— Видишь от… беса-то?

— Нет.

— Наливай давай от, пей, ещё раз смотрим. Теперь видишь?

— Нет, — честно икнул я. Всё бесполезно, потому что и пить больше не мог, не приучен, и бесы категорически отказывались появляться.

Но отец Пафнутий был неумолим. Он, вообще, настырный дядька, седой, бородатый и могучий, как первосвященники.

— Пей от, Федька!

— Не по-божески как-то получается…

— Так ты-то, поди, и не Господа увидеть должен. Пей-ка, кому говорят!

Я из последних сил опрокинул уже шестой гранёный стакан самогона.

Без закуски, если что! Сейчас сдохну-у…

Прежде чем мне предстоит сегодня в очередной раз рухнуть всем телом под стол в абсолютно невменяемом состоянии, наверное, стоило бы на минуточку заглянуть в прошлое.

То есть, так сказать, пролистать предысторию. Начнём с главного и основополагающего: зовут меня Фёдор Фролов, для друзей Теодоро или Тео, я философ и гот. Понимаю, что нет такой профессии, такой записи в дипломе и такой национальности, но тем не менее.

В своё время, благодаря первой пылкой влюблённости, я увлёкся неформальной культурой готов, отпустил волосы, ходил в чёрном и слушал «Эванесенс»[1]. Также не меняя готических пристрастий, окончил университет по специальности история философии. Видимо, напрасно.

Поскольку данный предмет в наших реалиях абсолютно бесполезен и более того — вреден порой, образование ни на йоту не помогло мне, когда моя девушка-готесса в конце концов предложила взять паузу в отношениях из-за моей «недостаточной мужественности». Не знаю, что женщины вкладывают в это понятие, но, наверное, месяц или два (три, четыре) я пребывал в тоскливой прострации, нудно призывая смерть. Смерть не спешила…

Ну а потом по прихоти горячего нрава и после серьёзного философского спора с друзьями я послал всех, демонстративно уйдя в армию. Жёстко, уверенно, целенаправленно, по собственному желанию, просто потому что так оно мне на хрен было зачем-то надо, хвала сократовской лысине!

А когда моя девушка, сменив стиль готов на традиции родноверов, не дождалась меня (но вы и так поняли, что она не особенно старалась), мою бедную голову ещё круче качнуло в нелогичную сторону, и я остался на сверхсрочную (чтоб ей стыдно стало?!!), после чего вообще подал официальное прошение о переводе в горячую точку.

Позывной «Гот», грязь и кровь, полтора месяца ада…

Отрезвление, как и понимание, что это вообще не моё, пришло именно там. Постепенно, не сразу, понукаемое смертью сослуживцев и хоть каким-то включением мозгов. Вся философия мира была против, но реальная боль всегда помогает осознать собственные проблемы во всей их красе. А осознав, можно уже принимать выстраданное решение.

После госпиталя меня, незадачливого снайпера-философа-гота с почётом комиссовали, повесив две новенькие медальки на грудь. Домой я вернулся не сразу, хотя армейской романтики мне хватило по маковку, но и к гражданке ещё предстояло привыкнуть.

А когда приехал в свой город и осмотрелся, то вдруг понял: мои родители практически не знают меня сегодняшнего, бывшим сокурсникам я неинтересен, повзрослевшим друзьям-готам тем более, моя девушка уже в преддверии второго ребёнка, и оба от разных мужчин… В общем, все так или иначе живут своей жизнью, как могут. Кроме меня.

Я же, так и не найдя себя в новом мире, вновь отпустил волосы, затягивая их в хвост, надел чёрный плащ, чёрный свитер под горло, чёрные узкие джинсы, чёрные сапоги на шнуровке и в таком виде направил стопы свои к вере. Рискованное решение…

Строгий поп из ближайшей церкви умудрился отбить меня от толпы агрессивных старушек и, благословив по-быстрому, отправил куда подальше в соседний храм.

В результате я обошёл, наверное, пять или шесть разных культовых сооружений, доставая служителей своим внешним видом и душевными проблемами, при этом ещё и яростно споря с ними. Мне нужно было заново обрести себя или хотя бы вернуть того, кем я был раньше, это казалось очень сложным, я искал помощи и не находил…

Пока эстетствующий отец настоятель кафедрального Владимирского собора, с которым мы пару раз цапнулись по поводу заповеди «не убий», не особо задумываясь, не «послал» меня фигурально прямой наводкой куда подальше, к чёрту на рога, да хоть под Архангельск.

Из чисто ослиного, готского, упрямства я потребовал адрес!

Не менее упёртый батюшка продиктовал с листа. Всё.

Дурацкая привычка исполнять приказы сработала на автомате, денег на билет хватило, и в конце концов меня приняли на испытательный срок послушником в маленький мужской монастырь. Где, к стыду моему, мне удалось продержаться меньше месяца (недели две, если честно), после чего за «бесовский внешний вид», излишнюю горячность и неподобающую чину дерзость меня перекидывали по соседям раза три, пока…

Пока не загнали совсем уж в северную глушь, в заброшенное село Пияла, где при Воскресенском храме служил отец Пафнутий, известный пьяница, скандалист и бесогон.

По крайней мере, именно так он сам мне отрекомендовался. А поскольку из этого чудесного северного сельца можно было выбраться в район лишь по весне, когда с реки сходил лёд и снег открывал дороги, то как минимум ещё два-три месяца мне предстояло получать уроки трудотерапии, смирения, добродетельности, чистоты, медитации… и махрового алкоголизма.

Первое время я именно так и думал. На деле же…

— Вижу.

— Чегось сказал-то?

— Беса вижу. — Сначала я не поверил собственному голосу, а уже потом глазам.

Вокруг стопки отца Пафнутия вдруг материализовались два маленьких беса, не более пяти сантиметров росту. Бесстыже голые, с блестящими сияющими задницами, маленькими рожками, козлиными копытцами, на кривых волосатых ногах, с задорно приподнятыми ослиными хвостиками.

— Хорошее дело, паря. От, стало быть, глазастый ты, — одобрительно прищёлкнул языком седой старец, пригладил длинную белую бороду и уточнил: — А цвета-то они какого?

— Зелё-о-о… ные. Ик!

— Опять не соврал. Зелёного-то беса ты от смело хватай. — Отец Пафнутий мгновенно взмахнул левой рукой, словно ловил муху, и несчастный бесёнок завизжал в его кулаке так тонко и противно, что аж уши резануло.

— А как зелёного-то беса поймаешь, перекрести от его и отпусти. Нехай ужо!

От крестного знамения бесёнок пошёл мелкими красными пятнами, его явно замутило, а потом, спрыгнув с раскрытой ладони на стол, он вдруг кинулся охаживать своего же сотоварища маленькими кулачонками, вольно и творчески ругаясь грязным русским матом.

— Ты-то слушай, слушай от, паря, да на ус мотай, — наставительно поднял палец мой духовный наставник, — образованию ради. Порой нечисть таковые-то конструкции матерные строить, что ажно зависть берёт. Я-то, было дело, даже в книжечку кой-чё записывал, чтоб не подзабыть. От!

Меж тем зелёно-красный бес изрядно отлупил чисто зелёного, обратив его в позорное бегство под лавку, и с умильной рожицей полез целовать бутыль с самогоном.

— Вот энтого не позволяй. — Старец Пафнутий ловко отвесил бесёнку звонкого щелбана, отправив его по параболе туда же под лавку. — Бесам от пить нельзя, они с того совсем башку-то теряют.

— Понял, — хотел сказать я (или сказал, или подумал, не уверен), протягивая руку к стакану, но он (стакан) почему-то ловко увернулся.

Я попробовал ещё раз его поймать, но сказка про Федорино горе повторилась снова. Обидно, досадно, но ладно. Через полчасика ещё попробую.

— Довольно от с тебя, сын божий, — мягко прогудел мой наставник. — Ложись-ка ужо. Завтра с утречка помолимся, да и продолжим твоё ученичество. Глядишь, и сумею из тебя, неформала непутёвого, доброго от бесогона сделать.

Я поднялся, потряс головой, отвесил низкий поклон, едва не ткнувшись лбом в пол, и молча отправился на лавку. «Худшее» проследило за мной нахмуренным взором, не поднимая морду с лап, рыкнуло для порядку, и всё. В смысле на сегодня обошлись без воспитательных «кусь-кусь» или «лизь-лизь».

Речь о собаке, разумеется. У старца Пафнутия в избе жил двухгодовалый пёс, но о нём позже… сплю… простите. Главное было, падая плашмя, не промахнуться мимо своей кровати в дальнем углу у окна. Я промахнулся, упс… или бумс?! Спать, короче…

Сновидений не было, после пафнутьевского самогона обычно просто проваливаешься сквозь матрас, лавку, пол, фундамент и засыпаешь в тепле где-то на уровне ядра Земли. Тихо, мирно, ни о чём на свете не беспокоясь. Сны в данном контексте лишние, право слово.

Рано утром, часов в пять-шесть, меня разбудил холодный кожаный нос, тыкающий в шею. Это опять Гесс, выгуливать его — одна из моих прямых обязанностей по дому. Старец рассказывал, что пару лет назад в район зачем-то приезжало высокое начальство из Москвы и привезло с собой беременную суку-добермана.

Видимо, кому-то очень надо было избавиться от породистой собаки, поскольку её «случайно» забыли на показательной частной ферме. Брошенная псина родила четверых щенков.

Не знаю её судьбу и как выжили в наших северных широтах остальные, но вот один малыш, Гесик, достался старцу Пафнутию. Который, кстати, не хуже любого опытного ветеринара купировал ему хвост, правильно подрезал и поставил уши, так что к моему переезду двухлетний жеребёнок уже был страхом и гордостью всей деревни.

— Я встал. — Мне пришлось быстро подняться, не дожидаясь, пока Гесс, уязвлённый моим равнодушием и нежеланием поиграть, пустит в ход зубы.

Нет, он ни капли не злой, даже наоборот, жутко дружелюбный пёс в шикарном ошейнике ручной работы с серебряными крестами и тиснёной молитвой «Спаси и сохрани». Ошейник заказал сам старец и велел не снимать, поскольку именно слова «спаси и сохрани» первыми приходили на ум при виде клыков этого зверя. Кто видел, тот поймёт.

Но Гесс очень добрый пёсик, именно поэтому искренне не понимает и огорчается, почему кто-то отказывается погладить его мосластый зад или отдать «голодной собачке» всю свою еду за столом. А обиженный доберман — это, знаете ли, всегда чревато…

— Глажу, глажу, — поспешил я заняться своим первоочередным делом наутро. — А теперь идём гулять!

Пёс в восторге облизал мне лицо и рысью упрыгал в сени, вернувшись со своей гулятельной фуфайкой и зимней солдатской шапкой в зубах. Мою обычную одежду составляли те же чёрные джинсы, чёрный армейский свитер и вполне себе готическая чёрная ряса. Полчаса беготни по двору, счастливого лая, кубометров взрытого снега, сбивания меня в сугроб, пометки всех важных столбиков, утверждения, что жизнь прекрасна, — и бегом домой греться.

Молитва, умывание, завтрак всегда шли следом в произвольном порядке.

Отец Пафнутий, надо признать, был довольно прогрессивный дед, так сказать совершенно не страдающий агрессивным «православием головного мозга». Вот уж для кого слова «Бог един, Бог во всём, Бог есть всё сущее на земле» были непререкаемой аксиомой!

Он находил общий язык с любым нетрезвым атеистом, заигравшимся неформалом или религиозным фанатиком, меж тем оставаясь абсолютно целостной и самодостаточной личностью. Старик словно бы видел саму душу человека изнутри, всех понимая и никого не осуждая, и, быть может, именно поэтому ему безоговорочно верили.

Как поверил и я, когда он хлопнул меня тяжёлой ладонью по плечу и сказал: быть тебе от, Федька, бесогоном!

— Гесс, отстань уже, совесть есть?

Доберман поднял на меня изумлённый взгляд, буквально вопиющий: как, человек, неужели тебе не нравится гладить мой зад? А хочешь нос? А хочешь, лапку дам? И вторую дам, только ты гладь, да?! А не то кусь тебя, кусь!

— Геська, знай своё место! — прикрикнул отец Пафнутий, и пёс, покаянно опустив жёлтые брови, вернулся на свою лежанку поближе к печке.

— А ты, паря, от бы построже с животинкою-то. Он от слабину чует и туды носом, как к мамкиной сиське. Ему, вишь ли, волю-то дай, дак он у тебя на ручках спать будет и шагу ступить не даст, не бросай, дескать, от его, любимого, одного дома. Собачке ж оно скучно да страшно. Сиди от рядом всю жизнь, корми да гладь! Зверьё-то, оно хитрое…

Доберман так округлил глаза, словно был сражён в самое сердце столь несправедливыми словами. Он же умереть готов ради хозяина! Вот прямо сейчас ляжет и умрёт! И пусть вам всем потом будет стыдно! Вы там, кстати, не за стол садитесь ли, бесчувственные люди?!

— А ты ешь от, да на ус мотай, — продолжал старец Пафнутий примерно через полчаса, когда я умылся, причесался, помолился, возблагодарив Господа за хлеб наш насущный, и получил свою миску пшённой каши с маслом и мёдом. Наш обычный завтрак.

На обед — густые щи без мяса или суп гороховый с грибами и луком, так чтоб ложка стояла, на ужин — отварной картофель с рыбою, самой простой местной сельдью, треской, щукой. Но бывает порой и просто жареная картошка без всего.

Те, кто думает, что церковь гребёт деньги лопатой, вряд ли заглядывают в маленькие приходы на сорок — пятьдесят дворов с общим населением меньше пятисот душ, где батюшка трудится наравне со всеми, а всех прихожан — три десятка бабулек да на них же три-четыре пьющих старика. Молодёжь в массе в райцентре, а те, кто поумнее, давно в городе. Но иногда именно в такой вот забытой властями глубинке и происходят настоящие чудеса.

И ведь не то чтобы именно здесь я вот так сразу взял да и обрёл себя, но иначе, чем чудом, всё то, что со мной здесь происходило, назвать трудно. Ну, быть может, если только следствием кратковременного оголтелого алкоголизма? Не знаю…

— Записывай али запоминай, Федька, мне от оно без разницы. Зелёного беса хватай смело, он не укусит, а ежели от и обгадится со страху, так ты тут же водицею горячею руки обмой, да и всех делов.

— С мылом или без?

— С мылом завсегда лучше, а коли спиртом протереть, так от вообще красава, — мечтательно покачал бородой отец Пафнутий. — От красные бесы, они-то куда опасней будут. В ладони сожмёшь его — он жжётся, проклятый, а перекрестишь — дык воняет, хоть всех святых выноси! Красных-то сразу святой водой обливать надо, они от с того худеют на глазах и ползут на четвереньках откуда вылезли.

— Записал.

— Окромя того, ещё есть бесы голубые, жёлтые, чёрные, рыжие, лысые, пятнистые да от и полосатые, как тигры амурские, — удовлетворённо поглаживая себя по животу, вспомнил батюшка. — Но то ж всё бесы малые, таковых от либо матюками жестокими либо молитвою Божьей изгнать можно. А коли бесы большие, те, что и в рост человека от выходят-то бровь в бровь, те несравненно опаснее, и биться с оными ох как непросто.

— У меня два месяца в горячей точке за плечами, — на всякий случай напомнил я.

— Да ты от что ж, бахвалиться передо мною решил, что ли? — от души удивился святой отец.

Впервые на моей памяти он, встав из-за стола, полез куда-то в сундук, долго рылся там, а потом выложил передо мной орден Красной Звезды, две медали «За отвагу» и яркую маленькую Звёздочку Героя Советского Союза.

— Откуда, отче?!

— Да от на базаре-то в Архангельске прикупил по случаю, — язвительно отозвался Пафнутий. — Может, не ты один про военную-то жизнь знаешь. От тока что я тебе про ту войну скажу: медальку получить большого ума не надо. На одного-то полевого генерала шестерых штабных дают. И тут от как ни верти, а тока без бесовского участия такие дела не делаются.

— Декарт мне в печень.

— Ты рожу-то не криви, не ровён час, от с такой и похоронят. А я даже отпевать не стану, уж дюже она у тебя противная выкроилась, хоть на пугало лепи ворон по весне распугивать. Говорю те, бесы энто! Они-то слабого человека под себя подминают, советы богомерзкие ему на ухо шепчут, карьеру обещают, благости всякие, а он и рад за то гадости ближним строить.

Я бы, наверное, мог и поспорить, конечно. В разных странах и разных религиях мира бесы выполняют далеко не одинаковые функции. Но, с другой стороны, кто же из нас не знает людей, получающих чины и награды в обход всего на свете, без логики, совести, за красивые глаза и по просьбе сверху.

— Ты тока не путай «сверху» и «свыше», слова похожие, а вещи-то от разные, — подмигнул мне седой наставник. — Ну, чё ли сыт уже поучениями-то? «Суха материя, друг мой, а древо жизни буйно зеленеет!» Давай-кась от по маленькой, да и за практику. С богом!

Обнаруживать бесов без алкоголя я пока всё ещё не мог, для этого требовались святость и практика не моего уровня. Поэтому дни, недели, месяцы моего учения проходили в стиле китайских фильмов о «пьяном мастере». Вы видели, уверен.

Вот только наш боевой старец в самогоне уже не нуждался и пил исключительно для того, чтобы показать мне всю суть правильного обучения бесогона, помочь раскрыть свои возможности, выявить потенциал, разобраться в себе. Тем более что периодически довольно сложные мистические задания чередовались у него с вполне себе даже весёлыми.

— Гаси от его, гаси! Бей от ремнём по волосатой заднице, без жалости и состраданиев, — счастливо орал отец Пафнутий, стоя на табурете, пока я, как взмыленный индеец, гонялся по всей избе за коричневым в проплешинах бесом, охаживая его солдатским ремнём с пряжкой. — Не жалей от паскудника-то, паря! Всеки ему с плеча промежду ног козлиных сапогом! За меня, от души, по-православному… Ай же молодца-а!

Коричневый с проплешинами бес, визжащий словно бормашина, как помнится, отвечал за рукоблудство. Не самый редкий грех, а по мнению большинства врачей-сексологов, и вовсе прямо-таки естественная потребность любого культурного человека.

Простой народ Архангельской области, видимо, не был в курсе данных достижений и не считал рукоблудство национальным достоянием. Поэтому беса, пойманного за склонением человека на это дело, следовало не крестить щепотью, не обливать святой водой, не отчитывать молитвами и не изгонять матом, его надо было тупо бить!

Драться меня в армии научили, не так эффектно, как в кино, но тем не менее эффективно. Коричневого беса следовало лупить чем попало до тех пор, пока не исчезнет. Он же в свою очередь (сволочь эдакая, кафкианец!) рожи корчит, плюётся, ругается, язык показывает.

Погоня затягивалась, но, когда в игру включился дружелюбный доберман, горница заполнилась лаем, рыком и страстями. Вдвоём мы быстренько загнали рогатого в зюзю!

— А энто чего ж было-то? — несколько удивился старец. — Я и не думал от, что пёс его тоже видеть может. Дык, с другой стороны, оно ж с собакою-то, поди, и веселее?

Мы с Гессом отдышались и, не сговариваясь, хлопнулись лапой в ладонь.

Но были и иные дни, когда я пунктуально и молча вёл дословную запись под диктовку в толстую тетрадь, тщательно классифицируя все виды известных бесов по цвету, росту, мощи, вредоносности, противостоянию и прочим параметрам. Это надо было знать наизусть.

— Синий бес — пьянь непросыхающая! Стыдить от его без толку, замаливать тоже, а материть от самое то! Он ить пьяненький ластиться любит, думает, что его жалеть станут да подливать, а ты ему матюками промеж ушей, ровно баба сковородой али скалкой по затылку!

— Сиреневого чёртика зря не бей, он с того только в ширину прёт да на тебя же пузом давит. Плюй ему в глаза! Хоть разок попадёшь, всё, сдался, лапки опустил, да и потёк от, копытцами стуча, в ад опозоренным…

— Голубой бес — энто штука тонкая, натура нервная, даже порой творческая. Бить от нельзя, ругать нельзя, молить тоже, а вот хватай его, да и целуй взасос! И не фу-у! Фукает он мне тут. Чмокнул разок голубого, тот затошнился, заплакал-то и бежать всему миру жаловаться. Бесогон от на всё пойдет, чтоб беса изгнать…

Я тщательно фиксировал всё. Во-первых, это действительно было интересно, во-вторых, вся теория для меня практически сразу же подтверждалась полевыми испытаниями. Господи Боже, Пресвятая Матерь Твоя и все Святые Отцы скопом, каких только бесов и чертенят мы не гоняли-и…

Сразу уточню для малообразованных или слабоверующих: черти и бесы не одно и то же.

Многие серьёзные исследователи уверенно пояснят вам, что «чёрт» — это оттого что «чёрный», а «бес» — это видоизмененная приставка «без», то есть «отрицание», «против всех», «безумие, безальтернативность, бесконечность». И отчасти это соответствует истине.

По крайней мере, все встреченные мною бесы вечно были «против чего-то». Против человека, против его здоровья, против всего лучшего на свете, да и вообще против чего угодно, лишь бы против! Бесов, которые «за», попросту не бывает, по сути своей эти твари слишком примитивны для азартной игры более чем в два хода. Поэтому их бьют.

Вот черти — это очень серьёзные противники. Тут всё куда опаснее и по-взрослому. Отец Пафнутий тоже с этим не шутил и всегда заранее предупреждал:

— Запомни: ты, паря, бесогон! Твоя задача мелких бесов гонять, а вот коли вдруг, не приведи боже, тебе от с настоящим-то серьёзным чёртом схлестнуться достанется — беги, Федька! Беги не оборачиваясь до святой земли при храме али на кладбище. Но при храме-то оно спокойней, на погосте — они там же и закопать могут, не все от могилки освящены, а опытный нечистый и по святым крестам порой скакать может. Чертей от берегись. Но пуще того берегись демонов! С ними, поди, и пресвятые угодники-то не всегда справлялись, куда уж нам нам-то, грешным…

И он был прав. Даже в обучении этому редкому ремеслу изгнания бесов ученика не раз подстерегали жуткие опасности и весьма серьёзные проблемы. Как бы философски лично я ко всему этому ни относился, но оно тем не менее имело место быть…

— Терпи, казак, а то мамой будешь, — язвительно рассуждал старец Пафнутий, забинтовывая мне прокушенную полосатым бесом кисть руки. — Зубы-то у мерзавца длинные, дык тебе его по ним в первую очередь и бить надобно. Не в лоб от, а по зубам!

Я кивал. Сам укус был не особо болезненным, но чесалось так, что хоть на стенку лезь.

— Вот раньше-то было, при Филарете, мы ж бесогонов молодых на практику в саму Киево-Печерскую лавру отправляли. От уж там-то была учёба так учёба! На одной Лысой горе парни за ночь стока ума набирались, что хоть сразу с порога в профессора богословия иди! Теперь от нельзя, всех наставников на Север перевели, а тут у нас разброс мелких бесов-то куда как меньше. С того и коленкор не тот.

— А сколько их вообще? — дерзнул поморщиться я.

— У сатаны спроси, уж он-то небось лучше знает.

— Что ж, спрошу при случае.

— Молчи, дубина. — Рука наставника, отвесившая мне мгновенный подзатыльник, была крепкой и тяжёлой. — Язык от без костей! Мелешь ересь всякую! Не приведи те господи с самым Князем тьмы один на один встретиться, то тока Иисусу Христу, Сыну Божию, под силу было. Ты от хоть бесов гонять научись, и то с того польза великая. Бахвал, свиристелка берёзовая, тьфу-у!

Мне оставалось только чесать в затылке. Кто я был тогда, чтоб с ним спорить?

Отец Пафнутий долгие годы ходил в авторитете, архангельская школа бесогонов была известна всем знающим людям не только в России, но и в большинстве православных стран. Те же сербы, болгары всегда у нас учились. И дешевле, и качественней.

Иногда к нам в Сибирь и на Север присылали даже молодых католиков из Польши и Чехии, тоже языки славянские и опыт борьбы с бесами похожий. В том смысле, что и у них с нечистью не церемонятся, к толерантности не призывают, а бьют чем попало промеж рогов не хуже, чем мы тут от души стараемся.

Известные экзорцисты (те же бесогоны по факту) есть в испанской школе, в португальской, в уэльской. Но там методы другие, там всё больше на заклятиях построено, чем на молитвах.

Впрочем, говорят, на цивилизованном Западе, в ряде стран, всё иначе, теперь там присутствие мелких бесов-советчиков даже на заседаниях парламента не считается чем-то вопиющим, но…

У них своя жизнь, у нас своя, а не лезть со своим уставом в чужой монастырь меня научили быстро. Причём без каких-нибудь там анафем, покаяний и прочего. Отец Пафнутий никогда не смешивал физическое с духовным, то есть с его точки зрения за любой ляп в религиозном смысле (торопливую молитву, недостаточное усердие при чтении святоотеческих книг, колбасу во время поста или ещё что подобное) не следовало наказывать духовно.

Духовного наказания вообще быть не может, это бред! Как можно наложить епитимью в виде стократного прочтения вслух «Отче наш»?! Молитва к Господу — это радостное обращение к Отцу, а никак не монотонный бубнёж в стиле американских мультиков «Барт Симпсон, напиши сто раз на доске: „Я плохой мальчик!“».

Нет, старец честно разделял душу и тело, поэтому за мои всевозможные проступки в учёбе или в церкви наказание было одно: не умеешь работать головой, работай руками. В избе прибери, обед свари, дров наруби, печь истопи, баньку приготовь, Гесика лишний раз выгуляй. Последнее, кстати, было одним из самых серьёзных испытаний.

Если кто хоть раз выгуливал добермана, то знает — эта собака (в хорошем смысле слова) ни минуты не сидит на месте. Бегает, носится кругами, прыгает выше головы, ловит палки, гоняет любую встречную живность (один раз на моих глазах Гесс даже медведя обратно в лес прогнал!). Еще доберман требует, чтобы вы с ним играли, задирает всех прохожих, не пропустит ни одного автомобиля и вообще воспринимает весь окружающий мир исключительно собственной вотчиной, где он единственный, полноценный и во всём правый царь, король, монарх, владыка, бог!

Может, у кого-то из собаководов иначе, но наш Гесс был именно таким. То есть зимний выгул этой весёлой псины в армейской шапке и мини-телогрейке всегда был знаковым событием едва ли не районного масштаба.

— Ну что ж, паря, — где-то после середины января объявил мой седобородый наставник. — Учёбу твою на деле проверять надо, пора от тебе в свет выходить. Вона намедни-то в церкви старуха Тулупова жалилась: от будто бы внучка ейная Прасковья, тридцати семи годков, сама себя от под одеялом трогает, а опосля стонет на всю избу, хоть врачей вызывай. И что сие может быть?

— Бес рыжий, бесстыжий, — на зубок оттарабанил я. — Изгоняется матом, а ещё лучше церковным браком.

— Какой ей брак? Бедняжке от четвёртый десяток пошёл, холостых мужиков-то на деревне нет, по сей день в девках. Разумеешь ли?

— Жениться на ней, что ли?

— От ить дурья башка! — Отец Пафнутий в сердцах замахнулся на меня сковородкой, но я увернулся. — Нешто ты один на всех женишься? Иди вона от беса изгоняй!

— Э-э… а вы со мной?

— А то! Как же я тя одного-то, необстрелянного, под засидевшуюся девку брошу? Вместе пойдём. Да уж и ты от не оплошай, Федька!

В общем, как вы поняли, в тот день настал момент истины. Смогу ли я спокойно посмотреть в жёлтые глаза тигра, прежде чем спустить курок? Потому что одно дело — видеть собственных зелёных бесов после пьянки и совсем другое — суметь изгнать их на трезвую голову из ни в чём не повинного живого человека.

Тем более из женщины!

Ибо, по словам моего наставника, каждая женщина суть земной прообраз Богоматери и завладеть ею для любого беса мечта всей жизни. Тем паче что мужчина с иным влиянием в себе до последнего борется, а дуры-бабы (не мои слова, цитирую Писание!) постороннюю жизнь в себе воспринимают как Богом данную и потому люто противятся любому изгнанию из них беса. Вот такой странный перекос в сознании, гендер, чтоб его…

Собирались мы недолго. Рыжие бесы в противостоянии не особенно опасны, а свою рабочую тетрадочку я заранее заложил спичкой на странице с подходящими матерными выражениями. Тут кстати пришлось и моё гражданское (читай: философское) образование. Я легко мог послать в… или на… в лучших традициях Аристотеля, Канта или Розанова. И пусть это выглядело несколько заумно, но на бытовых бесов действовало безотказно. Мелкая нечисть падала, задрав кверху копытца, теряя сознание в стабильной прогрессии. Мой духовный наставник, усмехаясь в бороду, всегда говорил, что главное — результат! А уж метода может быть у каждого своя…

Поэтому, когда мы втроём (Гесс, естественно, не позволил оставить себя дома), пройдя по снегу полсела, добрались наконец до дома Тулуповых, я буквально чесался во всех местах в предвкушении грядущей схватки. Страха не было, но сегодня мне предстояло разбираться с бесом один на один, без чьей-либо помощи или совета. Я вновь почувствовал себя на войне…

Дом был старый, ещё сталинской постройки, и проживали в нём три женщины. Невероятно древняя, худющая, краснощёкая бабка из породы «не дождётесь», полная хозяйка за шестьдесят с хвостиком, под сто пятьдесят здорового веса, и, так сказать, сама девица.

Её мы пока не видели, но остальные с поклонами приняли визит отца Пафнутия, руку не целовали, но крестились истово.

На меня поначалу никто внимания не обращал, кому я нужен. На Гесса обратили сразу.

— От же крокодил-то страшенный! Ишь как глазищами зыркает, аж жуть…

— А вы проходите ужо, батюшка! Согреться ли с дороги не желаете, ить каков мороз трещи-ит, а?

— Здоровья ради не возбраняется. — Перекрестясь, отец Пафнутий ещё в сенях принял рюмку водки для здоровья. Хряпнул от души, занюхав рукавом, и не поморщился.

Ну, если, по его же словам, весна наступит приблизительно только в конце мая, понятно, что мёрзнуть и простужаться тут категорически никому не улыбается.

— Хм, исключительно святого дела ради, но от не для ублажения грешной-то плоти.

— Закусить от огурчиком али салом бы? — подкатилась полная хозяйка с подносом.

— Довольно, не трапезничать от пришли, — важно ответил старец, огладив бороду, потом сбросил тулупчик мне на руки и, не разуваясь, попёрся прямо в дом. — Где ваша больная-то?

— В горнице девичьей, — быстренько перехватила инициативу старуха, подталкивая нас обоих в дом и кивая на левую половину. — Уважь от, батюшка Пафнутий, избави девчоночку-то невинную, убереги от нечистого…

— Нет, матушка, ужо от за меня паря мой пойдёт, Федорушка, — категорически удержал обеих женщин мой наставник. — Бесов-то прогонять — дело для молодых да резвых.

— А чегой-то монашек твой в чёрном весь? Чернец, чё ли?

— Гот, — буркнул отец Пафнутий.

— Энто кто, прости господи?! — на всякий случай перекрестилась бабка.

— Это неформальная субкультура, — попытался объясниться я. — Готика с латыни — это тайна, мистика…

— Себе на уме, стало быть. Да уж как молодёхонек он, поди, и опыта нету!

— Опыт — дело наживное, — отмахнулся батюшка.

— Ой, рази ж можно монаху-то к скромной девице в комнатку-то одному без присмотру заходить? Грех-то какой…

— Какой в том грех? Нет от никакого греха! Да и немолода девица уж, за третий десяток перешагнула.

— Тады, может, мы их с монашком твоим и того… — бодро воспрянула бабка, но отец Пафнутий был непреклонен:

— Федьку не дам, и не надейся! Не для того я ученику от знания тайные в башку-то вбиваю, чтоб он по сёлам ваших девок распечатывал. Тьфу на тебя, старая!

— А что ж я? Ить оно богоугодное ж дело…

— Даже помыслить не смей, прокляну!

— Ой, свят-свят…

— От то-то же. — Могучий старец мягко отклеил меня, от шока вжавшегося в стену, и подтолкнул к дверному проёму, занавешенному старенькой ситцевой тканью. — Иди ужо, паря, не робей. На помощь от не зови, сам управляйся.

— А если эта девушка… ну, сама на меня?..

— Тады зови, одному-то тебе нипочём не отбиться!

Ободрённый этим напутствием, я откинул занавеску и, образно выражаясь, шагнул в опасное царство Цирцеи, пахнущее женским теплом, малиной, хлебом и северными травами.

В маленькой комнатке с одним окном и полом, застеленным домоткаными дорожками, скромно потупив очи, сидела на кровати рослая девушка. Старше меня лет на десять или больше, с толстой косой, широким лицом и почему-то в одной ночной сорочке длиной почти до пят.

Последнее меня немножко смутило. Обета безбрачия я не давал, не монах же, а всего лишь послушник, но всё равно ради изгнания бесов раздеваться в принципе необязательно.

Я мягко выдохнул, всё равно начинать как-то надо, попробуем расположить пациентку.

Тьфу, идиотская во всех смыслах фраза!

Попробую ещё раз и покороче.

— Добрый вечер, э-э… Прасковья?

— Агась, — тихо ответила она.

— А я Фёдор, послушник, ученик отца Пафнутия. Он просил… ну, вы в курсе, да?

— Агась.

— Значит, сейчас мы… — Я сбился, совершенно не зная, как действовать дальше.

Врачам проще, их всё-таки учат разговаривать с пациентом, но меня-то учили совершенно другому. Однако приступать к изгнанию беса всё равно надо. Вот только эта тонкая женская рубаха с вышивкой на голое тело меня явно отвлекала…

— Вам не холодно?

— Агась?

— Ну в смысле, может, накинете чего? — беспомощно пролепетал я и сдался под её удивлённым взглядом. — Понимаете, мне нужно вас осмотреть, чтобы понять причину вашего, этого… Типа как доктору, не совсем, но…

— Агась! — радостно откликнулась немногословная девица, резво встала на пол и одним махом стянула сорочку через голову.

Мне в лицо ударило таким настоявшимся жаром, что я чуть не упал.

Кое-как сумев выровнять дыхание и волевым усилием приглушить грохот собственного сердца, я сунул руку в сумку, достал Псалтырь, полбутылки водки, церковную свечу и спички. Вроде бы ничего не забыл? Ну, нет так нет, справимся чем бог послал.

Сначала я молча перекрестился, потом храбро выпил из горла, зажёг свечу и, красноречивым жестом заткнув рвущееся из уст Прасковьи «агась?», быстро начал читать вслух:

— Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли… И ныне и присно и во веки веков…

«Аминь» сказать не успел, потому что буквально в то же мгновение откуда-то из-под колена девушки материализовался крохотный огненно-рыжий бесёнок, побежал по её бедру, уселся на плече и, свесив ножки, показал мне язык.

— Ах ты ж, сволочь мелкая…

Если вы помните, то рыжих бесов похоти отваживают матом, но этот был столь нагл и бесцеремонен, что я невольно замахнулся на него Священным Писанием. Невинная Прасковья сдуру радостно взвизгнула, из-за занавески мгновенно вынырнули её мамаша со своей мамашей, любопытный доберман, а вслед раздался крик отца Пафнутия:

— Дак то не рыжий бес, дубина, то оранжевый! У его цель-то иная, его от и бить не…

Поздно. Я попал, с размаху прихлопнув оборзевшего бесёнка тяжёлой книгой прямо на левом обнажённом плече перезрелой девицы Тулуповой…

Сама она от моего удара даже не пошатнулась, стоя как мраморная греческая кариатида, а вот в комнатке резко потемнело, после чего неожиданная вспышка света резанула по глазам…

— О, смотрите, ещё один.

— Нэ адын, батоно, а с сабакой!

Ничего не понимаю. Кто-то заботливо похлопал меня по щекам и столь же резко убрал руки, натолкнувшись на недовольное собачье ворчание.

Я открыл глаза. Закрыл их. Протёр. Снова открыл.

Картинка не изменилась, но увиденное ни капли не обрадовало.

Белый коридор. Блёклые нейтральные обои. Лампы дневного света под потолком.

Дверь. Одна, белая, без всяких опознавательных знаков.

На узкой длинной лавочке, словно в очереди на приём к терапевту в поликлинике, сидят трое мужчин. Один бритоголовый в мятых рыцарских доспехах и плаще Тевтонского ордена, второй загорелый, с дредами, в тёмных очках, простых джинсах и рубахе гавайского образца, третий вообще почти голый, а всё тело у него раскрашено татуировками, как у древнего воина майя. Колоритные ребята, каждый как с картинки.

Последним сижу я, дурак дураком, ничего не понимаю, в руках книга, на плече сумка, а прямо передо мной виляет обрубком хвоста верный Гесс.

— Шо, братуха, первый раз здесь? — хмыкнул рыцарь, и остальные подбодрили меня снисходительными улыбками. — Та не дрейфь, где наша не пропадала!

— Э-это рай… или… мы все умерли? — спросил кто-то. Видимо, я.

Все дружно загоготали.

Ладно, допустим, я сморозил глупость. Но ржать-то чего, нельзя нормально объяснить?

Гесс нервно гавкнул на хохочущих во всю пасть, и парни мигом примолкли. Что ж, хоть кто-то здесь на моей стороне.

Меж тем из дверей неизвестного кабинета послышался металлический голос:

— Следующий.

Тевтонец встал, подмигнул мне, оправил плащ с чёрным крестом и шагнул вперёд. Дверь открылась и закрылась без звука. Что же у вас тут происходит, а?

— Бесогон? — Голый мужчина в наколках протянул мне руку. — Не бойся, бесобоем будешь, как мы! Ты, вижу, прямиком с первого задания. Завалил?

— В-возможно, — чуть сбившись, ответил я, автоматически пожимая его ладонь. — Понимаете, там должен был быть рыжий бес, а получается, оказался какой-то оранжевый.

— Вах, знаэм таких, — поддержал разговор парень в гавайке. — Матом нэ вазьмёшь, дарагой, я их крестом святой Нинон бил. И тоже папал, э-э!

— А я Святым Писанием ударил…

— Следующий.

— Пара мне, да, — привстал «гаваец» с грузинским акцентом. — Пашёл на задание, будете в Тбилиси, захадите, как братьев приму, стол накрою, шашлык, хинкали, хачапури, сациви. А вино-о, вах! Просто сказка будет, а не вино-о!

— Следующий!

Приглашаемую сторону сдуло, как муху вентилятором. Оставшийся собеседник в наколках осторожно протянул руку, намереваясь погладить моего добермана, но, встретившись с ним взглядом, передумал.

— В общем, ничего не бойся. Ты не умер, никто из нас не умер. Просто считай, что перешёл на другой уровень, попал в Систему. Твой учитель не рассказывал тебе о братстве Ордена бесобоев?

— Нет, отец Пафнутий ничего такого не…

— Ха, так старик жив ещё?! — заметно обрадовался голый. — Я знал его, видел в деле, знатный бесогонище был, пока от дел не отошёл. Вот уж не думал, что он в наставники пойдёт, дядька-то педагогическим терпением не отличался ни разу.

— Следующий.

— Всё, держись. За мной пойдёшь.

Мы с Гессом тоскливо уставились на белую дверь без всякой надписи, за которой исчез уже третий человек. Странно это всё-таки: туда заходят, оттуда не выходят. Ещё какой-то Орден бесогонов, о котором, получается, мой наставник знал. Не мог не знать, раз его там знали!

Пёс опустил голову и ткнулся носом мне в колено. До меня вдруг дошло, что я почему-то совершенно не обратил внимания на то, как он сюда попал. Если я накосячил и меня забрали в какую-то там Систему, то при чём тут ни в чём не повинный пёс отца Пафнутия?!

— Сам в ахрене, — тихо признался Гесс.

— И не говори, — вздохом ответил я, прежде чем понял, что, собственно, произошло.

Доберман разговаривает! Представьте себе на минуточку, в каком же я был раздрае чувств, если вдруг воспринял это как должное, не испугался, не впал в истерику, не полез на потолок, не кинулся переспрашивать или звать на помощь доктора. Двух, психиатра и ветеринара!

Хотя человеку, видевшему бесов, наверное, можно и не удивляться говорящему псу…

— Следующий.

Повинуясь зову металлического голоса, я быстро встал, оправил рясу, пригладил волосы и, сунув в сумку Псалтырь, решительно взялся за ручку двери. Гесс с надеждой потянулся за мной.

— Ждать. Сидеть и ждать, — приказал я.

— А вдруг мне будет скучно и одиноко? Ну пожалуйста, ну возьми меня, возьми, возьми-и…

— Заходите уже оба, — потребовал голос.

Я мысленно махнул рукой на всё, потом разберёмся, и, потянув на себя дверь, вошёл в маленький чистенький и очень уютный офис. Доберман, словно вода, просочился следом.

Итак, описываю всё детально, как нас учили в армии, и с псевдонаучными комментариями, как наставляли в университете. Небольшой, но плотно заставленный всем необходимым рабочий кабинет. Большой планшет на подставке вместо компьютера, полупрозрачный стол с выдвижными ящиками и рядами аккуратно уложенных папок, ручек, карандашей, степлеров и прочей канцелярской мелочи.

Новенькая плазма во всю стену, чёрное кресло на колёсиках, кондиционер, стеклянный шкаф с книгами. Беглым взглядом видно, что на полках в основном классическая литература, ну, быть может, пять-шесть книг из серии альтернативной истории.

За столом в кресле сидит крупная рыжеволосая девушка с круглым лицом и фигурой натурщицы Ренуара. Одета в пёстрое приталенное платье в испанском стиле, балетки, глаза серо-голубые с зелёным отливом, выражение лица равнодушное. Украшений нет, кольца на безымянном тоже, только очки в тонкой серебряной оправе на носу.

В голову стукнулась шальная мысль о том, что равнодушие могло быть и напускным, некой защитной маской, но уточнить данный вопрос не представилось возможным. Гесс состроил самую умилительную физиономию и завилял обрубком хвоста, коротким, но твёрдым, как стальной болт.

— Ух ты! Она красотка! Смотри, точно красотка! Эй, девочка, хочешь погладить собачку? Вот он я, гладь меня, гладь! А я тебя лизь!

Ошарашенная таким напором хозяйка офиса на стуле отъехала в стену, но страстный доберман отца Пафнутия был неумолим.

— Хочешь, лапку дам? На. Вот и вторую дам. На. Хочешь нос? Вот тебе кожаный нос. Гладь меня! Не гладит. Не любишь собаченек?!

— Гесс, — сквозь зубы прорычал я, оттаскивая нахала за ошейник, — имей совесть, скотина невежливая, мы в гостях. Не волнуйтесь, он не кусается.

— Спасибо, — пискнула девушка в очках.

— Но любвеобилен, как озабоченный шимпанзе.

— У меня небогатый выбор, да? Можно его как-то успокоить…

— А почему мне нельзя её кусь? Она не любит собаченек!

Минуты полторы мне пришлось потратить на его уговоры, обещая всё на свете: любить, гулять, прыгать, чесать, гладить, кормить, давать спать в своей кровати и так далее. Собачники меня поймут. После чего пёс сел на задние лапы, замерев, как садово-парковая скульптура, и не сводил с меня самых преданных на свете глаз.

— Мм… это вы, получается, готы из Архангельской области? Ну а чего, норм, — осторожно возвращаясь к столу, начала девушка, глянула на экран. — Как бы… мы рады приветствовать вас в Системе, братство бесобоев счастливо видеть новых бойцов в своих рядах и всё прочее, бла-бла-бла. Вопросы?

— Только один. Мы умерли?

— Нет.

— Это точно?

— Да.

— Слава богу, — выдохнул пёс за нас двоих. — Если что, я атеист. Но жил у батюшки.

— И «бла-бла-бла» мне как-то явно недостаточно, — добавил я. Тоже за нас двоих.

— Хотите сказать, что вы не фанаты и мне придётся объяснять всё по порядку?

— Уж снизойдите от до нас-то, грешных…

— Узнаю архангельскую школу. — Рыжая окончательно угнездилась на своём месте, щёлкнула кнопкой пульта, и плазма за её спиной вспыхнула разноцветными картинками.

— Ещё в добиблейские времена человечество прекрасно осознавало, что на планете люди и животные не одни. Кроме них землю населяют десятки тысяч, так сказать, не определённых наукой существ. Демоны, шайтаны, духи, джинны, привидения, бесы. Общее название последних произошло от…

— Мне нравится версия о древнеегипетском боге, Бес — хранитель… — подхватил я.

— Домашнего очага, — закончила она, поправляя очки. — Версий и теорий много, но речь не об этом. Данная схема показывает нам, что борьба людей с бесами также имеет очень давние корни. Изгнанием злых духов занимались старейшины племён, жрецы, шаманы, священники, а впоследствии целые монашеские ордены. Свои бесогоны или бесобои есть во всех странах мира, различия несущественны. Однако мы первая международная организация, которая занимается этим делом планомерно, научно и на уровне разделения пластов времени. Прошлого нет.

— Вы имеете в виду корпускулярные теории? Позвольте, разве они уже получили научное подтверждение? Речь, разумеется, не об отвлечённых лабораторных опытах, а о полноценной сфере практического применения.

— О, вижу человека с высшим образованием, но как вы тогда попали в Систему? Как правило, у нас довольно узкий контингент полевых сотрудников. Это так называемые служаки, которые не мыслят жизни своей головой, полностью подчиняясь приказу, уставу и распорядку. Либо «ковбои», обожающие бесконтрольную стрельбу в барах, погони и адреналин.

Я максимально внятно и кратко расписал своё обучение у старца Пафнутия, первый выход на самостоятельное дело и вот… такой вот странный результат.

— Ха, оранжевый бес, — впервые улыбнулась девушка. — Это же наш джокер в колоде, непредсказуемое существо, своеобразный вневременной вирус, мы запускаем его наугад в научных целях. Удивительно, что ваш наставник не счёл нужным проверить это лично, прежде чем послать стажёра.

— Отец Пафнутий лучший учитель, — мгновенно упёрся я, потому что своих мы не сдаём, и даже Гесс на минуточку молча оскалил зубы.

— Ну хорошо. А откуда взялся говорящий пёс?

Вот тут мы оба замялись с ответом.

Вроде как доберман жил в селе ещё до моего прибытия, но ни разу ни с кем не разговаривал, сколько мне известно. Собака как собака, со своими бесхвостыми тараканами в голове, но без особых перегибов. Дома вёл себя как и любой нормальный пёс, правильной дрессировкой отец Пафнутий не увлекался, да и времени на это у него не было.

Основное время Гесс оставался предоставлен сам себе, метил столбы и заборы, дрался с соседскими кобелями, обожал гонять коров, получая за это звездюлей от сельских бабок, но если и огрызался на них, то исключительно по-собачьи. Где и когда он научился говорить, наверное, только одному богу известно.

— А чего мы, собственно, гадаем, — первым удивился я. — Можно же просто взять и спросить у него? Гесс, отвечай.

— Тут, — после недолгого размышления решил пёс.

— Но раньше ты не говорил?

— А смысл? — пожал плечами доберман.

Мы с девушкой переглянулись, что ж, может, и правда собаке не было смысла болтать на всё село, а то ещё сдадут в поликлинику на опыты.

— Ладно, норм, непринципиально. — Девушка сделала пометку в рабочем планшете. — Но работаете вы в паре?

— Нет, — опроверг я.

— Да, — подтвердил Гесс.

— Так, запишем: не уверены, но вместе. — Хозяйка офиса быстро открыла в планшете какой-то документ. — Что ж, могу предложить на выбор: Древний Китай или Республика Дагестан. Лично я предложила бы Китай. Эпоха Цинь, культурные люди, никакой поножовщины. Оформляю заказ?

— Тем более что в Дагестане я уже был. Минуточку! — вовремя успел вскинуться я. — Вы так и не объяснили толком, куда мы попали, что с нами будет и какого лешего вообще здесь происходит?! Простите, как вас по имени?

— Марта.

— А меня Фёдор, бывший гот, поэтому для друзей Тео. Приятно познакомиться. Так вот…

Рыжеволосая Марта, даже не подняв на нас взгляд, нажала клавишу Enter.

…Я на секундочку зажмурился или, правильнее, просто сморгнул, но открыл глаза уже в Древнем Китае. Мы с доберманом стояли на берегу широкой полноводной реки, нёсшей куда-то вдаль мутные от песка волны.

— Хуанхэ, — пробормотал я, вглядываясь в своё расплывчатое отражение.

Судя по всему, теперь я выглядел как тощий благообразный старец с длинной белой бородой, в простых одеждах, с посохом в руках и моей сумкой на плече. Я бегло ощупал её, тяжёлая книга на месте. Гесс тоже наклонился посмотреть и невольно отпрыгнул — из воды на него смотрел худющий измождённый пёс в клочьях осыпающейся шерсти.

— Это не я! — Морду добермана перекосило душевной болью от унижения.

— Мне тоже досталось, но я же не скулю.

— А я скулю! И буду скулить, потому что мне горько и обидно! Я его кусь!

Мне удалось поймать ретивого героя за ошейник, прежде чем тот кинулся лапами разбивать своё отражение в реке. После чего я присел на корточки, поймал его за шею и, глядя глаза в глаза, попытался поговорить откровенно:

— Значит, так, слушай меня, псина ты скоропалительная. В конце концов, если мы видим друг друга такими, как есть, — это уже плюс! Ты же меня узнал.

— Узнал. Ты молодой хозяин, друг. Погладь меня! Я тебя лизь!

— Погоди, сначала разберёмся. — Я с трудом увернулся от его горячего языка. — Я не знаю, как и почему ты стал такой разговорчивый. Отцу Пафнутию, возможно, это бы и не понравилось. Но суть не в этом.

— А в чём суть? — заинтересованно распахнул глаза доберман.

— В том, что нас с тобой явно кто-то подставил, и по канонам художественной (ни разу не научной!) фантастики выбраться мы оба можем лишь после выполнения определённых условий.

— Понял. Легко. Скажи, что делать. Кого укусить, что принести, кому дать лапу?

— Гесс, — я в полной прострации прижался к говорящей собаке ближе, лоб в лоб, — если бы я только знал. Но та девушка, Марта…

— Красивая! На тебе кожаный нос! Гладь меня, гладь…

— Прекрати. В общем, она приняла меня за бесогона, значит, в этом мире мы должны делать то, что от нас ждут.

— Бить бесов?

— Да.

— Хочу! Я с тобой! Всех побьём! Я готов! Где бес? Покажите беса!

— Сядь.

— Сижу, — тут же опомнился он. — А зачем сидеть?

— Не знаю, — вздохнул я. — Просто так, для порядка. Но не думаю, что мы найдём бесов здесь у реки, наверное, нам надо идти к людям.

— Пошли, — тут же вскочил он, виляя хвостом.

— Куда?

— К людям. В деревню. В село. Я чую запах дыма, запах еды, запах людей вон там, пойдём — покажу, не бойся, нам пора, за мной, идём, идём, идём!

Я лишь покачал головой.

Если кто пробовал унять скачущего вокруг вас добермана, тот знает, что это абсолютно бесполезно. Скорее вам удастся уговорить горного козла не прыгать по отвесным скалам, чем убедить эту псину вести себя прилично. Когда говорят, что в одном месте у него шило, то явно не подразумевают, что у добермана не только шило, но ещё и вагонные пружины во всех местах.

Он способен прыгать на два метра выше своей головы, в любой самой непредсказуемой позе, лишь бы поймать внезапно пролетевшую над ухом муху. А можно скакать и вообще без всякой мухи — разве для прыжка должна быть хоть какая-то причина? С точки зрения добермана любые причины надуманны. Прыгай, и всё!

Наверное, со стороны мы составляли несколько противоречивую пару: одинокий согбенный старик, бодрой походкой движущийся за резво ловящим бабочек, едва дышащим дряхлым псом. С другой стороны, мы же в Китае, нас сюда обещали отправить, значит, пусть все думают, что мы жутко великие мастера кунг-фу, практикующие энергию «ци».

В этом смысле очень полезно быть начитанным философом. Ну то есть начитанным человеком всегда быть хорошо, знания лишними не бывают, просто философы в Китае всегда были на особом счету. Их ценили, их уважали, им поклонялись все — от простого народа до высших чиновников или полководцев. Да что там, сам император благоговел перед речами стариков…

Так что тут мы справимся. Помнится из общего курса, достаточно лишь выражаться нелепыми высокопарными фразами, неся любую чушь, но с умным видом, и сойдёшь за мудреца.

Мы поднялись извилистой тропинкой вверх по склону, практически сразу выйдя на довольно широкую просёлочную дорогу. Впереди, в паре километров, виднелись какие-то строения, а за ближайшим поворотом трое подозрительных оборванцев грабили прилично одетого юношу.

Классическая ситуация для начала рассказов Пу Сунлина. Я даже на минуту подумал, не в его ли книгу нас конкретно отправили, но Гесс просто не мог стоять на месте, когда тут столько интересного.

— Я их покусаю, да? Или сначала мы поиграем в догонялки? Или они будут палку бросать, а я приносить? Или дать им погладить мой зад?

— Слушай, успокойся уже, — вежливо попросил я. — И вообще давай договоримся: я не удивляюсь, что ты говорящий пёс с интеллектом второгодника из четвертого «Б», а ты не требуешь от каждого встречного-поперечного тебя гладить, идёт?

— Кто идёт? Куда? — Доберман завертел головой.

— Соглашение по умолчанию, — вздохнул я. — Но, видимо, одностороннее, ты ведь всё равно ничего не понял.

— Я всё понял. Я умный пёс. Я хороший, погладь собаченьку!

— Пошли уже…

Мы быстрым шагом приблизились к разбойникам и их жертве. Последний, кстати, вёл себя крайне достойно, не кричал, не вырывался и не ругался всяческими словами. Просто стоял, скрестив руки на груди, с отрешённым выражением лица, пока его раздевали.

— Доброго вам дня, люди, и да не зайдёт солнце над вечно жёлтой шкурой змеи Хуанхэ, — как мне казалось, очень возвышенно проговорил я.

— Пошёл на… [запикано], старый дурак, — ответили мне.

Честно говоря, я слегка затупил. Получается, по факту книжные описания нравов древних китайцев эпохи Цинь здорово отличались от реальности. Хм…

— Благородные господа, возможно, не слышали обо мне? Я великий и могучий даос с Северных гор, моё имя… э-э… допустим, Фе Ди…

И тут мне кто-то врезал бамбуковой палкой по затылку, прежде чем я довёл свою высокопарную тираду до конца. Да, поверьте, от удара сзади по башке не защищает никакая армейская школа и никакие даосские знания. Я беззвучно рухнул на колени и уткнулся носом в пыль. Вот вам и хвалёное китайское уважение к учёным пенсионерам…

Сознание вернулось от того, что чьи-то заботливые руки перевернули меня на спину, а в мой рот влили какую-то горючую жидкость с запахом абрикоса. Ну и жаркий собачий язык в ухе тоже способствовал резкому оживлению.

— Учитель, вы в порядке?

— Кажется, да, сын мой, — на католический манер откликнулся я, пытаясь сесть на землю.

Верный Гесс тут же вылизал мне всё лицо, уже одетый юноша склонился в низком поклоне. А трое разбойников со стонами и проклятиями пытались уползти в кусты.

— Я сразу понял, что вы, почтеннейший, великий даосский наставник, а ваш блохастый (доберман возмущённо округлил глаза) пёс на самом деле служащий вам бес! Он разметал всю шайку за одну минуту. Ему не были страшны ножи и палки, на такую храбрость не способна ни одна собака в Поднебесной!

«Погладь мой зад», — чуть было не сорвалось с языка Гесса, но каким-то чудом он сдержался и позволил себе лишь одобрительный «гавк». Скотина эдакая, я уже почти тебя люблю.

— Учитель, вы шли в деревню?

— Да. — Осторожно касаясь затылка, мне удалось нащупать изрядную шишку.

— Позволено ли будет бедному студенту, не сдавшему сочинение на чиновничью должность, сопровождать вас?

— Валяй, — брякнул я, но быстро опомнился. — Мне говорили, что в этой деревне лютуют бесы. Хотелось бы с ними сразиться.

— О да! — Молодой человек помог мне встать на ноги. — Моё имя Ляо Джань, я пробую писать, но учителя говорят, что мой стиль слишком простонароден, а язык не достоин великих произведений классической китайской литературы.

— «Только-о рюмка водки на столе», — ответил я первым, что вдруг стукнулось в голову.

— О да! — обрадовался мой юный спутник. — Как вы правы! Вино и водка из риса — вот единственные ценители моего скромного таланта. Могу же я отныне называть вас своим наставником?

— Ну, по гамбургскому счету — запросто. Как тебя там, Джеронимо?

— Ляо Джань. Но вы можете называть меня как угодно. Пустой кувшин, дырявая корзина, разваливающаяся бочка, протекающая чаша…

— Что, всё так совсем уж плохо? — не поверил я.

Он только кивнул, опустив глаза.

Верный Гесс потопал рядом, стараясь держаться так, чтобы невзначай подставить загривок под мою ладонь, типа иди и чеши. Но, учитывая, как быстро и строго пёс разобрался с китайскими разбойниками, он, конечно, заслужил благодарность. Тем более что изо всех сил изображал бессловесное животное. Так что ладно, иду и чешу…

Примерно через полчаса мы дошли до небольшой, но вполне себе ухоженной деревушки Улян. Местечко, надо признать, крайне живописное, такие часто рисуют тушью на больших полотнах в японских якиториях Москвы. Знаете, такие чёрно-бело-красные горы, сосны, бурные реки, птицы и кучерявые облака.

На минуточку я вдруг почувствовал странное бурчание в желудке. Хотя чего странного-то, вспомнить бы, когда мы ели в последний раз? Получается, очень давно и не в этом мире. Беда…

Ляо Джань горделиво шёл на шаг впереди нас, размахивая руками и шумно крича на всю (единственную) улицу деревеньки:

— Великий северный даос осчастливил нас визитом! Его личный бес разогнал разбойников банды Сая, он знает тайны будущего, в его руках само время, он творит чудеса, перед которыми отступают даже лисы!

Нам кланялись, нам улыбались, нам махали руками, но, честно говоря, я всё больше и больше хотел есть. Когда на окраине деревни Ляо привёл нас в свой сиротский дом, то единственно съедобным там оказалась рисовая бумага, а пить можно было дождевую воду или тушь.

Мы с доберманом кое-как расселись на потёртых циновках, а господин студент решил, что сейчас самое время нагрузить нас дотошным разбором своих сочинений. Мне приходилось лишь кивать и многозначительно цокать языком.

— А что, если вместо слов «великий Китай» написать «великая китайская земля»? Это лучше? А если в отрывке слово «мать» заменить на «отец», так будет проникновеннее? А как вы думаете, если я напишу «усердие даётся лучшим», мне удастся сдать экзамен в столице?

Мой бедный пёс изо всех сил боролся со сном, но всё равно клевал носом. Я также едва не рухнул на бок, когда вдруг в дверь хижины нудного студента постучали. Вежливо, без нахрапа, но требовательно.

К нам вошёл почтенный старик, в домотканых одеждах, лысый, как арбуз, с такими же зеленоватыми полосками на жёлтом черепе. Как шепнул студент, это был сам староста деревни.

— Великий учитель Фе Ди, — с поклоном начал он, — мне сказали, что вы прибыли к нам, дабы избавить деревню от бесов.

Я нарочито медленно кивнул.

Старик удовлетворённо продолжил:

— Мы все будем рады помочь вам. Бесы живут в полуразрушенном доме учителя Дуй Фу. Они ведут себя совершенно неприлично, шумят по ночам, гремят посудой, поют недопустимые правительством песни, которые ввели бы в смущение самого Конфуция. Можем ли мы надеяться, что вы изгоните их?

Ответом послужило абсолютно неконтролируемое бурчание у меня в желудке.

Староста был умным человеком, поэтому извинился, вышел вон, а буквально через пять — десять минут низко кланяющиеся китаянки стали заносить в дом горячий рис, овощи на пару, тушёное мясо, рыбу без костей, вяленые речные водоросли, жареных насекомых на палочках, а также целую колоннаду алкоголя разного состава и крепости.

Это, наверное, даже хорошо. Просто потому что лично я не очень уверен, что на раз способен разглядеть бесов на трезвую голову. Уж простите, но меня учили именно так! Извечная рашен традишен, проще говоря.

— Ляо, присоединяйся!

— Смиренный ученик не должен вкушать пищу учителя.

— Садись уже! И наливай, что там принесли, хоть попробуем.

Да, если кого не очень устраивает тот факт, что большая часть наших национальных проблем решается через алкогольное расслабление, пусть посмотрит статистику других стран. По потреблению спирта мы в четвертом-пятом десятке! Так что первые места успешно держит Европа, а мы с Китаем сидим на сливовом или абрикосовом вине.

— Староста нижайше просит вас разобраться с бесами, — мягко напомнил икающий студент, когда мы с верным псом практически погрузились в сытый послеобеденный сон.

Я крепко толкнул Гесса в каменный бок и ушиб локоть. Если кто из вас не знает эту (чёрт его побери, больно-то как!) породу, то доберман заслуживает две победные номинации: первое — мистер Элегантность, второе — мистер Несуразность! Как оно одновременно может укладываться в одном и том же псе, решайте сами, но это факт.

— Сделаем всё, что можем, — многозначительно откликнулся я. — Ибо Будды высоки, а трава низка. Но даже небеса порой склоняют облака свои до шапок гор, а значит, любой бес может быть повержен лишь вздохом Будды. Вот только когда Будда вздохнёт, кто знает? Никто. И я не знаю, и вы, и мой пёс, но что нам с того? Ночь темна, зима близко, половин мало…

Как и ожидалось, эта псевдофилософская лабуда сработала на все сто.

Китайский студент замер на миг, а потом бросился на пол, распростёршись у моих ног.

— О-о-оу, великий учитель, могу ли я, грешный глупец, надеяться припасть хотя бы к крупицам вашей бескрайней мудрости?

Доберман неуверенно покосился на нас, словно решая: пора крутить пальцем у виска или дать мне второй шанс.

— Ладно, поднимайся, ученик. Где тут у вас дом с бесами?

— На окраине селения, учитель! — радостно вскочил на ноги Ляо. — Вы ведь позволите мне проводить вас?

— О, если не затруднит…

Мы вышли из хижины, когда на маленькую деревеньку уже начинали спускаться розовато-фиолетовые сумерки. Воздух был чист и пах незнакомыми травами. О чём-то перешёптывались бамбуковые рощицы, доносился легкий цветочный аромат, пахло сырыми травами, от горизонта поднимался бледно-оранжевый лик луны.

«Хм, значит, ещё и полнолуние, — мысленно отметил я. — Неудивительно, что нечисть разгулялась, бесы такое время просто обожают».

Пёс молча ткнулся мокрым носом мне в ладонь. Это ничего особенного не означало, кроме как «я здесь, я тут, я с тобой, ничего не бойся, но ты почеши меня или погладь, вдруг мне страшно…».

Воодушевленный студент вел нас по узенькой улочке, деревенские жители, пятясь задом, прятались в домах, никто не рисковал высунуть нос во двор. Похоже, шумных бесов тихий китайский народ опасался даже чуточку меньше, чем бродячих даосов с психованными псами.

И я даже обижаться не стал бы, Гесс та ещё милая собачка. Но сейчас хотя бы пасть не раскрывает, пока…

— Вот, учитель. — Ляо вновь склонился в поклоне, вежливо указывая рукой направо. — В этом, с позволения сказать, вместилище «тепла и риса» когда-то жило семейство Фаней. Лет пять назад они переехали в столицу, а дом пытались продать. Однако новые жильцы, заплатив аванс в тридцать лянов, так и не смогли в нём жить.

— И кажется, я понимаю почему. Хотя почему «кажется»?

Поверьте, домом назвать эти полуразвалившиеся стены и дырявую крышу мог бы только человек с очень богатой или больной фантазией. Сквозь доски в полу росла высокая трава, в прорехах потолка можно было разглядеть зажигающиеся звёзды, а тропинку к порогу фактически пришлось протаптывать заново.

— Я ёжика видел, — пользуясь случаем, шепнул мне пёс. — Хотел его покатать лапой, но он колючий. Почему его нельзя кусь?

— Потому что ёжики безобидные, пусть себе идёт в туман. И, кроме того, они часто бывают переносчиками бешенства. Тебе оно надо?

— А кого тогда можно кусь?

— Думаю, бесов можно, — так же тихо ответил я. — Но без разрешения ни на кого не бросаться, а то в следующий раз без намордника на улицу не пущу.

— Не хочу намордник, хочу красный шарик на ремне. Я по телевизору видел. Его можно грызть! Купи!

На мгновение представив себе, какого же Тарантино он умудрился подсмотреть на «Первом канале», я понял, что вид добермана с кляпом из секс-шопа теперь будет мне сниться.

Если бы люди только на минуточку задумались о том, что могут знать о них их собаки, они бы, наверное, сгорели от стыда! Или как минимум выкинули бы свой телевизор…

— Купи! Вот тебе лапка, на!

— Гесс, заткнись уже, на нас смотрят.

Студент Ляо Джань действительно замер, как придорожный столбик, столь любимый собаками, и узкие глаза его в ту минуту были круглыми, как царские пятаки.

— Вопросы? — не сдержался я.

Парень вновь рухнул на колени и начал биться лбом о пол, постанывая от умиления.

— Я счастливейший из учеников! Великий даос только что показал мне, как он разговаривает со своим личным демоном, заключенным в теле блохастого пса!

— Обижает собаченьку? — изумлённо вскинул брови доберман. — У меня нет блох. Я его…

— Нет, — мне пришлось твёрдой рукой взять Гесса за ошейник, — не надо никого ни лизь, ни кусь! Молодой человек просто слегка тронулся крышей от восхищения твоими талантами. Он считает тебя могущественным демоном.

— О да, господин пёс! — Ляо, бесстыже переметнувшись, стал кланяться уже моему доберману. — Позвольте заверить вас и великого даоса в моей исключительной преданности и всяческом почтении. Прикажите умереть за вас, наставник!

— Лучше зажги какой-нибудь огонёк, — потребовал я. — В темноте сидеть не хочется, а бесы любят слетаться на свет.

— Э-э, простите, учитель, но я не взял с собой ни кресала, ни фонаря. — Он опустил голову, явно собираясь вновь бухнуться на колени теперь уже передо мной.

— Позволят ли благородные господа скромному старику предложить им свечу? — неожиданно раздался благозвучный голос за нашими спинами.

По-моему, впервые я развернулся в прыжке быстрее, чем мой перепуганный пёс. Позади нас стоял невысокий худенький старичок лет за сто, в хороших шёлковых одеждах, в одной руке горящая свеча, в другой — кувшин вина, а лицо так и светится благосклонностью и учтивостью.

Он неторопливо шагнул нам навстречу, и ни одна половица не скрипнула под его ногой. Это значит, что…

— Он бес, — успел прошептать бледный студент, срываясь с низкого старта и сквозь заросли бамбука напролом удирая из заброшенного дома.

Мы с Гессом себе таких вольностей позволить не могли, да и не собирались, кстати. Глаза добермана загорелись здоровым интересом, мне тоже было любопытно посмотреть на китайских бесов, так разительно отличающихся от наших. Ну, вы сами сравните…

— Ваш молодой друг чего-то испугался?

— Нет, просто у него экспрессивная натура, метеоризм и повышенная нервная возбудимость, — как можно наукообразней постарался объясниться я. — А вы, должно быть, хозяин этого дома? Тогда мы нижайше просим у вас прощения за нарушение покоя в столь поздний час.

— А вы тот самый могучий даос с Севера? — вопросом на вопрос улыбчиво ответил старик. — Новости в сельской местности расходятся быстрее кругов на воде от прыжка лягушки. Но, если вы никуда не спешите, могу ли я просить вас побыть моими гостями?

— Неприлично приходить в гости без подарка.

— О, уверяю вас, нет смысла в лишних церемониях, — разулыбался старый бес, смешно морща лицо, так что оно на секунду стало лисьим. — Как говорится, почеши спинку другу, и друг почешет пятки тебе! Здесь хватит вина на троих.

— Я не пью, — ляпнул Гесс, на мгновение потеряв контроль. — Ой, типа гав, гав!

Старик подмигнул, и в ту же секунду полы оказались застелены чистыми циновками с удобными подушками, красивой посудой и блюдами разной ароматной снеди на них.

— Позвольте представиться, меня зовут дядюшка Тян. Моё семейство проживает здесь уже несколько лет, так сказать, сторожа заставу без ворот. Присаживайтесь, угощайтесь.

Я кивнул и сел.

— А ваш четвероногий друг не присоединится к нашей беседе?

— Гесс, садись.

— Я дас ист собакэн, гав, гав, моя твоя не понимать, — попытался было выкрутиться он, но поздно, старик так заразительно расхохотался, что стало ясно — он видит нас насквозь.

— Значит, вашего домашнего беса зовут Гесс.

— Это мой пёс, — поправил я. — А бес тут, как понимаю, именно вы.

— Не совсем, я девятихвостый лис и не скрываю этого. Осталось выяснить, кто вы — настоящий северный даос, изгоняющий нечисть, или так, «старый тигр из рисовой бумаги». Пейте же, это хорошее сливовое вино!

— С бесами не пью и не ем, — жёстко отрезал я. — На вас жалуются в деревне, так что шли бы вы… куда-нибудь подальше.

— Из этой провинции? — насмешливо фыркнул он.

— Из этого Китая!

— Ах, как невоспитанно угрожать хозяину дома, где к вам отнеслись с достойным и подобающим гостеприимством, — грустно вздохнул старик Тян, повёл рукой, и наваждение исчезло.

Мы вновь сидели на голом полу, а перед нами лежали круглые листы кувшинок, наполненные речной тиной и жёлтым песком. Интересно, что у него было налито в кувшине: коровья моча или рыбий жир? Вот бы мы вздумали попробовать…

— Итак, вы дерзаете изгнать меня, смертные?! — очень нехорошо улыбнулся лис, и личина благообразного старика впервые показала острые кривые зубы.

— Я могу его кусь, — неуверенно предложил пёс. — Но он, наверное, невкусный. Но я могу. А тебя лизь!

— Мелкие людишки, неужели вы всерьёз считаете, что способны одолеть дядюшку Тяна? — громогласно расхохотался старик, окончательно меняя внешность.

Теперь перед нами стоял двухметровый гигант, голый и мускулистый, с длинными лисьими хвостами, звериной мордой и горящим взглядом.

— А не пошёл бы ты на хр…? — Мой вопрос остался без ответа, видимо, на русскую ругань китайские бесы не реагировали. И в общем-то имели на то полное право.

Мы с Гессом бегло переглянулись, а старик Тян опять принял лик смиренного старичка.

— Неужто площадная крестьянская брань приличествует столь учёному мужу? Право, я разочарован. Вы даже не попытались написать заклинание иероглифами красной тушью, чтоб отвадить меня от этих мест. Ах, ах, ах…

Я сунул руку в сумку, бутылки со святой водой не было, была фляжка с самогоном, но смысл пить, я же и так отлично вижу сущность этого беса. Тогда что? Этот уровень мы со старцем Пафнутием не проходили. А почему, кстати?

— Можно я его всё-таки кусь?

Не дожидаясь моего разрешения, Гесс храбро прыгнул на китайского беса и…

В общем, тому оказалось достаточно вновь принять свой истинный облик, чтобы перепуганный доберман весом в сорок кило кинулся мне на руки.

— Я боюсь! Он страшный! Спаси меня, папа-а!

— Я тебе не отец!

— Все так говорят.

С трудом выдохнув, мне удалось устоять на ногах, спуская эту скотину на пол.

Лис насмешливо дунул, от чего нас вписало в хлипкую стену под характерный хруст досок (надеюсь!), а не костей. Декарт мне в печень…

— Тебе больно? Больно. Я тебя лизь! Ещё лизь! Ты добрый, ты меня спас! Что тебе сделать, ещё лизь?

— Просто слезь с меня-а…

— Слез, — послушно спрыгнул с меня доберман, изрядно вмяв мне живот. — А теперь мы пойдём и наваляем нехорошему?

— Воистину, — согласился я, с трудом вставая.

Дядюшка Тян, уже ни капли не скрывающий своей жуткой внешности, хрипло рассмеялся, принимая одну из каких-то экзотических поз кунг-фу. Видимо, он рассчитывал на классическую китайскую драку. Но я не Джеки Чан.

— За ВДВ!

Сумка крутанулась по кривой, он легко блокировал её, но вылетевшая книга стукнула беса в висок. Я надеялся таким образом отвлечь его внимание и бежать, дёрнув пса за ошейник.

— За мной, Гесс, уходим!

Мы довольно лихо рванули в обход вставшего столбом беса и обернулись уже на пороге.

Он нас не преследовал. Что-то не так.

— Мы уже не уходим, да? — крикнул мне доберман, успевший удрать шагов на десять вперёд.

— Погоди.

— Зачем? Он плохой. Кусь его нельзя, лизь его нельзя, лапку дать нельзя, давай убежим!

Вопреки здравой логике и всему, чему меня учили, я всё-таки остался на месте, а потом и вовсе подошёл к могучему Тяну. Китайский лис с девятью хвостами, выпучив глаза, перелистывал страницы Святого Писания, а его губы едва слышно проговаривали текст.

— Какой язык, какой стиль, — подняв на меня взгляд, благоговейно выдохнул он, вновь меняя свой кошмарный облик на вид благообразного старца. — Скажите, друг мой, могу я предложить вам «пять лянов серебра за отражение луны в колодце»?

— Возможно, — на всякий случай ответил я. — А что конкретно вы имеете в виду?

— Всё просто, вы дарите мне эту чудесную книгу, я же обязуюсь, что этой же ночью моё семейство покинет деревеньку.

— И весь Китай! — тут же встрял с дополнением мой верный вернувшийся пёс.

— Китай очень велик, — улыбнулся дядюшка Тян. — Если мы найдём местечко, где на нас не поступит жалоб, разве кому-то будет от этого плохо?

— Бесов надо бить.

— Живи и дай жить другим, — осадил я Гесса.

— Всё про тебя отцу Пафнутию расскажу, — надулся он.

— И я про тебя всё ему расскажу, — парировал я.

Через полминуты напряжённого сопения пёс первым подал мне лапу примирения.

Вежливый старый лис улыбнулся и отвесил нам прощальный поклон. Мы тоже поклонились в свою очередь. Через мгновение он исчез, оставив нас в темноте.

— Ну, видимо, задание-то в любом случае выполнено. Дом избавлен от бесов, деревня тоже. Теперь можно и…

Я даже додумать не успел, что именно теперь можно, когда в зарослях бамбука раздался треск и на нас выскочило непонятное чучело в одеждах студента, но с чёрным блестящим лицом.

— А-а-а-а! — орало оно.

— А-а-а-а! — орали мы с Гессом, который во второй раз попытался запрыгнуть мне на руки.

Уже в падении я, изловчившись, пнул нападавшего ногой под колено, и тот опрокинулся наземь, едва не выронив из рук китайский фонарик.

— Ляо Джань? — Мы не сразу узнали нашего недавнего знакомца. — Идиота кусок, ты с дуба рухнул, что ли?!

— Нет, наставник. — Он поднялся и встал, поглаживая ушибленную ногу. — Увидел страшного беса, на меня напал страх, и я совершил непростительный поступок, бросив вас одного.

— Нас двое, — сухо буркнул доберман. — Держи меня на руках, мне всё ещё страшно. Держи. Лизь тебя!

— Дома мне открылась вся глубина моего душевного падения. Я был в ужасе, что предал своего учителя! После недолгих размышлений я вспомнил слова великих «подобное лечится подобным, лишь меч защитит от меча», поэтому испачкал лицо тушью, чтобы бес устыдился моего вида и ушёл восвояси.

— Господи, прости дегенерата. — Я всё-таки с грохотом сбросил с себя пса. — С чего бы бесу стесняться того, что у тебя физиономия чёрная?!

— Как, разве сами бесы не чернолики?

— По-моему, дело попахивает тупым расизмом на бытовой почве. Ладно, плюнь, проехали. Семейство нечисти покинуло этот дом и никогда не поселится вблизи вашей деревеньки. За весь Китай не скажу.

— Весь Китай большой, — улыбнулся «чернокожий» студент, сияя тушью. — Главное, чтобы не у нас, как говорится, чихающего на севере вряд ли услышат на юге.

Мне на минуточку захотелось чисто философски порассуждать по поводу, но, видимо, не время и не место. Как-нибудь потом, при удобном случае, мы непременно вернёмся к этой теме.

Гесс лизнул мне руку, я погладил его между ушей. Лучи, заглядывающие в большую дыру в крыше, на мгновение вдруг стали очень-очень нестерпимо яркими. Начинается…

Белый коридор, лампы дневного света, знакомая дверь. На узкой лавочке терпеливо сидит католический монах в коричневой рясе, с выбритой тонзурой и усталыми намозоленными руками, а рядом молоденький милиционер с погонами курсанта.

— О, китаёза с псинкой, — повернул голову монах. — Садись, друг любезный, третьим будешь.

— Спасибо, — ответил я. — Видимо, облик нам поменяют только при следующем задании?

— Само собой, — подтвердил милиционер, присоединяясь к разговору. — А вы, дедушка, вижу, с первого задания?

— Угу, гений дедукции.

— Это несложно, — улыбнулся он. — Я в Системе с двенадцати лет, навидался всяких. Пёс, надеюсь, привитый?

— Да, как положено, — соврал я, поскольку в тоне парня явно скользила эдакая ментовская подозрительность.

— Значит, могу погладить.

Гесс так страшно клацнул челюстями, что чудом не откусил ему половину руки.

— Следующий.

Курсанта смыло приливом.

Средневековый монах молча перекрестился и повернулся ко мне:

— Брат во Христе, прими один добрый совет от старого монаха. Никому здесь не верь. Возможно, тогда ты проживёшь долгую жизнь.

— Никому, это, значит, и вам?

Он улыбнулся, кивнул и перекрестился ещё раз.

— Следующий.

Когда мы остались одни, я обернулся к Гессу:

— Ты молодец. Ни разу ничего не ляпнул.

— Хороший пёс? Хорошая собаченька? Погладь мой зад!

— О-о-оу… — Я закатил глаза.

— Лапку на!

Пришлось подержать его за лапу и честно чесать загривок, пока металлический голос из ниоткуда не сообщил, что настала наша очередь. Мы пошли. А кто бы сомневался, правда?

— Два дебила — это сила, — приветствовала нас рыжеволосая Марта.

Переглянувшись, мы с доберманом решили не спорить.

В конце концов, каждый имеет право на своё мнение. Ну и по-любому она права в обоих пунктах, и «сила» и «дебилы».

— Фёдор Фролов, вы…

— Для друзей Тео.

— Мы не друзья, — с мягким нажимом отметила девушка за планшетом, надевая на нос очки. — Не стройте иллюзий, я абсолютно равнодушно отношусь ко всем бесогонам и бесобоям. Работа есть работа, ничего личного. Кстати, вы ещё не решили, к какому берегу прибиться?

— Я гей.

— Чего-о-о??!!!

— А говорила, что абсолютно равнодушна, — хмыкнул я, хлопаясь с доберманом ладонь в лапу. — Ладно, без проблем, Диоген вообще жил в бочке, а называл себя гражданином мира.

— В каком смысле? — опомнилась рыжая.

— Да кто его разберёт, он был тот ещё извращенец. Но я лишь хотел сказать, что понимаю вас и надеюсь на взаимность. Верно, Гесс?

— Она не любит собаченек!

— Это я помню.

— Да ну вас обоих в задницу, — опомнилась Марта, краснея, как луна на закате в сентябрьскую ночь. — Вы всё провалили! Китайским бесам ни к чему знать Деяния святых апостолов православной церкви. У них другие правила, законы и радости по жизни. Трудно было лицо тушью замарать? Бес устыдился бы и потерял бдительность, а вы его кирпичом по затылку!

— Она что, дура, да? — округлил глаза в крайнем изумлении мой пёс. — Ничего не понимает, не любит собаченек, не гладит мой зад, не хочет лапку. Как мне жить?!

— Ох, приятель, думаю, она прекрасно всё понимает, именно потому и…

— Вам не место в Системе! — успела выкрикнуть рыжеволосая.

В тот же миг мы с Гессом вновь стояли в горнице дома Тулуповых, их дочь смотрела на меня зачарованным взглядом, её мать и мать её матери в голос вопили, что я что-то там порушил, кого-то смертельно оскорбил, всех лишил чести и сей же час по гроб жизни обязан жениться.

Слава тебе, всеблагой Господи и все пророки его в порядке очередности, будем надеяться, что вы за меня заступитесь и всё когда-нибудь утрясётся. Гесс, ткнувшись мне в ладонь кожаным носом, вовремя подмигнул, намекая, что здесь он вновь добрейшее бессловесное животное.

— Что ж ты творишь-то от, паря? — донёсся до меня голос отца Пафнутия.

— Разбираюсь с бесом, — честно признал я и на всякий случай добавил для ясности: — Жениться всё равно не буду.

— Дак кто ж те позволит-то?! — Тяжёлая рука моего наставника влепила мне затрещину.

Как вы понимаете, я даже не пытался увернуться. К обоюдной выгоде мне нужно было отсюда вырваться, а ему отмазать меня от нежелательных последствий. Ну, вы уже понимаете от каких.

— Куды ж от пошли-то, батюшка? Монашек от твой беса изгнал, девицу освободил, когда ж от теперь свататься-то будет? А то ж мы их иконою прям сейчас от и благословим, коли чё…

— Сельский ЗАГС через плечо, — оборвал возбуждённую бабулечку отец Пафнутий, осеняя её крестным знамением и щедро целуя в обе щёки. — Девице-то чаю дайте, в больницу сводите, а от в воскресенье на исповедь все предстанете.

— Ну хоть на часок от монашка чёрного оставил бы, ать?..

Батюшка с трудом сдержал рвущееся с уст матерное богохульство, ещё раз пнул меня в спину, да так, что я с наслаждением вылетел в сени. Впервые на моей памяти Гесс оделся самостоятельно, ловко застегнув фуфайку и натянув шапку до бровей.

— Спорим, что добегу быстрее? — предположил я.

Через секунду мы неслись к нашему дому по короткому пути, проваливаясь в снег по колено и вспахивая целину, словно два овцебыка, случайно выжравших по килограмму энергетика.

Мой наставник тем временем неторопливо ставил чашку под самовар. Как?! Он же не мог успеть поперёд нас, это же… это в принципе невозможно. Но…

— На всё воля Божья, — не вдаваясь в более подробные объяснения, хмыкнул отец Пафнутий. — Ну от, паря, садись уже. Выпить не предлагаю, думается, что ты и без того от поговорить-то хочешь.

— Скорее уж выговориться, отче.

— Ну и так от можно, исповедуйся, сын мой. Тебе ж, поди, там от поблажка будет. Думаешь, я не слыхал, как ты от с псиной бессловесной разговаривал?

Доберман вскинул уши, поднимая на хозяина изумлённый взгляд. На секунду мне вдруг резко захотелось сдать жутко болтливого пса, умеющего, оказывается, держать язык за зубами.

— Он не бессловесная псина.

— Ох, прости старика, зазря животину обозвал от. Иди сюда, Геська, не боись, поглажу. Дай от лапку-то!

Доберман, высунув язык от счастья, подставил морду под мозолистую ладонь хозяина.

Я почувствовал в душе лёгкий укол ревности. За то короткое время, что Гесс разговаривал со мной, я уже стал считать его своей собакой. Он меня даже один раз папой назвал.

— Всё, всё, уйди, тварь божия, у меня уже рука устала. Садись от, Федька, про беса твоего изгнанного речь держать будем.

Я послушно сел, налил себе облепиховый чай, подумал и добавил пару кусков сахара, организм требовал глюкозы.

— Так то рыжий бес был али всё ж таки от оранжевый?

— Не помню, честно говоря, всё как в тумане.

— От тока не лечи меня, паря! Сие вопрос-то серьёзный, тут лукавить нельзя, не меня же, а Бога гневишь!

Я отставил чашку, поймал умоляющий взгляд добермана, брови домиком, в глазах слёзы, и, слегка надкусив сухую баранку, незаметно передал ему её под столом. Страшные зубы самым нежнейшим образом сделали «кусь», я вытер пальцы о подол рясы и сам перешёл в наступление:

— Отче, а что вы знаете о Системе?

Не ожидавший вопроса в лоб батюшка чуть не поперхнулся чаем. Видимо, он рассчитывал на некое покаяние с моей стороны, но, увы, не всё теперь так просто.

— Хм-хм, от, стало быть, как, — через пару минут сценического молчания прогудел он. — Оранжевый бес-то не простая нечисть, сиречь стервь опасная, культивированная, симбиозная. Давай от, Федька, поговорим по душам, раз так припекло…

— Пить не буду.

— А я от и не предлагал.

— Вы на шкафчик с настойками посмотрели.

— Ну, тут прости уж старика-то, аз есмь грешен, — недовольно огрызнулся мой наставник, поскрёб в бороде и кивнул. — Добро же, от я с себя и начну. Лет шесть от, коли не более, мне той Системе отдать довелось. Покуда наставником был от, бесогонов-то для них готовил. Опосля, уже как неудобен-то стал, списали меня, такие от дела.

— За что списали?

— Вопросы неудобные задавал.

Я опустил голову, это мне как раз очень даже было понятно.

Самолично постоянно наступал на те же грабли, но что делать, если сама мать-философия переводится как любовь к мудрости, любовь к мысли. А мыслящий человек вопросов не задавать не может. Уж прости великодушно, жестокий мир!

— Теперича от ты как на духу.

— Откровенность за откровенность, — честно согласился я, между делом втихую отправляя ещё одну баранку истосковавшемуся Гессу.

Когда лёгкое похрумкивание под столом стихло, я во всех подробностях рассказал старцу Пафнутию обо всех наших приключениях. Ничего не скрывал, ничего не утаивал, воспроизведя практически дословно все сюжетные повороты и линии диалогов.

Батюшка слушал очень внимательно, пару раз в раздумье качая бородой.

— Никакую такую Марту я не знаю, не привёл от Господь свидеться, видать, не так давно служит, — неторопливо начал он, когда я по-армейски выпалил: «Доклад окончен». — Сама от Система-то, может, и в задумке из неплохой идеи зародилась. Объединить всех религиозных от учёных мира, чтобы, стало быть, создать единый щит защиты от любого беса! Ну а коли с бесами удача будет, так, может, от потом и на не шибко крупных чертей замахнуться…

— Перспективы имеют тенденцию к расширению. А за чей счёт, собственно, весь банкет?

— От то я и спросил, да безответно, — с нажимом буркнул наставник и понизил тон. — Мне, вишь ли, не особо их методы по сердцу пришлись. Вроде как мы-то, бесогоны, призваны бесов гонять, а там от моих учеников всё больше к бесобойству склоняли. Жалованье выше, льготы там от, плюшки-заманухи разные.

— Ну так вроде особой разницы нет: бесогон или бесобой? Суть практически одна.

— Так-то, да не так, паря. Я, вишь ли, пожил на свете и зазря ничью кровь лить не стану. Надобно беса прогнать — прогоню, а чтоб всенепременно от убивать его в мясо кровавое, энто уже от лукавого. За что и был с преподавания да чинов от сюда, в глушь, сослан. Ты ж от, Федька, у меня, поди, первый ученик за шесть лет или даже и все семь-восемь. Так-то…

Я в сомнениях поднял бровь, а потом вдруг вспомнил, за что Марта выгнала меня из Системы. Типа я лишь прогнал беса, но не убил его, а ждали, видимо, всё-таки смерти. С другой стороны, предупреждать надо было, ведь я же честно признался ей, что обучался у отца Пафнутия.

— От за таковые слова тебя на проверку и спустили, хотели знать, кого я нынче готовлю? А ты, дубина-то еловая, им на радость взял от да и набесогонил.

— Вообще-то Марта скорее выглядела разочарованной.

— Да бог с той девкою, забудь от, и всё! Ты лучше скажи, отчего тебе в башку-то стукнуло, будто бы Геська наш разговаривает? Не напутал ли чего от с перепугу-то перед китайским бесом, ась?

— Ваш пёс разговаривает! Болтает так, что пробкой из ванны не заткнёшь. Гесс, скажи что-нибудь!

Пёс осторожно повернул в мою сторону острые уши.

— Я говорю: скажи что-нибудь отцу Пафнутию, а то он не верит.

Доберман вскочил на ноги, всем видом показывая готовность жизнь положить за-ради исполнения любого моего каприза. Но молчал, как французский боец Сопротивления в гестапо или килька в томате. То есть никак, ни по какому, ни за что, ни гу-гу.

Я поймал его за ошейник, подтянул к себе и зарычал:

— Говори, сволочь, убью!

— Гав, — придушенно пискнул он, упираясь всеми лапами.

Батюшка глухо выдохнул, забрал у меня собаку (предателя!) и решительно хлопнул ладонью по колену:

— Отдыхаем, паря! Завтра с утречка от по-иному обучение-то продолжим. Система, она задаром никого не выпускает. Стало быть, и наука бесобойства тебе от не помешает. Тока Геську больше не тронь.

— Хорошо, — скрипнув зубами, покорно согласился я.

— Дык чё сидишь-то? Давай от выгуливай бедолагу, вишь, исскулился весь.

Как вы понимаете, вариантов у меня не было. Пришлось поклониться, сжав кулаки, и послушно пойти в сени. Я одел нервно повизгивающего Гесса, накинул на плечи тулуп и вывел продажного пса во двор. Жаль, что не на расстрел в овраге…

Пока он честно помечал все безумно важные для него столбики, деревья, заборы, я скромно ждал на чурбачке для колки дров, тупо смотрел на вечереющее небо и даже слегка жалел, что не курю. Говорят, это успокаивает. Не знаю, возможно…

— Ты не обиделся? На тебе лапку!

— Да пошёл ты…

— Хочешь две лапки? На!

— Я сказал, отвали.

— А я тебя лизь! — умильно подластился этот двуличный олень безрогий, глядя мне в глаза самым бесстыжим и преданным взглядом. — Я не мог ему сказать, не мог. Он опять меня Библию читать заставит… упс…

— Минуточку, — как-то сумел сориентироваться я. — Стопорим мотор, глушим двигатель, у нас новая информация. Так получается, Эммануил Кант тебе под короткий хвостик, что отец Пафнутий всё знает?

— Не знает. Не всё. — Пёс лёг на снег, положив голову на лапы, и, сосредоточенно разглядывая свой же нос, продолжил: — Он пьяный был год назад, случайно на лапу мне наступил. Больно! Знаешь, как больно?! Я и заговорил.

— Матом, что ли?!

— Нет. Почти. Да. Под ноги, говорю, смотри.

— А он? — заинтересовался я.

— Обрадовался и давай меня носом в Библию тыкать: читай, читай, читай вслух! Всё. Утром он забыл. А я нет! Короче, теперь — гав. Только гав!

В общем, как выходило из его сбивчивого рассказа, говорить Гесс умел с рождения, как и с младых ногтей были причины, заставившие его помалкивать. Будь я на его месте, так тоже сто раз задумался бы, открывать ли рот перед нетрезвым батюшкой, тяжёлым на руку и крайне непредсказуемым в действиях по причине православной широты неуёмной русской души.

Получалось, что мне доберман почему-то поверил. Наверное, это стоило бы занести в плюс.

Горячий язык лизнул меня в щёку.

— Сердишься? Не сердись! На тебе лапку!

— Давай. — Я пожал его тяжёлую лапу с длинными когтями. — Забудь, никаких обид. Всё нормально. Прости, что чуть не сдал тебя.

— А ты мне ещё баранку дашь? Ты добрый, ты хороший. Я тебя никогда не брошу, а нехороших бесов всех кусь! Погладь меня, погладь.

Что мне оставалось, просто забросить в чёрный ящик все свои комплексы, фобии и философствующие занудности, запереть этот ящик на ключ и выкинуть его в океан, куда-нибудь в район Марианской впадины. Говорят, там достаточно глубоко.

А самому радостно обняться с честным доберманом, похлопывая его по зимней шапке, и принять жизнь такой, какая она есть, или кажется, или отражается в моём несовершенном сознании, или вообще вспомнить о зеркальности мироздания с точки зрения… тьфу!

— Гесс, пошли домой. Поздно уже, а мне ещё ужин готовить.

Пёс восторженно подпрыгнул выше головы и ринулся наворачивать круги по двору.

— Ну как хочешь, я пошёл. На баранку под столом можешь больше не рассчитывать.

Перепуганный доберман сам открыл себе дверь, протискиваясь в сени впереди меня. Когда надо, он всё прекрасно понимает, а за всякие вкусняшки, наверное, душу продаст. И вот почему эту породу собак люди так любят, загадка покруче тайны египетских пирамид.

Не хочу грузить вас избыточностью описаний каждого шага моей скромной жизни, я не блогер какой-нибудь, у меня совесть есть. Поэтому давайте сразу о том, к чему мы перешли на следующий день, после того как крепкий старец Пафнутий отслужил службу, вернулся в дом потрапезничать и объявил, что моё новое обучение началось.

— Ну от, Федька, давай. — Батюшка вывел меня во двор и поднял к подбородку видавшие виды боксёрские перчатки.

Ксенофан мне в ухо, лучше б он выпить предложил. После первых же пропущенных ударов по корпусу времена самогоновой учёбы показались мне золотым веком Александрии.

— Не зевай от, паря! А то нечем будет, без нижней челюсти-то знаешь от, как тяжко жить? Вот то-то и оно.

Не подумайте, что я струсил или просто решил не драться. Армия быстро выбивает одно и учит другому, захочешь жить — дашь сдачи. Но старый священник с невероятной для своего веса и возраста лёгкостью прыгал вокруг меня, не сбивая дыхания, не размахивая руками впустую, но каждый его кулак скупо и точно попадал в цель. Которой был я.

Гесс, разумеется, увязался за нами, но в так называемый образовательный процесс не лез, скромненько сидел на задних рядах, ничего не комментировал и ни за кого не болел. Тоже мне друг называется.

— Отдохни от, паря. — Старец помог мне подняться и прислонил меня к забору. — Тебя где драться-то учили?

— В… десан… десанте-е, — с трудом выдохнул я.

— Вишь от как, с живым-то человеком драться — это от одно дело, а так чтоб от беса с ног сбить — тут ить по-иному двигаться надо. Смотри-ка.

Я не сразу въехал в тему.

Стиль «боя православного батюшки», если это можно вообще называть стилем, был построен на нескольких довольно простых и потому жутко сложных в действии принципах.

Первое — ты видишь противника, а не то, кем он является по сути. Поясню: есть противник, с которым ты дерёшься, и совершенно не важно, кто это — человек, нечисть, робот, инопланетянин, святой дух, животное, кто угодно. Победи или сдохни.

Второе — нет защиты в бою. Вообще нет, никогда никакой, никому она не нужна. Ты не защищаешься, ты бьёшь первым.

Третье — правил нет. Правила для спорта, а не для боя на смерть.

И четвёртое — не думай. Вообще! Тебе оно не к лицу, не надо, ни о чём, убей свой мозг, будь бессловесным и бесчувственным, как силикатный кирпич, не оставь врагу ни единого шанса.

— Драться-то — оно само по себе от и несложно, — поучали меня. — Ты управляешь телом, а надо от башкой! Ить ежели, как нас учат по Писанию, самый от наименьший бес способен землю коготком перевернуть, то от как ты с ним драться-то станешь?

— Как все, — попытался спорить я. — Кулаком и верой.

— Это работает, — покивал наставник, сбрасывая перчатки в снег. — Геська, подбери от да в дом тащи! А ты, паря, про веру-то впустую языком не мели. Истинная вера не каждому даётся. А равноапостольных, старцев-монахов да отцов церкви, поди, от много не бывает.

— Да и бесы, я полагаю, таких за километр обходят.

— Соображаешь, — удивился отец Пафнутий, хмыкнул в усы и кивком седой бороды указал мне на дом. Типа пора. Хватит болтать.

Зазевавшийся доберман опомнился, подхватил перчатки со снега и дунул впереди меня.

Остаток дня я провёл в домашних делах и бесплодных размышлениях.

То есть именно за тем, что делает человека философом. Есть вещи, рассуждать о которых можно долго, старательно и вряд ли плодотворно. Если, конечно, у вас нет возможности успешно монетизировать ничего не значащую болтовню. Кстати, у многих это получается, но я не в сонме заоблачных счастливчиков.

Весь мой предыдущий монолог на пальцах показывал, что думать (философствовать) в миллион раз проще, чем всего лишь не думать вообще. Господи боже мой, да мы ведь даже во сне думаем! Ибо нельзя, невозможно, нереально, немыслимо не мыслить!

Проклятая тавтология с демагогией в одном унылом флаконе.

Просто старик владеет прапрадревнехристианскими тайными боевыми искусствами, что позволило ему в возрасте хорошо за восемьдесят без усилий отлупить вполне себе гораздо более молодого и далеко не беспомощного противника.

Короче, меня. Ох… К чему всё это? Так, дайте сообразить…

Ладно, наверное, к тому, что запомнить эти три правила несложно.

А вот реально овладеть ими, так, чтобы свободно применить на практике, — совсем другое дело. Иной коленкор, как выражается мой седобородый наставник. По крайней мере, чем больше я об этом думал, тем меньше у меня оставалось надежды на реализуемость задуманного.

Тем более если вспомнить, что задумано-то всё это было вовсе не мной.

— Собирайся, паря, — через два дня сообщил мне отец Пафнутий. — На окраине от, третий дом по улице Пламенных Коммунаров, мужичок Соболев залютовал. Жену от бьёт почём зря, горькую-то хлещет без меры, бесов видит. Плохо сие.

— Плохо, — согласился я. — Но, в принципе, дело житейское. Участковый направит в район к наркологу, и нет проблем.

— От тебе и ладушки, бабкины оладушки! Стало быть, сходим до них, благословим от на лечение, а там уж, поди, всё само обойдётся, так ли?

— Приблизительно да, — осторожно ответил я, поскольку мой наставник молча направился в сени за тулупом и валенками.

Доберман жалобно заскулил, его взгляд метался туда-сюда, собачья душа разрывалась пополам: с кем идти или с кем остаться?

— Пошли все? — тихо предложил я.

Пёс счастливо залаял, три раза крутанувшись вокруг себя и подпрыгнув козлом на метр вверх к белёному потолку. Как видите, ему немного для счастья надо.

Из дома вышли гуськом, по старшинству, до окраины надо было топать минут двадцать, а то и больше. Тем более что погода вдруг решила показать переменчивый нрав и резко ухудшиться. Задул ледяной ветер, поднимая колючий снег, кидая его нам в лицо целыми пригоршнями, а сквозь серебряную завесу виделись волосатые задницы наглых бесов, изо всех сил вертящих хвостами…

По пути седобородый батюшка что-то бормотал себе под нос: то ли молитвы, то ли матерные частушки, не разберёшь. Гесс полдороги изображал молодого пьяного мастера ушу в прыжке, задирая задние лапы выше головы, но чем больше хмурилось небо, тем быстрее таял его энтузиазм. Пока дошли до последнего дома на улице Пламенных Коммунаров, он уже повесил нос ниже колен и даже перестал кусать острые снежинки.

Я даже не помню, чем была на то время забита моя голова, наверняка какой-нибудь ерундой. Возможно, даже Мартой. В конце концов, за последнее время она была единственной девушкой, с которой мне довелось хоть немножко поговорить.

Нет, не то чтоб разговоры с противоположным полом были запрещены. Я же не принял монашеский сан, так что в принципе кто бы мне что запретил. Никто!

Сумбурно, да? Я хочу сказать, что так называемый чин послушника налагает на светского человека не столь много обязанностей, как многим кажется. Пока ты послушник, ты, так сказать, лишь послушен своему духовному отцу или наставнику, ты только учишься ставить приоритетом духовную жизнь, но в любой момент волен развернуться и уйти.

Как, кстати, чаще всего и уходит подавляющее большинство таких вот обиженных на весь мир философствующих эгоистов. Я, честно говоря, тоже, наверное, ушёл бы по весне, были такие мысли, но теперь, когда мы познакомились с Мартой…

— Пришли от ужо. — Старец широким движением распахнул хлипкую калитку, сдвигая приличный сугроб. Видимо, уборкой снега хозяин себя не утруждал.

Мы шагнули во двор. Навстречу ретиво ринулись два скучающих здоровенных кобеля, но при виде улыбчивого добермана в телогрейке и шапке набекрень неуверенно поджали хвосты.

Гесс искренне удивился и, задорно гавкнув, отправился с ними поиграть, что в его понимании значило погонять псов вокруг дома, пока с них пар валить не начнёт, а потом закинуть обоих в одну конуру и перевернуть её вверх тормашками. Мы же, топаньем стряхивая с обуви снег, взошли на крыльцо и старательно постучали в дверь.

— Коли от пьяным откроет, сразу-то в рыло не бей, — заранее предупредил отец Пафнутий. — Говорю же тебе, не в себе мужик, то бесы его спаивают.

— Значит, ищу чёрного беса гнева и парочку зелёных. Зелёных крещу, чёрного обливаю святой водой.

— Истину глаголешь, паря. Да стучи от ужо, и посильнее, чё ж не открывают-то?

Ломать не делать — жалко мне, что ли? Я стучал кулаком, коленом, ногой, никто не открывал, но мой наставник — дядька упёртый, вы же знаете, уходить он не собирался, а в два плеча мы эту дверь в конце концов просто вынесли вместе с петлями.

— И почему не открывали, думали, что с обычным засовом не справимся?

— Так это от у рабы божьей спросить надобно. — Старец кивком бороды указал на сидящую в углу сеней запуганную женщину.

Безвольно опущенные натруженные руки, усталое лицо, заплаканные глаза, застиранная одежда. Как говорится, суду всё понятно.

— Вечер добрый, Татьяна. Прости от, что уж без приглашения, а тока нам с мужем твоим-то потолковать надо.

— Нет его дома, — тихо ответила хозяйка.

По-моему, у неё были распухшие от ударов губы, но я мог ошибаться, было темновато.

— А где же он, дочь моя?

— Не знаю…

— Не мне лжёшь, Богу лжёшь.

— Батю-ушка-а… — Женщина, не выдержав, бросилась к ногам отца Пафнутия.

Тот бережно обнял её за плечи и подмигнул мне:

— Ты б, энто дело, во дворе-то посмотрел, там сарай есть, слыхал от, Соболев там свою самогонку варит.

— Её все тут варят, даже вы.

— Ты мне давай от не сравнивай благодать с баловством! Иди вона бесов погоняй, что ли. Критикует он тут.

Я коротко поклонился, с отцом Пафнутием вполне можно спорить, он даже любит здоровую дискуссию, но сейчас уж точно не время и не место.

Погода распоясалась вконец, ветер бросал в лицо могучие хлопья снега, вечер опускался быстро, небо казалось коричнево-чёрным из-за низких туч, а сугробы во дворе намело такие, что ноги проваливались по колено. Бесов видно не было, но это не значит, что их тут нет.

Потом я кое-как набрёл на слабо протоптанную тропинку и, уже не сходя с неё, добрался до крепко сбитого заснеженного сарая. Сквозь щель в дверном проёме блестела слабенькая жёлтая полоска света.

«Отец Пафнутий знатный был бесогон», — вспомнилось мне. Да, хватка у старика ещё крепка, и чутьё не пропьёшь.

Сзади раздался хруст снега и хриплое счастливое дыхание.

— Отвёл душу? — не оборачиваясь, спросил я.

— Да, — удовлетворённо выдохнул Гесс. — Лизь тебя!

— Тогда беги в дом, грейся. А мне тут одного несчастного человека надо от бесов избавить.

— Я их кусь! Пусти меня, я первый, мне любопытно, а дома скучно, я с тобой хочу! Возьми меня, возьми, возьми-и! Хуже будет.

— Чем же?

— Я сяду тут и буду ныть, — злорадно пообещал он. — Ну ты чего, мы же друзья? На тебе лапку, пойдём бесов кусь!

— Хорошо, — сдался я, оборачиваясь и принимая его лапу. — Но одно условие: бесов гоняю я, ты сидишь и смотришь. Договорились?

— Да! На тебе ещё лапку.

Скрепив таким образом устную договорённость, мы спокойно открыли дверь (ну как спокойно, с трудом удерживая её от ветра) и заглянули внутрь.

Михаил Соболев действительно был механиком, если можно так выразиться.

Половина сарая представляла собой сложное переплетение труб, проводов, жестяных эмалированных баков разной ёмкости, тикающих термометров и больше походила на тайную лабораторию какого-нибудь свихнувшегося учёного, непременно желающего поработить весь мир.

А колоннады выстроившихся на полках от пола до потолка банок, бутылок, колб, склянок, вёдер и бочонков с самогоном наглядно демонстрировали, каким именно способом он намерен это провернуть. Типа просто споить на фиг всё население планеты. Как минимум, всю Австралию!

На фоне всего увиденного под тусклым светом жёлтой лампочки без плафона мы не сразу разглядели самого владельца. Михаил Соболев (не знаю как по отчеству) лежал пластом в углу, и сивушный запах, идущий от всего (!!!) его тела, буквально шибал в нос с такой силой, что брезгливый доберман зажал нос передними лапами.

— Что делать будем? Я такое не кусь.

— Понятия не имею, — так же откровенно признался я. — Чтобы изгнать беса, пациент должен быть хоть в каком-нибудь сознании. Может, его на улицу вытащить, он придёт в себя на холодке?

Пёс задумчиво кивнул, сведя жёлтые брови. Впрочем, в ездовые собаки впрягаться не стал, предоставив мне одному сомнительную честь тащить эту пьянь на свежий воздух.

В принципе, я вполне себе справился, выволок механика за ноги и попросту оставил его лежать на снегу носом вверх. Когда на нём намело небольшой сугроб, гражданин Соболев соизволил слегка зашевелиться.

— Чё… хто, чёй-то тут?! От бл…!

— Я послушник отца Пафнутия, буду из вас беса изгонять.

— Пшёл на…! От бл…! И фсё…

— Отлично, будем считать, что вы в сознании. — Я развернул мужика за ноги и точно таким же образом отволок его обратно в сарай.

На пороге он попытался вырваться, перевернувшись на живот, но только наелся снега от пуза. Мне удалось прислонить его к стене, кашляющего, плюющегося и матерящегося, потом достать бутылочку со святой водой и приглядеться.

— Надо же, — удивился я, поскольку на плече механика сидел маленький чёрный бес, злобно скалящий на меня зубки. — Тут всё так спиртом пропахло, что его без выпивки видно. А, Гесс?

— Вижу, вижу. Хочешь, я его кусь?

— Хочу, — вдруг взбрело в голову мне. — Валяй, покажи, как можешь гонять бесов.

Доберман бодро рванулся вперёд, клацнув зубами в воздухе, и тут же отскочил обратно.

— Ой!

— Чего?

— Он меня за нос кусь. Больно-о… пожалей собаченьку!

Поскольку это было скорее требование, чем просьба, я быстренько погладил по кожаному носу бедного пса и засучил рукава:

— Господи Боже, спаси и помилуй мя грешного.

С простой молитвой выкрутив пробку, я быстро набрал в рот святой воды и без предупреждения прыснул на беса. Мелкий пакостник, мокрый от рогов до кончика хвоста, завизжал самым мерзким образом и начал раздуваться, увеличиваясь в размерах. Что будет дальше, я знал, приходилось встречаться по учёбе, надо лишь вовремя отвернуться.

— Бум! — с грохотом лопнул нечистый, достигнув метра в кубе.

Доберман рухнул плашмя, закрывая морду лапами, как при взрыве. Кроме зловонного запаха серы, перемешанного со спиртными парами, от беса ничего не осталось. Всё, дело сделано.

— Домой? — обернулся я.

Гесс счастливо завилял обрубком хвоста.

Однако стоило нам шагнуть к двери, как за спиной раздался клокочущий смех, похожий на воронье карканье. Но хуже всего, что это было многоголосье.

— Декарт мне в печень…

Михаил Соболев так и сидел, где мы его усадили, молча, с гнусненькой гримасой на лице. А вокруг него с такими нехорошими ухмылочками стояло, наверное, не менее тысячи маленьких злобных зелёных бесенят.

И у каждого сжатые кулачки, оскаленные зубки плюс полная уверенность в глазах, что они по-любому завалят меня массой. Да, собственно, так и произошло.

— Господи Иисусе, да будет воля Твоя… — только и успел прошептать я, осеняя первые ряды крестным знамением, как бесы ломанулись в психическую атаку.

Они печатали шаг, как гитлеровцы на параде, выбросив правую руку вперёд, словно в приветствии вермахту, издали вопя противными голосками:

— Бей бе-со-го-на-а-а!!!

Отступая, я навернулся через любопытного пса, тот с визгом тяпнул меня за ногу для успокоения нервов, а потом на меня навалились бесы. Зимнюю одежду они прокусить не могли, но в моё лицо и руки словно вонзились сотни острых, раскалённых иголок.

Я отмахивался изо всех сил, я орал слова молитв, но бесы продолжали наступать. Кое-как встав на ноги, почти ничего не видя пред собой, я наотмашь ударил ногой по ближайшей полке, и здоровенная банка самогона литров на десять хряпнулась вниз. Это и оказалось спасением.

— Пьянка-а-а!

Мелкие зелёные бесенята, мгновенно забыв обо мне, припали маленькими ротиками к самогонной луже, а мне хватило остатков ума сбить для них ещё с десяток бутылей.

Пока шустрые зелёные бесы напивались до чёртиков, я успел подхватить хозяина сарая и выволочь его на улицу. Расхрабрившийся Гесс с лаем сбил лапами ещё три полки, потом где-то закоротило электричество и…

— Ложись! — заорал я, хватая добермана за шиворот.

Огненной волной нас выбросило едва ли не к порогу дома. На месте частной самогонной лаборатории полыхал теперь высокий костёр синего пламени, в котором корчились нетрезвые зелёные бесы.

— Хорошо, что дом на окраине, снегу намело и погода хреновая, — зачем-то сообщил я прокопчённому псу. — Если пожар не разнесёт по всему селу, то мы вроде как бы и ни при чём.

— Гав, — с трудом прокашлялся Гесс, сплёвывая сажу. — Нет тебе лизь, нет тебе лапки, нельзя так с собаченьками.

— Можно подумать, я виноват.

— А кто? Кого кусь?!

Мы оба покосились на лежащего рядом механика Соболева. Меж тем из дома уже выбежала его жена, за ней неспешно вышел на крыльцо и отец Пафнутий.

— Знатную баталию от ты учинил, паря. Ну да это дело-то божеское, протрезвеет, так от, поди, и «спасибо» скажет. Ну или в суд подаст. От то ужо завтра видно будет. Прощевай от, Татьяна! Более муж-то на тебя руку не подымет.

— Чё?! — вдруг резко взвился только что лежавший пластом хозяин дома. — Ктой-то мне тут… указывать… от бл… смеет?!

Мы с доберманом молча отошли в сторону, бедная женщина тоже, а могучий батюшка ещё минуты три мутузил обнаглевшего пьяницу, вколачивая в него смирение и любовь к ближнему.

Домой вернулись уже глубоко затемно, убедившись, что огонь стих, благо дорога через всё село шла одна и сбиться с пути даже в такую непогоду очень сложно. Утомительно, конечно, когда снег бьёт в лицо, но дошли. Пока я распаковывал усталого пса, отец Пафнутий мельком рассматривал мои раны.

— Святой водой от ополоснись, должно помочь.

Честно говоря, помогло не очень, но хоть зуд прошёл. Когда я утром глянул на себя в зеркало, то был искренне удивлён, что оно не пошло трещинами, отразив мою физиономию.

— Как у Федьки на носу бесы драли колбасу, — поддразнил мой наставник, собственноручно накрывая на стол. — Не дуйся, паря. От маслом лампадным намажься, а я за тебя-то и помолюсь. Геська, помашешь от за приятеля кадилом?

Это он так шутит. Естественно, в храм собак не пускают, давняя и внятно ничем не объяснённая традиция. Вроде как боевые римские боевые собаки громко лаяли на Христа, когда он нёс крест, и поэтому пёс нечистое животное.

Однако, к примеру, пауки считаются хорошими существами, они заткали паутиной вход в пещеру, где лежало тело того же Христа, чтобы римляне его не нашли. Но тем не менее паутину в церкви тоже никто особо не одобряет, смахивая оную тряпкой вместе с пауками!

Кстати, забегая чуть вперёд, скажу, что лампадное масло действительно оказалось полезной штукой, буквально к вечеру лицо и руки уже не болели. Так, легкий озноб, словно некий мандраж, предшествующий выздоровлению. Ну и пенталгин я тоже выпил на всякий случай.

А наутро меня уже по полной загрузили домашними делами. Я выгулял безмятежно счастливого Гесса, прибрал в доме, вычистил половики на снегу, приготовил обед и ужин, даже успел истопить баню, дожидаясь старца Пафнутия с обедни.

Вот в это время как раз и произошли совершенно непредсказуемые события. Кто-то постучал в дверь. Доберман неуверенно поднял правое ухо, но со своей лежанки не встал.

Открывать, естественно, пришлось мне. На пороге стоял эффектный молодой человек в модном пуховике, теплых джинсах и вязаной шапочке. На вид обычный упакованный турист, изучающий маршруты русской глубинки. Единственное, что должно было меня напрячь, так это отсутствие обуви.

То есть он был босой. Что слегка странно.

— День добрый. Чем могу помочь?

— Позволите войти? — вежливо спросил гость.

— Ради бога. — Я широким жестом пригласил его в дом.

Он быстро прошёл в комнату, и только по рычанию Гесса я вдруг резко понял, что, кажется, допустил ошибку. Нельзя распахивать двери перед тем, кто отвечает вопросом на вопрос.

Красивый молодой человек лет двадцати трёх — двадцати пяти, с классическим римским профилем презрительно сплюнул в сторону скалящего клыки добермана и щёлкнул пальцами. В тот же миг на плече у него материализовался крохотный зелёный бес.

— Этот, амиго? — Гость кивнул в мою сторону.

— Да, — противно пискнул бесёнок.

— Ты труп, человек, — объявил мне резко выросший, под два метра ростом, настоящий чёрт.

Абсолютно голый, мускулистый, на сильных ногах с раздвоенными копытами и впечатляющими рогами на голове. Драка началась без предупреждения.

Первый удар я пропустил, второй и третий тоже, хотя чёрт бил наотмашь, без малейших изысков, словно просто пыль из меня выколачивал. Гесс храбро бросился вперёд, сцепив зубы на хвосте нечистого.

Это дало мне секунду на размышления и попытку применить в бою навыки отца Пафнутия. Только то, что отлично получалось у него, совершенно не выходило у меня. Я честно старался, но чёрт методично продолжал моё избиение, явно растягивая себе удовольствие.

— Значит, бесогон, да? Как лё петит гарсон обижать, так вы все храбрые. А подраться с настоящим пацаном силёнок не хватает или храбрости, кретино руссиано?!

Он впечатал меня в стену и попытался стряхнуть Гесса, но если этот пёс сомкнул челюсти, так запросто его не отцепишь.

— Пришибу, собака сутулая!

— Кусь, — прорычал доберман, не размыкая клыков.

Болтливый чёрт-полиглот взмахнул кулаком, целя ему в лоб, и мне каким-то чудом удалось подставить по удар первое, что попалось под руку.

Икона Николая Угодника разлетелась в щепки, Гесс рухнул мне на грудь, а бледный нечистый начал кругами носиться по потолку, воя от боли в переломанной руке. Думаю, если бы только он поменьше орал, то, наверное, догадался бы побыстрее убить нас на месте.

А так слева из-за ножки табурета вдруг высунулся весёлый оранжевый бес, показав мне язык, и я автоматически хлопнул по нему ладонью. Всё правильно, свет погас…

Глаза я открыл уже совершенно в другом месте. Белый потолок, чистые окна, бледно-зелёная стена, аккуратная и чистенькая больничная палата, мои вещи сложены на стуле, и верный доберман тихо сопит в углу на маленьком цветном матрасике из «Икеи».

Я сам лежу на жёсткой кровати под клетчатым одеялом, рядом небольшой столик, на нём кувшин с водой, стакан на блюдечке и кнопка дистанционного вызова врача.

— Гесс! Гесс, ты спишь?

— Сплю, — не поднимая головы и не открывая глаз, ответил он.

— Где мы?

— В медицинской клинике. Так написано, я видел, я читал. Тебя чёрт побил, а я его кусь за хвост! Хорошо так кусь, до кости. Потом ты по бесу хлопнул, и мы тут.

— Понятно. — Я слегка поёжился, и тело отозвалось затухающей болью.

Значит, ничего не сломано, сотрясений нет. Та рогатая сволочь просто не успела войти во вкус, иначе бы это добром не кончилось…

— Никогда больше не буду драться с чертями.

— А я буду, — вдруг резко поднял морду упрямый пёс, лапой отодвигая миску с водой. — Я его кусь, кусь, кусь, он орал, я храбрый, я герой, я хороший мальчик! Кто хороший мальчик? Я, я!

Мне захотелось на минуточку заткнуть уши, чтобы не слушать этот бред, Гесс хвастался, словно индейский вождь на свадьбе, он, как и большинство собак, был верен устоявшемуся принципу «хвали себя сам, тогда и другие похвалят».

— Что ты молчишь? Я же хороший, скажи.

— Мне нужно отдохнуть.

— Нельзя отдыхать! Собаченьке скучно и одиноко, — тут же вскочил он, виляя так называемым хвостом. — Погладь мой зад! А я тебе лапку дам и лизь!

— Гесс, я уже почти сплю.

— Два раза лизь! Три раза! И ещё сюда Марта заходила…

А вот тут стоп, здесь хотелось бы подробностей. Мне не удалось скрыть своего интереса, а хитрый пёс сразу это почувствовал:

— Гладь!

— Я глажу, ты рассказывай.

— Да-а… — мечтательно простонал он, пока я наглаживал этого шантажиста с кожаным носом. — Тебя санитары принесли, двое, один большой, другой старый. Потом она пришла, красивая, стояла тут, я ей руку лизь… эй?

— Глажу, глажу, прости, задумался, — опомнился я.

— Она меня не гладила, боится собаченек, — со вздохом сообщил доберман, опустив уши. — А я её ни разу не кусь. Лёг, лежу, она на тебя смотрела. Потом тебя гладила-а! Так нечестно! Ты её не лизь, а она тебя по руке гладила, грр…

— Марта ничего не говорила?

Гесс отрицательно помотал головой. Я гладил его ещё пару минут, пока двери беззвучно не распахнулись и на пороге не показался немолодой мужчина в белом халате.

— Добрый день, как самочувствие? — улыбнулся он.

— Спасибо, вроде бы ничего.

— Отлично, значит, скоро на выписку. Могу поинтересоваться, где вас в бетономешалку засунули?

— Под Архангельском, село Пияла, дом отца Пафнутия.

— О-о, — чуть удивился врач, считая мне пульс на запястье. — Знаю его, в своё время в одном взводе служили в Афгане.

Я подумал, что мой наставник, видимо, действительно легендарная личность, если, кого ни спроси, все его знают. Меж тем доктор счёл осмотр удовлетворительным, посмотрел на часы и, похлопав меня по плечу, повернулся на выход.

— Простите, — опомнился я. — А Марта больше не зайдёт?

— Какая Марта? — не понял он. — Здесь дежурят медсёстры Катя и Светлана, если что-то понадобится, нажмите кнопку.

— Марта — это такая рыжая девушка с круглым лицом, в очках, приходила вчера…

— Я, конечно, уточню на вахте, но… Посторонних в это отделение не пускают.

— Понимаю.

— Но, если это родственница или там, допустим, невеста, — мягко улыбнулся он, — меня зовут Николай Вениаминович, я здесь главврач, так что мы что-нибудь придумаем.

— Спасибо огромное!

Пёс вскочил и радостно замахал коротким хвостом. Доктор спокойно потрепал его по холке и вышел.

— Он любит собаченек! Я его догоню и лизь! — Доберман вымелся из палаты, стуча когтями по полу, как конь подковами.

Примерно через час пришла строгая пухлая медсестра. Мне вкололи что-то с непроизносимым названием в плечо и ягодичную мышцу. Потом подали обед — куриный бульон без единой капли жира и две паровые котлетки с рисом. Всё несолёное. По врачебной диете.

По-моему, собачий корм у Гесса и то пах гораздо аппетитнее. Поймав мой взгляд, доберман глухо зарычал и развернулся задом, прикрывая свою миску, то есть давая понять, что делиться не намерен. Пришлось, как всегда, отнестись к этому философски.

Но не успел я даже вполовину справиться с этой безвкусной, хоть и, несомненно, полезной больничной кашицей, как из прикроватной тумбочки раздался монотонный дребезжащий звук.

Мой пёс даже ухом не повёл, а я опустил руку вниз, выдвинул ящик, обнаружив на дне его маленький сотовый телефон, вибрирующий на беззвучном режиме. По идее, мне никто не должен был звонить, телефон не мой, и, как он попал сюда, тоже не знаю. Поэтому, не заморачиваясь, я нажал зелёную клавишу «принять».

— Бесобой?

— Ох, не знаю. Думаю, здесь возможны вариации, всё-таки бесогоны и бесобои немножечко разные по специфике, хоть и родственные профессии. Кстати, я бы ещё поспорил, можно ли относить наш род занятий к профессиональному…

— Тео, философ-гот, ты, что ль?!

— Вообще-то Тео — это для близких друзей, — на всякий случай напомнил я.

— Да помню, помню, не лечи, — устало огрызнулся голос в трубке. — Тут двое наших запарились в Самарканде, нашли гнездо шайтанов при «про́клятой» мечети и… Короче, помочь сможешь?

— В каком смысле?

— Ну, подтянуться на разборки, твою же дивизию! Обычное дело по Системе, сегодня ты помогаешь, завтра тебе — один орден, одно братство.

— Это да, но, как бы сказать, я на данный момент в больнице, поэтому… — Договорить не удалось, потому что сытый Гесс вдруг резко решил пообниматься, одним прыжком кинувшись мне на грудь.

— Будь спок, в объяснительной так и укажем, — завершил разговор незнакомец и, видимо, нажал красную клавишу на своём сотовом.

Потому что я лишь успел услышать слабый щелчок…

…а спустя мгновение открыл глаза посреди площади средневекового восточного города, словно сошедшего со страниц бессмертной «Тысячи и одной ночи». Лысина Сократова, да что ж тут такое творится? Как они это делают?!

Меня оглушил шум базарного дня, рёв верблюдов, ржание лошадей, неугомонный рокот толпы, высокое пение муэдзинов и общая расслабленная атмосфера поэтичной безнадёжности перед властью Аллаха и диктатом султана. Восток нельзя понять с наскока.

Это не просто навязшая в зубах «штука тонкая», но в первую очередь золотое марево солнца в ожидании спасительного сияния луны. То есть мир наоборот, когда день — это смерть, а ночь — надежда на спасение. По крайней мере, нас так учили, и я накрепко запомнил, что до заката любой шайтан втрое сильнее, чем после.

Только какого пьяного Фрейда меня сюда засунули, когда по факту мы и договориться-то ни о чём толком не успели. Я даже не знаю, кто именно мне звонил!

— Лизь тебя, — объявил стоящий сбоку от меня лопоухий серый ослик.

Экстренно протерев глаза, я увидел того, кого и должен был бы. Не то чтоб очень хотел, но, видимо, куда от него денешься.

— Значит, ты выглядишь как осёл.

— Сам ты осёл, — надулся Гесс. — Обижаешь собаченьку.

— Воистину, почтеннейший, как же можно назвать его ослом, — не сдержался проходящий мимо дехканин, и пёс радостно воспрянул. — Когда это натуральный ишак!

Доберман клацнул зубами, мгновенно оторвав рукав халата незадачливому специалисту-зоологу. Тот только ахнул…

— Шайтан, а не ишак!

— Вот ещё раз меня так обзовёшь, и я тебе половину ноги кусь.

— Шайтан в образе говорящего ишака-а! Слушайте, люди, здесь правоверного кусь! Куда смотрит стража эмира-а?!

— Какой болтливый тип, — буркнул мой пёс вслед убегающему дехканину. — Его врачу показать надо, он нервный и легковозбудимый. Два укола и клизму.

— А-а, тебя тоже так лечили, — догадался я.

Осёл обречённо кивнул и повесил уши. Я погладил его по голове, Гесс завилял хвостом.

— Знаешь, в детстве мне очень хотелось попасть в какую-нибудь сказку. — Опустившись на одно колено, я обнял моего добермана, а он вылизал мне лицо. — Спасибо, но больше не надо, ок? Люди смотрят, а для них ты осёл или ишак. С чего я начал? Да, так вот, путешествия по разным мирам — это, конечно, мечта, но прямо сейчас, когда меня неизвестно как уволокли с больничной койки и выкинули на жару кого-то искать, чтобы кому-то помочь, оно уже и не айс, верно?

— Уважаемый, — вдруг меня тронули сзади за плечо, — мы видим, что ишак лижет ваше лицо. Зачем он так делает, а?

— Обычная лечебная процедура, — не оборачиваясь, пояснил я. — Пот человека солёный и разъедает кожу, а ослы любят лизать соль. Это спасает меня от морщин.

— Сколько же вам лет, почтеннейший? — спросил ещё кто-то.

Пришлось встать и обернуться.

— Мне сто сорок шесть.

— Ва-ах, а на вид не больше пятидесяти?! Воистину ослиная слюна обладает чудодейственным эффектом, — завистливо заметил весьма пожилой мужчина в чёрных одеждах. — Меня зовут ростовщик Джафар, о почтеннейший чужеземец, скажи: а может ли твой благородный ишак облизать и меня? Я заплачу полтаньга!

— Десять таньга и миска жирного бараньего плова, — не задумываясь, потребовал я.

Не буду грузить вас деталями торгов, но примерно через пятнадцать минут сытый и довольный доберман облизывал всех желающих по очереди, наполняя мой кошелёк, а я наконец смог выяснить, где находится та самая «про́клятая» мечеть.

Оказывается, она была за городом, в развалинах старого иноверческого квартала. В своё время пламя войны выгнало с насиженных мест много народа и те, кому было позволено, селились за крепостной стеной Самарканда. Разумеется, не все переселенцы были магометане.

А чтобы обратить мигрантов в истинную веру, было решено поставить там небольшую мечеть с четырёхметровым минаретом. Однако что-то не заладилось, люди приходили и уходили, их косили болезни и обирали разбойники (ну и чиновники в большей мере), так что сейчас в заброшенных развалинах гулял ветер, а по ночам выли голодные шакалы. Но что хуже всего, мечеть захватили шайтаны. Бессчётное множество шайтанов!

Так что теперь никто не рисковал подходить к «про́клятой» мечети после захода солнца, да и при свете дня самые отчаянные храбрецы находили более безопасное место, где можно было с почётом сложить голову. Но, как мне рассказали, всё равно пять-шесть голов было сложено именно там! Потом сообразили, остановились, стали предупреждать прохожих, восточные люди быстро учатся, с шайтанами связываться — дураков нет.

— Я больше… ик… не могу!

— Долижи тех, кто заплатил, а потом резко валим, — согласился я, поскольку язык Гесса уже явно распух и не помещался в пасти. — Всё, всё, всё, правоверные! На сегодня лечебные процедуры закончены, записывайтесь в очередь на завтра. Ишак тоже человек, ему отдых нужен, имейте совесть, не напирайте, завтра — значит завтра!

Не менее получаса мне пришлось успокаивать раздосадованную публику, не брать аванс, не пускать вне очереди, не покупаться на «вот ему двадцать таньга, и пусть лижет прямо сейчас, лопоухая сволочь…».

Я с трудом отбил усталого пса от навязчивой публики, жаждущей немедленного омоложения путём вылизывания, и увёл его на окраину, где мы смогли сесть у дешёвенькой придорожной чайханы.

Хозяин вынес нам глиняную миску воды, и доберман молча опустил туда язык. Даю слово, что вода зашипела от перегрева.

— Сваливаем по-тихому, — предложил я. — Нам ещё до «про́клятой» мечети километра два топать.

— Я не дойду… у собаченьки ножки устали… всех лизь.

— Ты же не ногами их лизал.

— Нет, языком лизь. Язык весь солёный, тьфу… Ты меня не пожалел и не погладил!

Ок, лысина Сократова, Декарт мне в печень, я честно гладил этого нытика ещё, наверное, минут десять. Когда пёс расслабился и решил, что гладить его будут вечно, мне оставалось лишь вновь вернуть окружающий мир на круги своя.

— Всё, подъём, эпикуреец, со всех сторон нас ждут великие дела. Надо двигать к одной мечети, захваченной шайтанами.

— Это кто?

— Это такие восточные бесы.

— Я их кусь?

— Не возражаю.

Придя таким образом к взаимоустраивающему консенсусу, мы толкнулись лбами и направились по указанию нервного чайханщика за городскую стену.

— Вах, зачем туда ходить? Не надо туда ходить, плохое место, нехорошее, не подобающее мусульманину. Аллах всё видит и то туда не ходит, вай мэ…

Как вы понимаете, тем не менее мы высокомерно наплевали на добрый совет порядочного человека и пошли. Стражи без проблем выпустили нас за стену, им же хлопот меньше.

То есть по традициям того времени слуги закона отвечали за порядок в городе, но не за его чертой. Тем более в ночное время суток. А как известно, рогатые шайтаны, в отличие от рождённых в чистом пламени джиннов, предпочитают ночную прохладу.

Когда впереди, в густых зарослях, начали проявляться неровные очертания развалин и косо срезанный столб минарета, осёл встал как вкопанный, прижав уши и упираясь всеми четырьмя копытами.

прикрыв глаза, по памяти процитировал я.

Гесс повёл большущими ушами, делая вид, что вслушивается, но вряд ли хоть что-то понял. В его чистом незамутнённом собачьем мозгу не было места для пустых философствований о жизни и смерти. А смысл?

Он искренне наслаждался каждым мигом своего существования, категорически отрицая тот факт, что когда-нибудь должен будет умереть от старости. С точки зрения добермана, жизнь вечна! И согласитесь, в этом плане он, не задумываясь, просто подтверждал основные постулаты ведущих отцов церкви.

Хотя сейчас речь не об этом, верно? Поднимем эту тему в другой раз.

Я слегка шлёпнул зевающего ишака по заднице:

— Ну что?

— Что? Где? Кто? Кого кусь?!

— Это я тебя хотел спросить, спящая красавица. Нас вытащили сюда, чтобы мы помогли другим бесогонам справиться с местными шайтанами.

— И чего? Я не подписывался другим помогать. Я только тебе помогаю, ты хороший, ты меня гладишь, бубликами делишься, гуляешь, играешь… На тебе лапку!

— Гесс, чтоб тебя! — рявкнул я вполголоса, потому что сгущающиеся сумерки навевали тоску. — Просто принюхайся и скажи, где ещё тут есть люди? Кто-то же нас здесь должен ждать?

Доберман резко опомнился, вспомнил, что всё-таки он собака, а не ишак, и после минутного принюхивания на все четыре стороны сообщил:

— Людей нет. Ты один. А бесы есть, они вонючие, и много бесов. Мы их кусь?

Собственно, ответить я не успел, за нашими спинами раздался надрывный, берущий за душу вой. Ни человек, ни животное наверняка не могли бы издавать такие звуки.

Гесс ломанулся вперёд сквозь заросли так, что только копыта сверкали. Я, естественно, бросился за ним — не терять же в чужом мире перепуганную собаку. Не говоря уж о том, что, если я без него вернусь, отец Пафнутий с меня три шкуры спустит, и будет абсолютно прав!

Догнать удирающего добермана невозможно, даже будь вы чемпионом мира по бегу по пересечённой местности. Поэтому когда я, задыхаясь, выбежал на небольшую площадку, выложенную старым кирпичом, то увидел такую жуткую картину, что сердце замерло…

Мой осёл (ишак, пёс, друг…) сидит на хвосте, вжимаясь спиной в остатки стены, а вокруг него, скаля зубы, пляшут пятнадцать или шестнадцать юрких бесов восточной наружности.

Я поясню, да? Поверьте, нечисть отнюдь не одинакова во всём мире, чаще всего она приобретает национальные черты тех народов, близ которых обитает. Так сказать, проникает в жизненную среду. Эта имела чётко выраженный азиатский типаж.

— Пошли на хрен! — громко выдал я, категорически не зная, с чего ещё можно начать разговор. — Это мой пёс! Кто его тронет, тот труп. Вопросы?

Хм, несмотря на повисшее молчание, видимо, вопросов у рогатых, узкоглазых и плоскомордых неграждан Самарканда было множество.

— Кто ты, о глупейший или храбрейший человек с ослом? Возможно, твоё имя Насреддин?

— Нет, — не стал врать я, ибо было бы просто непорядочно (да и небезопасно, кстати) прикидываться живой легендой всего Среднего Востока, Индии, Персии, Булгарии и Татарстана.

— Не Насреддин, — удовлетворённо переглянулись шайтаны.

Видимо, мой ответ их несколько успокоил.

— Но, быть может, ты друг Насреддина, великий Багдадский вор Лев Оболенский?

— Вообще не в курсе, кто это такой, — пожав плечами, признался я.

Самый тощий из шайтанов, с косящим взглядом и паркинсоном на всё тело, вдруг осенил себя широким крестным знамением. Его неслабо тряхануло электрическим разрядом с высоких небес, но, видимо, имя Оболенского было страшнее.

— Тогда, о человек с ослом…

— Некоторые утверждают, что это ишак.

— …о человек с ишаком, мы тебя съедим! — хором заверили нечистые.

— Минуточку, — резко опомнился я. — А у вас тут разве не должно быть двух-трёх бесобоев из России?

— Кто такие, э? — переглянувшись, искренне удивились шайтаны. — Мы не видели, не знаем, почтеннейший. Нам кушать пора.

— Получается, меня подставили?

— Какая тебе теперь разница, уважаемый, вай мэ…

После чего началась лютая месиловка!

Шайтаны ростом не выше метра с кепкой, но жутко ловкие, зубастые, а когти у них с таким количеством песка и грязи, что лишь одна скользящая царапинка — и лови заражение крови.

Традиционные сорок уколов в живот от бешенства уже не спасут, даже великий Авиценна признавал своё бессилие перед укусом шайтана. Поэтому выбора у нас не было абсолютно никакого, как и времени на раздумья…

Первому же оскалившему зубы я наотмашь скособочил челюсть знаменитым хуком отца Пафнутия. Остальные трепали меня, как хотели, пока в дело наконец-то не включился бодрый Гесс. Ну-у как включился…

Сначала он просто сидел, поджав хвост и выпучив глаза, пока один из шайтанов, роя задним копытом землю для разбега, случайно не выворотил какую-то доску. Глаза пса загорелись.

Я успел прокричать:

— Палка! Неси мне, поиграем! Ай, сволочь кусачая, на тебе-е…

Верный доберман не смог сдержать душевных порывов и храбро принёс мне в зубах кусок деревяшки, которым я и взмахнул от души:

— Заполучи, фашист, гранату!

От удара доской в лоб шайтана подкинуло почти до луны, где он и рассыпался чёрным пеплом с душераздирающим визгом. Типа прям вот так. Я ничего не понял.

Другие нечистые тоже. Поэтому, пользуясь ситуацией, страх за свою жизнь отправил меня в наступление, более похожее на истерическую панику.

— Всех убью, один останусь!

Гесс восторженно лаял и наконец-то догадался слегка отвлечь врагов с тыла. То есть кусь клыками за хвост — это, мягко говоря, заставляет забыть о многом и, матюкаясь на древнеарабском, хотя бы обернуться. А тут и я с достойным ударом проверенной доской по нечистому затылку!

Вдвоём мы уложились в шесть-семь минут, хотя, конечно, последнего шайтана гоняли, наверное, кругов пять вокруг развалин мечети, пока я-таки не врезал ему в прыжке по порочной волосатой заднице.

— Всё? — обиженно сдвинул жёлтые брови мой пёс, поднимая торчком ослиные уши. — Они кончились? Так нечестно! Мы только начали играть. Хочу ещё шайтанов. Я их кусь!

— Боюсь, что нам на сегодня достаточно…

Даже не уверен, что это были мои слова.

Голова кружилась, всё тело горело огнём, видимо, меня не один раз зацепили. Уже несфокусированным взглядом я отметил незнакомые буквы на узком обломке доски[2]:

Возможно, это как-то помогло мне в драке. Хотя вряд ли, тут главное крепость и вес дерева, а то, что на нём написано, наверное…

— Эй, эй, ты чего?! Нельзя падать! Хочешь лапку? На. Хочешь две? Я тебя лизь, лизь, лизь…

В общем, как вы, наверное, догадались, в себя я пришёл уже в бинтах на той же самой койке под бдительным присмотром Николая Вениаминовича. Главврач без сантиментов сообщил, что я упёртый мазохист, что он не потерпит, чтобы его больные сбегали неизвестно куда, возвращаясь битыми-перебитыми, что от абсцесса меня спасло только чудо и в следующий раз он даст указания тупо накачать меня феназепамом, чтобы я лежал и не дрыгался!

Честно говоря, у меня даже не было сил, чтобы извиниться за своё неподобающее поведение. Мой доберман вообще делал круглые глаза, изо всех сил демонстрируя, что уж он-то был против, но я его не слушал. Мерзавец остроухий.

Декарт мне в печень, да он продался с потрохами, одним скулежом и жалобным взглядом заставив главврача втихую приносить ему разные вкусняшки. Хотя общеизвестно, что ни в какой больнице вам не позволят держать рядом собаку. Видимо, здесь можно было многое.

Зато на следующий день меня навестила Марта. Она была в строгом длинном платье в пол, на плечи наброшен белый халат, а на шее рокерский платок с символикой группы «Эпидемия».

Убейте меня здесь же, если я знаю, что это за ребята и о чём они поют. Но раз она это носит, то, наверное, что-то в этом есть. Нужно будет потом поискать в Ютубе.

— Фёдор Фролов…

— Тео, — напомнил я.

— Ну, норм, пусть будет Тео, — неожиданно легко согласилась она. — Я в курсе всего произошедшего. Шутников уже наказали. Но как же вы, образованный, трезвый человек…

— Не всегда трезвый, — честно признался я. — Учёба у отца Пафнутия включает некие дозы потребления алкоголя, чтоб лучше видеть бесов.

— …трезвый человек, — совершенно не слушая меня, продолжила девушка, — могли купиться на такой детский развод?

— Мне показалось, что меня попросили помочь.

— Когда кажется — креститься надо и читать «Отче наш», а не бегать по Востоку, гоняя местных шайтанов. — Она аккуратно присела на край моей кровати, и укуси меня Фрейд за ногу, если это не было невероятно возбудительно.

— Но в Системе оценили ваши порывы, особенно то, что вы не стали изгонять бесов, а просто били их. На той доске, что попала вам в руки, была начертана вполне приличествующая мечети надпись: «Нет бога, кроме Аллаха, и…»

— «Мухаммед пророк его», — дополнил я, хлопнув себя по лбу.

Надо было в университете лучше учить всё, что касается ислама, а не только пошлые шуточки типа «садомазо во время намаза». Если бы я только знал тогда, что оказалось у меня в руках. Это же всё равно как бить нашего христианского чёрта иконой промеж рогов! Неудивительно, что от одного касания шайтанов разносило на молекулы, в пух, прах и перья над всем Самаркандом…

— И вы ещё потащили с собой эту бесполезную собачатину.

— Он хороший, мы работаем в паре, — возмутился я, видя, как жёлтые брови разъехались к вискам от обиды. — Не надо его обижать, он отлично вас понимает.

— На уровне животных инстинктов? — криво улыбнулась она.

Доберман не выдержал. Он и так терпел слишком долго. Прежде чем я успел хотя бы дёрнуться, мой пёс бросился вперёд, прижал лапами колени Марты к кровати и высказал ей всё прямо в лицо, нос к носу:

— Так, девочка. Значит, мы не любим собаченек? Не верим им? Считаем собаченьку тупой и глупой, да? Так вот, лизь тебя в нос, что нет! Мы не хуже людей, уж я точно! Тео хороший, он заботливый, он со мной играет, а ты злюка, не надо такой быть, фу-фу-фу! На тебе лапку?

— П-п-похоже, что главный в вашем тандеме именно пёс? — краснея, словно мытая краснодарская морковка, заявила Марта, категорически отказываясь взять за лапу добермана.

— Почему нет? — твёрдо ответил я. — Если вы хотели меня этим задеть, то мимо. Он не раз спасал мне жизнь, и я не откажусь от него ради любой юбки!

— Дурак, — после минутного поиска подходящего слова сказала мне девушка, и…

Мгновением позже я пришёл в себя лежащим на полу в сенях дома отца Пафнутия.

Сам батюшка появился буквально через пару минут, когда верный Гесс уже три раза успел меня вылизать и четыре раза клятвенно подтвердить, что, если эта рыжая мымра ещё раз появится, он её точно кусь! Четыре раза!

Да не сомневаюсь, братан, у тебя, по сути, всего два варианта общения с нужными людьми: либо кусь, либо лизь, а все прочие просто идут строем мимо в пень или мимо пня. Можно с песнями, но, думается, это непринципиально.

— Чегой-то разлёгся от, Федька?

— Э-э… как бы вам сказать…

— Опять, поди, в Систему закинули? — выгнув бровь, догадался мой наставник, протягивая мне руку. — Вставай от, держись. Потрапезничаем, и всё-то расскажешь. От такие дела творятся, что я и сам от не ведаю, куда тя несёт.

— В каком смысле?

— Дык ежели ты Системе той нужен, так от они тебя вертать-то взад не стали бы. А коли уже второй от раз вертают, стало быть, не ко двору от им ты, а?

Здравая мысль, согласился я. Жаль, что пришла она слишком поздно и не в мою голову.

Но, по сути, так, наверное, и должно было быть. Если бы Марту устраивали мои деяния (о, образование философа), то она бы не позволила мне уйти. Так ведь, да?

Угу… особенно после того, как она во всеуслышание назвала меня дураком. Дураки нынче в цене, да покупатели редки. Работодатель предпочитает качественных специалистов.

Короче, выслушав рассказ о моих восточных приключениях, батюшка искренне и от души ржал минут десять. Как я понял, это действительно был самый детский развод, которым периодически развлекались опытные бесобои.

Бесогоны в этом смысле были чуточку аккуратнее, но возможных подколок следовало ждать и от них. В общем и целом приходится признать, что бесогоны и бесобои тоже люди, а значит, развлекаются по полной программе так, как им это кажется увлекательным на данный момент.

Мне была выдана двойная доза фирменной лечебной настойки (чабрец, мумиё, имбирь, чеснок, мята, красный перец, мёд и ещё куча всего разнотравного без права передачи) на спирту. Все мои раны были обработаны перекисью водорода и левомеколем. Да, именно так!

Если кто решил, что мы тут под Архангельском лечимся бабкиными рецептами типа плевка сквозь зубы против ветра с нашлёпкой из подорожника, то фигу вам, сомневающиеся скептики. Быстрый сервис «Аптека. ру» дошёл и до нас. Не весь, конечно, но йод и бинты почти всегда взять можно. Если повезёт, конечно. Если нет, езжай в районную аптеку…

Так что не знаю, что больше сработало — лекарство или молитвы моего седого наставника, но буквально на следующее утро я был достаточно здоров, чтобы меня отправили выгуливать Гесса на мороз. И, кстати, я вполне себе справился. Сидеть на крылечке, пока собака наматывает круги по двору, помечая все необходимые места, не слишком сложная задача.

— Стало быть, от бесы исламские-то, сиречь то шайтаны, — неторопливо надиктовывал мне отец Пафнутий, — святого креста не боятся, не так воспитаны. От ясно же, что Бог-то един, каким именем его ни назови. А вот скажешь шайтану: «Иисус Христос», а он тебе в ответ: не, то лишь пророк. Но скажешь: «Аллах велик!» — и всё. Нет того шайтана! Развеялся от чёрным пеплом по песку, а с чего, какая ему от с того разница, кто бы то знал, а?

Я спешил честно поделиться своим коротким опытом в общении с восточной нечистью, но старец только усмехался в бороду. По его словам, мне нереально повезло, что я не встретил дэва или джинна, сотворённого из небесного огня. Любые, даже самые опытные, бесогоны этого избегают. И тому есть ряд независимых от нас политических причин.

После развала Союза (как в своё время и Российской империи) наши бесогоны уже не могли выступать по полной на территории суверенного государства. В наибольшей мере это задело неньку-Украину, хотя школа Киево-Печерской лавры ещё держалась на авторитете и традициях общего бесогонства.

Но на Кавказе, в Грузии, Армении и Средней Азии наши специалисты уходили в подполье, чтобы элементарно не схлопотать реальный срок в тюрьме. Это в России можно было укрыться в телепрограммах — экстрасенсы, шаманы, духоборцы, а за пределами русских границ наступала реальная тьма. И разогнать её могли только профессионально обученные бесобои.

Которых, как я понимаю, никогда не было много. А теперь на минуточку представьте, как этим обстоятельством воспользовалась нечисть? Да они всей толпой просто отплясывали британскую джигу-дрыгу от счастья при виде масштаба открывшихся возможностей!

— А посему, сын мой, мы-то и будем продолжать твоё от обучение. Чего там сказали бы про то твои древние философы?

— Любая наука благо, даже если ученик этого ещё не понимает, — вынужденно признал я.

— Стало быть, научу от я тебя не тока нашего беса бить, но и перед иноземной от нечистью не плошать.

Наверное, это было немножко похоже на прокачку виртуального героя в компьютерных играх. Ранее отец Пафнутий вполне искренне считал, что ему не придётся готовить ученика на всё постсоветское пространство. Он уверял меня, что на мою долю и наших родных русских бесов по области хватит в предостаточном количестве. Увы, пришлось внести коррективы.

Да и, собственно, обучение шло не по такому уж секретному принципу. Видишь, допустим, католического, протестантского или англиканского беса — обливай его святой водой. Действует по-любому на всех, кроме мусульман. Но тех надо бить именем Аллаха или же травить маслом чёрного тмина, так-де советовал сам пророк Мухаммед. Типа это должно сработать.

Проверить, как оно конкретно будет действовать, здесь, в Пияле, под Архангельском, увы, не было возможности. С мечетями на Севере туго, это в Казани, хоть там и холодно зимой, всё равно шайтаны в каляпуше[3] разгуливают по центральным улицам едва ли не под ручку. Их можно хоть каждый день бить практики ради. У нас здесь с этим сложнее, поэтому многое приходится принимать на веру.

Но главное не в этом, а в том, что, кроме уроков рукопашного боя, отец Пафнутий вдруг вменил мне в обязанности ещё и стрельбу. Если кто не забыл, в моём военном билете была указана специальность «снайпер». То есть я и так стрелял неплохо.

Но он достал из подвала старое однозарядное ружьишко и протянул его мне. Сначала я смеялся, потом плакал.

— Это что вообще?!

— А ты от не видишь? Винтовка пневматическая, из тира.

— В каком веке сгорел этот тир? — продолжал стенать я. — У этого старья даже ложе деревянное. На сколько он бьёт, на три шага?

— Против ветра метра от на полтора, — задумчиво почесав бороду, поправил меня наставник. — От те пульки, давай стреляй по одному.

Мишенью были выбраны четыре снежка, установленные на заборе. Для человека, три года проходившего со снайперской винтовкой Дегтярёва, это задание было даже в чём-то оскорбительным. Я попросил право на один прицельный выстрел (никогда не знаешь, сбита ли мушка у чужого оружия), потом вскинул приклад к плечу и снял крохотный сучок на одной из досок забора.

— Всё отлично. Могу стрелять?

— А то! Пали ужо, паря.

В четверть минуты я снял все четыре снежка.

— Медленно, — вздохнул отец Пафнутий. — Ты, Федька, с ружьишком-то обращаешься, как тебя в армии учили. А надо от по-иному. В нашем-то деле скорость, она дороже меткости ценится.

Мне пришлось пожать плечами и переучиваться. Теперь я держал все три пульки во рту и, на мгновение приложив зарядную часть ствола к губам, просто впихивал пулю языком. Резкий хлопок, соединение, спуск крючка! Прямой выигрыш во времени примерно полторы-две секунды, что, как я уже понял, очень даже может иметь значение.

Так же мне пришлось учиться целиться не через мушку, а проведя взглядом воображаемую линию вдоль ствола. Это не так просто, как кажется, и стало получаться лишь на третий день тренировок. Вот только когда эта линия стала стрелой, а потом молнией, мне довелось выигрывать ещё секунду или даже две.

Потом меня учили «распускать» взгляд. Эту премудрость я освоил быстрее — сказывались навыки снайперских курсов под Новороссийском. То есть ты не концентрируешься на чёрном яблоке мишени, ты видишь и мишень, и всё, что находится в пяти-шести метрах, вправо-влево, вверх-вниз, и пускаешь пулю в то, что хотя бы пошевелится первым. Попробуйте.

Через неделю отец Пафнутий сводил меня в холодную баньку, приподнял половицы в сенях и показал схрон с оружием. Я только ахнул.

— Чегось? Я ж это дело от не за-ради преступления какого держу, — на всякий случай поспешил оправдаться героический батюшка. — От винтовка Мосина, в смазке, тридцать восьмого года выпуска. Надёжная как кремень! Ружьишко от охотничье старенькое немецкое фирмы Зауэр, уж как хорошо-то дробью лупит. Гранаты от противопехотные, шесть штук.

— А почему блестят, как у кота… кхм? Они у вас что, посеребрённые?

— Догада-а! Сам от серебрил-то, мало ли какие случаи бывают.

Ещё в схроне был автомат Калашникова, «узи» с коротким стволом и складным прикладом, три нагана (выпуск завершён ещё до Великой Отечественной войны), куча лотков с патронами и даже старенький «максим» без защитного щитка, но с шестью лентами патронов.

По словам отца Пафнутия, всё это добро ему честно приносили в подарок благодарные жители со всей Архангельской губернии. Типа вот те крест!

— Платон мне друг, но истина дороже. — Я вытер неслабо вспотевший лоб. — Отче, а районный участковый вообще в курсе?

— Да-а-а! — преувеличенно честно хлопнул себя в грудь милитаризированный старец. — Почитай, от на каждую Святую Пасху и светлое Рождество Христово бутыль двухлитровую требует. Да ещё и отпущение грехов ему, распутнику, от подавай, тьфу. Вот поубивал бы его, морду башкирскую! Однако ж ему от родственники та-акой мёд присылают…

Короче, рука руку моет, нога ногу чешет, ухо уха не видит, глаз глазу не подмигивает. Хотя в случае особенного крутого косоглазия, возможно, как-то и подмигивает. Но это непринципиально.

— Завтра от с утречка-то сам в Систему пойдёшь, — за ужином решил отец Пафнутий. — Считай два раза-то они тебя испытывали, теперича от ты их по-своему играть заставь.

— И как я туда попаду без оранжевого беса?

— Ну от какие-никакие связи-то остались. Проведу.

— А там что я должен буду делать? Записаться на задание у Марты?

— Это ты опять про девку от свою?! — Мой наставник демонстративно поперхнулся чаем, фыркнул, вытер платочком усы и продолжил: — Далась от она тебе, паря, девка энта? Ладно, дело молодое, жеребячье от, но не в Системе ж невесту искать-то. Придёт пора жениться, так, поди, от по деревням и получше сыщем, ась?

— Вась.

— Чёй-то — Вась?

— Просто так, в рифму, — не стал углубляться я. — Давайте вернёмся к заданию. Итак, я в Системе, мои дальнейшие действия?

— Бери от самое сложное, что предложат. Но тока, какой бы бес ни был, не бей его! Гони лесом от, в пень лбом, под хвост кайлом, а тока не убивай. Особливо ежели от он и сам нарываться станет.

— Почему?

— Многие знания умножают многие печали, — вольно цитируя первоисточник, ответил он. — Да, Геську с собой бери. Привык от он к приключениям-то, скулить без тебя станет, душу мне рвать почём зря. Испортил от… пса-то!

Уснул я в ту ночь не сразу. Слишком много вопросов, слишком мало ответов.

Когда я уходил из дома, так сказать, на поиски себя родимого, любимого, единственного с перекрученными мозгами и абсолютной кашей в голове, то и предполагать не мог, что у жизни порой закидоны бывают круче самой дикой фантазии. Скажите любому батюшке в ближайшем к вам храме, что вы хотите стать бесогоном, и гарантированно получите кадилом по голове!

Каким же образом мне-то свезло попасть в эту крайне закрытую касту, где ни один «брат ордена» толком не знает другого брата? Где существует практически всемогущая Система, а ей периодически противостоит одинокий тихушный архангельский дед с крупными тараканами в голове, убеждённый, что богомерзких бесов можно и не убивать?

Лысина Сократова, да за одно подобное заявление его бы закидали тапками отцы церкви всем личным составом согласно алфавитному списку. А я ему ещё в этом и потакаю! Что, честно говоря, вполне меня устраивает.

…Утром меня разбудил Гесс, тыкаясь холодным кожаным носом под одеяло.

Выгул, умывание, молитва, завтрак, и мы оба во всеоружии стали на колени под благословение отца Пафнутия. Добермана он просто потрепал по холке, меня мелко перекрестил, бормоча под нос: «Спаси и сохрани раба Твоего…», потом достал из-под домашней рубахи нательный крест размером с мою ладонь, щёлкнул на нём какой-то кнопкой.

— Пошли от, ребятки. С богом!

Мгновением позже мы с верным псом стояли в том же самом коридоре, но очередь на этот раз была втрое больше. Все люди очень разные, но говорили только об одном.

— Слыхали, в Бремене двух наших порвали. Шли на библиотечного беса, а попали в засаду.

— Молодняк пустили?

— Та не сказал бы, у Бориса та Мыколы добрый стаж. Оба белорусы, Батькины награды имели, так-то.

— Сдали парней. Зуб даю, сдали! Крыса у нас завелась, кореша, точняк крыса. Я их чую, на запах чую.

Вот тут все почему-то обернулись и посмотрели на нас.

— Фёдор Фролов, — отрекомендовался я. — Для своих просто Тео. А это Гесс, он со мной.

— Как псиной-то потянуло, — дёрнул сопливым носом тот, что чуял крыс. — А не стукачок ли твой хозяин, гав-гав?

— Погавкай мне тут, — оскалил белоснежные клыки доберман.

— Без обид, кореш. Я просто спросил. Предъяв нет.

Прочие бесогоны безропотно подвинулись на лавке, давая мне место.

Через пару минут прозвучало «следующий», официант поправил фирменный фартук ресторана «БирХаус» и шагнул в двери. Все продолжали хранить задумчивое молчание. Не знаю почему.

Быть может, я всё ещё вызывал недоверие, а может, у каждого были какие-то свои личные причины для прекращения разговора. Постепенно уходили и остальные.

Наконец перед нами остался сидеть здоровущий парень в тельняшке и семейных трусах, когда прозвучал сигнал, он на секунду обернулся ко мне, быстро прошептав:

— Тео, так, может, твой пёс след найдёт, а? Добрые парни были, земляки, жаль их… Так шо скажешь?

Я протянул ему руку. Он ответил крепчайшим рукопожатием и исчез в дверях, а сзади вдруг возникли в проходе двое красноармейцев в зимней форме с ещё не растаявшим инеем на плечах и в будёновках. Мы с Гессом подвинулись.

— Слыхать что про Бремен? — в лоб спросил один.

— Новостей нет, — вздохнул я. — Есть мнение, что наших подставили. Но так, наверное, всегда говорят.

— Урка нарывался, верно? — хмыкнул второй. — Хочешь выжить в ордене, меньше его слушай.

— А говори и того меньше, — напутствовал первый за секунду до команды «следующий».

Мы с доберманом поблагодарили будённовцев вежливым кивком и толкнули дверь.

— Упс, — сказала Марта, снимая и вновь надевая очки. — Вы что, издеваетесь? Кто вас сюда пустил?

— Оранжевый бес, — не поведя и бровью, соврал я.

Девушка быстро защёлкала клавишами на ноутбуке.

— Ничего не понимаю, на этой неделе вирус заслали в… в… минуточку, в Рязанскую и Новгородскую области. Откуда он у вас взялся?

— Джокер, — напомнил мой пёс, показывая, как он может абсолютно беззастенчиво врать. — Он пришёл, я его кусь. Не веришь? Хочешь лапку? На две.

— Нет, не надо. Не подходи ко мне, любвеобильное животное. Ну, ок. Пусть так. Система может найти вам подходящее задание. Если справитесь, заключим официальный договор и будем платить сдельно за каждого беса. Это приблизительно будет… э-э…

— Мы согласны, — вежливо перебил я. — Но у нас одно условие.

— Два условия, пусть она погладит мой зад! А я её лизь!

— Вот прям сейчас пищать начну от счастья. — Марта демонстративно скрестила руки на груди, отчего её декольте стало ещё эффектнее. — И какие же у вас условия, мои милые Тео и Гесс?

— Мы милые, — раскатал губу доберман, но я-то знал цену ничего не значащей женской вежливости. Было дело, походил в своё время всякими скользкими тропами.

— Пожалуйста, отправьте нас в Бремен.

— Чего? — На меня одновременно вытаращились и девушка и пёс.

— Мы сумеем разобраться с бесами, убившими тех бесобоев из Белоруссии. Но нам понадобятся деньги и оружие.

— Я не… Нет, это невозможно, — слабо запротестовала Марта. — Вы не в штате.

— Тем более вам не жалко нас отправить.

