Сказочная фантастика. Книга вторая

fb2

Антология (повесть и два романа разных авторов), собранная из произведений, написанных в жанре «фэнтези».

КНИГА ВТОРАЯ РИГА

Уильям Тенн.

Голова Медузы

Смелостью дыша,

Это в их счастливые сборища

Шагнул, предводимый Афиною,

Сын Данаи.

Он убил Горгону.

Он принес островитянам

Ту голову, пеструю от змеиной гривы, —

Каменную смерть.

Пиндар. Пифийские песни.

От куска пергамента, на котором большими, расплывшимися буквами были написаны эти слова, дурно пахло. «Впрочем, как и от всего остального в этой квартире», — мрачно подумал Перси С. Юсс. Пергамент был размером с носовой платок. Молодой человек повертел его в пальцах — от прикосновения к клочку кожи возникло какое-то странное, необъяснимое ощущение.

На обратной стороне пергамента еще оставалось несколько коричневых шерстинок, прилипших к небрежно выделанной поверхности. Кто-то, по всей вероятности, взял на себя неблагодарный труд забить и ободрать несчастное животное — и все только ради того, чтобы нацарапать на коже перевод малоизвестных стихов давным-давно умершего поэта.

Похоже, в этих трех комнатах раньше жила довольно эксцентричная личность!

Перси бросил кусок мертвой кожи в кучу прочего разнообразного барахла. Невообразимо, чего тут только не было — от поношенных балетных туфель до четырех деревянных ножек стула, вероятно, отсеченных хорошо наточенным топором, о чем говорил идеально гладкий срез.

Ну и коллекция!

Он покачал головой, сметая мусор метлой, обнаруженной в кухне, в большую кучу. Безопасная бритва, щипцы для завивки, масса блокнотов, исписанных странными неразборчивыми каракулями... А вот еще и запертые чемоданы, составленные штабелем... На самый верхний Перси только что водрузил и свой собственный.

Конечно, у даровой квартиры углы, если так можно выразиться, не вынюхивают. Однако его не переставала изумлять беспечность предыдущих жильцов: ведь они даже не позаботились о том, чтобы, уходя, забрать свое имущество. У Перси снова возникло необъяснимое ощущение — такое же, как и тогда, когда он впервые увидел пергамент.

Может быть, они бежали, не уплатив за жилье? Да нет, не похоже! При столь мизерной квартплате не нужно даже быть совладельцем полуобанкротившейся забегаловки, чтобы не иметь особых проблем. Именно из-за невероятной дешевизны Перси и полез без торгов в бумажник — полез за теми самыми тридцатью пятью долларами, которые потребовала хозяйка. В течение нескольких лет скитался он по убогим меблированным комнатам и наконец нашел подходящую квартиру — можно сказать, бесплатную!

Счастливый обладатель вожделенного жилья, он удовлетворенно вздохнул. Да, здесь скверно пахнет, комнаты завалены мусором, и нужно по крайней мере дня два, чтобы все привести в порядок, но это — его квартира!

Перси опять с энтузиазмом взялся за метлу.

Дверь внезапно открылась, и без стука вошла миссис Даннер. Из гостиной, где Перси сгребал в кучу мусор, он разглядел основательно помятую тяжкой жизнью и алкоголем старую леди, выполнявшую одновременно функции уборщицы, управляющего, и агента по недвижимости. В руке ее болталась наполовину опорожненная бутылка виски — вещественная эпитафия тридцати пяти долларам, что не так давно еще принадлежали Перси.

Хозяйка прислонилась к стене, предварительно ласково погладив ее, как будто та могла испугаться и отпрянуть.

— Славная квартирка, миленькая квартирка, ты мне денежки приносишь, — пробормотала миссис Даннер. — Они приходят и уходят, приходят и уходят, но ты... ты всегда остаешься со мной. И всякий раз Мэрибелл Даннер зарабатывает еще на дюжину бутылочек. Любимая моя квартирочка... ты моя... Бульк!

Последнее слово, как понял Перси, с суровым видом входя в кухню, вовсе не было неким выражением нежности, на ходу придуманным миссис Даннер, а всего лишь обычным звуком хорошего глотка виски — подобным образом хозяйка часто прерывала свою речь.

— Чудесная квартирка! — продолжала миссис Даннер, потираясь спиной о грязную стену, словно котенок, который давно стал взрослым, но так и не превратился в кота. — Домовладельцы платят мне столько, что и канарейку не прокормишь, а дети о своей старой мамочке совсем не заботятся. Зато уж ты мне помогаешь, верно? Ты не даешь мне... бульк!.. Каждый новый жилец...

Она вдруг опустила бутылку, очередным глотком из которой собиралась по обыкновению прервать свою речь, и подалась вперед, удивленно моргая покрасневшими глазами.

— Вы еще здесь?

— Да, я еще здесь, — раздраженно ответил Перси. — В конце концов, я только утром сюда въехал! Что вы делаете в моей квартире?!

Миссис Даннер выпрямилась и в замешательстве покачала головой.

— Но как же он может до сих пор быть здесь?! — шепотом спросила она у горлышка бутылки. — Ведь прошло уже не менее четырех часов, как он въехал! Ни один из предыдущих не оставался так... бульк! — Она вытерла губы. — Ни один!

— Послушайте-ка! Я заплатил вам за месяц вперед. Да еще добавил изрядную сумму сверху, хотя это и незаконно. Мне приходится зарабатывать деньги нелегким трудом в жаркой и вонючей забегаловке, которая, похоже, скоро все равно окончательно разорится, как бы мы не крутились!

— Очень плохо! — словно утешая, произнесла миссис Даннер. — Ни в коем случае нельзя было избирать Гувера. Я голосовала за Эла... Бульк! Он бы Кайзера так просто не отпустил. Вот — выпейте немного, прежде чем исчезнуть.

— Я заплатил вам всю эту капусту только ради того, чтобы иметь собственную квартиру, — сдерживаясь, продолжал Перси. — И не желаю, чтобы бы входили без стука. Здесь я живу! Итак, что вам угодно?

Она печально взглянула на него слезящимися глазами, сделала очередной глоток, громко икнула и направилась к двери.

— Все, что мне нужно, это — моя квартирка. Но она пока еще не свободна, она еще не... бульк! Если надо — я готова и подождать часок-другой. Я не... бульк!..

Новый жилец тщательно запер за ней дверь, в очередной раз отметив, что на месте замка зияет дыра с неровными краями — как будто после прежнего обитателя дверь пришлось взламывать.

Что же тут произошло?.. Самоубийство?.. Или... Что там миссис Даннер говорила об исчезновениях? Можно ли ее слова, слова полупьяной женщины, воспринимать всерьез? Хотя... исчезновение могло бы объяснить наличие кучи барахла и нераспакованных чемоданов — словно люди только что въехали, и вдруг...

А что «вдруг»? Как-никак он живет в двадцатом веке и в одном из самых цивилизованных городов на Земле. Человек не может так вот войти в холодную квартиру в Вест-Сайде и ни с того, ни с сего исчезнуть. Это — вразрез всякой логике!

Как бы там ни было, а прежде чем идти на работу, надо поставить на дверь замок.

Перси посмотрел на часы: оставалось полтора часа — вполне достаточно, чтобы принять ванну, сходить купить замок и врезать его. А уборку можно закончить и завтра.

Небольшая, фута четыре в длину, ванна стояла на высоких железных ножках рядом с кухонной раковиной. На крышку, приделанную к стенке, было навалено еще больше всякой всячины, чем на полу. Вздохнув, Перси начал все перетаскивать в комнату.

Закончив, он уже не чувствовал ничего, кроме жары, усталости и отвращения. «Ничего не скажешь, повезло!» — мрачно подумал он, поднял крышку и наполнил ванну водой. Затем стал раздеваться.

Что он приобрел? Темную, грязную квартиру, забитую пожитками прежних жильцов; да еще, похоже на ней и какое-то проклятие. Да. еще эта пьяная баба-управительница...

Он достал из чемодана полотенце и мыло. Настроение еще больше ухудшилось, когда, постояв на полу, он обнаружил, что к подошвам пристала жирная грязь. Не хватало еще и паразитов!

Наклонившись, чтобы обтереть ноги, Перси заметил на полу все тот же белый клочок пергамента, на одной стороне которого был аккуратным почерком выведен фрагмент классического стиха. Видимо, он случайно занес его сюда, снуя по комнатам.

Скользнув по нему взглядом, Перси опять ощутил странную дрожь, как в приступе лихорадки:

«...Он убил Горгону. Он принес островитянам Ту голову, пеструю от змеиной гривы, —. Каменную смерть.»

Кто убил Горгону?

Какой-то герой из греческой мифологии, конечно. Ко кто именно — этого Перси не помнил. И образ, и имя ускальзывали из памяти. Хотя, вообще-то, такие вещи не забывались. Двадцать лет, проведенных за разгадыванием кроссвордов, почти равнялись высшему образованию.

Он пожал плечами и отбросил пергамент в сторону. Однако тот зацепился за крышку ванны и упал в воду. Не везет, так не везет!

Перси повесил полотенце на перекладину между высокими ножками ванны и забрался в воду — пришлось наклониться как следует, чтобы не стукнуться о деревянную сушилку для посуды, прибитую к стене прямо над ванной.

Было чертовски неудобно — колени выступали из годы, почти упирались в грудь. Надо полагать, со стороны это было достаточно малоприятное зрелище...

От прежнего отрадного ощущения, что вот — он обладает собственной квартирой, уже почти ничего не. осталось. Он чувствовал, что в очередной раз обманут. Обманут, как и в тот раз, когда решился купить солонину ресторана, к которому давно и с исключительно профессиональным интересом присматривался шериф. Да, неудачи преследовали Перси всю жизнь.

— Меня даже не обманули! — угрюмо пробурчал он. — Зачем тратить усилия? Во всем виноват я сам!

В добавление ко всему оказалось, что протекает пробка. Уровень воды заметно опускался и уже скоро достиг его лодыжек.

Проклиная своих родителей за те, что когда-то их угораздило влюбиться друг в друга с первого взгляда, Перси потянулся, чтобы плотнее заткнуть пробку. И снова ему на глаза попался кусок пергамента — он мирно плавал в ванне. За ним тянулись длинные пряди шерсти, а написанные на нем аккуратные слова становились все более расплывчатыми.

Подсознательно Перси вдруг почувствовал, что не должен всём этим интересоваться, Что стихи на пергаменте представляют опасность большую, чём все остальное, чем порожденное самым кошмарным сновидением. Он снова ощутил странную дрожь и понял — инстинкт совершенно верно подсказал ему! — что от пергамента следует как можно быстрее избавиться и что любопытство, заставляющее всякий раз читать эти стихи, может плохо кончиться...

«Шагнул, предводимый Афиною, Сын Данаи...»

Почти помимо воли возникла мысль: «Шагнул? Куда шагнул?» И почему-то ему почудилось, что он знает ответ. Но откуда вообще такие мысли?.. До сих пор он не читал ни строчки Пиндара. И почему, собственно, они должны его интересовать? Разве у него нет других проблем?

Его рука непроизвольно отшвырнула пергамент, в сторону, словно то было некое отвратительное насекомое, — тот полетел вверх, через край ванны. Прямо в голубоватые волны, плескавшиеся вокруг.

Прямо в море.

У него от изумления еще не успела отвалиться челюсть, как ванна начала тонуть...

Ничего не соображая, Перси принялся отчаянно вычерпывать воду.

А вода, пузырясь, все наполняла ванну.

Конвульсивным движением, едва не вывалившись вон, он изо всех сил прижал ногой неисправную пробку и продолжал выплескивать теплую жидкость.

К его удивлению, ванну удалось почти полностью опорожнить меньше чем за минуту. Лишь тонкая струйка морской воды продолжала просачиваться между пальцами ноги. Он заглянул за край и обнаружил, что от неспокойной поверхности моря его отделяет не более двух дюймов. Полотенце все еще было на месте — бесформенно намоталось на перекладину; оно, само собой, совершенно промокло, но могло послужить отличной прокладкой. Удивляясь своей неизвестно откуда взявшейся ловкости, он запихал край полотенца в щель вокруг резиновой пробки.

Это было, конечно, не очень надежно, но воду должно было удержать.

Однако что случилось и где он находится?!

Он сидел в ванне, которая — по крайней мере, в данный момент — плавала в теплом и слегка волнующемся море. И вода вокруг была такой глубокой голубизны, какой он никогда не видел. Впереди возвышался остров, покрытый множеством величественных, окрашенных в мягкие цвета холмов.

Позади острова виднелся еще клочок земли, но он скрывался под покровом тумана и был слишком далеко, чтобы понять: это тоже остров или вытянутый мыс континента.

Справа простиралось голубое море. А слева...

Перси чуть не вывалился из ванны! Приблизительно в полусотне футов он увидел самого большого морского змея, какого только приходилось встречать на картинках в воскресных приложениях газет.

Змей несся по волнам прямо к нему!

Перси напрягся и начал отчаянно колотить руками по воде. В каком же это мире — в каком безумном мире — оказался он, самый обычный человек? Какие грехи он совершил, чтобы удостоиться такой участи?

Вскоре Перси услышал странный звук, похожий на шум бетономешалки, и, подняв глаза, увидел, что чудовище, не мигая, глядит прямо на него.

Насколько он успел оценить, существо было около двух футов толщиной и, без сомнения, способно было проглотить его, даже не подавившись. Голову чудовища украшали ярко-красные перья. Вот пасть его медленно раскрылась, и обнажились бесчисленные ряды жутких, острых зубов.

Ах, если бы у него было хоть какое-то оружие! Какой-нибудь нож, камень, дубина... Он прижался к краю ванны, в отчаянии стиснув кулаки. Когда пасть раскрылась во всю ширину и показался раздвоенный язык, острый, как двузубое копье, Перси замахнулся и вложил в свой удар всю силу загнанной в угол жертвы.

Кулак угодил в зеленую нижнюю губу твари.

— Ох! — вырвалось у чудовища. — Не надо!

Оно отпрянуло столь поспешно, что маленькое эмалированное суденышко Перси едва не перевернулось. Ощупывая губу раздвоенным языком, чудовище с негодованием  посмотрело на «мореплавателя» и свернулось в блестящее кольцо.

— Знай, что это — больно! А я ведь только хотел сказать: «Добро пожаловать, сын Данаи!» Но ты вдруг стукнул меня! Имей в виду, таким образом ты много друзей не обретешь!

Змей отплыл подальше и, изогнувшись, уставился на остолбеневшего Перси; тот стоял в ванне, и у него от ужаса подкашивались ноги.

— Ты даже не спросил, работаю ли я на Мать-Змею, на Посейдона или на кого-нибудь еще! А может быть, я — сам по себе! Может быть, я кое-что знаю, и это спасет жизнь тебе или кому-то другому, кто дорог тебе. Так нет же! Все, что ты можешь сделать — лишь ударить! — зашипел змей. — Да еще по губе! А она, как известно, мое самое чувствительное место! Хорошо же, сын Данаи, пусть будет по-твоему: я теперь уже ни за что не стану тебе помогать!

По телу морского змея — от огромной головы до тонкого хвоста — пробежала дрожь, вызванная презрением. Он нырнул и исчез.

Перси осторожно сел, ощупывая жесткие борта ванны: как будто от их крепости зависела крепость его духа.

Где же он? На этом свете или на том? Подумать только: человек начинает принимать ванну в собственной квартире, и вдруг оказывается в... Не то ли было и с прежними жильцами?!

Он перегнулся через борт и заглянул в глубину моря. Железные ножки, поддерживавшие ванну, были аккуратно срезаны примерно на половине высоты. К счастью краны были закрыты — трубы тоже срезало... Перси вспомнил о срезанных ножках стула, оставшихся в его новой квартире...

Четыре ножки, но — без сиденья. Следовательно, в этом мире где-то должен быть и стул без ножек. И, возможно, на нем — некто, снявший квартиру у миссис Даннер до Перси...

Внезапно он ощутил во рту ужасный, ну прямо-таки отвратительный вкус.

Да, конечно же! Мыло. Когда он начал вычерпывать воду, оказавшись в этом таинственном месте, он держал мыло в руке и, чтобы не мешало, сунул его в рот. И до сих пор не было подходящего момента, чтобы вынуть его.

Он с явным облегчением освободил рот и тщательно прополоскал его морской водой. И наконец заметил, что течение принесло его гораздо ближе к острову. На берегу обнаружились явные признаки жизни — несколько неторопливо двигающихся человеческих фигур и группа хижин или домов; однако с такого расстояния трудно было что-либо толком разглядеть.

С чем же он вступает в этот новый мир? Что у него есть? Не так уж и много, уныло подумалось ему. Например, частично использованный кусок мыла. Насквозь промокшее полотенце. Резиновая пробка, слишком изношенная, чтобы годиться на что-либо. И — ванна, если удастся сдвинуть ее с места, когда он доберется до мели.

И, понятно, у него есть он сам. «Как раз на жаркое для туземцев», — мрачно решил Перси.

Говорящее морское чудовище! Достоинство которого он унизил, которое даже... Стоп! Как оно к нему обратилось?

«Сын Данаи».

Но он ведь не сын никакой Данаи!

«Растолкуй это теперь морскому змею», — со злостью подумал Перси и тут же вспомнил стихи на клочке пергамента: «Ту голову, пеструю от змеиной гривы...»

«Я должен выбраться отсюда!» — беспрерывно повторял он, глядя из качающейся ванны на спокойное море; да, оно сейчас было спокойным, но от него можно было ожидать чего угодно...

Когда на плечи упала сеть, у Перси возникла фантастическая мысль, что его призывы услышало какое-то божество и поспешило на помощь. Грубые веревки больно врезались в кожу. Почувствовав, что ванна оказалась в большом неводе, который быстро подтягивали к берегу, он расслабился, дав простор безнадежным мыслям и тщетно пытаясь сообразить, что случилось.

Он плавал перед напоминавшим утес выступом острова. На его краю плясала группа людей в набедренных повязках, приветствуя рослого человека в богатой одежде: он-то и забросил сеть, и теперь, стоя на хлипкой опоре, высоко над морем, ловкими движениями выбирал ее.

— Молодец, Диктис! — крикнул один из зрителей, когда ванна оказалась на берегу; она перевернулась, накрыв собой Перси, и рыбак потащил ее к краю обрыва. — Отлично, отлично!

— Этот Диктис — просто погибель для морских чудовищ, — восхищенно заметил другой. — Это уже третье за неделю!

— Четвертое! — поправил Диктис, выбираясь на обрыв и таща на плечах сеть с ванной и заключенным в ней человеком. — Вы забыли про карликовую русалку — наполовину женщину, наполовину сардинку. Ее я тоже считаю, хоть она и совсем маленькая. Но сегодняшнее страшилище определенно лучшее из всех. Ничего подобного я еще не видывал!

Быстро, с привычной сноровкой, он размотал сеть.

Перси выкарабкался из ванны и рухнул на землю; он чувствовал себя мешком с грудой обглоданных костей.

Огромной рукой Диктис поднял его и стал внимательно рассматривать.

— Это — не чудовище, — явно разочарованно произнес он. — Оказывается, оно распадается на части: половина :— человек, а остальное — нечто вроде круглого сундука. А я-то думал, это все одно. Думал, что-то необычное! Ну ладно, — словно размышляя о чем-то, пробормотал он, затем поднял Перси над головой с явным намерением швырнуть обратно в море. — В конце концов, не может же мне все время везти.

— А что если, — заговорил старик, стоявший с краю группы, — а что если это — все-таки чудовище? И, скажем, только сейчас превратилось в человека? Ему стоило бы знать: если оно — чудовище, то мы поместим его в зверинец твоего брата, а если — человек, бросим назад в море, поскольку народа у нас и без того хватает.

Великан задумчиво кивнул.

— В твоих рассуждениях что-то есть, Агесилай. В самом деле, не хотелось бы возвращаться к царю Полидекту с пустыми руками. Что же — это не так-то сложно выяснить...

«Что за мир?! — отчаянно думал Перси. — Видите ли, «если он — человек, мы бросим его в море, поскольку народа у нас и без того хватает»...

И каким же образом они собираются выяснить, человек он или не человек?

Диктис вытащил из висящих за спиной ножен большой острый меч и вопросительно ткнул острием в грудь Перси.

— Лучше побыстрее превратись обратно в чудовище, сынок. Ибо если ты думаешь, что тебя бросят в воду, то ошибаешься: такого удовольствия ты не получишь. Еще чуть-чуть, и я разрежу тебя на шесть отличных кусков. Уверяю: в клетке моего брата тебе будет намного лучше. Итак, кто ты на самом деле?!

Перси потер лоб рукой. Чего от него ожидают? Что он немедленно превратится в сиамских близнецов с крыльями и плавниками?.. Ведь если он не сделает этого, то его определенно пустят на котлеты.

— Хорошо! — нахмурившись, сказал Диктис. — Раз ты такой упрямый — пожалуйста, упрямься. Посмотрим, как на тебя подействует вот это.

Несколько раз примерившись, он взмахнул своим бронзовым оружием над головой, а затем быстро занес его для удара.

Увидев красноватый отблеск металла, Перси судорожно сглотнул.

— Я скажу! — пролепетал он. — Я все скажу! Я... я...

Но что, что сказать, чтобы они поняли?! Какую ложь моментально нужно сочинить, чтобы они поверили? Ах, они хотят, чтобы он выглядел как чудовище...

Чудовище! Да он же сам только что говорил с...

Слова стали быстро срываться с его губ — обдумывать что-либо времени не оставалось.

— Я — человек, которого морской змей приветствовал как сына Данаи! — Конечно же, он рассчитывал, что это хотя бы на какое-то время отсрочит расправу.

Так оно и получилось.

Диктис опустил меч и отступил на шаг, изумленно глядя на Перси.

— Сын... сын Данаи? Тот, кто должен убить Горгону?!

— Тот самый, — кивнул Перси, внезапно застеснявшись, как какая-нибудь знаменитость, неожиданно обнаруженная среди посетителей ночного клуба, — Зна... знаменитый убийца Горгоны. Человек, который принес островитянам ту голову, пеструю от змеиной гривы, каменную...

— Ты, видимо, хотел сказать не «принес», а «принесет», — поправил его Диктис. — Ведь это еще не свершилось. Ну-ну. Ты несколько худоват для такого дела, хотя и рыжий. И как тебя зовут?

— Перси. Перси С. Юсс.

— Все верно! — воскликнул Агесилай. Он проворно подбежал к ним, его борода, откинутая ветром, развевалась за спиной, словно огромный белый шейный платок. — Все сходится, Диктис! Все сходится. Все — как в пророчестве! Его зовут Персей, у него рыжие волосы, ты поймал его неводом... Все в точности, как и предрек оракул...

Диктис выпятил нижнюю губу и покачал головой.

— Оракулы — это одно. Мускулы — совсем другое. Пусть кто-нибудь попробует меня убедить в том, что этот слабак намерен расправиться с чудовищем, которое наводит ужас даже на самых отчаянных смельчаков! И даже — на других чудовищ, какой бы мощью они ни обладали. Да ты посмотри на него — он уже трясется от страха!

Это не совсем соответствовало действительности. Конечно, Перси не чувствовал прилива храбрости, но прежде всего он продрог, стоя в чем мать родила на продуваемом ветрами склоне холма. Ну и, само собой, были испуг и волнение от только что пережитого. Беспокойство его росло по мера того, как местные жители обсуждали, годится ли он на роль победителя Горгоны. Фразой, впопыхах сорвавшейся у него с языка, он просто старался хоть на какое-то время отвлечь Диктиса, а теперь получалось, что всех присутствующих только эта тема и интересовала. Чудовище, приводящее в ужас людей и богов!

Он с тоской вспомнил, как несколько минут назад плыл по кишащему змеями морю, и судном ему служила дырявая ванна. О, беззаботное, счастливое время!

— Его имя даже не Персей! — упрямо спорил Диктис. — А Персиэсус, или пес его знает как. Да как ты смеешь утверждать, что эта грязная образина станет самым знаменитым героем нашего времени?!

Агесилай убежденно кивал.

— Смею утверждать. Станет! Что до имени, то я думаю, оно не очень-то и отличается от настоящего. Бывает, оракулы путают имена. Зато вот — сундук. В нем, по пророчеству, Персей явится со своей матерью, после того, как Акриз, царь Аргоса, бросит их в море!

— Да, но оракул говорил о младенце Персее, — вмешался другой человек в набедренной повязке. — Разве не так?

— Ну и что? Иногда оракулы путают и возраст! — не сдавался Агесилай; старик, видимо, сомневался во всех пророчествах.

Перси почувствовал к нему симпатию. Агесилай явно защищал его. Но Перси уже не знал; лучше, если старик выиграет, или лучше, если проиграет.

Диктис решил прекратить спор.

— Если Акриз, царь Аргоса, по словам оракула, бросил в море Персея и его мать, то где же она, Даная? И еще, Агесилай! Аргос находится там! — Украшенной браслетами рукой он указал на северо-запад. — А этот парень явился с востока. Нет! Он — всего лишь самозванец, воспользовавшийся пророчеством. А я не терплю самозванцев.

Диктис наклонился и поднял с земли веревку — ею несколько человек чинили дыры в сети. И прежде чем Перси успел хоть что-то сказать, он был ловко сбит с ног, брошен на землю и мгновенно туго связан.

— Какое наказание за самозванство, а? — спросил Диктис Агесилая. Закончив «упаковку», он сиял колено со спины задыхающегося молодого человека и встал.

— За самозванство, — удрученно произнес старик, — наказание то же, что и за осквернение святынь: варка на медленном огне... Собственно говоря, с тех пор, как твой брат, царь Полидект, реформировал законодательство, практически за любое преступление назначается одно и то же: варка на медленном огне. Твой брат утверждает, что так — проще выносить приговоры: никому не нужно помнить весь набор разнообразных наказаний...

— Вот почему мы зовем его Мудрый Царь Полидект! — воскликнул кто-то из молодых людей, и все восторженно закивали.

— Послушайте! — закричал было Перси, простершись на земле. Но Диктис тут же заткнул ему рот пучком травы; с травой в рот попала и земля, и Перси уже не мог произнести ни слова.

Он задыхался, у него не было сил даже посмотреть по сторонам. И уж конечно он никак не мог сопротивляться, когда двое мужчин-островитян привязали его к шесту, подняли и понесли вниз по ухабистому склону.

Перси кашлял и чихал от поднятой дорожной пыли, однако все же разобрал, как чей-то голос произнес:

— Привет, Менон! Куда вы его?

— Точно не знаю, — отозвался шедший впереди.— По-моему, прямо в котел.

— Надо же! Ну прямо с каждой неделей возрастает преступность...

К тому времени, когда Перси удалось наконец вытолкнуть языком остатки травы изо рта, они прошли через огромные ворота в каменной стене, и он разглядел ряд небольших, но поразительно аккуратных кирпичных домиков.

Шест, к которому он был подвешен, уложили на две стойки с развилками, прямо на главной площади городка. Перси повис неподвижно на туго натянутых веревках и ощутил, как кровь застывает в жилах.

Вокруг собралась толпа любопытных — они буквально засылали охранников вопросами.

— Это что, то самое, последнее чудовище, которое поймал Диктис? — поинтересовалась какая-то женщина. — Не вижу в нем ничего необычного. — Она несколько раз ткнула пальцем в обнаженное тело пленника. — Вполне, я бы сказала, нормальный.

— Мясо, — лаконично подытожил один из охранников. — Отличное, нежное мясо...

Перси начал извиваться и дергаться — насколько это было возможно для основательно связанного человека. Нет и нет, ничего подобного не могло с ним случиться — это просто невообразимо! Не может же быть такого, чтобы человек начал принимать ванну в новой квартире и вдруг очутился в некоем мире, где все, решительно все — от воровства до убийства — наказывается только посредством...

«Лучше не буду об этом думать, — пронеслось у него в голове. — Ведь ясно же, что для меня все кончено...»

Не подлежало сомнению, что он каким-то невероятным образом провалился в прошлое. Причем, это прошлое на самом деле никогда не существовало — все сплошные древнегреческие мифы!.. Но так ли никогда и не существовало? Возмущение морского змея было вполне реальным, так же как и веревки, которыми Перси сейчас связан. И, как можно предположить, вполне реальным будет и наказание, если его сочтут виновным в самозванстве.

И все же обстоятельства были довольно диковинными: этот морской змей, обратившийся к нему как к сыну Данаи, которая, следовательно, была матерью Персея; это его собственное имя, звучавшее почти в точности так же, как и имя победителя Горгоны... По всей вероятности, перенестись столь стремительно в такой сумасбродный мир ему помог клочок пергамента, который он увидел в новой квартире, и то, что было на нем написано. Во всяком случае его, Перси, появление здесь во многих отношениях близко к легенде — хотя бы то же появление из моря...

Но нет! Когда наступит время суда, он, Перси, станет защищать свою невиновность! бы, например, заявит, что ничего не знал о пророчестве, связанном с Персеем, что подобные штуки его вообще никогда не интересовали. Ибо в любом другом случае его ждет один конец...

Перси содрогнулся. Шест завибрировал.

— Бедный малый! — с сочувствием произнес девичий голос. — Как ему наверное холодно.

— Ничего! Порядок! Царь Полидект его согреет,— ответил один из мужчин.

Все захохотали.

Перси снова дернулся на шесте.

— Я никогда не говорил, что я — Персей! — в отчаянии выпалил он. — Все, что я сказал вашему Диктису — это со слов морского змея...

— Лучше заткнись, — дружески посоветовал ему человек по имени Менон. — За попытки оказать давление на суд до разбирательства дела, тебе могут вырвать язык. И совсем не важно, признают тебя виновным или нет.

«Нужно пока помолчать», — решил Перси.

Всякий раз, собираясь открыть рот, он немедленно вспоминал местный уголовный кодекс. Без сомнения, он все глубже погружался в настоящую фантастическую передачу и понятия не имел, как из нее выбраться. Как, в сущности, не было понятия и о том, как удалось в нее угодить.

Вот — миссис Даннер. Он, он ненавидел миссис Даннер. Как же он ненавидел эту старую спекулянтку и пьяницу! Если кто-то и был виноват в том, что с ним случилось, то именно она. Конечно же, она знала, что квартира представляет из себя нечто вроде кабины мгновенного перемещения. Пожалуйста: когда она ввалилась к нему без стука, она была уверена, что квартира уже пуста. Если бы он только придал чуть больше значения ее пьяной болтовне!

Любопытно, давно ли у входа висит это объявление: «Сдается трехкомнатная квартира. Очень дешево. Предоставляется немедленно»...

Сколько же людей с радостью заплатило ей тридцать пять долларов сразу же потребованной «квартплаты», а потом ринулось домой — побыстрее собрать вещи и занять новое жилье?! Сколько же их затем, вскоре после переезда — обдумывая оригинальную цветовую гамму стен, или измеряя спальню для того, чтобы расставить мебель, или стараясь открыть заклинившееся окно, — внезапно проваливалось в этот мир магии и жестокости?

Как долго миссис Даннер извлекала доход из своей квартиры? Сколько «квартплат» она уже получила?..

Разумеется, Перси не знал этого. И он страстно мечтал о том, как, возможно, встретится с ней однажды, в какой-нибудь запертой комнатке... Позабыв на мгновение о туго связанных руках и ногах, он с наслаждением вообразил, как податливо под его пальцами ее горло...

И — все-таки... Дело, по-видимому, не в одной миссис Даннер. Она, без сомнения, всегда в курсе последних цен на виски, но вряд ли разбирается в какой-нибудь другой области. И, конечно, не в ее силах создать такую искусную хроноловушку, какая находится в квартире 18-К. В таком случае, кто же ее создал? И — самое главное — с какой целью?..

К пленнику приблизился Диктис, окруженный своими людьми в набедренных повязках.

— Неудачный день, — известил он собравшихся. — Не изловили ни одного чудовища. Одного лишь этого поддельного героя.

— Все в порядке, Диктис, — бодро проговорил человек, только что пообещавший, что царь согреет пленника. — Так или иначе, а этот тип — неплохой повод для праздника.

— Верно! — поддержал кто-то. — По крайней мере, вечер не пропадет впустую.

— Знаю-знаю, — мрачно кивнул Диктис. — Но мне ведь хотелось добыть образец для зверинца. А казнь... казнь совсем не то, что такой образец...

Большинство из толпы зааплодировало — еще бы: брат правителя продемонстрировал похвальный и вполне рациональный подход к делу. И в этот момент Перси увидел человека в широкой белой накидке — он проталкивался сквозь толпу и всматривался в пленника более пристально и с большим интересом, чем все остальные. Когда за складками одеяния приоткрылось на мгновение лицо незнакомца, Перси заметил, что у того необычная, с шафрановым оттенком кожа.

— Почему ты решил, что это — чудовище? — спросил пришелец Диктиса, тщательно прикрывая лицо.

— Он и сундук, в котором он появился из моря, выглядели как одно целое. То есть — сундук казался его частью. Он был круглый, белый, и из него торчали всякие металлические штуковины. Ничего подобного я никогда не видел. А я дважды был на материке.

— Где этот сундук?

Великан Диктис ткнул через плечо большим пальцем, который был величиной со средний банан.

— Мы оставили его на берегу вместе со всем, что в нем было. О таких диковинных штуках никогда заранее не скажешь, оживут они или взорвутся... Но послушай! А ты кто такой?

Человек в белом опустил руку до пояса, провел ею поперек живота и тут же, на глазах свирепо нависшего над ним Диктиса, исчез.

Толпа загудела.

— Кто это был?

— Куда же он, чтоб мне провалиться, подевался? А, Эвнапий?!

— Не знаю! Но одно могу сказать: он — не совсем человек.

— Мама, я хочу домой!

— Тс-с, Леонтий! Сегодня, может быть, сварят преступника. Ты ведь не хочешь такое пропустить, правда?

— Кто он, по-твоему, Диктис?

Тот поскреб нечесаную голову.

— Ну что ж... Он, конечно, не тот, за кого я его сперва принял. То есть — не простой странник, проходивший мимо. По правде, я думал схватить его и отдать под стражу. Потому что если он странник или бродячий торговец и позабыл отметиться у начальника дворцовой стражи, то подлежал бы наказанию, которое существует для чужеземцев.

— Ага, ты о том, что тогда у него конфисковали бы весь товар и сожгли правую руку?

— Приблизительно так. На усмотрение начальника стражи. Но теперь я думаю, что он либо чародей, либо одно из главных чудовищ. Собственно говоря, если бы не цвет кожи, я назвал бы его человекоподобным чудовищем. Какого он был цвета? Ведь золотого?

Агесилай кивнул.

— Да, золотого. На материке таких называют олимпийцами. И считаются они не слишком плохими. По рассказам жителей материка, они не раз помогали людям.

— Они помогают людям, потому что это им выгодно, — прорычал Диктис. — Нет! Ничего против них я не имею, — поспешил он заверить Агесилая. — Но ясно же, что у них свои интересы, и значит, людям надо держаться от них подальше. Если эти люди не хотят серьезных неприятностей.

Последние слова Диктис произнес негромко и поспешно, из чего Перси заключил, что ловец чудовищ относится к так называемым «олимпийцам с материка» не без опаски; недаром он полагает, что эти существа — «главные чудовища». Следовательно обычные чудовища представляли из себя сравнительно безобидные создания — если уж Диктис за ними охотился, а царь острова содержал их в некоем подобии зоопарка. Но почему же золотокожий чужестранец выказал такой интерес к личности Перси? А может быть, он имеет какое-то отношение к тому факту, что Перси появился здесь?

Он уже давно перестал чувствовать свои запястья и лодыжки и уныло размышлял, не собираются ли островитяне подвесить его на городской площади в качестве постоянного украшения. И тут послышался мелодичный звон металлических доспехов и сумбурный топот. И раздался хриплый голос:

— Полидект, царь Серифа, желает видеть преступника!

Перси вздохнул с неподдельным облегчением, когда два человека вновь взвалили шест на плечи и понесли его по главной улице. Ведь ему не только предстояло оказаться там, где его историю могут наконец выслушать, но он узнал и название островного царства, куда столь бесцеремонно закинула его сбившаяся с пути ванна.

Сериф.

Перси быстро обшарил закоулки своей памяти. Нет, ему ничего не было известно об острове под названием Сериф. Он знал лишь то, что услышал за последние час-два: остров находится недалеко от материковой Греции и, значит, в теплом Эгейском море; и в настоящее время его жители ждут исполнения древнего предсказания о Персее, которому предстоит убить Горгону и который объявится здесь, чтобы начать свой путь к славе.

И еще ему было уже известно, что этот остров отличается весьма своеобразной судебной системой.

Перси внесли во внутренний двор, крышу которого поддерживали четыре массивные колонны. Менон вытащил шест из веревочных петель на руках и ногах Перси, а его напарник разрубил путы несколькими точными ударами длинного бронзового ножа.

Они поставили его на ноги и отошли в сторону.

— Теперь тебе лучше?

Перси рухнул лицом вниз, больно ударившись о раскрашенный каменный пол.

— Ноги, — пояснил Менон своему напарнику. — Они у него онемели.

— Так всегда, — со знанием дела отозвался второй. — Каждый раз...

Кровообращение постепенно восстанавливалось, и от этого возникла дикая боль. Перси застонал и перевернулся набок, растирая запястья и лодыжки окоченевшими и жесткими, как доски, ладонями.

Несколько человек подошли и присели рядом; никто не предложил помощи.

Наконец ему удалось встать; он шатался на негнущихся ногах. Охранники подхватили его и прислонили к колонне.

Горожане огромной толпой последовали за ним во дворец. Новости, по всей вероятности, разносились тут довольно быстро. Прибывали все новые и новые люди — мясники с большими окровавленными ножами, крестьяне с косами, женщины с корзинами, полными ягод и овощей.

Новоприбывшим указывали на пленника. Одни улыбались и степенно, удовлетворенно кивали; другие, взглянув, поспешно убегали — скорее всего чтобы позвать сюда какого-нибудь замешкавшегося кузена Габриаса или тетю Тею, чтобы те поспешили и успели развлечься.

Посреди двора, рядом с почерневшим очагом величиной с квартиру, недавно покинутую Перси, на огромном каменном троне сидел человек.

На первый взгляд казалось, что он сидит, опершись на большую груду подушек необычной формы. Но при ближайшем рассмотрении выяснилось, что это вовсе не подушки, а молодые красивые девушки. Они столь же отличались цветом кожи и волос, как и отношением к тому, что перед ними происходило. Например, неземной красоты блондинка, служившая частью подставки для ног властелина острова, преспокойно спала. Другая же, пышногрудая негритянка, выглядывавшая из-под массивной царской руки, что-то страстно внушала своему господину, все время показывая на стонущую фигуру, распростертую перед троном.

Царь, наконец, раздраженно произнес:

— Послушай, Тонтибби! У меня своя система наказаний! И я не позволю, чтобы какие-то девицы — пусть они даже из сверхцивилизованных частей света пусть они обладают даже несусветным воображением, — я не позволю, чтобы они давали мне советы по изменению этой системы! Мы здесь, на Серифе, народ простой. И развлечения у нас простые. И если вам, африканцам, вольно называть нас варварами — пожалуйста. Мы этим гордимся.

Темнокожая красавица скрылась в недрах огромного трона, лишь мелькнуло ее нахмуренное лицо.

— Вот так с ними и надо, Полидект, — одобрительно заметил пожилой крестьянин. — Эти самодовольные чужеземцы должны знать свое место.

— Само собой разумеется, — неторопливо и важно проговорил царь. — С какой стати то, что устраивало моего отца, не должно устраивать меня?!

— Вот-вот! — с лучезарной улыбкой обратилась какая-то женщина к своему соседу. — Разве тебе не нравится, как рассуждает наш правитель? Это же прекрасно, что его речи столь мудры!

— Кроме того, — согласно закивал ее приятель, — не понимаю я, когда постоянно хотят каких-то перемен! Сварить преступника на медленном огне — что может быть вернее? У царского повара это обычно занимает четыре-пять часов: он начинает перед ужином, и когда стемнеет — все уже заканчивается. И какой же хороший сон после такого приятного вечера! Для меня лично тут ничего не надо менять...

Перси почувствовал, что у него выворачивает нутро. Человек, лежавший перед царем, вскрикивал и норовил разбить лицо о каменный пол.

Боже праведный, что же здесь за люди?! О самых кошмарных вещах они говорят так же невозмутимо, как если бы обсуждался .последний фильм или поединок боксеров, показанный накануне по телевизору.

Ну да, публичные казни заменяют этим людям кино и телевидение. Перси вспомнил: газеты писали о толпах, собиравшихся в разных концах Соединенных Штатов, чтобы поглазеть на повешение. И это в двадцатом веке! Да, казнь все еще остается вполне пристойным зрелищем как для многих мужчин — они глазеют вместе со своими девушками, — так и для некоторых женщин, приводящих на это «представление» своих детей; казнь нужна и иным предприимчивым бизнесменам, что торгуют миниатюрными копиями виселиц, на которых лишают жизни точно таких же людей, как они сами.

Все это, конечно, правда. Но какая ему, Перси, в его ужасном положении польза от подобных заключений? Ах, если бы можно было что-то придумать, узнать хотя бы что-нибудь о их морали, о понятиях добра и зла — узнать и тем как-то помочь себе...

Он старался не упустить ни одной детали из происходящего. Необходимо хорошенько разобраться в их судебной процедуре. Скажем, будет ли у него адвокат? Судя по тому, что ему стало известно, это сомнительно. Однако, как-никак, а они рассуждали о суде, упоминали слово «судьи». И Перси подумал, что если уж на острове существуют подобные институты цивилизации, то существует и какая-то надежда.

Но уже через несколько минут надежда его стала иссякать.

Под горестные стоны окровавленного пленника прозвучал сильный голос царя:

— Я устал его слушать! — Полидект поднял голову и небрежно повел рукой в сторону толпы перед собой. — Эй, судьи! Кто-нибудь из вас настаивает на невиновности этого человека?

— Хо-хо! — раздалось со всех сторон. — Виновен!

— Виновен, чтоб мне провалиться!

— Грязное животное! Да его мало сварить!.. Эй, Брион, а чего он натворил?

— Почем я знаю... Я только что пришел сюда. Наверно натворил, раз его судят.

— Виновен, виновен, виновен! Давайте следующего — с этим все ясно!

— Поднимите обвиняемого! Для приговора! — приказал царь.

Двое охранников подскочили и поставили на ноги извивающегося, стонущего человека. Царь торжественно воздел к небу указательный палец.

— Властью, данной мне мною, — нараспев произнес он, — приговариваю тебя к!., к... Одну минуту... к...

— К варке на медленном огне! — язвительно проговорила девушка-негритянка из-за спины царя.

Полидект поднял бочкообразный кулак и яростно ударил им по ладони другой руки.

— Держи лучше язык за зубами, Тонтибби! Не то сама угодишь в котел! Ты уже нарушила законность моего суда! — Помолчав, он проговорил с отвращением: — Ладно, уберите его! Вы слышали, что она сказала?! Исполняйте!

— Прости, Полидект! — Голос девушки прозвучал покаянно. — Просто мне скучно. Продолжай... Приговори его сам.

Царь тоскливо повел головой.

— Не-е-ет... Какое уж в этом теперь удовольствие?.. А ты в дальнейшем следи за собой, хорошо?

— Ладно, — пообещала девушка и снова исчезла, свернувшись калачиком.

Еще когда стражники подняли на ноги слабо сопротивляющегося человека, Перси содрогнулся от ужаса. Он наконец понял, почему не мог ничего разобрать из его бормотаний — у этого пленника был вырван язык. Все его лицо было покрыто запекшейся кровью, и кровь продолжала стекать с подбородка на грудь. Человек, по-видимому, настолько ослаб, что с трудом мог стоять без посторонней помощи. Но одновременно он так страшился предстоящей казни, что отчаянно все же пытался хоть как-то объясниться: он беспомощно жестикулировал, непрерывно издавая жуткие стоны; они вырывались из его безъязыкого рта, пока его волокли в небольшое помещение, бывшее, очевидно, камерой, смертников; в пыли оставались следы волочащихся! ног.

— Видел? — обратился Менон к Перси. — Он попытался повлиять на судей до разбирательства. Как я слышал, на солдат...

Происходящее начинало приобретать зловещий смысл. Получалось, что любой жители этой страны — солдат, штатский, полицейский, придворный, кто угодно — мог быть судьей по всякому уголовному делу. Их довольно легкомысленное отношение к своим обязанностям напоминало стандарты того мира, который Перси недавно покинул; но все-таки это не так угнетало, как то, что они имели право вершить любой суд и участвовать в вынесении приговора. К тому же, за какой бы проступок вас ни задержали на Серифе, в чём бы ни обвинили, вы прежде всего и никоим образом не должны протестовать. Человек, арестовавший вас, может оказаться одним из «присяжных», так что наказание за нарушение закона («не давить на судей до разбирательства») может последовать немедленно, и уже ничего нельзя будет исправить.

Перси удивился, почувствовав вдруг благодарность к Диктису за то, что тот заткнул ему рот кляпом: то есть вместо того, чтобы вырвать Перси язык, он, в сущности, запихнул его ему в горло!

Но как же защищаться, когда тебя судит такой суд?!..

— Следующий! — прорычал царь. — И давайте пошевеливайтесь! Все уже давно проголодались, и на вечер намечается очень даже приличная казнь. Я не хочу заставлять мой народ ждать!

— Вот почему мы называем его «Добрый Царь Полидект»! — пробормотала какая-то женщина, когда Перси подтащили к трону и пинком повалили на пол.

— Обвиняется, — послышался знакомый голос, — в самозванстве, в том, что именовал себя героем, то есть — Персеем, который, в соответствии с легендой...

— Я слышал легенду, Диктис! — раздраженно перебил царь. — Все это мы уже проходили в прошлый раз. Давайте-ка признаем этого человека также виновным, и пора закругляться... Ума не приложу, откуда за последние дни столько Персеев, и ни одного под дельного Геракла или, скажем, Тезея. По-моему, так оно случается сплошь и рядом: у кого-то возникает дурацкая фантазия, и прежде, чем ты поймешь, что нее произошло, уже все подряд начинают фантазировать.

Однако Диктис, похоже, не мог справиться со своей любознательностью.

— Что ты имел в виду, заявив, что мы это уже проходили в прошлый раз?

— Ну как же! Мои солдаты обследовали холмы — ведь поступили сообщения о маленьких летающих чудовищах. Ты же знаешь...

— Сообщения о гарпиях? У которых девичьи головы и птичьи тела, птичьи крылья и когти?

Полидект вздохнул.

— Да-да, о тех самых. Как прекрасно иметь брата, который столь отменно разбирается в чудовищах. У меня, к примеру, все они уже перемешались в голове. Впрочем, тут у меня простое правило: если у кого-то ровно две руки, две ноги и одна голова, то это — человек. В противном случае — чудовище.

— Тогда получается, что и золотокожие олимпийцы — люди. А это ведь не так. Я не знаю в точности, кто они, но многие считают их главными чудовищами.

— Многие так не считают! — строго возразил царь. — Но ладно — что есть, то есть. Не знаю, что именно есть, однако... В общем, в последнее время поступило несколько сообщений о том, что эти твари, — гарпии, значит, — занимаются воздушной контрабандой, из-за чего казна Серифа теряет доходы. Я послал отряд к горе Лессус, чтобы они там разобрались, в чем дело. Так вот, мои солдаты собирались перекусить, прежде чем приступить к операции, и тут вдруг заметили человека: он, спотыкаясь, спускался с холма. Конечно, они арестовали его, как только он заявил, что он — Персей. После ареста он все еще продолжал спорить, и, естественно, был наказан — за давление на суд. В соответствии с моим прошлогодним указом. Правда, сейчас мне сдается, что мои люди несколько переусердствовали, и все же... А этот малый почему все еще здесь? Разве мы не признали его виновным?

— Еще нет, — подтвердил Диктис. — Ты еще не задал суду вопрос. Но — ничего страшного. Мне, например, не к спеху.

— Зато мне к спеху! — Правитель острова простер руки к внимавшему ему народу. — Виновен?

— Да! Конечно! — закричали с разных сторон.

— Десять раз виновен!

— Его преступления — на его лице! Каждое!

— Слава Справедливому Царю Полидекту!

Справедливый Царь Полидект сиял.

— Благодарю вас, друзья мои, благодарю вас... Теперь, значит, что касается приговора...

Перси вскочил m ноги.

— Что это за суд?! — в отчаянии закричал он. — Вы обязаны дать человеку хоть какие-то шансы на жизнь!

Повелитель удивленно покачал головой. Затем он даже наклонился вперед, чтобы поближе посмотреть на осмелившегося протестовать, — он настолько подался к Перси, что при этом едва на раздавил составленную из девушек подставку для ног — живое сооружение уже стало заваливаться набок.

Полидект был столь же высок, как и его брат, однако огромный живот придавал ему еще более впечатляющий вид. Помимо всего, в отличие от большинства граждан острова — мужчин и женщин, — носивших лишь неопрятные овечьи шкуры или потрепанные набедренные повязки, царственные братья были облачены в богатые разноцветные шерстяные одежды; на царе же красовалось и еще нечто, бывшее когда-то, по всей вероятности, добротной туникой из лучшего полотна.

— Не пойму, что тебя огорчает, юноша. У тебя ведь были все шансы на жизнь, какие только позволяют законы Серифа. А теперь... Почему бы тебе не успокоиться и не принять наказание, как подобает мужчине?

— Выслушайте меня, прошу вас! — с мольбой воскликнул Перси. — Я не только не гражданин Серифа, но далее не гражданин этого мира! Все, чего я хочу, — получить возможность вернуться к себе, ничего больше...

— В том-то и дело, — вздохнул царь. — Законы наши и не предназначены для наших граждан. По крайней мере, закон о варке на медленном огне. Граждан, совершивших преступление, сбрасывают со скал, или вешают на рассвете на городской стене. В котел же отправляют исключительно чужеземцев. Вот почему мой народ счастлив, что им правит такой царь, как я. Теперь ты понял? Так что давай-ка не будем ничего усложнять. Договорились? За любым преступлением должно следовать наказание.

Перси вцепился себе в волосы, в отчаянии вырвал клок и швырнул на землю.

— Но послушайте! Это все началось... Я не стану говорить о миссис Даннер... Это невозможно, это безумие — стоять здесь и смотреть, как... Одну минуту! — Он глубоко вздохнул; он понимал, что должен сохранять спокойствие и говорить очень и очень убедительно; во всяком случае, он должен быть благоразумным. — Когда я встретился с вашим братом, произошло небольшое недоразумение. Морской змей... — Он сделал паузу, опять глубоко вздохнул и продолжал: — Самый настоящий морской змей появился передо мной... перед моим плавающим сундуком... появился и приветствовал меня, как сына Данаи. Поэтому когда Диктис спросил, кто я...

— Можешь не продолжать, — перебивая, посоветовал Полидект. — Свидетельские показания морского змея не имеют юридической силы.

— Я и не говорил...

— Я имею в виду, что юридической силы не имеют показания самого морского змея. Так что они, естественно, не имеют силы и тогда, когда ты их повторяешь нам.

— Я хотел лишь сказать...

— Конечно. — Царь выпятил нижнюю губу и задумчиво покачал головой. — Если бы то был змей сухопутный, все могло бы быть несколько иначе.

Последние слова повелителя острова невольно обострили внимание Перси, и он прервал свою бессвязную речь.

— Что могло быть иначе? — спросил он.

— Многое, — ответил Полидект. — Все зависит от того, к какому типу относится сухопутный змей. Например змéя-оракула мы бы определенно выслушали. К словам змеев-оракулов мы относимся с большим почтением. Или, допустим, на редкость умные и дружелюбные ходячие змеи, о которых повествуется в легендах. Но ведь это не имеет к тебе никакого отношения. Ты ведь обвиняешься в том, что выдал себя за Персея и пытался создать впечатление, что у тебя хватит смелости убить Горгону. Когда речь идет о таком преступлении, морской змей не может быть заслуживающим доверия свидетелем. И кроме того — тебя ведь уже признали виновным.

— Но я даже не спорю с тем, что...

— Диктис! — с крайним утомлением произнес царь. — Успокой же его. — И вяло махнул рукой.

Громадный кулак опустился на макушку: Перси. Ему показалось, что мозг сейчас хлынет из его ноздрей. Глаза застлало красноватым туманом, и когда он снова стал различать предметы, то обнаружил, что цепляется за ускользающий от него пол.

— Почему бы нам не устроить две казни в один день! — донесся недовольный голос Диктиса. — Оба они выдавали себя за Персея. Ты и сам сказал, что в последнее время такое повторялось уже несколько раз. Если бы мы устроили хорошую двойную казнь, то, пожалуй, отбили бы у других охоту к самозванству. Двойная казнь — так сказать, угощение из двух блюд. Ведь все, что тебе остается сделать, — это вынести ему приговор. А также — позволить мне решить некоторые вопросы. Скажем, найти раба, чтобы в перерыве почистил котел, или...

— Кто здесь царь, я или ты?! — свирепо прервал его Полидект.

— О, ты! Конечно, ты. Но...

— Никаких «но»! Ты — всего лишь великий князь. И не забывай об этом, Диктис! Я уже решил: сегодня вечером будет только одна казнь — человека, которого схватили первым. Потом, завтра, мы вынесем официальный приговор второму. Что даст мне повод еще для одного приема в тронном зале. А я люблю приемы в тронном зале! И, заверяю тебя, завтра вечером мы также сможем хорошо повеселиться.

— Ладно, — угрюмо согласился Диктис. — И все-таки, часто ли приходилось нам отправлять в котел сразу двоих?

— Тем больше поводов растянуть удовольствие! — настойчиво возразил царь. — Стража! Уведите его!.. Видишь ли, Диктис, я полагаю, что излишнее расточительство к добру не приведет!

Два здоровяка с руками, напоминающими стальные клещи, поволокли Перси прочь. «Вот почему, — потерянно думал он, — вот почему они называют его «Царь-Философ Полидект!»

В конце зала над полом внезапно поднялась решетка, и Перси, точно кучку мусора, сбросили под нее. Яма была достаточно глубокой, чтобы он, шлепнувшись на дно, опять потерял сознание.

Придя в себя, Перси с трудом перевернулся на спину, потирая ушибы и морщась от боли во всем теле. Как бы там ни было, а с него достаточно — этот мир оказался определенно наиболее зловещим изо всех, какие только можно было вообразить.

Сквозь опущенную решетку пробивался слабый свет. Шатаясь, Перси поднялся и принялся осматривать свою камеру.

Вдруг кто-то ткнул его в живот, и он снова сел.

— Только посмейте дотронуться до меня, мистер! — послышался девичий голос. — Я вас немедленно прикончу!

Судя по интонации, в серьезности намерений незнакомки можно было не сомневаться.

— Простите! — пробормотал он, уставясь в кромешную тьму.

— Можешь не извиняться! Просто оставайся в своем конце камеры, а я буду — в своем. Ты тут не первый. Были тут всякие распущенные типы, и всем, конечно, хотелось сразу познакомиться со мной, А надо было сперва хорошенько подумать. Никогда еще не встречала таких наглецов! — Она говорила все с большим надрывом и в конце концов расплакалась.

Обдумав как следует ситуацию, Перси осторожно пополз в ту сторону, откуда доносились рыдания.

— Послушайте... — мягко начал он.

И... тут же получил удар в глаз.

Ругаясь на чем свет стоит, он отступил к противоположной стене. Он сидел, мрачно скрестив руки и проклиная весь род человеческий. Потом перешел исключительно на женщин, а затем, кивнув в сторону сидевшей напротив девушки, сосредоточил свой гнев на миссис Даннер, вложив в это всю душу.

Внезапно он почувствовал, что мокрое от слез лицо уткнулось ему в плечо. В смятении Перси отпрыгнул в угол.

— Знаешь ли, детка! — бросил он. — После того, как ты... я не желаю больше прикасаться к тебе.

— Ты только что упомянул миссис Даннер... Я слышала... Квартира 18-К?

— Да! Но как... — Тут до него дошло. — Так ты тоже... оттуда?

— Я убью эту бабу! — процедила она сквозь зубы. — В первый день, когда я здесь оказалась, я сказала себе, что выбью из нее каждую долларовую бумажку и каждый глоток виски, который она отхлебнула за мои деньги. Если, конечно, когда-нибудь вернусь туда... А на другой день я сказала себе, — если только вернусь! — что вообще не стану обращать на нее никакого внимания, а буду целовать тротуары, шестифутовых полисменов и санитарную технику. На третий день я вообще не вспоминала о ней, а вспоминала, как выглядят дома, улицы и все остальное. Но сейчас мне ясно, что я не вернусь никогда. И потому лишь молюсь, чтобы у меня все же появилась возможность пристукнуть ее...

Она опять заплакала; отчаянные рыдания вырывались у нее из груди, как будто ей выкручивали руки.

Перси осторожно повернулся к девушке и погладил ее по спине. Она не оттолкнула его, и тогда он обнял ее ласково и поцеловал. Какая-то грубая ткань, наброшенная на ее плечи, оцарапала его лицо.

— Могло быть и хуже, — тихо проговорил он. — Могло быть намного хуже, можешь мне поверить... Во всяком случае, мы нашли друг друга. Когда есть с кем поговорить, — значит, дела не совсем уж плохи. Так или иначе — мы земляки. А точнее — современники. Меня зовут Перси С. Юсс. «С» — значит, Сактрист. Я был владельцем ресторанчика, двумя третями которого владели наши кредиторы. А кто ты?

— Энита Драммонд. — Девушка выпрямилась и вытерла глаза краем одежды. — Энн. Я была балериной. Вернее, я еще только училась на балерину. И, конечно, немного подрабатывала то там, то тут... Эта квартира оказалась неожиданной находкой: она как раз устраивала меня по деньгам. Я с радостью плюхнулась на единственный стул, который отыскался в этой квартире, и тут заметила на полу клочок пергамента с какими-то стихами. Я начала их читать и задремала. А когда проснулась, оказалось, что я сижу на склоне холма, на стуле без ножек. И какой-то крестьянин со своей женой произносят надо мной странные заклинания. Смысл их был такой, что я должна исчезнуть, прежде чем навлеку проклятия на их посевы. Когда они увидели, что я открыла глаза, то набросились на меня, связали и утащили в свою хижину. Я пыталась им объяснить что-то, но они не пожелали ничего слушать!.. Кстати... Если хочешь... если ты не против выглядеть более прилично, то в углу, вон там — куча какого-то тряпья.

Перси шагнул, куда она указала, и обнаружил полдюжины изношенных накидок из овечьих шкур. Он выбрал одну из них — от нее сильно воняло, зато в ней было меньше насекомых, чем в прочих. Потом он вернулся к Энн. Да — теперь, в одежде, он чувствовал себя более уверенно. Хотя ему и не довелось размышлять о различных аспектах нудизма с тех пор, как он в костюме Адама прибыл сюда, в этот безумный мир.

К тому же он сейчас впервые почувствовал, что у нею все-таки есть возможность перехитрить тех, кто полонил его, — теперь, когда он был одет почти так же, как они.

Энн продолжала свой рассказ.

Она вспоминала о том, как жители деревни в дальней закоулке острова собрались на сход и стали обсуждать, как избавиться от ведьмы.

— Это была настоящая война между сторонниками двух идей: одни предлагали посадить ведьму на кол, другие — сжечь. И каждый яростно отстаивал свою правоту. В это время мимо проходил сенешаль, или камергер — Бог знает, как он тут называется! Во всяком случае — человек царя Полидекта. Он, оказывается, охотился за какими-то небольшими чудовищами — кажется, за фуриями. Или, может быть, сиренами. Он увидел меня, и прежде чем кто-то из деревенских успел что-либо сказать... Перси, смотри!

Вздрогнув, он обернулся и посмотрел туда, куда указывал ее палец.

Вечерело. Свет, проникавший сквозь решетку, становился все рассеяннее; солнце посылало последние лучи, завершая дневную работу и направляясь на отдых.

Сверху, над решеткой, появилась человеческая голова. Человек прижал к губам палец. Перси кивнул, давая знак тому, наверху, что понял его. Появившийся начал медленно расплываться, словно туман на легком ветру. Наконец он исчез.

И тут же решетка осторожно и бесшумно поднялась и, спустя мгновение, опять легла на место. У Перси возникло тягостное ощущение, будто что-то тяжелое неторопливо и плавно опускается в яму. Он замер и инстинктивно протянул руку, прикрывая рот Энн. Та оцепенела и затихла, но все-таки не могла сдержать вздоха, когда перед ними появился человек в одежде, напоминавшей то ли средневековье, то ли ренессанс.

Человек что-то подправил на металлической пряжке своего широкого пояса, слегка наклонил голову, как бы приветствуя узников, и произнес:

— Меня зовут Гермес.

Энн оттолкнула руку Перси.

— Гермес! — прошептала она. — Посланец богов!

— Он самый.

На его аристократическом лице вспыхнула и тут же пропала улыбка — такая мимолетная, что Перси потом уже и не был уверен, что пришелец улыбнулся.

Он внимательно приглядывался к коже «посланца богов»: она отливала золотом.

— Не тот ли вы субъект, — спросил он, — некто в белой накидке, мгновенно исчезнувший, когда Диктис начал его расспрашивать?

Гермес кивнул.

— Я подозревал, кто ты. Но мне было необходимо проверить твой так называемый сундук, чтобы не осталось сомнений. И вряд ли я мог задать тебе какие-то вопросы, пока ты был окружен этой толпой.

— Какие вопросы? — нетерпеливо спросил Перси.

— Вопросы, которые прояснили бы, в самом ли деле ты Персей, легендарный герой, призванный спасти мир от Горгоны и ей подобных?

— Послушайте, мистер! — Персей заволновался. — С меня довольно! Меня зовут Перси С. Юсс. Я — не сын Данаи, у меня даже Даниэля в роду не было. Я понятия не имею, что это за Горгона, о которой все кругом твердят. И если бы я даже и знал, что это такое, то у меня вряд ли появилось бы желание убивать ее. Я ничего не имею против какой бы то ни было Горгоны или кого-то другого. Разве что, за исключением этого жирного неряхи, царя.

— Ты слишком громко говоришь! — Гермес предупреждающе поднял руку. — Мы посылаем тебя убить не «какую-то Горгону», а саму Медузу! — Произнося это имя, он понизил голос, так что его едва можно было расслышать. — Я говорил с профессором Грэем и описал предметы, прибывшие вместе с тобой. И он подтвердил, что ты — человек из его времени.

— Вы имеете в виду, что здесь присутствует еще кто-то из двадцатого века? — спросила Энн.

— Кто он?! Он тоже попал в беду?! — воскликнул Перси; он тем не менее чувствовал непонятное облегчение.

Пришелец улыбнулся; на сей раз улыбка его была долгой, никак не желавшей сходить с лица. Перси эта улыбка совсем не понравилась.

— Нет-нет, он не попал в беду. Наоборот, он ждет тебя, чтобы дать совет, как лучше справиться с Горгоной.

— Ну что ж! Ему, видимо, придется бежать далеко и очень быстро, чтобы успеть... Это просто невыносимо, как тут все начинают себя вести, стоит лишь упомянуть имя Горгоны... Я не считаю себя героем и становиться им не собираюсь. Я всю жизнь был не удачником и расплачивался за чужие грехи. Но в это дело любимый сын своей матери не собирается ввязываться.

— Даже чтобы избежать завтрашнего котла?

Перси судорожно сглотнул. Что верно, то верно, он совершенно забыл про завтрашнее судилище, как только увидел Энн. Ну конечно же — завтра снова наступит вечер, и его, Перси, выведут отсюда...

В таком случае, чем же он рискует? Что может сравниться с тем чудовищным концом, который совершенно определенно ожидает его буквально через сутки?.. Он уже достаточно насмотрелся на этих древних греков, чтобы проникнуться соответствующие уважением к их столь эффективной судебной процедуре в отношении любого деяния, которое они сочтут преступным. Да что там — вряд ли у них были даже такие понятия, как «аппеляция», или — «освобождение под залог»...

— Ты не станешь ввязываться, — четко произнося слова, продолжал Гермес, — и ради возможности вернуться в свое время?

Энн вскрикнула, и посланец богов сурово велел ей помолчать. Он коснулся своего пояса и опять стал невидимым. Затем снова появился, тревожно глядя вверх, на решетку, и не убирая руки с пояса.

«Этот тип чересчур нервный для божества», — подумал Перси. Его чрезвычайно будоражило, что ему предлагали именно то, чего он более всего желал. Разве цена, которую он должен заплатить за освобождение, слишком высока? Отнюдь. Ведь что бы не пришлось ему совершить и как бы ни было это рискованно и тяжело, а ему дается возможность вновь оказаться в своей эпохе. И разве ему не хочется покинуть это место до того, как наступит завтрашний вечер?

— Я согласен! — твердо сказал он. — Чего бы вы от меня не потребовали — я согласен. Но вот что я еще хочу сказать: наш договор действует в той же степени и по отношению к этой девушке!

— Отлично! — Золотой человек достал небольшой мешочек. — Возьми вот это. Когда они завтра поведут тебя на казнь...

— Еще чего! Я полагал, что вы заберете нас из этой ямы! Почему бы вам просто не забрать нас с собой?

Гермес нетерпеливо покачал головой. Было такое впечатление, что ему больше всего хочется немедленно убраться отсюда.

— Потому что это мне не под силу. И у вас ее нет... нет силы. Делай, как я сказал, и — все будет в порядке.

— Пусть будет, как он говорит, Перси! — убеждающе произнесла Энн. — Это ведь единственный наш шанс! Послушаемся его! Ведь как-никак, а он — бог. Он прекрасно знает, как нужно вести себя в этом мифическом мире.

Гермес опять улыбнулся своей беглой улыбкой.

— Когда они выведут тебя отсюда, постарайся все время что-то говорить и не умолкай, сколько можешь. Говори им о тех неприятностях, которые их ожидают, если они не откажутся от своего решения. В конце концов, они заставят тебя сражаться...

— Невозможно заставить меня с кем-то сражаться, — перебил Перси. — Меня...

— В таком случае, они сварят тебя на медленном огне! Я знаю! Но... можешь мне поверить, они заставят тебя сражаться... с кем-то или чем-то. Слушай дальше! Когда будешь им говорить, незаметно сунь руку под одежду — в этот мешочек. Поглаживай зернышки, которые в нем, сжимай их, растирай между пальцами. Они начнут шевелиться. И когда заметишь это, немедленно вступай в борьбу! Все, что ты должен сделать, — разбросать их перед собой и вокруг себя и отступить. Как только...

Он вдруг умолк и схватился за свою пряжку.

Наверху за решеткой появился факел, и вниз заглянули два бородатых лица.

— Могу поклясться, я тут кого-то видел, — произнес один.

— Что ж! Вызывай стражу и спустись вниз посмотреть. А я пошел на пирушку.

Человек с факелом выпрямился.

— Ну, я — тоже. Если мне и показалось что-то, то у меня нет желания связываться. Пускай разбирается утренняя стража.

Из темноты возник мешочек и опустился в руку Перси.

— Запомни! — послышался удаляющийся шепот. — Не спеши растирать эти зернышки. Но и не жди слишком. Как только они станут шевелиться, сразу же вступай в борьбу!

Решетка быстро поднялась и снова опустилась на место. Донеслось последнее указание:

— И не заглядывай в мешочек сегодня! Не смей в него забираться до времени!

Он бесшумно скрылся над головами молодых людей — они почувствовали легкое движение воздуха.

— Многовато запретов! — проворчал Перси. — Все, мол, прекрасно, только не пытайся ничего выяснить! Это вроде того, как если бы француза подвели к ряду аптечных склянок с этикетками, написанными по-китайски. И предупредили: прими, скажем, аспирин, прежде, чем температура не поднялась совсем высоко, но, мол, не трогай снотворное, которое может убить... За кого он меня принимает?!

Энн судорожно всхлипнула — похоже, у нее начиналась истерика.

— Знаешь, Перси... Это первый... может, самый первый лучик надежды... который я увидела с тех пор, как очутилась в этом ужасном мире!.. А ты ворчишь... указания тебе не слишком ясны...

«В конце концов, она права, — подумал он. — Ведь как-никак, а именно мне предстоит сражаться с Горгоной».

Они сели рядом.

— Собственно говоря, я ни на что не жалуюсь, — произнес Перси. — Но меня раздражает, когда не могут толком что-то объяснить. Все время кажется, что тебя норовят одурачить.

— Вообрази, что ты сидишь в ресторане, — сонно пробормотала Энн; она определенно успокаивалась. — Или — в парикмахерской... Вообрази, что ты идешь в магазинчик модного платья на Авеню... Что трогаешь чудесные ткани... И представляешь себя в прекрасном новом костюме... И тебе все время мерещится, что ты в самом деле дурачишь продавщицу — заставляешь ее верить, будто у тебя достаточно денег, чтобы все это купить. И когда человек, который тебе не нравится, назойливо пристает к тебе, ты можешь заставить его отцепиться... А не отцепится — то ты можешь закричать... И придут на помощь тебе, а не ему... О, цивилизация, цивилизация!

Она так и уснула в его объятиях. Перси ласково поглаживал ее; ему тоже было пора устраиваться, на ночлег. Позади остался длинный, утомительный день... Длинный?.. Всего три тысячи лет или что-то около того...

К несчастью, он еще не успел забыться, когда началась казнь. Да, он сидел под землей и довольно далеко от того места, где развели костер. Поэтому не мог ничего видеть. Однако он почти все слышал...

Прошло несколько часов, прежде чем Перси задремал и перестал думать о человеке, который появился где-то там, на склоне холма, утверждая, что он — Персей. Так сколько же Персеев было в этом мире? Как будто на самом деле кому-то очень понадобилось, чтобы Горгона была убита, и этот «кто-то» посылал сюда одного исполнителя за другим. Но что из себя в действительности представляет Горгона?.. В этом — еще один вопрос...

Утром в яме появился третий заключенный — Агесилай.

— За что тебя-то? — спросил Перси, когда тот со стоном пошевелился.

— Ни за что, — ответил старик.

Он сел, прислонившись к стене, и начал выискивать вшей в бороде. Найдя очередную, он довольно улыбался и раскусывал ее — раздавался характерный треск.

— Я здесь — из-за моего брата, — добавил он, помолчав.

— Что значит «из-за брата»?

— Вчера ночью он совершил великую измену. И — в соответствии с законом — ему вышибли мозги. Закон этот издал царь через несколько минут после преступления. Правитель наш был, однако, все еще недоволен, и потому издал еще один закон, смысл которого в том, что все кровные родственники также несут ответственность в случае великой измены. Я — единственный кровный родственник моего брата, и потому я — здесь. Сегодня мне тоже должны вышибить мозги.

— Добрый старый Полидект... «Излишнее расточительство в добру не приводит», — пробормотал Перси. — Какую же такую измену совершил твой брат, если царю пришлось издавать специальный закон?

Агесилай сосредоточенно изучал пряди своей бороды. Судя по разочарованию, с которым он, наконец, оставил бороду в покое, никакой больше живности в ней не обнаруживалось.

— Видишь ли, юноша... Мой брат был придворным поваром. Само собой разумеется, он был одновременно и палачом. Вчера ночью у него произошла какая-то ошибка — возможно, он забыл смазать котел жиром. Короче говоря, дело в том, что после казни наш большой котел треснул.

— Треснул?! Ты хочешь сказать, им больше нельзя пользоваться?

— Именно это я и имею в виду. Треснул, как орех. Ну конечно, тебе смешно! Но позволь мне поставить тебя в известность: этот котел был гордостью Серифа! Он был, изготовлен не из бронзы, не из серебра или золота, а — хочешь верь, хочешь нет — из чистого железа! Всех сокровищ этого острова не хватит, чтобы купить новый такой котел. В течение многих поколений наш народ собирал небесные камни, которые затем переплавлялись. И, как рассказывают, окончательную отливку изготовило одно из ходячих пресмыкающихся... Можешь ли ты упрекнуть царя Полидекта в том, что он напрасно разозлился на моего брата и всю его родню?.. Я — не могу. Да что там говорить... Его предшественник, царь Аурион — ну, тот самый, которого Полидект заколол ударом в спину на празднике летнего солнцестояния, — распространил бы наказание и на родственников по супружеской линии, и на ближайших друзей преступника...

Перси размышлял о вчерашнем пророчестве Гермеса. Вероятнее всего, тут был не столько случай точного предсказания, как пример открытого саботажа. Он усмехнулся: по крайней мере, котла можно больше не бояться!

— А что это за ходячее пресмыкающееся? — спросила Энн.

Она молча сидела рядом с Перси, пока тот разговаривал со стариком Агесилаем. А потом вдруг пожала Перси руку, давая понять, что тоже надеется, что предсказания Гермеса сбудутся.

— Это не просто объяснить, — медленно проговорил Агесилай. — Скорее всего они полностью вымерли пятьдесят или сорок лет назад. Еще во времена моего прадеда их оставалось совсем мало и становилось с каждым годом все меньше. Они напоминали пифий, которые, как известно, помогают оракулам, или некоторых из мирных морских змеев. Но они были умнее и тех и других. У них были ноги. А есть свидетельства, что были и руки. И они бродили повсюду и творили чудеса. Мой дед рассказывал, что они научили нас делать горшки, и...

— Эй, Агесилай!

Все трое взглянули вверх и увидели веревочную лестницу, которая, раскачиваясь, спускалась в яму. Наверху, нетерпеливо жестикулируя, стоял коренастый человек.

— Пора бум-бум, Агесилай. Давай-ка побыстрее, хорошо? Сегодня днем будет представление, и нам нужно еще привести в порядок арену.

— Ваша жизнь, похоже, состоит из одних развлечений, — мрачно заметила Энн, взглянув на Перси. — Все время какие-нибудь представления...

— Поймите нас правильно, — проговорил старик, подходя к лестнице. — У нас на острове очень много народа, и уже два поколения не было серьезных войн или эпидемий. А что может быть лучше для сокращения нашей численности, чем интересные казни? Полидект называет это «Контроль Народонаселения с Улыбкой».

— Ну понятно, — кивнул Перси. — Вот почему мы-называем его «Царь-Юморист Полидект».

А чуть позже и Перси приказали подняться по веревочной лестнице: он был приговорен к сражению на арене с чудовищами, которых предоставит управляющий зверинцем. Полидект, по всей вероятности, пребывал в особенно мрачном настроении — его уже не интересовал даже прием в тронном зале, неизбежный при вынесении приговора. Он сидел развалясь на своем троне, в окружении наложниц, и хмуро уставясь в стену. Один из придворных сообщил Перси о его участи.

С задумчивым видом Перси сидел в каморке смертников, прикасаясь время от времени к мешочку, спрятанному под накидкой из овчины. И вот к нему втолкнули Энн.

— То же самое, — сказала она. — Нас собираются казнить вместе. Будем молиться и надеяться, что этот Гермес знает, что говорит.

— Но тебя-то за что?! — удивился Перси. — Что ты сделала? Не могла же ты попасть на скамью подсудимых за единственную свою ошибку — что родилась на белый свет!

— Видишь ли... Меня привезли сюда с другого конца острова... Я должна была пополнить гарем Полидекта.

— И как же ты из этого выпуталась?

— Да никак... Боюсь, я просто-напросто не прошла конкурс. Царь решил, что я не очень пухленькая. Однако, — добавила она, яростно скрипнув зубами, — думается мне, что его настроила против меня эта ревнивая кошка Тонтибби. — Энн вдруг рассмеялась. — О, нет, не пугайся, Перси! Я вовсе не стремилась попасть в гарем. Но пойми: для любой девушки оскорбительно, когда ей говорят, что она недостаточно хороша. И это в то время, когда вокруг буквально кишат толстые грязные бабы!

Ближе к вечеру им дали по горсти сушеных фруктов. Они все еще жевали этот скудный и невкусный ужин, когда им возвестили, что пора выходить на казнь.

Увидев наконец Энн при дневном свете, Перси обрадованно отметил, что она принадлежит к тем редко встречающимся блондинкам, чьи яркие волосы и белая кожа создают впечатление несказанной чистоты, под покровом которой могут, однако, скрываться достаточно мрачные закоулки души.

Крепко взявшись за руки, они шли по тропе, петлявшей вокруг холма. Дорога привела их к каменным строениям — это определенно был зверинец. Но их быстро прогнали мимо, чему они откровенно обрадовались: им хватило мимолетного взгляда на обитателей клеток.

Они оказались в небольшой долине, окруженной невысокими холмами. На склонах были устроены места для сидения, большая часть которых была уже занята.

Перси был почти уверен, что увидит среди зрителей золотолицего Гермеса. Внизу располагалась площадка, отгороженная высокой каменной стеной; с каждой стороны были массивные ворота.

Стражники пинками направили Энн и Перси к одним из ворот, возле которых находились двое юношей, придерживая створки слегка приоткрытыми. Перси невольно потянулся к заветному мешочку.

Все ждали царя.

Наконец Полидект появился в окружении многочисленной свиты.

— Пусть наказание свершится! — произнес он бесцветным, усталым голосом. По всему было видно, что после злополучной истории с котлом он уже не ждет ничего хорошего от жизни.

Перси сунул левую руку в мешочек, — в правую ему вложили позеленевший бронзовый меч. Двое юношей начали открывать тяжелые ворота.

— По-моему, тебе пора начинать, — прошептала Энн.

Он кивнул.

— О могущественный Полидект, царь Серифа! — воскликнул Перси.

Это прозвучало настолько неожиданно, что один из юных привратников уронил кольцо на створке ворот и рванулся было бежать, но начальник стражи свирепо толкнул его назад.

— Умоляю тебя, великий царь! — продолжал Перси вдохновенно. — Исполни мое последнее желание! — Зернышки были удивительно мягкими на ощупь.

Полидект хмуро махнул рукой.

— Если твое желание разумно... И если ты сможешь объявить его в нескольких словах. — Повелитель раздраженно откинулся на сидении.

Медленно растирая между пальцами мягкие комочки, Перси вычислял с чего начать. Внезапно он улыбнулся.

— По всей вероятности, тебя очень интересует, было ли то, что вчера приключилось с твоим котлом, случайностью, или кто-то сотворил это намеренно и должен нести ответственность за порчу святыни Серифа. Лишь я один знаю ответ, и с этим связана моя просьба.

— Он клюнул! — радостно прошептала Энн. — Отлично, Перси! Отлично!

Над рядами зрителей пронесся возбужденный ропот.

— Итак, — продолжал молодой человек, растирая и сжимая содержимое мешочка, словно боксер, разминающий кулаки, — давай-ка посмотрим, что произошло с точки зрения основной функции котла — с точки зрения варки. Что мы знаем о влиянии предшествующих ингредиентов на структуру котла? Знаем ли мы что-нибудь вообще?

Полидект, казалось, пребывал в гневе и замешательстве. Но одновременно он как будто чувствовал, что этот молодой человек хочет сообщить что-то важное, но не мог догадаться, что именно. Далее у окружавших его охранников был ошеломленный вид — словно они были на пороге грандиозного открытия.

Перси пока еще не мог определить, вдохнул ли он жизнь в зернышки, наполнявшие мешочек; подождав немного, он убедился, что они еще не шевелятся, и продолжал:

— Так вот. Прежде всего — бутерброды. Самые разные. Очень много бутербродов с сыром. Жаренные с сыром, сыр с помидорами, сыр с ветчиной, сыр с окороком. Все их можно варить вместе или по отдельности. — И он умолк, почувствовав, что маленькие комочки начали пульсировать под его пальцами.

— Если ты хочешь сказать, — медленно и нерешительно проговорил царь, — что мои люди незаконно использовали государственный котел, чтобы жарить сыр с помидорами...

— Я ничего не хочу сказать! — отрезал Перси. — Давайте-ка начинать казнь.

— Нет, сынок, — вдруг дружелюбно возразил Полидект. — Возможно, ты прав. Конечно, все тут непросто понять, но что-то во всем этом есть. Пожалуйста, продолжай.

— Да, продолжай! — крикнул один из зрителей.— Я могу тебя понять.

— Здесь нечего понимать! — срывающимся голосом выпалил Перси; зернышки уже подпрыгивали в мешочке, словно крохотные лягушки, перепуганно выскакивающие из пруда. — Мне нечего вам больше сказать. Я все придумал. Мне попросту надо было протянуть время.

— Но-но! — зловеще произнес царь. — Ты пытаешься кого-то защитить! Кого-то очень важного.

Маленькие комочки собрались уже у горловины мешочка, стремясь вырваться на свободу. Перси посмотрел на встревоженное лицо Энн: она, конечно, поняла, в какое затруднительное положение он попал, но не могла ничем помочь.

— Послушай, Полидект! — хрипло сказал он. — Почему бы тебе не уступить свой трон более достойному преемнику? Тонтибби была бы во сто раз лучшей правительницей, уверяю тебя. Она не только умнее, не только знает больше о цивилизованной жизни, но она и...

— Открыть ворота! — зарычал красный от злости царь Полидект. — Бросить его чудовищу!

Створки ворот со скрипом распахнулись. Стражники втолкнули Энн и Перси в обширное углубление в каменном полу. Энн удалось сохранить равновесие. Но Перси, все время державший руку в мешочке под одеждой, споткнулся и упал, ударившись о камни рукой и коленом; меч выпал и со звоном покатился прочь.

Перси услышал отчаянный вопль Энн и поднял голову: из противоположных ворот к ним неслось существо, которое могло сойти лишь с мольберта сумасшедшего художника.

Ростом оно было Перси до пояса, зато в ширину достигало, пожалуй, футов двенадцати; то была чудовищная смесь собачьих, волчьих, змеиных, человеческих и прочих неимоверных черт. И Перси подумал, что подобное в реальности никогда не могло бы возникнуть на планете.

Существо опиралось на тела змей, ящериц, собак и волков, живших, казалось, вполне самостоятельно, но в действительности каждое из созданий было связано с основным телом толстыми придатками, напоминавшими хоботы. У чудища было шесть голов, и все они, включая и человеческую, кричали что-то друг другу, широко разевая пасти.

Эта кошмарная тварь двигалась невероятно быстро. Перси мигом вскочил на ноги и, выхватив горсть шевелящихся комочков, рванулся к перепуганной девушке. Он заслонил ее, оттолкнув назад, и швырнул зерна в чудовище. Нависшая над ним крокодилья пасть внезапно отпрянула — один из комочков попал прямо в нее.

Разбрасывая перед собой зерна широким полукругом, отталкивая Энн и спотыкаясь, Перси медленно отступал к противоположной стене.

Они стояли, ошеломленные стихией, которую выпустили на волю. Эти комочки на самом деле были зернами. Но зернами такого растения, которое мог взрастить лишь дьявольский садовник!

Где бы зернышко ни коснулось поверхности земли, оно тут же начинало обильно прорастать. Прошло лишь несколько секунд, а уже вокруг появились исполинские грязно-белые цветы неимоверной формы, с пурпурными пятнами. Их корни продирались сквозь землю и камень, словно потоки воды, неудержимо пробивающие путь к выходу. Корни эти должны были быть невероятно прожорливыми, чтобы постоянно поддерживать столь фантастический рост остального растения. И они действительно были такими — все, чего бы они не касались, тут же погибало: плоть становилась бескровной, нормальная растительность внезапно желтела, теряя хлорофилл, даже камни рассыпались в пыль.

Зерна прорастали, сохраняя направление, которое им задал при броске Перси. Каждый цветок мгновенно начинал плодоносить, производя на свет все новые и новые семена.

Чудовище бросилось бежать прочь, но моментально было поглощено растениями и, наконец, осело на землю бледной бесформенной тушей. Стены стадиона, на той стороне, куда Перси бросил комочки, превратились в руины. Публика вначале остолбенела, ничего не понимая, затем все повскакали с мест и пустились наутек.

Однако растения едва достигли верхних рядов.

Казалось, всего лишь через несколько мгновений после столь бурного расцвета наступила смерть — словно в своей ненасытной жажде жизни растения уже не могли найти в этом месте ничего, что годилось бы в пищу, что могло бы и дальше поддерживать их существование. К тому времени, когда первые цветы начали заполнять стремительно опустевшие трибуны, их предшественники на земле почернели и опали.

Так через несколько минут не осталось никаких следов от оружия, полученного Перси от Гермеса. Лишь бесформенное чудовище, лежащее возле разрушенных ворот, к которым оно безнадежно стремилось, и превращенная в пыль стена, через которую прокатилась волна диковинных растений, свидетельствовали о том, что здесь произошло. Медленно рассеялся серый туман. Все закончилось.

Внезапно послышались шаги — кто-то стукнул по земле каблуками. Перси и Энн обернулись. То был Гермес; на его красивом лице сияла ироническая улыбка.

— Ну как? — спросил он. — Подействовало, Персей?

— Меня зовут Перси, — взволнованно отозвался молодой человек. — И если вы обладаете таким оружием, то я не понимаю, почему бы вам самим не выступить против Горгоны?

— Пока действует наш договор, друг мой, тебя зовут Персеем. По крайней мере, для олимпийцев ты — Персей. А что касается оружия... — Он пожал плечами. — Оно, должен тебе сказать, бывает очень разным. Некоторое столь старо, что уничтожить его можно лишь ценой всеобщей гибели. Но некоторое и столь ново, — он лучезарно улыбнулся, — что его мощь вообще не подлежит оценке. И есть сила пророчества, которое должно свершиться, прежде чем нить жизни вселенной сможет разматываться дальше. — Гермес самодовольно качнул головой. — А теперь, если вы будете так любезны обнять меня за пояс, мы сможем отправиться дальше.

На этот раз Гермес показался Перси куда более холодным и высокомерным, чем прошлой ночью, в темнице царя Полидекта — там он то и дело нервно поглядывал на решетку. И было непонятно: почему, располагая столь мощным оружием, он опасается солдат такого мелкого монарха, как Полидект?

Может быть, потому, что оружия крайне мало, и его принято использовать лишь в особых случаях? Или для заключения, скажем, важных сделок с людьми, вроде этой?.. В таком случае, что за важность в сделке с незадачливым совладельцем ресторана по имени Перси С. Юсс?

Несмотря на болтовню Гермеса о различных видах оружия, все-таки представлялось более логичным, что олимпийцы справятся с Медузой сами, а не снарядят на битву обычного человека...

Если они смогли снабдить его оружием... Если смогли...

В замешательстве он тряхнул головой и схватился за пояс Гермеса, последовав примеру Энн. Их руки соприкоснулись. Золотокожий человек слегка пригнулся и дотронулся до пряжки.

Они поднялись в воздух — не резко, не внезапно, а как бы влекомые мягкой и плавной, но неодолимой силой. На высоте двух или трех сотен футов Гермес что-то подкрутил на пряжке и, с все возрастающей скоростью, помчался к югу. Держаться за пояс посланца богов было легко, вечер был теплым; этот своеобразный полет казался очень приятным.

Перси и Энн улыбнулись друг другу.

— Забавно, да?

— Это антигравитационный пояс, правда? — спросил Перси.

Гермес холодно взглянул на него.

— Не задавай лишних вопросов! — подчеркнуто резко ответил он и опять уставился прямо перед собой.

Перси прикусил губу. Да, сегодня этот тип ему определенно не нравился...

Они опустились на небольшом мысе на южном берегу Серифа. Там, возле массивного каменного утеса, нависшего над морем, стояла маленькая, сложенная из плавника хижина. Отпустив пояс Гермеса, Перси и Энн неуверенно стали на тропинке.

— Профессор Грэй! — крикнул золотой человек.— Ваши соотечественники-туристы прибыли!

Из хижины с важным видом вышел крепкий старичок в сером фланелевом костюме.

— Привет, привет! — прокричал он. — Заходите, милости просим. Я вас жду, молодой человек. Спасибо. Гермес! Вы вернетесь завтра?

— Если успею привести в порядок сапоги.

Посланец взмыл в небо и исчез с огромной, невиданной скоростью.

Профессор Грэй взял Перси и Энн за руки и потянул в хижину.

— Располагайтесь и чувствуйте себя как дома. Сейчас будет готов обед. — Он показал на котелок, булькающий над очагом.

И Перси вспомнил другой котел и, отметив удивительную похожесть во всем, за исключением, конечно, размеров, криво усмехнулся.

— В чем дело? — спросил старичок. Несмотря на почтенный возраст, он пылко жестикулировал и нервно подскакивал, точно воробей. — О чем вы вдруг задумались? Вы должны рассказать мне о своих приключениях. Да-да, вы оба!

Так они и поступили, и это заняло все время обеда.

— Сожалею! Весьма сожалею. — Профессор Грэй засунул руки глубоко в карманы. — Я никак не предполагал — вообще мысли не допускал, — что мой эксперимент может навлечь на ни в чем не повинных людей такие несчастья. Приношу вам обоим мои глубочайшие извинения; прежде всего — молодой леди. И, само собой, я вовсе не собирался обеспечивать миссис Даннер пожизненной пенсией.

— Что это за эксперимент? — поинтересовался Перси.

— Вы хотите сказать, что были первым? — Энн широко раскрыла глаза.

— Боюсь, что именно так. — Старичок, подпрыгивая, ходил взад и вперед по хижине. — Видите ли! Я был деканом отделения классической истории университета. И, выйдя на пенсию, снял эту квартиру, чтобы использовать ее в качестве лаборатории. Мне представлялось, что именно там я проведу некоторые эксперименты, которые бы подтвердили мою теорию субъективного перемещения во времени. Эта теория основана в большей степени на учении древнегреческих философов, чем наших современных математиков. Я знал, что в новой своей лаборатории буду совершенно один, и никто не станет смеяться надо мной. Но вот чего я уж не ожидал совсем, так это — скорого успеха. И лишь из-за того, что так называемая эпоха древних героев мало известна нашим археологам, я решил поэкспериментировать именно с этим периодом... Для достижения своей цели я воспользовался стихами Пиндара, созданными девять веков спустя после интересовавшей меня эпохи. И написал английский перевод этих стихов на куске овечьей кожи — для большего субъективного правдоподобия. Однако у меня не было никаких предчувствий в тот день, когда я решил провести наконец очередной эксперимент по мысленному управлению временем...

Профессор улыбнулся и продолжал свой рассказ, сумбурно жестикулируя обеими руками.

— К моему удивлению, я... провалился! Да-да... Но мне повезло больше, чем вам. Дело в том, что когда я очнулся на южном берегу острова, который, кстати, не так густо заселен, так вот когда я тут очутился, у меня оказался при себе достаточно солидный запас серебряных и медных монет. Должен вам заметить, что мне и положено было оказаться именно на Серифе, поскольку Персей вернулся как раз сюда, завладев головой Горгоны. Так говорится в стихах, которые я использовал для межвременной связи. Итак... Благодаря моему знанию людей и эпохи, я сумел приобрести репутацию местного доброго волшебника. И дела мои поэтому пошли достаточно неплохо для ученого, который никогда не имел отношения ни к прессе, ни к бизнесу: я владею этой хижиной и довольно большим участком плодородной земли. По стандартам здешнего общества, я — вполне состоятельный человек... Но, разумеется, самый большой подарок для меня — это на месте изучать эпоху, которая меня всегда интересовала. Кстати, я отношу ее ко времени выпадающему примерно на конец микенского и начало ахейского периода греческой истории, то есть приблизительно к 1400 году до нашей эры. Она отличается расцветом всяческих суеверий. А религии, составлявшей существенную часть жизни общества как до, так и после этого периода, практически не существовало. Некоторые ученые утверждают даже...

— Простите, сэр, — перебил Перси. — Но как мы-то попали сюда?

— Полагаю, что ответ вполне ясен. Пергамент, содержавший английский перевод стихов, послуживших мне чем-то вроде мишени, все еще ведь оставался в квартире. Таким образом там оставалась и моя субъективная аура. И, очевидно, в том месте, через которое я провалился, образовалось нечто, что можно было бы назвать психо-хронологической дырой. Да, вам, молодые люди, определенно не повезло — в этих специфических условиях вы прочитали стихи и последовали за мной. И вы оказались примерно там же. где и я, но лишь примерно — ведь между нами существуют субъективные различия. Думаю, что теперь квартира № 18-К уже не представляет опасности, поскольку пергамент был у вас, Перси, в руках, когда вы свалились в Эгейское море.

— Итак, мы — здесь, — задумчиво проговорил Перси. — В мире греческих мифов.

Профессор Грэй отрицательно покачал головой.

