какая вера будет лучше: если ваша будет лучше, то я иду в вашу веру, если же наша лучше, то вы ступайте в нашу веру и будем все как один человек. Если же не хотите соединиться с нами, то иду на вас со всею моею силою». Владыка Василий, посадник Фёдор Данилович, тысяцкий Авраам и все новгородцы, подумав, велели отвечать Магнусу: «Если хочешь узнать, какая вера лучше, наша или ваша, то пошли в Царьград к патриарху, потому что мы приняли от греков православную веру, а с тобою нам нечего спорить о вере. Если же тебе есть какая-нибудь от нас обида, то шлем к тебе на съезд», – и послали к нему тысяцкого Авраама с боярами.

Русские послы прибыли к Магнусу, и тут король сменил тон и предъявил ультиматум: «Обиды мне от вас нет никакой. Ступайте в мою веру, а не пойдете, так иду на вас со всею моею силою». Русские послы отвергли ультиматум.

Флотилия Магнуса прошла Неву и высадила десант на Ореховом острове. Строители крепости в 1323 г. допустили серьезный просчет – крепость занимала лишь часть острова, и шведам удалось расположить осадные силы на самом острове у стен крепости. Часть войска Магнус приказал разделить на небольшие отряды, которым приказал грабить земли по обоим берегам Невы. Магнус приказал всех русских пленных крестить в католическую веру и брить им бороды, а отказывавшихся – казнить.

Новгородцы послали гонцов в Москву за помощью. Великий князь владимирский и по совместительству московский Симеон Гордый на словах пообещал помочь новгородцам, но сам решил не вступать в конфликт со шведами. Симеон долго собирал войско, затем медленно шел с войском. Симеон доехал лишь до села Ситно близ Торжка, а затем повернул обратно. Московские летописцы объясняли возвращение князя тем, что ему нужно было встречать послов из Орды. Вместо себя Симеон послал в Новгород своего младшего брата князя Ивана Ивановича. Дойдя до Новгорода, князь Иван остановился там и не пошел на соединение с новгородским войском, к тому времени собравшимся в Ладоге. Более того, когда в Новгороде стало известно о новом ухудшении военной ситуации и взятии шведами Орешка, князь Иван со своей ратью вместо оказания помощи новгородцам малодушно покинул Новгород, «не приняв владычня благословениа и новгородчкого челобитья», и вернулся в Москву.

6 августа 1348 г. после шестинедельной осады шведы захватили Орешек. Крепость сдалась с условием свободного выхода гарнизона. Пятистам рядовым воинам шведы дали уйти, а Кузьма Твердиславович, Авраам и восемь новгородских бояр были взяты в плен и увезены в Швецию.

Тем временем 400 новгородцев под началом новгородского боярина Онцифора Лукича напали на крупный шведский отряд, разбойничавший в Ижорской земле. На Жабче поле, согласно новгородской летописи, было убито 500 «немцев», а новгородцы потеряли убитыми только трех человек. Лукич приказал казнить взятых в плен ижорцев, принявших католичество и пошедших на службу к шведам.

Шведская хроника не упоминает о числе убитых шведов на Жабче. Об этом сражении сказано лишь, что «русские скоро показали, что бороды у них опять отросли».

Король Магнус не рискнул зимовать на Неве. Он оставил гарнизон в 800 человек в Орешке и отправился в Швецию. Едва король уехал, как 15 августа у Орешка появилось сильное новгородское войско. Тысяча новгородских воинов была отправлена на «зачистку» от шведов окрестностей города Корелы. Шведов там перебили вместе с их воеводой Людкой (видимо, Людером). Вскоре шведское войско осталось только в Орешке.

24 февраля 1349 г. новгородцы пошли на штурм Орешка. Им удалось поджечь деревянные стены крепости и ряд построек внутри нее. Часть шведов сгорела, часть была перебита, а остальные взяты в плен и отправлены в Новгород.

С событиями 1349 г. связана, между прочим, любопытная запись в «Очерке русской морской истории» известного историка российского флота Фёдора Веселаго. Поведав о набеге 1348 г., историк пишет: «Новгородцы на следующий же год отняли крепость [Орешек], прогнали Магнуса и на месте разрушенной Ландскурны, на устье Охты, построили Новую крепость, впоследствии переименованную в Ниеншанц»[45]. К сожалению, сообщение это Веселаго никакими документальными ссылками не подтвердил.

Однако в конце XIV–XV веке при впадении Охты в Неву существовала русская деревня Новая, принадлежавшая в середине XV века новгородскому боярину Олферию Ивановичу Офонасову. Надо ли говорить, что в то тревожное время деревня не могла не быть укреплена. Так что весьма возможно, что в небольшой крепости, построенной в 1350 г., поселились новгородцы, и через какое-то время она стала числиться деревней.

Крайне затруднен вопрос со вторым крестовым походом Магнуса II на Русь. Согласно одним источникам, он состоялся летом 1349 г., по другим – летом 1350 г., а ряд историков, включая И.П. Шаскольского, считает сведения о втором походе Магнуса вымыслом. Согласно шведским источникам, флот Магнуса прибыл к устью реки Наровы. После приближения новгородской рати флот вышел в Финский залив и почти целиком погиб в шторм. Сам же король с остатками войска добрался до Швеции. Русские же летописи молчат о походе Магнуса. Лишь в новгородской летописи под 1350 г. есть неясное и особняком стоящее сообщение: «А рать немецкая истопе (утопла) в море».

В далеком 1974 г. я в первый раз побывал в Валаамском монастыре. Собственно, тогда-то и монастырь не действовал, а в его стенах находился дом инвалидов. Кто-то из местных жителей показал мне на старом монастырском кладбище могилу со старой треснувшей плитой, сказав, что под ней покоятся останки шведского короля Магнуса II. Честно скажу, что я эту информацию пропустил мимо ушей, посчитав её местной легендой.

Вспомнил о могиле я спустя четверть века, работая над книгой «Северные войны России». Я решил упомянуть об этой легенде и далее написать: «…а на самом деле шведский король был похоронен…» Но выяснилось, что королевской могилы в Швеции нет. Точнее, была в виде нагромождения больших камней на берегу моря, и в XIX веке туда водили туристов. Но позже, раскопав могилу, археологи пришли к заключению, что это захоронение бронзового века.

Согласно монастырским документам, Магнус спасся во время бури и объявился в Валаамском монастыре. Не исключена версия, что он поначалу был спасен русскими монахами другого монастыря, и лишь потом прибыл на Валаам. Магнус постригся в монахи под именем Григория и умер в чине схимонаха в 1374 г. в Валаамской обители.

Так ли все было? Ряд косвенных доказательств подтверждают версию валаамских документов (среди которых был план старого кладбища с указанием расположения могил, позже монахов стали хоронить в ином месте).

Однако 100-процентную гарантию можно дать, лишь проведя исследование ДНК из захоронения на Валааме, и сравнить его с ДНК останков родственников Магнуса в Швеции. Российские археологи предложили провести экспертизу шведам, но те категорически отказались.

Итак, шведское правительство поставило все точки над «i»… Король-схимник, который мог стать символом примирения Запада с Востоком, не нужен ни правителям, ни церкви. Зато востребована воинственная, хотя и не вполне нормальная в сексуальном отношении монашка.

Надо заметить, что новгородцы в борьбе со шведской агрессией не ограничивались обороной. Так, ушкуйники[46] летом 1349 г. нанесли контрудар. Их ушкуи прошли вдоль побережья северо-норвежской провинции Халогалад и напали на крупное селение и замок Бьяркей. В начале 1351 г. большое новгородское войско во главе с тысяцким Иваном Фёдоровичем подошло к Выборгу. 21 марта новгородцы отбили вылазку шведов и сожгли посад Выборга. Русские не взяли под Выборг осадных машин и не смогли, а видимо, даже и не планировали, взять Выборг. Опустошив окрестности, новгородцы ушли.

После смерти Магнуса II о крестовых походах на русских в Швеции уже никто не вспоминал. Два века Швеция и Русь мирно существовали друг с другом. Хотя периодически и возникали малые войны. Все эти войны, скорее их надо называть конфликтами, были скоротечны и кончались мирными соглашениями на основе статей Ореховецкого мира, в статьи которого эпизодически вносились небольшие изменения.

В 70–80-х гг. XIV века шведские правящие круги были слишком озабочены борьбой за власть внутри страны, и им было не до русских. Небольшие же нападения на новгородские земли совершались пограничными феодалами в инициативном порядке.

Так, в 1375 г. шведы построили крепость Улеаборг (ныне финский город Оулу) на берегу Ботнического залива в устье реки Оулу. Эта территория считалась собственностью Господина Великого Новгорода, и в следующем году новгородская рать осадила Улеаборг. Взять крепость русским не удалось, и в 1377 г. новгородцы вынуждены были заключить со шведами соглашение, по которому район Улеаборга отошел к Швеции.

В 1392 г. шведский отряд кораблей вошел в Неву. Шведы ограбили прибрежные села от устья реки и остановились, не доходя пяти верст до Орешка. За ними погнался служилый новгородский князь Семён Ольгердович[47]. Он настиг шведов и перебил большую часть их.

Эпизод сам по себе мелкий, но для нас фраза из летописи – «В тот год пришли из-за моря разбойники-Свеи в Неву, взяли села по обе стороны реки за пять верст до города Орешка» – важна как упоминание о заселенности русскими обоих берегов Невы. Ижорское населенные пункты селами в летописях не назывались.

Далее летописец бесстрастно повествует: 1395 г. – «Приходили немцы Свеи к новому городу, к Яме[48], и пошли прочь, и князь Константин с горожанами иных перебил, а другие убежали». 1396 г. – «В том году пришли Свеи в Корельскую землю и напали на два погоста: Кюрьевский и Кюлолосский, и сожгли церковь. И князь Константин с Корелою гнался за ними, и взял языков, и прислал их в Новгород». 1397 г. – «Той осенью пришли Немцы, взяли семь сел у Ямского городка и сожгли их»[49].

Потом следует 14-летний перерыв в нападениях. Но в 1411 г. последовал крупный налет шведов, которые попытались захватить Тиверский городок – небольшую русскую крепость на Карельском перешейке. Терпение новгородцев лопнуло, и новгородцы по главе с князем Семёном Ольгердовичем провели традиционную новгородскую репрессалию. Они осадили Выборг, взяли его наружные укрепления, сильно опустошили окрестности и большой добычей возвратились домой. В том же году двинский воевода с заволочанами совершил нападение на Северную Норвегию.

А тем временем в Швеции идёт ожесточенная борьба за власть. Вдова шведского короля Хакона VI и наследница датского престола Маргарита Датская воюет с Альбрехтом Мекленбургским, который получил королевскую власть из рук шведской аристократии. В 1389 г. Маргарина добилась возведения на престол Норвегии своего внучатого племянника Эрика Померанского и организовала разгром короля Альбрехта в Швеции. В 1397 г. в шведском городе Кальмаре Эрик был торжественно коронован как общескандинавский король. Тогда же было составлено и соглашение об унии. В нем провозглашался вечный мир между странами, их обязательство иметь общего короля, получавшего власть по прямой мужской линии, а в случае бездетности государя – путем выборов представителями всех трех стран.

Казалось бы, новое мощное северное государство должно было представлять серьезную угрозу Господину Великому Новгороду. Но, наоборот, в царствование Эрика (1397–1439) конфликты между шведами и новгородцами постепенно затихают. Эрик большое внимание уделяет внутренним делам и ведет войны с Голштинией и Ганзой.

С 1434 г. в Швеции начинается череда внутренних потрясений – крестьянские мятежи, борьба верхов за власть, за и против унии.

В 1457 г. королем трех стран становится Кристиан I. Он традиционно начинает войну с Голштинией. Зимой 1464 г. в Швеции происходит восстание. 14 октября 1471 г. королевская армия была разбита у Стокгольма. Уния вновь расторгнута. В 1471 г. регентом Швеции становится Стен Стуре. Война между Стуре и Кристианом I, а фактически между Швецией и Данией, продолжалась.

В 1478 г. Иван III присоединяет Господин Великий Новгород к Московскому государству.

Захват Новгорода елейно описан сотнями царских и советских историков. Иван, мол, действовал прогрессивно в интересах-де русского народа, и т. д. Ну а что казнили несколько десятков «государевых изменников», так за дело – нечего препятствовать политике централизации Московского государства. На самом же деле московская рать опустошила значительную часть новгородских земель. Сам Иван казнил совсем немного – 150–200 знатных новгородцев. Зато его наместники, особенно Захарьины-Кошкины (предки Романовых), казнили не менее тысячи человек, не менее 10 тысяч «лучших» новгородцев было депортировано на окраины Московского государства, а взамен привезено и поселено в Новгороде несколько тысяч дворян, купцов, ремесленников и т. д. из Москвы, Владимира и других городов. Надо ли говорить, что казнены или высланы были практически все купцы, торговавшие с Ганзой и другими государствами. И не потому, что они находились в оппозиции Москве, а исключительно из-за своего богатства, которое перекочевало в сундуки московских бояр.

По этому поводу историк Н.И. Костомаров писал: «Так добил московский государь Новгород, и почти стер с земли отдельную северную народность. Большая часть народа по волостям была выгублена во время двух опустошительных походов. Весь город был выселен. Место изгнанных старожилов заняли новые поселенцы из Московской и Низовой Земли. Владельцы земель, которые не погибли во время опустошения, были также почти все выселены; другие убежали в Литву».

Надо ли говорить, что в 80-х гг. XV века Новгород покинуло подавляющее большинство иностранных купцов, занимавших ранее целый квартал в городе – «немецкий двор». Бесспорно, в вольном Новгороде было много буйства, но иностранцы были надежно защищены от него. На тот же «немецкий двор» новгородцы могли заходить только днем. Строгий порядок в торговых сделках сменился бесчинствами Захарьиных. Да и не с кем стало торговать, все партнеры иностранных купцов были казнены или высланы из Новгорода.

Так рухнули торговые связи Новгорода Великого, доставлявшие огромные средства республике. Иван III из жадности зарезал курицу, несшую золотые яйца.

Историк Андрей Гиппинг писал: «Упадок морской торговли Новгорода, начавшийся с потерей его самостоятельности… имел неожиданно благотворное влияние на Ливонию: все ганзейские товары, шедшие доселе Невой в Новогород, с этого времени направились к портам ливонским: туда же, с другой стороны, обратилась и уцелевшая ещё торговая деятельность других городов северо-западной России, чему в особенности благоприятствовал пятидесятилетний мир с Россией… С исхода XV века Нева была покинута и забыта почти всеми; одни только финские и шведские каботажные суда продолжали ещё посещать берега её, уже пустынные, сравнительно с прежним временим; напротив того, в ливонские гавани стремились корабли всех торговых наций Запада»[50].

В целом для истории России уничтожение торговых связей Новгорода, а через 30 лет и Пскова привело фактически к изоляции России на 200 лет от Западной Европы. На западе Россию от Европы отгораживали враждебные Литва и Польша, на юге – Оттоманская империя. С севера западное окно в Европу заколотил сам Иван III, а в начале XVII века шведы лишь заделали щели.

С 1479 по 1483 г. на шведско-новгородской границе царил беспредел. Толпы новгородских беженцев от бояр до смердов хлынули в Выборгский лен, спасаясь от «московитов». У шведов, как уже говорилось, также было безвластие. Поэтому по обе стороны границы объявились ватаги удальцов, промышлявших грабежами на сопредельной стороне. Выборгские фогты (администрация), чтобы исправить ситуацию, организовали несколько карательных экспедиций, которые, однако, вылились в обычный грабеж местного населения.

В 1483 г. на датский престол вступил король Ханс I, который одновременно считался и шведским королем. Однако часть Швеции по-прежнему контролировал клан Стуре. Иван III послал к новому королю дьяка Ивана-Волка Васильевича Курицына[51]. В Стокгольме Курицын и член риксдага Ивар Тотт подписали перемирие сроком на четыре года. Перемирие было традиционно основано на статьях Ореховецкого мирного договора.

В 1487 г. перемирие продлили ещё на пять лет (до 6 ноября 1492 г.). Но уже в 1490 г. в Карелии завязалась необъявленная война, начатая одновременно с обеих сторон местными феодалами. В частности, русские попытались помешать шведам завершить начатое незаконно в 1475 г. возведение новой пограничной крепости на островке в проливе Кюренсальми, между озерами Хапавеси и Пихлаявеси по русскую сторону границы. Но взять крепость не удалось, и русским пришлось отступить. Шведы назвали эту крепость Нюслотт (Новый Замок), позже её стали называть Нейшлот, затем Олафсборг, а ныне это городок Олавинлинна в Финляндии.

В 1492 г. Иван III велел построить на берегу река Наровы напротив крепости Нарвы каменную крепость Ивангород.

В феврале 1493 г. в Новгороде со шведами было подписано перемирие. Тут, правда, возникает вопрос – с какими шведами? Видимо, речь идёт о пограничных властях, а не о короле Хансе или правителе Стуре.

В 1493 г. в Нарве был заключен договор о союзе между Иваном III и королем Хансом I, направленный против клана Стуре. Согласно этому договору в случае восстановления всей полноты власти датских королей в Швеции Дания должна уступить за Швецию все приобретения, сделанные шведскими правителями в результате войн против России, а именно: три округа – Яскис, Саволакс и Эйренпяя; Финскую (Западную) Карелию и Карельский перешеек (северо-западное Приладожье). Таким образом, русско-датский договор 1493 г. возвращал Московскому государству всю утерянную с 1323 по 1478 г. территорию, принадлежавшую Новгородской республике.

Король Ханс I вел войну не только со сторонниками Стуре в Швеции, но и с Ганзой. Воспользовавшись этим, жадный Иван III в 1495 г. велел ограбить последних немецких купцов, оставшихся в Новгороде. «Немецкий двор» в Новгороде был ликвидирован, товары и имущество купцов увезено в Москву, а немецкие купцы брошены в тюрьмы. Позже их отпустили и выслали в Ливонию, но из имущества, естественно, ничего не вернули.

В сентябре 1496 г. Иван III отправил трех воевод осаждать Выборг, занятый сторонниками клана Стуре. Осада длилась три месяца. Русские вели огонь по крепости из «огромных пушек длиной 24 фута» (около 7,3 м). Однако взять Выборг не удалось, и в конце декабря русское войско сняло осаду.

В следующем году русские войска вторглись в Финляндию в районе Тавастгуса и разгромили шведов. Согласно русским летописям, погибло 7 тысяч шведов вместе с их воеводой.

В июне – августе 1496 г. полки, составленные из устюжан, двинян, онежан и важан, совершили поход в Эстерботнию и Каянскую землю, дошли до Ботнического залива и привели местных жителей в русское подданство.

В том же 1496 г. шведский воевода Свант Стуре с двумя тысячами пехоты приплыл на семидесяти малых гребных судах (бусах) из Стокгольма в устье реки Наровы. Шведы осадили новопостроенную крепость Ивангород. От огня шведских пушек и мортир в крепости возник сильный пожар. Московский воевода князь Юрий Бабич струсил и с частью гарнизона бежал из крепости. Шведы заняли Ивангород и захватили не менее трехсот его защитников.

Свант Стуре предложил Ливонскому ордену занять Ивангород, но получил отказ. Тогда шведы частично разрушили крепость и отплыли назад. Город вновь был занят русскими, которые возвели там новую, более мощную, крепость с десятью высокими башнями.

Тем временем королю Хансу I удалось у Стокгольма разбить войско Стена Стуре (старшего), занять шведскую столицу и получить от ригсдага шведскую корону.

Таким образом, уния была вновь восстановлена. А вот Иван III остался «с носом». В 1497 г. в Новгороде было подписано перемирие со шведами, произведен размен пленных, но никаких земель, обещанных Хансом I в Нарвском договоре 1493 г. Россия не получила. Единственное, что выторговал Иван III, это согласие шведской стороны вести сношения не прямо с великим князем московским, а только через его наместника в Новгороде. До 1478 г. это было логично, так как Новгород был фактически независим от великих князей владимирских и московских. Но позже это стало препятствием для нормальных отношений между странами, зато тешило азиатское тщеславие московских князей: мол, шведский король ниже меня, поскольку он может сноситься лишь с моим слугой.

24 марта 1510 г. в Новгороде было подписано перемирие сроком на 60 лет. Условия его были основаны на Ореховецком мире, с учетом территориальных захватов шведов. Некоторые историки даже называют его продолжением Ореховецкого мира на 60 лет.

Военных действий на границе не велось. Русские были слишком заняты литовскими, казанскими и крымскими делами. А в Швеции до 1523 г. с переменным успехом шла борьба за унию.

В 1521 г. рыцарь Густав Ваза поднял восстание против короля Кристиана II. Датские войска потерпели поражение, и в 1523 г. ригсдаг избрал Густава Вазу королем Швеции. Новый король расторг унию. Вскоре датская аристократия свергла Кристиана II и с датского престола. Новый датский король Фридрик I признал Густава Вазу королем Швеции. На этом Кальмарская уния окончательно прекратила свое существование.

Густав Ваза испытывал крайнюю нужду в денежных средствах и попытался поправить дело за счет церкви. Это привело его к конфликту с епископами и Римом. В Швеции получили свободу проповеди лютеранские священники. Первыми новое вероисповедание приняли горожане Стокгольма – с 1525 г. богослужение стало вестись здесь на шведском языке, год спустя Олаус Петри перевел Евангелие. В 1527 г. на риксдаге в Вестеросе король, поддержанный в первую очередь дворянством, настоял на секуляризации церковного имущества.

Официально реформацию приняли церковные соборы 1536–1537 гг. В 1539 г. было введено новое церковное устройство. Король стал главой церкви. Церковным управлением ведал королевский суперинтендант с правом назначать и смещать духовных лиц и ревизовать церковные учреждения, включая сюда и епископства. Епископы сохранялись, но власть их ограничивалась советами-консисториями.

Реформация способствовала укреплению независимости шведского государства в форме централизованной сословной монархии.

Реформация в Швеции объективно была выгодна России. Во-первых, навсегда исключалась возможность возобновления крестовых походов. Во-вторых, серьезно осложнялось заключение союзов с католической Польшей, ну и, наконец, шведам, занятым церковными проблемами, несколько десятилетий было не до войн с Россией.

До 1554 г. шестидесятилетнее перемирие не нарушалось. Четыре раза (в 1513, 1524, 1526 и 1537 гг.) русские и шведские послы съезжались и подтверждали это перемирие.

Двухсотлетний мир со Швецией сменился серией войн конца XVI века. Первая из них началась в 1554 г. К этому времени возник ряд мелких пограничных конфликтов на Карельском перешейке и в Восточной Карелии. В основном споры касались принадлежности мест рыбных и тюленьих ловищ в приграничных районах. Раньше подобные конфликты быстро улаживались местными властями. Но тут престарелый король Густав Ваза обиделся, что ему приходится сноситься с новгородским наместником, а не с Иваном Грозным.

Началась нелепая война, к которой обе стороны были явно не готовы. Войну начали в апреле 1555 г. шведы, когда флотилия адмирала Якоба Багге прошла Неву и высадила десант в районе Орешка. Однако осада крепости не удалась, и шведы несолоно хлебавши убрались восвояси.

20 января 1556 г. русские войска разбили шведский отряд у Кивинебба и по традиции осадили Выборг. Взять Выборг и на сей раз не удалось, но опять традиционно были разграблены его окрестности и взято в плен множество местных жителей. Русские воины продавали пленного мужчину за гривну, девку – за пять алтын.

Густав Ваза надеялся на помощь Польши и Ливонии, но те уклонились от участия в войне. Пришлось отправлять в Москву королевскую грамоту: «Мы, Густав, божиею милостию свейский, готский и вендский король, челом бью твоему велеможнейшему князю, государю Ивану Васильевичу, о твоей милости». Царь Иван согласился на восстановление статус-кво, но при этом желчно прибавил: «Если же у короля и теперь та же гордость на мысли, что ему с нашими наместниками новгородскими не ссылаться, то он бы к нам и послов не отправлял, потому что старые обычаи порушиться не могут. Если сам король не знает, то купцов своих пусть спросит: новгородские пригородки – Псков, Устюг, чай знают, скольким каждый из них больше Стекольны (Стокгольма)?»

В конце концов новгородский наместник князь Михаил Васильевич Глинский и член риксдага Стен Эриксон Лейонхувед подписали 25 марта (2 апреля) 1557 г. в Новгороде мирный договор сроком на 40 лет. Договор в целом сохранял статус-кво, но ряд мелких статей показывали, кто стал победителем в войне. Так, все пленные русские возвращались шведами вместе с захваченным имуществом, а вот шведские пленные подлежали выкупу у русских.

Договор со Швецией вступил в силу 1 января 1558 г. В этом же месяце Иван Грозный начал Ливонскую войну. Некоторые историки считают Ливонскую войну политической ошибкой Ивана IV. Н.И. Костомаров, например, усматривал в ней излишнее стремление Ивана Грозного к завоеваниям. Другие, как, например, И.А. Заичкин и И.Н. Почкаев, утверждают, что эта война для России «была поставлена в повестку дня самой историей – выхода к Балтийскому морю требовали её экономические и военные интересы, а также необходимость культурного обмена с более развитыми странами Запада. Иван Васильевич, следуя по стопам своего знаменитого деда – Ивана III, решил прорвать блокаду, которой фактически отгородили от Запада Россию враждебные ей Польша, Литва и Ливонский орден»[52].

Ну, как «знаменитый дед» захлопнул окно в Европу, мы уже знаем, но в целом вторая точка зрения представляется автору более справедливой. Другой вопрос, что Иван IV и его советники обладали политической близорукостью. Они не понимали, что ни Швеция, ни Польша не позволят России просто так захватить Ливонию.

В январе 1558 г. 40-тысячная русская армия под командованием касимовского царя (хана) Шиг-Алея, князя М.В. Глинского и боярина Даниила Романовича Захарьина вторглась в Ливонию. Русская армия за месяц прошла по маршруту Мариенбург – Нейгаузен – Дерпт – Везенберг – Нарва. При этом не был взят ни один укрепленный город, но страна изрядно опустошена. В феврале армия вернулась в русские пределы. В районе Пскова, узнав об отправке посла магистра в Москву, Шиг-Алей приказал прекратить военные действия.

В марте 1558 г. экстренный ландтаг Ливонского рыцарства принял решение собрать 60 тысяч марок для уплаты русскому царю дани и тем самым решить дело миром и предотвратить русские репрессии против Ливонии. Однако к маю 1558 г. было собрано лишь 30 тысяч марок. Хуже было то, что гарнизон Нарвы периодически стал открывать огонь по Ивангороду, находившемуся на противоположной стороне реки Нарова. Ивангородские пушкари отвечали, и не без успеха. 11 мая 1558 г. от их огня в Нарве возник сильный пожар. Русские решили воспользоваться оказией и пошли на штурм. После короткого, но кровопролитного боя они овладели крепостью, а гарнизон заперся в цитадели. На следующий день гарнизон сдался с правом свободного выхода.

Русские войска вошли в Ливонию и почти без сопротивления захватили Везенберг, Тольсбург и ряд других замков. Эсты охотно присягали московскому государю. Всем объявлялось, что присягнувшие останутся на местах, при прежних правах «по старине». К воеводам являлись для принятия русского подданства и из других отдаленных волостей.

В конце мая 1558 г. закончилось сосредоточение в Пскове 40-тысячной армии князя П.И. Шуйского с О.И. Троекуровым и А.И. Шеиным.

В начале июня русская армия осадила Нейгаузен. Магистр Фирстемберг с двухтысячным орденским войском и тысячным наемным отрядом епископа Дерптского стоял в нескольких переходах, близ Киремпе. 30 июня Нейгаузен сдался. Магистр поспешил отступить к Валку, а епископ ушел в Дерпт.

Захватив замок Варбек при впадении реки Эмбах (Эмайыги) в Чудское озеро, русская армия на рассвете 11 июля стала в виду Дерпта. А через неделю, 18 июля, Дерптская крепость капитулировала перед князем Шуйским. Это было важнейшее приобретение Москвы за всю Ливонскую войну. Падение Дерпта произвело панику в Ливонии. Высылаемые из Нарвы и Дерпта русские отряды без сопротивления овладевали замками. Всего до октября 1558 г. русские взяли 20 крепостей с их волостями, а князь Шуйский писал в Ригу и Ревель, требуя сдаться, и грозил разорить их в случае отказа.

Утвердив условия капитуляции Дерпта, Иван Грозный даровал принявшим русское подданство ливонцам большие льготы, раздавал захваченные земли детям боярским, оставлял гарнизоны в побежденных крепостях, высказывая намерение присоединить эту область к владениям Московского государства. Осенью 1558 г. армия князя Шуйского была распущена.

15 января 1559 г. ливонскую границу перешла русская армия князя Микулинского. Она беспрепятственно прошла до Риги, опустошив полосу в 150 верст. Попытку сопротивления ливонцы проявили только под Тирзеном, но были разбиты и бежали. Взяв 11 крепостей (замков) и не удерживая их за собой, князь Микулинский опустошил оба берега Западной Двины, сжег корабли под Ригой и через месяц закончил погром в Ливонии.

В сложившейся ситуации новый магистр ордена Готхард Кетлер обратился за помощью к соседним государствам. 31 августа 1559 г. Кеттелер и король Польши и Литвы Сигизмунд II Август заключили в Вильне соглашение о вступлении Ливонии под протекторат Польши. Соглашение было дополнено 15 сентября 1559 г. договором об оказании Польшей и Литвой военной помощи Ливонии. Эти дипломатические акции послужили важным рубежом в ходе и развитии Ливонской войны: война России с Ливонией превратилась в борьбу государств Восточной Европы за ливонское наследство.

В том же 1559 г. ливонское правительство обратилось к сыну шведского короля Густава Вазы, герцогу Иоанну, правителю Финляндии, с просьбой ссудить 200 тысяч рейхсталеров и войско, предлагая в залог несколько земель в Ливонии. Молодой принц, желая расширить свои владения за счет этой страны, был не прочь вступить в переговоры, но его отец посоветовал не ввязываться в это дело, так как тогда придётся поссориться не только Москвой, но и с императором, королями польским и датским, которые все имеют свои притязания к Ливонии.

Густав Ваза, уже битый «московитами», предпочитал сохранять строгий нейтралитет. Когда ревельские суда напали в шведских водах при Биоркэ и Ниланде на лодки русских купцов и овладели ими, перебив людей, то по приказу короля ревельцев арестовали за это в Выборге. Густав Ваза отправил в Финский залив вооруженные суда для обеспечения безопасности русских купцов, о чем дал знать в Москву. Иван Грозный так отвечал ему на это: «Ты писал нам о неправдах колыванских людей (ревельцев) и о своей отписке, которую послал в Колывань: мы твою грамоту выслушали и твое исправленье уразумели. Ты делаешь гораздо, что свое дело исправляешь: Нам твое дело полюбилось, и мы за это твою старость хвалим».

Власти города Ревеля не надеялись на свои силы и обратились к датскому королю Кристиану III с просьбой принять их в свое подданство, так как некогда Эстония и Ревель были под властью Дании. Но и Кристиан III, подобно Густаву Вазе, был старик, приближавшийся к гробу. Он объявил ревельским послам, что не может принять в подданство их страну, потому что не имеет сил защищать её в таком отдалении и от такого сильного врага. Он взялся только ходатайствовать за них в Москве, назначил послов, но умер, не отправив их.

Послы эти прибыли в Москву уже от имени его наследника, Фредерика II. Король в очень вежливых выражениях просил, чтобы царь запретил своим войскам входить в Эстонию, как принадлежащую Дании. Иван Грозный резонно отвечал: «Мы короля от своей любви не отставим: как ему пригоже быть с нами в союзном приятельстве, так мы его с собою в приятельстве и союзной любви учинить хотим. Тому уже 600 лет, как великий государь русский Георгий Владимирович, называемый Ярославом, взял землю Ливонскую всю и в свое имя поставил город Юрьев, в Риге и Колывани церкви русские и дворы поставил и на всех ливонских людей дани наложил. После, вследствие некоторых невзгод, тайно от наших прародителей взяли было они из королевства Датского двух королевичей. Но наши прародители за то на ливонских людей гнев положили, многих мечу и огню предали, а тех королевичей датских из своей Ливонской земли вон выслали. Так Фредрик король в наш город Колывань не вступался бы». Ай да Грозный, ответил не в бровь, а в глаз, и не только датским послам, но и нашим «демократам», болтающим об агрессии в Прибалтике в 1940 г. и пакте Молотова – Риббентропа.

В конце 1559 г. эзельский епископ Менниггаузен вошел с датским королем Фредериком II в тайные сношения и продал ему свои владения Эзель и Пильтен за 20 тысяч рейхсталеров. Епископ получил деньги и на радостях драпанул с ними в Германию. Новый датский король Фредерик II, обязанный по отцовскому завещанию уступить своему брату Магнусу ряд земель в Голштинии, вместо них отдал ему свою новую покупку, и Магнус весной 1560 г. явился в Аренбург, где к нему на службу поступило много дворян в надежде, что Дания не оставит его без помощи.

Магистру Кетлеру появление Магнуса в Остзейском крае явно не понравилось. Ведь магистр не получил за Эзель ни одного рейхсталера. Дело чуть не дошло до вооруженного конфликта, но 30 августа 1560 г. русские взяли Феллин, и магистру стало не до Магнуса.

В 1560 г. умер старый шведский король Густав Ваза. Магистрат Ревеля немедленно отправил депутатов к сыну и наследнику, который вступил на престол под именем Эрика XIV. Ревельцы просили денег взаймы. Честолюбивый Эрик отвечал, что «денег он по-пустому не даст, но если ревельцы захотят отдаться под его покровительство, он не из властолюбия, а из христианской любви и для избежания московского невыносимого соседства готов принять их, утвердить за ними все их прежние права и защищать их всеми средствами».

Ревельцы подумали и в апреле 1561 г. присягнули на верность шведскому королю при условии сохранения всех своих прав. Узнав об этом, магистр Кетлер вступил в переговоры с виленским воеводой Николаем Радзивиллом о присоединении Ливонии к Польше. В итоге в ноябре 1561 г. Ливония с сохранением всех своих прав отошла к Польше, а магистр Кетлер получил Курляндию и Семигалию с титулом герцога и с вассальными обязанностями к Польше.

Ведя войну с Польшей, Иван IV старался сохранить мир со Швецией, ему пришлось закрыть глаза на захват шведами Ревеля. В августе 1561 г. в Новгороде был подписан договор о сохранении перемирия на 20 лет. А вот в договоре, заключенном в сентябре 1564 г., русским пришлось признать территориальные приобретения Эрика XIV. К шведам отошли Колывань (Ревель), Пернов, Пайда и Каркус с их уездами, за Россией же закрепилась Нарва.

По воле короля Эрика XIV отношения с Россией начали улучшаться. 16 февраля 1567 г. шведские послы в Александровской слободе заключили с Россией договор о дружбе, союзе и взаимопомощи. Иван IV, наконец, согласился, чтобы шведский король сносился непосредственно с Москвой, а не с новгородским наместником. Обе стороны согласились помогать друг другу войсками и деньгами в войне с Польшей.

Шведский генерал Горн взял захваченные поляками города Пернов и Вейсенштейн. Тем временем сильно накалилась обстановка внутри страны. Эрик вступил в конфликт с родным братом Иоанном (Юханом) герцогом Финляндским и большей частью шведской аристократии.

29 сентября 1568 г. в Стокгольме вспыхнуло восстание. Эрик был свергнут с престола, объявлен сумасшедшим и заключен в тюрьму. На престол взошел его брат Иоанн (Юхан III). Новый король был женат на сестре польского короля Сигизмунда II и настроен пропольски. Теперь разрыв с Россией был неизбежен.

В связи с ухудшением политической обстановки в Прибалтике Иван IV решил создать Ливонское королевство. Датский герцог Магнус (Арцимагнус Крестьяновис в русских летописях) принял предложение Ивана Грозного стать его вассалом и в мае 1570 г. был по прибытии в Москву провозглашен «королем Ливонским». Русское правительство обязалось предоставлять новому государству, обосновавшемуся на острове Эзель, свою военную помощь и материальные средства, чтобы оно могло расширить свою территорию за счет шведских и литовско-польских владений в Ливонии.

Союзные отношения между Россией и «королевством» Магнуса стороны намеревались скрепить женитьбой Магнуса на племяннице царя, дочери князя Владимира Андреевича Старицкого – Марии.

Магнус рьяно взялся за создание своего королевства. 21 августа 1570 г. он подошел к Ревелю с 25-тысячным русским войском и большим отрядом из пришлых и туземных немцев. Увещательная грамота, посланная к ревельцам, не подействовала, и Магнус повел осаду. Вынудить жителей к сдаче города голодом было невозможно, так как шведские корабли снабдили Ревель всем необходимым. Бомбардировка города также ничего не дала. 16 марта 1571 г. Магнус сжег свой лагерь и отступил от Ревеля. Неудачу Магнуса в дальнейшем стали объяснять тем, что датский король Фредерик II не оказал никакой поддержки Магнусу, номинально стоявшему во главе русских войск. Кроме того, Фредерик в самый разгар осады оказал шведам услугу: заключил с ними 13 декабря 1570 г. Шеттинский мир, позволив им тем самым высвободить флот и направить его к осажденному Ревелю.

В конце 1572 г. 80-тысячное русское войско, во главе которого был сам царь, вступило в Эстляндию. Город Вейсенштейн был взят приступом, при котором пал царский любимец Малюта Скуратов-Бельский. Пленные шведы и немцы, по сообщениям ливонских летописцев, были сожжены. Овладевши Вейсенштейном, Иван IV возвратился в Новгород.

Русские же воеводы продолжали военные действия в Эстляндии. Они взяли Нейгоф и Каркус. Но в чистом поле русские войска не могли противостоять хорошо обученной и соблюдавшей «европейский» строй шведской пехоте. У местечка Лоде русские войска потерпели поражение от шведского генерала Клауса Акесона Тотта.

13 июля 1575 г. на реке Сестре у Систербека съехались русские и шведские послы и подписали странное перемирие. Оно касалось лишь русско-шведской границы на Карельском перешейке и в Карелии. Спор же об Эстляндии должен был решиться оружием.

В начале 1576 г. шеститысячный русский отряд вновь вторгся в Эстляндию. Города Леаль, Лоде, Фикель, Габсаль сдались им без выстрела. Жители Габсаля вечером после сдачи затеяли пиры и танцы. Русские удивлялись этому и говорили: «Что за странный народ немцы! Если бы мы, русские, сдали без нужды такой город, то не посмели бы поднять глаз на честного человека, а царь наш не знал бы, какою казнию нас казнить». Эзель был опустошен. Падис сдан после однодневной осады, и шведы тщетно пытались взять его снова.

В январе 1577 г. 50-тысячное русское войско явилось под Ревелем и расположилось здесь пятью лагерями. На этот раз русские располагали довольно приличной осадной артиллерией. Согласно летописи, у них было четыре пушки, стрелявшие каменными ядрами по 225 фунтов, три пушки калибра 55–58 фунтов, шесть пушек от 20 до 30 фунтов и пятнадцать пушек от 12 до 6 фунтов.

Русские в течение полутора месяцев обстреливали Ревель. Чтобы поджечь город, по нему круглосуточно велся огонь раскаленными ядрами. Однако горожане приняли все меры противопожарной защиты. Были удалены все легковоспламеняющиеся предметы, организовано дежурство жителей и т. д. Ревель был хорошо укреплен, а на его стенах орудий было в пять раз больше, чем в русской осадной артиллерии. В итоге русским пришлось снять осаду с города.

1 мая 1576 г. на польский престол вступил (был выбран) князь Трансильвании Стефан Баторий. Стефан был видным полководцем, имел неплохое наемное войско из венгров и немцев и завоевал популярность у воинственно настроенной польской шляхты.

Вскоре Стефан Баторий взял Полоцк, а затем Велиж, Усвят, осадил Великие Луки и в 1581 г. подошел а Пскову. Битва за Псков стала самой яркой страницей Ливонской войны. Баторий привел под Псков 100-тысячное польско-литовское войско. Русские под командованием князя Ивана Петровича Шуйского отбили 31 штурм неприятеля и сами 46 раз совершали смелые вылазки в стан осаждавших. Героическая оборона псковичей спасла Ивана IV от полного поражения. Неудача под Псковом вынудила Стефана Батория пойти на мирные переговоры с царем.

Перемирие на 10 лет было подписано с Польшей и Литвой 5 января 1582 г. в Яме-Запольском при участии посредника от папы римского Антония Поссевино. По этому соглашению Россия уступила Польше всю Ливонию, Полоцк и Велиж на границе Смоленской земли, но сохранила за собой устье Невы.

В августе 1583 г. на мызе в устье реки Плюссы при впадении её в Нарову был заключен так называемый «Первый Плюсский русско-шведский перемирный договор». Это был скорее не договор, а перемирие.

Второй Плюсский договор был заключен на том же месте 28 декабря 1585 г. Окончательно вопрос о границах решен не был. Договорились лишь о временной границе. Русское государство лишилось всех своих приобретений в Ливонии. За ним оставался лишь узкий участок выхода к Балтийскому морю в Финском заливе от реки Стрелки до реки Сестры (31,5 км). Города Ивангород, Ям, Копорье переходили к шведам вместе с Нарвой (Ругодивом). В Карелии шведам отходила крепость Кексгольм (Корела) вместе с обширным уездом и побережьем Ладожского озера.

В январе 1590 г. многочисленное русское войско двинулось к шведской границе. При войске находился сам царь Фёдор Иоаннович. Воеводами были: в большом полку – князь Фёдор Мстиславский, занимавший после ссылки отца первое место между боярами; в передовом полку – князь Дмитрий Хворостинин. При царе, в звании дворовых или ближних воевод, находились Борис Годунов и Фёдор Никитич Романов.

Русские войска взяли крепость Ям. Князь Хворостин разгромил у Нарвы двадцатитысячное шведское войско под командованием Густава Банера. Остатки войска были осаждены в Нарве. Хотя противнику и удалось отбить приступ русских к крепости, шведское командование сочло нецелесообразным продолжать войну.

25 февраля 1590 г. в лагере русских под Нарвой шведский фельдмаршал Карл Хенрикссон Хорн подписал перемирие сроком на один год. По условиям перемирия, шведы возвращали русским крепости Ям, Ивангород и Копорье. Шведы предлагали окончательный мир, но русские основательно мириться без Нарвы не хотели.

Перемирие со шведами не продержалось и девяти месяцев. В ноябре 1590 г. шведы внезапно напали на крепость Ивангород, но были отбиты. В декабре шведские отряды «пожгли села близ Яма и Копорья».

Летом 1591 г. против шведов в Эстляндию была выслана сильная рать, большим полком которой командовал воевода Пётр Никитич Шереметев, а передовым полком – князь Владимир Тимофеевич Долгоруков. Шведам удалось разбить передовой полк, сам Долгоруков был взят в плен.

Летом того же 1591 года несколько шведских судов начали грабить берега Белого моря, но получили отпор и ретировались.

В октябре – ноябре 1592 г. русские войска впервые за много лет начали наступление в Финляндии. Они подвергли огню и мечу территорию от Выборга до Або.

В ноябре 1592 г. умер шведский король Юхан III. На престол взошел Сигизмунд III Ваза, который уже был королем Польши с 1587 г.

Русское правительство во избежание долговременной войны со Швецией и Польшей вынуждено было пойти на уступки новому королю. Говоря правительство, мы подразумеваем Бориса Фёдоровича Годунова, которые постепенно становился фактическим правителем государства. Слабоумный же царь Фёдор практически не вмешивался в вопросы внешней политики России.

18 (27) мая 1595 г. у мызы Тявзин на реке Нарове, к северу от крепости Нарва, был подписан Тявзинский мирный договор. Согласно условиям договора:

– Россия уступает Швеции княжество Эстляндское со всеми замками: Нарва, Ревель, Вейсенштейн, Везенберг, Падис, Тольсборг, Нейшлот, Боркгольм, Гапсаль, Лоде, Леаль, Фикал.

– Швеция возвращает России замок Кекскольм (Корелу) с уездом и признает принадлежность Русскому государству Ивангорода, Яма, Копорья, Нотебурга, Ладоги. Обязуется не нападать на Псков, Холмогоры, Кольский острог, Сумек (Сум-посад), Каргополь и Соловецкий монастырь.

Тявзинский договор давал определенные гарантии для транзита товаров в Россию и из нее, но лишал Россию возможности строить флот и порты на Балтике. Так, Выборг и Ревель открывались свободно для русского купечества, а Нарва – для шведского купечества, но не для иностранцев. Торг мог вестись только на нарвской стороне, но не на Ивангородской. Для русских купцов взаимно открывались города Швеции, Финляндии и Эстляндии для торговли в соответствии с существующими пошлинами. Для всех иностранных купцов и судов Нарва должна быть закрыта. Русские не имели права создавать порты в городах Ингерманландии, например, в Ниене и Луге.

В целом мир оказался невыгодным для России и был следствием грубых просчетов наших дипломатов. Протестантская Швеция и католическая Польша физически не могли управляться одним монархом. Шведы испугались контрреформации и восстали против короля Сигизмунда III. Во главе восстания стал дядя короля герцог Карл Зюдерманландский (в последствии король Карл IX). В 1598 г. войско Карла разбило королевскую армию в битве при Стонгебру. В следующем году личная уния с Польшей была официально расторгнута.

Поняв свою ошибку, Годунов отказался ратифицировать Тявзинский договор. Однако иные внешние, а главное, внутренние проблемы не дали возможности Годунову вернуться к вопросу выхода России к берегам Балтийского моря.

Во всех советских учебниках истории утверждается, что земли по обоим берегам Невы издревле (с XI–XII веков) принадлежали Руси. Ну а далее наши служилые историки предпочитают не распространяться.

Дело в том, что Приневье было колонизировано и превращено буквально в цветущий край Господином Великим Новгородом.

А вот московские владыки, кроме различных бед, ничего не принесли населению этого края.

Захватив Новгород в 1480 г., великий князь Иван III произвёл «перебор людишек» (кого на плаху, кого депортировал в Центральную Россию). Не миновала сия чаша и владельцев приневских земель. Имения Грузовых и Офонасовых были конфискованы, а их владельцы изгнаны. Волость «на реке Неве у моря», принадлежавшая Тимофею Грузову, была пожалована некоему «Одинцу со товарищи». По его имени переименована деревня в Одинцово. Она стояла на месте нынешней Арсенальной набережной, к востоку от Финляндского вокзала.

У Олферия Офонасова отняли две «деревни на усть Охты», передали их князю Андрею Александровичу Ростовскому-Хохолкову. Ему же досталась вотчина боярина Александра Самсонова на Васильевом острове. В Ореховском уезде по обоим берегам Невы, а также в соседнем Ладожском уезде было посажено 106 московских помещиков.

В декабре 1569 г. Иван Грозный отправляется в поход на верный ему Новгород. Басни о заговоре в Новгороде были нужны царю для оправдания грандиозного грабежа.

Одновременно с погромом Новгорода опричники разорили новгородские пригороды – Ладогу, Корелу, Орешек и Ивангород. Грабежам подверглись и новгородские пятины.

Так, в Спасском погосте, на землях будущего Санкт-Петербурга, опричник Темеш Бастанов спалил треть дворов. За это татарина Темеша царь пожаловал землёй в Куйвашском погосте Водской пятины. В древнем городе Кореле (ныне Приозёрск), стоявшем при впадении реки Вукссы в Ладожское озеро, опричники сожгли две трети дворов.

Тем не менее, вопреки бесчинствам московских владык, русские люди продолжали осваивать Приневский край.

В Писцовых книгах 1498–1501 гг. среди топонимов и гидронимов дельты Невы отмечены Васильев остров (современный Васильевский остров), Фомин остров (ныне Петроградский остров), остров Сандуй (Сундуй). На Фомине и Васильевом островах находились крупные селения. Так, по переписи 1498–1501 гг. («новое письмо») известно «Село на Фомине Острову на Неве у Моря» на 32 двора, 35 хозяев и 5 непашенных крестьян, в селе жил тиун – представитель княжеской власти.

Из записанных в Спасском Городенском погосте в 1498–1501 гг. 118 поселений на Неве отмечено также почти 60 селений, а на Охте – ещё не менее 6 селений. Уже в 1521 г. в устье Невы упоминается небольшой русский торговый городок Ниен (Невский городок или Невское устье). Возможно, он располагался также в устье Охты.

В годы Смутного времени шведы захватили русское Приневье. Перемирие со шведами было подписано 6 декабря 1615 г., а мирный договор – лишь 27 февраля 1617 г. в селе Столбово на реке Сясь на 54-м километре от её впадения в Ладожское озеро.

Согласно условиям Столбовского мира:

– бывшие русские владения в Ингрии (Ижорской земле), а именно Ивангород, Ям, Копорье, а также всё Поневье и Орешек с уездом, переходят в шведское обладание. Шведско-русская граница проходит у Ладоги. Всем желающим выехать из этих районов в Россию даётся две недели.

– Северо-Западное Приладожье с городом Корела (Кексгольм) с уездом остается навечно в шведском владении.

Шведы медленно, мягко, но настойчиво обращали русское население в лютеранство. Так, 14 апреля 1625 г. «словолитчик» Петер фон Целов (этнический русский) начал печатать протестантские религиозные сочинения на русском языке. Крестьяне, перешедшие в лютеранство, освобождались шведскими властями от подушной подати. В 1643 г. шведы издали на кириллице протестантский катехизис, его принудительно вводили во всех православных церквях.

Изменило ли население Приневья православной вере, оказавшись под шведами? Да, подавляющее большинство людей перешли в лютеранство практически без эксцессов, если не считать жалоб на небольшие притеснения православного духовенства. Шведы действовали мягко, никого силой не заставляли менять веру, но сулили административные должности и различные привилегии.

Да и вера у населения была православная, но не московского, а новгородского образца. Новгородское духовенство отличала большая веротерпимость. Значительная часть духовенства выбиралась, а не назначалась иерархами. В Новгороде, Пскове, Вятке и других северных землях развод был весьма прост и быстр. Кстати, то же самое было у донских и малороссийских казаков до середины XVIII века.

Русских православных купцов, оставшихся на шведских землях и приезжавших по торговым делам в Новгород, даже тех, про которых было доподлинно известно, что «они в православной вере тверды», царь Михаил Фёдорович велел «пускать к церквам, которые на посаде, а в Каменный город в соборную церковь (Св. Софии) их не пускать». То есть предполагалось, что живущие по своей воле под шведами – не подлинные православные, и, прикасаясь к великим православным святыням, они причинят им «поруганье».

В результате всего вышесказанного во второй половине XVIII века начался массовый переход православных в лютеранство. Так, в Приневье только в 1684 г. около 3000 православных семейств перешли в лютеранство.

17 мая 1656 г. под звон московских колоколов царь Алексей Михайлович объявил войну шведскому королю Карлу Х Густаву. Русский корпус под началом стольника Петра Ивановича Потёмкина двинулся для занятия берегов Финского залива. На помощь Потёмкину был направлен отряд донских казаков. При отправке казаков патриарха Никона занесло – он благословил казаков не более, не менее, как идти морем к Стокгольму и захватить его. Всего у Потёмкина было 1000 ратников и 570 донских казаков. В начале июня 1656 г. гребные суда Потёмкина подошли к Орешку, но взять его не смогли. Тогда воевода двинулся вниз по Неве и захватил крепость Ниен.

Узнав о подходе русских, генерал-губернатор Густав Горн, находившийся в Ниене, и комендант крепости Томас Киннемокд бежали на судах в Нарву. За ними последовали войска и большинство обывателей. Шведы успели поджечь огромные запасы ржи (около 70 тыс. тонн).

30 июня русские вошли в Ниен. В нём насчитали около 500 дворов. На укреплениях было захвачено 8 пушек, а остальные шведы сбросили в реку Охту или увезли. Потёмкин приказал сжечь город и по возможности уничтожить его укрепления.

Любопытна судьба утопленных орудий. Где-то между 1899 и 1903 гг. местные жители нашли и подняли из Охты 6 шведских чугунных пушек. Длина одной короткой пушки составляла 2,42 м, а остальные были от 2,6 до 2,78 м (без винградов). Калибр 11,5–13 см, то есть примерно 12 фунтов. Сейчас эти пушки установлены на бетонном постаменте – памятном знаке «Крепость Ниеншанц».

В начале осени 1656 г. шведы вновь овладели Ниеншанцем. В 1659–1666 гг. шведы восстановили укрепления Ниена.

«В продолжение лета Потёмкин с частью своего отряда успел сделать и морской поиск: 22 июля ходил он «с ратными людьми, судами на море, и у Котлина острова с немецкими [шведскими] людьми был бой, и милостию Божиею… у Котлина полукорабль [галеру] взял и немецких людей побил, и языка поймал начального человека, капитана Ирека Далсфира, 8 человек солдат и наряд [пушки] и знамена поимели, а на Котлинском острове латышане деревни высекли и выжгли»[53].

Около тысячи олонецких ратников и 170 новгородских стрельцов двинулись вдоль северного берега Ладожского озера к шведской крепости Кексгольм (Кореле). Командовал ими олонецкий воевода Пётр Михайлович Пушкин, предок Александра Сергеевича.

3 июля 1656 г. Пушкин подошел к Кексгольму и потребовал его сдачи. Но комендант Олоф Бенгтсон, надеявшийся на приход подкреплений из Выборга, отказался сдать крепость. Тогда в тот же вечер русской войско попыталось взять крепость штурмом, но шведский гарнизон орудийным и ружейным огнём отбил атаку.

Шведский воевода Христофор Бурмейстер с 350 конниками и 9 батальонами пехоты попытался деблокировать Кексгольм. 18 (29) июля 1656 г. на подходе к крепости в густом тумане Бурмейстер был атакован русскими.

Бурмейстер донёс о полной победе над русскими, но дело обстояло, явно, иначе, поскольку Пушкин снял осаду только в ночь на 26 сентября и отступил в русские пределы.

21 мая 1658 г. в Москве было подписано предварительное перемирие со Швецией. 21 октября 1658 г. в деревне Валиесари севернее истока реки Наровы стороны подписали трёхлетнее перемирие. По условиям перемирия за Россией временно, до заключения мирного договора, оставались завоеванные в последней войне следующие города Лифляндии: Кокенгаузен, Нейгаузен (Вастеселинна), Юрьев (Тарту), Мариенбор (Алуксне), Анзль (Антела), Сыренск (Васкинарва), деревня Яма на левом берегу реки Наровы, Динабург (Даугавпилс), Режица (Резекне), Лютин (Лудзу) и Марнауз (Улех). Русские не должны были пытаться возвращать себе уступленные ранее шведам города Ижорской земли: Ивангород, Ям, Копорье, Ниеншанц, Орешек, Корелу.

Тем временем русские войска буквально увязли в войне в Малороссии. А шведы грозили начать новую войну в союзе с Польшей и Австрийской империей. В такой ситуации Алексей Михайлович был вынужден пойти на серьёзные уступки.

21 июня 1661 г. на мызе Кярун (в русских источника – Кардис) был заключён Кардисский мирный договор, по которому Россия уступала Швеции все свои завоевания в Прибалтике. Граница между Россией и Швецией была установлена по Чудскому озеру и реке Нарове. Россия по-прежнему оставалась отрезанной от Балтийского моря.

Чуть ли не половина шведских комендантов крепостей в Приневье по происхождению были русскими. Так, 19 июня 1669 г. комендантом Ниена был Александр Пересветов. Григорий Аполлов получил шведское дворянство в 1635 г. Его сын Василий стал комендантом Копорской крепости, а сын Иван (Иоганн) – комендантом Ниеншанца. Причём Иван Аполлов был комендантом с 1689 г. до 1703 г., то есть до взятия города Петром Великим.

Вернуть Приневье удалось только сыну Алексея Михайловича. 26 сентября 1702 г. Пётр с частью войск прибыл к Нотебургу. На следующий день к крепости по Ладожскому озеру подошло пятьдесят русских больших лодок с десантом. Так как сильная артиллерия Нотебурга (142 орудия) не позволяла войти в Неву русским лодкам, то царь приказал перетащить волоком пятьдесят лодок из Ладожского озера в Неву южнее Нотебурга. Свыше тысячи русских солдат с артиллерией на лодках были переправлены на правый берег Невы. Сделано это было своевременно, поскольку вдоль правого берега к Нотебургу двигалось 600 шведов под командованием Лейона. Лейон пытался построить там редут, но был прогнан русскими. 12 октября шведский гарнизон капитулировал.

Пётр был чрезвычайно рад взятию древней русской крепости Орешек. По сему поводу царь с удовольствием писал каламбуры. Так, в письма к Виниусу он писал: «Правда, что зело жесток сей орех был, однако, слава Богу, счастливо разгрызен… Артиллерия наша зело чудесно дело своё исправила».

Пётр переименовал Орешек (Нотебург) в Шлиссельбург (Ключ-город), подчеркивая этим названием ключевое положение крепости на Неве, открывавшей путь в неприятельские земли. На выбитой в память взятия Нотебурга медали надпись: «Был у неприятеля 90 лет».

К середине апреля 1703 г. в районе Шлиссельбурга завершилось сосредоточение русских войск, предназначенных для овладения Ингрией. 23 апреля фельдмаршал Шереметев во главе двадцатитысячного корпуса двинулся по правому берегу Невы брать Ниеншанц.

Стоит отметить, что ещё 20 октября 1702 г. генерал-майор Абрахам Крошорта, стоявший с шеститысячным корпусом под Ниеншанцем (Ниеном), решил отступить и сжёг Ниеншанц, а точнее все дома, находившиеся вне крепостных укреплений. Большая часть жителей бежала на судах в Выборг. В крепости остался небольшой гарнизон в 700 человек под командованием полковника Аполлова. Крепостная артиллерия состояла из 70 чугунных и 5 медных пушек, а также трёх мортир.

Не доходя до Ниеншанца вёрст 15, Шереметев выслал вперёд отряд из двух тысяч человек с целью произвести разведку боем. Отряд ночью атаковал 150 шведских драгун, стоявших вне крепости. Шведы бежали, но успели захватить двух пленных. Несколько русских даже забрались на крепостной вал. В принципе, этот отряд мог с ходу взять крепость, поскольку шведы растерялись. Но командир русского отряда испугался и велел трубить отбой.

Вечером 26 апреля к Ниеншанцу подошёл караван русских судов из Шлиссельбурга. На них прибыли сам Пётр и осадная артиллерия – 16 трёхпудовых мортир и 48 пушек калибра 24 фунта и 12 фунтов. На следующий день началось строительство осадных батарей.

После приведения в готовность осадных батарей Шереметев предложил шведскому коменданту капитулировать, но тот ответил, что «крепость вручена им от короля для обороны», и отказался сдать её. 30 апреля русские начали бомбардировку крепости. В ходе обстрела только из мортир было выпущено по крепости 700 бомб.

1 мая на рассвете на валу крепости появился барабанщик и подал сигнал о сдаче. Русские прекратили огонь. Согласно условиям капитуляции, подписанным Иваном Аполловым и Борисом Шереметевым, гарнизон крепости, включая семьи и слуг, с двумя железными полковыми пушками, с оружием, боеприпасами и амуницией, с распущенными знаменами, с барабанным боем и пулями во рту мог свободной выйти через Большие ворота. Затем сдавшихся должны были переправить на левый берег Невы, а оттуда по Большой Копорской дороге под конвоем проследовать в Нарву. Шведские офицеры оставались заложниками до возвращения конвоя.

Уже в 10 часов вечера того же дня, 1 мая, русские войска через Невские ворота вошли в Ниеншанц. Преображенский полк занял крепость, а Семёновский – палисады. После этого «…болверки [крепостные сооружения], пушки и иные воинские припасы и пороховая казна по договору у них [шведов] принята, и караул по городу везде наш был расставлен». Победителям достались трофеи: 75 пушек, 3 мортиры и 195 бочек пороха.

На следующий день (то есть 2 мая) разведчики доложили царю, что в Финском заливе замечена шведская эскадра. 5 мая два малых фрегата (галиота), шнява и большой бот стали на якорь в устье Невы. Пётр приказал посадить на 30 больших лодок солдат Преображенского и Семёновского полков и отправился с ними вниз по Неве. Воспользовавшись темнотой и дождём, русские лодки выскочили из-за островов невского устья и напали на два головных шведских судна.

Как писал сам Пётр: «…по нарочитом бою взяли два фрегата, один Гедан о десяти, другой Астрил о восьми пушках, а окон 14. Понеже неприятеля пардон зело поздно закричали, того для солдат унять трудно было, которые, ворвався, едва не всех покололи; только осталось 13 живых. Смею и то писать, что истинно с восемь лодок только и в самом деле было». Далее царь писал: «Хоть и недостойны, однако ж от господ фельдмаршала и адмирала мы с господином поручиком [Меншиковым] учинены кавалерами Святого Андрея».

Царь малость слукавил насчёт фрегатов. «Гедан» был ботом с десятью трёхфунтовыми пушками, а «Астрил» – шнявой.

По случаю взятия шведских судов Пётр приказал выбить медаль с лаконичной надписью: «Не бывалое бывает». Такую медаль получили все участники операции.

Пётр переименовал Ниеншанц в Шлотбург, что в переводе с голландского означало «замок-город». Несколько недель Ниеншанц был царской резиденцией. До 28 июня Пётр местом написания письма указывал – «Шлотбург».

Взяв Ниеншанц, царь уже считал, что прорубил окно в Европу. И действительно, теперь до самого Финского залива не было ни шведских войск, ни укреплений. Именно в Ниеншанце в мае 1703 г. царь назначил награды: 500 золотых первому иностранному судну, которое бросит якорь в Неве, 300 – второму и 100 – третьему. Голландский посланник в Москве Герних ван дер Гульет писал в Амстердам 23 мая 1703 г.: «Его царское величество изволил назначить премию в 500 червонцев первому шхиперу, которой из Голландии или другого места приведёт свое судно в Ниеншанц, которой переименован в Шлотбург, 300 червонцев назначено шхиперу второго судна и 100 червонцев шхиперу третьего судна»[54].

Я умышленно привожу такие подробности, чтобы подчеркнуть намерение Петра сделать Шлотбург (Ниеншанц) если не столицей, то главным портом России. Впрочем, для дальнейшего исторического развития страны это не имело значения – и «Санкт-Петербурх» Петра, и шведский Ниеншанц уже в 50-х гг. ХХ века оказались в центре города Ленинграда.

Тем не менее Санкт-Петербург Пётр основал в пяти верстах от Ниеншанца ниже по течению Невы. В «Гистории Северной войны» записано: «По взятии Канец [так русские называли крепость Ниеншанц. – А.Ш.] отправлен воинский совет, тот ли шанец крепить, или иное место удобнее искать (понеже оный мал, далеко от моря, и место не гораздо крепко от натуры), в котором положено искать нового места (остров), где 16-й день мая (в неделю пятидесятницы) крепость заложена и именована Санкт-Петербург».

Между тем многие современные историки оспаривают эту дату. Так, в Преображенском походном журнале (формально Пётр служил в Преображенском полку) записано, что 14 мая 1703 г. Пётр приехал на Сяськое устье. 16 мая «в неделю пятидесятницы [Троицын день] – пошли» далее с Сяського устья, где производилась спешная постройка мореходных судов. От 17 мая в журнале записано: «…приехали на Лодейную пристань».

Закладка Петропавловской крепости состоялась 29 июня 1703 г. Тем не менее дата 16 мая вошла в историю, и теперь её не вычеркнешь из учебников, равно как и направление электрического тока от плюса к минусу, хотя все знают, что создающие ток электроны летят в противоположном направлении.

Во время закладки крепости «…была вторишная пушечная стрельба, и между теми двумя раскатами [царь] изволил размерить где быть воротам; велел пробить в землю две дыры и, вырубив две берёзы тонкие да длинные, и вершины тех берёз свертев, а концы поставлял в пробитые дыры в землю наподобие ворот, а когда первую берёзу в землю утвердил, а другую поставлял, тогда орёл опустясь от высоты сел на оных воротах; ефрейтором Одинцовым оной орёл с ворот снят»[55].

Налицо классическая иллюстрация к истории Древнего Рима: над легионами появляется орёл, сулящий им победу. Увы, фокус раскрывается просто. Недалеко от Заячьего острова была шведская пристань для погрузки «мачтового и брусового королевского леса». Там местные работяги и караульные солдаты забавлялись с ручным орлом. А наши услужливые и догадливые холопы учинили царю сие чудо. Замечу, что после «чуда» орёл много месяцев жил при царе: Пётр был не глуп и, естественно, догадался, что птица-то ручная, но помалкивал.

Заодно несколько слов скажу о домике Петра I – «старейшей постройке в городе Санкт-Петербурге». Домик был якобы построен 24–26 мая 1703 г. Так, по крайней мере, написано в каталоге музея. Но построить такой дом за два дня весьма проблематично, а вот собрать – элементарно. Наконец, сей дом – типичная западноевропейская постройка и ничего не имеет общего с домиком Петра в Архангельске. Нетрудно догадаться, что дом попросту перевезли из Ниеншанца.

Нельзя не отметить, что наряду с преимуществами (близость к морю) крепость на Заячьем острове имела и ряд существенных недостатков. Она была не в состоянии контролировать проход судов по всем рукавам дельты Невы. Поэтому требовалось строительство дополнительных укреплений. Так, на Стрелке Васильевского острова была устроена артиллерийская батарея, на Выборгской стороне возведены укрепления – Провиантские магазины, а на месте бывших шведских укреплений в районе Спасского – Смольный двор.

Но Пётр сделал выбор и уже не желал отступать. Тем более что ему очень хотелось стать основателем новой столицы. А тут под боком торчал шведский город. Его предместья были сожжены самими шведами ещё в 1702 г., но крепость и постройки внутри неё достались русским почти целыми. Посему царь велел сравнять город Ниеншанц с землёй. Решение глупое как с точки зрения экономической, так и с военной. Шлотбург (Ниеншанц) был хорошо укреплённой крепостью, и даже при небольшом русском гарнизоне шведам не удалось бы его взять без правильной осады и тяжёлых пушек и мортир. А при отсутствии крепости генерал Майдель в августе 1704 г. занял устье Охты. Летом следующего года шведы опять занимают развалины Ниеншанца. Лишь в кампанию 1707 г. русские догадались укрепиться среди развалин Ниеншанца, и шведский генерал Ликодер не рискнул их атаковать.

Камень из Ниеншанца пошёл на строительство Петропавловской крепости и многих домов в Санкт-Петербурге. Тем не менее Пётр хотел, чтобы от Ниеншанца не осталось и следа. Город и крепость буквально сровняли с землей.

Датский посланник Юст Юль в своих записках описал большую пьянку у Петра 16 декабря 1709 г. после закладки корабля «Полтава». Далее «царь в сопровождении всех присутствующих поехал за пять вёрст от Петербурга к месту бывшего Ниеншанца, от которого уцелела часть вала… Туда привезли два пороховых ящика, изобретенных вице-адмиралом Крейцом [Крейсом. – П.С.]. Ящики были обвиты верёвкою и вообще устроены наподобие тех, что на языке фейерверков называются Mordslag (устройство. – П.С.). В каждом заключалось по 1000 фунтов пороха»[56]. Взрывом была снесена часть земляного вала, зато его звук был слышен во всем Петербурге.

Ну а теперь попробуем разобраться, кого петровские солдаты встретили в Приневье. Заведующая Научно-историческим архивом Санкт-Петербургского института истории РАН Т.А. Базарова утверждает: «В начале Северной войны, когда русская армия вступила в Ингерманландию, православное русскоязычное крестьянство составляло там немногим более 20 %, что неизбежно обостряло проблему контактов русской армии и местных жителей»[57].

На мой взгляд, православных русских людей в Приневье было много меньше, чем 20 %. Кстати, в донесениях русских войск о православном населении почти ничего не говорится. Наоборот, население Приневья солдаты и казаки считали вражеским. В марте 1703 г. в результате рейда А.Д. Меншикова «в неприятельскую свейскую землю к Канцам» в окрестностях мызы было «латышей мужеска и женска полу в полон взято з 2000 человек». Ингерманландский губернатор возмущался, что в Шлиссельбург привели так много пленных, что не нашлось на них покупателей. Поэтому захваченных крестьян пришлось отослать для продажи в Ладогу. 8 сентября 1703 г. в ответ на приказ Петра I отправить ему «чухны и латышей не малое число» Б.П. Шереметев выслал из Пскова 26 семей, которых ранее «ратные люди взяли по себе».

23 мая 1703 г. Б.П. Шереметев писал Петру: «…чухна не смирны, чинят некия пакости и отсталых стреляют, и малолюдством проезжать трудно: и русские мужики к нам неприятны; многое число беглых из Новгорода, и в Валдай, и ото Пскова, и добры они к шведам, нежели к нам».

«По образному выражению ганноверского посланника Вебера, к 1714 г. от Ниеншанца уже не осталось ни единого камня. Он уже не нашёл здесь следов укреплений, кроме крепостного рва, колодцев и погребов. Ему сообщили, что развалины Ниена с предместьем послужили материалом для строения новой столицы. Имеются сведения, что из строительных материалов города в устье Охты возводили дом государственного канцлера Г.И. Головкина на набережной у домика Петра»[58].

Итак, за сто лет шведского владычества русское население Приневья почти исчезло. Четыре поколения людей в большинстве своём утратили язык, веру и свой менталитет.

Весной 1697 г. датский король Кристиан V отправил в Россию посла Пауля Гейнса с предложением заключить военный союз против Швеции. Гейнс прибыл в Москву 18 июля 1697 г., но в это время Пётр находился за границей, и послу пришлось ограничиться беседами с боярином Л.К. Нарышкиным, ведавшим Посольским приказом. Естественно, что решение вопроса было отложено до возвращения царя в Москву 25 августа 1698 г.

Первое знакомство Петра с Гейнсом состоялось 4 сентября 1698 г. во время торжественного обеда у Лефорта. Обед начался со ссоры между Гейнсом и послом Речи Посполитой Яном Бокием из-за места за столом, на что Пётр отреагировал быстро, громко и коротко: «Дураки!»

Первая деловая встреча Петра с Гейнсом состоялось в ночь с 21 на 22 октября. Она была тайной, происходила без официальных церемоний в доме датского поверенного Бутенанта. 2 февраля 1699 г. там же произошло второе свидание Петра с Гейнсом. Гейнс доносил об этой встрече в Копенгаген: «Царь сделал мне знак следовать за ним в отдельную комнату, приказал запереть двери и спросил, что я могу ему предложить». 19 февраля царь выехал из Москвы в Воронеж, а три дня спустя туда же отправился и Гейнс. Здесь переговоры были продолжены, причём Ф.А. Головин был привлечен к ним только на самом последнем этапе. В очередном донесении Гейнс сообщил, что Пётр «не желает, чтобы я к кому-либо обращался по этому делу, кроме него самого, и в случае, если бы он, вопреки ожиданию, не вернулся к тому времени, когда я буду иметь ответ от двора, мне будет позволено приехать к нему в Воронеж».

21 апреля договор с Данией был согласован. Он состоял из одиннадцати открытых и двух тайных, сепаратных статей. В открытых статьях стороны обязались по истечении трехмесячного срока со времени акта агрессии оказывать взаимную помощь от «нападателя и оскорбителя». Две сепаратные статьи уточняли некоторые детали. Поскольку у союзников не было общих границ, то каждый из них должен был открыть военные действия против «нападателя и оскорбителя» вблизи своих границ. Вторая сепаратная статья конкретизировала условия вступления в войну России: оно могло состояться только после заключения мира с Османской империей.

Ратификация договора царем происходила 23 ноября 1699 г. в доме А.Д. Меншикова в селе Преображенском. Так описывал церемонию её в своей депеше Гейнс: «…я в прошлый четверг был приглашен за два часа до рассвета в дом первого фаворита царя Александра Даниловича Меншикова, где его величество провел эту ночь. Царь, вставши, пригласил меня в свой кабинет вместе с его превосходительством Головиным и тайным переводчиком, и в моем присутствии он, прочитавши все, сам подписал как трактат, так и сепаратные статьи и велел приложить свою кабинетную печать…»

Помимо датского короля к войне со Швецией стремился и польский король Август II, который по совместительству был и саксонским курфюрстом. Как Саксония, так и Речь Посполитая имели территориальные претензии к Шведскому королевству.

Польские магнаты мечтали о возвращении Речи Посполитой Лифляндии, отошедшей к Швеции по Оливскому миру 1660 г. Кстати, и в самой Лифляндии среди дворянства были сильны сепаратистские настроения. Дело в том, что король Карл XI продолжил политику своих предшественников, ограничивавших роль аристократии. Карл XI ввел редукцию имений – проверку документов на право владения землей и возвращение в казну казенных земель, ранее захваченных как аристократией, так и дворянством. Редукция распространилась и на Лифляндию, где ко времени её проведения существовали две категории землевладельцев: рыцари, столетиями владевшие имениями, и шведское дворянство, получившее земли после присоединения Лифляндии к Швеции. Несмотря на различия во времени приобретения имений, обе категории землевладельцев находились примерно в равном положении по наличию у них документов на право собственности: шведские бароны и графы не имели оправдательных документов потому, что овладели имениями незаконно; подавляющее большинство рыцарей не могли предъявить документов, так как за многовековую давность утратили их. Редукция сначала распространилась на шведских землевладельцев, но затем охватила и рыцарей, вызвав их острое недовольство. Жалобы рыцарей, отправленные ими депутацией в Стокгольм, остались без последствий.

Вскоре из пяти тысяч имений у лифляндского дворянства осталась лишь тысяча. В 1697 г. Карл XI умер, но его сын Карл XII продолжал политику редукций.

Главой недовольных лифляндских дворян стал капитан Иоганн Рейнгольд фон Паткуль. Даровитый, энергичный, неразборчивый в средствах, пылкий до бешенства, мстительный, жестокий, Паткуль в Лифляндии и Стокгольме говорил громче всех и лучше всех против обид и притеснений, волновал рыцарство, заставлял его объединяться для отпора беде, писал от имени рыцарства просьбы к королю. В 1694 г. Паткуль был вызван в Стокгольм и обвинен в государственной измене. Видя, что дело должно кончиться для него плохо, Паткуль бежал в Курляндию, а в Стокгольме его заочно приговорили к смертной казни. Из Курляндии Паткуль бежал в Брандернбург, оттуда в Швейцарию, во Францию и Италию. В 1698 г. Паткуль приехал в Варшаву, где нашел гостеприимство у Августа II.

В двух мемориалах, поданных Августу II в июне 1698 г. и в апреле 1699 г., Паткуль предложил план организации союза для борьбы со Швецией. Он писал: «Легче и выгодней склонить к тому два кабинета – московский и датский, равно готовые исторгнуть у Швеции силою оружия то, что она отняла у них при прежних благоприятных обстоятельствах и чем до сих пор незаконно владеет».

В своих мемориалах Паткуль отводил России роль пушечного мяса и заранее предполагал ограничить её территориальные приобретения. «Надобно опасаться, – писал Паткуль, – чтоб этот могущественный союзник не выхватил у нас из-под носа жаркое, которое мы воткнем на вертел; надобно ему доказать историей и географией, что он должен ограничиться одной Ингерманландией и Карелией. Надобно договориться с царем, чтоб он не шел дальше Наровы и Пейпуса; если он захватит Нарву, то ему легко будет потом овладеть Эстляндией и Лифляндией. Надобно также уговориться с царем, чтоб при завоевании Ингерманландии и Карелии, Московитяне не предавались своей обычной жестокости, не били, не жгли и не грабили. Надобно выговорить у царя деньги и войско, особенно пехоту, которая очень способна работать на траншеях под неприятельскими выстрелами».

По мнению Паткуля, объектом нападения Августа II должна была стать Рига, «которая по своему положению, слабому укреплению и малолюдному гарнизону более всякой другой крепости подвержена опасности нечаянного нападения». Здесь Паткуль выступает уже не как прожектер, а как военный специалист, служивший капитаном в одном из полков рижского гарнизона и поэтому осведомленный об укреплении Риги и обороноспособности её гарнизона. Главным условием успешной операции против Риги Паткуль считал подготовку её в глубокой тайне и нападение врасплох.

Чтобы усыпить бдительность Швеции, Август II снарядил в Стокгольм сенатора Галецкого с заверениями в дружбе. Одновременно он в конце июля 1699 г. поручил польскому Тайному совету рассмотреть предложения Паткуля и выработать конкретные меры по их реализации. Совет постановил отправить в Москву генерал-майора Карловича для заключения наступательного союза против Швеции, с тем, чтобы царь в конце 1699 г. вторгся в Ижорскую землю и Карелию. Вместе с Карловичем Тайный совет решил отправить в Москву сведущего в военном деле лифляндца. Таковым, разумеется, оказался Паткуль, поехавший в Россию под именем Киндлера.

16 сентября 1699 г. генерал Карлович вместе с Паткулем прибыл в Москву в качестве неофициального посланника и доверенного лица саксонского курфюрста. 5 октября генерал подал царю мемориал, в котором подробно живописал процветание торговли России с Западом и Востоком после её утверждения на побережье. Самым благоприятным временем нападения на Швецию Карлович считал декабрь 1699 г.

Ознакомившись с мемориалом, Пётр решил посоветоваться с Гейнсом. Это было необходимо царю по двум причинам. Во-первых, датский король Кристиан V уже ратифицировал договор с Россией, и царю надо было знать отношение датского двора к включению нового союзника. Во-вторых, Кристиан V, ратифицировав договор, вскоре умер, и царя интересовало отношение нового короля Фредерика IV к русско-датскому союзу – откажется он от договора, подписанного его отцом, или подтвердит. Гейнс заверил царя, что его опасения относительно позиции Фредерика IV неосновательны, что сын будет продолжать дело отца. Пётр, в свою очередь, заверил датского посла в своей верности союзу.

Заверения Гейнса позволили Петру ускорить оформление договора с Августом II. 11 ноября 1699 г. в селе Преображенском Пётр ратифицировал договор с саксонским курфюрстом, составленный на бланке, заранее подписанном Августом II. Договор признавал исторические права России на земли, «которые корона Свейская при начале сего столетнего времени, при случае тогда на Москве учинившегося внутреннего несогласия, из-под царской области и повелительства отвлекла и после того времени через вредительные договоры за собою содержати трудилась». Стороны обязались друг другу помогать в войне против общих неприятелей и не заключать мира до удовлетворения требований, ради которых она началась: «…и никому из обоих сих высоких союзников никаких мирных предложений не слушать и не принимать без соизволения другого». Русские войска должны были вести военные действия в Ижорской земле и Карелии, а саксонские – в Лифляндии и Эстляндии. Царь обязался повелеть своим послам в Стамбуле постараться как можно быстрее заключить мир или длительное перемирие с османами, «хотя бы и с убытками», с тем, чтобы договор был заключен не позднее апреля 1700 г. Вслед за этим Россия немедленно объявит войну Швеции.

Любопытно, что параллельно в Москве шли переговоры со шведскими послами. Ещё Карл XI пытался установить доброжелательные отношения с Петром. Так, в 1696 г. Карл XI подарил Петру, ведшему войну с турками, 300 пушек, которые прибыли в Россию летом 1697 г. Среди них было 150 – 3-фунтовых пушек весом 25–28 пудов и 150 – 3,5-фунтовых пушек весом 36–41 пуд. Через новгородского воеводу Ф.М. Апраксина был сделан заказ на 280 чугунных пушек лучшему стокгольмскому литейщику Эренкрейцу, из которых не менее 100 были доставлены в 1699 г. в Новгород.

В конце июля 1699 г. в Москву прибыло шведское посольство, целью которого было подтверждение Кардисского мирного договора 1661 г. Однако послам отвечали, что царь на несколько недель выехал в Воронеж и Азов, и переговоры пришлось вести с Л.К. Нарышкиным. Хитрые московские бояре утопили суть переговоров в процедурных вопросах типа: кому вручать королевские грамоты, должен ли царь клясться на Евангелии, кто будет соблюдать ранее заключенные договоры и т. п. Впервые царь принял шведских послов лишь 13 октября.

20 ноября шведы получили прощальную аудиенцию у Петра. Они получили подарки мехами, им была вручена царская грамота, содержавшая, в частности, такую фразу: «По Кардисскому вечному договору, плюсскому совершению и Московскому постановлению в соседственной дружбе и любви мы с вашим королевским величеством быти изволяем».

Уезжая, послы были уверены, что выполнили возложенную на них миссию – Пётр ещё раз подтвердил условия Кардисского договора.

А между тем Пётр уже принял решение о начале войны. По его мнению, скорая победа была гарантирована. Против Швеции образовалась мощная коалиция – Россия, Польша, Саксония и Дания. Вероятность вступления в войну на стороне Швеции какого-либо государства была ничтожно мала. Наконец, руководство Дании и Польши было уверено само и уверяло царя, что в Швеции сильный голод, и страна на пороге мятежа, а семнадцатилетний Карл XII сумасброден и не способен к управлению страной.

Первыми начали войну войска Саксонии. В феврале 1700 г. семитысячная армия саксонского курфюрста, а по совместительству и польского короля Августа II вошла в Лифляндию и с ходу овладела крепостью Динамюнде (с 1893 г. Даугавгрива, до 1917 г. Усть-Двинск, с 1959 г. в черте г. Риги). Однако с ходу взять Ригу саксонцам не удалось и пришлось перейти к правильной осаде.

16-тысячная датская армия во главе с королем Фредериком IV вторглась в Голштинию. Датчане взяли крепость Гузум и осадили Тоннинген. После взятия Тоннингена датчане планировали захват шведской Померании.

К большому удивлению противников Швеции, её поддержали Англия и Голландия. Шведская, голландская и английская эскадры подошли к Копенгагену. Карл XII пригрозил полностью разрушить город, если датчане откажутся подписать мир на его условиях.

Датчане приняли это требование. 7 августа 1700 г. в Травендале между Швецией и Данией был подписан договор, по которому последняя отказалась от союза с Россией, Саксонией и Польшей, признала независимость Голштинии и обязалась уплатить Швеции военные издержки.

15 сентября 1700 г. Август II снял осаду Риги. Таким образом, у Карла XII руки были развязаны, и он мог заняться Россией.

Между тем Пётр не спешил начинать боевые действия, поскольку Россия ещё формально находилась в войне с Турцией. 8 августа 1700 г. в Москве было получено известие о том, что русский посол Е.И. Украинцев подписал в Константинополе перемирие сроком на 30 лет. На следующий же день, 9 августа, Россия объявила войну Швеции.

21 августа Пётр отправил князю А.Я. Хилкову, русскому послу в Стокгольме, депешу, в которой ему поручалось объявить войну и изложить причины открытия военных действий: «…за многие их свейские неправды и нашим, царского величества, подданным за учиненные обиды, наипаче за самое главное бесчестье нашим, царского величества, великим и полномочным послам в Риге в прошлом 1697 г., которое касалось самой нашей, царского величества, персоны». Из этого бестолкового текста следует, что де война началась из-за инцидента, происшедшего в Риге 1 апреля 1697 г., когда Пётр, путешествовавший инкогнито в составе русского посольства, начал в подзорную трубу рассматривать крепостные укрепления. Рижский караул потребовал убрать трубу и пригрозил применить оружие. Об этом эпизоде царь поднял вопрос ещё в ноябре 1699 г. со шведскими послами, и тогда договорились, что Карл XII строго укажет рижскому губернатору Дальбергу «за то утеснение и за их посольское бесчестье оборонь, чтоб впредь иным таким чинить было неповадно». Естественно, шведы полагали, что тем рижский инцидент был окончательно исчерпан.

С точки зрения буквы международного права повод для войны был анекдотичен, но с точки зрения здравого смысла Пётр был тысячу раз прав. Швеция воспользовалась слабостью русского государства и грубо ущемляла его интересы. Россия выздоровела, окрепла, и все договоры, ущемляющие её интересы, стали бумажками, годными для употребления лишь в отхожем месте. Так было, так и будет.

22 августа 1700 г. Пётр выступил из Москвы к Нарве с пятью полками «нового строя», всего восемь тысяч человек. Через два дня туда двинулись и основные силы русских войск. 23 сентября русские осадили Нарву. По разным сведениям, число осаждавших было между 35 и 40 тысячами человек. Многочисленная осадная артиллерия состояла в основном из разнотипных старых орудий. Так, крупнейшие осадные пушки (40-фунтовые пищали) «Лев» и «Медведь» отлили ещё в 1590 г. при царе Фёдоре Иоановиче. Орудия были самых разнообразных систем и калибров. Пушки (пищали) были в 40, 29, 24, 20, 18, 17, 15, 10 фунтов и т. д., гаубицы 1-пудовые, мортиры 2– и 3-пудовые. Тяжелые пищали были штучного изготовления и имели имена собственные: «Свиток» – 40-фунтовая, «Скоропея» – 28-фунтовая, «Барс» – 17-фунтовая, было два «Соловья» в 20 и 15 фунтов. Собранные к этим орудия 44 тысячи снарядов даже невозможно было подогнать под все эти калибры. Бомбы для мортир быстро закончились, поэтому из мортир по крепости стали стрелять камнями. Лафеты многих орудий были ветхими и разрушались после 3–4 выстрелов. «Понеже все было старо и неисправно», – писал Пётр в своем дневнике.

Полковая артиллерия, в отличие от осадной, была вполне современной. Под Нарву прибыло 50 (по другим сведениям – 64) полковых пушек калибра около 3 фунтов.

Гарнизон крепости Нарва был невелик – 300 пехотинцев и 150 кавалеристов, к которым присоединилось 800 вооруженных ополченцев (крестьян и горожан). По журналу же Петра Великого, гарнизон состоял из 1300 пехотинцев, 200 кавалеристов и 400 мещан, то есть ополченцев. Дореволюционные русские историки не имели сведений об артиллерии Нарвы, и лишь отмечали, что при взятии Нарвы в 1704 г. в крепости было найдено свыше 600 орудий. Советский историк Л.Г. Бескровный говорит о 400 орудиях, но не указывает источника информации[59]. Комендантом Нарвы был решительный и энергичный полковник Горн.

Передовой отряд русских, в составе которого был сам царь, подошел к Нарве 22 сентября. Интересно, что формально Пётр не был командующим армией, а всего лишь капитаном бомбардирской роты. Войска, и особенно осадная артиллерия, подходили к Нарве крайне медленно. Первый выстрел по крепости был сделан лишь 18 октября, а массированная бомбардировка началась 20 октября.