— Я не имею права выдать вам аванс и оружие. Меня потом бухгалтерия с колготками съест.

— А мы бухгалтерию кусь!

— Гесс, помолчи, пожалуйста. Хорошо, бог с ними, с деньгами, дайте хотя бы какой-нибудь кулацкий обрез. В прошлый раз мне пришлось отбиваться от восточных бесов обычной доской. В немецкой библиотеке нам что, книжками в них кидаться?

— Да, да! Кинь мне книжку, я её тебе принесу, а ты опять кинь! На тебе лапку, пойдём поиграем!

— Заткнись, собака страшная, — в один голос дружно рявкнули мы с Мартой.

Перепуганный пёс прикусил язык и прижал уши — а что не так-то?!

— Так, ребята, пулемёта я вам не дам. — Вновь поправляя причёску, рыжая красотка сурово поджала губки. — Нам самим недавно по работе выдали травматические пистолеты. Жду не дождусь возможности пальнуть в кого-нибудь на выходных. Не подскажете, как они правильно заряжаются? — Марта вытащила из ящика стола плоскую серую коробку. — Ни разу ещё не стреляла.

— Разрешите взглянуть? — Я взял тяжёлую коробку в руки.

Доберман сунулся ко мне любопытным носом, а эта очкастая дочь праматери Евы с нежнейшей улыбкой сделала нам ручкой и нажала Enter.

Я даже не успел задуматься, как она это делает. Наверное, нас расщепляют на молекулы, а потом неведомым (или просто неафишируемым) современной науке способом переправляют в любое время в любую точку мира, одномоментно умудряясь разрешить вопрос с одеждой, внешностью, историческими традициями и иностранными языками.

Если бы у меня был аналитический склад ума, я непременно попробовал бы до всего докопаться, выяснить все детали, разобрать эту тему по косточкам и выдать всё на-гора с самым профессорским видом, поправив на носу пенсне, но, увы, я всего лишь философ.

И кажущаяся пустопорожней болтовня в моём случае является профессиональным взглядом на мир. Короче, примерно вот это вот всё я прокручивал у себя в голове, стоя посреди маленькой площади, недалеко от шумной реки, а вокруг жил своей жизнью тихий средневековый город. Я никогда не был в Европе, как-то не заладилось с международным туризмом в юности, а после службы в Дагестане мне и загранпаспорт-то выдавать отказывались.

Возможно, поэтому всё вокруг казалось невероятно интересным, взгляд невольно искал знаменитую ливерпульскую (шучу!) четвёрку — осла, пса, кота и петуха, идущих выступать в вольном городе Бремене. По крайней мере, так было написано в сказках братьев Гримм. И я хотел, я жаждал принять всю эту чудесную историю всем сердцем! Реальность оказалась чуточку иной…

Первое впечатление не очень радовало: дома высокие, но узкие, как будто сделанные из картона, улочки тесные, везде горы мусора, помои выплёскивают прямо из окон, фонарей нет, а народ настолько разношёрстный, что даже не знаешь, есть ли здесь вообще местные, то есть коренные немцы. На площади толкутся как расфуфыренные богачи, так и полуголые нищие, столь грязные, что кажется, их не мыли с момента рождения в ближайшей сточной канаве. Где европейские вольности, где свобода, где ваша хвалёная цивилизация, в конце концов?

Воздух казался ужасен! Гесс зажал нос лапами и смотрел на меня умоляющим взглядом, в котором явственно читалось: дай противогаз или хотя бы скотч заклеить ноздри!

Уличных туалетов не было по факту, и все желающие справляли нужду тут же, в первом попавшемся закоулке. Ну, как у нас до сих пор встречается в стольном граде Санкт-Петербурге, который, кстати, тоже вполне себе европейский город, но ведь тем не менее…

Видимо, за изучением общей обстановки я не сразу заметил некий вакуум вокруг нашей парочки. По факту мы стояли посреди людского потока, тем не менее нас старательно обходили все: мужчины, женщины, горожане, купцы, торговцы, нищие, воры, крестьяне и даже бременские стражники. Да, да, те самые, при одном взгляде на которых хотелось спеть: «Ох, рано-о встаёт охрана-а!»

— Интересно, с чего бы это? — немножечко удивился я, убрав коробку с пистолетом за пазуху, и подмигнул доберману. — Как ты меня видишь?

— Вижу. Хочешь лапку?

— Ох, голый Фрейд на детской ёлке, я ж не об этом! Понятно, что видишь, скажи, кто я по одежде и внешнему виду?

— Худой, страшный, строгий, весь в чёрном, — честно признал мой пёс, склонив голову набок. — На груди медаль, круглая, не знаю чего написано, но я тебя знаю. Не хочешь лапку?

— Давай. — Я терпеливо потряс его лапу, отметив про себя, что на этот раз доберман выглядит почти как доберман.

Не зачуханная дворняга из Китая и не лопоухий ишак из Самарканда, а почти такой, как есть, но ниже ростом, тяжелее, крепче, чёрно-коричневый, со стоячими ушами, обрубком хвоста и могучими буграми мышц, перекатывающихся под кожей. Наверное, таким был прообраз этого пса.

Если кто не в курсе, напоминаю: у данной породы фактически нет подшёрстка, у доберманов лишь плотный волосяной покров на коже. Прямо как у некоторых представителей кавказских народов. Хотя зачем вам об этом знать? Ну и ладно, уже знаете.

Но именно поэтому в отличие от других псов им так опасен перегрев и переохлаждение. Быть может, кроме разве что голой мексиканской собаки. Но, по совести говоря, это вообще не собака, а какая-то крыса в пятнах с чубчиком, нет?

— Стоять! — Я резко выбросил руку, поймав за воротник довольно хорошо одетого молодого человека. — Ну-ка, милейший, признавайтесь…

— Отпустите, герр сборщик налогов, — взвыл он, пока остальные делали вид, что их это абсолютно не касается. — Мой отец всё уплатит! Не отдавайте меня собаке дьявола!

— Это… это он про меня?! — У Гесса отпала нижняя челюсть.

— Клянусь муками Спасителя, она ещё и говорит?!

— Во-первых, это он, — сухо поправил я, показывая псу кулак. — Во-вторых, конечно же нет, тебе показалось, о бдительный немецкий хлопчик. Значит, я, получается, сборщик налогов? Не отвечай, это риторический вопрос.

— Как скажете, херр…

— Теодор Брутович, — представился я. — Мой папа был сербский римлянин из благородной немецкой семьи. — Для друзей Тео. Хочешь быть моим другом?

— Кто же откажет сборщику налогов, — развёл руками он. — Меня зовут Ганс Гримм.

— Да брось, — не поверил я. — А знаменитые братья Гримм тебе не родственники? Упс… да чего это я, они должны родиться несколько позднее.

— Что-то не так, херр Теодор?

— Нет, наоборот, всё отлично. Если не будешь называть меня херром, то даже могу тебя обрадовать: твои праправнуки прославят фамилию Гримм по всему миру.

— Они станут императорами?

— Нет, писателями.

По разочарованному лицу молодого человека стало ясно, что будущими праправнуками он гордиться не намерен. Ну да и ладно, в конце концов, это не мои проблемы.

— А теперь, Ганс, быстренько проводи меня к городской библиотеке.

— К какой именно, у нас их шесть.

— К самой главной.

— А, к той, что в ратуше у Песчаных ворот. Они тоже не хотят платить налоги?

— Бюджетники же, сам понимаешь.

Он старательно закивал, словно хоть что-то понял, после чего честно потащил меня через невразумительный лабиринт кривых городских улочек. Перед нами по-прежнему расступались, хотя мы с доберманом не строили рожи, не показывали зубы и шли себе, абсолютно никому не угрожая. За нас всё это делал скромный немецкий паренёк из хорошей семьи:

— До-ро-огу-у сбо-о-рщику налого-ов!!! С ним со-ба-ка-а дья-а-вола-а! Убедитесь, честные граждане вольного города Бре-ме-ена! Я бы не нарыва-ался-а-а…

Ох ты ж господи боже, пьяный Диоген им всем в бочку! Кто бы тут рискнул нарываться?!

Я так понял, что сборщик налогов здесь почитается едва ли не страшнее главы городского самоуправления. Перепуганные люди просто разбегались перед нами, и попробуй мы с Гессом кого-нибудь поймать на парочку вопросов, так они бы петляли по переулкам не хуже загнанных зайцев, лишь бы не попасться в наши лапы. Хотя признайте, был ли кто тише и милее нас?

Оставалось лишь шагать след в вслед за молодым человеком, едва ли не распевая вслух классику детской мультипликации:

В общем, до высокой ратуши мы дошли довольно быстро, минут за пятнадцать — двадцать, а собственно сама библиотека находилась в левом крыле того же здания. Четыре этажа, серый камень с отделкой красным кирпичом, узкие окна, красивые шпили, надёжные дубовые двери, окованные резным железом. И нет, судя по двум стражникам, она отнюдь не была общественной, туда явно не пускали всех желающих почитать.

Я как раз хотел уточнить этот момент у нашего проводника, но на повороте будущий прапрадед великих писателей сбежал. Просто резко дюзнул за угол на третьей космической без предупреждения, даже не сказав «ауфвидерзейн!». Ну и Кафка ему судья в пекле…

Бородатые стражники на крыльце скромненько опустили глазки, пропуская нас внутрь. Но за порогом, при входе в коридор библиотеки, нас двоих попытался тормознуть толстый ретивый монах, пропахший пивом. Тот ещё тип, тоже отнюдь не привыкший, чтобы ему перечили.

Однако и мы были не в настроении, поэтому играли с козырей.

— Именем святого Доминика, куда?

— Именем налоговой службы, сюда!

— Именем папы римского, зачем?

— Именем федеральной экспертной службы, не ваше дело!

— Именем магистрата, вы не вправе…

— Гесс, лучше объясни служителю культа, в чём он не прав.

— Типа я ему должен сказать «гав»?

— Можешь даже немножечко его укусить.

— Эй, толстый, сейчас я тебя кусь…

После этой фразы монах позорно бежал, бросив позиции с воплем: «Собака дьявола-а!»

Мой пёс вторично обомлел от незаслуженной обиды.

— Стой, гад! Чтоб ты знал, я тебя поймаю и точно кусь! Меня воспитал отец Пафнутий, а не какой-то там рогатый дьявол! Я честный пёс благородных кровей, хочешь — лапку дам? На! Не хочет лапку, не любит собаченек. Как теперь жить?!

— Плюнь на него, у нас другая задача. Главное, что мы в библиотеке и где-то здесь нарвались на засаду двое наших бесобоев. Поможешь найти следы?

Доберман мгновенно сделался очень серьёзным и пошёл по коридорам между книжных полок, опустив чуткий нос к самому полу. Первый, второй и третий этажи он забраковал, не поведя и бровью. А вот на четвёртом замер:

— Тут что-то есть. Тут люди были и бесы, и ещё кто-то, слушай…

По движению его острых ушей и вертящегося кончика хвоста можно было читать романы. Не берусь судить за всех и каждого, но лично мне всё было ясно, как если бы он ещё и вслух комментировал каждый шаг.

А он, кстати, и комментировал:

— Здесь шёл один человек, пахнет салом копчёным и колбасой. Белорус. Идёт сюда… Опа! Ещё один слева, тоже пахнет колбасой и жареной картошкой. Он… слева… справа… идёт на цыпочках, как будто в засаде. Беса нет. Нет бесов. Первый бежит, упал тут. Второй пришёл, трогал книжки, трогал полки, страх… запах страха! Фу-фу, невкусно, плохой запах. Погладь меня!

— Ты мне голову не заморачивай, — тихо попросил я, честно погладив пса по шее. — Почему первый упал? Что делал второй? Как они умерли? Следы крови есть?

— Нет, — ещё раз обнюхав все углы, доложил доберман. — Нет крови. Адреналин есть. Получается, они… очень-очень-очень испугались.

— Опытные бесобои чего-то очень испугались? — не поверил я, хотя у самого пробежал лёгкий холодок меж лопаток.

Вот уж передайте наше душевное «спасибо» отцу Пафнутию, который и подговорил нас взяться за самое трудное задание. Сидел бы я сейчас в уютном доме, с тёплой печкой и гречневой кашей на столе, гонял бы мелких бесов по селу и окрестностям. Тихая, спокойная, непыльная, но вполне себе уважаемая работёнка, согласитесь. Или не согласитесь, ваше право.

В конце концов, всё строится на контрасте: мат, алкоголь, святая вода, молитвы и незатейливая жизнь на своей земле, но именно контраст и наполняет наше существование смыслом. Чего ещё желать человеку в провинции?

— А тут вот сиди себе гадай: что же вдруг могло до смерти напугать несгибаемых потомков бобруйских партизан…

Я не сразу заметил, как от мыслей в голове перешёл к озвучиванию их же вслух.

Гесс вежливо слушал, вывалив набок красный язык, как пионерский галстук. Откуда-то издалека донёсся вечерний перезвон колоколов, единственное узкое окно в дальнем углу длинного коридора едва пропускало последний сумеречный свет. Значит, уже темнеет.

А у нас с собой нет ни свечей, ни факелов, ни фонариков. Да и кто бы позволил нам тут бродить с канделябрами среди собрания древних манускриптов. Пожароопасное местечко! Получается, надежда одна — на нюх моего добермана и на…

— Господи, дай мне пинка! У нас же, блин, есть оружие.

Лихорадочно вскрыв коробку, я достал новенький «макаров» в заводской смазке, быстро проверил его, разобрал, собрал и зарядил магазин патронами. Пока всё работало как часы.

Годы службы научили нескольким прописным истинам в обращении с огнестрелом — оружие держи стволом вверх, пистолет сам по себе не стреляет, а если палец на спусковом крючке — жми не задумываясь, времени на снятие с предохранителя элементарно может не быть.

Травмат считается безобидным в сравнении с боевыми патронами, но, между нами говоря, просто надо знать, куда целиться. С двух-трёх метров — в висок, в глаз, в горло или в упор в область сердца, и всё, шансы выжить очень невелики, так что…

— Кто-то идёт? — повернул голову мой бдительный пёс. — Человек, не бес, может, он хочет с нами поиграть? Дать ему лапку?

— В поздний час в тёмной библиотеке, на том месте, где были убиты двое наших? Нет, лапку давать ему явно не надо. Но мы его дождёмся и вежливо побеседуем.

В мягкой, зыбкой темноте библиотечных коридоров мелькнул серебристо-синий свет.

Я поднапрягся, укрывшись в углу между двух полок. Гесс залёг рядом, прижав пузо к каменному полу, а уши к голове. Через пару минут мы увидели высокого, худого старика в длинной чёрной мантии и маленькой круглой шапочке на затылке. Блестящий лысый череп, длинная борода, блуждающий взгляд, впалые щёки, чем-то на художника Рериха-старшего похож, если понимаете, о чём я.

Мы проходили его учение в рамках традиций развития восточной философии и буддизма. Не берусь начинать здесь диспут на эту тему, никому оно не надо, просто будь как будет. В конце концов, внешнее сходство ещё ни о чём не говорит, верно?

Под мышкой у него была толстая книга, а сам свет исходил из светло-голубого камня, вставленного в перстень на среднем пальце правой руки. Конечно же он сразу увидел нас, засада была не ахти какая, чего уж…

— В прошлый раз меня встречали два стражника, а сегодня сборщик налогов с верным псом. Молодой человек, могу ли я спросить, откуда у вас собака дьявола?

— Не называйте его так, не стоит. — Выйдя из тени, я постарался встать впереди насупившегося добермана, держа пистолет в опущенной руке. — Значит, вы видели тех двоих и знаете, как они погибли.

— Видел, конечно, — не стал отпираться мужчина. — И разумеется, знаю, ведь это я их убил.

Мой пёс недовольно заворчал, но интуиция подсказывала не пороть горячку со стрельбой, а попробовать договориться. В том плане, что в мире нет злодея, не любящего о себе поговорить.

— Как я понимаю, меня вы тоже можете убить в любой момент?

Он кивнул. Так просто, легко, буднично, что я ему поверил.

— Тогда, если вас не затруднит, пару вопросов?

— Обращайтесь, херр сборщик налогов.

— Но, разумеется, если вы действительно не заняты и сможете уделить мне время без ущерба для ваших тайных дел?

— Хм, странная манера речи для представителя столь неблагодарной профессии. — Он чуть приподнял кустистую левую бровь. — Сорбонна, Прага, Варшава или Мадрид? Я бы поставил на Сорбонну, они готовят лучших философов в Европе.

— Московский педагогический университет. Но вы абсолютно правы, у меня степень бакалавра философии и истории религии. — На миг я почувствовал, что владею ситуацией.

— Невероятно, получается, даже варварская Московия держит марку неплохой школы риторики. Вы сумели заинтересовать меня, пусть ненадолго, но…

— Я буду предельно краток. Вы маг? Ну там какой-нибудь алхимик, волшебник, чародей, учёный, открывший суть вещей, тайны мироздания и всё такое прочее?

— Я Санбариус, чернокнижник, — слегка поклонился он. — Моё имя говорит само за себя. Полагаю, вам также стоило бы представиться? Прежде чем вы преставитесь.

— О, сколь изящная игра слов…

— Ваши предшественники этого не оценили. Итак?

— Тео. В смысле Теодор. А моего пса зовут Гесс, и он доберман, а не какая-то там левая собака дьявола.

— Что ж, возможно, вы не всё знаете о своём четвероногом друге. Он ведь обладает человеческой речью?

— Гав, — подтвердил Гесс, пружинисто подпрыгивая. — Я хороший. Но тебе лапку не дам. Вот. И всё.

— Я бы хотел иметь такого при себе, — пробормотал себе под нос чернокнижник. — Но собака дьявола служит лишь одному хозяину. Мне придётся убить вас обоих. Сделайте милость, Тео…

— Теодор, — поправил я. — Тео — это для друзей.

— …сделайте милость, не кричите и не умоляйте о пощаде. Полагаю, эта штука у вас в правой руке — какое-то новоизобретённое оружие специально для сборщиков налогов?

Я промолчал, с тихим ужасом отметив полное онемение правой руки. Ноги также словно приросли к каменным плитам пола. Судя по нервно дёргающемуся доберману, у него были те же неразрешимые проблемы с движением.

— Почему-то все герои непременно уверены: если разговорить злодея, он расслабится и позволит себе сантименты, — вздохнул Санбариус, раскрывая книгу, что была у него под мышкой. — Но никто, представляете, никто не задумывается, что и сам может попасть в эту же ловушку. Люди не любят думать.

— Как вы… как вы это сделали?!

— Чёрная магия, херр сборщик налогов. Моей воле покорны целые сонмы мелких бесов, и именно они сейчас удерживают вас и вашего четвероногого друга. Те двое стражей, пытавшихся напасть на меня, взять в клещи, тоже думали, что имеют дело с беззащитным астрологом, ворующим редкие книги, дабы вызвать себе на службу нечистых духов. Я лично знавал много таких, они были слепы и обуреваемы бесами тщеславия.

— А вы, несомненно, гораздо выше этого?

— Я презираю земную суету, — довольно резко ответил чернокнижник. — Но здесь и правда есть интересные фолианты, дарующие большие знания учёному мужу, сумевшему правильно их прочесть. Страницы этих книг сделаны из человеческой кожи, их буквы написаны смесью крови и пепла, а рисунки столь страшны, что неподготовленные теряют разум от страха и потом…

— У них останавливается сердце, — глухо закончил я.

Детали разрозненной мозаики вставали на свои места. Бесобои приходят с целью избавить человека от власти бесов, но что, если он сам прекрасно способен управлять нечистью? Парни просто слишком поздно поняли, с чем имеют дело, и наверняка не рассчитывали на противоборство со столь мощным противником. Нас учат, что человечество благодарно нам за избавление, а вот в такие моменты просто не хватает слов от обиды и разочарования в людях…

— Полагаю, у вас больше нет вопросов, херр сборщик налогов? Тогда с вашего позволения или без него, но приступим.

Он раскрыл книгу, пошелестел сухими страницами, видимо, нашёл нужное место и начал что-то читать про себя, бесшумно шевеля тонкими губами. В коридоре заметно похолодало, но, несмотря на это, на лбу чернокнижника выступили бисеринки пота.

Я честно пытался шевельнуть хоть чем-то, но, похоже, в моём распоряжении оставался лишь язык. Гесс глухо скулил сквозь плотно сжатые челюсти и тоже не мог сдвинуться с места.

А на полках уже показались бесы. Коричневые, чёрные, полосатые, с ехидными ухмылочками, пританцовывающие на тонких ножках и строящие нам поганые рожи. Весь вид этого сонма нечисти был столь неприятен, что едва ли не вызывал рвотные рефлексы.

Когда же один бесёнок с бесстыже выбритой голой задницей вспрыгнул на моё плечо, я прямо-таки взвыл:

— Пошёл ты на…!!! [отцензурировано позднее].

Беса как ветром сдуло, всё-таки не любят они русский мат! А я вдруг почувствовал лёгкое покалывание в указательном пальце правой руки и автоматически нажал на спусковой крючок. Глухо грохнул выстрел, резиновая пуля угодила в пол. Но!

Отскочив от каменных плит, она попала бедному Гессу в такое место…

Ох, короче, прямо по его блестящим причиндалам, если можно так выразиться.

— Ай-я-а-а-а!!! — не своим голосом возопил ужаленный пёс, взвиваясь в воздух едва ли не до потолка, так что бесы посыпались с него как блохи после курса неостомозана.

— Что происходит? — медленно поднимая голову, опомнился Санбариус. — Вы не можете так себя вести, это просто возмутительно, так не…

— Кусь! — приказал я, хотя, наверное, Гесс уже не нуждался в подсказках.

Со стуком когтей, словно чёрный дракон, приземлившись на каменный пол, он в одном прыжке грудью сбил обомлевшего чернокнижника и, рыча, вцепился в подол его мантии. Слюни и лоскуты полетели в разные стороны!

— Собака-а дьявола-а! — заорал несчастный, бросая свою книгу, в бесплодной попытке удрать по коридору.

В третий раз до глубины души обиженный доберман яростно гонял злодея по всем проходам, не давая ему ни секунды на передышку или ответный ход. Санбариус пытался кидаться тяжёлыми фолиантами, пару раз сваливал на Гесса деревянные полки, но остановить праведный гнев остроухого пса было невозможно. Препятствия лишь всё больше заводили его.

— Кусь тебя, нехороший человек, кусь, кусь!

Я тоже ощутил возвращение свободы движений, мои мышцы вновь подчинялись мне. Какой полезной, оказывается, может быть обычная резиновая пулька…

Я даже успел коротенько помолиться, прежде чем поспешил на помощь другу, но в этот момент раздался звон стекла.

— О силы Тьмы, сделайте меня-а летучей мышью-у-у!

Судя по последовавшему глухому, чавкающему удару, просьба о перевоплощении была отклонена без объяснений в самой категоричной форме.

Мы с псом едва ли не по пояс высунулись из окна, мне даже пришлось придержать его ретивость за ошейник. Учитывая, что чернокнижник летел аж с четвёртого этажа, то разглядеть тело Санбариуса, валяющегося внизу, было довольно сложно, по крайней мере, пока не набежали городские стражники с факелами:

— Советника бургомистра убили-и-и!

— Так мы тут не при делах, он сам виноват. — Я втянул пса обратно и напомнил: — Наша задача — изгнание бесов. На ликвидацию членов городского совета мы не подписывались.

— Угу, — коротко угукнул Гесс.

— Поэтому мы… Стоп, парень, а что это у тебя во рту?

Доберман предупреждающе зарычал, но я всё равно заставил его разжать зубы. На мою ладонь упало обслюнявленное кольцо с синим камнем. Сейчас оно уже не светилось, но всё равно впечатление производило зловещее…

— Всякую дрянь в пасть тащишь, фу! Вернёмся домой, будешь язык с мылом мыть, понял?

— Понял. Был не прав. Прости меня! Я хороший.

— Дай лапу, — улыбнулся я.

— На! На две! И в нос тебя лизь!

Думаю, ещё, наверное, с полчаса мы потратили на обход этажей в поисках бесов. Нашли штук семь-восемь, остальные разбежались, не дожидаясь худшего. Тех, кто остались, мы отматерили, перекрестили, а самого наглого крепыша Гесс ещё и покусал в воспитательных целях.

Убивать никого не стали, смысла не было. С мелкими бесами от этого только вони больше, а в данном случае главным носителем зла вообще оказался обычный человек. Как я теперь понимаю, это, увы, не редкость в наше и не в наше время.

Потом снизу на лестнице раздались шаги, глухие голоса и лязганье оружия. Мы только успели переглянуться, как тьма вдруг стала совершенно непроглядной, а в следующее мгновение вспыхнул резкий свет и мы уже стояли в кабинете Марты.

Ну-у, должен сказать, что в этот раз она не была ни улыбчивой, ни гостеприимной. Холод, бетон, глухая обида в глазах. Я помню такие взгляды, у женщин это значит: «Заткнись и сдохни на месте, коварный мерзавец!», так что любые оправдания бесполезны.

— Вы полностью провалили задание…

— У нас имена есть.

— Фёдор Фролов и доберман Гесс, вы дисквалифицированы. Ни один бес не уничтожен, зато погиб человек, имеющий определённый вес в историческом развитии города. Сдайте оружие.

Я послушно вытащил коробку из-за пазухи и пистолет из кармана.

— Перстень!

— Вообще-то это наш трофей.

— У бесобоев нет личных трофеев. Тем более таких опасных.

Чего в нём опасного? Но ок, после секундного размышления я выложил на стол золотой перстень с синим камнем. В конце концов, нам в селе он действительно на фиг не упёрся.

— Свободны.

— Минуточку, один момент, — попросил я.

Марта поправила очки и сухо кивнула. Отлично.

Я сделал шаг вперёд, поймал её за плечи и быстро поцеловал.

— Дурак, — повторяясь, пискнула она, а через мгновение мы с доберманом стояли в нашем доме напротив отца Пафнутия.

— Секунд десять от вас не было, — сонно зевнул он. — Почитай только перекреститься-то и успел. Как дело от прошло, докладывай, паря!

— Нас уволили, — кротко кивнул я.

Пёс автоматически повторил мой кивок.

— Обоих, стало быть, — удовлетворённо огладил бороду наш наставник. — Чудны дела Твои, Господи. Я-то от сдуру думал, будто бы хорошо от тебя подготовил. Учил от души. Так в чём же промашка вышла?

— Беса не убили ни одного.

— А-а, опять двадцать пять. Геська, не скули, сперва от доклад выслушаю во всех деталях, а кормёжка-то уж потом будет. Ежели заслужили.

Доберман тут же сел на задние лапы, передние сложив перед грудью и всем видом показывая, что уж служит-то он как надо и кое-где в одном месте даже безвинно пострадал. Пожалейте его, погладьте его, дайте вкусняшку, он хороший мальчик.

Я же, мысленно взяв под козырёк, привычно вытянулся во фрунт, без спешки и лишних деталей, по-военному отрапортовав обо всём нашем приключении. Старец не перебивал, но пару раз хлопал себя по коленям и насмешливо фыркал в густые усы.

Единственное, что я опустил, так это короткий поцелуй, сорванный мною с нежных губ Марты. Мне вдруг показалось это исключительно личным делом, зачем ещё кого-то вмешивать. Тем более что единственный, кто мог бы меня сдать, наверняка будет делать невинные глаза, вилять хвостом и держать язык за зубами. Иначе ему же хуже будет.

Отец Пафнутий встал, молча наполнил мою тарелку горячими вчерашними щами, а для Гесса достал кусок размороженного мяса с костью. Мы оба действительно успели проголодаться. Уже за чаем, выставив на стол мёд, халву и сушки, батюшка неторопливо начал:

— Не боись от, паря, вернут они тебя. Сами приползут-то, да ещё от и уговаривать станут. Беса побить — дело-то нехитрое, а ты от по ходу дальше пошёл, ты почитай что бесовское клеймо с сердца города стёр. Скока от тот чернокнижник бед-то сотворить мог, а? Ну и уж коли ты, как от ни верти, а за убитых братьев-бесобоев отмщение воздал, так и те тебя-то, поди, не бросят. Система от штука безоткатная, однако ж в её основе и люди есть. А люди, они добро помнят!

— Думаете, моего возвращения затребуют другие ребята?

— Да как знать. Тут дело-то в ином. В том… ты ли сам от туда вернуться хочешь?

Я задумался.

С одной стороны, все эти мероприятия по ликвидации и разгону незаконных бесовских бандформирований были делом опасным, а потому вполне богоугодным. И значит, мне следовало не брыкаться, а с достоинством и терпением нести этот крест.

С другой стороны, вне Системы я практически наверняка не увижу одну очень строгую рыжую девушку с ренуаровской фигурой и травматическим пистолетом. Конечно, она назвала меня дураком, что справедливо, потому что я и вёл себя как полный идиот, но вкус её губ…

Мне тогда показалось, будто бы она даже ответила на поцелуй. Впрочем, сейчас это не важно. То есть важно, но не это, есть вещи и посерьёзнее. Или нет? Не знаю, запутался, простите.

— Отче, возможно, пока из меня действительно выходит не лучший бесогон или бесобой. Я от собственных косяков не отказываюсь, что было, то есть. Но ведь, наверное, всё-таки надо куда-то стремиться, идти в рост, пробовать пробиваться своим лбом. Я вернусь в Систему. У меня там ещё есть дела.

— Ох уже от мне энта девка…

— Я не поэтому!

— Ага, от тока не лечи старика.

— Гесс, скажи! — гневно потребовал я. — Чего он?!

— Гав-гав, — без особого энтузиазма подтвердил грызущий кость доберман, даже морды не повернув для моей защиты.

Ну и пожалуйста, я резко встал из-за стола, прекрасно отдавая себе отчёт, что похож сейчас на обиженного восьмиклассника, чисто из ослиного упрямства пытающегося переделать под себя весь взрослый мир. Благо суровый батюшка проявил редкую для него кротость и терпение, широким жестом отпуская меня на вольные хлеба.

— Ну коли решил-то, так от и решил. Я зазря неволить не стану. Ты от не инок, не монах, пострига не принял, от земного не отказался. Живи, как жил! А от как затребуют тебя, Федька, свыше, так то и шагай до своей мечты.

— Спасибо, — буркнул я, краснея до ушей. — В смысле могу приступать к своим текущим обязанностям?

— Отчего ж нет. Раз сыт, от посуду помой, прибери везде да к вечеру баньку-то вытопи. Банька, она крепко как голову прочищает.

— Гав?!

— Ох ты ж мне, да Геську выгулять не забудь. Он, поди, в том твоём Бремене от и ни одного столба не пометил, терпел, как графья терпят до дому…

Кстати, честно говоря, вот этот момент от меня как-то ускользнул. Собака не человек, её в туалет выводить надо, не то наделает луж в сенях и сам же над ними плакать сядет, от обиды в первую очередь. Примерно через пять — десять минут мы вышли с ним во двор.

Пёс с места дал пару кругов для тонуса, потом сделал свои грешные дела и подошёл ко мне, заискивающе глядя в глаза:

— Погладь меня. Я тебя лизь. Я никому не скажу, что ты девушку ту кусь!

— Я её не кусь.

— А чего она тогда ругалась?

— Это… понимаешь ли, это определённая часть лёгкого флирта, так сказать, конфетно-букетный период. Если по-твоему, то нюхательно-прыгательный. Как-то так…

— Имей в виду, твоя Марта не любит собаченек, а я тебя люблю. Я хороший, я верный, я бесов гонял!

Пока этот остроухий козлик взметал снег по всему двору, мне пришлось заняться растопкой бани. Дело по сути нехитрое, хоть городскому жителю и приходится учиться.

В своё время, в первые два раза, я едва не подпалил саму баню. Потом раза три мы чудом не угорели с отцом Пафнутием от неправильно задвинутой мной заслонки. Ещё бывало, что я расходовал слишком много дров на кипячение воды, забывая про прогрев самой бани.

В общем, нагоняи вкупе с молитвами и «повторение — мать учения» в конце концов сделали из меня знатного банщика. Я и веники мог подготовить, и парку поддать, и самовар вовремя раскочегарить, и пару вёдер ледяной воды держать за дверью, чтобы было чем окатиться.

Так что через два с чем-то часа мы все трое направились в баню. Пёс, естественно, не мылся, ему не надо, сытый, выгулянный и довольный собой доберман мирно дремал у нас в предбаннике, развалившись на спине, раскинув в разные стороны мосластые лапы, закатив глаза и высунув язык. Зрелище, должен признать, на любителя.

— Чтой-то погода как от завывает, — дуя на чай, заметил розовощёкий старец, когда мы с ним, вымытые и распаренные, сидели в чистых семейных труселях и белых простынях за самоваром в баньке. — Хоть от наружу не выходи, а?

Вполне себе в тему и даже с выражением прочёл я. Отец Пафнутий удовлетворённо покачал седой бородой:

— Александр Сергеевич Пушкин, люблю его, от умел же человек простые слова в диковинную историю складывать. И главное-то, ить глянь в оконце, бесы тут они и есть!

— Где? — невольно дёрнулся я, не потому что испугался, а потому что действительно интересно.

Я встал, прилипнув носом к маленькому банному окну, попробовал вглядеться в темень за стеклом и невольно присвистнул. Беспорядочные порывы ветра бросали хлопья снега из стороны в сторону, а в белых кружевах явственно угадывались самые поганые рожи с рожками и без.

Если кто думает, что все бесы в принципе одинаковые, общего классического типа голого карлика с пушистым задом, козлиными копытами, хвостом с кисточкой и смешной мордочкой с бородкой, пятачком и рогами, так вот нет! Нет, пустое, плесень вольтеровская!

Бесы созданы абсолютно разными по хаотичной прихоти его сатанинского величества. Они могут показываться человеческому взгляду в образе уродливых гномов, зверообразных существ, призраков, расплывчатых видений, обычной пыли, грязи, да и вообще почти чего угодно.

Причём даже самый мелкий бес способен доставить целой куче людей очень и очень большие неприятности. Прямо вот как сейчас.

— На двор выйти нельзя, они нас закружат и заморозят.

— От верно сие, но ить не до утра же нам в баньке-то париться.

— А что же делать?

— А я тя научу, — самодовольно выпятил грудь святой отец. — Ты ж от, паря, стреляешь больно ловко.

— Белку в глаз не бью, мне её жалко, — заранее предупредил я, но он только рукой махнул.

— Где секретная половица-то, помнишь?

Если речь о тайном складе оружия в нашем предбаннике, то как такое забудешь. Я отсчитал нужное количество шагов от порога, постучал голой пяткой по полу и, услышав гулкий звук пустоты, опустился на колени.

— Вам пулемёт или сначала гранатами их закидаем?

— Ох ты ж мне, уймись-ка, Аника-воин! — сурово прикрикнул отец Пафнутий, вставая из-за стола, грозный и гневный, как бог Посейдон, в белой простыне через плечо. — Тащи-ка от сюда ведро воды.

— Зачем?

— Освящать от буду!

Согласитесь, есть ряд ситуаций, при которых беспрекословное подчинение начальству является наипервейшей добродетелью любого послушника. Какой бы вы ни были крутой бесогон, сто раз самостоятельно выходивший на жутко опасные задания, иногда бывает очень полезно просто послушаться старших. И поверьте, оно себя оправдывает.

— Вот. — Я поставил перед наставником эмалированное ведро горячей воды. Да практически кипяток, если что.

Он задумчиво снял с шеи полуторакилограммовый серебряный крест с позолоченным Иисусом, важно, не спеша, громко, с выражением прочёл необходимую молитву и трижды опустил крест в ведро. Чисто внешне вода никак не изменилась, но внутренне, на молекулярном уровне…

— От тот дробовик бери, я-то его рублеными гвоздями заряжал, — вновь вешая крест на шею, поучал меня старец. — Ага, вот его. Америкосовская вещь, братки эмигранты прислали, удобно от бедра-то палить, бах — и нет его, беса!

Я взял дробовик, проверил затвор, опустил предохранитель и кивнул:

— Готов. Куда стрелять?

— Да в ведро ж от, дурында-то!

— Понял. — Я едва не козырнул, но, как общеизвестно, в бане генералов нет.

Смысл его затеи сразу стал ясен и светел, как яблочный сок в детстве. Мы оба оделись, затушили огонь, собрали вещи, подняли за ошейник разомлевшего в тепле добермана и дружно шагнули за порог.

Счастливые бесы взвились толпой.

— Бей их! Ку-са-ай! Коли-и! Царапа-ай! Ре-ежь! Души-и!

Они мгновенно собрались в одну огромную тучу и рухнули на нас, как бык на овцу. В тот же миг отец Пафнутий могучей рукой подбросил ведро, а я выстрелил почти дуплетом. Горячая святая вода выжгла в бесовском войске более половины действующего состава, а дырявое ведро упало нам под ноги.

— Бежим, что ль, от быстро-быстро? — предложил батюшка, первым срываясь с места.

Мы с Гессом не отставали ни на шаг. А когда ошпаренные бесы перегруппировались для новой атаки, то было уже поздно. Я захлопнул дверь в дом в ту самую секунду, когда сзади в неё врезались острые носы и когти снежного бурана. Обозлённая вьюга бушевала вплоть до самого утра, стихнув лишь с первыми лучами скудного северного солнца.

Мы же в ту ночь ещё долго не могли уснуть. Отец Пафнутий травил армейские байки об Афганистане и Молдавии, а также буквально забросал меня чудесными историями о своей многолетней войне с бесами. Оказывается, она у него была не просто долгая, но ещё в чём-то и глубоко личная.

Его дед как настоятель монастыря под Черниговом был расстрелян советской властью, а его отец как сын попа числился в неблагонадёжных, но тем не менее вернулся с Великой Отечественной без ноги, зато с тремя орденами Славы на груди. Именно он уже на склоне лет впервые рассказал ему о происках бесов на германских фронтах.

О том, как они подставляли бойцов, заморачивали в тумане, как вселяли страх или, наоборот, нечеловеческую ярость, жгучее желание хватать и грабить, и как жестоко наказывали за это командиры, фактически карая человека за действия беса. О том, сколько людей можно было бы спасти, будь при каждом полку или дивизии хотя бы один думающий батюшка.

Но всё было как было, не пролистаешь, не перепишешь…

— Так что, вы стали сразу верующим?

— Ага, держи от кулаки! Я-то с ним спорил, чуть не дрался, от весь из себя октябрёнок, пионер, комсомолец, от же как. Отцовские советы от добрым словом помянул тока в Кандагаре, когда первых-то шайтанов сам увидел. Мы дешёвый спирт пили, все от думали — глюки, вот и всё, а я от дальше копать начал.

В общем, копал он, так сказать, долго и старательно, так что путь к истинной вере у майора Николая Авдотьева был достаточно сложный. Это его история, рассказанная в порыве откровения, поэтому дублировать целиком я её не стану. Надеюсь, сами поймёте почему. Нет, ну и бог с вами, как кому угодно, мне дороже доверие моего наставника.

В тридцать шесть он окончил церковную семинарию, в сорок получил свой первый приход, а в пятьдесят уже был признанным бесогоном по Архангельской, Мурманской, Вологодской областям и Карелии. Самолично готовил молодых специалистов для Системы, сам участвовал в её создании и реструктуризации.

Так же сам ушёл из коллектива координаторов, ни с кем не ругался, никого не проклинал, сослался на здоровье и обид ни на кого не держал. Хотя по факту, конечно, его мягко, но твёрдо подвели к такому уходу…

Получается, что я первый его обучаемый за восемь или десять лет, сейчас моему наставнику восемьдесят четыре, то есть девятый десяток, а он ещё крепок и бодр, как кубанская коровка из Кореновки. Мороженое есть такое, ну вы знаете.

Утро, кстати, тоже выдалось забавным. Отец Пафнутий отслужил службу, вернулся в дом позавтракать и в лоб предупредил, что в двенадцать дня у него крещение. Типа мне надобно быть!

Я так нагнетаю сюжет, потому что чаще всего моё присутствие на данных мероприятиях в принципе не требовалось. В крестильне и без меня обычно народа хватало — батюшка, родители, бабки, дедки с обеих сторон, ближайшие друзья, родственники и, разумеется, крёстные. Где там ещё и мне место полотенце держать?

— Идём, идём, паря, — не без энтузиазма уговаривал мой наставник. — От нутром чую, оно тебе сегодня дико полезно будет.

— Да чем же?

— Не ведаю от, ибо предчувствие.

— Декарт мне в печень. А чего-нибудь более внятное, конкретное?

— Тьфу на тебя, Фома неверующий!

— Фёдор. Для друзей Тео.

— Тьфу от на тебя, Федька неверующий!

— Вот и поговорили.

В общем, у святого отца ни с того ни с сего замироточила икона Иоанна Крестителя, а в голову стукнулось предчувствие — бесы нападут! Брать реванш за баню или ещё по какому поводу, но точно, и, покуда крещение младенца проходит, мне нужно держать оборону у ворот храма. Господи, вот не надо было ему с утра пить…

Но споры ни к чему не привели, так что в конце концов мы, разумеется, пошли вместе. Батюшка у нас не столь занудно-принципиален, мне даже разрешили взять с собой добермана при условии, что он будет сидеть задницей на снегу и носу не сунет на порог церкви. Я втихую поговорил с Гессом, он изо всех сил пообещал.

Ну то есть будет очень и очень стараться, если, конечно, там в храме резко не потребуется его кожаный нос! Перевернись в гробу Фрейд озабоченный, но что поделаешь, у нас вот такой пёс.

Как и говорил, мне было приказано охранять подходы снаружи. Заботливый отче выдал мне фляжку святой воды и всячески благословил на «деяния вольные и невольные в потребное время во славу Божию».

Думаю, в этом случае подразумевались все методы остановки бесов, люто желающих помешать крещению младенца. И уж поверьте на слово проницательному отцу Пафнутию, таких бесов будут легионы! Я тихо матерился сквозь зубы, но кивал…

— От, паря, стой тут, как скала, как от Крымский бастион перед англичанами, и места не сдавай, — на ухо консультировал старец. — Чую, от не простого ребёнка крестим, а как бы не будущего главу всея России-матушки. Ещё святые-то отцы предсказывали, что от второй мессия придёт с русского Севера.

— Да?

— Ну, гарантий от дать не могу, но уж ты там от постарайся.

— Рад стараться, ваше высокоблагородие, — по-военному отрапортовал я.

— Тьфу на тебя!

— Я так и подумал.

— И на Геську тьфу!

— То есть мы заступаем на пост?

— Дуй уже отсель. Мне дитя от крестить надо.

Мы с Гессом честно встали у церковного порога, близ железных дверей, украшенных православными крестами. Дальше ему, как собаке, был вход запрещён, а мне, как его хозяину (спорный титул), просто нежелателен.

Поэтому мы оба замерли на морозе у ступеней Воскресенского храма и приготовились к худшему. Которое, должен признать, ждать себя не заставило. Из-под брошенного кем-то старого окурка закурился голубоватый дымок, почудился запах серы, а потом…

Первым к порогу важно шагнул мелкий коричневый бес типа «обамка».

— Эй, малой, где тут крещение проходит?

Отвечать нечистому на вопросы — это себя не уважать. Я молча отвесил рогатому щелбан в лоб, и «обамка» исчез.

— Почему ты не дал мне его кусь? Я готов. Я их всех кусь!

— Судя по всему, твой «кусь» скоро наступит, товарищ, — по-ленински благословил я, скрепя сердце признавая прозорливость святого отца. Он опять оказался прав.

Буквально через минуту нас атаковала целая толпа чернокожих бесов с оттопыренными ушами. Мой верный пёс наконец-то смог проявить себя во всей красе.

— Кусь тебя! И тебя кусь! Ах ты, злой негодник, на тебе лапкой по башке! И тебе! А тебя кусь за нос! Кто на нас с Тео? Погладь мой зад!

Гесс вертелся на одном месте, как юла. Нет, он не ловил обрубок своего хвоста, он честно гонял бесов. И, судя по коротким жалобным пискам (не лучшее слово в контексте…), делал это высокопрофессионально. Его великолепные зубы ни разу не клацнули вхолостую.

Помнится, в одной из детских книжек был нарисован король-доберман Гафт в окружении подданных его собачьего королевства. Король! И, собственно, это всё, что надо знать о доберманах.

Уверен, тот, кто хоть раз заводил эту собаку, никогда не захочет другую. И это при том, что я ни на грош не фанат кинологии, у меня в детстве вообще была кошка.

— Сынок, ты бы придержал псиночку свою, — вежливо обратились ко мне две случайные старушки-богомолицы. — Нам на крещение, может, милостыньку кто подаст.

— Ну что ж, мой пёс занят, но это не значит, что проход открыт, — объявил я, прекрасно понимая, кто тут к нам пришёл. Больше мне не нужен был алкоголь, теперь я и так всё видел. — Пошли вон, плесень рогатая!

Последнее, возможно, было излишним. Смысл ругаться, если бесы и без того знают, что люди относятся к ним весьма критически. То есть без всякого пиетета или уважения, а чаще всего в категорично ругательном смысле. Так, с другой стороны, и они к нам не с пряниками лезут!

— Бесогон, — определили старушки, мигом рассыпаясь, словно конструктор «Лего» на две сотни мелких бесов. — Ну чё ж, кирдык тебе, наглый мальчонка…

Когда твой враг уже не прячет свой звериный оскал, не бояться его куда проще.

Поэтому я лишь засучил рукава, облил кулаки и лицо святой водой, встав на защиту входа, словно царь Леонид при Фермопилах с весьма ограниченным количеством спартанцев. Ну то есть если окончательно докопаться, то Леонидом был я, а всеми героическими спартанцами сразу, оптом до кучи, так сказать, мой верный доберман.

Это была не то чтобы эпическая драка, нет. Ну, сколь эпичен может показаться со стороны обросший послушник в джинсах и чёрной рясе, матерящийся, как извозчик, и размахивающий кулаками во все стороны? Бесов-то никто не видит, а вот моё странное поведение могло быть заметно многим, но вряд ли хоть кем-то понято правильно. Полная жуть, короче…

Но стоило нам хоть как-то разогнать две первых волны нападавших, как им на помощь к воротам Воскресенской церкви хлынула свора уличных собак. Не так чтоб много, шесть-семь штук, но какие крупные бесы сидели у каждой на загривке! Просто орки на варгах!

— Я не могу кусь собаченек. Они невиноватые, это бесы плохие, а я хороший. Что мне делать?! На тебе лапку! Я устал, я пить хочу-у…

Единственное, что я мог ему предложить, это грязный истоптанный снег вокруг. Но это же несерьёзно. Поэтому, Декарт мне в печень, стукнувшая в голову идея была, скорее всего, не производным моего ума, а божественным наитием свыше.

— Пей. — Я достал из-за пазухи фляжку с остатками святой воды.

Буль, бульк, бульк…

— Что, всё?! Я только зубы прополоскал…

— Приблизительно это от тебя и требовалось.

Больше мы ничего друг другу сказать не успели, потому что на нас бросились понукаемые бесами собаки. До этого на улице они порой и гавкнуть-то в сторону пружинистого добермана не смели, а тут скалили клыки, рычали, вздыбив шерсть, и шли на нас, словно японские самураи на Порт-Артур. Не их вина, что разум бедных животных был захвачен нечистью…

Но и не наша проблема, верно?

— Мы их кусь!

Святая вода на белоснежных зубах моего пса сделала своё дело. В добермане вновь вспыхнули героические силы, и от первой же здоровенной шавки только клочья шерсти полетели!

Я же с ноги, каблуком в нос, расквасил наглую физиономию ретивого беса. Но рогатые не уступали, в конце концов, их было банально больше. Неравная битва продолжалась, наверное, ещё минут пять, или десять, или полчаса, или вечность, не помню….

Однако, когда мы с Гессом уже практически выбились из сил, вдруг зазвонили колокола и счастливые родители в окружении немногочисленных родственников появились на пороге церкви.

— Слава Тебе, Господи Иисусе, воистину слава! — хором прокричали все, сияя улыбками.

Я вдруг почувствовал, что меня больше никто не душит, не кусает, не грызёт, не царапает, что я могу опустить кулаки и что в будущем это будет уже не моя битва.

— Живой от, что ль, паря? — на всякий случай спросил отец Пафнутий, когда все ушли.

— Да, что мне сделается? — выдохнул я, лёжа пластом носом вверх на морозе, с закрытыми глазами, наслаждаясь видениями царствия небесного.

Утомлённый, но всем довольный доберман, пользуясь случаем, вылизал мой нос — это было так мокро и щекотно, что я невольно чихнул.

— От вижу… живой, то и дело. Стало быть, от и есть ты настоящий бесогон, что б о тебе твоя краля-то ни думала. У нас ведь что главное-то? Выжить! А всё от прочее ерунда, серьёзного внимания не заслуживающая, толку не имеющая. Вставай уже от!

Он подал мне руку. Я принял крепкую мозолистую ладонь, поднялся на ноги, отчихался от всей души и, взяв Гесса за ошейник, честно спросил:

— Скажите, отче, этот малыш, он точно рождён быть кем-то важным в истории России?

— Да тьфу на тебя от, паря. Шутил я! Дай ребятёнку-то хоть вырасти, в детство поиграть. Ужо от потом посмотрим, чёй-то из него ещё выйдет.

Честно говоря, я на минуточку почувствовал себя обманутым. Вроде бы только что вот дрались с тремя сотнями бесов за светлое будущее Родины, а оно ещё и близко не определено.

Тогда я ещё не знал, как борются бесы за абсолютно любую чистую душу! Мне казалось, будто бы у них есть и более практический, меркантильный интерес. Он, конечно, был. Просто я по своему интеллектуальному скудоумию неправильно обозначал его и ставил не на то место.

Два последующих дня мне были дарованы как выходные — никакой работы по дому, никакой помощи в храме, никаких тренировок, ни бокса, ни стрельбы, разве что прогулки с псом.

Выгул добермана два раза в день по ограниченной территории двора не слишком утомительное дело. Тем более что и Гесс наконец-то включил режим «я тоже имею совесть».

Теперь он не будил меня тычками под ребро, а тихо свистел, смешно вытягивая губы в ожидании прогулки. Не носился вокруг меня на морозе, пытаясь весело столкнуть в сугроб в каком-нибудь головокружительном прыжке. Он просто бегал кругами по двору, высоко задирая лапы, словно цирковой пони, важно задрав голову и бдительно держа нос по ветру, а уши — треугольными локаторами широкого радиуса действия.

Мы с ним почти не разговаривали, болтливый пёс успешно притворялся неговорящим домашним питомцем. Причём самым воспитанным, обаятельным и преданным. Целых два дня. На большее не хватило ни его, ни отца Пафнутия.

— Вставай от, Федька, ибо дел полно, — утром разбудил меня сам старец, а не тихое посвистывание Гесса.

Хотя сам пёс честно сидел на своём коврике, деликатно постукивая по полу обрубком хвоста. Я даже потянуться толком не успел, но ладно, как говорили древние философы? «Ложись спать с улыбкой, вставай утром с радостью!» Это, разумеется, не полный, а лайтовый вариант, но не цитировать же всю учебную программу простынями текста.

Поэтому да, я встал с радостью, сунул ноги в тапки, улыбнулся всему миру, быстренько оделся и вывел друга во двор. Но не успел даже умыться свежим снегом, как Гесс, встав на задние лапы в полный рост, передними прижал меня к двери.

— Хьюстон, у нас проблемы?

— Какой Хьюстон? Я не Хьюстон! Путаешь бедную собаченьку и пугаешь! Кусь тебя?

— Кусь, — согласился я, позволяя ему аккуратно прикусить страшными зубами моё ухо. Небольно, но чувствительно. Тем более что и «лизь» в это же ухо был получен незамедлительно.

— А теперь давай к делу.

— Тебя ищут, старому хозяину звонили, он говорил, я слышал. Про тебя, про меня, они хотят тебя забрать.

— Кто «они»?

— Не знаю. Но я не хочу, чтобы меня забрали. И без тебя не хочу оставаться. Не бросай меня!

— Да с какого перепуга?!

— Не бросай! Скажи, что не бросишь, я тебя лизь. Я хороший. Давай бить бесов. И играть. Хочешь лапку? На!

Я обнял его за шею, похлопал по спине, как мог успокаивая бедного добермана.

И, честно говоря, тоже вряд ли теперь представлял свою жизнь без Гесса. Без его холодного носа, ужимок, прыжков, сумасбродства, глупости, верности, преданности, легкомыслия, храбрости, хвастовства, постоянных «лизь, кусь, погладь, почеши, на лапку…» и вообще всего того, что делает дружбу человека и собаки самой искренней и крепкой в мире. Отнять у меня этого взбалмошного пса — всё равно что вырезать половину сердца…

Мы вернулись в тёплый дом, я быстренько разогрел на завтрак вчерашнюю кашу, приготовил яичницу с луком, нарезал хлеб, а за столом отец Пафнутий, образно выражаясь, взял быка за… не за рога, в общем.

— Всё от, Федька, пляши! Договорился я, берут тя в ту Систему на испытательный срок.

— Ух ты. Э-э, здорово?

— А то! Зарплата от хорошая, почти как в Москве, служить станешь бесогоном на день-два в неделю. Так что от не более шести мелких бесов в месяц. Ну и ещё кралю от свою рыжую видеть будешь чаще. Рад, что ли?

— Рад, — осторожно согласился я, переглянувшись с псом.

— То и дело! Не люблю от поперёк чужого-то счастья стоять. Ты ж молодой, тебе от расти надо, здесь, в селе-то, много чести не заработаешь, а через Систему, будь она неладна, всё едино в служебный рост пойдёшь.

— Спасибо, отче.

— Меня-то навещай от когда-никогда. — Могучий старец вдруг пустил скупую слезу. — Одиноко нам с Геськой будет без тебя, паря.

— Н-н-нет… тогда нет. Без собаки не пойду.

— Это как? Зачем он те? Все от бесогонят без собак, а энтому моего пса подавай?! — Белобородый батюшка быстро вытер слёзы, и щёки его порозовели от лёгкого раздражения. — Один от пойдёшь! Я за тебя поручился уже.

— Один не пойду, — добавил я, поймав отчаянный взгляд добермана, сдвинувшего жёлтые брови домиком и не сводившего с меня умоляющих глаз.

— Шутить от, что ль, вздумал?! Ты, паря, не шути, моя собака, и место ей дома. На кой от хрен тебе энтот дурачина на службе сдался? Он ить ни одной команды не знает.

— Во-первых, вы его просто не учили. А во-вторых, всё он прекрасно знает. — Я встал из-за стола и подмигнул доберману: — Гесс, голос!

Пёс честно гавкнул.

— Гесс, лежать!

Он мигом растянулся на полу.

— Гесс, сидеть!

Пёс так же послушно сел, замерев, как статуя.

— Гесс, анкор!

Доберман уставился на меня с недоумевающей мордой.

— Тьфу, Декарт мне в печень, это же по-французски. Просто перепрыгни через табуретку и обратно!

— Уф, — облегчённо выдохнул сквозь зубы мой четвероногий друг, на раз совершив по элегантному прыжку через озвученный предмет в указанных направлениях.

— Ну-у… — уважительно протянул старец, потирая ладони. — Такую-то животину разумную тем более не отдам. А ты от иди, Федька, иди, вещи собирай, не доводи от до греха.

Я молча скрестил руки на груди.

— Бунт? Старших от не уважать?! Забыл-то, поди, за что сюда сослали? Пошёл вон с глаз моих, Иуда-а! Я ж тебя породил, я тебя и…

Отец Пафнутий только и успел замахнуться, как ощерившийся доберман закрыл меня грудью. В глазах Гесса и святого отца светилось абсолютно одинаковое русское упрямство, граничащее с откровенным, безбашенным безумием. Один яростно сжимал тяжёлые кулаки, с клыков другого капала горячая слюна.

Я притих, как воробышек в грозу.

— Забирай от собаку, — неожиданно тихо выдохнул мой наставник. — Но тока я тебя предупредил, с ним на службу-то не возьмут.

Я положил ладонь на вздыбленный загривок добермана. Тот обернулся и быстро лизнул меня в запястье.

— Мы вдвоём.

— Как знаешь, паря. Советов не даю, своей головой от живите-то теперича.

— Простите нас.

— Бог простит, — буркнул отец Пафнутий, пошарил за пазухой вязаной душегрейки, достал засаленную игральную карту и протянул мне.

На карте на манер джокера был изображён гнусно ухмыляющийся оранжевый бес.

— Дуйте отсель. А то от ещё передумаю.

Я взял Гесса за ошейник и хлопнул ладонью по карте.

Всё получилось.

Белый коридор, ровный свет, узкая скамья, два бесобоя перед нами и дверь, та же самая дверь без таблички. При виде нашей пары оба резко вскочили, практически одновременно кинувшись пожимать мне руки.

— Тео и Гесс, — первым приветствовал нас седеющий мушкетёр в потрёпанном плаще и с явно не бутафорской шпагой на перевязи. — Какая честь! Вы ведь те славные парни, что дали по зубам советнику бургомистра в Бремене? Сокольский Юрий Владимирович, педагог-историк, в свободное время бесогоню понемножку. Будете у нас в Питере, я всегда к вашим услугам.

— Да уж, крепкую заварку вы начальству на стол подали, — поддержал его совсем молоденький парень, одетый в стиле официанта «Макдоналдса». — Тут такой кипеш был, человека убили, бесов нет, скандал до небес, германская комиссия общего расследования требовала, да белорусы упёрлись. Имеют право вето. Они чаще всех людей теряют, отчаянные потому что.

— Я бы сказал, торопливые, рассеянные и много о себе мнящие, — поправил его питерский мушкетёр. — Их же без подготовки берут, по одной рекомендации от Батьки.

— Следующий.

Если парнишка и хотел возразить, то не успел. Просто ещё раз пожал мне руку, подмигнул Гессу и развернулся к дверям.

— Юрий Владимирович, — пользуясь случаем, спросил я, — Извините, а вы по договору здесь или тоже на испытательном?

— Я, молодой человек, уже лет шесть как по договору. Но испытательный срок тоже прошёл, стажировался у нас же, в лавре Александра Невского. Ох, скажу я вам, там на кладбище порой такие бесы являлись, у-ух! Особенно помнится одна пышная красотка, у могилы Бориса Кустодиева по ночам сидеть любила. Без ничего. В любую погоду. Я тогда уже худо-бедно знал, что всех нас ждёт, так сказать, за бордюром, но заказ принял. Подхожу после полуночи, а она сидит прямо на плите в позе купчихи и неглиже, а потом томно так мне говорит…

— Следующий.

— Прошу прощения, Тео, — заторопился старый мушкетёр. — Дорасскажу в следующий раз. Занимательная историйка, ей-богу! Гесс? Держи хвост пистолетом!

— Странные они.

— Странные в сравнении с говорящим псом? — уточнил я.

Доберман задумчиво сдвинул брови и закатил глаза. Пожалуй, да, в Орден бесобоев, если так можно выразиться, явно набирали и куда больших оригиналов. Средний человек с нормальной, устоявшейся психикой вряд ли бы смог долго продержаться на такой работе.

— Кстати, — прикинул я вслух, автоматически гладя друга по голове. — Мы же с тобой, по сути, ничего не знаем об организации этой самой работы в Системе. Только то, что они тут централизованно раздают задания, гоняют бесов по всему миру в настоящем и прошлом. А что платят, какие условия, медицинская страховка, гарантированное общежитие, оплачиваемый отпуск, ну что там нам ещё полагается?

— Следующий!

— Погладь мой зад, — жалобно попросил Гесс.

— Не сейчас, ладно? Нас вызывают.

— Потом погладишь?

— Да. Потом. К вечеру. На неделе уж точно.

— Лизь тебя!

Мы зашли в кабинет, но… В общем, на что бы я там ни разлакомился, за знакомым столом в том же самом офисном помещении Марты не было. На нас едва поднял взгляд чисто выбритый черноволосый мужчина с набриолиненным пробором, в строгом костюме, сам лет тридцати пяти — сорока, с бесцветными глазами и брезгливым выражением лица.

— Фёдор Фролов по кличке Тео и его невоспитанная собака, — протянул он, тупо констатируя и даже не делая попытки поздороваться. — Есть договорённость с вашим наставником о работе в Системе на испытательном сроке. Шесть мелких бесов в месяц, город для жизни вне работы выберете сами, но ни Москва, ни Питер, ни Казань, ни Нижний Новгород, ни Екатеринбург, ни Хабаровск, ни Краснодар, ни Сочи, ни Ростов. Рекомендую Мичуринск или ещё что-нибудь поменьше, однокомнатную квартиру оплачиваете сами. Зарплата сдельная по утверждённому прейскуранту, но не меньше пятидесяти тысяч рублей в месяц. Будете расти профессионально, повысим. Медицинский полис стандартный, общероссийского образца. Вопросы?

— Всего один, — кротко ответил я. — Здесь раньше была девушка, рыжая такая, в очках, зовут Марта, где она?

— Это вас не касается. Вот типовой договор. Распишитесь, сдайте собаку и можете приступать.

— Я не сдам Гесса. Мы работаем вместе или не работаем вообще.

— Знали бы вы, с каким удовольствием, — мужчина на миг отвлёкся промокнуть платочком виски, — с каким удовольствием я бы вышвырнул вас отсюда под зад коленом…

— Рискни.

— Мм, не искушай меня, смертный. — В его голосе прорезались пугающие нотки. — Но ты кое-кому угодил. Даю последний шанс, оклад сто пятьдесят. Без собаки.

Я не успел ответить «нет». Но полностью уверен, что он прекрасно понял это по моему взгляду. Потому что неприятный тощий тип с молчаливой злорадностью нажал кнопку.

В следующее мгновение на нас обрушилась тьма, а потом мы с доберманом уже стояли в закатных лучах на вполне себе ухоженном европейском кладбище, украшенном разноцветными свечами, словно новогодняя ёлка в Коломенском.

— Где мы? — шёпотом спросил у меня коротколапый рыжий шпиц, пушистый и круглый как помпон. — Пошли назад, а? Я очень хочу кусь того противного дядьку. Он не любит тебя, он не любит собаченек, он никого не любит. Плохой. Кусь его!

— Надеюсь, у тебя будет на это шанс. Я поддержу. Кусать не стану, но врезал бы с удовольствием.

Меж тем действительно было интересно, куда нас на этот раз забросило и что нам с этим делать. Поскольку от отца Пафнутия мы были вынуждены резко уйти неподготовленными, то ни святой воды, ни молитвослова у меня не было. Как не было никакого полезного оружия, не считая русского мата и верного пса. Конечно, и то и другое хорошо срабатывает на целом ряде мелких бесов, но если здесь прячется кто покрупнее…

Тогда вот, упс, накрылся Кафка бочкой Диогена.

— Кстати, как я выгляжу?

Мой пёс сощурился, сфокусировал взгляд и удовлетворённо гавкнул:

— Ты красивая! Хочешь лапку?

— Красивая?! — обомлел я, лихорадочно ощупывая себя в области груди и ниже, ниже… уф.

Всё на месте, всё как всегда, обычная личина. Мы прошли пять-шесть шагов по кладбищу, пока не нашли хорошо отполированную могильную плиту, где в последних багряных лучах солнышка я хотя бы смог кое-как себя рассмотреть.

— В принципе ты прав. Выгляжу симпатяшкой, платье конца девятнадцатого — начала двадцатого века, среднее сословие, европейский стиль, и, судя по крестам, мы, наверное, в Чехии, Словакии или Польше.

Гесс задней лапой указал мне на могилу военного с характерным белым орлом на могильной плите с надписью «Stanislav Kovalsky 1811–1856 гг.».

— Точно Польша, — задумчиво подтвердил я. — А из меня, значит, сделали прекрасную польскую пани, которая с какого-то перепуга решила прогуляться по кладбищу на ночь глядя с комнатной собачкой под мышкой. Ты чуешь здесь бесов?

— Нет, — держа нос по ветру, объявил шпиц. — Тут пахнет водкой, пивом, горячим воском, кровяной колбасой. Я есть хочу! Корми меня, ты обещал! А я тебя…

— Ни лизь, ни кусь, ни лапку. — Я протестующе поднял руки. — У меня всё равно ничего нет, кроме карты с оранжевым бесом. Где тут чуешь колбасу?

Доберман досадливо облизнулся, оглядываясь по сторонам.

— Пойдём через кладбище к костёлу, там вроде светятся окна. В конце концов, там, где люди, там и еда. Вряд ли добрый ксёндз откажется покормить маленькую и милую собачку.

— Я не маленький, я много ем.

— Тогда будем надеяться, что он не жадный.

Если бы на тот момент мы только знали, куда шли. Да и шли-то, честно говоря, недолго, больше бежали. Я поясню почему.

— Ой, там тётенька, — поспешил обрадовать меня бдительный Гесс, устремляя взор налево.

Из разрытой могилы вылезла довольно кривая, неуклюжая особа в мятом платье и без правой руки, её она держала в зубах.

— Ещё вон двое парней. — Уши пса развернулись локаторами направо.

Там действительно бесшумно скользили меж расцвеченных могил два сутулых силуэта. Мне показалось, что лица у них вытянуты снизу вперёд на манер собачьих, но чего не покажется в сумерках со страха, верно? Когда над кладбищем взлетел первый заунывный вой, мой доберман счастливо сообщил:

— Обожаю выть! Мне нравится, когда воют. Видишь, уже четверо завыли, нет, шестеро. Как странно воют собаченьки или не собаченьки? Мне страшно, можно к тебе на ручки?

— Бежим! — успел рявкнуть я, хватая его за ошейник и срываясь с высокого старта в сумасшедший бег по пересечённой местности. Как видите, причина ускорить шаг у нас была…

Нам дышали вслед, и скрежет когтей холодил спину, мы перепрыгивали через могилы, меня пытались поймать за подол с криком «стой, курва!», но каким-то чудом и мне и Гессу удалось за двадцать пять секунд достичь порога невысокого католического костёла и нырнуть в дверной проём. Благо было незаперто.

За что всем местным священнослужителям — наше огромное дзенькую, данке, мерси, сенкью, гмадлобт, рехмет, спасибо и так далее.

— Жаль только, дверь не запирается, — сам себе сообщил я, обернулся и ахнул.

Мой пёс сел на хвост и тоже округлил глаза, но в восхищении:

— Сколько косточе-ек… Можно одну?

— Это человеческие кости, Гесс, — сиплым фальцетом проблеял я, хватаясь за горло. — Это не просто костёл, это часовня из костей. Такие были распространены в центральной части Европы. Короче, нам хана.

Стены, потолок, алтарь и даже подсвечники с тускло горящими огарками были собраны из всевозможных частей человеческих скелетов. На некоторых останках виднелись рубленые следы от топоров или сабель, а также явные пулевые отверстия во лбу, затылке или тонких височных костях. По углам высились целые гирлянды из черепов!

А на алтарной зоне уже вовсю хозяйничал миленький шпиц, рыча как голодный лев.

— Гесс, ты с ума сошёл, плюнь!

— Ни за что, — прочавкал он. — Это моя колбаса, я её первый нашёл! Хочешь, возьми хлеб. И сыр. Кусочек. Я не жадный. Вот тебе лапка. Погладь меня!

Этот хитровыделанный поц умудрился-таки найти какие-то продукты, наверняка оставленные тем же ксёндзом, или кто тут ухаживает за этим жутковатым местом? Да нас самих тут вот-вот съедят, а он преспокойно набивает себе живот?!

Кстати, к моему немалому удивлению, наши кровожадные преследователи не спешили переступить порог костницы. Кажется, так это называлось в Средние века? Вампиры, мертвецы, привидения, оборотни и прочая польская нечисть выла, рычала, скулила, скрежетала зубами, но не смела сделать и шагу вперёд.

— Мы на освящённой земле, — осторожно предположил я. — Им сюда нельзя, и нас не тронут. Главное как-то пересидеть здесь ночь.

— Упс…

— Что?

— Я, кажется, съел твой хлеб. И сыр тоже. Прости голодную собаченьку. Я тебя лизь, лизь, лизь!

— Не надо.

— Поздно, — строго объявил он.

В ту же секунду моё лицо шея, руки были вылизаны самым дружелюбным доберманом на свете. Сердиться на него всерьёз было попросту невозможно. Пришлось потрепать мерзавца по загривку и даже подержать за лапку.

— Ой, я забыл, — всем телом вздрогнул Гесс, вскакивая так, что меня едва не отшвырнуло в ближайшую пирамиду черепов. — Там есть бутылка. Хочешь? Ты хочешь! Я принесу. На тебе, на!

Он самым осторожнейшим образом притащил мне в зубах обычный стеклянный штоф, наполненный мутноватой тёмной жидкостью. Из интересу я вытащил пробку.

— Фу-у, самогон голимый! Отец Пафнутий убил бы за такую грязную бурду. Двадцатый век на дворе, а они варят столь жуткую сивуху.

Делать нечего, мы сели прямо на голые каменные плиты пола, привалившись спиной к алтарю, так чтоб видеть вход, за порогом которого в бессилии бесновалась польская нечисть.

Рискну повториться, но мелких бесов среди них не было ни одного. Зачем же тогда нас сюда послали?

— Это всё тот противный, — поддержал мои мысли сытый Гесс. — Нужно было его за ногу кусь, два раза.

— Думаю, ты прав, — без энтузиазма согласился я. — Они в Системе поняли, что мне нравится Марта, и убрали её куда подальше на другую работу. А нас с тобой отправили на верную смерть.

— А мы всех победим!

— Их слишком много.

— А мы от них убежим!

— Некуда бежать, мы в западне.

— А тогда я буду выть и скулить! Так нечестно. Пожалей меня. Погладь мой зад, я тебе хвостиком повиляю.

— О да, это реально поднимает настроение, — скептически вздохнул я, подумал и отхлебнул из бутылки. Всё равно заняться больше было абсолютно нечем.

Горячая жидкость обожгла горло.

— Гадость какая, — с трудом прокашлялся я, занюхал рукавом свитера, а тут ещё уроды эти нервы треплют. Брр…

Со второго глотка самогон пошёл несколько лучше, даже ощущалось некое послевкусие.

С третьего я обнял шею добермана, пытаясь хотя бы с ним поделиться своими чувствами к рыжей недотроге, когда вопли и скрежет зубов достали уже окончательно:

— Ходи до нас, курва-а! Га-га, гы-гы!

Я протянул руку вправо, нащупал что-то круглое и, не вставая с места, запустил неизвестно чьим черепом в дверной проход. Ловкий оборотень с прыщавой волчьей мордой поймал его, как вратарь мяч, но тут же взвыл, бросил череп за спину и начал дуть на покрывшиеся волдырями ладони. Интересное дело. Повисла классическая минутная пауза…

— Холера ясна, — я первым нарушил тишину, — да тут же, наверное, каждая кость освящена и облита святой водой как минимум сто раз на дню! Мы с тобой практически сидим на оружейном складе. А ну-ка!

Мой пёс лапой подкатил мне второй череп, благо их в часовне хватало с избытком.

Я встал, взвесил «снаряд» в руке и прицельно запустил в недоумевающую толпу. Успех превзошёл все ожидания! Старый череп разлетелся в пыль от удара об лоб быкообразного чёрта в кафтане, а осколки засыпали всех в радиусе двух-трёх метров. Ох и визгу было, скажу я вам…

А ругали-ись… О, как они хорошо ругались! Это нельзя воспроизводить на бумаге, это надо слышать. Интернационально-славянское «стерва» было, наверное, самым мягким и лиричным из всех посланных на мою голову оскорблений. Мне было даже смешно, а вот Гесс…

— Что он сказал? Как он тебя назвал? Он знает, что я ему сейчас откушу?! Будет знать. Не держи меня. Кусь, кусь, кусь!

Остановить рвущегося с поводка гневного добермана практически невозможно. Но, с другой стороны, ведь можно к нему присоединиться?

— Со щитом или на щите, — неизвестно кому пообещал я, мысленно целуя нежный рыжий локон, глотнул ещё самогону и, выдрав из стены две большие берцовые кости, пошёл в атаку.

Первым броском нам удалось напрочь выбить противника с порога. Мы попытались развить наступление, мы дрались спина к спине, как два карибских пирата у мачты, но нечисти всё равно было слишком много. В конце концов они это осознали.

— Смерть грязной курве и её псу!

Я как раз сломал одну кость о чью-то бронебойную челюсть, когда кольцо вокруг нас замкнулось, но сквозь рёв, вой, визги и проклятия чётко послышался дробный звук автоматной стрельбы.

— Откуда здесь «калашников»?

Не знаю, вопрос без ответа, но сомкнутые ряды голодных вампиров, оборотней, ведьм, мертвецов, зомби и прочих быстро выкашивались целыми очередями серебряных пуль. Одну я подобрал, она отскочила от чьей-то могильной плиты, поэтому знаю, о чём говорю.

Неизвестный стрелок продолжал свою благородную работу до тех пор, пока разрозненные части противника не бросились наутёк, пытаясь уползти или зарыться обратно в могилы.

— Кажется, мы спасены, — пробормотал я, ловя ретивого Гесса за ошейник.

Беглый осмотр пса показал отсутствие каких-либо серьёзных повреждений. Да тьфу, его шкуру и расцарапать-то толком никто не успел. Доберманы необычайно ловкие, вёрткие и передвигаются даже в воздухе по странным законам физики, писанным лично для них, и никого другого!

В общем, нанести ему вред не проще, чем убить солнечного зайчика. Мне в паре мест порвали рясу и даже свитер, но вроде бы не до крови. Моей, не свитера, разумеется.

— Милая пани, вы в порядке?

— Да, вполне. — Не замечая, как ко мне обратились, я протянул руку молодому мужчине, быть может, лишь на пару лет старше меня самого.

А может быть, и моложе, я судил лишь по его усталому лицу при изменчивом свете луны. Это было лицо профессионального солдата, человека, державшего в руках новенький легендарный автомат российского производства, но одетого почему-то… Ох!

Господи боже, он был наряжен в костюм польского шляхтича начала восемнадцатого века?! Что-то здесь не вяжется, ребята.

— Вы из городка Чермна? — меж тем спросил он, вежливо, но без настырности. — Здесь, в Нижней Силезии, юным пани не рекомендуют разгуливать с собачками по кладбищам. Вас проводить домой?

Я раскрыл было рот, но тут откуда-то слева выкатился большой серый ком, встал на четыре лапы, задрал хвост и мурлыкнул:

— Лучше не продолжай, напарник! Если Алина узнает, что ты опять спасаешь красоток, она открутит лампочки нам обоим. Это такое жаргонное выражение, но ты понял.

— Милый котик, — только и выдохнул я.

— О, добрая пани, позвольте поцеловать вашу ручку. Этот грубый мужлан женат, а я сегодня совершенно свободен. С вашего позволения, мрр, хотел бы перечислить вам все мои имена — агент 013, Стальной Коготь, Очень Мудрый Зверёк и… Чего это ваш крохотный пёсик так на меня смотрит? Наверное, он боится, что я его съем, но я не ем мышей.

Гесс одним шлепком могучей лапы отправил болтуна кубарем в часовню, предупредив:

— Это мой человек. Ещё раз сунешься, я тебе хвост откушу и выплюну.

— Мне показалось, что у вас говорящий пёс, пани? — удивился мужчина.

— Вам показалось, — прошипел я, бросая выразительный взгляд на добермана.

Тот и ухом не повёл — если какому-то там коту можно, то почему ему нельзя?

— Гесс, — с укоризной сощурился я.

Он фыркнул, отвернулся и, явно пересиливая себя, ответил:

— Гав, гав, гав.

— Вот видите, благородный пан, собаки не разговаривают.

Мой спаситель, похоже, не поверил мне ни на ломаный польский грош, но сохранил лицо. Так, позволил себе лёгкую полуулыбку, слегка поклонился, прощаясь, и молча пошёл по тропинке между могил.

— Эй, нап-парник… ик! — Из костницы на задних лапах вывалился толстый серый кот, самогоном от него разило метра за три как минимум. — Та-акое пойло! Над-да непре…нно взять полбутылки шефу и-и… на Б…зу! Нет, не так, по слог…м… на Ба-зу. — И, обернувшись в нашу сторону, кое-как сфокусировал взгляд, а потом заговорщически приложил палец к губам: — Анхесенпе ни слова-а!

Мы, не сговариваясь, кивнули.

Когда мужчина и кот скрылись в предрассветном тумане, я оглядел всё это полотно «После побоища Игоря Святославовича…» и сунул руку в карман. Доберман осторожно обнюхал изображение оранжевого беса, поднял на меня просительный взгляд и…

— Давай, — разрешил я.

Мой пёс с довольной физиономией хлопнул лапой по игральной карте.

Мгновение спустя мы с ним уже стояли у стола, за которым по-прежнему пил чай отец Пафнутий.

— Быстренько от вы, однако, управились-то, — добродушно хмыкнул он. — Стало быть, от последнюю проверку-то прошли, друг дружку не бросили. Ну да от садитесь ужо, невтерпёж старику-то рассказы ваши послушать. Поди, от всех бесов разогнали, гвардии вояки?

Мы с Гессом в недоумении уставились на весёлого седобородого старца, практически с проклятиями выгнавшего нас в прошлый раз из дома.

— А ты как думал-то, паря? Каждый урок от нам свыше болью даётся. Нешто ж я кому попало-то такую собаку доверю?! Геську ещё заслужить от надобно. И не тока тебе его, но и от… ему тебя! Иди ужо, блудный ты сын, поглажу, поглажу…

Доберман сдался первым, опустив уши и виляя обрубком хвоста. Пока батюшка гладил по спине и шее эту довольную скотину, я вздохнул, снял чёрную рясу, автоматически проверив, лежит ли карта в кармане армейского свитера, вымыл руки и тоже присел за стол.

За чаем всё как-то постепенно и рассказалось.

— От оно, значит, как они с нами, — мрачно крякнул отец Пафнутий по окончании моего доклада. — Сиди тут, Федька, мне кой-кому позвонить-то, стало быть, от надобно.

Он вышел в свою комнату, достал сотовый, и минут на десять мы с доберманом, не сговариваясь, отключили уши. Лютая в своей поэтической ярости речь святого отца ни при каких условиях не может быть воспроизведена мною бесцензурно! А если из неё убрать мат, латынь, древнеарамейскую, исламско-афганскую и церковнославянскую ненормативную лексику, то по факту он пытался донести до собеседника примерно следующее:

— Настоятельно прошу выяснить, кто допустил столь вопиющую ошибку, граничащую с провокацией, должностным преступлением и прямым превышением полномочий. Уверен, что виновные будут наказаны. Ибо в противном случае на кадиле я вертел всю вашу Систему-у!!!

После чего он сунул сотовый под подушку, чтобы не отвечать на звонки с оправданиями, и вернулся к нам за стол в самом удовлетворённом состоянии духа.

Видимо, теперь все злые враги будут повержены, справедливость восстановлена, а нас в самое ближайшее время представят к какой-нибудь важной государственной награде.

Хотя по факту, если вдуматься, ничем особенно героическим в данной операции мы с Гессом не отличились. Разве что не дали себя убить, собственно, и всё.

А вот без своевременной помощи неизвестного мужчины с автоматом и говорящим котом, наверное, вообще бы не выбрались с того жуткого кладбища под Чермной в Нижней (если не ошибаюсь) Силезии. Кстати, запросто, не все истории хорошо заканчиваются…

Узнать бы ещё при случае, кто такие были наши спасители? Но отец Пафнутий от пояснений мягко уклонился, лишь отдалённо намекнув, что и кроме Системы в мире есть ряд надгосударственных организаций, борющихся с нечистой силой на самых разных уровнях.

— По-любому уж от поверь, паря, чем реже ты с другими-то компаниями сталкиваешься, тем оно по работе и лучше. В бесогонстве союзников нет. Коли трое-четверо бесов-то взводами гонять, это от тока их же смешить. Люди волей-неволей, а меж собой спорить начинают, обязанности от каждого выяснять, поучать друг дружку. В чём причина, кто не прав был, на кого вину вешать, что бес-то ушёл? Когда от ты один, тебе с себя и спрос.

Гесс поднял морду от миски и на всякий случай заворчал.

Отец Пафнутий только тапкой пристукнул в его сторону, вздохнул и покачал головой:

— Ладно уж, герои. Вдвоём от так вдвоём. Прямых запретов на то нет. Мне от в храм пора, засиделся тут с вами. Тебя от, Федька, с собой не зову, ты от в доме-то приберись да и ужин сготовь. Я-то, поди, поздно буду.

— Хорошо, — кивнул я.

— Да от, и беса оранжевого на карте почём зря-то не тереби. Как девицу от твою на работу возвернут, тогда от и ты туда дуй! А пока-то, поди, и тут тебе разные задания сыщутся.

Когда он собрался, оделся и вышел из дома на мороз, я пересел прямо на пол к Гессу.

Сидели молча, плечом к плечу. Говорить не хотелось, да пока, наверное, и не о чем. Сытые доберманы отнюдь не склонны к отвлечённым философствованиям, а задумчивые философы-солдаты-готы также не спешат вываливать все свои мысли на голову бедной собаки.

То есть это довольно понятно, приемлемо, правильно, если собака (лошадь, кот, хомяк, попугай) бессловесны. Люди, с одной стороны, искренне хотят, чтобы они заговорили, но с другой — наверняка сами же замотали болтливый род домашнего любимца скотчем! Я знаю, о чём говорю.

Но мой пёс прекрасно отдаёт себе отчёт, как полезно порою помолчать себе в тряпочку. Я оценил этот жест доброй воли, точно так же не загружая голову четвероногого друга своими проблемами. Хоть той же рыжей Мартой, которая мне, похоже, действительно запала в душу…

Когда уже просто так сидеть на коврике, наглаживая мосластый зад Гесса, показалось мне делом однообразным, я заставил себя встать, засучить рукава и приняться за хозяйство.

Сначала нужно было прибрать в доме. Хотя там, где живут двое бывших военных, бардака не бывает, но там, где есть хоть один доберман, и порядка тоже. Потом кухня, готовка, печь.

Большой котелок с гречневой кашей и шкварками аппетитно попыхивал на огне, когда в дверь постучали. Лично я гостей не ждал, к батюшке люди в церковь приходят, а незнакомцам в селе редко рады. Особенно если учесть, что в такую погоду, по зиме, добраться до нас любым транспортом — проблемное дело.

— Гесс, кто там?

Пёс пулей метнулся в сени и тут же прошипел оттуда, делая страшные глаза:

— Чёрт пришёл! Опять тот самый.

— Что болтает на всех языках?

— Да! Мы его кусь, а он не успокаивается. У тебя есть ружьё?

— Есть. В бане под полом.

Стук повторился, уже требовательней.

— Он нам весь дом развалит, а потом ещё отец Пафнутий добавит за… за что-нибудь. — Почесав подбородок, я принял единственно возможное решение. — Открывай дверь и заговаривай ему зубы. Я в засаду!

Минуту спустя мой доберман сдвинул лапой засов, грозно встав на пороге, словно бронзовый бог войны амазонского племени кусь.

— Дзень добжий, чтобы умереть, пся крев, — невежливо приветствовал его тот же молодой красавец-брюнет с бесёнком на плече и кистью правой руки на повязке. — Твой хозяин дома?

— Грр.

— Могу войти? Молчание — знак согласия, сенкью! А ещё раз покажешь мне клыки, я их вырву пальцами, медленно, по одному. Уи, мон шери? — Чёрт шагнул в сени, уже не скрывая своих истинных намерений. — Я спросил, где твой хозяин, мерзкая тварь?

— Тео, он ругается, — обиженно сел на задницу доберман. — Обижает собаченьку-у…

— Собаченек обижать нельзя, — объявил я из-за плеча гостя, надевая ему на прекрасную рогатую голову котелок с гречневой кашей.

От неожиданности чёрт даже не попытался уклониться.

— Вау-а-а-а-уй-ё-о!!!

Это я так весьма неуклюже, общо и весьма приблизительно попытался передать его вопль.

Нечистый выпрыгнул из нашего дома спиной назад, три раза навернулся на крылечке, а потом начал наматывать круги по двору, стукаясь башкой (котелком?) обо всё, что попадалось на пути. Минут через пять ему попался бетонный телеграфный столб, который категорически отказался уступать дорогу. Ну и…

От удара страшной силы старая чугунная посуда разлетелась на куски, а наш незваный посетитель распластался на снегу чёрной звездой сериала «Сверхъестественное». Готов!

Когда мы подошли поближе, мелкий зелёный бесёнок на его плече обеими ладошками запихивал себе в рот ещё тёплую кашу. Гессу пришлось клацнуть на него зубами, чтоб нахал поспешил смыться…

— А с этим что делать? Кусь его? — неуверенно покосился на меня пёс. — Но я столько не съем. И вдруг он невкусный. Давай сначала ты его кусь, а?

— Нет уж, я беру за ноги, ты за воротник, и тащим к дому. Там свяжем и будем ждать возвращения отца Пафнутия. Пусть он решает, а то вечно мы с тобой крайние.

В общем, когда святой отец вернулся домой, то картина маслом в нашем исполнении была настолько же яркой, сколь и авангардно-противоречивой. В творческом плане, разумеется.

По факту мы всё сделали правильно. Честное-благородное, клянусь Вольтером!

Пользуясь тем, что после поцелуя со столбом бедный чёрт слёг в отключку, мы поспешили опутать его по рукам и ногам. Ушло двадцать метров бельевой верёвки, три рулончика скотча и ещё старая собачья цепь. Для пущей надёжности я лично спрыснул все узлы святой водой, а потом ещё перемазал лампадным маслом. Вроде бы всё круто, да?

Доберман, крутящийся рядом, лез во всё любопытным носом, предупреждающе рычал на врага, скалил зубы, вертел обрубком хвоста, видимо втайне надеясь, что как-нибудь бес вырвется и мы ещё раз весело побегаем за ним по морозу.

Отец Пафнутий, вернувшись домой, за сердце хвататься не стал, хотя при виде рогатого у нас на кухне автоматически хлопнул себя по карману, словно бы ища табельное оружие.

— Вы от чёй-то, охренели вконец, что ли?! — бледнея и багровея, удивился он. — Кто тут чёрта живого в дом-то притащил, а?

Мы стыдливо опустили глаза. Одновременно оба.

Старец перекрестился (выматерился про себя!), сел на табуретку и выслушал нас.

— Всё от ясно с вами, голуби, совсем страх божий потеряли. — Батюшка косо осмотрел нечистого и облегчённо вздохнул. — Сие есть бес. Хоть и весьма крупных размеров. От ить, Федька, сколько раз тебе говорил, маленьких-то бесов бей смело, а когда от он за два метра до макушки, а в плечах косая сажень — так не вяжись! Тебе от его в одиночку не взять.

— Нас двое было.

— А-а, стало быть, от с Геськой на пару беса скрутили? Ну, это ещё простительно. Чем били-то?

— Чугунный горшок с горячей кашей на голову, а дальше он сам с разбегу об столб. — Я кивком указал на пленника.

— Надёжно, — подумав, согласился отец Пафнутий. — Стало быть, от без ужина мы сегодня. Ну да и аппетита от нет уже.

— Что с ним делать будем, отче?

— С меня от спросу нет, ты от его взял, тебе и решать.

— Наверное, нужно сдать в Систему. Не убивать же.

— В Систему-то, говоришь? Оно можно. Но тока от, паря, тогда уж проще тебе того беса своей рукой пристрелить. Ему ж легче будет.

Я задумался. По факту нечистого тут держать нельзя. Во-первых, это опасно, во-вторых, не по-христиански, в-третьих, вообще зачем он нам?

— А по хозяйству помогать на ван, ту, фри? — вдруг ответил обсуждаемый красавчик-бес, не открывая глаз. — Вы люди занятые, оба на службе, кто-то должен за пентхаузом смотреть. Мы, бесы, очень работящие, нас, между прочим, якши-гастарбайтерами по обеим столицам набирают. Особенно в Санкт-Петербурге, там публика покультурнее будет.

— Интеллигенция от завсегда на чертяк велась, — важно подтвердил батюшка. — А ты, нечисть рогатая, цыть, покуда от не спросили!

— От рогов избавимся в айн момент. — Бес резко качнул головой справа налево, могучим ударом о стену ломая собственные рожки у самого основания. — Ещё, конечно, есть хвост, но, думаю, ваш блэк дог не откажется его мне купировать.

Повисла тишина. Каждый думал о своём. Лично я о том, что мы тут все с ума посходили, куда катится этот мир и почему меня это в принципе вполне устраивает? Готская психология…

— Скажу от… племянник из Еревана переехал, — так же задумчиво дополнил отец Пафнутий. — Свой бесюган-то по дому завсегда пригодится, многие святые отцы церкви у себя от нечистых в услужении-то держали. Чего бы от и не я? Ну а с Геськой договоримся.

Доберман радостно воспрянул, заранее открыв пасть для демонстрации великолепных клыков: будет надо — отчекрыжим, что угодно, аккуратно, словно хирург скальпелем.

Мне вдруг показалось, что я тут лишний или же, философски выражаясь, чего-то не догоняю в развитии сюжета. Православный батюшка намерен скрыть от наказания и оставить у себя в доме натуральнейшего беса только потому, что в Системе рогатому придётся несладко?!

Это, вообще, законно, в принципе? На такие вещи хоть кто-нибудь разрешение с печатью Синода выписывает? Или меня тут попросту дуют, издеваясь над самым святым — бесстыже, люто и с провокацией?

Меж тем святой отец достал откуда-то из сундука длинную Георгиевскую ленту вроде тех, что вяжут на машины Девятого мая, отрезал кусок, пробормотал какую-то молитву и повязал её на шею бесу, словно бабочку при смокинге.

— Всё от. Развязывай его, Федька!

Я подмигнул бдительному псу, чтобы тот проконтролировал на всякий пожарный, и принялся распутывать нашего пленника. Безрогий брюнет вёл себя крайне скромно, тактично и предупредительно. На минуточку мне даже показалось, что в будущем мы могли бы даже обсуждать серьёзные книги или философские доктрины как интеллигентные люди.

Но заповеди отца Пафнутия, намертво вбитые в подсознание, гласили: бесам веры нет!

— Лысина Сократова, — пробормотал я, распутывая последний узел. — Как хотите, бога ради! Теперь это уже не моя проблема.

— Вы правы, майн кинд, теперь это исключительно мои сложности, — брезгливо ответил жутко вежливый бес, осторожно касаясь когтем Георгиевской ленты.

Раздался треск, над потолком сверкнула зелёная искра, взлетело облачко дыма, и нечистый, вытирая холодный пот со лба, изменившимся голосом елейно продолжил:

— Ой вей, чем прикажете заняться, ваше святейшество? Может, надо снег со двора убрать, сауну растопить, в мини-маркет сбегать, ужин приготовить, уборку в доме провести или уж сразу за евроремонт браться?

Батюшка свысока глянул на меня, типа «учись, студент», и отправил беса убираться во двор.

— Как хоть зовут тебя, безрогий? — на минутку остановил он его на пороге.

— Анчуткой, ваше святейшество.

— Сие от имя общее, а не личностное. Однако же пущай принимается, будешь от нам по хозяйству помогать, да и Федьку-то нашего тренировать, как с вашим братом драться.

— О, натюрлих, с превеликим удовольствием! Был бы просто счастлив, мон ами. Дозвольте уже приступать?

— С богом.

От такого напутствия бедного беса раз шесть перекорёжило. Но тем не менее он удержался на ногах и пошёл трудиться, поскольку теперь был в нашей власти. Декарт мне в печень, я тоже хочу знать такие полезные молитвы! Вдруг в семейной жизни пригодится?

Вплоть до самой ночи красавчик впахивал у нас во дворе, словно негр на плантациях, от него просто пар валил. Он переколол все дрова, что были запасены пилёными чурбачками до весны, и сложил их в красивую поленницу на манер пизанской башни. Высокая, наклонённая, рухнет в любой момент, но ведь держится, сволочь.

Потом он натаскал воды в баню, в дом и в бочку за домом на всякий пожарный случай. Причём шёл к колодцу и обратно через всё село обнажённый по пояс, играя мышцами и бёдрами, с коромыслом на плече. Все бабки, тётки, девицы и просто девчонки высыпали из домов, смущённо тыкая друг дружку локтями и выстроив Анчутке коридор из влюблённых взглядов.

К чести беса, надо признать, что он никого не обделил вниманием, всем улыбался с одинаковой скалозубостью и, посылая игривую молнию из-под чёрных ресниц, интригующе выгибал брови.

Я бы сказал, что рогатый (то есть уже безрогий) прошёл хорошую практику стриптизёра в каком-нибудь приличном ночном клубе Москвы. Хотя там парни могли бы быть и покруче, но для маленького села Пияла и это шоу, несомненно, было бомбой!

Чем я и поделился с отцом Пафнутием:

— Ваше святейшество…

— Отче достаточно.

— Думаю, сей бес нам всю женскую часть населения перебаламутит, отче.

— Ты от, Федька, не каркай, а то я сам в окошко не вижу. Завтра с утра от хоть из всех подряд бесов сладострастия изгонять придётся. Запаримся-а…

Если бы мы только знали, что это лишь начало наших грядущих бед, мелких и крупных, так сказать, лишь видимая глазу верхушка айсберга. Первые весомые последствия дали о себе знать уже вечером, часам к девятнадцати с чем-то, если я правильно помню.

Мы только сели за стол, усадив брюнета отдельно в уголке, чтоб лишний раз не травмировать благословлённой едой и трапезной молитвой. Ничего личного, никакого давления или угнетений, он сам попросил!

— Гав, — негромко предупредил нас преданный доберман.

Я подошёл поближе, делая вид, что просто хочу погладить его по голове.

— Чего «гав»?

— Люди во дворе, — шёпотом просемафорил он, не разжимая зубов, словно начинающий актёр-чревовещатель. — Много, всё женщины, разные, и ещё идут. Кусь их?

— К нам гости, ваше святейшество, — поклонился я.

— От говорил же тебе, паря, не беси! Какое я тебе от святейшество?!

— Куда мне вас бесить? Я к тому, что сюда сейчас свахи недуром попрут. — Мне с трудом удавалось сдерживать смех. — У них товар, у нас купец. Как только одного беса на полсела делить будем?

— Дас ист справлюсь, — важно ответил Анчутка из своего угла. — Мы, бесы, любвеобильны не по-детски и неутомимы, куда там кроликам. Ок, сэр, кого прикажете удовлетворить, кого обрюхатить — сильвупле!

Ответом послужил ловкий бросок мельхиоровой ложкой в лоб нахала! Рука старца Пафнутия по-прежнему был тверда, а глаз меток.

— Что, совсем никого нельзя?

Бес словил второй раз тяжёлой поварёшкой.

— Так там вроде бы потшебуе младым пани, нэ? Не о благе людском ли должен печься пастырь, ваше святейшество?

Третий раз ему досталось уже фарфоровой миской по башке и вдребезги, ибо некоторые с первого слова не понимают. Я тоже вот так получал не раз, поэтому невольно обменялся с нечистым сочувственным взглядом. А разгорячённый противоречиями старец Пафнутий накинул на плечи полушубок и вышел на крыльцо.

Мы трое, не сговариваясь, метнулись в сени, там холоднее, зато слышимость лучше. Подсматривать никто не рискнул, но общее впечатление и так вполне себе складывалось.

— Чего от надо, православные? По требам духовным в храм от приходите, а по личным-то делам батюшку во время отдыха требушить не благословляется!

— Пафнутий! — на истерической ноте взвыл чей-то старушечий голос. — Ты тута от людям головы не морочь, отдавай парнишку-у! Хоть по кругу разок пустим.

Ну а после этого начался уже абсолютно стихийный митинг.

— Кольца на руке нету, стало быть, холостой? А сие грех!

— Грех и искушение! На селе, поди, двадцать шесть незамужних баб, а он мало что к чернецу не подпускает, так ещё и красавчика зажал!

— Жалобу на него в Святой Синод писать надобно и копию президенту!

— Бабы, я думаю, стоит жребий бросить. Иначе ить передерёмся все. Вона даже девяностолетняя тётя Дуся приковыляла, типа а вдруг? В больших городах, говорят, даже модно на старухах жениться. Пенсия есть, жильё тоже, претензий не имеют, всё понимают, едят мало и рот без зубов.

— Мы ведь не силком, мы по-людски свататься пришли. Пущай выйдет да выберет!

— Что мы с ним рассусоливаем, бабы? Дверь снесём, в избе пошарим, небось под кроватью-то спрятал красавца-мужчину. А ну, навались дружно!

Ситуация выходила из-под контроля на глазах да так и вышла в считаные минуты.

Отец Пафнутий, как вы понимаете, и слова-то сказать не успел, как спаянная толпа женщин массово пошла «на штурм Зимнего». Бедный бес поджал хвост и реально кинулся прятаться под кровать. Я лихорадочно начал засучивать рукава, ища взглядом топор и прекрасно понимая, что вот сейчас-то уж точно «мы все умрём».

Но Гесс преспокойно вышел наружу, встал на ступеньку ниже святого отца, поднял уши, раззявил страшную пасть и выдал в воодушевлённую толпу три раза:

— Гав! Гав!! Гав!!!

Бабы отшатнулись.

— Собака дьявола, — пискнула всезнающая баба Дуся, первой отгребая на двух клюках по снегу.

О-о-о, зря она это сболтнула, зря….

«Обидели собаченьку! — прочитал я в огненном взгляде добермана. — Опять обозвали ни за что. Кусь их?»

Пёс в длинном прыжке метнулся в толпу, словно обезумевший бич божий!

Нет, ему даже кусать никого не понадобилось. Довольно было рычать, гавкать, щёлкать клыками, брызгая горячей слюной, чтобы через две-три минуты поле боя оказалось за нами.

Милые женщины с воем, причитаниями и матом признали своё поражение, удаляясь в неконтролируемом бегстве и теряя валенки и слёзы, словно варвары-галлы перед когортами римских легионеров.

— Ох, Геська, — только и сказал отец Пафнутий, разводя руками, — хороший от ты защитник. Сами голодать станем, а тебя от кормить будем!

Пёс тут же опустил уши и, смиренно виляя обрубком хвоста (ну не поднимается рука написать «хвостом»!), подлез головой под ладонь батюшки: гладь меня, гладь!

Примерно через полчаса-час к нам забежал усталый районный участковый. Показал аж сорок шесть заявлений, из них ни одного с жалобами на покусы, драку или гавканье, все исключительно возвышенно-страдальчески-поэтические.

Ну, в том плане, что не могла бы родная полиция сделать внушение и воздействовать на православного батюшку, чтоб он повелел своему пареньку (родственнику, племяннику… или кто он там есть, красавчик?) в строгом порядке жениться на местной сельчанке, ибо…

Дальше сами можете себе представить. Если не можете, вы счастливые люди. Отец Пафнутий в очередной раз напомнил, что церковь у нас отделена от государства, и посему шиш вам, а не мой племянник Анчутка из-под Еревана.

Тем более типа «между нами, парень-то вообще сам от непростой ориентации». Бедный бес, всё ещё не пришедший в себя после «бабьего бунта», счастливо кивал, высунув греческий нос из-под кровати. Участковый понимающе выпил рюмочку на прощанье и ушёл довольный.

Таким образом, только к ночи, часов в одиннадцать, мы наконец-то смогли пару минут переговорить с батюшкой наедине.

— Есть проблемы, отче.

— Ты от про Анчутку-то? Плюнь от, паря, это не проблема. Ну, был грех, пошумели бабы, выпустили от пар — и чего? Завтра поутру от все как одна каяться придут в храм.

— Я не об этом. — Мне пришлось перебить его, сунув руку в нагрудный карман и доставая карту с джокером. — Не хотел вам говорить, да и времени не было, но сегодня дважды появлялся оранжевый бес.

— Эвона как, — задумчиво прогудел в бороду мой наставник. — Стало быть, ищут они тебя. Система, она от никого сама по себе не отпускает.

— Но вы же ушли.

— Я-то ушёл, паря, оттого как неугоден стал! Считай от с почётом да пинком под зад.

— Не знал.

— А зачем оно тебе-то от всё про меня знать? — хмыкнул он и хлопнул ладонью по столу. — Сейчас спать, а завтра поутру давай от собирайся. И собаку возьми, от он уже и уши навострил, пол лапой-то шкребёт. Боится, что ль, что ты тут от его оставишь?

…Ночь пролетела незаметно. Наверное, потому, что мы всё-таки намотались за день и спали без задних ног. На рассвете меня разбудил холодный нос. Мысли о неприступной рыжей красавице в очках вновь постучались в голову.

Надо ли говорить, что после утреннего выгула мы были готовы к выходу буквально за пять — десять минут. Вперёд!

Пёс быстренько догрыз кость, припрятанную им же под ковриком на послезавтра, а я сменил домашние тапки на шнурованные армейские ботинки. Джинсы, свитер, ряса, одеваться теплее смысла не было, всё равно неизвестно, куда отправят и какая там погода.

Отец Пафнутий благословил нас на дорогу, Гесс прижался к моему колену, а я, положив карту на левую ладонь, хлопнул по ней правой.

Переход был мгновенным.

В белом коридоре на лавочке в этот раз вообще никто не сидел. Даже обидно немножечко, поговорить не с кем, руку пожать тоже. Видимо, это как-то отразилось на моём лице, поскольку пёс ободряюще ткнул меня лбом в бок.

— Не грусти. Дать тебе лапку? На!

— Спасибо, друг.

Мне оставалось лишь кивнуть, прекрасно отдавая себе отчёт, что он единственное существо на свете, которое всегда даст лапу помощи. Мир перевернётся, солнце погаснет, планета остановится, но рядом со мной вечно будет его кожаный нос. Я потрепал добермана по загривку.

Раз перед нами никого нет, то, наверное, не стоит и ждать этого скучного голоса с призывом «следующий». Пойдём так. Не выгонят же, надеюсь? Мы пошли.

Разумеется, я собирался предварительно постучать как вежливый человек, но мой пёс просто толкнул дверь крепким задом. Рыжеволосая Марта как раз возилась с заевшей молнией на платье, видимо, бегунок соскочил где-то между…

Короче, белый лифчик и часть полной груди видно было преотличнейше!

— Упс, — сообщил я. Кому, зачем — не знаю, но упс…

— Э-э, мне тоже видно. — Доберман просто счастливо вывалил язык, склонив голову набок.

— Чего уставились, идиоты?! — краснея, словно рождественская зорька, бросила девушка, резко поворачиваясь к нам спиной. — Бесите меня! Молния эта бесит, платье бесит, работа бесит, всё бесит!

— Бесы? У неё бесы? Можно я их кусь?

— Нет. — Мне удалось успешно поймать его за ошейник. — Простите, мы не хотели показаться бесцеремонными. Тысяча извинений. Считайте, что мы ничего не видели. Нам уйти?

— Да-а!

— Гесс, пошли.

— Нет! — столь же резко рявкнула Марта, наконец-то справившись с ниткой, застрявшей в молнии, застегнула платье почти под горло, села на стул и, одарив нас пылающим взглядом, продолжила: — Стоять обоим. Пока я пару раз отсутствовала по служебным надобностям, ваша парочка умудрилась отметиться там, где не надо. Как? Нет, раз вы живы, то всё норм, но правда, мне жутко интересно, как можно было столько напортачить?!

— Мы не специально…

— Молчать! — совершенно командным голосом проорала она, и мы оба, не сговариваясь, вытянулись в струнку.

— Клоуны! Маньяки! Феназепамщики! Я за них перед начальством вписываюсь, а они то бесов не бьют, то бьют, но не тех, то вообще человека убили!

— Он сам виноват…

— Знаю! Но это не меняет сути дела. Зачем вы попёрлись в Польшу на кладбище?

— Минуточку, но нас туда…

— А джокер на что?! Видите, что не ваша тема, не ваш уровень, хлопнули по карте — и домой. Домой, я вам говорю! А вы… мне же…

— Декарт мне в печень, — пробормотал я, видя, как она всхлипывает, опустив лицо в ладони.

— Плачет, — подтвердил очевидное Гесс. — Стой тут, я её лизь.

Он действительно бесшумно скользнул к девушке по белому линолеуму и осторожно пару раз нежно коснулся тёплым языком её запястья.

— Извините нас. Мы больше не будем.

Марта всхлипнула ещё громче, поймала моего пса за шею и обняла так, что доберман захрипел, выпучив глаза от нехватки воздуха. А у девочки мужская хватка, уважаю.

Я шагнул было вперёд, но Гесс отрицательно помотал носом: стой, стой, не мешай, пусть человек выплачется. Выплеск чувств никто не отменял, просто дай время.

Договорились, ребята, не вмешиваюсь. Ждём.

Как говорили древние японские философы, победа достаётся тому, кто вытерпит на полчаса больше, чем его противник. Самураи знали толк в формулировках, по крайней мере, минут пять — десять спустя слезоразлив прекратился, а мой мокрый пёс был отодвинут в сторону.

Я подобрался, доберман послушно сел справа от меня, а рыжая Марта с красным носиком что-то быстро листала на экране монитора. Судя по её строго поджатым губкам, ничего хорошего нам не светит. В её голосе прозвучал так и не растопленный лёд:

— Повторюсь ещё раз, Система на то и система, что требует от своих сотрудников железной дисциплины и строгого подчинения правилам. Поэтому мы попробуем начать с нуля. Даю самое простенькое задание: изгнание беса тщеславия. Можно даже не убивать. Справитесь?

— Да на раз-два, — не подумав, хмыкнул я. — Бес не нередкий, изгоняется молитвой и святой водой. Для закрепления результата пациента обязывают шесть раз прочесть «Отче наш».

— Норм, вполне работает, — согласилась Марта, кивнула и протянула мне лист бумаги, ещё тёплый от принтера. — Печатаю по старинке, видимо, в устной форме вам задание давать нельзя. Вперёд, бесогоны!

— Вперёд, — больно толкнул меня задом Гесс. — А в чём подвох?

В чём подвох, мы узнали, уже стоя среди дня на зловонной улице старого европейского города, оглядываясь по сторонам. Именно здесь до меня наконец-то дошло, что любую бумагу стоит сначала читать, а уже потом принимать как некое руководство к действию.

— Итак, нам выписан ордер. Адрес: Британские острова, Лондон, семнадцатый век. Цель — изгнание беса тщеславия. Объект — Уильям Шекспир. Утопите меня у Диогена в бочке…

— Благородному шотландскому лорду плохо! — крикнул кто-то из прохожих, когда я тупо поплыл, оседая по стене ближайшего здания прямо в лужу.

Да, мне плохо, мне надо помочь, где ближайший Айболит?

— Что это с ним?

Что со мной? Я увижу великого Шекспира!!! О ё-о, держите меня четверо…

— Богатый шотландец, один и без оружия? Грабь его, пока стражники не видят! — тут же подхватили ещё несколько голосов.

Вокруг меня сразу стало очень тесно.

И хоть, честно говоря, я не ожидал столь яркого проявления традиционного английского радушия, но зато мой доберман, как всегда, был начеку.

— Гав! — честно предупредил он и сразу же передумал. — Хотя какое гав, сразу кусь!

Таким образом, первый же громила, протянувший ко мне грязную руку, был счастлив, что успел отдёрнуть её почти целую. Ему реально свезло, он даже два пальца подобрал.

Вид здоровенного пса с окровавленными клыками отрезвлял не хуже обезьяны с гранатомётом. Толпа желающих немножечко пощипать заезжего шотландца заметно поредела.

— Ирландский волкодав? — очень вежливо спросил кто-то.

— Он самый, собака-убийца, — важно подтвердил я просто из желания тоже поучаствовать в общении с людьми. — В горах Шотландии мы кормим их мясом англосакских купцов и поим освящённым церковным вином. Мой пёс голоден, так что…

Должен с уважением признать, что намёки тут ловили на лету.

Минуты не прошло, как у каждого нашлись очень важные дела, все куда-то заспешили, и я снова едва успел дать команду Гессу поймать одного из самых шустрых мальчишек. Пацан был грязен, одет в лохмотья, но что такое «кусь», видимо, знал, поэтому безропотно поднял руки вверх.

— Что угодно благородному лорду с волкодавом?

— Это он про кого? Про меня? Я ещё не давил волков, но хочу попробовать. Я справлюсь, я хороший. Можно мне его лизь?

— Не болтай при людях, — пришлось сквозь зубы напомнить мне. — И хвостом не верти, ты страшный зверь, тебя должны все бояться, так что поддерживай имидж.

Доберман быстренько захлопнул пасть и покивал. Отлично.

Я встал на ноги, отряхнулся, попытался посмотреть на своё отражение в мутной луже, но лица толком не увидел. А в целом да, на глади воды плескалось отражение высокого мужчины средних лет, в клетчатом килте, таком же берете, чёрной рубашке, кожаном жилете, гольфах и невысоких сапогах до середины икр. Как-то так примерно, там была не лучшая чёткость.

Возможно, оно и правильно — какая мне разница, красавчиком я выгляжу или уродом? В любом случае я кретин, причём законченный. Ибо кто, кроме полного и тупейшего придурка, способен подписаться на самого Уильяма нашего Шекспира, чтобы от чего-то его там освободить?

А-а, от беса тщеславия! Да, на такое способен пойти только самый тщеславный человек на свете! И это не я. Я бы точно не пошёл, если б только знал.

Но милая рыженькая Марта всплакнула на моих глазах, и вот результат — белый рыцарь в чёрных одеждах, гот по имени Тео, снайпер с философским креном на полбашки, уже седлает верного добермана, спеша ринуться в бой! А чего не так?

Мы оба сразу и полетели, видимо, нам на двоих ума семилетнего ребёнка вполне себе достаточно. Театральный романтизм, Кант ему в дышло, тьфу! Всё, всё, всё…

— Так, парень, — я сделал страшные глаза, — жить хочешь?

— Да, сэр, — пискнул он.

— Тогда веди нас к театру «Глобус».

Перепуганный мальчишка мелко закивал, раз шесть поклонился мне в ноги, поцеловал лапу сражённого в самое сердце Гесса и послушно повёл нас лондонскими закоулками к цели.

Если в среде читателей есть любители забегать вперёд, крича в голос: «А я так и знал!», то завидую вам, скорострелы. Лично я не знал ничего.

Ни как именно мы подойдём к бессмертному классику английской, да и не только, литературы? Ни что мы с ним потом будем делать? Ни каким образом православные молитвы могут воздействовать на британских бесов? Ни что вообще может произойти с бессмертным Шекспиром, если волей небес нам всё-таки удастся изгнать из него беса тщеславия? Ни — главный вопрос — есть ли там вообще именно этот бес?!

И ещё позволю себе уточнить: а какое в этом случае может быть оказано влияние на весь мировой литературный процесс в целом, не говоря уже о том, куда потом податься бедному актёру Уильяму, лишённому всех денег, чинов, наград, славы, званий и привилегий? Хотя кого в Системе так уж волнует жизнь одного конкретного человека…

— Вот, благородный сэр, это и есть «Глобус», — едва ли не с чеховским придыханием объявил мальчишка, указывая рукой на довольно высокое сооружение из столбов, кирпича и досок.

Сложная круговая архитектура, напоминающая разомкнутый многогранник, оставляющий почти половину открытой для зрителей и сцены, на трех ярусах установлены ряды скамеек. Декорации самые простые, дающие максимальный простор фантазии. Крыши фактически нет, все залито солнечным светом. Ну и, судя по устойчивому запаху, туалетов нет тоже.

Честно говоря, это больше походило на какой-то большущий цирк шапито в разрезе, чем на легендарный театр классика английской драматургии. Хотя, как именно выглядел «Глобус», ряд учёных спорит до сих пор. Вернусь домой, напишу им в деталях. Если вернусь…

— Не врёшь, малыш? — уточнил я.

— Грр… — поддержал меня доберман.

— Не вру, благородный лорд и его страшный ирландский пёс! — едва не бухнулся на колени маленький лондонец. — Клянусь спасением моей души, что это и есть наш театр «Глобус». Говорят, мастер Шекспир так ставит свои пьесы, что женщин высокого происхождения выносят оттуда в обмороке! А мужчины после спектакля бьются на шпагах за честь семьи Монтекки и Капулетти. Хотя это всего лишь какие-то итальяшки.

— Ладно, верю, свободен.

— А как же награда за труды? — слегка обнаглел он.

— Гесс?

Вежливый доберман в один миг повалил перепуганного мальчишку на мостовую, самым деликатнейшим и нежнейшим образом изобразив ему «кусь» за нос. Маленький оборвыш решил не следовать стопами Диккенса, искушая судьбу, а, получив свободу, дёрнул от нас так, что только пятки сверкали, словно светоотражатели на форме усталого сотрудника ГИБДД.

Я неторопливо огляделся по сторонам, не особенно представляя себе, что мне делать дальше. Если даже вы не служили в армии, то всё равно знаете, что у каждой военной операции есть тот или иной план. Он разработан где-нибудь в штабе и спускается постепенно по служебной иерархии вниз до непосредственных исполнителей. Но целиком его знает только начальство, а подчинённым достаточно лишь постановки конкретной задачи.

Задачу нам поставили — изгнать беса, для чего — мы не знаем, а следовательно, обладаем достаточно широкой свободой действий. Можно вообще поиграть в американского Рэмбо — шумно ворваться в так называемый театр, угрожая всем психически неуравновешенным доберманом, захватить врасплох Шекспира и прямо там на месте, при всех, провести обряд изгнания.

— Кстати, вполне себе идея, — пробормотал я, поглаживая пса между ушей. — Если нас с тобой кидают как слепых котят с одной гранатой под три танка, то давай развлекаться по полной!

— Мне можно будет всех там кусь? — не поверил своему счастью виляющий задом Гесс.

— Кого только пожелаешь, — широким жестом разрешил я и киношным шёпотом добавил: — Но Шекспира не трогай, он мой.

В общем-то надо признать, что никакой особой охраны или пропускной системы в театре не было. Заходи кто хочешь, мешай репетиции, приставай к актёрам с глупостями. Мы обошли по краю кучу народа, слоняющегося взад-вперёд без определённых занятий, ещё раз оценили аскетичный минимализм декораций и поднялись на дощатую скрипучую сцену.

Вот там как раз кипела настоящая театральная жизнь.

По крайней мере, так мне показалось на первый взгляд. Двое парней моих лет скучно перекидывались цитатами из «Ромео и Джульетты», репетируя сцену в саду. Стоящий рядом толстый мужчина в неприлично облегающих штанах тискал неопрятную женщину с копной волос, больше похожих на приклеенные к черепу клочья пакли.

Ещё трое мрачных работяг, возможно, декораторы, что-то пилили в углу, и запах свежих опилок смешивался с вонью дешёвого пива. Кто-то пел жутким фальцетом, явно долженствующим изобразить женский голос. Под сценой, по-моему, даже уже дрались.

Чем занимались все остальные, я не очень помню, наверное, потому что мне оно не было так уж важно, а возможно, и потому, что мы с Гессом никого особенно не интересовали.

— А кстати, почему? — тихо спросил я. — Неужели благородные шотландские лорды с ирландским волкодавом буквально так и шастают по всем лондонским закоулкам?

— Гав, — честно пожал плечами мой спутник.

— Да, понимаю, ты играешь в бессловесное животное. Очень разумно, тем более что я и сам вечно тебя об этом прошу. Но вот сейчас не мог бы ты помочь нам найти сэра Уильяма Шекспира — актёра, режиссера, сочинителя, поэта и спекулянта, сдающего костюмы внаём.

Доберман покосился на меня с явным недоумением. Тут мне пришлось на минуточку вновь признать себя кретином. Если собаке не дать образец запаха искомого объекта, то глупо требовать, чтоб он нашёл нужного человека лишь по списку его занятий.

— Эй, леди и джентльмены, не соблаговолит ли какая-нибудь добрая душа указать скромному путнику, где находится мастер Шекспир?

И поверьте, хоть бы одна британская морда бровью повела. Мой вежливый крик души улетел сквозь прохудившийся потолок в серо-голубые небеса.

— Ладно, не хотите по-хорошему, будет как всегда. Но уверен, что вы не соскучитесь. Гесс, будь душкой, тяпни вон того толстого. Во славу свободной Шотландии!

Толстяк даже хихикнуть не успел, как был укушен за такое место, что… лично я поморщился, аж холодок побежал меж лопаток.

— За ногу или за палец было бы вполне достаточно, но ты всё равно молодец.

— Я хороший мальчик?

— Хороший, дай лапку.

— На! И вторую на! Погладишь мой зад?

— Позже, кажется, у нас проблемы.

Да нет, не кажется, если уж быть совсем честным.

Из двух-трёх десятков человек, тусящих в театре, практически все в едином душевном порыве бросились на защиту визжащего толстяка. Мгновения не прошло, как мы с доберманом оказались в кольце шпаг, ножей, кинжалов, острых спиц, топоров, рубанков, молотков, длинных гвоздей, палок и просто намозоленных британских кулаков.

Как бы ни был великолепен Гесс или красноречив я, против такой слаженной труппы нам бы нипочём не выстоять. Тупо по законам физики, а её не способна отменить ни одна философия на свете. Ни сейчас, ни в будущем. Мне так кажется.

— Ваше последнее слово? — грозно спросил укушенный толстун.

— Можно два?

— Пусть будет два, — посовещавшись, решила труппа «Глобуса».

— Уильям Шекспир, — едва ли не по буквам произнёс я.

Уровень окружающей нас агрессии явно пошёл на спад. Когда все вокруг отступили едва ли не на шаг, откуда-то из глубины декораций раздался усталый голос:

— Пусть зайдут.

Перед нами расступились, открывая широкий, но не особенно гостеприимный коридор.

По крайней мере, шесть человек даже не скрывали желания убить нас на месте. У остальных явно было больше чисто актёрского опыта. То есть эти будут театрально кидать нам трезубец исключительно в спину и тогда, когда мы не ждём.

Актёры, они как дети, по выражению Антона Павловича. Но не буду говорить, чьи дети.

— Гав? — В мою ладонь ткнулся холодный кожаный нос.

— Да, да, — резко опомнился я. — Разумеется, мы идём! Спасибо, что указали направление, не лаялись матом и вообще вели себя послушнее младшей группы на утреннике в детском саду. Сплошная Монтессори, честное слово.

Доберман бодрой рысью ринулся вперёд, я неторопливо вышагивал рядом, стараясь придать своей походке истинно шотландское величие. Не мне судить, насколько это выглядело правдоподобным, однако…

— Сэр, вы выхаживаете, словно павлин индийский, — приветствовал нас невысокий лысеющий мужчина с мешками под глазами и клиновидной бородкой. — Чего именно желает от нас благородный шотландский лорд?

— Пара вопросов о творчестве великого мастера пера, — в том же ключе ответил я. — Могу называть вас просто Уильям?

— Вы окажете мне честь, дорогой сэр.

— Отлично, итак, Уильям, Вильям, Вилли, я всего лишь хотел поговорить о вашем творчестве и сопутствующем ему…

— О каком творчестве речь, наивный сэр? — искренне удивился мужчина, разрешивший называть себя по имени. — Я вовсе не пишу стихов и пьес, в мою задачу входит лишь постановка их в старом добром «Глобусе».

— Минуточку, но как же, на афишах указано…

— Это мой собственный театр, милостивый сэр. Театр Шекспира, значит, все пьесы, которые здесь идут, можно назвать шекспировскими. Таковы британские традиции, все так поступают. В чём суть претензий? — искренне удивился он.

Я на минуточку сбился с дыхания. Вильям Шекспир ничего не отрицал и абсолютно не выглядел тщеславным лжецом или прожжённым махинатором. Как по мне, так максимум усталым и невыспавшимся человеком, но кто я такой, чтобы его судить.

— Но… но вы… разве вы не претендуете на авторство этих пьес?

— Каких именно, любезный сэр? Из классики мы ставим древних греков Софокла и Ксенофонта, на Рождество библейские вертепы, из современников Марло, лорда Бэкона, иногда даже фривольные французские комедии с собаками. Поверьте, публика-дура идёт на спектакль, а не на автора. Чем ещё я могу вам помочь, драгоценный сэр?

— Ну, вообще-то я экзорцист. Так что скорее вы нуждаетесь в моей помощи.

— Думаете, за расписными кулисами живёт дьявол? Милейший сэр, неужели вы из тех религиозных кликуш, что хотят запретить театр?!

— Разумеется, нет. Цель моего визита всего лишь изгнание мелких демонов, в частности беса тщеславия.

— Из кого?

— Из вас.

— Да не смешите меня, весёлый сэр, я же просто скромняга! Живу на подмостках, ем вместе с актёрами, тружусь, как плотник, сдаю костюмы в аренду и не мыслю о какой-то там славе.

Этого я уже стерпеть не мог. Он не врал, он говорил мне в лицо то, что думал, и единственный способ не выглядеть идиотом был очевиден. Уверен, вы сделали бы то же самое.

Дабы сохранить лицо, я довольно кратко, в течение получаса, изложил ему всю его будущую жизнь с перечислением пьес и регалий, как нас учили в университете.

Я рассказал ему, что имя Шекспира будет греметь по всему миру, образы Гамлета, Отелло, Ромео и Джульетты станут нарицательными, его стихами будут признаваться в любви целые поколения юношей и девушек из самых разных стран, его сонеты перепечатают на тысячи языков, и лучшими, несомненно, являются переводы Маршака и Пастернака. Не будет театра, не поставившего хотя бы раз хоть одно из его бессмертных творений. Его именем будут называть литературные премии, улицы и площади. Да я сам лично, как бывший гот, едва ли не наизусть помню сцену смерти двух влюблённых в Вероне! И, кстати, там, в арке у дома Джульетты, все стены до потолка обклеены записками о счастье, и все верят, что бронзовая скульптура героини трагедии дарит удачу в любви каждому, кто коснётся её левой груди, которая натёрта так, что аж горит!

Господи боже, как он меня слушал. Как Гесс меня слушал…

— Великолепный сэр, — с чувством и дрожащим от слёз голосом Шекспир потряс мою руку, — небеса свидетельствуют, я вижу, что все ваши слова продиктованы добрым сердцем и искренней любовью к театру. Я выпишу вам пропуск на все спектакли «Глобуса»! Кстати, вы умеете писать?

— Э-э… да.

— А я нет. Так что пропуск пишите вы, а я только поставлю внизу свою подпись.

Вдвоём мы быстро состряпали эту бумагу, он вывел коряво William Shakespeare и ещё раз обнял меня на прощанье, вежливо выставляя вон:

— Если договоритесь о наших гастролях у вас в Эдинбурге, я плачу три процента с выручки. Это щедрое предложение, сладкоголосый сэр! А теперь мне надо заняться цифрами, эти актёришки так прожорливы, вы не представляете, они всё время пьют и жрут, нудят и скулят, ни ума, ни таланта, поубивал бы их всех к чёртовой матери, честное слово! Но, увы, какой театр без актёров…

В общем, я и сам толком не заметил, как оказался на улице. Верный пёс держался у правого колена. В наступающих сумерках на нас довольно неблагожелательно поглядывали разные уличные типы, но один лишь вид грозного «ирландского волкодава» удерживал любого урку на почтительном расстоянии.

— Итак, друг мой, — задумчиво начал я, ещё не решив, к кому, собственно, обращаюсь. — К моему глубокому стыду и разочарованию, должен признать, что Уильям Шекспир обычный режиссёр-импресарио, возможно, не лучший актёр, но вполне себе трудоспособный организатор. Так сказать, менеджер среднего звена. Никакого беса тщеславия у него нет. Нас кинули сюда неизвестно зачем. Декарт мне в печень, да он до сих пор подписывается на родном языке печатными буквами!

— Домой? — с надеждой поднял морду доберман.

— Домой, конечно, но сначала сдадим отчёт милой девушке Марте.

— Да! Да, хочу опять к ней! Она обнимается, она уже любит собаченек. Я её два раза лизь! А она меня в лоб чмок! Она хорошая. Лапку ей дам, вдруг у неё есть вкусняшки? Все красивые девушки должны носить в кармане вкусняшки для собаченек, да?

В этот момент из ближайшей подворотни вышли четыре подозрительных тени. Судя по тусклому блеску стали, с ножами в руках. Гесс предупреждающе зарычал, но я решил не обострять ситуацию, поэтому просто достал из-за пазухи игральную карту.

— Не заводись, приятель. Давай удивим их.

Надеюсь, уличные грабители испытали некоторый шок, когда собака и человек вдруг исчезли на ровном месте. А мы перенеслись прямо в белый коридор, где на лавочке ожидали своей очереди двое бесогонов — современно одетый дедушка в модной джинсе и татуировках, а рядом молодой лейтенант НКВД сталинских времен.

— Добрый день, — кивнул я.

— О, молодые люди, Тео и Гесс, если не ошибаюсь, — бодро вскочил нам навстречу старичок. — Те самые, что отомстили за белорусов. Похвально, весьма похвально!

— Хоть и неодобряемо начальством, — поддержал энкавэдэшник, протягивая нам ладонь. — Но бесогоны такое ценят. Если вас приставят к стенке, мы тоже не смолчим. Ответка всегда прилетит.

— Следующий.

— Рад был знакомству, жаль не успел представиться и поболтать, — поклонился старичок. — Удачи всем вам!

— Хороший дед, — пробормотал парень, не сводя взгляда с белой двери. — Говорят, столько бесов завалил, что теперь и они на него охоту открыли. Мог бы на пенсии сидеть, но адреналина не хватает, сам нарывается.

— Понимаю, встречал таких.

— И я встречал, только они обычно долго не живут.

Мне на секундочку вспомнились пылающие горы, вертолёты, плюющие огнём, грохот выстрелов и совет старослужащих: «Прикажут, иди. Но сам первым не вызывайся». Потом я не раз своими глазами видел, как приносили этих добровольцев, иногда по частям…

— Следующий.

— Бывай, братишка. Собаку погладить можно?

— Не рекомендую.

— Понял. — Энкавэдэшник поправил фуражку, без обид козырнул нам с Гессом и скрылся за дверью.

— Он хотел меня погладить.

— Угу.

— А ты не дал. Пусть бы гладил мой зад. Почему? Есть причина?

— Ещё скажи, что я ревную.

Доберман склонил голову набок и свёл жёлтые брови в глубоком раздумье о том, что же такое ревность и с чем её едят. Я-то отлично знал, но вмешиваться с объяснениями не спешил, пусть сам для себя определится. Ему полезно думать.

На деле-то общеизвестно, что домашние животные вполне себе испытывают такие же человеческие чувства, поэтому легко обижаются, ревнуют, скучают, радуются встрече, голодают в разлуке, переживают за нас и за себя. Если уж они не братья наши меньшие, то…

Тогда я даже не знаю, есть ли у нас ещё хоть какая-то родня на этой планете.

— Следующи-и-ий!!! — буквально взорвались динамики, так что мы оба, не сговариваясь, подпрыгнули едва ли не до потолка.

— П-по-моему, она больше не любит собаченек.

— Она, походу, вообще никого из нас не любит, — мрачно подтвердил я. — Не понимаю только, с чего вдруг?

— Давай не пойдём. — Гесс обнял мою ногу передними лапами, повиснув на ней, как гиря в сорок кило.

— Я вам не пойду, — угрожающе выдохнули динамики. — Следующий, вашу ж мать!

— Она знает мою маму?

— Гесс, это фигура речи. Не заморачивайся, идём.

— Я её лизь?

— Если она тебя не кусь.

Мой пёс крепко задумался, поэтому мне пришлось взять его за ошейник и практически волочь до самых дверей. Он не особо упирался, скользя на заднице, как на санках, но всё равно чисто из принципа скрёб когтями по дорогому ламинату.

Сказать, что Марта была слегка раздражена, примерно то же, что назвать извержение Везувия переменной облачностью. Она орала, она кидалась в нас всем, что было на столе (за исключением ноутбука), она материлась, как новгородский извозчик конца девятнадцатого века, она угрожала нам обоим увольнением, пытками, кастрацией, убийством на месте с отягчающими. И самое смешное знаете что?

— В чём кипиш? — тихо шепнул мне на ухо доберман, когда мы в обнимку лежали под компьютерным столом, вокруг которого топали сто пятьсот разъярённых фурий, пытаясь пнуть нас туфлями на шпильках.

— Я немного переборщил с Шекспиром.

— А что не так? Там же не было беса тщеславия!

— Ну, теперь, похоже, есть.

По факту, конечно, бес там и раньше был.

Но, видимо, очень маленький, слабый и абсолютно никчёмный. А я, как вы поняли, своими рассказами о грядущей славе прямо-таки раскормил этого рогатого микроба до размеров слона. Теперь у знаменитого английского драматурга такой огромный бес тщеславия, что справиться с ним не под силу ни одному бесогону. Даже самому наикрутейшему!

Системе придётся посылать сводную бригаду из трёх-четырёх специалистов. И то не факт, что ребята справятся. Всё из-за моего завышенного самомнения, банальной тупости и нежелания исполнять приказ, строго следуя каждой прописной букве.

— Самое простое задание, самый маленький бес… Да я вас собственными руками удушу! И норм, пусть потом хоть увольняют!

Мы успели переглянуться, мысленно попрощаться друг с другом, а потом резко выкатились под ноги Марте.

— Лизь тебя в нос! — заявил доберман, и, пока бедняжка вытирала обслюнявленный носик, я успел хлопнуть ладонью по карте.

Всё. Мы в домике!

В смысле у себя дома. Отец Пафнутий бросил на нас равнодушный взгляд из-под очков, но не оторвался от чтения очередной книги дьякона Кураева. Дрессированный бес (если можно так выразиться) мыл посуду в тазике с горячей водой. Мирная, спокойная, уютная жизнь.

В ушах ещё стоял неслабый звон похоронных колоколов отзвука голоса милой рыжей девушки, которая мне очень даже нравилась. Как вроде бы и мы ей. До этого момента, уф…

— Чего от вздыхаешь, паря? Вид встрёпанный, ровно тебя в мешке с двадцатью кошками драли, и у Гесса морда подозрительная, лапой от нос прикрывает. Молчишь?

— Не хочу прерывать ваше чтение.

— Дерзишь от святому отцу? — самодовольно хмыкнул батюшка. — Это хорошее от дело, послушание, оно лишь в храме да монастыре уважения-то достойно, а настоящему бесогону без клыков от никак нельзя. Тока дерзи по делу.

— Если по делу, отче, то мы завалили заказ, — опустив голову, признался я.

Доберман встал рядом, виновато поскуливая, но на всякий случай виляя хвостом. То есть тем, что он считает этим словом, но вы меня поняли. Вопреки моим ожиданиям, история нашего дебильного провала по делу сэра Уильяма Шекспира скорее развеселила отца Пафнутия, чем рассердила или раздосадовала.

— От и обломись тебе, Система! Не всё на свете перекроить-то можно, от взять да запросто поменять без спросу. Ибо человек предполагает, а Бог, Он располагает! Как от решил Боженька, что тому Шекспиру тщеславным быть, так нипочём уж человеку-то земному той воли не поменять.

— Не очень вас понимаю. Типа мы всё сделали правильно?

— Задание от провалили, беса махонького не заметили, изгнать-то даже не попытались, да ещё и раздули оного до полного от безобразия. Однако же! Вопреки всему, думается, по гамбургскому-то счёту, от победил ты.

— Гав?

— Оба, — поправился старец. — Вы оба. Взяли от да и победили Систему. А сие не радовать не может. Так что от чего-чего, а ужин вы заслужили. Эй, Анчутка!

— Ваше святейшество? — Из-за кухонной занавески мгновенно высунулась заботливая морда безрогого красавчика.

— А накрывай-ка от на стол. Трапезничать будем.

— Пер фаворе![4] — по-итальянски откликнулся бес.

И буквально через пять минут на столе дымилась большая миска спагетти ручной лепки, посыпанных тёртым сыром, стояли тарелки с соленьями, красиво порезанными соломкой, слегка поджаренный белый хлеб был натёрт чесноком и томатной пастой, а из обычного ледяного самогона с вареньем и мёдом получились две кружки прекрасного коктейля.

Когда мы сели, взяв в руки вилки, наш новый нечистый повар (жутко антинаучное словосочетание) зажёг свечи, встал в дальнем углу, прокашлялся и хорошо поставленным голосом запел:

Ох, поверьте, за последние полгода меня очень трудно удивить, но сегодняшние посиделки в стиле старого КСП «Торонто», конечно, пробивали дно. Думается, что отец Пафнутий был несомненным авторитетом практически во всех вопросах, но чтобы вот так запросто взять и пристроить к домашнему хозяйству конкретного беса — это всё равно как… Как бы поделикатнее выразиться?..

— Да ешь уже, Федька! За свои-то грехи я от сам и отвечу, что пред Господом, что пред Святым Синодом. И надо сказать от, коктейли-то удались, да?

— Милле грацие[6], — с улыбкой поклонился Анчутка.

Гесс скорчил недоверчивую морду, но от своей порции овощей и рыбы по-неаполитански, тартара из говяжьего фарша со свежим яйцом и ягодами не отказался. При виде полной миски он вообще терял принципиальность. С другой стороны, я точно знаю, что он, будучи образованным псом, с чужих рук, без разрешения, не ест и еду с земли не поднимает.

Да, как ни страшно это звучит, но именно так травят чужих собак «дружелюбные» соседи — куском колбасы с иголками, заботливо положенным у порога. Батюшка об этом знал, он сам дважды убирал такие «подарки», поэтому и воспитывал маленького добермана в терпеливой строгости и отеческом внимании.

Невзирая на общепринятый запрет, православный священник всегда держал собаку дома.

Считается, что собакам место во дворе, в будке, а в доме благословляется иметь кошку. Не буду в очередной раз вдаваться в истоки этого странного суеверия, спорить или дискутировать по этому вопросу. Мы этого касались выше, помните?

Так вот, кошки у нас не было, потому что отец Пафнутий их дважды заводил, но они бесов боятся. А маленький косолапый щенок покорил его сердце, потому что не боялся ничего!

Да, старец уважал храбрость слабого перед сильным. Как я впоследствии узнал (а делился воспоминаниями он постепенно), за многие годы кто только и в какие инстанции не жаловался на мятежного батюшку. Охлобыстин как поп был перед ним просто мимимишным котёнком.

Моего наставника расстригали трижды, два раза в тюрьму сажали на трое суток, штрафовали без счета за административные или общественные правонарушения, раз шесть били кучей в разных тёмных местах, а он ни разу ни на кого даже заявления в милицию не написал.

Отец Пафнутий прощал всех, до кого не мог дотянуться кулаком, а сам снова и снова возвращался к церкви. Не могу сказать, что это был какой-то очень уж прогрессивный образчик современного российского священника, но ведь я и сам никогда не был идеальным учеником, так что в этом смысле мы, пожалуй, вполне нашли друг друга.

Наверное, наши отношения трудно было назвать братскими, родственными или чисто педагогическими. Нет, мне кажется, всё было чуточку глубже. Без сериальной сентиментальности, скорее на уровне интуитивного человеческого понимания, что всегда связано со столь же непререкаемым доверием с обеих сторон. Боюсь, что для более внятного объяснения этой философской дилеммы пришлось бы написать отдельную книгу. Поэтому фиг с ней.

Вернёмся к нашим баранам. Теперь по утрам, если я не занят по службе при храме, у меня были тренировки рукопашного боя с бесом. Я вновь пытался применить все наставления отца Пафнутия, но, как и говорилось, то, что легко в теории, как правило, весьма непросто на практике.

Когда он первый раз закинул меня на крышу сарая, мой доберман тихо подошёл самой вальяжной походкой, слегка качая задом, и без предупреждения цапнул нечистого промеж ног. После чего, не разжимая зубов, прорычал:

— Учи его, а не бей. Я один раз кусь — и ты без сервелата. Повторить?

— Найн, найн, найн, майн фюрер Гесс! — едва дыша, пропищал нечистый. — Я буду очень, очень стараться, я… Уй-ё-о, больно же-е!..

— Это я ещё был нежен, — честно предупредил пёс, разомкнул челюсти и гордо отошёл в сторону, в красивой позе сев у крыльца.

Должен признать, что урок усвоили мы оба. Анчутка больше не пытался меня убить, а я постепенно навострился просто предугадывать его движения, вовремя отклоняясь с линии удара. Через каких-то три-четыре дня мне удавалось не только давать ему сдачи, но и переходить в атаку.

А в свободное от общих тренировок время эта стройная боксёрская груша отлично готовила, устраивая нам ужин во французском, сицилийском, грузинском, греческом, польском, испанском или украинском стиле. Что, кстати, всегда было вкусно, сытно и ярко!

Хоть нам готовил безрогий бес, но отец Пафнутий привычно благословлял любую трапезу, так что злонамеренного отравления мы могли не опасаться. Георгиевская лента, по словам батюшки, при правильно подобранной православной молитве обретает особую силу.

Недаром за одно её ношение в ряде стран можно и в тюрьму загреметь. А почему? Потому что нечисть любого упоминания о святом Георгии боится, как огня небесного!

Ну а поздними зимними вечерами, когда святой отец тушил свет, укладываясь спать, мы втроём, бывало, ещё сидели в сенях почти до полуночи.

— Слышали мы о вашей Системе, я, я! — пускался в откровения Анчутка, одновременно пародируя вольным миксом все языки и народы. — Да и ху из в пекле о ней не слыхал? Раньше они только в настоящем времени бесов гоняли, а сейчас наука вперёд шагнула и назад обернулась. Теперь всё перфектум! Они бьют наших ещё и в прошлом. Дас ист фантастиш!

— Скорее уж а ля гер ком а ля гер, — подправил я.

— Амиго, это нечестная война. Хотя что говорить, честных войн в природе не существует де-факто. Возьмём, к примеру, Библию…

— Не возьмём.

— Тоже правильно, не стоит, иначе мы оба просто утонем в дебрях религиозных трактовок и словестной эквилибристики. А твой пёс и так зевает.

— Его зовут Гесс.

— А то я не знаю, о-ля-ля?! Слушай, Тео…

— Так меня называют только друзья.

— Отлично, майн камрад Тео, — не стал спорить красавчик-брюнет, попытавшись приобнять меня за плечи, но вовремя передумав. — Скажи сам себе, ради чего ты пошёл войной на бесов? В чём смысл твоего крестового майн кампф? Зуб даю, вроде бы лично тебе эти мелкие пакостники с рожками ничем не навредили?

— Это сложный вопрос.

— Понимаю. Без пол-литра ля шампань никак? — предложил он.

— Ни с чем никак. Бесы — враги рода людского. Это априори, де-факто, это даже не теорема, это аксиома, не нуждающаяся в доказательствах. Поэтому вас из века в век бьют.

— Хм, но ведь мы, бесы, очень неглупые?

— В целом да.

— Тогда почему столько веков нас ничему не учат?

— Не знаю, — пожал плечами я.

— Потому что вы бьёте нас, даже не спрашивая, хотим ли мы вообще драться. А прикинь, хоть один бесогон, паладин, экзорцист пробовал как-нибудь попросить нас отойти в сторонку, договориться мирным путём?! Нет, нэ, найн, нихт, но, нияк же ж неможливо, панове!

Как вы понимаете, после таких провокационных разговоров мы все трое (включая дремлющего добермана) получали от внезапно являющегося отца Пафнутия неотвратимый втык громом и молниями. Что нам оставалось? Тихо, не огрызаясь, безропотно принимая наказание и перемигиваясь, молча договариваться о том, чтобы собраться здесь же в сенях следующей ночью.

Возможно, как следствие этих разговоров сама мысль, что с неким рядом бесов можно просто «по-пацански поговорить за жизнь», засела в моей голове словно гвоздь. И я начал искать возможность проверить это на практике, что представилось мне в самое ближайшее время.

Как вы помните, к нашему экстремальному батюшке съезжались страждущие со всей области, и вот после утренней службы на третий-четвёртый или пятый день, уже дома, он поманил меня пальцем:

— Собирайся от, паря. Беса изгонять едем, да непростого. Бес скаредности и стяжательства — тварь от нередкая, и потому-то проблем с ней немерено. Справишься ли, Федька?

Доберман со счастливым гавканьем встал у меня на пути, виляя обрубком хвоста. В карих глазах Гесса привычно читалось: «Или идём вместе, или никуда ты без меня не идёшь!»

Что я мог?

Опуститься на одно колено и тихо напомнить ему, что он хороший мальчик, он мой лучший друг и, само собой, мы на любое дело ходим только вместе. В туалет врозь, а вот бесов гонять вместе. Правильно?

— Лизь тебя!

Я подставил щёку и подтвердил: да, всё верно, ты со мной, я тебя не брошу и не оставлю. И кормить буду. И лапу возьму. Да, и вторую тоже. Гладить зад не буду. Ладно, буду, но не сейчас.

— Анчутка, за домом проследи! — продолжал раздавать команды батюшка. — Никого от не пускать, на ужин только постное, водку от не лакать, бабам через забор ничего не показывать, а то жаловались ужо некоторые…

— Ху из ху, ваше святейшество?!

— Повыражайся от мне тут.

Красавчик-бес закатил невинные глаза, но на обострение конфликта не пошёл, выйдя во двор. Всё-таки неглупый он малый, хоть и играет за противоположную команду.

Я быстренько собрал кое-какие необходимые вещи в сумку, потом помог батюшке надеть тяжёлый непробиваемый тулуп. После чего мы, включая упакованного добермана, традиционно перекрестились на иконы, надели шапки и пошли. С богом, как говорится.

Мой пёс, в телогрейке и ушанке, завязанной под подбородком, лосем запрыгал по двору, хрипло облаивая ни в чём не повинного беса, терпеливо убирающего снег деревянной лопатой. А за воротами нас ожидал потрёпанный «уазик» с зимней резиной.

Водитель, парень моих лет, с огрызком сигареты в зубах, повёз нас в соседний посёлок, не затыкаясь в пути ни на минуту. Отец Пафнутий терпел очень недолгое время, потом, резко выбросив руку вперёд, поймал что-то у него плече, растёр в ладонях, тихо сказал: «Изыди!» — после чего сдунул серую пыль, опустив окно. Шофёра словно пультом выключило.

Я облегчённо вздохнул, всё-таки хорошо, когда человек всегда способен видеть бесов, избавляясь от них по ходу дела. Обычные люди даже не замечают, что, как правило, у них всего один ангел-хранитель, а вот мелкой (да и крупной) нечисти по жизни можно нахватать целую кучу.

Бес сквернословия и пустопорожнего трёпа встречается практически у каждого шофёра. Бороться с ним достаточно легко, помогает банальное прикусывание языка на ухабе.

Батюшка, конечно, избавил водителя от болтливого беса, но, если честно, парень подхватит нового сегодня же. Стоит ему доехать до места, и вот он, вирусный бес, от первой же бабки или встречного собрата по «баранке». Тут уж гоняй не гоняй, а смысл?

— Ты от с Анчуткой особо не сусоль. Нечисть, она хитрая, от них дружбы-то не жди.

— Да я и не особо вроде…

— От оно и правильно, то тебе оно особо-то и не надо, — закончил могучий старец, уселся поудобнее на переднем кресле, а потом и вовсе задремал.

Мы переглянулись с Гессом, прочтя в глазах друг друга тайное желание втихую продолжить общение с безрогим. В конце концов, бес много чего знал о тех же (прошу прощения за тавтологию) бесах, а значит, мог быть очень и очень полезен.

И если уж отцу Пафнутию как рукоположенному священнику русской православной церкви было совершенно неприлично просто так, без дела, якшаться с нечистым, то мы подобных ограничений не имели. Но намёк понят, будем внимательнее и осторожнее на скользких поворотах.

Ехали по объездной больше часа.

Мы с Гессом притёрлись, пригрелись и даже слегка уснули. Соседнее село было не так далеко, за холмом. По лету местные туда-сюда пешком ходили, а зимой люди всё больше сидели по домам. Раньше, говорят, в любое время года курсировал рейсовый автобус, но сейчас только частный транспорт или совхозные машины.

— Вылезайте от, воздушный десант, там, где мы, там победа, — громко объявил батюшка, заставив нас стукнуться головами друг о дружку.

Доберман спросонья оскалил зубы, но тут же, извиняясь, лизнул меня в нос.

Лысина Сократова, пришлось вытираться рукавом. Ходить обслюнявленным на морозе весьма условное удовольствие даже для эстетствующих мазохистов. «Уазик» стоял у небольшого одноэтажного сарая с подсобкой — классического сельского «супермаркета».

Как можно было бы его описать, да и стоит ли? Ну ладно.

Кривовато слепленное из бетонных блоков здание, жестяная крыша, напечатанное на длинной доске через трафарет красными буквами название «У Палыча», обледенелые ступени, дым из трубы, зарешеченное окно, железная дверь, ярко уловимый даже снаружи запах горячего хлеба и недорогого алкоголя. Думаю, многие видели такое по нашим сёлам, и не раз.

— Так мы сюда?

— Сюда от, паря, сюда. — Отец Пафнутий быстро переговорил с шофёром, позволив ему временно отъехать по своим делам. — Стока жалоб от на этого Палыча-то, что уж волей-неволей, а про бесов-то и задумаешься.

— Ну а что с ним не так? — дерзнул спросить я чисто на всякий случай.

— В долг от алкашам не даёт, на товар цену не снижает, до зарплаты не верит, а ежели от под проценты-то записывает, то уж процент тот никогда не забывает, — неторопливо пустился загибать пальцы старец, но остановился под моим недоуменным взглядом.

— Чего? Рази ж это не скаредность от да жадность?!

— Вообще-то нет. Если всем пьяницам в долг давать, то у него магазин разорится.

— Зато люди уважать будут.

— Э-э, вы это серьёзно, отче?

— Нет от, конечно, — буркнул батюшка, с осторожностью поднимаясь по скользким ступенькам. — Богу Богово, кесарю кесарево. Однако же от проверить-то стоило бы? Покуда ты не в Системе, так от пользуйся практикой-то прям тут, на месте. И нечего нос воротить!

— Гесс, не вороти нос, — продублировал я.

Бедный доберман обиженно свёл жёлтые брови к переносице, искренне надувшись на нас обоих. Впрочем, одновременно едва заметно виляя хвостом, чтоб мы оба также видели, что он всё равно готов нас простить и всей душой стремится к сотрудничеству.

Старец лишь покачал головой, явно не оценив мой лёгкий троллинг, и широко распахнул железную дверь. Мы втроём прошли внутрь. Что могу вам сказать на первый взгляд?

Обычный сельский магазин, где есть всё — от дешёвых гвоздей до дорогущего коньяка «Хеннесси» азербайджанского разлива. Свежий хлеб, одеревеневшая колбаса, заветренный сыр, абхазские специи, кубанское молоко, жёсткая туалетная бумага, слипшиеся сибирские пельмени, мясо-рыба (замороженные до железобетонного состояния), дешёвые пластиковые игрушки, просроченные удобрения, фурнитура для шитья, несколько рулонов недорогой ткани, китайские трусы (мужские, женские), крутое ивановское постельное бельё, одна новенькая покрышка на «запорожец», ну и всего, всего, всего понемножку.

Из-за прилавка на нас подняла скучающий взгляд крепкая красотка лет тридцати или пятидесяти, в зависимости от макияжа и настроения.

— Здравия от тебе, дочь моя, — благодушно прогудел отец Пафнутий, как бы заранее предупреждая — хорошая дочь должна во всём слушаться родителей.

— И чё? — сквозь золотые зубы ответила продавщица.

— Нам бы от с хозяином сего торгового центра перебеседовать?

— Про чё?

— Про дела наши от мужские, про товары да цены, про всё и от всякое.

— Ну а я чё? — пожала плечами продавщица.

В принципе, подобные диалоги могут длиться часами и писаться километрами.

Кому оно тут интересно? Уж точно не мне.

— Так от, дочь моя, не проводишь ли старика?

Женщина даже не попыталась оторвать зад от табуретки, одним движением нарисованных бровей указывая на вторую дверь в дальнем углу за прилавком.

— Можно я её немножечко кусь? — тихо толкнул меня плечом доберман. — Просто так, проверить: она живая или кукла на колёсиках?

— Боюсь, что живая, — вздохнул я. — Терпи, дружище, в конце концов, у нас с тобой всегда находится кто-то и на лизь, и на кусь, и на просто обнять в качестве профилактики. Дай лапку?

— На!

Пожав широкую, тяжёлую и мужественную лапу четвероногого друга, я успел ввинтиться во внутреннее помещение прямо след в след за отцом Пафнутием.

Гесс был оставлен нами охранять вход. Чему он и отдался с полным вдохновением, сев на задницу, гордо задрав подбородок, шумно дыша кожаным носом и старательно изображая самые страшные глаза на всём белом свете. У него это здорово получалось.

— Добрый день от, сын мой, — громко обозначил качество сегодняшнего дня мой наставник.

Тут уж хочешь не хочешь, а признавай этот день добрым, каким бы он ни казался лично тебе на данный момент. Иначе хуже будет…

— Здрасте-с, здрасте-с.

Как я понимаю (да и вы тоже!), хозяин магазина, некто по отчеству Павлович, знаменитого «Хоббита» не читал. Село неасфальтированное, что уж тут возьмёшь?

Нам навстречу приподнялся из-за стола, пряча пузатую бутылку под стул, невысокий толстячок с ярко выраженной лысиной и тусклыми глазками. Кстати, если бы в полиции меня попросили указать его особые приметы, я бы, наверное, не смог обозначить ни одной.

Считается, что вот именно такие люди являются самыми наилучшими шпионами на свете, ибо они одновременно похожи на всех подряд и в равной мере ни на кого конкретно.

— Что угодно-с, батюшка? На церковь не подаю, ибо атеист, уж простите-с, Христа ради.

Я бросил тоскливый взгляд на отца Пафнутия. Если бы речь не шла о бесе жадности и скаредности, то я бы стоял на стороне этого мужика. В конце концов, каждый имеет право на свою веру, даже если эта вера атеистическая.

Но в данном случае речь именно о влиянии нечистого на человека, поэтому мы с Гессом готовы ринуться в смертный бой, укажите только на кого, куда и зачем. Батюшка прокашлялся в бороду, нависая над Павловичем, как цунами над Хокусаем.

— Атеист, говоришь? Так от тем более побеседовать бы о душе надо.

— Вы что-с, свидетели Иеговы, о душе беседовать-с?

— Глаза от разуй, сучий ты потрох, — грозно потребовал святой отец, сгребая нахала за грудки и прикладывая его о стену. — Я от четыре войны прошёл, на всю голову отбитый, у меня восемь наград и одна психиатрическая справка. Ты мне дерзить-то не смей! Я от первый тебе меж рогов вломлю, не погнушаюсь…

— Только попробуйте! Я полицию-с, вызову! У меня бизнес-с….

Пока они экстремально разбирались друг с другом, я на всякий случай достал из сумки бутылку с самогоном, нюхнул (а не хлебнул!) от души и попытался посмотреть на хозяина магазина рассеянным взглядом на предмет поиска бесов.

Ох ты ж, Декарт мне в печень, сколько их тут было….

К примеру, если вы хоть раз видели по телевизору тупую рекламу про уничтожение микробов под крышкой унитаза, так вот там их была целая шумная компания в пятьдесят душ, а в нашем случае бесы успели организовать на лысине толстяка даже не город, а целую колонию в сто тысяч немытых пятачков!

Хозяин сельского магазина весь был буквально облеплен всяческими разномастными бесами, словно новогодняя ёлка игрушками. И если бы только зелёные, коричневые и серые бесы жадности, так нет же, ещё и рыжие, синие, красные, чёрные, голубые, полосатые, фиолетовые, жёлтые, всякие, худые, толстые, разномастные…

Похоть, пьянство, жадность, скаредность, злоба, предательство, стяжательство, двуличие, подлость, ревность, зависть… ох! По моему скромному разумению, этого сельского рабовладельца-монополиста-держиморду было проще пристрелить, чем изгонять из него всех бесов.

— Сколько от, видишь их, паря?

— Отче, если всех бить, это уже геноцид какой-то получается.

— Я столько не кусь, — шёпотом подтвердил мне подкравшийся, неслабо обалдевший пёс.

— Собственно-с, чем могу? — снова дал о себе знать опомнившийся хозяин магазина. — Если вы не по делу, так мне пора к властям обратиться-с, нет? Сами уйдёте-с или мне набрать…

Договорить владельцу не дал тяжёлый кулак отца Пафнутия, с неуловимой скоростью прилетевший ему в челюсть слева. Кто-то там по отчеству Павлович рухнул мешком, оседая по стеночке, высунув язык и разбросав ноги в валенках.

Обескураженные бесы уставились на нас в явном недоумении…

— От, Федька, давай. Теперь твоя очередь.

Я едва не взял под козырёк. Доберман, честно говоря, тоже, он и не такое умеет.

После чего батюшка просто вышел вон из подсобки, прикрыв дверь и оставив нас один на один со злобной рогатой нечистью и их бессознательной жертвой. Не буду врать, что они долго раздумывали, чем бы им заняться…

— Бей бе-со-го-нов!!!

И началось…

Бойня была такая, что я даже не знаю, с чем сравнить, разве что кроме Курской дуги. Бесы шли на нас стройными рядами, маршируя, словно итальянские нацисты на параде Муссолини.

Мы с Гессом без жалости били их, кусали, обливали святой водой, забалтывали молитвами, шлёпали лапами, крестили, пинали ногами, давали в лоб православным крестиком на верёвочке, намотанной на кулак. Пощады не просили ни они, ни мы.

Подсобка была разгромлена в пыль, облака муки дымились под потолком, под ногами хлюпал кетчуп, хрустели сухие макароны и перекатывались консервные банки. Остервеневшие бесы дрались за Палыча так, словно он был их собственностью и фатерляндом.

Я даже не знаю, сколько длилась эта неравная битва, но победа была за нами!

В конце концов мы избили их, словно болгары римлян, турки болгар, русские турок и так далее по списку, благо история всегда готова предложить кучу разных вариаций. Помнится, мне даже привиделись изумительные по красоте картинки: я гордо стою один на горе бесовских трупов с огненным мечом в руках и золотистым сиянием вокруг моей головы!

На мгновение в груди поселилось неизведанное доселе чувство превосходства и даже некоторого восторга, пока не…

— Кусь тебя!

Ох, лысина Сократова, я же едва не взвился от клацанья зубов за левую ягодичную мышцу! Наверное, от моего вопля в испуге бежали последние, прихрамывающие бесы, а святой отец мгновенно показался в дверях подсобки:

— Что от тут у вас творится-то, отроки?

— По факту уже ничего, — успел пробормотать я, прежде чем тяжело рухнуть на бетонный пол носом вниз. — Всё, что могли, натворили…

Дальнейшую движуху событий мне просто пересказывали, когда безрогий бес ухаживал за мной, кормил с ложечки и под ручки водил на горшок. Вру, горшка не было, было стандартное эмалированное ведро, которое моя нечистая нянька, владеющая всеми языками, успешно подсовывала мне в нужное время и час.

Это было-о… даже не знаю, как сказать, ну… В общем, не особенно приятным временем для широкоформатных воспоминаний, то есть не теми событиями в моей жизни, которыми я мог бы смело гордиться, описывая в мемуарах. Кстати, если что, я теперь и не горжусь, но, пока я валялся больной, наверное, можно.

Отец Пафнутий был первым, кто заговорил со мной. Кроме добермана, конечно, но это тайна-а…

— От и пришёл в себя, паря! Давай вставай от, Федька, чего лежать-то? Подумаешь, какие-то там бесы его побили. Да наш Геська втрое больше бесов покусал, так от глянь, как он зубами-то щёлкает!

Я ничего не мог сказать ему в ответ.

Во-первых, я близко не помнил, как именно меня завалили. Во-вторых, вся вина за покусанную нечисть ложится на моего добермана, и он этого не отрицает. То есть, конечно, не говорит об этом откровенно в лицо, но, между нами, и не пытается врать, будто бы он только лишь улыбался тем бесам, что на меня напали. Никаких тебе «лизь», только «кусь-кусь-кусь», и по полной программе!

Но, честно говоря, если кто практически и вытащил меня за воротник свитера в пиковый момент драки, так это был наш остроухий Гесс. И если хоть каким-либо небесным силам я должен был бы сказать «спасибо», так только ему. Как мы, люди, настолько зависим от собак, ума не приложу? Может, конечно, Вольтер его знает, но не я…

Ну, в общем, примерно через два-три дня мне удалось начать приходить в себя.

То есть ходить по дому, держась за стены и мебель, есть не только бульон и жидкие кашки, дышать свежим воздухом не через форточку, а хотя бы выходя на крылечко дома.

Когда нам удалось минуточку побыть вместе, Гесс первым делом спросил:

— Марта, которая красивая, любит, не любит собаченек, не звонила?

Каким странным мистическим образом поинтересовался бы я, но у кого? И зачем?

У меня, кстати, и телефона-то не было, отец Пафнутий отобрал его в первый же день нашего знакомства. Уверил, что, дескать, послушнику лишние связи не нужны, искушение это диавольское, и надо признать, на тот момент я даже слова против не сказал. Ибо это казалось абсолютно правильным. Да наверняка и было таковым!

Мне давно (или всегда?) хотелось кардинально изменить свою жизнь, а сотовый телефон всегда оставлял некую иллюзию возможности возвращения в одну и ту же реку. Но, согласно устоявшейся версии, река не бывает одной и той же.

Более того, она меняется, даже когда ты стоишь в ней. Кроме того, ты сам меняешься каждое мгновение, и, перефразируя известный афоризм, можно было бы сказать: один и тот же ты не можешь войти в одну и ту же реку дважды. Примерно так, да?

Это я веду к тому, что, когда ты болеешь, тебе больше нечем заняться, кроме самокопания и пустопорожних философствований на всяческие отвлечённые темы.

Тем более что брюнет Анчутка самостоятельно и честно взял на себя все мои обязанности по дому. То есть практически ВСЕ, за исключением необходимых прогулок с Гессом.