— Прошу прощения, но вы, молодой человек, глубоко заблуждаетесь. На самом деле такого мира никогда не было! Вот именно! Он существует лишь в человеческом воображении. Вы же находитесь в эпохе, которая даст начало тому, что мы называем греческой мифологией. Реальные события настоящей эпохи станут религией и мифами лишь в следующей. Какую в точности форму они примут, мне неизвестно. Да — поскольку это не наш мир и не наша вселенная.

— Что вы хотите сказать?! — пробормотал Перси, чувствуя, что его охватывает паника.

— Я хочу сказать, что вы — вовсе не в прошлом. Вы — в будущем, в невероятно далеком будущем! Да-да! Это — эпоха формирования греческой мифологии на другой Земле, в пространственно-временной вселенной, которая возникнет лишь после того, как наша состарится и погибнет. Здесь сейчас происходят приблизительно те же самые события, что и на нашей планете. Но поскольку это — не та же самая Земля, их результаты будут разниться все больше и больше.

— Будущее! — Энн тряхнула головой, пытаясь привести в порядок путающиеся мысли. — Другая пространственно-временная вселенная...

— О, неужели так трудно понять? Или — поверить?.. Ведь ко времени невозможно путешествовать назад — только вперед по отношению к собственной эпохе. Прошлое умерло — и умерло навсегда. Лишь будущее постоянно простирается перед нами! Поскольку я сам себя швырнул именно в эту конкретную эпоху, которая, оставшись в прошлом, прекратила существование, постольку я с неизбежностью материализовался в параллельной эпохе последующей вселенной. Древний философ Анаксимандр Милетский был одним из первых, кто предложил концепцию «неопределенно-бесконечного», из которого возникает все сущее, включая первичные атомы и планетные системы, метагалактики и даже потоки времени. Все сущее рождается и умирает, а умирая, воплощается в то, из чего само возникло, говорит нам Анаксимандр. Таким образом, в каждой из пространственно-временных вселенных, которые существовали задолго до нашей, была своя Земля, и, развивая теорию «неопределенно-бесконечного», то есть — теорию Анаксимандра, можно с уверенностью утверждать, что своя Земля будет и в каждой из многочисленных последующих пространственно-временных вселенных.

— И в каждой из них, — медленно произнес Перси, начиная что-то уяснять для себя, — в каждой из них непременно будет свой Персей.

— Именно! — радостно воскликнул профессор Грэй. — За исключением того, что совсем необязательно он каждый раз должен делать одно и то же и одинаковым образом. Но — достаточно метафизики! Вы, молодые люди, устали. Позвольте показать вам ваши кровати. Мы начнем занятия завтра. Надо хорошо выспаться — особенно вам, Перси.

Он проводил Энн в небольшую спальню на чердаке, которая показалась ей, после всего пережитого, просто восхитительной. А Перси и профессор устроились возле очага на мягкой охапке шкур.

— Послушайте, профессор, — сказал Перси, когда старик погасил факел. — Если данный мир — не мир действительной мифологии, тогда здесь не может быть ни богов, ни чудовищ, не так ли? Но ведь я сам видел на арене такого монстра, что мне хочется как можно скорее позабыть про него. Я видел и помню и другие вещи, которые так же трудно объяснить.

— Конечно! И если бы эта тварь — кстати, это была сцилла — схватила вас, то... Но хотя сциллы реальны — реальны до боли, — они вовсе не из нашей вселенной.

— Как же так?

— Есть вселенные, которые располагаются рядом с нашей. Многие из них имеют планеты, аналогичные нашей Земле, и звезды как наше Солнце, и располагаются они в пространстве, как и у нас. Так вот, когда вселенная еще достаточно молода, подпространственная пленка, отделяющая ее от другой, соседней, очень слаба. С течением времени она становится все прочнее. Вероятно, когда-то происходил постоянный обмен и переселение различных существ с «Земли» одной вселенной на «Землю» другой. Сейчас, по всей видимости, процесс этот значительно сократился — то есть, если так можно сказать, река превратилась в узенький ручеек, поскольку подпространственная пленка начала твердеть и почти ничего не пропускает. Вскоре «ручеек» окончательно обмелеет, и о странных неземных созданиях останутся лишь одни воспоминания. И эти воспоминания будут давать пищу для прекрасных легенд и необычных суеверий.

Перси с трудом переваривал полученную информацию.

— То есть, насколько я понимаю, боги — вовсе не боги, а, как называл их один из островитян, поймавших меня, — олимпийские чудовища.

— В общем — да. Чудовища — в том смысле, что их внутренняя сущность отлична от человеческой, поскольку они из другого мира. Но, Перси, они во многом похожи на нас! Уровень их развития намного выше нашего, и они не столь ужасны, как, например, соплеменники Горгоны. Они — гуманоиды, и потому бесспорно происходят из мира и вселенной, чьи законы природы подобны нашим. И они, по-моему, крайне заинтересованы в том, чтобы помочь человечеству подняться до их собственного уровня. Люди эпохи, в которой мы находимся, называют их олимпийскими чудовищами еще и потому, кстати, что в нашем мире они живут на горе Олимп в Северной Фессалии... Я многим обязан одному из них по имени Гермес. Если бы не его помощь, я бы не обладал и третью тех знаний и богатств, которыми обладаю сейчас. Он нашел меня вскоре после того, как я здесь появился, и сам предложил помощь. Вначале я испытывал к нему некоторое недоверие — как, впрочем, по-видимому, и вы, не так ли? Но его искреннее дружелюбие быстро развеяло мои сомнения. Не понимаю, по какой причине в возникших позднее мифах он представляется этаким злобным интриганом! Конечно, вполне возможно, что мифы, которым надлежит возникнуть в этом мире, будут существенно отличаться от наших.

Профессор Грэй задумчиво покивал, склонив голову набок; похоже, он живо вообразил некий греческий миф с неким профессором классической истории в качестве главного героя.

— Горгона в сравнении с ним гораздо коварнее, так? Если я должен буду отправиться за ней на... на...

— На Крит. Она обитает на острове Крит.

— А не могли бы вы поподробнее растолковать, что она из себя представляет?

Старик сел и подпер подбородок руками.

— Могу растолковать. Но прошу помнить; то, что мне известно, — это некая смесь археолого-антропологических данных и того, что стало мне известно от Гермеса. Как он объяснил, практически все наиболее отвратительные чудища принадлежат к расе Горгоны. Она обладает многими чертами, свойственными рептилиям. Горгоны происходят из вселенной или вселенных настолько непохожих на нашу с точки зрения законов биологии и химии, что они, в сущности, недоступны нашему пониманию. Например, у их предводительницы — человеческое тело, а на голове вместо волос — извивающиеся змеи. Так вот, это вполне соответствует описанию Медузы почти во всех старых текстах... Единственное, что меня тревожит, — внезапно нахмурившись, продолжал профессор, — это прямая связь Медузы с Богиней-Змеей или Матерью Всего Сущего, культ которой очень древен и был упрочен на матриархальном Крите. Собственно, в середине Микенской эпохи — незадолго до теперешнего времени — религия Триединой Богини, как она тогда называлась, была распространена почти по всему Средиземноморью. И жрицы этого культа были не только главной силой общества, но также полностью контролировали сельское хозяйство и большую часть местного ремесленничества. В хрониках нашего мира эта религия вдруг исчезла, и ее место занял Олимпийский пантеон. Однако вот здесь и сейчас, когда течет переходный период, — то есть, приблизительно за два столетия до появления героев Гомера, — нет никаких следов какой бы то ни было религии. Это очень странно. Возможно, ни одна еще не возникла. О, как бы мне хотелось посмотреть, что теперь происходит на Крите! Гермес утверждает, что с тех пор, как там поселились Горгоны, остров опасно посещать, тем более — с научным интересом. И все-таки... Вот, например, еще один вопрос: почему Горгоны внешностью напоминают рептилий? У большинства древних народов змея была символом мудрости и плодородия. И только в Книге Бытия нашей Библии мы находим менее приятный образ змея, но даже и здесь он исключительно умен и хитер, а от дружеского отношения к человеку уже ничего не осталось. Возможно, что...

На этом месте профессорского повествования Перси, измотанный первыми двумя днями пребывания в до-ахейской Греции, вдруг уснул. Ему приснилось, будто он опять вернулся в свое время, и хитрый торговец по имени Люцифер Вельзевул Гермес уговорил его купить очень дорогой ресторан, клиентами которого оказались гремучие змеи, нетерпеливо требовавшие пищи. Когда он подошел к одной из них с предложением расплатиться, тварь бросилась на него, обнажив тройной ряд стремительно растущих ядовитых зубов...

Он проснулся в довольно мрачном настроении. И оно все не проходило, несмотря на то, что Энн приготовила вкусный завтрак из местного хлеба с сыром и пяти яиц, снесенных различными птицами. Кроме того, профессор Грэй принес им вполне приличную одежду.

Факт оставался фактом: чем бы там ни была эта Медуза и как бы опасны ни были Горгоны, он, Перси Сактрист Юсс, был обречен на то, чтобы избавить от них мир. В результате чего он — и это было вполне вероятно — мог избавить мир и от себя самого.

— Вот, пожалуйста, — угрюмо сказал он Энн. — У некоторых — куча самых разнообразных талантов. А у меня — только один-единственный: быть неудачником. Но к тому же я — выдающийся неудачник, самый совершенный и законченный, какого только видел этот мир. В данной области я — просто гений.

— Ах, да ты же все время только и делаешь, что стараешься убедить себя в этом, — с чувством ответила девушка. — И именно тут твой главный недостаток. — Она внимательно смотрела на него поверх удивительно изящной чашки.

— Так что же мне остается делать?

Появился профессор Грэй и настойчиво предложил Перси пойти вместе с ним, чтобы испытать оружие, которое предоставил ему Гермес для сражения с Горгоной.

Перси неохотно последовал за ним. Утро было ясным и солнечным — обычная погода для восточного Средиземноморья.

— Вот шапка-невидимка, — сказал профессор, подавая ему набор изогнутых металлических пластинок, соединенных в грубое подобие полусферы и украшенных проволочками и крошечными катушечками. — Выключатель — вот тут, с краю. Но, запомните, пользоваться этим следует очень аккуратно, поскольку, по словам Гермеса, запасы энергии невелики, а подзаряжать — довольно сложно. Ну что вы так уставились?! Она в самом деле работает, Перси! Я же говорил вам, что наука этих олимпийцев намного опередила нашу!

Он полез в большую плетеную корзину и достал черный предмет, напоминавший сумку на молнии, с длинным ремнем в виде петли. Однако вместо молнии края сумки соединяла тонкая, едва заметная полоска — гак что сумка была закрыта настолько плотно, что казалась нераскрываемой.

Профессор Грэй похлопал по ней с важным видом.

— Это — кибисис. Мешок, в который вы должны поместить голову Горгоны после того, как отрежете ее. Вне всякого сомнения, это для вас самый важный предмет. Разумеется, после сапог. Видите ли... В соответствии с легендой, даже после того, как голова Медузы будет отделена от туловища, она сохранит способность мгновенно превращать людей в камень. Более того! По словам Гермеса, Горгона, и даже одна ее голова, обладает такой необычной силой, что в состоянии разорвать в клочья любой обыкновенный мешок. Эту же сумку можно открывать только снаружи. Вы должны положить голову в кибисис и держать ее там, пока не передадите Гермесу. А теперь — главное; каким образом заполучить голову Горгоны? Тут вам послужит меч, знаменитый гарп.

Перси с горечью отметил в речах профессора отеческую фамильярность — фамильярность спортивного болельщика или тренера по боксу, объясняющего достоинства новейшей защитной стойки молодому претенденту на чемпионский титул.

— Видимо, профессор, вы вполне довольны, что попали в историю, по которой читали лекции?

— Попал в историю? Но ведь я уже — легендарная личность! Профессор Грэй — такая же часть настоящей истории, как и Перси С. Юсс в качестве Персея и Энн Драммонд в качестве Андромеды. Гесиод упоминает о сестрах Грайях, которые снабдили Персея всем необходимым для битвы с Медузой Горгоной. По правде, я всего лишь в одном лице и во мне, надеюсь, нет ничего женского, но все-таки, я полагаю, все достаточно близко к реальному мифу. Так же, как, например, ваше с Энн спасение от сциллы. Тут, однако, надо заметить, что в классических мифах сцилла обитает в морских глубинах и поглощает проходящие мимо корабли. Ваше же спасение соответствует исходной легенде, в которой Персей спасает Андромеду от морского чудовища. Хотя, признаться, и тут некоторые несовпадения: по мифу Персей спасает красавицу-царевну лишь после победы над Горгоной. Тот факт, что вы прибыли на Сериф в ванне и взрослым, противоречит версии Ферекида, в которой младенца-Персея, запертого в сундуке вместе со своей матерью Данаей, спасает из моря рыбак Диктис, брат царя Полидекта. Но ведь именно он, Диктис, и вытащил вас своей сетью из Эгейского моря...

— Как видите, — продолжал профессор, — что-то соответствует легенде, что-то — не совсем. Но это же самое интересное: выискивать в мифах подобные факты — выискивать, словно самородки золота, и уметь их распознавать. Вполне может оказаться, что и в нашей истории был некий профессор Грэй. А его имя, пол и даже... количество — все это могло измениться в более поздних преданиях. Возможно, одни и те же мифы повторяются в каждой пространственно-временной вселенной, мифы, совпадающие в общих чертах, но обретающие какие-то дополнительные детали, соответствующие месту и времени.

— Не допускаете ли вы... — Голос Перси срывался, он почувствовал, как ускользает потаенная надежда. — Не допускаете ли вы, что на сей раз Горгона может убить Персея, а не наоборот?

Профессор Грэй с энтузиазмом закивал, и от этого заледенела душа.

— Ого! Вы, кажется, начинаете понимать! Именно так, друг мой, именно так. Разве не ясно, что подобное всегда возможно, что вы — настоящий Персей не в большей степени, чем я — настоящий Грэй или Грайи?.. Вот отчего все это чертовски интересно!

Перси попытался улыбнуться, но получилась кислая гримаса.

— Ясно, — произнес он. — Начинаю понимать.

— Возьмите меч! — браво сказал профессор, с невероятными усилиями удерживая обеими руками массу металла.

Перси принял оружие и, отчаянно напрягаясь всем телом, успел положить его на землю, прежде чем тот выпал из его рук.

— Только не убеждайте меня, что я должен сражаться этой железякой!

— Ничего-ничего! Освоитесь... Обратите внимание: меч ведь сделан и не из железа, и не из бронзы. То есть — все лучшее Персею!

— Благодарен от всей души. Но...

— Конечно, на более поздних вазах... — Профессор, похоже уже никак не мог остановиться. — На этих вазах, особенно краснофигурных, гарп Персея изображен в виде серпа. Но на более ранних, на чернофигурных, он выглядит как совершенно прямой меч. Так, по-видимому, и должно быть! Поскольку именно такой, прямой, меч и принес мне Гермес. Принес, чтобы я хранил его до прибытия Персея.

— Кстати, о прибытии. — Это была Энн; она стояла в дверях хижины. — Поезд 8.45 прибывает на второй путь. Так что лучше отойдите!

Они подняли головы и увидели Гермеса, спускавшегося с голубого неба несколько быстрее, чем обычно.

К его поясу был подвешен странной формы объемистый сверток. Как только его ноги коснулись земли, он сразу же зашагал к ним.

— Он готов? Надеюсь, потренировался с оружием?

— Собственно говоря... — Профессор смущенно потер лоб. — Он только начал. Вы прилетели слишком рано, Гермес. Не следует забывать: эти люди прибыли только вчера вечером.

Золотолицый человек рассеянно кивнул, затем нагнулся и принялся развязывать свой сверток.

— Да-да... К несчастью, обстоятельства изменились. В течение ближайших суток Горгоны предпримут последнюю попытку одержать победу. До полуночи Медуза должна быть убита.

— Я не хочу! — буквально взвыл Перси. — Нельзя же так просто выдергивать человека из нормальной, привычной обстановки и требовать от него, чтобы он... чтобы...

— Насколько я помню, — с расстановкой произнес Гермес, оборачиваясь к нему и держа на весу металлические сапоги, — я уже выдернул тебя из нескольких весьма щекотливых ситуаций. Вряд ли ты привычно и нормально чувствовал себя в подземной темнице. И наверняка почувствовал бы себя еще хуже на другой день, в некоем большом котле, который я уничтожил. Затем тебя ожидала встреча на арене...

— Перси имеет в виду... — смущенно начал профессор Грэй, — он лишь хотел сказать, что только начал приспосабливаться к своему нынешнему положению. Начал — психологически. Физически же... Пока что он не может даже взмахнуть этим мечом.

— С такими трудностями мы справимся, — пообещал олимпиец. — Держи свои сапоги. Если потрешь их друг о друга — вот так! — то станешь двигаться в двадцать раз быстрее. Надевай их и выпей-ка вот это.

Перси с сомнением натянул сапоги, которые должны были в двадцать раз ускорить его движение. Подошвы неприятно завибрировали.

Еще более неуверенно он глотнул какой-то жидкости из сосуда, напоминавшего пробирку. И едва не скорчился, когда напиток взорвался у него в желудке, словно ракета.

— Ого! Сильнейшая штука!

Гермес самодовольно ухмыльнулся.

— Погоди! Тебе еще предстоит узнать ее истинную силу... А теперь я хочу, чтобы ты поднял меч, Перси. Чтобы ты понял, насколько стал сильнее. Да что там! Теперь ты уже так силен, что я не удивлюсь, если увижу, как ты закрутишь им над головой — закрутишь, словно сухой веточкой.

Перси нагнулся и с довольно глупой ухмылкой взялся за меч. Отлично, что Гермес старается вдохновить его. Но разве Перси не знает своих возможностей? Ведь меч для него явно тяжел. Тяжел, как...

Но меч вдруг оказался совсем легким! Безо всякого труда можно было его поднять и размахнуться. Перси так и сделал, с восхищением ощущая силу мышц.

— Великолепно! — выдохнул профессор Грэй. — Уважаемый Гермес, так что же — в этом сосуде сказочный нектар, напиток богов?!

— Да, некоторым образом, — небрежно отозвался посланец. — Некоторым образом... Итак, все готово, Персей! Собирай свое снаряжение и — в путь...

Все последующее происходило, как в тумане. Перси заметил, что с трудом воспринимает последовательность событий. Например, несколько раз появлялся Энн и сердито говорила какую-то чепуху профессору Грэю, который казался очень смущенным. Потом, — как раз в тот момент, когда она собиралась броситься Перси на шею, — Гермес взял его за руку, и они взлетели. В голове у него сразу несколько прояснилось. Они мчались под облаками на юг, над морем, испещренным точечками островов.

— Почему, — спросил Перси, — почему же вы, обладая столь невероятными возможностями, не выступите против Горгоны сами?

— Потому что... Нельзя искажать пророчество. Легенда о Персее должна осуществиться любой ценой, — сквозь зубы процедил Гермес, с тревогой вглядываясь в даль.

Не удовлетворенный таким ответом, Перси начал размышлять, есть ли в этом вообще какой-нибудь смысл. Слова Гермеса, как и многое другое, что ему довелось недавно услышать, звучали так, словно крупицу правды добавляли лишь для аромата — добавляли в большой, кипящий котел бессмыслицы.

«Вероятно, я чувствую себя так из-за напитка», — решил Перси. Профессор Грэй говорил достаточно искренне, хотя порой и путался в рассуждениях. Однако...

— Накануне вы сказали, что нас отправят обратно в наше время. Так ли это? Судя по словам профессора Грэя, то время умерло навсегда.

Золотой человек нетерпеливо повертел головой, и они оба едва не перекувырнулись.

— Сейчас не время выяснять какие-то детали. Тебе необходимо еще выпить. Держи!

Он почти силой вложил сосуд в руку Перси. И снова в его внутренностях что-то взорвалось, хотя и не так интенсивно, как в первый раз. Он с гордостью и уважением посмотрел на Гермеса — как можно было сомневаться в столь замечательном друге?!

— Я расскажу тебе, что ты увидишь, оказавшись в покоях Медузы, — мягким, навевающим дремоту голосом говорил Гермес. — Сама Медуза кажется ужасной, ужасной...

Под ними весело резвились волны, клочья пены летели в неодобрительно наблюдающее небо. Перси лениво обмяк в руках размеренно говорившего золотого человека. Жить совсем не сложно, умиленно думал он, когда тебе говорят, что делать и чего ожидать. Все стало так легко...

Он взглянул на Гермеса, когда тот опустил руку и нащупал выключатель на его шапке-невидимке. Затем той же рукой коснулся пряжки своего широкого пояса.

— Вы делаете нас невидимыми, — прокомментировал Перси, разомлело кивнув. — Мы уже на месте?

— Да! Теперь — тихо! Тс-с!

Внизу простирался длинный, зеленый остров.

Перси не терпелось прояснить все до конца.

— Зачем вы потратили столько трудов, чтобы сделать для меня шапку и все прочее, вместо того, чтобы дать что-то из того, что у вас уже есть? Например, вы могли бы одолжить мне свой пояс, и я отправился бы сюда сам. Я хочу сказать, — с пьяным добродушием продолжал он, — что вы, судя по всему, очень занятый человек, Гермес. И мне так стыдно, что я отвлекаю вас...

— Может быть, ты заткнешься?! — яростно прошипел олимпиец. Его взгляд пристально блуждал по сторонам, пока не остановился на огромном, беззвучном городе, построенном из массивных блоков серого, покрытого мхом камня. — Мы не дали тебе пояс по той причине, по которой дали меч вместо лучемета. Дефицит.

— Де... дефицит? — глупо переспросил Перси; он поскреб макушку и едва не сбил шапку.

— Дефицит. И кроме того, неужели ты думаешь, что мы настолько остолопы, чтобы доверить человеку наше оружие?

Их ноги коснулись шершавой поверхности каменного балкона, находившегося на значительной высоте. Гермес оттащил Перси за массивную колонну, ограничивавшую дверной проем. Перси почувствовал, как от напряжения дрожит тело золотого человека. Тот оттолкнул его к стене и замер; он должен был убедиться, что никто тут ничего не заметил и не вышел на шум.

Новообращенный Персей пытался вспомнить последнее, что внушал ему Гермес, и увидел, что не в состоянии сделать этого. Он сосредоточился изо всех сил, чтобы черный туман в его голове наконец рассеялся и мысли вновь обрели ясность. Он все-таки припомнил, что речь шла о чем-то страшном, и внезапно в его мозгу возникло... что?.. Что?..

— Тебе нужно еще выпить, прежде чем ты войдешь внутрь, — послышался убеждающий шепот.

Перси начал было протестовать: он уже довольно наглотался этой сатанинской смеси. Однако Гермес без слов, как и в прошлый раз, сунул ему в рот горлышко.

Перси закашлялся; бóльшая часть жидкости вылилась ему на грудь. Но и в желудок попало все-таки достаточно, чтобы его мысли снова окутал черный туман.

— Теперь ты знаешь, что делать! Ее спальня — первая справа по коридору, ведущему с балкона. И прекрати, Персей, всякие там размышления — это прямая дорога к гибели. Все нужные сведения уже загружены в твой мозг. Тебе просто-напросто необходимо расслабиться и позволить этим сведениям всплыть на поверхность. И тогда ты станешь поступать, как и следует в данный момент. Помни: ты не можешь потерпеть неудачу! Не можешь! Теперь иди!

Гермес подтолкнул его из-за колонны в зал. Перси споткнулся и чуть не упал, однако сумел удержаться на ногах и двинулся вперед. Ему хотелось обернуться и обсудить со своим проводником несколько очень важных вопросов. Но почему-то более важным стало — только идти вперед. Идти, положив ладонь на рукоять громадного меча. Идти с тревогой в ожидании неизвестного...

Пол был покрыт ковром из какого-то диковинного материала, и Перси казалось вполне естественным, что все плывет у него перед глазами. Ковер закончился перед аркой, поддерживаемой спиральными колоннами.

Перси вошел.

Едва разглядев полулежащую спящую фигуру, голова которой была покрыта медленно шевелящимися змеями, Перси расстегнул кибисис и коснулся одним сапогом другого, чтобы замкнуть находившиеся в них реле.

Он мчался к Медузе с фантастической скоростью через огромный зал. Пол оказался скользким, и Гермес об этом предупреждал. А вдоль стен — да, он успел заметить! — были прикованы цепями стонущие и извивающиеся пленники, люди, над которыми раса Горгоны постоянно экспериментировала. Все-все здесь соответствовало тому, что монотонно твердил ему на ухо посланник олимпийцев, пока они летели к древнему Криту над весело плещущимся морем.

Перси едва помнил, как схватил голову за змееподобные волосы и, чуть приподняв, чтобы вытянулась шея, размахнулся тяжелым гарпом. Меч опустился, и омерзительная голова отвалилась от тела.

Хлынула маслянистая, вонючая кровь.

Он бросил голову в кибисис, резким движением сомкнул его края, развернулся и побежал назад. Все было исполнено в точности, как учил его Гермес.

Но за мгновение до того, как он захлопнул кибисис, из отрубленной головы вырвалась одна, безумная мысль, которая, словно камень из рогатки, с такой силой ударила в водоворот мыслей Перси, что они тут же несуразно разлетелись, и он чуть не остановился, как вкопанный.

Однако Перси продолжал бежать, потрясенный тем, насколько знаком ему был этот мысленный голос. Как будто мать отчаянно умоляла его остановиться — остановиться прямо сейчас, в это вот мгновение, остановиться независимо от последствий. Как будто величайшие умы мира собрались вместе и приняли решение, официально требуя, чтобы Перси Сактрист Юсс во имя человечества и вселенского разума немедленно остановился, прежде чем повергает мир в катастрофу. Как будто миллионы крошечных младенцев кричали в ужасной, невыносимой агонии, виновником которой был только он один.

Голос был надежно заперт в кибисисе, но его гаснущие отзвуки продолжали отдаваться в мозгу Перси.

Гермес появился из-за колонны, когда Перси выбежал на балкон, и подождал, пока тот снова потрет друг о друга сапоги, чтобы обрести нормальную скорость. Потом он протянул руку...

— Отлично. Давай сюда!

Перси уже хотел отдать ему кибисис, но, вспомнив о запертых внутри мыслях, остановился на мгновение и нерешительно покачал черную сумку на длинном ремне.

Золотокожий человек засмеялся.

— Ты же не собираешься оставить ее себе?

Перси не знал, как поступить. Само собой, ему вовсе не нужна была эта ужасная голова — ни по каким мыслимым и немыслимым причинам. И разве он не собирался отдать кибисис Гермесу, как только загрузит его этим жутким содержимым, для которого тот и предназначался? Конечно же, собирался. Ведь ему сразу все объяснили! Но та мысль, которую он уловил...

— Ну? Так в чем дело, Перси? Давай сумку, и полетим назад. Твоя подружка уже заждалась тебя.

Эти слова олимпийца сыграли решающую роль. Мысли Перси все еще не были настолько ясны, как ему бы хотелось. Но воспоминания уже возвращались. Теперь он понимал манеру поведения Гермеса: горечь прошлого была еще слишком свежа, чтобы обо всем забыть.

Та же манера была и у брокера, что продал ему половину почти обанкротившегося ресторанчика. Как только Перси начал задавать беспокоившие его вопросы, тот сунул ему в руку авторучку и принялся говорить о возможности продать заведение прямо на следующей неделе — причем, продать со значительной выгодой. «Конечно, я не знаю, насколько вы заинтересованы в том, чтобы избавиться от него немедленно после покупки. Но я думаю, что если будет для вас достаточно выгодно, вы вряд ли откажетесь. Так что, мистер Юсс, как только мы выйдем из моей конторы, я устрою вам встречу с мистером Вудвордом. Мистер Вудворд заинтересован в том, чтобы приобрести этот ресторан на какое-то время, и, между нами говоря, я думаю, мы сможем...»

Перси расписался прежде, чем понял, чтó делает. И таким образом оказался владельцем части собственности, которая больше напоминала агрегат для сжигания денег, нежели место, где принимают пищу.

Он тогда поклялся, что больше никому не даст обвести себя вокруг пальца.

Теперешняя тактика Гермеса стала ясна: тот тоже проявлял нетерпение, когда ему начинали задавать вопросы, и мигом забрасывал новую наживку.

— Нет, — сказал Перси. — Я не отдам ее, пока мы не вернемся. Я бы хотел, чтобы на нее вначале взглянул профессор Грэй.

Он не мог бы впоследствии сказать, когда именно он понял, что маленькая красная трубочка, внезапно вспыхнувшая в руке Гермеса, — оружие. Перси неуклюже отскочил в сторону, и часть каменной стены, перед которой он стоял, взорвалась, словно лопнувший бумажный пакет.

Он ударил друг о друга сапогами и вырвал гарп из ножен, висевших за спиной.

А Гермес наводил на него лучемет с той же безжалостной, высокомерной улыбкой, когда Перси молниеносно сорвался с места. Пока золотой человек оборачивался, чтобы прицелиться в эту невероятно резвую мишень, глаза его становились все шире и шире, и все больше отвисала челюсть — его охватывал страх.

И когда наконец меч Перси со свистом отсек ему голову и она покатилась по полу балкона, то сохранялось все то же выражение лица: вытаращенные в ужасе глаза и раскрытый рот. Да, это очень портило изысканную красоту точеных черт.

Перси оперся на меч и тяжело вздохнул. Это мгновение стоило целого дня!

Он выключил сапоги — ведь неизвестно, каков там запас энергии. А ему еще срочно может понадобиться дополнительная скорость!

Осторожно он отошел от обезглавленного, залитого кровью тела.

Внезапно меч стал очень тяжелым — Перси с трудом вложил его в ножны. Действие наркотика заканчивалось. Да, теперь он знал, что это — именно наркотик: гипнотическое внушение Гермеса начало рассеиваться. Молчаливые камни города уже не внушали необъяснимого ужаса, как несколько минут назад. Он уже знал, что здесь живут люди, и жизнь каждого идет своим чередом.

Здание, на балконе которого он стоял, было значительно старше тех, что его окружали. Оно выделялось и своей архитектурой: здесь было гораздо больше каменных колонн и декоративных бордюров, чем в любом дворце.

Перси на цыпочках вернулся в зал. На полу лежал знакомый ковер, но теперь уже можно было хорошо его рассмотреть. Одну треть ковра занимали изображения мужчин и женщин, танцевавших вокруг огромной, стоявшей на хвосту змеи; на другой красовалась большая ящерица — она вспахивала поле, а за ней шли люди, весело разбрасывая вдоль борозды цветы. На последней трети была выткана высокая красивая женщина перед толпой детей; две маленькие змеи обвивали ее обнаженные груди.

Он подошел к входу в комнату, не осмеливаясь войти и проверить свои подозрения. Черный кибисис в его руке медленно вздымался и опадал, словно то, что было внутри, еще жило. Ну что ж — по крайней мере, об этом Гермес говорил правду.

Наконец он все-таки заглянул в покои Медузы — большую, чистую, почти без мебели комнату, освещенную тремя мощными факелами...

Никаких прикованных к стенам людей не было и в помине. Стены украшали фрески, представлявшие сцены из жизни странных, не похожих на людей существ.

Посреди помещения стояло нечто вроде треугольного алтаря. За ним на возвышении располагался деревянный трон, покрытый замысловатой резьбой. А с трона свисало обезглавленное, кровавое тело существа, подобного которому Перси никогда не видел.

Он провел рукой по лицу — постепенно к нему начинало приходить понимание. Он был в храме. Но кого — или что — он убил?

Голова в сумке опять пошевелилась.

Нужно было немедленно все выяснить! Резким движением он открыл кибисис, и...

Ему не потребовалось доставать голову. Все еще живая, но — медленно умирающая, она телепатически изложила ему свою историю. И многое стало ему понятно — во всяком случае, настолько, насколько он был в состоянии принять.

Голова рассказала ему все, что он хотел узнать — со всей объективностью и ни в чем его не упрекая. И когда он понял, что его обманным путем заставили сделать, он едва не упал на колени.

В течение нескольких мгновений Перси открыл для себя все...

Задолго до человека на Земле жили другие млекопитающие, от которых человек и произошел. А задолго до них, за миллионы лет до них, здесь жили травоядные и хищные рептилии; рептилии — от тиранозавра до крохотной ящерицы? — населяли всю планету. В течение длительного времени, по сравнению с которым эпоха млекопитающих кажется лишь мгновением, они безраздельно владели Землей.

Какой-то один из многочисленных видов рептилий неизбежно должен был стать разумным.

Возникли существа, назвавшие себя Горгонами и с гордостью вступившие на путь разума. Горгоны строили большие города; они ловили и приручали неразумных динозавров и даже могучих бронтозавров и делали их своими домашними животными. Тех, кого они не могли приручить, они убивали ради забавы, примерно так же, как намного позже стали поступать потомки только что спустившихся с деревьев обезьян. И, отчасти для забавы, отчасти из-за убеждений, они убивали друг друга.

Война за войной, сверхоружие за сверхоружием — так вся жизнь их проходила в сражениях. Они даже уничтожили континент, с которого были родом, колыбель большей части их науки и искусства, а также всей их промышленности. Они видели, как этот их континент погружается в кипящее море, и пережили ту катастрофу. Наконец, когда их осталось слишком мало, они собрались на негостеприимном побережье и пришли к соглашению, сделавшему войны между ними невозможными.

Наступил короткий период крупных совместных достижений — одно или два мгновения их золотой осени. После чего над Горгонами опять начали сгущаться тучи. По-видимому, один из последних новейших видов оружия что-то нарушил в их генах, и они не могли больше нормально размножаться. Небольшое вначале, число мутантов и уродов стало быстро расти. В отчаянии Горгоны бросили все свои силы на биологические исследования.

Они научились лечить любую болезнь, они снова и снова увеличивали продолжительность своей жизни, они достигли столь полного понимания своего тела и разума, что стали подобны богам и приблизились к бессмертию. Но с каждым поколением их становилось все меньше...

Постепенно они примирились с приближающимся концом их, как вида, и сосредоточили все свои усилия на том, чтобы передать свои знания и достижения каким-либо другим существам.

Вначале они пытались найти наследников среди рептилий. Но жизненная энергия других видов была так же истощена, как и их собственная. Некоторого успеха им все же удалось добиться с питонами и другими змеями. И все-таки, несмотря на растущий уровень интеллекта, никаким искусственным отбором или внушением не удавалось заставить их жить обществом. Потом они попробовали с земноводными; потом — с птицами...

После многих проб и ошибок Горгоны, наконец, остановили свой выбор на млекопитающем примате. Здесь — со многими, правда, трудностями из-за совершенно чуждой природы этих существ — они достигли успеха. В течение долгих веков они улучшали одну породу и отказывались от другой, мягко направляли и обучали своих избранников, пока не получилась достаточно развитая цивилизация. Еще немного — и можно было отбросить покров божественности и учить своих подопечных напрямую.

Но — пришли олимпийцы...

Гермес не лгал профессору Грэю, когда утверждал, что они, олимпийцы, попали на Землю, отыскав слабое место в подпространственной пленке между соседними вселенными. Однако он не упомянул о том, что они были первыми, кто вторгся в эту вселенную — они и разнообразные чудовища, — и что это стало возможным благодаря совершенно иным здесь законам природы.

Олимпийцы появлялись повсюду, почти в каждом уголке Земли. Они завоевывали и порабощали, убивали и грабили, но главной их целью была сама Земля. В их собственном мире пригодное для жизни пространство было весьма ограниченно.

А к тому времени в живых оставалась лишь небольшая группа Горгон, и она-то и встала на защиту человечества. Древние рептилии поспешно вернулись к своему старому, забытому оружию, извлекли на свет такие его разновидности, какие в свое время поклялись никогда не применять, и бросились в битву. Они были полны решимости спасти не себя, но — молодую расу, которую оберегали. И постепенно, с течением лет, пока жидкий огонь проливался дождем в одних местах и наводнения захлестывали другие, захватчики были изгнаны, и тайные пути их закрывались один за другим.

Потери Горгон были невелики количественно, но огромны по отношению к их общему числу. Лишь три самки избежали смертельных ран. А два тяжело покалеченных самца протянули еще столетие, прежде чем умереть, не оставив жизнеспособного потомства. Три оставшихся разумных рептилии не видели иного выхода, как только сосредоточиться в Восточном Средиземноморье и дать возможность хотя бы части человечества пройти ускоренный курс обучения.

Затем, лет пятьсот назад, пришельцы снова дали о себе знать. Некоторые из них — после победы Горгон — все же остались на Земле; они вернулись к закрытому проходу на горе Олимп и тайком восстановили его. В одну ужасную ночь олимпийцы напали на столицу Кноссос и уничтожили ее.

Горгоны вновь вынуждены были вступить в битву. На какое-то время они прогнали пришельцев, но уже не в силах были полностью уничтожить расу золотокожих, хотя численность ее, как когда-то численность и самих Горгон, постепенно сокращалась.

К этому времени все большие города на Крите были опустошены, а Стенно и Эвриала — сестры Медузы — убиты. Теперь ей в одиночку приходилось выполнять тройную работу — передавать человечеству знания Горгон, которые то было способно воспринять, а также восстанавливать древнее оружие, чтобы предупредить очередную попытку олимпийцев прорваться через подпространственную пленку.

Постепенно Медуза подготовила множество видов оружия, которое люди той эпохи, под ее руководством, могли бы использовать против олимпийцев.

К несчастью, обучая людей, Горгоны внушили им стойкое отвращение к войнам и оружию. То поколение критян, превосходя по уровню развития большинство людей даже двадцатого века, вряд ли было способно обрести воинственный дух.

Медуза послала жриц, с помощью которых она правила, в ближайшие земли, чтобы найти людей воинственных и в то же время достаточно развитых интеллектуально, которых можно убедить в необходимости присоединиться к последней кампании против олимпийцев. Силой же заставить людей сражаться — даже ради их собственного блага — такая мысль для Горгоны была просто недопустима.

Однако олимпийцам, по-видимому, удалось получить какие-то сведения из их собственного мира. И они вычислили, что, действуя по обе стороны подпространственного барьера, они опять смогут прорваться. Вероятно, то была одна из последних попыток — по всему, цивилизация в соседней Вселенной стала затухать, понеся потери в войне с Горгонами. И олимпийцы решили уничтожить оставшуюся в одиночестве древнюю рептилию: им необходимо было быть уверенными, что им уже никто не помешает.

Зная, что теперь они очень слабы и отстали в тактике — в той же лобовой атаке, олимпийцы пришли к мысли использовать Перси в качестве орудия убийства. Скорее всего, кто-то из них, затесавшись среди обычных людей в поисках нужной информации, которая могла исходить от Медузы, случайно услышал миф-пророчество и решил превратить его в реальность. Появление молодого человека из предыдущей пространственно-временной вселенной оказалось как раз кстати, поскольку ни одного человека из своей эпохи им не удалось бы убедить или запугать настолько, чтобы тот согласился убить Горгону.

Когда Перси понял, зачем золотокожим пришельцам нужен наемный убийца, он готов был упасть на колени.

«Ни одна Горгона, сын мой, не в силах причинить вред человеку — ибо для нее это равносильно самоубийству. Как мать не может заколоть своего младенца, так и я не могла убить тебя, когда твой гарп коснулся моей шеи...»

— Послушай! — в отчаянии сказал Перси умирающей голове. — Может быть, ты не хочешь принуждать людей сражаться за их собственный мир. Но, поверь, я не испытывал бы угрызений совести в такой ситуации. Меня уже принуждали делать многое, что мне определенно не нравилось! Я знаю место, где немало достаточно воинственных личностей, и я знаю, как заставить их добровольно пойти в первых рядах. Я хочу сделать все возможное, чтобы искупить свою ужасную вину!

Медуза задумалась. Он чувствовал, что, несмотря на мощную способность Горгон к психосоматическому контролю, ей все труднее удерживать свою жизненную энергию. Жизнь капля за каплей оставляла ее.

«Да, — возникла наконец слабая мысль. — Да, это может спасти планету. Нужно попытаться. Позови Афину, юноша. Позови ее своим голосом».

Он заколебался, в смятении облизнув губы. Будет полнейшей насмешкой судьбы, если это опять очередная ловушка.

— Афина! — крикнул он.

Почти тотчас же в зале появилась старая хромая жрица. Она схватилась за голову, рот ее открылся жуткое зрелище, представшее перед ней, потрясло ее. Однако, получив быстрый телепатический приказ Медузы, она застыла, не успев крикнуть.

«Сейчас не время для горя или гнева. Плакать будем позже. Олимпийцы снова пытаются прорвать барьер между мирами. Если им это удастся, некому будет встать между ними и вами. Их нужно остановить! Все прочее должно быть подчинено этой цели. Итак, иди, созови своих сестер, и возьмите то, что я приготовила для решающего дня. Торопись, Афина, торопись!»

Старуха кивнула и поспешила назад, созывая своих подчиненных.

«Что ты собираешься делать?» — безмолвно спросила голова.

Перси ответил. Наступила пауза.

«Пусть будет так. Но помни, сын мой, ни при каких обстоятельствах я не могу причинить вред человеку!»

Вернулась Афина, а с нею — около десятка перепуганных, со смятенными лицами молодых жриц, которым она отдавала распоряжения столь умело и быстро, что те успевали лишь изредка прикусить губу при взгляде на кибисис.

Перси все еще не мог отделаться от ужасной мысли о том, что убил не просто их божество, но их мудрую учительницу и доброго друга. И почему? А потому все, что он — вечный неудачник.

Но — все! Теперь со всем этим невезением покончено, поклялся он. Отныне он станет поступать так, как сам считает нужным,- а не как вздумается посоветовать другим.

Каждая жрица стояла на большом металлическом ковре, на котором было сложено сверкающее оружие, напоминающее копья и боевые топоры. Но то была лишь маскировка: оружие должно было выглядеть привычно для людей этой эпохи.

Афина дала знак, и Перси встал рядом с ней. Она нажала маленькую кнопку в углу ковра и повернула колесико. Ковер поднялся в воздух и взмыл с балкона; движения его даже не ощущалось.

— Остров Сериф! — сказал он на вопросительный взгляд старой жрицы. Позади он видел других служительниц храма — они стояли на металлических коврах, вытянувшихся линией по ясному небу.

Они летели над волнами намного быстрее, чем во время путешествия с Гермесом. «И эту потрясающую науку я погубил», — подумал Перси. Поразительно! — целые тысячелетия труда и воспитания — и тут появляется некто по имени Перси Сактрист Юсс, наслушавшийся хитроумных речей, и...

Интересно, а как все было в его собственной, предыдущей пространственно-временной вселенной?... Этого уже не узнать. Зато сейчас его действия не ограничиваются легендой — по крайней мере, так утверждал профессор Грэй. Могло случиться все, что угодно.

Они опустились прямо на площадь, как и намеревался Перси, — эффект от их прибытия должен быть максимальным. И пока жители города стояли вокруг, разинув от изумления рты, он вместе с Афиной направился во дворец.

— Послушай! — тихо сказал он черной сумке. — Гарп становится все тяжелее. Я не могу идти с тем достоинством, с каким хотел бы. Но могла бы ты дать мне хоть немного того наркотика... или загипнотизировать...

Печатая шаг, он вошел в зал и остановился возле массивной колонны, где его поставили, когда привели сюда в качестве пленника.

Царь Полидект обедал. Он поднялся из-за длинного, грубо отесанного деревянного стола и начал вытирать губы волосами оказавшейся рядом девушки.

— Добро пожаловать, Персей, добро пожаловать домой! — произнес он с притворной любезностью. — Мы так ждали твоего возвращения!

— Значит, вы рады?

— О, конечно, мой мальчик, конечно! Со дня той трагической ошибки на арене мы поняли, что ты — действительно Персей. Уверяю тебя, я по заслугам наказал нерадивого служителя! На самом деле тебя и девушку должны были приветствовать сто украшенных цветами юных дев. Но он что-то напутал и выпустил сциллу. Ну просто понять не могу, как он мог...

— Ладно. Я — по делу. Созови всех, кто может быстро прийти сюда.

Полидект кивнул и обеими руками помахал Диктису. Пока тот послушно спешил к нему через зал, царь, настороженный взгляд которого был прикован к черной сумке на боку Перси, спросил на редкость ласково:

— Ты не хочешь поздороваться со своей матерью?

Перси попятился.

— С моей... моей матерью?!

— Ну да! Она прибыла сегодня утром. Когда она назвала нам свое имя, мы уже не сомневались, что легенда сбывается точно. Мы стараемся, чтобы она чувствовала себя как можно более счастливой. Хотя это и несколько... несколько дороговато.

Он показал куда-то в сторону стола. Перси вытаращил глаза и тут же истерически расхохотался. Там сидела миссис Даннер в своем грязном домашнем халате в цветочек и обеими руками обнимала огромный бурдюк с вином.

— Бедняжка Мэрибелл Даннер! — всхлипывая причитала она. — Неужели у них нет ничего покрепче? Подумать только, даже то, что есть, они разбавляют водой!

Итак, исполнилась и эта часть мифа! Не Даная, так Даннер появилась здесь. И она будет теперь неразрывно связана с Перси. А то обстоятельство, что она на самом деле не его мать — какое это имеет значение?

По всей видимости, если в этом мире появлялась нужда в ком-то, кто мог подтвердить легенду, то он немедленно сюда «проваливался», а был клочок пергамента или его не было — это не играло никакой роли.

Перси очень хотелось расспросить миссис Даннер о том, каким именно образом она попала сюда — ведь это также могло оказаться важным и полезным... Но...

— Позаботьтесь о ней хорошенько! — приказал он. — Диктис!

— Да, господин! — тут же откликнулся брат царя, появляясь в зале. И вслед за ним вломилась толпа обеспокоенных людей, едва ли не все население города.

Диктис тоже бросал тревожные взгляды на кибисис — похоже, всем было известно о нем из легенды.

— Чем могу служить? — с готовностью спросил ловец чудовищ. — Только прикажи, и я...

— На южной оконечности острова ты найдешь старика и с ним девушку — она была на арене вместе со мной. Я хочу, чтобы ты разыскал их. Позаботься о них и удовлетворяй все их желания, пока я не вернусь. Если в чем-то допустишь оплошность, пеняй на себя. Понял?

— Уже иду туда! — заверил его Диктис. — Эй, Менон, Бупал, Патайкион! Быстро за мной! Хвала герою!

Перси усмехнулся, глядя, как трое кланяющихся людей покидают зал. Это в самом деле выглядело забавно. Но у него было дело — важное дело, о котором ему напоминал угрюмый вид Афины.

— Полидект! — сказал он. — Сейчас ты объявишь первый в военной истории Серифа призыв в армию. Я намереваюсь атаковать олимпийцев. И хочу, чтобы ты подобрал около пятидесяти хороших бойцов мне в помощь.

Царь утихомирил толпу и нервно повернулся к стоящему перед ним молодому человеку.

— Э... Мои люди предпочитают не ввязываться в чужие споры. Вот почему они называют меня...

— Я знаю, — сказал Перси. — Знаю. Но это — срочно. Мне действительно очень нужны пятьдесят человек. Мы дадим им могучее оружие, о котором они не могли и мечтать, и научим пользоваться им. И имей в виду: у тебя появляется возможность сократить ту самую чрезмерную численность населения, о которой ты постоянно твердишь. И, повторяю, это очень важно для меня. — И Перси ласково погладил сумку на боку.

— О, в таком случае... — Царь Полидект вздрогнул. — Если так... если срочно... Что ж, хорошо! Начальник стражи! Направь всех двадцать восемь наших воинов, десять стражников и любых двенадцать из резерва в распоряжение нашего замечательного, несравненного героя! Если кто станет протестовать, скажи, что тогда он пусть выбирает между этой возможностью и медленным огнем.

— Вижу, вы починили свой котел, — заметил Перси.

Царь грустно покачал головой.

— Нет — он утрачен навсегда. И мы нигде не можем найти замены. Но с недавних пор мы, в порядке эксперимента, зажариваем преступников на вертеле. Результаты, может быть, и не столь впечатляющи, как прежде, но — многообещающи. Во всяком случае, я надеюсь на лучшее.

Перси вышел из зала понаблюдать, как собираются мобилизованные воины. Жрицы разбили их на маленькие группки и поспешно растолковывали им, как действует новое оружие. Мужчин особенно смущало то, что сражаться их обучают женщины. Однако присутствие «героя» и деловитость молодых женщин не позволяли им расслабиться.

Голова Медузы пошевелилась в открытом кибисисе.

«Торопись, сынок. Мой конец уже близок».

— Еще немного! — заверил ее Перси.

Он повернулся ко входу во дворец — там стоял Полидект, с интересом наблюдая за происходящим. «Я сделал свое дело, — говорил весь его вид. — Я отдал ему цвет моей стражи, лучшее, что имел. Никакая жертва не может быть большей...»

Перси перевел взгляд с царя на плачущих женщин, прощавшихся со своими мужьями и сыновьями; на молодых новобранцев, которые усердно пытались понять своих инструкторш и откровенно удивлялись тому, что им предстоит воевать с самими олимпийцами.

И снова Перси перевел взгляд на аппетитно жующего царя: в руке у него была истекающая жиром баранья нога.

— Есть еще одно, о чем я не сказал, — объявил победитель Горгоны. — Царь Полидект согласен сам повести свои войска на битву! Царь Полидект не страшится олимпийцев — у него есть наше оружие, которое он сможет с успехом использовать против них! Царь Полидект возвещает: «Вперед, гром и молния!»

— Я... я? — Кусок мяса упал на пол; оглушительные возгласы раздались вокруг.

— Да-да! — подтвердил Перси.

Он схватил трясущегося монарха одной рукой, придерживая сумку — другой, втащил его на металлический ковер, которым управляла Афина, и громогласно заявил:

— Вот почему граждане острова называют тебя Отважный Царь Полидект!

Остальные жрицы вместе со своими подопечными расположились на других коврах.

Под аккомпанемент одобрительных и ликующих криков войско взмыло в небо.

Пока они плавно проносились над материком, Афина наспех объяснила правителю Серифа принцип действия одного из видов оружия.

— Ты прицеливаешься в мишень через отверстие, которое проходит вдоль копья — вот так! Видишь камень? Допустим, это — мишень. Как только прицелился, нажимай эту кнопочку. Потом остается лишь отпустить копье. Оно не промахнется.

— Я уже стар, — бормотал в ответ Полидект. — Беззубый, больной и слабый. Единственное, чего я хочу на закате своей жизни, — это лежать возле огня и смотреть, как молодежь веселится и сражается. Ах, молодость-молодость!..

Перси дружески хлопнул его по спине.

— Ну-ну! Мы даем тебе возможность вновь воспрянуть духом! Лучше подберись! Как только мы спустимся, так сразу же вступим в битву. Обратной дороги нет!

Они миновали две большие вершины неподалеку от побережья.

— Гора Пелион, — объяснила Афина, указывая на первую. — А та вон — гора Осса. Олимп — следующая.

«Сын мой! — пришла торопливая мысль. — Я уже умираю. Когда станешь атаковать, схвати мою голову за длинные волосатые шипы сзади и держи ее перед собой. И, если почувствуешь, что уступаешь врагам, брось голову в них. Но — поспеши, поспеши! Я уже чувствую, как рассеивается непрочная подпространственная пленка, которая отделяет наш мир от других. Враги сейчас прорвутся. Помни о своей силе! Помни, что сейчас ты многократно сильнее, чем когда лживый олимпиец вел тебя на балкон моего храма в Новом Кноссосе. Почувствуй свою силу, сын мой, почувствуй, как она растет внутри тебя, почувствуй свою мощь!»

И когда они приблизились к величественной горе и развернулись полукругом для атаки, Перси ощутил, как новая сила вливается в его мышцы. Теперь он снова без всякого труда мог взмахнуть своим гарпом.

Единственная проблема состояла в том, что все это личное оружие было им получено от олимпийцев, и, разумеется, они хорошо знали, как ему противостоять.

Когда навстречу им, из-за склона горы вылетела орда золотокожих людей, Перси схватил копье. Прицелившись в самую гущу группы, он нажал на кнопку. Копье с жужжанием выскользнуло из его руки и метнулось вниз, насадив на себя трех олимпийцев, словно куски шашлыка.

Позади себя он услышал такое же жужжание — то выстрелил Полидект. Ему повезло даже больше — он прикончил сразу четырех летающих пришельцев.

Сражение пошло полным ходом, и Полидект сосредоточился исключительно на убийстве; причем, убивать он старался с максимальным эффектом, как и подобало правителю варваров.

С одного из ковров метнулся вниз сгусток огня — то пустили в ход еще одно оружие. И вся группа олимпийцев исчезла — укрылась за горой.

Теперь у врага было преимущество. Длинный пурпурный конус, выпущенный из лучемета, прошелся по одному из ковров, и тот вспыхнул. Потом загорелся и второй. Жрицы подняли свои аппараты выше, за пределы действия лучеметов.

— Не получится, — хрипло сказал Полидект; он проговорил это таким тоном, как будто только и делал, что давал Перси советы по военному делу по крайней мере в течение последних пяти кампаний. — Они теперь будут взлетать по одному и поджигать нас. Чем бы ни были эти штуки, на которых мы летаем, но лучше не кружить тут, а идти на сближение с олимпийцами, прямо за их гору.

Это было разумно, и Перси не мог не согласиться. Он дал Афине знак, та передала его другим жрицам и быстро повернула колесико в углу ковра. Они стремительно помчались вниз; за ними длинной дугой расположились остальные ковры.

«Возьми меня, сын мой! — уловил Перси слабеющую мысль Горгоны. — Пора!»

Ухватившись за нечто, напоминавшее волосы, он вытащил из сумки голову Горгоны — она была похожа на голову ящерицы — и выставил ее перед собой. И тут же выхватил свой гарп.

Пурпурные лучи погасли. Снизу, из-за горы донеслись крики ужаса — там поднялась паника.

— Горгона! Горгона!

— Да! — Перси не чувствовал жалости. — Все, что осталось от той, которую я убил, поддавшись вашим уговорам. Теперь она возвращается вместе с неудачником, сделавшим свое дело!

Ковер коснулся земли, и Перси спрыгнул с него, включив ударом каблуков сапоги. С мечом в руке да со способностью так стремительно перемещаться он сможет противостоять любому лучемету!

Однако из зева огромной пещеры появилось около дюжины золотокожих в таких же сапогах. Перед ними вспыхивали пурпурные конусы. Эти олимпийцы двигались гораздо проворнее Перси — очевидно их сапоги были основательнее заряжены или добротнее изготовлены.

Но и Полидект позади Перси не дремал — он тут же сбил одного из противников. А сгусток огня, упавший с ближайшего ковра, уничтожил половину оставшихся.

Перси бросился к пещере, отчаянно уворачиваясь от смертоносных лучей.

Перед ним неожиданно возник олимпиец. Перси в досаде выругался — он уже не успеет достать его своим гарпом. Противник поднял лучемет.

В этот момент ударила Медуза.

Перси, мысленно почувствовав ее агонию, понял, чего ей стоило это усилие. Но олимпиец рухнул, рассыпавшись на куски: куски мгновенно превратились в камни!

Значит, еще одна деталь легенды оказалась правдой! Да, Медуза была способна...

Он находился уже в пещере, и времени на размышление не оставалось. Перед ним стоял ряд непреклонных,надежно вооруженных пришельцев — человек шестьдесят-семьдесят. А выше, над их головами, он увидел замысловатую путаницу проводов и странные, сверкающие приборы, и к ним, в глубине пещеры, с каменного свода шел красный, вихрящийся поток.

Они прорвались! Конечно! — как раз в этот момент к ним с той стороны поступало подкрепление!

Перси лихорадочно кинулся в атаку — он рубил врагов направо и налево, словно рыбьи головы на разделочном столе ресторана. Сзади слышался рев Полидекта и воинов с Серифа, ворвавшихся в пещеру.

«Бросай меня, Перси!» — молнией пронесся в его мозгу вопль Горгоны.

Он размахнулся и швырнул голову прямо в алый круг над головой. В его сознании прозвучала последняя безгласная инструкция и затем — пронзительный ужас агонии, когда голова Медузы коснулась красного энергетического вихря и взорвалась.

Олимпийцы отчаянно закричали.

И вот пыль осела, и стало ясно, что проход через «барьер» исчез. Перси был убежден, что — исчез навсегда. Назойливые и коварные пришельцы больше никогда не смогут восстановить его.

Люди с Серифа завершали бойню. Нескольким олимпийцам удалось все же вырваться из пещеры и улететь. А оставшиеся были, разумеется, обречены.

Перси устало вспоминал: какие это последние инструкции дала ему Горгона? «Стихи! Стихи!»

Что за стихи? Уж не те ли, что начинаются словами: «Смелостью дыша, это в их счастливые сборища шагнул, предводимый Афиною, сын Данаи...»?

Он стоял на залитой солнцем вершине холма, в северной части небольшого острова. Вокруг никого не было.

Перси утомленно осмотрелся. Что было?..

Потом, когда мысли его прояснились и он вспомнил последний телепатический совет Медузы, он понял. Понятое не очень обрадовало его, но все-таки была ясность.

Теперь, когда линия Персея в конкретной пространственно-временной вселенной завершилась, молено было попасть лишь в начало такой же линии, но уже в следующей вселенной. И хотя пергамент исчез — стихи оставались, и они относились к нему, к Перси-Персею. С этой субъективной аурой и психическим импульсом, которым снабдил а Горгона, ему достаточно было вспомнить строки Пиндара, чтобы переместиться в следующую вселенную.

Ну что ж, на сей раз ошибки не произойдет. На сей раз он не позволит уговорить себя и не убьет последнюю оставшуюся в живых Горгону — то есть не лишит человечество источника древней мудрости, который мог бы питать его долгие столетия. На сей раз он уже — наконец-то! — не будет неудачником.

Ему стало грустно. Более всего он жалел об утрате Энн, пусть они и успели лишь едва познакомиться.

Но если хорошенько подумать: почему бы в этой новой вселенной не появиться и новой Энн Драммонд?! И может быть, ему повезет даже больше?..

Теперь он знал, что делать. Конечно, он поможет Горгоне. Но прежде всего Перси — или Персей, как он вполне заслуженно может себя здесь теперь называть — немного прогуляется по окрестности. У него есть кое-какое оружие, он знает свою силу и не собирается играть ни в какие жульнические игры ни с одним человеком.

Нет, в новой вселенной новый Сериф услышит о нем сразу!

Он начал спускаться по склону холма, не заметив молодого человека, который отчаянно греб руками, сидя в ванне, только что материализовавшейся в заливе.

Не заметил он и солдат царя Полидекта, которые ели свой нехитрый ужин в кустах на полпути с холма к берегу. Впрочем, даже если бы он и увидел их, то, конечно, не знал бы, что командир отряда имеет привычку оглушать всяких праздношатающихся чужестранцев по затылку, чтобы затем забрать себе их одежду.

К тому же командир был не в духе после раздражающе жаркого дня, проведенного по приказу царя в бесплодной охоте за гарпиями...

Пирс Энтони.

Источник Магии

ГЛАВА 1.

СКЕЛЕТ В ШКАФУ

Вынюхиватель магии засеменил к Бинку, пытливо напрягая обоняние и шевеля вытянутым подвижным рыльцем. Подбежав к человеку, существо впало в неистовый восторг: испускало звуки, напоминавшие голос флейты, размахивало пушистым хвостом и кружилось возле него.

— Будь уверен, я тоже тебя люблю, Нюхач, — сказал Бинк, присаживаясь на корточки и обнимая зверька. Мордочка его коснулась носа Бинка влажным поцелуем. — Ты ведь первым поверил в мою магию, когда...

Бинк смолк, потому что существо повело себя вдруг странно. Внезапно оно перестало резвиться, сделалось настороженным, почти испуганным.

— Что случилось, дружок? — участливо спросил Бинк. — Я сказал что-то обидное для тебя? Тогда извини!

Но зверек свернул хвост, поджал его и бочком стал отодвигаться в сторону. Бинк с досадой уставился ему вслед. Ощущение было такое, словно его магию выключили, и зверек из-за этого потерял к нему интерес. Но талант Бинка, как и таланты всех других, был врожденным, он не мог исчезнуть, пока Бинк жив. Вынюхивателя магии, должно быть, напугало нечто иное.

Бинк тревожно огляделся по сторонам. К востоку от него раскинулся фруктовый сад замка Ругна, в котором росли всевозможные экзотические плоды и овощи, а заодно и всякая всячина вроде вишен-бомб или дверных ручек. К югу простиралась неприрученная Дикая Местность Ксанфа. Бинк вспомнил, как эти джунгли подгоняли его друзей к замку и какими угрожающими они казались. Теперь же деревья были как будто дружелюбны — им хотелось лишь одного: чтобы Волшебник оставался в замке Ругна и снова сделал его великим, как и в прошлые времена. Король Трент добился этого, и теперь всякая мощная магия здешних мест изо всех сил старалась принести пользу королевству. Повсюду установился прочный порядок.

Но хорошо — пора заняться и делом. Сегодня будет бал, а туфли совсем истрепались. И Бинк направился к краю сада, где роскошно росло развесистое туфельное дерево. Туфлям нравилось перебираться с места на место, и дерево нередко давало новые побеги в самых неожиданных местах.

На дереве отыскалось несколько вполне поспевших туфель. Бинк по порядку осмотрел их, но срывать не спешил, пока не подобрал пару по ноге. И только теперь он сорвал туфли, вытряхнул из них семена и осторожно обулся. Обувь оказалась удобной и прекрасно смотрелась — ведь туфли были свежесорванными.

Он пошагал домой, осторожно ступая, чтобы разносить, но не поцарапать их.

Из головы у него не выходил эпизод с вынюхивателем магии. Было ли это знамением?.. Здесь, в Ксанфе, знамения всегда сбывались, однако очень редко удавалось правильно истолковать их до того момента, пока не становилось слишком поздно. Не ожидает ли его, Бинка, нечто скверное? Маловероятно. Уж чтобы повредить Бинку, на Ксанф должно обрушиться очень серьезное зло — это можно утверждать без преувеличения. Так что, скорее всего, он неверно воспринял знак. Просто у зверька было, возможно, нечто вроде желудочного расстройства, потому он и сбежал.

Вскоре Бинк увидел свой дом. То была глыба прекрасного домашнего сыра неподалеку от дворцового сада. Бинк поселился в нем, когда женился. Корочка уже давно затвердела и, конечно, потеряла лучшие оттенки аромата; стены же были из мелкозернистого кремово-желтого окаменевшего сыра. Этот дом считался одним из самых вкусных среди других современных домов.

Бинк глубоко вздохнул, постарался придать себе невозмутимый вид и открыл дверь-корочку. И тут, одновременно с пахнувшим навстречу сладковатым запахом сыра, на него обрушился вопль.

— Бинк?! Ты где шлялся, когда дел невпроворот? Совсем оставил меня без внимания!

— Мне нужны были туфли, — мирно ответил он.

— Туфли?! — зашлась в крике женщина. — У тебя же есть туфли, идиот!

То была «мисс Хамелеон», жена Бинка. Это имя как прилепилось к ней в девичестве, так и осталось до сих пор; а муж ласково звал ее «Хэмели».

В данный момент она была значительно умнее его. Дело в том, что в течение месяца ее ум, как и внешность, непрестанно менялись. Становясь прекрасной, она одновременно делалась и глупой — то и другое, к тому же, проявлялось в крайних степенях, зато в «умной» фазе она была уродливой — очень умной и очень уродливой. В настоящий момент она как раз находилась в пике этой фазы, и потому сидела дома, буквально заточив себя в своей комнате.

— На сегодняшний вечер мне нужны красивые туфли, — пояснил Бинк, с трудом сохраняя терпение. Но едва он произнес эти слова, как понял, что сказал не то: ведь теперь любое упоминание о красоте совершенно выводит ее из себя.

— Ни дьявола тебе не нужно, тупица! Ровным счетом!

В душе Бинк подосадовал, что она кичится превосходством своего ума над его собственным. Да, он сознавал, что — не гений, но все-таки и тупицей не считал себя. Зато она сама наглядно демонстрировала на протяжении месяца и то, и другое.

— Мне сегодня необходимо быть на Ежегодном Балу, — попытался растолковать он, хотя жена, безусловно, отлично об этом знала. — Если я заявлюсь небрежно одетым, это будет оскорблением для Королевы.

— Придурок! — взвизгнула та, не высовываясь из своего укрытия. — Ведь ты будешь в маскарадном костюме! Никто и не заметит твоих вонючих туфель!

Тьфу ты, а ведь она права... То есть ходил он за новой обувью совершенно напрасно.

— Да-да, это очень типично для тебя, эгоиста, — продолжала жена, охваченная праведным гневом. — Шляешься по вечеринкам, веселишься... А я тут страдаю дома, грызу в одиночестве стены.

Последнее, видимо, следовало понимать буквально. Сыр был старый и твердый, однако она все же грызла его, впадая в ярость; а в последнее время это стало ее привычным состоянием.

И все-таки Бинк старался быть ей хорошим мужем. Они поженились только год назад, и он любил свою Хэмели. С самого начала их совместной жизни он знал, что хорошие времена будут перемежаться с худыми, и вот сейчас как раз настало плохое время. Весьма плохое.

— Почему бы тебе тоже не пойти на бал, дорогая?

Она разразилась вспышкой циничного гнева.

— Мне?!.. Когда я в таком виде?!.. Избавь меня от своей тупоумной иронии!

— Но ведь ты сама напомнила мне, что бал будет костюмированный. Королева замаскирует каждого гостя в тот костюм, который предпочтет выбрать сама. Так что никто ничего и не увидит...

— Ты, жалкий и слабоумный прыщ! — взвыла она за стеной, и Бинк услышал, как что-то разбилось. Так... Теперь она уже швыряет все подряд. По-видимому, терпение у нее окончательно лопнуло. — Да как я могу пойти на бал в каком угодно костюме, когда я — на девятом месяце?!..

Именно это и тревожило по-настоящему мисс Хамелеон. Не закономерная фаза умной уродины, к чему она уже притерпелась с течением времени, а огромный дискомфорт и ограничения, которые налагала на нее беременность. Бинку удавалось гасить эти настроения во время фазы «тупая красавица», но когда она видоизменялась дальше и становилась умнее, он, вместо благодарности, слышал от нее одно: она вовсе не желает «подобного обращения» с ней, женщиной «в таком состоянии». Мисс Хамелеон панически боялась, что ребенок будет похож на нее. Или — на него. Ей хотелось отыскать заклинание, которое обеспечивало бы ее будущему ребенку некий позитивный талант — или хотя бы нормальный, — а теперь оставалось полагаться на слепой случай. Она восприняла беременность с исключительной нервозностью, и Бинка, виновника всему, так и не простила. И чем умнее она становилась, и чем больше увеличивался срок, тем более интенсивным становился ее гнев.

Впрочем, уже скоро она минует перевал и начнет становится красивее — как раз к родам. До них оставалось около недели. Быть может, ребенок родится нормальным, а возможно — и с еще более сильным талантом, чем у других, и все страхи ее окажутся напрасными. Тогда она перестанет вымещать свой гнев на Бинке.

Да, если ребенок будет нормальным... Ах, об этом лучше не думать.

— Извини, я позабыл, — пробормотал он.

— Он позабыл! — Прозвучавший в ее голосе сарказм пронзил чувствительную душу Бинка подобно магическому мечу, проникающему сквозь сырную стену домика. — Дебил! Тебе ведь хотелось забыть, верно? Почему же ты не подумал об этом в прошлом году, когда ты...

— Мне пора идти, Хэмели, — пробубнил он, поспешно отступая к двери. — Королева очень сердится, когда гости опаздывают...

Ему подумалось, что сама природа женщин такова, что они непрерывно сердятся на мужчин и низвергают на них лавины гнева. В том-то и состояло одно из отличий обыкновенных женщин от нимф — те, хоть и выглядели как женщины, но всегда были более терпеливыми к ленивым причудам представителей сильного пола. Наверное, подумал Бинк, его все же следует назвать счастливчиком — ведь его жена не обладает опасным талантом, ну, например, не умеет извергать на людей пламя или вызывать грозу.

— Отчего это Королева устраивает свою смехотворную, тупую и бессмысленную вечеринку именно сейчас? — остановила мужа мисс Хамелеон. — Да именно сейчас, когда она знает — знает! — что я не могу на ней быть?

Ах, женская логика... К чему пытаться понять ее? Всей мудрости Ксанфа не хватит, чтобы отыскать толк в бестолочи. И Бинк прикрыл за собой дверь.

В сущности, вопросы его жены были сугубо риторическими — и он, и она сама знали ответы. Королева Ирис использовала каждую возможность, чтобы подчеркнуть свой статус, и сегодня как раз — годовщина этого статуса. Формально бал устраивался в честь Короля. Однако вечно занятого Трента мало волновали театральные эффекты, и его наверняка не будет на торжествах. То есть в действительности — это бал Королевы; и хотя она не в состоянии заставить Короля присутствовать на празднике, горе тому придворному, у которого появилось бы искушение тоже не явиться. Бинк как раз и был таким придворным.

«Но почему же так?» — спрашивал он себя, угрюмо бредя к дворцу. Ему ведь было обещано стать важной персоной — Королевским Исследователем Ксанфа, в чьи обязанности входило изучать тайны магии и докладывать о своих открытиях непосредственно Его Величеству. Но из-за беременности жены, из-за массы мелких домашних дел Бинку так и не удалось пока приступить к настоящей работе. И винить в том он мог только самого себя. Воистину, он должен был предвидеть, к каким последствиям приведет его решение завести ребенка. Ведь до сих пор предстоящее скорое отцовство волновало его меньше всего на свете. Однако же Хамелеон-красавица была женщиной, способной затуманить разум любого мужчины и возбудить его до... Ну да что теперь об этом вспоминать...

Ах, ностальгия! Ах, прошлое! Когда любовь была новой, беззаботной, бесхитростной, когда не ощущалось никакой ответственности! Хамелеон-красавица напоминала нимфу...

Нет-нет, это — ложные воспоминания. Жизнь его, до того, как он встретил эту женщину, вовсе не была такой уж простой. Ведь ему понадобилось трижды увидеть ее в разных ипостасях, прежде чем он узнал ее окончательно. Он тогда боялся, что у него нет никакого магического таланта...

Вокруг него неожиданно все замерцало... И внезапно внешность Бинка изменилась. Появился маскарадный костюм, посланный Королевой. Физически и умственно Бинк остался прежней личностью, но выглядел теперь как кентавр. То была созданная Королевой иллюзия, и сейчас он мог вступить в придуманную Ее Величеством игру: она изобрела ее благодаря своей неистощимой способности устраивать людям разные мелкие пакости. Прежде чем попасть в бальный зал, каждый из гостей должен по дороге угадать личности как можно большего числа других гостей, и угадавшего больше всех ждет приз.

В дополнение ко всему она создала вокруг замка Ругна фальшивый лабиринт. И теперь, даже если у кого-то и нет никакого желания участвовать в ее игре «угадайке», он все равно вынужден отыскивать дорогу в этой гигантской головоломке. Проклятая Королева!

Однако ему, Бинку, как и всем остальным, придется пройти весь путь до конца. Король мудро не вмешивается в домашние дела, предоставляя супруге вволю тешить свое тщеславие.

Вздохнув, Бинк вошел в лабиринт и принялся за утомительную работу: искать дорогу в окружившей замок паутине ненастоящих тропинок.

Большая часть лабиринта была откровенно иллюзорной, и все же он был в достаточной мере привязан к реальности, так что безопаснее было держаться миражных стен, чем проламываться сквозь них. Королева должна была получить свою порцию веселья, особенно в Первую Годовщину коронации Его Величества. Когда же, случалось, она не получала желаемого, то становилась уродливее переменчивой жены Биика.

Он свернул за угол и... едва не столкнулся с зомби. С источенного червями лица того падали комочки земли и сочился гной, а большие квадратные глазницы казались ямами разложения. Запах стоял отвратительный.

Неприятно пораженный, Бинк уставился в эти глазницы. В самой их глубине ему почудилось слабое свечение, похожее на лунный свет, заливающий призраков, или же на мерцание светящихся грибов, пирующих на гниющем мозге трупа. Впечатление было такое, точно он — через двойной тоннель — разглядывает сам источник этого зловонного оживления, шли, возможно, сердцевину самой магии Ксанфа... Но подобное могло померещиться разве что в кошмарном сне — ведь зомби был всего лишь ожившим покойником, ужасом, который следует немедленно похоронить и забыть.

Однако отчего этот зомби вырвался из своей потревоженной могилы? Обычно они появлялись на свет только для защиты замка Ругна, и не показывались с тех пор, как тут поселился Король Трент.

Зомби шагнул навстречу, разевая вонючий рот.

— Ввууумм, — произнес он, напрягаясь, чтобы высвободить новую порцию несносно пахнущего газа — то был у него единственный способ издавать звуки.

Бинк попятился, его едва не вырвало. Он мало чего опасался в Ксанфе — физическая крепость и редкий магический талант делали его одним из наименее уязвимых жителей королевства. Но странная неловкость и отвращение вызванные столкновением с зомби, несколько напугали его. Он развернулся и побежал по боковой дорожке, оставив ожившего мертвеца за спиной. Со своей прогнившей плотью и рассыпающимися сочленениями костей, зомби, разумеется, не мог догнать Бинка да и не пытался.

Но неожиданно перед ним возник сверкающий меч. Бинк замер, с удивлением разглядывая новое препятствие. Он не видел ни человека, ни каких-либо приспособлений, удерживающих меч, а только само оружие. Какова цель этой иллюзии?

Конечно, то еще одна шуточка Королевы. Ей нравилось делать свои вечеринки возбуждающими, она любила бросать вызов гостям. Бинку нужно было всего лишь пройти сквозь этот фальшивий меч, тем самым разоблачив его иллюзорность.

И все-таки он медлил. Лезвие выглядело угрожающе реальным. Бинк вспомнил свою молодость и проделки деревенского приятеля Джамы. Талантом того была демонстрация летающего меча — твердого, острого и опасного; правда, «меч» существовал лишь несколько секунд, но Джама стремился постоянно развивать свой талант. Он не был другом Бинка, и если, может статься, он где-то поблизости...

Бинк выхватил свой меч.

— Защищайся! — воскликнул он и ударил по мечу-противнику, почти уверенный, что лезвие пройдет сквозь него без сопротивления. Королева будет довольна, что ее надувательство сработало. Бинк, поступая таким образом, ничем не рисковал. Но всего лишь на всякий случай...

Меч-противник оказался твердым. Сталь зазвенела о сталь. Другое оружие тут же дернулось, высвобождаясь, и стремглав метнулось к груди Бинка.

Тот парировал удар и отскочил вбок. Да, то оказалось не секундное оружие и не бессмысленно летающий предмет — его направляла некая невидимая рука, и, значит, противником был невидимка.

Меч нанес новый удар, и Бинк опять парировал его. О да, эта штука всерьез пытается его убить!

— Кто ты? — крикнул Бинк. Но ответа не последовало.

Весь прошедший год Бинк обучался владению мечом, и его учитель утверждал, что он — способный ученик. На стороне Бинка были храбрость, скорость и немалая физическая сила. Он знал, что не такой уж опытный фехтовальщик, и все же не новичок. Бинк вдруг стал даже получать удовольствие от схватки — пусть и с невидимым противником.

Но серьезный бой... это совсем другое. С какой стати на него напали, да еще во время праздника? Кто он, его молчаливый и тайный враг?.. Бинку еще повезло, что заклинание невидимости, которым прикрылся его противник, не распространилось и на сам меч — не то он и вовсе не смог бы отражать удары. Но всякий магический предмет в Ксанфе существовал в единственном числе. По этой причине меч не мог удерживать внутри себя необходимые заклинания твердости и остроты, да при этом быть еще и невидимым. И тем не менее, хотя это и было маловероятным, но не таким уж невозможным. Ибо при помощи магии возможно все. В любом случае Бинку было достаточно видеть лишь свое оружие.

— Стой! — крикнул он снова, — Прекрати. Иначе мне придется напасть на тебя!

Но вражеский меч снова нанес яростный рубящий удар. Однако Бинк успел уже понять, что противник его — не ас, и дрался он скорее храбро, нежели умело. Он отбил удар и нанес ответный, без особой охоты сделав выпад в незащищенную в данный момент нижнюю часть тела предполагаемого противника. Удар его был не настолько силен, чтобы причинить увечье, и все же достаточным для...

Лезвие его меча прошло сквозь невидимый торс без всякого сопротивления — там просто ничего не было.

Изумленный Бинк потерял сосредоточенность и ослабил стойку. Вражеский меч метнулся к его лицу — Бинк едва успел нырнуть под него. Его давнишний инструктор, солдат Кромби, научил его уклоняться от таких ударов, но на сей раз его, по правде говоря, спасло одно лишь везение: не обладай он своим талантом, он мог бы сейчас быть уже мертвецом.

Бинку не нравилось полагаться только на свой талант, и в этом заключалась цель его занятий фехтованием — защищать себя собственными силами, открыто, с гордостью, не страдая от насмешек тех, кто вполне естественно полагал, что ему всегда помогает одна простая случайность. Его магия могла остановить или отвести атаку, заставив, например, нападающего поскользнуться на фруктовой кожуре, и до его гордости магии не было никакого дела. Зато когда он одерживал победу честно, сам, своим мечом, никто уже не смеялся. Сейчас также смеяться было некому, но ему было досадно, что его ни с того, ни с сего атакуют... Кто?

Наверняка то было магическое оружие из личного арсенала Короля, к тому же сознательно направленное. И все-таки это ни коим образом не могло быть поступком самого Короля — Трент никогда не опускался до подобных «шуточек» и не позволял вольного обращения со своим оружием. По всей вероятности, кому-то удалось активировать этот меч и послать его на уничтожение Бинка; но этому «кому-то» вскоре предстоит испытать на себе гнев Короля.

Однако сейчас от таких мыслей Бинку было не легче. Ему не хотелось оставлять впечатление, будто он прячется за королевской спиной. Он был настроен провести схватку сам и выи рать ее. Существовала, правда, еще проблема — как добраться до злоумышленника, который здесь не присутствовал.

Поразмыслив, Бинк пришел к выводу, что никто не сидит в отдалении и не управляет магическим оружием. Разумеется, при помощи магии такое возможно — но ведь, насколько ему известно, у него нет врагов! Не было таких, у кого могло бы возникнуть желание внезапно напасть на него, Бинка, — ни магическим способом, ни естественным; никто и не посмел бы проделать подобное, вооружась королевским мечом, да еще в саду перед самым замком Ругна.

Бинк снова отразил атаку, вынудил меч принять уязвимую позицию и, изловчившись, перерубил невидимую руку. Никакой руки, безусловно, не оказалось, и теперь сомнений больше не было: меч сражался сам по себе. Никогда раньше Бинку не доводилось противостоять такому оружию — Король не доверял суждениям неодушевленных предметов. Так что этот опыт был в новинку. Но, само собой, в данной ситуации не заключалось ничего странного — почему бы, в самом деле, не побороться с заколдованным мечом?

И все-таки, если уж меч действует сам по себе, почему он так стремится лишить Бинка жизни? К оружию, обладающему лезвием, он всегда испытывал только уважение; он тщательно заботился о собственном мече, всегда проверял, в должном ли состоянии заклинание, поддерживающее его остроту, и никогда не бранил его. Следовательно, мечи любых типов и убеждений не должны иметь к нему никаких претензий.

А может быть, он как-то невольно оскорбил именно этот меч?

— Меч, если я обидел тебя или неверно к тебе обращался, то прими извинения, и я предлагаю дружбу! — произнес он. — Я не хочу сражаться с тобой без видимых причин.

Меч свирепо рубанул его по ногам. Так — значит, переговоры не получаются...

— Скажи же мне хотя бы, чем ты обижен?! — воскликнул Бинк, отскакивая в сторону в последнее мгновение.

Меч неумолимо продолжал атаковать.

— Тогда мне придется тебя испортить, — проговорил Бинк, и в голосе его смешались сожаление, гнев и азарт. Да, это настоящий вызов! И в первый раз за все время боя Бинк встал в настоящую оборонительную стойку и показал мастерство фехтования. Он знал, что является лучшим бойцом, чем его противник-меч.

Он не мог поразить того, кто направлял меч, потому что поражать было попросту некого: ни пронзить, ни руку отрубить. Меч не проявлял и признаков усталости — силу ему придавала магия. Но как, в таком случае, одолеть его?

Получается, это гораздо более серьезный вызов, нежели он предполагал! Бинк не был особенно встревожен — что тревожиться, если знаешь, что противник слабее тебя? Но вот если противник неуязвим..

И все-таки талант Бинка не может допустить, чтобы ему был причинен вред. При обычной схватке меч в руках человека мог такое сделать, так как в подобной ситуации не замешана магия. А если дело касается магии, то Бинк в безопасности. В Ксанфе вряд ли можно было отыскать полностью немагический предмет, так что Бинк оказывался необыкновенно надежно защищенным. Вопрос, следовательно, лишь в том, сможет ли он одержать победу сам, при помощи собственных умения и мужества, или же все-таки его опять спасет некая фантастическая случайность? Если не удастся победить первым способом, его талант завершит схватку вторым.

Он еще раз вынудил меч-противник принять уязвимое положение и сразу же рубанул по лезвию, рассчитывая переломать его посередине. Его замысел не удался — магический металл оказался слишком прочным. В конце концов, он не очень-то и надеялся на успех — одним из базовых заклинаний для современных мечей было заклинание прочности. Итак, что дальше?

Он услышал звук приближающихся шагов. Пора поскорее кончать схватку, или ему придется скоро смириться с участью спасенного. Да, его таланту не было дела до его гордости — он заботился исключительно о теле.

Тут Бинк обнаружил, что прижимается спиной к дереву — к дереву вполне реальному, а не иллюзорному. Стены лабиринта оказались наложенными на живую растительность — все вкупе и было частью головоломки.

Дерево оказалось липучкой — любой предмет, проникший сквозь его кору, магически к ней приклеивался; затем дерево медленно обрастало вокруг этого предмета и поглощало его. До тех пор, пока кора не была повреждена, дерево-липучка было безобидным — дети могли спокойно подниматься по стволу и играть в его ветвях, если не пускали в ход клинья. Дятлы держались от этих деревьев подальше.

Поэтому Бинк мог прислониться к нему, но с большой осторожностью...

Вражеский меч нацелился ему в лицо. Бинк потом так и не мог разобрать окончательно, когда его озарило — до или после его реакции на удар. Скорее всего после, и это значит, что его талант опять сработал, сколько Бинк не силился обойтись своими стараниями. Как бы там ни было, но на сей раз он не стал отбивать удар, а просто присел.

Меч просвистел у него над головой и врезался в дерево, глубоко разрубив кору. Тут же включилась магия дерева, намертво приковав меч к месту. Он стал дергаться и вырываться, но безуспешно. Ничто не могло преодолеть магию предмета или существа, которой обладали только данный предмет или данное существо. И Бинк победил.

— Прощай, меч! — произнес он, вкладывая свое оружие в ножны. — Прости, что мы не можем задержаться подольше.

Однако за его бравадой таилась мрачная тревога: кто или что побудило магический меч напасть на него? Выходит, у него есть враг, и он ему неизвестен, и такое обстоятельство не может понравиться. И дело вовсе не в страхе перед каким-то новым нападением, а в предчувствии беды — ее нельзя не предчувствовать, если тебя не любят до такой степени. А ведь Бинк всегда старался ладить со всеми.

Он свернул за новый угол и — врезался в колючий кактус. Не в настоящий, конечно, а в иллюзорный — иначе бы он, без сомнения, немедленно превратился в некое подобие подушечки для булавок.

Кактус протянул утыканную колючками ветку и обхватил Бинка за шею.

— Неуклюжий болван! — загремел он. — Хочешь, я разукрашу твою уродливую физиономию грязью?!

Бинк тут же узнал и голос и хватку.

— Честер! — прохрипел он со стиснутым горлом. — Кентавр Честер!

— В хвост и в гриву! — выругался Честер. — Ты обманом заставил меня выдать себя! — Он слегка ослабил ужасную хватку. — Но теперь лучше скажи, кто ты! Или я сожму тебя вот так...

Он тут же продемонстрировал, как.

Бинку показалось, что его голова сейчас отделится от тела. Куда же подевался его талант?!

— Финк! Финк! — пискнул Бинк, пытаясь произнести свое имя онемевшими губами. — Хинк!

— Никакой я тебе не финт! — рявкнул Честер, раздражаясь, из-за чего его пальцы сжались еще сильнее. — Мало того, что ты на редкость уродлив, так ты еще и наглец. Эй! Да у тебя мое лицо!

Бинк совсем позабыл, что на нем — костюм. От удивления пальцы кентавра чуть расслабились, и Бинку предоставилась возможность вымолвить словечко:

— Я — Бинк! Твой друг! В иллюзорном облике!

Честер нахмурился. Кентавры не были тупыми, но этот определенно предпочитал думать мускулами.

— Если ты пытаешься меня обмануть...

— Помнишь Германа-отшельника? Как я встретил его в Дикой Местности, и он спас Ксанф от нашествия вихляков? Он воспользовался своей магической способностью вызывать манящие огоньки! Это был лучший из кентавров!

Наконец Честер отпустил Бинка.

— Дядя Герман, — кивнул он, улыбаясь: в его кактусовом обличье улыбка была по-настоящему жуткой. — Надеюсь, я тебя не очень придушил. А что ты делаешь в моем облике?

— То же, что и ты в образе кактуса, — отозвался Бинк, массируя шею. — Направляюсь на бал-маскарад.

Кажется, горло не было повреждено, так что, выходит, талант и здесь сработал.

— О да! — Честер красноречиво растопырил свои иголки. — Подлянка доброй Королевы Ирис, этой сучки-волшебницы. Ты уже нашел путь во дворец?

— Нет. Дело в том, что я наткнулся... — Бинк вдруг засомневался, надо ли теперь же рассказывать о мече. — На зомби.

— Зомби! — рассмеялся Честер. — Вот уж не повезло какому-то болвану с костюмом!

Костюм! Ну конечно же! Зомби не был настоящим, а всего лишь одной из маскарадных причуд Королевы. И Бинк среагировал на него столь же легкомысленно, как и Честер — просто сбежал и все, даже не попытавшись угадать имя очередного гостя. И в результате натолкнулся на меч, который определенно не был ни костюмом, ни иллюзией.

— Знаешь, мне так или иначе не нравится эта затея, — сказал он.

— И мне тоже, — согласился Честер. — Но вот приз... Он стоит года моей жизни.

— Да, условно, — хмуро кивнул Бинк. — Это стоит столько же, сколько один Вопрос, на который ответит бесплатно Добрый Волшебник Хамфри. Но за приз соревнуются все, и нам вряд ли его выиграть.

— А вот и нет! — возразил Честер. — Если мы не станем терять время. Пошли-ка лучше сорвем маску с того зомби, пока он не смылся.

— Хорошо. — Бинк не возражал, но он был сейчас раздражен своей прежней реакцией на зомби.

Они прошли мимо все еще торчавшего из дерева меча.

— Что нашел, то мое! — радостно воскликнул Честер, хватаясь за меч.

— Это же липучка, она его не отпустит.

Но кентавр уже вцепился в рукоятку и рванул. Силы в этом рывке было столько, что сверху на него посыпался настоящий дождь из щепок и коры. Но меч так и остался в дереве.

— Гм! — буркнул Честер. — Послушай, дерево... У нас, в Деревне Кентавров, растет точно такая же липучка. Во время засухи я ее каждый день поливал, и только потому она выжила. И все, что я за это прошу, — меч, который тебе все равно не пригодится.

Меч освободился. Честер сунул его в колчан со стрелами и закрепил веревочной петлей — так, по крайней мере, показалось Бинку, наблюдавшему за конвульсиями неуклюжего кактуса. Бинк положил руку на свой меч, опасаясь нового нападения. Однако меч кентавра был теперь к нему безразличен. То, что оживляло его совсем недавно, исчезло.

Честер заметил взгляд Бинка.

— Надо всего лишь уметь понимать деревья, — сказал он, зашагав дальше. — Разумеется, я не солгал липучке — кентавры никогда не обманывают. Я поливал то дерево. Возле него было куда приятнее, чем в сортире.

Итак, липучка рассталась со своей добычей. А почему бы и нет? Кентавры и в самом деле славились своей добротой к деревьям, хотя Честер и не испытывал особой любви к кактусам. Несомненно, именно поэтому Королева, проявив свое чувство юмора, облачила его в колючий костюм.

Они подошли к тому месту, где Бинк столкнулся с зомби. Жуткое создание уже исчезло; на дорожке остался только слизистый комок грязи. Честер шевельнул его копытом.

— Настоящая грязь... И из фальшивого зомби? — Он был удивлен. — Иллюзии Королевы становятся все совершеннее.

Бинк согласно кивнул. То был тревожный вывод. Вне всякого сомнения, Королева изрядно постаралась, создавая подобную иллюзию — но ради чего? Ее магия была сильна — во много сильнее талантов обыкновенных людей: ведь она была одна из тех трех жителей Ксанфа, что составляли класс Волшебников. Но даже с ее способностями было нелегко создавать каждую деталь костюмов для всех гостей, приглашенных на маскарад. Правда, костюмы Бинка и Честера были только визуальными — иначе им было бы трудно общаться.

— А тут — свежая кучка грязи, — продолжал Честер. — И настоящей грязи, а не от зомби, — Он придавил ее своей кактусовой ногой, но остался тем не менее отпечаток копыта. — Не могла ли эта гадость закопаться в землю именно здесь...

Заинтересовавшись, Бинк стал рыть землю ногой. Под поверхностью не оказалось ничего, кроме той же грязи. — И — никакого зомби.

— Ладно, мы его упустили, — подытожил он, огорченный по причине, которую не мог объяснить. Зомби казался таким реальным! — Давай лучше поищем дорогу во дворец. И хватит изображать здесь пару дураков.

Честер закивал, нелепо взмахивая кактусовой головой.

— Я не очень-то толково угадал, кто есть кто, — признался он. — А единственный Вопрос, который я мог задать Доброму Волшебнику Хамфри, не имеет Ответа.

— Почему не имеет? — спросил Бинк; они свернули как раз в новый проход.

— С тех пор, как у Чери родился жеребенок — заметь, прекрасный маленький кентаврик с пушистым хвостиком! — у нее, кажется, почти не осталось времени для меня. Я сделался вроде пятого копыта в стойле. И что мне остается?

— И у тебя то же! — воскликнул Бинк, осознав наконец причину собственного скверного настроения. — Моя Хэмели пока еще не родила, но... — У него опустились плечи.

— Не волнуйся — уж жеребенка у нее не будет!

Бинк хмыкнул, хотя, в сущности, ничего смешного не было.

— Эти кобылы... Что с ними далеко не убежишь, что без них, — печально произнес Честер.

Неожиданно из-за угла появилась гарпия. Все трое едва не столкнулись.

— У тебя что, клюв ослеп! — гаркнул Честер. — А ну посторонись, птичьи твои мозги!

— А не твои ли овощные мозги прогнили?! — оскорбилась гарпия; голос ее напоминал звуки флейты. — Прочь с дороги, пока я не скатала тебя в вонючий шар и не скрепила твоими же тупыми иголками!

— Ах, тупыми иголками!

Честер был вспыльчив, даже в хорошем настроении; теперь же, от такого оскорбления, он буквально раздулся прямо на глазах. Будь Честер настоящим кактусом, он немедленно дал бы залп своими иголками — ни одна из них не была тупой!

— Уж не хочешь ли ты, чтобы я затолкал твои облезлые перья в твою тощую глотку?!

Тут настала очередь гарпии раздуваться от злости. Почти все из встреченных Бинком гарпий были самками — этот же оказался самцом. Словом, еще одно тонкое проявление юмора Королевы.

— Конечно! — пропел гарпий. — Но сперва я выжму из тебя весь сок, зеленая морда!

— Ах так! — взревел Честер, совсем, видимо, позабыв, что драчуны среди кентавров редки.

Кактус и гарпий сцепились. Он был явно каким-то крупным существом, не привыкшим сносить оскорбления от незнакомцев. И эта странная, музыкальная речь...

— Мантикора! — воскликнул Бинк.

Гарпий замер.

— Тебе очко, кентавр. Твой голос мне знаком, но...

Бинк поначалу изумился, но тут же вспомнил, что пребывает в облике кентавра, потому-то это существо и обращается к нему, а не к Честеру.

— Я — Бинк. Мы встречались, когда я приходил к Доброму Волшебнику. Я тогда...

— Да, верно. Ты разбил магическое зеркало. К счастью, у него было еще одно. Как же ты теперь поживаешь?

— Для меня наступили неважные времена. Я женился.