Осада Нарвы велась по всем правилам западноевропейского военно-инженерного искусства. Генерал Людвиг Алларт, на которого возлагалась инженерная подготовка штурма, приказал соорудить две линии укреплений (циркумвалационную и контрвалационную) длиной в 6–7 км, фланги этих линий упирались в реку Нарову. Расстояние между линиями не превышало 1000 м. Здесь располагались войска, склады боеприпасов, бараки. Главную роль играла внутренняя линия, на которой была сосредоточена почти вся русская артиллерия, обстреливающая Нарву.

Войска располагались так: на правом фланге (по отношению к Нарве) стояли дворянская конница Шереметева и дивизия Вейде, в центре – дивизия Трубецкого, на левом фланге – дивизия Головина и гвардия. Сообщение с восточным берегом Наровы обеспечивалось только одним мостом, сооруженным ниже крепости. Главная квартира находилась на острове Хампергольм.

На противоположном берегу реки Наровы два стрелецких полка осадили крепость Ивангород.

Узнав об осаде Нарвы, Карл XII с 32-тысячной армией морем прибыл в Пернов (Пярну). 26 октября Пётр послал навстречу войскам Карла XII боярина Бориса Петровича Шереметева и пятью тысячами иррегулярной конницы (то есть боярское ополчение и казаков). 17 ноября царь получил от Шереметева донесение о приближении шведской армии. В ночь с 17 на 18 ноября царь «покинул армию». Так говорили в дореволюционных учебниках истории. В «Истории Северной войны» говорится, что, «оценив обстановку, Пётр I решил отъехать из-под Нарвы в Новгород с тем, чтобы подготовить к обороне располагавшиеся там войска и одновременно ускорить присылку под Нарву подкреплений и боеприпасов»[60]. На самом же деле Пётр трусливо бежал, бросив войско. Наши историки привыкли давать характеристики по принципу: хороший – плохой, смелый – трусливый. Увы, личность Петра Великого не вписывается в рамки привычных схем. Пётр неоднократно проявлял смелость и даже рисковал жизнью без нужды, как, например, в шторм на яхте в Белом море. Но у него периодически случались приступы панического страха. Классический пример тому – ночь с 7 на 8 августа 1689 г., когда Пётр, услышав, что де сторонники Софьи идут на село Преображенское, буквально без штанов бежал в Троице-Сергиев монастырь, бросив на произвол судьбы мать, молодую жену и потешные войска. Между прочим, стрельцы не только не собирались нападать, а наоборот, испугались атаки потешных и заперли ворота Москвы. Позже мы узнаем о приступе страха у Петра и во время Прутского похода.

Петру не обязательно было кидаться в передовые шеренги солдат, стоявшие у Нарвы, он мог спокойно переехать реку и командовать боем, находясь в полнейшей безопасности среди войск, осаждавших Ивангород. В этом случае русские войска все равно потерпели бы неудачу, но зато удалось бы избежать катастрофы.

Вместо себя Пётр назначил командующим австрийского герцога де Кроа, поступившего на русскую службу лишь два месяца назад (в сентябре 1700 г.). Сразу же после отъезда царя у герцога возник конфликт со своим заместителем князем Я.Ф. Долгоруковым. Утром 18 ноября герцог де Кроа созвал военный совет для обсуждения вопроса о способе действий против шведской армии. Почти все участники его высказались за то, чтобы обороняться на занимаемой позиции. Лишь один Б.П. Шереметев предложил выйти из укреплений и атаковать шведов, но это предложение было отвергнуто. Инициатива действий оставлялась противнику.

К этому времени Карл XII стоял уже на ревельской дороге в деревне Лагены, в 10 км от русского лагеря. В его распоряжении находился 21 батальон пехоты, 46 эскадронов конницы (всего 12 тысяч человек) при 38 пушках.

Рано утром 19 ноября Карл XII выступил из Лаген, но не пошел по большой дороге, а двинулся южнее, через лес, по едва проходимым тропинкам. Шведы скрытно подошли к русскому лагерю, и когда, около 11 часов утра, они показались из леса, то герцог де Кроа принял их немногочисленную армию за авангард главных сил, не предполагая, что король рискнет атаковать такими слабыми силами. Между тем Карл XII, захватив беспрепятственно возвышенность Германсберг, приказал строить боевой порядок. Оценив обстановку и выяснив растянутость русской армии, король решил, не увлекаясь действиями на правом фланге противника (путь отступления), прорвать его центр и, разделив его на две группы, бить их по частям.

Шведская армия развернулась по обе стороны горы Германсберг. 11 батальонов и 24 эскадрона генерала Виллинга были направлены южнее Германсберга для атаки дивизии князя Трубецкого, а 10 батальонов и 12 эскадронов при 21 орудии генерала Реншильда должны были наступать севернее этой горы на полки Головина. Артиллерия майора Аппельмана должна была поддержать атаку правого крыла и служить связью между обеими колоннами. 12 эскадронов составляли резерв и были направлены за войсками Реншильда.

Бой начался канонадой с обеих сторон, продолжавшейся до 2 часов дня. Карл XII медлил бросаться в рукопашный бой, надеясь вызвать русских в открытое поле и тем избежать штурма укреплений лагеря, но, видя, что противник не покидает своих позиций, он приказал идти в атаку. Шведам удалось достичь внезапности, скрыто подведя войска под прикрытием интенсивного артиллерийского огня. Русские же ничего не предпринимали и только отстреливались. Момент атаки был выбран очень удачно. Небо покрылось тучами, поднялась метель при сильном холодном ветре, бившая прямо в глаза русским. Забросав ров фашинами, шведы ворвались в укрепление и атаковали с обоих флангов войска князя Трубецкого. Центр был прорван, опрокинутые части Трубецкого побежали, увлекая и левый фланг Головина. «Немцы нам изменили», – раздались крики среди обезумевших солдат, начавших избивать своих офицеров. Герцог де Кроа, генерал Алларт, саксонский посланник Ланген и командир Преображенского полка Блюмберг предпочли для собственной безопасности сдаться в плен.

Наступление шведов вызвало панику в поместной коннице Шереметева. Даже не будучи атакованной, она бросилась в реку Нарову близ порогов и, потеряв до тысячи человек утонувшими, перебралась на другой берег.

Между тем шведы, покончив с центром, двинулись левой колонной к мосту у острова Хампергольм, а правой – к деревне Юала. И, несмотря на критическое положение русской армии, шведы встретили на обоих флангах упорное сопротивление. На левом фланге центром сопротивления стала дивизия генерала Вейде, который успел привести войска в порядок. На правом же фланге успешно сопротивлялись Преображенский и Семёновский полки. Тем не менее тысячи солдат в панике устремились к единственному понтонному мосту через реку Нарову. Естественно, мост не выдержал и разошелся.

Ночью князь Я.Ф. Долгоруков, посовещавшись с боярами А.М. Головиным и И.И. Бутурлиным, а также с начальником артиллерии (генерал-фельдцейхмейстером) имеретинским царевичем Александром Арчиловичем, решил капитулировать. К шведам немедленно были посланы парламентеры.

Карл и его генералы понимали, что силы русских войск далеко не исчерпаны, и согласились на почетную капитуляцию согласно её условиям: всем русским генералам, офицерам и войску с шестью полевыми пушками свободно отступить; с обеих сторон обменять пленных и похоронить тела; всю тяжелую артиллерию и всю остальную полевую артиллерию оставить шведам, все же прочее, багаж полковой и офицерский, свободно с войском отвести.

Русские бояре не доверяли шведским генералам и потребовали подтверждения условий капитуляции самим королем. Карл согласился, и в знак согласия король подал руку князю Долгорукову.

Еще ночью шведы начали чинить русский понтонный мост, и к рассвету он был готов. Утром, около 10 часов, Преображенский и Семёновский полки, а также дивизия Головина с оружием, распущенными знаменами и барабанным боем перешли через мост. Вместе с ними на тот берег Наровы была перевезена и казна русской армии, что вызвало ярость шведов. В условиях капитуляции о казне ничего не говорилось, тем не менее шведы потребовали «деньги на бочку», русские отказали. Тогда шведы окружили дивизии Трубецкого и Вейде, которые ещё не успели переправиться через мост. Началась перестрелка, несколько десятков, а может быть, и сотен русских солдат было убито. Остальные были обезоружены, ограблены и лишь после этого отпущены за реку. Обоз, знамена и шесть полевых пушек, оговоренные условиями капитуляции, были захвачены шведами. Кроме того, было задержано несколько русских военнопленных, включая Я.Ф. Долгорукова, А.М. Головина, Адама Вейде, царевича Имеретинского, И.Ю. Трубецкого и И.И. Бутурлина.

21 ноября Карл XII торжественно вступил в деблокированную Нарву. По улицам города провели 79 знатных русских пленников.

Под Нарвой русские потеряли убитыми и утонувшими свыше шести тысяч человек. Шведам досталась вся русская артиллерия. Шведы, по русским сведениям, потеряли около двух тысяч человек.

После победы перед Карлом XII встал вопрос: а что делать дальше? До сих пор его действия были лишь реакцией на нападения стран антишведской коалиции. Позже шведский генерал Шлиппенбах вспоминал, что король, будучи в Нарве, отвел его «в свою спальню, где большой ландкарт был прибит, на котором он мне марш в Москву показывал, который бы, конечно, и учинился», если бы короля не отговорили генералы, рассчитывавшие «с Польши большие взятки взять, нежели с России».

3 декабря 1700 г. в Нарве Карл XII издал манифест, где призывал население России к бунту против царя, описывал его жестокости, обещал русскому народу свою королевскую волю, а в случае ослушания грозил истребить все огнем и мечем.

В самой Швеции поэты слагали оды в честь восемнадцатилетнего полководца. Была отлита целая серия медалей, прославляющих короля. На одной король был изображен с надписью «Истина превосходит вероятие (Superant superata fidem)»; на другой Карл низлагает троих неприятелей, и надпись: «Наконец правое дело торжествует!» Кроме медалей в честь Карла была медаль, выбитая в насмешку над Петром, с кощунственным изображением из истории апостола Петра. На одной стороне медали был изображен царь Пётр, греющийся при огне своих пушек, из которых летят бомбы на Нарву; надпись: «Бе же Пётр стоя и греяся». На другой стороне изображены были русские, бегущие от Нарвы, во главе их Пётр, царская шапка валится с его головы, шпага брошена, он утирает слезы платком, и надпись: «Изшед вон, плакася горько».

В это время Карл оставил Нарву и ушел с войском к мощному замку Ланс в 50 верстах от Дерпта, где оставался до весны 1701 г.

Вопреки представлениям шведов, Пётр не бросил шпагу. Наоборот, царь развил бурную деятельность, как после первого (неудачного) похода под Азов.

Князь Никита Репнин получает указание привести в исправность полки, шедшие от Нарвы «в конфузии». Закипела работа над строительством укреплений в Новгороде, Пскове и Печерском монастыре. По приказу царя повсеместно вешали взяточников и казнокрадов. Так, некий Леонтий Кокошкин был повешен за вымогательство пяти рублей.

Князь Репнин довольно быстро собрал уцелевшие войска. Всего из-под Нарвы вернулось 22 967 человек. Продолжался начатый ещё в ноябре 1699 г. рекрутский набор, по которому служившие в армии дворяне должны были поставить по одному пешему рекруту с 50 дворов и по одному конному со 100 дворов. С дворян, находившихся на гражданской службе в приказах и в воеводствах, а также с отставных, со вдов, недорослей и девок было определено взять по одному даточному с 30 дворов. С церковных служителей и монастырей – по одному даточному с 25 дворов. Если же у владельцев поместий не было достаточного числа дворов, то с таких предлагалось взыскивать за каждого даточного по 11 рублей деньгами.

Всех пожелавших добровольно записаться в солдаты велено было принимать на съезжих дворах «без всякой задержки и взяток». В 1700 г. Петром был подтвержден указ 1697 г. об освобождении семей добровольно записавшихся в солдаты от крепостной зависимости. Однако позже царь был вынужден отменить этот указ из-за серьезного недовольства дворян.

Пётр повелел казанскому и астраханскому губернатору боярину князю Борису Алексеевичу Голицыну в низовых городах набрать десять драгунских полков, выучить и к весне доставить в Псков Шереметеву. В добровольно-принудительном порядке Голицыну удалось сформировать десять полков по тысяче человек в каждом. Основной контингент состоял их казаков и «гулящих людей».

Особое внимание Пётр придавал воссозданию артиллерии. Чтобы добыть медь, Пётр издает свой знаменитый указ «со всего государства, с знатных городов от церквей и монастырей, собрать часть колоколов на пушки и мортиры». Тут следует заметить, что сей указ был в значительной мере следствием спешки – «нарвского синдрома». С особым рвением стал снимать колокола думный дьяк Андрей Андреевич Виниус, который заведовал Сибирским приказом, а после Нарвы ещё получил звание «надзирателя артиллерии». Виниус предложил Петру даже снять медную кровлю с царских дворцов, а их покрыть «добрым луженым железом, будет красиво и прочно». За первую половину 1701 г. в Москву навезли около 90 тысяч пудов колокольной меди, а за весь 1701 год израсходовали всего 8 тысяч пудов. Дело было не только в нерадении – из колокольной меди лить пушки без добавок нельзя, а добавок-то и не хватало (здесь, как и в документах того времени, пушки именуются медными, фактически же в петровские времена пушки лились их артиллерийского металла: 100 частей меди и 12 частей олова). Впрочем, и нерадения хватало. Виниус писал Петру: «Пущая остановка, Государь, от пьянства мастеров, которых ни лаской, ни битьем от той страсти отучить невозможно».

Тем не менее зимой 1700/01 г. в Москве было отлито 243 пушки, 13 гаубиц[61] и 12 мортир. Как и в предшествовавшие годы, проходила закупка западноевропейских орудий, поступавших в Россию через Польшу.

Отдавая много времени перевооружению армии, Пётр не забывал и о дипломатии. 31 января 1701 г. Пётр покидает Москву и едет на переговоры с польским королем Августом II в город Бирта в Лифляндии. Его сопровождали адмирал Фёдор Алексеевич Головин, родной дядя Лев Кириллович Нарышкин, постельничий Гавриил Иванович Головкин, бомбардир поручик Александр Данилович Меншиков, переводчик Пётр Павлович Шафиров и 24 солдата Преображенского полка. С польской стороны особую активность в переговорах проявил литовский подканцлер Щука.

Царь предлагал полякам и саксонцам совместными усилиями разгромить Карла XII и вернуть Польше Лифляндию. Щука же заявил Петру, что Польша истощена только что оконченными войнами, и гораздо выгоднее для нее пользоваться миром, чем искать новых приобретений, что, разумеется, её можно побудить к войне, но для этого нужно посулить ей выгоды посущественнее. «Что такое, что такое?» – стал спрашивать царь. «Все дело в руках вашего величества», – отвечал подканцлер. Пётр стал настаивать, чтобы Щука объяснился, и тот сказал: «По последнему договору с Россией Польша лишилась своих прежних границ. Так не угодно ли будет вашему величеству возвратить ей хотя половину уступленного, например, Киев с округом». Царь объявил, что это невозможно, что для Польши довольно и Лифляндии. Переговоры продолжил Ф.А. Головин. Он сказал, что уступка Киева невозможна без согласия думы и казацкого гетмана, что она может произвести внутренние волнения в России. «Если это трудно для России, то ещё труднее побудить к войне Речь Посполитую» – отвечал Щука. – Возвратите, по крайней мере, нам заднепровские городки Терехтемиров, Стайки, Триполье, также некоторые села от Стародубского полка, и не запрещайте населять Чигирин и другие окрестные места». «Ничего этого нельзя уступить без совета с гетманом, потому что царское величество ничего силою от Украйны не отнимет», – отвечал Головин.

Разговоры с Щукой этим и кончились, но с Августом II был заключен новый договор. Союзники обязались продолжать войну всеми силами и не оканчивать её без взаимного согласия. Царь обещал королю прислать от 15 до 20 тысяч человек хорошо вооруженной пехоты в полное его распоряжение, с обязательством: выдать деньги на учреждение провиантских магазинов, поставить в Витебск 10 тысяч фунтов пороху и выплачивать в продолжение трех лет по 100 тысяч рублей. Король будет применять свои войска против шведов в Лифляндии и в Эстляндии, дабы, отвлекая общего неприятеля, обезопасить Россию и дать царю возможность с успехом действовать в Ижорской и Карельской землях. А Лифляндию и Эстляндию царь оставляет королю Августу II и Речи Посполитой без всяких претензий.

Международная обстановка благоприятствовала войне Петра I и Августа II с Карлом XII. 1 ноября 1700 г. умер испанский король Карл II, подписав перед смертью завещание в пользу Филиппа герцога Анжуйского, внука французского короля Людовика XIV. Но император Священной Римской империи Леопольд I заявил, что он тоже де в родстве с испанскими королями, и потребовал корону для своего сына эрцгерцога Карла. Результатом этого соперничества стала Война за испанское наследство, продлившаяся с 1701 г. до 1714 г. Людовика XIV поддерживали Англия, Голландия и большая часть германских княжеств, остальные германские княжества и ряд итальянских государств примкнули к императору Леопольду.

Таким образом, вся Западная Европа была занята войной, и Пётр с Августом могли не опасаться вмешательства её в Северную войну.

23 марта 1701 г. царь вернулся в Москву и начал собирать деньги для Польши. В конце марта Августу II было отправлено 80 тысяч рублей и 40 тысяч ефимков, взятых из приказа Большой казны. Второй по размерам взнос сделала Ратуша – 40 тысяч рублей. Остальную сумму наскребли у многих учреждений и частных лиц: у Троице-Сергиева монастыря – 1000 золотых, у поручика Александра Меншикова – 420 золотых, 10 тысяч рублей у купца Филатова и т. д.

Выполнил Пётр и военные статьи соглашения с Августом II. Восемнадцать солдатских полков и один стрелецкий полк (всего около 20 тысяч человек) под командованием князя Н.И. Репнина двинулись из Пскова к Динабургу. 21 июня русские полки соединились с саксонским войском. Саксонский фельдмаршал Штейнау писал о русской пехоте: «Люди вообще хороши, не больше 50 человек придётся забраковать, у них хорошие маастрихтские и люттихские ружья; у некоторых полков шпаги вместо штыков. Они идут так хорошо, что нет на них ни одной жалобы; работают прилежно и скоро, беспрекословно исполняют все приказания. Особенно похвально то, что при целом войске нет ни одной женщины и ни одной собаки».

Однако злодей Карл помешал неторопливым сборам русско-саксонского воинства. 9 июля 1701 г. шведское войско форсировало Двину на глазах изумленных союзников. Саксонский фельдмаршал Штейнау, вместо того, чтобы атаковать шведов на переправе, приказал своей армии готовиться к обороне. Мало того, он разделил свое войско, послав 16 тысяч русских солдат во главе с Репниным строить укрепления на Двине в 12 верстах от основных сил.

На левом берегу Двины Карл XII быстро построил полки и стремительно атаковал противника. Через два часа всё было кончено. Союзники потеряли всю артиллерию, лагерь и две тысячи человек убитыми, большинство из которых было саксонцы, поскольку в битве участвовало только четыре тысячи русских.

Услышав гром артиллерийской канонады, Репнин быстро поднял войска и без потерь форсированным маршем повел их через Друю и Опочку к Пскову. Там 15 августа он соединился с войсками Шереметева.

Новая победа поставила перед шведским королем старую дилемму – с кем воевать дальше? Есть сведения, что Карл думал захватить Псков и двинуться в глубь России. Однако через несколько дней Карл отказался от этого плана. Псков был сильно укреплен, да и от Пскова до Москвы по прямой 600 верст, а дороги плохие, кругом болота. Плотность населения в России гораздо меньше, чем в Польше, что, естественно, создавало сложности со снабжением армии. Наконец, в России многие ненавидели Петра, но открыто перейти на сторону шведов рискнули бы единицы, поскольку этому мешали патриотизм, православная вера и, чего греха таить, ксенофобия русского народа.

Совсем иная ситуация была в Польше. Там гораздо проще было решить основную проблему шведской армии – снабжение продовольствием. Плотность населения там высокая, народ побогаче, чем в России. Да и Швеция рядом, нет проблем с перевозкой по Балтийскому морю подкреплений, вооружения и продовольствия. В Польше хватало магнатов, недовольных Августом, а война против своего короля в Польше уже лет 200 считалась не преступлением, а делом житейским. Нельзя сбросить со счетов и субъективный фактор. Девятнадцатилетний Карл люто ненавидел Августа II. В письме к французскому королю Карл выразился таким образом об Августе: «Поведение его так позорно и гнусно, что заслуживает мщения от Бога и презрения всех благомысящих людей».

Наконец, Карл сделал выбор – шведская армия двинулась в глубь Курляндии.

Прежде чем перейти к действию русских войск в Ингрии и Эстляндии, скажем несколько слов о диверсии шведских кораблей в Белом море. В начале 1701 г. в Швеции был сформирован отряд из семи кораблей для нападения на единственный русский порт Архангельск. В состав отряда вошли пять малых фрегатов и две яхты (по некоторым сведениям, это были не яхты, а бомбардирские галиоты). Русская разведка в Швеции работала хорошо, и Петру стало известно о походе на Архангельск задолго до выхода шведских кораблей в море.

Пётр приказал архангельскому воеводе князю Прозоровскому построить близ Белозерского устья, в 18 верстах ниже города, крепость на тысячу человек. Эта крепость, названная Новодвинской, представляла собой правильный четырехугольник со сторонами бастионного начертания, общей длиной 1511 м. Но закончить крепость до подхода шведов не удалось. 25 июля 1701 г. шведские суда, поднявшие в целях маскировки английские и голландские флаги, подошли к Архангельску. Корабли вели русские лоцманы, захваченные шведами. На следующий день шведские суда вошли в Северную Двину. Один из лоцманов, Иван Рябов, умышленно посадил шведский фрегат на мель как раз напротив Новодвинской крепости. При этом Рябов был ранен, но сумел прыгнуть за борт и доплыть до крепости. Кроме фрегата на мель села одна яхта. Из крепости по шведам был открыт артиллерийский огонь и отправлен отряд солдат на лодках для захвата судов. Шведы испугались абордажа и, сняв людей с сидевших на мели фрегата и яхты, отправились восвояси.

Поврежденные суда были сняты с мели и уведены на ремонт в Архангельск. Подробных данных об этих трофеях до нас не дошло, но ясно, что это были два малых суденышка. Так, длина фрегата составляла 22 м, ширина 5,2 м, глубина интрюма 2,4 м. На обоих судах было всего 13 пушек. Тем не менее Пётр был крайне доволен победой. Он писал азовскому губернатору Ф.М. Апраксину: «Зело чудесно… нечаянное счастье… что отразили злобнейших шведов».

Карл XII обладал сильнейшим флотом на Балтике, а главное, ему в 1701 голу не с кем было драться, и он стоял без дела в шведских портах. Таким образом, шведы имели реальную возможность стереть с лица земли Архангельск и лишить Россию единственного морского порта. Но Карл XII был в это время слишком занят Польшей, и ему было совсем не до какого-то Архангельска. А поход шведских судов в Белое море, скорее всего, был каперской операцией частных лиц.

Одновременно с нападением на Архангельск какие-то шведы из Финляндии напали на Олонецкий уезд и несколько недель жгли деревни и разоряли соляные промыслы. Видимо, это тоже была самодеятельность местных властей, а то и частных лиц. В ответ местный поп Иван Окулов набрал до тысячи «охочих людей», двинулся с ними в Финляндию и основательно там «погулял». Позже он хвастался, что убил 400 «шведов». Это слово я беру в кавычки, чтобы читатель за отсутствием достоверных данных сам решал, было ли убито 400 солдат регулярной армии или финских крестьян.

Чтобы не возвращаться более на Белое море, скажем, что в 1702 г. Пётр получил сведения о новом походе шведов на Архангельск. На сей раз царь сам прибыл в Архангельск с пятью батальонами пехоты и лично определил место для постройки новых батарей. Достройка Новодвинской крепости продолжалась до 1709 г., однако шведы там больше не появлялись.

От событий на севере вернемся к боевым действиям в Прибалтике. В январе 1701 г. полковник Шлиппенбах перешел русскую границу с тремя ротами конницы и тремя ротами пехоты. В 15 верстах от Печерского монастыря шведы столкнулись с русскими. В бою шведы потеряли 60 человек убитыми и 15 человек русские взяли в плен. Шлиппенбах ушел назад. Этим надолго ограничились неприятельские действия с обеих сторон: русские не решались искать шведов далеко внутри их владений, а у Шлиппенбаха было очень мало войска для сколько-нибудь значительного предприятия.

Зато украинские казаки[62] погуляли вволю в Эстляндии. Только в первой половине 1701 г. они увели на Украину свыше четырех тысяч пленных, в основном мирных жителей.

Лишь в сентябре 1701 г. Шереметев, незадолго до этого пожалованный Петром в генерал-фельдмаршалы, вновь начал боевые действия в Прибалтике. Границу перешли три отряда общей численностью 20 тысяч человек. Самым большим отрядом, численностью 11 тысяч человек, Шереметев поручил командовать своему сыну Михаилу. Этот отряд успешно действовал у Ряпиной мызы, которую защищали 600 шведов. Генерал Шлиппенбах, оказавшийся в плену после Полтавы, говорил об этом сражении: «… из той команды только один поручик ко мне возвратился. Прочие все побиты от войск его царского величества или в полон взяты с потерею двух пушек».

Нападения двух других отрядов были отражены. Наибольшую известность получило нападение отряда Корсакова численностью 3717 человек на мызу Рыуге, которую обороняло 1200 шведских солдат. Корсаков был отбит с большими потерями, а шведы раздули инцидент до большого сражения. Так, в голландских газетах появилось сообщение, что на мызу Рыуге напало сто тысяч русских, которые де были разбиты шведами и потеряли шесть тысяч человек. Шведы праздновали победу, а Карл XII произвел Шлиппенбаха в генералы. Новоиспеченный генерал, поблагодарив Карла, писал: «…мне приятнее было бы остаться при прежнем чине, только бы король прислал 7 или 8 тысяч войска».

Затем вновь до конца года в боевых действиях была пауза. А на Рождество Шереметев задумал произвести внезапное нападение на шведов, несмотря на сильный мороз и глубокий снег. Тринадцать тысяч русских при двадцати орудиях 23 декабря скрытно перешли границу. Шведские дозоры обнаружили неприятеля, но не смогли правильно определить его численность. Шлиппенбаху доложили о 3–5 тысячах русских.

Генерал Шлиппенбах сосредоточил все свои силы у мызы Эрествере. У него было около четырех тысяч солдат и три тысячи местных жителей – ополченцев. 29 декабря в 11 часов утра русские драгуны атаковали шведов у Эрествере. Однако конница была рассеяна картечью и ружейным огнем шведов. Но вскоре подошла русская пехота, и после пятичасового боя Шлиппенбах был вынужден отступить и укрыться за стенами Дерпта. В руках русских оказалось 350 пленных и 16 пушек. По русским данным, было убито три тысячи шведов (по мнению автора, эта цифра сильно завышена), у русских же убитых около тысячи человек.

Преследовать шведов Шереметев не рискнул и вернулся назад в Псков, оправдавшись перед царем усталостью лошадей и глубоким снегом. Зато вновь вволю пограбили местное население («чухну») украинские казаки. Сотни чухонцев были уведены казаками в плен. Шереметев писал царю, что он «не велел отнимать Чухну у черкасс, чтоб охочее были».

Говоря об участии украинских казаков в Северной войне, автор считает необходимым крайне точно и сбалансированно подавать информацию. С одной стороны, следует сказать, что казаки в походах терпели страшные лишения, и не столько от противника, сколько от воровства московских воевод. Пётр за свое царствование повесил лишь несколько десятков воров, а их было десятки тысяч. Воровали все, начиная с младших офицеров и до генерал-фельдмаршала Алексашки Меншикова. При этом казаки находились куда в худшем положении, чем московские полки. Там оголодавший стольник или поручик накапает папе-боярину кляузу в Москву, а тот – к царю. А казакам оставалось жаловаться лишь гетману. В 1701 г. Мазепа дважды писал царю о бедственном положении казацких полков. Казаки голодали, а Шереметев призывал ещё у них отнимать коней, а потом со страху велел изъять в малороссийских полках все полковые пушки.

Мазепа жаловался, что воеводы разворовали провиант, предназначенный для казацких полков, стоявших в районе Пскова, а жалованье вместо денег казакам платят чеками, которые местное население брать не хочет.

Чтобы не умереть с голоду, казаки ездили по русским уездам и сами брали все необходимое у местного населения, то есть вели себя так же, как и в Эстляндии. В свою очередь, местное население, как крестьяне, так и дворяне, брались за оружие. По словам Мазепы один из казачьих отрядов был окружен псковитянами, которые отобрали у казаков коней и оружие, а самих казаков, человек сорок, в реку побросали, а нескольких до смерти забили. Мазепа «бил челом» об этом боярину Б.П. Шереметеву, но тот ничего не сделал.

В конце мая 1702 г. Пётр начал торопить Шереметева к выступлению из Пскова в Лифляндию: «Есть ведомость, – писал царь фельдмаршалу, – что неприятель готовит в Лифлянты транспорт из Померании в 10 000 человек, а сам, конечно, пошел к Варшаве. Теперь истинный час (прося у Господа сил помощи), пока транспорт не учинен, поиском предварить».

Шереметев двинулся с тридцатитысячной армией против Шлиппенбаха, у которого было восемь тысяч человек. 18 июля армии встретились при Гуммельсгофе. В бою шведы потерпели страшное поражение, они потеряли около 5,5 тысяч человек убитыми и 300 пленными. Русским досталось 6 медных и 9 чугунных пушек, а также 16 знамен. У нас убито 411 человек и примерно столько же ранено.

Регулярные войска Шереметева взяли и разорили город Марленбург, а также мызы Валмер, Трикат, Кригедербен и Гемелтай.

В Марленбурге произошел незначительный эпизод, изменивший впоследствии историю России. Русские драгуны схватили шестнадцатилетнюю Марту, жену шведского трубача Иогана Крузе. Сам трубач драпанул из города вместе с остальными солдатами. Марта была свежа и смазлива, и у драгун её купил или отнял (есть разные версии) генерал Р.Х. Бауэр. Позже Бауэр уступил её фельдмаршалу Шереметеву. От Шереметева Марта попала к Алексашке Меншикову, а тот предложил её «мин херцу».

Пока Шереметев громил мызы в Эстляндии, полковник Толбухин на Чудском озере приказал построить солдатам большие лодки. На них Толбухин атаковал шведскую озерную флотилию, состоявшую из четырех шкут (в других источниках они названы яхтами). Одну из шкут удалось взять на абордаж, одну шведы взорвали сами, а остальные были брошены у берега.

Столь же успешно действовали на Ладожском озере полковники Островский и Тыртов. Независимо друг от друга они на лодках нападали на шведскую флотилию адмирала Нумерса, состоявшую из шести судов, каждое из которых было вооружено 5–14 пушками малого калибра.

Позже историк русского флота Ф.Ф. Веселаго писал: «Нумерс… потерял несколько судов с 300 человек экипажа и окончательно удалился в Выборг, оставив Ладожское озеро во власти русских»[63]. А.С. Пушкин говорит о двух судах, захваченных на Ладоге. По мнению же автора, взятие судов маловероятно, поскольку по случаю такой «виктории» Пётр поднял бы неимоверный шум, да и в кораблях у русских была крайняя нужда, и об использовании этих трофеев остались бы документальные данные.

А с Ладоги Нумерс в конце сентября ушел, скорее всего, из-за штормов, которые обычно бушуют в сентябре – октябре на Ладожском озере, и возможных перспектив раннего ледостава на озере. Автор сам однажды в сентябре попал в шторм на Ладоге. При этом волны заливали даже рубку трехпалубного теплохода. Из-за сильных штормов на Ладоге позже вокруг озера построили обводной канал.

Все описанные победы русских были не более чем булавочными уколами для Швеции. Однако они показывали, где будет основное направление удара русских. Да и без них Пётр никогда не скрывал свои намерения осваивать земли в районе Невы. Поэтому оставлять ничтожные шведские гарнизоны в Ингрии и Эстляндии было преступлением. Их нужно было или усилить в несколько раз, или вывести совсем, разрушив укрепления. Такое безрассудное поведение Карла XII можно объяснить только сильнейшим презрением к русским.

Между тем Карл XII несколько раз разбил войска Августа II и подошел к Варшаве. Действия шведского короля давали карт-бланш Петру. По сему поводу 5 августа 1702 г. царь отписал Шереметеву: «Изволь, ваша милость, рассудить нынешний случай, как увяз швед в Польше, что ему не только сего лета, но, чаю, ни будущего возвратиться невозможно; также изволь размыслить, какое дальнее расстояние от вас до Варшавы, как возможно им оттоль с войском поспеть, хоть б и похотели».

К началу 1702 г. Карл XII овладел всей Курляндией и стал на границе собственно Речи Посполитой. Значительная часть польских магнатов была настроена против Августа II. В такой ситуации Август делает попытку примириться с Карлом XII и посылает к шведскому королю свою любовницу графиню Аврору Кенигсмарк с тайным поручением обговорить с Карлом условия мира. Однако Карл отказался даже дать аудиенцию графине.

Карл XII был самым храбрым из полководцев своего времени, прекрасно знал тактику, но был плохим политиком, а о географии и истории имел весьма поверхностные понятия. Только этим, а также патологической ненавистью к Августу II можно объяснить вмешательство Карла в польские дела. Разбить поляков, разорить их города не представляло особого труда и для посредственного полководца, но привести Польшу в порядок и сделать из нее надежного союзника было не по силам ни Карлу XII, ни Наполеону.

14 мая 1702 г. Карл XII без боя вступил в Варшаву. Польский гарнизон был распущен, охрана города перешла к шведским караулам. На Варшаву была наложена контрибуция в 100 тысяч талеров.

Август II бежал в Краков, где начал собирать силы для борьбы со шведами. Под его знаменами собралось 24 тысячи саксонцев и поляков. Глава Польской католической церкви примас Михаил Радзеевский обратился к Августу с предложением о посредничестве в поисках мира. Август разрешил примасу отправиться в Варшаву. Аудиенция примаса у Карла XII длилась всего 15 минут. В заключение её король громко произнес: «Я не заключу мира с поляками, пока они не выберут другого короля!»

9 июля 1702 г. войска Августа и Карла сошлись на равнине у городка Клишова, между Краковом и Варшавой. В самом начале боя ядром был убит начальник шведской кавалерии герцог Фридрих Голштейн-Готторпский, зять (муж сестры) Карла XII. Рассвирепевший Карл возглавил конницу и лихо повел её в атаку. Саксонские войска в центре и на левом фланге упорно защищались и трижды переходили в контратаку. Однако польские части на правом фланге бросились наутек от шведов. В итоге шведы одержали ещё одну блестящую победу. Им досталась вся артиллерия и войсковая казна противника.

Август бежал в Краков. 31 июля 1702 г. Карл с тремястами всадниками взял Краков. К поведению защитников Кракова не подходят слова трусость или измена, они «обмаковались» – вспомним выражение Билибина из романа «Война и мир». Август чудом не попал в плен и успел ускакать в Сандомир.

Традиционно с усилением бардака в Польше начались выступления казачества. Бывший казацкий гетман Правобережной Украины Самусь перебил в городке Богуславе присланную туда новую польскую администрацию, а заодно и евреев. Далее Самусь занял Корсунь, убил тамошнего губернатора, истребил отряд польских драгун и традиционно перебил евреев (о последнем автор более упоминать не будет, поскольку это повстанцы творили повсеместно).

24 июля 1702 г. Самусь писал письмо на Левобережную Украину (то есть в её русскую часть), к казацкому полковнику Переяславскому: «…я по своей обиде принужден разбрататься с Ляхами, и не только из Корсуни, но и изо всех городов украинских их выгнал, а сами мещане неверных Жидов выбили, послыша от них отягчения, склоняясь под высоковладетельную державу царского величества и будучи готовы за веру христианскую умереть». Таким образом, восставшее Левобережье просилось в русское подданство.

Гетман Мазепа срочно пишет в Москву Головину, а также, через его голову, царю: «Сдается мне, что эта война нам не очень противна, потому что господа Поляки, увидевши из поступка Самуся, что народ наш Малороссийский не может под их игом жить, перестанут о Киеве и об Украине напоминать. Рассуждаю и то: не знаю, смел ли бы Самусь приняться за такое дело один, потому что человек он простой, писать не умеет: не подучен ли он королем встать против Яблоновских, как неприятелей королевских? Если Самусь обратится ко мне за помощью – что мне делать?»

Вскоре к Самусю под Белую Церковь подошли полторы тысячи казаков, посланные полковником Семёном Гурко, более известным под прозвищем Палей. Мазепа не помогал явно, не брал его под свое регименторство (правление), но посылал Самусю порох и свинец, «чтоб его вовсе от себя не отогнать». От Белой Церкви Самусь вынужден был отступить, но зато взял Немиров и перебил там всех поляков.

Затем Самусь соединился с основными силами Палея и разгромил под Бердичевом большой отряд поляков. Бердичев был взят, всех неправославных там «порубали». В начале ноября 1702 г. Самусь и Палей, наконец, взяли Белую Церковь.

Поляки не могли сами унять казаков (правобережных, поскольку Мазепа своих к Самусю не пускал), и коронный канцлер стал молить о помощи русского посла князя Григория Долгорукова. Мол, «казаки великие бунты завели… Свыше 4000 [поляков] всякого чина побили» и т. п. Долгоруков 13 ноября 1702 г. отписал об этих жалобах Головину, тот доложил царю. И 28 декабря 1702 г. Пётр послал грамоты «конному охотницкому полковнику Семёну Палею и конному охотницкому полковнику Самусю Иванову», в которых предлагал им простить обиды полякам и вместе «иметь воинские промыслы над общими неприятелями нашими шведами».

Между тем Паткуль проинформировал Григория Долгорукова о попытках Августа II заключить мир со шведами. В свою очередь Август сообщил русскому послу, что были перехвачены письма Паткуля к примасу Радзиевскому, где Паткуль просит ходатайствовать примаса о прощении у Карла XII. Долгоруков просил предъявить подлинники писем, чтобы сообщить об этом царю. Поляки ограничились различными отговорками, поскольку никаких писем у них не было. Весной 1702 г. Паткуль побывал в Москве, где был принят в русскую службу в чине тайного советника.

Весной 1703 г. к Карлу XII морем из Швеции прибыл 14-тысячный корпус. Получив подкрепление, Карл двинулся из Варшавы на северо-восток к Пултуску, где Август II формировал новой войско. Разлив рек и отсутствие мостов задерживали движение шведов. Карл оставил пехоту на переправе через Буг, а сам с кавалерией устремился вперед, переплывая и переходя вброд реки и рассеивая мелкие отряды поляков.

1 мая шведы атаковали противника у Пултуска. Часть саксонцев и поляков успела переправиться через реку Наров и уничтожить за собой мосты, но большинство было порублено шведской кавалерией или взято в плен.

Остатки воинства Августа укрылись в крепости Торн на Висле, а сам король бежал в Саксонию. Энергичному коменданту Торна Робелю удалось продержаться в осаде около полугода. И лишь когда из шеститысячного гарнизона в строю осталось 1600 человек, крепость капитулировала.

Проходя мимо, Карл XII ограбил большие города Данциг и Эльбинг, никогда не воевавшие со шведами. На них была наложена огромная контрибуция, а Эльбинг был вынужден отдать шведам и 200 крепостных пушек, защищавших город.

В декабре 1703 г. Карл XII обратился с письмом к польскому сейму с предложением возвести на польский престол принца Якова Собеского, и обещал поддержать его всеми силами.

Яков был сыном знаменитого польского короля Яна Собеского, некогда освободившего вместе с отцом Августа II Вену от турок. Но в Польше, как уже говорилось, монархия выборная, и после смерти Яна Собеского в 1696 г. объявилось три основных кандидата на польский престол: принц Людовик Конти, двоюродный брат французского короля Людовика XIV; Яков Собеский и саксонский курфюрст Август II. Дело решили деньги Вены и саксонские солдаты. Кроме того, Россия была категорически против принца Конти.

Против попытки лишить Августа II польской короны решительно выступили Англия и Голландия. Английский посол Робинсон заявил Карлу, что «жестоко и несправедливо заставлять поляков свергнуть короля, которого они сами выбрали и хотят иметь. Кроме того, очень опасно давать народу возможность свергать своего короля». На что Карл ответил: «Удивительно слышать такие замечания от посланника того государства, которое имело дерзость отрубить голову своему королю. Позволивши себе такое дело, Англия теперь упрекает меня в том, что я хочу лишить короны государя, вполне достойного этого наказания».

В январе 1704 г. примас Радзеевский созвал сейм в Варшаве под предлогом заключения мира со шведским королем, который объявил, что хочет договориться только с республикой, а не с польским королем Августом. Этот предлог нужен был для того, чтобы сейм происходил в отсутствие короля. Уполномоченным от Карла XII на сейме был генерал Горн, а отряд шведского войска разместился около здания, где происходил сейм. Многие послы, не видя проку от этого сейма, стали разъезжаться, но Радзеевский и Горн, заметив это, расставили у всех выездов шведских солдат, которые никого не пропускали. 2 февраля Горн передал сейму письменное объявление, что король его не может войти ни в какие переговоры с республикой, пока она не будет свободна, то есть, чтоб переговоры и решения настоящего сейма не могли ни от кого зависеть, а для этого необходимо, чтобы король Август II был свергнут с престола.

Шведы представили сейму несколько перехваченных писем Августа, где говорилось о скандальности, вероломстве и пьянстве поляков. Раздражение панов ещё более усилилось, когда они узнали, что Август арестовал Якова Собеского и его брата Константина. Братья охотились в Силезии, где на них внезапно напали тридцать саксонских драгун. Братья были отвезены в Кенигсштейн и заключены под стражу.

В итоге варшавский сейм объявил, что «Август, саксонский курфюрст, не способен носить польскую корону». Польский престол был единогласно признан свободным. Но, увы, на него теперь не было кандидатов. Шведский премьер-министр граф Пипер предложил Карлу XII самому стать польским королем. Но польский король должен быть обязательно католиком. Карл же был ревностным лютеранином и категорически отказался переходить в католичество. Пипер советовал ввести в Польше лютеранство, подобно тому, как король Густав Ваза ввел его в Швеции. Но у Карла хватило ума отказаться. При диком религиозном фанатизме поляков это было бы безумием.

Карл же не унывал и заявил: «Ничего, мы состряпаем другого короля полякам». Он предложил корону младшему из Собеских – Александру, но тот проявил благоразумие и отказался. Тогда Карл предложил корону познаньскому воеводе Станиславу Лещинскому. Тот был молод, приятной наружности, честен, отлично образован, но у него недоставало главного, чтобы быть королем в такое бурное время – силы характера и выдержки. Выбор человека, не отличавшегося ни блестящими способностями, ни знатностью происхождения, ни богатством, разумеется, был принципиальной ошибкой Карла XII.

Когда паны узнали о выборе короля, поднялся страшный ропот, поскольку десятки фамилий считали себя выше Лещинского. Примас Радзеевский обратился к королю с предложением снять кандидатуру Лещинского и заменить кем-либо из родственников коронного гетмана Любомирского. «Но что вы можете возразить против Станислава Лещинского?» – спросил король. «Ваше величество, он слишком молод», – опрометчиво ответил примас. Карл сухо заметил: «Он приблизительно одного со мной возраста». И, повернувшись к примасу спиной, король тотчас послал графа Горна объявить сейму, что в течение пяти дней следует выбрать Станислава Лещинского польским королем.

7 июля 1704 г. Горн прибыл в Варшаву и назначил выборы на 12 июля. В воспитательных целях шведы жгли без пощады имения магнатов, стоявших за Августа II. Тем не менее на избирательный сейм не явилось ни одного воеводы, кроме Лещинского. Из епископов был только один познаньский, из важных чиновников – один Сапега.

12 июля, в субботу, в три часа пополудни, состоялось избрание. Вместо примаса председательствовал епископ Познаньский. На заседании открыто присутствовали Горн и два шведских генерала как чрезвычайные послы Карла XII при Речи Посполитой. Рядом с местом, где проходил сейм, выстроилось 300 шведских конных драгун и 500 пехотинцев. Сам Карл с войском находился в пяти верстах от Варшавы.

На сейме паны горлопанили шесть часов, пока не был избран король Станислав. На следующий день Карл выделил для личной охраны короля Стася шведский отряд.

Тем временем Август II собрал под Львовом 23 тысячи саксонцев, поляков и русских. 19 августа 1704 г. Пётр и Август заключили новый договор. Союзные державы обязались воевать против общего врага – шведского короля, на суше и на море, отдельных договоров с ним не заключать и ни в какие сношения не входить. Договором предусматривалось принудить Палея вернуть республике города, взятые им в смутное время. Все города и крепости, покоренные русскими в Ливонии, должны быть уступлены Польше. Царь посылает королю под его команду 12 тысяч войска, на 1705 год выдает королю 200 тысяч рублей или 2 миллиона польских злотых на содержание польского войска, которое должно состоять из 26,2 тысячи человек пехоты и 21,8 тысячи конницы. В последующем, до окончания войны, царь обязуется выплачивать королю по 200 тысяч рублей ежегодно.

4 сентября 1704 г. Карл XII с одной кавалерией подошел к Львову, пехота и артиллерия отстали в пути. Но Августа уже не было в городе. 6 сентября Карл повел три спешенных драгунских полка на штурм Львова. Город был взят, шведы разграбили имущество сторонников Августа, а на жителей Львова наложили большую контрибуцию.

В свою очередь Август со своим войском напал на… Варшаву. Произошла своеобразная рокировка: Карл покинул Варшаву и взял Львов, а Август покинул Львов и взял Варшаву.

В Варшаве у Станислава Лещинского было шесть тысяч польских солдат и полторы тысячи шведов под начальством генерала Горна. Узнав о приближении 20-тысячного войска Августа, новоиспеченный король с семейством и присягнувшие ему шляхи разбежались из Варшавы буквально как тараканы. Генерал Горн занял Варшавскую цитадель и защищался несколько дней, но после интенсивного артобстрела сдался.

Дома и имения приспешников шведов в Варшаве и окрестностях были преданы разграблению. Познаньский епископ был арестован и отправлен в Саксонию, где вскоре и умер.

Август часть войска под началом Паткуля отправил осаждать Познань. Остальная часть под началом генерала Шулленбурга осталась в Варшаве. Сам Август благоразумно оставил столицу и уехал в Саксонию.

Как и следовало ожидать, Карл не замедлил показаться под Варшавой. Шулленбург спешно покинул столицу и начал отступать к Силезии, которая тогда принадлежала австрийскому императору. Карл XII преследовал саксонцев и атаковал их около города Гурнау. После кровопролитного боя Шулленбургу все же удалось в полном порядке увести остатки своей армии в Силезию.

Четыре русских полка отступали от Варшавы самостоятельно, под началом полковника Герца. Они были настигнуты шведами близ Фрауштадта, храбро защищались против численно превосходившего его неприятеля и, потеряв 900 человек убитыми, засели в деревне Тиллерот. На следующий день шведы напали на деревню, и русские солдаты защищали каждый дом. Шведы предложили сдаться, грозя поджечь деревню. Русские отвечали, что будут защищаться до последнего человека, и сдержали слово: многие из них пали с оружием в руках или погибли в подожженных шведами домах. Лишь немногим удалось уйти.

В начале ноября 1704 г. военные действия прекратились, и шведы расположились на зимние квартиры вдоль силезской границы.

Паткулю так и не удалось взять Познань, и, сняв осаду, он отвел войска в Саксонию в город Лаузиць.

В течение 1703–1704 гг. почти вся Правобережная Украина не подчинялась польским королям – ни Августу, ни Станиславу. Власть там принадлежала трем полковникам: Самусю, Искре и Палею. Полковники вели себя как удельные князья, конфликтовали друг с другом и ябедничали друг на друга в Батурин гетману Мазепе. Последний стучал на всех троих в Москву. Особенно много доносов шло на Палея, которого Мазепа не без оснований считал своим конкурентом. В сложившейся ситуации, когда Карл, Пётр и оба польских короля были заняты исключительно своими делами, Мазепа мог вполне реально строить планы объединения всей Украины под своей властью без ляхов и москалей.

В апреле 1704 г. Мазепа получил царский указ – выступить с казацким войском в польские владения против приверженцев Лещинского. Войска Мазепы вошли в польские пределы и объединились там с отрядами Палея.

В конце концов Мазепе удалось сфабриковать обвинение против Палея, что он-де собрался передаться сторонникам Лещинского. Мазепа арестовал Палея и его сына. По указу Петра их сослали в Сибирь в город Енисейск. Царь вернул Палея на Украину лишь после измены Мазепы, но ссылка подорвала здоровье казака, и он в 1710 г. умер.

От войны в Польше перейдем к боевым действиям в Прибалтике.

Прежде чем овладеть Дерптом и Нарвой, Пётр решает разделаться со шведской флотилией на Чудском озере. Шведская озерная флотилия в навигации 1702 и 1703 гг. опустошала русские берега. Было уничтожено свыше 30 деревень и потоплено много русских судов, включая галиоты и галеасы. Осенью 1703 г. флотилия ушла зимовать в город Дерпт по реке Амовже (она же Эмбах и Эмайыги).

В апреле 1704 г. семитысячный русский отряд при 18 пушках под началом генерал-майора Вердена скрытно занял позицию у впадения реки Амовжи в Чудское озеро. Верден получил указание не впускать шведскую эскадру в озеро.

Ничего не подозревая, шведы двинулись вниз по течению, но 3 мая в устье реки попали в русскую засаду. С берега ударили пушки, а на воду были спущены лодки с пехотой, которая попыталась взять шведские суда на абордаж. Флагманское судно адмирал Лошер приказал взорвать, а остальные 13 сдались русским. Победителям досталось 86 пушек и 138 пленных. В донесениях взятые суда именуются шкутами. Они представляли собой небольшие парусно-гребные суда с вооружением от 2 до 14 пушек малого калибра.

Вечером 4 июня под Дерптом появился авангард армии фельдмаршала Шереметева. Дерпт был укреплен сравнительно слабо. Строительство земляных бастионов ещё не было закончено. Вооружение крепости состояло из 84 пушек, 18 мортир, 6 гаубиц и 16 дробовиков. Гарнизон состоял из 5 тысяч человек под командованием полковника Шютте.

9 июня к Дерпту подошли основные силы русских вместе с Шереметевым. Непосредственно осаду города вели пять драгунских полков общей численностью 4975 человек и шесть пехотных полков численностью 5702 человек. Вместе с ними прибыло 55 орудий и 159 человек прислуги. Всего в районе Дерпта силы русских составляли 21 578 человек.

Бомбардировка крепости была начата 10 июня. Русские осадные батареи расположились на обоих берегах реки Амовжи. 3 июля к осадной армии внезапно приезжает сам Пётр и фактически принимает командование на себя. 6 и 7 июля русские огнем 24 пушек и 11 мортир обстреливают Русские ворота, снеся до основания башню над ними. В ночь на 10 июня русские вывели из туров траншеи от ворот Святого Якова до Пороховой башни, приблизившись, таким образом, к пункту атаки с двух сторон. К вечеру 12 июля уже все было готово для штурма. Напротив Русских ворот через Амовжу под прикрытием дыма от загоревшегося на шведском берегу дровяного склада русские наскоро возвели мост. Штурм длился семь часов подряд. Штурмующие продвинулись до палисада перед крепостной стеной и срубили его, в то время как обороняющиеся расстреляли свои снаряды. Стволы их мушкетов так накалились, что нельзя было держать их в руках. Наши солдаты взобрались на равелин перед Русскими воротами, повернули шесть шведских пушек к воротам и разбили их. Когда русские овладели Пороховой башней, комендант полковник Шютте решил сдать крепость. Один за другим погибли четыре шведских барабанщика, бивших «шамад» (сигнал к сдаче). Лишь звуки трубы приостановили сражение, и осажденные обратились «со упросительными от всего дерптского гарнизона пунктами», составленными комендантом крепости. Шютте просил разрешить гарнизону выход «с литаврами, с трубами и со всею музыкою», с распущенными знаменами, шестью пушками, всем огнестрельным оружием и месячным запасом продовольствия. Царь от имени фельдмаршала отправил коменданту не лишенный иронии ответ: «Зело удивляется господин фельдмаршал, что такие запросы чинятся от коменданта, когда уже солдаты его величества у них в воротах обретаются и которые так озлоблены, что едва уняты». Подобные условия были бы уместны до штурма, а не тогда, когда осажденные лишились выбора. Гарнизону было разрешено покинуть крепость с семьями, пожитками и запасом продовольствия, но без артиллерии. Победителям достались огромные трофеи: 132 орудия, 15 тысяч ядер, запасы продовольствия. Но и потери были достаточно велики: 800–900 человек убитыми и 2250–2500 ранеными. Осажденные потеряли около полутора тысяч человек убитыми.

Вскоре прекратила свое существование и сама крепость: в 1708 г. Пётр, опасаясь с возвращением Карла XII из Саксонии потерять Лифляндию, приказал срыть крепостные укрепления Дерпта, но после Ништадтского мира снова приказал восстановить Дерпт. В 1772 г. крепость была окончательно упразднена.

Отпраздновав наскоро взятие «праотеческого города», Пётр сел на яхту и по реке Амовже, Чудскому озеру и реке Нарове добрался до крепости Нарва.

Еще 26 апреля 1704 г. окольничий П.М. Апраксин с тремя пехотными полками и тремя ротами конницы (всего около 2500 человек) занял устье реки Наровы (при впадении реки Росоны). Предусмотрительность русского командования оправдалась: 12 мая шведский адмирал де Пру, подошедший к устью Наровы с эскадрой и транспортными судами, пытался доставить в Нарву подкрепление в количестве 1200 человек и запасы, но, встреченный огнем русских береговых батарей, вынужден был уйти в Ревель.

30 мая русская армия переправилась на левый берег реки Наровы и расположилась лагерем со стороны моря в пяти верстах от Нарвы. Позднее она заняла то место, которое занимала в 1700 г., примыкая флангами к реке у деревни Юала и близ острова Хампергольма. Четыре драгунских полка обложили собственно Нарву, два полка окружили Ивангород, а остальные войска расположились лагерем в трех верстах от крепости. П.М. Апраксин остался у устья Наровы. Но русская армия не могла приступить к осаде до подвоза пушек и мортир. Командовал войсками в отсутствие Петра сначала генерал Шенбок, а с 20 июня – фельдмаршал Огильви.

В русской армии после подхода войск Шереметева и прибытия артиллерии насчитывалось до 4500 человек (30 пехотных полков и 16 конных) при 150 орудиях. Шведский гарнизон Нарвы состоял из 3175 человек пехоты, 1080 конницы и 300 артиллеристов, всего 4555 человек при 432 орудиях в самой Нарве и 128 орудиях в Ивангороде. Комендантом был тот же мужественный и энергичный генерал Горн.

Вскоре после начала осады среди осажденных и осаждающих распространился слух, что на помощь Нарве идёт из Ревеля корпус генерала Шлиппенбаха. В связи с этим Меншиков предложил Петру устроить «маскарад», то есть переодеть четыре полка в синие мундиры, чтобы они походили на шведов. Эти полки и должны были изображать корпус Шлиппенбаха. Маскарадный отряд во главе с Петром двинулся к крепости. Их притворно атаковали осаждающие во главе с Меншиковым и князем Репниным. На помощь ряженым из крепости вышел небольшой отряд шведских драгун. Русские войска попытались отсечь шведов от крепости. Однако те быстро раскусили обман и в порядке отступили. По русским данным удалось взять в плен четверых офицеров и 41 солдата. Несколько шведов было убито. Пётр был в восторге и повсеместно хвалился своей викторией. Полковник Рен за эту операцию был произведен в генерал-майоры. Но, увы, в целом операция провалилась.

Началась правильная осада крепости. Русское командование решило захватить два северных бастиона крепости – Викторию и Гонор, которые простреливались как с правого, так и с левого берегов Наровы. Для отвлечения внимания противника была запланирована атака на Ивангород, а также имитация атаки на южные бастионы Триумф и Фортуна. Первое заложение траншей для атаки на правом берегу реки Наровы последовало в ночь на 13 июня. В 750 метрах от бастиона Гонор был построен редут, от которого повели подступы к крепости и ход сообщения назад. В ночь на 16 и на 17 июня русские отрыли подступы на левом берегу Наровы, где в прошлую осаду была мортирная батарея. Осажденные противодействовали работам вылазками и артиллерийским огнем, но не могли остановить приближения подступов к крепости. 25 июня была начата атака на Ивангород. Апраксин, оставив при устье один полк, с остальными войсками подступил к Ивангороду.

17 июля к Нарве из Дерпта прибыл Пётр, 18 июля прибыла осадная артиллерия. 30 июля был открыт огонь с возведенных осадных батарей: с-пушечной – по бастионам Виктория и Гонор, а с мортирных – по внутренности атакованного фронта и городу. Непрерывный огонь батарей продолжался до 9 августа. До конца осады всего было выпущено 4556 бомб. 30 же июля из Дерпта прибыли пехотные полки, расположились напротив южных фронтов крепости и повели на них ложную атаку.

2 августа главная атака на левом берегу подступами приблизилась к бастиону Виктория. 6 августа была построена шестая батарея (№ 17) на гребне гласиса, чтобы сбить орудия с двойных фланков бастиона Виктория, защищавших подступ к бастиону Гонор. В этот же день обрушился левый фас бастиона Гонор, образовав пологий и широкий обвал. Фельдмаршал Огильви отправил тогда письмо коменданту Нарвы с предложением сдаться, не дожидаясь приступа.

Канонада, между тем, продолжалась. Русские войска приблизились ко рву. На следующий день, 7 августа, Горн прислал ответ, в котором говорилось, что он без королевского повеления сдать крепость не может. Ввиду такого ответа в русском лагере собрался военный совет, и решено было штурмовать Нарву 9 августа. Командования войсками возлагалось на фельдмаршала Огильви. Он назначил три штурмующие колонны: генералу Шенбеку было приказано ворваться в бастион Виктория, где тоже была брешь; генералу Чемберсу – двинуться на обвал бастиона Гонор; генералу Шарфу – к равелину напротив бастиона Глория. Ещё 8 августа штурмовые лестницы были скрытно поднесены в ближайшие подступы. Напротив бастиона Виктория, у самого контрэскарпа, была поставлена четырехпушечная батарея для стрельбы во время приступа. В ночь на 9 августа в подступы ввели назначенных для штурма гренадер.

Штурм крепости начался по сигналу в 2 часа дня 9 августа 1704 г. Шведы упорно оборонялись, защищая вершины обвалов, подрывая мины и скатывая штурмовые бочки. Но это не остановило русских – уже через 45 минут после начала штурма победители ворвались в Нарву.

Только тогда Горн приказал барабанщиком в знак сдачи ударить в барабаны. Однако рассвирепевшие русские солдаты не обращали на это внимание и кололи барабанщиков. Тогда сам Горн ударил в барабан. Тем не менее русские продолжали убивать в городе всех, кто попадался под руку, не делая разницы между солдатами и мирными жителями.

Пётр приказал навести порядок в городе и, сев на коня, обскакал нарвские улицы. По пути Пётр лично заколол двух русских мародеров. Прибыв к ратуше, где собралась знать города, Пётр увидел между ними и Горна. Царь подбежал к генералу и влепил ему увесистую плюху. Пётр кричал в гневе: «Не ты ли всему виноват? Не имея никакой надежды на помощь, никакого средства к спасению города, не мог ты давно уже выставить белого флага?» Потом, показывая шпагу, обагренную кровью, Пётр продолжал: «Смотри, эта кровь не шведская, а русская. Я своих заколол, чтоб удержать бешенство, до которого ты довел моих солдат своим упрямством». Мало того, царь велел посадить его в тот самый каземат, где по распоряжению Горна содержались коменданты сдавшихся крепостей (Нотебургской – полковник Густав Вильгельм Шлиппенбах и Ниеншанской – полковник Полев).

16 августа без боя капитулировал гарнизон Ивангорода. Неделя, предшествующая сдаче Ивангорода, была посвящена выработке условий капитуляции. Комендант гарнизона подполковник Стирнстарль на приказание Горна сдать крепость ответил отказом на том основании, что Горн находился в плену и не волен выражать свои подлинные мысли. «Я считаю за стыд отдать по первому требованию крепость, врученную мне королем», – говорил Стирнстарль. Это была всего лишь бравада, так как лишенный запасов продовольствия гарнизон численностью в 200 человек, конечно же, обрекал себя на полное уничтожение. Офицеры гарнизона оказались благоразумнее коменданта и все до единого согласились сдаться. Крепость капитулировала на условиях, продиктованных русскими: гарнизону разрешалось удалиться в Ревель и Выборг, но без артиллерии и знамен.

При штурме Нарвы русские потеряли 1340 человек ранеными и 359 человек убитыми. Потери шведов за всю осаду составили 2700 человек. В Нарве было взято пушек, мортир и гаубиц 425, фальконетов и дробовиков 82, ружей 11 200. В Ивангороде пушек взято 95, мортир и дробовиков 33.

После взятия Нарвы Пётр в подражание римским полководцам решил устроить триумф в Москве. Триумф состоялся лишь 19 февраля 1705 г. из-за сложностей с доставкой в столицу трофейных шведских пушек. В торжественном въезде Петра в Москву принимало участие 159 пленных офицеров во главе с генералом Горном. Торжественно провезли 80 шведских пушек. У Триумфальных ворот митрополит Стефан Яворский произнес хвалебную речь в честь Петра и т. п. Кончился триумф многодневным сражением с греком Бахусом и россиянином Ивашкой Хмельницким. И, как и в предшествующих баталиях, Бахус с Ивашкой одолели бомбардира Петра Михайлова и всю его компанию.

После Нарвы и до начала лета 1705 г. основные силы русских бездействовали. Исключение представляли русские части, отправленные под командование Августа II в Польшу, и казаки гетмана Мазепы, действовавшие в Правобережной Украине.

12 июня 1705 г. Пётр прибыл в Полоцк, где была сосредоточена вся русская армия, генералитет и министры. На военном совете 15 июня Шереметеву было поручено командовать походом против генерал-майора Левенгаупта, так и не состоявшимся в зимние месяцы. Цель похода была четко определена в первом пункте инструкции: «Идти в сей легкой поход (так, чтоб ни единого пешего не было) и искать с помощию Божиею над неприятелем поиск, а именно над генералом Левенгауптом. Вся же сила сего походу состоит в том, чтоб оного отрезать от Риги».

Передовой отряд русских численностью 1400 человек под командой генерал-майора Родиона Боура напал на шведский отряд в предместье Митавы (с 1917 г. город Елгава). Было убито около 100 шведов, взято в плен 6 офицеров, 72 солдата и две пушки. После сражения Боур отступил и соединился с главными силами фельдмаршала Шереметева.

Пётр потребовал от Шереметева ни под каким видом не выпускать Левенгаупта из Курляндии. 16 июля 1705 г. войска Шереметева атаковали шведов у местечка Муро-Мызе. В начале боя русская конница смяла шведов. Но вместо того, чтобы завершить разгром противника, драгуны, казаки и калмыки бросились грабить шведский обоз. Шведы получили передышку, перестроились и контратаковали русских. Шереметев был вынужден отступить, бросил на поле боя 13 пушек и 10 знамен. Потери русских в живой силе составили около двух тысяч человек.

Генерал-майор Левенгаупт не имел достаточных сил, чтобы развить свой успех под Муро-Мызе, и был вынужден отступить под защиту крепостных стен Риги. Воспользовавшись этим, 25 августа 1705 г. русские осадили Митаву. Формально осаждавшими командовал князь Репнин, а фактически – сам Пётр.

Укрепления Митавы состояли из старинного замка и четырех земляных бастионов, защищавших его. Хотя гарнизон замка не превышал и тысячи человек, его комендант Кюрринг отказался сдаться. Петру пришлось вести правильную осаду. После того как в конце августа из Полоцка была подвезена тяжелая осадная артиллерия, положение осажденных стало безнадежным, и 3 сентября гарнизон капитулировал. В Митаве было найдено 290 пушек, 58 мортир и гаубиц, 13 505 ядер и 2125 бомб. Для читателя – не специалиста в военной истории заметим, что взятие в крепости свыше 300 орудий вовсе не означало, что все они принимали участие в боевых действиях. Зачастую большая часть их, как это было в Митаве, просто была складирована. Крепости как в России, так и в других государствах помимо своего основного назначения выполняли и роль военных складов. А чтобы использовать пушку при осаде крепости, надо было найти к ней лафет, ядра нужного калибра, место в системе укреплений, расчёт и т. п. При отсутствии хотя бы одного этого элемента пушка лежала мертвым грузом в крепости.

Взятие Митавы было важно для русских тем, что шведы, засевшие в Риге, Ревеле и других укрепленных пунктах, лишались сухопутных коммуникаций с Карлом XII, находившимся в Польше.

После Митавы Пётр направился к небольшой крепости Бауск, расположенной в 40 верстах юго-восточнее Митавы. Гарнизон Бауска был менее 500 человек, и крепость 14 сентября сдалась без особого сопротивления. В Бауске было найдено 55 орудий. Согласно условиям капитуляции гарнизон Бауска, как и Митавы, был отпущен в Ригу.

11 сентября Пётр получил известие о восстании стрельцов и населения Астрахани. На следующий день царь приказал отправить из Курляндии несколько полков в Астрахань. Командовать ими было поручено фельдмаршалу Шереметеву.

16 сентября 1705 г. Пётр прибыл в Гродно, где сосредоточилась большая часть русской армии. В районе Гродно было решено оставить армию на зимние квартиры. Несмотря на все успехи в Курляндии, Пётр чувствовал себя крайне неуверенно. Ведь до сих пор он имел дело с небольшими отрядами шведов, а что будет, когда придёт Карл XII с большой армией? Следствием неуверенности в завтрашнем дне была отправка трех с половиной сотен крепостных орудий из Митавы по зимнему пути в Москву. Таким образом, Пётр даже не думал оборонять захваченные крепости в Курляндии в случае прихода туда шведского короля.

Осенью 1705 г. Пётр предпринимает отчаянные попытки заключить мир с Карлом XII. Предложить прямые переговоры шведскому королю царь не решался – последовал бы неизбежный и оскорбительный отказ и «великая конфузия». Поэтому Пётр пытался действовать через посредников – прусского короля Фридриха I и английскую королеву Анну. 10 ноября 1705 г. Пётр отправил прусского посла в Москве Георга Иоганна Кейзерлинга в Берлин с целью выяснения возможности привлечения к посредничеству Фридриха I. 30 ноября Пётр подписал грамоту английской королеве. В ней содержалась просьба выступить посредницей в обмене пленными «ради несносного их утеснения» в Швеции. Причём русская сторона в соответствии с международной практикой обязывалась не привлекать освобожденных из плена на службу в армии. Канцлер Головкин в частной беседе изложил послу Витворту более обширные планы. Царь, заявил Головкин, проявляет «готовность прекратить пролитие христианской крови и охотно бы вступил в переговоры о мире: для этой цели он считает более достойным обратиться к посредничеству её величества».

Огромные суммы от Петра получил фактический руководитель британской внешней политики герцог Марльборо. Денежки герцог взял, но, увы, так ничего и не сделал. Карлу XII запала в голову навязчивая идея заключить мир с Польшей, лишив короны Августа II, и с Россией, согнав с престола Петра.

Что касается первой части своего плана, то Карл явно преуспел. 4 октября 1705 г. в Варшаве состоялась коронация Станислава Лещинского. Архиепископ Львовский торжественно надел корону польских королей на ставленника Карла XII. Сам же шведский король наблюдал церемонию инкогнито.

Карл придавал слишком большое значение коронации и терял время, вместо того чтобы разбить русских, стоявших в польских пределах в районе Вильно – Гродно. На предложения своих генералов и магнатов – сторонников Станислава Карл отвечал, что не будет помогать полякам до коронации.

В конце декабря 1705 г. Карл внезапно поднял свои войска, расположившиеся на зиму в районе Варшавы, и двинулся на Гродно. К этому времени в Гродно располагалась 20-тысячная русская армия под начальством Александра Меншикова и фельдмаршала Огильви, туда же приехал Август II с небольшим отрядом саксонцев. Сам же Пётр оставался в Москве.

Путь на Гродно пролегал по безлюдной местности, непроходимым лесам – убежищам зубров и лосей, по рекам, покрытым ещё таким тонким льдом, что на него приходилось настилать солому и поливать её водой.

13 января 1706 г. шведы вышли к замерзшему Неману, к большому удивлению Меншикова и всей честной компании. Немедленно Данилыч дал деру. Позже посол Витворт записал: «…царский любимец при первых же выстрелах бежал за пятьдесят английских миль, не выпуская поводьев из рук». Меншиков поехал встречать Петра, но тот далее Смоленска так и не добрался. На следующий день шведы по льду форсировали Неман и отбросили к Гродно русских драгун. Русские и саксонцы заперлись в городе.

Карл XII не имел артиллерии для штурма города, и, вопреки своим правилам, он не атаковал Гродно, а обогнул город и расположился в местечке Желудки в 70 верстах восточнее Гродно. Таким образом, ему удалось блокировать русскую армию.

В ночь с 17 на 18 января 1706 г. Августа II бежал из Гродно, взяв с собой конный отряд саксонцев (600 сабель) и четыре полка русских драгун.

Русские войска в Гродно лишились даже постоянной связи с царем. Так, одно из царских посланий было доставлено в город поручиком гвардии Яковлевым, которому удалось миновать шведские дозоры, переодевшись польским крестьянином.

По приказу Августа на выручку осажденным в Гродно войскам двинулся из Саксонии корпус генерала Шулленбурга. В его корпусе было 20 тысяч саксонцев и 7 тысяч русских, артиллерия корпуса насчитывала 32 пушки. Кроме того, у Шулленбурга был полк французских драгун. Этот полк попал в плен к саксонцами в 1704 г. в битве при Гохштете, где была разбита армия Людовика XIV.

2 февраля 1706 г. у города Фрауштадт корпус Шулленбурга был атакован шведским корпусом генерала Карла Реншильда, у которого было менее 10 тысяч солдат и ни одного орудия. Тем не менее Шулленбург потерпел полный разгром. У союзников было убито свыше 7 тысяч человек, причём в основном это были русские.

1 сентября 1706 г. шведы вступили в Саксонию и заняли её без сопротивления в течение пары недель. Карл XII приказал саксонским Штатам собраться и прислать ему реестр финансов курфюршества для определения суммы контрибуции. При чтении этого документа у короля и его свиты захватило дух: Саксония была поистине золотым дном. Ежемесячная контрибуция была определена в 625 тысяч риксдалеров (125 тысяч из них выплачивались натурой). Кроме того, каждый шведский солдат получал ежедневно за счёт саксонской казны 2 фунта мяса, 2 фунта хлеба, 2 кружки пива и 4 су, а кавалеристы – ещё и фураж.

Теперь Август лишился не только Польши, но и Саксонии. Надеяться Августу было не на кого: Пётр далеко, а в Европе по-прежнему шла Война за испанское наследство. Через верных людей барона д’Эмгофа и советника Фингстена Август вступает в тайные переговоры со шведским королем. Посланцы Августа были приняты Карлом XII и получили от него письменный ответ: «Я соглашусь заключить мир на следующих условиях, причём нечего ожидать, чтобы я согласился на какие-либо изменения:

1. Король Август навсегда отказывается от польской короны: он признаёт Станислава Лещинского законным королем и обещает никогда не думать о возвращении на престол, даже после смерти Станислава».

Посланцы Августа были напуганы такими строгими условиями договора. Они несколько раз совещались с Пипером, пустив в ход все уловки и уговоры, но тот неизменно отвечал: «Такова воля государя, моего короля; он никогда не меняет своих решений». 20 октября 1706 г. в Альтранштадте договор был подписан.

6 июня Карл XII покинул Радошковичи и повел свою армию дальше на восток. На вопрос своего генерала-квартирмейстера Гилленкрока о направлении движения Карл ответил: «Теперь мы идем по дороге на Москву, и если только будем продолжать, то, конечно, дойдем». Гилленкрок посетовал, что русские, без сомнения, будут воздвигать на пути шведского войска укрепления и защищать их. Но Карл только отмахнулся: «Все эти укрепления ничего не стоят и не задержат наступления».

Карл XII простился с королем Стасем и оставил ему восемь тысяч новобранцев под началом генерала Крассау. На прощание Карл заявил Станиславу: «Я надеюсь, что князь Собеский нам всегда останется предан. Не полагаете ли вы, что он мог бы быть отличным царем России?»

Нельзя поручиться за 100-процентную достоверность этой фразы, но она очень хорошо показывает авантюризм Карла XII, граничивший с безумием. Идти с 30– или хотя бы с 50-тысячной армией в глубь России и при этом надеяться разрушить русское государство и посадить на престол короля-басурмана? Ни до Карла XII, ни после, ни одному политику или полководцу не приходил в голову подобный бред! Гитлер и его генералы, идя на Россию, ошиблись в расчётах, и, кстати, не так уж сильно. Другой вопрос, что на войне малейшая ошибка может привести к трагедии. Наполеон, переходя Неман, вообще не думал ни о взятии Москвы, ни о разрушении Российской империи. Он планировал разгромить русскую армию в большом приграничном сражении и заключить с Александром I мир без территориальных потерь для России, но исключавший возможность вмешательства её в европейские дела.

Карла же в глубине России ждала неизбежная гибель. История, как известно, не терпит сослагательного наклонения, но элементарные расчёты показывают, что Карл, двинувшись на север и соединившись с Левенгауптом, мог выбросить русских из района Невы, нанеся им огромные потери в живой силе. А дальше не было никакой нужды идти на восток, достаточно было построить мощные крепости в Орешке, Ниеншанце и Нарве, но не по канонам XIII–XIV веков, какими их брал Пётр, а по образцам французских крепостей начала XVIII века, и, разумеется, оставить там сильные шведские гарнизоны.

Первое сражение в кампанию 1708 г. произошло 4 июля у местечка Головчин (война все ещё шла на территории Речи Посполитой). Русская армия под командованием фельдмаршала Шереметева заняла позиции вдоль реки Бабич. В тылу русских войск был лес, впереди – болотистый берег, укрепленный небольшими шанцами и рогатками. Центром командовал Шереметев, правым флангом – генерал Аларт, левым – фельдмаршал-лейтенант Гольц и князь Репнин. В ночь с 3 на 4 июля пять шведских пехотных полков под предводительством Карла XII атаковали шеститысячный отряд Репнина, отрезав его от Гольца. После упорного боя русские в беспорядке отступили, бросив 10 пушек. Русские потеряли 675 человек убитыми и столько же ранеными, 630 человек попало в плен. Потери шведов составили 255 человек убитыми и 1219 ранеными.

Шереметев и Репнин попытались исказить ситуацию в своих реляциях царю. Пётр вначале поверил, но, разобравшись, пришел в бешенство. По сему поводу он писал: «…многие полки пришли в конфузию, непорядочно отступили, а иные и не бився, а которые и бились, и те казацким, а не солдатским боем».

Военный суд вынес Репнину суровый приговор: обвиняемый «достоин быть жития лишен», но, учитывая, что прегрешения он совершил «не к злости, но из недознания», суд счёл возможным заменить смертную казнь лишением чина и должности, а также взысканием денег за оставленные на поле боя пушки и снаряжение. 5 августа 1708 г. царь утвердил приговор, и генерал князь Репнин стал рядовым солдатом. Солдат, раненных в спину в этом бою, рассматривали как трусов и расстреливали или вешали.

7 июля Карл вышел к Днепру и без боя занял город Могилёв. Ещё раз напомню читателю, что пока все действия происходили на территории Польши. В Могилёве Карл простоял почти месяц, ожидая подхода Левенгаупта с большим обозом (16 тысяч солдат, 16 пушек и 8 тысяч повозок). Левенгаупт сильно задержался и выступил в поход короткими переходами только в конце мая. За месяц он едва преодолел 230 километров.

Шведская армия выступила из Могилёва 5 августа, так и не дождавшись Левенгаупта, но промедление длилось и так уж очень долго, пора было возобновить военные действия. Однако шведские войска двинулись не против главных сил русских, которые стояли на укрепленных позициях у Горок, а повернули на юго-восток и уперлись в реку Сож (приток Днепра). Шведы были вынуждены держаться вблизи Днепра, чтобы хоть как-то заслонить малочисленный корпус Левегаупта. Они попытались выманить русских с их позиций и навязать им открытое сражение.

У Чирикова неподалеку от реки Сож шведы постояли пару дней, перестреливаясь с русскими по ту сторону реки. Карл, большой любитель пострелять, в возбуждении сам ходил по берегу и брал мушкет то у одного, то у другого солдата. Он собственноручно убил нескольких русских.

Лишь несколько незначительных стычек имели место, например, при Добром 31 августа и при Раевке 10 сентября, но, в общем и целом, они не привели ни к какому результату, кроме больших потерь. Охота за отступающими русскими войсками продолжалась в направлении на северо-восток, к Смоленску.

11 сентября шведское войско остановилось у Старишей – пограничного городка, раскинувшегося по обе стороны большой дороги на Москву. Отсюда до Смоленска было всего около 14 верст.

Четыре дня Карл XII оставался в нерешительности. По приказу Петра русские разоряли собственную страну так же, как и Польшу. Чтобы не быть голословным, приведем цитату из указа Петра: «Ежели же неприятель пойдет на Украйну, тогда идти у оного передом и везде провиант и фураж, також хлеб стоячий на поле и в гумнах или в житницах по деревням (кроме только городов) … польский и свой жечь, не жалея, и строенья перед оным и по бокам, также мосты портить, леса зарубить и на больших переправах держать по возможности». Нарушителей ждала суровая кара: «…сказать везде, ежели кто повезет к неприятелю что ни есть, хотя за деньги, тот будет повешен, також равно и тот, который ведает, а не скажет». В другом указе царь велел не вывезенный в Смоленск хлеб «прятать в ямы», а «мельницы, и жернова, и снасти вывезть все и закопать в землю, или затопить где в глубокой воде, или разбить», чтобы «не досталось неприятелю для молонья хлеба». Генерал-поручик Боур получил аналогичный приказ Петра: «…главное войско обжиганием и разорением утомлять».

15 сентября Карл отдает приказ о походе на Малороссию. Армия поворачивает на юг и движется на город Стародуб.

14 сентября Пётр созывает военный совет, на котором было принято решение разделить армию. Большей части армии во главе с фельдмаршалом Шереметевым указано идти за Карлом в Малороссию, а 10-тысячный корпус (корволант) с 30 полковыми пушками двинуть навстречу Левегаупту. Командовать корволантом было поручено Меншикову, а фактически им командовал сам Пётр.

Между тем корпус Левенгаупта двигался по направлению Шклов – Пропойск. О том, что Карл XII изменил план действий, Левенгаупт ничего не знал, и продолжал двигаться к переправе через Днепр у Шклова. 21 сентября 16-тысячный корпус шведов с 16 орудиями и огромным обозом переправился через Днепр и продолжал движение к Пропойску. В четырех верстах от Пропойска у деревни Лесная русский корволант настиг Левенгаупта.

Позиция, выбранная Левенгауптом для боя, представляла собой поляну, окруженную лесом. Здесь и расположились шведские войска, устроив позади себя укрепленный лагерь, прикрывающий дорогу на Пропойск. Севернее этой поляны находилась другая поляна, которую Левенгаупт решил занять шестью батальонами пехоты. Эта передовая позиция была удобна тем, что с левого фланга она прикрывалась рекой Леснянкой, а с правого – густым лесом, что затрудняло выход русских войск из леса.

Переправившись через реку Реста, русские войска приблизились к шведам. Пётр разделил корволант на две колонны. Во главе левой колонны (один пехотный и семь драгунских полков) стал Меншиков, правой колонной (два пехотных, три драгунских полка и один батальон) командовал сам Пётр. В каждой колонне насчитывалось 5–6 тысяч человек. Пехота передвигалась на лошадях. В полдень левофланговая колонна, выйдя из леса, стала быстро развертываться для построения в боевой порядок. Однако шведы, стремясь использовать свое выгодное положение, атаковали русскую пехоту, в результате чего создалась тяжелая обстановка. В это время к Петру, объезжавшему полки, обратился солдат с просьбой «повелеть, чтобы находившиеся за регулярною пехотою казаки и калмыки кололи всех, кто подастся назад». «Товарищ! – обратился Пётр к солдату. – Я ещё от тебя первого слышу такой совет и чувствую, что мы не проиграем баталии». Этим солдатом был разжалованный князь Репнин. Как видим, заградотряды ввел не Сталин, а Пётр Великий, а моду стрелять из пулеметов по собственным отступающим войскам ввел в 1915 г. генерал Брусилов.

В час дня русские войска вновь атаковали шведов, а к трем часам «неприятеля с поля паки сбили». Шведы были отброшены к вагенбургу[64], потеряв при этом 8 орудий. К пяти часам из-под Кричева подошла кавалерия Боура. Пётр поставил на правый фланг ещё два полка драгун, усилив, таким образом, боевой порядок. Было решено атаковать вагенбург, направляя главный удар на левый фланг, с тем чтобы занять мост и дорогу на Пропойск и закрыть шведским войскам пути к отступлению. Бой шел успешно, мост через Леснянку был захвачен. Но в это время на помощь шведам подошел трехтысячный авангард, в результате контратаки мост был ими отбит.

Бой продолжался до вечера. На ночь шведы укрылись в вагенбурге. Ночью поднялась сильная метель. Воспользовавшись этим, Левенгаупт решил отступить через реку Сож, куда раньше направился весь обоз. Но русские кавалеристы упредили шведов и уничтожили мост. Утром Пётр направил конницу для преследования противника. Русские кавалеристы нанесли ещё одно поражение шведскому арьергарду. С остатками деморализованных войск Левенгаупт бежал вниз по реке Сож. «Оного неприятеля сломив, побили на голову, так, что трупом с восем тысячь на месте осталось…» – писал Пётр. В плен было взято 45 офицеров, 730 солдат и захвачено 16 орудий. Спустя несколько дней русские взяли в плен ещё 385 шведов, бежавших во время боя. В этих боях русские потеряли 1111 человек убитыми и 2856 ранеными. После Лесной царь простил князя Репнина и вернул ему чин генерала.

12 октября остатки корпуса Левенгаупта численностью около 6500 человек соединились с армией Карла XII. Король был крайне расстроен, но он не только не наказал Левенгаупта, а, наоборот, отправил в Стокгольм бюллетень, где на шести листах рассказывалось о том, как шведы весь день храбро отражали нападения 40 тысяч московитов и как к вечеру варвары отступили. О потере обоза не было сказано ни слова.

Почти три столетия иностранные и отечественные историки спорят, насколько измена гетмана Мазепы повлияла на решение Карла повернуть на юг. Не меньший предмет споров вызывает и сама личность гетмана.

Возьмем для примера нашего великого специалиста по Петру I Н.И. Павленко: «Иван Степанович Мазепа принадлежал к числу тех людей, для которых не было ничего святого. В нем в одном сосредотачивались едва ли не все пороки человеческой натуры: подозрительность и скрытность, надменность и алчность, крайний эгоизм и мстительность, коварство и жестокость, любострастие и трусость. В случае надобности он умел под личиной покорности скрывать злобу, ловко плести интриги, мог быть беспредельно подобострастным, внешне покладистым»[65]. Увы, сей портрет ничего не имеет общего с реальным гетманом Мазепой.

Дата рождения Мазепы-Колединского неизвестна, крайние даты – 1629 и 1644 годы. Он родился не в семье польского шляхтича, как полагали Павленко и ряд других авторов, а в казацкой русской семье. Я говорю «русской», поскольку в начале XVII века термин «украинская семья» не имел хождения в Малороссии. Род Колединских был одним из самых древних в Малороссии и заслуженных в Войске Запорожском. В 1544 г. его отдаленный предок получил от Сигизмунда I село Мазепицы в Белоцерковском повете с обязательством несения конной службы при белоцерковском старосте.

В молодости Иван Мазепа получил хорошее по тем временам образование. Он учился в Киевской духовной академии, затем в Варшаве и три года учился в Западной Европе. Службу свою Мазепа начал при дворе польского короля. Однако пристрастие к прекрасному полу, которым он, кстати, страдал всю жизнь, быстро поставило точку в его придворной карьере.

Муж одной из любовниц Мазепы повелел своим слугам схватить Мазепу, привязать к хвосту его коня и пустить в поле. Конь, приведенный Мазепой из Малороссии, потащил хозяина в родные степи, где его, полумертвого, нашли казаки и оставили у себя. По другой версии, обманутый муж раздел Мазепу донага, обмазал дегтем, обвалял в пуху и привязал к лошади задом наперед. Скорее же всего, Мазепа сам после такого бесчестья был вынужден уехать из Польши в Малороссию. Там он делает быструю карьеру у гетмана Самойловича. В ходе крымских походов князя Василия Васильевича Голицына он входит в его доверие. По протекции фаворита Софьи Мазепа в 1687 г. получает гетманскую булаву. После падения Софьи Мазепа сумел понравиться молодому Петру и сохранить свою власть над Левобережной Украиной.

Тем не менее Мазепа не был беспринципным хамелеоном, как его пытаются нам представить. Так, к примеру, С.М. Соловьев, в целом крайне отрицательно относящийся к Мазепе, рассказывает нам о ссоре Мазепы с царским дядей Львом Кирилловичем Нарышкиным, имевшим тогда огромное влияние на Петра. У Нарышкина была карлица-украинка. Что с ней делал Лев Кириллович, можно только догадываться, если она бежала домой и ни под каким видом не хотела возвращаться назад. Старик сильно огорчился и с угрозами требовал у Мазепы, чтобы тот выдал ему карлицу. Гетман по этому поводу писал Головину: «Если б та карлица была сирота безродная, не имеющая так много, а наипаче знатных и заслуженных казаков родственников своих, тогда бы я для любви боярина… приказал бы ту карлицу, по неволе в сани кинув, на двор его милости к Москве допровадить. Но она хотя карлица, возрастом и образом самая безделица, однако роду добраго казацкого и заслуженного, понеже и отец ея на службе монаршеской убит, – для того трудно мне оной карлице неволю и насилие чинить». В конце концов, карлицу схватили против воли гетмана и увезли в Москву. Этот мелкий эпизод показывает, с одной стороны, характер Мазепы, а с другой – степень наглости, с которой вели себя в Малороссии московские власти.