Во-первых, как я говорил и ранее, это было редким исключением, равно необходимым нам обоим — мне и псу. Собака лечит человека, снимая стресс и заражая оптимизмом.

Во-вторых, доберман чисто на уровне животных инстинктов не доверял нечистому, до сих пор гоняя его при каждом удобном случае. Если же случая не было, он самолично его устраивал, снова и снова скаля зубы на нашего домашнего помощника.

У нашего Анчутки, признаем, тоже нервы не железные и лопата для уборки снега всегда под рукой. Оставлять их вдвоём было чревато.

Я же, к стыду своему, был вынужден признать правоту пресвятого батюшки: безрогий бес в хозяйстве очень даже полезен. Делает всё, что ни скажешь, никаких тебе революций не устраивает, послушно ест, что дадут, всем и всегда улыбается, ни с кем никогда не конфликтует, зарплату не требует, спит на полу, на коврике, без храпа, то есть милашка, одним словом.

…Вечером четвёртого дня, пока Гесс наматывал яростные круги по двору, прыгая козлом на морозе, Анчутка тяжело присел на крыльцо рядышком, вперился взглядом в закат и, ни к кому не обращаясь, тихо начал:

— Ты дурак, Тео. Дерёшься с их бин бесами, когда их много, а ты один. Зачем? С половиной наших вообще нет смысла драться. Кого-то достаточно припугнуть, перед кем-то помолиться, одного перекрестить, на другого святой водой брызнуть, а ты сразу в кулачки. Наивно и глупо. Ой вей…

— Ты что же, пытаешься мне помочь?

— Ну не знаю, право, это не мой гешефт. Однако, если я смогу быть полезен тебе, вдруг когда-нибудь и ты поможешь мне. Фифти-фифти, вроде у людей это принято, нет?

Я отлично знал (из художественной литературы и реальной истории), чем заканчивается любой, даже самый выгодный договор с нечистью. Поэтому просто махнул рукой Гессу, словно бы приглашая к столу:

— Кусь его!

Анчутка легко увернулся, и они ещё с пару минут бегали по двору, вздымая снежную пыль.

Само собой, в конце концов пёс догнал беса, и визг укушенного за филей брюнета взлетел под самые звёздные небеса, поскольку ночь зимой на Севере всегда наступает рано.

Должен признать, что вопль нечистого внёс в мою мятущуюся душу нотки божественной гармонии, настоянной на дивной музыке раннего Моцарта. Спросите меня, как именно?

Понятия не имею, но вот он заорал — мне полегчало.

Это есть проверенный медицинский факт, а все детали пусть останутся деталями. В самокопании, разумеется, можно найти некий сакральный смысл, но вряд ли стоит посвящать этому всю жизнь.

Поэтому на фиг! Или не фиг!

Думаю, именно эти положительные эмоции помогли мне быстрее встать на ноги. Так что примерно ещё через два дня я вновь был полностью готов к бою. Спасибо Гессу и Анчутке.

Хотя до новых битв было пока далеко, первое, чем меня нагрузили, — это возвращение к работе послушником в Воскресенском храме. Благословлялось помогать батюшке переодеваться, подавать книги и святую воду, зажигать церковные свечи, готовить купель для крещения, дирижировать хором из восьми бодрых старух и одной несовершеннолетней девочки. Бесплатные самоучки, на чистом энтузиазме, но пели, по крайней мере, очень старательно.

Кстати, здесь, в Пияле, да как и в других сёлах Архангельской области, периодически встречались такие хрустальные голоса, что любой хор Пятницкого обзавидуется, не говоря уж о банде Турецкого. Эти поющие «Хава нагила» манерные мужички вообще впали бы в ничтожество, если б только услышали наших бабулек.

С другой стороны, ведь не ради умиротворяющего молитвенного пения люди идут в храм, верно? В этом смысле лично я всегда предпочёл бы лишний раз послушать классику типа того же Шарля Азнавура или даже Меркьюри, умирая от экстаза на последних нотах.

Нет? Ну, у каждого своё право на вкус и цвет. А в храм всё-таки идут за другим.

После церковной службы всё моё свободное (относительно) время мне было дозволено посвящать триумвирату (батюшка, Анчутка и Гесс, хотя это уже квартет получается?), а потом даже немножко пострелять и подраться. Рукопашные тренировки никто не отменял.

Стрелять я и так неплохо умел, но глаз и пальцы всегда требуют ежедневного упражнения, желательно работая с уже знакомым оружием. Теперь же меня учили стрелять из всего, что только попалось под руку. Даже из рогатки, например…

А если вы помните, то оружейный склад у отца Пафнутия был вполне себе впечатляющим. Я осваивал ружья, автоматы, пистолеты, спортивный лук и классическую пращу. Всё было можно!

Во-первых, мы никому не мешали, а во-вторых, пальба на дворе экстремального батюшки уже давно никого на селе не волновала, даже местного участкового. Абсолютно все по району или даже области знали, что если у нас за забором стреляют, то наверняка по делу ибо бесов бьют!

Я так думаю, в принципе, если бы здесь и атомную бомбу взорвать вздумали, так местное начальство потом потребовало разве лишь по всему селу стёкла вставить за наш счёт. А так, нет проблем, развлекайтесь, ребята, раз РПЦ одобряет, но и мы не в контрах….

Морозными вечерами, невзирая на все запреты, мы всё так же сидели с Анчуткой на крыльце, пока доберман эмоционально метил все столбы или пытался с разбега кусать пролетающие снежинки. Разговоры батюшкой не одобрялись, но уже и не возбранялись, тем более что вопросы мы поднимали не самые глобальные.

В том смысле, что о вере не спорили и Господа Бога не обсуждали.

Остальное было можно.

— Слушай, а как другие бесы относятся к твоей службе здесь?

— Вакаранай, не понял.

— Они не пытаются как-то помочь, отбить своего, вызволить, так сказать, из церковного рабства.

— Ох, да не надо это никому, майн фройнд! Тупо неинтересно. Мы, бесы, живём в несколько иной парадигме, у нас друг за дружку стоять не принято. Натюрлих?

— Но ты же пошёл за мелкого рогатого заступаться.

— О, это фифти-фифти, я за себя пошёл по причине: айн — личного эгоизма и цвай — завышенного самомнения, — затейливо хмыкнул безрогий красавчик. — Поверь, мне до мелкой зелёной шушеры дела нет, как и ей до меня. Повыпендриваться захотелось, настоящего бесогона побить. Прикольно же, ву компрёне?

— Прикольно, — подумав, согласился я. — А как вообще устроена жизнь бесов? У вас есть какая-то иерархия, высшая власть, места компактного проживания?

— Если ты про рай и ад, то в пекле так называемых мелких бесов нет. Мы слишком ничтожны для высокого мира чертей, демонов и падших ангелов. Бесы более-менее свободно живут на земле, как и любая другая нечисть вроде ведьм, упырей, вампиров, оборотней и прочего сброда. Разница лишь в том, что лично нам максимально комфортно жить рядом с человеком, а ещё лучше — о темпора, о морес![7] — прямо в нём.

— На уровне микроба или вируса?

— Я, я! Можно и так сказать, если совсем уж примитивно. Поэтому мы особо вместе и не держимся, вас слишком много, всем хватит, и человеческие пороки никуда не исчезнут. Соответственно, никогда не исчезнут и сами бесы, ибо «эта музыка будет вечной», — заканчивая сложную и длинную тираду, криво улыбнулся он.

— Значит, ты думаешь, мы зря с вами боремся?

— В каждом локальном случае — нет, нэ, нихт, но, найн! Бесобой всегда имеет шанс победить. Но если смотреть в перспективе, в развитии, в глобальном плане — все ваши «виктории» пусты, бессмысленны и никчёмны, поскольку, по так называемому высокому, гамбургскому счёту, это ничего не изменит. Розумиешь?

— Погоди, но ведь была же когда-то большая война между ангелами на небесах. Светлые победили, тёмные были низвергнуты. Мы, люди, на земле лишь регулярно подчищаем то, с чем вдруг оказались способны справиться. Благо настоящие, могучие демоны на нас падают редко. И, уж как говорится, рано или поздно, но всё равно она будет, эта самая последняя битва…

— Может, будет, может, нет. Есть неслабый шанс, что ни ты, ни я до неё просто не доживём.

— А если доживём?

— Тогда ты крайне наивен, мин херц Тео, если считаешь, что способен избавить людей от страстей. Фиг тебе на рыло, дорогой сэр, но… Но практически за любым явным пороком, как ты его ни верти, почти всегда и почти везде стоит мелкий, злобный, хищный бесюган.

— Тео я только для друзей.

— Цени, — сквозь зубы ответил Анчутка, широко улыбнулся и встал, с хрустом разминая кулаки. — Та я вже пийду до хаты, бо треба ужин разогреть. Сегодня посидим в грузинском стиле. Не возражаешь, генацвале? Ай, мадлобт!

Когда он ушёл, мне понадобилась ещё пара минут привести мысли в порядок в тишине, пока всё вышесказанное хоть как-то уложилось в голове. Бесогоны изгоняют бесов. Но бесы будут всегда, пока на земле есть люди. Хочешь избавить мир от бесов, избавь его от людей, так, что ли?

Абзац, другого варианта нет.

Интересно, а что думает по этому поводу могучее ангельское воинство на небесах, готовясь к решающей битве, полем боя которой будет вся Земля? Они победят, это бесспорно! А что потом?

Всех хороших отправить в рай, всех плохих сослать в ад, а нам потом на этой истерзанной планете ещё вполне можно будет найти местечко, чтобы построить себе идеальный мирок без ангелов и бесов? Это вопрос…

— Ты задумчивый. Тебе грустно? На тебе лапку, поиграй с собаченькой!

Хм, а почему сразу нет?

Бросание палки верному псу не такая уж пустая забава, как может показаться неосведомленному человеку на первый взгляд. Это одновременно релаксация, физические упражнения, рассеивание тёмных мыслей, да и просто обычное бытовое счастье. Не знаю, как ещё более внятно объяснить… дружбу человека и животного.

Вот, допустим, сейчас я искренне жалел, что в детстве у меня не было собаки. Родители не купили, считали это лишней роскошью. Однако, вполне возможно, именно это избавило бы меня от кучи фатальных ошибок в жизни. А теперь экстренным лечением моей души занимался прыгающий выше головы и по уши довольный жизнью доберман.

У него это получалось. Кстати, вполне себе успешно. Дай лапку! Что может быть лучше?!

Наши невероятные неприятности неожиданно начались ночью. Шесть слов на «эн», ведь вы заметили, да? Сразу припахивает серой.

Всё рухнуло традиционно резко, без предупреждения, без всякой видимой причины и без повода. Полагаю, впрочем, вряд ли это кого-то вдруг удивит. Я же проснулся где-то за час или два до рассвета, когда что-то невероятно горячее коснулось моей щеки.

— Гесс? — не сразу поверил я, спросонья продирая глаза. — Ты чего?

— Собаченьке плохо.

— В смысле? Ты голодный, что ли, или приснился дурной сон? Давай я тебя просто поглажу по… Задница Соломонова, да ты весь горишь!

Меня словно подбросило на матрасе. Если у собаки горячий нос, то она серьёзно больна.

Отец Пафнутий крепко спал в своей комнате, будить его пока, наверное, не имело смысла. Он же по-любому никак не ветеринар. Значит, опять всё на мне.

— Так, Гесс, дружище, иди сюда. — Я опустился на одно колено, бегло ощупав голову пса. — Горячка, жар, температура явно повышена. Горло болит?

— Да… — жалобно вздохнул он. — Всё болит, уши болят, нос болит, лапы болят, пожалей меня! Мне плохо. Я не хочу ничего кусь. Помоги мне, помоги, помоги-и…

— Господи, да что я могу-то? Я не доктор Дулитл, но…

Единственное, что пришло мне в голову, это достать из печки чайник с ещё горячей (тёплой) водой, налить в собачью миску, добавив и размешав там же две ложки мёда.

— Пей.

— Вкусно, — жадно начал лакать доберман, не сводя с меня преданных глаз. — Ты добрый, ты заботливый. Можно я буду называть тебя хозяин?

— Нет, твой хозяин отец Пафнутий.

— Тео! Я всегда буду звать тебя Тео.

— Это для друзей.

— Я твой друг! И ты мой друг. На тебе лапку!

— Лысина Сократова…

— Не хочу лысину, вкусняшку дай!

Так, судя по всему, этому попрошайке резко полегчало, я было развернулся к своей кровати, но нервный доберман тут же догнал меня, толкнув лапой.

— Чего?

— Хозяин кашляет, нехорошо, — всё ещё изрядно подхрипывая, донёс до меня Гесс, кивая мордой в сторону комнаты отца Пафнутия.

Действительно, к привычному храпу батюшки явно примешивались сиплые звуки кашля. Я не очень разбираюсь в его видах или оттенках, но тут мой пёс был прав, вот этот кашель был именно что нехорошим.

Другого, более чёткого определения и не подберёшь.

— Отче, вы… — Я тронул его за плечо. — Вы в порядке?

Он сразу открыл глаза, будто бы и не спал.

— Плохо мне от, паря, лихоманка шарашит.

— Может, парацетамол? Собьёте температуру, а утром я поеду в райцентр за врачом.

— Глупости сие! Самогонки с перцем налей, так от, поди, отпустит.

— У вас жар, его нельзя алкоголем заливать.

— Поспорь мне от ещё со старшим-то, — слабо ворочая языком, ответил поднимающийся старец. — Куда уставился-то, Геська?

Он буквально снял вопрос у меня с языка.

Доберман резко сдвинул жёлтые брови, указывая мне глазами на плечо хозяина. Увы, бледного, как тетрадный лист, беса в мелкую голубую полоску я заметил не сразу. А ведь должен был бы!

Мелкая сволочь сидела на могучем плече отца Пафнутия, бесстыже раздвинув кривенькие ножки, и показывала мне язык. От моего мгновенного удара бес легко увернулся — шустрый гад, но посмотрим, как ты на молитву запоёшь?

Я прокашлялся и нараспев начал:

— Господи Боже, Иисусе Христе, Сыне Божий, спаси и помилуй раба Твоего Пафнутия! От сети ловчей, от искушений дьявольских, от деяний бесовских…

— Цыть, Федька, — тихо попросил батюшка. — Если я тебя от правильно понял, то на мне лихоманка пляшет? Белый бес али бесовка в синих пятнах, шустрая, аки понос. Так ли?

— Так, только не в синих пятнах, а в голубую полосочку. Сейчас я ему (ей) как дам по рогам!

— И думать-то такое не смей, лихоманку этим не возьмёшь. Святой водой от не сбрызнешь, молитвой не отчитаешь, матом от тоже не прогонишь. Серебром от тока…

Я без размышлений стянул с себя серебряный крестик на верёвочке и пару раз наотмашь хлестнул по бесу. Тот противно захихикал, словно бы радуясь новой весёлой игре и уворачиваясь с непостижимой для глаз скоростью. Старец вдруг резко закашлялся.

— Чем… больше лихоманка-то скачет, тем быстр… кхм-кха… быстрее человек помрёт.

— Всех убью, — самодовольно подтвердил белый бесёнок. — Старика, собаку, молодого. А ну чихни!

Я вздохнуть не успел, как в носу резко зачесалось. Нет, нет, нет! Если и меня сейчас накроет, значит, мы все тут повалимся от этой ходячей инфекции. Разве только…

— Апчхи!

Я успел выбежать из комнаты, достать у себя из-под кровати пневматическую винтовку, зарядить её и…

— Апчхи! Апчхи! Апчхи-и! — Палец случайно нажал на курок, и серебряная пуля влетела в стену. Декарт мне в печень, как же я стрелять-то теперь буду?!

Из горницы донёсся злорадный хохот беса. Борясь с приступом чихания, я бросил взгляд в комнату — осипший Гесс, даже уже не лая, а хрипя, сколько хватало сил, пытался «кусь» беса.

Мой пёс слабел с каждой минутой, а я ничего не мог сделать. Руки тряслись, глаза слезились, серебряные пульки рассыпались по полу, я рухнул на колени, сжимаясь в конвульсиях непрерывного сумасшедшего чихания. И вдруг оно отступило…

— Жить хочешь, бесогон? — насмешливо спросил меня тоненький голосок.

Я кивнул, кротко стукаясь лбом о половицы. Хочу, очень хочу.

— Тогда встань сам и добей их, — потребовал (ла) лихоманка. — Меньше будут мучиться!

Я втянул ноздрями воздух, покрепче сжимая зубы, выпрямился, встал, перекрестился и, глядя наглому бесу в глаза, отрицательно помотал головой.

— Не разберу, ты храбрый или просто борзый? Ну, будь по-твоему. Сдохни первым!

Он поднял сложенные ладошки к поганому рту, дунул, и у меня вновь так засвербило в носу, что…

— А-апчхи-и!!!!

— Тада-ам! — Лихоманка в умилении прикрыл глаза, опускаясь в брызги моего чихания.

Видимо, поэтому он и не успел уклониться от двадцати шести маленьких посеребрённых пулек для пневматической винтовки. Если уж и чихать, то не напрасно…

Прощальный вой лопнувшего беса оборвался, не успев достигнуть оперного пика. Болезнь исчезла мгновенно. Я без сил опустился прямо на пол. Вот так. Будет знать, сволочь.

Потом ко мне подполз Гесс, толкнулся холодным носом в ладонь и лизнул. Холодным, ага! Я обнял его за шею, мы оба повернулись в сторону отца Пафнутия, но тот уже просто спал.

Дыхание старика было ровным, без кашля, даже храп куда-то пропал. Кажется, теперь всё хорошо, да?

— Пошли спать, вымотался, как собака.

— Как собаченька, — поправил меня доберман.

— Угу, можно и так. — Я поднялся на ноги.

— Возьми меня на ручки. У меня лапки устали. Я тебя потом лизь. Хочешь, два раза лизь?

У меня не было сил с ним спорить, но силы дотащить до лежанки остроухого фарисея почему-то нашлись. Уверен, у этого пса в роду были евреи, а у меня, судя по всему, сплошь доверчивая русская интеллигенция. Нет, ну если я постоянно таскаю этого сорокакилограммового оленя с ушками на руках взад-вперёд…

Гесс уснул, как только уложил его на тёплую лежанку, укрыв куском старого пледа. Только тогда я позволил себе рухнуть на свою постель. Снов не помню абсолютно, просто провалился в густую сладковатую мглу, и всё — ни звука, ни видения, ни искорки. Просто сон. Как же давно я был лишён этого кайфа…

Утром меня разбудил свистящий доберман. Ему пора гулять, туалетиться и метить столбики, тут уж без вариантов, выгул Гесса — исключительно моя обязанность.

Отец Пафнутий сонно ворочался у себя в комнате, на дворе стоял лютый холод, но тем не менее легко одетый Анчутка уже сидел на крылечке, глядя на гаснущие предрассветные звёзды.

Мне впервые пришла в голову мысль, что во время вчерашней драки он ни разу не подал голоса. Не то чтоб вмешаться, а вообще словно исчез на это время из дома. Как такое возможно? В последнее время я начинаю становиться жутко подозрительным, если, конечно, это не паранойя.

— Мелкий бес вчера ночью — твоя работа?

— Моя, — даже не стал отпираться он.

— Собирался убить всех нас и получить свободу?

— Всё проще: меня попросили, я сделал.

— Кто?

— Тот, кому я не мог отказать, ву компрёне муа? — язвительно фыркнул он, сплюнул в снег и ухмыльнулся. — Но я тоже считаю, что экстремальные тренировки — это хороший способ воспитания бесогона. На тебя скоро начнут делать ставки, парень, не подведи нас. Натюрлих?

Я не успел ему врезать, потому что в меня самого с разбегу врезалось четырёхногое счастливое создание в телогрейке и ушанке.

— Идём играть! На тебе лапку, пошли!

— Извини, Гесс, мы тут кое о чём не договорили.

— Ошибаешься, мон ами Тео, — хрустя суставами, встал брюнет. — Уж мы с тобой по этой теме выяснили всё. Детали получишь у его святейшества. В конце концов, кто тут отдаёт мне приказы?

Это был жестокий удар, словно единорог лягнул под дых.

Неужели отец Пафнутий мог сам попросить Анчутку запустить к нам лихоманку, рискуя жизнью верного пса, как и своей собственной?! Про мою жизнь я вообще молчу, кому она тут всерьёз интересна? Кроме меня самого, любимого, и то не уверен.

Готские традиции в этом плане вполне себе совпадают с многочисленными философскими течениями. Естественное прохождение жизни как подготовка к неминуемой смерти. Вечный хоровод череды перевоплощений. Краткий миг вдоха перед бескрайней и бездыханной вечностью.

Ну и ещё, наверное, с десяток удобоваримых и не очень полётов человеческой мысли разных времён и народов, благо потоптаться на этом широком поле не отказался никто.

Я тоже непременно этим займусь, но, видимо, чуточку попозже. Сейчас, хочу — не хочу, холодный (значит, здоровый!) кожаный нос толкал меня в бок, требуя встать и поиграть. Чесать за ухом и гладить зад мне тоже всё равно придётся. Упои меня Диоген, мы пошли играть!

Как говорится, если ты не можешь изменить ситуацию, то изменись сам и начни получать от этого удовольствие. А разговор с «его святейшеством» подождёт хоть до обеда — куда он, в конце концов, денется с нашей общей подводной лодки?

Однако же вероломной капризнице-судьбе, играющей на своей приставке в собственное РПГ, наши мечты и планы не были интересны. Поясню: после молитвы и короткого завтрака — омлет по-испански с сыром, гренками и чесноком, липовый чай, мёд и печенька с изюмом — отец Пафнутий преспокойно удалился в Воскресенский храм.

Мне же было велено явиться за ним через два часа, дабы помогать чем надо на месте. Свечи подносить, книги подавать, с одеждой суетиться и так далее. Обычную влажную уборку у нас делают местные пенсионерки забесплатно. Всех всё устраивает, для них это дело привычное, богоугодное, и всем есть чем на старости лет заняться.

Когда батюшка вышел из дома, Анчутка быстро огляделся по сторонам и подмигнул мне:

— Эй, Тео! Знаешь, чего хочу сказать?

— Предположу, что ты засланный казачок, только и ждущий случая предать всех нас суду революционного трибунала.

— Уи, ну это само собой, я ж бес, — отмахнулся он. — Но сейчас про другое. Ты свою собаку любишь?

— Провокационный вопрос. Во-первых, у него имя есть, и ты его знаешь. Во-вторых, он не мой, у него, между прочим, хозяин есть, в-третьих…

— Короче, да или нет?

Я покосился на навострившего уши добермана и честно кивнул:

— Да, люблю.

— Тогда прими дружеский совет: глаз с него не спускай, сильвупле! Сегодня утром я два раза замечал у этого зверька на плече и на лежанке оранжевого беса. Сам знаешь, что будет, если он по нему лапкой шмякнет.

Я было напрягся для тавтологической отповеди в стиле «а не твоё собачье дело, что будет, если моя собака…» и тут же захлопнул рот. Любому дураку ясно, что если ударить или куснуть оранжевого беса, то одним махом попадешь в Систему.

В тот самый белый коридор без единой таблички ждать своей очереди на вызов и получать очередное задание по уничтожению или изгнанию бесов.

Но Гесс не может махнуть туда один, он же просто пропадёт без меня, это любому пьяному ёжику ясно, хоть к Софоклу за гаданием не ходи.

— Они решили украсть у нас добермана?

— А ты въезжаешь в тему, Тео, — удовлетворённо хмыкнул безрогий красавчик. — Конечно, это не моё собачье дело (так, ну-ну?), однако получается, что твой пёс куда важнее, чем кажется на первый взгляд. Это точно обычная собака?

— В Бремене меня называли «собакой дьявола», — обиженно подал голос остроухий доберман, включаясь в беседу. — Обижали собаченьку, а я хороший.

— Не шипи на него, — предупредил мои действия Анчутка. — Я давно знаю, что пёс говорящий. Тоже мне секрет нашли.

— Но…

— Не боись, не сдам.

— Ладно, спасибо, — нервно прокашлялся я. — Кстати, в Китае один старый лис из местной нечисти назвал Гесса моим домашним бесом.

— И этот обидел собаченьку. Мне грустно, дай вкусняшку, ну дай…

Глядя в его карие глаза, где плескалась жуткая обида на весь окружающий мир и светилось буквально библейское страдание, я, не задумываясь, полез в хлебницу, достал четверть батона и скормил этому наглому шантажисту.

— Лизь тебя. — Доберман тут же завилял обрубком хвоста. — Ой, бес… Бес! Ест из моей миски! Я его кусь?!

— Нет! — в один голос взвыли мы с Анчуткой.

Мой пёс на секунду замешкался, и это дало мне возможность в длинном прыжке дать оранжевому бесёнку по рогам тапкой.

В тот же миг нас обоих перенесло куда и следовало.

Единственно, что если в прошлые разы я был обут в зимние ботинки на шнуровке, то сейчас лишь в носках с одной тапкой на левой ноге и другой в правой руке. Что, впрочем, никого в очереди не удивило. Мне благосклонно кивнули четверо на лавке.

Один запылённый ковбой с Дикого Запада конца девятнадцатого века, один толстячок в греческой тоге и сандалиях, ещё один бородатый тип, то ли геолог, то ли турист, и уже знакомый мне питерский старичок интеллигентного вида. Ну вы ведь помните?

Правда, на этот раз он лишь успел пожать мне руку, тепло здороваясь, как его вызвали сигналом «следующий». С остальными бесобоями удалось если не познакомиться, то хотя бы минуточку поговорить.

— О, это тот самый гот с собакой?

— Правильно говорить Тео и Гесс, — поправил римлянина бородатый геолог. — Они же всегда ходят парой. Без обид, ребята, вы становитесь притчей во языцех.

— Угу, — кивнули мы. — Судя по тому, что нас то зовут сюда, то выгоняют пинком под зад…

— Обычное свинство! — влез ковбой, почему-то брызгая слюнями. — Тут все хамы! Я им говорю: у меня горло, простыл, а они — на Аляску! Бесов с шаманами изгонять. Ха-а-амы! Честное благородное, как джентльмен джентльменам…

— Следующий.

Через полминуты мы лишились общества геолога. Я бы предпочёл, чтобы вызвали ковбоя, но, увы, очередь никто не отменял. Пришлось присесть на лавочку рядом с римлянином.

— Прошу прощения, вы откуда сейчас, из Италии, Испании, Африки или вообще ещё из какого-то края империи?

— Из Британии, — ответил он. — Жуткое место, должен признать. Будут предлагать, не соглашайтесь. Кельтские бесы — это нечто с чем-то.

— Хамы же, — привычно поддержал ковбой. — Я сам там упёрся рогом, говорю им: только Техас! Там хотя бы люди нормальные, можно стрелять в шерифа и вешать негров. Бесы, конечно, хамы, они достают, это есть. Но пресвятой мистер Кольт уравнял нас серебряными пулями. Так-то, джентльмены!

— Следующий.

— Хамы! Кругом хамы. — С этими словами он исчез за дверью, оставив нам в коридоре запах дешёвого табака и поганого виски.

— Кстати, на самом деле это неплохой парень, — неизвестно зачем сказал мне римлянин из Британии. — Отбитый на всю голову, его бесы в плену пытали. Если б тогда не двое ребят из Чернигова, то вообще не оклемался бы. Мог бы уйти по больничному, как полный псих, но его заклинило.

— Понимаю, видел таких на службе.

— А правду говорят, что ваш пёс всё понимает?

— И даже больше. Только гладить его не надо, он этого не любит.

Римлянин резко отдёрнул руку, а доберман вперился в меня изумлённым взглядом — как это не надо гладить? Надо! Пусть гладит мой зад! Почему ты запрещаешь, это нечестно и обидно, да! Ни за что ни про что обижаешь собаченьку…

В конце коридора показался высокий парень в запылённых рыцарских доспехах с французской лилией на щите. Прежде чем мы успели поздороваться, раздалось настырное «следующий». Пришлось лишь вежливо кивнуть и шагнуть в дверь.

Слава богу, за компьютером нас встречала Марта. Взгляд, который она подняла на нас из-под очков, наверное, никто на целом свете не назвал бы дружелюбным. Не то чтобы ласковым или хотя бы там приветливым. Нет, у меня аж мурашки побежали по спине, а догадливый доберман прижал уши, опустил голову ниже колен и спрятался за моей спиной.

Однако, вопреки взгляду, сам голос рыжей красавицы сегодня был необычайно сладок и даже изрядную чуточку медоточив.

— Мы рады вас видеть, уважаемый Фёдор Фролов и его героическая собака по кличке Гесс. От всей души должна поздравить вас с успешным прохождением испытательного срока и справедливым зачислением вашего тандема в благородные ряды высокого Ордена бесобоев. Система приветствует вас! Подпишите бумаги. Здесь и здесь.

Мы с Гессом осторожно переглянулись. Вот, ей-богу, не с таким выражением лица предлагают что-то хорошее. Ей сейчас хорошо было бы в здании Конституционного суда объявлять максимальный срок за нетолерантность, а не приглашать подписать бумаги о приёме на работу.

Тем более что меня всегда учили сначала читать, а уже потом ставить свой автограф под любыми документами.

— Мы ведь можем сначала ознакомиться с этим текстом?

— Подписывай. За себя и за своего пса. Пожа-а-алуйста-а! — вставая из-за стола, с нажимом попросила Марта, изо всех сил пытаясь растянуть губы в улыбку.

— Я, наверное, почитаю дома, посоветуюсь с отцом Пафнутием и тогда уж без спешки…

— Подписывай, сволочь, — не разжимая зубов, ещё раз прошипела она. — Договор типовой, как у всех, все подписывают. И не надо мне тут выкобениваться.

— Давит на собаченьку, — тихо заскулил Гесс. — Злая, нехорошая, вкусняшку не даёт, а у неё есть, я носом чую. Не буду её лизь!

— Я тебе и не дам себя лизь.

— А кому дашь?

После такого вопроса в голову простодушного добермана полетел степлер.

К счастью, женщины редко отличаются меткостью в кидании предметов, хотя и стреляют отменно. Степлер стукнулся о стену, а мой пёс, надувшись, показал Марте язык.

Как она на тот момент сумела удержать себя в руках, ума не приложу. Надеюсь, пистолет у неё по-прежнему лежит в коробке и незаряженный.

— Подпиши, сукин кот… — пискнула она, постучала себя кулаком в грудь и нормальным голосом повторила: — Подпишите, пожалуйста. Вам же лучше будет.

— Конечно, само собой, простите нас, — поспешил подойти я. — Мы всё подпишем, огромное спасибо за доверие. А подскажите, пожалуйста, на сегодня есть какие-то интересные задания?

— Обещаю, у вас будут самые лучшие задания. Никакой суеты или переработки, только какие-нибудь мелкие бесы бытового уровня. Даже облик менять не надо. Вот, допустим, хоть эти, к примеру…

Она отвлеклась, выделила что-то на экране, а я, запустив руку вперёд, быстро нажал клавишу Enter. Я даже не предполагал, что круглолицые рыжеволосые красотки могут так ругаться матом.

— …а-асты консервированные-е! — ещё долго звенело у меня в ушах, несмотря на то что мы с Гессом давно уже не стояли в маленьком офисе Системы.

— А где мы? — очень тихо спросил доберман.

— Не знаю, — честно ответил я, озираясь по сторонам. — Но, по-моему, в куда более безопасном месте, чем пыточная у милой Марты.

— Обманываешь собаченьку?

Ну как тебе сказать, и да и нет.

Нет, в том смысле, что румяную девушку из офиса мы, похоже, достали действительно уже до печёнок, у неё веко дёргалось, а это первый признак женского нервного срыва, который, как уверяют специалисты, куда опаснее землетрясения. По крайней мере, жертв и разрушений тут порой бывает куда больше.

И да, я бесстыже обманывал верного пса, потому что место, куда нас выбросило, также никакого особого доверия не внушало. Лето или весна, тепло, мы стоим на верхушке небольшого холма, вокруг мелкими рощицами располагаются лиственные деревья, прямо под откосом несёт воды какая-то могучая река, вдалеке горят огоньки сёл или деревень, а оранжевое солнышко ушло за синий горизонт уже больше чем наполовину.

Давайте мы всё-таки потщательнее осмотримся. Шагах в трёх-четырёх от нас, прямо в траве, лежал большущий белый камень, плоский, как стол произвольной формы. Больше ничего такого уж особенно заметного. Ну разве что общие моменты.

Широкий простор, яркие ароматы цветов, еле слышимый стрёкот цикад, тихий ветерок, медленно разгорающиеся серебряные звёзды над головой. То есть сплошь благость и романтика.

— Вообще-то Марта сказала, что подобрала нам какое-то максимально лёгкое задание. Ну и где оно?

— Я тут, — жалобно пискнул кто-то.

Мы были готовы ко всему, поэтому не дрогнули, не испугались и не подпрыгнули. Хотя к тому, что мы увидели, полностью готовым всё-таки быть невозможно. Прямо на белом камне, примотанный белыми нитками, был распят маленький белокожий бесёнок.

Сантиметров пять росту, не более. Личико невинное, даже, наверное, можно сказать, слегка туповатое. Или не слегка? Бесполый! Не все бесы такие, в массе у них как раз все первичные половые признаки присутствуют и порой даже активнейше выпирают! Так что беса от бесовки отличить легко, они столь выразительны, что разницу видно невооружённым глазом.

— Маленький, хорошенький. Можно я его не кусь?

— Его тебе, крокодил нильский, и на один зуб не хватит. Ты, кстати, не в курсе, что делает с человеком белый-белый бес?

— Откуда? Я не бесогон, меня не учили, я не знаю. Но я умный! Я хороший! На тебе лапку.

— Гесс, забодал!

— Чем?

— Ушами! — Я сжал виски, четыре раза быстро выдохнул через нос и уточнил вопрос: — Ты, случайно, не слышал теми же ушами, не говорил ли хоть что-нибудь отец Пафнутий о белокожих бесах?

— О каких? — переспросил он и, не дожидаясь ответа, начал гоняться за своим хвостом.

Учитывая, что хвост у него купирован, создавалось впечатление, будто бы этот лось пытается укусить свою же задницу. И надо признать, у него это почти получилось.

— Не самое интеллектуальное времяпрепровождение, — сам себе сообщил я. — Но некоторым для счастья так мало надо.

— Я гоняюсь за своим хвостом, а ты на это смотришь, — неожиданно остановился мой пёс. — Кто из нас умный? Я? Ты? Хвост?!

— Оба идиоты, — честно признался я.

Но если разум Гесса оставался на уровне семи- или восьмилетнего ребёнка, то выходило, что с моей стороны тупости всё-таки больше. Ведь по факту нечистого можно было просто спросить.

Мы уставились на него, бесёнок ответил нам немигающим, отрешённым взглядом.

— Ты кто? — первым рискнул я.

— Бес, — ответил он.

Уже хорошо, значит, идёт на контакт.

— А какой именно бес?

— Кто?

— Ты?

— Чего я? Почему я? Почему не ты?

— Декарт мне в печень, да что же сегодня все тупят?! Как же это бесит, как же… — Я опомнился, чуть не поперхнувшись нежданной догадкой. — Вспомнил, я его вспомнил! Гесс, бежим!

— А как же кусь?

— Какой тебе кусь, с ним даже рядом стоять нельзя! Это белый бес, он отвечает за чистую, девственную, незамутнённую тупость! Нас опять подставили…

Я успел схватить упирающегося добермана за ошейник, изо всех сил волоча его подальше от белого камня. Со стороны это, наверное, выглядело, как будто бы старая бабка из сказки пытается вытянуть с огорода наглую козу-дерезу.

Любой, кто хоть раз пытался сдвинуть с места сорок килограммов упрямой стальной пружины, знает: если доберман не настроен подчиняться, его легче придушить, чем уговорить.

— Не пойду, не хочу, не тяни меня, ты плохой, я хороший, пусти, я его кусь и тебя не лизь, нет тебе лапки, вот, вкусняшки зажал, сам съел, не дал собаченьке, не любишь, бросаешь меня, а я хороший! Чего пристал вообще?!

Кончилось тем, что мне опять пришлось хватать болтуна на руки и нести шагов пять-шесть, пока он не перестал вырываться и рычать. Только когда его окончательно отпустило, Гесс поднял на меня изумлённые глаза, словно не веря самому себе, и тихо лизнул меня в нос.

— Всё прошло? — Я с выдохом поставил его на землю. — Любой, кто окажется рядом с белым бесом, начинает совершать неразумные поступки.

— Тупить? Я тупил?!

— Да, можно и так сказать. А теперь нам надо делать отсюда ноги.

Тут надо пояснить пару моментов. Просто так взять и убить беса тупости нельзя, его защита в том, что у вас на это просто ума не хватит. Однако изгнать вполне можно. Помогает святая вода, чтение вслух жития святых или просто с размаху по рогам учебником высшей математики.

Но, как вы понимаете, ничего этого у нас под рукой не было, мы же не готовились. Конечно, может быть, распределяющей задания офисной девочке Марте, и близко не представляющей себе, что такое реальные «полевые условия», уничтожение одного мелкого беса действительно представлялось лёгким, даже приятным времяпрепровождением? Может быть, почему нет?

Но мы-то тут встряли капитально, и ничего с этим не поделаешь.

А потом ещё в ночном небе раздался оглушительный разбойничий свист, и в лунном сиянии замелькали быстро несущиеся тени. Ахнув, мы с Гессом невольно задрали головы. На фоне звёздного ультрамарина сверкали пятки, ляжки, ягодицы, и слышался звонкий, женский смех.

— Ведьмы, — сиплым голосом опознал я.

В моей пустой голове только сейчас начали складываться детальки малороссийского пазла — пустынная вершина, лишённая растительности, широкая река внизу, дальние огоньки деревень, ароматы полей, высокое небо, алатырь-камень на вершине и голые тётки на мётлах. Угадали?

— Мы на Украине, Лысая гора у Днепра, с тридцать первого апреля на первое мая, так называемая Вальпургиева ночь, шабаш нечистой силы, — зачем-то детально пояснил я развесившему уши доберману.

Господи, да он не только уши развесил, но и глаза выпучил и язык вывалил, как я понимаю, такого количества обнажённого женского тела он ещё никогда не видел. Признаться по совести, так и я тоже. Хотя со мной, допустим, всё понятно, но ему-то оно с чего было так интересно? Он же пёс.

А весёлые ведьмы всё прибывали и прибывали, словно в международный аэропорт Шереметьево-2. Они прилетали на мётлах, помелах (так можно сказать?) исключительно обнажёнными, с распущенными волосами, самого разного возраста.

Женщины, старухи и девушки, демонически хохоча, удачно десантировались или приземлялись на склонах горы, старательно окружая нас и заставляя отступать к белому камню.

— Це хто тут е? — грудной певучей трелью раздалось над Лысой горой. — Ось, бачьте, сестрыцы, якись тут хлопчик е, та ще з ним люта псина! Ой нэ можу, яки воны гарненьки…

Ну, по крайней мере, со страной я точно не ошибся, мы на современной или самостийной Украине. Время летосчисления по календарю Христову значения не имело, думаю, современные киевские ведьмы вряд ли чем-то так уж отличаются от своих товарок двух- или трёхсотлетней давности. Тем более что шабаши проводились по одному сценарию как тогда, так и сейчас.

— Хапайте их, бабоньки-и!

— Кусь или лизь? — неуверенно обернулся ко мне пёс.

— Господи, Гесс, да тут их так много, что и кусать и лизать замучаешься! Бежим!

Возможно, если бы на Лысую гору и с неё вело хотя бы три-четыре тайных тропинки, у нас был бы шанс удрать. А так как ведьмы явно знали эти места лучше нас, то они сумели в считаные секунды перекрыть нам все возможные пути отступления.

Деваться было некуда, вокруг нас с доберманом медленно, но неумолимо стягивалось кольцо крайне недружелюбных и очень голых женщин.

— Тео, тебе плохо? Ты заболел, у тебя лицо красное!

— А? Что? Уф… нет, нет, просто… — смутился окончательно я, пытаясь унять сердцебиение.

Что я мог ему объяснить? До ближайших красоток с распущенными волосами и горящими глазами оставалось не более десяти шагов. Если накинутся скопом, то сначала изнасилуют, а потом убьют. Или прямо наоборот, кто знает, какие у них тут предпочтения?

— Ой, подывитеся на москалика! Вин ще, поди, неженатый. Ну та мы-то усё зараз изправим. Що с ним зробим, бабоньки, га?

Отступая, мы с доберманом оказались практически прижаты к жертвенному камню алатырь. Взгляды приближающихся ведьм были совершенно безумны, в уголках рта пузырилась пена, они хрипели, хрюкали, визжали, показывая на себе столь неприличные жесты, что даже мой бесстрашный пёс впал в неконтролируемую панику.

— Забери меня отсюда, собаченьке страшно-о! Я боюсь их, я их кусь не буду, я лучше в реку брошусь. Лапку дать?

— Не сейчас. — Мне в голову вдруг стукнула невероятно тупая идея. А какая же ещё?

Я нервно рванул верёвочки, стягивающие белого беса. Они лопнули мгновенно. Не самый разумный поступок, признаю́, но в присутствии беса тупости и ведёшь себя соответственно.

— Свобода? — не сразу поверил рогатый малыш. — Не будете меня убивать? И бить не будете, и щёлкать, и щипать? А можно мне тогда…

— Тебе можно всё, — широким жестом разрешил я. — Видишь, дружище, сколько милых женщин пришли с тобой потупить.

— Ой, дывитесь, яка кроха, чудесненька та милесенька, — едва ли не хором нежно выдохнули ближние ряды ведьм. — Хлопчик, а можна нам его потетёшкать трохи?

Я довольно кивнул.

Да, собственно, никто уже и не интересовался всерьёз моим мнением и разрешением. Мелкий бес с места радостно прыгнул на пять шагов в длину, ловко приземлившись промеж грудей самой толстой ведьмы. Счастливый женский визг заполнил всю Лысую гору…

Что было дальше, мы уже не узнаем никогда, поскольку, пользуясь общей заминкой и переключённым вниманием, я быстро потащил Гесса за ошейник к обрыву.

Уйти далеко не удалось, бес был маленький и заразить добродушной тупостью всех сразу наверняка не мог чисто физически. Поэтому наше тактическое отступление было замечено.

— Москалик с кобелюкою утекают! Хапай его! У мене бабка осьмой десяток, так вона дюже голодная до хлопцив. Дайте ей хучь лизнуть…

— Ш-ш, та вы шо?! Коли москалик такое услышит, так враз збегёт! З ним же ж ласкою треба, эдак грудями помотай, описля того нежно мурлыкни: «У мене ще и самогоночка е…» И усё, вин весь твий!

— Зараз зробим! Хлопчик, а у мене исть борщ у хате, та з галушками, та з сметанкою, от вкуснота-а, га? Не тримай его, подлюка!

— Ты кого подлюкой назвала, сволота, змеюка, скотина, тварина эдака?!

— Как они красиво ругаются, — с завистью выдохнул мой пёс, но, подчиняясь моему мысленному приказу, всё-таки раззявил пасть.

— Гав, гав, гав! И, может быть, один раз всех кусь!

Трёх ведьм, загораживающих нам дорогу, снесло в стороны.

— От же кобелюку лютого притащив! Обломись тоби, зрелая женщина, знова-здорова на одни огурки та и баклажаны з морковкою садись. От же яка злодийска диета-а!

Меж тем я споткнулся, чуть было не навернувшись о чьё-то помело, поднял его, взвесил в руках и перехватил на манер китайского шеста в стиле «перепуганный ученик пьяного мастера и доверчивая собака без хвоста». А что, есть такой стиль!

— Ой, тю? Та ты шо, хлопчик, сказився? На голу дивчину с помелом идёшь. Чи тоби мамка не зказала, с чем на неё наперевес идти треба?

— Ох, лышеньки, як же вони тупы, москалики-то. Ну ничого, ничого, мы те зараз сами усё зробим, сами усему научим. Скидовай шаровары! Побачим, ще шо у тебе там е-е…

В принципе, аура белого беса мало-помалу накрывала всех, и я уже был готов с каким-нибудь переливчатым кличем Северного Шаолиня пойти на врага в психологическую атаку, как белогвардейцы на Чапаева. Потому что тётки тоже пёрли недуром и нараспашку.

— Гав! — успел предупредить меня бдительный пёс.

Первую же бросившуюся на нас слева клыкастую толстуху я встретил прямым тычком помелом промеж зубов. На автомате ведьма легко проглотила примерно его треть и, кстати, не подавилась. Нет, это просто какой-то цирк с конями… или кобылами?

Я с чмоканьем вырвал помело обратно в слюнях и со следами зубов, когда вдруг почувствовал, как древко настырно тянет меня вверх.

— Хапай его! Уйдёт, от уйдёт же, тупа ты корова!

— Сама тупа!

— Нет, ты тупа!

— А вот и ты!

Пока две милые женщины препирались друг с дружкой, напирая грудями и потрясая всем, чем получалось, я цапнул верного пса за ошейник, в прыжке взгромоздился на помело, позволяя этому странному транспортному средству унести нас в звёздное небо. Ле-ти-и-им!

Как вы, наверное, догадались, погоня тоже не заставила себя ждать. Нас легко, с визгом и матюками обошли с флангов, надавили массой сверху, заставив вильнуть к реке. Гесс обнял меня всеми четырьмя лапами, как заяц деда Мазая, вереща прямо в ухо:

— Я не умею плавать! Спаси меня, ты добрый, ты хороший, я тебя лизь! Ты меня спасёшь, ты меня не бросишь, я же хороший. Кто хороший? Я, я, я!

Это, мягко говоря, нервировало и отвлекало.

Однако в тот роковой миг, когда мы в обнимку винтом падали в чёрные волны Днепра, я успел чудом вытащить из-за пазухи игральную карту джокера и сунул её в пасть добермана.

— Кусь!

Я даже почувствовал запах холодных вод, когда вдруг рухнул на пол в сенях дома отца Пафнутия. Гесс, в мгновение ока легко и непринуждённо переходивший от истерики к веселью, выплюнул пожёванного джокера мне в ладонь и козлом ускакал на кухню, откуда доносились чудесные ароматы грузинских специй. Всё, приплыли, мы дома.

Я с наслаждением потянулся на прохладном полу до скрипа досок и приятной ломоты в суставах. Понятно, что в Систему нас не возьмут, ну и пусть. Задание мы провалили, беса не изгнали, тоже фиолетово. В конце концов, он не самый опасный, а истинную тупость, как вы понимаете, по-любому ничем изгнать нельзя.

Поэтому выдыхаем, крестимся и просто признаём её наличие в нашей жизни как некий фактор психического воздействия на реальность данного мира. Человек тупит не потому, что он туп, а потому что он человек. И бес ему в помощь!

Не буду спорить, данная философская теория была придумана не мной, так что не мне класть голову на алтарь её победы. Пусто кто хочет — доказывает, кто не хочет — опровергает, каждый развлекается по-своему, а любой из нас всегда заслуживает исключительное право на собственные ошибки. Кстати, я в том числе!

— О-о, Федька лежит. — Вместе с порывом морозного воздуха в сени шумно ввалился, хлопая рукавицами и топая валенками, отец Пафнутий. — Вставай от, вставай, паря! Дел полно, Анчутка по хозяйству-то аки ключиком в одно место заведённый трудится, а ты-то чего всё лежишь?

— Лежу, ибо имею предмет для сердечных сомнений в построении моей будущей жизни, — задумчиво выдал я.

— Э-э, да ты от в печали. — Старец, как всегда, подал мне руку, поставил на ноги и подтолкнул. — Идём-ка от за стол. Побеседуем по-родственному, как отец от с сыном. Исповеди с тебя требовать не стану, а что от на сердце лежит, и сам-то, поди, рассказать хочешь.

Он был неплохой психолог, священников этому учат, а кроме того, имел широкую русскую душу, не ограниченную в своей благости, веселии, печали или гневе. С ним всегда хотелось разговаривать. Не молчать в стенку, а именно говорить, пусть даже плакать, кричать, ругаться, но знать, что тебя слушают и понимают.

— Гамарджоба, генацвале! Присаживайтесь, уважаемые, как я рад, что вы пришли! Сейчас харчо кушать будем, чахохбили будем, хачапури будем, чачу пить тоже будем, вах!

— Это обычная самогонка, — принюхиваясь, опознал я.

— Ай, батоно, ну сделай вид, что она чача! Жалко тебе, что ли, э?!

В ритме лезгинки безрогий бес пронёсся по кухне, выставляя на стол нечто вроде лодочки из теста с горячим сыром внутри и яйцом сверху, сковородку с тушённой в кетчупе курицей и чугунок ароматного супа из говядины, риса, томатной пасты под вдохновенным ароматом всех специй, что только можно было купить у нас в сельпо.

То есть соль, перец, чеснок, лавровый лист и… и всё, больше у нас ничего не достанешь.

Но как только нечистый умудрялся при этом ещё и столь вкусно готовить, одному богу известно. Хотя, вполне возможно, что и для Господа это было тайной.

Гесс расправлялся в углу со своей порцией мяса, костей, куриных грудок, двух свежих яиц, одной сырой морковки и трёх сухарей в придачу. Должен признать, что с поселением у нас Анчутки расходы на продукты, несомненно, возросли, но зато питались мы теперь каждый день, как в новом ресторане у крутейшего шеф-повара.

Причём доберман получал порой такие блюда, что даже мне становилось завидно.

Думаю, бес его просто задабривал. Суровый пёс категорически не доверял нечистому и всегда следил за ним исподлобья. Я же в этом плане полностью сдался на слово отца Пафнутия, если он уверен, что Анчутка отныне покорствует русскому духу и будет служить нам верно, стало быть, так оно и есть. Аминь? Воистину аминь!

За трапезой меня вопросами не доставали. Да и сам я не был особо расположен говорить, но грузинская кухня сделала своё дело. После аперитива в качестве пятидесяти грамм «чачи», которая по факту есть самогонка, у меня вдруг развязался язык.

Более того, в паре моментов по ходу рассказа я честно апеллировал к Анчутке, и бес действительно помогал мне понять некоторые неопределённые аспекты.

— Белый бес — существо невинное до дебилизма. Родился раньше тупости, фактически она его папой называет, — важно кивал бородой седой старец, а безрогий брюнет вторил ему:

— Мон ами, между ведьмами и бесами существуют сложные отношения. Мы вроде и не родня, и не амиго, и не слуги друг другу, но тем не менее меж нами всякие ля мур бывают. А если ты, кретино, идиото, на чужой шабаш влез, то… завидую! Столько голых баб вокруг, а ты живой ушёл.

— За то от надобно Марте твоей ремня!

— Отче, избавьте меня от ваших нехороших фантазий.

— Да от что ж ты раньше не мог по джокеру-то хлопнуть?

— Мог, конечно, — задумчиво пожал плечами я. — Но смысл? Чему я выучусь как бесогон, если просто буду сбегать под ваше крылышко на самом интересном месте?

— Балбес ты от, паря! Но идейный. За то и люблю! Так и дальше от живи, бесам-то спуску не давай и свою голову домой на плечах приноси, а не от под мышкой.

— Гав, — согласно подтвердил Гесс, укладываясь рядом с миской и нежно обнимая её передними лапами.

— Ну от раз уж мы тут все заодно, стало быть от с сего дня вот те мой отеческий приказ, — важно привстал отец Пафнутий. — Запомни, Федька, более из дому от без оружия не выходишь! Кто знает, когда тебя Система-то затребует? А ты вон каждый раз — то без святой воды, то без Святого Писания, то… Щас. Жди. Сиди. Ногой от не дрыгай, ухом не верти!

— Куда это он? — тихо спросил я у безрогого брюнета.

— Туда, где есть оружие.

— В баньку?

— Ох, Тео, майн камрад, можно подумать, у нашего батюшки всего один оружейный схрон?! — всплеснул руками Анчутка, глядя на меня, как на слабоумного, с жалостью и бесконечным терпением. — Ты живёшь здесь дольше меня, но даже я за это время уже про четыре тайника знаю.

— Ого…

— В носу коз о-го-го! — передразнил он. — Отец Пафнутий из бывших военных, спецназ, герой, в высоком звании. А бывших офицеров не бывает, запомни уже, гот в рясе!

— А в глаз?

— А попробуй.

— Да не задумываясь!

— Гав. — Один только короткий гавк добермана привёл на обоих в чувство.

Мы вспомнили, где находимся, кто кем является и к чему может привести любой, даже самый маленький скандал в замкнутом пространстве дома православного батюшки.

— Мир на время, — предложил я.

— Яволь. Перемирие до первой возможности, — согласился Анчутка.

Мы стукнулись кулаками в знак подтверждения устных договорённостей.

В конце концов, ещё неизвестно, сколько нам здесь вместе жить? Вполне возможно, что если я уйду под протекторат Системы, то решу перейти на самостоятельное житьё, снимая домик где-нибудь под Анапой у моря, а отец Пафнутий останется тут, в селе Пияла Архангельской области, при Воскресенском храме, с перевоспитанным бесом на побегушках.

Нет, конечно, добермана я сразу заберу с собой, тут двух мнений быть не может. И да, разумеется, мы оба будем навещать нашего наставника и учителя. Ненадолго и ближе к ужину. Но зато с гостинцами. Что оттуда можно привезти? Пока не знаю, решим на месте.

Наверное, гайкодзорское вино, местную чурчхелу, кавказские специи, сванскую соль, свежие фрукты, футболку с надписью «В России опупенно, братан!».

Понятно, что на службу батюшка с такой надписью поперёк груди не выйдет, но в домашних условиях, во дворе или на огороде, оно вполне себе приемлемо. Хоть и грубовато, зато честно и в тему! А не захочет носить, тому же Анчутке передарит.

Примерно за этими фантазиями меня и застал святой отец, появившись с небольшим свёртком в руках.

— Вот те, Федька, держи. Дерзай. Ужо таких-то не делают.

Передо мной на столе в чистой белой тряпочке лежал классический наган одна тысяча девятьсот семнадцатого года, почти что любимое оружие знаменитых неуловимых мстителей. Я не сразу поверил своим глазам, этот легендарный револьвер уже лет сто как не выпускают ни в Ижевске, нигде…

— Тульский, редкий, «ЧЗ», частный заказ, — пояснил отец Пафнутий, торжественно беря наган в руки. — Видать, от какой офицер себе заказал. Вишь, на рукояти-то кресты православные? Видать, от верующий был человек. Грузин или казак.

— Это же прошлый век, антиквариат, под них патронов не найти.

— Четыре пачки, — гордо объявил батюшка. — И считай каждая пуля-то посеребрённая. Сам от делал! Стока крестов серебряных на алюминий поменял от, что прости меня господи. Зато ж любого беса, даже и самого сильного, с одного выстрела в лоб от кладёшь не глядя!

— Насмерть?

— Не всегда. От, однако же, хоть на час, а уложишь отдохнуть! Там чача-то осталась?

— Для вас всегда есть, ваше святейшество, шен генацвале!

Честно говоря, чувствовалось, что старик устал.

Это же у нормальных людей суббота-воскресенье выходной. Но у наших православных священников что ни воскресенье, то церковный праздник. Значит, ещё с субботы на всенощную молись с прихожанами, окормляй, причащай, выслушивай исповеди.

А если вдруг попадётся дура (даже не вдруг, дур всегда много), то тебе как святому отцу приходится выслушивать такое-е…

«Батюшка, а что делать, если мне свёкр нравится?» «Батюшка, а что бы мне сегодня на ужин приготовить?» «Батюшка, а как мне ребёнка к учёбе склонить?» «Батюшка, а чем суп с чечевицей лучше (хуже) супа горохового в пост?» «Батюшка, а если муж пьяница, это он мне в наказание или я ему в награду?» «Батюшка, у сына жар, врачи-убийцы, так, может, мне молитву какую почитать?» «Батюшка, а телевизор верующим смотреть можно?» «Батюшка, а как часто благословляется прокладки менять?» Тьфу, задолбали уже!!!

Но, хоть ты тресни, ни один святой отец при храме «задолбали» не скажет, даже если в уме его уже всплыло другое, более яркое слово. Им, священникам, такое нельзя!

Хотя, как рассказывал отец Пафнутий, была разок ситуация, когда припёрся к нему в храм «тёпленький» депутат из Госдумы и стал нарываться, типа «Единая Россия» одновременно есть и глава некой единой православной церкви, а почему у вас псалмы Медведеву не поют?!

Ну, батюшка ему и ответил вежливо: Богу Богово, а кесарю кесарево. Тот не понял, набычился и, махая руками, пошёл на разборки. Отец Пафнутий имел второй разряд по боксу и классической борьбе, так что результат переговоров был очевиден и…

Короче, просто сослать святого отца ещё дальше было некуда, а челюсть депутату восстановили месяца за два-три, так что чего там. Подавать на православного священника в суд себе же дороже. Там сразу же всплывает круговая христианская порука и свои своих не сдают.

Не то чтобы независимо ни от чего отмазывают. Нет! Просто подходят к закону не равнодушно, а с пониманием. С другой стороны, короткая драка с нетрезвым депутатом — это же вам не педофилия, к примеру? В свидетелях три бабульки, видеокамер нет, шиш чего докажешь!

Всё, считай, получил за дело.

А вот как раз уличённый в неподобающем поведении в отношении детей или прихожан батюшка даже без всякого судебного расследования вылетит из церкви, как петарда на Новый год, это уж гарантированно. Фрейд, подтверди!

Само собой, я не берусь судить за всю Россию, вся Россия очень велика, как пел Марк Бернес. Перефразирую, конечно! То есть если мы значительно больше одной Одессы, то и ответ с нас иной. Со всех и с каждого.

Сразу вспомнилось, как ещё до армии зимой я был в этом замечательном городе. Мои друзья водили меня по Привозу.

— Мужчина, посмотрите на мои товары из Индии. Они ж ещё индусами пахнут!

Я думал, что надо мной издеваются. А потом мы дошли до набережной, где стояли пушки времён обороны от французов. Я сел на одну отдышаться и был свидетелем разговора проходящих мимо женщин.

— Маня, он сидит на пушке.

— И шо?

— Как шо? Зима, а он сидит на пушке!

— Я тебя умоляю, успокойся, посмотри, скока ему лет. Откуда ему знать, шо такое простата?

Клянусь, тогда я и близко не понимал, о чём они спорят?

Собственно, как не всегда понимаю сейчас, хотя отец Пафнутий убедительно объяснил, почему надо надевать подштанники под джинсы, когда на улице всего минус сорок. Не буду врать, что я всегда так уж его и не слушался. В конце концов, дискотек в стиле «бразильский карнавал», когда все пляшут в мини, в наших краях не устраивают, так что самые яркие сельские красотки от валенок не отказываются…

К чему всё это было? Не просто так, а в качестве голографической иллюстрации к моему бытию на данный исторический период. А жизненные истории бывают всякие, как важные, так и не очень. Впрочем, говорят, что японцы вообще фотографируют каждый миг своего пребывания в этом мире. В фиксации мгновенного тоже есть своя философия и даже мудрость.

В общем и целом постепенно, как это ни странно звучит, мы с бесом вполне себе сдружились. Ну или, по крайней мере, научились обходить острые углы в разговорах и не требовать от собеседника немедленного изменения его устоявшихся политических или религиозных взглядов. Кажется, это принято называть толерантностью.

Батюшка также относился к Анчутке без трепета, но и без грубости. За уборку или еду благодарил, за непорядок выговаривал. Никакого рукоприкладства, угроз облить святой водой на морозе или звездануть четвертьпудовым крестом промеж обломанных рогов.

Думаю, он просто не циклился на том, что красавчик-брюнет является бесом, точно так же как и святой Франциск не парился, что ему служит бывший волк-людоед.

Больше всего присутствие в доме нечистого напрягало Гесса. Верный доберман нипочём не мог взять в толк, зачем мы держим в непосредственной близости столь сильного врага, почему не сажаем его в будку на цепь или не позволяем хорошему пёсику гонять его по двору с гавканьем и рычанием «кусь тебя!».

Что на самом деле было на уме у беса, знать, разумеется, не мог никто.

По крайней мере, мы все не особо об этом задумывались, когда вдруг произошла страшная и комичная история. Анчутку украли! Честное благородное, Декарт мне в печень и Диоген ему в бочку! Ладно бы какие-нибудь лихие цыгане, так нет, тихушница баба Маня…

Дело было так. Обычно за продуктами в ближайший магазинчик ходил я сам, иногда отец Пафнутий добирал, что нам надо, по дороге из церкви, и, быть может, лишь пару раз мы посылали нечистого за крупой и хлебом. Он всё делал аккуратно, сдачу приносил всю до копеечки, туда-сюда мотался быстро, претензий нет.

Тем более что для спокойствия за ним всегда увязывался добровольный конвоир с обрубком хвоста, на четырёх лапах, в галоп и с рыком. Так, собственно, было и в этот раз. Но тут Гесс прибежал домой один, поймал меня во дворе и, жалобно скуля, лёг в снег, закрывая морду лапами.

Вопрос «что случилось?» мне пришлось повторить дважды, бедный пёс был просто не в себе от шока.

— Да говори уже, боже мой, не слышит никто!

— Не кричи на собаченьку, — жалобно вздохнул он. — Беда, проблема, всё плохо, мы все умрём.

— Я знаю. Все в курсе. Ещё что-то банальное?

— Анчутку террористы в плен взяли.

Невольный всплеск скептического хохота застрял у меня в горле. Пёс поднял морду, выразительно кивнул, опустив глаза, и продолжил в манере ульяновского ТЮЗа:

— Он за хлебом пошёл. Я за ним, ты знаешь, я его насквозь вижу, вдруг убежит, кто будет виноват, я виноват, я плохой мальчик, а я хороший!

Любые наводящие или понукающие вопросы были бы только лишними. Приходилось терпеливо ждать, пока он выговорится.

— Я у магазина жду, а там ба-бах! Ещё ба-бах! Три тётки выбежали, продавец-мужчина кричит: «Бабка Маня!» — ты её знаешь, я нет, кто она такая? Ну не важно, я её кусь, когда увижу, так вот… — Болтливый доберман перевёл дыхание, поймав для успокоения пару снежинок на язык. — Бабка Маня нашего Анчутку с ружьём в засаде ждала. Все говорят, три дня ходила. Она его поймала и держит, не пускает, а мы без хлеба, где мой батон, так не честно, скажи отцу Пафнутию, пойдём вместе, я с вами, я хороший, правда? На тебе лапку!

Я несколько рассеянно пожал его тяжёлую лапу, точно так же поймал большую снежинку в рот и, потрепав друга по загривку, пошёл в дом. Батюшка отдыхал от трудов праведных за чтением не рекомендованных церковью японских исторических детективов о молодом ёрики Сано Исиро.

Нет, сюжет там динамичный, захватывает с первых страниц, но обилие разнообразных сексуальных сцен чуточку шокирует. Тем более если вы видите подобную литературу на полке православного священника. Но тут уж надо знать отца Пафнутия, бывшего майора отдельного разведывательного батальона, мало перед каким авторитетом склоняющего голову…

— Чего надо, Федька? Не видишь от, занят я.

— Так, ничего особенного, если вдуматься. Просто, судя по всему, сегодня мы ужинаем без хлеба.

— С чегой-то?

— С тогой-то, отче, что нашего (вашего) личного беса взяла в плен какая-то баба Маня. Как я понимаю, с ружьём.

— Брешешь от, паря. — Он с раздражением соизволил отложить книгу. — Бабка она, конечно, непробиваемая, из старых от коммунистов, однако же и мухи-то не обидит.

— Какие мухи зимой? Мух нет, а Анчутка есть. Гесс рассказал, он сам всё видел.

— Опять врёшь-то, будто бы собака неразумная от разговаривает, а? Епитимью тебе от, что ль, всыпать.?!

Наверное, мы могли бы так препираться ещё долго, но со двора раздался предупреждающий лай добермана. Нет, не опасность, не враг у ворот и не белые в городе, а именно предупреждение — к вам гости. Я бросился в сени открывать дверь.

В дом вбежала маленькая девочка лет семи-восьми, укутанная так, что я сначала принял её за вязаный мешок на тоненьких ножках.

— Дяденька-батюшка Пафнутий, а вас в магазин зовут!

— Зачем, внученька?

— Говорят, там вашего племянника баба Маня с ружьём поймала. А ещё она стреляла уже! Два раза! Страшно-о, как в кино.

Святой отец, кряхтя, поднялся, перекрестил ребёнка, дал ей конфету из сахарницы и пообещал быть следом. Малышка, смешно скользя по утоптанным тропинкам в снегу, поспешила обратно, а мы, переглянувшись, стали собираться на дело.

Плоская фляжка со святой водой, револьвер с серебряными пулями, молитвенник за пазуху, короткий полушубок, вязаная шапка «горка», зимние ботинки, и в принципе я готов. Отцу Пафнутию оставалось только накинуть тулуп, шапку и сунуть ноги в растоптанные валенки.

Гесс тихо повизгивал за крыльцом, в нетерпении подпрыгивая на метр вверх просто так, от перевозбуждения. Конечно, ему всё в развлечение, тем более когда мы втроём, спаянным мужским коллективом, идём спасать нашего домашнего беса. Приключение, мать его!

Хотя, честно говоря, я не очень представлял себе, как именно мы будем это делать. Какого озабоченного Фрейда могла начитаться в сельской библиотеке мирная архангельская бабушка, чтобы с охотничьим ружьём сидеть три дня в засаде у безобидного сельского магазинчика?

Или, наоборот, краснопёрая бабка поняла, кто наш Анчутка на самом деле, подбила научную базу не без помощи «Молота ведьм» и решила взять божественное правосудие в свои немощные руки?

Что-то категорически не сходилось в этом весёлом пазле, и выяснить это можно было лишь на месте преступления. Главное, чтоб за участковым в район не послали, тогда старушке на раз вклепают срок за похищение человека, а нашему бесу придётся где-то экстренно искать официальный документ на то, что он как раз таки именно человек!

Без этой бумаги дело не просто зайдёт в тупик, а потянется в правительственные научные лаборатории по изучению иных форм жизни с хвостом и рогами. Анчутка же до сих пор некупированный, и потом, кто у нас тогда готовить будет, я вас спрашиваю? К хорошему быстро привыкаешь.

В общем, история запутаннее, чем у Рапунцель, если вы понимаете, о чём я.

Дошли, надо признать, довольно быстро, потому что по делу, без разговоров и ни на что не отвлекаясь. У самого магазинчика на улице Ленина стояла небольшая толпа народу, человек шесть-семь. Один парень призывного возраста, который и оказался продавцом, остальные — женщины разных возрастов и комплекции.

Шумели умеренно, власть не ругали, на бабку с ружьём тоже лишний поклёп не возводили. Ситуация такая, что сразу и не прикрутишь, ещё смеяться или уже плакать.

— Главное, я чё? Я ей говорю: нельзя, а она чё? Она мне ружьё в нос, вот чё! Я ей типа — вы чё? А она — два ствола через плечо! И чё? И всё!

— Васенька, успокойся! Бабы, дайте ему выпить.

— Та от чего ж ему дать, если всё-то в магазине? Может, у баб Мани попросить продать?

— Ха, у кого, у Маньки-то? У ней снегу зимой не выпросишь, скупердяйка беззубая! И парня хорошенького прибрала, и бухлом ни за что не поделится.

— От же сучка старая-а… — завистливо резюмировали четверо тёток практически в едином душевном порыве.

Явление нашей героической троицы никого почему-то не обрадовало. Весёлого добермана в телогрейке и шапке-ушанке вообще не слишком жаловали на селе. Его, по совести говоря, и собакой-то особо не считали, скорее каким-то подвидом короткохвостого зубастого козла без копыт, который почему-то ещё кусается и лает.

Я тоже особым спросом не пользовался, хожу вечно в чёрном, служу при храме, живу с батюшкой, то ли монах, то ли вообще… Слова «гей» местные не знали, а повторять их бытовое определение мне воспитание не позволит.

— Расступись от, бабоньки, храни вас Господь. — Отец Пафнутий массой тела раздвинул толпу, выходя к крыльцу магазинчика. — Пропусти от опытного переговорщика. Полицию не вызывали, поди?

— Не, а чё? — откликнулся молодой продавец. — Если чё, я мигом, мне чё…

— От и правильно, сами разберёмся. — Батюшка могучим кулаком пару раз стукнул в дверь. — Заперто однако. Эй, Мария! Слышь от меня?

— Слышу, святой отец, — глухо донеслось изнутри здания одновременно со звуком взводимых курков.

— Выходи, Мария!

— От и не выйду!

— Тогда хоть парня-то моего верни! На кой те лишний грех от на душу брать, террористка ты плесневелая?

— Очень уж понравился он мне, — после минутного размышления прошамкали из-за двери. — Коли сама не насладюсь от на старости-то лет, так и помру дура дурой-то, мужской любви не познавши.

— Как не познавши-то? У тебя ж от два мужа было, дети в городе, внуки — шестеро по лавкам.

— Да тьфу на тех мужей! Я от по жизни тока партию коммунистическую любила! Теперича ласки хочу.

— Анчутка, ты там хоть жив-то ещё?! — возвысил голос отец Пафнутий.

— Жив, ваше святейшество, но связан. Она меня скотчем умотала всего, теперь сама не знает, как штаны стянуть.

— Знаю от, щас, погодь-ка…

— А-а-а, побойтесь бога, бабушка-а!!!

— Да-а, — поминально выдохнули в толпе, невольно крестясь. — Нехорошей смертью погиб парнишка, такую и врагу не пожелаешь.

Батюшка одним огненным взглядом закрыл всем рты и обернулся ко мне:

— Револьвер от взял?

— Да, — кивнул я. — Думаете, её пристрелить придётся?

— Не её от, паря, там беда поболее, чем сбрендившая старуха. Думается-то, бес в ней. Сильно могучий бес, не чета от нашему домашнему. Иначе от хренушки бы они там Анчутку-то удержали.

— Кто они?

— Так от пойди да и выясни, — командирским тоном рявкнул святой отец. — Слева оконце, я туды по комплекции не пролезу, а ты от молодой, тощий, ужом проскользнёшь. Дальше-то действуй, как учили.

— По обстоятельствам, — согласился я. — Гесс, сиди здесь. Нам двоим там тесно будет.

Доберман вдохновенно расплылся в улыбке, говорящей без слов, что он сам как-нибудь определит, где конкретно от него будет больше пользы. Тут, с народом, или там, с бесами, которых и гонять можно, и кусь, и вообще. Ну и ладно, в конце концов я ему не нянька.

Отец Пафнутий одним коротким ударом локтя в оконную раму просто вынес её вместе с брызнувшими стёклами. В узкий проём я протиснулся, заранее скинув полушубок. Немножко, наверное, похоже на спецоперации групп «Альфа» или «Вымпел», но там, конечно, крутые профессионалы, не нам чета. Через окошко я выпал в подсобку, умудрившись порезать кисть руки, пока вставал, но главная трагедия разворачивалась в торговом зале.

Бабка Маня, сухонькая старушка богомольного типажа, худая, маленькая и горбоносая, стояла с большим охотничьим ружьём над полузамотанным скотчем бледным Анчуткой. Брюки беса были расстёгнуты…

— Поднимайся от, а не то пристрелю! — орала бабулька, но целилась не в голову, не в грудь и не в живот. — Пристрелю ж от, червяк бесполезный, не помилую-у!

— Руки вверх, — твёрдо, но вежливо попросил я.

Баба Маня с разворота, упав на колено, выстрелила с такой скоростью, что, не подведи её зрение, вы бы, наверное, прямо тут закончили читать нашу печальную повесть. Я вовремя рухнул на пол, ибо двустволка с расстояния в пять шагов — это же словно животом на гранату лечь.

— Куды от спрятался, чёрный монашек-то? Иди, иди к бабушке.

Мне удалось перекатиться за прилавок, выровнять дыхание и выхватить царский наган. Ну всё, бесы в ней или не бесы, я тоже жить хочу.

— Гав! — неожиданно раздалось из подсобки.

— Гесс, — резко обернулся я, — пригнись, дурак, эта психопатка стреляет на голос!

— Ты как от бабушку назвал, грубиян невежливый?!

Грохнул второй выстрел, и верный доберман ретиво ввинтился носом мне в подмышку. Телогрейку он снял, но шапку-ушанку оставил, это придавало псу такой героический вид, что я едва не заржал.

— Лизь тебя, — ни капли не обиделся он. — Там скучно, ты меня бросил, мне одиноко, никто не гладит. На тебе лапку, пойдём беса кусь!

Мы одновременно подняли головы над прилавком, и в нас тут же пальнули дуплетом.

— Сколько же патронов у старой перечницы?

— Не боись, молокосос, от на вас-то точно хватит. И на дурака энтого бесполезного. Всё, буржуи, довели от старушку-у!

Я бегло огляделся — обычное сельпо, ничего подходящего под боеприпасы, естественно, нет, а серебряные пули следовало беречь до появления беса. Убийство дряхлой террористки, пусть даже и в целях самообороны, мне никто никогда не простит, да и я сам в первую очередь.

Значит, выход один…

— Гесс, подтолкни мне, пожалуйста, вон ту бутылку.

— Хочешь пить?

— Это подсолнечное масло.

Доберман пододвинул мне носом сразу две. Что ж, почти гранаты, если правильно использовать. Я свинтил крышки, отважно встал в полный рост и, пока бабка целилась, с размаху швырнул их перед ней на пол. Эффект сногсшибательный!

В том плане, что оба выстрела ушли в потолок, а бабка Маня хряпнулась, как корова на льду, задрав ноги кверху и крепко приложившись затылком. Грохот костей был такой, что и на улице наверняка слышали.

— Абзац бандитке. — Я вышел из-за прилавка. Доберман осторожно шагнул за мной.

— Тео, берегись! — успел крикнуть Анчутка, когда ружьё вновь повернулось в нашу сторону.

Нет, бабка всё так же лежала пластом, а вот из-под её седой кокули вылез злобный чёрно-полосато-коричневый бес, профессионально заправляя патрон в ствол. Выстрелить этот гад не успел, потому что…

— Я поскользнулся! — громко объявил Гесс, на заднице въезжая в старушку.

Бес рухнул копытами к потолку, и я, не задумываясь, спустил курок. Серебряная пуля провертела сквозную дырку у него в животе. Нечистый ткнул туда пальцами, убедился, что проходят насквозь, застонал гнусным голосом и вспыхнул синим пламенем, мгновенно прогорев до кучки серого пепла.

— Ну что? — обернулся я к Анчутке, пока тот неторопливо отклеивал с себя полосы скотча. — Хочешь сказать, ты сам не мог справиться с этой пузатой рогатой мелочью?

— Да запросто, мон ами, — даже не стал отпираться он. — На тебя хотел посмотреть, как вы в паре работаете.

— Зачем?

— Когда время придёт, узнаешь, — нехорошо улыбнулся нам бес, вставая на ноги. И тут же с грохотом падая на пол. — Грёбаное масло-о!

Я лишь философски пожал плечами, делая шаг к двери, когда поскользн… Ой, чешский Кафка с русским креном, до чего же больно-то!..

— Как он назвал масло? — спросил у меня пёс.

Анчутка охотно повторил. Доберман пообещал запомнить.

В общем, когда мы трое с бессознательной бабкой наперевес открыли двери магазина изнутри и вышли на улицу — в масле мы были все, с ног до головы! Та же террористка три раза соскальзывала с моего плеча носом в снег. Потом её забрали другие сердобольные сельчанки.

Анчутку от греха подальше побыстрее отправили домой. Батюшка матерно ругался с продавцом, вдруг резко решившим повесить именно на нас все убытки от разгромленного магазина. А хренушки!

Мы с доберманом тоже постарались уйти побыстрее. Во-первых, отмыться надо, во-вторых, мне было жутко интересно, а что имел в виду наш безрогий бес?

Судя по всему, он откровенно и прямолинейно, даже ни капли не скрываясь, угрожал мне самым недвусмысленным образом. И это при всём при том, что ведь мы вроде как если не сдружились, то, по крайней мере, нашли хоть какой-то общий язык, уважая правила взаимного пребывания в одном доме, под одной крышей над головой.

Похоже, прав был отец Пафнутий: при любом самом благоприятном раскладе всё равно не стоит доверять бесу. Нечистый не может изменить свою сущность, но это не его, а твои проблемы, как сказал бы Розанов. И наверняка добавил бы ещё столь же простенькое, но философски глубокомысленное, типа порок живописен, а добродетель тускла.

Поэтому тот же красавчик Анчутка всем интересен, он же бес, от него чего угодно можно ожидать, а я обычный послушник при храме, хожу в чёрном, живу на чужих харчах, со мной всё ясно и скучно. Зло всегда более привлекательно хотя бы по факту крайней эффектности своего проявления в мире, так же как тьма всегда мистичнее и таинственнее света. А люди любят тайны…

Дома у нас был серьёзный разговор с отцом Пафнутием. Причём у меня не было желания сдавать Анчутку или искать себе какие-то оправдания. В конце концов, в принципе мы справились с обезвреживанием опасного беса махровой похоти, способного довести даже старушку-пенсионерку до сексуального терроризма.

Наши с Гессом действия получили хорошую оценку, за исключением того, что пёс по-прежнему игнорирует мои команды, а это не есть зер гут. Наш нечистый также получил свой законный выговор и пару крепких подзатыльников за то, что не смог (не захотел!) разрешить ситуацию мирным путём, а следовательно, подставил всех нас.

Как сказал батюшка, нашему красавчику было достаточно один раз обнять бабу Маню, чмокнуть в морщинистую щёчку, успокоить ласковыми словами, ненавязчиво забрать ружьё, перевести всё в шутку да хотя бы даже пообещать завтра жениться, и всё!

Можно было бы обойтись без этой никому не нужной суматохи, но бесы всё равно не могут через себя переступить. Им нужен экшн, драйв, хайп!

— Стало быть, от надо перевоспитывать, — сурово определился батюшка. — Трудотерапия, тренировки, чтение от полезной для ума литературы. Ну и там от ещё чего-нибудь придумаем.

— Что можно придумать? Он уже всё у нас переделал, а на евроремонт деньги нужны.

— А мы его от по уставу, по уставу учить будем!

Если кто не понял, то это серьёзно. Анчутка насмешливо повёл широкими плечами, когда его отправили во двор убирать снег до замёрзшей земли.

— Исполнено, ваше святейшество, — через полчаса доложил он.

— А-а, так от теперь аккуратнейше разложи его обратно.

— Сделано, — уже через пятнадцать минут отчитался бес.

— И снова от убери.

Ну, как вы, наверное, догадались, к ночи наш двор менялся раз сорок. От нечистого уже валил пар, он едва передвигал ноги, он ругался на всех языках, он горько плакал, он уговаривал нас проявить христианское милосердие, он угрожал нам самыми жуткими муками пекла, но в конце концов плюнул и сдался.

То есть практически как у любимого нашего батюшки Александра Сергеевича Пушкина. Или, как считают некоторые, в приписываемом ему:

Образно выражаясь, он на коленях признал своё полное поражение, поклявшись на раздвоенном копыте, что впредь никогда и нипочём вредничать не будет. Не берусь судить, насколько хватит честного слова этого безрогого красавчика, но очень надеюсь, что хотя бы на неделю. А вы как считаете, делаем ставки? Желающих нет…

Я потом ещё на всякий случай спрашивал у святого отца, надолго ли этот нечистый прописался в нашем доме? Батюшка прикинул кончик седой бороды к носу, почесал в затылке и решил, что, скорее всего, до весны. Вот пока нормальную асфальтированную дорогу от села до райцентра не построит, будет впахивать как миленький. Мне оставалось лишь кротко вздохнуть.

Если уж мыслить такими категориями, может быть, нам вовсе не изгонять бесов, а, так сказать, открыто перепрофилировать их? Почему нельзя через Госдуму продвинуть рабочий закон о создании исправительных лагерей для бесов с привлечением их к общественно полезному труду, а там уже и возвращением на свободу с чистой совестью? Ну хотя бы на уровне обсуждения.

В конце концов, смогли же в своё время привлечь восточных демонов в Европу для строительства крепостных стен Старой Праги. Было такое, было! Тогда почему у нас сразу нет?!

Учитывая всю суматоху сегодняшнего дня, полного эмоций, мата, впечатлений, конечно, к ночи мы все четверо свалились как убитые. Где-то ближе к рассвету я проснулся просто потому, что надулся чаю на ночь. Туалета у нас два, один во дворе, второй в сенях. Выбор?

Естественно, на мороз я не попёрся, а когда возвращался на свою кровать, вдруг встретил в темноте сияющий взгляд беса.

— Слышь, Тео, айн совет, не обижайся только.

— Ну?

— Забудь про Марту. Просто забей и забудь. Не твоего полёта птица, не для тебя, короче.

— А для кого, для тебя, что ли?

— Ну уж не для меня тем более, — хмыкнул он, отвернулся к стенке и через секунду захрапел так, что даже спящий доберман закрыл лапами уши.

— Советчик ещё тут нашёлся, Декарт мне в печень, — сам себе под нос буркнул я.

— О майн гот[8], моё дело предупредить, — в стену ответил Анчутка, повернулся на спину, скрестил руки на груди, как покойник, и закончил: — Всё, всё, сплю. Никого не трогаю, ни в чьи сердечные дела не лезу. Доброу ноц!

— Или вы оба спать, или я вас обоих кусь!

Понятно, что после такого предупреждения дальнейших разговоров о рыжей девушке из офиса Системы уже не было и быть не могло. У доберманов крайне короткое расстояние между словом и делом. Уснул я практически сразу, как говорил уже вроде, в хламину вымотались все.

Но мысль о том, будто бы Марта мне не пара, гвоздём засела в моей голове, не отпуская даже во сне и заставляя мозг кипеть от обиды. Мне снилось, что я пытаюсь ей дозвониться, но сотовый превратился в кусок пластика, новый нигде не купишь, а она прямо сейчас уезжает с каким-то незнакомым мне мужчиной по имени Гордей куда-то очень далеко. Не знаю куда, это сон, но мне было реально больно, давило сердце и перехватывало холодным обручем горло.

Я встал, как всегда, от тихого посвистывания в ухо и мокрого носа, тычущего меня в шею. Понятно, встаю, кое-кому пора на улицу, выгуляться, попрыгать, пометить всё, потому что мало ли, надо освежить запах заборов и столбиков, вдруг какой соседский пёс не понял чужих границ.

Идём, пёс, никто не спорит, это моя священная обязанность, да, да, и я тоже тебя люблю.

Мы оделись, мороз на улице под утро до минус тридцати или больше, так что я в тулупе, Гесс в телогрейке и ушанке. Колокольчики и лапки он не отморозит, потому что всегда бегает как заведённый, так что всё в порядке.

Мы выходили на цыпочках, тихо, не хлопая дверями, чтоб никого не разбудить, но во дворе нас, оказывается, ждали. Засада-а…

— Грр, я его кусь!

— Стоять, я первый!

В общем, пока мы препирались, ему удалось захватить инициативу, просто выхватив из-за пазухи небольшой армейский пистолет-пулемёт американского производства.

Он — это, как вы, надеюсь, уже поняли, тот самый тусклый мерзавец, что отправил нас на польское кладбище в Нижней Силезии. Отец Пафнутий ещё требовал по телефону выявления и строжайшего наказания для виновного в этом вопиющем нарушении безопасности для бесогонов.

— Не делайте лишних движений, и никто не пострадает, — холодно предупредил он.

То есть настолько холодно, что изо рта не вылетало ни одного облачка пара. Мягко говоря, это было противоестественное зрелище.

— Что вам нужно?

— Вы не явились на работу, хотя Система по-прежнему нуждается в людях, умеющих убивать бесов.

— Мы не бесобои.

— Бесобои, бесогоны… разница чисто формальная. Особенно для того, кто ещё вчера преспокойно пустил серебряную пулю в беса похоти.

Я прикусил язык. Спрашивать, откуда он это знает, или идти в полную отказку не имело смысла, похоже, мы тут все реально под колпаком Большого брата.

— Поверьте, у меня не больше желания вас видеть, чем вам лицезреть мою особу. Но приказ есть приказ. Вы не подписали договор о сотрудничестве и обязаны явиться в офис сегодня же.

— В противном случае что? — продолжил за него я.

— В противном случае вам грозит административное и, возможно, даже уголовное наказание. «Возможно» стоит поставить в кавычки, соучастники преступления не всегда получают условный срок. Два года в колонии строгого режима вас устроит?

— За что?

— Допустим, к примеру, за фатальное нарушение закона о незаконном хранении огнестрельного боевого оружия вашим наставником отцом Пафнутием, он же бывший майор разведки Николай Авдотьев. К тому же нам известно, что лично вы как минимум дважды пользовались предоставленным им оружием.

Гесс раскрыл было пасть…

— Сожалею, но нет, бывшие заслуги уже не спасут вашего батюшку. Руководство церкви сменилось, за него никто не заступится, а если вы решите рассказать на суде о Системе, вас просто высмеют.

— За нас могут вступиться другие бесогоны.

— Вы окончательно меня разочаровали, — вздохнул он, убирая пистолет в подмышечную кобуру. — Вроде вполне зрелый молодой человек, философ, с реальным боевым опытом, а верите в такие сказки. Возвращайтесь, возвращайтесь в Систему, Тео. Это хороший совет, правда, правда.

Мужчина встал, потянулся, повел плечами, и за спиной у него раскрылись большущие чёрные крылья, словно у гигантского ворона. Мы с доберманом едва не сели на снег.

— И вот ещё, вам уже сказали о Марте? Примите это как руководство к действию. Она не для вас.

Один хлопок могучих крыльев по снегу, лёгкая метель с завихрением на пустом месте — и нашего противного собеседника не стало. На розовом горизонте таяла тёмная точка. Вот, собственно, и все дела.

— Может, нам это всё показалось?

— Вот, на. — Пёс быстро принёс мне чёрное перо, валяющееся на снегу. — Не показалось. Я хотел его кусь, но не успел. Скажи ему, чтоб ещё раз прилетел. Я точно успею!

— Ты успей свои мокрые дела сделать.

— Ой, забыл! Забыл, а ты напомнил! Ты заботливый, ты добрый, лизь тебя!

И беззаботный доберман счастливо упрыгал туалетиться.

Потом он носился кругами, нюхая всё подряд, близко не представляя себе своим маленьким собачьим умом, в какую серьёзную передрягу мы влипли. Неразрешённое хранение, а также использование единиц огнестрельного оружия не только не приветствуется властью, а вполне реально тянет на хороший срок заключения.

А раз я знал и не доложил куда следует, да ещё и пользовался этим огнестрелом, то всё можно свести к делу об организованной группе или преступном сговоре, что уже совсем другая статья и куда более суровое наказание.

И тот тип совершенно прав: как бы к нам ни был лоялен местный башкир-участковый, как бы ни заступались за нас богомольные жители села (хотя в последнее время я в этом сомневаюсь…), достаточно одного лишь звонка в архангельскую прокуратуру или ФСБ, чтобы мы с отцом Пафнутием увидели небо в клеточку, друзей в полосочку. По факту, согласитесь, и не таких важных звёзд сажали за куда меньшие преступления.

Так вот всё это исключительно из-за моих романтических сдвигов. Буду — не буду подписывать этот дурацкий договор! Хочу — не хочу работать на Систему, если мне эта рыжая девушка в офисе не так улыбнулась! Желаю — не желаю бить бесов, ибо они разные, а лить невинную кровь направо-налево ведрами мне пьяный старец не позволяет, да?!

Всегда есть вещи, за которые надо отвечать самому. Как есть вопросы, ответы на которые нужно искать коллективно. Главное — честно принять и то и другое.

— Пошли домой, Гесс! Домой! Пора будить всех, тема назрела!

Наш седобородый батюшка, разумеется, встал, стоило мне тронуть его по плечу ладонью. Некоторые армейские привычки у бывших в горячих точках неискоренимы.

— По глазам вижу, дело от серьёзное?

— Более чем, отче.

— Тады от сперва Господу помолимся, лицо-то да руки водицею ледяною ополоснём, а уже опосля от и побеседуем.

В общем, всё как всегда. Типа я — гонец с чёрной вестью, на сплошных нервах — спешу всех спасти, а мне отвечают китайской философией в стиле мудрости трёх слов: сиди, пей чай.

Да, конечно, если вдуматься, свой смысл можно найти и в этом: не суетись, выдохни, всё будет как будет, пей чай и не мельтеши. Согласен. Почему нет?

Но при желании я этим китайцам таких же философских премудростей целую кучу накидать могу:

Убей себя лбом! Ешь кашу молча! Пьёшь, пей, закусывай! Копай одной лопатой! Узбек не киргиз! Плати ипотеку скорбно! Жуй, что дают! Не надо ныть! Хочешь, хоти, хотя…?!

И так до бесконечности, пока мне или вам не надоест. Мне уже надоело.

— Присядем от, дети мои. — Отец Пафнутий кивнул нам с Гессом. — Тебя-то, нечисть поганая, оно тоже касается. За стол не зову, но вот тут, в уголке, постой-ка, не уходи. Федька речь держать будет. Просим от, просим!

— Уважаемые друзья и один недруг, — чинно начал я, чувствуя себя начинающим лектором на кафедре известного профессора. — Не далее как сегодня утром, буквально час назад, во время выгула нашего Гесса (доберман благодарно наклонил голову в мою сторону) на нашем дворе произошёл малоприятный инцидент. Тот самый господин из офиса Системы, что в своё время сплавил нас на далёкое польское кладбище в лапы местной нечисти, вдруг решил нанести визит прямо в наши пенаты. Не скажу, что прибыл он с дружественными намерениями. Скорее наоборот.

— Гхм, — значимо прокашлялся седобородый старец. — А ить я-то звонил им, предупреждал начальство. Видать, не дошло от.

— Позвольте продолжить?

Все трое слушателей благосклонно кивнули.

Что ж, я достойно, ровным голосом, без лишних эмоций, угроз и панибратства пересказал весь наш разговор с тем неприятным крылатым типом. От его нежданного появления с пистолетом-автоматом в руке до эффектного прощания. И в качестве доказательства положил на стол большое чёрное перо. На лице святого отца не дрогнул ни один мускул, а вот безрогий красавчик-брюнет пару раз лихорадочно сглатывал слюну, словно у него перехватывало горло.

Самым благодарным слушателем моего доклада показал себя остроухий доберман. Он гавкал, скулил, подпрыгивал, елозил задом, вертел головой, клацал зубами, скрёб когтями пол — то есть всеми возможными способами показывал эмоциональную реакцию на участие в этом деле.

Он там был, он тоже всё видел, он это знает, он почти его кусь, но сказали «нельзя», а он послушный мальчик, он заслужил вкусняшку, правда? Скажите хором «да!».

— Ну, Анчутка, ты от чистый бес, тебе за то и первое слово.

Безрогий мялся и так и эдак, но увильнуть от ответа на общем собрании не мог.

— Ваше святейшество, мин херц, не губите, меня же потом свои на отбойный молоток посадят. И не на один день, а на вечность вечную. К тому же я этих май френдов предупреждал! Я ему честно говорил, не лезь ты к той Марте, не надо! Но разве ваш Тео послушает?

Батюшка важно качнул густой бородой, видимо признавая некоторую справедливость слов брюнета. Потом задумался на минуту и так же молча протянул мне раскрытую ладонь.

— Что? — не понял я.

Отец Пафнутий не ответил, но тихо вздохнул.

— Вы что-то от меня хотите? Револьвер вернуть? Да пожалуйста.

— Карту джокера отдай, дурак, — тихо пояснил мне старец.

Я автоматически полез в нагрудный карман свитера и остановился на полдороге.

— А зачем вам она?

— В ту Систему от сам схожу. Видать, уж мне на голос-то веры нет, значит, надобно самолично явиться. Давай сюда, я от ненадолго.

— Не дам. — Какое-то странное предчувствие сковало мою руку, не позволяя вытащить карту из кармана.

— Не дури, паря, говорят же тебе от, дела у меня там. Ты-то их за меня не разрулишь, а я уж сам и займусь, коли такая нужда пришла.

— Не дам. Раз это всё из-за меня, то, простите, с какого боку вы тут должны перед кем-то оправдываться?

— Дашь! Ибо сие не твой уровень, камрад, — мигом вставил безрогий бес, старательно подпевая отцу Пафнутию. — Послушник должен следовать послушанию, а не…

— Гесс, кусь его за хвост!

Доберман исполнил приказ в наилучшем виде, даже не дослушав меня полностью. Пока дико визжащий Анчутка опять начал бегать по потолку, я поймал пса за ошейник и достал карту.

— Федька, не смей! От не гневи Бога…

Один хлопок ладонью — и мы уже стояли в неизменно белом коридоре, куда не было входа, а единственный выход — через ничем не примечательную дверь в другом конце. На этот раз почти всё свободное пространство было заполнено гудящей толпой бесогонов.

Как вы, наверное, догадались, крайними опять оказались мы.

— Да вот они! Живые оба! — крикнул кто-то.

— Тео и Гесс собственной персоной. — Ко мне кинулся уже знакомый мушкетер в шляпе.

— Вас тут уже все похоронили!

— Не похоронили, а уволили, — встрял один из белорусов. — За служебное несоответствие, а?! Братцы, да если они таких хлопцев начнут за «несоответствие» убирать, так Батька ужо им такое по всем фронтам устроит! А шо, нам доложить не проблема, нехай потом не жалуются, шо не прочухались.

— Нэ, генацвале, за такое в лицо бить нада! Прямо кулаком в глаз два раза нада! Я всех родственников в Тбилиси подниму, а они своих из Кутаиси поднимут, а там и Гори, и Батуми, и Сигнахи подтянутся, вах!

— А мне этот фраерок с собакой не нравится, и чё? А ничё, потому что я первый за них подтянусь! Западло на бесогонов гнать! Сегодня их, завтра нас. Не держите меня, братаны, ибо не по понятиям Система рулит, товарищи-начальнички!

В общем, нас хлопали по плечам, жали руки, заверяли в вечной дружбе (клятвами, более похожими на круговую поруку), а потом незаметно, ненавязчиво подталкивали к двери.

Некий голос уже не объявлял «следующий», видимо, там тоже понимали, что народ бузит, а нашим людям в этом смысле только дай весомый повод.

Да, кстати, по факту повод есть всегда. А если его нет, он создается искусственно, зато от души и опять-таки используется как повод! Если хоть как-то помните феномен «самозванства» в России, то понимаете, о чём я говорю. Мы держались кучно!

Причём признайте, ведь все здешние бесогоны так или иначе, но оружие в руках держать умеют и напугать их мало чем можно. Ну, в любом случае уж точно не угрозой санкций, штрафов или лишением денежной премии. Они реально встали за нас с доберманом плечом к плечу.

Родные, близкие, знакомые и незнакомые… их было, наверное, около полусотни, но эти люди не поленились, они пришли, потому что свои стоят за своих! Они иначе не могут.

Пожалуй, отец Пафнутий опять-таки был прав, опытным глазом угадав во мне бесогона. Теперь-то я точно знаю, что вот за этих странных парней в случае чего я буду так же стоять стеною, не думая о последствиях. Мы из одного ордена, одного братства, одной крови…

— Тео и Гесс, зайдите, — буднично раздалось в динамиках.

Вся толпа разом смолкла, и уж поверьте, не от того, что все перепугались, засунув языки в задницу. Уж я хорошо знаю такой тип молчания, приходилось встречать у бывших друзей.

А в данный момент плотный воздух в узком помещении был буквально наэлектризован до взрыва и едва ли не искрил от плохо сдерживаемой мужской ярости. Они реально были готовы на всё! И вряд ли самые лучшие психологи Системы могли бы их остановить…

Я обернулся назад, наверное, надо было что-то сказать, но слов не нашлось. Мне пришлось просто коротко дёрнуть головой, изображая самурайский поклон, и поднять правый кулак к уху в красноречивом жесте «но пасаран!».

Мой пёс так же молча и героически поднял правую лапу. Да, мы были достойны друг друга и, наверное, поэтому практически одновременно попытались протиснуться в дверь.

Опрометчивое решение…

— Пусти.

— Сам пусти.

— Гесс, прекрати, мы застряли.

— Подвинься, и всё. Ты толстый. Ты съел мои вкусняшки.

— Лысина Сократова, я человек, и я иду первым, а ты пёс…

— А я тебя кусь!

— Ай!

Сзади двое энкавэдэшников заботливо пнули дверь так, что нас обоих просто выпихнуло в рабочий офис Марты.

Да, за компьютерным столом сегодня сидела напряжённая, как высоковольтная линия, рыжая девушка в посеребрённых очках. На это раз она была одета в коричневый брючный костюм и белую кружевную блузку с перламутровыми пуговицами. Я невольно поймал себя на том, что мне нравится рассматривать и запоминать каждую деталь её образа.

— Тео и Гесс. Ну-ну…

Говорят, что если человек может абсолютно точно сказать, за что он любит другого человека, то это не любовь. Это всего лишь чистый разум с вполне себе вменяемой (взаимозаменямой?) логикой. По современным стандартам красоты Марта, возможно, и не была идеалом.

Я поясню…

— Тео?

Поясняю, у неё не было раздутых, как от пчелиных укусов, губ, не было двух половинок баскетбольных мячей вместо груди, осиной талии, широких бёдер Кардашьян и тощих икр ног, где видна каждая играющая жилка, плюс математически выверенного прямого носа с крохотными ноздрями, куда и пипетку-то в случае насморка не засунешь. Видели таких, брр…

Нет, Марта как раз была невероятно естественной во всём. Это не значит, что она не пользовалась косметикой, просто…

— Ай!

Кто-то неслабо тянул меня за левую руку.

Я резко обернулся к Гессу, пёс поднял на меня невозмутимый честный взгляд.

— Она тебя два раза звала. Ты не слышишь. Я тебя слегка кусь. Я хороший мальчик?

— Замечательный, — от души поддержала добермана рыжая хозяйка офиса. — Вы тут оба просто какая-то прелесть ходячая. Первый бунт бесогонов на моей памяти. Не, ну а чего, норм! Хотели добиться своего, и у вас получилось.

— Э-э, чего именно? — позволил себе уточнить я, после того как дважды мысленно обозвал себя же невнимательным козлом и влюблённым идиотом.

Марта помолчала, поправив тонкие очки на носу, зачем-то заглянула в один, потом в другой ящик стола, тихо вздохнула, скрестив руки на груди, и сказала:

— Меня увольняют. На это место придёт другой оператор. Я была тут на испытательном сроке и, похоже, благодаря двум красавчикам просто его не прошла.

— Глупости, так нельзя. Вы хороший сотрудник, правда, Гесс?

— Да! Она хорошая. Красивая, пахнет вкусно, я её лизь! Лизь!

— Не надо, — вместе со стулом отодвинулась девушка.

— Опять не любит собаченек? Вкусняшки не взяла? Не будет гладить мой зад? — печально повесил голову доберман, опустив уши и обрубок хвоста.

Ох… Марта, поджав губки, достала из ящика полпачки солёного печенья и протянула моему псу. Четверть секунды пасть Гесса была очень занята, потом, наверное, минуты полторы он старательно слизывал с себя солёные крошки.

Я же шагнул к столу, встав с девушкой бровь в бровь.

— Кто хочет вас уволить?

— Начальство. И нет, не надо героически раздувать щёки, на высокое решение вы никак не сможете повлиять.

— Кого поставят на ваше место? Этого пресномордого типа с чёрными крылышками, как у драной сороки?!

— О-о, — чуть удивилась она или сделала вид, что удивилась. — Вы видели Дезмо? Он неплохой сотрудник, но малоприятен в общении. Любит считать себя правым.

— Понятно.

— Что понятно?

— Он сказал мне, что я… ну… деликатно выражаясь, что мне не стоит… А-а, Декарт мне в печень, какая разница?! Где этот ваш договор? Я всё подпишу.

— Вот, но меня всё равно уволят.

— Посмотрим. — Я быстро расписался везде, где стояли галочки, даже не удосужившись хотя бы пролистать текст. — Какие есть разнарядки на сегодня?

— Ну, довольно разные…

— Давайте самую сложную.

Пока она неуверенно выбирала что-то на экране компьютера, я размашисто написал под своей подписью: «Буду работать только с прежним сотрудником офиса! Уйдёт Марта, уйду я. Прошу вставить этот пункт в дополнение к основному документу. С уважением, Фёдор Фролов и его пёс Гесс».

— Ну, так что там?

— А-а… э-э… вот есть неплохой вариант в Санкт-Петербурге, кафе «Мистер Фокс». Засилье бесов на кухне, лезут везде своими грязными лапами и даже гадят в блюда. Можно просто гавкнуть на них как следует, чтоб разбежались.

— Гавкать — это мы умеем, — согласился я, поднимая за ошейник разомлевшего от печенюшек Гесса. — Открывайте, мы идём.

— Хорошо. — Щелчок клавиши — и уже последнее, что я успел услышать, это исчезающий в пространстве вопль: — Кто испортил договор?! Сил моих больше нет на этих двух кретинов! И за что я их только…

— Терплю или люблю? — вслух спросил я, когда открыл глаза на солнечной улице жаркого северного города.

Понимаю, это звучит противоречиво, но местные жители знают, как изменчива питерская погода и насколько легко схватить тепловой удар в этом изумительно парадоксальном городе.

— Я тебя не терплю, я тебя люблю. Хочешь лапку? — тут же влез с ответом резвый доберман, не допускающий даже мысли, что мой вопрос мог быть адресован не ему.

Что ж, пришлось взять его за лапу, пожать и потрясти, только после этого можно было спокойно осмотреться по сторонам. Ну, беглый осмотр местности вполне удовлетворял.

Я вообще люблю Питер, был здесь несколько раз, даже как-то хотел сюда переехать, но не сложилось. Итак, время современное, лето, теплынь, так что зимние ботинки и свитер сразу указали на неуместность северного костюма, мы с доберманом стоим где-то на Каменном острове, улицу не знаю, но на фонарном столбе стрелка, указывающая ближайшее метро.

А прямо перед нами через дорогу небольшой ресторанчик с лисьей мордой на вывеске.

Значит, вот из этого самого рыжехвостого «Мистера Фокса» нам предстоит изгнать хулиганствующих бесов. В принципе, действительно задачка не особенно сложная. Нечисть, вредящая людям на бытовом уровне, в данном случае, как я понимаю, оккупировавшая кухню, довольно легко изгоняется матом, молитвами и обрызгиванием всех тёмных углов святой водой.

Вот как раз её-то у меня и не было, тупо оставил дома, зато в поясной кобуре висел старенький наган, за который меня могли в любую минуту потащить в отделение, и вряд ли кого из полиции устроит объяснение, что я не террорист и не боевик, а бесогон с серебряными пулями.

Лично я бы на такое левое объяснение и близко не повёлся. Значит, и российская полиция тоже не купится, там не сплошь доверчивые дурачки служат.

Поэтому мне оставалось лишь быстро стянуть с мокрых плеч чёрный свитер и завязать его рукавами вокруг пояса на манер юбки. Тоже жарко, но хоть кобуру теперь не видно. Обувь пришлось просто снять, связать шнурками, сунуть туда же тёплые носки, закинуть на плечо и идти по улице босиком. Не икона стиля, конечно, но в Питере летом и не таких фриков встретишь…

Гессу легче, он не был одет по-зимнему, из всей тёплой одежды на нём был лишь кожаный толстый ошейник, украшенный серебряными крестами и клёпками. Внешность нам также не меняли, видимо, это не всегда имело смысл.

— Ну что ж, место мы знаем, кто нас там ждёт, тоже известно, значит, нам осталось лишь вооружиться. Кстати, как я выгляжу?

— Гав? — поднял на меня заинтригованный взгляд верный пёс.

Понятно, значит, как и есть, сам по себе. Отлично, так куда проще. Я потрепал его по холке за переход на «родную речь» и кивком головы указал налево.

Там, в конце улицы, ближе к перекрёстку, виднелись купола какого-то храма или часовни. В Питере масса церквей, и, думаю, ни в одной из них нам не откажут налить немножечко святой воды для очень богоугодного дела. Пустую пластиковую бутылку мы спокойно вытащили из ближайшей переполненной урны. Вымою где-нибудь при храме, и всех делов-то, я небрезгливый.

Ну а если совсем уж по совести, честно говоря, у меня просто не было на это средств.

То есть вообще не было. Одним из условий жизни послушника при храме, как вы помните, является абсолютное отсутствие всего личного: сотового телефона, банковской карты, транспортного средства, любых свободных денег.

Мне было разрешено лишь оставить одежду и обувь. В остальном всё, что требовалось, покупал отец Пафнутий, да и на селе были без надобности даже карманные расходы, смысл?

Но вот, оказывается, на определённом задании это может стать серьёзной проблемой, когда ты и бутылку обычной воды в киоске себе не купишь. Хлебай из Невы!

Кстати, этот момент непременно надо учесть в следующий раз. В конце концов, почему, куда бы нас ни закидывало, никто ни разу не озаботился предварительно набить наши карманы местной валютой?

Допустим, в средневековом Самарканде судьба дала нам шанс слегка подзаработать, но это скорее исключительный случай в моей короткой практике бесогона. Не забыть бы непременно поставить вопрос о наличных деньгах ребром. В конце концов, сколько ещё можно рисковать голодными бесогонами на задании?

До церкви Рождества Иоанна Предтечи на набережной Малой Невки мы дошли довольно быстро, можно было бы и не спешить, но раскалённый питерский асфальт обжигал мои архангельские пятки. Гессу было велено ждать у ворот рядом с резко выздоровевшими инвалидами, клянчившими милостыню.

Те пытались было коллективно наехать на моего добермана, но ему хватило поделиться со всеми одной улыбкой, как в мультике про крошку Енота, и нищие начали плавно исчезать, словно питерский туман над прогревшейся Невой. Гесс всегда умеет убеждать, у него очень красноречивый оскал.

Я же прошёл внутрь, перекрестившись на пороге, вежливо поздоровался с батюшкой, набрал святой воды, съел одну просвирку, ещё пару, спросив разрешения, сунул в карман, мол, «для младшего брата». Если бы сказал «для брата меньшего», то священник мог бы догадаться.

Но основная цель выполнена, пол-литра святой воды из православного храма у меня в руках, а остальные действия в рабочем режиме. Осмотр места, план, утверждение, атака!

Когда я вышел на улицу, нищенствующих у церковной ограды уже не было, ни одного, а довольный собой доберман подталкивал мне носом солидную кучку монет плюс сотенные и пятидесятирублёвые купюры.

— Я не отнимал, не просил, мне сами давали, тут хорошие люди, любят собаченек.

— Лапку давал?

— За каждые сто рублей, — гордо похвалился пёс. — И детишек бесплатно лизь!

Ну, теперь вам всем понятно, как за столь короткое время он сделал нас богаче почти на полторы тысячи рублей. Одинокий породистый доберман, страдающий за оградой храма, гордо задрав нос, ни у кого ничего не просил! Но мало кто имеющий сердце мог пройти мимо и не поделиться на «вкусняшки»…

Так что до вечера мы дружно кутили в Санкт-Петербурге, словно загулявшие спьяну Мамонтов с Дягилевым. Денег на собачий корм и пирожки с капустой хватало в избытке, эгей!

А Гесс, кроме того, ещё и умудрился дополнительно срубить деньжат на случайной фотосессии у Петропавловской крепости. Подбежавший к нам мужик с крашеной бородой, в сетчатой майке и драных джинсах нервно умолял меня сдать в аренду пёсика, типа просто постоять рядом с девочками. Переглянувшись, мы согласились.

Так что если вы вдруг увидите где-нибудь в глянцевых журналах или на просторах Сети фотографии очень скромно одетых (честно говоря, скорее раздетых!) блондинок, обнимающих сурового добермана с неподкупным взором на фоне свинцовых волн и сине-зелёной линии Зимнего дворца, то знайте — это Гесс!

Он очень старался заработать на дополнительные вкусняшки, так что мы увеличили наше благосостояние ещё на пять тысяч. И представьте, это всего за каких-то полчаса делов! Кто бы нам так в Архангельской области оплачивал работу собачьей фотомодели? Ага, разбежались…

На бесов было решено идти к ночи. Первоначально я лишь забежал в «Фокс» на первый этаж, заказал чашку кофе, с разрешения бармена оставил Гесса внизу, а сам поднялся на второй.

Бесов не всегда можно увидеть, особенно если они этого не хотят, но острый мускусный запах их, с позволения сказать, плевков по кастрюлям был вполне себе уловим даже на расстоянии десяти — пятнадцати шагов от распахнутых дверей кухни. Для тренированного бесогона, конечно…

Однако, по сути, это всё, что нам требовалось знать. Бесы здесь есть, их много, они мелкие, значит, справимся молитвой и святой водой. Стрелять ни в кого не надо, да оно и чревато, на звук выстрелов наверняка примчится полиция, в Питере это дело быстрое.

А так в целом, по дизайну интерьера и броскому меню, данная кафешка мне очень даже понравилась. Всё чистенько, ухоженно, вежливо, клиентам подают хорошее бельгийское пиво, оригинальную картошку фри плюс стильная мебель, и самое главное, что везде лисы. И сверху и снизу, на двух этажах, абсолютно везде!

Начиная от знаменитого на всю Европу Рейнеке-лиса и вплоть до нашей русской рыжей кумушки, съевшей Колобка. Гравюры, картины, настенные росписи, фрески, чеканки и даже маленькие, уютные мягкие игрушки за барной стойкой — всё говорило о лисах.

Они были повсюду!

Сейчас уже, задним числом, я понимаю, что, наверное, мне следовало бы уделить этому факту куда более пристальное внимание, но тогда я просто отдыхал всей душой, впитывая новые впечатления, как шестнадцатилетний мальчишка, впервые вырвавшийся из своей крохотной деревеньки в настоящий большой город.

Хотя, наверное, в чём-то оно сейчас так и было, с чего я себя обманываю…

— Когда мы пойдём на бесов?

— Ближе к ночи, — подумав, решил я. — Кухня заканчивает в десять, но до двенадцати будет работать бар. Если мы тихонечко пройдём мимо бармена, он может и не заметить, как мы…

— А если он заметит? — скептически сдвинул брови доберман.

— Тогда ты отвлечёшь его разговором.

— А разве так можно? Ты ведь не разрешаешь мне говорить.

— Какого озабоченного Фрейда к нетрезвому Розанову в холодную постель?! В конце концов, это же Питер — культурная столица России, тут говорящая собака никого не удивит. А мне хватит пяти-шести минут свободного времени, чтобы обрызгать всю кухню святой водой и прочесть поминальную молитву. По рукам? В смысле дай лапку!

О-о, Гесс никогда не мог устоять перед такой просьбой.

Мы скрепили договор руколапопожатием и терпеливо дожидались нужного часа, гуляя по ближайшим улочкам. Конечно, мой план был далёк от идеала, но, с другой стороны, возможностей и времени на более детальную проработку операции тоже никто не давал.

Задание действительно несложное, мы справимся. Я невольно отметил, что начинаю успокаивать сам себя, и мне это не нравилось. Ну, посмотрим…

Короче, ровно в десять вечера мы вновь заявились в «Мистер Фокс», поприветствовав сразу узнавшего нас бармена, и сели за ближайший столик у окна на первом этаже. Ну, в смысле это я сел. А Гесс, разумеется, тихо улёгся себе на пол и терпеливо ждал команды. Перед ним вежливо поставили миску с водой.

Примерно через полчаса (согласитесь, трудно растянуть чашечку эспрессо на большее время) я встал, типа просто захотел в туалет, на цыпочках направившись в сторону кухни. Мой пёс по предварительному соглашению должен был отвлекать бармена и двух завсегдатаев с бокалами янтарного лагера, если вдруг кому-то покажется, что я слишком задерживаюсь. Он знал, как задержать публику.

И, чуточку забегая вперёд, должен признать, что в принципе даже этот сшитый на скорую руку план вполне себе сработал. То есть мне удалось войти в пустующую кухню, не включая света, обрызгать всё, до чего смог дотянуться, святой водой, потом прочесть вслух с выражением «Отче наш» и даже послушать ругань стенающих из кастрюль и шкафов мелких бесов.

В этом смысле мы всё сделали правильно, и только потом вдруг за моей спиной щёлкнул выключатель, а я замер под лампой дневного света, словно рыжий таракан, застигнутый врасплох.

— Чем мы обязаны вашему визиту, молодой человек? — обратился ко мне не менее молодой парень, едва ли не моих лет. Высокий, стройный, черноволосый, в хорошем летнем костюме и с явно азиатскими чертами лица.

— Вообще-то я шёл в туалет и, видимо, случайно ошибся дверью.

— Туалет есть и на первом этаже, но ведь что-то заставило вас подняться на второй. Вы уверены, что мне не пора вызвать полицию?

— Я ничего не сделал и не украл.

— Однако, кажется, вы вооружены. — Он вдруг втянул ноздрями воздух и уверенно добил: — Оружейное масло, этот запах я ни с чем никогда нипочём не спутаю. Вы пришли убить меня? Кто вас послал? Вы в курсе, что будете уже шестым киллером, которому заказывают мою скромную персону в этом чудесном городе? Хотите знать, где сейчас эти шестеро?

— Так, стопэ. — Я поднял руки, всем видом излучая полное миролюбие. — Начнём с того, что я не киллер, я не собирался никого убивать и я вообще вас не знаю. Кстати, мне пора, у меня собака внизу без присмотра.

Парень едва заметно качнул головой, и сразу три столовых ножа, выпрыгнув из ящика, зависли в воздухе перед моим лицом. Только после этого до меня наконец дошло, что на кухне гора полированных и надраенных предметов, а мой подчёркнуто вежливый собеседник не отражается ни в одной зеркальной поверхности.

Наверное, я тупой, большие города плохо на меня влияют, создавая иллюзию полной безопасности, а тут…

— Бес.

— На моей исторической родине таких, как я, называют иначе. — Парень закрыл лицо руками, а когда развёл ладони, то на меня глянули узкие глаза китайского лиса.

— Сколько хвостов?

— Шесть. А вы разбираетесь в таких вопросах? — слегка удивился он.

— Был знаком с один китайским лисом-девятихвостом, — чуть сипло ответил я, потому что острые ножи у самого носа, знаете ли, несколько отвлекают.

— В Китае не так много благородных лис с девятью хвостами. Мой прадед был таким.

— Случайно, не дядюшка Тян? — попытался припомнить я.

В то же мгновение острое железо со звоном рухнуло на пол. Узкие глаза лиса на минуточку стали круглыми.

— Вы… не вы ли тот самый северный даос с домашним бесом в образе чёрного пса с жёлтыми бровями? Неужели «луна вновь вернулась в колодец за своим отражением»?!!

— Кхм… получается, что я говорю с правнуком могучего Тяна, того самого, с которым мы, образно выражаясь, вдыхали аромат чая из одной чашки в деревушке Улян. Охренеть…

— Аналогично, — согласился он, вновь принимая личину цивилизованного человека. — Позвольте представиться, моё имя Шань По и я владелец этого заведения. Мой дед частенько рассказывал мне и братьям чудесные истории из той книги, что вы подарили моему прадеду. Ещё маленьким лисёнком я слушал сказки о Фе Ди и его волшебной собаке.

— Для друзей просто Тео. — Я протянул ему ладонь, и мы искренне обменялись крепким рукопожатием. — А мой пёс Гесс сидит внизу, развлекая вашего бармена.

— Вы окажете мне честь, позволив увидеть его истинный облик?

— Давайте я просто вас познакомлю, а там уж как пойдёт.

Когда мы спустились вниз, входная дверь висела на одной петле, стол и два стула были перевёрнуты, а у барной стойки прямо на полу сидели Гесс и нетрезвый бармен. Мой пёс тыкал когтем в чей-то смартфон, листая чужие фотографии, а бармен пил виски из горла.

Рядом с ним валялись уже две пустые бутылки.

— Собака разговаривает, — крайне спокойно ответил он на изумлённый взгляд хозяина заведения. — Нельзя мешать травку с алкоголем. Синька — яд! Это не я придумал, это он мне подсказал. Я завязываю.

— Лизь тебя, — кивнул мордой доберман, и счастливый бармен подставил щёку под его язык.

— Тео, не ревнуй, он мне вкусняшки дал: колбаски для пива, и чипсы, и орешки. Он сейчас немножко пьяный, но всё равно хороший, давай возьмём его себе?

— Воистину я стал свидетелем чудесного чуда, — благоговейно выдохнул молодой китайский лис. — В один вечер мне довелось увидеть легендарного северного даоса и его домашнего беса плюс бармена, который зарёкся пить. Воистину этой ночью «звёзды дарят серебро бесплатно»! Позволительно ли мне коснуться вашего пса?

— Грр… — предупредил доберман. — Ты бес, я тебя вижу, я ведь и кусь могу.

— Он лис, — торопливо поправил я. — Дальний потомок того самого девятихвостого дядюшки Тяна из Китая, помнишь?

— А-а, — сразу расслабился Гесс, виляя обрубком хвоста. — Тогда можно. Погладь мой зад!

Молодой ресторатор на секунду замер.

— А я тебе лапку дам. На! Хочешь две лапки?

— Так? — Китайский лис осторожно погладил моего обнаглевшего напарника.

— Да-а…. гладь меня всего, парень!

— Когда-то я хотел открыть здесь недорогую китайскую забегаловку, что-то вроде «рис в рот и беги», но чудесные рассказы о прадедушке всегда заставляли меня чувствовать гордость за принадлежность к семейству псовых, — примерно через минут десять — пятнадцать смог отвлечься господин По. — Ваш бес и я в некотором смысле родственники. Однако, уважаемый мастер Тео, вы ведь так и не сказали, чем занимались на моей кухне. Как говорится, не пора ли «снять башмачок с ножки застенчивой красавицы»?

— Ну, особой тайны в этом уже нет. — Пожав плечами, я, честно глядя в лисьи глаза, рассказал всё об изгнании мелких бесов, которые гадили в еду клиентам этого заведения.

Молодой человек скрипнул зубами, тихо выругался по-китайски на сычуаньском диалекте и, шагнув за стойку бара, передал мне большую бутылку сливового вина.

— Я ваш должник, добрые господа, — поклонился он. — Но в следующий раз вам будет достаточно лишь попросить меня, так сказать, «выбить пыль из циновок для гостей». Я догадываюсь, кто мог прислать ко мне эту рогатую мелочь.

— Полюбас это «Трезвая Тамара», грузинский ресторан на той стороне улицы, — на раз угадал в хлам пьяный бармен, у которого виски разве что не лился из ушей, хотя говорил он абсолютно чисто, без сбоев и заплетающегося языка.

— Ты дал зарок не пить.

— Вот эту допью, и больше ни-ни! — столь же уверенно ответил мужчина, икнул и, предупредив нас, рухнул на бок. — Я спать…

— Нам тоже пора, — опомнился я. — Время позднее, да и добираться далековато.

— С этого дня вы самые желанные гости в «Мистере Фокс». — Благодарный Шань По церемонно передал мне скидочную карту заведения. — А с «Трезвой Тамарой» я разберусь завтра. Недобросовестную конкуренцию надо ставить на место. Они наняли бесов гадить нам в еду, я найму других — прудить им в вино!

— Нет ничего страшнее для грузина, — уважительно переглянулись мы с Гессом.

Короткий, низкий сдвоенный поклон в китайском стиле, один хлопок по оранжевому джокеру — и наша парочка дома.

Нет, на этот раз я не хотел по пути заглядывать в офис Системы.

Не знаю почему, допустим, просто категорически не было никакого малейшего желания. Смутные надежды на то, что милая Марта будет рада нас видеть, так же быстро бронзовели в железобетонную уверенность — мы опять всё сделали не так, идём не туда, не тем методом и, наверное, вообще лучше бы не делали этого вовсе. Упс…

Наверное, это у меня тараканы такие, ведь у нас, готов, в массе психика эмоционально неустойчивая, это общепринято, а уж у философов и военных тем более…

Но если кто-либо из присутствующих здесь знает вполне себе вменяемого философа, а не зануду, неврастеника, пьяницу, пофигиста, маньяка, урода, скотобазу или лизоблюда, сообщите о данном факте в министерство образования. Пусть они наконец напишут об этом святом человеке в учебниках.

По крайней мере, те философы, которых изучали мы в университете, вряд ли могли претендовать на право быть идеальным примером для подрастающих девочек и мальчиков.

Вольтер — нытик, Розанов — пьяница, Кафка — истерик, Сократ — драчун, Аристотель — бабник, Декарта возбуждали косые женщины, Гегель везде носил ночную сорочку, Диоген, вообще, ходил на публике без штанов, и так далее. Мрак полный!

Это, кстати, подвид своеобразного закона жанра, где каждый новый философ убивает и поедает своего предшественника не только в плане изменения философских теорий или гуманитарных взглядов, но и в причудливом разнообразии творческих закидонов.

Так что, самое главное, порою абсолютно непонятно, зачем я терзаю себя такой вот ерундой и ради чего комплексую перед обычной сотрудницей рядового офиса? Детсад какой-то…

— О-о, Федька с Гессом вернулись, — хлопнул в ладоши отец Пафнутий. — Да и не одни-то, а от с подарочком!

Да, мы с верным псом стояли в нашем доме, весело трещала русская печь, на кухне привычно возился с посудой безрогий красавчик Анчутка, и, судя по настенным часам, вряд ли мы отсутствовали больше двух-трёх минут. Хотя могу и ошибаться, никто же не засекал времени.

— Садись от, паря, рассказывай. — Батюшка не поленился подвинуть мне чашку и тарелку с горячими французскими круассанами. — Покуда вас не было, я от и поостыть успел, много ли старику-то надо?

— Вы простите меня…

— Гав?

— В смысле простите нас, — поправился я, поймав строгий взгляд пса. — За то, что ушли без разрешения. Мы были в Системе. Там куча бесогонов за нас поднялась. Короче, договор мы подписали и, наверное, оба приняты на работу.

— Ну, то ваше решение, вам с тем и жить от. А тока с чего ж от «наверное»?

— Просто мы…

— Гав?!

— В смысле я, похоже, опять слегка провалил задание. Нужно было изгнать несколько бесов из питерского кафе. Мы их изгнали, но впоследствии оказалось, что и само заведение принадлежит бесу. То есть некоему лису из Китая. Так вот, вместо того чтоб изгнать его, мы с ним даже подружились.

— От него сливовое-то вино, а?

— Да, это подарок, — кивнул я, ставя бутылку на стол.

— Так чего ж ты от паришься?

— Боюсь, как бы это изгнание не спровоцировало очередной передел собственности и сфер влияния. Мы умудрились вклиниться между китайской мафией и грузинской диаспорой. И те и другие активно привлекают на свою сторону мелких бесов как пушечное мясо.

— А это гранд моветон, — не спрашивая разрешения, влез помрачневший Анчутка. — Ох, чтоб я сдох, мне до этой мелкой шушеры дела нет, но всё-таки хотелось бы думать, что бесогон хоть в чём-то является человеком облико морале!

— Парируй, Федька, — разрешил старец.

В общем-то парировать было и нечем.

Помните классическое? «Если враг не сдаётся, его уничтожают!» — сказал небезызвестный русско-советский писатель.

Бесы наши враги, с этим не поспоришь, они никогда не сдадутся, а значит, должны быть уничтожены. Иного выхода нет, и дружить с одними нечистыми против других тоже невозможно. Нельзя их просто так бить, нельзя их без цели убивать. Но надо! Надо, как ни крути.

Отчего ж на душе так погано, словно я бездомного котёнка ногой пнул…

— А вот это, паря, в нашей-то работе и есть самое сложное. Как от нам же лик-то людской не потерять и самим в себе тем бесам не уподобиться.

— И как? — опустив голову, спросил я.

Отец Пафнутий беспомощно пожал плечами, вытер рукавом выступивший пот на лбу и вновь спокойно потянулся к самовару.

— Не знаю! Про то от каждый своё мнение имеет и ко всему свой путь ищет. Я-то, к примеру, свой выбор сделал, но тебе от оно навряд ли поможет.

— Что же вы сделали?

— Просто ушёл.

Сами понимаете, что ответить мне ему было нечего.

Известный бесогон, офицер с реальным боевым опытом, человек, стоявший, как он уверяет, у самых истоков зарождения Системы… вот так просто взял и ушёл. Он по-прежнему упрямо считал создание научной внеправительственной организации по борьбе с нечистью правильным, нужным, своевременным и общегосударственным делом, но тем не менее категорически отказывался принимать фактическую реализацию этой проблемы.

Слишком много крови, говорил он. Причём крови с обеих сторон!

Как я убедился на собственной шкуре, жизнь бесобоя сама по себе мало чего стоила, так как из всех неприятностей ему приходилось выбираться исключительно самому. Вся надежда только на собственные силы. Нечисть не прощает ошибок. Им параллельно, что ты забыл слова молитвы, не захватил святую воду, оставил дома заряженное серебряными пулями оружие, устал после вчерашнего, кого-то из них отпустил или помиловал и так далее.

А если ты вообще атеист, то это, как я понимаю, будет совершенно отдельная песня. Бесы могут хоть каждый день плевать тебе в лицо, а ты будешь лишь утираться, абсолютно не понимая, что происходит. И не потому что атеист не видит бесов (нет, чтоб его, видит!), просто он не в состоянии поверить собственным глазам. Ибо если хоть раз поверишь в черта, то уже никогда не сможешь отрицать и Бога. Как ему после этого жить, а?

Мне повезло больше, я упёртый чёрный гот, прошедший армию и горячие точки, а в окопах, как общеизвестно, атеистов нет. Все, кто был на войне, резко становятся верующими. Я их не понимаю, я тоже там был.

— Ну что ж, от тогда отдыхайте ужо. Анчутка, какое блюдо иноземное у нас на ужин?

— Паэлья с курицей, та́пас с селёдкой, картофелем, луком, колбасой и огурцом, овощи по-каталонски и треска, запечённая со специями под барселонским соусом из горчицы, майонеза, оливкового (подсолнечного!) масла и красного перца. Буэнос ночес, амигос! Открыть ли вино, ваше сиятельство?

Ужин прошёл в мирной дружественной обстановке. Я рассказывал всем в деталях о наших питерских приключениях в весёлом «Мистере Фоксе». Гесс всегда умудрялся вовремя кивать, практически не поднимая морды от миски с говяжьими внутренностями, капустой, морковкой и двумя свежими яйцами. До перехода на нашу кухню красавчика-брюнета я всегда говорил, что доберманов кормят куда круче людей. Ну вы же помните?

Так вот, дорогая высокопородная собака по определению не может питаться сухими кормами типа дешёвого «Педигри». Тут уж, как говорится, или-или. Недаром все серьёзные заводчики собак никогда не дарят миленьких щенков просто так, по просьбе девочки из Интернета.

Если вы не в состоянии купить дорогого породистого добермана, то у вас гарантированно не будет средств на его кормление, воспитание у кинолога, прививки и ежедневную кропотливую работу с этим удивительным псом. Это немалые вложения, но без них ваш пёс будет просто весёлым кусачим болваном.

Не берём в пример нашего Гесса, этот умник сам по себе слишком уникален, сам себя создал, тут уж без вариантов, простите. Он такой, и он один.

Уже поздно вечером, когда мы с четвероногим другом отправились на выгул, я впервые всерьёз задумался: что вообще лично меня безудержно тянет вновь и вновь возвращаться в так называемый легендарный Орден бесобоев? Нет, кроме того, что все мы здесь один за одного и так далее. Можно чуток конкретнее, а?

Нельзя.

Но тем не менее мои мысли о предназначении самого себя любимого для чего-то высокого имели место быть. И пусть, увы, были они не всегда радужными. Признайтесь, труднее всего быть честным с самим собой. А вот обмануть самого себя проще простого.

Наверное, поэтому я доверял тому же Гессу больше, чем себе. Значит, он был главным в нашем тандеме, а не я. Так, что ли, получается? Возможно. Но что, если этим я лишь снимал с себя бо́льшую часть ответственности за свои же поступки?

Впрочем, особо растекаться мыслью по этому древу не стоило, хотя бы просто потому, что, если русскому интеллигенту дать возможность слегка покопаться в себе, он же в конце концов, обливаясь слезами, не только себя убьёт, но и весь земной шар попытается взорвать на фиг! Да, вот такие мы, имейте понимание…

Не из вредности, конечно, а по причине больной души, в извечном желании угодить некоему высшему Разуму. Разумеется, в том виде, в каком он это понимает. Верну вас к классике, типа мы ничего не знаем, ничего не умеем, нас не учили, поэтому дайте нам счастья, всем и сразу, и пусть никто не уйдёт обиженным. Не знаем как, но чтоб всем!

Иногда мне кажется, что худшего словоблудия в оправдание собственной импотенции и придумать сложно. Но ведь люди покупаются на это до сих пор.

А потом ждут, что придём мы, бесогоны, и всех их спасём. Но то, что нам ради этого порой приходится убивать бесов, это ведь из человеколюбия! К тому же не им потом просыпаться от кровавых ночных кошмаров…

— Ты грустный, я тебя лизь?

— А я поглажу твой зад, — устало согласился я, не имея ни сил, ни желания спорить.

Да и, в конце концов, мне это нетрудно, а Гесс едва не с ума сходит от счастья.

— Слушай, а почему эти китайцы уже второй раз называют тебя бесом?

— Не знаю, — мгновенно надулся он. — Обижают собаченьку. Ты же видел бесов, я не такой, я хороший. Хочешь лапку?

— Давай.

Собственно, вот на этом весь разговор и закончился.

Не могу даже внятно сформулировать, зачем я вообще его затеял и какой ответ ожидал услышать. Гесс чист и простодушен, как шестилетний ребёнок, врать не умеет совершенно, если он чего-то не хотел говорить, то просто смолчал бы, и всё. А раз сказал, что не знает, значит, действительно не знает. Да и вдуматься, чего я к нему пристал, кстати?

Настоящие бесы появились позже, в субботу. В так называемый банный день.

Но это отдельная история, и началась она с прихода отца Пафнутия в сумрачном настроении с утренней службы на обед.

— Отвали, безрогий, я от не в духе!

— Добрый дэнь, — тем не менее приветствовал его Анчутка, быстро накрывая на стол. — Вот, изволите вкусить кнедлики картофельные, гуляшик по-пражски, смаженый сыр, сваржено вино. Ну, хорошего вина в магазине не было, поэтому горячий самогон с малиновым вареньем, пятьдесят на пятьдесят, а в остальном, добру хуть![9]

Как вы, наверное, уже догадались, сегодня у нас была трапеза в чешском стиле.

Разумеется, Анчутка готовил лучше любого повара на свете, и тот хамоватый бородатый мужик с телевизора по качеству и разнообразию блюд ему и в подмётки не годился! Бес есть бес, его с наскоку ни в каком деле не переплюнешь. Тем более в кулинарии!

Отец Пафнутий, как всегда, привычно перекрестил еду, мрачно прочёл обеденную молитву ко Господу: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь…» После чего в суровом молчании углубился в свиной гуляш, обмакивая в коричневый соус разогретые кнедлики.

Лично я не был в Чехии, батюшка тоже, нам трудно судить, насколько данные блюда соответствуют чешской рецептуре. На наш непритязательный вкус, так просто идеально!

Особенно мне понравился смаженый, то есть жареный, сыр в панировке с соусом из сметаны, горчицы и майонеза. От так называемого сваржена вина я отказался, а вот отец Пафнутий махом опрокинул обе кружки, из чего явственно следовало, что у нас у всех действительно есть проблемы.

— Беда от, Федька, беда… — неторопливо, но с пафосом начал святой отец, покачивая бородой и щелчком пальцев требуя повторить алкоголь. — Нонче вечером от в баню пойдёшь.

— Так мы вроде вчера все в баню ходили.

— А я те говорю от, что ты сам, один пойдёшь! Беса-то изгнать надобно.

— Откуда?

— Из сельской бани. Чего примолк-то?

— Надеюсь, что вы шутите.

Он не шутил. Был слегка выпивши, не более чем для расслабления, но не юморил в петросяновском стиле тоже ни на грамм.

— Тётка одна верующая, у ней от муж алкоголик и шестеро детей, мать её, почти что героиня, проговорилась, будто бы в общественной бане-то бесы завелись, так что ей уже и щекотно там от, и стыдно, и вообще. Но в целом от бабам-то оно нравится, вот и молчат все. Сам-то что думаешь?

— Если такие симптомы, то однозначно бесы.

— А я про что?! Пойдёшь один. Собирайся от, стало быть, паря.

Наверное, мне стоило бы объяснить пару моментов.

Во-первых, да, баня на Руси всегда считалась местом общественно важным. Ещё с несторовских летописей наши предки полагали, что в тёплой воде и пару человеку комфортно. Он отдыхает, успокаивает нервы, очищает кожу, восстанавливает эмоциональный баланс, врачует душу, и вообще, как говорится, баня от ста болезней лечит. В Пияле считают так же.

Следовательно, у нас на селе живут исключительно здоровые люди. Так, да?

Свои баньки есть в каждом втором или третьем доме. В самых старых избах, бывает, по старинке моются в печи, но там взрослому человеку не поместиться, а вот детей хорошенько пропарить — это запросто.

Те же, кто живёт относительно в новых пятиэтажках хрущёвского образца, а таких у нас аж две, имеют централизованное отопление, ванну и душ. Вопрос: а где же моются остальные? Ответ: в общественной сельской бане.

Там регулярно чередуются мужские и женские дни, помывочное отделение едино для всех, окна сделаны из толстого непрозрачного стекла, стены кирпичные, крыша шиферная, внутри тонкая перегородка между предбанником и раздевалкой, где есть ещё и маленькая парикмахерская на одно кресло. Оно же и мужское и женское.

Почему я так подробно обо всём этом пишу? Потому что тупо нервничаю. Во-первых, мне придётся идти на изгнание беса одному, потому что заявиться в общественную баню с доберманом нереально, нас, само собой, не впустят. Во-вторых, сегодня женский день.

И да, в-третьих, мне именно в этот женский день надо изгонять бесов, а потому что в мужской эти хитровыделанные маньяки просто не приходят. Нечисть тоже отнюдь не глупа и знает, на кого, когда и в чём оказывать влияние. Конечно, им возбудить в бане толпу голых мужиков друг на дружку, дабы устроить свальную гомосексуальную оргию, — это крайне круто! Но…

Здесь есть своё тонкое «но»…

Не знаю, где как или как у вас, но в нашей Архангельской области брутальные мужчины носят на шее кипарисовый крест на верёвочке. А женщины, в свою очередь, крест золотой или серебряный на золотой же или серебряной цепочке. То есть когда люди заходят в парную (а туда заходят все!), то у мужчин раскаляется только крестик, а у женщины же — ожог на всю шею.

Поэтому в бане большинство женского населения крестик с цепочкой снимает, как и кольца и браслеты. Так к кому же легче пристроиться среднестатистическому бесу, к человеку с крестом или оному без креста?

Это вопрос риторический, ответ вы все сами знаете, а те, кто сомневается, могут ножками сходить за советом в ближайшую церковь. Только обращайтесь напрямую лично к батюшке, ибо всезнающие старушки у входа доведут вас до инфаркта своими поучениями.

Но что из всего этого следует для меня?

А для меня, наверное, уже можно без спешки готовить гроб. Или, скорее, готовить в спешке, я же иду в баню сегодняшним вечером. Отмазаться не удалось, несмотря на все старания…

— Отче, а как вы себе представляете мой визит в помывочное отделение в женский день? Меня же попросту забьют тазиками, нет?

— Рисковое от оно дело. Не поспоришь, — задумчиво согласился отец Пафнутий. — Однако же, допустим, от ежели все уже в мыле, а горячей воды-то раз и нет! Кого надобно звать?

— Священника.

— Дурында, думай от головой-то!

— Тогда сантехника.

— Правильно!

— А как он все дела закончит, к нему священника, — жёстко упёрся рогом я. — Пусть заранее отпоёт и исповедует перед неминуемой смертью под тазиками. Меня же по-любому убьют, вы местных баб знаете, у них слово с делом не расходится. А охотничьи ружья есть почти в каждой третьей семье. Стрелять все умеют, вспомните хотя бы бабу Маню.

Седобородый батюшка на минуточку замолчал: память о бабуле, захватившей нашего домашнего беса под двустволку с сексуально озабоченными целями, была ещё очень свежа и на слуху у всего села.

— От что я думаю-то, Федька. Пойдёшь на дело как тот же сантехник. Аварию от я тебе обеспечу. На пятнадцать — двадцать минут-то воду горячую отключу. Ты же на тот час беса ищи! Главное дело, от никакие кранья нипочём не развинчивай, никакие трубы от не меняй, мало ли чего устроишь.

— Погодите, сантехник у нас на весь район один, и его все знают. Кстати, как и меня. Если я назовусь помощником сантехника, тётки меня сразу бить начнут, типа за враньё!

— Бабы, они могут.

— Тогда какие у нас варианты?

— Никаких от, паря. Но ты-то мне сам скажи, ты сам по себе есть бесогон или так, фальшивка подозрительная?

Он поймал меня в классическую философскую ловушку. Либо ты это ты и поступаешь сообразно тому, как и должен, либо ты не ты и тогда с тебя взятки гладки как с человека без совести и без чести. Нравится? Выбирай!

Ну и собственно, Декарт мне в печень, озабоченный Фрейд в штаны, что же я, блин, мог выбрать?! Развернуться и уехать? Сейчас зима, дороги замело, отъезд из села в любой большой город возможен лишь по весне.

Можно ещё тупо отказаться от задания. Это значит отступить и позволить бесам искушать наших русских женщин, толкая их на всякие неприличные непотребства. А там, кстати, с ними ещё и малые дети. Девочки и даже мальчики лет до трёх-четырёх.

Плюнуть на неизбежный риск, согласиться умереть ради благой цели и в конце концов всё-таки попробовать всех спасти? В принципе я «за». Это тоже не худший вариант. Меня он вполне себе устроит, особенно если умирать необязательно. И кстати, пока у меня это получалось.

В общем, как бы то ни было, но в субботу вечером того же дня мне предстояло идти в общественную сельскую баню, притворяясь незатейливым сантехником, чтобы изгнать оттуда беса.

Или нескольких бесов, потому что никто не может дать гарантии, сколько их там на данный момент скопилось. На самом-то деле в таком тонком вопросе никто и никогда не может быть уверенным хоть в чём-то на все сто.

Значит, кто гарантирует, что мне не понадобится вдруг помощь ретивого добермана? Ау?! Я так и знал, что ответа не будет. Но собаку брать надо несмотря ни на что!

Нечисть не поддаётся вменяемой логике, общепринятым правилам, банальному подсчёту по количеству и классифицируемой вредоносной способности. Они все разные, поэтому, с кем мне придётся столкнуться, это всегда вопрос открытый. В одной и той же бане может быть сто пятьсот непохожих друг на дружку бесов, а может быть всего один, но крайне сексуально озабоченный.

— Пора от тебе, Федька.

— Гав!

— Не, Геська, ты от с ним не идёшь, — печально вздохнул седобородый батюшка. — Ты ж пойми, собака от эдакая, что тебя в баню бабы-то и на порог от не допустят. Нельзя животине с людьми в одной воде плескаться-то, а?

Доберман уныло опустил морду вниз носом в пол. Он всегда огорчается, если его куда-то и почему-то не берут. Причины не важны! Для него оно вечно вписывается в некое подобие вековой еврейской печали — вот ведь ни за что ни про что обидели собаченьку…

Хотя исторически порода доберманов была создана в Германии как собака-компаньон для сборщика налогов немца герра Фридриха Луиса Добермана. Ему был нужен верный друг, надёжный пёс, сильный и бесстрашный, всегда готовый постоять за своего хозяина. И, видимо, получившаяся собака вполне сумела ответить представлениям человека о своём предназначении.

Герр Доберман спустя годы был вполне себе доволен получившимся результатом, хотя со временем разные заводчики довольно категорично меняли породу под свои условия и пожелания.

И уж поверьте на слово, Гесс был лучшим из того, что вы могли бы видеть здесь и сейчас. Неидеальным в принципе, но второго такого пса уже точно не найти, будьте уверены.

Он проводил меня в сени.

— Без собаченьки пойдёшь?

— Нет, конечно, — тихо шепнул я, снимая с гвоздика его телогрейку. — Ты гуляешь со мной, просто не заходи внутрь и не создавай лишнего ажиотажа. Но если вдруг мне понадобится помощь…

— Я тебя лизь!

— Погоди, скорее всего, меня начнут бить, и тогда ты придёшь, спасёшь меня и заслужишь вкусняшку.

— То есть всех кусь?

— Да.

— Честно?

— Когда я тебя обманывал?!

— Лизь тебя! На тебе лапку! На тебе две!

— А-а-а, как же ты меня достал и как же я тебя люблю!

Мы обнялись.

Не потому что я так уж рвался, но Гесс обожает обнимашки, он очень добрый и душевный пёс. Доберманы вообще крайне дружелюбны, они ориентированы на людей, а все мифы об их якобы злобном нраве активно культивируются западным кинематографом и банальным отсутствием хоть какого-то правильного воспитания у собаки. За это же деньги платить надо.

Да, конечно, отец Пафнутий тоже не нанимал (да и откуда в нашей дыре?!) хорошего профессионального кинолога. Но поверьте (или не верьте, пофиг!), воспитать достойного добермана без помощи специалиста практически невозможно. Это же самая высокая элита собачьего племени!

Причём качающаяся из одной крайности в другую.

Если вы взяли добермана, либо это будет полный дурак с зубами и мышцами, но зато без мозгов, либо идеально подготовленный, умный, воспитанный и способный к самостоятельному мышлению пёс. Аналога вы не найдёте нигде и никогда. Почти…

Ну, быть может, допустим, есть некие ассоциации с ахалтекинской породой лошадей. Они так же красивы, благородны, спортивны, прыгучи, умны и верны одному хозяину. Ох, боюсь, мои слова могут быть кем-то невольно восприняты как некая скрытая реклама. Нет!

Никому совсем не следует срочно бежать, чтобы брать себе в дом брошенного добермана из приюта или гладкошёрстного жеребёнка-ахалтекинца. Поверьте словам специалистов, это нереально сложные в воспитании животные и далеко не каждому по плечу! Лучше заведите себе какую-нибудь болонку или шпица, вам же проще…

Вечером, как только стемнело, часов в шесть, благословившись и вооружась чем положено, мы вышли из дома, направившись по главной улице до общественной сельской бани. Если идти пешком, то это недалеко, примерно двадцать — тридцать минут по лёгкому морозцу с интимно хрустящим снежком под каблуком.

Верный Гесс бежал рядом в телогрейке и шапке-ушанке, высоко подбрасывая ноги, словно миссурийский фокстроттер. Это, если что, такая порода лошадей, посмотрите на Ютубе. Вдруг кто не знает.

Простите, разумеется, все всё знают…

Отец Пафнутий успел перекрестить меня на дорожку, налить полную фляжку святой воды, выдать двойной запас серебряных пуль для нагана, всучить на руки новенький молитвослов плюс ещё разводной ключ сантехника и самолично выставил нас обоих за дверь. Гесс лизнул руку хозяина, выскользнув вместе со мной.

Если кто на минуту предполагал, что он обо мне забудет, отвлёкшись на полную миску корма от безрогого брюнета, то… ох! Умойтесь, вытрите слюни полотенцем и вновь взгляните на мир чистым взглядом — доберман НИКОГДА не предаёт друга.

И надо признать, что наш седобородый старец не впадал в комплексы по поводу, кто где как кому и насколько дороже. Он просто выпустил свою собаку из дома, сделав вид, что не задумывается, куда и зачем этому остроухому псу понадобилось прогуляться.

Ну не в женскую же баню, в самом-то деле? Признаем, что мы с Гессом это ценили.

Я шёл на дело в полной уверенности собственной правоты. Не знаю, чего и как вы себе с кривой улыбочкой надумали, но лично в моём восприятии дело по изгнанию пошлых бесов из бани было чрезвычайно серьёзным. Ну уж, как минимум, крайне непростым.

Однако рядом со мною всё тем же весёлым северным оленем подпрыгивал благородный доберман, и я сам ни на миг не был намерен отступать. Так что фигу им всем, кто надеется, что мы струсим. С этими мыслями мы и дошли до места.

— Жди у входа. Если что не так, сразу беги к батюшке. Он что-нибудь обязательно придумает и всех спасёт. Договорились?

— Я тебя лизь.

— Ох, лысина Сократова, кто бы был против? Давай лизь по-быстрому, и я пошёл искать беса. Как убью, сразу вернусь к тебе.

— Я тоже хочу.

— Гесс, дружище, мы это уже обсуждали, там, мать их, женская баня. Тебе туда по-любому нельзя. Ни как собаке, ни как кобелю! Сам понимаешь. Жди здесь!

Мой пёс честно кивнул, послушно садясь на задницу у ступенек банного крыльца. Считайте, что тут он и будет меня ждать, даже если бесы просто взорвут баню. И я ему верил.

Хотя, конечно, предпочёл бы, чтоб он был рядом, как на других заданиях. Но увы, сколько можно плакаться, иду, иду…

— А чегой-то от случилось-то? — честно спросил на вахте лысый пенсионер с круглыми глазами, словно он кого-то долго высматривал в ночи, но так и не нашёл. — Билетик-то купить надо бы.

— Я сантехник, вот ключ. У вас горячей воды нет. Я пойду, настрою?

— Ась? Женский день же.

— Трубам не важно, когда лопнуть.

— И что ж ты там делать будешь?

— Чинить.

— А билетик-то чё не купишь?

Пришлось озвучить цель своего визита погромче. Старичок на вахте понял, что слупить с меня денежку за вход не получится, и кивнул в сторону раздевалки:

— Проходи от, раз такое дело. Ходют и ходют, чинют и чинют, от же…

Согласитесь, если в бане происходит хоть какая-то малейшая проблема с горячей или холодной водой, то любой сантехник имеет право претендовать на статус полубога, если у него есть классический разводной ключ и он знает своё дело. У меня ключ был!

В раздевалке находилось пять или шесть переодевающихся женщин, я опустил взгляд, натягивая вязаную шапочку пониже на брови.

— Сантехник! Я сантехник. Воду отключили, иду чинить. Можно?

Господи боже, да вот ещё бы мне и в раздевалке сказали «нет»?! Они все, сколько их было, естественно, закивали — да иди, чини, потерпим, чего уж там…

Ибо ничего другого нам всем — ни им, ни кому-то, ни мне по факту не оставалось. Ну не закрывать же общественное помывочное отделение, когда все уже стоят с тазиками и в мыле?

Внутри бани меня встречали голые тётки, даже не пытающиеся прикрыться мочалками, ни на миг не удивляясь тому, что я мужчина, но имею право войти в баню, хотя сегодня суббота, то есть женский день.

— Сантехник, — равнодушно пояснил кто-то.

Правильно, как говорят католики, сантехник — от слова «сан», то есть святой, поэтому нам везде всегда всё открыто, не задаём лишних вопросов, не пялимся по сторонам и вперёд.

Я шёл, из-под бровей ища взглядом беса, по мере сил стараясь не думать о том, что со мной будет, если он не найдётся, а женщины вдруг поймут, что у меня из инструментов всего один разводной ключ. Которым я, кстати, и пользоваться-то не умею.

Зато револьвер, заряженный серебряными пулями, был под рукой. И фляжка со святой водой была, и мат я помнил. Вот только искомый бес пока всё равно нигде не мелькал, видно, хорошо прятался.

Но и у него других вариантов нет, он выглянет, слишком много женщин, слишком велико для него искушение. Время уходило впустую, я наматывал по бане уже второй круг.

— Ну давай, давай, сволочь, появляйся, не разочаровывай меня.

Тем более что некоторым, с позволения сказать, дамам стало скучно просто уступать мне дорогу. Женщина тоже человек и нуждается в общении, а тут такой случай…

— Ой, а что это у нас тут за мужчина бродит? Почему одетый, даже обидно как-то.

Я сделал вид, что ничего не слышу, просто глухой по жизни, надвинул «горку» ещё ниже на бесстыжие глаза и упрямо двигался вперёд, до боли в пальцах сжимая разводной ключ.

— Вот ить стоит одинокой бабе от помыться-то прийти, разнагишаться, а мужики от тут как тут! Семьдесят лет их гоняю, дверь не открываю, от на улице не разговариваю, так они теперича от за мною и в баню лезут, охальники-и! А ну от иди сюда!

Мне с трудом удавалось скользить, словно конькобежец, удерживая равновесие на мокром кафельном полу, когда незнакомая бодрая старушка, тряся всеми морщинистыми искушениями и размахивая над головой веником, начала гонять меня кругами меж лавок. Чем дальше я от неё уходил, тем громче она лаялась матом и в конце концов хряпнулась где-то на повороте, наступив на случайно (или не случайно?) упавшее ей под ноги мыло.

— Бабы, надевайте деткам тазы на головы, а то ведь, говорят, какая девица увидит в бане сантехника, та за пьяницу выйдет! Верная примета, у меня так мать вышла.

— А у меня мальчик!

— Так ему же хуже, дура…

— А то без сантехника в бане замуж за пьяницу не выйдешь? Да за кого тогда и выходить-то? Где они, непьющие мужики? Я и сама пью, а чего…

— Мама, а я от этого дяденьку-то знаю, он монашком при храме от работает.

— Бе-е-едненький, да как же ему иначе-то на голых баб посмотреть?

— Стройтесь по росту, девки, ловите его, я сейчас селфи делать буду! В Сетях залайкают.

— Да мы его сами все тут толпой отлайкаем так, что мало не покажется!

Вот и как мне прикажете искать беса в таких экстремальных условиях?!

А он там был, я уверен, и, боюсь, даже не один. Заранее забегая вперёд, скажу: нет, он действительно оказался один, тут отец Пафнутий был прав, но это был совсем не тот бес.

Как говорили индусские философы времён создания «Бхагавад-гиты»: «В ночных джунглях не водятся добрые тигры, поэтому, охотник, не стань добычей!»

В общем, почти так и произошло, коварный бес заметил меня первым и завизжал на всю баню противным фальцетом:

— Бесого-о-он! Не под-хо-ди-и-и!

Я обернулся на звук, краем глаза отметив в углу, за лавкой, невысокого чёрного беса в красно-коричневую крапинку. Рожки жёлтые, кривые, морда противная, пятачок сопливый, а хвост совершенно лысый и грязно-розовый, как у крысы.

— Это не привычный искуситель-соблазнитель-пошляк-щекотун, — почти вслух признал я. — Лысина Сократова, да кто же ты есть и чего от тебя ждать?

Видимо, он услышал меня, поскольку на миг расслабился, поверив, что я его не узнаю. Поганая рожица нечистого расплылась в не менее гнусной ухмылке, на миг позволив проявиться чисто калмыцким скулам.

— Монголоид-шуданоид, кирдык тебе, драный камышовый кот. — Я смело шагнул вперёд, поднимая над головой разводной ключ сантехника.

Молитвы такая нечисть не боится, матерных слов тоже, а вот святая вода и серебро — самое оно! Жаль только, стрелять из нагана в бане, в пару, в условиях плохой видимости, среди толпы народа, было категорически невозможно. Ох и веселуха, наверное, началась с его стороны…

— Врёшь, не возьмёшь. — Бес смешанной крови потянул сам себя за уши в стороны и внезапно словно бы разорвался на два десятка крохотных бесов по сантиметру — полтора ростом.

Прыгая высоко, словно кривоногие блохи, всё это нечистое воинство врассыпную бросилось на женщин, прячась в волосах, и я в очередной раз пожалел, что пошёл в баню. Своими ногами мне отсюда явно не выйти. Я попробую пояснить.

Монголоид-шуданоид в чём-то похож на вирус, он способен, распыляясь, управлять целыми ордами, что уж тут для него два-три неполных десятка беззащитных селянок. Глаза пияльских женщин сразу стали стеклянными, движения механическими, минуты не прошло, как, вытянув руки, они пошли ловить меня на относительно небольшом жизненном пространстве. То есть жизненно важном для меня.

От первых двух тётенек я легко ушёл, но, однако, бежать отсюда было некуда — окна узкие, а к двери не пробиться. Выход оставался один. Позорный, постыдный, но…

— Гесс, ко мне! На помощь! — заорал я, запрыгивая на подоконник и высунув нос в форточку.

На мой вопль души обернулись все женщины разом, словно наконец догадавшись, где же я тут прячусь. Они дружно пошли на меня, словно американские зомби, но в этот момент дверь распахнулась и в баню влетела гавкающая чёрная фурия:

— Всех тут кусь, один останусь!

Ну а дальше уже пошёл совершенно неприличный расколбас, описывать который мне, честно говоря, совершенно не хочется. Я до сих пор краснею, но ведь вам надо!

Бесы (по факту один бес!) взвыл непередаваемым переливчатым воплем полицейской сирены, автомобильной сигнализации и пьяного Лепса. Мокрые волосы бедных женщин стали дыбом, на мокром полу зазмеились зелёные искры, лужицы воды резко заледенели, а потом один огненный выдох наполнил баню всеобщим сексуальным жаром!

У меня вдруг заложило уши, защипало в глазах, мир поплыл, все женщины вокруг показались необычайно милыми, красивыми и желанными, я готов был любить всех! Готов был жизнь отдать за самых прекрасных представительниц архангельской глубинки, готов был даже снять свитер, и не только, но…

Когда случайно коснулся рукой нательного креста, наваждение спало.

— Гесс, выручай…

— Лизь тебя! Где бес? Я его гонять буду!

— Бесогон не сдаётся, — хором проверещал нечистый. — Стена из щитов!

Все женщины мигом сгруппировались, укрывшись непробиваемой защитой никелированных тазиков с ручками и выставив против моего пса берёзовые веники и мочалки. Глаза горят, зубы скрипят, на зубах пена, прям какие-то розовые берсерки в хлопьях мыльной пены и шампуня, умопомрачительно голозадое зрелище!

— Всё равно всех кусь, — мрачно объявил мой пёс, явно озадаченный таким дружным отпором. Но нет, если кто подумал, что ретивый доберман сразу в лоб кинется кусаться или драться, то всё не так.

Гесс — добрейшая душа и в первую очередь всегда рвётся поиграть. А тут, разминая лапы, готовясь к прыжку на стену шаек и веников, он вдруг увидел забытый какой-то девочкой красный мячик в тазике, осторожно вытащил его оттуда страшными зубами и начал прыгать козлом.

Мячик же, с ним можно бегать, его можно ловить! Гонять его по полу, скользить, падать на бок, гавкать на него, пролетать под лавками, а когда его шлёпаешь лапой, мячик пищит. Это же просто праздник какой-то! Ну их, этих странных тёток, и меня до кучи, верно?

Но девочка быстро опомнилась, легко стряхнув беса с головы, и залилась слезами обиды. Её маменька, так же резко придя в себя, с кулаками кинулась на Гесса:

— Отдай-ка игрушку ребёнку, кобелюка ты от страшная-а!

Остальные женщины столь же легко переключили внимание на моего пса, и никакой банный бес просто не мог их удержать. Силёнок, дурачку, не хватало, не на то сделал ставку, не учёл силу детского эгоизма, материнский инстинкт и женскую солидарность…

— Бей кобеля! Ишь припёрся в женский день!

— Обижают собаченьку, мячик отнимают, ай-ай-ай! — только и успел пожаловаться мне бедный доберман, загребая когтями на поворотах, падая, вставая, скользя задницей по намыленному полу, разбрасывая лапы во все стороны и сшибая всё, что попадалось у него на пути.

Помывочное отделение в полторы минуты превратилась в лютое скопище голых тел, помятых тазиков и шаек, прилипших листиков в самых интересных местах, перелётных веников и сорванных кранов, из которых во все стороны хлестала холодная и горячая вода, а также мата, воя, визга и осипшего рыка сквозь зубы:

— Не отдам. Моё. Кто против, того кусь!

Пока Гесс устраивал архангельскую областную версию одесской телепрограммы «Смешные и голые» в пене, шампуне и мочалках, я кое-как сумел взять ситуацию в свои руки, загнав наглого шуданоида в угол. Мелкий рогоносец шипел, плевался, скалил зубы, всем видом показывая, что без боя не уйдёт. Прекрасно-о…

Я спокойно вытащил из-за пазухи фляжку со святой водой.

— Только попробуй, бесогон.

Я вылил воду в таз, добавил туда ещё кипятку и сунул крест на верёвочке в тазик.

— Тебе не жить после этого, понял? Ты труп, ты уже не…

Я, не дослушав, выплеснул воду на беса, окатив его с головы до ног.

Дичайший визг на уровне смеси зубоврачебной бормашины с японской бензопилой заставил всех упасть на колени, зажав уши ладонями. Нечистый вдруг начал расти, раздуваясь в размерах, кожа на нём пошла пузырями, голый хвост покрылся кровоточащими трещинами, но в глазах по-прежнему полыхала неземная ярость!

— Декарт мне в печень, верните обычных бесов. Это ведь уже мутанты какие-то, — пробормотал я, озираясь в поисках хоть какого-то оружия.

Стрелять нельзя. Тазы, веники, мыло, типа всё…

— Бесогон, я же тебя зубами грызть буду, я из тебя все соки высосу, я твоё сердце когтями вырву и на твоих же глазах сожру!

Помирать абсолютно не хотелось, я залез под лавку и поймал медленно проплывающий мимо кусок советского хозяйственного мыла. Почти новый, со звездой посередине и надписью «72 % ГОСТ». Вот почему в моменты величайшей опасности для жизни мозг выхватывает именно такие, ничего не значащие детали?