Мантикора мелодично рассмеялась.

— Надеюсь, не на этом кактусе?

— Послушай, ты... — предупреждающе рыкнул Честер.

— На самом деле это — мой друг, кентавр Честер, — поспешил сказать Бинк. — Он — племянник Германа-отшельника, спасшего Ксанф от...

— Я знаю Германа! — перебила мантикора. — Он был величайшим из кентавров еще до того, как отдал жизнь за нашу страну. Единственный из всех, кого я знала, не стыдившийся своего магического таланта. Его манящие огоньки однажды вывели меня из логова дракона. Когда я узнала о его гибели, то так опечалилась, что пошла и зажалила до смерти маленькое опутывающее деревце. Он был намного лучше тех копытоголовых жеребцов, которые изгнали его... — Мантикора умолкла. - Я не хочу тебя оскорбить, Кактус, ты ведь его племянник и все такое прочее. Хоть ты и мог стать мишенью для моего жала, я никогда не оскорблю память об этом замечательном отшельнике.

Не существовало более верного способа приобрести благосклонность Честера, чем похвала его дяде-герою. Скорее всего, мантикора об этом знала.

— Никаких обид! — тут же воскликнул Честер. — Все сказанное тобой — правда. Мой народ изгнал Германа потому, что кентавру неприлично обладать магией. Большинство из нас считает так и до сих пор. Даже моя кобыла, с красотой которой не сравниться... — Он покачал кактусовой головой, поняв неуместность любого сравнения. — Они точно копытоголовые.

— Времена меняются, — сказала мантикора. — Когда-нибудь кентавры станут гордиться своими талантами, а не презирать их. — Она взмахнула маскарадными крыльями гарпии. — Ладно, мне пора идти, надо еще кого-нибудь опознать, хотя приз мне и не нужен. Это, друзья, всего-навсего лишь вызов моим способностям.

Мантикора отправилась дальше. И Бинк опять поразился чувству юмора Королевы — нарядить гарпией столь грозное существо, как мантикора, обладавшее человеческой головой с тремя челюстями, телом льва, крыльями дракона и хвостом гигантского скорпиона. Несомненно, это один из самых смертельно опасных монстров Ксанфа — и вот, в обличье одного из самых отвратительных... Тем не менее мантикора переносит подобное обращение с достоинством, всецело принимая игру с шарадами и костюмами. Скорее всего, она чувствует себя в безопасности, ибо знает, что обладает душой, и оттого внешность мало ее беспокоит.

— Я все гадаю: а вдруг и у меня есть магический талант, — задумчиво и с ноткой вины произнес Честер. Да, переход от грубости и цинизма к чувству гордости воистину труден.

— Ты сможешь это узнать, если выиграешь приз, — подсказал Бинк.

— Верно! — Кактус просиял.

Очевидно вопрос о собственных талантах и был тем самым безответным пока Вопросом, который не давал Честеру покоя. Поразмыслив, Кактус вдруг нахмурился.

— Чери никогда не позволит мне обладать талантом, даже самым незначительным. Она ужасно щепетильна на этот счет.

Бинк вспомнил прямолинейность леди-кентавр и кивнул. Чери была прелестным созданием, она прекрасно управлялась с общей магией Ксанфа, но она разумеется, не потерпит никакой магии у кого-либо из соплеменников. Это напомнило Бинку отношение его собственной матери к эротическим проблемам современных молодых людей. Для животных секс был естественным, считала она, но когда дело доходило, например, до нимф дикого овса... Гм, Честеру на самом деле было с чем разбираться.

Они опять свернули за угол — в этом чертовом лабиринте разных углов и закоулков было в избытке! — и увидели ворота дворца.

— Скорее туда! — воскликнул Бинк. — Пока лабиринт снова не изменился!

Они бросились вперед, но в тот же момент стены лабиринта и все вокруг вдруг замерцало и затуманилось. Без сомнения, самым гадким в этом лабиринте была его нестабильность — через совершенно произвольные промежутки времени он свободно менялся, поэтому запомнить что-либо здесь или предусмотреть было попросту невозможно.

По всей вероятности, вырваться на сей раз им не удалось.

— Не будем останавливаться! — крикнул Честер; хром копыт мчащегося галопом кактуса стал сильнее. — Прыгай мне на спину!

Бинк не стал спорить. Он вскочил на самый колючий участок кактуса, приготовившись ощутить задом острые колючки. Однако приземлился на вполне лошадиную, покатую спину Честера. Уф!

Убедившись, что Бинк уселся надежно, Честер рванул вперед. Бинку и раньше доводилось ездить на кентаврах — однажды и Чери любезно ею подвезла! — но никогда он не сидел на таком мощном жеребце. Честер считался рослым даже по меркам самих кентавров; к тому же он теперь очень спешил. Огромные мускулы пульсировали вдоль его тела, швыряя Бинка взад и вперед с такой силой, что он не на шутку перетрусил; как бы сейчас не сверзиться со спины кентавра с той же легкостью, с какой он здесь очутился. Ему удалось ухватиться за гриву, и он с надеждой подумал, что его талант защитит его и от падения.

Мало кто из жителей Ксанфа подозревал о таланте Бинка, да ведь и сам он не имел о нем представления первые двадцать пять лет своей жизни. А причина была в том, что талант маскировал себя, ему не хотелось огласки. Он предотвращал любой вред, который могла бы нанести Бинку какая-либо другая магия. Однако же всякий, кто об этом знал, мог ему повредить немагическим способом. По этой причине талант Бинка окутывал себя ореолом случайных якобы и счастливых совпадений. Кроме самого Бинка лишь Король Трент знал всю правду. Даже Добрый Волшебник Хамфри, скорее всего, лишь подозревал, а уж мисс Хамелеон имела о ней только отдаленное представление.

Между ними и воротами появилась новая стена.

Похоже, она была иллюзорной — ведь только что они видели ворота замка, и никакой стены не было.

Честер изо всех сил метнулся вперед, затрещали и разлетелись ветки деревьев — самые натуральные ветки. И это означало, что иллюзорными были сами ворота, которые они только что видели, Королева-Волшебница умела заставить предметы исчезнуть, создавая иллюзию открытого пространства. О, Бинку-то следовало вспомнить об этом раньше!

Ну и рывок был у кентавра Честера! Поднялся поистине ураганный ветер, невидимые ветки неистово хлестали Бинка, но он держался крепко.

А вот и новый барьер — стена. Честер рванулся в сторону, заметив проем в стене, но тут же врезался в еще одну, невидимую, стену. Ох и мощь, у этого кентавра — горе тому, кто окажется у него на пути...

Неожиданно они вынеслись из лабиринта перед самым замковым рвом. Постоянно меняя направление, они оказались несколько в стороне от подъемного моста. Но уже было не до того, чтобы остановиться.

— Держись! — крикнул Честер и прыгнул.

Теперь бросок его оказался настолько сильным, что Бинк, цеплявшийся за гриву, вырвал из нее клок, потерял опору, соскользнул со спины Честера и рухнул в ров.

Обитавшие во рву монстры тут же стали собираться к тому месту, где раздался всплеск — они постоянно были начеку, иначе бы их просто-напросто уволили. С одной стороны, подбираясь к Бинку, свивался в кольца огромный змей; каждый из его сверкающих зубов был размером с палец Бинка. С другой — подплывал пурпурный крок, разинув шишковатую пасть и обнажая еще более страшные зубы. А прямо под Бинком, поднимаясь из водоворота взмученного ила, всплывал бегемот; спина его была так широка, что, казалось, не поместится во рву.

Бинк отчаянно забарахтался, норовя выбраться на безопасный берег; он отлично понимал, что никому не удалось бы спастись хотя бы от одного из этих чудовищ, не говоря уже о трех сразу. Бегемот уже всплыл, наполовину подняв Бинка из воды; крок подобрался совсем близко, обнажая похожую на пещеру пасть. И тут змей молниеносно ударил сверху... И тогда крок и змей столкнулись зубами, обдав Бинка снопом искр.

В следующий момент обоих монстров отодвинула в сторону туша всплывшего бегемота; Бинк соскользнул с его спины, точно на смазанных салазках, — съехал и оказался на безопасной, облицованной камнем внутренней стене рва. Поразительная случайность...

Ха! Опять, стало быть, сработал его талант, в очередной раз избавив от последствий опрометчивого поступка. Ну кому в голову придет кататься на несущемся галопом кентавре, принявшем, к тому же, обличье кактуса? Ведь надо было просто спокойно отыскать выход из лабиринта, что, без сомнения, сделали все остальные. Бинку еще повезло, что и кентавр, и чудища во рву оказались магическими существами, так что его талант вполне смог проявить себя.

Честер удачно перескочил через ров и немедленно помог Бинку выбраться наверх. Он вытащил его одной рукой, не особенно при этом напрягаясь.

— Я подумал... — произнес он дрогнувшим голосом. — Когда ты свалился к этим страшилищам... В жизни ничего подобного не встречал...

— Они всего-навсего не были по-настоящему голодны, — небрежно проговорил Бинк, стараясь преуменьшить остроту происшедшего. — Решили, видишь ли, поиграть со своим обедом и чуточку перестарались. Идем-ка лучше во дворец — наверно, там сейчас уже подают закуски.

— Закуски! Ах, сила! — Как и все физически крепкие существа, Честер обладал хроническим аппетитом.

— Ах, силос, — пробормотал Бинк.

Вряд ли его шутку можно было назвать удачной — кентавры не едят ни сена, ни силоса, как бы ни старались клеветники утверждать обратное.

Они направились к замку, и иллюзии исчезли, они словно выключились у стен Ругна. Бинк с Честером снова стали человеком и кентавром.

— Знаешь, — задумчиво сказал Честер, — я никогда не догадывался, какое у меня несимпатичное лицо. Никогда, пока не увидел его у тебя.

— Зато у тебя необыкновенно симпатичная задняя часть, — заметил Бинк.

— Верно, верно, — просиял кентавр. — Я всегда говорил, что Чери стала моей женой вовсе не из-за моей физиономии.

Бинк уже приготовился рассмеяться, но вовремя сообразил, что его друг сказал это всерьез. К тому же, они уже подошли к двери, и их могли услышать.

Страж у входа во дворец нахмурился.

— Сколько ты угадал, Бинк? — У него были наготове блокнот и карандаш.

— Одного, Кромби. — Бинк указал на Честера, но тут же вспомнил про мантикору. — Точнее, двоих.

— В таком случае ты выбыл из состязания, — доложил Кромби. — Чемпион пока тот, кто угадал двенадцать. — Он взглянул на Честера. — А ты?

— А мне вообще приз не нужен, — грубовато отозвался кентавр.

— Вы, парни, даже не старались, как я погляжу, — заметил Кромби. — Будь я на вашем месте и не торчи я тут на посту, и не шныряй на побегушках у Королевы...

— А я думал, тебе нравится работа во дворце, — сказал Бинк; он познакомился с Кромби, когда еще тот служил солдатом у прежнего Короля.

— Она мне нравится... Но все же приключения я люблю больше. Король-то у нас хоть куда, но... — Кромби скривился. — Словом, не мне вам рассказывать про Королеву...

— Со всеми кобылами сразу трудно сладить, — изрек Честер. — Такова уж ихняя натура. И ничего они с ней поделать не могут, даже если бы и очень захотели.

— Как ты прав, приятель! — искренне согласился Кромби: он был образцовым женоненавистником. — А если, к примеру, взять тех, у которых самая сильная магия... Ну кому еще мог прийти в голову весь этот идиотизм с маскарадом? Просто ей захотелось повыпендриваться, щегольнуть своим колдовством.

— Что ж, не так-то у нее много возможностей показывать его, — сказал Честер. — Король не обращает на нее никакого внимания...

— Король у нас умный Волшебник! — горячо заявил Кромби. — Когда она не устраивает чехарды, вроде этой, то, правда, со скуки можно натурально свихнуться. Особенно — стоя здесь, на этом посту... Эх, как бы мне хотелось снова отправиться куда-нибудь с каким-нибудь поручением. С поручением, конечно, достойным мужчины. Помнишь Бинк, как мы с тобой тогда...

Бинк улыбнулся воспоминаниям:

— Помнишь, под какой потрясающий град мы тогда попали? Мы еще спрятались от него под обожравшимся опутывающим деревом...

— А девчонка сбежала! — подхватил Кромби. — Золотые были денечки!

К своему удивлению Бинк понял, что ему тоже хочется думать, что «золотые были денечки». В свое время пережитое не казалось ему развлекательной прогулкой, но сейчас, издалека, оно приобрело даже некий блеск.

— Ты мне тогда говорил — помнишь? — что она, та девушка, для меня опасна.

— Да, так оно и оказалось, — кивнул Кромби. — Она ведь вышла за тебя замуж, не так ли?

Бинк натянуто рассмеялся.

— Лучше мы пойдем, пока от закусок хоть что-то осталось.

Он повернулся и... чуть не споткнулся об еще один холмик грязи.

— Вы что, вокруг дворца кротов развели? — досадливо спросил он.

Кромби скосил глаза на холмик.

— Секунду назад ничего подобного здесь не было. Может, магия Королевы привлекла сюда магического крота? Надо об этом сказать главному садовнику. Скажу, когда сменюсь с поста.

Бинк и Честер вошли внутрь. Дворцовый бальный зал был украшен, конечно же, самой Королевой Ирис. Сейчас он выглядел как участок морского дна. Из скалистых глубин тянулись вверх плети водорослей; повсюду плавали ярко разукрашенные рыбы; стены сплошь были покрыты ракушками. Тут и там простирались подводные пляжи — песок был мелким и белым; пляжи магически перемещались с места наместо, поэтому если гость даже стоял неподвижно, вся сцена перед ним непрерывно менялась. По окружности зала огромным кольцом свернулся гигантский морской монстр-змей; его пульсирующие, так и сяк переплетенные кольца кое-где заменяли стены.

Честер огляделся.

— Хотя она и скверная баба и слишком много из себя корчит, но, надо признать, магия у нее впечатляющая. Больше всего, понятно, меня волнует пища — вдоволь ли ее тут будет...

Оказалось, однако, что волновался он совершенно напрасно. Гора закусок была поистине огромной, и охраняла ее лично Королева. На коротком поводке она держала едкого перечника. Когда кто-нибудь терял самообладание и не мог утерпеть, чтобы не схватить кусочек деликатеса, перечник тут же задавал нетерпеливому хорошую порцию перца.

— Никто не посмеет есть, пока не будет вручен главный приз! — объявила Ирис, сверкнув глазами. Поскольку она придала себе облик воинственной Королевы русалок, то уже один ее вид был достаточно эффектен, чтобы отпугнуть любого — даже без помощи перечника. У нее была остроконечная корона, мощный хвост, трезубец в руке; острия трезубца поблескивали от слоя слизи — может быть, тоже иллюзорной, хотя она могла оказаться и самым настоящим ядом.

Бинк и Честер разделились, смешавшись с другими гостями. Тут были, в сущности, все более или менее известные существа Ксанфа, за исключением леди-кентавр Чери и жены Бинка, озабоченной собственными страданиями. Не было и Доброго Волшебника Хамфри, который никогда добровольно не появлялся в общественных местах.

Бинк заметил своего отца Роланда, прибывшего прямиком из Северной Деревни. Тот был осторожен и не стал раздражать сына чрезмерным проявлением родительских чувств. Они пожали друг другу руки.

— Прекрасные туфли, сынок.

После сцены с мисс Хамелеон эти слова прозвучали как бы намеком.

— Только что с дерева, — хмуро отозвался Бинк.

— Чем ты занимался последние два месяца?

Когда Роланд говорил, изо рта у него вырывались пузырьки и подрагивающими шариками устремлялись к поверхности океана. Да уж, когда королева Ирис создавала иллюзию, то делала это мастерски! Рядовые жители Ксанфа с их незначительными личными талантами могли лишь молча пялиться на творения Волшебницы и завистливо вздыхать. Именно потому, разумеется, Королева и устроила это шоу.

— Тренировался с мечом, ковырялся в саду, делал всякую всячину, — ответил Бинк отцу.

— Насколько я знаю, Хэмели на сносях...

— Да, верно. — Бинк готов был опять впасть в отчаяние от складывающейся ситуации.

— У тебя будет сын и поможет заполнить пустоту в доме.

В том случае, разумеется, если будет нормальный, наделенный талантом ребенок, подумал Бинк. Он решил сменить тему.

— У нас только что зацвело молодое деревце, на котором должны вырасти изящные дамские туфельки. Похоже, скоро я сорву первую пару.

— Дамы будут довольны, — серьезно ответил Роланд, как будто услышал важную новость.

Неожиданно Бинк понял, как мало сделал за последний год. Чего он добился? Буквально ничего. Не удивительно, что у него такое подавленное состояние!

В зале потемнело. Как будто наступили сумерки, отчего и иллюзорная вода тоже сделалась темнее. И сразу рассеянный дневной свет сменился ночным свечением. Воздушные пузырьки от водорослей заискрились подобно крошечным лампочкам, неоновый коралл замерцал разноцветными красками. Даже пухлые губки испускали тусклый свет. У животных расцветка была более яркая: электрические угри превратились в плавающие прожектора, а многочисленные рыбы стали полупрозрачными фонариками. Общий эффект получился поразительно красивым.

— Была бы ее личность столь же прекрасна, как ее вкус, — негромко произнес Роланд, имея в виду, конечно же, Королеву.

И в этот момент Ирис объявила:

— А сейчас мы присудим входной приз!

Она сияла ярче всех; зубцы ее короны и трезубца излучали струи света, ярким потоком заливая ее роскошный обнаженный русалочий торс. Что ж, она была владычицей иллюзий и могла сделать себя настолько красивой, насколько ей подсказывала ее фантазия, а фантазия ее была изощренной.

— Как я понимаю, тут был брак по расчету, — продолжал Роланд. Хотя он и не был Волшебником, Король тем не менее назначил его королевским регентом на территории севернее Провала, и потому Роланд не взирал на титулованных особ с почтением рядового деревенского жителя. — По-видимому, этот расчет иногда должен быть на редкость тонким.

Бинк кивнул. Его несколько раздражало то восхищение, с которым его отец наблюдал за иллюзорными прелестями Королевы. В конце концов, ему скоро пятьдесят!.. И все-таки отец, без сомнения, прав. В обязанности Короля не входит любить Королеву, однако он умеет управлять этой темпераментной женщиной достаточно умно и строго, что поражает всех, кто знал Ирис до замужества. И тем не менее Ирис процветала, несмотря на дисциплину. Те, кто хорошо знал Короля, понимали, что он не только более могущественный Волшебник, но и более сильная личность. Все были убеждены, что в Ксанфе сейчас самый деятельный Король со времен Четвертого Нашествия, то есть с тех пор, когда построен этот замок.

Многое уже существенно изменилось. Был снят Магический Щит, оберегавший Ксанф от вторжений, и обитателям соседней Мандении было позволено пересекать границу. Первыми ее перешли солдаты бывшей королевской манденийской армии — они поселились в необжитых прежде местах и стали полноправными гражданами Ксанфа. Закон о необходимости магического таланта у каждого гражданина страны был отменен — к изумлению консерваторов, это не привело к хаосу. Люди теперь становились известными и уважаемыми не за случайные магические способности, а за совокупность ценных качеств. Тщательно организованные экспедиции принялись изучать близлежащую Мандению, где не существовало магии; вдоль границы были расставлены посты, чтобы какое-то вторжение не явилось неожиданностью, Король не стал уничтожать Магический Камень — то есть при необходимости Щит можно было установить заново.

Король — Бинк не сомневался в этом — старался не упускать из виду как полезное, так и приятное (в том числе и дамские прелести), и Королева полностью подчинялась ему. Она могла стать и становилась всем, что только было угодно Королю, и он не был бы человеком, если бы не пользовался этим, хотя бы время от времени. Вопрос заключался лишь в том, чего ему хотелось. Это было дежурной дворцовой сплетней; преобладало мнение, что Король предпочитает разнообразие. Королева редко принимала дважды один и тот же облик.

— Страж Ворот, докладывай! — повелительно произнесла Королева.

Солдат Кромби не спеша выступил вперед. Он был великолепен в своей дворцовой форме, и с ног до головы выглядел именно солдатом в королевстве, которое в солдатах, в общем-то, не нуждалось. Он умел искусно и яростно сражаться мечом и голыми руками, и ему не нравилось выполнять обязанности лакея при женщине — всем своим видом он как раз это и демонстрировал. И по этой-то причине Королева наслаждалась, отдавая ему приказы, но все же не перегибала палку — верность Кромби принадлежала самому Королю, а тот был к нему благосклонен.

— Победителем стал... — Кромби заглянул в свой блокнот.

— Нет! Не так, идиот! — закричала Королева, окутав Кромби облаком расплывающейся в воде краски.

Конечно, еще одна иллюзия, но весьма эффектная.

— Сперва назови занявшего второе место, — продолжала Королева, — и лишь потом — потом! — победителя. Сделай же хоть что-нибудь ради разнообразия!

Из растворившегося облака краски показалось хмурое лицо Кромби.

— О, женщины! — едко пробормотал он.

Королева улыбнулась, наслаждаясь его злостью.

— На втором месте, после девяти правильных отгадок... — Он снова нахмурился. — Женщина. Бианка из Северной Деревни.

— Мать! — ахнул Бинк.

— Ей всегда нравились игры с угадываниями! — с гордостью проговорил Роланд. — Я думаю, ты унаследовал как ее ум, так и внешность.

— Зато от тебя — храбрость и силу! — сказал Бинк, оценив комплимент.

Бианка степенно вышла на середину зала. Она была красивой женщиной, а в молодости — истинной красавицей; к тому же, в отличие от Королевы, настоящей. Ее талантом было — повторное воспроизведение событий, а не иллюзии.

— Выходит, женщины снова проявили себя, — сказала Королева, подмигивая женоненавистнику Кромби. — А призом для Бианки будет... — Она смолкла. — Привратник, принеси второй приз. Ты должен был держать его уже наготове!

Хмурость Кромби начала переходить в негодование. Но он все-таки приблизился к шкафчику, наполовину скрытому водорослями, и извлек из него завернутый в ткань предмет.

— Призом будет... — повторила Королева и сорвала покрывало, — ...львиный зев в горшке!

Восхищенное и откровенно завистливое бормотание пронеслось по толпе, когда дамы-гостьи увидели приз. Несколько цветков-головок повернулось на черенках и свирепо щелкнуло челюстями. Львиный зев очень хорош для того, чтобы вывести в доме насекомых, а также всяческих паразитов у животных, к тому же он надежно охраняет дом. Горе непрошенному гостю, неосторожно оказавшемуся поблизости от этого растения! Но ему очень не нравилось находиться в горшке — чтобы засадить его туда, требовалось особое и довольное сложное заклинание. Потому дикий львиный зев был обычным растением, а посаженный в горшок — редким и высоко ценимым.

Бианка с удовольствием приняла подарок, и тут же ей пришлось слегка отвернуться: одна из головок решила куснуть ее за нос. Когда растение укореняли в горшке, то приучали его не быть агрессивным по отношению к владельцу, и все-таки требовалось время, чтобы львиный зев уяснил, кто есть кто.

— Это просто чудесно! — сказала Бианка. — Благодарю тебя, Королева Ирис! Ты тоже прекрасна, — добавила она дипломатично. — Но — по-своему.

Королева щелкнула зубами, подражая цветку львиного зева, и грациозно улыбнулась. Она всегда страстно желала признания и похвал, особенно от столь уважаемых жителей Ксанфа, какой была Бианка, — ведь многие годы перед тем, как стать Королевой, она провела в изгнании.

— А теперь, слуга, назови победителя, — велела она Кромби. — И прояви же хоть немного изобретательности и смекалки, если таковые у тебя есть.

— Победительница, правильно угадавшая тринадцать раз, — забубнил Кромби, даже не пытаясь изобразить торжественность, — это Милли-призрак.

И он пожал плечами, словно выражая недоумение перед еще одной женской победой; он сам вел подсчет и потому знал, что результат не подделан. Однако всем было теперь ясно, что мужчины сегодня не особенно старались.

К Королеве подлетел юный на вид и прелестный призрак. Милли была одновременно и самой молодой, и самой старой из всех сегодняшних обитателей замка Ругна. Она умерла более восьмисот лет назад, в то время ей не было еще и двадцати. Когда Бинк увидел ее впервые, она была бесформенным облачком тумана; но с тех пор, как в замке поселились живые люди, она постепенно стала крепнуть и теперь выглядела столь же осязаемой и зримой, как и любая живая женщина. Она была очень симпатичным, всеми любимым призраком, в честь ее победы раздались горячие аплодисменты.

— А главным призом является... — Королева драматично развела руками, — ...этот сертификат на один бесплатный Ответ Доброго Волшебника Хамфри!

Послышались невидимые фанфары, подкрепленные магически усиленными аплодисментами, когда она протянула Милли сертификат.

Девушка замешкалась — она ведь не обладала физической плотностью, поэтому не могла взять сертификат в руку.

— Все в порядке! — успокоила ее Королева. — Просто я напишу на нем твое имя, и Волшебник Хамфри будет знать, что сертификат твой. Да и он без того наверняка наблюдает сейчас за нами — в своем магическом зеркале. Почему бы тебе не задать ему Вопрос прямо сейчас?

Ответ Милли никто не расслышал — она, как и все призраки, была способна разговаривать лишь тихим шепотом.

— Не волнуйся, дорогая, я уверена, каждый будет рад тебе помочь, — произнесла Королева. — Вот что мы сделаем: я напишу твой вопрос на магической доске, и Хамфри сможет ответить тебе тем же способом. Лакей, доску! — повернулась она к Кромби.

Тот застыл на месте, но любопытство все же пересилило обиду. Он принес доску. Королева подозвала ближайшего кентавра (им оказался Честер, давно и безуспешно пытавшийся стащить пирожок со стола с закусками и не получить при этом порцию перца или уксуса) и велела ему записать еле слышные слова Милли. Как известно, все кентавры грамотны, многие из них прекрасные учителя, так что писать углем для них — привычное дело.

Отношение Королевы к мужчинам нравилось Честеру не более, чем Кромби, но он не посмел отказаться от поручения. Ведь это же донельзя интересно: какой Вопрос может задать призрак Волшебнику?.. И вот он записал светящимися буквами:

КАК МИЛЛИ СНОВА МОЖЕТ СТАТЬ ЖИВОЙ?

Вспыхнули новые аплодисменты — гостям определенно понравился Вопрос. В нем был скрыт вызов. А Ответ, сообщенный публично, мог стать полезным для многих. Обычно Волшебник Хамфри требовал за свой Ответ год службы у него; кроме того, Ответ давался лишь тому, кто непосредственно задавал Вопрос. Да, становилось по-настоящему интересно!

Слова вдруг исчезли, словно стертые невидимой губкой. И вскоре появился Ответ Волшебника:

ТРЕБОВАНИЯ ТРИ.

ПЕРВОЕ — ТЫ ДОЛЖНА ИМЕТЬ ИСКРЕННЕЕ ЖЕЛАНИЕ СТАТЬ СМЕРТНОЙ.

Вне всякого сомнения, такое желание у Милли было. Она нетерпеливо махнула рукой в сторону доски, ожидая продолжения и желая поскорее узнать, столь же легки два других условия, или же они невыполнимы. Если рассудить здраво, то для магии — технически — не было ничего невозможного; однако же на практике некоторые заклинания были слишком уж сложны для реального исполнения.

Бинк волновался вместе с Милли: когда-то столь же страстно он хотел узнать о своем магическом таланте, от которого зависело его гражданство, благополучие и самоуважение. Для того же, кто умер преждевременно, но не угас окончательно, возможность получить смертность становилась исключительной надеждой! Разумеется, если Милли совсем оживет, то со временем и умрет, как всякий человек. Однако в действительности она лишь завершит жизнь, которую уже начала столько столетий назад. Оставаясь призраком, она не могла как-то повлиять на свою судьбу — призрак не в состоянии любить, бояться, вообще ощущать что-либо.

Хотя — нет, поправил себя Бинк. Очевидно, она все-таки что-то чувствует, пусть и не так, как живые люди. Но ей недоступны телесные удовольствия, недоступна боль.

На доске появилось:

ВТОРОЕ —

ДОКТОР ЗАКЛИНАНИЙ ДОЛЖЕН ВОССТАНОВИТЬ ТВОЙ ТАЛАНТ ДО ОПТИМАЛЬНОЙ ПОТЕНЦИИ.

— Есть в этом доме доктор заклинаний? — требовательно вопросила Королева, оглядываясь. Острия ее трезубца сверкнули. — Нет? Отлично... Посыльный, покажи направление на ближайшего доктора.

Кромби едва не зарычал, но и на сей раз любопытство пересилило. Закрыв глаза, он завертелся волчком и вот — вытянул правую руку: она показала на север.

— Так, — произнесла Королева. — Должно быть, это — Деревня Провала.

На Провал — гигантскую расщелину, разделявшую Ксанф на северную и южную части — было наложено заклинание: никто не мог вспомнить о его существовании. Но на замок Ругна и его окрестности было, в свою очередь, наложено контрзаклинание, позволявшее его обитателям и гостям вспоминать о Провале. Да, трудновато пришлось бы Королю править своей страной, не помни он о столь важной особенности ее ландшафта, как Провал!

— Где наш переносчик?

— Я здесь, Ваше Величество! Доктор уже в пути,— отозвался мужчина рядом с Королевой Ирис.

Он взглянул в указанном Кромби направлении, сосредоточился и... неожиданно перед ним появилась пожилая женщина. Она посмотрела по сторонам, на лице ее отразилось изумление: она оказалась в толпе нарядных людей, в зале, погруженном на дно океана...

— Ты — доктор заклинаний? — властно спросила Королева.

— Да, — ответила старуха. — Но я не лечу дураков, потонувших в море. Особенно, если меня отрывают прямо от корыта со стиркой...

— Это Торжественный Бал в честь Годовщины Коронации Короля Трента! — надменно произнесла Королева. — А теперь у тебя есть выбор, старая карга; вылечить для нас одно заклинание и остаться на балу, есть, пить и развлекаться, сколько душе угодно и в таком, например, костюме... — На старухе вдруг появилось одеяние важной матроны, любезно сотворенное магией Волшебницы Ирис. — ...или не вылечить заклинание, тогда это вот существо тебя поперчит. — И она приподняла злобно зашипевшего перечника.

У старухи, как до того у Кромби и у Честера, был возмущенный вид, но в конце концов она все же решила выбрать более выгодный курс.

— Какое заклинание?

— Заклинание Милли. — Королева указала на призрак.

Докторша осмотрела Милли и усмехнулась.

— Уже готово, — сказала она и широко разулыбалась, показав все свои четыре зуба.

— Любопытно, почему она так развеселилась? — пробормотал Роланд. — Не знаешь, какой у Милли талант?

— У призраков нет талантов, — возразил Бинк.

— Но при жизни ведь был! По всей вероятности, он у нее какой-то особый.

— Пожалуй. Надеюсь, мы скоро это узнаем. Если, конечно, она сможет выполнить третье условие.

И снова засветилась доска;

ТРЕТЬЕ.

ПОГРУЗИ СВОЙ СКЕЛЕТ В ЦЕЛИТЕЛЬНЫЙ ЭЛИКСИР.

— Этого добра у нас сколько угодно! — сказала Королева. — Эй, лакей!

Кромби был уже в пути и скоренько вернулся с ведром эликсира.

— А теперь... Где твой скелет? — нетерпеливо спросила Королева.

Но тут с Милли что-то случилось; казалось, она очень желает ответить на вопрос Королевы, но не в состоянии произнести ни слова.

— Заклинание молчания! — воскликнула Королева. — Тебе не позволено сказать нам, где он! Вот почему в течение столетий он оставался спрятанным!

Милли печально кивнула.

— Тем лучше? — Королева уже была сама деловитость. — Начинаем охоту за сокровищем? В каком шкафу лежит скелет Милли? Тот, кто найдет его первым, получит особый приз! — Она на мгновение задумалась. — Обычные призы у меня кончились... Знаю! Вот что это будет: первое свидание с Милли; когда она оживет!

— А что, если скелет найдет женщина? — спросил кто-то.

— Ради такого случая я попрошу своего мужа, Короля Трента, превратить ее на время в мужчину!

Раздался неуверенный смех. Шутит она, или говорит всерьез?.. Насколько Бинк знал, Король мог трансформировать любое живое существо в другое живое существо — но того же пола. И вряд ли он воспользуется своим талантом, чтобы выполнить чей-то каприз. Так что Королева, скорее всего, мистифицирует.

— А как же насчет еды? — громко спросил Честер.

— Сделаем так! — Королева была настроена решительно. — Женщины уже доказали свое превосходство, поэтому они не будут участвовать в поисках. Они станут угощаться! Пока мужчины будут искать... — Но тут она взглянула на разъяренное лицо Честера и поняла, что зашла слишком далеко. — Хорошо. Пусть мужчины тоже едят. Даже и те, у кого лошадиный аппетит. Но чтобы никто не посмел тронуть Юбилейный Торт! Король сам будет его разрезать — когда поиски закончатся.

Она на миг задумалась — такой ее видели редко. В самом ли деле она была уверена, что Король станет заниматься разрезанием тортов?

А Юбилейный Торт был роскошен! Многочисленные прослойки мерцающего крема увенчивала огромная цифра I, на вершине которой располагался неотличимый, благодаря магии, от оригинала бюст Короля Трента. Королева всегда поддерживала величие Короля, потому что ее собственное величие являлось всего лишь отражением мужниного. Да уж, какой-то бедняга шеф-повар изрядно потрудился! Создать такую орнаментированную роскошь при помощи заклинаний.

— Перечник! — распорядилась Королева. — Оставайся охранять торт и приперчивай каждого, кто посмеет к нему прикоснуться! Она привязала поводок к ножке стола. — А теперь, мужчины, — на поиски сокровища!

Роланд покачал головой.

— Лежащие в шкафу скелеты не следует тревожить... Пойду-ка лучше да поздравлю твою умную матушку. — Он взглянул на Бинка. — А ты отправляйся представлять нашу семью в этих поисках. Можешь, конечно, особенно не стараться...

Он помахал рукой на прощанье и стал пробираться между мерцающими морскими течениями.

Бинк еще постоял какое-то время, задумавшись. Отец определенно знал, что здесь что-то неладно, но прямо об этом сказать не решился.

Но что именно неладно?

Бинк вполне сознавал, что живет сейчас хорошо, что у него прекрасная, хоть и переменчивая жена, а Король, к нему благосклонен. Почему же ему так мечтается о приключениях где-то в отдаленных, диких местах, о сражениях на мечах (ради чего, кстати, он и стал учиться фехтованию), об опасностях и даже о смерти, хотя известно, что талант Бинка защитит его от любой настоящей опасности? Что же с ним происходит?.. И вот уже кажется, что он — счастливее тогда, когда будущее под угрозой. Да ведь это же нелепо!

Почему Хэмели не пришла? Конечно, срок ее близок, но она все же могла появиться на балу — могла, если бы захотела. Во дворце есть и магическая повивальная бабка...

И Бинк решился. Он отправится на поиски! Кто знает, может быть, ему удастся доказать свои способности еще раз, отыскав в шкафу этот скелет!

ГЛАВА 2.

ПОИСКИ СОКРОВИЩА

Итак, ему брошен хоть и негромкий, но все-таки вызов. И для начала следует поработать головой. Вовсе не обязательно скелет Милли находится в шкафу Но так или иначе, поскольку здесь ее призрак, то кости должны быть где-то на территории дворца, в любом месте по эту сторону рва или даже в саду. И подальше от людных мест, конечно, Если только ее кости не спрятаны где-нибудь под полом или внутри стены. Последнее все же казалось маловероятным — дворец был весьма прочным, сцементированным заклинанием долговечности, и долбить пол или стену было бы занятием малоприятным. Если предположить, что Милли умерла внезапно, при подозрительных обстоятельствах (а иначе она не стала бы призраком), то, скорее всего, убийце пришлось прятать тело быстро, тайком. И никакого разрушения стен, чтобы скрыть труп! Старый Король Ругна не потерпел бы подобного.

Где можно спрятать тело за несколько минут, притом — надежно, чтобы его никто не обнаружил и в последующие столетия? Затеянные новым Королем переделки коснулись почти каждого уголка замка Ругна, превратив его в королевский дворец современного типа; мастера-реставраторы попросту не могли пропустить подобную находку. Выходит, какая-то сверхловкость убийцы механически невозможна, да и не может быть в этих шкафах никаких скелетов.

Бинк увидел, что другие уже торопливо осматривают все шкафы подряд. Нет смысла состязаться с ними напрямую, даже если там и спрятан скелет.

Значит, механически спрятать невозможно... Ага, вот в чем разгадка! Магически-то возможно! По всей вероятности, кости были трансформированы во что-то Другое, невинное на вид и уводящее поиски в ложном направлении. Вопрос только, во что?

Во дворце тысячи предметов, и любой из них может оказаться нужным. Но ведь трансформация — серьезная магия. А какой волшебник станет возиться с простой горничной? Так что, выходит, ее кости могли остаться в естественном виде, или, возможно, они в чем-то растворены, а то и перемолоты в порошок. Но все же в любом случае должен остаться хоть какой-то намек на их истинную сущность. То есть главное — догадаться. О, в высшей степени интригующая загадка !

Бинк подошел к столу с закусками. Здесь были фруктовые пирожные, орехи, печенье, пирожки и пироги, а также всевозможные напитки. Честер уже отводил душу. Бинк обошел вокруг стола, выискивая что-нибудь, могущее заинтересовать. Когда он приблизилcя к Юбилейному Торту, на него предупреждающе зашипел перечник. У него было кошачье тело с зеленой и острой, как маринад, мордочкой, а глаза влажные от рассола. На мгновение Бинк едва не поддался искушению испытать свою магию против магии перечника. Ему-то нельзя было нанести вред при помощи магии, а животное наверняка попыталось бы его приперчить. И что бы тогда произошло?

Нет — он больше не тот юный сорви-голова, который везде стремится проявить себя и безрассудно кидается навстречу опасностям. К чему без необходимости напрягать свой талант?

Он заметил печенье в виде улыбающегося лица и взял его; но стоило поднести ко рту, как улыбка исчезла и на «лице» отразился ужас. Биyк замер, сознавая, что это всего лишь еще одна иллюзия Королевы, но тем не менее есть не стал. Лицо на печенье исказилось в предчувствии страшного конца, а поскольку конец все не наступал, глазурный глаз медленно приоткрылся.

— На, киска... Это тебе, — сказал Бинк и протянул печенье сидящему на поводке перечнику.

Послышался легкий свист, и печенье тут же оказалось сильно поперченным и приправленным уксусом. Один глаз его все же был закрыт, а из открытого вытекал рассол. Бинк положил печенье на край стола; перечник подался вперед и взял его в рот. И у Бинка сразу пропал аппетит.

— Твоя магия немного нездорова, — произнесла женщина рядом с ним. Это была пожилая докторша заклинаний, которая теперь наслаждалась неожиданным для нее торжеством. Вообще-то вечеринка была открыта для всех, но лишь у немногих простых подданных Короля хватило духу явиться сюда. — Но должна тебе сказать, — продолжала докторша, — что она слишком тяжела для меня, и я не могу ее вылечить. Ты Волшебник?

— Нет, — ответил Бинк. — Я просто ничтожество с сильным талантом. — Ему хотелось, чтобы шутка прозвучала также легко, как была придумана.

Женщина сосредоточилась.

— Нет, я ошиблась. Талант твой не болен. Он всего лишь простаивает без дела. Мне думается, он страдает от недостатка упражнений. Ты хоть пользовался им за последний год?

— Кое-когда, — вздохнул Бинк и вспомнил о спасении от обитающих во рву монстров. — Не слишком много.

— Магией следует пользоваться, иначе ты ее утратишь. — Женщина мудро смотрела на него.

— Но что делать, если такие случаи не предоставляются?

— Для магии всегда есть такие случаи — здесь, в Ксанфе.

Однако они находились во дворце, где это суждение женщины вряд ли могло относиться к Бинку. Его талант защищал его от опасностей, и то же самое делала благосклонность Короля. Поэтому у его таланта тут было мало возможностей проявить себя, и он в самом деле мог начать слабеть. Схватка с мечом была первой за долгое время такой возможностью, да и то он сам старался не допустить основательного пробуждения своей магии, желая победить лишь умением и храбростью. Правда, талант сработал во рву. Бинк до сих пор еще не успел как следует высохнуть, но среди подводных декораций мокрая одежда была незаметна. Неужели надо специально искать опасности, чтобы поддержать мощь своего таланта? Очень странный вывод...

Женщина пожала плечами и пошла вдоль стола, пробуя разные деликатесы.

Бинк осмотрелся. И вдруг встретился взглядом с призрачными глазами Милли.

Он подошел к ней.

— Ну, как идут дела? — вежливо осведомился Бинк.

На близком расстоянии голос призрака был различим; возможно, разобрать слова помогали и движения ее белых губ.

— Я так рада! — еле слышно воскликнула она. — Снова стать самой собой!

— А ты уверена, что существование простой смертной стоит того? — спросил он. — Иногда человек, осуществивший свою мечту, бывает весьма разочарован.

Кому он в действительности адресовал эти слова — ей или себе?

Она взглянула на него с сочувствием. Сквозь ее полупрозрачное тело он мог видеть других гостей, Не ней было не просто сосредоточить взгляд. Но все-таки можно было увидеть, что она по-особому прекрасна — не столько лицом и фигурой, сколько искренней приветливостью и заботой о других. Милли во многом помогла мисс Хамелеон: показала, что где в замке находится, какие фрукты съедобны, какие опасны, объяснила и дворцовый протокол. И именно Милли обратила внимание Бинка на другую грань личности Волшебника Трента, когда Бинк считал его способным только на зло.

— Было бы прекрасно, если бы ты отыскал мои кости, — сказала Милли.

Бинк встревоженно рассмеялся.

— Милли, ведь я женатый мужчина!

— Да, — согласилась она. — Женатые мужчины лучше всех. Они... уже приручены, опытны, нежны, надежны и ничего не обещают просто так. И будет так приятно, если за мое возвращение к жизни, за первый опыт...

— Ты не понимаешь! — воскликнул Бинк. — Я люблю свою жену!

— Да, конечно, ты ей верен. — опять с готовностью согласилась она. — Но как раз сейчас она находится в своей уродливой фазе, да еще на девятом месяце, и ее язык столь же остер, как жало мантикоры. Именно сейчас тебе необходимо облегчение, и если я вернусь к жизни...

— Пожалуйста, замолчи! — зашипел Бинк. Ее слова попали точно в цель.

Однако она не замолчала.

— Ты ведь знаешь, я тоже люблю тебя. Ты напоминаешь мне того... того, которого я по-настоящему любила, когда жила. Но вот уже восемьсот лет, как он мертв. — Она печально взглянула на свои полупрозрачные пальцы. — Я не могла выйти за тебя замуж, Бинк, когда впервые встретила тебя, я могла только смотреть и мечтать. Знаешь ли ты, что значит все видеть и не быть в силах что-либо изменить?.. Я могла бы стать такой хорошей для тебя, если бы только...

Милли неожиданно умолкла и опустила лицо. Ее голова выглядела туманным облачком.

Бинк был взволнован.

— Прости, Милли, я не знал. — Он положил ладонь на ее вздрагивающее плечо, и ладонь, конечно же, прошла сквозь него, как сквозь воздух. — Мне никогда не приходило в голову, что тебя можно оживить. Если бы у меня была...

— Да, конечно, — всхлипнула она.

— Но ты будешь очень красивой девушкой. Я уверен, найдется немало молодых людей, которые...

— Верно, верно, — кивала Милли, всхлипывая все громче. Ее тело делалось все более прозрачным.

Гости уже бросали на них удивленные взгляды. Положение становилось неловким.

— Если бы я мог хоть чем-то тебе помочь... — начал Бинк.

Она мгновенно просияла, и ее контуры обозначились четче.

— Найди мои кости!

К счастью, это было почти невозможно. И тем не менее Бинк не мог не пообещать:

— Я поищу. Хотя мои шансы не больше, чем у любого, кто уже ищет.

— Да, иди! Ты сумеешь найти их, если только воспользуешься своим замечательным умом. Я не могу подсказать тебе, где они лежат. Но если ты по-настоящему примешься за дело... — Она посмотрела на него с пылким нетерпением. — Прошло так много веков. Обещай мне, что постараешься!

— Но я... Что подумает моя жена, если я...

Милли закрыла лицо ладонями. Взгляды других гостей стали откровеннее, когда контуры Милли начали расплываться.

— Хорошо, попробую! — кивнул Бинк.

Ах, ну почему его талант не защитил его от этого?.. Но он уже знал ответ: его магия защищает лишь от физического, магического вреда. Милли же была магической, но не физической сущностью, и ее намерения по отношению к нему, когда она вновь обретет плоть, никто не счел бы вредными. Его талант никогда не утруждал себя эмоциональными сложностями. Так что этот треугольник Бинку придется решать самому.

Милли улыбнулась.

— Не задерживайся, — проговорила она и поплыла в сторону, не касаясь пола ногами.

Бинк высмотрел Кромби и подошел к нему.

— Я, кажется, начинаю соглашаться с твоим мнением о женщинах.

— Уж я заметил, как она тебя обрабатывала! — Кромби усмехнулся. — Она давно уже тайком положила на тебя глаз. А когда одно из этих похотливых существ на что-то решается, то у мужчины почти не остается шансов на спасение.

— Она полагает, что я первым смогу отыскать ее кости... и я вынужден попробовать... попробовать это сделать. По-настоящему попробовать, а не прикидываться.

— Детская задачка, — сказал Кромби. — Они вон там. — Он закрыл глаза и поднял руку вверх.

— Я не просил тебя помогать! — резко произнес Бинк.

— Ах, извини! Забудь, куда я показывал.

— А теперь уж не могу. Теперь мне придется там пошарить. И кости наверняка отыщутся. Милли определенно предполагала, что я с тобой посоветуюсь. Кто знает, может, в этом и заключается ее талант — знать заранее, что произойдет.

— Тогда почему же она не сбежала прежде, чем ее убили?

Что ж — то был отменный вопрос!

— Не исключено, что она спала, когда...

— Но ты ведь не спал, когда она тебя настраивала. Ты мог вовремя смыться. И тогда ее кости нашел бы кто-нибудь другой. Тем более если бы я намекнул, куда направиться.

— А сам ты почему их не пожелал найти? — рассердился Бинк. — Тебе оставалось только пойти туда, куда указывает твой палец. Секундное дело.

— Не могу. Я — на посту, — хитро улыбнулся Кромби. — Спасибо, но у меня и без нее достаточно проблем с женщинами.

Что верно, то верно. Бинк некогда познакомил этого женоненавистника со своей бывшей невестой Сабриной — талантливой и очень красивой девушкой, которую, как со временем понял Бинк, он сам не любил. Разумеется, знакомство привело бы к свадьбе, и теперь у Кромби появилась возможность отомстить.

Бинк расправил плечи и зашагал в ту сторону, куда указал Кромби. Стало быть, кости должны находиться где-то наверху. Скорее всего, они не будут лежать на видном месте. Если он честно постарается, но так и не найдет ничего, тогда...

А вообще говоря, неужели свидание с Милли такой уж скверный поступок? Ведь все, сказанное ею, — правда. Для мисс Хамелеон действительно наступили неприятные времена, и ей хочется теперь только одного: чтобы ее оставили в покое. До тех пор, пока она не превратится в свою прекрасную противоположность и не родит ребенка...

И все-таки подобные свидания могут привести к краху всего, что было и есть. Он знал, кто такая мисс Хамелеон, когда женился на ней, знал, что его ждут как хорошие, так и плохие периоды. Ему нужно лишь вытерпеть, пока плохой с неизбежностью не завершится. Ведь он справлялся с этим раньше. Когда на него наваливался груз каких-то проблем, жена, переживавшая свою «умную» фазу, становилась неоценимой помощницей. Иногда они специально даже накапливали такие проблемы, чтобы в трудной фазе жена могла поразмышлять над ними. И как после всего этого он смеет заигрывать с Милли или с любой другой женщиной?!

Бинк отправился в комнату, расположенную на указанной Кромби линии. То была королевская библиотека — хранилище мудрости веков. Неужели скелет призрака там?

Бинк вошел и... увидел сидящего Короля.

— О, прошу прощения, Ваше Величество, я не предполагал...

— Заходи, Бинк, — сказал Король Трент с теплой улыбкой. У него был вид прирожденного монарха — даже сейчас, когда он сидел за столом. — Я размышлял над личной проблемой. И ты, возможно, ниспослан мне, чтобы-подсказать ответ.

— У меня нет ответа даже на собственные вопросы, — несколько застенчиво отозвался Бинк. — Я не в той состоянии, когда мог бы быть способным помочь вам.

— Что же у тебя за вопросы?

— Хэмели в трудной фазе. Я не нахожу себе места. Кто-то пытался меня убить. А Милли-призрак желает заняться со мной любовью.

Король расхохотался. Но внезапно смолк.

— До меня вдруг дошло, что ты не шутишь, — произнес он. — Но ведь характер Хэмели скоро станет лучше, и твое беспокойство пройдет. А вот остальные твои проблемы... Кто покушался на твою жизнь? Заверяю тебя, я не давал на это своей королевской санкции.

Бинк описал эпизод с мечом. Король задумался всерьез.

— Мы с тобой знаем, Бинк, что только Волшебник в состоянии нанести тебе вред подобным образом... А в Ксанфе лишь три человека такого класса, и ни один из них, я убежден, не желает тебе зла, и ни один не обладает талантом оживления мечей. Поэтому, думаю, реальная опасность тебе не грозит. Но я понимаю твою тревогу. И — проведу расследование. Поскольку тебе удалось поймать тот меч, мы сможем проследить источник его намерений. И если кто-то позаимствовал один из мечей моего арсенала...

— Гм... Я тоже думаю, что он — оттуда, — сказал Бинк. — Но меч заметил кентавр Честер и взял его...

— Вот как? Хорошо же! Значит, покончим с этим. Союз с кентаврами важен для меня, как был важен для любого Короля Ксанфа в течение всей его истории. Честер может оставить меч себе, Но, как я считаю, нам следует выключить некоторые его магические особенности. Я полагаю, здесь наблюдается известное сходство с твоей собственной магией. То, что выступило против тебя, скрывается, пользуясь чужой, а не своей магией. Сам по себе меч не был твоим врагом. Он был всего лишь инструментом враждебной тебе силы.

— Магия, подобная моей... — повторил Бинк. — Думаю, такая может существовать. Она, конечно, не в точности такая же (ведь магии в Ксанфе не повторяются), но, по всей видимости, похожая... — Он взглянул на Короля с тревогой. — Это значит, что я могу ждать неприятностей отовсюду, от кого угодно. И все будет казаться случайностью.

— Да, от кого и от чего угодно — от зомби, от меча, от чудищ во рву... Или от призрака, — произнес Король. — Тут может таиться некий замаскированный план. — Он умолк и о чем-то размышлял некоторое время. — И все же каким образом может призрак...

— Как только я найду ее скелет, она будет оживлена. Скелет может находиться и в этой комнате... И все-таки больше всего меня тревожит, что я, кажется, начал поддаваться искушению.

— Да, Милли, если видеть в ней бывшую женщину, весьма соблазнительна, — заметил Трент. — Я хорошо понимаю твое искушение. Впрочем, оно-то и есть предмет моих размышлений.

— Не сомневаюсь, Королева способна помочь исполниться любому... э-э-э, искушению, — осторожно проговорил Бинк, не желая показать, насколько свободно дворцовые сплетники судачили об этом: личная жизнь Короля должна оставаться личной. — Она ведь может придать себе сходство с любой...

— Совершенно верно, Бинк. С тех пор, как умерла моя жена, я не прикоснулся ни к одной другой женщине. В том числе и к Королеве. — Для Трента слово «жена» означало только женщину, на которой он был женат в Мандении. — Но все же, — продолжал он, — на меня оказывают определенное давление: я, видишь ли, должен обеспечить наследником престол Ксанфа. Либо по праву рождения, либо через усыновление. На тот случай, если не окажется подходящего Волшебника, когда придет время. Искренне надеюсь, что такой Волшебник есть! Тем не менее, я чувствую себя обязанным сделать хотя бы попытку, поскольку это — одно из тех обязательств, которые я возложил на себя, принимая корону. Естественно, с помощью Королевы, как того требует этика. Да, я сделаю такую попытку, хотя и не люблю ее и никогда не полюблю. Вопрос лишь в том, какую внешность ей принять ради такого случая.

То была, разумеется, сугубо личная проблема, и Бинк чувствовал, что не ему давать Королю советы.

— Как мне кажется, любую внешность, приятную для вас...

Одним из самых значительных достоинств Королевы была ее способность мгновенно приобретать новую внешность. Если бы мисс Хамелеон тоже была способна...

— Но я не хочу получать от этого удовольствие — я лишь желаю выполнить то, что необходимо.

— А почему бы не объединить и то, и другое? Пусть Королева примет свою самую привлекательную иллюзорную внешность. Или же трансформируйте ее по собственному желанию. А когда появится наследник, придайте ей прежний облик. Нет ведь ничего плохого, когда еще и наслаждаешься своими обязанностями. Разве не так?

Король покачал головой.

— Твои слова, конечно, верны, если иметь в виду обычную ситуацию. Но мой случай — особый. Я не уверен, что смогу выполнить свой долг с прекрасной женщиной, да что там — с любой женщиной! — если только она не будет очень похожа на мою бывшую жену.

— Тогда пусть Королева примет внешность вашей жены, — не раздумывая, посоветовал Бинк.

— Боюсь, это осквернит воспоминания, которыми, я дорожу.

— О, понимаю... Вы хотите сказать, что если она станет слишком напоминать вашу жену, то сможет заменить ее и...

— Приблизительно так.

Создавалось безвыходное положение. Если Король был в силах желать лишь свою бывшую жену и не мог допустить, чтобы любая другая женщина напоминала ее физически, то что ему оставалось делать? Здесь и скрывалась тайна личности Короля, которую Милли некогда открыла Бинку: Трент по-прежнему был предан бывшей семье. После этого Бинку трудно стало считать Трента злодеем. И в самом деле — Король не был злым. Он был превосходным Волшебником и, возможно, самым превосходным человеком Ксанфа, поэтому Бинк меньше, чем кто-либо стремился подорвать это качество Короля.

И все же проблема наследника была реальной. Никто не желал повторения смутных времен, которые могли наступить из-за разрыва наследования в законной королевской династии. Должен существовать наследник престола, пока не появится настоящий Волшебник и не переймет бразды правления, обеспечив его непрерывность.

— Кажется, у нас с вами сходные дилеммы, Ваше Величество, — сказал Бинк; он старался относиться к высокому собеседнику, соблюдая надлежащий этикет, хотя и знал Трента, когда тот еще не был Королем. Следует в этом показывать достойный пример другим. — Каждый из нас предпочитает остаться верным собственной жене, но находит это весьма трудным. Но моя-то проблема со временем исчезнет, а ваша... — Он умолк, потрясенный внезапной идеей, но тут же опять заговорил, не в силах умолчать: — Ваше величество! Милли будет оживлена, когда ее скелет погрузят в целительный эликсир. Предположим, что и вы отыщете кости вашей жены, привезете их в Ксанф...

— Если это сработает, я стану двоеженцем, — заметил Король, но вид у него был потрясенный. — И все же, если бы моя жена смогла жить снова...

— Вы можете проверить, насколько удачно эта процедура пройдет, когда будут оживлять Милли!

— Милли — призрак. Она ведь не мертва полностью. Особый случай — как, например, с тенью. Такое бывает, когда у духа остается важное незавершенное дело. А моя жена — не призрак; у нее не осталось незавершенных дел, кроме самой жизни. И реанимировать тело, в котором не будет души...

Бинк уже жалел, что осмелился предложить такую возможность. Что за ужасы могут обрушиться на Ксанф, если начнут без разбора оживлять древние кости, — представить трудно...

— Она может стать зомби, — вслух подумал он.

— Да-да, существует серьезный риск, — заключил Король. — Но все же ты снабдил меня пищей для размышлений. Кто знает, вдруг еще и для меня есть надежда! А пока что я определенно не позволю Королеве принять внешность моей жены. Не исключено, что я поставлю себя в неловкое положение, сделав попытку и потерпев неудачу. Но...

— Как жаль, что вы не можете трансформировать сами себя, — сказал Бинк. — Тогда вам удалось бы испытать себя, и никто бы ничего не узнал.

— Королева бы все равно узнала. А потерпеть неудачу с ней — значит, проявить слабость, на которую я не имею права. Она тут же станет себя чувствовать выше меня, если поймет, что мой внешний железный самоконтроль на деле лишь импотенция. Такое знание таит в себе большой вред.

Бинк, знавший Королеву, мог в полную меру оценить эти слова. Ведь лишь ее уважение к Королю да страх перед его личностью и магической силой удерживали ее в рамках повиновения. Талант Короля к трансформации, безусловно, сохранится, но уважение, которое она испытывала к его личности, будет неизбежно разрушено. С ней станет необыкновенно трудно справляться, а это вряд ли пойдет на пользу Ксанфу.

— А не можете ли вы сперва провести, э-э, эксперимент с какой-нибудь другой женщиной? Тогда, если получится неудача...

— Нет, — твердо произнес Король. — Я не люблю Королеву, но она — моя законная супруга. Я не стану обманывать ее — или любого из моих подданных — ни в этом, ни в каком-либо другом случае.

Вот в чем состояла суть его благородства! Но зато Королева может обмануть его — если увидит такую возможность и будет знать о его импотенции. Бинку не понравился такой вывод. Правление Короля Трента виделось ему как начало Золотого Века. Но насколько же у Короля больше обязательств, нежели преимуществ!

Тут Бинка снова осенило.

— Ваши воспоминания о жене — это же не просто воспоминания о ней, но и память о самом себе. О себе, когда вы были счастливы! Вы не можете заниматься любовью с другой женщиной, или позволить другой женщине быть похожей на вашу жену. Но если любовью займутся два других человека — я имею в виду, Королева и мужчина, не напоминающий вас, — то никакие воспоминания не будут потревожены. Поэтому, если Королева изменит вашу внешность...

— Чушь! — Король фыркнул.

— Скорее всего, — согласился Бинк. — Мне не стоило об этом и начинать...

— Но я попробую.

— Извините, что обеспокоил вас. Я... — Бинк внезапно замолчал. — Вы попробуете?

— Объективно я понимаю, что моя так долго продолжающаяся привязанность, к покойной жене и сыну неблагоразумна, — медленно произнес Король. — Она препятствует мне выполнять мои обязанности. Возможно, эта увертка сработает вместо компенсации. Я велю Ирис придать мне облик другого мужчины, а ей самой принять обличие другой женщины, и мы сделаем попытку как незнакомцы. Ведь ты окажешь мне услугу, сохранив этот секрет, Бинк?

— Разумеется! — отозвался тот, ощущая неловкость. Он предпочел бы иметь Короля, лишенного чисто человеческой склонности к ошибкам, и в то же время, как это не парадоксально, уважал его за подобную слабость. И он также знал, что о сомнениях и страданиях Короля не знает никто. Бинк был его доверенным лицом, а это положение иногда бывает малоприятным.

— Я... Мне, вообще-то, надо поискать кости Милли. Они должны быть где-то здесь, в библиотеке.

— Пожалуйста, ищи. Я иду говорить с Королевой. — И Король порывисто поднялся и вышел.

Вот так! В очередной раз Бинк изумился рвению, с каким этот человек начинал действовать, стоило ему лишь принять решение. Однако то было одним из качеств, делавших его хорошим правителем; у Бинка же такого качества не было.

Он поглядел на ряды книг и внезапно понял: скелет Милли мог быть трансформирован в книгу — тогда становилось понятным, почему на него не наткнулись за многие столетия; этим же можно было объяснить и то, почему Милли любила заходить в библиотеку. Она часто летала вдоль южной стены. Так что оставался единственный вопрос: какая из книг нужная?

Бинк зашагал вдоль тесно уставленных полок, читая названия на корешках томов. В этой великолепной библиотеке их были сотни. Как же выбрать нужную книгу? А если он каким-то образом и выберет ее, то что с ней делать дальше?.. Ну да, для начала ее необходимо опять превратить в скелет, а тут уж нужна магия на уровне Волшебника!

Бинк непрерывно натыкался на одно и то же препятствие: слишком уж много магии вовлечено в эту затею! Насколько ему было известно, сейчас из ныне живущих в Ксанфе людей нет ни одного, кто был бы способен трансформировать неодушевленные предметы. Получалось, что эти поиски оказывались для Милли в конечном счете безнадежными. Но тогда почему же Добрый Волшебник Хамфри велел ей воспользоваться всего лишь целительным эликсиром? В этом не было никакого смысла!

И все же — он ведь обещал попробовать найти скелет, хоть и осложнял таким образом свое положение. Ах, как бы там ни было, сперва надо найти книгу, и уж потом беспокоиться о следующем шаге.

Поиски заняли довольно много времени. Некоторые тексты он исключал сразу же — например, «Анатомию пурпурных драконов» или «Градины: магия против не-магии». Но другие названия заставили задуматься — такие как «Статус духов в королевских покоях» или «Истории для Призраков». Ему приходилось снимать книги с полок и перелистывать страницы, отыскивая неизвестно что.

Время шло. Результатов не было никаких. В библиотеку никто не заходил — по всему, Бинк был единственным, кто выбрал это направление поисков. Но его предположение о книгах могло оказаться и неверным. Над библиотекой была еще одна комната, в башне, и указанная Кромби линия пересекала и ее. Так, быть может, там...

И тут он ее увидел — «Скелет в шкафу»! Уж наверняка это та самая книга!

Он снял ее с полки — она оказалась странно тяжелой. Переплет был изготовлен из разномастных лоскутков кожи. Бинк раскрыл его, и в ноздри ударил странный, неприятный запах, словно от плоти зомби, слишком долго просидевшего на солнце. На титульном листе не оказалось названия — лишь смесь разноцветных пятен и какая-то клякса, напоминающая раздавленное насекомое.

Бинк быстро захлопнул книгу — сомнение оставалось.

Ведро с эликсиром находилось внизу, в бальном зале. Бинк обхватил книгу обеими руками и поспешно стал спускаться по лестнице.

По дороге он встретил еще одного зомби — или, может быть, того же, что и раньше. Их было так трудно различить! Зомби поднимался вверх. Бинк знал, что этот — настоящий, потому что Королева не распространяла маскарадные иллюзии внутрь дворца, тем более — на верхние этажи. Теперь Бинк начал подозревать, что и в саду был настоящий зомби. Но что за дела заставили их выбраться из спокойных мшил?!

— Прочь! — крикнул Бинк, прикрывая руками книгу. — Уходи из дворца! Возвращайся к себе под землю!

Он угрожающе двинулся в сторону зомби — тот попятился. Крепкий человек мог при желании легко разрушить это рыхлое тело. Существо споткнулось о ступеньку и упало, заскользив вниз с невероятной неуклюжестью. Ступеньки тут же оказались усеянными обломками костей и липкими комками; старая древесина мгновенно пропиталась темной жидкостью: зомби не очень-то прочны. Поднялся такой смрад, что Бинка едва не вырвало; глаза сразу заслезились.

С отвращением сжав губы, Бинк отправился дальше.

Да, при замке Ругна обитало некоторое количество зомби; в свое время они помогли замку обрести нового Короля. Но теперь им полагалось лежать в спокойствии своих могил. Так какая же мертвецкая нужда заставила их появиться сегодня на вечеринке?

Что ж, придется об этом сообщить Королю. Но не прямо сейчас — сначала нужно присмотреть за скелетом Милли.

Бинк вошел в зал и увидел, что подводные декорации исчезли, сменившись обычными стенами и колоннами. Неужели Королева потеряла интерес к своей затее?

— Я его нашел!— крикнул Бинк, и тут же вокруг него стали толпиться гости. — А что случилось с водой?

— Королева неожиданно ушла, и иллюзия пропала, — ответил Честер, стирая с губ крошки зеленого пирога. Судя по всему, хотя бы угощение здесь было все же реальным. — Давай-ка я помогу тебе с книгой.

Кентавр с удивительной легкостью принял тяжеленный том из уставших рук Бинка. Ну и силища же у этих существ!

— Я про другую воду говорил — про эликсир, — пояснил Бинк. Ему уже было ясно, почему ушла Королева: ее призвал к себе Король.

— Да вот он! — сказал Кромби, вытаскивая из-под стола ведро. — Я его туда сунул, чтобы не насыпалось крошек.

Ведро установили на полу, рядом с Юбилейным Тортом.

— А книга совсем не похожа на скелет, — заметила мантикора.

— Скорее всего, скелет трансформирован, — пояснил Бинк и раскрыл кишу, которую поддерживал Честер, Гости восхищенно заахали — какая магия!

Старушка-докторша долго рассматривала книгу.

— Тут не трансформация, а топологическая магия. Никогда не доводилось сталкиваться с таким поразительным случаем.

Впрочем, никто из присутствовавших не мог этим похвастаться.

— А что такое «топологическая магия»? — спросил Кромби.

— Изменение формы без изменения сути, — ответила старушка.

— Что за чушь ты болтаешь, старая карга! — воскликнул Кромби в духе свойственной ему дипломатии по отношению к противоположному полу.

— Я говорю о магии, молодой наглец! — оскорбилась докторша. — Возьмите предмет. Растяните его. Расплющите в лепешку. Сложите пополам. Вы изменили его форму, но не сущность. Он остался топологически тем же, чем был. А в этой книге скрыта чья-то личность.

— Из которой извлекли дух, — добавил Бинк. — Где Милли?

Перед ним возник молчаливый призрак. Заклятье, заставлявшее ее молчать, все еще действовало, и она не могла подтвердить, что это — ее скелет. Как же она страдала все долгие столетия! Расплющенная и сложенная в книгу, не могущая сказать никому ни слова... До тех пор, пока шутливое соревнование, объявленное Королевой, не открыло случайно путь к надежде и воскресению.

Но случайно ли?.. Бинк подозревал, что и тут сработал его талант.

— А не следует ли Королеве понаблюдать за оживлением? — спросила мантикора.

— Королева сейчас занята другим, и не годится ее отвлекать, — ответил Бинк. На самом деле он оберегал и опекал Короля. — Будет лучше, если мы управимся без нее.

— Правильно! — поддержал Честер и без промедления сунул книгу в ведро!

— Стой! — крикнул Бинк, хотя и понимал, что уже опоздал. Он намеревался погрузить кишу медленно, по теперь... А впрочем, так, возможно, было и лучше.

Книга в ведре зашевелилась, затрепетала. Милли столп притягивать к ведру, и она испустила едва слышный вопль. Книга разбухла, быстро впитала эликсир, страницы начали раскрываться и выпрямляться, напитываясь влагой. Вскоре они превратились в человеческие конечности, а тяжелый переплет — в голову и торс; они были еще чудовищно сплющены, но уже приобретали сходство с куклой. Странно дергаясь, кукле обернулась бесформенным манекеном. Однако и манекен быстро изменялся — он также разбухал и уплотнялся, все больше уподобляясь женской фигуре.

Милли, все еще пытавшаяся закричать, влетела в эту массу, сливаясь своими очертаниями с контурами оформляющегося тела. Наконец обе сущности в точности совпали. И вот Милли уже стояла перед ними — стояла по колени в ведре, прелестная и желанная, словно нимфа. Она была поразительно похожа на тот призрак, который все уже привыкли видеть.

— Я цела! — восхищенно воскликнула она.

— Еще как цела! — кивнул Честер. — Принес бы ей кто -нибудь одежду...

Неожиданно толпа зрителей заволновалась, и из нее, вышла фигура, в руках у которой было полусгнившее платье. То был зомби. Женщины завизжали. Все попятились, стараясь не касаться пришельца.

Кромби насупился и прыгнул вперед.

— Да ведь вам же, гнилякам, запрещено сюда заходить! Прочь отсюда! Прочь!

Зомби отступил, пятясь в сторону Юбилейного Торта.

— Не сюда! — крикнул Бинк, но снова опоздал.

Зомби слишком приблизился к рычащему перечнику. Послышался щелчок — перечник ужалил зомби. Истекая вонючими соками, тот рухнул прямо в торт. Перечник ударил жалом снова — теперь уже в торт, в котором исчез зомби. Пропитанная уксусом глазурь полетела во все стороны, заляпывая гостей. Перечник сорвался с поводка и прыгнул на стол с закусками, поливая уксусом и проперчивая все подряд. Женщины завизжали громче — такова уж одна из их очаровательных, хотя и глупых, привычек.

— Что тут происходит? — громко произнес появившийся в дверях незнакомый молодой мужчина.

— Назад! — рявкнул Бинк — Проклятый перечник проклятой Королевы сорвался с поводка!

Тут он заметил возле незнакомца симпатичную молодую женщину. Они явно только что прибыли в замок.

Кромби бросился вперед.

— Я уберу с дороги этих идиотов! — закричал он, выхватывая меч.

Перечник предпочел представиться гостям сам, а заодно и расчистить себе путь к бегству, и бросился прямо на незнакомцев. Раздался новый щелчок — но на сей раз зверюшка приперчила самое себя. Удивленный, перечник шлепнулся на пол, но тут же захлопал крыльями и взлетел. И мгновенно превратился в умилительного миниатюрного оленя с изящными крылышками.

— О, мой торт! — воскликнула странная молодая женщина.

И только тут до Бинка дошло.

— Королева!

— И Король! — добавил потрясенный Кромби. — В иллюзорном костюме...

Бинк вспомнил, как он обозвал Королеву в этой суматохе. А Кромби и того хуже — обнажил против Короля меч.

Однако Королева Ирис уже стояла возле торта.

— Приперченный и политый уксусом... А внутри — зомби! Кто это сделал?

Она так разгневалась, что позволила иллюзии исчезнуть,- И сразу она, а вместе с ней и Король предстали перед толпой в своем естественном виде. И оба — в дезабилье.

Кромби, хотя и был женоненавистником, тем не менее пережил приступ галантности. Он быстро сунул меч в ножны, снял свою куртку и набросил на плечи Королевы, прикрыв ее торс: она теперь была обыкновенной женщиной средних лет.

— Здесь прохладно, Ваше Величество...

Бинк торопливо предложил свою куртку Королю — тот принял ее с видом, как будто подобные происшествия случаются тут ежедневно.

— Спасибо, Бинк, — пробормотал он.

Милли вылезла из ведра, величественно обнаженная; она, казалось, вовсе не страдала от холода.

— Боюсь, что во всем виновата я, Ваше Величество, — произнесла она. — Зомби пришел помочь мне, а перечник сорвался с поводка...

Королева долгим взглядом посмотрела на красавицу Милли. Потом оглядела себя... Внезапно на ней и на Короле появились монаршьи облачения. Она стала в чем-то похожей на Милли, Король же остался при своей настоящей внешности — он и в реальности был достаточно красивым мужчиной.

Бинк, как и все присутствующие, знал, что эта чета одета в куртки с чужого плеча, и весьма значительные области их тел были и вовсе не прикрытыми. Однако теперь от этого не осталось и следа. А через секунду и на Милли появилось иллюзорное платье — Королёва нарядила ее, как горничную, кем она и была прежде. Но Милли оставалась очень симпатичной и в этом наряде.

Банк не мог не похвалить самого себя. Кажется, его предложение Королю сменить внешность, чтобы заняться любовью с Королевой, оказалось удачным. Разве что суматоха, сопровождавшая оживление Милли, несколько нарушила эффект.

Королева обозрела жалкие остатки угощений. Затем украдкой взглянула на Короля и, видимо, решила проявить снисходительность.

— Выходит, все получилось! Ты — больше не призрак! — Она снова оценивающе посмотрела на Милли. — Но ради такого события тебе надо бы одеться получше. И — сегодня у тебя выходной.

На Милли тут же появилось переливающееся вечернее платье, лаковые башмачки и сверкающая тиара.

— Кто нашел твой скелет?

Милли сверкнула улыбкой.

— Меня спас Бинк.

Королева обернулась к нему.

— Кажется, твой нос пролезет в любую щель, — пробормотала она и тут же грозно добавила: — В таком случае Бинк получает приз! Первое свидание с... — Она запнулась на полуслове.

За ее спиной из торта поднялся приправленный перцем и уксусом зомби. Даже маринад был не в состоянии убить зомби — похоже, они и без того наполовину маринованные по своей природе. Комки истекающей рассолом плоти отрывались от него вместе с кусками наперченного торта. Один из бесформенных кусков свалился па плечо Королевы, прошел сквозь иллюзорную одежду и соскользнул дальше — неизвестно куда. Это и заставило ее умолкнуть.

Разъяренная Королева обернулась к зомби.

— Убирайся из дворца, комок тухлятины! — Она бросила красноречивый взгляд на Короля. — Трент, трансформируй это чудовище! Он уничтожил мой торт!

Но Король Трент оставался в задумчивости.

— Думаю, зомби уйдет отсюда сам, Ирис. А для свидания с Милли назначь кого-нибудь другого. Бинк нужен мне.

— Но Ваше Величество... — Милли запротестовала.

— Пусть тот, кто заменит Бинка, выглядит как он, — негромко попросил он Королеву. — Бинк, идем в библиотеку...

Когда они оказались среди книжных полок, Король сказал:

— Здесь, в Ксанфе, существует иерархия магии. Как самый могущественный Волшебник я — Король, а самая могущественная Волшебница — моя супруга. Добрый Волшебник Хамфри — наш старейший государственный деятель. Но ты, Бинк, — ты -анонимен. Ты обладаешь эквивалентной магией, но она — секретна. И потому ты не имеешь того статуса, какого заслуживает твой талант. Возможно, такое обстоятельство представляет угрозу твоему благополучию.

— Но мне сейчас ничто не угрожает...

— Ты неправ, Бинк. Кто бы не послал тот меч, он является для тебя угрозой. Хотя, может статься, и но слишком большой. Твой талант силен, но — не умен. Он защищает тебя от враждебной магии, но опасности неосязаемые — для него проблема. Как мы знаем, ситуация у тебя дома сейчас далека от идеальной...

Бинк кивнул.

— Но мы также знаем, что неприятности пройдут, Ваше Величество!

— Согласен. Однако твой талант, наверно, не столь рационален. Поэтому он постарался свести тебя с женщиной, которая показалось ему лучшей. Признаю — вкус у него неплохой, но уж что касается этики... Потом он отступил, когда ты понял, к какому несчастью это может привести, и остановил тебя, не допустив свидания с Милли. Появление зомби было, по-видимому, частью всей схемы. Возможно, предполагалось, что зомби поможет тебе отыскать скелет, но потом твоему таланту пришлось отказаться от собственной же инициативы. Никто не знает, какие неприятности могли произойти, если бы Милли и Королева настояли на этом свидании. Со стороны бедствие показалось бы, очевидно: чисто случайным — ведь именно так действует твой талант. Вполне вероятно, что весь дворец обрушился бы нам на голову, или же стряслось бы нечто такое, из-за чего Милли снова превратилась бы в призрак.

— Нет! — ужаснулся Бинк.

— Я понимаю: ты не желаешь зла столь симпатичной девушке. И я не желаю. Вот почему я и решил вмешаться. Мы должны просто принять то обстоятельство, что ты не можешь встретиться с Милли. Хотя именно твой талант и вернул ее к жизни. Полагаю, мне удалось проблему в данном конкретном случае. Очевидно талант Милли — сексуальная привлекательность, чем и объясняется преждевременная кончина девушки при обстоятельствах, которые способствовали её превращению в призрак. У нее не будет недостатка в мужчинах. Но тебе не быть среди этих кавалеров.

— Сексуальная привлекательность! — воскликнул Бинк. — Вот почему так смутилась старушка-докторша! Она-то, наверное, поняла, сколько может возникнуть xлопот, когда талант Милли будет излечен... И вот почему я ощутил такое искушение, несмотря на...

— Совершенно верно. Я сам это почувствовал. А ведь я только что успешно завершил, свои отношения с Королевой. Между прочим, благодаря твоему совету, Бинк... Кстати, вот твоя куртка.

Король хмуро протянул одежду.

— Моя вина в том, что весь дворец узнает... — начал Бинк.

— ...что я не только Король, но и мужчина, — закончил Трент. — В этом нет ничего постыдного. Теперь Ирис будет в неведении относительно той слабости, которую я мог бы я продемонстрировать, если бы не твой совет. Очевидно, в такой момент мне не следовало бы испытывать влечения к другой женщине, но я испытал его — испытал рядом с Милли. Потому и понял, что здесь замешана магия. Но ты, у которого дома сложная  ситуация... и так очевидно желание Милли встретиться с тобой... Бинк, я считаю, что тебе необходимо на некоторое время покинуть эти места. По крайней мере до тех пор, пока мы не пристроим Милли.

— Но Хэмели... Я не могу оставить ее в одиночестве...

— Не беспокойся. Я приглашу ее во дворец, и мои слуги окружат ее вниманием. Я даже думаю, что Милли станет для нее прекрасной горничной. Пока мы не найдем лучшего решения. Все, что нам требуется — это избавить тебя от стресса и искушения, которые неизбежно возникнут, останься ты здесь. А поскольку твой талант могуч, но разрушителен для дворцовой жизни, я сам найду ему применение. Бинк, я повелеваю тебе исполнить твою миссию — отыскать Источник Магии Ксанфа.

Король умолк, Бинк ждал.

— Кажется, мой талант согласен, — произнес наконец Бинк.

— Прекрасно! — Король проговорил это с явным облегчением, ибо лишь он один знал, насколько опасно действовать против таланта Бинка. — Я велю снабдить тебя всем необходимым. И дам тебе спутника для. защиты. Потому что ты можешь оказаться на опасной территории и подвергнуться немагической угрозе, К тому же, тебе потребуется проводник... — Он решительно щелкнул пальцами. — Кентавр Честер. Его ситуация очень похожа на твою, а кроме того вы — друзья. Ты можешь ехать на нем. А лучшего союзника перед лицом любой опасности тебе не найти.

— Но кентавры — не люди. Он может и не захотеть отправиться со мной.

— Действительно, когда дело касается кентавров, моя власть становится лишь номинальной. Я не могу приказать ему сопровождать тебя. Но, как мне кажется, он не станет возражать и проводит тебя по крайней мере до замка Доброго Волшебника Хамфри.

— А почему — Хамфри? — Бинк недоумевал.

— Потому что только Хамфри может сказать ему, в чем состоит его магический талант.

Король был явно в курсе всего.

— Но ведь Ответ будет стоить ему года службы в замке Волшебника!

Король пожал плечами.

— Хуже ему не будет, если он потолкует с Хамфри. Честер может отправиться с тобой просто за компанию. А заодно и поболтает с Волшебником, когда вы до него доберетесь.

Бинк улыбнулся.

— И его Чери вовсе незачем об этом знать, так?

— Во всяком случае, ты сам можешь все обсудить с Честером. — Король подумал еще некоторое время. — И еще с тобой пойдет Кромби — он будет указывать тебе путь.

— По-моему, Кромби вряд ли угонится за Честером, — заметил Бинк. — Ни один человек не способен сравниться в скорости, с кентавром! А Честер не захочет везти на себе двоих...

— Проще простого! Я так трансформирую Кромби, что он не будет отставать от вас. Трансформирую, скажем, в дракона!

— Это может напугать людей и привлечь лишнее внимание.

— Пожалуй... Хорошо — тогда в грифона. Все знают, что есть несколько прирученных грифонов, так что особенно удивляться не станут. Правда, он не сможет разговаривать, зато я подарю ему способность летать — это честная замена. К тому же, при равном весе, никто не сравнится в битве с грифоном. Так что, если твоими спутниками будут кентавр и грифон, тебе не будет угрожать никакая немагическая опасность. — Трент ненадолго замолчал. — Но все равно — хорошо бы тебе проконсультироваться с Хамфри и получить от него конкретный совет. Затея может оказаться сложнее и опаснее, чем мы предполагаем.

Бинк почувствовал, что его охватывает радостное возбуждение. Впереди новые приключения!

— Ваше Величество, я отыщу для вас Источник Магии! Когда мне отправляться?

— Завтра утром, — с улыбкой ответил Король. — А теперь иди домой и расскажи жене о своей выдающейся миссии. Но не упоминай про Милли!

— Не стану! — Бинк тоже улыбнулся. Уже собравшись идти, он вдруг вспомнил. — Вам известно, что в окрестностях дворца завелся магический крот?

Король воспринял сообщение спокойно.

— Пока что мне об этом не докладывали. Впрочем, я не буду возражать, если он потревожит могилы зомби. Кстати, тот зомби...

— Я встретил еще одного — в саду, возле кучки земли. Может быть, конечно, тот же самый...

— В ближайшее время проведу расследование: — Трент задержал на Бинке терпеливый взгляд. — Еще какие-нибудь важные сообщения?

— Гм... Нет, — Бинк внезапно смутился. И в самом деле — отвлекать Короля по таким пустякам... Он утратил, видимо, всякое ощущение соразмерности событий!

ГЛАВА 3.

ГОНКА С НИКЕЛЬПЕДАМИ

Наутро они отправились исполнять свою миссию — трое мужчин, которых женщины обременили проблемами. Каждый заявил, что весьма рад избавиться от домашних хлопот, сменив их на приключения. Кромби был очень доволен своим новым видом: он то и дело расправлял крылья и взлетал, чтобы потренироваться в полете.

И в самом деле, солдату было чему порадоваться! У него теперь появились мощные львиные ноги, красивая орлиная голова с пронзительными глазами и крылья, украшенные великолепными перьями. Шею его обрамлял, голубой воротник, на спине перья были черными, на груди — красными, на крыльях — белыми. Вряд ли во всем Ксанфе можно было отыскать столь красивого монстра.

Но путешествовали они по Дикой Местности, а не по игровому полю. С того момента, когда они покинули замок Ругна, вокруг них сомкнулась враждебная магия. Большинство окрестных дорог по приказу Короля было защищено охранительными заклинаниями, поэтому для путников здесь опасности почти не существовало — пока, конечно, они не сходили с тропы. Но Добрый Волшебник Хамфри не любил, когда его отвлекали разные посетители, и потому к его замку не было прямого пути. Все дороги, благодаря особой магии, вели прочь от него, так что путники все же подвергались опасностям.

К счастью, талант Кромби отыскивать нужное направление не давал им сбиться с пути. Время от времени солдат-грифон останавливался, закрывал глаза, вытягивал крыло или ногу, вертелся волчком и замирал на месте, указывая, куда двигаться дальше. Присущее Кромби чувство направления никогда не давало сбоев. К сожалению, оно, это чувство, не подозревало, что самый короткий путь — это прямая линия между двумя точками.

Первым, на что они наткнулись, были заросли адских колокольчиков. Растения задрали вверх свои гибкие ветки, резко встряхивая расцветавшими на них колокольчиками. Трезвон поднялся оглушительный.

— Надо выбираться отсюда! — крикнул Бинк, но тут же понял, что его никто не слышит из-за неимоверного шума.

Честер, зажав уши ладонями, отчаянно лягался, давя колокольчики; но вместо каждого раздавленного десяток новых начинал звенеть еще громче.

Кромби расправил крылья и мощно взмахнул ими. Бинк подумал было, что он намеревается улететь, но грифон вцепился всеми четырьмя когтистыми лапами в спутанную массу лиан и резко дернул их. Ветви-лианы натянулись, звон колокольчиков сделался пронзительнее, но тут же стал затихать, пока почти совсем не прекратился. Натяжение мешало цветкам сильно раскачиваться и звенеть.

Бинк и Честер воспользовались этой передышкой, чтобы выбраться из зарослей. Кромби выпустил из когтей лианы и взлетел. Так они избавились от опасной преграды. Но это было предупреждением: нельзя здесь шагать напрямик, словно по королевскому шоссе.

Они двинулись дальше, осторожно обходя опутывающие деревья и лианы-лассо. Теперь Кромби не только часто проверял направление, но и уточнял, где их может поджидать опасность. Порой им приходилось огибать совершенно, на первый взгляд, безобидные места и продираться сквозь заросли чесотника, оступаясь на скользком дерне. Но они доверяли таланту Кромби — лучше уж чесаться и скользить, чем глупо и бесславно погибнуть в какой-нибудь ловушке.

Теперь, когда они оказались в самой гуще опасностей и неожиданностей, приключения уже не виделись им столь захватывающими. Вернее, не в гуще, а в чаще, подумал Бинк. Сразу появилось множество помех и неудобств, о которых после, попав в домашний или дворцовый уют, люди склонны забывать. Бедра Бинка постоянно ныли от тряски на спине кентавра, а от жары то и дело все тело покрывалось неприятным потом.

Когда они наконец проголодались, Кромби указал на лимонадное дерево, росшее на небольшой полянке, посыпанной сахарным песком. Честер взял острый камень и проделал в стволе дырочку, чтобы все могли напиться брызнувшим оттуда лимонадом. Сперва их шокировало, что он похож на кровь, но затем они поняли, что то — просто клубничный лимонад. Сахарный песок оказался приторно-сладким, так что каждый съел лишь понемногу.

Тогда Кромби нашел хлебное дерево, и это было гораздо ценнее. Буханки только что поспели, поэтому — когда их разламывали — они испускали теплый пар и были великолепны на вкус.

Но едва путники насытились и обрели уверенность, как их снова подстерегла опасность. Талант Кромби действовал лишь тогда, когда к нему обращались, то есть — вовсе не как автоматический сигнал тревоги. На сей раз им встретился голодный огнедышащий дракон средних размеров — один из самых злобных хищников в Ксанфе, если, конечно, не считать больших драконов данного вида. Эти монстры были хозяевами диких джунглей и считались своеобразным стандартом, по которому измерялась злобность всех прочих тварей. Наткнись путники на крупного дракона, им, скорее всего, тут же пришел бы конец. В схватке же с этим, среднего размера драконом, у человека, кентавра и грифона оставались кое-какие шансы.

И все же: почему дракон напал на них? Обычно они не атакуют людей или кентавров. Да, драконы сражаются с ними, но лишь тогда, когда их к этому вынуждают. Хотя драконы и сильнее всех в джунглях, они предпочитают легкую добычу, а люди и кентавры, благодаря численности, организованности и оружию, вовсе таковой не являются. Кроме того, некоторые люди, вроде Короля, обладают магией, способной убить любого монстра. Словом, обычно люди и драконы друг друга не трогают.

А не наслал ли на них дракона все тот же анонимный враг? Ведь достаточно небольшого импульса, направленного в маленький и горячий мозг этого существа — и результат внешне будет похож на рядовой несчастный случай, каких бывают сотни в Дикой Местности, Бинку вспомнился вывод Короля: магия его врага очень похожа на его собственную. Не точно такой же, конечно, но близкая. И потому — коварная.

И тут он заметил маленькую кучку земли — совсем свежую на вид. И здесь магический крот? Похоже, что Ксанф прямо-таки кишит этими существами!

У Кромби и Честера были характеры бойцов; Бинк же теперь полагался лишь на свой талант. Недостаток которого, однако, заключался в том, что его защита не распространялась на друзей. Он мог помочь им, только вступив в схватку сам — его талант спас бы всех, чтобы спасти своего обладателя. Бинку сделалось стыдно — получалось, что его храбрость будет фальшивой. Друзья могли погибнуть — его же защищали чары. И тем не менее он не мог раскрыть им своего секрета. В магии Ксанфа таилось много подобных особенностей; казалось, будто ей нравится окутывать себя покровом тайны, как красивой женщине — наряжаться.

Как бы то ни было, дракон застиг их врасплох на ровной поляне — идеальном для него месте. Тут не росли большие деревья, на которые можно было бы взлететь, влезть или укрыться за их стволами, не наблюдалось и местной магии, которой они смогли бы достаточно быстро воспользоваться. Дракон бросился на путников, извергая из пасти струю пламени. Одного языка этого пламени хватило бы, чтобы поджарить человека целиком. Широко ходили слухи, что драконы считают жареных людей очень вкусными.

Честер уже держал в руках лук с наложенной стрелой. Он был хорошо вооружен: лук, стрелы, меч, длинная прочная веревка — всем этим он прекрасно умел пользоваться.

— Держитесь подальше от пламени! — крикнул он. — Между залпами ему нужно заполнить брюхо огнем. Когда увидите, что он начинает раздуваться, бросайтесь в сторону!

Отменный совет! Ни одно существо, размером с дракона, наверняка не могло бы быстро маневрировать, а струю пламени ему необходимо направлять точно. В сущности, безопаснее всего было бы находиться вблизи дракона и проворно скакать из стороны в сторону, не давая ему возможности сориентироваться. И все же — не слишком близко от его сокрушительных зубов и когтей.

У Кромби, однако, тоже имелись когти, а клюв был ничуть не хуже драконьих зубов. К тому же он умел летать и быстро маневрировать, несмотря на свою массу — хотя, конечно же, он весил намного меньше дракона. Жаль только, что Кромби все же не был настоящим грифоном и потому не обладал в полной мере его скоростью и точностью.

Бинк был слабиной в их обороне — по крайней мере, так казалось другим.

— Держись позади, Бинк! — прокричал Честер, когда тот бросился вперед.

Но человек не мог объяснить кентавру свое кажущееся безрассудство.

Дракон сбавил скорость, подобравшись к ним на длину своего тела, и не сводил глаз с наиболее грозного противника — грифона. Кромби испустил боевой клич и спикировал на хвост чудовища. Едва голова дракона повернулась, следуя за грифоном, Честер выстрелил в его шею. Стрела была пущена с такой силой, на какую способен только кентавр, но лишь стукнулась со звоном и отскочила от металлической чешуи дракона.

— Так, значит, — пробормотал Честер. — Надо, выходит, стрелять ему в пасть, когда он не дышит пламенем...

Бинк знал, насколько это опасно: точный выстрел в пасть можно сделать, лишь стоя более или менее напротив открывшего глотку монстра, а тот обычно раздвигал челюсти, чтобы извергнуть пламя.

— Не рискуй! — предупредил Бинк. — Дай Кромби отыскать для нас путь к спасению!

Но Кромби был слишком далеко и слишком занят; к тому же, возбужденный кентавр в любом случае не собирался отступать. Если они не нападут на дракона так, как это удобно для них, то противник уничтожит их способом, удобным ему.

Бинк двинулся вперед с мечом в руке — надо было отыскать уязвимое место врага. Чем ближе он подходил, тем крупнее казался дракон. Пластинки чешуи на его теле перекрывали одна другую; возможно, они были непроницаемы для любых стрел, но кто знает — не пройдет ли между ними лезвие? И если ему удастся пробить броню вблизи важного органа...

Кромби с пронзительным криком продолжал пикировать на чудовище, и этакую «бомбу» не мог не ощутить даже дракон. Он наконец резко развернулся, плавно изогнув тело кольцами, и его задранная голова начала описывать круги, чтобы перехватить грифона. Распахнулась огромная пасть, но не для того, чтобы метнуть пламя — он намеревался откусить грифону крыло или голову. Монстр подставил Бинку шею, не считая его угрозой для себя.

Честер выпустил в пасть стрелу, но — под неудачным углом, и она срикошетила от зуба. Кромби приблизился, выставив когти и тормозя, чтобы избежать челюстей противника, — он целился ему в глаз. И тут Бинк подбежал вплотную и вонзил зачарованное лезвие меча в щель между раздвинувшимися под шеей пластинками чешуи.

Тело дракона было толщиной в рост Бинка, а каждая чешуя — размером с его растопыренную ладонь; она была блестящая, голубая, с радужным отливом и острыми, как нож, краями. Едва Бинк вонзил меч, эти великолепные на вид, но смертельно опасные пластины двинулись близко к его руке. Он внезапно понял, что может лишиться руки прежде, чем его меч нанесет чудовищу ощутимый вред. Воистину человеку совершенно безнадежно пытаться одолеть дракона один на один!

Но все же чудовище почувствовало боль — ведь от укола острого шипа человеку тоже больно. Оно тут же обернулось, отыскивая причину беспокойства; его длинная шея изогнулась в виде буквы «S», а морда оказалась как раз перед Бинком. Под таким углом она выглядела вдвое больше — по пояс Бинку, медного цвета, с двумя ноздрями-клапанами, не дающими воздуху выходить наружу. Драконы дышат, вдыхая через нос и выдыхая через рот. Вероятно, пламя, наполняющее пасть, может уничтожить нежные носовые каналы, поэтому дыхательная система должна быть надежно защищена. Губы чудовища казались отполированными и были более светлого оттенка, словно отлитые из стойкого металла, способного выдержать раскаленный жар драконьего выдоха. Зубы усеивали коричневые подпалины; щели между ними заполняла зола.