Мазепа верно служил Петру. В ходе неудачного похода Петра под Азов в 1695 г. Мазепа взял турецкую крепость Кизикершень на Днепре. Перед следующим азовским походом Мазепа посоветовал Петру завести речные флотилии. Пётр оценил этот совет, и постепенно Мазепа стал пользоваться исключительным доверием царя. В 1700 г. он за многолетнюю верную службу был пожалован орденом Святого Андрея Первозванного. Вступая в союз с Польшей против Швеции, Пётр послал дьяка Михайлова к Мазепе узнать его мнение о возможности уступить Польше Правобережную Украину, как того требовал король Август II. Мазепа решительно высказался против такого условия, заявив Петру, что вообще не советует заключать союз с Польшей, так как «с поляками дружить опасно».

Согласно договорам между Россией и Украиной власть гетмана была достаточно велика, причём четких разграничений между властью гетмана и царской зачастую не было. Поэтому при желании любой украинский ябедник мог найти какую-нибудь промашку в действиях гетмана и настучать в Москву. Петру на Мазепу было написано несколько десятков доносов. Благодаря поэме Пушкина «Полтава» двое доносчиков – генеральный судья Кочубей и полковник Искра – навечно вошли в нашу историю. Другой вопрос, что художественные произведения были бы скучны, если бы они досконально соответствовали правде жизни.

Реальный Кочубей длительное время находился в хороших отношениях с Мазепой и даже выдал старшую дочь за его племянника Обидовского. Но вот старому Мазепе приглянулась младшая дочь Кочубея Матрена. И, что самое интересное, шестнадцатилетняя Матрена ответила взаимностью Ивану Степановичу. То ли ей действительно понравился старый донжуан, то ли приспичило стать гетманшей, этого мы уже никогда не узнаем.

Мазепа сделал официальное предложение Матрене. И тут «встала на рога» старуха Кочубеиха. Наверное, каждый читатель знает мамаш, не удовлетворенных собственными мужьями и мечтающих увидеть свой идеал в зяте. Они предпочтут, чтобы их дочь осталась старой девой, чем нашла мужа, не соответствующего стандартам тещи: «Этот молодой, но маленький, а тот высокий, да старый, а тот вообще лысый!»

Но Матрена оказалась не робкого десятка, она послала мамашу куда следует и бежала к Мазепе. Однако тот не принял её, а вернул родителям. На обиженное письмо Матрены гетман объяснил свое поведение тем, что не хотел, «чтоб твои родители по всему свету разголосили, что я держу тебя наложницей. Другая причина та, что ни я, ни ваша милость не смогли бы удержаться, чтобы не жить как муж с женой»[66]. Отцу Матрены гетман писал совсем в другом стиле: «Пан Кочубей! Пишешь нам о каком-то своем сердечном горе, но следовало бы тебе жаловаться на свою гордую, велеречивую жену, которую, как вижу, не умеешь или не можешь сдерживать; она, а никто другой, причина твоей печали… Если упоминаешь в своем паршквильном письме о каком-то блуде, то я не знаю и не понимаю ничего, разве сам блудишь, когда жонки слушаешь, потому что в народе говорится: Gdzie ogon rzondzi – tam pewnie glowa blondzi (где хвост управляет, там голова в ошибки впадает)».

Старая дура Кочубеиха начала мучать дочь и надоумила мужа написать в сентябре 1707 г. в Преображенский приказ Ф.Ю. Ромодановичу донос на гетмана. Потом Кочубей подключил к делу полковника Ивана Искру, и они уже совместно написали донос царевичу Алексею, который немедленно передал его отцу. Ни Кочубей, ни Искра не имели неопровержимых доказательств вины гетмана и на допросе признались во лжи. По приказу Петра их передали Мазепе, и 14 июля 1708 г. им отрубили головы в местечке Борщаговка, недалеко от Белой Церкви.

Чего же хотел Мазепа? Тот же Кочубей, а вслед за ним сомн отечественных историков, стали утверждать, что де Мазепа хотел передаться польскому королю и включить Левобережную Украину в состав Речи Посполитой. Причём никто не замечает очевидной бредовости таких утверждений. Какому королю хотел поддаться Мазепа – шведскому ставленнику Стасю или отказавшемуся от престола Августу? Кстати, к этому времени польский сейм официально лишил их обоих власти и хотел выбрать третьего короля, но депутаты не сошлись в кандидатурах и на том разошлись. Да, Мазепа мог собрать больше сабель, чем у обоих королей вместе взятых. Главное же то, что и до войны власть польского короля была номинальной, и отдать Левобережную Украину Польше означало отдать её под власть жадных и жестоких магнатов, гонителей православия. Естественно, этого не хотел ни простой народ, ни украинские шляхтичи. Мазепа мог писать чего угодно, обещать чего угодно, но его желание было – видеть независимой Украину, а себя – наследственным государем. Другой вопрос, что до поворота шведов на Украину Мазепа верой и правдой служил царю Петру. Когда к гетману пришла весть, что Карл от Смоленска повернул на Украину, он воскликнул: «Дьявол его сюда несет! Все мои интересы перевернет, войска великороссийские за собою внутрь Украйны впровадит на последнюю её руину и на погибель нашу!»

Мазепа лучше, чем кто-либо другой в Малороссии, знал и лично видел 300–400-верстовую зону выжженной земли, которую делали русские перед шведской армией. И он не без оснований предполагал, что война обратит Малороссию в руины. Был у него и личный мотив. Ведь разорение Малороссии припишут не королю или царю, а ему лично. Поэтому даже в случае победы Петру придётся менять гетмана. А претендент уже был – Алексашка Меншиков давно метил в гетманы и всеми правдами и неправдами лез в украинские дела.

В итоге лишь в октябре 1708 г. Мазепа вступил в переписку со шведами. 24 октября Мазепа выехал из гетманской столицы Батурина и через два дня прибыл в шведский лагерь. Вместе с ним к шведам перешло, по разным данным, от полутора до пяти тысяч казаков. 29 октября Мазепа был принят Карлом XII.

Надо отдать должное оперативности Меншикова, который уже 31 октября осадил Батурин. Представители немногочисленного гарнизона Батурина (чуть более четырех полков) заявили, что они остаются подданными Петра, но солдат Меншикова, ни тем паче его самого, в город не пустят.

Однако ночью в лагере Меншикова появился старшина Прилуцкого полка Иван Нос и сообщил о наличии тайной калитки, через которую можно было скрытно проникнуть в Батурин. Данилыч тут же воспользовался полученными сведениями: организовал ложный штурм крепости, отвлек внимание осажденных, чем воспользовалась группа солдат, просочившихся в замок через калитку.

Батурин был взят. По приказу Меншикова солдаты перебили не только украинский гарнизон, но и всех жителей города. Сам город был сожжен дотла. Кстати, через два дня после уничтожения Батурина Меншиков получил приказ Петра: «Батурин в знак изменникам (понеже боронились) другим на приклад сжечь весь».

С остальными городами, где откажутся впустить русские войска, Пётр приказал поступать как с Батурином. Петру и Меншикову удалось запугать большинство малороссийских казаков. Но, устроив батуринскую бойню, Пётр оказал России поистине медвежью услугу, вбив огромный клин в отношения с населением Украины, где Батурин помнят и по сей день.

Пётр немедленно потребовал избрать нового гетмана. 5 ноября 1708 г. по приказу царя в городе Глухове состоялась театрализованная церемония лишения Мазепы гетманства и его последующей заочной казни. На церемонии помимо старшины и рядовых казаков присутствовали многочисленные представители малороссийского и русского духовенства во главе с Феофаном Прокоповичем. На эшафоте была возведена виселица, к которой привязали куклу, изображавшую Мазепу в полный рост, в гетманском облачении и со всеми регалиями. Взошедшие на эшафот андреевские кавалеры Меншиков и Головкин разодрали выданный Мазепе патент на орден Андрея Первозванного и сняли с куклы андреевскую ленту. Лишенную «кавалерии» куклу палач вздернул на виселице.

На следующий день там был четвертован комендант Батурина Чегель и несколько других сторонников Мазепы. В тот же день был избран гетманом стародубский полковник Иван Ильич Скоропадский.

Немедленно в ход была пущена и церковь. 12 ноября в Успенском соборе в Москве митрополит Стефан Яворский торжественно предал Мазепу анафеме.

Разгромом Батурина и свирепыми казнями Пётр наказал города гетманские, но оставалось ещё и Войско Запорожское. Запорожцы постоянно конфликтовали с Мазепой. Они неоднократно писали, что прежние гетманы были им отцами, а Мазепа стал отчимом. По словам известного украинского историка Д.И. Яворницкого, «идеалом простой казацкой массы было сохранить вольности предков, но под верховенством «доброго и чадолюбивого монарха российского»[67].

Пётр понимал это и 30 октября 1708 г. сразу после получения известия об измене Мазепы написал в Сечь на имя кошевого атамана Константина Гордиенко грамоту, в которой увещевал запорожцев пребыть верным русскому престолу и православной вере, за что обещал «умножить» к ним свою милость, которой они раньше того были лишены из-за наветов на них со стороны коварного Мазепы, обвинявшего их в неверности русскому престолу.

В Запорожской Сечи возник раскол: старые казаки стояли за Петра, молодые же во главе с кошевым атаманом Константином Гордиенко были против. В конце концов запорожцы согласились поддерживать царя, но на следующих условиях: 1) Чтобы всем малороссийским полковникам не быть, а быть бы на Украине вольнице, как и в Сечи. 2) Чтобы все мельницы по речкам Ворскле и Пслу, а также перевозы через Днепр у Переволочны, запорожцам отдать. 3) Чтобы все царские городки на Самаре и левом берегу Днепра у Каменного Затона срыть.

Таким образом, запорожцы предлагали провести кардинальные изменения в Малороссии, но они непосредственно не задевали интересов России да и лично царя. Однако личные амбиции Петра не позволили ему принять предложение запорожцев или хотя бы взять его за основу для переговоров. Русские войска начали занимать позиции для борьбы с запорожцами. В ответ 19 марта 1709 г. делегация казаков прибыла в Великие Будища – резиденцию Карла XII. Казаки получили аудиенцию у короля, который отнесся к ним крайне благосклонно. Во все время пребывания своего в Будищах запорожские депутаты предавались веселью до излишества. На прощание фельдмаршал Реншильд объявил десяти казакам, что они снова будут допущены к прощальной аудиенции у короля, но с условием не пить вина раньше обеда, так как король не переносит пьяных. Запорожцы, много пившие в последние дни, с трудом выдержали такое требование и простились с королем трезвыми, получив от него грамоту ко всему Войску Запорожскому.

А между тем Карл, вопреки своей наступательной тактике, с осени 1708 г. по лето 1709 г. воздерживался от решительных действий, ограничиваясь мелкими операциями. Создается впечатление, что король тянул время, но оно давно уже работало на русских.

3–4 декабря в главной Ставке русской армии Лебедине состоялся военный совет, наметивший план овладения Ромнами, где размещалась главная квартира Карла XII. Планируя операцию, военный совет исходил из учета некоторых свойств характера короля-забияки: его азартности и любви к стремительным атакам кавалерии, вносившим смятение в ряды оборонявшихся. На военном совете было решено демонстративным сосредоточением значительных сил в районе Гадяча сделать вид, что войска готовятся к штурму города. Суть плана русского командования в «Гистории Северной войны» изложена так: большей части войск велено идти «добывать Гадяч, а генералу Алларту идти в Ромну… в таком намерении, что ежели король не пойдет на сикурс Гадяча, то Алларту не приближаться к Ромну, но добывать Гадяч; буде же пойдет на сикур, то от Гадяча отступить, а Алларту в Ромен вступить, дабы одно из двух сделать».

План удался лучшим образом. Карл, находившийся в Ромнах, поверил в серьезность намерений русского командования овладеть Гадячем и в карьер отправился оказывать «сикурс» гадячскому гарнизону. Как только шведы оставили Ромны, в город тут же беспрепятственно вошли русские полки.

Что произошло в городе после его занятия, отметим, без боя, русскими, хорошо описано русским генералом Аллартом в его письме к царю от 19 декабря 1708 г. Алларт пишет, что, прибыв в Ромны, он стал свидетелем «настоящей конфузии: все домы во всем городе разграблены, и ни ворот ни одних не осажено, ни главного караулу не поставлено, и ни малого порядку для унятия грабежу не учинено, и все солдаты пьяны». Алларт высказал опасение, что если бы на город напали 300–400 неприятельских солдат, они без труда изгнали бы наших, нанеся им большой урон.

Обе армии вели себя в Малороссии одинаково. Вот что записал в своем дневнике швед Адлерфельд: «10 декабря полковник Функ с 500 кавалеристами был командирован, чтобы наказать и образумить крестьян, которые соединялись в отряд в различных местах. Функ перебил больше тысячи людей в маленьком городке Терее [Терейской слободе] и сжег этот городок, сжег также Дрыгалов [Надрыгайлово]. Он испепелил также несколько враждебных казачьих деревень и велел перебить всех, кто повстречался, чтобы внушить ужас другим». Шведы придумали такой трюк: останавливаясь в деревне, давали за провиант деньги, а уходя, отбирали их. «Таким образом, – пишет Адлерфельд, – мы постоянно находились в драке с обитателями, что в высшей степени огорчало старого Мазепу».

В конце декабря шведы заняли Гадяч. Зима 1708/09 г. выдалась очень холодной как в Малороссии, так и во всей Европе. Из-за сильных холодов шведы несли большие потери в людях и в лошадях.

После взятия Гадяча Карл XII решил не возвращаться в Ромны, а захватить укрепленный городок Веприк в 12 верстах от Гадяча. Всего с четырьмя полками и без пушек король подошел к Веприку и с ходу повел солдат на штурм. Три приступа шведов были отбиты. Но 7 января 1708 г. комендант крепости генерал В.Ю. Фермор капитулировал с условием свободного выхода гарнизона из крепости. По русским данным, шведы потеряли у Веприка до 1200 человек убитыми.

В это время произошел эпизод, о котором наши историки предпочитают не упоминать.

Пётр приказал отпустить пленного шведского обер-аудитора к королю с предложением о размене пленных. И к чему это вдруг на царя напал приступ человеколюбия? Обер-аудитор, прибыв в Ставку, вел переговоры с премьер-министром графом Пипером и другими министрами о заключении мира. О размене пленных не договорились, а может, сей вопрос и не поднимался вообще. Зато после возвращения обер-аудитора началась переписка по схеме: Пётр – Головкин – Пипер – Карл. Пётр требовал передачи ему района Санкт-Петербурга и Нарвы, за что обещал большую денежную компенсацию. Взбалмошный, а может, психически больной, Карл отказался от выгодных условий мира.

В конце зимы начались стычки русских с запорожцами. Так, у местечка Царичанки 800 запорожцев атаковали бригадира Кампеля, у которого было три полка драгун (три тысячи человек). Запорожцы изрубили 100 драгун и 90 захватили в плен, потеряв своих только 30 человек. Запорожское войско и примкнувшие к ним гетманские казаки составили почти 15-тысячное войско. Запорожцы вскоре овладели городками по рекам Орели, Ворскле и Днепру и везде оставляли в них по сильному гарнизону.

27 марта 1709 г. кошевой атаман Гордиенко с отрядом казаков прибыл в Великие Будища, где был принят шведским королем. 28 марта запорожцы заключили договоры как с Мазепой, так и со шведским королем. Карл объявил, что не сложит оружия перед царем до тех пор, пока Малороссия и Запорожье не будут совершенно изъяты у москалей. Интересно, что в этих договорах говорится лишь о «покровительстве» Карла над гетманщиной и запорожцами, то есть они признавались формально независимыми, о какой-либо власти над ними польского короля не упоминалось вообще.

1 апреля 1709 г. шведский авангард в числе 300 человек появился у Полтавы. Зимой 1708/1709 г. город был сильно укреплен. Гарнизон Полтавы состоял из 4200 солдат регулярного войска и 2600 ополченцев при 28 пушках. Комендантом города был полковник Алексей Степанович Келин. Территория крепости представляла собой прямоугольник размером 1000 × 600 метров. Предместья города были сожжены русскими ещё до подхода шведов. Город окружал земляной вал, на котором располагался бревенчатый палисад, перед валом был глубокий ров. На валу имелось несколько деревянных башен.

24 апреля к Полтаве подошла шведская дивизия Шпера в составе восьми пехотных полков, а 28 апреля под Полтавой стояли уже основные силы шведов во главе с Карлом XII. В 28 верстах от Полтавы в Будищи был отправлен «обсервационный» отряд генерал-майора Росса в составе двух пехотных и двух драгунских полков.

Шведы начали правильную осаду, поскольку три попытки взять город штурмом были отбиты. Шведские траншеи были вырыты почти у самых городских валов. Шведы экономили боеприпасы, да и с артиллерией у них было негусто. Они прорыли несколько подкопов, но взорвать фугасы не удавалось, поскольку русские ещё раньше обезвреживали их.

С валов в шведские траншеи русские постоянно кидали в осаждающих камни, поленья, гнилые корни и дохлых кошек. Шведы отвечали тем, что тоже кидались камнями, – так близко находились друг к другу воюющие стороны. Был случай, когда самому королю попала в плечо дохлая кошка. Шведы ответили на это неслыханное оскорбление таким шквалом ручных гранат, что русские несколько дней не позволяли себе подобных дерзостей. Как писал шведский историк Петер Энглунд: «Русские «охотники» постоянно подкрадывались и стреляли в шведских солдат, рывших траншеи. Дня не проходило, чтобы кто-нибудь из шведов не расстался с жизнью. За один день на одном месте погибло пять шведских караульных. Все они были убиты «снайперскими» пулями, размозжившими им головы»[68].

Любопытно, что ещё в самом начале осады Полтавы запорожцы утерли нос как шведам, так и русским. Группа казаков во главе с кошевым Гордиенко в сопровождении шведов проходила в нескольких сотнях метров от полтавского вала. Оттуда полетели русские ядра. Кошевой в ответ приказал сотне казаков приблизиться к городу. «Сотня казаков приблизилась на расстояние 500 шагов и выстрелила в москалей. Выстрел этот оказался столь метким, что 40 человек русских солдат свалились замертво. В это же время один из запорожцев, заметив на башне русского офицера в мундире с галунами, пустил в него один выстрел и тем выстрелом свалил замертво несчастного офицера»[69].

А между тем по приказу Петра началось разорение городов и сел южной Украины. Между реками Ворсклой и Орелью свирепствовал генерал-лейтенант Ренне. Полковник Кампель из команды генерала Ренне сжег города Маячку и Нехворощу у левого берега Орели. Жителей этих городов, державших сторону шведов, перебили без различия пола и возраста.

12 апреля 1709 г. корпус Ренне численностью семь тысяч человек близ местечка Соколки на левом берегу реки Ворсклы был атакован сводным шведско-казацким отрядом. В его составе было 2730 шведских драгун под началом генерал-майора Краузе, 3000 запорожцев с кошевым атаманом и 500 гетманских казаков.

После упорного боя русские бежали, потеряв 1400 человек. Потери шведов не превысили 290 человек. Положение исправил Алексашка Меншиков, отписавший «мин херцу», находившемуся в то время в Азове, о большой виктории.

Пётр приказал Меншикову посадить три пехотных полка в Киеве на суда и отправить вниз по Днепру, чтобы покарать запорожцев. Параллельно по берегу должны были идти драгунские полки. Командовал карательной экспедицией полковник Пётр Яковлев.

16 апреля Яковлев напал на местечко Келеберду, население перебил, местечко сжег. Затем наступила очередь городка Переволочны, где было около тысячи запорожцев и две тысячи местных жителей. Казаки и всё население было перебито, в плен взято лишь 12 казаков и одна пушка. В Переволочне и вокруг нее были сожжены все дома, мельницы, лодки и т. п. Отметим, что полное разорение Переволочны стало впоследствии одной из главных причин гибели шведской армии. Затем Яковлев двинулся вниз по Днепру и сжег городки Новый и Старый Кодак.

10 мая Яковлев осадил Запорожскую Сечь. Яковлев потребовал капитуляции казаков, но те ответили, что признают власть русского царя, но солдат Яковлева в Сечь не пустят. В это время в Сечи не было кошевого, и среди казаков был разлад – большинство предпочитало помириться с Петром, другие предпочитали воевать. У Яковлева были все шансы кончить дело миром и вернуть запорожцев в русское подданство. Но он предпочел начать бомбардировку Сечи, а затем предпринял штурм. Сотни русских солдат на лодках устремились к острову. Казаки подпустили их на близкое расстояние, а потом в упор ударили из пушек и ружей. Свыше 300 солдат было убито, а несколько человек во главе с полковником Урном взяты в плен. Урн был казнен казаками.

Яковлев оказался в затруднительном положении и уже собирался отступить. Но 14 мая берегом к нему подошла подмога – большой отряд конницы, который возглавлял полковник Игнат Галаган, сам в прошлом казак.

Запорожцы издали увидели подходящую конницу и решили, что им на выручку идёт кошевой с запорожцами и татарами. Запорожцы пошли на вылазку, но были отбиты. На плечах отступающих русские ворвались в Сечь. На острове завязался упорный бой. Но тут выскочил вперед Галаган и закричал казакам: «Кладите оружие! Сдавайтесь, бо всем будет помилование!» Запорожцы сперва не поверили словам Галагана и продолжали отбиваться, но Галаган поклялся перед ними в верности своих слов, и тогда казаки бросили оружие. Но это был обман. Над сдавшимися казаками была устроена дикая расправа. Яковлев, и в особенности Галаган, действовали при этом с неслыханной свирепостью. «Учинилось у нас в Сече то, что по Галагановой и московской присяге, товариству нашему голову лупили, шею на плахах рубили, вешали и иныя тиранския смерти задавали, и делали то, чего и в поганстве, за древних мучителей не водилось: мертвых из гробов многих не только из товариства, но и чернецов откапывали, головы им отсекали, шкуры лупили и вешали»[70]. После расправы в живых остались войсковой судья, 26 куренных атаманов, 2 монаха, 250 простых казаков, 160 женщин и детей. Из них 5 человек умерло, 156 человек атаманов и казаков казнено, причём несколько человек было повешено на плотах, а плоты пущены вниз по Днепру на страх другим. Победители захватили 36 медных и чугунных пушек, 4 мортиры, 12 больших и малых гаубиц.

Русские потеряли убитыми урядников и рядовых солдат 288 человек, умерло от ран 6 человек, всего раненых было 141 солдат и один офицер.

После поражения Карла XII запорожцы были вынуждены уйти в турецкие владения. Там в урочище Алешки на Днепре казаки построили новую Сечь, где и жили 19 лет. Затем казаки жили два года у речки Чортомлык, потом опять спустились вниз по Днепру к устью реки Каменки, оттуда в 1734 г. с разрешения императрицы Анны Иоановны вернулись в Россию.

Любопытно, что и советские, и демократические историки напрочь забыли о разорении Сечи. Вот, к примеру, что написано в капитальной монографии, выпущенной Институтом военной истории МО СССР: «Попытка Мазепы и Карла XII использовать сепаратистские настроения незначительной части запорожских казаков во главе с К. Гордиенко не изменила хода событий»[71]. И не слова ни о Переволочне, ни о Сечи, ни о других разрушенных украинских городах.

4 июня Пётр прибыл из Азова в расположение главных русских сил, которые располагались на левом берегу реки Ворсклы, напротив Полтавы. Ознакомившись с обстановкой, он принял решение дать генеральное сражение. 20 июня русская армия была сосредоточена в укрепленном лагере между деревнями Петровкой и Семёновкой, а 25 июня передвинута в новый укрепленный лагерь – севернее деревни Яковцы, в 5 км от Полтавы. Перед лагерем простиралась широкая равнина, ограниченная Будищенским и Яковецким лесами, постепенно сужавшаяся в сторону деревни Петровка. Слева от лагеря русских войск между Будищенским и Яковецким лесами находился перелесок шириной около 1,5 км и длиной до 3 км. Через него проходил единственно возможный путь для наступления шведской армии. В связи с этим Пётр приказал построить там десять редутов (шесть в линию и четыре перпендикулярно линии первых шести). Редуты представляли собой четырехугольные земляные укрепления со рвами и брустверами и располагались на расстоянии 215 метров один от другого. Замысел Петра состоял в том, чтобы, измотав шведские войска на редутах, нанести им затем сокрушительный удар в решительном полевом сражении.

В ночь с 16 на 17 июня Карл решил лично осмотреть берег реки Ворсклы. На заре 17 июня Карл и Левенгаупт у Полтавы попали под ружейный огонь русских. Левенгаупт заметил, что лучше было бы отъехать: «Вашему величеству не следовало бы подвергать так бесцельно опасности никакого капрала, не говоря уже о вашей высокой особе». Но Карл, недолюбливающий Левенгаупта после поражения под Лесной, не ответил ему. После того, как пуля ранила в ногу лошадь Левенгаупта, генерал вновь обратился к королю с той же просьбой. Но Карл ответил: «Пустяки, не бойтесь, найдите другую лошадь». Тогда Левенгаупт с достоинством сказал: «Без пользы приносить в жертву не следует даже солдата, тем менее генерала. Я поеду своей дорогой». Он повернул лошадь и уехал в лагерь. Карл, помедлив, последовал за ним. В это время небольшой русский отряд начал переправляться на шведский берег. Король собрал солдат и помешал переправе. Однако после того как русские отступили, он продолжал разъезжать по берегу под пулями. Наконец ему это наскучило. Карл тронул поводья, чтобы уехать, и в это время пуля попала ему в пятку. Карл не вскрикнул, не изменился в лице и спокойно поехал в лагерь. Лишь там ему разрезали сапог. Кость оказалась раздробленной, и король перенес довольно сложную операцию, причём он не позволил, чтобы его поддерживали во время операции, сам подставлял ногу и не спускал глаз с ножа. Из-за этой раны королю пришлось оставаться в постели до самого сражения.

Следует отметить, что с начала 1709 г. Карл и его министры делали отчаянные попытки улучшить свое положение. Так, Карл приказал шведскому корпусу Крассау, оставленному в Польше, идти на Украину вместе с войском короля Станислава Лещинского.

Делались попытки вовлечь в войну Оттоманскую империю и крымских ханов. В конце марта было послано письмо крымскому хану Девлет-Гирею II, а также через Бендеры султану Ахмеду III в Константинополь. Однако стало ясно, что ждать помощи извне шведам бесполезно.

22 июня полковник Сандул Кольца вернулся из своего дипломатического визита в Бендеры. Вместе с ним также возвратился письмоводитель Отто Вильхельм Клинковстрём, который ехал от командующего шведской армией в Польше Крассау. Их сопровождали эмиссары, возвратившиеся от крымского хана. Вести, которые они привезли, горько разочаровали короля. Корпус Крассау и войска польского короля, как оказалось, стояли за рекой Сан под Ярославом в западной Польше и не могли двинуться с места. Между ними и шведской армией встал у Львова корпус русского генерала Гольца (этот корпус к тому же взаимодействовал с польско-литовским войском гетмана Сенявского). Кроме того, на дороге от Львова до Полтавы, по которой должен был идти Крассау, находился город-крепость Киев с большим гарнизоном. Расстояние между Ярославом и Полтавой было более тысячи верст. Другими словами, всякая надежда получить подкрепления от Крассау и короля Станислава Лещинского была потеряна.

Нечего также было ожидать помощи от турок и татар. Новый татарский хан Девлет Гирей II так и рвался пограбить русские земли. Но султан предпочел не вмешиваться в войну и урезонил хана. Дело в том, что Карл XII своими подвигами напугал не только царя Петра, но и султана Ахмеда III. Турки давным давно положили глаз на польские земли, и оккупация Речи Посполитой шведами их совсем не устраивала. Несколько упрощая ситуацию, можно сказать, что Ахмед III на 22 июня 1709 г. более боялся Карла, нежели Петра.

Понимание, что помощи ждать неоткуда, и определило решения шведского командования. Дальше оттягивать было бессмысленно. В своих расчётах приходилось полагаться исключительно на себя. Сидеть и в бездействии ждать было невозможно из-за недостатка продовольствия. Карл решил атаковать русских на рассвете 27 июля. К этому времени под его начальством было 18 батальонов пехоты (8200 человек) и 4 пушки, 109 эскадронов конницы (7800 человек), Валашский полк (12 эскадронов иррегулярной кавалерии, 1000 человек). В осадных укреплениях под Полтавой находилось 2,5 батальона пехоты (1100 человек), 4 эскадрона конницы (200 человек) и 2 пушки. В обозе находилось 2,5 эскадрона кавалерии (200 человек), небольшой отряд пехоты, 3000 гетманских казаков Мазепы, 8000 запорожцев, 28 орудий. В числе них были 16 – 3-фунтовых пушек, 5 – 6-фунтовых пушек, две 16-фунтовых гаубицы и 5 – 6-фунтовых мортир, кроме того, имелись две 2-фунтовые трофейные русские пушки, но к ним не было зарядов. Вне поля битвы в низовьях реки Ворсклы находилось 1800 кавалеристов. Кроме того, в лазаретах при обозе было 2250 раненых и больных. При войске состояло около 1100 чиновников, около 4000 нонкомбатантов (конюхов, денщиков и рабочих) и 1700 жен и детей солдат и офицеров.

Армия Петра значительно превосходила силы шведов, в её состав входило 42 тысячи регулярных и 5 тысяч иррегулярных войск. Кроме того, в последний момент подошло 3 тысячи калмыков хана Аюка, у ряда историков, в том числе у Бескровного, говорится о 30 тысячах калмыков, но эта цифра появилась, скорее всего, благодаря нерадивому писарю, поставившему ещё один ноль в документе.

Еще больше было превосходство русских в артиллерии. В составе полевой артиллерии под Полтавой было: гаубиц – одна 1-пудовая, мортир: две 1-пудовых и одна полупудовая, пушек – две 12-фунтовых, двенадцать 8-фунтовых и четырнадцать 3-фунтовых, кроме того, 37 – 3-фунтовых пушек было в составе полковой артиллерии. Все эти данные приводятся без гарнизона Полтавы, о котором было сказано выше.

27 июня в 2 часа ночи шведская армия начала наступление. Впереди четырьмя колоннами шла шведская пехота, за ней шестью колоннами двигалась конница.

Шведам удалось взять два передовых редута. Однако перед следующим редутом из-за сильного огня русских им пришлось остановиться. Тогда Карл решил передвинуть войска влево и обойти редуты. Но шведская армия не могла поместиться между Будищенским лесом и продольными редутами, вследствие чего во время разгоревшегося здесь боя группа шведских войск из шести батальонов пехоты и десяти эскадронов конницы под командованием генералов Росса и Шлиппенбаха, отрезанная редутами, оторвалась от основной части армии и укрылась в лесу севернее Полтавы.

Пётр организовал отряд из пяти батальонов пехоты и пяти драгунских полков под командованием Меншикова, который нанес поражение оторвавшейся группе шведских войск и взял в плен генерала Шлиппенбаха. После этого войска Меншикова натолкнулись в лесу на крупный резервный отряд шведов и разгромили его. Направив к Полтаве часть своих войск для преследования остатков разгромленных сил противника, Меншиков во главе остального отряда прибыл к укрепленному лагерю.

Тем временем главным силам шведской армии с большими потерями удалось прорваться через линию редутов. Правый фланг шведских войск оказался под ударом со стороны русского лагеря. Командование русской армии воспользовалось этим и приказало открыть по врагу сильный артиллерийский и ружейный огонь, в результате чего шведы понесли большие потери и были отброшены к Будищенскому лесу.

После этого Пётр принял решение дать сражение на открытой местности. Он вывел войска из лагеря и выстроил их в две линии. В целях наилучшей взаимной выручки каждый пехотный полк был построен в следующий боевой порядок: один батальон – в первой линии, другой – во второй линии. На флангах размещалась конница. В резерв было выделено девять батальонов, которые оставались в лагере. Артиллерия располагалась по всему фронту впереди боевого порядка. Шведская пехота была построена в одну линию, а кавалерия на флангах – в две линии.

Построив полки для решительной атаки, Пётр обратился к солдатам со словами: «Воины! Вот пришел час, который решит судьбу отечества. И так не должны вы помышлять, что сражаетесь за Петра, но за государство Петру врученное, за отечество… Не должна вас также смущать слава неприятеля, будто бы непобедимого, которой ложь вы сами своими победами над ним неоднократно доказывали… А о Петре ведайте, что ему жизнь его недорога, только бы жила Россия в блаженстве и славе для благосостояния вашего!»

В девятом часу утра шведы перешли в наступление. Русские войска с близкого расстояния открыли сильный артиллерийский и ружейный огонь, который наносил врагу большой урон. Однако шведы продолжали атаку, настойчиво стремясь прорвать фронт русских войск. Началась рукопашная схватка. Правое крыло шведов стало теснить передовой порядок Новгородского полка. Первая линия русских войск была прорвана почти в самом центре.

В это время Пётр лично повел в бой батальон второй линии Новгородского полка. Стремительным ударом русские войска смяли прорвавшегося противника и закрыли прорыв. Ожесточенный рукопашный бой шел по всему фронту. Русская конница охватывала фланги шведов. Конные полки под командованием Меншикова, сосредоточенные на левом фланге, стали угрожать тылу шведской армии. Противник дрогнул, начал отступать и вскоре обратился в бегство.

Отличительной чертой тактики Карла XII было глубокое презрение к полевой артиллерии. Практически все свои победы он одержал без участия артиллерии. Не стала исключением и Полтава. 28 пушек, то есть почти вся артиллерия шведов, пробыли все сражение в обозе, в то время как огонь русских пушек буквально косил шведов.

Впервые шведская артиллерия заговорила в полный голос, когда русская конница попыталась во второй половине дня 27 июня атаковать шведский обоз у местечка Пушкаревка. Первый же залп обратил конницу в бегство.

Обоз в Пушкаревке стал местом сбора отступающих шведских войск. Около двух часов пополудни к обозу прибыла коляска с королем. Только в обозе Карл понял истинные размеры катастрофы. Естественно, возник вопрос, куда отступать остаткам шведской армии. Теоретически имелось три варианта – в Турцию, в Крым или обратно в Польшу. Последний вариант был, видимо, наиболее трудноосуществимым, поскольку в этом случае пришлось бы пробиваться сначала через русские, затем через враждебно настроенные польские войска в южной Польше, одновременно имея у себя в тылу преследующих русских. Таким образом, и Турция и Крым были предпочтительнее: ни в том ни в другом случае не нужно было бы вступать в бой, путь по этим двум направлениям оставался более или менее свободен. К тому же оба варианта сулили возможность новых альянсов. Шведское командование, скорее всего, должно было выбрать Турцию: из нее было хорошее сообщение с Польшей. Отступление в Турцию означало, что армии предстоит переправляться через Днепр. Этот путь был значительно короче другого, то есть если перейти Ворсклу и по левому берегу Днепра двигаться к Крыму. Неизвестно было только, существует ли удобная переправа через Днепр.

Под Полтавой шведы понесли огромные потери, большие, чем в любом другом сражении в истории королевства. Непосредственно в сражении участвовало 19,7 тысячи шведов, из которых погибло 6900 человек[72], то есть 35 %. К этому надо добавить 2800 пленных и неизвестное количество раненых, которым удалось покинуть поле сражения и отступить с главными силами к Днепру. Согласно некоторым подсчётам, их число достигло примерно 1,5 тысячи человек.

По русским данным, потери регулярных войск Петра составили 1345 человек убитыми и 3290 ранеными, сюда, разумеется, надо прибавить и потери иррегулярных войск: казаков, калмыков и др.

Вечером 27 июня Пётр устроил в двух роскошных шатрах пир в честь победы. Туда были приглашены и знатные пленники: премьер-министр Пипер, принц Вюртембергский, фельдмаршал Реншильд, генерал-майоры Шлиппенбах, Стакельберг и Гамильтон. Пётр обратился к «гостям» с речью: «Вчерашнего числа брат мой король Карл просил вас в шатры мои на обед, и вы по обещанию в шатры мои прибыли, а брат мой Карл ко мне с вами в шатер не пожаловал, в чем пароля своего не сдержал. Я его весьма ожидал и сердечно желал, чтоб он в шатрах моих обедал, но когда его величество не изволил пожаловать ко мне на обед, то прошу вас в шатрах моих отобедать».

За столом граф Пипер, оправдываясь, сказал, что много раз советовал Карлу заключить с русским царем мир. Пётр ответил, посерьезнев: «Мир мне паче всех побед, любезнейший». Миролюбие Пипера было оценено по достоинству. Шереметев предоставил ему на ночь свою палатку и постель и дал «в долг» тысячу дукатов.

А между тем остатки шведской армии за 28 июня прошли от Пушкаревки до местечка Новые Сенжары. Шведы совершили марш более-менее организованно, с ними шли почти все орудия шведской армии. 29 июня шведы достигли местечка Кобеляки. Карл вел армию по правому берегу реки Ворсклы к Днепру.

Однако на берегу Днепра шведов ждала катастрофа, сопоставимая с Полтавой, а может, даже ещё большая. Вода в Днепре поднялась, а переправочных средств в районе Переволочны не оказалось.

Добраться до правого берега Днепра удалось лишь трем тысячам шведов и запорожцев. Раненый король был переправлен на коляске, установленной на импровизированный понтон, состоявший из двух лодок.

30 июня в 11 часов утра генерал Левенгаупт, командовавший шведами, оставшимися на левом берегу Днепра, капитулировал перед русскими войсками. В плен сдалось 20 тысяч человек. Среди них было 3 генерала, 980 офицеров, 12 575 унтер-офицеров и рядовых. В числе нонкомбатантов были 40 пастырей, 231 музыкант, 945 мастеровых, 34 придворных короля, 25 королевских лакеев и т. д., всего 3402 человека. Среди сдавшихся было 1657 шведских женщин и детей. Под Переволочной русским досталась и вся шведская артиллерия – 31 орудие (21 пушка, 2 гаубицы и 8 мортир). И, наконец, в руки победителям попали огромные средства: основная казна армии составляла два миллиона монет разного рода и достоинства, в кассах полков находилось около 400 тысяч монет и в денежных ящиках Мазепы – свыше 300 тысяч монет.

Из 23 тысяч шведских военнопленных, взятых под Полтавой и Переволочной, лишь около четырех тысяч снова увидели родину. В некоторых полках, которые начали военную кампанию с тысячным составом, возвратилось домой около десятка человек. Ещё в 1729 г., через восемь лет после окончания войны и через двадцать после Полтавского сражения, в Швецию продолжали приезжать бывшие пленные. Едва ли не самым последним стал гвардеец Ханс Аппельман – он вернулся в 1745 г., после 36 лет плена.

Над пленными же казаками, как гетманскими, так и запорожскими, царь учинил дикую расправу. Вернувшиеся на родину пленные шведы рассказывали, что вокруг Полтавы и по близлежащей степи на каждом шагу попадались тела казаков в самых жутких видах и положениях: кто-то болтался на виселице, другие были живыми посажены на кол, третьи, с отрубленными руками и ногами, но тоже ещё живые, висели на колесе, на котором их колесовали.

Карл и Мазепа вместе с уцелевшими запорожцами через 7 дней после переправы через Днепр достигли Буга и оказались в турецких владениях. Поначалу очаковский паша пообещал Карлу обеспечить шведов провиантом и впустить в город, но позже. Тем временем русская кавалерия напала на шведов, переправившихся через Буг, и нанесла им ощутимые потери.

Турецкий султан приказал Юсуфу-паше, сераскиру Бендер, принять Карла, как гостя Османской империи. Это означало, что турецкая казна брала на себя содержание шведов. Король надолго остановился под Бендерами в специально построенном лагере. Там 22 августа 1709 г. умер гетман Мазепа. Его похоронили близ Бендер, но затем гроб выкопали и отправили в Яссы. На Украине долго жила легенда, что похороны были фиктивные, а на самом деле Мазепа пробрался в Киев, принял схиму в Печерской лавре и умер в покаянии.

И русские, и шведские историки сходятся в том, что Полтава стала решающим сражением Северной войны. И.И. Ростунов писал: «На Полтавском поле была уничтожена большая часть шведской армии. Могущество Швеции оказалось подорванным. Победа русских войск под Полтавой предопределила победоносный для России исход Северной войны. Швеция не смогла уже оправиться от понесенного поражения»[73]. Петер Энглунд идёт ещё дальше: «Битва под Полтавой и последовавшая за ней капитуляция [под Переволочной] означали решительный перелом в войне. Заключенный позднее мир положил конец шведскому великодержавию и одновременно (а может быть, и в первую очередь) возвестил о рождении в Европе новой великой державы: России. Этому государству предстояло расти и становиться все могущественнее, а шведам оставалось лишь учиться жить в тени этого государства. Шведы покинули подмостки мировой истории и заняли места в зрительном зале»[74].

В 1707–1709 гг. на Карельском перешейке имели место локальные столкновения. Внимание Петра было приковано к армии Карла XII, а у шведов не хватало сил для взятия Санкт-Петербурга.

Наиболее значительным событием здесь стал поход генерала Либекера к Неве осенью 1708 г.

1 августа 12-тысячный корпус Либекера двинулся из-под Выборга по направлению к Петербургу. Проливные дожди, длившиеся 15 суток, сильно затрудняли движение шведов. Шведы немного не дошли до линии мощных русских укреплений, построенных в 1707 г. для защиты Петербурга, и свернули на восток по проселочным дорогам. Русскими сухопутными войсками и флотом командовал граф Ф.М. Апраксин. Он потерял шведов. А тем временем Либекер форсировал Неву в районе впадения в нее реки Тосно. Далее шведы заняли местечко Дудергоф (Дудерову мызу). Теперь Апраксин знал местонахождение шведского корпуса, но напасть на него не решился и, не придумав ничего более умного, начал разорять собственную территорию, дабы лишить шведов пропитания. Вскоре у Либекера действительно возникли проблемы с продовольствием, и он двинулся к южному побережью Финского залива напротив Кроншлота. Затем Либекер направился вдоль побережья на запад к Копорскому заливу. Параллельно ему следовала шведская эскадра. Вскоре, посчитав свою миссию выполненной, Либекер в начале октября 1708 г. посадил войска на корабли и убыл восвояси. Погрузить же большую часть лошадей на корабли не удалось, и шведы забили на берегу шесть тысяч своих лошадей.

Апраксин же поспешил донести царю, что-де Либекер наголову разбит. На радостях царь повелел отчеканить особую медаль, на одной стороне которой был портрет Апраксина, а на другой – русский флот, построенный в линию, с надписью: «Храня сие не спит». Увы, выяснить, чем занимался русский флот, пока шведы были в виду острова Котлин, автору не удалось.

Подготовка нового похода на Выборг была начата царем ещё в декабре 1709 г. 21 февраля 1710 г. Пётр прибыл из Москвы в Санкт-Петербург. Для осады Выборга русское командование решило использовать осадный корпус и крепостную артиллерию Нарвы. В январе 1710 г. артиллерия (десять 12-фунтовых пушек и четыре мортиры) по льду была доставлена на остров Котлин. Там же был сосредоточен 13-тысячный корпус. Командовать корпусом Пётр поручил генерал-адмиралу графу Ф.М. Апраксину.

16 марта 1710 г. в сильнейший мороз русский корпус покинул остров Котлин и направился к Выборгу. Пройдя по льду Финского залива свыше 150 верст, русские полки утром 21 марта внезапно появились под Выборгом. Апраксин решил нанести удар с северо-запада, где его меньше всего ожидали шведы.

Главные силы русских заняли позицию у деревни Хиетала в трех верстах от Выборга на единственной дороге, соединявшей Выборг с Западной Финляндией, где зимовал корпус генерала Либекера.

Гарнизон Выборга состоял из шести тысяч человек под началом полковника Стернстраля. В крепости имелось: 141 пушка, 8 мортир и 2 гаубицы.

Осадные батареи русских открыли огонь по крепости 1 апреля 1710 г. 12 апреля шведы произвели вылазку, но были отбиты. С 1 апреля по 10 мая русские сделали по крепости 1531 выстрел из пушек и 2975 выстрелов из мортир. В крепости неоднократно возникали пожары, однако нанести серьезных повреждений стенам и башням не удалось.

Дождавшись свободной воды на Неве и в Финском заливе, Пётр отправил под Выборг почти весь наличный состав флота. 8 мая первые суда с войсками, артиллерией и провиантом подошли к Выборгу. При этом четыре транспортных судна были разбиты льдом.

Русский флот столь спешил к Выборгу из-за начавшегося голода в стане осаждающих. 7 мая Апраксин писал Петру, что провианта осталось только на четыре дня. Кроме того, ледовая обстановка исключала появление шведского флота[75].

Благодаря подкреплению, доставленному морем, численность осаждающих достигла 18 тысяч человек. На транспортах было доставлено 80 пушек и 28 мортир.

14 мая Пётр с парусными кораблями и транспортами ушел из Выборга к Котлину. У Выборга осталось лишь несколько русских галер. Такая торопливость оправдала себя. Уже 18 мая в районе Берёзовых островов, в нескольких верстах от Выборга, появилась шведская эскадра под командованием адмирала Г. Ватранга. Но оказать существенную помощь осажденным Ватранг не смог. Большая осадка и малая маневренность кораблей (линейных!) не позволила им подойти к Выборгу шхерами, а фарватер через Тронгзундский пролив оказался для них закрыт, так как в самом узком его месте по приказу Петра было затоплено несколько транспортных судов. Не имея возможности атаковать укрепленную позицию русских у Тронгзунда, Ватранг вынужден был ограничиться крейсированием в Финском заливе между Тронгзундом и островом Котлин. То есть шведы заблокировали русский осадный корпус с моря.

Тем временем русские построили новые осадные батареи, и 1 июня началась интенсивная бомбардировка Выборга. В течение пяти дней свыше 80 пушек и мортир вели огонь. С наступлением темноты пушки прекращали стрельбу, зато мортиры вели огонь круглосуточно. Огнем артиллерии были разрушены участки каменной ограды старого города и замка. Часть городской стены главного направления между десятым и одиннадцатым бастионами рухнула, и образовался пролом шириной около 200 метров. Орудия, расположенные на угловой вышке и фланкировавшие стену, были сбиты. Все попытки гарнизона крепости заделать бреши были сорваны огнем мортирных батарей.

6 июня на «генеральном консилиуме» (военном совете) у Апраксина было решено «оную крепость доставать штурмом». По требованию Петра штурм был отложен до его прибытия. Вечером 9 июня комендант Выборга прислал к русскому главнокомандующему двух штаб-офицеров с предложением начать переговоры об условиях сдачи крепости. 12 июня соглашение было подписано. 13 июня Выборг капитулировал, а утром следующего дня в город вошел гвардейский Преображенский полк во главе с Петром I. Победителям досталось 8 мортир, 2 гаубицы и 141 пушка.

По условиям капитуляции Выборга шведский гарнизон (3380 человек) имел право покинуть город с личным оружием. Однако Пётр в очередной раз нарушил законы и правила ведения войны и объявил шведов пленными. Мотивировка царя была более чем вздорной. Шведское правительство де плохо обращается с русскими пленными и не отпускает нашего посланника князя Хилкова. А при чем здесь гарнизон Выборга, и зачем подписывать на таких условиях капитуляцию?

Пётр придавал взятию Выборга исключительно большое значение. Во многих своих письмах он подчеркивал: «И тако через взятие сего города Санкт-Питербурху конечное безопасение получено». А в письме к Екатерине Алексеевне, определяя стратегическое значение одержанной победы, он указывал, что «уже крепкая подушка Санкт-Питербурху устроена».

Действительно, взятие Выборга имело важное стратегическое значение. Шведы лишились не только базы для нападения на Санкт-Петербург, но и форпоста, защищавшего Северную Финляндию.

Падение Выборга предрешило судьбу другой крепости на севере Карельского перешейка – Кексгольма. Сразу после капитуляции Выборга Пётр послал генерал-майора Брюса с тремя драгунскими и двумя пехотными полками, усиленными двумя гренадерскими ротами для овладения крепостью Кексгольм. Осада началась 10 июля 1710 г.

На северном берегу реки Вуокса напротив крепости русские построили три мортирные и пять пушечных батарей. 15 июля началась бомбардировка крепости и города. 3 августа к осаждающим по реке прибыли баржи с новыми осадными орудиями. Русские заняли несколько островов вокруг крепости. 4 сентября комендант крепости полковник Шернтанц вступил в переговоры с русскими об условиях капитуляции. 8 сентября шведский гарнизон был отпущен в Нейшлот с личным оружием, но без знамен. Трофеями русских стали 55 шведских орудий.

После ухода из Прибалтики войска Левенгаупта летом 1708 г. и поражения шведов под Полтавой судьба прибалтийских городов была предрешена. Они должны были пасть к ногам Петра как перезревшие яблоки. Но, увы, всё оказалось не так просто.

В июле 1709 г. Август II двинул из Саксонии в Польшу 14-тысячную армию. 26 сентября в Торуни Пётр встретился с Августом II. Переговоры завершились 9 октября подписанием договора, провозгласившего восстановление русско-саксонского оборонительного и наступательного союза. Станислав Лещинский бежал в Померанию вместе со шведским генералом Крассау. Королём Польши был провозглашен Август II.

Чтобы более не возвращаться к «опереточному королю Стасю», скажу, что после разгрома шведов в Померании он нашёл себе нового хозяина – французское правительство – и отправился в Париж. В 1725 г. Лещинскому удалось выдать свою дочь за 15-летнего французского короля Людовика XV. В 1733–1734 гг. французы попытались вновь усадить Стася на польский престол, но потерпели неудачу. Больше Стась не увидит Польши и умрёт в 1766 г. в Люневиле, а через 8 лет его внук Людовик XVI станет королём Франции.

Полтавской викторией поспешила воспользоваться и Дания, чтобы вернуть потерянные в начале Северной войны провинции. 11 октября русский посол в Дании князь В.Л. Долгоруков подписал в Копенгагене союзный договор с Данией.

После Полтавы Пётр решил окончательно очистить от шведов Эстляндию и Курляндию, где шведские гарнизоны всё ещё удерживали ряд городов.

В начале октября 1709 г. русская армия Шереметьева подошла к Риге. Осада Риги затянулась до 4 июля 1710 г.

Победителям досталось 561 пушка, 66 мортир и 7 гаубиц. Сообщая в Москву о взятии Риги, Шереметев писал: «С божьей милостью мне удалось с главным лифляндским городом Ригой, который до сего времени никогда и никакими средствами не был взят и во всей Европе непреступной девственницей считался, обручиться и привести его, как невесту, к честному соглашению».

Позже пали крепости Динамюнде, Пернов, Аренсбург (на острове Эзель).

29 октября 1710 г. Ревель капитулировал. Согласно условиям капитуляции гарнизон эвакуировался в Швецию. В Ревеле русскими трофеями стали 10 мортир, 57 медных и 174 чугунных пушек. После взятия Ревеля боевые действия в Прибалтике закончились.

После разгрома армии Карла XII под Полтавой шведский корпус генерала Крассау, находившийся в Польше, отступил в Померанию. После того как шведы были изгнаны из Эстляндии и Лифляндии, в континентальной Европе шведскими оставались Померания, Бремен и Верден. Все эти земли были захвачены шведами ещё в ходе тридцатилетней войны и в 1648 г. вошли в состав Шведского королевства по Вестфальскому миру.

В августе 1711 г. датская армия, состоявшая из 18 тысяч пехоты и 9 тысяч кавалерии, вступила в Померанию. Пятитысячный отряд кавалерии был направлен для осады Висмара. Остальные датские войска двинулись к Штральзунду. Одновременно в Померанию вступил Август II во главе 10-тысячного отряда саксонской кавалерии и 6-тысячного отряда русских драгун. 6 сентября союзники соединились под Штральзундом и обложили его. В течение осени велись осадные работы. Были построены батареи для осадной артиллерии, которую намечалось привезти из Дании. Осада затянулась. Успешному ходу военных действий мешали разногласия между союзниками. Август II и Фредерик IV больше думали о личной выгоде, чем об общем деле. Датчане были заинтересованы в захвате Висмара, саксонцы – острова Рюген.

Положение союзных армий становилось тяжёлым. Не хватало продовольствия. Особенно в тяжёлом положении оказались русские войска, с которыми саксонцы не хотели делиться своим провиантом. Пётр требовал у Августа II улучшить снабжение русских солдат и офицеров: «Ежели изволите их ещё иметь, то чтоб оным мясо и соль против саксонцев давано было, или их, ежели сего дать им не изволишь, отпустить в службу короля датского, или к Штенину, ибо не сытые солдаты служить не могут».

Положение союзников осложнялось и тем, что датский флот, везший артиллерию, был рассеян поднявшейся бурей, и корабли были вынуждены вернуться назад. А шведам удалось на судах перебросить в Померанию дополнительно 6-тысячный корпус. Без осадной артиллерии союзники не решались на зиму оставаться под Штральзундом. Было решено снять осаду. Саксонские и датские войска ушли из Померании. Лишь под Висмаром был оставлен 6-тысячный датский корпус.

Тут стоит сказать пару слов о причинах посылки русских войск в Померанию. Мэтр истории петровского периода Н.И. Павленко пишет по сему поводу: «Отправляя русский корпус в Померанию в 1711 г., царь не рассчитывал на территориальные приобретения. Его цель состояла в изгнании шведов из Померании, что должно было ускорить заключение долгожданного мира»[76].

Увы, это далеко от истины. Ну, предположим, планы Петра сбылись, и русские вместе с саксонцами и датчанами дружно бы взялись за шведов в Померании. При таком неравенстве сил любой более-менее грамотный шведский генерал просто эвакуировал бы 18-тысячный корпус в Швецию. Датчане и саксонцы немедленно прекратили бы боевые действия. Им и в голову не пришло бы высаживать десант в Швеции или Финляндии. А вот корпус Крассау мог бы прямо из Померании быть переброшен в Южную Финляндию.

На самом деле, отправляя корпус в Померанию, Пётр пытался влезть в германские дела. «Это ни на чем не основанные предположения. Где факты, где документы?» – заявят мои оппоненты. Да, действительно, документов нет или они лежат где-то под грифом «совершено секретно». А если бы и удалось их обнародовать, то наши верноподданнические историки объявили бы их фальшивкой.

Итак, документов нет, а русский корпус в Германии был. Лез Пётр в Германию и с другого хода. 14 сентября 1711 г. в городе Торгау он лично принял участие в празднествах в связи с бракосочетанием своего сына Алексея с принцессой Софией Шарлоттой Христиной Брауншвейг-Вольфенбюттельской. Замечу, что и все последующие наследники русского престола женились только на германских принцессах. (Исключение составил император Александр III.) Неужто был дефицит в красавицах-принцессах в королевских домах Англии, Франции, Испании, итальянских государствах и т. д.?

1 марта 1712 г. в Померанию отправляется новый русский корпус под командованием А.Д. Меншикова. После его прибытия силы союзников в Померании составили 85 тысяч человек, из которых 48 тысяч русских, 27 тысяч датчан и 10 тысяч саксонцев.

Летом 1712 г. в лагерь русских войск в Померании прибыл сам царь, но и его призывы не изменили ситуацию – союзники по-прежнему действовали пассивно.

4 (15) июля 1713 г. русско-саксонские войска численностью 17 тысяч человек осадили остров Рюген.

В июле 24-тысячная русская армия под командованием Меншикова блокировала Штеттин. Крепость защищал 5-тысячный гарнизон и 4 тысячи вооружённых горожан. 17 (28) сентября, с прибытием обещанной Августом II артиллерии – 70 пушек, 2 гаубицы и 30 мортир – началась бомбардировка Штеттина. В городе начались сильные пожары. На следующий день гарнизон Штеттина капитулировал. Русские потеряли при осаде Штеттина 184 человека убитыми и 365 человек ранеными.

Штеттин был передан в секвестр Пруссии. Тем самым она становилась на сторону Северного союза. Позднее, в июне 1714 г., между Россией и Пруссией был подписан договор, по которому Штеттин должен был навсегда остаться во владении Пруссии, а за Россией оставались Ингрия, Карелия с городами Выборгом и Нарвой, Эстляндия с Ревелем.

С падением Штеттина военные действия в Померании закончились. Пётр приказал Меншикову с 26-тысячной русской армией идти через Польшу к русским границам, «не чиня отнюдь никаких обид и отягощений обывателям польским, а довольствовались бы токмо одним провиантом определенным…» В Померании был оставлен 6-тысячный русский отряд.

Сражение у Гангута 26–27 июля 1714 г. достаточно хорошо описано в исторической литературе, в том числе и в моих книгах[77].

В 1716 г. в Финляндии сухопутными войсками под командованием Голицына был взят город Каяненбург, и неприятельские войска были окончательно вытеснены в Швецию. Галерный флот летнюю кампанию 1716 г. простоял у острова Аланд в ожидании десанта в Швецию. В кампанию же 1717 г. галерный флот в Финляндии простоял в базах.

В начале 1718 г. начались русско-шведские переговоры о мире. В мае 1718 г. на острове Сундшер Аландского архипелага начались переговоры русских и шведских представителей.

Только к июню 1718 г. стали вырисовываться контуры требований Карла XII. Шведское правительство согласилось оставить за Россией Лифляндию и Эстляндию, но взамен хотело получить датские земли, причём Россия должна была выделить свои войска в помощь шведам для войны против Дании. Пётр I не принял этого условия. Он категорически отказался выступить против Дании, но в свою очередь предлагал шведам оказать помощь в возвращении земель в областях Вердена и Бремена, захваченных Ганновером. Карл XII пытался закрепиться в южной Прибалтике и настаивал на включении пункта, по которому за Швецией оставалась бы Померания с городом Штеттином. Таким образом, Швеция приобрела бы контроль над выходом из Балтики.

В августе 1718 г. Карл XII выдвинул дополнительные пункты. Шведские представители требовали возвращения города Кексгольма и продолжали настаивать на оказании военной помощи со стороны России против Дании. Но русские уполномоченные отвечали решительным отказом.

К концу августа проект договора был всё же согласован, и Пётр его одобрил. За Россией закреплялись Ингрия, Лифляндия, Эстляндия и часть Карелии с Выборгом. Занятая русскими войсками Финляндия и большая часть Карелии отходили Швеции. Государственный строй Речи Посполитой сохранялся. Россия обещала оказать помощь Швеции в возвращении Вердена и Бремена.

Карл XII настолько уверовал в положительный исход переговоров с русскими, что в октябре 1718 г. в очередной раз вторгся в Норвегию, решив поправить свои дела за счёт Дании. Основные силы под командованием Карла двинулись к Фридрихсгаму (ныне город Хамина в Финляндии), а северная армия генерала Армфельда – к Тронхейму.

30 ноября (11 декабря) 1718 г. во время осмотра осадных траншей под крепостью Фредриксхаль Карл XII был убит. По одной версии, он был убит датской пулей, по другой – застрелен шведскими заговорщиками.

Карл XII не имел детей. Ближайшим наследником был сын его старшей сестры Карл Фридрих, герцог Голштинский, находившийся в войске при дяде во время смерти последнего. Однако шведский ригсдаг фактически произвёл государственный переворот и избрал королевой младшую сестру Карла XII Ульрику-Элеонору. При этом королевская власть в Швеции была сильно ограничена. Герцогу Голштинскому пришлось бежать из Швеции, а барон Герц был казнён.

В связи с государственным переворотом в Швеции переговоры на Аландских островах были прерваны. В феврале 1719 г. шведский представитель Гиллемборг вручил грамоту королевы Элеоноры для отправления царю, причём объявил, что королева надеется на восстановление прежней дружбы между Россией и Швецией и желает продолжения конгресса, а вместо барона фон Герца направит на Аландские острова барона Лилиенштета.

Однако на самом деле шведы просто тянули время, надеясь на создание антирусского союза в составе Англии, Австрийском империи и Польши. В такой ситуации Пётр решил применить силу.

В июле 1719 г. галерный флот в составе 132 галер и 100 островских лодок, на которые было посажено 26 тысяч солдат, вышел из Або, прошёл Аландский пролив и высадил десант на шведский берег. Командовал галерным флотом генерал-адмирал Апраксин. Русский корабельный флот прикрывал галеры с моря.

Высадившись, русские войска действовали на побережье от городка Гефле на севере и Норрчёпинг на юге. Русскими было сожжено 135 деревень, 40 мельниц, 16 магазинов и два города – Остаммер и Орегрунд. Было разгромлено девять металлургических заводов.

Один русский отряд был высажен в городке Ваксгольм всего в десяти верстах от Стокгольма. Добыча, полученная русскими, оценивалась более чем в миллион талеров, а ущерб, нанесенный Швеции – в двенадцать миллионов талеров. Казаки были в полутора милях от Стокгольма. В надежде на впечатление, произведенное походом, Пётр отправил в Швецию Остермана за решительным ответом. 10 июля Остерман отправился в Стокгольм под белым флагом и вернулся с грамотой, в которой королева предлагала Петру Нарву, Ревель и Эстляндию, но требовала возвращения Финляндии и Лифляндии.

24 мая 1719 г. шведский корабельный флот потерпел поражение у острова Эзель. Эзельское сражение фактически лишило шведский корабельный флот господства в Балтийском море.

В конце июня 1719 г. русские корабельный и галерный флоты соединились у полуострова Гангут и направились к острову Лемланд, входящему в состав Аландского архипелага. 6 июля 132 галеры и 100 лодок, на борту которых находилось 26 тысяч человек десанта, прибыли к Лемланду. 8 июля парусный флот, в составе которого находился 21 корабль общим вооружением в 1236 орудий, также прибыл к острову. На Лемланде была оборудована временная база флотов. К западу и к югу от Аландских островов вышли четыре русских дозорных корабля под командованием Н.А. Сенявина, но шведский флот не показывался.

Шведское правительство надеялось на помощь со стороны Англии. Поддержка Англией Швеции была далеко не бескорыстной – 11 (22) сентября 1719 г. Швеция уступила Бремен и Верден Ганноверу. Напомним читателю, что в 1714 г. на британский престол вступил ганноверский курфюрст Георг Людвиг. Он стал английским королём Георгом I и остался ганноверским курфюрстом. Забавно, что он впервые приехал в Туманный Альбион лишь в 1713 г. и до конца жизни так и не освоил английский язык. А Бремен и Верден, как и Ганновер, стали, так сказать, личным владением короля.

Появление английского флота в Балтийском море практически не повлияло на действия русского флота. Русское командование решительно приступило к исполнению задуманного плана. Галерный флот адмирала Ф.М. Апраксина 11 июля стал на якоре у острова Капельшер, расположенного на стокгольмском фарватере от моря к материку. На следующий день Апраксин отправил отряд генерал-майора Ласси в составе 21 галеры и 12 островных лодок с 3500 человек войска на борту для разведки и высадки десанта севернее Стокгольма.

13 июля главные силы гребного флота в составе 96 галер, 60 островных лодок, более 20 тысяч человек войска направились юго-восточнее корабельного фарватера. Этот путь имел свои выгоды. Идя вдоль стокгольмских шхер, русские галеры имели впереди открытый горизонт, а со стороны моря, защищаемые группой островов от попыток нападения шведского флота, могли осуществлять связь с русскими крейсерами. 15 июля флот Апраксина стал на якорь в трёх-четырёх милях от крепости Далерё, расположенной на материке в 30–35 км юго-восточнее Стокгольма. От крепости к столице было два пути – берегом и водой (узким проливом). Русское командование решило берегом послать отряд казаков, а проливом – 500 человек на островных лодках. Отряд на лодках должен был исследовать водный путь. Было приказано продвигаться к Стокгольму до самых пригородов, но в «азарт себя не давать», то есть не увлекаться, а только внести панику.

Казаки вернулись 16 июля. По пути они натолкнулись на шведский заслон и взяли девять человек пленных.

Апраксин 19 июля вместе со всеми силами галерного флота решил обойти крепость Далерё и между островами Орно и Утэ выйти на фарватер, которым дошёл до маяка Ландсорт. Во время этого перехода русские сожгли попавшиеся на островах медеплавильные и металлургические заводы и взяли в плен встреченные купеческие суда. Островные лодки Апраксин отправил в шхеры и к материку. В 25–30 км от Стокгольма активно действовали поисковые отряды, высаживаемые с лодок. 24 июня галерный флот подошел к городу Нючёпингу, а через 6 дней – к Норрчёпингу. В их окрестностях были уничтожены чугунолитейные заводы. Немногочисленные шведские отряды разбегались при появлении русских поисковых отрядов.

В конце апреля 1720 г. русский галерный флот вышел из Або и направился к западным островам Аландского архипелага. В его составе было 105 галер (из них 19 конных), 110 островных лодок и 8 бригантин. На гребных судах находился десант (24 119 человек).

24 октября от галерного флота отделился отряд бригадира Менгдена в составе 35 галер (в том числе 9 конных). На галерах находилось 6120 солдат пехотных полков и 162 казака. Пройдя шхерами до Васы, этот отряд пересёк Ботнический залив и приблизился к побережью Швеции в районе городов Старый и Новый Умео. Менгден высадил конных казаков, произвёл разведку побережья и, углубившись более чем на 30 км, разорил шведские магазины и захватил торговые суда. 8 мая его отряд благополучно вернулся в Васу.

В Полтавском сражении Пётр I «разорвал пасть шведскому льву», но принудить Швецию к миру удалось только благодаря рейдам русских войск непосредственно на территорию Швеции.

30 августа (10 сентября) 1721 г. в Ништадте был подписан русско-шведский мирный договор. От России его подписали генерал-фельдцейхмейстер Яков Брюс и тайный советник Генрих (Андрей Иванович) Остерман; со шведской стороны – советник граф Юхан Лильенстендт и барон Отто Стрёмфельдт.

В части границ договор предусматривал:

1. Швеция уступала России на вечные времена завоеванные русским оружием провинции: Лифляндию, Эстляндию, Ингерманладию и часть Карелии с Выборгской губернией, включая не только материковую часть, но и острова Балтийского моря, в том числе Эзель (Сааремаа), Даго (Хийумаа) и Муху, а также все острова Финского залива. К России отходит и часть Кексгольмского округа (Западная Карелия).

2. Была установлена новая линия русско-шведской государственной границы, которая начиналась западнее Выборга и шла оттуда в северо-восточном направлении по прямой линии до старой русско-шведской границы, существовавшей до Столбовского мира. В Лапландии русско-шведская граница сохранялась неизменной. Для демаркации новой русско-шведской границы создавалась комиссия сразу после ратификации договора.

Мало кто знает, что Ништадтский мир предусматривал выплату Россией Швеции большой контрибуции. Так, Россия должна была уплатить Швеции два миллиона талеров (ефимков), причём только полновесной серебряной монетой – цвейдриттельштирами – в определённые сроки (февраль 1722 г., декабрь 1722 г., октябрь 1723 г., сентябрь 1724 г.), и каждый раз по полмиллиона, через банки в Гамбурге, Лондоне и Амстердаме, объявляя за 6 недель до каждой уплаты, через какой банк она будет произведена.

27 февраля (9 марта) 1727 г. шведский король Фредерик I передал русскому послу в Стокгольме князю Василию Лукичу Долгорукову квитанцию о принятии Швецией сполна двух миллионов талеров.

Швеции предоставлялось право ежегодно «на вечные времена» закупать хлеб на 50 тысяч рублей в Риге, Ревеле и Аренсбурге и свободно, беспошлинно вывозить это зерно в Швецию. Исключение составляли лишь голодные, неурожайные годы.

Кроме того, эта статья договора была дополнена 22 февраля (3 марта) 1724 г. секретным артикулом, где Швеции предоставлялось право закупать зерно беспошлинно на 100 тысяч рублей сверх указанных в договоре 50 тысяч рублей, а также производить на эту дополнительную сумму закупки других русских товаров – сырья: пеньки, мачтового леса и др.

Известие о подписании договора Пётр получил по пути в Выборг. Ещё раньше он повелел: «Надеясь на мир, не подлежит ослабевать в воинском деле, дабы с нами не так сталось, как с монархиею греческою», то есть с Византийской империей.

Увы, сейчас забыты эти пророческие слова. Жулики-«демократы» во главе с Ельциным в своих корыстных целях превозносили Петра Великого и одновременно сделали всё, чтобы разрушить военную мощь государства Российского.

В ходе 21-летней Великой Северной войны Петру Великому удалось вернуть России земли, которые принадлежали её князьям ещё в IX–XI веках, и добиться выхода к морю. Пётр поистине «прорубил окно» в Европу. На Балтике появился мощный русский флот.

Тем не менее у Ништадтского мира был и серьёзный изъян – Пётр, торопясь заключить мир, согласился на границу в 120 верстах от новой столицы – Санкт-Петербурга. Поскольку шведская аристократия не смирилась с поражением в войне и мечтала о реванше, такая граница у Выборга становилась источником нестабильности и постоянной головной боли русского правительства.

Говоря о победе в Северной войне, царские, советские и нынешние демократические историки зацикливаются на полководческом даровании Петра, храбрости русских солдат и офицеров и т. п. В целом это соответствует действительности, но нельзя забывать, что Пётр вёл коалиционную войну против Швеции параллельно с Войной за испанское наследство. В этих двух войнах принимали участие почти все европейские страны. Из сказанного не следует, что, мол, Пётр смог победить Швецию лишь с помощью союзников. Нет никакого сомнения, что в войне один на один Россия сумела бы не только победить Швецию, но и при желании вообще стереть её с лица земли, будь на то воля Петра.

Дело совсем в другом. Если бы Пётр затеял войну со шведами в условиях стабильного мира в Европе, то первые же успехи русских вызвали бы вмешательство крупных европейских государств в войну. Нетрудно догадаться, что мощная коалиция европейских держав нанесла бы поражение России, и в самом лучшем случае Петру удалось бы сохранить «статус-кво» в территориальном аспекте.

Основной причиной войны 1741–1743 гг. было стремление правящих кругов Швеции к реваншу за Северную войну 1700–1721 гг. Боюсь, читатель поморщится от казенного советского стиля этой фразы. Но, увы, это на сто процентов соответствует действительности. До 1700 г. доходы шведского королевского дома и аристократии с Финляндии, Прибалтики и шведских территорий в Германии были гораздо больше, чем непосредственно со Швеции. Кроме того, собственное сельское хозяйство не могло прокормить население Швеции, и волей-неволей приходилось закупать зерно и другие сельхозпродукты в утерянных землях.

Однако шведское правительство понимало, что новая война один на один с Россией может закончиться для Швеции катастрофой. Войну можно было начать лишь в коалиции с могущественными союзниками, либо дождаться внутренних потрясений в России, которые подорвут её военную мощь.

В 1731 г. между Австрией, Голландией и Англией был заключён Венский договор, направленный против Франции. В свою очередь правительство Людовика XV срочно начало искать союзников. В результате этого Швеция и Турция оказались в сфере французского влияния. Склонялась к союзу с Францией и Пруссия.

Русско-турецкая война 1735–1739 гг. давала шансы на реализацию шведского реванша. Однако в самой Швеции не было единства в вопросе о войне. Не прекращались споры в шведском сейме. Это собрание разделилось на две партии. Одна называлась «шляпами» и состояла почти вся из дворянства, офицеров армии и нескольких сенаторов – эта партия требовала войны. Другая партия во главе с королём Фредериком I желала мира, её назвали «партией колпаков». Фредерик I родился в 1676 г. В 1720 г. жена Фредерика королева Ульрика-Элеонора передала ему корону. Фредерик правил Швецией до своей смерти в 1751 г.

Шведский посол в России Эрик Нолькен энергично поддерживал «партию шляп» и систематически посылал донесения, где указывал о полном упадке армии после турецких походов. Он сообщал, что полки составлены из одних молодых солдат, которые едва умеют обращаться со своим оружием, и что во многих полках недостает одной трети до комплекта, и т. д.

Замечу, что на 90 % сведения Нолькена были дезинформацией, которую он сам и фабриковал. Однако его донесения производили большой эффект в правящих кругах Швеции.

Швеция начала переговоры с Турцией о заключении военного союза против России. В ответ императрица Анна Иоановна запретила вывоз хлеба в Швецию из русских портов.

Позиция короля Фредерика и «партии колпаков», а также деятельность русской разведки сорвали вмешательство Швеции в Русско-турецкую войну 1735–1739 гг.

Но через два года Швеция всё-таки объявила войну России. Причём главной причиной этого стал бардак на российском престоле. По-другому ситуацию и не назовешь. Поэт Максимилиан Волошин в 20-х годах XIX века писал про эту пору: «Россия задыхалася под грудой распаренных грудей и животов».

После смерти Анны Иоанновны в Петербурге стали зреть сразу два заговора в пользу Елизаветы. Один, спонтанный, снизу среди солдат и младших офицеров гвардейских полков. Другой же заговор готовился послом Франции Иаахим-Жаком де ля Шетарди и послом Швеции Эриком Нолькеном. Причём, если Шетарди вступил в контакт с Елизаветой по прямому указанию своего правительства, то Нолькен действовал в основном в инициативном порядке. В инструкции Шетарди, данной ему кардиналом де Флёри, Елизавета была указана как единственное лицо, в пользу которого нужно было действовать для свержения немецкого правительства и для оттеснения России обратно на восток. Посредником между дипломатами и Елизаветой стал её личный врач Иоганн Лесток, француз по происхождению.

Франция предложила Швеции полностью оплатить все издержки в войне с Россией. Шетарди потребовал от Елизаветы Петровны подписать обращение к русским войскам в Финляндии не сопротивляться шведам, а также дать письменные гарантии территориальных уступок шведскому королю. У Елизаветы хватило ума отвертеться от письменных обязательств, а уж на словах она была на всё согласна, а взамен просила 100 тысяч рублей.

Посол Нолькен выдал требуемую сумму. Сколько ей выдал Шетарди – точно не установлено. Известно, к примеру, что в сентябре 1741 г. он выдал ей 2 тысячи золотых. Деньги Швеции и Франции были использованы как на подкуп гвардейцев, так и на оплату долгов Елизаветы, выражавшихся в десятках тысяч рублей.

Посол Нолькен сообщил в Стокгольм, что Россия на грани государственного переворота, что войска не будут сражаться за Анну Леопольдовну и т. д. В Стокгольме сделали вывод, что достаточно одного только вида шведских войск, чтобы власть Анны Леопольдовны и немцев рухнула, а новая императрица в благодарность за помощь щедро наделила бы шведского короля русскими землями.

28 июля 1741 г. к русскому послу Бестужеву явился надворный канцлер и объявил, что шведский король вынужден объявить России войну. Причины войны в манифесте были объявлены следующие: «Русский двор во многих случаях мало уважал народные права самые священные; не упоминая об оскорбительных угрозах, он нарушил 7-й параграф Ништадтского мира, вмешиваясь непозволительным образом во внутренние дела королевства для возбуждения смуты и для установления престолонаследия по своей воле вопреки правам чинов. Русский двор постоянно говорил со Швецией языком высокомерным, неприличным между государствами равными и независимыми. Судам в России было именно запрещено удовлетворять справедливым жалобам шведских подданных – распоряжение, которого постыдились бы и варвары; запрещено вывозить хлеб в Швецию, тогда как это запрещение не касалось других народов. Есть столкновения, которые можно отстранить путем переговоров, но за оскорбление можно удовлетворить только с оружием в руках: таково оскорбление, нанесенное убийством Синклера».

Анна Леопольдовна и К° малость подумали и 13 августа также разрешились манифестом от имени малолетнего Иоанна. В нём, между прочим, говорилось: «Между неверными и дикими, бога не исповедующими погаными, не только между христианскими державами ещё не слыхано было, чтоб, не объявя наперёд о причинах неудовольства своего или не учиня по последней мере хотя мало основанных жалоб и не требуя о пристойном поправлении оных, войну начать, как то действительно ныне от Швеции чинится».

Главным начальником шведского войска в Финляндии был назначен граф Левенгаупт, сеймовый маршал, самый популярный в это время человек в Швеции. По своим обязанностям на сейме он мог приехать к войску только через четыре недели после объявления войны.

Шведское командование распространяло в русских и собственных войсках дезинформацию о том, что Елизавета Петровна обратилась с манифестом к русским войскам с приказом не сопротивляться шведам. По другой версии – Елизавета сама объявилась среди шведских войск в Финляндии. Кроме того, к шведам-де приехал и малолетний Пётр Голштинский, племянник Елизаветы.

У русских командовать основной армией, дислоцированной в Финляндии, было поручено фельдмаршалу П.П. Ласси. Хотя наиболее талантливым и опытным русским полководцем был Миних, Анна Леопольдовна боялась усиления его влияния больше чем шведов.

Специальный корпус дислоцировался у деревни Красная Горка на южном побережье Финского залива под начальством принца Гессен-Гомбургского. Задачей этого корпуса была защита Петербурга от шведского десанта. Кроме того, было решено собрать два небольших корпуса в Лифляндии и Эстляндии под началом генерала Левендаля, их задачей была оборона побережья от шведских десантов.

Шведские войска в Финляндии были разделены на два корпуса численностью по четыре тысячи человек. Один корпус под начальством генерала Врангеля находился в трёх милях от Вильманстранда (ныне город Лаппенранта в Финляндии), а другой, под начальством генерала Будденброка, – в шести милях от этого города. Гарнизон Вильманстранда не превышал 600 человек. Ласси созвал военный совет, на котором было решено с частью корпуса идти немедленно к Вильманстранду, взяв с собой провианта только на пять дней. Приблизившись к Вильманстранду, русские 22 августа остановились в деревне Армиле, а вечером к городу подошёл шведский отряд под начальством генерал-майора Врангеля. Шведский отряд, включая вильманстрандский гарнизон, насчитывал, по русским данным, 5256 человек, по шведским – 3500 человек. У русских было 9900 человек.

В обеих армиях дисциплина оставляла желать лучшего, генералы и офицеры боялись противника, а говоря по-русски, в обоих лагерях царил бардак. Чтобы не быть голословным, дословно приведу воспоминания полковника Манштейна, бывшего в армии Ласси. «В 11 часов вечера [22 августа] случилась большая тревога. Полковник Вильбранд, комендант Виманстранда, узнав о движении русских, направил 4 человек, которые, пользуясь темнотой и лесом, должны были подойти к неприятельской армии и сделать рекогносцировку. Один из часовых поставленного в лесе караула, заметив их, выстрелил. Едва раздался выстрел, как несколько полков второй линии вдруг поднялись, схватили оружие и, как бы сговорившись, начали жаркую стрельбу, направленную на первую линию, причём в продолжение получаса не было возможности остановить их; при этом было сделано даже несколько пушечных выстрелов, вследствие чего у полков, стоявших напротив, были убиты и ранены один офицер и семнадцать солдат. Ласси и Кейт подверглись сильной опасности быть убитыми при этой фальшивой тревоге; они разбили маленькие палатки, чтобы спать между общими линиями, и несколько пуль пробили эти палатки насквозь.

Около 200 драгунских лошадей, ошеломленных огнём, вырвались из пикетов и побежали по большой вильманстрандской дороге. Шведский передовой караул, стоявший в полумиле (шведской) от русских, слыша эту стрельбу и в то же время топот лошадей, вообразил, что это был неприятельский отряд, обратился в бегство и понёсся во весь дух в город; лошади следовали за ним так близко, что вбежали в беспорядке вместе со шведским караулом, прежде чем успели поднять мост. Через эту фальшивую тревогу генерал-майор Врангель получил первое известие о приближении русских. Услыхав ночью стрельбу, он вообразил, что на Вильманстранд нападают, сразу же сообщил об этом генерал-лейтенанту Будденброку и выступил на заре, чтобы подать помощь городу».

На следующий день, 23 сентября, Ласси двинулся против неприятеля, который занимал очень выгодное положение под защитой крепостных пушек Вильманстранда. Сражение началось с того, что русские заняли высоту, лежащую напротив главной шведской полевой батареи, и, установив там несколько 3– и 6-фунтовых пушек, завязали артиллерийскую дуэль. Затем два гренадёрских полка (Ингерманландский и Астраханский), которыми командовал полковник Манштейн, атаковали шведскую батарею. Шведы дали залп картечью, но русские шли прямо «с толь многою бодростью и храбростью, как добрым порядком через пригорок и долины». Тем не менее атака Манштейна была отбита. Тогда Ласси отдал приказ Манштейну атаковать батарею с правого фланга, где был глубокий овраг. Гренадёры выскочили из оврага в 60 шагах от шведов и дали залп из ружей. Шведы бежали, бросив пушки. Между тем на левом фланге драгуны полковника Ливена атаковали шведов. Организованное сопротивление шведов прекратилось. Конница бежала первой и столь быстро, что драгуны Ливена не смогли её настичь. Уцелевшие пехотинцы частично бежали в город, а частично укрылись в окрестных лесах и болотах.

Преследуя неприятеля, русские войска достигли укреплений Вильманстранда. Фельдмаршал послал барабанщика к валу требовать сдачи города, но шведы застрелили барабанщика. Тогда Ласси приказал взять город штурмом. По городу был открыт сильный артиллерийский огонь, причём русские использовали не только свои, но и только что отнятые у шведов пушки. Город был охвачен огнём. К 7 часам вечера Вильманстранд был в руках русских. Командовавший шведским корпусом генерал-майор Врангель был взят в плен с семью штаб-офицерами и 1250 рядовыми. Победителям досталось 12 пушек и одна мортира, 2000 лошадей, а «те солдаты, которые штурмом в город вошли, равномерное знатное число добычи деньгами золотыми и серебряными, разною серебряною посудою, платьем, провиантом и иными разными вещами получили». Русские потеряли убитыми генерал-майора Укскуля, троих штаб-офицеров, одиннадцать обер-офицеров и 511 рядовых. На поле боя найдено было более 3300 трупов шведов.

16 августа 1741 г. русское правительство обратилось за помощью к прусскому королю, стремясь вовлечь его в войну со Швецией. Хотя оба государства имели союзный договор, но хитрый Фридрих II сумел отвертеться, найдя лазейку в трактате.

Шведы в свою очередь пытались вовлечь в войну Турцию. Но османам в данный момент было не до России. Они с часу на час ожидали нашествия грозного персидского хана Надира.

Тем временем в Бресте началось вооружение большой эскадры, которую предполагалось направить на Балтику для помощи шведам. По этому поводу русский посланник Кантемир имел серьёзный разговор с кардиналом Флёри, руководившим в то время французской внешней политикой. Одновременно британское правительство дало понять, что в случае появления французских кораблей на Балтике туда войдёт и британская эскадра для нейтрализации французской эскадры. В итоге французские корабли так и не покинули Бреста.

24 ноября 1741 г. в 1 час пополудни правительство Анны Леопольдовны отдало приказ всем гвардейским полкам быть готовым к выступлению в Финляндию против шведов на основании, как говорили, полученного известия, что Левенгаупт идёт к Выборгу. Но во дворце Елизаветы поняли так, что правительство нарочно хочет удалить гвардию, зная приверженность её к цесаревне, и люди близкие – Воронцов, Разумовский, Шувалов и Лесток, стали настаивать, чтобы Елизавета немедленно с помощью гвардии произвела переворот. Елизавета долго колебалась, лишь 25 ноября она решилась.

Елизавета надела поверх платья стальную кирасу, села в сани и отправилась в казармы Преображенского полка в сопровождении Воронцова, Лестока и Шварца, своего старого учителя музыки. Приехав в гренадёрскую роту, уже извещенную о её прибытии, она нашла её в сборе и сказала: «Ребята! Вы знаете, чья я дочь, ступайте за мною!» Солдаты и офицеры закричали в ответ: «Матушка! Мы готовы, мы их всех перебьём!» Цесаревна взяла крест и обратилась к солдатам: «Клянусь умереть за вас. Клянетесь ли умереть за меня?» «Клянемся!», – прогремели в ответ солдаты. «Так пойдёмте же, – сказала Елизавета, – и будем только думать о том, чтоб сделать наше отечество счастливым во что бы то ни стало».

Из казармы Елизавета отправилась в Зимний дворец, она ехала в санях, окружённая гренадёрами. По дороге Елизавета отправляла группы солдат для арестов приверженцев Брауншвейгской династии. Среди них оказались граф Миних, граф Головкин, барон Менгден, Остерман и другие.

Гренадеры буквально на руках внесли Елизавету в Зимний дворец. Там она направилась прямо в караульное помещение и обратилась к сонным гвардейцам, не бывшим в курсе событий. «Не бойтесь, друзья мои, – сказала цесаревна, – хотите ли мне служить, как отцу моему и вашему служили? Самим вам известно, каких я натерпелась нужд и теперь терплю, и народ весь терпит от немцев. Освободимся от наших мучителей». «Матушка, – отвечали солдаты, – давно мы этого дожидались, и что велишь, всё сделаем».

Четверо промолчавших офицеров были арестованы. Затем Елизавета отправилась во внутренние помещения дворца, не встречая сопротивления караульных.

Войдя в комнату правительницы, которая спала вместе с фрейлиной Менгден, Елизавета сказала ей: «Сестрица, пора вставать!» Анна Леопольдовна, проснувшись, удивилась: «Как, это вы, сударыня?!» Увидев за спиной Елизаветы гренадёр, она догадалась, в чём дело, и стала умолять цесаревну не делать зла ни её детям, ни девице Менгден, с которой бы ей не хотелось разлучаться. Елизавета обещала Анне всё это, посадила её в свои сани и отвезла в свой дворец, за ними в других санях отвезли туда же маленького Ивана Антоновича.

Утром был издан краткий манифест о восшествии на престол Елизаветы Петровны. Остерман, Миних, Левенвольд, Михаил Головкин и другие деятели были отправлены в Сибирь. Всё семейство бывшей правительницы Анны Леопольдовны оказалось в тюрьме в Холмогорах. Фельдмаршал Ласси быстро сориентировался и уже утром 26 ноября приехал поздравить Елизавету и тем сохранил свое положение.

Хотя Россия и Швеция продолжали находиться в состоянии войны, шведский посланник Эрик Нолькен вёл переговоры с русскими вельможами в Петербурге, а в апреле 1742 г. даже прибыл в Москву на коронацию Елизаветы. Но и в Москве Нолькен не добыл согласия русского правительства на какие-либо территориальные уступки и в конце мая отправился в Швецию.

6 июня 1742 г. Нолькен прислал в лагерь фельдмаршала Ласси с унтер-офицером и барабанщиком известие о своём прибытии и письмо на имя Шетарди для пересылки в Москву. Унтер-офицер и барабанщик были помещены при команде конной гвардии в Ставке генерал-майора Ливена. Но в тот же день среди гвардейских пехотных полков раздался крик: «К ружью! Шведы, шведы!» Гвардейцы устроили настоящий мятеж и пытались линчевать шведских парламентеров и офицеров-иностранцев, находившихся на русской службе. С большим трудом Ласси и Кейту удалось подавить мятеж и спасти несчастных шведов. Виновные отделались весьма мягкими (для военного времени) наказаниями – 17 зачинщиков были сосланы в Сибирь или в дальние гарнизоны. Этот бунт хорошо показывает настроения, царившие в русской армии. В такой ситуации ни о каких уступках Швеции не могло идти и речи.