И тут чья-то когтистая лапа с невероятной силой схватила меня за щиколотку. Все мои последующие действия заняли три секунды: я перевернул мыло вершиной звезды вниз, впечатал в середину свой серебряный нагрудный крест и, развернувшись, отправил снаряд прямо в зубастую акулью пасть непомерно раздувшегося беса.

Злобная тварь так быстро клацнула челюстями, что едва не подровняла мне ногти на правой руке. А потом раздалось:

— Ик? Ой… чёй-то мне погано… не, ай-ай… так нечестно-о-о!!!

Беса-шуданоида разорвало в мелкие клочья, только мыльные пузыри взлетели под потолок.

Я упал на бок, приподнялся, на четвереньках подобрал свой крестик, сунул его под кипяток, обжигая пальцы, вновь надел на шею и устало свистнул:

— Гесс, домой!

— Мой мячик.

— Я тебе новый куплю, а этот отдай ребёнку.

— Нет! Не любишь меня, обижаешь!

— Верни ребёнку игрушку. — Я сам вытащил прокусанный красный мячик у него из зубов, аккуратно положил на пол и, стараясь не смотреть на причудливый замес из голых женских тел, вежливо попрощался со всеми оптом: — Тысяча извинений, милые дамы, мы и так изрядно злоупотребили вашим гостеприимством. Нам пора. Сантехнические работы закончены. Баню лучше построить новую. Спасибо за ваше внимание и участие. Все претензии по поводу оскорбления чьих-то религиозных чувств или человеческого достоинства в письменном виде прямо к отцу Пафнутию!

— Чтоб ты провалился, монашек, — едва ли не хором ответили мне.

— Возьми от мячик, собачка, — вдруг объявила девочка, ножкой толкая обслюнявленный мяч Гессу.

Обалдевший доберман, не веря такому счастью, быстренько кивнул, лизнул её в щёчку и слинял, цепко держа добычу в зубах. Мы выбрались, мы победили. Два круглых идиота, выскочившие мокрыми курицами на мороз.

— Бежим, пока не обледенели, — предложил я.

Это, пожалуй, был наш единственный шанс на спасение, поскольку, привлечённое шумом и криками, к общественной сельской бане стало стекаться неторопливое мужское население села Пияла.

— Помоги одеться собаченьке. Помоги, помоги. Я тебя лизь!

Он был прав, и хоть меня тулуп на мокрый свитер и джинсы всё равно особо не спас бы, но доберман с его короткой шерстью гарантированно превратился бы в изящную ледяную скульптуру. Моя верхняя одежда висела на гвоздике у вахты, ватник и шапка Гесса валялись там же.

Пришлось вернуться. Мы одевались быстрее, чем десантники в армии, и уже на выходе проснувшийся дед, вахтёр-контролёр-кассир и сторож в одном лице, прокричал:

— Так вы воду-то починили, ась?

— Хрясь! — в рифму ответили двери банного отделения, с грохотом раскрываясь и являя толпу разгорячённых розовых женщин с вениками. — А ну-ка вернитесь, сантехнички от хреновы!

— Я домой, — благодарно лизнул меня в руку Гесс. — Догоняй меня, поиграем!

С его разрешения я сунул покусанный мячик в карман тулупа, поправил шапку на мокрой голове и со всех ног кинулся догонять удирающего добермана.

Нам свистели вслед, улюлюкали, нас материли, всячески обзывали, потом к нам присоединились весёлые бездомные собаки, и ещё беззаботные дети из-за заборов прицельно кидались снежками, так что в общем-то практически всем потом было что вспомнить.

У деревянных ворот нас ждал Анчутка, мурлыкающий сквозь зубы что-то из раннего Баха.

Как я понимаю, отец Пафнутий отправил его пойти посмотреть, почему это мы там задерживаемся, а тот решил, что ему и отсюда всё прекрасно видно. С бесами или джиннами, да и любой другой нечистой силой всегда так — им нужно давать максимально чёткие приказы, не допускающие ни малейшей двусмысленности.

Иначе они успешно найдут уйму уловок, как не париться по поводу полученного от вас задания, да ещё вас же кинут или подставят. Нечисть, одним словом, что с них взять, они такими созданы. Обман — второе их имя.

Уже дома, только взглянув на нас с Гессом, отец Пафнутий сразу же приказал:

— Пошли вы оба в баню!

Мы и не сопротивлялись ни разу.

Банька была разогрета заранее, словно батюшка прекрасно знал, в каком состоянии мы вернёмся домой. Он и сам присоединился к нам через полчаса, когда мы уже согрелись и слегка отдышались в густом тяжёлом пару.

Вообще-то обычным собакам не особенно рекомендовано горячее купание, но доберман, выросший в архангельской глубинке, с младых когтей полюбил местную баню и чувствовал себя в парилке, как коренной финн в раскалённой сауне.

Отец Пафнутий даже купил ему войлочную шапочку на манер красноармейской будёновки, Гесс с гордостью носил её, и, должен признать, ему оно крайне шло. Он был похож на революционного командира, то ли Щорса, то ли Блюхера — грозный взгляд из-под жёлтых бровей, и усы задорно торчат вверх. Хоть прямо сейчас бери и фотографируй!

Рассказ (доклад, отчёт, исповедь?) о наших похождениях в женской бане был принят к сведению батюшкой, уже когда мы с ним сидели, закутавшись в простыни, за горячим самоваром и мой пёс блаженно лакал прохладную воду из миски на полу.

— От оно, значится, как, паря. Думаешь, мутируют бесы-то, растут над собой?

— Явно, отче. Я иду на одного мелкого привычного рогатого, а встречаю зачастую совершенно иного зверя. Мы с Гессом просто не были подготовлены к тому, что один бес может разом захватить несколько человек. Хорошо у меня был с собой револьвер.

— Хорошо от ты с него по бабам не стрелял!

— Это да, Фрейд бы удавился от зависти при таком богатстве выбора и возможностей. Почему все думают, что в женской бане моются исключительно молодые красотки с тициановскими бёдрами и грудью четвёртого размера? По факту всё совсем не так.

— Перевозбудился от, Федька?

— Если импотентом не стал, то уже неплохо, — поймав сострадательный взгляд добермана, вздохнул я. — Завтра, наверное, на нас опять жаловаться придут.

— Уже две бабы приходили, — важно качнул бородой отец Пафнутий. — Говорят, от произвёл ты там впечатление. Мячик от какой-то у дитяти отобрал.

— Нам его подарили, — поправил я, поскольку мой пёс тут же оскалил клыки, пряча многострадальный мяч под пузо лапой.

— Верю, отчего ж не верить. А другие-то придут, их Анчутка не пустит, ему от двери посторонним открывать не велено.

— Ага, не велено. Ещё скажете, на этого красавчика слюни пускать не благословляется.

— А ты не богохульствуй от. Пей чай!

Я и пью, чего мне ещё тут, в бане, делать. Намылись уже, напарились, можно и на отдых.

Гесс подошёл ко мне и ткнулся в моё колено мордой, молча намекая, что не худо бы расстегнуть ему уши будёновки под подбородком.

Между прочим, надел и застегнул он её сам на раз-два-три в ритме вальса, но демонстрировать все свои возможности при отце Пафнутии отнюдь не спешил.

Я его понимаю, но, с другой стороны, как же раздражал оранжевый бес слева…

Моя отмашка произошла исключительно на автомате: когда я вдруг сообразил, что, собственно, сделал, было уже поздно. И вот, Диоген мне в бочку, белый коридор, длинная лавка, ровный свет с потолка, один здоровенный бесобой в домотканой одежде тринадцатого века, за которым мы с доберманом вынужденно заняли очередь.

— Трамм.

— Тео и мой пёс Гесс, — в ответ представились мы.

— Трамм, трамм, — улыбнулся полуголый лучник с седыми волосами.

— В смысле — трамм?

Он повернулся к нам другим боком, демонстрируя железный болт, до половины ввинченный в висок. У меня слегка похолодело меж лопаток. На войне доводилось видеть всякое и в госпитале потом тоже, но чтоб люди с таким ранением вновь зачислялись на службу…

— Прошу прощения, вы тоже бесогон?

— Трамм, — подтвердил он, постучав пальцем по болту.

— Понятно, это они сделали, — вздохнул я. — Сочувствую, брат. Если чем могу…

— Трамм? — Он протянул руку доберману, вопросительно посмотрев на меня.

Я кивнул, Гесс тоже, после чего смирно подал гиганту лапу. Тот необычайно деликатно и вежливо пожал её, молча и торжественно качая головой.

— Следующий.

— Трамм. — Мужчина встал, улыбнулся нам и скрылся за дверью.

— У него в голове болт! Железяка торчит! Я видел, а ты видел?! Страшно-о… Это ему бесы так сделали? Плохие, злые, пойдём их всех кусь!

Я снял с благородного пса будёновку, критически оглядел старую белую простыню, в которой и вышел из парилки, пошевелил пальцами ног в шлёпках, с тоской думая, что, когда нас вызовут, мы будем одинаково глупо выглядеть перед тем, кто бы ни был в офисе.

Марта или противный Дезмо с чёрными крыльями, без разницы, изумлены будут оба.

Тот, кто первый сказал «два дебила — это сила!», однозначно был гением. Ну, в крайнем случае одним из тех двух дебилов.

— Следующий.

— Пошли, — предложил я.

Гесс счастливо высунул язык и завилял обрубком хвоста, для него любое действие — игра, любое приключение — праздник с фейерверками.

Даже если мы в полной заднице, он всё равно найдёт, где проявить оптимизм, что кусь, а что лизь, практически не ошибаясь с выбором. Так вот, когда мы вошли в офис Системы, за столом сидела Марта. Очень недолго.

В том смысле, что при виде нашей пары она схватилась за живот и в припадке неконтролируемого хохота сползла с кресла на пол. Ну всё, начинается-а…

Она даже не смеялась, она ржала как лошадь, она сучила ногами, она взвизгивала, как хрюшка, она едва дышала, её лицо было красным, а из глаз лились слёзы.

— Девочке плохо, её надо спасти, я её лизь?

— Хоть два раза целиком, — великодушно разрешил я, скрипнув зубами.

Увы, попытки Гесса лизнуть в щёчку, в шейку или в нос рыжую красавицу привели к ещё более неконтролируемому спазму смеха. Честно говоря, наверное, её уже было пора отпаивать водой или дать легкий подзатыльник для приведения в чувство.

Но воды под рукой не было, а бить девушку креслом по голове, наверное, всё-таки не совсем прилично. Мой пёс вдохновенно прыгал вокруг, лаял как сумасшедший, снова и снова пытаясь лизнуть бедняжку в лицо, в шею, в руки и в коленки.

Когда рыжуха уже предсмертно хрипела, я на всякий случай решился оттащить Гесса за ошейник. Доберман упирался, рычал, угрожал меня кусь, потому что они ведь только-только разыгрались, ей почти понравилось, он хороший мальчик и всё такое.

— Ни стыда, ни совести, уфф… — сообщила нам Марта, с трудом выравнивая дыхание, и на полусогнутых, держась руками за стену, вернулась в своё кресло. — Я с вас сдохну.

— Мы старались.

— Вам и стараться не надо, у вас врождённый дар меня изводить. Я уже практически вас уволила за прошлое дело, но старик Пафнутий до сих пор ещё имеет связи. Вот.

Она достала из выдвижного ящика стола две сбербанковские карточки. Одна на моё имя, другая на Gess Frolovski. Типа это для моего пса?

— Само собой, — ответила на мой удивлённый взгляд Марта. — Служебная собака нуждается в сбалансированном питании, услугах ветеринара и постоянных занятиях у профессионального кинолога. Всё это стоит денег. Пока у вас на картах по сто пятьдесят тысяч. Дальнейший уровень роста зарплаты зависит только от вас.

— Круть! — Мы с Гессом церемонно хлопнулись лапой в ладонь.

— Напоминаю, сто пятьдесят тысяч — это ваша несгораемая зарплата в месяц. Даже если вы вообще не бесогонили по причине болезни, лечения, отдыха и так далее, деньги всё равно капают.

— А что вы делаете сегодня после работы? — перебил я.

— Ну, учитывая, что в таком костюме вы можете пригласить меня только в сауну, то… Пожалуй, я посижу дома одна, с кофе и хорошей книгой.

— Тео тоже хороший, он лучше книги, — вступился за меня доберман. — Он со мной играет, вкусняшки не прячет, не…

— Не обижает собаченьку, — в тон закончила Марта, показала ему язык и, сунув руку в тот же ящик, достала маленькую шоколадку.

— Женись на ней, а не то я сам женюсь, — осипшим голосом предупредил меня Гесс. — Я почти уже её люблю! Но ты не волнуйся, я тебя потом два раза лизь.

— И это благородный пёс, который не ест с чужих рук без разрешения, — тихо заметил я.

— Ой. Ты прав. Разреши мне шоколадку, можно, можно, ну можно?!

Когда-нибудь он за вкусняшки всех нас продаст, выкупит и ещё раз продаст, скотина беспринципная. Политика кнута и пряника на нём не срабатывала, то есть на кнут он огрызался, а за пряником мог бегать весь день, пока не догонит и не выцыганит.

Наверное, это я просто из зависти, у него шоколадка тает на языке, и его гладит по загривку нежная рука красивой девушки, а я стою тут посреди офиса в одной простыне, как римский патриций из-под Архангельска, в тапках на босу ногу, и мне ничего не светит — ни ласка, ни вкусняшки. Лысина Сократова, как с этим жить…

— Ладно, шутки в стороны. — Марта поправила на носу очки и привела в порядок растрепавшиеся волосы. — Если вы сюда пришли, значит, будьте добры, получите задание.

— Мы не готовы, — почти в унисон ответили мы с Гессом. — Я не взял оружие, святую воду, серебро, даже одеться толком не успел.

— Не колышет.

— Нет, нет, это была роковая случайность. — Я решительно цапнул добермана за ошейник, разворачивая его к выходу. — Нам пора, надолго не прощаемся, не закрывайте офис, мы туда-сюда, через полчасика ждите.

— То есть вы припёрлись шутки ради довести меня до предынфарктного состояния, а как мне теперь отчёт закрывать, не ваша проблема. Норм, ребята! Выход знаете где?

Я дёрнул ручку двери. Заперто.

Сунул было руку в карман свитера, но где тот карман? В том же свитере, а свитер в бане, и рабочая карта с оранжевым джокером лежит на своём месте. Мы можем вернуться, лишь выполнив задание, потому что это Система, чтоб её, а не казаки-разбойники, хочу — играю, хочу — домой пошёл.

— Что угодно нашей луноликой госпоже? — с восточным поклоном обернулся я.

— Для вас есть непыльная работёнка — изгнание беса скуки из поезда Москва — Владивосток.

— В таком виде?!

— А чего не так? Ко мне, значит, можно в неглиже являться? — всплеснула руками Марта. — Короче, посмотрите на себя в зеркало, парни, вы справитесь! Я в вас верю.

— Шутит? — с надеждой спросил Гесс.

— Издевается, — уверенно ответил я.

Мгновением позже пол под нашими ногами задрожал в ритме стука железнодорожных колёс. Эта рыжая Снежная королева реально закинула нас в поезд. За окном темень и ветер, мы в холодном коридоре, из тамбура тянет лютым сквозняком, а прямо перед нами у заледеневшего окна стоит молодая проводница в фирменном пальто и вытирает слёзки.

— Что-то случилось?

Девушка молча покачала головой, хлюпнула носом и только после этого обернулась к нам. Выражение безнадёжной грусти на её лице сменилось на подозрительный интерес.

— Мужчина, а вы кто? Вы откуда здесь в таком виде, да ещё и с собакой? Я вас не сажала.

— Так вы и не прокурор, — попытался пошутить я, но замер, видя, как из кармана её пальто с буквами «РЖД» высовывается, потягиваясь, серый бес тоски и скуки. При виде нас с Гессом он сразу понял, кто тут кто и что тут к чему.

— Врёшь, не возьмёшь, и не таким в нос плевали-и! — пискнул он, показывая неприличный жест.

— Гав! — громко оповестил вспыхнувший доберман. — Выходи, сволочь, я тебя кусь! Два раза!

— Погладь мой зад!

— Это моя фраза, — вытаращился сражённый в самое сердце Гесс. — Так нечестно, обижает собаченьку!

Бедная девушка-проводница автоматически вытащила беса за химок из кармана, пересадила на перила у окна, выслушала моего пса и обернулась ко мне в ожидании объяснений.

Что я мог ей сказать? Лично мне всегда казалось, что в обыденной жизни я очень вежливый, культурный и цивилизованный человек, даже философ. Не ругаюсь, не нарушаю общественный порядок, не выражаюсь не только при детях и женщинах, более того, даже для связки слов не использую ненормативную лексику. Да, именно так!

Но что нам сейчас делать, если серого беса скуки изгоняют обычным русским матом?

— Простите меня, ради бога!

— За что? — не поняла она.

Сейчас поймёшь. Я просто закатил глаза и в полный голос выдал пятиэтажную тираду, используя специфические северные выражения, обогащая их цветистой манерой цыганской ругани румынского конокрада, арестованного за попытку снятия колёс с КамАЗа, на котором наш президент открывал Крымский мост!

— Что?! — едва не рухнула в обморок проводница.

— Переиграем. — Я зашёл с козырей, оприходовав всего в трёх предложениях международную политику Британии, наши государственные интересы в Закавказье, отсутствие зон депиляции в бикини у бабы Мани с ружьём и обширный интерес к интимной жизни казахстанских сусликов-геев у большинства мужского населения данного вагона.

Звучит несколько сумбурно, но Кафка отдыхает, и самое главное, что от скуки на порозовевшем личике проводницы не осталось и следа.

— Полиция-а-а!!! Тут какой-то оппозиционный маньяк выражается-а!

Двери всех купе мигом распахнулись.

Бес дёрнул наутёк, Гесс за ним, ну а дальше уже начался русский Хеллоуин.

Мы гоняли нечистого из вагона в вагон по всему составу, заглядывая едва ли не в каждое купе, чтобы разбудить скучно спящих пассажиров громким лаем и сочным матом! Проснулись все!

Народ воспрянул, безучастных не было, за нами увязались в погоню, с меня дважды чуть не сорвали простыню, мой пёс почти охрип от лая в ледяных тамбурах, а юркий серый бес всё ещё дерзал быть непойманным.

Вслед нам неслось:

— Чё сказал, мужик? Ты кого на кого послал? Это ты чё, нам с Серёгой? Серёга, вставай, слыхал, как тебя назвали? Не-а, именно тебя, а не нас, мужик, подтверди!

— А можно помедленнее, я записываю? И повторите, пожалуйста, вот это… как его… короче, на «рванец» заканчивается? Как это по-латыни?

— Дочка, прикрой ушки и отвернись к стенке, а ты, парень, иди сюда. Чего при людях обещал, так вот делай, я тока «за»! Разгорячил скучающую женщину…

— Да заткните его уже хоть кто-нибудь, спать мешает!

— Я тя щас сам заткну! Давай, мужик, лепи правду-матку и про правительство, и про мафию транспортную, про эстраду в трусах, и про ЕГЭ этот долбаный, и про…

— Вай, как он говорит, он мне словно дорогой коньяк на сердце проливает, что ни слово, то спиртосодержащий бальзам для души! Сюда заходи, мы наливаем! Всем наливаем, эй!

Короче, скуку мы догнали в самом последнем вагоне, когда усталый бес уже едва передвигал копытца под матерным напором всего состава и растёкся грязной жижей в тамбуре. К нам пыталась пробиться железнодорожная милиция, но кто ж её так просто пропустит, когда мы для всех уже стали своими в доску. Но увы, увы…

— Так, граждане, нарушаем, значит, общественный порядок?

Мы с Гессом самодовольно обернулись, задирая подбородки.

Всё равно поезд в Сибирь едет, так что мимо каторги не провезут.

Я уже намеревался произнести очередную зажигательную речь, полную ненормативной лексики, как в глаза ударил яркий свет — и неизвестная сила перенесла каждую молекулу наших бренных тел в белый коридор, аккуратнейшим образом сложив всё на месте и ничего не перепутав.

— Гав, что ли? — неуверенно спросил пёс.

Я пожал плечами. Смысл теперь гавкать-то, никого нет, мы одни, выглядим как черти, мирно смотревшие футбол в баре до прихода туда изрядно набравшегося архангела Михаила.

На мне обрывки грязной простыни в следах губной помады, машинного масла, сажи и вроде как метко брошенного куриного яйца всмятку. Одна тапочка потерялась, зато за ухом почему-то нашёлся окурок (хотя я не курю!), ноги грязные, словно я мазут топтал, и всё тело ещё покачивается в ритме поезда.

Рядом сидит улыбающийся Гесс, вывалив язык набок, всё в той же будёновке с синей звездой, свежий как огурчик, без единого пятнышка грязи на лапах, крайне довольный собой и весёлыми приключениями.

— На тебе кожаный нос, ты грустный.

— Я не грустный, приятель, просто не хотелось бы в таком вот виде являться к…

— Следующий!

Мы дружно переглянулись и вошли в офис Марты, чтобы с маху попасть под ледяной взгляд её напарника Дезмо. В том же строгом костюме, с непроницаемым лицом и нездоровой брезгливостью, скользящей в каждом движении.

— Задание считается выполненным, забирайте ваши банковские карты и валите. Перевод за серого беса будет автоматически зачислен в течение двух календарных суток. Вопросы?

— Есть один. — Я подбоченился, словно д’Артаньян, выползший из-под развалин Ла-Рошели, чтобы плюнуть на шапочку кардинала. — Кто вы, собственно, такой?

— Вас это не касается.

— Отнюдь, — хмыкнул я, и доберман поддержал меня горящим взглядом из-под козырька будёновки. — Вы позволяете себе отправлять нас на верную смерть, вы являетесь к нам домой, машете крыльями, строите злобные рожи, требуете, чтобы я отстал от Марты, хотя она сама ни о чём таком не просила. Так кто вы — завистник, мерзавец или вообще шпион?

— Пошли вон. — В его голосе вновь прорезалась отточенная бритвенная сталь, но мы уже ничего не боялись, пуганые.

— Гесс?

— Только ради тебя, — честно предупредил пёс, поднял заднюю лапу и напрудил в офисе Системы лужу прямо на полу.

Казалось, от рёва Дезмо содрогнулось всё здание, но тем же мгновением мы были аккуратно возвращены в горячую баньку к отцу Пафнутию.

— Здрасти-мордасти, от я-то и соскучиться не успел, как они от и нарисовались, — хлопнул себя по коленям румяный старец. — В каком пекле тобой от, паря, черти котлы чистили?

— Все вопросы после мытья, — упёрся я.

Мой доберман также гавкнул в знак согласия, но от мытья отказался, предпочтя миску с водой. Хлебнул пару раз и с довольным видом уставился на распаренного батюшку — дай печеньку, а? Не ешь всё, поделись с голодной собаченькой!

Горячая вода и мыло быстро привели меня в допустимый к лицезрению вид, позволив минут через десять — пятнадцать присоединиться к нашим в предбаннике. Святой отец, как я понимаю, тоже времени зря не терял: он ставил маленькие кусочки печенья на нос Гесса, а тот по команде дёргал мордой и ловко ловил вкусняшки в пасть. И развлечение, и тренировка, и кормление, три в одном флаконе.

Так что к моему возвращению на столе оставалось максимум полторы разломанных печенюшки. И, судя по недоброму взгляду добермана, мне явно не стоило протягивать к ним руку.

Ну и ладно, вполне себе обойдусь чаем с мёдом и вареньем. Хотя сладкое считается вредным, но беготня за бесами отнимает столько сил, что организм отчаянно нуждается в глюкозе.

За чаем, в новой простыне и запасных тапках на босу ногу, я неторопливо поведал отцу Пафнутию очередную историю наших героических битв с мелкой рогатой нечистью.

Вопреки моим ожиданиям, седобородый батюшка не улыбнулся ни разу, для него охота на бесов штука ни капельки себе не смешная по определению. Тем более что, если вдуматься, все наши действия были абсолютно логичны, оправданны и ориентированы на ликвидацию противника, с чем мы успешно справились.

Ну а что касается других моментов…

— Дезму от твою от я не знаю. Однако ж перо-то чёрное всегда на невесёлые размышления наводит, кабы не по тому пути пошла от Система-то.

— Не вполне вас понял.

— А чего тут понимать-то? — грустно усмехнулся он. — Первоначально от это наша русская идея была, чтоб от повсеместно бесов бить. Потом соседей подключили по Варшавскому договору, вместе работали. Но когда рухнуло всё от в перестройку, так наши умники-то взяли и под заграничные гранты легли. А у тех, кто платит, от свои правила, пусть ты хоть сукин сын, но…

— Наш сукин сын, — кивая, завершил я. — Получается, что в Систему вполне себе могут привлекать консультантов с противоположной стороны?

— Бесов себе на службу-то ставить? Так, да, отчего ж нет, у нас от и то Анчутка на хозяйстве трудится. Старается от, сам же видишь.

— Декарт мне в печень, получается, этот противный тип с крыльями может быть бесом и тем не менее работать на Систему.

— А что ж твоя философия-то, такого не допускает?

Ну, положим, что философия, она-то как раз, будучи наукой вольных умозаключений, свободного парения мысли, гипербол и парадоксов, разрешает, оправдывает или допускает практически всё. Египетская философия объясняла, почему фараон является богом, греческая поощряла гомосексуализм, римская считала рабство естественной нормой. Лучшие умы эпохи Возрождения отказывали женщине в существовании души и так далее, и тому подобное.

— В следующий раз просто оболью этого гада святой водой, — решил для себя я, представляя, как с Дезмо, шипя, сползает кожа и чернокрылый нечистый превращается в грязную вонючую лужицу.

Дома нас давно заждался изысканный брюнет с полотенцем через руку, величаво кланяющийся в среднеазиатском стиле.

— Салам алейкум, почтеннейшие! Прошу к столу, кушать будем! От плов по-узбекски с изюмом, горохом и курицей, лепёшки горячие, тыква печёная с кунжутом, домашняя халва, чай зелёный с молоком и сливочным маслом. Вай мэ, как всё вкусно, ай-ай!

И ведь не обманул ни разу. Даже в плане чая с маслом. Анчутка действительно готовил как бог. Я бы, наверное, на нём женился, но не разделял в этом смысле философию греков.

С другой стороны, если хоть когда-нибудь какой-то неизвестной египетской силой мы с Мартой будем вместе, то готовить свадебный стол для торжественного мероприятия я доверю исключительно этому безрогому красавчику-бесу. И никому иному!

Ночь прошла спокойно. Ничего не снилось, а если какие сны и были, то не запомнились. Уже под утро вместе с петушиными криками уличные собаки почему-то подняли лай. Так-то по зиме они глотку зря не дерут, прячутся от мороза везде, где могут. Наверное, кошку увидели…

Под моё одеяло залез холодный кожаный нос, тыча меня под ребро. Само собой, встаю, не дожидаюсь скулежа, всё понимаю, идём гулять.

На дворе было ещё темно, но эта особая серебристая предрассветная темень в любой момент могла рассыпаться под розовыми лучами хрустального северного солнышка. Снег казался совершенно голубым, в тенях глубоко-синим, на заборах лежали пушистые шапки, искрясь, словно песцовый мех, и воздух был настолько морозным и звонким, что на корню гасил любые вирусы от гриппа до ангины.

— Бегать, прыгать, играть! — Доберман счастливо укусил пролетающую мимо снежинку. — Пошли, догоняй меня, поймай за хвост собаченьку.

— Ещё чего. — Я, зевая, поплотнее закутался в тулуп. — Сам за своим хвостом бегай. Он такой короткий, что его всё равно не ухватишь.

— Легко! Смотри! Я его кусь!

Гесс завертелся юлой в совершенно невероятном изгибе, клацая зубами в считаных миллиметрах от обрубка хвоста, который, словно самостоятельное существо, тем не менее ловко уклонялся то вправо, то влево. Потом пёс кинулся метить столбы забора, а потом…

— Собачень-ка-а…

Я тоже не сразу поверил своим глазам, даже попросил Гесса ущипнуть меня. Он рассеянно куснул меня за руку, так же не отводя взгляда от полупрозрачной четвероногой фигуры на фоне нашей бани. Там стояла, нервно перебирая лапами на морозе, красавица-доберманка кофейно-молочной масти. Откуда такая взялась?

— Сучк…

— Девочка, — поправил я.

— Девочка-а, — с придыханием согласился мой пёс. — Тео, будь другом, сиди тут, никого из дома не выпускай, а я побежал знакомиться. Эй, красотка, в раю что, объявили выходной и все самые красивые ангелы вышли прогуляться до рассвета?

— Ещё скажи, что её родители были ловцами жемчуга, иначе откуда тут такая чёрная жемчужинка?

— Коричневая.

— Я вижу, но ты меня понял.

— Ты нудный, но я тебя лизь. — Он быстро лизнул меня в щёку и боковыми прыжками остроухого козлика направился к бане.

Доберманка вздрогнула, словно испугавшись такого напора, опустила голову вниз, эффектно выпятив зад, и только после этого в моём не совсем ещё проснувшемся мозгу мелькнула, продирая глаза, первая здравая мысль.

— Гесс, погоди, погоди! А откуда у нас вообще во дворе взялся ещё один доберман? Ты же был единственным на всё село или даже на всю округу. Тем более в такую рань, ещё и шести утра нет. Тебе не кажется это подозрительным?

Обе собаки, не слушая меня, снюхались носами, проверили друг друга под хвостом (обрубками хвостов) и исчезли за баней.

— Гесс, это подстава-а!

Я сбросил с плеч тулуп, подхватил, что попалось под руку, кажется, лопату для уборки снега, и бросился на выручку друга. Увы, слишком поздно.

— Стоять, бесогон! Брось лопату, а не то…

К задней стене нашей бани был спиной прижат мой пёс, стоящий на задних лапах, а вокруг него не менее полусотни коричневых бесов с острыми как бритвы сосульками в руках. Нечисть редко утруждает себя ожиданиями и подаёт месть холодной. Я разжал пальцы.

— Тео, они меня обижают. Обманули собаченьку, так нечестно, я их даже не кусь. Спаси меня, пожалуйста, а? Я хороший мальчик, я больше не буду убегать, я не…

— Цыц, пёсья шкура. — Один из бесов легонько кольнул добермана в открытое брюхо. — Чё, бесогон, страшно, да? А как наших бить, так не страшно?!

— Конечно, у него ж, у сволочи, и святая вода, и серебряные пули, и молитвослов. Сколько ты наших положил детей, стариков, жён, подонок?!

— Чего мы рассусоливаем с христианином? Надо на его глазах его же собаку на ремни резать, под ноги ему кровью брызгать, пусть узнает, пусть почувствует, пусть навсегда этот страх запомнит!

Пока они трепались, мой мозг лихорадочно обрабатывал все возможные варианты развития событий. Да, я не был вооружён, да, мой единственный настоящий друг в серьёзной опасности, да, промедление смерти подобно, как обычно говорится в похожих случаях.

Выход оставался один.

— А пошли вы все в…….сы….тые….й….уью….ны, та… и на…, с развороту по самые…! Мне повторить ещё раз, для особо глухих?

Ровно полторы секунды после матерного обложения бесы традиционно пребывают в прострации, именуемой «шок» или «охренение». Мне хватило этого времени, чтобы, бросившись вперёд, вырвать Гесса из рук врагов, вновь схватить лопату и занять вместе с ним круговую оборону. Живым не возьмёте, шершавые, не подходи, зашибу-у!

— Ну чё, тады кирдык обоим, — резюмировал какой-то явно неместный кривоногий бесёнок, мгновенно увеличиваясь до моего роста.

Ещё шестеро рогатых последовали его примеру, окружая нас. Остальная кодла выше метра не росла, но, как вы догадались, для раскатывания нас двоих тонким слоем по снегу их по-любому было более чем достаточно.

Звать на помощь некого, отец Пафнутий спит до семи утра и всегда встаёт сам, минута в минуту, без будильника, военная косточка. Но до этих самых семи часов на нём можно гвозди выпрямлять или узоры выжигать с тиснением на коже — нипочём не встанет.

Красавчик Анчутка если и услышит шум драки, то всё равно против своих не пойдёт, он сам предупреждал. Есть робкая надежда, что добрая и заботливая Марта каким-то образом всё узнает, а потом быстренько пришлёт нам на помощь того мушкетёрского бесогона из Питера, или хотя бы двух ребят в форме НКВД, или…

— За ВДВ? — тихо предложил мой храбрый пёс.

— За тебя, — сурово кивнул я и, размахнувшись, со всей дури рявкнул: — Это моя собака! Поубиваю на хрен, фашисты сутулые!

Первый же бес, принявший это за шутку, получил деревянной лопатой по морде так, что и то и другое треснуло. После чего они с воем пошли в атаку. Держитесь, гады! Но тут…

— Что за шухер на моей хате, обурели, амигос? — Мягкий, вкрадчивый и даже чуточку изумлённый голос безрогого красавчика мгновенно остановил нападающих.

Бесы замерли, оскалив нечищеные зубы и выставив грязные когти без маникюра. За баню вальяжной походкой шагнул Анчутка.

— Миль пардон, панове! Екскьюз муа, товарищи! Дас ист майне шульд, господа хорошие! Я дико извиняюсь, но чем это вы тут намерены заняться на моей территории?

— Бесогонов бить будем, — храбро пискнул какой-то не очень умный бес, тут же получивший с разворота кулаком в ухо.

— Повторю для тупых, невнимательных и необразованных. Камрады, это моя земля, мой хауз, мои людишки и скотина домашняя тоже моя. Кто тут смеет, не спросясь, хайло разевать?

— Это ж… Тео и Гесс, известные бесобои, — отступив на шаг, оправилось рогатое воинство. — Полчаса до рассвета, имеем полное право, чё такого-то, ась?

— Хренась! — грозно взвился Анчутка, расправляя плечи, в такой ярости я его ещё никогда не видел. — Это моё! Моё, а не чьё-то, не ваше, не по приколу, не по римскому праву, не по декларации США, уно кретино мамо идиото?! Моё!!!

После чего началась драка.

Мы с Гессом, естественно, полезли было помочь, но одного пылающего взгляда нашего беса оказалось достаточно, чтобы мы в обнимку прижались к стене бани и не дрыгались.

Как он их бил! О, это надо было видеть…

Бесы летели на два метра против ветра, вставали и снова лезли на нашего красавчика толпой, они плевались, ругались, подкатывались ему под ноги, они бодали его рогами и кусали за пятки, но Анчутка был воистину великолепен!

Он выбивал зубы, откусывал или отрывал хвосты, сталкивал противников лбами, кидал их через бедро, ломал рёбра, пинал в задницу, раскидывал по снегу веером — и всё это в ритме сальсы в течение каких-то шести-семи-восьми минут.

После чего наконец-то выглянуло солнышко, и все бесы, кроме нашего, позорно ретировались с поля боя. Анчутка, тяжело дыша, сел прямо в снег.

— На тебе лапку, — предложил Гесс. — Ты хороший, заступился за собаченьку.

— Я очень нехороший, — честно ответил ему безрогий брюнет, но лапу принял.

Что и говорить, разумеется, у него были здесь свои тайные планы, это ясно. Перевоспитать нечистого попросту невозможно, это вам не романтические вампирские саги, но, с другой стороны, пакта временного совпадения интересов тоже никто не отменял.

Мы были нужны этому бесу, зачем — он не скажет, но, если уж ему пришлось ввязаться ради нас в драку со своими же собратьями, значит, его цели достаточно серьёзны. Очень надеюсь, что и отец Пафнутий знает, что делает, позволяя нечистому оставаться у нас дома.

— Не бойся, амиго, — хмыкнул Анчутка, ловя мой взгляд. — Если что и будет не комильфо, то не сегодня и не сейчас. Ты тренируйся, учись боксировать, у нас ещё будет время подраться.

— Обещаешь?

— О да! Убивать бесобоев скучно, а у меня весёлый характер, что-нибудь придумаю.

— Грр? — на всякий случай предупредил мой доберман, и Анчутка беззаботно рассмеялся.

— Да шучу я, братцы, шучу! Инглиш хьюмор, ес?

— Он плохой? — спросил Гесс, когда безрогий брюнет, насвистывая, вернулся в дом.

Что я мог ему ответить? Понятия не имею.

Отец Пафнутий после утренней молитвы даже не спросил, с чего мы все такие взмокшие. Видимо, батюшке это не было интересно от слова «абсолютно», поэтому он ограничился малозначительными разговорами и ушёл на службу в церковь. Я там сегодня был не нужен, то есть по факту имел полную возможность для отвлечённого занятия личными делами.

Гесс получил целую миску сырой размоченной пшёнки с отварным картофелем, несолёной селёдкой и большущей говяжьей костью в шматах сырого мяса, после разборки с чем, сыто икая, улёгся на коврике и задремал.

Пока я помогал Анчутке убирать со стола, тот тихо спросил у меня:

— Отчего ж не сдал, камрад? Собирался ведь, я знаю.

— Отвали.

— Обиделся, мин херц? — искренне удивился он. — Я же бес, а ты человек, мне самой судьбой уготовано ставить тебе подножки и добивать в спину. Не молчи, это же глупо, мон ами! Я плохой не потому, что плохой, что характер у меня поганый или ещё что такое, а просто потому что бес! Мы, бесы, в целом вообще не подарок, так что чего уж… Ву компрёне муа?

Я учил английский, а не французский, но в целом его речь не нуждалась в переводе, верно?

Да и пошёл он, честно говоря, настроение было не самое благодушное, если б не доберман, довольный, сытый и совершенно счастливый сегодняшними приключениями, я бы, наверное, несмотря ни на что, всё-таки вломил разок безрогому бесу меж рогов.

Если так можно выразиться. Если нет, всё равно вломил бы.

— Я тебя лизь.

— Гесс, чего надо, нет у меня вкусняшек.

— Не бухти на собаченьку. — Доберман опустил уши, тыкаясь холодным носом мне в ладонь.

— Прости.

— Прощу, — тут же воспрянул он. — Ты же мой лучший друг. Пойдём бесов бить?

— С чего это? — Я невольно покосился на спину чистящего картошку брюнета, якобы совсем нас не слушающего, ему типа неинтересно. — Угу, так я ему и поверил.

— Кому? — счастливо завилял обрезком хвоста мой пёс. — Скажи, кого кусь?! А то там уже два раза оранжевый бес по столу бегал.

— А знаешь, пожалуй, да. — Я встал из-за стола, накинул чёрную рясу поверх свитера и джинсов, переобулся в ботинки, сунул в карман тонкую фляжку для коньяка (но со святой водой!), чёрное перо (хочу показать его Марте), шестизарядный наган с серебряными пулями на поясной кобуре и достал карту джокера. — Здесь нам пока всё равно делать нечего. Пойдём разомнём лапы.

— Бесогонить? — не оборачиваясь, фыркнул Анчутка. — Майне либлингс гот! Кому и что хочешь доказать, хомо сапиенс?

Я почти было послал его в пень, но Гесс вовремя приложил коготь к губам.

— Не ведись. Ты хороший, а он нас всё равно спас. На тебе лапку, пойдём, пойдём, пойдём!

Скрипнув зубами, я был вынужден признать правоту доброго добермана, взять себя в руки и просто хлопнуть картой по столу, пришлёпнув её сверху по рубашке.

Мгновением позже мы уже стояли в белом коридоре.

Перед нами на лавочке сидели двое незнакомых нам бесобоев. Крупный мужчина средних лет, бритый наголо, в спортивной форме, но с так называемым пивным пузом, взгляд презрительный, толстые пальцы унизаны золотыми «болтами». Он даже бровью не повёл в нашу сторону, хотя, несомненно, нас заметил.

Второй, почти мальчик, в потёртом джинсовом прикиде, явно моложе меня, даже в армии, думаю, не служил. Так вот, паренёк оказался куда более эмоциональным, едва ли не подпрыгнув при виде моего пса.

— Доберман! Круть, всегда хотел такую собаку, но родаки против. Можно погладить?

— Спроси у него сам, — предложил я.

Гесс великодушно протянул пареньку лапу, которую тот осторожно потряс с выражением величайшей почтительности на лице.

— А правда, что ваш пёс разговаривает?

— И это спроси у него сам.

— Гав, — громко ответил доберман, раскрывая пасть на манер крокодила, чтоб молодой человек мог в полной мере восхититься его замечательными клыками.

Осчастливленный зритель вернулся на своё место в полном благоговении.

— Следующий.

Бритоголовый молча покачал головой и дёрнул паренька за запястье. Тот нежно улыбнулся нам, но послушно отправился за старшим товарищем. Возможно, всё-таки не мы одни работаем в паре.

— Не успел поговорить, — насупился мой пёс.

— Поговори со мной.

— Да, да! Давай поговорим, ты давно не гладил мой зад. Погладь!

— Гесс, вообще-то это уже начинает переходить всякие границы.

— Гладь! — надулся он, опуская голову и демонстративно виляя обрезком хвоста. — Никто не гладит мой зад, ты не гладишь, Марта не гладит, отец Пафнутий не гладит…

— Анчутку попроси.

— Ему я не доверяю.

— А-а, так эту великую честь ещё надо и заслужить?!

Доберман свёл брови домиком на лбу, гадая, обидел я собаченьку или это всё ещё вполне безобидный вопрос. Пока он думал, прозвучал сигнал, приглашающий нас войти.

— Следующий.

— Гесс, это нас. Ау, вокзал-депо-гараж?!

Бесполезно, он меня не слышал. Пришлось применить силу, взять за ошейник и волочь его, как санки, за собой. Доберман рычал, поджав лапы, но не помогал мне даже в моральном плане: катай меня, раз не хочешь гладить мой зад! Я и тащил, какие у меня ещё были варианты?

— Лысина Сократова! — Мы ввалились в офис и замерли…

— Оригинальное приветствие, — несколько смутилась рыжая Марта, поправляя военный ремень на брюках.

— Могу ещё сказать «Декарт мне в печень», — нервно предложил я, поскольку в таком оригинальном виде мы её до этого дня не видели.

Рыжая красотка была одета в серо-зелёный натовский камуфляж, высокие ботинки на шнуровке, набедренная кобура на двух ремнях, в руках такая же камуфлированная кепка с козырьком, и в целом вообще выглядела так, словно мы только что отвлекли её от похода на войну куда-нибудь в сектор Газа.

Но поверьте, даже в этой неброской бойцовской форме она невероятным образом умудрялась выглядеть ослепительно женственно.

— Я её лизь?

— Не стоит, сначала давай разберёмся.

— Всё норм, ребята, заходите уже. — Марта улыбнулась нам, словно солнышко в золотых кудряшках. — Не удивляйтесь, у нас по Системе ежеквартально проводятся полевые учения для офисного планктона.

— Вас тоже отправляют на борьбу с нечистью?

— Упаси бог! Меня пусти, так я с пулемётом в руках такого там набесогоню, что потом треть Киева заново отстраивать придётся. Упс, проговорилась…

— Мы ничего не слышали, — вежливо кивнул я, но заметочку в памяти поставил.

— А я слышал, — влез Гесс. — Но всё забуду за одну вкусняшку!

— Вот ведь продажная душа, кулацкий подголосок, — удовлетворённо протянула Марта и пошарила в ящиках, извлекая большую вафельную конфету «Джек».

Доберман посмотрел на неё взглядом, полным любви, преданности, нежности и клятвенного обещания служить верой и правдой целую вечность, пока не кончатся вкусняшки.

— Иди, бери, — разрешил я, не дожидаясь, пока этот остроухий изменник сожрёт конфету без моего разрешения. — Всё понятно, желаю успешно подтвердить квалификацию. Для нас есть какое-нибудь задание?

— Есть, конечно, я сама выбирала. Вы были в Нижнем Новгороде, нет? Ну и ладно, без разницы. Ваш объект — это частная церковно-приходская школа при будущем храме матушки Терезии Зюйд-вест-Калифорнийской и что-то там в продолжении про Южную Африку…

Видимо, у меня неслабо вытянулось лицо.

— Можно повторить?

— Нет, полного названия всё равно никто не знает. Одна из тысяч псевдохристианских сект, дважды закрывалась органами Роскомнадзора, но деньги и связи до сих пор решают почти все проблемы с законодательством. Итак, имеется шесть девочек возрастом от семи до двенадцати плюс один возрастной наставник. Педагог младших и средних классов, без образования, судим, стоит на учёте в районном отделении, но тем не менее имеет отличные рекомендации со всех мест работы. Убеждённый педофил.

— Почему тогда мы, а не полиция?

— Ок, норм, повторю ещё раз для готов, военных и философов. Полиция предпочитает расследовать преступление, а не предотвращать его. Тупо потому что «предотвращение» может привести к какому-нибудь «нарушению конституционных прав гражданина РФ» и тогда уже под суд пойдёт сам полицейский. Оно им надо?

— Не надо, — согласился я. — Но почему вы сразу решили, что это именно бесы? Разве человек не может быть педофилом сам по себе?

— Легко! — широко улыбнулась она, достала уже знакомый мне травмат с резиновыми пулями, осторожно сунула его в кобуру и пояснила: — Но любой педофил безобиден, пока он не воплощает свои фантазии в реальности. По факту это лишь один шаг от контроля собственных желаний до выпускания внутреннего зверя из клетки. А выпускать его помогают именно бесы. Так что, вы идёте?

— Да, — гавкнул за нас двоих мой доберман. — Мы идём, ты добрая, дала вкусняшку, не обижаешь собаченьку, мы за тебя всех бесов кусь!

— Почему это за меня? — немножечко удивилась Марта, неловко застёгивая кобуру. — Я иду с вами, говорила же — полевые учения.

Прежде чем я, то есть мы с Гессом хоть как-то собрались с мыслями для деликатного отказа (ибо не фиг!), в дверь без стука вошёл противный тип без особых примет с крайне брезгливым выражением лица. Ну, вы поняли кто…

— Куда ты собралась, девочка моя?

— Во-первых, не твоя, Дезмо, — чуть покраснела закамуфлированная рыжуха. — Во-вторых, что за фамильярность? И в-третьих…

— А не пошёл бы ты, дядя? — едва ли не в один голос завершили мы с доберманом.

Причём мой пёс ещё до кучи оскалил клыки, а это весьма впечатляющее зрелище. Все на минуточку замерли, как тот паренёк из фойе, старательно пересчитывая и оценивая зубы моего друга.

— Ты совершаешь неразумный поступок.

— Да неужели? — искренне всплеснула руками Марта. — И в чём же, можно спросить?

— Долго объяснять. Просто поверь мне.

— Не верь ему, он противный, — громко сообщил остроухий доберман. — Я его как-нибудь так кусь, что он надолго запомнит. Он нас не любит, обижает, а мы хорошие. Нет тебе лапки, ты злой. Уходи!

За спиной Дезмо мгновенно выросли чёрные крылья, упираясь в белые стены.

— Черви земные, как вы только рискнули угрожать…

Щёлк, раздалось в наступившей паузе, когда я только открыл рот для ответа.

Марта попросту нажала клавишу на ноутбуке, прекращая все пустопорожние споры…

…после чего мы уже открыли глаза на тихой полусонной улочке Нижнего Новгорода наших дней.

Невдалеке меж домов виднелась Волга, нежарко светило солнышко, судя по цвету листьев, ранняя осень или позднее лето. Мы с Мартой и Гессом стоим напротив пивбара «Рыжий Эрик», а буквально в полусотне шагов от нас мужчина лет сорока — сорока пяти что-то вещает стайке однообразно одетых девчушек с явно иным интересом в глазах.

Впрочем, честно признаю, увлечь девочек чисто религиозным рассказом о том, когда, в каком году и в честь чего была построена конкретно вон та церковь на горизонте, вряд ли было возможно. Они ведь, словно неоперившиеся птенцы, выпали вдруг в настоящую жизнь на реальные, а не книжные улицы, глотнули воздуха свободы, нюхнули ветра перемен и теперь уж, поверьте, вряд ли бы кто всерьёз смог заманить их в стойло любой безальтернативной секты.

Лично я бы и не пытался, хотя какой у меня педагогический опыт? Но философское образование заботливо подсказывало: исторически само слово «педагог» означало лишь «раб, сопровождающий ребёнка патриция в школу». Ничего большего.

Как же изменился мир, если сейчас это слово стало уважаемым и более того, важным или даже почётным. Педагог звучит гордо!

На нашу троицу никто не обращал внимания. Ну, видимо, будь рядом полиция, тогда они могли бы, конечно, спросить, с чего это мой благородный пёс разгуливает тут без намордника и даже без поводка? Хотя в том же Питере это никого не бодало.

Сейчас же по счастливому стечению обстоятельств задавать нам подобные вопросы было некому. Полиция, как я полагаю, маршировала где-то в более криминальных местах.

— С чего начнём? — вежливо обернулся я к Марте.

— Сначала поцелуй меня, а потом начинай медленно расстёгивать пуговицы на…

— Что?!!

— Что? — удивилась она. — Чего ты орёшь?

Пяти секунд мне хватило на то, чтобы понять, что я вслух транслирую себе свои же фантазии. Она ничего подобного не говорила, правда же? Или нет…

— Прошу прощения, но вот это, как я понимаю, и есть наше задание?

— Видимо, да, — вдохновенно откликнулась рыжуха с таким пылким блеском в глазах, что я бы руку положил на плаху — она в первый раз участвует в разработке полноценного действия подобных мероприятий. До этого дня если оно как-то и было, то исключительно в теории.

— Куда двинемся? — имел глупость спросить я.

Марта быстро покрутилась вправо-влево, ненавязчиво демонстрируя хорошую фигуру и классический ренуаровский полупрофиль, быстро решила:

— Вот в этом здании находится школа так называемой церкви матери Терезии, а вон из дверей, как я понимаю, выводят детей на экскурсию. Значит, вон тот тип и есть наша цель. Всё ясно? Побежали бесов бить!

Мы с доберманом достаточно равнодушно наблюдали её экспрессивный забег, прекрасно отдавая себе отчёт, что далеко она не убежит и никаких бесов не побьёт. Судя по всему, она их даже не увидит. Типичный офисный работник, что тут скажешь…

Но, если девушка полна энергии и со всем душевным пылом ищет себе приключений на… эффектные округлости заднего бюста, это её суверенное право. Лично я не полезу с советами.

Гесс переглянулся со мной и тоже сел на прогретый асфальт.

— Ждём?

— Да, — пожал плечами я. — Спешить некуда, дадим человеку набить свои шишки.

— О, гляди, она хватается за пистолет. Разве так можно? И полиция её не кусь?!

— Сейчас вон тот наряд её заметит и такое «кусь» устроит, мало не покажется.

Должен сказать, что мы (грубые и необразованные мужланы) с каким-то садистским удовольствием наблюдали, как рыжая красавица машет пистолетом перед перепуганными детьми, как их педагог закрывает девочек грудью, как на помощь ему спешит полиция, и вмешались уже на этапе выкручивания рук милой Марте.

— Психическая, из монастыря сбежала, ищем третий день, — тихо пояснил я на ухо старшему лейтенанту. — Чеченский синдром, пострадала ещё ребёнком. Отпустите её, бога ради, и Господь да не оставит вас милостями.

— А пистолет?

— Это травмат, не ворованный, хотите, заберите от греха подальше.

В общем, договориться худо-бедно удалось, тем более что мой пёс начал строить смешные рожи (он это умеет), веселя девочек и однозначно убедив слуг закона в том, что мы свои и ситуацию можно разрешить миром.

Хорошо ещё, кстати, новгородские полицейские оказались вполне себе вменяемыми. Лейтенант к тому же служил в той же дивизии, что и я, считай земляки. Ну и как бонус у меня под рукой великолепный доберман, умеющий исполнять все команды и давать лапку, а этого ни одно полицейское (милицейское) мужское сердце не выдержит.

Надутую, молчащую Марту сдали нам на поруки, пистолет осмотрели и вернули, ещё посоветовали срочно купить намордник и поводок, но…

— Но не для собаки, — тонко, как ему показалось, пошутил младший сержант, тут же словив локтем в бок от строгого лейтенанта.

На чём мы и мирно разошлись, не дожидаясь, пока до Марты дойдёт и она продолжит конфронтацию уже на личной почве. Педагог едва сумел увести детишек, взбудораженных неожиданными приключениями. Я огляделся по сторонам, подумал и решил переждать в засаде.

— Вон тот «Рыжий Эрик» на противоположной стороне улицы подойдёт? Подойдёт!

Крепко взяв кусающую губы героиню за плечи, я развернул её в нужную сторону. Она не особенно сопротивлялась, хотя и фыркала, как обиженный судьбою енот. Знаете, из тех, что звонят в дверь, предлагая вам постирать бельё за копейки, но видят в доме стиральную машину. Вот так и офисная мышка Системы — хотела показаться нам как крутейший специалист, а вышел пшик.

— Заходите, доброго дня! — приветствовала нас юная официантка в заведении с расписными стенами и десятками сортов пива. Рубашка, джинсы, фартук, все руки и шея в татуировках, но лицо по-русски чистое и улыбчивое.

— Одно пиво для меня и…

— Два самых крепких мне! — грозно буркнула камуфлированная Марта.

— Я хотел сказать, и миску воды моему псу. У вас ведь можно с собаками?

Оказалось, можно, только у самого входа, чтобы не смущать других посетителей. Хотя в баре сейчас, кроме нас, никого и не было. Бородатый бармен, ещё более изукрашенный, чем официантка, с располагающей улыбкой приготовил наш заказ.

— Каких-нибудь закусок? Всё-таки напитки неслабые.

Марта ответила категорическим отказом. Как я понимаю, из чистого упрямства.

Надо ли говорить, что если девушка берёт себе пиво в двенадцать градусов крепости, то молчать она потом уже не сможет? А ведь она потребовала сразу два, выпив обе кружки залпом, как воду!

— Думаете, я дура, да?

Мы с Гессом, барменом и официанткой отрицательно замотали головами.

Её это не удовлетворило. И понеслось…

— Притворяетесь. Я же вижу вас насквозь. Бесогоны, они же бесобои, а я… А мне во… во мне вы человека видите? Нет! Я для вас бездушная кукла за компьютер… тиром, компом… за ноутом! Тео, скажи честно, вы ведь все, все, вот вообще все, считаете меня бесплатным приложением к Системе, да? Глазки эти мне… их строите ради заказа. Чтоб не париться, а быстренько так там… тут и там настрелять себе бесов — и деньги на карту! Не-е-е, я не в обидах… Ещё кружечку-у!

— Ей хватит, — предупредил я, хотя бармен на призыв Марты и бровью не повёл.

— Ты чё? — удивилась она, делая грозную моську. — Ты мне кто? Папа, брат, муж? Видишь, девушка на нервах и хочет немножечко-о успокоиться. Все бесогоны пьют! Пива-а!!!

На этот раз бородатый с виноватым лицом поставил перед ней ноль три янтарного бельгийского «Квака». Я пожал плечами, в конце концов, она права, я ей никто.

И да, бесогоны наверняка пьют. Но чтоб ты знала: пьют после работы, а не до!!!

Так, спокойствие. У нас свое задание, цель есть, мужика мы видели, осталось разобраться с бесом на месте, но как это сделать, если у нас на плечах будет висеть милая нетрезвая красотка? Мне либо её на горбу тащить, либо бесов гонять. Одновременно и то и другое вряд ли получится.

Хотя если её оставить на добермана, то возможно…

— Вы ведь не оставите меня здесь? — Марта мгновенно сделала плаксивое личико. — Мне одной нельзя, я уже… уже немножечко нетр-резва-я и вся из себя доверчивая. Придёте потом, а мня… меня нет! Увезли-и! И никт… никакой… никто меня, бедну-ую-несчастну-ую, не спас… Гады вы.

— Мы не спорим, — ответил я один за всех.

Со мной все согласились, никто не протестовал, пьяному ёжику ясно, что тут не тема для дискуссии. Мы гады! Все. Хотя, как вы понимаете, пьяным был совсем не ёж.

— Милая, по-моему, ещё одно пиво — и тебя придётся лечить под капельницей в клинике Николая Вениаминовича. Помнишь такого?

— Он кто? — на минуточку задумалась рыжая офисная мышь. — А-а, он хороший человек. Вне Системы, но наших ребят лечит бс…платно. Сам много прошёл и… и чё, а?! А-а, я хотела сказать, что Вениаминыч свой человек, он вот… вот от души прям… таких мало сейчас, чтоб… чтоб… как это… чтоб понимал, во! Понимал чтоб! А он…

— Он понимает, — согласился я, доберман тоже утвердительно гавкнул, прочие просто кивнули.

— Ок, значит, всё норм. — Марта допила пиво и посмотрела на нас нежным взглядом, в котором светилось счастье, всепрощение, смерть бесам, любовь к собаченькам и мир во всём мире.

По улыбчиво-кислым рожам бармена и официантки «Рыжего Эрика» было ясно — они нипочём её здесь не оставят, заботиться не будут и вообще, всякие тут пьяненькие девушки, не видящие берегов, отнюдь не являются приоритетом заведения.

Короче, виноват тот, кто поил, а не тот, кто наливал. Грань тонкая, понимаю, но она есть.

— Пожалуй, нам стоит выйти освежиться, — почти как в «Бриллиантовой руке», предложил я.

Марта не возражала. Но если я имел в виду выйти и подышать свежим воздухом, то она уверенно отправилась в сторону так называемой дамской комнаты.

Спустя десять — пятнадцать минут ожидания татуированная официантка тихо сообщила:

— Вообще-то ваша дама там спит.

— И?.. — затупил я.

Официантка передёрнула плечами:

— Я не имею права её оттуда вытаскивать.

— Ну и пусть подремлет…

— А если ещё кто-нибудь в туалет захочет, прикажете двери ломать?

Всё понятно, дружно маршируем к Сократу в палату, к Эзопу в… рифму! Вариантов не было, после пяти-шести минут уговоров, поскрёбываний, увещеваний, стука, просьб, грохота в дверь милая девушка соизволила открыть и выйти из женского туалета с видом королевы Виктории, которую просто утомил этот вечный нудёж шотландцев о независимости.

— Стой тут. — Я практически силой прислонил Марту к стене. — Нам надо расплатиться, и выходим.

— Ок, я норм.

— Я вижу…

Вот такое вот чудесное в простоте своей задание — изгнание всего одного пошлого беса-педофила. И к чему, лысина Сократова, нас это привело?!

— Гесс, пойдём. Нам надо найти того мужика, что выгуливал стайку девочек.

— Я его нюхал! Я знаю его запах. Он плохой? Пойдём найдём его и ка-ак… кусь!

Мне пришлось расстегнуть две верхние пуговицы чёрной рясы, чтобы достать из кармана на свитере банковскую карту (как уверял Дезмо, деньги должны были прийти) и расплатиться за пиво и воду.

Нет, только за пиво, воду собаке подали бесплатно. Нижний Новгород всё-таки является городом старых купеческих традиций и драть со всех клиентов за всё подряд бесстыдно и безбожно никак не привык. Должен признать, что в этом есть некая гордость и самоуважение.

— Принято.

Деньги на карте действительно были. Мы честно расплатились за всё, взяли нетвёрдо перебирающую нижними конечностями полезную офисную сотрудницу, после чего вышли на всё ещё тихую улицу. Должен отметить, что город был хорошо освещён, не чета нашему селу.

В заснеженной Пияле если где и горели фонари, то исключительно на главных улицах по большим государственным праздникам. У нас там вообще всё иначе.

Лето под Архангельском укладывается в два месяца или, правильнее, в шестьдесят дней — с середины июня по середину августа, а всё прочее — это либо осень, либо зима. Причём зима процентов на тридцать гарантированнее осени. Весны почти что и нет, она короткая и яркая!

Здесь люди работают где и как могут, живя и выживая, а всё свободное время дополнительно трудятся над созданием произведений народного искусства, что тоже, по сути, заработок, но редкий, сезонный, в расчёте на случайного туриста.

Кто сомневается, прошу перечитать восхитительных Шелонина и Шергина. Ну или хоть мультик по их сказкам пересмотрите, тоже полезное дело…

Возможно, я позволил себе слишком уж задуматься на эту тему, посему сам не заметил, как наша троица оказалась на параллельной улице. Отсюда было очень удобно наблюдать за школой церкви святой Терезии, но молодая пара с собакой, замершая в засаде на пустом месте, сама по себе выглядела нелепо. То есть на месте педофила я бы удрал от нас, как только заметил. А не заметить такую троицу было попросту невозможно…

Первым порывом было, естественно, пойти куда-нибудь, в любое кафе или магазинчик. Но бельгийская брассери напротив удивила полнейшим пренебрежением к клиенту (гостю?): сев за столик, честно сделали заказ и ждали свой кофе минут пятнадцать — двадцать. Бармен спокойно трепался по сотовому, показывая, что до нас ему дела нет.

После чего Марта, как девушка более горячая, потому что нетрезвая, вскочила на стол и, не спотыкаясь на словах, в пьяном виде прокляла их всех до седьмого колена! В общем, из брассери нас выперли в том же составе, в каком мы и вошли, — трое туда, трое оттуда.

Единственное различие, что приплясывающую офисную красавицу в форме натовского спецназа я практически выволок на себе. Да, три двенадцатиградусных пива способны уложить навзничь почти любую девушку. Доказано и проверено рыжей Мартой в баре «Рыжего Эрика»! Милашка уже начала по новой похрапывать на моей спине, а значит, ей можно верить.

Декарт мне в печень, что я говорю? Верить ей?! Той, которая ни одного беса вживую даже не видела, а на детей бросается с пистолетом… Ох!

Да, именно так: ох и с восклицательным знаком! Даже близко не представляю себе, что бы с ней было, выйди она на свою «полевую практику» одна, без нас с Гессом. Да её бы, к чертям собачьим, сожрал навскидку самый мелкий бес. Нет уж, девочка!

Сидишь ты в офисе, раздаёшь людям задания, так вот там и сиди. Тепло, светло, нечисть за пятки не кусает, чего тебе ещё надо, а? Вот именно…

Доверив процесс отрезвления милой девушки моему активному псу, я отправился по указанному адресу произвести разведку на местности. То есть, пока Гесс заставлял Марту прыгать взад-вперёд друг перед другом, мне удалось найти вход в так называемую церковь в левом крыле указанного старинного купеческого особняка.

Судя по довольно скромной табличке, церковь финансирование имела, но тратила деньги весьма экономно. К вечеру в окнах уже горел свет, так что я смог с улицы рассмотреть четыре комнаты, укомплектованный директорский (или пасторский?) кабинет, шикарный компьютерный класс, игровую комнату, где сейчас сидели дети, плюс так называемое молельное помещение.

Взрослых было немного, человека четыре, если точнее, то три женщины и один мужчина. Тот самый, из которого мы должны изгнать беса. А то, что искомый бес там был, я видел невооружённым глазом…

Значит, надо немножечко подождать, а потом поговорить с человеком один на один после работы. Судя по расписанию, это время наступит часа через два, святая Терезия обучала чему-то там стайку новгородских детишек, но не предоставляла ночлега. Всех разберут родители.

Что ж, значит, проявляем достойное философское терпение и просто ждём. Когда я вернулся к нашим, утомлённая прыжками Марта тихо спала на парковой лавочке, а Гесс, стоящий рядышком, словно чугунная статуя каслинского литья, честно охранял её мирный сон.

Когда я подошёл, он наконец-то смог позволить себе расслабиться, практически рухнув на пузо.

— Умотала собаченьку.

— Я думал, невозможно умотать добермана.

— Я тоже так думал, — признал доберман, вывалив язык. — Дай водички.

— Вон фонтан, иди и пей.

— До него далеко идти, а у меня лапки.

— Гесс, тут пять-шесть метров.

— Пожалуйста-а! Возьми меня на ручки! Я тебя лизь!

В общем, мне опять пришлось тащить на себе сорок килограммов живого веса, а этот гад умильно смотрел на меня любящим взглядом диснеевской принцессы. Невзирая на укоризненные возмущения бабушек и к полному восторгу их внуков, я опустил собаку в фонтан, дав возможность усталому другу и напиться, и искупаться, и отвести душу, ловя пастью струйки воды и пытаясь укусить хрустальные брызги.

Я же задумался: почему так не очень удачно складывается у нас первое свидание? Вроде бы ведь, с одной стороны, все романтические прибамбасы соблюдены: красивый русский город, старинный кремль, слияние Волги и Оки, деньги на карте, уютные ресторанчики, объединяющие прогулки с домашним любимцем… Что ещё нужно для завязывания более близких и откровенных отношений между людьми?

Но нет же! Моя романтичная возлюбленная повела себя как латиноамериканская монахиня, вырвавшаяся на Кубу по турпутёвке «Всё включено за один день, который вы не забудете никогда, потому что ничего о нём не вспомните!». Она намахалась пистолетом и так назюзюкалась пивом, что теперь вряд ли будет способна оценить всю прелесть нашего внеслужебного общения.

Но зато когда девушка проснётся, а я смогу спасти её от сушняка во рту и головной боли, то это, возможно, чуточку повысит мой рейтинг в её зелёных глазах. Собственно, умение всё плохое переводить на хорошее, по сути, является наипервейшим правилом философии.

Дай бог памяти, как там говорили классики: «Если та, кого ты любишь, уже не шевелится, то сам научись её шевелить и люби снова!» Или это было сказано про резиновых кукол? Не помню точно, надо перечитать Гегеля…

— Гесс, нам пора!

Освежившийся и довольный пёс выпрыгнул из фонтана с такой прытью, что умудрился не только облить близ стоявших бабулек, но даже разбудить брызгами нашу системную контролёршу.

Крики, визги, общее веселье с криками: «Полиция-а! Хулиганы мокрыми собаками бросаются-а!» Никто не остался равнодушным, уж поверьте…

— Ой, — Марта встала, потянулась и хлопнула себя руками по коленям, — всё, парни, я норм! Выспалась, отдохнула, даже умылась вроде. Идём на дело?

Моё деликатное предложение подождать нас в ближайшем кафе за чашкой горячего латте было встречено презрительным фырканьем и поджатыми губками. Лысина Сократова, если на этом задании нам не удастся избавиться от этой рыжей проблемы, путающейся под ногами, мы же гарантированно всё провалим…

Хотя чего я так ворчу, словно мне это не нравится?

Нравится, все готы немножечко мазохисты.

— Гав, — напомнил о себе мой пёс. — Тео, тот тип уже вышел.

— Отлично. Я вперёд, вы оба на три метра сзади. Если что, прикроете меня.

Доберман привычно гавкнул, разминая лапы, и даже военизированной Марте хватило ума не спорить. Подозреваемого мы догнали быстро, за пару минут ускоренного шага.

— Гражданин, можно вас на пару вопросов? — тормознул его я. — Вы не могли бы…

И тут он не выдержал. Мужчина, резко развернувшись, взвизгнул, как перепуганный заяц, кинулся со всех ног на слабоосвещённую сторону улицы и дал стрекача.

— Убегает, — с надеждой простонал Гесс, глядя на меня умоляющими глазами. — Не обижай собаченьку-у…

— Не буду, — великодушно согласился я. — Кусь его!

Те, кто говорит, что доберманы лучшие на свете тренеры для стимуляции бега по пересечённой местности, знают, о чём говорят. Мы в этом убедились.

Негодяй перелезал через заборы, перепрыгивал канавы, лез вверх по лестницам, скатывался по ним же вниз, перебегал трамвайные пути перед самым носом трамвая или дорогу на красный свет, он петлял по переулкам, ложился навзничь в тень, притворялся памятником, прятался в высокой траве, то есть делал всё, чтобы оторваться. Угу, ага, щас…

Как вы понимаете, мой пёс давненько не был столь счастлив! Так разнообразно, насыщенно, непредсказуемо, ярко и долго с ним ещё никто не играл. По-моему, к концу забега он уже почти любил этого типа больше, чем меня. Но в итоге он его, конечно, загнал.

— Убер-рите вашу б-бешеную… собаку-у, — стонал мужик, лёжа на боку в каком-то глубоком овраге в центре города.

— Так нечестно. Я не бешеный. Вставай, а не то кусь!

— Уберите его-о!

— Вставай, ещё поиграем! Хочешь, теперь ты будешь меня догонять? Не хочешь? Плохой, нет тебе лапки. Тео, забирай его!

Мы с Мартой подоспели вовремя, для того чтобы оторвать обиженного добермана от его жертвы. Нет, Гесс, естественно, не загрыз бы сдавшегося и перепуганного человека, но от обиды за прекращение игры тяпнуть мог не стесняясь.

Доберманы вообще с трудом понимают значение двух страшных слов — «игры кончились». Если сравнивать эту породу с другими собаками, то получается примерно как реклама батареек «Энерджайзер» в сравнении с первыми лейденскими банками. Причём банка — это просто ёмкость, а не место передвижения денег. Уверен, вы и так всё знали.

То есть, когда все другие собаки давно валятся от усталости, наш активный пёс может ещё часа полтора тупо прыгать на месте козлом до потолка! Доберманы, они как дети, неуклюжие, грациозные, неугомонные, ушлые, недалёкие и очень искренние в каждом своём поступке.

— Собаченька, обними меня, — тихо попросила Марта, утомлённо садясь прямо на траву. — Я так забегалась, что почти уже протрезвела. А когда девушка трезвеет, ей становится грустно.

— Лизь тебя?

— Два раза. — Она подставила румяные щёки.

После этот предатель с огрызком хвоста и внешностью зубастого демона с кожаным носом облизывал мою… мм… как-то фраза не заладилась во всех смыслах…

В общем, Декарт мне в печень, я шагнул к мужику, одновременно приступая к планомерному изгнанию беса.

— Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое… И ныне и присно и во веки веков. Аминь.

После этих слов «педагог» откинулся навзничь в якобы предсмертном хрипе, а на плече педофила из церкви святой Терезии резко возник маленький тощий бесёнок с… э-э… как бы политературнее выразиться… с большущим естеством и непомерными закромами.

Он уставился на меня высокомерным взглядом, грозно покачивая своим «орудием», которое был вынужден держать двумя руками.

— Ты серьёзно, парень? — на всякий случай уточнил я.

Бес игриво ухмыльнулся, а мгновение спустя мы поняли, что нас заманили в засаду.

Справа и слева, впереди и сзади из-под кустов старого оврага начали вырастать сероватые тени. В целом они слегка походили на людей, но холод, мгновенно схвативший зелёную траву голубоватым инеем, говорил, что мы имеем дело с самыми отмороженными призраками.

Теми, кто не был принят ни землёй, ни небесами, а значит, остался пребывать в подпространстве, искушаясь неестественной злобой ко всему живому. Мне лично не доводилось с такими встречаться, но отец Пафнутий рассказывал. И то немногое, что я запомнил (нерадивый ученик!), так это «серебряные пули от привидения-то не берут».

А что берёт? Если б знать…

— Все ко мне. Встаём спина к спине, как лоси, и отбиваем атаку волков!

— Где волки? Нет их, — удивлённо уставился на меня мой доверчивый пёс. — Ты в порядке? У тебя всё хорошо? А то у нас тут привидения, знаешь ли. Вот они, смотри, будь в курсе, да?

Я коротко взвыл на луну, возводя очи к ультрамариновому небу, после чего сам, никого более не уговаривая, встал между Мартой и Гессом. Нас окружили.

Мужик-педофил, воспитатель маленьких девочек, предпочёл вдруг быстренько потерять сознание. Кстати, это весьма себе разумный ход. Лежи себе до выявления победителя, дыши носом через раз и не лезь заранее ни на чью сторону — удобно, почему нет…

Я выхватил фляжку со святой водой и револьвер из-за пояса, не будучи особо уверенным, как именно может помочь и то и другое.

В целом считается общепринятой аксиомой, что святая вода действует на привидений не хуже ледяного душа. То есть они отлетают в сторону, но не факт, что не вернутся. Серебряные пули против них же совершенно бесполезны, я уже говорил об этом выше.

Пролетела такая насквозь, и нет её, а зловещий призрак по-прежнему идёт на тебя, но уже мстительно указывая на обгорелую дыру во лбу или грудной клетке. Молитвами их также не утихомиришь, тогда что нам делать?

— Понятия не имею, — честно ответила Марта, так, словно минуту назад я разговаривал вслух, а не сам с собой.

Это плохая примета, кстати. Свидетельствует, что у вас не всё и не везде в порядке с головой. Хотя вроде бы Система обеспечивала нам какую-то там медицинскую страховку? Надо будет непременно перечитать договор, когда вернёмся. Или если вернёмся, это честнее…

— Можно я их немножко кусь? — осторожно спросил у меня мой пёс. — Всё равно вы ничего не делаете, а мы пока поиграем. На тебе лапку.

— Будь осторожен, — попросил я, крепко обнимая его за упругую шею. — Эти туманные твари тоже могут кусаться.

— Пусть сначала догонят, — гордо вскинулся Гесс и одним прыжком встал в кольце привидений. — Поймайте собаченьку! Кто смелый? Нет таких, тогда я возьму и помечу всю территорию. Моё место! Пусть все знают, что вы тут никто, а собаченька всё! Гав на вас!

Не уверен, что любое привидение можно было рассердить или обидеть таким вот примитивным способом. Но что имел в виду мой пёс, все сразу поняли, насупились и поднапряглись. Что же дальше?

Сколько мне помнилось из курса художественной литературы семнадцатого — двадцатого веков, привидения никогда не отличаются особой быстротой в движении. А вот доберманы…

Моё лицо невольно расплылось в широкой улыбке, словно я только что получил титул года «От ты ж догада!» и в дополнение самую широко рекламируемую Президентом РФ машину «Лада Седан Баклажан». Приятно-о, Фрейд меня задери…

— Что происходит? — тихо шепнула мне на ухо Марта.

Я едва не воспарил к небесам от её нежного голоса, но сумел овладеть собой, прокашляться и максимально мужественным голосом ответить:

— Обычное дело, сейчас наш пёс загоняет противника до полного утомления, а потом съест! Ам-ням-ням.

— В смысле? Фу-фу-фу…

— Шучу.

— Не надо так шутить, — надулась она, её дыхание всё ещё пахло крепким пивом. — Обними меня, мне страшно.

Я не сразу поверил тому, что слышу, но тем не менее чисто автоматически обнял круглые плечи рыжей офисной работницы, в глазах которой явственно читалось: «Спасите, помогите, дама в беде, я почти что вас люблю, но делайте уже хоть что-нибудь!»

Мой пёс, довольный по самые уши, носился кругами, создавая из привидений и призраков серебристо-лиловый круг. Те же, вдохновлённые погоней, еле слышно шипели, выли, визжали, поднауськивали друг друга в коллективной надежде поймать хотя бы тень от кончика хвоста неуловимого добермана. Ага, не вспотели, парни?

Любой вменяемый кинолог знает, что занятие сие и бесперспективно, и бесполезно, и вообще по-любому неуважаемо. Но кинологов тут не было, как и у привидений мозгов.

Поэтому скрученные друг с другом в одно кольцо злобные призраки смотрели на нас со страхом и ненавистью. Яростный доберман лаял и прыгал северным оленем, мне тоже показалось невежливым сидеть без дела. Хотя обниматься, конечно, так приятно…

— Тем не менее беса надо изгнать. Милая, ты посидишь минуточку без меня?

— Какая я тебе милая? — охнула Марта.

— Э-э…

— Ну ок. Пусть милая. Всё равно нет.

— Но мне как бы очень надо прямо сейчас изгнать одного нахального и, не побоюсь этого слова, весьма озабоченного беса.

— Не бросай меня.

— Хорошо, я не брошу! Но беса-то как бить?

— Не знаю. Я девочка. Я не хочу бить каких-то там бесов. Я хочу кружевные трусики и в ЕС. Тьфу! Вроде протрезвела, но какую хрень я несу, а?!

— Не знаю, однако…

Мне показалось очень естественным и романтичным на тот момент потянуться губами к её тёплым губам, но я наткнулся на жёсткий кулак у подбородка.

— Фёдор, или, мать твою, как ты предпочитаешь называться для друзей, Тео! Давай сойдёмся на том, что у меня идёт полевая практика. А это значит — в первую очередь задание и уже потом всяческие развлечения личного плана. Если, конечно, к тому времени они вообще могут иметь место быть. Я не слишком сложно выражаюсь для твоих гото-философски-армейских мозгов?

Мне пришлось сглотнуть ком в горле, а вместе с ним все свои надежды и планы на будущее. К примеру, тот эротический полусон, где я осторожно и ненавязчиво расстёгиваю пуговки её камуфлированной рубашки. Добираюсь, как я помню, до верхнего края тонких кружев её белого лифчика, а там…

Дальше только фантазии. Ничего не видел, ничего не знаю, уф…

Не буду врать и не хочу. Почему? Потому что я хочу её, а не свои фантазии!

— Тео, счастье моё?

— Да? — слегка удивился я такому всё обещающему началу.

— Убей эту тварь, что скалит зубы на мою коленку. Тебя это не затруднит?

Я, не задумываясь, развернулся, на ходу картинно выхватывая легендарный наган тысяча девятьсот семнадцатого года выпуска. Коварно подкравшийся бес только-только раззявил пасть, когда три серебряные пули подряд кучно легли ему в закрома. Оторвало всё на хрен! Мне надо как-то точнее объяснять или вы и так уже всё поняли?

Видимо, надо, поскольку на месте скрывшегося в кустах бесёнка вдруг неожиданно возник натуральнейший могучий чёрт. Тот самый, от общения (противодействия) с которым так строго предостерегал меня отец Пафнутий.

Тупо потому что силы не те, масштабы несопоставимые, и вообще человек против беса и то не всегда спасается, а уж против настоящего чёрта у него и вовсе шансов нет. Гоголевский кузнец Вакула уже не в счёт, времена кардинально изменились.

Я вообще ничего не понимаю, что за совковщина, откуда он вообще тут взялся?!

Ну и ладно, когда и кого это останавливало? Не нас уж точно.

— Что ж, дети мои. — На моём пути встал здоровущий, за три метра (просто представьте себе!) ростом, краснокожий мускулистый чёрт с хвостом, рогами и коровьими копытами, кое-где прикрытый островками чёрной кучерявой шерсти. — Сейчас наступит лютая смерть и тебе, бесогон, и девке твоей, и твоей собаке…

— Собаченьке, — поправил рычащий Гесс, пиная лапой грязный серо-белый шар, в который он укатал все привидения. Вряд ли они ещё когда нас побеспокоят.

Я подумал и сурово кивнул, вскидывая револьвер:

— Не стоит обижать моих друзей.

Этот храбрый чёрный доберман с рыжими бровями действительно мой единственный настоящий друг. И поверьте, среди всех людей, с которыми я только был знаком по жизни, второго такого друга нет. И быть не может!

Отец Пафнутий, он хороший наставник, настоящий учитель, человек, который сам прошёл через те же горнила боёв, он не понаслышке знает свист пуль у виска, он не боится ничего, потому что верит в Бога, а Господь Бог верит в него.

Но работаю-то я не со святым отцом. Не он прикрывает мою спину в этом бою.

— А я думаю, стоит, — чисто по-пацански прицокнул языком чёрт. — И чё теперь?

Я задрал голову вверх, чтобы хоть как-то встретиться с ним глаза в глаза. Но ни фига, он не удостоил меня такой чести. Типа я вообще никто, с его высокородной точки зрения. И знаете, почему-то оно меня совершенно не обрадовало.

Я был готов к полновесной драке, а не к игнору. То есть совсем не к тому, чтобы на меня вообще не обращали внимания. Это, в конце концов, просто неприлично.

— Вариант только один — пристрелить сукина кота, — пояснил я Гессу и Марте, спуская курок.

Серебряная пуля с чавканьем врезалась в лоб упивающегося своей безнаказанностью чёрта. Нарушая все правила русского языка, скажу, ни черта с ним не случилось! Он даже не почесался, а вот из кустов вылез мрачный кастрированный бес, перемотанный бинтами, и мстительно погрозил нам кулачком.

— Дружище, разберешься с ним?

— Кусь? — уточнил доберман.

— Кусь по полной, а мы попробуем увести чёрта.

— Что мы делаем? — спросила протрезвевшая рыжуха.

— Бе-жи-им!

Крутые рога нечистого взрыхлили землю на том самом месте, где мы только что стояли.

Мужик-педофил, видимо, очнулся от выстрела, поднял голову, встретился взглядом с чёртом и, завывая от ужаса, пустился копать себе норку в сырой земле. Уж лучше сразу могилу…

— Я убью всех!! — проревел нечистый. — Замрите, и смерть ваша будет лёгк… э-э, куда?!

Мы ответили в максимально расплывчатой форме.

Дальше начался бег без правил. Учитывая, как часто нам приходится к нему «прибегать», удивляюсь, что он ещё не признан олимпийским видом спорта.

Сначала мы бросились по стенкам оврага вверх, к свету и людям, но поскользнулись на мокрой траве и кубарем слетели вниз. Нечистый утробно захохотал, распахивая нам объятия, и, не пролети мы чудом у него промеж ног, нам бы хана…

А так мы выкатились на едва видимую тропинку, попутно отдавив рогатому кончик хвоста. Что одновременно подняло настроение нам и заметно ухудшило чёрту.

— На лоскуты порву-у!

Мы вновь кинулись наутёк. Должен признать, рыжая офисная мышка удирала вполне достойно, она не визжала, не орала, не звала на помощь, не висла на мне кандалами, не пыталась упасть в обморок и вообще вела себя не как обычная девушка.

Марта успешно передвигала ножками, иногда даже опережая меня на пару шагов, так что я выравнивал расстояние лишь на крутых поворотах. Раздосадованный более нашим бегством, чем серебряной пулей во лбу, рогатый здоровяк неуклюже топал следом.

Конечно, он уступал нам в скорости, но несоизмеримо превосходил в грубой силе и упорстве. Рано или поздно он догнал бы нас, тем более что и бежать-то больше особо было некуда. Тропинка кончилась, стенки оврага, заросшие кустарником и плотно оплетенные плющом, резко вздымались вверх. Всё, дальше тупик, мы переглянулись, тяжело дыша: что делать?

Нечистый ускорил шаг, однако я успел влезть на крепкую ветвь молодого дуба и за руку подтянуть к себе рыжую Марту. Когда чёрт встал под деревом, мы уже сидели на сучьях выше его головы. Вот так-то вот, обломись, скотина неодомашненная, не так всё просто…

— Попались, дети мои.

Должен признать, что при мерцающем лунном свете рогатый монстр с серебряной точкой во лбу выглядел особенно устрашающе.

— Ваше последнее слово?

— Сдавайся, — с разбегу, не задумываясь, предложил я.

— Зачем?

— Потому что! — ответила за меня Марта.

— Да кто ты такой, бесогон? — совершенно логично, если вдуматься, вопросил чёрт.

Хм, да, кто я такой в сравнении с ним? Никто.

И сделать я ему ничего не могу, даже на помощь позвать. Никто не услышит, никто не придёт, интересно, умеют ли черти лазить по деревьям? Скорее всего, да.

— Слезайте.

— А не пошёл ты к Фрейду в бородатую задницу?!

Чёрт явно задумался. Не то чтобы он не знал, кто такой Фрейд или была ли у него борода. Просто, видимо, искал в моей фразе тонкий юмор или завуалированное оскорбление, а там не было ничего такого. Как выражается мой непримиримый пёс: «Нет тебе лапки!»

Ну а пока он искал, я, пользуясь случаем, быстренько достал фляжку и вылил святую воду ему на голову. Вою было-о…

Нечистый раздирал когтями вспухшую пузырями кожу на лице (морде, харе, физиономии), пытался стрясти нас с дуба, грыз землю, но не умирал и не уходил. Возможно, на такую махину одной фляжки было мало? Но видите, на него же и серебро не особо действовало.

Я лихорадочно прикидывал хоть какие-то возможности нашего спасения, в конце концов, хотя бы просто возвращения домой. Карта джокера лежала в нагрудном в кармане, но без собаки назад нельзя, я Гесса не брошу. А где сейчас носится мой доберман, Кант его знает…

Пока чёрт рычал от боли внизу, вытянув лапы и обходя наш дуб по кругу, Марта решила со скуки повыяснять отношения. В принципе правильно, ей чем-то надо заняться, а нечем.

— Сколько патронов у тебя осталось?

— Два, — честно признался я, на службе нас учили считать выстрелы, это важный момент. — Три ушли на беса, одна пуля в чёрте. Я очень метко стреляю.

— Ок, норм. То есть ещё две пули — и он сдохнет?

— Не вариант, считается, что серебро в голову положит почти любого, даже самого крутого беса. А это чёрт, он и с шестью пулями в пузе ходить может.

— Почему ты не взял пулемёт?!

— У нашего отца Пафнутия дома только революционный «максим» с молдавской тачанки, — попробовал объясниться я. — Вполне рабочий, конечно, но на улицу с ним нельзя, полиция не поймёт.

— А я бы поняла, — с чувством ответила Марта. — Значит, ты сберёг две пули — одну мне, одну себе. О, как я ненавижу эти ваши мужские традиции: вечно драться, вечно умирать, героически пристрелив друг друга…

— Да ничего подобного у меня и в мыслях не было!

— Не выкручивайся, Тео, поздно, ты загубил мне всю полевую практику.

— Я не…

— Не спорь уже! Просто спаси меня, и всё! Я что, о многом прошу? Ну пожалуйста-а-а…

На самом деле я бы и себя спас с превеликим удовольствием, но категорически не знаю как! Да если б мне с первого раза не удалось плеснуть ему в лицо святой водой, он бы нас давно с дерева снял и в том же овраге на пять метров в грунт закопал без помощи экскаватора.

А так подслеповатый чёрт тыкался в ствол дуба рогами, разводил руками, ругался сквозь зубы на древнеарамейском, но толком не мог разглядеть в темноте, на каких ветках мы спрятались. Что, впрочем, не давало нам железной гарантии сбежать, а бегать от чёрта наудачу слишком рискованно, в конце концов, просто умрёшь усталым.

— Знаешь, некоторые медведи уверены, что люди живут на деревьях.

— Ты всерьёз надеешься успокоить меня дебильной шуткой?

— Зато ты больше не хочешь меня убить.

— Кто тебе сказал?!

— Бесогон, я ведь чую тебя, — утробно прорычал чёрт, словно большой кабан, роя землю пятачком под нашим дубом.

— Что может его убить? Думай давай! — взвизгнула Марта, пытаясь пнуть меня в колено со своей ветки.

— Общепринято считать, что нечисть боится божьего креста, христианских молитв, святой воды, чистого серебра, — привычно пустился перечислять я. — Но тут оно не работает.

— Ещё что-нибудь!

— Ну, положим, ещё гнев божий, огненный меч архангела Михаила, копьё Гавриила, хоть что-нибудь принадлежащее ангелу.

— И что из этого у нас есть — меч, копьё?

— Издеваешься?!

— Я пытаюсь помочь, дубина!

— Вам ничего не поможет, дети мои, — тихо расхохотался нечистый, обнимая наш дуб когтистыми лапами. — Идите сюда сами, умрёте сладко и быстро…

Марта, нимало не стесняясь меня, послала его лесом (деликатно выражаясь) и плюнула ему на лысину. Крайне метко для испуганной девушки. И кстати, так же неблагоразумно, ибо…

— Я высосу спинной мозг из твоих костей, мерзавка рыжая!

Рогатый прыгнул вверх, и мне не оставалось ничего другого, кроме как спустить курок. Промахнуться с такого расстояния было невозможно — две серебряные пули навек погасили оранжевые огни в подслеповатых глазах чёрта! Здоровяк рухнул навзничь…

— Тео, ты крут! Я под впечатлением. Это по методу Одиссея с циклопом?

— Ха-ах, думаете, победили?!

Если вы ожидали, что после трёх пуль чистого серебра огромный чёрт уже умер, убежал жаловаться сатане, скрылся в пекле, вызвал «скорую», рассыпался чёрным пеплом и так далее, то, увы, нет. Такого сказочного конца нам не подарили…

Он просто встал, протёр пальцем пустые глазницы, выковыривая длинным кривым когтем кусочки белого металла и слизи, так что побледневшую рыжуху едва не стошнило, и вновь поднял к нам злобное, изуродованное лицо.

— Думаешь, ослепил меня, и всё? Я чувствую ваше тепло, слышу стук ваших сердечек, даже чувствую, как стынет кровь у вас в жилах. Вас ждёт страшная смерть, дети мои…

Он взвился вверх в невероятном прыжке, одним махом стащив с ветки обомлевшую Марту. Я швырнул в него разряженным наганом, лихорадочно обхлопал карманы в поисках неизвестно чего, зачем-то вытащил чёрное перо Дезмо, и….

— Человек с крыльями — ангел? Проверим? — спросил я сам себя, прыгая вниз.

Мне удалось в падении толкнуть чёрта ногами в плечо, заставив пошатнуться, и дважды крест-накрест полоснуть его чёрным пером по могучей груди. На багрово-красной коже здоровяка вмиг выступили две рубленые раны, из которых брызнул ярко-синий свет!

Нечистый рухнул на колени и захрипел, из его рук выпала бледная, как простокваша, Марта, а я помог ей отползти и встать на ноги. Всё расширяющийся крест на голой груди нечистого горел неугасимым пламенем, запах серы и палёной шерсти обжигал ноздри.

На миг в теле чёрта проявились все кости скелета за исключением рогов и костей хвоста, он казался таким же человеком, как и мы. Никакой разницы. А буквально через пару секунд он превратился в безмолвную серую статую из пепла и пыли.

Рыжая воительница вырвалась из моих рук и, едва сдерживая слёзы, подошла к статуе, изо всех сил пнув её ботинком между ног. Останки чёрта зловонной кучей осыпались в мокрую траву.

Я подобрал наган, растоптал всё ещё шевелящийся шар из привидений и, шагнув к Марте, осторожно обнял её за плечи. Она не возражала.

— Где твой пёс?

— Не знаю, беса гоняет.

— Догонит и кусь?

— Даже не сомневайся.

Мы постояли ещё пару минут чисто на всякий случай в ожидании сирен полицейских машин, которые, по идее, должны были бы приехать на подозрительный шум в овраге и грохот револьверных выстрелов. Никто не приехал. Хотя чего уж там, мы ж в России, тут и летом дети петардами балуются, на каждый выстрел полицейскую машину не наотправляешься…

— Смотри, это он?

По освещённой лунной тропинке козлиными прыжками нёсся счастливый доберман, задорно выбрасывая вправо-влево задние ноги. Не пытайтесь это представить или, страшнее того, повторить. Ни одна другая собака на свете на такое балетное веселье не способна.

— Поймал беса?

Гесс довольно выпятил грудь, кивнул и сплюнул нам под ноги маленький хвостик с кисточкой.

— Ты что, его съел? — Впечатлительная рыжуха торопливо прикрыла ладошкой рот.

— Нет, я же не злой! Не обижай собаченьку, — сдвинул брови доберман. — Я его гонял, было весело, потом за хвост его кусь! Он заплакал и лопнул. Не захотел ещё поиграть. Я хороший?

— Ты самый лучший на свете. — По-моему, мы сказали это в унисон, и наши ладони одновременно легли меж острых ушей разомлевшего пса.

А потом вся киношная красота этого лиричного момента была безобразно испорчена кем-то свыше.

Мы с Гессом вновь открыли глаза в доме отца Пафнутия, а Марта, видимо, отправилась в офис Системы. Какое-то время мне казалось, что я до сих пор чувствую тепло её пальцев.

Батюшка коротал время за книгой, Анчутка привычно гремел посудой на кухне.

Нас крайне удачно поставили на те же места, откуда забрали в прошлый раз. Не знаю, как они это делают, но до сих пор, сколько ни кидали туда-сюда-обратно, ни разу не сунули головой в помойное ведро, лбом об печку, ногами в кастрюлю. Признаем, что в этом смысле научные специалисты Системы не зря ели свой хлеб.

— От и Федька с Геськой вернулись. — Старец бросил на нас весёлый взгляд из-под очков. — От по мордасам вашим вижу, что от не всё ровно-гладко прошло.

— Как вы догадались? — буркнул я.

— Элементарно, мон ами, — откликнулся наш кухонный бес. — Доберман сияет, как самовар, а ты мрачный, словно черничный йогурт. Я прав, ваше святейшество?

— Прав-то оно так, да от в чужую беседу ноздри совать не благословляется. Гляди, как бы кадилом-то кривой нос не выпрямили.

Анчутка лишь широко улыбнулся во весь рот, демонстрируя великолепные зубы, способные навеки лишить работы любого стоматолога. Он ни капли не боялся наших угроз, да и правильно, кстати. Мы ж его по уставу на место ставим.

— Гав?

— Ох ты ж, собаку покормить забыли!

— Айнен момент, херр Гесс. — Действительно, уже через минуту перед проголодавшимся доберманом стояла миска отварных овощей, четверть говяжьей головы и ломоть хлеба.

С точки зрения профессиональной кинологии, разумеется, это всё не самая сбалансированная пища, но село есть село, кормим чем можем. Мяса в неделю он по-любому получает больше, чем все мы, вместе взятые. И это я не из зависти, а просто как факт. Лысина Сократова…

— Об чём задумался, паря?

— Слишком о многом сразу, отче. — Я налил себе стакан тёплой воды из чайника и выпил почти залпом. Теперь оставалось максимально коротко отчитаться о нашем сегодняшнем деле.

Не всё, не во всех деталях, конечно. Допустим, о моих взаимных объятиях с Мартой никому знать не следовало или о том, что педофила мы так и не нашли, видимо, он сбежал, но беса мы изгнали, а вот когда я признался, что убил чёрта тем самым пером из чёрного крыла Дезмо, в доме вдруг повисла нереальная тишина.

Анчутка осел в углу, похоже, в совершенно реальном обмороке, сведя карие глаза (нет, очи!) к переносице. Отец Пафнутий не заметил, как очки соскользнули с его вспотевшего носа и булькнулись в блюдечко с чаем. Даже доберман на минуточку перестал чавкать, проникнувшись важностью момента. Ну и?..

— Паря, ты от в курсе, почему мы бесогоны-то? — наконец выдохнул батюшка, заметив, но игнорируя свои очки в блюдце. — Потому от как бесов гонять — это и можно и нужно. А коли вдруг от чертяк убивать — это оно уже и…

— Нельзя, что ли?

— Я тебе от так скажу: самоубийство-то, оно и без того грех, однако ж чего таким причудливым способом-то?!! Чего не просто лбом о берёзу, если уж от приспичило, у нас деревьев-то пока хватает. Глядишь, от на лесоповале ещё и «спасибо» скажут!

— Но…

— Но так ты, козлина японская, хотя бы один копыта отбросишь, — едва сдерживаясь от мата, договорил из своего угла наш домашний бес. — А теперь нас тут всех залётной вендеттой на бомбардировщиках накроет! Пуркуа?! Объясняю: всё из-за того, что одному ушлёпку захотелось на бель синьорину впечатление произвести, чёртика пёрышком пописать. Дебило, кретино, идиото, кода диабло-о! Можно я его своими руками в соусе песто утоплю и твёрдым пармезаном могилу посыплю?!

— А если мы просто его сдадим?

Не знаю, кто это сказал, явно не я. Отец Пафнутий и Анчутка тоже в недоумении уставились друг на друга, а Гесс, резко опустив голову, начал с хрустом грызть кость. Типа никто не при делах.

— Ладно, — решился я. — Не буду спорить. Видимо, у нас действительно могут быть проблемы. Так, может, мне стоит сходить в офис и разобраться? В конце концов, этот чёрт как сакральная жертва был убит ради спасения жизни сотрудницы всё той же Системы.

Брюнет безрогий неуверенно обернулся к батюшке, тот рассеянно пожал плечами. Почему бы и нет, если в деле замешана Система, то было бы вполне логично предложить им же разделить ответственность. Хотя бы взять на себя защиту лиц, не участвовавших в этом деле.

— Я пошёл. Гесс, ты со мной?

Доберман материализовался у моего колена с такой изумительной скоростью, словно бы не стоял секунду назад в противоположном углу кухни у миски. Пройдоха-а, слов нет.

— Ты от, паря, не особо скандаль там, ежели что. Иногда от бывает и такое, когда терпимость и смирение — сие есть благоразумие!

— А ля гер ком а ля гер. Короче, гаси там всех, Тео!

— Будем считать оба ваших пожелания нашим общим планом действия. Я пошёл?

Выложить на стол разряженный револьвер, оставить за пазухой чёрное перо, достать карту оранжевого беса и щёлкнуть по ней ногтем. На всё про всё меньше полминуты.

В белом коридоре Системы не было никого. Я позволил доберману деликатно постучать в дверь лапой.

— Здравствуйте, мы вот пришли…

За компьютерным столом сидела Марта, всё ещё в том же камуфляже. По её щекам бежали крупные слёзы, а губы прыгали.

— Господи, что с вами? Мы не хотели вас обидеть, просто пришли уточнить пару вопросов. Начальство чем-то недовольно? Мы зря завалили чёрта? Я вас обидел? Гесс не туда лизнул?

Мне в голову полетела авторучка, степлер, линейка и сотовый телефон. Всё мимо. Кидаться она никогда не умела.

— Обижаешь собаченьку и Тео, а он хороший, он тебя любит, — подал голос мой пёс.

— Марта, простите, — поддержал я её, а не его. — Мы… мы, наверное, дураки. Просто возникла такая ситуация, я хотел сказать, должен был сказать, вы мне очень…

— Я знаю. — Она хлюпнула носом. — И я тебе скажу, потому что ты мне тоже…

— Нравлюсь?

— Да, а что такого? Нельзя?!

— А собаченька?

— Заткнись, — дружно рявкнули мы на прижавшего уши Гесса.

Он прикрыл нос лапами и затих.

— Но ты должен знать, что мне… что я… Ох!

Рыжая красавица шумно выдохнула, встала, опустила голову, расправив плечи, а потом из-за её спины взметнулись короткие белые крылья…

P.S.

— Дома никого нет.

— Я вижу.

— А где отец Пафнутий? Почему он ушёл, зачем он нас бросил? Где Анчутка? Беса нет, вкусняшек нет, где моя миска? Стоп!

— Что? — Я невольно сбился с шага. Доберман опустил нос к полу, дважды шумно втянул ноздрями воздух, а потом вдруг резко бросился в угол моей комнаты. Я метнулся следом. Из-под моей кровати торчали чужие ноги…

— Анчутка?!

Мы вдвоём вытянули избитого в мясо безрогого беса. Греческий нос набок, зубы выбиты, глаз заплыл, второй едва смотрит, волосы на висках вырваны с корнем. Господи боже ты мой…

— Черти-и… они забрали-и…

Моё сердце похолодело.

— Они забрали отца… отца Пафнутия.

Декарт мне в печень!

…И на какое-то время у меня остановилось сердце.

Наверное, на минуту, не меньше; в наступившей тишине раздавалось сопение изумлённого Гесса, бодрый стук его сердца, слабенькое прерывистое сердцебиение искалеченного Анчутки, а третье сердце не стучало. Видимо, это моё.

Страшные слова безрогого брюнета превратили тёплый живой комок в моей груди в некое подобие заледеневшего голубя. На разбитых губах Анчутки пузырилась кровь…

— Выскочили из ниоткуда, я попытался… — Каждое слово, каждый выдох давались ему с трудом. — Они забрали отца Пафнутия, он их не…

Я не спрашивал кто. Мы все это знали.

Полиция могла забрать, но полицейские не стали бы избивать домашнего беса. Бабы или просто сельчане могли прийти, наораться, затребовать своё и тоже забрать с собой, но не батюшку. А вот как раз наоборот, Анчутку! И тогда нашего красавчика просто бы разыграли по жребию в карты сугубо ради плотских утех. Почему нет, и в современных сёлах бывают простые нравы…

Мелкие или даже крупные бесы нипочём бы не смогли справиться ни с отцом Пафнутием, ни с нашим нечистым поваром, а уж с их боевым тандемом тем более. Значит, это были…

— Куда пошли черти?

— На… на площадь, — слабо прошептал Анчутка. — Казали, що там… там ось вже и… и расстреляють як сепаря на майдани.

— Давно?

— Цвай минутен.

— Гесс, за мной!

Уже на пороге я обернулся и спросил:

— А ты почему за него вступился? Вроде не обязан.

— Пошёл к чёрту…

— Туда и собираюсь, Декарт мне в печень!

Теперь, возможно, стоит на минуточку вернуться к законам жанра. Сейчас их мало кто соблюдает, но я воспитан в высоких традициях литературы и мировой философии, поэтому для начала позвольте хотя бы представиться: Фёдор Фролов.

Бывший гот, бывший философ, бывший военный. Нет, не профессиональный, но успел отметиться на службе в армии и снайпером в горячих точках. Ушёл после первого же ранения, чего не стыжусь: война грязное дело, и не с моими интеллигентскими иллюзиями лезть в неё с головой.

Судьба-индейка, по выражению романтических литературных героев начала девятнадцатого века, отправила меня в почти забытое советской властью (да и нынешней, российской, редко вспоминаемое) село Пияла в холодной Архангельской губернии, где я был принят скромным послушником в Воскресенский храм и поселён в доме местного священника отца Пафнутия.

Вот он-то как раз бывший кадровый офицер, Герой России, участник четырёх войн, мужик с секретом, удивительным добродушием и такими сплошными тайнами, что ни боже мой лезть к нему в душу, даже если очень и очень хочется. У меня хватило мозгов и такта.

Так вот, у этого самого батюшки также жил (типун мне на язык, он и сейчас живёт!) высокопородный двухлетний доберман по кличке Гесс. Вообще-то Гесс умеет разговаривать, непонятно с чего и как, но что есть, то есть, назад не перемотаешь, примите как данность, вам же проще. У него разум семилетнего ребёнка, иногда умнее, иногда глупее, а основной лексикон составляют слова «лизь», «кусь» и «на тебе лапку, не обижай собаченьку!».

Ну а кроме того, как вы уже поняли, при нашем доме прописан натуральнейший бес.

Анчутка, взятый мной и Гессом в плен, добровольно согласился обломать рога, обкорнать хвост, покориться православному батюшке и кормить нас всех чудесными блюдами разных народов исходя из возможностей нашего скромного кошелька и небогатого выбора продуктов в сельском магазине.

При этом попутно занимаясь со мной специфичным рукопашным боем и разговаривая как сумасшедший полиглот в беглом режиме на куче известных ему языков. В этом смысле он реально был не только спарринг-партнёром, но ещё и учителем. Это правда, это имеет место быть.

В общем и целом, хвала Фрейду озабоченному, компашка у нас складывалась та ещё…

— Куда мы идём? — спросил мой остроухий пёс уже за воротами, хотя вроде бы всё время был рядом и слышал всё то же, что и я.

— Спасать отца Пафнутия.

— Там будут бесы, я их кусь!

— О, там будут даже черти, и могучие.

— Но ты ведь защитишь собаченьку? А я тебе лапку дам, на! Хочешь две лапки?

— Гесс, дружище, — я опустился на одно колено, встав с доберманом нос к носу, — у меня шесть патронов в нагане, и ты прекрасно знаешь, что всего лишь один нижегородский чёрт готов был придушить нас всех, имея три серебряные пули в башке. Значит, сколько бы там ни было чертей, мы по-любому у Вольтера в тощей заднице! Но отца Пафнутия бросать нельзя, поэтому бей, кусай, отвлекай внимание, у меня всё ещё есть перо из ангельского крыла.

— Декарт нам всем в печень? — с надеждой уточнил мой пёс, вывалив набок язык.

Я потрепал его по загривку, поправил серебряный ошейник, позволил Гессу два раза лизнуть меня на морозе в нос, после чего мы рысью дружно бросились на выручку нашего героического батюшки. Как говорит наш президент, русские своих не бросают.

Не скажу, что искали долго: со всего села народ стекался на площадь Ленина перед почтой. Несколько громкое название для прямоугольника пять на шесть метров, но тем не менее. А вот то, что мы там увидели, было, мягко говоря, не совсем обычным. Поэтому диктую вслух.

Вся площадь заполнена шепчущимися сельчанами, человек тридцать, не меньше, в массе старики, бабы, дети. То есть все, кто не на работе и кому заняться нечем. У бюста Ленина в снежной шапке стоят два стареньких неработающих фонаря, с вершины одного из них свисает бельевая верёвка, опустившись петлёй на шею безмолвного отца Пафнутия, стоящего в домашних тапках на нашем же кухонном табурете.

Руки православного батюшки были связаны за спиной, в глазах полыхало нечто, абсолютно непохожее на смирение и жажду мученического венца: брови сдвинуты, борода дыбом, а кто умеет читать по губам, прочёл бы отнюдь не поминальную молитву. Материться мы все умеем.

Кстати, да, людям сегодня было о чём поговорить, потому что слева и справа от святого старца плечом к плечу стояли двое эсэсовцев в рогатых шлемах, в форме Великой Отечественной, со шмайсерами на груди. Плюс стройный, подтянутый офицер в новенькой шинели и фуражке вермахта.

Вот, значит, кто сегодня черти, ну-ну…

— Чё такое от творится-то, ась?

— Поди, от кино снимают.

— А чё-то камер-то и не видать. Когда у нас от в коровнике начальство дойку снимает, так от Зинку-то с грудями завсегда вперёд ставят, под камеру.

— А милиция-то знает? Хотя чё ей до нас, той милиции.

— Все они полицаи! Сталина на них нет…

— Ох ты ж, бабы, чё ж не сказали от, чё и нас снимать-то будут, я б хоть накрасилась, носик припудрила.

— Когда ты налижешься, так от, поди, и краситься не надо — нос красный, щёки бордовые, мешки под глазами фиолетовые. Анджолина Джоли!

Я молча протиснулся меж балаболящих местных жителей, на ходу выхватывая револьвер.

— Ахтунг, ахтунг! — с характерным немецким акцентом вдруг раздалось над площадью. — Этот человек есть партизанен. Сейчас ми будем его немножко вешать.

Толпа замерла в любопытстве. Черти (а я видел их реальные рыла) выставили вперёд автоматы, и главный, то есть самый высокий, сделал шаг вперёд, явно работая на публику. На крепкой шее отца Пафнутия заботливо подтянули петлю.

— За все преступлений против законной германской власти великого фюрера, за убийство немецких зольдатен, за помощь партизанен этот человек будет…

— Не будет, — громко объявил я, протискиваясь в первые ряды.

— О, глянь, бабы, монашек пришёл, — облегчённо выдохнул кто-то.

— Да, чернецы, они, говорят, безбашенные.

— Небось от хочет на первые кадры-то попасть, мешает от добрым людям киношку-то досматривать.

— Всем есть закрить рот! — рявкнул офицер, медленно доставая из кобуры парабеллум. — Ты есть кто, молодой партизанен?

— Так это ж Федька-монах, — заботливо влезла с пояснениями какая-то поддатая тётка в пуховом платке. — Он от у отца Пафнутия при храме-то служит, и у него же дома живёт. Дурачок от, но опасный. Вы от бы его к себе в Германию-то забрали, в какой ни есть концлагерь, а то он от наших девок нос от воротит. Тьфу, стыдоба же, ась?!

Батюшка только ухмыльнулся в бороду, а немцы развернули в мою сторону стволы автоматов.

— Ти есть один, партизанен-монах Фиедька?

— Гав, — материализовался у моего колена чёрный пёс в телогрейке и ушанке с красноармейской звездой. Глаза Гесса горели жёлтым огнём, а губы нервно подёргивались над белоснежными клыками.

— Доберман? — не поверил глазам офицер и даже надел на нос пенсне. — О майн либен гот, то есть отличний доберман, майн шёнес тьир![10] Я, я! Фиедька, где ти украль этот редкий немецкий псина?

— От псины слышу, — ни капли не смущаясь, отрезал Гесс. — Отпусти батюшку, а не то я тебя так кусь, что матушкой станешь!

— Доберман взять живим, пастора вешать, молодой чёрний партизанен расстрелять, — подумав, прокашлялся офицер, но я выстрелил первым.

В одно короткое движение, не целясь, не согнув колена, я нажал на спусковой крючок, ещё даже не выпрямив руку. Пуля перебила верёвку над головой отца Пафнутия.

— Гесс, кусь их, — рявкнул я, пользуясь шоком общего замешательства.

Мой пёс на секунду присел для прыжка, но…

Но, прежде чем он сделал хоть один шаг, сзади, со стороны занесённой снегом дороги, раздался визг тормозов и старенький уазик с колёсами, обмотанными цепями, высадил на обочину высокую девушку в ярком лыжном комбинезоне и со столь же модной спортивной сумкой через плечо.

Машина тут же рванула в сторону сельсовета, или, как сейчас принято говорить, «мэрии», а девушка без особого пиетета протиснулась через ряды зрителей, обратившись напрямую к отцу Пафнутию:

— Дед, это чё за хурма?

— Вешают, окаянные, — с показным смирением ответил он, демонстрируя петлю и обрывок верёвки.

— Опять бесы?

— Нет, внученька, это от черти.

— Вечно у тебя одно и то же. — Покачав головой, незнакомка засучила рукава. — Хоть раз бы сказал, типа эльфы пришли или инопланетяне какие-нибудь.

— Фройляйн тоже есть партизанен? — очнулся эсэсовец.

— Нет, я его внучка из Питера.

— Ми вас тоже будем немножко вешать, — посовещавшись, решили немцы.

— А фреска не треснет?

Почему-то именно этот вполне себе невинный вопрос вдруг наэлектризовал толпу.

— Бабы, чё ж от творится-то? Внучка от к деду из городу приехала, а её тут же от и в партизаны записали. Неудобно как-то…

— Ещё и вешать, поди, начнут.

— От тока не в мою смену! Не держите меня-а, мужики-и…

Для движухи не хватало, так сказать, последней капли.

И тут Гесс гавкнул! Громко и мощно, словно гром небесный. Ну вот и всё…

— А-а-а! Бей фашистских оккупа-анто-ов! — в голос, заполошно, тоненько взвыла бабка Маня, раскрывая на груди пальто, а там тельняшка. Народ дрогнул.

Люди собрались, выдохнули, сдвинули брови, сжали кулаки. Скрюченный радикулитом дедушка-гармонист растянул трёхрядку.

— «Встава-ай, страна огромная-а! — взлетело над головами. — Встава-ай на смертный бой!»

— Ми есть стрелятн, паф-паф, — без особой уверенности в голосе предупредил офицер.

Мгновением позже ему по каске прилетел чей-то валенок, и началось…

Доберман в длинном прыжке, под два метра вверх, чёрной молнией в телогрейке сбил с табуретки отца Пафнутия. Очень удачно сбил, в высоченный сугроб, так что батюшку мы сразу потеряли. И надолго, кстати. Хотя тапки остались стоять на табурете.

Я же вступил врукопашную с одним из чертей. Как оказалось, почти ежедневные занятия боксом и борьбой с Анчуткой всё-таки дали результат, мы колотили друг дружку, но никто не мог взять верх. Меня это даже веселило, а вот чёрта в форме ваффен СС уже трясло от обиды и ярости. Они не привыкли, что люди могут им противостоять. Так на тебе, гад!

Краем глаза отметил, что незнакомая девушка отважно сцепилась со вторым солдатом, судя по всему, она знала дзюдо. Хотя в снегу это всегда проблемно, но зато более тяжёлый чёрт никак не мог её завалить, а вот сам падал уже раз шесть. И всё на голову.

— «Не смеют крылья-а чёрные, — расхристанная гармонь рвала русские сердца, — над ро-одиной летать!»

— «Поля-а её просторные-е…» — невольно вспомнил я, не отвлекаясь от драки.

— «Не смеет враг топтать!» — хором поддержала отважная толпа русских баб, под руководством нашего добермана захлестнув немецкого офицера. Стрелять он не рискнул: как бы ни были злы черти, но убивать людей просто так они тоже не смеют — тут запросто можно нарваться на мгновенный ответ ангельского спецназа. Это я со слов нашего безрогого брюнета знаю, хоть сам таких не видел.

В общем, в тот морозный день согрелись все, все отвели душу и почесали кулаки. Оказалось, что жители Архангелогородской области до сих пор не разучились выворачивать доски из заборов, бить ведром по голове, махать лопатой, визжать в ухо и закапывать врага в снегу. Наверное, в одиночку ни я, ни девушка, ни мой доберман не смогли бы одолеть чёрта, но если, как говорится, навалиться всем селом, то вполне и даже запросто.

— «Пусть ярость благородна-а-я вскипа-ает, — грозно неслось над площадью, — как волна-а! Идёт война народная-а…»

…За околицей, посреди истоптанного в грязь поля, стояли три снежные бабы, для крепости облитые водой и мгновенно заледеневшие на морозе. Внутри каждой находилось по одному избитому фашисту, каски были нахлобучены сверху… Глаза вопиют о милосердии, а из-под морковкиных носов выбегают тонкие струйки пара. Значит, всё-таки дышат.

Извлечённый за ноги отец Пафнутий сначала долго плевался снегом, потом ругался матом, потом низко поклонился всем в пояс, попросил прощения и благословил, а бабку Маню даже обнял при всех. Народ расходился неспешно, с песнями и впечатлениями. Как я уже, кажется, говорил, с развлечениями у нас на селе негусто, а тут почти праздник…

Домой мы ушли последними, чертей из снежных баб решили не выковыривать, пусть охладят горячие головы, подумают о своём поведении. В конце концов, мы их сюда не звали, они сами припёрлись. Так что теперь это ваши проблемы, парни, Диоген мне в бочку!

Батюшка шёл впереди, на ходу выдирая льдинки из бороды. Гесс прыгал вокруг, вертел огрызком хвоста, носился взад-вперёд, но пока разумно помалкивал. Мы же поравнялись с той героической девушкой в комбинезоне. Ростом лишь на полголовы ниже меня, то есть высокая. Фигура гибкая, шагает легко, плечи прямые, немножко курносая, но симпатичная.

Я молча протянул руку, из вежливости предлагая забрать у неё сумку.

Покосившись на меня, она помотала головой и спросила:

— Новый послушник, как я понимаю?

— Фёдор Фролов, — отрекомендовался я. — Для друзей Тео.

— Обойдёмся без фамильярностей, Фёдор. Курсант школы МЧС Дарья Фруктовая. И вот только хихикни мне!

Я прикусил губу, потому что хихикнуть как раз таки очень захотелось.

— Фамилия по отцу, а родителей не выбирают. Пафнутий мой дед по материнской линии, я у него зависаю периодически. Ну там раза два-три в год, если с учёбы отпускают. Ещё вопросы?

— Никак нет.

— Вольно, — без улыбки бросила она. — Эй, Гесс! Гесс, тебе говорю, дуй сюда, поглажу!

Мой пёс одарил внучку своего хозяина высокомерно-подозрительным взглядом и, гордо задрав морду, проследовал в наши ворота.

— Забыл меня, — вздохнула она, ни к кому не обращаясь. — А ведь ещё позапрошлым летом играли во дворе в дочки-матери. Такой милаха был, если его укутать в пелёнки и платочек повязать. Качаешь его на ручках, качаешь…

Я представил себе строгого добермана в роли куклы Барби и понял чувства бедного пса. Второй раз он на такое не подпишется, хоть кастрируй, хоть расстреливай. Избитый в кровь Анчутка встретил нас на пороге. Голова домашнего беса была замотана бинтами, лицо в синяках, правая рука на перевязи. Как на ногах вообще стоял, ума не приложу, но бесы — твари живучие…

— Где они? — тихо спросил он, когда я поднимался на крыльцо.

— За селом три снежные бабы. Мы их туда закатали.

— Грациас, сеньоры!

— Освободил бы от чертеняк-то, кстати, — не оборачиваясь, буркнул отец Пафнутий. — Замёрзли-то, поди, в лёд. Так ты от лом железный возьми.

— Премного благодарен, ваше превосходительство, — умилился Анчутка, достал из сеней лом и, прихрамывая, пошёл мстить.

На новую гостью он внимания не обращал, коротко поклонился (или споткнулся?) и вышел за ворота. Но, видимо, для девичьего сердца вид избитого красавчика был столь эпически-героичен, что внучка отца Пафнутия на миг замерла с распахнутым ротиком.

Я подмигнул Гессу, и верный доберман легонько вмазал ей передней лапкой по нижней челюсти, приводя в чувство.

— Это не человек, бес.

— А-а… кто?

— Бес. Нечто вроде тех чертей в фашистской форме, но пожиже уровнем. Я думал, ты знаешь?

— Знаю, конечно. — Она гордо вздёрнула носик. — Мне дед о них все уши прожужжал. А ты, значит, тоже в них веришь.

— Как можно не верить в то, что видишь?

— Оу-у, как всё запущено… — Она сделала вид, что её это не особо касается. А я, естественно, не стал ничего доказывать.

Мы ввалились в наш большой уютный дом. Батюшка, не раздеваясь, не снимая тапок, протопал к себе в комнату и, опустившись на колени, истово перекрестился на иконы.

Я же снял полушубок, повесил его на гвоздь в сенях и помог разоблачиться Гессу. Надеюсь, никто не обратил внимания, что сегодня он при всех разговаривал? Ну а если обратили, так, наверное, забыли уже в пылу сражения. Там же лютый махач был, хорошо ещё всерьёз не пострадал никто.

Кроме чертей, разумеется. Но для них это дело сейчас пойдёт по второму кругу, там уже Анчутка с ломом возьмёт своё, а он драться умеет, по себе знаю. Кстати, как-то вдруг забылся и сам факт того, что наш православный батюшка каких-то полчаса назад стоял с петлёй на шее.

Ему оно уже не было ни капли интересно, у него теперь другая радость, Фруктовая…

Когда я вошёл в горницу, отец Пафнутий и Дарья уже стояли в обнимку. Признаться, я слегка вздрогнул.

— От же праздник-то какой, внученька от любимая приехала!

Нет, не от их родственных объятий и поцелуев в щёчку, просто, когда девушка сняла вязаную зимнюю шапочку, оказалось, что у неё очень короткая мальчишеская стрижка и совершенно седые волосы. Не крашеные, а именно седые. Это если и не пугало, то напрягало уж точно.

— Знакомься, паря! — Батюшка развернулся ко мне, чуть подталкивая внучку за плечи. — Это от Дашка! Дочка средняя моей Насти, по отцу Дарья Константиновна Фруктовая! Сам от по сей день ржу от ихней милой фамилии, но куды деваться-то?

— Ну, де-э-эда…

— Мы уже познакомились, — вежливо кивнул я.

— Когда успели-то? А впрочем, дурное от дело-то не хитрое. Ну, что ж от, за стол, что ли? Федька, ставь от самовар!

Пока я занимался кухней, Дарья раскрыла сумку, выставив на стол городские гостинцы: белёвский мармелад, коркуновские конфеты, дорогой российский сыр в форме шара, в блестящей чёрной упаковке, и что-то ещё по мелочи.

Как я понял из обрывков их разговора, дочь нашего батюшки вышла замуж в Питере, там же родила и вырастила эту самую Дашу, которая на данный момент проходит полевую практику по линии МЧС. Внучка деда любит и навещает не реже двух-трёх раз в год, но чаще конечно же летом.

Гесс мгновенно поднял морду на запах вкусняшек и, умильно виляя обрубком хвоста, стуча когтями, пошёл на цыпочках выпрашивать свою долю. Клянчить он умел, у доберманов это в крови.

Но вот то, что он аккуратно выпустил из зубов и положил передо мной одну шоколадную конфету, граничило по значимости с резким изменением русла Двины куда-нибудь в Китай.

— На, это тебе. Я хороший?

— Говори потише, услышат.

— Я хороший, я заботливый, я тебе вкусняшку принёс. Погладь меня!

Заслужил, не спорю, я терпеливо погладил вымогателя промеж ушей.

— А конфетку ты сам съешь? Не поделишься с бедной голодной собаченькой?

Ох, лысина Сократова, на что я надеялся, в самом деле…

— Забирай её целиком. Вкусная?

Счастливый доберман сглотнул конфету не жуя и довольно закивал.

— А эта Фруктовая, она знает, что ты говорящий?

Мой пёс отрицательно замотал мордой. Уже неплохо, мне почему-то совсем не улыбалось, чтобы он болтал со всеми подряд, тем более с симпатичными девчонками. Хватает и того, что он с Мартой разговаривает, хотя она, конечно, не совсем человек.

Она ангел. И, видимо, не в переносном смысле, потому что у неё крылья. Большие, белые.

Наша с ней последняя встреча получилась несколько скомканной, так как ни я, ни она не знали, что говорить, а поскольку, кажется, с обеих сторон начали просыпаться некие чувства, то, как уверяют старики-философы, нет ничего более слепого, чем глаза, и ничего более всевидящего, чем сердце!

Философия вообще призвана утешать человека. Мне помогает.

— Беса кусь? — осторожно спросил доберман.

Я резко пришёл в себя: на ручке самовара сидел, свесив ножки, задумчивый оранжевый бесёнок. Значит, нас вызывают в Систему.

— Собирайся, — шепнул я псу. — Мне им только чай отнести, и валим отсюда.

Отдельного разрешения батюшки на бесогонство нам уже не требовалось, как правило, нас возвращали домой едва ли не минута в минуту с момента выхода на службу. Вот готовиться к выходу стоило всегда, потому что никогда не знаешь, какое задание тебе подсунут на этот раз. Марта обычно старалась давать нам что-то полегче, но там же был ещё и чернокрылый Дезмо, и этот противный тощий тип с прилизанным пробором невзлюбил нас с первого взгляда.

Поэтому следовало быстренько заменить патрон в старом нагане, обработать перекисью царапины на костяшках кулаков, проверить карту джокера, сунуть в карман короткого тулупа фляжку святой воды, не забыть старенький молитвенник, и вроде всё. Гесс и так всегда готов, ему только ватник застегнуть, а ушанку он и сам преотличнейше надевает. Когда отец Пафнутий не видит, разумеется.

Я поставил на стол тяжёлый ведёрный самовар ещё царского производства, с шестью клеймёными медалями, вежливо отказался «составить компанию за чаем» и, подмигнув доберману, направился в сени. Прикрыл дверь, нащупал джокера в нагрудном кармане свитера, погладил верного друга по загривку и шепнул:

— Развлекаемся?

— По полной, — счастливо подтвердил мой пёс. — Гулять, прыгать, играть, их кусь, тебя лизь! Всегда бери с собой собаченьку!

Щелчок ногтем по карте, секундное ощущение холода и головокружения… и вот мы оба стоим в белом коридоре. Лампы дневного света, белые стены без малейших украшений, белая дверь без таблички, две скамейки, один бесогон, ожидающий своей очереди.

— Здоровеньки булы, хлопци, — важно кивнул нам голубоглазый мальчишка лет четырнадцати-пятнадцати, бритый наголо, с ног до головы в байкерской чёрной коже с вышивкой, заклёпками и цепями. — Ось шукаю новины. Вже без бисов як без пряников!

— День добрый, — поздоровался я, доберман просто кивнул. — Парень, а ты не молод для такой работы? Без обид.

— Та яки обиды меж своими? — широко ухмыльнулся он. — Я ось вже шесть рокив у той Системе працую. А вы шо?

— Меньше месяца.

— От оно и то ж. Який же гарнесенький пес! Мабудь, грошей стоил дюже богато?

— Честно говоря, мы его почти на улице подобрали. Хозяин, депутат из центра, бросил его беременную мать в нашем районе. Этот попал ко мне.

— От це ж ах, — искренне вздохнул мальчик и протянул мне ладонь: — Грицко! Просто Грицко з Харькива.

— Фёдор, то есть для своих Тео. А это Гесс.

Доберман улыбнулся во всю пасть и сам сунул морду под мышку новому знакомцу. Типа погладь мой зад, погладь меня! Пока юный Грицко из Харькова счастливо начал наглаживать спину этого прохиндея, я невольно задумался о том, насколько же широко братство Ордена бесогонов.

Все проблемы грязной современной политики и любой грызни народов, казалось бы, не касались нас, людей, изгоняющих бесов. Волей судьбы мы всегда заняты чем-то более высоким, чем сиюминутная прибыль, и работаем отнюдь не на свой карман. Что было бы с этим несчастным миром, если б и мы поддались всеобщей шизофрении международного разлада? Это же страшно…

Представьте себе украинца, отказывающегося изгонять беса из несчастной девочки только потому, что она русская? Как если бы православный казак отказал в помощи семье мусульман-кавказцев, когда их дом захватили шайтаны? А улыбчивый татарин-бесогон не защитил бы собрата-белоруса на общем задании по обезвреживанию старого кладбища где-нибудь в Еврейском автономном округе? Представили?!

Боже, храни Систему и тех, кто каждый день выходит против нечисти здесь, сейчас и в прошлом, не задумываясь ни о чём, кроме реальной борьбы с бесами.

— Следующий!

— До побачення, Тео и Гесс. — Мальчик бодро вскочил на ноги, хлопнул себя по коленям, кивнул бритой головой и скрылся за дверью.

— Он хороший.

— Наверное. Только такие долго не живут.

— Да брось, — недоверчиво сдвинул жёлтые брови мой доберман. — Я же слышал, что он тут дольше, чем мы, и ничего. Бесов гонять весело!

— Наполеон в своё время тоже говорил, что лучший солдат — это мальчик четырнадцати-пятнадцати лет. Он не боится смерти и свято верит в своего полководца. Но нет ничего хорошего в том, что дети выполняют работу взрослых. И нелучшую работу.

— Ты скучный.

— А ты глупый.

— А я тебя кусь за это!

— Следующий, — прервал нас громкоговоритель.

Гесс так и замер с распахнутой пастью, полной жутких зубов. Я слегка прищёлкнул его по нижней челюсти, несерьёзные личные разборки закончены, пора заняться настоящим делом. Пёс мгновенно подобрался, подняв уши и напружинив лапы.

Надо признать, что некая нотка служебной дисциплины была привита ему ещё на генном уровне, доберманы жутко любят новые задания, тренировки и приказы. Особенно когда уверены, что отлично со всем справятся, а уж уверенности у них хоть отбавляй.

Мы практически одновременно толкнули дверь. За компьютерным столом сидела круглолицая, зеленоглазая, рыжекудрая девушка в свободном синем платье, словно сошедшая с полотен раннего Ренуара. Она поправила очки в серебряной оправе.

— Фёдор Фролов и его пёс Гесс. Проходите.

— Привет, Марта! — Доберман радостно кинулся ей навстречу, но замер под ледяным взглядом.

Честное слово, даже я за три шага почувствовал пронизывающий холод. Начинается-а…

— Вы практически провалили прошлое задание, — немилосердно продолжала девушка, которую я люблю, и в голосе её не было ни тени ответного чувства. — Вы подвергли опасности жизнь сотрудника Системы.

— Когда?

— А тогда, когда, не сумев ограничиться логичным изгнанием беса, вы вдруг вошли в полноценный конфликт с настоящим чёртом.

— Но мы победили.

— Кстати, используя не принадлежащее вам ангельское оружие, — мрачно добила Марта. — Вам необходимо вернуть перо.

— С собой нет. — Я честно распахнул тулуп.

— Вернуть немедленно!

— Сожалею, оно валяется где-то дома в Пияле. Если отец Пафнутий просто не выбросил его в печку.

— Очень на это надеюсь, — неожиданно легко согласилась она. — Итак, в остальном к вашей парочке нет претензий. Ваше новое задание…

— Марта, что происходит? — Я шагнул вперёд, встав перед ней бровь в бровь.

— О чём вы, агент Фролов?

— О нас с тобой.

— Скажу один раз: нет никаких «нас с тобой». Никак. Вообще. Без вопросов. Просто как данность. Повторять не буду. — Её голос был твёрже стали, а в глазах стояли слёзы. — Итак, ваше задание на сегодня. Есть тема по изгнанию бесов из бармена Славика в хэ. Если кто не в курсе, это сеть пивных пабов «Хэратс паб». Место действия — Россия, наши дни, город Саратов. Цель — два мелких беса, один справляет нужду прямо в бельгийское пиво, другой…

— Я тебя люблю.

— Что? — дрогнула Марта.

— Что? — не поверил своим ушам Гесс. — Ты же меня любишь, забыл?!

Я протянул руку и сам нажал клавишу Enter на её клавиатуре. Сердце сжалось от обиды и боли, но мгновением позже мы стояли в… В чужом городе, в сугробе по пояс. Декарт мне в печень!

— Лысина Сократова-а, — подтвердил мой пёс, закопанный в снег едва ли не по уши.

Наверное, впервые я от всей души порадовался, что мы так тепло одеты. Мороз стоял круче, чем у нас на Севере. Вернее, сам мороз вряд ли был выше десяти — пятнадцати градусов, но сильный, леденящий вдох ветер, казалось, в единую секунду выдувал любое тепло из-под одежды. Дыхание вылетало не паром, а сразу причудливыми ледяными скульптурами, перпендикулярно падая в тот же сугроб. Честно, честно!

Переглянувшись, мы с Гессом пошли врукопашную, активно выкапывая друг друга. Если в две руки и четыре лапы, то вполне себе получается, надо лишь постараться. А мы очень-очень старались! Жить-то ведь хочется, правда?

В сияющий предновогодними огнями паб мы ввалились, как Дед Мороз и Снегурочка, то есть оба белые от инея, по уши в сосульках, с синими носами и страстно желающие алкоголя. Ну, кроме Гесса, разумеется, он у нас не пьёт. В смысле ничего, кроме воды и тёплого бульона.

Хэ встретил нас полупустым помещением, домашним теплом, ароматами крафтового пива, солёных орешков, мяса на гриле, картошки фри и гостеприимным плакатиком «Официантов тут нет!». Но нам оно уже абсолютно пофиг…

— Самое крепкое пиво мне и миску подогретой воды моему псу!

— С собаками нельзя, — обрезал мрачный бармен.

Я поманил его пальцем поближе и выразительно прошептал на ухо:

— Это доберман. Собака дьявола, если что…

Вроде бы в моём голосе не было угрозы, да и вежливый Гесс старался улыбаться как можно дружелюбнее, но скалозубая улыбка добермана всегда обманчива, так что у бородатого (или, скорее, давно не бритого) мужика хватило мозгов не рисковать.

— Ладно. Садитесь вон там, поближе к дверям, чтобы не мешать посетителям.

Каким? На момент нашего визита в заведении находилось всего двое гостей. Один мужчина с пустой кружкой практически спал носом в скорлупках фисташек, а другой, коротко стриженный здоровяк со ставропольским акцентом, без стеснения орал матом по телефону, объясняя кому-то на том конце провода, как он ехал «БлаБлаКаром» и попал в аварию, так что даже немного ушиб голову.

Жаль, что не совсем разбил, как писал Киплинг, «в трещину в голове могло бы войти хоть немного ума»… Воспитания, такта, приличий и так далее по незнакомому ему списку.

Тем не менее мы честно уселись в дальнем углу. Спустя пару минут я забрал с барной стойки пол-литра пива «Квак» и глубокую пластиковую тарелку с горячей водой. По просьбе обледенелого пса я высыпал туда два пакетика сахара, размешал и поставил на пол, а сам поднял к губам причудливое деревянное сооружение, зыбко удерживающее стеклянную колбу с пивом.

После первых же двух-трёх глотков мы с Гессом обрели способность к мышлению. Наш мозг был разморожен, в грудь вернулось дыхание, в животе приятно потеплело, пальцы ног, рук и лап стало приятно покалывать. Не будь мы на задании, тут так приятно было бы просто расслабиться и отдохнуть от всего. Но, увы, вы же знаете, нам нельзя, мы тут не просто так, а по делу…

— Где бесы, кого кусь?

— Грейся пока, я скажу.

Не знаю, на первый взгляд никого видно не было. Обычные бесы, как правило, абсолютно наглый народец, стопудово уверенный в своей безнаказанности, а так как их никто не видит, то им и прятаться смысла нет. Но мы бесогоны, от нас не скроешься, ха…

— Ха! — Кажется, я повторил это вслух.

Доберман мигом поднял острые треугольные уши. Мы почти одновременно уставились на барную стойку, к которой подошёл парень-матерщинник, попавший в аварию. Он заказал ещё пива, и я вдруг чётко увидел ухмыляющегося синего рогатого бесёнка, пускающего свою струю в его пенную кружку. Есть, объект зафиксирован, надо брать.

— Он мой, — предупредил я, осторожно нащупывая в кармане тулупа посеребрённую фляжку.

Мелкие бесы такого уровня молитвой не изгоняются, на мат не всегда реагируют, но и тратить на них серебряную пулю тоже не стоит. Думаю, управимся одной святой водой.

— Что-нибудь к пиву? — не поднимая взгляда, бросил нам бармен.

— Хорошо прожаренного беса.

— В смысле?

Если бы у меня было время придумать что-нибудь смешное и в рифму, я бы так и сделал. Но, увы, если беса не остановить сразу же, эта нечисть блохастая резко прячется и залегает на дно, пятачка не высовывая, пока опасность не минует.

Причём в реальность существования бесогонов они верят не больше, чем обычные люди в существование самих бесов. И кстати, это единственное, что нас спасает. Пока они все там нечистой толпой удивляются, мы их бьём. Всерьёз и по-взрослому!

Я мгновенно выхватил фляжку из-за пазухи, свинтил пробку и наотмашь хлестнул струёй святой воды по любопытному синему нахалу с рожками. Попасть-то попал, но не только в него…

— Ты чё, козёл, ваще берега попутал?! — Охреневший здоровяк даже забыл мат, рукавом свитера вытирая брызги с лица.

— Извини, брат.

— Засунь себе свои извинения знаешь куда? В ж…

В этот момент умирающий синий бес, облитый святой водой, начал раздуваться и лопнул, ударной волной перевернув бокал тёмного «Гримбергена» на голубые джинсы парня. Очень эффектно и в нужном месте. Ну, вы поняли…

— Ё-ма-а, ах ты ж сук-к…

Спящий мужик на мгновение поднял лицо в скорлупках прилипших фисташек и сочувственно хмыкнул:

— До туалета не добежал? Бывает, бывает…

— Хи-хи!

Вот просто голову готов на плаху положить, что это хихикнул мой пёс, прикрывающий лапой глаза, но кто бы в это поверил? Правильно, никто. Все трое мужчин, считая бармена, уставились на меня. Кабздец котёнку…

Надеюсь, я это не вслух сказал?

— Парни, примите мои глубочайшие извине…

Вместо ответа в голову мне полетел пустой бокал из-под пива. Я уклонился, бокал с такой силой врезался в стену, что осколки стекла долетели до барной стойки. Ну вот оно так и началось…

Весёлая кабацкая драка, шум, крики, перелёты мебели, звон разбитой посуды, мат-перемат, участвуют все, даже Гесс, он у нас вообще любитель таких мероприятий.

Бармен орал, что вызовет полицию, периодически хватаясь за новенький айфон, пока не уронил его в широкую кружку с нефильтрованным «Бланш де Брюссель». Такой долгой и витиеватой ругани на английском я давненько не слышал.

Здоровенный ставрополец пытался бить меня, махая тяжёлыми кулаками с ловкостью человека, привыкшего молотить боксёрскую грушу. Разница лишь в том, что груши, как правило, не убегают и не дают сдачи. Впрочем, и я не давал, мне было достаточно просто уходить с линии его ударов, предоставляя парню возможность разбивать кулаки о стойку бара.

Любитель фисташек пытался помочь то ему, то мне, то бармену, а в результате просто путался у всех под ногами, собирая шишки ото всех на свою сострадательную голову. Такие добрые люди встречаются повсюду, благие намерения вечно заводят их в самое пекло.

Счастливый доберман, заливаясь лаем, носился по стенам, словно мотоцикл в цирке, сшибая всё и всех мосластым задом. Холодное пиво лилось рекой, и отнюдь не в фигуральном смысле, мы все буквально по щиколотку утопали в пенящихся лужах.

Случайная молодая пара, рискнувшая сунуть нос в хэ, вовремя метнулась назад на улицу, у нас теплее, но там всё-таки безопасней. Я бы давно двинул обратно в Систему или сразу домой, но, во-первых, нужно было как-то ухитриться поймать Гесса — не оставлять же здесь развеселившегося нахала! Ему тут слишком хорошо, так что мне уже чуточку завидно, а во-вторых, бармен Славик вдруг начал резко зеленеть. Такой неприятный болотный цвет…

— Тысяча извинений, но другого выхода у меня просто нет, — честно предупредил я, в три коротких удара укладывая буйного парня на пол.

Второй мельтешащий мужик рухнул в обморок сам, когда до него вдруг дошло, ЧТО именно он видит за барной стойкой. Резвый доберман включил голову, вспомнил о совести и долге, мгновенно очутился рядом со мной, едва ли не поскользнувшись в мутной луже пива, и оскалил клыки:

— Бес? Бесов надо кусь!

Ещё какой бес, мысленно признал я. Ростом выше нашего Анчутки, толстый, как японский борец сумо, с прыщавой кожей цвета жухлой зелени, большущим зубастым ртом от уха до уха, хищно подёргивающимся пятачком и чёрными бусинками глаз.

Зависть и жадность. Лютые, бескомпромиссные, помрачающие разум и разъедающие сердце создания. Как жаль, что я не дослушал Марту насчёт второго беса. Не такой уж он и мелкий оказался.

Но тут уже всё от человека зависит: до какой степени раскормишь эту нечистую тварь своими страстями, такого урода и получишь на выходе. Этот толстяк, видимо, рос не один год, питаясь худшими чертами характера податливого парня за стойкой.

Моя рука невольно потянулась за револьвером.

— Нет. — Вовремя опомнился: пристрелив беса, можно было запросто убить и человека.

Бармен, конечно, сам во всём виноват, но не я ему последний судья. Когда ты стреляешь в противника на войне, это одно дело, вопрос личной жизни и смерти, а вот так походя пустить серебряную пулю в лоб тому, кто ещё недавно наливал тебе пиво, — как-то не комильфо. Но и святой водой с молитвами такого уже вряд ли изгонишь, разве что…

— Гесс, кусь его за все мягкие места!

Доберман сдвинул брови и чёрной тенью бросился в атаку.

О-о как он это сделал! Словно британская конница в Крымскую войну идёт в самую безоглядную, безбашенную, безнадёжную, бессмертную атаку на оскалившиеся штыками отважные русские окопы. Сила на силу! Доберман на беса! Зубы против рогов! Скорость против мышц! Один дебил против другого идиота! Короче, это было эпическое сражение…

Я лишь на минуточку отошёл в сторону и скромненько ждал, пока он его умотает. В конце концов, никто не может соперничать с моим псом по части выносливости, прыгучести и ловкости. Он искусал неповоротливого беса зависти и жадности как резиновую Зину, которую Агния Барто зачем-то купила в магазине, уронила в грязь и потом отмывала бензином!

Хотя водой, разумеется, проще. Но «Зина» и «бензин» рифмуются на ассонансах.

Через самое короткое время бес взвыл дурным голосом, сдавшись психологически и пытаясь повеситься на своём же хвосте. Вот тут-то я и перехватил его, завалив на барную стойку, заламывая руки за волосатую спину. Бес зависти матерился и жадно глотал пересохшим ртом воздух. На что я и рассчитывал…

— Гесс, держи его за горло!

Мой героический пёс, не задавая лишних вопросов, впился в толстую шею нечистого, ворча словно бетономешалка. Я же твёрдой рукой взялся за ручку крана «Гримбергена»:

— Пей, сволочь! Пей, пока не напьёшься. Мне не жалко!

Струя тёмного янтаря ударила в разверстую глотку. Бес жадности волей-неволей страстно начал глотать пиво, и я знал, что он не остановится. Его живот раздувался, словно купол десантного парашюта, но прерваться хотя бы на пару выдохов он не мог. Это было выше его сил. Неуёмная жадность душила его, а лютая зависть заставляла завидовать самому же себе!

Три слова подряд на букву «зэ», тот же Довлатов, наверное, просто убил бы меня мусорной урной по голове. Но я-то не пишу отвлечённую книгу, а лишь рассказываю, как всё было.

— Дружище, отпускай!

— А ты?

— Я придержу. Выноси людей, сейчас рванёт!

Гесс цапнул зубами воротник любителя фисташек, легко волоча мужика к выходу по волнам пива. Я же взвалил себе на плечи начинающего приходить в себя здоровенного ставропольца, и, как только мы вывалились из дверей, внутри хэ грохнул взрыв!

Садануло так, что трёхэтажное здание аж вздрогнуло от крыши до фундамента. Толстенное витринное окно было выбито телом несчастного Славика, вылетевшего в снег с волной стеклянных брызг! Закоротило электричество, бедный бармен дрыгал ногами в сугробе, но, кажется, всё-таки был жив, а вот его пузатому бесу повезло куда меньше…

Всё-таки пиво газированный напиток и уж если шарашит, так по полной!

— С другой стороны, если бы мы его убили серебряной пулей, то мог погибнуть человек, — зачем-то начал объяснять я резко протрезвевшему парню из «БлаБлаКара». — А раз он сам взорвался, то и бармен не пострадал. Ну-у, практически…

Последнее, кстати, спорно, поскольку Славик вдруг перестал дрыгать ногами, то ли замёрз, то ли устал, то ли вообще откинулся. Мне помогли, мы в четыре руки вытащили его наружу, убедились, что жив, просто снегу переел и…

В следующее мгновение мы с Гессом стояли в белом коридоре. Мокрые, выдохшиеся, в хрусталиках льда и витринного стекла, но целые и, кажется, всё-таки выполнившие задание.

— Следующий.

Мы огляделись по сторонам, кроме нас, никого. Идём.

И стоило нам войти в офис, как мы встретили ледяной взгляд Дезмо. Чёрный ангел с брезгливым лицом уставился на нас не мигая, словно очковая змея.

— Вы. Идиоты. Молчать!

Мы и рта раскрыть не успели, чего ж так орать-то?

— Вы связались с чертями! Дважды! Бесогоны никогда не прыгают выше головы, для этого есть другие силы и иные инстанции, что непонятного?

Мы пожали плечами. Ничего такого, просто нас же не предупредили.

— Вы поставили под угрозу жизнь Марты. Вы толкнули её в схватку с чертями, то есть с куда более могучей угрозой человечеству, борьба с которой вам не по чину и не по зубам!

Ну, тут нам и вовсе ответить было нечего. Мы же побили чёрта благодаря ангельскому перу того же Дезмо, и не знать этого он не мог.

— Но вам этого мало, вы ещё сегодня изувечили группу чертей, которые всего лишь хотели…

— Повесить отца Пафнутия! — дружно возмутились мы.

— Но можно же было их не убивать.

— Так мы и не убили!

Вот тут, наверное, стоило взять паузу. Ни я, ни Гесс не знаем, что там учинил безрогий брюнет Анчутка со своими обидчиками. Э-э, даже если и убил, так это он, а не мы! Мы-то их по-любому не убивали. Правда же?

Но, с другой стороны, если смотреть непредвзятым взглядом, то получается что вся эта драчка лишь рядовые разборки нечисти между собой, так сказать, извечный конфликт между крупными бесами и зазнавшимися чертями. В конце концов, пусть сами разбираются, нам-то какое дело…

— Тем не менее, — скучный ангел за компьютерным столом сверился с экраном, скрипнул зубами и едва слышно выдавил: — Вы справились с заданием. Два беса обезврежены, ваш гонорар будет зачислен на банковские карты.

— И?

— Почему вас нельзя отстранить? Ну хотя бы просто похоронить в крайнем случае…

Вопрос чёрного ангела остался без ответа, поскольку Система в ту же секунду заботливо перенесла нас обоих в сени дома православного батюшки. Если верить моим внутренним ощущениям, мы отсутствовали меньше минуты.

Доберман беззаботно стянул с головы ушанку и начал расстёгивать свою фуфайку. Моей помощи тут не требовалось, Гесс на редкость умная и хитрозадая домашняя скотинка, его надо знать. Я же спокойно повесил на гвоздик свой видавший виды тулупчик, пригладил грязные волосы, слипшиеся от пота и мороза, а потом шагнул в горницу.

— От и Федька с Геськой возвернулись! Видать, от, паря, передумал ты по деревне-то шастать, решил от с нами-то чайку попить. Так садись уже, рассказывай!

— Нечего рассказывать.

— А чего ж от тебя так от пивом-то разит?

— Новый дезодорант, экспериментальный запах.

— А-а, тогда всё одно садись от, внученьку-то мою от слушать будем. Поди, она все новости санкт-петербургские нам поведает, а то мало ли про что от газеты молчат да телевидение-то скрывает. Верно от, Дашка?

Седая мадемуазель Фруктовая невероятным образом умудрилась кивнуть, не отрывая губ от блюдечка с облепиховым чаем. Хитрый пёс устроился у моего колена с умилительным взглядом из серии «ты чёрствый, бессердечный человек, креста на тебе нет, совести тоже, поэтому живо отдай голодной бедной собачке все вкусняшки! Иначе гореть тебе в аду…».

Я гореть не хотел, поэтому две сушки с маком быстренько перекочевали в жаркую пасть моего короткохвостого друга. После чего он со столь же умоляющей физиономией уселся поближе к гостье. Но, видимо, у неё были более крепкие нервы в отношении этого шантажиста: «конфетами тебя недавно угостили, а ещё больше вкусняшек — что не надо слипнется».

Пёс тяжело вздохнул и, опустив голову, улёгся у себя на коврике, печальный, как Бэмби, познавший всю боль и жестокость несовершенного мира. Это изображать он умеет.

— Ну а что в Питере, та же хурма, всё как всегда. На Ваське так же едят корюшку, на Апрашке торгуют шмотками, Петька на коне, Валька-стакан за поребриком, Цой жив, Крым наш, Чижик-пыжик на Фонтанке, на Крупе книжки, Боярский в старой шляпе, «Сплин» всё ноет, Шнур пишет стих на каждый чих, короче, ничего нового. Ах да, везде бельгийские брассерии понаставили, и пиво там действительно как дезодорант у Феди… бе-э!

Вот примерно в таком дивном эмоциональном ключе и шла вся наша застольная беседа. Не самая информационно насыщенная, согласитесь? Батюшку тем не менее всё устраивало, он вообще полон противоречий, и если от меня вечно чего-то требовал, то на внучку свою наглядеться не мог!

Она же с умным видом несла какую-то псевдомолодёжную полусленговую чушь, прихлёбывая чай, а отец Пафнутий улыбался её шуткам, оттопыривал уши, чтобы лучше слышать, не сводил с неё добрых глаз и всё время подсовывал поближе мёд, варенье, шоколад, сушки и пряники. Я и предположить не мог, что у этого могучего старикана с пудовыми кулаками такое нежное сердце.

Безрогий Анчутка вернулся часа через два. Хромающий, усталый, но довольный. Должен признать, что заживало на нём всё как на собаке и даже лучше. Когда мы его из-под лавки вытащили всего в крови, я думал, этот бес вообще не жилец на белом свете. А он уже вполне себе ходит, говорит и даже дерётся, вот что значит нечистая сила!

К общему застолью не присоединился, отпросился в баню, которую, кстати, сам и вытопил и воды натаскал, категорически отказавшись от моей помощи.

— Без обид, амиго! Но я из-за тебя уже влетел на шпицрутены, так вот мне тестикулы под гильотину класть не айс, мон шери!

Тут тоже не поспоришь, если б я того чёрта в Нижнем не завалил, так и никто из пекла не припёрся бы к нам мстить. Мелкие бесы тоже, правда, приходили, но безрогий брюнет сам их перетёр в труху осиновую, поскольку на своей территории он в своём законном праве. Черти же быстренько доказали ему превосходство сильного над правым.

Когда вечером я выгуливал Гесса, сидя на крылечке в тихих сумеречных размышлениях, ко мне неожиданно присоединилась Дарья.

— Куришь?

— Нет.

— В смысле бросил?

— Просто никогда не курил.

— А я уже шестой раз бросаю, — хмыкнула она, присаживаясь рядом и наблюдая, как этот олень носится кругами за какой-то особенно неуловимой снежинкой. — Ты давно у деда? Он у нас с тараканами, но неплохой, мама его любит. В отличие от остальной родни.

Я ничего не ответил. В конце концов их семейные проблемы не моё собачье дело.

— Они с бабушкой развелись, когда он окончательно в церковь ушёл. Не захотела быть матушкой в этой дыре, ушла, и всё. Всегда была против, что я в МЧС подавала. Маму тоже настроила…

— Прошу прощения, но мне это зачем знать?

— Затем, что дед опять бесов видит, — вздохнула седая внучка, сунула руку в карман зимней куртки, вытащив пластиковый пузырёк. — Он таблеткам не верит, но ты давай ему во время приступов. Имеет накопительный эффект, так что если отпускает, то надолго.

Ох ты ж лысина Сократова!

Я тоже не сразу поверил в бесов, но когда увидел своими глазами, то вряд ли бы согласился пить психотропные, отупляя свой мозг лишь ради того, чтобы убедить самого себя в том, что, чего не видишь, того и не существует. Получается, что эта умничка видит Анчутку, видела фашистов, дралась с ними, но ни за что не признает их истинную сущность. Нечисти нет, зато лекарства от неё есть. Удобно, а что?

— Извини, я не могу подсовывать таблетки отцу Пафнутию. Это не есть хорошо, он вменяемый человек, в здравом уме и трезвой памяти.

— В здравом уме, какого Блюхера? Да он же бесов видит!

— И я вижу.

— Значит, тебе тоже к доктору надо. Короче, пять штук заработать хочешь?

— Нет.

— Десятку?

— Не продаюсь. — Я встал.

Она тоже.

Стальные серые глаза пытались прожечь меня насквозь, но, как водится, безрезультатно.

— А я деду скажу, что ты ко мне приставал!

— У меня свидетель есть. Гесс?

Чёрный доберман мгновенно откликнулся на мой голос.

— Скажи, я к ней приставал?

— Нет, — не задумываясь, честно гавкнул пёс. — Она сама вредная. Вкусняшки зажала! Нет тебе лапки, жадина.

— Вы… вы чё? Как? Ты разговариваешь, что ли?!

Я покачал головой, отпустил Гесса и подтолкнул к ней пузырёк:

— Держи, тебе нужнее. Если уж ты слышишь, как собаки разговаривают, то это симптом, у-у…

Даша Фруктовая тихим белым сусликом замерла на крыльце, не в силах осознать своим дисциплинированным умишком, что у нас тут вообще происходит. Кажется, теперь мне становилось понятней, почему святой старец так подчёркнуто ласков и заботлив с внучкой.

— Один вопрос, — прежде чем взяться за дверную ручку, спросил я. — Почему у тебя седые волосы?

Девушка вздрогнула, закусив губу. Потом толкнула меня плечом и первой прошла в сени. Не хочет отвечать, не надо. Я свистнул нагулявшегося добермана, тот на всякий случай дополнительно пометил столбик у нашей калитки и в три длинных прыжка влетел на крыльцо.

— На тебе лапку!

— Давай. — Мы церемонно пожали руки-лапы. — Пошли домой, морозно сегодня.

…Ну, наверное, на этом можно было бы и закончить приключения этого насыщенного дня, всё равно ничего интересного больше не произошло. Разве что явившийся из бани безрогий бес опять заставил девичье сердечко Дарьи стучать немножечко громче, чем следует.

Хотя и Анчутка (надо отдать ему должное, прекрасно зная, какое впечатление он производит на женский пол) вёл себя крайне вежливо и корректно, граней не переходил, вольностей не позволял, надежд не подавал и так далее. Вес кулака отца Пафнутия был ему известен.

В честь прибытия дорогой внучки меня согнали на пол к Гессу, а моя постель перешла в собственность девушки. Естественно, после замены простыни, пододеяльника и наволочки.

У нас была маленькая стиральная машинка (честно говоря, громкое название для тазика с моторчиком!), но отец Пафнутий как бывший военный питал особое пристрастие к гигиене, чего и от меня вечно требовал. Поэтому набор чистой одежды и две смены белья всегда лежали в шкафу.

Укладывались спать мы традиционно рано, как и вставали. Отбой в десять вечера, подъём в шесть утра, изменение режима только в соответствии с распорядком церковных служб, в частности, всякие всенощные бдения. Тогда, бывало, мы и вовсе глаз не смыкали всю ночь, но тут уж ничего не поделаешь. Священники вообще работают без выходных.

Дарья Фруктовая как курсант, привычный к уставу, тоже отрубилась в десять, накрывшись одеялом почти с головой. Пока батюшка молился под иконами, ко мне на цыпочках подошёл Анчутка. Приложил палец к губам, сунул руку в карман спортивных треников и вытащил тот самый пластиковый пузырёк. Понятно, девочка у нас упёртая и с сюрпризом.

Я так же молча забрал у него таблетки. Мы не нуждались в словах, прекрасно понимая, что наша тихая устоявшаяся жизнь уже не будет прежней. И да, в качестве спойлера, забегая вперёд, скажу, что каникулы Даши в гостях у любимого дедушки я лично запомнил навсегда! А у моего добермана появился первый седой волос на хвосте. Или на том, что он называл хвостом…

Но давайте по порядку. Я проснулся оттого, что меня не разбудили.

Понимаю, что звучит парадоксально, но это так. Каждое утро, ещё до рассвета, меня поднимает мой пёс, требуя вывести его на прогулку. То есть имеет место быть либо нервное посвистывание, либо холодный кожаный нос ко мне под одеяло, либо в самом крайнем случае просто стягивание с меня одеяла и обиженное рычание, пока я не проснусь.

Так вот сегодня этого не было. Я вскочил как подброшенный пружиной, потому что Гесса нет. Моя прежняя постель аккуратно заправлена на армейский манер. Сунув нос в сени, я увидел, что телогрейки и ушанки добермана также нет. Получается, Даша сама вывела его пробегаться в туалет?

Быстро натянув чёрный свитер и запрыгнув в джинсы, я накинул тулуп на плечи и, не застёгиваясь, вышел на крыльцо. Картина, представившаяся моему взгляду, наверное, могла бы кому-то показаться комичной, но у меня не вызвала даже улыбки.

Взъерошенная курсант Фруктовая, по колено проваливаясь в снег, гоняла по нашему двору моего добермана и орала на всю улицу:

— Значит, ты разговариваешь? Скажи точно, что разговариваешь! Скажи мне в лицо, что это не глюки и я не сошла с ума!

— Уйди, психическая, — рычал бедный Гесс, уворачиваясь в самых невероятных прыжках. — Я тебя кусь! Честное слово, кусь!

— Ага-а! Ты говоришь!

— Отвяжись от бедной собаченьки!

— Я знала, я чувствовала, я из-за тебя полночи не спала, думала, что…

— Спаси меня! — Ретивый доберман полез ко мне на ручки. — Я её боюсь, она пристаёт ко мне. Ты хороший, я тебя лизь! Убери эту дуру-у!

— Как ты меня назвал?!

— Всё, мир! — Я растопырил руки в стороны, словно российский миротворец на грузино-абхазской границе. — Гесс, успокойся, я тебя не выдам. Дарья, возьми себя в руки, у тебя стресс, собаки не разговаривают.

— У меня стресс, потому что этот короткохвостый гад как раз таки и разговаривает!

— Это невозможно.

— Почему? — в один голос спросили девушка и пёс.

Короче, он снова спалился по полной.

Я показал ему кулак, и доберман покаянно опустил нос. Уверен, что он ещё и уши прижал в знак полного раскаяния, но под ушанкой этого не было видно. Пришлось призвать на помощь всё своё образование, заставив классическую философию служить сиюминутной политике.

— Хорошо, мир. Давай по-честному. Да, он говорит. Стиль не ах, образования никакого, книг не читает, нигде не учился, так сказать, Тарзан.

— В смысле? — опять-таки единовременно вытаращилась на меня эта парочка.

— Ох, поясняю. Американский писатель Эдгар Берроуз, придумавший книгу «Тарзан — приемыш обезьян», на голубом глазу уверял доверчивого читателя, что если младенец, брошенный в джунглях, по крови своей настоящий британский лорд, то он легко способен научиться говорить и читать по-английски, просто держа перед глазами случайно найденную азбуку.

— Чё?!

— Да, согласен, это полная хрень, — кутаясь в тулуп, уныло подтвердил я. — Но такова писательская фантазия, и каждый автор имеет на неё право. Точно так же как наш Гесс, будучи доберманом самых высоких кровей, не имея при себе никаких документов, бумаг, печатей, доказательств, занятий с кинологом, тем не менее самостоятельно овладел человеческой речью. Я имею в виду русский язык. И по возрасту своему этот пёс равен шести-, семи-, восьмилетнему ребёнку. На самом деле это очень круто!

Гесс и Дарья переглянулись.

— А я думала, у меня глюки…

— Ну что ж, добро пожаловать в реальный мир. Кстати, твои таблетки у меня. Прими парочку, и быстро забудешь, что этот пёс говорящий. Хочешь?

Боевая внучка отца Пафнутия мгновенно покраснела до корней седых волос. Конечно, кому понравится, когда тебя пичкают твоим же лекарством…

— Я хороший мальчик? — на всякий случай уточнил доберман.

— Ты лучше всех!

— Я тебя люблю! Лизь тебя, лизь! На тебе лапку, на две, а ей, противной, нет лапки!

Даша Фруктовая пристыженно опустила голову. Её уши полыхали красным.

— Гесс, — попросил я.

— Не буду.

— Ну пожалуйста.

— Она в меня не верит.

— Ну, ты не Господь Бог, чтобы в тебя верить. Просто дай лапку человеку. В конце концов, когда ты был маленький, она же с тобой играла?

Суровый доберман сентиментально сдвинул жёлтые бровки, подумал и протянул девушке лапу. Та на автомате пожала её, а потом вдруг чуть ли не в слезах кинулась Гессу на шею обниматься. Вот и ладушки. Обожаю сцены примирения…

— Осталось объяснить кое-кому, что бесы есть, потому что Анчутка существует здесь и сейчас, — пробормотал я себе под нос, поскольку слышать меня на данный момент никто не хотел, все были заняты.