Глаза были расположены по бокам драконьего черепа, по вытянутой морде тянулись борозды, позволявшие существу смотреть прямо вперед и видеть, куда попадает пламя. Сейчас эти глаза таращились на Бинка, а тот стоял, держась за рукоять меча, торчавшую из нижней части шеи дракона.

Подобно иным существам, драконы отличались друг от друга интеллектом. Но даже самый тупой из них мог бы при подобных обстоятельствах связать позу Бинка со своей раной. Ноздри-клапаны захлопнулись. Во рту приоткрылась щель. Сейчас Бинк превратится в кучку пепла.

Он застыл. Он мог сейчас думать только о мече — это было прекрасное оружие, подарок из королевского арсенала. Заклинания обеспечивали его постоянную остроту и легкость. Если Бинк отскочит в сторону, ему придется оставить это надежное лезвие в шее дракона — времени, чтобы вытащить его, уже не оставалось. Но ему не хотелось терять меч, и он продолжая держаться за него, не в состоянии сойти с того места, куда ударит пламя.

В брюхе дракона послышался нарастающий рев. Пасть округлилась в трубу, готовую извергнуть сноп огня. А Бинк все продолжал изображать стоячую мишень.

И тут над онемевшим плечом Бинка просвистела стрела и исчезла в приоткрывшейся пасти. Отлично выстрелил кентавр!

Но, по-видимому, слишком отлично. Вместо того, чтобы пронзить мягкие ткани глубокой глотки и поразить жизненно важный орган, стрела исчезла в заклубившемся пламени. И теперь пламя, уничтожив стрелу, вырвалось наружу смертоносным копьем золотого света, мчавшимся к голове Бинка.

В этот момент на морду дракона обрушился грифон, наклонив ее к самой земле у ног Бинка. Эффект был похожим на взрыв. Отразившееся от земли пламя окутало голову дракона, выбив перед ним небольшой кратер. Грифону едва не опалило крыло. А Бинк остался стоять с мечом в руке на краю дымящегося круга, целый и невредимый.

Грифон подхватил Бинка когтями, как только дракон пришел в себя, и тут же взмыл с ним. Второй залп чудовища прошел между расставленных ног Бинка.

Кромби не мог долго держать Бинка даже на земле, а в воздухе — тем более.

— Отыщи выход! — крикнул ему Бинк. — Воспользуйся своим талантом!

Удивленный грифон выронил Бинка прямо на подушечный куст и завертелся в воздухе. Дракон тем временем выплюнул несколько пыльных огненных шаров, рассеивая частички золы, прочистил глотку и снова бросился на них. Честер мчался галопом рядом с ним, пытаясь сделать еще один меткий выстрел. Уже было ясно, что этот монстр — слишком крепкий орешек даже для них троих.

Правое крыло Кромби показало в сторону.

— Кррак! — пророкотал он.

Честер развернулся и подбежал к Бинку, громко крича:

— Прыгай на спину!

Бинк распростерся на крупе кентавра. Он сразу же начал соскальзывать, в отчаянии сжал пальцы, ухватился за гриву и, наконец, выпрямился на мощной спине Честера. От очередного толчка его чуть не сбросило, но он крепко сжал колени и удержался.

Подняв голову, он совсем близко увидел преследующего их дракона. Монстр тоже успел развернуться!

— Честер! — в панике завопил Бинк. — Он — прямо перед нами!

— Зад лысый перед нами! — гаркнул кентавр за спиной Бинка. — Ты ведь сидишь задом наперед, болван!

Увы, кентавр был прав. Дракон преследовал их, стараясь поймать. Бинк держался за роскошный хвост Честера!

Что ж, зато в таком положении удобно наблюдать за драконом.

— Он догоняет! — сообщил Бинк. — А куда указывал Кромби?

— Туда, куда я скачу! — отозвался кентавр. — Понятия не имею, далеко ли скакать...

Его злость была понятна: Честеру не нравилось убегать от врага — даже столь грозного, как дракон.

Если бы не необходимость спасать Бинка, он бы ни за что не стал отступать.

Кромби указал направление, но он не мог знать, успеют ли они вовремя достичь безопасного места. А что, если дракон окажется проворнее и настигнет их?.. Бинк уже опасался, что его таланту придется снова вступить в дело.

— Никогда не видел такого храброго человека, —заметил на скаку Честер. Вне всякого сомнения, он считал, что кентавры несравненно храбрее. — Ты стоял прямо перед пастью дракона, отвлекая его внимание, и был абсолютно неподвижен, чтобы я мог точно прицелиться. А ведь ты мог сгореть!

Или быть нанизанным на стрелу кентавра, подумал Бинк. Хотя, надо признать, кентавры — отличные стрелки.

— Это не было храбростью! — ответил Бинк. — Я так перепугался, что не мог даже пошевелиться.

— Неужели? А меч в шею этого старого огнедышащего рыла ты тоже с перепугу воткнул?

Да, пожалуй, тут было похоже на храбрость. Но как Бинк мог объяснить, что защита, которую обеспечивал его тайный талант, делала вполне возможным подобные поступки? Если бы он всерьез считал, что может быть убит, то вряд ли у него хватило бы духу на такое...

— Я всего лишь делал, что и ты и Кромби, — атаковал. Чтобы спасти свою шкуру.

Честер насмешливо фыркнул и прибавил скорость. А монстр продолжал преследование. Будь то летающий дракон, у них не осталось бы никаких надежд, правда, летающие были гораздо меньше и, следовательно, не такие грозные. Но любой дракон представлял реальную опасность, кроме тех случаев, когда объект его атаки обладал нейтрализующей магией.

Дракон все-таки настигал — он уже приблизился на расстояние залпа. Нос его был измазан грязью, но пламя внутри не угасало. Вот он распахнул пасть...

Честер провалился.

— Держись! — с тревогой крикнул он. — Расщелина... Слишком широкая... Я не могу через нее перепрыгнуть...

По видимому, так оно и было. Бинку с огромным трудом удалось не кувырнуться через хвост кентавра; на мгновение он даже завис, но тут же опять сел на круп, ударившись с такой силой, что у него, казалось, оборвались внутренности.

Стены расщелины круто вздымались по обе стороны. Следовало бы приблизиться к ней под острым углом — тогда спуститься было бы гораздо легче. Должно быть, она и была указанным Кромби укрытием. И верно: грифон уже снижался, чтобы присоединиться к ним.

Но вслед за ним в расщелину полез и дракон; его длинное гибкое тело было хорошо приспособлено как раз для такого рельефа. И если отыскивалась щель, куда мог протиснуться кентавр, то она оказывалась достаточно удобной и для дракона.

Бинка начали одолевать сомнения: вдруг это не путь к спасению, а ловушка?

Неожиданно Честер замер.

— Не останавливайся! — завопил Бинк. — Он уже совсем близко!

— Ну и дорожку к спасению указали нам эти птичьи мозги! — с отвращением процедил Честер. — Нам лучше сразиться с драконом!

— Видимо, да... — Бинк развернулся, уселся лицом к торсу кентавра. — Не получается у нас сбежать от него.

И тут он увидел, из-за чего остановился Честер.

— Никельпеды! — с новым ужасом закричал он.

Дракон тоже заметил никельпедов. Он затормозил, остановился и попытался повернуть обратно. Но расщелина оказалась для этого слишком узкой. Дракон мог изогнуться и перекувырнуться через спину, однако тогда бы он подставил под удар шею, где уже была одна рана.

Кромби приземлился между ними.

— Так это и есть твой путь к спасению, куриная ты башка? — взревел Честер, когда никельпеды стали подбираться ближе, образуя живые баррикады там, куда падала тень, и отрезая им все возможные выходы из ущелья.

— Кррак! — сердито ответил грифон. Он прекрасно понимал речь, но не мог ответить на оскорбления тем же.

Кромби поднялся, сложил крылья, чтобы не задеть ими близкие стены и не испачкаться. Потом закрыл глаза, неуклюже завертелся и вытянул лапу. Но лапа не показала точного направления, а заколебалась в пределах полукруга.

Несколько самых смелых никельпедов отважились напасть — у каждого из них было примерно пять сотен ног и две клешни. Им очень нравилось свежее мясо. Одиночного никельпеда можно было убить, приложив определенные усилия и преодолев брезгливость. Но справиться с сотней — такое уже было невозможно без специального вооружения или магии. Однако попытаться все же следовало, потому что быть разрезанным на кусочки никельпедами, пожалуй, еще большая неприятность, чем быть поджаренным на драконьем огне.

Дракон взвыл. Никельпед забрался на его самый маленький передний коготь и клешней откусил от него диск диаметром почти в дюйм. У драконов стальные когти, зато клешни никельпеда — из закаленного магией никеля и способны прокусить почти любой материал. Честер мрачно усмехнулся.

Затем кентавр высоко подпрыгнул, испустив похожий на ржание крик — это новый никельпед лишил его кусочка копыта. Приземлившись, Честер начал с силой колотить копытами маленького монстра. Однако тот проворно уполз в сторону, избежав ударов, а другие атаковали остальные копыта кентавра. Теперь уже усмехнулся дракон.

А положение, в котором они оказались, никак нельзя было назвать смешным. Расщелина была глубока; ее почти вертикальные каменные стены стискивали узкую полоску ровного дна. Бинк не смог бы из нее выпрыгнуть — слишком высоко; возможно, он сумел бы выбраться, встав на круп Честера. Но как вылезет сам кентавр?.. Дракон дотягивался до самого края расщелины — но не передними ногами, а лишь головой. То есть — спастись в состоянии только грифон, если забыть, что узкое ущелье и ему мешает расправить крылья; да, он смог приземлиться, спланировав сверху, а взлет требует более энергичных действий и запаса высоты для разгона. Честер помог бы ему забраться достаточно высоко, но — опять же: как быть с самим Честером?

Короче, они все оказались в ловушке. И очень скоро станут пищей для стаи никельпедов, если не найдут способу выбраться отсюда.

Самый удобный выход блокировала туша дракона. Тог отчаянно ерзал на месте, стараясь оторвать тело как можно дальше от земли, а никельпеды уже облепили его ноги. И Честер пребывал в схожей ситуации, да и Кромби, не способный взлететь. Оставался Бинк, самый вкусный и мягкий из всей компании. И куда только подевался его талант?

— Их сейчас сдерживает солнечный свет, — сказал Честер. — А как только солнце переместится и на нас упадет тень, они тут же набросятся...

Бикк огляделся. Пока что солнце стояло еще высоко, и в тени был лишь небольшой участок ущелья. Он весь был забит монстрами, щелкавшими своими отвратительными клешнями. Лишь один никельпед из сотни осмеливался выползти на свет, укрываясь в тени, падавший от чьего-то тела. Но скоро десятки других последуют за ним...

Внезапно Бинка озарило.

— Мы должны действовать все вместе! — воскликнул он. — И немедленно, пока нас всех не съели!

— Конечно! — согласился Честер. — Но как избавиться от дракона?

— Я имел в виду — вместе с драконом!

Честер, Кромби и дракон уставились на него с одинаковым изумлением, продолжая приплясывать на месте.

— Дракон слишком туп для совместных действий, да и не хочу к ого компании! — возразил Честер. — Далее если бы в твоих словах и был какой-то смысл. У него в голове копошится лишь пара простеньких мыслей. Так с какой стати помогать ему? Чтобы он потом сожрал нас?

— Нам надо заключить перемирие, — сказал Бинк. — Мы поможем ему, и он нас не тронет. Дракону здесь не развернуться, и он не сможет долго держать свое тело так, чтобы не касаться земли. Получается, он уязвим не меньше нас. Но он способен сражаться с никельпедами гораздо успешнее, чем мы. Поэтому, если защитим его с флангов...

— Пламя! — воскликнул Честер. — Никельпеды ненавидят свет, а в пламени его больше чем достаточно!

— Правильно! — согласился Бинк. — Поэтому если мы защитим его неосвещенную сторону, ноги...

— И спину! — перебил Честер, бросая взгляд на Кромби. — Только доверился бы он нам...

— У него нет выбора, — сказал Бинк, направляясь к дракону.

— Но он-то этого не знает! Берегись — он спалит тебя!

Но Бинк, защищенный своей магией, знал, что пламя ему не грозит. Он подошел к носу дракона и остановился перед медными ноздрями. Из них выползали струйки дыма — когда система работает в холостую, почти всегда бывает утечка.

— Дракон, — сказал Бинк, — ведь ты меня понимаешь, так? Ты не способен разговаривать, но и тебе ясно, что все мы попали в беду. Всех нас разрежут на кусочки и сожрут никельпеды, если только мы не поможем друг другу отогнать их. — И он подпрыгнул, спасаясь от яростного нападения очередного монстра.

Дракон никак не отреагировал — он просто смотрел на него. Бинк решил, что это — добрый признак. Он вытащил меч, нацелил его и аккуратно проткнул никельпеда у себя под ногами. Еще живое, существо защелкало клешнями, пытаясь до чего-нибудь дотянуться, когда Бинк его приподнял. Рассмотрев маленького монстра вблизи, он увидел, что клешни у него круглые. Обычно никельпед вцеплялся в добычу несколькими сотнями ног и затем выкусывал из нее тонкий диск плоти. Кошмарно!

— Я могу уничтожать никельпедов по одному, — продолжал Бинк, демонстрируя своего пленника правому глазу дракона. — Я могу сидеть на одной из твоих ног и защищать ее. Мой друг кентавр стал бы охранять твой хвост. Грифон, на самом деле трансформированный солдат и тоже мой друг, может следить за врагами, падающими тебе на спину, и давить их клювом. Одним словом, мы могли бы помочь тебе, если ты нам доверяешь.

— А как мы можем доверять ему? — спросил Честер.

Дракон и на сей раз не подал никакого ответного знака. Глуп он или размышляет?.. Бинку хотелось думать последнее.

— Вот что нам надо сделать, — торопливо заговорил он, потому что тень приближалась, и никельпеды заметно осмелели. Трое уже подбирались к ногам Бинка, трудно их успеть наколоть вовремя. — Нам троим нужно забраться на тебя, чтобы охранять хвост и задние ноги. Кромби сядет к тебе на спину. Уж позволь нам это сделать и потерпи лишнюю тяжесть. Мы предпримем все, что в наших силах, чтобы твоя чешуя осталась невредимой. Но главная работа все-таки ляжет на тебя. Как только мы освободим путь, ты сожжешь всех никельпедов в ущелье перед собой. Поджарь их всех! Они не любят света и разбегутся. Тогда мы сможем выбраться отсюда. И ты — тоже. Согласен?

Дракон по-прежнему лишь смотрел на него. Понял ли он человеческие слова?.. Теперь была очередь Честера.

— Дракон, ты знаешь, что кентавры — существа чести! Это известно всем! Даю тебе слово: я не стану нападать на тебя, если ты позволишь мне уйти. Я знаю Бинка. Хоть он и человек, но тоже существо честное. И грифон... — Кентавр не находил больше слов.

— Кррак! — рассердился Кромби.

— И Кромби — существо чести, — поспешил добавить Бинк. — Мы и тебя считаем таким же, дракон!

Но тот все так же неподвижно смотрел на него, и Бинк понял, что придется рисковать. Дракон мог быть слишком туп, чтобы разобраться в сути их предложения или же просто не доверять им. А возможно, он был не в состоянии ответить им каким-либо понятным образом. Так что оставалось рассчитывать на лучшее и — рисковать.

— Я собираюсь залезть тебе на спину, — сказал Бинк. — Мои друзья последуют за мной. Перемирие будет продолжаться, пока мы не выберемся отсюда.

Перемирие. Бинк уже научился ценить такие компромиссы более года назад, когда он и его будущая жена заключили перемирие со Злым Волшебником. Это спасло их от многих бедствий в диких районах Ксанфа. Тогда казалось, что ни один из врагов уже не так страшен — если тебе некого опасаться, кроме него одного.

Он снова обратился к молчавшему дракону.

— Если ты не веришь нам — сожги нас немедленно и сражайся с никельпедами сам!

Бинк смело обошел голову дракона, направляясь к основанию шеи, где начинались передние ноги. Дракон отнесся к этому спокойно. Бинк увидел рану, нанесенную его мечом; из нее капала сукровица, которую тут же с жадностью пожирал никельпед. Маленькое чудовище выкусывало диски из каменной стены ущелья, чтобы не потерять ни капли лакомства. Учитывая размеры никельпедов, их можно было назвать самыми прожорливыми хищниками во всем Ксанфе!

Стряхнув наколотого никелъпеда, Бинк сунул меч в ножны, вытянул руки и подпрыгнул. Его голова и грудь оказались на уровне основания ног, и он смог забраться выше, цепляясь за чешую. Пластины были прижаты и потому не резали рук — до тех пор, конечно, пока он держался за них аккуратно. Дракон не шевелился.

— Честер, Кромби, давайте сюда! — крикнул он.

Ободренные его призывом (а кольцо никельпедов все сужалось!), кентавр и грифон последовали за Пинком. Дракон с тревогой проводил их взглядом, но придержал пламя.

Вскоре каждый обосновался на своем боевом посту. И вовремя! Никельпеды уже собрались столь плотной массой, что затененные стены посветлели из-за отражавшегося от них света. А тень все так же неумолимо приближалась.

— Выжги проход перед собой! — крикнул Бинк дракону. — Мы защищаем тебя с боков! — И он извлек меч и наколол еще одного никельпеда.

Дракон выпустил чудовищную волну огня — она выжгла ущелье, скрыв все вокруг в пламени и дыме. Эффект оказался примерно такой, как если бы в дно ущелья ударила молния. Никельпеды тонко запищали, падая со стен и сгорая, а некоторые даже взрывались. Успех!

— Очень хорошо, — сказал Бинк дракону, вытирая слезящиеся глаза. От каменных стен отразилась мощная волна раскаленно, о газа. — А теперь двигайся назад!

Но дракон не шелохнулся.

— Он не умеет пятиться, — подсказал Честер, заметив недоумение Бинка. — Ноги драконов просто не в состоянии так двигаться. Дракон никогда не отступает.

Бинк понял. Тело дракона очень гибкое, и обычно он работает именно телом, чтобы повернуться в другую сторону. А ноги устроены так, что могут идти только вперед. Не удивительно, что чудище не послушалось Бинка — оно попросту не могло сделать то, о чем его просили. Не мог он и объяснить всего этого, так как не обладал речью, а всякий отказ могли расценить как нежелание заключать перемирие. Даже по-настоящему разумное существо, оказавшись в подобной ситуации, попало бы в затруднительное положение. Дракон же отнюдь не был гением, и потому — на всякий случай — решил, видимо, никак не реагировать на слова Бинка.

— Но ведь это означает, что он способен двигаться лишь дальше в ущелье! — Бинк был не на шутку встревожен. Углубляться в ущелье — значит наверняка погибнуть. Пройдет какое-то время, наступит полная темнота, и никельпеды навалятся на них всей массой и разрежут их тела на маленькие диски, называемые никелями. Что за ужасная участь!

Дракон не может извергать пламя бесконечно — ему надо подзаправляться. Именно этим он и занимался на поляне, преследуя их. В тот момент, когда у монстра кончатся запасы топлива, никельпеды дружно набросятся на них...

— Дракона нельзя спасти, — вывел Честер. — Залезай-ка ко мне на спину, Бинк. Теперь перед нами нет препятствия, и я быстро добегу до выхода из ущелья. А Кромби прыгнет со спины дракона и сможет взлететь.

— Нет! — твердо ответил Бинк. — Так мы нарушим наш уговор. Мы условились, что выберемся все.

— Ничего мы не нарушим! — раздраженно возразил кентавр. — Мы лишь согласились не нападать на него. И не станем этого делать! А просто уйдем.

— И позволим никельпедам напасть на него? — Бинк смотрел осуждающе. — Я, Честер, понял наше соглашение иначе. Если ты решил — можешь уходить. А я выполню свое обещание. Выполню то, что сказал и что под этим подразумевалось.

Честер покачал головой.

— Ты не только самый храбрый из всех людей, которых я встречал, но ты и самый человекоголовый.

То есть, видимо, храбрый и упрямый. Бинку очень хотелось, чтобы так и было на самом деле. Поддерживаемый своей магией, он мог идти на риск и выполнять клятвы, которые иначе, возможно, и не смог бы выполнить. Кромби и Честер обладали истинной храбростью — ведь они знали, что могут погибнуть. Он снова почувствовал себя виноватым, сознавая, что сам-то как-никак выкрутится, в то время как у его друзей такой уверенности не было. И все-таки он не сомневался, что они его не бросят. Да, Бинк оказался в сложном положении: ему приходилось подвергать друзей огромной опасности — и ради чего? Ради того, чтобы выполнить обещание, данное врагу, пытавшемуся их всех убить. Как же тут быть с этикой?

— Так! Если мы не можем двигаться назад, остается двигаться вперед! — решил Честер. — Скажи своему приятелю, пусть разводит пары.

Ирония его фразы не отличалась тонкостью — но Честера и нельзя было назвать утонченным кентавром. В сущности он был просто скандалистом, любящим поспорить. Однако другом он, конечно же, был верным.

Чувство вины не покидало Бинка. Ему оставалось лишь надеяться на то, что пока они держатся вместе, его талант сумеет спасти всех. Если сможет.

— Дракон! Я хотел бы тебя попросить... — Бинку пришлось кричать. — Быть может, впереди есть выход?!

— Быть может, луна сделана не из зеленого сыра, — пробормотал Честер. Это уже был сарказм, но он остро напомнил Бинку о временах его детства, когда произошло событие, которое кентавры называли «затмение»: солнце врезалось в луну и вышибло из нее большой кусок, и солидных размеров ломоть свалился на землю. То-то был сыр! Вся Северная Деревня объедалась им, пока он не заплесневел. Зеленый сыр вкуснее всего — только если он хорошо выдержан на небе. Лучшие пироги тоже падают с небес...

Дракон двинулся вперед. Бинк обхватил руками его лодыжку, чтобы не свалиться и не быть раздавленным. Да, это похуже, чем ехать на кентавре!.. Кромби слегка расправил крылья, сохраняя равновесие, а удивленный Честер стал пятиться, продолжая смотреть назад. То, что дракон, видимо, считал осторожной поступью, остальным казалось чуть ли не рысью.

Бинк опасался, что ущелье начнет сужаться, и продвижению вперед придет конец. Тогда для него поистине наступит пора разобраться со своей совестью. Однако, к счастью, ущелье не только не сузилось, но даже заметно расширилось! Правда, изгибы его пока все еще не позволяли разглядеть впереди проход.

Время от времени дракон расчищал путь короткими залпами пламени. Но Бинк заметил, что с каждым разом они становятся все слабее. Выброс огня требовал огромной энергии, а дракон давно был голоден и начал уставать. Вскоре он уже и вовсе не мог сметать с пути никельпедов... А любят ли драконы зеленый сыр? Вот дурацкий вопрос! Даже если бы сыр оказался дракону по вкусу и помог поддержать внутри него огонь, луны-то сейчас не было. А и свети она в небе — как до нее дотянуться?

И тут ущелье раздвоилось. Дракон остановился, сбитый с толку. Какой путь выбрать?

Кромби закрыл глаза и завертелся, насколько это удалось на спине дракона. Но опять его крыло не указало направление с уверенностью — повернулось туда-сюда и опустилось, признав поражение. Талант Кромби явно нуждался в помощи доктора. И как раз в самое неподходящее время!

— Доверься птичьим мозгам, и они все испоганят, — пробормотал Честер.

Кромби, слух которого, очевидно, был в полном порядке, отреагировал сердито. Он закаркал и двинулся по спине дракона к кентавру. Перья у него на шее вздыбились, словно шерсть на загривке оборотня.

— Успокойтесь! — крикнул Бинк. — Мы никогда отсюда не выберемся, если начнем ссориться между собой!

Кромби неохотно вернулся на место. Выходило, что выбирать дорогу предстояло самому Бинку.

А что, если оба пути сделают петлю и скоро соединяться снова? Если так, то там будет удобное место, где дракон сможет развернуться, и они тогда благополучно выберутся из этой проклятой расщелины. Но такая возможность казалась маловероятной. Во всяком случае, если все обстоит именно так, то годится любой путь.

— Сворачивай налево!

Дракон послушался. Никельпеды последовали за ним. Их становилось все труднее отгонять, и дело было не только в растущей тени, но и в том, что наклонные стены нового прохода пропускали меньше солнечных лучей.

Бинк взглянул на небо. И тут обнаружилось, что дела обстоят еще хуже, чем предполагалось. Появились облака. Скоро солнце пропадет совсем, и тогда никельпеды по-настоящему осмелеют.

Проход разделился вновь. О, невезенье! Расщелина превращалась в лабиринт — лабиринт смертельно опасный. Если они в нем заблудятся...

— Снова налево! — велел Бинк. Ужасно, подумал он, опять приходится двигаться наугад, а это лишь увеличивает опасность. О, если бы только Кромби заставил свой талант действовать!.. Странно, почему он вдруг отказал? До входа в расщелину он был как будто в полном порядке. Более того — указал им путь к ущелью! Почему же он отправил их в такое место, где сам вышел из строя? И почему собственный талант Бинка допустил это? Неужели тоже отказал?

Ему стало страшно. До сих пор он едва ли сознавал, насколько привык зависеть от своего таланта — без него он становился уязвим! Враждебная магия могла ранить или даже убить его.

Нет! Бинк не мог в это поверить. Его магия была обязана остаться — и магия Кромби, конечно, тоже. Надо только догадаться, в чем дело! Почему она теперь не действует...

Не действует? А откуда такая уверенность?! Может быть, их таланты пытаются делать свое дело, а их неверно понимают. Подобно дракону, они были могучими, но молчаливыми. Кромби всего-навсего нужно было задать правильный вопрос. Если бы он спросил: «Какой путь выведет нас из лабиринта?», то вполне возможно, что годятся оба, или — ни тот, ни другой. Что в таком случае сделает его талант? Если Кромби потребует указать конкретное направление, а дорога к спасению изогнута, то не должна ли изогнуться и его указующая конечность? Тут ведь не было прямого направления, не было простого выбора. Выход из ущелья определенно находился за лабиринтом. Поэтому Кромби был сбит с толку и решил, что его талант отказал; а тот, скорее всего, просто не захотел работать из-за отвращения.

Предположим, талант Бинка почувствовал данную ситуацию. Он не станет суетится, а просто укажет ему способ снова заставить талант Кромби работать. Но лучше, если Бинк сам догадается о таком способе, и тогда у него появится уверенность, что они спасутся все. При этом и дружба, и честь будут сохранены.

Выходит, сейчас проверяются его храбрость и мужество.

Но как справиться с загадкой взбунтовавшегося таланта? Очевидно, прямое направление — это не ответ на вопрос о выходе из ущелья. Но талант Кромби — указывать именно направление. Если спросить, где находится что-то, он покажет. А если в данном случае отлетом является не направление, то как талант Кромби может его понять?

Или Бинку самому воспользоваться талантом Кромби для поиска выхода?

— Кромби! — позвал он. — Где находится нечто, что выведет нас отсюда?

Грифон послушно выполнил обычную процедуру, но — безрезультатно.

— Какой с него толк... — проворчал Честер. — Его талант прокис. От него и раньше было мало толку. Вот если бы у меня был талант...

Кромби возмущенно закаркал, и по его тону было совершенно понятно, что кентавру был прочитан целый трактат о том, какие отверстия в его теле наиболее пригодны для помещения подобного таланта. У Честера покраснели уши.

— Ты с нами как раз для того, чтобы это выяснить, — напомнил Бинк. — А сейчас у нас — только талант Кромби. Мне кажется, к нему должен отыскаться ключ. Ах, лишь бы я нашел его вовремя!

Он замолчал, чтобы наколоть на меч очередного никельпеда. Эти существа умирали медленно, но получив укол мечом уже не нападали. И по очень простой причине — их тут же разрезали на кусочки собратья. Скоро уже будет невозможно сосредоточиться ни на чем другом, кроме никельпедов!

— Кромби, где находится нечто, что покажет нам, как отсюда выйти?

— Ты только что об этом спрашивал! — проворчал Честер.

— Нет, я слегка изменил фразу. Указать совсем не то, что... — Он затих, наблюдая за грифоном.

На мгновение показалось, что талант Кромби работает. Но тут его крыло заметалось из стороны в сторону и бессильно повисло.

— Вот видишь — уже теплее! — произнес Бинк с надеждой, которой на самом деле не испытывал. — Кромби, где находится то, что остановит никельпедов?

Крыло Кромби показало прямо вверх.

— Разумеется, — с досадой проворчал Честер. — Солнце. Но оно заходит за облака.

— По крайней мере, мы теперь знаем, что талант работает.

Они подошли к новой развилке.

— Кромби! Какая из дорог быстрее всего приведет нас к тому нечто, что нам поможет?

Крыло уверенно указало направо.

— Смотри-ка! И в самом деле работает! — ехидно воскликнул Честер. — Если только он не прикидывается...

Кромби испустил еще один злобный крик, от которого едва не сдохло несколько никельпедов.

Но тут облака совсем закрыли солнце, и всю расщелину окутало жуткой тенью. Никельпеды рванулись вперед, пощелкивая от удовольствия — они уже алчно предвкушали обед.

— Дракон! Направо! — крикнул Бинк. — Выжги все перед собой и беги! Если надо — потрать последние запасы огня! Впереди надежда!

Да, оставалось только надеяться...

В ответ на просьбу Бинка дракон извергнул опаляющую струю пламени, высветившую проход. Опять запищали гибнущие никельпеды. Монстр рванулся вперед по их дымящимся трупам, унося на себе Бинка, Честера и Кромби. Но он уже устал...

Перед ними в тусклом проходе что-то сверкнуло. Бинк с надеждой набрал в грудь воздуха... Но тут же понял, что это всего лишь манящий огонек. И здесь нет помощи!

Нет помощи? Как нет?! И внезапно ему кое-что вспомнилось.

— Вот он! — воскликнул Бинк. — Беги за тем огоньком!

Дракон подчинился, несмотря на недоверчивое ржание Честера. Он больше не выдыхал пламени — его «топка» была почти пуста; но он все еще мог бежать с внушительной скоростью.

Огонек метался впереди — они всегда в таком судорожном движении; он был на самом пределе видимости. Все огоньки — прирожденные дразнильщики. Дракон тяжело двигался от развилки к развилке. Казалось, он уже совсем заплутал... И тут вдруг они очутились в пересохшем русле реки.

— Выбрались! — завопил Бинк, почти не веря себе.

Однако они еще не были в безопасности: из ущелья вырвалась бурлящая волна никельпедов.

Бинк и Честер спрыгнули со спины дракона, вылезли из лощины и обнаружили, что находятся на усыпанном золой старом пепелище. Кромби расправил крылья и с радостным воплем взмыл в небо. И никельпеды не стали преследовать даже дракона — им было трудно пробираться по золе, к тому же из-за туч вот-вот должно было показаться солнце. Все были спасены.

Запыхавшийся дракон- рухнул, подняв облако пепла. Бинк обошел его и встал перед мордой.

— Дракон! Мы сражались с тобой неплохо, но ты побеждал. Мы убегали — ты нас преследовал, и все угодили в расщелину. Чтобы спастись, мы заключили перемирие, и ты соблюдал его столь же честно, как и мы. Действуя согласно, мы сохранили наши жизни. И теперь мне хочется считать тебя не врагом, а другом. Примешь ли ты нашу дружбу, прежде чем мы расстанемся?

Дракон посмотрел на него и наконец слегка наклонил нос — это было похоже на утвердительный кивок.

— Тогда доброй тебе охоты. Пока мы не встретимся снова. Послушай, мы можем тебе немножко помочь! Кромби, где находится ближайшая добыча для нашего друга? Такая, с которой справится и уставший дракон?

Кромби завертелся в воздухе, упал на землю и вытянул крыло. Оно указывало на север. Теперь и они расслышали шум и треск, поднятый каким-то большим существом, попавшим, скорее всего, в петли арканного дерева. То было явно что-то толстое и глупое, и ему предстояло долго умирать в петлях. Если только его мучения не прервет опаляющее дыхание дракона.

— Доброй охоты! — повторил Бинк, похлопывая дракона по теплому медному носу и отворачиваясь.

Монстр направился на север.

— Какой во всем этом смысл? — спросил Честер. — К чему нам эта дружба с драконом?

— Я хотел расстаться с ним по-хорошему и именно здесь, — ответил Бинк. — Это особое место — здесь между всеми существами Ксанфа может быть только мир.

— Да ты никак свихнулся! Тут же самое обыкновенное пожарище!

— Сейчас я тебе кое-что покажу. Пойдем за этим огоньком.

Да, манящий огонек все еще был здесь — висел в воздухе достаточно близко, чтобы не потеряться из виду.

— Послушай, Бинк! — запротестовал Честер. — Нам, конечно, повезло с огоньком. Но к чему плестись за ним дальше? Он может привести нас к гибели.

— Только не этот, — ответил Бинк, направляясь вслед за огоньком.

Честер секунду подумал, пожал плечами, брыкнул задними копытами, словно сказал «ну что тут поделаешь!», и последовал за Бинком. Кромби снизился и присоединился к ним.

Вскоре огонек замер у светящегося могильного камня. Едва они подошли, как на камне вспыхнули слова «ГЕРМАН-ОТШЕЛЬНИК».

— Дядя Герман! — воскликнул Честер. — Так ты хотел сказать, что это — то самое место?!

— ...где он спас Ксанф от вихляков, — подтвердил Бинк. — Он призвал сюда много разных существ, разослав повсюду манящие огоньки в качестве гонцов, а потом зажег саламандровый огонь, чтобы выжечь вихляков. Сделав это, он отдал свою благородную жизнь. Он погиб как герой!.. Я понял, что огонек приведет нас сюда, как только узнал это пожарище, потому что ты тоже кентавр и его родственник, а огоньки чтят память о нем. Талант Кромби указал на огонек, а тот...

— Дядя Герман... герой... — бормотал Честер; на его исказившемся лице появилось незнакомое Бинку выражение.

Воинственный кентавр не привык проявлять тонкие эмоции, а лишь почтительность и уважение. Бинку даже показалось, что он слышит грустную мелодию флейты, и печаль Честера становилась глубже.

Бинк и Кромби отошли в сторону, оставив Честера наедине с его размышлениями. Бинк споткнулся о кучку земли, которой еще секунду назад не было под ногами. Это оказалось единственной фальшивой нотой.

ГЛАВА 4.

ЗАМОК ВОЛШЕБНИКА

Замок Доброго Волшебника Хамфри выглядел таким же, как и прежде — окруженный прочным валом, высокий и узкий; длинная внутренняя башня с амбразурами, парапетами и прочими деталями, обычными для всех подобных строений. Он казался меньше, чем помнилось, но Бинк знал, что на самом деле замок, конечно же, не изменился. Возможно, дело было в том, что в воспоминаниях об интерьере он представал более внушительным, чем в воспоминаниях о наружном виде. При помощи магии вполне молено устроить так, что внутренние помещения дома будут представляться больше, чем его наружные стены.

Однако магические тропинки, ведущие к замку, изменились с прошлого раза, а во рву уже не плавал гиппокампус — водяной конь отслужил Хамфри положенный год. Да и внутри замка на страже стояло другое существо вместо знакомой Бинку мантикоры, той самой, которую он встретил на Юбилейном Балу. Да, даже монстрам приходилось отдавать год жизни за Ответ, полученный от Доброго Волшебника, и они обычно проводили этот год на охране замка. И по-прежнему Хамфри очень не любил случайных, праздных посетителей.

Когда путники подошли ко рву, им сразу стало понятно, кто его охраняет. Монстр? Монстры! Вода прямо-таки кишела змеиными кольцами, беспрестанно скользившими одно мимо другого. Какие-то из них были белыми, какие-то — черными...

— Но где же их хвосты, где головы?! — Честер был поражен и обескуражен. — Я вижу только кольца!

Троица с любопытством остановилась возле рва. Интересно, что захотела спросить у Доброго Волшебника целая стая морских змей? Да еще, видимо, и страстно захотела, потому что согласилась на целый год караульной службы! И как они добрались сюда?.. Вряд ли Бинку и его друзьям суждено это узнать.

К счастью, бороться со змеями им не придется. Бинк прибыл сюда по поручению Короля, и его обязаны впустить, как только он даст знать о своем прибытии.

— Волшебник Хамфри! — прокричал Бинк.

Никакого ответа из замка. Без сомнения, Добрый Волшебник увлекся чтением одной из своих магических книг и не подозревает о том, что происходит за стенами его замка.

— Волшебник! Это Бинк! По поручению Короля! -— крикнул он снова.

Опять никакого ответа.

— Старый гном, должно быть, туговат на ухо, — фыркнул кентавр, — Дай-ка я попробую. — Он приложил ладонь ко рту и рявкнул: — ВОЛШЕБНИК! ПОСЕТИТЕЛИ!

Эхо его крика заметалось между бастионами, но а замке его словно не услышали.

— Он должен быть дома, — сказал Бинк. — Он никуда не выходит. Но мы можем проверить. Кромби, где Волшебник?

Грифон завертелся и вытянул крыло — точно на замок.

— Может, он где-то на противоположной стороне? — предположил Честер. — Если только твой талант опять не врет.

Кромби закаркал, голубые перья на» его шее опять встопорщились. Он встал на задние ноги а передними изобразил боксирующие движения — он вызывал кентавра на бой. И Честер явно был в настроении принять вызов.

— Нет-нет! — Бинк вклинился между ними, — Мы ведь не хотим произвести дурное впечатление!

— О черт, я хотел произвести хорошее впечатление, — прорычал Честер. — На эту пернатую морду...

Бинк понял, что нужно разделить своих чересчур драчливых спутников.

— Облети вокруг замка и узнай, где может быть Волшебник, — попросил он Кромби.

— Триангулируй! — добавил Честер.

Триангулируй? Бинк привыкший к грубым манерам своего друга, успел позабыть, насколько образованы кентавры. Триангуляция была магическим способом обнаружения предмета, не требующим непосредственного приближения к нему. Честер обладал острым умом и многое знал, но это выявлялось только в тех случаях, когда он был в настроении блеснуть своими познаниями.

Грифон решил, что это слово все-таки не является обвинением в скотоложестве. Он долетел до противоположной стороны замка и повторил обычную процедуру. Крыло снова показало на замок. Все сомнения отпали: Волшебник был у себя.

— Хорошо бы слетать в замок и сообщить ему, что мы здесь, — сказал Бинк. — У нас нет никакого желания связываться со змеями во рву.

Кромби снова взлетел. Ров от замка отделяла узкая полоска земли, преодолеть ее не составляло труда. Но в стене не было никаких проемов или отверстий, и грифону пришлось направиться к высокой башенке. Однако и там не отыскалось входа, через который могло бы пролезть такое крупное существо, как грифон, поэтому, облетев башню дважды, он вернулся назад.

— Да, я вспомнил, — покивал Бинк. — Все окна зарешечены. Маленькая птичка еще проберется, но не грифон. Так что придется перебираться через ров.

— Мы здесь по поручению Короля и вовсе не должны подвергаться всяческим унижениям! — гневно воскликнул Честер. На его некрасивом лице любая гримаса выглядела просто потрясающе.

Бинк и сам был уязвлен. Но он-то знал, что может преодолеть все преграды благодаря своему таланту.

— Ответственность лежит на мне. Попробую справиться с препятствиями и привлечь внимание Хамфри. А потом он впустит и вас.

— Мы не позволим тебе перебираться через ров в одиночку! — бурно возразил Честер.

Кромби согласно каркнул. Эти двое могли и повздорить всерьез, но прекрасно сознавали, кому принадлежит их верность.

Бинк снова испытал неловкость — ведь у них не было магической защиты.

— Поверьте, лучше мне это сделать самому, — произнес он. — Я меньше вас и потому мне будет легче перебраться в замок. А если я свалюсь в ров, вы бросите мне лассо и быстро вытащите на берег. Зато я не смогу вытащить вас, если...

— Тут ты прав, — неохотно признал Честер. — Кромби способен пролететь над водой, но мы ведь уже знаем, что ему не попасть в замок. Как жаль, что он недостаточно силен, чтобы перенести тебя через ров.

Кромби уже начал топорщить перья, но Бинк быстро вмешался.

— В случае опасности он сможет принести мне твою веревку. Я искренне считаю, что так будет лучше. Ты мне очень поможешь, если узнаешь, что за монстр плавает во рву. Есть на языке кентавров слово, обозначающее безголовых змей?

— Несколько... Но вот кольца не вписываются в картину. Они больше похожи на... — Честер изумленно умолк. — Точно! Это — уроборос!

— Уроборос? — тупо повторил Бинк. — А что это — целая стая морских чудовищ?

— Это один-единственный монстр, водянок дракон, сжимающий свой хвост во рту. Одна его половина черная, другая — белая. Этот символ означает...

— Но во всем рву больше двух десятков сегментов! Некоторые ближе к замку, а другие — к нашему краю рва. Смотри! Вой там несколько параллельных. Они не могут быть частями одного монстра!

— Еще как могут! — мудро заметил кентавр. — Уроборос обвивается вокруг всего замка...

— Но в этом случае мы видели бы только одну линию...

— Он свился в бесчисленные кольца, а потом сквозь них пропустил собственную голову, чтобы поймать хвост. Немного похоже на ленту Мёбиуса. Так что...

— На что похоже?

— Неважно. Это — специализированная магия. Поверь мне мне на слово: данная штука во рву — один монстр. И он не может кусаться, потому что не станет отпускать срой хвост. Словом, если ты умеешь хорошо сохранять равновесие, то сможешь пройти по нему до самого замка.

— Но ведь сегменты поднимаются над водой не больше, чем на пять футов! Я просто промажу и свалюсь, если стану перепрыгивать с одного на другой!

— Перепрыгивать не надо, — проговорил Честер с необычной для него терпеливостью. — Иди. Даже обернутая несколько раз вокруг замка эта штуковина слишком длинна для рва, и ей приходится образовывать вертикальные витки. Они никогда не смогут выпрямиться: едва один погрузится, как другой должен подняться, а это образует последовательное волнообразное движение. Вот как уроборос перемешается в этом ограниченном объеме. И тебе вовсе незачем мокнуть — просто иди по одной из сторон этого существа до конца.

— Для меня все это — полная чушь! — воскликнул Бинк. — Ты говоришь на кентаврийском. Можешь объяснить попроще?

— Прыгай на ближайшую петлю и оставайся на ней, — посоветовал Честер. — Как только ты так сделаешь, сразу все поймешь.

— Ты уверен во мне больше, чем я сам, — с сомнением отозвался Бинк. — Надеюсь, ты знаешь, что советуешь.

— Я доверил тебе вывести нас из ущелья с никельпедами, куда завел нас Кромби, — сказал Честер. — Теперь ты доверь мне помочь тебе перебраться через ров. Можно подумать, ты раньше никогда не катался на монстре!

— Кррак! — крикнул грифон, указывая крылом на кентавра.

Бинк улыбнулся: на кентавре он действительно ездил. Один-ноль в пользу солдата.

— Просто постарайся не свалиться, — невозмутимо продолжал Честер. — Не то тебя раздавит между кольцами.

— Угу! — Бинк словно внезапно протрезвел: ему не понравились слова кентавра, хотя он и продолжал, конечно надеяться на свой талант. В самом деле: идти по спине движущегося морского чудища! Почему бы в таком случае не прогуляться по крыльям летящей птицы-рок?

Он огляделся. Он привык оглядываться, когда искал возможность не сделать того, что предстоит. И снова он заметил свежую кучку земли. Бинк сердито шагнул к ней, наступил и сровнял с землей.

Но когда подвернулась подходящая петля, Бинк прыгнул на нее и, удерживая равновесие, замахал руками. В этот момент он был похож на мельничное дерево. Сегмент монстра немного погрузился под его тяжестью, затем упруго принял прежнее положение. Влажно поблескивающая белая кожа оказалась вовсе не скользкой. Прекрасно! Кто знает, может быть, эта прогулка все же состоится?

Плоть морского дракона покрылась морщинами; сегмент перед Бинком погрузился в воду.

— Развернись! —крикнул с берега Честер. — Оставайся на месте!

Бинк развернулся, снова замахал руками. Теперь впереди и позади него протянулась петля. Он торопливо шагнул вдоль нее, и тут вода залила ему пятки. Это было похоже на магическую тропу: спереди появляется, а сзади исчезает. Возможно, в том и состояла тайна подобных дорожек в одну сторону, и на самом деле они были спинами монстров! И хотя казалось, что змей движется в нужном Бинку направлении, петля оставалась на месте, лишь самую малость перемещаясь вперед. Бинку приходилось шагать довольно быстро, но противоположный берег приближался относительно медленно.

— Я так никогда не переберусь! — с досадой прокричал он. — Я ведь даже не иду в сторону замка!

— Не волнуйся, переберешься! — отозвался Честер. — Шевели ногами!

Бинк продолжал шагать, а кентавр и грифон медленно передвигались по берегу рва, оставаясь поблизости. Неожиданно между ним и его друзьями образовалась новая петля.

— Эй, я оказался на внутренней петле, не сходя с этой!

— Ты движешься по спирали! — пояснил Честер. — Другого пути нет. Когда приблизишься к внутреннему берегу, спрыгивай!

Продолжая вышагивать, Бинк теперь даже получал некоторое удовольствие — он приспособился идти походкой моряка и понял суть передвижения. Ничто не могло помешать ему достичь другого берега до тех пор, пока он оставался на своем месте. Но все-таки какой поразительной загадкой оказался этот змей! Смог ли бы он разгадать ее без помощи Честера?

Сегмент внезапно сузился — Бинк подошел к концу хвоста! Затем показалась голова уробороса, крепко сжимающая зубами хвост. Бинк вдруг снова разволновался, но ему не оставалось ничего иного, как пройтись по голове. А вдруг змею захочется на миг отпустить свой хвост и вместо него вцепиться в Бинка? Глаза огромного дракона смотрели прямо на него, вызывая дрожь во всем теле.

Однако вскоре голова оказалась уже позади, снова ввинтившись в воду, а Бинк шагал по массивной шее, показавшейся ему, после узкого хвоста, настоящим шоссе. Похоже, этот дракон, змей, или кем бы он ни был, не нуждался в воздухе и мог неопределенное время держать голову под водой. Но как же он питается, если никогда не выпускает изо рта свой хвост?.. Возможно, в этом и заключается Вопрос чудовища к Волшебнику: как ему отпустить свой хвост и получить возможность глотать идиотов, разгуливающих по его спине? Нет —: получи он Ответ на такой Вопрос, он бы уже слопал Бинка.

— Прыгай, Бинк! — крикнул Честер.

Ого! Неужели змей передумал, отпустил хвост и намеревается перекусить?.. Бинк обернулся, но ничего особенного не увидел. Потом взглянул вперед и рассмотрел, что тело изгибается вниз и уходит под прилегающий виток спирали. Шоссе кончилось!

Он вовремя соскочил на берег.

Теперь Бинк находился у внутреннего вала замка. Он пригляделся, отыскивая большую дверь, которую обнаружил во время первого визита к Волшебнику — еще до того, как Трент стал Королем. Но двери не было. Был водопад.

Водопад. Как он здесь оказался? Бинк посмотрел вверх и увидел выступ. Вода вытекала из невидимого снизу источника и струилась поверх дверной коробки.

А не скрывается ли за водой стенной проем?

У Бинка не было никакого желания вымокнуть здесь, раз удалось пересечь ров и остаться сухим. Но проверить придется. Он снял одежду и сложил ее в стороне, чтобы не намокла от брызг. И затем — осторожно шагнул в водопад.

Вода оказалась прохладной, но не холодной. За ней было небольшое воздушное пространство и деревянная обшивка двери. Он обшарил поверхность ладонями, надавливая в разных местах, но не обнаружил дощечки, нажатием на которую прежде открывалась дверь. Здесь входа не было.

Он выбрался из водопада и помотал головой, стряхивая капли воды. Итак, куда теперь?.. Каменный выступ опоясывал весь замок, но Бинк знал, что стена — сплошная, без единого прохода.

Все же он обошел замок, чтобы убедиться в этом. Так и есть. Ни одной щелочки. Что же делать?

Внезапно Бинк разозлился. Он здесь по делу, порученному Королем, и вовсе не намерен тратить время на всякие глупости! Волшебник, этот старый гном, думает, что поступил очень мудро, окружив себя загадками! Бинк уже по горло сыт ими. Сперва у Королевы, затем — в ущелье с никельпедами, теперь здесь...

Но в душе Бинк был человеком практичным, и вскоре его злость рассеялась, подобно пламени в брюхе успокоившегося дракона. Он подошел еще раз взглянуть на водопад. Вода лилась не с горы и не имела естественного стока. Она должна была подниматься наверх за счет какой-то немагической или магической силы, и лишь потом вытекать наружу. Наверняка здесь — замкнутая система циркуляции — вода берется из рва и туда же стекает. А не сможет ли он проникнуть внутрь в месте водозабора?

Нет. Человеку не пробраться там, где проходит вода. Вдруг она поступает по трубе! И застрять в ней — просто утонуть. Не стоит рисковать.

Значит, надо посмотреть наверху. А сможет ли он подняться?

Да, сможет. В деревянной обшивке на краю водопада он приметил небольшие выступы для рук.

— Тогда вперед, — пробормотал Бинк.

Он начал взбираться наверх. И — застыл, едва его голова поднялась над выступом. Там, на крыше, сидела приплюснутая гарголья, и вода вытекала из ее гротескного рта.

Бинк догадался, что и этот монстр, подобно уроборосу, не должен быть опасным, если только правильно повести себя. Гарголья, чьей обязанностью было служить краном, вряд ли станет его преследовать.

Он вскарабкался на крышу и с этой, более устойчивой, позиции оценил обстановку. Гарголья была примерно с него ростом, но состояла почти из одного лица. Тело ее было настолько укорочено, что представляло собой всего лишь пьедестал, а голова так искажена, что Бинк никак не мог сообразить, кто она — человек, животное или нечто другое. Огромные выпученные глаза, лошадиный нос, рот минимум в треть лица, торчащие по бокам уши, а изо рта, словно непрерывная струя рвоты, течет вода...

За спиной монстра возвышалась стена замка. На ней не было ни единого выступа, а наверху, если ему даже удастся туда забраться, виднелись лишь узкие зарешеченные щели. Так что и здесь надеяться не на что.

Бинк присмотрелся к гарголье. Как она сюда забралась? У нее не было ни развитых рук, ни ног, чтобы вскарабкаться тем путем, каким попал на крышу Бинк. А нет ли за ее спиной двери? Это было бы вполне логично.

Тогда ему придется отодвинуть монстра в сторону. Но как? Существо не стало нападать, но его настроение ведь может измениться, если кто-то потревожит. Гарголья была гораздо массивнее Бинка, и ей ничего не стоило спихнуть его с крыши. Как жаль, что он не прихватил с собой меч, а оставил его внизу, рядом с одеждой.

Но стоит ли спускаться за мечом? Нет, будет только хуже, потому что сразу станут ясны его намерения. Гарголья может подойти к краю и раздавить ему пальцы, едва он покажется с мечом в руке.

Попробовать взять ее на испуг?

— Отойди, уродина! Я выполняю поручение Короля!

Гарголья не обратила на его слова ни малейшего внимания. А когда Бинку выказывали такое пренебрежение, он легко выходил из себя.

— Отойди, или я сам тебя отодвину!

Он шагнул к монстру, но — никакой реакции.

Ну, теперь уж об отступлении не могло быть и речи! Положившись на защиту своего таланта, Бинк встал рядом с гаргольей, держась в стороне от струящегося из ее рта потока воды, и уперся руками в ее морду. На ощупь гротескное лицо было совсем твердым, как камень. И тяжелым — как Бинк ни пыжился, гарголья даже не шелохнулась.

Проклятый монстр побеждал его — даже не обращая на него внимания!

Бинка озарила вдруг отличная идея! У некоторых существ слабым местом является именно внешность, а гаргольи как раз и отличаются уродством.

Бинк встал перед ней, широко расставив ноги.

— Эй, красотка! Не хочешь ли на себя взглянуть? — Он растянул себе пальцами уголки рта и выпучил глаза.

Гарголья тут же отреагировала: сложив губы воронкой, она брызнула в Бинка водой. Тот проворно отскочил в сторону.

— Ня-я-я| — завопил он, раздув щеки и скорчив еще одну рожу. Монстр содрогнулся от ярости и выпустил новую струю воды. Она задела Бинка и чуть не смыла с крыши. Выходит, корчить рожи — тоже довольно рискованное занятие!

Однако Бинк не унимался: разинул рот и высунул язык.

— Ха-а! — крикнул он, не в состоянии выдать чего-либо пооригинальнее и продолжая гримасничать.

Гарголья впала в бешенство. Ее рот распахнулся, натурально заняв половину лица. Однако, поскольку отверстие так увеличилось, давление воды сразу упало, и она просто полилась по уродливому подбородку.

Бинк нырнул прямо в этот рот. Он стал карабкаться вверх по течению, навстречу медленному потоку воды, и вынырнул в резервуаре, уже внутри замка. Он тут же всплыл и выбрался из воды. Затея получилась!

Но его уже поджидало новое препятствие. На краю резервуара восседал кактусовый кот. Он был вдвое ниже Бинка, с нормальной кошачьей мордой, только вместо шерсти у него были колючки, большие и жесткие, особенно на ушах — настоящие узкие копья! Но истинным оружием коту служили остро отблескивающие, похожие на костяные ножи, когти на передних лапах. Ими нельзя было воспользоваться как кинжалами, зато тесаками они наверняка были отменными.

Вдоль тела кота шли горизонтальные зеленые и коричневые полосы, заканчиваясь на кончиках трех хвостов. Красивое существо, но опасное — ни один здравомыслящий человек не решится погладить его, приговаривая «кис-кис»...

Но кто он? Еще один страж замка или гость?.. Кактусовые коты обычно живут сами по себе; они надрезают когтями кактусы и питаются их перебродившим соком. Колючие кактусы, разумеется, защищаются, обстреливая иголками любого, кто их потревожит, поэтому они являются естественными врагами кактусовых котов. Рассказывают, что схватки между котами и кактусами — потрясающее зрелище! Однако поблизости не видно никаких кактусов. Быть может, это животное всего лишь пришло к Доброму Волшебнику со своим Вопросом?

Бинк попытался обойти кота, но тот ловко переместился к единственному выходу и устроился там. Значит — придется все-таки пробиваться!

Бинка вдруг обуял гнев. Хватит с него идиотских преград) Он не простой проситель — он выполняет поручение Короля!

— Эй, кот! Уйди с дороги! — грозно произнес он.

Животное неожиданно захрапело, но Бинк был уверен, что кот тотчас проснется в полной боевой готовности, как только он попытается прошмыгнуть мимо него. Похоже, это существо играет с ним в кошки-мышки, чем еще больше выводит Бинка из себя... Но что тут поделать? Бинк ведь не был колючим кактусом, способным метнуть в противника сотни острых игл. Как же одолеть этого неуязвимого кота?

Иглы. Но ведь кроме игл можно метнуть и кое-что другое!

— Не пускаешь?.. Тогда считай, что сам напросился! — рявкнул Бинк. Он с размаха ударил по воде ладонью — поднялся мощный фонтан брызг; водяная дуга пересекла комнату и разбилась о стену рядом со спящим котом.

Существо подскочило, издав яростный вопль. С кончиков его ушей сорвались искры. Большинство котов, как известно, ненавидит воду, если это только не крохотная лужица, из которой можно напиться. А котов пустыни, например, вода прямо-таки приводит в бешенство.

Кактусовый кот бросился на Бинка, сверкая своими грозными когтями. Тот обдал его новым фонтаном воды.

Кот в ужасе подпрыгнул, отстраняясь. Ого, как он самозабвенно рассердился!

— У нас с тобой есть два способа мирно разойтись, кот-кактус, — спокойно произнес Бинк, замахнувшись и держа руку наготове. — Или я промочу тебя насквозь, или ты отойдешь в сторону и пропустишь меня. Словом, любая комбинация на твой выбор.

Кот зафыркал; он взглянул на Бинка, затем — на Воду, и в конце концов сделал вид, что потерял к происходящему всякий интерес. Потом отошел в сторону, задрав сразу все три хвоста.

— Прекрасно, кот-кактус! Но послушай-ка — на случай, если вздумаешь схитрить. Если ты нападешь, когда я буду проходить мимо, мне придется схватить тебя, сунуть в воду и утопить — неважно, чего это будет стоить мне самому. Чего бы ни стоило, но ты определенно тоже испытаешь кое-какие неудобства. Поэтому надеюсь, что до подобного не дойдет.

Кот притворился, что ничего не слышит, и снова улегся, как будто собираясь уснуть.

Бинк зашагал к двери, изображая безразличие не хуже кактусового кота, хотя все время оставался начеку. К счастью, его блеф удался — кот даже не шелохнулся.

Итак, он преодолел все преграды, и теперь можно было поискать Хамфри.

Бинк обошел чуть ли не весь замок, пока не наткнулся на Доброго Волшебника. Похожий на гнома, Хамфри сосредоточенно читал огромный фолиант, сидя на стопке из трех других таких же большущих фолиантов. Хамфри был стар — возможно, он был самым старым человеком в Ксанфе. Его морщинистую кожу испещряли старческие пигментные пятнышки. Он, без сомнения, был хорошим и честным Волшебником, и Бинк знал, что характер у него добрый, несмотря на внешнюю жесткость.

— Волшебник! — воскликнул Бинк, все еще не остывший после стычек с охранниками замка. — Почему ты не обращаешь внимания на посетителей? Мне пришлось преодолеть всякие дурацкие преграды перед замком, а ведь я пришел не как проситель — у меня поручение Короля!

Хамфри взглянул на него и почесал красноватый глаз сухой старческой ручкой.

— О, здравствуй, Бинк! Почему ты не зашел ко мне сразу?

— Мы кричали из-за рва! А ты не отозвался!

Хамфри нахмурился.

— А почему я должен отвечать трансформированному грифону, который каркает так, что настоящий грифон сгорел бы со стыда, услышав подобные вопли? Почему я должен прислушиваться к реву невоспитанного кентавра? У одного из них нет ко мне Вопроса, а другой не желает платить. Так что говорить с ними — пустая трата времени.

— Выходит, ты все время знал, что мы — здесь! — одновременно сердясь и восхищаясь, воскликнул Бинк. Ну и тип этот Хамфри; — И ты позволил мне силой пробиваться и проделать весь этот бессмысленный путь...

— Бессмысленный ли, Бинк? Ты пришел с делом, которое отнимет у меня великое количество времени и может угрожать самому благополучию Ксанфа. Почему я должен поощрять тебя к подобной глупости?

— Мне не нужно поощрений! — горячо заявил Бинк. — Мне нужен лишь совет. Король полагает, что так будет лучше всего.

Хамфри покачал головой.

— Король — на удивление сообразительный клиент. А тебе нужно больше, чем совет, Бинк.

— Пусть так. Но от тебя мне нужен только совет!

— Ты получишь его, и бесплатно: забудь о своей миссии.

— Я не могу о ней забыть! Она возложена на меня...

— Ты сам это произнес. Я ведь говорил, что тебе нужно больше, чем совет. Ты столь же невоспитан, как и твои приятели. Почему вы не оставили бедного дракона в покое?

— Не оставили бедного дракона... — начал Бинк и рассмеялся. — Ну и хитрец ты, Волшебник! А теперь перестань меня дразнить и скажи, почему ты не позволил нам нормально войти в замок, раз уж, несомненно, был отлично осведомлен о нашем приближении?

— Потому что терпеть не могу, когда меня беспокоят по пустякам. И если бы тебя остановили мои обычные защитные препятствия, я сразу понял бы: вряд ли у тебя есть воля и желание достойно выполнить свою миссию. Но, как я и опасался, ты проявил упрямство. То, что началось как мелкое развлечение с симпатичным призраком, превратилось в серьезный поиск. И результат его неясен — даже для моей магии. Я расспросил Бьюрегарда о тебе, и он так взволновался, что мне пришлось поскорее упрятать его назад в бутылочку пока его не хватил нервный удар.

Бьюрегард был весьма образованным демоном, носил две пары очков и обитал в заткнутом пробкой контейнере. Бинк почувствовал неуютность.

— Но что могло так потрясти демона?

— Конец Ксанфа.

— Конец Ксанфа?!.. Но я всего лишь ищу Источник Магии! — взволнованно произнес Бинк. — Я не собираюсь причинять Ксанфу вред! Я люблю Ксанф!

— Когда ты приходил ко мне в прошлый раз, то тоже не собирался сажать на королевский трон Злого Волшебника, — напомнил Хамфри. — Твои мелкие личные поиски почему-то имеют особенность вызывать всеобщий переполох.

— Ты хочешь сказать, что моя нынешняя миссия окажется хуже предыдущей? — спросил Бинк, встревоженный и возбужденный. В прошлый раз он хотел лишь найти свой талант.

Волшебник спокойно кивнул.

— Получается именно так. Я не могу определить, каким образом твои поиски станут угрожать Ксанфу. Но совершенно уверен, что риск чрезвычайно велик.

Бинк задумался. Не отказаться ли от поисков и не вернуться ли к Хэмели, пусть сейчас уродливой и острой на язык, но ведь рядом вьется Милли, теперь уже не призрак... Но — нет! Источник Магии Ксанфа интересует его куда больше!

— Спасибо за совет. Я продолжу поиски.

— Не спеши, Бинк. То не был мой магический Совет — всего лишь здравый смысл, и за такой совет я не беру платы. Я знал, что ты не обратишь на него внимания.

Тут Бинк понял, что все же порой трудно бывает сохранить терпение, общаясь с Добрым Волшебником.

— Тогда сообщи мне магический Ответ.

— А чем ты хочешь мне заплатить?

— Заплатить?! — возмутился Бинк. — Ведь это...

— ...поручение Короля, — закончил за него Хамфри. — Будь реалистом, Бинк. Король всего-навсего избавился от тебя на некоторое время, пока не утрясутся твои домашние дела. Он не может позволить тебе переворачивать дворец вверх дном всякий раз, когда пытается сойтись с Королевой. Вряд ли это может послужить основанием для того, чтобы получать мои услуги бесплатно.

Да уж, только идиот станет спорить с Волшебником, талантом которого является информация. Но Бинк все же не удержался.

— Король лишь выбрал для моей миссии подходящее время. В мои обязанности всегда входил поиск Источника Магии, но я смог заняться им только сейчас. Королю очень важно обладать таким знанием. И теперь, когда я действительно отправился на поиски, их поддерживает власть Короля, и он может призвать па помощь тебя с твоими способностями, если сочтет необходимым. И ты знал это, когда помогал ему стать Королем!

Хамфри задумчиво смотрел на него.

— Приобретя власть, Трент стал самонадеянным. Он безжалостно использует чужие таланты, стремясь к своим целям. — Старик улыбнулся. — Другими словами, он именно такой тип монарха, в котором нуждался Ксанф. Он не просит или умоляет — он отдает приказ. И я, как лояльный гражданин, должен поддержать это проявление власти... Каким бы непостоянным это проявление ни оказалось. Иначе говоря, мой гонорар становится вкладом в благосостояние Ксанфа. Хотя в данном случае Ксанфу, боюсь, будет нанесен вред.

Капитуляция Хамфри показалась Бинку чересчур внезапной и слишком легкой. Где-то тут должна таиться ловушка.

— И каков же твой Ответ?

— А каков твой Вопрос?

Бинк едва не поперхнулся от неожиданности.

— Что мне потребуется в этом поиске? — быстро спросил он.

— Твой поиск не будет успешным, пока ты не возьмешь в спутники Волшебника.

— Волшебника! — воскликнул Бинк. — В Ксанфе всего три Волшебника, и двое из них — Король и Королева! Не могу... — Бинк замолк, когда, наконец, понял. — Ты?!

— Я ведь говорил тебе, что затея отнимет у меня много времени! — проворчал Хамфри. — Прервать все магические исследования, засыпать замок нафталином... И все только потому, что ты не мог подождать пару дней, пока твоя жена родит и снова станет милой и красивой...

— Старый бродяга! — гаркнул Бинк. — Ты ведь сам хотел пойти со мной, да?!

— Вряд ли можно утверждать подобное, — кисло ответил Хамфри. — Суть в том, что твой поиск слишком уж важен. И я не могу позволить всяким любителям... не могу позволить наломать дров. Король, кстати, прекрасно все понимал, направляя тебя ко мне. А раз никто, кроме меня, не обладает достаточным опытом, я вынужден принести себя в жертву. Правда, признаться, эта необходимость — одна из тех, которым я могу быть благодарен...

— Но ведь ты в любое время мог сам отыскать Источник Магии! И тебе вовсе незачем присоединяться к поискам как раз тогда, когда я...

— Я ни к чему не присоединяюсь. Искать — твое дело. Я же всего лишь буду тебя сопровождать... как резерв, на случай всяких неожиданностей.

— Так ты хочешь сказать, что не собираешься возглавить поиски?

— А зачем? Я буду заниматься своими делами, предоставив тебе всю скуку организации и планирования до тех пор, пока мои ресурсы не потребуются. Надеюсь, до этого так быстро не дойдет. Да и после... нечасто будет.

Теперь Бинк начал сомневаться в серьезности Хамфри. Разумеется, человек, который специализируется на магической информации, не может быть заинтересован в том, чтобы был найден Источник Магии. Но ведь верно и то, что Добрый Волшебник обожает удобства и уединение, о чем свидетельствуют и сам его замок, и род занятий. Вероятнее всего, Хамфри сейчас разрывается между двумя стремлениями — к изоляции и к знаниям, — потому и реагирует так неоднозначно. Не было смысла обострять ситуацию: Хамфри наверняка станет неоценимой подмогой в поисках Источника.

— Мне очень жаль, что я невольно причиняю тебе неудобства, Волшебник. Но я счастлив принять твою помощь. Твой опыт неизмеримо больше моего.

— Угу, — кивнул старик, силясь не казаться польщенным. — И давай уж с этим покончим. Сходи к троллю и прикажи ему опустить для твоих друзей мост.

— Вот что еще, — помявшись, сказал Бинк. — Кажется, кто-то пытался меня убить...

— Ты хочешь узнать, кто?

— Да. И — почему. Мне не нравится...

— Это уже не имеет отношения к поручению Короля. И Ответ должен быть оплачен отдельно.

Да! Стоило Бинку подумать, что Волшебник подобрел, как тут же поступило подтверждение его корыстности. Целый год прослужить за Ответ!.. Нет уж, лучше самостоятельно отыскать врага и своими руками справиться с ним.

— Забудь о том, что я сказал.

— Уже забыл, — любезно отозвался Хамфри.

Ощущая легкую обиду, Бинк сошел по лестнице, разыскал тролля и передал поручение Хамфри. Тролль опустил мост. Бинк понятия не имел, где расположен подъемный механизм — снаружи его не было, а тролль находился в помещении, почти в самом центре замка. Явно существовала магическая связь между действиями тролля и тем, что происходило с мостом. Но механизм работал исправно, и вскоре Честер и Кромби вошли в замок через открывшиеся перед ними ворота. Ну как здесь могли появиться ворота, когда во всей стене не было заметно абсолютно никаких признаков их? Волшебник, без сомнения, потратил на эту маскировку немало магии! Кто знает — может, к нему с Вопросом заявился некий умный механик, и в уплату соорудил и подъемник, и невидимые ворота...

— Я знал, что ты пройдешь, Бинк! — возбужденно заявил кентавр. — И что ответил тебе старый гном?

— Он отправляется с нами.

Честер опечалился.

— Выходит, у тебя неприятности.

А Волшебник уже спускался по лестнице, встречая гостей.

— Ты хочешь узнать свой скрытый талант? — сразу же спросил он у кентавра. — И какую плату ты предлагаешь старому гному?

Честер смутился.

— Я не уверен... Считается, что у кентавров нет...

— Что кентавры не бывают слабаками? — ехидно поинтересовался Хамфри.

— Честер просто составил мне компанию, чтобы довезти до твоего замка, — вмешался Бинк. — И чтобы сражаться с драконами.

— Бинку и дальше придется на ком-то ехать, —сказал Хамфри. — И поскольку я теперь тоже имею отношение к поискам, мне следует кое о чем позаботиться. Предлагаю тебе такую сделку: вместо обычной годичной службы в уплату за Ответ, я приму службу до конца наших поисков.

— Ты хочешь сказать, что у меня есть талант? — поразился Честер. — Магический талант?!

— Несомненно.

— И ты уже знаешь? Какой именно?

— Знаю.

— В таком случае... — Кентавр задумался. — Я, видимо, и сам могу догадаться, каков он, если уж для тебя это не составило никакого труда. Зачем же мне тогда платить тебе?

— Верно, незачем, — согласился Волшебник.

— Но если я сам не догадаюсь, а Бинк попадет в беду... натолкнувшись, скажем, на дракона, когда меня не будет рядом...

— С удовольствием позволил бы тебе размышлять над такой дилемой до бесконечности, — перебил Хамфри. — Но я тороплюсь. А Бинку надо на ком-то ехать. Поэтому буду краток. Соглашайся на службу в качестве аванса за Ответ. Если у тебя самого не получиться открыть свой талант, я все расскажу тебе в конце. Или в любое подходящее время — по твоей просьбе. Если ты догадаешься сам — я дам тебе Ответ на любой второй твой Вопрос. В результате ты получишь два Ответа, заплатив лишь за один.

Честер еще с секунду поразмышлял.

— Договорились, — согласился он наконец. — Мне по нраву любые приключения!

Волшебник повернулся к Кромби.

— Ты непосредственно служишь Королю, поэтому обязан отправиться с нами дальше. Король подарил тебе прекрасную внешность, однако явно недостает разумной речи. Полагаю, будет лучше, если ты станешь немного разговорчивее. Поэтому познакомьтесь с еще одним моим платным работником — големом Гранди.

Перед ними появилась миниатюрная человекоподобная фигурка ростом с ладонь обыкновенного человека. Казалось, все это существо сделано из веревочек, глины, кусочков дерева и прочего мусора. Однако то был оживленный мусор.

Грифон взглянул на голема с явным изумлением. Один удар орлиного клюва мог разнести крошку вдребезги.

— Кррак! — заметил Кромби.

— И тебе того же, птичий клюв, — небрежно ответил голем.

— Талант Гранди — быть переводчиком, — пояснил Волшебник. — Я поручаю ему переводить грифонову речь на человеческий язык. Нас Кромби и без того понимает, как понимают многие животные. Так что обратного перевода не потребуется. Голем достаточно мал — любой из нас сможет нести его без труда, следовательно, с его транспортировкой проблем не будет. Бинк поедет на кентавре, а я — на грифоне. Таким образом мы сможем продвигаться вперед довольно быстро.

На том и порешили.

Поиск Источника Магии Ксанфа начался.

ГЛАВА 5.

ГОЛЕМСКИЕ ВЫСОТЫ

Они стояли возле замка, на наружном берегу рва, и наблюдали, как Волшебник нафталинил свою резиденцию. Уроборос и другие существа, отрабатывавшие годичный срок службы, получили отпуск и уже покинули замок. Хамфри порылся в складках одежды и из большого, тяжелого пояса со множеством карманчиков извлек заткнутый пузырек — этакую узкую бутылочку. Он нажал пальцем, и пузырек откупорился.

Из бутылочки вырвался клубящийся дым и устремился высоко в небо. Вскоре он уплотнился и превратился в гигантскую моль — настолько большую, что тень от ее крыльев накрыла замок целиком. Существо поднялось повыше и сбросило какой-то шар. Пролетев рядом с самой высокой башней замка, шар взорвался и выбросил во все стороны ленты серовато-белого вещества, которые тут же стали расплываться, покрывая каждый уголок замка. Потом ленты затвердели, и неожиданно все строения оказались под шелковистой сетью, похожей на громадную палатку. От нее исходил холодный, горьковатый запах, напоминавший о дезинфекции.

— Готово! — удовлетворенно буркнул Хамфри. — Будет надо, она и сто лет простоит.

— Сто лет! — громкогласно, как всегда, удивился Честер. — По-твоему, нам придется бродить столько времени?

— Пошли, пошли, нечего мешкать, — пробормотал в ответ Волшебник.

Бинк, сидевший на спине кентавра, посмотрел на грифона.

— На самом деле, Кромби, Добрый Волшебник хотел сказать, что нам необходимо узнать направление на Источник Магии. С твоей помощью мы должны завершить экспедицию за несколько дней.

Грифон раздраженно каркнул.

— Почему же старый дурак так и не сказал сразу? — охотно перевел голем; он восседал на спине грифона вместе с Волшебником — их общий вес не превышал и половины веса Бинка.

— Хорошо сказано, солдат, — негромко произнес Честер.

Кромби завертелся, едва не сбросив седоков.

— Там! — сказал Гранди... и его крошечная ручка описала полный круг, указывая в никуда.

— О, невезенье! — простонал Честер. — Его талант снова накрылся...

— Талант в полном порядке, — фыркнул Волшебник. — Бинк неверно задал вопрос.

Бинк сконфузился.

— У нас уже были из-за этого неприятности. Каков же правильный вопрос?

— Возглавлять поиски — твоя работа, — отозвался Хамфри. — Я должен хранить свою информацию для экстренных случаев. — Он поудобнее устроился среди мягких перьев на спине грифона и закрыл глаза.

Да, Добрый Волшебник оставался таким же неразговорчивым — у него не было привычки помогать кому-то бесплатно, даже если он сам мог получить выгоду от этой помощи. Бинк снова оказался в тупике — ведь ему нужно было отыскать способ заставить талант Кромби работать. А Волшебник преспокойно похрапывал.

Раньше, в ущелье никельпедов, талант подвел Кромби потому, что путь к спасению был не единственным — их было несколько. Что же — и Источников Магии несколько?.. Если так, то отыскать их окажется очень трудно. А ведь внимание всей группы сосредоточено сейчас только на Бинке — ему нужно что-то сделать и сделать быстро. Да, Волшебник не оказал Бинку особых почестей — более того: возложил на него все руководство поисками.

— Где пролегает самый прямой путь к Источнику Магии?

На этот раз крыло грифона показало вниз под углом.

Так вот почему они не получили горизонтального направления! — Источник находился не где-то впереди, а внизу. Но что проку от подобной подсказки? Что же им — копать тут?! В конце концов для такого дела нужен человек, чей талант — прокладывание магических тоннелей. А искать такого человека — значит, задержаться на неопределенное время и доставить себе лишние хлопоты. Группа и без того более многочисленна, чем предполагалось в начале. Нет-нет — лучше все-таки найти нормальную, естественную дорогу.

— Где находится доступ к Источнику, расположенный на поверхности? — спросил Бинк.

Крыло заметалось направо-налево.

— Где ближайший? — торопливо добавил Бинк.

Крыло замерло, указывая на юг.

— Самая сердцевина Дикой Местности! — сказал Честер. — Мне следовало бы догадаться раньше... Не лучше ли получить свой Ответ и отправиться домой?

Кромби каркнул.

— Птичий клюв говорит, что если ты получишь свой дурацкий ответ сейчас, то уже не сможешь уйти, лошадиный зад.

Честер сердито насупился.

— Птичий клюв так сказал? Передай ему, что у него вместо мозгов — помет, и...

— Полегче! — предупредил Бинк. — Кромби вовсе не нуждается в том, чтобы ему переводили твои слова.

— Фактически он назвал тебя задницей, — с удовольствием подсказал Гранди. — Предполагаю, это означает твою заднюю часть. А она приблизительно такая же ослиная, как...

Грифон снова каркнул.

— Ах, я ошибся! — поспешил поправиться голем. — Он имел в виду твою переднюю часть.

— Послушай, птичьи мозги, — заорал Честер. — Я вовсе не нуждаюсь в твоем невежественном мнении! Почему бы тебе не заткнуть его в...

Но Кромби уже снова каркал, не дослушав кентавра до конца. Вид у обоих был сугубо воинственный. Кентавр был крупнее и мускулистее грифона; однако того, по всей вероятности, можно было считать более опасным бойцом, поскольку он имел разум тренированного солдата-человека, а для тела его сражаться было столь же естественно, как дышать и жить.

— Кррак! — закричал Бинк. — То бишь — стоп! Это все голем напутал! На самом деле Кромби произнес слово «кентавр». Разве не так, Кромби?

Тот утвердительно каркнул.

— Вот уж не везет, — буркнул себе под нос Гранди. — И как раз в самый интересный момент...

— Не переживай!, — сказал ему Бинк. — Ты признаёшь, что я прав, голем?

— Кентавр и есть задница — передняя и задняя, — хмуро ответил Гранди. — В зависимости, как его характеризовать — интеллектуально или физически.

— Вот как доберусь до твоей вякалки! — прорычал Честер, протягивая к голему руку. — Да как скатаю из нее шарик — такой маленький, немой шаричек...

— Ты не посмеешь сделать этого, лошадиная физиономия! — запротестовал Гранди. — Я на службе у карлика!

Честер смолк, увидев, как зашевелился Добрый Волшебник.

— У кого, у кого ты на службе?

— На службе у этой малявки! — заявил Гранди, тыча пальчиком в сидящего у него за спиной Хамфри.

Честер с притворным изумлением посмотрел на Волшебника.

— Сэр, неужели вы позволяете так оскорблять себя существу, которое на вас работает?!

— Тьфу! — плюнул голем, обнаружив ловушку. — Я-то думал, что он дрыхнет.

— Голем не обладает личностной реальностью, —» проговорил Хамфри. — Следовательно, его слова не несут личностного смысла. С таким же основанием можно сердиться на комок глины.

— Неплохой ответ, — согласился Гранди. Но вид у него был такой, словно его наказали.

— Вернемся-ка лучше к делу, — сказал Бинк, когда Добрый Волшебник снова закрыл глаза. В душе он продолжал изумляться, как получилось, что столь искусственная конструкция, как голем, состоит на службе у Волшебника. Может быть, Гранди задал ему Вопрос и получил Ответ. Но что могло побудить это порождение магии искать помощи у Хамфри?

Они направились к югу. И вскоре Бинка вновь осенила идея.

— Кромби! Кто-то или что-то пыталось меня устранить. Мне кажется, именно поэтому на нас напал дракон. Можешь показать, где находится этот враг?

— Кррак! — согласился Кромби.

Он завертелся, Добрый Волшебник замотался у него на спине, но так и не проснулся. Когда крыло Кромби остановилось, оно показало... в ту самую сторону, где располагался Источник Магии.

— По всему, — хмуро произнес Честер, — этот враг препятствует именно твоей миссии, а не тебе лично. Ты еще не изменил своих намерений?

— Конечно, нет! Теперь у меня вдвое прибавилось решимости довести дело до конца.

Однако тут он вспомнил, что меч атаковал его еще до того, как он отправился на поиски Источника. Неужели враг все заранее предвидел? Тогда это — воистину скверная новость: здесь уже нечто большее, чем обыкновенная стратегия или магия.

— Ладно. Поживем — увидим.

Окрестности замка Волшебника были весьма безобидными. Но все сразу изменилось, едва они вступили в Дикую Местность. Путь им заслонили заросли диких кустов, с листьев которых срывались статические разряды, когда кто-то проходил рядом. От этих разрядов на теле дыбом вставали волосы, мех, перья, разные ниточки на одежде. Над зарослями торчала антенна, непрерывно следящая за путниками. Бинку никогда раньше не доводилось подходить близко к этим растениям — он не понимал их истинной сущности, да и теперь не хотел понимать, ибо было не до того. Но почему же все-таки так внимательно наблюдает за ними антенна — наблюдает и ничего не предпринимает?..

Через небольшое время на них напали комары-потники и изводили их до тех пор, пока Хамфри не проснулся. Волшебник вытащил из пояса бутылочку и откупорил ее. Тут же вылетел дымок, расползся по сторонам и поглотил комаров... И столь же неожиданно втянулся обратно в бутылочку, вместе с комарами.

— Моего туманчика так и так пора было кормить, — пояснил Добрый Волшебник, запихивая пузырек в карманчик на поясе. Он ничего не стал добавлять к сказанному, и ни у кого не хватило духу расспрашивать. Хамфри опять уснул.

— А, пожалуй, неплохо быть Волшебником, — заметил Честер. — На все вопросы у него уже есть ответы. Остается только вытащить нужную бутылочку.

— Наверно, кто-то с ним таким образом расплатился, — кивнул Бинк.

Вскоре они забрели на участок, поросший ругательным репейником. Репья тут же облепил и им ноги, вынуждая непрерывно чесаться. От такого растения можно было избавиться, только как следует выругав его. Но загвоздка все же существовала: одно и то же ругательство нельзя было использовать дважды в течение дня.

Хамфри не понравилось, что его опять разбудили. На сей раз у него не нашлось подходящего пузырька.

— Бородой моего прадядюшки Хамбага заклинаю тебя — изыди! — нараспев произнес Добрый Волшебник.

Репейник, к которому он обращался, тут же свалился, оглушенный.

— Мордой больного морского змея заклинаю — изыди!

И еще один свалился.

Честер держался более напряженно и прямо, чем обычно, — репья облепили его роскошный хвост.

— Чтоб тебе в могиле лежать, колючка неощипанная! Я тебя расплющу в лепешку толщиной в никельпедский никель! Вон, вон, проклятое репье!

И три ошеломленные шишки репейника отпали.

— Дайте-ка и мне попробовать! — Бинк откровенно завидовал воображению своих спутников. — Проваливайте чесать дракона!

И его репья тоже начали отваливаться — хотя и не так легко, как те, что попали под более увесистые проклятья остальных. Увы — у Бинка, видимо, не хватало воображения.

Зато Кромби попал в неприятную ситуацию. Грифоны редко встречаются в этой области Ксанфа, и репейник, очевидно, просто-напросто не понимал смысла его карканья. Но стоило голему начать переводить, репья стали отваливаться пучками.

— Кровавыми рылами целой плантации диких львиных зевов заклинаю — чтоб вы завязли своими гнусными красными задницами в ближайшем вонючем сортире! Прочь! Если б вы были цветами, вы б отравили целый сад! А суньте свои наперченные розовые корешки себе в... — Голем изумленно запнулся. — Неужели такое возможно?! Кажется, я не смогу дальше переводить...

Но репейники все поняли прекрасно, и очень скоро яркие перья грифона полностью очистились. Кто может в искусстве ругани превзойти солдата!

Но все же совсем избежать прилипчивых репейников оказалось невозможным. И к тому времени, когда путники миновали проклятый участок, сочность их ругательств весьма заметно поубавилось. Иногда требовалось выругаться два-три раза подряд, чтобы избавиться от одной-единственкой шишки.

Все уже изрядно проголодались. Да, ничто так не возбуждает аппетита, как солидная порция ругани.

— Ты знаешь эти места? — спросил Честер Волшебника, пока тот снова не успел заснуть. — Где тут раздобыть чего-нибудь пожевать?

— Не дергайте меня по мелочам! — выпалил Хамфри. — Я взял с собой еду, как следовало поступить и вам, будь у вас хоть крупица способности предвидеть.

Он откупорил очередную бутылочку. Вылетевший из нее пар на сей раз сконденсировался в покрытый глазурью слоеный пирог. Волшебник взял его из воздуха, отломил аккуратный ломоть с ровными краями и принялся есть. Остаток пирога тем временем расплылся облачком тумана и втянулся назад в бутылочку.

— Я признаю, что мы допустили оплошность, — сказал Бинк. — Но тебе не кажется, что ты мог хотя бы поделиться с нами?

— Почему мне обязательно должно что-то этакое казаться? — полюбопытствовал Хамфри.

— Мы все проголодались, и это облегчило бы...

Волшебник рыгнул.

— Поищи себе другую кормушку, дармоед, — перевел голем.

До Бинка наконец дошло, что Добрый Волшебник вовсе не тот прирожденный путешественник, каким оказался Злой Волшебник, когда Бинк бросил вызов диким чащам Ксанфа. И тем не менее Бинк прекрасно знал, как обманчива внешность.

Кромби каркнул.

— Птичий клюв говорит, что поблизости должны расти фруктовые деревья. Сейчас он их найдет.

Грифон завертелся и указал направление.

Очень скоро они увидели растение с громадным количеством фруктов. Это растение имело форму открытой чаши, наполненной разнообразными плодами. Компания радостно бросилась к нему, но перепуганные фрукты разноцветными шариками тут же взмыли в воздух.

— О! Да это же крылатые фрукты! — догадался Бинк. — Нам надо было застать их врасплох! Почему ты не предупредил нас, Кромби?

— А ты и не спрашивал, тупица, — огрызнулся голем.

— Ловите их! — крикнул Честер, высоко подпрыгнув и поймав в воздухе яблоко.

Чуть не свалившийся с его спины Бинк торопливо спешился.

Перед ним засвистела в воздухе спелая груша. Он подпрыгнул и поймал ее. Груша попыталась вырваться, отчаянно трепеща крылышками, но скоро сдалась. Ее крылья оказались обычными зелеными листочками, удачно приспособленными для полета. Бинк безжалостно их оборвал, чтобы еда не смогла вдруг улететь, и отправился за следующим трофеем.

Гоняясь за порхающим померанцем, он вдруг споткнулся обо что-то и упал, упустив добычу. Он поднялся и со злостью посмотрел на помеху: то была еще одна пресловутая кучка земли. Бинк яростно затоптал ее, сравняв с землей, и тут же кинулся ловить другие фрукты.

Через полчаса у него была уже небольшая коллекция: яблоко, персик, слива, две груши, несколько виноградин и банан. С бананом, оснащенным огромными листьями-крыльями, пришлось повозиться — то была настоящая отчаянная схватка; зато вкуса он оказался отменного. Правда, Бинку было немного не по себе, когда он уплетал эти фрукты — слишком уж они напоминали живые существа. Тем не менее он знал, что их крылья — всего лишь магическое приспособление, позволяющее растениям рассеивать свои семена на возможно большей площади. Фрукты для того и нужны, чтобы их ели; у них нет настоящего сознания или чувств. А может быть, все же...

Бинк выбросил эту мысль из головы. Они находились на опушке леса. Деревья стояли сплошь мертвые. Хамфри проснулся.

— Не по себе мне от дурных предчувствий, — проговорил он. — Не хочу тратить свою магию и узнавать, что погубило эти деревья. Давайте-ка лучше обойдем их.

— Какой смысл быть Волшебником, — ехидно поинтересовался Честер, — если ты не пользуешься собственной магией?

— Я должен беречь свою магию и призывать ее только в случае крайней необходимости, — ответил Хамфри. — Пока что нам встречались лишь досадные помехи, недостойные моего таланта.

— Хорошо сказано, хмырь, — согласился голем.

Честер явно остался при своем мнении, но он слишком все же уважал Волшебника, чтобы продолжать спор.

— Вообще-то дело уже к вечеру, — заметил он. — Не худо бы поискать приличное место для ночлега.

Кромби остановился и завертелся столь стремительно, что чуть не сбросил со своей спины седоков.

— Хм-м-м! — крякнул Хамфри.

— Ты, неуклюжая летающая кошка! — с готовностью перевел голем. — Держись покрепче на земле на своих кривых лапах!

Голова Грифона начала поворачиваться, пока его злобные глаза и смертоносный клюв не оказались обращенными назад.

— Кррак! — властно каркнул он.

Теперь голем не стал переводить, зато сразу присмирел, прямо на глазах.

Кромби завертелся опять и указал несколько другое направление.

— Это — чуть в сторону от нашего пути, — решил Честер. — Вперед!

Никто не стал ему возражать.

Тропа, по которой они шли, огибала мертвый лес, и в этом было явное везение: так они могли избежать многих опасностей. Неизвестная сила, погубившая лес, уничтожила, похоже, и всю, связанную с этим лесом, магию, как полезную, так и враждебную. Тем не менее, Бинка одолевало любопытство, когда он смотрел на огромные мертвые деревья. На них не было никаких отметин, а трава у их подножий оставалась густой и пышной из-за обилия света — ведь все листья с деревьев опали. Это значило, что сама почва не отравлена. И в самом деле — тут и там из нее пробивались молодые деревца, начиная долгую работу по восстановлению леса. Нечто нанесло тут удар, убило деревья и удалилось, не оставив никаких следов.

Решив погасить досаду, которую вызвала в нем эта унылая картина, Бинк обратился к голему.

— Послушай, Гранди, ты не расскажешь мне — если, конечно, захочешь! — какой Вопрос ты задал Волшебнику?

— Я? — переспросил изумленный голем. — Ты интересуешься мной?

— Конечно! Ведь ты... — Бинк едва не произнес слово «личность», но вовремя вспомнил, что голем не может быть личностью. — ...ты — существо, — неуклюже закончил он фразу. — Ты обладаешь сознанием, чувствами...

— Только не чувствами, — поправил его Гранди. — Я — всего лишь конструкция из веревочек, глины и кусочков дерева, — конструкция, оживленная магией. Я действую так, как мне указано, без интереса и эмоций.

Без интереса и эмоций?.. Что-то не очень верится.

— А мне показалось, что ты только что проявил личную заинтересованность, когда я к тебе обратился.

— Разве? Скорее всего, то была рутинная имитация человеческой реакции. Выполняя свою работу переводчика, я обязан уметь имитировать...

Слова Гранди не убедили Бинка, но он не стал спорить.

— Если у тебя нет личной заинтересованности в делах людей, то почему ты пришел к Доброму Волшебнику? О чем ты его спросил?

— Я спросил, как мне стать реальным.

— Но ты уже реальный! Ведь ты — рядом со мной. Разве не так, Гранди?

— Убери создавшую меня магию, и от меня останется лишь кучка хлама. Я хочу быть реальным без всякой магии — таким же, как и ты.

Реальным без магии. В конце концов, смысл тут есть. Бинк вспомнил, как в молодости страдал сам, считая, что у него нет магического таланта. И вот — перед ним существо, озабоченное противоположным: для него не существует реальности, кроме магии, и оно предпочитает реальность без магии.

— И каков был Ответ?

— «Заботься».

— Что?

— Заботься, тупица.

— Заботься?

-- Заботься.

И это все?

— Все.

— Весь Ответ?

— Весь Ответ, болван.

— И за него ты теперь отрабатываешь целый год?

— А ты, видимо, полагаешь, что обладаешь монополией на тупость.

Бинк повернулся к Доброму Волшебнику, которому, кажется, наконец удалось отоспаться — он теперь хранил блаженное молчание.

— Как же ты можешь оправдывать столь высокую плату за такой Ответ?

— Я не обязан ничего оправдывать, — ответил Хамфри. — Никто вас не гонит к скупому старому гному за информацией.

— Но любой, кто тебе платит, заслуживает достойного Ответа. — Бинк был по-настоящему уязвлен.

— Голем получил достойный Ответ. Просто он не обладает достойной сообразительностью.

— Тогда и я тоже! Никто не способен извлечь смысл из такого ответа!

Волшебник пожал плечами.

— Может быть, он задал вопрос неправильно.

Бинк повернулся к Честеру.

— А ты назовешь это честным Ответом?

— Да, — ответил кентавр.

— Одно-единственное слово?! И ничего больше? За целый год службы?

— Да.

— И ты считаешь, что оно того стоит? — Бинк никак не мог добраться до сути.

— Да-

— А ты сам, ты был бы удовлетворен таким Ответом на свой Вопрос?

Честер задумался.

— Вряд ли этот Ответ имеет ко мне отношение.

— То есть — ты не был бы удовлетворен?

— Почему же?.. Был бы, наверно. Если бы то был Ответ на мой Вопрос. Сейчас же я не считаю его своим. Видишь ли, Бинк, я ведь не голем.

Бинк удивленно покачал головой.

— В таком случае, я сам, по-видимому, наполовину голем. По-моему, такого Ответа явно недостаточно.

— Ты не голем, — сказал Гранди. — Ты всего-навсего не очень умен.

Вот это дипломатия!

Но Бинк все не мог успокоиться.

— Честер, ты можешь объяснить нам такой Ответ?

— Нет. Я тоже его не понимаю.

— Но ты же только что сказал...

— Я сказал, что считаю его честным Ответом. Будь я големом, я, конечно же, оценил бы скрытый в нем намек. Его уместность. И это гораздо более вероятно, чем мнение, что Добрый Волшебник не в состоянии выдать полный Ответ.

Бинк вспомнил, как Хамфри сообщил мантикоре о том, что у нее есть душа. Волшебник сделал это так, что существо было удовлетворено — и эмоционально, и интеллектуально. Эта удовлетворенность — разве не убедительный аргумент?!.. И неясность полученного големом Ответа также должна иметь свою причину.