Пока шли переговоры, русские войска сильно опустошили район боевых действий в Финляндии. В этом деле особенно отличились донские казаки под начальством своего старшины Ивана Краснощекова, пожалованного в 1740 г. в бригадиры.

12 августа 1742 г. отряд казаков, которым командовал Краснощёков, близ Гельсингфорса нарвался на сотню шведских драгун под командованием майора Шумана и был разбит. Сам Краснощёков был ранен и взят в плен, но по пути в Гельсингфорс умер от ран. Позже тело его было передано русским по просьбе Ласси. Тело Краснощёкова отвезли на родину и похоронили. Однако откуда-то появилась версия, что шведы-де содрали с живого Краснощёкова кожу, отчего тот и помер. Неужели тело с содранной кожей было бы выдано русским, и Ласси не поднял бы шума? Тем не менее эта сказочка стала официальной версией в начале ХХ века[78].

К началу июня 1742 г. у Ласси в Финляндии была 36-тысячная армия. 7 июня русские выступили из-под Выборга и двинулись вдоль Финского залива, чтобы иметь возможность получать морем продовольствие и боеприпасы.

13 июня Ласси получил сведения о сосредоточении шведских войск (19 пехотных и 7 конных полков) на сильно укрепленной позиции в районе Мендолакса. 20 июня русская армия вышла к рубежу реки Вираоки. Здесь были оставлены обозы и лишние тяжести. Взяв с собой продовольствие на десять дней и боеприпасы, русские войска продолжали наступление. К 25 июня они, преодолев труднопроходимую местность, приблизились к Мендолаксу. С фронта позиция шведских войск была недоступна, а с флангов к ней вела только узкая дорога. Несмотря на это, Ласси решил атаковать противника. Но как только русские войска перешли в наступление, шведы оставили свои позиции и отошли в Фридрихсгам. Главные же силы шведов сосредоточились в лагере при Сумме. Вслед за отступающим противником к Фридрихсгаму подошли русские войска. Как только шведам стали известны намерения Ласси, Левенгаупт поспешно отошел к Гельсингфорсу. Отступающие шведы сожгли Фридрихсгам.

2 июля Ласси получил из Петербурга приказ: если шведы отойдут за реку Кюмень, не двигаться дальше и остановиться здесь, а главные силы отвести на зимние квартиры к Фридрихсгаму. Но военный совет решил продолжать движение к Гельсингфорсу. Это решение Ласси мотивировал тем, что противнику надо нанести решительное поражение и заставить финские полки прекратить сопротивление и оставить шведскую армию при подходе русских войск.

В то же время отряд князя Мещерского вышел из Кексгольма и, двинувшись на север, без боя занял город Нейшлот. Далее Мещерский пошел на запад параллельно берегу Финского залива в 70–80 верстах от него. Вскоре его отряд занял город Тавастгус.

В августе армия Ласси окружила шведские войска у Гельсингфорса. Теперь шведская армия могла получать подкрепления только морем. Но и эта связь скоро прекратилась, так как шведский флот из-за начавшейся эпидемии ушёл из Гельсингфорса в Карлскрону, а эскадра Мишукова заперла шведскую армию с моря.

В Гельсингфорсе было заперто 17 тысяч шведов, русских же было там не более 17,5 тысячи. Тем не менее 24 августа командующий армией генерал Буснет капитулировал. За несколько дней до этого генералы Левенгаупт и Будденброк оставили армию и бежали в Стокгольм «для отчёта сейму о своих действиях». По условиям капитуляции шведским военнослужащим было разрешено убыть в Швецию с личным оружием, полковая и крепостная артиллерия шведов (90 орудий) доставалась русским. Финны, служившие в шведской армии, отказались ехать в Швецию и были распущены по домам. Вскоре войска Ласси и Мещерского соединились в городе Або.

В первые годы после смерти Петра Великого развитие флота шло по инерции, затем флот стал приходить в упадок.

В царствование Анны Иоановны были приняты определённые меры к усилению боевой мощи Балтийского флота. В 30-х годах XVIII века заметно возросло число строившихся судов. По табелю 1737 г. в составе Балтийского флота положено было иметь: четыре 80-пушечных, шестнадцать 66-пушечных и семь 54-пушечных кораблей; шесть 32-пушечных фрегатов; по одному 24-пушечному дубовому и сосновому праму; три 6-пушечных бомбардирских корабля; восемнадцать флейтов; восемь пакетботов; три лоц-галиота; пять шмаков; две фоб-яхты; две плавучие мастерские; девятнадцать 22-баночных, сорок одну 20-баночную и семьдесят 16-баночных галер; тридцать три палубных корабельных бота; девятнадцать галерных беспалубных ботов; четыре беспалубных корабельных бота длиной 11,6 м, тридцать три – длиной 7,6 м и двадцать – длиной 7 м; шесть 12-вёсельных шлюпок; сто восемьдесят четыре 10-вёсельных шлюпок; тридцать два 6-вёсельных ялбота; девятнадцать 4-вёсельных шлюпок; по одной камели 1-го, 2-го и 3-го рангов и шесть плашкоутов длиной 19,2 м, восемь – длиной 10,7 м, шесть – длиной 10,1 м, восемь – длиной 9,2 м и восемь длиной 7,3 м.

К концу правления Анны Иоановны некомплект по кораблям 1-го ранга составлял два корабля, 2-го ранга – семь кораблей, а по 54-пушечным, отнесенным к кораблям 3-го ранга, сверх штата было два корабля.

30 апреля 1730 г. Адмиралтейств-коллегия постановила строить лишь трёхмачтовые шнявы.

21 июня 1739 г. Адмиралтейств-коллегия выбрала для постройки бомбардирских кораблей «Самсон» и «Юпитер» мореходную конструкцию Броуна, так как мелководные прамы в составе флота уже имелись. Оба бомбардирских корабля были спущены на воду 1 июля 1740 г. в Петербурге. Вооружение каждого состояло из двух 5-пудовых мортир, двух 3-пудовых гаубиц и десяти 6-фунтовых пушек.

Несмотря на то что по принятому штату полагалось иметь 130 галер, Верховный тайный совет приказал подготовить 90 галер. Так как в это время были в наличии только 83 галеры, а пять строили, то галерному мастеру М. Черкасову приказали заложить ещё две 20-баночные галеры. Одновременно решили заготовить лес на 40 галер, в том числе на 10 методом подряда и на 30 – из казанских государственных лесов.

С января 1733 г. галеры стали строить исключительно «французским маниром», так как именно такие суда могли с одинаковым успехом действовать и в шхерах, и в открытом море. 22-баночные галеры имели длину 42,7 м, ширину 6,1 м, глубину 2 м; 20-баночные галеры имели, соответственно, 40,6; 5,6 и 1,8 м; 16-баночные – 38,4; 5,5 и 1,7 м. На их строительство шли как дубовые, так и сосновые леса.

По предложению адмирала Н.Ф. Головина 24– и 23-баночные галеры постепенно заменяли на 22-баночные, а старые 20-баночные – на новые 16-баночные.

При Анне Леопольдовне в состав Балтийского флота вошли три 66-пушечных корабля, два бомбардирских корвета и свыше двадцати мелких судов.

На бумаге Балтийский флот выглядел весьма внушительно, однако уровень боевой подготовки был крайне низок. Так, например, кампания 1739 г. на Балтике началась только… 1 августа. Кампания 1740 г. – 29 июня. При этом в 1739 г. флот дошёл только до Красной Горки (если это только вообще можно считать выходом в море), а в 1740 г. – аж до самого Ревеля! В Ревеле эскадры к этому времени уже давно не было. Там держали только брандвахту. Весь флот базировался исключительно в Кронштадте. Да, собственно, две базы были бы лишней роскошью, учитывая количественный состав флота. В 1737, 1739 и 1740 гг. в море выводилось только по пять кораблей, а в 1738 г. – вообще четыре. Число фрегатов, принявших участие в кампании, снизилось с шести в 1737 г. до трёх в 1740 г.

Острейшей проблемой к началу войны стала катастрофическая нехватка личного состава – некомплект составлял 36 % (1669 матросов и 1034 солдата). Из 5 тысяч ожидаемых рекрутов прибыло только 1370. Большая нужда была в опытных штурманах и лекарях. Нанимать штурманов и боцманов срочным порядком в самый канун войны пришлось русскому послу в Голландии Головкину. Это удалось ему лишь частично.

С началом войны русские корабли были расставлены у Кронштадта так, чтобы совместно с береговыми батареями отразить нападение неприятеля.

Шведский же флот действовал куда более активно. В мае 1741 г. из Карлскроны под командованием вице-адмирала Томаса Райалина вышли пять кораблей «Улрика Элеонора» (76-пушечный), «Принц Карл Фредерик» (72-пушечный), «Стокгольм» (68-пушечный), «Финляндия» (60– или 70-пушечный) и «Фреден» (42-пушечный) и четыре фрегата. Чуть позже к ним присоединились ещё пять кораблей: «Фригет» (66-пушечный), «Бремен» (60-пушечный), «Гессен-Кассель» (64-пушечный), «Верден» (54-пушечный) и «Дроттнинггольм» (42-пушечный). С этими силами Райалин вошёл в Финский залив и занял позицию между Гогландом и финским берегом. Галерный флот шведов под командованием Акселя Фалькенгрена расположился в двух милях к югу от Фридрихсгама, чтобы обеспечить лучшее взаимодействие флота и сухопутных сил.

Придя в восточную часть Балтийского моря, шведский флот занял позицию в районе острова Аспэ. Периодически посылались отдельные корабли на разведку к Рогервику, Гогланду и Соммерсу. Сначала причиной бездействия были соответствующие инструкции из Стокгольма, затем – вспыхнувшая среди экипажей эпидемия, от которой к середине августа умерло свыше 700 человек. На корабли постепенно пришлось перевести из армейских полков тысячу человек. В сентябре скончался сам Райалин. Его сменил контр-адмирал Аарон Шёшерна. Вскоре к его эскадре присоединились ещё два корабля «Готга» (72-пушечный) и «Скания» (62-пушечный). Но и это не заставило Шёшерну решиться на какие-то действия. В октябре его эскадра вернулась в Карлскрону. В этой безрезультатной кампании шведы потеряли разбившимся у финских берегов 34-пушечный фрегат «Сварта Орн».

И уж совсем «драку кривых со слепыми» напоминают действия русских и шведских эскадр на севере. С июня 1741 г. в Северном море находились 54-пушечный корабль «Оланд» и фрегат «Фама», так как шведы опасались перехода русских кораблей из Архангельска в Балтийское море вокруг Скандинавии.

Ещё до начала войны, в мае – июле 1741 г., отряд судов Балтийского флота перешёл из Ревеля в Архангельск. В его составе были фрегаты 46-пушечный «Вахмейстер» и 32-пушечные «Декронделивде» и «Кавалер». Зачем понадобилось посылать к черту на кулички ценные фрегаты с основного театра боевых действий – можно только гадать. Тем более что к началу войны в Архангельске находились три готовых корабля и два фрегата (54-пушечные «Святой Пантелеймон» и «Святой Исаакий», 66-пушечный «Леферм» и 32-пушечные «Меркуриус» и «Аполлон»). Эти суда были спущены на воду в 1739–1740 гг. на Соломбальской верфи.

«Святой Пантелеймон», «Святой Исаакий», «Леферм» и «Аполлон» в июле 1741 г. отправились из Архангельска в Кронштадт, но по неведомым причинам, дойдя до Кольского полуострова, решили зазимовать в незамерзающей Екатерининской гавани. Судя по всему, стоянка была вызвана боязнью шведов. А летом следующего года эскадра двинулась… в Архангельск, куда и прибыла 22 июня 1742 г.

19 июля 1742 г. из Архангельска вышла уже солидная эскадра под командованием вице-адмирала П.П. Бредаля. В его составе были корабли «Святой Пантелеймон», «Святой Исаакий», «Леферм» и «Счастье» (66-пушечный), фрегаты «Меркуриус», «Аполлон», «Кавалер», «Вахмейстер» и «Декронделивде», а также один гукор. Корабль «Благополучие» и июне 1742 г. при переходе через бар Северной Двины сел на мель. Впоследствии его починили, но ввиду «неблагонадёжности к плаванию» переоборудовали в блокшив.

Эскадра Бредаля 10–11 августа у мыса Нордкап попала в шторм. Посему все четыре корабля зашли в Екатерининскую гавань и там зазимовали, а все фрегаты и гукор вернулись в Архангельск.

15 июля 1743 г. корабль «Святой Исаакий» и 66-пушечные корабли, спущенные летом 1742 г. в Соломбале, «Екатерина» и «Фридемакер», вместе с фрегатами «Меркуриус», «Аполлон» и «Кавалер» и гукором «Кроншлот» вышли из Архангельска. Фрегаты «Декронделивде» и «Вахмейстер» было решено «за ветхостью» не брать, так они и сгнили в Архангельске.

Эскадра зашла в Екатерининскую гавань, где зимовали корабли «Святой Пантелеймон», «Святой Исаакий», «Леферм» и «Счастье». 6 августа объединённая эскадра двинулась на Балтику. Спустя четыре дня эскадра попала в шторм, и корабли потеряли друг друга из виду.

Корабли «Святой Пантелеймон», «Святой Исаакий» и «Екатерина» и фрегат «Кавалер» в ноябре 1743 г. всё-таки сумели добраться до Кронштадта. Фрегат «Меркуриус» 13 сентября 1743 г. в проливе Каттегат напоролся на песчаную банку у острова Ангольт и был разбит волнами. Катастрофа произошла из-за того, что капитан фрегата Алексей Нагаев перепутал свет маяка со светом корабельного фонаря, весь экипаж спасся. А корабли «Леферм», «Счастье» и «Фридемакер» в очередной раз вернулись в Екатерининскую гавань, где и зазимовали. Эти три корабля пришли в Кронштадт лишь в июле – августе 1744 г. Фрегат «Аполлон» вернулся в Архангельск и в 1744 г. пришел в Кронштадт.

Эта одиссея показывает не качество судов, построенных на Соломбальской верфи (ни один корабль не погиб в шторм), а бездарность и трусость командного состава. До 1741 г. Бредаль официально считался опытнейшим моряком. Ещё бы, он поступил на русскую службу в 1703 г., за Гангут получил золотую медаль. Поражение же у Федотовской косы в 1738 г., когда Бредаль погубил почти всю вверенную ему Азовскую флотилию, Адмиралтейств-коллегией было спущено на тормозах. Но то, что сходило при Анне Иоанновне, не прощалось при Елизавете Петровне. В 1744 г. Бредаль был отдан под суд. Дело оказалось сложное, и поэтому затянулось. В 1744 г. Бредаль умер, не дождавшись приговора.

Странно, что отечественные историки флота не только не попытались разобраться в этом деле, а наоборот, предпочитают не упоминать о нём, даже в узкоспециальных изданиях.

При таком состоянии архангельских эскадр шведские капёры могли безнаказанно прервать торговлю Архангельска с Европой. Однако ничего подобного сделано не было. Наоборот, в 1741 г. к Архангельску прибыло для перевозки русского зерна 96 кораблей (в основном голландских), что было даже больше обычного. Ещё более странным представляется безразличие шведов к русской торговле на Балтике. Шведский король Фредерик I в начале войны недвусмысленно приказал своим военно-морским силам не допускать торговые суда в русские порты, а также поощрял частных лиц брать капёрские патенты. Тем не менее большая часть нейтральных судов проходила не только в Ригу и Ревель, но и в Кронштадт.

До конца 1741 г. русский и шведский флоты не вступали в огневой контакт. Лишь 15 августа дубель-шлюпка мичмана Ивана Дирикова стреляла по шведским гребным судам, и то не добилась попаданий.

Русский флот упрямо стоял в Кронштадте. Лишь один раз фрегат «Россия» вышел на разведку к Выборгу, а фрегат «Гектор» – в район Красной Горки.

Галеры с десантом пехоты большей частью стояли у Ораниенбаума, а часть галер была послана к северным берегам Котлина. Дело в том, что во времена Петра русские считали Финский залив к северу от Котлина абсолютно непроходимым для судоходства. Но в 1740 г. одно иностранное купеческое судно обошло Котлин с севера (позже его маршрут был назван «Северным фарватером»).

В 1741 г. галерный флот бездействовал, так же как и корабельный. Основной причиной этого было бездарное командование и «кризис в верхах». Известную роль сыграло и отсутствие обученных гребцов. Пришлось срочно заняться обучением команд, для чего выделили три галеры, которые плавали возле Кронштадта. О состоянии галерного флота красноречиво говорит дело капитана Ивана Кукарина. Ему поручили принять командование тремя учебными галерами и ещё восемь использовать для перевозки солдат из Петербурга в Кронштадт. Кукарин из порученного ничего не сделал, будучи постоянно пьяным. Вызванный для объяснений в Адмиралтейств-коллегию, он и туда «явился в чрезвычайном пьянстве». Взятый под арест, капитан даже не понял этого и, проснувшись ночью, принял караульного солдата за своего слугу. Тот пытался объяснить ситуацию, но получил оплеуху. Зимой Кукарина отправили в отставку.

В кампанию 1743 г. шведский флот в составе пятнадцати кораблей, пяти фрегатов, трёх бригов, одного брандера, двух бомбардирских кораблей и двух госпитальных судов в конце мая вышел из Карлскроны и 5 июня прибыл к острову Аспэ. Командовал флотом адмирал Аарон Шёшерна.

Русский флот начал выходить на рейд с 19 мая. Первыми вышли корабли «Астрахань», «Ревель», «Северная Звезда», «Кронштадт», три фрегата и два прама, которые до 30 мая постепенно ушли в крейсерство. Командовал ими контр-адмирал Денис Спиридович Калмыков.

Как в русском, так и в шведском флотах свирепствовали эпидемии заразных заболеваний. К 31 мая 1743 г. в русском флоте на Балтике имелось 3315 больных, причём ежедневно к ним прибавлялось ещё человек 60–80. Взамен больных брали людей из сверхштатных Дербентского, Сальянского и Дагестанского полков. Многие солдаты этих полков участвовали ещё в Каспийском походе и имели морской опыт. 5 февраля 1743 г. эти три полка и ещё Бакинский будут полностью обращены на укомплектование флота и официально ликвидированы.

8–9 июня к Калмыкову смогли уйти «Основание Благополучия», «Святой Андрей», «Архангельск» и три бомбардирских корабля. 20 июня в Кронштадт из Невы перешел новый 66-пушечный корабль «Святой Пётр».

Наконец, 23 июня в море вышел Мишуков на «Святом Александре». С ним были «Ингерманланд» (на нем шел младшим флагманом Я.С. Барш) и «Северный Орел». На следующий день они соединились с кораблями Калмыкова. В течение следующих пяти дней пришли «Слава России», «Азов» и «Нептунус». «Новая Надежда» по ветхости использовалась как госпитальное судно. Таким образом, русские основные силы насчитывали тринадцать кораблей и три фрегата.

25 июня на военном совете флота было решено сблизиться с противником, стоящим у острова Аспэ. Однако Мишуков, имея флот, равный по силе неприятельскому, и не собирался драться со шведами. Русский флот с 1 по 11 июля попросту кружил вокруг острова Лавенсаари в 90 верстах от Кронштадта. Систематически дозорные на марсах замечали шведский флот, но Мишуков на это никак не реагировал.

12 июля Барш, которому Мишуков прислал «цидулку» с требованием совета, начинать ли сближение со шведами, ответил: «С Божьей помощью, давно пора!» Шведы были практически рядом, так как русский флот обнаружил их уже в тот же день. Силы противника, начавшего сразу отходить на запад, были оценены в 19 кораблей и фрегатов. Мишуков отправил вдогонку за ними капитана Макара Баракова на корабле «Основание Благополучия», и с ним ещё два корабля и три фрегата. Пройдя к утру остров Гогланд, отряд Баракова лег в дрейф и стал дожидаться подхода основных сил, но те всё не появлялись. Оставив с собой два корабля, Бараков остальные отослал на восток. Мишуков позднее объяснил, что ему помешал обойти Гогланд встречный ветер. Головин с ехидством отмечал, что Баракову ветер почему-то не мешал.

Имея все возможности для начала сражения, ни одна из сторон не стремилась ими воспользоваться. (Бараков ночью видел оба флота.) В 7 часов утра Баракову приказали вернуться, причём до 11 часов противника можно всё ещё можно было видеть со стеньг. Флот стал на якорь у Экгольма.

17 июля 1742 г. корабль «Нептунус» захватил в районе гельсингфорских шхер два небольших шведских судна. На них нашли письма, содержание которых говорило о бедственном состоянии шведского флота. К этому времени на шведских кораблях вновь распространилась эпидемия. На «Энигхетене» уже к 30 июня было 150 больных и 5 умерших. На «Гессен-Касселе» в течение этой кампании умерло 212 человек. Капитан корабля «Фреден» с ужасом сообщал, что из-за нехватки людей «ему невозможно во время сильного ветра поворотить оверштаг с гротом».

В конце концов шведский флот отошел от острова Аспэ и 16 июля стал на якорь у полуострова Гангут. Причём русские не заметили ухода шведов. О прибытии неприятельского флота к Гангуту Мишуков узнал лишь 9 августа.

Эскадра Мишукова, болтаясь у острова Лавенсаари, ухитрилась потерять 32-пушечный фрегат «Гектор», который сел на мель в двух милях севернее острова Готланд. Командовавший фрегатом князь Урусов был позднее оправдан, так как мель, на которую наскочил «Гектор», не была отмечена на картах. Эта потеря была компенсирована прибытием из Кронштадта к флоту четырьмя днями ранее нового корабля «Святой Пётр».

18 июля из Кронштадта к эскадре Мишукова был направлен флейт (транспортное судно) «Соммерс». По пути шведы захватили флейт, на борту которого оказался ценный груз – 8731 ведро пива.

В ночь с 9 на 10 августа русский флот наткнулся на шведов. Противники имели по 14 кораблей (Шёшерна отослал корабль «София-Шарлотта» к острову Готланд, а когда тот вернулся 14 августа, он в тот же день отправил «Верден» с больными в Карлскрону). Шведы, ожидая атаки русского флота, стали формировать линию баталии, но русские повернули к востоку и легли в дрейф. 11 августа Мишуков собрал очередной военный совет, который постановил ограничиться пребыванием на фарватере у финского берега, а пока «стараться чрез крейсеров ещё осмотреть неприятеля обстоятельно». На следующий день разразилась сильная гроза, и русский флот ушел в Рогервик (современный Палдиски), откуда днем позже перешел к Наргену. Там он и оставался до 26 сентября. (Только четыре корабля уходили на неделю в Ревель для починки.)

У Наргена Мишуков получил приказ вести флот к Гельсингфорсу «для утеснения и поиска над неприятелем», что фактически означало его подчинение фельдмаршалу Ласси. Как мы уже знаем, Ласси к этому времени окружил шведские войска в районе Гельсингфорса.

Ласси несколько раз требовал прибытия эскадры Мишукова к Гельсингфорсу, но тот упрямо не хотел идти – то туман, то ветер не туда дует. Заметим, что русская корабельная эскадра всё это время болталась в радиусе 75 вёрст от Гельсингфорса. Мудрость адмирала Мишукова была вознаграждена 11 сентября, когда он получил приказ Ласси не идти к Гельсингфорсу «за учиненной капитуляцией». Ради справедливости нужно сказать, что и шведский флот не хотел помогать осажденному Гельсингфорсу. В наше время адмиралам Мишукову и Шёшерне наверняка дали бы Нобелевскую премию за укрепление мира.

Куда более активно действовал русский галерный флот, которым командовал генерал-аншеф В.Я. Левашов. В середине мая 1742 г. Левашов вышел из Невы с тридцатью галерами. В Кронштадте к ним присоединилось ещё 14 галер. 25 мая галерный флот и 15 провиантских судов вышли из Кронштадта к Выборгу. Их прикрывали вышедшие на следующий день 12-пушечные пакетботы «Меркуриус», «Новый Почтальон» и шнява «Вестеншлюп». 44 галеры (по другим данным – 43 галеры) доставили в Финляндию 10 тысяч солдат из общего числа в 35 тысяч. Так как русская армия двигалась вдоль побережья залива, то галеры одновременно обеспечивали прикрытие с моря и доставку продовольствия. В середине июня, когда Ласси узнал, что рядом с сильным укреплением шведов стоят их галеры, он приказал генерал-лейтенанту де Брилли двинуться с частью галер и отогнать неприятельские корабли. Впрочем, шведы сами бросили это укрепление.

27 июня 1742 г. три шведские галеры обстреляли русские сухопутные войска.

В середине июля русские галеры выходили на поиск неприятельского гребного флота в район Борго. На буксире десяти галер шли 36-пушечные прамы «Олифант» и «Дикий Бык» и бомбардирские корабли «Юпитер», «Самсон» и «Дондер».

27 июля галерный флот Левашова увидел в четырёх верстах шведскую галерную эскадру. Но неприятель боя не принял, а отошел на запад. 29 июля галеры Левашова подошли к Борго. На следующий день в Борго без боя вошли русские сухопутные войска.

3 августа два прама и два бомбардирских корабля были отправлены к корабельной эскадре Мишукова, а «Дондер» ушел в Кронштадт.

В августе основная часть галерного флота перебазировалась в район Гельсингфорса. На одной из ночных стоянок конная галера «Буцефал» была разбита волнами. Лошади в это время паслись на берегу. Кроме «Буцефала» в кампанию 1742 г. погибло ещё две русские галеры: 16-баночная галера «Тосно» разбилась близ Фридрихсгама, а 16-баночная галера «Счастливая» взлетела на воздух из-за взрыва боеприпасов.

В конце 1742 г. галерный флот был разделён на три части, которые зимовали, соответственно, в Борго, Фридрихсгаме и Гельсингфорсе. Кроме того, в Гельсингфорсе зимовали прамы и бомбардирские корабли.

Корабельный флот в 1742/43 г. зимовал в Ревеле и Кронштадте. В Ревеле были оставлены все семь 54-пушечных кораблей, фрегат «Россия» и бомбардирский корабль «Самсон». Командовал этой эскадрой Яков Барш. В Кронштадте находилось восемь кораблей (один 70-пушечный и семь 66-пушечных).

По окончании кампании русский флот неожиданно получил приятный сюрприз. 24 октября на Ревельском рейде появился шведский корабль, который немедленно был захвачен. Трофеем оказался 24-пушечный фрегат «Ульриксдаль» под командованием поручика Густава-Адольфа Бликса. Странное появление «Ульриксдаля» у Ревеля объяснилось почти поголовной болезнью экипажа и испортившейся провизией. Пленных офицеров посадили «в квартиры под честный арест», матросов распределили по работам или госпиталям, а взятый корабль сразу даже не удалось осмотреть. Как сообщал Головину Барш, «за великою духотою от болящих и от мокрого провианта невозможно приступиться, и сперва надлежит фрегат вымыть и вычистить».

В это же время шведы понесли ещё одну (и самую серьёзную) потерю – у Борнхольма разбился корабль «Оланд» из состава сил Кронхавена. Виновным в этом признали лейтенанта Фремлинга, который ночью во время шторма совершил ошибочный манёвр. Фремлинг был приговорён к смертной казни, но король заменил её трёхнедельным арестом на хлебе и воде и увольнением со службы. Остальные корабли Кронхавена пробыли в море до декабря.

26 октября 1742 г. за пассивность (трусость?) Елизавета отстранила адмирала Мишукова от командования корабельным флотом и перевела его на должность командира Кронштадского порта. 21 апреля 1743 г. вышел высочайший указ Н.Ф. Головину «иметь главную команду над Нашим корабельным флотом» и немедленно отправляться в Кронштадт.

28 апреля 1743 г. ревельская эскадра под командой контр-адмирала Барша, флагманским кораблем которого стал «Астрахань», вышла в море, но сразу же стала на якорь у Наргена из-за многочисленных льдин в заливе. 29 апреля к ней присоединились пришедшие из Гельсингфорса корабль «Воин» и прамы «Олифант» и «Дикий Бык». На следующий день эскадра пришла к Гангуту, где встретила галеры генерал-лейтенанта Хрущёва. Хрущёву были переданы прамы и лоц-галиот «Лоцман».

Ночью 7 мая эскадра Барша в зоне Дагерорта (западная оконечность острова Даго) обнаружила восемь неприятельских кораблей. В восьмом часу утра русская эскадра, прибавляя паруса, начала сближаться с противником. Впереди шли «Архангельск» и «Азов». К двум часам дня стало ясно, что у шведов пять кораблей (в том числе два 60-пушечных), два фрегата и шнява (это были силы коммодора Штаудена). Ветер постепенно усиливался, и на отставшем «Кронштадте» переломило грот-стеньгу. Так как остальные корабли ушли далеко вперёд, с «Кронштадта», корпус которого уже скрылся за горизонтом, о повреждении сообщили двумя пушечными выстрелами. Барш, всё ещё имея превосходство шесть к пяти, не стал прерывать погони. Но вскоре начал отставать и «Святой Андрей». С других кораблей видели, как на нем велись какие-то работы на фор-марсе (это закрепляли треснувшую фор-стеньгу). Вдобавок на флагманском корабле «Астрахань» в носу открылась сильная течь (по другим сведениям, там тоже треснула стеньга). Барш, оставшийся с пятью кораблями, из которых один был неисправен, и считая, что у шведов есть два более сильных корабля, приказал прекратить погоню.

9 мая в море вышли корабли, зимовавшие в Кронштадте. 14 мая они соединились с эскадрой Барша, зимовавшей в Ревеле. Объединённая эскадра простояла у острова Нарген до 21 мая.

Тем временем шведский корабельный флот встал у полуострова Гангут и отрезал основные силы гребного флота от семи галер и двух прамов, ушедших под командованием Я.В. Кейта к Аландским островам.

23 мая русский флот подошёл к полуострову Гангут и стал маневрировать в визуальной близости от шведских кораблей. Силы противников были приблизительно равны. 30 мая разыгрался сильный шторм. Мелководье и подводные камни у Гангута создавали в этих условиях опасность для русского флота, который поэтому перешел в Рогервик.

Любопытно, что почему-то столь сильный шторм не помешал шведской эскадре остаться у Гангута, не теряя боеспособности. Лишь ко 2 июня русский флот показался у Гангута, а 6 июня он подошел поближе к шведам. Вечером 6 июня произошла перестрелка с тремя шведскими кораблями и двумя фрегатами. Дистанция между противниками была столь велика, что ни одна сторона не достигла попаданий.

Ночью 8 июня шведский бомбардирский корабль «Тордон» заплыл в боевой порядок русского флота. Корабли эскадры в беспорядке открыли огонь. Через некоторое время «Тордон» ушел, причём без особых повреждений.

В 11 часов утра шведский адмирал Утфаль повел свою эскадру в атаку, но Головину удалось оторваться на север. Шведы продолжали преследование до вечера, а затем ушли.

Пока оба корабельные флота маневрировали, галерному флоту удалось проскочить Гангут и выйти на запад. Галерный флот достиг стратегического успеха. Корабельный флот выполнял роль «манка».

9 июня русский корабельный флот перешёл в Ревель. Война для него фактически закончилась. Здесь он простоял до сообщения о заключении мира. Во время стоянки флота в Ревеле произошел забавный анекдот. 29 июня два 30-пушечных датских фрегата – «Вейсе-Адлер» и «Шиури-Дерен» – зашли в Ревель для закупки продовольствия и ремонта такелажа. Датчане тогда были дружественны России, и сам факт визита датских фрегатов был событием более чем ординарным, если бы не обстоятельства их прохода в Ревельскую гавань. Согласно реляции их должен был остановить и опросить командир брандвахты. С 1733 г. в Ревеле на брандвахте стоял старый фрегат «Принцесса Анна» (бывший «Святой Яков»). К моменту появления у Ревеля датчан командовавший им лейтенант Великопольский в это время оказался почему-то на берегу. Команда брандвахты была пьяна или спала. Короче, датчане беспрепятственно вошли в гавань и бросили якорь рядом с русскими кораблями. А там тоже не сыграли боевую тревогу – раз брандвахта пропустила, значит свои. Надо ли говорить, что было бы, если бы вместо датчан пожаловали шведские корабли или брандеры. На следующий день Великопольского отдали под суд. Датские офицеры принесли извинения за самовольный вход в гавань. Извинения были приняты, и к датским морякам отнеслись весьма гостеприимно.

На 1743 год русское командование запланировало лишь одну операцию – высадку большого десанта на территории самой Швеции. Решающую роль в высадке должен был играть галерный флот.

26 марта назначенные в поход 82 галеры были разделены на две эскадры, которые вручались под командование генералам В.Я. Левашову и Я.В. Кейту. Левашову предстояло в Петербурге взять на галеры 7 полков, 11 гарнизонных рот и некоторые части, ожидавшиеся из Москвы. Кейт на своих галерах должен был разместить 13 полков (два из них стояли у Выборга и могли добраться своим ходом). 10 полков посылались в Финляндию сухим путем. 4 полка на всякий случай оставались в Петербурге и у Красной Горки.

Шведы знали или, по крайней мере, догадывались о замыслах русских и лихорадочно собирали сухопутные и морские силы на Аландских островах. Эти острова были ключом к Швеции, поскольку галеры и другие гребные суда были не в состоянии пересечь Балтийское море или Ботнический залив, без риска быть перехваченными шведским корабельным флотом. Есть, правда, архипелаг островов, почти перекрывающий Ботнический залив межу финским городом Васа и шведским городом Умео, но оттуда очень далеко до Стокгольма.

В связи с усилением шведов на Аландских островах русское командование решило изменить первоначальный план и не ждать галер из Петербурга, а подготовить девять галер, остававшихся в Борго и Фридрихсгаме и отправить их «без всякого замедления, как допустит лед», к Гельсингфорсу. Соединившись с зимовавшими там двенадцатью галерами, загрузив имеющиеся армейские части, можно идти к Або.

7 мая 1743 г. русский галерный флот двинулся к Аландским шхерам. Утром 8 мая русские заметили шведские суда у входа в пролив Юнгфрузунд. Русские насчитали у шведов семь галер, одну бригантину, одну шняву и несколько шлюпок и дубель-шлюпок, «кои, увидя приближающихся, немедленно малым юнгфрузундским фарватером ретировались». У русских было 16 галер («Дракон», «Карась», «Страус», «Ока», «Бодрая», «Непобедимая», «Елень», «Ильмень», «Днепр», «Волхов», «Единорог», «Щука», «Осётр», «Валфиш», «Ижора» и «Дон»), прамы «Олифант» и «Дикий Бык», три галиота и два шмака. Всего на эскадре насчитывалось 5070 человек – 575 морских и 4495 армейских офицеров и нижних чинов Пермского, Кексгольмского, 1-го и 2-го Ландмилицейских и Черниговского полков (включая 90 человек нестроевых). В среднем на галерах находилось от 205 до 380 человек. На «Олифанте» (командир – лейтенант Александр Соймонов) – 245 человек, на «Диком Быке» (командир – лейтенант Пётр Прончищев) – 257 человек.

Русская эскадра не могла преследовать шведов, идя малым юнгфрузундским фарватером, а для прохода прамов он оказался вообще слишком тесен. Кейт решил пройти левее большим фарватером и перехватить шведов, однако его планам помешала погода – сильный ветер мешал буксировке прамов. 8 и 9 мая русские корабли отстаивались на якоре возле урочища Иттис-Гольм (у Гитис-кирхи). 9 мая, воспользовавшись затишьем, эскадра попыталась продолжить движение. Но уже через полмили ветер снова усилился, и пришлось снова стать на якорь.

11–14 мая эскадра Кейта медленно двигалась в Аландских шхерах. На рассвете 15 мая дозорные заметили в шести верстах несколько шведских галер, в том числе галеру под вице-адмиральским флагом. Из-за лежавших впереди островов точное число галер установить не удалось. Кейт сразу же дал сигнал к походу всему флоту. Шведы и на этот раз не решились принять бой, предпочтя «с поспешением» отойти по направлению к Аландским островам. За отступающим противником «для высматривания его сил» были отправлены 10 шлюпок и кончебас под прикрытием двух галер. Получивший это задание офицер насчитал у шведов 17 галер, одну полугалеру, два шмака и галиот в сопровождении большого количества мелких судов. Все они уходили на веслах. Концевой шла галера адмирала Фалькенгрена.

К середине дня 15 мая русский галерный флот стал на якорь у острова Корпо в 45 верстах от Або. Вечером 18 мая появились шведские галеры, шедшие тремя колоннами. Не дойдя трёх вёрст до русских позиций, они в 11-м часу вечера стали на якорь.

Кейт выдвинул два свои прама в узкий проход между островами. На берегу вблизи прамов он распорядился установить батарею из четырёх полковых пушек и послать туда 300 солдат. Но на следующий день разыгралась сильная гроза, и сражение, к которому готовились и русские, и шведы, пришлось отложить. Русские успели поставить ещё одну береговую батарею. Для этого с конных галер сняли четыре 8-фунтовых орудия. Батарею эту даже защитили бруствером. Было ясно, что тесный проход между островами позволит использовать русскому флоту помимо прамов лишь небольшое количество галер. Это играло на руку шведам, у которых имелось 18 галер и 1 прам против 21 русской галеры и двух прамов.

20 мая, около трёх часов дня, со шведского прама «Геркулес» взлетели сигнальные ракеты, а затем были сделаны первые пристрелочные выстрелы. Ядра не достигли даже береговых батарей русских. Прамы стояли на 200 метров дальше. Шлюпки отбуксировали «Геркулес» ближе к острову Карпо. В одной линии с прамом шли шведские галеры в сопровождении мелких судов. В 4 часа шведы сблизились с русскими судами на расстояние пушечного выстрела. Командиры Соймонов и Прончищев запросили разрешения открыть огонь, но Кейт ждал, когда шведы подойдут на ружейный выстрел. Шведы так близко подходить не собирались и поставили свой прам на шпринг. Справа и слева от него стояли шведские галеры. Видя, что «Геркулес» подставил борт, Кейт приказал сделать два пристрелочных выстрела с верхней батареи прамов. Одно ядро дало перелет, другое попало в корму «Геркулеса». Теперь можно было вести огонь полными залпами.

Артиллерийская дуэль продолжалась до 7 часов вечера. У шведов действовали прам и правое крыло галер. Левое крыло пыталось вести перекидной огонь через остров. У русских основная тяжесть боя легла на прамы «Олифант» и «Дикий Бык». Только несколько русских галер (от трёх до восьми) могли оказывать прамам поддержку. За время артиллерийской дуэли с русских прамов было сделано 1063 выстрела, с галер – 322, с береговых батарей – 89. На судах боем руководил капитан Иван Кайсаров. Кейт осуществлял общее командование и, чтобы лучше видеть картину боя, расположился поближе к противнику на одной из батарей.

Прам «Геркулес» вскоре был сильно повреждён и «уже за полтора часа до их (шведов) ретирады более и не действовал». Он вышел из боя и укрылся за одним из ближних островов. Несколько шведских галер тоже получили серьёзные повреждения.

В 8 часов вечера последняя шведская галера вышла из боя. Кейт хотел преследовать неприятеля, но, так как ветер дул в самый вход в гавань, то не было возможности выйти из нее, и поэтому послали только несколько вооружённых шлюпок и один кончебас, чтобы преследовать мелкие суда, сновавшие ещё там и сям. У русских в это сражение были убиты один офицер и шесть нижних чинов армии и флота и восемь человек ранено. Прам «Дикий Бык» получил 39 сквозных пробоин, три орудия на нем были выведены из строя. На «Олифанте» насчитали 20 пробоин. На одной галере из-за собственного огня открылась течь.

25 мая шведский галерный флот ушёл. По словам Манштейна: «Отступление шведов удивило русских, тем более что они знали, что на другой день после сражения шведы получили в подкрепление фрегат и несколько галер, так что их флот не только равнялся русскому флоту, но ещё превосходил его. Немного времени спустя узнали, что на шведов навели страх маленькие лодки русских маркитантов, которые, пользуясь попутным ветром, подняли паруса и следовали за русским флотом. Неприятели, видя, что всё море покрыто парусами, вообразили, что фельдмаршал Ласси прибыл уже со своим флотом и что они поэтому были слишком слабы, чтобы отважиться на новое сражение. Кейт, осмотрев местность с того пункта, где он остановился с своими галерами, нашел позицию эту весьма выгодной; это побудило его укрепиться тут и ожидать, чтобы фельдмаршал Лааси присоединился к нему. Он велел построить семь батарей в 4 или 5 пушек каждую для защиты различных входов в гавань»[79].

Гребной флот с войском из Петербурга вышел из Кронштадта 8 мая 1743 г. Он состоял из 34 галер и 70 кончебасов. В походе флот был разделен на три эскадры. Авангардом командовал генерал-лейтенант Левашов, с ним были генералы Брилли и Ведель. На их галерах разместились три полка и гренадерские роты. Арьергардом командовал граф Салтыков, помогал ему генерал Стюарт, у них было три полка и три роты. Кордебаталией командовал лично Ласси, его заместителем был генерал-майор Лопухин. На их галерах было три полка и две роты.

31 мая подошли четыре галеры полковника Мейндорфа, доставившие Ладожский полк и гренадерскую роту Нарвского полка. Через три дня прибыли 10 галер с войсками генерал-майора Караулова. 12 июня два русских галерных флота соединились в Суттонге. На горизонте виднелся шведский гребной флот, усиленный парусными кораблями. Через пять часов шведы стали сниматься с якоря и отходить. Кейс с частью галер и кончебасами занял оставленные ими позиции. К 14 июня русский флот прошел около трёх миль, когда вновь возле острова Дегерби к востоку от Аландских островов заметили неприятельский флот, но тот опять предпочел скрыться.

К концу войны шведский корабельный флот курсировал между Даго и Готландом. 17 июня шведский адмирал Таубе получил известие о подписании предварительного мирного соглашения и увел флот в Эльвснаббен.

18 июня курьер из Або доставил сведения о мире и русским силам, находившимся в районе Аландских островов. На галерном флоте было разрешено перевести солдат и офицеров с кораблей в лагерь на берег. Здесь, у западных берегов Финляндии, русский галерный флот простоял до середины августа.

В кампанию 1743 г. были потеряны галеры «Нарова», Веселая», «Крокодил», «Св. Николай» и «Пустельга». Все потери небоевые (навигационные аварии).

В январе 1743 г. в городе Або, захваченном русскими войсками, начались переговоры о мире. Российскую империю на переговорах представляли генерал-аншеф А.И. Румянцев и полный генерал-инженер барон фон Любрас, советник императорской канцелярии А.И. Неплюев и секретарь посольства Семён Мальцев.

Шведское королевство представляли барон Герман фон Цедеркройц и барон Эрик фон Нолькен, бывший посол в Петербурге.

Шведские войска были выбиты из Финляндии, и у командования русских войск возникло естественное желание не пускать туда впредь шведов. 22 февраля 1743 г. Елизавета Петровна велела подать мнение об условиях мира со Швецией высшим военачальникам и чиновникам империи. Фельдмаршал князь Трубецкой заявил, что надо всеми силами удержать всю Финляндию: «Возвратить её Шведской короне ни по каким правильным причинам невозможно, ибо в противном случае не только всему свету подастся повод рассуждать не к пользе и не к славе оружия её величества, но и для благополучия и безопасности Российской империи весьма надлежит, чтоб граница была отдалена, ибо опасность от близкой границы нынешняя война доказала; наконец, обыватели финляндские, видя, что их страну возвратили шведам, в другой раз будут противиться всеми силами русским войскам». Как видим, мнение было весьма логично. Его поддержал вице-канцлер граф Бестужев-Рюмин, предложив заключить мир на условиях «uti possidetis» («кто чем владеет») и лишь в крайнем случае присоединить к России районы Або и Гельсингфорса, а на остальных финских землях создать независимое нейтральное государство. По мнению фельдмаршала Ласси, адмирала Головина и других, нужно было бы отдать шведам лишь северные районы Финляндии, а остальные присоединить к империи.

Но каприз Елизаветы, которому успешно подыгрывали шведы, оказался сильнее мнения опытных полководцев и политиков. Дело в том, что король Швеции Фредерик I не имел детей, и шведский риксдаг был сильно озабочен поисками наследника престола. Ряд шведских аристократов предложил избрать наследником шведского престола любекского епископа Адольфа Фридриха Голштинского. Елизавета пришла в восторг от этой идеи. Во-первых, Адольф был двоюродным дядей юному Карлу Петру Ульриху Голштинскому[80], которого Елизавета назначила своим наследником. Кстати, детские годы он провел у Адольфа в Любеке. Во-вторых, Адольф был родным братом Карла-Августа, который был женихом самой Елизаветы, но умер в июне 1727 г. в Петербурге незадолго до венчания. Нетрудно догадаться, какое впечатление произвела смерть красавца-принца на его 17-летнюю невесту. Елизавета помнила жениха всю жизнь. И тут появилась возможность помочь его родному брату. Разумеется, 33-летняя Елизавета уже не была наивна и сентиментальна, но, как говориться, и на старуху бывает проруха. И Елизавета всерьёз поверила, что Адольф, взойдя на престол, будет если не другом, то, по крайней мере, её союзником.

Шведские же уполномоченные объявили Румянцеву и Любрасу, что епископ Любекский изберется наследником престола только на определенных условиях, как-то: Россия возвратит Швеции всё завоеванное, заключит с ней оборонительный и наступательный союз, ибо в случае выбора епископа Любекскго война с Данией неизбежна. Дело в том, что датский король Кристиан VI норовил пролезть в наследники шведского престола.

В ответ на подобные предложения шведов Румянцев ответил, что в деле наследства они вольны поступать как хотят, но только императрица никогда всей Финляндии им не возвратит, а если шведы будут упрямиться, то русская делегация покинет Або.

Но при дворе Елизаветы сформировалась партия сторонников Адольфа. Видную роль среди них играл Брюммер, гофмаршал наследника Петра, лейб-медик Лесток, тайный советник Бреверн и др. О таких Румянцев писал в Петербург Бестужеву, что им «в том нужды нет, хотя бы мы и Новгород отдали, только бы его герцог королём избран был».

В конце концов кучка иностранцев убедила императрицу уступить шведам. В результате 17 июня 1743 г. был подписан так называемый «Уверительный акт». В нём шведскому риксдагу рекомендовалось избрать наследником шведского престола принца Адольфа Фредерика, регента герцогства Гольштейн, епископа Любекского. Швеция уступала России Кюменигордскую губернию, то есть весь бассейн реки Кюмийоки, а также крепость Нейшлот (Нюслотт) в Саволакской губернии, а Россия возвращала Швеции занятые в ходе войны русскими войсками губернии Эстерботтенскую, Бьернборгскую, Абоскую, Тавастскую, Нюландскую, часть Карелии (западной) и губернию Саволакс, кроме города Нейшлота. Пётр Ульрих, герцог Голштейн-Готторпский, в знак избрания его наследником российского престола отступится от тех требований, которые всегда выдвигало его герцогство (Голштейн) по отношению к Швеции.

23 июня 1743 г. король Фредерик и риксдаг единогласно избрали «коронным наследником» принца Адольфа Фридриха.

7 августа 1743 г. в Або был подписан окончательный мирный договор. Согласно Абоскому миру к России отходила Кюменегордская губерния, то есть бассейн реки Кюмийоки с городами Фридрихсгамом и Вильманстрандом, а также город Нейшлот (по-фински Олавилинна) из провинции Саволакс. Русско-шведская граница, начиная от побережья Финского залива, шла с этих пор прямо на север по руслу реки Кюмийоки, а затем по её первому притоку слева и по границам бассейна реки Кюмийоки на востоке вплоть до города Нейшлота в Саволаксе, а оттуда по старой русско-шведской границе.

Елизавета велела выдать Адольфу Фридриху 50 тысяч рублей подъёмных на проезд из Любека в Стокгольм.

После подписания Абоского договора русский галерный флот покинул Аландские острова и прибыл 17 августа в Гельсингфорс. Однако шведское правительство, испугавшись датчан, срочно потребовало у Елизаветы помощи. 3 сентября шведский риксдаг обратился к русскому генералу Кейту с просьбой посадить на галеры пехотные полки и идти зимовать в Стокгольм. Русским войскам было предложено дислоцироваться в местечках Седерманландия и Остерготия. Из-за плохой погоды галерный флот прибыл туда лишь в конце ноября.

В случае необходимости Россия предполагала задействовать против Дании и свой корабельный флот. Однако русский корабельный флот в августе – сентябре простоял у Наргена и в Ревельской гавани. Лишь в сентябре 1743 г. фрегат «Россия» сходил до Копенгагена на разведку.

К лету 1744 г. Швеция сумела уладить свои отношения с Данией без войны. При этом весомым аргументом шведов были полки Кейта, стоявшие близ Стокгольма. В конце июля 1744 г. русский галерный флот с пехотными полками на борту покинул Швецию и 2 августа прибыл в Ревель.

Дальнейшие события показали недальновидность политики Елизаветы. В 1746 г. в Швеции к власти пришла антирусская «партия шляп». А её любимый Адольф Фридрих стал одним из её лидеров.

Так закончилась эта дурацкая война, нелепая и бездарная с точки зрения военной стратегии и тактики и не решившая ни одной политической проблемы.

В 1751 г. умер шведский король Фредерик I, и на престол вступил Адольф Фредерик (бывший епископ Любека). Король царствовал, а правил страной риксдаг, а точнее, правительство, назначенное им. Адольф Фредерик обладал мягким характером и не пытался изменить такое положение дел.

В риксдаге, да и по всей стране, продолжалась борьба «партии шляп» и «партии колпаков». Несколько упрощая проблему, можно сказать, что это была борьба аристократии и буржуазии за власть. Во внешнеполитическом аспекте «шляпы» предлагали освободиться от «русского ига» (то есть начать войну с Россией), «колпаки» же предпочитали мир и расширение торговли с могучим соседом.

Россия же, как при Елизавете Петровне, так и при Екатерине II, более чем лояльно относилась к Швеции. Россия не имела никаких территориальных или иных претензий к Швеции или Финляндии. С первых лет своего царствования Екатерина II настолько была занята польскими и турецкими делами, что ей было просто не до Швеции.

Сын Екатерины цесаревич Павел Петрович после смерти своего отца Петра III, последовавшей 6 июля 1762 г. в Ропше от «геморроидальных колик», автоматически стал герцогом Голштейн-Готторпским. На это герцогство издавна претендовали Швеция и Дания. Чтобы не иметь повода ввязываться в конфликты на севере, Екатерина II в мае 1773 г. заставила своего сына отказаться от прав на Голштейн-Готторпское герцогство. За что её упрекают некоторые современные историки: мол, просто так отказалась от стратегически важной территории. Увы, они забывают, что Голштейн-Готторпское герцогство до постройки Кильского канала имело стратегически важное значение лишь для соседних малогабаритных государств. А главное, Екатерина II отказалась от прав на герцогство, а не от самого герцогства, которое пришлось бы добывать большой кровью.

Единственное, что можно с большой натяжкой поставить в укор Екатерине II, так это систематическое субсидирование партии «колпаков» и отдельных миролюбиво настроенных шведских политиков и военных. Так, одна разовая посылка Екатериной денег на это послу Остерману составила 337,9 тысяч рублей. Однако целью предоставленных субсидий было не разрушение шведского государства, а, наоборот, стабилизация политической ситуации и сохранение существующих границ. Говоря современным языком, Екатерина боролась за мир и демократию в Швеции. Естественно, что делалось это не из любви к населению Швеции, а чтобы иметь свободу рук в Польше и Причерноморье. Кстати, «партия шляп» финансировалась Францией. Причём французы стремились изменить существующий государственный строй в Швеции и ввергнуть её в войну с Россией.

В 1746 г. у Адольфа Фредерика родился первенец, названный Густавом (будущий Фуфлыга). С середины XVIII века в Европе пошла мода на «просвещенных монархов». Не отставала от такой моды и шведская королевская семья. Юного Густава с детства приучали к книгам Вольфа, Локка, Монтескье, Вольтера, Расина и Корнеля. Принц Густав настолько хорошо овладел французским языком, что говорил и писал на нем лучше, чем по-шведски. Густав обожал театры и, став королём, даже сам начал сочинять пьесы. Его фраза – «Весь мир – это подмостки сцены. А все мужчины и женщины главным образом актёры» – вошла в историю.

Да и вся жизнь короля Фуфлыги напоминала пьесу, точнее, трагикомическую оперетту.

О смерти отца Густаву сообщили вечером 1 марта 1771 г., когда он сидел в ложе парижского оперного театра. В Стокгольм он вернулся уже не принцем, а королём Густавом III.

Получив большую субсидию от Франции, Густав III организовал государственный переворот. 19 августа 1772 г. риксдаг под дулами пушек принял пакет новых законов, которые существенно увеличивали власть короля. Правительство Швеции превращалось в совещательный орган. Риксдаг, в ведении которого оставались законодательство и налогообложение, созывался теперь лишь по воле короля.

Накануне государственного переворота в Швеции прозорливая Екатерина II писала к госпоже Бьельке: «Сердце говорит мне, что ваш любезный шведский король и его милая маменька не сделают ничего путного».

С первых дней своего царствования Густав III начал подготовку к войне с Россией. Уже в 1775 г. он заявил своим приближенным: «Должно, не теряя ни одной минуты, готовиться к обороне. Чтобы окончить по возможности скорее такую войну, я намерен всеми силами напасть на Петербург и принудить таким образом императрицу к заключению мира».

Но это не мешало Густаву рассыпаться в комплиментах своей «сестре» Екатерине[81] и предлагать ей союз. Густав писал: «Я люблю мир и не начну войны… Швеция нуждается в спокойствии… Король этого государства не может начать войны без согласия чинов, и то обстоятельство, что он сам в этом отношении связал руки себе и своим наследникам, должно считаться ручательством основательности такого убеждения с его стороны».

Екатерина и Густав в течение нескольких лет обменивались весьма дружескими, исполненными любезностей письмами. Для встречи с Екатериной Густав в 1777 г. приехал в Петербург, а в 1783 г. – в Фридрихсгам. Во время второй и последней встречи Екатерина подарила «брату» Густаву 200 тысяч рублей.

Густав деньги взял, но по-прежнему бахвалился перед своими придворными планами нападения на Россию. Но и в окружении короля были глаза и уши императрицы. Осенью 1783 г. Екатерина в письме к «брату» процитировала его бахвальство: «Говорят, что вы намерены напасть на Финляндию и идти прямо к Петербургу, по всей вероятности, чтобы здесь поужинать. Я, впрочем, не обращаю внимания на такую болтовню, в которой выражается лишь игра фантазии».

В 1787 г. началась Русско-турецкая война. Франция и Турция выделили Густаву III огромные субсидии. Кроме того, Густав ввёл королевскую монополию на производство и сбыт водки, любимой шведами не менее, чем русскими. Король решил, что настал его звёздный час. По конституции Швеции запрещалось королю первому начинать войну, иное дело, если королевство подвергнется опасности извне…

Весной 1788 г. Густав распространяет слух, что русский флот внезапно собирается напасть на Карлскрону. На самом деле русские, наоборот, хотели отправить лучшие корабли Балтийского флота под командованием адмирала П.В. Чичагова в Средиземное море для борьбы с турками.

В Петербурге досконально знали о вооружении шведской армии и флота, но поделать ничего не могли.

18 марта 1788 г. Екатерина II писала Г.А. Потёмкину: «Слух носится у Шведции, будто Король Шведский в намерении имеет нас задирать. Граф Разумовский, о сем слухе говоря с старым Графом Ферзеном, сей ему сказал, что без сумесшествия сему верить нельзя, mais que d’un cerveau un peu derange on peut tour attendre[82]. Что заподлинно в сем деле есть, – то, что в Карлскрону послано приказание вооружить двенадцать военных кораблей и несколько фрегатов. Деньги в Голландии негосиирует, и в Финляндии Шведской делаются приготовления к лагерям. Также три полковника из Финляндии призваны к Королю в Стокгольм и паки отправлены в Финляндию. Генерал Поссе объезжает границу и делает магазин – 14 000 бочек всякого хлеба»[83].

27 мая 1788 г. обеспокоенная императрица пишет своему другу Григорию Алексеевичу: «Буде же полоумный король шведский начнет войну с нами, то… графа Пушкина назначу командиром армии против шведов». Екатерина всеми силами хотела предотвратить войну и пыталась уверить себя и своих приближенных, что все приготовления Густава – большой блеф. 4 июня Екатерина писала Потёмкину в турецкую армию: «Пока сила турецкая на вас обращена, Король Шведский, получа от турок денег, вооружил военных кораблей до двенадцати и переводит войска в Финляндию. Все сии демонстрации идут, я думаю, на тот конец, чтобы флот, снаряжаемый на Средиземное море, тем остановить. Но сей, несмотря на то, пойдет в свой путь, и буде ему сделают на дороге препятствие, то будет искать истребления препятствия. У нас же мысли разделены: Вице-канцлер говорит – «Не выходя отселе, бить шведский флот, хотя и не задерет», а другие говорят – «Как наш флот уйдет, тогда шведы задерут». А мне кажется, они не задерут, а останутся при демонстрации. Осталось решить лишь единый вопрос, терпеть ли демонстрации? Если б ты был здесь, я б решилась в пять минут что делать, переговоря с тобою. Если б следовать моей склонности, я б флоту Грейгову да эскадре Чичагова приказала разбить в прах демонстрацию: в сорок лет шведы паки не построили бы корабли. Но зделав такое дело, будем иметь две войны, а не одну, а, может быть, потянет за собою и следствия непредвидимые»[84].

По распоряжению императрицы русский посол в Стокгольме граф Разумовский передал шведскому министру иностранных дел записку, в которой от имени императрицы требовал объяснений по поводу вооружений Швеции. В записке было сказано: «Императрица объявляет министерству его величества, короля шведского, а также и всем тем, кои в сей нации некоторое участие в правлении имеют, что ея императорское величество может только повторить им уверение своего миролюбия и участия, приемлемаго ею в сохранении их спокойствия», и пр.

Густав III воспринял это разумное и вполне миролюбивое послание как «казус белли» (повод к войне) – нельзя, мол, русскому послу обращаться к риксдагу и населению.

Шведский король предъявил России ультиматум: наказать русского посла графа Разумовского, отдать шведам земли в Финляндии, отошедшие России по договорам 1721 и 1743 гг., а также всю Карелию, турецкому султану вернуть Крым и заключить мир с Турцией на условиях султана.

Комментировать сей пассаж нужды нет. Прочтя ноту Густава, посол Пруссии в Петербурге барон Келлер заметил, что она «сочинена, конечно, в замешательстве ума». Отправляясь в поход, Густав писал своему другу Армфельду: «Мысль о том, что я могу отмстить за Турцию, что мое имя станет известно Азии и Африке, всё это так подействовало на мое воображение, что я не чувствую особенного волнения и оставался спокойным в ту минуту, когда отправлялся на встречу всякого рода опасностям… Вот я перешагнул через Рубикон».

К началу войны Густав III располагал 50-тысячной армией и отрядом финской милиции численностью 15–18 тысяч человек. План шведского командования состоял в том, чтобы начать широкие военные действия на юге Финляндии и нанести одновременно сокрушительный удар по русскому флоту у Кронштадта, с тем, чтобы обеспечить высадку 20-тысячному корпусу у Петербурга. В случае захвата Петербурга Густав III надеялся принудить Россию к миру на продиктованных им условиях.

Русский план 1788 г. предусматривал отражение шведских сил в случае нападения их на Петербург и нанесение контрудара в направлении Гельсингфорса и Гетеборга. Для этого в районе Выборга была дислоцирована армия численностью 19 508 человек под командованием генерал-аншефа В.П. Мусина-Пушкина. Немногочисленность русских войск объясняется тем, что основные силы находились на турецком театре военных действий и в Польше. Да и сам Мусин-Пушкин был назначен командующим за неимением лучшего. А лучшие генералы тоже были в Польше и в турецкой армии. Мусин-Пушкин сделал себе карьеру при возведении Екатерины II на престол в 1762 г. Екатерина была ему за это благодарна, но имела невысокое мнение о его военных способностях и называла «нерешимым мешком».

В начале июля 1788 г. 36-тысячная шведская армия во главе с самим королём перешла русскую границу в Финляндии. Шведы осадили небольшую русскую крепость Нейшлот. Густав III прислал ультиматум коменданту крепости однорукому майору Кузьмину, в котором требовал немедленно открыть крепостные ворота и впустить шведов. На это майор ответил королю: «Я без руки и не могу отворить ворота, пусть его величество сам потрудится». Добавим то, что гарнизон Нейшлота составлял всего 230 человек. Но, увы, в течение всей войны шведы так и не сумели открыть ворота Нейшлота, зато основательно разграбили окрестности. Екатерина писала Потёмкину: «По двудневной стрельбе на Нейшлот шведы пошли грабить Нейшлотский уезд. Я у тебя спрашиваю, что там грабить можно… Своим войскам в Финляндии и шведам [Густав] велел сказать, что он намерен превосходить делами и помрачать Густава Адольфа и окончить предприятия Карла XII. Последнее сбыться может, понеже сей начал разорение Швеции».

Армия же Мусина-Пушкина вела себя крайне пассивно.

22 июля 1788 г. шведская армия подошла к крепости Фридрихсгам и блокировала её. Состояние крепости было плачевное, никаких каменных бастионов не было и в помине. Земляной вал повсюду обвалился. Артиллерийское вооружение состояло из шведских орудий, захваченных ещё в войну 1741–1743 гг. Гарнизон крепости составлял 2539 человек. Однако шведы постояли два дня у Фридрихсгама, а затем отступили.

В отступлении шведов Екатерина поначалу увидела «руку Божию, наказывающую вероломство». На самом же деле 24 июля в королевской армии начался мятеж. Значительная часть офицеров-шведов и почти все офицеры-финны не хотели воевать. В деревне Аньяла недовольные устроили офицерское собрание, позже получившее название «аньяльской конфедерации». На собрании офицеры заявили, что война ведётся королём незаконно, без согласия риксдага, и потребовали от Густава немедленно заключить мир. Король отказался, заявив, что мир будет для него «самоубийством».

Солдаты двух финских полков бросили ружья и разошлись по домам. Король был вынужден отойди от Фридрихсгама и занять позицию у Кюмень-города.

Отряд шведов, наступавший от Сент-Михеля (ныне город Миккели в Финляндии) через Кири и Гарданески к Вильманстранду также вынужден был из-за мятежа остановиться и вернуться назад.

Ряд зарубежных историков считают, что альяльская конфедерация была создана «происками русского правительства». Однако документы свидетельствуют, что о конфедерации императрица узнала лишь 31 июля. В этот день в Петербург прибыл депутат от конфедерации майор Юхани Егергорн[85], финн по национальности.

В «мемориале» к русскому правительству конфедераты заявили, что они не участвуют в незаконной войне, ведущейся королём «противу народного права и их законов». Екатерина лично вела переговоры с майором Егергорном. Любопытно, что Егергорн в беседах с императрицей неоднократно поднимал вопрос о создании независимого финского государства. Причём он делал это в инициативном порядке, поскольку в альяльской конфедерации не ставился вопрос о независимости Финляндии.

Екатерина отправила благожелательный ответ конфедератам, но не поставила своей подписи. В своём кругу она даже осуждала конфедератов: «Какие изменники! Буде не таков был король, то заслуживал бы сожаления. Но что делать? Надобно пользоваться обстоятельствами: с неприятеля хоть шапку долой». Зато теперь Екатерина была уверена в исходе войны с Густавом III.

14 августа она писала Потёмкину: «И так все беспокойства ваши мне теперь чувствительнее, нежели дурацкая шведская война, в которой смеха достойные ныне происхождения, и, по-видимому, кончится собранием Сейма в Финляндии и Швеции, и тогда станем со штатами трактовать о мире». С тех пор в переписке Екатерина величала короля Фуфлыгой.

Воспользовавшись беспорядком в шведском войске, Мусин-Пушкин решил перейти границу и атаковать неприятеля. Но Екатерина запретила производить любые наступательные действия на суше, в надежде на окончательный переход армии к конфедератам.

Таким образом, до конца 1788 г. боевые действия на суше не велись. По колкому замечанию современника, шведы в этом походе нуждались не столько в солдатах, сколько в трубачах для оказания услуг при непрестанном обмене визитами шведских и русских парламентеров.

Между тем в войну со Швецией вступила Дания. В договоре 1766 г. Дания и Россия гарантировали сохранение конституционного строя в Швеции. К тому же был заключён оборонительный союз между Данией и Россией на случай нападения, которое Швеция могла сделать на одну из этих держав. Екатерина в 1773 г. заключила с Данией договор, в силу которого Дания была обязана в случае нападения Швеции на Россию предоставить в распоряжение России некоторое число кораблей и сухопутных войск.

Когда же начались военные действия между Россией и Швецией, Дания медлила с выполнением своих обязательств. Лишь в сентябре 1788 г. датские войска вступили на шведскую территорию. Датчане заняли несколько шведских городов – Уддевалу, Вешраборг и др. – и обложили население большой контрибуцией.

Датские войска под командованием принца Гессенского осадили мощную шведскую крепость Готенбург (Гетеборг). Однако Англия и Пруссия были озабочены таким поворотом событий и предъявили Дании ультиматум, в котором потребовали немедленного прекращения военных действий, угрожая в противном случае нападением на Данию. Датское правительство поспешило заключить перемирие со Швецией.

Нападение датчан вызвало всплеск национализма в Швеции, которым не замедлил воспользоваться Густав III. Он собрал в Швеции довольно большое ополчение. А зимой 1788–1789 гг. риксдаг в Стокгольме был вынужден принять ряд законов, навязанных королём (в том числе и так называемый «Акт единения и безопасности», дававший королю почти самодержавную власть).

Теперь Густав мог расправиться с альяльской конфедерацией. В 1789 г. было арестовано 125 офицеров-конфедератов, несколько десятков офицеров скрылись в Финляндии и России. В числе последних был и собеседник Екатерины майор Егергорн.

Арестованные офицеры были приговорены военным судом к смертной казни. Но привести приговор в исполнение Густав не посмел и ограничился казнью одного из конфедератов – полковника Хестеску.

Весной 1789 г. Мусин-Пушкин отважился перейти в наступление. 31 мая отряд генерал-поручика Михельсона атаковал у деревни Кири неприятельское укрепление, которое защищали 1000 шведов. Шведы бежали. Михельсон захватил две пушки, взял в плен шесть офицеров и несколько нижних чинов.

1 июня Михельсон занял городок Христину, 8 июня – Сен-Михель. В Сен-Михеле русским достались большие склады с продовольствием и амуницией, но пороховой склад шведы успели взорвать.

В начале июня 1789 г. армия Мусина-Пушкина насчитывала 20 тысяч человек, но он по-прежнему действовал крайне нерешительно. Да и Екатерина не требовала от него решительных действий. С одной стороны, Пруссия начала угрожать России войной, и разгром шведов в Финляндии мог подтолкнуть её короля Фридриха Вильгельма II к нападению на Россию. Екатерина же стремилась избежать войны сразу с тремя противниками – Турцией, Швецией и Пруссией. Кроме того, летом 1789 г. у императрицы произошла и личная драма – её юный любовник Мамонтов, которого Екатерина поспешила произвести в графы, завел роман с 16-летней княжной Дарьей Щербатовой. Поэтому Пруссия и Мамонтов летом – осенью 1789 г. занимали императрицу куда больше, чем Густав III.

К концу 1789 г. русские войска расположились на зимние квартиры. Первая часть «главного корпуса» наблюдала за границей от Нейшлота до Кюмени, а вторая часть – по Кюмени и побережью Финского залива до Выборга.

В начале 1790 г. Екатерина II заменила Мусина-Пушкина на генерал-аншефа графа И.П. Салтыкова. В кампанию 1790 г. в первых стычках успех способствовал шведам. Но 22 апреля отряд генерал-майора Ф.П. Денисова[86] в районе деревни Гайнали разбил 7-тысячный корпус шведов, которым командовал сам Густав III. Одновременно генерал-поручик Нумсен овладел шведскими укреплениями на правом берегу реки Кюмень, взяв 12 пушек и более 300 пленных. Отряд генерал-майора Ферзена потеснил противника в районе Свеаборга. Таким образом, вся кампания 1790 г. шла исключительно на шведской территории, но по-прежнему велась вяло. В середине июля боевые действия прекратились в связи с начавшимися переговорами о мире.

Оценивая боевые действия в Финляндии в 1788–1790 гг., следует заметить, что в отличие от войн 1700–1721 гг. и 1741–1743 гг. боевые действия обеими сторонами велись крайне нерешительно. За три года войны не произошло ни одного крупного сражения. Противники буквально топтались на небольшом пятачке в сто вёрст в длину и столько же в ширину.

Эта война с самого начала была дурацкой с точки зрения политических целей и военной стратегии, а в Финляндии она была таковой и с точки зрения тактики. Несколько иная ситуация сложилась в боевых действиях на море.

В правление Густава III началось возрождение шведского флота, инициатором чего стал известный кораблестроитель Фредрик Хенрик Чапман. Сын английского морского офицера, переехавшего в Швецию, Чапман учился корабельному делу в Стокгольме и Лондоне, он изучил работу верфей во Франции и Нидерландах и, вернувшись на родину, с 1760 г. занялся модернизацией шведского флота. По чертежам Чапмана только с 1782 по 1785 г. на шведских верфях было спущено не менее десяти кораблей и десяти фрегатов. В результате к началу войны шведский флот имел около 26 боеспособных кораблей, 14 фрегатов и несколько десятков малых парусных судов.

Шведские корабли были двухдечными, вооружение состояло из 60–74 пушек. Штатное вооружение корабля: 26 – 24-фунтовых орудий в нижнем деке; 28 – 18-фунтовых орудий в нижнем деке; 10–20 – 8-фунтовых орудий на баке и шканцах.

Фрегаты делились на два ранга: 42–44 орудийные и 36-орудийные. У обоих типов фрегатов орудия находились на палубе и в закрытой батарее. Вооружение 42–44-пушечных фрегатов состояло из 26 – 24-фунтовых чугунных орудий на батарее; двух 12-фунтовых чугунных орудий на палубе; 16 длинных 24-фунтовых орудий на палубе. Вооружение 36-пушечных фрегатов состояло из 22 – 12-фунтовых и 12 – 4-фунтовых орудий. На бриге по штату состояло 16 длинных 18-фунтовых орудий, двух 3-фунтовых чугунных орудий и двух 3-фунтовых фальконетов.

Чапман произвёл настоящую революцию в строительстве гребных судов. Следует заметить, что на Балтике роль гребных судов была несравненно больше, чем на Средиземном и Чёрном морях. Дело в том, что северное побережье Финского залива, Аландский архипелаг и побережье Швеции от Эстхамара до Фигехолма представляет собой почти сплошные шхеры. Плавание в шхерных районах – дело весьма трудное, требующее отличного знания местности, так как навигация в шхерах возможна только по строго определенным путям – фарватерам, чрезвычайно извилистым и таящим массу опасностей. Наиболее трудными являются шхерные районы Финляндии и Або-Аландские, несколько легче плавание по шведским шхерам.

Понятно, что до появления паровых двигателей плавание в шхерах больших парусных судов (кораблей и фрегатов) было крайне затруднено, а в отдельных местах вообще невозможно. В результате этого в обеих русско-шведских войнах – 1700–1721 гг. и 1741–1743 гг. – обе стороны имели по два флота: корабельный и гребной, действовавших в подавляющем большинстве случаев независимо друг от друга. Корабельные флоты сражались в открытом море, а гребные – в шхерах.

Крайне важную роль в боевых действиях играла и замерзаемость берегов Балтийского моря. Обычно порядок замерзания был следующий: в середине октября замерзали берега на севере Ботнического залива, в начале ноября – берега средней части Ботнического залива и Невская губа, в середине ноября – восточная половина шхер Финского залива, в конце ноября – середина северной части Ботнического залива, в начале декабря – Або-Аландские шхеры и западная половина шхер Финского залива; в середине и конце декабря – Моонзунд, средняя часть Ботнического залива, восточная часть Финского залива, в начале января – Стокгольмские шхеры, южная часть Рижского залива и западная часть южного берега Финского залива. В общем, замерзание шло с севера на юг и с востока на запад от берегов к морю. Вскрытие происходило в обратном порядке, начинаясь в первых числах марта и оканчиваясь в середине или даже в конце мая. У берегов Эзеля, Даго, Курляндии и в середине западной половины Финского залива лед становился только в самые суровые зимы и не более, как на 20–30 дней. Берега Швеции (в районе самого моря), германское побережье и проливы почти никогда не замерзали, но изредка заполнялись плавающим льдом.

Поражения шведов в двух предыдущих войнах не в последнюю очередь были обусловлены слабостью шведского гребного флота по сравнению с русским. Так, в 1721–1741 гг. число галер в составе гребного флота не превышало и тридцати.

В 50-х гг. XVIII века в Швеции началось интенсивное строительство гребных судов. Причём гребные суда были переданы… сухопутным войскам. Гребной флот стал называться «армейским флотом». В октябре 1756 г. первым командующим армейским флотом король назначил генерал-майора А. Эренсверда. В известной степени такая мера была оправдана. На Балтийском театре военных действий основной задачей гребного флота обеих сторон было обеспечение действий сухопутных войск. В 1766 г. армейский флот был передан в подчинение Адмиралтейству, но в 1770 г. вновь возвращён армии.

В войнах 1700–1721 гг. и 1741–1743 гг. в гребных флотах России и Швеции наиболее крупными судами были галеры и их разновидности – полугалеры и скамповеи.

В ходе войн 1700–1721 гг. и 1741–1743 гг. галеры и другие гребные суда редко выходили в открытое море, а обычно передвигались среди финских шхер, где они в большинстве случаев были недоступны для корабельного флота. Поэтому вечером галеры приставали к берегу, и большинство членов команды ночевало на берегу.

Изучив опыт предыдущих войн в шхерах, Чапман решил резко увеличить огневую мощь гребных судов, расположив тяжёлые орудия по бортам так, чтобы они не мешали действиям гребцов. Им были спроектированы несколько типов таких судов.

Первым из судов нового типа, получившего название «удема» (от финской области Uudenmaan), стал спущенный на воду 9 августа 1760 г. «Гамле» («Старая»). Он представлял собой 27-метровое однопалубное судно с 16 парами вёсел и вооружением из десяти 12-фунтовых пушек, установленных в диаметральной плоскости на вращающихся станках, и двух 3-фунтовых пушек. Экипаж составлял 126 человек.

Почти одновременно было построено судно другого типа, также получившее название «Гамле». Длина его корпуса составляла 20 м, судно имело 16 пар вёсел, экипаж – 90 человек. Вооружение состояло из одной 6-фунтовой пушки на баке (носу) и десяти 3-фунтовых пушек по бортам. Этот тип судов получил название «пойема» (от финской области Pohijanmaa). Последующие пойемы строились с усиленным вооружением. Вместо одной 6-фунтовой пушки на баке и юте устанавливались две 12-фунтовые пушки на поворотных станках.

10 июля 1761 г. было спущено на воду судно типа «турума» (область в Финляндии – Turunmaa), названное «Норден». Оно имело большие, чем удема и пойема, размеры. Судно было двухпалубное, длиной 35 м. На нижнем деке стояли 22 – 12-фунтовые пушки, расположенные по бортам. На верхней палубе находилось десять 3-фунтовых пушек, там же сидели гребцы для 16 пар вёсел. На каждом весле было по три солдата. Экипаж составлял 170 человек.

Парусное вооружение судов новых типов первоначально состояло из косых латинских парусов, а затем его заменили на фрегатское. Удема имела три мачты, турума и пойема – по две мачты.

Новые суда были достаточно мореходны, хорошо ходили под парусами и обладали удовлетворительной манёвренностью. Однако скорость на веслах была, естественно, ниже, чем у галер. Следует отметить, что турумы могли вести огонь из 12-фунтовых пушек лишь без хода, то есть когда гребцы «сушили» весла. Стрельба же из пушек, расположенных на одном уровне с гребцами, мешала гребле, а иногда и исключала её вовсе.

Бортовые пушки не мешают гребле, только если их расположить на верхней палубе, а гребцов – на нижней, но это приводит к ухудшению устойчивости и т. п.

В конце 60-х гг. XVIII века началась постройка нового типа судов – «геммем» (тоже по названию области), в России их называли гемамы. Головной трёхмачтовый гемам «Оден» имел длину 33 м. В его нижнем деке было установлено восемнадцать 12-фунтовых пушек. Гребцы размещались на нижнем и верхнем деках, что позволяло при стрельбе хоть как-то грести гребцам нижнего дека.

В 1789 г. Чапман построил три гемамы улучшенной конструкции, названные «Styrbjörn», «Hjalmar» и «Starkodder». Длина их была доведена до 44 м. Вооружение состояло из 24 – 36-фунтовых и двух 12-фунтовых пушек. Гемамы несли три мачты и парусное фрегатное вооружение. Любопытно, что в русском флоте гемамы начали строить лишь в 1808 г. До 1823 г. было построено шесть гемамов.

К началу войны в армейском флоте состояли и классические галеры, построенные в середине XVIII века. Большая часть 20-баночных галер типа «Серафил» были вооружены двумя 24-фунтовыми пушками, установленными на носу под «рамботом» (мостиком командира). Команда 20-баночных галер по штату состояла из 293 человек.

Наряду с большими гребными судами для армейского флота строились малые суда, вооруженные пушками большого калибра.

В 1776 г. были построены три мортирных и два канонерских баркаса. Морские баркасы представляли собой одномачтовые гребные суда длиной 10 м, вооружённые одной мортирой. Канонерские баркасы имели длину 14 м, 16 вёсел и парусное вооружение шхуны. Вооружение: одна 12-фунтовая пушка и 16 – 3-фунтовых фальконетов.

Чапман разработал проекты двух типов канонерских лодок. Канонерская лодка первого типа имела длину 19 м, ширину 4,1 м и осадку 0,75 м. Вооружение состояло из одной 18-фунтовой куршейной[87] пушки и четырёх 3-фунтовых пушек. Канлодка имела 10 пар вёсел. Экипаж 55 человек. Канонерская лодка второго типа имела длину 18 м, ширину 3,6 м, осадку 0,68 м. Её вооружение состояло из одной 12-фунтовой пушки (на куршейном станке или на обычном станке, расположенном в корме) и четырёх малокалиберных пушек. Лодка имела 12 пар вёсел, но, в отличие от лодки первого типа, на каждое весло полагалось не по два, а по одному гребцу, поэтому численность экипажа была меньше – 37 человек.

20 января 1776 г. Чапман подписал чертежи на постройку двенадцати канонерских лодок. Король Густав III утвердил их 23 января, и тут же началось строительство судов.

Летом 1776 г. в присутствии короля прошли успешные испытания канонерских лодок. Затем лодки прошли пробные плавания в финских шхерах, также закончившиеся благополучно. В последующем канонерские лодки строились большой серией. При этом 12-фунтовые пушки были заменены на 18-фунтовые.

Шведские канонерские лодки постройки 1789–1790 гг. имели длину 30,2 м, ширину 4,38 м и осадку 1,25 м. Они вооружались двумя 24-фунтовыми пушками и имели 15 пар вёсел. Экипаж составлял 63 человека.

В середине 80-х гг. XVIII века Чапман создал новый тип гребного судна – канонерский йол. Длина его составляла 13,5 м, вооружение – одно 18 или 24 фунтовое орудие. Йолы были значительно дешевле канонерских лодок, да и строить их было проще и быстрее. К лету 1790 г. была построена большая серия йолов, имевших длину 12,5 м, глубину интрюма 0,75 м, оснащённых пятью парами вёсел, мачтой и вооружённых одной 24-фунтовой пушкой. Экипаж 24 человека. Этот вариант канонерского йола стал классическим и просуществовал без принципиальных изменений до середины XIX века.

К началу войны финская эскадра армейского флота делилась на дивизионы. В каждом дивизионе состояло: две турумы, одна удема, одна пойема, девять канонерских лодок, один мониторный баркас, четыре канонерских баркаса, четыре шлюпки с 3-фунтовыми пушками, одно рекогносцировочное судно, одна авизо-яхта и одно водоналивное судно.

К 1788 г. армейский флот Швеции имел в своём составе семь турум: «Норденд», «Саллан Варре», «Лодброк», «Вьорн Ярнсида», «Рогвалд», «Сигурд» и «Ивар Берлос»; четыре галеры: «Гамле», «Фройя», «Диса» и «Бринхилда»; 28 галер; 30 канонерских лодок; 8 мониторных и 15 канонерских баркасов. Кроме того, армейский флот усилили двумя парусными фрегатами, вооружёнными двадцатью четырьмя 12-фунтовыми пушками. Ранее эти фрегаты находились в составе корабельного флота (точнее, морского флота).

На свеаборгской верфи строились ещё шесть турум: «Биргер Ярл», «Эрик Сегерсолл», «Ивар Витсарк», «Тор», «Фрей» и «Ингве». Но достроить их до конца войны не успели.

В ходе боевых действий 1788–1790 гг. армейский флот пополнялся вновь построенными судами и переоборудованными старыми финскими скуттерами, и к 1790 г. шведский армейский флот, несмотря на потери, имел 295 боевых судов и 54 вспомогательных.

Русский Балтийский флот на бумаге выглядел весьма внушительно. В его составе было 46 кораблей. Кроме того, восемь кораблей находилось в постройке. Однако значительная часть кораблей была в плохом состоянии. Поэтому 10 кораблей в ходе войны ни разу не покидали Кронштадтскую гавань. Они в лучшем случае годились для обороны острова Котлин.

Пять новых кораблей находилось в Архангельске, там же строилось ещё пять кораблей. Три самых сильных 100-пушечных корабля были отправлены из Кронштадта в Копенгаген. В итоге в Финском заливе имелось всего 26 кораблей, часть из которых к тому же требовала ремонта.

Русские корабли для своего времени имели довольно мощное вооружение. Согласно положению, введенному 15 марта 1767 г., пушки по кораблям распределялись следующим образом:

Несмотря на угрозу войны со Швецией, первый отряд Средиземноморской эскадры Грейга 5 июня 1788 г. вышел из Кронштадта и направился в Копенгаген. В его составе были три новых 100-пушечных корабля: «Иоанн Креститель» («Чесма»), «Три Иерарха» и «Саратов», 32-пушечный фрегат «Надежда», а также несколько транспортов. Командовал отрядом вице-адмирал Виллим Петрович Фондезин (фон Дезин). По пути отряд встретил шведский флот под командованием герцога Зюдерманландского[89].

Герцог не рискнул напасть на русских по двум причинам. Во-первых, согласно шведской конституции, король не мог начинать войну первым, а мог лишь отражать агрессию, а во-вторых, нападение на русскую эскадру, идущую в Средиземное море, могло подтолкнуть Данию к вступлению в войну, а этого Густав III боялся больше, чем военной оппозиции.

Поэтому герцог Зюдерманландский ограничился требованием, чтобы русский отряд салютовал шведскому флоту. На это Фондезин ответил, что по договору между Россией и Швецией от 1743 г. «положено друг другу нигде не салютовать, но понеже Герцог Зюдерманландский брат королевский и двоюродный брат Императрице, то он его поздравит – и выстрелил из 13 пушек». Шведы ответили восемью выстрелами[90]. После чего Фондезин повел свои корабли к Копенгагену, а шведы – от Готланда на восток. 28 июня русский отряд прибыл в Копенгаген.

В связи с угрозой шведского короля 5 июня 1788 г. в разные районы Балтийского моря для разведки были посланы три фрегата. Из них 44-пушечный фрегат «Мстиславец» 13 июня встретил шведский флот, пересчитал число кораблей и 19 июня вернулся в Кронштадт.

35-пушечный фрегат «Ярославец» 27 июня встретился со шведским флотом у острова Суроп. Его командир А.Г. Бардаков не сумел уйти и сдался шведам. (22 июня 1790 г. в ходе Выборгского сражения фрегат был отбит у шведов.) В тот же день шведы захватили в Финском заливе и 26-пушечный фрегат «Гектор» (командир И.М. Колокольцев).

После захвата фрегата «Ярославец» все приготовления к отходу эскадры Грейга на Средиземное море были прекращены. Теперь эскадра Грейга, а также пять кораблей и два фрегата из остающихся на Балтике начали срочно готовиться к бою со шведами. На судах был некомплект. Экипажи набирали буквально «с бору по сосенке» – туда брали и матросов с ластовых судов[91], и писарей, и вестовых из береговых учреждений, мастеровых из Кронштадта, необученных рекрутов. Взяли даже петербургских арестантов.

26 июня адмирал Грейг получил указ императрицы: «Следовать с Божьей помощью вперёд, искать флот неприятельский и оный атаковать».

28 июня флот Грейга снялся с якоря и при самом тихом ветре двинулся на запад. В его составе было 17 кораблей: «Болеслав» (66 пушек), «Иоанн Богослов» (74 пушки), «Всеслав» (74 пушки), «Вышеслав» (66 пушек), «Мечеслав» (66 пушек), «Радислав» (66 пушек), «Св. Елена» (74 пушки), «Св. Пётр» (74 пушки), «Мстислав» (74 пушки), «Ростислав» (100 пушек), «Изяслав» (66 пушек), «Владислав» (74 пушки), «Виктор» (66 пушек), «Ярослав» (74 пушки), «Кир-Иоанн» (74 пушки), «Память Евстафия» (66 пушек) и «Дерись» (66 пушек); 7 фрегатов: «Слава» (32 пушки), «Возьмислав» (32 пушки), «Подражислав» (32 пушки), «Надежда Благополучия» (32 пушки), «Премислав» (36 пушек), «Мстиславец» (44/40)[92] и «Брячислав» (44/40); бомбардирские корабли «Победитель» (18 орудий) и «Страшный» (14 орудий), катера «Счастливый» (8 пушек), «Летучий» (8 пушек) и «Нева» (8 пушек), а также транспорт «Смелый» (10 пушек), на котором перевозили боеприпасы для эскадры.

Грейг разделил свой флот на три эскадры. Самая слабая эскадра контр-адмирала Мартына Петровича Фондезина[93] «для лучшего над ней надзора» была назначена в авангард. Наиболее надёжная эскадра контр-адмирала Т.Г. Козлянинова поставлена в арьергард. А самые сильные корабли под личным командованием Грейга составляли кордебаталию. Сам Грей держал флаг на 100-пушечном «Ростиславе».