Пёс вертел обрубком хвоста, а счастливая курсантка школы МЧС никак не могла поверить, что остроухий щенок из ещё прошлого лета стал таким великолепным, да ещё и говорящим псом, с которым наверняка можно вспомнить давно ушедшую (аж прошлогоднюю!) молодость.

В итоге в дом мы вернулись, наверное, через полчаса, когда общие эмоции подуспокоились, жаркие страсти улеглись, а внимательный в определённых вопросах доберман заново поперенюхал все столбы. Ему это было важно, нам не понять.

После дружного завтрака отец Пафнутий с внучкой пошли в церковь. Мы же с бесом и псом остались дома. Безрогий брюнет всё ещё прихрамывал, но тем не менее сам занимался домашними делами, не увиливая и не ссылаясь на больничный. Гесс задремал на коврике в тепле, а я всё ещё никак не мог толком отойти от недавних утренних событий.

В том, что Фруктовая не сдаст нас деду, сомнений не было. Да, кстати, хоть бы и сдала, я в своё время сам говорил нашему батюшке о том, что его пёс разговаривает, в ответ на что был послан лесом в пень в самой вежливой и христолюбивой форме. Отец Пафнутий чётко держался усвоенных им лично церковных знаний и традиций, не особенно позволяя спорным новшествам портить себе жизнь. Говорящая собака по-любому в эти параметры не входила.

Во-первых, как мне рассказывал сам доберман, он уже разговаривал с батюшкой. Но тот был не совсем трезв, поэтому диалога не получилось. Уверен, что и сейчас, как раз таки на трезвую голову, святой отец начнёт поливать мою собаку святой водой, отчитывать молитвами и бить тяжёлым серебряным крестом по голове, старательно изгоняя из него бесов. Которые там и не ночевали.

Ну, с другой стороны, он их отовсюду изгоняет, профессия такая, все мы тут бесогоны.

Почему нет? В чём бы ни решилась признаться Дарья, ни я, ни Гесс нипочём не подтвердим её слова. Упрёмся как триста спартанцев или двадцать восемь панфиловцев, готовые погибнуть на месте, но не отступить ни шагу! Что дальше, какие доказательства или репрессии?

В принципе, на крайний случай, мы оба можем уйти в Систему. Снимать жильё где-то по России, выходить на задания, получать свою зарплату на две банковские карты и в общем-то жить припеваючи в своё удовольствие, не парясь тем, что прятать говорящую собаку от науки — не поощряется, а от церкви — не благословляется. Если что, так нас прикроет весь Орден бесогонов, там надёжные ребята, проверенные в деле.

Поскольку посоветоваться или поговорить на эту тему по душам мне было не с кем (бес по факту ничего хорошего не предложит, а доберман тупо дрыхнет!), оставалось дождаться возвращения отца Пафнутия с внучкой. Часа через три — три с половиной они вернулись, но в такой шумной ярости я давненько не видел нашего святого отца. Судите сами…

— От же рьяный поклонник-то мужеложества! От же глаза его бесстыжие, от смотрящие из собственного анального отверстия, от же язык-то его, намеренно испачканный фекалиями пёстрой козы с северных от склонов государства Турции! От же невежливый, нехороший человек-то бараньей породы с заведомо непорядочными намерениями! Практически от Гитлер и есть!

Как вы, наверное, уже догадались, это я вам запипикал весь натуральный текст, переведя его в мягкую и удобочитаемую лайт-версию. Там такой мат до потолка стоял, что у перепуганного спросонья добермана ушки внутрь закрутились, а безрогий брюнет вообще со страху под печку забился, прикинувшись грязной ветошью. Тем не менее Даша Фруктовая, скромно опустив взгляд, стояла в уголочке.

— Вам водки или сразу наган?

— С чего от?! — стопорнулся святой старец, мгновенно принимая боксёрскую стойку. — Напиться от али застрелиться-то опосля одного вида той буржуйской морды? Баньку-то вона лучше истопи, паря!

Я и глазом моргнуть не успел, как Анчутка едва ли не на четвереньках метнулся исполнять приказ «его святейшества». Гесс же, наоборот, не дожидаясь, пока и его припрягут к делу, быстренько занял нагретое бесом место под печкой. Меня тут не было и нет, я в ваших разборках не участвую, я собаченька, у меня лапки…

Отец Пафнутий бухнулся на табурет, выразительно пристукнув кулаком по столу. Понятно, пришлось лезть в холодильник за самогоном.

— Себе от тоже налей.

— Не буду.

— Ты от меня уважаешь?

— Дед, прекрати, — не повышая голоса, потребовала внучка, и старик обиженно отвернулся.

Я молчаливым кивком поблагодарил её за поддержку.

Пока шло моё обучение по видению и распознаванию бесов, алкоголь был необходим как проводник и анестезия, но сейчас в лишнем употреблении уже смысла нет. Я могу по случаю выпить немного, но гасить спиртом нервы — это не лучшее решение. Впрочем, соглашусь, что тёплое молоко или ромашковый чай в случае стрессовой ситуации вообще не помогают.

— Что произошло-то? — шёпотом спросил я, пока отец Пафнутий крестил свою рюмку.

Оказалось, в принципе ничего особенного, обычная служба в церкви, но тут вдруг…

В общем, как таким же драматическим шёпотом пояснила курсант Фруктовая, в пияльский Воскресенский храм заявились двое: мелкий чиновник из районной администрации и неизвестный бородатый мужчина подозрительной внешности.

В каком смысле подозрительной?

Ну я бы наверняка и внимания не обратил, а вот острый женский взгляд сразу выделил очки в серебряной оправе от Тиффани, жёлтые зимние сапоги от Гуччи, замшевый тулуп от Версаче, чёрные джинсы от Дольче Габбана, толстый золотой «ролекс» на запястье и последнюю модель айфона в платиновом корпусе с христианской символикой, выложенной южноафриканскими алмазами.

Чиновник попросил, чтобы батюшка благословил гостя на строительство в районе экологического заповедника для сохранения популяции диких пчёл, освятил участок земли под будущие посевы льна, открытие фермы по производству славянского молока от исключительно русских пород коров и небольшого магазинчика настоящего исконного насущного хлебушка по три тысячи рублей за буханку. Причём лицам нетрадиционной ориентации вход в него будет запрещён!

Если последней фразой они намеревались купить лояльность православного священника, то не на того нарвались. Отцу Пафнутию по маковку хватило всего предыдущего, чтобы начать наматывать цепь кадила на кулак. Особенно хлеб за три тысячи в селе, где старушки на пенсии получают от родного государства аж пять! Диоген мне в бочку!

Но модный гость умудрился усугубить ситуацию.

— А эта юная девица, что при вас, на работу ко мне не хочет ли? Беру только здоровых девственниц от пятнадцати до восемнадцати, без косметики, без претензий, без наследственных заболеваний, ненормированный рабочий день, с базовым знанием трёх иностранных языков, высшим образованием, готовностью полностью подчиняться воле начальника и господина. Дресс-код: юбка в пол, блузка под горло, обувь без каблуков, платок на голову, взгляд не поднимать. Плачу щедро, от трёх до четырёх тысяч в месяц! Плюс обеспечу жильём на ферме. И уж не говорю про возможность выгодно выйти замуж по окончании контракта. Так-то я стриженых не беру, но эта девка чем-то запала, так что…

Бородатый был выкинут из храма броском через плечо с захватом за его же бороду, перепуганный чиновник вылетел пинком под зад, оба грозно обещали вызвать полицию и составить протокол. Но, как вы знаете, нашего святого отца этими булавками не запугать, он ещё и обложил их с порога на три этажа всеми соответствующими эпитетами под аплодисменты и «аллилуйя!» старушек-прихожанок. Короче, мы в заднице…

— Отче?

— Чё от надоть, изменник? Не выпил-то со мной души спасения ради.

— Просто хотел спросить: у вас не сложилось ощущения, что там замешаны бесы?

Батюшка задумчиво удалился в чертоги разума минуты на три или даже четыре. Я уже успел Дарье чай налить и сушки на стол поставить.

— Есть от такое дело, паря. Собирайся от да револьвер-то не забудь. Коли не сможешь от беса изгнать, так хоть крысу-то энту очкастую пристрели для меня от за-ради Христа-бога!

— Гесс, ты со мной?

— Гав, гав! — У моего колена мгновенно встал чёрный доберман с горящими охотничьим азартом глазами.

Отлично, вдвоём нам спокойней и надёжней. Этот пёс отлично видит даже самых мелких бесов, не боится их и сам охотно лезет в драку, защищая мою спину. Поэтому более верного друга мне никогда не найти. Я привычно положил руку на его тяжёлый ошейник, невольно столкнувшись с тонкими девичьими пальцами. Что за дела?

— Дед, я с ними погуляю, можно?

— Нельзя.

— А если очень хочется, то можно?

— Ох ты ж, Дашка, горе от моё конопатое, — тяжело вздохнул батюшка, качая бородой. — И от каким-то тебе мёдом намазано с энтими охламонами куда-то идти? Чего ты от там не видала-то?

— Дед, я-то как раз того бородатого хама во всех деталях очень даже рассмотрела, а ребята нет. Вдруг они пристанут к кому-нибудь другому?

Отец Пафнутий поднял на меня вопросительный взгляд.

— А чего? Мы дебилы, вы же знаете. Можем из любого встречного бесов изгонять, там почти всегда хоть кто-то да есть, — на автомате подыграл я.

— Ваше святейшество, — в горницу влетел растрёпанный Анчутка, — банька истоплена, ву компрёне муа? Так что не изволите ли прошествовать в римском стиле?

Таким образом, безрогий бес волей-неволей поддержал нас, потому что сумрачный старец устало кивнул, забрал с собой бутылку и махнул рукой:

— Тока от смотри, Федька, не дай бог что… Ну ты от понял, да?

Мне оставалось только послушно кивнуть. Курсант Дарья Фруктовая вдруг улыбнулась и заговорщически подмигнула нам с Гессом. Очень надеюсь, что это не плохой признак…

В общем, на это задание мы пошли в непривычном составе, то есть втроём.

Единственный плюс всего происходящего — так это то, что выёживаться или притворяться перед ней уже не имело смысла. Она знала, что мы с доберманом разговариваем, что он понимает наш язык и способен отвечать нам на нём же. Все всем открыты, всё по чесноку.

Впрочем, когда мы вышли со двора, начались те же «старые песни о главном»…

— Фёдор, а почему у тебя доберман без намордника?

— Прости, не совсем понимаю суть вопроса. Он же умный пёс, без приказа никого не укусит. То есть с ним всегда договориться можно. Зачем ему намордник?

— По закону Российской Федерации.

Ох ты ж Декарт мне в печень, Сократ на лысину и любопытный Фрейд во все интимные зоны! Ну зачем, скажите, зачем?!

Это же доберман. Элита собачьего племени!

Лучший друг, спутник, компаньон, защитник человека. К чему ему намордник с точки зрения закона? Если он невоспитан и агрессивен, то, мать вашу, тут уж никакой намордник вообще никого не спасёт! А если правильно натренирован, обучен, подготовлен к общению с доминирующим миром людей, тогда ради чего такая унылая, тупая и бессмысленная средневековая дискриминация?

— Дарья…

— Фруктовая, — поправила она.

— Дарья Фруктовая, — не стал спорить я, тем более что после пятого-шестого повторения это уже не было так смешно, — здесь на селе, в глубинке Архангельской области, не все законы и не всегда исполняются так страстно, как желало бы наше любимое правительство. Хотя о чём я говорю? Мы летом с Гессом и по Каменному острову в Санкт-Петербурге разгуливали без намордника и поводка!

— Это конкретно где?

— В районе станции метро «Каменный остров», мимо грузинского ресторана до кафе «Мистер Фокс». Кстати, если что, у нас там хорошая скидка. Мы несколько услужили хозяину.

— Бесов изгоняли? — угадала она.

Пришлось честно кивнуть.

— Те ещё аферисты, — вздохнула внучка, закатывая глаза.

Конечно, можно было бы ей нос в нос напомнить, что, по её же мнению, Гесс и разговаривать не должен, а он болтает, так что не заткнёшь. Видела? Видела. Тогда с чего бухтеть? И если уж ты позволяешь разговаривать собаке, то как можно не допускать существования и других, ранее неприемлемых для тебя аспектов жизни? Так что бесы есть.

— Куда идём?

— Они сказали, что остановились при администрации в каком-то гостевом доме.

Знаю, где это, слышал. Хотя гостевым домом я бы это не назвал. Гостиницей, отелем или даже простым студенческим хостелом тем более.

Обычная хата на первом этаже в пятиэтажном доме, у нас их тут целых два. В эту квартиру поселяют дорогих гостей, которых волей коварной судьбы, злого рока или просто приказом вышестоящего начальства забросило в наши холодные края.

Естественно, никакого кода на подъезде, никаких консьержей на входе. Заходи кто хочет, стучись в двери, плачься на жизнь, суй заявления, предъявляй претензии, всё равно не откроют.

— Это он? — Я указал на тень, возникшую на фоне занавешенного окна.

— Судя по бороде, да.

— Идём. Подождёшь нас здесь?

— Ты мне или своей собаке?

— У меня имя есть, кусь тебя.

— Ай!

В общем, вот как-то так мы собрались, добрались, потоптались на пороге и практически всей толпой вкатились в дверь. Не заперто, странно. Гесс осторожно принюхался, скорчил мрачную моську и шепнул:

— Водка. Мужчина. Вкусняшки. Он кого-то ждёт?

Как оказалось, да. Ждали нас. Не кого-то другого.

— Ба-а-а, пришла-таки, девка? — Нас встретил развалившийся на диване бородатый мужчина лет сорока пяти — пятидесяти, голый по грудь, в белых кальсонах, с большущим золотым крестом на груди. — Садись, пей! Стакан с маху одолеешь, возьму к себе!

— Минуточку, мы по другому вопросу…

— А ты, парень, рот закрой, — зевнул бородатый, рискованно отодвигая локтем в сторонку табурет с початой бутылкой и коробкой конфет. — Твоя задача была девку привести. Привёл и сваливай. Там в прихожей пальто моё, сунь руку в карман, возьми себе из кошелька за труды. Да не наглей сверх меры, Боженька жадных не любит.

Дарья победно улыбнулась мне в лицо, типа ну и что дальше, молчать будем, драться, бесов изгонять? Ответить я не успел, но не потому, что не знал как. Просто мужик вдруг резко встал и совершил непростительную глупость.

— А кто собаку в дом пустил? Место собаке в будке, пусть двор стережёт! Пошла вон, вон, я сказал!

И охреневший идиот в кальсонах изловчился пнуть Гесса ногой в бок. Тот даже не попытался увернуться, у доберманов непробиваемая мышечная броня, типа как если бы с размаху врезать по железобетонной стенке. О-о-очень неразумно, так что бородач с воплем схватился за отшибленную пятку и рухнул на пол, воя от боли!

Зато из его рта начали лезть бесы…

Два здоровенных, синих с розовыми проплешинами, таких ни матом, ни крестом на груди не изгонишь, ни православной молитвой не запугаешь. Придётся стрелять. А что делать?

— Гесс, придержи его.

Доберман метнулся вперёд, не задавая вопросов, и сцепил зубы там, где сочленялись кальсоны. Вопящий мужик выкатил глаза, но зато мгновенно заткнулся, перейдя на осторожное дыхание носиком, в одну волосатую ноздрю. Я же выхватил револьвер.

— Круть! — признала Даша, скрестив руки на груди. — Хотя, было дело, дедуля и не такие спектакли закатывал. То же типа как бесов гонял. Врал по-любому, но зрелищно так…

Мы с Гессом в её сторону даже головы не повернули, а смысл? Девочка всё равно в упор не видит бесов и в этом смысле может быть даже счастливее нас. Лично я всегда немножечко завидовал людям в розовых очках, но на службе никогда не забывал, когда и перед кем нахожусь, поэтому стрелял навскидку. Тут уж либо-либо…

Одного беса уложил сразу в два выстрела, второй оказался пошустрее и, даже словив пулю в живот, решился с отчаянной храбростью лезть врукопашную.

— Я тебя зубами рвать буду, я из тебя нервы по одному выдирать стану, я твою печень выгрызу, я ж из тебя по кусочку…

— Бес лютого самомнения? — предположил я, буквально вбивая ему две пули под жирный подбородок.

Тварь успела кивнуть и обвисла на мне словно пять тяжёлых матов в спортзале. И вот в этот не особенно приятный момент на сцене появилось ещё двое бесов. Одного я снял лёжа, а вот на втором спусковой крючок щёлкнул вхолостую. Как же не вовремя-то!

Чёрный с красным тощий бес злобы, ростом не выше моего локтя, оскалил пасть с тройным рядом клыков (один укус, и от неконтролируемых приступов агрессии лечиться можно месяцами)…

— Фёдор, тебе чем-нибудь помочь? — вежливо осведомилась девушка, морща носик от пороховых газов. — А то лежишь тут, будто танком расплющенный. Реалистично так, кстати. Уважуха.

Бес скаканул ко мне, стуча копытцами, в его глазках горело недоброе пламя.

— Можешь достать книгу у меня из тулупа? — прохрипел я.

— Запросто.

Нечистый распахнул пасть, но мне удалось ловко вставить ему рукоять нагана в зубы.

— О, молитвенник, и что мне с ним делать?

— Вдарь изо всей силы по рукоятке револьвера.

— Зачем?

— Бей, дура! — рявкнул доберман, на миг разжимая зубы и тут же смыкая клыки с ещё большей силой. — А ты не дёргайся, дядя, не мешай мне кусь…

Больше вопросов внучка отца Пафнутия не задавала, видимо обидевшись, но честно обрушила святую книгу на рогатую голову невидимого ей беса. Синие искры шибанули так, что храбрый курсант Фруктовая едва не выпрыгнула прямо в закрытое окно.

Комнату заполнил жутко едкий запах серы и горелого мяса. Фу-фу-фу-у-у…

А на меня вдруг перестал давить вес ранее пристреленного нечистого, видимо, все три беса были как-то связаны меж собой. Надо при случае спросить у нашего батюшки, может, он такие моменты объяснит, всё-таки мир тёмной силы нами ещё очень мало изучен и таит в себе кучу сюрпризов, в (на) которые мы регулярно вляпываемся или нарываемся…

— Это что было, дебилы?

Вопрос был задан Дарьей, а значит, относился ко всем нам, включая бородатого мужика. Отвечать пришлось мне, поскольку остальные были всё ещё заняты.

— Изгнание бесов из гражданина закончено. На работу он тебя теперь вряд ли возьмёт, уж прости. Но в остальном всё прошло как по маслу. Гесс, попрощайся с дядей — и домой!

— До сфинаня, — не разжимая хватки, вежливо прорычал доберман, кивнул, вызвав у бородатого спазм, и, выпустив несчастного, первым упрыгал к двери. Правильно, здесь нам больше делать нечего.

Мы с Дашей направились за ним. Хотя нет, прежде я распахнул форточку и аккуратно собрал с пола мягкие серебряные пули. Не стоит оставлять улик, тем более из драгоценных металлов.

Уже на морозной улице нам вслед фальцетом долетело:

— Я на вас в суд пода-ам, душители-и бизнеса-а! Па-ра-зи-ты-ы!

…Мы решили не оборачиваться и не обращать на это внимания. Главное — задание выполнено, дело сделано, одержимость несчастного бесами жадности, похоти, тупости на какое-то время отключена. Не знаю, правда, насколько. Да и никто не знает.

Обычно нечисть такого рода необычайно прилипчива к человеку, но, с другой стороны, если откуда-то только что изгнали одного беса, то вопреки чаяниям другие рогатые отнюдь не спешат тут же занять освободившееся место. У них своя система связи, оповещения и информации. Короче, тупо побаиваются: если отсюда других турнули, то мало ли…

Ну и, как уверяет отец Пафнутий, свято место пусто не бывает, душа человека свята от рождения, так что изгнанием бесов мы ещё и поддерживаем боевые ресурсы ангела-хранителя.

Полагаю, именно он сейчас и матерится на правом плече бородатого гостя нашего села, возможно при этом добивая каких-нибудь совсем уж мелких бесов. Эти твари порой размером с микроб бывают, простым глазом и не разглядишь. Считается, что вот таких даже самый слабенький ангел-хранитель и давит на корню. А уже с большими мы ему как можем помогаем.

До дома шли лёгким широким шагом в непринуждённой шумной беседе. Фруктовая вдруг резко разговорилась. Внучка святого отца, разумеется, ни в грош не верила в то, что мы реально кого-то там изгнали, но в остальном оказалась не такой занудной девчонкой, как позиционировала себя в начале нашего знакомства. Хотя, озабоченный Фрейд мне в дышло, какое может быть нормальное знакомство на расстреле любимого дедушки, правда?

Она много смеялась, расспрашивая меня о неспешной жизни в селе, в свою очередь рассказывала свежие питерские анекдоты и бородатые истории о кадетском корпусе, больше половины которых я читал ещё в рассказах Куприна и Пикуля, тормошила Гесса за воротник, но более всего пыталась вывести нить нашего разговора на Анчутку. Понимаю, он красавчик…

— Не, не подумайте чего такого, у меня бой-френд есть. Закончил академию ФСБ в прошлом году, папа у него немаленькая шишка в органах, да и сам по себе, кстати, начитанный такой, кёрлингом увлекается, ездит везде по стране, хокку пишет и рисует ещё по-китайски тушью, в Инстаграме знаешь сколько народу на него подписано? Блондин. А этот ваш брюнет, он женат?

Короче, Фруктовая явно запала на нашего безрогого беса. Объяснять, кто такой Анчутка на самом деле, вряд ли стоило, она всё равно не поймёт и не поверит. Да и не моё это дело — лезть в чужие амурные романы, со своей бы любовью разобраться. Наверное, надо просто предупредить на эту тему отца Пафнутия, пусть это будет его головной болью.

Вечер упал быстро, раньше я никогда в жизни не видел, чтобы зима так упорно не сдавала позиций. Казалось, февраль на носу, можно уже не напрягаться, отпустить вожжи, постепенно собираясь в дорогу, а она не только по-прежнему владела всей северной территорией, но ещё и всё более нагнетала морозы и снега.

Возможно, поэтому архангельские традиции бесогонства столь живучи и надёжны: тот, кого не сломала здешняя зима, закаляется тут как в пламени ледяного ада. Северян не согнёшь.

А погода всё ухудшалась. В домах постепенно загорались огни, жёлтый свет редких фонарей метался по сугробам, ветер усиливался, бросая колючие снежинки целыми горстями нам в лицо.

Гесса это только веселило, а меня вполне устраивало. Хотя бы потому, что, наглотавшись снега, болтунья Дарья немножечко притихла, а то меня уже честно не немного достало вынужденно отвечать на провокационные вопросы про красавца-беса вроде: давно ли он у нас, сколько ему лет, откуда приехал, чем по жизни занимается, имеет ли всякие увлечения и хобби, какие девушки ему нравятся и так далее по списку. Не хочу я в это лезть, ну не хочу и не буду…

— Ага, заявились от, аники-воины, — тепло приветствовал нас батюшка, когда наша троица, раздевшись, прошла в горницу. — Чёй-то ядерных взрывов от не слыхать было, али от так, божьим словом, кровопийцу-то народного от злых бесов избавили?

— Дедуль, всё нормуль! Ребята были на высоте, — громко ответила за нас седая внучка. — Не, ты, конечно, реально крут, но они тоже старались. Особенно Геська, он так лихо этого бородатого между ног цапнул, что даже я скрип скорлупы слышала.

Отец Пафнутий ухмыльнулся в усы, принял от неё поцелуй в щёчку и уже потом, пока девушка переодевалась в домашнее, потребовал детального отчёта от меня. Я честно и коротко доложил о трёх уничтоженных бесах, стрельбе, драке и прощальных угрозах от спасённого потерпевшего. Хотя это не в новинку: нам вечно угрожают, мы привыкли.

Старец слушал не перебивая и удовлетворённо покачал бородой, принимая из моих рук помятые серебряные пули. Нетрудно будет заказать новые, да на селе и местные охотники могут с этим помочь. Револьвер хорош тем, что не выплёвывает гильзы, меньше улик остаётся.

Как я понимаю, по большому счёту в судебных исках нас давно бы могли просто утопить, если б хоть один цивилизованный суд в стране принял к производству дело об изгнании нечистого и привёл к присяге говорящего пса. Хотя, наверное, где-нибудь в Африке или в Амазонии такое вполне бы и прокатило, там до сих пор колдунов сжигают. Но мы в России всё-таки цивилизованные люди.

Об Анчутке удалось поговорить только наутро, когда седая девушка с доберманом отправились в магазин закупаться макаронами и томатной пастой. Безрогий брюнет обещал нам обед в итальянском стиле. Поэтому говорили открыто, честно, втроём по-мужски, глаза в глаза.

— От оно как поворачивается, — вздохнул батюшка, хмуря брови. — Бес поганый что творит, а?

— Ваше святейшество, эскьюз ми, сэр, я тут ни при чём! Соблюдаю статус-кво, место своё знаю, к вам в родню не лезу, но на всякий случай заранее раскаиваюсь. Пардон, пардон, пардон! Хотите, я ей ещё и грубить по-немецки буду при каждой встрече? Так я готов!

— Не нравится от, стало быть, внучка-то моя?

— О-очень даже нравится, оу йес! Умница, красавица, секси, ля белле фемина, мон амур! Только благословите, и я шнелле, шнелле унд кирха под венец…

— Выходит, нечистый ты дух, от всё ж таки клинья-то к ней подбиваешь?!

Бедный бес уставился на меня взглядом умоляющим если не о торжестве справедливости, то хотя бы о толике сострадания. Бесполезно, раз уж и отец Пафнутий сам не знает, что со всем этим делать, то виноватого, согласно старой армейской традиции, он всегда сможет просто назначить из лиц младших по званию. А поскольку у красавчика-брюнета самый низкий социальный статус, вот и выходит…

— Боюсь, это не поможет, — вдруг решился я.

— Да вот тебя-то от кто спрашивал, паря? Ты-то сам сперва вон с Мартой своей разберись, а уж потом от с советами лезь! А покуда молчи, может, от за умного сойдёшь.

Накал страстей грозил довести ситуацию до малоуправляемой. Будь здесь Гесс, так ему бы хватило одного громкого «гав!», чтобы мы все чуточку успокоились. Но добрый доберман на данный момент отсутствовал, как и главная обсуждаемая нами особа, поэтому мне пришлось включить философа-дипломата и решительно предложить:

— Может, по чуть-чуть, отче?

— Чаю давай, — подумав, глухо протянул батюшка. — Ежели водки-то сейчас от выпью, так вообще всё тут разнесу к едрене-фене!

— Айн момент, джентльмены. — Наш домашний бес действительно управился за одну минуту, накрывая на стол. — Файф-о-клок!

По первой чашке ароматного индийского чая с бергамотом и мятой мы выпили молча, давая друг другу остыть. Вот говорил же я, что не хочу лезть в это дело, но приходится, куда ты денешься в одном доме между святым и нечистым? Декарт мне в печень!

— Всем от меня слушать, — после третьей наконец-то определился отец Пафнутий. — Дашка от ненадолго приехала, всего-то недельку тут гостить будет. Так от и мы ничего из себя-то строить не станем, будем от жить, как и жили, Анчутка по дому хозяйничает, ты от, паря, по заданиям бесогонишь, я при храме служу да от за всем приглядываю.

Мы кивнули. Пока всё разумно.

— Ну а с внучкой-то моей ведём себя от вежливо, на провокации от не поддаёмся, однако ж все следим, чтоб Анчутке-то с ней нипочём один на один у крылечка не сидеть! Увижу, от хвост оборву!

— Уже купирован-с, — на всякий случай напомнил бес.

— И то верно, — задумчиво согласился батюшка. — Ну так чё другое оборву! Вопросы?

— У матросов нет вопросов, — хором ответили мы.

Осталось предупредить о достигнутых договорённостях нашего добермана, но как раз вот это я легко могу взять на себя. Оно, кстати, и не так просто, как, быть может, кому-то кажется. Гесс искренний и верный пёс, именно поэтому совершенно не приспособлен к хитрости или двуличию. Он даже вкусняшки выпрашивает без малейшей задней мысли, пребывая в полной детской уверенности, что просто они ему куда нужнее. Вот и всё, ничего личного, справедливое перераспределение особо нуждающимся, не более.

Как ему объяснить, что теперь наш мужской коллектив вынужден строить козни против одной деятельной невинной седовласки с целью каким-то чудесным образом не допустить её случайного союза (да что там, даже скромного поцелуя!) с бывшим рогатым? Придётся думать и выкручиваться.

Таким образом, вступив в мужской триумвират против невинной девицы, мы коротко кивнули друг другу, решив обойтись без рукопожатий и подписи кровью. Планы построены, главное — согласованно держаться в общих рамках, а прочее по ситуации. Поэтому, когда разрумянившаяся с мороза Даша Фруктовая в сопровождении моего заботливого пса вернулась домой, мы были во всеоружии.

Тем более что вернулись они не одни, практически сразу за ними, едва ли не минута в минуту, заявился районный участковый. Невысокий, крепко сбитый мужик, башкир, коротко стриженный почти под ноль, лет сорока или чуть больше, с умными азиатскими глазами.

— Старший сержант Бельдыев, — сняв шапку, но не раздеваясь, с порога начал он. — Опять нарушаем, батюшка? Заявление на вас подали. Какое по счёту, знаете?

— Да откуль же от, мил-человек? — простодушно развёл руками отец Пафнутий, делая невинные оленьи глаза. — В мои-то годы, поди, от и память не та, и силы не те, и холестерин не туда, тока от склероз никогда не подводит.

— Восьмое только с лета! — строго припомнил участковый, грозя пальцем. — Правда, когда читали… ох, ржали всем отделением! Этот ж надо придумать? «…монах-сутенёр привёл молодую бабку, а говорящий пёс в это время держал меня за яйц…», прошу прощения, девушка. Кхм, э-э, а вы, случайно, не свидетельница?

— Дарья, объяснись от, внученька.

— Я вообще не при ваших делах, чё тут за хурма, я же девочка из Питера! — искренне захлопала ресничками курсант Фруктовая. — Гуляли с ребятами по селу, вдруг из окошка крики, грохот, вопли: «Спасите, помогите, насилуют!» Мы туда, типа вдруг они сами не справятся, помочь надо? А там, прошу прощения, пьяный мужик в одних трусах телевизор смотрит…

— Тьфу от, срамотища-то, — возмущённо перекрестился отец Пафнутий. — Федька, и ты от поди сюда. Чего ты властям скажешь?

— Подтверждаю.

— Что подтверждаете? — быстро уточнил участковый Бельдыев.

— Всё, — уверенно кивнул я. — Что хотите, то и подтверждаю. Хотя там были не трусы, а кальсоны. И да, собака у нас разговаривает. Гесс, скажи?

— Гав, — так же честно сказал доберман.

Глядя в его искренние круглые глаза, ни один жлоб на свете, включая самого прожжённого следователя или продажного американского прокурора, не посмел бы усомниться в его словах. Иначе — «кусь, кусь, кусь их всех»!

— Отметим: говорит, но по-собачьи, — подумав, признал полицейский.

Мы согласились.

— Так этот небритый умник из города ещё врал, будто бы вы там в него из дореволюционного нагана стреляли, как в «Неуловимых мстителях», и…

— Пули от есть?

— Нет. Но есть царапины на стенах вроде как типа от…

— Запах пороха?

— Там скорей серой воняло.

— Как будто от кто бесов изгонял, да?

— Да, действительно. А пойду-ка я. — Понятливый башкир-участковый натянул шапку на уши. — Но и вы, отец Пафнутий, уж как-нибудь там поимейте совесть, что ли? Восьмое заявление за полгода! Ну ёлкина ж мать…

— От и я тебя благословляю, сын мой. — Безмятежный батюшка важно перекрестил полицейского. — Иди от с миром. Мы ужо постараемся. И как от мёд-то свежий с родины прибудет, ты заходи. Я от прикуплю!

— Замётано! — кивнул сержант. — А вот спросить ещё хотел: вы нам отделение не освятите?

— Опять улики пропадать стали?

— Ага, стоны и шумы всякие, словно в стену стучит кто. Года не прошло, и вот снова.

Отец Пафнутий пообещал быть в самое ближайшее время. На этом двустороннем компромиссе мы и расстались. Старший сержант Бельдыев вежливо козырнул в ответ на наши улыбки, широчайшие как Чёрное море, наклеенные, словно стикеры на сковородки в «Пятёрочке» по акции, и фальшивые-э-э как… Как не знаю что! Придумайте сами, ваше право и не наша проблема.

— От же аферистов-то каких прожжённых свалила горькая судьбинушка-то на мою от седую голову, — ни к кому конкретно не обращаясь, вздохнул святой старец, тяжело опускаясь на табурет. — Кабы вы от в большом городе-то жили, так, поди, и пели бы давно по камерам от невнятным хором про голубей, что «летят над нашей зоно-ой»… А от в тихой нашей Пияле северной вас Господь хранит. Хрен от его знает для какой цели, но промысел-то Божий великая от тайна сие есть!

— Пер фаворе, к столу, ваше святейшество, — быстренько развернул ситуацию безрогий бес. Всё ещё не совсем здоровый, прихрамывающий, но деятельный, старательный и дотошный. — Прошу отведать спагетти болоньезе, суп по-неаполитански (с треской вместо морепродуктов, но всё равно вкусно!), оливковое (подсолнечное…) масло с чёрным перцем и белым хлебом, а к нему красное неаполитанское кьянти! Ой вей, таки я в курсе, шо по факту оно есть тот самый фанагорийский саперави номерного резерва, но кто таки нам мешает проявить чуточку фантазии? Грацие, грацие милле, синьоры и синьорина!

Батюшка утомлённо махнул рукой, а мы все дружной итальянской семьёй присели к столу. Готовить Анчутка умел. Вы это и так знаете, но ладно уж, простите, если лишний раз напомнил.

Застолье прошло в скромном веселье, Даша долгими шутливыми уговорами заставила беса присесть рядом со всеми. Согласно нашему недавнему договору он ей уступил, но только после того, как святой старец благословил трапезу, а потом тихо грыз заранее отложенный сухарик.

Если кто вдруг задумался, чем вообще он у нас тут питается, то сразу скажу, что бесы в принципе в земной пище не нуждаются. Их самая желаемая еда — это человеческие страсти, эмоции, полярные перепады настроения. Они насыщаются нашей скорбью, слезами, тоской, злобой, гневом, яростью, завистью, жадностью, ленью, раздражительностью, а уж от лакомой возможности целиком заполучить душу вообще нипочём не откажутся.

Тому же Анчутке только дай волю, так он первым мне в горло вцепится.

Поэтому мы и держим его в покорности и наморднике, на коротком поводке, православными молитвами и Георгиевской лентой. В таких вопросах отец Пафнутий непоколебим!

Поверьте, самый послушный бес (шайтан, чёрт, демон, джинн) днями и ночами только и ждёт, пока вы расслабитесь, отвернётесь, потеряв бдительность, и тогда всё, ваша смерть будет страшной…

Поэтому и бесогон должен быть собран всегда! Захотите жить, научитесь. В этом смысле я стал лучше понимать братьев Запашных, ежедневно работающих с крупными хищниками.

Наивная питерская девушка если и пыталась обратить всеобщее внимание к некоторой «стеснительности» Анчутки, шутя, балагуря, улыбаясь и намеренно громко смеясь, всё равно не достигала поставленной цели. Верный слову брюнет был подчёркнуто скучен, отвечал односложно, на подколки не реагировал и в целом вёл себя, как мы договаривались. Однако, боюсь, в этом и заключалась некая проблема…

Мы же, как представители мужского взгляда на мир, были уверены, что столь явное (хоть и вежливое) пренебрежение оттолкнёт седую внучку святого старца от нашего беса. Типа как если бы «ах, я тебе неинтересна, я обиделась, ну так и пошёл ты в пень!». Это же так логично, правда?

Но сценарий почему-то отыгрывался в прямо противоположном направлении.

— Может, вам внучку в храм сводить? — тихо шепнул я отцу Пафнутию, кивая на кусающую губы Дарью, в глазах которой уже стояли слёзы. — Ну там иконы новые показать, за здоровье родителей свечи поставить. Короче, лишь бы подальше отсюда!

— Да, от, паря, чегой-то недодумали мы. А и впрямь ли, внученька, не прогуляться-то ли нам после обеда? Погоды-то нынче стоят отменные!

— О, я, я! Натюрлих! А тут к вашему возвращению будэ сточены палачинки по-нимбуркски з цукрем та кофе «турэк», — вдохновенно пообещал Анчутка, ужом выскальзывая из-за стола.

У курсанта Фруктовой не оставалось ни одного шанса, мы крепко держали круговую оборону.

Пока батюшка с несчастной внучкой собирались на прогулку, я на всякий случай проверил карту оранжевого беса. Стал замечать, что даже когда она просто лежит в кармане, то коротко пульсирует, словно пытаясь передать мне вызов. Значит, не так уж обязателен визуальный контакт с джокером, возможно, достаточно и тактильного.

— Гесс? — Я слегка прихлопнул ладонью по колену.

Доберман мгновенно материализовался рядом, глядя на меня самым преданным взглядом на целом свете. Уши торчком, брови вверх, стучит обрубком хвоста по полу, словно гвозди забивает.

— Давай!

— Э-э, в смысле?

— Ты меня звал, на тебе лапку, вкусняшку давай!

— Лысина Сократова, у нас задание.

— Нет вкусняшки? Не любишь меня…

— Гесс?

— Никогда меня не любил…

Безрогий красавчик со вздохом достал из кармана одну из конфет, привезённых Дарьей, и молча передал мне. Я лишь благодарно кивнул и сунул её под нос обиженного до глубины души добермана. Переход от вселенской печали до надкосмического счастья занял примерно полторы секунды, не более.

— Ты добрый, ты заботливый, любишь собаченек, лизь тебя!

— Короче, мы пошли в Систему. — Я успел предупредить Анчутку, прежде чем на стол выскочил нетерпеливый оранжевый бес и мой пёс метко шлёпнул по нему тяжёлой лапой.

Переход, как всегда, занимал неконтролируемо малое количество времени. В чистом белом коридоре, на лавочке, сидел какой-то узбек-казах-туркмен-киргиз (не очень разбираюсь в азиатских типах) в национальной одежде, с круглым загорелым лицом и насмешливыми чёрными глазами.

— Салам алейкум, — вспомнив прошлые приключения, поздоровался я.

— Ва алейкум ассалам, почтеннейший, — с готовностью поклонился мужчина, соскакивая с лавки и обращаясь ко мне на чистом русском. — Скажите, почтеннейший, а не вы ли тот самый святой мулла Тео ибн Гот, что с говорящим ослом разогнал всех шайтанов под Бухарой?

— Под Самаркандом, — поправил я, слегка вздрагивая от нахлынувших воспоминаний. Не попадись тогда нам с Гессом под руку обломок доски с именем Аллаха, рогатые шайтаны, наверное, порвали бы нас в клочья просто из-за чьей-то дурацкой шутки…

— С кем имею честь?

Мой собеседник смутился, явно не поняв вопроса.

— Я Тео, для друзей, разумеется. А это Гесс, мой пёс, при необходимости может представляться ослом, ишаком или вообще не знаю кем. А вы кто?

— В Бухаре и Багдаде, в Самарканде и Дели, в Ташкенте и Стамбуле, в Душанбе и Казани меня называют просто Насреддином.

— Ходжа?

— Ходжа Насреддин, — улыбнулся он, и глаза его стали похожи на два узких полумесяца.

На мгновение у меня слегка зашумело в голове. Или даже не слегка, слишком уж нереальным казалось происходящее. Неужели на Систему работают не просто наши современники, но и живые герои прошлого? Как, объясните же мне, как?!

Ходжа Насреддин — это имя нарицательное, шутник, глупец, балагур, мудрец, мулла, безбожник, весельчак, возмутитель спокойствия всего мусульманского мира, от Аравии до Персии, от Индии до Афганистана, от Египта до Кавказа, от Дагестана до Крыма, от нашего Татарстана до нашей же Калмыкии. Да задери меня Фрейд озабоченный, если он вообще не был самым популярным народным героем всех сказок мира!

— Я тут первый раз, — доверительно шепнула мне загорелая легенда Востока. — Они обещали, что научат меня бороться с шайтанами. Помните бессмертные строки Хайяма? Я готов напомнить:

— Это в Системе умеют, — честно признал я. — Они там чего только не делают. Но позвольте спросить, а вот…

— Следующий, — громко раздалось в динамиках.

Ходжа встал, отвесил мне сложный церемонный поклон, подмигнул моему доберману и исчез за дверью.

— Он смешной, — добродушно зевнул Гесс. — А кто это вообще?

Ответить я не успел, потому что динамики включились вновь. Почти в ту же минуту, словно никакой Насреддин в их офис не входил и близко.

Я на автомате протёр глаза. Глюки, конечно, могут быть детально реалистичными, но чтобы их одновременно видели мы двое, человек и животное, увольте…

Получается, что орден всё-таки способен призывать в свои ряды не только ныне живущих людей, но и давным-давно умерших? Но как же далеко шагнула наука, если этот Ходжа никак не выглядел жителем современного Ташкента, но тем не менее совершенно спокойно говорил со мной на чистом русском, без малейшего акцента. Это просто невероятно!

Но что же тогда получается: неужели когда-нибудь я смогу встретиться прямо здесь, в белом коридоре, с Ньютоном и Бродским, с Вольтером и Дюма, с Леонардо и Буниным? Господи Боже, храни Систему, дарующую такие невероятные возможности скромному бесогону из заснеженной Пиялы…

— Следующий! — повторил голос.

— Это нас, это нас, пошли, — засуетился пёс, виляя мосластым задом. — Если там Марта, то у неё вкусняшки, а если там Дезмо, то я его кусь! Ну, чего ты сидишь?

— Прости, задумался о вечных ценностях. Идём, конечно, идём.

Мы толкнули белую дверь — в кабинете за ноутбуком сидела рыжая красавица с зелёными глазами. На этот раз она была одета в облегающее чёрное платье с тонким серым рисунком и небольшим вырезом на груди. Очень строгое и одновременно весьма подчёркивающее фигуру.

Марта сняла очки и улыбнулась нам:

— Привет!

— Привет, — осторожно улыбнулись мы.

Как помнится, в прошлый раз наш разговор с ней был отнюдь не самый позитивный и расставание тоже казалось не так чтоб жутко сентиментальным. Честно говоря, мы просто сбежали, воспользовавшись её же компьютером. Поэтому хотелось бы понять: с каких это щедрот вдруг такое хорошее отношение? Чисто так, на всякий пожарный…

— Я была дурой. Прости меня, ок?

— Принято, — прокашлявшись, кивнул я. — Сам вёл себя как дурак. Но нам же просто не дают толком поговорить, всегда кто-то рядом греет уши.

— Это я! Я всегда рядом, погладь мой зад! — счастливо завилял обрубком хвоста Гесс.

Мы с Мартой постарались не обращать на него внимания. Просто стояли друг против друга, глаза в глаза, краснея, как в первый раз влюблённые дети на утреннике в садике.

— Просто начальство не одобряет любых личных контактов между служащими.

— Начальство может пойти лесом до Китая в неудобной позе.

— Э-э… А-а, представила. Весело, мне непременно нужно хихикнуть? За одни такие мысли можно вылететь с работы.

— Лети, какие проблемы? У тебя же есть крылья.

— У меня да. А вот тебе лучше не знать, что ожидает бесогонов, покинувших Систему.

— Отец Пафнутий вроде и не парится.

— Это исключение, подтверждающее правило.

— Но мы же не об этом сейчас? — Я коснулся её пальцев.

— Ты мне нравишься. — Она опустила взгляд, не убирая руку. — Может быть, как-нибудь посидим вдвоём, чтобы просто…

— Втроём!

— Гесс, место! — дружно рявкнули мы.

— Ага, ещё и пасть закрыть прикажете, бесчувственные вы люди?! Где мои вкусняшки?

Рыжая сотрудница офиса возвела очи к небесам, пробормотала (судя по артикуляции губ, богохульное проклятие на латыни), сунула руку в шкафчик и достала полпачки овсяного печенья. Этот наглый жеребец схрумкал всё меньше чем за полминуты.

— Итак, ваше задание, — начала Марта, когда мы вновь вспомнили о служебных обязанностях. — Москва, наши дни, то есть прошлый год, фестиваль косплея. Некая Кристина Смолл, певица, «могильная плита русской поэзии». Бес тщеславия и непомерной гордыни! Причём настолько сильный, что у девушки на литературных выступлениях пару раз реально перехватывало дыхание, на третий он просто задушит её.

Доберман сострадательно вскинул жёлтые бровки, одновременно слизывая с кожаного носа длинным широким языком остатки вкусных крошек.

— Хм, задание довольно рядовое, — слегка задумался я. — Почему именно мы?

— Потому что она готесса.

— Ясно. Тогда конечно. Отправляй!

…Через пару минут мы с Гессом стояли в огромном зале, где под грохочущую музыку и рекламные лозунги проходило одно из самых замечательных культурных мероприятий нашего времени — фестиваль косплея. Это круто!

На мой предвзятый взгляд, конечно. Может, кому оно и не нравится, есть же ещё люди, предпочитающие концерт органной музыки Баха, пьесы Римского-Корсакова для фортепиано или передачи о здоровье Малышевой. Тут уж каждому своё, как говорили римляне на оргиях.

Попали мы крайне удачно, уже за линию охраны, сразу в толпу костюмированной молодёжи. К тому же переодеваться не пришлось ни мне, ни Гессу. Я в чёрном армейском свитере, чёрных джинсах, высоких шнурованных ботинках готического стиля, с отросшими волосами, собранными в хвост, и кобурой с наганом на поясе и так выглядел вполне себе в «марвел-комиксовском» стиле.

А высокий поджарый доберман с благородной мордой, в шикарном кожаном ошейнике с серебряными украшениями вообще идеально добавлял моему образу таинственного и мрачноватого шарма. По крайней мере, мы уж точно выглядели более подходящими для данного места, чем придурковатые лентяи в дешёвых японских пижамах, изображающих мишек, зайцев или единорогов.

Некоторым людям просто в лом заморачиваться с нормальным костюмом, но они бронебойно уверены, что и так сойдёт, типа оригинально же? Угу, конечно, таких вот штампованных на «АлиЭкспрессе» «оригиналов», абсолютно одинаковых, безликих и скучных, на любом комиксконе всегда встречается до двух и более десятков. Я уж молчу о мальчиках с бумажным пакетом на голове…

Нет, Декарт мне в печень, косплей — это серьёзное мероприятие! Это настоящий праздник неформальной культуры и крутейшего стиля, к которому готовятся годами, тратя на это кучу времени, денег и сил всего лишь за одну минуту аплодисментов под софитами на сцене!

Респект и уважуха вам, ребята…

— Мы где? Кого кусь, кого лизь, кому лапку дать?

— Пока никому, — подумав, ответил я, как бы невзначай оглядываясь по сторонам. — Но можешь говорить не стесняясь, в такой шумихе вряд ли кто всерьёз обратит внимание на болтающего пса.

— Ты добрый. — Доберман привычно подставил голову под мою ладонь: гладь давай.

— Попробуем без спешки обойти весь зал. Если где-то вслух читают стихи, значит, нам туда и надо. Ищем девушку в чёрном.

— Тут каждая третья в чёрном.

— Есть такое дело. Но, увы, без вариантов. Ищем.

Гесс был прав. На косплеях, в зависимости от темы, конечно, чаще всего работают три основных цвета: чёрный, белый и красный. Здесь не проводилась чисто готическая встреча, поэтому найти несчастную жертву бесовских домогательств будет чуточку легче. В том плане, что проще отыскать, но вот как изгонять из девушки нечистую силу в присутствии такого количества людей — это уже совсем другой вопрос. И не риторический.

Я автоматически проверил, что у меня есть. Карта джокера, молитвенник, револьвер, носовой платок и… лысина Сократова-а! В том смысле, что фляжка святой воды осталась во внутреннем кармане тулупа, а без святой воды изгонять кого-либо проблемно. На молитву ведутся не все рогатые, и устраивать ковбойскую стрельбу в туго набитом народом помещении тоже никто не позволит.

В первую очередь я сам. Мой доберман, кстати, тоже. У него от пальбы уши болят, собачий слух в сотню раз тоньше человеческого, а наган грохочет так, хоть всех святых выноси. Если кто стрелял даже не боевыми, а сигнальными «Жевело», тот понимает, о чём речь. Так вот…

— О-о, какой великолепный образец собаки дьявола!

Мы с доберманом едва не ответили грубостью. Но на нас смотрела невероятно красивая девушка лет двадцати трёх — двадцати пяти, с шикарной фигурой, длинными чёрными волосами, красными линзами в глазах, великолепной готической косметикой и в ажурном наряде, пугающем своей откровенностью. Собственно, я даже не сразу определился: она не успела до конца одеться или, наоборот, собиралась полностью раздеться? Скорее второе.

Вызывающее сочетание кружевного боди, шёлковых лент, черных полупрозрачных тканей, чулок в крупную сетку и увядшей розы в волосах составляло невероятный костюм, полный жутковатой мистики в комплекте с самой откровенной эротикой. Даже мой пёс невольно вытаращил глаза и вывалил язык набок, хотя собаки, как известно, не реагируют на обнажённые человеческие прелести.

— Его зовут Гесс, — наконец сумел ответить я, справившись с голосом.

— Он прекрасен. Глаза его светятся синим пламенем преисподней, а великолепное тело словно слеплено огненными пальцами отца Тьмы, — с лёгкой возбуждающей хрипотцой протянула девушка.

Я вдруг поймал себя на том, что не могу отвести взгляда от её чуть пухлых губ в матовой багровой помаде. Настоящая чёрная готесса, подлинная до кончиков ногтей! Казалось, что таких уже нет в природе, но сердце предательски ёкнуло, вспомнив старую любовь…

— А его хозяин имеет имя?

— Тео, — слегка поклонился я.

— Сокращение от Теодоро, — ничуть не удивилась девушка. — В мире Теней и Сумерек меня называют Смолл или Блэк Смолл, для своих просто Кристина.

Редкое имя для готов, успел сообразить я. Обычно мы избегаем всего, что хоть как-то напоминает о христианстве, даже кресты на одежде изображаются чаще всего в мрачной могильной гамме. Поэтому и предпочтение в именах отдаётся скорее некоему нуару.

Нормальный гот по имени Христо более чем редкость. Впрочем, и Тео тоже, но главное не в этом, а в том, что мы нашли цель нашего задания. Это и есть она.

— Ты явно не из столичных хлыщей. — С нескрываемым интересом и даже в чём-то развязной откровенностью Кристина медленно облизнула губы. — Диковатый вид, кобура с револьвером, ни грамма косметики, мужественность, шрамы на лице. Кто ты, милый юноша?

— Я с Севера.

— Северный гот, как будто сошедший со страниц запутанной карты «Игры престолов». Как же давно я не слизывала тёплую кровь, парящую на снегу…

— Чего? — не понял мой пёс. — Тео, она психическая, да?

— Она поэтесса, — тихо вздохнул я. — Не волнуйся, это лишь сценический образ.

Девушка на секунду вытаращила глаза, но тут же расслабилась:

— Говорящий доберман? О-о да, как я могла забыть, что собака дьявола владеет всеми языками земли, неба и бездны. А ты полон тайн, северный гот…

Я догадался кивнуть. Кажется, она просто приняла меня за чревовещателя.

— Хочешь послушать чёрные стихи, сотканные из мрака рифм и образов ночи?

Не дожидаясь ответа, Кристина Смолл взяла меня за руку и повела за собой.

Мой друг рыкнул для порядка, давая понять, что он меня не бросит, прижал уши и грациозно поскакал следом, уворачиваясь от костюмированных сборищ гостей, участников и зрителей. Не слишком ловко, впрочем, его явно забавляло, когда об его бока или зад люди стукались как об угол стола, отскакивая со стоном и руганью. Умеренной, естественно. Всё-таки всерьёз на такую собаку обижаться опасно, это все понимают.

Мы направлялись куда-то в сторону от толп общих игрищ. Что ж, может, оно и к лучшему, нельзя же изгонять бесов из человека прямо тут. Не поймут ни её, ни меня, будет лишний шум, фотографы, свидетели, ещё и охрана полезет вмешиваться, тогда мы вообще всё провалим.

Всё, идём, куда ведут, в конце концов, если меня будут убивать плохими стихами, то, наверное, Гесс заступится, у него есть литературный вкус. Ну хотя бы потому, что пару раз я своими глазами видел, как он жалобно воет, когда по телевизору идёт слишком уж голимая попса.

Мы зашли куда-то в закулисье, поднялись на сцену, встав в пыльном полумраке под оглушающие звуки «Рамштайн» лицом к лицу, но потом Кристина быстро скользнула мне за спину, обняв за плечи и начав тереться об меня грудью, страстно зашептала на ухо:

Мой доберман не выдержал первый, он сел на короткий хвост и поднял морду вверх, завыв от безысходной тоски, а также от невозможности заткнуть ротик чтицы.

— О да, собака дьявола! — с трудом выровняв дыхание, тем не менее расхохоталась она. — Я знала, что ты откликнешься, ты почувствуешь запах могил и тлена! Склонись же у моих холодных коленей, я хочу видеть, как синяя кровь демонов пылает в твоих очах. Вот ещё…

Я продержался парой-тройкой секунд дольше, просто потому что не мог найти нужных слов, меня мутило. «Могильная плита русской поэзии» оказалась махровейшей графоманкой, помешанной на садомазохизме с явными психическими отклонениями во все тяжкие. Какая она, к дьяволу рогатому, готесса, она просто дура!

Конечно, в университете нас учили, что стихи могут быть без рифмы, без размера, без ритма, без смысла, без логики, без правил расстановки знаков препинания, но чтоб без всего сразу, да ещё заунывно мистическим шёпотом?!

— Милый юноша, твоё выразительное молчание так возбуждает. От моих строк ещё никто и никогда не впадал в такой ступор, я буквально слышу, как твоё сердце перестало биться от восхищения и предвкушения. Но ты не останешься без награды. Расстегни же мне сзади молнию на трусиках…

— Да пошла ты к свинье в дупло, никуда по пути не сворачивая, — прямым текстом взревел я, потому что блистательная поэтесса упала на колени, пытаясь зубами тянуть ремень на моих джинсах. — Гесс, держи её крепче!

— Кусь?

— Нет, но можешь чуточку придушить, чтоб не особенно брыкалась. Итак, вдох-выдох, успокаиваемся, выравниваем дыхание, ну и…

Далее последовал непечатный из гуманных соображений длинный, старательно выверенный и не раз апробированный опытным путём поток отборного русского мата, после чего розовый в золотую крапинку пошло-голый бес тщеславия бежал из несчастной жертвы экзорцизма сломя голову! Недалеко, кстати; он превратился в жёлтую лужицу уже через пару-тройку шагов.

Однако, несмотря на позорное изгнание одного нечистого, сам мат, казалось, лишь ещё больше возбуждал красавицу-готессу. Это засада-а…

— О да, — хрипела Кристина, начав обнимать опешившего добермана. — Добавь ещё грязи, дорогой! Унизь меня, сделай мне больно, терзай меня, сломай меня всю! Ну же, жёстче, ещё жёстче, порви на мне шёлк, заставь меня выть!

Да ради бога. Я выхватил из кобуры наган, вытащил один патрон из барабана и провёл серебряной пулей две линии на её белом лбу, рисуя крест. О как она взвыла-а…

— Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли… И ныне и присно и во веки веков. Аминь!

Думаю, если бы не дико грохочущая музыка, нас бы точно обнаружили, а меня арестовали на месте за преступления как минимум по трём-четырём статьям, включая давление на свободу религии каждого гражданина или гражданки РФ. Но перекричать грохот барабанов «Рамштайн» практически невозможно, всеобщее внимание было приковано к сцене, закулисье на данный момент мало кого волновало, и это нас спасло.

Когда из ноздри вопящей красотки коричневым сгустком выполз едва дышащий грязный волосатый бесёнок с перекошенной мордочкой, мы поняли, что задание выполнено. Бдительный доберман молча наступил на него тяжёлой лапой, раздался хлопок, вверх взлетела струйка серого дыма, и всё. Задание выполнено.

— Пожалуй, мы должны откланяться. Так сказать, Север зовёт. — Я слегка коснулся губами кончиков чёрных ногтей Кристины, изображая поцелуй. — Парящая кровь на снегу и всё такое, помните?

— Ты не уйдёшь! Ты не можешь уйти, оставив меня так, с пылающим огнём в чреслах…

— Выйдите в зал, там бродит куча парней с «огнетушителями».

— Бесчувственное животное-э!

— Гесс, не волнуйся, это она не про тебя. — Я крепко взял друга за ошейник, и в тот же момент неведомая сила науки телепортировала нас в белый коридор офиса Системы.

…О чудо, на скамеечке всё так же сидел тот самый Насреддин! Я не ждал, не чаял встретить его вновь, а он тут. Скрестил руки на груди, улыбается нам и качает ногой.

Дыхание резко перехватило, нужные слова нашлись не сразу, мне хотелось задать ему тысячу и один вопрос, расспросить обо всём на свете, а потом сидеть и слушать, впитывая его простонародную мудрость, весёлые уроки дурачества и…

— Привет, Тео! — смешливо щурясь, хмыкнул он, протягивая мне ладонь. — Только, пожалуйста, давай сейчас без всяких этих «салам-валейкумов», достало уже. Извини, что сразу не представился — Ислямов Равиль, актёр казанского Театра имени Габдуллы Тукая.

Я чуть не сел там же, где стоял.

— Понимаю, глупая шутка получилась. Прости. У тебя было такое доверчивое лицо, что грех чуточку не потроллить. Но ты же не обиделся, да?

Да уж…

«Обида» было не то слово, которым получилось бы однообразно описать весь ураган чувств, буйствовавших у меня в груди. Даже мой пёс недовольно заворчал, скаля клыки, он не привык, чтобы в его присутствии так обижали хозяина.

— Мир?

— Да пошёл ты…

— Ребята, ну я же извинился, чё вы как эти?

Древние философы Востока учат нас, что непростивший заглатывает змею хвостом вперёд, а потом она годами сжимает его сердце. Прощение есть величайший дар человека человеку, быть может, даже выше дара любви. А уж если речь идёт о каком-то там глупом театральном розыгрыше, так можно ли вообще относиться к этому серьёзно? Детский сад, горшки в цветочек…

— Мир!

Нам удалось успеть пожать друг другу руки, наверное, за минуту до того, как прозвучал механический голос:

— Следующий.

Пока мы ждали своей очереди на лавочке, к нам присоединились ещё двое бесогонов. Один — высокий накачанный парень из Самары, в майке, семейных трусах и растоптанных тапках на босу ногу, а второй — степенный седой капитан в морской форме, откуда-то из-под Клайпеды. Вот в этом смысле орден необычайно гибок и демократичен, здесь служат все, кто хоть как-то способен видеть бесов и готов бороться с ними. Система это понимает и делает на это ставку.

Единственно, как я отметил, в наших рядах крайне редки именно профессиональные священники всех конфессий. Возможно, просто потому что они и на своём рабочем месте загружены по маковку. Изгнанием бесов занимаются и православные батюшки, и католические падре, и просвещённые муллы, и буддистские монахи, и ортодоксальные ребе. Увы, но именно в наше прогрессивное время нечисти всякой с избытком хватает на всех…

Перекинувшись парой фраз с капитаном (культурист слишком задирал нос), мы встали сразу же, как прозвучал вызов. На наше счастье, за столиком опять сидела улыбающаяся Марта, правда уже успевшая переодеться в строгую юбку ниже колена и зелёный свитер толстой вязки.

Удивительное дело, но ей шло всё. Хотя чему удивляться, она же ангел.

— Я в шоке, вы всё сделали, со всем справились и нигде не напортачили! Что с вами не так, ребята?

— Просто мы очень старались, — ответил я за нас с доберманом.

Рыжая красавица демонстративно похлопала нам в ладошки.

— Ну что ж, норм! Зачисляю ваш гонорар на банковские карты, можете обналичить уже завтра. Система благодарит вас за профессиональное исполнение задания. К сожалению, благодарность в устной форме и не монетизируется.

— Не будет вкусняшек? — не поверил мой пёс.

— Дома купим, — пообещал я.

— Итак, суммируем ваши достижения. Одного беса изгнали, да?

— Да, — подтвердили мы.

— Второго прихлопнули, да?

— Да.

— Ты с ней целовался, да?

— Да, — наивно кивнул Гесс.

— Нет, — каким-то чудом сумел выкрутиться я, и коварные зубья капкана лязгнули вхолостую, хотя ловушка была поставлена идеально.

— Бдительность — первое правило бесогона, — наставительно кивнула Марта. — Кстати, если что, на будущее интимные контакты ради выполнения задания ненаказуемы.

— Ничего не было.

— Я к тому, что если бы что и было, то в принципе всё ок. Никаких личных претензий.

— Всё равно ничего не было. — Я продолжал стоять на своём.

— Ой, ну всё, — с раздражением протянула моя любовь. — Так я вам и поверила, короче. Вот её страничка ВКонтакте, она прям чёрный лебедь из какого-нибудь адского озера. Мужики такие комменты оставляют, так слюнями и жидкостями на экран брызгают, что даже читать неудобно. А вы типа такие неприступные, верные, честные, ага…

— Тебе идёт зелёный, — перебил я. — Он поддерживает цвет глаз, нежно и деликатно.

— И ты вкусно пахнешь, — поддержал меня доберман. — Можно я ещё понюхаю?

— Полжизни мечтала!

— Правда?

— Нет! — Марта отодвинулась от нас вместе со стулом, плотно сжав колени. — Идите уже, у меня полно народа в приёмной.

— Само собой, — кивнул я. — А у ангелов бывают выходные? То есть я помню твоё предложение просто встретиться где-нибудь на кофе, поболтать, узнать друг друга поближе…

— Насколько ближе? — нахмурилась она.

Пришлось молча закатать губу обратно.

А меньше чем через минуту мы с Гессом стояли в сенях нашего дома. Отца Пафнутия и Дарьи не было, как помнится, они вышли прогуляться до храма, подышать февральским воздухом. Анчутка намывал посуду, отстукивая левой пяткой какой-то бравурный мотивчик. На наше победное возвращение отреагировал ровно, без удивления и подобострастия, типа живы, и ладно.

— Какие новости? — спросил я.

— За айн, цвай, драй минутен вашего отсутствия? Никаких, хер официр.

— Где мои вкусняшки? — решительно напомнил о себе пёс.

— Меньше вкусняшки, стройнее ляжки!

— Гр-р…

Безрогий брюнет разумно решил не вступать далее в опасные споры на тему диеты и фигуры, тут же выставив миску с чуть тёплым куриным бульоном, две большие говяжьи кости с ошмётками сырого мяса, приличный кусок хлеба с маслом и половинку отварной трески.

Я почувствовал лёгкий укол зависти, а Гесс, повернувшись задом, закрыл миску, давая понять, что делиться по-прежнему не намерен. Но я и не претендовал, не очень-то и хотелось.

К тому же давайте признаем, что теперь уже остроухий доберман не сидел ни на чьей шее, а получал собственный гонорар на карту. Не знаю, где и как у вас, но здесь, в маленьком селе Архангельской области, зарплата в семьдесят пять тысяч рублей считалась вполне себе о-го-го какой приятной. За короткое время нашей работы зачисления на карту Гесса были втрое выше.

Поскольку все были заняты, я сам налил себе чаю, положил в чашку ложку мёда и отстранился от мира. Надо было многое, очень многое обдумать. Как ни странно, но мысли о Марте на данный момент не слишком занимали мою усталую голову. С ней всё было более-менее понятно, как и абсолютно непонятно в равной мере, Декарт мне в печень.

Она ангел, я человек, далее мы дружно уходим по маковку в густой туман религиозно-философско-мистического толка, поэтому не будем. Пока не будем. Гораздо более важным казались некоторые вопросы рабочего функционирования Системы. Причём именно те, которые сама Система (в лице Дезмо) мне и задавала.

Итак, волей судьбы, рока, предназначения или не знаю чего-там ещё, но я схлестнулся с чертями. Одного собственноручно убил, трёх мы всем селом отлупили и опозорили. В обоих случаях эти встречи не планировались нашей стороной, поэтому логично, что ситуация разруливалась спонтанно и бесконтрольно, иначе бы я ни за что не порезал чёрта, так как отец Пафнутий категорически запретил с ними связываться. Есть моменты, когда послушание — добродетель!

Да и не будь у меня под рукой пера ангела, тот рогатый преспокойно захарчил бы и меня, и Марту, и Гесса. Нет, Гесса, конечно, только если бы догнал, а с тремя серебряными пулями в голове это уже проблематично…

Раскаяния за вынужденное убийство нечистого в целях самозащиты и спасения жизни ближнего я не испытывал, не дождётесь. Но вот то, что мы по-любому серьёзно нарвались и проблемы наши только начинаются, это факт. Не утешение, не самообман, а просто данность. Так получилось.

Мои или наши действия в этом случае тоже вполне себе предсказуемы — бежать некуда, жаловаться некому, защиты нет, спасения нет, значит, будем драться. К чему это приведёт или чем закончится, также не вопрос — мы все умрём.

И поскольку умрём мы не своей смертью от естественных причин, а мученической в клыках и когтях нечистой силы, то, скорее всего, попадём в рай. Ну, доберман-то по-любому попадёт, как и все псы. Получается, особо беспокоиться-то и не о чем, ибо вечная жизнь в райских кущах нам обеспечена. Люблю философию, и она меня любит.

— Эй, амиго! Глянь в окно, там пятеро типов у наших ворот трутся. Твои камрады?

Пришлось встать и посмотреть. Приплыли-и…

— Это тот мужик, приезжий, с которым мы в прошлый раз цапнулись. Он к Дарье Фруктовой приставал, а потом ещё и заявление на нас писал. Видимо, пришёл учинять ответные разборки.

— О-ля-ля, но это твои проблемы, мон ами, — криво усмехнулся Анчутка. — Я сейчас не в лучшей форме для боя в пятиугольнике. Проминьтэ![11]

Тоже верно, хотя ещё недавно он трёх чертей ломом отбуцкал. Правда, они были уже изрядно избитые местными жителями и закатанные в обледеневших снежных баб, так что сопротивлялись вряд ли. Но и мне в одиночку против пяти мужчин вряд ли удастся выстоять, так, может, вообще не выходить? Типа никого нет дома. Вдруг прокатит?

Не прокатило. В дверь требовательно постучали. Характерный такой стук, заранее ставящий хозяев в известность, что если через минуту не откроют, то дверь вышибут с косяками. Надо идти.

— Что угодно? — Я встал на пороге. Мой пёс высунул любопытный нос и зарычал.

У крыльца стояли все пятеро. Бородатый даже не смотрел в нашу сторону, а четверо классических «братков» в кожаных куртках не скрывали цели визита.

— Собаку убрал, землячок, — потребовал один, видимо, главный, демонстрируя кобуру под мышкой. — Пристрелю на хер.

— Гесс, побудь дома, — попросил я, доберман недоверчиво посмотрел на меня, но убрался.

Умница, его действительно могли бы застрелить, и никакая местная полиция их потом не повяжет. К тому же левая пальба во дворе явно не в наших интересах.

— Чё за дела, землячок? Предъява на тебя вышла. На уважаемых людей наезжаешь, в чужой бизнес лезешь, не по понятиям живёшь.

Я промолчал. В конце концов, они пришли сюда не для задушевной беседы, а с конкретно поставленной целью. Пусть говорят.

— За косяки отвечать надо. Мы сюда аж из самого Архангельска добирались, дела оставили, машина, бензин, время, всё денег стоит, а ты вон какой неласковый. Бабки-то дома есть? Чего молчишь, землячок? Ну да, вечер в хату, с дороги свалил, мы сами поищем.

Я не двинулся с места.

— А-а, ты ведь у нас борзый, — без уважения протянул главный переговорщик, и братки сочувственно покачали головами. — Ну выходи, покажи, чё можешь.

— Без оружия. — Я поднял руки над головой, показывая, что не вооружён.

Трое громил взяли меня в кольцо. Понеслось.

Первого я вырубил сразу же, уйдя с линии атаки, ногой в пах и сверху ребром ладони по шее. С двумя пришлось повозиться, они явно прошли армейскую практику рукопашного боя и поддерживали себя в спортивной форме, тягая штангу и подолгу мозоля кулаки на тяжёлых грушах в спортзале. Это не самая плохая школа, кто бы поспорил.

Но меня-то учил драться отец Пафнутий, человек, способный отлупить хоть беса, хоть самого чёрта, поэтому два крупных, но медлительных носорога ничего не могли мне сделать, а через полторы минуты драки они уже лежали в сугробах.

Бородатый злобно зыркал, но сам не лез. Главный бандит, покачав головой, небрежно поманил меня пальцем.

— Чё, умеешь, умеешь. Хвалю, землячок. Подо мной ходить будешь. Пока долг не отдашь, поработаешь у нас в коллекторском. Если мозгов хватит, за пару лет сам поднимешься, тогда и о серьёзных делах с тобой покалякаем.

Я отрицательно помотал головой.

— Ну на нет и суда нет. — Он покривил губы, доставая пистолет.

Мне пришлось отступить к забору, матерящиеся братки кое-как поднялись на ноги, поддерживая друг друга. «Какой примитив, — успел подумать я, — таким скучным матом ни одного самого мелкого беса не изгонишь. Научить их, что ли?»

— Не бойся, сегодня убивать не станем. Так, колено тебе прострелю, чтоб помнил, на кого зубки сушишь. По баблу так договоримся, всё, что…

Договорить ему не дал скрип отворяемой двери. Безрогий брюнет собственноручно поставил на пороге станковый пулемёт Дегтярёва и отвалил, не удостоив никого даже взглядом.

Следом появился Гесс в ушанке и телогрейке:

— Тео, ляг куда-нибудь. Я их сейчас кусь, кусь, кусь, нехороших!

И героический доберман нажал на гашетку. Пулемёт ожил, первая очередь взрыла снег под ногами у обалдевшего бандюгана с пистолетом. Мне удалось в два прыжка скрыться за поленницей дров, пока мой пёс в одиночку держал оборону Сталинграда.

— Валим, братва-а-а!!!

Гесс расстрелял всю ленту, забор разнесло в трёх местах, запах пороха и дым мощно стояли в морозном воздухе, местами двор был вскопан до чернозёма, на поленницу рухнула случайно подбитая ворона, а пятеро вусмерть перепуганных мужиков, вопя, бежали от нашего дома наперегонки по снежной целине в зимний лес!

Что я там раньше говорил про пальбу во дворе? Типа не в наших интересах? Оказывается, очень даже в наших! Ну вы это, заходите ещё, ждём-с…

Батюшка с Дашей под ручку заявились где-то через полчаса. Якобы люди слышали пулемётную пальбу, а на всю Пиялу единственный склад оружия только у нас.

Мы-то как раз мало-мальски успели привести всё в порядок, я собрал все стреляные гильзы, доберман ворону за баню унёс и в сугроб закопал, а Анчутка даже к починке забора приступил с молотком и пилой, залатав две дыры из трёх. Ну, за полчаса на большее не уложились.

Понятное дело, мне пришлось честно про всё рассказать, да и скрывать что-либо никакого повода не было. Не мы всё это начали, просто вдруг вот так получилось. Как всегда, короче.

— От ни на одну минуту оставить нельзя, — укоризненно покачал бородой святой старец. — Подите уже домой, что ли, никаких от нервов на вас не хватает. А ты-то от, внученька, спрашивала, как от мы тут живём? Весело от живём, с размахом, на всю катушку!

— Вечно всё самое интересное и без меня, — почему-то насупилась седая девушка. — Нет тебе, Даша, чудесных приключений, тут мужской коллектив, сплошные гендерные притеснения.

Кстати, это враньё! На самом деле, если помните, она аж два раза участвовала в наших общих мероприятиях: дралась с фашистами и разбиралась с настырным бизнесменом. Так что не надо упрекать нас в шовинизме, мы не такие, Декарт мне в печень…

Уже дома, пока она переодевалась, батюшка поманил Анчутку с кухни:

— Отвечай от бесовский сын, почему Федьке-то не помог?

— Как же это не помог, ваше святейшество? А кто, миль пардон, пулемёт достал, ленту заправил, на крыльцо вынес, ху из ху?

— Не юли от, фарисей безрогий!

Брюнет покосился на суровые брови отца Пафнутия и честно ответил:

— Против своего начальства открыто выступать не смею. Этот пипифакс бородатый договор с пеклом заключил, не с моим чином против него бодаться. Ибо мементо мори…

Лысина Сократова, вот оно каким кривым боком из-за скошенного угла в тёмный тоннель заползает. Я бы ни за что о таком не подумал, а батюшка у нас человек тёртый, жизнью обкатанный, зрит в корень, поэтому видит куда больше, чем остальные. Интересно, смогу ли я когда-нибудь научиться такой зоркости и сердца и ума?

Хотя если вспомнить историю, то, допустим, в те же Средние века люди были абсолютно и свято уверены, что любой богач заранее продал душу нечистому. Как там писал классик шотландской поэзии о честной бедности? То есть именно бедность может быть честной, а вот богатство честным не бывает никогда. Скажете, он был не прав? Прав. До сих пор прав!

…Остаток дня прошёл без приключений. Дед с внучкой гоняли чаи, подолгу болтая на всяческие темы. Анчутка кашеварил и суетился по хозяйству, стараясь не оставаться с Дарьей наедине, но и не избегая её, что могло бы выглядеть подозрительно или даже обидно.

Я немного потренировался в сенях, боксируя с тенью. Потом оделся и пошёл выгуливать собаку. Гесс сам прекрасно знает территорию двора, куда не надо не сбежит, если ему скучно, то может час гоняться за своим коротким хвостом, то есть каких-то особых усилий в деле его выгула нет. Главное не мешать, пусть набегается хорошенько, лучше спать будет.

Пока он рыл лапами нору в снегу, под поленницей, изображая крота, у меня вдруг слегка прихватило живот. Нет, ничем не отравился, просто бывает иногда, приспичило. Я дошёл до туалетного домика в дальнем углу двора и только присел, как за дверью раздалось тяжёлое дыхание и жалобный вой брошенного добермана.

— Гесс, чего надо?

— Ты меня бросил, не хочешь играть, лапку не берёшь. Ты меня больше не любишь!

— Слушай, я тут несколько, как бы поделикатней выразиться, занят…

— Чем?

— Ты издеваешься, что ли?!

— Открой, открой, открой!

— Гесс, отвали!

— Ты от меня что-то скрываешь, — ещё жалобней заскулил он. — А я от тебя нет! Почему ты всегда запираешься? Это нечестно! Нет тебе лизь, пока не выйдешь.

Ну и не надо, ещё бы я пошёл на поводу у этого прожжённого шантажиста. Чего вообще ему упёрлось от меня в туалете? Настырный доберман, не прекращая похоронного вытья, начал постукивать в дверь лбом. Это, кстати, сколько угодно, отец Пафнутий строил домик из бруса, на века, словно некую третью крепость.

Пёс перешёл с воя на лай и даже два раза поскрёбся когтями. Я не стал дожидаться худшего, постаравшись выйти побыстрее. В конце концов, если этот умник намастрячился палить из пулемёта, то кто знает, не принесёт ли он сюда противотанковую гранату, чтобы вызволить своего хозяина из опасного туалета, который так не хочет меня отпускать. С него станется.

Вот ведь сами судите, насколько скучно и буднично начинался вечер, если даже такое лыко ставится в строку. Единственно интересное, что было, так это рассказ той же седой внучки, когда она нашла в Интернете объяснение, почему доберманов называют «собака дьявола».

Оказывается, в конце Второй мировой войны, когда американцы сражались с японцами на островах, в рядах морской пехоты США уже служили доберманы. Именно они ходили с бойцами в разведку, помогали сапёрам, охраняли раненых, отважно бросались в чужие окопы, наводя на самураев такой лютый ужас, что заслужили это прозвище. Хотя сами пехотинцы называли их semper fidelis — всегда верный!

Считалось, что один пёс спасал жизни как минимум десятка солдат. Им даже бронзовый памятник поставили на острове Гуам, двадцати пяти героическим доберманам, погибшим на горячих полях войны. Это ли не признание человеком заслуг собаки?

Только часов в восемь вечера отец Пафнутий вдруг хлопнул себя по лбу, вспомнив, что вообще-то обещал освятить отделение полиции. Решено было идти прямо сейчас, вдвоём. Гесс остался охранять седую внучку: после того как мы все убедились, что от Анчутки она всё равно не отстанет, решено были не оставлять их наедине.

Нет, обидеть он бы её по-любому не посмел, даже пальцем тронуть или там намекнуть на что-нибудь двусмысленное — православные молитвы и чёрно-оранжевая лента держали его надёжно. Но тут уж сам доберман шёпотом выразил мне желание посидеть дома и проконтролировать. Я предложил батюшке оставить собаку, он не возражал, дал отмашку, и мы, одевшись, вышли на мороз.

— Я ить от им это отделение, поди, уже в третий, если не в четвёртый раз от освящать-то буду, — выдыхая густые клубы пара и хрустя валенками по свежевыпавшему снежку, неспешно рассказывал старец. — Есть в мире нашем такие места, из которых бесов-то нипочём не изведёшь. Везде, где от люди страдают, там рогатые-то враз свою выгоду ищут — в полиции, в милиции, в больнице, в тюрьме, в детских домах, кой-где даже от и в армии. Чуть от человек в сомнения впал, в обиды, в злобу, в ненависть, в отчаяние, в хулу на Господа нашего, бесы-то и тут как тут! Коли почуяли от слабину, нипочём не уйдут.

— То есть сержант Бельдыев позвал вас, потому что тоже их видит?

— Может, и видит, а что ж? Да только он свои глазки хитрые башкирские от закрывает на многое.

— Понимаю.

— И правильно. Не нам от с тобой людей судить. Понять-то человека живого, простить его, принять от таким, каков он есть, да по желанию его же на праведный-то путь направить — куда от как труднее…

В основном отец Пафнутий говорил вроде бы вполне общепринятые и даже в чём-то банальные вещи, и без того известные любому образованному или хотя бы воспитанному (в принципе, можно поменять местами) человеку. Иногда это способно набить оскомину. Но высокие истины, как правило, тем и отличаются, что видны абсолютно любому человеку, и тем не менее мало кто способен достигнуть этих вершин.

— Значит, сейчас мы просто идём и освящаем. Ни на кого не охотимся, никого не бьём?

— Да от кого там бить-то? — хмыкнул в усы святой старец. — Шелупонь-то бесовская от одной святой воды в пекло бежит от сломя голову! За две-три от минуточки управимся. Ну, може, потом от ещё и чайку вместе попьём.

А, ну тогда всё легко, всё как всегда. В смысле хотели как лучше, а получилось… уф…

Само отделение, если кто помнит, располагалось в здании бывшего сельсовета, а ныне мэрии. Здание старое, ещё сталинских времён, потёртое, обшарпанное, но стоять будет вечно. Вход в местное отделение со стороны левого крыла, небольшая пристройка с крылечком и новенький жестяной навес. Не знаю уж, какие сюда выделяются средства и велика ли зарплата участкового, но, думаю, мёдом он приторговывал не от хорошей жизни.

В общем и целом никаких претензий к нашей местной полиции у меня не было, более того, я даже стал лучше понимать отца Пафнутия, спокойно и улыбчиво сохраняющего хорошие добрососедские отношения с органами охраны правопорядка. А дружбу всегда надо кормить.

Участковый встретил нас довольно приветливо, встал из-за стола, крепко пожал нам руки.

— От на иконку-то, тебе принёс. — Мой наставник первым делом выдал сержанту небольшую простенькую икону Иоанна-воина, напечатанную на обычной картонке. — Гляди от, над своим рабочим местом вешай. Иван-воин, он всего служилого люда от заступник да защитник. От без него-то никак!

Не знаю, заметил ли это сержант Бельдыев, но лично я тренированным слухом сразу отметил минимум с десяток противных писков в разной тональности. При виде православного батюшки мелкие бесы кучками падали в обморок, а те, кто покрупнее, наступая друг дружке на хвосты, паковали чемоданы, бросаясь в неконтролируемое бегство.

— Ну от ты, мил-человек башкирской наружности, покури-ка во дворе, а уж мы-то с Федей тут кадилом помашем да от святой водою все углы со стенами окропим.

Когда участковый накинул куртку на плечи и вежливо вышел, батюшка подмигнул мне:

— От, паря, ведёрко-то в углу видишь?

— Да.

— Ну от давай лей в него от воду из графина и чайника, я освящать буду!

Освящение обычной воды, трансформирующее её в святую воду, само по себе процесс несложный. Требуется лишь полная сосредоточенность, внутренняя гармония, погружение в молитву и крест. Причём не важно какой — золотой, серебряный, латунный, деревянный. Главное, что вера должна быть искренней!

Именно поэтому процедура освящения воды до сих пор относится к одному из самых древних церковных таинств и, невзирая на внешнюю простоту, даётся далеко не каждому священнику. А теперь представьте себе, какую же веру надо иметь, чтобы освящать воду в проруби на Крещение и водосвятие? Лысина Сократова, вот лично я не представляю…

Отец Пафнутий привычно справился с задачей, после чего не спеша обошёл всю площадь отделения, не пропуская кладовую и туалет, нараспев читая молитвы и широко размахивая во все стороны кадилом. Ароматный, ни с чем не сравнимый дурманный запах ладана заполнил воздух.

Те бесы, что были покрепче или не успели удрать, резко начали задыхаться, ничком падая на пол изо всех щелей. А уж после того как батюшка специальной кистью, типа малярной, но не совсем, расплескал по стенам и углам святую воду с Божьим словом и церковным песнопением, мгновенно откинули копытца даже самые упёртые.

— Взопрел от что-то, давно так не бесогонил. Они ж, от чертеняки-то мелкие-мелкие, а умотаешься от с ними, как с мухами кусачими. — Мой седой наставник утомлённо вытер пот со лба. — Теперь от твоё дело за малым, бери, Федька, веник, совок да сметай-ка всю эту нечисть-то дохлую с пола. Во дворе от за забор высыпь. Да поверх остатками-то святой воды залить от не забудь!

Я сделал, как мне приказано. Работка несложная и непыльная, в том плане, что порядок у себя в отделении сержант Бельдыев поддерживал, мусора и пыли на полу не было. Окаменевших или превратившихся в грязный пепел бесов я смёл в старый металлический совок, получилось даже с горкой, хотя росточком вся эта погань, наверное, не выше сантиметра-полтора, ссыпал в ведёрко и вышел за дверь. Участковый рассеянно курил на пороге.

— Можете заходить, отец Пафнутий обряд освящения закончил.

— Не пойму я тебя, Фролов, зачем ты у нас в селе торчишь? — вместо ответа или слов благодарности вдруг вздохнул он. — Смотрел твоё дело. Ты же образованный парень, служебный опыт имеешь, повоевал даже, тебе бы учиться в академии МВД или по фээсбэшной линии идти.

— Я и учусь.

— Бесов гонять, да?

— Ну кто-то должен…

Сержант пристально посмотрел мне в глаза характерным полицейским прищуром, ничего больше не сказал и, швырнув окурок в сугроб, вошёл в отделение. Что сказать, странный разговор, но приятно, что хоть кто-то во всей Пияле думает обо мне и моём будущем. Закон всегда бдит за такими, как я, по-отечески грозит пальчиком и ждёт, когда я оступлюсь. Не дождётесь.

Мне оставалось высыпать нечистый пепел в снег, что я и сделал. Потом взял ведёрко, аккуратно вылив с пол-литра святой воды в серо-чёрный вонючий могильник. Из пепла послышалось шипение, всплыли и лопнули пузыри, пару раз выстрелило зелёными искрами, и вроде всё. Дело сделано, можем идти домой.

— Стоямба, козлина ментовская, — раздалось за моей спиной, стоило мне шагнуть на крыльцо.

Я обернулся. У грязной лужи бесполезного пепла стоял довольно высокий, крепко сбитый бесёнок, сантиметров двадцать — тридцать в холке. Голый, кожа коричнево-серая, пятнами, весь в наколках, как уголовник со стажем, один рог сломан, уши рваные, ножки кривые, словно у бабушкиного комода, пятачок свёрнут набок, и половина зубов во рту золотые.

— Чё, петушара лохматая, думали, всех завалили? На кичу меня кинули, шмаль курить да баланду хлебать? Ан обломись хребтом об колено, вертухай беспонтовый! Чё вылупился? Ты звёзды у меня на плечах видишь, ты паутинку синюю на коленях читаешь, ты…

Я молча швырнул в него ведро и попал. Ну как попал, в смысле попал в беса, но он принял удар на целый рог и пробил днище на взлёте. Ловкая сволочь…

— Вот как ты зону держишь, начальничек? Ну всё, вилы тебе настали, — смачно сплюнув сквозь зубы, объявил бес, бросаясь в ответную атаку.

Со стороны, наверное, это было похоже на битву вконец оборзевшего Пятачка с выросшим Кристофером Робином, как если бы они оба вдруг попутали берега. Он кусался, лягался, бодался в прыжке и бил на подкатах, а я защищался, как мог, на футбольный манер. Пару раз очень удачно, в том плане, что мне удавалось сбить его с ног ударом ноги в грудь и даже глубоко закопать в сугробе, но он вырвался, словно ополоумевший подснежник:

— Порежу, попишу, покоцаю-у! Рёбра выгрызу, в печень плюну, век воли не вида-а-ать!

Револьвера с серебряными пулями у меня не было, святая вода кончилась, мат на него не действовал, а молитвенник остался в доме отца Пафнутия. Я успел снять крест с шеи, примотав его за гайтан на кулак, вот и всё оружие. Мы тупо и однообразно лупили друг дружку с попеременным успехом, думаю, минут пять или шесть. Или больше, не знаю…

Всё кончилось, когда он попытался вгрызться мне в колено, но я сбил его точечным ударом в висок. Серебряный крестик, к удивлению, не убил гада на месте, но, по крайней мере, взрывной волной мерзавца отшвырнуло шага на три к крылечку. Я хотя бы перевёл дыхание, готовясь отстоять и второй раунд.

Конечно, однорогий уголовник сумел-таки встать и, пошатываясь, вновь пошёл на меня, но копытца его уже вязли в снегу, кривые ноги путались в хвосте, глазки сошлись на переносице, а кулаки бесцельно молотили воздух.

— Ты… стой, сучара позорная… Я тебя, таких, как ты, на пропеллере вертел… Иди сюда! Сюда иди, ты… этот… убью, короче!

Опустившись на одно колено и собрав остаток сил, я врезал ему прямым в лоб!

— Пе-ту-ша-ра-а-а, ментовская-а-а, — слабым эхом долетело откуда-то из-за заборчика аж на соседней улице. Неслабый перелёт, достойный Книги рекордов Гиннесса. Они всё равно туда всякую фигню пишут, так почему бы не зафиксировать рекорд дальности полёта одного беса с одного удара?

В любом случае следовало убедиться, что с ним и как, недобитков в нашей работе оставлять нельзя. Я пошёл к забору и, подтянувшись, посмотрел. Упс, Фрейд озабоченный…

Попадание оказалось крайне удачным, как одним ударом в лузу американского бильярда. Дверцу чьего-то туалетного домика вышибло напрочь, а проклятия нечистого всё больше прерывались бульканьем и смрадом.

— Не утони, — зачем-то посоветовал я, но вовремя опомнился.

Да боже ты мой, туда ему и дорога! Кто-кто, а я плакать не стану, извиняться тоже.

— Федька от! — со стороны отделения послышался голос отца Пафнутия. — Где тебя черти-то носят? Пойдём-ка уже, домой от пора.

— Иду, — скорее сам себе, чем в ответ на его призыв, буркнул я.

— Да что ж ты там от засмотрелся-то? Догоняй от давай. Или так до отхожего места приспичило? Ну от не у забора же, мы сюда святить пришли, горе-горькое…

Я молча вернулся обратно, аккуратно поставил продырявленное ведро на крылечко и, чуть прихрамывая, припустил вслед за своим наставником. По дороге мне конечно же пришлось рассказать ему всю правду. Счастливый батюшка хохотал до слёз!

Если коротко и по существу, то я напоролся на так называемого бесуса упёртуса. Не в том смысле, что он чего-то у кого-то спёр, просто неконтролируемое упрямство этого подвида рогатой нечисти давно вошло в поговорку. Встречается чаще всего в полицейских обезьянниках, в камерах предварительного заключения, в тюрьмах, на зоне и поселениях.

На деле довольно опасен, поскольку способен заставить любого, самого интеллигентного человека, на минуточку задержанного за неправильный переход улицы, бросаться на сотрудника с кулаками, орать матом, рвать наручники, плевать в лицо прокурору, закатывая самого себя на полный срок. А уже потом той же наглой упёртостью добивая уже в тюрьме.

Победить его трудно, проще пристрелить серебряной пулей. Ну а если случайно утопить в деревенском сортире, так и тоже вполне себе ничего. Он там пригреется и может годами спать, лишь бы не тревожили. Как-то вот так, вполне себе удачно сложилось…

Дома мы выпили чаю, я обработал царапины и места укусов смесью перекиси и святой воды. В двух местах пузырилось и щипало, но это пройдёт, это издержки работы, так сказать, мелкие производственные травмы. Отец Пафнутий вообще советовал не обращать внимания, типа перекрестись святому Пантелеймону, и утром пройдёт. Возможно, но мне с перекисью спокойнее.

Спали после короткой молитвы каждый на своём месте. Ну разве что кроме Гесса, ночью он приполз ко мне греться. Бормотал что-то про страшные сны, «пожалей собаченьку, ты хороший, вот тебе кожаный нос, погладь мой зад, я хр-р-р» и всё такое прочее. Легли спина к спине на моём матрасе, укрывшись тулупом, так теплее.

Ночь прошла спокойно. Фруктовая нигде не шастала, безрогий брюнет к ней в комнатку лезть не пытался, оранжевый бес также вёл себя прилично, не пытаясь сорвать нас на задание после полуночи. Все просто крепко спали. В последнее время такое бывает нечасто, стоит признать.

Утро тоже ничем особенным не отметилось. Батюшка отправился в храм, его внучка с двумя сумками — за продуктами, я выгулял добермана, а Анчутка…

— Тео, мон ами, есть реалити информейшн, — поманил меня он, ставя самовар.

— Весь внимание, — подтвердил я, вовремя сняв с языка «нечисть поганая».

Нет, мы вряд ли станем с ним друзьями, но это не значит, что надо хамить и задирать друг друга на каждом шагу. Брюнет тоже это помнил и соблюдал правила приличия.

— Небольшой арбайт наклёвывается, надо пару бесов в асфальт закатать.

— А я тут при чём?

— Ты ж бесогон.

— А ты бес. Хочешь, чтоб я на тебя против твоих же соплеменников работал, тогда рассказывай всё как есть. Ни торпедой, ни решалой я не служу.

— Ой вей, таки сколько много слов. — Анчутка театрально всплеснул руками, вытер ладони кухонным фартуком и слегка закусил губу. — Короче, брателло, никаких подстав, просто аусвайс у них не в порядке. Весь продакшн на моей бывшей территории, мелкие решили, что, раз я тут на вас батрачу, значит, вмешаться не смогу, ну и отжимают бизнес, сволочи…

— Опять не понял, я-то тут при чём? Это ваши проблемы.

— Ты из-за тех четырёх горилл обиделся, что ли? Ну, сорри, сэр, экскюзе муа, месье, пще прошу, пан, скузи, синьор! Могу ещё в ножки поклониться?

— Погладь мой зад, — тут же влез пёс, но мы в четыре руки загнали его под стол, чтоб не лез в разговор. В конце концов, сегодня красавчик-брюнет сам в первый раз вежливо попросил моей помощи, так что, видимо, причина должна быть крайне весомой.

Нечисть всегда стремится так или иначе охомутать и припрячь к своим целям человека, используя для этого сотни разнообразных способов, это все знают. Но умолять о чём-либо тех же бесобоев-бесогонов рогатые не рискуют, отлично зная, что это бессмысленно. С другой стороны, они тоже нашему брату пощады не дают, так что тут мы квиты. Тогда с чего он вдруг рассчитывает на мои услуги?

— Я сдам тебе Дезмо.

Хм, вот тут у меня в голове отозвался тревожный звоночек. Дезмо — это надменный чёрный ангел из Системы, иногда он заменяет мою рыжую подругу в офисе, тот, кто возненавидел нас с первого взгляда, дважды подставлял и даже сюда являлся чинить разборки. Любое перо из его крыльев способно убивать не только бесов, но даже чертей, а может, и тварей более высокого ранга.

Конечно, он служит на нашей стороне, но тем не менее этот тип вызывает у меня жуткие подозрения. Не могу объяснить, с чего и почему, возможно, во мне просто говорит ревность: чёрный ангел так уверенно требовал отвалить от Марты, словно бы предъявляя на неё какие-то монопольные права. А это уже та ситуация, где уступить невозможно. Не в моём случае.

— Место, время, цель, детали?

— Я у тебя в долгу, амиго! Слушай сюда…

— Эй, я тоже иду с Тео! И вот тебе кусь!

— Ай, больно. — Наш домашний бес потёр укушенное колено и огрызнулся. — Ладно, ладно, слушайте оба. Итак, они называют себя «нью рашн монархисты», сидят в Москве, станция метро «Савёловская», бесы мелкие — тщеславие, жадность, глупость. Справитесь?

— Да, — ответил я, поймав взгляд Гесса. — Но пойдём через Систему. Частные услуги одной нечисти по разгону другой мы не оказываем.

Анчутка раздражённо поморщился, но кивнул. Да и как он, собственно, собирался доставлять меня с собакой в Москву? Никак. А с Мартой, я думаю, можно договориться на эту работу.

Все сборы заняли примерно десять — пятнадцать минут. Револьвер не брал, мелких бесов не стреляют, достаточно молитвенника, святой воды, ну и, если что, немного мата.

Одевались тепло, и я и доберман, в Москве порой может быть даже холоднее, чем у нас. Архангельск славится сухими морозами, здесь и минус сорок легко переносится, а в центральной части России как задуют ветра, так ни одна синтепоновая курточка не спасает, только тулуп надевай, как у постовых ГАИ. Гесс на всякий случай даже завязал уши армейской шапки под подбородком. Вроде всё?

— Отправляемся. — Я достал из кармашка свитера игральную карту Джокера и протянул своему напарнику. — Хлопнешь?

Доберман счастливо вывалил длинный розовый язык набок и хлопнул лапой по карте, вызывая оранжевого беса. Крошечный наглец улыбнулся нам во всю пасть, демонстрируя острые лимонные зубки, и практически в ту же секунду мы оказались в белом коридоре.

На этот раз народу тут было изрядно: двое милиционеров разных чинов и званий, один возрастной монах, два брата-близнеца в цирковых трико, один современный казачок с грудью, полной различных медалек, и скромный студент-очкарик с планшетом в руках. Лишний раз убеждаюсь, что в Системе работают совершенно разные люди, общий типаж никогда не угадаешь.

— Всем доброго дня и хорошей охоты, — с киплинговской вежливостью поздоровался я.

Народ откликнулся разнообразными «здрасте», «привет», «взаимно» в произвольной форме. Никого не удивил укутанный доберман рядом со мной, но и на жаркие выдохи «а погладить можно?» тоже никто не расщедрился. Видимо, всё-таки не все ещё нас знали, штат Ордена бесобоев достаточно широк во времени и пространстве.

Тут работают или служат (кому как нравится) люди разного возраста, разных стран, разного образования, статуса и разных политических взглядов. Общее у всех одно — мы гоняем и бьём бесов. А на провокационный вопрос: «Чей Крым?», как правило, отвечают: «Конечно, крымчан, они же там живут!» Кстати, не забыть бы пригласить Марту на море, в Коктебель, знакомства теперь есть.

В детстве родители пару раз возили меня в Геленджик, но казалось, это было сто лет назад, и сейчас я бы, наверное, много чего отдал за шум прибоя, ласковое южное солнце, разноцветную гальку под ногами, ароматы почти тропических цветов и настоящего кавказского шашлыка. Если же представить себе ещё и хороший отель с ненавязчивым сервисом и балконом, выходящим на зелёные горы, то уверен, неприступная рыжая красавица будет счастлива провести пару недель вдвоём с…

— Тео?

— Ах да, прости, конечно, втроём, — на автомате поправился я.

Пёс укоризненно покачал головой. Похоже, уйдя в свои фантазии, я пропустил что-то важное. Кто-то из бесобоев не вернулся с задания. Остальные переговаривались вполголоса, без особых эмоций, безуспешно пытаясь скрыть настоящую человеческую боль.

— Из-под Харькова паренёк. Улыбался всё время, разговаривал смешно.

— Украинцы все смешно говорят.

— Гриня? Грицко! Да, точно, Грицко. Подольше многих служил в Системе, да не уберёгся.

— Кто его? Где? Куда проситься?

— Польша вроде. Там то ли пещера какая, то ли подземный переход. Никто ж правду не скажет.

— Дезмо спросить надо. Он мужик строгий, горячку не порет, но месть для него святое.

— Эх, Грицко, Грицко… с дочкой своей хотел его познакомить, такой парень был…

Мне тоже не понадобилось много времени, чтобы понять, о ком речь. Память услужливо вытащила из недавних файлов короткую встречу с голубоглазым четырнадцатилетним мальчишкой в байкерской куртке, просившим разрешения погладить моего добермана.

Мы виделись от силы полторы-две минуты, но я его запомнил. Запомнил того, кого больше нет с нами. Даже Гесс лёг на пол, опустил морду и тихо заскулил. Мир праху…

Очередь двигалась быстро. Видимо, сегодня никаких проблем или затыков с другими заданиями не происходило. За нами заняли очередь ещё двое. Когда в двери офиса Системы вошли мы, за столом сидела Марта.

— Что-то вы рано заявились, ребята? Гесс, у меня для тебя…

— Вкусняшки?! — не поверил своему счастью пёс и кинулся к ней в объятия.

Пять-восемь-десять «лизь» в щёки, и переключить внимание умилённого добермана можно было лишь при помощи пакетика чипсов с беконом. Ровно минуту он был очень занят, а мы смогли хоть как-то поговорить наедине.

— Вообще-то я собирался просить разнарядку на изгнание бесов из группы нью-монархистов в Москве. Но все говорят, что погиб наш товарищ.

— Тео, туда и до тебя уже напросились четыре человека. Я отправила самого опытного, так что всё норм, жди очерёдности. Или не жди, не ты у нас самый крутой бесогон на всю Систему.

— Просто я был знаком с этим мальчиком.

— С ним все были знакомы, он тут давно работает… — Марта сбилась и опустила взгляд. — …То есть работал, даже раньше меня. Короче, это дело занято. Есть бесы в Норильске наших дней и в Карачаево-Черкесии, конец девятнадцатого века, один из кавказских князей вдруг начал…

— Тогда, если можно, всё-таки Москва, нью-монархисты, бесы, изменение конституционного строя, революция с целью восстановления царизма и всё такое. Проверишь по своим каналам?

Она лишь кивнула, тряхнув кудрями. Типа на раз-два. И действительно, Гесс ещё облизывал нос от последних вкусных крошек, а нам уже выписывали задание.

— Да, есть такое. Бесы тщеславия и тупости. Ничего нового. Я бы сказала, что и ничего интересного. Но если хотите, ок, вы идёте?

— Сначала один поцелуй.

— Ещё чего?!

— Ещё? Ну, если задуматься, продолжение могло бы быть весьма себе интригующим. Многие индийские философы считали чисто физическую часть любви несоразмерно выше, чем часть духовную. Поэтому первый поцелуй мог бы служить неким мостиком к…

Марта нажала клавишу прежде, чем я логически завершил свою мысль.

Вечерело, семнадцать часов, наверное, большой город, толпы людей, зажигающиеся фонари и неоновый свет реклам. Довольно прохладно, сыплет мелкий острый снег, хорошо, что мы тепло одеты.

Стоим с Гессом на перекрёстке у светофора, а на противоположной стороне улицы радует глаз распечатанный на дешёвом принтере плакатик:

Когда мы перешли на зелёный свет, можно было прочесть более мелкий шрифт. Итак, в соседнем здании арендует место…

Диоген мне в бочку! Я почему-то почувствовал себя оскорблённым, хотя деньги на карте были, но раз уж ввязался в это дело, то придётся идти до конца.

— Гражданин, а почему у вас собака без намордника? — окликнула меня сзади какая-то шибко бдительная тётка. — Вдруг кого укусит?

— Странная женщина, странная, — едва ли не пропел мой пёс. — Хочешь, я тебя лизь, бабулька?

— Ты кого бабулькой назвала, собака сутулая?! Мне всего сорок пять!

Пришлось брать ноги в руки и удирать, пока она не сообразила, что этот пёсик ещё и разговаривает, а она ему полноценно отвечает. Люди легко пропускают такие вещи мимо ушей, наше сознание однозначно трактует говорящих животных как собственную психическую фантазию или временное помутнение разума. Что, кстати, очень удобно.

Допустим, ты — сильная и самостоятельная женщина, не нуждающаяся в мужском внимании, поэтому держишь в своей однокомнатной квартире восемнадцать разнополых кошек. Слышишь ли ты их, понимаешь ли их разговоры, вступаешь ли с ними в диалог или диспут?

Однозначно да!

И кто готов тебя за это осуждать?

Однозначно не я.

Поэтому, выдержав кинологически-ненавистнический взгляд оскорблённой дамы в пузырящемся пальто, мы с Гессом преспокойно пошли по указанному адресу. Искать пришлось недолго, всё-таки специалисты Системы отправляют своих сотрудников максимально точно, дабы избежать растраты лишних средств. Главное, чтобы агент попал куда надо без всяких хлопот или потерь времени. Ну вот, кстати, мы и попали.

Лестница вниз, полуподвал, тусклые лампочки в прихожей, где по японским традициям было принято снимать обувь, и стоптанных пар здесь стояло не менее двух десятков.

— Что ж, значит, публика в сборе, — подмигнул я своему напарнику. — Идём, дружище, там им только нас и не хватает.

Верный пёс лизнул мою руку и, сдвинув жёлтые брови, завилял обрубком хвоста, всем своим видом изображая готовность «кусь!» злых бесов до полного их разгрома и объявления повальной капитуляции. Он кого угодно может заставить, он у нас такой…

Мы спустились вниз ровно на десять ступенек, когда дорогу нам перегородили двое мордоворотов. Охранники захотели взглянуть на наши документы, в крайнем случае какие-то там пригласительные, но, как вы понимаете, мы не имели при себе ни того ни другого.

Бесам, как правило, без надобности наши удостоверения личности, а мы от них тем более никаких бумаг не требуем. Смысла нет таскать. Хотя по Москве, конечно, лучше с документами.

— Вы, вообще, кто?

— Аристократы, — гордо подбоченился я. — Денег не дам!

— С собаками нельзя.

— Это доберман, у него родословная длиннее, чем у вас двоих, вместе взятых.

— Чем докажете?

Гесс выгнул грудь колесом, задрал нос и влиятельно гавкнул, обозначая свой высокий статус. Охранники мысленно оценили его бугрящиеся мышцы, навскидку пересчитали зубы в его пасти и разумно рассосались в стороны:

— Проходите.

Что ж, парни, вы спасли своё здоровье, а быть может, и саму жизнь. Доберманы любят поиграть, но не прощают обмана в той же игре. Поэтому усомниться, что наш великолепный пёс на самом деле не принадлежит к благородной крови, и требовать с него ещё и дополнительные бумаги с печатями мог бы лишь самый упёртый самоубийца.

Мы прошли подземным коридором, потом поднялись по грязной, плохо освещённой витой лестнице на второй этаж, где в помещении частного музейчика мистических скульптур и лабиринтов проходила неформальная встреча двух десятков претендентов на новое русское дворянство.

Сидячие места вдоль стен были заняты довольно молодыми людьми, так что нам пришлось встать в дальнем углу, в тени, под высокой статуей из папье-маше, изображающей какую-то богиню персидского пантеона в виде крылатой женщины с тремя грудями и синей кожей в блёстках.

— Прячемся тут. Нам лучше не отсвечивать раньше времени. — Я помог доберману снять телогрейку и шапку, чтоб не взопрел, да и сам расстегнул тулуп. — Ждём, просто ждём.

Мы пристроились поудобнее, так, чтобы всё видеть и слышать, тем не менее никому не бросаясь в глаза. А послушать стоило, уж поверьте…

За небольшой стол, по-комсомольски покрытый красной скатертью, встал вьюнош пубертатного периода и, раскачиваясь на манер Муссолини, начал:

— Я объявляю новую эру истории святой Руси! Без нас, дворян, эта страна рушится на глазах всего народа! Люди всех национальностей с надеждой взирают на нас, их рты, заклеенные властью тирана, беззвучно вопиют — доколе? Доколе, я вас спрашиваю, а?!

Никто не ответил. Либо не хотели перебивать, либо просто не поняли сути поставленного вопроса. Такое бывает, мы в институте тоже предпочитали помалкивать и не высовываться, проблемы с лектором, ректором или любым другим начальством никому не нужны.

— Новое российское дворянство должно быть новым во всех смыслах! Долой призрачное равенство людей, это великий самообман истории, никто не рождён равным друг другу ни перед людьми, ни перед Богом! Мы возродим крепостничество! Мы снова сделаем Россию великой! Русский царь должен править дворянами, дворяне — крепостными рабами, а рабы — своей домашней скотиной! Только так сохранятся духовные скрепы традиций, только так поднимется земля, только тогда нас станет уважать весь мир!

Честно говоря, после первых площадных воплей невысокого прыщавого лектора лет двадцати — двадцати двух, в толстых очках и костюме а-ля весь из себя Николай Второй, взятом напрокат из провинциального ТЮЗа, я подумал, что попал на флешмоб или дрянной квартирник, но нет. Нет, похоже, тут всё разворачивалось всерьёз…

— Каждый новый дворянин имеет право на крепостных рабов! Мы будем клеймить их микрочипами, и, если дворянин, шествуя по улице, заметит красивую девушку, не принадлежащую другому дворянину, он вправе забрать её в крепостные. Да, да, просто взять за косу и забрать! Она же обязана послушно идти за своим новым хозяином и исполнять любые его капризы, особенно сексуальные желания. У каждого дворянина на Руси должен быть свой гарем крепостных баб! Иначе мы не возродим великую Россию! Дворянин, гарем баб, возрождение страны — вот наша программа!

— А у женщин-дворянок? — робко спросил кто-то.

— Законный вопрос! Поясняю, женщин-дворянок всегда меньше, ибо женщина не равна в правах с мужчиной. Но если она не замужем за дворянином, то ей позволено иметь свой штат холопов-крепостных, которые обязаны доставлять ей любое удовлетворение в рамках БДСМ[12].

Зал заинтересованно притих. Маразм крепчал, мозги скрипели, штормило неслабо…

— Дворянин и дворянка вправе распоряжаться жизнью крепостных, пользоваться результатами их труда, продавать их, даже убивать за непослушание. Но в этом случае крепостной сразу попадёт в рай, за что опять-таки должен быть благодарен своему господину! Да, заранее предупреждаю сомневающихся: рай я обеспечу лично! Ибо как царь на земле, так же и Бог на небе. А царём буду я. Но только представьте себе, как расцветёт наука и производство…

— Как? — не сдержался я.

— Легко и естественно! Ведь крепостного-учёного нельзя уволить, он работает до смерти, то есть до полной исчерпаемости ресурса, — мгновенно отреагировал укушенный клещами в голову вдохновенный лектор. — Ему не надо платить, а деньги от его изобретений идут в бюджет дворянина, тот налогами пополняет казну царя, а значит, работает на благосостояние всей страны. Крепостной учёный всегда трудится на совесть, иначе он будет порот на конюшне, а то и забит плетьми. Единственный стимул сохранения жизни учёного-крепостного есть его польза! Реальная польза России и царю, а не эфемерные научные опыты в Сколково. Он работает на своего хозяина, он его собственность, и он будет очень стараться!

— А вот я потомственная дворянка, у меня прабабушкины документы сохранились. Я могу…?

— Нет, — жёстко обрезал прыщавый, прожигая «потомственную дворянку» огненным взглядом. — Старое дворянство умерло. Здесь зарождается новое, нью-монархическое течение, где новых дворян будет утверждать лично царь! То есть я. И чтобы утвердить статус дворянки, она (ты или вы) должна доказать мне свое верноподданичество. Не один раз. По-всякому.

— Лизь? — в свою очередь не сдержавшись, ляпнул Гесс, прячась за моей спиной.

— Одного «лизь» мало. Надо… — Лектор-царь сделал вид, что глубоко задумался над судьбой страдающего отечества. — Все женщины, желающие стать дворянками, должны проходить через спальню государя. Этого не надо бояться, это естественный процесс, древнее, освящённое веками право первой ночи. А мужчины-дворяне должны просто убить кого-нибудь из врагов своего царя. Чем больше, тем лучше! Список врагов прилагается. Начнём с некоторых членов Правительства РФ…

Думается, я услышал вполне достаточно. Если там имеют место быть бесы тщеславия и гордыни, то они раскормлены выше всех мыслимых пределов. Попробуем начать издалека:

— Господи Иисусе Христе, Всеблагой Спаситель наш, к Тебе взываем в минуту скорбей. Упаси нас от сети ловчей…

Вроде бы читал я вполголоса, но люди в зале заворочались. Кто-то протирал руками глаза, кто-то хлопал себя ладонями по щекам, у кого-то вдруг полились слёзы. Народ стал вставать и уходить, бормоча под нос непечатные ругательства.

Молодой лектор явно занервничал:

— Что происходит? Куда вы? Не сметь вставать в моём монаршем присутствии, иначе я не утвержу… не утвердю… не утверждю вас дворянами! Вам же хуже буде-э-эт!

Что ж, парень, быть царём непросто, тебя в школе не предупреждали? К самозванцам в русской истории вообще особое отношение — либо стрельба твоим же обгорелым прахом в сторону Европы, либо прорубь в Калуге. Ни у иностранцев, ни у местных это дело обычно не выгорало. Русский трон хранили некие высшие силы, вера и народ, так что просто забрать его и всю великую страну под чужой каблук доселе не получалось ни у кого.

— Гав. — Мой пёс напомнил мне, где мы находимся и зачем сюда пришли.

Я вновь включил голову, перенеся себя из миров отвлечённого философствования в грубую реальность жизни. В зале ещё оставалось человек пять самых преданных адептов и начинающий не по-детски звереть «царь». В общем, он, кажется, понял, кто тут во всём виноват.

— Враги монархизма! Коммунисты, атеисты, анархисты! Идти против МЕНЯ, царя, помазанника Божьего, волей МОЕЮ же поставленного, это… бунт! Креста на вас нет, анафема-а!

Как я понял, этот тип вдруг смешал в одном лице и духовную и светскую власть. Что-то вроде царя-патриарха-президента всея Руси-матушки с прилагающимися государствами. Интересно, а Батька с ханами-падишахами в курсе? Ох, вряд ли…

— Выходите, отступники!

Мы с Гессом, не скрываясь и не спеша, вышли из тени. Почти как у Лукьяненко, но там из сумрака. Да и вообще, честно говоря, ни капли не похоже.

— Вы чё сделали, идиоты? — совершенно в другой тональности заскулил прыщавый юноша. — Я ж с этой схемой пикапа мог по десять баб в день иметь, а вы мне всю малину об… обгадили!

— Сочувствуем. — Я покаянно опустил голову, подмигнул верному доберману и выпрямил спину. — Нет, вру. Ни капли не сочувствую, ибо совесть надо иметь, сукины дети!

— Гав?

— Это не в твой адрес, напарник.

Ну а после этого, как вы уже, наверное, догадались, развернулся следующий акт:

— Ага, я знал, я так и знал! Вы враги прогресса-а, величия России-и, отступники от царя-а! Смерть вам все-эм!

Как правило, высокими словами прикрывается суетливая тщета мелких дел, припомнил я. Хотя по факту ситуация была не самой сахарной, но покуда вполне себе управляемой. Против нас встали всего четверо, пятый ушёл. У оставшихся глаза пустые, брови сдвинутые, лбы узкие, кулаки сжатые, короче, истинные нью-дворяне.

— Гесс, он мой! Остальные на тебе.

— Э-э, кусь их всех? — не сразу поверил богатству раскрывшихся возможностей мой пёс.

— Сколько пожелаешь, — широким жестом разрешил я.

— Ты самый добрый, самый хороший, самый лучший хозяин на свете, — едва не прослезился Гесс, умоляюще сведя передние лапы перед грудью. — Я так тебя люблю! Хочешь кожаный нос?

— И я тебя. Как всех перекусаешь, поглажу твой зад!

Ну и началось…

Доберман взвился с места вверх на два метра вертикальным прыжком, даже не напружинив лап, невероятным образом одним грациозным движением развернулся в воздухе и в неуклюжем падении боком сбил двух противников из четырёх. Можете себе такое представить? Нет? Наверное, я плохо описал, в реальности оно выглядело круче любого кунг-фу.

Один даже не пытался подняться, другой попробовал было встать на четвереньки, но удар задней лапы моего пса мог считаться равным удару копытом, к примеру, хотя бы зебры. Двое оставшихся тем не менее засучили рукава и тупо пошли в безнадёжную атаку…

— Не смей меня трогать, раб, холоп, быдло! Запорю-у! — выл прыщавый, пока я вжимал его в угол, крепко держа за грудки. — Я Царь! Я Патриарх! Я почти Бог! Да что почти, я уже…

— Сволочь ты. — Это было единственным печатным ругательным словом, которое я ему честно сказал прямо в лицо. Имею право.

Остальное только мат, прямым текстом, без купюр, а поэтому в данном повествовании — опускается, запикивается или остаётся на вкус, фантазию и образованность рядового читателя. В общем, как кому угодно, я повторяться не буду. А между тем…

Получив крепчайшую порцию ругани, парнишка вдруг побелел, глаза его закатились, губы вспухли, а тело неожиданно стало трансформироваться, как в лучших (худших) голливудских фильмах. И нет, если вы подумали, что он стал каким-то монстром, так вообще не угадали! Хотя, возможно, это было бы и не так страшно…

— Какой горя-ачи-ий мачо!

На меня нежно и развязно смотрела роскошная блондинка — золотые волосы, кукольное личико, длинные ресницы, манящие глаза, спортивная фигура, стоячая грудь пятого размера.

Наверное, я в чём-то, конечно, ошибаюсь, трудно с ног до головы разглядеть человека, которого держишь за… за тонкие лямки кружевного бюстгалтера. Ох…

— Хо-о-очешь меня-а?

Я отшатнулся. Вернее, попытался это сделать. Но вот те на, лысина Сократова, у этой сногсшибательной красотки оказались стальные мускулы, а в голубых, большущих, как на японском аниме, глазах играли два беса — тщеславие и похоть! Как же он умудрился так их выпестовать и, самое главное, каким образом они тут сумели срастись в одно?!

Рванувшись изо всех сил, я стукнул красотку каблуком сапога по большому пальцу ноги, чтобы потом на развороте и одним движением корпуса перебросить через бедро, метод проверенный.

Но, увы, девица и бровью не повела, словно не чувствуя боли. Она не отпускала, классическим борцовским захватом прижав мои локти к моим бокам и, более того, потянувшись ко мне пухлыми, причмокивающими губами.

— А я тебя-а хочу, бесого-он…

О нет! Это же просто морок, там на самом деле всего лишь туповатый прыщавый парень. Не хочу, не буду, отстаньте от меня, где мой револьвер?! Нет револьвера. Каким-то чудом я сумел извернуться, достать правой рукой фляжку, свернуть зубами крышку, выплюнуть, отхлебнуть и…

Блондинка меня поцеловала! Глубоко, с языком, получив половину святой воды изо рта в рот! Взрывом меня швырнуло на пол, а мне на грудь рухнул вернувшийся нью-царь, чихающий, обмочившийся, в соплях и рвоте. Как же я ненавижу-у эту работу-у!

— Гесс, — брезгливо стряхнув с себя обвисшего негодяя, я попытался нащупать в кармане носовой платок, — будь другом, найди какую-нибудь тряпку, я тут чёрт-те в чём, противно-о…

Мой пёс тут же кивнул, содрал модный вельветовый пиджак с одной из четверых тихих, как рыбки, жертв и притащил мне. Кое-как вытерев лицо и руки, я встал, осмотрел разгромленное в хлам поле боя, где мы остались несомненными победителями, отметил на старых, затёртых обоях два маленьких чёрных силуэта с рожками и вздохнул:

— Бери шинель, пошли домой?

— Я их немножечко кусь, но они сразу упали, не хотят играть, обижают собаченьку.

— Что с них взять, ограниченные люди, — согласился я. — Наверняка ещё и невкусные?

— Угу, — печально свёл жёлтые бровки доберман. — А у Марты есть ещё вкусняшки? Я хороший мальчик, я всех победил, я её лизь и лапку дам. На! Хочешь две?

— Думаю, нам лучше всё-таки домой.

— А вы… а меня бесы попутали-и… я больше не бу-ду-у… — раздалось нам вслед. Незадачливый царь нью-дворян, сторонник крепостничества, гаремов и БДСМ как единственного метода восстановления величия Руси, размазывал грязные сопли. — Невиноваты-ый я-а…

Ну уж это как водится! Люди никогда ни в чём не виноваты, это их бес попутал, подтолкнул к греху. А мы-то сами всегда белые и пушистые, ага…

На минуточку мне вспомнились бессмертные строки баснописца Крылова:

Пока поверженная монархическая идея скулила на полу, обняв колени и пуская слюни, мы забрали наши вещи и преспокойно хлопнули по карте. Ни в какой офис Системы в таком виде я не пойду, я весь пахну свинофермой, и вся одежда в препротивной липкой дряни. Если есть возможность целиком, с головой, не раздеваясь, нырнуть в стиральную машину, покрутившись с полчаса в хорошем «Тайде», то я только «за»! И…?

— И…? — вслух повторил я, потому что мы никуда не переместились.

То же самое помещение, четверо мужиков лежат носом вниз, один истерик ноет про всё и сразу, верный доберман в телогрейке и шапке-ушанке преданно смотрит мне в глаза. Чисто автоматически я положил игральную карту на левую ладонь и осторожно прихлопнул правой. Ожидаемого результата не произошло.

— Ничего не понимаю. — Я повторил хлопки три или четыре раза, протянул карту Гессу, и он тоже пристукнул по ней лапой.

Мы оставались на месте, неведомая волшебная (научная?) сила категорически отказывалась возвращать нас в тихий дом отца Пафнутия.

— Тео, сзади, — тихо предупредил Гесс.

— В смысле?

— Я сказал, гав!

То, что в помещении появился кто-то ещё, стало ясно оттого, как резко вдруг похолодало. И это не потому, что где-то открыли и забыли закрыть дверь на улицу.

Оборачиваясь, я ещё раз успел подумать, что впредь надо всегда брать с собой старенький наган с полным боекомплектом серебра. Абсолютно всегда, даже на самые простенькие задания, потому что никогда не знаешь, чем оно закончится и куда тебя заведёт.

За моей спиной стояла черноволосая девушка в длинном кожаном пальто. Я не успел рассмотреть черты её лица, успел лишь отметить, что узкие глаза её полыхали оранжевым пламенем преисподней, когда…

— Декарт мне в печень, да что же тут происходит-то?!

Мы с короткохвостым напарником стояли в белом коридоре, перед дверью в офис. Система, пользуясь своей логикой и собственными правилами, без предупреждения вытащила нас из маленького разгромленного помещения в одной из стареньких хрущёвских пятиэтажек Москвы для сдачи отчёта по заданию. Перед нами ждал своей очереди бесобой с портфелем, в строгом костюме и значком депутата Госдумы на лацкане.

— Добрый день.

— Ты хоть бы вымылся, что ли, а? — Мужчина брезгливо отвернулся. — Здесь приличные люди собираются.

— Я с задания. Не так выгляжу, да?

— Говорю же, здесь люди работают, а не…

— Не нравлюсь? — Я вдруг полез быковать. — Один раз не тот бесогон попался?

— Да не раз, вас таких много, — с деланым страданием протянул мужчина, и я едва успел схватить добермана за ошейник. — Наберут быдла, а потом сами же…

— Следующий.

Депутат встал и шагнул к дверям, не удостоив нас больше ни взглядом, ни жестом.

— Ты не дал мне его кусь, а он плохой, — насупился Гесс, опустив морду к полу. — Не хочу, чтоб тебя обижали.

— Мне не обидно, — зачем-то соврал я.

Не знаю зачем, не спрашивайте. Приходилось и раньше сталкиваться с такими вот лощёными мерзавцами, эдакие маленькие начальники, въехавшие на чьём-то горбу в рай, презирающие всех, кого считают ниже себя, и уверенные, что почти держат бога за бороду. Наверное, это не значит, что все депутаты плохие, просто мне пока не повезло встретить нормальных, да?

— На тебе лапку. Ты хороший.

— Спасибо. — Я взял его за лапу и дунул в нос. — А ты самый лучший друг на свете.

В этот момент дверь распахнулась, и в коридор кубарем вылетел тот самый гладкий тип в костюме. Конец красного галстука был засунут ему в левую ноздрю, дорогой пиджак порван на спине, а на брюках сзади пыльный отпечаток мужской обуви. Значит, в офисе явно не Марта, а скорее всего…

— Следующий! — яростно рявкнули динамики.

Чернокрылый ангел Дезмо был не в настроении. Да он, собственно, и так-то не слишком любезен, но сегодня его, похоже, умудрились довести до белого каления. Мы с Гессом переглянулись и храбро толкнули дверь, всё равно терять уже нечего, оранжевый джокер домой не отправляет.

Вернёмся через Систему, потому что как ни верти, а задание мы выполнили. Бесы изгнаны.

— Фу, какая вонь, — дёрнулся тощий противный тип в чёрном. — Где вас носило, Фролов?

— Работали по двум рогатым в Москве, — быстро доложил я, по-гусарски щёлкая каблуками, поскольку и мне общество Дезмо ни малейшего удовольствия не доставляло. — Освободили человека от упёртых бесов гипертрофированного тщеславия с замесом на лютой похоти. Оба нечистых оказали сопротивление и были уничтожены святой водой. Они лопнули, мы в процессе слегка перемазались.

— Собака и то чище выглядит.

— Меня зовут Гесс, гр-р…

— Имейте в виду оба, я в последний раз закрываю глаза на ваше появление в офисе в таком виде. Не приходилось ещё нарываться на штрафы? Это легко устроить.

— Можешь помыть нас обоих в ванне, — широко улыбнулся я.

— Критиноиды, — буркнул чёрный ангел, нажимая клавишу на ноутбуке, а в следующее мгновение мы уже стояли на крыльце нашего почти родного дома в Пияле. Вот и всех делов.

Резко распахнувший дверь Анчутка едва не сбил нас и даже было выругался по-испански, но, отметив, в каком мы виде (в частности, я), покачал безрогой головой и без вопросов отправился спешно топить нам баню. В конце концов, мы всё-таки пахали по его личному, частному заказу, так что может и расстараться. Думаю, его ещё за чистым бельём надо отправить.

А десять — пятнадцать минут спустя мы были уже там, наслаждаясь паром и горячей водой, где-то приблизительно через полчасика присоединился отец Пафнутий. Правда, в парилку он не полез, просто дожидаясь нас в предбаннике за чаем. Причём вид у батюшки был достаточно суровый.

— С чего ж от не доложились-то перед заданием, паря?

— Вы же с внучкой были заняты, отче, — слегка слукавил я. И очень напрасно.

— Ты от в глаза мне смотри, Федька! Я-то ить ваше солдатское враньё за километр под землю от вижу, сам таким был. Чёй-то Анчутка очи-то свои коровьи отводит? По чьей от наводке-то ты в Систему ходил бесов гонять? С чего опосля в баньку с разбегу попёрся, кровь от смывать, а?!

— Да господи ты боже мой в прицепе со всеми Сократами, Вольтерами, Декартами, Фрейдами, Розановыми и прочими, не к ночи будь упомянуты… Каюсь!

Я махом выпил полную чашку облепихового чая с ромашкой, едва не обжёг язык, но тем не менее вполне внятно и детально смог объяснить святому отцу, что и как у нас там происходило. То есть с чего началось и чем, как водится, сердце успокоилось. Не скажу, что батюшка был вежлив, слушал тактично, не перебивал, с комментариями не лез и во всём искал положительную сторону.

Потому что, по совести говоря, не совсем так. Блин!!! Совсем не та-а-ак!

— Ах ты ж, ёшкин кот твою от мать, чтоб тебя… в ракообразной позе… от Кабула до Берлина с вазелином в… Бесу поверить?! За бесовские от… интересы… жизнь свою класть, на… моим от псом рисковать-то, он ить не… а ты-то, ты-то куда?! А ежели бы он тебя… Да для них оно от тока в радость, человека под монастырь… А ты, дурачок от, и счастлив стараться?! Где ж у твоей Марты мозги-то, в… что ли?! Рыжая, говоришь? Да от ни одна дура-блондинка так не подставится, всей… ему… под… сверху, снизу, боком, Архимедовым винтом, не глядя на… Убью ить, от и никто меня не осудит! Ё… на… в… по… из… к… и до… хрен имбирный всем им там на рыло!

Честно говоря, я чувствовал себя самым несчастным бесёнком, которого, невзирая на личности, отматерили по полной и он, обтекая, возвращается в некогда родное пекло. Мой верный пёс вообще забился под лавку, не высовывая носа и не подавая голоса. Он всегда был умнее меня и знал своё место. Но я же человек, я за нас двоих отвечать должен.

— Да, отче, вы во всём правы. Но тем не менее нечисть мы побили, людей спасли, и если этим волей-неволей, но послужили нашему безрогому Анчутке, то, возможно…

Я не успел уклониться от карающего подзатыльника. Когда отцу Пафнутию надо, он всегда попадает, куда целится. А чтоб вдруг дать практикующему бесогону леща — это вам не обнаглевшего комара прихлопнуть, тут и талант нужен, и практика, и редкое умение, если вдуматься. Мне лишь оставалось запоздало охнуть…

— С бесами-то не водись! От скока раз говорил уже, а? Они-то завсегда тебя в свою от игру-то втянут. Будешь от думать-то, что за-ради благого от дела радеешь, а по факту тока одну нечисть от другой избавляешь. И кто от знает, какой из них от бес был от душе-то человеческой опаснее, а? Не играй от в их игры, Федька, и думать-то не смей, чтоб от играть!

— Дедуль, чё за хурма, вы дерётесь, что ли? — прервал наш псевдоинтеллектуальный религиозно-философский диспут девичий голосок.

Мы оба резко заткнулись в ту же секунду, а вовремя уловивший изменение атмосферы доберман, выпрыгнув из-под лавки, кинулся к Дарье с умилительными вылизываниями прямо в лицо.

— Геська, да отвали же ты в сторону, мне с людьми поговорить надо…

Главное, что он дал нам обоим две-три минуты форы. То есть батюшка чуточку успокоился, я выдохнул, и теперь мы оба имели полное право удивиться присутствию седой девушки в мужской русской бане.

— Внученька, от что ж ты пришла-то? Может, от там Анчутка чего грубиянствовал али у тебя-то и дел других нету?

— В баню пришла помыться, как все, — несколько недоуменно ответила деятельная внучка, демонстрируя под мышкой полотенце с завёрнутым в него нижним бельём. — Я в гостях уже сколько, мне вообще-то приводить себя в порядок надо, нет?

— Само собой, — откликнулся я и осёкся под строгим взглядом святого отца. — В смысле как ваш дедушка скажет. А мне, кстати, как раз пора уходить.

— Сидеть от, Федька!

— Ну, сижу.

Молчание затянулось ещё на минуту.

— Ты бы от, внучка, шла себе прямиком в парилочку. А уж мы-то с ребятами тебя от тут и подождём. Нам-то куда спешить? Нам-то от некуда…

Госпожа курсант Фруктовая, подумав несколько секунд, от души одарила нас всех широкой улыбкой, отправившись за дверь из предбанника в саму баньку. Мой резвый доберман было сунулся следом, но я успел вовремя остановить его, поймав за серебряный ошейник. Все сидим тут, дружище, ждём, она сама придёт, помогать ей там уж точно не надо, охранять тоже не от кого, а любопытной Варваре на базаре нос оторвали, понял?

За то довольно продолжительное время, пока нежная внучка отца Пафнутия намывалась или намыливалась в парилке, мы тут продолжали честное получение своей охрененной порции могучих матерных звездюлей от громогласного батюшки. Заслуженное, не спорю.

Он же как бывший кадровый военный особой толерантностью никогда не страдал и во всяких там либеральных наставлениях не нуждался. Поэтому, видимо, весь текст его отеческих наставлений, состоящих в основном из «матерь моя Пресвятая Богородица… учишь их от, учишь… а они… долбоклюи… потом на… в… под… с… и… все идут от, строевым шагом прямо в…!».

Даже не представляю, как адекватно и относительно прилично перевести всё это в общедоступный литературный текст? Нет, вы уж как-нибудь сами как-нибудь так…

И во второй раз нас опять спасло исключительно явление чистовымытой Дарьи Фруктовой.

— Уф, как же хорошо, дедуль!

Внучка ввалилась к нам, от подмышек до колен замотанная в белую простыню, краснощёкая, горячая, пышащая свежестью и удовлетворением. Голубые глаза её казались наполненными весенним дождём, а короткие седые волосы словно встрёпаны морским ветром.

— И то правда, Дашенька милая, — тут же размяк батюшка. — В городе от, поди, таких-то банек нет?

— Факт. А вы тут чего орали, не из-за бесов, надеюсь?

Мы все трое покосились друг на дружку, и я первый отрицательно помотал головой. Мне врать можно, я всего лишь послушник, Гесс типа не разговаривает, а вот святому отцу неправда в речах не благословляется.

— Ну и ладно, тогда мне тоже чаю.

— Садись, садись, внученька. Федька от, наливай давай.

Пока я ставил перед Дашей чистую кружку, тарелку с магазинной выпечкой и чайничек заварки, Фруктовая почему-то уставилась в окно.

— Дед, — неуверенно протянула она, — а что за чернявая овца у тебя во дворе?

Мы с отцом Пафнутием прилипли к стеклу, доберман, воспользовавшись отсутствием общего контроля, деликатнейше слямзил со стола мою плюшку. Посреди нашего двора, шагах в пяти-шести от баньки, стояла та самая черноволосая девушка азиатской внешности, на этот раз в длинном белом пальто, отороченном песцовым мехом, и красных сапожках, на её руках и шее играли крупные бриллианты.

— Это она, — обернувшись, нервно сглотнул я. — Та, что пыталась задержать нас в Москве, из-за неё джокер не работал.

— Якутянка…

— Что? — не поняли мы. — В смысле кто?

— Из Якутии, республика Саха, а другого-то её имени никто от и не знает, — пробормотал в бороду помрачневший батюшка. — Собирайтесь от ужо, дома чаёвничать будем.

— Я распаренная на мороз не пойду, — решительно упёрлась мокрая внучка. — А эта крыса к кому заявилась, чья подружка? Если твоя, то пусть. Не, в принципе, дедуль, я девочка взрослая, в твои дела не лезу, маме вроде тоже параллельно, так что…

— Это ко мне, — тихо признался я.

Курсант Фруктовая ещё раз посмотрела в окно на черноволосую, потом на меня и, улыбнувшись, подмигнула.

— А ничего так, Федь. Вкус у тебя есть, на азиатскую экзотику запал?

Отец Пафнутий буквально на минуту скрылся в парной, а выйдя, быстро накинул на плечи тулуп. Мы с доберманом оделись в три минуты. Да, это дольше, чем в армии, я могу и быстрее, но Гессу надо было изображать полную беспомощность, типа это я всегда его одеваю, раздеваю и так далее.

Наверное, надо было бы взять хоть какой-нибудь автомат или пулемёт, но не при Дарье же вскрывать все схроны. Она всё-таки с МЧС связана, шуму потом не оберёшься. Поэтому из баньки мы вышли втроём, по старшинству, и сами, своими ногами направились навстречу судьбе.

Отец Пафнутий первым встал перед незваной гостьей лицом к лицу. Мы с Гессом остановились в шаге за его спиной, готовые в любой момент кинуться на подмогу. Хотя с кем тут драться — с хрупкой брюнеткой, что ли? Видимо, да…

— Ты постарел, бесогон, — необычайно певучим, мелодичным голосом протянула она.

— Зато от жив, бабушка, — сухо кивнул святой отец.

«Декарт мне в печень, какая она ему бабушка?!» — невольно мысленно стопорнулся я.

Чисто на вид черноволосой было не больше девятнадцати — двадцати. Лицо круглое, бледное, но свежее, без морщин, ни тени малейшей косметики, но губы налиты алым, а ресницы и брови цвета воронова крыла. Наверное, она даже была красивой, просто из её уст или носика не вылетало ни облачка пара, и вот это реально было пугающим моментом.

— Уступи дорогу, я не к тебе пришла.

— Да уж от понял, по чью ты душу-то. А тока от своих учеников не сдаю.

— Глупый старик, — весело рассмеялась она, так, словно бы в хрустальную вазу высыпали горсть якутских бриллиантов чистой воды. — Я не буду его убивать, я хочу всего лишь поговорить с ним.

— А что ж не со мной-то? — Отец Пафнутий вдруг задрал рясу и полез куда-то в штаны, явно намереваясь достать…

— Фу-у! Ты сошёл с ума, бесогон?! Уймись и дай дорогу молодым, твоё время вышло. — В голосе девушки зазвучало презрение. — А ты, мальчик мой, иди сюда. Я не причиню тебе зла, мы просто поговорим о…

— Стоять от, Федька! — Батюшка вытащил из широких штанин связку противотанковых гранат и шагнул к Якутянке нос к носу. — Коли рванёт, так от тебя от, нечистая сила, и мокрого места не останется.

— Но… ты тоже умрёшь. Не страшно?

— А от давай проверим?!

Черноволосая красавица выразительно посмотрела мне в глаза, вздохнула и исчезла. Только что стояла здесь — и нет её. Даже следов от изящных сапожков на снегу не осталось.

— Бесовка? — осторожно предположил я.

— Поднимай от выше, — тяжело выдохнул отец Пафнутий. — То чертовка высокого ранга, давно её знаю, пересекались от по ходу. Многих от добрых бесогонов она с пути-то сковырнула. Кроме того что чисто по-женски манит, ещё от и бриллиантов у ней немерено. Раздаёт-то легко, да потом спрашивает от строго! Но смертна, чем с ней и боремся.

В дверях баньки показалась укутанная внучка.

— Дедуль, вы там чего застряли? Я уже иду-у!

— Дашке от ни слова, — быстро предупредил нас батюшка, пряча гранаты за пазуху. — Она ж ещё от малышкой трёхлетней бесов-то увидала, седая с тех пор. Так что цыц у меня!

Мы с короткохвостым напарником понимающе кивнули. Теперь многое становилось на свои места. Девушка категорически отрицает само существование бесов, потому что своими глазами их видела. И увиденная ею жуть так повлияла на неокрепшую психику ребёнка, что до сих пор она живёт исключительно одним отрицанием. Нет, потому что нет. И всё.

Наверное, профессиональные психологи смогли бы объяснить логику этого нередкого феномена доступнее, но я философ, мне и так всё ясно. В мировой истории подобные случаи встречаются и описываются тысячами, относиться к ним всерьёз необходимо, так же как не стоит зацикливаться на них же. Жизнь учит нас принимать подавляющее большинство вещей с изрядной долей пофигизма. Иначе человечеству просто не выжить.

Философия — это круто! Не так, как католичество согласно догматам, но всё-таки…

В остальном день прошёл достаточно ровно. Мы все вполне себе сдружились с внучкой отца Пафнутия. Всё-таки она была очень неглупая и компанейская девчонка.

Гесс сдался первым, вспомнив детство золотое, когда она качала его на руках, играя в «дочки-матери», и хоть укутывать себя в пелёнки больше не позволял, но зато с явным удовольствием носился вокруг неё, прыгал, скулил, лаял, всячески уговаривая побегать ещё, давая лапку, и вторую, и даже кожаный нос!

Анчутка не сторонился, не приставал и не строил глазки. Наш безрогий домашний бес умудрялся проявлять редкостные чудеса деликатности, человеколюбия, толерантности и того непостижимого искусства, благодаря которому мужчина неизвестно какой египетской-вавилонской-иудейской силой умудряется убедить влюблённую женщину, что они всего лишь друзья, но если подумать, то это же так восхитительно здорово! И ведь женщина верит…

Ко мне вообще не было никаких претензий. Я с первого раза был зачислен ею в ряды недалёких приятелей мужского рода, с которыми можно трепаться обо всём на свете, включая самое сокровенное, пить чай с тортиком, говорить по душам, худеть вдвоём, звать с собой на разборки, даже спать в одной постели спина к спине, и нет проблем!

Между мной и ею просто не может быть ничего личного, я верный друг или подруга (мужского пола), меня можно смело попросить помочь застегнуть лифчик или купить ей в магазине прокладки. Кто был в этой роли, тот поймёт. А хоть раз, но был каждый…

Такие мужчины тоже нужны и порой очень даже востребованы, хоть лично меня, честно говоря, эта роль особо не греет. Но, с другой стороны, если подумать, моё мнение в этом вопросе никто и не спрашивает, верно? Вот и всё.

Великий Зигмунд Фрейд нервно курит в сторонке.

…Отец Пафнутий сумел поговорить со мной, наверное, где-то ближе к вечеру, после ужина, но перед чаем на ночь. Его внучка как раз пошла выгуливать добермана во двор, там они могли болтать смело, не опасаясь, что дедушка услышит.

Думается, скорее это я более нуждался в разговоре. Слишком много всего сложного накопилось, и здесь, и в Системе, и вообще, а нам, философам-готам, только дай шанс поговорить по душам с понимающим человеком…

— Пить не буду.

— Можно от подумать, я предлагал, — ни капли не обиделся святой старец. — Покуда Дашка-то в доме, и я ни капли от не приму даже здоровья ради. Ты чего хотел-то?

— Не знаю. Правды?

— Правды от у меня нет. — Он разочарованно развёл руками. — Поди от, за ней только к Господу Богу и ходят. Где правда, там от и справедливость, и воля, и свобода, и счастье от людское. Сам-то его не видел, всю жизнь от ищу, и на войне и в миру. В вере искал, в людях от, в природе. Да, может, тот поиск-то для души и важнее?

— Может быть. Не спорю. А что лично для вас счастье?

— Да то же, что от и для всех. Живу пока на земле от Божьей, то и счастье! Геську маленького от на руки взял, тоже счастье. Внученька от любимая нежданно в гости приехала, разве то не счастье? Ты вон с задания живой вернулся…

Мне на минуточку показалось, что мой наставник действительно нереально счастливый человек. Он напрочь лишён ненависти в сердце, а значит, наполняет светлой любовью каждый свой вдох и выдох. Ему легко жить, потому что умирать не страшно, он открыт всему на свете. Такое, наверное, только в буддистских сказках бывает, а я вечно достаю его глупостями.

— Ты от только покуда в психоделику-то религиозную с головой не уходи, обратно мало кто возвращается, — вернул меня в бытовую реальность отец Пафнутий. — Мне от не завидуй, у тебя, паря, свой путь. И, главное, от не ной! Ныть — чертей смешить! Давай уже от по делу-то спрашивай.

— По делу? Да, само собой. По делу тоже есть пара моментов, — опомнился я, взъерошил волосы и начал с главного, с того, что действительно меня беспокоило. — Бесы меняются, мутируют, действуют сообща, словно договариваясь меж собой. Почти невозможно найти чистого конкретного беса, допустим, той же ревности или идолопоклонства. Возможно, это просто веяния времени. Возможно, они быстро учатся этому у нас, у людей. Но что, если их готовят? У нас ведь есть Система, неужели нечисть до сих пор не выработала некоей своей школы противостояния нам, бесогонам?

— С того, что скажу, кому от легче-то станет? Может, и есть она, от та чёрная школа…

— Не хотите говорить?

— А от не хочу, и что ж?!

— Тогда скажите, зачем эта черноволосая Якутянка приходит за мной? О чём хочет поговорить? Что, вообще, всё это значит?

— Ох, от лучше б ты водку пил, паря, чем вопросы-то детские задавал. Когда час придёт, сам от всё узнаешь. А покуда держись-ка от той чертовки-то подальше, не по зубам она тебе. Да и никому от из наших. Иди спать уже!

Батюшка решительно встал из-за стола. Я тоже.

Обид не было, к конце концов, любая философия учит нас, что получить ответы на абсолютно ВСЕ вопросы невозможно. Не говоря уж о том, что чаще всего мы просто неправильно ставим вопрос, а потом сами же удивляемся некорректному ответу.

Я прошёл в сени, накинул тулуп и не спеша вышел во двор. Дарья с Гессом, похоже, вполне себе набегались, потому что уже устало пикировались у поленницы в глупом споре, кто круче.

— А ты зато бесов боишься!

— Я боюсь? Да я Бузову небритую, без косметики видела!

— Эй, Аристотель короткохвостый, и ты, Диогенка в вязаной шапочке с помпоном, — окликнул я, — завязывайте вечный диспут о духовном и плотском. Домой пора, пить чай и спать.

В ответ на моё любезное предложение эта парочка, не сговариваясь, ещё и изваляла меня в снегу. То есть за стол мы сели уже разрумянившиеся, довольные и утомлённые. Чаёвничали за ничего не значащими полусемейными разговорами. Мне было о чём подумать и помолчать про себя.

Я уже не боялся, что Фруктовая случайно или преднамеренно сдаст нас деду. Отец Пафнутий не верил, что его пёс разговаривает, а его внучка хоть и знала наверняка, но была по сути своей достаточно честной и внутренне очень порядочной девчонкой. Печально, что таким обычно нравятся плохие парни типажа того же Анчутки.

Утро также не принесло ничего особенного. Ну разве что зашёл участковый Бельдыев с двумя трёхлитровыми банками башкирского мёда. Посетовал, что в селе опять на пулемётную стрельбу жаловались, а мэрия бородатого столичного гостя потеряла, что хотел у нас продуктовый бизнес открыть. Вроде как в лесу его издалека видали, шёл в сторону шведской границы, но, может, и не он, какому медведю там документами интересоваться?

Я молчал, меня не спрашивали. Безрогий бес тем более, а с остроухого добермана вообще все взятки гладки — он пёс, гав-гав, показаний и тех подписать не сможет…

Черноволосая красавица Якутянка, она же чертовка высшего ранга, она же «к ней не подходи, а то зарежет», тоже более не являлась. То ли испугалась решительности отца Пафнутия, то ли поджидала другую возможность встретиться со мной наедине на узкой тропинке в тёмном переулке.

Оранжевый бес на стол не выпрыгивал и перед Гессом не плясал, скорее всего, новых заданий пока не было. Да и, по совести говоря, мы же не единственные бесогоны на всю Систему, там и других специалистов со всего постсоветского пространства работой обеспечивать надо.

Батюшка отправился в церковь, службу и требы никто не отменял. Безрогий брюнет собрался за продуктами, Даша увязалась с ним. Никто не протестовал, потому что это было бы сразу заметно и слишком подозрительно. По общему нашему тайному мужскому сговору я просто отправил вместе с ними бдительного добермана. Если что вдруг не так, он Анчутке один воспитательный кусь сделает, и бес может петь в хоре Турецкого фальцетом. Там таких любят.

Я же тренировался во дворе, отрабатывая на морозе бой с тенью, когда ко мне пришли.

— Пс-с, бесогон! — раздалось из-за нашего забора. — Иди сюда, чё покажем.

Я нарочито неторопливо обернулся на голос. Трое. Рогатые, хвостатые, ушастые, ростом метр с кепкой, пушистые, как японские обезьяны в пруду. Бесы! Да кто бы сомневался.

Наверное, в такой ситуации было бы разумнее резко метнуться домой за оружием, а уж потом идти к забору смотреть, чего они там интересного показать-то намерены? Но я не пошёл. Не по чину ученику отца Пафнутия такие козлиные прыжки вбок, пусть знают, что мы их и так нипочём не боимся. Есть такая работа — Родину от нечисти защищать…

— Твой мужик? — Мне продемонстрировали полузамёрзшего, но ещё живого бизнесмена с ледяным колтуном вместо роскошной бороды. — Забирай себе, нам и даром не нать!

— И за деньги не нать? — осторожно, дабы не нарваться на нарушение авторских прав, продолжил я.

— А чё, за деньги можно было? — не поверил ушам самый недалёкий из бесов, но другие на него зашикали.

— В баню несите, вон туда.

Рогатые, поскуливая и проклиная судьбу, потащили на собственном горбу не самого тощего гостя из столицы в нашу скромную, но крепкую и уютную баньку. Пока я занимался растопкой, они честно подавали мне дрова и таскали воду. Надо было как-то отблагодарить, что ли…

— Это вам. — Я протянул самому деятельному полуторалитровую бутыль самогону. Хотелось ещё добавить, как в мультике, «за нашего Шарика…», но это было бы не по теме.

Бесы дружно облизнулись, изобразили всяческие поклоны, реверансы и книксены, задрав хвостики и пятясь к воротам. В устных благодарностях не рассыпались, как, впрочем, и мне их хвалить особо не за что было. Можно подумать, этот хмырь бородатый, Декарт мне в печень, хоть кому-то тут на фиг нужен?! Ну притащили и притащили, ладно, чего уж. Зато без драки обошлось!

Наши подошли (я имею в виду Анчутку, Дашу и Гесса) примерно через десять — пятнадцать минут после тактического отступления бесов с алкоголем. Естественно, пришлось объясняться. Не скажу, что хоть кто-то обрадовался. Скорее наоборот, на меня орали всем хором…

— Мон ами, ты з глузду зъихав чи шо? Кто бесам самогон даёт? Они ж потом полсела спалят на радостях, дас ист шнапс фантастиш?!!

— Ты этого шпрота бородатого, что ко мне приставал, ещё и в баньке греешь? Не въехала, чё за хурма…

— Всех бесов отпустил, никого не дал мне кусь? Не любишь меня. Нет тебе лапки!

Они бы меня, наверное, даже побили, если б было побольше времени. Но тут в калитку вошёл отец Пафнутий, все резко опомнились и успокоились. Я чётко, по-армейски доложил о сложившейся ситуации, после чего святой старец решительно стал на мою сторону. То есть, с его точки зрения, человеческая жизнь бесценна по-любому, даже если человечишко этот полный моральный урод и потный разложенец.

— От пусть живёт! А уж кто от его сюда из лесу-то притащил, не столь и важно. Бесов-то к полицейскому протоколу не пришьёшь, от их участие-то нипочём не докажешь.

Кстати, тот двусмысленный момент, что я с ними самогоном расплатился, батюшка так и вовсе счёл деянием христианского толка! Представляете себе? Нет? Попробую объяснить.

Смысл примерно такой — за добро платят двойным добром, а не серебряной пулей в спину. Даст бог, всё одно в бою встретимся, а сейчас пусть уж так, чем иначе. Чернее неблагодарности оплаты нет. Если же злом за добро воздавать, так чем мы той же нечисти лучше?

— Пошли от, что ли? — Батюшка мотнул бородой в сторону баньки. — Поднимем-ка мужичка, поговорим от о делах наших грешных. Ты от, внученька, в дом иди, чего ты в той баньке-то не видала. Анчутка?

— Да, ваше святейшество-с!

— С нами от пойдёшь. Парить его будешь.

— С превеликой радостью, — хищно оскалился наш домашний бес. — Бить мне его нельзя, но «абсольво те»[13] русским веником, пуркуа па?[14]

Меня даже слегка мороз продрал по коже от его слов, но вроде бы та же курсант Фруктовая лишь многозначительно ухмыльнулась, а мой доберман, вообще ни о чём не задумываясь, завилял обрубком хвоста — играть, пойдём играть!

Так что в баньку мы отправились сугубо в мужском коллективе. Никакого оружия не брали, там его и так полно. Безрогий брюнет мигом притащил горячительное, самовар, свежий берёзовый веник и четыре смены белья, включая и для себя, любимого.

А вот дальнейшие действия следовали уже чёткому плану и строгим распоряжениям героического старца. Он знал, как привести замёрзшего человека в чувство и что с ним потом делать. По крайней мере, на первое время точно знал.

Ибо примерно уже через полчасика оживший гость орал на всю ивановскую:

— Злодеи! Канальи! Ренегаты! Святого Бога забыли, совесть пропили, бизнес не уважаете! Против майских наказов президента шутить дерзаете, а?! ФСБ на вас нет! И ФБР до кучи! Но уж я-то ужо… я вам… со мной, поди, не забалуешь!

Тогда Анчутка вновь брался твёрдой рукой за берёзовый веник, и примерно минут на десять — пятнадцать вопли из парилки переходили в визг.

Правда, потом всё равно взвевались ввысь с удвоенной силой:

— Либералы! Толерасты! Супостаты! Вам сколько раз говорить, что электричество вред! Оно Землю нашу губит, все провода оборвать надо, землицу плугом на лошадках пахать и собирать серпом! Экология же! Поэтому хлеб меньше пятнадцати тысяч за буханку не есть хлебушко наш насущный! Платить надо-о! Мне-э! А всяким там нетрадиционным вход воспрещён, я табличку такую повешу, я их бо-ю-усь…

На определённом этапе мы с отцом Пафнутием уже и не вслушивались даже. По факту ведь не важно, что он там языком мелет, куда важнее, что человек конкретно делает и к чему его поступки приводят. А вот тут ситуации могут быть самые разные, предугадать их невозможно, и хорошо уже то, что батюшка сразу определил опытным взглядом:

— Бесов от нет в нём. Хорошо от вы с Геськой-то всех изгнали, доброе дело сотворили. Тока ежели и сам-то собой мужик от с головным мозгом-то не дружит, так, поди, на то уж воля божья. Мы от вмешиваться не станем.

— Звучит разумно, — согласился я. — А куда мы его денем?

— В мэрию от вернём. Может, ещё и грамоту-то за спасение дадут.

— А кому он там нужен?

— Чего от ты ко мне пристал-то? — обиженно надул щёки батюшка. — Энто их гость, они его звали али от он сам до них припёрся, наше-то дело в том сторона! Пущай от и забирают себе греховодника свежевымытого!

Ну не знаю, право. Я бы, наверное, попытался как-то допросить доставленного на предмет его контактов с бесами, выяснил, куда пропали остальные громилы, с которыми он пришёл ставить на счётчик наш дом. Да по-любому если какого-то там человека доставляет тебе на руки троица волосатой нечисти, то он гарантированно хоть чем-то, но с ними связан.

Просто так эти твари на благодеяния не размениваются, да и тот же Анчутка, помнится, упоминал, что этот тип заключил серьёзный договор с его высшим руководством. Именно поэтому он отказался помочь мне, когда бородатый бизнесмен заявился с бандитами из архангельской группировки. Но раз мой духовный наставник так решил, то не мне с ним спорить или поправлять его.

Мы договорились с безрогим брюнетом, чтобы он подготовил клиента к вывозу с нашей территории ровно через пятнадцать минут, бодрого и свежего, как огурчик. Уже из дома отец Пафнутий вызвал полицию, и тот же самый башкир-участковый, что ещё недавно затаривал нас мёдом, получил на руки утерянного в лесной глухомани продуктового инвестора областного масштаба. То есть довольны были все, чистой воды голливудский хеппи-энд!

— От пусть он им будет по ушам-то ездить, — благословил отходчивый батюшка, уже подзабывший, что этот же негодяй безапелляционно требовал к себе в наложницы его внучку. — Может, Господь ему от чутка ума прибавит, да и от оставит энта нехристь Пиялу нашу несчастную.

Лично я ни на грош не разделял его оптимизма. Не потому, что был умнее или практичней по жизни, нет. Отец Пафнутий — нереальный человек, на таких, как говорится, земля держится, но в моём понимании он порой слишком добрый и чрезмерно верующий в свет промысла Божьего, озаряющего каждую душу людскую.

Понятно, что не мне его в этом смысле судить, но когда ты по три-четыре раза на неделе изгоняешь из людей самых разных бесов, то всерьёз верить во что-либо, кроме Святого Писания, подкреплённого наганом с серебряными пулями, очень непросто. Хоть и надо, конечно…

Плохо у меня с этим в последнее время. Я о крепости веры и крепости в вере. Иногда даже кажется, что до скромного послушничества у наставника я был гораздо тише и добрее. А здесь на каждом задании, когда тебя постоянно пытаются или покалечить, или убить, или поработить твою душу на ментальном уровне, нереально трудно, возвращаясь с работы, всех любить, всех прощать, всех понимать…

…Уже дома Гесс, тихонечко стуча когтями по полу, подкрался ко мне.

— Ты расстроен. Тебя нехороший из города обидел? Не дали мне его кусь.

— Если бы всё так просто решалось на свете…

— А как ещё решать? — шёпотом удивился он, поднимая жёлтые брови. — Если человек хороший, его надо лизь, если плохой, то кусь. Всё. Зачем ещё чего-то выдумывать?

— Великая собачья философия, искренняя и рабочая во всех смыслах, — вздохнув, от всей души согласился я. — Ты прав, дружище. Дай лапку?

— На!

— А две?

— На, на!

Короче, мы обнялись, я гладил ему зад, а потом ещё и начёсывал пузо, когда этот здоровенный лось, едва не свалив табурет и смяв в ком вязаную дорожку, перевернулся на спину. Так вот, кто бы что ни говорил, а в тактильном контакте человека с собакой есть некое таинство, лечащее и психику, и здоровье, и душу двоих субъектов сразу.

Проверено на себе, доказывать не буду, пусть каждый сам попробует хоть раз погладить любую брошенную уличную собаку и увидеть, как от света в её глазах на целой планете становится чуточку теплее. Не верите? Как хотите — ваша жизнь, ваша душа…

Знаковые события произошли после ужина. В тот вечер я выгуливал Гесса перед сном. Ничего нового для меня — двор, мороз, снег, холодная россыпь северных звёзд над головою. Для него ново всё и всегда: снежинки, падающие на нос, забег галопом вдоль забора, медленное вынюхивание всего подозрительного и чёткая пометка всех важных столбиков, искреннее наслаждение движением и собственной крутизной! Примерно как в популярном меме: «Я шерстяной волчара, вот какие у меня мышцы, вот какие у меня лапы, весь мир мой! Катал я вашу планету!»

Останавливать его, взывать к совести, возвращать задницей на грешную землю в февральский архангельский снег бесполезно. В дом мы вернулись примерно через часок, когда ор с матюками был отчётливо слышен уже и во дворе. Причина, как всегда, в одном и том же…

— Дедуль, если ты в храме кагору принял, то это не повод вещать мне эту твою хурму про бесов!

— Глупая от, девчонка! Да кого хошь от спроси-то, хоть Федьку, хоть Анчутку…

— О да, уж он-то точно знает, он же сам бес, да?

— Откуда от знаешь?

— Геська сказал!

— Геська-то? Подь сюды, собачий от ты сын, а ну скажи от чего?

— Гав!

— Повтори от, а?

— Гав, гав!

Ну, основной смысл вы поняли, а так по существу на их шумный диалог с короткими вкраплениями нашего участия можно было бы выделить один или даже два тома. Если крупным шрифтом, конечно, но у меня всё-таки совесть есть…

Не буду никого томить пустыми ожиданиями. Если вкратце, то визит трёх бесов с обледенелым бизнесменом был не единственным важным событием за этот длинный день. Ближе к ночи святой отец вдруг резко вспомнил, что сегодня на службе какой-то шофёр, которого жена привела «клясться на кресте перед Господом нашим Христом Богом, что с соседкой Манькой не гуляет…», втихую сообщил батюшке, что по району у нас фокусник с программой гастролирует, а в программе у него «999 чудес». Типа вот так на афише и написано.

Ну и вслух поделился с Дашей, отчего пошло и поехало…

Я бы даже не задумался, но отец Пафнутий почему-то сразу заподозрил в этих цифрах отсылку к библейскому перевёртышу «666». Не знаю почему, на службе он не пьёт, да и, честное слово, по-любому тот же церковный кагор у нас разбавляют пятьдесят на пятьдесят, а то и больше, его же детям для причастия дают. Какая там крепость, что вы, господи…

Короче, не мог святой отец так набраться, чтоб полезть в конфронтацию с родной (хотя, наверное, и не единственной) внучкой. Во-первых, он её искренне любит, как и она его, кстати. Во-вторых, так называемая интуиция, или в простонародье чуйка, у бывшего кадрового офицера точно есть, иначе он бы просто не выжил ни на войне, ни в бесогонстве.

— Анчутка, — я тихонечко проскользнул на кухню, где безрогий брюнет разогревал вечерний самовар для общего успокоения, — ты этого фокусника знаешь?

— Маграх его имя, — даже не попытался увильнуть он. — Си, си, я, я, уи, уи, его святейшество прав, сие есть натуральнейший бесус вульгарис.

— Чем питается?

— Как обычно, амиго, глупостью и доверчивостью рода людского.

Понятно, значит, опять наш клиент. Не подумайте, что я забыл об обещании Анчутки слить мне всю информацию о набриолиненном Дезмо с чёрными крыльями, одним пёрышком из которых, оказывается, можно запросто резать даже самых могучих чертей. Серьёзное оружие и, как понимаете, кому попало на руки не выдаётся. Ну уж я-то точно владею им нелегально.