Но в каком отчаянии он будет пребывать до тех пор, пока эта причина не станет ясна!

Сумерки уже начали сгущаться, когда они заметили дом. Дверь в нем была высотой в десять футов.

— Это — жилище великана... или людоеда, — сказал Хамфри, нахмурившись.

— Людоеда? — повторил Бинк. — Значит, нам нельзя здесь останавливаться!

— Точно! Мы ахнуть не успеем, как он сунет нас в котел и подбросит дровишек в огонь. — Честер выразительно закивал. — Людоеды считают человечину деликатесом.

Кромби каркнул.

— Этот кретин утверждает, что его талант никогда не ошибается, — доложил Гранди.

— Да! Но вспомните: его талант отвечает точно только на точно поставленные вопросы! — сказал Бинк. — Мы просили отыскать хорошее место для ночлега — но не сказали, что нужно и безопасное место.

— Я бы сказал, что большой котел с горячей водой — столь же удобное место для отдыха, как и любое другое, — опять закивал Честер. — До тех пор, пока вода не становится слишком горячей. И тогда ванна превращается в...

— Кажется, мне придется потратить толику своей драгоценной магии, — удрученно проговорил Хамфри. — Уже слишком поздно, чтобы бродить по лесу в поисках другого пристанища.

Он извлек новый пузырек и занялся пробкой. Как и многие другие пробки, она оказалась упрямой и уступила усилиям Хамфри с большой неохотой, так что весь процесс занял, немало времени.

— Эй, это не пузырек с демоном? — спросил Бинк — ему показалось, что он вспомнил форму бутылочки; некоторые из них были более прочными на вид, более тщательно изготовленными и снабженными магическими символами. — Стоит ли?

Волшебник на секунду перестал воевать с неподатливой пробкой и что-то неясное промычал в ответ.

— Он говорит, что как раз это и собирается сделать, недоумок, — сообщил голем. — Хочешь — верь, хочешь — нет.

Волшебник нацарапал на земле пятиугольник, установил внутри него бутылочку и пробормотал непонятное заклинание. Пробка тут же выскочила, выпустив демона в виде облачка дыма, которое тут же сгустилось в существо с двумя парами очков на носу. И Бинк узнал в нем Бьюрегарда.

Образованный демон даже не стал дожидаться вопроса.

— И ради этого ты меня вызвал, старина? Конечно, никакой опасности нет — это великий вегетарианец. Опасность — в самой вашей экспедиции.

— Я тебя не спрашивал про экспедицию! — рявкнул Хамфри. — Я и без тебя знаю, что она опасна! Вот почему я здесь!

— Очень уж на тебя не похоже — ввязываться в дурацкие авантюры. Тем более — пренебречь личным комфортом. — Быорегерд поправил на носу обе пары очков. — Неужто ты вконец свихнулся? Стариковское слабоумие одолевает, да? Или ты попросту собираешься покончить с собой, сгорев со стыда?

— Изыди, адский дух! Я сам призову тебя, когда захочу послушать твои бессмысленные прогнозы.

Бьюрегард печально покачал головой, растворился в облачке дыма и исчез в пузырьке.

— Вот и еще один сочувствующий дух, — встревоженно произнес Бинк. — Неужели так уж необходимо все время держать его взаперти?

— Никто не в силах удержать демона, — коротко отозвался Волшебник. — Кроме того, срок его службы еще не кончился.

Да — временами за его логическими выкладками трудно было уследить.

— Но ведь ты уже владел им, когда я впервые с тобой встретился. Это было больше года назад.

— Он задал мне сложный Вопрос.

— Демон информации, отвечающий на Вопросы, за которые тебе платят, тоже должен платить тебе за Ответы ему?

Хамфри промолчал. Из бутылочки с демоном донесся слабый, рокочущий смех. Тут явно таилось нечто странное, но уж никак не смешное.

— По-моему, лучше зайти в дом, пока совсем не стемнело, — проговорил Честер, с сомнением поглядывая на дверь.

Бинк был не прочь поподробнее разузнать про демона; но кентавр высказал верную мысль.

Они подошли к дому. Вход представлял из„себя массивный портал, сработанный из цельных стволов железного дерева, ошкуренных и связанных кусками хищных лиан. Сооружение поразило Бинка: непроржавевшее железное дерево поддается обработке лишь когда оно только что срублено, и даже магический топор берет его древесину с трудом. И какой монстр смог приспособить вместо обычных креплений смертельно опасные лианы? Как правило они прибегают к своей способности сжиматься, когда душат жертву, и сила их убийственно велика.

Честер постучал. Послышался гулкий грохот, и в наступившей затем тишине медленно заглохло металлическое эхо. Раздались бухающие шаги. Дверь распахнулась с такой стремительностью, что петли из железного дерева сразу же раскалились докрасна, а порыв ветра едва не втянул кентавра внутрь. Из дверного проема хлынул ослепительный свет, на фоне которого вырисовывался жуткий силуэт великана. Он был вдвое выше Бинка, но непропорционально толще, и рядом с ним даже дверь показалась маленькой. На ногах и руках перекатывались узловатые мускулы, похожие на стволы деревьев.

— Ффу-у-у! — взревел великан.

— Он спрашивает, чем это здесь так воняет? — перевел голем.

— Воняет?! — возмутился Честер. — Да он сам воняет!

Кентавр был прав. Создавалось впечатление, что великан не верил в магию умывания и чистоты. Его кожа была покрыта коркой засохшей грязи, от тела несло гнилыми овощами.

— Все же помните, — заметил Бинк, — что мы не хотим провести ночь на улице.

Кромби привычно каркнул, и Гранди тут же перевел:

— Птичий клюв говорит, что надо с ним подружиться. Да поскорее!

— Вот пускай сам и дружит, — буркнул Честер.

Великан что-то прорычал.

— Каменная морда говорит, что теперь понял, чем пахнет: вонючим грифоном.

Разгневанный Кромби вытянул шею, расправил яркие перья и яростно закаркал.

— Как тебе понравится, если я решу эту проблему, ампутировав твой шнобель? — не замедлил перевести Гранди.

Великан раздулся, став еще массивнее и завыл.

— Оторву тебе башку, смелю в мелкую муку... — Голем еле поспевал переводить.

После таких любезностей противники некоторое время еще обменивались карканьем и ревом, и счастливый голем лихо обеспечивал перевод.

— Выйди и повтори, что сказал, тупая тыква!

— А ты что ж стоишь, крылатая мышь? Мой череп тверд, сломает тебе горб.

— Да твой череп треснет, когда ты хотя бы попытаешься думать! — прокаркал Кромби.

— Неужели все великаны говорят двустишиями? — спросил Бинк, когда противники сделали паузу для пополнения запаса оскорблений. — Или тут просто изобретение голема?

— Как пробка глуп сей мелкий шут, — изрек голем и тут же вспылил. — Кто здесь шут, лягушачья морда?

— Великаны бывают очень разные, как и все прочие существа, — подал голос Хамфри. — По-моему, этот настроен вполне дружелюбно.

— Дружелюбно? — удивился Бинк.

— Для великана, разумеется. Пожалуй, лучше будет войти.

— Из тех, кто смел, я супчик ел! — сообщил великан через голема.

Но грифон уже входил в дом, и хозяин неохотно посторонился.

Внутри было тесно и угрюмо, как всегда и бывает в жилище монстра. Яркий свет, бивший поначалу в дверь, теперь погас — по всей видимости, хозяин, по случаю появления гостей, зажег новый факел, но тот уже успел сгореть. Пол устилала подгнившая солома, вдоль стен располагались груды поленьев веревочного дерева, а над ярким пламенем очага в центре комнаты грязевым вулканом булькал котел. Ко всеобщему облегчению, никто не заметил обглоданных костей, и это немного ободряло. Биику никогда не доводилось слышать о великанах-вегетарианцах, но демон Бьюрегард, без сомнения, знал что говорит.

Поняв, что обмен оскорблениями и угрозами был в основном блефом, Бинк ощутил себя слегка уязвленным: вот, пожалуйста, его смог одурачить и этот добродушный монстр.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Ты жрать, потом спать. — Великан, конечно же, не понял его.

— Я — Бинк, а ты?

— Вкусный суп — спасибо, Хруп.

Великан сунул грязную волосатую пятерню в кипящий котел, пошарил в нем, зачерпнул горсть варева, плюхнул в щербатую деревянную миску и протянул Бинку.

— Ешь, Бинк.

— Да ведь он же хотел сказать, что его зовут Хруп, — догадался Честер. — Он предлагает тебе поесть. И у него, надо полагать, нет различия между обедом и ужином. Вся еда для него — «жрать».

— Ах, вот оно что... Э-э... спасибо, Хруп! — Благодарность, увы, получилась неуклюжей. «Вкусный суп — спасибо, Хруп» — теперь все понятно. Одновременно: предложение еды и ответ на вопрос об имени, а вовсе никакая не угроза. Итак, Хруп...

Бинк взял миску с похлебкой. Великан тем же способом угостил и остальных. Казалось, его огромная лапа совсем не чувствительна к жару.

Бинк с сомнением рассматривал свою порцию. Варево было слишком густым, чтобы его пить, и слишком жидким, чтобы черпать ладонью. К тому же, хотя и почти кипящее, оно не производило впечатления хорошо проваренного. Оно было темно-пурпурного цвета с зелеными вкраплениями, но пахло довольно приятно, и это обстоятельство примиряло даже с тем, что в миске плавала ошпаренная муха.

Честер оценивающе принюхался.

— Так это же пурпурный буиллон с зеленым ореховым деревом[1] — феноменальный деликатес! Но чтобы извлечь буиллоновый сок, необходим магический процесс. А уж ореховое дерево может добыть только сумасшедший зеленый эльф. Как ты смог с этим справиться!?

Великан улыбнулся. Эффект — даже в полумраке — оказался потрясающим.

— У меня есть эльф, он работает здесь, — зачастил голем.

Затем великан взял из поленицы полено, поднял его над котлом и стал выкручивать, как мокрое полотенце. В котел потекла тонкая струйка пурпурной жидкости. Выжав полено досуха, великан небрежно разделил его на волокна, из которых оно состояло, и швырнул их в огонь — они тут же вспыхнули.

Никогда Бинку не доводилось видеть столь откровенную демонстрацию грубой силы. Не желая обсуждать это, он выудил из миски муху, сунул пальцы в остывающую массу, достал похожий на крем шарик и осторожно положил его в рот. Он оказался изумительным на вкус!

— Никогда ничего лучшего не ел! — не удержался от восторженного восклицания Бинк.

— Бинк думал, что воняет. Теперь он запах знает! — прогрохотал польщенный Хруп.

Кромби отведал из своей миски и удовлетворенно каркнул.

— Можешь вонять сколько угодно — похлебка отменная! — перевел Гранди.

Хруп, весьма довольный после двойного комплимента, зачерпнул горсть кипящего варева и отправил прямо в огромный рот. Он облизал пальцы, съел еще несколько горстей. Когда гости очистили миски, великан снова их наполнил, и никто не стал возражать. В конце концов, какие магические микробы способны уцелеть при такой температуре?

После ужина компания расположилась на соломе. Все как будто были удовлетворены и собирались заснуть, но Бинка что-то упорно продолжало тревожить. И вскоре он понял причину.

— Хруп, у нашего племени принято оказывать услугу за гостеприимство. Что мы можем сделать, чтобы хоть как-то отплатить за ужин и ночлег?

— Совершенно верно! — поддержал Честер. — Может, тебе дров наколоть? Или что-нибудь другое сработать?

— Не надо слов, хватает дров, — пророкотал великан. И тут же шарахнул ребром ладони по полену, отчего оно разлетелось на щепки. Да, тут ему помощь явно не требовалась.

Кромби благодарно каркнул.

— Птичий клюв говорит, что может показать направление на что угодно. Чего ты хочешь, каменное лицо?

— Спать хочу, оттого молчу, — отозвался Хруп.

— Подожди, сперва мы что-то должны для тебя сделать! — настаивал Бинк.

— Ничего не надо, ваш хороший сон — награда!

Хруп захватил пригоршню соломы, стиснул ее в кулаке, а когда разжал пальцы, солома оказалась спрессованной — получился длинный прут, которым великан принялся ковырять в зубах.

— Мы не сможем ему ничего навязать, если он не хочет, — подытожил Честер.

— А может, он и сам не знает, чего хочет! — возразил Бинк. — Надо все же соблюсти обычай.

— Ты несомненно умная деревенщина, — сказал Гранди, выступая на сей раз от собственного имени. — К чему нарываться на неприятности?

— Тут дело принципа, — неуверенно произнес Бинк. — Кромби, ты можешь указать, где находится то, чего хотелось бы нашему хозяину?

Грифон утвердительно каркнул, завертелся, разворошив солому, и вытянул крыло. Оно указывало точно на Доброго Волшебника Хамфри, прикорнувшего в углу на охапке соломы.

— Забудь об этом, — сонно пробормотал старик. — Меня есть не разрешается.

— Но он же вегетарианец! — напомнил Бинк. — Он не может хотеть съесть тебя. Очевидно, он хотел бы задать тебе Вопрос!

— Но я не стану отвечать всего лишь за ночлег на соломе! Ему придется отслужить у меня год.

— У меня Вопроса нет, и не нужен мне Ответ, — буркнул великан.

— Кажется, мы вынуждаем нашего хозяина совершать нечто для него нежелательное, — на удивление дипломатично заметил Честер. Выкручивание полена, превращение его в щепки и изготовление зубочистки из соломы определенно произвели на кентавра глубокое впечатление. Что ж — такого сильного существа путники еще не встречали.

— Есть то, чего Хруп хочет, даже если сам об этом не знает, — настаивал Бинк. — Наша обязанность — отыскать то, чего он желает.

Ему никто не возразил, но чувствовалось, что все только и ждут, чтобы он оставил эту тему.

— Кромби! А вдруг ему нужен не сам Волшебник, а то, что находится при нем? Куда именно ты указывал?

Кромби каркнул с усталой покорностью и вытянул крыло. Бинк выставил палец, прослеживая направление.

— Здесь! — воскликнул он наконец. — Что-то в его промежности! — Он тут же смущенно умолк. — Гм... возможно, и в куртке...

Но уставший Волшебник уже спал — его единственным ответом был храп.

— Да что вы стесняетесь! — вмешался Гранди. — Сейчас проверю!

Он вскарабкался на Волшебника и нырнул ему под куртку.

— По-моему, не стоит... — Бинк был ошарашен такой наглостью.

— Вот ваша проблема! — донесся из-под куртки голос голема. — Должно быть, это... оно. — И он вылез, сжимая обеими руками бутылочку — для него она была явно тяжела.

— Это же бутылка с демоном! — воскликнул Честер. — Только не трогай про...

Но Гранди уже возился с пробкой.

Бинк бросился к нему и — как всегда — опоздал.

На сей раз пробка почему-то не стала демонстрировать упрямство и буквально выскочила сама, едва Бинк схватился за бутылочку.

— Доигрался! — воскликнул Честер. — Если Хамфри сейчас проснется...

Бинк стоял с пузырьком в руках, молча наблюдая, как из облачка пара конденсируется демон, не связанный ни магической пентаграммой, ни заклинаниями.

— Кттт-то... кт-то... кто-нибудь нарисуйте... — Бинк ужасно запинался, выдавливая это из себя.

Окончательно отвердевший Бьюрегард стоял рядом с ним, держа под мышкой огромный том. Он взглянул на Бинка поверх очков.

— Пентограмму?.. Не стоит.

— Что я натворил! — Бинк был в отчаянии.

Бьюрегард махнул свободной рукой.

— Ты сам ничего не сделал, Блик. Тут постарался дурак-голем.

— Но я его к этому побудил...

— Возможно. Но — не расстраивайся. Лучше представь себя в качестве инструмента судьбы. Знай: ни бутылочке, ни пентаграмме не удержать меня. Я лишь уважал эти условия, чтобы доставить удовольствие Волшебнику. Понимаешь — своего рода профессиональная вежливость. Мы сошлись на том, что я буду служить ему резервным информатором до тех пор, пока обстоятельства не освободят меня. И до тех пор я буду подчиняться обычным правилам контроля над демонами. Теперь такой случай представился, как и было запланировано судьбой. По-настоящему, скованный демон на моем месте обрел бы свободу, поэтому я и волен освободиться. Я благодарю тебя за то, что ты для меня сделал, и теперь ухожу.

Демон начал таять.

— Подожди! — крикнул Бинк. — Ответь хотя бы на Вопрос этого любезного великана]

Бьюрегард снова сконденсировался.

— У него нет Вопроса. Он хочет только спать. Великанам необходимо много отдыхать, иначе они утратят свою тупость.

— Но ведь талант Кромби указал на...

— А, это... Тут, конечно, что-то есть. Но то — неосознанное желание.

— Пусть так! — сказал Бинк. До сих пор ему не приходило в голову, что у великанов могут быть неосознанные желания. — Расскажи нам, в чем тут дело, прежде чем уйдешь.

— Он хотел бы знать: жениться ему или нет.

Великан что-то проревел.

— Уж очень я узнать стремлюсь, что будет, коли я женюсь, — отчеканил голем.

— О, это уже интересно, — улыбнулся Бьюрегард. — Голем, отрабатывающий плату за Ответ, который он не в состоянии понять.

— Кто способен понять смысл Ответа из единственного слова? — спросил голем.

— Только реальное существо, — ответил Бьюрегард.

— В том-то и дело. А ведь он не реальный, — вздохнул Бинк. — Он хотел узнать, как стать реальным.

Бьюрегард повернулся к кентавру.

— А ты хочешь узнать свой талант! Конечно, я могу тебе про него сказать. Но тогда тебе придется расплачиваться со мной, а никому из нас этого не хочется.

— Почему бы тебе просто не ответить на Вопрос великана и не уйти? — спросил Бинк, не очень-то доверяя много знающему и освобожденному демону.

— Я не могу сделать этого прямо, Бинк. Я — демон, и ваш хозяин не сможет принять мой ответ, каким бы рациональным тот ни оказался. Он — столь же иррациональное существо, как и ты. И ответить ему должен ты!

— Я?.. Но ведь я... — Бинк был настолько удивлен, что не нашел слов продолжить. Да и не хотелось ему распространяться о собственных проблемах, связанных с женой.

— Я имел в виду вас всех, — снисходительно пояснил Бьюрегард. — Ты, Честер и Кромби должны обсудить свои отношения с соответствующими особами противоположного пола. И ваше общее решение даст великану тот ответ, в котором он нуждается. — Бьюрегард немного подумал. — Пожалуй, только в таком случае мой собственный комментарий может оказаться уместным. — И он уселся на солому между ними.

Наступила тишина.

— Э-э-э... как вы... то есть, где сейчас... гм, великанша, о которой ты мечтаешь? — Этот неуклюжий вопрос Бинка был адресован Хрупу.

Великан разразился целой речью, состоявшей из рычания, пыхтения, сопения и фырканья; при этом он часто скалил желтые зубы. Голем, призванный служить переводчиком, не упустил шанса блеснуть своим мастерством и принялся шпарить...

— Одним прелестным унылым утром, — гроза была уже потом, — бродил я далеко, оставив этот дом. На душе моей была полная благодать, и искал я лишь, чего бы пожрать. Никого не видел я вдали от дома — ни дракона, ни монстра, ни даже гнома. Вошел я в огромный лес, деревья там — до небес. Так густо они росли, что пешком я не мог пройти. И вдруг — расщелина у меня на пути, с никельпедами и другой вкуснятиной, да с болотом, полным разной тухлятины. В расщелине той замок укрыт — над ним, вместо флага, саван висит. Ветер приятно завывает, зовет в гости; в стенах вместо бревен — огромные кости. У входа дрыхнет дракончик-приятель — сторожит то, от чего меня чуть не хватил кондратий: фонтан из крови бьет и вокруг него ручьями течет. Я на него смотрел-смотрел — пока совсем не обалдел. Слюнки так потекли, что залили мне башмаки. Но я знал, что чарам не бывать, едва войду и стану жрать. Захотел я узнать, какие еще сокровища предложит мне замок героя-чудовища. И в центре его, на грязном мешке — прелестная великанша в гамаке. С волосами, как крапива, и кожей, как каша, которую уже разок съели; а увидев ее лицо, даже зомби бы покраснели. Изо рта ее тухлятиной разило — да так, что аж меня поразило. Думал, сейчас стошнит, словно в брюхе — глиста. Так меня поразила ее красота. Я ей — кулаком, чтоб не смогла подняться; это наш великанский способ в любви признаваться. Потом схватил ее за левую ногу и поволок на дорогу. Тут послышались шум и бряк — значит, проснулись гоблин, тролль и зеленый мандрак. Они отпраздновали союз героя с красоткой, швыряя в меня тухлятиной и работая плеткой. Но по дороге они зацепили заклинание, разбудившее злых демонов в месте их обитания. Они погрузили замок в сон на целый век — этим гадам все едино: великан ты, или человек Такой силы произнесли они заклинание, что пришлось нам бежать, чтобы не лишиться сознания Я начал по лесу метаться, но не смог от заклинания оторваться. Оно неслось за нами след в след, и я закричал, что я — не людоед. Тогда оно решило, что людоеды смылись, и так бабахнуло, что деревья чуть не повалились. Теперь я не грызу кости — боюсь: демоны из озера заявятся ко мне в гости. Напустят еще одно заклинание, навлекут на меня новые страдания. Красавица лежит в лесу оглушенная, замужества лишенная. Но одно вынуждает меня колебаться: может, не стоило ей в любви признаваться? И вот что хочу теперь узнать: принести ее домой, или там оставить спать?

Выслушав этот замечательный рассказ, все долго сидели молча. Наконец Кромби каркнул.

— То были удивительные приключения и трогательная любовная история, — добросовестно перевел Гранди. — Оценивая же достоинства вашей дамы, я, на основании собственного опыта, могу лишь сказать, что все женщины — порождение ада. И главное их предназначение в жизни — обольщать, заманивать в ловушку и унижать мужчин. Следовательно...

Великан заревел, обрывая карканье грифона.

— Хо-хо-хо, хо-хо-хо! — старался Гранди. — Я принесу ее немедленно!

Честер улыбнулся.

— Несмотря на рекомендации моего друга, я должен тебя предостеречь. Неважно, насколько больно кобыла лягает жеребца. Какими бы бессмысленными не казались ее поступки, наступает время, когда она приносит своего первого жеребенка. После этого дама уже не проявляет большого интереса к...

— Она больше не лягается? Жаль, мне так нравится... — Рычание Хрупа было разочарованным.

— Но очень скоро, — вступил Бинк, — она непременно вернется к нормальному состоянию, и при этом будет часто демонстрировать остроту ума. В любом случае, я склонен считать, что небольшая порция пинков лучше, чем их полное отсутствие. Так почему бы не разбудить твою красавицу и не дать ей шанс проявить себя? Она способна сделать твою жизнь совершенно невыносимой.

Глаза великана вспыхнули, как факелы.

— Я должен согласиться, — сказал Бьюрегард. — Этот разговор оказался для меня весьма существенным. Это — неоценимый вклад в понимание эмоций людей, животных и людоедов. То, что невыносимо для людей, вызывает у людоедов полный восторг. Этот материал прекрасно сгодится для завершения моей диссертации.

— Вашего чего?

— Моей докторской диссертации. На тему об ошибочности разумной жизни в Ксанфе, — пояснил Бьюрегард. — Я искал материал для нее у человека — у Волшебника Хамфри. И он заверил меня, что определенный срок службы в его бутылочке обеспечит меня всей необходимой информацией. Поскольку суть личности точнее всего можно оценить по тем Вопросам, которые она задает и считает для себя самыми важными. Так оно и оказалось. И теперь я нисколько не сомневаюсь в том, что получу ученую степень. А степень позволит мне оформить постоянные отношения с моей избранницей-демонессой, которая стоит всех потраченных на нее усилий. Все это вызывает во мне определенное, демонически приятное возбуждение. Поэтому мне хочется преподнести каждому из вас по небольшому подарку. Все они — плоды моих исследований.

Демон повернулся к Честеру.

— Я предпочитаю не информировать тебя о твоем магическом таланте прямо, но — вот намек: от отражает до сих пор подавляемый аспект твоего характера. Поскольку ты, подобно большинству кентавров, не веришь в магию среди существ твоего вида, целые аспекты твоей личности оказались загнанными в подсознание. Когда ты окажешься в состоянии преодолеть этот барьер, твой талант проявит себя естественным образом. Поэтому не трать год своей жизни, расплачиваясь за Ответ. Достаточно позволить себе большую свободу самовыражения.

Он повернулся к Кромби.

— А тебе не удастся подобным образом избежать своей судьбы. Когда ты вернешься из этого поиска — если вернешься, — Сабрина заманит тебя в ловушку и побудит к несчастливому браку. Если только ты не найдешь себе другую, более подходящую пару в любом другом месте до того, как с ней увидишься. А потому — наслаждайся пока свободой. Это — твой последний шанс. Пусть будущее тебя не тревожит — оно хуже настоящего. Но лично для тебя женитьба, если по большому счету, вовсе не та участь, хуже которой может быть только смерть. Ты сам поймешь это в свой последний час.

Он отвернулся от опечаленного грифона и взглянул на голема Гранди.

— Смысл Ответа, данного тебе Волшебником, следующий: люди заботятся и проявляют участие, а неодушевленные предметы — нет. И ты станешь реальным лишь тогда, когда ощутишь настоящие чувства, способные пересилить твою логику. Ты сможешь достигнуть таких высот лишь в том случае, если сам станешь к ним стремиться. Но — берегись: эмоции живых существ чаще всего необыкновенно неприятны.

Бьюрегард посмотрел на Хрупа.

— Я говорю тебе, великан: пойди и принеси свою леди. Кажется, она составит тебе достойную компанию, будучи во всех отношениях воистину жуткой стервой.

Хруп был так тронут его словами, что чуть не покраснел.

Затем Бьюрегард повернулся к Бинку.

— У меня не было возможности оценить силу твоей магии — однако теперь я ощущаю ее в действии. Она необыкновенно сильна. Но та, которую ты ищешь, — бесконечно сильнее. Если ты проявишь упорство, то рискуешь погибнуть и уничтожить все, что тебе особенно дорого. Но ты тем не менее будешь упорствовать. И потому я выражаю свои соболезнования. До следующей встречи...

Бьюрегард растаял.

Сидевшие кругом путешественники обменялись взглядами.

— Пошли-ка спать, — сказал Честер.

Пожалуй, за весь вечер это оказалось лучшей мыслью.

ГЛАВА 6.

МАГИЧЕСКАЯ ПЫЛЬ

Наутро они попрощались с великаном и отправились дальше. А Хруп тут же заторопился в лес будить свою прекрасную невесту — с волосами, как крапива, и кожей, как каша.

У путешественников появился новый материал для размышлений. Теперь они знали причину гибели деревьев. Но что это за злые демоны, обитающие в озере и владеющие столь разрушительными проклятьями? Не таится ли среди них Волшебник, и насколько далеко отсюда Источник Магии?

Волшебник Хамфри был особенно задумчив. Либо он не так уж крепко спал во время вчерашних вечених событий, либо уяснил для себя ситуацию, почерпнув новости из своей информационной магии, но задумчивость его была непривычно мрачной. Он, конечно, не мог не знать, что Бьюрегард ушел.

— Какая магия, — пробормотал он, — способна уничтожить целый живой лес лишь путем рассеивания единственного проклятия? Почему я не знал о ней раньше?

— Потому что тебе в голову не приходило ее искать, — не особенно дипломатично высказался Честер.

— Зато мы ищем ее сейчас! — постарался приободрить старика Бинк. — Вблизи Источника она должна действовать сильнее.

— Одно дело магия, — каркнул Кромби, — и совсем другое — проклятия на уровне Волшебника. Проверю-ка я еще разок направление... — И он снова завертелся.

Направление было верным. Местность выглядела вполне обычно. Большие деревья бросали на путешественников сердитые взгляды, а маленькие — застенчиво прятались по мере своих возможностей. Вокруг жужжали фруктовые мухи; разные ягоды, вишни и грейпфруты зависали в воздухе, как будто искали для себя еще одну чашу, чтобы слететься в нее. Среди спутанных кустов появлялись соблазнительные тропинки, которых путники, разумеется избегали: в Ксанфе самый легкий и красивый путь редко оказывался наилучшим! Попалось им и пастбище дракона, границы которого были помечены подпалинами на деревьях. Если за вами гонится дракон, самым безопасным будет — находиться в нескольких шагах от помеченной границы владений другого дракона, потому что любое ее нарушение вынуждает драконов заново выяснять отношения.

Но вскоре дорога стала труднее. Путь преградили обширные заросли ежевики с блестящими колючками и скверным характером. А между кустами ежевики патрулировал прайд муравьиных львов. Рощица вонючек окружила оставшийся, наиболее прямой проход, и вонючки оказались на редкость крупные и способные. Путники попытались было прорваться напрямую, но вонь стала такой нестерпимой, что перед ней наверняка спасовал бы даже людоед. И они отступили, жадно хватая ртами воздух.

Пришлось решать: или продираться сквозь кусты ежевики, или сразиться с муравьиными львами. Бинк попытался прорубить мечом проход, но едва он срубил ветку, как к нему угрожающе приблизилось несколько других. То была небывало упорная ежевика, а блеск ее колючек свидетельствовал о том, что они могли быть и ядовитыми. Бинк опять столкнулся с противоречием: его талант может защитить его, но спутникам вполне позволит погибнуть.

Он подошел к участку, на котором обитали муравьиные львы. Они прогрызли и протоптали в зарослях настоящее шоссе, безжалостно устранив любые препятствия на своем пути. Меч Бинка мог свалить одного, стрелы Честера — еще двух-трех; грифон Кромби способен затоптать сразу четырех... Но ведь львы нападут десятками, не ведая страха и жалости. И опять-таки Бинк, благодаря какой-нибудь невероятной случайности, останется невредим. А что будет с остальными?..

Он отвернулся, поднял глаза к небу... И вдруг увидел дорогу, проходившую между вершинами деревьев.

Бинк протер глаза. Дорожка в воздухе? Бред! Ну а почему нет?! С помощью магии (в который раз напомнил он себе) возможно все! Оставался вопрос: смогут ли пройти по ней человек и получеловек... И если смогут, куда она ведет?

И все-таки это был многообещающий путь. Если Бинк поедет на Честере, его талант не позволит им свалиться с воздушной тропы до тех пор, пока она сможет их удерживать. Грифон, Волшебник и голем весили намного меньше — они, без сомнения, будут вне опасности, следуя за ними.

— Кажется, я вижу Выход! — громко произнес Бинк.

Они рискнули. Отыскали место, где магическая тропа спускалась почти до земли. Кромби неистово завертелся, вытянул крыло, и оказалось, что впереди на тропе их не поджидает опасность. Тогда они ступили на воздушную дорогу и зашагали по ней вверх, к вершинам деревьев.

Странным было то, что тропа все время оставалась ровной, несмотря на многочисленные петли и излуки. Лес, однако, вертелся вокруг них безумными кругами. Временами солнце оказывалось под ногами, а то и сбоку; причем, деревья торчали под самыми разными углами.

Объятый любопытством, Бинк протянул руку и коснулся листьев одного из деревьев, ствол которого тянулся вверх ногами, — тропа сама устанавливала ориентацию. Обернувшись, он увидел шагающего под странным углом грифона, сознавая при этом, что для грифона, Волшебника и голема перекошен кентавр, а не они сами. Занимательная магия. Но — безвредная. Пока.

Бинк наслаждался удобством передвижения и необычным, прекрасным видом. Тропа вела через лес, большей частью высоко над землей, и новый взгляд на окружающее вызывал приятные ощущения. Лес пронизывали косые лучи солнца, нежно расцвечивая колонны тумана. Это была уникальная перспектива — не с высоты человеческого роста или птичьего полета, а с какой-то промежуточной, неведомой высоты. Тропа была недосягаема для муравьиных львов, и в то же время она нередко шла достаточно низко, что делало ее вполне доступной для летающих хищников. Бинк заметил несколько летающих дракончиков, гарпию, а в отдалении — птицу-рок. Однако никто из них не приближался к тропе.

Растения также оставались необычайно пассивными. Например, совсем рядом с дорогой свисали хватательные щупальца, но на ней самой не было ни щупалец, ни загораживающих проход веток. По всей вероятности, путь был зачарован, и это казалось весьма подозрительным — лучшие тропинки, как говорит опыт, оказываются в конце концов наихудшими. Бинк вспомнил, как легко оказалось пройти сквозь лес вокруг Замка Ругна, когда Замок был еще заброшен, и как трудно потом было выходить оттуда. Так где же они окажутся в конце этого пути?

Талант Кромби указывал, что в том направлении, куда ведет тропа, опасностей нет. Но ведь его талант мог дать и слишком буквальный ответ. Бинк считал угрозой все, что становилось помехой его поискам. Он просто не имел права доверяться странной магии. Не спросить ли Доброго Волшебника?

— Разумеется, путь безопасен, Бинк, — раздраженно произнес Хамфри. — Неужели ты думаешь, что я поехал бы по опасной дороге?

А Бинк еще даже не успел задать ему вопрос! Волшебник сохранил свой особый талант, хотя его сердитый отказ использовать его на благо всей экспедиции заставлял спутников временами считать, что общество Хамфри лишь не на много предпочтительнее общества, скажем, гарпии. Какой смысл иметь рядом Волшебника, если он не пользуется своей магией для облегчения путешествия?.. Даже Злой Волшебник охотно приходил на помощь, как только появлялись первые признаки опасности...

— В этом все и дело, Бинк, — сказал Хамфри. — Опасности пока никакой нет. А если ситуация изменится, я начну тратить свою тщательно припасенную магию. Ты еще молод и беззаботно расходуешь свои ресурсы, попадая в разные переделки. Которых, кстати, можно было и избежать...

Да, вот так и получишь отповедь, всего лишь позволяя себе безобидно размышлять... Бинк приказал своим мыслям уняться и поехал дальше.

Через некоторое время тропа стала снижаться к приятной на вид деревушке с домиками, крытыми соломой и обмазанными разноцветной глиной. Аккуратные дорожки пролегали между домиками и уходили за деревушку.

— Заметил? — спросил Честер. — Местные конструкции сделаны без помощи магии. Из самых обычных материалов.

— Точно! — Бинк был удивлен. — Но если мы приближаемся к Источнику Магии, да еще по магической тропе, разве не должна магия проявляться все больше? — Он обернулся к грифону. — Кромби, ты уверен, что...

Кромби каркнул.

— Птичий клюв уверен, что направление правильное, — сказал голем. — Но эта деревушка может оказаться лишь случайным селением на пути. А вовсе не тем местом, куда мы идем.

Старая седая гарпия, хлопая крыльями, подлетела к тропе, где она касалась земли. Это встревожило путешественников. Они насторожились, ожидая немедленных неприятностей (как почти всегда бывает при встречах с гарпиями — они пользуются дурной славой). Однако гарпия, будучи в немалой степени уродливой и отвратительной, оказалась вовсе не агрессивной.

— Добро пожаловать, странники! — произнесла она, не потрудившись даже оскорбить их. На удивление сдержанная гарпия!

— Гм, спасибо, — ответил Бинк. — Мы ищем... место для ночлега. Мы не причиним вам зла.

Он никогда не слышал о вежливых гарпиях и потому оставался начеку, держа руку на мече.

— Вы получите то, что ищете! — пообещала гарпия. — Вы все мужчины?

— Да, — ответил Бинк и смутился. При чем здесь «мужчины»? — Мы ищем Источник Магии. Ваша деревня, кажется, находится недалеко от него. Мы...

— Пять мужчин, — мечтательно произнесла гарпия. — Вот повезло!

— Нас не интересуют ваши женщины! — со своей обычной воинственностью вмешался Честер.

Кромби поспешно каркнул.

— Во всяком случае, не их ум, — перевел голем.

Честер по-лошадиному поджал губу. Бинку пришлось тут же заговорить, пока не вспыхнула очередная ссора.

— Мы будем счастливы оказать вам какую-нибудь услугу. В обмен на еду и спокойное место для ночлега. А завтра, если вы что-нибудь знаете про Источник...

— Вам придется поговорить об этом с Троллой, — сказала гарпия. — Пройдите сюда, пожалуйста. — И она полетела прочь, пробормотав еще раз с плохо скрываемым возбуждением: — Ах, мужчины!

— Может, мы опять попали пальцем в небо? — прошептал Честер, повернувшись к Кромби. — Если нас угораздило забрести в гнездилище гарпий...

— Тогда нам лучше снова забраться на воздушную тропу. И вернуться назад, тем же путем, каким пришли сюда, — закончил Бинк, беспокойно озираясь.

Однако тропа исчезла. Таким образом, путь к отступлению был закрыт.

Тролла оказалась троллем женского пола. Она была почти столь же уродлива, как и гарпия, и тоже отличилась поразительной вежливостью.

— Я понимаю, что вы чувствуете некоторый страх, прекрасные гости-мужчины! — Она старательно улыбалась. — И для этого страха у вас, безусловно, есть причины. Но они никак не связаны с любой из жительниц нашей деревни. Позвольте мне подать вам ужин, а вы угощайтесь, пока я буду объяснять вам ситуацию.

Бинк обменялся взглядами с друзьями. И кентавр, и грифон чувствовали себя явно не в своей тарелке. Зато у Доброго Волшебника был такой вид, словно его ничто не волновало.

Тролла хлопнула скрюченными ладонями. Вышли несколько лесных нимф с подносами. У них были зеленые волосы, коричневая кожа и красные, словно древесные цветки, губы и ногти. Но их обнаженные тела были полностью человеческими, и каждая оказалась гибкой, полногрудой красавицей. Они рассматривали Бинка и Хамфри весьма заинтересованно. А вернее было бы назвать их интерес «голодом».

Еда оказалась целиком немагической: выращенные в деревне овощи и фрукты, а также маленькие отбивные из драконьего мяса. Молоко принесли в кувшинах, обычно растущих на молочных деревьях. То было хорошее молоко, но — опять же — самое обычное.

— Возможно, вы заметили, что мы не пользовались магией, готовя этот ужин, — сказала Тролла. — Здесь мы стараемся прибегать к магии как можно реже. Потому что ее здесь гораздо больше, чем где-либо в Ксанфе. Понимаю, что для вас это может звучать бессмыслицей...

— Почему же? Звучит вполне разумно, — заверил Хамфри, уплетая очередную отбивную.

— Вы, должно быть, Волшебник, сэр?

— Угу.

Казалось, еда интересует его гораздо больше, чем какой бы то ни было разговор. Но Бинк хорошо знал, что такое впечатление обманчиво. Хамфри всегда обращал самое пристальное внимание на все, что связано с магией.

— Если вы... если кто-либо из вас обладает сильной магией, то... я должна предупредить вас, чтобы вы пользовались ею чрезвычайно осторожно! — со значением проговорила Тролла. — Прошу вас, поймите меня правильно... это — не угроза. Нам вовсе ни к чему, чтобы вы здесь чувствовали себя неловко. Дело, видите ли, в том, что вся магия... Но я лучше кое-что продемонстрирую. — Она хлопнула в ладоши. Вошла обнаженная нимфа, столь же привлекательная, как и другие. — Принеси маленького светлячка! — велела Тролла.

Через несколько секунд нимфа вернулась со светлячком. Он был очень мал — из тех, что светятся не ярче искорки, — и совершенно безобиден. Он расположился на столе. Он был красив; его сложенные крылышки отливали цветом пламени, а ножки покрывала изящная изоляция.

— Смотрите, что случится, когда я его напугаю. — Тролла призвала всех к вниманию.

Она стукнула по столу костяшками пальцев. Перепутанный светлячок подпрыгнул и мгновенно воспроизвел огонь. Ярко вспыхнул свет, пахнуло жаром, к потолку поднялся клубочек дыма. А на столе осталось обугленное пятно размером с ладонь. Сам же светлячок исчез без следа.

— Он сжег себя! — воскликнул Честер.

— Он не хотел этого, — пояснила Тролла. — То был обычный светлячок из Ксанфа, не акклиматизировавшийся в этом регионе. Здесь, вблизи Источника Магии, она в сотни раз сильнее. Поэтому его крошечная искорка обернулась мощным огненным шаром. Так что пока вы, мужчины, не акклиматизировались, не практикуйте свою магию в нашей деревне. Мы ценим ваше присутствие и не хотим, чтобы вы пострадали.

Бинк взглянул на Хамфри — Добрый Волшебник продолжал есть.

— Гм... Никто из нас не обладает магией воспламенения. — Бинку было ясно, что ему придется говорить за всех. Он тут же принялся гадать: как поведет себя его талант, если надвинется что-нибудь угрожающее? То, что может показаться лишь случайным ухудшением обстановки, в состоянии в конце концов обернуться серьезной опасностью. — Да, никто, — продолжал он. — И было бы очень хорошо, если бы ничто не угрожало нашему здесь пребыванию.

— К сожалению, существует весьма реальная угроза, — мрачно произнесла Тролла. — Потому что вы... вы мужчины. Полагаю, вы заметили, что в нашей деревне нет мужчин?

— Заметили. — Бинк кивнул. — Заметили также, что мы очень заинтриговали твоих нимф.

И в самом деле: нимфы придвигались так близко, что когда Бинк ел, его локти постоянно натыкались на их мягкие округлости.

— Наша проблема вот в чем, — сказала Тролла. — Всех наших мужчин заманила Сирена. Когда-то мы были обычной человеческой деревней — обычной, если не говорить о нашей уникальной и важной задаче. Потом появилась Сирена и лишила нас наших мужчин. Поскольку мы не имеем права забросить нашу работу, мы, чтобы поощрить приток мужчин, пошли на большой личный риск: соорудили зачарованный путь, по которому вы к нам и добрались. Но... — Она вздохнула. — Но и новых мужчин от нас тоже вскоре забирали. Что было делать? Мы пошли дальше — стали приглашать не только людей — именно так здесь оказалась и я со своим мужем-троллем. Но бедствие продолжалось, и я вскоре стала вдовой. А ведь он не умер обычным образом — он просто исчез в лесу.

Тревога в Бинке росла. Он слышал: некоторые тролли-самки съедают своих мужей. Говорили также, что тролль боится только своей жены и имеет на то вполне основательные причины. Неужели эта хищная троллиха ищет нового мужа?

— Теперь в нашей деревне живут существа женского пола самых различных видов, — продолжала Тролла, — а также некоторые животные, облегчающие наш быт. По магической тропе приходят только разумные существа, животные же добираются сюда сквозь джунгли. Но вот Сирена... Именно ее я имела в виду, когда говорила об опасности для вас. Как только вы услышите ее зов, то сразу же исчезнете в лесу и не вернетесь. Мы избавили бы вас от этой участи, если бы могли. Но, увы, мы — беспомощны. Одно возможно: прибегнуть к чрезвычайным мерам.

— Каким, например? — Голос Бинка напрягся от тревога.

— Мы можем лишить вас слуха, чтобы вы не услышали ее, — пояснила Тролла. — Или — кастрировать, чтобы вы не стали реагировать на нее...

— Почему бы вам, женщинам, не пойти и не убить Сирену? — возбужденно спросил Честер. — Не хочу обижать вас, мадам, но вы... вы, скорее всего, вполне справились бы с нею в одиночку.

— Я с радостью разорвала бы эту тварь на кусочки и съела сырой, — ответила Тролла. — Но мне не пройти мимо опутывающего дерева. Сирена заключила с деревом союз — оно свободно пропускает мимо мужчин, но хватает всех женщин.

— Тогда надо уничтожить опутывающее дерево! — сказал Бинк. — Раз уж магия здесь очень сильна — а вы нам это доказали! — то справиться с деревом, я думаю, не сложная задача.

— Это — не обычное опутывающее дерево, — возразила Тролла. — Мы пытались уничтожить его. Но оно, хотя и находится за пределами нашей деревни, все же поглотило достаточно много магии, чтобы противостоять нашим усилиям. В конце концов, мы всего лишь женщины... А мужчины не желают с ним связываться, попав в рабство к Сирене...

Бинк набрал полную грудь воздуха.

— Думаю, это именно та услуга, которую мы сможем оказать вам за гостеприимство. Завтра же мы уничтожим это дерево!

Тролла печально покачала головой.

— Вы очень добры, если так говорите. Но Сирена не позволит вам...

Сирена не могла знать о таланте Бинка. Поскольку и Сирена, и опутывающее дерево — существа магические, то талант Бинка, безусловно, защитит его. Каким-нибудь пока не известным ему самому образом. И раз уж в деревне и ее окрестностях магия настолько велика и возможны всякого рода осложнения, то он постарается справиться с деревом в одиночку. Бинку очень не хотелось, чтобы ненароком пострадали его друзья. Может быть, ему удастся незаметно выскользнуть ночью из деревни и расправиться с деревом, пока все спят.

Кромби нетерпеливо каркнул, и голем не заставил себя ждать:

— А чем занимаются жительницы деревни, старая карга?

— Мы находимся как раз над главной магической жилой, — ответила Тролла. — Отсюда идет вся магия Ксанфа. Местная пыль сильно заражена магией, и если позволить ей скапливаться, то большая часть территории Ксанфа, может статься, постепенно утратит магию, а в деревне она накопится в гибельной концентрации. Поэтому мы должны разбрасывать пыль по окрестностям, поддерживая таким образом необходимое равновесие. — Она оглядела гостей. — Кажется, вы окончили трапезу? Позвольте показать вам, как мы действуем.

— Угу, — согласился Хамфри.

Теперь Бинк был уверен, что Волшебник, по своему обыкновению, лишь притворялся, будто все происходящее его нимало не интересует. Их поиски, судя по всему, близились к завершению! Бинк даже ощутил некоторое разочарование. Ведь он считал, что согласившись на эту миссию, он принял могучий и грозный вызов. А оказалось все в общем-то довольно заурядным, пустячным...

Тролла привела их в большое здание в центре деревни, сооруженное из обычного, немагического камня. Внутри его зияла огромная яма. В ней маленькие и расторопные эльфессы, гномши и феи копали и выскребали песок крошечными лопатками и совочками. Они грузили его в вагончики, которые тянули кентавриха, мантикора и сфинксша — все самки. Когда Бинк приблизился к песку, он ощутил кожей покалывание. Не оставалось никаких сомнений: песок был насыщен сильнейшей магией! Он впервые столкнулся с магией неопределенного вида. Сам по себе песок не был магическим и не содержал в себе никаких заклинаний — он просто был магией, ожидающей применения. Бинку с трудом в это верилось...

Песок перевозили в другое здание, где три огромных хефаламфа непрерывно размалывали его в пыль. Хефаламфы были дикими животными, обитавшими обычно в Дикой Местности; но этих, очевидно, приручили хорошо, о них тщательно заботились, потому и вид у них был вполне удовлетворенный. Затем привязанная к шесту птица-рок рассеивала пыль в воздухе, мощно и широко взмахивая гигантскими крыльями. Крылья были настолько сильными, что от каждого взмаха образовывались небольшие смерчи.

— Прямо-таки гроза с градом! — Бинк был по-настоящему удивлен увиденным. — Представляю, какие осадки где-то выпадают после такой операции!

— Да! — Тролла согласно покивала головой. — Мы стараемся забросить пыль высоко в небо, чтобы воздушные течения разнесли ее по всему Ксанфу, прежде чем она осядет на землю поблизости. Но тут случаются грозы, и пыль, не успев как следует рассеяться, останавливается ливнем. Так что подветренный район, что неподалеку от нас, непригоден для жизни разумных существ — там слишком высокая концентрация пыли; воздух перенасыщен ею, и это нарушает местную экологию и вызывает безумие. Как видите, наша работа сопряжена с риском. Но мы обязаны ее продолжать. Нам было бы очень приятно, если бы вы, мужчины, остались здесь и ободрили наших женщин... Хотя мы и понимаем, что вам надо спасаться, пока вы не услышали зов Сирены. К сожалению, тропа, ведущая к нам, односторонняя. Вы можете выбраться только через Область Безумия. Но это — на руку Сирене. Мы помогли бы вам, будь это в наших силах, но...

— Мы уйдем не раньше, чем окажем вам услугу, — решительно заявил Бинк. — Мы обладаем различными талантами и, думаю, сможем справиться с вашими проблемами.

Однако в душе его жила тревога: трудно было поверить, что они добьются успеха там, где потерпели неудачу все другие мужчины. И снова он удивлялся: почему же Источник Магии Ксанфа оставался неизвестным в течение столетий? Ведь жители деревни знали о нем давно... Возможно, так получилось потому, что никому и никогда не удавалось выбраться отсюда живым... Или же из-за того, что магическая пыль затуманивала действие прочей магии, и предметы вроде магических зеркал, не могли отыскать этот район. По-видимому, еще множество тайн Ксанфа дожидается, когда их раскроют...

— Сегодня вечером мы соберемся все вместе, — сказала Тролла. — Некоторые наши молодые девочки никогда в жизни не видели мужчин, и надо бы дать им шанс... Вы встретитесь со всеми, и мы вместе подумаем, как помочь вам скрыться от Сирены. До сих пор мы так и не нашли способа не дать мужчинам услышать ее голос. Мы, женщины, отлично слышим его, и это для нас абсолютно безвредно. Если бы вы разрешили, мы заперли бы вас в клетки, и тогда вы не смогли бы...

— Нет! — одновременно воскликнули Бинк и Честер, а Кромби согласно каркнул.

— Да, вы — настоящие мужчины! Вы, похоже, всегда готовы принять брошенный вам вызов, — одобрительно проговорила Тролла. — В любом случае нам иногда пришлось бы выпускать вас, и Сирене все равно удалось бы заманить вас. Так что клетка — не решение. Нужно избавиться от Сирены! — В ее лице мелькнуло выражение дикой ненависти, столь обычное для троллей; но оно тут же смягчилось. — Я покажу, где вы сможете отдохнуть, и снова приду за вами вечером. Прошу вас, будьте полюбезнее с нашими женщинами: ведь ваше присутствие здесь — для них уникальное событие. А у девочек вообще нет никакого опыта общения с мужчинами.

Когда они остались одни, Бинк обратился к Волшебнику:

— Что-то здесь не так! Не воспользуешься ли ты своей магией, чтобы выяснить, каково положение на самом деле?

— Неужели я все сам обязан делать?! — огрызнулся Хамфри.

— Послушай, карликовый гном! — возвысил голос Честер. — Пока ты тут дрыхнул и прохлаждался, мы пупы надрывали!

Но Хамфри оставался непоколебимым.

— Всякий раз, когда у тебя появляется желание получить плату за свои труды...

Бинк решил, что пора вмешаться, хотя чувствовал: позиция кентавра ему ближе. Он даже не подозревал, как много дел выпадет на долю руководителя!

— Кажется, мы почти достигли цели — мы у Источника Магии. Не слишком ли легко все получилось и не слишком ли гостеприимны жительницы деревни? Только ты можешь нам сказать, действительно ли наши поиски завершены или мы всего лишь угодили в ловушку, глотающую мужчин? Я уверен, что это — именно тот случай, когда следует воспользоваться твоей магией. Если уж ты будешь столь любезен.

— Ладно, ладно! — Хамфри отмахнулся. — Вы этого не заслуживаете, если вспомнить, каким образом Бьюрегарду удалось смыться. Но я, так и быть, попробую...

Волшебник достал зеркальце.

— Скажи мне, зеркальце, ты ль красивей всех на свете?

Зеркало затуманилось и густо покраснело.

— Эй, кончай краснеть! — крикнул Хамфри. —Это была только проверка.

Бинк вспомнил подобное зеркало — оно отвечало на вопросы только картинками и несколько путанно; к тому же, оно могло и треснуть из-за слишком прямого вопроса на слишком деликатную тему.

— Знаешь ли ты об Источнике Магии Ксанфа?

Появилось изображение улыбающегося младенца — это, очевидно, означало «да».

— Можешь ли ты показать, где находится этот Источник? — Повернувшись к остальным, Хамфри прошептал: — Критический момент! Дома зеркало никогда не раскрывало этой информации. Но здесь, где магия сильнее...

Опять улыбающийся младенец. Хамфри тоже улыбнулся, предвкушая победу.

— Покажешь ли ты мне это место?

Снова ангельская улыбка.

У Бинка чаще забилось сердце: он понял, что Волшебник приближается к цели с предельной осторожностью. Зеркало воспринимало каждый вопрос буквально и добровольно не сообщало ничего. А обходной маневр Хамфри гарантировал, что слишком прямой вопрос не станет для зеркала ошеломляющим.

— Прошу тебя, покажи то место!

Зеркало стало темным.

— Увы! — пробормотал Бинк. — Оно вышло из строя,..

Но зеркало опять посветлело — появился плачущий младенец.

— Оно говорит «нет»! — гаркнул Хамфри. — Прошу тебя, позволь мне продолжить! — И снова обратился к зеркалу: — Ты покажешь мне то место, что находится под землей?

Улыбающийся младенец!

— Словом, ты подтверждаешь, что Источник Магии не находится в деревне, где мы сейчас сидим?

Появился большой вопросительный знак.

— Ты говоришь, что Источник Магии здесь, в этой деревне? — резко спросил Хамфри.

Снова вопросительный знак.

— Хмм... Проблема выбора решения, — пробормотал Хамфри. — Зеркало не в состоянии выбрать между двумя истинами. У кого-нибудь есть другой подход?

— Проблема в перспективе, — сказал Честер. — Если магическая пыль и есть Источник, то она может выходить на поверхность в нескольких местах. Скорее всего, существует канал, по которому она поступает из глубин. Поэтому Источник имеет несколько определений — в зависимости от того, думаете ли вы об Источнике на поверхности, или об Источнике самого Источника. По-моему, так.

— Наконец-то передо мной существо с дисциплинированным умом, — одобрительно крякнул Хамфри. — Если бы ты только мог почаще его дисциплинировать. Вместо того, чтобы ссориться с солдатом! — Он опять посмотрел на зеркало. — Кентавр сделал верный вывод?

Младенец улыбнулся.

— Ладно, — кивнул Волшебник. — Известны ли тебе мотивы поведения жительниц деревни? — Получив улыбку, он тут же задал новый вопрос: — У них добрые намерения относительно нас? — И новая улыбка подтвердила это. Бинк почувствовал облегчение. — И Тролла говорила правду о проклятии Сирены?

Ответом была опять улыбка.

Хамфри поднял глаза на своих спутников.

— Наконец добрались до самого трудного! — Он был явно удовлетворен.

Да, подумал Бинк, это всегда приятно, когда преодолеваешь брошенный тебе вызов. Магические способности, которые Хамфри до поры до времени придерживал, были теперь пущены в дело, и это оказалась отменная магия!

— До сих пор, — сказал Волшебник, — мы лишь получали подтверждения тому, что уже знали. Теперь нам предстоит проникнуть в неизвестное. — Он уставился в зеркало. — Ты можешь рассказать нам, как справиться с проблемой, стоящей перед жительницами деревни?

Небесная улыбка.

— На удивление сегодня разговорчивое, — негромко заметил Волшебник. — Местная концентрация магии действительно многократно увеличивает способности моего зеркала. Теперь у нас в руках мощный инструмент исследования, а не просто вспомогательное приспособление. — Он снова повернулся к своему инструменту. — Как...

— Вы готовы, мужчины? — В дверях стояла Тролла.

Все вскочили от неожиданности. Бинк уже собрался было объяснить, чем они тут занимались, но увидел, что Хамфри отрицательно мотает головой. Зеркало исчезло. Добрый Волшебник не желал раскрывать секреты своей магии. По крайней мере, теперь. Что ж — они успели узнать немало и смогут расспросить зеркало опять в более удобной обстановке.

— Красивое платье! — сказал Бинк, оглядывая Троллу. Он не солгал: платье на самом деле было хорошо, хотя в нем и щеголяла женщина-тролль. По всей вероятности, фестиваль начался. Они вышли вслед за ней на улицу.

Центральная круглая площадь деревни полностью видоизменилась, но — опять же — без помощи магии. В костре полыхали обыкновенные дрова, посылая в небо искры и дым. Ночь почти уже наступила, появились первые звезды. Казалось, что искры взлетают в небо, чтобы стать звездами. И кто знает, подумал Бинк, возможно, в этом богатом магией районе именно так оно и происходит. Надо же звездам как-нибудь попадать на небо!

Женщины деревни были очень красивы в праздничных одеяниях. Среди них оказалось гораздо больше молодых. Теперь, когда их рабочая смена закончилась, они прямо-таки сгорали от нетерпения поглазеть на странных гостей. Бинка окружили нимфы и человеческие девушки, а Хамфри обступила целая толпа фей, эльфесс и минионеток. Три очаровательные кентаврихи сразу же обратили внимание на Честера. Две самки-грифонши не отрывали глаз от Кромби, да вряд ли они могли рассчитывать на взаимность, имея дело с трансформированным женоненавистником. Все они, в конце концов, были животными. А для Гранди нашлась маленькая големша.

Но какой опечаленный вид был у других — мантикор, самок-сфинксов и гарпий! Им не повезло с мужчинами своего вида.

— Э, девушки!.. Я ведь женатый мужчина! — предупредил Бинк, когда его гарем начал смыкаться вокруг него.

— А она ни о чем не узнает! — успокоила его пышная девица с роскошными голубыми волосами. — Нам ты нужен больше, чем ей. — И она страстно поцеловала его в левый глаз — единственное место, куда могла дотянуться, пробравшись сквозь кольцо своих подруг.

— Да, ни один мужчина не покинет нашей деревни, если только его не заманит поющая стерва, — добавила покрытая мехом красавица. — Чтобы спасти твою жизнь, мы обязаны удержать тебя здесь. Думаю, твоя жена согласится увидеть тебя немножко попользованным, зато — живым. Верно?

Щекотливый вопрос! Что сказала бы на это Хэмели? В фазе тупой красавицы она была бы опечаленной, смущенной и склонной, конечно, простить; но в фазе умной уродины... о, тут бы она оценила ситуацию и проявила свой реализм! В конце концов, она бы, надо думать, примирилась с тем, с чем необходимо примириться. Она наверняка не хочет его смерти. И тем не менее, у него нет ни желания, ни намерений предаваться удовольствиям с любой из этих...

Что-то отвлекло его. То был слабый, жутковатый, но странно интригующий звук. Бинк попытался прислушаться, но болтовня девушек заглушала его.

— Пожалуйста, помолчите! Я хочу послушать... Какая-то мелодия...

— Это Сирена! — завизжала фея. — Пойте, девушки, пойте! Заглушите эту стерву!

Они запели — громко, страстно и фальшиво. Но коварная мелодия продолжала звучать — ясная и стройная, она легко пробивалась сквозь какофонию, побуждая Бинка к каким-то почти не осознаваемым действиям. Он шагнул в сторону — туда, откуда слышалась песня.

Девушки немедленно вцепились в него. Они обнимали его, тянули назад и вниз, до удушья сдавливая своими обнаженными мягкими телами. Наконец Бинк рухнул в мешанину рук, ног, грудей и еще каких-то женских прелестей, в которых ему сейчас недосуг было разбираться.

Девушки желали ему добра — но призыв Сирены был требовательным и прекрасным, ему нельзя было сопротивляться. Бинк стал отчаянно бороться; краем глаза он увидел суматоху и в тех местах, где до того находились его спутники: вне всякого сомнения, они вели такую же борьбу.

Бинк, разумеется, был сильнее любой из нежных, стройных нимф, и он не хотел причинить какой-то из них боль, и все же ему было необходимо выбраться из этих, почти смертельных, объятий. Он стряхивал девушек с себя, разжимал стискивавшие его руки, отпихивался и отмахивался. Раздавались крики, взвизги, хихиканья — в зависимости от того, куда попадала его рука. Наконец он кое-как освободился и бросился бежать.

Вскоре к нему присоединились Честер, Кромби и Волшебник, также привлеченные чарующим пением Сирены.

— Нет-нет! — отчаянно кричала им вслед Тролла. — Вы стремитесь навстречу гибели! Вы цивилизованные мужчины или безмозглые существа?!

Это несколько отрезвило Бинка. В самом деле, чего он хотел от магической искусительницы? Неизвестно... Он просто-напросто не мог сопротивляться Сирене. Ее зов обладал каким-то особым сильным свойством, действовавшим на самые основы его мужественности, в обход сознания. Он был мужчиной и потому не мог не ответить на этот зов.

— Отпустите их, они уже потеряны для нас, — безнадежно закричала Тролла. — Да, мы старались, как всегда... И опять ничего не получилось...

Бинк, хотя и был околдован Сиреной, все же чувствовал симпатию к Тролле и девушкам. Ведь они предлагали жизнь и любовь, а были обречены на отказ. Их настойчивое и щедрое желание добра не мело состязаться с принудительным обаянием пения Сирены. То есть жительницы деревни так же страдали от этого ужасного проклятья, как и их мужчины. А может быть, причина в том, что красивые девушки обещали лишь то, что действительно могли дать, но. в то же время никто не знал, что обещала и что могла дать Сирена?..

Кромби победно каркнул и голосом Гранди пояснил :

— Они проиграли, как проигрывают женщины всегда. — Он, конечно, имел в виду последние слова Троллы. — А с другой стороны, с какой стати нас должен волновать зов этой сучки?

Грифон пожал крыльями, словно плечами, и помчался вперед.

Неужели даже голем что-то чувствует? Наверняка — ведь и он стремится на зов...

Они бежали по магически открывшейся передними тропе. То была превосходная тропа — как раз такая, какая обычно ведет к чему-нибудь коварному, хищному и злому, вроде опутывающего дерева. Но сейчас это дерево, что стоит где-то над тропой, не станет на них нападать — ведь они мужчины, попавшие в рабство к Сирене! И она погубит их своим особым способом.

Каким же может оказаться этот способ? Бинк задумался. Он не мог представить ничего конкретного, и тем не менее мысли о «способе» как-то странно возбуждали.

— Какая это будет необычная смерть! — выдохнул он.

Вот показалось и дерево — огромное даже среди себе подобных. Свисающие с него щупальца были толщиной с человеческую ногу, необыкновенно длинные и гибкие. Его окружал манящий запах — он стоял вокруг него подобно облаку и натурально притягивал к себе. Из листвы доносилась нежная музыка — не такая, конечно, влекущая, как зов Сирены, но все-таки очень приятная — от нее хотелось прилечь, ее хотелось слушать-слушать, а потом забыться...

Но никого из опытных путешественников по Ксанфу эта музыка не могла одурачить и на секунду. Опутывающее дерево — одна из самых опасных форм жизни; даже дракон не рискует появиться вблизи него...

Тропа проходила как раз под кроной; здесь завеса щупалец слегка раздвигалась и росла мягкая травка. Однако по окружности кроны виднелся выросший со временем вал побелевших костей — останков прежних жертв. Скорее всего, — хрупких женских костей, предположил Бинк. И он ощутил новый приступ чувства вины...

Сирена продолжала звать, и они спешили на ее зов, вытянувшись цепочкой — тропа под деревом стала узкой. Впереди галопом мчался Честер, за ним — Кромби (оба, естественно, могли передвигаться быстрее остальных), и далее — поспевающие изо всех сил, Бинк и Волшебник, позабывшие в суматохе воспользоваться своим «транспортом».

Честер на мгновение остановился под деревом; щупальца дернулись с плохо скрываемым нетерпением, но все же не схватили его. Значит, им сказали правду; у Сирены с деревом — договор, и песнь первой подавляет хватательные рефлексы второго!

Отдаленная музыка теперь стала более громкой и притягательной; в ней словно изливалась сама суть женского очарования. Деревенские нимфы были красивы, прелестны, однако обещания Сирены казались несравненно щедрее, в них словно была сосредоточена сексуальная соблазнительность всех женщин мира...

Шагавший перед Бинком грифон неожиданно остановился.

— Кррак! — проскрежетал Кромби, и голем тут же вынырнул из-за спины Бинка (он оказался на удивление быстроног для такого маленького росточка). — Что я здесь делаю? Ведь Сирена — всего лишь похотливая проклятая самка, мечтающая о замужестве и жаждущая моей крови!

Слова его были верны даже буквально, но остальные не обратили на них внимания. Разумеется, Сирена была женщиной, грезящей о муже, да еще как грезящей! И так или иначе, а ее призыв следует уважать!

Однако у женоненавистника, по всему, появились силы поступить по-своему.

— Она пытается охмурить меня! — каркал он изо всей мочи. — Все женщины этого хотят! Смерть им всем! — И он яростно ударил клювом по первому, что оказалось поблизости, — а подвернулся ему нежный и гибкий кончик щупальца.

Будь он маленькой птичкой, дерево и не почувствовало бы удара. Но Кромби был грифоном, его клюв обладал остротой меча и мощью тисков; такое оружие способно было в один прием оттяпать человеку ногу в лодыжке. Щупальце и оказалось диаметром в лодыжку, и удар клюва начисто его отсек. Отрубленный конец упал на землю, дергаясь и извиваясь, подобно зеленой безголовой змее.

На мгновение все дерево потрясенно замерло. Никто еще не осмеливался откусить от него ни кусочка! Верхняя часть отсеченного щупальца истекала темным соком и извивалась, словно отыскивая утерянную часть. Нежная музыка в листве смолкла.

— По-моему, — сказал Бинк, — договор нарушен. — Правда, его это обстоятельство не очень взволновало: ведь Сирена продолжала петь, обещая нечто более существенное. — Иди вперед, Кромби — ты мне загораживаешь дорогу.

Но солдат словно окончательно вышел из повиновения.

— Кррак! Кррак! Кррак! — возмущенно заладил он, и не успел голем собраться с духом, чтобы перевести, как он откусил второе щупальце, затем и третье.

Дерево содрогнулось и тут же впало в ярость. Музыка превратилась в какофонию, и щупальца схватили грифона... а затем кентавра, Бинка и Волшебника.

— Доигрался, птичьи мозги! — заорал Честер, перекрывая шум. Он схватил первое подвернувшееся ему щупальце и принялся выкручивать — примерно так великан выкручивал полено.

Хотя щупальца и прочны в момент захвата, их можно легко разрезать или сдавить, поэтому от щупальца в руках кентавра вскоре остались одни ошметки.

Неожиданно яростный шум дерева почти совсем заглушил призывы Сирены, и теперь путешественникам надо было защитить свою жизнь здесь. Бинк выхватил меч и стал рубить тянущиеся к нему щупальца. Рядом Кромби молотил их клювом и рубил когтями всех четырех лап. На щупальцах, к которым он прикасался, появлялись длинные глубокие надрезы, истекавшие зеленым соком. Но со всех сторон к ним тянулось все больше и больше щупалец, потому что они находились почти что под самой кроной.

Честер прислонился спиной к стволу, взялся за лук и стал посылать стрелу за стрелой вверх, парализуя основания щупалец. Но... Окажись дерево обычным, Честер верно постудил бы, воспользовавшись инертным стволом для защиты своей задней половины. Однако сейчас инстинкт подвел его.

— Стой, Честер! — крикнул Бинк. — Отойди...

Слишком поздно! В стволе распахнулась огромная пасть, губы из коры вытянулись вперед и схватили кентавра за зад.

Бинк бросился на помощь другу, щупальце обвило его за лодыжку. Он успел лишь крикнуть, чтобы Честер попробовал лягаться, и сразу же очутился в ловких объятиях, столь же твердых, округлых и податливых, как и объятия деревенских девушек, разве что гораздо менее приятных. Рука с мечом оказалась прижатой к телу, и Бинку оставалось лишь кусаться. Каким мерзким на вкус был этот сок!

Честер принялся лягаться. Удар копыта у кентавра очень мощный, а уж двойной... Он опустил голову и плечи, уперся передними ногами в землю и вложил всю мощь своего тела в удары задних. Оба копыта соединились внутри пасти, врезавшись в деревянную глотку, и даже земля содрогнулась от такого двойного удара. С верхних ветвей свалилось несколько старых костей, и все же деревянный рот не разжался. Он истекал соком-слюной, предвкушая, наверно, как будет перевариваться плоть кентавра.

Честер яростно бил снова и снова. И вот, даже хищное дерево не выдержало такого натиска. Как правило, его жертвы очень скоро теряли сознание, оказывались совершенно беспомощными, и уж тем более, разумеется, не лягались. А тут... Медленно и неохотно кора раздавалась, и наконец кентавр вырвался на свободу. Задняя половина его тела обесцветилась от едкого сока, одно из копыт треснуло — зато он был жив! И Честер немедленно выхватил свой меч и стал пробиваться на помощь Бинку, постепенно задыхавшемуся в объятиях щупалец.

А у Волшебника Хамфри были собственные проблемы. Он пытался вытащить пробку из очередной бутылочки, но живые канаты обвивали его быстрее, чем вылезала пробка. Дерево ошеломило их всех!

Работая клювом и когтями, Кромби добрался до границы наружных ветвей и скоро оказался на воле.

— Я свободен, растительное чудовище! — исступленно кричал он. — Готов поспорить, что и ты тоже женского рода! — Он добрался, наконец, до запаса своих отборных оскорблений, голем успел забраться ему на спину и теперь обеспечивал почти мгновенный перевод. — Ты не сможешь меня поймать!

Разумеется, дерево не могло этого сделать, потому что его удерживали корни. Кромби расправил крылья и улетел.

Словно еще больше разъярившись от потери, дерево сосредоточило все свои усилия на оставшихся жертвах. Щупальца, как питоны, со свистом обвивали конечности и тела, туго стискивая их. Честер пытался помочь Бинку, но был вынужден рубить мечом с оглядкой — случайно можно было поранить Бинка. А того, оказавшегося к стволу совсем близко, уже втягивало головой в зловещее отверстие.

Хамфри, наконец, все же удалось откупорить бутылочку. Вырвался дымок, расплылся и застыл... в пирог с сыром и специями.

— О, проклятье! — выругался Волшебник. — Не тот пузырек!

Честер лягнул пирог, и тот, скользнув по траве, влетел прямо в распахнутую пасть дерева. Губы из коры тут же сомкнулись. Вряд ли Честеру удалось бы швырнуть пирог более удачно, даже если бы он и захотел.

Дерево подавилось. Послышался деревянный кашель; потом оно чихнуло, забрызгав все вокруг соком слюной. Изо рта вылетели большие куски сыра.

— Специи в этом пироге были, действительно, довольно крепкими, — пробормотал Хамфри, шаря рукой на поясе.

Голова Бинка находилась уже перед самой пастью. Кора кривилась, пытаясь избавиться от привкуса наперченного сыра. Этому монстру нравилось свежее мясо, а не кулинарные изыски. По выпуклостям на коре, напоминавшим зубы, струился сок, промывая пасть. Очень скоро она будет готова закусить Бинком.

Честер все еще рвался к Бинку, но его руку, державшую меч, обвили сразу три щупальца и еще три ухватились за ноги и торс. Даже огромной силы кентавра не хватило, чтобы справиться с ними.

— А трусливый солдат бросил нас и смылся! — процедил он, продолжая биться. — Если я до него еще когда-нибудь доберусь... — Он выкрутил еще одно щупальце, и тут его свободная рука тоже оказалась захваченной.

Хамфри все же удалось откупорить новую бутылочку. Дымок сконденсировался в летучую мышь-вампира. Существо огляделось, быстро сообразило, в какой переделке оказалось, пискнуло от ужаса, грязно выругалось и унеслось прочь. Дерево лениво взмахнуло щупальцем и сбило его на лету. Да, это хищное растение постепенно становилось хозяином положения.

Пасть избавилась от последних остатков сыра и снова разинулась для работы. Теперь очередь была за Бинком. Он увидел в глубине огромного рта узелки, служившие, вероятно, зубами, и текущий между ними сок-слюну. Похожие на миниатюрные щупальца волоски уже вытягивались на стенках, готовые поглощать соки новой добычи. Бинк неожиданно вспомнил, что опутывающее дерево является родственником хищной травы, растущей на полянах в Дикой Местности. Если добавить к такой поляне ствол и щупальца...

Хамфри открыл новую бутылочку. На сей раз образовался василиск. Он захлопал маленькими крылышками и злобно огляделся. Бинк закрыл глаза, чтобы избежать его прямого взгляда. И Честер сделал то же самое. Дерево содрогнулось и попыталось сдвинуться с места. Ибо нет в Ксанфе существа, осмелившегося бы встретиться взглядом с этой маленькой ящерицей!

Бинк услышал хлопанье крыльев: василиск полетел прямо в пасть дерева... и остановился. И ничего не произошло. Дерево осталось живым — василиск не уничтожил его своим взглядом.

— Тьфу... фальшивый василиск! — разочарованно проговорил Бинк.

— Где-то здесь у меня есть отличное средство именно против таких деревьев, — тараторил Волшебник, торопливо перебирая свои пузырьки. И когда к нему близко подобралось очередное щупальце, он оглушил его магическим жестом. Бинк даже не предполагал, что такие жесты существуют, — он ведь не обладал волшебной информацией. — Все пузырьки перемешались, перепутались, — продолжал бормотать Хамфри...

Щупальца запихали Бинка в пасть. В нос ему ударил сильный запах падали. Совершенно беспомощный, он мог лишь смотреть на то, что его ждет.

— Кррак! — вдруг послышалось откуда-то со стороны. — В атаку!

Кромби вернулся! Но что он сделает в одиночку?

Теперь Бинк услышал шум, напоминающий топот множества ног. Дерево вздрогнуло. Ноздри уловили запах дыма и горящей растительности. Краем глаза Бинк увидел оранжевые отблески, словно рядом бушевал лесной пожар.

Факелы! Кромби привел женщин из деревни! И вот уже те, с пылающими факелами в руках, атакуют дерево, опаляя ему щупальца. Какая храбрая попытка!

Теперь дереву пришлось защищаться против превосходящих сил. Оно выпустило Бинка, освободив щупальца для других действий. Тот увидел, как скоро была схвачена одна из прелестных нимф. Девушка завопила, когда ее подняло в воздух, и выронила факел.

— Кррак! Кррак! — лихо командовал Кромби, и другие женщины, образовав заслон из пламени, бросились выручать плененную подругу. Обгорело еще несколько щупалец; нимфа упала на землю.

Бинк поднял свой меч и кинулся рубить живую завесу изнутри. Теперь, когда дерево сосредоточилось на угрозе снаружи, оно стало уязвимым с другой стороны. Каждым ударом Бинк срубал новую зеленую ветвь, постепенно лишая дерево смертоносных конечностей.

— Кррак! — возопил Кромби. — Вырубайтесь наружу!

Совет был кстати. Если дерево снова займется атакующими изнутри, Бинк, Честер и Хамфри опять окажутся в безвыходном положении. Надо поскорее выбираться, пока есть возможность.

— Кррак! Давайте прикончим это чудовище! — Энергия Кромби была, казалось, беспредельна.

Женщины охотно бросились выполнять его пожелание. Их было около пятидесяти. Они окружили дерево кольцом огня и поджигали каждое щупальце, которое к ним протягивалось. Да, они могли бы одолеть дерево в любое время, но им не хватало организованности и мужской решительности. Но и командовать, по-видимому, было некому. По иронии судьбы именно женоненавистнику Кромби пришлось стать их командиром!

Но как знать — может быть, все шло вполне логично. Навязчивые идеи Кромби о тайных мотивах, которыми руководствуются женщины, заставили его сопротивляться Сирене и, в конце концов, разорвать ее чары. А теперь он, как полководец, повел жительниц деревни в бой. Решение, достойное солдата! Правда, они могли и не откликнуться на призыв. Однако — откликнулись. Быть может, им и нужен был как раз тот, кто был способен зажать их в кулаке и заставить действовать ради своих целей?..

Дерево съежилось. Половина его ветвей была обрублена, половина обожжена. Конечно, чтобы окончательно убить его, потребуется время, но в победе уже никто не сомневался. Спасибо Кромби и храбрым, самоотверженным обитательницам деревни!

— Знаете, а таких женщин я смог бы и уважать, — смущенно заявил Кромби, отрываясь от дерева, чтобы понаблюдать за битвой. Само собой, карканье было переведено големом, но Бинк уже так привык к этому, что почти не ощущал разницы. А Кромби продолжал: — Они неплохо подчиняются приказам, сражаются храбро, почти как мужчины, позволяя им... — Он замолк, не закончив фразы, и прислушался.

Теперь Биик опять услышал зов Сирены, не заглушаемый более шумом битвы. О, нет! Он пытался сопротивляться ему... и не смог. Сирена не отпустила своих пленников.

Он зашагал на звук, а с ним — и его товарищи. Женщины, добивавшие дерево, даже не заметили их ухода.

ГЛАВА 7.

СМЕРТЕЛЬНО ОПАСНЫЕ ДАМЫ

Звуки битвы стихли в отдалении. Мужчины, включая Кромби, шли по тропинке, влекомые песней Сирены. Теперь ее жуткая притягательность усилилась. Бинка била дрожь. Он понимал, что Сирена означает смерть, и более верную смерть, чем опутывающее дерево, — но какое удовлетворение принесет ему эта смерть!

Тропа была чистой, ничто не мешало их продвижению. Вскоре они вышли на берег небольшого озера.

На нем виднелось два крошечных островка; они были скалистыми, словно вершины гор, скрытых под водой. Тропа вела прямо по водной глади озера к одному из островков. Оттуда и доносилось пение.

Они пошли дальше. Бинк думал, что Кромби опять заупрямится, и в душе надеялся на то, что страх заставит грифона поступить именно так. Но этого не произошло. Наверно, отвага и самоотверженность деревенских женщин, столь им одобренные, начисто погасили в нем сопротивление всему женскому, и он утратил прежнюю подозрительность.

В самом деле — он первым ступил на водную тропу. Вода немного проседала под его острыми когтями, но выдерживала вес. Вторым шел Волшебник, за ним — Бинк, и...

В стороне послышалось сердитое блеяние. По узкому пляжу мчалось небольшое существо. Оно было четырехногим и обросшим шерстью, словно овца; широкие загнутые рога почти полным кольцом обрамляли его голову. По-видимому, тропа пересекала его территорию, и теперь животное, кажется, решило восстановить справедливость.

Честер, первым оказавшийся на пути рогатого незнакомца, остановился.

— Таранный баран, — сказал он, узнав животное.— Для Сирены он интереса не представляет, так как — всего лишь животное. Нет смысла с ним связываться.

Таранный баран! Бинк тоже остановился — на мгновение любопытство пересилило власть Сирены. Он слышал об этих существах и их родственниках — гидравлических баранах, — но никогда прежде не видел. Насколько он знал, они жили лишь для того, чтобы что-нибудь таранить, потому что очень любили это занятие. Если случалась нужда вышибить дверь или пробить дыру в стене замка, такому барану просто цены не было. Но в остальное время общаться с ними было весьма затруднительно — они непрерывно бились головой о любое препятствие на своем пути.

Честер был намного крупнее барана. Когда тот бросился на него, кентавру удалось легко увернуться. Но баран ловко затормозил, пропахав ногами песок, и изготовился для новой атаки. Если бы Честер перестал обращать внимание на барана, то тут же получил бы солидный пинок в заднюю, лошадиную часть тела, а ею он дорожил больше всего, считая даже красивее лица. Хотя ее и подпортила совсем недавно слюна хищного дерева. Поэтому кентавру опять пришлось развернуться к барану лицом, чтобы при новой лобовой атаке успеть сманеврировать.

Конца этому развлечению не предвиделось. Баран был бы счастлив бодаться до бесконечности, вспахивая все новые борозды в песке после каждого промаха. Но Честера манил зов Сирены. Это таранное существо следовало как-то остановить.

Бинк подумал, что вполне возможно, его талант хотя бы частично помог ему спастись от опутывающего дерева. А что, если баран — еще один способ остановить его, не дать дойти до Сирены? Тогда следует помогать барану, а не Честеру.

Кентавр все продолжал маневрировать в промежутках между атаками противника, пока не оказался рядом с большим деревом. Он не отрывал от барана глаз, чтобы тот не застал его врасплох. Итак, после следующего броска баран должен шарахнуться лбом прямо о ствол. И, если повезет, это, может быть, вышибет из упрямца дурь. Или, по крайней мере, воспитательный процесс начнется, потому что, видимо, немало потребуется ударов, чтобы вышибить дурь из таранного барана.

Бинк вдруг опознал дерево.

— Только не это, Честер! — крикнул он. — Это же...

Но было поздно. Ах, почему он вечно опаздывает! Бинка это уже по-настоящему раздражало. Вечно опаздывать...

Баран бросился вперед, Честер легко отскочил в сторону, послышалась музыкальная трель, и рогатое создание врезалось лбом в ствол. Сила удара оказалась настолько большой, что все дерево содрогнулось.

— ...ананасовое дерево... — запоздало закончил Бинк.

И теперь с дерева посыпались плоды — огромные, перезрелые золотистые ананасы. Касаясь земли, каждый из них с грохотом взрывался. Именно так дерево и размножалось: взрывающийся плод разбрасывал семена-шрапнель далеко вокруг, а из каждого семени, если доставало удачи и магии, вырастало новое ананасовое дерево. Но стоять рядом с ним в такой момент было весьма и весьма опасно.

Один из ананасов ударил барана по огузку. Тот, покрытый ссадинами и опаленный взрывом, заблеял и повернулся, высматривая противника И, конечно, никого не увидел. Вокруг сыпались все новые плоды, и один свалился прямо перед бараном. Воинственно фыркнув, животное храбро бросилось на перехват и поймало ананас рогами. Сотрясение от взрыва окончательно выбило из барана дурь: он заковылял прочь.

Тем временем Честер исполнял весьма сложный танец, пытаясь спасти свой роскошный развевающийся хвост и стройные задние ноги. Он был способен увернуться от ананасов падающих слева, справа и спереди, но вот падавшие сзади — это уже была проблема. Один из них свалился почти на хвост, и Честер мгновенно развернулся, спасая заднюю часть своего тела, так что голова оказалась точно в том месте, где только что был хвост.

Ананас взорвался как раз под подбородком. Голову Честера окутали пламя и дым. И когда он рассеялся, кентавр так и остался стоять оглушенный.

А Бинк был уже не в состоянии повернуть назад по тропе, несмотря на тревогу за своего друга: зов Сирены оказался сильнее чувства товарищества. К тому же назад тропа не пускала: она была твердой лишь впереди путника, а сзади плескалась вода. Озеро было небольшим, но очень глубоким, и его спокойствие часто обманывало. Ведь обычно в водных глубинах таилась злая магия. Так что Бинк не мог ни пойти назад, к другу, ни поплыть — он мог только стоять и смотреть. Он крикнул:

— Честер! С тобой все в порядке?!

Кентавр стоял на берегу, медленно покачивая головой. Взрыв мало повредил лицо Честера, и без того не отличавшееся красотой, но Бинка больше заботил его разум. Неужели разорвавшийся рядом ананас может вызвать сотрясение мозга?

— Честер, ты слышишь меня?!

Тот даже не повернул к нему головы. И тогда Бинк догадался, в чем дело: кентавр оглох от взрыва!

Бинк отчаянно замахал руками, и наконец Честер обратил на него внимание.

— Говора громче, я тебя не слышу! — Туг кентавр понял все сам. — Я оглох! Ничего не слышу!

Кажется, если не считать внезапной глухоты, он был в полном порядке. Бинк, с облегчением избавившись от тревоги за друга, тут же снова ощутил, как его непреодолимо влечет к Сирене. Он поманил Честера.

— К черту Сирену! — крикнул Честер. — Я ее теперь не слышу. Надо быть идиотом, чтобы тащиться к ней! Она смертельно опасна!

Возле хищного дерева Кромби ненадолго освободился от чар Сирены, но сейчас они снова владели им. А благодаря барану освободился Честер. По-видимому, так действует талант Бинка! Но сам Бинк все еще сидел на крючке. Потому он и зашагал дальше, к острову. Кромби и Волшебник уже почти добрались до него — ведь их не остановило приключение с ананасовыми бомбами.

Честер галопом помчался по тропе и поднял Бинка, удерживая его за локти своими мощными руками.

— Не ходи туда! Это безумие!

— Отпусти меня, лошадиный зад! Мне нужно идти! — закричал Бинк, продолжая перебирать в воздухе ногами.

— Я не слышу тебя, но прекрасно понимаю, что ты говоришь. От такой чуши прямо-таки тошнит! — Честер потряс его. — Есть только один способ прекратить это, пока не погибли и другие.

Он отпустил Бинка и поднял свой длинный лук. Сирена была еще далеко, но лучше кентавров никто из лука не стреляет. Зазвенела тетива, и смертоносная стрела помчалась над водой в сторону острова к сидящей на нем женщине.

Послышался крик боли, и мелодия оборвалась. Стрела Честера попала в цель. Неожиданно они все освободились, ничто больше не влекло их на верную смерть. Талант Бинка наконец-то добился своего: он спас его, не проявившись сам.

Они побежали на остров. Там лежала Сирена — прелестнейшая русалка с волосами цвета солнечных лучей и хвостом, похожим на струящуюся воду. Безжалостная стрела пронзила ее торс насквозь между роскошных обнаженных грудей. Лежа на цимбалах, она истекала кровью.

Но Сирена еще была жива и дышала, хотя стрела, направленная мастерской рукой кентавра, должна была пронзить ее сердце. Она даже не потеряла сознания. Вот она шевельнула головой и подняла Лицо к Честеру.

— Зачем ты выстрелил в меня, прекрасный мужчина? — шепотом спросила она.

— Он не слышит тебя — он глухой, — сказал Бинк.

— Я никому не приношу вреда... только любовь... Любовь для всех мужчин... Почему же вы этого не пожелали?

— Какое может быть удовольствие в смерти? — спросил Бинк. — Мы принесли тебе то, что ты принесла сотням других мужчин.

Он произнес это твердо и решительно, но сердце его сжималось от жалости, при виде страданий такого прелестного существа. Он вспомнил, как Хэмели тоже получила похожую рану.

— Я никому не приношу смерть! — возразила Сирена со всей страстностью, на какую была еще способна, и тут же судорожно вздохнула, когда от этого усилия по ее груди потекла струйка крови. Все ее тело ниже плеч было покрыто яркой кровью; она слабела на глазах. — Только... только любовь!

И тут, наконец, она потеряла сознание. Бинк, объятый жалостью, несмотря на все, что знал о Сирене, повернулся к Волшебнику.

— Возможно... возможно ли, что она говорит правду?

Хамфри вытащил магическое зеркальце, на котором виднелось улыбающееся личико младенца.

— Возможно, — ответил Волшебник, оценив ответ зеркала, и тут же задал прямой вопрос: — Говорила ли Сирена правду?

Младенец улыбнулся снова.

— У нее не было злых намерений, — сказал Хамфри. — Она не убийца, хотя и заманивала сюда мужчин.

Путники обменялись взглядами. Затем Хамфри извлек бутылочку целительного эликсира и вылил содержимое на ужасную рану Сирены. Рана мгновенно зажила.

Затем Волшебник предложил Честеру капельку эликсира для ушей, но кентавр отказался. Тогда Хамфри брызнул немного на его заднюю часть, и она внезапно стала столь же прекрасной, какой была раньше.

— Вы исцелили меня! — воскликнула Сирена, с восторгом проведя ладонью по своей груди. — Нет больше ни боли, ни крови! Тогда мне надо петь! — добавила она и потянулась к цимбалам.

Честер пинком отбросил цимбалы прочь. Инструмент пролетел по воздуху, ударился о берег и разбился; затем он скатился по камням в воду и затонул.

— Вот где источник ее магии! — воскликнул он. — И я уничтожил его!

Источник магии... уничтоженный... Не было ли это знамением?

Сирена все же попробовала запеть. Верхняя часть ее торса удивительно расширилась, когда она набрала воздуха, и голос оказался превосходным, но... ничего притягательного в нем уже не осталось. Кентавр и в самом деле лишил ее магии.

Сирена умолкла, а затем печально произнесла:

— Так, по-вашему, именно музыка привлекала сюда мужчин? Я же считала, что им нравилось мое пение...

И стало понятно, что она — всего лишь прелестная и невинная глупышка, вроде Хэмели в стадии красавицы.

— А что случилось со всеми мужчинами? — спросил Бинк.

— Они ушли туда, к моей сестре, — ответила Сирена, указывая на соседний островок. И — надула губки. — Я предлагала им свою любовь... Но они всегда уходили к ней.

Очень занятно! Кто это способен переманить жертву у самой Сирены?

— А кто твоя сестра? Любопытно, какая у нее магия? Она тоже сирена?

— О, нет! Она — Горгона. И очень красивая.

— Горгона! — ахнул Бинк. — Но это же смерть!

— Нет, она никому не причиняет вреда — не больше, чем я сама, — возразила Сирена. — Она обожает мужчин. А мне только очень хотелось, чтобы они верили мне. Ну хотя бы кто-нибудь из них!

— А ты знаешь, что делает взгляд Горгоны? — Бинк был уже возмущен. — Что случается с любым, кто посмотрит в лицо...

— Я много раз смотрела в лицо своей сестры! И ничего мне от этого не сделалось!

Хамфри снова поднял зеркало к глазам.

— Ее взгляд действует только на мужчин?

Улыбающийся младенец согласился.

Выходит, Сирена действительно не знала, какой сокрушительный эффект производит на мужчин взгляд ее сестры. И потому она годами, ничего не подозревая, заманивала их на остров, где ее сестра Горгона обращала их в камни.

— Нам надо поговорить с твоей сестрой, — сказал Хамфри.

— Продолжение тропы ведет на ее остров, — сообщила Сирена. — Но что я стану делать без моих цимбал?

— Твой голос достаточно хорош без всякого аккомпанемента, да и ты сама тоже, — дипломатично ответил Бинк. Ему не пришлось кривить душой: нижняя половина тела Сирены была под стать верхней. — Да, конечно! Ты можешь петь и без цимбал!

— Точно? — спросила она, просияв. — И тогда сюда придут мужчины, такие, как ты?

— Кто знает... Возможно, симпатичный мужчина и так тебя найдет. — Бинк повернулся к Волшебнику. — Как же нам приблизиться к Горгоне? Один ее взгляд...

— Придется заняться ею утром, — решил Хамфри.

Бинк потерял счет времени. Над деревней зажигались звезды, когда они бросились в ночные джунгли на битву с хищным деревом. Потом — путь до острова... А тут ему кажется, что сумерки только-только начинают сгущаться. Возможно ли такое? Вообще-то Бинк предполагал, что солнце садится над всем Ксанфом одновременно, но теперь понял, что это отнюдь не так. Правда, сейчас его волновало совсем другое. Он прислушался к словам Волшебника.

— Сирена, есть ли у тебя еда и постель?

— Я не из таких женщин! — Кажется, она была возмущена.

Бинк взглянул на ее гибкий рыбий хвост.

— Нам нужно лишь место для ночлега.

— A-а! — разочарованно произнесла она. — Вообще-то я могу стать и такой, если... — Ее тело замерцало, и хвост превратился в пару очаровательных ножек.

— Нет. Только переночевать, — решительно проговорил Честер. К нему как будто вернулся слух. — И поесть.

Но возмущение Сирены еще не прошло.

— Сперва ты пронзил меня своей паршивой стрелой, потом разбил цимбалы, а теперь еще чего-то просишь?

— Прости меня. — Честер кротко склонился. — У меня что-то болит голова...

А ведь и в самом деле у него может болеть голова, подумал Бинк. И почему этот упрямец согласился принять капельку эликсира на хвост, но никак не в ухо?

— Ну, если ты действительно просишь прощения, то докажи, — дерзко проговорила Сирена.

Раздалось предупредительное карканье Кромби, и голем тотчас перевел:

— Она уже цепляет тебя на крючок, болван!

Кентавр мрачно уставился на Сирену.

— Как?

— Покатай меня на спине.

Бинк едва не расхохотался — ну да, все нимфы так любят кататься!

— Садись! — смущенно отозвался Честер.

Она подошла к нему, но спина оказалась слишком высоко — ей определенно было не влезть.

— Ты такой огромный...

Честер взял ее рукой за узкую талию и легко усадил себе на спину. Сирена восхищенно взвизгнула, взболтнув ногами.

— Ты такой сильный!

Кромби снова закаркал, но теперь его замечания не нуждались в переводе. Сирена и впрямь охмуряла кентавра и делала это без всяких песен.

Честер, пребывавший не в лучшем настроении после близкого знакомства с ананасом, был теперь явно польщен.

— Все кентавры сильны. — Он поудобнее расположил ее на спине и зашагал по острову.

Сирена ухватилась за его гриву.

— О, какие у тебя широкие плечи! И какая гладкая шерсть! Ты, должно быть, самый красивый кентавр на свете!

— Возможно. Если смотреть сзади. — Честер перешел на рысь.