Между тем герцог Зюдерманландский, захватив 27 июня два русских фрегата, вместо того, чтобы идти на Кронштадт, пошел в Гельсингфорс. Лишь 3 июля шведская эскадра покинула Гельсингфорс и двинулась на восток. В её составе было 15 кораблей и 5 фрегатов. Корабли: «Ее Величество Шарлотта» (62 пушки), «Омхет» (62 пушки), «Принц Густав» (60 пушек), «Ретвизан» (62 пушки), «Эмгейтен» (70 пушек), «Дигд» (62 пушки), «Васа» (60 пушек), «Густав III» (70 пушек), «Фадернесланд» (62 пушки), «Ара» (62 пушки), «Форсигтигхет» (62 пушки), «Принц Карл» (62 пушки), «София Магдалена» (70 пушек), «Принц Фридерик Адольф» (62 пушки) и «Принц Густав Адольф» (62 пушки). Фрегаты 40-пушечные: «Грип», «Камилла», «Фрейя», «Минерва Севера» и «Тетис», «Ярамас» («Jaramas») и «Фигар» («Figar»); 36-пушечный фрегат «Спренгпортеп», а также захваченные у русских фрегаты «Ярославец» и «Гектор». Кроме того, в составе шведской эскадры были бриги «Тролле» и «Снуппул» («Snuppul») с 24 и 8 пушками соответственно.

Флот Грейга из-за маловетрия двигался очень медленно. 5 июля он обогнул с юга остров Гогланд. А утром 6 июня на горизонте показались шведы. Флоты маневрировали западнее Гогланда между островом Стеншхер и мелью Калбоденгрунд.

Шведский флот, бывший под ветром от русских кораблей и лежавший левым галсом, держался, как на манёврах, в правильной линии, сохраняя между судами равные интервалы. Между тем спускавшийся на шведов русский флот сохранял довольно правильный строй только в авангарде и передовой части кордебаталии, за которой в беспорядке шли восемь судов, в большинстве принадлежавшие к отряду Фондезина. Сильно отставшие задние корабли, несмотря на сигналы адмирала, сопровождаемые пушечными выстрелами, не торопились приблизиться к неприятелю.

В третьем часу пополудни шведский флот повернул «все вдруг» на правый галс[94] и стал выстраивать линию на северо-запад. В это время Грейг сделал сигнал авангарду «спуститься на неприятеля» и, дав авангарду выдвинуться вперёд, повторил тот же сигнал всему флоту. Но по ошибке корабли «Болеслав», «Мечеслав» и «Владислав» стали спускаться по первому сигналу вместе с отрядом Фондезина, а «Иоанн Богослов» по тому же сигналу сделал поворот оверштаг[95] и остался за линией. В 4 часа, когда шведы повернули «все вдруг» на левый галс, Грейг сделал сигнал «повернуть через фордевинд»[96]. Но корабли «Дерись» и «Память Евстафия» повернули оверштаг и сильно отстали.

В это время шведский флот находился уже на расстоянии пушечного выстрела и шел в полном порядке, тогда как у нас три корабля сильно отстали, три вышли вперёд, и строй флота был нарушен. На адмиральском корабле был поднят сигнал «арьергарду вступить на свое место». Кроме того, были даны сигналы стрельбой – «четвёртая и пятая пушки», требовавшие скорейшего исполнения, но отставшие корабли не прибавляли парусов и не спешили занимать свои места.

В 5 часов дня головной корабль линии (контр-адмирал Козлянинов) сблизился с передовым шведским кораблем на расстояние картечного выстрела. Адмиральский корабль «Ростислав» был на таком же расстоянии от шведского адмиральского корабля, и оба корабля открыли огонь. Это послужило сигналом к началу общего боя, разыгравшегося между островом Стеншхер и Калбоденгрундской мелью.

Наиболее энергично атаковали неприятеля восемь кораблей русского авангарда и кордебаталии. Грейг и Козлянинов своим примером воодушевляли другие суда. Но против всего шведского арьергарда вели бой всего три русских корабля – «Болеслав», «Мечеслав» и «Владислав». Остальные шесть кораблей держались в отдалении, стреляя как бы только для очистки совести.

Фредрик Ерта Ларссон, унтер-офицер со шведского корабля «Хедвиг Элдисабет Шарлотта», участвовавший в сражении, оставил его описание: «Глаза ничего не различали. Пушки ужасающе грохотали, раненые кричали, летящие ядра, в зависимости от своей величины, издавали разнообразные шипящие звуки. Это был такой концерт, что даже самые мужественные могли прийти в отчаяние. Особенно страшно становилось в те моменты, когда одновременно несколько человек падали замертво, пораженные одним ядром. Мозги из разбитых голов разбрызгивались по сторонам, падали вместе с кровью под ноги живых, а осколки черепов разлетались с такой силой, что врезались во внутреннюю обшивку и застревали там. Руки и ноги в мгновение ока открывались от тел, убитых складывали в кучи или попросту выбрасывали за борт. Подобные сцены обычны для морского сражения и могут быть ещё ужаснее, если корабль загорается, взлетает на воздух или тонет»[97].

Через полтора часа боя передовые корабли шведского флота пришли в замешательство. Первым вынужден был спуститься за линию строя флагманский корабль, сильно повреждённый «Ростиславом». За ним спустились ещё три шведских корабля, и теперь корабли Фондезина имели уже по одному противнику. Но в конце линии «Владислав» слишком близко подошел к неприятелю и, попав под огонь пяти кораблей, оказался без всякой поддержки.

Около 9 часов вечера шведский флот сделал поворот через фордевинд. Русская эскадра привела на правый галс и продолжала атаковать. При этом «Ростислав», оказавшись напротив флагманского корабля вице-адмирала графа Вахтмейстера «Принца Густава», энергично его атаковал. Около 10 часов вечера «Принц Густав», получив сильные повреждения, вынужден был спустить флаг.

Затем наступило полное бездействие. Пороховой дым окутал оба флота и скрыл их друг от друга. Команды были до крайности утомлены, корабли повреждены, а отряд Фондезина сильно отстал. В 12-м часу ночи к «Ростиславу» подошла шлюпка с донесением, что «Владислав», снесенный в середину неприятельского флота и не поддержанный своими мателотами, был вынужден сдаться в плен. Справедливости ради следует заметить, что на «Владиславе» из 700 человек экипажа было убито 257 человек. В корпусе имелось 34 пробоины. Три пушки разорвало при стрельбе. Грейг попытался тут же погнаться за неприятелем, но штиль и повреждения, нанесенные ближайшим к нему кораблям, лишили его возможности спасти «Владислав». Утром 7 июля шведский флот был уже далеко, а к полудню скрылся из виду в направлении Свеаборга.

Наши потери в этом бою составили 580 человек убитыми, 720 ранеными и сдалось в плен на «Владиславе» 470 человек.

У шведов, по их данным, убито 130 (?) человек, ранено 334 (?) человека и сдалось в плен на «Принце Густаве» 539 человек. На «Принце Густаве» было взято 26 – 24-фунтовых, 26 – 18-фунтовых и 8 – 6-фунтовых пушек.

Любопытно, что серьёзный урон шведам был нанесен уже после сражения… кораблем «Владислав». Среди пленных русских матросов оказались тифозные. Вскоре в главной шведской базе Карлскроне началась эпидемия, которая унесла жизни около десяти тысяч человек. Рост эпидемии был так велик, что живые не успевали делать гробы для мёртвых, и по флоту был отдан приказ: «Хоронить скончавшихся в гамаках».

В тактическом отношении Гогландское сражение следует считать ничьей, ведь фактически дело кончилось разменом двух равноценных кораблей. Стратегически же сражение было победой русских, которая перечеркнула все планы шведов в кампанию 1788 г. Это отметила и Екатерина, написав, что «победа была полная».

Гогландское сражение было фактически первым полномасштабным сражением русского флота с интенсивным использованием артиллерии, то есть классическим сражением по регламенту Госта. Ряд русских кораблей получил серьёзные повреждения. Так, в корпусе «Мстислава» было 116 пробоин, «Св. Петра» – 76 пробоин и т. д. То, что ни один корабль не погиб, объясняется слабостью артиллерии шведов, да и русская артиллерия была ненамного лучше. Так, максимальный калибр орудий шведских кораблей был 24 или 30 фунтов. Карронад не было, брандскугели и бомбы не использовались.

Любопытно, что по поводу применения брандскугелей возникла переписка адмирала Грейга с герцогом Зюдерманландским, из-за претензии последнего, что русские в Гогландском сражении стреляли брандскугелями, которые считались снарядами «бесчеловечными» и запрещенными международным правом. 27 июля адмирал Грейг писал герцогу на английском языке: «Ваше высочество! Полковник Христиерн уведомил меня, что Ваше Высочество сделали мне честь написать ко мне письмо (которое я ещё не получил) о том, что некоторые из наших кораблей употребляли в последнее сражение брандскугели. Я пользуюсь сим случаем, чтобы уверить Ваше Королевское Высочество, что я имею наистрожайшее повеление, чтобы никакая зажигательная материя не была употреблена ни на каком корабле, находящемся под моим начальством против шведского флота…»[98]

В свою очередь адмирал заявил, что «верхний парус бизань-мачты на собственном моем корабле загорался три раза во время сражения и горящая материя, по счастью, была затушена. Зажженный брандскугель был также брошен на корабль контр-адмирала фон-Дезина, который прицепился к снастям железным крючком. Господин полковник Христиерн посылает его для показания Вашему Королевскому Высочеству. Адмирал фон-Дезин признается, что по утушении сего брандскугеля он приказал несколько брандскугелей же пустить во флот под командой Вашего Высочества находящийся, всего числом 15, которые я весьма рад, узнав, что не имели своего действия и я имею справедливые причины думать, что сии только 15 брандскугелей были с нашего флота брошены, потому что я не дозволил стрелять оными с моего собственного корабля, несмотря на то, что наши паруса загорались три раза.

Вашему Королевскому Высочеству известно, что флот, под моим начальством находящийся, был снабжен и вооружён против турок и как против оных нужна отчаянная служба, то можно извинить, что отчаянные орудия могли бы быть и употреблены, которые употреблять против какой-либо просвещенной нации никогда намерения не было»[99].

В ответ герцог заявил, что на его кораблях не было зажигательных снарядов вообще, а «горючие снаряды, найденные на корабле вашем и на корабле контр-адмирала фон-Дезина, пущены вами же по ошибке, приключившейся по причине дыма»[100].

31 июля Грейг ответил герцогу, что «на корабле «Принц Густав» мы нашли патроны, наполненные горючими веществами в веленевых гильзах, о чем граф Вахтмейстер может засвидетельствовать Вашему Королевскому Высочеству. Нет никакого сомнения в том, что паруса моего корабля были зажжены этого рода веществом, выброшенным одним из шведских судов»[101].

За неумелое командование авангардом контр-адмирал Мартын Фондезин был отстранен от командования, а командиры кораблей «Иоанн Богослов», «Память Евстафия» и «Дерись» Валронт, Баранов и Коковцев были отданы под суд и приговорены к смертной казни. Екатерина писала Потёмкину, что они заслужили виселицу, но сама помиловала их, ограничившись разжалованием в матросы. Увы, никто из наших историков не попытался установить отношение сих капитанов к масонским ложам.

Кстати, сражение у Гогланда произошло 6 июля в день преподобного Сисоя. С тех пор на протяжении почти ста двадцати лет (до 1905 г.) в списках русского флота постоянно значился корабль под названием «Сисой Великий».

Несмотря на серьёзные повреждения, адмирал Грейг не пошёл с флотом в Кронштадт, а отправил туда четыре наиболее повреждённых корабля (среди них были «Всеслав», «Болеслав» и «Мечеслав») и фрегаты «Премислав» и «Слава». Кроме того, фрегат «Надежда Благополучия» повел на буксире в Кронштадт плененного «Принца Густава».

Остальные суда были отремонтированы своими силами и средствами у острова Сескар. А 26 июля флот Грейга внезапно появился у входа в Свеаборгские шхеры.

Шведский же флот спокойно расположился в Свеаборге. Корабли ремонтировались, офицеры гуляли на берегу. По случаю «Гогландской победы» Густав III велел устроить салют в Гельсингфорсе. Вход на Свеаборгский рейд охраняли три шведских корабля и фрегат.

Рано утром 26 июля стоял сильный туман, поэтому наблюдатели со шведских судов заметили русские корабли лишь в нескольких кабельтовых от себя. Обрубив якорные канаты, шведские корабли начали уходить под огнём русского авангарда, в котором были корабли «Память Евстафия» (66 пушек), «Ярослав» (74 пушки) и «Мстислав» (74 пушки). 62-пушечный шведский корабль «Принц Густав Адольф» сел на мель и сдался русским. Остальным шведским судам удалось скрыться в шхерах. Русские пытались снять трофей с мели, но быстро сделать это не смогли, а начинать капитальные спасательные работы было невозможно, поскольку шведский флот находился рядом, в двух-трёх милях. Поэтому русские сожгли «Принца Густава Адольфа» на виду у шведского флота. А 530 пленных шведов были взяты на борт русских кораблей.

Войти на Свеаборгский рейд и устроить шведам «Синоп» или «Копенгаген» Грейг не решился, поскольку он был Грейгом, а не Нахимовым или Нельсоном. Да и навигационная обстановка у Свеаборга была посложнее, чем в Синопе, Абукире и Копенгагене. Поэтому Грейг ограничился тесной блокадой шведского флота, запертого в Свеаборге.

10 августа 1788 г. у острова Нарген сел на мель 32-пушечный фрегат «Возьмислав». Вскоре он был разбит штормом. Погиб один матрос.

Во время блокады Свеаборга тяжело заболел адмирал Грейг. В связи с этим его флагманский корабль «Ростислав» покинул флот и 21 сентября прибыл в Ревель. Там 15 октября Самуил Карлович Грейг умер.

Командование флотом в отсутствие Грейга принял контр-адмирал Т.Г. Козлянинов. Он быстро снял блокаду Свеаборга и отправил суда зимовать в Ревель и Кронштадт. Одной из причин снятия блокады стала эпидемия тифа на судах эскадры, заболело свыше двух тысяч человек.

Несколько слов скажем и о действиях гребного флота. К началу войны при русской Финляндской армии в Выборге дислоцировалось лишь восемь полугалер под командованием капитана 1-го ранга Слизова.

Большой отряд шведских галер с десантом двинулся к русской крепости Фридрихсгам. Слизов попытался с восемью галерами остановить противника, но ввиду неравенства сил отступил, не потеряв ни одного судна.

В связи с вступлением Дании в войну и угрозой вторжения её войск в глубь Швеции, а также с мятежом в шведских войсках в Финляндии, парализовавшем любые наступательные действия против русских, король Густав III решил с частью войск вернуться в Швецию. Сделать это можно было только на галерах. Шведский корабельный флот, как уже говорилось, был заперт в Свеаборге.

Шведский армейский флот вместе с королём и войсками двинулся шхерным фарватером от Свеаборга к Або. Но после Гогландского сражения адмирал Грейг сформировал отряд в составе 66-пушечного корабля «Ростислав», двух фрегатов «Премислав» (44 пушки) и «Слава» (32/36 пушек), а также гребного фрегата «Евангелист Марк» (22 пушки). Командовал отрядом капитан 1-го ранга Я.И. Тревенен. Отряд занял позицию у Гангута 14 августа, а 23 августа к отряду присоединились 66-пушечные корабли «Память Евстафия» и «Пантелеймон».

В 1788 г. русские поменялись местами со шведами по сравнению с 1714 г. Теперь шведский армейский флот был вынужден стать на якорь у деревушки Тверминне, где в 1714 г. стояли галеры Петра Великого.

3 октября шведские гребные суда, шедшие с запада (из Або), воспользовавшись штилем, попытались прорваться мимо мыса Гангут. Эти суда везли продовольствие для шведской армии в Финляндии. Навстречу из Тверминне король выслал восемь галер. Из-за штиля русские парусные корабли не смогли перехватить шведов. Зато «Евангелист Марк» выпустил весла и атаковал шведов, которые после нескольких залпов фрегата кинулись врассыпную и укрылись в шхерах. Судам с провиантом так и не удалось прорваться на восток.

Через день, 5 октября, шведы вновь попытались провести транспорты мимо мыса Гангут, и опять из-за безветрия с ними дрался один «Евангелист Марк». После интенсивной артиллерийской дуэли шведские галеры, канонерские лодки и часть транспортов отошли в шхеры, а 14 транспортных судов были захвачены баркасами с абордажными партиями с русских кораблей.

Но 13 октября Тревенен получил приказ контр-адмирала Козлянинова оставить позицию у Гангута и уйти в Ревель. Иначе, чем предательским, сей приказ не назовешь. Шведский армейский флот, воспользовавшись уходом русских, свободно прошел в Або, а грузовые суда проследовали в Свеаборг шхерным фарватером. В итоге Густав III прибыл в Швецию с верными ему полками. Как говорится, история не терпит сослагательного наклонения, но есть все основания полагать, что ригсдаг не принял бы угодных королю решений, если бы тот по-прежнему был блокирован русскими в Тверминне.

Мало того, по приказу Густава, оценившего, наконец, значение Гангутской позиции, там началось строительство мощной крепости. Крепость имела нескольких фортов, расположенных как на полуострове, так и на ближайших островах. 4 мая 1789 г. крепость была закончена. Через несколько дней после этого у Гангута появился отряд кораблей, который вновь собирался блокировать этот район. Однако, увидев шведские форты, русские корабли уплыли восвояси.

Адмирал Козлянинов, сняв блокаду со Свеаборга, спас и корабельный шведский флот. 9 ноября шведский флот покинул Свеаборг и беспрепятственно дошёл до своей главной военно-морской базы Карлскрона.

28 июня 1788 г. в Копенгаген прибыл отряд вице-адмирала В.П. Фондезина в составе 100-пушечных кораблей «Иоанн Креститель», «Три Иерарха» и «Саратов», а также 32-пушечного фрегата «Надежда».

5 июля 1788 г. из Архангельска вышел ещё один отряд кораблей, первоначально предназначенный для Средиземноморской эскадры адмирала Грейга. В его составе было пять кораблей и два фрегата, построенных на Соломбальской верфи в Архангельске. Среди них были 74-пушечные корабли «Александр Невский», «Максим Исповедник» и «Сисой Великий»[102], 66-пушечные корабли «Северный Орел» и «Прохор», 44/38-пушечные фрегаты «Архангел Гавриил» и «Помощный». Командовал отрядом контр-адмирал И.А. Павалишин.

4 августа корабль «Сисой Великий» налетел в тумане на песчаную банку у берегов Норвегии[103]. Из-за полученных повреждений корабль отделился от эскадры и 17 августа пришел в порт Христианзонд (современное название Кристиансонн). Порт расположен на юге Норвегии всего в 130 км от берегов Дании.

Остальные суда отряда Павалишина 29 августа пришли на рейд Копенгагена, где соединились с отрядом В.П. Фондезина. Кроме того, в Копенгаген пришли купленные в Англии катера (коттера). Один из них был переклассифицирован в тендер, а другой – в бриг и получил название «Меркурий». Таким образом, образовалась довольно мощная, так называемая «копенгагенская» эскадра – семь кораблей, три фрегата и два катера.

В самом начале войны Виллем Фондезин получил приказ атаковать шведский порт Готенбург, где находилось три неприятельских фрегата. Фрегаты приказано уничтожить, а город сжечь. Затем следовало заняться шведским городом Марстранд. Но вместо этого, проведя в бездействии около месяца, Фондезин без всякой необходимости высадил 140 человек десанта у шведской деревни Ро, близ порта Ландскора. Деревня была сожжена, но поскольку она находилась в нескольких километрах от датского берега (через пролив Зунд), это вызвало раздражение датского населения. Напомню, что одной из важнейших политических целей Екатерины было вовлечение Дании в войну против Швеции.

19 июля эскадра Фондезина вышла из Копенгагена и направилась в пролив Каттегат для поиска трёх злосчастных шведских фрегатов, базировавшихся в Готеборге. С собой Фондезин взял два пинка (транспорта) – «Соломбалу» и «Кильдюин», которые везли артиллерию и боеприпасы в Архангельск для строившихся там судов. Фондезин шведских фрегатов не обнаружил и вместо того, чтобы отконвоировать пинки в Северное море миль хотя бы на 100, бросил их 3 августа и двинулся обратно в Копенгаген. Через двое суток три шведских фрегата обнаружили наши пинки. «Соломбале» удалось уйти, зато «Кильюин» стал добычей шведов. Уже сам по себе пинк водоизмещением 456 тонн с 26 пушками был ценным трофеем, но главное, в его трюмах лежало 100 пушек большого калибра для строившихся кораблей.

С 22 сентября по 20 октября объединённая русская эскадра выходила для блокады шведской базы Карлскроны. Но, узнав о смерти адмирала Грейга и об уводе Козляниновым флота, блокировавшего шведов в Свеаборге, В.Н. Фондезин испугался встречи со шведским флотом. Он не стал дожидаться трёх кораблей, посланных ему в помощь Козяниновым, и трусливо ретировался в Копенгаген. Благодаря этому шведский корабельный флот благополучно добрался до Карлскроны.

17 октября 1788 г. три корабля (в том числе «Пантелеймон» и «Мечеслав») вышли из Ревеля и 12 ноября прибыли в Копенгаген, присоединившись к эскадре В.П. Фондезина.

Промедлив целый месяц с постановкой судов своего отряда на безопасную зимовку, Фондезин оставил их в Зунде, где суда целую зиму, подвергаясь большой опасности, носились вместе с плавающим льдом между берегами Дании и Швеции. Если ни одно судно не погибло, то это должно отнести только к заботливости и знанию дела командиров, а также к счастливой случайности. Шведские войска по льду попытались захватить русские корабли, но о замысле шведов русские узнали заблаговременно и сумели отразить нападение. Оценкой распоряжений Фондезина могут служить слова Екатерины II: «Фондезин проспит и потеряет корабли». В исходе декабря Фондезин был сменен, и весной 1789 г. в командование «копенгагенской эскадры» вступил Козлянинов, произведенный в вице-адмиралы.

Кампания 1789 г. началась блестящими успехами командира катера (брига) «Меркурий» Романа Васильевича Кроуна. Монография – не энциклопедический словарь, и автор умышленно не вдаётся в жизнеописания царей и адмиралов, но здесь хочется сделать исключение.

Кроун родился в 1754 г. в Шотландии. Подростком поступил матросом на торговое судно, затем нанялся в британский военный флот. Несмотря на многие заслуги, Кроун дослужился только до лейтенанта, а далее, с учетом его происхождения, ему хода не было. Посему он 4 февраля 1788 г. вступает на русскую службу в чине лейтенанта. В России он получил имя и отчество Роман Васильевич. Уже 11 марта того же года Роман Васильевич Кроун был произведён в чин капитан-лейтенанта и назначен на корабль «Иоанн Креститель». Через некоторое время после прихода «Иоанна Крестителя» в Копенгаген Кроун был назначен командиром брига «Меркурий».

Осенью 1788 г. бриг крейсировал у острова Борнхольм и в проливе Каттегат и захватил 29 шведских судов.

Зимой 1788/1789 г. в Копенгагене «Меркурий» был перевооружён и вместо 12-фунтовых пушек получил двадцать две 24-фунтовые карронады английского производства.

В начале апреля 1789 г. «Меркурий» вышел из Копенгагена в крейсерство. Уже в море по указанию Кроуна бригу придали вид купеческого судна – палуба была загрязнена, небрежно поставлены паруса, необтянутый такелаж, орудийные порта затянуты парусами.

29 апреля у острова Борнхольм «Меркурий» атаковал шведский бриг (тендер) «Снопул», вооружённый двенадцатью мелкокалиберными орудиями. «Снопул» вынужден был сдаться.

16 мая 1789 г. «Меркурий» вошел в отряд генерал-майора Лежнева, который был сформирован для конвоирования корабля № 9, зимовавшего в Норвегии. 20 мая отряд Лежнева встретил английский купеческий корабль, капитан которого сообщил русским, что в Христансфиорде стоит шведский фрегат. Лежнев не рискнул на кораблях зайти в незнакомые шхеры. Поэтому замаскированный под купца «Меркурий» один зашёл в фиорд. Там стоял на якоре 44-пушечный шведский фрегат «Венус». Кроун приказал встать на якорь в видимости от фрегата.

Рано утром 21 мая «Меркурий» атаковал «Венус». Поскольку был штиль, бриг шёл на вёслах. Зато «Венус» был лишен возможности маневрировать, что позволило Кроуну подойти к нему с кормы, где находилось несколько 6-фунтовых пушек. Став бортом к корме фрегата, бриг открыл огонь из карронад почти в упор. 24-фунтовые ядра произвели большие разрушения на фрегате. «Венус» мог ответить лишь картечью из 6-фунтовых пушек на шканцах юта. Через 2,5 часа фрегат спустил флаг.

«Венус» был вооружён тридцатью 24-фунтовыми и шестнадцатью 6-фунтовыми пушками. При наличии ветра «Венус» мог с дистанции в полверсты вдребезги разнести из 24-фунтовых пушек бриг, не входя в зону действия карронад «Меркурия», эффективная дальность стрельбы которых не превышала четверти версты. А так на «Меркурии» было убито всего 4 человека и ранено 6.

Любопытна судьба команды «Венуса». 47 человек во главе с капитаном Мигнусом Гансоном были позже отправлены в Петербург, а остальные около 200 человек определены матросами на корабли копенгагенской эскадры.

За этот бой Екатерина II наградила Кроуна орденом Святого Георгия 4-й степени и произвела его в капитаны 2-го ранга. Любопытно, что во время кампаний 1788 и 1789 гг. Кроун вопреки всем морским традициям держал на бриге свою жену. Во время боя с «Венусом» она оказывала первую помощь раненым. За это Марфа Ивановна Кроун была награждена императрицей орденом Святой Екатерины.

Капитан 2-го ранга Кроун был назначен командиром взятого фрегата «Венус». Повреждения фрегата исправили без захода в базу, и до 29 июня фрегат плавал вместе с отрядом Лежнева. Зимой 1789/1790 г. фрегат был капитально отремонтирован и перевооружён. В кампанию 1790 г. он имел двадцать шесть 24-фунтовых и шестнадцать 6-фунтовых пушек, восемь 24-фунтовых карронад и два 3-фунтовых фальконета.

Сам же Кроун в 1824 г. дослужился до полного адмирала, но лишь в 1830 г. принял русское подданство. До этого он числился подданным Англии. Умер Кроун 21 апреля 1841 г., прослужив в русском флоте 53 года.

В связи с боем «Меркурия» и «Венуса» стоит заметить, что любому герою услужливый дурак может причинить больше вреда, нежели сотня злопыхателей. Так, Вячеслав Чистяков в сборнике «Под Андреевским флагом» (М., 1994. С. 461) утверждает: «Дальнейший его [командира фрегата «Венус». – А.Ш.] план был столь же прост, сколь и дерзок, – проскочить под носом дремлющего на якорях Лежнева, подняться вдоль норвежского побережья и встретить русский «корабль № 9» существенно севернее, назначив ему с в о ю точку рандеву. Трудно сказать, как бы развернулись дальнейшие события, если бы на сцену не явился капитан-лейтенант Кроун». Уважаемый автор, видимо, так и не понял, что корабль № 9 – это 74-пушечный «Сисой Великий», способный вдребезги разнести и пару «Венусов».

Отряд же Лежнева, разумеется, предназначался для защиты «Сисоя» не от «Венуса», а от возможного рейда сильной шведской эскадры из Карлскроны.

16 мая 1789 г. отряд Лежнева в составе 74-пушечного корабля «Максим Исповедник» и 66-пушечного корабля «Прохор» вышел из Копенгагена. Через несколько дней к ним присоединился бриг «Меркурий». Отряд забрал в Христианзонде «Сисоя Великого», некоторое время покрейсировал в заливе Каттегат и 29 июня благополучно прибыл в Копенгаген.

К началу 1789 г. шведский корабельный флот, имевший до 30 кораблей, находился в Карлскроне, за исключением трёх больших фрегатов, зимовавших в Готенбурге. А гребной флот, насчитывавший около 140 судов, делился на две почти равные части, из которых одна находилась в Стокгольме и портах Швеции, а другая – в Свеаборге. Ещё у шведов было несколько судов гребного флота на озере Саймо, для которого и у нас в Вильманстранде строилось 10 канонерских лодок.

Положение нашей эскадры в Копенгагене по политическим отношениям было довольно затруднительное. Дания, находившаяся под давлением Англии и Пруссии, хоть и не заключала со Швецией мира, но вынуждена была оставаться в бездействии. С другой стороны, датское правительство, дорожа союзом с Россией, считало своим долгом охрану русской эскадры. Поэтому датский флот, почти равносильный эскадре Козлянинова, был поставлен вместе с ней в линию у северного входа на Копенгагенский рейд, южный вход которого защищался четырьмя старыми, негодными для плавания, кораблями. Таким образом, датчане, охраняя свою столицу от нападения шведов, вместе с тем охраняли и русскую эскадру.

К июню огневая мощь эскадры заметно возросла за счёт замены 12-фунтовых и 6-фунтовых пушек на закупленные в Англии 24– и 36-фунтовые карронады.

31 марта 1789 г. Екатерина II подписала рескрипт о назначении командующим Балтийским флотом адмирала В.Я. Чичагова (1726–1809) взамен умершего адмирала Грейга. В рескрипте говорилось: «Вверив вам предводительство сил наших в Балтийском море против неприятеля нашего короля шведского назначенных, мы тем оказали вам знак особливого нашего благоволения и надежды на ваше усердие к службе, радение и искусство.

Флот наш, на действия в помянутом море определяемый, будет составлен: во-первых, из 10 кораблей, 4 фрегатов и 2 бомбардирских, ныне в Ревеле имеющихся, и из такового же числа кораблей и фрегатов, от Кронштадта отправляемых, из эскадры, ныне в Копенгагене находящейся, и из 3 кораблей с несколькими фрегатами иди другого рода судами, назначаемых для охранения Финского залива во время отдаления вашего и в запас для подкрепления флота, чего ради сии три корабля в вашем личном распоряжении состоять будут. Гребной же флот, независимо от сего вооружаемый, будет под начальством предводителя сухопутной нашей армии»[104].

4 мая 1789 г. на рейд Ревеля была выведена эскадра в составе десяти кораблей: «Ростислав» (100 пушек), «Святая Елена» (74 пушки), «Кир Иоанн» (74 пушки), «Святой Пётр» (74 пушки), «Мстислав» (74 пушки), «Ярослав» (74 пушки), «Родислав» (66 пушек), «Изяслав» (66 пушек), «Болеслав» (66 пушек), «Память Евстафия» (66 пушек); четырёх фрегатов: «Слава», «Премислав», «Надежда Благополучия» и «Подражислав»; двух бомбардирских кораблей: «Победитель» и «Страшный»; пяти катеров: «Нептун», «Нева», «Счастливый», «Летучий», «Поспешный»; одного госпитального судна «Холмогоры» и одного транспортного судна «Хват». Всего сухопутных и морских чинов всех званий на этих судах насчитывалось 9333 человека.

К этому времени Кронштадтская эскадра ещё была заперта льдом и стояла в Кронштадте, а галерный флот – в Петербурге. В составе Кронштадтской эскадры было десять кораблей: «Князь Владимир» (100 пушек), «Двенадцать Апостолов» (100 пушек), «Всеслав» (74 пушки), «Победослав» (74 пушки), «Принц Густав» (74 пушки), «Святослав» (66 пушек), «Дерись» (66 пушек), «Вышеслав» (66 пушек), «Виктор» (66 пушек); два фрегата: «Брячеслав» и «Мстиславец»; два брандера: «Касатка» и «Лебедка» и одно госпитальное судно «Турухман». В составе эскадры было 7295 человек.

4 мая по приказу Чичагова из Ревеля к Гангуту был отправлен на разведку отряд в составе корабля «Родислав», фрегата «Премыслав», катера «Летучий» и пакетбота «Поспешный».

11 мая капитан Тревенен вошел в Гангутский залив, где увидел построенные вновь на островах и берегу четыре батареи[105]. Когда русские суда подошли на дистанцию 1,3 км, шведы открыли огонь. Тревенен приказал не отвечать, а повернуть назад, и 19 мая прибыл в Ревель.

Тут стоит привести малозначительный в боевом отношении эпизод, но он хорошо показывает разницу в возможностях парусных и гребных судов. 22 мая русский фрегат заметил «идущих из Гельсингфорса к западу шхерами между Порккалаудских островов 12 неприятельских галер, да грузовых – 15 двух– и одномачтовых судов, преследовал оные, входя довольно далеко меж островов, беспрестанно измеряя при том неизвестную по нашим картам глубину, но, придя, где уже до десяти сажен оная уменьшилась, не отважился далее гнаться, тем более, что суда те удалились под самый берег»[106].

Как видим, 12 галер не могли противостоять одному фрегату, но зато они легко уходили от него в шхерах.

Лишь 21 мая 1789 г. Кронштадтская эскадра двинулась на соединение с Ревельской. Но уже в нескольких километрах от Кронштадта 100-пушечный корабль «Двенадцать Апостолов» столкнулся с английским торговым судном, а корабли «Иезекиил» и «Вышеслав» сели на мель. Чтобы снять с мели корабли, их пришлось основательно разгрузить. Лишь поздно вечером 26 мая Кронштадтская эскадра показалась в виду Ревеля.

В начале июня русский десант занял несколько островов у оконечности полуострова Порккалауд, так называемую Порккалаудскую позицию в 100 км восточнее Гангута. Замечу, что оконечности полуостровов Гангут и Порккалауд выходят за линию шхер, и в этих местах парусные корабли сравнительно легко могут перехватить гребные суда, выходящие из шхер. Таким образом, Гангут и Порккалауд представляли собой самые важные стратегические пункты на северном берегу Финского залива. После занятия Порккалауда транспортным судам шведов пришлось разгружаться в Барэзунде, не доходя до Порккалауда. 6 июня 1789 г. с запада появились 17 шведских гребных судов, но, увидев русские суда, шведы повернули обратно.

На одном из островов у Порккалаудской позиции капитан Шешуков построил шестипушечную батарею. Там же русские суда захватили две шведские яхты «Бруна-Юртен» и «Св. Генрих». Оба судна 19 июня были доставлены в Ревель. Чрезвычайно лёгкие на ходу и удобные, яхты понравились адмиралу Чичагову, и он приказал вооружить их фальконетами, а затем отослать обратно к Шешукову для использования в качестве посыльных судов.

21 июня шведские гребные суда попытались атаковать Порккалаудскую позицию со стороны Свеаборга, воспользовавшись попутным ветром. Шведский отряд состоял из трёх полугалер, четырёх канонерских лодок и одной шебеки.

Заметив противника, капитан Шешуков приказал гребному фрегату «Св. Марк», бригантине «Нептун» и катеру «Летучий» атаковать шведов. Остальные парусные суда из-за своей большой осадки не смогли принять участия в бою. Шведские суда в боевом порядке вышли из залива, отстоявшего от мыса на 5 вёрст, и первыми открыли огонь. Капитан Шешуков перебрался с флагманского корабля на катер «Счастливый», откуда и руководил ходом боя. Тут у автора возникает каверзный вопрос: почему катер «Летучий» с осадков в 3,2 м мог принять участие в бою, а катер «Счастливый» с осадкой 2,8 м был отнесен в донесении Шешукова к кораблям с большой осадкой и находился вне зоны артиллерийского огня? Понятно, что о двух кораблях, бывших у Шешукова, и речи нет.

Между тем с берега по русским судам открыли огонь шведские пушки, стрелявшие каменными ядрами. Фрегат «Св. Марк» под командованием лейтенанта П.П. Фондезина открыл ответный огонь по береговым пушкам, а бригантина и катер занялись неприятельскими судами.

После почти трёхчасовой баталии шведские суда ушли в шхеры, а береговая батарея была приведена к молчанию. В районе батареи высадился русский десант. Трофеями десанта стали две чугунные 14-фунтовые пушки, больше двух пудов пороха и горн, в котором калилось 15 ядер. Всего, по донесению Шешукова, на батарее было 10 орудий, но 8 шведы якобы увезли. Сделать это трудно, так что, скорей всего, там и было две пушки.

Однако радость императрицы по поводу успеха у Порккалауда был омрачена донесением от 20 июня о том, что шведы перехватили четыре русских транспортных судна, шедших из Лифляндии к Фридрихсгаму.

23 июля отряд Шешукова у Порккалауда сменил отряд капитана 1-го ранга В.И. Глебова. Отряд в составе двух 66-пушечных кораблей «Европа» (спущен в 1768 г.) и «Иануарий» (спущен в 1780 г.) и трёх малых судов оставался на позиции до 14 октября 1789 г.

2 июля флот Чичагова вышел в море. В его составе было двадцать кораблей («Двенадцать Апостолов», «Ростислав», «Князь Владимир», «Всеслав», «Мстислав», «Святая Елена», «Кир Иоанн», «Святой Пётр», «Ярослав», «Иезекиль», «Принц Густав», «Победослав», «Ростислав», «Изяслав», «Память Евстафия», «Болеслав», «Святослав», «Дерись», «Виктор» и «Вышесшлав»), шесть фрегатов («Прямислав», «Подражислав», «Брячислав», «Мстиславец», «Слава» и «Надежда благополучия»), два бомбардирских корабля, два катера, два госпитальных и два транспортных судна. 14 июля у острова Эланд русские обнаружили шведский флот, бывший под началом герцога Зюдерманландского и состоявший из 21 корабля и 8 фрегатов[107].

Хотя у Чичагова было только 20 кораблей, но они по силе своей артиллерии, а также по количеству и качеству экипажей имели значительное преимущество перед неприятелем, на судах которого был неполный комплект экипажей, частью пострадавший от бушевавшей в Карлскроне эпидемии.

На следующий день, то есть 15 июля, герцог Зюдерманландский выстроил в линию тридцать кораблей и фрегатов и атаковал русских. Завязалась артиллерийская дуэль на предельной дистанции огня крупнокалиберных пушек. Оба флагмана явно не стремились сближаться. В результате сия «ленивая баталия» (как называл такие сражения Ушаков) продолжалась свыше шести часов, но обе стороны не имели не только потопленных, но и даже серьёзно повреждённых судов. Риторический вопрос – куда же шесть часов палили русские корабли? Да ещё, как следует из донесения Чичагова графу Чернышеву, бог лично помогал русскому адмиралу.

На десяти русских кораблях потерь не было вообще, на остальных же судах был убит 31 человек и ранено 185. Причём наши корабли больше всего пострадали от действия… собственных пушек. Чтобы не быть голословным, процитирую донесение адмирала Чичагова: «…убито нижних чинов на корабле «С. Пётр» 5 человек, да ранено 22 человека, но в сем числе большая часть убитых и раненых от разрыву своей одной пушки…

…Находившийся в линии подле корабля «Мстислава» корабль «Дерись» принужден был по случаю разрыва трёх своих пушек и учинившегося от того немалого убийства людей и возгорения внутри корабля, для утушения огня выйти из линии, но как от сего же разрыва взломаны были палубы так, что никак не мог оный левым боком продолжать свой с неприятелем бой, то и остался до конца сражения вне линии»[108].

Замечу, что разорвавшиеся на «Дерись» чугунные пушки были отлиты в Воронеже ещё при царе Петре. Корабль «Дерись» после сражения едва держался на воде.

На следующий день после сражения, то есть 16 июля, шведский флот находился на расстоянии мили от русского. Адмирал Чичагов пытался выиграть ветер у шведов, но не сумел и решил не испытывать судьбу. То же повторилось и 17 июля. Оба флота маневрировали. А утром 18 июля шведского флота уже не было видно.

20 июля эскадра Чичагова подошла к острову Борнхольм.

19 июля эскадра Т.Г. Козлянинова окончательно покинула Копенгаген и двинулась в Балтийское море. 22 июля копенгагенская эскадра встретилась с эскадрой В.Я. Чичагова. Объединённая эскадра несколько дней крейсировала в районе островов Борнхольм и Готланд и мыса Дагерот, но шведский флот не показывался, и русская эскадра 16 августа 1789 г. прибыла на Ревельский рейд.

Копенгагенская эскадра потеряла катер «Дельфин», 28 июля севший на мель у южной оконечности острова Борнхольм. Любопытно, что этот катер был куплен в 1788 г. (уже после начала войны) в Англии, командир его был англичанин Вильям Кровве.

В Петербурге императрица и её окружение надеялись, что Ревельская эскадра Чичагова и Копенгагенская эскадра Козлянинова разобьют шведский флот. Возмущенная императрица написала в Военный совет: «Из вчера полученных реляций (5 авг. вечером) адмирала Чичагова видно, что шведы атаковали его, а не он их, что он с ними имел перестрелку, что на оной потерян капитан бригадирского ранга и несколько сот прочих воинов, без всякой пользы Империи, что, наконец, он возвратился к здешним водам, будто ради прикрытия залива Финского»[109]. Поведение Чичагова императрица характеризовала точно и лаконично – «недействие».

Несколько слов стоит сказать и о боевых действиях в районе Порккалаудской позиции. В шхерах у Борезунда и Свеаборга продолжали концентрироваться шведские гребные суда. 13 августа они перехватили русскую одномачтовую яхту, посланную капитаном 1-го ранга Глебовым в Ревель с донесением Чичагову. Шведские гребные суда взяли яхту на буксир и увели шхерами в Свеаборг.

Пользуясь безветрием, 15 августа в 14 часов шведские гребные суда вышли с запада из шхер и двинулись к русской батарее, сооруженной на острове. В этом шведском отряде было 5 галер и 13 канонерских лодок. Одновременно с востока к острову двинули одна галера и 4 канонерские лодки. Соединившись, оба шведских отряда открыли огонь по русской батарее. Батарею поддержали огнём русские катера, шедшие на веслах. Как писал адмирал Чичагов: «Батарея всё время отражала атаки с заметным уроном для шведов, и суда, действующие против кораблей, были принуждены обратиться в бегство, укрываясь в шхеры к Борезунду и к стороне Свеаборга. На нашей стороне не оказалось ни одного убитого, и ни одного раненого»[110].

Вот молодцы! За 4 часа «много шуму из ничего» понаделали, сколько пудов пороху потратили, и обе стороны победные реляции начальству отправили!

17 августа в Ревель из Нарвы пришло малое торговое судно, владелец которого донес адмиралу Чичагову, что 16 августа «к стороне Свеаборга и Порккалауда он видел плывшие около шхер разные, трёх– и двухмачтовые суда, числом до 30; флагов же за дальностью он не мог разглядеть»[111].

18 августа Чичагов приказал капитану 1-го ранга Треневену[112] с тремя кораблями и тремя фрегатами немедленно отправляться из Ревеля к Порккалауду.

14 августа из Карлскроны вышел специальный отряд в составе трёх кораблей и трёх фрегатов для деблокирования Порккалауда. 26 августа шведский отряд подошел к Барэзунду, где соединился с 60 гребными судами армейского флота и собрался было двинуться к Порккалауду. Но тут выяснилось, что на помощь к Глебову (три корабля и два фрегата) подошла эскадра Тревенена, а на море в районе Ревеля шведские дозорные корабли обнаружили главные силы русского флота. Поэтому шведские парусные корабли отказались от похода к Порккалауду и, простояв десять дней в Барэзунде, ушли обратно в Карлскрону.

Однако действия русский кораблей против шведских гребных судов в районе Порккалауда закончились печально. 8 сентября сел на камни 66-пушечный корабль «Северный Орел». Согласно реляции, русским удалось снять с него всю команду и пушки. К 13 сентября 1789 г. корабль был полностью разбит штормом. 15 октября отряд русских судов в составе кораблей «Александр Невский», «Родислав», фрегата «Гавриил» и одного катера дружно сел на четырёхфутовую (1,2 м) мель восточнее острова Нарген примерно в 45 км от Порккалауда. С помощью подошедших к мели гребных судов удалось стащить с мели кормой корабль, фрегат и катер. Однако «Родислава» стащить не удалось. Команда была снята, а корабль брошен на мели.

Кроме того, в 1789 г. у Порккалауда шведы захватили русский катер «Лось», за несколько месяцев до этого купленный в Англии.

В результате в октябре 1789 г. русские покинули Порккалаудскую позицию.

В кампанию 1789 г. Екатерина доверила командование гребным флотом принцу Карлу Нассау-Зигену (1743–1802). В июле 1788 г. принц, командуя гребной эскадрой в Лимане у Очакова, нанес поражение турецкому флоту, но позже разругался с Потёмкиным и был отозван Екатериной в Петербург.

Несмотря на старания принца, – заметим, что он, кроме того, был и вице-адмиралом российского флота, – гребной флот сумел выйти из Кронштадта лишь 8 июня 1789 г. В составе гребного флота было 75 судов (галер, каек, дубель-шлюпок, канонерских лодок и др.)

Войдя в шхеры и присоединив к своей эскадре тринадцать судов находившегося в Выборге отряда Слизова, Нассау-Зиген 3 июля подошел ко входу в Фридрихсгамский залив, недалеко от которого, у острова Котка, находилась значительная часть неприятельского гребного флота, бывшая под начальством способнейшего из всех шведских морских офицеров обер-адмирала Аугуста Эренсферда.

Для усиления гребного флота была сформирована так называемая «резервная эскадра» под командованием вице-адмирала А.И. Круза. В составе резервной эскадры было два корабля, два фрегата, два бомбардирских корабля и два мелких судна. Круз затянул подготовку эскадры к выходу, и она соединилась с гребным флотом лишь 4 августа.

К этому времени шведский армейский флот, состоявший из 62 боевых судов и 24 транспортов, находился на двух (Малом и Большом) Роченсальмских рейдах. К неприятельскому флоту, спрятавшемуся в шхерах, можно было подойти двумя путями: с севера – очень узким проходом, называемым Роченсальми (шведская дефилея), или Свенск-Зунд, или Королевские ворота; а с юга – проходом между островами шириной в 850 м.

И Круз, и Нассау горели желанием атаковать шведов, но наметить совместный план действий не смогли. Спор кончился взаимными оскорблениями, и по приказу Екатерины Круз был смещен, а на его место назначен генерал-майор Балле, исполнявший обязанности интенданта флота.

К вечеру 12 августа русские эскадры подошли к Роченсальми. По плану Нассау генерал-майор Балле с одиннадцатью большими и девятью малыми судами должен был войти в Роченсальми через южный проход и оттянуть на себя основные силы шведов, чтобы облегчить прорыв остальных судов эскадры через Королевские ворота.

Шведский адмирал Эренсферд выставил против отряда Балле все свои большие суда. Малые же суда и транспорты были отведены на север в глубину шхер в Кюменьский залив. Для защиты Королевских ворот он поставил четыре бомбардирских судна, а в самом узком месте прохода приказал затопить несколько транспортных судов, что сделало его непроходимым даже для мелких гребных судов.

13 августа в 10 часов утра отряд Балле подошел к судам неприятеля, перекрывшим проход между островами Котка и Кутула-Мулим, и открыл огонь. Артиллерийская дуэль продолжалась около пяти часов. В ходе боя артиллерийским огнём были потоплены две шведские канонерские лодки. Затем шведские гребные суда решили пойти на абордаж. Балле приказал отступить, но шведам удалось захватить бомбардирский корабль «Перун» и пакетбот «Поспешный». На устах русских матросов и офицеров отряда Балле был только один вопрос: где принц Нассау?

Эскадра Нассау лишь к 15 часам подошла к Королевским воротам, но они в самом узком месте оказались перекрыты затопленными шведскими судами. Принц был этим очень удивлен, хотя о затоплении судов шведами ему докладывали неоднократно.

Наконец, по другому мелкому проливу успело пробраться на рейд несколько русских канонерских лодок, а в седьмом часу вечера, ценой невероятных усилий и больших потерь, русским матросам удалось настолько разломать затопленные в Королевских воротах суда, что этим фарватером могли пройти галеры. И в самый критический момент для отряда Балле в тылу у шведов появились галеры принца. Боевые порядки русских и шведских судов смешались. Галеры Нассау взяли на абордаж захваченные шведами «Перун» и «Поспешный», а затем абордировали и несколько шведских судов.

Король Густав III наблюдал за сражением из усадьбы Кюммене, расположенной рядом с берегом. Адмирал Эренсферд бросил свою флагманскую туруму «Бирк-Эрксида» и на шлюпке добрался до берега. Когда адмирал предстал перед королём, его лицо было черно от пороховой копоти. «Я здесь и я разбит», – коротко доложил Эренсферд. Густав приказал сжечь около тридцати шведских гребных судов, блокированных русскими. Они горели всю ночь, освещая окрестности.

Трофеями русских стали: гребной фрегат «Автроил», вооружённый двадцатью четырьмя 12-фунтовыми пушками (длина 35,2 м, ширина 9,4 м, глубина интрюма 2,3 м), 48-пушечная турума «Биорн-Эрксида» (длина 36,6 м, ширина 9,1 м, глубина интрюма 2,7 м, 30 вёсел, 3 мачты), однотипная турума «Рогвальд», турума «Селли-Вере», гемам «Оден», 15-пушечная галера «Цедеркейц» (длина 38,7 м, ширина 5,9 м, глубина интрюма 1,8 м) и три канонерские лодки (по две пушки на каждой). В плен было взято 37 офицеров и 1100 нижних чинов. Точных данных об убитых и раненых нет, но их число явно исчислялось тысячами.

Потери русских убитыми и ранеными составили 15 офицеров и 368 нижних чинов. В ходе сражения взорвалась галера «Цивильск» (16 пушек, 22 банки), а галера «Днепр» (19 пушек, 25 банок) была сильно повреждена взрывом, вернулась в Кронштадт, но восстановлению не подлежала. Кроме того, погибла одна русская канонерская лодка.

После победы принц Нассау предложил главнокомандующему русскими сухопутными войсками графу Валентину Платоновичу Мусину-Пушкину сильным десантом, высаженным в тылу у шведов, отрезать им наступление, а нашей армией, атаковав в это же время шведов с фронта, заставить их сложить оружие. Но шведский король, узнав о намерении Нассау, наиболее удобные места для высадки десанта защитил батареями, а сам спешно отступил к Ловизе, преследуемый русскими войсками.

Спустя неделю в восточном устье реки Куюмень у крепости Нейшлот наши канонерские лодки взяли пять шведских гребных судов. Ещё четыре большие вооружённые шведские лодки, шедшие с десантом, были потоплены.

На этом закончились действия гребного флота в кампанию 1789 г.

Зимой 1789/90 г. русский флот, как и зимой 1788/89 г., был разделен на две части, зимовавшие в Ревеле и Кронштадте. Зимой положение Густава III существенно улучшилось. Ему удалось помириться с Данией и обезопасить свой тыл. Англия и Пруссия выделили королю большие субсидии на продолжение войны.

В новой кампании Густав решил разбить порознь Ревельскую и Кронштадтскую эскадры, воспользовавшись тем, что главная шведская военно-морская база Карлскрона имела незамерзающий круглый год порт, а суровая зима дольше обычного сковывала льдом финский залив и подступы к Ревелю.

У Ревеля лед сошел между 19 и 25 апреля 1790 г. А уже 27 апреля наблюдатели на Суропском маяке заметили на горизонте два корабля и катер без флагов. Одновременно капитан первого датского торгового судна, пришедшего в Ревель, заявил, что, проходя мимо Карлскроны 18 апреля, он видел по южную сторону острова Эланда шведский флот в количестве 24 судов.

Адмирал Чичагов приказал отправить отряд судов под командованием капитана Тета[113] в море на разведку подходов к Ревелю. Отряд состоял из лучших ходоков русского флота – корабля «Кир Иоанн», фрегатов «Прямислав» и «Надежда Благополучия» и катера «Нептун».

30 апреля капитан Тет увидел шведский флот и немедленно донес об этом в Ревель. Чичагов собрал на Военный совет всех адмиралов и капитанов кораблей. Большинство собравшихся предлагали поставить корабли в гавани как можно ближе к берегу под защитой береговых батарей. Однако Чичагов настоял на том, чтобы корабли поставить на шпринт[114] вдали от батарей. Главный аргумент Чичагова – если неприятель зайдет сзади «нашей линии с намерением поставить её меж двух огней, он подвергся бы сам огню эскадры, батарей и фрегатов, которые будут находиться позади линии»[115].

К 1 мая все русские корабли были поставлены в гавани Ревеля в линию, согласно указаниям Чичагова. В первой линии находилось девять кораблей и фрегат (100-пушечные корабли «Ростислав» и «Саратов»; 74 пушечные «Кир Иоанн», «Мстислав», «Св. Елена», «Ярослав»; 66-пушечные «Победоносец», «Болеслав», «Изяслав» и 50-пушечный фрегат «Венус»). Во второй линии – четыре фрегата: «Подражислав» (32 пушки), «Слава» (32 пушки), «Надежда Благополучия» (32 пушки) и «Прямислав» (36 пушек). На флангах стояли бомбардирские корабли «Страшный» и «Победитель». Третью линию составляли семь катеров.

Шведский флот под командованием герцога Зюдерманландского состоял из 22 кораблей, четырёх фрегатов и четырёх мелких судов. При усиливающемся западном ветре и значительном волнении неприятель в линии баталии в 7 часов утра 2 мая вошел на рейд, и его передовой корабль, поравнявшись с четвёртым от левого фланга нашей линии кораблем «Изяслав», привел к ветру на левый галс и дал залп. Но из-за сильного крена и неточного прицела большая часть шведских снарядов рикошетировала мимо наших кораблей, меткие выстрелы которых наносили большой вред неприятелю. За передовым шведским кораблем, быстро прошедшим вдоль нашей линии в сторону острова Вульф, следовали в таком же порядке и другие корабли.

Некоторые из них, пробовавшие подходить на близкую дистанцию и для уменьшения хода и крена убавлявшие паруса, были встречены прицельными залпами и с большими потерями людей и значительными повреждениями рангоута и такелажа вынуждены были выходить из-под выстрелов, не нанеся нашим судам серьёзных повреждений. Особенно пострадал корабль шведского генерал-адмирала, на котором заевший в шкиве подветренный фока-брас (парус) не позволил привести корабль своевременно к ветру и заставил его дрейфовать на «Ростислава», который осыпал его с малой дистанции ядрами и картечью. Другой, 64-пушечный корабль «Принц Карл», шедший пятнадцатым в линии, потеряв грот– и фор-стеньги, после десятиминутного сражения бросил якорь и вместо шведского флага поднял русский.

Замечу, что капитан Сальстед приказал поднять белый флаг, когда из 520 человек команды, 100 кирасиров и 12 пехотинцев на корабле было убито всего 65 человек и 11 человек ранено. Перечень повреждений «Принца Карла» мной не найден, но, судя по тому, что он уже 10 мая 1790 г. был введен в строй русского флота, повреждения эти были невелики.

Герцог Зюдерманландский наблюдал за сражением с борта фрегата «Улла Ферзен», находившегося за пределами зоны действенного огня русских. После двух часов артиллерийской дуэли герцог приказал прекратить бой. В связи с этим последние десять кораблей шведской линии, уже не открывая огня, удалились к северу.

Шведский корабль «Раксен-Стендер» получил повреждения и сел на риф севернее острова Вульф. Попытки шведов снять его оказались безуспешны, и они были вынуждены сжечь «Раксен-Стендер», чтобы он не достался русским. Ещё один шведский корабль перед началом сражения сел на Новую мель севернее острова Карген. Снять его с мели удалось, лишь выбросив за борт 40 пушек.

Ревельское сражение можно считать полной победой русских. При почти двукратном превосходстве шведы потеряли два корабля и вынуждены были отойти. Потери шведов составили 150 человек убитыми и ранеными, а также 250 человек пленными. Потери русских – 8 убитых и 27 раненых. Другой вопрос, что, несмотря на поражение, шведы не потеряли инициативы, а продолжали действовать наступательно.

После сражения шведы частично отремонтировали в море свои корабли, а затем отошли к востоку от острова Гогланд.

За Ревельское сражение адмирал Чичагов получил от императрицы орден Святого Андрея Первозванного и имения в Белоруссии, конфискованные у польских панов-конфедератов. Сражение показало полнейшую бездарность герцога Зюдерманландского. В бою в гавани против стоявших на якоре кораблей следовало использовать многочисленные брандеры, а также кораблям подходить в упор и расстреливать врага брандскугелями и калеными ядрами.

От действий Ревельской эскадры перейдём к ситуации в гребном флоте. Русский гребной флот был разделен на две части: передовой отряд под командованием бригадира Слизова[116] зимовал в Фридрихсгамской гавани, а главные силы – в Выборге. В обоих портах лихорадочно строили канонерские лодки и другие суда, «но и здесь во всём встречался недостаток, не только в снаряжении, обмундировании, провианте, но и в людях, и в лесе»[117].

Так, отряд Слизова имел наполовину укомплектованные экипажи. Да и те большей частью состояли из «выходцев», то есть простых крестьян, которым когда-либо приходилось плавать по рекам. Но самым губительным упущением был недостаток снарядов и несогласие Нассау на предложение Слизова об укреплении позиции береговыми батареями, возведение которых показалось принцу преждевременным.

Находясь в таком положении, Слизов, имевший 60 мелких и только 3 больших судна, неожиданно узнал 3 мая о приближении шведского гребного флота, состоявшего из 140 боевых судов и 14 транспортов.

Расположенный в линию у входа в Фридрихсгамскую бухту, наш отряд 4 мая около 4 часов утра был атакован неприятелем. Подпустив к себе шведов на картечный выстрел, Слизов открыл по ним сильнейший огонь из всех орудий. Отчаянный бой продолжался около трёх часов, правое крыло шведов начало уже отступать и левое заметно колебалось, как вдруг в нашем отряде сказался недостаток в снарядах. Слизов приказал немедленно отступать, продолжая отстреливаться холостыми зарядами.

Всего русские потеряли в сражении 26 судов. Самыми крупными из них были три полупрама. Два захваченных шведами полупрама «Барс» и «Леопард» имели сильное артиллерийское вооружение: по восемнадцать 24-фунтовых пушек, по девять 6-фунтовых пушек и по семь 3-фунтовых фальконетов. Шведам удалось взять в плен 150 русских, в том числе 8 офицеров. Наши потери убитыми составили 65 человек, ранеными 27 человек. В этом бою шведам удалось отбить введенную в строй русского гребного флота туруму «Селлаи-Вере», захваченную 13 августа 1789 г. в 1-м Роченсальмском сражении.

После сражения шведский король послал своего адъютанта парламентером к коменданту Фридрихсгама полковнику фон Эку с предложением сдаться. Но в гавани Фридрихсгама приготовились к бою уцелевшие суда Слизова, а на берег вышел русский пехотный полк с артиллерией. Король не стал рисковать, и его гребной флот отошел на несколько километров от Фридрихсгама. Тем не менее шведам был открыт свободный шхерный путь до Выборга. Это обстоятельство существенно усложнило положение русской армии, она ежеминутно могла ожидать у себя в тылу высадки сильного неприятельского десанта.

Несмотря на неудачу под Ревелем, 21 мая 1790 г. шведская корабельная эскадра двинулась к Кронштадту. В её составе было 22 корабля, 8 больших фрегатов, 4 малых фрегата и несколько небольших судов. Шведский же армейский (гребной) флот, насчитывающий 350 судов, под командованием самого Густава III направился к Биоркезунду.

В Кронштадте, благодаря энергичной деятельности Круза, удалось собрать семнадцать кораблей, четыре фрегата и два катера, с которыми Круз 12 мая вышел в море. В течение пяти дней Круз лавировал, обучая свою эскадру.

Узнав, что по восточную сторону Гогланда собралось до сорока шведских судов, Круз просил прислать подкрепление – восемь оставшихся в Кронштадте гребных фрегатов. К 18 мая в состав русской эскадры входили: пять 100-пушечных кораблей («Иоанн Креститель» – флагманский корабль Круза, «Двенадцать Апостолов» – флагманский корабль контр-адмирала Сухотина, «Три Иерарха» – флагманский корабль контр-адмирала Повалишина, «Великий князь Владимир» и «Святой Николай»); один 84-пушечный корабль «Иезекиль»; восемь 74-пушечных кораблей («Иоанн Богослов», «Победослов», «Константин», «Святой Пётр», «Всеслав», «Принц Густав», «Сисой Великий» и «Максим Исповедник»; два 66-пушечных корабля («Пантелеймон» и «Иануарий»); один 64-пушечный корабль «Не тронь меня»; четыре парусных фрегата («Брячислав», «Гавриил», «Святая Елена» и «Патрика») и два катера.

Число орудий на 17 русских кораблях достигало 1400, а на 30 шведских – свыше 2000. Кроме того, шведская эскадра уже давно плавала и побывала в сражении, а наши команды были собраны наспех и плавали только 10 дней. Всё это давало шведам основание рассчитывать на успех в морском бою и десантной экспедиции. Тем не менее Круз писал Чернышеву: «Я думаю – не худо бы не останавливаться в Ревеле, если не найдем шведского флота по сю сторону, а следовать далее, и где застанем, там и атаковать его».

Из-за маловетрия и противного ветра эскадра Круза двигалась очень медленно. К вечеру 20 мая русские суда были в 14 милях от Толбухина маяка, где к ним присоединился капитан-бригадир Деннисон[118] со своими восемью гребными фрегатами. 21 мая наши передовые суда увидели неприятеля, а к вечеру того же дня был виден и весь шведский корабельный флот.

Весь следующий день флоты продержались в виду друг друга, готовые к бою, при лёгком западном ветре. Поставленная перед Крузом задача – не пропустить неприятельский флот к Кронштадту – заставила его держаться на позиции между мысами Долгим и Стирсуденом, где берега прикрывали от обхода фланги русской эскадры.

23 мая в 15 часов в Ревель прибыл курьер с рескриптом императрицы, подписанным ещё 20 мая. Рескрипт предписывал адмиралу Чичагову срочно идти в восточную часть Финского залива для соединения с эскадрой Круза. Вечером в тот же день эскадра Чичагова покинула Ревель.

Между тем адмирал Круз и герцог Зюдерманландский выделили в отдельные отряды лёгкие суда для прикрытия кораблей, которые могли быть повреждены в предстоящем бою. Шведы назначили для этой цели шесть фрегатов, русские – четыре.

Оба флота разделились на три части. У русских кордебаталией командовал Круз, авангардом – Сухотин и арьергардом – Повалишин, а лёгкой эскадрой – Деннисон. У шведов кордебаталией командовал герцог Зюдерманландский, авангардом – контр-адмирал Модее и арьергардом – полковник Лейонанкерн.

Для боя оба флота расположились по общему правилу линейной тактики. Не воспользовавшись 22 мая преимуществом наветренного положения, шведы упустили случай атаковать русскую эскадру. К ночи наступило маловетрие, а на рассвете 23 мая установился лёгкий восточный ветер. По сигналу Круза «атаковать неприятеля на ружейный выстрел», русский флот стал спускаться на неприятеля со стороны фронта, но вскоре привел в бейдевинд и лег на курс, почти параллельный неприятелю.

Около 4 часов утра авангарды сблизились и открыли огонь. Но маневрирование было такое медленное, что прошел почти час, пока все корабли вступили в бой. Большие шведские фрегаты вошли в линию баталии, заняв места в интервалах между своими кораблями. Открыв сильный артиллерийский огонь по флагманскому кораблю Круза, шведы одновременно стремились сосредоточить превосходящие силы против нашего северного фланга. В пятом часу Сухотину, командовавшему северным флангом, ядром оторвало ногу, и он передал командование командиру своего корабля капитану Фёдорову, прося его не ослаблять атаки.

На поддержку правого фланга двигался со своими фрегатами Деннисон, открывший огонь в интервалах между нашими кораблями. По сигналу Фёдорова этот огонь был прекращен, как мешавший нашим судам, а фрегаты Деннисона двинулись дальше на фланг.

Во время сражения ветер менялся от северо-восточного до юго-восточного, так что корабли из строя кильватера перешли в строй пеленга[119]. С 7 часов утра огонь стал ослабевать, шведы уклонялись к западу, русские их не преследовали, и когда к 8 часам вечера ветер стих, флоты оказались вне дальности действия пушек.

Отдельным эпизодом боя стал выход в 11-м часу утра из Биоркезунда шведского отряда из 20 шхерных судов, посланных королём в подкрепление корабельному флоту. Этот отряд пытался атаковать ближайшие русские корабли, но был отражен своевременными действиями фрегатов Деннисона, спешивших под веслами навстречу шхерным судам. После незначительной перестрелки шведские суда повернули в шхеры, не нанеся вреда своему противнику.

На 74-пушечном корабле «Иоанн Богослов» был повреждён такелаж, и его командир И.М. Одинцов попросил у Круза разрешения покинуть линию. Тот разрешил, но приказал немедленно по исправлении снастей вернуться в строй и занять свое место. Однако Одинцов, выйдя из строя, приказал уходить в Кронштадт. За самовольный уход с места боя 27 мая 1790 г. И.М. Одинцов был отдан под суд, а командиром «Иоанна» назначен Я.А. Жохов. О том, что «Иоанн Богослов» не получил особых повреждений, свидетельствует то, что уже 13 июня он вышел в боевой поход. К сожалению, императрица слишком либеральничала с подобными господами. Если бы пару таких Одинцовых публично вздули бы линьками, а потом вздернули бы на рею, результат Шведской войны был бы совсем иным.

Но вернёмся к сражению. После отхода шведского гребного отряда и бегства «Иоанна Богослова» ветер переменился на западный и после полудня стал усиливаться. Оказавшись на ветре, шведы повернули на юг, легли параллельно нашему флоту и атаковали его на правом галсе, направляя главные усилия на адмиральский корабль «Иоанн Креститель» и кордебаталию. После перестрелки на большой дистанции, продолжавшейся около часа, в 3-м часу дня шведы стали приводить к ветру, и флоты настолько разошлись, что Круз сделал сигнал «прекратить бой».

Около 5 часов дня наша эскадра, подойдя к мысу Долгому, снова повернула на север и выстроилась в линию баталии на левом галсе. Шведский флот находился между островом Сескаром и Биоркэ. В 6-м часу вечера шведские корабли стали последовательно спускаться на наш авангард, но, не подходя на близкую дистанцию, поворачивали и ложились на встречный курс с нашей эскадрой, из-за чего огонь не приносил противникам особого вреда, то есть продолжалась «ленивая баталия». Около 6 часов вечера пальба прекратилась.

Возникает резонный вопрос: а где была во время Красногорского сражения эскадра Чичагова? Он находился совсем рядом, но не пошел на помощь Крузу, а велел свой эскадре оставаться между островами Пенни и Сескар. Корабли выстроились в линию и бросили якоря.

Ночь эскадра Круза продержалась в линии несколько к западу от меридиана Стирсудена, исправляя повреждения и готовясь к новому бою. Шведский флот находился в пяти милях к югу и также готовился к бою. Таким образом, за ночь положение противников не изменилось. Раненый вице-адмирал Сухотин был отвезен в Кронштадт, но его флаг остался на корабле, чтобы не обнаруживать нашей потери.

С утра 24 мая было маловетрие, горизонт застлан дымкой. После полудня подул юго-западный ветер, переходивший в западный. Эскадра Круза выстроилась в линию баталии на правом галсе.

Получив от своих фрегатов донесение, что русская ревельская эскадра прошла остров Нарген, шведский король приказал возобновить бой, который он рассчитывал кончить до подхода адмирала Чичагова. И как только позволил ветер, шведы, идя тоже правым галсом, спустились на нашу эскадру, которая отступила к востоку, стремясь завлечь шведов в глубину мелководной Кронштадской бухты.

В 5-м часу дня шведы открыли огонь, и скоро между их авангардом и частью русского флота завязалась оживленная перестрелка. Получив много повреждений в рангоуте и парусах, русская эскадра не смогла сохранить линии баталии: её арьергард сбился в кучу, а шведы оттянули свой арьергард далеко за хвост нашей колонны. Два шведских концевых корабля с четырьмя фрегатами, заметив разрыв русской линии, попытались отрезать наши арьергардные корабли. Но Круз своевременно послал Деннисона с его фрегатами на помощь арьергарду, и манёвр шведов не удался.

Во время боя флоты приблизились к южному берегу, при повороте через фордевинд линия русской эскадры значительно расстроилась и, взяв курс на север, суда оказались в другом порядке. После 8 часов вечера ветер стал стихать, дым заволакивал весь горизонт, и флоты опять разошлись. Русская эскадра, несколько раз поворачивавшая через фордевинд, приближалась к Кронштадту.

Около 8 ч. 30 мин. вечера шведы увидели свой фрегат «Яррамас» с поднятым сигналом, что за ним гонится ревельская эскадра. Но, как мы уже знаем, эскадра Чичагова мирно стояла на якоре, а командир фрегата принял за русскую эскадру два катера, посланные Чичаговым для ведения ближней разведки.

Командование шведской эскадры испугалось оказаться между двух огней, и корабельный флот начал отступать к западу при тихом переменчивом ветре. Наши эскадры ещё не видели друг друга, но Круз, продолжая принятую им в ожидании подхода Чичагова тактику, не упускал из виду неприятеля, сделав во 2-м часу ночи сигнал: «гнаться за неприятелем». Наша эскадра последовала за отступавшими шведами, прибавляя паруса. Туман и безветрие затрудняли преследование, и хотя Круз, получивший ночью известие о приближении Чичагова, действовал решительнее и на рассвете 25 мая поднял новый сигнал «преследовать неприятеля и атаковать его по способности», шведы ушли за остров Сескар. А утром 26 мая обе русские эскадры увидели друг друга. Шведский флот уже отходил за остров Торсари, исполняя приказание короля: «Войти в Выборгскую бухту для прикрытия шхерного флота».

В ходе сражения русская эскадра выпустила 36 тысяч ядер, шведы ответили примерно тем же числом выстрелов. Результат был ничтожный. Ни один шведский корабль даже не был сильно повреждён. О повреждениях русских судов можно судить по донесению Круза адмиралу Чичагову: «На 100-пушечном корабле «Двенадцать Апостолов» были повреждены мачты посередине, пробиты насквозь, в палубе много пробоин и убито служителей 5, от ран умерших 5 и раненых 22 человека.

На корабле «Трёх Иерархов» повреждены снасти, сбито орудие, расколоты станки, 36 колёс, убито 12, умерло от ран 3, раненых 14.

На корабле «Владимир» пробит такелаж, правая сторона судна – в 7 местах, взорвало 2 пушки, убито от разрыва пушек 5, ранено 29, неприятельскими ядрами убито 2, ранено 5.

На корабле «Св. Николай» сделаны пробоины в разных местах корпуса, такелаже, пушки дали трещины, повреждены, колёса и станки разбиты, убит 1, ранено 2.

На «Иоанне Крестителе» сделаны повреждения в такелаже и парусах, прострелен корабль, убито 5, ранено 16 человек.

На «Всеславе» корпус повреждён в нескольких местах, такелаж перебит, у 4 пушек раскололась дульная часть, убито 1, ранено 3.

На «Пантелеймоне» разорвало пушку, две получили трещины, третья сбита, убито при взрыве 2, ранено 10, неприятелем убито 7, ранено 9.

На «Не тронь меня» – разорвало пушку, проломило палубу, испортилось 2 пушки, сбита пушка, станки повреждены, пробило корпус корабля, течь сильная, убито 1, ранено 2.

На «Иоанне Богослове» сбиты стеньги, такелаж сломан, корпус пробит в 8 местах, убито 6, ранено 17.

На «Яннуарии» повреждён такелаж, в корпусе 27 ядер, убито 6, ранено 20.

На «Сысое Великом» пробоин 2, такелаж и паруса повреждены, разорвало пушку и палубу, разбило станок, ранено 41 человек.

На «Победославе» сбито орудие, убито 4, ранено 7.

На «Иезекииле» 6 пробоин в корпусе, станок разбило, такелаж разломан, убит 1, умерло от ран 3, ранено 5.

На «Америке» разорвало 2 пушки, испортило палубу, несколько пробоин, убито 10, ранено 26.

На «Св. Петре» повреждён корпус, разбило 2 станка, убито 12, ранено 13.

На «Константине» 6 пробоин, пробита палуба, 10 пушек треснули, разбило станок, убитых 2, ранено 16.

На «Принце Густаве» мачта пробита, пробоины, убито 1, ранено 2. На фрегатах убито 11, ранено 20»[120].

Как видим, на русских кораблях урон от действий собственных пушек был сопоставим с неприятельским огнём. Общие русские потери около 400 человек, почти столько же выбыло из строя у шведов. Вице-адмирал Сухотин скончался от полученных ран.

Поскольку Красногорское сражение происходило на расстоянии около 50 вёрст от Петербурга, там был слышан гром канонады. В городе началась паника, усилившаяся после сообщения о бегстве в Кронштадт «Иоанна Богослова». В довершении всего в артиллерийской лаборатории на Выборгской стороне взорвались 500 мортирных бомб. Как писал Гарневский в своих воспоминаниях: «Гром, оными произведенный, публика, почитая за приход в столицу шведов, находилась в чрезвычайном смятении. Вреда было только, что сгорела лаборатория, бывшие тамо припасы погибли и бомбой один солдат убит, да пропали во многих домах оконичные стекла, в том числе и в домах князя Потёмкина (Таврич. дворец) разбито оных до двухсот»[121].

С тактической точки зрения действия вице-адмирала Круза следует считать удачными: будучи слабее неприятеля, он выждал подхода ревельской эскадры и в то же время не допустил неприятеля в Кронштадт и Петербург, воспользовавшись местностью для прикрытия своих флангов.

Шведская же сторона в этих сражениях допустила ряд крупных ошибок, объяснявшихся отчасти близостью короля Густава III, приславшего во время боя на флагманский корабль своего адъютанта капитана Смита с бестолковыми распоряжениями. К примеру, непосредственное командование на шведском корабельном флоте было разделено между герцогом Зюдерманландским, перешедшим по настоянию Густава III на один из фрегатов («Улла-Ферзен»), и флигель-лейтенантом Клинтом, оставшимся на флагманском корабле. Тактической ошибкой шведов было также стремление атаковать слабейшего противника непременно всей линией, спускаясь на него корабль на корабль.

Стратегически Красногорские сражения были несомненной победой русского флота: операция шведов против Кронштадта не удалась, а герцог Зюдерманландский должен был отступить в Выборгскую губу.

26 мая эскадра герцога Зюдерманландского вошла в узкость при входе в Выборгскую губу и стала на якорь в линию между мысом Крюйсерорт и северной оконечностью острова Пейсари.

Многие шведские корабли имели сильные повреждения, боеприпасы были на исходе, команды утомлены и т. п. Поэтому Чичагов имел все шансы добить герцога Зюдерманландского.

В оправдание того, что он сам не атаковал уходивших от Круза шведов, Чичагов ссылался на «случившийся туман», мешавший ему видеть неприятеля. Опровергая эту причину, Круз в донесении Екатерине II писал: «…принужден признаться, что уход неприятеля не только весьма чувствителен для меня, но и для всех моих храбрых подчиненных, так как, по дошедшим до меня известиям, шведы находились в чрезмерном унынии и опасались несказанного этого дву-огненного положения, от которого, надо думать, один только туман мог избавить неприятеля, без успеха со мной сражавшегося».

Увы, у Чичаговых была наследственная боязнь решительных действий. Они всегда что-то упускали и пропускали. Это служило темой многочисленных эпиграмм.

Правда, эпиграмма эта относится к Чичагову-младшему, то есть к Павлу Васильевичу, который тогда командовал кораблем «Ростислав», а позже упустил Наполеона на Березине. Однако эпиграмма равно может быть применена и к Чичагову-старшему, упустившему герцога Зюдерманландского.

Итак, русский флот блокировал шведов в Выборгской губе. К 8 июня у Выборга сосредоточился русский корабельный флот в составе 27 кораблей, 5 фрегатов, 8 гребных фрегатов, двух больших кораблей и 10 мелких судов. (Корабли: «Победослав», «Ярослав», «Иануарий», «Принц Карл», «Всеслав», «Св. Пётр», «Принц Густав», «Не тронь меня», «Пантелеймон», «Ростислав», «Саратов», «Чесма», «Двенадцать Апостолов», «Три Иерарха», «Князь Владимир», «Св. Николай», «Иезекииль», «Царь Константин», «Максим Исповедник», «Кир Иоанн», «Мстислав», «Св. Елена», «Болеслав», «Победоносец», «Прохор», «Изяслав», «Святослав». Фрегаты: «Венус», «Премислав», «Слава», «Надежда Благополучия», «Подражислав». Гребные фрегаты: «Святой Павел», «Екатерина», «Мария», «Павел», «Александр», «Константин», «Николай», «Елена».)

В составе шведского корабельного и гребного флота находились 22 корабля, 10 фрегатов и около 200 шхерных судов с 14-тысячным десантом.

Шведские матросы-дезертиры, перебежавшие в армию Салтыкова, стоявшую у Выборга, доносили, что «флот терпит недостатки в съестных припасах, что количество, даваемое на пять, теперь делится на восемь человек, что недостает также воды, которую было чрезвычайно трудно добывать, и что принуждены пить воду из моря»[123].

Тем не менее Чичагов и другие русские адмиралы медлили. Июнь ознаменовался лишь небольшими стычками. Так, 24 мая у Выборга сел на камни русский транспорт «Хват», отправленный от эскадры в Кронштадт с больными и ранеными моряками. 13 июня к «Хвату» был послан баркас с 19 матросами. Однако он был перехвачен четырьмя шведскими малыми судами и взят в плен.

Для атаки шведского флота в Выборгской губе русское командование переоборудовало 4 одномачтовых транспортных судна в брандеры. Сделано это было более чем халтурно. 14 июня брандер «Касатка» (бывший транспорт) был сорван с якоря и унесен ветром к шведам. Его командир и команда сели в шлюпку и подожгли брандер. Русский брандер «горел как головешка, выбрасывая маленький красный огонек и много дыму»[124]. Оказывается, наши «умельцы» наполнили брандер сырыми стружками. Такой брандер сильно дымил, но был абсолютно безопасен для вражеских судов. Шведы захватили «Касатку» и быстро погасили на ней пожар.

21 июня принц Нассау привел из Кронштадта к Выборгу свою флотилию. В её составе было 3 корабля, 2 фрегата и 108 гребных судов. Вечером 21 июня в проливе Биорке-Зунд (Березовый Зунд) началось ожесточенное сражение между флотилией Нассау и шведскими судами. Впереди нашей флотилии шли плавучие батареи и полушебеки[125], затем гребные фрегаты, шебеки, канонерские лодки, прамы и бомбардирские корабли. В 21 час шведы открыли огонь. От неприятельского огня, попавшего в крюйт-камеру, взлетела на воздух наша шебека «Слон». На ней погибли 5 человек. В свою очередь русские потопили две шведские канонерские лодки, а ещё две взяли в плен. Сражение закончилось в 3 ч. 30 мин. 22 июня уходом шведов из пролива.

Вечером 21 июня установился северо-восточный ветер. Он дул от берега, то есть благоприятствовал шведам, они ждали этого ветра четыре недели. Густав III приказал флоту готовиться к прорыву. Первым должен был идти корабль «Дристигхетен» под командованием подполковника Юхана аф Пуке. Король обратился к нему в своём обычном высокопарном стиле: «Вы ведёте мой флот. Не жалейте свою жизнь и кровь! Я этого не забуду». Подполковник ответил на это: «Я-то, Ваше Величество, пойду, черт меня побери, но не знаю, как это получится у остальных».

Рано утром 22 июня на шведском флоте всё пришло в движение. Корабли подняли паруса и стали осторожно продвигаться на север, чтобы затем выйти на фарватер мимо мыса Крюйсерорт. Параллельно им, но ближе к берегу, двинулась шхерная флотилия. Начало движения шведов было неудачно: их северофланговый корабль «Финляндия» минут через 10 после подъёма якоря навалился на банку и плотно на ней засел.

С отдачей парусов на шведском флоте Чичагов поднял общий сигнал: «стать на шпринг и приготовиться к бою». Чичагов, видимо, ожидал атаки шведов на наши главные силы и приготовился принять бой на якоре.

Шведские корабли шли с закреплёнными парусами и не отвечали на огонь русских. На палубах стояло по несколько офицеров и матросов, вся остальная команда была скрыта в помещениях ниже ватерлинии, где их не могли достать русские ядра. Вообще говоря, такое решение равносильно самоубийству. Брандеры, загруженные, разумеется, не сырой стружкой, а горючими веществами, могли как на учениях сцепиться со шведскими кораблями, благо, на них некому было вести картечный и ружейный огонь по брандерам. Некому было гасить пожары на кораблях, вызванные брандскугелями. Наконец, русские корабли и гребные суда могли пойти на абордаж, опять же, драться на палубах шведских судов было не с кем. Но Чичагов ничего этого не сделал, не было организовано даже сосредоточенного артиллерийского огня.

В 7 ч. 30 мин. утра голова шведской колонны подошла к отряду Повалишина. Головной 74-пушечный корабль «Дристигхетен» (капитан Пуке) вошел в 200-метровый зазор между двумя русскими кораблями – «Св. Пётр» и «Всеслав», да ещё ухитрился дать залп в упор по каждому из них.

Как позже писал П.В. Чичагов, за первым шведским кораблем «двигался второй, третий, четвёртый и т. д. Несмотря на быстрый огонь при встрече, они, казалось, не потеряли снастей в этом проходе. Между тем, равняясь с нашими, неприятельские корабли посылали залпы за залпами с обоих бортов. Мгновенно вся эскадра контр-адмирала Повалишина оказалась окутанная дымом…

Вскоре на корабле «Не тронь меня» был убит командир капитан Тревенен… Неприятель, осыпаемый ядрами из 150 орудий, не терпел урона в людях и даже снасти и мачты оказались неповреждёнными. Нам всем казалось это сверхъестественным! Судя по выстрелам наш огонь был силен, а между тем корабли прорывались. Теперь уже стало ясно, что необычайная удача ободрила неприятеля, и он со всем флотом выйдет из Крюсеротского прохода. Неожиданный оборот дела требовал энергичных действий, но адмирал не мог ни от кого добиться их. Посланные на помощь два корабля из ариергардии так неумело принялись за атаку, что ровно ничего не сделали. Один из них («Константин») повернулся кормой к неприятелю и был засыпан анфиладным огнём с одного конца корабля до другого, а затем его потащило на банку Пассаладу. Видя с досадой, что шведы всё продвигаются вперёд, адмирал дал сигнал всей своей ариергардии рубить якорные канаты, преследовать неприятеля и его атаковать. Вице-адмирал А.В. Мусин-Пушкин, который командовал этой ариергардией, вместо точного исполнения приказания потерял драгоценное время на поднятие якоря и сделался затем совершенно бесполезным.

Впоследствии слышали, как он говорил, что адмиралу было нипочем приказывать отрубать якоря всей эскадры, что он конечно не подумал о стоимости казне каждого якоря с канатом для линейного корабля по крайней мере от 3000 до 4000 рублей»[126].

В клубах дыма, окутавшего северную часть Выборгской губы, три шведских корабля – «Едвига-Элизабета-Шарлотта», «Эмхейтен» и «Луиза-Улрика», два фрегата и шесть мелких судов, отставших от передних судов, сбились с курса и в 10-м часу выскочили на банки Репие и Пассалода. Наконец, концевой корабль шведской колонны «Энигхетен» по собственной неосторожности сцепился со шведским брандером, который предназначался для отряда Повалишина. Пламя быстро охватило корабль. На нем поднялась суматоха, и он навалился на большой фрегат «Земира». Огонь перекинулся и на фрегат, и скоро оба судна взлетели на воздух.

К 11 часам дня весь шведский флот вышел в море. В кильватер ему, но далеко позади, шел адмирал Чичагов; далеко позади, в режиме «усиленной гребли», шли эскадры принца Нассау и Козлянинова.

Преследование шведов велось более чем бестолково. И Чичагов, и Нассау хотели захватить шведские корабли, надеясь, что на одном из них будет король, а шведскую гребную флотилию полностью игнорировали, хотя она могла легко стать добычей русских. Чтобы не быть голословным, процитирую П.В. Чичагова, который всеми силами пытался выгородить отца, но не мог в начале XIX века врать так нагло, как это стали делать через 100–200 лет наши историки.

«Капитан Кроун [на фрегате «Венус». – А.Ш.] приблизился к передовой неприятельской галере и открыл огонь. Она, не отвечая ни единым выстрелом, тотчас спустила свой и подняла русский флаг. Кроун тогда поворотил фрегат «Венус» для встречи следующих галер и других судов и продолжал стрелять. Все они без всякого сопротивления, одни за другими спускали флаги и признавали себя пленными. Таким образом вскоре весь длинный ряд передовых неприятельских судов имел русские флаги. Но когда Кроун удалился с «Венусом» от них настолько, что не мог уже достать галеры выстрелами, они, снова спуская русские флаги, стали поднимать шведские и с помощью гребли направили путь свой к шхерам. Капитан Кроун, заметя это, усилил стрельбу по тем, которые против него находились, и хотя они также поднимали русские флаги, но он, несмотря на то, поражал их картечью. Тогда шведы бросили якоря, начались ломать реи, рвали паруса, чтобы уверить его, что без всякого обмана отдаются в плен и не хотят, подобно передовым своим товарищам, помышлять о побеге. Этим способом было остановлено ещё множество судов. Между тем подошли другие наши крейсеры и тоже набросились на неприятеля. Иные брали к себе людей, другие прицепляли к своей корме по два, по три судна и влекли за собой. Но число судов было так велико, что являлась возможность забрать только малую часть. Наконец, каждый крейсер, переполненный пленными и держа на буксире по несколько судов, поспешал выйти из залива, предполагая, что двигавшаяся сзади гребная наша флотилия не замедлит овладеть всеми оставшимися на месте. Шведский король всё время ездил на шлюпке, и когда пушечным выстрелом у него убило гребца, то он пристал к одной из передних своих галер, к той самой, на которую Кроун и прежде всего напал. Не зная этого и ввиду множества отдающихся в плен судов, а также не имея возможности рассылать шлюпки свои для забрания с них офицеров, капитан Кроун удовольствовался принуждением их подымать русские или белые флаги. Между тем, когда он удалился от упомянутой галеры, то король переехал на бывшее невдалеке парусное судно и избег плена.