В том, что и насчёт фокусника-беса наш кухонный красавчик не соврал, тоже можно было не сомневаться. Несмотря на то что великий сатанаил, глава павших ангелов, именуется одновременно и Лучезарным и Отцом лжи, слово своё он держит верно. Чему учит и своих приспешников — обещал человеку все блага в обмен на душу, дай, не жлобствуй. В конце концов, каждый знает, что любые земные богатства бренны, а вот людская душа бессмертна, так что выгода никуда не денется. Тьма всегда возьмёт своё.

Пока за чаем происходило естественное примирение разбушевавшихся сторон, я как бы между прочим спросил: а не хочет ли питерская гостья развлечься на выступлении гастролирующего в северных провинциях артиста? Курсант Фруктовая задумалась.

Но отец Пафнутий сразу же уловил мой намёк, толщиной в батон докторской колбасы, и подтвердил, что тот же шофёр у него в долгу. Хотите съездить, так езжайте от, дети мои! Но так же резко передумал:

— А я от что ж? Может, оно и мне от старику кости-то поразмять? И впрямь, молодёжь, махнём от на часок-другой всей компанией! Дашка, ась?

Седая внучка неопределённо пожала плечами, типа не очень-то хотелось, но почему бы и нет? Доберман громким гавканьем и тихим посвистыванием напомнил, что тоже едет, чего бы мы ни надумали. Анчутка также откликнулся, что его всё ещё беспокоит диарея, так что ответ даст утром. Понятно, что уж он-то при любом раскладе останется дома.

Ну вот примерно на этом общее собрание за чаем было закончено, все пошли укладываться спать. Батюшка помолился у себя перед иконами и тихо поманил меня пальцем:

— Умён ты, паря. Как те от моя-то?

— В смысле кто? Ваша внучка?

— Нравится? — подмигнул он.

— Э-э, умеренно, — честно ответил я. — Вообще-то у меня есть девушка Марта, а у вашей внучки в Питере парень. И она сама рассказывала, что…

— Дурак от ты, Федька! Не умён ни капли! Иди от спать уже, покуда по лбу-то не словил, давление от тока поднял, аж в висок стукнуло.

Вот с таким тёплым напутствием мне и пришлось отправиться к себе на матрас. Ночь прошла ровно, без снов или нападений нечистой силы. Не то чтобы бесов вокруг нас стало меньше (нет, их ряды воистину неистребимы!), но, возможно, теперь они стали нас немножечко побаиваться.

Пока в доме жил один отошедший от дел бесогон, это ещё туда-сюда, но когда бесогонов уже двое плюс кусачая собака, а ещё плюс одомашненный бес, ретиво защищающий свою территорию, то это, знаете ли…

Нахрапом вроде бы уже и не сунешься! Всем спокойной ночи.

Утром меня разбудил холодный кожаный нос, тыкающий меня под одеялом в бок.

— Тео, вставай! Пошли, пошли, пошли, сколько можно спать? Гулять пора. Я тебя лизь.

— И я тебя, — в полусне ответил я.

— Ты меня тоже лизь? — не поверил он.

И правильно, ещё чего не хватало. Поглажу по спине, потреплю за уши, отдам половинку своего бублика под столом, думаю, будет с него достаточно, а то избалуется окончательно. Он и так, по совести говоря, давно мне на шею сел и лапки свесил.

— Идём гулять?!

— Идём, идём, только не скули, Декарт мне в печень, разбудишь же всех.

…На дворе была ещё ночь, северный рассвет приходит поздно. Однако та же Полярная звезда сияла уже не серебряным, а скорее светло-лимонным тоном, словно болгарское золото. Значит, через пару часов рассветёт. Никаких неожиданностей на выгуле не было, всё по плану.

А вот когда мы уже собирались обратно в дом, на пороге возник безрогий красавчик. Анчутка поёжился, обнимая сам себя за плечи, и, пуская клубы пара через нос, бросил:

— Эй, мон ами, мин херц, ты, как на Маграха пойдёшь, револьвер возьми. Обычным «Отче наш» такого матёрого не прогонишь.

— Там же люди будут.

— А мне что до того за дело? — сплюнул он, разворачиваясь к двери. — Я тебя предупредил, а там уж а ля гер ком а ля гер! И пса придержи, не с его мозгами туда лезть. Ферштейн?

— Куда? — сразу же завертел обрубком хвоста любопытный Гесс. — Мне можно, я свой, у меня опыт есть, я их всех кусь! Где злой бес прячется от собаченьки?! Гав!

В дом вошли тихо, молча. Кто бы что себе ни думал, но лично я не собирался оставлять совет нечистого без внимания. Если уж и не следовать ему, то, по крайней мере, принять к сведению наверняка стоило. Бесы отлично знают друг дружку, дружбы и верности тем не менее не хранят, но именно поэтому и предателями себя ни в коей мере не считают. Однако раз Анчутка зачем-то предупредил меня об опасности фокусника, то…

Довести эту мысль до логического конца мне не удалось. Встал отец Пафнутий, пора было уделить время молитве, умыванию и завтраку. Потом он отправился на службу, я на тренировку с нашим успешно подлечившимся кухонным бесом, а скучающая курсант Фруктовая на прогулку по селу с доберманом без намордника и поводка.

Хотя иногда мне казалось, что уж ей-то точно не стоит пренебрегать такими средствами защиты. Когда ты в наморднике, никто и не пристаёт, верно же?

А примерно через пару часов после обеда мы вчетвером уже тряслись по обледенелым ухабам в армейском «бобике»: рядом с водителем батюшка, он мужчина крупный, на заднем сиденье Даша, Гесс, я. Как понимаю, выступление с демонстрацией должно было начаться в шестнадцать часов, потому что в восемнадцать уже темень. Людям поздно домой расходиться.

Ехать пришлось вроде и недалеко, но не каждый водила решится туда пилить, местечко ещё дальше от цивилизации и ближе к дикой природе. Кстати, один этот момент уже должен был бы настораживать: цирковые или эстрадные артисты не любят выступать в заднице мира. Там и публику не соберёшь, и гостиниц нет, и гонорары копеечные, а располневшие фанатки постпенсионного возраста как раз таки есть, короче, во всех смыслах себе же хуже.

Дорожные разговоры не клеились. Отец Пафнутий терпеливо выслушивал шофёрские байки о том, как зажила бы Архангельская область при нём, при шофёре-губернаторе. Седая внучка играла на айфоне, связь у нас берёт не очень и не везде, но закачанными программами вполне можно пользоваться. Нам с короткохвостым напарником в ушанке и телогрейке оставалось разве что перемигиваться, говорить при посторонних не решались ни я, ни он.

За машинным окном снега, позёмка, хмурый лес и серое, как олово, небо с размазанными линиями свинцовых облаков. Весь пейзаж в цветовой гамме от почти белого до едва ли не чёрного. Не пятьдесят, а сто пятьдесят оттенков серого, если кому-нибудь так уж жутко интересно.

Как-то раз в институте нам озвучивали теорию, согласно которой среднестатистический читатель желает видеть в любом литературном произведении до пятнадцати — двадцати процентов описания пейзажа. Это традиции Пушкина, Лермонтова, Толстого, Куприна, но, к примеру, тот же Тургенев, Пришвин, Бунин или Чехов в «Степи» могли углубиться в созерцание природы и на все пятьдесят — восемьдесят. Тут уже, как говорится, всё зависит от поставленной творческой задачи.

Так вот со скуки я вдруг задумался: а насколько интересно описание северных красот в сравнении с головокружительными приключениями бесогонов? Так ли уж важен тот дуб, глядя на который князь Андрей чего-то там подумал? Надо ли мне описать вон ту горбатую сосну, уверяя читателя, что именно она открыла для меня новый, истинный смысл жизни?

В высокой русской литературе вообще принято глаголы заменять прилагательными, действия героев — созерцанием пейзажей, удар кулаком — мыслями о последствиях. Так, если на Западе говорят «молиться или рубиться?», то у нас герой должен выбирать из триады «молиться — рубиться — страдать от невозможности принять решение». Бесы быстро отучили меня от последнего.

К чему это я? К тому, что все писатели врут, и я не исключение.

На этом моменте, хвала Сократу, Декарту, Фрейду и иным присноупоминаемым мною философам, мы наконец-то приехали. Замелькали сараи, заборы, домишки, дорога вывела нас на главную и единственную улицу, где у здания полуразвалившегося Дома культуры висело нарисованное размытой гуашью объявление:

Кажется, примерно так или очень похоже писались цирковые и театральные афишки в конце девятнадцатого века. Поправьте меня, если нет.

Честно говоря, не знаю, кому как, но я, например, сразу проверил, не выпал ли из кармана револьвер с серебряными пулями от тряски в машине, отец Пафнутий прочёл охранную от искушения молитву (ну то есть он просил Господа не дать ему силы руки распускать!), а его весёлая внучка вообще чуть от хохота в сугроб не села. Гесс с рычанием выволок её за воротник.

Очередь на концерт была не слишком большая. Меньше чем через пять-шесть минут мы выкупили места в первом ряду (аж по десять рублей с человека!), а потом во всеоружии ждали, пока зрители заполнят зал. Набилось меньше половины. В основной массе старики и дети. Что тоже, кстати, стоило бы отметить, бесы предпочитают наезжать на беззащитных.

Ровно в шестнадцать часов и какие-то семь-восемь минут занавес поднялся.

На сцену под слабенькие, ободряющие аплодисменты вышел сразу сам фокусник в костюме средневекового мага, без колпака, но в мантии. Видимо, ни ведущего, ни помощниц, ни подтанцовки, ни группы разогрева у него не было. Тем не менее держался этот человек (бес?) крайне уверенно.

— Дамы и господа-с! Позвольте мне приветствовать-с почтеннейшую публику-с!

Из углов сцены взлетели на пять-шесть сантиметров вверх чахлые струйки фейерверка. Убого, но всё равно зрелищно.

— Дамы и господа-с! — Крайне худой, циркулеобразный маг с прогрессирующей лысиной, длинными усами и чёрной бородой, завитой кольцами, поклонился залу. — Так сказать, счастлив-с лицезреть-с! Сегодня вас ожидают-с настоящие чудеса-с! Смотрите же и наслаждайтесь, представление-с начинается-а-а!!!

Грохнули записанные на магнитофоне литавры, прозвучала грозная барабанная дробь. Фокусник исчез в клубах бутафорского дыма, появившись обратно уже в другом костюме с двумя крайне скромно одетыми девицами за спиной. Значит, помощницы всё-таки были.

Судя по тому, как прикусила губу курсант Фруктовая, девицы всё-таки были скорее раздеты, чем одеты. Что при их пышных формах создавало прямо-таки убийственное впечатление. «Вот тут черта и там черта, ну а больше, простите, ни черта!» Покрасневшие старушки начали закрывать сморщенными ладонями глаза маленьким детишкам…

— Леди, танцуем-с!

Ну как можно, Диоген мне в бочку, называть вот этих… хм… э-э… леди?! Там другое слово было бы в тему, бабульки его знали, но держались изо всех сил. А девочки, девицы, тётки, или кто их там разберёт в таком количестве блёсток и косметики, вовсю наяривали канкан, так высоко задирая ноги в чёрных чулках, что даже мой крайне любопытный пёс с чего-то вдруг засмущался и опустил голову, прикрывая морду лапами. В зале вообще никто не рисковал поднять глаз, стыдоба же…

— А теперь фокусы-с!

Спорить не стану, в своём деле мужик, несомненно, был профессионалом. Он вытаскивал белых кроликов из-за пазухи, пускал голубей из рукавов, вынимал букеты искусственных цветов из подмышек, потом ещё разноцветные ленты общей длиной метров десять прямо из собственного уха и всё такое. Если исходить из репертуара весьма среднего артиста оригинального жанра, то претензий практически не было. Быть может, разве что цена на билет казалась всё более и более странно заниженной…

— А теперь фокусы с излечением-с!

О, вот тут уж все мы заинтересовались. Мужик предложил всем желающим выйти к нему на сцену, дабы он мог избавить их от всех болезней самым чудесным образом, не прикасаясь, а лишь направляя на страждущих «космический луч целительного Вселенского разума!». Две столетние бабки осторожно подняли сухие ручки и, прихрамывая, потащились на сцену. Шли они долго, о-очень долго…

Далее действительно пошли чудеса, если верить Кэрроллу, одно чудесатее другого.

— Смотрите все-с! Силой, данной мне древними магами Тибета-с, жрецами Египта-с, шаманами Центральной Африки-с, я изменяю саму структуру-с человеческого тела и… и… алле-оп!

Мужчина принял многозначительную позу, простонал в потолок смесь маловразумительной псевдолатыни с бурятским камланием и громко хлопнул в ладоши. Откуда-то из глубины сцены на пару подопытных старушек обрушился целый водопад крупных блёсток, а мгновением позже залу улыбнулись две молоденькие девицы лет двадцати в тех же бабулькиных одеждах.

Сначала я даже подумал, что это те две первые танцовщицы успели переодеться, но нет, эти были куда более свежие, фигуристые, задорные и даже чуточку развязные. Или нет, не чуточку…

— Это подстава, — уверенно фыркнула Фруктовая, вздымая вверх правую руку с поднятым большим пальцем.

Ответ был профессионально быстр и отточен:

— Цветы-с для девушки с первого ряда!

В руке фокусника возник букетик бумажных цветов, из тех, что продают на кладбище. Даша нервно сглотнула, но зал взорвался нехилыми аплодисментами. Возможно, я чего-то не догоняю и девушки действительно подставные, но в остальном-то фокусы нормальные, и сам маг на беса ничем не похож. Я и щурился, и смотрел на него так называемым распущенным взглядом, но ничего подозрительного не замечал.

— Меня от излечить сможешь ли? — кряхтя, привстал отец Пафнутий.

И, несмотря на то что из зала уже спешили ряды вдохновлённых страдалиц, все они разом замерли, в ужасе глядя на практически умирающего, безнадёжного старика, родившегося ещё при царе Александре Первом, никак не раньше, но все эти столетия влекущий на согбенной спине чудовищный груз самых неизлечимых болезней!

Это надо было видеть. Такого актёрского таланта индийский «Болливуд» не знал со времён немого кино, сам Чарли Чаплин нервно курил в сторонке, Куценко написал заявление в духовную семинарию, а Бондарчук-младший лихорадочно перебирал список северных монастырей в поисках самых жёстких условий для духовного покаяния, ибо на мировую сцену шагнул гений…

— Дедуль, какого Блюхера?.. — встревоженно вскинулась Даша, но мой доберман вовремя запечатал ей ротик лапой. Не мешай представлению, а то на кусь нарвёшься.

Я же, со своей стороны, успокаивающе сжал её руку, всё в порядке, батюшка знает, что делает, он справится, тут главное не мешать. И он, несомненно, справился, только не совсем так, как мы все того ожидали. И даже не так, как этого мог бы ожидать зрительный зал.

Стоило святому отцу встать напротив фокусника нос к носу, как тот отскочил назад с громоподобным рёвом:

— Бесогон?!

— Чертяка от, а не бес, — удовлетворённо усмехнулся отец Пафнутий, расправляя широкие плечи и сжимая кулаки. — От кого дождались-то? А ловко же личину от держит. Мы-то думали, от тут мелкий бес шалит, людей с пути от сбивает, а оно вона как…

Фокусник резко хлопнул в ладоши, и жизнь в зале остановилась. Люди замерли кто как сидел или стоял, время повисло густой патокой, воздух казался стеклянным, двери зала захлопнулись намертво, никого не впуская и никого не выпуская. Это жесть…

Я ещё подумал, что Анчутка сволочь и подлец, не сказавший всей правды! С другой стороны, философское образование, услужливо играя роль продажного либерала, тут же напомнило, что он: 1) не обязан, 2) не должен был, 3) скажи он правду, то предал бы не бесов, а чертей, 4) потому и так рисковал нереально, изо всех сил раздавая мне всяческие многозначительные полунамёки. С чем, кстати, и не поспоришь. А то, что я сам не догнал, так увы и ах!

Меж тем на сцене Дома культуры святой отец и узкоплечий чёрт, более не скрывающий своего истинного вида, сцепились друг с другом в партерной борьбе, катаясь из угла в угол по пыльному полу. Две шикарные красавицы в бабушкиных кофтах и старых юбках кинулись на помощь рогатому.

— От, паря, не пособишь? — выдохнул батюшка, когда на него навалились сразу трое.

Я на секунду подумал, что и двинуться не могу, как все присутствующие, но в этот момент Гесс резко повернул голову и как кусь меня за…

Стыдно сказать, за правую грудную мышцу! Прямо за сосок через толстый армейский свитер, скотина зубастая, больно-то как, лысина Сократова-а-а!

На автомате с разворота я влепил верному другу кулаком в челюсть и лишь потом обнял его за шею:

— Прости. И спасибо тебе!

— Ты не злой, — из круглых собачьих глаз выкатились две крупные слезы, — ты хороший, я не хотел кусаться, я не знал, как тебе помочь.

— Вы от поцелуйтесь ещё…

Мгновением позже на сцену обрушился гром небесный! По воле божьей этот гром был облечён в две формы — в пылкого гота-философа-послушника с дореволюционным револьвером и рычащего добермана с клыками страшнее всех мук преисподней! И уж поверьте, от нашей боевой парочки никому не было спасения… Ни-ко-му!

Двух девиц, у которых вдруг резко выросли ногти и почернела кожа, мой пёс раскидал плечом, словно надувных кукол в недетском отделе игрушек для извращенцев. Гнев Гесса трудно было вообразить, черный доберман впал в неконтролируемую ярость оттого, что страшная опасность угрожала двум самым дорогим для него людям.

Если кто хоть когда держал в доме добермана, то он представляет, какие чувства испытывает самый благородный на свете пёс, специально созданный человеком исключительно для защиты хозяина. Он был готов умереть тысячу раз, лишь бы защитить своих близких! А если речь идёт о нашем псе, то он ещё и ругался вовсю, ни на секунду не задумываясь, что его могут слышать:

— Ах ты, нехорошая тётенька! Кусь тебя! И тебя тоже кусь! Не смей трогать отца Пафнутия, он добрый, он обо мне заботится, он меня любит, а ты нет! Кусь тебя, кусь! Куда пошла? Стоять! И тебя тоже кусь! Вот так вот, будете знать, нехорошие такие…

Я же в длинном прыжке всем телом сбил с наставника душащего его чёрта. Тот слишком увлёкся нереальным фактом победы над пожилым православным священником, а поэтому временно потерял бдительность. Теперь ему пришлось иметь дело со мной.

— Ещё один-с бесогон?

— Хуже, — сквозь зубы выдохнул я, перекатываясь и вставая на одно колено. — Бесобой, к вашим услугам!

— О-ой, прям-с испугался весь, ага… Чем меня бить-то будешь, мальчишка-с?! Да знаешь ли ты-с, с кем, вообще, связалс…

Три серебряные пули влетели ему в лоб, прежде чем он, собственно, договорил. Да, я умею стрелять и как снайпер, и как бесогон, из любого оружия и положения. Это не близкие, но взаимодополняющие друг друга умения, меня этому учили, помните?

— Что ж… больно-с… весомо-с… Но я ещё жив, мальчик-с!

Следующие три пули кучно легли ему в грудь, примерно туда, где у обычного человека расположено сердце. А что он думал? Что я зальюсь слезами, сдамся и убегу? Готы любят смерть и призывают её! А уж гот-философ, прошедший горячие точки, и почти монах, тем более…

— Ты попал, — честно предупредил я, не задумываясь бросаясь врукопашную.

Отец Пафнутий, держась за измятое горло, откатился в сторону, осторожно вставая на четвереньки. Чёрт-фокусник явно страдал от избытка серебра в организме, поэтому дрался так вяло, что даже наш домашний бес Анчутка мог бы отметелить его как самурай макивару. А вот я как раз был полон сил, гнева и готовности умереть, но победить. Декарт мне в печень!

Это великолепное и странное чувство, когда ты просто не ощущаешь боли, не чувствуешь времени, усталости, затора крови в жилах, рвущихся мышц, когда не существует ничего, кроме ярости боя, кроме затмевающего солнечный свет неутолимого желания закатать под асфальт эту тварь, что посмела оскалить зубы на твоего наставника! Ну вот я и не чувствовал ничего…

— Сдохни! — Я поймал шею нечистого сзади в удушающий захват. — Гесс, ко мне! Он боится серебра.

— Я его кусь?

— Просто сними ошейник и дай его мне!

Как вы помните (то есть если помните, конечно…), на шее нашего добермана красовался толстый кожаный ошейник, украшенный серебряными крестами и бляхами с изображениями святого Николы Можайского, Георгия Победоносца, Иоанна Воина, Александра Невского, Матроны Московской, то есть всего, чего боится любая нечисть. Но, прежде чем послушный пёс исполнил мою просьбу, вдруг вмешался святой отец:

— Геська, не сметь!!!

Я аж чуть не сдаваться пошёл. Что не так-то?

— Да и без того от справимся, в четыре руки-то! Гаси чертяку от безбожного!

Он скинул с шеи нательный крест на толстой серебряной (а все думают, что православные батюшки носят лишь золото?!) цепи и захлестнул ею шею черта. Тот захрипел, дёрнулся пару раз и вдруг резко обвис, рассыпаясь чёрным пеплом нам под ноги. Типа всё?

— Типа всё? — повторил я уже вслух.

Никто мне не ответил.

Бдительный доберман обалдело сидел на заднице, вытаращив глаза и подняв вверх острые уши. Отец Пафнутий гулко стучал себя кулаком в грудь, выравнивая сбившееся дыхание, но ничего не говоря, хотя в глазах его при желании, наверное, можно было прочесть очень и очень многое…

Откуда-то из подпола высунули носы те самые первые старушки, ни на миг не помолодевшие, но зато в пыли и паутине. Зал резко «отмер». То есть люди опомнились, пришли в себя и мрачно зашевелились:

— А где фокусник-то? Какой мужчина был, от настоящий полковник! Не, от генерал! Не, от фельдмаршал! Не, это… гинерам… грам…лисимус, от!

— Чёй-то не поняла, бабы, где от омолаживать будут? Как не будут? А за чё ж от я такие-то деньжищи платила, три рубля кровных содрали…

— А-ай-а!!! Обманули-и-и! Обокрали-и-и! Баб омолодившихся от уже и нет вообще, верно? Обман сие зрения! Я про такое от на «НТВ» видела, там Киселёв говорил от, кабы все врут, а он нет, верьте ему, аки Господу, будущее в поэзии за рэперами, вот вам на крест!

— Дед, чё за хурма? То есть кому фреску расписать?!

Ну, по факту для Фрейда озабоченного, там много чего прозвучало. У нас, на Севере, народ простой, открытый, от мысли до слова расстояние в долю секунды, то есть классическая формулировка «что на уме, то и на языке» — это про нас однозначно. Но в действии мы не спешим.

В своё время я служил на Кавказе, так вот там все иначе. Люди всегда говорят с оглядкой, думая над каждым словом. То есть даже не «слово не воробей, вылетит не поймаешь», а слово как пуля, её уже не остановишь и траекторию не изменишь. Потому что если вдруг ты случайно кого-то задел неосторожной фразой, то кинжал тебе в бок, и всё, думай впредь, что говоришь, э-э?!

У северян всё по-другому. Мы ценим не слова (как гарантию действий), а именно само действие, без которого слова твои пусты и никакого уважения близко не заслуживают. Болтай что угодно, брань на вороту не виснет, и собака брешет, ветер носит.

Уважения, понимания, чести на Севере достойны лишь реальные деяния, а разговоры и случайные фразы (любые, хоть самые правильные и разумные!) вообще ничего не стоят, если по ходу не подкреплены правильным делом. Причём прямо тут и сейчас. Поэтому терпеливо ждут, когда блюдо (то есть месть!) станет холодным. Помните такое выражение?

А вот на Кавказе ждут охлаждения блюда только трусы! Тогда как настоящие храбрецы не дают мерзавцу ни малейшего шанса на спокойный сон, на пустую надежду, что это будет когда-нибудь потом, но ты отдыхай, бро, в ближайшее время ничего не случится, никто не торопится, живи сколько сможешь и так далее. Нет!

Я там служил, я их знаю, они честные в своём понимании люди, поэтому главное — держать слово и не врать им в лицо. А всегда говорить правду не так просто, как кажется.

Мы тут в Пияле, как и в целом в Архангельской области, гораздо более тихие, скромные, незлобивые люди. Но если кто на этом зыбком основании сочтёт нас трусами, тот очень удивится. Северянин медленнее зажигается, но и не гаснет потом годами. Не часами, а именно годами, задумайтесь, представьте, сравните…

К чему я всё это веду? Понятия не имею. Склоняет к размышлению и нервы успокаивает. Всё.

До дома мы добрались на той же тачке, с тем же водилой, примерно часа за два или несколько больше. Вышли в наш двор усталые, вымотанные, но непобеждённые. Стоп, неправильно, но победившие! Вот так-то вот. Ну или примерно как-то так. Не знаю.

Философия тоже не даёт нам ответы на все вопросы, скорее она даже плодит новые. И, честно говоря, любой философ предпочтёт спрашивать, а не отвечать. Ибо ответ по факту несёт хотя бы некую ответственность, а ответственность философа за отвлечённое мышление невозможна в принципе, не так ли? Да, да, да! Они могут болтать что угодно, но ничего вам не должны.

Ну а наша готская, так называемая чёрная философия вообще не считает человека венцом творения. Ему дано лишь эфемерное право выбирать между светом и тьмой, причём выбор в сторону последней всегда предпочтительней, естественней и логичней.

Тьма всегда таинственней, а значит, заведомо интереснее света. Свет не даёт простора фантазии, он показывает все вещи такими, как есть, в то время как темнота самым волшебным образом нереально расширяет рамки нашего мировоззрения. Не верите? Ох, ваше право…

Не буду врать, что мне это жутко важно.

…Анчутка ждал нас с поклонами и накрытым к ужину столом во французском стиле. Готовил он старательно, сервировал тоже, а уж красиво расписывать все поданные блюда умел как никто.

— Сильвупле, мон ами! — раскланивался он, заставляя стол тарелками и кастрюлями. — Прошу отведать луковый суп с гренками и сыром, хлеб с чесноком и маслом, горячий салат с курицей и трюфелями, тушёную говядину по-бургундски с овощами, лионское печенье в сахарной пудре и чёрный кофе по-парижски с коньяком! Миль пардон, месье и мадемуазель, вместо коньяка у нас самогон с малиновым вареньем и ложечкой мёда…

Ну да, кстати, и не спорю, так даже лучше. Коньяк у нас в магазинчике если и бывает, то непонятно чьего разлива. Нечто весьма среднее между армянским-азербайджанским- молдавским-грузинским-российским. Точного производителя не подтвердит ни одна санэпидемстанция, зато и французским его обозначить ни у кого язык не поворачивается.

Обычно продавцы просто пишут «коньяк крепкий» или «коньяк мягкий», то есть либо бьёт как оглоблей по лбу, либо бабам хорошо наливать. Всем всё понятно, всех всё устраивает.

А за то, что эта сволочь не предупредила нас о чёрте, когда мы отправлялись изгонять беса, он всё равно получит по рогам. В смысле по башке. Но потом, поближе к ночи.

За столом больше смеялись. Даша Фруктовая по-прежнему считала, что мы её разводим, фокусник был нормальный, но слился с деньгами, не доведя представление до конца. В больших городах это называется мошенничеством, за это полиция ловит и сажает, а устроить подобный чёс по малым сёлам абсолютно безопасно, пока все опомнятся и заявят, пока от участкового дойдёт до райотдела, пока там почешутся, липовый маг-фокусник-целитель уже будет гастролировать на другом конце нашей необъятной родины.

Короче, в бесов она не поверила. Да — никто, по совести говоря, особо и не надеялся.

Ну а вечером, когда Гесс беззаботно обнюхивал-метил во дворе всё, что с его собачьей точки зрения нуждалось в периодической пометке, я тихо попросил Анчутку выйти со мной. Он прекрасно всё понял. Безрогий бес вышел ко мне совершенно спокойно и даже не пытался оправдываться. Драка была честной, насколько это вообще возможно.

Я врезал ему по зубам, он, не поморщившись, выдержал два удара и только потом дал сдачи. Ну а там мы уже оба постепенно разогрелись. Бились по-простому, на кулаках, тайский бокс и высокие удары ногами в свежем снегу по колено весьма затруднительны. Приёмы самбо и дзюдо тоже не особо, так что чего уж…

Доберман вдохновенно прыгал вокруг нас, захлёбываясь счастливым лаем, лез везде любопытным носом, толкался задом, успешно мешая нам обоим, а попутно ещё изображая третейского судью с коротким хвостом:

— Бей его! Кусь его! И ты его! Вставай, вставай, вставай! А не то я тебя лапкой! Вот тебе, вот! Не любишь собаченек, не обнимаешь, и ты меня не любишь, не кормишь! Кусь вас!

Нас растащили в стороны, когда и бес и я были уже всерьёз изукрашены синяками и кровью. Причём растащил не кто-нибудь, а седая внучка нашего святого батюшки.

— Чё творится, пацаны?! А ну брейк, брейк! Вы из-за меня, что ли? Как петухи, ей-богу…

Мы не спешили ей всё объяснять. Во-первых, никто не мог бы внятно доказать, какое, собственно, я имею право дать в рыло этому подонку, а он точно так же не знал, как показать назойливой седовласке на пальцах, что это наши чисто мужские разборки и не её милому носику стоит быть в любой дырке затычкой. Женщины, вообще, с трудом принимают такие вещи.

— На, снег ко лбу приложи, шишка распухла уже как клизма. — Даша с размаху влепила мне полную горсть снега в лицо и развернулась к Анчутке. — А ты сосульку к глазу, фонарь на весь Лиговский иллюминирует! И ты, бесхвостый маньячина, иди сюда, иди сюда, я тебе говорю!

— А чего? Я не дрался, я смотрел, чтоб всё было по правилам.

— Рефери, значит? Да я тебе сейчас уши бантиком завяжу, секундант горбатый!

Пока мы с бесом сидели на крылечке в снегу и сосульках, вытирающая слёзы курсант Фруктовая, матюкаясь, носилась за нашим уворачивающимся псом, словно ведьма на метле, кидаясь всем, что попадало под руку. Такого праздника у него давно не было.

Кончилось всё веселье явлением святого отца, который, зевая и не деля на правых и виноватых, просто отвесил по воспитательному подзатыльнику всем троим — мне, Анчутке и Гессу. Опустившей голову внучке досталось ладонью по заднице. После чего все вздохнули, покосились друг на друга и преспокойно отправились спать. Отец Пафнутий либо не слышал, как его же пёс разговаривает, либо в общей запарке пропустил это мимо ушей. В обоих случаях париться не стоит, верно?

Уже в сенях безрогий бес тронул меня за плечо:

— Извини, амиго. Был не прав.

— Принято. — Я пожал его ладонь.

Бодрый доберман тут же положил лапу на наши руки. Типа мы теперь вообще как три мушкетёра, один за всех и все за одного — и дерёмся и огребаем. Ох, лысина Сократова, только вот этого братства мне ещё и не хватало для полного счастья.

В остальном ночь прошла тихо, без стонов и без сюрпризов. Наш набегавшийся лось с обрубком хвоста дрых без задних ног, батюшка храпел у себя, но он всегда храпит, просто с разным уровнем громкости, если на животе, то тише всего. Безрогий Анчутка у себя на кухне музыкально выводил носом то ли суровые фуги Баха, то ли шаловливые вальсы Штрауса. Курсант Фруктовая спала беззвучно, словно российский пограничник, даже выдыхала через раз, истинно военная косточка.

Кстати, вот я уснул не сразу. Да что там говорить, просто вертелся с боку на бок, потому что сна не было ни в одном глазу. Голова болела. Нос я проверил самостоятельно, перед зеркалом, больно жутко, но кости не сломаны. Два зуба шатаются, неприятно, а разбитые губы заживут, это не проблема. В конце концов, снег и бодяга творят чудеса.

Я думал о Марте. Отложим в сторону матримониальные фантазии отца Пафнутия, хотя смысл их откладывать, если из-за них всё и началось? Простите за сумбур. Кто-то из древних философов говорил, что, если твои мысли расходятся с твоими действиями, это ещё не страшно, гораздо хуже, когда из-за своих мыслей ты не можешь приступить к действию.

Похоже, я попал именно в эту смысловую ловушку. Мне нравилась девушка, и вроде бы я периодически нравлюсь ей, но она ангел, а я человек. Если верить той же Библии (а как ей не верить?), ангелы небесные, сходя на землю, сочетались с человеческими дочерьми, находя их красивыми. Но можно ли из этого сделать логический вывод, что и девушка-ангел могла всерьёз заинтересоваться простым земным парнем? По идее — да. А по факту — нет.

Надежды на то, что курсант Фруктовая вдруг резко переключится со своими делами сердечными на меня, напрочь забыв о безрогом красавце-брюнете, были не то чтобы беспочвенными, а даже скорее эфемерными. Питерские девочки не так легко меняют свои пристрастия, ну и, кроме всего прочего, существую ещё и я сам.

Ау-у, сообщаю всем, оказывается, есть ещё моё личное мнение по этому вопросу!

Ага, и когда оно учитывалось, не подскажете? Вот и я не помню.

Но важно ли это? На этот вопрос я не успел себе ответить, потому что сон вдруг незаметно подкрался сзади и ударил меня пыльным мешком по голове. Сразу зачесались глаза, и я уснул быстрее, чем понял, что оранжевый бес втихую пытается выбраться из нагрудного кармана моего свитера. Всё, всё, всё завтра, сегодня я валюсь.

Утром меня разбудил Гесс. С картой джокера в зубах. С чем?!

— Тео, он вырвался и прыгал у тебя на плече. Я его кусь! Я хороший мальчик?

Кажется, я успел пискнуть что-то про…

А-а, не важно, мы оба уже стояли в белом коридоре Системы.

— Не важно? Я сказал, не важно?!

— Да, — кивнули два возрастных бесогона в форме военных инженеров, и мой пёс так же старательно закивал.

— Декарт мне в печень…

На мне были длинные полусемейные трусы, до середины бедра, застиранная камуфляжная майка и толстые вязаные носки с финским узором. Нет, вам, может быть, и смешно, а вот я отнюдь не хотел бы в таком виде появляться перед любимой девушкой.

— Следующий.

Два бесогона дружно поднялись, сочувствующими взглядами продемонстрировав мне свою солидарность, и исчезли за дверью.

— Гесс, джокер у тебя?

Он молча выплюнул его мне под ноги, типа да, бери, не жалко. Я жадно схватил карту, расхохотался как сумасшедший, нетерпеливо хлопнув по ней ладонью, но… фигу мне!

Она не работала! Я хлопнул по джокеру пять или шесть раз, но единственное, чего дождался, так это механического голоса:

— Следующий.

Мой пёс, изумлённо глядя на меня, повёл ухом в сторону двери. Нет, нет…

— Тео, пошли уже. Нас зовут! Там Марта, а у неё вкусняшки. Представляешь, она уже очень даже любит собаченек!

— Погоди, погоди, слушай, — опустившись на одно колено, испуганно оглядываясь, торопливо зашептал я, — может, не надо? Давай притворимся, что нас тут и близко не было, а сами возьмём и пойдём домой, а?

— Следующий!

Взглянув в честные, неподкупные карие очи верного добермана, я понял, что шанса удрать нет. Вообще. Ни при каких условиях. Он настроен на вкусняшки, и ему плевать, во что я одет. С его собачьей точки зрения, это вообще не имеет ровно никакого значения.

Любой пёс прекрасен и так, без одежд, шляпок и шлеек, в своём первозданном виде. Нам, людям, так же выглядеть сложнее, но им, собакам, никогда этого не понять. Однако и мне и ему каким-то чудом удалось овладеть собой, гордо выпятив грудь и обняв друг друга руками-лапами, дружно шагнуть внутрь.

Внутри действительно была Марта. Упс, приплыли!

— Не-е, ребята, я, конечно, подозревала, что вы та ещё сладкая парочка. Но чтоб вот так откровенно, прямо на работе, в моём же офисе… Хотя чё? Норм, продолжайте.

Вот хоть сквозь землю провались! Гесс попытался благородно прикрыть меня спиной, встав во весь рост, а в результате продемонстрировал рыжей красотке такое-е достоинство-о, что она мигом покраснела, прикрыв лицо ноутбуком. Я выдал псу подзатыльник, дал команду сидеть и стал рядом, в трусах и майке, как политрук у знамени по команде «тревога», когда резко приехал полковник с проверкой, а на заставе ребята третий день без сна.

Тоже так себе статуя, тем более что мстительный доберман, косясь на мои трусы, сделал кислую морду, отвернулся и сунул пол-лапы в рот, изображая, что его тошнит. Сволочь, иначе не скажешь. Марта тоже закашлялась, он таки добился своего…

— Ребята, я с вас когда-нибудь уволюсь, — с трудом отдышалась моя рыжая любовь. — По идее, вы выглядите комично, я что-то похожее в цирке Куклачёва видела, но сейчас почему-то не смешно. А у тебя ещё и физа побитая. Вы всерьёз в таком виде на задание собрались?

— А что не так? — Я чисто по-британски выгнул бровь. — В одежде или без неё, с синяком под глазом или нет джентльмен всегда остаётся джентльменом. Тем более что моему напарнику вполне достаточно ошейника.

— Трусы бы ему тоже, — поморщила носик Марта.

— Трусы? Мне? — У Гесса радостно загорелись глаза. — А где, а когда, а какие мне пойдут? Ты ведь мне купишь, ты добрая, на тебе лапку! Хочешь две?

— Тео, убери от меня эту озабоченную скотину!

— Тео, не убирай меня, я её лизь!

В общем, как вы, наверное, поняли, на задание мы вылетели быстрее, чем, собственно, сообразили, что произошло. Без оружия, без святой воды, без молитвенника и практически без одежды. О том, кого и где мы должны изгнать, даже речи не было.

Развлекайтесь, парни, у вас полный флеш рояль!

Лично я таких нерадивых сотрудников гнал бы в три шеи! Она же своими глазами видела, что ни к чему мы не готовы, но, когда мой доберман полез обниматься, тут же взяла и нажала кнопку. Нельзя быть такой уж эмоциональной. Подумаешь, собачка подошла, с тебя убудет, что ли, пару раз облизнут? Ох уж мне эти женщины…

— Мы где? — толкнул меня плечом в бедро мой неунывающий пёс.

Ну, судя по всему… Нет, давайте уж судите вы сами — вокруг темно, запахи самые канализационные, просвета нет, значит, мы в…

— Если я правильно расслышал ваш вопрос, мистер, — хрипло раздалось из темноты мрачным замогильным голосом, — то охотно поясню: вы в Новом Свете, в Филадельфии, в пристанище забытого людьми и богом жалкого писаки Эдгара По.

— Знаменитого писателя-поэта-мистика Эдгара Аллана По?! — не удержавшись, вскричал я. — Вы серьёзно? Нет, Шекспира-то я видел, но Эдгар По?! В своё время все готы России с ума сходили от ваших стихов и рассказов. Это же самая чернушная готика!

— Не уверен, что понял вас, сэр. — Через пару минут щёлканья огнивом кто-то всё-таки умудрился зажечь свечу, и в её сиянии перед нами открылась крохотная комнатка без окон, со скрипучими полами, одним стулом, заваленным бумагами, и кучей тряпья в углу, заменяющей постель сумрачному гению американской литературы. Это реально был он!

Лицо мистера По казалось невероятно худым от недоедания и одновременно одутоловатым от пьянства, немытые волосы торчали клочьями, а чёрные усы были опущены вниз, повторяя скорбную складку губ. Уверен, что все вы видели его портреты, но мало кто представляет, насколько внешне они разнились, так сказать, с оригиналом. У меня аж сдавило горло от сострадания.

— Что за бес вам досаждает?

— Не понял, сэр? — удивился он.

— Прошу прощения, видимо, я произнёс вслух то, о чём думал.

По факту, если нас сюда загнали, значит, мы должны изгнать из великого писателя хоть какого-то беса, но какого? Он так же скромен, как Шекспир. Если не больше. Поэтому повторять ту же ошибку, второй раз наступая на те же грабли, не хотелось, давайте подойдём к этой теме осторожнее. Я прокашлялся:

— Уважаемый Эдгар, если вы позволите так к вам обращаться…

— Бога ради, к чему лишние учтивости, сэр?..

— Теодор Фролов. Можно просто Тео, мы же в Америке.

— Ваше имя говорит о том, что вы родились в смешанном браке, мама испанка, а отец русский, — задумчиво предположил классик, ероша волосы. Я не стал с ним спорить.

— Моя родословная не так интересна.

— О, у вас собака! Живая тварь.

— Тео, если он ещё раз так меня обзовёт, я за себя не ручаюсь, — честно предупредил обиженный доберман. У него вообще такие вещи редко застревают. Не любишь собаченек? Кусь тебя! И иди потом жалуйся в Международный суд в Гааге или в Нюрнберге.

— Ваша собака что-то сказала?!

— Нет, нет, — привычно и бесстыже соврал я. — Но, во-первых, это он. Во-вторых, собаки не разговаривают. Верно, Гесс? Кивни! Вот именно. А в-третьих, не подскажете ли, дорогой друг, над чем вы сейчас работаете?

— Ох, примите мои извинения за негостеприимство, но у меня всего один стул и именно на нём я пишу, стоя на коленях. А тема моих стихов, это… я не знаю, право, как это внятно объяснить, потому что… Но, сэр, вы же в нижнем белье?!

Опомнился, здрасте вам! То есть Марта нам даже никакой видимой одежды придумать не удосужилась? Спасибо тебе, дорогая! И да, я в трусах, ну так что?!

— Прошу прощения за бесцеремонность, но разве один джентльмен не может навестить другого джентльмена в привычном ему костюме? Я не думал, что вы столь досадно чопорны, мистер Эдгар Аллан По!

— О нет, я принимаю право каждого выглядеть так, как ему заблагорассудится. В конце концов, это же Америка — страна свобод и сброшенных оков условностей!

Мы церемонно пожали друг другу руки. После чего бессмертный писатель пожал брезгливо приподнятую лапу моего добермана. Так мало того, тот же Гесс ещё и вытер её об стенку после рукопожатия, скотинка эдакая…

— Что ж, смею признаться, что ваш неожиданный визит застал меня врасплох. В своём новом стихотворении я как раз пытался соединить ритмику строк прекрасной Элизабет Барретт с собственной историей о некоем страдающем юноше, который вдруг невольно завёл диалог с птицей. Допустим, с чирикающим воробышком или сорокой. Он задаёт им вопросы о любви, о смысле жизни, а они всё время говорят ему — нет, ни за что, никогда! В этом есть некая трагедийность, вы не находите?

— Это должен быть ворон, — не задумываясь, обрезал я. — Только ворон, и не иначе!

Мой доберман благоразумно молчал, словно стырил теннисный мячик, который и проглотить трудно, и выплюнуть жалко, значит, слюнявим при себе.

Мистер По ненадолго задумался:

— Сэр, я чувствую странное, неодолимое разумом желание довериться вам, несмотря на ваши…

— Трусы, — подсказал я.

— Пусть так, — деликатно вывернулся он, перебирая исписанные листки на стуле. — Но вы правы, я должен писать о вороне. Нет, о Вороне с большой буквы. Однако, раз вы пожелали послушать мои непрофессиональные строки, возможно недостойные вашего изощрённого слуха, тем не менее надеюсь, вы не будете слишком суровы, пусть даже я этого и заслуживаю, а ваша реакция не выразится в хлопанье дверью или в чём-то ещё хуже…

— Читай уже! — рявкнул кто-то.

Я укоризненно обернулся к Гессу. Тот поднял нос выше глаз и отрицательно помотал головой. Позёр короткохвостый…

— Так вот, первый вариант. Прошу внимания и снисхождения.

— Что, простите? — невольно сбился я. — Вы хотели сказать «ожидание»?

— Почему это? — задумался По. — У меня по тексту: «Ожиренье… Поздней осени виденье…»

— Это же неблагозвучно! — уперся я, поскольку просто не мог допустить такого искажения бессмертных стихов. — Смотрите, как было бы красиво — ожидание, очертание, умирание, октября позднерыданье! Почти по Хлебникову, нет?

— Ну, не знаю, право, надо подумать. Позволите ли читать дальше?

— Просим, просим!

Американский гений мрачной поэзии чахоточно прокашлялся, постучал себя кулаком по впалой груди и вновь начал:

— Как вам, сэр?

— Великолепно, — с придыханием признал я. Эдгар По действительно был крут!

Я честно поаплодировал и дал знак Гессу, чтоб поддержал, но доберман, сведя круглые бровки, отказался хлопать в ладоши. Ладно, его право, потом поговорим на эту тему.

По продолжил заунывное чтение. И кстати, стоило бы признать, что это затягивало, он реально умел произвести впечатление на публику. Талантливый человек талантлив во всём, как бы банально это ни звучало. Я невольно начал попадать под его влияние и почти забыл о цели нашего пребывания здесь. Вроде надо изгнать какого-то беса, да?

Доберман нервно дёрнулся, толкая меня лапой. Кстати, да, что-то концовка не особенно благозвучная, тем более если учесть, что она повторяется рефреном.

— Нет, нет, уважаемый мистер По, это чрезмерно. Всё-таки ваши стихи могут читать дети.

— А что плохого в словах «ни хрена»? — искренне удивился он. — Поверьте, у нас в Новом Свете дети используют куда более крепкие словечки.

— Ну, может быть, срифмовать как-нибудь помягче, типа «никогда», «нипочём», «ни за что»? — крайне деликатно предложил я.

С одной стороны, прекрасно отдавая себе отчёт, что нельзя давить на гения, а с другой — хорошо ещё, что Эдгар По русского мата не знает. Такого мог бы нарифмовать, оторопь берёт…

В тот же миг на столе словно из ниоткуда возник здоровущий чёрный ворон. Попрошу не путать с вороной, это тоже птица крупная, больше голубя или галки уж точно, однако лесной северный ворон может быть размером со среднего орла. Интересно, чего ему тут надо?

А легендарный поэт продолжал авторское чтение бессмертных строк:

Мы все трое невольно вздрогнули. Потому что «ни хрена» вылетело из хриплого горла того самого ворона, что сидел на столе. Диоген мне в бочку, да каких-либо других доказательств, я думаю, никому из вас не потребовалось бы. Ну и у меня, само собой, не было сомнений…

— Гесс, гаси его!

— Гав, — тут же опомнился благородный доберман, вытряхнул из ушей остатки высоких рифм блистательной поэзии, после чего с места взлетел выше стола и профессионально цапнул ворона за хвост. Декарт мне в печень, как же он трепал эту пернатую дрянь!

— Но, сэр, ваш пёс, кажется…

— Когда кажется, креститься надо.

— О да, примите мои извинения. Что мне нужно сделать?

Я не стал впадать в грех поучения классика элементарным вещам, поэтому просто обернулся к своему напарнику. К этому времени он напрочь выдрал хвост у ворона, отплевался перьями и правой передней лапой бесстрашно прихлопнул неизвестно откуда выпрыгнувшего серого толстомордого бесюгана в чёрных пятнах и с одним рогом на лбу. Вечно ноющий непризнанный гений, как и предполагалось. Крайне мелкий, но какой же поганый бес!

Чёрная птица исчезла в тот же миг, схлопнувшись и оставив фимиам серы.

— Отец Пафнутий предупреждал о таких, — спокойно выдохнул я. — Да и мне самому, если честно, в университете с подобными заболеваниями пришлось встречаться не раз. И помнишь ещё ту готессу до кучи?..

— Но как же…

— Послушайте меня, дорогой Эдгар. — Я позволил было себе вольность приобнять его, но вовремя вспомнил, кто из нас в трусах. — Поверьте, вы прекрасный поэт, чьё имя будет высечено золотыми буквами на мраморных скрижалях вечности. Доверяйте себе, а не какой-то там глупой птице. У неё и мозга-то почти нет, так, серый шарик размером с горошинку.

— Право, я не знаю…

— А я вам напомню. Ваши гениальные строки звучали примерно так:

— Никогда, никогда, никогда-а… Крикнул Ворон: «Никогда», каркнул Ворон: «Никогда», вреда, года, руда, звезда, поезда, всегда и тогда, только та, это да… Господи боже, сэр, как же вы правы! «И воскликнул я, вставая: „Вон отсюда, птичка злая!“» Конечно, это может сработать, почему же я не видел этого раньше? О сэр! Я был слеп, словно техасский крот!

И великий писатель, не обращая на нас более никакого внимания, бросился на колени перед стулом, ища чистый листок. А не найдя оного, просто перевернул стопку исписанной бумаги, пылко кинувшись творить на обратной стороне черновиков. Мы для него больше не существовали.

— Если верить историкам и филологам, то знаменитая поэма «Ворон» Эдгара По, фактически перевернувшая литературу девятнадцатого века, была переписана несколько раз, — зачем-то шепнул я на ухо своему другу. — Так что если мы и не помогли, то уж наверняка ничего особо не испортили. К тому же ты изгнал беса.

Мой пёс ничего не понял, но старательно закивал, высунув язык и виляя обрубком хвоста. Мгновением позже нас с Гессом перенесло в белый коридор.

Ну типа спасибо, конечно, а сразу домой нельзя? Видимо, нет. Над нами же (то есть надо мной) ещё не все посмеялись, на лавочке сидело трое бесогонов. Здоровый мужской хохот взлетел под потолок! Ржали беззлобно, но от души, наши такое умеют…

Мой дружелюбный доберман искренне улыбался целых полминуты, пока не понял, что смеются они именно надо мной, а не сами по себе. В ту же секунду вдоль лавки яростно пронеслась грозно гавкающая чёрно-коричневая молния с жёлтыми сдвинутыми бровями и полной пастью впечатляющих зубов.

Дважды повторять пришлось лишь одному умнику в древнешумерском платье с завитой бородой. Ох как он был не прав…

— Следующий.

В общем, в двери офиса шагнул перепуганный бледный мужчина, чья одежда была располосована от подола до пояса с трёх сторон. Другим двоим хватило сообразительности мужественно заткнуться, закрыть рот на замок, выбросить ключ и сделать вид, что они просто разглядывают друг друга.

Мой пёс ободряюще лизнул мою ладонь:

— Тебя никто не обидит, Тео, я же с тобой. Хочешь лапку?

Я наклонился и обнял самого лучшего пса на свете. Оба бесогона старались дышать не слишком громко, но мы просто скромно заняли очередь. Ничего, посидим, подождём, нет спешки, нам преференций не надо, мы как все. Для нас вскорости и прозвучало:

— Следующий.

— Чего, идём? — обернулся ко мне Гесс, преданно виляя задом.

— Идём, чего уж…

За офисным столом Марты не было, там сидел Дезмо. Один тяжёлый взгляд на нашу парочку — и у него нервно задёргалось нижнее веко. Я судорожно подтянул трусы, ну и ладно, нас тоже можно было понять, мы вообще-то…

— Пошли вон, извращенцы!!!

Через полсекунды мы выдохнули в тёплом доме отца Пафнутия. Все ещё спали.

— Где мои джинсы?

— А я в туалет сходить не успел, — опомнился мой напарник и дунул одеваться в сени.

Господи, как он вообще не лопнул, ума не приложу.

…Меньше чем через минуту Гесс в телогрейке нетерпеливо заливал двор, я вышел к нему несколько позже. Как оказалось, бесогонство по утрам очень бодрит, сна ни в одном глазу, даже зевать не хочется. Я потянулся до хруста в суставах и приятной ломоты в мышцах.

В прошлый раз, как помнится, я умудрился здорово лопухнуться с Шекспиром, которому лично помог раскормить беса тщеславия. Поэтому маленькая сегодняшняя битва с нечистью махрового самоуничижения мистера Эдгара По поднимала настроение на почти недосягаемую высоту. Всё-таки побеждать здорово!

На минуточку мне даже захотелось поскорее хоть кому-нибудь об этом рассказать. Боевому батюшке, безрогому бесу или даже недоверчивой Даше, да почти всё равно, лишь бы выслушали. Я видел автора бессмертного «Ворона», я даже помогал ему! Декарт мне в печень, да ведь кумир всех готов вслух читал мне первые версии своего легендарного стихотворения! Разве такое можно представить? Боже, как же скучно я жил…

Спасибо отцу Пафнутию, спасибо Системе, спасибо Марте, спасибо Гессу! Я опять люблю эту работу, мне вновь всё нравится, я вхожу в раж, меня заводят разные задания, я привык гонять бесов, драться с чертями, помогать людям, даже ныряя в прошлое, но при этом живя в настоящем на полную катушку!

Вроде бы я пришёл сюда в поисках самого себя. Нашёл ли? Не знаю.

Того, кем я был раньше, уже нет, и не думаю, что найти его всё ещё возможно. Да и вряд ли стоит. Я нашёл другого себя, мы с ним дышим на одной волне, и пусть это уже изрядно припахивает раздвоением личности, оно меня вполне устраивает, вот так!

— Я всё. — Довольный доберман запрыгнул ко мне на крыльцо, вывалив язык.

Прекрасно, идём в дом, греться и завтракать. Наверняка уже все встали, так что ждут только нас. Я не ошибся, да это было бы затруднительно в конце концов, в доме священника всегда присутствует чёткий распорядок дня. Седая внучка плескалась в умывальнике (не купалась, а умывалась и чистила зубы!), батюшка читал утренние молитвы, а Анчутка уже накрывал стол к завтраку.

— Бонджорно, синьоры и синьорина! Сегодня у нас омлет на молоке по-милански с морковью соломкой, луковыми кольцами и тёртым сыром! Гренки в сливках с посыпкой какао-порошка! Колбасная нарезка двух видов! Чёрный чай из солнечного Азербайджана или настоящий зерновой кофе в турке (в чугунке) на горячем песке! Пер фаворе, налетай, пока не остыло!

Собственно, дважды приглашение повторять никому не приходилось. За столом сидели чинно, мирно, никто не тянул на себя одеяло, не лез в бутылку, не выяснял отношений, в конце концов, все мы тут интеллигентные люди. Особенно безрогий красавчик-брюнет.

В том плане, что он старался больше всех, нелегко постоянно быть на глазах и одновременно оставаться незаметным. Точно так же как готовить на всех, но есть в сторонке, поскольку после прочтения благодарственной молитвы и освящения трапезы, естественно, ему как нечистому кусок в горло не лез. В прямом и переносном смысле.

Пока недоверчивая гостья верила, что несчастный периодически страдает метеоризмом, поэтому деликатно уходит на кухню. Отмазка весьма так себе, на детсадовском уровне, но если очень хочется и все поддакивают, то прокатит. По крайней мере, хотя бы на время.

После завтрака отец Пафнутий объявил, что идёт в храм и внучку забирает с собой, типа помочь надо дедушке, поддержать под руку, чтоб не поскользнулся по пути. Анчутка заявил, что на нём дом и уборка, а мне было велено отправляться за продуктами.

Почему нет? Раньше мы с батюшкой всегда ходили по очереди, а теперь можно было делить очередность на троих. Хотя, после того как нашего домашнего беса едва не украла озабоченная старушка с двустволкой (ох и жуть, как вспомню), мы его реже отпускали одного.

— Само собой, я схожу. Гесс, погуляем?

— Гав! — радостно донеслось из-под стола, холодный нос ткнулся мне в бедро, типа это ты колбасу-то не зажимай, у тебя ещё есть, я знаю, поделись с голодной собаченькой.

Я безоговорочно опустил под стол два кусочка. Они исчезли в одно касание страшных зубов, тихо, легко, словно в чёрную дыру провалились. Больше нахального пса никто так не подкармливал, отец Пафнутий в этом плане был строг, его внучка слушалась деда, а у того же Анчутки гордый доберман и сам ничего не просил. Просто требовал, когда положено.

Вышли все одновременно, но на ближайшем перекрёстке мы с напарником свернули налево, направляясь к небольшому продуктовому магазинчику. Рядом, в здании мэрии, находился единственный банкомат Сбербанка, правда, работал с перебоями, но другого у нас всё равно нет.

А для покупок надо было снять немного наличных, благо наши карты бухгалтерия Системы пополняла исправно. Ну а учитывая, чего и сколько мы тут тратим, я чувствовал себя почти всемогущим сельским олигархом. Гесс нет, он в деньгах ничего не понимает, иначе мгновенно скупил бы тут все вкусняшки на районе, объелся, а потом валялся счастливо круглым пузом вверх!

Кстати, в этот день нам везло. Банкомат работал, в продуктовом не набилась очередь, и можно было набрать всего, чего душа пожелает, согласно не слишком богатому ассортименту, разумеется. И конечно, если только сможешь дотащить. В следующий раз санки возьму, закупаться так закупаться!

Я распределил полные сумки по двум рукам, и даже старательный доберман в телогрейке аккуратнейшим образом нёс в зубах пакет со свежими куриными яйцами. А ещё до нас ни одна бдительная пенсионерка не докопалась: с каких энто от церковных доходов у батюшки Пафнутия таковой-то кулинарный разврат? Когда тебя никто не тормозит, это мелочь, но приятно.

Нам пришлось остановиться несколько позже и по иной причине. На том же перекрёстке, в двух сотнях шагов от нашего двора, на дороге возникла та самая черноволосая женщина с азиатскими чертами лица. Длинная песцовая шуба почти до пят, сапоги на высоком каблуке, руки затянуты в перчатки тонкой кожи, а кожа белее снега. Если, конечно, такое возможно.

— Я ждала тебя, мой мальчик. Сегодня ты без своей бородатой няньки?

Она появилась так неожиданно, что не дала нам ни малейшего шанса подготовиться. Бежать некуда, драться нечем. Мы с доберманом обменялись косыми взглядами и молча поставили сумки в ближайший сугроб. Что дальше?

— Я лишь хочу поговорить. Уделишь мне минутку, малыш Теодоро? — Женщина встала прямо передо мной, на этот раз её глаза были бездонно-чёрными и затягивали словно в пропасть. — Мы много наслышаны о новом ученике старика, признаю, ты умеешь подать себя.

Мне нечего было ответить. Во-первых, она же ни о чём не спрашивает, а во-вторых, от её алых, красиво изогнутых губ веяло чем-то запредельным и жутко опасным. Даже просто стоять рядом с ней было страшновато, хотя Якутянка не позволила себе ни единого слова, ни единого жеста, которые можно было бы счесть угрожающими. Наоборот, она улыбалась…

— Ты ведь ещё не встречал таких, как я, верно? Что же у нас в арсенале, молодой бесогон, на такой неординарный случай? — Она насмешливо изогнула тонкие чёрные брови. — Право, даже не знаю. Молитва? О, мы можем прекрасно помолиться вместе.

Женщина без малейших проблем осенила себя крестным знамением.

— Мат? Почему нет, меня это так возбуждает, я просто таю. — Якутянка высунула кончик язычка меж жемчужных зубок. — Хочешь попробовать?

Я невольно вздрогнул.

— Серебро? Хм, чаще всего да. Кстати, как тебе мои украшения?

В один миг она смело распахнула шубу на груди, демонстрируя шикарное серебряное колье с крупными, с ноготь мизинца, алмазами. Похоже, кроме этих алмазов, под шубой у неё ничего не было.

— Угадал, абсолютно ничего. — Черноволосая подмигнула мне так фривольно, словно читала мои мысли и видела меня насквозь. — Вот и всё, мой молчаливый мальчик. Что у тебя остаётся, кулаки? Но ты ведь не ударишь женщину? Нет, конечно, ты рыцарь и не способен причинить мне боль…

Я не молчаливый и вполне себе умею разговаривать, язык у меня подвешен, образование имею, стеснительностью не страдаю. Просто на тот момент почему-то, не знаю почему, короче, молчание казалось самой правильной политикой, и всё.

— Да, жизнь — боль, ты ведь всегда знал это. Иди за мной.

Я не тронулся с места. Она чуть удивлённо обернулась.

— Понимаешь, мальчик, не в моих правилах повторять что-либо дважды. Так что только ради тебя ещё раз, по буквам — ИДИ ЗА МНОЙ!

И тут мой пёс впервые подал голос. Нет, он не сказал ни слова, он лишь слегка зарычал, подняв верхнюю губу.

— О, собака дьявола, — заинтересованно всплеснула руками Якутянка, словно увидев его впервые. — Подойди ко мне, дикая тварь! Я хочу, чтоб ты тоже увидел мои клыки.

Гесс, не думая, прыгнул вперёд и встал на задние лапы, положив передние ей на плечи.

Казалось, два взгляда пересеклись едва ли не с металлическим звоном. Я не знаю, что произошло потом, что именно она увидела в круглых глазах добермана, но женщина пошатнулась, охнула, поскользнулась, ушла вбок и вскрикнула.

Нет, он не укусил её, но…

Черноволосая гостья вывернулась из плена тяжёлых лап, отступила, подвернула каблук и рухнула задом на пакет с яйцами. Раздался хруст скорлупы, полы шубы разлетелись в стороны, полностью подтвердив факт того, что, кроме алмазов, на ней ничего нет!

— Прошу прощения за поведение моего пса. — Я покраснел так, что ко мне вдруг вернулся голос. — Он не хотел вас обидеть. Мы, наверное, пойдём, да? Отцу Пафнутию что-нибудь передать? Нет? Я так и думал. Гесс, скажи тётеньке «до свидания».

Доберман невинно вскинул бровки, завилял обрубком хвоста и вежливо кивнул:

— До свидания, тётенька. Приходите ещё!

Ошарашенная Якутянка в бриллиантах, сидя задницей на яйцах, словно в кресле гинеколога, только икнула в ответ. Мы развернулись и пошли домой. В конце концов, омлет был на завтрак, значит, сегодня можно обойтись и без яиц. Куплю завтра, и так продуктов на две сумки.

Шли не оборачиваясь. Нам обоим было совершенно неинтересно, что там будет дальше с этой навязчивой чертовкой. Приходит в третий раз, без приглашения, наезжает ни с того ни с сего, даже угрожать пытается. Надо будет непременно поговорить об этом с батюшкой.

Прошлый совет типа «отойди в сторонку, не связывайся» уже не прокатывает. В конце концов, он не всегда рядом со связкой гранат, и я не могу вечно от неё прятаться. Если уж её послали за мной (не знаю — кто и кому она вообще служит?), то когда-нибудь всё равно придётся с этим разобраться.

К тому же я вдруг впервые крепко задумался о том, почему она вдруг так испугалась Гесса. Что же такого страшного могла разглядеть в глазах моего добермана странная Якутянка и почему этого в упор не видим мы, обычные люди? Декарт мне в печень!

Я люблю загадки, как и любой вменяемый философ их любит. Но в университете нас учили никогда не путать загадку и неведение. Последнее мне категорически не нравится. Увы.

Дома оказался только Анчутка, он и принял у меня груз продуктов. Гесс похлебал водички и улёгся вздремнуть на своём коврике. Его мои сомнения и душевные метания ни капельки не волновали. Я попробовал было поговорить с безрогим брюнетом, но он только покачал головой:

— Прости, амиго! Её уровень настолько выше моего, что мне даже царапаться не стоит. Ву компрёне, ферштейн, андестенд, бардзо добрже розумиешь?

Ладно, не кулаками же из него выбивать информацию. В конце концов, всегда можно будет спросить у кого-нибудь другого. Если и мой наставник также откажется, я тогда Марту напрягу, она уж точно сможет всё выяснить по своим каналам в Системе.

Отец Пафнутий с Дашей заявились примерно на час-полтора позже: оказывается, на обратном пути их задержал участковый, остановив на пару вопросов. Всё из-за того бородатого, который никак не может успокоиться и давлением из областной Думы, где ему удалось пролоббировать свои интересы, пытается требовать нашего ареста. Почему-то этому гнусному типу очень уж приглянулось именно наше северное сельцо. Так что до дома они шли втроём, им было что обсудить.

Как уныло признался сержант Бельдыев, юная седовласка со смешной фамилией катастрофически запала в душу бизнесмена. Нет, не по любви, разумеется, а чисто из принципа! У богатых бывают свои причуды, и не всегда они, как бы потактичнее выразиться, приличны. Не знаю, все люди разные, наверняка и среди богатых есть хорошие люди, как и среди бедных полные отморозки. Но сейчас нам приходится иметь дело вот с этим, уф…

— Коли от тока заявится на двор, прости господи мя грешного, пристрелю от на месте, — честно предупредил власти отец Пафнутий, пожимая руку участковому.

Тот ответил таким же понимающим рукопожатием, потом козырнул и втихую пообещал не особо стараться в последующем расследовании убийства. Как я уже не раз упоминал, люди у нас простые. И в полиции тоже, кстати, люди. Нормальные, наши.

Дарья была намерена осчастливливать нас своим незабываемым присутствием ещё четыре дня, и, возможно, бородатый коммерсант просто не успеет собрать новый спецотряд из бандюков или игиловцев. Когда они придут, ан её уже нет. Ну не в Санкт-Петербург же они за ней попрутся, правда?

Ибо в культурной столице России очень не любят наезды на курсантов школы МЧС, ни сами ребята, ни их инструктора. «Это мой лес и мои правила!», как многозначительно выразилась внучка святого отца из Воскресенского храма. Знаете, а я ей поверил. Почему?

А это важно? Не важно, потому что уже десять минут получал от батюшки «люлей от» за встречу с Якутянкой. Можно подумать, это была моя личная инициатива? Нет, конечно, но и в том и в другом случае правда никого не волновала, каждый из нас жил в своей собственной реальности, хоть и под одной крышей друг с другом. С философской точки зрения это была хорошая школа для всех нас, мне так кажется. Но огребал всё равно я…

— Ладно от, паря, будь по-твоему, — сдался отец Пафнутий, когда окончательно устал ругаться, а на подзатыльники уже я не реагировал. — Девка от та чернявая, Якутянка, она ж не просто из чертячьего племени, она высокого от чина, как бы не от самих демонов родословную-то считает! Я-то её, поди, с Афганской знаю, с местными от духами якшалась, те от и жертвы-то ей страшные приносили. Потом от в Москве столкнулись, когда от на государственном уровне первые школы-то бесогонства объединяли. В Ростове от ещё, в Киеве. Многих от ребят-то она тогда сгубила, навсегда с собой увела. Ни следа о них от, ни вести.

— У ней есть имя, отче?

— Поди от, спроси, мне неведомо. Якутянка, и всё. Знаю только, паря, что ничем её не возьмёшь.

— Ни молитвой, ни матом, ни серебром, — подтвердил я. — Святая вода?

— Не-е, — покачал седой бородой мой наставник. — Пробовали от многие, да где от они теперь?

— А чёрное перо Дезмо?

— Про то от вообще молчи! Хорошо от хоть спрятал-то?

Я уверенно кивнул, даже Гесс не знает где.

— Ну и добро, — согласился он, продолжая: — Ить от Якутянка-то сама же не убивает, своими руками капли от крови не пролила, но встретить её от для любого бесогона почитай верная смерть. А от до тебя, Федька, она, выходит, постоянно заявляется! Зачем?

— Лысина Сократова, а я знаю?!

— Повыражайся мне тут! Девчонка же в доме, чего от ругаешься…

В общем, мы помирились, конечно. Да и не ссорились. Отец Пафнутий давно стал для меня куда больше, чем просто Учитель с большой буквы или даже просветлённый гуру, окунающий душу мою в свет божественных откровений. Много больше.

Я стараюсь избегать высокопарных слов и многозначительных обобщений. То есть могу, но не хочу. Не вижу смысла ни себе, ни ему душу наизнанку выворачивать. Вернёмся к сюжету.

Не знаю, будет ли у меня когда-нибудь время записать всё, о чём я тут вам рассказываю. По крайней мере, мне бы этого, наверное, хотелось, иначе я не прокручивал бы каждую историю в голове по сотне раз, чтоб ничего не забыть и не упустить. Потому как этот упёртый старик всё равно ни с кем откровенничать не будет, да и другие, похоже, тоже. Им оно неинтересно.

Но если даже я в конце концов не напишу эту книгу, значит, никто никогда ничего не узнает о нас, о Системе и Ордене бесогонов. А вот это уже будет неправильно и несправедливо.

Так вот остаток дня прошёл в обычном, можно даже сказать, штатном режиме. У меня были две тренировки: по стрельбе и рукопашному бою. Причём если раньше моим спарринг-партнёром был безрогий брюнет, то сегодняшним вечером, с разрешения батюшки, против меня выставилась курсант Фруктовая. Как она предупредила, у неё второй разряд по дзюдо и она ходит на курсы кикбоксинга в училище. В результате должен признать — дружеская потасовка была полезна для нас обоих.

Во-первых, она поняла, что драка по колено в снегу всегда сложнее, чем в лёгоньком кимоно и босиком на татами в спортзале. Да и в зимней одежде особо не попрыгаешь. Во-вторых, я осознал, что, оказывается, махач с женщиной имеет свои сложности — бить в лицо нельзя, в грудь нельзя, в пах тем более, куда кулаки-то ставить прикажете? Я уж молчу о чисто этических моментах…

Со своей стороны, естественно, она-то пыталась лупить меня в хвост и в гриву, хоть в результате больше ныряла носом в сугроб, вызывая лай и скулёж нашего добермана, искренне недоумевающего, почему ему тоже нельзя принять участие в таком веселье?!

На ужин собрались все усталые, голодные, но вполне довольные друг другом. Анчутка представил чисто вегетарианскую трапезу в русском стиле: запечённый картофель с чесноком и сушёной зеленью, винегрет на растительном масле, блины из гречневой муки, жареные грибы с луком и ватрушки с вишнёвым вареньем. Всё без мяса и животных жиров, но всё равно облопаться, если честно. Спать повалились сытыми и счастливыми.

…Проблема явилась к нам ночью. И заодно привела с собой кучу мелких (крупных?) неприятностей, я даже не знаю, как выразиться поделикатнее, просто нас пришли убивать.

Меня разбудил Гесс, его чуткий слух даже во сне уловил хруст снега под чужими сапогами. Кто-то тихонько вошёл на наш двор и устроил там невнятную возню.

— Тео, вставай! Там враги, там точно враги, хорошие люди ночью не приходят.

— Уф… — Я встал практически мгновенно, некоторые армейские привычки никогда не вытравишь. — Кто, где, что они там делают?

— Ходят. Снег копают. Пахнут плохо, неприятно, злые они. Пойдём их кусь?

— Сначала разведаем обстановку, — предусмотрительно решил я.

Заранее будить никого не стоило, но и чужие люди ночью в нашем дворе тоже вряд ли собрались с позитивным настроем сделать нам приятный утренний сюрприз. В любом случае сначала нужно посмотреть, а уж потом поднимать тревогу. Меня так учили.

Я, как и был, в трусах и майке, босиком прокрался к окну и сквозь морозные узоры действительно разглядел как минимум двух мужчин в чёрных одеждах.

— Хоть бы зимний камуфляж надели, сволочи.

— Ты их видишь, видишь, да? Мы их кусь!

— Сначала надо выяснить, кто они и что делают?

— Не смеши, амиго, чего тут выяснять? — раздался насмешливый шёпот за нашими спинами. — От зуб даю, шо это таки опять тот бородатый поц! Угадаешь с трёх раз, зачем он привёл сюда профессиональных хунвейбинов без аусвайс?

— Они собираются взять нас штурмом?

— Они вас просто взорвут, — ровно, без единого иностранного словечка поправил Анчутка. — Пластит имеет тонкий, но характерный запах. Твой пёс его чует, но не знает, как обозначить. А вот я знаю. И пластита там много.

Мы переглянулись с доберманом. Одеться, взять оружие, разбудить…

— Не успеете. Рванёт через пятнадцать — двадцать секунд.

Ну что ж? Наверное, вот и всё.

Можно попытаться выскочить за дверь и умереть во дворе, но смысл? Есть ситуации, когда не надо бежать. Надо выдохнуть и просто вспомнить, кто ты есть, зачем жил, куда пойдёшь и кто тебя примет на небесах или под землёю. Тут уж куда кого распределят, жаль, не от нас это уже зависит.

— Прощай. — Я протянул руку брюнету.

Тот недоуменно пожал мою ладонь, подумал и хлопнул себя по лбу:

— Минуточку, так типа я тоже взорвусь, что ли? Ни, ни, ни! Мэни то неможливо!

— А что, есть варианты?

— Айн момент!

Бес напрягся так, что на лбу выступили бисеринки пота. Мой мозг лихорадочно отсчитывал секунды, и, кажется, прошла только вечность, пока Анчутка вдруг резко выдохнул:

— Всё. Всё, камрады, пошли веселиться. Только тсс…

Все всё поняли? Вот и я ничего.

Но Гесс существо доверчивое и не умеющее долго огорчаться, он молча метнулся в сени, быстро надевая тёплую телогрейку. Мне же ничего не оставалось, кроме как последовать его примеру. Когда мы трое осторожно сдвинули засов, выглядывая из-за двери во двор, то увиденное нами, мягко говоря, впечатлило до дрожи…

Пятеро мужчин в чёрных комбинезонах и балаклавах, скрывающих лица, фланировали взад-вперёд вдоль нашего забора, топча снег, каждый на свой манер. Наверное, это стоит как-нибудь пояснить, да? Я постараюсь продублировать, насколько и как запомнил на тот момент.

Возможно, не всё будет точно, интонацию уж точно не скопируешь. Но тем не менее…

Первый мужчина:

— Зачем я здесь? Что меня связывает с этими грубыми, ограниченными, ничтожными людишками? Как они вообще смеют дышать в присутствии столь высокой, совершенной, идеально-сгармонизированной личности, как я?!

Второй:

— Я боюсь! Я всего боюсь, я всех боюсь, я себя боюсь, я умереть боюсь, но я и жить боюсь! Мне страшно, мама-а…

Третий и четвёртый, едва ли не в один голос:

— Как он красив, как сексуален! Почему я не могу сказать ему о моих чувствах? Дурашка, посмотри же на меня, я весь горю. И он горит! Я вижу в его глазах огонь ответной страсти! Про-ти-и-ивный, иди ко мне, я тебя-а хо-чу-у! Ми-ми-ми…

Ну а пятый, скользкий тип, у которого из-под вязаной маски в стиле «пусси райот», как вы уже догадались, выбивалась длинная ухоженная борода, носился от одного к другому, тряс их за грудки и шипел:

— Суки! Я вам за что деньги плачу? Уроды, дебилы, дегенераты! Скажите хотя бы, как вся эта батарея включается?!

Честно говоря, первые две минуты мы не знали — смеяться или плакать. Даже мой решительный доберман никак не мог определиться: их надо всё ещё кусь или уже прямо-таки лизь?

— Ты что сделал, юморист безрогий?

— Ах, мон ами, тебе так трудно угодить. Просто привлёк мелких бесов, а уж от наших бранных вразей зависело, к кому какой пристанет. Это уж их слабости отыграли, а не мои пожелания. Найн?

То есть этот аферист просто пригнал армию мелких бесов, которые вселились в людей, используя их тайно оберегаемые слабости, и успешно отвлекли бандитов (террористов, киллеров и преступников) от взрыва нашего дома. За что ему огромное русское мерси!

— Знаешь, по идее мы с Гессом должны были бы их…

— Кусь?

— Примерно, — согласился я, потрепав короткохвостого напарника по шее. — Мы должны изгонять бесов из людей. Это наша работа, нам за неё платят. Но на данный момент мне прямо сейчас кажется — и так сойдёт!

— Приму как комплимент, майн кинд, — великодушно согласился Анчутка, хлопая длинными итальянскими ресницами. — А можно я лично тому хипстеру бородатому за девочку Дарью наваляю?

— Ты же говорил, что тебе против него нельзя?

— Вай, зачэм так гаварыш, генацвале?! Пока он только на вас наезжал, нельзя было. Но если для личной самозащиты, то вах, как можна-а, э!

Мы с доберманом не возражали, почему бы и нет?

Безрогий кулинар тоже имеет право отвести душу. И кто бы ему запретил? Уж точно не я. Меня этот бизнесмен тоже достал уже до печёнок. Редкостно упёртый тип, ну да Бог ему судья…

Наверное, не стоит описывать, как Анчутка его бил? Вроде бы я ранее рассказывал, как мне лично доставалось от красавчика-брюнета в нашу первую встречу. Он тогда был в сравнении со мной как Геракл против Брюса Ли. То есть, чего бы я там из себя ни выкорячивал (бокс, дзюдо, карате, ушу, борьба на мизинцах), всё равно получал от души и по полной программе! Было, было, чего уж теперь скрывать…

Меж тем избитый в фарш бородач, надолго забывший о матримониальных планах, или что он там под этим подразумевал, вылетел за наши ворота по знаменитой параболе поэта Вознесенского. А безрогий повар, перемигнувшись с нами, занялся остальной четвёркой.

— Тео, мы что, ни разу их не кусь?

— Нет, приятель, сегодня мы просто сидим и смотрим. Как в театре.

Все четверо получили ровно столько, чтобы хватило сил кое-как ползти по снегу куда подальше. На ноги не мог встать ни один! Да они уже и не пытались. Мелкие бесы настолько завладели их мозгом, чувствами и сознанием, что люди практически потеряли власть над своим собственным телом. Но, Декарт мне в печень, почему?

Помнится, отец Пафнутий как-то говорил, что злодеи наиболее подвержены такому внешнему воздействию. Захомутать хорошего, доброго человека бесам куда сложнее. И уж поверьте, это никак не православная проповедь скромного послушника, это банальная истина.

Прежде чем вернуться в дом, мы обошли его по периметру. В шести местах собрали жёлтые куски пластита со взрывателями, в двух осторожно убрали растяжки с обычными противопехотными минами и всё это добро аккуратно складировали в баньке.

За время нашей так называемой спецоперации никто не проснулся. В смысле ни батюшка, ни его седовласая внучка. Это хорошо, значит, мы справились с заданием как крутые профессионалы. На всё про всё, со всеми делами, драками, разборками и прочим, уложились в час-полтора, это довольно-таки неплохой уровень.

Поэтому просто представьте себе моё удивление, когда утром меня разбудил не озабоченный доберман, спешащий в туалет, а улыбчивый отец Пафнутий.

— Отче?

— Вставай от, паря! Геську-то от Дашка моя выгуливает, а ты, уж будь от добр, яви такую христианскую милость, расскажи мне, грешному, чегой-то тут у вас от ночью за суматоха-то была, а? Я-то сплю, сплю, да от кой-чё и слышу…

Честно говоря, я не сразу решился ответить. Да и кто бы дерзнул признать, что позволил безрогому бесу вызвать целый сонм мелкой нечисти себе на подмогу с целью завладеть живыми людьми? Разумеется, по факту они были опасными преступниками, но неужели под бесовской властью они раскаются и станут лучше? Ага, конечно, с разбега!

Но, к моему ещё большему изумлению, когда я, краснея и бледнея, закончил свой постыдный рассказ о вынужденном (добровольном!) невмешательстве в деяния Анчутки, батюшка просто перекрестил меня и на этом преспокойно закончил разговор:

— Понятно от, паря. Храни Господь! А что ж у нас на завтрак-то? Стол накрывать пора, служба от церковная ждать никак не будет.

Вот и всё. И решение всех проблем, включая мои высокоморальные страдания по любому поводу. Иногда у меня просто руки опускаются, но, с другой стороны, кто я такой, чтобы о чём-то сейчас с ним спорить, а уж тем более поучать его? На то он и святой отец, чтобы иметь право «отпускать грехи вольныя и невольныя», в частности, вечно сомневающемуся мне.

— И кстати от, Федька, у тебя на плече-то оранжевый бес пляшет. Система зовёт, не?

Ох, я резко скосил глаза влево. Мелкий оранжевый мерзавец действительно сидел у меня на плече и строил мне же рожи. Всё правильно, надо идти, надеюсь, это Марта просто хочет меня видеть. Я тоже жутко по ней соскучился. Несмотря на то что у нас до сих пор ничего толком не было, всё равно только полный придурок откажется от мыслей о такой девушке с крыльями!

— Геську с собой возьми, от исскулится же псина…

— Какие вопросы, я без него не пойду, мы напарники.

Мне хватило трёх минут, чтобы быстренько собраться, не привлекая лишнего внимания. Хотя Даша Фруктовая, вернувшись, быстро нашла себе занятие на кухне, помогая подчёркнуто немногословному Анчутке накрывать стол к завтраку.

Я жестами просемафорил безрогому, чтоб быстренько покормил добермана, ибо нам на задание. Красавчик-брюнет слегка подмигнул, и в следующий момент перед носом Гесса возникла алюминиевая миска с отварным рисом, большой говяжьей костью, с солидным ломтем сырого мяса, двумя свежепочищенными морковками и тремя сухарями для чистки зубов.

Не самое идеальное питание с точки зрения профессиональной кинологии, но мы тут в селе выкручивались, как могли. У нас единственный доберман на весь район, а ближайший клуб собаководов в Архангельске или Северодвинске. Куда нам идти? Никуда.

Короче, кормим чем можем, воспитываем как умеем, тренируем всем селом! И, между прочим, очень даже неплохой пёс образовался, так сказать, идеальный спутник, помощник и компаньон, которым даже сам уважаемый создатель герр Доберман мог бы гордиться.

Я не иронизирую.

Примерно через пять-шесть минут Гесс управился со своей порцией, похлебал воды и поднял на меня вопросительный взгляд, типа теперь уж точно пошли, поиграем? Я кивнул.

Ну нет, не поиграем, конечно, зато нас ждёт служба в Системе, а значит, есть шанс дружно погонять бесов. Тем более что за это ещё и реальные деньги платят. То есть зачисляют на карту.

Я вдруг впервые задумался, что до сих пор не знаю кода банковской карты моего пса. Он же сам деньги в банкомате получать не может, так что…

Хотя какого Блюхера, по выражению седовласой внучки? Доберман способен на всё!

И если ему вдруг понадобится коготком понажимать нужные кнопки на экране, а потом зубками забрать показавшуюся в разъёме пачку денег, он это сделает на раз! Просто поверьте на слово, а не верите мне, спросите первого же встреченного вами хозяина этой удивительной и парадоксальной во всех смыслах породы.

Ещё через пять минут Гесс безоговорочно с большим чувством собственного достоинства хлопнул лапой по игральной карте. Весёлый джокер в тот же миг перенёс нас в белый коридор, где своего часа ожидали трое бесогонов, или бесобоев, Системы. Мы заняли очередь.

На этот раз народ попался молчаливый, но тут уж никогда не угадаешь. Здесь всякие бывают, сами знаете. Двое в простой, запылённой одежде каких-нибудь неквалифицированных работяг со стройки в Кунцеве и один в военной форме подводника времён Великой Отечественной. Может, в кино снимается, типа как «первый после Бога», не знаю. Он первым же и ушёл в офис.

Двое других сладкой парочкой (шучу, без объятий и поцелуев!) пошли следом. Мы ненадолго застряли. За нами никто не занимал. Но, если что, напоминаю, больше двух, трёх, четырёх минут в офисе никого не томили. Даже на нас с Гессом у Марты уходил минимум времени, а если там был унылый Дезмо, так вообще меньше минуты. Идём!

— Здрасте, я хороший мальчик, можно тебя лизь?

— Можно лизь мою руку, а я тебе приготовила вкусняшки.

— Тео, прости, я опять её люблю!

Ну, как все уже наверняка поняли, в офисе за компьютерным столом сидела круглолицая Марта. На этот раз она была всё в том же излюбленном стиле «Десигуаль», испанского производства кофта и юбка в одном колорите. Смотрелось всё это на её греческой фигуре прямо-таки сногсшибательно. У меня замерло сердце…

— Тео, привет! Ты меня под монастырь решил подвести, да? — нежно улыбнулась мне рыжая Марта, прежде чем сорваться в крик: — Какого ты там творишь, направо-налево убивая чертей, а не бесов?! Ты что о себе возомнил вообще, а?

— Не понял…

— А я напомню, дебилоид с психованным псом!

— Обижает собаченьку…

— Кто чёрта серебряной цепью задушил? Кто их с нами на открытый конфликт толкает?

— Вообще-то это был отец Пафнутий, — нервно попытался оправдаться я.

— Это типа старый бесогон и твой наставник? То есть теперь ты всё на него сваливать будешь? А он ни разу не объяснял тебе, к чему приводят откровенные убийства чертей, а?! Это ж вам, блин, не мелких бесов гонять туда-сюда. Это, чтоб вас лбом об стенку два раза, такая-сякая, не просто бытовая проблема, а настоящая военная конфронтация-а-а!

Гесс обернулся ко мне, настороженно подняв уши.

— Не будет вкусняшек, будет война?

Как вы понимаете, мне нечего было ему ответить. Мы всего лишь честно выполняли свою работу, и ничего больше. Если вместо мелкого беса на нашем пути возник натуральнейший чёрт, то вряд ли это наша вина. Нужно было позволить ему нас убить, что ли? Я против.

— Молчишь? Теперь ты обиженно молчишь, значит, ну норм, чё…

— Хочешь лапку? На. Хочешь две? На. Только не ругайся на Тео, он тебя любит.

Вопреки следованию устоявшемуся пушкинскому методу «чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей», мой пёс сдал меня с потрохами. Хотя я и сам это озвучивал выше.

— Любит? Кто, он?! Милый пёсик, твой хозяин меня под суд толкает! Я из-за него скоро в тюремной робе ходить буду, по фене ботать и на гитаре бацать с «Воровайками». — Марта откашлялась, встала и поставленным оперным голосом с припущенной хрипотцой пропела:

— Здорово получается, — невольно признал я, а мой счастливый пёс даже поаплодировал.

— Типа вот так, да? Норм! А то, что вы мне всю жизнь искалечили, это ничего?!

— Тео! Скажи ей! Скажи, что любишь, и она отдаст мне вкусняшки, а то обещала и зажала…

О-о, лысина Сократова, да сколько можно?! Дорогой Александр Сергеевич, мир катастрофически поменялся! Девушки более не ведутся на модно одетых и таинственно молчащих красавчиков с бледным ликом, они просто считают их геями. Увы и ах!

Ну а кроме всего прочего, в нём появились доберманы. И, судя по одному моему Гессу, эта порода просто переписала историю. Теперь всё не так однополярно, хоть стреляйся.

— Вот чего ты добиваешься, а? — устало выдохнула Марта, опускаясь на стул и промакивая лоб платочком. — Чтобы черти обиделись, озлобились, собрались единым фронтом и дали нам отпор в нарушение всех договоров и обязательств? Хочешь большой битвы, да?!

Пожалуй, единственное, что я бы точно хотел, так это запечатать её гневные губки поцелуем. Но вряд ли это сейчас было возможно. По крайней мере, я не видел ни малейшего шанса.

— Что с Грицко?

— Тео!!! — едва ли не сорвалась в истерику моя пылкая любовь. — Не надо меня перебивать, когда я не в настроении, ок? Это чревато.

— Ок, как скажешь. Так что по поводу того мальчика из-под Харькова?

Она закусила нижнюю губу и замолчала. Гесс вертел головой во все стороны, но разумно не вмешивался в разговор, ему и так хватало наших общих эмоций. Наконец Марта подняла на меня утомлённые глаза:

— Ничего с тем мальчиком. Убит. Мы два раза отправляли спецов разобраться, но они просто вернулись обратно. Там ничего нет. Почему погиб, непонятно. Кто виноват — тоже. Иногда такое бывает, бесогоны погибают просто так, как будто бы ни с чего, без повода и причины. Да, я не знаю почему! И никто не знает!

— Угу.

— Что «угу»?!

— Ничего, просто отправь нас туда же.

— Ты меня не слушаешь, что ли? Я для кого говорила, что там всё глухо?!

— Отправь, — поддержал меня верный доберман. — Мы там всех кусь!

— Ок, да можно подумать, мне вас жалко, что ли? Идите!

Видимо, мы всё-таки как-то пережали на девушку, потому что буквально в следующее мгновение нас перекинуло в полутёмные подземные пещеры (масло масляное!), кое-где горели лампы электрического освещения, а в углах змеился таинственный полумрак.

Ни табличек для туристов, ни каких-либо объявлений, ничего. Пещера, свет, тьма, сумрак, сырость… и гадайте сами — что, почем, зачем и как? Мой неунывающий пёс… Кто-о?!

— Гесс, это ты?

— Я, — бодро откликнулся мальчик лет семи-восьми, в синих джинсах, красной ветровке, белых кроссовках и кепке с гербом Польши. — Хочешь лапку? Хочешь кожаный нос? На!

— Уф, просто скажи, как я выгляжу?

— Ты… ты старый! С бородой и лысый, ты совсем дедушка! Погладь мой зад!

— Ага, ещё чего не хватало, мы здесь по делу, — вовремя сориентировался я. — Давай ищи! Ты хоть помнишь его запах?

— Я всё помню, не обижай собаченьку!

Уже хорошо, я потрепал по плечу малыша. Нюхай, бери след, указывай, куда нам идти, где у парня были проблемы, что с ним случилось. Мы честно обошли всё и не нашли ничего. Не знаю, право, засада, конечно…

— И я не знаю.

— Ты мои мысли читаешь, да?

— Нет, — честно вскинулся резвый ребёнок, — но у тебя на лице всё написано.

— Ты же читать не умеешь.

— Не умею? — от души удивился мой пёс. — Да, точно, я не умею читать. Жизнь — боль.

— И ведь не поспоришь…

Мы не поленились обойти всю пещеру ещё раз. Итак, что можно было сказать. Если есть современные лампы и электричество, то мы как минимум в двадцатом веке. Потом я нашёл лестницу, ведущую куда-то наверх, а мой пёс — тропинку, ведущую наружу. Уже хорошо, вход-выход есть, с этим разобрались. Осталось выяснить, где было найдено тело юного героя, и разобраться с причинами его смерти. С первым было проще…

— Вот здесь. — Гесс уверенно указал маленьким пальчиком на сырую каменную площадку в самом освещённом месте. — Он тут лежал. Кровью пахнет. Страха нет, он не боялся. Он храбрый!

Храбрость большое дело, но ведь Грицко, кроме этого, был ещё и очень опытным бесогоном. Да он куда круче меня, столько лет отпахал, наверняка каких только бесов не видел и всех всегда бил! Что же такое тут произошло, чтобы он так неловко подставился?

— Ты чувствуешь что-нибудь ещё? Есть другие запахи?

— Есть.

— Бесы?

— Нет, люди. Всякие. Плохие. На тебе лапку!

Я рассеянно пожал крохотную руку своего напарника, хлопнул себя по лбу и сел на холодный камень. Господи, неужели всё может быть так просто? Все ищут богомерзких бесов, убивших нашего товарища, и никому в голову не приходит, что это могли быть просто люди. Самые обычные люди: преступники, уголовники, бандиты, пьяные гопники или даже наркоманы с улицы, которые способны убить за дозу!

— Дружище, поищи ещё! Кошелёк, сотовый, платок, какой-нибудь предмет, принадлежавший Грицко. Вдруг что-нибудь упало, закатилось, не знаю, там…

Мальчик сурово сдвинул бейсболку козырьком назад, насупил светлые бровки, кивнул и, опустившись на четвереньки, резво бросился на поиски.

Я ещё раз осмотрелся по сторонам, ничего интересного. Если даже предположить, что моя бредовая идея имеет право на существование, то в любом случае здесь должны были остаться улики. Все наши искали злобную рогатую нечисть, а на любые факты присутствия здесь людей могли просто не обращать внимания, в упор не замечая очевидного. То есть самого типического банального человеческого фактора, как-то так?!

И Гесс нашёл! Он выкопал коротким носом полуприсыпанную пылью монетку. Один польский грош, на ребре которого была размазана капля крови. Я даже не сомневался чья.

Меня гораздо больше задел иной момент. Это самое ребро было ровно полукругом заточено до бритвенной остроты. Помнится, я где-то читал, что вот так затачивают монеты карманные воры, порезал сумку или кошелёк, вытащил содержимое и бежать.

Нет, если вор к тому же ещё и профессионал, то он работает не один и просто перекидывает украденное стоящему рядом помощнику, тот ещё одному, так что за руку хватать некого. Получается, что монета с острым ребром в любом случае уже является уликой.

— Итак, кого же мы ищем, дорогой доктор Ватсон?

— А с кем ты разговариваешь, Тео? — на всякий случай удивился мой пёс.

— Извини. — Я протянул ему ладонь, и он положил в неё тяжёлую лапу. — Ты нашёл улику, значит, мы на правильном пути.

— Я хороший мальчик? — Ребёнок отклячил зад и завилял им. — Мы всё найдём, мы всех победим, мы их кусь!

Мне на минуточку захотелось застрелиться из собственного старенького нагана. Но доберман всё понял правильно, козырнул и вновь ринулся разнюхивать все углы каменной пещеры. Я пошёл за ним. Мы потратили ещё кучу времени, но, увы, ничего больше нам найти не удалось.

Всё-таки это место было туристическим, а значит, тут регулярно производили уборку. К тому же мы ведь были не первой и даже не второй группой, которая добровольно пошла сюда, чтобы выяснить обстоятельства странной смерти юного бесогона из Харькова.

Если уж другие ничего не нашли, то с чего вдруг обязательно должно повезти нам?

А вот понятия не имею! Я вообще видел этого Грицко полторы минуты, почему мне так важно выяснить правду о его гибели и наказать виновных?! Наверное, у меня нет ответа.

Считайте это чёрным капризом бывшего гота. Мы любим нагнетать атмосферу…

После того как нам обоим стало ясно, что больше ничего никому найти не удастся, я дал отмашку двигаться на выход. Благо стрелки на стенах указывали направление. Через пару минут мы вышли из подземелья на солнечный берег Вислы.

Лично мне никогда не доводилось быть в Польше (католическое кладбище, по которому нас гоняли вампиры, явно не в счёт!), и, честно говоря, я близко не представлял, насколько она прекрасна. Передо мной открылась чистенькая, ухоженная набережная, ряды торговцев сувенирами и флажками, маленькие передвижные кофейни, улыбающиеся люди, весна, сказочный мир, расцвеченный синим, зелёным и золотым. А прямо за моей спиной, на высокой горе, стоял дивный старинный замок с башнями, крепостными стенами и куполами католических храмов.

— Вавель, старый центр Кракова, — щурясь на солнце, объяснил я своему псу. — Мы это в университете проходили, по истории европейской философской мысли. Правда, польская философия достаточно однообразна в своём отношении к России.

Как оказалось, я поспешил судить всю страну. Да, их сейм и правительство прославлены на весь мир своей оголтелой русофобией, но насколько же простой польский народ чист, душевен, гостеприимен и максимально откровенен в каждом своём поступке!

В свидетельство моих слов ставлю тот факт, что навстречу ко мне сразу бросились две немолодые польки, торгующие сувенирами, подхватили под руки и усадили на лавку.

— Старому пану угодно присесть? Матка Боска Ченстоховска, да вы наверняка застали Варшавское восстание! Вот конфетка вашему правнуку.

— Вкусняшка? Давай. А ещё есть?! Ещё, ещё, ещё!

— Господи, да он их просто глотает. Мальчику не будет плохо?

— О, ему будет хорошо, — мрачно покивал я, пока Гесс хватал конфеты пастью, словно закидывая их себе в глотку, как грешные души в преисподнюю.

Женщины улыбались, и я решил воспользоваться ситуацией, обратившись к чуть более пожилой и наверняка опытной.

— Я сам из Катовице, давно хотел увидеть Краков. Это ведь Вавельский холм, старый замок, верно?

— Конечно, пан. — Седая полька охотно вступила в разговор, пока её молодая товарка отошла к прилавку, сопровождаемая настырным доберманом, который точно знал, сколько ещё конфет у неё в кармане лёгкой куртки.

И он не отступит, пока не выклянчит все! В этом щепетильном вопросе даже я ему не указ.

— Ноги устали бродить по этим пещерам, — нарочито тяжело дыша, продолжил я. — Тёмное место, и свет не везде. Всё-таки жутковато, вам не страшно тут вечерами?

— Ох, скажу больше, пан, в последние годы эти драконьи пещеры более опасны, чем во времена самого дракона, — чуть понизив голос, ответила она. — Вы слышали, на прошлой неделе там мальчика убили.

— Как?! — ужаснулся я, по ошибке перекрестившись на православный манер.

Но собеседница этого не заметила, ей реально хотелось выговориться, так что я сделал верную ставку. Более молодая всё ещё сюсюкалась с малышом Гессом, который давал ей ручку и две ручки и зачем — то подставлял свой детский зад, а умудрённая годами женщина без пыток и допросов сливала мне в уши всё, что знала.

Если попытаться передать её рассказ не в диалоговом, а в документальном ключе, то получалось приблизительно следующее. Тело Грицко (это я от себя, полька имени не знала!) было обнаружено вечером, после двадцати одного ноль-ноль. В это время спуск в пещеры сверху закрывается, и снизу тоже не войдёшь. Так вот, последняя группа из трёх русских (по факту это были латыши, но раз говорили по-русски, то и всё…) туристов обнаружила в дальнем тёмном углу лежащее на камнях бездыханное тело.

Естественно, прибыла полиция. В Польше она почти везде, потому что мало ли что, народ в целом буйный, плохо поддающийся законодательной дрессуре, плюс каждый мнит себя высокородным шляхтичем! А это куда хуже, чем, к примеру, в Испании, где каждый третий гранд, или в Грузии, где каждый второй — потомок настоящих князей, вах!

Поляки, как вы помните по истории, имели право выбора и утверждения собственных королей! И если польский король говорил: мы идём на войну, то любой самый захудалый, тощий и бедный шляхтич мог гордо упереться рогом: а я не иду! И всё, абзац милитаризму, кирдык монархизму, без полного единства голосов сейм не утверждает решения его величества. В этом, конечно, есть свой плюс. Но и минусов ох сколько…

Якобы прибывшая полиция так и не смогла озвучить причину смерти подростка. На его теле была обнаружена всего одна рана — неглубокий порез у основания правой ладони. Ни яда, проникшего в кровь, ни орудия убийства, не было найдено ничего! Непонятная остановка сердца. Всё.

Полицейские вынужденно забрали тело в морг, на восемь часов опечатали посещение Вавельских пещер, на большее время никак, потому что туризм — главный источник пополнения городского бюджета, и проход закрывать нельзя.

Платишь некую сумму в злотых на входе и наслаждаешься легендами старого Кракова. Холодные пещеры под за́мком, прекрасная дочь короля, ужасный дракон, хитрый пастух, овцы, смола, порох, сказка состоялась, все довольны. Кроме сдохшего дракона, конечно. Но такова его судьба!

Однако, с другой стороны, ему же тут, как мне показали, поставили бронзовый жутковатый памятник, который с воем сирены пыхает настоящим пламенем через определённые промежутки времени. Очень зрелищно и красиво, мне лично идея понравилась.

Хотя это ни на шаг не подвело к разгадке смерти отважного харьковского паренька. И да, я всё так же не верю, что он погиб случайно, по ошибке, не сопротивляясь, не оставив нам никаких улик для поиска своего убийцы или убийц.

— Ох, пани, — я старался качать головой, изображая старческую дрожь во всём теле, — трудно поверить, будто бы тот мальчик не звал на помощь. Куда смотрели власти?

— Что?

— Пся крев! — вспомнил я.

— О да! Они там, в сейме, все просто американские курвы, — охотно согласилась женщина, бдительно озираясь по сторонам. — Хотите знать моё мнение, пан? Так вот, его просто затравили привидения. Их там сотни! Они все только и ждут христианской души. В Вавельских пещерах пляшет мазурку сам дьявол, клянусь вам, пан!

Что ж, по крайней мере, сейчас картинка начала проясняться. Наши парни из Системы искали бесов, я решил, что это люди. А что, если это были и люди и бесы одновременно? Такое может быть? Да! Лысина Сократова, почему бы и нет?!

Какая религия или этические постулаты морали способны запретить преступникам сотрудничать с нечистью? Тем более если каждый преследует свои личные интересы, которые в определённых моментах могут пересекаться самым естественным образом.

— Честно говоря, добрая пани, я очень стар и не очень верю в призраков, но вот…

Женщина круглыми глазами смотрела на заточенную монетку в моей руке.

— Нашёл в пещере, — пояснил я.

— Езус-Мария, вы ещё поднимите её над головой?! — тихо охнула она. — Посмотрите направо, видите тех парней? Да, вот те трое, с наглыми рожами. Это карманные воры, обычно они примыкают к группе, спускаются с туристами в пещеры и режут у них кошельки такими вот монетками. Почему полиция не допросила их? Потому что они в доле. Но упаси вас святой Миколай спускаться в подземелье после заката. Тем более с правнуком, такой хороший мальчик…

— Он съел все конфеты! — запоздало предупредила более молодая товарка.

— Гесс, к ноге!

На глазах изумлённых поляков мальчик бросился ко мне сразу на четырёх конечностях, сел у колена, высунув язык набок и преданно глядя мне в глаза.

— Отойдём в сторонку, — сквозь зубы предложил я. Мы отошли.

За пару минут я ввёл напарника в курс дела, мы посовещались нос к носу и отправились в ближайший продуктовый магазин. То есть обогнули часть холма, перешли через дорогу на светофоре, а уже потом закупились всем необходимым в так называемом мини-маркете.

Благо наша российская карта Сбербанка была в нагрудном кармане моего свитера вместе с картой джокера. И, что самое важное, она прекрасно обслуживалась, по крайней мере с нас спокойно сняли нужную сумму и не потребовали идти искать банкомат для оплаты наличкой.

Мы взяли десять коробок обычных спичек, большой фонарь с шестью батарейками, пачку поваренной соли, бутылочку уксусной эссенции, противовирусную маску на лицо (да, там такие были!), а ещё я нашёл смешной карманный вентилятор. Ставишь туда всего одну пальчиковую батарейку, и эта штука может полчаса без остановки гонять горячий воздух перед твоим носом. Мощность слабенькая, но всё равно это лучше, чем ничего. Мы же и близко не представляли тогда, с чем столкнёмся, да и кто всё знает наверняка? Ну, кроме мистера Филеаса Фогга, конечно…

А вот уж я точно не он. До определённого момента я вообще был наивен, самонадеян и глуп. Даже когда мой пёс честно помог дотащить мне всё до нижнего входа в пещеру (его фотографировали японские туристы — маленький мальчик несёт в зубах большой пакет!), я не особо волновался о задании, поскольку был весь в своих мыслях. А зря…

Бесы, воры, привидения… Как и чем они могут быть связаны?

Первое, бесы. Они там точно есть, иначе никто бы не послал на это задание Грицко.

Вопрос второй, воры. И эти наверняка имеют возможность шманаться по пещерам, потому что карманники в целом являются бичом туристической Европы. Тем более что вряд ли у доброй пожилой польки были хоть какие-то причины врать.

Теперь третье, привидения. Да, вполне может быть, лично я нисколько не сомневаюсь в их существовании. Везде, где есть аура самоубийства, насильственной смерти, жуткой трагедии, исторической несправедливости, да и вообще неразрешённой ситуации между добром и злом, всегда будут томиться неупокоенные души людей или животных.

Ну и, самое главное, справимся ли мы с этим? Понятия не имею. Но мы хотя бы попробуем.

Я предложил Гессу ещё раз пройтись мимо нижнего выхода из пещеры, проверив табличку с временем работы, мы снова осмотрели высоченную статую бронзового дракона, церемонно раскланялись со знакомыми женщинами и до вечера сидели в ближайшем кафе.

Я выпил пива, а мой доберман без всяких церемоний спорол большущий говяжий стейк с кровью прямо с пола. Вытянутые лица официантов надо было видеть.

Кто-то из туристов, финнов или шведов, даже предлагал на английском вызвать полицию, потому что здесь издеваются над ребёнком. Мой милый мальчик, улыбаясь, подошёл к ним и страстно гавкнул в ухо самому активному. Компания расплатилась, скорбно поджав губки, вышла вон и уже на улице рванула врассыпную с нереальной скоростью. Больше они в Краков не поедут.

Хохочущий хозяин кафешки на спор предложил мне ещё один такой стейк, если мой внук и его съест, то вся плата за обед пойдёт в счёт заведения. Что ж, я, не раздумывая, заказал себе ещё фляки (вкуснейший острый суп из требухи!) с булочками и кофе, а доберман, покончив со вторым куском мяса, улёгся калачиком у меня в ногах, мурлыча, как он уже вовсю любит Польшу. Да, широкая страна, интересная архитектура, вкусная еда, красивые люди!

За полчаса до закрытия пещер, когда солнце стало клониться к закату, мы уже стояли у входа, клятвенно обещая кассиру, что мальчик сейчас быстренько всё посмотрит и домой. Когда надо, Гесс умеет скорчить самую умильную физиономию, поэтому нам всё-таки продали билет. Ну а то, что внутри нас будут ждать, тоже сюрпризом не было, мы как раз таки на это и рассчитывали. То есть я очень надеялся, что заострённую монету заметят именно те, кому надо…

Двое громил в чёрных куртках со сбитыми набок носами, похрустывая кулаками, вышли из самых тёмных углов. Третий мужчина, невысокий и юркий, опередил их на пару шагов, чётко демонстрируя, кто здесь главный. Дальше всё просто, сюжет банален.

— Старик, ты нашёл мою монетку. Верни, пожалуйста, а взамен я дам тебе другую, большего номинала. Мы уважаем твои седины.

— А что будет, если не верну? — простодушно спросил я. — Вам ведь всё равно, какой грош заточить, а моему внуку будет настоящий воровской сувенир из Кракова. Разве пану жалко?

— Старик, ты либо глуп, либо чрезмерно борз. Пещера проверена, на входе и выходе наши люди, полиция не придёт. Сию же минуту отдай монету, пся крев!

— Не слушай его. — Я прикрыл малышу ушки. — Это плохой пан, нельзя произносить такие слова при детях. Ай-ай-ай…

Главарь подал знак, и двое громил качнулись. Не более.

— Я сказал, взять их!

— Со всем нашим уважением, мы не можем обидеть ребёнка, — едва ли не в один голос протянули оба. Поляки иногда такие милые-е…

— Взять их, курвы!

Я шёпотом попросил своего добермана быть с ними понежнее. А потом вспыхнуло цирковое шоу: двое могучих мужчин пытаются спастись от агрессивного гавкающего кусачего мальчика! Это надо было видеть, как он их гонял по всей пещере от пола до потолка, не приведи господи!

Мой счастливый пёс неутомим в играх, обладает огромной мускульной силой, невероятной прыгучестью, непробиваемым корсетом мышц и пастью, полной самых впечатляющих зубов! Кто хотя бы один раз увидел его сногсшибательную улыбку, спать уже не сможет, как-то так…

Рыдающие громилы убегали — он догонял, прятались по углам — он находил, прорывались к выходу — он перекрывал дорогу, пытались драться — давал сдачи, лезли на стены — стаскивал за штаны, отчаянно шли врукопашную — он просто ел их на месте! Когда доберман склонен поиграть, от него воистину нет спасения, он загоняет любого.

Я, видимо, как-то даже отвлёкся, потому что, когда Гесс заставил несчастных рыть себе окопы в каменном полу, кто-то быстро шагнул ко мне и, ловко сунув руку в карман, вытащил заточенную монету. Господи, да как же это?

— Она самая! Дзенькуе бардзо, старик, что бы я делал, если б она пропала.

Низкорослый главарь побитых бандитов отступил на шаг назад и, подбросив серебряный грош в воздух, ловко поймал его. В то же мгновение в пещерах прогрохотал гром, запахло мускусом, и здоровущий полупризрачный дракон европейского образца выдохнул в мою сторону горячий пар из ноздрей. Лысина Сократова, этого нам только ещё не хватало?!

— Ха, ха, ха! Трепещите, смертные! Ибо перед вами великий Вавельский дракон! Тот самый, что столетия назад наводил ужас на всю Польшу, но тогда я был молод, а ныне сила моя могущественна и безмерна!

— Большую ящерицу надо кусь за хвост? — спросил меня наивный голубоглазый мальчик.

— Нет, крупноват он для тебя, — вынужденно признал я. — Но мы проверим, чего он боится.

Дракон распахнул пасть, и я мигом запустил туда пачку поваренной соли. Эта гадина чешуйчатая проглотила её, даже не поперхнувшись. Значит, не работает. Следом отправилась фляжка святой воды. Звероящер, не задумываясь, прожевал и её. Хоть бы икнул, сволочь!

Туда же ушли коробки спичек и полуоткрытая бутылочка уксусной эссенции, всё с тем же успехом.

Эта мифическая тварь совершенно не реагировала на пищевые раздражители. Единственно, чего нам удалось добиться, так это того, что дракон на минуточку разомлел и впал в сентиментальность. Недолгую, конечно, но всё же…

— На мгновение мне показалось, что вы решили отравить меня, как некогда юный пастух отравил целое поселение змей под Вавельским холмом. Он притащил сюда тушку овцы, начинённую порохом, селитрой, уксусом, смолой, солью и серой. Потом поджёг, а все змеи, выползавшие от жуткого огня и смрада, попадали под удар его топора. Кровавая история, якобы король даже заплатил ему, но дочь, само собой, не выдал. Неужели вы, старик и ребёнок, думаете справиться со мной таким же нехитрым способом?!

Не тратя лишних слов, я выхватил револьвер и выстрелил с бедра. Две серебряные пули прошили две дырки во лбу дракона, которые, впрочем, затянулись в ту же секунду.

— Значит, на привидения такого уровня серебро не действует. Что будем делать?

— Я его кусь! Можно, можно, можно? А тебе потом лапку дам!

И, не дожидаясь моего разрешения, маленький белокурый мальчик, подскакивая козлом едва ли не до потолка, ринулся в атаку на могучий хвост чудовища. Ну и получил этим самым хвостом, словно бревном поперёк груди! Бедный доберман отлетел шагов на пять, три раза перевернулся в воздухе и неуклюже шлёпнулся на бок, перекатываясь по грубому каменному полу…

— Обижают собаченьку, — едва ли не со слезами в голосе протянул он.

— Ваш внук считает себя собакой? Покажите малыша хорошему врачу, — без тени насмешки посоветовал дракон, выпустил пар из ноздрей и продолжил: — Хотя о чём это я? Ни старик, ни ребёнок не покинут этой пещеры. Да, я давно не ем мяса, моя добыча — людские эмоции. Я питаюсь страхом, отчаянием, ужасом…

— Грицко не испугался, — ровно ответил я.

— Тот юноша? Нет, он просто не успел. Пытался выхватить у меня монету, порезался, но я подарил ему мгновенную смерть.

Звероящер поднял переднюю лапу и нарисовал в холодном воздухе пещеры человеческое сердце, оно зависло на уровне моей груди, переливаясь красными и голубыми линиями. Потом дракон дунул, и я едва не рухнул на колени, моё собственное сердце одновременно сковал огонь и лёд. Боль дикая! Словно кто-то медленно расковыривает его острым когтем изнутри…

— Вот теперь вы готовы бояться, правда? Но первым умрёт мальчик, старику и так нечего терять, а у него была впереди вся жизнь.

— Не тронь Гесса, — прохрипел я, сползая по стене, но вновь нажимая на курок.

Ещё три пули ушли в полупризрачное тело, не причинив чудовищу никакого вреда.

Дракон подмигнул мне, и заточенный польский грош четыре раза перевернулся в воздухе. Монету поймал тот самый низкорослый главарь.

— Полезная вещь, между прочим, — с издёвкой хмыкнул он. — Раньше я думал, что это обычный грошик, но оказалось, что именно этот сделан из очень странного металла. Я случайно уронил его на пол, и вся пещера вмиг наполнилась привидениями. Не подбери я её вовремя, они растерзали бы меня в секунды. Но оказалась, тот, кто владеет монеткой, тому и покорны призраки. Я стал их господином! А когда я затачивал её о вон тот большой камень, появился сам Вавельский дракон. Мы с ним подружились, мы стали почти едины, дракон и человек…

— С нечистью не дружат, — тихо отрезал я, напрочь игнорируя факт Анчутки у нас в услужении. — Она незаметно подтачивает ваши человеческие силы и забирает себе вашу душу.

— А кто сказал, что я против?

Ко мне, поскуливая, подполз мой пёс. Не так уж он и ушибся, кстати, притворяется больше, любит, чтоб его жалели. Но ситуация и в самом деле складывалась не лучшим образом, я не мог просто так взять и застрелить человека. Во-первых, меня потом пинком с работы выпрут, а во-вторых, это неправильно. Наша задача — изгонять бесов, какую бы форму они ни принимали, а никак не убивать всех тех, в кого им удалось вселиться. Потому что в этом случае победа будет на их стороне.

— Но и умирать не хочется, — вслух закончил я, доберман понимающе лизнул мою руку, сжимающую наган. Сердце болело жутко…

— Но, быть может, мне стоит проявить милосердие? — делано задумался негодяй, прекрасно понимая, что я не выстрелю. — Пся крев, да это неплохая идея! Я не трону мальчика. Я подарю ему жизнь. Более того, когда он плюнет на ваш труп, мы выйдем отсюда, держась за руки. Обещаю воспитать из него настоящего вора!

— Тео, я не хочу воспитываться вором. Это нехорошо, да?

Я потрепал его левой рукой по загривку, сделал два глубоких вдоха, выравнивая дыхание, и показал главарю оттопыренный средний палец. Вполне себе международный жест, чтоб вы знали, он тоже сразу всё понял.

— Даже не надейся, старик. — Монета взлетела в воздух. — Всё будет по-моему, я…

Договорить ему не дал грохот старого нагана. Последняя серебряная пула пробила монету в воздухе, и на пол упал продырявленный кружок бесполезного металла. Никакие привидения не выползли, никакой дракон не вступился за своего «друга и господина».

Обстановка в пещере неуловимым образом изменилась. Воздух стал чище, несмотря на запах пороха и змеиной кожи. Боль в груди исчезла так же быстро, как и появилась.

Двое громил с бледными лицами осторожно ползли к выходу, Гесс, не удержавшись, гавкнул им вслед для острастки, и мужики ещё быстрее зашевелили конечностями. Думаю, маленьких детей теперь они будут бояться до конца жизни. И это правильно!

А посреди пещеры, стукаясь лбом о каменный пол, выл никому не нужный главарь разбежавшейся банды. Он целовал продырявленную монетку, обливая её слезами, с таким пылом, что у меня появились сомнения в здравости его рассудка. Какой-то раздавленный горем толкиенутый Горлум с раздвоением личности, честное слово…

Мы с мальчиком хлопнулись руками, чистая победа. Но стоило нам развернуться к выходу, как за спиной раздался знакомый свистящий шёпот:

— Не спешите уходить, воин и пёс!

Позади нас стоял всё тот же Вавельский дракон, правда, сейчас он был ещё более призрачен, словно потерял часть своей силы, даже голос звучал куда слабей и тише. Тем не менее мы мгновенно изготовились к бою. Короткому, бессмысленному и бесславному, но всё равно умирать без драки как-то неприлично, что ли…

— Я должен поблагодарить вас: вы избавили меня от постыдного служения жалкому человечишке. Волей рока он нашёл заколдованную монету короля Зигмунда и получил власть над миром призраков. Но никто из нас не испытывал радости, помогая ему убивать и грабить.

Ну раз он отлично видит нас истинных, без системных личин, то, наверное, и отвечать стоило так же открыто:

— Всегда пожалуйста. Обращайтесь!

— Ты честен и благороден, другой бы потребовал платы за свои услуги.

— Ну, по совести говоря, мы ведь не вам лично услугу оказывали, а просто выполняли свою работу. Так что одного «спасибо» вполне достаточно.

Дракон улыбнулся и величественно выгнул могучую грудь:

— Не может быть такого, чтобы я уступил в благородстве смертному. Запоминай же, воин! Один раз, всего один, ты вправе призвать меня на помощь, и я приду, где бы ты ни был, чтобы уплатить свой долг. Произнеси лишь внятно и громко: «Вавель, до брони!»[15]

Это была не та ситуация, когда можно из вежливости отказаться. Как раз таки из-за той же вежливости стоило принять его слова всерьёз. Мне оставалось поклониться и поблагодарить.

— А я? — неуверенно завилял задом мой доберман.

— А что ты?

— Я тоже хочу получить свою долю счастья. Можно я вас немножечко кусь за хвост?

Дракон подумал (или сделал вид, что думает), а потом величественно кивнул.

Счастливый Гесс в ту же минуту бросился на кончик его хвоста, поймал, прижал к камню обеими лапами и осторожнейшим образом прикусил. Дракон изобразил нечто вроде «ай-ай, как больно, я умираю от клыков страшного зверя» и так далее.

— Он хотя бы был вкусный? — не удержался я.

— Да! — Пёс самодовольно встал рядом со мной.

— Помни же мои слова, воин, ты призовёшь меня всего один раз…

Туман, морок, наваждение, привидение Вавельского монстра быстро таяло в холодном воздухе пещеры. Ни я, ни Гесс не страдаем галлюцинациями, тем более одновременно. Впервые в моей бесогонской службе нечисть готова сама делать шаг навстречу, воздавая за добро добром. Либо мы очень везучие, либо в словах дракона кроется какой-нибудь подвох. А-а, потом разберёмся…

— Пошли домой? — предложил мой напарник.

— Наверное, сначала в Систему.

— К Марте, к Марте, у неё вкусняшки!

Белый коридор принял нас к себе практически в то же мгновение. На скамье сидел всего один бесобой, крепкий немногословный мужчина в спортивном трико и кедах. Он первым протянул мне руку:

— Парень с собакой. Наслышан. Откуда?

— Из Кракова. Разобрались с убийцей Грицко.

— Кто был?

— Бандиты и нечисть в едином союзе.

— Серьёзное дело, — согласился он.

Мы ещё раз успели пожать друг другу руки, когда прозвучал сигнал «следующий». Ждать своей очереди нам тоже долго не пришлось. А стоило мне шагнуть в кабинет, как рыжеволосая красавица с жаром бросилась мне на грудь:

— Тео! Ты мой герой! Я хочу тебя!

— Э-э…

— Шутка, конечно, но вы просто молодцы! Начальство в шоке: так ловко распутать вавельское преступление, разобраться со смертью бесогона, навсегда закрыть ту банду, что скорешилась с привидениями, и нигде не подставиться, да ещё выбить драконью благодарность… Вы профи, ребята!

Холодный нос Гесса требовательно ткнул её в бок.

— Эй, ты чего, больно же!

— Кто хороший мальчик? Я хороший мальчик! Что это значит?

— Да поняла уже, поняла…

Уже через полминуты мой пёс был очень занят, осторожно распаковывая пакет с печеньем и две маленькие шоколадки «Алёнка». То есть у нас двоих образовалась очередная возможность немножечко побыть наедине. Иллюзорно, конечно, но пусть.

— Слушай, а как вы узнаёте, что мы выполнили или провалили задание?

— Норм, для этого и создана Система. Сложная организация на основе самых новейших научных достижений, реализация теории относительности и корпускулярности времени. Я сама не всё понимаю, но, если можешь не лезть в это дело, лучше не лезь, ок?

— Ок, мне просто интересно. Ты всегда в курсе, как прошло задание, чего мы там натворили, каким образом победили или проиграли. У тебя это что, на экран компьютера выводится, как в режиме онлайн?

— Нет. Ну почти. Начальство уж точно видит.

— Погоди, — сбился я, с огромным трудом отрывая взгляд от её глаз. — Так ваши там наверху, в кабинетах, реально видели, каким образом погиб тот же Грицко, и ничего не сделали, чтобы ему помочь?

— Это против правил. Есть законы, которые никто не может нарушать.

— Милая, какие законы? Вы хотя бы могли предупредить других бесогонов, что их там ждёт!

— Диоген мне в бочку, — вспыхнула она, кроя моими же словами. — Можно подумать, это я тут всё решаю?! Нельзя — значит нельзя, только начальство обладает всей полнотой информации. Тебе сказано было не лезть? Куда ты попёрся? Кто тебя просил? Ещё и наезжает на меня, ага…

— Гесс, пошли. — Я достал карту из кармана свитера.

Резвый доберман тут же встал рядом, бодро слизывая с носа последние сладкие крошки.

— Ну и уходи! — обиделась Марта, поворачиваясь ко мне спиной. — Хочешь быть святее папы римского? Да если бы не Система, вы бы тут… все люди… вас бы просто…

— Да, люди не ангелы, — подтвердил я. — С нами сложно.

Мой пёс хлопнул лапой по игривому джокеру. Мгновением позже мы с ним уже стояли в сенях нашего дома.

Тёплая тишина, запах готовящейся еды с кухни, общее ощущение благости и покоя. Хорошо, когда тебе есть куда возвращаться.

— Ха, спалились! — Резко распахнувшаяся дверь явила нам сидевшую в засаде курсанта Фруктовую. — Я минуту назад вошла в сени с улицы, вас тут не было. Где шлялись, аферисты?

Мы с Гессом переглянулись. Честно рассказать, что ли? Так не поверит.

— Только вот не надо меня лечить, что вы бесогонить ходили!

Понятно, я же говорил, что не поверит.

— Итак, с какого Блюхера молчим?

— Внученька, — гулко донеслось из горницы, — поди, то Геська с Федькой от заявились? Так давай-ка гони их сюда, дел от полно.

Даша скрипнула зубом, сделала пальцы вилкой, медленно поднесла к своим глазам и выразительно перевела на нас — «я за вами слежу, ребята, не оступитесь». Страшно, страшно-о…

Доберман, прижав уши и опустив нос, резко дёрнул на свой коврик, делая вид, что он, как всегда, абсолютно ни при чём, в противозаконных деяниях не участвовал, на Чубайса не покушался и Кеннеди не его работа. Я же снял с пояса кобуру, убрал разряженное оружие себе в дорожную сумку (потом почищу и смажу!), а сам, вымыв руки, сел на лавку напротив святого отца.

— Докладывай от быстро, — шёпотом попросил он. — Дашенька, радость от моя, а подай-ка нам чайку, что ль? Анчутка-то вроде как с пирогами от да плюшками возится.

— Айн момент, ваше святейшество! — в два голоса раздалось с кухни.

Я собрался и в полторы минуты уложил максимально подробный рассказ о задании.

— Привидения-то, оно конечно, сиречь не бесы, — покачал седой бородой отец Пафнутий. — Но от, как ни верти, а к нечисти-то прямое отношение имеют. Живой от до дому вернулся — так молодца! Друга от верного не потерял — вдвойне хвалю! А вот на скандалы от в Системе-то не нарывайся, не дорос ты от ещё с ними бодаться. Да и по факту, от вдуматься если, кто мы до той Системы-то были? Так от, самоучки-одиночки, без правил, без закону, без какой-никакой от защиты. А ты ныне и от деньгу зашибаешь, и от задания получаешь централизованно, и от медицинская страховка есть, отчего ж не жить как-нибудь…

— Это из Гоголя.

— Угадал. Чаю-то будешь?

— Буду.

Наверное, сейчас был не тот момент, когда нам стоило бы всерьёз обсуждать этически-технические моменты в работе так называемой Системы. Если они (начальство, руководство, генералитет, правительство или кто их там знает?) просто сидят у мониторов, наблюдая, как в разных концах земли, времени и пространства работают бесогоны, методично фиксируя их успехи и поражения, это, несомненно, отдаёт механическим равнодушием.

С другой стороны, войны без жертв не бывает. Не может так складываться, чтоб только люди регулярно били нечистую силу. Самим фактом её существования на нашей планете мы обязаны великой гражданской войне на небесах, и последствия тех кровопролитных сражений одних ангелов с другими в райских кущах мы будем разгребать ещё не одно тысячелетие.

А значит, может быть, и не так уж не правы те бесогоны, что разными жизненными путями, по воле судьбы или рока становятся именно бесобоями! Людьми, которые не дают рогатому ни малейшего шанса, и там, где я использую святую воду или русский мат, они просто полосуют бесам глотки стальными ножами с серебряной всечкой вдоль режущей кромки. Быстро, безболезненно, наверняка и никаких эмоций.

— Много от думаешь про себя, паря, — вернул меня на грешную землю отец Пафнутий. — Само оно дело-то неплохое, философия, сиречь царица гуманитарных наук! Однако ты от, главное, когда стреляешь-то, думки свои от великие отложи на время. Стрелять от с пустой головы надо!

Я налил себе вторую кружку. Чай был идеальной крепости, с бергамотом, ломтиком лимона, едва уловимым ароматом мяты и одной ложечкой мёда. Анчутка умеет любую обыденную мелочь подать на стол как последний писк кулинарного шедевра.

Батюшка тихо подмигнул мне с всё понимающей улыбкой, сам был молодым и горячим. Но если я хочу дожить до его лет, то умнеть, пожалуй, пора уже сейчас.

Тем более что в конце концов мы вернулись с победой. Мы отомстили за того парнишку с Украины, освободили Вавельские пещеры от обнаглевшего ворья, закрыли выход в наш мир озлобленным призракам, сломали опасный артефакт неизвестного происхождения — так чего я себя накручиваю?

Как там говорили древние монахи? «Уныние есть грех. Выпей и не греши!»

— Федька, от, может, чего покрепче?

— Дедуль, я всё слышу!

— Охти ж мне, грехи-то наши тяжкие, — скрипя суставами, поднялся батюшка. — В храме от рюмочкой кагора благословлюсь во славу Божию. Завтрак-то до чаю скоро ли достанет?

Как оказалось, скоро. Если помните, то мы с Гессом успели хоть что-то перехватить перед заданием, да и в самой Польше подкрепились неплохо, а за те две-три-четыре минуты, в которые мы отсутствовали дома, здесь ещё толком и стол не накрывали.

Анчутка вынес большую сковороду шкварчащей яичницы из десяти яиц, отдельно ломти белого поджаренного хлеба, присыпанного сахарной пудрой, чесночные сухарики из ржаной буханки, сливочное масло с красным перцем и сушёным укропом, маринованные помидоры и огурцы, нарезку колбасы двух видов и отдельно — подкопчённое сало. Ароматное, нежное, бело-розовое, с крупной баскунчакской солью по коричневому краю…

Не берусь даже предположить, в кулинарной культуре какого народа подают такие плотные завтраки? Мне кажется, никто бы не отказался! По крайней мере, в нашем доме таковых не оказалось. За столом сидели дружно, весело, Даша Фруктовая, периодически поглядывая в сторону кухни, громко рассказала пару смешных историй о своей учёбе.

Мы хохотали от души все, даже Гесс падал на спину и махал лапами, вывалив язык набок. Безрогий брюнет, согласно ранее озвученным договорённостям, просто вежливо улыбался с безопасного расстояния. То есть не поддерживал стремления девушки, но и не отталкивал её, вводя бедняжку в комплексы. Он очень неглупый бес, надо признать. И хорошо, что есть правильные молитвы вкупе с Георгиевской лентой, что держат его на нашей стороне.

Потом каждый перешёл к своим делам. Отец Пафнутий засобирался в храм, его внучка отправилась за покупками с доберманом, Анчутка собрал посуду, засучил рукава и приступил к своим прямым обязанностям на кухне. У меня же на первую половину дня планировался законный отдых.

Ну, не я сам так решил, а святой старец, матюкнувшись, посоветовал мне больше спать, чтоб дурь сентиментальную из башки выкинуть. Тренировки по стрельбе и рукопашному бою должны были пройти где-то после обеда. С безрогим бесом, с Дашей, с моим псом — без разницы. Сам отец Пафнутий в присутствии внучки на меня руки не поднимал, видимо всё ещё лелея странные надежды на перерастание нашей дружбы в нечто большее.

И да, думаю, часа два я наверняка успел поспать. Потом меня бесцеремонно толкнули кулаком в плечо. Нет, не холодным носом. То есть меня разбудил не Гесс, а бес. Практически в рифму, и не сказать, чтоб я этому жутко рад, Анчутка, конечно, свой в доску, но тем не менее он по-любому нечисть, а значит…

— Да вставай уже, майн либер! — не сдержавшись, рявкнул он, одним могучим рывком сдёргивая с меня упирающееся одеяло.

— Чего надо, слуга ада?

— Ты в америкэн-рэперы решил записаться?

Декарт мне в печень, честно говоря, я и сам не знаю, с чего меня вдруг пробило на рифмование. К поэтам я никаким боком не отношусь, стихов не писал даже в годы светлой юности и пылких страстей. Но, с другой стороны, есть ли смысл отвергать это явление, даже не распробовав? Вдруг во мне долгое время беспробудно дрых великий поэт и вот именно сейчас он решил проснуться? Типа доброго утра…

— Амиго, у тебя человек с дробовиком в фатерлянде!

Слова безрогого беса подтвердил грохот выстрела. Мне хватило минуты, чтобы вскочить, одеться и, на ходу заряжая револьвер, выскочить в сени. Глазка в нашей двери не было, поэтому я толкнул её плечом, расхлебянив нараспашку, и сразу упал в положение «стрельба с колена».

Прямо перед нашим крыльцом в расстёгнутом пальто и с двустволкой в руках отплясывал летку-енку тот самый механик-самогонщик Соболев, которому не так давно мы, к хвоям сосновым, спалили весь амбар с запасом спиртного и полным самогонным оборудованием. Отец Пафнутий тогда так неслабо его поперевоспитывал, что следы профессиональной чистки морды лица были видны до сих пор.

— А-а, выходи, с…сука! Я те покажу, как… убью-у!

За забором испуганно толпилось несколько женщин — кто-то требовал позвать участкового, кто-то крестился, а кто и просто надсадно выл на одной душераздирающей ноте.

— Идите домой, вы пьяны. — Я спокойно встал, убрав револьвер в карман.

Мужик мгновенно пальнул в мою сторону, заряд крупной охотничьей дроби ушёл куда-то под крышу. В таком состоянии этот идиот даже прицелиться не мог. Я спрыгнул с крыльца и одним рывком отобрал у него ружьё. Бабы удовлетворённо загомонили, а пьяный механик, словно впервые узнав меня в лицо, широко улыбнулся:

— А-а, оба-на, ты! А я… а я… твою псину пристрелил, вот!

Наверное, у меня перехватило дыхание.

— А чё… чё он рычал на… Прям в башку с двух… стволов, ага!

Я отбросил ружьё и выхватил револьвер. Механик Соболев продолжал пьяно хихикать, пятясь к распахнутой калитке.

— Ты чё? Чё ты… как этот… Не-е, ты не выстрелишь… я ж человек! А собаку можна-а… собака не…

Я толкнул пьяного негодяя в снег и взвёл курок. Сзади кто-то обрушился на мои плечи, истошно вопила какая-то дура, кто-то звал на помощь, требовал вызвать полицию. Мне удалось скинуть нападавшего, но теперь на меня бросились уже двое, я мало что соображал в ту минуту, сознание заволок кровавый туман, в голове вообще не было ничего, кроме желания убивать, убивать и убивать!

Я даже раскидал этих двоих, но потом какое-то твёрдое животное метнулось под ноги, и меня всё-таки повалили в снег. Нечестно, но я встану, встану и покажу им всем…

— Держи от его, — доносился откуда-то издалека незнакомый мне бас, — Дашка, от револьвер отними! Анчутка, дави его, руку от за спину гни, от, не дай-то бог, вырвется!

Потом меня перевернули на спину, и могучий седобородый старик, силой раздвинув мне зубы, начал лить в рот раскалённую лаву. Боль просто невероятная! А он ещё что-то шептал на церковнославянском, и каждое слово раскалённой спицей пронзало мне мозг.

— А-а-а-а-а!!!!..

— Вышел! От же бесовская нечисть, Геська, кусь его!

Прямо перед моим носом, обдав меня жарким дыханием, клацнули самые страшные зубы на свете, и предсмертный писк беса гневливости ещё долго звенел у меня в ушах. А потом чья-то тяжёлая ладонь влепила две пощёчины, и я окончательно пришёл в себя. Поднялся на колени, обнял за шею героического добермана и, кажется, заплакал.

— Прошу прощения, отец Пафнутий, но этого молодого человека мне всё-таки придётся взять в отделение, — твёрдо объявил наш знакомец сержант Бельдыев. — Он первым напал на механика Михаила Соболева, который находился и находится в состоянии глубокого алкогольного опьянения. То есть как ни верти, а сопротивления оказать не мог. Ваш же парень угрожал ему оружием, избил его при свидетелях. Гражданин Фролов, пройдёмте.

— Да дай ты от ему хоть одеться, — заступился за меня батюшка, прекрасно отдающий себе отчёт, когда надо, а когда не надо конфликтовать с представителями власти.

Анчутка вынес мой тулуп и шапку «горку». Полицейский за это время забрал разряженное ружьё и потребовал у седой внучки отдать ему наган. Та пофырчала с полминуты, но передала оружие органам из рук в руки. Мой пёс, ничего не понимая, радостно скакал весёлым лосем вокруг, всех облаивал, всем вилял коротким хвостом, у всех путался под ногами.

Только когда полицейский повёл меня за ворота под негодующие крики баб и пьяное поддакивание механика, до него вдруг дошло, и, прижав уши, верный пёс кинулся мне на выручку. Хорошо, что бдительная курсант Фруктовая успела поймать его за ошейник, шагов десять прокатившись по снегу, пока обиженный доберман не завопил на всю улицу:

— Пусти меня, психическая! Я тебя кусь!

Ну, кусать-то он её не стал, конечно, вовремя захлопнул пасть, хотя в общей суматохе на разговаривающего пса всё равно никто не обратил внимания. Не до того было.

— За что ж чернеца-то взяли? Ить не он стрелял, а пьяница Танькин.

— Видать, от было за что, раз взяли. Монашек-то он мутный, слова от лишнего не скажет, а Прасковью Тулупову вообще как есть всю опозорил.

— Да ты что?

— От тебе и что! Раздеться от девку заставил, всю как есть голую-то ручищами облапал, обсмотрел, а от жениться не стал! Мне ж от бабка ихняя всё понарассказывала, она-то, поди, врать не будет.

— А батюшка что ж молчит?

— Ну ничё, ничё, отец Пафнутий мужик правильный, на войне был. Он уж своих не бросит. От как поедет в отделение на танке, так и беги, полиция, да поздно!

Насчёт последнего они, конечно, переборщили, бронетехники у нас нет. По крайней мере, ни за поленницей, ни в баньке я танка не видел. С другой стороны, если его не видел я, опять-таки не значит, что его у нас нет, верно? Двор святого отца полон сюрпризов.

До отделения дошли быстро, сопровождаемые всё теми же скучающими сельчанами. Зимой у нас в Пияле работы немного, свободное время потусить на пенсии у старушек есть. А когда делать нечего, так отчего ж в солидарности не побузить у отделения полиции (привычней милиции), когда все вместе, оно веселее, теплее и коллектив хороший.

Само отделение, если помните, представляло две маленькие комнаты в том же здании мэрии, но с отдельным входом в правом крыле. На внутренний ремонт, видимо, средств не выделяли. Из всей мебели — одёжная вешалка, два табурета, один стул, один письменный стол, облупленный шкаф, большой крашеный сейф для документов и табельного оружия и засохший кактус у зарешеченного окна. Плюс пара-тройка старых советских плакатов на стенах и карта нашего района.

Типа всё. Полиция! Ах да… ещё недавно освящённая. Нами же.

Мне предложили табурет в дальнем углу, наручников не надевали, участковый и так знал, что я не убегу. Механика посадили у рабочего стола, видимо, ему придётся давать показания первым. Он пытался храбриться, ругаться и даже петь, но ценители подобного поведения в полиции редки.

«Гражданин начальник» без сантиментов дал ему по шее, убрал в сейф под замок его ружьё и мой наган, снял шапку и тёплый форменный бушлат, а потом долго грел руки у батареи, не задавая ни мне, ни Соболеву никаких вопросов. Да всем и так всё было ясно.

Неясно только, как теперь выкручиваться из этой ситуации.

Не в тюрьму же нас отправлять по этапу? И так, лысина Сократова, на Севере живём, вдали от райцентра и благ цивилизации, почти как белые медведи…

— Гражданин Соболев Михаил Николаевич?

— Ах-ха, чё надо, фараон бс… без… бес-пон-то-вый… — попытался было быковать задержанный и мгновенно был сбит с табурета резиновой дубинкой по башке.

— Эй!.. больно же… ментовский беспредел, гады…

— Я ничего не видел, — честно ответил я на выразительный взгляд участкового.

— Потому что не было ничего, — уверенно подтвердил сержант Бельдыев. — Гражданин Соболев, вы готовы давать показания?

В общем, как, наверное, всем уже понятно, этот пьянючий хмырь, размазывая сопли и матерясь, полностью подтвердил свою личную версию произошедшего. Лживую насквозь, всю шитую белыми нитками, но тем не менее озвученную и запротоколированную. Короче, со слов добропорядочного механика, беззащитной жертвы моего жуткого нападения, всё было так…

Ни в чём не повинный и непривлекавшийся законопослушный гражданин Михаил Соболев ещё вчера вечером, а быть может, даже ближе к ночи начал надираться с друзьями, благо самогон у нас не гонит только ленивый. Имена и адреса к проверке прилагаются. К утру из всех четверых собутыльников на ногах стоял только наш механик, как самый упёртый и проспиртованный.

Идея взять чужое ружьё, четыре патрона и пойти мстить отцу Пафнутию за предыдущие обиды показалась ему практически библейской истиной: «Око за око! Помни, Израиль! Ибо по воле моей да наказаны будут грешники!» Ну и далее приблизительными цитатами по всему списку…

Он пошёл искать своего обидчика, очень грозно размахивая двустволкой, но никому не причиняя вреда. Это, кстати, правда. Дойдя на заплетающихся ногах до Воскресенского храма, его, помутневшего, вдруг коснулась светоносная благодать, то есть Михаил Николаевич неожиданно понял, что убивать православного батюшку в сельской церкви не комильфо, боженька такое может не одобрить. И да, своя логика в этом есть, верно?

Пальнув вверх чисто от избытка чувств и нахлынувшего благолепия, он отправился домой к отцу Пафнутию, потому что глас свыше подсказал ему, что во дворе-то как раз расстрелять старого попа очень даже можно. Это ж не в храме, никто не осудит. А уже на нашей территории он успел выпустить в облака второй и третий заряд, когда на грохот выстрелов наконец-то вышел я.

Меня он убивать не собирался, просто хотел попугать веселья ради. Поэтому и попытался разрядить обстановку, «пошутив», что застрелил моего добермана. Типа это же шутка! Сельский юмор! Три ха-ха! Вот умора, как же ловко он надул глупенького монашка-то, а? Не было ведь ничего такого! А тот почему-то драться полез…

Поэтому меня надо срочно в суд отдать за то, что вдруг напал на такого совершенно безобидного, более того, смешливого и добродушного человека, каковым и является он, Михаил Николаевич Соболев. Шах и мат тебе, монашек, брей голову, суши сухари!

Всё это было записано, прочитано и подписано. После чего отчаянного механика пинком под зад выкинули из отделения. Он упирался и требовал вернуть ему взятое напрокат чужое ружьё, но, как я понимаю, это кончилось лишь дополнительными физическими репрессиями со стороны органов.

Разговор со мной тоже был недолгим. Участковый быстро записал мой взгляд на цепь произошедших событий, отложил лист, ответил на чей-то звонок и, обернувшись ко мне, скомкал «показания пострадавшего Соболева», ловко выбросив их в корзину.

— Как же меня всё это достало! Вот говорил же тебе: чего ты тут забыл? — Он сцепил руки на груди, посмотрел в окно и уже официальным тоном продолжил: — Гражданин Фролов, тут с вами хотят встретиться. Отдельной комнаты для свиданий у нас нет, так что общайтесь прямо здесь. Пять минут, я покурю.

Сержант забрал бушлат и вышел. Практически в ту же минуту в служебный кабинет вошла Якутянка. На этот раз она была одета в песцовую шубу до середины бедра, высокие сапоги, тонкую вязаную шапочку и белые перчатки. Её уши и шею по-прежнему украшали крупные алмазы, а бездонные узкие глаза играли насмешливыми искрами.

— Чёрт побери… — вырвалось у меня.

— Помяни нечистого, и он уже тут, — серьёзно подтвердила чертовка, вскинув изящные брови и давая мне возможность подвинуть ей единственный стул.

Я подвинул, вежливость никто не отменял.

— Ты ведь не думал, что я отступлюсь, мой мальчик?

— Наверное, вам не особенно важно, что я думаю.

— А что ты думаешь?

— Что я зачем-то очень нужен вам. Что вряд ли вы намерены, образно выражаясь, «перетащить меня на сторону Тьмы». И что я не боюсь с вами говорить ни как с женщиной, ни как с представителем иной формы жизни. Надеюсь, был внятен и не бестактен?

— О да-а… — Гостья, не снимая перчаток, пару раз хлопнула в ладоши. — Мой разговор с грубиянами никогда не длится больше полуминуты.

— Пьяный механик с ружьём тоже ваша идея?

— Иногда приходится чуточку подтолкнуть события. — Она на минуточку закусила нижнюю губу. — Твоя бородатая нянька сюда не придёт, но поверь, если бы я хотела тебя убить, тот пьяница не промахнулся бы.

— Цель была иная — посмотреть, как бесогон борется со своим же бесом?

— О-о, этой скуки я насмотрелась в избытке. Простая пошаговая задача с целью получить некоторое время разговора наедине.

— Я весь внимание.

— Отлично, поэтому просто слушай и не перебивай. — Якутянка неуловимо быстрым движением сунула руку в сумочку и протянула мне обычный печатный лист, сложенный вчетверо.

— Почитай на досуге. Можешь показать своему драгоценному батюшке или даже той рыжей недотроге в офисе. Но не Дезмо! Ему об этом пока знать не следует. Уверена, чёрное перо ты хранишь в надёжном месте?

Я кивнул и, не читая, сунул бумагу в задний карман джинсов.

— Умный мальчик. Очень приятно, что мы в тебе не ошиблись. Если позволишь, я буду иногда организовывать наши встречи.

— А если не позволю?

Черноволосая красавица обезоруживающе улыбнулась, давая понять, что последняя её фраза была лишь данью вежливости и ответа не требовала, всё равно решать не мне.

— Прощай, Тео, — она встала, — я всегда говорю «прощай», а не «до свидания». Чем меньше у нас будет встреч, тем лучше.

В дверь постучали, раздалось деликатное покашливание участкового.

Якутянка вышла, оставив после себя аромат японских духов «Ямамото». Мне был знаком этот запах, я видел начатый флакон на столе в офисе Марты. Был ли это непрозрачный намёк на то, что всем известно о наших отношениях? Не знаю.

Вообще ничего не знаю, а понимаю и того меньше.

— Фёдор Фролов, — сержант полиции вновь занял своё место за столом и взял в руки мои показания, — на первый раз вы отделались устным предупреждением. Но бумаги я сохраню. Идите.

— Могу быть свободен?

— Можете. За вами пришли, а за револьвером пусть зайдёт сам отец Пафнутий. Постарайтесь, пожалуйста, больше не нарушать закон. Ну сколько можно, а?

Я не очень уверенно покивал, собрал свои вещи, оделся и вышел. У крыльца отделения меня ждала Дарья в яркой модной куртке и Гесс в военной телогрейке.

— Тео, Тео, я тебя ждал! Я тебя люблю, я скучал! Не делай так больше, не обижай собаченьку, а я тебе лапку дам! И вот, кожаный нос!

Мне с большим трудом удалось успокоить прыгающего на уровне моей головы добермана. Бедный пёс и скулил, и лаял, и едва ли не писался в снег от избытка чувств.

Он думал, что меня забрали навеки, меня увезут и посадят в тюрьму, а он как побежит за машиной, как догонит, как всех там кусь и отважно меня освободит! Или геройски погибнет в неравном бою и умрёт у меня на руках изрешечённый пулями, а я буду плакать над ним, пока его собачья душа возносится в золотые небеса, где всех принимают в рай с вкусняшками.

— Хватит прыгать уже, кобелина, — не выдержала курсант Фруктовая. — Пошли домой.

— Не любишь собаченек!

— Люблю. Но ты же не собаченька.

— А кто? — удивлённо вскинул уши мой доберман.

— Ты пёс, — уверенно объяснила девушка. — Собаченька — это что-то маленькое, женского рода. Тебе надо говорить «не любишь… э-э… псей»!

— Кого?! — ахнули уже мы с Гессом.

— Ну как бы вам объяснить, это производное. Пёс, псов, псей! Логично же.

— Обижаешь собаченьку!

— Обижаешь псю, — так же твёрдо поправила Дарья.

— Не обращай внимания, — тихо предложил я охреневшему доберману. — У неё в голове всё набекрень: полувоенное училище, тяжёлое детство, дедушка, который батюшка, плюс…

— Моральная травма из-за фамилии, — подытожил он.

— Эй, вы чего?!

— Ничего, ничего, молчим. — Дружно подняв глаза к облакам, мы одновременно начали насвистывать мелодию из рекламы сока «Фруктовый сад».

Седая внучка мигом просекла наш невинный троллинг и, к чести своей, ни капельки не обиделась. Или привыкла, а потому более не парилась. Домой мы успели где-то часам к трём на поздний обед. Отец Пафнутий потрепал добермана по загривку, сердечно обнял Дашу, а на меня даже не взглянул.

Первую минуту я чуть было не обиделся, но вовремя вспомнил, что бес гордости и тщеславия очень любит обижаться на всех и вся. Поэтому просто перекрестился на иконы, сделал два больших глотка святой воды (она уже не обжигала горло) и спокойно присоединился ко всем за общим столом.

— Ой вей, таки я дико рад, шо все ви уже прямо тут!

Анчутка подал фаршированную щуку по-еврейски, гороховое пюре-хумус, печёные треугольники из теста, посыпанные сахаром, картофельный салат с луком в стиле пражского гетто и немножечко водки. Причём чуточку разбавленной. В общем, всё в лучших традициях, красиво, вкусно, сытно и с небольшой шоу-программой.

— А ещё таки имею рассказать свежий анекдот: «Сарочка, тебе не кажется, что ты немного растолстела?» — «Ой, Абрам, я таки умоляю, это не жир, это мышцы!» — «Но зачем тебе стока мышц в твои годы? Нелепая глупая смерть и похороны в закрытом гробу…»

— Это не анекдот, — сухо поправила Даша, потому что никто и не улыбнулся.

— Таки как же верно подмечено, мадемуазель, это сплошная реальная жизнь. На тех похоронах собралась половина Одессы, люди плакали за тётю Сару, которая овдовела восьмой раз и не собиралась останавливаться. Фатал стори!

Тем не менее все попытки безрогого брюнета поднять нам настроение не увенчались успехом. Гесс, конечно, его внимательно слушал, но мало что понимал. Мы понимали всё, но смеяться почему-то не хотелось. Курсант Фруктовая кое-как изобразила вежливую улыбку, но не более.

После чего она сказала, что хочет почитать у себя в комнате, чмокнула деда в щёку и оставила нас наедине. Пользуясь случаем, я быстро рассказал о недавнем разговоре в отделении.

— От знал я, паря, нутром чуял, что не оставит тебя Якутянка-то, — тяжело вздохнул отец Пафнутий. — И ты от супротив неё без защиты, и я от не каждый миг рядом. Втянул я от тебя, Федька, а уберечь-то и не могу. Прости меня от, старика глупого, за-ради Христа.

— Не за что прощать, отче, у меня своя голова на плечах. И потом, мне, кстати, очень даже нравится быть бесогоном.

Батюшка молча перекрестился.

— Хорошо, она ещё дала мне вот это. — Я протянул ему сложенный вчетверо лист.

— Чегой-то там?

— Не знаю.

— Не читал от?

— Нет, честно.

Он осторожно развернул бумагу, быстро просмотрел, отложил, достал старенькие очки, нацепил на нос, прочитал ещё раз и протянул мне.

Я осторожно принял лист и прочёл вслух:

— «Большое равно малому, малое равно большому. От человека до скотины один шаг».

— И… что это?

— Я от думал, ты знаешь, — задумчиво покачал головой отец Пафнутий. — Видать, от загадали нам тут загадку, а мы-то и близко ответа не знаем.

— Надо попробовать разобраться. Допустим, вот эта мысль о большом и малом — это разве не из Библии?

— Да у нас-то почитай от всё на свете из Библии, — буркнул батюшка, хмуря кустистые брови. — Тебе от дали, ты и голову ломай. У меня нынче задачка-то поважнее будет. Как бы тебя, паря, самого от бесов-то уберечь?

Он оставил меня один на один с текстом и вышел в другую комнату. Я перечитал всё ещё раз в бесплодном поиске хоть каких-то намёков или подсказок. Ничего. Потом поднял лист, просмотрев его на свет лампы, но никаких тайных водяных знаков тоже не было. Можно, конечно, попробовать нагреть бумагу утюгом, или подержать над паром, или вообще выйти с ней на лунный свет, но что-то подсказывало мне не тратить зря времени.

Если мой наставник ничего не понял, тогда надо показать письмо Марте, Якутянка же разрешила. Но тогда почему она предупредила о том, что нельзя привлекать к этому Дезмо? Признаем, я сам недолюбливаю чёрного ангела, но, возможно, как раз в этом случае имеет смысл последовать известной поговорке — выслушать женщину и сделать наоборот?

В конце концов, та же Марта всё равно будет обязана доложить об этом письме вышестоящему руководству. То есть рано или поздно Дезмо узнает по-любому.

Речь ведь идёт не о нашей частной переписке, а о нескольких личных визитах довольно опасной представительницы противоположного лагеря. Бесовка она, чертовка, демонесса или вообще дьяволица какая-нибудь, это уже непринципиально. Главное, что она чего-то очень хочет от меня или через меня добиться? Ведь явно я не самый известный бесогон или бесобой, не прокачан для новых уровней, не интересен ей как мужчина, но тем не менее…

— Держи от, Федька. — Появившийся отец Пафнутий протянул мне открытую ладонь.

На ней лежал потёртый серебряный перстень с довольно странной символикой: гербовый щит, на нём оленьи рога, поверх них готический крест. Очень красивая и тонкая работа в кельтской или шотландской орнаментике.

— Примерь на средний от или безымянный. На левую.

Я послушно взял перстень, ещё раз полюбовавшись изяществом линий и мастерством неизвестного ювелира. На средний палец левой руки оно пришлось идеально.

— От и ладушки! Носи, дарю! Покуда ты от в силу да опыт не вошёл, эта вещица тебя от любого беса убережёт. Ну и в драке-то удобно.

— Я думал, для защиты от бесов достаточно креста на шее и молитвы.

— Кому бывало достаточно, а от тебе-то и нет. Крест-то носить не тяжёлый труд, веровать истинно надобно! А от молитвы читать, как святые отцы-то читали — беспеременно, каждую минуту, про себя со смирением да с пониманием, вообще от мало кто может. У меня от, грешного, оно нипочём не получалось, так что и ты носи не снимая!

Я поблагодарил его молчаливым поклоном. Честно говоря, перстень был так хорош, что возвращать его уже абсолютно не хотелось. Декарт мне в печень, да у меня с тёмных готских времён не было такой роскошной вещицы! Учитывая, как все готы любят сакральную атрибутику, включая бижутерию, браслеты, кольца, ожерелья и серьги, отец Пафнутий сделал мне поистине королевский подарок!

— И как он работает?

— А бог от его знает. Носи на руке, да и все дела. Любой от бес, что к тебе потянется, с одного его вида обделается от грязно да и плакаться в пекло побежит! Ещё можно от перстеньком-то, как кастетом, в челюсть бить, по лбу от тоже звонко будет и отпечаток красивый, за неделю не сотрёшь. Мне это итальянцы из Вероны презентовали, хотя на вид от работа британская. Я и сам-то от не один год носил, помогает, полезная штука!

— Спасибо. А что будем делать с этим письмом?

— Не разгадал от, стало быть?

— Нет.

— Тогда совета спросим. Эй, Анчутка? А поди-ка сюды!

Безрогий красавчик-брюнет появился в ту же минуту, встав словно лист перед травой. Он прочёл текст и честно пожал плечами.

— Нихт ферштейн. То есть абсолютно ни одной мысли в чугунке! Мистификатус сакрариум?

— Не умничай от тут ещё, — притопнул ногой седобородый батюшка. — От внучку мою, умницу-разумницу петербургскую, позови-ка лучше.

Курсант Фруктовая появилась в зоне видимости, словно пожарная машина МЧС, прибывшая на место ещё до возгорания.

— В чём затык, дед?

— От глянь-ка, милая. — Батюшка протянул Дарье листок с текстом от Якутянки. — Чё от думаешь свежим-то взглядом?

— Шифровка, — безапелляционно определила она. — Дайте мне полчаса форы, одну шоколадку с орешками, и мы сделаем эту фифу!

Она возилась с текстом до глубокого вечера, то тихонечко ругаясь сквозь зубы, то перебирая не слишком обширную дедовскую библиотеку. Результаты исследований никого не обрадовали.

— Эта хурма называется ассоциативный код, — наконец сдалась взмыленная бедняжка, убирая со лба мокрую седую челку. — Я многие шифры знаю, ещё со школы любила это дело, ребусы, цифровые коды, головоломки там всякие. Но здесь речь об ином, тут надо понять ассоциативный смысл послания.

— Типа как в «Алхимике»?

— Ну, по факту весь Коэльо построен на ассоциативных аллюзиях, псевдонауке, мистицизме и мыслеизвержении. Здесь всё немножко по-другому.

— Запутаннее?

— Не, всё просто, — устало фыркнула она. — Я ж говорю, надо всего лишь понять, о чём речь — о книге, о кинофильме, о картине маслом, о древней летописи, и всё встанет на свои места.

Да, по сути, действительно проще некуда. Только никто из нас в доме даже на сантиметр к решению этой загадки не приблизился. Засада…

В принципе было бы, наверное, разумнее проконсультироваться в Системе. По-любому они там следят за нами в стиле Большого брата, так что наверняка в курсе всех визитов Якутянки. Лысина Сократова, знать бы, как её зовут на самом деле? Глупо же три раза встретиться, но так и не спросить.

Отец Пафнутий тоже не в курсе, как я понял. Да и с чего бы ей кому-то признаваться? Недаром ведь в большинстве древних религий мира не рекомендуется никому называть своё истинное имя. Разумнее пользоваться прозвищем или левой кличкой. Ибо тот, кто знает твоё имя, может завладеть твоей душой! Не берусь судить, насколько всё это реально работает сейчас, но есть очень устоявшиеся заблуждения, сомневаться в действенности которых просто не принято.

Ночь прошла ровно. Гесс, правда, дважды за ночь подходил ко мне, ему снились страшные сны. Наверное, съел что-нибудь, у собак такое бывает. Гладил его между ушей, дул ему в нос, уверял, что всё будет хорошо. Он сонно кивал и верил.

А ранним утром, как только мой доберман сделал свои «грязные дела» во дворе, получив за всё дежурную похвалу, я предупредил Анчутку, что мы уходим. Вооружаться точно не имело смысла, в конце концов, мы шли не на задание, а поговорить об этом загадочном тексте. Батюшка должен был проснуться с минуты на минуту, его седая внучка несколько позже. В любом случае есть шанс успеть смотаться в оба конца за разъяснениями, это недолго.

Безрогий брюнет кивнул в знак того, что он меня услышал, а я достал из кармана карту джокера, привычно протянув её Гессу. Тот ухмыльнулся и хлопнул по ней лапой. Всё.

Через мгновение мы с ним были перенесены неведомой силой научной мысли в белый коридор. Нам навстречу поднялись двое незнакомых бесобоев: седой старик в казачьей черкеске и бритоголовый парень с бейсбольной битой в руках.

Оба улыбались. Дед вообще меня обнял:

— Добре, братик! Ох услужил, ох обрадовал, отомстил же поганым за Грицка!

Бритоголовый поддержал чуть менее эмоционально, но всё равно тепло:

— От души, братан! Короче, респект и уважуха! Не по понятиям, когда за пацана не вписались. Будут тёрки — маякни, я подтянусь.

— Гав! — чуть не обиделся Гесс.

— И тебе, короче, респект. — Парень безоговорочно подал ему руку, пожимая мужественную лапу добермана. — Без обид, если какая кошка наедет — кинь пару букв на трубу, мы замажемся!

Старик, порывшись в карманах, извлёк запылённый кусочек пилёного сахара в крошках табака и щедро ткнул под нос моему доберману. Бедный пёс самым осторожнейшим образом взял угощение в зубы, унёс его под лавку и уже там изобразил старательное чавканье.

Просто чтоб никого не обидеть, он у меня жутко вежливый и страшно воспитанный. Старика и бритоголового, к моему удивлению, вызвали одновременно.

— Надеюсь, ты это не ел?

— Я никогда не ем из чужих рук, отец Пафнутий не разрешает.

— И правильно.

— Неправильно, — опустив морду, надулся Гесс.

— Тебя могут отравить.

— Не могут.

— Уж поверь.

— Не поверю.

— Ты упёрся, что ли?

— Не упёрся.

— Тогда чего ведёшь себя как этот?

— Не как этот. Кусь тебя!

В общем, вы, наверное, уже поняли, что эта скотина короткохвостая просто ушла в несознанку и не расположена к конструктивному диалогу. С доберманами такое бывает, что-то переклинивает в собачьем мозгу, и тебе зеркалят все твои требования и просьбы с частицей «не».

Говорят, кстати, и многие дети так делают, но у ребёнка всегда больше прав, чем у животного. Кусать себя я, естественно, не позволил бы, ещё чего, не фиг баловать эту домашнюю скотину. Тем более что меня фактически спас механический сигнал:

— Следующий.

Мы с Гессом смерили друг друга взаимно уничижающими взглядами и шагнули к двери.

— Ты первый.

— Только после вас.

— Иди ты, там Марта.

— Я в курсе, но благородно пропущу тебя.

— Я тебе лапку дам.

— Давай.

На этом наша минутная размолвка была закончена полюбовным примирением сторон, к общему удовлетворению, дружбе и согласию. Я распахнул дверь, он шагнул и придержал её для меня лапой. Сзади в коридоре появился ещё один бесогон, но мы даже не успели обменяться приветствиями.

— Тео, привет! Гесс, дай пять! — Рыжая красотка в облегающем джинсовом платье помахала нам ручкой, не вставая из-за компьютерного стола.