— Ой, как здорово! — закричала она, выпустив на секунду гриву кентавра, чтобы хлопнуть в ладоши. — Ты, наверно, самый умный из всех кентавров, и самый быстрый... — Она вдруг смолкла, затем спросила: — А ты не мог бы чуть подпрыгнуть?

Честер, успевший раздуться от похвал, совершил гигантский прыжок. Сирена завопила и свалилась с его спины. Они в это время были на берегу (то ведь был очень маленький островок), и она шлепнулась прямо в озеро.

— Прости! — смиренно проговорил Честер. — Кажется, я немного перестарался.

Он нагнулся, вытащил ее из воды, и всем показалось, что он вытаскивает рыбу: ноги Сирены снова превратились в хвост.

— Ничего страшного, — сказала она. — Мне все равно — что в воде, что на берегу. — Она повернулась к нему лицом, стоя в его объятьях, и одарила влажным поцелуем.

Кромби отчаянно каркнул.

— Нет на свете больших дураков, чем дураки с лошадиным задом. — Так перевел неутомимый Гранди.

— Это точно, — согласился Честер, теперь уже в прекрасном настроении. — Хорошо бы, если бы ничего не узнала Чери.

— Чери? — Сирена нахмурилась.

— Моя кобыла. Красивейшая во всем Ксанфе. Она сейчас дома, нянчит нашего жеребенка. Его зовут Чет.

Сирена обдумала его слова.

— Как интересно! — Голос ее звучал раздраженно. — Пойду-ка поищу для тебя корм. И местечко в конюшне.

Бинк улыбнулся. Да, Честер вовсе не дурак!

Они сытно поужинали рыбой и морскими огурцами, а затем улеглись на куче мягких сухих губок. Бинк вытянул усталые ноги и вдруг наткнулся на новую кучечку земли. На этот раз он слишком устал, чтобы ее затаптывать...

Сирена, оставив кентавра, примостилась в темноте рядом с Бинком.

— Послушайте! — вдруг вспомнил он. — Ведь мы должны отплатить ей услугой за гостеприимство!

Кромби тут же каркнул, а голем перевел:

— Вот ты и расплачивайся, вермишельные мозги. Ты к ней ближе всех.

— Услуга? — заинтересовалась Сирена, поглаживая Бинка.

Тот неожиданно густо покраснел — благо, было уже темно. Проклятый чертов грифон!

— Да так, чепуха всякая, — буркнул он и притворился, что засыпает. А скоро уже притворяться и не надо было...

* * *

Наутро они попрощались с Сиреной, нарубив ей в запас дров для очага. И она высоко оценила услугу, потому что неважно справлялась с этой работой сама. После чего все храбро направились к ее сестре.

— Вам всем надо завязать глаза, — решил Хамфри. — А я воспользуюсь зеркалом.

Так что он все-таки увидит Горгону, хотя и отраженной. Есть только один способ посмотреть на такое существо, и все об этом прекрасно знали. И все же — почему не срабатывает ее взгляд, отраженный в зеркале? Ведь изображение на стекле не менее жуткое, чем оригинал.

— Поляризация, — пояснил Волшебник, не дожидаясь расспросов. — Магия частичных изображений.

Его ответ все же не внес достаточной ясности. Но оставался гораздо более важный вопрос: «Что мы сделаем, чтобы...» Бинку не хотелось произносить слово «убить» в присутствии невинной Сирены. Одно дело приблизиться к Горгоне, и совсем другое — избавиться от нее с завязанными глазами.

— Посмотрим, — ответил Хамфри.

Они, включая и голема, помогли друг другу завязать глаза; затем выстроились цепочкой за Добрым Волшебником, который зашагал задом наперед по водной дорожке между островками, глядя в зеркало перед собой. На этот раз он использовал не свою магию, а обычное отражение — природную магию, которой обладают все зеркала.

Шагать по воде вслепую было странно и неудобно. Как, должно быть, ужасно навсегда потерять дар зрения! Какая магия может сравниться с естественными органами чувств?

Нога Бинка нащупала твердую почву.

— Вы стойте тут, глядя на озеро, а не на берег, — велел им Хамфри. — На всякий случай. Я сам займусь Горгоной.

Бинк повиновался, хотя и продолжал волноваться. Его так и подмывало сорвать повязку, обернуться и посмотреть на хозяйку этого островка. Но все же искушение оказалось не настолько велико — благоразумие превозмогло. Однажды он уже испытал нечто подобное, стоя на вершине высокой горы — тогда его одолевало сильное желание броситься вниз, словно вместе с жаждой жизни в нем таилась и жажда смерти. Кто знает, может, его стремление к приключениям питается из того же источника?

— Горгона! — хрипло произнес Хамфри. Бинк услышал его голос прямо за своей спиной.

И еще он услышал:

— Это я. Добро пожаловать на мой остров. — Этот голос был сладким, нежным, даже более привлекательным, чем у сестры. — Почему ты не смотришь на меня?

— Твой взгляд превратит меня в камень! — резко ответил Хамфри.

— Разве я не прекрасна? У кого еще такие гибкие локоны? — Она словно жаловалась, а до Бинка донеслось шипение змей. Он попытался было представить, каково целоваться с Горгоной, когда ее волосы-змеи обвиваются вокруг лица, и почувствовал отвращение. Однако все же мысленный образ оказался одновременно и тревожным и соблазнительным. Но что такое Горгона, как не буквальное воплощение обещаний и угроз, заключенных в любой женщине?

— Ты прекрасна, — хмуро согласился Хамфри.

А может быть, она и в самом деле прекрасна, подумал Бинк. Ведь Хамфри не говорит комплиментов зря. Ах, взглянуть бы хоть одним глазом!

— Где другие мужчины, приходившие к тебе? — спросил Хамфри.

— Они ушли, — грустно ответила она.

— Куда?

— Туда. За те скалы.

Хамфри отправился посмотреть.

— Там статуи, — сказал он, ничуть не удивившись. — Статуи мужчин, и необыкновенно реалистичные. Смотрятся, как живые!

Как живые...

— Да! — радостно согласилась она. — Они точно такие же, как и приходившие ко мне мужчины.

— И что ты на это скажешь?

— Мужчины оставляли для меня подарки — собственные скульптуры. Но мне гораздо приятнее было бы, если бы кто-то из них остался со мной в естественном виде. Зачем мне эти камни?

Она даже не понимала, что творила! Она считала, что ей оставляют изображения на память! Возможно, она не желала признать правду, изгоняя ее из своего сознания, притворяясь, что она — самая обычная девушка. Она отказывалась верить в собственную магию! Какое фатальное заблуждение!

И все же, подумал Бинк, не слишком ли это типично для мыслительных процессов и других женщин? Ведь ни одна из них не желает признавать, что ее пол приносит мужчинам несчастья.

Но — это уже мнение Кромби, а он, как правило, преувеличивает. В каждой девушке может таиться маленькая Сирена или маленькая Горгона. Совсем-совсем маленькая. А в Хэмели этого точно нет...

— Если придут новые мужчины, — сказал Хамфри с необычной мягкостью, — они лишь оставят новые статуи. Это плохо.

— Да, статуй здесь и так уже слишком много, — наивно согласилась она. — На острове становится тесно.

— Мужчины не должны больше приходить. Они должны быть дома, со своими семьями.

— А не мог бы хоть один прийти и... остаться? — Голос ее был теперь жалобным.

— Боюсь, что — нет. Просто мужчины, как бы это сказать... Они не для тебя.

— Но я могу дать столько любви!.. Если только мужчина останется. Пусть даже маленький. Я ублажала бы его все время, сделала бы таким счастливым...

Бинк слушал и начинал понимать всю глубину трагедии Горгоны. Она хотела лишь любить и быть любимой, а вместо этого собирала урожай ужасного зла. Сколько семей успела разрушить ее жестокая магия? И что нужно с ней сделать... если не казнить?

— Ты должна отправиться в изгнание, — сказал Хамфри. — Сейчас Магический Щит снят по приказу Короля, и ты можешь свободно уйти из Ксанфа. В Мандении твоя магия постепенно рассеется, и ты сможешь свободно общаться с любым мужчиной, с каким захочешь.

— Покинуть Ксанф?! — тревожно переспросила она. — О, нет, я лучше умру! Я не могу покинуть свой дом!

Бинка охватил порыв сочувствия. Однажды и перед ним стояла угроза изгнания...

— Но в Мандении ты станешь обычной девушкой и никому от тебя не будет никакого зла. Ты — необыкновенно красива, и характер у тебя добрый. Вот увидишь: мужчины будут толпами ходить за тобой!

— Я люблю мужчин, — медленно проговорила она. — Но свой дом я люблю больше. Я не могу уйти. Если другого выхода нет, то — умоляю тебя: убей меня сейчас же и прекрати мои мучения!

Ее слова потрясли Доброго Волшебника.

— Убить тебя? Я никогда этого не сделаю! Ты — самое привлекательное существо из всех, кого я видел за свою жизнь, пусть даже через зеркало! Будь я помоложе...

Горгона тут же прибегла к обычной мелочной женской хитрости.

— Но вы еще вовсе не стары, сэр! Вы — очень красивый мужчина!

Кромби едва удержался от карканья, Честер кашлянул, а Бинк чуть не подавился от смеха. Сирена чересчур преувеличивала, если не прямо искажала видимое. А уж эта ее сестрица... Да, Хамфри был неплохим человеком, и очень талантливым — все так. Но уж вряд ли, даже с натяжкой, красивым...

— Ты мне льстишь, — серьезно ответил Хамфри. — Но меня ждут другие дела.

— Из всех приходивших ко мне мужчин, только ты захотел поговорить со мной, — продолжала Горгона почти с жаром. — Я так одинока! Умоляю тебя, останься со мной и позволь мне служить тебе всегда!

Теперь уж Кромби не мог удержаться.

— Не оборачивайся, дурень! — крикнул голем. — В зеркало гляди, в зеркало!

— Хм, да, конечно, — словно неохотно согласился Хамфри.

Ну и острый же слух у грифона! — подумал Бинк. Хамфри ведь на самом деле уже собирался обернуться...

— Горгона, если я посмотрю на тебя прямо... — начал Хамфри снова, но осекся.

— Ты почувствуешь, что обязан уйти, оставив после себя лишь каменную статую! — закончила за него Горгона. — Не понимаю, почему мужчины такие! Но подойди, закрой глаза, если иначе не можешь, поцелуй меня, позволь мне показать, как много у меня любви для тебя! Если ты останешься — малейшее твое слово будет законом для меня!

Волшебник вздохнул.

Неужели старый гном поддастся искушению? Бинку пришло в голову, что Хамфри остался холостяком не из-за отсутствия интереса к женщинам, а лишь из-за того, что не смог найти для себя подходящую пару. Среднюю женщину не интересует мудрый старик-карлик. А если она и проявит внешний интерес, то — скорее всего — желая как-то воспользоваться его выдающейся магией. А тут перед ним женщина, которая не знает о нем ничего, видит его внешность без прикрас, сгорает от нетерпеливого желания любить его и просит только одного: быть с ней.

— Вряд ли это получится, дорогая, — произнес наконец Хамфри. — Подобное поведение вознаградило бы меня — не могу отрицать! — и я был бы не прочь пофлиртовать с тобой денек-другой, пусть даже с завязанными глазами. Но безопасное общение с тобой потребовало бы ресурсов Волшебника, а я сейчас участвую в важной экспедиции, и не могу...

— Тогда пофлиртуй денек-другой! — воскликнула она. — С завязанными глазами! Я не знакома с Волшебниками, которые проявили бы ко мне интерес. Но чудеснее вас, сэр, не был бы и Волшебник!

Неужели она подозревает о великом таланте Хамфри? Неужели это имеет значение?.. Хамфри снова вздохнул.

— Возможно, когда мои нынешние поиски завершатся, если у тебя появится желание навестить меня в моем замке...

— Да-да! — заторжествовала она. — Где ваш замок?

— Просто спроси Хамфри. Кто-нибудь покажет тебе дорогу. Но ты и тогда не должна показывать свое лицо мужчинам. Тебе придется надеть вуаль... Даже этого не будет достаточно. Потому что именно твои глаза....

— Не закрывай мне глаза! Я должна видеть!

Бинк снова почувствовал к ней симпатию — он сам сейчас ничего не видел.

— Позволь мне посоветоваться, — сказал Хамфри.

Послышался шорох — Волшебник перебирал свои магические принадлежности. Наконец Бинк услышал:

— Решение не идеальное, но — сойдет. Поднеси эту бутылочку к лицу и вытащи пробку.

Новый шорох — Горгона принимала поданный через плечо пузырек. Потом хлопнула пробка, зашипел вырвавшийся дымок, Горгона ахнула... И наступила тишина.

Неужели Волшебник все-таки убил ее? Дал ей понюхать ядовитый дым?

— Друзья! Можете теперь снять повязки и обернуться! — раздался удовлетворенный голос. — Горгона нейтрализована.

Бинк сорвал с лица повязку.

— Волшебник! Ведь ты не...

— Нет-нет. Я не причинил ей вреда. Убедись сам!

Бинк и его товарищи уставились на Горгону. Перед ними стояла изумительно красивая молодая женщина. На голове у нее вместо волос шевелилось множество маленьких тощих змеек. А лицо у нее... отсутствовало. На его месте вообще ничего не было.

— Я наложил на ее лицо магию невидимости, — пояснил Хамфри. — Сама она сейчас видит хорошо, но мне очень жаль, что никто из мужчин не сможет взглянуть на ее лицо. А ведь это — самое красивое, что у нее есть! Я сделал так, что с ней невозможно встретиться взглядом. Теперь она безопасна — и мы тоже в безопасности.

Действительно, очень жаль, вынужден был согласиться Бинк. Горгона показалась ему такой приятной девушкой, и разве она виновата, что обременена столь ужасным проклятием? Магия не всегда добра! Волшебник нейтрализовал проклятие, но так неприятно смотреть на пустоту вместо красивого лица...

Кромби обошел остров, разглядывая статуи. Среди них оказалось несколько кентавров и грифонов.

— Кррак! Взгляните, сколько вреда причинила эта сука! Из-за нее окаменели сотни ни в чем не повинных мужчин. Что толку, что ее магия нейтрализована только сейчас? Это то нее самое, что закрыть дверь уже после того, как пленник сбежал.

Сейчас Кромби явно думал, почти как грифон. Именно в этом и таилась опасность длительного пребывания в трансформированном виде.

— Да, со статуями придется что-то сделать! — Волшебник согласно покачал головой. — Но я уже потратил достаточно много своей ценной магии. Даже слишком много. Кромби, где находится решение этой проблемы?

Грифон завертелся и вытянул крыло. Вниз.

— Гм... А теперь еще раз покажи направление на Источник Магии.

Кромби показал. Результат оказался тем же.

— Так я и предполагал, — сказал Хамфри. —Наши поиски имеют большее значение, чем просто сбор новой информации.

Бинк теперь понял и еще кое-что. И хищное опутывающее дерево, и смертельно опасные сестры — все это были четкие действия, направленные против их поисков и представлявшие угрозу благополучию Бинка. Однако его талант позволил этим событиям произойти. Теперь было ясно, что его опыт имеет непосредственное отношение к поискам. И все-таки почему надо непременно подвергать себя опасности, чтобы найти Источник Магии? По-видимому, здесь действовал другой талант, а не его собственный.

Он вспомнил холмик земли, увиденный прошлой ночью. Не имеет ли он отношения ко всему происходящему? Как Бинк ни старался, он не мог обнаружить связи между этими холмиками, появляющимися в самых неожиданных местах, и происходящими вокруг событиями. Он не доверял случайным происшествиям, если только они не были проявлением его таланта. А если враг был...

Хамфри снова достал зеркало.

— Соедини меня с Королевой! — велел он ему.

— С Королевой? — удивленно спросил Бинк.

Зеркало затуманилось, потом показалось лицо Королевы Ирис.

— Как раз вовремя, Хамфри! — заявила она. — Как получилось, что ты валяешь дурака на острове Горгоны? А как же с вашими дурацкими поисками?

Кромби сердито каркнул.

— Не переводи! — рявкнул Хамфри голему. Затем обратился к Королеве: — Бинк ищет, а не я, Ваше Величество. В общем, мы нейтрализовали Сирену и Горгону, и теперь направляемся к Источнику Магии. Сообщи об этом Королю.

Ирис небрежно махнула рукой.

— Сообщу, когда будет время, карлик...

За ее спиной в зеркале появилось изображение Короля. Ирис тут же приняла облик Юной Красотки с длинными локонами. Голос и манеры ее сразу изменились.

— Видишь, как скоро наступило это время, Добрый Волшебник, — поспешила заявить она.

Трент величественно помахал им рукой и поиграл локоном Ирис. Изображение в зеркале пропало.

— Как же она может разговаривать в зеркале? — поинтересовался Бинк. — Ведь в нем всегда лишь немые картинки!

— Ирис — владычица иллюзий, — пояснил Хамфри, откладывая зеркало в сторону. — А Король только думал, что теребит иллюзорный локон... Но и от иллюзий бывает польза.

— А мне нравится иллюзия реальности, — задумчиво проговорил голем.

Хамфри повернулся к Горгоне.

— Через некоторое, время мы вернемся. А пока я посоветовал бы тебе утешить сестру. Она потеряла свои цимбалы.

— Обязательно, обязательно! — воскликнула Горгона. — Прощай, прекрасный Волшебник!

Она обвила Хамфри руками и одарила невидимым поцелуем. Рассерженные змейки щелкали зубками у самых его ушей и громко шипели.

— Поскорее возвращайся! Во мне накопилось столько любви...

— Да-да, — смущенно согласился Волшебник. Подняв палец, он смахнул один из ее «волосков», слишком усердно жевавший мочку его уха.

Магическая тропа кончалась на острове Горгоны, так что выбираться оттуда пришлось вплавь. Талант Кромби помог им отыскать наиболее безопасное направление и избежать подводных чудовищ, обитавших в озере. Бинк взобрался на спину кентавра, а Хамфри уселся на грифона. Было уже позднее утро, и возвращение в деревню оказалось легким и быстрым. Враждебная магия попросту не успела еще заменить прежние чары на их дороге новыми.

Хищное дерево превратилось в обугленный пень. Тут уж жительницы деревни постарались на совесть, избавляясь от заклятого врага. Но в самой деревне было тихо. На окнах висели черные занавески — все скорбели об очередной группе мужчин, погубленных Сиреной.

Как же все внезапно изменилось, когда эти мужчины вошли в деревню!

— Вы уцелели! — закричала Тролла; по ее некрасивому лицу струились слезы радости. — Мы попробовали пойти следом за вами. Но Сирены не было слышно, а в темноте мы не смогли отыскать тропу. А к утру уже ясно было, что мы — опоздали. К тому же, следовало позаботиться о раненых...

— Мы нейтрализовали Сирену и ее сестру Горгону, — сказал Бинк. — Ни один мужчина больше не погибнет из-за них. Но те, кто пришел к ним до нас...

— Все они мертвы. Мы знаем.

— Нет. Они — окаменели. И, быть может, найдется способ повернуть чары вспять и оживить их. Если наши поиски окажутся удачными...

— Идемте! Мы должны отпраздновать такое событие! — крикнула Тролла. — Мы устроим в вашу честь такой триумф...

Бинк уже знал нужный ответ.

— Спасибо — нет. Вы очень добры к нам, но — никаких триумфов. Сейчас нам необходимо поскорее продолжить поиски. Мы ищем главный Источник Магии — Источник вашей магической пыли, — скрытый под землей.

— Но под землю ведь нет пути, — назидательно произнесла Тролла. — Магическая пыль поднимается к поверхности плотным столбом...

— Да, так. Поэтому нам надо искать Источник в другом месте. И если к нему можно откуда-нибудь подобраться...

Разочарованная Тролла отнеслась к обстоятельством с достоинством.

— Так куда же вы пойдете?

— Туда! — ответил Биик, указывая направление, найденное недавно Кромби.

— Но это же путь в самое сердце Области Безумия!

Бинк улыбнулся.

— Видимо, доступ к Источнику проходит через безумие.

— Ты же знаешь: путь мимо опутывающего дерева теперь свободен, и по этой тропе вы могли бы обойти стороной Область...

Бинк отрицательно покачал головой. Если бы дорога, о которой говорит Тролла, была на самом деле наилучшей, Кромби, без сомнения, указал бы именно на нее.

— Вы, мужчины, такие неблагоразумные! Подождите хотя бы два-три дня. Мы остановим работу по рассеиванию магической пыли, отчего ее эффект уменьшится. Тогда вы сможете пересечь этот район с наименьшим риском.

— Мы решили отправиться немедленно.

Бинк боялся, что день-другой отдыха в деревне, населенной истосковавшимися по мужчинам женщинами, окажется столь же губительным для экспедиции, как и дни веселого флирта с Сиреной и Горгоной. Нужно поскорее уносить ноги.

— Ну что ж... Тогда мы дадим вам проводницу — она предупредит вас хотя бы о ближайших ловушках. Тогда останется небольшая надежда, что вы все-таки выживете, преодолев большую часть пути. В конце концов, вы уже наполовину безумны.

— Да! — Бинк криво улыбнулся. — Мы ведь мужчины.

Ни один из полов не мог понять противоположный — в этом крылась еще одна особенность магии Ксанфа.

Бинку теперь даже нравилась троллиха — очевидно, любое из чудовищ Ксанфа может оказаться симпатичным и полезным, если подвернется возможность узнать его лично.

Проводницей оказалась очень миловидная самка грифона.

— Кррак! — запротестовал Кромби.

— Крра! Крра! — лукаво ответила она.

«Нечего сажать нам на шею такого цыпленка!» — радостно перевел Гранди. — «Кого ты называешь цыпленком? Я львица.» — «Ты — ходячее недоразумение!» — «А ты зануда!» — «Самка!» — «Самец!»

— О Гранди, можешь дальше не переводить! — остановил его Бинк. — Они, скорее всего, дойдут до сальных оскорблений. — Он посмотрел на Троллу. — Спасибо за проводницу. Мы немедленно отправляемся в путь.

Собрались все женщины деревни, провожая их. Расставание было невеселым, но — необходимым.

Джунгли Ксанфа вскоре развеяли остатки сентиментальности. Необычайно крупные деревья образовывали густые заросли. Как и предупреждала Тролла, то был подветренный район, густо присыпанный магической пылью, и магия здесь поистине процветала. В подлеске росли огромные подушечки для булавок, коловшие всякого, кто к ним приближался. Среди подушечек поднимались живые сталагмиты — их каменные верхушки поблескивали от падающей сверху влаги. Масляные блестуны густо переплетались везде, где оказывалось какое-нибудь углубление. Масло было до омерзения скользким и в то же время на удивление вязким и липким.

— Этим деревьям-танкерам не следовало бы сливать свои отходы прямо на землю, — недовольно процедил Честер. — Их нужно закапывать, как то делают все цивилизованные существа.

Но и более высокие и совершенные с виду растения оказались не лучше. Огромные металлические колонны железных, деревьев тесно перемежались со спаленными дотла стволами ясеней[2]. Вся земля вокруг них была усыпана ржавчиной и золой. Здесь и там зловеще фыркали бычьи ели, сгибая ветви-рога. Выше было еще хуже: там ползала гусеничная крапива, бросая вниз колючие жадные взгляды. А рядом слизистыми пучками свисали грибы-тошнотники. Где же найти безопасный проход?

— Крра! — произнесла проводница, показывая направление. Она скользнула мимо зарослей шипящего змеевика, между двумя острыми лезвиями рубительной сосны и перепрыгнула через кольца упавшего лестничного куста. Остальные последовали за ней — быстро, но сохраняя осторожность.

Здесь было мрачно, почти темно, хотя день приближался к полудню. Полог над их головами, не удовлетворенный тем, что заслонил от путников солнце, начал теперь сжиматься и разжиматься, словно полоска эластика, пока не окружил их, казалось, непроницаемой оболочкой? Эластик?.. Бинк вдруг увидел, что это и есть эластик с огромной эластиковой лианы, вившейся между другими растениями. Для людей с ножами и мечами эластик не представлял серьезной угрозы, но мог причинить значительное неудобство.

Крупных живых существ попадалось мало, зато все вокруг буквально кишело насекомыми. Некоторых Бинк узнал — например, светлячков, с жужжанием гонявшихся за добычей (вот откуда, по-видимому, появился тот демонстрационный светлячок, который едва не спалил деревню). Жуки-солдаты стройными рядами маршировали к лагерю. А рядом с ними летали божьи коровки и мухи-девицы. То была впечатляющая картина: легкодоступные дамы, вьющиеся вблизи армии. Почти под ногами Честера жук-тигр прыгнул из засады на жука-оленя и безжалостно убил свою жертву. Бинк отвернулся. Он, конечно, знал, что подобное поведение насекомых — вполне естественное, но все равно было неприятно смотреть на это.

Тут он обратил внимание на Хамфри: вид у Волшебника был такой, словно его околдовали — тревожный признак в диком лесу.

— С тобой все в порядке, Волшебник? — спросил Бинк.

— Изумительно! — пробормотал Хамфри. — Природная сокровищница...

— Ты говоришь о насекомых?

— Тут водятся жуки с крыльями из перьев. — И как будто в подтверждение слов Волшебника мимо пролетел как раз такой жук — крыльями ему служили два ярких пера. — И муха-сова, — продолжал Хамфри, — и два гнездокрыла!

Бинк увидел сидящее на ветке мохнатое насекомое с большими глазами и крыльями в виде гнезд. Не ясно было, как гнездокрыл летает — ведь гнезда-крылья не могут удержать его в воздухе!.. Впрочем, не все ли равно — раз уж тут замешана магия?

— И еще — муха-картинокрыл! — Волшебник уже по-настоящему возбудился. — Это — новый вид. Полагаю, он здесь мутировал. Надо бы заглянуть в справочник.

Он нетерпеливо нашарил на поясе пузырек. Вылетевший из него пар сконденсировался в огромный том; Волшебник осторожно уложил его на спину грифона, между сложенными крыльями, и принялся перелистывать.

— Картинокрылы, — прочитал он. — Пасторальные, натюрморты, натуралистические, сюрреалистические, кубисты, акварели, масляные, пастельные мелки, тушь, уголь... Я был прав! Это — разновидность с картинками, нарисованными восковыми мелками, и она не занесена в справочник! Бинк, посмотри — ты будешь моим свидетелем!

Бинк наклонился, разглядывая насекомое вблизи. Оно сидело на правом ухе грифона, расправив крылья, покрытые восковыми картинками.

— Да, похоже на восковой мелок...

— Конечно! — крикнул Хамфри. — Я должен это записать! Какое фантастическое открытие!

Бинк никогда не видел его настолько возбужденным. Неожиданно он понял нечто важное: вот ради чего жил Добрый Волшебник! Талантом Хамфри была информация, а также обнаружение и классификация мелких существ. То есть картинокрыл имел к нему прямое отношение. Для него не существовало ничего важнее накопления фактов, и он, естественно, не любил, когда его отвлекли от занятий. В сущности, Бинк впервые увидел Волшебника по-настоящему. Он вовсе не был холодным и жадным — он был столь же динамичным и чувствительным, как и любой другой человек. Разумеется, когда появлялась возможность проявить эти качества.

Внезапно Бинк ощутил, как дернулся его меч. Он сжал рукоятку, и с нее тут же бросились прочь две мухи-грабительницы. Они пытались украсть его меч! Невероятно!.. Затем подпрыгнул Честер, едва не сбросив его на землю.

— Чуть не напоролся на волдырного жука! — сказал он. — Совсем ни к чему сейчас волдыри на ноге...

Грифонша обернулась.

— Крра! — недовольно произнесла она, что в переводе голема означало: «Поторопитесь, лентяи! Мы приближаемся к Области Безумия».

— Кррак! — раздраженно отозвался Кромби. — Мы идем, как можем. Почему бы тебе не выбрать дорогу получше, птичьи мозги?

— Послушай, кошачий хвост! — каркнула она в ответ. — Я лишь оказываю вам добрую услугу! Если бы вы, тупицы, остались в деревне, где для вас самое лучшее место...

— Остаться в деревне, где живут одни женщины? Ты сошла с ума!

Тут им пришлось оставить пререкания, чтобы отогнать змеемуху, которая, извиваясь, летела прямо на них, распахнув зубастую пасть.

Вскоре Честер все же наступил на жука — жука-вонючку. Их тут же обволокло облако тошнотворной вони, заставив удирать с этого места сломя голову. Бежавшая впереди грифонша вспугнула целую стаю мух-ланей, древесных прыгунов и толстую бабочку, заляпавшую Волшебника маслом[3].

Перед носом у Бинка пролетело симпатичное золотистое насекомое.

— Может, тоже новый вид! — крикнул он, заразившись энтузиазмом Волшебника. И уже потянулся, чтобы его поймать. Но именно в этот момент Честер споткнулся, и ладонь Бинка поймала воздух.

— Оно летит на тебя, Волшебник! — вопил Бинк, — Лови!

Но Хамфри шарахнулся в сторону.

— Это мидасова муха! — в ужасе закричал он. — Не прикасайтесь к ней!

— Мидасова муха?

— Все, чего она коснется, превращается в золото!

— Но это же великолепно! — воскликнул Бинк. — Нам надо поймать ее! Золото нам пригодится!

— Если мы только сами не превратимся в него! — свирепо отозвался Хамфри. Он пригнулся так низко; что чуть не свалился с грифона. Мидасова муха уже собиралась усесться на его место.

— Кромби! — крикнул Бинк. — Берегись!

И тут в Кромби врезалась грифонша, отшвырнув его в сторону мощным львиным плечом. Кромби уцелел, но муха села на нее.

И она немедленно превратилась в золотую статую.

Муха поднялась и с победным жужжанием улетела, никому больше не угрожая, — она уже успела принести несчастье.

— Они чрезвычайно редки и очень редко садятся, — проговорил Хамфри, вылезая из кустов, на которые приземлился. — Я просто поражен, что она нам повстречалась. Скорее всего, она обезумела от этой пыли.

Он поднялся на ноги.

— Ее могли и наслать, — заметил Бинк. — Ведь сперва она появилась возле меня.

Кромби проворно выскочил на тропу, озадаченно каркнул и через голема заявил:

— Она сделала это ради меня... Спасла мне жизнь. Почему?

— Пожалуй, она и в самом деле сошла с ума, — холодно заметил Честер.

Бинк уставился на статую.

— Точь-в-точь работа Горгоны. Только вместо камня — золото... Ее можно оживить?

Кромби завертелся и вытянул крыло.

— Кррак!

— Ответ лежит в том же направлении, куда мы идем, — сказал Г’ранди. — Теперь у птичьего клюва появилась личная причина продолжать поиски.

— Сначала нам надо преодолеть Область Безумия, — напомнил Честер. — Причем, теперь уже — без проводника.

Бинк с тревогой всмотрелся в лес. События приобретали более серьезный оборот. Но ведь поиски Источника и не предполагали легкую прогулку.

— Как мы найдем безопасную дорогу в этих джунглях?.. Даже если не сойдем с ума...

— Кромби придется постоянно указывать наилучший путь, шаг за шагом, — сказал Хамфри. — О, смотрите! Ходячая трость! — Он протянул руку. Трость с трудом передвигалась на двух ножках, размашисто виляя изогнутым верхним концом. Огромного справочника уже не было видно — по всему, Волшебник упрятал его обратно в бутылочку. — Ручка из красного дерева. Очень красивый образец!

Кромби определил направление, и они медленно двинулись вперед, оставив золотую грифоншу там, где она стояла. Они сейчас ничего не могли для нее сделать — разве что завершить поиски, в надежде отыскать магию, которая ее оживит.

Кромби молча дважды оглянулся. Казалось, его одолевают серьезные раздумья. Для него, женоненавистника, женщина, пожертвовавшая ради него жизнью, представлялась ужасной тайной — куда более значительной, чем собственное спасение. Как солдат он был привычен к опасности, но не к самопожертвованию.

Сумерки наступили слишком рано. Из подземных ходов показались светящиеся черви, постельные жуки уже храпели на маленьких коечках. Прокукарекал петухан[4], сдуру перепутав закат с рассветом. Хвостоеды проглотили свои хвосты и исчезли в ночи. Кучка жуков-пилильщиков усердно пилила для ночных насестов.

— Сейчас я не отказался бы стать каким-нибудь жуком, — проговорил Бинк, внимательно оглядевшись. — Уж они-то здесь дома.

— Мне приходилось проводить ночи под открытым небом, — рассудительно сказал Честер, — но ни разу — в такой вот дикой глуши. Вряд ли потом мы с удовольствием будем вспоминать эту ночку...

Волшебник все еще был погружен в таксономию.

— Этот жук-носорог пытается пробульдозить несколько домиков... Вряд ли домашним мухам, что там живут, понравится сие усердие...

— Волшебник! — прервал его Бинк. — Нам пред-твоих пузырьков окажется хоть какое-нибудь укры-бы твоя магия помогла нам выбрать место получше...

— Ага! Теперь они зовут муравьев-плотников, чтобы понадежнее скрепить доски!

— Возможно, — не унимался Бинк, — в одном из ваших пузырьков окажется хоть какое-нибудь укрытие на ночь...

— Но этот носорог слишком туп, чтобы остановиться! Он...

— Волшебник! — гаркнул Бинк, потеряв терпение.

Тот мельком взглянул на него.

— А, привет, Бинк. Вы все еще не устроились на ночь? — Он опять уставился себе под ноги. — Смотрите! Они наняли жука-убийцу! Они собираются избавиться от этого...

Бесполезно, понял Бинк. Волшебника больше волнует информация, нежели безопасность. Хамфри не был лидером, потому-то с такой легкостью и переложил эту обязанность на Бинка. Выходит, ему опять придется заботиться обо всем самому.

— Надо соорудить хоть какое-нибудь укрытие! — решил он. — И выставить стражу. Стоять будем по очереди. — Он умолк, размышляя над возникшими проблемами. Как они построят укрытие, если каждый кусок дерева, камень или ветка начнут яростно защищать свои права? Это же неприрученные джунгли!

И тут его блуждающий взгляд заметил огромные, изогнутые кости какого-то монстра. Не получится ли из них укрытие? Он не мог бы сказать, что это было за животное, явно превосходящее по размерам дракона. Для птицы-рок кости слишком толсты и массивны, к тому лее — не видно и остатков крыльев. Скорее всего то был взрослый нелетающий сфинкс, который раз в десять выше человека. Сфинксы не считались хозяевами джунглей — их было слишком мало. К тому же у них полностью отсутствовал интерес к обычным проблемам. Драконы в джунглях встречались сплошь и рядом, а сфинксов мало кто видел. Зачем же, подумал Бинк, взрослый сфинкс забрел сюда? И что его погубило? Может быть, скука...

— Кромби! Покажи, пожалуйста, направление на ближайшее подходящее место для ночлега. Либо то место, которое мы смогли бы приспособить для такой цели?

Кромби выполнил просьбу, указав на кости. Бинк был прав!

— Надо набрать несколько одеяльных листьев и покрыть ими кости! — приободренно решил он. — Получится вполне приличная крыша над головой. А в случае нападения — и крепость! Кромби, где здесь ближайшие одеяла?

Грифон указал — прямиком на свисающие щупальца. Это не было опутывающее дерево, а лишь родственное ему. Но оно было не менее опасно!

— Ладно! Наверно, нам легче будет сторожить лагерь, если мы сможем видеть, что делается вокруг. — Так решил Бинк. — Честер, не хочешь заступить на вахту первым? Потом разбуди меня. Следующим будет Кромби. Идет?

Кентавр согласно кивнул. Он не стал спрашивать, когда подойдет вахта Хамфри — тут на Волшебника вряд ли стоило полагаться.

ГЛАВА 8.

БЕЗУМНЫЕ СОЗВЕЗДИЯ

Бинк остановился — следовало повиноваться законам природы, а не только магии. И вдруг он увидел толстый кусок дерева — такой темный и так дремуче поросший мхом, что напоминал камень. Нечто подобное могло понадобиться, если на них ночью нападет какое-нибудь чудовище: кусок был довольно увесистым и мог вполне пригодиться для метания. Бинк присел, чтобы поднять обломок, и замер — осторожность не была излишней: а вдруг здесь таится какая-нибудь магия? Талант защитит его, если предмет опасен, — он попросту не сможет к нему прикоснуться.

Подняв, наконец, обломок, Бинк обратил внимание на структуру древесины — смесь зеленого, коричневого и белого. Кусок оказался на удивление твердым и тяжелым для древесины. Интересно, подумал Бинк, станет он плавать, или потонет?.. Держа его в руке, он ощутил легкое покалывание. В деревяшке явно таилось нечто необычное, какая-то магия, странная и мощная. Он почувствовал, как откликается его собственный талант, охватывая предмет невидимыми линиями, оценивая его, как это однажды уже было, когда Бинк пил из Источника Жизни. Как и раньше, его магия обволокла магию другого предмета и приняла ее в себя безо всяких последствий. Талант Бинка обладал силой таланта Волшебника; он редко чувствовал его прямое проявление за исключением тех случаев, когда тот противостоял сильной и сложной магии. Но все же... простой кусок дерева?

Он вернулся с обломком в их временный лагерь.

— Не знаю, что это такое, но, кажется, в нем скрыта сильная магия. Он может оказаться полезным.

Честер взял кусок в руки.

— Дерево необычное, долго пролежавшее в лесу. Оно могло когда-то быть частью очень большого и очень старого ствола. Удивительно, но я не могу узнать вида! Вот если бы ты нашел кусок коры...

— Дай его сюда, лошадиная морда! — каркнул Кромби. -- Я за свою жизнь уж насмотрелся на всякие деревья.

— Пожалуйста, птичий клюв. — Честер несколько напрягся.

Кромби ухватил обломок передней лапой и стал внимательно разглядывать.

— Кррак! Тут что-то странное... Что-то...

— Да-да, — кивнул Бинк. — Но прежде чем ты слишком увлечешься, не укажешь ли направление на ближайшую еду? Мы ведь можем решать эту загадку и одновременно есть.

Кромби послушно завертелся и вытянул крыло. Бинк посмотрел в указанном направлении и увидел светящиеся грибы.

Он приблизился к ним и сорвал гроздь грибов. Они были твердыми, сухими, белыми внутри; от них шел приятный запах.

— Кррак! — запротестовал Кромби. — Я еще не закончил!

— У тебя было достаточно времени, орлиные твои мозги! — возразил Честер. — Теперь моя очередь.

Бинку пришлось вмешаться, чтобы подавить очередную ссору. В том-то и заключалась сложность общения с боевыми существами — они ведь вечно лезли в драку! Он не мог повернуться к ним спиной, даже добывая еду!

— Теперь очередь Волшебника! — крикнул он. — Вероятнее всего, он сможет наконец его опознать. — Он забрал кусок дерева и передал Хамфри. — Сэр, если вы классифицируете данный редкий образец... — Бинк произнес магические слова и тем привлек внимание Волшебника.

Тот взглянул. Потом моргнул.

— Грибы Синей Агонии. Выкинь их!

Тьфу ты! Оказывается, он сунул под нос Хамфри грибы!

— Простите! Я же собирался показать вам вот этот кусок дерева, а не... Так грибы ядовитые?

— Их магия сделает твое тело синим — как раз перед тем, как ты превратишься в синюю слизь, способную убить всю растительность в том месте, где она впитается в почву. — Хамфри был абсолютно серьезен.

— Но Кромби указал на них как на совершенно безопасные!

— Чушь! Их можно спокойно брать в руки, но ни в коем случае не употреблять в пищу. В скверные времена Ранних Нашествий ими пользовались для казни.

Бинк выронил грибы.

— Кромби, но как же ты... — Он замолчал и задумался. — Кромби, не покажешь ли такое, что нам ни в коем случае нельзя есть?

Грифон пожал плечами, повертелся и показал. На те же самые грибы.

— Да ты абсолютный идиот! — Честер выругался. — У тебя что, все перья в мозгу перегнили? Ты ведь только что показывал на них, как на безопасные!

— Должно быть, Бинк не то сорвал! — сердито ответил Кромби. — Мой талант никогда не ошибается!

А Хамфри увлекся куском дерева.

— Талант Кромби ошибается всегда, — небрежно заметил он. — Вот почему я никогда на него не полагаюсь.

Тут удивился даже Честер.

— Волшебник! Солдат, конечно, не подарок — я вынужден, к сожалению, признать это. Но талант его обычно работает верно!

Кромби закаркал, приведенный в ярость этой мягкой поддержкой.

— Может быть. Откуда мне знать? — Хамфри, прищурившись, разглядывал пролетавшего мимо комара-потника. — А это что за существо?

— Ты не узнаешь самого обыкновенного комара? — изумился Бинк. — Ведь ты только что классифицировал самых редких насекомых и открыл новый вид!

Хамфри нахмурился.

— Зачем мне заниматься такой чепухой?.. Понятия не имею о насекомых.

Человек, грифон и кентавр переглянулись.

— Сперва Кромби... Теперь Волшебник... — пробормотал Честер. — А что, если это — безумие...

— Но разве оно действует как-то избирательно, а не сразу на всех? — с тревогой спросил Бинк. — Тут больше похоже на осечку таланта. Кромби вместо лучшей еды, указал на худшую, а Хамфри утратил знания и стал невеждой...

— И как раз в тот момент, когда кусок дерева перешел из рук в руки!

— Тогда лучше его скорее забрать!

— Да! — Честер шагнул к Волшебнику.

— Нет-нет! Дай мне самому это сделать! — быстро проговорил Бинк, убежденный в том, что его талант лучше других справится с проблемой; и — подошел к Хамфри. — Прошу прощения, сэр! — Он осторожно взял кусок дерева из рук Волшебника.

— Но почему же обломок не действует на тебя? — спросил Честер. — Или на меня?

— Он на тебя действует, кентавр! — заявил Хамфри. — Но поскольку ты не знаешь своего таланта, то не в состоянии понять, как именно проявляется его противоположность. Ну а что касается Бинка... словом, тут особый случай.

— Получается, что это дерево... обращает магию в ее противоположность? — Бинк был потрясен.

— Ну... более или менее. По меньшей мере, оно изменяет направление активной магии. Сомневаюсь, что оно оживит самку грифона или окаменевшего человека. Если ты именно это предполагаешь. Те чары теперь пассивны. Их может нейтрализовать только прерывание самой магии.

— Э-э... да... — неуверенно произнес Бинк.

— А что это у тебя за «особый случай», о котором только что упомянул Волшебник? — насторожился Честер. — Ведь ты не обладаешь никакой магией.

— Можно сказать, что у меня иммунитет, — осторожно проговорил Бинк, удивляясь, почему его талант больше не защищает себя от обнаружения. Потом он посмотрел на кусок дерева, который держал в руке. А сохранил ли он, Бинк, свой иммунитет?

Он тут же отбросил кусок дерева.

— Кррэк! — произнес Кромби.

— Так вот почему мой талант ошибся! Эта деревяшка сделала меня хррп бдвдвгр гррр... — Голем оказался вблизи обломка и тут же лишился способностей переводчика.

Бинк осторожно поднял Гранди и отнес его в сторону.

— ...того, что я должен был сделать, — продолжал голем, как ни в чем не бывало, счастливо не подозревая о метаморфозе. — Это опасно!

— Разумеется, опасно! — Бинк пинком отправил кусок дерева подальше.

Честер еще не обрел прежней уверенности.

— Это означает, что эпизод с обломком был лишь случайной неудачей. Нам еще предстоит встретиться с настоящим безумием.

Кромби отыскал ближайшую безопасную еду — на сей раз правильно. Это оказался чудесный куст с печеньем, росший на плодородной почве рядом с костями. Они поужинали печеньем с шоколадной глазурью. Обильным питьем их снабдило удачно подвернувшееся дерево — водяной каштан. Достаточно было набрать свежих каштанов, проколоть в кожице дырочку и — пить.

Пока Бинк жевал и пил, его взгляд упал на еще одну кучку земли; он осторожно сгреб ее палочкой в сторону, но не обнаружил под ней ничего, кроме рыхлой почвы.

— Не сомневаюсь, эти штучки меня преследуют, — негромко произнес он. — Но ради чего? Они ничего не совершают — просто появляются и все.

— Взгляну на нее утром, — пообещал Волшебник; было похоже, что его любопытство заметно возросло.

Когда наступила темнота, они устроились внутри «дома» — в зловещей костяной клетке. Бинк лежал на подстилке из губчатого мха (предварительно он проверил его и убедился, что опасности нет) и смотрел, как разгораются звезды. Не гак уж страшно, выходит, разбивать лагерь под открытым небом!

Поначалу звезды были лишь точками, виднеющимися между изогнутыми костяными прутьями. Но вскоре Бинк смог уже увидеть рисунки созвездий. Он не был знатоком звездного неба, потому что в Ксанфе по ночам не безопасно, и он проводил их под крышей дома. Если же ночь заставала его на улице, он спешил в укрытие. А теперь вид ночного неба заинтриговал Бинка!

Он сам не знал почему — но раньше ему казалось, что все звезды — одинаковой яркости и равномерно распределены по небу. Получалось, что и тут он ошибается. Небо было усеяно и ослепительными, и тусклыми, и почти неприметными звездами; одни сияли в гордом одиночестве, другие скапливались смущенными кучками. Более того: звезды образовывали определенные рисунки. Он мог мысленно соединять их линиями, и тогда получались картинки. Вот голова человека, вот похожая на змею извивающаяся линия, вот комок со щупальцами — точь-в-точь хищное дерево. По мере того, как Бинк сосредоточивался, рисунки созвездий становились более четкими, фигуры приобретали большую ясность очертаний и убедительность, становясь почти реальными.

— Смотрите! Там — кентавр! — воскликнул Бинк.

— Естественно, — отозвался Честер. — Одно из признанных созвездий. Оно на небе — миллионы лет.

— Но оно выглядит живым! Мне показалось, что он двинулся!

— Нет, созвездия так не двигаются. Не таким образом. Они... — Честер внезапно смолк.

— Он двигается! — крикнул Бинк. — Вот его рука извлекает стрелу из сумки...

— Из колчана, — поправил Честер. — Тут что-то странное. Видимо, какое-то атмосферное явление...

— Или просто воздух колеблется, — указал Бинк.

Честер фыркнул, Они увидели, как Кентавр в небе достал Стрелу, наложил на лук и в кого-то прицелился. Неподалеку виднелся Лебедь. Но то была крупная, прирученная птица — на таких не охотятся. Была на небе и Лиса, но не успел Кентавр в нее прицелиться, как она спряталась за каким-то Пастухом. Затем показался Большой Медведь. Он попытался поймать Львенка, но поблизости возник большой Лев, размерами почти с Медведя, и в скверном настроении. Два больших хищника закружились на месте, а кончик Стрелы Кентавра следовал за их перемещениями. В кого первого он выстрелит?

— Целься во Льва, болван! — процедил Честер. — Тогда Медведь утащит Львенка и оставит тебя в покое.

Бинк был восхищен и ожившими созвездиями, и силой и грацией злобных хищников. Кентавр, разумеется, был обычным существом. Но такие животные, как медведи, львы, лебеди, бытовали лишь в манденийской мифологии. Их лапы, головы, тела можно было увидеть у сфинксов, химер, грифонов и им подобных монстров, но это было уже совсем не то. Манденийского льва, например, можно было бы представить как тело грифона с головой львиного муравья — то есть как сложное производное от оригиналов Ксанфа. Теперь, когда Магический Щит снят, животные могут свободно пересекать границу, и в приграничных областях все их виды, вероятно, смешались. Бинк задним числом пожалел, что ему не представилось возможности посмотреть на таких животных, как тот же медведь, например, когда он находился в Мандении. Но в те времена он был достаточно счастлив оттого, что смог вернуться в Ксанф.

Под самым хвостом Кентавра появилось еще одно странное манденийское существо — Волк. Оно напоминало одноголового пса. Бинку доводилось видеть живых оборотней, но тут это тоже было не в счет. Как, по-видимому, страшно жить в Мандении, где те же волки постоянно сохраняют облик животного, не будучи в состоянии превратиться в человека!

Небесный Кентавр развернулся к Волку и направил на него лук. Но Волк и без того уже спасался бегством, потому что его преследовал огромный Скорпион. За Скорпионом гнался Человек... Но — нет, это лишь Скорпиону казалось, что его преследуют. На самом же деле Человек — дикарь с огромными мускулами — догонял Змея, норовя разбить ему голову дубиной. Зато в спину Человеку горячо дышал Дракон, а за ним следовало воистину странное животное с длинной шеей. Все небо, в сущности, изобиловало странностями, из-за чего оно казалось сейчас более интересным, чем земля Ксанфа.

— Что это за зверюга с длинной шеей? — спросил Бинк.

— Мифологическая зоология — не моя специальность, — ответил Честер. — Но как мне кажется, это — манденийский монстр, называемый «гафф», — Честер на мгновение задумался. — Нет, он не так называется! Графф... Нет. Это... Жираф! Точно! Длинная шея нужна ему для того, чтобы держать голову подальше от враждебной наземной магии, или что-то в этом роде. Насколько мне известно, самой странной его особенностью является то, что, несмотря на такую длинную шею, животное лишено голоса.

— И верно, странная магия! — согласился Бинк.

— Странная немагия. Мандении явно пошла бы на пользу разумная порция доброй магии.

Теперь, когда показались все остальные звезды, небо тесно заполнилось животными. На самом краю небосвода виднелись Краб, бескрылый Бык и настоящий одноголовый Пес. Но больше всего было птиц — от полузнакомых, вроде Феникса и Райской Птицы, до целой стаи совсем странных, таких как Журавль, Тукан, Орел, Голубь, Павлин и Ворон. Были на небе и люди — мужчины, дети и несколько привлекательных молодых женщин.

Они снова напомнили Бинку о Хэмели. Чем дольше он оставался вдали от нее, тем больше ему ее не хватало. Ну и что с того, что сейчас жена пребывает в фазе уродины?! Всегда ведь затем наступает и фаза красавицы...

— Смотри — вон река Эридан! — воскликнул Честер.

Бинк отыскал реку. Она текла через половину неба, извиваясь от ног Великана до... Но где она кончалась, Бинк найти не мог. Куда течет небесная река? С ней были неразрывно связаны все виды рыб, и одна из них...

— Что это? — вырвалось у Бинка.

— Легендарный манденийский Кит, — отозвался Честер. — Я счастлив, что в нашей стране не встречаются подобные монстры.

Бинк тоже был счастлив. Он снова проследил взглядом всю реку, отыскивая ее устье. Она растекалась все шире, становилась все более прозрачной и... ускользала от его взора. И тут он заметил маленькую Ящерицу.

— Хамелеон! — вскричал он.

И едва он произнес это имя, как Ящерица изменилась, превратившись в Хамелеона-человека, которого он знал и любил: в его жену. Она взглянула на него из самых дальних глубин неба, и рот ее приоткрылся. «Бинк-Бинк, — словно говорила она. — Иди, Бинк, ко мне...»

Он тут же вскочил, едва не ударившись головой о кость.

— Иду! — радостно закричал он. В самом деле! Зачем же он покинул ее?

И тут небесный Кентавр наконец пустил Стрелу. Она вспыхнула в полете, прочертив через все небо светящуюся линию. И вот она нависла над ними, став пугающе большой и близкой, словно вылетела прямо из неба, и с треском вонзилась в дерево неподалеку. То оказалось собачье дерево; оно взвизгнуло от боли, зарычало и яростно оскалило нижние, похожие на зубы, внутренние ветки. Через секунду от стрелы остались одни щепки.

Бинк взглянул на Честера, но в темноте не мог рассмотреть выражения его лица. А ведь эта небесная Стрела — падающая звезда — ударила в настоящее дерево совсем рядом с ними!

— А что, если Кентавр стрелял в нас?

— Если это не так, то он проявил преступную небрежность, — хмуро ответил Честер. — А если целился в нас, то оказался весьма скверным стрелком. Это — дурной пример, бросающий тень на репутацию всех кентавров. Я напомню ему, как нужно стрелять.

Честер поднялся, высокий и величественный, его силуэт четко вырисовывался на фоне искрящегося звездами неба. Он наложил на лук свою стрелу, натянул тетиву со всей своей прославленной силой и выпустил вверх.

Она помчалась все выше и выше, и, несмотря на ночь, ее хорошо было видно. Она вознеслась на невозможную высоту, прямо к вершине ночного купола, к созвездию Кентавра.

Бинку было известно, что никакая материальная стрела не способна поразить звезду или комбинацию звезд. В конце концов, созвездия — всего лишь воображаемые картинки или линии, мысленно протянутые между звездами. И все же...

Стрела Честера вонзилась в бок небесного Кентавра. Он подпрыгнул от неожиданной боли. Из его рта выкатились две кометы и метеорит. Какое мощное восклицание!

— Ах вот как! Тебе мало, вакуумная башка! — И Честер снова полез в колчан.

Небесный Кентавр протянул руку и вырвал из своего бока стрелу Честера. Когда он осмотрел рану, из его рта вылетела и взорвалась сверхновая. На месте раны пульсировало несколько тусклых звезд. Кентавр вырвал из Лебедя горсть мягких нежных перьев и протер ими рану. Теперь зашипел ощипанный Лебедь, выбросив из клюва струйку метеоров, но напасть на Кентавра птица не осмелилась.

Небесный Кентавр схватил раздвижную трубу, называемую Телескопом, и приставил ее к глазу. Магия этой Трубы позволила ему видеть дальше обычного.

— ........! — выкрикнул он грязное оскорбление, глядя на того, кто пустил в него стрелу.

— Я здесь, копытоголовый! — заорал Честер и выпустил в него еще одну стрелу. — Спускайся вниз и сражайся, как кентавр!

— Э-э, я не стал бы... — предупредил Бинк.

Созвездие, казалось, услышало вызов. Кентавр пошарил Телескопом и направил его на лагерь путников. Из его рта выкатилась зловещая планета, опоясанная кольцами.

— Правильно — здесь я, придурок! — гремел Честер. — Спустись и докажи, что ты достоин своего имени!

Достоин имени «придурок»? Бинку это вовсе не понравилось. Но он не в силах был остановить Честера.

Небесный Кентавр положил на лук еще одну Стрелу. То же сделал и Честер. Некоторое время они смотрели друг на друга, нацелив луки, словно выжидая, кто осмелится выстрелить первым. Затем, почти одновременно, обе стрелы рванулись вперед.

И тот, и другой выстрелы оказались впечатляющими. Бинк видел, как на мгновение обе стрелы скрестились в небе и помчались дальше, словно их направляла магия. Ни один из кентавров не шелохнулся — очевидно, это было делом чести при подобных дуэлях: тот, кто отскочит в сторону, покажет, что у него нервы слабее. А слабонервным нельзя было назвать никого из кентавров.

Обе стрелы, к счастью, пролетели мимо цели, но очень близко от нее. Выстрел Честера чуть не задел лицо созвездия, а Стрела небесного Кентавра вонзилась в землю рядом с левым передним копытом Честера. И — почти возле самой головы Доброго Волшебника.

Хамфри резко проснулся.

— Ты, гроза лошадей! — раздраженно бросил он. — Смотри, чем занимаешься!

— Я и смотрю! — отозвался Честер. — Это не моя стрела. Видишь: на ней звездная пыль.

Хамфри выдернул стрелу из земли.

— Да, ты прав. — Он, прищурившись, взглянул на небо. — Но звездной пыли не полагается быть на земле. Что тут происходит?

Зашевелился и Кромби.

— Кррак! Ты же — Волшебник. — Голем, конечно, был тут как тут. — Тебе полагается обо всем знать.

— Об оживших небесных созвездиях? Я уже очень давно не наблюдал подобной магии. — Хамфри еще пристальнее вгляделся в небо. — Впрочем, это будет ценным исследованием. Кромби, где тут наиболее удобный доступ к небесной сфере?

Грифон показал. Теперь Бинк увидел звездный рисунок, напоминавший спускающиеся к горизонту ступени. Прямо на его глазах они становились все более жесткими и все приближались, пока не спустились почти до самого костяного «дома». Вероятно, по ним действительно можно будет подняться!

Он снова посмотрел на звезды. Они сделались еще ярче прежнего, а соединяющие их линии — крепче. Фигуры-контуры приобрели полутени, что делало их весьма реальными. Бинк опять увидел, как Хэмели машет ему рукой, призывая к себе.

— Я поднимусь!

— Кррак! — согласился Кромби. — Я всегда готов поразмяться в доброй схватке! А этот кометоротый Кентавр точно напрашивается, чтобы ему намяли бока.

Честер уже шагал к лестнице — но замер, услышав слова грифона.

— Не будь остолопом, — фыркнул Волшебник, поторапливаясь вслед за ним. — Кромби имел в виду небесного Кентавра, а не тебя. Ты у нас, конечно, крикун, но уж никак не кометоротый.

— Гм, да... — не особенно охотно сдался Честер, с видимым усилием стряхивая с себя раздражение. — В атаку!

Все бросились к лестнице.

— Вы что, свихнулись! — завопил Гранди. — Для вас наверху ничего нет!

Честер взглянул на него — Винк заметил, как изменились контуры головы кентавра на фоне множества созвездий.

— Я не слышал, как Кромби каркнул.

— А он и не каркал вовсе! — Вопль Гранди становился почти истерическим. — Теперь я говорю сам за себя! Не идите на небо! Это безумие!

— Просто восхитительно! — промолвил Хамфри. — Изучить вблизи ожившие созвездия! Лучшей возможности может и не представиться.

— Мне надо проучить того Кентавра, — добавил Честер.

Глаза Бинка опять отыскали в небе Хэмели. Его жажда встретиться с ней сразу же стала огромной, как само небо. И он снова двинулся вперед.

— Это — безумие! — кричал Гранди, дергая Кромби за перья на шее. — Оно не действует на меня, потому что я — не настоящий! Я вижу только факты, потому что я — не настоящий! Это — враждебная магия! Остановитесь!

— Ты наверняка прав, малявка, — согласился Хамфри. — Но подобная возможность слишком соблазнительна, чтобы ее отвергнуть.

— То же самое было с Сиреной! Не делайте этого! — не унимался голем. — Что станет с вашими поисками? Что — если вы сейчас позволите безумию овладеть собой?!

— А тебе-то какое дело? — Честер уничижительно взглянул на него. — У тебя же нет чувств!

Он поставил копыто на первую ступеньку — она оказалась твердой и крепилась по углам гвоздями-звездочками. Контуры ее напоминали ниточки, а панели между ними — стекло. Прозрачная, едва видимая лестница, ведущая в небеса!

У Бинка не было сомнений, что она — магическая, и — стало быть — доверять ей нельзя. Но наверху его ждала Хэмели, и ему необходимо было идти. В конце концов, будь это опасно — талант бы его остановил.

— Ладно, я остаюсь! — крикнул Гранди.

Он спрыгнул со спины грифона, свалился в листву цветожучного куста, спугнув целую стаю цветожуков, и через секунду пропал в ночи.

— Одним паникером меньше, — пробурчал Честер, ставя ноги на ступеньки. Их поверхности слегка прогнулись под его тяжестью, но все же выдержали.

Охваченный нетерпением, Кромби расправил крылья, облетел кентавра и присел отдохнуть на ступеньку повыше Честера. Очевидно, подъем был слишком крут и неудобен для существа такого размера. Поэтому грифон предпочел подниматься пешком.

Третьим шел Хамфри, последним — Бинк.

Так, цепочкой, они поднимались в небо. Лестница изгибалась спиралью, поэтому скоро Кромби оказался над головой Бинка. То, конечно, был любопытный ракурс, но Бинка больше заинтриговал вид внизу. По мере того, как он взбирался выше уровня деревьев, внизу под ним все шире открывался ночной ландшафт джунглей Ксанфа. Он был очень впечатляющим — из-за невероятного разнообразия форм. Когда-то Бинк был трансформирован в птицу, довелось ему полетать и на магическом ковре, а также полетать, оставаясь человеком. Магия помогла испытать все возможности полета. Но происходившее сейчас сильно отличалось от всего того, что было перечувствовано раньше. Ощущение становилось уникальным. Надо же — оказаться высоко над землей, сохраняя с ней связь... и возможность упасть...

Ночной лес был прекрасен. Некоторые деревья светились. Одни протягивали вверх белые, словно кости, щупальца; другие, казалось, висели над самой землей и напоминали шары пастельных тонов. У некоторых цветки были похожи на глаза, и эти глаза, как мнилось Бинку, наблюдали за восходящими в небо.

Верхушки иных деревьев образовывали лабиринт из .переплетающихся ветвей...

Неожиданно прямо на глазах у Бинка лес принял форму огромного человеческого лица, и рот словно выкрикнул: НЕ ХОДИ!

Бинк раздраженно остановился. Неужели джунгли и в самом деле собираются с ним заговорить? Чьи интересы они представляют? Лес может ревновать к тому, что Бинку удалось скрыться на небе, в то время, как он, лес, попросту хотел сожрать его. Либо же он всего-навсего лишь злобствует.

Недавно Кромби заартачился перед хищным деревом, и известно, что из этого вышло. Честер очень удачно и вовремя оглох, чтобы спасти всех от Сирены... Да, тогда его, Бинка, талант действовал. Отчего же притих сейчас?

Он посмотрел вверх. Его манила к себе огромная панорама неба — животные, монстры и люди. Все они сейчас застыли на месте, ожидая появления Бинка и его товарищей. Ах, какие там будут приключения!

Он взбирался дальше. Надо поторопиться! Пока, он стоял, размышляя невесть о чем, остальные уже поднялись на несколько спиралей выше. А опаздывать ему не хотелось!

Когда он подобрался вплотную к Волшебнику, ковылявшему вслед за двумя отважными четвероногими, рядом с ним в темноте что-то зажужжало. Похоже — очень большое насекомое, один из экзотических жуков. О, только бы не опять тот золотой жук! Бинк замахал руками.

— Бинк! — пропищал чей-то голосок.

Ну, что еще? Он запыхался после быстрого подъема, и теперь надо было ставить ноги осторожно, чтобы не оступиться, пока он наслаждается великолепием огромного шатра над собой и широкого диска внизу. Он находился в самом центре феноменальной сцены, собирался как можно глубже пережить каждую деталь и вовсе не желал, чтобы его отвлекали всякие там жуки.

— Кыш!

Однако жук подлетел ближе. Рядом с ним светился огонек — то была летающая рыба; она передвигалась, выбрасывая струйку пузырьков из своего фюзеляжа; жесткие крылья обеспечивали достаточную подъемную силу; жабры служили воздухозаборниками, а маленькие плавнички придавали ей устойчивость и позволяли маневрировать. Бинк знал, что летающие рыбы развивают большую скорость — они вынуждены были летать очень быстро, чтобы под собственным весом не рухнуть на землю. У этой рыбы на спине светился огонек миниатюрного фонарика и...

— Бинк! Это я, Гранди!

И точно — на спине рыбы восседал голем, управляя ею при помощи маленьких поводьев; свободная рука Гранди держала лампу, казавшуюся крошечной звездой, пойманной в маленькую сеть.

— Я поймал эту рыбу, приманив ее разговором на рыбьем языке. Теперь она все понимает и помогает мне. У меня с собой та самая деревяшка, что обращает чары.

Он постучал по седлу ручкой, державшей поводья. Седло оказалось обломком дерева, который Бинк выбросил.

— Но как рыба может летать? И как тебе удается переводить? Ведь дерево обращает...

— Оно не действует на рыбу! — поспешил объяснить Гранди, с трудом сохраняя терпение. — У рыбы нет таланта! Она сама по себе — магическое существо. Дерево обращает в противоположность лишь внешнюю магию, а не врожденную.

— Для меня это — просто бессмыслица, — сказал Бинк.

— Дерево обратило талант грифона, но не превратило его обратно в человека! Оно лишило гнома информации, но не сделало и его обычным человеком. Оно не действует на тебя, потому что...

Голем не подозревал о таланте Бинка, но оставался без ответа существенный вопрос: то ли талант одержал верх над деревом, то ли дерево обратило его в противоположность? Ответ на него мог стать выбором между жизнью и смертью!

— А ты сам? — спросил Бинк. — Ведь ты продолжаешь переводить!

— Я же — не настоящий! — нетерпеливо дернулся Гранди, — Убери мою магию, и от меня останутся только глина да веревочки. Для меня это дерево — просто дерево.

— Но оно же действовало на тебя! Ты нес какую-то околесицу, пока я не убрал тебя от него подальше!

— Неужели? — Гранди был встревожен и растерян. — Я даже не заметил этого. Я догадывался, что мой талант — быть переводчиком, так что... — Он вдруг погрустнел и задумался. — Знаю! Сейчас-то я не перевожу, а говорю сам за себя!

Вот и ответ.

— Хорошо. Но держи эту деревяшку подальше от меня! — предупредил Бинк. — Я ей не доверяю.

— Нет же! Я, наоборот, должен поднести ее поближе к тебе! Положи на нее руку, Бинк!

— Ни за что!

Гранди дернул поводья, стукнул рыбу ногами по бокам, и та развернулась и помчалась к Бинку.

— Эй! — закричал Бинк, вытягивая вперед руку.

И в этот момент все вокруг него переменилось.

Звезды внезапно стали просто звездами, а лестница... ветвями решетчатого дерева. Над головой Бинка его спутники уже подбирались к верхушке и вот-вот должны были ступить на самые тонкие перекладины, не способные выдержать их вес. Кромби опасно балансировал, а Честер...

Бинк ошеломленно потряс головой. Кентавр, взбирающийся на дерево!

Рыба, зажжужав, отлетела в сторону, и безумие вернулось: Бинк снова оказался на прозрачной лестнице, ведущей к сияющим созвездиям.

— Я знаю, что это — безумие! — закричал он. — Но ничего не могу с собой поделать: я должен лезть все выше!

Голем снова направил рыбу поближе.

— Ты не в состоянии стряхнуть его с себя, даже зная, что это — гибель?

— Да, это безумие! — Бинк опять обрел здравый рассудок, когда кусок дерева оказался поблизости. — Но эго правда: я не в силах противостоять ему. Но не беспокойся обо мне — я выживу. Сними лучше Честера с той ветки, пока он не разбился насмерть!

— Верно! — Гранди пришпорил своего «коня» и стал с жужжанием подниматься.

Бинк продолжал карабкаться выше, проклиная себя за бессилие и глупость.

Рыба исчезла в ночи. Только пойманная звезда — теперь Бинк знал, что это всего лишь светящаяся ягода — подсказывала, где находится Гранди. Огонек приблизился к кентавру.

— Чтоб я споткнулся — это же голем! — воскликнул Честер. — О перья лошадиные, что я делаю на дереве?!

Бинк не слышал ответа Гранди, но можно было догадаться. Через секунду Честер начал спускаться.

— Эй, тюфяк! Убери свою задницу с моего лица! — раздался злой голос Волшебника.

— Спускайся! — яростно ответил кентавр. — Это никакая не лестница, а дерево. Мы лезем навстречу гибели!

— Не гибели, а информации. Пропусти меня!

— Это безумие! Гранди, поднеси ему обломок!

Огонек опустился ниже.

— Клянусь бездонной утробой! — ужаснулся Хамфри. — Это же деревоI Нам надо немедленно спускаться!

Но кентавр опять полез вверх.

— Я еще не закончил свое дело с тем созвездием!

— Ты, дурак лошадиный! Слезай! — Хамфри выходил из себя.

Рыба спустилась к Бинку.

— Я не могу справиться с ними — сразу с двумя! — пожаловался Гранди. — И вообще у меня только одна деревяшка, а вас четверо.

— Грифон умеет летать, так что за него пока волноваться нечего, — ответил Бинк. — Лестница — то есть дерево — узкая. Дай деревяшку Честеру, и тогда мимо него никто не пройдет. А ты поищи другой кусок!

— Я уже подумал об этом, — сказал голем.

Рыба взмыла вверх, и вскоре Честер опять начал спускаться. Добрый Волшебник стал изрыгать проклятья, вовсе не подобающие его рангу, но вынужден был отступить перед неумолимо приближающимся задом кентавра. И вот они уже — прямо над Бинком, который тоже принялся ругаться, когда и ему преградили путь наверх.

Заметив их отступление, созвездия взорвались вспышкой ярости.

— .......!! — беззвучно крикнул небесный Кентавр.

По его зову вокруг него собрались прочие небесные монстры: Дракон, Гидра, Змей, Крылатый Конь, Великан и Кит— собрались прямо в реке...

Безумие все еще владело Бинком, но у него уже пропало желание лезть наверх, поскольку чудовища начали сползаться, собираясь у верхнего конца спиральной лестницы. Змей пополз вниз, его гибкое тело кольцами скользило по спирали. Крылатые существа полетели к земле. Бинк не был уверен, реальные ли они, иллюзорные или нечто среднее, однако, вспомнив вонзившуюся в собачье дерево стрелу, решил, что пренебрегать опасностью не стоит.

— Нам нужно спрятаться в укрытие! — крикнул он.

Но Кромби, оказавшийся выше всех и не подвергшийся воздействию магического деревянного осколка, тут же взлетел, чтобы сразиться с Крылатым Конем.

— Кррак! — вскричал грифон.

— И-го-го! — заржал в ответ Конь.

Мимо верхом на рыбе прожжужал Гранди.

— Ого, что они друг другу сказали!

Расправив крылья, Конь и грифон сошлись лицом к лицу: один бил копытом, другой выставил когти. Они столкнулись, завязалась схватка. Бинк видел лишь мечущиеся и хлопающие крыльями силуэты, но не мог понять, кто там одерживает верх.

Затем появился Змей. Честер не мог использовать лук, потому что стрелы по спирали не летают, и уже поджидал его с мечом наготове. Бинк стал гадать, кто же (или что?) представляется кентавру: ведь магическое дерево было у него, и он видел реальную картину. Вероятнее всего, то был не Змей, но уж определенно не менее опасное существо. А пока Бинку приходилось воспринимать то, что схватывали его глаза.

Едва гигантская голова Змея приблизилась, кентавр предупреждающе закричал и рубанул мечом по морде противника. Лезвие ударилось о клык. У Змея были большие зубы, отражавшие свет звезд, и их блеск указывал на то, что они могли быть ядовитыми. Из пасти торчали два длинных клыка, двигавшиеся с точностью шпаги искусного фехтовальщика. И Честер... Честер был вынужден отступить, поскольку у него был только один меч.

Затем Крылатый Конь подсказал Честеру другое решение, и тот пустил в ход передние копыта. Продолжая ослеплять Змея блеском меча, он нанес ему быстрые сдвоенные удары копытами в нос. Его передние ноги не обладали, конечно, силой задних, зато копыта имели острые края и обеспечивали куммулятивный эффект — словно кору от дерева, отщепляя чешую от тела Змея.

Интересно, подумал Бинк, что произойдет, если магическое дерево коснется Змея? Изменится ли его облик, и не увидит ли тогда кентавр нечто другое? Но как точно узнать, какая магия настоящая, а какая — фальшивая?

Змей зашипел и так широко распахнул пасть, что в ней мог бы поместиться весь кентавр целиком. Извивающийся язык метнулся вперед и обвил руку Честера, державшую меч. Однако кентавр ловко перебросил оружие в другую и умело отсек язык. Змей испустил шипящий вопль боли и захлопнул пасть. Клацнули зубы. Честер воспользовался короткой паузой, чтобы снять с руки отрубленные витки языка, и тут же возобновил атаку на Змея. Свою позицию он удерживал прочно.

Появился Дракон и направился к Доброму Волшебнику. Хоть Хамфри и был одержим безумием, он вовсе не стал дураком. Его рука скользнула под куртку и вернулась с пузырьком. Но Дракон напал столь стремительно, что времени откупоривать пузырек уже не осталось, и Хамфри метнул его в приоткрытую пасть. Пузырек хрустнул на зубах — дракон его машинально раскусил. Вырвался пар, пробился струями между зубов и загустел., окутав голову Дракона. Он не стал превращаться ни в демона, ни в дымовую завесу, ни даже в бутерброд — просто остался висеть затвердевшим сгустком.

— Что это? — крикнул Бинк. — Пузырек не сработал?

— Мне пришлось брать наугад, — ответил Хамфри. — Это оказалась... кажется, это вспенивающаяся изоляция.

— Инсинуация?! — Бинк явно не расслышал.

— Вспенивающаяся изоляция. Она сперва вспенивается, потом затвердевает вокруг чего-либо, сохраняя тепло или холод.

Бинк покачал головой: Волшебник свихнулся, сомнении нет.

Как может что-то сохранить тепло или холод? Для нагрева оно должно быть подобно огню, а для охлаждения — льду. Да и вообще — зачем тратить усилия на такую магию?

Дракон, однако же, не смирился с новым своим положением. Он завис в воздухе, изогнулся и принялся яростно трясти головой, пытаясь избавиться от налипшей массы. Он откусывал большие куски, жевал их и глотал.

— На твоем месте я не стал бы этого делать, — посоветовал Хамфри Дракону.

Тот не обратил внимания на его слова. Он начал пыхтеть и фыркать, вырабатывая в своем брюхе огненный шар. Крылья его захлопали, расшвыривая куски затвердевшей пены. Потом он развернулся в воздухе и нацелился на Волшебника, готовясь извергнуть свое жуткое пламя.

Но из его пасти вырвалась лишь тонкая, жалкая струйка огня. Затем, ко всеобщему удивлению, тело Дракона начало раздуваться, как воздушный шар, пока не превратилось в сферу, из которой торчали только ноги, хвост, кончики крыльев и морда.

— Что слу... — Изумленный Бинк хотел задать вопрос.

— На горячей поверхности изоляция немедленно затвердевает, — охотно растолковал Хамфри. — А у дракона в брюхе накапливалось пламя. К несчастью, именно данный тип изоляции...

Дракон взорвался. Во все стороны разлетелись звезды, опаляя листву джунглей, прочерчивая огненные полосы рядом с Бинком и красочно вспыхивая над головой.

— ...сгорает со взрывом при контакте с пламенем, — закончил Хамфри.

Они смотрели, как взлетевшие звезды достигают зенита и также взрываются, разбрасывая разноцветные искры. Все ночное небо на короткое время стало ярче.

— Я пытался предупредить Дракона, — без особого сочувствия произнес Хамфри. — Очень опасно подносить открытое пламя к горячей изоляции.

В глубине души Бинк вряд ли мог обвинить Дракона в том, что он пренебрег предупреждением. На его месте он допустил бы точно такую же ошибку. Если бы позволил его талант. Но из всего случившегося он сделал важный вывод: когда он (тьфу-тьфу!) начнет серьезно спорить с Добрым Волшебником, то придется внимательно приглядывать за его бутылочками! Поди знай заранее, что в какой!

Теперь и до Бинка добрался монстр — Гидра. У нее не было крыльев, а сойти по лестнице она не могла, потому что путь преграждал Змей. Казалось, Гидра опускается по свисающей с неба нити — лишь самой нити не было видно.

Бинк замахнулся на монстра мечом. Он был в прекрасной форме, и ему удалось напрочь отсечь ближайшую из семи голов, как раз за рогами. Голова отлетела, из шеи мощно хлынула кровь, разделяясь в воздухе на две струи. Если для победы над этим монстром требуется только небольшое усилие, то никаких проблем у Бинка не возникнет!

Обе струи крови загустели, образовав два комка, все еще присоединенных к шее; но кровь текла и текла, оседая на этих сгустках; они делались все больше и тверже; потом на них появились выступы, они потемнели и...

Сгустки крови стали двумя новыми головами! Каждая была меньше отрубленной, но столь же злобной и опасной. Бинк преуспел лишь в одном: умножил грозящую ему опасность!

Он не верил своим глазам! Если на месте каждой отрубленной головы появляются две новые, то чем дольше и лучше Бинк станет сражаться, тем хуже ему будет. Но если не станет сражаться, как того требуют правила, его просто-напросто скоро слопают, разделив на семь... нет, уже теперь на восемь порций.

— Лови, Бинк! — крикнул сверху Честер и что-то бросил.

Бинку не понравилось, что ему мешают сосредоточиться, но тем не менее он попытался поймать падающий предмет. В темноте он промахнулся, и его пальцы лишь скользнули по краю, но даже от этого мимо-летнего прикосновения к обломку магического дерева к нему вернулся разум. Он увидел, что стоит на ветке дерева, наставив меч на...

Но магическая деревяшка уже отскочила от его руки, и его снова охватило безумие. Он увидел, как кусок дерева полетел в сторону Гидры... и одна из ее голов проглотила его.

В этот момент в голове Бинка промелькнула прежняя цепочка мыслей. Какой эффект произведет обращение магии внутри воображаемого монстра? Если внешность гидры полностью продукт искаженного восприятия Бинка — то есть, безумия, которое он делил со своими друзьями, — то она должна быть нейтрализована... Нет, кусок дерева должен находится рядом с ним, чтобы нейтрализовать монстров в его восприятии. Но поскольку его друзья тоже видели монстров, а магическая древесина не может быть рядом с каждым из них одновременно, получается, что она не должна воздействовать на монстра, если только монстр является объективной реальностью. Даже в этом случае она не повлияет на форму Гидры, а лишь на ее талант — если он у нее есть. Большинство магических существ не обладает магическим талантом; их магия заключается в самом их существовании. Поэтому — ничто не должно произойти.

Все восемь голов Гидры издали вопль, и она внезапно рухнула вниз, тяжело ударившись о землю и оставшись лежать неподвижно. Образующие ее звезды начали медленно тускнеть.

Бияк уставился на монстра, разинув от удивления рот. Гидра не изменила форму — но погибла. Что же произошло?

Скоро он догадался. Выходит, у Гидры был магический талант — висеть на невидимой нити. Магический обломок нейтрализовал эту магию, и монстр против своей воли рухнул вниз, навстречу смерти. Его невидимая нить не исчезла, а стала тянуть вниз с той же силой, с какой только что тянула вверх. Вот вам и несчастный случай!

Зато кусок древесины пропал. Как друзьям теперь спасаться от безумия?

Бинк посмотрел вверх. Пена Волшебника уничтожила Дракона, копыта и меч Честера отогнали Змея, а боевой дух Кромби оказался слишком силен для Крылатого Коня. Так что индивидуальные сражения они выиграли. Но война еще не кончилась, а расклад сил оказался не в их пользу.

На небе осталось еще немало созвездий. Кентавр, Кит и Великан не имели крыльев и не обладали магией полета, и потому не могли спуститься, а лестницу наполовину занимало тело Змея. Теперь, увидев, что постигло их сотоварищей, они яростно ревели, оставаясь в безопасности на ночном небе. Сверхновые, планеты с кольцами, миниатюрные молнии и кометы с лохматыми хвостами вырывались из их ртов в смущающем изобилии и с оскорбительным негодованием. Кит выбрасывал фонтаны непристойных завитушек.

— Ах так! — мгновенно разбушевался Честер. — Сейчас мы поднимемся и сделаем с вами то же самое! Эй вы, трусы! Дружно начали!

И немедленно Кромби, Хамфри и Бинк сомкнулись вокруг него, насколько позволяла теснота лестницы.

— Остановитесь! — завопил Гранди, описывая вокруг них круги на жужжащей летающей рыбе. — Вы все видели природу вашего безумия. Не поддавайтесь ему снова! Передавайте друг другу магический обломок! Восстановите реальность! Снова вставьте ногами на землю! Не позволяйте призракам заманить вас навстречу гибели!

— Знаете, он, кажется, прав, — пробубнил Хамфри.

— Но я уронил деревяшку! — воскликнул Бинк. — Уронил наш здравый смысл!

— Тогда спустись и найди его! — крикнул голем. — А ты, лошадиный зад, — это ведь ты бросил ее вниз?! — тоже спускайся и помоги ему.

— Кррак! — возликовал Кромби. — Птичий клюв один поднимется туда, и вся слава достанется ему одному!

— Ну уж нет! — вскинулся Честер. — Это у него не пройдет!

— Верно! — согласился голем. — Вам надо отправиться вместе, чтобы все было честно. Ведь вы, реальные существа, высоко цените честность, не так ли? Или для тебя, птичий клюв, она ничего не значит? Ты не хочешь иметь рядом с собой соперника, потому что знаешь, что он тебя за пояс заткнет, если у тебя не будет форы?

— Кррак! Кррак!

Бинк подумал, что изо рта Кромби вот-вот вырвется комета.

— Правильно! Так докажи, что можешь одолеть его где угодно и когда угодно: спустись вниз и отыщи кусок магического дерева быстрее его! И прихвати с собой гнома! А лошадиный зад пусть прихватит с собой малахольного.

Малахольного! Неужели голем осмелился так обозвать его, Бинка? Кровь едва не вскипела в нем. Только из-за того, что его талант не проявляет себя открыто...

— Ладно, завали тебя навозом! — со скрипом согласился Честер. — Найду я твою дурацкую деревяшку. А потом — вперед, на славную битву!

Они начали спускаться по стеклянной лестнице, так пока и не завоевав славы.

Монстры на небе разразились взрывом насмешек. Все там осветилось от их восклицаний: беззвучно взрывались многоцветные вишни-бомбы, кружились смерчи, полыхали лесные пожары. Кит отклонил течение реки Эридан в сторону, и она полилась вниз мерцающим водопадом. Великан размахивал огромной дубиной, вышибая из гнезд звезды и посылая их вниз. Кентавр метал светящиеся стрелы.

— Пошевеливайтесь, рохли! — суетился голем. — Спускайтесь, не обращая внимания на их вызов. Это сводит их с ума куда больше, чем все другое, что вы могли бы сделать.

— А ведь верно! — поддакнул Честер. — Ты чертовски умен для кучки веревочек и смолы!

— Я — в здравом рассудке, потому что ни одна из дурацких эмоций реальности не влияет на мои мыслительные процессы, — отозвался Гранди. — И разумен как раз потому, что сделан из смолы и веревочек.

— И следовательно, только ты способен спасти нас от безумия, — рассудил Волшебник. — Ты — единственный, кто может ощущать объективную реальность. Потому что в тебе нет субъективного аспекта.

— Правильно, и разве это не здорово?

Тем не менее голем все же не выглядел счастливым.

Бинк вдруг понял, что Гранди с радостью предался бы безумию, даже зная, что оно заведет их в беду, лишь бы это стало доказательством его реальности. И всего только нереальность голема заставляла его цепляться за ту жизнь, которой он обладал. Какая парадоксальная судьба!

Совсем рядом с ним, в куст кошачей мяты вонзилась стрела. Растение взвыло и зашипело, покусывая древко, потом начало молотить по нему лапами-бутонами.

— О, как мне хочется пустить стрелу прямо ему под хвост! — вожделенно протянул Честер. — Этот кентавр позорит все наше племя...

— Сперва найди магическую деревяшку! — выпалил Гранди.

Одна из сбитых Великаном звезд пролетела над головой Бинка и подожгла резиновое дерево. Растение тут же невероятно растянулось, пытаясь оказаться подальше от своих же горящих ветвей. Вокруг расплылся тошнотворный запах.

— В таком дыму мы ничего не найдем! — Честер закашлялся.

— Тогда следуйте за мной! — скомандовал Гранди, восседая на рыбе. — Я покажу дорогу!

Кашляя и чихая они двинулись за големом. Над ними бушевали созвездия, забрасывая их всем, что попадалось под руку. Но небесные воители были не в состоянии победить, поскольку не имели возможности вступить в ближний бой. Безумие утрачивает силу, когда есть здравомыслящий лидер.

И все же оно не отступило! Кит снова плюхнулся в небесную реку и исступленно выплеснул ее из нового русла. Вода растеклась по звездному полю широким молочным потоком, заливая все вокруг. Потом она нашла еще одно русло, заструилась по нему, смыла несколько растущих там звезд, и полилась вниз, к земле.

— Посмотрите! — крикнул Бинк. — Мы — у самого подножья водопада!

Он оказался прав. Масса воды опускалась на них, подобно глобулярной лавине. В отчаянии они попытались спастись бегством, но вода ловила их на бегу, мгновенно промачивая насквозь и с грохотом обрушиваясь на землю. Сразу же образовался метровый слой пены. Вымазанный грязью Кромби съежился, его перья потеряли роскошный блеск. Честер обхватил руками свой торс, а Волшебник...

Добрый Волшебник стоял, закутавшись в большое, яркое, некогда махровое пляжное полотенце; оно сразу же пропиталось влагой, и Хамфри наверняка было бы лучше без него...

— Опять ошибся пузырьком, — глуповато похихикал он. — Хотел достать плащ...

Они наконец выбрались из-под водопада и пошлепали по разливающейся воде. Бинк задрожал от холода — водица в небесной реке оказалась ледяной. Поначалу безумие выглядело интригующим — когда ожили созвездия, — но теперь ему хотелось очутится дома, в тепле и сухости, рядом с женой.

Ах, Хэмели!.. Он особенно любил ее в «нормальной» стадии, когда она не была ни уродливой, и чрезмерно умной, ни особенно красивой и глупой. В этот короткий срединный период она всегда выглядела такой свежей, новой... Но вообще-то он любил ее во всех ее формах и фазах, с любым интеллектом, любил особенно в такие моменты, как теперь, когда был мокрым, озябшим, усталым и перепуганным.

Он отбил в сторону плавающую звезду, перенеся на нее свое раздражение. А яркая искорка была, наверно, столь же несчастна, как и он сам, — ее смыло с неба, и теперь она стала всего лишь плавающим мусором...

Здесь, к счастью, было слишком мелко для Кита, единственного небесного монстра, который сейчас мог представлять опасность... Путники выбирались из слякоти.

— В реальной жизни, — вслух подумал Честер, — видимо, прошла гроза...

Они шли бесконечно долго. Голем вел их в темноте, непрерывно понукая. Некоторое время их еще преследовал гнев созвездий, затем путники вошли под полог джунглей, и небесные обитатели потеряли их из виду. Но безумие все еще оставалось с ними. Им представлялось, что почва под ногами стала ореховым маслом; по нему было трудно идти. Деревья, опасные сами по себе, теперь словно приобрели дополнительно чужую злобность: они сделались пурпурными, загудели все разом и протягивали им зловещие овальные плоды.

Бинк знал, что безумие, каким бы оно ни казалось — добрым или злым — уничтожит их, если они ему безвольно поддадутся. Чувство самосохранения заставляло его все время сопротивляться, и это сопротивление. становилось тем сильнее, чем больший опыт он приобретал. Но все же ему никак пока не удавалось надежно и прочно пробиться к реальности. В некоторой степени то, что происходило с ним, напоминало иллюзии Королевы. Но безумие ведь действовало не только на восприятие, но и на эмоции, и потому было особенно опасным.

Бинк услышал, как голем закаркал, обращаясь к Кромби на языке грифонов, и увидел, как летающая рыба уселась тому на голову. По всей вероятности, она устала и ей надо было отдохнуть.

— Да, она заслужила награду, — кивнул Бинк. — За своевременную услугу...

— Награду? За что? — удивленно спросил голем.

Бинк уже хотел было ответить, но тут же понял, что это бесполезно: Гранди не был реальным, его ничто не волновало. Он лишь делал то, что ему полагалось делать, но человеческие совесть и сочувствие не были в него заложены.

— Просто поверь мне на слово: рыба заслуживает награды. Что ей хотелось бы получить?

— Сколько, однако, хлопот из-за какой-то ерунды, — пробормотал голем. Но все же — засвистел и забулькал, обращаясь к рыбе. — Она желает завести семью.

— Значит, надо всего лишь отыскать пару своего вида, — сказал Бинк. — Самца или самку. В зависимости от того, кто она сама.

Голем опять потолковал с рыбой, а затем пояснил:

— В Области Безумия она ничего не сможет для себя найти.

— Возможно, эту проблему мог бы решить кусочек магического дерева, — предположил Бинк. — По правде, каждому из нас не помешал бы такой кусочек. Мы настолько запутались с этим безумием, настолько завязали в грязи, что даже не удосужились подумать об очевидном. Посмотрим, сумет ли талант Кромби найти для нас такое дерево.

Кромби уныло каркнул, приняв просьбу. Крыло его указало на холмик трясущегося желе.

— Это — пиявочное дерево! — одернул его Гранди. — Мы не должны подходить к нему!

— Почему же? В тебе-то вообще нет крови... — Честера еще хватало на ерничество!

— Нужное нам дерево, по-видимому, находится за ним, — решил Бинк. — Очень хорошо, что талант Кромби продолжает работать. Но надо быть внимательным — случайных опасностей на дороге хоть отбавляй. Ночью, да еще в этом безумном состоянии... На такое способен только ты, Гранди.

— Хоть на что-то еще способен, — проворчал голем.

— Нам нужен свет, — сказал Честер. — Птичий кл... э-э, Кромби, где нам раздобыть безопасный свет?

Крыло грифона указало на стаю длинноногих, похожих на пузыри существ с вылупленными и жутко светящимися глазами. Бинк осторожно обошел их и увидел, что это — не животные, а растения: то, что выглядело ногами, на самом деле было стеблями. Он сорвал одно из них, и из глаз растения вырвался луч, ярко высветивший все впереди.

— Это фонарный цветок, — пояснил Гранди. — Поосторожнее с ним, не то можно поджечь лес.

Дождь уже прекратился, но с листьев еще капало.

— Сейчас больше опасностей вроде нет, — предположил Бинк.

Вооружившись фонарями, они отправились туда, куда до того указал Кромби: где-то там должно расти магическое дерево. Они пробирались извилистыми тропинками, обходя сомнительные места, на которые указывал голем. Не будь Гранди, они, без сомнения, не выжили бы среди природных ловушек джунглей. И при обычных обстоятельствах путь был бы не из легких, а уж безумцы и вовсе не одолели бы его.

Неожиданно они наткнулись на обломок гигантского ствола. У основания он был толще, чем можно было обхватить, а на высоте человеческого роста белел зазубренный слом.

— Наверно, это было могучее дерево! — сказал Бинк. — Хотел бы я знать, от чего оно погибло.

Они подошли поближе... и внезапно избавились от безумия. А светящиеся шары в их руках превратились в натуральные фонарные цветки, как и заверял голем. Густые джунгли показывали свою истинную магию взамен фальшивок, навеянных безумием. Более того — за всю жизнь (Бинк это сполна почувствовал) у него не было настолько ясной головы.

— Магия безумия обратилась в свою противоположность! — 'обрадованно воскликнул он. — Мы — опять абсолютно здравомыслящие! Такие, как наш голем!

— Посмотри-ка лучше на тропу, по которой мы сюда пришли! — не без волнения произнес Честер. — Кругом — ядовитые шипы, хищная трава. А вон нефтяные деревья! Да наши факелы могли взорвать весь лес!

— Я отлично это понимал! — Гранди обвел их горделивым взглядом. — Как вы полагаете, почему я на вас орал? Будь у меня нервы, они давно приросли бы к костям. Всякий раз, когда вы норовили свернуть с указанной дороги...

Все больше и больше фактов прояснялось для Бинка.

— Гранди, а почему ты вообще решил нам помочь? У тебя ведь нет эмоций, ты мог бы спокойно улететь на своей рыбе... А ты пошел на такой труд, на такой риск...

— Рыба! — вспомнил Гранди. — Ее надо наградить!

Он отломил щепку от массивного ствола и привязал ее к спинному плавнику своего «коня» выдранной из себя веревочкой.

— Браво! — Честер хлопнул в ладоши.

— Лети дальше, пучеглаз. — В интонации, с какой Гранди произнес эти слова, прозвучало нечто, напоминающее нежную привязанность. — До тех пор, пока с тобой будет эта щепка, ты будешь видеть в Области Безумия исключительно все в самых натуральных образах и обличиях. И сможешь отыскать себе даму сердца. И как только отыщешь — немедленно оторви щепку: насколько я понимаю, не очень-то приятно видеть даму сердца такой, какова она на самом деле.

Кромби согласно каркнул — его сочувственное восклицание не нуждалось в переводе.

Рыба тут же взлетела к ночному небу, выбрасывая мощную струю пузырьков и ловко лавируя между ветками. Освободившись от веса голема и подгоняемая страстной надеждой, она помчалась с нарастающей скоростью.

— Почему ты отпустил ее? — спросил Бинк.

— А разве у тебя совсем память отшибло? Ты же мне сам велел!

— Но почему у тебя все вышло так изящно? Ведь ты проявил к этому существу самые настоящие чувства.

— Быть не может! — фыркнул голем.

— А почему ты так возился с нами, несмотря на все опасности? Ведь если бы мы погибли, твоя служба у Волшебника тут же закончилась бы.

— И какой бы мне с того был прок? — Гранди чуть ли не сердито пнул своей кривой ножкой травинку.