В три часа пополудни адмирал Чичагов, уверенный, что принц Нассау с своей флотилией ничем иным не займется, кроме преследования и забирания судов, к которым корабельный флот не мог приблизиться по мелководью и вследствие подводных камней, отозвал вскоре корабль и фрегаты Кроуна и капитана Лежнева, которые могли быть более полезны против шведского флота…

…Ветер поднялся очень сильный. Оба флота шли на всех имеющихся парусах, и в семь часов мы прибыли на уровень острова Гогланда. Здесь мы увидели, к величайшему нашему удивлению, что вместо того, чтобы воспользоваться благоприятствующими обстоятельствами и, приблизившись к берегу спуститься на шведскую флотилию, которая находилась в наибольшем беспорядке и могла быть легко уничтожена, а также чтобы овладеть всеми её судами, бегущими в замешательстве и не думающими даже о защите, вместо того, говорю я, чтобы воспользоваться этим громадным преимуществом, принц Нассау вышел в море и стал позади острова Гогланда. Побуждаемый неуместным честолюбием, он счел за унижение для своей славы ограничиваться взятием хотя и многочисленной, но побежденной уже и сдающейся без сопротивления, флотилии. Принц мечтал быть соучастником в победе над корабельным флотом, не обратил внимания на пленную до половины неприятельскую флотилию и, пройдя мимо её, направил путь свой в море за адмиралом Чичаговым. Таким образом, шхерные суда эти остались свободными, без всякого преследования. Флотилия вице-адмирала Козлянинова бездействовала, и шведы, увидев себя никем не обереженными, стали поднимать шведские флаги, сниматься с якоря и уходить в шхеры. Если бы вице-адмирал Козлянинов, наблюдавший за прорывом шведского флота, поспешил выйти, то нашел бы всю неприятельскую флотилию в выясненном положении, т. е. разгромленную уже нашими крейсерами и оставленную принцем Нассау. Он мог бы отрезать её от шхер и велеть ей идти в Кронштадт.

Видя безумные действия принца Нассау и уверенный, что он всё-таки ещё поспеет к неприятельской флотилии, если тотчас вернется, адмирал Чичагов ещё в пятом часу послал к нему катер с уведомлением, что им не оставлено фрегатов для овладения ею и с просьбой немедля идти к ней. Принц Нассау-Зиген отправил катер, говоря, что его назначение не состоит в том, чтобы собирать обломки большого флота, что он сам сумеет дать сражение этой флотилии в свою пользу и её уничтожит. Между тем, через это безумное фанфаронство он упускал неприятеля и подвергал опасности собственную флотилию, заставляя её плавать в открытом море во время бури и рискуя потерять все свои суда. Тогда был упущен наилучший случай нанести решительный удар неприятелю…

…В третьем часу поднялся сильный ветер, наша флотилия начала страдать от волнения, а шведская, далеко ушедшая, скрылась из виду»[127].

Таким образом, выборгский прорыв, хотя и стоил шведам очень дорого, все же явился для русских стратегическим поражением. Чичагов упустил случай одним ударом окончить войну.

В Выборгском сражении русскими были захвачены шведские корабли «Омгетен» (64 пушки), «Финляндия» (60 пушек), «София-Магдалена» и «Ретвизан»; фрегаты «Упланд» и «Ярославец» (бывший русский); большие галеры «Эткеблас», «Пальм-Шерна», «Нордстен-Норден», «Остерн-Гогланд» и «Далларна», а также 57 малых боевых и транспортных судов. В плен взято 4588 шведов.

В бою погибли шведские корабли «Едвига-Элизабета-Шарлотта» (64 пушки), «Ловиса-Ульрика» (74 пушки), «Эмхейтен» (64 пушки), сгорел фрегат «Земфира». На одной из галер был взят даже завтрак короля Густава III, состоявший из копченого гуся и двух штофов водки. У русских же было убито 147 человек и ранено 164 человека.

Согласно рассказу младшего Чичагова, контр-адмирал Лилиенфельд, сдавшийся на корабле «София Магдалена», отдав свою шпагу, спросил капитана Биллау: «Видели ли Вы державшееся близ меня небольшое парусное судно, которое при Вашем приближении ко мне пустилось в шхеры?» Этим он намекнул, что на парусном судне находился король, вторично избежавший плена из-за бездарного русского командования.

С донесением о сражении Василий Яковлевич Чичагов отправил своего сына Павла. Екатерина пожаловала адмиралу В.Я. Чичагову орден Св. Георгия 1-й степени, шпагу с алмазами, а также две тысячи душ с деревнями в Могилёвском наместничестве. Замечу, что В.Я. Чичагов так до 1917 г. и остался единственным моряком, награжденным высшей степенью ордена Св. Георгия. Чичагов-сын получил чин капитана 1-го ранга, золотую шпагу и тысячу червонцев. Контр-адмирал И.А. Повалишин был произведен в вице-адмиралы и награжден орденом Св. Георгия 2-й степени, контр-адмирал П.И. Ханыков получил орден Св. Георгия 3-й степени, а капитан 2-го ранга Р.В. Кроун был произведен в капитаны 1-го ранга.

В заключение стоит сказать пару слов о работе в 1992–1996 гг. подводного археологического общества «Память Балтики» на месте Выборгского сражения. В бухте Дальняя найден развалившийся корпус шведского фрегата-брандера; на башне Пааслуото на глубине 15 м найден корпус самого крупного шведского 74-пушечного корабля «Ловиза-Ульрика». С него был поднят пушечный станок. На банке Репия участники экспедиции обследовали лежащий на глубине 35 м шведский 62-пушечный корабль «Едвига-Элизабета-Шарлотта». Найдены носовая фигура и пушка со станком. В 1999 г. это орудие подняли с корабля. Это оказалась 24 фунтовая чугунная пушку весом 3,5 тонны с деревянным дубовым станком длиной 2 м и толщиной всех дубовых деталей 20 см, причём левая щека станка была пробита ядром с русского корабля. На цапфах пушки исследователи обнаружили клеймо завода-изготовителя и дату изготовления – 1732 год.

Следует заметить, что эти два деревянных корабельных станка – единственные дошедшие до нас деревянные корабельные станки XVIII века.

Огромные якоря, эту единственную пушку и груды досок – вот и всё, что увидели спустившиеся на дно аквалангисты. Корпус «Едивиги-Элизабеты-Шарлотты», пострадавший от сильного удара, много лет разбивала волна, пока он сползал с отмели на безопасную глубину.

Участники экспедиции обнаружили корпус ещё одного шведского корабля – 64-пушечного «Эмхейтена», взорвавшегося от столкновения со шведским брандером, а также остатки фрегатов «Земире», «Уппланд» и брига «Драгун».

Наиболее интересные экспонаты со шведских кораблей – якоря, пушки, отдельные элементы конструкции – составили экспозицию первого в России Музея морской археологии. Музей этот находится на территории Выборгского замка.

Принц Нассау-Зиген после успешного преследования шведских судов, имевших ход лучше наших, сосредоточил свои силы у Фридрихсгама, поблизости от которого на большом Роченсальмском рейде находился гребной флот шведов.

Шведские суда расположены были в крепкой позиции южнее большого рейда. Между большими судами стояли галеры и канонерские лодки, на флангах за островами – бомбардирские суда, а на островах построены батареи. По обоим флангам тянулись длинные линии канонерских лодок и иол. Северный проход, так же как и в прошлом году, был завален, и транспорты, охраняемые двадцатью судами, стояли на малом рейде. Общее число шведских военных судов, не считая транспортов, доходило до 300. У нас же было чуть больше 150.

Жаждавший победы, отважный и нетерпеливый принц Нассау 28 июня двинулся к неприятелю, несмотря на неблагоприятный для наших судов сильно свежеющий ветер. Сражение началось в десятом часу утра. На нашем левом фланге, или в авангарде, находился Слизов с канонерскими лодками, кайками и батареями, поставленными на шпрингах на небольшом расстоянии от неприятеля. Галеры и другие гребные суда держались на веслах. В разгар боя, когда наши парусные суда стали подходить в первую линию, в интервалы между судами гребного флота, несколько канонерских лодок отряда Слизова из-за сильного утомления гребцов были брошены на линию галер, которые смешались в беспорядке с парусными судами. Шведские канонерские лодки воспользовались этим и, приблизясь к столпившимся судам, открыли по ним сильный огонь, нанесший большие повреждения нашим судам.

Однако интенсивный огонь русских плавучих батарей исправил положение – суда стали занимать свои места, и сражение с новой силой загорелось по всей линии. Но засвежевший ветер и увеличившееся волнение препятствовали правильному движению наших судов, качка мешала верному прицелу орудий, а выбившиеся из сил гребцы падали от изнеможения. А шведы из-за островов обстреливали наши суда, нанося им большие повреждения. Густав III, разъезжая на лодке между судами, воодушевлял шведов своим примером. После пятичасового упорного боя, когда часть неприятельских гребных судов отправилась в обход нашей флотилии, наши канонерские лодки начали поспешно отступать к югу и выходить из-под выстрелов. Некоторые из наших галер, получив подводные пробоины, стали тонуть, а сильный ветер срывал суда с якорей и бросал на прибрежные камни.

Участник сражения швед Георг Поллет позже описывал поразившую его гибель русского шхерного фрегата «Св. Николай», которым командовал 23-летний англичанин Маршалл, лишь за год до сражения принятый на русскую службу. «Маршалл оказался слишком горд для того, чтобы спустить флаг перед такими маленькими судами. Он решил умереть, и когда сообщил об этом, весь его экипаж из 440 человек в едином порыве закричал, что последует за ним. Тогда Маршалл поднялся на носовую надстройку с флагом в руке и ушел под воду на наших глазах вместе со своим кораблем. Из всего экипажа удалось спасти лишь пятерых». По рассказам спасшихся моряков, поднявшись на носовую надстройку с флагом, Маршалл крикнул команде: «Мне не пришлось подать вам пример, как должно побеждать, так я покажу, как следует погибать!»[128]

В восьмом часу вечера Нассау-Зиген, прекращая бой, приказал жечь те из парусных судов, которые не было возможности спасти. Русские потеряли в этом сражении 52 судна и более 7 тысяч человек выбывшими из строя. Среди потерянных судов были полупрамы «Барс» (26 пушек) и «Леопард» (28 пушек); три бомбардирских катера; 8-пушечные плавбатареи № 1 и № 2; шебеки «Миневра», «Беллона», «Прозеркина» и «Диана»; полушебеки «Лев», «Медведь», «Орёл», «Дракон», «Кит», «Олень», «Тигр», «Барс», «Рысь» и «Волк»; галеры «Безделка», «Петербург», «Хитрая», «Сорока», «Ворона», «Пустельга», «Стерлядь», «Тихвин», «Устюжина», «Орёл», «Кулик», «Нарва», «Соммерс», «Тютерс», «Сескар Пет»; десять каек, четыре дубель-шлюпки, шесть канонерских лодок и т. д.

Шведы потеряли 6 потопленных гребных судов и около 300 человек убитыми.

Большинство судов, потерянных русскими, было захвачено шведами, причём точное число их и дальнейшая судьба нашими историками не установлены.

Находившийся при Нассау генерал-майор Турчанинов о деле 28 июня писал: «Причина поражения – беспредельное рвение принца Нассау найти и разбить неприятеля и опрометчивость его в равном градусе с помянутым рвением; все сие не допустило его сперва исследовать подробно отысканного неприятеля в его силах и положении и потом приуготовить канонерские лодки с такой благонадёжностью, чтобы быть уверену в пользе употребления оных».

Принц Нассау принес повинную императрице, вернул свои награды, полученные в России, и попросил назначить над ним суд. Екатерина как могла утешала принца, вернула награды и даже не отстранила от командования.

Наш гребной флот, отступивший к Фридрихсгаму, был пополнен построенными в Петербурге канонерскими лодками и судами гребного флота, находившимися в Выборге. Отряды же корабельного флота блокировали Свеаборг. Приготовления к новому нападению на шведов, находившихся на Роченсальмском рейде, было остановлено начавшимися переговорами о мире.

В заключение рассказа о Роченсальмском сражении стоит упомянуть о находках подводных археологов.

В 1948 г. финские гидрографы во время работ по углублению фарватера, ведущего к порту Котка, на 15-метровой глубине обнаружили останки гребного фрегата «Св. Николай». 40-метровый корпус судна хорошо сохранился. Судно стояло на дне, накренившись на правый борт – так, как оно уходило под воду полтора века назад. В 1940-х морской археологии в Финляндии ещё не существовало, поэтому корпус «Св. Николая» обследовался с энтузиазмом и грубостью дилетантов. Водолазы, чтобы добраться до пушек, разрушили палубу, нарушив этим крепость всего корпуса. Были поломаны и палубные надстройки, с которых водолазы отрывали заинтересовавшие их элементы конструкции.

Все найденные на фрегате 26 пушек стояли на левом борту, а порты правого борта были пусты. Дело в том, что в 1795–1796 гг. русские моряки попытались поднять «Св. Николай». Для начала его решили поставить на ровный киль, и для этого подняли пушки правого борта. Почему подъём не был завершён – неизвестно.

В 50-е гг. ХХ века финны попытались приподнять «Св. Николай» и передвинуть его с фарватера, но все услилия были напрасны – останкам фрегата лишь нанесли новые повреждения.

Затем ещё много лет шло бесконтрольное разграбление затонувшего фрегата. Близость к берегу и небольшая глубина превратили его в своеобразную сувенирную лавку, куда мог заглянуть любой желающий в акваланге.

В городе Котка рядом с пристанью было построено летнее кафе «Форт Элизабеты», имитирующее круглый пушечный форт. Между столиками кафе поставили на собственных станках 7 пушек, поднятых со «Св. Николая».

Возле «Св. Николая» водолазы обнаружили деревянную женскую фигуру, которую долгое время считали носовым украшением фрегата. И лишь недавно специалисты, подробнее рассмотрев украшение, повреждённое временем и неудачной консервацией, стали склоняться к мысли, что это – память о совсем другом судне, сражавшемся рядом со «Св. Николаем». Скорее всего, носовая фигура изображала богиню Диану и была сбита пушечным ядром с одноименной русской шебеки, захваченной шведами.

По русской поговорке «нет худа без добра» победа шведов во втором Роченсальмском сражении дала возможность Густаву III сохранить престиж и благополучно выйти из не сулившей никаких лавров войны. И уже 20 июля 1790 г. состоялась первая встреча шведского и русского уполномоченных. Россию представлял генерал-поручик, генерал-губернатор Симбирский и Уфимский барон Отто Генрих Игельстрём, а Швецию – генерал-майор, обер-камер-юнкер, генерал-адъютант короля барон Густав Мориц Армфельдт, член Шведской академии наук.

Густав III хотел получить часть русских земель в Финляндии, а также потребовать от Екатерины заключить мир с Турцией. По обоим пунктам Екатерина дала категорический отказ.

3 (14) августа 1790 г. в мызе Вереля (Вяряля) в районе современного города Коувола был подписан мирный договор между Шведским королевством и Российской империей. Договор был признан бессрочным. Основными условиями договора были:

1. Восстановление «вечного мира», подтверждение незыблемости постановлений Ништадтского и Абоского мирных договоров.

2. Сохранение статус-кво и неизменности прежних границ.

3. Взаимное освобождение пленных.

4. Установление правил взаимного салютования флотов на Балтийском море и в собственных портах.

5. Подтверждение разрешения российского правительства о беспошлинных закупках Швецией в русских балтийских портах хлеба (зерна, муки) на 50 тыс. руб. и пеньки на 200 тыс. руб. ежегодно.

Фактически Верельский мирный договор сохранял статус-кво в отношениях между странами. Но Екатерина II была рада покончить с этой несвоевременной России глупой войной. «Одну лапу мы из грязи вытащили. Как вытащим и другую, то пропоем Аллилуйя», – писала она 9 августа 1790 г. Потёмкину в Турецкую армию. Потёмкин ответил, что стал спать спокойно с тех пор, как узнал о мире со Швецией. Императрица писала ему: «Ты пишешь, что спокойно спишь с тех пор, что сведал о мире со шведами. На сие тебе скажу, что со мною случилось: мои платья всё убавляли от самого 1784 года, а в сии три недели начали узки становиться, так что скоро паки прибавить должно меру; я же гораздо веселее становлюсь».

Фуфлыга-Густав быстро сменил тон, и уже 6 августа 1790 г. Екатерина получила от него письмо, где он просил «по связи крови возвратить ему amitie, забыть сию войну как быстро пронесшуюся грозу». Фуфлыге были срочно нужны деньги от «сестры».

Единственное, чего добился Густав, так это полного невмешательства русских дипломатов в отношения короля и оппозиции. Казалось, что ещё надо? Царствуй спокойно, пиши пьесы, устраивай спектакли и маскарады. Но Фуфлыга не унимался – сразу после окончания войны с Россией он начал подготовку к войне с Данией и… Францией. Ну, с Данией всё ясно, он хотел оттяпать Норвегию, о чем мечтали все шведские короли. Но как Фуфлыга собирался разгромить революционную Францию и восстановить на троне Людовика XVI – можно только гадать. Во всяком случае, под святое дело реставрации Бурбонов он в октябре 1791 г. сумел «стрельнуть» у Екатерины довольно приличную сумму.

Но шведам столь ретивый король уже изрядно надоел. 16 марта Фуфлыга был застрелен из пистолета в Стокгольмской опере, где он плясал в маскарадном наряде. Новым королём стал его сын Густав Адольф (1778–1837) Но в момент смерти отца Густаву IV было всего 13 лет, поэтому до 1796 г. страной правил его дядя, хорошо знакомый нам Карл Зюдерманландский.

Мудрая Екатерина понимала, что Россия не могла одновременно решать две стратегические задачи – обеспечить безопасность «южного подбрюшья России» и Санкт-Петербурга. Но нападение шведов в 1788 г. ещё раз подтвердило уязвимость Петербурга с севера. Особо опасным был «шхерный путь» от Петербурга к Стокгольму. Забегая вперёд, скажу, что дже в 1939–1940 гг. и в 1941–1944 гг. наш Балтийский флот, несмотря на большое превосходство в силах над противником, не смог прервать сообщения на этой шхерной коммуникации.

Решить проблему безопасности Санкт-Петербурга сумел только внук Екатерины II в ходе последней Русско-шведской войны 1808–1809 гг.

Русско-шведская война 1808–1809 гг. стала следствием европейских войн конца XVIII – начала XIX века. И чтобы разобраться в военно-политической ситуации, сложившейся к 1808 г., волей-неволей придётся вернуться к 1789 г.

Дореволюционные русские историки представляли нам европейскую историю периода 1789–1815 гг. как мятеж негодяев-якобинцев против французского короля. Правящие государи Европы решили же восстановить законную власть во Франции и защитить её население от кровавых якобинцев. Для этого несколько коалиций европейских государств посылали войска для усмирения революционеров. Но те усмиряться не хотели, а мало того, избрали себе императора, который имел патологическую страсть к завоеваниям и хотел подчинить себе весь мир. Однако русский император Александр Благословенный совместно с другими не менее просвещенными монархами усмирили корсиканского злодея и восстановили в Европе порядок и благоденствие. Заметим, что и современные наши «демократические» историки вновь вернулись к этой версии.

Советские же историки трактовали все события исключительно как борьбу классов. По их мнению, все монархи Европы, как выразители воли своего класса (злодеев) кинулись подавлять революцию во Франции. Якобинцы же вели справедливую и освободительную войну с европейскими коалициями. Но вот после термидора (1794 г.) во Франции пришла к власти буржуазия, которая и выдвинула Наполеона, считая, что тот лучше всех защитит их интересы. По этому поводу Ленин даже придумал теорию, что национально-освободительные войны могут превращаться в захватнические и наоборот.

Обе приведенные схемы могут удовлетворить лишь наиболее придурковатые слои обывателей. Начнем с того, что в любой революции надо четко отделять внутреннюю политику властей от внешней. А во внешней политике – пропаганду от реальных намерений.

Говорить, что такая-то страна «исчерпала лимит на революции» могут только отчаянные вруны или зоологические идиоты. От революций защищена лишь та страна, руководство которой оперативно реагирует на все внутренние и внешние вызовы времени, а лидеры, проявившие некомпетентность или просто состарившиеся, убираются (демократическим или иным путем), прежде чем их деятельность нанесет существенный вред стране.

Революция во Франции была неизбежна и спасла страну от деградации и последующего распада. Отрицать перегибы в репрессиях и в социальных преобразованиях невозможно, они неизбежны в любых революциях. Тем не менее якобинцы и Наполеон за 10 лет (с 1789 по 1809 г.) сделали для современной Франции больше, чем её короли за 1500 предшествующих лет. Спросите самого мастистого историка, что изменилось во Франции, скажем, с 1718 по 1728 г. или с 1778 по 1788 г. Он долго будет морщить лоб и ничего вразумительного так и не скажет. С 1789 по 1809 г. изменилось всё: от причёсок, одежды и живописи до тактики и стратегии армии. Произошел бурный рост экономики. Страна избавилась от диких обычаев раннего феодализма, начиная от свирепых казней. Так, например, колесованием наказывалось сорок видов преступлений, включая самые пустячные, и до права первой ночи.

Современная Франция обязана своим территориальным устройством, денежной системой, «Французским банком», орденом Почетного легиона, метрической системой мер и т. п. десяти годам революции, а не полутора тысячелетиям правления королей.

В 1789 г. революция произошла в государстве, состоявшем из дюжины больших провинций, где были свои парламенты, свои законы, своя система мер и даже свои языки (валлонский, бретонский, баскский, гасконский, провансальский, корсиканский диалект итальянского и др.). Провинции эти были связаны в основном королевской властью. Экономические и культурные связи были весьма слабы. А к 1814 г. это была единая страна с едиными законами. Употребление местных языков снизилось более чем на порядок. Это был уже прообраз современной Франции.

Что же касается внешней политики, то Робеспьер, Баррас и Наполеон делали то же, что и Генрих IV, Ришелье и Людовик XIV. То есть они вели политику, отвечающую жизненным интересам французского государства. Другой вопрос, что после 1789 г. прикрытием этих интересов служила революционная пропаганда.

В свою очередь монархи Европы воевали с революционной Францией не из-за сословных предрассудков, а исключительно из-за национальных интересов своих государств. А вот в качестве пропагандистского прикрытия использовались сословные предрассудки. Так, например, Англия десятки лет воевала с Людовиком XIV, Людовиком XV и Людовиком XVI. Неужто в 1793 г. англичане так возлюбили французский королевский дом, что ввязались в войну за его реставрацию? Надо ли говорить, что просвещенные мореплаватели воевали за свои интересы. Им нужна была слабая, ограбленная Франция, а королевская или республиканская – это уже вопрос десятый.

Екатерина II стала одним из главных идеологов интервенции во Францию. Весь мир облетела её фраза: «…дело Людовика XVI есть дело всех государей Европы». После казни короля Екатерина публично плакала, позже она даже заявила: «…нужно искоренить всех французов для того, чтобы имя этого народа исчезло». И надо сказать, она добилась своего, якобинцы повсеместно обличали её, начиная от Конвента и кончая деревенскими площадями. Карикатуры, где императрица была представлена ультрароялисткой, заполнили всю Европу. А тем временем мудрая матушка-государыня тихо уладила свои дела в Польше и, надо полагать, решила бы вопрос с Черноморскими проливами, если бы сумела прожить ещё хоть пяток лет.

Взбалмошный и неуравновешенный Павел I поначалу в пику покойной бабушке решил отказаться от ведения войны вообще. Но затем дал убедить себя, что без его вмешательства порядок в Европе навести невозможно, и двинул эскадру Ушакова в Адриатику, а армию Суворова – в Италию. Но вскоре выяснилось, что Англия и Австрия играют Россией как марионеткой. Взбешенный Павел прекратил войну с Францией и вступил в переговоры с «узурпатором» – первым консулом Франции.

Спору нет, Павел и тут слишком рьяно взялся за дело и поспешил отправить казачий корпус Платова в Индию. Но в целом политика сближения с Францией соответствовала интересам Российской империи. В свою очередь британское правительство сделало всё, чтобы вновь стравить Россию с Францией. Дело дошло до того, что английский посол в Петербурге Витворт стал одним из организаторов заговора с целью убийства Павла I.

После смерти Павла на престол вступил его сын Александр I. Перед новым императором возникла дилемма: союз с Наполеоном или участие в очередной антифранцузской коалиции. Александр I предпочел вступить в коалицию с Англией и Австрией. Дореволюционные историки объясняли это приверженностью царя священным правам легитимизма и т. п., советские историки – заинтересованностью дворянства в торговле с Англией. Хотя уж в чем-чем дворяне, а особенно их жены и дочери, были заинтересованы, так это во французских товарах.

На самом деле решающими оказались два субъективных фактора – влияние «немецкой» партии и честолюбие молодого царя. Матерью Александра была вюртембергская принцесса София Доротея, а женой – Луиза Баденская, при переходе в православие получившие имена Мария Фёдоровна и Елизавета Алексеевна. Вместе с ними в Россию наехала толпа родственников и придворных. Я уже не говорю о «гатчинских» немцах, которым Павел доверил самые ответственные посты в государстве. Вся это компания настойчиво требовала от Александра вмешательства в германские дела – у кого были там корыстные интересы, а у кого на родине от Наполеона пострадали родственники. Сам Александр был крайне честолюбив и жаждал воинской славы, надеясь, что она покроет позор отцеубийства. Александр решил лично предводительствовать войсками, двинувшимися в Германию.

В третью антифранцузскую коалицию вступила и Швеция. А точнее, была насильно втянута её королём Густавом IV. Он, как и Александр I, нестерпимо жаждал военной славы. Впрочем, у короля были и вполне материальная цель – захват земель в Померании. Густав IV явно путал XIX век с XVII и всерьёз предполагал, что Швеция может вершить судьбы Европы.

2 (14) января 1805 г. между Россией и Швецией был заключён союзный договор. Его историки и считают датой официального присоединения Шведского королевства к третьей коалиции.

Кампания 1805 г. закончилась печально. 20 ноября 1805 г. под Аустерлицем Наполеон вдребезги разбил объединённую русскую и австрийскую армию. Императоры Александр I и Франц I позорно бежали с поля боя.

Шведы же попытались начать боевые действия в Померании, но вскоре были вынуждены ретироваться.

14 (26) декабря 1805 г. Австрийская империя подписала с Францией сепаратный Прессбургский договор, а Пруссия, так ничего и не сделавшая для третьей коалиции, на следующий день, 15 (27) декабря, заключила союзный договор с Наполеоном. Таким образом, Россия осталась в одиночестве перед Наполеоном.

Казалось бы, самое время Александру I заключить мир с Наполеоном. Ведь Россия была единственной страной Европы, которая с 1798 г. воевала с Францией не за свои национальные интересы, а за местечковые фамильные интересы германской мафии, объединившиеся вокруг Голштейн-Готторпской династии, незаконно носившей фамилию Романовых[129].

Война европейской коалиции против Французской республики, а позднее – против империи Наполеона – была подарком судьбы для России, которая получила единственный за тысячелетие шанс обеспечить свою безопасность на юге и на севере без вмешательства Европы. Наиболее важной задачей было взять под контроль Черноморские проливы, дабы навсегда обеспечить безопасность Причерноморья и Кавказа. Второй важной проблемой было изгнание шведов из Финляндии, чтобы надёжно защитить Петербург и Кронштадт.

В Александре же взыграло упрямство, и он решил продолжать войну с Наполеоном. Ведь ни в 1805, ни в 1812 гг. Наполеон не ставил себе целью присоединить к своей империи всю Россию или хотя бы какую-то её часть. Мало того, он не хотел даже менять в России систему правления. В 1812 г. в Кремле и много раз позднее Наполеон говорил, что мог разрушить монархию в России, отменив там крепостное право, но не сделал этого по принципиальным соображениям.

Русскому обществу надо было как-то объяснить, зачем гибнут в Центральной Европе десятки тысяч русских солдат. Александр I не придумал ничего более умного, чем приказать Священному Синоду объявить Наполеона… Антихристом. Народу объявили, что-де Наполеон ещё в 1799 г. в Египте тайно принял мусульманство, а также много не менее занятных вещей. Глупость царя и Синода ужаснула всех грамотных священников. Согласно канонам православной церкви антихрист должен был первоначально захватить весь мир, и лишь потом погибнуть от божественных сил, а не от рук людей. Из чего следовало, что сражаться с Бонапартом бессмысленно.

В 1806 г. была создана очередная, четвёртая по счёту, антифранцузская коалиция. Англия, как всегда, дала большие деньги, а Россия и Пруссия – солдат. Примкнула к коалиции и Швеция. Но на сей раз Густав IV был умнее. Английские деньги охотно взял, а посылать солдат на континент не спешил.

Война стран четвёртой коалиции с Наполеоном кончилась так же, как и войны первой, второй и третьей коалиций. Прусские войска были разбиты при Иене и Ауэрштедте, а русские – при Фридланде. Французы заняли Берлин и Варшаву и впервые вышли на русскую границу на реке Неман.

Теперь Александру пришлось мириться. Посреди реки, разделявшей французскую армию и остатки разбитой русской армии, французские сапёры построили огромный плот с нарядной палаткой посередине. На этом плоту 25 июня 1807 г. в 11 часов утра состоялась встреча двух императоров. Наполеон первым обратился к Александру: «Из-за чего мы воюем?» Ответить «лукавому византийцу» было нечем. Ещё в 1800 г. на докладе Растопчина напротив слов «Англия вооружила попеременно угрозами, хитростью и деньгами все державы против Франции» Павел I собственноручно написал: «И нас грешных».

Подробное изложение обстоятельств и условий заключения Тильзитского мира лежит за рамками данной работы. Поэтому я ограничусь сутью пожеланий требований Наполеона к Александру. Это – как можно меньшее вмешательство России в дела Германии и других западноевропейских государств и разрыв союза с Англией. При этом Наполеон не требовал заключения какого-либо военного союза между империями. Он хотел лишь строгого нейтралитета России. Взамен он предлагал России решить свои проблемы со Швецией и Турцией. Причём в первом случае Наполеон был абсолютно искренен, а во втором был достаточно непоследователен и откровенно лукавил. Это и понятно – турецкий вопрос сильно задевал национальные интересы Франции. Не менее сильно это касалось и австрийских интересов. А Наполеон в 1807–1808 гг. не мог точно установить баланс отношений России и Австрии.

Тем не менее после Тильзита у Александра I была реальная почти 100-процентная возможность овладеть Босфором и Дарданеллами. Тут могло быть два варианта – ближний и отдаленный. В первом варианте – союз с Наполеоном, включая выдачу замуж за него одной из сестер Александра I; большие компенсации Франции за Проливы – Египет, Сирия, Месопотамия и т. д. могли настроить французского императора на передачу проливных зон России. Особенно если учесть сложности положения Наполеона на Пиренейском полуострове, волнения в Германии и т. д. Во втором, более отдаленном варианте, русскому императору или даже его наследнику стоило подождать, пока династия Бонапартов станет «самой древней» в Европе. Но подобная ситуация быстро закончилась бы со смертью Наполеона, и его империя развалилась бы как карточный домик. Европа на несколько лет погрязла бы в беспорядках и войнах. За это время Проливы оказались бы в руках России.

Однако лукавый Александр I начал хитрую двойную игру с Наполеоном и не прекратил вмешиваться в германские дела. Это в свою очередь вызвало и настороженное отношение Наполеона.

Британский флот как пиратствовал до Тильзитского мира, так продолжал действовать и далее. Просвещенные мореплаватели считали своим врагом любое нейтральное государство в Европе и, соответственно, топили его корабли и жгли прибрежные города.

В августе 1807 г. внезапному нападению англичан подверглось Датское королевство, которое предпринимало отчаянные попытки остаться в стороне от всех европейских войн.

26 июля 1807 г. из Ярмута вышла британская эскадра в составе 25 кораблей, 40 фрегатов и малых судов. За ней несколькими отрядами шла армада из 380 транспортных судов, на которые был посажен 20-тысячный десант. 1 августа британская эскадра появилась в Большом Бельте.

8 августа к наследному принцу регенту Фредерику[130] явился британский посол Джексон и заявил, что Англии достоверно известно намерение Наполеона принудить Данию к союзу с Францией, что Англия этого допустить не может и что в обеспечение того, что этого не случится, она требует, чтобы Дания передала ей весь свой флот до заключения мира с Францией и чтобы английским войскам было разрешено оккупировать Зеландию – остров, на котором расположена столица Дании. Принц отказался. Тогда британский флот в течение почти шести дней бомбардировал Копенгаген, а на берег был высажен английский десант. Половина города сгорела, в огне погибло свыше двух тысяч его жителей. Командовавший датскими войсками у Копенгагена престарелый (72-летний) генерал Пейман капитулировал. Англичане увели весь датский флот, а верфи и морской арсенал сожгли. Принц Фредерик не утверждал капитуляции и велел предать Пеймана военно-полевому суду. Но, увы, это уже не могло помочь Дании.

Российский императорский дом (Голштейн-Готторпская династия) имел родственные связи с датским и голштинским дворами. Кроме того, Дания уже сто с лишним лет была союзницей России в войнах со Швецией.

В октябре 1807 г. Россия предъявила Англии ультиматум – разрыв дипломатических отношений до тех пор, пока не будет возвращен Дании флот и возмещены все нанесенные ей убытки.

Началась вялотекущая англо-русская война. Посольства были взаимно отозваны. Указом Сената от 20 марта 1808 г. Александр I наложил запрет на ввоз английских товаров в Россию.

Наполеон был в ярости, узнав о разрушении Копенгагена. В ответ он решает объявить блокаду Англии. Наполеон предложил России заставить Швецию закрыть её порты для британских кораблей.

21 января (2 февраля) 1808 г. Наполеон отправил письмо Александру I: «Ваше величество прочли речи, говоренные в английском парламенте, и решение продолжать войну до последней крайности. Только посредством великих и обширных средств можем мы достигнуть мира и утвердить нашу систему. Увеличивайте и усиливайте вашу армию. Вы получите от меня всю помощь, какую я только в состоянии вам дать. У меня нет никакого чувства зависти к России; напротив, я желаю её славы, благоденствия, распространения. Вашему величеству угодно ли выслушать совет от человека, преданного вам нежно и искренне. Вам нужно удалить шведов от своей столицы; вы должны с этой стороны распространить свои границы как можно дальше. Я готов помочь вам в этом всеми моими средствами». А 5 февраля Наполеон заявил русскому послу в Париже графу Толстому, что он согласится на то, чтобы Россия приобрела себе всю Швецию, не исключая и Стокгольма. Наполеон шутил, что, мол, прекрасные петербургские дамы не должны больше слышать шведских пушек (он намекал на Красногорское сражение в 1790 г.).

В свою очередь Англия в феврале 1808 г. заключила со Швецией договор, по которому она обязалась платить Швеции по 1 млн фунтов стерлингов ежемесячно во время войны с Россией, сколько бы она ни продолжалась. Кроме того, англичане обещали предоставить Швеции 14 тысяч солдат для охраны западных границ Швеции и её портов, в то время как все шведские войска должны были отправиться на восточный фронт против России.

После заключения этого договора уже никаких надежд на примирение Швеции и России не было: Англия уже вложила средства в будущую войну и стремилась как можно быстрее извлечь военно-политические дивиденды.

Формально повод для начала войны дали сами шведы. 1 (13) февраля 1808 г. шведский король Густав IV сообщил послу России в Стокгольме, что примирение между Швецией и Россией невозможно, пока Россия удерживает Восточную Финляндию, присоединенную к России по Абоскому договору 1743 г.

Спустя неделю Александр I ответил на вызов шведского короля объявлением войны.

Для ведения войны со Швецией была сформирована 24-тысячная армия, командование которой Александр вручил генералу от инфантерии графу Ф.Ф. Буксгевдену. Выделение столь малых сил объяснялось тем, что Россия продолжала вести войну с Турцией, а с другой стороны, основная часть русских войск располагалась в западных губерниях на случай новой войны с Наполеоном.

Шведские войска численностью 19 тысяч человек были разбросаны по всей Финляндии. Командовал ими генерал Клекнер.

9 февраля 1808 г. русская армия перешла границу Финляндии на реке Кюмень. В ночь с 15 на 16 февраля русские войска разбили отряд шведов под командованием Адлеркрейца у местечка Артчио. Когда русские войска выдвинулись на реку Борга, они получили известие о сборе шведских сил у Гельсингфорса. Но это оказалось дезинформацией, на самом деле шведы сосредоточились у Тавасгуса. Буксгевден сформировал отряд генерал-майора графа Орлова-Денисова в составе егерского и казачьего полков и одного эскадрона драгун для захвата Гельсингфорса. Отряд форсированным маршем двинулся к Гельсингфорсу, следуя где береговой дорогой, а где прямо по льду. 17 февраля при подходе к городу Орлов-Денисов встретил шведский отряд. После короткой стычки неприятель бежал. Русские взяли шесть полевых пушек и 134 человека пленных. 18 февраля в Гельсингфорс вступили основные силы русских во главе с генералом Буксгевденом. В городе было найдено 19 орудий, 20 тысяч ядер и 4 тысячи бомб.

28 февраля русские, несмотря на сильный мороз, заняли Таммерфорс.

Генерал Клекнер растерялся и потерял управление войсками, поэтому в конце февраля он был сменен генералом Морицем Клингспором. Но новый главнокомандующий оказался не лучше прежнего и 4 марта потерпел поражение у города Биернеборга. Таким образом, русские вышли на побережье Ботнического залива. Большая часть шведских войск отошла вдоль побережья на север к городу Улеаборгу.

10 марта бригада генерал-майора Шепелева без боя заняла город Або. И только после этого жители Российской империи узнали о войне со Швецией. В газетах было опубликовано сообщение: «От военного министра о действиях Финляндской армии под главным начальством генерала от инфантерии Буксгевдена».

Жители Петербурга извещались о том, что «Стокгольмский двор отказался соединиться с Россией и Данией, дабы закрыть Балтийское море Англии до совершения морского мира». В сообщении указывалось, что, истощив способы убеждения, русские перешли границу и вели успешные бои.

Заметим, что российским газетам того времени мог позавидовать и сам Геббельс. Так, 29 ноября 1805 г. «Петербургские ведомости» сообщили о подготовке к сражению под Аустерлицем. Затем две недели о войне не писали вообще ничего, а позже было сказано, что император Александр прибыл в Витебск по пути в Петербург. А об убийстве Павла I 11 марта 1801 г. русские газеты написали в… 1905 году!

Но 16 марта 1808 г. царь порадовал население и поставил все точки над «i» в Высочайшем манифесте (Декларации) о присоединении Финляндии. Поводом для издания манифеста послужил арест 20 февраля (3 марта) 1808 г. русского посла в Стокгольме Алопеуса и всех членов посольства. Как говорилось в Манифесте: «Явная преклонность короля шведского к державе нам неприязненной, новый союз с ней и, наконец, насильственный и неимоверный поступок с посланником нашим в Стокгольме учиненный… сделали войну неизбежной».

Присоединение Финляндии (шведской части) к России в Манифесте рассматривалось как репрессивный акт в ответ на невыполнение Швецией союзнических обязательств в отношении России по договору 1800 г. и её союз с врагом России – Англией.

В Манифесте говорилось, что «отныне часть Финляндии, известная под наименованием Шведской Финляндии (юго-западная часть), занятая русскими войсками, понесшими потери в людской силе и издержки материального порядка, признается областью, покоренной силой русского оружия, и навсегда присоединяется к Российской империи».

Любопытно, что сей Манифест (Декларация) не был подписан царем, как это было положено. «Властитель слабый и лукавый» и здесь остался верен себе.

Манифест (Декларация) был односторонним актом России. Его назначением было объявить Швеции и всему миру, что присоединение Финляндии к России предрешено независимо от дальнейшего хода военных действий.

Но вернёмся к боевым действиям в Финляндии. Небольшой отряд шведов покинул Або и укрылся на Аландских островах. За ним погнались казаки под началом майора Нейдгарда и батальон егерей под командованием полковника Вуича. 17 февраля Вуич вошел в город Аланд, захватил местные военные склады и уничтожил станцию оптического телеграфа, связывавшую острова со шведским берегом. Однако непосредственный начальник Вуича князь Багратион приказал ему очистить Аландские острова. Но, вернувшись, Вуич получил указание, шедшее из самого Петербурга, вновь занять острова. Для этого Вуичу выдали батальон 25-го егерского полка (тот самый, с которым он был в Аланде), 20 гусаров и 22 казака. 3 апреля Вуич занял остров Кумблинге в самой середине архипелага. Там он и остановился. С приближением весны главнокомандующий Буксгевден, сознавая опасность положения наших войск на Аландских островах, намеревался возвратить их обратно, тем более что само их пребывание там для задержания движения шведов по льду из Стокгольма к Або теряло значение с открытием навигации.

Но в это время пришло Высочайшее повеление направить через Аланд в Швецию корпус от 10 до 12 тысяч человек. Это распоряжение явилось развитием того плана, который состоял в направлении главного удара не в Финляндию, а в южную часть Швеции.

Как только начал сходить лед, шведские галеры с десантным отрядом подошли к острову Кумблинге. Шведский десант вместе с вооружёнными местными жителями атаковал отряд Вуича. Шведские галеры поддержали атаку огнём тяжёлых пушек. У Вуича же пушек не было вообще. После четырёхчасового боя русские сдались. В плен попало 20 офицеров и 490 нижних чинов.

Последствия захвата шведами Аландских островов не замедлили сказаться весной 1808 г. Архипелаг стал плацдармом для десантных операций и операционной базой шведского флота.

20 февраля две дивизии под командованием генерал-лейтенанта Н.М. Каменского[131] осадили Свеаборг – самую мощную шведскую крепость в Финляндии, которую шведы называли «Гибралтаром Севера». Гарнизон крепости насчитывал 7,5 тысяч человек при 200 орудиях. Запасы снарядов, пороха и продовольствия были рассчитаны на многомесячную осаду. 22 апреля, после 12-дневной бомбардировки, Свеаборг капитулировал. Но исход баталии был решен не сталью и свинцом, а золотом. Ибо по знаменитому афоризму римского полководца Суллы, «стены крепости, которые не могут преодолеть легионы, легко перепрыгивает осел, нагруженный золотом». Каменский просто подкупил коменданта Свеаборга вице-адмирала Карла Олофа Кронстедта.

По условиям капитуляции весь гарнизон был отпущен в Швецию под честное слово не брать в руки оружие до конца войны.

В Свеаборге русские захватили шведскую гребную флотилию в составе 100 судов. Среди них были гемамы «Гельгомар» (26 пушек), «Сторн-Биорн» (26 пушек); полугемама «Одуен»; турума «Ивар-Бенлос»; бриг «Комерстакс» (14 пушек); 6 шебек; 8 яхт; 25 канонерских лодок; 51 иол; 4 канонерских баркаса и одна «королевская баржа» (12-вёсельная).

Кроме того, с приближением русских в различных портах Финляндии сами шведы сожгли 70 гребных и парусных судов.

Густав IV решил начать наступление на датские войска в Норвегии. Поэтому шведам не удалось собрать значительных сил для операции в Финляндии. Тем не менее с началом навигации 1808 г. король решил провести две десантные операции. В первой полковник Бергенстроле должен был выйти на судах из шведского порта Умео и высадиться в Финляндии в районе города Васа. Во второй операции генерал-майор барон фон Фегезак должен был через Аландские острова дойти до Або и занять его.

8 июня 1808 г. отряд Фегезака численностью 4 тысячи человек при восьми пушках беспрепятственно высадился у местечка Лемо в 22 верстах от города Або. Далее десантный отряд двинулся пешим порядком к Або, но по пути был встречен батальном Либавского полка при одной пушке, под командованием полковника Вадковского.

Превосходящие силы шведов начали теснить солдат Вадковского, но вскоре ему на помощь пришла артиллерийская рота, несколько батальонов пехоты, эскадрон драгун и гусар. Шведы были вынуждены отступить к месту своей высадки у Лемо. Под прикрытием огня судовой артиллерии шведам удалось эвакуироваться. Посланные Буксгевденом к Лемо пятнадцать русских гребных канонерских лодок вовремя не успели подойти. Благодаря этому шведские суда ушли за острова Нагу и Корно.

Летом 1808 г. положение русских войск в центральной Финляндии осложнилось. 2 июля 6-тысячный отряд генерала Раевского, теснимый войсками генерала Клингспора и финскими партизанами, вынужден был отступить вначале к Сальми, а затем к местечку Алаво. 12 июля Раевский был заменен Н.М. Каменским, но и последнему тоже пришлось отступать до Таммерфорса.

20 августа корпус Каменского сразился с войсками Клингспора у деревни Куортане и одноименного озера. Шведы были разбиты и отступили к году Васа.

Вскоре Клинспор был вынужден оставить и Васу, и отошел на 45 верст севернее к деревне Оровайс. Там шведы закрепились и решили дать бой преследовавшему их корпусу Каменского.

Семь тысяч шведов заняли позицию за болотистой речкой. Правый фланг шведов упирался в Ботнический залив, где стояло несколько шведских гребных канонерских лодок. На левом фланге начинались обрывистые утесы, окаймленные дремучим лесом.

В 8 часов утра 21 августа авангард под командованием генерала Кульнева атаковал шведские позиции. Атака Кульнева была отбита, и шведы начали его преследование. Но подошедшие на помощь два пехотных полка генерала Демидова опрокинули неприятеля и отогнали его. В середине дня на поле боя прибыл и сам Каменский с батальоном егерей и двумя ротами пехоты. В 3 часа дня шведы вновь атаковали, но тут подошли войска генерала Ушакова (приблизительно два полка). В результате шведы были вновь отброшены на исходные позиции. К этому времени уже стемнело.

Ночью отряд Демидова пошел в обход через лес. Утром шведы увидели, что русские пытаются их окружить, и организованно отступили на север. Обе стороны потеряли почти по тысяче человек.

Ряд русских военных историков[132] считают Оровайское сражение «выдающимся образцом русского военного искусства». На самом же деле Каменский разбросал свои силы перед сражением, а затем по частям вводил их в дело. Результатом стал не разгром противника, а вытеснение его с позиции.

3 сентября отряд генерала Лантингсгаузена численностью в 2600 человек высадился с гребных судов у деревни Варанняя в 70 верстах севернее Або. Десант прошел успешно, но на следующее утро у деревни Локколакса шведы наткнулись на отряд Багратиона и были вынуждены отступить.

Тем временем у деревни Гельсинге близ Або был высажен новый шведский десант под началом генерала Боне. Сам Густав IV на яхте «Амадна» сопровождал суда с десантом. 14 и 15 сентября пять тысяч шведов Боне преследовали небольшие русские силы. 16 сентября у местечка Химайса шведы были контратакованы основными силами Багратиона. Шведы были разбиты и стали отступать к Гельсинге. В этот момент эскадрон гродненских гусар под командованием майора Лидерса атаковал отступающих. Шведы обратились в бегство. Около тысячи шведских трупов остались на поле битвы. 15 офицеров, 350 нижних чинов и 5 пушек стали трофеями русских.

Русская артиллерия подожгла деревню Гельсинге. Пожар, раздувавшийся сильным ветром, стал угрожать шведским судам, стоявшим у берега. Поэтому они вынуждены были уйти до окончания полной эвакуации уцелевших десантников. Всё это происходило на глазах у Густава IV, наблюдавшего за сражением в подзорную трубу с борта яхты.

12 сентября генерал Клингспор предложил русскому главнокомандующему Буксгевдену перемирие. Через пять дней (17 сентября) на мызе Лахтая было заключено перемирие. Однако Александр I не признал его, а назвал «непростительной ошибкой».

Буксгевден получил Высочайшее повеление продолжать боевые действия и приказал корпусу генерал-майора Тучкова двинуться из Куопио к Иденсальми и атаковать 4-тысячный шведский отряд бригадира Сандельса.

Шведы заняли позицию между двумя озёрами, соединенными проливом. По ту сторону пролива были вырыты две линии окопов и установлены артиллерийские орудия.

К 15 октября Тучков подвел свой корпус к проливу. В составе корпуса было 8 пехотных батальонов, 5 эскадронов регулярной конницы и 300 казаков, всего около 5 тысяч человек. Шведы повредили мост через пролив. Но русские сапёры под картечным и ружейным огнём восстановили его. По мосту русская пехота форсировала пролив и овладела первой линией окопов. В этот момент Сандельс ввёл в дело резервы, и русские были отброшены за мост. В бою русские потеряли убитыми и пропавшими без вести 764 человека.

На следующий день шведы оставили свою хорошо укреплённую позицию и отошли на 20 вёрст к северу. Тучков же не решился преследовать противника и две недели стоял у моста, выставив на расстоянии пяти вёрст три сторожевые роты. Их-то и решил атаковать Сандельс. Ночью 30 октября шведский отряд внезапно атаковал русский авангард. Однако шведы были отбиты, потеряв убитыми и пленными 200 человек.

В начале ноября 1808 г. Буксгевден вновь вступил в переговоры со шведами. На сей раз он действовал осмотрительнее и заранее испросил в Петербурге разрешение на перемирие. Но подписать перемирие Буксгевдену не удалось – он получил Высочайший указ об увольнении от командования армией. Новым командующим был назначен генерал-лейтенант граф Н.М. Каменский. Он и подписал перемирие 7 (19) ноября 1808 г. в деревне Олькийоки. С 7 декабря 1808 г. вместо Каменского главнокомандующим стал Б.Ф. Кнорринг (1746–1825). 7 апреля 1809 г. Кнорринга уволили.

Перемирие было заключено на срок с 7 ноября по 7 декабря 1808 г. По условиям перемирия шведская армия очищала всю провинцию Эстерботтен (Эстерботнию) и отводила войска за реку Кеми, в 100 км к северу от города Улеаборг. Русские войска занимали город Улеаборг и выставляли пикеты и сторожевые посты по обе стороны реки Кеми, но не вторгались в Лапландию и не пытались достичь шведской территории у Торнео.

3 декабря 1808 г. перемирие было продлено до 6 (18) марта 1809 г.

К началу войны Балтийский флот был серьёзно ослаблен посылкой лучших кораблей на Средиземное море. Так, в октябре 1804 г. туда ушла эскадра А.С. Грейга в составе двух кораблей и двух фрегатов, а сентябре 1805 г. на Средиземное море ушла эскадра Д.Н. Сенявина в составе пяти кораблей и одного фрегата. В августе 1806 г. с Балтики ушла эскадра Игнатова в составе пяти кораблей, одного фрегата и трёх малых судов. Кончилась средиземноморская авантюра Александра I весьма печально. В августе 1808 г. эскадра Сенявина (девять кораблей и один фрегат) была захвачена англичанами в Лиссабоне. В проливе Ла-Манш англичане захватили фрегат «Спешный» с грузом золота для Средиземноморской эскадры. Фрегат «Венус» был вынужден укрыться от англичан в Палермо и был сдан неаполитанскому королю. Остальные суда русского средиземноморского флота укрылись во французских портах (эскадра Барятинского – в Тулоне, а эскадра Салтыкова – в Триесте и Венеции). Корабли и суда были сданы на «хранение» французам, а команды сухим путем вернулись в Россию. В ходе этого «морского Аустерлица» русский флот потерял больше кораблей, чем за все войны XVIII и XIX веков вместе взятые.

Поэтому к началу 1808 г. на Балтике боеспособный корабельный флот состоял из 9 кораблей, 7 фрегатов и 25 малых судов, дислоцированных в Кронштадте и Ревеле. В составе гребного флота имелось около 150 судов, в числе которых было 20 галер (от 21 до 25 банок), 11 плавбатарей, а также иолы и канонерские лодки. Большая часть гребных судов (около 130) находилась в Петербурге, 10 судов – в Роченсальме и 20 – в Вильманстранде.

Военно-морские силы Швеции в 1807 г. состояли из Адмиралтейского (корабельного) флота и Армейского (шхерного) флота.

Адмиралтейский флот состоял из 12 кораблей, 10 фрегатов, 5 бригов, 3 катеров, нескольких транспортных судов и множества мелких судов. Личный состав Адмиралтейского флота насчитывал 9000 человек, в том числе 198 офицеров и 354 унтер-офицера. Главной и единственной базой Адмиралтейского флота был порт Карлскрона.

Армейский флот состоял из гребных судов, предназначенных для плавания в шхерах. На 1805 г. насчитывалось 27 галер, 135 канонерских лодок, 83 канонерских ялика, 11 более крупных судов («шхерных фрегатов») и других мелких судов. Личный состав Армейского флота насчитывал 5000 человек, в том числе 165 офицеров и 270 унтер-офицеров. Армейский флот делился на четыре эскадры и четыре эскадренных дивизиона, каждый из которых имел свое определенное место базирования. Главными базами для эскадр были Стокгольм и Свеаборг. Оперативными базами были Гётеборг, Або, Мальмё, Лайвонлинна (Варкусе) и Христина.

К началу войны суда Армейского флота располагались следующим образом.

135 канонерских лодок находились: в Стокгольме (32 лодки), в Свеаборге (25), в Гётеборге (12), в Або (38), в Мальмё (12), в Ландскроне (17) и в Лайвонлинне (8).

Из этих 135 канонерских лодок только 20 значительно отличались от остальных. Часть из них имела 12-фунтовые пушки вместо 24-фунтовых, а канонерки в Лайвонлинне имели всего по одной 18– или 12-фунтовой пушке и поэтому были ближе к канонерским яликам.

Канонерские ялики внешне и по внутреннему устройству были очень похожи друг на друга, но размеры их значительно различались. По штату малые ялики имели по одной 18-фунтовой пушке, а большие – по одной 24-фунтовой пушке. Вёсел было от 5 до 10 пар. В 1803 г. утвердили чертеж нового типа канонерского ялика, ничем не отличавшийся от типа мелких яликов, построенных в 1790 г. в Померании по чертежам Чэпмана, кроме 24 фунтового орудия вместо 18 фунтового. Команда канонерского ялика состояла из 19 человек.

К началу войны ялики находились в следующих портах: в Свеаборге (51), в Або (8), в Гётеборге (12), в Лайвонлинне (4) и в Христине (8).

Все 28 галер стояли в Стокгольме. Семь из них были захвачены в 1790 г. у русских и возраст их был неизвестен. Остальные галеры к началу 1808 г. были очень стары (58–59 лет), но не так уж плохи, и их вполне можно было отремонтировать. Галеры эти удалось сохранить благодаря тому, что хранились они в крытых сараях и почти никогда не спускались на воду. В последние годы перед войной галеры эти признали негодными для боевых действий и поэтому за ними не следили. Но они вполне могли использоваться как транспорты, причём не только в шхерах, но и в открытом море.

Вооружение галер состояло из двух 24-фунтовых пушек, установленных ближе к носу под «рамбаттом» (то есть под мостиком командира).

По штату команда галеры состояла из 293 человек, из которых 211 офицеров и солдат армии.

Кампанию 1808 г. на море русские открыли в начале апреля, когда корабельный и гребной флоты были ещё скованы льдом в Финском заливе. Высочайшим рескриптом от 20 марта 1808 г. контр-адмиралу Бодиско было предписано высадить десант на остров Готланд, дабы «лишить Англию возможности превратить его в базу для своего флота». Захват Готланда намечался как часть планируемого франко-датского десанта в южную Швецию (так и не состоявшегося).

В распоряжении контр-адмирала Бодиско не было ни одного военного судна, но он не растерялся, а зафрахтовал в Либаве и Виндаве несколько купеческих судов и посадил на них десантный отряд. В состав отряда вошли два батальона Копорского полка и батальон 20-го Терского полка (всего 1657 человек) при шести полевых пушках.

10 апреля суда Бодиско подошли с северо-запада к Готланду и скрытно высадили десант. Отряд Бодиско пешим порядком прошел 65 вёрст и без боя занял город Висба. Бодиско объявил себя губернатором острова и вступил в правление. В помощь Бодиско в Риге был сформирован ещё один отряд в составе двух рот пехоты и двух сотен казаков при 24 полевых пушках. Доставить его на Готланд должны были пять купеческих судов, выход которых был намечен на 8 мая.

Тем временем Густав IV, взбешенный захватом острова, приказал отправить туда эскадру адмирала Цедерстрема и выбить русских. В составе эскадры было пять кораблей и несколько мелких судов, на которые посадили двухтысячный десант.

Адмирал Цедерстрем послал два малых судна для производства демонстрационной высадки в гавани Слите на северо-восточном берегу острова. Туда Бодиско и двинул часть своих войск. Основная же часть шведов высадилась в бухте Сандвикен. К шведам присоединилось значительное число вооружённых жителей острова. В этой ситуации Бодиско решил сдаться и постарался выторговать у шведов наиболее благоприятные условия. Адмирал Цедерстрем был тоже настроен миролюбиво и согласился, чтобы русские сдали оружие и боеприпасы, а сами, взяв знамена, переправились в Россию. По прибытии на родину Бодиско был предан суду, выгнан со службы, лишен чинов и орденов и сослан в Вологду. Густав IV тоже был крайне недоволен поведением адмирала Цедерстрема.

Из шведских гребных судов, захваченных в Свеаборге, было сформировано два отряда (лейтенанта Мякинина и капитана Селиванова). Оба отряда шхерами прошли до Або и заняли фарватеры, ведущие к этому городу из Аландских и Ботнических шхер. Командование над отрядами судов принял на себя лично Буксгевден. Он приказал послать отряд Мякинина в составе двенадцати канонерских лодок и двух иолов к Юнгфрузунду.

Шведская гребная эскадра Гвельмшёрны в значительно превосходящих силах (около 60 судов разных типов) появилась около полудня 18 июня в виду наших судов, расположенных южнее Або, близ острова Гангё. Двигаясь под углом в 45 градусов по отношению к нашим войскам, авангардный эшелон шведов открыл огонь, но ответная стрельба нашей артиллерии была настолько успешна, что шведы вынуждены были отступить. Атака повторилась, но столь же неудачно, а к русским подоспели три судна, вернувшиеся из разведки. У шведов было разбито четыре судна, одно из которых приткнулось на мель около острова Гангё. Дувший навстречу противнику сильный ветер содействовал русским в этом бою.

К вечеру под прикрытием подоспевшего подкрепления из пятнадцати судов шведы отошли под защиту острова Крамне. Новая стоянка гребной флотилии была избрана в 8 верстах впереди Або, между островами Рунсало и Хирвисало.

20 июня гребной шведский флот (58 судов) подошел на три версты к нашей флотилии, но почему-то промедлил и не предпринял никаких действий до 22 июня. В этот день в 6 часов вечера к нашему авангарду приблизилось шесть канонерских лодок. Завязалась перестрелка, под прикрытием которой двинулась длинная линия остальных неприятельских судов. На левом крыле, сзади канонерских лодок, находились баржи с десантом. Русская флотилия из 26 судов построилась в одну линию между Рунсало и Хирвасало, выделив три канонерские лодки уступом вперёд для прикрытия своего левого фланга. Атака двенадцати шведских канонерок на этом фланге была отбита огнём наших стрелков с острова Рунсало. Неприятель, усилив огонь против русских флангов, обрушился на центр нашего расположения. Но передовая шведская галера, встреченная пятью русскими канонерками, была отбита. Та же участь постигла и следовавшие за ней в кильватере суда.

Наступила ночь, но шведы не прекращали своих атак и продолжали обстреливать нашу флотилию. Наконец они двинулись вперёд всем фронтом. Все русские гребные суда с громким «ура» ринулись навстречу шведам, осыпая их картечью. Не ожидая столь смелого контрудара, противник пришел в расстройство, и суда его стали поодиночке искать укрытия за островами. После преследования на протяжении не более версты наши суда возвратились на прежнее место.

В бою 22 июня потери русских составили 10 убитых и 15 раненых. Одиннадцать наших судов получили повреждение, но ни одно не вышло из строя. У шведов же было повреждено двадцать судов.

В конце июня в район Або прибыл отряд судов графа Гейдена. Гейден, узнав, что шведы заняли пролив Юнгфрузунд, решил обойти его, проведя свои суда узким проливом, отделяющим остров Кимито от материка. Пролив этот, в одном месте ещё при Петре I заваленный камнями, был непроходим для судов таких размеров, какие имела наша флотилия. Но Гейдену через два дня тяжёлой работы удалось очистить проход и провести свой отряд на настоящий фарватер по другую сторону Юнгфрузунда.

Утром 9 июля наша флотилия встретилась со шведскими канонерскими лодками. Начался бой, закончившийся поражением шведов, которые отступили к острову Сандо, где стоял их корабельный флот. В этом сражении Гейден был ранен, и его сменил капитан-лейтенант Додт.

Шведы, заняв сильную позицию на фарватере, снова заградили путь нашей флотилии. Но 20 июля Додт атаковал неприятеля и после жаркого боя одержал над ним полную победу: одна часть шведских судов для исправления повреждений отступила к Юнгфрузунду, другая – к острову Карпо, а наша флотилия благополучно прошла в Або.

С целью очистить от шведов пролив Юнгфрузунд, где в одном из узких проходов стояли два их корабля и два фрегата, капитан-лейтенант Новокшенов, находившийся с отрядом гребной флотилии у Дальсбрюка, в полутора верстах от шведских судов, 7 августа с шестью судами (три канонерские лодки и три иолы) подошел к неприятелю на такое близкое расстояние, что картечь шведских кораблей и фрегатов перелетала через наши лодки и иолы. Ограничившись на этот раз двухчасовой канонадой брандскугелями, Новокшенов на следующий день возобновил её, введя в дело весь отряд, за исключением двух гемамов, брига и двух небольших яхт, оставленных на прежней позиции у Дальсбюка. Но во время боя оставленные суда были неожиданно атакованы 20 неприятельскими канонерскими лодками и 25 вооружёнными баркасами с 600 человек десанта. Шведы напали так быстро и решительно, что менее чем через полчаса со всеми нашими судами свалились в абордаж. Отбиваясь с отчаянной храбростью и перейдя от картечного и ружейного огня к рукопашной свалке, наш небольшой отряд уже изнемогал в борьбе с сильнейшим неприятелем. Самый жестокий бой происходил на гемаме «Сторбиорн», бывшем под брейд-вымпелом: на нем убиты все начальствующие лица, то есть командир и два офицера, а из нижних чинов 80 человек убито и 100 ранено. Овладев гемамом, шведы обрубили его канат и повели на буксире. Но в это время Новокшенов, уже слышавший пальбу при начале сражения, пришел на выручку. Захваченный шведами гемам был отбит, три канонерские лодки и два баркаса потоплены со всеми людьми, и отступившие неприятельские суда спаслись только благодаря густому туману и наступившей темноте. Следствием этого боя было удаление шведов из Юнгфрузунда и вскоре открытие свободного прохода для русских судов на всем протяжении шхер от Выборга до Або.

18 августа 1808 г. другой отряд русской гребной флотилии из 24 судов под начальством капитана 1-го ранга Селиванова, обозревая шхеры у острова Судсало и захватив тут небольшое торговое судно с грузом соли, встретился с вдвое более сильным неприятельским отрядом, состоявшим из 45 канонерских лодок и 6 галер. Они приближались с попутным ветром к выходу из узкого пролива на пространный плес, на котором находились суда русской флотилии. Селиванов, не желая дать шведам возможность воспользоваться преимуществом своих сил на широком плесе, не дал выйти им из узкости. Немедленно наш слабый авангард, защищавший пролив, по которому приближался неприятель, был значительно усилен. А другие русские отряды судов заняли два прохода, через которые шведы пытались обойти фланги нашей линии.

Сражение продолжалось около восьми часов. Картечная стрельба велась на самом близком расстоянии. Несмотря на облака густого порохового дыма, относимые в сторону русских судов, и немедленную замену повреждённых неприятельских судов новыми, огонь русской артиллерии был так успешен, что шведы не могли прорваться на плес, и наступление ночи, почти прекратившей бой, заставило их остаться на прежнем месте.

В этом сражении у русских затонули две сильно повреждённые канонерские лодки, люди с которых были спасены, и убито 45 нижних чинов. Потери шведов были несравненно большими: они потеряли 10 канонерских лодок, 8 из которых затонули, а две были взорваны.

Капитан Селиванов отправил в Або на ремонт 17 канонерских лодок, получивших от 4 до 8 пробоин и едва державшихся на воде.

Гребной флот, находившийся тогда под главным начальством контр-адмирала Мясоедова, до поздней осени успешно охранял шхеры от высадки шведских десантов.

Шведский корабельный флот, вышедший в июле в море, состоял из 11 кораблей и 5 фрегатов, к которым присоединились два английских корабля из эскадры (16 кораблей и 20 других судов), прибывшей в Балтийское море. Кроме судов, отправленных к шведскому флоту, часть английской эскадры блокировала Зунд и Бельты, а другая – берега Дании, Пруссии, Померании и Рижский порт.

Русский корабельный флот, вышедший из Кронштадта 14 июля под начальством адмирала П.И. Ханыкова, состоял их 39 вымпелов (9 кораблей, 11 фрегатов, 4 корвета и 15 мелких судов). Инструкцией, данной Ханыкову, предписывалось: «стараться истребить шведские морские силы или овладеть ими, прежде соединения их с англичанами; очистить финляндские шхеры от неприятельских судов и содействовать сухопутным войскам недопущением высадки неприятельского десанта».

Выйдя 14 июля из Кронштадта, флот беспрепятственно дошел до Гангута, откуда несколько судов было отправлено в крейсерство. Ими были взяты пять шведских транспортов и конвоировавший их бриг. Из Гангута Ханыков перешел к Юнгфрузунду. Между тем к шведам присоединились два английских корабля, и соединенный неприятельский флот вышел из шхер. Тогда Ханыков, не считая возможным вступить с ними в бой в открытом море и вдали от своих гаваней, уклонился от принятия сражения и, преследуемый неприятелем, удалился со всем флотом в Балтийский порт.

74-пушечный корабль «Всеволод» имел повреждения и шел на буксире у фрегата «Поллукс». В шести милях от порта буксир лопнул, и «Всеволод» был вынужден стать на якорь. С других судов эскадры, уже вошедшей в порт, были высланы шлюпки и баркасы для буксировки «Всеволода».

Английские корабли «Центавр» и «Имрлакабл» атаковали «Всеволод». Командир «Всеволода» решил защищаться «до последней крайности» и посадил корабль на мель. Артиллерийским огнём «Всеволод» был повреждён, а затем захвачен англичанами. Снять корабль с мели англичане не смогли и сожгли его.

Кроме того, посланные в 1807 г. с деньгами и вещами для эскадры Сенявина фрегат «Спешный» и транспорт «Вильгельмина», зашедшие в Портсмут, по объявлении войны с Англией были захвачены в плен.

Яркой противоположностью этим неудачам корабельного флота стало мужество лейтенанта Невельского, командира 14-пушечного катера «Опыт». Посланный для наблюдения за английскими крейсерами, вступившими в Финский залив, «Опыт» в пасмурную погоду 11 июня сошелся у Наргена с английским 50-пушечным фрегатом. Англичане предложилии команде катера сдаться. Но, несмотря на неравенство сил, Невельской вступил в бой. Стихнувший на короткое время ветер дал возможность катеру на веслах удалиться от английского крейсера, но при нашедшем порыве ветра крейсер быстро нагнал катер и открыл огонь. В течение четырёх часов экипаж катера храбро отбивался от своего противника и вынужден был сдаться только тогда, когда катер получил сильные повреждения в рангоуте и корпусе. Многие члены команды катера были убиты, и почти все, включая Невельского, ранены. Овладев катером, англичане, из уважения к блистательной храбрости русских, освободили от плена Невельского и всех его подчиненных.

К началу 1809 г. положение шведов стало безнадёжно. Английский флот был готов к кампании 1809 г., но было ясно, что просвещенные мореплаватели будут захватывать купеческие корабли, нападать и грабить незащищенные города и селения на побережье, посылать же британскую армию в Швецию или Финляндию британский кабинет и не собирался. Да и Кронштадт – не Копенгаген, соваться туда также не входило в расчёт британского адмиралтейства.

Тем не менее упрямый Густав IV решил продолжать войну в 1809 г. Причём, он приказал оставить боеспособные части шведской армии в Шонии (на юге) и на границе с Норвегией, хотя особой опасности от датчан в 1809 г. не предвиделось.

Для непосредственной обороны Стокгольма было набрано 5 тысяч человек. На Аландах удалось собрать 6 тысяч регулярных войск и 4 тысячи ополченцев. Оборона Аландских островов была возложена на генерала Ф. Дебельна. Опасаясь, что русские обойдут архипелаг с юга, Дебельн эвакуировал все население южных островов в полосе 140 вёрст шириной, сжег и опустошил в ней все селения, кроме церквей. Дебельн собрал все свои силы на Большом Аланде, преградил все пути засеками, устроил на важнейших прибрежных пунктах батареи, а на самом западном острове – Эккере – построил редут.

В феврале 1809 г. Александр I сменил верховное командование русских войск в Финляндии. Командовать южным корпусом русских войск вместо Витгенштейна стал Багратион. Центральным корпусом вместо Д.В. Голицына командовать стал генерал-лейтенант Барклай де Толли, а северным корпусом вместо Тучкова 1-го – П.А. Шувалов.

План кампании на 1809 год был составлен русским командованием тактически и стратегически грамотно, хотя, можно сказать, разумной альтернативы ему и не было.

Северный корпус, базировавшийся на Улеаборг, должен был двигаться вдоль Ботнического залива и вторгнуться на территорию непосредственно Швеции. Центральный корпус, базировавшийся на город Васа, должен был форсировать по льду Ботнический залив через шхеры и пролив Кваркен (современное название Норра-Кваркен) и выйти на шведское побережье.

Аналогичная задача ставилась и южному корпусу, дислоцированному между городами Нюстад и Або. Корпус должен был достичь Швеции по льду через острова Аландского архипелага.

Рассмотрим действия русских корпусов, начиная с северного и кончая южным.

6 (18) марта генерал Шувалов известил командующего северной группой шведских войск Гринпенберга о прекращении перемирия. Шведы ответили на это сосредоточением войск у городка Каликс в 10 верстах западнее города Торнео. Между тем 6 марта русские войска перешли через реку Кеми и двинулись на запад вдоль побережья.

Шведский авангард, находившийся в городе Торнео, не принял боя, а поспешно отступил, бросив в городе 200 больных солдат.

Войска Шувалова при тридцатиградусном морозе делали переходы по 30–35 вёрст в день. Подойдя к Каликсу, Шувалов предложил Гринпенбергу сдаться, но швед отказался. Тогда основные силы русских начали фронтальное наступление на Каликс, а колонна генерала Алексеева пошла в обход по льду и отрезала Гринпенбергу путь к отступлению. Шведы прислали парламентеров с просьбой о перемирии. Шувалов на перемирие не согласился, а потребовал полной капитуляции, дав срок – 4 часа.

Условия русских были приняты, и 13 марта Гринпенберг подписал акт о капитуляции. Его корпус складывал оружие и расходился по домам под честное слово больше не воевать в эту войну. Финны ушли в Финляндию, а шведы – в Швецию. Всего сдалось 7 тысяч человек, из которых 1600 было больных. Трофеями русских стали 22 орудия и 12 знамен. Все военные склады (магазины) вплоть до города Умео должны были быть в неприкосновенности переданы русским. Как писал военный историк Михайловский-Данилевский, каликская операция «разрушила последнее звено, соединявшее Финляндию со Швецией».

По плану центральный корпус Барклая де Толли должен был насчитывать 8 тысяч человек. Но большая часть сил корпуса задержалась на переходе к Васе. Барклай же, опасаясь, что скоро начнется таяние льда, приказал наступать с уже прибывшими в Васу частями. Всего в его корпусе оказалось 6 батальонов пехоты и 250 казаков (всего 3200 человек) при шести пушках.

6 марта на сборном пункте был отслужен молебен и зачитан приказ, в котором Барклай, не скрывая предстоящих трудностей, выражал уверенность, что «для русских солдат невозможного не существует».

В тот же день был отправлен первый батальон для прокладки дороги. Следом за ним с целью разведки и захвата передовых шведских постов в шестом часу вечера выступил летучий отряд Киселева (40 мушкетеров Полоцкого полка на подводах и 50 казаков). После тринадцатичасового перехода отряд Киселева подошел к острову Гросгрунду, где захватил неприятельский пикет. Шведы были также обнаружены на острове Гольме.

7 марта весь корпус Барклая перешел на остров Валс-Эрар, а 8 марта в 5 часов утра двинулся через Кваркен двумя колоннами: в правой – полковник Филисов с Полоцким полком и одной сотней на остров Гольме, в левой – граф Берг с остальными войсками на остров Гадден. В этой колонне находился и Барклай. Артиллерия с батальоном лейб-гренадер следовала отдельно за правой колонной.

Войска шли по колено в снегу, ежеминутно обходя или перелезая через ледяные глыбы; особенно трудно было левой колонне, не имевшей и следа дороги. Тяжёлый марш продолжался до 6 часов вечера, когда колонны достигли Гросгрунда и Гаддена и расположились биваком на снегу. Однако пятнадцатиградусный мороз и сильный северный ветер не давали возможности отдохнуть. В 4 часа утра войска тронулись дальше.

Утром колонна Филисова завязала бой с тремя ротами шведов, занимавшими остров Гольме. Обойденный с фланга неприятель отступил, оставив пленными одного офицера и 35 нижних чинов. Опасаясь за отставшую артиллерию, Филисов только на следующее утро решился продолжить движение на деревню Тефте.

Между тем левая колонна двигалась к устью реки Умео, имея в авангарде половину сотни казаков и две роты Тульского полка. После восемнадцатичасового движения колонна в 8 часов вечера остановилась, не дойдя до Умео шести вёрст. Солдаты были крайне измучены. Войска вновь заночевали во льду. Им повезло, что вблизи оказались два вмерзших в лед купеческих судна. Суда были немедленно разобраны на дрова, и на льду залива загорелись десятки костров.

Между тем неутомимые казаки добрались до окраины Умео и затеяли там стрельбу. В городе поднялась паника. Комендант Умео генерал граф Кронштедт оказался в прострации – в городе стрельба, на льду – море огней.

Утром 10 марта, когда авангард Барклая завязал бой у деревни Текнес, а вся колонна, выбиваясь из снега, выходила на материк, прибыл шведский парламентер, сообщивший о предстоящем перемирии. По заключенному условию генерал Кронштедт сдал русским Умео со всеми запасами и отвел свои войска на 200 вёрст к городу Гернезанду.

Заняв Умео, Барклай сделал все распоряжения, чтобы утвердиться в нём, и готовился оказать содействие колонне графа Шувалова, шедшей через Торнео. Среди этих приготовлений вечером 11 марта было получено известие о перемирии с неожиданным приказом о возвращении в Васу. Барклаю тяжело было выполнить этот приказ. Он принял все меры, чтобы обратное движение «не имело вида ретирады». Поэтому главные силы двинулись не ранее 15 марта, а арьергард – только 17 марта.

Не имея возможности вывезти военную добычу (14 орудий, около 3 тысяч ружей, порох и др.), Барклай объявил в прокламации, что оставляет все захваченное «в знак уважения нации и воинству».

Войска выступили двумя эшелонами с арьергардом и в три перехода достигли острова Бьорке, откуда направились на старые квартиры в районе Васы.

Несмотря на жестокий мороз, обратное движение по проложенной уже дороге было намного легче, чему способствовали также теплая одежда и одеяла, взятые из шведских магазинов, а также подводы под ослабевших и больных солдат и снаряжение.

При выступлении из Умео местный губернатор, магистрат и представители сословий благодарили Барклая за великодушие русских войск.

Южный корпус, которым командовал князь Багратион, насчитывал 15,5 тысяч пехоты и 2 тысячи конницы (четыре эскадрона гродненских гусар и казаки). Впереди войска Багратиона наступали два авангарда: правый – генерал-майора Шепелева, и левый – генерал-майора Кульнева.

22 февраля казаки имели удачную стычку с передовыми постами неприятеля.

26 февраля основные силы Багратиона сошли на лед и двинулись к острову Кумблинге. Войска были полностью обеспечены полушубками, теплыми фуражками и валенками. Караван саней, нагруженных продовольствием, вином и дровами, тянулся за войсками. 28 февраля к колонне присоединились военный министр граф Аракчеев и главнокомандующий Кнорринг в сопровождении русского посланника в Швеции Алопеуса. Алопеус имел дипломатические полномочия на случай желания противника вступить в переговоры.

2 марта войска сосредоточились на Кумлинге, а 3 марта выступили уже разделенные на пять колонн, обходя полыньи и сугробы. Пехота шла рядами, а конница – где по двое, а где и гуськом. Передовые части шведов оставляли мелкие острова и уходили к западу. К вечеру 3 марта первые четыре колонны заняли остров Варде, расположенный впереди Большого Аланда, а пятая колонна прошла через Соттунга на остров Бенэ, где столкнулась с арьергардом противника. Казаки атаковали его, а Кульнев с остальными войсками пошел в обход острова, что заставило шведов спешно отступить. Как раз в это время начальник Аландского отряда получил известие о совершенном в Стокгольме государственном перевороте.

До шведской столицы русским оставалось лишь пять-шесть переходов, поэтому новое шведское правительство выслало навстречу русским для переговоров полковника Лагербринна. Багратион не стал вступать в переговоры с Лагербринном, а отправил его в обоз к Аракчееву и Кноррингу.

А сам Багратион приказал войскам продолжать наступление. Через двое суток был без боя занят весь Аландский архипелаг. Лишь авангард Кульнева настиг у острова Лемланд неприятельский арьергард. После небольшой стычки шведы бежали, бросив пушки.

Между тем в Стокгольме произошел государственный переворот. Гвардейские полки свергли Густава IV. Новым королём риксдаг избрал дядю Густава IV, герцога Зюдерманландского, вступившего на престол под именем Карла XIII.

Наступление трёх русских корпусов на Швецию поставило её в безвыходное положение. Поэтому новое правительство первым делом обратилось к русским с просьбой о перемирии.

4 марта в корпус Багратиона с просьбой о перемирии прибыл генерал-майор Георг-Карл фон Дёбельн, командующий шведскими береговыми войсками. Он начал переговоры сначала с Кноррингом и Сухтеленом, а затем – с Аракчеевым. Последний сперва не соглашался на перемирие, ссылаясь на то, что цель императора Александра I состоит в подписании мира в Стокгольме, а не в покорении Аландского архипелага. Аракчеев приказал даже ускорить наступление русских войск.

К вечеру 5 марта все силы шведов были уже на западном берегу острова Эккер, а в ночь на 6 марта они начали отступление через Аландегаф. Русским достались брошенные батареи с боеприпасами, лазарет и транспорты. Конница авангарда Кульнева, не сходившего со льда в течение пяти суток, у Сигнальшера настигла арьергард отступавших шведов. Казаки Исаева окружили одну колонну, свернувшуюся в каре, врезались в нее, отбили два орудия и взяли 144 человека пленными, нагнали второе каре, взяли ещё две пушки. Гродненские гусары окружили отделившийся батальон Зюдерманландского полка (14 офицеров и 442 нижних чина с командиром во главе) и после недолгой перестрелки вынудили его сдаться. Общее число пленных, взятых Кульневым, превысило силы его отряда, а всё пространство снежной пелены Аландегафа было усеяно брошенными повозками, зарядными ящиками, оружием и др.

Тем временем Дёбельну были пересланы Аракчеевым те мирные условия, на которых могли бы быть русскими прекращены военные действия. Условия включали в себя:

1. Швеция навечно уступает Финляндию России в границах до реки Каликс, а также Аландские острова, морская граница между Швецией и Россией будет проходить по Ботническому заливу.

2. Швеция откажется от союза с Англией и вступит в союз с Россией.

3. Россия выделит Швеции сильный корпус для противодействия английскому десанту, если это будет необходимо.

4. Если Швеция принимает эти условия, то высылает уполномоченных на Аланды для заключения мира.

Аракчеев допустил непростительную ошибку, приостановив вторжение русских войск в Швецию. Через Аландегаф был послан только Кульнев с одной конницей (Уральская сотня, по две сотни полков Исаева и Лащилина и три эскадрона гродненских гусар).

Ночь с 5 на 6 марта Кульнев провел в Сигнальшере. Выступив в 3 часа утра, Кульнев в 11 часов утра вступил на шведский берег, где сторожевые посты, пораженные появление русских, были атакованы казаками, а затем выбиты из-за камней спешенными уральцами. Кульнев так искусно разбросал свой отряд, что он показался шведам в несколько раз сильнее, чем был в действительности. Кроме того, Кульнев через переговорщика уверил шведов, что основные силы идут на Нортельге.

Появление даже одного отряда Кульнева на шведском берегу вызвало переполох в Стокгольме. Но переданное через Дёбельна обращение герцога Зюдерманландского прислать уполномоченного для ведения переговоров побудило Кнорринга и Аракчеева, чтобы доказать искренность наших стремлений к миру, пойти навстречу желанию нового правителя Швеции и приказать нашим войскам вернуться в Финляндию. Этот приказ касался и других колонн (Барклая и Шувалова), уже достигших к этому времени больших успехов.

На самом деле Дёбельн умышленно ввёл в заблуждение наших генералов, нарочно прислал уполномоченного с тем, чтобы ни один русский отряд не вступал на шведскую землю. Этим он избавил Стокгольм от грозившей ему опасности.

Зато в начале апреля 1809 г., когда все русские войска покинули шведскую территорию, а таяние льда сделало невозможными пешие переходы русских войск через шхеры у Або и Васы, шведское правительство начало выдвигать неприемлемые для России условия мира. В связи с этим Александр I приказал корпусу Шувалова, отошедшему по условиям перемирия в Северную Финляндию, вновь вступить на территорию Швеции.

18 апреля 1809 г. 5-тысячный корпус Шувалова тремя колоннами выступил из Торнео. 26 апреля Шувалов форсированным маршем подошел к Питео и, узнав о присутствии шведов в Шеллефтео, пошел туда. Не доходя 10 вёрст, 2 мая он отделил под началом генерал-майора И.И. Алексеева четыре полка пехоты (Ревельский, Севский, Могилёвский и 3-й егерский) с артиллерией и небольшим числом казаков по едва державшемуся у берегов льду прямо в тыл неприятелю, на деревню Итервик. Остальные четыре полка (Низовский, Азовский, Калужский и 20-й егерский) Шувалов повел по береговой дороге.

Наступление Шувалова застало неприятеля врасплох. Отряд Фурумака у Шеллефтео, не успев сломать мосты на реке, спешно отступил к Итервику, теснимый к морю всей колонной Шувалова. А с противоположной стороны шведы были встречены вышедшей на берег колонной Алексеева.

Два дня спустя, 5 мая, залив уже освободился ото льда. Фурумаку, зажатому в клещи, пришлось сдаться. Русские взяли 691 человека пленными, 22 орудия и четыре знамени.

В это время командующим войсками в Северной Швеции был назначен генерал-майор фон Дёбельн. Ему приказано было, избегая боя, вывезти оставшееся продовольствие из Вестроботнии. Прибыв в Умео, Дёбельн прибег для задержания русских к прежней уловке, уже раз успешно им примененной. Он обратился к графу Шувалову с предложением переговорить о перемирии. Шувалов отправил письмо Дёбельна главнокомандующему Барклаю де Толли и приостановил наступление.

Пока шли переговоры, в Умео спешно шла погрузка транспортных судов и вывод их в море через прорубленные во льду каналы. Наконец, когда 14 мая Шувалов, не дождавшись ответа главнокомандующего, заключил со шведами предварительную конвенцию о передаче русским 17 мая Умео, семь кораблей вышли из Умео, вывозя все запасы и имущество шведов. Дёбельн отошел за реку Эре.

Барклай де Толли отверг перемирие и предписал Шувалову «угрожать противнику деятельнейшею войною в самой Швеции». Но этот приказ опоздал. Ошибка, допущенная Шуваловым, отразилась, вследствие плохого состояния наших морских сил, существенным образом на ходе всей кампании.

Оставив командование корпусом, Шувалов сдал его старшему после себя генерал-майору Алексееву. Последний занял Умео, а затем продвинул передовые части к южным границам Вестроботнии, заняв отдельными отрядами ряд пунктов на побережье Ботнического залива.

Продовольственный вопрос сразу же дал почувствовать себя довольно остро. Край был уже истощен, все продовольственные магазины вывезены Дёбельном, и, несмотря на крупные затраты, доставка продовольствия через Торнео к портам Ботнического залива шла с большими задержками. Однако до середины июня 1809 г. Алексеев занимал Вестроботнию, не испытывая существенных неудобств. Между тем стремление поднять престиж вновь провозглашенного короля Карла XIII вызвало у шведов желание, пользуясь своим превосходством на море, организовать нападение на забравшийся в глубь страны корпус генерала Алексеева.

В конце июня в Ботническом заливе уже показалась шведская эскадра из трёх судов. Русский же флот боялся англичан и отстаивался в Кронштадте, поэтому шведы безраздельно господствовали на море.

Начавшееся половодье заставило Алексеева сблизить отдельные группы корпуса и оттянуть ближе к Умео расположенный на реке Эре авангард.

Между тем шведы опять сменили командование своей северной группировкой – Дёбельна заменил Сандельс. Сандельс решил атаковать русских на суше при поддержке четырёх парусных фрегатов и гребной флотилии. В ночь на 19 июня авангард Сандельса перешел по плавучему мосту реку Эре у Хокнэса, а на следующий день перешли на северный берег и главные силы. Внезапность нападения не удалась, так как одна шведка предупредила русских.

Алексеев решился контратаковать шведов. Для этого была собрана группа из пяти пехотных полков и двух сотен конницы при четырёх пушках под командованием генерал-майора Казачковского.

Войска Сандельса остановились у реки Герне близ местечка Гернефорс, выслав вперёд небольшой сторожевой отряд майора Эрнрота. Вечером 21 июня передовые части шведов были разбиты у Седермьеле, а на следующее утро вновь завязался бой на фронте, но русские войска были отбыты. Видя, что русские сами перешли в наступление и что задуманное нападение не может иметь успеха, Сандельс решил отступить за реку Эре, тем более что местность у Гергефорса была неудобна для принятия боя. Однако шведы продолжали стоять у Гернефорса 23, 24 и 25 июня, выслав лишь три сторожевые заставы.

Вечером 25 июня Казачковский двинулся вперёд, разделив свой отряд на две колонны. Сам он с Севским, Калужским и 24-м егерским полками, имея в резерве Низовский полк, пошел по большой дороге, а полковника Карпенкова с 26-м егерским полком направил в обход левого фланга противника, через лес, по труднопроходимой тропинке.

Нападение оказалось для шведов полной неожиданностью. Сбив заставы, русские начали теснить противника, пришедшего в беспорядок. Попытка Сандельса закрепиться за мостом не удалась, и он начал отводить войска назад, а для прикрытия отступления назначил батальон известного партизана Дункера. Последний мужественно отстаивал каждую пядь земли, но когда Сандельс послал Дункеру приказание отступить как можно скорее, он уже был отрезан колонной Карпенкова. На предложение сдаться Дункер ответил залпом. Тяжело раненный, он умер через несколько часов.