Мой пёс сел, изо всех сил изображая неподвижную статую какого-нибудь древнеегипетского пантеона, хотя вроде бы там более в чести были кошки и шакалы. Я тоже удержался от лишних сантиментов, молча протянув ей тот самый сложенный лист бумаги.

— Типа это что?

— Это от так называемой Якутянки, если ты понимаешь, о чём речь.

— Не понимаю. Колись, что за овца? — Марта вырвала у меня листок, быстро пробежала его глазами и вновь уставилась на меня. — Ок, шарада. Примитивненько, но норм. Расскажите мне всё.

— В красном сладком перце содержится в шесть раз больше витамина С, чем в апельсине.

— Э-э…?

— Ты просила рассказывать всё.

— А-а, троллишь меня? — хлопнув в ладоши, догадалась Марта. — Ну норм, можем поговорить об апельсинах. Только мне почему-то кажется, что у тебя другие проблемы.

— Одна проблема: я никак не могу пригласить на свидание в кафе любимую девушку.

— Пригласи меня! Там вкусняшки! А я тебе лапку дам, хочешь две? И вот тебе кожаный нос! Возьми, возьми, возьми…

— Гесс, место, — в два голоса крайне вежливо и как можно мягче попросили мы.

Я же помню, что он сегодня мучился ночными кошмарами, зачем ещё и лишний раз голос повышать на бедного пса.

— Обижаете собаченьку. Не любите, никогда меня не любили. Не гладили мой зад.

— Да он из меня просто верёвки вьёт, — вздохнула рыжекудрая сотрудница Системы, выдвигая ящик стола и доставая две большущие зефирины. — А кто тут у нас хороший мальчик?

— Я, я!

Пока счастливый пёс, виляя обрубком хвоста, шумно чавкал угощением, я вкратце без лишних деталей рассказал о первом и последнем визите Якутянки. Марта терпеливо записывала всё мелким аккуратным почерком. Потом поправила очки и подняла на меня зелёные глаза.

— Не бойся, ругаться не буду, я просто всё тебе прощу. И бойся, потому что я всё прощу, но ничего не забуду.

— Декарт мне в печень?

— Вот именно.

Моя неподкупная рыжая любовь вновь углубилась в чтение, почесала в затылке, поморщила носик, покусала нижнюю губку, дважды вопросительно изогнула левую бровь и, наконец, уверенно сказала:

— Итак, речь наверняка идёт о приключениях Лемюэля Гулливера. Поясняю, «большое в малом» — Гулливер в стране лилипутов, «малое в большом» — Гулливер в стране великанов и «от человека до скотины один шаг» — он же в стране разумных лошадей, где люди выведены в образе диких существ йеху. Непонятно, почему опустили летающий остров Лапута, но ок, пусть.

Я со стоном хлопнул себя по лбу — какой примитив, какой я идиот, как всё просто.

— Поскольку общий смысл книг пастора Свифта это терпимость, толерантность и добросердечное принятие всего, с чем сталкивается человек в жизни, с любым чудом, с собственными иллюзиями, страхами, фобиями, то, конечно… Речь идёт о переговорах?

— Гесс, лизь её, пожалуйста. Она умничка.

Прежде чем Марта успела опомниться, мой преданный пёс счастливо вылизал её в обе щёки!

— Собака страшная, — взвыла рыжая красавица, умилённо обнимая добермана за шею.

На минуточку мне даже стало завидно, почему кому-то всё, а некоторым вообще ничего? Ему и зефир и обнимашки, а мне вечные разборки и неуверенные надежды на призрачное счастье. Может, отец Пафнутий прав: стоит переключить своё внимание на Дашу Фруктовую?

По крайней мере, хоть Марта поревнует, говорят, это полезно. Хотя эта если заревнует всерьёз, то, наверное, убить может. Не, не, оно не в моих интересах.

— А хотите на задание? Легко!

— Вообще-то мы не готовились, — вовремя опомнился я, но рыжая меня не слушала, потому что доберман радостно кивал в такт каждому её слову.

— А вам и париться не надо, фигня, а не задание. Мелкий бес в частном секторе, мизинцем пополам перешибить можно, ок?

— Да. — Мой пёс, не дожидаясь ответа, хлопнул тяжёлой лапой по клавиатуре и, видимо, попал не туда. А вот я из-за него точно попал!

Тьма ударила по глазам, потом вспышка солнечного света, и…

— Мы где? — высунув язык набок, спросила меня пёстрая корова-бурёнка с преданными собачьими глазами. — Дать тебе лапку? На!

— Копыто в навозе, — отрезал я, пряча руки за спину, этого мне только не хватало.

— У меня лапки, — надулся он, специально шлёпнув передним копытом так, чтоб брызги долетели и до моих джинсов. Я даже отпрыгнуть не успел.

Бесит меня с утра эта собака, просто бесит! Тем более что я-то сегодня бесогонить особо и не собирался. Это же он отправил нас двоих на работу без оружия, без серебра, без святой воды, без молитвенника, да ещё и нарядился дурацкой коровой.

— Кстати, а сам-то я как выгляжу?

— Как маленькая девочка с косичками, — честно ответил Гесс, помахивая длинным хвостом с кисточкой, как пропеллером. — Ты смешной и босиком, как бомж с Московского вокзала, мне Дарья рассказывала, бе-э-э…

Я мысленно выругался, послав всю их весёлую Систему на три буквы, и только после этого попытался взять себя в руки. Ладно, и не такие задания проваливали. Уточним некоторые детали.

— Сколько мне лет?

— Пять или шесть, худая, одетая в простое платье, всё в заплатах, жилетка драная, короткая, на шее крестик, а ещё ты замарашка, — исчерпывающе доложил (доложила) мне корова (доберман).

— Ох, лысина Сократова, из кого хоть мы беса-то изгоняем?

Мой напарник равнодушно пожал плечами. Мы стояли в зелёном полевом разноцветье, с трёх сторон окружённом небольшими оливковыми рощицами. Видимо, было самое начало осени, потому что трава под ногами начала рыжеть, но ветерок нехолодный, а солнышко скорее даже припекает.

Над головой чистая синева, облака белые, неподалёку видна то ли деревня, то ли небольшой городок, а уже где-то совсем далеко на горизонте голубовато-ультрамариновая полоска, наверняка море или океан. Несмотря на то что никакой реальной опасностью на нас не веяло, я почему-то начал впадать в лёгкую неконтролируемую панику.

— Где же мы находимся? Страна, время, эпоха, хоть что-нибудь можно было подсказать, а?

Однако небеса были традиционно глухи к моим стенаниям. Они, надо признать, вообще относятся к людям весьма пофигистически — типа поорёт и перестанет, так есть ли смысл к каждому визжащему психу прислушиваться, он же потом ещё на шею сядет?

Короче, это был риторический вопрос.

Плюс, кстати, если подходить к нему с точки зрения раннехристианской философской мысли, так и не вопрос вовсе. А банальная данность бытия. Бог не обязан рассматривать каждый писк, у него несколько более глобальные задачи. Земная жизнь создана для страданий, это твой шанс заслужить вечность в райских кущах с арфой, нектаром и в тунике. Большинству нравится.

Правда, некоторые добавляют ещё и строго определённое количество девственниц в день, но это уже межконфессиональные детали. Тоже имеет место быть, почему бы и нет…

Я вас не утомил? Честно?

— На тебе лапку, утешься, — решительно вмешался мой пёс.

На этот раз я, не задумываясь, пожал её и даже потрепал корову по загривку, а из-за ближайшей рощицы олив в нашу сторону решительно хромал лысый возрастной мужчина в чёрной рясе. Сказать, что моего подсознания коснулось смутное ощущение тревоги, значит ничего не сказать. Интуиция меня не обманула, уже спасибо, тронут…

Через несколько минут запыхавшийся монах лет сорока с хвостиком встал передо мной, мелко окрестив мой лоб (на уровне моего живота) на католический манер, и требовательно протянул руку для поцелуя.

Я осторожно отодвинулся. Мне не нравится, когда на меня смотрят раздевающим взглядом.

— Дочь моя?

Не знаю, на что он надеялся или чего ждал, но я лично ничьих рук целовать не собирался. Тем более этого губастого типа с тонзурой.

Монах явно удивился:

— Не понял, дочь моя?!

— Чего надо? — уныло откликнулся я, потому что Гесс тихонько начал подхихикивать — весело ему, сволочь остроухая.

— Сию же минуту прояви вежливость и почтение к святому отцу и посланнику самого папы римского! Целуй руку, дрянная девчонка!

Про посланника и папу он, конечно, нагло врал. Но, возможно, если б я плюнул и подчинился этой в целом вполне себе безобидной общепринятой христианской традиции, сюжет развернулся бы иначе. Но, пока меня грызли сомнения (а не гордыня ли это с моей стороны?), раскрасневшийся мужик вдруг без всякого предупреждения начал развязывать грубую верёвку на чреслах, служившую ему поясом. Ох, только не это…

— Тео, он хочет поиграть? — шёпотом спросила у меня корова. — Будет кидать верёвочное кольцо, а я его приносить? Можно?

— Нет, дорогой друг и напарник. По-моему, он просто собрался нас выпороть.

— Тебя нельзя пороть, ты же маленькая девочка!

Меж тем монах действительно засучил рукава, сложил верёвку вдвое и потребовал:

— А ну, паршивка, снимай своё… мм… платье, ибо Библия учит нас розгами поощрять младших в уважении и послушании к старшим! Иди же сюда, крошка моя-а!..

Ну, думаю, тут последние вопросы о его истинных планах были уже бессмысленны, да?

— Извращенец, — кротко выдохнул я и с места, как стоял, без замаха звонко влепил этому уроду готским ботинком промеж ног. Он явно не рассчитывал на серьёзное сопротивление со стороны ребёнка, тем более не ожидая от девочки такой силы. Чудеса-а Господние-е…

В общем, я вмял ему «пашот в омлет» от всей широты необъятной русской души. Пока монах в чёрном ловил ртом воздух, словно красавчик-президент Макрон после стакана русской водки на морозе, позади меня раздался изумлённый голос:

— Что здесь происходит, брат Фарио?

Вот с чего, а? Ведь если подумать, то у меня тут вообще-то корова есть. В смысле настоящая обученная служебная собака, которая по идее должна беречь, охранять и чуять нехороших людей за версту. Но, пока Гесс хлопал ушами, из-за той же оливковой рощицы вышло трое неизвестных лиц в таких же монашеских одеяниях. А впереди них плавно двигался ещё один, в белом, с чеканным римским лицом. Весь из себя сплошной римский патриций, высокомерный и властный.

Короче, начальство подоспело. Надеюсь, оно объяснит торопливому собрату по ордену, как нехорошо приставать к маленьким девочкам прямо на улице. Да и вообще где угодно нехорошо.

Я ошибся. Жестоко.

— Ради Христа-а и всех его апостолов, помогите-е, отец Креатор, я не… Эта девочка-а… в неё вселился-а… сам дьявол! — фальшиво простонал негодяй.

Видимо, мало получил, слишком мало. Надо было добить гада, завязать ему его же рясу над головой и направить поощряющим пенделем в сторону деревни. Ну с чего, скажите на милость, я такой сентиментальный сегодня, а?

— Это уже третья в общине Коллоди. — Старший, как я понял, этот самый отец Креатор, многозначительно обернулся к остальным. — Мы надеялись обойтись без помощи святой инквизиции, но, видимо, зло крепко пустило корни в этих неокрепших душах. Дочь моя?

Он также требовательно протянул мне руку для поцелуя. Декарт мне в печень, да что ж их всех просто клинит на этом символическом лобзании? День вообще не задался, впрочем, как и предыдущий. Просто чёрная полоса сплошняком, так и давит на карму…

Сначала этот механик Соболев, пьяная скотобаза с двуствольным ружьём, все нервы винтом выкрутил. Потом «мисс Тёмная сторона Якутии» в мехах и бриллиантах напустила таинственного туману, мистических угроз и псевдолитературных игр с маловразумительной целью. Сказать мне всё прямо вам так уж в лом было, а, милая женщина?

Потом ещё мой же доберман решил поиграть в упрямого козлика из сказки, и теперь сидит на хвосте, качает рожками и смотрит на меня коровьими глазами, а сам втихую держит нос по ветру — нет ли у кого-нибудь из добрых монахов вкусняшки для бедной голодной собаченьки? Нет, Гесс! Ты корова, сейчас ты корова, пойми уже, включайся!

— Сию же минуту целуй руку своего настоятеля, невоспитанная дрянь! — Пожилой монах резко выбросил руку, целя кулаком мне по губам.

То есть туда, где ему виделись губы маленькой девочки-пастушки, а по факту мне в живот.

Ну а поскольку настроение моё было оптимистическим, как у обиженного Сунь Укуна, царя обезьян, мудреца, равного Небу, или проще, как у «недовольного кота» из инета, я на чистом автомате поймал запястье отца Креатора в дзюдоистский захват и, сделав резкий разворот всем корпусом, просто отшвырнул его на пару метров по каменистому склону кубарем вниз. Остальные в шоке на мгновение замерли.

Ну как на мгновение, больше — наверное, минуты на три-четыре все впали в ступор. Первым опомнился тот ушлый тип, который и люлей словил от нас первым. Брат Фарио, кажется, да? Так вот именно он завопил пароходной финской сиреной:

— Я же говорил, что в девчонку-у вселился нечи-исты-ый! Он дарует этой мерзавке-е нечеловеческую силу-у! Братья мои, я поползу за помощью.

И внаглую удрал на четвереньках, собирая длинной рясой по пути весь сухостой и колючий репейник. А ведь мы ещё даже не успели толком выяснить, какой у него нечистый? В конце концов, одержимость маленькими девочками не всегда имеет под собой именно бесовскую первопричину. Вполне возможно, что он такая сволочь сам по себе, свой собственный?

Меж тем остальная католическая мафия просто так отступать решительно не собиралась. Монахи попались здоровые, морды неподкупные, кулаки у каждого как две бетономешалки и плечи на размах крыльев «боинга». Но самое страшное оказалось позади.

Тьфу, то есть не позади, а сзади, за моей спиной.

— Какая восхитительно сильная девочка, — медленно протянул старший монах, и все трое безропотно отступили.

Я чуточку удивился, как он вообще встал, бросок-то был не слабый, хребтом об камни.

— Неужели Владыка Тьмы и вправду наделил тебя чудесной силой для великих свершений? Можешь ли ты показать Его метку на своём теле?

— Типа душа стриптиза просит, старый греховодник? Облом, я сегодня не танцую.

— Оу-у, ты отказала мне дважды, — очень нехорошо улыбнулся отец Креатор, презрительно выпячивая чеканный подбородок. — Но даже самая могучая девочка не может противостоять напору четверых мужчин. Развлекайтесь, братья мои, но позаботьтесь о том, чтоб бедняжка не кричала слишком громко.

— Мы знаем, чем заткнуть ей рот, — нагло ухмыльнулись монахи.

Кажется, я всё ещё не до конца понял, куда и по какие ягоды-морошки влип в мокрый алтайский мох. И когда монахи стали дружно подтыкать спереди подолы рясы за пояс, выступив на меня омерзительно полуголым строем, мне оставалось от полноты чувств лишь сочно и яростно выругаться отборным крепким матом!

— В… на… по… у… из… не… к… и ещё раз в…!!!

Прошу прощения, видимо, в жизни бывают ситуации, когда иначе нельзя. Невозможно!

Ибо тебя просто разорвёт от буйства эмоций и яркости впечатлений. Всего-то пять русских слов, выстроенные в разнообразные, причудливо-филологические комбинации, подействовали на монахов, как японское море в цунами на художника Хокусая. Не в том смысле, что вдохновило, скорее проявило их реальную суть…

— Бесы. Как же я их сразу не просёк-то?

Не знаю, блин! Обязан был. Я же умею их видеть, даже без самогона. Так почему сразу не распознал этих уродливых рогатых тварей? Недаром говорится: век живи, век учись, а дураком помрёшь. Вот она, истинная народная философия самого практического радиуса действия!

Я стоял перед четырьмя рогатыми с гностическими мордами в серых и зеленоватых пятнах. Каждый ростом с нашего Анчутку, но заметно шире в плечах. Так называемый отец Креатор (если, конечно, это его настоящее имя!) вообще был самым крутым с фигурой ближе к равнобедренному треугольнику, любой культурист обзавидуется. Тот же Шварценеггер в лучшие свои годы и близко рядом не стоял.

Как говорится, спасибо, Марта, спасибо, любимая, я ведь, кажется, предупреждал, что мы сегодня без оружия?! Кому я это? Себе, конечно, другим оно и на фиг не надо!

— Кто сказал «бесы»? — огляделся по сторонам их главарь с горбатым носом, свёрнутым набок, пушистыми ушами и козлиными рогами, витиевато закрученными в спираль. — Где ты видишь бесов, дитя моё? Мы все тут добрые служители пастыря нашего, а единственное место, где сидит злой бес, находится у тебя под подолом. Не бойся, сейчас мы его изгоним.

— Гав? — напомнила о себе всеми забытая корова.

— Ах да, Декарт мне в печень. — Опомнившись, я торопливо хлопнул себя ладонью по лбу. — Гесс, дружище, выручай! Трое на тебе, кусаться ты умеешь, не мне тебя учить за что и как.

— Прям за всё за всё можно? — на всякий случай осторожно уточнил мой доберман. — А нас потом не засудят?

— Нет, не волнуйся, им реальные проблемы с законодательством нужны ещё меньше, чем нам. Если маленькую девочку спасёт от грязных педофилов заботливая корова — это хорошо. Это как в сказке про Крошечку-Хаврошечку.

— Расскажи-и!

— Странные слова и речи, — дважды продрав глаза, вытаращился на нас шибко умный главарь. — Я, кажется, что-то слышал о паре подлых убийц — сумасшедшем парне в чёрной рясе, которому служит собака дьявола. Кажется, их звали…

— Фас, — приказал я, и понеслось.

Монахи-рогоносцы могли ожидать от мирной коровы чего угодно, только не атаки одновременно на всех сразу, со всех сторон, по немыслимой траектории, с офигительной скоростью и громоподобным рыком!

— Кусь тебя, нехороший! И тебя кусь! Эй, ты, куда пошёл? Я тебя ещё не успел кусь! Стой на месте, не серди собаченьку-у…

Нет, не буду врать, бесы честно пытались оказать нам сопротивление. Они даже догадались встать спина к спине, заняв круговую оборону, но поскольку видели перед собой лишь агрессивную, прыгающую выше головы корову, то, естественно, больше молотили кулаками воздух.

Потом один особо ловкий, но не особо умный нечистый умудрился-таки на излёте задеть Гесса ногой в плечо. Мой бедный пёс взвыл от обиды и окончательно осатанел!

Пока он гонял распавшуюся троицу, словно мух на кухне тряпкой, мне пришлось разбираться с отцом Креатором, и это было непросто. Подчёркиваю, не для меня!

Причём не как в старой казачьей песне, а просто не для него!

Понимаете, он же видел перед собой невинного шестилетнего ребёнка, да ещё и девочку, поэтому всё время пытался тупо обхватить меня, повалить и задавить весом. Благодаря почти ежедневным тренировкам с нашим безрогим брюнетом я на раз догадывался о намерениях противника и успешно держал «святого отца» на расстоянии прямыми ударами.

А потом вдруг меня свалил мой же заигравшийся напарник, в неожиданном кульбите пнув лобастой башкой под колени. Ох и больно же, сволочь…

Я треснулся затылком о каменистую землю, так что небо в алмазах увидел прямо посреди дня. И в ту же секунду старый бес рухнул на меня всем весом, выбивая воздух у меня из лёгких.

— Вот и всё, девочка, вот и всё. Лежи смирно, и останешься жива. Но сначала отзови свою боевую корову. Воистину редкие рыцарские кони на такое способны.

Я щёлкнул пальцами правой руки. Доберман мгновенно замер, повернув ко мне умную морду.

— Ага, ага! — расхохотался нечистый, пытаясь давить мне на горло коленом (но по факту на пресс). — Я всё понял. Ты бесогон! Ты и твоя корова, это же вы, те самые, вас зовут…

— Тео, — хрипло представился я. — А его Гесс.

— Тео и Гесс, надо запомнить.

— Уж постарайся!

В этот момент я влепил отцу Креатору короткий удар с левой руки в висок! Тяжёлый серебряный перстень не подвёл. Хрустнула кость, хотя крови и не было, но винторогий вдруг пошёл красными пятнами, протяжно и страшно взвыл, а потом без предупреждения резко рассыпался в вонючую серую пыль…

А что, мне это нравится!

Трое нечистых монахов, потеряв вожака, на миг остановились, словно в раздумье, после чего с протяжным воем также опустились на землю горстью пепла. Не спрашивайте почему, я сам не знаю, может, такая корпоративная этика? Главарь погиб и ты сдохни! У нечисти возможно всё.

Вот вернусь, поинтересуюсь у отца Пафнутия. Хотя вряд ли и он в курсе…

Моей щеки коснулось горячее дыхание наигравшегося добермана.

— Тео, вставай! Мы их уже побили, они кончились, я пить хочу, ты меня не гладишь, а я хороший мальчик, бесов кусь, на тебе лапку! Ты меня больше не любишь?!

Я хотел было напомнить ему, что это именно он заставил меня навернуться, чудом не разбив себе голову, но из-за всё той же рощицы вдруг послышались отдалённые голоса. К нам направлялась целая делегация местных жителей с граблями, косами и вилами в руках. Возглавлял вооружённый отряд крестьянских повстанцев всё тот же озабоченный брат Фарио.

— Вон она! Смотрите все, видите эту девчонку? — воодушевлённо вопил он, подпрыгивая при каждом шаге. — Остановите её, пока она не распространила семя Зла по всей округе! Сожгите её во славу Спасителя нашего, избавив себя от служительницы Тьмы, а меня от грешных искушений!

— Пошли, дружище. — Я поднялся на ноги и подмигнул навострившему уши доберману. — Пора заканчивать с этим делом.

Мы собрались, оправились и сами направились навстречу местным жителям.

— Вот они! Что же вы ждёте, бейте их! Эта девчонка есть суть сам дьявол! — Религиозный визг брата Фарио быстро перешёл в хрип, когда маленькая девочка с косичками сгребла его за грудки.

— Слушай сюда, извращенец. Я, конечно, могу ещё раз врезать тебе куда следует, чтобы ты навеки забыл, как приставать к детям. Но сейчас меня интересуешь не ты, а на… в… хр… е… ё… у…ный бес, за которым я послан!

После такой матерной тирады из уст невинного ребёнка притихли все, даже моя корова, а прямо из левого уха перепуганного монаха вылез грязный безволосый бесёнок. Я молча дал ему щелбан в лоб, и он улетел, кувыркаясь вверх тормашками, куда-то в район орбиты Юпитера.

Ну вот теперь уж точно всё. Марта действительно могла не знать, что, отправляя нас против одного мелкого беса, мы нарвёмся тут на целый выводок нечистой силы. Значит, пора домой.

— Именем Господа Бога нашего заклинаю вас, хватайте девчонку! Она не смеет так обращаться со служителем Божьим! Ибо я есмь…

— Дурак. — Я отвесил ему леща, и скандальный монах всхлипнул.

— А что, так можно было? — недоверчиво спросил кто-то из крестьян.

Я разрешающе кивнул. Мы с Гессом развернулись, возвращаясь туда, где и началось наше приключение, а за нашими спинами толпа сельских жителей счастливо лупила поднадоевшего брата Фарио всем, что под руку попадало. И кстати, поделом ему!

Складываем всё вместе: католики, монахи, тонзуры, папа римский, святая инквизиция, отец Креатор, брат Фарио — получается, мы гостили где-то в Италии времён эпохи Просвещения? Ответ так и не пришёл…

В белом коридоре не было никого, значит, нам повезло, примут без очереди. Но, прежде чем мы хотя бы присели на лавочку в ожидании сигнала «следующий», офисная дверь вдруг открылась и на пороге показалась рыжая красавица. Щёки её полыхали алым, волосы были растрёпаны, а очки косо сидели на переносице. И нежный голосок моей любимой отнюдь не был полон оптимизма:

— Тео, беги! Тут наше начальство такое устроило из-за этой твоей Якутянки! Беги-и-и…

У меня не было ни времени, ни особого желания задавать уточняющие вопросы. Есть ситуации, когда слепое подчинение женщине является залогом долгой и счастливой жизни. Я хлопнул по карте джокера, позволяя неведомой волшебной силе перенести нас в светлый дом отца Пафнутия.

Батюшка как раз завершал утреннюю молитву, значит, мы вполне себе хорошо уложились по времени. Гесс быстро лизнул мою руку, дожидаясь ответного поглаживания меж ушей, и резво ускакал на кухню к Анчутке, громким лаем требуя подать свою законную миску с пайкой.

Что ж, его право. Зарабатывали мы теперь весьма неплохо, в том смысле что основные суммы тратились на еду, в новой одежде я не нуждался, а мой пёс хоть и не был чужд некоторого щегольства, скорее всего, просто не знал, какое огромное количество самых крутых и стильных прибамбасов изобретено институтами моды для по-настоящему прошаренных доберманов.

Хотя, по моему скромному разумению, наряжаться в цветные шмотки любят лишь какие-нибудь толстые мопсы да кусачие чихуахуа. Таким суровым и благородным псам, как ирландцы, кавказцы, азиаты или японцы, психологически чужды броские тряпочки и нарядные ошейники. Ну а доберман просто по факту утончённо-изысканной породы выше всего этого. По крайней мере, мне так казалось, покуда…

— Доложи от быстро, сын мой, — тихо потребовал батюшка, отведя меня в сени. — От ить нутром чую, что вы на задание с Геськой-то мотались. Смотреть мне в глаза, до греха от не доводить, да и Господа Бога-то тоже гневить не стоит, уразумел ли?

— Была короткая работёнка, — даже не пытался спорить я, поднимая левую руку.

От удара в висок здоровенного итальянского беса (отца Креатора) серебряный перстень содрал мне кожу на пальце. Нет, больно не было ни разу, я вообще заметил вот только сейчас. Но да, если б не серебро, мой увлекающийся доберман мог бы в запале драки просто упустить тот момент, когда мне сломали бы горло.

Потом, конечно, загрыз бы всех, но кому от этого легче? Ни мне, ни ему, ни бесам.

Когда я по-быстрому закончил рассказ, мой наставник удовлетворённо огладил седую бороду, покивал, подмигнул мне (в смысле внучке опять ни слова!) и, первым подойдя к столу, благословил «хлеб наш насущный», привычно, но не буднично возблагодарив за трапезу Иисуса Христа.

Нам всем (кроме Анчутки и Гесса) был сервирован завтрак в немецком стиле: бутерброды с сыром, рубленые сосиски по-нюрнбергски, отварные яйца вкрутую, сливочное масло, чай с имбирём и рождественское печенье в шоколадной глазури.

Ну и в качестве лёгкого бонуса беззаботная болтовня на немецком при подаче и перемене блюд. Иногда у меня складывалось впечатление, что этот безрогий красавчик просто нахватался по верхам в Интернете разных популярных словечек на всех языках и теперь успешно строит из себя великого полиглота. Уверен, что копни его поглубже, так окажется, что он ни одного иностранного языка толком не знает. И нет, это не значит, что я ему просто завидую! Вдруг кто подумал…

После завтрака отец Пафнутий спешно отправился в храм на службу, обещая мне попутно спокойно выяснить, чего так напугалась Марта и почему мне надо было экстренно бежать. У него по всем вопросам свои связи и свои каналы.

В конце концов, именно наш батюшка был одним из тех людей, кто стоял у истоков создания всемогущей Системы. Навсегда закрытой для жёлтой прессы международной организации, объединяющей бесогонов и бесобоев на всём постсоветском пространстве. Сложной, противоречивой, но тем не менее весьма по себе действенной. Причём единственной реально действующей на данный момент. И не имеющей аналогов нигде, кроме как у нас. Там оно не прижилось.

Якобы ещё Громыко и Косыгин из советского Политбюро ратовали за её развитие в рамках социалистического строя, а уже не к ночи будь помянутый Михаил Горбачёв просто слил все разработки коллективному Западу. Даже сейчас мне ни разу не приходилось видеть чешских или польских бесогонов, хотя считается, что имя Якуба Вендровича могло служить как пропуском на территории западных славян, так и смертным приговором, если тебя взяли бесы, а ты его друг.

По словам отца Пафнутия, этот непотопляемый поляк уже был глубоким стариком, когда они познакомились, но нечисть по-прежнему боится его как неугасимого огня! И если в тех же Соединённых Штатах Америки, Канаде, Австралии или Японии искусство изгнания бесов всё ещё оставалось уделом одиночек, то на постсоветском и частично европейском пространстве оно работало именно системно. И это заслуживало несомненного уважения.

Я, собственно, к чему всё это веду? К тому, что буквально через десять минут после ухода на службу отца Пафнутия у меня на плече возник наглый оранжевый бесёнок. Система зовёт!

— Никуда не пойду, мы только что с задания.

— Не хочешь ещё поиграть? — искренне поразился остроухий доберман, округлив глаза и делая обиженные брови домиком.

Я попытался объяснить ему, что тут имеет место некая дилемма: с одной стороны, нас действительно могут вызывать на службу, а с другой — та же Марта предупредила, что у нас реальные проблемы из-за встреч с Якутянкой.

— Вдруг нас арестуют?

— Я никогда не был под арестом. Это интересно? Пошли посмотрим? А я тебе лапку дам! И две дам, на! Лизь тебя, пойдём бесов гонять. Ну я же не наигрался-а-а!

В общем, не дожидаясь, пока он проскребёт когтями пол, и пользуясь тем, что седая внучка удалилась в «комнату для размышлений», я быстренько захватил святую воду, револьвер с серебряными пулями, сунул маленький молитвенник в карман и легонько щёлкнул пляшущего бесёнка по носу. Он опрокинулся с моего плеча, смешно сверкнув задницей.

В коридоре было так же пусто, как и при нашем возвращении с последнего задания. Но в самом офисе нас ожидала не рыжая красавица, а тощий набриолиненный тип с постным лицом и холодными глазами, затянутый в строгий костюм.

— Пожалуй, мы зайдём в другой раз. Гесс, помахай дяде лапкой.

— Стоять, Фролов! Я только что посмотрел ваши задания, — мрачно подняв на нас взгляд, отреагировал Дезмо. — Похоже, вашей дружной парочке предоставляют особые льготные условия. Мелкие и слабые бесы, отличная экипировка, своевременная помощь от Системы. Конечно, почти никакого риска, но и никакого профессионального роста. Это неправильно. Я буду вынужден поднять этот вопрос где следует.

— Вот почему мне никогда нельзя его кусь? Он же противный.

— Потому что он и на вкус такой же.

— Тогда я его хотя бы… — Доберман демонстративно поднял заднюю лапу.

— Нет, нет, друг мой, — поспешил остановить его я, — Марте же потом в этом кабинете работать.

— О, кстати о Марте, — вдруг вскинулся чёрный ангел, внешне даже не вслушивающийся в нашу болтовню. — Вы не вняли моим советам. Но, возможно, это говорит в вашу пользу, удача частенько благоволит упорным. Согласитесь, что такая девушка заслуживает самого достойного мужчину. Я помогу ей сделать правильный выбор. Вы ведь не против?

Мы с Гессом только и успели переглянуться, когда это гад нажал на клавишу ноутбука. Мгновением позже Система отправила нас на задание. Куда, зачем, на кого? Вопросов всегда много, а в случае с Дезмо ответ один: нас опять подставили. По полной!

— Гав? — тихо уточнила Марта.

Я осторожно огляделся по сторонам. Мы стояли в центре небольшого книжного магазина, полки которого до самого потолка были заставлены рядами комиксов. Весьма специфическая литература, но, судя по надписям на русском, всё-таки постепенно охватывающая и наш рынок.

Кроме нас двоих, меня и её, — никого, ни посетителей, ни продавцов. На секунду даже чуть не бросился к ней с объятиями. Но потом всё понял…

— Гесс?

— Да-а, — счастливо вывалила язык набок рыжая красавица в облегающем сине-чёрном платье и туфлях на высоком каблуке.

Декарт мне в бочку, да они там издеваются надо мной, что ли?!

На минуточку мне захотелось задрав голову повыть на луну. Но что толку, в любом случае бежать со службы мы не можем, этот чернокрылый гад устроил нам очередную подлянку. Типа задания нам до этого лёгкие доставались, ага?! Я ему лицо набью в следующий раз…

— Как я выгляжу?

— Ты Дезмо, — честно кивнула Марта. — Я очень, очень хочу тебя кусь! Можно?

— Валяй, — сдался я, у меня просто опустились руки.

Нет, ну вот так нас ещё никогда не унижали. Даже когда из меня делали маленькую девочку в неизвестной итальянской деревеньке. Помнится, был польской красавицей, узбеком с ишаком, шотландским лордом, дряхлым стариком, маленькой итальянской девочкой из округа Коллоди, кем-то там ещё, но чтоб мне получить на службе внешность именно Дезмо?!

Стать самым неприятным типом из всех встреченных мною в жизни, да ещё и рядом с девушкой, которая мне реально нравится, но которая в той же реальности мой прыгучий доберман? О нет, ребята, это более чем перебор, Фрейд озабоченный нервно курит в сторонке…

— Добрый день, чем могу помочь? — Из-за угловых полок к нам подошёл невысокий, чуть сутуловатый мужчина лет пятидесяти, в растянутой кофте с рождественскими оленями и мешковатых штанах. — Видите ли, молодые люди, я владелец этого магазинчика.

— Очень приятно, — ни капли не скрываясь, ответил за меня Гесс, невольно виляя задом.

— Э-э, вижу, ваша девушка очень любит комиксы, — слегка смутился мужчина. — Предпочитаете классику, хоррор, юмор, боевики, что-нибудь попикантнее или у вас определённые пристрастия?

— Про вкусняшки и собаченек! — радостно вскинулся мой пёс, прыгая на месте.

Продавец неуверенно покосился на меня, я сделал вид, что вообще рассматриваю потолок и странные телодвижения «моей девушки» меня лично никаким боком не касаются. Без объяснений!

— Что ж, возможно, вот это вам подойдёт. — Нацепив толстые роговые очки, мужчина достал с полки большую книгу в благородной обложке. — Очень неплохие комиксы, наш отечественный художник, классика британского детектива.

— «Собака Баскервилей», — вслух прочёл я специально для Гесса.

Рисунки действительно были великолепны, монохромная перьевая графика с редкими вкраплениями красного. Марта тут же полезла листать страницы любопытным носом, а я от греха подальше отошёл с хозяином магазина к дальним полкам. Поначалу разговор не клеился.

— И как сейчас процветает книжный бизнес?

— Вам никто не говорил, что у вас странная подруга?

— Честно говоря, постоянно…

— Понимаю…

Беда в том, что на первый взгляд нигде ни одного беса я не заметил, продавец явно не был ими захвачен, да и в самом магазинчике вроде бы нечистью и не пахло. По крайней мере, до того момента, как мы проходили мимо подсобки. Из-за дверей доносилось еле слышное покашливание.

— А, это мой племянник, у него астма от курения. Хотите — познакомлю?

Не хочу, зачем мне знакомиться с курящим астматиком. Но, не дожидаясь моего ответа, хозяин гостеприимно распахнул двери, открывая относительно небольшое помещение, от пола до потолка забитое пачками нераспакованных книг. В углу же за маленьким столом сидел натуральнейший бес.

В застиранной водолазке, мятых стареньких джинсах с прорезью для хвоста, с наркомовской бородкой, профилем фантаста Зорича и короткими козлиными рожками. Он даже головы не повернул в нашу сторону, что-то старательно размалёвывая фломастером на большом листе ватмана.

— Я занят, дописываю «Вишнёвый сад».

— Ничего, ничего, Сашенька, мы не будем тебе мешать. — Владелец вежливо прикрыл дверь. — Трудится днями и ночами, он у нас художник. Работоспособность невероятная, по одной полноформатной книге комиксов в месяц сдаёт!

— Это же… он же бес, — придя в себя, прошептал я.

— Какой бес?

— Да племянник ваш, который там рисует.

— Глупости, что за странные фантазии? Саша очень хороший и старательный мальчик, он у меня уже скоро год как пашет. И ни разу ни одного нарекания, а все ведь только и говорят, что нельзя брать на работу родственников. Вот конкретный пример обратного.

— Вы что, не видите у него рога и хвост?!

— Молодой человек, — явно обиделся хозяин магазина, демонстративно скрестив руки на груди, — я попросил бы вас… тут… пожалуйста, без оскорблений! Не хотите ничего покупать, тогда берите вашу милую даму и покиньте моё заведение.

— Тео, — уныло простонала Марта, видимо долистав книгу до конца, — нас обманули, тут нет вкусняшек. А собака страшная есть! Я её боюсь, вдруг она меня кусь?

Ну, рисунки, конечно, не кусаются, а вот странные бесы-художники, пожалуй, могут. Я вытащил из кармана револьвер.

— Вы… вы что? Это ограбление? Не надо, касса почти пуста. Сейчас мало читают. Прошу вас, берите любую книгу, только не стреляйте, я не…

— Постойте в сторонке.

— Полиция-а! — неожиданно громко взвыл продавец комиксов, ещё раз посмотрел на мой наган и рухнул в обморок от собственной храбрости.

Ладно, пусть пока себе полежит, а мы идём напролом. Я как можно деликатнее перешагнул через него и постучал в дверь подсобки.

— Я занят! — ответили оттуда.

— Выходи, бес поганый, — почему-то на старорусский манер потребовал я. — Биться будем!

— Вы что там, Романа Папсуева начитались? Не выйду, у меня работа, мне Чехова закончить надо. И вообще, не приставайте к художнику с глупостями!

Хорошо же, я рванул ручку двери, заперто изнутри. Ничего, ничего, не такая уж она и крепкая, фанера есть фанера, плечом вышибу на раз. Видимо, в подсобке это тоже вполне себе понимали, потому что…

— Тео, спаси меня-а!

Мгновением позже здоровенный доберман с книгой в зубах уже сидел у меня на руках, а к нам медленными, скользящими шагами приближалась чудовищная тварь, словно сошедшая со страниц одного из самых страшных романов сэра Артура Конан Дойла. Полтора метра в холке, чёрная свалявшаяся шерсть, по которой перекатывались лиловые и зелёные огни, налитые кровью глаза, пена из пасти, жуткие зубы и утробное рычание…

— Собака Баскервилей, — в один голос опознали мы с Мартой.

Я скинул Гесса с рук, он же тяжёлый, так и грыжу заполучить недолго, и, не целясь, выстрелил монстру в лоб. Пуля прошла насквозь, ни на секунду не замедлив шаг адского пса. Я выстрелил ещё два раза. Результат тот же, то есть никакой.

— Сейчас кинется, — честно предупредил перепуганный доберман, поджав остатки хвоста. — Я в собаченьках разбираюсь, я бы кинулся.

Решение, стукнувшее мне в голову, было спонтанным, но не гарантировавшим ничего. Да разве в нашей работе есть хоть какие-то гарантии? Просто брать и пробовать надо, вот и всё! Великий метод научного тыка ещё никто не отменял. Конан Дойл, говорите, ну-ну…

Я подхватил упавшую книгу, раскрыл концовку и махом вырвал несколько страниц. Страшная тварь споткнулась, взвыв самым жутким голосом! Её явно корёжило от боли.

— Ага, не нравится, псина этакая? Так получи ещё, Декарт мне в печень!

Я просто порвал на четыре части графический лист с изображением адского создания доктора Степлтона, и семейное проклятие рода Баскервилей тут же исчезло…

Мы с Гессом шумно выдохнули и обнялись.

— Развлекаетесь там? — деловито спросили из-за двери. — Тогда я тоже в команде.

Минутой позже из-за соседней полки вышел призрачный старик с отрезанной головой, которой он угрожающе размахивал, словно собираясь кинуть ею в нас, как шаром для боулинга.

— «Кентервильское привидение» Оскара Уайльда, — легко опознал я. — Дружище, быстренько хватай вон ту книгу в зелёной обложке. Это не самый страшный гад, он только пугать и умеет.

Рыжая Марта, глядя на меня влюблёнными глазами, мигом принесла в зубах нужный комикс. Привидение испарилось, как только я вырвал рисунок до половины. То есть книгу потом ещё и продать можно, так, лёгкий производственный брак. Берите за полцены!

— Эй, там! Между прочим, мы спешим.

— Да ну? Ох, я как раз заканчиваю, две минутки…

Я примерился было плечом к двери, но в этот момент позади нас материализовалась крупная женщина в длинном синем платье с оборками. Волосы забраны в пучок, глаза голубые, в руках топор.

Видимо, в авторской версии комикса всё-таки было принято семейное решение срубить этот вишнёвый сад самим, лишь бы не продавать его какому-то богатенькому выскочке Лопахину. И хоть, по идее, мы знали, что делать, но ведь сами рисунки-то в данный момент находятся у беса в подсобке, значит…

— Дружище, отвлеки её!

— Легко, — откликнулась Марта, скаля страшные клыки. — Я тётенек не боюсь. Поймай меня, глупая курица, нет тебе лапки, а кусь есть!

Ну понятно, что укусить оживший комикс довольно проблематично, но рисованная тётка тем не менее повелась, вздымая топор над головой. Гесс с лаем и визгом носился кругами по магазинчику, а госпожа Раневская (не Фаина!) медленно плыла за юркой рыжей красавицей.

Пока они обе (можно так выразиться?) были заняты игрой в догонялки, я с одного удара ноги вышиб замок на двери. Ушедший в себя рогатый художник не удостоил меня даже взглядом. Чёрный фломастер в его руках просто порхал.

— Ну чего прицепились, а? Рисую, я рисую.

— Сию же минуту убери эту чеховскую стерву от моего добермана, — потребовал я, приставляя ствол револьвера к его высокому лбу.

— Ой, ну всё…

Бес Сашенька раздражённо перевернул лист, и беготня в торговом зале мгновенно прекратилась, сменившись на обиженное поскуливание пса, потому что «никто больше не хочет поиграть с бедной собаченькой».

Нечистый обернулся, прямо посмотрев мне в глаза:

— Ещё что-нибудь?

Я опустил наган. Не знаю. Нельзя же вот так просто взять и пристрелить беса.

Он же не нападает, не творит зла, ничего не рушит, никого не захватывает, ни в чей разум не лезет. Он тут обычный художник-иллюстратор, если что. Даже то, что он спустил на нас героев своих же комиксов, было сделано исключительно в порядке самозащиты. Я не могу его убить.

— Что будем делать, молодой человек с собакой? — нервно спросил бес.

— Понятия не имею. А вы, получается, видите наши истинные лица?

— Само собой. Я тут кому-нибудь мешаю?

— Честно говоря, вроде бы нет. А этот владелец… он действительно твой дядя?

— Нет, конечно, но он так считает. Зачем разочаровывать человека?

— Понимаешь ли, — вздохнул я, убирая оружие в карман, — бесы по-любому приносят вред людям. Хороших и положительных среди вас нет. Поэтому сейчас мы уйдём. Но, когда я пойму, в чём твой коварный замысел, я вернусь и выполню приказ Дезмо.

— Дезмо? — неожиданно вскинулся нечистый, от изумления даже выронив фломастер. — Это не тот ангел с чёрными крыльями из Системы? Я его знаю, я рисовал его. Вот!

После недолгих поисков в ящике стола он выложил передо мной четыре небольших наброска тушью явно на блокнотных листочках. Рогатый действительно умел рисовать, не узнать Дезмо было невозможно. И должен признать, я никогда ещё не видел более злобного выражения лица…

— Откуда у тебя это?

— Так, срисовал по памяти, — уклонился бес.

— Не юли.

— Да какая разница, где-то как-то пересекались по его прежнему месту работы.

Понятно. Разница как раз таки есть. Как-то в разговорах отец Пафнутий предположил, что на Систему могут работать очень разные типы, в том числе и с противоположной стороны.

Но, по крайней мере, теперь мне было абсолютно ясно, зачем чёрный ангел отправил нас на это задание. Ему наверняка был опасен лишний свидетель.

— Я это заберу?

— Сделайте милость, не жалко. — Бес охотно отдал мне все четыре рисунка, сунув их в бумажный конвертик.

Доберман в платье тут же цапнул его пастью, аккуратно передав мне.

— Можно я уйду сам, не надо ничего говорить дяде, хорошо?

— Непринципиально, можешь и остаться, — сухо кивнул я, засовывая конверт в задний карман джинсов. — Всё равно он пока в обмороке.

— Правда могу?!

— Да. Говорю же, если что не так, мы вернёмся. Гесс, пошли!

Рогатый художник недоверчиво протёр глаза, не вполне понимая, что, собственно, происходит. Неужели суровый бесогон просто так отпустит беса? Увы, да, я и сам не рад, но по-другому не получается. Привыкай, Саша, мы все очень разные, а я вообще гот с тараканами.

Рыжая Марта, подпрыгнув, лизнула меня в щёку и хлопнула тяжёлой лапой по подставленной карте. Опля!

Мгновением позже мы стояли в сенях нашего дома.

Да, я специально подставил джокера, потому что возвращаться через Систему нам не имело ровно никакого смысла. Судите сами — Марта нас там не ждёт, а не самое сложное задание полностью провалено, более того, фактически мы попросту отказались его выполнять. Это же саботаж чистой воды.

То есть нашли беса, имели все возможности для его изгнания или уничтожения, а вместо этого расстались без упрёков и обид, едва ли не друзьями. Мы разрешили ему жить, работать и оставаться на прежнем месте. Кто нас за это похвалит: моя любимая или Дезмо? Вот именно, а на лишние разборки я сейчас совершенно не в настроении, могу и нагрубить.

Из туалетной комнаты раздался звук сливаемой воды, значит, отсутствовали мы, как всегда, недолго. Мой пёс бросился навстречу выходящей внучке, а бдительный Анчутка поманил меня:

— Тео, вы где шлялись?

— Без комментариев. А что случилось-то за две минуты?

— О майн либер, доннер веттер! — Безрогий красавчик встревоженно доложил, что во дворе у нас нежданные гости. И не его, не отца Пафнутия, а именно мои. Всё, всё, уже выхожу…

— Гесс, за мной.

— Не пойду.

— Не понял?

— Ты меня не любишь. — Остроухий шантажист спрятался за шагнувшей в сени седой внучкой. — Мне Даша на телефоне только что показала одежку для доберманов. Я всё видел!

— И что, лысина Сократова?!

— Не выражайся, — потребовал он, обиженно хмуря жёлтые бровки. — Почему ты не покупаешь мне комбинезоны, джинсы, рэперские цепи на шею, бейсболку с прорезями для ушей? Ты мне даже солнцезащитные очки ни разу не купил, вот!

— Гесс, у нас вообще-то зима.

— Нет тебе лизь!

— Ну и сам пойду, — обиделся я, хлопнув дверью в сени.

На лице Дарьи Фруктовой мелькнула победная улыбка.

Лысина Сократова, да что тут вообще происходит?! Мы только что вернулись с задания, где работали единым слаженным тандемом. В конце концов, это же мой пёс, а не её! Меня он называл своим любимым хозяином! Что изменилось за какие-то полторы-две минуты после того, как мы вместе рисковали жизнью, дружно сражаясь с ожившими рисунками беса-комиксиста? Предатель короткохвостый…

Во дворе у крыльца, в тонких леггинсах и лёгкой куртке с капюшоном, стояла рыжая Марта. Наверное, у меня на минуточку пропал голос. И дыхание тоже. И сердцебиение до кучи.

— Это… мм… в смысле привет, — неуверенно начала она, опустив взгляд и ковыряя снег носком сапожка. — Слушай, ты прости, там реально всё сложно. Нет, по тебе и Гессу всё норм, но вот эта твоя Якутянка…

— Что за крыса? — Из-за моего плеча бесцеремонно выглянула курсант Фруктовая.

— Сама овца, — мгновенно вспыхнула Марта.

Вот, как говорится, и поздоровались. Седая и рыжая, лёд и пламень, ангел и МЧС, всё это по банальной логике вещей не могло кончиться ничем хорошим. Усталый Зигмунд Фрейд предупреждал сто раз не хуже Минздрава, но кто ж их обоих слушает…

— Девочки, брейк. — Я успел встать между ними, примиряюще поднимая руки. — Позвольте мне просто представить вас друг другу. Марта, милая, это Дарья Фруктовая, внучка отца Пафнутия, из Санкт-Петербурга. Даша, прости, это Марта, сотрудница офиса Системы, та самая девушка, которую я люблю. Вопросы?

С вопросами они определились не сразу, наверное, минуту-полторы обе красотки прожигали одна другую ракетно-термоядерными взглядами, как в реальности, так и на тонком ментальном уровне. Силы были равны. Напряжение не спадало. Ни в какую.

— Пробуем снова, я буду очень стараться. Итак, Даша — мой друг. Без всяких там мыслей, надежд, двусмысленностей, подводных камней и гипотетических переходов на иной прогрессивный уровень. А Марту я люблю. Давно, практически с первого взгляда. Пока платонически, потому что без вариантов. Но перспектива здесь всё-таки есть. Поэтому давайте ещё раз повторим, вопросы?

Честно говоря, кажется, обеих милашек искренность моих слов не так чтоб особенно убедила. Слишком уж явственно раздавался в морозном воздухе скрип зубов, хруст разминаемых кулаков и стальной звон убойно скрестившихся взглядов. О-о-ох уж эти мне женщины…

Положение спас мой любопытный Гесс, не сумевший удержать себя в руках (в лапах!) и резко выпрыгнувший из дома. Как всегда, от души и в полный голос:

— Марта пришла-а! Ты хорошая, кормишь вкусняшками, я тебя лизь. Погладь мой зад!

Только после того как он от счастья практически кувыркнулся носом в сугроб, седая внучка позволила себе хоть чуточку расслабиться. Видимо, моему псу она доверяла немножечко больше, чем мне. Когда африканские страсти в архангельской глубинке слегка улеглись (присыпанные пеплом, но неугасшие!), я вежливо пригласил рыжекудрого ангела в дом.

— Нет, Тео, извини. — Марта виновато прикусила нижнюю губу. — Мне по факту вообще нельзя тут находиться. Начальство не одобрит, но ок. Да, я пришла. И да, ради тебя. Пожалуйста, прекрати любое общение с этой твоей Якутянкой. Она очень опасна. Ты можешь не нарываться?

— Милая, наши встречи не моя инициатива.

— Норм. Я-то тебе верю. Но ты понимаешь, что добром это не кончится?

— Возможно. Да, вот посмотри на досуге, взял у одного рогатого художника на задании.

Я протянул ей бумажный конверт с рисунками.

Марта вздохнула, сунула его за пазуху и порывисто шагнула мне навстречу, нежно касаясь губами моей небритой щеки. В её зелёных глазах дрожали капельки слёз. Потом один взмах белых крыльев, снежная пыль, и её не стало. Только узкие следы от сапожек на каблучках.

Помните популярную песню утомлённого жарой маньяка-фетишиста девяностых годов? «Я готов целовать песок, на который ты тут сходила…» Хвала занудному Вольтеру, меня подобные мысли не посещали, я просто был рад её визиту. Значит, она всё-таки немножко думает обо мне, как-то по-своему заботится, переживает ведь, правда? Гесс жалобно заскулил, с ним не попрощались…

— Ничё так, одобрям-с твою рыжуху. — С мужской прямотой Дарья крепко хлопнула меня по плечу. — По-любому лучше, чем чернявая бурятка. Та уж слишком на понтах.

— Якутянка, — автоматически поправил я и вежливо кивнул, не зная, собственно, как принято реагировать в подобных случаях.

— Значит, типа того что она у тебя ангел? И собака разговаривает, а вы с моим дедом гоняете бесов. Слушай, по-братски научи меня их видеть.

— Зачем?

— Нет, ну чисто из принципа. Какого Блюхера их все видят и лишь я одна как полная дура, нет? Тео, ты же нормальный парень, не без косяков, но вменяемый. Короче, научи меня!

Я попал. То есть, с одной стороны, отец Пафнутий категорически запретил всем нам даже заговаривать со своей внучкой на эту тему. Но, с другой, получается, она ведь и поседела от того, что видела бесов в детстве. Возможно, шок был слишком велик и детская психика просто впала в отрицание: ничего не вижу, не слышу и знать не хочу, потому что ничего этого нет!

Мне приходилось наблюдать похожий случай в госпитале, когда один боец, подорвавшийся на мине, категорически отказывался верить, что у него больше нет ступни. Орал матом на врачей, угрожал им судом, требовал всегда ставить перед своей койкой две тапки. В его изменённой реальности обе ноги были на месте. Не знаю, как потом сложилась судьба этого человека, моя голова тоже гудела тогда, как трансформатор после контузии.

— Слушай, давай сразу без обид? — осторожно начал я, честно глядя в стальные глаза Фруктовой. — Да, бесы есть. Да, я их вижу, и Гесс видит, и Анчутка тоже. Но! Меня учили напиваться самогоном в хлам, в гавань, в стельку, в доску, до чёртиков, и только потом постепенно мозг сам открыл какие-то там неведомые науке отделы, так что сейчас я способен видеть эту нечисть и трезвым взглядом. Но тебе этот метод не подойдёт.

— С чего бы? — героически фыркнула она, пытаясь грозно играть бровями. — Думаешь, мне напиться слабо? Я тебя умоляю, я же питерская девочка. Только представь: северный город, снег, ветра, дожди, сырость — без горячительного враз копыта отбросишь!

Я остановил её, жестом предлагая заткнуться.

Она замерла, как таракан, застигнутый на кухне.

— Враги?

— Нет, Декарт мне в печень, я просто хочу понять, зачем ты так на себя наговариваешь. Вроде бы время подросткового максимализма прошло. Отец Пафнутий на самом деле очень тебя любит, и, судя по тому, что ты продолжаешь его навещать, у вас отличные отношения внучки и деда. Какого Зигмунда в этой родственной идиллии забыли бесы?

Даша открыла ротик, пару раз порываясь ответить, потом развернулась, на военный манер щёлкнув каблуками, и надутая ушла в дом.

— Обиделась? — подошёл ко мне доберман. — Она глупая, не знает, что ты её бережёшь. А бесы плохие, их надо кусь! А она не умеет кусь.

— Согласен. — Я опустился на одно колено потрепать за шею любимого пса. — Дашка, конечно, храбрая, умеет драться, и не дурочка какая-нибудь, но всё равно без разрешения учить её бесогонству нельзя. Нас потом отец Пафнутий под банькой собственноручно похоронит. И будет прав.

— Я за тебя, на тебе лапку! Хочешь две?

— Давай.

Всё это кончилось тем, что мы с ним даже обняться успели, прежде чем из дома раздался дикий женский крик. Мы рванули с низкого старта в едином прыжке, я дёрнул дверь на себя, Гесс чёрной молнией метнулся в сени, оттуда мы оба влетели в горницу, а там…

В углу под иконами сжалась в комок курсант Фруктовая, а перед ней плясал абсолютно голый Анчутка. Лицо его исказила дьявольская гримаса, язык свисал едва ли не до подбородка, пасть как у бульдозерного ковша, на лбу рога вилами, из задницы торчит мохнатый хвост, а кривые ноги отстукивают адский ритм раздвоенными копытами. Он выглядел настоящим бесом!

— Ты что творишь, Декарт мне в печень?!

Бывший красавчик-брюнет спокойно обернулся:

— Исполняю просьбу родственницы хозяина дома, амиго!

Я не сразу въехал, о чём он. Доберман тем временем рысцой побежал вперёд, встал перед воющей внучкой и, не задумываясь, влепил ей две пощёчины слева и справа. Она мигом заткнулась, даже не попытавшись уклониться или дать сдачи.

— Не ори, — строго потребовал Гесс. — Ты визжишь, а у меня ушки болят. Не то кусь тебя.

Я же подошёл к Анчутке, который мгновенно принял прежний человеческий вид, быстро натягивая футболку и спортивные треники.

— Только один вопрос: зачем? Я понимаю, что она тебя попросила, но у тебя голова на плечах, ты ведь все наши договоры похерил, поэтому скажи уже: зачем?!!

— Тео-джан, не позволяй своему гневу захватить твоё сердце, иначе жёлчь может ударить в печень и случится недоброе для мусульманина.

— Я христианин.

— Представляешь, а я будто не в курсе?! — Негодяй всплеснул руками и поганенько ухмыльнулся. — Но если серьёзно, мон ами, то у меня был должок перед тобой, помнишь? Ты помог мне убрать лишних конкурентов с моей терра влияния. Я обещал расплатиться.

— Вот этим?!

— А что не так-то? Она сказала, что просила тебя научить её видеть бесов. Кто я такой, чтобы не верить столь юной и искренней мадемуазель из МЧС? Май чилд со слезами признала, что ты не можешь этого сделать. Именно не можешь, а не не хочешь! Я зрозумив, что у меня есть шанс помочь тебе, а значит, мы в расчёте. Плиз, битте! Ферштейн?

— Сволочь.

— Попросил бы, майн фройнд! Договор договором, но я ни разу не обещал быть хорошим. Послушным — да, но хорошим? Не-э…

Мы сбили его с двух сторон в одном эмоциональном порыве, не сговариваясь. Гесс бросился на грудь, целя клыками в горло, а я в борцовском захвате поймал его колени, сваливая на пол. Анчутка яростно сопротивлялся, но мы тоже имели немалый опыт драки с такими мерзавцами.

Курсант Фруктовая так и сидела, еле слышно всхлипывая в углу, а мы с доберманом упоённо месили беса. Кулаками и лапами, зубами и ногами, с размаха и в полную силу, как тесто для хачапури!

— Это от что ж тут творится-то, покуда я не дома?

Скорее удивлённый, чем грозный голос отца Пафнутия мы расслышали не сразу, поскольку все изрядно увлеклись. Фактически святому отцу пришлось практически вручную растягивать нас в разные стороны, как нашкодивших котят.

— Внученька, чего от они тут, а?

Даша Фруктовая осторожно встала, вытирая нос, спряталась за широкой, как красное знамя, спиной родного деда, но молчала. Настала моя очередь.

— Федька, от говори, паря, с чего вдруг сие мордобитие в моём доме?

— Поспорили по религиозным вопросам, — скрипнул зубами я.

— Да, одно из мест блаженного Августина, по которому мы не сошлись во мнении, — важно подтвердил Анчутка, слизывая кровь с разбитой губы.

Гесс просто старательно кивал в обе стороны.

— Врёте ж от.

— Врём, — так же дружно покаялись мы.

— А то от я не знаю, ага? — Отец Пафнутий сокрушённо покачал головой, вернулся в горницу, сел за стол и без угроз, тихо, но твёрдо потребовал: — Говорите все. Окромя Геськи, разумеется, он тока от гавкать и горазд. Спервоначала от Федька, потом Анчутка, потом и ты, внученька любимая. Ну так от начнём, что ль?

Если вы рассчитывали на какие-то там неожиданные сюрпризы, акты самопожертвования ради дружбы, сентиментальные братские чувства, уважение к личному мнению каждого и прочую псевдоморальную (а с точки зрения философии прямо-таки аморальную!) чушь, то приветствуйте птицу обломинго! Каждый из нас говорил исключительно за себя, со своей колокольни и в силу своего собственного, индивидуального понимания свершившейся реальности.

Подчёркиваю, не желаемого развития ситуации, а конкретно произошедших событий, какими бы они ни были и к чему бы ни привели. Батюшка выслушал нас всех троих вежливо, внимательно, не перебивая, не задавая уточняющих вопросов, словно и без того знал, чего мы мелем и какую пургу наметаем. Поэтому суд его был краток, но справедлив.

— Федька от с Геськой, пошли из дому вон, на задание. Анчутка, приготовь от обед, а потом до вечера во дворе снег от лопатой убирать да и рассыпать обратно. Метода проверенная. Ну а ты, Дашенька, внученька от любимая, со мною тут за столом садись, нам с тобой от долго разговаривать.

— Отче, — не выдержав, сорвался я, — как же так, третий раз за сегодня…

— Молчи от, паря, ибо на всё от воля Божия. Спорь не спорь, а будет всё, как Ему угодно!

И в данном контексте мне не было чем ему возразить. В конце концов, если исходить из присутствия реального беса у нас дома, то это Его решение. Только Его, и ничьё иное. Ни я, ни Гесс за наличие и деяния Анчутки неответственны, хотя да, признаём, что повар из него выше всяких похвал! Тот же Ренар, Ниро Вульф и Эркюль Пуаро даже рядом не стояли, хотя готовить умели, помните?

Если б безрогий брюнет ещё и не полез не в своё дело…

Лысина Сократова! Да он просто-напросто использовал девчонку, её иллюзии и мечты, в самой грубой и неприятной форме. Правильно мы ему вломили, но мало. Надо будет при первом же удобном случае повторить. Как на Берлин!

— Федька, от ты чего в доме-то торчишь? Тебя, поди, от служба ждёт. Чтоб мне до обеда тут был. И да, от ещё… — Седой батюшка встал и отошёл в угол, поманив меня пальцем. — Якутянка всё одно от тебя нипочём не отстанет. Но бить её от не смей! Все наши-то, кто били, стреляли, душили, все от в землю легли. Действуй умно, добром бери, она от, поди, такого-то не ожидает. Сколько о ней думаю, а всё от выходит, что непростая она. С маху от не руби.

— Ох, я буду очень стараться, обещаю.

— Дашке судьба, видать, от бесогонкой быть, как она от того ни прячется, — тяжело вздохнул отец Пафнутий. — Мне оно тоже от не в радость — бесогонить-то мужики должны, а не бабы.

— С какого Блюхера? — робко спросила подкравшаяся сзади внучка.

— А с того, что гибнут от бесогоны, как рыбья молодь, — даже не оборачиваясь, рявкнул батюшка. — Каждый от третий меньше чем за год уходит. Как тут быть? Бабы, то есть сиречь женщины, ещё от более влиянию бесов-то подвержены, ибо у них от всё на чувствах, на импульсах держится, а оно на разуме от с логикой должно быть построено.

— Дедуль?!

— Да от молчи уже. Есть от строгий запрет — в бесогоны девок не брать! Ибо от нефиг. Не срабатывают они, тока мрут зазря. Чувства от у них, а?!

Седая внучка зачем-то продолжила бессмысленный спор с дедом, но мне и так было понятно всё. На самом деле он не хочет, чтобы она бесогонила. Именно поэтому он никогда не даст согласие на её работу в Системе. А она сама достаточно быстро утомится случайными видениями бесов, не имея ни знаний, ни опыта, ни силы для их изгнания. И да, что бы вы ни искали на эту тему в Интернете, вы ничего реального не найдёте. Уймитесь, смиритесь, заткнитесь и так далее.

В Сети правды нет. Она выбросит вам все левые выписки на любую тему без малейшей гарантии подтверждения своих слов, поэтому и не отвечает ни за что. Вдумайтесь: а вот лично вы хотели бы с риском для здоровья работать в какой-то там левой конторе, которая не несёт ни малейшей ответственности за вашу жизнь? То есть когда за вас никто не попытается отомстить, восстановить историческую справедливость, расставить все точки над «i», а также все заветные горизонтальные двоеточия над «ё»? Сеть ничего не обещает, но заманивать умеет на раз.

Лично я бы поддержал отца Пафнутия, тем более что ни разу не видел в коридоре Системы ни одной женщины. Пусть это даже будет выглядеть актом махровейшего мужского шовинизма, но…

Девушек в бесогоны точно не брали, у них иная задача по жизни. Я бы даже сказал — более глобальная, чем кого-то там чем-то там куда-то там гонять. Ну, вы понимаете?

Должен признать, что на тот момент мне это казалось весьма разумным. Но, с другой стороны, если лично я не видел ни одной девушки-бесогонки, то, возможно, это не значило, что их в принципе нет. Говорили, что Белоруссия под руководством Батьки (который вечно себе на уме) давно собирает собственные отряды чисто женских бригад по умиротворению нечисти.

Там же и говорили, что все эти невинные мускулистые красотки с завидной периодичностью попадали под влияние вампиров, упырей, колдунов, бесов и поэтому никогда не могли считаться действительно боеспособными. Что хуже того, по белорусской Системе регулярно проходили странные отчёты типа «я вышла замуж (я любовница) за чёрта, за дракона, за великого колдуна, за могучего некроманта, за тёмного мага, за чёрного властелина, за всесильного демона» и так далее. То есть они не уничтожают нечисть, они выходят за них замуж, чтобы рожать от них детей, ездить на море, жить долго и счастливо…

Всё это результат допуска девушек на поле борьбы с бесами. Они проигрывают, ещё даже не успев толком ступить на эту опасную тропу, а потом ещё и публикуют об этом мемуары для других романтических дурочек. Кому как, а мне вдруг вспомнилось бессмертное стихотворение Зинаиды Гиппиус, известной модной поэтессы Серебряного века:

Помните это? Так вот, любой нормальный человек, увидев детёныша дьявола, наверное, рехнулся бы на месте, но тут история иная. Тут включается комплекс «яжмать» со всеми вытекающими последствиями…

То есть вот оно. Бесёнок, чертёнок, дьяволёнок — беги, дура! Так нет! Она там ещё и всю историю подаёт от мужского лица, типа эта «яжмать» ещё и мужчина. Представляете, что вообще она думала о сильном поле?

Что ожидало главного героя? Надо ли говорить, что ровным счётом ничего хорошего? Зинаида Гиппиус и близко не понимала мужскую психологию, за что тот же Сергей Есенин презрительно называл её Гиппиусихой…

Ну, тут уже пошли совсем откровенные извращения, хоть и не мне её судить, верно? Я рядовой бесогон, а она в той или иной мере всё-таки признанная русская поэтесса. Её даже известные художники рисовали. Хотя концовка стиха, конечно, тоже рвотная…

Да вы, наверное, я думаю, уже и так поняли, что пускать женщин на борьбу с нечистью нельзя — они заведомо проигрывают. Фрейд озабоченный, милые дамы, вот зачем вы вообще туда лезете? Феминизм, равные права, недостаток внимания, сила и независимость, восемнадцать кошек, извечное желание чего-то там доказать этим заносчивым мужикам?!

Короче, весь день пошёл насмарку. Перед выходом на новое (третье, мать его!) задание я решил выгулять Гесса, потому что он сам активно на этом настаивал. А если здоровенный доберман требует вывести его во двор, то, уж поверьте, отказать ему невозможно. В противном случае он вас просто съест. А потом сам выйдет делать свои дела под кустик, столбик или в сугроб.

В общем, как вы уже поняли, нас с напарником выперли не столько погулять, сколько остудить горячие головы. Мою, в частности, для Гесса любая драка скорее веселье и игра, то есть вспыхивает он за четверть секунды, но и отходит от силы за полминуты. Потом первым даёт лапку и виляет обрубком хвоста, крайне дисциплинированная и миролюбивая собака.

Хотя с «дисциплинированностью» я, конечно, поспешил, но он всё равно очень хороший.

— Батюшка на нас сердится? — спросил у меня доберман в фуфайке и шапке со звездой.

— Видимо, да.

— Выгонит из дома?

— Нет, Гесс, думаю, всё-таки не настолько, — утешил я пса, поплотнее завязывая ему ушанку под нижней челюстью. — К тому же если и да, то выгонят скорее меня. Тебя он не тронет.

— Я тебя не брошу. Вот тебе кожаный нос!

— Иди побегай, вдруг чего-то там непременно надо ещё раз пометить?

Мой верный пёс громко охнул, словно бы действительно вспомнил о чём-то и резко кинулся обнюхивать территорию. А потом вдруг…

В тёмно-синем небе промелькнули две большие чёрные тени, и мой четвероногий напарник замер в позе коня Петра Первого из позеленевшей (хотя правильно говорить — окислившейся) меди.

Тени неуклюже приземлились прямиком в два большущих сугроба на задней части нашего двора. Я мысленно порадовался тому, что отец Пафнутий успел забрать из отделения наган. Правда, потом вспомнил, что я уже стрелял из него по собаке Баскервилей и ещё не чистил, как и не заряжал новыми патронами с серебряными пулями. Засада-а…

А из вечерних сумерек, отряхивая снег и беззлобно переругиваясь, вышли двое парней. Один явный малоросс, стрижен под горшок, в одежде украинского покроя восемнадцатого века и с развёрнутыми плечами шириной в квадрант. Второй чуть выше ростом, длинные волосы на косой пробор, затянут в длинный сюртук студенческого покроя, а узким профилем напоминающий скорее классического д’Артаньяна с тонкими усиками.

Я обалдело протёр кулаком глаза, потому что…

— Стоять, а не то гав, — честно предупредил Гесс. — Тео, у нас во дворе незнакомые люди, они пришли забрать мои вкусняшки?

— Ох ты ж чудеса Пресвятой Богородицы, — широко, от севера до юга, перекрестился первый. — Тильки побачьте, паныч Николя, бо тут якась-то чудова псина размовляет, як людына. А то вы мне сразу: «Брешет кум Панас, брешет, не может того быть». Кой чёрт брешет, коли вот оно ж и есть?

— Я не псина, — поджал губки обиженный доберман. — Я собаченька.

— Думается, это какой-то фокус, друг мой, — снисходительно ответил стройный. — Доводилось мне с матушкой и сёстрами бывать в Нежинском цирке, так вот там странно одетый чревовещатель тоже показывал публике говорящую собаку.

Я деликатно прокашлялся в кулак, чтобы обозначить и своё присутствие в их беседе.

— А добрий вечер, пан хозяин! Прошу, за Христа ради, не прогневаться, що мы до вашей хаты без приглашения, незваны, як дьяк до свояченицы. Уж окажите нам таковую божескую милость, хоть просто рукою махните, а тока где тут стольный Санкт-Петербург?

— Ты забыл добавить «в пропорции», — с улыбкой подковырнул его приятель, так же приветливо кивая мне, как равный равному. — Видите ли, милостивый государь, мы действительно несколько потеряли направление. И наши, с позволения сказать, кони… мм…

Я осторожно проследил его взгляд. В углу двора два разнокалиберных чёрта, разгорячённые тяжёлой дорогой, утомлённо ели снег, черпая его прямо ладонями из того же сугроба. Оба рогатых тут же замерли, один приложил палец к губам, а другой указал пальцем налево.

Понятно, знаем мы их штучки. Я также уверенно махнул рукой направо.

— Чи вин немой, чи який немец, як що половины слов не розумиет?

— Немой, — сипло подтвердил я.

— Спаси Господь, — сочувственно переглянулись гости. — Молодой ведь ещё парень, а уже калека.

«Причём на всю голову», — мысленно добавил я, едва не плача от того, что мой язык отказывался мне подчиняться.

— Та при нём ще дивный пёс у смешном жупане! Яких тока чудес не встретишь на земле нашей русской в предивнейшей пропорции, як же верно, паныч Николя? До побачення, хлопцы!

— Прощайте, господа хорошие!

Оба ночных гостя поклонились, поблагодарили меня за христианскую доброту, пригласили заезжать на хутор близ Диканьки, если поеду налево из-под Полтавы и направо, если от Нежинска, а затем, вспрыгнув на спины погрустневших чертей, взвились в тёмные небеса.

Гесс разочарованно задрал морду: зашли, ушли и не поиграли. Нечестно…

— Это кто тут был, парни? — На крыльце показалась седая внучка.

— Николай Васильевич с кузнецом Вакулой, — почти благоговейно ответил я.

— Очень смешно. Вы прям Петросяны! Давайте домой, дед о чём-то поговорить хочет.

— Не верит нам? — искренне удивился доберман, захлопав ресницами.

Я развёл руками — ну не верит, а что с этим поделаешь? Всё равно, раз мы уже выгулялись, и правда пошли-ка домой. Небо над нашими головами было усыпано сиятельными звёздами, но разглядеть где-то там далеко на чёрном бархате, среди бриллиантов и жемчужин, две скользящие тени, наверное, было невозможно. На минуточку мне даже показалось, что всего этого как раз таки и вовсе не было.

Никто и близко не залетал к нам из далёкой Диканьки в снежную Пиялу, чтобы просто уточнить маршрут, как нигде не записано никаких подтверждений случайного визита великого писателя и его знаменитого литературного героя в наши северные края. Само собой, этого не было, да и не могло быть вообще ничего, кроме волшебной магии чарующей гоголевской фантасмагории.

Мне оставалось сказать самому себе, что не стоит об этом громко кричать на ухо отцу Пафнутию, он может решить, что я тайком выпиваю во дворе. Гесс тоже меня не выдаст, это не в его интересах, тут мы всегда друг друга прикрываем. То я его, то он меня, то мы друг дружку одновременно. Как-то так вот…

Следовательно, в дом вернулись тихо, Анчутка явно был наказан, с каменным лицом сидя у себя на кухне. В гостевой комнате у Дарьи горел свет, пробиваясь узкими лезвиями сквозь щель между дверью и косяком. Возможно, читала книжку или готовилась ко сну, не знаю.

Мой пёс сразу направился к своей миске и недовольно заворчал, обнаружив её пустою. Ну, своё он с безрогого красавчика всегда выбьет, а я пошёл к отцу Пафнутию. Батюшка сидел за общим обеденным столом, при тусклом свете настольной лампы что-то чертя чёрным карандашом на тетрадном листке в клеточку.

— Отче, звали?

Он неохотно оторвал взгляд от своих рисунков и, подумав, кивнул мне:

— Садись от, паря, думать будем.

— Не могу. Мне после выгула Гесса надо на задание идти. Меня послали.

— Кто посмел?!

— Вы.

— Я от старый дурак, а ты меня слушаешь? Сядь от, тебе говорю. Про внучку мою от умолчим покуда. Не об ней речь. Давай от про Якутянку да про Марту твою побеседуем. — Он подвинул ко мне лист бумаги с какими-то каракулями, поясняя и тыкая пальцем. — Вот, смотри, от это ты.

— Это не я. Вы какой-то огурец с палочками нарисовали.

— От не умничай-то, а? Критикует он тут, я тебе от не Айвазовский.

— Он, вообще, море рисовал.

— Федька! — Отец Пафнутий хлопнул ладонью по столу, и я, естественно, заткнулся. — От это ты, а это девица твоя из Системы, а это от между вами Якутянка. Ну и от Якутянка хочет от тебя помощи, однако верить-то ей нельзя. Ты куда уставился-то?

Я как раз на минуточку подумал, что кривая восьмёрка с вороньим гнездом на голове это уж точно не Марта, а палка с шариком и чёрными патлами во все стороны тоже никаким боком не холодная красавица в крупных бриллиантах, но…

— Паря?!

— А? Что? Я никуда, я тут. — Мне пришлось резко изобразить повышенное внимание. — Могу повторить: этот уродец я, эта мочалка Марта, эта кикимора Якутянка. Ей я не верю, а Марте верю, так ведь?

— Ох, да верь ты кому от хочешь, не жалко, у меня-то думка иная…

Ну, в общем и целом, пока я там общался с Гоголем, наш мудрый старец провёл тут целый мозговой штурм, предоставив практически пошаговый план секретной военной операции. Если очень коротко, то я должен полностью прекратить контакты с обеими сторонами, отойти в уголок, спрятаться под плинтусом и позволить Системе самостоятельно разбираться в ситуации.

Определённая логика в его словах была, не мне служить переговорщиком между двумя «спецслужбами». Я не дипломат, не профессионал, не обладаю и сотой долей полноты информации ни с той ни с другой стороны. И скорее всего, с этим не поспоришь. По большому счёту я никто.

Бесогоню чуть больше месяца, опыта практически никакого, всё наудачу, если бы не хоть какая-то сверхсрочная служба в армии, умение стрелять, говорящий доберман и мудрый наставник, я бы вообще пропал с тапками на первом же задании. Меня бы Тулупова-младшая изнасиловала вусмерть.

Прощу прощения, аж передёрнуло всего, как вспомнил.

Наверное, поэтому спал плохо. Пару раз даже вскакивал в холодном поту, снились какие-то демоны или черти, они за мной гонялись, я убегал, падал, дрался, кричал от ран, так что Гесс дважды за ночь подходил ко мне, поскуливая, и клал лапу на лоб, проверяя, нет ли температуры.

Однако утром я встал раньше всех. Как ни странно, бодрый, весёлый, отдохнувший, полностью готовый ко всему. Быстренько умылся, почистил зубы, накинул тулуп и вышел во двор. Душа требовала свежего северного воздуха для очищения лёгких и вентиляции мыслей в голове.

Собственно, я только успел встать на крыльце, потянуться, как всё и началось…

— Ты заставляешь себя ждать, мой мальчик, — мелодично произнесла Якутянка, материализуясь из небольшого завихрения снежной пыли прямо в центре двора, как всегда роскошно одетая и сияющая алмазами. — Как я понимаю, ты прочёл послание и, надеюсь, понял его смысл?

— Если речь о вашем завуалированном месседже, то да.

— Дошёл своим умом?

— Увы, нет. Марта помогла.

— Милая девочка, хоть слегка легкомысленна, — капризно покривила губки черноволосая гостья. — Или не слегка? Или, быть может, даже не легкомысленна, а туповата? Безоглядно влюбиться в бесогона — это, знаешь ли, чревато многими сложностями…

В ответ на её слова воздух на секунду замер, превратившись в подобие горного хрусталя, звонкого и пуленепробиваемого. Худощавый, ухоженный ангел-метросексуал в длинном сером плаще возник в противоположном конце двора. Вот только его мне тут и не хватало.

А может, пусть будет? Может, не так всё и страшно? Если присмотреться, то теперь все мы образовывали неравносторонний треугольник, и, наверное, дальше будет веселее. В конце концов, не убивать же они меня сюда пришли. Тем более что я чувствовал привычно успокаивающую тяжесть револьвера в кармане тулупа.

Хотя и, по совести, прекрасно отдавал себе отчёт в том, что вряд ли он мне понадобится, а если и да, то всё равно мало чем поможет. Разве самому застрелиться? Нет, посмотрим, что дальше. Итак, кто начинает? Вопреки правилам этикета начал Дезмо.

— Отойди от него, гнусное исчадие ада, — потребовал он, сохраняя максимально постное лицо.

— Твой ревнивый любовник? — подмигнула мне Якутянка.

— Думаю, мы все тут в курсе, кто есть кто, кому и зачем, — иезуитски ловко выкрутился я, стараясь более не вмешиваться в их яркую и насыщенную беседу.

Ну как беседу? Скорее это был базарный спор двух горячих ростовских торговок салом, если, конечно, допустить у обеих по три высших образования и наличие некой дипломатической культуры.

— Тебе не место в мире людей. Возвращайся туда, откуда пришла!

— Чисто с физиологической точки зрения все мы вышли из одних ворот, одного ущелья, одной пещеры, чтобы увидеть свет в начале жизни и идти за ним до конца тоннеля.

— Ты сейчас же уберёшься отсюда!

— Я пришла не к тебе, прими это как данность. Ты слишком скучен как мужчина, ни опыта, ни фантазии, фи-и…

— Ты не представляешь, что я способен сделать с тобой!

— Ах, хочешь об этом поговорить, шалунишка? Давай! Я опускаю взгляд, медленно облизываю губы, расстёгиваю верхнюю пуговицу и слегка распахиваю полы шубы так, чтобы ты понял, что я не ношу белья, а потом…

— Шлюха! Гулящая девка! Грязная тварь!

— О да-а! Да, ещё, ещё! И не забудь меня отшлёпать, я же такая плохая девочка-а, ай-ай-ай…

На какой-то момент мне показалось моё же присутствие лишним в этом этюде страстей. Я даже попробовал незаметно пятиться к двери, не дожидаясь начала буйной оргии двух взаимно притягивающихся противоположностей прямо у нас перед крыльцом, но в поясницу мне жёстко толкнулся нос любопытного добермана.

— Ты меня бросил. Сам пошёл гулять, а меня не взял. Ты мои столбики метишь, что ли? Тогда нет тебе лапки.

Я не стал напоминать ему о его же мелком предательстве, когда он поменял нашу мужскую дружбу на женские обещания покупки модных джинсов, цепочек и очков, а молча отступил в сторону, открывая ему обзор. Гесс изумлённо охнул, сел на хвост, но тут же вскочил, приняв героическую позу царя Леонида в Фермопильской битве. Типа это Спарта-а…

— Всем стоять, я всех кусь!

Если кто забыл, то я-то отлично помню, что у него были свои личные счёты к обеим сторонам. Ни высокомерный Дезмо, ни гордая Якутянка ни разу не попытались завязать добрые отношения с этим псом, а значит, проиграли ещё до драки. Он не будет держать условную сторону Света или гипотетическую сторону Тьмы, а просто поднакусает обоих.

И кстати, честно говоря, я последний, кто будет его за это осуждать. Но тем не менее появление Гесса вызвало у оппонентов единый вздох ярости или почтения:

— Собака дьявола…

— Тео, они опять меня обижают, — жалобно опустил острые ушки мой доберман.

Я успокаивающе потрепал его по холке, холодно взглянул на присутствующих и заметил:

— По-моему, вам пора.

— Ты отпустишь эту ведьму? — без тени раздражения уточнил Дезмо, мгновенно овладев собой. — Да у неё же руки по локоть в крови бесогонов. Ты знаешь, скольких она убила?

— Я никого не убиваю сама.

— Сколько убито при твоей помощи, дрянь?!

— Ну, допустим, немногим больше тысячи с момента функционирования Системы.

— Ты слышал, Фёдор Фролов? Убей же её!

Якутянка поправила алмазное ожерелье, попыталась беззаботно улыбнуться, но чёрный ангел вдруг распахнул вороньи крылья и собственноручно протянул мне своё же перо:

— Ты знаешь, на что оно способно.

В ту же секунду мертвенно-бледное лицо Якутянки побелело ещё больше. Казалось, от шока она не может даже сдвинуться с места, подняв ладони или голос в свою защиту. Я взял чёрное перо, длиною в мой локоть и острое, словно воронёный чеченский кинжал мастера Чиллы. Страшная вещь, между прочим…

— Убей её!

Я не пошевелился и не удостоил его ответом. Не ему мне приказывать, я не слуга.

— От оно и правильно, паря, — ворчливо раздалось за моей спиной. — Не думал от не гадал, что до такого-то дойдёт, но на всё воля Божья. Помолимся, что ль, а?

— Вздорный старик, — вновь и снова практически в один голос, как на репетиции, прошипели Дезмо и Якутянка, а потом так же синхронно исчезли с нашего двора. Всё!

— Что ж ты от за человек-то такой, Федька, — задумчиво поскрёб бороду отец Пафнутий, в кальсонах и рубахе, с большим крестом на груди, перебирая босыми ногами на ледяном крыльце. — От чего их всех к тебе так тянет-то, кто бы объяснил? Сумерки; не жизнь, сплошные сумерки…

Я демонстративно сунул второе чёрное перо за голенище высокого шнурованного сапога и беспомощно развёл руками. Батюшка покивал.

— Геську-то хоть выгулял?

— Не успел.

— Ну так гуляйте от, помогай вам Бог.

Мы с укутанным доберманом, не сговариваясь, поклонились в пояс.

Отец Пафнутий скрылся за дверью, я подтолкнул напарника во двор, а сам сел на холодном крылечке, там же, где и стоял. Виски слегка покалывало то ли от мороза, то ли от противоречивых впечатлений. Кажется, в художественной литературе это принято деликатно обозначать как «ситуация накалилась» или «сюжет вышел из-под контроля». Неразрешённые вопросы жгли мозг.

Неужели Дезмо действительно хотел смерти Якутянки? Он что, не знал, что смерть чертовки такого уровня неизменно заставит противоположную сторону нанести жёсткий ответный удар, а там и до открытого конфликта рукой подать? Ну, допустим, да, знал и хотел.

Тогда почему же сам не убил её, ведь для этого было бы достаточно одного взмаха его смертоносного чёрного крыла? Может быть, ангелам запрещено убивать? Ага, убивать им запрещено, а вот провоцировать других на убийство своим же пером как холодным оружием поражающего радиуса действия — это, Декарт вам в печень, очень даже пожалуйста?! Ну-ну…

Я отдаю себе отчёт, что Якутянка зачем-то ищет человека, способного, по её мнению, стать неким мостом или переговорщиком в обоих мирах. Вот с чего и почему она вдруг решила, что это именно я, — другой вопрос, не главный и не горящий. Ей оно надо, и это пока всё, а я уж как-нибудь потом разберусь. Если время будет.

Сейчас куда более важно, почему Дезмо этого не хочет. В чём его интерес? Неужели только в том, чтобы я вдруг зарезал Якутянку его же пером в целях личной самозащиты или клановой мести? Но это гарантированно приведёт к ещё большим проблемам. Он это знает, я знаю, все знают. И что с того?

Якутянка практически прямым текстом отписалась, что хочет переговоров, что готова к ним и просит меня их обеспечить. Опять-таки почему меня? Возможно, потому что я гот, слуга Тьмы, поклонник Gothic Anthem[16], фанат Эдгара По и послушник самой Смерти. А бывших готов, как и бывших офицеров, не бывает.

Я соглашусь с этим, ладно, но неужели один из служащих Системы вдруг противопоставил себя сохранению некой уравновешенной гармонии Добра и Зла? Диоген мне в бочку, я мало что во всём этом понимаю, но чисто как философ готов принять любое развитие событий, которое, разумеется, не приведёт к моей гибели или гибели близких мне людей. Животных, кстати, тоже!

— Гесса я вам не отдам, — непонятно к кому обращаясь, сквозь зубы предупредил я.

Мой резвый доберман меж тем преспокойно обнюхал все нужные точки и на мои душевные метания не обращал внимания ни на грош. Он вообще абсолютно счастливое по жизни существо, ни о чём не парится, живёт у лучших в мире хозяев, реализует себя в охоте на бесов и, где бы ни был, всегда умудряется выклянчивать для себя вкусняшки. Сплошной праздник каждый день!

Нам, людям, такой зависимости не понять, но он всё-таки пёс, и мир в его голове устроен чуточку иначе. Не лучше, не хуже, просто по-другому, не как у нас. Говорят, учёные доказали, что собаки не различают цвета, для них всё вокруг лишь оттенки серого. Сотни оттенков.

Просьба не путать с популярным женским (бабским) чтивом! Последнее, кстати, не моё выражение, это меня отец Пафнутий научил. В полной уверенности, что именно так выражает точку зрения всей Русской православной церкви. Он не прав?

— Пошли, — встал я, хлопнув себя по коленям. — Нам пора.

— К Марте за вкусняшками? — сразу догадался мой умненький пёс. — За вкусняшками! Ты хороший, я тебя лизь!

На самом деле мы ещё на минуточку вернулись в дом, я прихватил старенький молитвенник и небольшой пузырёк из-под ротокана, наполненный святой водой. Уж её-то у нас в доме всегда хватает с избытком. Почищенный и заново заряженный револьвер, как я и говорил, был в кармане тулупа. Серебряный перстень, словно кастет, на левой руке. Иного вооружения у нас, бесогонов, не бывает. Железо, серебро, святая вода, молитва и мат! То есть напридумывать чего другого можно сколько угодно, но смысл мне врать?

На кухне резко зашевелился Анчутка, иногда мне кажется, что он вообще не спит, а только притворяется. Однако охранные молитвы и неразвязываемая Георгиевская лента держат его в узде. Относительно, но всё же. Испортить жизнь внучке отца Пафнутия он и так умудрился.

Сам батюшка тихо молился перед иконами. Будить Дарью мы, разумеется, не стали, отрывать святого отца от молитв тоже. В конце концов, всё равно вернёмся едва ли не минута в минуту.

Эх, если б вот так можно было бы переноситься на отдых в тихий черноморский Небуг или какой-нибудь экзотический Таиланд. Надо бы непременно поговорить по этому поводу в Системе, типа когда нам, бесогонам, полагается отпуск и куда можно поехать двоим на море по льготной путёвке с доберманом? Говорят, к примеру, в Болгарии, на Слънчев бряге, под Варной, сдают номера хозяевам с собакой…

Я достал из кармана тулупа проверенный революционный наган, переложив его в поясную кобуру, поманил быстренько раздевшегося Гесса и протянул ему карту джокера.

— Давай.

Но, к моему удивлению, он вдруг влепил мне тяжёлой лапой по плечу. Пляшущий оранжевый бесёнок тут же рассыпался весёлыми искорками.

— Получается, нас вызывали? — спросил я у пса, как только мы открыли глаза в белом коридоре Системы.

Двое бесогонов приветствовали нас отстранённо-вежливыми кивками, мы ответили тем же.

На этот раз мне почему-то показалось, что отношение к нам сменилось на более прохладное. Возможно, это из-за ни перед кем не скрываемых фактов моих встреч с Якутянкой. Здесь у неё дурная, хотя, увы, вполне заслуженная слава, так что моё активное общение с этой опасной чертовкой на минуточку показалось двусмысленным даже мне самому.

Но не оправдываться же до предъявления обвинений, верно? К тому же с точки зрения классики римской философской мысли оправдывающийся априори виновен!

— Следующий.

В общем, как только один из бесобоев шагнул в двери, второй, парень моих лет, в запылённой солдатской шинели времён Великой Отечественной, тут же обернулся к нам:

— Парни, вы чё, реально Якутянку видели?

— Реально, конкретно, — подтвердил я, старательно переходя на нужный сленг. — А чё?

— Да ничё. Брешут всякое. Типа там, короче, забей!

— Забил, — согласился я. И так понятно, что именно брешут. Вопрос: кто и зачем?

Он протянул мне руку, я принял. Гесс ничего не понял, но, высунув язык, старательно покивал нам обоим. Через несколько секунд сигнал вызова призвал и второго. Мы остались одни.

Время тянулось медленно, парень в форме явно задерживался, обычно задание бесогонам подбирается по компьютеру заранее, так что на всё про всё уходит от силы пара-тройка минут. Зачем кому-то оставаться в кабинете моей девушки дольше положенного? Это неправильно.

— Дать тебе лапку?

— Давай.

— А две лапки?

— Декарт мне в печень, давай уж сразу четыре!

Счастливый доберман тут же опрокинулся на спину — чеши пузо! Чем, собственно, я и занимался ещё добрых минут пять, пока нас не соизволил пригласить металлический голос:

— Следующий!

Мы пошли. За столом сидела Марта в красно-коричневом платье с длинными рукавами и небольшим приятным декольте. Лицо её было вырезано из каррарского мрамора, того самого, что Микеланджело хвалил за лёгкий оттенок охры, придающий итальянским скульптурам теплоту человеческого тела. А голос столь холоден, что даже мой пёс не рискнул к ней ластиться.

— Бесогон Фёдор Фролов и его собака Гесс, я вынуждена временно отстранить вас от работы в Системе.

— За что?

— Уверена, слухи о ваших постоянных контактах с представителями нечисти окажутся лишь слухами, — не отвечая на мой вопрос, продолжила она.

— Какие слухи? Мы уже обсуждали это, я тебе сам всё рассказал. Ты не веришь мне, что ли?

— Верь ему, Тео хороший! Хочешь погладить мой…

— Тем не менее будет проведено тщательное расследование, сопоставление вашего доклада, улик и документов. По его результатам будет принято взвешенное решение о допуске или недопуске вас к работе в Системе.

— А бесов гонять кто будет?

— Вас это уже не касается.

— Ты хотя бы рисунки посмотрела? — спросил я, понизив голос.

— Я сказала вам всё, что должна была сказать. Вопросы и претензии можно подавать в письменном виде через канцелярию.

— Она нас больше не любит? — обернулся ко мне доберман, кажется, это открытие сразило его в самое сердце. В карих глазах Гесса стояли слёзы.

— Любит, любит, — поспешил успокоить его я, укоризненно цыкнув на Марту. — Видишь, до чего довела собаку?!

— Прошу покинуть офис, — дрогнувшим голосом продолжила она.

Мы остались стоять как стояли.

— Покиньте офис, пожалуйста!

Мы молчали. Доберман уткнул морду мне под колено, а я гладил его по спине.

— Мне что, самой вас вывести? Ок, парни! Я запросто. — Марта встала из-за стола, шагнула к нам и, крепко обняв меня за шею, жарко зашептала в ухо: — Бегите, идиоты! Я прикрою. Я за вас, за тебя и…

— За собаченьку тоже?

— И за собаченьку тоже. — Она быстро погладила печального Гесса между ушей. — Но бегите, не хватало, чтоб охрана заявилась. Отсидитесь там в вашей Пияле. Я сама скажу, когда можно будет вылезать… Чмоки!

Я также успел поцеловать её в тёплую щёку, надеясь, что это не зафиксировали камеры.

После чего честно достал карту джокера. Мгновение спустя мы уже были в нашем доме, в прихожей, ровно там, откуда отправились, и, кажется, отсутствовали не более минуты. По крайней мере, со стороны кухни только-только начал тихонько греметь посудой безрогий Анчутка, отец Пафнутий продолжал утренние молитвы, а его внучка даже пока и не проснулись.

— Хочешь ещё погулять?

— Хочу есть, где моя миска, куда он её спрятал? — И доберман, сурово сдвинув янтарные бровки, направился чинить разборки по поводу законного завтрака.

У него с этим проще — пошёл, гавкнул, получил. Не по сопатке, естественно, а миску с полноценной кормёжкой. Он зарабатывает, значит, имеет право требовать. Я, конечно, тоже, но меня отец Пафнутий строит, чтоб не зазнавался. Смирение и послушание суть есть две главные добродетели ученика бесогона. А у Гесса не забыть бы забрать его банковскую карту, если отдаст…

— Федька?

Я, собственно, только успел ещё раз умыться, как присноупоминаемый батюшка хлопнул меня сзади ладонью по плечу. Ноги автоматически подбросили меня на метр к потолку. Вот ведь я уже знал, что он умеет подкрадываться незаметно, но иногда это всё ещё оставалось сюрпризом. Разведка, Афганистан, армейская закалка…

— Попался от, паря?

— Попался, отче.

— От и я про то. — Отец Пафнутий, ухмыльнувшись, отечески потрепал меня по шее. — Ходил, поди, уже от куда?

— Ходил, — даже не попытался уклониться я. — Прикажете доложить?

— Ты ж не в роте на плацу, просто расскажи от как на духу.

В принципе, я почти как на духу, то есть на исповеди, рассказал ему о нашем коротком походе в Систему, о том, что нас сняли с работы и, возможно, в определённое время восстановят, но это неизвестно когда, да и непонятно, будет ли вообще.

Причина? Частые позывы небезызвестной всем прекрасной Якутянки на приватное общение исключительно со мной, тихим и скромным философом-готом.

Вот с чего она так ко мне прицепилась, кто бы внятно объяснил? Вроде ничего такого я не делал, гонял бесов, стрелял, дрался, был умеренно агрессивен, умеренно удачлив, всё как у всех. Завалил пару чертей, так тоже не по собственному желанию, а в порядке самозащиты, и вроде бы за них мне чёрную метку не предъявляли. Ну и?

Допустим, был бы я хотя бы творческой личностью, так нет же. В том смысле, что бесы частенько липнут именно к творцам, вспомните стихи Пушкина, лермонтовского «Демона», есенинского «Чёрного человека», книги того же Гоголя, Булгакова, Блока, Платонова и прочих. Возможно, это потому, что творческий человек, как правило, склонен к сомнениям в себе, что нечисть всегда воспринимает как лакомое сомнение в промысле Божьем. Как-то так…

Но я не творец.

В чём же затык у несвятого Юнга с пресвятым Конфуцием в русской бане под баянчик и односолодовый виски? И я не знаю, и отец Пафнутий не знал. Хотя предполагал разное:

— Может, от, паря, ты ей просто так нравишься? Ну от бабы, они ж на всё-то свой вкус имеют, им от не запретишь. Что как, от если ты-то её чисто от с мужской точки зрения, тьфу… с бабьей, как мужчина от, тьфу… Ну от ты ж меня понял, да?

— Да, отче, я всё понял. Просто не знаю, что вам ответить. Лично я ничего такого при ней себе не позволял, завлекать не пробовал, флиртовать тоже.

— Да ты что, паря? — едва не задохнулся от приступа гомерического хохота мой наставник. — Ты думаешь, что от сам взял и Якутянку-то очаровал? В то, от что она тебя отметила, я кой-как поверю, но в то, что от ты её своей неземной красотой приманил, это, увы… не могу… Ржу, а не могу!

— Тогда почему бы не спросить у неё самой?

За нашими спинами, скрестив руки на груди, стояла седая внучка. В пижаме с бабочками, разношенных гостевых тапках и с маленьким игрушечным медвежонком под мышкой. Видимо, искусство бесшумной ходьбы она унаследовала от дедушки, а любовь греть уши на чужих разговорах была уже собственной или благоприобретённой. Ну или обычное женское любопытство.

— А что ж нет-то? — задумался отец Пафнутий. — Может, и неплохой совет дала от внученька…

Лично я за подобный вопрос гарантированно словил бы подзатыльник. Но Даше Фруктовой в доме любимого дедушки позволялось многое, тем более сейчас, когда она поверила, что бесы есть.

Итак, почему всё-таки алмазная чертовка из республики Саха зациклена именно на мне? Эта тема действительно требовала серьёзного рассмотрения. В конце концов, как говорится, от отрицания проблемы она не исчезнет. Спросить у неё самой? Да, именно так! Спрошу при первом же удобном случае вместо «здрасте», а то сейчас мы имеем на руках сплошную шваль вместо приличных карт. И всё из-за неё!

Я уволен из Системы «до выяснений», некоторые бесогоны считают меня предателем, у Марты теперь сложности по работе, а Дезмо и Якутянка продолжают давить с обеих сторон. Плюс в качестве бесплатного бонуса меня вообще лишили возможности видеть любимую девушку. Если следовать философским советам Рамы, ища хоть что-то положительное в отрицательном, то лично я ну вот ни хрена хорошего во всём этом не вижу!

— Может, в баню? Кстати, там бы и позавтракали.

— В баню-то не можно, а от нужно, — решительно вскинулся отец Пафнутий. — Анчутка!

— Уже бегу, ваше святейшество, айн момент! — Практически в то же мгновение безрогий бес умчался из кухни.

— Дед, я с вами за чаем посижу или мне тут на стол накроют?

— А то, внученька, ясное от дело, с нами, у нас от тебя тайн нет. Посидим все вместе, потрапезничаем, покумекаем, глядишь, от и придумаем, как от Федьке-то нашему помочь? А то ить пропадёт от парень ни за грош.

Говорят, что баня со времён Древней Руси не просто имела для человека физиологическое (гигиеническое) значение, но и была наполнена глубоко сакральным смыслом. Я попробую немножечко объяснить на исторических примерах.

Допустим, мы вспомним старые летописи матушки-Европы, где благородные рыцари мылись раз в месяц, а то и в два, к тому же зачастую не снимая доспехов, ибо частое мытьё почиталось «грехом ублажения плоти». Средние века мало романтичны на самом деле.

Вспомним также и Золотую Орду, где татаро-монголы даже обычное утреннее умывание справедливо считали бессмысленной тратой драгоценной воды. Много ли её в песках, сухих степях и полупустынях? Кочевник мылся дождём и при форсировании рек, не слезая с седла.

Так вот между этими двумя гипотетическими полюсами цивилизаций твёрдо стояла Русь, где баня была одновременно местом омовения тела, отдыха души, общения равных (в бане генералов нет!), приёма родов, лечения от ста болезней, приведения в порядок и гармонизации внутреннего мира человека. Без баньки не решалось ничего.

Накормить, напоить, в бане выпарить — вот триединство гостеприимства русского. Тот же отец Пафнутий как-то давно говорил, будто бы в отдельных южных губерниях современной России до сих пор даже случайному гостю летом предлагают с порога принять душ!

И это не оскорбление, не намёк на пот и пыль, а банальная форма уважения к пришедшему.

Что уж говорить о нас, живущих на русском Севере; своей бани нет, считай что пропал для мира и общества как личность! В Пияле у половины села баньки, у остальных душ или ванна в квартирах, да ещё общая баня с разделением мужских и женских дней. Мы там как-то разок даже бесов гоняли, да вы помните, наверное…

К чему я это веду? К тому, что и сейчас всё началось с завтрака в уютной и чистой баньке, заботливо растопленной и подготовленной нашим прошаренным домашним бесом. По кружке чаю с блином и мёдом, потом в парилку. Седая внучка сторожила или, скорее, обороняла от Гесса накрытый стол в предбаннике. Нет, сам-то он без разрешения не возьмёт, но всю душу вымотает…

— Я от что, Федька-то, думаю. — Отец Пафнутий на минуту отложил мокрый берёзовый веник, хлебнул водички и поддал парку.

В горячем сизом мареве его тело казалось по-детски розовым, но грудь и спину украшало с десяток шрамов от пулевых или осколочных ранений, выглядящих странно белыми, словно нарисованными мелом.

— Что? — вежливо для поддержания разговора спросил я.

— Стало быть, от надо тебе, паря, на переговоры идти. Надо от!

— Вы же раньше сами говорили, что нельзя?

— Да мало ли чего я говорил-то? Поди, уж от работа у меня такая: каждый от божий день без выходных от в храме с людьми разговаривать. Бывало от такое, что на утренней службе-то одно правильным считал, а на вечерней от другое. Что ж теперь, за собственную от глупость упёрто обеими руками от держаться-то, а? Парку ещё подбавь!

Я встал с лавки и плеснул на камни воду, заранее настоянную на сосновой хвое. Густой смолистый аромат леса наполнил лёгкие. Пришло моё время браться за горячий веник.

Умение парить врождённым не является, по книжкам или видео на Ютюбе тоже вряд ли научишься, всё только на практике. Первое время батюшка поругивал меня за слишком слабый «хлёст» — не парю, а глажу! Потом за слишком сильный — веником парят, а не бьют! Чередование горячей и холодной воды должно быть правильным, без сказочных окунаний в ледяную или кипяток.

Баня, она душу лечит и тело не калечит. Я вылил батюшке шайку тёплой воды на спину, и мы продолжили разговор:

— То есть мне стоит согласиться на переговоры с Якутянкой? Причём там, куда она меня позовёт? — Я покрепче перехватил скользкий веник. — И наверняка безоружным, без Гесса, без огневой поддержки, без сотовой или радиолокационной связи?

— Ага, вроде от всё так.

— Меня убьют!

— Паря-а, ты веником-то лупи, да не заигрывайся! Не запороть меня решил ли? От же рука-то тяжёлая.

— Я не специально.

— Агась, так я от и поверил. Давай хлещи уж…

Минут через пять-шесть мы сели рядышком на горячем полке́.

— Связь от будет, это уж как-никак Система обеспечит. Ну и собаку мою от с собой возьми, раз уж другого-то оружия нельзя. Тут ить как в разведке боем, главное от понять не сколько сил у противника-то, а готов ли он их применять? Оборона от или наступление? Выжидание или от внезапная контратака? Рискнут ли от по-крупному или просто двигают политику военного сдерживания? Да ты-то всё и сам от, поди, понимаешь.

— Понимаю, — опустив голову, согласился я. — Просто умирать почему-то не хочется, особенно сейчас. Не знаю, как внятно объяснить, раньше вроде бы было попроще с этим.

— Что ж от, паря, тут дело ясное. Влюбился ты. Для нас оно тока в слабость. Эх, молодёжь…

Мы помолчали. Не знаю, о чём он думал, а у меня голова была пустая и чистая. Кайф.

— Одно тока душу-то грело, я ж от, дурак старый, думал, тебе моя внучка понравится. Ну а там от, может, и ты ей, чего ж в том дурного-то? Вы ж от для меня оба родня, глядишь, до внуков бы дожил. А того от сразу не учёл, под какой огонь-то её, бедную, вся эта любовь подставила бы…

Невеста бесогона? Я просто попробовал себе это представить. Муж на очередном задании Системы, молодая жена одна дома, и любой самый мелкий бес знает, где она, как она, её слабости, проблемы, привычки, здоровье, отдавая себе отчёт, что девушка сейчас без защиты. А если она в положении или уже с ребёнком? Вся озлобленная и мстительная нечисть только и будет ждать случая ворваться в дом бесогона! И да, уж им-то хватит одной-двух минут…

— А от, с другой стороны глянуть, так твоя-то Марта из офиса, которая ангел, она-то всегда в безопасности. За ней, поди, от и вся Система присмотрит, там охрана серьёзная. Но от Дашку-то мою под удар подставлять не смей. Не про неё этот крест.

— Я и не собирался…

— Сам знаю. Жарко от что-то, сердце щемит. Наговорились от. Пошли-ка уже, что ли, чаю пить. Простынку от подай.

Мы завернулись в горячие простыни и, подобно двум римским патрициям, вышли в предбанник, где за накрытым столом нас ожидали седая внучка и верный доберман в отделанном серебром ошейнике. Гесс, понятное дело, пользуясь случаем, старательно и даже требовательно выпрашивал у неё вкусняшки: сахар, печенье, цукаты, орешки и сушки. Да, он у нас такой, его не перевоспитаешь.

— А что ж Анчутка от не пришёл?

— Дед, он сказал, что против своих не попрёт, — кисло ответила курсант Фруктовая.

После того как безрогий бес показался ей во всей своей неприглядной красе, она уверовала, что тоже способна видеть нечисть. Ну да, уж по крайней мере его она увидела и разглядела. Больше не хочет. Сидит себе в лёгкой рубашке и тонких джинсах, с улыбочкой разливая всем чай.

Бесстыжий пёс улёгся под столом, прихлёбывая воду из миски и одновременно пытаясь прожигать всех нас снизу вверх душещипательными взглядами из серии «когда же вы наконец нажрётесь, бессердечные люди, в упор не замечающие мучения бедной голодающей собаченьки…».

— Так что порешили? — Дарья подняла на меня вопросительный взгляд.

Мы с отцом Пафнутием переглянулись и неуверенно пожали плечами. Вроде бы да, мы все в одной команде, но есть ли смысл посвящать новообращённую девушку во все детали? В конце концов, даже если она уже многое знает, это всё равно ещё не делает её бесогоном.

Бесогонкой? Бесогоншей? Бесобойкой? Или вообще какой-нибудь бесоразгоняйкой?

Не знаю. В общем, как-то так, мне оно непринципиально.

По факту мы уже были готовы обойтись некими общими фразами, призванными как-нибудь заболтать и отложить неразрешённую проблему, когда в окошко постучал красавчик-брюнет. Правильно, его же нам только что не хватало для полного боекомплекта.

— Пусти ужо, — кивнул батюшка.

Я встал, отпер двери и впустил Анчутку. Бледного и напуганного, левое нижнее веко у него заметно дёргалось. А ведь он у нас, мягко скажем, не трусишка, постоять за себя умеет, в пекле жил. Но сейчас, глядя, как у него губы прыгают, надеяться на то, что это от счастья, не приходилось.

Видимо, в глазах у всех нас явственно читался немой вопрос, поскольку наш красавчик, ни к кому не обращаясь, просто рухнул на колени в предбаннике и простонал:

— Фашисты идут!

Я махом бросился к окошку, Дарья резво кинулась вслед за мной, но всё-таки первым к холодному стеклу прижался нос любопытного добермана. Мы двое, в четыре руки, кое-как оттянули его за уши от окна и были вынуждены лишь констатировать очевидное. Поясняю…

Действительно, невзирая на поздний час, наш тихий двор заполнялся неизвестно откуда взявшимися посторонними людьми. Даже на первый взгляд я бегло насчитал двенадцать или тринадцать солдат вермахта в форме штурмовых частей СС времён Третьего рейха.

Не люди, конечно. Черти, чтоб их всех ракообразно к Фрейду на кушетку в порядке живой очереди. Крепче выражаться нельзя, тут девушка, отцом Пафнутием нипочём не благословляется…

На самом деле их наверняка было больше, потому что они постоянно прибавлялись, активно возникая из ниоткуда. При форме, при оружии, уверенные в себе, наглые и деловые. Зато вполне понятно, в честь чего и зачем черти сюда заявились? Знак вопроса я поставил чисто символически.

Ни для кого не был тайной их визит на наш двор, и мы и они знали, зачем пришли. Нечисть рогатая снова нашла нас, месть за своих для них свята, да и кто бы сомневался. Просто так нас в покое уже никогда не оставят. Даже если мы извинимся. Дважды.

— От ить черти.

— Дед, это немцы. Те же самые ролевики-реконструкторы, что в прошлый раз тебя на площади вешали. Типа флешмоб тако-о-ой… Ой, за что?!

Отец Пафнутий прервал речь внучки выливанием ей остывшего чая за шиворот.

— Говорю тебе, от черти, значит, черти! Федька, скажи от ей.

— Если тебе довелось хоть раз суметь увидеть бесов, то это навсегда, — торопливо бросился объяснять я. — Просто повнимательней присмотрись к физиономиям этих «фрицев», и ты легко заметишь истинные черты их морд, проступающие сквозь маски человеческих лиц.

— Какого Блюхера… — начала возмущаться она, но вовремя прикусила язычок.

Даша резко побледнела, у неё судорожно сжимались кулаки и дрогнули губы. Я дал сигнал Гессу: быстренько лизь её два раза, пусть успокоится девочка. Верный пёс понял меня без слов, когда надо, он бдительный и умный. Большой розовый язык щедро умыл седую внучку от подбородка до лба и обратно. Она икнула, чихнула, вытерла нос и благодарно кивнула. Работаем.

Меж тем быстро, по-военному, одевшийся батюшка направо-налево раздавал приказы:

— Анчутка, от подними-ка половицу, достань пулемёт-то. Ставь от его в оконце, да стёкла-то не побей! Будешь от стрелять короткими очередями, как подойдут поближе. По своим-то стрелять от сможешь?

— Какие они мне свои, ваше святейшество?!

— Добро же. А ты от, паря, бери винтовку внизу, там, в коробе-то, ещё с полсотни патронов от с пулями серебряными. Бей тока по офицерам, цель в лоб! Гранаты от не тронь, не стоит от из-за всякой ерунды людей по ночи зря баламутить.

— Понял, отче.

— Дашка?

— Угу…

— Курсант от Фруктовая?!

— Есть, — опомнившись, вытянулась она.

— Нос от вытри! И бегом марш за мной от, ползком и до дровяного сарая. Прикроете?

— Так точно, — в один голос слаженно ответили я, безрогий брюнет и мой доберман. Который, впрочем, сразу добавил «гав-гав!». Типа ловко выкрутился, ага.

Меж тем Анчутка так быстро вскрыл пол, словно и без того отлично знал, где и какое оружие у нас припрятано. Я помог ему вытащить станковый пулемёт Максима без щитка, две коробки с лентами, а он передал мне дореволюционную мосинскую трёхлинейку с лотком патронов.

По требованию батюшки ему и седой внучке были торжественно вручены два воронёных пистолета ТТ, по-моему, сорок четвертого или сорок пятого года.

— Стрелять-то, умеешь от, внученька?

— Не хуже некоторых, между прочим. — Гордая курсант МЧС, задрав носик, мрачно забрала ствол. — Отметьте, я даже не спрашиваю вас, чё за хурма тут творится, но очень хочу знать: кто виноват?

К моему немалому изумлению, взгляды всех присутствующих дружно сошлись на мне. И ты, Брут?! В смысле и ты, Гесс? Он радостно вывалил язык и подмигнул, конечно же он как все, он в команде, это же здорово, да? На тебе лапку!

— Мы от пошли, пожалуй. — Отец Пафнутий обнял меня на прощанье, показал кулак безрогому бесу и ласково потрепал по холке пса. — Паря, продержитесь от минут пять-шесть, ну от максимум десять. А уж там-то… как говорится… не при девице будь сказано… победим их от, короче!

— Но пасаран. — Дарья подняла кулак правой руки к плечу.

Они ушли из дверей баньки, по-пластунски нырнув в снег, я наконец-то смог одеться, а то эта греческая тога уже несколько задолбала. Потом мы с Анчуткой погасили свет, распахнули оконце и без предупреждения дали первую очередь по фашистским оккупантам. Причём, судя по той ярости, с которой безрогий брюнет жал на гашетку, с немцами у него были личные счёты:

Ему вторил старенький «максим», набирающий голос, и грозные линии пуль буквально скосили первые ряды. Немцы залегли, но мне казалось, что их ряды только прибывают. Стройный высокий офицер СС в надвинутой на лоб фуражке что-то крикнул на немецком, взмахнув вальтером, и на этом моменте подставился под мою пулю. Одним меньше…

В условиях реальных боевых действий профессиональный тандем снайпера и пулемётчика почти непобедим. Один накрывает огненным ливнем широкие площади, другой точечно достаёт уцелевшего противника. Схема старая, проверена ещё, Декарт мне в печень, со времён Англо-бурской войны. Там и тогда это срабатывало, да и в условиях наших последних кавказских войн этот дуэт зарекомендовал себя вполне успешно.

— Ахтунг, ахтунг! — раздалось под ночным небом над снежной скатертью двора. — Русишь пастор Паффнутий, унд монашек-партизанен Фиедька, унд либ доберман Гесс, виходить по одному! Немецкое командование гарантирует вам всем горячий пища, холодный водка, толстый баба, европейский свобода! Вам есть сезонный работа в Германии на благо Третий рейх, сбор вишня и черешня. Арбайт унд дисциплинен! Аусвайс и дойчен марки! Я? Я, я!

— Дас ист фантастиш, — на автомате продолжил я, отчего Анчутука, дрогнув, поднял на меня круглые глаза по царскому пятаку. — Чего? Просто вспомнилось, я не предатель, не парься!

— Верю, мон ами, доверяй, но проверяй.

— Тогда просто валим их всех, чего ждать-то, психологической атаки в лоб?

— Ты про советский фильм «Чапаев»?

— Да.

— Не про современный сериал «Страсти по Чапаю» с кучей странных тёток?

— Нет.

— Ну тогда заправляем вторую ленту.

Мы улыбнулись друг другу. Пулемёт вновь ожил, теперь разразившись так называемой штопкой. Это когда пули ложатся не в упор, а сверху, нахлёстом, тем не менее гарантированно накрывая цель. Якобы этот метод стрельбы изобрели русские офицеры во время Первой мировой, что было особенно актуально в условиях затяжной окопной войны.

И пусть у нас во дворе никаких окопов, само собой, не было, тем не менее атака противника захлебнулась, из активной фазы переходя в скучно-позиционную. Вот так вот, гады…

Помнится, на фронтах той же Первой мировой войны подобное вот окопное противостояние могло длиться часами, днями, неделями и кое-где даже месяцами. Они там даже брататься успевали, пить вместе, обговаривая время атак, артиллерийских обстрелов и всё такое прочее. Лишь бы не причинить вреда друг другу. Да на фиг кому вообще упёрлось умирать за кайзера или царя?!

— Боюсь, нам на такую роскошь не приходится рассчитывать. Они явно намерены взять нас штурмом!

— Ты о чём, амиго?

— Ложись! — успел крикнуть я, одновременно склоняя носами в пол любопытные головы Анчутки и Гесса.

Брошенная граната рванула буквально в двух шагах от оконца баньки, разнеся стёкла вдребезги. Нас троих осыпало мелкими осколками, абсолютно никому не улучшив настроения. Даже мой доберман обиделся, хотя он первый воспринимает любую драку как игру.

Когда гул в ушах на минуточку стих, я осторожно выглянул во двор. Немцы всё так же лежали стройными рядами, по десять — двадцать «зольдатен унд официрен», выставив шмайсеры и штурмовые винтовки в нашу сторону. Все ждали команды к атаке.

— Если они резко пойдут строем по флангам, то нам не устоять, — честно предупредил я сурово склонившегося у прицела беса.

— Я их всех кусь? — с безрассудной отвагой бодро предложил мой пёс.

В ответ лишь секунда выразительного молчания. Видимо, мы с безрогим брюнетом и так были достаточно красноречивы.

— Нет вам лапки, — обиделся он и улёгся под стол лакать воду из миски.

— Я перед тобой обязательно извинюсь, но можно чуточку позже? — вежливо попросил я, вскидывая винтовку в стрельбе с колена.

Старая трёхлинейка на этот раз неожиданно тяжело дала отдачу в плечо, но тем не менее уже второй фашистский командир начал удивлённо проверять пальцем глубину дырки во лбу. Не сомневайтесь, унтер офицерик, прошило насквозь!

— Браво, мон ами, — сдержанно похвалил меня Анчутка, коротким яростным прицельным огнём не давая прочим гитлеровцам даже шанса поднять голову.

Вообще-то нормального чёрта одной серебряной пулей нипочём не завалишь, проверено на собственном опыте, эта нечисть рогатая может и с шестью пулями в башке перегрызть горло любому человеку, а потом вернуться на лечение в пекло, как в санаторий. Поэтому считается, что опытные бесогоны с чертями в драке не вяжутся, выхлоп минимальный, а проблем огребешь столько, что весь остаток жизни только на лекарства работать. И то если очень повезёт.

— Слева заходит гад с гранатой, тормознёшь? — попросил безрогий красавчик.

Я выстрелил навскидку, целя не в голову или грудь, а конкретно в кисть руки. Граната упала в снег и взорвалась под ногами героя Германии. Судя по воплю, чего-то там крайне важное ему всё-таки задело или оторвало. А глядя на то, как он высокими балетными прыжками умёлся с нашего двора, этот чертяка сделает себе карьеру как хороший танцор у того же Цискаридзе.

— А ты весьма опасный тип, амиго. Не хотел бы я, чтоб ты застал меня в Париже со своей любовницей.

— У меня нет любовницы.

— С Мартой?

Я молча направил ему ствол трёхлинейки между ног.

— Тео, не надо, — неожиданно вступился Гесс. — Давай лучше я сам его кусь?

Бедный бес на секунду потерял голос, потом покрыл нас обоих матом и вновь нажал на гашетку. Пулемёт вновь заплевал свинцом всю территорию. Тем не менее, несмотря ни на что, черти во дворе продолжали прибывать. Как бы героически мы ни оборонялись в маленькой баньке, рано или поздно они подползут поближе и просто сожгут нас фаустпатронами.

Это лишь банальный вопрос времени, ничего личного, никакого паникёрства, провокаций или героизма. Мне не раз приходилось бывать в подобных ситуациях в горах, и, если бы не своевременное покрытие поляны дальнобойной артиллерией или успешный вылет трёх-четырёх «вертушек», всю роту можно было бы хоронить как павших смертью храбрых. По крайней мере, на моей памяти именно так объясняли какую угодно смерть любого погибшего горе-солдатика.

Подорвался на своей же мине, случайно попал под колёса нашей же бронемашины, повесился из-за измены любимой девушки, перепил ворованного у медиков спирта и упал в пропасть, выдернул чеку гранаты и ждал как дурак девять секунд, и всё такое прочее.

В любом случае родственникам всегда и по-любому напишут: «Пал смертью храбрых во время исполнения служебной задачи, боевого долга перед Родиной, Отечеством и всем народом России. Помним, скорбим, чтим! Возможно, так суждено сгинуть и нам…»

— Право, амиго! На два часа.

— Есть. Принял. Снял.

— Лево, на двадцать три.

— Есть.

— Прямо, слева, справа, на час, пять, восемь! И я тебя лизь!

— Гесс, заткнись, пожалуйста.

— Почему вам можно, а мне нельзя?

Потому что для тебя, дорогой мой пёс, всё это игра, в которой ты ничего не понимаешь, а у нас тут стреляют всерьёз. Тебе под столом таких тонкостей не понять. А нам и объяснять-то некогда, немцы открыли такой шквальный огонь, что мы с Анчуткой, наверное, минут пять — десять просто свернулись калачиками на полу, уповая лишь на то, что пушек у них нет и баньки у нас на Севере делают из соснового сруба, в котором пули вязнут на глубине пары сантиметров.

— Ты обещал мне сдать Дезмо, — пользуясь случаем, напомнил я.

— Издеваешься, братушка? Вот прямо сейчас, да, самое время нашёл…

— Почему нет? Всё равно лежим нос к носу и головы не поднять. Колись, раз дал слово.

Безрогий бес витиевато выругался по-валлийски, но, поскольку огонь всё равно не стихал, деваться ему было некуда. Он стряхнул с волос мелкие осколки стекла и начал:

— Дезмо, он же Дезмониэль, один из павших ангелов низового звена. Проявил полное раскаяние и молил о прощении. Иногда такое возможно, ибо не тебе и не мне судить о воле небес. Потом несколько сотен лет провёл на так называемом покаянии. Это значит, прожил десятки человеческих жизней в праведной вере, без особых косяков, как правило принимая мученическую смерть. Сейчас работает на Систему, консультант по особым заданиям. Нареканий к нему нет, доверия, впрочем, тоже. К своим бывшим знакомцам по пеклу относится с особой ненавистью. Попасть к нему в лапы хуже, чем в то же ровенское гестапо.

Я вдруг вспомнил, что тот же отец Пафнутий когда-то говорил мне — если передать связанного Анчутку в научные лаборатории Системы, то его разберут на органы и молекулы.

— Многие наши его помнят. Кое-кто готов правую руку собственными зубами отгрызть, лишь бы дотянуться до его горла. Да, он знает, что я здесь. Возможно, уже доложил куда следует, но почему-то высшее руководство лояльно относится к нашему непростому батюшке, ему многое прощается. Из-за невозможности тронуть его Дезмо докапывается до тебя.

— Это я знаю.

— Но ты не знаешь его цели. Поговаривают, что в своём религиозном экстазе и жажде уничтожить как можно больше бесов и чертей Дезмо сам провоцирует большую войну. Чем больше крови будет у тебя на руках, тем скорее ты станешь легендой в Системе. А когда легенду убьют, — красавчик хищно облизнул тонкие алые губы, — убьют непременно, уж поверь, исключений не бывает… чернокрылый Дезмо первый поведёт ряды бесобоев на священную месть!

— И мир заполыхает снова, — тихо прошептал я.

— А ля гер ком а ля гер?

— Погоди, ты заметил, что всё это время разговаривал нормально, без всякой этой бульварной иностранщины. То есть можешь, если захочешь, да?

— Жё нё компран па, их ферштее нихт, не розумию вашу мову? — удивился он.

Ладно, скотина ты эдакая, всё равно я узнал много нового. Да, это не радовало, не все знания вызывают приступ счастья, но, как говорили старики-римляне, предупреждён, значит, вооружён!

Под окном баньки взорвалась ещё одна граната. Если бы залетела к нам внутрь, рассказывать было бы нечего, а красивый некролог о себе любимом, наверное, диктовался бы мною с розовых перистых облаков. Но, как говорится, военное счастье изменчиво. Ситуация неожиданно развернулась другим боком. Двери дровяного сарая широко распахнулись и…

— Декарт мне в печень, так у него всё-таки был танк?!

Никто не ожидал такого решительного открытия второго фронта. Фырча мотором и сминая снег гусеницами, за нас вступился старенький Т-26 с красными звёздами на башне, не знаю, каким чудом уцелевший после Финской войны. Пушка его пока молчала, но пулемёт стучал не переставая. Противник был вынужден залечь и начать перегруппировку на местности.

Пользуясь случаем, я смог хоть как-то встать сбоку, изредка отстреливая особо ретивых фрицев, но в целом они всё равно пёрли в баню как черти! И это не фигурально выражаясь.

— Почему нашим чертям в России так нравится немецкая форма времён сорок первого — сорок пятого годов?

— Ты кого спрашиваешь, камрад? Лично для меня загадка.

Лысина Сократова, да я сам себя спрашиваю, просто вслух. Но, если подумать (а под пулями, как ни странно, всегда тянет к отвлечённым размышлениям), видимо, какая-то определённая скрытая закономерность в этом есть. Значит, им оно сильно нравится, раз одеваются. Удобно, комфортно, эффектно, плюс отвечает внутренним посылам и сразу расставляет все точки над ё.

К примеру, тех же реконструкторов не заставишь выглядеть теми, кем им не хочется, верно? Понятно, что раз есть наши, советские бойцы, то должны быть и фрицы. Но решение всегда добровольное. Каждый отыгрывает своего, кому что легло на душу, кто на что способен, кому что ближе, у кого, в конце концов, возможностей больше для того или иного образа. А на другом сборе они могут свободно меняться местами, это же просто игра.

— Слева на двадцать два с четвертью.

— Есть. — Я спустил курок, макая пятачком в снег очередного рогатого унтера.

— Прямо по траверсу, на двенадцать дня.

— Якутянка?!

Я вовремя успел убрать палец с курка и чудом не выстрелить по команде Анчутки. Во-первых, послать пулю в лоб женщине — это неприлично. Тем более знакомой, с которой мы уже хоть как-то, но общались. А во-вторых, если вспомнить, чем это кончалось для всех других бесогонов, то…

На мгновение весь мир замер. То есть стрельба прекратилась, нападающие на нас черти залегли картонными фигурками, как в кино. Что-то кричащий мне безрогий красавчик так и остолбенел с распахнутым ртом, из ствола старого танка всё-таки грохнул выстрел, застыв вспышкой огня и дыма. Остановилось практически всё.

А через центр боевых действий, прямо посередине двора, словно бы и не касаясь рыхлого снега сапожками на высоком каблуке, прямиком к баньке шла изящная черноволосая красавица в песцовой шубе с алмазами на высокой груди.

— Тео, мальчик, ты не очень занят?

— Даже не знаю, как вам ответить. У нас тут, видите ли, немножечко идёт война.

— Глупости. Ты мне нужен.

— Прошу прощения, но я люблю другую.

— Шутишь, — слегка улыбнулась Якутянка. — Но ты в своём праве. Давай так: или мы говорим, или они стреляют. Каков будет твой выбор?

— Мы поговорим, — решился я, вставая перед разбитым оконным проёмом.

Гесс тут же высунул любопытный нос. Интересно, почему только на нас двоих не действуют эти чары обездвиживания? Наверное, так и задумано.

Гостья поморщилась, огляделась так, словно считала всё вокруг нелепой, глупой декорацией шовинистических мужских игр, вздохнула и поманила меня пальчиком:

— Есть тема, тебе будет интересно. Но не здесь.

— А где?

— Не в этом мире, не в это время и не в эту историческую эпоху.

— Э-э…

— Я не обещаю, что тут всё будет хорошо, но, думаю, твой героический старик справится. Ты не доверяешь мне, мальчик мой?

Ну-у как сказать, чтоб не обидеть? По факту надо быть законченным идиотом, доверяя нечисти. Тем более такого высокого ранга. Я ведь отлично знаю, кто она и зачем пришла. Она также ничего не скрывает, поэтому пожелание мне всяческого благополучия явно стоит на последнем месте в списке её приоритетов. Об этом просто надо помнить и знать.

Даже если я нужен ей для достижения каких-то сугубо личных меркантильных целей, то по-любому это будет лишь соблюдение её интересов, а никак не взаимовыгодный компромисс.

— Майн либер фройнд?

Я опомнился и обернулся к неожиданно «отмершему» Анчутуке.

— Ты не должен никуда идти с ней, мон ами. Хочешь, я нажму на гашетку и… банза-а-ай!

— Нет.

— Уверен?

Мне даже не нужно было ничего отвечать. Он сам больше всего на свете боялся, что ему придётся в неё стрелять. Анчутка отлично понимал разницу в силах, мощи и статусе между собой и Якутянкой. Примерно как горбатый «запорожец», летящий по встречной полосе на новенький КамАЗ.

И да, он всё равно предложил вступиться за меня. И нет, он категорически не имел ни малейшего желания пасть смертью храбрых! Ни за себя лично, глубоко и нежно любимого, ни за отца Пафнутия, ни за кого-либо из нас всех по перечислению или списку.

Я прекрасно понимал это, но у меня не было к нему ни малейших претензий по этому поводу. В конце концов, у него своя жизнь, у нас своя, и, по сути, этим параллельным во Вселенной совершенно необязательно пересекаться, верно?

— Я выхожу!

— Обижаешь собаченьку…

— То есть мы с Гессом выходим!

Якутянка молча склонила голову в знак согласия. Декарт мне в бочку, надеюсь, хотя бы в этот раз мы всё сделали правильно. Очень надеюсь.

Безрогий брюнет, пользуясь минутным затишьем, менял пулемётную ленту. Я сунул в карман револьвер с серебряными пулями, святой воды у нас и в баньке всегда стоял целый бидон, пузырька хватит. Молитвенника, конечно, нет. Но так кто ж знал, когда она заявится с приглашением на рандеву? По-любому с десяток коротких молитв я наизусть знаю.

Подумав, я не стал брать шапку, ограничившись тулупом и шарфом, но пса укутал как следует. Ему из бани на мороз просто так выбегать нельзя, застудится в две минуты. У него и шерсти-то нормальной нет, здоровенный пёс, а простужается легче какого-нибудь пекинеса.

Рогатые немцы так и лежали в снегу, танк отца Пафнутия тоже не двигался, пулемёт не стрелял, звенела фронтовая тишина. Мир замер в предвкушении неизбежного. Якутянка сделала нам ручкой и, не оборачиваясь, пошла к нашей калитке. Отступать или менять решение поздно.

Мы, не сговариваясь, двинулись за ней след в след через тёмный двор, хрустя изрытым пулями снегом, местами уже перепачканным землёй, гарью и пятнами чёрной крови. Но трупов как таковых не было, — наверное, после доброго десятка повторений все успели запомнить, что по-настоящему убить чёрта очень непросто. Но можно!

Прямо сейчас за голенищем высокого готского сапога (левого, если кому интересны детали) лежало перо коварного чёрного ангела. Второе, то, которое он сам пытался всучить мне, чтобы я вспорол Якутянку. И, судя по мелькнувшему страху в её глазах, это оружие могло бы сработать.

Первое перо, то, что я подобрал своими руками, уже показало себя в бою с чёртом на дне нижегородского оврага. Два взмаха, две полосы накрест по рисунку Андреевского флага — и здоровенный нечистый сдох как миленький. Но в данный момент оно оставалось надёжно припрятанным дома, так что, кроме меня, никто не знает где. Получается, Дезмо не просто так уронил его в снег…

По пути я «снял» с воздуха две противотанковые гранаты и «вернул» их под ноги фашистам. Когда отомрут, вот сюрприз будет. Гесс высоко задрал нос, сурово сдвинул бровки и, обходя танк, на всякий случай порычал для порядка. Ну чтоб эта огромная железная штуковина всё-таки знала, кто тут самый главный, и чужие столбики не метила. А не то кусь тебя, кусь!

За воротами, метрах в десяти, нас ожидал шикарный чёрный автомобиль с ультрамариновым отливом незнакомой мне марки. Высоченный хэтчбек с тонированными стёклами, что-то ближе к американскому джипу, но более мягкая геометрия линий, шипованная зимняя резина, сверкающие литые диски. Я ещё отметил, что на него почему-то совершенно не падал снег, словно силы природы избегали даже касаться этого монстра.

— Это «мефисто», самая надёжная колесница ада, — хмыкнула Якутянка. — Нравится?

Мы с Гессом пожали плечами, автомобили не моя и не его страсть по жизни. Не на метле повезут, и уже спасибо! Я пригляделся к странной эмблеме, сияющей на капоте, — некое подобие перевёрнутого католического креста с двумя розами и белым черепом в центре, на фоне золотого ромба и набором незнакомых мне египетских символов по нижнему краю. Переводить их я даже не пытался, хотя название двух-трёх иероглифов худо-бедно помнил, в студенчестве нам преподавали древнеегипетскую религию и философию.

Черноволосая красавица распахнула передо мной заднюю дверь машины, мой доберман храбро нырнул внутрь первым, удобно устраиваясь в кожаном салоне. Морда довольная, значит, всё мягко, тепло и бензином не воняет. Уже садясь рядом с Гессом, прежде чем захлопнуть дверцу, я не выдержал и на мгновение обернулся.

Наш мир ожил, черти поднялись в атаку, старенький танк вновь заскрежетал гусеницами, давя фашистов массой, а из разбитого окна баньки вновь уверенно застучал героический пулемёт. Война продолжается. Всё справедливо, всё честно, она сразу не обещала нам, что всё будет хорошо.

Но, судя по тому, как решительно и грозно рванула пушка Т-26, в упор разнося группу рогатых гитлеровцев, пытающихся развернуться с фаустпатронами, отец Пафнутий действительно владел ситуацией. Анчутка, словно политрук Брестской крепости, тоже ни на минуту не намеревался сдаваться, так что…

— Всё село перебаламутили, — вздохнул я, но Якутянка с переднего сиденья лишь хмыкнула:

— Не волнуйся, мальчик, звукоизоляцию мы обеспечили. Иначе совсем уж скучно было бы.

— Не думаю.

— Не веришь в то, что мы играем по правилам? — Она сжала тонкими пальцами руль.

Кстати, кажется сделанный в форме восьмиугольника из человеческих костей, обтянутый чёрной замшей. Или я просто себя накручиваю, машина как машина, едем ровно, чего дёргаться?

— Да попробовали бы ваши всерьёз их нарушить. Слышали, наверное, о спецназе отверженных ангелов, так называемом Девятом легионе?

Она ещё хмыкнула, но без насмешки или презрения, скорее уж словно бы над самой собой.

Я тоже много читал и если чего-то не знаю точно, то о многом могу догадываться. Черти в фашистской форме, наверное, могут отыгрывать свои злые игрища, но, как только под раздачу попадут не бесогоны, а обычные люди, небеса разверзнутся в яростном пламени.

Если ориентироваться на ту же Библию, то для полноценного разгона всей этой псевдоэсэсовской кодлы и одного боевого ангела было бы достаточно. Якутянка явно это понимала, поэтому и не провоцировала нас сверх меры, в конце концов, сейчас большая война не в её интересах.

Дорога быстро вывела нас за село, машина просто великолепно шла по снегу. Мои искренние аплодисменты её конструктору, тачку явно не на «АвтоВАЗе» собирали. А потом за стёклами резко исчезли любые огни, как замолк и рассеялся шорох шин…

— Куда мы едем?

— В одно достаточно шумное местечко, где мы сможем тихо поговорить с глазу на глаз втроём, — задумчиво протянула она, подмигнув мне в зеркальце. — Не волнуйся, мальчик, я верну тебя домой. Быть может, не таким, каков ты сейчас, но верну.

Вот представьте себе на минуточку, что я мог теперь о ней думать? Мне оставалось лишь догадываться, что конкретно имелось в виду. Мы едем туда, где она беспрепятственно откусит мне ногу или голову, а может быть, просто так изувечит психику, что к отцу Пафнутию моё туловище доставит взмыленный Гесс на санках и доживать я буду при церкви тихим безобидным овощем, пускающим слюну на грудь? Декарт мне в печень, а не погорячился ли я с согласием на эту поездку?!

Наше «мефистофельское» авто, если можно так выразиться, то ли ехало, то ли летело, то ли плыло. По снегу, по межзвёздному пространству, над землёй ли, под ней — разобрать было невозможно. За полутёмным машинным стеклом мелькало всё. То есть вообще всё, что кому-либо могло бы втемяшиться во всём многообразии самых странных человеческих фантазий.

Я одновременно видел живописные фантасмагории Ван Гога и Врубеля, сотканные из пылающих наворотов звёзд и цветущих ирисов. Тут же всплывали нежные женские образы Ван Дейка, почему-то на фоне щедрых натюрмортов Рубенса, падающих в «Лунную ночь на Днепре» нашего бессмертного Куинджи. И всё это под грозовую, величественную и свободолюбивую музыку русофоба Шопена! Это завораживало и не отпускало до боли в сердце…

Заранее прошу прощения за лишние описательные детали, якобы лишающие читателя воображения, но нас так учили! Не только истории, но и религии, не только философии, но и культуре, не только чтению, но и конструктивному анализу всего того, что являлось ярчайшим событием в мировом (читай: общемировом!) историческом пространстве.

Что ещё я мог видеть, понимать и знать?

Мрачные, мистические фантасмагории вели нас с Гессом, унося куда-то туда, где и дороги-то нет, откуда невозможно вернуться назад. Мы смотрели в глаза друг другу, но могли разглядеть там лишь собственное отражение. На какой-то момент мы с доберманом, кажется, просто задремали в тепле, склонившись друг другу на плечо. Возможно, мы действительно уснули.

Да господи боже, быть может, мы даже продрыхли час, или два, или три, а быть может, год или четыре года, кто скажет? Тот, кто нас разбудит? А если он решит позволить нам самим решать судьбу своих снов и просто выключит будильник, дыхание, сердце? Наверное, есть вещи, в понимании которых мы не властны. Знать бы, какие именно…

Как говорили философы Греции: не столь важен путь, как его конечная цель. Их опровергли учёные умы Востока: не столь важен финал, как сам дух стремления к цели. Не физическое передвижение ног, а именно устремление души! То есть путь может проделать даже обездвиженный инвалид. Если так понятнее…

А уж буддисты тем более были уверены, что любое движение души в пустоте безмерно важнее конечного пункта, ибо если у движения есть конечная цель, то оно смешно, абсурдно и бессмысленно по самому факту своего существования.

Ну и если представить, как менялись, вольно смешиваясь и противореча друг другу, три этих трактовки, вообще ум за разум заходит. Идея — задача — начало — реализация — путь — конец — смысл… всё ли это стоит в нужном порядке?

Не знаю. Не берусь судить. И кстати, если бы я был в этом твёрдо уверен, то, наверное, не имел бы права говорить об этом со стопроцентной гарантией. Философия — наука для сомневающихся. Твердолобые (то есть стопудово уверенные в себе люди) дружно идут другим маршрутом.

Следовательно, как бы кому ни казалось, куда бы мы ни ехали или ни плыли, ни летели, ни перемещались в пространстве, всё получилось. Хотя, возможно, и не так, как надо. Наверное, я не смогу сразу внятно объяснить, поскольку резко раскрыл глаза, только получив серьёзный пинок в бочину под ребро.

— Тео, вставай! На тебе лапку, мы приехали.

— Куда?

— Не задавай глупых вопросов умной собаченьке. Откуда я знаю? Сам посмотри и скажи мне, что делать: кусь или лизь?

А вот это момент, кстати, серьёзный. Выйдем и посмотрим, я приник к стеклу. По факту машина на данный момент медленно двигалась ночью, при зыбком свете фонарей, по незнакомой мне улице неизвестного нам города к непонятному заведению под современной неоновой вывеской с тускло горящими готическими буквами «Мессир».

Кто бы что ни говорил, но непрозрачная отсылка к Булгакову (ученику церковной семинарии, если кто забыл) была настолько явственной, что сомневаться не приходилось — скорее всего, мы в Москве! Надпись же по-русски. Вот только это происходит сейчас, в нашем времени или недалёком будущем, оставалось лишь гадать. Впрочем, наверное, можно и просто спросить, да?

— Прибыли. — Якутянка вынула ключ зажигания и подбросила его в руке, на короткий миг одарив нас белозубой улыбкой через зеркальце заднего вида. — Никто не устал, никому не нужно выпить или закусить?

Я быстро сжал ладонями челюсти разом воспрянувшего добермана. Уж он-то, естественно, потребовал бы и выпивки, и закусок, и всего, чего только душа не пожелала бы. Отдайте ресторан, не то всех кусь!

— Спасибо, но нет. Мы не голодны. — Я строго посмотрел в округлившиеся глаза Гесса и выразительно повторил: — Говорю же, мы совсем не голодны. Нас дома хорошо накормили, зарплата позволяет.

— Ты боишься.

— Да, — без малейшего стеснения признался я. — И видимо, есть чего?

— Всё всегда возможно, мой мальчик, как лучшее, так и худшее. А ещё они отлично умеют взаимозаменять друг друга. Боль приносит наслаждение, смех вызывает слёзы, последний вздох может быть самым сладким в жизни. Так вы выходите?

Мы не могли позволить ей просить нас дважды. И хоть я ни на секунду не сомневался, что идея уехать с Якутянкой была идиотской с самого начала, но трусить надо заранее, а теперь какой уже в этом смысл? Просто пойдём до конца. Надеюсь, это недалеко.

Я мысленно прочитал «Отче наш», погладив добермана по кожаному носу, и коснулся кончиками пальцев старого нагана в кармане, это реально успокаивает. Как говорится, добрым словом и пистолетом можно добиться большего, чем просто добрым словом. Не мною придумано, но ведь в большинстве случаев работает.

Машина остановилась в глухом переулке у высокого трёхэтажного дома готической архитектуры. Кому и каким образом удалось построить такой особняк с сияющей надписью в столице, на практически незаметном глазу пятачке, я даже не спрашивал. Если таинственный некто не потрудился защитить свой участок хотя бы изящной металлической оградой или современной сигнализацией, то это о многом говорит. Хотя бы о том, что уж ему-то бояться абсолютно некого и нечего. Он сам страх!

— Рекомендую ничему не удивляться.

Якутянка вышла из машины вслед за нами, и великолепный автомобиль удивительным образом прямо на наших глазах превратился в старый растрескавшийся гроб, покрытый лохмотьями истлевшего чёрного бархата. Гесс невольно зарычал, но я успокаивающе положил ему ладонь на загривок. Ещё не время, нас же просили не удивляться.

— Да ладно, чего вы? Приглашающая сторона дала все гарантии вашей безопасности. Так что постарайтесь сами не наломать дров. Прошу в дом!

Я вежливо кивнул, мой пёс, поджав уши и оскалив зубы, держался на полкорпуса впереди меня. Во-первых, из любопытства, а во-вторых, ненавязчиво подчёркивая свою роль как защитника и друга. Я же сунул обе руки в карманы тулупа и демонстративно расслабил плечи. В конце-то концов если кто не знает, то стрелять сквозь карман не так уж и сложно, особенно если в упор.

Так что под правой ладонью у меня был старенький, но надёжный револьвер бельгийца Нагана, а под левой пузатый флакончик со святой водой, грамм на пятьдесят. Никогда не знаешь, что именно тебе понадобится и в какой час, верно?

— Смелее. — Роскошная Якутянка распахнула перед нами тяжёлую дубовую дверь, когда мы взошли на мраморное крыльцо. — И помните главное: вы почётные гости!

— Не всех кусь? — недоверчиво покосился на меня доберман.

— Не всех сразу, — пояснил я. — И вообще, говорят, наедаться на ночь вредно.

— Есть вредно? — не поверил он. — Обманываешь собаченьку.

В этот момент нам в лицо ударил яркий свет, а по ушам резанула музыка «Незабудки». Прошу прощения, собственно музыкой это назвать сложно, а вот для зомбирования мозга самое оно!

Признаюсь, я слабо разбираюсь в тенденциях современного российского рэпа как безусловного наследника незаконнорожденной помеси чернокожего гарлемовского речитатива и классической постсоветской попсы, но то, что о поэзии там и речи не идёт, готов отстаивать даже в суде.

— Они приехали к нам!

Сквозь грохот музыкальных колонок, разноцветные огни и дикий шум к нам ринулся тощий молодой человек в строгом костюме-тройке. Лицо его было бледным, прилизанные волосы причёсаны на пробор ровно посередине, а в уголках губ запеклись две струйки крови. Вампир, что ли?

— Торжественный ужин будет наполнен свежим мясо-о…

— Заткнись, идиот. — Наша сопровождающая с размаху влепила ему звонкую пощёчину с потягом. Если кто не знает, то это значит, что её ногти пропахали четыре длинные, глубокие линии на щеке не особо умного болтуна.

— О, прошу прощения, Госпожа ночи! — взвизгнул он, падая на колени.

Якутянка сняла одну из алмазных серёг и презрительно бросила её ему под ноги. Парень буквально взвыл от счастья, на четвереньках кинувшись вылизывать голубоватым языком шпильки её сапог. Гесс, покосившись на меня, сделал вид, что его тошнит прямо на паркет.

Понимаю, но что поделаешь, есть вещи, которые лучше не применять к самому себе. Как и не спешить судить, может, у них тут просто такие традиции, почему сразу нет? Нас же не заставляют. По крайней мере, на данный момент. Потом видно будет.

Я аккуратно помог другу распаковаться, сложил его вещи на ближайший стул, и мы пошли за черноволосой чертовкой, попав прямо из чопорного парадного в огромный главный зал из гранита, хрусталя и красного дерева, где одновременно шли похороны и свадьба! Я попробую объяснить.

Зал представлял собой большую квадратную комнату с высотой потолка под шесть-семь метров, узкими, забранными бархатом окнами, более похожими на крепостные бойницы, под ногами паркет из тёмного дуба, чёрного и блестящего, как свежеразлитый мазут, но кое-где прикрытый дорогим ковролином, а стены украшены холстами великих итальянских мастеров. Я бы даже предположил, что это были подлинники.

Тематика картин, впрочем, казалась довольно однообразной — мучения святых апостолов. То есть, если вспомните, это море крови, сломанные кости, пылающие огни, содранная кожа, раскалённое железо, стальные шипы, искажённые от боли, всепрощения и христианской любви лица. Потолок выкрашен в ультрамарин, создавая иллюзию уходящего в вечность пространства.

То есть в массе преобладали тёмные тона. Хотя большущие шестиярусные хрустальные люстры, целых шесть штук, разумеется, спасали положение. В заметно спёртом воздухе курились ароматы жареного мяса, крепкого алкоголя, женского пота и почему-то собачьей или козлиной шерсти. Не знаю, может, мне так показалось. Но точнее стоило бы спросить у Гесса, у него нюх!

В самом зале веселилось и рыдало полным-полно гостей! На первый взгляд не менее двух-трёх сотен! Кого тут только не было — черти, ведьмы, упыри, зомби, вампиры, колдуны, бесы и любая другая нечисть всяческих мастей и конфигураций. Перечисляю, как вижу.

Уроды, жуть, красавцы, калеки, знойные женщины, картавые юноши, зверообразные старухи, кто в гное, соплях, грязи, струпьях, кто нарядно и модно одет, а кто и в последних лохмотьях. Усатые, волосатые, лысые, рогатые, клыкастые, в шерсти, непарнокопытные, на одной ноге, ползающие, расползающиеся — вот абсолютно всякие!

Нечисть всегда разнообразна, считается, что дьявол не любит обычный порядок вещей, предпочитая упорядоченный хаос. Нам кланялись, выражали своё почтение, улыбались, предлагали выпить, присесть за столик, послушать Стаса Пихайлова, даже откровенно заигрывали. Почему?

Я же отлично видел их сквозь любые личины, хотя они, наверное, не особенно и скрывались.

Да, лысина Сократова, они все были абсолютно убеждены, что человек не может их видеть! Даже обычно вежливый Гесс счёл подобную наивность оскорбительной, чисто для профилактики и озарения откусив пару лысых хвостов с кисточками. Кусь вам, и всё!

— Собака дьявола?! — наконец прозрело почтенное общество.

Оплакиваемый родственниками мертвец перевернулся в гробу со спины на бок, вывернув шею, только чтобы посмотреть на профиль моего добермана. Брачующиеся жених и невеста резко оторвались от горла друг друга, чтобы воочию сравнить собственные клыки с клыками моего пса. По любому раскладу это дело было не в их пользу. Остальные просто замерли, как в финальной сцене бессмертной пьесы Гоголя. Я имею в виду «Ревизора».

— Тео и Гесс! — громко объявила Якутянка, сбрасывая роскошную шубу на пол и оставаясь абсолютно голой, кроме высоких ботфорт и алмазов в серебре на белом теле.

С трудом выровняв дыхание, я подумал, что у неё, видимо, самая совершенная из всех женских фигур, которые мне только доводилось видеть как в реальности, так и в мировом искусстве. Да, мы образованный народ, на факультете философии учат всему, а мировая история искусства теснейшим образом связана с культом обнажённого человеческого тела.

Скорее всего, я бы ассоциировал Якутянку с греческой мраморной скульптурой, допустим, той же Афродитой Каллипига. Разве что талия немного более выражена и волосы куда длинней. Надеюсь, дополнительных пояснений не требуется, поскольку у меня на данный момент есть и чуточку более важные задачи по жизни. Не бледнеть, не тошниться, выжить. Как-то так…

— Место почётным гостям!

Люди (бесы) в зале тут же расступились, являя нашим взорам ряд столов, расположенных буквой «Н», причём половина была занята шумной свадьбой, а напротив них скорбели друзья и родственники покойного. Средний стол, так называемая планка в букве «Н», и была предложена нам для переговоров. С одной стороны сели мы с Гессом, а напротив — Якутянка.

— Уверены, что не хотите чего-нибудь выпить? Хорошо, перейдём сразу к делу.

Она щёлкнула пальцем, и вокруг нас образовался непроницаемый щит тишины. Шум, визг, хохот, пьяные песни, тоскливый вой, скрежет зубов, перестук копыт, звон стаканов — всё исчезло. Нас словно бы накрыло хрустальной гибкой чашей, толпы празднующих и скорбящих сомкнулись в единой пирушке, и я понял, что имелось в виду под «тихим разговором в шумном местечке».

Единственное, что беспокоило меня на данный момент, так это этическая (физиологическая!) невозможность спокойно говорить с обнажённой женщиной. Я же не монах, но в последний раз, так сказать, интим у меня был в прошлом году, поэтому… уф…

— Не бойся, мальчик мой, он уже пришёл.

— Кто он? — Волевым усилием мне удалось сконцентрировать взгляд на её глазах. Именно на глазах, честное слово!

— Тот, кто обладает достаточной властью для переговорного процесса. А я и ты — мы всего лишь инструменты. Согласен?

— Возможно. — Я уклонился от ответа. — Итак, продолжим?

Якутянка явственно вздрогнула всем телом, её взгляд потускнел, чёрные глаза вдруг стали совершенно белыми, под кожей вспыхнули синие жилы, а грудь перестала вздыматься при дыхании. Она с хрустом повернула голову, а из приоткрытых губ послышался незнакомый бас:

— Фёдор Фролов, бывший гот по кличке Тео, а ныне бесогон, доставляющий хлопоты. Поговори со мной.

— Простите…

— За что? Твоим поступкам нет прощения, но речь ведь не о пролитой крови или низких бесах. Попробуй мыслить шире.

— Кто вы?

— Тот, чьё имя нельзя произносить вслух.

— Волан-де-Морт, что ли?

Окаменевшее лицо Якутянки исказила такая ужасная гримаса, что я не сразу понял — это была попытка улыбнуться.

Гесс тоже не смог долго сдерживаться, оставаясь в стороне, и положил умную морду на стол:

— Мне пора её кусь или ещё не пора?

— Давай позже, приятель, я тебя позову.

— Смотри у меня, голая тётенька, — сдвинув бровки, чисто для порядка гавкнул пёс. — Не обижай Тео, он со мной.

— Собака дьявола. Значит, это правда. Как интересно.

Доберман сначала хотел обидеться и зарычать, даже клыки уже оскалил, а потом вздохнул, махнул лапой, плюнул на всё и вновь улёгся у моих ног.

Разговор продолжился.

— К делу. Есть вещи, о которых ты не знаешь, вас не предупреждают. Вскорости грядут манёвры. Не война, что важно! Обе стороны, условно говоря, играют в шахматы, кто-то белыми, кто-то, естественно, чёрными. Ничего личного, но, как правило, на манёврах всегда гибнут пешки.

— Бесогоны и бесы, — догадался я.

— Ими легко жертвовать, — безэмоционально согласился говорящий. — Но речь не о вас, речь о том, что игра начинает переходить от фазы интеллектуального поединка к самостоятельному решению самой себя. Вещь в вещи.

— Вы о Системе?

— Почти. Система очень неплоха по своей изначальной творческой идее и функционированию. Мне даже нравится эта затея о профессиональной полевой подготовке людей, способных ограничивать некие аппетиты ряда наших ферзей. Мне также глубоко безразлична судьба мелких бесов, попавших в научные лаборатории Системы. Я хотел лишь напомнить о так называемых багровых линиях.

— Не убивать чертей?

— Глупости! Я думал, ты умнее, Тео.

— Гр-р-р, — предупреждающе раздалось из-под стола. — Не надо повышать на него голос, не то кусь!

— Хорошо. — Я решил не спорить без достаточной аргументации. — Просто скажите, чего вы хотите лично от меня.

— Марту.

На мгновение мне показалось, что я ослышался. Даже доберман резко вскочил на ноги, едва не опрокинув стол, в его глазах опасно блестело оранжевое пламя.

— Не уверен, что правильно понял вас…

— Да брось уже, Тео. — В голосе зазвучали шипящие нотки легкого раздражения. — За всё надо платить. Если ты не хочешь большой бойни с чертями, то дай им гарантию, что никто не перешагнёт черту. Даже древние князья ради сохранения мира отдавали в заложники врагам собственных детей. Кто ты, чтобы спорить с нами?

Я молча встал. Лично для меня разговор был закончен. Практически в ту же секунду Якутянка глубоко вздохнула, вновь овладев собственным телом. Чужой разум покинул её, глаза вновь заиграли чёрным, бледные губы стали наливаться карминно-алым, но, честно говоря, это почему-то не особо радовало. Надо ли объяснять?

Видимо, надо.

Пока с нами желали хоть о чём-то разговаривать, то есть хоть как-то шёл диалог и обмен мнениями, беспокоиться за собственную жизнь не стоило. Однако сейчас мы с Гессом сидели за столом в самом центре пирующей нечисти, и отделяла нас от них лишь призрачная хрустальная стена.

Шесть серебряных пуль в нагане и пузырёк святой воды могли на минуточку задержать и даже уничтожить несколько бесов, но чертей, но ведьм, но колдунов, но вампиров… Вряд ли.

Всё это куда более крепкие физически и эмоционально устойчивые ребята, чем мелкий синюшный бесёнок, которого можно изгнать обычным матом даже непрофессионалу. Они умеют как нападать, так и защищаться, индивидуально или в строю. Получается, нам кирдык…

— Может, теперь домой? — наивно спросил мой пёс.

— Понимаешь, вряд ли нас так просто выпустят, — вздохнул я.

— Пугаешь собаченьку. Дай джокера, я по нему шлёпну!

— Здесь мальчик прав, оно не сработает, — постучав себя кулаком в грудь, впервые откликнулась Якутянка. — Я обещала вам безопасность и держу слово. Пока вы под куполом, вас не тронут.

— И сколько же нам тут сидеть?

Ответ был очевиден.

— Вечность…

— Кусь!

Белоснежные зубы Гесса клацнули вхолостую, голая чертовка исчезла, прежде чем слово «вечность» растворилось в пьяном оре. Прозрачная стена исчезла.

На нас уставились сотни глаз. Большинство вечно голодных, но практически все залитые алкоголем или замутнённые наркотиками. Дружественных выражений лиц мы не увидели, да и не ожидали увидеть, более того, в этот момент с них спали последние личины.

Если после определённого обучения беса или чёрта ты видишь практически сразу, то колдуны и ведьмы в массе своей люди, а не природная нечисть, поэтому их раскрыть несколько труднее. Так вот сейчас перед нами раскрылись все! Сразу, резко, словно по команде. Ох, мама-а…

— Фу-у, — сморщил нос брезгливый доберман. — Какие они все невкусные.

— Декарт мне в печень, — уныло признал я.

Поскольку внешний вид чертей и бесов все более-менее представляют по картинкам, у меня была ровно минута, чтобы попытаться описать высокое общество колдунов и ведьм, пользуясь приличными словами. Если коротко, то страшные все!

Мужчины (насколько можно судить, так как уже не все имели первичные признаки, уж простите за детализацию) тощие, волосатые, с артритными руками и ногами, морды в прыщах, ногти не стрижены, зубы способны напугать стоматолога с шестидесятилетним стажем. А те, у кого эти «первичные признаки» были, старательно их демонстрировали, угрожая и размахивая.

Женщины (с той же степенью условности, приведённой выше) горбатые, жирные, со свисающими складками кожи со всех сторон, в струпьях грязи и чирьев, с копной грязной шерсти на голове и кривыми птичьими носами. Наверное, в мире есть ведьмы помоложе и симпатичнее, но не здесь и не сейчас.

Данное описание приводится не с целью кого-нибудь запугать, меня и самого чем только не пугали, а просто потому, что я обязан был рассмотреть их всех — надо было чётко знать, кого пристрелить первым.

— Главное блюдо подано-о! — гнусавым голоском пропел тот самый тощий вампирообразный тип, что встречал нас у входа и лизал сапоги Якутянки.

Он и получил первую пулю. Пока десяток гостей кинулся жрать ещё тёплое тело с дырой в башке, остальные тем не менее плотоядно уставились на нас.

— Я… э-э… собака дьявола! — вдруг резко гавкнул насмерть перепуганный Гесс.

Мы встали с ним на столе спина к спине, как два последних офицера королевского флота в кольце осатаневших пиратов. Повисла осторожная тишина.

— Ты чего это сам на себя наговариваешь?

— Это я так, чтоб их напугать.

— Да ты и так страшный.

— Неправда, я красивый, не обижай собаченьку!

— А чё мы, собственно, ждём-с? — вдруг подала голос какая-то жирная туша с вороньим гнездом на голове. — Собака дьявола своих-то, поди, не тронет, может, нам…

Я спустил курок во второй раз. Это дало нам ещё примерно минуту, пока гости доедали болтливую тётку. Время-то мы, конечно, выиграли, но не могли сдвинуться ни на шаг, кольцо нечисти вокруг нас по-прежнему сжималось всё плотнее.

— Сколько у него ещё патронов?

Я выстрелил на голос и, судя по всему, попал. Это было последней каплей, в ответ раздался душераздирающий вой, и они все, словно ополоумев, кинулись в атаку. Три выстрела прицельно разнесли головы троим самым ретивым. И, видимо, не самым умным, да…

— Я вас всех кусь! — отчаянно взревел доберман, бросаясь на мою защиту.

Это было похоже на бросок сорокапятикилограммового пушечного ядра по дорожке в боулинге — ведьм, чертей и бесов так и разнесло во все стороны! Я не знаю, сколько вокруг было этих нечистых фриков, но мой яростный пёс реально раскидывал их десятками, а они летели словно брызги из-под лап беззаботного щенка, прыгнувшего с разбегу в лужу!