— Ты обрел бы свободу. А вместо этого ты взял на себя массу хлопот, вынудив нас спуститься с «лестницы» и выведя в безопасное место. Ты в самом деле ничего такого не обязан был делать. Ты же переводчик, а не лидер!

— Эй ты, неудачник несчастный! Мне надоело слушать всякий вздор!

— Подумай сам, — не отставал Бинк, — к чему связываться с неудачником?

Некоторое время Гранди размышлял. Потом сказал:

— Наверное, я все-таки тоже сошел с ума.

— Да как ты мог сойти с ума, если на тебя безумие совершенно не действовало!

— Да что ты к нему прицепился! — с досадой произнес Честер. — Зачем ты дергаешь голема? Он славно поработал.

— Потому дергаю, что голем тщеславен, — сказал Бинк. — Он помог нам из одного тщеславия.

— Да потому, что я заботился о вас, недоумок! — завопил Гранди. — И зачем только надо подтверждать это... подтверждать, спасая вам жизнь?

Бинк затих. Кромби, Честер и Добрый Волшебник молча уставились на Гранди.

— Ну что я такого сказал? — сердито спросил голем. — Что вы, халявщики, пялитесь на меня?

Кромби каркнул.

— Птичий клюв говорит... — голем запнулся. — Он говорит... Ни черта не разберу, что он там говорит! Что со мной?

— Древесина данного дерева обращает магическую способность в ее противоположность, — проговорил Хамфри. — И твой талант отключился.

— Но я к дереву не прикасался!

— И мы тоже, — напомнил Бинк. — Но все мы сейчас в здравом уме. Видимо, потому, что воздействие этого обрубка настолько сильно, что... Словом, оно намного сильнее, чем воздействие щепки. Вот почему мы теперь способны воспринимать тебя таким, каков ты есть. Ты сам понимаешь, что именно ты сказал?

— Выходит, дерево испортило мой талант, так же, как и ваши? Но разве мы этого не знали?

— Оно меняет нашу магию, не меняя нас самих, — упрямо продолжал Бинк. — Поскольку мы — реальные.

— Но это означало бы, что я тоже наполовину реальный!

— И ты наполовину заботился, — добавил Честер.

— Это всего лишь оборот речи. У меня — нет эмоций!

— Отойди подальше от дерева, — посоветовал Бинк. — Выйди из области действия ствола. И тогда скажешь нам...

Гранди отошел в сторону и огляделся.

— Что ты видишь? — спросил Бинк.

— Джунгли изменились! — закричал голем. — Я сошел с ума!

— Заботься...— произнес Бинк. — Таким был Ответ Доброго Волшебника. В заботах о нашем спасении ты наполовину достиг и своей собственной цели. Ты начал постигать обязательства реального существа. Ты ощущаешь сочувствие и гнев, переживаешь удовольствие, отчаяние и неуверенность. Ты сделал то, что сделал, потому что совесть простирается за пределы логики. Стоит ли она того?

Гранди еще раз посмотрел на искаженные джунгли, какими они виделись с того места, куда не достигало воздействие магического дерева.

— Это безумие! — воскликнул он.

И все расхохотались.

ГЛАВА 9.

ДЕМОНЫ ВОДОВОРОТА

На рассвете они выбрались из Области Безумия. Каждый из путников держал кусок магического дерева. Они шли медленно. Время от времени у Кромби забирали его деревяшку, и тогда он безошибочно указывал, как лучше пройти в том или ином месте; после чего деревяшка возвращалась грифону, чтобы избавить его от безумия.

Едва выбравшись, они отыскали относительно безопасную «спальню». Это было дерево, тонкий коленчатый ствол которого напоминал журавлиную ногу, а крона — широкую и мягкую лежанку. Путешественники обложили ствол кусочками магической древесины — теперь никакая враждебная сила не могла к ним приблизиться, не обратившись в свою противоположность. Защита, разумеется, не была совершенной, но они настолько вымотались, что было уже не до выбора.

Несколько часов спустя Бинк проснулся, потянулся и спустился вниз. Кентавр остался спать на широкой ветви-кровати, свесив с нее все четыре копыта; по всей видимости, опыт, приобретенный за часы безумия — опыт лазания по деревьям, — добавил кентавру немагических талантов... Волшебник лежал в большом гнезде, свернувшись клубочком, — это свое гнездо он соорудил с помощью одного из своих пузырьков... Кромби, как и подобает солдату, уже проснулся, и теперь они вместе с големом осматривали окрестности.

— Что мне хотелось бы узнать... — начал Бинк, откусив изрядный кусок от буханки хлеба с изюмом, что Кромби сорвал с местного хлебного дерева; буханка была, правда, несколько переспелой, но все еще вполне съедобной.

Кормби каркнул голосом хорошо отдохнувшего грифона.

— ...кто погубил то магическое дерево, — закончил Гранди за Бинка и заодно перевел Кромби.

— О, ты опять переводишь!

— Сейчас я не прикасаюсь к деревяшке. — Голем нервно заерзал. — Но мне кажется, что я уже не такой реальный, каким был прошлой ночью, во время безумия.

— Какая-то часть реальности в тебе все равно должна остаться, — сказал Бинк. — Так бывает, когда приближаешься к цели. Шаг вперед — два шага назад, но ты не должен сдаваться.

Гранди заметно оживился.

— Слушай, а ведь это — положительный взгляд на вещи, мозги твои всмятку!

Бинк был рад, что ободрил голема, хотя его скверные манеры, не прибавлявшие ему симпатии окружающих, так и бросались в глаза.

— Откуда ты узнал, о чем я хочу спросить, заикнувшись давеча? Ну, насчет магического дерева?

— Ты всегда приходишь с вопросом, Бинк, — ответил голем. — Поэтому мы просто вычислили твой очередной вопрос и заранее узнали направление на объект этого твоего вопроса. И оно совпало со стволом магического дерева. Мы провели расследование. То, считай, был вызов для нас.

Какое любопытное применение таланта Кромби! Предвидеть ответы на будущие вопросы! Магия оказывается неистощимой на сюрпризы!

— Только реальным существам нравятся вызовы, — осторожно заметил Бинк.

— Наверно! Вызов превращения меня в реальное существо — для меня нечто вроде развлечения. Но теперь я знаю, что это осуществимо. Но у меня так и осталось мое лоскутное тело, и никакое количество моей заботы о ком бы то ни было не может его изменить. Это лишь означает, что теперь я боюсь смерти, которая неизбежно наступит когда-то. — Он передернул плечами, словно избавляясь от неприятной мысли. —Как бы там ни было, дерево уничтожило заклинание, направленное оттуда. — И он показал рукой.

Бинк проследил за направлением.

— Я вижу только озеро. А ведь великан, кажется, что-то говорил о... — Тревога, поднявшаяся в нем, не дала ему закончить.

— О демонах озера, наславших проклятие, которое погубило лес, — подтвердил Гранди. — Мы проверили: это то самое озеро.

С дерева спустился Хамфри.

— Запакую-ка я кусочек этого магического обломка в бутылочку, если только сработает моя магия. — Видно было, что он доволен этой своей затеей. — Никогда заранее не знаешь, когда что может пригодится...

— Произнеси заклинание, заставляющее его уноситься прочь от твоей бутылочки, — посоветовал с дерева Честер, — а потом возвращаться, — После неуклюжего маневрирования, из-за которого его знаменитая задняя половина не раз оказывалась в опасности, он тоже оказался рядом с ними на земле. Кентаврам явно нечего делать на деревьях.

Волшебник поставил бутылочку, положил рядом кусок магического дерева и прочитал заклинание. Что-то вспыхнуло, возник и медленно рассеялся клуб дыма.

— Готово!

На земле стояла закупоренная пробкой бутылочка. Рядом с ней лежал кусок дерева. Добрый Волшебник исчез.

— Куда он подевался? — тревожно спросил Бинк.

Кромби завертелся и вытянул крыло: точно на пузырек.

— Нет-нет! — с ужасом воскликнул Бинк. — Неужели его заклинание действительно сработало наоборот?! И затолкало в пузырек его самого?! — Он мгновенно ринулся, схватил бутылочку и выдернул пробку.

Вылетело облачко пара, раздалось, заклубилось, уплотнилось и вскоре превратилось в Доброго Волшебника; голову его покрывала еще теплая яичница.

— Совсем позабыл , что в этой бутылочке я хранил завтрак, — уныло проговорил он.

У Гранди не было больше сил сдерживать свои, совсем недавно приобретенные эмоции, и он расхохотался. Он рухнул на землю и стал кататься по ней, задыхаясь от смеха.

— О, сколько тревог пережил сей гном! — выдавил из себя голем между приступами хохота.

— Чувство юмора есть составная часть натуры реального существа, — изрек Честер.

— Что-то вроде того, — согласился Хамфри, не желая распространяться о подробностях. — Хорошо, что пузырек не попал в руки врага. Ведь его владелец обладает полной властью над содержимым.

Однако данное приключение не остановило Хамфри — он попытал снова... и снова... и снова... Наконец ему удалось подобрать заклинание, и кусочек дерева был заключен в бутылочку.

Бинк считал, что затраченные усилия с лихвой окупятся когда-нибудь. Теперь он, наконец узнал, как Добрый Волшебник собирает свою драгоценную и столь обширную коллекцию: он старательно упаковывал в бутылочки все, что, по его мнению, могло в будущем сгодиться.

И опять Бинк заметил знакомую кучечку земли.

— Волшебник! — позвал он. — Не пора ли разобраться и с этим? Кто делает эти кучки? И появляются ли они по всему Ксанфу, или только там, где оказываемся мы?

Хамфри склонился над кучкой.

— Пожалуй, стоит и разобраться, — буркнул он. — И на острове Сирены появилась кучечка, и возле нашего костяного лагеря... — Он вынул зеркало. — Что это за штука? — сурово и громко обратился он к нему.

Зеркало задумчиво затуманилось, потом прояснело. В нем появилось изображение червеподобного существа.

— Это же вихляк! — ужаснулся Бинк. — Неужели вихляки снова собираются роиться?!

— Это не вихляк! — возразил Честер. — Взгляни-ка повнимательнее — он раз в десять крупнее. — И, словно в подтверждение его слов, в зеркале появилась масштабная линейка и приложилась к червю: сразу стало понятно, что он в десять раз длиннее вихляка. — Ты что, совсем таксономии не знаешь? Это же сквигл.

— Сквигл? — тупо переспросил Бинк; ему не хотелось признаваться, что он даже не слышал про такое существо. — Но он так похож на вихляка-переростка.

— Они — двоюродные родственники, — пояснил Честер. — Сквиглы крупнее, медлительнее и не собираются в стаи. Это — одинокие существа, ползающие под землей. Совершенно безобидные.

— Но кучки земли...

— А, совсем забыл про них! Мне следовало бы опознать их раньше. Прорывая тоннель, они выбрасывают за собой землю, и если оказываются близко к поверхности, то в этом месте и образуется кучка. А когда они начинают двигаться дальше, новые порции земли затыкают образовавшееся отверстие. Вот почему остается кучка, а под ней — сырая почва.

— Но что они вообще делают?

— Просто роются в земле и оставляют кучки.

— А почему преследуют меня? Я к ним никакого отношения не имею.

— Возможно тут — простая случайность, — предположил Хамфри и обратился к зеркалу: — Вопрос: кто?

Зеркало потемнело.

— То же, что и Источник Магии? — спросил Хамфри.

Зеркало ответило отрицательно.

— Враг Бинка?

Появился улыбающийся младенец.

— Не то же самое, что демоны озера? — спросил Бинк.

Младенец опять улыбнулся.

— Ты хочешь сказать, то же самое?

— Не смущай зеркало своей антилогикой! — недовольно проворчал Хамфри. — Оно ведь уже согласилось с тем, что не то же самое!

— Да-да, — поспешно закивал Бинк. — Но все же если по пути нам придется пройти рядом с демонами, появится проблема. Коль скоро у нас есть враг, который все время следил за нами и всячески нам препятствовал, то он наверняка подобьет и демонов на какую-нибудь пакость.

— Полагаю, ты прав, — произнес Хамфри. — Возможно, настало время потратить еще толику моей драгоценной магии.

— Слава Волшебнику! — ехидно провозгласил Честер.

— Заткнись, лошадиная задница! — вспылил тот.— Дайте мне разобраться. Нужно ли нам проходить рядом с демонами озера, чтобы достичь цели нашего путешествия?

Зеркало улыбнулось.

— И демоны владеют проклятием, способным уничтожить лес?

Зеркало согласилось.

— Как лучше всего пройти, не попав в беду?

Зеркало показало Бинка, смотрящего спектакль на сцене.

Хамфри оглядел своих спутников.

— Кто-нибудь из вас видит в этом смысл?

Кромби коротко каркнул.

— А где нахожусь я? — перевел голем.

— А ну-ка перефразируй вопрос! — скороговоркой проговорил Волшебник. — Где находится Кромби в то время, когда Бинк смотрит спектакль?

Зеркало продемонстрировало одну из бутылочек Хамфри.

Грифон разразился потоком яростного карканья.

— Да заткнись ты, клювомозг! — взмолился голем. — Ты же знаешь, что я не могу произносить такие слова в обществе! Не могу, если хочу стать реальным.

— Тревогу клювомозга понять можно, — сказал Честер. — С какой стати ему торчать взаперти в каком-то пузырьке? А вдруг он не сможет выбраться?

— Кажется, переводчик все же я! — спесиво заметил Гранди, позабыв про недавнее смущение.

Хамфри отложил зеркало.

— Если ты не прислушаешься к моему совету, — уведомил он грифона, то — поступай по-своему, как знаешь.

— О, темпераментные реальные люди! Вы опять за свое? — раздосадованно проговорил Гранди. — Как, скажите, поступают рационально? Выслушивают советы, рассматривают альтернативы, обсуждают их, анализируют и, наконец, приходят к консенсусу.

— Ведь малявка показывает нам пример нездравого смысла, — заключил Честер.

— Какая именно малявка? — потребовал уточнения Гранди.

— Сдается мне, — угрожающе произнес Волшебник, — что для болтливого голема самое лучшее место — в пузырьке.

— Мы опять ссоримся! — Бинк был искренне удручен. — Если зеркало утверждает, что самый подходящий способ миновать демонов, путешествуя в бутылочке, то я скорее поставлю на это, чем на те препятствия, которые мы совсем недавно преодолели.

— Тебе-то что, тебе не придется рисковать! — выпалил Гранди. — Ты будешь смотреть свой дурацкий спектакль!

— А я верю в мое зеркало, — твердо сказал Хамфри, и зеркало так ярко вспыхнуло от смущения, что свечение его пробилось даже через куртку Волшебника. — И чтобы доказать это, я заключу в бутылочку самого себя. Полагаю, тот пузырек, в котором обитал Бьюрегард, достаточно приятно обставлен и вполне подойдет для двоих. Что вы скажете, если Кромби, Гранди и я войдем в бутылочку, а Бинк понесет ее? Тогда он сможет ехать на Честере, пока не наступит время для спектакля.

— Я согласен, — отозвался Бинк. Про себя он тайком гадал: прихватит ли Добрый Волшебник с собой и все остальные бутылочки? Это, правда, выглядело бы несколько парадоксально, но было вполне возможно. — Но ведь я не знаю точно, где находятся демоны, и совсем не желаю нарваться на них неожиданно. Если мы станем приближаться осторожно и с оглядкой, они, может быть, не так сильно распалятся?

Кромби показал на озеро.

— Да, знаю, — кивнул Бинк. — Но где именно возле озера? На берегу? На острове?.. Мне необходимо знать это. Пока я, ни о чем не подозревая, не зашел прямиком в проклятие, способное повалить целый лес....

Кромби каркнул и расправил крылья. Взлетев, он направился к озеру, гордо сверкая разноцветным опереньем.

— Подожди, птичьи мозги! — крикнул Честер. — Они же заметят тебя в воздухе! Ты нас всех выдашь!

Но грифон не прислушался к его словам.

Путники увидели, как Кромби грациозно развернулся над водой, расправив плюмаж из красных, голубых и белых перьев.

— Должен признать, — вздохнул Честер, — что этот вспыльчивый малый — очаровательное животное!

Но вдруг грифон сложил крылья и камнем полетел к воде, вращаясь в воздухе.

— Кошмар! — закричал Бинк. — Они сбили его с помощью своего проклятия!

Но тут грифон замедлил падение, остановился, взмыл вверх и, набрав высоту, полетел назад. О, кажется, все было с ним в порядке.

— Что случилось? — кинулся с вопросом Бинк, когда грифон приземлился. — Нарвался на их проклятие?

— Кррак! — ответил Кромби, кивнув Гранди. — Какое проклятие? Я просто вертелся, чтобы поточнее узнать, где находятся демоны. Они обитают под водой.

— Под водой? Как же тогда к ним попасть?

Хамфри достал новую бутылочку и протянул Бинку.

— Все сделают эти пилюли. Принимай по одной каждые два часа, пока будешь под водой. Они...

— Смотрите! — крикнул Честер. — Образуется холмик! Это — шпион!

Хамфри выхватил еще одну бутылочку, сорвал пробку и направил горлышко на разбухающий холмик. Из бутылочки вырвалась мощная струя пара и с силой ударила в холмик. Немедленно образовались кристаллы льда — холмик замерз.

— Огнетушитель, — разъяснил Волшебник. — Очень холодный. Теперь сквигл заморожен в тоннеле.

— Дайте, я убью его, пока могу до него добраться! — Честер взбудораженно рвался к холмику.

— Погоди-ка! — остановил его Бинк. — Как долго он останется замороженным?

— Две-три минуты, — ответил Хамфри. — Потом оттает и поползет дальше. Целый и невредимый.

— И не вспомнит о пропавших минутах?

— Он даже не осознает, что была задержка. Сквиглы не очень-то сообразительны.

— Тогда не надо убивать его! Надо всего лишь избавиться от его опеки. Он останется в убеждении, что была ложная тревога и мы тут вовсе не находились. Так он и сообщит своим хозяевам. И тем самым собьет врага с нашего следа.

Брови Волшебника удивленно приподнялись.

— Весьма-весьма разумно, Бинк! Теперь ты мыслишь уже почти как лидер. Итак, мы спрячемся в бутылочке, а вы с Честером понесете ее с собой. Быстрей, пока холмик не оттаял!

Грифон не избавился от сомнений, но все же подчинился. Волшебник установил пузырек, произнес заклинание, и — человек, грифон и голем тут же исчезли.

— Хватай пузырек! — крикнул Честер. — Прыгай мне на спину и держись! Время почти вышло!

Бинк забрав бутылочку, вскочил к? кентавра и вцепился в его гриву. Тот рванулся вперед. Через несколько секунд его копыта уже разбрызгивали воду на озерной прибрежной мели.

— Дай мне пилюлю!

Бинк вытряхнул из пузырька таблетку, молясь про себя, чтобы не рассыпать остальные от непрерывной тряски. Одну он сунул себе в рот, другую положил на протянутую ладонь кентавра.

— Надеюсь, это то, что надо! — крикнул он.

— Только еще одной неверной бутылочки сейчас не хватало! — отозвался Честер. — Проглотить пилюлю пенной изоляции...

Бинк содрогнулся. И надо же Честеру именно в эту минуту напомнить об этом! Изоляция, или огнетушитель-морозильник... О-о-о!

Он обернулся. То ли ему показалось, то ли холмик на самом деле шевельнулся и как будто начал расти... Успеют ли они вовремя скрыться? А что, если сквигл увидит их следы?

Честер, наконец, добрался до подводного обрыва, и они с головой погрузились в воду. Бинк непроизвольно поперхнулся, когда ему залило рот... Однако дышать водой оказалось столь же легко, как и воздухом. В сущности, вода сейчас и казалась воздухом, если пренебречь разницей в цвете. Они могли дышать!

Это ощущение о чем-то напомнило Бинку. И тут же высветилось в сознании: бал у Королевы! Там был иллюзорный подводный пейзаж, а тут — натуральный. К сожалению, надо было признать, что версия Королевы была красивее. Здесь же все выглядело мутным и тусклым.

Честер пробирался вперед, осторожно выбирая дорогу среди незнакомого подводного ландшафта. Вокруг его ног клубились мутные облачка ила. На путешественников уставилась любопытная рыба. Честер держал в руках лук — на случай, если повстречается какой-нибудь агрессивный подводный монстр. Вскоре, однако, их продвижение сделалось довольно скучным, хотя они и были предельно собраны и напряжены.

Бинк вытащил бутылочку с Волшебником и поднес ее к глазам. С трудом он разглядел крошечную фигурку грифона и еще более мелкую — человека. Они располагались в устланной коврами комнатушке, похожей на миниатюрное помещение дворца, и рассматривали движущиеся картинки в магическом зеркале. Да, устроились они, похоже с удобством. Сидеть там, без сомнения, было гораздо приятнее, чем пробираться в полумраке озера к неведомым демонам.

На ум пришла кошмарная мысль: вдруг он схватил бы не ту бутылочку и сейчас, вместо таблетки, сунул бы себе в рот самого Волшебника?.. Представив это, он перепугался до полусмерти...

Убедившись, что его друзья в безопасности, Бинк сунул пузырек в карман... Любопытно, а что получится, если его хорошенько встряхнуть?.. Бинку очень хотелось провести такой эксперимент, но в последнюю секунду он все же сдержался.

— Нанесем-ка мы визит демонам! — произнес он с наигранной бодростью.

Вскоре они приблизились к роскошному подводному замку. Он был построен из раковин — это означало, что он, вероятнее всего, был магическим: ведь морские раковины в озере не могут образоваться без магии! От башен замка к поверхности поднимались небольшие водовороты: очевидно, так обитателям поставлялся воздух. Вместо рва замок окружала толстая стена водорослей, которую патрулировали бдительные меч-рыбы.

— Что ж! Будем надеяться, что демоны достаточно приветливо встретят путешественников. — Он разглагольствовал все в том же псевдободром тоне; когда он говорил, изо рта не вырывались пузырьки — таблетки позволили ему полностью и сразу акклиматизироваться.

— Будем надеяться, что зеркало Волшебника знает свое дело! — настороженно заметил кентавр. — И если демоны заметили дурака-грифона, то не связали его с нами.

Они добрались до главных ворот. Из ила поднялся бегемот, похожий на одну огромную пасть.

— Стооой! — взревел он. — Ктооо идёоот?!

У него очень умело и звучно получалось долгое «о», и звук эхом отражался от пещеры, которую образовывала его утроба.

— Честер и Бинк, путешественники! — отозвался Бинк не без дрожи в голосе. — Мы хотели бы найти прибежище на ночь!

— Воот как! — удивился монстр. — Тогда прооо-хоодите! — И он еще шире разинул и без того исполинскую пасть.

Честер, неверно истолковав тягучие слова бегемота, схватился было за меч, но Бинк остановил его.

— Пооодооождиии! То бишь — стой! Я вспомнил гарголью... Кажется, он приглашает нас войти! Через рот.

Честер заглянул в тоннель чудовищной глотки — он мог бы проскакать по ней, не пригибая головы.

— Будь я проклят, если стану помогать съесть самого себя!

— Но это же вход в замок! Бегемот и есть вход!

Честер недоверчиво уставился на Бинка.

— Чтоб я охромел! Вход, значит?

И, уже больше не колеблясь, он галопом поскакал в глотку монстра.

Само собой, глотка тянулась до самого замка. В конце тоннеля замерцал свет, и вскоре путешественники оказались в просторном приемном холле. Стены его покрывали искусно сплетенные гобелены, а пол был выложен причудливо разукрашенными деревянными плитками.

Навстречу им вышел привлекательный — почти красивый — юноша. У него были роскошные, ухоженные локоны и аккуратные усы. Достойная принца одежда его была вышита яркими разноцветными нитями, а на ногах красовались мягкие туфли с острыми носками.

— Добро пожаловать в Замок Врат! — приветствовал он гостей. — Могу ли я узнать ваши имена и цель визита?

— Можете! — Честер, конечно же, был готов ко всяким сюрпризам.

— Итак? — несколько нетерпеливо спросил юноша после паузы.

— Так что же ты не спрашиваешь? — удивился Честер. — Я же разрешил тебе!

В уголках рта юноши дернулись мелкие мускулы, несколько подпортив его привлекательность.

— Вот — я спрашиваю!

— Я — кентавр Честер. А это — мой спутник Бинк. Он — человек.

— Я уже и так вижу. А ваша цель?

— Мы ищем Источник Магии, — ответил Бинк.

— О, вы сбились с пути, — поспешил заверить юноша. — Он находится в Деревне Амазонок. Это — к северу отсюда. Но прямой путь к Источнику опасен для вашего рассудка.

— Мы уже побывали там, — сказал Бинк. — Там отнюдь не главный Источник, а всего лишь место выхода магической пыли. То, что мы ищем, находится ниже. По имеющейся у нас информации, наиболее удобный путь пролегает через этот замок.

На лице юноши отобразилась едва-едва заметная ухмылка.

— О, вы сами откажетесь пойти этим путем!

— Испытайте нас. И увидите.

— Испытания — не в моей компетенции. Вам придется поговорить с хозяином замка.

— И то хорошо! — Бинк стал прикидывать, каким демоном может оказаться хозяин замка, имеющий такого послушного слугу-человека...

— Если вы будете столь любезны пройти сюда...

— Будем и любезны тоже, — перебил его Честер.

— Но до того нам нужно кое-что произвести с вашими копытами. У нас на полу — тиковый паркет, и мы не хотим, чтобы на нем остались царапины или выбоины.

— Тогда зачем же делать такой пол? — задиристо спросил Честер.

— Мы не покрывали паркетом пол в конюшне, — со спокойным сарказмом отозвался юноша-слуга. Он принес несколько дисков из мягкого материала. — Наложите по одному на каждое копыто. Они пристанут к ним, и ваша поступь будет смягчена.

— А не хочешь ли нацепить эту штуку себе на рот? — угрожающе спросил Честер.

— Лишь мелкая уступка! — прошептал сзади Бинк.

Хотя копыта Честера и выздоровели, когда целительный эликсир залечил все повреждения, причиненные лошадиной половине кентавра, они были достаточно жесткими и могли оставить на паркете следы.

— Не задирай беднягу! Демоны, надо думать, очень строги на этот счет и наказывают слуг за нарушение правил!

Честер неохотно приложил фетровые диски к копытам. Они тотчас же прилипли к ним и сделали шаг кентавра бесшумным.

Они миновали элегантный холл, спустились по застеленной ковром лестнице и вошли в небольшое помещение, где Честеру еле хватило места.

— Если это ваш главный зал... — начал было он.

Слуга коснулся кнопки. Дверь скользнула и закрылась. И тут комната вдруг тронулась с места.

Перепуганный Бинк уперся руками в стенки, а Честер пробил, хоть и смягченным копытом, дыру в полу.

— Полегче, гости дорогие! — нахмурился юноша. — Неужели вы никогда не ездили в лифте? Это — всего лишь неодушевленная магия: кабинка, которая поднимается или опускается, когда в нее входят. Так сохраняются лестницы от износа.

— А-а! — протянул Бинк, покраснев.

Комнатка остановилась, дверь скользнула в сторону. Они вышли в другой холл, и вскоре приблизились к покоям хозяина замка.

К удивлению Бинка, он оказался также человеком. Он был одет в богатую одежду из серебристой ткани, украшенную бриллиантами, но в таких же дурацких шлепанцах, как и слуга.

— Так вы предлагаете свои услуги в уплату за ночлег? — живо спросил он.

— Таков наш обычай, — ответил Бинк.

— И наш тоже! — приветливо кивнул хозяин. — Вы обладаете какими-нибудь особыми талантами?

О своем таланте Бинк рассказать не мог, а какой у Честера — не знал.

— Э-э, не совсем так. Но мы сильны и здоровы, и можем сделать какую-нибудь работу.

— Работу? Ну — только не это! — Хозяин помотал головой. — Здесь люди не работают.

— Вот как? — удивился Бинк. — А как же вы живете?

— Мы организуем, даем указания и — развлекаем. Ты умеешь чем-нибудь развлекать?

— Боюсь, что нет! — Бинк развел руками.

— Превосходно! Значит, из вас получатся идеальные зрители.

— Зрители?! — Бинк был уверен, что и Честер поражен не меньше его самого. Да, зеркало предсказало спектакль! — но быть зрителем — разве это услуга за приют и кров?

— Мы готовим своих артистов для развлечения публики и гостей. И берем за это плату услугами и материалами. Артист — весьма благородная профессия, как эстетически, так и практически. Но нам необходимо заранее измерить реакцию зрителей, чтобы с точностью знать, как именно нас встретят.

Зная репутацию замка, трудно было поверить в столь ничтожную плату.

— Стать зрителями, смотреть ваши представления — это все, что вы просите?! Разве это рациональная плата? Боюсь, мы не сможем представить даже более или менее толкового критического отчета...

— Совсем не обязательно! Наши магические мониторы измерят ваши реакции и примерно оценят их границы. Вам ничего не нужно будет делать — только честно реагировать!

— Это, пожалуй, мы сможем. — Однако, в голосе Бинка чувствовалось сомнение. — Если вас такое действительно устроит...

— Странная получается вещь! — произнес Честер. — Как же вышло, что вы заработали репутацию демонов?

Бинк смутился и пробормотал:

— Не очень-то дипломатично...

— Демонов?!.. Кто назвал нас демонами? — требовательно спросил хозяин.

— Людоед, — ответил Честер. — Он сказал, что вы своим проклятием погубили целый лес.

Хозяин потеребил бородку.

— Людоед выжил?

— Заткнись, Честер! — прошипел Бинк.

Но в кентавре уже взыграла природная склонность не подчиняться.

— Он всего лишь спасал свою даму-великаншу. А вы не захотели поддержать его естественное стремление к счастью. Вот поэтому...

— Ах да — тот самый великан... Полагаю, с его точки зрения нас и в самом деле можно назвать демонами. Для нас же демоническим будет разгрызание человеческих костей. Все зависит от личной перспективы.

Очевидно, кентавр не вызвал в хозяине враждебной реакции, но Бинк отнес такую удачу за счет чистого везения. Если, конечно, хозяин, как и его труппа, тоже не был актером. В этом случае их могут поджидать серьезные и тонко подстроенные неприятности.

— Тот людоед теперь стал вегетарианцем, — сказал Бинк. — Но я хотел бы спросить у вас: действительно ли вы владеете настолько разрушительным проклятием? И еще: почему вас так взволновало, чем занимается тот великан? У вас ведь нет причин опасаться людоедов на дне озера. К тому же, они и плавать-то не умеют.

— Да, у нас есть такие проклятия, — ответил хозяин. — Они требуют усилий всей нашей группы, сложения всей нашей магии. У нас нет индивидуальных талантов — только индивидуальные вклады в общее дело.

Бинк был поражен. Перед ним здесь оказалось целое общество, где таланты дублируются. Магия повторяет самое себя!

— Однако, — продолжал хозяин, — мы не накладываем свои проклятия бессистемно. На людоеде мы его использовали по чисто профессиональной причине. Он нарушил нашу монополию.

Гости не поняли хозяина.

— Вашу что?

— Мы держим в своих руках все официальные развлечения в южной части Ксанфа. А этот скверный актеришка пробрался на наше представление и украл нашу ведущую актрису. Мы не собираемся смиряться ни с подобными выходками, ни с конкуренцией.

— Великанша была вашей ведущей актрисой? — Поистине тут не перестанешь удивляться.

— Она была трансформированной нимфой и — непревзойденной актрисой. Все наши актеры великолепны, и вы сами это увидите. В той роли она играла самую людоедскую людоедку, какую только можно вообразить. Абсолютно ужасную! — Он смолк, очевидно, что-то припоминая. — Обладая таким артистическим темпераментом, она, в сущности, стала и вне сцены напоминать... да-да, людоедку. Примадонна...

— Тогда ошибку людоеда можно понять.

— Возможно. Но — не примириться с ней. Ему на том представлении совершенно было нечего делать. Пришлось отправить в утиль уже готовый спектакль. Он погубил нам целый сезон!

Бинку сейчас очень бы хотелось узнать, какой прием встретит великан-людоед, когда появится, чтобы спасти свою идеальную даму. Актрису в облике людоедки, да еще прямиком из замка демонов!

— А чем вам помешало дерево с магической древесиной? — напрямик спросил Честер.

— Люди ели его плоды и развлекались эффектами магии, которая становилась своей противоположностью. Ну как нам могла понравиться такая конкуренция?.. Вот мы его и уничтожили.

Честер выразительно посмотрел на Бинка, но — промолчал. Возможно в здешних людях действительно таилось нечто демоническое. Уничтожать все конкурирующие с ними виды развлечений...

— Так куда, говорите, вы направляетесь? — спросил наконец хозяин.

— К Источнику Магии, — ответил Бинк. — Насколько нам известно, он расположен под землей. А наилучший путь проходит через этот замок.

— Я не люблю шуток на свой счет. — Хозяин сразу посуровел. — Если вы не хотите рассказывать мне о своей миссии — это, без сомнения, ваше право. Но не оскорбляйте меня очевидными вымыслами.

У Бинка создалось впечатление, что для этого человека очевидность больший грех, чем вымысел.

— Послушай, демон... — Было видно, что Честер мужественно старается сдержаться. — Кентавры не лгут!

— Дай же мне самому разобраться! — поспешил встрять Бинк. — Тут — явное недоразумение. Мы ищем Источник Магии. Но нас, может быть, неверно информировали о том, каким образом до него добраться.

Хозяин смягчился.

— Вполне возможно, что дело обстоит именно так. Под замком находится только водоворот. Все что попадает в него, никогда не возвращается — исчезает бесследно. Наш замок — Врата. Мы охраняем водоворот и не позволяем ни о чем не подозревающим существам погибать ужасной смертью из-за собственной глупости. Кто сказал вам, что объект ваших поисков находится именно в этом направлении?

— Волшебник...

— Никогда не доверяйте Волшебникам! У всех у них на уме — одно недоброе.

— Гм, может быть и так, — неуверенно произнес Бинк, а Честер задумчиво кивнул. — Но, должен вам сказать, он говорил очень убедительно.

— Ах, они все говорят убедительно. — Хозяин мрачно отмахнулся и резко сменил тему. — Я покажу вам водоворот. Хотите? Тогда — прошу сюда!

Он подвел их к панели на стене. После его прикосновения она скользнула в сторону. За ней оказалась блестящая поверхность похожего на стекло материала. Нет, то было не стекло — поверхность двигалась. Были видны перемещающиеся горизонтальные неровности. Вглядевшись сквозь мутную преграду, Бинк рассмотрел объемную картину.

То была полая колонна, диаметром примерно вдвое больше расставленных рук. Ее заполняла вода, вращавшаяся с большой скоростью. Или — стекающая вниз по спирали...

— Водоворот! — воскликнул Честер. — Мы смотрим на нижнюю часть!

— Совершенно верно! — с гордостью произнес хозяин. — Мы соорудили замок вокруг него, заключив его в полую колонну при помощи магии. В него бросают преступников и прочие нежелательные и опасные элементы, и они исчезают в нем навсегда. Самое действенное средство устрашения.

Ну еще бы! Масса движущейся жидкости внушала почтительный трепет своей гладкой мощью. Но одновременно и пугала. И при всем том, она все-таки и по-своему притягивала, подобно пению Сирены или безумию.

Бинк с трудом отвел глаза.

— Но куда он течет?

— А кто осмелится узнать это? — спросил в свою очередь хозяин, выразительно шевельнув бровями.

Он установил панель на место, и зрелище водоворота исчезло.

— Ну... достаточно вопросов, — решил хозяин. — Мы накормим и напоим вас. А затем вы станете смотреть наш спектакль...

Обед оказался великолепным. Его подавали очаровательные молодые женщины, лишь чуть прикрытые зелеными накидками. Они оказывали путешественникам явно преувеличенное внимание; особенно — Честеру. Казалось, они были восхищены и его мускулистой человеческой, и прекрасной лошадиной половинами. И Бинк в который раз стал изводить себя вопросом: что такое особенное видится девушкам в лошадях?.. Сирене также не терпелось покататься верхом!

Наконец наевшихся до отвала Честера и Бинка отвели в театр. Сцена оказалась в несколько раз больше зрительного зала. По всей вероятности, эти люди больше любили играть сами, нежели смотреть.

Занавес поднялся, и представление началось: костюмированное действо, густо напичканное храбрыми фехтовальщиками, роскошными женщинами и смешными клоунами. Все они были в ярких безвкусных костюмах. Правда, дуэли были вполне впечатляющими, но Бинк подумал, насколько же умелыми оказались бы те же мужчины, с таким же оружием в руках, если бы стали участниками реального сражения? Есть ведь существенная разница между техническим сценическим мастерством и необходимыми для сражения смекалкой и мужеством!.. Да, женщины были прелестно обольстительными — но окажутся ли их формы столь же пышны без специальных одежд и приспособлений, а они сами — столь же остроумны без заученных наизусть строк?..

— Вы не находите нашу продукцию развлекательной? — спросил хозяин.

— Я предпочитаю жизнь, — честно ответил Бинк.

И хозяин сделал пометку в блокноте: ДОБАВИТЬ РЕАЛИЗМА.

Затем по ходу пьесы шла музыкальная сцена. Героиня спела приятную песенку о потере и тоске, размышляя о своем неверном возлюбленном, и просто невероятно трудно было представить, как любой болван — каким бы болваном он ни был — мог оказаться неверным столь милому и желанному существу?! Против воли Бинку опять вспомнилась, конечно, Хэмели, и он снова затосковал о ней. Рядом с ним стоял погруженный в свои непроницаемые мысли Честер: возможно, он также вспоминал свою жену Чери — на самом деле очаровательную леди-кентавр.

И тут к песне добавился навязчиво-приятный аккомпанемент. Заиграла флейта, и звук ее был настолько ясным и чистым, что прямо-таки посрамил голос певицы. Бинк поискал глазами флейтиста (или, возможно, флейтистку), но увидел лишь инструмент — сверкающую серебристую флейту, висящую в воздухе неподалеку от героини и играющую сама по себе. Магическая флейта!

Удивленная актриса перестала петь, а флейта все продолжала играть. Более того — освободившись от ограничений голоса певицы, она исполнила арию феноменальной сложности и красоты. Теперь все актеры стояли на сцене и слушали — для них флейта оказалась такой же неожиданностью, как и для Бинка.

Хозяин вскочил.

— Кто запустил эту магию?!

Отзыва не последовало; все были поглощены мелодией флейты.

— Очистить сцену! — повелительно возвысил голос хозяин; лицо его покраснело от гнева. — Все до единого — вон! Вон!

Актеры медленно потянулись за кулисы, оглядываясь на одинокий инструмент. Сцена опустела. Но флейта все еще играла, переходя от одной мелодии к другой, и каждая была красивее предыдущей.

Хозяин схватил Бинка за плечи.

— Твоя работа?! — Он чуть ли не задыхался.

Бинк с трудом оторвал взгляд от флейты.

— Я не обладаю такой магией!

И тут же хозяин вцепился в мускулистую руку Честера.

— Ты... Тогда это ты!

Честер повернул к нему голову.

— Что? — спросил он, словно выходя из оцепенения, и в ту же секунду флейта исчезла, а музыка смолкла.

— Честер! — крикнул озаренный Бинк. — Твой талант! Вся красота — в твоей душе! Красота, до сих пор подавленная! Потому что была связана с твоей магией! А как кентавр ты не мог...

— Мой талант? — Честер был изумлен. — Получается, это сделал я?!.. Но я никогда не осмеливался... Кто бы поверил...

— Сыграй еще! — взмолился Бинк. — Сотвори чудесную музыку! Докажи, что обладаешь магией! Как это сделал твой дядя-герой, отшельник Герман!

— Да, — кивнул Честер. — Хорошо.

Он сосредоточился. Флейта появилась снова и опять заиграла. И странно! — довольно уродливое лицо кентавра казалось все меньше и меньше таким.

Но — это не так уж и странно, понял Бинк. Выражение грубости на лице Честера было следствием его же собственных привычек к постоянному ворчанию и недовольству чем-нибудь. Теперь же это выражение растаяло — он в нем больше не нуждался.

— Тебе уже не потребуется год служить у Волшебника! — радостно напомнил Бинк. — Ты сам обнаружил свой талант.

— Какая отвратительная наглость! — возмущенно выкрикнул хозяин. — Вы приняли наше гостеприимство, пообещав взамен оказать нам услугу в качестве зрителей! Но оказывается, ты не зритель — ты сам артист! Вы нарушили наше соглашение!

Тут к Честеру вернулась часть его прежней строптивости и вспыльчивости. И флейта издала фальшивую ноту.

— В хвост и в гриву! — зарычал кентавр. — Я всего лишь подыгрывал песенке вашей героини! Играйте пьесу дальше — я буду смотреть и аккомпанировать.

— Сомневаюсь! — мрачно ответил хозяин. — В нашей среде мы не допускаем выступлений тех, кто не является членом гильдии. Мы сохраняем монополию!

— И что вы собираетесь сделать? — спросил Честер. — Закатить истерику?.. То бишь, наслать проклятие?

— Послушай... Не надо, Честер! — Бинк чуть не умоляюще посмотрел на друга.

— Я не потерплю подобного высокомерия от какого-то получеловека! — продолжал бушевать хозяин.

— Ах вот как! — вспыхнул кентавр. Сделав непристойный жест, он схватил хозяина за ворот рубашки и легко оторвал от пола. — Повтори...

— Честер! — протестующе крикнул Бинк. — Не забывай: мы — гости!

— Уже не гости! — прохрипел хозяин. — Убирайтесь из замка, пока мы не уничтожили вас! За такую наглость...

— Наглость — что я играл на магической флейте? Это ты называешь наглостью? — Честер не хотел верить своим ушам. — А тебе понравится, если я сейчас возьму и засуну эту флейту тебе в...

— Честер! — во весь голос заорал Бинк, тем не менее понимая позицию кентавра и даже испытывая к ней симпатию. И тут он произнес единственное имя, способное хоть как-то ослабить ярость его друга: — Чери бы это не понравилось...

— О, я не стану делать этого с ней! — громыхнул в ответ Честер, и — уже чуть утихомиренный — добавил: — И, конечно, не флейту...

Все это время кентавр держал хозяина на весу. Неожиданно рубашка порвалась, и тот позорно шлепнулся на пол. И даже более, чем позорно: он приземлился на свежую кучку грязи.

В сущности, это заметно смягчило падение и спасло хозяина от возможного синяка, зато многократно увеличило его неистовство.

— Грязь! Это животное бросило меня в грязь!

— Что ж, там тебе и место! — огрызнулся Честер. — Я только что подумал и решил, что не стану пачкать о тебя мою чистую серебряную флейту. — Он посмотрел на Бинка. — Я рад, что она серебряная, а не из какого-нибудь дешевого металла. Тут сразу видно качество!

— Конечно-конечно! — торопливо согласился Бинк. — Если бы мы теперь могли уйти...

— Как оказалась грязь на моем тиковом паркете! — грозно крикнул хозяин. Вокруг него уже собралась толпа актеров и слуг; они безмерно лебезили, помогли ему встать, подобострастно чистили его одежду...

— Это — сквигл! — с тревогой проговорил Бинк.— Он снова отыскал нас!

— А, так это ваш приятель! — взвизгнул хозяин, драматически переходя от одной степени ярости к другой. — Очень жаль, что я не знал! Сперва мы проклянем его! — И он наставил на кучку грязи трясущийся от возбуждения палец. — Все вместе! и-раз, и-два, и-три!

Все взялись за руки и сосредоточились. При счете «три» из пальца хозяина вспышкой молнии вырвалось проклятие. Молния оказалась шаровой — сверкающая масса размером с кулак устремилась вниз и коснулась кучки. И тут же исчезла — то ли взорвалась беззвучно, то ли проникла в землю. На мгновение нахлынула темнота и едко запахло, потом сразу посветлело, воздух очистился, и на полу не осталось ничего: ни грязи, ни сквигла, ни... участка пола.

Хозяин с удовлетворением посмотрел на дыру.

— Это чудовище нас больше не потревожит... А теперь — твоя очередь, получеловек! — Он поднял свой ужасный палец и наставил на Честера. — И-раз, и-два...

Бинк бросился вперед и оттолкнул его руку в сторону. Вырвавшееся проклятие ударилось в колонну. Опять на мгновение все погрузилось во тьму, и кусок колонны превратился в ничто.

— Посмотри, что ты натворил! — хозяин изошел истошным криком.

Бинк молчал. Вероятно, за неудачный выстрел нес ответственность его собственный талант. В конце концов, должно же было это проклятие хоть что-нибудь уничтожить! Да уж — Бинк сам мог не опасаться. Но вот Честер...

— Давай сматываться! — шепнул Бинк. — Подбрось меня туда, куда его проклятие не дотянется!

Честер, уже взявшийся за меч, снова сунул его в ножны.

— Правильно! Я-то могу за себя постоять. Но ты... Ты всего лишь человек. Прыгай на спину!

Бинк стремглав взлетел на спину кентавра, и они рванулись прочь как раз в тот момент, когда хозяин снова вытянул палец. Честер галопом промчался через холл; его копыт почти не было слышно — на них все еще держались фетровые диски.

С шумом, воем и гамом демоны кинулись в погоню.

— Где здесь выход? — крикнул Бинк.

— Откуда мне знать? Это вопрос для птичьего клюва. — Я — всего лишь бывший гость демонов...

Ах, старина Честер! Весь — колючки и бравада...

— Мы — где-то на верхнем этаже! — торопливо говорил Бинк. — Правда, они, видишь ли, не желают пользоваться лестницами. Но мы могли бы выбить окно и поплыть... — Он сунул руку в карман и нащупал пузырек с Волшебником и Кромби, затем снова поспешно стал шарить, пока не нащупал пузырек с пилюлями для дыхания под водой. Сейчас нельзя было допустить ни малейшей ошибки! — Надо, Честер, проглотить таблетки! Прошло уже больше двух часов...

Они проглотили их на скаку и теперь были готовы оказаться в воде, если смогут найти ее. Пока что хорошо было и то, что они оторвались от преследователей — никто из людей не в силах состязаться в скорости с кентавром!

Бинку пришла в голову новая мысль.

— Мы же не стремимся выбраться наверх, не так ли? Нам ведь больше надо — вниз, к Источнику Магии!

— Как раз от того места нас и старались отпугнуть! — согласился Честер. — И он развернулся столь же ловко, как некогда уклонялся от ананасовых бомб: поджав передние нота и задней частью повернувшись вокруг оси. И затем легким галопом пустился туда, откуда они только что примчались.

— Стой! — завопил Бинк. — Это самоубийство! Мы даже не знаем, где расположен вход в водоворот!

— Водоворот — в центре замка. Вопрос архитектурной стабильности! — отозвался Честер. — Кроме того, я обладаю собственным прекрасным ощущением направления. И знаю примерно, как отсюда добраться до водоворота! Я готов проделать и свой, личный, выход!

Бинк почти всегда упускал из виду, что за грубоватым фасадом кентавра кроется острый ум. Да уж — Честер знал, что делает!

Они завернули за угол и сразу же врезались прямо в группу преследователей. Те разлетелись во все стороны, но из мешанины тел вырвалось вдруг массивное проклятие и погналось за Честером.

Это заметил нервно озиравшийся Бинк.

— Быстрее, Честер! У тебя на хвосте — молния! Проклятие!

— На хвосте?! — негодующе переспросил Честер и рванулся вперед. Вот как — против угрозы своему некрасивому лицу он не возражал, зато прекрасная задняя часть была для него едва ли не священна.

Проклятие, видя цель, неуклонно продолжало их преследовать.

— От этого нам не уйти! — От отчаяния у Бинка сжалось сердце. — Оно замкнуто на нас. Как то, другое, было замкнуто на великана-людоеда...

— Не поклясться ли нам, что никогда больше не будем грызть кости?

— Человеческие — мне, по крайней мере, не по зубам...

— Кажется, впереди — водоворот! — предупредил Честер. — Держись! Я прыгаю в него!

Он ринулся прямо в глухую деревянную панель — под ударом копыт она разлетелась в щепки. И кентавр со всадником рухнули в водоворот...

Жуткий вихрь поглотил Бинка, грубо швыряя его из стороны в сторону и увлекая все ниже и ниже; он лишь мельком успел увидеть вызывающую ужас темную центральную шахту. И последней его мыслью было; что там с преследующим их проклятием? После чего он по спирали скользнул в забытие.

ГЛАВА 10.

ДРАГОЦЕННАЯ НИМФА

Бинк очнулся совершенно разбитым и голым; однако холода он не ощущал. Он лежал, распростертый на берегу теплого, мерцающего озера. Осознав это, он вытянул из воды ноги: тут могли водится опасные хищники.

Потом он услышал стон. Чуть подальше лежал кентавр, неуклюже раскинувшийся и неподвижный.

Бинк вспомнил: они спускались по водовороту. Да, кошмарный водоворот... Если бы не таблетки, позволявшие дышать под водой, с ним и кентавром было бы покончено в первые же минуты... Превозмогая боль во всем теле, Бинк поднялся и заковылял к Честеру.

— Как ты?.. Ты жив?

Ответа не последовало.

Пройдя несколько шагов, Бинк вдруг обратил внимание на что-то блестящее. Что это — звезда или драгоценный камень? Предмет лежал у самой воды; Бинк с трудом нагнулся и поднял его — то был всего лишь осколок стекла.

Честер снова застонал и приподнял голову.

— Ничего... Нужно, видимо, нечто посильнее просто водоворота, чтобы... чтобы вышибить дух из кентавра... Но все-таки, кажется, не намного сильнее...

Бинк кое-как преодолел оставшееся между ними расстояние и помог другу подняться. Затем провел рукой по его крупу, и Честер вдруг отпрянул, точно его укусили.

— Эй! Ты меня порезать хочешь, что ли?

— A-а, прости... Я нашел осколок... Вот. — Бинк присмотрелся к своей находке. — О! Да там что-то есть! Это же...

Честер распрямился, встряхнулся, как бы привыкая снова стоять на ногах, затем протянул руку.

— Дай-ка взглянуть! — Он взял осколок, поднес к глазам, и они тут же округлились от удивления. — В хвост и в гриву! Так это же Хамфри!

— Что?! — Бинку показалось, что от слабости он ослышался.

— При таком тусклом свете плохо видно, но это точно Хамфри! Ты же нашел осколок зеркала! Того, магического. Видимо, его случайно выбросило на берег. Что же такое случилось с Добрым Волшебником?

— Я потерял бутылочку! — в ужасе закричал Бинк. — Она была у меня в кармане... — И его рука беспомощно скользнула по голому телу — там, где должен был находиться карман.

— Но ведь зеркало оставалось с ним! — недоуменно проговорил Честер. — Как мог хотя бы один осколок оказаться вне того пузырька? Если только...

— Если только он не разбился, — убито закончил Бинк. — В таком случае...

— В таком случае они освободились. Но где... И в каком состоянии? У них же не было пилюль для дыхания под водой!

— И если бутылочка разбилась в тот момент, когда вырвалось проклятие...

Честер пристально вглядывался в осколок зеркала.

— Хамфри, по-моему, в порядке... Да вот и грифон рядом с ним! Словом, они еще в бутылочке!

Бинк протер глаза и тоже присмотрелся.

— Верно! Вот — изогнутые стеклянные стены, вот ковры... Правда, у них там небольшой ералаш... Но сама бутылочка определенно цела. — Он облегченно вздохнул. — Смотри-ка! У них — другой осколок зеркала! — Бинк помахал рукой. — Привет, ребята!

Хамфри помахал в ответ.

— Он видит нас в своем осколке! — оживился Честер. — Да ведь это просто невозможно — разбитое-то зеркало находится здесь!

— Э, когда дело касается магии, все возможно, — ответил Бинк. Слова эти были ходячим трюизмом, но сейчас Бинк, произнеся их, тут же в них и усомнился.

— Посмотри, какой там у них беспорядок, сколько всяких обломков, — заметил кентавр. — По всей видимости, бутылочка хорошо покувыркалась и постукалась!

— И зеркало разбилось, а кусочек его попал к нам, — неуверенно сказал Бинк. — Он оказался именно в том месте, где мы смогли его найти... Поразительная случайность, даже если мы и согласимся поверить в случайность.

— Во что же нам еще верить?

Бинк ничего не мог ответить. Его талант действовал через кажущиеся случайности — наверняка он замешан и здесь. Но почему тогда кусок зеркала, почему не выбросило на берег бутылочку с Волшебником?

— Мы видим их, но не слышим. Хорошо бы написать записку...

Но писать им было не на чем и нечем.

— Надо найти бутылочку и выпустить их. — Честер уже заметно оправился, постепенно приобретая прежний внушительный вид.

— Само собой... — Бинк поднес осколок ближе к губам и, тщательно выговаривая каждую букву, произнес:

— Где вы? — Он повторил это несколько раз.

Хамфри развел руками и показал на стенки бутылочки: за ними бурлила вода, огибая стекло фосфоресцирующими струями. Похоже было, что бутылочка — где-то в реке, и ее уносит течением... Но куда?

— Думается мне, толку от зеркала мало, — сказал Честер. — Кромби может указать направление на нас — но не попасть к нам. А мы не знаем направления, в котором искать этот пузырек...

— Значит, надо идти вниз по течению реки. Скорее всего, она вытекает из этого озера, куда впадает водоворот. Но если мы пойдем вниз по реке...

— То задержимся с поисками Источника Магии, так?

Бинк задумался.

— Вот что, — решительно произнес он наконец. — Поиски пождут. Надо спасать друзей.

— Предпочтительнее, — согласился кентавр. — Даже этого нахального грифона...

— Тебе что, в самом деле так неприятен Кромби?

— Как сказать... Он — забияка, вроде меня. В этом я, пожалуй, не могу его винить. Но мне хотелось бы разок помериться с ним силой — просто так, на память.

Мужское соперничество. Да, Бинк его хорошо понимал, так как сам нередко испытывал нечто подобное... Но сейчас предстояли дела поважнее.

— Пить хочется, — сказал Бинк и направился к воде.

— А ты не обратил внимания, — остановил его Честер, — что в озере нет жизни? Ни рыб, ни монстров, ни растений, ни животных на берегу. Когда мы спускались к замку, попалась только одна рыбина-уродина — должно быть, произведение какой-то магии.

— Нет жизни, — повторил Бинк. — Но мы-то в порядке, так что...

— Мы еще не пили из него. А если и наглотались воды, так свежей, из водоворота. Плюс действие пилюль.

— Ты прав, — хмуро признал Бинк.

— Я вот что еще подумал: не открылась ли пробка в пузырьке Хамфри? Тогда он мог получить порцию этой воды и снова втащить внутрь пробку. Скажем, сразу после того, как зеркало разбилось.

— Могло быть и так, — согласился Бинк. — Нам, конечно, лучше не рисковать... Скоро потребуется и еда... Давай-ка осмотрим окрестности. Нам не спасти Волшебника, если мы не позаботимся о себе.

— Правильно! И первым делом надо...

— Отыскать мою одежду!

Она, вместе с мечом Бинка, нашлась чуть дальше, на берегу. Поразительное везение! (Опять магическая случайность?) Но у всякого везения есть предел — бутылочки в кармане не было. Честер сохранил свое оружие и лассо, и потому был, как говорится, при полном параде.

Они зашагали по подземным проходам, оставив подозрительную реку за спиной. Глаза их постепенно привыкли к тускло освещенным подземным пространствам. Бинк очень надеялся, что здесь нет никельпедов, но все-таки был предельно осторожен. Он не стал говорить вслух о своих опасениях — зачем напрасно расстраивать Честера?.. Пройденный путь они отмечали крестиками на полу, хотя Бинк и сомневался в эффективности такого метода.

Шло время, и путь казался бесконечным — если, к тому же, учесть, что они толком не знали, куда идут.

Поначалу Бинк испытывал лишь легкую жажду. Однако теперь, когда он знал, что воды нет и неизвестно, когда будет, жажда становилась все сильнее и сильнее. Сколько же еще им придется прошагать, пока...

Внезапно они увидели свет — настоящий свет, а не тусклое сумеречное свечение. Поспешно, но соблюдая осторожность, они подошли ближе и... увидели магический фонарь, висящий на каменном выступе. Его магическое сияние было мягким и приятным, но он ничего не освещал — в коридоре ничего не было.

— Люди... или гоблины?.. — Бинк был полон и надежд, и тревоги.

Честер снял фонарь и внимательно осмотрел его.

— Похоже на работу фей, — проговорил он рассудительно. — Гоблинам свет не особенно-то и нужен. И, в любом случае, работа очень тонкая.

— Даже феи не обязательно настроены приветливо, — сказал Бинк. — Но все же лучше рискнуть, чем голодать, неизвестно на что рассчитывая...

Прихватив фонарь, они отправились дальше, обретя некоторую надежду. Однако пока что никто им не повстречался. Вполне возможно, кто-то (или что-то) зажег фонарь, чтобы осветить проход, оставил его и — ушел. Странно.

Усталые, грязные, голодные и мучимые жаждой, они отыскали валун и присели на него отдохнуть.

— Ах, как надо найти какую-нибудь еду. Или хотя бы — воду. — Бинк силился говорить спокойно и невозмутимо. — Кажется, в главном коридоре мы ничего не найдем. Но... — Он вдруг замолк и прислушался. — Неужели...

Честер склонил голову набок.

— Ага, я тоже слышу. Капает вода. Знаешь, мне не хотелось тебе говорить, но у меня тоже язык ко рту присох. Если бы нам удалось...

— Кажется, капает за этой стеной!

— Отойди-ка... — Кентавр повернулся к стене лучшей своей половиной и лягнул.

Кусок стены обвалился. Теперь звук стекающей по камню воды стал громче.

— Дай-ка я пролезу в дыру. — Бинк поднялся. — Если мне удастся набрать горсть воды...

Честер снял с плеча свернутую кольцами веревку и затянул петлю на поясе Бинка.

— На всякий случай... Кто знает, что там, в темноте. Если ты провалишься куда-нибудь, то я, по крайней мере, смогу тебя вытащить.

— Хорошо! — кивнул Бинк. — Подай-ка мне фонарь!

Он протиснулся в отверстие, слез с кучи обломков и очутился в просторной пещере неправильной формы. Пол под небольшим уклоном уходил в темноту. Оттуда и доносился звук текущей воды.

Осторожно ступая и волоча за собой веревку, Бинк двинулся вперед. Звук воды становился искусительно громким, а жажда — нестерпимой. Бинк внимательно прислушался, стараясь по звуку определить, где течет вода. Исследования эти привели к расщелине в полу, и он посветил туда фонарем. Теперь наконец он увидел внизу блеск воды.

Он уперся плечом в край расщелины, протянул пальцы, и они коснулись воды.

Но как поднять воду наверх?.. После недолгого раздумья он оторвал полоску ткани от уже разорванного рукава и опустил ее в воду. Дав ткани напитаться, Бинк вытащил полоску.

И вдруг вдалеке послышалось тихое пение. Бинк тревожно напрягся. Неужели сюда добрались демоны озера? Вряд ли — ведь они были обитателями именно озера, а не пещер, и, как признался сам хозяин замка, совершенно ничего не знали о том, что расположено ниже него. Стало быть, поет кто-то из жителей пещер. И не исключено, как раз владелец магического фонаря.

Пока он высасывал из намоченной тряпки воду, пение стало намного громче. До Бинка донесся аромат свежих цветов.

Чистая прохладная жидкость лилась ему в рот — никогда он еще не пил такой вкусной воды!

Затем произошло нечто странное. Бинк смутно ощутил легкое головокружение. Но — вовсе не такое, что вызывает тошноту и слабость, а наоборот: на удивление приятное. Он мгновенно почувствовал себя снова здоровым, бодрым и сильным, полным душевной свежести. Ах, какая превосходная вода!

Он снова спустил тряпку в расщелину, чтобы набрать воды для Честера. Конечно, это очень примитивный и жалкий способ напиться, но лучше уж так, чем никак.

Лежа с опущенной в расщелину рукой, он снова услышал пение. То была нимфа. Голос ее нельзя было считать совершенным, но все-таки он звучал молодо, приятно и радостно. И по телу Бинка пробежала сладостная дрожь.

Он вытащил тряпку и положил на пол пещеры. Потом взял фонарь и пошел на голос. Тот доносился откуда-то из-за источника, и вскоре веревка на поясе Бинка туго натянулась. Он развязал ее, бросил на пол и пошел дальше.

Теперь он заметил луч света, вырывающийся из трещины. Поющая нимфа находилась за стеной. Бинк тихо опустился на колени и прильнул глазом к трещине.

Она сидела на серебряном стуле, сортируя содержимое бочонка, наполненного драгоценными камнями. Камни ярко сверкали, бросая на стены разноцветные отблески. Она была типичной нимфой, с длинными обнаженными ногами, едва прикрытыми легкой юбочкой, с тонкой талией, пышной грудью и невинным лицом с большими глазами. Ее волосы сверкали, подобно драгоценностям в бочонке.

Бинку не раз доводилось видеть нимф, похожих на нее. Каждая из них была связана с деревом, скалой, ручьем, озером или горой. Но все они были настолько похожи одна на другую лицом и фигурой, что их красота стала расхожим сравнением. Казалось, некий Волшебник установил идеал женской красоты и распространил его для украшения по всему Ксанфу, привязав каждую нимфу к местным достопримечательностям, чтобы это распределение оказалось равномерным. Так что и в этой не было ничего особенного. Зато драгоценные камни составляли, несомненно, феноменальное богатство.

Но на камни Бинк бросил лишь мимолетный взгляд — его глаза не отрывались от нимфы. Она... он ощутил к ней... восторженное обожание.

«Да что я тут делаю?! — вдруг спросил он сам себя. — Почему торчу тут, когда Честер хочет пить?!» И в ответ на собственные вопросы он лишь тоскливо вздохнул.

Нимфа услышала его вздох. Она настороженно подняла глаза, прервав свою простенькую мелодию, но увидеть его не смогла. Недоумевая, она тряхнула своими девичьими локонами и вернулась к работе. Скорее всего, она решила, что чей-то вздох ей послышался.

— Нет, я здесь! — крикнул Бинк, сам удивившись своей решимости. — Я за стеной!

Она завизжала (о, даже визг ее оказался на удивление приятным), вскочила и побежала прочь. Бочонок опрокинулся, драгоценности рассыпались по полу.

— Погоди! Не убегай! — громко позвал Бинк и с такой силой ударил кулаком по стене что она треснула. Он отбил еще несколько кусков, расширив отверстие, и, спрыгнув вниз, в пещеру, поскользнулся на жемчужинах, но устоял на ногах.

Он застыл и прислушался. В пещере держался странный запах. Этот запах напомнил Бинку атакующего дракона, который вот-вот тебя настигнет. Он нервно огляделся, но никакого дракона не увидел. Было тихо. Почему же он не слышит топота ее убегающих ног?

Он подумал немного и догадался: она, разумеется, могла испугаться и убежать, но вряд ли бросит свои сокровища. То есть — у них есть охрана. А скорее всего, нимфа спряталась за углом и теперь наблюдает за ним из своего укрытия.

— Пожалуйста, мисс! — позвал Бинк. — Я не собираюсь причинить тебе зло. Я хочу лишь...

«Обнять тебя, поцеловать и...» — да, такая мелькнула мысль. Потрясенный, он оборвал ее на середине. Он ведь женатый мужчина! С какой это стати ему взбрело в голову преследовать эту странную нимфу? Надо немедленно возвращаться к Честеру, принести ему воды...

Но эти трезвые мысли опять улетучились. О, нет!

Сомневаться было нечего: он влюбился. Да-да, он напился из источника и влюбился в первую же увиденную женщину! Выходит, то был Источник Любви!

Но почему талант позволил ему напиться?

Ответ был печально очевидным, и ему даже захотелось, чтобы эта мысль больше никогда не приходила в голову. Талант не принимал во внимание как его чувства, так и чувства остальных — он защищал только его физическое, личное благополучие. И он, талант, по-видимому, решил, что жена представляет некую опасность его благополучию и поэтому отыскал для него другой объект любви. Талант не удовлетворился тем, что временно разлучил Бинка с женой, и теперь намеревался сделать разлуку постоянной.

— Я на такое не пойду! — вскричал он. — Я люблю свою Хэмели!

И это была правда. Любовные зелья не отменяют существующих отношений. Так что теперь он любил и нимфу — она была намного доступнее.

Неужели он вступил в конфликт со своим талантом? Он, Бинк, обладал этикой, которой, очевидно, у таланта нет; он — цивилизованный человек, а тот — примитив. Кто здесь возьмет верх?

Бинк боролся, однако преодолеть воздействие Любовного Источника не смог. Знай он заранее, куда ведет его собственный талант, он бы как-то воспротивился ему — во всяком случае, не напился бы из первого попавшегося источника. Но теперь он оказался жертвой непреднамеренного поступка. Ладно, он еще посчитается со своим талантом, когда подвернется соответствующая возможность...

В магии все честно.

— Нимфа! Выходи и назови свое имя! Или я украду все твои драгоценности!

Получив в ответ полное молчание, он поставил опрокинутый бочонок и принялся собирать в него рассыпанные драгоценные камни. Каких здесь только не было! Алмазы, жемчуг, опалы, изумруды, сапфиры и много-много других. Откуда нимфе подвалило такое сокровище?!

Тут нимфа не выдержала и выглянула из-за поворота тоннеля. И сразу Бинк ощутил мимолетный запах лесных цветов.

— Это — мое! — решительно заявила она.

Но Бинк продолжал подбирать камни.

— Мне нужно это! — Голос ее слегка дрожал.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— А тебя?

На сей раз Бинк ощутил запах жука-оленя, несмело выглядывающего из чащи.

— Я ведь первым спросил! — Надо было занять ее разговором, пока не подвернется возможность вскочить и поймать.

— Но ведь я тебя не знаю.

О да, тут натуральная женская логика. Прекрасно! Ему нравится ее логика... Он знал, что это — эффект любовного зелья, но его очаровала ее манерность.

— Меня зовут Бинк.

— Очень приятно. А меня — Перл. Нимфа Перл, если ты настаиваешь на полном имени. А теперь верни мне камни.

— С удовольствием, мисс Перл... За твой поцелуй.

— За какую нимфу ты меня принимаешь?! — Это возражение было типично в манере нимф. Теперь от нее донесся запах дезинфектанта с хвойным маслом.

— Надеюсь узнать. Расскажи о себе!

Она немного отступила, не доверяя ему.

— Я — простая горная нимфа. Моя обязанность — сажать драгоценные камни. Сажать их в землю так и в таких местах, чтобы гоблины, драконы, люди и прочие жадные существа смогли их потом откопать.

Бинк наконец ощутил смешанные запахи занятых тяжелой работой людей и гоблинов.

— Все это очень важно, — продолжала нимфа, — потому что эти существа станут еще более дикими, чем сейчас. Работа в шахтах дает им хоть какое-то занятие.

Выходит, вот как драгоценные камни оказываются в нужных местах. А Бинк всегда гадал, как это проделывается.

— Но где ты их берешь?

— О, они, конечно же, появляются с помощью магии! Бочонок никогда не пустует.

— Неужели?

— Видишь, он уже переполнен камнями, которые ты подбираешь. Напрасное занятие.

Бинк удивленно взглянул на бочонок. Так и есть! Он-то считал, что бочонок пуст, — даже не заглянул в него, потому что все внимание было — на нее.

— Не знаю, куда мне девать эти лишние камни, — произнесла она с игривым раздражением. — Чтобы посадить один, уходит обычно целый час. А ты разбросал сотни! — Она топнула симпатичной маленькой пяткой — ей хотелось как можно впечатляюще выразить свое раздражение.

Что правда, то правда: нимф создавали ради внешности, а не ради эмоций.

— Так ведь это ты сама рассыпала их, когда убегала! — притворно возмутился Бинк. — А я всего лишь пыталось их собрать.

— Все равно ты виноват! Потому что напугал меня. Что ты там делал за стеной? Там никого не должно быть! Это место специально отгорожено. Вода... — Она вдруг посмотрела тревожно: — А ты не...

— Да, — ответил Бинк. — Мне очень хотелось пить, и я....

Она снова завопила и убежала. Нимфы очень пугливы от природы, так что — все в порядке вещей.

Бинк продолжал свое занятие — складывал не помещающиеся в бочонок драгоценности в кучку рядом с ним. Он знал — нимфа вернется! Он был до определенной степени противен сам себе и отлично понимал, что надо бы немедленно уйти — это было бы самым правильным. Однако не уходил — никак не мог пересилить себя. К тому же он ощущал себя ее должником — следовало, по мере возможности, навести здесь нарушенный порядок. А кучка камней становилась все более внушительной.

Нимфа снова выглянула из-за угла.

— Если бы ты просто ушел, я сама собрала бы...

— Не уйду, пока не соберу все, что рассыпалось! — упрямо отозвался Бинк. — Ты сама сказала, что виноват я.

Он положил на вершину холмика огромный, как яйцо, опал — холмик сразу осел, во все стороны покатились камни. То есть, все надо было начинать сначала.

Нимфа приблизилась на несколько шагов.

— Нет... ты был прав, а не виноват. Я их рассыпала. И уж как-нибудь соберу. Ты же... ты лучше уходи. Пожалуйста.

Ноздри Бинка защекотал запах пыли, словно табун кентавров промчался по выжженной солнцем дороге.

— Твой магический талант! — воскликнул Бинк. — Запахи!

— Какой еще талант. — Она совершенно откровенно обиделась. Запах пыли сменился запахом горящего масла.

— Так ты хочешь сказать... ты пахнешь тем, что в данный момент чувствуешь?

— А, это! — Масло незаметно превратилось в духи. — Это да. А у тебя какой талант?

— Не могу сказать.

— Но я ведь про свой не утаила! Это не честно!

Тут она подошла достаточно близко — Бинк выпрямился и схватил ее. Она опять очаровательно закричала и стала вырываться, но — без особого усердия. Да уж — такие они, нимфы — с ними не всегда просто, но всегда восхитительно!

Он прижал ее к себе и крепко поцеловал в губы. Обнимать ее было необычайно сладостно; губы были вкуса меда. И пахли медом.

— Не очень-то вежливо! — упрекнула она, когда их губы разомкнулись, но вид у нее был не очень сердитый. Теперь она пахла свежевскопанной землей.

— Я люблю тебя! — сказал Бинк. — Уйдем отсюда вместе.

— Не могу, — ответила она, издав запах только что скошенной травы. — Мне надо делать свою работу.

— Но и мне — мою.

— А что у тебя за работа?

— Я ищу Источник Магии.

— Но он ведь, говорят, где-то очень глубоко, в направлении центра земли... словом, где-то там. Тебе не пробраться туда. Там — драконы, гоблины, крысы...

— Нам все это не в диковину.

— Зато я к ним не привыкла! И боюсь темноты! Я не могла бы пойти туда, даже если бы...

По-видимому, она хотела сказать «если бы и пожелала». По той простой причине, что она, увы, не любила его. Ведь она не пила воду любви!

Бипку пришла в голову весьма предосудительная мысль:

— Сходи к источнику и напейся из него. Напьемся вместе! Тогда мы сможем...

Она стала отчаянно вырываться. И — он отпустил ее. Больше всего на свете он сейчас не хотел бы причинить ей боль!

— Нет, я не могу позволить себе любовь! Я должна сажать драгоценные камни.

— Но что же делать мне? Едва я тебя увидел...

— Тебе нужно выпить антидот, — посоветовала она, издавая запах зажженной свечи. И Бинк понял, какая тут связь: свеча, вероятно, сигнализировала ее яркую идею.

— А есть разве такой антидот?

— Ну конечно, должен быть! — убежденно сказала она. — На каждое заклинание существует равное по силе контрзаклинание. Где-нибудь обязательно есть. И тебе нужно просто найти его!

— Знаю, кто может его найти! Мой друг Кромби.

— У тебя есть друзья? — удивилась она и запахла вспугнутой птицей.

— Конечно, есть!

— Я имела в виду — здесь, под землей. Я думала, что ты тут — один.

— Нет. Я искал воду для себя и для Честера. Мы...

— Честера? А я уже решила, что твоего друга зовут Кромби.

— Честер — кентавр. А Кромби — грифон. Есть еще и Волшебник Хамфри, и...

— Волшебник?! — Она была поражена. — И вы все вместе ищете Источник Магии?

— Да. О нем хочет знать Король.

— Так с вами еще и Король?

— Нет! — Ах, какая же она непонятливая, подумал Бинк, уже почти выходя из себя. — Король поручил мне возглавить поиски. Но у нас вышли неприятности, мы разделились...

— Наверно, лучше всего показать тебе, где настоящая вода, — решила она. — И — еда. Вы наверняка голодны.

— Да1 — сказал он, протягивая к ней руки, — Мы будем рады оказать тебе взамен какую-нибудь услугу...

— О нет! — воскликнула она и отпрыгнула в сторону, соблазнительно тряхнув своими прелестями; от нее сразу запахло горящей ореховой древесиной. — Ни за что, пока ты не примешь антидот!

Вот именно.

— Мне и в самом деле пора вернуться к Честеру. Он будет тревожиться!

Она на мгновение задумалась.

— Бинк... Мне очень жаль, что так все вышло... Приводи своих друзей — я постараюсь накормить их. Но потом вам надо будет уйти...

— Да, конечно, — ответил он, направляясь к дыре в стене, которую сам недавно пробил.

— Нет, не сюда! — крикнула она. — Обойди вокруг — все время по коридору!

— Но я тут не знаю дорог. И света у меня нет. Видимо, придется вернуться назад по веревке.

— Ни в коем случае!

Она взяла свой магический фонарь — двойник найденного Бинком — и крепко ухватила его за руку.

— Я знаю все залы вокруг. Мы отыщем твоего друга...

Бинк откровенно страдал от того, что его ведут. Даже несмотря на опьянение любовным зельем, он различал в ней черты, достойные похвал. Она определенно не была пустоголовой нимфой вроде тех, что связаны с морской пеной или диким овсом; она обладала чувством цели, долга и достоинства. Несомненно, ее такой сделала ответственная работа по размещению драгоценностей. И тем не менее, несмотря ни на какие зелья, ему нечего делать рядом с ней! Она права: как только они будут сыты, следует немедленно оставить ее...

А как будет действовать любовное зелье? И как долго?.. Он знал: одни заклинания довольно краткосрочны, зато были и такие, что сохраняли свою силу в течение всей жизни человека.

Они покружили по лабиринту пересекающихся коридоров, и скоро добрались до Честера. Тот все еще караулил вход возле пробитой им дыры.

— А вот и мы! — подал Бинк голос.

Честер от неожиданности подпрыгнул так высоко, что чуть не достал потолка пещеры.

— Бинк! — Он приземлился сразу на все четыре копыта. — Куда ты запропастился? Что случилось? Кто эта нимфа?!

— Честер, это — Перл. Мисс Перл — Честер, — представил он их друг другу. Я... — Он запнулся.

— Он выпил любовное зелье из Источника Любви! — радостно доложила она.

Кентавр сделал движение, выражавшее полнейшую досаду.

— Тайный враг нанес новый удар!

Подобная мысль не приходила Бинку в голову. Вне всякого сомнения, это было самым разумным объяснением случившегося! Талант не предавал его, но он и не защитил от очередной нефизической опасности. Выходит, очко в пользу врага! Как теперь Бинк может искать Источник Магии, когда его сердце привязано к нимфе?

Но сердце его было привязано и к дому, где его ждала жена. И на поиски он отправился отчасти и по причине проблем с ней. Так что... придется с этим уживаться.

— Если мы сможем снова объединиться с Кромби и Волшебником, то Кромби, может быть, сумеет указать направление на антидот, — сказал Бинк.

— Так где остальные твои друзья? — спросила Перл.

— В пузырьке, — ответил Бинк. — Но мы не можем общаться с ними напрямую, а лишь через посредство осколка зеркала. Подожди, я тебя сейчас познакомлю! — Он порылся в кармане, отыскивая кусочек стекла. Но — не нашел. Он поднял глаза. — О, нет... Да, я потерял осколок! — Он вывернул карман: в нем обнаружилась дырочка — явная работа острого осколка...

— Понятно, — произнес кентавр.

— Может быть, найдем их как-нибудь иначе? — ошеломленно пролепетал Бинк. — И не сдадимся, пока не сделаем этого...

— Да, ты правильно мыслишь, — хмуро кивнул Честер. — Но нам, я полагаю, придется взять с собой и нимфу...

— Зачем?!

— Объект противочар должен быть рядом где-то — так эти штуки работают. Ты полюбил первую женщину, встреченную после того, как выпил эту воду. И разлюбить ее должен таким же способом.

— Я не могу пойти с вами! — возразила Перл, хотя и смотрела на Честера так, словно, подобно Сирене, хотела, чтобы он покатал ее на своей спине. — У меня очень много работы!

— А много ли ты сделаешь, если Бинк останется здесь? — поинтересовался Честер.

Она по-женски развела руками и передернула плечами, выказывая неудовольствие. И наконец проговорила:

— Идемте ко мне — вы оба! Там все решим...

Жилище нимфы оказалось столь же привлекательным, как и она сама. .Несколько прилегающих друг к другу пещер были сплошь устланы коврами — ковровый мох рос прямо на полу, поднимался по стенам и покрывал потолок — лишь дверной проем был свободным от этого прекрасного мха. Во всем был необыкновенный уют. У нимфы Перл не было ни стульев, ни столов, ни кровати — она могла в любое время с комфортом расположиться где угодно.

— Надо будет заняться твоей одеждой, — сказала она Бинку. — Все подрано...

Тот осмотрел себя. Да! Промокшая в водовороте, а затем — в озере одежда уже более или менее высохла, но тут и там зияла дырами.

— Другой у меня нет...

— Можешь хотя бы почистить ее, — сказала она. — Зайди в туалет и положи ее в очиститель. Времени это займет немного.

Бинк отправился в указанную комнатку и раздвинул ширму. Очиститель тут же отыскался: то был похожий на очаг альков, сквозь который проходил теплый воздух, обдувая его тунику и шорты. Оставив одежду, он подошел к небольшому бассейну с проточной водой. Скала над ним была отполирована до блеска — истинное зеркало! О, женское тщеславие всегда нуждается в зеркале!

А собственное отражение привело его почти что в шок: он был во много раз грязнее своей одежды! Волосы спутались и слиплись, борода отросла до уродливой длины. Лицо и часть тела покрывала корка грязи, налипшая, когда он валялся на берегу, а затем пролезал через дыры в стенах пещер. Сейчас Бинк вполне мог сойти за юного людоеда. Не удивительно, что нимфа так испугалась его!

Он побрился острым лезвием меча — магической бритвенной щетки здесь не оказалось; после чего хорошенько умылся и причесался. Вынув из очистителя одежду, он увидел, что она вымыта, высушена и выглажена — тут определенно поработало нечто большее, чем просто теплый воздух. Разорванный рукав оказался настолько аккуратно зашит, что никакого шва не было видно.

Уж не циркулирует ли по этим пещерам магическая пыль, — подумал Бинк, — расширяя функции предметов вроде очистителя? Похоже, у нимфы имеется немало магических удобств, и живется ей весьма комфортно. А привыкнуть к такому стилю — нет ничего проще...

Он тряхнул головой. Это, подумал он, нашептывает любовное зелье, а не здравый смысл! Надо быть начеку, внимательно следя за своими размышлениями и перехватывая те, что могут таить угрозу. Он — не подземный житель, и обязан уйти, чтобы завершить свою миссию. Уйти непременно, хотя здесь и останется частица его сердца...

Он неспеша и аккуратно оделся, предварительно сунув в очиститель и сапоги. Как жаль, что вместо сапог на берег не выбросило бутылочку с Волшебником!

Когда он показался из туалета, нимфа Перл посмотрела на него с удивленным восхищением.

— Вот как! Ты, оказывается, красивый мужчина!

Честер криво усмехнулся.

— Ну да, раньше это трудно было заподозрить, — сказал он. — Может быть, мне тоже умыться и полежать в очистителе?

Они дружно, хотя и несколько сконфуженно рассмеялись...

— Мы должны отплатить тебе за гостеприимство и за помощь, — сказал Честер, когда смех постепенно затих.

— Мое гостеприимство бесплатно — плата лишь оскорбит его, — заявила Перл. — А мою помощь вы получили, кажется, не спрашивая моего желания. За рабский труд не платят.

— Нет, Перл! — взволнованно выпалил Бинк. — Я ни к чему не стану тебя принуждать, не буду причиной твоей печали!

Она смягчилась.

— Ладно, Бинк... Ты выпил воды любви, но не причинишь мне вреда. Но раз уж мне выпало помочь вам отыскать друзей, чтобы они нашли противозаклинание для тебя, то — так и быть: я постараюсь. Хотя это и оторвет меня от дел...

— Мы охотно поможем тебе с твоей работой! — пылко пообещал Бинк.

— Вам не справиться. Во-первых, вы ничего не смыслите в сортировке драгоценных камней, а во-вторых, не знаете, где и каким образом их нужно размещать. А если бы и знали, то сверловщик не стал бы с вами работать — так или иначе.

— Сверловщик?!

— Да. Моя рабочая лошадка. Он проникает сквозь скалу и достигает того места, где нужно оставить тот или другой камень. Только я могу им управлять — и лишь когда пою. Он работает за песни — больше ему ничего не ну ясно.

Это было поразительно. Бинк и Честер обменялись вспыхнувшими неподдельным интересом взглядами.

— А я покажу тебе нашу музыку, когда мы пообедаем, — пообещал Честер.

Еда у нимфы оказалась странной, но отменной. Она подала самые разные виды грибов, которые, как она объяснила, растут с помощью магии и не нуждаются в свете. Некоторые из них напоминали драконьи отбивные, а другие — ломтики картофеля, срезанные с горячего картофельного дерева. Десерт оказался очень похожим на шоколадный пирог — такой округлый, мягкий и пикантный, что едва не скатывался с блюда. У Перл нашелся также похожий на мел порошок, который хорошо растворялся в воде, отчего получалось превосходное молоко.

— Знаешь, — прошептал Честер Бинку на ухо, — а тебе могла ведь попасться и нимфа похуже после того, как ты утолил жажду...

Что тут было ответить? Выпив магической воды он бы, по всей вероятности, полюбил и гарпию, не обратив ни малейшего внимания на ее уродство. Ведь любовное зелье действует не избирательно и абсолютно равнодушно к последствиям. Какая бессовестная магия!

И действительно (это он понял с ужасом), как раз различные такие источники существенно повлияли на историю Ксанфа. Они заставляли скрещиваться исходные немагические виды, производя гибриды вроде химер, гарпий, грифонов... да и кентавров тоже. Кто скажет, что это — плохо? Каким был бы сейчас Ксанф без тех же благородных кентавров?.. Однако лично Бинку глоток такой воды принес огромные неудобства. Если рассудить рационально, то ему, разумеется, нужно остаться с женой, но если эмоционально...

Честер напитался и сосредоточился — появилась магическая флейта и радостно заиграла. Перл прямо-таки застыла, принимая в себя серебристую мелодию, потом стала подпевать. Ее голос не мог сравниться с флейтой по чистоте, но очень приятно дополнял ее.

Музыка и пение очаровали Бинка. И это, подумал он, произошло бы в любом случае, даже без магической воды...

В помещение заглянуло нечто гротескное. Флейта Честера смолкла на полуноте, а в руках у него появился меч.

— Остановись, кентавр! — крикнула Перл. — Это ведь и есть мой конь!

Честер не стал нападать, однако меч пока не убрал.

— Он похож на огромного червя!

— Да, — согласилась нимфа. — Он — родственник вихляков и сквиглов, но — гораздо больше и медлительнее. Он называется диггл. Не особенно, правда, умен, но для моей работы — просто незаменим.

Честер, по-видимому, убедил себя, что опасности нет, и убрал меч.

— Я думал, что знаю всех червей этого рода, но... Пожалуйста: этого пропустил. Посмотрим, как он тебе помогает справляться с работой. Если ему понравится моя музыка, и если тебе нужно разложить камни вблизи реки...

— Стоит ли... Полбочонка рассыпано... И теперь добираться до реки, чтобы рассадить десяток камней... Но, можно все-таки начать и там. Да!

Она показала им, как взобраться на диггла. Перл уселась возле головы гигантского червя, пристроив рядом корзину с камнями. Следующим сидел Бинк, последним — кентавр. Он неуклюже растопырил ноги, явно более привычный к тому, что ездят на нем, а не он — на ком-то; хотя ему уже доводилось путешествовать на драконе.

— Теперь нужна музыка!— сказала Перл. — Он работает до тех пор, пока ему нравятся звуки, и не требует большого разнообразия. Через несколько часов я устаю, и приходится кончать работу. Но с флейтой кентавра...

Флейта появилась и заиграла. Огромный червь пополз вперед, неся их на себе с такой легкостью, словно они весили не больше блох. Он не извивался, как то делают драконы, а последовательно сжимал и вытягивал свое тело. Поэтому поверхность, на которой восседали ездоки, постоянно пульсировала. Очень странный способ перемещения, но — однако же — довольно эффективный. Несмотря на размеры, диггл двигался достаточно быстро.

На переднем сегменте червя образовался круглый гребень; при помощи него диггл и всверливается в земные породы. В рабочем состоянии гребень значительно увеличивается в диаметре, в результате чего прокладывался довольно просторный тоннель, в котором свободно могли поместиться всадники.

Бинку пришло в голову, что такой вариант магии очень напоминает магию дыхательных пилюль Волшебника, только в воде не было тоннеля, а лишь видоизменялась магия путников.

Честеру все же время от времени приходилось наклонять голову, чтобы не задеть потолок. А вот для флейты, располагавшейся обычно несколько в стороне, было явно тесновато. Но тем не менее она продолжала играть захватывающие мелодии. Бинк был уверен, что Честер более чем счастлив, найдя предлог для тренировки своего новообретенного таланта — ведь ему всю жизнь приходилось подавлять его!

— Должна признаться, что твоя помощь оказалась очень и очень ценной! — с удовлетворением проговорила нимфа. — А я ведь считала, что кентавры не обладают талантами. И вот — приятная ошибка!

В этот момент червь дернулся, наткнувшись на породу нового типа. И Бинка швырнуло вперед, на нимфу.

— О, прости, пожалуйста! — поспешил он извиниться, хотя в душе нисколько не жалел о таком столкновении. — Моей вины нет, меня... э-э...

— Знаю, знаю... Может, тебе лучше обнять меня? — подсказала Перл. — Для устойчивости. Обними за талию. Иногда действительно невероятно трясет.

— Гм... Может, все-таки лучше не надо бы...

— Да, в тебе есть определенное благородство, — усмехнулась она. — Ты, пожалуй, мог бы понравиться даже очень хорошей девушке.

— Я... я женат. — Бинк был жалок в этом своем признании. — И мне... мне в самом деле, кажется, нужен этот антидот.

— Да, конечно, — кивнула она.

Неожиданно диггл выбрался из скалы в большую пещеру.

— Река! — произнес Честер, приглядевшись. Любопытно: стоило ему заговорить, как флейта тотчас смолкла.

Червь вопросительно повернул к нему морду.

— Не останавливайся! — крикнула Перл Честеру. — Он может повернуть назад, если...

Флейта заиграла снова.

— Нам надо бы спуститься вниз по реке, — сказал Бинк. — И если увидим плывущую по ней бутылочку, или она окажется на берегу...

— Сперва мне нужно рассадить несколько камней! — голосом, не допускающим возражений, сказала нимфа.

Она направила диггла к скальному выступу, остановила и достала из корзины крупный алмаз.

— Положи прямо здесь! — приказала она. — Воде потребуется миллион лет, чтобы вымыть его на поверхность.

Червь взял камень ртом и внедрил голову в скалу. Губы его при этом сильно вытянулись, превратившись чуть ли не в точку, и поэтому буравить камень, не выпуская алмаз, ему было совсем не трудно. Наконец рыло высунулось из скалы — алмаза уже не было. Отверстие, оставленное червем, тут же засыпалось, и внешне скала выглядела как и до того — целой и невредимой.

Бинк не уставал удивляться, хотя тут удивляться было нечему: ведь и за собой они не оставляли никакого тоннеля.

— Одним меньше! — деловито сказала Перл. — Осталось девятьсот девяносто девять...

Но глаза Бинка почти не отрывались от мерцающей поверхности реки — он высматривал злополучный пузырек. Сила любовного зелья была такова, что в душе он и не желал, чтобы бутылочка отыскалась: ведь едва они найдут ее, как появятся Волшебник и Кромби, а следовательно, появится и направление на антидот, и скоро Перл перестанет быть возлюбленной... А это даже невозможно было себе представить. Он знал, что прав, отыскивая пузырек, но душа его протестовала!

Шло время. Перл размещала алмазы, опалы, изумруды, сапфиры, аметисты и агаты в многочисленные кладовые вдоль реки, а в воду горстями бросала жемчуг для устриц.

— Устрицы просто без ума от жемчужин, — пояснила она. — Они немедленно глотают их!

За работой Перл пела, подменяя флейту Честера. И внимание Бинка металось от нее к реке непрерывно. Да уж — Честер прав: напившись любовного зелья, он мог выбрать и гораздо более жалкий объект!

Затем река расширилась, образовав новое озеро.

— Это — обиталище демонов, способных пить испорченную воду и пользоваться ею для других целей, — предупредила спутников Перл. — Демоны знают меня. Но вам придется получить разрешение, чтобы пересечь их территорию. Они не любят нарушителей.

Бинк почувствовал, как за его спиной шевельнулся Честер, потянувшись то ли к луку, то ли к мечу. Однажды они уже впутались в неприятность с демонами, и вовсе ни к чему впутываться опять...

Пещера стала тесной, проход уже напоминал улицу с каменными прямоугольными зданиями и узкими переулками между ними — все было очень похоже на город. Правда, Бинк никогда раньше не видел городов — только на рисунках. Ранние поселенцы Ксанфа строили города, но когда уменьшилась численность населения, они исчезли.

Честер и Бинк спешились и пошли по «улице» рядом с дигглом. Навстречу им выкатился магический фургон; он напоминал тележку, в которую запрягают монстров, но этот двигался без тягловой силы. Колеса его напоминали толстые резиновые бублики; кузов же казался металлическим. Внутри его слышалось глухое урчание. Возможно, там находился небольшой монстр, обязанностью которого было приводить колеса в движение.

— Где огонь? — спросил сидевший в экипаже демон. Он был синего цвета, с плоской и круглой, как миска, макушкой.

— Здесь, Голубая Сталь, — отозвалась Перл, прижимая руку к груди. — Ты не выпишешь пропуск моим друзьям? Они ищут Источник Магии.

— Источник Магии! — выкрикнул другой голос.

Теперь Бинк увидел, что в экипаже — два демона.

Второй был медного оттенка.

— В таком случае это должен решать Шеф! — заявил он.

— Хорошо, Медяшка! — кивнула Перл. По всему было видно, что она знакома с демонами хорошо, если даже осмеливается подшучивать.

Бинка, к собственному удивлению, вдруг охватил короткий, но сильный приступ ревности.

Перл отвела их в здание с вывеской «ПОГРАНИЧНАЯ СТАНЦИЯ» и остановила червя.

— Мне надо оставаться с дигглом, чтобы петь, не то он может удрать домой. А вы идите и поговорите с Шефом. Я вас подожду.

Теперь Бинк испугался, что она и не подумает ждать: воспользуется их отсутствием, чтобы от них избавиться. А то и выдаст демонам. Заодно она обезопасит себя и от погони, которую могут предпринять Бинк и его друг — погони мстительной и романтической. Но как ей не верить? В конце концов, он же любит ее!

Демон-шеф сидел за широким столом, уставившись в книгу. Когда они вошли, он поднял голову.

— Так-так! — сказал он, поправив очки. — Нам и было суждено встретиться.

— Бьюрегард! — завопил ошарашенный Бинк.

— Пропуск я вам, конечно, выпишу, — с нарочитой деловитостью проговорил демон. — В соответствии с правилами игры, вы оказались специфическим инструментом моего освобождения. И я испытываю перед вами недемоническое чувство должника. Но позвольте мне вас немного развлечь, как вы развлекли меня в логове людоеда. Вам придется выслушать немало советов, прежде чем вы сможете продолжить поиски.

— Э-э... нас на улице ждет нимфа... — начал Бинк.

Бьюрегард покачал головой.

— Кажется, Бинк, ты — человек, прямо-таки подверженный неприятностям. Сперва ты теряешь бутылочку, затем — сердце. Но не беспокойся: мы и ее пригласим на вечеринку. А диггла развлечем в нашем автопарке — ему очень понравится там плавать[5]. Мы хорошо знаем Перл. В сущности, тебе в твоем несчастье невероятно повезло.