В бою под Гернефорсом шведы потеряли пленными 5 офицеров, 125 нижних чинов и часть обоза.

Забавно, что после успеха у Гернефорса Александр I отстранил И.И. Алексеева от командования корпусом и назначил туда графа Н.М. Каменского. Почти одновременно на должность главнокомандующего русской армии в Финляндии вместо Кнорринга был назначен Барклай де Толли.

Пользуясь абсолютным превосходством шведского флота в Ботническом заливе, шведское командование разработало план уничтожения северного корпуса Каменского. Корпус Сандельса был усилен войсками, снятыми с границы на севере Норвегии. А у Ратана, в двух переходах от Умео, должна была состояться высадка «берегового корпуса», который ранее прикрывал Стокгольм.

Каменский решил контратаковать шведов. Северный корпус вышел 4 августа из Умео тремя колоннами: первая – генерала Алексеева (шесть батальонов), вторая – самого Каменского (восемь батальонов) и третья – резерв Сабанеева (четыре батальона). Первой колонне приказано было перейти реку Эре на 15-й версте выше устья и затем надавливать на левый фланг шведов. Остальные силы должны были форсировать переправу на главном береговом тракте и теснить противника за кирку Олофсборг.

5 августа со ста транспортных судов у Ратана началась высадка 8-тысячного корпуса графа Вахтмейстера. Таким образом, русские оказались между двух огней: с фронта за рекой Эре был генерал Вреде с семью тысячами солдат, а с тыла – Вахтмейстер.

Между рекой Эре и Ратаном было пять-шесть переходов. Двигаться можно было только в узкой прибрежной полосе, исключавшей маневрирование. На море господствовали шведы, а путь русским войскам пересекали русла глубоких рек, допускавшие вход мелкосидящих судов. Каменский, не колеблясь, решил атаковать десантный корпус, как наиболее сильную и опасную для русских войск группу. 5 августа он приказал резерву Сабанеева (едва прошедшему Умео) идти назад на поддержку Фролова, головному эшелону левой колонны (под началом Эриксона) оставаться на реке Эре, продолжая форсировать переправы, и удерживать Сандельса в заблуждении, а ночью отойти к Умео, разрушая за собой мосты. Всем остальным войскам было приказано идти за Сабанеевым. Все эти передвижения заняли весь день 5 августа. Шведы успели высадить авангард (семь батальонов Лагербринка с батареей). Продвинувшись до Севара и оттеснив русские передовые части, Вахтмейстер стал здесь ожидать дальнейших приказаний Пуке. Остановка эта была губительной, тем более что местность у Севара совершенно не допускала оборонительного боя.

У Каменского день 6 августа был полон лихорадочной деятельности. Пока Сабанеев поддерживал Фролова, остальные войска спешили к Умео. На заре 7 августа к Тефте подошли войска Алексеева. Остальные силы задержались в Умео, поджидая Эриксона, который весь день 6 августа успешно обманывал Вреде, а под покровом ночи ушел к Умео. Наутро 7 августа граф Каменский атаковал с имеющимися силами Вахтмейстера у Севара. Кровопролитный бой, длившийся с 7 часов утра до 4 часов дня, завершился отходом десанта к Ратану.

Каменский, несмотря на полученное известие о приближении Вреде к Умео, что сокращало расстояние между обеими группами шведов до двух-трёх переходов, решил добивать Вахтмейстера. Он со всеми силами стал преследовать отступающий шведский десант. Бой у Ратана завершился посадкой шведов на суда, чему Каменский не смог воспрепятствовать, так как у наших солдат боеприпасы были на исходе.

Поэтому Каменский решил 12 августа отходить к Питео, где пополнить припасы из транспорта, присланного морем из Улеаборга. После трёх дней отдыха, 21 августа, корпус двинулся в Умео.

Между тем шведы опять завели речь о перемирии. После непродолжительных переговоров недалеко от Шеллефтео было заключено перемирие, по которому русские задерживались в Питео, а шведы – в Умео, не считая авангардов. Шведский флот отводился от Кваркена и обязывался не действовать против Аланда и против финляндских берегов, а невооружённым судам не препятствовать плавать по всему Ботническому заливу. Необходимость перемирия Каменский мотивировал трудностью удовлетворения потребностей корпуса, а также сосредоточением всех сил шведов в одну группу в Умео, что делало её значительно сильнее корпуса русских.

В Петербурге сочли за лучшее не отвечать на предложения шведов. Вместе с тем Каменскому было приказано готовиться к наступлению. Свободой плавания в Ботническом заливе русские воспользовались для сосредоточения в Питео запасов. В Торнео продвинулся особый резерв для поддержки Каменского в случае надобности. Все эти меры имели целью вынудить шведов дать согласие на такие условия мира, которые были выгодны русским.

Русский главный уполномоченный в Фридрихсгаме граф Н.П. Румянцев требовал, чтобы Каменского заставили наступать. Он настаивал даже на высадке близ Стокгольма, лишь бы добиться необходимого воздействия на шведов.

В итоге 5 (17) сентября 1809 г. в Фридрихсгаме был заключён мирный договор.

После открытия навигации 1809 г. продовольствие нашим войскам, находившимся в Швеции, доставлялось через Ботнический залив из Финляндии на купеческих судах. Для их охраны из Або были отправлены в Кваркен 38-пушечный фрегат «Богоявление Господне» и два брига. Но вскоре туда явился сильный шведский отряд, заставивший русские суда удалиться. При этом фрегат «Богоявление» под командованием капитан-лейтенанта Менделя был атакован двумя шведскими фрегатами, после продолжительно перестрелки шведы отстали.

Корабельный флот весной 1809 г. сосредоточился в Кронштадте и «готовился к отражению нападения англичан», то есть попросту оставался за фортами Кронштадта. Даже когда английские корабли подошли к острову Гогланд, высадили десант и сожгли там маяк, русский флот в Кронштадте даже не шелохнулся.

В Кронштадте было построено около двух десятков новых батарей, причём большинство батарей построены на искусственных островах. Южнее Котлина построили батареи: «Двойная южная», «Батарея за цитаделью» и «Батарея за Рисбанком».

Для обороны северного фарватера построили две батареи на своих и четыре на искусственных островах. Кроме того, между Котлином и Лисьим Носом было поставлено несколько вооружённых блокшивов (устаревших кораблей): «Принц Карл» (64 пушки, бывший шведский), «Михаил» (66 пушек), «Алексей» (74 пушки) и другие.

В апреле 1809 г. британский флот прошел через Зунд. В его составе было 52 корабля, на транспортах имелось 9 тысяч десантников. Командовал англичанами адмирал Джон Мур.

В начале лета 1809 г. британские корабли вошли в Финский залив. Англичане высадили десант в одном из главных стратегических пунктов залива – в Порккалауде. Английские крейсеры особенно старались препятствовать движению русских судов в финских шхерах, и для захвата транспортов и их конвоирования посылали в шхеры свои вооружённые баркасы. В течение июня и июля 1809 г. на таких баркасах англичане несколько раз нападали в Аспенских шхерах у Питкопаса и Порккалауда, причём русские потеряли потонувшими и взятыми в плен до 18 лодок, иол и транспортов. Но и англичане потеряли несколько баркасов.

17 июля между материком и островами Стури и Лилла Сварте шесть русских иол и две канонерские лодки были атакованы двадцатью английскими гребными судами (катерами и баркасами). После упорного боя двум иолам удалось уйти к Свеаборгу, а остальные суда были взяты англичанами на абордаж. Русские потеряли убитыми двух офицеров и 63 нижних чина, и 106 человек были взяты в плен, из них 50 человек – раненых. Англичане потеряли убитыми двух офицеров и 17 нижних чинов, 37 человек было ранено. Захваченные иолы и канонерские лодки имели серьёзные повреждения, и англичане были вынуждены их сжечь.

В том же 1809 г. английские крейсеры заходили к русским северным берегам, но действия их ограничились разорением нескольких рыбацких пристанищ и нападением на беззащитный город Колу, где они опустошили винный магазин и захватили несколько купеческих судов. Но такие набеги не всегда заканчивались удачно для англичан. Так, например, осенью 1810 г. близ города Нордкапа англичане, завладев судном мещанина Герасимова, отправили его со своей командой в Англию. Но на пути Герасимов, воспользовавшись оплошностью англичан, запер их в каюте и, приведя судно в Колу, сдал своих победителей пленными.

5 (17) сентября 1809 г. в городе Фридрихсгам был подписан мирный договор между Россией и Швецией. От России его подписали министр иностранных дел граф Н.П. Румянцев и посол России в Стокгольме Давид Алопеус; от Швеции – генерал от инфантерии барон Курт Стединк и полковник Андрас Шельдебронт.

Военные условия договора включали в себя уход русских войск с территории Швеции в Вестерботтене в Финляндию за реку Торнео в течение месяца со дня обмена ратификационными грамотами. Все военнопленные и заложники взаимно возвращались не позднее трёх месяцев со дня вступления договора в силу.

Военно-политические условия заключались в недопущении входа в шведские порты британских военных и торговых судов. Запрещалась их заправка водой, продовольствием и топливом. Таким образом, Швеция фактически присоединялась к континентальной блокаде Наполеона.

По условиям договора:

1. Швеция уступала России всю Финляндию (до реки Кеми) и часть Вестерботтена до реки Торнео и всю финляндскую Лапландию.

2. Граница России и Швеции должна проходить по рекам Торнео и Мунио и далее на север по линии Муниониски – Энонтеки – Кильписярви и до границы с Норвегией.

3. Острова на пограничных реках, находящиеся западнее Фарватера, отходят к Швеции, восточнее фарватера – к России.

4. Аландские острова отходят к России. Граница в море проходит по середине Ботнического залива и Аландского моря.

По экономическим условиям договора:

1. Срок русско-шведского торгового договора, истекавшего в 1811 г., продлевался до 1813 г. (на 2 года, вычеркнутых в его действии войной).

2. Швеция сохраняла право на беспошлинную закупку ежегодно в портах России на Балтике 50 тысяч четвертей хлеба (зерна, муки).

3. Сохранение беспошлинного взаимного вывоза традиционных товаров из Финляндии и Швеции в течение трёх лет: из Швеции – меди, железа, извести, камня; из Финляндии – скота, рыбы, хлеба, смолы, леса.

4. Взаимное снятие арестов с авуаров, финансовых операций, возвращение долгов, доходов и т. п., прерванных или нарушенных войной. Принятие или восстановление решений по всем искам собственности в Швеции и Финляндии, а также в России, связанных с финляндским хозяйством.

5. Возвращение секвестрированных во время войны имений и имущества их владельцам в обеих странах.

Шведы и финны в течение трёх лет с момента подписания договора могли свободно переезжать из России в Швецию и обратно вместе со своим имуществом.

Главным итогом мирного договора стало вхождение Финляндии в состав Российской империи.

1 февраля 1809 г. император Александр I объявил, что 29 марта в городе Порвоо будет созван финляндский сейм. Собрание сословий было созвано для провозглашения императора Александра правителем Финляндии и принесения финляндскими сословиями присяги на верность ему.

16 (28) марта в Порвоо собрался сейм, на котором все сословия Финляндии принесли присягу русскому императору. Финляндия стала обособленной частью империи со своими законами и даже собственной валютой. С этого момента события в Финляндии выходят за рамки нашего повествования, а всех интересующихся я отсылаю к моей книге «Утерянные земли России. От Петра I до Гражданской войны» (М.: Вече, 2006) и «Три войны «великой» Финляндии» (М.: Вече, 2006).

Поражение в войне с Россией и Фридрихсгамский мир существенно повлияли и на шведские династические дела. Шведский король Густав IV Адольф был свергнут армией в марте 1809 г., то есть до подписания мирного договора. Новым шведским королём риксдаг избрал брата Густава III, герцога Сёдерманландского, бездетного и в довольно преклонных годах. Карлу XIII (1748–1818) – так звали нового короля – нужен был наследник. Несколько позже риксдаг избрал таковым голштинского принца Кристиана Августа Августенбургского. Однако тот в мае 1810 г. внезапно скончался прямо на плацу во время парада.

Ряд шведских офицеров решили сделать наследником престола… наполеоновского маршала Жана Батиста Бернадота. Шведский лейтенант Карл Отто Мёрнер привез тайное послание маршалу.

Тут надо заметить, что по происхождению Бернадот даже не был дворянином. Он родился в 1763 г. в маленьком беарнском городке По в семье обывателей. Нищета заставила его в 1780 г. завербоваться в армию простым солдатом. Но Бернадот был гасконцем и мечтал о славе, почестях и чинах. И Наполеон сделал его маршалом.

В августе 1798 г. Жан Батист женился на Дезире Эжени Клари – дочери марсельского купца. Она тоже не была дворянкой, но с 1793 г. у нее был роман с капитаном Буона Парте, а весной 1795 г. оный корсиканец пообещал даже жениться и официально был объявлен женихом Эжени. Тем не менее хитрый Наполине удрал в Париж, где увлекся хорошенькой вдовушкой Жозефиной Богарне, которая в свою очередь была любовницей главы Директории Барраса. Как известно, Баррас выдал Жозефину за Наполеона, дав в приданое итальянскую армию.

Вопрос, насколько блестящая карьера Бернадота была связана с женитьбой на Дезире Эжени Клари, дискутируется историками, но в любом случае это сыграло существенную роль.

Получив предложение шведских офицеров, наш маршал призадумался. Он прекрасно понимал, что Наполеон может найти и лучшую кандидатуру на шведский престол. Желание шведских офицеров мало интересовало великого императора. Для него имело значение лишь мнение своего союзника – русского императора Александра I. И Бернадот назначает тайную встречу сотруднику русского посольства в Париже полковнику Александру Чернышеву, резиденту русской разведки.

Бернадот обещает в случае принятия своей кандидатуры хранить дружественный нейтралитет по отношению к России в случае войны с Наполеоном. Чернышев сообщает о предложении Бернадота своему императору. Александр I даёт согласие.

Тут у меня возникает вопрос, который почему-то не заинтересовал ни наших, ни иностранных историков. Мог ли «властитель слабый и лукавый», «вероломный византиец» – так характеризовали царя Пушкин и Наполеон – поверить на слово хитрому гасконцу? Да и полковник Чернышев был прохиндей ещё тот! Вне всякого сомнения, Бернадот дал царю письменно конкретные обязательства как за себя, так и за своих потомков, как тогда было принято. Как мы увидим, Бернадот забывал все данные обещания, и Александр I, и его преемники не предали документ гласности, дабы не обижать шведов.

Когда ж Наполеон получил от шведского короля Карла XIII официальное предложение сделать Бернадота наследным принцем, он был очень удивлен как самим предложением, так и реакцией России. В петербургских салонах (вспомним толстовский салон Анны Павловны Шерер) царило возмущение. А вот Александр I хранил гордое молчание. Наполеон решил, что это очередная уступка царя, и согласился.

21 августа 1810 г. шведский риксдаг, собравшийся в городе Эребру, избрал Бернадота шведским наследным принцем, и в ноябре Карл Юхан – так теперь именовался Бернадот – приехал в Стокгольм, по дороге поменяв католицизм на протестантизм.

Перед отъездом из Франции Бернадот получил у Наполеона грамоту, по которой он освобождался от каких-либо обязательств перед ним и Францией. При этом произошел инцидент: в первоначальном варианте грамоты Бернадоту не разрешалось вступать в любые антифранцузские союзы и воевать против Франции. Маршал отказался принять грамоту с таким текстом, и Наполеон, немного поколебавшись, приказал составить новый документ, уже без такого ограничения.

Карл XIII был сильно болен, и Бернадот стал фактически исполнять функции короля. Он действительно держался нейтралитета до весны 1813 г., а затем примкнул к антифранцузской коалиции и со шведским войском высадился в Померании. Бернадот принял участие в Битве народов под Лейпцигом в 1813 г.

В 1818 г. Карл XIII скончался, и Бернадот стал шведским королём Карлом XIV Юханом, а Дезире Эжени Клари – шведской королевой Дезидерией. В 1844 г. король Карл XIV Юхан отошел в мир иной. При бальзамировании его трупа врачи и придворные пришли в ужас: на груди короля красовалась татуировка «Смерть королям!» Тем не менее его сын Оскар в том же году был коронован под именем Оскар I.

С 1973 г. в Швеции царствует Карл XVI Густав, праправнук Оскара I.

И шведы, и русские давным-давно забыли, что династией Бернадотов Швеция обязана России и её шпиону Александру Чернышёву.

Начало ХХ века ознаменовалось в Швеции оголтелой антирусской пропагандой. Причём одним, чуть ли не главным, её организатором был сам король Густав V. В 1912 г. вышла брошюра «Слово предупреждения». Тираж её был фантастическим для маленькой Швеции – один миллион экземпляров! Её автор Свен Хедин утверждал, что Россия сделала первый шаг при Петре I, выйдя на берега Балтики. Завоевание Финляндии стало вторым шагом. «Третий шаг происходит на наших глазах», – а далее следовало красочное описание захвата казаками Стокгольма.

Следует заметить, что с 1809 г. Россия не имела никаких территориальных претензий к Швеции, и её вполне устраивал шведский нейтралитет.

В начале Первой мировой войны командующий Балтийским флотом адмирал Н.О. Эссен, узнав о том, что шведский флот сосредоточен севернее Готланда, 27 июля 1914 г. (по ст. ст.) вывел свой флот в море. Он собирался окружить шведские корабли и предъявить ультиматум: уйти им в военно-морскую базу Карлскрона (на юге Швеции) и оставаться там до окончания войны между Россией и Германией. В противном случае шведский флот подлежал уничтожению. Эссен заранее подготовил текст ультиматума шведскому адмиралу: «Ваше превосходительство. Хотя в настоящей войне между Россией и Германией шведское правительство и объявило нейтралитет, и ничто, по-видимому, не нарушает дружеских отношений между нашими государствами, я всё же не могу не обратить Ваше внимание на то, что в период, ближайший перед началом войны, на родине Вашей был целый ряд манифестаций в пользу вооружения для борьбы с Россией. Учитывая это обстоятельство, а также принимая во внимание трудность своевременного получения точных известий об истинных намерениях Швеции и её вооружённых сил, я обращаюсь к Вам, милостивый государь, с предложением провести весь шведский флот в Карлскрону, с покорнейшей просьбой не выходить оттуда во всё время продолжения войны России с Германией. Как военный человек, Вы поймете мое распоряжение моим судам при встрече с каким бы то ни было военным судном в пределах Балтийского моря и его заливов – немедленно его уничтожать. Прошу считать, адмирал, это мое заявление дружественным актом, устраняющим печальную возможность возникновения случайных военных действий между нашими флотами и нациями. Примите, милостивый государь, мои уверения в отличном уважении…»

Однако уже после выхода в море Эссен послал текст ультиматума командующему 6-й армией, у которого Балтийский флот находился в оперативном подчинении. В Петербурге пришли в ужас и потребовали у адмирала срочно прекратить операцию.

Швеция так и не вступила в войну на стороне Германии, но её военные корабли конвоировали шведские и германские транспорты с железной рудой и другими товарами в Германию и обратно. Причём конвоирование происходило как в шведских территориальных водах, так и в нейтральных водах Балтики.

Уже в первые дни войны Германия потребовала от Швеции погасить все маяки вдоль побережья страны, чтобы затруднить ориентацию кораблей противника, а также заминировать шведскую часть пролива Эресунн, через который в Балтийское море могли проникнуть британские подводные лодки. Эти действия не соответствовали статусу нейтральной державы, и поначалу шведы отказались. Но когда германская эскадра устроила показательные стрельбы по одному из шведских маяков, разрушив его верхнюю часть, шведы стали более сговорчивыми.

Требованию Германии о минных постановках Швеция сопротивлялась почти два года. Но после того как опасения немцев подтвердились, и через Эресунн в Балтику по пятиметровым глубинам буквально проползли пять британских подводных лодок, шведские минные заградители намертво заперли пролив.

В морской войне на Балтике интересен инцидент с германским минным заградителем «Альбатрос».

2 июля 1915 г. в 6 ч. 30 мин. русская эскадра обнаружила германский отряд кораблей в составе крейсера «Аусбург», минного заградителя «Альбатрос» и трёх эсминцев. Русские корабли открыли огонь. Германские крейсера и эсминцы, развив полный ход, оторвались от противника, а сравнительно тихоходный «Альбатрос» решил уйти в шведские территориальные воды. По германским данным, «Альбатрос» в 7 ч. 45 мин. вошел в территориальные воды у острова Остерганехольм, но русские крейсера «Адмирал Макаров, «Баян», «Олег» и «Богатырь» продолжали вести огонь до 8 ч. 07 мин. Якобы русские снаряды проносились над этим шведским островом. Замечу, что остров был необитаем, за исключением домика смотрителя маяка. «Альбатрос» и его команда были интернированы в Швеции до конца войны.

В связи с инцидентом Швеция заявила протест России, а её МИД в свою очередь свалил всё на туман, мешавший как стрельбе, так и определению крейсерами своего точного местонахождения. На том инцидент был исчерпан.

10 мая 1916 г. в районе Оландсгафа при таинственных обстоятельствах погибла со всем экипажем подводная лодка «Сом». Согласно заявлению капитана шведского парохода «Энтерманланд», подводная лодка шла параллельным курсом на дистации не более кабельтова, а затем внезапно повернула в сторону парохода и попала под его форштевень. Дело было днем, и капитан лодки лейтенант Бугураев вряд ли пошел бы на самоубийственный манёвр. С вероятностью 99 % шведы умышленно протаранили «Сом».

3 июля того же года подводная лодка «Вепрь» (типа «Барс») в районе маяка Бюреклубб в Ботническом заливе атаковала трёхторпедным залпом и потопила одной торпедой германский пароход «Сирия» водоизмещением 3600 т. Сопровождавший «Сирию» шведский эскадренный миноносец пытался протаранить «Вепрь». Но лодка уклонилась срочным погружением и легла на грунт. Ночью она всплыла и вернулась в Ревель. Шведы утверждали, что атака произошла в шведских территориальных водах. Однако шведы объявили своими водами чуть ли не весь Ботнический залив.

Только в 1916 г. немцы и шведы морем перевезли в Германию свыше 150 тыс. т железной руды. На поставках в Германию железной руды и других стратегических материалов шведские предприниматели сделали огромные состояния. Мультимиллионерами стали и «гуляшные бароны» – так простые шведы называли дельцов, организовывавших транзит продовольствия из России через Финляндию и Швецию в Германию. С началом войны вывоз свинины из Швеции в Германию возрос в 10 (!) раз, а говядины – в 4 раза.

Страны Антанты объявили экономическую блокаду Германии и её союзникам, в результате чего в этих странах начались трудности с продовольствием, а затем и голод. И тут высококачественные финские сельхозпродукты оказались как раз кстати.

До войны Финляндия поставляла в Центральную Россию сливочное масло, сыр и другие продукты и импортировала значительное количество зерна. С началом же войны поставки сельхозпродуктов в Россию существенно уменьшились, а поставки хлеба из России, наоборот, значительно возросли. Надо ли говорить, что всё это русское зерно и финское масло шло к кайзеру транзитом через Швецию. Об этом неоднократно докладывали в Петроград и русские жандармы, и пограничники, и военная контрразведка.

Дошло до того, что осенью 1915 г. Англия и Франция решительно потребовали у царя прекратить поставки продовольствия и иных предметов в Германию через Швецию. Однако министр иностранных дел С.Д. Сазонов доказал Николаю II, что блокада затронет интересы Швеции, нанесет ущерб её торговле с Германией и может привести Швецию к военному союзу с Германией. На самом же деле шансов вступления Швеции в войну практически не было.

Между прочим, свою лепту в транзит продовольствия в Германию внес и Григорий Ефимович Распутин, неоднократно заступавшийся перед царем и царицей за пойманных с поличным поставщиков продовольствия в Германию.

В феврале 1918 г. Швеция без объявления войны напала на Россию. Предвижу удивления читателей – а почему об этом никто не писал? Да потому, что шведы не считали это нападение войной, а в самой России творилось такое, что и большевикам, и их противникам было вовсе не до шведов.

Речь идёт о шведском вторжении на Аландские острова, которые с 1809 г. являлись частью Российской империи. Я уже писал о стратегическом значении этих островов, являвшихся «мостом» из Финляндии в Швецию и закрывавших вход в Ботнический залив. Сейчас же добавлю, что из 65 тысяч (!) островов Аландского архипелага, считая только острова, имевшие собственные названия, к 1914 г. обитаемыми были лишь 65 островов. На них проживало 20–25 тысяч (по разным данным) человек. Свыше тысячи проживали в единственном городе архипелага Мариенхаме. Население считало себя особым народом – аландцами, потомками древних шведов, и говорило на архаичном шведском языке.

Согласно Парижскому миру 1855 г. архипелаг был демилитаризован. Однако с началом Первой мировой войны русские войска заняли несколько островов архипелага. С мая 1915 г. началось оборудование Або-Аландской шхерной артиллерийской позиции.

Понятно, что Англия и Франция, вынудившие Россию в 1855 г. демилитаризовать архипелаг, на сей раз промолчали, а вот шведские СМИ и политики подняли буквально вой. В конце концов шведское правительство потребовало от России заверений, что береговые батареи на Аландах будут демонтированы после окончания войны с Германией. Однако русское правительство отказалось дать подобный меморандум.

Всего к 1 сентября 1917 г. на Аландских островах было построено восемь береговых батарей (№ 65, 66, 69, 70, 71, 72,73 и 74), на которых имелось шестнадцать 152-мм и восемь 120-мм орудий.

Под давлением немцев Центробалт 11 февраля 1918 г. направил начальнику Або-Аландской позиции указание начать подготовительные работы по эвакуации личного состава и имущества батарей. Однако сделать это с учетом ледовой обстановки в Финском заливе было более чем проблематично.

15 февраля 1918 г. к Аландским островам подошла шведская эскадра в составе броненосцев береговой обороны «Сверье», «Оскар II», «Тор» и минного заградителя «Свенскзунд». Шведы предъявили ультиматум эвакуировать русский гарнизон в Ревель, а всё имущество и вооружение сдать шведам, за исключением «одной винтовки на одного человека». В противном случае шведы обещали пустить в дело главный калибр броненосцев.

Это неоспоримый ни шведами, ни финнами факт, и пусть кто-нибудь докажет, что действия шведов не являлись ни войной, ни агрессией.

Русские батареи на Аландах были построены достаточно грамотно, и любой участок моря перекрывался огнём хотя бы двух батарей. Так что появись шведы на год раньше, им мало бы не показалось. Но, увы, в феврале 1918 г. многие офицеры не хотели воевать за советскую власть, а матросы и солдаты не желали воевать вообще. В итоге русские войска капитулировали, и шведы высадились на островах. Однако менее чем через месяц Германия потребовала, чтобы они убирались восвояси. Пришлось подчиниться. А архипелаг формально перешел к Финляндии, принявшей покровительство кайзера.

9 октября 1918 г. финский парламент избрал королём Финляндии гессенского принца Фридриха Карла, родственника Вильгельма II. Видимо, события в Европе медленно доходили до ума финнов. Ровно через месяц в Германии началась революция, а 10 ноября Вильгельм II бежал в Голландию.

Поражение Германии вызвало в Швеции всплеск территориальных претензий в отношении Аландских островов. 12 декабря 1918 г. посол Швеции в Хельсинки К.Г. Вестман передал финскому правительству вербальную ноту с предложением отказаться от Аландов в обмен на территорию… Восточной Карелии. При этом шведы обещали помощь Финляндии в «разрешении карельского вопроса».

Шведское правительство знало, что делало. Ещё в середине 1918 г. регент[133] К.Г. Маннергейм заявил: «Я не вложу меча в ножны, пока вся Карелия не станет финской». Чуть позже Маннергейм заключил союз с «борцом за единую и неделимую» генералом Юденичем, по которому к Великой Финляндии отходила не только Карелия, но и Кольский полуостров.

Карелия действительно была хорошей приманкой для Маннергейма и К°, но, увы, шведы не учли размеров территориальных претензий финнов. Кучка зарвавшихся националистов требовала не только русскую Карелию, но и шведоязычные Аланды, а также Архангельскую и Вологодскую губернии, а отдельные группы правых требовали границу по Енисею.

Замечу, что здесь я нисколько не пытаюсь приписать особую агрессивность финскому народу. Подавляющее большинство финских крестьян с 1809 г. по 1916 г. ничего и слыхом не слыхивало ни о Карелии, ни об Аландах, а включение или невключение этих территорий никак не могло отразиться на их достоянии. К сожалению, они не понимали, что задиристость кучки политиканов, буржуа и студентов, позарившихся на чужие земли и чужое имущество, обернется для маленькой Финляндии тремя тяжёлыми войнами, унесшими несколько сотен тысяч человеческих жизней[134].

Кстати, Финляндия была в этом плане не исключением. Те же польские националисты к 1922 г. захватили территории, на которых проживало только 60 % поляков, а остальные были немцы, русские, украинцы и представители других национальностей. Несмотря на это, Польша имела территориальные претензии ко всем своим соседям: СССР, буржуазной Литве, вольному городу Данцигу, Германии и Чехословакии.

Но вернёмся к Аландам. В 1919 г. на сторону Финляндии в споре об архипелаге встали Англия и Франция. Дело в том, что Финляндия стала базой Антанты для нападения на СССР. Дело кончилось созывом в 1921 г. специальной конференции по Аландским островам. Её решением от 20 октября 1921 г. архипелаг был демилитаризован и окончательно закреплён за Финляндией.

С началом советско-финской войны[135] шведское правительство фактически начало тайную войну против СССР. В самой Швеции предприниматели по наущению властей стали устраивать для рабочих добровольно-принудительные «субботники», выручка от которых шла в фонд помощи Финляндии.

Сбор денежных пожертвований в пользу Финляндии находился в ведении шведского комитета «Финляндия». К 29 декабря 1939 г. сумма пожертвованных средств в Швеции достигла 800 тысяч крон. Кроме того, частные лица и предприятия, особенно крупные компании и банки, выделили на военные нужды около 97 млн шведских крон – сумму, составлявшую более половины годового оборонного бюджета Швеции. По оценкам шведского исследователя Лейфа Бьёкмана, общая сумма всех пожертвований, переведённая в сегодняшнюю стоимость валют и включающая, помимо всего прочего, стоимость одежды и продовольствия, а также кредиты и займы, предоставленные шведскими банками, составляла приблизительно 13 млрд шведских крон, или 1,6 млрд долларов США. Для такого небольшого государства, как Финляндия, сумма весьма значительная. Суммарно кредиты, предоставленные Швецией Финляндии, выданные при государственной поддержке, превышали сумму, которую Швеция тратила на собственные вооружённые силы в тот же период.

Общий объём военной помощи, оказанный Швецией Финляндии, точно не известен, поскольку и шведы, и финны были заинтересованы в его преуменьшении. Согласно современным финским источникам, в финскую армию поступило свыше 10 тысяч шведских добровольцев (в основном кадровые военные).

За 3,5 месяца войны в Финляндию из Швеции поступило: 84 тысячи винтовок и карабинов, 342 автомата, 455 пулемётов, семьдесят пять 37-мм противотанковых пушек «Бофорс», 89 орудий (56 – 75-мм и 17 – 105-мм пушек, 12 – 105-мм гаубиц и 4 – 210-мм гаубицы), 85 зенитных пушек (9 – 75-мм и 76 – 40-мм автомата «Бофорс»). По другим сведениям, поступили 104 зенитные пушки. Кроме того, поступило 32 самолёта, 45,5 млн патронов и 280 тыс. снарядов.

Считать подобные действия шведов политикой нейтралитета могут твердолобые «демократы».

Швеция предоставила свою территорию, свой железнодорожный, автомобильный и морской транспорт для поставок в Финляндию оружия из Англии, Франции, США и ряда других стран.

Шведские суда интенсивно перевозили в Финляндию оружие, топливо и различные стратегические материалы. В результате произошло несколько инцидентов с участием подводных лодок Балтийского флота.

Так, подводная лодка Щ-311 5 января в 14 ч. 12 мин. в районе плавучего маяка Зюйдостбороттен во время густого снегопада обнаружила транспорт, груженный бочками с горючим, шедший по направлению к финским берегам. Поскольку транспорт находился вне зоны блокады Финляндии, командир Щ-311 решил выждать и продолжал наблюдение.

На борту транспорта были накрашены шведские опознавательные знаки и название, но флаг не был поднят. Пройдя плавучий маяк, транспорт, видимо, заметил лодку, повернул на север и, увеличив ход, попытался скрыться в снежном заряде. Подводная лодка полным ходом пошла вслед за ним и в 14 ч. 40 мин. произвела предупредительный выстрел. Одновременно на лодке был поднят флажный сигнал по международному своду, предлагавший капитану судна прибыть с документами.

Но транспорт продолжал идти полным ходом. Тогда с лодки последовал второй предупредительный выстрел и взметнулся сигнал: «Немедленно остановить движение». Но транспорт продолжал уходить, но теперь уже с поднятым шведским флагом. После нескольких выстрелов транспорт остановился, но как только Щ-311 стала к нему приближаться, транспорт неожиданно дал полный ход.

Командир лодки приказал дать беглый огонь из 45-мм пушек. В 15 часов с транспорта стали спускать шлюпки, и командир лодки приказал прекратить огонь. Шлюпки с командой отошли от транспорта и направились к плавучему маяку. Тогда командир лодки с дистанции 4 кабельтовых выпустил по транспорту торпеду, но из-за неисправности приборов управления торпеда резко отвернула вправо и прошла под носом транспорта. В 15 ч. 29 мин. по транспорту вновь открыли огонь из 45-мм пушек с дистанции 1–1,5 кабельтова. Транспорт загорелся и в 16 ч. 34 мин., опрокинувшись, затонул. Только после войны стало известно название транспорта – «Фенрис».

На остановку и потопление транспорта водоизмещением 2500 т было израсходовано 127 – 45-мм снарядов.

Днём 5 января подводная лодка Щ-317 в районе плавучего маяка Грундкаллен обнаружила на расстоянии 60–70 кабельтовых три транспорта под конвоем двух шведских миноносцев типа «Врангель». Командир лодки решил атаковать конвой. А перед этим на лодке в течение 10 часов не было определений места, и в момент выхода в атаку лодка находилась к юго-западу от маяка Грундкаллен, то есть ходила по банкам, в то время как считала, что находится на чистой воде. Примерно за час до встречи с конвоем лодка неоднократно касалась грунта на глубинах от 14 до 4 м, а в самом начале атаки, в 11 ч. 10 мин., ударившись о грунт, выскочила на поверхность и через 8 минут обнаружила себя. Расстояние до конвоя в это время составляло 25 кабельтовых.

Шведский миноносец заметил лодку и пошел на нее в атаку, но огня не открывал. Щ-317 ушла на глубину 12 м и легла на грунт. В 11 ч. 30 мин. она всплыла под перископ. Командир лодки, осмотрев горизонт, убедился, что конвоя и транспортов уже не было. Они ушли по направлению к финским берегам.

Наглость шведских моряков могла спровоцировать полномасштабную войну в Ботническом заливе, но тут вмешался Дедушка Мороз, и залив покрылся толстым слоем льда. Но шведы вышли из положения и создали ледовую дорогу через пролив Северный Кваркен в Ботническом заливе от города Васа до шведской железнодорожной станции Хальмзунд протяженностью 90 км. Финны сравнительно тонкий лед поливали водой и создавали достаточно крепкий искусственный слой льда.

Полотно дороги оказалось выше окружающего ледяного поля и меньше подвергалось снежным заносам. Дорога была открыта для автомобильного движения 17 февраля и эксплуатировалась до 24 марта 1940 г. По ней прошли десятки тысяч шведских грузовых автомобилей с военным грузами. Советское командование узнало об этой дороге лишь 31 мая 1940 г. из германской газеты «Дейче-Вер».

Помогая Финляндии, шведские правящие круги поставили под удар свой суверенитет и свою территориальную целостность. Причём не от «русского медведя». Замечу, что на случай открытого вступления в войну Швеции наши военные не планировали вторжение в Швецию сухопутных войск. Планировался лишь захват Аландского архипелага, а это финская территория. Шведское побережье должно было блокироваться подводными лодками Балтийского флота, планировалось провести бомбардировки шлюзовых узлов Гетской водной системы и постановку мин авиацией на озерных коммуникациях Швеции[136].

А вот Англия и Франция под соусом помощи Финляндии как раз и планировали оккупацию Швеции. Причём к разработке планов захвата Норвегии и Швеции англичане приступили уже в сентябре 1939 г., задолго до начала советско-финской войны.

Дабы не быть голословным, процитирую монографию начальника отдела военно-исторической службы армии США Эрла Зимке: «В первые месяцы войны в лагере союзников существовала уверенность в том, что слабостью Германии является отсутствие стратегически важных полезных ископаемых, поэтому вопрос о Норвегии и шведской железной руде занимал очень большое место в планах союзников. В конце ноября британское министерство экономической войны выразило мнение, что Германия, будучи отрезанной от шведской руды, не сможет продолжать войну дольше двенадцати месяцев, а исчезновение товаров, поступающих через Нарвик, вызовет «острый промышленный кризис»…

В конце ноября нападение Советского Союза на Финляндию предоставило союзникам новые возможности, возбудив у них надежду на то, что Скандинавские страны из солидарности с Финляндией и как члены Лиги Наций могут пропустить через свою территорию союзные войска, отправленные на помощь финнам. Это почти автоматически привело бы к оккупации Нарвика и района Кируна – Елливаре, поскольку самым прямым маршрутом в Финляндию была железная дорога Нарвик – Лулео. Французское правительство даже вынашивало замыслы создать в Скандинавии главный театр военных действий с целью предотвратить бои на франко-германской границе… Но в результате был принят более скромный британский план, внешней целью которого была отправка частей на финский фронт, однако основной упор делался на операции в Северной Норвегии и Швеции. Главные силы должны были высадиться в Нарвике и наступать вдоль железной дороги до её конечного восточного пункта в Лулеро, попутно оккупировав Кируну и Елливаре. К концу апреля две бригады союзников должны были разместиться вдоль этой линии[137].

Позиция Швеции в Зимней войне заранее предвиделась советским правительством. Так, в справке Штаба РККА о военно-политической обстановке за 1931 г. говорилось: «Военная активность шведских империалистов вполне понятна, поскольку Швеции приходится играть роль передовой военно-экономической базы для северной группы армий антисоветского блока, а также роль ближайшего резерва армий и флотов северной коалиции»[138].

Так и случилось в 1939–1940 гг. Швеция была «военно-экономической базой» Финляндии, а в 1941–1944 гг. – Германии и Финляндии.

Ну а если шведы чересчур заиграются, нарком ВМФ Н.Г. Кузнецов 22 февраля 1940 г. потребовал от Верховного совета Балтийского флота «теперь же приступить к разработке оперативного плана действий против Швеции», который предусматривал:

1) Систематические удары ВВС по базам шведского флота с целью ослабления его, разрушения базовых сооружений и затруднения базирования. С началом боевых действий в первую очередь нанести мощные удары по военно-морским базам в Стокгольме, Карлскроне, Норчепинге и Форе и по кораблям в местах их базирования.

2) Разработать план использования подводного флота для несения блокады шведского и финского побережий, учитывая 30-мильную зону от континента к югу от Оланда и Ботнический залив полностью с целью прекращения перевозок морем, ведения разведки и уничтожения кораблей шведского флота.

3) Разработать ряд набеговых операций на базы Швеции в Балтике с целью нанесения ударов по кораблям, базовым сооружениям и постановки мин на подходах к базам и в них.

4) Постановка активных минных заграждения: лёгкими силами систематические удары ВВС по базам шведского флота с целью ослабления его, разрушения базовых сооружений и затруднения базирования в Норчепинге, у южного входа в Зунд и у Фарезунда; авиацией систематические удары ВВС по базам шведского флота с целью ослабления его, разрушения базовых сооружений и затруднения базирования в Кальмарзунде и Стокгольмских шхерах; подлодками – у выхода из шведских шхер в северной части Оландского моря.

5) Разработать авиаудары по шлюзовым узлам Гетской водной системы и постановку мин авиацией на озёрных коммуникациях Швеции[139].

В Швеции догадывались, чем для неё кончится дальнейшее втягивание в советско-финскую войну. И уже 6–9 декабря 1939 г. шведский ВМФ провёл минирование шведской части Ботнического залива, расположенного между Финляндией и Швецией: с тех пор эта часть Северной Балтики стала недоступной для Германии и её союзницы Финляндии. А 25 февраля 1940 г. Швеция отклонила просьбу Финляндии (23 февраля) о разрешении транзита через её территорию англо-французских войск для совместных военных действий против СССР. С той же просьбой к Стокгольму 2 и 11 марта 1940 г. обратились британское и французское правительства, но они тоже получили отказ (4 и 12 марта).

Однако вскоре ситуация кардинально изменилась. 3 апреля британский флот получил приказ минировать норвежские территориальные воды. 5 апреля намечен выход в море британских кораблей с силами вторжения.

Но немцы опередили англичан. Первые транспорты с войсками для Норвегии покинули германские порты 3 апреля. Так началась битва за Норвегию.

Ну а захват Дании прошёл скучно и обыденно. Вечером 8 апреля из Шлезвиг-Гольштейна в Данию вошли 170-я пехотная дивизия и 11-я стрелковая бригада вермахта. Парашютисты захватили мост между островами Фальстером и Зеландией.

Теплоход «Ганзейский город Данциг» в 5 ч. 20 мин. утра 9 апреля причалил к пристани в Копенгагене и высадил 308-й пехотный полк. Где-то кто-то сделал несколько выстрелов, но сведений об убитых я так и не нашёл.

После оккупации в Дании мало что изменилось. Армия и флот оставались в неприкосновенности. Было конфисковано лишь несколько катеров для охраны Датских проливов. Датские заводы приступили к выполнению заказов вермахта. Торговля с Англией была свёрнута. Однако коммунистическая партия Дании продолжала легально функционировать до 22 июня 1941 г.

Вторжение немцев в Норвегию перечеркнуло планы Англии и Франции напасть на СССР с севера. 13 апреля член Политбюро, секретарь Ленинградского обкома ВКП(б) А.А. Жданов заявил: «Действия Германии в Дании и Норвегии не позволяют войне приблизиться к нашим границам»[140].

11 апреля, после германской оккупации Дании, Швеция минировала свои западные территориальные воды и провела всеобщую мобилизации, увеличив численность своих вооружённых сил со 110 тысяч до 320 тысяч солдат и офицеров.

13 апреля 1940 г. правительство СССР заявило о своей заинтересованности в нейтралитете Швеции. Шведское правительство в ответной ноте от 16 апреля заявило о своей приверженности политике нейтралитета.

Действия британского флота затрудняли снабжение морем германских войск в Норвегии. Поэтому Гитлер обратился к Швеции с просьбой разрешить перевозки армейских грузов через Швецию в Норвегию железнодорожным и автомобильным транспортом. 15 апреля шведское правительство согласилось разрешить перевозку продовольствия для германских войск, но отказало в транзите оружия и военнослужащих. Обратим внимание на дату – пока ещё на Западном фронте шла «странная война».

Но вот 14 июня 1940 г. немцы вошли в Париж, и через 4 дня шведское правительство разрешает немцам неограниченный транзит оружия и военнослужащих из Германии в Норвегию. Единственное ограничение – военнослужащие должны передвигаться сравнительно небольшими группами.

Согласно нотам, которыми обменялись Швеция и Германия 8 июля 1940 г., Швеция соглашалась на провоз немецких «отпускников» по своим железным дорогам из Кроншё в Треллеборг и обратно, по 500 человек ежедневно в каждом направлении. Кроме того, было достигнуто устное соглашение о транзите воинских частей через шведскую территорию между Стурлиеном и Нарвиком.

В течение всей Второй мировой войны шведам удавалось сохранять стабильность в руководстве страной. С 1907 по 1950 г. королём Швеции был Густав V (1858–1950). Премьер-министром с 1932 по 1936 г., а затем после небольшого перерыва с 1936 по 1946 г. был социал-демократ Пер Альбин Ханссон.

Крупнейшая партия страны – социал-демократическая рабочая партия Швеции (СДРПШ), которая накануне войны имела самую большую парламентскую фракцию, смогла убедить руководителей трёх других партий – Правой, Народной и Крестьянского союза, в необходимости создания коалиционного правительства.

Эта коалиция просуществовала до конца войны. В 1940, 1942 и 1944 годах в Швеции проводились парламентские выборы. Интересно, что в 1940 г. социал-демократы впервые получили абсолютное большинство голосов – 54 процента.

Послом Советского Союза в Швеции в 1930–1945 гг. была Александра Михайловна Коллонтай (1872–1952).

Правительство Швеции учло возможность установления блокады страны, как это было в ходе Первой мировой войны, и создало большие запасы стратегического сырья. Именно этот и имел в виду Ханссон, выступая в Скансене 27 августа 1939 г.: «Нашу готовность к войне следует признать хорошей».

Уже 1 сентября 1939 г. правительство Швеции заявило о нейтралитете в германско-польской войне. После вступления в войну 3 сентября Англии и Франции, превративших войну в мировую, шведское правительство в тот же день сделало ещё одно заявление о нейтралитете.

Шведы действительно не желали по-настоящему воевать, но были рады принять участие в мелких военных авантюрах. Само собой разумеется, что Швеция, как и в Первой мировой войне, собиралась нажиться на военной контрабанде.

Коалиционное правительство, избежав народных волнений и бегства капитала, за год-полтора после начала войны сумело преобразовать экономику страны из рыночной в плановую. В Швеции никто не хотел воевать, и посему все слои населения с пониманием отнеслись к мерам правительства.

С одной стороны, налоги на граждан достигали 35 %, а с другой, на продовольствие и другие предметы повседневного спроса были введены государственные дотации.

В 1936 г. в Швеции шли споры, нужен ли стране такой большой военный бюджет – аж 148 миллионов крон! А в 1941–1942 финансовом году он составил 1864 млн крон, то есть возрос в 12,6 раз! И все помалкивали.

На 1 сентября 1939 г. в шведской армии было 13 танков, в 1940 г. – 38. А дальше понеслось: 1941 г. – 135, 1942 г. – 373, 1943 г. – 544, 1944 г. – 795.

Интересно, что Швеция сделала много для воссоздания германских ВВС, запрещённых Версальским договором. Немцы построили в Швеции завод Юнкерса под названием Flygindusti A.B. и завод Хенкеля (Svenska Aeroplan A.B, то есть знаменитый SAAB.

Фактически немцы поставили на ноги шведскую авиаиндустрию.

К 1939 г. основу истребительной авиации Швеции составляли истребители-бипланы «Бристоль Бульдог» (J7) и «Глостер Гладиатор» (J8).

В 1939 г. шведы заказали в США 120 истребителей Р-35 (шведское обозначение J9) и 50 двухместных истребителей 2РА (В6).

Однако в октябре 1940 г. правительство США наложило эмбарго на ввоз самолётов в Швецию. К этому времени королевство успело получить 60 истребителей J9.

За неимением лучшего в Италии закупили 60 монопланов Re.2000 (J12) и 672 биплана «Фиат» GR.72 (J11).

В Германии шведы ещё в декабре 1936 г. заказали бомбардировщик Ju-86а-1K (В3). В Швецию было поставлено около полусотни таких машин. В 1948 г. их обратили в пассажирские 12 местные самолёты.

Основу бомбардировочной авиации составляли одномоторные самолёты собственной конструкции SAAB.17. Всего их было выпущено 383 единицы.

Всего к сентябрю 1939 г. в Швеции имелось 158 истребителей и 116 бомбардировщиков, в 1941 г. – 290 истребителей и 346 бомбардировщиков, а в 1944 г. – 485 истребителей и 775 бомбардировщиков.

В конце января – начале февраля 1941 г. банкир Якоб Валленберг при встрече в Берлине с Карлом Герделером[141] узнал, что Германия планирует нападение на СССР в начале лета 1941 г. Валлернберг проинформировал об этом высших чинов МИДа Швеции. В середине февраля шведский посланник в Германии Арвид Рикерт докладывал о поступающих ото всюду сведениях, что весной следует ожидать не германского вторжения на Британские острова, а русско-германского конфликта.

19 июня 1941 г. германские власти попросили у шведского атташе в Германии, чтобы шведская сторона регулярно предоставляла информацию о движении шведских военно-морских судов и полётах военных самолётов в районе Балтики, чтобы избежать их отождествления с советскими кораблями и самолётами.

22 июня 1941 г. в 8 ч. 30 мин. немецкий посол сообщил министру иностранных дел Швеции господину Гюнтеру новые германские требования. Немцы хотели перебросить через территорию Швеции из Норвегии в Финляндию 18 тысяч солдат и офицеров. Кроме того, Германия потребовала от Швеции предоставить ей право пользоваться её телефонной связью, использовать её воздушное пространство, разрешить немецким самолётам приземляться на шведских аэродромах, а военным судам беспрепятственно заходить в шведские территориальные воды и порты.

23 июня шведское правительство обсудило ответ Германии на её новые требования. Часть членов правительства была против предоставления Германии таких прав. Социал-демократы не без основания считали, что транспортировка немецких войск через Швецию для использования их в войне против СССР будет способствовать втягиванию Швеции в войну. Представители других политических партий были за удовлетворение всех требований Германии.

Шведский король Густав V заявил о том, что он «не хотел бы быть соучастником отрицательного ответа». Мнение короля было воспринято как угроза его самоотречения в случае принятия членами правительства отрицательного ответа. Король рассматривался многими, в том числе и членами правительства, в качестве символа, сплачивавшего нацию. Однако «символ» уже дал согласие Гитлеру на предоставление Германии прав использования шведской территории, о чём члены правительства ещё не знали, но знала советская военная разведка. Сведения о позиции короля сообщил агент «Тюре», который знал содержание письма Густава V Гитлеру.

Учитывая мнение короля и других членов риксдага, премьер-министр Ханссон и его сторонники согласились дать положительный ответ Германии на её требования. 25 июня на закрытом заседании обе палаты риксдага требования Германии приняли. В десять часов вечера по радио было оглашено правительственное коммюнике.

Итак, 25 июня 1941 г. Швеция разрешила транзит через свою территорию германской пехотной дивизии «Engelbrecht» (18 тыс. солдат и офицеров) из Норвегии на северо-запад Советской Карелии (Карело-Финской ССР).

Шведские политики и некоторые либеральные русскоязычные авторы обожают козырять тем, что 7 декабря 1941 г. был заключён шведско-британский торговый договор. Им предусматривался фрахт Великобританией 50 % тоннажа шведского торгового флота. Впоследствии эта часть тоннажа использовалась и для отправки союзнических конвоев в СССР. Увы, в договоре шла речь о шведских торговых судах, которые к 3 сентября 1939 г. оказались в портах и водах, контролируемых англичанами и их союзниками. В любом случае, англичане не выпустили бы эти суда в Швецию.

Таким образом, Стокгольм лишь узаконил пиратские действия англичан по захвату нейтральных судов. Если бы шведы потребовали экстренного возвращения всех захваченных англичанами судов и запретили морякам служить у союзников, то они бы спасли десятки жизней экипажам этих судов. Союзники отправляли захваченные шведские суда в самые рискованные рейсы.

Так, уже в 1939 г. шведский транспорт «Algeria» был захвачен германской подводной лодкой U-36, а транспорт «Морс» 2 декабря 1939 г. погиб на мине.

В 1940 г. немецкие подводные лодки потопили 13 шведских судов, захваченных союзниками, в 1941 г. – 8, в 1942–1945 гг. – 9. Итого 21 судно.

Шведская элита практически на 100 % симпатизировала наступлениям немцев на Восточном фронте. В этом плане характерно секретное соглашение короля Густава V, направленное Гитлеру осенью 1941 г.:

«Мой дорогой рейхсканцлер! У меня появилась потребность написать Вам открыто по вопросу, который волнует меня и имеет огромнейшее значение для меня и моей страны. Это русский вопрос. Я полагаю, он имеет большое значение для будущего, и Вы можете узнать о моём взгляде по его сути. Уже после Великой войны я увидел, какую огромную опасность несёт и продолжает нести с собой большевизм не только для нас, в Скандинавии, но и для всей Европы. Поэтому я хочу выразить самую горячую благодарность за то, что Вы решились всеми возможными способами уничтожить эту чуму. Я поздравляю Вас с уже достигнутыми большими успехами.

Я должен попросить Вас, чтобы это письмо не было обнародовано, по крайней мере, пока идёт война (ибо это ослабило бы мои позиции и затруднило бы мою деятельность, направленную на сохранение хороших отношений с Германией). Однако Вы можете быть уверены в том, что я буду делать всё, чтобы сохранить существующие между нами хорошие отношения. С сердечными пожеланиями, остаюсь преданным Вам, Густав».

Послание сие было рассекречено недавно, но не вызвало особого интереса «независимых» шведских СМИ.

Наследник престола Густав Адольф герцог Вестерботтенский был ещё более настроен прогермански, чем отец. Он встречался с Герингом и Гитлером. В 1932 г. женой Густава Адольфа стала принцесса Сибилла Сакен-Кобургская. Её отец герцог Карл Эдуард Саксен-Кобургский был ярым нацистом, руководил германским Красным Крестом и имел звание группенфюрера СА. В 1945 г. американские власти упрятали его в тюрьму, хотя он был внуком королевы Виктории.

Густав Адольф отличался от своей шведской родни авторитарным характером, любил общество солдат и, соответственно, был популярен в армии. Он был автором нескольких военно-стратегических исследований. Много работал со шведскими скаутами, участвовал в автогонках и т. д.

Таких монархов западные либералы не жаловали. Британского короля Эдуарда VIII 11 декабря 1938 г. заставили отречься. А в августе 1940 г. его в Португалии захватил британский спецназ и бедолагу отправили на Багамские острова… губернатором.

Ну а с Густавом Адольфом поступили проще. 26 января 1947 г. наследник летел рейсом Амстердам – Копенгаген – Стокгольм. В Копенгагене кто-то заблокировал закрылки самолёта. В итоге самолёт взлетел на 50 метров и круто рухнул вниз. Искалеченное тело наследника с помпой похоронили в Стокгольме.

Число шведов, воевавших на Восточном фронте против СССР, было сравнительно невелико. Так, в части СС добровольцами пошли только 315 шведов. Они воевали под Ленинградом и даже защищали Рейхсканцелярию в конце апреля 1945 г. Кроме того, шведский добровольческий полк (1500 чел.) под командованием полковника Ханса Берггрена уже 10 августа 1941 г. вёл боевые действия вместе с финнами под Ханко. Интересно, что на встречу с этим ребятами осенью 1941 г. в Финляндию приехали король Густав V и герцог Вестерботтенский.

Самое интересное, что король и наследник приехали в Финляндию не на войну, а просто так… вроде на охоту, а про войну король и герцог просто не знали. Только 16 декабря 1941 г. под сильным нажимом Англии Швеция официально признала Финляндию воюющей стороной и формально перестала поставлять туда оружие и добровольцев.

Тем не менее в 1940–1942 гг. 90 % потребностей Финляндия удовлетворяла за счёт Швеции. Историки утверждают, что в германских танках на Восточном фронте было 70 % шведского железа.

И действительно, в 1939–1945 гг. шведы отправили в Германию 58 млн тонн железной руды. По медной руде данных нет, но цифра измерялась сотнями тысяч тонн, 7 млн тонн целлюлозы, 60 тыс. тонн подшипников, 14 миллионов кубометров пиломатериалов и т. д.

Любопытно соотношение торговли Швеции с СССР и Германией в 1939–1945 гг. в миллионах шведских крон:

А вот данные экспорта шведских шарикоподшипников в 1942 г. (в млн шведских крон): Германия и её союзники – 56; нейтральные страны – 27,2; Англия – 3,54; СССР – 1,6.

Обратим внимание, в предшествующей таблице экспорт Швеции в СССР в 1942 г. – ноль. Что это может означать? То ли экспорт подшипников в СССР был настолько засекречен, то ли данные за 1942 год вошли в 1941 или 1943 год?

Замечу, что экспорт из СССР в Швецию в 1941 г. составлял 22 млн крон, а в 1942 и 1943 гг. – по 1 млн шведских крон. Швеция экспортировала из СССР в основном меха, лён, шерсть. В 1943 г. из СССР в Швецию прибыл по крайней мере один самолёт с грузом платины. Кстати СССР поставлял в Швецию платину ещё в 1930-х гг.

Любопытно, что весной 1945 г. СССР в Швеции закупил 137 тонн бананов для ресторанов и посольств.

Как попадали шведские подшипники в СССР в 1942–1943 гг.? По неофициальным данным, с 1941 по 1944 г. велись интенсивные перевозки по воздуху. Полёты наших самолётов в Швецию до сих пор строжайше засекречены. Мне случайно удалось узнать, что лётчик Пётр Рыбин на «дугласе» совершил несколько рейсов в Швецию «по заданию ГРУ». В ночь на 26 июня 1942 г. при возвращении из Стокгольма его самолёт был сбит при подходе к линии фронта. Весь экипаж погиб.

Кстати, в Англию шведские подшипники попадали как на самолётах, так и на скоростных катерах – блокадопрорывателях. Так, в 1942 г. англичане совершили в Швецию 104 секретных полёта, в 1943 г. – 320 и в 1944 г. – 727 полётов.

Шведы строили для Рейха рыболовецкие и торговые суда. Причём 45 рыболовецких судов шведской постройки по прибытии в Германию немедленно переделали в противолодочные.

Потихоньку в Рейх отправляли автомобили и сотни зенитных орудий. Особенно были эффективны 40-мм автоматы фирмы «Бофорс» (германское обозначение – 4 cm Flak 20). Любопытно, что 40-мм пушки «Бофорс» немцы устанавливали даже на истребители Ме-210. Причём автомат был оставлен без изменений, лишь изменён лоток приёмника.

Ну а транзит германских войск из Норвегии через Швецию продолжался до 15 августа 1943 г. За это время около 100 тысяч железнодорожных вагонов перевезли 1 004 158 военнослужащих в отпуск в Германию и 1 037 158 в Норвегию через Швецию. Разумеется, под отпуск «косили» все кому не лень. По пути через Швецию королевские войска охраняли поезда. Шведы обеспечивали германские эшелоны топливом, водой, питанием, медицинской помощью и т. д.

В течение 1942 г. НКИД всё более настойчиво высказывал недовольство по поводу продолжавшегося транзита германских военных грузов через шведскую территорию. 26 июля замнаркома иностранных дел Лозовский вручил Ассарссону памятную записку, в которой отмечалось, что такие «южные порты Швеции, как Мальме, Треллеборг, Хельсингборт, другие превращены с ведома правительства Швеции, в германские промежуточные базы… Шведские дороги под рубрикой «некоторых материалов и товаров» перевозят, в частности, тяжёлые и сверхтяжёлые немецкие пушки на специальных платформах». В ходе беседы Ассарссон «был смущён и заявил, что ему известны только два факта»: транзит 7000 немецких войск через Швецию и переход небольшого количества шведских офицеров на службу к финнам. Остальное он считает невероятным[142].

Правда, с другой стороны, шведы косвенно содействовали советско-германским контактам. Так, советский дипломат В.С. Семёнов в 1942–1943 гг. поддерживал связь с агентом адмирала Канариса Эдгаром Клаусом. Курировал эти контакты резидент НКВД в Швеции Б.А. Рыбкин. Какие-то связи с советскими дипломатами в Стокгольме были у оберштурмбаннфюрера СС Петрика Клейста.

С февраля 1943 г. командование вермахта начало готовиться к вторжению в Швецию. Нет-нет! Шведы и не думали присоединяться к антигитлеровской коалиции, а предпочитали исправно помогать Рейху. Вторжение планировалось как превентивная акция на случай британского вторжения в Норвегию и Швецию или в случае «плохого поведения» Швеции.

Началось усиление германских войск в Южной Норвегии. Возможность применения танков в условиях Норвегии и Швеции крайне ограничена. Поэтому первая танковая дивизия (25-я) начала формироваться лишь в феврале 1942 г. Первоначально в ней состояли лишь лёгкие танки: германские Т-II и французские «Гочкис». Однако с марта 1943 г. лёгкие танки стали заменяться средними. И к июлю 1943 г. 25-я танковая дивизия представляла собой грозную силу. В её составе было 14 танков Т-II, 62 танка Т-III, 26 танков Т-IV и свыше 1000 автомобилей. Личный состав дивизии превышал 21 тысячу человек. Высвободившиеся танки Т-II и «Гочкис» передали пехотным дивизиям. Ещё одна танковая дивизия должна была быть переброшена в Швецию из Германии.

Однако разгром германских войск на Курской дуге смешал все карты вермахта. По приказу Гитлера 25-ю танковую дивизию в начале сентября 1943 г. перебросили на Восточный фронт, где она понесла большие потери в районе Житомира и Каменец-Подольска. О вторжении в Швецию немцам пришлось забыть.

15 ноября 1943 г. в шведских газетах и по радио сообщили сенсационную новость: «Советы запустили на Швецию таинственный снаряд». На следующий день на месте взрыва в 20 км к юго-востоку от города Карлскруна оказались советские разведчики, которые сумели собрать несколько осколков.

Ещё через день осколки легли на стол советского посла в Стокгольме Александры Коллонтай. Она немедленно отправилась «качать права» в шведский МИД.

На самом деле 15 ноября 1943 г. на Швецию упал немецкая опытная крылатая ракета Фау-1, запущенная с полигона Пеннемюнде. Через 15 дней (30 ноября) в 7 км восточнее городка Юстед упала вторая ракета Фау-2. Теперь уже немцы вынуждены были официально признать, что это их игрушка – новое оружие возмездия «Фергельтунгсваффе».

Затем последовала пятимесячная пауза, и 11 мая 1944 г. шведы нашли хорошо сохранившуюся ракету Фау-1.

А вот 13 июня в 30 км к северо-западу от города Кальмар на небольшой высоте взорвалась в воздухе баллистическая ракета Фау-2, пролетевшая 350 км от места старта.

Всего до 1 ноября 1944 г. на Швецию упали шесть крылатых и одна баллистическая ракета. Все ракеты были опытными или учебными и оснащены инертной боевой частью, то есть материального ущерба Швеции нанесено не было.

Практичные шведы в конце 1943 г. отправили в Англию 12 ящиков с обломками Фау-1 в обмен на поставки британских истребителей «Спитфайр».

Мало того, шведы разрешили англичанам создать шпионскую базу на острове Эланд, где британские военные разместили аппаратуру слежения за пусками Фау-2.

Ну а в 1945 г. компания SAAB занялась копированием крылатой ракеты Фау-1. Первый её шведский аналог SAAB RB-310 («Робот-310») был запущен в июне 1946 г. Основная разница шведского проекта – двигатель ракеты размещался в корпусе. Всего было построено пять RB-310, но она послужила базой для разработки новых крылатых ракет RB-311 и RB-315.

Шведы загодя готовились стать крепким тылом Германии и Финляндии. Это отразилось и на военно-морской доктрине.

Традиционная оборонная военно-морская доктрина Швеции основывалась на броненосцах береговой обороны. К 1939 г. в составе шведского флота имелось семь броненосцев береговой обороны, один лёгкий крейсер, одиннадцать эсминцев, восемь малых миноносцев и около двадцати подводных лодок.

К августу 1939 г. шведы строили два мощных броненосца береговой обороны водоизмещением в 8000 т каждый. Однако с началом войны строительство их было прекращено, а упор шведы сделали на постройку эсминцев и различных кораблей противолодочной обороны (ПЛО). Эффективность действия их в случае нападения на Швецию Германии или СССР была бы куда ниже, чем броненосцев береговой обороны, но зато эсминцы и сторожевые корабли требовались для защиты шведских торговых судов, занимавшихся военной контрабандой.

Рассказ о советско-шведских конфликтах на Балтике я начну с интернирования в Швеции советских судов. В сентябре 1941 г. четыре тральщика (№ 82, 87, 88 и 89), превращённые в июле 1941 г. в тральщики из буксиров типа «Ижорец», ушли от острова Эзель в Швецию интернироваться, хотя до порта Ханко было в полтора раза ближе, чем до шведских берегов. В ходе угона были убиты три политрука, а большинство матросов обманули, сказав, что тральщики идут в Ханко. Так в Швеции оказались 164 интернированных советских моряка.

С началом войны подводные лодки начали действовать на коммуникациях между Швецией, Германией и Финляндией. После 22 июня 1941 г. любой шведский корабль, вышедший на Балтику, мог идти только в Германию, Финляндию и в оккупированные немцами Данию и Норвегию.

Таким образом действия советских подводных лодок были столь же законны, как действия англичан, топивших нейтральные суда, идущие в Германию и оккупированную ею Францию. В декабре 1941 г. командующий американским подводным флотом на Тихом океане Чарльз Локвуд отдал приказ: «Топи их всех!» То есть в водах, не контролируемых англо-американским флотом, следовало топить любые торговые корабли. Среди прочих жертвами американских подводных лодок стали не менее семи советских судов. Ну а Локвуд позже похвалялся своим приказом и даже мемуары выпустил под названием «Sink them all».

В СССР до 1990 г. почему-то скрывали атаки наших подводных лодок шведских судов.

Из-за «шведского металла» на Балтике началась настоящая война между королевским флотом и нашими подводными лодками.

Рассказ об этой потаенной войне начну с полудетективной истории. В 1915 г. английская подводная лодка Е-19 у южной оконечности шведского острова Эланд потопила германский пароход «Никомедия» с грузом… пива, разумеется, в бутылках. В августе 1999 г. Матс Каролссон, Стафан Франссон и Маркус Рунесон отправились в район гибели «Никомедии» за пивом. Забегая вперёд, скажу, что в конце концов они нашли «Никомедию» и подняли наверх несколько ящиков с пивом. В найденных бутылках сохранилась живая дрожжевая культура, и на её основе удалось воссоздать старое пиво. Теперь оно продается в магазинах шведской винной монополии «Систембулагет» под названием «Затонувшее судно» («Врак»).

Но ещё раньше на пятидесятиметровой глубине приятели обнаружили разломанную пополам субмарину. Рубка лодки была разворочена. Передняя часть, оторванная перед самой рубкой, лежала в 10 м от остального корпуса. Одна труба кормового торпедного аппарата была пуста, а в другой виднелась застрявшая торпеда. Вероятно, подводная лодка пыталась атаковать цель, но не успела. Аквалангисты обнаружили у основания рубки буквы С-8.

Это действительно была советская подводная лодка С-8, вышедшая 10 октября 1941 г. из Кронштадта в юго-западную часть Балтийского моря. Немцы в начале войны для защиты от кораблей Балтийского флота поставили в этом узком месте (порядка 180 м) большое минное заграждение, а шведы по просьбе командования кригсмарине довели это заграждение до южной оконечности острова Эланд. Советскому Союзу шведы о постановке минного заграждения не сообщили – результатом стала гибель подводной лодки.

Говоря о русско-шведской войне на Балтике, сразу стоит заметить, что командиры наших лодок никогда не получали приказ топить шведские суда. Наоборот, начальство на всякий случай требовало от них держаться подальше от скандальных соседей. Так что в большинстве случаев наши подводники считали, что атакуют финские и германские суда. Хотя я вполне допускаю, что кто-то и со злости выпустил торпеду в посудину, везущую смертоносный металл в Сталинград или Белгород. Шведские же моряки прекрасно знали, чьи субмарины они атакуют – на Балтике на сей раз действовали только советские подводные лодки.

9 июня 1942 г. из Кронштадта вышла подводная лодка Щ-317 и направилась на позицию № 2 в районе Карлскроны. Через неделю она потопила финский транспорт «Арго» (вместимостью 2513 брт) с грузом для Германии. На поиски «Арго» шведы направили транспорт «Улла». Маленькая ремарка: шведам-то какое дело до боевых действий на Балтике? Сидели бы тихо, как мышь за веником!

По «Улле» Щ-317 выпустила торпеду, но, увы, мимо. Зато 22 июня был потоплен шведский транспорт «Ада Гортон», который вёз в Германию 2000 т железной руды.

1 июля Щ-317 атаковала шведский транспорт «Галеон», шедший в составе конвоя. Однако торпеда взорвалась, попав в подводную скалу. В свою очередь шведский эсминец «Эреншельд» так же безрезультатно сбросил серию глубинных бомб.

По шведским данным, 6 июля в 12 ч. 31 мин. в двух милях от юго-восточного побережья острова Эланд шведский эсминец «Норденшельд» атаковал глубинными бомбами неизвестную подводную лодку.

8 июля в том же районе Щ-317 был потоплен германский транспорт «Отто Кордс» (966 брт).

В июне 1942 г. шведские противолодочные самолёты, барражировавшие над центральной частью Балтийского моря, получили приказ атаковывать советские подводные лодки на расстоянии 80 км от шведских берегов. Фактически же лётчики бомбили лодки и на куда большем удалении.

В ночь на 10 июля командир Щ-317 капитан-лейтенант Н.К. Мохов последний раз вышел на связь: «Утопил 5 транспортов противника водоизмещением 46 тыс. тонн. Торпед не имею». Подводной лодке было приказано оставить позицию и вернуться в базу. Больше Щ-317 на связь не вышла.

Позже финны припишут потопление Щ-317 себе. Но, вероятнее всего, лодка была потоплена 12 июля в точке с координатами 57°52´ с. ш.; 16°55´ в. д. глубинными бомбами в ходе атаки шведского эсминца «Стокгольм».

А вот несколько эпизодов последнего похода подводной лодки С-7 под командованием капитан-лейтенанта С.П. Лисина. Рано утром (в 3 ч. 05 мин.) 9 июля 1942 г. С-7, находившуюся в надводном положении и заряжавшую аккумуляторы, атаковал шведский самолёт, сбросивший две бомбы. Через пару часов Лисин обнаружил и начал преследование шведского конвоя, состоявшего из восьми транспортов, эсминца и двух сторожевых кораблей. В 16 ч. 17 мин. С-7 с дистанции 12 кабельтовых выпустила две торпеды по транспорту «Норег», однако в последний момент транспорт поменял курс и уклонился от торпед.

Через час лодка попыталась повторить атаку, но была вынуждена нырнуть на глубину, чтобы спастись от таранного удара шведского сторожевика. В 19 ч. 27 мин. С-7 вновь атаковала шведский транспорт, но из-за технических неполадок торпеда не вышла из аппарата.

В 19 ч. 42 мин. лодка всплыла на поверхность и, догнав транспорт в позиционном положении, в 19 ч. 58 мин. с дистанции 4 кабельтова выпустила торпеду. Торпеда попала в район мостика, и шведский транспорт «Маргарета» (1272 брт) затонул.

10 июля С-7 перешла к северному входу в пролив Кальмарзунд. Вечером того же дня она атаковала шведский конвой в составе 16 транспортов и двух сторожевых кораблей. С дистанции 8 кабельтовых было выпущено две торпеды. На дно пошел шведский транспорт «Лулео» (5611 брт) с грузом железной руды для Германии. Шведские сторожевые корабли «Снаппханен» и «Яганрен» атаковали лодку и сбросили на нее 26 глубинных бомб.

Затем С-7 потопила торпедами и артиллерийским огнем германские транспорты «Эллен Ларсен» (1938 борт) и «Кате» (1599 брт), а также финский транспорт «Похьянлахти» (682 брт) и 12 августа 1942 г. благополучно вернулась в Кронштадт.

Подводная лодка Л-3 18 августа 1942 г. в 17 ч. 10 мин. атаковала шведский конвой. С 10 кабельтовых лодка выпустила две торпеды и потопила шведский транспорт «Лильевальш» (5513 брт) с грузом руды для Германии. На нем погибло 33 моряка. После этого советскую подлодку в течение часа преследовали шведские эсминцы «Норденшельд» и «Норчёпинг», сбросив при этом 42 глубинные бомбы. Днем 23 августа в районе Карлскроны Л-3 подверглась преследованию шведских миноносцев.

22 июля 1942 г. подводная лодка Щ-406 в 13 милях западнее города Мариенхамна (Аландские острова) с 10 кабельтовых выпустила две торпеды по шведскому транспорту «Беле», но они прошли мимо. Шведские эсминцы «Норчёпинг» и «Карлскрона» и сторожевой корабль «Капарен» безрезультатно сбросили на подлодку 56 глубинных бомб. 7 августа Щ-406 благополучно прибыла в передовую базу на острове Лавенсари.

В следующем походе Щ-406 16 августа 1942 г. выпустила одну торпеду с 6 кабельтовых, но промахнулась. От повторной атаки капитан 2-го ранга Е.Я. Осипов отказался, разглядев в перископ шведские опознавательные знаки. Видимо, это был шведский транспорт «Тиланд».

29 октября Щ-406 потопила шведский транспорт «Бенгт Стуре» (872 брт). Затем лодка потопила финский транспорт «Агнесс» (2983 брт) и вернулась в базу.

Замечу, что не один Осипов отказывался от атаки, завидев опознавательные знаки Швеции. Так, подводная лодка Щ-307 26 октября 1942 г. отказалась от атаки финских подводных лодок «Ветехинен» и «Ику-Турсо», приняв их по ошибке за шведские. При этом подводная лодка «Ику-Турсо» разошлась с нашей «щукой» на расстояние 20 м и открыла по ней огонь из 20-мм автоматической пушки. Через 4 часа «Ику-Турсо» вернулась и выпустила две торпеды по Щ-307, которые, к счастью, прошли мимо. Так капитан 3-го ранга Н.О. Момот чуть было не погиб сам и не погубил экипаж из-за дурацкой «политкорректности».

Для сравнения любопытно посмотреть, как себя вела «цитадель демократии». Несмотря на то, что на США в ходе войны не было сброшено ни одной бомбы, командующий подводным флотом адмирал Ч. Локвуд отдал приказ своим подчиненным: «Sink them all», то есть «Топи их всех». Адмирал подразумевал всех, кроме американцев и англичан. И действительно, американцы топили всех подряд на огромной акватории Тихого океана. Ими было потоплено и несколько советских торговых судов. А французские, китайские и другие союзные США и нейтральные суда топились многими десятками. Но в отличие от наших либералов янки после войны каяться не стали. Мало того, Локвуд свои мемуары так и озаглавил: «Sink them all».

Сразу после гибели судна «Ада Гортон» шведское правительство направило ноту протеста НКИД СССР. Там 27 июня 1942 г. ответили: «Тщательное расследование показало, что «Ада Гортон» не была потоплена какой-либо из советских подлодок».

Шведское правительство было заверено, что советским ВМС приказано воздерживаться от боевых действий в шведских территориальных водах.

После безуспешной атаки 1 июля 1942 г. транспорта «Галеон» шведы обнаружили хвостовую часть торпеды с надписями на русском языке. На этот раз советского посла Александру Коллонтай вызвал лично премьер-министр Пер Альбин Хансон. Замнаркома иностранных дел А. Лозовским был дан по этому поводу следующий ответ: «Провокация. Обозначения и русские буквы не являются доказательством. Торпеда с тем же успехом может быть «made in Germany».

К последней фразе Лозовского не придерешься. Дело в том, что парогазовая торпеда 53–38, состоявшая на вооружении советских подводных лодок, была точной копией фиумской торпеды 53 Ф. Ну а выбить русские буквы на деталях итальянской торпеды – дело уж совсем нехитрое.

В 1943 г. немцы с помощью сетевых и минных заграждений сумели наглухо заблокировать Финский залив, и ни одна советская подводная лодка не сумела преодолеть эти барьеры. А вместо того, чтобы послать торпедоносцы Ил-4 и «бостоны» на атаку шведских конвоев, наши малокомпетентные, если не сказать резче, адмиралы упорно посылали их бомбить сетевые и минные заграждения. В результате шведская руда бесперебойно шла в Германию. Всего за 1943 г. туда было доставлено свыше 10 млн тонн.

Атаки же на шведов в 1943 г. шли исключительно на дипломатическом уровне. Теперь нажим стал осуществляться не только со стороны СССР, но и от западных союзников. 9 мая 1943 г. в Лондон вылетела специальная шведская делегация во главе с Гуннером Хэгглёфом и Маркусом Валленборгом. Там Форин офис потребовал прекратить транзит германских вооружений через Швецию и уменьшить экспорт железной руды и особенно шарикоподшипников в Германию. Шведы откровенно «забалтывали» переговоры, а пригрозить массированной бомбардировкой Стокгольма ни англичане, ни янки не решались.

Лишь в конце сентября 1944 г. новый шведский посланник в СССР Стаффан Сёдерблюм поставил НКИД в известность «о только что принятом шведским правительством решении о запрещении плавания иностранных судов в шведских территориальных водах в Ботническом заливе и в Балтийском море», а также о том, что с 27 сентября «немцы лишатся возможности вывозить железную руду из портов Лулео и Окселезунда, а также лесоматериалы из всех северных шведских портов». В конце концов британский посол Арчибальд Керр информировал советское правительство, что «в результате дальнейших предложений, сделанных Шведскому Правительству относительно экспорта в Германию, о которых я сообщал в моем письме от 24 октября на имя г-на Молотова, Шведское Правительство в настоящее время обязалось полностью прекратить экспорт в Германию»[143].

После капитуляции Финляндии четыре дивизиона подводных лодок Балтийского флота в сентябре 1944 г. были перебазированы в порт Хельсинки и оттуда начали боевые действия на море.

В 8 ч. 00 мин. по московскому времени, то есть в 6 ч. 00 мин. по шведскому времени, 24 ноября 1944 г. подводная лодка Л-21 выпустила две торпеды с дистанции 8–9 кабельтовых по транспорту водоизмещением 5000–7000 т. Я умышленно указываю точное время – в сумерках в перископ судно было еле видно. Однако торпеда попала в цель, и судно затонуло. Я раскрываю наш совершенно секретный справочник потерь неприятельских флотов[144]. Там говорится, что 24 ноября 1944 г. подводная лодка Л-21 у острова Готланд «не вполне достоверно» потопила транспорт противника водоизмещением в 5000 т. Увы, этим транспортом оказался маленький шведский пароходик «Ганза» (493 брт). Из 86 человек, находившихся на его борту, спаслись только двое.

29 декабря 1944 г. подводная лодка К-56 потопила торпедой шведский транспорт «Венерсборг» (1046 брт). Погибло 19 человек. Транспорт шел с грузом целлюлозы из Германии в Швецию. Потопление произошло между островом Борнхольм и германским побережьем.

Последним шведским судном, потопленным нашими подводными лодками, стала парусно-моторная шхуна «Рамона» (957 брт). В 5 ч. 57 мин. 11 апреля 1945 г. подводная лодка К-56 выпустила две торпеды с дистанции 2–3 кабельтовых, но обе торпеды прошли под килем шхуны из-за её малой осадки. Дело в том, что командиру лодки капитану 2-го ранга Попову привиделся тральщик водоизмещением 500 т. Затем Попов пустил в ход артиллерию, и через 12 минут цель затонула в точке с координатами 55°17´ с. ш.; 16°00´ в. д. В течение утра и дня 11 апреля К-56 преследовали два сторожевых корабля и один сторожевой катер, сбросившие на подводную лодку 77 глубинных бомб. Судя по всему, это были шведские корабли. Тем не менее лодке удалось уйти.

Всего за войну наши подводные лодки потопили 8 шведских судов общей вместимостью 17 263 брт. Возможно, на минных постановках советских подводных лодок 22 ноября 1941 г. погиб и шведский танкер «Уно» (430 брт). Шведы утверждают, что наши лодки потопили транспорт «Лидинге» (5842 брт), но на самом деле он подорвался на британской донной мине в проливе Фемери Бельт.

После выхода Финляндии из войны шведы одумались и решили торговать с СССР. Ведь русские могли и наказать за столь своеобразный «нейтралитете» в 1941–1944 гг.

«13 октября. Народный Комиссар Военно-Морского Флота сообщил командующему [Балтийским] флотом, что в ближайшее время необходимо завезти из Швеции в СССР около 20 тысяч тонн импортных грузов (промышленное оборудование). Из этих грузов 2882 т находились на хранении в Стокгольме и были готовы к погрузке, 3330 т находились в шведском порту Гетеборг на английских транспортах, а остальная часть – на складах фирм. Народный Комиссар возложил организацию перевозки на командующего флотом и приказал:

1. Для перевозки грузов использовать финские суда.

2. При планировании и выполнении перевозки учесть возможность переброски грузов в двух направлениях:

а) из Стокгольма водой в Турку и далее по железной дороге;

б) из Стокгольма прямо в Выборг.

3. План перевозки доложить 15 октября»[145].

С октября 1944 г. открылась трасса Ленинград – Стокгольм. От Ленинграда до Котки суда шли в охранении советских боевых корабля, участок Котка – Турку проходили по прибрежному фарватеру самостоятельно, а далее до Стокгольма шли в составе конвоев.

Только с октября по декабрь 1944 г. на минах на трассе Ленинград – Стокгольм подорвалось шесть кораблей и судов.

Свыше полувека отношения между Швецией и Россией отравляло таинственное дело Рауля Валленберга. Этот персонаж у меня сидит в печенках с 11 лет. Нет-нет! Я не шучу. Именно в этом возрасте я случайно поймал «Голос Америки» на нашей мощной радиоле «Дружба». Бабушка немедленно пожаловалась отцу:

– Сашка «Голос» слушает…

– На 49 метров? – спросил отец. – А на 25 метров Би-би-си не слушает?

– Нет, только «Голос».

На следующий день бабуся доложила отцу, что «негодник» теперь и Би-би-си ловит.

Папа взял меня за воротник и с чувством выдал: «В школе не болтать!» А похвалиться перед приятелями так хотелось! Но вскоре я сделал приятное открытие, что знаю чуть больше, чем положено, а можно и в советских газетах «между строк» прочитать такое!

Так вот когда не было «горячих» новостей, все радиопрограммы десятилетиями смаковали две темы – Катынский лес и дело Рауля Валленберга. Причём о Валленберге говорилось весьма туманно и без всяких подробностей. Вроде бы шведский олигарх поехал в Будапешт спасать евреев от фашистов. А тут его злодеи из НКВД схватили. Ну ладно бы шлепнули на месте, а то зачем-то потащили в Москву, несколько лет таскали по тюрьмам и сделали из него нечто типа «Железной маски» короля Луи XIV.

Олигархическое семейство Валленбергов существует с XVIII века. Первый представитель семейства Якоб Перссон Валбег (1699–1759) был мелким чиновником.

У Валберга родилось не менее 16 детей, среди которых был и сын Якоб, который уже носил фамилию Валленберг. Якоб-младший в 1763 г. поступил в Уппсальский университет, а затем – на службу в шведскую Ост-Индскую компанию, созданную в 1731 г. для ведения международной морской торговли с азиатскими странами.

Младший брат Якоба Маркус (1744–1799) себя ничем не проявил, но его сын, тоже Маркус (1774–1833) стал в 1819 г. епископом.

А у епископа был сын Андре Оскар Валленберг, родившийся в 1816 г. и ставший знаменитым банкиром. Он в 1856 г. основал «Стокгольмс Эншидьда банкен». Этот банк до 1972 г. был собственностью семейства Валленбергов.

В 1939 г. Валленберги начали приобретать германские предприятия в нейтральных странах, которые могли быть позже конфискованы в случае вступления этой страны в войну с Германией, либо под нажимом Англии.

Наиболее известно приобретение одним из владельцев и руководителей «Стокгольмс Эншидьда банкен» Якобом Валленбергом зарубежных филиалов германской фирмы «Бош».

Фирма была основана в 1886 г. Робертом Бошем. Известность она получила за изготовление электрооборудования, в том числе магнето (электрического зажигания). Фирма «Бош» финансировала национал-социалистическую партию Германии. С 1933 г. фирма активно работала на «оборону». С 1940 г. на фирме работали военнопленные.

Интересно, что в 1940 г. американская авиакорпорация «Бендикс Эвиэйшн» передала компании «Бош» технологии производства стартёров для авиа– и дизельных двигателей, так необходимых Германии для военной техники. И потом «Бендикс» долго получала с них отчисления за помощь.

И вот Якоб Валленберг покупает американский филиал фирмы «Бош».

«В лице руководителей «Стокгольмс Эншильда банкен», в первую очередь Якоба Валленберга, немецкой стороне удалось найти надёжных и весьма удобных партнёров: в 1939 г. шведы приняли на себя ведение дел компании в странах, где существовала угроза конфискаций. Изначально договорённость касалась восьми нейтральных стран, большинство из которых были европейскими, но спустя некоторое время, в 1940 г., Валленберги купили 70 % акций американской дочерней компании «Bosch» – «AmBosch». При этом в соглашение было включено условие, позволяющее «Bosch» выкупить акции компании, когда международная политическая обстановка улучшится.

Примечательно, что этот пункт носил секретный характер – в первую очередь, во избежание внимания со стороны правительства США. Фактически шведские финансисты могли считаться подставными лицами, фиктивно управляющими собственностью граждан Германии. Возможное нарушение соответствующих разделов американского законодательства, регулирующих трастовые операции, было налицо.

<…>

18 мая 1942 г. правительство США постановило изъять американский филиал концерна «Bosch» из-под управления «Стокгольмс Эншильда банкен», хотя его владельцы неоднократно заявляли, что сделка не содержала в себе тайных условий и большинством акций предприятия «AmBosch» целиком и полностью распоряжались граждане Швеции»[146].

Скандал с покупкой филиала «Бош» вызвал конфликт с правительством США, закончившийся только в 1947 г.

В апреле 1942 г. германский оппозиционер правого толка Карл Гёрделер решает установить контакт с англосаксонскими державами. На помощь ему приходят коммерческие связи. Гёрделер – лицо, близкое к Круппу и находящееся на службе концерна «Бош», – избирает в качестве своих доверенных лиц двух шведских банкиров – Якоба и Маркуса Валленбергов.

Появление Валленбергов на сцене тайной дипломатии было чрезвычайно знаменательно. Братья возглавляли один из крупнейших шведских банков – «Стокгольмс Эншильда банкен», обладавший акционерным капиталом в 45 млн крон. Но особенностью банка Эншильда были его давние международные связи. Якоб и Маркус Валленберги в полной мере воплощали эти особенности. Оба они входили в состав правлений и наблюдательных советов почти 50 шведских фирм. Среди них находился ряд фирм, которые были либо филиалами соответствующих американских компаний, либо находились в тесной связи с США, например «Гудиир», «Интернейшнл харвестер компани», «Свенска – Америка-лайн», «Мексико телефон Эриксон».

В то же время Валленберги поддерживали теснейший контакт с немецкими монополиями, в том числе с «ИГ Фарбениндустри», «Бош» и др. В частности, совместно с «ИГ Фарбен» и ещё одной шведской фирмой они владели в Норвегии важнейшими предприятиями – заводами «Норск алюминиум компани», занимавшимися производством «тяжёлой воды». Маркус Валленберг был специалистом по англо-шведской торговле, Якоб – членом шведско-германской торговой комиссии. Это сочетание было особенно удобно для Гёрделера.