Под бодренькую музычку общее праздничное мордобитие приняло новый оборот, за полминуты я израсходовал весь запас святой воды, разбрызгивая её направо-налево, а сам опустевший флакон сунул в широко раскрытую пасть какого-то чрезмерно обнаглевшего беса. Наглость не всегда счастье, понял он, прожевав стекло. Его сложности…

Ещё двум или трём мне удалось свернуть челюсть кулаком с зачарованным перстнем отца Пафнутия. Ещё нескольких рогатых я просто порезал на излёте чёрным пером Дезмо, пока случайно не оставил его в груди какого-то особенно могучего чёрта. Больше у меня оружия не было.

Неутомимый Гесс явно подустал, нас всё так же теснили. Кого и как звать на помощь, мы не знали, мы оба задыхались от запаха чёрной крови и слизи, победный вой нечисти не стихал, невзирая ни на какие потери.

— Бей бесо-го-нов! Смерть им, сме-эрть!

Усталый пёс рухнул мне под ноги, я из последних сил сунул руку в карман, доставая карту джокера — вдруг всё-таки получится? Хлопнуть по ней я не успел, на руке повисла какая-то тощая ведьма, пытаясь отгрызть мне запястье вместе с картой. Положение становилось более чем отчаянным, и только поэтому…

— Гесс, помоги!

Я протянул к нему левую руку, встретил прощальный взгляд моего добермана и махом сорвал с него ошейник. Кожаный пояс с серебряными крестами, изображениями святых и тиснёными молитвами так хлестнул ведьму по загривку, что она рассыпалась чёрным пеплом, но…

Внезапно повисшая тишина невольно резанула слух.

Абсолютное, беззвучное, гробовое и даже какое-то межгалактическое безмолвие заполнило помещение. Я не слышал ничьего дыхания, кроме собственного. Нечисть словно бы окаменела на месте, никто не решался даже моргнуть. Ладно, это не наша проблема.

— Уходим. — Я обернулся к Гессу.

Но его там не было. Вообще!

На месте моего пса стояло невообразимо жуткое чудовище. Оно походило на смесь игуаны, коня и тигра — чёрная лоснящаяся кожа, бугрящаяся мышцами, острый драконий гребень на загривке, могучие лапы с устрашающими когтями, длинный шипастый хвост, кошмарная акулья пасть с двумя или тремя рядами клыков и горящие синим глаза.

— Гесс? — не поверил я.

Страшное существо утробно зарычало, вздымая к потолку страшную морду. Красноватая пена, падая с его клыков, дымилась и прожигала дыры в полу. Вот только тогда я понял, что все имели в виду, говоря о «собаке дьявола». Поэтому подчёркнуто медленно опустился на одно колено и протянул к нему руку:

— Дружище, это же я. Успокойся, тихо, тихо-о…

Он не слышал меня. Или слышал, но не слушал, ему не было это важно, слепая злоба и нечеловеческая ярость заполняли его разум. Монстр плавно двинулся в мою сторону. Никто не смел и пикнуть, дабы вдруг не обратить на себя внимание. Я никогда не видел, даже не представлял, что хоть кто-то мог одномоментно заткнуть такую толпу столь разномастной нечистой силы.

Этот зверь одним своим присутствием распространял вокруг себя такой лютый страх, что от него реально застывала кровь в жилах. С ним нельзя было ни о чём договориться. Это уже не был мой напарник и друг, к нему вернулась его истинная сущность. Вот почему отец Пафнутий запрещал снимать с пса освящённый ошейник. Впрочем, сейчас это уже не имело никакого значения.

Я попробовал хоть как-то встать, выпрямиться, принять боевую стойку, но мышцы просто горели огнём. У меня не было сил сопротивляться, не то что драться, уклоняться, блокировать или что там делают супергерои в таких случаях. Наверное, умирают с гордо поднятой головой.

— Почему бы и нет? Хотя, наверное, можно было призвать Вавельского дракона…

Больше я ничего не успел ни сказать, ни подумать, потому что адская тварь кинулась на меня без разбега. Руки автоматически выставили вперёд тот злополучный ошейник. Монстру он едва налез на нос, по которому я зачем-то пришлёпнул картой джокера. Вот и всё…

Дикий звериный вой взлетел до созвездия Гончих Псов!

Могильной плитой рухнула вселенская тьма!

Я почувствовал, как тёплая струйка крови быстро бежит у меня из левого уха, а потом чей-то тёплый и мокрый язык осторожно коснулся моей щеки:

— Лизь тебя!

Ночь. Темнота. Характерные больничные запахи.

Мягкая тишина, прерываемая лёгким поскуливанием.

Холодный кожаный нос тычется в мою ладонь. Я лежу на спине, сна нет, мне тепло, дыхание ровное, но неглубокое, иначе сразу появляется режущая боль в боку справа. Скорее всего, рёбра сломаны, такое уже было. Надо как-то перетерпеть.

Память возвращается медленно, урывками, но хотя бы по порядку.

Например, кто я? Тут всё просто, хоть и не сразу, я — Фёдор Фролов по прозвищу Теодоро, для друзей Тео, бывший представитель чёрной готской субкультуры. Потом, кажется, ещё философ, по крайней мере, меня этому где-то серьёзно учили. А после этого я был солдатом-сверхсрочником, снайпером в спецчастях, отметился в Махачкале, прошёл до Хасавюрта, серьёзно ранен, имею две награды. Но, кажется, жизнь внятно объяснила мне, что война — это не моё.

Сейчас я не гот и не солдат, я скромный послушник в стареньком храме заснеженного села Пияла Архангельской области, служу при отце Пафнутии. Он хороший человек, всё понимает, сам из семьи военных и меня учит. Это основное. Или нет, что-то забылось?

Говорят, будто бы мозг человека после стрессовых ситуаций порой непреднамеренно пытается избавиться от неприятных воспоминаний. Возможно, это произошло и в данном случае. Словно кто-то вырезал кусок киноплёнки из моей памяти, но почему-то я даже не хочу знать, какой именно и кто конкретно это сделал. Пусть всё останется вот так…

— Лизь тебя, — ворчливо прошептал знакомый голос. — Ты дышишь, значит, ты не умер. Если я тебя ещё два раза лизь, мы пойдём гулять?

Гуляют обычно с детьми, так что это, видимо, чей-то настырный ребёнок. У меня детей нет, я уверен. Или получается, что уже есть? Декарт мне в печень, глаза не хотят открываться. Наверное, всё это сон, спасительный, лечащий сон…

Спать у меня сейчас лучше всего получается, хотя именно в снах иногда приходит понимание того, что со мной произошло и почему я не хочу об этом вспоминать. Один такой сон я не мог выкинуть из головы. Остальные смог, а его — нет. Он пробил мне оба виска, словно длинный гвоздь, и до сих пор ледяной сталью обжигает мозг.

Я словно бы видел себя со стороны в жуткой толпе рогатой нечисти, когда самые страшные кошмары становятся реальностью: мой револьвер разряжен, кулаки сбиты в кровь, противник не убывает, а прямо передо мной скалит чудовищные клыки собака самого дьявола. Мне никогда не забыть яростный огонь тех глаз, в них отражалась сама преисподняя, а серное дыхание из звериной пасти отравляло воздух…

— Тео, я тут, я тебе вкусняшки принёс. Я их не съел, я хотел, но не съел, ты же мой друг, на! Кусь их! А я тебе ещё и лапку дам, вставай!

Поскуливание стало громче, может, это не ребёнок вовсе? Ну не знаю тогда кто, может, какая-нибудь говорящая собака? Глупо, конечно, но почему сразу нет? Что с того, что собаки так не умеют, мир вокруг нас невероятно сложен и изменчив.

Помните, как английский писатель-философ-священник Джонатан Свифт вполне аргументированно доказывал, что лошади разговаривают, красочно описывая их язык? Да и фантаст-географ Жюль Верн считал, что собачья пасть гораздо лучше подходит для произношения слов, чем, к примеру, клюв попугая.

Если каким-то одним животным разговаривать можно, то почему никаким другим нельзя? Я бы разрешил. Хотя кто бы и зачем стал спрашивать у меня разрешения?

Снова темнота. Другой голос…

— Как он?

— Не хочет играть, лежит, не взял вкусняшки, не узнаёт меня, обижает собаченьку! Погладь мой зад?

— Фу, Гесс, иди отсюда. Сядь в углу, я сама.

Что-то невероятно лёгкое и нежное коснулось моего лба. Нет, это не была человеческая рука, скорее какой-то предмет, возможно, лебединое перо? Или я просто не заметил, как умер, а сейчас меня осматривают ангелы? Не знаю. Зачем бы я им, вообще без понятия…

Но что-то плавно сдвинуло меня в сторону, вытряхнуло сознание из тела, томно завораживая ставшую сладкой боль, потом закружило, подняв выше звёзд в искристые вихри, в разноцветные облака северного сияния. И вдруг без предупреждения так резко бросило вниз, что у меня зубы клацнули, я резко сел на больничной койке, вытаращив глаза и задыхаясь, словно от удара конским копытом в солнечное сплетение.

— Диоген мне в бочку-у! Где я?

Дневной свет ударил по глазам, знакомое место, кажется, мне уже доводилось бывать в этой палате. Сюда ещё заходил такой обстоятельный мужчина, главный врач, мм… Николай Вениаминович, да?

— Тео! Я тебя лизь!

— Гесс?

В следующую секунду здоровенный комок каменных мышц и самых твёрдых лап на свете попросту сбил меня в прыжке, закатил под кровать и вылизал от шеи до ушей. О, как же я был счастлив вновь видеть эту несносную псину! Самого лучшего добермана на свете и самого верного друга, о котором только может мечтать человек!

На восторженный лай моего пса вкупе с грохотом моего же тела, стула, столика с посудой, чашек, тарелок, пузырьков и чего-то ещё металлического, не успел рассмотреть, раздался тревожный звонок сигнализации.

— Ох, боже ж ты мой, говорили же, что с собакой нельзя! Укусил вас этот кобель, да? — В палату квохча вбежала полная медсестра в зелёном халате. — Я сейчас врача вызову!

— Не надо, он не кусается.

— Неправда, кусаюсь ещё как, — искренне удивился доберман. — Обижаешь собаченьку…

Женщина неуверенно замерла. Я цыкнул зубом на не вовремя разболтавшегося Гесса, попытался встать, держась за кровать, и едва не взвыл от боли — забинтованный локоть левой руки обожгло жидким огнём. Рёбра откликнулись секундой позже.

— Нет, не вставайте, я помогу. — Медсестра кинулась вперёд, осторожно обошла насупленного добермана и, едва ли не приподняв меня на руках, легко усадила на койку.

— У вас сильное растяжение, повезло ещё, что связки не порвали. Плюс два ребра сломаны, на третьем трещина, но хоть удачно, могло быть хуже. А уж мелких и глубоких порезов по всему телу, о-ох… Хирурги над вами колдовали часов шесть, наверное. Вы ведь в аварию попали, да?

— Э-э, наверное, да, — зачем-то согласился я, хотя Гесс опять-таки сделал в мою сторону круглые глаза. — Похоже, со мной в одну бетономешалку засунули пятьдесят сумасшедших кошек.

— И не говорите, вам повезло, что в хорошую клинику попали вовремя. Сидите тут, скоро завтрак принесут. Вы голодный? Это хорошо, значит, выздоравливаете.

Собственно, она сама за меня всё решила, но да, есть, честно говоря, хотелось.

Когда дверь за женщиной закрылась, мы перешли на заговорщический шёпот.

— Гесс, сколько я тут валяюсь?

— Третий день, — честно ответил он.

Хм, я-то думал, что нахожусь в больнице никак не меньше недели. Но при современном уровне медицины, опытных врачах, правильном уходе и молодом организме, наверное, так и есть, три дня — и оклемался. Хорошо, с этим разобрались, идём дальше.

— Как мы здесь оказались?

Это мой короткохвостый друг и напарник знал. По его словам выходило, что мы с ним где-то охотились на нехороших бесов, накрыли большую банду или шайку, дрались там со всеми, всех победили, потом я хлопнул ладонью по карте джокера, и нас перенесло в коридор Системы. Трое мужчин, сидящих в очереди, подхватили меня уже бессознательного, на руках занесли в кабинет, а там был чёрный ангел, который и вызвал помощь.

Потом приехала «скорая», Гесса, разумеется, никто не смел прогнать, да и главврач клиники за него заступился. Я ведь уже лежал тут, так что нас с доберманом немножечко знали. Оставался ещё один вопрос, который жутко хотелось бы прояснить.

— Ты что-то говорил про бесов, это кто?

Доберман шагнул вперёд и, встав на задние лапы, приложил переднюю правую мне ко лбу. В его круглых глазах была тревога.

— Погоди, я серьёзно. Реальные такие бесы с рожками и хвостиками, как из книжек? Ты в них веришь, что ли?

— А то ты не веришь? — удивился он.

— Я столько не пью и наркотиками не балуюсь.

— Не видишь бесов, не веришь в них… Тео, я тебя люблю, что же с тобой сделали?!

Мне не оставалось ничего, кроме как обхватить за шею верного пса. Я ничуть не сомневаюсь в том, что он видел то, что видел. Здесь тема в другом: почему он так свято уверен, будто бы и я обязан это видеть? Данный вопрос равно психологический, как и философский.

По идее, способность видеть, осязать, чувствовать параллельные миры и паранормальные явления довольно часто приписывают животным на уровне метафизики. Причём щедро сдобренной глупыми деревенскими суевериями или околонаучными веяниями. Уже смешно, как образованный человек я обычно на этом поле не играю.

В конце концов, если философия подразумевает любовь к отвлечённому мышлению, то, с одной стороны, это даёт возможность свободного осмысливания любых, даже самых парадоксальных точек зрения, а с другой — совершенно не обязывает принимать их безоговорочно, невзирая на любые, даже самые высокие авторитеты. Тут уж, простите, нам для чего-то дан разум…

Критическое восприятие реальности (как и нереальности) является одним из важнейших, если не ключевых отличий человека разумного от животного. Я же прав?

— Прав, — ответил я сам себе и добавил: — А ещё ты разговариваешь с бесхвостой собакой, и она тебе отвечает. По-моему, это тревожный звоночек. Недаром один пьяный бомж на Московском вокзале в Санкт-Петербурге кричал мне вслед, что экзистенциальное кафкианство до добра не доведёт, ибо изначально деструктивно по сути!

— Тео, ты с кем разговариваешь? — мгновенно навострил уши доберман.

Лысина Сократова! Видимо, сам с собой и своими же глюками.

— Доброе утро, больной. — В дверях показалась новая медсестра, очень милая девушка лет двадцати — двадцати трёх от силы. Она вкатила капельницу и улыбнулась мне. — Пациент Фёдор Фролов, сейчас завтрак принесут, а я вам пока седативное поставлю, не волнуйтесь, это не помешает.

— Спасибо, — ответно улыбнулся я и замер на полуслове, потому что в пластиковом пакете, к которому вела прозрачная гибкая трубка, явно что-то плавало. То ли захлебнувшийся воробей, то ли дохлая мышь, то ли просто случайный кусок грязи. Но это же ненормально, да?

— Простите, а что за препарат?

— Успокоительное. Будете лучше спать, избавитесь от тревожности, ну и для иммунитета как общеукрепляющее полезно.

— Погодите, мне кажется или у вас там мусор какой-то булькает?

— Где?

— Да вот же. — Я ткнул пальцем в тёмный комок.

Молоденькая медсестра проследила за моим взглядом, недоуменно пожала плечами и слегка насупилась:

— Ничего там нет, чистый состав, у нас знаете как строго с гигиеной. За одно нарушение может и глава отделения полететь.

— Но… я же вижу.

Гесс зарычал, словно бы полностью поддерживая мою правоту. Круглые глаза пса также вперились в капельницу, а верхняя губа нервно подёргивалась над клыками. Получается, он тоже это видит? Но кого или что?

— Тео, там, в мешке, голый бес купается. Может, он уже даже и напрудил. Не надо ничего в себя капать.

Медсестра обернулась ко мне с иглой:

— А у вас так здорово получается за собаку говорить! Вы артист, наверное, у нас тут много знаменитостей бывает: писатель Василий Головачёв, актриса Лиза Боярская, ещё Алексей Воробьёв, певец такой, всякие другие. Закатайте рукав.

— Девушка, извините, я не буду.

— Чего не будете?

— Прокапываться.

— Отказываетесь от процедуры?

— Э-э, да, — решительно определился я, скрещивая руки на груди — международный знак протеста и ухода в себя.

— Это неразумно, доктор лучше знает, что вам сейчас необходимо. — Тонкие стальные пальцы сжали моё плечо. — Ложитесь, пожалуйста.

Я нипочём не ожидал бы от миловидной, хрупкой на вид девушки такой нереальной силы. Моё тело отреагировало на автомате, не дожидаясь команды мозга.

— Прошу вас, погодите, пожалуйста. — Я скинул её захват, перекатываясь через кровать и принимая оборонительную стойку. — Можно попросить ко мне главного врача?

— Николай Вениаминович занят, у него совещание. — Личико медсестры странно вытянулось, а между розовых губ вдруг мелькнул длинный раздвоенный язык. — Лягте сию же минуту, капельница — это не больно.

— Ни за что!

— Пациент Фролов, вы начинаете меня нервировать, а нервная медсестра может с первого раза и не попасть в вену.

— Гесс, — позвал я, поскольку девушка загораживала спиной выход, так что пробиться к двери было проблематично. — Приятель, помоги-ка мне!

— Сам выкручивайся, — неожиданно объявил этот короткохвостый изменник. — Бесов он не видит. Мне их за тебя кусь? Не буду.

— Гесс?!

— Я обиделся.

— Да на что же?! — взвыл я, с великим трудом уворачиваясь от гибкой петли с той же капельницы, которую молоденькая медсестра со странностями вдруг попыталась набросить мне на шею.

Та грязно-серая субстанция, которую мой пёс почему-то назвал бесом, заколыхалась, словно бы подпрыгивая и хлопая в ладоши. Память так и не желала возвращаться, будто блоковская капризница, то приближая к себе, то убегая со смехом из подсознания.

Зато мышечная память тела, казалось бы, абсолютно точно знала, что и зачем делает. От двух тычковых ударов иглой я уклонился, на третьем перехватил запястье девушки, вывернул его, рубанул ребром ладони в локтевой сгиб и едва не рухнул на пол от боли!

Меня же предупреждали о травме рёбер, коварная вещь, я увлёкся и почти потерял сознание от резкости собственных движений. Что же тут происходит-то?

Медсестра ловко вывернулась, демонически захохотала рокочущим басом и рыбкой бросилась на меня сверху. Я укатился под кровать, а эта мерзавка, выпустив носом пар, ударила в пол каблучком с такой силой, что на коричневом линолеуме пошли трещины. Не знаю, почему и как, не спрашивайте, по идее он гибкий.

— Гесс, скотина ты эдакая…

— Ничего не знаю, не обижай собаченьку.

— Ты мне поможешь уже или нет?!

— Один раз кусь, — честно предупредил он и укусил за ногу. Но не её, а меня!

— А-а-ай, мать твою за химок и в дышло! Какого хрена… ты… пряник гнойный… тут… свою же… через… в… всем селом драли… чтоб тебя… четыре раза с пируэтами!!

Не помню, кстати, преподавали ли преподаватели (смешно звучит) нам мат в университете? По идее, должны были бы, сколько помню, ребята с параллельных курсов филологии или истории хвастались, что сдают зачёт по теме «Мат как неотъемлемый, яркий и эмоционально-насыщенный пласт русской лексики, табуированный в приличном обществе, но не отрицаемый даже самыми целомудренными учёными занудами», ни больше ни меньше.

Матом в нашей стране можно добиться если и не всего, то уж как минимум многого. И, к моему немалому изумлению, оно тоже сработало в этой ситуации.

— Ой, — тихо сообщила мне медсестра, сидя на полу в распахнутом халатике и белой шапочке набекрень. — А вы кто?

— Фёдор Фролов, снайпер и гот, для друзей Тео, — неуверенно ответил я, всё ещё морщась от боли в рёбрах. — Вы тут, кажется, капельницу забыли.

— Какую капельницу? Зачем? Я вообще в офтальмологии работаю.

— А-а, бывает, — медленно протянул я, первым вставая и подавая ей руку. — Тогда вам пора. Здесь, наверное, травматология какая-нибудь или что-то в этом роде.

Из упавшей на пол капельницы наружу выбрался жирный омерзительный бес в струпьях и разноцветных язвах. Теперь я отлично видел эту поганую тварь. Мой доберман тоже, поскольку быстро пришлёпнул беса тяжёлой лапой, только мокрым брызнуло…

— Так я пойду?

Вежливо проводив милую, хоть и слегка пришибленную девушку до дверей, я осторожно выглянул в коридор. Пока медсестричка, слегка спотыкаясь и держась за стены, ковыляла в своё отделение, та возрастная женщина, что вызвалась принести мне завтрак, тупо сидела за столиком дежурной, уставясь в противоположную стену.

Взгляд абсолютно пустой, в руках застыл пластиковый поднос с тарелкой остывшей гречневой каши и полным стаканом компота. По-моему, это выглядело несколько жутковато.

— Прости, — первым делом сказал я, когда вернулся назад.

Доберман молча подошёл и развернулся ко мне задницей. Ладно, понятно, я так же молча погладил его мосластый зад. Гесс удовлетворённо кряхтел и поскуливал.

— Всё.

— И это всё?! Гладь меня всего!

— Не начинай. Скажи лучше, где моя одежда. Нам пора домой.

Верный пёс мотнул головой в сторону маленького шкафчика в палате. Я с наслаждением (морщась от боли) снял больничную пижаму и тапки, переодевшись в привычный армейский свитер, чёрные джинсы и высокие зимние ботинки со шнуровкой.

Игральная карта джокера по-прежнему лежала в нагрудном кармашке. Старенький, но вполне надёжный наган находился в той же кобуре на поясе. Правда, пустой, без единого патрона. Но если детально вспомнить всё, что с нами произошло в той драке с нечистью, то, наверное, и разряженный револьвер не вызовет лишних вопросов. Когда я закончил и взглянул на себя в маленькое зеркало при умывальнике, всё наконец-то встало на свои места.

Итак, Диоген мне в бочку, я не просто Тео, я — бесогон, ученик отца Пафнутия. Я помню всё и всех. Пусть я никому не пожелаю своей судьбы, но она моя. Мне со всем этим разбираться. Ни вам, ни Системе, никому, только мне. Лично мне, и без вариантов.

— Ну что, приятель, сваливаем?

— Лизь тебя!

— Дай лапку. — Я протянул Гессу игральную карту, и он, улыбнувшись во всю пасть (если такое возможно, а у доберманов возможно всё!), хлопнул по наглой и самодовольной физиономии джокера. Кажется, мы должны были перенестись в…

— От ить же, Пресвятая Богородица, Честная Христова Мать, так то ж, поди, Федька?! — распахнул мне навстречу медвежьи объятия могучий бородатый старик с густыми суровыми бровями. — Живой от! И Геська, собачий сын, тута! От же радость-то, а?

Я узнал его. Сразу узнал, почему-то сердце ёкнуло от одной его улыбки. Это был тот самый человек — наставник, отец, учитель в самом высоком смысле этого слова. Я был бы готов умереть за него, и он так же, не задумываясь, отдал бы жизнь за нас с Гессом. Значит, это мой дом.

— Анчутка! От гляди-ка, кого до нашего от шалашу занесло. Сам от весь подранный, битый-перебитый, от боли-то зубами скрипит, но живой же, от бесогоново семя!

— Амиго! Но пасаран! Мон дье! Держи краба, камрад!

— Держу. — Я послушно пожал руку безрогого красавчика-брюнета с греческим профилем, прекрасно видя, что передо мной крупный бес. — А эта… как её… седая такая…

— Дашка-то? От внученька моя вчерась от уехала, — пожал широкими плечами бородатый старец. — Учёба, вишь, у неё. Колледж-то эмчеэсовский опозданий не прощает, так от оно ж и правильно. Взялся учиться, учись! Куды ж ей от потом без диплома-то? А девиц-то… их от бесогонства я как гнал от, так и гнать буду! Не фиг от им тута делать, ага?

— Воистину, — несколько по-церковнославянски, но всё равно в тему ответил я. — Отче, поговорить бы наедине.

— Как Бог свят, надо, — перекрестился святой отец, но с места не сдвинулся. — Так ты уж садись-ка за стол, чаю от выпей да тут и спрашивай: чего от хотел-то, паря?

«Знать, что тут произошло, пока меня не было?!» — очень, очень хотелось заорать мне, но, надеюсь, до отца Пафнутия и так дошло. Он же у нас сам бывший военный, намёки и всяческие аллюзии ловит с полуслова. И если не всегда сразу способен всё мне объяснить, то, значит, у него на это явно есть вполне себе объективные причины.

Батюшка в очередной раз оказался прав. Я услышал глухое урчание в собственном животе и мгновенно вспомнил про лютый голод. Гесс танцующей балетной рысью убежал на кухню, откуда вернулся после непродолжительной борьбы с нечистым, унося в качестве трофея изрядный полукруг ливерной колбасы в зубах.

Передо мной поставили процеженный куриный бульон, хлеб с маслом, кусок пирога с капустой и крепкий чай. Не знаю, можно ли считать это больничной диетой, но я резко почувствовал готовность к выздоровлению! Анчутка повар от бога, если так можно сказать про беса.

— Ну, от теперь-то, покуда думаешь, чего спросить, сам-то давай рассказывай!

— Я мало что помню, отче. — Чай был слишком горячим, пусть постоит. — Мы попали в какой-то богатый особняк, там было целое логово нечистой силы, мы дрались, потом я пришёл в себя в больнице. Так что давайте сначала вы…

— Добро от, Федька, — качнул бородой отец Пафнутий, расправил усы, покосился на пустую чашку, но доливать не стал. — Не было ничего такого уж страшного-то, по чести от сказать, мы ж в танке! Дашка-то гашетку жмёт, от весь двор свинцом поливает, я тока от пару раз и пальнуть успел противопехотным, от фашисты и залегли все. А когда ты Якутянку-то увёл, так от черти словно бы засомневались от. А сомнения в бою штука-то опасная, сам знаешь…

Да, было такое. Мне приходилось видеть, как молодые ребята, полные романтизма в головах, отравленные либеральными идеями равенства всех людей и ценности каждой отдельно взятой жизни, опускали автоматы посреди боя, предлагая противнику сделать то же самое.

Не знаю, на что они всерьёз рассчитывали: типа возьмёмся за руки, помиримся, подружимся-выпьем, миру мир, конец войне?! На родину их тела доставляли с коробочкой медали поверх цинкового гроба, в бумагах, как правило, писали «пал смертью храбрых при исполнении воинского долга». Хоть какое-то утешение старым родителям. Но не мне их судить, эти парни не были трусами уж точно.

В общем, как продолжил мой наставник касательно недавних событий, рогатые фашисты из пекла восприняли отход Якутянки как некий знак мирного покровительства или компромисса с нашим партизанским отрядом. Такое не редкость, такое бывает.

Возможно, они решили, что сверху (снизу!) дали приказ не дожимать, возможно, просто не ожидали с нашей стороны столь упорного сопротивления. Черти умны, сильны, упрямы, образованны и даже в чём-то элитарны, их трудно убить, но поэтому в массе своей они очень высокомерны, я не говорил? Именно это качество их порой и губит.

Бесов всегда в разы больше, они хуже организованны, вечно грызутся между собой, но зато они всегда ближе к простому человеку и лучше понимают, что же такое представляют собой люди. И те и другие наши извечные враги, просто подход к каждому разный. Фашисты организованно отступили, забрав павших и раненых.

Наш героический танк перепахал весь двор, разнёс половину забора и взбаламутил всё население. Да глупо было бы притворяться, что такая эпическая битва на краю села пройдёт незамеченной. Якутянка обеспечила некий прозрачный купол, благодаря которому ни одна пуля или осколок не ушли в сторону, это в её интересах, но полностью погасить все звуки конечно же не могла.

Меня действительно не было два дня, но Система предупредила, что я в клинике, чтоб никто не волновался. Хотя у наших и времени-то на это не было. За эти дни отец Пафнутий трижды вызывался в отделение полиции к сержанту Бельдыеву, один раз они даже вместе ездили в район. Во всех случаях дело и не пытались возбудить — ни участковому, ни районному начальству не хотелось выглядеть круглыми идиотами в суде.

Типа что зимние ночные стрельбы в Пияле затеяли черти-косплееры в форме злых фашистских оккупантов, а потом приехал православный батюшка на танке, всех спас! Теперь на минуточку представьте, какой нехилый хайп словили бы на этом «НТВ», МВД и РПЦ, вместе взятые? Одни обогатились бы, других расформировали, третьи наверняка бы открестились от всего!

В общем, всё закончилось, как всегда: «смотрите там у меня, ай-ай-ай, чтоб в последний раз, больше миндальничать не будем, закатаем по полной, ишь распоясались, думаете, кое-кому всё можно, только из уважения к вашим прошлым заслугам» и всё такое прочее.

Анчутку, кстати, даже никуда не вызывали ни разу. Задница Вольтерова, да у него, кажется, до сих пор никто внятно и документов попросить не удосужился! Вот как у нас такое возможно? Просто потому что он бес, красавчик и хорошо готовит?

Кстати, с момента завтрака прошло часа два…

— Что у нас на обед? — спросил я.

— Ох ты ж, паря-то, поди, опять голодный, — опомнился святой отец. — И так от вона скулы-то торчат с больничных харчей.

— Гав?! — с надеждой поднял морду доберман, чьи недавние разборки с ливером завершились полной его победой за какие-то полминуты.

— Да что ж от такое-то, и Геська бедный сидит от с утра не кормленный! Анчутка, где тебя черти носят?

— Айне минуте. — На широкий стол тут же легла свежая скатерть. — Дас ист сосисен унд колбасен! Варёный русский капуста, унд свёкла, унд майонезн, пюре ист картофель, кукурузен хлеб, копчёный бекон, баварский пиво. Ах, майн либе Августин, Августин, Августин… Битте шён!

На минуточку я вдруг подумал, что, пожалуй, за нашим шумным столом всё-таки не хватает беззаботного щебетания седой внучки. Но увы, увы, курсант-эмчеэсница Фруктовая уехала в Питер ещё вчера. Было жаль, что мне не удалось с ней попрощаться. Но, быть может, ещё свидимся, планета круглая, да и такая суперактивная девушка вряд ли сможет остаться незамеченной. Тем более что теперь она тоже видит бесов.

— Теперь от твоя очередь, паря, — примерно через часок потребовал отец Пафнутий, когда безрогий красавчик унёс все остатки со стола на кухню. — Согрелся, отъелся, вспомнил, что успел, так от и рассказывай-ка давай от, куда с Якутянкой-то ушли, где от тебя черти-то били? Анчутке-то слушать сие от не возбраняется?

Я подумал и кивнул. Учитывая, сколько времени провёл этот бес рядом с нами, как постоянно вписывался за нас, рисковал своей головой и сражался плечом к плечу… Если уж он не заслужил нашего абсолютного доверия, то хотя бы на толику мужского уважения претендовать всё-таки мог. Это честно.

Потом я рассказал всё в деталях. Как мы ехали с Якутянкой на авто, как попали в странный дом, полный нечисти, как из её рта со мной разговаривал некто, человек, демон, субстанция. Рассказал о возможном предательстве или двойной игре Дезмо, о том, что мне предложили выдать Марту как некий залог мира, о яростной драке, которая началась сразу же после переговоров.

Но я рассказал им только то, что можно. Поскольку некие определённые моменты ещё не были осознаны до конца мною самим, вываливать собственную недоваренную кашу в общую кастрюлю пока, наверное, не стоило. Гесс скромно лежал на полу у моих ног, на редкость ничего ни у кого не выспрашивая. Мирно грыз говяжью кость, просто чесал зубы, категорически ни во что не вмешиваясь, не уточняя детали и не добавляя от себя.

Если я правильно помню, из всех нас только отец Пафнутий до сих пор пребывает в уверенности, что собаки не разговаривают. Все остальные в курсе болтовни простодушного добермана. И всё-таки, глядя в его честные карие глаза, я понимал, что упускаю нечто важное и весомое, за что, возможно, потом мне всё же придётся держать ответ…

А так в целом мы провели в разговорах весь день, ну до ужина точно. Добрейшей души святой отец, осмотрев мои боевые травмы, лично перебинтовал левый локоть и счёл, что пара дней отдыха мне не повредит. В том плане, что на службу в Систему он меня не пустит, доклад начальству подождёт, а вот неприхотливыми домашними делами загрузит по маковку.

В частности, пока Гесс наслаждался вечерним променадом, я торчал в сарае, вновь маскируя дровами старенький танк. Наверное, стоило бы сказать «новый», в масле, с конвейера, на нём и муха не сидела, хотя произведена машина в прошлом веке. Где же он достал эдакую антикварную махину?

— Устал? — сунул холодный нос мне любопытный доберман.

— Нет, — откликнулся я, морщась от боли в боку, всё-таки по рёбрам меня приложили неслабо.

— Поиграй со мной.

— Гесс, ответь на один вопрос.

— Я тебя люблю! Ты мой друг! Ты самый лучший хозяин на свете! Лизь тебя? Я хороший?

— Ты замечательный. — Опустившись на одно колено, я обнял его за шею.

Мои пальцы случайно коснулись серебряного ошейника, и короткая боль уколола в затылок. Что будет, если я прямо сейчас сниму его с Гесса? Не знаю…

И не хочу знать. Не потому что боюсь, а потому что никогда больше не позволю себе потерять самого верного и преданного друга на свете. Если собаки чем-то и покоряют наши души, то в первую очередь тем, что в зубах приносят к нашим ногам свои же сердца. И кем бы ни был мой пёс, в первую очередь он мой. Всё!

— А какой вопрос?

— Да никакого.

— Тогда пошли играть.

Доберман взвился вверх, невероятным образом умудрившись лизнуть меня в щёку, закинув задние лапы за голову вбок, развернуться и дать два круга галопом по двору для чисто эмоциональной разрядки. Думаю, потом мы гонялись друг за дружкой по свежевыпавшему снегу не менее получаса, я пешком, он всеми мыслимыми аллюрами, но вскоре на крыльцо вышел безрогий бес, поманив нас домой.

— Ты ведь не всё рассказал, амиго.

— Есть проблемы?

— Найн.

— А у меня были, и не хочется вновь напарываться на них без особой причины, — без улыбки ответил я, пытаясь оттолкнуть его плечом. С равным успехом можно было бы попытаться сдвинуть с места бетонную опору моста. Анчутка очень сильный, куда сильнее, чем кажется при первом взгляде. — Кто тот человек или нечеловек, с которым я разговаривал через Якутянку?

— Хан.

— Это имя, типа Хан Соло, воровская кличка или реальный титул?

— На данный момент это всё, что я могу тебе сказать, камрад. И поверь, я сказал много больше, чем следовало. Ферштейн?

— Яволь, — вздохнул я.

Анчутка хмыкнул, показал длинный язык Гессу и пропустил нас в дом. Доберман, скидывая фуфайку в сенях, предложил мне пойти и подержать беса, пока он тяпнет его за мягкое. У Гесса добрая душа и открытое сердце, если ему кажется, что меня обижают, то обидчику всегда кирдык.

Надо не забыть поделиться с напарником вкусняшками за вечерним чаем. И это не благотворительность, он ведь всё равно по-любому выцыганит. Отец Пафнутий потрепал по загривку пса, неожиданно для всех отказался от чая с ватрушками и засел у себя в комнате с очередным увлекательным детективом — то ли Ю Несбё, то ли Оливер Пётч? Они оба хороши.

И это отнюдь не значит, что он так расслабляется, нет, скорее «недушеспасительное чтение» помогает святому отцу лучше думать. А признаем, что, учитывая эпический экшн наших последних приключений, подумать ему ох как было над чем.

Легли рано, спали ровно. Я имею в виду, что почти ничего особенного не произошло, если не считать…

Бэмс! Наверное, меньше чем через час меня разбудил удар тяжёлой собачьей лапы прямо по лбу.

— У тебя оранжевый бес на голове. Я его хлоп, а надо было кусь? Ну, извини собаченьку…

Оранжевый бес, говорите? Пока я пытался вспомнить, что бы это вообще вдруг значило, свет в глазах погас на мгновение. Я как раз только и успел вскочить, кутаясь в тёплое одеяло и сунув ноги в домашние тапки.

…В белом коридоре Системы дожидались своей очереди двое бесогонов… или бесобоев. Разница невелика и скорее относится к ситуационной этике — какую-то нечисть изгоняют, какую-то непременно бьют. С нами поздоровались, вежливо, но осторожно, один, толстяк в несвежей полицейской форме, даже перекрестился на всякий случай.

Лысина Сократова, да нас тут вечно считают то героями, то предателями, то революционерами. И кстати, во всех трёх случаях они немножечко правы.

— Тео и Гесс, верно? — деликатно заметил второй, в спортивном костюме бандюги а-ля девяностые, но с абсолютно интеллигентной манерой речи. — Не подумайте ничего плохого, господа, я как гражданин мира готов принять всё и вся. Но разве вас не убили во время последней операции по захвату логова Бурятки?

— Якутянки, — поправил я. — И не операции, а личной встречи, не логова, а бала, не убили, а лишь намеревались помучить. В остальном всё верно, это мы.

— Второй такой собаки в Системе нет, — важно подтвердил полицейский, ненавязчиво намекая, что уж вторых-третьих-четвертых и пятых ребят вроде меня тут на пятачок пучок!

— Следующий.

Гесс даже не успел дать лапку похвалившему его бесогону.

«Спортсмен» подмигнул нам и тихо спросил:

— Между нами, а вы, случайно, не в курсе, за что Марту уволили? Такая привлекательная девочка была, вся из себя образованная, культурная. Хотя и рыжая, конечно. Считается, что рыжие девушки плохо приспособлены к офисной рутине. Им подвиги подавай, коня, лук со стрелами…

— Марты нет? — обалдело вытаращился на меня мой пёс. — А кто погладит мой зад и даст вкусняшки?! Бросила собаченьку.

— Следующий.

— Господа, моё почтение, — бесобой быстро пожал мне руку и Гессу лапу, — будете в Калуге, милости прошу забегать! В наших пенатах есть такая уютненькая кафешка в центре, «Герои нашего времени». Спросите Константина или Толика, любой десерт за мой счёт!

Мы с Гессом привычно кивнули. Как помнится, нас тут частенько куда-нибудь приглашали, и чаще всего вот так на скаку, без записи нормального адреса и обмена телефонами. Понятия не имею, когда и каким боком коварная судьба закинет нас в этот старинный русский городок, но если даже и да, то, скорее всего, мы там по-любому бесогонить будем, а не бегать по местным кафешкам в поисках всяких там Константинов-Толиков.

— Следующий, — пригласил нас механический голос.

Я поплотнее запахнул на себе одеяло, свистнул добермана и толкнул дверь.

В кабинете за рабочим столом перед открытым ноутбуком сидел тощий чёрный ангел в костюме-тройке, прилизанный пробор на его голове можно было проверять линейкой. Хоть какое-то подобие улыбки на постном лице, наверное, можно было бы увидеть, лишь когда меня будут прилюдно и торжественно жечь на площади в Мадриде, как колдуна или еретика.

— Явились, клоуны?

— Кто обзывается, тот сам на себя называется, — опережая меня, детской скороговоркой ответил мой пёс.

Дезмо только покачал головой, устало поправляя душащий его галстук.

— Фёдор Фролов и доберман Гесс, вот официальное уведомление о вашем увольнении из Системы. Формулировка — «по собственному желанию». Так решило начальство, лично я бы инкриминировал вам раскачивание лодки, предательство, измену, сношения с врагом, продажу души нечистому, провокации и вербовку других бесогонов с целью уничтожения самой Системы изнутри.

— Где Марта? — спросил я, забирая бумагу с приказом.

— Её тоже уволили, — честно глядя мне в глаза, ответил Дезмо.

— Пошли, дружище. — Я хлопнул Гесса по холке. — Здесь нам больше делать нечего.

Пёс опустил морду едва ли не до пола, поскулил, но послушно развернулся на выход.

— Эй. — Чёрный ангел остановил меня.

Я всегда говорю «чёрный», но это из-за цвета его крыльев, так-то он не негр. Хотя, наверное, где-нибудь на Западе не прошла бы такая длинная история без единого темнокожего героя хоть бы и третьего-четвёртого плана. Типа это расизм, да? Плевать, у нас Бельдыев есть, а он башкир…

— Это тебе от Марты. Я дал слово. — Не поднимаясь с кресла, он протянул нам белый запечатанный конверт без подписи.

Доберман резко сделал поворот оверштаг, крутанувшись на задних лапах, ловко цапнул конверт зубами и передал его мне. Сердечно прощаться не стали, благодарить тоже, в конце концов, нас же отсюда выперли. И, как я понимаю, без объяснений и выходного пособия.

— Карту? — обернулся ко мне Гесс.

«Джокер остался дома в кармане свитера», — не успел подумать я, как мы оказались дома.

Ну хоть на этом спасибо, технические службы Системы по-прежнему работают безотказно, в этом смысле честь им и хвала.

…Мы стояли у моей кровати, которая после отъезда курсантки Фруктовой вновь стала моей. В доме было тихо, никто не проснулся, и наше возвращение, как и исчезновение, вроде бы прошло незамеченным. Верный доберман беззаботно зевнул во всю пасть, помахал мне обрубком хвоста и отправился досыпать на своё место. Даже спокойной ночи мне не пожелал, скотина эдакая. Хотя при желании и мог бы.

Впрочем, к последнему я отнёсся философски, тихо щёлкнул переключателем ночника и вскрыл конверт. Да, вот так просто, хотя, конечно, это нарушало все мыслимые традиции. Всё следовало делать иначе. Как всякий нормальный гот я был обязан прочесть прощальное письмо моей девушки именно ночью, при свете луны и звёзд, едва сдерживая скупые слёзы и кусая губы!

Так принято в нашей среде. Но Марта не была готессой, да и назвать её «моей» девушкой было пока слишком самонадеянно. Мы оба стремились к отношениям, но ни мне, ни ей просто не позволяли сделать очередной шаг навстречу. То работа, то бесы, то чёрный ангел, то местные проблемы, то черти, то Якутянка, то… Сколько ж так можно?!

С другой стороны, как философ, наоборот, я мог вообще не вскрывать этот конверт, давая самому себе болезненно-сладостную возможность мыслью растечься по древу. В этом смысле письмо даже не нужно читать, его достаточно самому себе просто придумать и не в одной, а минимум в трёх и более прямо противоположных версиях. К примеру, в лирической, криминальной, драматической, любовной, комической, наркотической, сентиментальной, матерной, бессмысленной, ну и так далее согласно вольно продолжаемому списку.

Да лысина Сократова, всё было не так! Разумеется, ничего ждать и придумывать я не стал, а вскрыл конверт, достав сложенный вчетверо лист бумаги. У Марты был округлый, красивый почерк отличницы. Которым, собственно говоря, было написано всего одно слово: «Прости».

Ниже вместо подписи прилагался отпечаток её губ красной помадой. Коротко, внятно, эффектно, и, самое главное, мечтательно философствовать по этому поводу теперь можно хоть до утра.

Как ни странно, с этими мыслями я очень быстро уснул. Был момент, когда, перед тем как сунуть письмо под подушку, я вдруг захотел поцеловать оттиск её губ, но, хвала Розанову и Кафке, отпустило. Сон накрыл меня сразу, а вот сновидений как таковых, кажется, не было, по крайней мере, я их не помню.

Утром встал сам, довольно бодро, несмотря на колющую боль в боку и левом локте. Переломы рёбер страшны лишь тем, что осколок может поранить печень, лёгкие или другие важные органы. Но, со слов отца Пафнутия, у меня вроде бы лишь пара-тройка серьёзных трещин, значит, достаточно просто бинтовать и не перегружать организм тяжестями. Непонятно, конечно, чего так долго меня проверяли врачи? Ну и бог с ним, заживёт само, главное — перетерпеть.

Оделся я тоже сам, слегка морщась, но в принципе без проблем. Выгул Гесса также прошёл без скрипа по тысячу раз отработанной и утверждённой им же программе. Беззаботный пёс даже не поинтересовался, а что же там было в том запечатанном письме, которое нам вручили в офисе вместе с приказом об увольнении из Системы.

Да и кто для него Марта? Просто рыжая девушка за ноутбуком, раздающая нам задания, гладящая его между ушей, приносящая зефирки и печеньки, а также отвлекающая меня от нашей с ним мужской дружбы. Он быстро её забудет, а я нет.

За завтраком отец Пафнутий, нацепив на нос очки, внимательнейшим образом ознакомился с бумагой, проверил печати и подписи неизвестных мне начальственных лиц, сурово крякнул, огладил бороду и, скомкав приказ, одним широким броском отправил его в растопленную печку.

— От же бюрократы-то безмозглые, прости их господи! Тут от готовишь, готовишь парня-то, опыт свой передаёшь, учишь от его, специалистом делаешь, а они от и кладут на тебя с прибором! Так и что ж, от сам, стало быть, виноват-то, Федька! Говорил от я тебе или нет? Говорил же!

— Все мы всегда что-нибудь говорим. Поконкретнее можно?

— Чтоб ты от с той девицей-то шуры-муры свои заканчивал! Не доведут от бабы-то до добра, энто от тебе все святые старцы-то в любом монастыре скажут.

— Я не монах.

— Молчи уж! От он же мало того что (грех на мне, Боже!) с той рыжей связался, так ещё и Якутянку-то чернявую до нашего села затащил! А разборчивый-то какой? Одна-то, вишь от, у него ангел с крыльями, другая от демон с рогами!

— Нет у неё рогов.

— Сам от знаю, не перечь! — вконец разошёлся батюшка.

Его можно понять, он действительно угрохал на меня кучу сил и времени, а вместо блестящей карьеры бесогона меня без объяснений турнули из Системы коленом под зад. Для него как для учителя и наставника это конечно же большой удар по самолюбию.

— Каша гречневая на молоке с маслом, мёдом, сахаром и кислой клюковкою, — торжественно объявил красавец Анчутка, решительно встревая меж нами с горячим котелком. — До той кашки дозвольте подать ветчинку говяжью нарезную, чёрный хлеб с чесночком, ещё солёное сальце под рябиновую настоечку! Уж не побрезгуйте-с!

Безрогий бес отлично знал свои обязанности, волшебный аромат накрыл всю кухню. Отец Пафнутий ворча сдулся, перекрестил еду, прочёл короткую молитву и жестом пригласил всех оттрапезничать. Всех — это, собственно, нас двоих, меня с доберманом.

Анчутка свои сухарики, или что там у него оставалось, благословлять не позволял, ему ж потом оно поперёк глотки встанет. Он бес, таковым и останется, ни в человека, ни в ангела ему перевоплотиться не суждено. Да он вроде и сам не горит желанием. Скорее всего, ему даже в чём-то нравится у нас, он получает тут бесценный опыт сотрудничества с бесобоями, так сказать, изнутри, потом, наверное, книгу на эту тему писать будет.

— Ладно, паря, прости от старого дурака.

— Бог простит, отче.

— С Богом-то я сам говорить буду, а ты прости!

Хорошо чувствуя напряжение в его голосе, я поспешно простил святого отца, своего учителя и наставника, одновременно попросив на всякий случай прощения и у него. Не важно за что, всегда за что-нибудь да найдётся. И кстати, правильно сделал.

— Прощаю от, паря, со всем смирением прощаю. Так что ж теперь, собирайся-ка, в храм от пойдём. Мне-то службу служить, а тебе об здоровье, скорейшем от выздоровлении-то, да от ещё б и о вразумлении умственном Господа нашего просить надобно. Собирайся от, паря!

Тоже верно, ведь если вспомнить, так моя первостепенная задача — это быть скромным послушником при Воскресенском храме, а уж бесогонить меня отец Пафнутий научил в качестве, так сказать, второй профессии. И да, он тысячу раз прав, всем нам о спасении собственной души думать надо, а не о том, где, когда и как веселее бесов гонять. К тому же запах ладана и дружное псалмопение невинных бабулек у алтаря реально выбивает из головы все мирские мысли.

Марта написала мне короткое «прости», но, наверное, просто забыла добавить «прощай». Что ж, видимо, это слово нужно произнести именно мне? Если так, значит, так…

Воскресенский православный храм от момента строительства и по сей день является главной достопримечательностью села Пияла. Пять куполов, высокая пирамидальная постройка, сплошь дерево без единого гвоздя, более поздний пристрой, крытый белой жестью, плюс невероятное ощущение тишины и покоя, сошедшего на эти потемневшие православные кресты.

Почему-то именно здесь, на исконном русском Севере, незримое присутствие Бога в душе каждого человека, в глазах какого-либо зверя, в дуновении всякого ветра и наклоне любой былинки ощущается совершенно иначе, чем на богатом и щедром юге. Да, где-то там далеко стоят столичные города, высятся белокаменные золотые храмы и людям не приходится пробивать себе путь к церкви по двухметровому слою снега. Прийти и помолиться здесь всегда легко. Плохо ли это? Нет, хорошо!

Но тем не менее в неизбывной милости своей Господь обращает свой взор и на такие вот крохотные, забытые всеми места, благословляя с высоты небесного престола деревянный храм тихой Пиялы. Наши холода, наш труд, нашу любовь к своей земле…

Работа прислужника не особенно тяжела и уж тем более не сопряжена с какими-то особыми моральными тяготами. Обычное дело — подай, принеси, убери, не мешайся под ногами, стой в углу, беги сюда, на тащи, клади аккуратно, говори тихо, молчи в тряпочку. Послушание есть основа основ добродетели человека в церкви. Подчинение тела душе. Смирение. Именно этому я приехал учиться.

Весь день, без перерыва на обед, почти до восемнадцати часов вечера, мы провели в требах, службах, молитвах, пениях, возжигании свечей перед иконами и окуривании ладаном как немногочисленных прихожан, так и полуоблупившихся настенных росписей нашего старенького храма. Мне даже как-то удалось практически отключить голову, полностью погрузившись в свои нехитрые прямые обязанности.

Потом батюшка ещё какое-то время беседовал с местными жителями, терпеливо принимая их ворчание на местные власти, претензии к супругам или детям, а ещё жалобы на соседей, врачей, здоровье, погоду, телевидение… да и всё такое в целом. Меня лично такие вещи скорее бесят, но отец Пафнутий выслушивал всё с каменным лицом римского стоика или игрока в покер.

— А вот соседка-то говорит, что мой от к бабке Мане ходит. Чё от он там забыл-то? Ей уж под сто лет, чё она ему дать-то может, от карга беззубая? Нешто как раз беззубая и может…

— Чую, идёт! А кто? Не знаю. Но ко мне. И я ему эдак-то тихонечко из-за забора как шандарахну поленом по зубам! Он и брык! Какую молитву прочесть, шоб не посадили-то, ась?

— Бабка моя от говорит, что в телевизоре видела деда, которому за девяносто, а он… огурец! Я ей говорю от, дескать, давай, чё, вдруг и у меня… огурец? А она — «эдак чё-то не хочу», романтику ей подавай, за амбаром, говорит… Дак зима ж! Чё, коли от примёрзнем с… огурцом-то, а?! Я к тому, чё, может, бабку мою в святую от воду башкой макнуть. Поможет ли, чё ли?

Нет, не подумайте, будто бы у нас тут, на Севере, народ озабоченный или что это я вам специально такие моменты подбираю. Люди у нас простые, что на уме, то и на языке, фамильярность от субординации нипочём не отличают. Но, с другой стороны, и за спиной у вас тоже ничего говорить не станут из того, что не посмели б прямым текстом вылепить вам в лицо. Согласитесь, это тоже по-своему правильно и Декарт мне в печень, но таки заслуживает уважения.

— А как от муж-то от ней в город от сбежал, так Надюха-то наша каждую ночь стонет! Тока не жалостливо, как от баба в горести, а эдак-то «ох!.. ох!.. о-о-оу!». Матерь Божья, от пресвятые угодники, как сказать-то… Вроде как от удовлетворение она с того получает. Может, над ней-то надобно какую от ни есть молитву спасительную прочесть? Ить сгорит девка. Под семьдесят кило от была, справная, гладкая, а стала-то худее на треть.

— Причастие принимала ли?

— Нет, батюшка. Она от и церкви-то чурается, ровно басурманка какая. Чё ж делать-то, а?

— Бесы в ей, сильные, — уверенно кивнул отец Пафнутий. — Ввечеру от зайду, отмолим.

Я, пожав плечами, отвернулся в сторону. Не моё дело, конечно, но иногда мне кажется, что мы слишком многое списываем на нечистую силу. Нехватка молодёжи на селе, а также вообще трудоспособных мужчин репродуктивного возраста, их естественный переезд в большие города ради заработка и лучших условий жизни вряд ли стоит считать активными происками тех же бесов.

Умирающие или обезлюдевшие деревни — это даже далеко не наша российская, а давно уже общемировая проблема. Но батюшка всегда прав, на то он и батюшка. Пастырь бережёт своё стадо молитвой и словом Божьим, но когда волки наглеют, то, не раздумывая, берётся за ружьё. Сходим, посмотрим, проверим, если там есть какая-то нечисть — изгоним, делов-то.

Перед закрытием храма отец Пафнутий поманил меня пальцем:

— От слыхал, поди, Федька? Домой-то не идём, сперва нам от беса из Надежды Кармухиной изгнать от надобно.

— Вообще-то там не обязательно бес. — Я смущённо прокашлялся в кулак, наставник у нас, конечно, человек прогрессивный, но всё-таки…

— Ты от мне-то голову не морочь! Доктор тут нашёлся. А то ж от я не знаю, почему одинокие бабы-то ночами стонут?! Да тока всё едино, проверить-то мы от должны. Кто у нас бесогон-то?

— Вы.

— Не, не угадал, я-то есть отец настоятель при храме Воскресенском. А от бесогонить — дело молодых, так-то и не спорь, паря. Одевайся по-быстрому, пошли! Чуйка у меня, от сам, поди, знаешь.

Ха, да Диоген мне в бочку, я что, против, что ли? Идём! Только вот револьвера у меня нет, святой воды на всякий пожарный наберу, мат всегда в голове, основные комбинации из пяти-шести слов я помню. Что же ещё? Молитвы, разумеется, именно ими в первую очередь и изгоняются все тёмные духи низшего уровня, в простонародье именуемые бесами.

Мы покинули церковь уже где-то ближе к восьми часам вечера. Отец Пафнутий собственноручно закрыл храм на замок, прочтя соответствующие молитвы и убрав ключ поглубже в карман штанов под рясой. В общем, как вы уже наверняка поняли, несмотря на позднее время, мы пошли бесогонить.

Учитывая, что Пияла небольшое село отнюдь не районного масштаба, кто где проживает из местных, отлично знали все. Батюшке даже не потребовалось уточнять адрес — гражданка Кармухина была прописана в одной из четырёх пятиэтажек на рабочем краю села. Считалось, что эти дома строились под молодых энтузиастов из столичных вузов, но они как-то быстро включили голову, предпочтя реализовать свой потенциал за границей России, а не в её заснеженных провинциях.

— Святую от воду-то взял?

— Так точно.

— Перстень от серебряный у тебя ли?

— Само собой.

— Молитвы-то наизусть помнишь?

— Помню, отче.

— А наган, наган-то забыл!

— Я и не брал его с собой, мы же в церковь шли. Да в кого мне стрелять-то, в несчастную женщину, стонущую по ночам?

— Дерзишь от, паря, — наконец-то догадался отец Пафнутий. — Из-за девицы своей рыжей с ума-то сходишь? Понимаю, сам от молодым был, да тока глупостями-то всякими делу не поможешь. Хочешь от, чтоб назад в Систему взяли?

— Без Марты не хочу. А её тоже уволили.

— А ты от во всём хорошее ищи! Уволили, так, стало быть, от свободна она, — подмигнул мне батюшка. — Адресок-то срисовать не догадался? Ну да от с этим я тебе помогу, бывших бесогонов-то не бывает, дружбу от мы все держим. И коли краса-то твоя хоть от месяц в той Системе отработала, так уж, поди, не потеряется. Держи от, Федька, хвост пистолетом!

Странная поговорка, ни у одной собаки хвост не похож на пистолет, но какой же филолог рискнёт лезть со своими книжными знаниями в живую народную речь? И тем не менее от слов моего наставника на душе действительно стало чуточку легче. Не знаю, как это объяснить…

Я ведь никогда не думал всерьёз, что могу потерять Марту. Согласитесь, трудно терять то, чем в принципе и не обладаешь? Вот именно. А что связывает меня с этой белокрылой ренуаровской красавицей с пылкими перепадами настроения, ругающейся едва ли не матом, но заботливо приберегающей всяческие сласти для моего нахального пса? По факту лишь короткие встречи перед работой по изгнанию всяческой нечисти. Было ли меж нами нечто большее?

Может, и так, спросим у Гесса, который, кстати, сейчас сидит дома в тепле, терроризирует нашего безрогого красавчика и скучает, потому что его с собой не взяли. Вот это, между прочим, тоже неправильно. В церкви собаке делать нечего, это факт, отражающий древнехристианскую традицию. Но в плане покусания всяческих бесов мой ретивый доберман самый лучший напарник на свете, о каком можно было бы только мечтать.

— О чём задумался-то, паря? — неожиданно спросил меня святой отец. — Дошли от, слава богу…

Последние два слова — это почти обязательная присказка, если можно так выразиться. Любой верующий человек должен знать, что всё, происходящее с ним в этом мире, вершится по воле Божьей. Поэтому благодарить за всё и всегда следует именно Всевышнего.

И в радости, и в горе, даже когда нам не дано понять Его промысел; всегда и везде, когда тебя ведёт по жизни вера, ты не останешься один и не впадёшь в отчаяние. Кто-то из святых отцов сказал: «чаю Господнего принятия душой!» И сие верно! А вот «отчаяние» означает отрицание того самого чаяния присутствия Бога…

Разумеется, как современный философ я просто обязан во всём сомневаться, но в данном случае казалось, что «слава богу», произнесенное наставником, очень к месту.

— Второй этаж от. Стучи, паря.

Видимо, я слишком далеко ушёл в свои мысли. Дверного звонка не было, вместо него торчали два перемотанных синей заскорузлой изолентой провода.

— Тук, тук! Вы не верите в Бога? Тогда мы идём к вам, — громко пропел я.

— Федька, заткнись от, не срами меня перед прихожанами, — прошипел батюшка, отвешивая мне воспитательный подзатыльник. Никаких обид, мы оба понимали, что делали, почему, зачем и каковы будут последствия. Я нарывался, он реагировал, но всем же весело, правда?

На стук отозвались не сразу, нам пришлось повторять минимум два раза. Дверь открыла приятная моложавая женщина где-то слегка под сорок, явно ухаживающая за собой и знающая себе цену. Крашенные красной хной волосы, длинный махровый халат с шикарным декольте, устало-томный взгляд синих глаз и блуждающая полуулыбка на пухлых губах. Да, вот такие зрелые красавицы встречаются у нас в сёлах, русский Север богат неразбуженными самоцветами…

— Бог в помощь, Надежда, — уважительно прогудел батюшка, с трудом отводя взгляд от глубокой ложбинки между двух белых холмов.

— Отец Пафнутий, вы? Так чё ж от на пороге стоять, — неспешно засуетилась хозяйка. — Такие гости, проходите от на кухню или в спален… ой!

— Федька, давай от! — подтолкнул меня в спину наставник, плавно уходя в сторону ароматно пахнущей пирожками кухни, а меня направляя прямо лоб в лоб на гражданку Кармухину.

— Чёй-то не поняла я, чё ему давать-то? — засмущалась она, старательно одёргивая подол, но тем больше обнажая пышную грудь.

— Отче наш, Иже еси на небесех! — подняв палец вверх, настоятельно напомнил я. — Да святится имя Твоё, да приидет Царствие Твоё… и ныне, и присно, и во веки веков.

— Дык… от… аминь, чё ли?

— Аминь, — согласился я, проходя за хозяйкой через гостиную в небольшую полутёмную и от того крайне уютную спальню.

Не уверен, что она и я, мы оба, абсолютно адекватно осознавали происходящее, но стоило мне войти, как дверь за спиной захлопнулась. Я обернулся — позади меня стояли четыре здоровенных мускулистых беса. Чернокожие, гладкие, с африканскими (не путать с афроамериканцами!) чертами морд, презрительными взглядами и массивными кулаками.

Четверо на одного? Хм, это ещё не худший расклад. Худшее было впереди.

— О, бесогон? Надо же, кого к нам занесло… — глухим, совершенно чужим голосом простонала гражданка Кармухина. — Раздевайся. Ложись, раз пришёл.

Я уже не пытался как-то там ответить или прожечь их полным праведного христианского гнева взглядом. Просто перекрестился, а красавицу Надежду вдруг реально начало колбасить прямо на кровати. Во-первых, она вспрыгнула на неё, не снимая тапочек, а во-вторых, следом начала раскачиваться в ритме только ей слышимой музыки.

— Иди ко мне, возьми меня, оседлай меня, как непослушную кобылицу! А может, ты сам меня покатаешь?

Я не совсем понял, о чём она это и, главное, к чему. Четвёрка нечистых злобно хмыкнула. Вообще-то у нас в соседней комнатке православный батюшка из Ордена бесогонов, так что вы тут не очень-то…

— Федька, от ты уж сам давай, — гулко раздалось из-за дверей. — Я от тебя на кухонке-то подожду, похозяйничаю, покуда от чайник-то горячий.

Честно говоря, в обычном режиме я бы этих четырёх черномазых с рожками раскатал в однообразную асфальтовую массу даже без револьвера с серебряными пулями. Похоть, грубость, озлобленность вкупе со скукой, невостребованностью и чисто женской истерикой в общем-то не самый редкий набор. К сожалению. Но как же вы умудрились вскормить такую банду, Надежда, извините, что не по отчеству?

— Простите, Христа ради, я у вас тут чуточку пошумлю. Но сначала один вопрос, ребята: вы в курсе, чем отличается кафкианство от конфуцианства?

Четвёрка бесов неуверенно переглянулась, тот, что крайний слева, сделал осторожный шаг, открыл пасть и… получил в пятак армейским ботинком! То, что их осталось уже трое, остальные тоже поняли не сразу. Вторым сдвоенным ударом кулаков в грудь вмазав в стену того рогача, что был в центре, я сцепился с двумя оставшимися. Двое не четверо, тут всё проще.

Мат, вопли, хрип, яростные крики боли (это я орал!) и многочасовые тренировки по рукопашному бою с бесами (под руководством нашего безрогого повара!), несмотря на недавние травмы, всё ещё позволяли мне успешно ставить на место этих зарвавшихся врагов рода человеческого. Я управился минуты за две-три, впечатав серебряный перстень с христианским крестом в лоб или пятачок каждому, оставив, таким образом, три грязных серых пятна на полу и одно на обоях.

Кстати, сама хозяйка в нашу драку не вмешивалась. Нет, она не визжала, не пыталась звать на помощь, но весьма отстранённо, я бы даже сказал, задумчиво наблюдала за тем, как я их всех отметелил. В её глубоких глазах при этом не было ни сочувствия, ни азарта, ни интереса. И, лишь когда я отдышался, поправив ворот армейского свитера, она наконец-то соизволила хоть что-то сказать:

— Теперь ты мой!

Как вы понимаете, это не совсем те слова, которые ожидаешь услышать из уст спасённого тобой человека. Я ведь только что избавил её от бесов, но, видимо, не от всех, да?

— Именем Господа нашего… — Договорить мне не удалось: гражданка Кармухина, как была в одном халате и тапочках, вдруг прыгнула вперёд, страстно прильнув ко мне вполне себе пышной грудью.

Бить женщину я не мог, да и не собирался, разумеется. Просто надо как-то поделикатнее отделаться от возможного насилия.

— Я не хочу.

— Тсс, глупый. — Она приложила пальчик к моим губам. — Это не важно. Летим!

После чего она с невероятной, совершенно неженской силой приподняла меня за плечи. Если для сравнения вспомнить ту самую медсестру в больнице, так вот та была в десятки раз слабей, а тут…

— Не надо-о, тётенька!

Вместо ответа она одним небрежным броском вышибла мною окно.

— Вот за что мне это? — спросил я сам себя, отплевываясь снегом и кое-как пытаясь встать на четвереньки.

Грозная Надежда Кармухина выпрыгнула за мной следом, глаза её были абсолютно чёрными, без белков, а руки под халатом бугрились громадными накачанными мышцами.

— Отче-е! — успел позвать я, когда почувствовал, что меня подняли под мышки и тянут куда-то вверх.

— Стой! Стой от, Федька, куды? Ты чего творишь-то, паря?! — донеслось из того же окна, но я ничего уже не мог толком ответить, потому что мы с бесноватой женщиной, опасно раскачиваясь, парили вдоль улицы на уровне третьего-четвёртого этажа.

Фокус в том, что на подобной высоте вроде уж не так страшно лететь, как неприятно падать. Фонарей у нас на селе кот наплакал, да и те неработающие. На наш полёт, возможно, вообще бы никто и внимания не обратил, не пытайся нас догнать могучий седобородый батюшка, матюкающийся через слово, да так, что первое время я пожалел, что не могу заткнуть уши.

— От же нечисть-то, хр… тебе в… растопырка пернатая! Да чтоб тебя от в… с разбегу да… и прямо по лбу! Прости от за такие слова, Матерь-то Божия, Царица от Небесная! Но тока я продолжу… Я ей, стервозе, самолично такой… в… на… по самые уши епитимьей, чтоб вообще не… ты ж от… эдакая! Дак убью же… как догоню… если… но… не заводи! От лучше молись, зараза-а!

Летучая гражданка в халате до ответов не снисходила. Я тоже не мог сформулировать ни одной внятной мысли для протеста, голова была занята совершенно другим: во-первых, как не упасть вниз башкой на обледеневшую тропинку между чьими-то дворами, а во-вторых, каким образом всё-таки не дать этой твари озабоченной уйти.

Если кто подумал, что я тут уже забыл, зачем мы вообще пришли в гости к гражданке Кармухиной, так нет уж — страшный бес должен быть изгнан! Даже если ради этого придётся немножечко поболтаться в воздухе, рискуя сломать кому-нибудь печную трубу копчиком.

— Извините, а мы куда-то направляемся по определённому маршруту? — на минуточку забывшись, рискнул спросить я.

Надежда не ответила, её крепкие пальцы с жутко отросшими когтями цепко держали меня под мышками, а полы длинного тёплого халата развевались за её спиной, как паруса. На какой именно тяге летела женщина, сказать не могу, вроде бы крыльев у неё не было, турбин тоже. Наверное, канаты какие-нибудь, как у «колдуна» Лонго, не знаю…

— Прошу прощения, это снова я. Не то чтобы отвлекаю вас, но мы и так идём едва ли не на бреющем, может, всё-таки где-то остановимся и поговорим?

— Я расшибу тебя оземь, оторву голову и с ней буду разговаривать, обгрызая твоё лицо, — не без труда прохрипела Кармухина. Судя по всему, накрыло её неслабо.

Бесноватость как таковая, вообще, не самый приятный вид одержимости, надо признать. Обычная мелкотравчатая нечисть изгоняется молитвой, матом, святой водой или серебряной пулей, наконец, но вот именно такая чёрная мощь требует лечения пальбой со всех орудий одновременно. Кажется, там ещё положено бьющегося в судорогах пациента привязывать к столу в церкви, читать специальные псалмы всю ночь, потом отпаивать святой водой, опять читать, класть на грудь и лоб серебряный крест и…

— К храму от! К храму её уводи, паря-а!

Я услышал крик отца Пафнутия в то самое время, когда уже начал настраивать самого себя на душеспасительный лад. То есть попытался всем всё простить, завещал движимое и недвижимое имущество моему другу доберману Гессу, а Марте просил передать, что я её любил и умер с её нежным именем на устах. Не слишком патетично, нет?

— Вас понял, иду на таран!

Прежде чем гражданка Кармухина въехала в тему, я резко мотнулся всем телом вправо, поймав правую полу её халата, и, проведя столь же нехитрый маневр, левой рукой вцепился в левую.

— Первым делом, опа-а, первым делом са-мо-лё-ты-ы…

Наверное, сейчас со стороны мы действительно походили на большой двухэтажный дельтаплан, потому что снизу начали доноситься голоса случайных прохожих. Или, может быть, правильнее говорить «свидетелей»? Да лысина Сократова, сейчас-то кому какая разница-то…

— Куда прёшь, негодяй?!

— Куда хочу, туда и пру, невежливая вы женщина, — упёрся я, старательно разворачиваясь по ветру.

— Гля от, бабы, чё творится-то?! Надька бесстыжая чужого монашка кудыть-то по небу тащит. А сама врала, чё от на больничном!

— А труселями-то как сверкает, аж глазам больно! Спросить, чё ли, какой стиральный порошок использует? Или от то порошок, да не стиральный? То ж интересно…

— Ох, до чего ж отец Пафнутий-то убивается! Ох, вот оно всё и вскрылося! Ох, поди, так не по каждому-то чернецу голосят! Любовь, она, бабоньки, завсегда любовь, хучь радужная, хучь какая.

— Дуры от! Прокляну! От… от церкви поотлучаю! Ну за что ж оно мне такое наказание-то? У всех прихожане от как прихожане, а мне ж дал Господь северную Пиялу-у, — едва не упал на колени мокрый, как мышь на «Титанике», наш батюшка настоятель. — Федька-а! От, паря, слышишь ли ты меня?!

«Слышу, батьку», — захотелось в тон откликнуться мне, но, наверное, так уж явно плагиатить Гоголя всё-таки не стоило. Хотя… при условии нашего личного знакомства… возможно, скорее всего, и не возбранялось, да что уж там, наверняка он бы не был против. Ну а с Вакулой мы бы вообще на раз-два договорились, он простой парень, честный, без закидонов и больных претензий на авторство.

— Только, видимо, сейчас главное — держать штурвал, — простонал я, когда орлиные (львиные, медвежьи, бабские!) когти врезались мне в кожу через плотный армейский свитер. — Свистать всех наверх! Поднять якоря! Курс зюйд-вест! Шлюпки на воду, бей испанцев, да здравствует королева, правь, Британия, моря-ами!

— Чего ты несёшь? — только и успела удивиться бесноватая баба, когда порывы ледяного ветра в раздутые паруса (пардон, полы халата!) впечатали нас в Воскресенский храм. Меня — физиономией в купол, её прямиком на посеребрённый крест!

Вопль, который издала обречённая гражданка Надежда (тоже хорошо звучит, да?), наверняка разбудил половину села. Мы оба покатились по крыше и рухнули в неубранный снег. Ну то есть вокруг храма на метр его, конечно, бабки счищали, но если лететь сверху по наклонной, то, знаете ли…

— За что? — спросила очистившаяся от бесов женщина из соседнего сугроба. — Кто это сделал? Почему я… голая-а?!

— Возвращаю ваш халат, не жалко, — с трудом ответил я, когда воздух вернулся в лёгкие.

Меня так приложило спиной, что едва не выбило все зубы, печень и почки и что там ещё положено выбивать. Боль в спине жуткая, а при первом же повороте ещё и треснутые рёбра так дали о себе знать, что… Задница Вольтерова, да как же всё это достало-то!

Тем временем к нашей сладкой парочке подоспел отец Пафнутий:

— Надежда, от чтоб… тя… уф! Жива от? Жива-а-а. Нигде ничё не болит? От же и ладушки-и… Бабы, да помогите ж от человеку-то! Ну в смысле сестре вашей в неглиже… тьфу, во Христе, чтоб её…

Не помню, кто там конкретно кинулся ей на помощь, но лично меня на ноги поднял за шиворот уже мой седобородый наставник.

— От же ж фартовый ты, паря! Какого от бесогона Система-то потеряла, а?

Мне трудно было об этом судить, я выковыривал снег из всех возможных и невозможных мест, пытаясь вновь овладеть собственным телом.

— Вставай от, гляну, смирно стой! В глаза мне смотреть! Ну от чё… Главное, что живой, да? Везучий ты, Федька, уважаю…

Типа это такое спасибо, да? Он же сам подставил меня под эту озабоченную любовью и бесами тётку, а когда, к моему немалому изумлению, всё кончилось хорошо, этот бородатый тип делает вид, что так и было задумано. Нет, батюшка! Такие полёты явно не в порядке вещей!

Так я к чему, к тому, что заранее о возможных опасностях предупредить было не судьба?! Видимо, нет. Да, собственно, это без обид, в нашей профессии никто никогда не знает, с чем или кем конкретно нам предстоит столкнуться. Только рёбра всё равно боля-ат…

— Пошли-ка от до дому.

В результате батюшка помог мне не только устоять на ногах, но и разобраться, как ходит левая, как правая и как их соответственным образом передвигать. Друг за другом, осторожно, поступательно, поочерёдно и пошагово. Это было познавательно, я даже увлёкся.

Наверное, будь рядом Гесс, он бы просто довёз меня до дома на санках. Доберманы вполне себе приспособлены как ездовые собаки, если их в этом убедить. Но он сейчас дома, в тепле, а мы тут.

В общем, если вдруг кто чего недопонял, в наши пенаты меня волочил упёртый отец Пафнутий практически на своём горбу. Он у нас могучий дядька, если надо будет, ему под силу и троих таких, как я, из-под артобстрела вытащить. По его личным меркам я вообще практически дрыщ, какие-то шестьдесят пять килограммов нездорового веса.

И кстати, нет! Нет, чтоб вы знали, я не проехался на чужом горбу в рай, он просто сбросил меня у нашего забора, сочтя, что я уже отдышался и дальше вполне себе могу топать сам. В принципе, да, что я и сделал. Там недалеко было. Скользко, правда, но недалеко ведь. Добрался…

Когда добрались до ворот, безрогий бес из последних сил пытался удерживать рвущегося на улицу добермана. Гесс вовремя прекратил ругаться и угрожать, при виде нашей парочки на горизонте быстренько перейдя в заполошный лай. Отец Пафнутий мелко перекрестил подпрыгивающего пса в фуфайке, разрешив ему проскользнуть сбоку и, загребая лапами снег, кинуться мне на грудь.

Ну это примерно как двадцатипятикилограммовой грушей с размаху получить.

— Я скучал! Ты не взял меня с собой. Не пустил бесов гонять. Всё равно лизь тебя! Я хороший?

— Ты лучше всех, — прошептал я, потому что говорить от дикой боли было невозможно. — Слезь с меня, пожалуйста-а…

— Тебе больно? — удивился он, сидя у меня на животе костлявой задницей, не давая даже толком сделать вздох. — А мне хорошо, на тебе тепло.

— Сп…си-бо! — Я попытался было спихнуть его руками, но этот гад тут же разлёгся на мне в полный рост, окончательно выбивая воздух.

— А ты скучал по мне? Ты же любишь меня больше, чем Марту, правда? Погладь меня. Молчишь. Не дышишь. Ты что, умер, что ли? Не смей умирать, не обижай собаченьку!

Возможно, я всё-таки ненадолго потерял сознание, потому что в следующий раз открыл глаза, уже плавно покачиваясь на широких плечах нашего Анчутки, он нёс меня, словно крепкая архангелогородская баба пьяненького в гавань мужа вечером из соседнего кабака.

Мой пёс, покаянно опустив хитрую морду, трусил следом, всем видом изображая полнейшее раскаяние, но сама походка его была крайне фривольной, и огрызок хвоста покачивался вправо-влево в такт какой-то бодренькой мелодии. Безрогий бес занёс меня в сени, помог снять тулуп и шнурованные ботинки, после чего честно сказал:

— Дальше сам, амиго. Я в няньки не нанимался.

— Храни Господь за твою доброту, — в тон поблагодарил я.

Анчутку неслабо перекосило, под греческим носом на миг сверкнула зелёная молния, и из ушей потянулись две короткие струйки дыма. С нечистью иначе нельзя, доверчивое панибратство в подобных случаях заканчивается всегда одним и тем же: перегрызанным ночью горлом…

— Чё от скажу тебе, паря. — Уже дома на кухне отец Пафнутий ещё раз осмотрел меня, безжалостно тыкая во все болючие места. — Я-то и похуже ранения видал, так что жить будешь. Рёбра от перевязывай, раны мажь, от в драки не лезь. Через недельку-то, поди, как новенький бегать будешь!

Ну, Диоген мне в бочку, ему, конечно, виднее, он сам столько раз переломанный и полковым врачом собран, как конструктор «Лего», что верить такому человеку можно. Мне, конечно, хотелось тут же напомнить по теме, что, между прочим, вот прямо сейчас я всем телом ушибся о церковный купол именно по его прямому распоряжению. Кто меня отправил бесов изгонять?

Очень хотелось бы знать, как там сейчас себя чувствует и вторая жертва сегодняшнего полёта. Какой же могучий бес сидел в несчастной женщине, если он не только полностью овладел её умом и телом, но даже смог трансформировать человека? Под мышками наверняка остались синяки от её когтей, если б не свитер и футболка, тётка вообще могла порвать меня в мясо! Уф, слов нет, ответов тоже, а от эмоций мало толку…

Ужинали скромно: гречневая каша с молоком и мёдом, белый хлеб с брусничным вареньем, горячие плюшки с корицей и сахарной пудрой, чёрный чай с добавлением мяты, чабреца и северных трав. Вообще-то считается, что есть сладкое на ночь вредно, но у меня метаболизм хороший, а сам батюшка у нас давно не в тех годах, чтоб хоть в чём-то себе отказывать.

Он скорее свято убеждён в неразумности резко менять устоявшиеся привычки после шестидесятилетнего порога. Так называемый здоровый образ жизни не про него, его и так никаким дубом с размаху по башке не свалишь. Живёт под лозунгом «Дай сюда ватрушку, иди и не греши!».

Ну а кухонный бес у нас и не ест ничего практически, нечисть редко нуждается в земной пище. Исключения, разумеется, есть, как помнится, например, те же восточные джинны. На уроках восточной философии нас учили правильному пониманию глубинных мусульманских традиций, одна из которых гласит, что обычную еду, над которой не была произнесена благодарственная молитва Аллаху, пожирают джинны. Причём прямо из человеческих желудков отступников от истинной веры.

За столом о работе не говорили. Значит, разбор полётов будет перенесён на завтра. Спал я, кстати, хорошо, несмотря на плотный ужин с обилием мучного и сладкого. Четыре плюшки в сахарной пудре у меня бесстыже выцыганил Гесс из-под стола. Отец Пафнутий сделал вид, что не заметил, а Анчутка по-любому не сдал бы добермана, он знает, куда и какой «кусь» бывает за такое предательство.

Легли рано. Утро тоже не пестрело неожиданностями: побудка холодным носом в шею, получасовая прогулка на морозе, осторожная игра в «принеси палку, отдай, на, лови!», лёгкий завтрак, а вот потом…

— В церковь-то идти спешки нет, да и ты от, паря, сегодня там без надобности. Пойдём-ка на воздух, надо от и мне, старику-то, кости поразмять.

Тревожный звоночек в голове за левым ухом позволил предположить, что ничем хорошим это не закончится. Надо ли говорить, как я оказался прав? Батюшка вышел во двор, встал напротив меня, в простой рубахе на голое тело, в тёплых штанах, без шапки, в валенках, и вытащил из поленницы толстый метровый дрын.

— От и слушай сюда, Федька, — деловито начал он, небрежно помахивая тяжёлой палкой с головокружительной скоростью. — То, что тебя от с Системы-то взашей попёрли, ничего не значит. Ты от как бесогоном-то был, так им и остался. А вот прознай вдруг бесы-то, что ты сейчас больной да увечный, как от, думаешь, долго они удобного случая-то ждать станут?

Ответа у меня не было, да и сам вопрос скорее был поставлен фигурально. Зато вполне себе определённо вырисовывались нехорошие предчувствия. Если хоть на секунду задуматься и вспомнить, сколько литров крови я попортил местной и неместной нечисти как в наших краях, так и не в наших, в других странах, временах или измерениях, то и круглому дураку ясно — бесы заявятся сюда уже вчера. Именно так.

— И что? — рискнул спросить я, задать глупый вопрос, хотя ответ казался очевиден.

— Учись от, паря, драться, когда и драться-то не можешь.

После чего примерно с полчаса-час он гонял меня по двору палкой, требуя, чтоб я не только уворачивался, но ещё и переходил в контратаку. Бегать по снегу спиной назад всегда трудно, резко приседать и выпрямляться с травмированными рёбрами тоже не сахар. Падать вбок, уходя от ударов кувырком, как оказалось, вообще невозможно, боль такая, что орёшь в голос и двинуться сам не можешь ни на сантиметр.

— Вставай от, Федька, вставай. — Отец Пафнутий собственноручно помогал мне, поднимая и ставя на ноги. — Нечисть, она-то, поди, ждать не будет. Семь от пуль у тебя в нагане, пусть хоть семерых от и завалишь, а дальше-то что? Порвут тебя, паря!

Мой бедный доберман весь излаялся, глядя в окошко на мои мучения. Но, видимо, батюшка дал строгий приказ Анчутке не выпускать пса из дома, поэтому отдуваться за себя мне приходилось самому. Наверное, где-то ещё через полчаса удары палкой стали всё чаще прилетать в воздух.

— От правильно, паря. Меньше дёргайся, так от, поди, и дольше проживёшь. А вот так-то? А слева, а от ежели снизу-то да с подковыркой?

Что-то я пропускал, что-то ловил, но, как только удавалось отключить голову, полностью предоставив контроль над телом не разуму, но интуиции, дело пошло на лад. Последние минут пятнадцать — двадцать взмокший отец Пафнутий безрезультатно колотил палкой снег, а я успел три или даже четыре раза дать ему сдачи. Не в лицо, разумеется, мы ж оба бывшие военные, субординацию понимаем. Я успешно отмечал его кулаком или ногой в грудь, живот или в плечо. И не так чтоб изо всех сил, это же тренировка, а не уличный мордобой где-нибудь в Перми или Екатеринбурге.

— Добро от, добро! Мне-то пора обеденную служить, на будущей от неделе ещё реставраторов от из райцентра каких-то прислать обещали. А вот ты от чтоб со двора ни ногой! На Геську шибко не надейся, наган-то под рукою держи.

Когда мы вернулись в дом, он отдышался, сменил рубашку, выпил чаю и, раздав нам всем, включая добермана, распоряжения по хозяйству, без спешки отправился в Воскресенский храм.

Теперь уже наша разношёрстная троица уселась на кухне поговорить нос к носу.

— Ты в курсе, когда меня придут убивать?

— Найн, партнёры! Клянусь Маткой Боской Ченстоховской!

— Тео, я его сейчас кусь за одно место, он сразу вспомнит.

— Не надо меня кусать! Я и так всё скажу, подумаешь, не тем именем поклялся, — примирительно подняв руки вверх, покаялся Анчутка. — Да, у меня, как и у многих, есть мелкие бесы в услужении. Адскую иерархию в пекле никто не отменял! Короче, амиго, ке паса?

Гесс, не удержавшись, всё-таки клацнул страшными зубами в считаных миллиметрах от классического носа нашего домашнего беса. Что резко повысило нечистому скорость речи.

— Теодоро, мон ами, ты умудрился обидеть саму Якутянку! Если я — айн, то она такое цвай-драй в геометрической прогрессии, что, майн фройнд, тебе оно надо было? Какая леди, вумен, фемина! Греческая фигура, четвёртый размер, золотое сечение, без стрингов, но в алмазах, ты на фига брыкался-то?

— Я люблю другую.

— А что-нибудь про месть отвергнутой женщины слышал?! Уно кретино, дебило, идиото…

Сколько реальных проблем могла принести с собой эта черноволосая красавица, я, кстати, вполне себе представлял. Причём главная опасность была не столько в ней самой, сколько в том или в тех, чьи интересы она отстаивала. Например, некий Хан, с которым у меня был непродолжительный разговор и о личности которого наш домашний бес категорически отказывался говорить. Думаю, у него были на то причины, и не мне его осуждать, он и так рискует.

Но вернёмся к Якутянке. О том, скольких бесогонов погубила жгучая брюнетка в песцовой шубе и высоких сапожках, меня предупреждал ещё отец Пафнутий. Батюшка сам с ней сталкивался, и не раз, но только если его годы меняли, то над Якутянкой время было не властно. Она демон не последнего ранга, и редко кто сумел выдержать томный взгляд её чёрных глаз, наполненных от края до края беззвёздной темнотой Вселенной…

— Она вернётся, да?

— Ты шутишь, мин херц?! Да кто тебя забудет после того, что ты там устроил на балу? Я, я, дас ист фантастиш!

— Ты всегда это говоришь.

— Я говорю, а ты делаешь!

— Не кричи на Тео, а не то кусь тебя.

— Вот всякую псину лишний раз не спроси… ай! Больно же!

Мой доберман всё сделал правильно. А если кто-то вдруг чего-то там где-то как-то почему-то недопонял или продолжает питать влажные иллюзии, я напомню: Анчутка — это бес. Бес — значит, чужой, тёмный, не за нас. И то, что на данный момент он нам служит, помогая по дому, это, мягко говоря, противоестественно. Этого нельзя забывать.

Безрогого и бесхвостого красавчика держит в узде ряд православных молитв и одна георгиевская ленточка, особым образом повязанная на шее, так, чтоб не снял. Как я уже говорил раньше, достаточно включить телевизор (инет, радио, газеты, логику…), чтобы самостоятельно посмотреть, убедившись раз и навсегда, кто боится ленты святого Георгия.

Где она законодательно (!) запрещена? В какой среде и в каких странах? Нашли? Поздравляю. Вот там и правят бал бесы, а люди… люди изо всех сил им подыгрывают.

— Когда за нами придут?

— За кем за нами, амиго? Нихт ферштейн, жё нэ компран па, ничого не розумию…

— Декарт тебе в печень! Когда за мной придут, так яснее?

— А почему ты спрашиваешь в будущем времени? — искренне удивился наш домашний нечистый, делая самое честное выражение лица.

Сколько я его знаю, это означает примерно полторы-две минуты до… До чего угодно! И лично я потратил их с пользой, залив в серебряную фляжку святую воду. Ох, если б это хоть сколько-нибудь критично могло изменить ситуацию, но хоть что-то, увы… увы… увы…

— Там кто-то пришёл. Не бесы. Там… там Марта! — вдруг нервно втянул ноздрями воздух мой пёс. — Она пришла! А вдруг она забыла принести вкусняшки? Нельзя так обижать собаченьку-у.

Я обернулся к Анчутке, пристально глядя ему в глаза. Он не выдержал, отвёл взгляд и молча указал пальцем на висящий в углу наган в подмышечной кобуре.

— Гран мерси, — захотелось ответить мне в его же стиле.

После чего я быстренько зарядил старенький револьвер семью серебряными пулями, сунул его за пояс и бросился в сени переобуваться. Кто живёт на русском Севере, знает, что зимой на улице в домашних тапочках комфортно первые полторы минуты, потом ноги сковывает мороз ледяным гипсом.

— Гесс, ты со мной?

— Да! Не обижай…

— Собаченьку. Я в курсе. Пошли.

Он радостно завилял обрубком хвоста и поспешил в сени. Никаких серьёзных проблем в том, чтобы самостоятельно надеть фуфайку и армейскую шапку с красной звездой, у него не было. Уши мой пёс всегда опускал вниз, так теплее. Двери тоже открывал левой задней лапой. Когда ему надо.

В общем, во двор к Марте мы вывалились едва ли не в обнимку, поскольку каждый хотел быть первым. Но я сумел в какой-то момент опередить обнаглевшего добермана.

— Привет, любимая! Я жив, я скучал, и я не виноват, что нас обоих уволили.

— Да! Меня уволили из-за тебя! Из-за твоей, блин, дурацкой любви! И чтоб я ещё… хоть раз… вот так… при всех… да никогда!

Я стоял перед ней лицом к лицу, на расстоянии ладони и тая под взглядом её зелёных глаз. Милая моя, да говори что хочешь, я буду молчать. Смотреть в твои глаза, улыбаться в ответ твоей улыбке, вдыхать аромат твоих волос и ни на секунду не задумываться, что нам ещё надо изгонять откуда-то там какую-то там нечисть рогатую.

Лысина Сократова, ну какая кому в принципе разница, мы их побьём или другие бесогоны? Никакой. Даже более того, ребята всегда готовы прикрыть меня, если я очень, очень занят. Как и я в подобной ситуации точно так же прикрою их. Но личную жизнь никто не отменял.

Пока Марта соображала, что бы ещё такое обличающее бросить мне в лицо, я просто обнял её. Она, не сопротивляясь, прильнула к моей груди.

— Тео, ты дурак.

— Мой пёс регулярно говорит мне то же самое.

— Я его люблю.

— А меня?

— Эй, она же сказала тебе, что любит собаченьку! — праведно возмутился доберман, изображая девственную невинность. — Лучше спроси у неё, где вкусняшки? Я их не чую. Она их забыла?!

Рыжая Марта сунула руку во внутренний карман длинной зимней куртки и вытащила пакет сухариков. Не тех, что старательно рекламирует Павел Воля, попроще и подешевле, но наш Гесс любит именно эти. Специально не упоминаю названия фирмы, избегая возможных обвинений в настырной рекламе. Пусть этим режиссёр Бекмамбетов занимается, но я же не он, и всё тут.

— Где ты теперь?

— В Питере. Перевели в другой филиал с офисом в Петропавловской крепости.

— Я приеду.

— Приезжай, буду ждать, — ответила она.

Как это ни странно звучит, мы оба просто не знали, о чём говорить. Хитрый пёсик, в секунды схрумкав сухарики, постарался втиснуться между нами так, чтобы наши руки легли ему на лоб, и расплылся в самодовольной улыбке. Если мне удастся выбраться в северную столицу, разумеется, придётся взять его с собой. Санкт-Петербург ему понравился, его там кормили, фотографировали, гладили и везде пускали без намордника.

— Всё будет норм, тебя восстановят, — после короткого молчания сказала Марта, подняв на меня взгляд. — Там наверху большая шумиха, вы оба слишком неуправляемая парочка, но именно у вас нет ни одного провального задания.

— А Шекспир?

— Не в счёт. Это вообще была неправильная постановка задачи. В конце концов, Шекспира мы принимаем именно таким, и не помоги ты ему раздуть беса самомнения, мир, возможно, вообще бы о нём не узнал.

— Я без тебя не вернусь.

— Вернись. Ты там нужен.

— Если выгнали, то не очень.

— Это временная мера, больше от бессилия, — вздохнула она, пока мы сплетали пальцы на загривке разомлевшего пса. — Вся шумиха из-за нудного Дезмо, но, поверь, он мало что решает. Там всё упёрлось в твои контакты с Якутянкой.

— Ясно.

— Чего тебе ясно? Ясно ему… Что у тебя с ней было?!

— Ничего.

— Гесс? — Марта быстро поймала за ухо моего пса. — Что у него с ней? Они целовались, обнимались, нюхали друг друга, занимались случкой?

— Нет, — пискнул перепуганный доберман и запел курским соловьём, сдавая меня с потрохами.

Рыжая ревнивица в полминуты узнала, что Якутянка не носит ничего, кроме шубы, сапог и бриллиантов, что она очень красивая, что вся раздевалась передо мной и перед ним тоже, что предлагала абсолютно всё, от денег и власти до себя лично, и что конечно же я от всего этого отказался, но глаз в сторону не отводил и вроде бы даже не отворачивался ни разу.

Случки он не видел, поэтому уверен, что её не было. Если бы было, так его чуткий нос сразу сказал бы ему об этом, а уж он-то не стал бы врать такой хорошей девочке, которая носит в кармане вкусняшки для голодной собаченьки. Декарт мне в печень, как же в тот момент я хотел придушить этого болтливого кулацкого подголоска…

— Ну, ок, — неожиданно пожала плечами Марта, одним движением ресниц отпуская мне все грехи, вольные и невольные. — Раз ничего не было, то всё норм. Я всё прощаю. Пока.

— В смысле пока прощаешь?

— Просто пока, мне пора.

— Не уходи. — Я попытался удержать её, и даже Гесс жалобно заскулил.

Моя рыжая мечта быстро поцеловала меня в щёку, исчезнув в морозном мареве так же неожиданно, как и появилась. Это не волшебство, это новые технологии. Если бы у меня были хотя бы зачатки соответствующих знаний, я бы попробовал всё вам объяснить, но, увы, у меня философское образование.

Если кого-то очень уж будут интересовать эти вопросы, то обратитесь к другим бесогонам, а лучше сразу в главные офисы технической и научной поддержки Системы. Могу без опасения сказать, что я, по крайней мере, слышал ещё о четырёх таких крупных точках в Москве, Санкт-Петербурге, Минске и Владивостоке. Наверняка где-то есть ещё. Погуглите в Сети…

Отец Пафнутий вернулся со службы к вечеру. Не один. Вместе с батюшкой в дом зашёл сержант Бельдыев, невысокий, наголо бритый башкир, старше меня пятью годами. Он неплохой человек, из местных, умеющий проявить власть и найти общий язык с селянами. Включая и нашу разношёрстную многонациональную банду — священник, гот, безрогий бес, говорящий пёс.

Каким-то образом в большинстве случаев участковому хватало ума просто отводить в сторону хитрые азиатские глаза. Но сейчас, как я понимаю, у нас очередные проблемы.

— Анчутка, от к чаю бы накрыл, что ль?

— Айне минуте, ваше святейшество!

— Федька, от баньку бы истопить?

— Сделаем, отче.

— Ну а я-то покуда от с полицией нашей пособеседуюсь. Надюха Кармухина-то, вишь, от зараза растакая-то летучая, заявление на нас подала!

— Кхм, вам бы всё шуточки, — прокашлялся сержант, снимая форменную куртку и шапку. — Читать вслух будем? И да, гражданин Фролов, вас я всё-таки попрошу задержаться.

Баня откладывается? Мы переглянулись с батюшкой, и я послушно сел за стол напротив Бельдыева. Да лысина Сократова, кто ж меня отпустит, если в заявлении наверняка на меня же и жалуются? В общем, я не ошибся или ошибся только отчасти, преувеличив собственную значимость.

— Целиком читать не буду, только самое существенное. Кхм, в горле першит… простыл, что ли, где? Так вот. «Пришли ко мне в квартиру без приглашения, с собой тоже ничего не принесли. Провоцировали на действия неприличного характера. Гражданин Ф. Фролов начал первым, а батюшка как человек религиозный и верующий ждал своей очереди на кухне». Это как понимать? Она же прямым текстом обвиняет вас в попытке группового изнасилования. Кхм?

— Мужиков от на селе-то мало, — покачав бородой, печально вздохнул отец Пафнутий. — Чего тока одинокой бабе не нафантазируется…

— О да, с фантазией у неё полный порядок! — успокоил нас Бельдыев, вытирая пот со лба. — Вот читаем: «…халат на мне разорвал, во двор меня голую вывел и над домами соседскими летать заставил…» Это, кстати, про вас, Фролов. Как полетали-то?

— Э-э, по принципу дельтаплана, — столь же честно попробовал объяснить я. — Понимаете, она держала меня под мышки сзади, а я её за полы халата так, чтоб одежда образовывала треугольник. Дальше следовало лишь ловить порывы ветра. Всё легко.

— Легко?! — Участковый чудом не поперхнулся чаем и длинно выругался на незнакомом мне тюркском наречии. — Эта дура озабоченная второе заявление с утра пораньше самолично в райотдел отвезла! Мне звонили уже. Просили срочно достать им такую же траву, что у нас тут полсела курит!

— Да чё там… Какие от полсела-то, ась?

— Такие, отец Пафнутий! У меня восемь свидетелей, которые видели, как гражданка Надежда Кармухина и гражданин Фёдор Фролов в ночном небе в неглиже прилюдно занимались действиями развратного характера! И ещё четыре бабки, которые ничего не видели, но подтвердить готовы, поскольку «Надька шалава известная, а монашек этот завсегда подозрительным был, как бы не маньяк…».

— От нас-то ты чего хочешь, сын от башкирских степей?

— Я? Кхм… ох, я хочу. — Сержант одним длинным глотком выдул весь чай из чашки и поднял на нас усталый взгляд. — Я очень хочу, чтобы вы тут сидели тише воды ниже травы. Чтоб у вас танки не грохотали, чтоб собаки не разговаривали, чтоб женщины в халатиках не летали, чтоб…

Пока он загибал пальцы, у меня перед глазами вдруг всплыли зелёно-голубые картины Марка Шагала. Там тоже летали взад-вперёд по небу разные девицы, кудрявые мужики и странные улыбчивые коровы. К чему я это вспомнил, задница Вольтерова? Не важно. Главное, что к концу разговора сержант Бельдыев крепко пожал нам обоим руки.

— Всё понимаю, всё вижу, только сделать с вами ничего не могу. Нет, заявление не отдам. Я его в рамочку вставлю и на стену повешу. Но вот ещё… кхм…

— Все внимание, — приподнялись мы.

— Как сказать-то, чтоб дураком не выглядеть? Я же тоже голову на плечах имею, книжки разные читал, а «Тайный сыск…» нам ещё в школе милиции рекомендовали. Короче, отец Пафнутий, раз всё вот так наперекосяк выходит, научите и меня, ради аллаха, бесов видеть!

Вот, пожалуй, такого дивного коленкора, как выражается наш батюшка, никто не ожидал. Даже Анчутка высунул любопытный нос из кухни, а доселе мирно дремавший на своём коврике доберман одним пружинистым движением вскочил на ноги.

— Чего ему? — нимало не стесняясь, громко сказал Гесс, добавив на всякий случай — Упс… типа гав-гав?!

Безрогий бес практически в ту же секунду громыхнул пустой кастрюлей об пол, так что все очнулись, переключив внимание в нужную сторону.

— Завтра поговорим от, — решительно перекрестил грудь православный батюшка. — А лучше-то опосля церковных праздников приходи, я-то, поди, посвободнее буду. Это где-то на конец января, добро? Ну там от плюс-минус неделя-то другая, глядишь, по весне обсудим.

Бельдыев всё понял правильно, обиды показывать не стал, подчёркнуто вежливо попрощался со всеми, даже с Гессом, долго глядя в его самые честные-пречестные глаза. Понятно, что заявлению в районе хода не дадут, что никакого дела против нас возбуждено не будет, но и тот факт, что отныне мы находимся на самом остром кончике карандаша в родной полиции, тоже отрицать не стоило.

Реальность имеет ряд весьма специфических черт характера, и более всего она не любит, чтобы её отрицали. Лично я дозрел до осознания этой простейшей истины далеко не сразу. В конце концов, с точки зрения гота принимать мир во всём его многоцветье, таким, каков он есть, уже само по себе преступление и глупость! Поэтому готы имеют лишь две краски, чёрную и красную.

Но если взглянуть на мир глазами философа, то куда проще и логичнее согласиться с реальным порядком вещей, чем пытаться бороться, страдать или менять несовершенство бытия во благо грядущих потомков. «Следующее поколение будет жить при коммунизме!» И вряд ли кто из образованных людей не помнит, чем всё это закончилось. Поэтому увы-с…

Как снайпер, гот, философ и бесогон до кучи я предпочту иную платформу под ногами.

— Проводи от гостя, Федька!

Я проводил сержанта Бельдыева в сени, ещё раз пожал его крепкую ладонь, мы молча посмотрели друг на друга и, не говоря ни слова, чисто по-армейски стукнулись плечами. Теперь он мой брат. Если у него вдруг возникнут проблемы, то они автоматически станут моими, если же меня придётся вытаскивать за воротник, то и он сделает это собственноручно.

Есть вещи, о которых двум мужикам совершенно не обязательно рассуждать долго и вслух. Помните, у Киплинга как было сказано?

Цитирую не дословно, лучше сами перечитайте. Я к тому, что на нашей земле дружба русского и башкира может быть крепче любой британской стали с вензелем королевы на клинке.

— Да, вот, — вдруг резко обернулся он уже на пороге, сунув руку в карман, — тут специальный факс на имя Фёдора Фролова. Почему-то пришло в отделение.

Я раскрыл незапечатанный конверт, достав из него листок бумаги с традиционно короткими строчками текста. Впрочем, какие там строчки, два слова всего: «Вы восстановлены».

Ох ты ж задница Вольтерова, да можно подумать, кто-то тут ждал иного развития сюжета?! Без всякой ложной скромности можем признать, что именно мы с Гессом являемся одними из лучших (или просто удачливых) бесогонов Системы. Несомненно, у них там есть куча других опытных профессионалов, но это же не значит, что стоит так уж резко и безоглядно отказаться от нашего спевшегося боевого дуэта. Мы боевая единица!

Ну и наверху тоже сидят не законченные идиоты. И пусть даже вниз, на места, спускаются весьма противоречивые приказы, но начальство на то и начальство, чтобы в первую очередь включать голову, а уж в последнюю эмоции. В идеале, конечно.

— Пляши от, паря, — победно расхохотался отец Пафнутий, размахивая листочком факса. — И суток-то не прошло, а уже от и восстановили тебя!

— Я не буду работать без Марты.

— Федька, от не гневи Господа Бога…

— Вернут её, вернусь и я.

— Ам сори, джентльмены, — раздался заинтересованный голос с кухни. — Не моё собачье дело, но вдруг ля бель мадемуазель и сама больше не настроена работать в офисе за компом? Всё-таки Санкт-Петербург — это шаг вверх по карьерной лестнице, ву компрёне?

— Тебя от, беса-то безрогого, не спросили, — в тон ответил батюшка, но после минутного размышления поддержал Анчутку: — А может, и прав нечистый-то? Чего толку девице-то молодой в скучном офисе юбку просиживать? Скучно от, поди. А в большом-то городе и развлечений от по вечерам больше, и…

— Кафе, рестораны, театры, квесты, стриптизы, кино, праздники, ярмарки, концерты, уличные гулянья, актерские встречи, неформальное общение, импортный алкоголь, лёгкие наркотики, случайные половые партнёры — короче, полный фарш и дас ист фантастиш!

— Заткнись, — в два голоса грозно посоветовали мы с отцом Пафнутием.

Анчутка мигом заткнулся, инстинкт самосохранения у него всегда на самом высоком уровне, не придерёшься.

— Так пойдёшь, чё ли?

— Нет, сказал же, — упёрся я.

— Карту от тогда верни!

— Забирайте. — Я достал из кармана армейского свитера глянцевую карту джокера, чуть засаленную по краям, передавая её из рук в руки законному владельцу.

Всё это время Гесс нетерпеливо поскуливал, царапая лапами пол и стуча обрубком хвоста. Сказать он ничего не смел, но, сев на задницу, отчаянно жестикулировал передними лапами, словно героический матрос с канонерской лодки «Кореец».

— Ох ты ж царица небесная, как собаку-то плющит, — первым опомнился батюшка. — Ровно чего-то сказать хочет, а от не может, ибо тварь сия бессловесная. Ну-кось, я от, поди, угадаю?

Доберман скорчил страдальческую морду, но потом сам увлёкся новой игрой.

— Чё-то крупное. Шар от? Земля? Собака узкоглазая? Да от! Шар, узкоглазая собака, от и… и… нет? Мяч? Яблоко? Не шар от, не собака, не? Чего ж, энто я узкоглазый? Нет, не я. Федька? Нет. От да кто ж, не Анчутка ли, нет? Да, от не Анчутка. Якутянка узкоглазая? Да! Нет? Не она. Что ж за напасть-то такая круглая от и узкоглазая, а?! Но у ней от точно глаза в щёлочку? Да. Тогда от кто? Японец, казах, китаец? Китаец! От же у меня какая псина-то разумная, китайца круглого изображать научился! Где ты от такого найдёшь? Нигде! От же люблю тебя, Геська, давай-ка от поглажу-то…

Бедный доберман, отчаявшись добиться понимания, опустил морду и, вздыхая, поплёлся к своему коврику. Мне же всё было кристально ясно: шар плюс китаец равно китайский шар или яблоко, а китайское яблоко — это апельсин, что значит по-английски «оранж», то есть где-то рядом уже пляшет оранжевый бес, вызывая меня на ковёр в Систему.

— Отче, мы быстро. — Я перехватил за ошейник верного пса и как есть — не переодеваясь, не вооружаясь — не глядя хлопнул себя ладонью по плечу.

Короткая оранжевая вспышка резанула по глазам, давая понять, что попал я куда надо, а в следующее мгновение мы с Гессом открыли глаза в белом коридоре, набитом галдящими людьми, словно на собрании ЖКХ в многоквартирном доме при обсуждении троекратного повышения тарифов. Хотя тут тема была поинтереснее.

— Куда Марту дели-и?!!

— Это реальная подстава, посаны! Девчулю забрали, а гладкий хрен в смокинге такие задания клепает, что уже шестерых по больничкам разложили. Сложить он нас хочет всех в деревянный ящик! Зуб даю, посаны!

— Что за фигня? С какого фига я должен заниматься этой фигнёй, фиг её знает, да?!

— Казань закрыли, Киев закрыли, Брест закрыли, Воронеж закрыли, Нижний ещё устоял, но там трое бесогонов на всю огромную губернию, у кого-нибудь за это дело, вообще, голова болит? Парни на пределе держатся! Где Марта?

— Товайищи, это пьоизвол! Импейиалисты убьали от йаспьеделения заданий единственного состьадательного человека! Нами правит бездушный, набьиолиненный йобот! (Это пьиличное слово, не сбивайте меня!) Йади чего? Кто за мной, товайищи? Если Система исчейпала себя, её следует уничтожить! Да здьавствует мийовая…

— Уймите уже этого балабола из Ульяновска, ради бога! Все мы понимаем, что творится нечто странное, однако… Однако! Так ли уж всё плохо? Допустим! Допустим, что не все довольны нововведениями. Но когда были довольны все? Положим. Только положим, что о…

— Гля, парни, да тут Тео и Гесс. — Предыдущему оратору, видимо, кто-то закрыл рот чем-то тяжёлым, вроде той же скамейки для посетителей. — Братцы, пропустите их! Пусть они там начальству за нас скажут. Пусть…

В общем, как вы наверняка уже поняли, революционно настроенные массы быстро нашли крайнего. Я никого не осуждаю, они прекрасно знали, кого и почему здесь увольняли чаще других. И да, к слову сказать, Декарт мне в печень, наша с Гессом слава, гуляющая по Системе, всегда была противоречива до крайности: то мы герои, то практически враги отечества!

Но, к моему немалому удивлению, вся разношёрстная толпа разномастно одетых бесогонов в едином порыве дружно расступилась, давая нам дорогу. Мы гордо (особенно доберман, когда надо, у него вид благородный, как у крейсера «Аврора») прошествовали освободившимся коридором почёта до главных (единственных) дверей и, услышав вожделенное (сто раз повторенное) слово «следующий», шагнули в офис Системы.

Внутри за ноутбуком нас встретил Дезмо! Ка-ка-я-а неожиданность, право?

— Припёрлись.

— Мы вас тоже любим.

— Фролов, вот вы ведь уже испортили ей жизнь, — задумчиво и вроде бы ни к кому напрямую не обращаясь, начал чёрный ангел. — Девушку перевели подальше отсюда, типа на повышение. Вам мало? Вы и там намерены доставать её?

— Ананас, — подумав, ответил я.

Гесс покосился на меня, высунув язык. Дезмо тоже, видимо, мало что понял. Ну, ребята, нельзя же быть настолько наивными: если мне задают идиотский вопрос, я вправе дать идиотский ответ.

Ладно, объяснять всё равно ничего не буду, просто перейдём к делу.

— От лица всех присутствующих в коридоре, — начал я как можно громче, так, чтоб меня гарантированно слышали снаружи, — объявляю наше общее и единодушное требование — немедленно вернуть к работе Марту! Она хороший специалист, с душой относится к порученному ей делу и всегда готова поддержать бесогона, попавшего в беду.

Мой пёс дважды гавкнул. За дверью раздался рёв ободряющих голосов. Почему у нас до сих пор нет нормального профсоюза, парни? При такой сплочённости и социальной активности мы бы эту самую Систему как пропеллер вертели! Как там говорили донские казаки? Любо!

Но я не казак, я гот, с меня и обычного согласия достаточно.

— Ваши условия? — тихо спросил чёрный ангел, опуская взгляд в пол.

— Марта работает на том же месте.

— И всё?

— Да, всё. Я не выражаю никаких личных требований, но озвучиваю святую волю восставшего пролетариата, — патетично заверил я. — Ничего для себя, но всё для народа!

— Сволочь ты, Фролов.

— А ну повтори, и я тебя кусь! — грозно предупредил доселе молчавший доберман. — Нет, Тео, ну он первый начал. Можно уже кусь его?

— Нет, вдруг ещё отравишься, — успел предупредить я. — Итак, Марта будет восстановлена, а все, то есть любые обвинения против неё сняты?

Чёрный ангел с идеальным пробором пытался смотреть на меня, словно на досадливую бактерию в микроскопе. Не знаю уж, что он этим пытался добиться, но ни я, ни мой пёс не намеревались ради него вживаться в роль подопытных мышек. Даже чисто гипотетически, нет, не дождётесь, в задницу тебя Вольтерову!

— Надеюсь, вы понимаете, что решение о соответствии должности того или иного работника не в моей компетенции?

— Нам фиолетово.

— Что?

— Поясню, в смысле «ниже плетня, вдоль лампаса!». Это цитата, но вы поймёте.

Дезмо изо всех сил делал вид, что не скрипит зубами. Часто это является первым признаком наличия глистов в организме, но сейчас, разумеется, свидетельствовало лишь о крайней степени раздражения.

— Возможно, мне удастся каким-то образом сообщить начальству о…

— Почему прямо сейчас не сделать это? Что значит «возможно… мне… удастся»? Лысина Сократова, да что сложного в том, чтобы честно доложить о сложившейся обстановке вышестоящим органам? А уж они пусть принимают решение.

— Тогда они и меня уволят!

— Вряд ли это наша проблема, верно? — как можно вежливее улыбнулся я, хотя скрыть ликование в голосе всегда непросто. Гесс вообще ничего не скрывал, откровенно хихикая, виляя хвостом и строя рожи.

На один миг мы встретились с Дезмо глазами. Мне вроде бы удалось отметить некую панику в его взгляде, а он… не знаю, ему видней. На тот момент я ощущал себя максимально лёгким, упёртым и правым, потому что мне нечего было терять.

— Для вас есть задание.

— Нет.

— Не слишком сложное, однако вы должны…

— Мы ничего не должны и ничего не будем делать, пока не будет принято решение по Марте.

— Дьявол вас раздери, Фролов! — Чёрный ангел со стуком захлопнул крышку ноутбука.

А мгновением позже мы с Гессом выдохнули уже дома.

Безрогий бес на миг высунулся из кухни, продемонстрировав чёткий арийский профиль, и вновь исчез, не задавая вопросов. Отец Пафнутий, казалось, тоже не заметил нашего короткого отсутствия, он всё так же сидел за столом, поправляя на носу очки. Хотя по факту оба были предупреждены, куда мы отправляемся, пусть и не знали, зачем конкретно.

Что ж, я позволил верному псу отправиться на кухню наслаждаться ароматами тушёной говядины, а сам по давно сложившейся армейской традиции быстро доложил обстановку батюшке. Тот выслушал вежливо, не без интереса, но чрезмерных эмоций тоже не выказал. Зато, покачав бородой, молча вернул мне карту джокера.

Конечно, его по-прежнему волновало всё происходящее в рамках Системы (недаром же он приложил столько сил к её созданию), но поскольку отошёл от дел (в некоторой степени, так сказать, был с почётом отправлен на заслуженный отдых), то активно туда уже и не лез. Разве что ругался матерно и всё порывался кому-то там звонить, если был чуточку нетрезв. Хотя чего уж там, чуточку нетрезвым отец Пафнутий бывает редко, он или вообще неделями не пьёт, или отрывается так, что всем чертям тошно… От всей широты бескрайней русской души, короче!

Каких-то особенных дел до вечера не нарисовалось. Баню в итоге топил всё тот же Анчутка, я продолжал мазать левый бок и локоть дурно пахнущей, но, видимо, весьма целительной армейской мазью из старых запасов святого отца. Мелкие царапины, ссадины и ранки жутко чесались, но сукровица не показывалась, значит, скоро заживут. После горячей баньки с чистым бельём и общими разговорами был организован холостяцкий ужин без изысков.

Хотя чего уж там врать, безрогий красавчик подал на большой сковородке совершенно обалденную жареную картошку с луком, салом, морковкой, перцем, свежей зеленью и чёрным хлебом, натёртым чесноком. В качестве аперитива предлагалась рябиновая настойка по пятьдесят грамм, но я был не в настроении, Гесс не пил, Анчутке на наливали, так что с молитвой за всех оскоромился только один отец Пафнутий.

Пока я после чая помогал убирать со стола, батюшка, не удержавшись, всё-таки набрал кого-то из своих старых знакомых, поговорил на слегка повышенных тонах у себя в комнатке и, вернувшись, слегка хлопнул меня по плечу:

— От заварил ты всем кашу-то, паря! Вернули девицу твою. Вроде от как даже повысили, тока чтоб ты-то с работы не сбёг.

— Это не потому, что я самый лучший бесогон. Там все ребята поднялись.

— Все орут, да от не всех от слушают, а прислушиваются-то вообще мало к кому! Бесогонишь ты от, конечно, славно, но и подставляешься под когти да рога. Благо хоть от Геська мой тебя прикрывает, один-то давно пропал бы, — оглаживая седую бороду, покивал мой наставник. — Однако что ж, учить-то тебя и впредь буду. А у Системы-то на твою от головушку бедовую уже свои планы.

— Какие?

— А я-то почём знаю? Хоть у той же от Якутянки спроси! Угораздило ж меня притащить от в дом бабьего-то угодника. Одну кралю себе от в Системе завёл, другая-то за ним по всему селу на каблучищах-то почитай чуть от не нагишом бегает, хорошо третья от вовремя к мамке съехала, не то б и внучку-то мою приворожил. Чертяка! Ась?

Ну, положим, тот чертяка, который приворожил Фруктовую внучку отца Пафнутия, зовётся Анчуткой, так что не надо тут стрелки переводить. Впрочем, и спорить сейчас смысла не было, мы все всё прекрасно знали. К тому же в глубине души я всё ещё немножечко переживал насчёт последних разговоров с Дарьей.

Ведь согласись я тогда учить её, как можно правильно видеть бесов, возможно, психологический стресс и не шарахнул бы её обухом по башке. Безрогий Анчутка, слов нет, та ещё сволочь, но он ведь никогда и не притворялся перед нами невинным ангелочком с крылышками. Так что если мы не уберегли от него девушку, то это наша проблема, а не его вина. По факту он же её и пальцем не тронул, верно?

Та же Якутянка, как тут все её называют, она также ничего Дарье не сделала, ни разу не обидела, даже зубки не показала. На минуточку мне вдруг показалось, что отъезд курсантки Фруктовой мог быть скорее паническим бегством. Не от нас, не от любимого дедушки, а от самой реальности. Да, как философ я могу зацикливаться на этой теме, имею право, нас так учили, такое воспитание. Реальность и человек, человек в реальности, реальность в человеке и так далее.

Приложение мрачных готских традиций к кристаллизованной школе русской философской мысли всегда даёт гарантированно непредсказуемый результат. Поэтому и не будем, пока есть более насущные вещи. Собственно, любой, у кого есть собака, понимает, что всегда важней. Пёс всегда расставит правильные приоритеты, или будете вытирать за ним лужи дома.

…Пока выгуливал перед сном высоко скачущего горным козлом добермана, я, сидя на крыльце, попробовал на пальцах пересчитать друзей и врагов.

Итак, за наших, условно говоря, «воинов света» можно считать отца Пафнутия, Гесса, Марту, сержанта Бельдыева и меня. Также, пожалуй, Дашу Фруктовую, но она далеко. Допустим, ещё дракона из Вавеля. Он обещал одноразовую помощь. Вроде как всё. Нет, можно ещё, конечно, скинуть в список всех знакомых бесогонов, но смысл? Это примерно так же как Анчутка — если надо спасать собственную шкуру, он, не задумываясь, возьмётся за оружие. А вот если чужую, то как знать…

Разумеется, и Система наверняка печётся о своих сотрудниках, но, памятуя ту историю с Грицко в краковских пещерах, верить им на слово — мягко говоря, себя не уважать. Типа мы вам платим, обеспечиваем работой и медицинской страховкой, но дальше вы сами. Такого случая, чтобы Система вдруг сама пришла хоть кому-то на помощь, я не припоминаю, отец Пафнутий тоже о подобном не рассказывал.

Да всех их к Диогену в бочку! Что у нас по поводу врагов? Якутянка, Дезмо, черти, бесы, некий Хан и… вроде как всё. Ну, можно, конечно, вспомнить настырного столичного бизнесмена, но он, похоже, сбежал из Пиялы навсегда. Других нет. Получается, что в принципе силы равны.

Не сказать, чтобы это так уж радовало, паритет сил в данном случае неуместен.

Нарезающий круги по двору доберман старательно кидал в меня снег задними лапами, чтобы я отвлёкся, прекратил заниматься ерундой и наконец-то «поиграл с собаченькой». Давай, давай!

Во многом он прав, за ним стоит какая-то истинная, кондовая и посконная правда жизни. Что ты тут философствуешь, глупый человек? Лучше брось собаке палку, а там уж будь что будет!

Спать все легли рано. Ночью, наверное где-то после двух, моего плеча осторожно коснулись пальцы безрогого беса. Верный неубиваемым армейским привычкам, я вскочил на ноги за считаные доли секунды. Горячая школа в горах не прощает ошибок.

— Тсс, амиго! Не надо меня душить, пер фаворе?

— Какого Фрейда озабоченного…

— К тебе пришли. Я не мог отказать, не мой уровень, ферштейн?

Дальнейшие расспросы не имели смысла, тут уж всегда проще самому встать и посмотреть. Я, как был в трусах, носках, с крестиком на шее, завернулся в одеяло, протопал к разрисованному морозными узорами окну и попытался вглядеться, что же там происходит снаружи? Кому там ещё моя скромная персона могла столь резко понадобиться посреди ночи?

В серебряной раме архангельской зимы был чётко выгравирован силуэт черноволосой женщины в длинной песцовой шубе. Ну вот, стоило о ней вспомнить, как получите, распишитесь…

— Камрад, я с тобой не пойду, — честно предупредил Анчутка. — Хочешь, пулемётным огнём поддержу с крыльца? Но только не лично перед Якутянкой… ам сори, миль пардон, звиняйте, панове, яволь?

— Натюрлих, — в том же тоне ответил я, быстро, но без суеты одеваясь. — Гесса не буди, он мне там вряд ли поможет со своими «кусь-лизь»…

Наш кухонный красавчик вытянулся на манер футболиста Дзюбы, накрывая голову левой, а правой отдавая воинскую честь. В иной ситуации я бы решил, что он просто надо мной издевается, но сейчас ситуация выпирала иным боком.

— Я пошёл.

— Я с пулемётом на крыльце.

На том и порешили, хотя, разумеется, и я и он прекрасно отдавали себе отчёт, что в диалоге с Якутянкой никакое оружие не является сколь-нибудь весомым аргументом. Пули её не берут, гранаты тоже, прямое попадание в лоб бронебойным из пушки? Ну не знаю, наверное, тоже вряд ли.

А уж глушить азиатскую красавицу сверху по кумполу ядрёной ядерной бомбой у нас (слава богу!) не было ни возможности, ни желания. Да тут всю область накроет, в то время как гарантий физического уничтожения демонессы в бриллиантах всё равно нет. Вот такой расклад, играем краплёными…

— Тео, мальчик мой, — промурлыкала черноокая красавица, встречая меня лёгкой полуулыбкой. — Вроде бы расстались недавно, но я успела соскучиться.

— Не могу сказать, что взаимно.

— Ты слишком суров к себе, — притворно вздохнула она и подняла на меня немигающий змеиный взгляд. — Ты ведь помнишь, о чём договорился с… неким господином?

— Ни о чём, — уверенно парировал я. — Он лишь высказал свои влажные пожелания, которые были мною посланы в… соответствующем всем извращённым фантазиям направлении!

— Мм…

— Марту он не получит.

— Ты слишком поспешен в выводах, бесогон, — неуверенно поправляя прядь волос, начала Якутянка. — Со своей стороны мы готовы пойти на определённые компромиссы. Например, ты станешь самым лучшим, самым известным, высокопоставленным изгонителем бесов! Не спеши с ответом. Подумай. Что важнее для человечества? Чем наполнены чаши весов? Обычная офисная мышка по кличке Марта, которая всего лишь является дубликатом техники, раздающей задания, и по логике вещей может быть заменена кем угодно? Или простые люди, повсеместно страдающие от засилья бесов, которых ты, и только ты, можешь остановить? Плюс бриллианты.

— Впечатляет, — согласился я. — Бриллианты — это здорово. Деньги и власть, которые всегда можно употребить на благие цели.

— Вот именно.

— Но не объясните ли мне, в чём конкретная ценность этой девушки? Почему вы так упёрто хотите забрать именно её?

— Поставим вопрос иначе. Почему тебе так важна именно она?

Я недоумевающе уставился на Якутянку. Возможно, она поняла мой взгляд неправильно, потому что широким жестом распахнула шубу. Не берусь судить за всех, но лично я нигде и никогда не видел более великолепного женского тела. Просто поверьте.

— Вам говорили, что такими формами можно свести с ума любого апостола?

— Мне много чего говорили, мой мальчик. — Запахивая песцовую шубу, Якутянка чётко ставила границы между фантазиями и реальностью. Должен признать, что все мои фантазии полностью совпадали с тем, что она реально могла предложить. Тем не менее увы…

— Передайте наверх, что мы не договорились.

— А что скажет собака дьявола?

— Вы о Гессе? Он сейчас спит, видит во сне вкусную косточку, и ничего более его не колышет.

— Ты так наивен, Тео, это возбуждает. — Она многозначительно облизнула губки, но остановилась. — Обещаю, что бы ты ни решил, я не трону тебя! Прощай…

Последние слова Якутянки растаяли в морозном воздухе тёмной ночи. Там, где она стояла секунду назад, не осталось даже отпечатка высоких каблуков в рыхлом снегу. Эта женщина уходила и приходила по собственной воле, не тратя лишних слов и времени.

Ну задница Вольтерова, если диалог и состоялся, то в чью пользу?!

И я и она обоюдно высказали свои мысли или предложения, не более. Сравнения, чья кавалерия круче и у кого больше пушек на позициях, явно не было. Я обернулся к дому.

Безрогий бес поднял над головой руку, изобразив двумя пальцами знак «Виктория», значит, мы чего-то там победили без пулемётной пальбы. Не берусь судить, чего или кого именно, потому что, честно говоря, и сам не знаю. Но не обнажённую демонессу уж точно, она ушла непобеждённой…

— Ну что, как поговорили, амиго?

— Образно выражаясь, выкурили трубку мира.

— Какого кумира?

Я игнорировал последний подкол безрогого беса и, скинув тулуп в сенях, вернулся к себе на койку. Убедился, что все спят, тихо разделся, скользнул под одеяло. Улёгся, закинув руки за голову. Мысли были достаточно короткими, зато ёмкими, с чётким пониманием одного — ничего не кончилось, всё только начинается. То есть, скорее, продолжается развивающимся движением по спирали.

Батюшка мирно похрапывал у себя. Со стороны Гесса также слышалось ровное посапывание, значит, сны приятные. Когда он нервничает или пугается из-за того, что не может кого-то догнать во сне или, наоборот, убежать, то поскуливает, рычит и скребёт лапами пол. Учитывая, какие у доберманов когти на ногах, я первое время аж вскакивал от скрежета, а вдобавок ещё и стружки убирал. Потом привык.

Теперь если моему псу снятся страшные сны, например, колбаса убежала или кто-то конфетками не поделился, то он сам приходит меня будить, пряча холодный нос мне под одеяло. Это значит «вставай, просыпайся, бесчувственный человек, видишь, собаченьке страшно, гладь меня, гладь!».

…Утром все встали вовремя. Рассказывать батюшке о вчерашней встрече было особо нечего. В конце концов, ничего нового не случилось — силы Тьмы хотят Марту, а я её не отдам, ну и ок, всё?

Полезной информации ноль. Так что выгулял добермана, Анчутка накрыл завтрак, отец Пафнутий объявил, что на службе он сегодня и без меня справится, так что мне можно остаться дома, при условии, что продолжу тренировки. Речь шла о повышении скорости стрельбы по движущейся мишени при сохранении точности.

Красавчик-брюнет согласился уделить часок из своего напряжённого графика домашних дел. Выглядело это следующим образом: он бегал по двору, хаотично и без предупреждения кидаясь в меня снежками, а я стрелял в них из воздушной винтовки. Сложность в том, что перезаряжать её на бегу, кувыркаясь и приседая, достаточно хлопотное занятие. Переходить врукопашную не разрешалось ни мне, ни ему. Случайно попасть в беса значило проиграть.

Доберман в фуфайке и ушанке набекрень честно отмечал, сколько снежков я сбил, а от скольких не успел увернуться. Почти часовой спарринг закончился не в мою пользу. С минимальным счётом, но всё равно. Значит, надо продолжать тренировки. Анчутка отвесил мне церемонный поклон в японском стиле и вернулся в дом. Можно отдышаться.

…Мы с Гессом, расслабившись, сидели на крылечке плечом к плечу, когда в наши ворота вкатился розовый шар с помпоном и тоненьким голоском закричал:

— Дяденька монашек, а там вашего отца Пафнутия бьют!

— Так ему и надо, — чуть не сорвалось у меня с языка, потом я посмотрел на воспрянувшего духом добермана и тихо уточнил: — Кто бьёт, где?

— А у мэрии! — весело ответило незнакомое мне дитя, укутанное так, что только кнопка носа торчала. — Там три тётеньки из города приехали, лекарства продавать, а ваш батюшка мимо шёл, они и говорят — «здрасте», а он им — «оглоблею по мордасти!». Я сама видела!

Ох же лысина Сократова! Мне доводилось по жизни видеть людей, торгующих «Эваларом». Если там действительно те кряжистые упёртые тётки, что разъезжают с огромными клетчатыми баулами по области, продавая чудодейственные лекарственные препараты необразованным бабкам и дедам, то лучше б он там с тремя мужиками сцепился, честное слово.

Просто мужчины в драке чаще всего предполагают последствия и голову обычно не выключают, а вот бабы если уж дерутся, так беспощадно и до последнего! К тому же православному батюшке просто не по чину бить женщину, даже если она всучивает его пастве липовые БАДы, в лучшем случае ни от чего не помогающие. В худшем, когда пенсионер или многодетная мать, сопоставив полученный лечебный эффект от слова «ноль» с затраченной суммой в единицу и четыре ноля, впадают в шок, и всё, как минимум инсульт или инфаркт им обеспечен…

Когда мы с девочкой и Гессом подоспели на площадь, то стали свидетелями жуткой сцены. Нет, кстати, не драки! Никто никого не бил, просто небольшая группа сельчан перед мэрией созерцала противостояние «добра» и «зла», но не вполне могла определиться, кто есть кто, что, где, куда и кому?

Нам пришлось остановиться позади всех, так сказать, в последних рядах партера, но при хорошем обзоре действа. А посмотреть было что, тут разворачивался такой спектакль…

— Лекарствия сии суть от есть обман сатанинский! — в полный голос декламировал отец Пафнутий, взобравшись на крашеный постамент памятника Ленину, как на броневик, и даже приняв соответствующую позу. Разве что не картавил и бороду имел раз в двадцать длиннее, шире и красивее, чем у Ильича. — Когда душа-то у человека болит, душу от в церкви лечат, а коли от тело грешное бедствует, так в больницу-то районную идите, от в поликлинику!

— К этим врачам-убийцам?! — подпрыгивая, препирались с ним три немолодые женщины разного возраста и комплекции, в дешёвых пуховиках, сапожках и толстенных вязаных штанах в облипку с начёсом. Как помнится, такие первым носил знаменитый актёр Милляр, играя чёрта в сказке «Ночь перед Рождеством». Но это сейчас не важно, опустим детали…

— Вот недавно в Москве ваши врачи нашли у женщины опухоль, удалили, и она умерла! А надо было всего лишь год-два-три пропить травяное средство пропилено-сабельник-зверобой-N4HOH, никакой химии, производство Германия — Югославия, по смешной цене тысяча четыреста девяносто девять рублей за флакон! Подходите ближе, я сейчас расскажу…

— Ты чё несёшь-то, бесстыдница?! Той Югославии уже сколько лет нет! Нет такой страны-то!

— Страны, может, и нет, а вот лекарство есть! Клавдия Петровна, чего вы копаетесь? Опять электрошокер дома забыли?

Одна из троицы, доселе молча рывшаяся в пузатом бауле, с победным воплем достала небольшой карманный электрошокер. Гесс подобрался к прыжку, но пока мы не вмешивались, интересно же.

— Чё-то не искрит. Батарейки давно меняли?

— Ой я ж ду-ура…

— Коли кого Господь-то наш от наказывает, так от в первую очередь-то ума лишает, — грозно захохотал несгибаемый батюшка, грозя направо-налево тяжёлым серебряным крестом. — Спасайтеся, люди божии, от козней неправедных слуг бесовских с таблетками-то их диавольскими, с ценами-то безбожными от самого лукавого, с помыслами-то корыстными, нечестивыми! Бегите, дети мои, я от, поди, прикрою!

Десяток старушек и, быть может, двое-трое свободных от дел мамаш резко начали мелко креститься, стайка не занятых в садике детишек хихикала, перемигиваясь, а мужиков в толпе и не было, все на работе. Так что общественное мнение неумолимо склонялось в сторону отца Пафнутия, он был брутален, выглядел мучеником и героем. К тому же местный, значит, доверия больше.

— Да снимите его уже оттуда! У нас, между прочим, разрешение на торговлю есть.

— Креста от на вас нет! Людишек наивных грабите, доверчивостью-то ихней злоупотребляете! Не позволю от мне тут паству-то совращать, вовлекая православных христиан во пляски бесовские!

— Нет, ну что такое, взрослый человек, седой, в лекарствах от нервов нуждается, а хулиганит! Куда только полиция смотрит?

— Тьфу от на вас, тьфу! — несмотря на возраст, довольно метко плевался мой бородатый наставник. — Отанафемствую всех троих от по полной, в пекле будете БАДы свои от продавать-то, ага? Да чтоб Люцифер, Князь тьмы, ещё вам от люлей-то за них понаотвешивал!

Одна из тёток, не выдержав, ударилась в обиженные слёзы, из-за здания мэрии уже спешил хмурый сержант Бельдыев. Разборки были короткими, полицию у нас уважают, поэтому все четверо участников местных беспорядков гуськом были направлены в отделение.

Отец Пафнутий шествовал, гордо подняв голову и сведя руки назад, словно в кандалах, а за ним три гастролирующие всучивальницы чудодейственных лекарственных препаратов от всего на свете, гружённые баулами и тоскливо матюкающиеся через каждый шаг. Любопытствующий народ расходился, сочувственно качая головами, так и не придя к единому мнению.

И батюшку жалко, эффектный мужчина, вдовец, с образованием. Но и лекарства тоже, кто их знает, люди-то уж так прямо в глаза-то врать не станут, так что а вдруг…

— День добрый. — Я с доберманом догнал старшего сержанта, замыкающего пёструю колонну.

— Не сказал бы, — строго откликнулся он. — Сколько ж можно вашего дебошира арестовывать? Можно подумать, у меня других дел по охране правопорядка нет.

— Проведите беседу и отпустите.

— А чего я ещё могу? Нам на священнослужителей давить запрещено. Хотя будь моя воля, я б ему впаял от сердца лет восемь строгого режима! Да или расстрелял бы на месте!

Что-то в голосе, даже скорее в тональности, башкирского полицейского вдруг показалось мне странным. Не то чтобы он раньше был душка и добрячок, да и доводили мы его вроде как постоянно, но именно сейчас он сорвался. Практически на пустом месте. Но по своей ли вине?

— Так, заходим по одному, рассаживаемся, — командовал участковый, распахнув двери отделения и включая свет. — Можете не раздеваться, батареи не топят.

— А куда садиться-то, гражданин-товарищ следователь? — спросила самая толстая тётка. — Здесь всего два стула.

— Правильно, один для меня, другой для обвиняемого. Кто у нас обвиняемый?

— Он! — Три указательных пальца (из них два наманикюренные, один с обгрызенным ногтем) ткнули в сторону непримиримого отца Пафнутия.

А вот он-то как раз ни у кого разрешения не спрашивал, сразу вальяжно расселся на крепком стуле напротив Бельдыева. Правильно, ему даже районное отделение уже как дом родной, за месяц меньше трёх раз не забирают.

Сержант снял зимнюю шапку с кокардой, почесал бритый затылок и устало достал лист бумаги.

— Будем составлять протокол?

— В руки от закона российского отдаюся со всем моим смирением, — широко от плеча до плеча перекрестился батюшка. — Ибо от в неподкупность полиции верую, грехов-то не отрицаю и наказание заслуженное от приму как должно. А только перед бесовками-то этими головы от не склоню и везде, где от увижу тока, поганой метлою из села-то гнать стану! За то токмо перед Господом Иисусом Христом от мой ответ и есть!

Три тётки отработанно ударились в истошный крик, я кусал губы, чтобы не заржать, глядя, как мой наставник разыгрывает тут полноценный утренник в детском саду «Киль мэнде, мои цыплятки!», а любопытный пёс смотрел во все глаза, ожидая моей команды хоть кого-нибудь да «кусь, кусь!» от переполняющих его эмоций.

— Ретроград! Ксенофоб! Женоненавистник! Арестуйте его, он Путина не любит!

— Прокляну! Отпою от заживо! Анафему от вам всем! А от Путина-то люблю.

— Молча-а-ать! — в полный голос неожиданно взревел сержант полиции, выскакивая из-за стола, выхватывая из кобуры табельное оружие и взводя курок.

Заткнулись все и сразу. Тётки со страху, а мы с отцом Пафнутием от изумления, потому что на голове Бельдыева, широко расставив ножки, стоял коренастый толстый бес жёлто-коричневого цвета в синюю крапинку. Усталость, нервы, стресс, ярость. Понятно. Человека просто довели.

От себя бы я добавил, что нашему сержанту катастрофически не хватает пары недель отпуска где-нибудь в широких степях родной Башкирии. Пенный кумыс, ароматный мёд, горячая баранина, пасущиеся кони, солнышко на закате, гортанные народные песни, звёзды над головой, так чтоб даже не вспоминать ни о какой полицейской службе. Может быть, ещё бутылка водки или, бог с ним, даже две. Иногда такое надо, пусть!

— Гесс, — шёпотом позвал я, — обходи сзади, там бес.

— Кусь его? — не разжимая зубов, так же тихо уточнил он.

— Если только аккуратно.

— Обижаешь собаченьку…

Да, в тонком искусстве своевременного кусания он профи, его лишний раз ни уговаривать, ни напутствовать не надо, а уж тем более не стоит лезть с советами под руку. Или под лапу? Да Декарт мне в печень, какая тут кому разница…

— Гражданин полицейский, прошу прощения, мы все всё поняли, — осторожно начал я, демонстративно поднимая руки. — Больше не будем. Отпустите хотя бы женщин.

Бельдыев гнусно ухмыльнулся, щуря и без того узкие азиатские глаза, пистолет Макарова в его руке развернулся в мою сторону.

— Не бери от греха-то на душу, мусульманин, — приподнялся батюшка, широкой спиной пытаясь загородить нас всех. — Вижу-то, что бес тобой овладел, на плохое дело толкает от! А ты-то ему и не поддавайся! А ну, матюкнись от, что ль!

Воронёный ствол мгновенно перенаправился в голову моего седого наставника. Один раз пальнёт с такого расстояния, и всё — кому торжественные похороны, кому тюрьма, а там полицейских не любят. Хитромордый доберман, опустив нос ниже колен, жалобно заскулил и спрятался под стол. Разумный тактический ход, ведь из-под стола можно было тяпнуть Бельдыева за такое место, что…

— А-а-ай-я!!! — взвыл укушенный участковый, дважды стреляя в потолок. — Кукайбаш на кутак!

— Чёй-то сказал от, ась?

— Инен батаге, вон отсюда-а! Кит кюттэ, все!

От такого яростного мата-перемата тюркского розлива всех трёх тёток-торговок просто вынесло ногами вперёд вместе с баулами, а наглый бес, захвативший сержанта, начал расплываться на его голове в желеобразную массу. Что, кстати, совсем не означало его поражение. Если сейчас потечёт в ухо, то всё, там уже просто так не достанешь, хоть топором руби.

— Стреляй от, Бельдыев! — первым сориентировался отец Пафнутий.

— Куда стрелять?

— В лоб!

— В лоб? — попробовал прицелиться сержант.

— Да не мне-то, идиот, себе от в лоб!

— Инде мине лемсез, — торжественно перекрестился некрещёный башкир Бельдыев, развернул пистолет и спустил курок. Грохнул третий выстрел!

Как это часто бывает у незадачливых самоубийц, в лоб он себе не попал, потому что на всякий случай присел, но полужидкую жёлто-коричневую массу (не хочу говорить, на что это было похоже) метким выстрелом сбил со своей головы. Мы трое облегчённо выдохнули, а Гесс даже показал мне большой палец — «я его кусь, я хороший мальчик, похвали собаченьку!».

Бледный полицейский, сидя на полу, внимательнейшим образом рассматривал табельное оружие. Он его даже зачем-то понюхал, прежде чем убрать в кобуру. Я подал сержанту руку, помогая подняться.

— Что со мной было?

— Бесы, — кротко ответил батюшка, зыркая глазами по сторонам. — Где бутылку-то держишь, морда твоя азиатская?

Бельдыев указал взглядом на сейф в углу.

— Не заперто.

…В общем, мы с наставником, наверное, часа полтора, если не больше, отпаивали, утешали и успокаивали бедного старшего сержанта. Беса он не увидел, но чужеродное влияние на свой мозг и тело ощутил по полной. Учиться у нас больше не хочет, хочет, чтоб мы раз в неделю освящали отделение, и всерьёз задумывается о скорейшем переходе в православную веру. Ну или на худой конец материться будет почаще, раз бесы этого не любят. Ему нетрудно.

Отец Пафнутий обещался каким-то чудесным образом впоследствии разрешить все назревшие вопросы, поскольку ежеминутно ругающийся полицейский чин тоже так себе пример для общего подражания молодёжи. Имидж властей у нас на районе и так ниже некуда, допустим, мэрия есть, а самого мэра лично я до сих пор ни разу не видел — он всегда в каких-то московских или заграничных командировках. Некоторые столетние бабки по сей день считают, что живут при Хрущёве, и ничего. В смысле на селе ничего кардинально не изменилось, самая надёжная валюта, к примеру, пол-литра, у мужиков ею всё измеряется. И тут уж на власть пеняй не пеняй…

Примерно на эту тему мы рассуждали, пока шли от отделения до дома. Мой пёс беззаботно прыгал вокруг, справедливо считая себя героем дня, а потому гордо облаивая шарахающихся встречных кобелей. В конце концов, победа в этой битве была достигнута собачьими зубами, башкирским матом и одной свинцовой пулей. Ни молитв, ни серебра, мы и так неплохо справились.

Остаток дня прошёл достаточно спокойно, даже как-то по накатанной. Анчутка затопил баню, ранний ужин был подан часам к шести вечера, стол сервирован в сибирском стиле: домашние пельмени ручной лепки с двойным мясом, с говяжьим бульоном, к ним густая домашняя сметана, хрустящие солёные огурцы, оранжевая икра мойвы со сливочным маслом на чёрном хлебе, гречневые блины с сахарным песком, мёд, брусничное варенье, чай и лимон.

Никакого алкоголя, завтра с утра батюшке на службу. Доберман тоже неслабо оторвался со свиными костями, куском трески в две мои ладони, тремя свежими яйцами и большим зелёным яблоком. Он их жутко любит, только дай.

Ночь также прошла без осложнений, тревог и происшествий. Ещё до завтрака я первый заметил оранжевого беса, подкрадывающегося к короткому хвосту развалившегося после утренней прогулки пса. Безрогий красавчик, на миг выглянув из кухни, только присвистнул:

— Да ты популярен, амиго! Опять вести незримый бой, покой нам только снится, их ком цюрюк гнедая кобылица?

— Слушай, ты хоть один иностранный язык полностью знаешь?

— Нет, майн камрад. А зачем?

Действительно, зачем? Он же в эмиграцию никуда не собирается, в очереди за американской грин-картой не стоит, ибо нашему русскому бесу и на исторической родине вполне себе комфортно.

Я быстро собрался (насколько позволяли всё ещё саднящие ребра и локоть), сунул наган в кобуру, налил святой воды в плоскую фляжку, поправил серебряный перстень отца Пафнутия, проверил наличие джокера в кармане и позвал Гесса. Доберман пружинисто вскочил, заметил оранжевого рогатого провокатора, в момент просто затоптав его лапами, словно тлеющий окурок.

Сам переход занимал считаные доли секунды.

В белом коридоре никого не было. Либо мы первые припёрлись, либо в офисе с кем-то работают, либо просто на данный момент ни для кого нет заказов. В любом случае, наверное, стоит сесть и ждать, пока вызовут. Мы с Гессом вежливые и не настырные, вполне можем подождать, как все. Доберман, вздыхая, влез на скамейку, усевшись по-человечески, сгорбил спину и свесил длинные ноги. Жутко неудобно, по-моему…

— Удобно, — ответил он на мой взгляд. — Как думаешь, там Марта или противный Дезмо?

— Если Марты нет, разворачиваемся — и домой.

— Согласен, у Дезмо никогда нет вкусняшек.

— Следующий!

Мы решительно встали. Переглянулись. Дверь отворил я, а нос туда первым сунул мой пёс.

— Заходите, — холодным деловым тоном приветствовала нас рыжая девушка в сине-зелёном бархатном костюме-двойке и белой блузке, словно сошедшая с ренуаровских полотен.

Нет, не тех, где у него толстухи в озере плещутся, а скорее ранний Ренуар, когда он только создавал свой собственный типаж изящной румяной француженки в кафе или с цветами в руках. Хотя признаем, и пышные красотки великого художника всё равно невероятно пластичны и элегантны. Импрессионисты, они вообще любили краски жизни и умели ей радоваться, это вам не Джексон Поллок какой-нибудь.

— Привет, — так же осторожно поздоровались мы. Потому что в прошлый раз у неё тут всё оказалось набито видеокамерами и проявлять истинные чувства друг к другу было чревато.

— Фёдор Фролов и его собака Гесс. — Едва заметным кивком головы Марта подтвердила, что мы ведём себя совершенно правильно. — Добро пожаловать. Учитывая ваши прошлые заслуги и высокий процент положительного решения дел, Система решила дать вам ещё один шанс. Вы полностью восстановлены на работе, ваши банковские счета разблокированы, более того, вам начислены премии за время вынужденного простоя. Однако…

— Я так и знал, что будет подвох, — пожав плечами, сообщил мне доберман. — Нет вкусняшек, не гладит, не любит, жизнь боль!

— Я тебе это и раньше говорил.

— А до меня только сейчас дошло.

— Оба, цыц! — вежливо попросила моя рыжая любовь. — Смотрим в разные стороны. Тео, насвистывай что-нибудь. Гесс, лови!

Пока я послушно начал свистеть «То-ре-адор, сме-ле-е в бой!», из-под стола вылетел ловко пнутый носком синей туфельки пакетик солёных сухариков с сыром. Вот ведь химия же голимая, но все собаки такие погрызушки любят. Мой пёс столь же грациозно поймал пролетающие сухари лапой, а потом зажал под мышкой, так надёжнее. Делиться наверняка не будет, но я и не претендовал.

— Итак, вернёмся к нашим баранам.

— Здесь нет баранов, — на всякий случай завертел головой Гесс, я положил ему руку на холку, успокаивая и ненавязчиво намекая, что как минимум два «барана» всё-таки есть, о них и речь.

Марта тонко улыбнулась, сверилась с ноутбуком и продолжила:

— Задание несложное. Вы отправляетесь в областной театр драмы и комедии в Калуге. Время действия — май месяц, наши дни. Цель — первый помощник режиссёра, усталый, пьющий, подверженный влиянию, не контролирующий себя. Будет не слишком сложно изгнать бесов из одного человека?

— Пока мы его не видели, я воздержусь от гарантий.

— Тео, ты чего? Поехали в театр, побьём всех! А то Шекспира не дал мне кусь, Эдгара По тоже не дал, ты скучный…

Я махнул рукой, да к Фрейду озабоченному, пусть отправляют. Но рыжая красавица вышла из-за стола, улыбнулась мне так, что у меня, похоже, сердце не стучало минуты с полторы, нежно причмокнула губами и объявила:

— И напоследок самая мякотка, меня отправляют вместе с вами-и-и!!! Ребята, я снова работаю в вашей команде как надсмотрщица и контролёр. Норм, да?! Я так счаст-ли-ва-а!!!

Гесс умоляюще обернулся ко мне, и я ладонями зажал ему уши. Слух у собак в несколько раз тоньше человеческого, поэтому, когда рядом с ним вот так визжат от восторга, он-то как раз не очень радуется, ему больно. Хотя вот, с другой стороны, если сам пёс отчаянно лает от переполняющих его чувств, то уши я зажимаю уже себе. Ему оно в порядке вещей, как-то не напрягает.

— Марта, можно вопрос?

— Сколько угодно, — подтвердила она, меж тем нажимая пальчиком клавишу Enter.

Как вы понимаете, глаза мы открыли уже в сонной Калуге. Должен признать, весьма приятный маленький исторический городок в центральной части России. Нас телепортировали (весьма условное «научное» понятие, ибо кто их знает: что и как они там понапридумывали с доставкой агентов к месту работы, лично мне неведомо) на одну из главных улиц, около памятника женщинам-врачам — героиням Великой Отечественной, прямиком напротив открытой веранды кафе «Одесса-мама».

Не буду вдаваться в своеобразное оформление и общий стиль данного заведения, просто, лысина Сократова, не успел в неё толком вдаться (если можно так выразиться?), когда бодрый дедулечка лет эдак под сто двадцать с хвостиком, внешностью и костюмом косящей под старика Хоттабыча, виляя задом так, словно у него там был-таки хвост, на четвереньках забежал по ступенькам в зал. Все посетители неслабо припухли…

— Тео, тут дают вкусняшки! Я голодный, с утра ничего не ел и вчера тоже, вот так! Не кормишь бедную собаченьку, а собаченька голодает!

Обернувшись, я с нескрываемым удовлетворением отметил некоторую растерянность на лице нашего рыжего контролирующего органа. Розовые щёки Марты стали наливаться красным, кажется, вот только теперь она поняла, каково мне в реальности с этим милым на вид пёсиком. Операция в Нижнем Новгороде — это ещё цветочки, так что наслаждайся, любимая…

— У вас есть свободный столик? — тихо спросил я обалдевшего официанта. — Мой дед ещё помнит Троцкого, он немного не в себе, но не буйный, не надо его бояться.

— Как скажете, девушка.

— Чего?

— Э-э… ну, госпожа или сударыня. Как к вам обращаться? — подчёркнуто вежливо уточнил он.

Я столь же подчёркнуто медленно обернулся к хихикающей в кулачок Марте. Очень надеюсь, что скорость смены её настроения вполне себе компенсировалась её же ответственностью за всё происходящее. Потому что лично я всего этого добра уже наелся.

— Ладно, кого мне изображать на этот раз?

Проследив улыбчивый взгляд официанта, я заметил рядом на стене большое зеркало, в котором отражалось широкое конопатое лицо полноватой крашеной тётки лет под сорок, с преизбытком косметики и жёлтыми прокуренными зубами. Неприлично облегающая леопардовая кофта и короткая джинсовая юбка довершали мой позор. Когда-нибудь я собственноручно придушу того системного администратора, что столь причудливо подбирает нам личины к каждому заданию.

— Называйте меня просто баба. Свободный стол в самом дальнем углу, чёрный чай с бергамотом, медовый торт и… и не тяните с заказом. В ваших же интересах, честное слово.

К чести сотрудников кафе, должен признать, что они всё поняли правильно. Видимо, люди были опытными и знающими. На самом деле такое в нашем российском бизнесе встречается далеко не часто и проблем у общепита хватает. Хотя, с другой стороны, именно маленькие кафе и ресторанчики всегда более мобильны, поэтому быстрее отвечают на сиюминутные веяния времени. Тем более что, кажется, именно в этот милый город нас приглашали на десерты в «Герои нашего времени».

— Но пока мы сидим в другом месте, — неизвестно перед кем извинился я, пододвигая Марте стул. — Что-то перекусить или всё-таки достаточно чая?

— Ох, лично я бы чего-нибудь съела! Эй, а меню?

Официант в ту же минуту услужливо выложил перед ней все предложения кафе, ненавязчиво, но многозначительно рекомендуя самое дорогое. Понятное дело, что девушка купилась, с головой уйдя в детальное изучение так называемых исконно одесских блюд. Господи боже, да у нас безрогий красавчик Анчутка такое готовит прямо-таки на раз левой ногой и совершенно бесплатно! Всего лишь по цене самих продуктов, не более.

— Что-нибудь выбрала? — вежливо спросил я.

— Много-много-много мяса для собаченьки, — вместо Марты тут же откликнулся мой пёс, тряся длинной седой бородой на уровне моего колена.

Да пожалуйста, банковская карта у меня с собой, а денег у нас хватает. Я выразительно подмигнул доберману и хлопнул ладонью по стулу:

— Место.

Старый дедушка мгновенно вспрыгнул на высокий стул, усевшись на нём по-собачьи с ногами, и вывалил язык. В нашу сторону старались не смотреть.

— Я хороший мальчик?

— Ты лучший. Милая?

— Не торопи меня, я выбираю…

Шестистраничное меню изучалось так долго, что Гесс начал нервно поскуливать. Я попросил официанта подать ему самый большой и слабо прожаренный стейк с костью, но без перца и соли. Мне только чай и, быть может, кусочек того же медовика, наедаться на задании не слишком разумно. Моя рыжая недотрога, покосившись на повизгивающего в нетерпении дедушку, потребовала и себе стейк, но без кости, зато со всеми специями, а торт она доест мой.

Сразу скажу, с подачей блюд тут не томили. Возможно, нам даже накрыли стол раньше, чем тем, кто сделал свои заказы до нас. Глядя, как мой доберман ворча расправляется с мясом без помощи рук, ножа и вилки, кто-то вообще ушёл из кафе, а кто-то нервно пытался вызвать скорую психиатрическую помощь. Это хорошо, это значит, что люди в Калуге неравнодушные и беспокоятся даже о чужих стариках со странностями.

Пока Марта и Гесс разбирались с кровоточащим мясом, подозрительно косясь друг на дружку (а вдруг у него кусок больше?), я попробовал максимально уточнить задачу нашей будущей операции:

— Сейчас семнадцать десять, начало вечернего спектакля в девятнадцать часов. То есть мы должны обезвредить бесов до открытия дверей, до прихода публики, до третьего звонка, прямо по ходу действия или без разницы?

— Мне без разницы, — честно откликнулась Марта. — Начальству, в принципе, тоже. Замочили беса, и норм, задание выполнено! Детали — это ваши проблемы, главное, чтоб никто не пострадал.

Понятно, пожал плечами я. Никто и никогда не заинтересован в том, чтобы в результате работы спецслужб гибли простые люди. Да, к сожалению, это часто имеет место быть как у нас в стране, так и за рубежом. Увы. Но поверьте, никто не ставит себе специальную задачу ради того, чтоб убрать одного шпиона, закопать его в сотнях трупов ни в чём не повинных граждан.

Это слишком нерационально, если можно так выразиться. Хотя всегда и везде есть адепты «теории заговора», убеждённые, что жилые дома в России взрывали злые сотрудники КГБ лишь затем, чтобы оправдать очередное вторжение в Чечню. Я там был, я знаю…

— Тео, ты не будешь доедать вкусняшку?

— Декарт мне в печень, да забирай весь торт! — Я даже не успел его попробовать, но если у вас в доме доберман, то не стоит щёлкать клювом за столом.

Марта отодвинула тарелку, сыто икнула, прикрыв ладошкой губы, и бровями указала мне на Гесса. А потом склонилась к моему уху, шепча:

— Ты ведь в курсе, что порода вырождается? Говорят, через каких-нибудь десять — пятнадцать лет доберманов не станет. Они исчезнут. Так называемые борцы за права животных запрещают заводчикам отбраковывать щенков, их просто раздают за копейки в «хорошие руки». И да, это спасение жизни щенка, как у знаменитого Гавриила Троеполького в повести «Белый Бим Чёрное ухо». Это трогательно, гуманно и благородно! Я сама обеими руками за бедных щеночков, только вот самой породы как таковой уже не будет. Она размывается. Возможно, твой пёс из последних чистопородных доберманов…

Всегда и всё слышащий Гесс уставился на неё таким взглядом, словно она назвала точную дату и час всемирного апокалипсиса. Потом махнул на всё лапой и вернулся к десерту. В его собачьем мозгу десять — пятнадцать лет были вечностью.

Я попробовал деликатно перевести тему:

— Твоё начальство в курсе, что за тобой охотятся?

— Ты про то, что кто-то там требует мою голову как залог мира? Ой, Тео, это такая ерунда, — ни капли не рисуясь, вздохнула она. — Во-первых, моя ценность как заложницы не имеет ровно никакого значения.

— Для меня имеет.

— Ок! Возможно, но ты не высшая инстанция. Во-вторых, ставить угрозу войны и мира в зависимость от одной девушки-ангела и одного нестандартного бесогона с собакой — это, знаешь ли, всё-таки чревато такими непредсказуемыми последствиями, что…

Я знал. Мне очень хотелось сказать ей, что Гесс отнюдь не простая собака, но, наверное, момент был не самым удачным. Да и будет ли он подходящим хоть когда-нибудь, это тоже ни один Сократ, Декарт, Вольтер, Диоген, Фрейд не ведает. Откуда? У Розанова спросить, что ли…

В общем, мы покинули «Одессу-маму» сытыми, довольными, расплатившись по счёту и на всякий случай оставив весьма неслабые чаевые. Мы могли себе это позволить. До начала спектакля оставалось около часа, а идти пешком до театральной площади было, наверное, минут пятнадцать, не больше. Короткая прогулка тем не менее доставила всем удовольствие.

Марта взяла меня под руку, нимало не смущаясь, что она идёт с уродливой сводной сестрой или с очень страшной подругой. Длиннобородый дедушка весёлым бодреньким козликом скакал вокруг нас, периодически то лая, то подвывая от смены чувств, эмоций и ощущений. Если на нас и косились, то скорее от удивления или недоумения, чем от раздражения. Это приятно, согласитесь?

Сам театр был вполне себе обычным, то есть если вы видели хоть один провинциальный театр, то в той или иной мере гарантированно видели все. Некоторые сохраняли архитектуру ещё дореволюционной купеческой постройки, другие старательно копировали их, добавляя колонны и завитые элементы сталинского ампира. Казань, Астрахань, Саратов, Ульяновск, Ростов, Ставрополь и так далее, сравнивайте сами…

На входе Марта предоставила какое-то солидное удостоверение, документ, якобы разрешающий нам войти и всё там поперещупать. Строгая бабулька-билетёр, явно отдавшая молодость ВЧК, долго проверяла каждую буковку через очки, но в конце концов сдала позиции, уступив нам дорогу. Чему в немалой степени способствовал тот факт, что её стал слишком уж рьяно обнюхивать наш дедушка. А Гесс, он же всё нюхает, ему всё интересно, ему не стыдно, он такой.

— Куда теперь?

— Не знаю. На сцену, наверное, — покривила губки Марта. — Нет, девочки, тьфу, то есть парни, то есть тётка с дедом, так не пойдёт. Я вас должна контролировать, а не направлять. Это же вы профессиональные бесогоны, а я так, пару минут рядом постояла.

— Гесс?

— Чего?

— Нужен помощник режиссёра.

— Тебе нужен, ты и спроси.

— Ну ты сам по запаху его найти можешь?

— Тео, откуда я знаю, как он пахнет?! — искренне удивился моей дубовой непроходимости верный доберман. — Дай мне понюхать его трусы, платок, перчатку, тогда и… Нет!

— Что нет?

— Трусы не хочу. Сам нюхай.

Я почти был готов повестись на длиннющий диалог в стиле «какие трусы, мои, его, ничего не хочу, бери, не надо, снимаю, сам ты дурак и так далее», но Марта казалась слишком серьёзной. Те, кто по роду своей профессии редко ходит бить бесов, всегда уделяют им куда больше внимания, почести и сил, чем, собственно, заслуживают эти многочисленные рогатые недомерки.

А вот зато такие простые ребята вроде нас с Гессом, не задумываясь, калечат нечисть легионами, избавляя от их тлетворного влияния человеческий мир как здесь и сейчас, так и в прошлом. В будущем, наверное, тоже, только пока мы об этом не знаем. Типа подобные игры временных петель осложняют наше восприятие реальности. Вспомним хотя бы, сколько раз бессмертный Терминатор имени Арнольда Шварценеггера шлялся туда и обратно, каждый раз меняя историю. Право, не стоит лезть в эту тему с вопросами, примем как данность, и всё.

— Простите, где тут кабинет помощника режиссёра? — Я резко перехватил за рукав довольно высокого пожилого человека с благородным профилем, красными глазами, изрядным пузом и копной старательно взбитых седеющих волос. Его костюм-тройка явно знавал лучшие времена…

— Мадам, — с чувством ответил он, — у меня через полчаса спектакль, ежели я не пригублю до священнодейства, то зритель встанет и уйдёт неудовлетворённым! А сие грех перед Мельпоменой!