Итак, в апреле 1942 г. Карл Гёрделер обращается к Якобу Валленбергу с просьбой в очередной раз осведомиться в Лондоне, каковы были бы «обещания» в случае возможного государственного переворота в Германии.

<…>

В ноябре 1942 г. Гёрделер вновь встретил Якоба Валленберга, приехавшего с очередным деловым визитом. В ответ на вопросы Гёрделера шведский банкир не без иронии посоветовал немецкому коллеге: если он собирается действовать, то не надо отягощать бесконечными запросами Лондон. Разумеется, Гёрделер и не думал действовать, он лишь составил новый меморандум. Поведение Валленберга и Лондона он, по-видимому, истолковал как более высокий «запрос в торге».

Однако весьма удивителен тот факт, что подобные предложения выслушивались в Лондоне теми ответственными лидерами, которые публично клялись в своей верности идее борьбы с гитлеризмом. 20 мая 1942 г. было подписано англо-советское соглашение о взаимопомощи и военном сотрудничестве. В нем содержался и пункт, в котором обе стороны торжественно обязывались не вести сепаратных переговоров с противником. Премьер-министр Черчилль в своих телеграммах на имя Председателя Совета Министров СССР буквально рассыпался в заверениях своей преданности и восхищения героическим сопротивлением Советской Армии[147].

Гёрделер вступил в контакт с Вашингтоном через Валленберга, с которым он встречался в феврале, мае, августе и ноябре 1943 г.

«В начале 1943 г. о сепаратном мире задумался и шеф СС Генрих Гиммлер.

В мае – июне 1943 г. Гиммлер поручил директору «Дрезднер банк» Раше – одному из лиц, финансировавших СС, – послать запрос в Швецию на имя того же Якоба Валленберга:

«Заключат ли западные державы сепаратный мир, если Гитлера не будет?» Валленберг проявил к Гиммлеру большой интерес. Он долго допытывался у Гёрделера, что тот думает о Гиммлере, и Гёрделер прямо сказал, что Гиммлер «терпит» все интриги и умышленно направляет все действия гестапо по ложному следу. Это, видимо, понравилось Валленбергу. Когда он обсуждал очередной вариант путча, то прямо сказал Гёрделеру:

– Не затрагивайте Гиммлера в ваших планах на покушение! Он вам не помешает, если дело направлено лишь против самого Гитлера!»[148]

Своеобразной «вершиной» тайных интриг 1943 г. явились мало известные доселе события, разыгравшиеся на севере Европы – в нейтральной Швеции. Здесь Гиммлер и Шелленберг провели крупную военно-дипломатическую операцию – контакт с секретной резидентурой США, зашедший весьма далеко.

Историк А.Б. Гехт писал, что Маркус Валленберг передавал предложения Гёрделера через доверенное лицо Уинстона Черчилля Десмонда Мортона.

«Таким образом, между внутренней оппозицией нацистской диктатуре и политическим руководством Великобритании установился нерегулярный канал связи, ключевым звеном которого стали братья Валленберги. По всей видимости, У. Черчилль весьма серьёзно воспринял полученную информацию: У. Ульсон отмечает, что британский премьер был готов начать взаимодействие с политической силой, планирующей в Германии демократические преобразования, а также утверждал, что бомбардировки регионов Германии, которые будут освобождены от нацистского управления в ходе переворота, прекратятся, а в Стокгольме состоятся переговоры с представителями победившей оппозиции. Более того, У. Черчилль подключил к этому вопросу давнего знакомого М. Валленберга-младшего высокопоставленного офицера британских спецслужб Чарльза Хэмбро, курировавшего регион Северной Европы, что явно говорило о его серьёзном отношении к сигналу от К. Гёрделера»[149].

И Лондон, и Вашингтон серьёзно отнеслись к информации Гёрделера и других противников Гитлера. В итоге американское и британское командования весной 1943 г. совместно разработали план операции «Ранкин» на случай возникновения «нестабильности» в Германии. План предусматривал высадку неких «символических сил» (воздушных десантов?) по всей Европе: по всей Германии, в Италии и Юго-Восточной Европе (в Будапеште, Бухаресте, Софии) и даже в Варшаве!

И вот на сцене появляется Рауль Валленберг – правнук Андре Оскара. Дедом его был дипломат Густав Валленберг (1863–1937), служивший послом Швеции в Японии, Китае, а затем в Турции. Его сын Рауль Оскар (1888–1912) стал морским офицером и женился на Май Висинг (1891–1979), дочери профессора неврологии Пера Висинга, перешедшего в лютеранство еврея.

Брак продлился недолго, так как Рауль Оскар скончался от саркомы, оставив вдовой беременную жену. Рауль Валленберг появился на свет уже после кончины своего отца и воспитывался в основном под опекой и в соответствии с видением своего деда Густава.

О роде деятельности Рауля в 1930-х гг. известно мало. Он почти всё время провёл вне Швеции – в Южной Африке, в США, в подмандатной британской Палестине. Немало времени по работе он провёл в Центральной Европе, в частности, в Венгрии, что позже и определило его судьбу.

К августу 1939 г. Рауль не добился особых успехов в жизни. Дипломата, как об этом мечтал дед Густаф, из него не получилось, банковская карьера отпала, архитектурная – тоже.

«Правда, мы до сих пор не знаем всего о Рауле: злые языки утверждают, что он в начале войны выполнял некие задания Эншильда банкен, связанные с делами Валленбергов с немцами на оккупированных ими территориях, а также во Франции и Венгрии. В ноябре 1941 года Рауль даже получил шведский «специальный» зарубежный паспорт, что без протекции Валленбергов старших было бы невозможно. Но, так или иначе, Рауль к лету 1944 года оставался на весьма скромном амплуа совладельца Мелланеуропейска Хандельболагет, вел весьма скромную жизнь.

Как же он очутился в Будапеште? Легенда приписывает все случаю: в том же доме, где располагалась фирма Лауэра – Валленберга, находилось бюро Ивера А. Ольсена – финансового атташе посольства США в Швеции и одновременно представителя созданного в 1944 году американского Совета по делам беженцев войны (WRB – ВРБ).

Американский социальный фонд WRB исправно переводил деньги в Швецию и Швейцарию, где на эти деньги покупалось главным образом продовольствие для евреев. В Швеции эти деньги направлялись в «Стокгольмс Эншидьда банкен», принадлежавший двум дядям Валленберга – Маркусу и Якобу.

ВРБ вскоре открыл свои представительства в нейтральных странах – Швеции, Швейцарии, Португалии, Турции. Ивер Ольсен с апреля 1944 года занял пост уполномоченного ВРБ в Стокгольме.

Однако у американского гражданина, норвежца по происхождению, Ивера А. Ольсена была ещё одна должность, не обозначенная на его визитной карточке финансового атташе и представителя ВРБ. Опытный финансовый специалист и в своё время сотрудник Министерства финансов США, Ивер Ольсен одновременно был представителем Управления стратегических служб США (УСС), иными словами, резидентом американской стратегической разведки, которую возглавлял генерал Уильям Донован»[150].

13 июня с одобрения посла США Джонсона Ольсен передал приглашение Валленбергу на ужин в «Гранд отеле», чтобы от имени посла предложить ему гуманитарную миссию в Венгрии. Кандидатура через несколько дней получила одобрение в шведском правительстве, равно как и короля Густафа, президента Рузвельта.

Финансовая сторона была оперативно согласована: от Ольсена Валленберг получил 20 тысяч шведских крон, на 100 тысяч крон был открыт специальный счёт в самом «Стокгольмс Эншильда банкен». Как свидетельствуют все источники, Рауль Валленберг не только не испытывал в Будапеште никаких финансовых трудностей, но буквально «разбрасывал» деньги, когда надо было подкупить венгерских и немецких чиновников.

Спасение Валленбергом тысяч венгерских евреев подробно описано в десятках статей и книг. Но как он мог это делать? Ведь Венгрия весной 1944 г. была оккупирована германскими войсками. И куда смотрело гестапо? Ну ладно, кого-то из нацистских бонз Рауль мог подкупить. Но нельзя подкупить всех! Нашёлся бы фанатик, донёс бы Гитлеру, и тогда…

В декабре 1944 г. в УСС пришли к выводу, что «секретарь посольства Рауль Валленберг встал под защиту немецкого СС». 8 мая 1945 г., через два месяца после ареста Валленберга, американский генерал Ки телеграфировал из американского штаба армии в Италии Казерты в американский МИД: «У русских, вполне возможно, есть веские доказательства сотрудничества Валленберга с нацистами».

В архивах Госдепартамента отмечено, что Валленбергу была доверена секретная миссия, специально для Рузвельта. В 1984 г. сводный брат Валленберга Гай фон Дардел возбудил дело в суде в Вашингтоне против СССР, и судебное заключение подтвердило деятельность Валленберга в пользу УСС, предшественника ЦРУ: «В Венгрии Рауль Валленберг занимался по просьбе американского правительства сбором важной информации о военной деятельности нацистов и о близящемся конце войны. Валленберг, как сторонний наблюдатель и источник информации во вражеском тылу, был жизненно важен для нашего национального интереса закончить войну как можно более быстро и без потерь».

Ещё в конце 1942 г. советский разведчик Ким Филби сообщал в Москву, что союзники ведут переговоры с немцами в Будапеште при посредничестве семейства Валленбергов.

«11 апреля 1945 г. Сов. секретно Народному комиссару иностранных дел Союза ССР товарищу Молотову В.М.

НКГБ сообщает агентурные сведения, полученные в разных странах, о переговорах председателя Международного Красного Креста профессора Буркхардта и бывшего члена Швейцарского федерального совета Мюзи в Берлине.

Английское министерство иностранных дел в телеграмме № 364 от 22.02.45 сообщило английскому посланнику в Берне, что, по сведениям, исходящим от французского представителя в Международном Красном Кресте, Гиммлер пригласил председателя Международного Красного Креста профессора Буркхардта встретиться с ним для обсуждения некоторых вопросов, связанных с обменом военнопленными.

По сведениям, полученным в Стокгольме, германский генеральный консул в Стокгольме Пфлейдерер в доверительной беседе, говоря о переговорах Буркхардта с Гиммлером, заявил, что вопрос о военнопленных являлся только предлогом и что во время беседы с Буркхардтом Гиммлер пытался якобы выяснить возможность установления контакта с англичанами и американцами.

Буркхардт якобы просил Гиммлера разрешить выезд в Швейцарию приблизительно для тысячи видных евреев, интернированных в Германии. Гиммлер сразу же удовлетворил эту просьбу. По словам Пфлейдерера, это объясняется тем, что Гиммлер собирается, устранив Гитлера, вступить в переговоры с Союзниками, используя в качестве заложников 600 тыс. евреев, находящихся в Германии.

По данным, исходящим из польских эмигрантских кругов в Лондоне, германское командование якобы договорилось через Буркхардта с англичанами и американцами относительно того, что все танковые и механизированные части будут сняты с западного фронта и переброшены на восточный фронт с целью удержания восточного фронта до тех пор, пока Союзники не оккупируют остальную часть Германии»[151].

Тут нам придётся рассказать о ещё более засекреченном персонаже, чем Рауль Валленберг, – русском графе с тройной фамилией.

Михаил Павлович Голенищев-Кутузов-Толстой родился 21 октября 1896 г. в Царском Селе. В 1912 г., в 100-летнюю годовщину Бородинского сражения, в память о его знаменитом предке император Николай II произвел Кутузова-Толстого в пажи, а в 1915 г. он окончил Александровский лицей и поступил в гвардейский конный полк.

В 1918 г. граф уехал в эмиграцию в Финляндию, а затем в Брюссель. В 1933 г. Кутузов-Толстой вступает в брак с Жанной де Рой, баронессой Симоней. Супруги живут в нескольких странах Европы, включая Югославию, а в 1939 году переезжают в Будапешт. Там Михаил становится служащим и близким человеком семейства Валленбергов.

По версии самого Голеницева-Кутузова-Толстого, ему в апреле 1944 г. профессор Ланге от имени главы шведского Красного Креста Карла Бернадота (брата короля Густава V) предложили место в руководстве будапештского филиала шведского Красного Креста.

Надо ли говорить, что Михаил Голенищев-Кутузов-Толстой, работая в шведском отделении Красного Креста, регулярно общался с Раулем Валленбергом.

Понять, чем занимался Михаил Павлович в Будапеште в 1944–1945 гг., из его мемуаров невозможно.

«Граф – если ему верить – был официально шефом больницы в Будапеште, созданной в дни боев за город шведским Красным Крестом для иностранных подданных. Однако из документов личного архива графа, с которыми мне удалось познакомиться, ясно, что положение графа меньше всего относилось к санитарно-медицинской части. Так, он, фактически начальник отдела для русских военнопленных шведского посольства в Будапеште, 16 ноября 1944 года был уполномочен «установить первый контакт с русскими военными властями и поддерживать эту связь»[152].

13 февраля 1945 г. после упорных боёв части Красной армии овладели Будапештом.

17 января 1945 г. назначенный в ноябре 1944 г. замнаркома обороны СССР Николай Булганин отдал приказ командующему 2-м Украинским фронтом генерал-майору Малиновскому арестовать и доставить в Москву Валленберга, швейцарских дипломатов Феллера (тесно сотрудничавшего с Валленбергом) и Майера, а также словацкого посланника Яна Спишака. Все они занимались спасением евреев в Будапеште.

Был арестован и Михаил Голенищев-Кутузов-Толстой. Его зачем-то возили в Москву. А позже вернули в Будапешт и предложили работать в советской комендатуре. Вот как граф описал свою жизнь в Будапеште:

«Наша работа в комендатуре, продолжавшаяся всю весну 1945 г., закончилась. Мы всё ещё были нужны русским. Они хотели у нас учиться. Они хотели, чтобы сотрудники их штаба овладели языками, и на этот раз они всё организовали весьма щедро. Они реквизировали для нас милый современный одноэтажный домик на дальних холмах Буды, и я вместе с Мириам и Янкой устроились там весьма комфортно. Нам выдали талоны на питание в их столовой со скидкой. Как это было принято в нынешней советской жизни, наличными зарплату нам платили не очень много, но, кажется, таков был их образ жизни, так что я не собираюсь жаловаться, тем более что Мириам не жаловалась ни тогда, ни потом во всех тех испытаниях, что уготовил ей Господь.

При распределении ролей Мириам заняла место «наверху». Она стала учителем английского языка главнокомандующего войсками в Венгрии, генерала армии Свиридова[153], одного из героев обороны Ленинграда».

Граф передал в Исторический музей часть фамильных реликвий, принадлежавших фельдмаршалу Кутузову. Но многое из фамильных ценностей Михаилу Павловичу удалось сохранить[154].

Ситуация совершенно непонятная – белоэмигрант, граф, связавшийся как минимум с тремя разведками – германской, американской и шведской, вместо ГУЛАГа оказывается в советской комендатуре, и ему даётся содержание уровня маршала (на весну 1945 г.).

Западные историки утверждают, что Голенищев-Кутузов-Толстой был агентом НКВД и освещал деятельность Валленберга и К°. Якобы граф сделал много для срыва будапештского варианта переговоров о сепаратном мире между Германией и западными союзниками.

Любопытно, что в западных и либеральных российских СМИ в 2010-х гг. появились материалы о связях Рауля Валленберга с… НКВД. Так, Н.Н. Непомнящий писал:

«Близкий друг Гиммлера Вальтер Шелленберг, руководитель внешней разведки, берет за спиной Гитлера дело в свои руки с целью создать возможность для переговоров Гиммлера и других представителей Третьего рейха с США. Так, к концу войны между Западом и Востоком развернулась борьба за установление связи с СС, причём обе стороны действовали через Валленберга. Недавно в ходе расследования было установлено, что в 1944 году существовал канал связи между Гиммлером и Берией, посредниками были фюрер СС Курт Бехер и шведский дипломат Рауль Валленберг (по признанию бывшего генерала КГБ Радомира Богданова). Оба посредника действовали без ведома своих хозяев и были опасными свидетелями»[155].

Я не располагаю подобными сведениями и не могу их комментировать.

Итак, Рауль Валленберг 19 января 1945 г. был арестован в Будапеште контрразведкой СМЕРШ и отправлен в Москву. 17 июля 1947 г. он якобы скончался во внутренней тюрьме на Лубянке то ли от сердечной недостаточности, то ли от инъекции, вызвавшей эту недостаточность.

Много лет советские власти отрицали факт нахождения Рауля Валленберга в советских тюрьмах, и лишь в 1957 г. был признан факт ареста и указана дата его смерти в тюрьме.

И только 20 декабря 2000 г. Главная военная прокуратура реабилитировала Валленбергра. Логику прокуратуры понять трудно. Валленберг не только не был судим, но ему даже не предъявлялось обвинение.

Риторический вопрос: сколько у нас с 1945 г. арестованных или задержанных «органами» людей было убито (забито) и хоть кому-нибудь из родственников выдали справку о реабилитации? Зато родственникам Л.П. Берии было отказано в его реабилитации по статьям «шпионаж» и «попытка реставрации капиталистического строя в СССР». Прямо театр абсурда какой-то, а не военная прокуратура!

В связи с делом Рауля Валленберга ФСБ рассекретила ряд отдельных документов. Но они, увы, не проясняют ситуацию. Чем конкретно занимался Рауль Валленберг в Будапеште и чего от него хотели в Москве? Несмотря на неоднократные просьбы шведской стороны, пухлое дело графа Кутузова так и не было предано гласности.

В свою очередь спецслужбы США и Швеции категорически отказываются предоставить какие-либо сведения о деятельности Валленберга, а радетели «святого Рауля» особенно на этом и не настаивают.

Попробуем же отбросить эмоции. Кто такой Рауль Валленберг, человек, работавший на несколько спецслужб? Как минимум десятки таких агентов были физически уничтожены контрразведками СССР, США и Англии без суда и следствия как в ходе Второй мировой войны, так и после нее. Дело же Валленберга было непомерно раздуто для нанесения вреда России, а глупость и некомпетентность советских и российских политиков и прокуроров сыграла им на руку. Что делать! На Руси извечно было две беды – дураки и дороги.

3 августа 1945 г. Швеция вместе с Норвегией и Данией официально присоединились к американскому плану Маршалла. Причём, в отличие от двух других стран, Швеция получила только кредиты на общую сумму 107 млн долларов.

Однако уже в 1951 г. Швеция отказалась от американской помощи. Поставки ряда американских товаров составили серьёзную конкуренцию шведским предприятиям, а с другой стороны – мешали налаживанию экономического сотрудничества с СССР.

ВВС США и Англии подготовили план бомбардировки Советского Союза через так называемый «балтийский коридор», то есть через Балтийское море, республики Советской Прибалтики, а далее на Москву, Ленинград и другие города России.

Американские и британские самолёты начали интенсивные полёты в «балтийском коридоре» как без нарушения, так и с нарушением границ СССР. Так, к примеру, 8 апреля 1950 г. в 5 км от базы ВМФ в Либаве советскими истребителями был сбит дальний морской разведчик ВМФ США РВ4У2 с экипажем из 10 человек.

В ночь с 17 на 18 апреля 1953 г. три четырёхмоторных реактивных самолёта RB-45С, принадлежащих королевским ВВС, через «балтийский коридор» совершили дальний разведывательный рейд. Самолёты шли на достаточно большой для того времени высоте – 11 км – и не были перехвачены. Один из RB-45С прошел южнее Москвы. Пилот Крэмптон рассказывал: «Неожиданно мы увидели огни… Мы пролетали южнее Москвы и видели целое море огней, покрывающих большое пространство. Это было незабываемо»[156].

И тут к разведывательным полётам в «балтийском коридоре» подключилась… Швеция. Для этой цели был переделан один из грузовых самолётов шведских ВВС типа ДС-3 «Дуглас». Он даже получил имя собственное – «Хугин». Это имя уже само по себе выдаёт шпионское назначение машины. Ведь согласно скандинавской мифологии Хугин – это ворон, который летал по миру и приносил информацию богу Одину.

ДС-3 был до отказа забит аппаратурой для радиошпионажа, включая устройства для записи работы радиотехнических средств советской ПВО, которые, естественно, должны были включаться при подходе неопознанного самолёта к границам Союза.

13 июня 1952 г. в 11 ч. 05 мин.[157] «Хугин» вылетел в свой последний полёт к берегам СССР. На его борту – 8 членов экипажа, а по некоторым данным – ещё один офицер британских ВВС.

В 12 ч. 15 мин. радиотехнические станции Прибалтийского района воздушной обороны приграничной линии начали фиксировать полёт неопознанного самолёта в 90 км северо-западнее Виндавы в нейтральных водах Балтийского моря с курсом на юг.

В 12 ч. 24 мин. командующий войсками Прибалтийского района полковник Шинкаренко отдал приказание: «Поднять лётчика, подготовленного к полётам в сложных метеоусловиях на самолёте МИГ-15 с большими подвесными баками, выслать в море на удаление 60 км на высоту 5000 метров. По радио лишних переговоров не вести». Для этой цели ответственный дежурный по КП-336 подполковник Тютюнник выделил капитана Осинского – заместителя командира эскадрильи по политической части.

В 12 ч. 26 мин. полковник Шинкаренко отставил вылет и приказал ждать от него сигнала на подъём.

В 12 ч. 44 мин. сигнал последовал, и в 12 ч. 46 мин. капитан Осинский произвёл взлёт и пошёл в направлении побережья между Виндавой и Либавой.

В 13 ч. 14 мин. капитан Осинский на высоте 6700 метров впереди слева обнаружил иностранный самолёт типа С-46 и доложил об этом на КП, запросив: «Что делать?»

В 13 ч. 15 мин. полковник Шинкаренко передал: «Вам Корыто» (условный сигнал, означающий, что иностранный самолёт следует преследовать и уничтожить).

В 13 ч. 08 мин. был последний радиоконтакт экипажа ДС-3 с базой в Швеции.

В 13 ч. 25 мин. полковник Шинкаренко по своему заказу получил провод телефона ВЧ и на поставленный вопрос генерала Жукова передал: «Лётчик перехватил цель, атаковал её и есть результат. Уточню обстановку, после чего доложу лично Маршалу».

13 ч. 28 мин. – это время было зафиксировано на ручных часах, найденных среди прочих предметов во время операции по подъёму корпуса ДС-3 со дна Балтийского моря весной 2004 г.

В 13 ч. 55 мин. самолёт капитана Осинского произвёл посадку на аэродроме Риги.

«Хугин» получил несколько попаданий из авиационных пушек в кормовую часть и начал уходить в сторону Швеции, но далеко уйти ему не удалось.

Шведы немедленно отправили несколько самолётов на поиски «Хугина», но нашли лишь принадлежавшую ему надувную лодку. 16 июня шведская летающая лодка «Каталина» в поисках «Хугина» нарушила воздушное пространство СССР и была сбита парой МиГ-15 (лётчики старший лейтенант Семерников и старший лейтенант Яценко).

Любопытно, что в день сбития «Хугина», то есть 13 июня 1952 г., над советскими территориальными водами в 105 км от Владивостока истребители МиГ-15 сбили американский разведывательный самолёт – «летающую крепость» RB-29.

Позже командующий войсками Прибалтийского района полковник Ф.И. Шинкаренко рассказал, что за сбитие ДС-3 главнокомандующий ВМФ Н.Г. Кузнецов устроил ему головомойку, почему-то обозвал тираном и пообещал отдать под трибунал.

На заседании у Сталина Кузнецов горячился и требовал судить Шинкаренко. Сталин молча ходил, покуривал трубку, а потом тихо спросил: «Товарищ Кузнецов, так как вы хотите наказать генерал-майора Шинкаренко?» У Николая Герасимовича отвисла челюсть…[158]

Между тем шведская пресса закатила истерику – якобы ДС-3 совершал обычный «учебный навигационный полёт». Исключением была шведская коммунистическая газета «Ny Dag», которая заявила, что шведские самолёты осуществляют разведывательные полёты в интересах США.

Премьер-министр Таге Эрландер 17 июня пригласил к себе советского посла Радионова. Тот заявил, что «Россия всегда делала всё возможное, чтобы преуменьшить шведские нарушения и перелеты. Швеция же, напротив, делает всё, чтобы навредить отношениям между двумя странами. Результат оказался драматическим»[159].

24 июня 1952 г. советская сторона признала факт сбития лишь летающей лодки «Каталина», а уничтожение «Хугина» было признано только в 1991 г.

В 1963 г. шведская контрразведка арестовала полковника ВВС Стига Веннерстрёма, работавшего на ГРУ под псевдонимом «Орёл» с 1948 г. Веннерстрём действительно передал в Москву массу интересной информации. Но кроме всего прочего шведская фемида повесила («пришила», как у нас говорят) ему наведение истребителя МиГ-15 на «Хугин».

Видимо, Веннерстрём передал информацию о начинке «Хугина», но уверен, что наша ПВО сбила бы «Ворона» и без помощи «Орла».

Летом 2003 г. дайверы обнаружили останки ДС-3 на глубине 125 м в 80 км к востоку от шведского острова Готска-Санден. В ночь с 19 на 20 марта 2004 г. самолёт был поднят краном шведского спасательного судна «Белос». Подняли и… забыли. В прессу так и не попали данные, найденные на его борту.

В заключение я процитирую справку МГБ о контактах шведских военных с их коллегами из НАТО: «В области строительства вооружённых сил шведское военное командование осуществляет тесный неофициальный контакт с военными представителями стран – участниц Североатлантического союза. По данным МГБ, во второй половине октября 1952 г. Стокгольм посетил бывший начальник штаба ВВС США генерал Ванденберг, который информировал шведское военное командование о планах США на территории Норвегии и Дании. Одновременно Ванденберг договорился со шведским военным командованием о том, что Швеция сосредоточит основное внимание на развитии истребительной авиации и тактической подготовке своих ВВС. Согласно договоренности, шведская истребительная авиация будет использоваться в случае необходимости для прикрытия действий американских бомбардировщиков, базирующихся на территории Норвегии и Дании…

Во второй половине 1954 г. шведский генерал-майор Вестринг и полковник Бунде вели секретные переговоры с представителями американских вооружённых сил генерал-майором Гарнесом и контр-адмиралом Джонсоном о возможности предоставления американского атомного оружия и лицензий на производство в Швеции специальных приспособлений, устанавливаемых на самолётах для транспортировки тактических атомных бомб»[160].

В 10 часов утра 28 октября 1981 г. шведский рыбак шёл на моторной лодке через шхерный район у острова Туруммер и вдруг увидел сидящую на мели большую советскую подводную лодку. Удивлению шведа не было предела. Полбеды, что лодка была в территориальных водах Швеции, хуже, что она находилась на секретном фарватере у входа в одну из главных шведских военно-морских баз – Карлскруны (бывшая Карлскрона). Швед немедленно развернул моторку и дал полный ход.

Через 40 минут заявился военный буксир, на котором находился начальник штаба ВМБ капитан 1-го ранга Карл Андерссон. «Видимо понимая, что присутствие советской лодки в его зоне ответственности не сулит никому ничего хорошего, тот попросту предложил сдернуть её с мели и убираться восвояси. Это был единственный шанс, данный нашему командиру, во избежание вселенского скандала, но он им не воспользовался. Он заявил морской протест, что в ряде случаев – весьма действенное средство… Услышав что-то вроде «Руки прочь! Корабль – суверенная территория СССР!», Андерссон отчалил, печально обдумывая доклад командованию»[161].

Командир лодки капитан 3-го ранга Анатолий Гущин растерялся. Такие случаи не были предусмотрены уставом. Так, статья 2 КУ-78 (Корабельного устава редакции 1978 г.) гласит: «Корабли и суда ВМФ СССР подчиняются только Законам СССР… где бы они не находились. Ни одно иностранное правительство не имеет права вмешиваться в жизнь военного корабля СССР. Всякая попытка в этом направлении должна пресекаться самым решительным образом, в крайнем случае силой оружия». Проявить же инициативу, как того требовал Пётр Великий, командир не рискнул.

И пошло-поехало… Советского посла вызвали в Министерство иностранных дел Швеции прямо из здания стокгольмской оперы, где он находился, ничего не подозревая. Шведская и западная пресса подняла истошный вой, обвиняя СССР во всех грехах от шпионажа до акта агрессии.

6 ноября было опубликовано сообщение ТАСС «О проишествии с советский подводной лодкой»: «…В ночь с 27 на 28 октября с. г. советская дизельная подводная лодка (бортовой № 137), совершая обычное учебное плавание в Балтийском море, вследствие выхода из строя навигационных приборов и возникновения в связи с этим ошибок в определении места, в плохую видимость сбилась с курса и села на мель у юго-восточной оконечности Швеции…»

Самое интересное заключалось в том, что сообщение ТАСС полностью соответствовало действительности. Лично я это понял сразу, прочитав газету «Правда», а убедил меня в этом… «Голос Америки», заявивший, что в шведские воды проникла советская подводная лодка типа «Whiskey» (типа W). Так по номенклатуре НАТО назывались наши подводные лодки проекта 613, которые вводились в строй с 1951 г. и были созданы на базе германских подводных лодок XXI серии. К октябрю 1981 г. лодки этого типа были самыми старыми в советском ВМФ, и большую часть их уже вывели из боевого состава флота.

В шведские же воды зашла 25-летняя старушка (для лодки это преклонный возраст) С-363 Балтийского флота. Наши адмиралы взяли манеру давать подводным лодкам комсомольские названия: «Горьковский комсомолец», «Тюменский комсомолец», «Магнитогорский комсомолец», «Ростовский комсомолец» и т. д. После вояжа в Карлскрону к С-363 приклеилось неофициальное название «Шведский комсомолец».

17 октября 1981 г. «Шведский комсомолец» под командованием капитана 3-го ранга Анатолия Гущина вышел из базы в Лиепае в обычный учебный поход. Старшим на борту являлся начальник штаба бригады подводных лодок капитан 1-го ранга Иосиф Аврукевич, который никаких практических мер не предпринимал и в основном отдыхал.

Неприятности начались чуть ли не сразу после выхода. 18 октября в 18 ч. 10 мин. субмарина, следуя в подводном положении, попала в трал рыболовного сейнера. Внешних повреждений при осмотре рубки после всплытия выявлено не было, но оказалась повреждённой антенна радиопеленгатора РПН-47–03, но об этом на лодке узнали лишь после аварии. Перед походом на С-363 был установлен нештатный прибор-приёмоиндикатор международной системы МАМС «Пирс-1М» для приёма сигналов фиксированных радиомаяков, но из-за переменного контакта прибор работал неустойчиво. Командир лодки о факте повреждения после контакта с сетью на командный пункт флота не доложил.

26 октября на лодке провели очередную обсервацию, получив ошибку в 28,5 миль и по решению начальника штаба бригады подводные лодок счислимое место перенесли на карту без всякого анализа.

В данном случае принцип «считать себя ближе к опасности», то есть к банке Слупской, увеличил ошибку до 40 миль. Ночью начальник штаба принял решение подойти к острову Борнхольм для уточнения места лодки. Радиолокатор не включали, а огней на острове не видели из-за большой ошибки. После этой «неудачи» на лодке перестали доверять прибору «Пирс-1м».

В 17 ч. 26 мин. 27 октября по решению начштаба лодка легла на грунт для определения глубины, чем был грубо нарушен минно-навигационный режим плавания. Считая, что измеренная глубина в 51 метр подтверждает одно из последних «обсервованных мест», его и приняли для счисления, хотя простой взгляд на карту показал бы, что лодка уже находится «под дном моря у побережья Польши» (!) Итог уникальный для Балтики: за две недели плавания – 57 (!) миль невязки.

В 20 ч. 09 мин. 27 октября лодка всплыла, и с нее был обнаружен огонь маяка Утклип-пан, но командир лодки и начштаба посчитали его за огонь рыбацкой вехи, а огни рыбацкого поселка – за скопление рыболовных судов. Видимость в это время составляла около 1–3 кабельтовых из-за тумана и мороси, на море – небольшая зыбь, безветрие. Силуэты низких островов принимались за темные пятна, и никто не пытался разобраться в обстановке.

Лодка начала движение в режиме «винтзарядка» – дизеля, вращая гребные винты, одновременно заряжают аккумуляторы. В 21 ч. 57 мин., когда все находившиеся на мостике (командир, замполит, вахтенный сигнальщик) были уверены, что на многие мили вокруг открытое море, двигавшаяся на скорости 7,2–7,5 узла С-363 выскочила на камни прибрежной отмели у острова Турумшер.

Момент этот был в прямом смысле слова сногсшибательным. Нос подняло, и лодку положило на левый борт с креном 15°. Все, кто находился на мостике, были сбиты с ног и едва не повылетали за борт. Ещё не оправившийся от боли командир сыграл боевую тревогу и дал команду: «Стоп моторы!» Попытки сняться с мели задним ходом успехом не увенчались, лодку только немного развернуло. Правда, несколько уменьшился крен.

Включенный прожектор выхватил из мрака какие-то белые глыбы. Не потерявшие присутствия духа старпом и боцман ещё нашли в себе силы пошутить на тему: «А не на Северном ли мы полюсе?»

Любопытно, как шведская сторона проспала появление С-363 у самого входа в ВМБ Карлскруна. Увы, шведы по этому поводу до сих пор хранят гордое молчание.

Шведы потребовали провести осмотр лодки, но в этом им было категорически отказано. Первые 3 дня охранную службу на берегу рядом с С-363 нес пограничный наряд. На берегу вместо пограничников появилось подразделение морской пехоты в полной боевой амуниции: раскрашенные темным кремом лица, винтовки М-16 с оптическим прицелом, два пулемёта, 100-мм пушка, радиостанция… За каждым, находившимся на мостике или верхней палубе, следил через свой прицел «персональный» морпеховец.

ЦРУ насплетничало шведам, что на борту С-363 имеются две торпеды с ядерными боевыми частями, что соответствовало действительности. Посему скандинавы вели себя относительно тихо – а вдруг эти русские взорвут лодку, и «спец б/ч» сработают… Потом ни лодки, ни Карлскруны не найдешь.

Довольно оперативно к кромке территориальных вод подтянулись большой ракетный корабль «Прозорливый», большой противолодочный корабль «Образцовый», малые ракетные корабли «Радуга» и «Шквал», а также сторожевой корабль «Туман». Эта эскадра могла накостылять шведскому флоту даже без применения «спец б/ч».

6 ноября шведский буксир снял С-363 с мели, за что пришлось выложить кругленькую сумму в валюте, и в сопровождении эскорта наших кораблей лодка двинулась в Либаву.

Лодка ещё 10 лет она находилась в строю Балтийского флота. В 1991 г. её исключили из списков и продали в Швецию. Владельцы крупнейшего шведского парка развлечений Skara Sommarland купили якобы настоящую подлодку, ставшую причиной инцидента, выкрасили её в красный цвет и превратили в главный аттракцион парка. Видно, судьба лодки на самом деле была несчастливой: в 1994 г. парк обанкротился, а лодку продали на металлолом для покрытия долгов. Бывший замполит, правда, успел побывать на ней в качестве гостя. Ныне она установлена на берегу и превращена в музей.

После инцидента с С-363 шведы несколько раз обнаруживали «русские субмарины» в своих территориальных водах. В феврале – марте 1984 г. во время очередного приступа «подводной истерии», в районе ВМБ Карлскруна шла очередная «охота за призраками». Советский МИД тогда сделал запрос: «Почему Швеция ограничивает применение военной силы против того, что считает подлодками?» А генеральный секретарь ЦК КПСС Ю.В. Андропов передал шведам через президента Финляндии Мауно Койвисто буквально следующее: «Будем крайне удовлетворены, если вы используете против вторгающихся субмарин боевое оружие…»

Корреспондент агентства ДПА так описал эту «облаву»: «В течение 8 недель шведские вооружённые силы боролись с невидимым противником. 10 февраля на военно-морской базе в Карлскруне была объявлена тревога – якобы в связи с появлением подводной лодки. Во время охоты за этой лодкой были взорваны две мины по 200 кг, с торпедных катеров были сброшены 23 глубинные бомбы по 100 кг каждая, вертолёты прочесали район поиска, сбросив 25 бомб по 30 кг, береговая охрана бросила в Балтийское море около 50 гранат… Охота за подводной лодкой стоила приблизительно 50 млн крон. Главнокомандующий вооружёнными силами Швеции Леннарт Юнг с разочарованием признал неудачу».

Весной 2000 г. бывший министр обороны США Каспар Уайнбергер заявил: «…подводные лодки НАТО регулярно действовали в шведских водах для проверки эффективности шведской противолодочной обороны». По его словам, НАТО проводило и должно было проводить проверки шведской обороноспособности регулярно и планово, исходя их сознания своей ответственности…

То же подтвердил и бывший глава британской военной разведки Джон Волкер, заявивший, что «НАТО позволялось некоторое количество «вторжений» в течение данного периода», а также бывший британский морской министр сэр Кит Спид, признавший, что для этих целей королевские ВМС использовали дизельные подлодки типа «Оберон» и «Порпойс». Они проникали в глубь шведских вод, «чтобы проверить, как далеко мы можем забраться, прежде чем шведы об этом узнают».

Находившейся в 1997 г. в Гётеборге капитан 1-го ранга Сергей Апрелев, член ассоциации флотской прессы, разговаривал со шведскими офицерами, которые заявляли, что, конечно, многие из них не верили, что такая старая подводная лодка могла выполнять секретную миссию в их водах, но, как признались они же: «…из госбюджета мы получили всё, что просили, и даже больше».

В 1814 г. закончилась последняя война с участием Швеции. Только с 1523 г. по 1809 г. война с Россией длилась 67 из 286 лет.

Причём на собственно Швецию никто не нападал. Лишь в 1714–1720 гг. и в 1808–1809 гг. русские войска совершали набеговые операции через Ботнический залив. Но предпринимались они не для захвата Швеции, а лишь для принуждения её к миру.

Нейтралитет в Первой и Второй мировых войнах позволил Швеции сказочно обогатиться. В течение этих войн никто даже не планировал захват Швеции. Единственная претензия России и Англии в обеих войнах относилась к массированным поставкам железной руды Германии.

В послевоенные годы считалось, что третья мировая война будет скоротечной, и никому не потребуются поставки оной руды.

Соответственно, после войны для обороны Швеции от гипотетической угрозы достаточно всеобъемлющей береговой обороны, сравнительно небольшой армии и системы противоатомной гражданской обороны. Ну а далее о защите Швеции позаботилась матушка Природа.

Вместо этого шведские олигархи решили создать милитаризированную сверхдержаву. Естественно, подобное утверждение режет ухо недалёким отечественным политикам и историкам. Поэтому придётся обратиться к большому массиву фактов.

Начнём с ядерного оружия.

6 сентября 1945 г. американцы взорвали ядерную бомбу над Хиросимой. Уже через пять дней, 11 сентября, шведское правительство установило государственный контроль над добычей и экспортом урана, при этом страна отклонила предложение США о предоставлении им права закупки шведского урана, а также права контролировать шведский экспорт урана путем наложения вето.

Научные исследования военной направленности (в основном в области физики) начались в Швеции во время Второй мировой войны, когда в 1941 г. для этих целей был создан Военный физический институт (Military Institute of Physics), в котором работали многие выдающиеся шведские учёные. Основные работы велись над созданием обычных вооружений. В 1945 г. в целях реорганизации шведских оборонных исследований этот институт был объединён с двумя другими учреждениями с образованием Исследовательского института национальной обороны (FOA), разрабатывавшего реактивные двигатели, ракетные технологии, кумулятивные боеприпасы и радары.

В октябре 1946 г. FOA запросил дополнительное финансирование на разработку ядерного оружия. После выделения средств в 1946 г. в стране началась тщательно организованная и обеспеченная ресурсами исследовательская программа, замаскированная под «гражданские оборонные исследования».

В рамках программы работы велись по пяти отдельным направлениям: собственно исследования, получение плутония, строительство реакторов и объектов по обогащению руды, системы доставки, сборка и испытание ядерных боеприпасов. В работах, включая и ядерную энергетику, участвовало около 40 учёных. Тесная связь шведских военных и гражданских ядерных разработок была обусловлена специфическим характером имеющегося сырья – страна обладала очень большими запасами природного урана, но в трудноизвлекаемой форме (сланцы).

Компания «AB Atomenergi» должна была разработать методы получения урана как для мирного, так и для военного его применения, и создать атомные реакторы. Начиная с 1948 г. основным направлением работ «AB Atomenergi» стало отделение плутония от урана и продуктов распада с последующим применением плутония в качестве реакторного топлива, что обеспечило бы более эффективное использование природного урана.

Параллельно шведское правительство предприняло ряд попыток получить доступ к американским ядерным технологиям, включая технологию обогащения урана. Но Швеция получила вежливый отказ. По программе президента Эйзенхауэра «Мирный атом» США предложили Швеции доступ к обогащённому урану при условии, что он будет применяться только для производства энергии. Отдельно оговаривалось право американских инспекторов осуществлять контроль над шведскими атомными электростанциями. Американцы полагали, что небольшое государство вроде Швеции не в состоянии создать собственные атомные бомбы «с нуля».

После этого шведское правительство решило открыть карты и попыталось попросту купить у американцев готовые ядерные боеприпасы. Шведы знали, что американское законодательство запрещает экспорт ядерного оружия, но решили попробовать, считая, что США сильно заинтересованы в хорошо защищённой Швеции как оплоте против советской агрессии. В 1955 г. шведы даже озвучили планировавшийся объём закупки – 25 ядерных устройств.

Как и следовало ожидать, и здесь шведы тоже получили отрицательный ответ. Принципиального отказа не было, но для того, чтобы приобрести атомную бомбу, Швеция должна была выполнить два обязательных условия. Первым из них был отказ от нейтралитета и подписание соглашения об обороне с США, а вторым – американский контроль над использованием шведского ядерного оружия. Ни одно из этих условий не было приемлемым для социал-демократического правительства Швеции.

В итоге шведы сосредоточились на своём секретном проекте создания ядерного оружия, названном «Секретная линия».

В рамках программы «Секретная линия» планировалось производить от 5 до 10 ядерных боеприпасов в год, исходя из прогнозируемого производства 1 кг Pu-239 в сутки. Но из-за вышеупомянутой завышенной оценки критической массы Швеция фактически могла ежегодно производить 60 боеприпасов.

Несмотря на рост скептических настроений, концепция «свободы действий» оставалась незыблемой до 1965 г. Однако в начале 1966 г. ситуация кардинально изменилась – в марте помощник министра обороны страны Карл Фритьофсон в речи, произнесённой в Шведской королевской академии военных наук, публично заявил, что Швеция не заинтересована в создании собственного ядерного оружия. А в 1968 г. страна присоединилась к Договору о нераспространении ядерного оружия, приняв тем самым обязательство такого оружия не иметь.

На это решение повлияло несколько факторов. Стоимость превращения Швеции в сверхдержаву оказалась непомерной. Другой фактор – мнение ряда военных, что третья мировая война будет вестись обычным оружием. Наконец, в СМИ циркулировали сведения о сверхсекретном соглашении, подписанном в середине 1960-х гг., обязывавшем США в случае войны прикрыть Швецию «ядерным зонтиком».

Швеция планировала иметь плутониевые ядерные боеприпасы в виде авиабомб весом в 400–500 кг и диаметром 35 см. При таких весогабаритных характеристиках носителем мог стать самолёт А32 «Lansen». По результатам проводившихся в 1961–1962 гг. исследований планировалось создать арсенал из 100 бомб мощностью примерно в 20 килотонн.

Другим носителем мог быть проектируемый сверхзвуковой бомбардировщик «Saab-36» «Волк», способный нести ядерную бомбу весом в 800 кг. Однако добиться требуемых характеристик фирма SAAB не смогла, и работы прекратили. Официальное объяснение: высокая стоимость «Волка».

Впоследствии в качестве возможного носителя рассматривался истребитель-бомбардировщик AJ 37 «Viggen», но он был принят на вооружение уже после закрытия шведской военной ядерной программы.

Также рассматривались планы создания ракет наземного базирования с радиусом действия сначала около 100 км, а затем и до 500, артиллерийского ядерного боеприпаса калибром 155 мм, противокорабельной ракеты и торпеды с ядерной боевой частью. В последнем случае носителем, скорее всего, стали бы подводные лодки типа «Sjoormen», вооружённые модифицированными торпедами «Torped 61».

ПКР и торпеды с ядерной боевой частью были направлены, прежде всего, против транспортно-десантных и грузовых судов, а не боевых кораблей. Однако результаты соответствующих исследований показали, что максимальную эффективность будут иметь удары по портам базирования флота.

Что же касается артиллерийских снарядов, то в силу своих конструкционных особенностей они обладали небольшой мощностью, но для их изготовления требовалось столько же плутония, что и для гораздо более мощных боеприпасов другого типа. А поскольку Швеция могла рассчитывать лишь на ограниченное количество оружейного плутония, то предпочтительность авиабомб становилась очевидной.

Для предотвращения полного уничтожения своих ядерных сил при внезапном нападении противника в Швеции была разработана система распределения большей части ядерных зарядов по сильно защищённым подземным укрытиям и хранения остальных боеприпасов на авиабазах с их постоянным перемещением между авиабазами. Система получила название «Агасфер» и практически соответствовала концепции «удара возмездия».

С управляемыми самолётами-снарядами шведов невольно познакомились немцы. 15 ноября 1943 г. остатки крылатой ракеты Фау-1 были найдены в шведском лене[162] Блекинге, в 20 км к юго-востоку от центра лена города Карлскруна. А 30 ноября в лене Сконе в 7 км к востоку от Юстада была найдена ещё одна ракета. Всего на Швецию упало 7 сбившихся с курса крылатых ракет Фау-1.

А 13 мая 1944 г. баллистическая ракета Фау-2 упала в провинции Смоланд, пролетев 350 км от места пуска.

Шведы решили сделать бизнес и отправили в Великобританию12 ящиков с обломками Фау-2 в обмен на поставку партии истребителей «Supermarine Spitfire».

Шведские ВМС первыми заказали компании SAAB строительство «воздушных торпед» на основе Фау-1. По сути, это были те же крылатые ракеты с усовершенствованным шведскими конструкторами пульсирующим воздушно-реактивным двигателем. В 1945 г., уже после окончания боевых действий в Европе, шведская делегация посетила Англию, где смогла получить дополнительную информацию по Фау-1.

Строительство первой ракеты «Saab» RB 310 началось в том же 1945 году, а первые её испытания проведены в июне 1946 г. Внешне шведская ракета сильно отличалась от Фау-1 – её двигатель располагался внутри фюзеляжа, и воздух попадал в него через боковые воздухозаборники. Был усовершенствован и автопилот. Ракета длиной в 4,73 м и весом в 265 кг разгонялась до скорости в 620 км/ч. Всего было построено 5 таких самолётов-снарядов.

Развитием RB 310 стала более крупная ракета RB 311, имевшая длину в 6,7 м и вес около 900 кг. Эта «воздушная торпеда» разгонялась уже до скорости в 792 км/ч. Их в 1948–1949 гг. построили 10 штук.

ВВС Швеции в 1949 г. начали разработку крылатой ракеты класса «воздух – корабль» с активным радиолокационным наведением. Работы вела фирма SAAB.

В ходе разработки ракеты возникли трудности. И лишь в 1958 г. ракета RB 04 («Робот 04») была принята на вооружение.

Вес ракеты составил 625 кг. Твердотопливный двигатель обеспечивал дальность стрельбы 32 км. Захват корабля класса эсминец радиоактивная головка самонаведения производила за 15 км.

Скорость полёта дозвуковая, высота полёта 10–15 км. Вес боевой части 300 кг. Ракета RB 04 имела лучшую систему управления, допускавшую полёт на 2–3 м над волной.

С 1978 г. разрабатывалась ракета RBS 15 большой дальности с турбореактивным двигателем.

Первоначально ракета «Робот 08» состояла на вооружении истребителей-бомбардировщиков «Сааб-32» «Лансен» («Копьё»), позже их адаптировали для истребителя-бомбардировщика «Сааб-37» «Вигген» («Удар молнии»).

Первоначально флот создавал свои ракеты. Разработка ракеты «Робот 08» была заказана фирме SAAB в 1962 г. В значительной степени этому способствовало и появление первых ракетоносных боевых кораблей в ВМФ СССР. Для сокращения периода разработки фирма приняла решение создать ракету на базе учебной летающей мишени «Nord Aviation» CT20, разработанной во Франции и производившейся в Швеции по лицензии.

«Робот 08» являлась управляемой крылатой ракетой нормальной аэродинамической схемы, с V-образным хвостовым оперением. Воздухозаборник двигателя располагался в передней части корпуса, под фюзеляжем, сразу за обтекателем головки самонаведения. Ракета оснащалась скошенным крылом, складываемым при хранении в ангаре.

«Робот 08» оснащена турбореактивным двигателем «Turbomeca Marboré», развивавшим реактивную тягу до 3,91 килоньютонов. Крейсерская скорость полёта RB 08 составляла порядка 900 км/ч при дальности полёта до 80 км.

Система наведения ракеты – активная радиолокационная. Головка самонаведения, разработанная для авиационной ракеты RB 04, имела радиус обнаружения корабля в габаритах эсминца – до 15 км.

Запускалась шведская ракета с рельсовых направляющих с помощью двух твердотопливных ускорителей, сбрасываемых через 2 секунды после запуска. Ускорители разгоняли ракету до скорости около 500 км/ч, после чего запускался турбореактивный двигатель, и ракета летела в сторону цели.

С 1965 г. ракеты RB 08 устанавливались на эскадренных миноносцах класса «Халланд». Пусковые установки ракет монтировались поверх расположенного в центре корпуса торпедного аппарата и вращались вместе с ним. В обычное время ракеты хранились в расположенном под кормовой надстройкой ангаре. Перед запуском ракеты заправлялись в ангаре, подавались наверх и устанавливались на установку. Длительное хранение ракет на установке было невозможно из-за их полной открытости для неблагоприятных погодных условий.

Помимо военных кораблей, ракеты «Робот 08» также развёртывались в составе сил береговой обороны. В наземном варианте базирования ракеты стартовали с буксируемых тележек.

Всего было изготовлено 68 ракет «Robot 08» для вооружения военных кораблей и береговых сил. Из-за значительных габаритов и уже устаревшей концепции базирования (хранение в ангаре с последующей подачей на пусковую установку), ракета не привлекла внимания иностранных покупателей и состояла только на вооружении ВМФ Швеции. Шведский флот рассматривал возможность модернизации ракеты, но в итоге решил разработать полностью новую ракету. В 1995 г. ракеты RB 08 были сняты с вооружения.

В начале 1960-х гг. началась разработка ракет RBS-15 («Robotsystem 15») для замены ракет «Робот 08».

В качестве двигательной установки в ракете используется турбовентиляторный двигатель, воздухозаборник которого выведен в нижней части фюзеляжа. Версии ракеты для воздушного запуска отличаются отсутствием пускового ускорителя, состоящего из двух твердотопливных ракетных двигателей, размещающихся под корпусом ракеты.

Планировалось также создание версии ракеты с раскрывающимся воздухозаборником, для запуска со специально оснащённых вертикальными пусковыми установками подводных лодок, но по экономическим причинам проект был отменён. Скорость дозвуковая.

Вес ракеты 800 кг, из которых 170 кг приходится на взрывчатку боевой части. Вес пускового контейнера составляет 800 кг.

Ракета оснащена активной радиолокационной головкой самонаведения (ГСН), но может комплектоваться и инфракрасной ГСН. На основном участке траектории предусмотрено инерциальное наведение с коррекцией по сигналам GPS. В зависимости от решаемой задачи могут применяться контактные бесконтактные взрыватели. Дальность управляемого полёта RBS 15 Mk3 превышает 200 км.

Возможно использование по наземным целям. В качестве носителей применяются корабли класса корвет, средства береговой обороны и автомобильные платформы.

Производство начато в 2004 г. Ракета RBS 15 разработана и производится шведской компанией «SAAB Bofors Dynamіcs» совместно с немецкой фирмой «Diehl BGT Defence». В качестве недостатка RBS 15 Mk3 следует отметить использование сигналов GPS, которые могут быть подавлены активными радиопомехами.

Первым реактивным истребителем шведов стал J-21R, созданный в 1947 г. путём присоединения британского реактивного двигателя «Гоблин 2» к моноплану бывшего поршневого истребителя J-21A (шведы наладили у себя лицензионное производство модели «Гоблин 3» с большей тягой).

Оригинальной истребитель J-21R был с толкающим винтом и явно не подходил для реактивной машины. В 1950–1952 гг. шведы построили 64 самолёта J-21R, но уже к 1956 г. сняли их с вооружения.

Шведам удалось заполучить документацию на германские реактивные истребители, созданные в 1943–1945 гг., в том числе на «Фокке-Вульф» Та 183. На их базе был создан истребитель со стреловидным крылом «Сааб-29», который шведы окрестили «летающей бочкой».

Первый полёт «Сааб-29» совершил 1 сентября 1948 г. Серийно производился с 1950 г. по 1956 г. Всего изготовлена 661 машина.

Вес пустого самолёта составлял 6845 кг, максимальный взлётный вес – 8375 кг. Дальность полёта 1100 км, максимальная скорость 1020 км/ч. Вооружение: четыре 20-мм пушки и ракеты «воздух – воздух» Rl 24 (копия американского «Сайдвиндер»).

С 1947 г. в Швеции в глубочайшей тайне шли работы по проекту «1300» сверхзвукового бомбардировщика – носителя атомного оружия. Радиус действия его был определён в 500 км, что достаточно для бомбардировки Калининграда и Прибалтийских стран. В одном варианте «Saab-36» «Волк» имел два прямоточных двигателя, в другом – один турбореактивный двигатель с воздухозаборниками внизу корпуса.

В 1957 г. работы над «Волком» были прекращены. Официальная версия – непомерная цена: более 400 млн шведских крон.

3 ноября 1952 г. совершил первый полёт истребитель-бомбардировщик «Saab-32» «Лансен» («Копьё»). 25 октября 1953 г. он стал первым шведским самолётом, превысившим скорость звука. В 1955 г. «Лансен» был принят на вооружение. Всего изготовили 449 машин. Экипаж «Лансена» – 2 человека; максимальный взлётный вес – 13,5 т; максимальная скорость – 990 км/ч; дальность полёта – 2000 км. Вооружение: четыре 20 мм пушки, 1 тонна бомб или до 24 НУРС, 4 управляемых ракет «Сайдвиндер»/RB 24. или 2 противокорабельные ракеты RB 04.

Подавляющее большинство «Сааб-32» сняты с вооружения в 1978 г. Однако 15 самолётов были переоборудованы в самолёты радиоэлектронной борьбы J-32E. Их эксплуатировали до 1997 г.

В 1949 г. начались работы по проекту 1200 – создание нового истребителя с дельтовидным крылом взамен «Сааб-29». Самолёт получил обозначение «Сааб-35» «Дракен». Первый полёт состоялся 25 октября 1955 г., а на вооружение он был принят в 1960 г.

Для замены «Сааб-35» началась разработка истребителя 3-го поколения «Сааб-37» «Вигген». Это первый в мире сверхзвуковой самолёт, созданный по схеме «биплан-тандем».

Первый полёт состоялся 8 февраля 1967 г., а на вооружение «Сааб-37» поступил в 1971 г. и эксплуатировался до 2005 г.

Максимальная скорость «Виггена» достигала 2230 км/ч, потолок – 18 км, максимальный взлётный вес – 20 т. Вооружение: одна 30-мм пушка, 2–6 управляемых ракет «воздух – воздух» АМРААМ, «Скайфлэш», «Сайдвиндер», 2 противокорабельные ракеты RВ 04/05. Боевая нагрузка – до 5 тонн.

9 декабря 1988 г. совершил первый полёт истребитель 4-го поколения «Сааб-39» «Грипен». На вооружение он поступил в 1997 г. Всего построено около 250 самолётов «Сааб-39».

Максимальная скорость «Грипена» составляет 2200 км/ч, потолок – 15,2 км, максимальный взлётный вес – 14 т. Вооружение: одна 27-мм пушка, 2–6 управляемых или противокорабельных ракет. Боевая нагрузка – 3 тонны.

Производство первых моделей прекращено, но в 2019 г. в серию пошёл «Грипен» нового поколения» с РЛС с АФАР («Равен» ЕS-05 разрабатывается совместно с британцами), с американским двигателем F414G, обеспечивающим крейсерскую сверхзвуковую скорость 1,2М) и увеличенным до 16 т взлётным весом. Боевой радиус заявлен в 1300 км.

Первый полёт состоялся в июне 2017 г. Заказано Швецией – 60 машин и Бразилией – 36 машин (включая 28 двухместных, разрабатываемых «совместно»).

Всего за 65 лет в Швеции выпущено 2600 боевых и учебно-боевых реактивных самолётов.

«О масштабах «страхов перед русскими» времён холодной войны свидетельствует сериал «Потайные места Швеции», шедший два года на шведском телевидении SVT. Во время съёмок передачи журналист Мелькер Бекер посетил ряд военных объектов, главным предназначением которых было – помочь пережить третью мировую войну. Строительство многих из них началось ещё до Второй мировой войны, в которой Швеция не участвовала.

Передача помогает по-новому взглянуть на обыденную жизнь Швеции и найти в ней следы холодной войны. Вот несколько примеров: обычный лес, обычная гора, но под ней спрятано огромное убежище, высота потолка которого составляет двадцать метров!

В другом лесу, на острове Хемсён (Hemsön) в Ботническом заливе, также есть «потайные комнаты». Пушки береговой артиллерии, базировавшейся здесь, должны были помешать советским судам подплыть к Сунсдваллю и Хэрносанду. О запрете доступа иностранцев в эту часть леса говорится с большого информационного щита, часть которого написана на русском языке. Здесь внутри горы Сторробергет (Storråberget) спрятано сооружение, где должны были находиться триста сорок солдат. Последний военный, к слову, покинул Сторробергет в 1989 году; в запломбированных помещениях всё сохраняется в прежнем виде.

На этом же острове среди леса стоит неприметный зелёный сарайчик. Мелькер Бекер открывает дверцу, и перед зрителями предстаёт массивный люк с гидроприводом, под которым скрывается спуск под землю. Здесь находятся станции обнаружения целей; всего таких станцией на Хемсен пять.

<…>

Информационная кампания «Если будет война» (Om kriget kommer) в Швеции проводилась с размахом. В 1961 году было отпечатано несколько миллионов экземпляров одноимённой брошюры. Услышав сигнал тревоги, граждане обязаны были срочно направиться в убежище, не забыв захватить профсоюзный билет и медицинскую страховку (наверное, без страховки медицинскую помощь педантичные шведы оказывать не будут).

На шведских автотрассах временами встречаются прямые участки, на которых дорога внезапно расширяется. Мелькер Бекер объясняет: это было сделано для того, чтобы использовать их в качестве взлётных полос для военно-воздушного флота, в 1970 году насчитывавшего тысячу истребителей! Три десятка автотрасс-аэродромов расположены по всей территории Швеции от севера до юга.

Для того чтобы супостат не узнал точного числа и местоположения находившихся в распоряжении шведских ВВС самолётов, их также спрятали… внутри гор. Шведы запланировали строительство десятков «авиабаз горного короля», но к концу холодной войны готово было лишь пять из них. Неподалеку от Гётеборга в местечке Севе (Säve) один из подземных аэродромов («Новая гора» или Nya berget) теперь является музеем «Аэросеум» (Aeroseum).

Расположенные на глубине двадцать метров туннели вызывают трепет. В огромных ангарах площадью 30 000 квадратных метров постоянно дежурили готовые к вылету укомплектованные горючим и боеприпасами истребители. В случае тревоги тягачи через специальные двери вывозили самолёты на взлётно-посадочную полосу. Здесь до сих пор стоят истребители и вертолёты, но уже в качестве музейных экспонатов. Где находятся четыре другие подземные авиабазы и используются ли они по назначению, всё ещё неизвестно.

Под землёй спрятана и «резервная столица Швеции» – то, что шведы называют Государственным бункером (Riksbunkern). Туда в случае Третьей мировой войны должны были переместиться король и его семья, парламент и правительство. Этим местом оказывается Карлсборг (Karlsborg) – район размещения шведской военной академии»[163].

Особый интерес вызывает подземная военно-морская база на острове Мускё, построенная для ВМС Швеции в 1950–1960-х гг. Это один из крупнейших подземных комплексов в мире.

Возникает вопрос: а зачем Швеции нужен был статус ядерной сверхдержавы? Видимо, шведских правителей с 1945 г. охватил «финский синдром» – в ходе мировой войны начать свою войну, захватить прилежащие территории и вновь стать «великой Шведской империей».

Вспомним, что финны, не зная о возможностях ядерного оружия, в 1942–1944 гг. создали систему укреплений – «линию VT», которая по всем параметрам превосходила знаменитую «линию Маннергейма». Ну а сам бравый маршал, в июне 1941 г. напав на СССР, решил сыграть в беспроигрышную лотерею. В случае победы Германии Финляндия получала границу по Неве, Карелию и часть Вологодской и Архангельской областей. А в случае разгрома Германии Маннергейм рассчитывал на серьёзное ослабление СССР, «крышевание» Финляндии западными союзниками и, наконец, на неприступные для Красной армии укрепления «линии VT», что позволят Финляндии как минимум сохранить захваченную территорию Северной Карелии.

Все работы по созданию вооружённых сил, непомерные для столь малой страны, свидетельствуют о том, что действительно Швеция в 1945–1960 гг. собиралась играть в собственную войну.

Однако непомерные затраты на ракетно-ядерные программы Швеции, а также быстрый количественный и качественный рост стратегического вооружения США и СССР вынудили шведов сменить военно-политическую доктрину.

Осознав нереальность создания великой Швеции, её правящие круги постепенно превратили страну в сателлита США.

Швеция продолжает оставаться конституционной монархией. Согласно Конституции 1975 г., за королём оставались только представительская и дипломатическая функции.

Нынешний король Карл VII Густав родился в 1946 г. В 1973 г. после смерти своего деда Густава VII Адольфа он стал королём. Наследницей престола является Виктория, герцогиня Вестергётландская, 1977 года рождения. Согласно закону 1980 г., когда было разрешено женщинам наследовать престол, Виктория стала именоваться кронпринцессой.

Шведская экономика отличается высокой степенью концентрации производства: выше, чем в США и крупнейших капиталистических странах Европы. Пятнадцать богатейших семейств финансовых магнатов фактически определяют развитие всего народного хозяйства страны.

Основную долю шведского ВВП составляют частные компании – на них приходится около 80 % оборота, тогда как на государственные – всего 20 %.

Доля сельского хозяйства в общем объёме валового продукта Швеции снижается каждый год. Сейчас она составляет менее 2 %.

Почти 50 % в структуре ВВП Швеции приходится на сферу услуг, на промышленность – около 18 %, на транспорт и торговлю – по 12 %.

Налоговые поступления составляют около 5 % от общего объёма ВВП. Из них большая часть приходится на налоги на производство и импорт.

В рейтинге стран по ВВП, представленным МВФ по состоянию на конец 2018 г., Швеция занимает 40-е место. Она опережает соседнюю Норвегию, которая находится на 48-м месте, Данию на 59-м и Финляндию на 61-м. Размер шведского ВВП за 2018 г. составил 538 млрд долларов США.

По ВВП на душу населения Швеция находится на 12-м месте, уступая Норвегии на 4-м и Дании на 10-м, но обогнав Финляндию на 14-м месте. Показатель выше, чем в среднем по Европе.

В последние годы в шведской экономике наблюдался стабильный рост. ВВП каждый год увеличивался в среднем на 2,5 %.

Налог с прибыли составляет 30 %. Частные лица с первых 18 тыс. крон (126 тыс. руб.) налогом не облагаются, а далее – прямой 32-процентный налог.

В 1968 г. шведские социал-демократы получили конституционное большинство и попытались строить «шведский социализм».

Социал-демократы стали бороться с безработицей путём создания государственного сектора экономики. Взяв на себя огромные социальные обязательства, социал-демократы стали давить предпринимателей высокими налогами. Кроме того, Швеция максимально использовала своё политико-географическое положение. Шведы экспортировали природные богатства, а также брали хороший процент, выступая посредниками в сделках между СССР и Европой.

Взятые шведским государством на себя социальные обязательства довели дефицит его бюджета до 15 %. Оказалось, что в Швеции выгодно быть лишь крупным предпринимателем, а средним и малым – не очень. А ещё «всеобщее благосостояние» обернулось тем, что «средний класс» потерял интерес к активной жизни, а это привело к падению рождаемости, производительности труда и прочим негативным последствиям, включая рост суицидов.

Постепенно количество социал-демократов в шведском парламенте стало уменьшаться (сейчас их 30 %), а страна начала возвращаться к чистому капитализму. В стране началась приватизация. Сейчас государственных предприятий насчитывается всего 5 % от общего числа, но приватизация продолжается. В 1970 г. Швеция занимала четвёртое место в мире по уровню дохода на душу населения, сейчас по этому показателю она откатилась на 14-е место.

Шведские трудящиеся за годы «благоденствия» привыкли получать приличные зарплаты. Но капиталисты начали нанимать на работу менее требовательных иммигрантов из Турции, Пакистана и других стран Востока, а также из Восточной Европы. Шведские корпорации, как и другие западные корпорации, минимизируют затраты на производство, перенося свои мощности в страны с дешёвой рабочей силой. Так, «столпы» шведской экономики «Икея» и SKF переносят производство в Китай, заодно увольняя шведских рабочих и создавая дополнительную социальную нагрузку на государственный бюджет. «Вольво» вообще продан китайцам, а SAAB, который китайцам продать не получилось, прекратил производство автомобилей. В целом около 75 % производимой шведскими компаниями продукции сегодня выпускается вне Швеции.

Однако скандинавские социал-демократы упорно продолжают свой излюбленный эксперимент по скрещиванию ужа с ежом – всё ещё пытаются создать гибрид рыночной и социалистической экономики.

Швеция «полувступила» в ЕС – она присоединилась к шенгенской зоне, но в 2003 г. отказалась от перехода на евро.

Семья и брак в Швеции с 1900 г. радикально реформированы. К 1900 г. Швеция была одной из самых патриархальных стран Европы.

Демократия была тоже понятием относительным – до сентября 1911 г. право голоса имели 8 % шведских мужчин, а затем – 19 %. Шведки получили избирательные права в 1921 г., тогда же и все шведские мужчины получили право голоса (отставание от Советской России на 4 года).

Шведская компартия (до 1921 г. – Левая социал-демократическая партия Швеции) возникла в 1917 г. Начало 1917 г. в Швеции ознаменовалось революционным подъёмом. Во многих городах страны прошли массовые беспорядки. В Вестервике власть перешла к рабочим советам. В Стокгольме на первомайской демонстрации рабочие и солдаты шли в одной колонне.

13–16 мая 1917 г. была учреждена Левая социал-демократическая партия Швеции. Основу её составили активисты левого крыла шведской социал-демократической партии, исключённые из её рядов, и молодёжная организация социал-демократов. Левая оппозиция появилась в социал-демократической партии ещё задолго до 1917 г. и была представлена такими фигурами, как Цет Хёглунд, Туре Нерман и др.

В 1919 году один из лидеров левых социал-демократов Отто Гримлунд присутствовал на учредительном конгрессе Коминтерна. В 1921 г. большинство партии приняло «Двадцать одно условие членства в Коминтерне» и изменило название на Коммунистическую парию Швеции. Меньшинство, не согласное с «Двадцать одним условием», вышло из партии и продолжило действовать под именем Левой социал-демократической партии.

В 1939–1945 гг. в Швеции шли гонения на коммунистов. Около 3,5 тысячи коммунистов было «интернировано» в шведских концлагерях. Все коммунистические издания были запрещены.

Тем не менее вышедшая из подполья партия в 1944 г. набрала на выборах 10,3 % голосов. Позже коммунистическое движение стало ослабевать. Не последнюю роль в этом сыграло разоблачение «культа личности» Сталина Хрущёвым на ХХ съезде. На муниципальных выборах 1968 г. коммунисты получили 3,8 % голосов избирателей.

В конце концов коммунисты деформировались в «Левую партию». А на своём съезде в 1996 г. коммунисты провозгласили себя… феминистской партией! Реально борьба за права женщин принесла некоторые плоды. На выборах 2006 г. «Левая партия» получила 5,8 % голосов.

Пора поговорить и о сексуальной революции в Швеции в 1950–1980-х гг. Всё началось с кино. В 1951 г. вышел фильм «Она танцевала одно лето», где демонстрировался обнажённый женский бюст. Ну а в 1953 г. был снят фильм «Лето с Моникой», где несовершеннолетняя Моника регулярно меняла любовников и занималась воровством. Режиссёр Ингмар Бергман в деталях показал купание Моники (естественно, голышом).

А далее пошло-поехало – порнографические фильмы, лесбиянские ночные клубы и т. д.

С 1980 г. в Швеции стал использоваться термин «шведская семья» – то, что у нас называлось «групповухой». Вскоре в США шведскую секс-революцию стали называть «шведским грехом».

Помню студенческий анекдот 1970-х гг.:

– Что такое секс по-шведски?

– Это когда 6 мальчиков и 6 девочек занимаются любовью, а 13-й снимает.

– Что такое секс по-польски?

– Это когда 6 мальчиков и 6 девочек смотрят фильм, снятый в Швеции.

– А что такое секс по-русски?

– Это когда 6 мальчиков и 6 девочек слушают 13-го, который в Польше видел фильм, снятый в Швеции.

Тем не менее в самой Швеции семейных пар из трёх и более партнёров было крайне мало.

Зато феминизм в Швеции зашкаливает. В 2018 г. в риксдаге было 46 % женщин, а в правительстве – 52 %.

В 2014 г. главой шведской лютеранской церкви становится Антье Якелен. Замечу, что римский папа запретил делать женщин даже священниками. А в РПЦ сей вопрос вообще не рассматривался.

Как-то случайно у всех шведских «деятельниц» обнаруживаются американские корни – Якелен долгое время преподавала в лютеранской школе теологии в Чикаго.

Ну а девочка-даун Грета Тунберг, которую сделали апостолом экологии, происходит из семейства Ротшильдов.

В 2018 г. был принят закон о том, что секс без явного согласия женщины считается изнасилованием, то есть, если на предложение секса она промолчала, ты уже преступник.

Муж, не спросивший разрешения у жены снять презерватив, тоже объявлен преступником. Далее последовало несколько столь же курьёзных законов. Как определить, было ли согласие женщины на секс, решают судьи – в кодексе это не сформулировано.

Во всяком случае, шведские законы дают огромные возможности для финансового шантажа мужчин и политических преследований.

Характерный пример. В 2006 г. журналист Джулиан Ассанж основал сайт «Викиликс» (WikiLeaks), где рассказал о зверствах американских солдат в Ираке и Афганистане. Он опубликовал несколько тысяч американских секретных документов.

Реакция не заставила себя ждать. 20 августа 2010 г. в Швеции был выдан ордер на арест Ассанжа. Обвинение – хоть стой, хоть падай – он-де совершил половой акт без презерватива без согласия анонимной шведки.

В конце ХХ века в ряде соседних со Швецией стран была легализована проституция. Необходимость этой меры связана с тем, что нелегальная проституция контролируется мафией, которая на этом зарабатывает сказочные суммы.

Шведы пошли другим путём. Проституция у них не наказуема, зато клиент проститутки объявляется преступником. Десятки, если не сотни переодетых женщин-полицейских пристают на улице к мужчинам, а если те соглашаются с ними пойти, то щёлкают наручники. За 10 лет действия закона арестовано 1650 шведов.

Забавно, что в Швеции столь свирепые законы распространяются только на шведских мужчин, а у мигрантов полнейший судебный иммунитет. Они пристают к женщинам, насилуют их и почти всегда остаются безнаказанными. Во многих городах шведки вечерами боятся в одиночку появляться на улице. Многие мигранты в Швеции имеют по нескольку жён, и это законом не возбраняется.

В шведских СМИ опубликован интересный диалог двух мигрантов из Мексики и Сомали:

– Как же это я буду в Швеции с тремя жёнами! – воскликнул мексиканец.

И вот тут-то иммигрант из Сомали на полном серьёзе заявил:

– Да очень просто! Одну в Налоговом управлении записываете женой, а остальных – как самбу («сожительствующие», то есть проживающие под одной крышей и ведущие совместное хозяйство без совместного владения имуществом).

– И много у вас жён? – поинтересовался мексиканец.

– Пока две, но вот денег подзаработаю и ещё одну привезу. Социальные пособия они получают, но всё равно не хватает, – опять же на полном серьезе посетовал шофер[164].

К слову, затраты на пособия мигрантам в Швеции в 2015 г. составили 2,5 млрд евро, а расходы на оборону – 4,3 млрд евро. Как уже говорилось, военный бюджет гипертрофический для столь небольшого государства, как Швеция.

С 2015 по 2021 г. Швеция держала рекорд по прибытию мигрантов на душу населения. В ряде районов мигранты составляют 80 % населения. Шведская полиция не контролирует 61 район. Там страховые компании отказываются страховать магазины и офисы.

По сему поводу главный инспектор полиции Швеции, разумеется, в отставке, заявил: «Когда кошка ушла, крысы танцуют на столе». А в Швеции кошки нет уже 30 лет!

Наши либеральные журналисты, особенно дамы, с чувством глубокого удовлетворения пишут, что шведы занимаются домашним хозяйством, как и их жёны. Статистики такой нет. Так я сошлюсь на свой опыт: в 2012–2015 гг. в Стокгольме я раза три безрезультатно пытался попасть в музей «Королевская конюшня». По схеме понять, где он находится, было невозможно. Спросить не у кого. Центр города – вокруг одни иностранцев. Тогда я по московской привычке стал расспрашивать женщин с колясками – они местные и наверняка знают. Но все няни оказались мигрантками. Тогда я стал спрашивать мужчин с детьми – и тот же результат. А я специально спрашивал женщин и мужскую прислугу, только похожих на европейцев.

Феминистки зашли так далеко, что вызвали справедливый гнев женщин. Теперь помочь женщине нести тяжёлые вещи – сексизм, уступить место в транспорте – сексизм, и т. д. Феминистки добились, чтоб женщин стали насильственно призывать в армию.

С конца ХХ века московские власти постоянно говорили о том, что большинство шведов, включая самого короля, ездят по Стокгольму на велосипедах. И хорошо бы москвичей заставить ездить на велосипедах и укреплять здоровье. Однако при загазованности московских улиц от катания по ним вред для здоровья на порядок больше, чем польза.

Я в 2012–2019 гг. четыре раза был в Стокгольме и по разу в Копенгагене и Осло. Велосипедистов там действительно много. Но ездят они исключительно по выделенным велодорожкам. Съехал – штраф 1000 крон (6700 руб. на май 2022 г.). Не пропустил пешехода, пересекающего дорожку, – штраф 1500 крон. Посадил на велосипед пассажира – штраф по 500 крон с каждого (!), вне зависимости от пола и возраста.

В 2019 г. в Осло и Стокгольме я заметил, что электросамокатов и прочих электроигрушек куда больше, чем велосипедов. И ездят на них исключительно по велодорожкам, которые обязательно отделены от тротуаров и проезжей части бордюром.

Шведские власти озабочены электросамокатами, которых в 2020 г. в Стокгольме было свыше 22 тысяч. Король запретил самокатчикам появляться у дворцового комплекса в Стокгольме. Самокатам мощностью больше 25 ватт и скоростью больше 20 км/ч запрещено ездить по общественным дорогам.

Самокатчики обязаны платить налоги – 1400 крон в год, а в СМИ пишут, что это только начало.

Стабильной в Швеции с конца XIX века была только русофобия. Ни царское, ни советское правительство никогда и не думали нападать на Швецию. Но вопреки всему большинство шведов испытывало ненависть к России.

Рискну предположить, что это – во многом ностальгия по великой Шведской империи, разгромленной Петром Великим. Одного важного шведского профсоюзного деятеля повезли в Петергоф показывать каскады фонтанов. Швед поначалу восхищался, но, увидев фонтан, где «Самсон разрывает пасть льву», буркнул, что не желает смотреть такую гадость, и немедленно удалился.

А русофобия шведских политиков куда превышает бытовую русофобию шведских обывателей. К примеру, 1 августа 2014 г. американский разведчик RC-135 четырнадцать минут летал в воздушном пространстве Швеции, и никаких протестов не последовало. Мало того, Министерство обороны Швеции засекретило это.

Но когда российский истребитель только приблизился к кромке территориальных вод Швеции, их дипломаты отправили правительству РФ грозные ноты, а СМИ подняли буквально собачий вой.

Шведское правительство решило постепенно интегрироваться в НАТО. Стали регулярно производиться американо-шведские военные манёвры. Любопытный пример. В 2005 г. на морских учениях шведская подводная лодка «Готланд» сумела незаметно подойти к американскому атомному авианосцу «Рональд Рейган» и «потопить» его.

В октябре 2021 г. американские транспортные самолёты доставили на остров Готланд дальнобойную РСЗО «Химарс». По данным компании «Lockheed Martin», «Химарс» может стрелять на дальность от 15 км до более чем 500 км в зависимости от типа боеголовки. Это означает, что установки достают до Калининграда.

После окончания учений американцы эвакуировали «Химарс» с острова. Но где гарантия того, что завтра на Готланде не появятся ракеты «Томагавк»?

Свободная пресса на Западе публикует фантастические фейки. И если будет указано, что дважды два – семь, никто не рискнёт возражать. Неужели в Стокгольме никто не задумывается, что в 1949–1991 гг. Советская армия и флот на Балтике имели огромное преимущество? Тем не менее на Швецию никто не нападал, несмотря на то что она была вне НАТО. А вот после развала СССР, когда боевая мощь сил РФ на Балтике уменьшилась чуть ли не на порядок, то Россия зачем-то нападёт на Швецию?

Маленький пример: в составе Балтийского флота сейчас находится лишь одна (!) дизельная подводная лодка Б-806 «Дмитров» пр. 877КМ, построенная в 1985–1986 гг. А в шведском флоте состоят пять новейших подводных лодок, оснащённых ВНЭУ. И ещё две подводные лодки строятся.

Все очевидно, что вступление Швеции и Финляндии в НАТО серьёзно обострит ситуацию на Балтике.

Тем не менее в мае 2022 г. правительства Швеции и Финляндии заявили о своём решении вступить в НАТО.

Аналогичное решение приняла и оппозиционная правая партия «Шведские демократы» – это значит, что в риксдаге идею вхождения в Североатлантический альянс поддерживает большинство.

Более того, ни Финляндия, ни Швеция, видимо, не собираются проводить положенный в таком случае референдум, чтобы получить официальное мнение своих граждан по поводу вступления в НАТО.

Какие угрозы несёт вступление в НАТО для Швеции? Существует множество вариантов втравливания Швеции в войну с Россией.

Один из таких вариантов – неспровоцированный инцидент с применением оружия. Вот, к примеру, 15 октября 1996 г. крейсер «Пётр Великий» проводил ходовые испытания на маршруте Кронштадт – Балтийск. Сразу по выходе из Финского залива над крейсером появилась пара истребителей J-37 «Вигген». Через каждые 3 часа пара сменялась. Шведские самолёты опасно маневрировали у борта крейсера. В итоге один пролетел менее чем в 100 метрах от борта на высоте 50 метров. В этот момент с самолётом что-то случилось, и он упал в воду. Пилот погиб.

Риторический вопрос: а если бы J-37 врезался в борт «Петра Великого»? Моряки, естественно, приняли бы его за крылатую ракету. Какой-нибудь лейтенант нажал кнопку, и установка «Кортик» без всякого участия человека сбила бы второй «Вигген». Ну а дальше бы что было?

В западных СМИ уже появились статьи о возможном участии шведов в морской блокаде Калининграда.

Надо ли говорить, что в случае блокады Калининграда РФ, согласно своей доктрине, применит ядерное оружие. Другой вопрос: станет ли ядерная война тактической или глобальной? Судя по всему, зарвавшиеся политики в Стокгольме об этом не думают. Карл XII повёл шведов под Полтаву и потерял лишь армию. В XXI веке, если шведы полезут на Калининград, вся Швеция может стать радиоактивной пустыней.

Апрелев С.В. Под «шорох» наших «дизелей». СПб.: Ника, 2005.

Базарова Т.А. Создание «Парадиза». Санкт-Петербург и Ингерманландия в эпоху Петра Великого. Очерки. СПб.: Гйоль, 2014.

Безыменский Л.А. Будапештский мессия: Рауль Валленберг. М.: Коллекция «Совершенно секретно», 2001.

Гехт А.Б. Династия Валленбергов. М.: Товарищество научных изданий КМК, 2021.

Гиппинг А.И. Нева и Ниеншанц. М.: Российский Архив, 2003.

Голенищев-Кутузов-Толстой М.П. История моей жизни / Пер. с англ. и ком. А.С. Быковой, М.Г. Талалая. М.: Старая Басманная, 2020.

Древнерусские княжества X–XIII вв. / Под ред. Л.Г. Бескровного. М.: Наука, 1975.

Екатерина II и Г.А. Потёмкин. Личная переписка 1769–1791. М.: Наука, 1997.

Заичкин И.А., Почкаев И.Н. Русская история. Популярный очерк. М.: Мысль, 1992.

Зимке Э. Немецкая оккупация Северной Европы. 1940–1945. М.: Центрполиграф, 2005.

Иванов В.Ф. Русская интеллигенция и масонство: от Петра I до наших дней. М., 1997.

Изборник. Сборник произведений литературы Древней Руси / Сост. и ред. Л.А. Дмитриева, Д.С. Лихачева. М.: Художественная литература, 1969.

Кен О., Рупасов А., Самуэльсон Л. Швеция в политике Москвы. 1930–1950-е годы. М.: РОССПЭН, 2005.

Кен О., Рупасов А., Самуэльсон Л. Швеция в политике Москвы. 1930–1950-е годы. М.: РОССПЭН, 2005.

Манштейн К. Записки о России. Ростов-на-Дону: Феникс, 1998.

Павленко Н.И. История Петра Великого. М.: Вече 2006.

Пиблз К. Тайные полёты. Смоленск: Русич, 2002.

Русская эпиграмма / Сост. В. Васильева. М.: Художественная литература, 1990.

Смирнов А. Рассказы затонувших кораблей. Шведская история со дна моря. Стокгольм: Wahlstrom & Widstrand, 2002.

Смирнов А. Рассказы затонувших кораблей. Шведская история со дна моря. Стокгольм: Wahlstrom & Widstrand, 2002.

Сорокин П.Е. Ландскрона, Невское устье, Ниеншанц. 700 лет поселению на Неве. СПб.: Литера, 2001.

Уингейт Ф., Миллард Э. Викинги. М.: Росмэн, 1995.

Чичагов П.В. Записки. М.: Российский фонд культуры; Студия «Тритэ»; Российский архив, 2002.

Шарымов А.М. Предыстория Санкт-Петербурга. 1703 год. СПб.: Нева, 2004.

Широкорад А.Б. Нейтралы и союзники в войне против СССР. 1941–1945 гг. М.: Вече, 2022.

Широкорад А.Б. Северный войны России / Под общ. ред. А.Е. Тараса. М.: АСТ; Мн.: Харвест, 2001.

Широкорад А.Б. Швеция. Гроза с Балтики. М.: Вече, 2008.

http: //militera.lib.ru/research/bezymensky1/07.html https: //biography.wikireading.ru/119075 https: //n.tass.ru/opinions/11715595? utm_source=yandex.ru&utm_medium=organic&utm_campaign=yandex.ru&utm_referrer=yandex.ru https: //nosikot.livejournal.com/5151697.html https: //skandinavia.livejournal.com/9318.html https: //visasam.ru/emigration/economy/vvp-shvecii.html https: //www.sensusnovus.ru/opinion/2014/11/03/19693.html

Заморские гости. Художник Н.К. Рерих. 1901 г.

Могила схимонаха Григория (шведского короля Магнуса) на старом кладбище Валаамского монастыря. 2006 г. Фото А. Широкорада

«Заложение Санкт-Петербургской крепости». 1703 г. Репродукция с рисунка А. Шарлеманя. Изд. 1862–1865 гг. В. Генкеля (СПб)

Шведская кавалерия Карла XII. Стокгольм. Музей Армии. Фото А. Широкорада

Король Швеции Карл XII. 1710–1717 гг. Художник Майкл Даль

Император Пётр Великий. XVIII в. Художник Мария Джованна Клементи

Кившенко А.Д. «Капитуляция шведской армии». 1887 г.

Памятник павшим под Полтавой. Воздвигнут в 1904 г. Стокгольм. Музей Армии. Фото А. Широкорада

Памятник Карлу XII в Стокгольме. Фото А. Широкорада

Корабль «Конунг Карл», спущенный на воду в 1694 г. Морской музей, Карлскруна. Художник Этьен Компардель (1638–1697)

Прам «Олифант». Старинная гравюра

Русская галера «турецкого маниру» (макет)

Гангутское сражение 27 июля 1714 года. Художник Маврикий Бакуа. 1724–1727 гг.

Шведская галера постройки 1712 г., захваченная в сражении при Гангуте в 1714 г.

Бой у острова Эзель 24 мая 1719 года. Художник А.П. Боголюбов. 1866 г.

24-фунтовая пушка со шведского корабля «Энигхетен», погибшего в Выборгском сражении. Фото А. Широкорада

Панорама второго Роченсальмского сражения, изображенная Юзаном Д. Шульцем, шведским участником битвы

Мемориал Рауля Валленберга работы Шарлотты Гилленхаммар в Хага-киркоплан в Гётеборге, Швеция

Захват катером «Меркурий» шведского фрегата «Венус» 21 мая 1789 года. Художник А.П. Боголюбов 1851 г.

Броненосец береговой обороны «Сверье»

Маннергейм приветствует шведский батальон на Ханко. 1941 г.

Шведский батальон в Финляндии. 1941 г.

На таком самолёте С-47А разбился принц Густав Адольф

Швед унтерштурмфюрер СС Ханс-Гёста Перссон на Бункерштрассе близ Нарвы. 1944 г.

Субмарина «Sjöormen» выходит из тоннеля ВМБ Мускё. Швеция 1967 г.

Корвет К-22 в скальном укрытии базы Мускё

Крылатая ракета RB 15F

Пуск крылатой ракеты RB 315

Крылатые ракеты RB 08 на эсминце «Смоланд»

Истребитель-бомбардировщик Saab-32 «Лансен»

Истребитель Saab-35

Модель бомбардировщика Saab-36 «Волк»