Уже за ужином, а это случилось очень скоро, Перл присоединилась к ним. Трудно было поверить, что еще на рассвете они сидели на дереве на границе Области Безумия, завтракали в подводном замке демонов, в полдень перекусили у нимфы, а ужинают здесь, у Бьюрегарда, — и все в течение одного дня. Конечно тут, под землей, время от восхода до заката играло меньшую роль, но все же оставалось периодом, полным событий.

Еда у демонов оказалась похожей на ту, которую они видели у нимфы, только здесь она была приготовлена из крошечных магических существ, называвшихся «дрожжи» и «бактерии». Бинк хотел спросить, не бывает ли у них и «переднотерий», но постеснялся[6]. Некоторые из блюд были на вкус как кабачок, раздавленный лишь пару минут назад[7], а другие напоминали жареную ляжку свиньи средней длины. На десерт подали замороженный глаз птицы-вопилки. Настоящий глазной вопль был редким деликатесом — таким же, как эта его желтая ароматизированная имитация[8].

— Однажды мне доводилось пробовать глаз смилка, — сказал Честер. — Но он не был таким вкусным[9].

— У тебя неплохие гурманские данные! — заметил Бьюрегард.

— О, нет! Глаза кентавра совсем безвкусны! — комично отмахнулся Честер.

— Ты излишне скромен, — улыбнулся демон. — Вопилки жирнее смилков. Поэтому их глаза, как ты убедился, гораздо ароматнее.

После ужина они перешли в кабинет Бьюрегарда, где весело горел ручной огненный дракончик.

— На ночлег мы вас устроим со всеми удобствами, — сказал демон. — Мы никоим образом не станем вмешиваться в ваши поиски. Однако...

— Ты что-то знаешь такое, чего не знаем мы! — с тревогой произнес Бинк.

— Природу демонов, — ответил Бьюрегард.

— Но мы ведь вовсе не собираемся причинять вам неудобства. Мы пойдем дальше...

— Будь терпеливее, Бинк.

Бьюрегард достал изящную маленькую бутылочку, произнес тайное слово и сделал магический жест. Пробка выскочила, выпустив пар, тот сконденсировался и... появился Добрый Волшебник Хамфри!

Потрясенный Бинк мог лишь спросить, где Кромби...

— В пузырьке, — коротко ответил Хамфри. —Тебе пошло бы на пользу, если бы ты поскорее научился обращаться с вещами.

— Но если Бьюрегард может тебя спасти...

— Я его не спасал! — возразил демон. — Я всего лишь вызвал его изображение, оттиск с оригинала. И теперь он должен будет исполнять мои приказания.

— Точно так же, как раньше ты исполнял его?

— Точно так же. Правда, все зависит от того, кто заключен в бутылочку, и кто владеет управляющей магией. Волшебник занимался любительскими исследованиями в демонологии, а теперь он стал объектом нашей гуманологии.

— Неужели это означает...

— Отнюдь! Я не стану злоупотреблять ситуацией. Мой интерес все же в исследованиях, а не в иронии. И эту демонстрацию я проделал с единственной целью: убедить вас, что в магии таится гораздо больше, чем вы в состоянии предположить, и что возможные последствия ваших поисков могут оказаться куда шире и грандиознее, чем тот риск, на который вы так самозабвенно осмелились.

— Я уже давно знаю, что нечто пытается меня все время остановить, — сказал Бинк.

— Да. Это — какой-то демон, вот в чем проблема. Большинство демонов имеет не больше магии, чем большинство людей, но демоны глубин — нечто совершенно особенное. По сравнению с обычными демонами, вроде меня, они то же самое, что, скажем, Волшебник по сравнению с обычным человеком. Скажу прямо: в их владения вторгаться — глупо и опасно.

— Ты ведь сам демон, — с подозрительностью проговорил Честер. — Почему же ты нам все это рассказываешь?

— Потому что он — добрый демон, — вмешалась Перл. — Он помогает людям.

— Потому что мне не безразлично благосостояние Ксанфа, — поправил ее Бьюрегард. — Если бы у меня появилась уверенность, что Ксанфу будет лучше без людей, я бы работал в этом направлении до конца. Но хотя у меня и были сомнения на сей счет, пока что я полагаю, что люди — как вид — в целом ему на пользу... Даже гномы вроде него, — добавил он, взглянув на Хамфри.

А тот просто стоял неподвижно и молчал.

— Почему, в таком случае, ты не отпустишь его на волю? — спросил Бинк, доверяя демону не до конца.

— Я не могу его освободить. Это в состоянии сделать только владелец бутылочки.

— Но вот же он! Ты же сам вызвал его оттуда!

— Моя магия позволила мне заключить с ним лишь временный договор о службе. Я могу вызвать его только на короткое время и не в силах удержать. Я мог бы управлять им, будь у меня его бутылочка, раз уж он настолько глуп, что заключил себя подобным образом. Вот почему тебе надо отыскать ту бутылочку, прежде чем...

— Прежде чем она разобьется? — нетерпеливо перебил Бинк.

— Она не разобьется. Это — заколдованная бутылочка. Я знаю об этом, потому что сам в ней обитал и постарался обеспечить себе безопасность. Вся беда в том, что ее может найти твой враг!

— Враг! — Бинк повторил это слово и содрогнулся.

— Потому что тогда он сможет управлять вашим Добрым Волшебником, и вся сила Хамфри окажется в распоряжении врага. В таком случае шансы Хамфри на выживание окажутся весьма и весьма малы — почти такими же, как у тебя.

— Я непременно обязан раздобыть ту бутылочку! — воскликнул Бинк. — Если бы я только знал, где она...

— Именно эту услугу я от него и требую! — сказал Бьюрегард. — Волшебник! Сообщи Бинку свое точное местонахождение, тогда он сможет спасти тебя.

— Двадцать восемь градусов северо-западной широты, от...

— Да не так, болван! — оборвал его демон. — Скажи так, — а ты знаешь, как именно! — чтобы он мог этим воспользоваться!

— Хм... Да... Наверно, тут лучше подключить Кромби.

— Так действуй же! — рявкнул демон.

Рядом с Волшебником появился грифон.

— Правильно! — Бинк в волнении потер руки. — Если мы попросим его указать ваше направление именно отсюда... то бишь, направление оттуда... то мы сможем добраться до вас, пойдя в обратную сторону.

— Ничего не выйдет! — сказал Бьюрегард.

Но Кромби уже завертелся, крыло вытянулось и указало точно на Бинка.

— Великолепно! — кивнул Бинк. — Вот туда мы и направимся, друзья!

— Попробуй-ка пройтись по кабинету. А ты, грифон, продолжай показывать направление.

Сбитый с толку Бинк стал расхаживать туда-сюда, и за ним все время следовало указующее крыло Кромби.

— Да! — вздохнул Бинк. — Получается, как будто смотришь на картину. Откуда бы ты на нее не смотрел, все равно она, кажется, постоянно смотрит на тебя.

— Абсолютно верно, — согласился демон. — Это художническое колдовство (портрет, например) является в определенной степени магическим изображением. И независимо от ориентации наблюдателя проявляется один и тот же эффект. Значит, ориентироваться по магическому изображению бесполезно — нужен оригинал.

— Это элементарно решается, демон! — фыркнул Хамфри. — Кромби, покажи направление на нашу бутылочку, если на нее смотреть с того места, где сейчас находится наше магическое изображение!

Как просто! Изображение-то находилось здесь, поэтому получается точное направление туда. Ну, а сейчас — выйдет ли?

Грифон завертелся и снова вытянул крыло. На этот раз оно показало в сторону от Бинка и — вниз.

— Вот направление, в котором вы должны пойти, — насупившись, произнес Бьюрегард. — А теперь... Есть ли у вас еще вопросы, пока я не убрал изображение?

— Есть! — сказал Честер. — Насчет моего таланта...

Бьюрегард улыбнулся.

— Великолепно, кентавр! Очень умно! По-моему, у тебя ум демона! В данных обстоятельствах и в самом деле возможно получить информацию, которая тебе нужна, не расплачиваясь с Волшебником. Если, конечно, твои этические принципы допускают подобную эксплуатацию.

— Нет! — сказал Честер. — Я не собираюсь его надуть! Волшебник, сейчас мне известен мой талант, но я уже отработал часть платы, и хочу знать остальное.

— Я никогда не называл конкретный Вопрос, на который дам Ответ, — улыбнулся Хамфри. — Назови твой Вопрос, и я на него отвечу. Как мы и договаривались.

— Прекрасно! — обрадовался Честер, и сразу стал похож на жеребца, тайком пробравшегося на отдаленное, безлюдное поле, поросшее нежной и свежей зеленью. Он лишь на несколько мгновений задумался, потом сказал: — Чери... Моя жена... Мне хотелось бы узнать, есть ли у нее талант? Я, конечно, имею в виду магический талант. Мне бесконечно надоело ее отношение ко мне «во-мне-меньше-магии-чем-в-тебе»...

— У нее есть талант, — ответил Хамфри. — Хочешь услышать Ответ?

— Нет. Я опять могу догадаться сам.

Волшебник развел руками.

— Как тебе больше нравится. Но помни — мы не застрахованы от коварных ударов судьбы. Если ты не догадаешься сам и если Бинк не найдет мой пузырек раньше врага, меня могут принудить к измене. Согласен ли ты на такой риск?

— Что значит «раньше врага»? — Бинк впился глазами в Волшебника. — Насколько же он близок к...

— Именно это мы и обсуждали, — ответил Бьюрегард. — Кажется, Волшебника нельзя защитить от его собственного информационного таланта. Он прав: бутылочку занесло очень близко к тем местам, где обитает твой враг. И очень велика вероятность, что он об этом знает. Поэтому тебе предстоит не обычный поиск пропавшей бутылочки, а соревнование с активным противником.

— Но все же — что это за враг?

— Изыди, Волшебник! — произнес Бьюрегард, и Хамфри с Кромби, превратившись в пар, втянулись в пузырек. — Я, Бинк, не могу ответить на этот вопрос прямо. Лишь напомню: твой враг — какой-то вид демона. Поэтому я избавил себя от раздражения, которое непременно испытал бы, если бы признался в своем невежестве в присутствии своего человеческого антагониста. Можешь, если пожелаешь, назвать это профессиональным соперничеством.

— Мне чихать на профессиональное соперничество! — вспылил Бинк. — Хамфри и Кромби — мои друзья! Я обязан их спасти!

— Какой ты верный друг! — восхищенно произнесла Перл.

— Ты должен уяснить, — продолжал Бьюрегард, — что по мере приближения к Источнику Магии, сама магия в непосредственной близости к нему становится сильнее. Функция возрастания напоминает логарифмическую прогрессию. Следовательно...

— Что-то я не понял, — поморщился Бинк. — При чем здесь бревна?[10] Разве враг — дерево?

— Он хотел сказать, что чем ближе ты к Источнику, тем магия сильнее, — растолковал Честер. Да, кентавры отлично разбираются в математике!

— Совершенно верно, — согласился демон. — Поэтому мы, демоны, будучи ближе к Источнику, более магические существа, чем вы, живущие по окраинам. Но в непосредственной близости к Источнику магия намного сильнее, чем мы в силах вообразить. Поэтому я и не могу идентифицировать твоего конкретного врага или описать его магию. Но очень вероятно, что с такой сильной магией тебе еще не приходилось сталкиваться.

— Я встречал очень и очень сильную магию, — с сомнением проговорил Бинк.

— Да, знаю. Ты и сам обладаешь сильной магией. Но это... Словом, хотя я и не был в состоянии определить точную природу твоего таланта (вот откуда мое предыдущее замечание о тебе, как о самой обычной личности), эмпирические данные позволяют предположить, что он, твой талант, имеет отношение к твоей личной безопасности. Но вблизи Источника...

— Вот теперь понял! — сказал Бинк. — Там, куда я иду, магия сильнее, чем моя. Так?

— Именно так. Поэтому ты будешь уязвимее, чем когда бы то ни было. По мере приближения туда твоя магия также начнет становиться сильнее. Но — лишь в геометрической прогрессии. Следовательно, она не сможет...

И снова Честер внедрился со своими пояснениями.

— Он хочет сказать, что магия врага быстрее будет становится сильней, чем твоя. И ты — соответственно — будешь терять силу.

— Вот-вот! — согласился демон. — Природа кривых свидетельствует, что дифференциал не будет велик, пока ты не подойдешь к Источнику совсем близко. И поэтому ты не станешь испытывать из-за него неудобств, или даже подозревать о них. До определенного момента...

— Выходит, если я двинусь дальше, — медленно произнес Бинк, — то столкнусь с врагом, который сильнее меня...

— Да. Потому что сила магического поля Ксанфа меняется обратно пропорционально расстоянию, как на индивидуальном, так и на пространственном базисе...

— А как насчет магической пыли? — спросил Честер.

— Она действительно усиливает магию вблизи себя, — согласился Бьюрегард. — Но не она — главный путь распространения магии. Пыль по сути своей конвективна. И даже если жители той деревни прекратят свою деятельность, это почти не повлияет на магию Ксанфа.

— Выходит, они все могут взять отпуск, — сказал Бинк.

— Продолжу. Благодаря обратно пропорциональной зависимости, враг не в силах причинить тебе вреда на поверхности, хоть и пытался это сделать с демонической настойчивостью и хитростью (я, заметь, делаю различие между терминами «демонический» и «дьявольский»; последний имеет уничижительное и недозволенное сопутствующее значение). Вот почему я убежден, что вам предстоит столкновение с демоном. Но здесь, в непосредственной близости, враг может и обязательно воспользуется магией ошеломляющей силы. Вот, Бинк, почему глупо и неразумно продолжать поиски.

— Я — человек, — сказал Бинк.

— Да. К сожалению. Демон бы оказался более рациональным. А поскольку ты — глупый человек именно того типа, что описан в моих статьях, то неизбежно устремишься навстречу судьбе — ради своих идеалов и дружбы.

— Я, должно быть, более человек, чем демон, — проговорила Перл. — И считаю его благородным.

— Не надо мне льстить! — предупредил Бинк. — Это лишь усиливает действие зелья.

Сперва она испугалась, потом приняла решение.

— Мне очень жаль, что зелье придется... Я хочу сказать, что ты — такой красивый, храбрый и благородный мужчина, что... Мне даже не жаль, что так все получилось. И когда мы вернемся, то, может быть, я сама выпью воду из того источника.

— Но одна из причин, почему мне надо отыскать Волшебника — антидот, — уныло сказал Бинк. — То есть, конечно, кроме нашей с ним дружбы. И вообще... нужно было сразу попросить Кромби указать направление на антидот....

— Я мог бы вызвать его снова, — сказал Бьюрегард. — Но не советую.

— Почему?

— Потому что если враг еще не знает точного местонахождения бутылочки, то не стоит привлекать к ней излишнего внимания. Нам неизвестно, каким образом враг за нами наблюдает теперь, когда сквигла больше нет. Но мы не имеем права преуменьшать его возможности. И я посоветовал бы сперва выручить друзей, а уж потом заняться устройством личных дел.

— Да, верно! — Бинк повернулся к нимфе. — Перл, мне очень жаль причинять тебе неудобства и прочее такое, но на первом месте у меня — верность друзьям, все-таки. Обещаю, что как только мы их спасем...

— Вот и хорошо! — поспешно отозвалась она и постаралась показать, что не особенно огорчена.

— Она может подождать и здесь, — сказал Честер. — Или заняться своими обычными делами. Едва мы раздобудем антидот, как вернемся сюда и...

— Нет! Только диггл может доставить вас сюда достаточно быстро, — возразила Перл. — И только я могу им управлять. Пробираясь вдоль реки, вы очень часто будете сталкиваться с плохой магией. А внутри скал ее почти нет. Так что — я должна отправиться с вами.

— Я очень надеялся, что ты именно так ответишь, — сказал Бинк. — Конечно, мои чувства не в счет, поскольку...

Перл порывисто поднялась, шагнула к Бинку и крепко поцеловала в губы.

— Я тоже люблю тебя. Можешь верить! А теперь — давайте отправляться.

Бинк, на мгновение ошеломленный силой первого добровольного поцелуя нимфы, заставил себя всецело сосредоточиться на делах предстоящей экспедиции.

— Да... Надо торопиться.

— В глубинных районах полно опасных гоблинов, — предупредил Бьюрегард. — За последние годы они, правда, утратили значительную часть своей дикости здесь, наверху, но сохранили ее под землей. С такими гоблинами вы, я уверен, еще не встречались.

— Выбирать не приходится, — ответил Бинк. — Мы обязаны найти Хамфри и Кромби.

— Держитесь хорошо освещенных мест — если окажетесь в ущельях или пещерах. Как и никельпеды, гоблины не выносят света. Терпят, конечно, если приходится, но при первой же возможности норовят юркнуть в темноту.

Бинк поднял глаза на нимфу.

— Ты из-за них боишься темноты? Из-за гоблинов и никельпедов? А по освещенным местам сможешь нас везти?

— Да... Да... — кивала она, отвечая на его вопросы.

И Бинк подумал, что если бы он сейчас задал ей и некие личные вопросы, то получил бы точно такие же ответы. Или же то был полет романтической фантазии, подогретый сокрушительным зельем?

— По крайней мере, хотя бы отоспитесь перед дорогой! — настойчиво посоветовал Бьюрегард. — Мы, демоны, не нуждаемся в сне. Зато уж вы, люди, становитесь очень расслабленными и раздражительными, если...

— Нет-нет! Лучше отправиться сразу! — упрямо произнес Бинк. — Даже несколько часов могут иметь самое решающее значение.

— И усталость тоже может иметь решающее значение, — заметил Бьюрегард. — Когда вы столкнетесь с Большой Магией, потребуются решительно все силы.

— Для меня это смахивает на увертки некоего демона, — небрежно бросил Честер.

Бьюрегард развел руками.

— Возможно, кентавр. Есть еще кое-что, о чем я вам пока не сказал.

— Если собираешься сказать — говори сейчас. — Бинк выжидательно смотрел на него. — Потому что, так или иначе, а мы уже отправляемся.

— Дело вот в чем. — Демон хмуро, словно неохотно снял свои двойные очки и тщательно протер их. — Я не уверен в правильности вашего поиска.

— Не уверен в правильности? — Бинк готов был возмутиться. — Это что — друзей спасать неправильно?

— Не друзей спасать, а искать Источник Магии Ксанфа.

— Мне нужна только информация! Уж кто-кто, а ты — из всех демонов! — должен бы это понимать.

— Понимаю. И слишком хорошо. Информация может оказаться опаснее всего в мире. Оцени власть Волшебника Хамфри, специалиста по информации. И представь, что он вооружен полным знанием об абсолютной природе магии. Какими, скажи мне, станут тогда границы его могущества?

— Хамфри не будет вредить Ксанфу! — горячо возразил Бинк. — Он — Добрый Волшебник!

— Но едва природа и Источник Магии станут известны — кто помешает — не Доброму, нет, а — Злому Волшебнику овладеть ими? Обладая сильнейшей магией из всех возможных, он сможет править Ксанфом — или уничтожить его.

Бинк задумался. Он вспомнил, как Злой Волшебник смог получить корону Ксанфа — и на поверку оказался вовсе не злым. Правда, то была особая, чрезвычайная ситуация. Но если все же предположить, что действительно злой мужчина (или женщина!) получит неограниченную, невообразимую власть?..

— Я, кажется, понял тебя. И обдумаю твою позицию. Может быть, я не стану... не пойду до самого Источника. Может быть. Но не смотря ни на что, я должен спасти Волшебника.

— Да, разумеется. — Бьюрегард наклонил голову. Ему было явно не по себе — насколько это возможно для демона.

Путешественники уселись на диггла, и тот двинулся вперед, в указанном Кромби направлении.

— Я не очень хорошо знаю эти глубинные районы, о которых говорил Шеф, — сказала Перл. — Но раз мы еще далеко от них, то можно смело пройти массив вон той большой скалы. — так будет прямее. Наружу мы выйдем только там, где есть свет. А вам пока лучше поспать. Я буду петь для диггла и поведу его.

— Ты прелестна! — с благодарностью произнес Бинк.

Он прислонился к ее спине и уснул, убаюканный ее пением и нежным теплом размеренно колышащегося, в такт движениям диггла, тела.

Диггл вгрызался в скалу.

ГЛАВА 11.

МОЗГОВОЙ КОРАЛЛ

Диггл вдруг замер, и Бинк резко проснулся.

— Кажется, мы прибыли, — негромко проговорила Перл; голос ее, после многочасового пения, заметно охрип.

Они находились в просторной, светлой пещере.

— Почему ты не разбудила меня раньше! — Он досадовал на себя самого, за то что так долго спал, пока она самозабвенно вела сквозь скалу своего капризного сверловщика. — Я ведь мог сменить тебя! И тоже пел бы, направляя червя. Ты совсем выбилась из сил!

— Мне было так приятно чувствовать на плече твою голову! Настолько приятно, что ну никак не хотела тревожить тебя! — хрипловато прошептала она. — К тому же, скоро тебе потребуются все твои силы. Знаешь, я сама ощущала по пути, как все время усиливается магия.

Бинк тоже чувствовал это: легкое покалывание и пощипывание кожи, как при контакте с магической пылью. Он знал, что недра скалы, сквозь которую они проникали, представляли собой затвердевшую магическую пыль, еще не нашедшую выхода на поверхность. Но тайна оставалась: что именно насыщало ее магией?

— Спасибо тебе, — смущенно ответил он.— Ты — очаровательная нимфа!

— В таком случае... — Она повернула голову, подставляя губы; сейчас от нее исходил запах роз — ее магия тоже, несомненно, стала сильнее вблизи Источника.

Бинк подался вперед, с наслаждением вдыхая нежный аромат, потянулся губами к ее губам... И тут вдруг увидел озеро, ранее им не замеченное, а на его мерцающей поверхности — одиноко плавающую бутылочку; она размеренно покачивалась на маленьких волнах. Ее что-то оседлало — что-то из кусочков смолы, лоскутков, веревочек...

— Гранди! — ошалело крикнул Бинк.

Голем вскинул на него глаза.

— О, как раз вовремя! Скорей вылови бутылочку, пока не...

— Тут не опасно плавать? — Бинк с сомнением поглядел на светящуюся воду. Свечение, конечно, отпугивало гоблинов, но это вовсе не значило, что вода безопасна для людей.

— К сожалению, не знаю, — ответила Перл. — Вообще-то я слышала, что эта вода — медленный яд, и большинство живых существ погибает от него. Но, может быть, один глоток и не причинит большого вреда. Не знаю... Дальше отсюда она разбавляется свежей водой реки. Но тут, в горах, она насыщена магией...

— Стало быть — плыть опасно. Честер, ты не дотянешься до бутылочки своим лассо?

— Далековато... Если бы волнами подогнало ее поближе...

— Поторопитесь! — кричал Гранди. — Под водой что-то есть, и оно...

— На дне этого озера жили демоны! — вспомнил Честер. — Как ты думаешь, наш враг...

Бинк начал сбрасывать одежду.

— Надо немедленно, немедленно достать бутылочку! Если мне станет плохо или еще что, Волшебник капнет своим целительным эликсиром... Тут он наверняка тоже действует сильнее...

— Остановись! — закричала Перл. — Это озеро... Тебе не удастся доплыть до бутылочки... Демоны!.. Я не знала... Лучше пусть диггл доберется до нее! Он сделает в воде особый проход, вроде тоннеля, и не прикоснется к ней! Ему ничто не повредит!

Бинк застыл в нерешительности.

Повинуясь указаниям и хриплому пению Перл, червь скользнул в воду. И действительно: в жидкости, как до того в земных породах, образовался тоннель. Вначале диггл продвигался донельзя медленно, но тут Честер вспомнил про свою флейту, она громко заиграла бодрый марш, и червь оживился. Странно, но и флейта здесь казалась больше и звучала гораздо громче обычного: и на ней, выходит, сказывалось действие усиленной магии. Диггл довольно быстро сжимался и растягивался в такт музыке, и проворно приближался к бутылочке.

— О, спасибо, кентавр! — прошептала Перл.

— Скорее! Скорее! — взывал голем. — Коралл уже почувствовал... Он пытается... Помогите! ОН ПЫТАЕТСЯ СХВАТИТЬ МЕНЯ! — И тут Гранди пронзительно завопил — словно человек от сильной боли. — Конец мне! Конец...

Бинк ничего не понял из его слов. Он почувствовал слабость; в нем вспыхнуло острое ощущение, что голему надо немедленно помочь... помочь бороться с... Но с чем? Возможно, Гранди нужно было какое-то ободрение, напоминание о чувствах, которыми он, вне всякого сомнения, обладал. И тогда голем, может быть, справился бы с охватившим его ужасом...

Диггл был уже почти что рядом с бутылочкой, Гранди быстро обхватил пробку руками-веревочками, уперся ногами в горлышко и потянул.

— Властью Мозгового Коралла — выходи! — выдохнул он.

Пробка вылетела. Из бутылочки повалил дым, завертелся смерчем, раздулся, затем уплотнился в фигуры Доброго Волшебника и грифона.

— Гранди, спаси их! — закричал кентавр, и его-флейта замолкла.

— Летите на берег! — надрывался Бинк. — Не прикасайтесь к воде!

Хамфри ухватился за грифона, тот расправил крылья и взлетел. На мгновение они неустойчиво зависли в воздухе, затем все же сдвинулись с места, грифон упрямо и мощно замахал крыльями, и они плавно полетели к берегу.

Едва они приземлились, как подбежал Бинк.

— Мы так боялись за вас! Опасались, что враг первым до вас доберется!

— А он и добрался! — ответил Хамфри, сползая с грифона и шаря на поясе в поисках очередного пузырька. — Возвращайся домой, Бинк. Откажись от поисков, и тебе не причинят вреда.

— Как это «откажись»?! — Бинк был поражен. — В тот самый момент, когда мы так близки к цели... Ты что, забыл о нашей миссии? Ты ведь знаешь: я не могу отказаться!

— Я служу теперь новому хозяину, — произнес Хамфри. — Но у меня осталась моя совесть. — В Волшебнике проглядывало что-то зловещее. Да, он остался прежним, маленьким, похожим на гнома, человечком, но в его облике уже не было ничего комического. Его взгляд сейчас скорее всего напоминал взгляд василиска, но не человека — он был холодным и безжалостным. — Важно, Бинк, чтобы ты понял, — продолжал он. — Бутылочку прежде тебя обнаружило и открыло существо, обитающее под этим озером, существо с колоссальным умом, магией и совестью, Но оно не способно перемещаться. Это — Мозговой Коралл. Он вынужден действовать через посредников. Действовать для достижения своей благородной цели.

— Враг? — чуть не задохнувшись от охватившего его волнения, спросил Бинк. — Тот самый, что послал магический меч, дракона, сквигла...

— И бесчисленное множество других помех, большинство из которых твоя магия обезвредила еще до того, как они проявились. Коралл не способен контролировать обладающее сознанием и разумом живое существо, он может действовать исключительно через внушения, которые этому живому существу кажутся собственными побуждениями. Вот почему дракон напал на тебя, а сквигл следил за тобой, и вот почему то и дело возникали различные препятствия, казавшиеся тебе — да и другим — случайными. Но твой талант провел тебя сквозь них — провел, надо сказать, почти без задержек. Сирена ненадолго обольстила тебя, но Горгона не превратила в камень; мидасова муха отклонилась и села на другое существо; проклятие демонов — также миновало. Но теперь, Бинк, в самом центре магии Коралла, ты уже бессилен. И должен вернуться. Иначе...

— Он не может, сказал ты, контролировать живое существо. Значит, он не может контролировать и тебя! — возразил Бинк. — Ты умный человек, к тому же — Волшебник!

— Он установил контроль над големом лишь потому, возможно, что реальность Гранди еще не полная, а здесь — область наивысшей власти Коралла. Он заставил Гранди открыть бутылочку. А я и Кромби подчиняемся владельцу бутылочки. И не имеет значения, что она сейчас плавает в озере — колдовство свершилось именем Мозгового Коралла, и это обязывает нас к повиновению.

— Но... — опять попытался было возразить Бинк, однако добавить больше ничего не смог: его мысль не смогла сформулироваться.

— То была самая отчаянная схватка во всей этой кампании, — говорил Хамфри дальше. — Сражение за обладание бутылочкой. Кораллу удалось вытряхнуть ее из твоей одежды. Но, благодаря твоей магии, затычка настолько ослабела, что мы чуть не выбили ее и не выбрались на свободу. То был импульс от проклятия демонов, пришедший тебе на подмогу, — внешне он тоже показался рядовой случайностью: бутылочку, дескать, всего-навсего потрясло и помотало в водовороте. Но Коралл воспользовался небольшим вихревым течением, чтобы прижать пробку и поймать Гранди в ловушку. Тогда твоя магия вынудила магическое зеркало застрять между горлышком и пробкой, а затем — разбиться и оставить по кусочку внутри, и снаружи. Так между нами сохранялась хоть какая-то связь. В ответ Коралл заставил тебя потерять свой осколок зеркала. Однако твоя магия направила тебя к Бьюрегарду, который связь восстановил. Ты почти успел добраться до бутылочки вовремя, обратив свою страстную влюбленность в нимфу в ценное преимущество — тут твой талант очень хитро обошел Коралла! И все же его магия оказалась сильнее твоей, и он первым нашел бутылочку. В сущности оба ваших таланта взаимно исключили друг друга. Но теперь Коралл, обладая бутылочкой, контролирует Кромби и меня. К его услугам вся наша сила, и ты проиграл.

— Я не верю тебе, — мрачно проговорил Бинк. — Да, сейчас не верю. Когда ты переметнулся на другую сторону.

— Я тоже, — подал голос Честер. — Помести себя назад в пузырек, позволь нам его достать и освободить тебя. И если после этого ты повторишь то, что только что сказал, я, может быть, и послушаюсь тебя.

— Нет.

— Так я и думал. — Честер усмехнулся едко. — Я отправился с вами, отрабатывая плату за твой будущий Ответ. Но — не услышал от тебя ничего. И потому имею право отказаться от службы в любое время. Но я не собираюсь отрекаться от поисков только по той причине, что некий, невесть где запрятанный монстр так перепугал тебя, что ты стал думать совершенно по-другому.

— Твою позицию легко понять. — Хамфри говорил на удивление спокойным и мягким голосом. — Как ты уже отметил, я в данный момент не нуждаюсь в твоих услугах. Но я обязан дать совет вам обоим. Потому что если мы не сможем убедить вас, то будем вынуждены вам противостоять.

— Ты хочешь сказать, что станешь с нами сражаться? — ошарашенно спросил Бинк.

— Нам не хочется применять силу. Но самое главное для нас — ваше решение. Уйдете сейчас, откажетесь от поисков — все будет хорошо.

— А если не откажемся? — воинственно вскинулся Честер, поглядывая на Кромби (кентавр явно был непрочь помериться силой с грифоном — ведь между ними все время было нечто вроде соперничества).

— В таком случае придется вас ликвидировать, — насупленно произнес Хамфри.

Да, этот маленький человечек и сейчас оставался Волшебником. По телу Бинка пробежала предательская дрожь — никто еще не осмеливался позволить себе отнестись легкомысленно к угрозе, прозвучавшей из уст Волшебника.

Бинк разрывался на части — один выбор был мрачней другого. Как можно отказаться от поисков?.. А как — сражаться с друзьями — теми самыми друзьями, которых он отчаянно пытался спасти?.. Поскольку они сейчас — под властью чар врага, он ни в коем случае не может согласиться с их требованиями и условиями... Ах, добраться бы до самого Мозгового Коралла! Добраться и уничтожить. Тогда его, Бинка, друзья освободились бы от этой унизительной и зловещей зависимости. Но Коралл — глубоко под ядовитой водой, и до него не дотянуться. Разве что...

— Перл! — крикнул он. — Нельзя ли отправить диггла вниз, чтобы наделал в Коралле дырок?

— Никак нельзя, Бинк, — удрученно ответила она. — Мы отправили его за бутылочкой, но он почему-то так и не возвращается. А я здесь — с корзиной драгоценностей. — Она в сердцах швырнула в воду алмаз. — Как же мне их теперь рассеивать?

— Червя отослали назад, в его пещеру. Коралл будет уничтожен лишь в том случае, если твои поиски окончатся удачно. И заодно будет уничтожен и весь Ксанф. Но этого не произойдет. Ни за что! А сейчас — либо уходи, либо тебе будет худо.

Бинк посмотрел на Честера.

— Я не хочу и не могу причинить ему боли. Может быть, удастся оглушить его и перенести в какое-нибудь место, где Коралл уже не будет иметь над ним власти...

— А тем временем я позабочусь о птичьем клюве! — Честер изобразил сожаление.

— Не хочу кровопролития! — крикнул Бинк. — Это же наши друзья! Надо как-то спасти их!

— Так-то оно так... — Честер покачал головой: вроде бы он был готов согласиться с Бинком, хотя и с большой неохотой. — Но... Я постараюсь обработать грифона аккуратно. Ну — может, вырву ему пару перьев...

И Бинк понял, что это — единственный компромисс, устраивающий его друга кентавра.

— Только остановись уж, если он сдастся...

Он снова повернулся к Хамфри.

— Я намерен продолжать поиски. Прошу тебя уйти и не мешать мне. Очень жаль вообще, что между нами возникло такое недоразумение. Но...

Хамфри, без лишних слов схватился за пояс с бутылочками и немедленно извлек одну из них. Тогда Бинк испустил боевой клич и бросился на Волшебника. Однако подсознательное отчаяние от того, что приходится нападать на своего друга, задержало его на мгновение, и он опоздал. Хлопнула пробка, вырвался пар и превратился... в зеленое пончо; оно распласталось в воздухе и плавно легло на землю.

— Не тот пузырек! — с досадой пробормотал Волшебник и тут же открыл новый.

Застыв на какой-то миг Бинк вдруг понял, что не сможет одолеть Волшебника, пока тот владеет арсеналом пузырьков. Да, талант Бинка мог вынудить Хамфри перепутать их, но — один раз он уже перепутал, и нелепо было бы полагать, что так произойдет опять.

Надо изловчиться, подумал он, и срезать у Волшебника пояс; но тут же ему показалось, что это может выглядеть, как покушение на убийство. Иначе говоря, он снова замешкался и... угодил под струю вырвавшегося из бутылочки пара. Внезапно перед ним оказалось тринадцать злобно шипящих черных котов.

Никогда раньше он не видел настоящих, живых котов и полагал, что это — вымерший вид. Теперь же он просто стоял и смотрел на неожиданно ожившую легенду, не в состоянии представить, каковы могут быть последствия схватки с ними. Если он перебьет этих животных, то не окажется ли виновником гибели целого вида?..

А тем временем кентавр вступил в бой с грифоном. Несмотря на обещание Честера, их столкновение оказалось на редкость яростным с самого начала. В руке у кентавра был лук, и в воздухе уже просвистела стрела. Но опытный солдат Кромби не стал дожидаться, когда она его поразит: он ловко нырнул вниз, расправил крылья и тут же быстро сложил их, мощно оттолкнувшись. А затем — под углом взлетел вверх, и стрела пронеслась под его хвостом. Поднявшись под потолок пещеры, он крикнул, выставил когти и ринулся на кентавра.

Честер мгновенно сменил лук на аркан. Брошенная им петля обвила торс грифона, прижав к телу крылья. Кромби дернулся, развернув Честера, но кентавр не сдвинулся с места — все же он был раза в три массивнее противника...

В лицо Бинку бросился черный кот, и тому волей-неволей пришлось все же вспомнить, что перед ним — противники. Чисто машинально он взмахнул мечом — и разрубил животное надвое. И — в ужасе застыл. Ведь он не собирался убивать кота! Такое редкое существо — кто знает, быть может, то были последние коты во всем Ксанфе! И сохранились, благодаря магии Доброго Волшебника.

Однако вслед за этим произошли два события, круто изменившие настроение Бинка. Во-первых, половинки разрубленного кота остались живыми и во-вторых, сразу превратились в двух новых котов, пусть и меньших размеров. Стало быть, то был не настоящий, а всего лишь псевдокот, вылепленный из живой глины.и обладавший кошачьими качествами, и каждая отделенная от него часть становилась новым котом. Если бы из такого материала изготовили, скажем, собак, эффект, безусловно, был бы тот же: каждый отделенный от нее кусочек, превратился бы в еще одну собаку. По этой причине Бинку не стоило беспокоиться о сохранении вида. А через секунду второй кот больно вцепился ему в лодыжку.

Вместе с облегчением Бинком овладела и горячая ярость, и он дал волю мечу. Он рубил котов пополам, на четвертушки и осьмушки — и каждый кусочек неизменно становился новым котом, хотя и все более крошечным, но нападающим с неиссякаемой злобой. Это напоминало схватку с Гидрой во время безумия — только на сей раз у него не было куска магического дерева, чтобы скормить его противнику; не было и нити, связывавшей Гидру с небом — нити, которую можно было перерубить.

Вскоре уже сотня котов, каждый величиной с крысу, вилась вокруг него, а чуть позже — уже целая тысяча атаковала его, и они были подобны никельпедам. Чем дольше он бился, тем хуже ему приходилось.

А не имеет ли эта магия, думал он, работая мечом, какую-то аналогию с магией Гидры? Тот небесный монстр был привязан к цифре семь (семь первоначальных голов), а коты привязаны к цифре тринадцать; но и тут и там число их удваивалось. Ах, отыскать бы ключ или противозаклинание, чтобы нейтрализовать эту магию дублирования...

— Шевели мозгами, Бинк! — крикнул Честер, затаптывая котов, оказавшихся у него под ногами. — Дай-ка им хлебнуть той водички!

Да, конечно же! Бинк присел и махнул мечом над самым полом пещеры, и в озеро полетели десятки котов размером уже с ноготь. Падая в воду, они шипели, словно раскаленные угольки, и мгновенно шли на дно. То ли они захлебывались, то ли их губила ядовитая вода — ни один так и не всплыл.

В полном смысле расчищая себе дорогу к победе, Бинк пристально следил за схваткой кентавра с грифоном. Он, разумеется, не мог видеть всего, зато достаточно четко представлял всевозможные детали, ускользнувшие из поля его зрения. Он и вынужден был наблюдать и все время оставаться начеку — Честеру вдруг могла понадобиться помощь, а если бы с ним что-то случилось, то у Бинка появился бы еще один противник.

Кромби, захваченный петлей, изловчился и одним мощным ударом острого клюва рассек путы. И тут же резко распахнул крылья, вызывающе каркнул и обрушился на голову Честера, орудуя сразу и клювом и когтями всех четырех лап.

Из-за того, что веревка мгновенно ослабла, кентавр пошатнулся и потерял равновесие. Конечно, он был гораздо устойчивее человека, но в суматохе сражения всякое случается. Ударившись о сталагмит, он обломил его верхушку в тот самый момент, когда на него кинулся грифон. Бинк вздрогнул и даже зажмурился на секунду. Однако же сталагмит больше помешал Кромби, нежели Честеру — его острый конец свалился на крыло грифона и потянул за собой вниз. Кромби отчаянно заработал вторым крылом, чтобы как-то вывернуться.

Честер выпрямился. Коготь грифона наискось рассек ему лицо, чуть не зацепив глаз; но теперь уже могучие руки кентавра крепко держали грифона за передние нога.

— Попалась, птичка! — прорычал он.

Он не мог достать меча, так как руки были заняты, и потому просто лупил грифона об обломанный сталагмит.

Кромби каркнул и задрал задние ноги, готовясь полоснуть когтями по человеческой половине кентавра и выпустить ему кишки. Честер молниеносно отшвырнул грифона в сторону и опять схватился за лук. А противник уже расправил крылья, описал в воздухе петлю и напал на кентавра раньше, чем тот успел выстрелить. Теперь они пустили в ход руки и когти...

Бинк избавился от котов, но дал Волшебнику время перебрать запас бутылочек и открыть новую. Пар сконденсировался в кучку ярко-красных бомб-вишен. О, у него уже был опыт обращения с этими маленькими, смертельно опасными «фруктами» — в дворцовом саду росло такое дерево! Скорее всего, с него-то они и сорваны. И если в Бинка угодит хота бы один...

Пригнувшись, он бросился к Хамфри и успел схватить Волшебника за руку. Тот боролся отчаянно, но Бинк, само собой, был много сильнее. Он все еще как-то сдерживал себя — насилие было ненавистно ему. Но нужно было бороться — другого выхода попросту не существовало... Противники упали; пояс Волшебника разорвался, и по камням зазвенела коллекция пузырьков. Выскочило несколько пробок. Вишни-бомбы уже не представляли опасности — они покатились в озеро и затонули, а там и взорвались, взметнув облачка пара и никому не причинив вреда. Но одна из них закатилась в корзинку с драгоценными камнями...

Взрыв разметал уникальные камешки по всей пещере. Мимо Бинка просвистели алмазы; огромная жемчужина с глухим стуком ударилась в грудь Волшебника; под копытами Честера захрустели опалы...

— Ужас, ужас! — закричала Перл. — Разве так надо это делать! Ведь каждый, каждый камешек надо поместить в правильное место!

Бинку было жаль драгоценностей, и тем не менее он не долго думал о них: его одолевали более насущные проблемы. Из бутылочек Хамфри вырвался на волю удивительный набор разных предметов!

В одной из них, например, оказалась пара крылатых туфель.

— Так вот где я оставил их! — воскликнул Хамфри.

Но туфли тут же улетели прочь — он потянулся, чтобы схватить их, но не успел.

В другой оказались огромные песочные часы — тоже в данный момент абсолютно безопасные. В третьей хранилась коллекция экзотических на вид семян — одни были похожи на огромные плоские рыбьи глаза, другие — на смесь соли с перцем, третьи — на однокрылых мух. Они рассыпались, усеяв все вокруг, ноги скользили на них, и те давились, издавая хлюпающий звук; но и это не представляло как будто прямой опасности.

К несчастью, из всех бутылочек вырывался пар или дым. Появилось переполненное мусорное ведро (вот оказывается, как Волшебник убирал свой замок — запихивал мусор в бутылочку!), затем — мешок с суперудобрением, миниатюрная гроза и малюсенькая сверхновая.

Теперь семена получили пищу, воду и свет и быстро начали прорастать. Тянулись усики, набухали стебли лопались почки, выбрасывая листья. Корни хватались за каменный пол, цеплялись за мусор, стебли вытягивались, образуя плотный ковер из самых диковинных растений. Разные виды вступали в противоборство за наиболее удобренные участки. Через несколько секунд Бинка и Хамфри окружили густые и быстро расширяющиеся джунгли. Лианы цеплялись за ноги, ветки кололи тело, листья заслоняли обзор.

Вскоре растения зацвели, и стало понятно, к каким видам они принадлежат. На туфельном дереве выросла такая изящная обувь, что нимфа Перл восхищенно ахнула и сорвала для себя красивую пару. На узельниках появились сложнейшие специализированные узлы; Бинку пришлось увертываться, иначе бы его немедленно связало по ногам и рукам, и тогда — прощай победа!

Тем временем Волшебник отчаянно маневрировал между лязгающими челюстями собакозубых фиалок и одуванчиков, а ястребиная трава уже начала кидаться ему на голову. Бинку было бы впору посмеяться, но ему самому было далеко не до смеха: золотой стержень пытался насадить его на металлическую спираль, а подсолнечник ослеплял своим блеском. Сверхновая больше не была нужна — в пещере было светло, как днем, и этот свет останется, пока у подсолнечника не завяжутся семена.

Бинк с трудом увернулся от стайки мелькнувших мимо листьев стрелолиста, зато поскользнулся на маслине, разбрызгал масло и с размаху приземлился — иээххх! — прямиком на кочан скунсовой капусты; кочан треснул, и Бинка тут же окутало облако тошнотворной вони.

Впрочем, на что же он мог рассчитывать?.. Теперь его защитный талант сильно ослабел — коварный враг — Мозговой Коралл — почти нейтрализовал его магию. В такой обстановке Бинку приходилось полагаться только на самого себя и выкручиваться самостоятельно.

Но и у Хамфри дела шли не лучше. Сейчас он лихо затаптывал участок, поросший огненной травой; ему пришлось сорвать цветок водяной лилии и гасить пламя, заливая его водой; а тем временем несколько малярных кистей старательно украшали его красными, синими и зелеными полосками. К его одежде прилипли шальные алмазы из коллекции нимфы.

Нет, так дальше не пойдет! Бинк задержал дыхание, закрыл глаза и начал выбираться из миниатюрных джунглей. И тут над его головой громко лопнули маковые коробочки. Он почувствовал что-то на руках, открыл глаза и увидел пару наперстянок[11]. Над ухом у него зазвенел колокольчик — пришлось, чтобы не оглохнуть, срочно увильнуть в сторону. И в этот момент Бинк увидел пояс Волшебника — в нем еще оставалось несколько пузырьков. И сразу понял: если завладеть поясом, Хамфри окажется беспомощным. Ведь в этих пузырьках он держал всю свою магию!

Бинк шагнул вперед, но из зарослей показался Волшебник, весь облепленный вороньими лапками. Хамфри принялся их стряхивать — лапки разбежались во все стороны. Одинокая примула отвернула свой цветок в сторону, не желая видеть его беспомощность и неуклюжесть. Хамфри кинулся плашмя на магический пояс и ухватился за него одновременно с Бинком.

Началась суетливая дерготня, захлопали новые пробки. Одна из бутылочек выбросила котелок с ячменным супом — суп разлился по земле, и его тут же жадно всосали голодные корешки растений. Из другой — вывалился пакет с разнокалиберными болтами и гайками... Потом Бинк схватил пышущий жаром рисовый пудинг и метнул его в Волшебника, однако Хамфри все же успел нанести удар первым: пирогом с фаршем. Бинк принял удар лицом; из пирога вырвались двадцать четыре порции фарша и разлетелись по сторонам, но несколько попало в волосы Бинка, залезло за шиворот, в глаза, мешая видеть. Он выпустил пояс и почти вслепую стал размахивать мечом, удерживая Волшебника на расстоянии, а другой рукой пытаясь протереть глаза. Как ни странно, но и в этот момент ему удалось подсмотреть за схваткой кентавра и грифона.

По человеческому торсу Честера струилась кровь из рваных ран, нанесенных когтями противника. Но у Кромби была сломана передняя лапа, а на одном из крыльев осталась лишь половина перьев. Да уж, эта схватка была жестокой!

Теперь кентавр подбирался к грифону с мечом в руке, а тот неровными кругами летал вне пределов его досягаемости, высматривая брешь в обороне Честера. Несмотря на просьбы и предупреждения Бинка, намерения у обоих были — серьезней некуда: они сражались насмерть.

Мог ли Бинк остановить их?..

Волшебник отыскал очередной пузырек и вытащил пробку. Бинк осторожно приблизился. Так и есть — еще одна осечка Хамфри! Появилась огромная миска с йогуртом. Судя по виду и запаху, он безнадежно долго пробыл в пузырьке. Йогурт тут же, медленной рекой пополз в сторону озера — пусть-ка Мозговой Коралл отведает его... Но Хамфри уже достал новый пузырек.

Похоже, его ошибки были не столько результатом действия таланта Бинка, сколько чистой и честной случайностью. В этой уйме бутылочек были заключены сотни одушевленных и неодушевленных существ и предметов (в конце концов, у него была репутация Волшебника, владеющего сотнями заклинаний!), и лишь немногие из них можно было быстро приспособить, чтобы они послужили оружием. К тому же, теперь все они ужасно перепутались. И было вполне вероятно, что в случайно открытом пузырьке не окажется ничего по-настоящему опасного. Разумеется, нельзя было исключать и противоположную вероятность.

Однако — шанс есть шанс.

Из нового пузырька появилась извивающаяся лиана кракена. Она тут же агрессивно потянулась к Бинку. Он изрубил ее мечом и снова приблизился к Волшебнику. Он знал, что наступило время, когда он уже может управлять ситуацией, — ничто в бутылочках Хамфри не устоит против умелого меча.

Волшебник отчаянно откупоривал одну бутылочку за другой, пытаясь найти хоть что-нибудь, из чего можно было бы извлечь пользу. Появились три танцующие феи и запорхали на полупрозрачных крылышках; однако они не могли принести вреда Бинку и помочь Хамфри, поэтому полетели за советом к нимфе, и та попросила их собрать разбросанные драгоценные камни... Выскочила из пузырька и взорвалась упаковка с кашельными каплями — взорвалась, к несчастью, слишком близко от Волшебника, и того сразу же обуял приступ тяжелого кашля.

А затем появился вейверн.

Вейверн по сути своей — маленький дракон; но ведь даже и самые крошечные драконы опасны. Бинк взмахнул мечом, метясь в шею монстра. И — попал, но лезвие отскочило от прочной чешуи. Вейверн тут же разинул пасть и выпустил в Бинка струю горячего пара. Тот отпрянул назад — и моментально, изо всех сил вонзил острие меча в облако пара. Меч прошел сквозь открытый рот монстра, пронзил нёбо и вышел на темени. Вейверн коротко вскрикнул и испустил дух — Бинку только-только удалось выдернуть меч.

Он-то знал: ему повезло. И опять же — это было настоящее, а не поддельное везение, не вмешательство таланта. Но такое везение — всего лишь везение, уникальное и чистое, у него не бывает фаворитов, и в следующий раз оно может обернуться против Бинка.

Пора заканчивать, пока не наступил тот самый следующий раз.

Волшебник не преминул воспользоваться паузой и порыться в своих пузырьках. Он что-то судорожно и поспешно искал и никак не мог найти в беспорядочной куче. Тем не менее, с каждой неудачей количество неиспользованных бутылочек уменьшалось, и, соответственно, увеличивались шансы Волшебника на успех.

Когда Бинк снова повернулся к Хамфри, тот швырнул в него сперва пару зимнего белья, затем несколько потрепанных комиксов, затем — деревянную стремянку, бомбу с вонючим газом и набор магических перьев для письма... Так что, в конце концов, Бинк не выдержал и расхохотался.

— Берегись, Бинк! — вдруг крикнул Честер.

— Что ты! Это всего лишь дамский ночной халат, — отозвался тот, взглянув на очередной «снаряд» Хамфри. — Что в нем опасного?

— За ним следом — Дурной Глаз!

Опасность! Так вот что искал Волшебник! Дурной Глаз...

Бинк схватил халат и прикрылся им, как щитом, чтобы заслониться от смертельной опасности.

Вырвавшийся луч света, миновав Бинка, ударил в кентавра. Полуоглушенный Честер пошатнулся, и грифон тут же спикировал для смертельного наскока. Его клюв вонзился в ослепленные глаза Честера, вынудив кентавра отскочить.

— Нет! — завопил Бинк.

И — опять опоздал. Слишком долго он, должно быть, полагался на свой талант, и поэтому его реакция на случайные события была замедленной.

Задние копыта Честера соскользнули с обрыва... он громко и испуганно заржал... и повалился спиной в зловещую воду озера.

Вода мрачно сомкнулась над головой кентавра. Без звука и борьбы он исчез под ней. Бинк лишился друга и союзника.

Но сейчас было не время для скорби. Хамфри отыскал новую бутылочку.

— Теперь я тебя победил, Бинк! — крикнул он, поднимая пузырек. — Тут — сонное зелье!

Бинк не осмелился напасть на него — в воздухе между ними продолжал висеть Дурной Глаз, от которого Бинка пока спасала слабая защита: дамский ночной халат. Сквозь тонкую ткань он смутно различал контуры Глаза, и ему приходилось постоянно маневрировать, чтобы не оказаться с ним — зрачок в зрачок.

А вот сонное зелье простой тряпкой не остановишь!

— Сдавайся, Бинк! — крикнул Хамфри. — Твоего союзника больше нет! А мой — летает у тебя за спиной! А Дурной Глаз не позволит тебе сойти с места! А сонное зелье настигнет тебя где угодно! Так что — сдавайся! И Коралл сохранит тебе жизнь!

Бинк замер в нерешительности. И тут же ощутил порыв ветра — на него со спины бросился грифон. Бинк мгновенно развернулся, заметив стоящую рядом и окаменевшую от ужаса нимфу, и понял: Коралл, делая милосердное предложение устами Хамфри, тут же предает своих новых слуг — о чем свидетельствовало поведение Кромби.

До этого момента Бинк сражался по необходимости — он не желал биться с друзьями. Теперь его впервые охватил настоящий гнев. Друг погиб, сотоварищи предали — для чего сдерживать разящую руку?!

Оказавшись спиной к Дурному Глазу, он крикнул Кромби:

— Взгляни-ка сюда! — И отдернул халат.

Кромби мгновенно отвернулся.

Тогда Бинк, все еще пылая от ярости, атаковал грифона с мечом в руке.

Так они и сражались — когти и клюв против меча. И ни один из противников не осмеливался бросить взгляд на Волшебника. Сперва Бинк размахивал ярким халатом, отвлекая внимание грифона и пытаясь поразить его в голову: потом обмотал халатом, левую руку, защитив ее таким образом от когтей. Кромби мог драться только уцелевшей передней левой ногой: его сильно потрепанные крылья утратили подъемную силу, и ему пришлось подняться на задние ноги. Однако мощное тело грифона и тренированный в битвах разум солдата делали его чрезвычайно опасным — и еще каким опасным!

Кромби предпринимал невероятные усилия, чтобы удержаться в воздухе; он судорожно двигал почти бесполезными крыльями, и ему все-таки удалось набрать небольшую высоту, где его не доставали брызги.

Потом он спланировал на противоположный берег и тяжело рухнул на землю —ведь без хвоста и с одним крылом, наполовину лишенным перьев, он не мог управлять полетом.

Бинк воспользовался передышкой и протянул голему меч. Тот ухватился за кончик, и вскоре оказался на берегу.

Неожиданно Бинк вспомнил! Да — Гранди освободил из бутылочки Хамфри и Кромби именем его врага, Мозгового Коралла! Но ведь голем тоже был существом, подчиненным могущественному хозяину озера. Почему же он сейчас принял сторону Бинка?

Ответа два. Первый: Мозговой Коралл мог лишь на время завладеть големом, а затем отпустил его. Почему Гранди и вернулся в лагерь Бинка. Но ведь Коралл может и опять, в любой момент овладеть големом, и поэтому Гранди доверять нельзя. В разгар битвы Коралл мог и позабыть про Гранди. И теперь, когда расстановка сил упростилась, все может перемениться. И второй ответ: Гранди и сейчас может быть агентом врага. В таком случае...

Но к чему Кораллу проводить Бинка таким примитивным образом? Почему не прикончить без всякой отсрочки? Этого Бинк не знал. Но ему пришло в голову, что умнее всего было бы подыграть, притвориться одураченным. У врага наверняка есть какое-нибудь слабое место, о котором Бинк пока не догадывается; и если он сможет его обнаружить, воспользовавшись големом для приманки...

Солдат еще не сдался. В воздухе он уже не мог развернуться, и потому сделал это на противоположном берегу: встал лицом к Бинку, разбежался и, взлетев, перенесся через озеро.

— Не прикасайся ко мне! — воскликнул голем. — Я насквозь пропитан ядом! Я стану следить за Глазом вместо тебя, Бинк. А ты сосредоточься на...

Несмотря на все подозрения, Бинк обрадовался новому союзнику. И когда грифон начал снижаться, он схватил меч обеими руками, подпрыгнул и рубанул над головой. Кромби успел увернуться, и удар пришелся по здоровому крылу. Лезвие почти отрубило его — рассекло перья, мускулы, сухожилья и кости.

Кромби тяжело свалился на каменный пол пещеры — но все еще непобежденный. Он каркнул, поднялся на нога и бросился на Бинка, выставив передние когти. Застигнутый врасплох непоколебимым упорством солдата, Бинк отступил, зацепился ногой за камень и упал на спину. Когда грифон прыгнул на него и занес клюв для удара в лицо, Бинк изо всех сил выбросил меч вверх.

На этот раз он целился не в крыло, а в шею. Прямо в Бинка брызнула горячая кровь, вмиг пропитав его одежду. Такая рана — смертельна. Однако грифон все еще сражался — наносил рубящие удары тремя еще боеспособными ногами, норовя дотянуться до живота и лица Бинка.

Бинк стремительно откатился в сторону, потянув за собой меч, но тот застрял в костях грифонова крыла. Тогда он прыгнул на Кромби сзади, стиснул обеими руками искровяненную шею, пытаясь сломать ее или задушить противника. До этого момента Бинк не мог и вообразить себе, что когда-нибудь попытается убить друга, но — перед глазами стоял образ погибающего Честера... И теперь Бинк больше не размышлял.

Кромби сделал чудовищный рывок и сбросил Бинка. Тот снова кинулся на грифона — теперь уже так, как это делал Честер, — и ухватил его за заднюю ногу.. Подобная тактика ни за что бы не сработала, если бы солдат оставался в человеческом облике: ведь Кромби был опытным бойцом, а теперь, превратившись в животное, он был не в состоянии вполне использовать свой человеческий опыт. Чтобы не дать грифону сориентироваться, Бинк сильно потянул его за ногу и поволок по камням.

— Не поднимай головы! — крикнул Гранди. — Глаз висит прямо над тобой!

Можно ли доверять голему? Конечно, нет! И все же глупо идти на риск и пялиться в ту сторону, где может оказаться Дурной Глаз!.. Бинк зажмурился, ухватился покрепче за ногу грифона и, напрягшись изо всех сил, швырнул его через голову и вперед.

Кромби взлетел в воздух и... не приземлился. Да, он снова летел, или, по крайней мере, пытался это сделать! Бинк только помог ему, придав его телу разгон. Не удивительно, что грифон не стал сопротивляться.

— Глаз кружит, подбирается к твоему лицу! — кричал Гранди.

Верить или не верить? Ведь первое же показательно ложное заявление, на которое вдруг отважится голем, выдаст его подчиненность врагу. И потому, скорее всего, Гранди будет, насколько это возможно, говорить правду, чтобы его не разоблачили. То есть, Бинк может доверять ему именно потому, что он — в’ражеский агент, каким бы парадоксальным это ни выглядело.

Не открывая глаз, Бинк стянул обмотанный вокруг руки халат.

— Где он?

— Прямо перед тобой! На расстоянии руки!

Бинк расправил халат и, держа его в вытянутых руках, прыгнул вперед.

— Поймал! — завопил голем. — Быстрей замотай его и кидай в озеро!

Бинк чувствовал, как нечто легкое и теплое колотится у него в руках — голем говорил правду! И он швырнул это «нечто» в озеро и, услышав всплеск, осторожно открыл глаза. Халат еще плавал, хотя и промок насквозь, а то, что в него было завернуто, перестало существовать.

Теперь Бинк смог оглядеться.

Кромби отлетел совсем недалеко и упал в глухую расщелину. Теперь он лежал там, а раны и слабость не давали ему подняться...

Но Волшебник Хамфри все еще не утратил боевого запала.

— Еще шаг, и я выпущу сонное зелье! — воинственно предупредил он.

Бинк потерял терпение.

— Если ты это сделаешь, то первым и уснешь! — решительно проговорил он, направляясь к Хамфри. — А я могу задержать дыхание ничуть не хуже, чем ты!

Его меч валялся на земле — там, где выпал из раны грифона. Бинк поднял его, вытер о свою тунику и взял на изготовку.

— В любом случае я сомневаюсь, что зелье подействует быстрее, чем я до тебя доберусь. А если подействует, то не на голема. На чьей стороне он тогда окажется? Ты сам знаешь, что он лишь отчасти реальный, и Коралл не может полностью управлять им.

Тем не менее, Волшебник решил, что Бинк блефует, и выдернул пробку. Из пузырька вырвался пар. Бинк прыгнул вперед и двинул мечом по появившемуся предмету. И... наткнулся на маленькую бутылочку. Что за чудеса?! Бутылочка в бутылочке?

— О, невезенье! — воскликнул Хамфри. — Это же мой запас пилюль мудрости! Я искал его десять лет!

Какая ирония!

Волшебник по рассеянности упрятал пилюли мудрости в другую бутылочку, а без них не был в состоянии догадаться, куда их упрятал!

И теперь, во время этой войны талантов, пилюли наконец отыскались — отыскались в самое неподходящее время!

Бинк коснулся груди Волшебника кончиком меча.

— Тебе уже не нужны пилюли мудрости, чтобы узнать, что с тобой будет, если ты не сдашься немедленно.

Хамфри вздохнул.

— Выходит, я тебя недооценил, Бинк. Никогда не предполагал, что ты способен одолеть грифона.

Бинк очень надеялся, что ему не придется уже никогда повторить подобную попытку. Не будь Кромби таким усталым и серьезно раненным... Но какой смысл волноваться из-за того, что лишь могло произойти?

— Ты служишь врагу. Я не могу доверять тебе. Сдавайся! И я потребую только одну-единственную услугу. А потом заставлю залезть назад в ту бутылочку и буду держать тебя там до окончания поисков. Иначе мне придется убить тебя. Чтобы оставить Мозговой Коралл без помощников.

Бинк не был уверен, что сможет привести угрозу в исполнение. Хватит ли у него духу?.. Ему не хотелось лишать Хамфри жизни. Но если новая схватка неминуема...

— Выбирай! — нетерпеливо произнес Бинк.

Волшебник ответил не сразу. Может быть, советовался с другим разумом. Наконец он заговорил.

— Гоблины не могут прийти — слишком светло; к тому же, они ненавидят Мозгового Коралла. Прочих доступных ресурсов не осталось. Я не могу парировать твой шах.

Он опять умолк. Бинк догадался, что слово «шах» имеет отношение к манденийской настольной игре под названием «шахматы», в которую иногда сам с собой играл Король Трент. «Шах» был прямой личной угрозой. Очень удачный термин!

— Коралл бесчестен, — продолжал Хамфри уныло. — Но я держу данное слово. Я думал, что мое предыдущее предложение тебе все еще в силе, и не предполагал, что грифон снова нападет на тебя.

— Хорошо бы верить тебе, как оно было. Но я не стану, — сказал Бинк. Гнев его уже утих, но осторожность оставалась. — Могу лишь дать тебе честное слово.

— В данных обстоятельствах твое слово лучше моего. Я принимаю твои условия.

Бинк опустил меч, но вкладывать в ножны не спешил.

— А как с големом? — спросил он. — На чьей стороне он?

— Он... Он один из нас, как ты и подозревал. Ты только что вынудил меня это признать. Ничего не скажешь — ты очень хитер, Бинк.

— Хватит лести! С какой стати Гранди сподобился вдруг помогать мне?

— Так мне велел Коралл, — ответил голем.

— А зачем Кораллу помогать сражаться против самого себя? Будь ты на стороне Кромби, он мог и победить!

— Но мог и проиграть, — сказал Хамфри. — Коралл тоже серьезно недооценил тебя, Бинк. Он считал, что как только твой талант будет нейтрализован (а он оставался все время дьявольски сильным и уклончивым), тебя можно будет довольно легко одолеть чисто физически. А вместо этого — чем больше давили на тебя, тем с большей яростью и умением ты сражался. И то, что поначалу представлялось несомненным, оказалось под угрозой. Поэтому вероятность одолеть тебя силой у Коралла значительно понизилась. Зато шанс победить тебя убеждением увеличился.

— Убеждением? — недоверчиво воскликнул Бинк.

— Коралл соответственно определил тебе голема в друзья: он должен был стать его агентом в твоем лагере. И если бы ты выиграл битву и убил меня, то у тебя остался бы «друг», к советам которого ты бы прислушивался, во всяком случае — готов был бы прислушаться.

— А я не готов! Я с самого начала не доверял голему, переметнувшемуся в другой лагерь. И я бросил бы его в озеро, как только он бы меня предал. Но сейчас у меня есть более важное дело. Отыщи бутылочку с целительным эликсиром. Я знаю: ты еще не открывал ее.

Волшебник присел на корточки и стал перебирать оставшиеся пузырьки. Наконец протянул.

— Вот эта.

— Перл! — окликнул Бинк.

Нимфа робко приблизилась.

— Я боюсь тебя, Бинк, когда ты такой...

И во время сражения она тоже неимоверно трусила. А ведь когда за Бинком охотился Дурной Глаз, она могла бы, конечно, помочь, и ему не пришлось бы полагаться на сомнительную поддержку голема. Да что там — Перл была откровенно типичной нимфой, никак не способной на решительные действия в критические моменты. Вот Хэмели — та, без сомнения, была полной противоположностью Перл, даже если находилась в самой тупой своей фазе: она всегда была начеку, всегда стремилась уберечь Бинка и могла, не задумываясь, пожертвовать собой.

Что ж — он любит их обеих, но останется все же с Хэмели.

— Возьми эту бутылочку и брызни пару капель на грифона! — распорядился Бинк.

— Но ведь он же... — испуганно начала нимфа.

— Им и его действиями управлял враг, потому он и натворил таких дел. Но он остается моим другом. Надо исцелить его раны и потом упрятать в бутылочку вместе с Хамфри. На то время, по крайней мере, пока эта свистопляска не кончится.

— Ага, понятно.

Она взяла пузырек и направилась к тому месту, где лежал искалеченный грифон.

Бинк подтолкнул Волшебника острием меча, и они двинулись вслед за нимфой. Хотя Хамфри и признал себя побежденным, Бинк был уверен, что их боевые действия еще не закончились. Они завершатся только тогда, когда Волшебник, грифон и голем снова окажутся в бутылочке, а ее единственным и безраздельным хозяином станет Бинк. Коралл, вне веяного сомнения, сделает все возможное, -чтобы этого не допустить.

Перл остановилась на краю расщелины и посмотрела вниз. Ее рука потянулась ко рту тем единственным, особым женским жестом, который всегда так странно волновал Бинка. Впрочем, что же тут странного — он любил ее, и потому так пристрастно и живо реагировал на любые особенности ее поведения. Хотя разум его расценивал все иначе.

— Он весь в крови! — Она содрогнулась.

— Я не могу оставить Волшебника без внимания! — спокойно проговорил Бинк. «И голема — тоже», — мысленно добавил он. — И если в этом пузырьке окажется не целительный эликсир, а какая-нибудь другая дрянь, я убью его на месте. — То были нарочито воинственные слова, произнесенные, чтобы подстегнуть ослабевшую решимость. — Действуй, не бойся ничего! Грифон нам нужен — он укажет нам, в каком направлении искать антидот, Перл.

— Да-да, конечно... — тихо отозвалась она, и дрожащими пальцами начала вытаскивать пробку. — Он... тут так много крови... Куда надо брызнуть?

Кромби слегка приподнялся; его орлиная голова на израненной шее обессиленно повернулась; из ран тут же опять полилась кровь.

— Кррак!

— Он говорит, что лучше не надо никакого эликсира, — перевел Гранди. — Если он поднимется, то сразу убьет тебя.

Бинк так наклонил меч, чтобы лезвие отражало свет сверхновой и остекляневшие глаза грифона увидели его. Подсолнечник, конечно, светил ярче, но — уже начал тускнеть: приближалось время уборки урожая.

— Я не жду честности от врага, как и не жду благодарности за совершенное добро. — Голос Бинка был мрачным. — Я заключаю условное перемирие с Мозговым Кораллом и принуждаю его к таковому своим мечом. Кромби будет безоговорочно повиноваться мне... Или Волшебник тотчас умрет. Хотите верьте, хотите — нет.

Но как они могут ему поверить, если он все еще сам в себе сомневается? И все-таки коль скоро снова дойдет до насилия, он не позволит Кораллу запросто взять над собой верх.

Кромби посмотрел на Волшебника; в глазах его застыла тоскливая мука.

— Бинк сказал правду, — подтвердил Волшебник. — Он победил нас. И теперь — совершенно справедливо — требует услугу в обмен на наши жизни. Коралл, мне думается, согласен. Так что, окажи ему услугу и согласись на заключение в бутылочку. Иначе я умру, а тебе придется сражаться с ним снова...

Грифон опять тихо каркнул, и голем перевел:

— Какую услугу он хочет от меня?

— Ты сам прекрасно знаешь! — ответил Бинк. — Указать, в какой стороне находится ближайшая и самая безопасная магия против любовного зелья.

А может быть, подумал Бинк, они попросту тянут время, ждут, когда погаснет подсолнечник? Тогда могут появиться гоблины... Хотя оставалось светящееся озеро...

— Он согласен, — поспешно сказал Гранди. — Но он слишком слаб, чтобы показывать.

— А так ли уж нам нужен этот антидот... — с сомнением произнесла нимфа.

— Займись-ка лучше грифоном! — не особенно любезно отозвался Бинк. Когти грифона основательно исполосовали его тело, и теперь, когда схватка была позади, на него навалилась свинцовая усталость. Надо скорее довести дело до конца, пока он еще держится на ногах. — Обрызгай его, Перл!

Наконец она кое-как откупорила бутылочку. Вырвалась драгоценная жидкость, обрызгав ее, скалы и грифона. Капля попала и на подрастворившегося в озере голема, и он немедленно восстановился. И ни одна даже мельчайшая частица эликсира не упала на Бинка — тут уж явно постарался Коралл!

Кромби выбрался из расщелины, снова яркий и великолепный, и, мощно распростерши крылья, повернулся к Бинку. Мускулы того болезненно напряглись. Да, он держал заложником Волшебника, но если грифон задумает сейчас напасть...

Прыжок — и между Кромби и Бинком оказалась Перл.

— Не смей! — крикнула она.

Запахло жженой бумагой.

Несколько долгих секунд Кромби внимательно смотрел на нее, слегка расправив крылья и размеренно пошевеливая ими. Перл была всего лишь хрупкой девушкой, а вооружение ее составляла маленькая бутылочка с эликсиром, и разве ей было под силу остановить могучего монстра?.. Красивое тело нимфы сжалось, его сотрясала нервная дрожь — каркни Кромби как следует, и она разрыдается или упадет в обморок.

Однако Бинк восторженно отметил про себя: Перл совершила отважный поступок — не свойственный обыкновенной нимфе. Она самоотвержанно попыталась отстоять то, во что неукоснительно верила. И можно ли было ставить ей в вину, что ее мужество оказалось не особенно впечатляющим и не грозным, что, впрочем, вполне соответствовало и ее физической силе?..

Кромби вдруг решительно завертелся, затем замер и вытянул крыло — оно указало в сторону озера.

Бинк вздохнул.

— Посади его в пузырек! — велел он Волшебнику. — И постарайся проделать все правильно с первого раза. А если попытаешься посадить меня — тут же станешь покойником.

Они подождали, пока Перл не выловит из озера бутылочку, плававшую возле берега. Нимфа действовала с исключительной осторожностью — нельзя было допустить, чтобы вода попала ей на кожу; потом бутылочка была тщательно высушена и поставлена перед Волшебником.

Хамфри произнес заклинание.

Грифон превратился в облачко пара, которое медленно втянулось в пузырек. До Бинка запоздало дошло, что во время схватки Хамфри мог в любой момент проделать то же самое и с ним, если бы оставался собранным и сосредоточенным. По всей вероятности, пропавшие таблетки мудрости на самом деле оказались для него существенной утратой! Да и, надо сказать, не очень легко сохранять стройность мыслей, когда находишься перед обнаженным мечом. А кроме всего, у Хамфри не было под рукой этой лучшей из бутылочек — той самой, в которой некогда обитал демон Бьюрегард: она плавала в озере.

— Теперь троя очередь, — напомнил Бинк Волшебнику. — Лезьте туда вместе с големом.

— Коралл пересматривает ситуацию, — доложил Хамфри. — Он полагает, что если тебе станет известна вся правда, то ты сможешь согласиться с его точкой зрения. Не хочешь послушать?

— По-моему, он просто тянет время — ждет, когда появятся новые его союзники. — Бинк опять подумал о гоблинах; они, по словам того же Хамфри, не очень ладили с Кораллом, но если ему удастся склонить их к заключению определенного соглашения...

— Не забывай, что он знает местонахождение и природу Источника Магии! — напомнил Волшебник. — Выслушай его, и он покажет тебе дорогу к нему.

— Пусть сперва покажет дорогу!

— Согласен.

— Согласен?

— Мы доверяем тебе, Бинк.

— А я не доверяю вам! Но — так и быть: я пойду на такую сделку. Очень надеюсь, что не совершаю роковой ошибки... Покажи мне Источник Магии! Только не вздумай отделаться некой загадкой в одно слово, которое я не смогу растолковать. И потом ответь, почему Коралл так упрямо не желал встретиться со мной?

— Сперва я посоветовал бы тебе самому принять каплю целительного эликсира, — заметил Волшебник.

— О, Бинк! — Нимфа порывисто повернулась к нему; голос ее звучал заботливо и сочувственно. — Ведь тебе первому надо было обработать раны...

— Все в порядке, — сказал Бинк. — В пузырьке могло оказаться сонное зелье.

Хамфри кивнул.

— Но если бы я попытался обмануть тебя, то грифон бы не ожил. Ты очень разумно защищался от обмана. Надо признать, ты отлично со всем справился даже без поддержки своего таланта. Ты теперь очень далеко ушел от того наивного мальчишки, который когда-то прибыл в мой замок...

— Все меняется, — буркнул Бинк, не снимая руки с меча.

Перл брызнула на него из целительного пузырька.

Раны Бинка сразу же зажили, силы восстановились. Однако к Доброму Волшебнику он по-прежнему относился с подозрением.

ГЛАВА 12.

ДЕМОН КСАНФ

— Сюда! — сказал Хамфри.

Бинк, с обнаженным мечом в руке последовал за ним; сзади шла Перл, неся на руках голема.

— Кстати, — заметил Хамфри, — Кромби вовсе не обманывал тебя, когда определял направление к антидоту. Он и в самом деле находится там — только за озером. Коралл поможет тебе его раздобыть. Само собой, если ты согласишься на его условие.

— Меня не интересуют подачки врага, — угрюмо отозвался Бинк.

— Ты правда отказываешься?! — с надеждой спросила Перл. — Тебе больше не нужен антидот?

— Прости меня... Я хотел всего лишь сказать, что не собираюсь переходить на сторону Коралла... Это, Перл, вопрос принципа. Не могу же я позволить врагу одолеть себя! И в то же время мне не хочется отягощать тебя своей ненужной любовью. Отягощать больше, чем...

— Она мне вовсе не в тягость, Бинк! Я никогда не видела такого... такого отважного молодого мужчину, который...

— Знаешь, Перл... Поскольку антидот, кажется, недоступен, то есть ли тебе смысл и дальше оставаться с нами? Мне очень жаль, что я понапрасну причинил тебе столько хлопот и неудобств. Теперь ты вольна уйти, Перл.

Она порывисто схватила его за руку, и Бинк машинально отвел меч в сторону.

— О Бинк, я...

Он не смог больше удержаться, поддался своим чувствам и горячо поцеловал ее. К его удивлению, она ответила столь же страстно. Их окутал аромат желтых роз... Потом Бинк мягко отстранил ее.

— Береги себя, нимфа... Я вижу: такие приключения не для тебя. Мне очень хочется верить, что ты всегда и по-настоящему будешь счастлива и без того — со своими драгоценностями и делами. И будешь в безопасности.

Теперь от нее пахнуло запахом нагретых солнцем сосен — остро, свежо и опьяняюще. Эликсир избавил ее от хрипоты и теней под глазами, что появились, конечно, от вынужденной бессонницы. Теперь она была так же прелестна, как и в тот момент, когда он увидел ее впервые.

— Бинк! У тебя нет права прогонять меня!

Хамфри шагнул вперед — меч Бинка предупреждающе поднялся. Нимфа испуганно попятилась.

— Не беспокойся! — мирно произнес Волшебник. — Мы приближаемся к Источнику Магии.

Бинк насторожился — он не поверил словам Хамфри.

— Не вижу здесь ничего особенного!

— А ту скалу видишь? — спросил Волшебник. — Это магическая скала; за сотни лет она постепенно поднялась над поверхностью, пробив менее плотные слои обычных земных пород. На вершине она становится магической пылью. Это что-то вроде природной или магической перестройки земной коры. А зарядка ее происходит там, внизу. — Он опустил руку. — Она и есть Источник Магии.

У Бинка сильно забилось сердце.

— Да-а... — протянул он, но тут же вынудил себя задать вопрос: — А как она заряжается магией? Почему Коралл так упорно не подпускал меня к ней?

— Очень скоро ты узнаешь и это, — ответил Волшебник.

Он показал вход в природный, изогнутый тоннель-рампу, ведущий вниз.

— Ты ощущаешь, как здесь усиливается напряженность магии? Самый ничтожный талант приобретает тут мощь таланта Волшебника. Однако исключительно все таланты при непосредственном контакте с Источником почти полностью нейтрализуются. Как ни парадоксально, но кажется, будто никакой магии вообще не существует, — поскольку она не может быть правильно дифференцирована.

Для Бинка его слова прозвучали бессмыслицей.

Он продолжал спускаться за Волшебником, готовый в любой момент к новой измене, и прямо-таки кожей чувствуя сильнейшее давлении магии. Если бы светлячок сверкнул здесь хоть малюсенькой искрой, произошел бы взрыв, способный снести вершину горы! Да, без сомнения, они приближались к Источнику! Но не таилась ли где-то здесь ловушка?

Рампа вывела их в гигантскую пещеру; на дальней ее стене было высечено лицо Демона.

— Демон Ксанф — Источник Магии, — как-то слишком обыденно проговорил Хамфри.

— Эта каменная маска? — недоверчиво покосился на Волшебника Бинк. — Что еще за шутки?

— Вовсе не шутка, Бинк. Без этого Демона наша земля была бы такой же, как Мандения, — землей без магии.

— Вот и все, что ты хотел мне показать?.. Неужели ты надеешься, что я поверил?

— Конечно, нет. Но выслушай объяснение. Только тогда ты сможешь понять огромную важность того, что видишь, и оценишь ту неизмеримую опасность для нашего общества, которую представляет твое присутствие здесь.

— Нет! — Бинк отрицательно покачал головой. — Я обещал выслушать — я выслушаю. Но отнюдь не обещаю, что поверю в твою историю.

— Ты поверишь — не сможешь не поверить. Но воспримешь ли — вот на что сделана ставка. Информация поступит к нам следующим образом: мы станем ходить по этому залу, пересекая несколько магических мыслевихрей Демона. И тогда поймем все.

— Не желаю больше никакой магии! — решительно заявил Бинк. — Хочу лишь узнать природу Источника!

— Узнаешь-узнаешь! — заверил Хамфри. — Тебе просто-напросто следует идти рядом со мной — и все. К сожалению, другого способа нет. — И он шагнул вперед.

Все еще полный подозрений и недоверия, Бинк последовал за ним — он не хотел отпускать от себя Волшебника дальше, чем на длину меча.

Неожиданно у него закружилась голова... Казалось, будто он падает. Однако под ногами оставалась твердая опора.

Он остановился. Необходимо было укрепить себя против новой опасности. Но что случилось? Новый приступ безумия? Если это ловушка...

Он увидел звезды. Но не жалкие пылинки, которыми усеяно ночное небо, а гигантские и чудовищно странные шары из пылающего, но не сгорающего вещества — возможно, из газа, более плотного, чем камень. Они были настолько далеки друг от друга, что и дракону не хватило бы жизни пролететь расстояние от одной звезды до другой. И столь многочисленны они были, что и человеку не достало-бы его земного срока, чтобы их сосчитать. И все же — они виделись одновременно. А между этими исполинскими-маленькими и близкими-далекими, но несомненно существующими звездами летали всемогущие Демоны. Они проносились — здесь касаясь маленькой (огромной) звезды и заставляя ее мерцать; там притрагиваясь к большой (крошечной) звезде, делая ее тускло-красной; или время от времени заставляли раздуваться в ослепительной вспышке сверхновой. Это обиталище звезд было игровой площадкой для Демонов.

Видение потускнело... Затуманенный взгляд Бинка снова различил пещеру и огромное застывшее лицо Демона на стене.

— Ты вышел за пределы этого конкретного мыслевихря, — пояснил Хамфри. — Каждый из них чрезвычайно глубок, хотя и узок, также чрезвычайно. Ты понимаешь меня?

— Да...

Он сделал еще шаг и увидел очаровательную женщину-Демона, с глазами глубокими, словно водоворот у озерных демонов-актеров, и волосами, разметавшимися, подобно хвосту кометы. Она не была натуральной женщиной — ведь Демоны бесполы, они не размножаются, ибо — вечны. Хотя они вполне способны придать себе и пол — например, для развлечения. Да, они вечны— всегда были и всегда будут, по крайней мере до тех пор, пока в их существовании сохранится хотя бы какой-то смысл. Но, как было сказано, ради развлечения и разнообразия бытия они иногда разыгрывали вариации полов и принимали вид мужчин и женщин, существ среднего рода, а также нейтрального, либо анонимного полов. Им нравилось это — они развлекались.

В данный момент видоизмененный Демон был близок к категории «она» — иначе говоря, Бинк видел перед собой Демона-женщину, или — Демонессу.

— :«?+00'—//ax№», — сказала она, сформулировав концепцию столь пространную, что сознание Бинка не смогло охватить ее. И все же он почувствовал, как велико ее значение, и был глубоко тронут.

Он вдруг ощутил внезапное непреодолимое стремление к... но подобное было бы ужасно отвратительным, если бы его высказать словами, то есть — если бы оказалось возможным или доступным для понимания. Да и... в конце концов, Демонесса не была все-таки истинной женщиной.

Бинк выбрался из мыслевихря и увидел Перл — бедняжка неподвижно застыла в центре другого мыслевихря. Губы ее были полураскрыты, грудь взволнованно поднималась и опускалась. Что там она сейчас переживает?.. Его охватило сразу несколько чувств. Прежде всего он испытал ужас от того, что ей, возможно, пришлось подвергнуться воздействию столь же грубой и извращенной мысли, как та, которая только что владела его сознанием, — ведь она была невинной нимфой! Одновременно он ощутил и ревность — потому что она так увлеченно реагировала на кого-то другого. Ведь ей могли внушить идею, которую он уже изгнал из головы, — идею о непотребных чувствах к нимфе, которых на самом деле не испытывал; если он что и испытывал, то разве — одно лишь любопытство. Предположим, некий Демон мужского пола предложил... О ужас! Но какое, однако же, искушение...

Тут Хамфри двинулся дальше, и Бинк пошагал за ним. Теперь они вступили в Область Вечной Памяти, такую длинную, что она напоминала магическое шоссе, бесконечно простирающееся в оба конца. Линия взгляда в прошлое (хотя «взгляд» тут не совсем точное слово) исчезала в невообразимо далекой вспышке. Вселенная Демонов началась со взрыва и кончалась другим взрывом. А время и материя были только интервалом между ними. И оба взрыва были аспектами одной и той же Сущности. Эта вселенная была, бесспорно, совершенно чужда вселенной Бинка! И все-таки в коловоротах этого чуждого потока кажущейся бессмыслицы она представлялась достоверной. То была супермагическая структура для супермагических Демонов!

Бинк вышел из «мыслительного потока».

— Но какое отношение эти супермагические Демоны имеют к Источнику Магии Ксанфа? — горестно спросил он; виденное и пережитое словно принизило и обессилило его.

Хамфри не ответил, а они уже были в новом, еще более сложном потоке.

«Если мы договоримся, то сможем увеличить наши А», — уловил он соблазнительную мысль Демонессы. Именно соблазнительную — уж настолько-то Бинк понял ее; хотя она, без сомнения, обладала уровнями, резонансами и символами настолько же бесчисленными, насколько бесчисленны звезды, и была — такой же интенсивной, диффузной и смущающей.

«Моя формула — E(A/R)th, твоя же — X(A/N)th. То есть — наши А совпадают».

О, да! Это было хорошее предложение, если принять во внимание сложившуюся ситуацию: хотя остальные элементы их формул и различались, что не делало их соперниками.

«Нет-нет, так дело не пойдет! — запротестовал новый голос-мысль, неведомо откуда появившийся. — Увеличим наши «Е», а не «А». То был D(E/A)th, который уменьшился бы после увеличения «А».

«Увеличием и D, и Е», — предложил третий, D(E/P)th.

D(E/A)th мгновенно согласился, а за ним и E(A/R)th — он, в таком случае, тоже получил бы некоторую выгоду. Но их соглашение оставляло вне игры X(A/N)th.

«Уменьшим наши N», — предложил T(E/N)th[12], и это понравилось X(A/N)th. Но T(E/N)th кооперировался и с теми, кто играл на увеличение Е, и это предоставляло ему непропорциональную выгоду. Итак, все сделки прошли, не дав преимуществ никому.

Бинк вынырнул из мыслевихря; голова у него шла кругом. Имена оказались формулами!?.. У букв — числовые значения!?.. Что вообще происходит?!..

— Ты, значит, тоже понял. — Хамфри, похоже, был доволен. — Да, у Демонов нет имен — только число очков. Входящие в формулу переменные замещаются, влияя на числовое значение. Хотя, конечно, на самом деле это никакие не цифры, а — определенные концепции. И они имеют вес, очарование, свечение и другие характеристики, которые мы едва ли способны понять. И текущий счет играет первостепенную роль.

Его пояснение только еще хуже все запутало.

— Что ж получается?.. Демон Ксанф — всего лишь счет в игре?

— Демон, чья формула «X(A/N)th» — это три переменных и показатели степени, насколько мы способны это воспринять, — ответил Волшебник. — Правила игры не доступны нашему разуму. И все же мы видим, как меняются набранные очки.

— Мне наплевать на очки! — крикнул Бинк. —Какой во всем этом смысл?

— А в чем смысл жизни? — спросил в ответ Волшебник.

— В том... Да чтобы — расти, развиваться, делать что-то стоящее, полезное... Уж во всяком случае, не в том, чтобы играть в концепции.

— Ты думаешь так потому, что ты — человек, а не Демон. Эти существа не способны к росту или развитию.

— А зачем тогда эти числа, увеличение их скорости или вязкости...

— О-хо-хо, а я думал, ты догадался... Числа увеличивают не интеллект или силу Демона, а его статус. Демон не растет — они и без того всемогущи. Нет такого, чего они не могли бы постичь, или чем не может обладать каждый из них. Для любого из них — нет невыполнимого. Поэтому они не могут развиваться и делать что-либо полезное. Полезное с нашей точки зрения. Потому что они — абсолютны. Для них не существует ни отрицания, ни вызова.

— И ничто-ничто не может бросить им вызов?.. А не скучновато ли так жить?

— За миллиард лет скука становится в миллиард раз скучнее, — не мог не согласиться Волшебник.

— И поэтому Демоны играют?

— А ты знаешь лучший способ убить время и восстановить интерес к жизни?.. Поскольку естественных ограничений для них не существует, они придумывают для себя искусственные. И возбуждение от искусственного вызова замещает скуку реальности.

— Что ж, может быть... — Бинк всего лишь допускал такое объяснение, хотя и сомневался, что все именно так и обстоит. — Но скажи: какое это все имеет отношение к нам?

— Демон X(A/N)th отбывает игровое наказание за то, что не сумел во время очередного раунда завершить применение своей формулы. Он должен оставаться инертным и в изоляции до тех пор, пока не отбудет наказание.

Бинк стоял неподвижно, чтобы не пересекать новые мыслевихри.

— Я не вижу на нем никаких цепей. А что касается одиночества... У него нет никакого одиночества — вокруг столько различных существ!

— Да разве какие-нибудь цепи способны его удержать? Ведь он — всемогущий! И он честно соблюдает правила игры. А наше общество для него, разумеется, не в счет. И не только наше — любых существ Ксанфа... Мы всего лишь мошки, а не Демоны.

— Но... но... — В голове Бинка мелькала какая-то, казавшаяся ему важной, мысль, однако он никак не мог ее удержать. — Ты сказал, что этот Демон и есть Источник Магии?

— Он существует здесь уже более тысячи лет. Из его тела просочилось вовне какое-то количество магии, пропитав окружающее. Сам он этого практически не замечает — то пустяк для него, естественная эманация его существования. Например, наши тела — тоже испускают тепло, не так ли?

Бинку такая идея показалась не менее фантастичной, чем «мыслевихри».

— Тысячу лет?.. Утечка магии?!..

— За тысячу лет даже незначительная утечка может, накопившись, дать огромную величину. Разумеется, с точки зрения мошки, — не без самоуничижительного сарказма проговорил Хамфри. — Ив результате... Вся магия Ксанфа — от этой утечки. И между, прочим, всей ее, вместе взятой, не хватило бы и на один символ-букву в формуле Демона.

— Пусть даже так... Пусть! — горячо сказал Бинк. — Почему же Мозговой Коралл мешал мне это узнать?

— Коралл не имел против тебя лично ровным счетом ничего, Бинк. По-моему, он даже уважал твою целеустремленность. Но он хочет, чтобы правду не узнал никто. Потому что у любого, кто встретится с Демоном Ксанфом, появится искушение освободить его.

— Как же может мелкая мошка... то есть, кто-то... как он может освободить такое существо? К тому же, ты сам сказал, что Демон остается здесь по собственному выбору.

Хамфри покачал головой.

— Что такое выбор для всемогущего?.. Он остается здесь, потому что так диктуют правила игры. Это совсем другое дело.

— Но он же играет только для развлечения! Он может выйти из нее в любое время!

— Игра имеет смысл только до тех пор, пока соблюдаются правила. Раз уж он потратил больше тысячи лет на эту игру и был близок к успеху в пределах правил, то с какой стати ему бросать игру сейчас?

Бинк понурился.

— Не понимаю, какой во всем этом толк... Я ни за что не стал бы так мучить себя!

Но в уголке его сознания вдруг шевельнулся червячок сомнения. Вот, например, он сам мучается из-за любви к нимфе, соблюдая, тем не менее, установленные людьми условия брака. А тому же Демону они могли, скорее всего, показаться бессмысленными...

Хамфри стоял, поглядывая на Бинка и отчасти догадываясь, какие мысли сейчас обуяли его.

— Хорошо! — выдохнул Бинк, возвращаясь к главной теме. — Коралл не хотел, чтобы я узнал про Демона. Потому, якобы, что я могу его освободить. Но как я могу освободить всесильное существо, не желающее быть освобожденным?

— Я уверен, что Демон Ксанф желает освободиться. Необходимо лишь соблюсти протокол. Ты можешь это сделать, просто обратившись к Демону. Ты можешь всего-навсего сказать: «Ксанф, я освобождаю тебя!» И это может сделать кто угодно — кроме самого Демона.

— Но ведь для него мы — вообще не в счет. Мы — никто, жалкие мошки!

— Я не знаю правил — только интерпретирую их. При этом я пользуюсь знаниями, собранными по крупицам за века Мозговым Кораллом. — Волшебник развел руками. — Вполне возможно, наша интерпретация неадекватна. Но я предполагаю, что Демоны могут сделать ставку и на некую мошку: скажет ли эта мошка конкретные слова в конкретной обстановке. Это похоже на то, как если бы мы с тобой стали спорить: сядет ли конкретная пылинка на тебя, или она сядет на меня... Для Демонов, надо думать, это внесло бы некоторую развлекательную случайность в происходящее.

— А почему, обладая такой властью, Ксанф не заставит кого-нибудь из нас это сделать?

— Такое стало бы равносильным тому, что он самоосвободился. То есть — нарушением правил. Согласно им, он обязан здесь оставаться, не вынуждая любое другое существо действовать в свою пользу. Мы-то, Бинк, тоже не позволили бы друг другу дуть на ту пылинку, не так ли?.. Демон знает обо всем, что здесь происходит, — включая и наш разговор. Но едва вмешавшись, он нарушит правила. Поэтому он просто наблюдает и ждет. Но — ничего не делает.

— Только думает, — сказал Бинк; он начинал нервничать под испытующим взглядом Демона... Если Ксанф читает мысли Бинка, пока Бинк читает мысли Ксанфа... особенно воспоминания о той Демонессе... О-о!

— Думать разрешается — это его другая неотъемлемая функция, подобно колоссальной магии Демона. Он не стремится воздействовать на нас своими Мыслями — ведь мы пересекаем их по собственной инициативе. Коралл все это долгое тысячелетие был ближе всех к Демону, и потому воспринял магии и Мыслей X(A/N)th'a больше любого другого местного жителя. И следовательно понимает его лучше, нежели все прочие мошки. Вот отчего Мозговой Коралл стал Хранителем Демона.

— И ревниво мешает любому, кто захотел бы получить такую же магию или информацию! — воскликнул Бинк.

— Нет. Это была необходимая и скучная работа, которую Коралл был бы счастлив бросить еще столетие назад. Его сокровенное желание — переселиться в смертное тело и жить, любить, ненавидеть, обзавестись потомством и умереть. Словом — подобно нам. Но он не может этого сделать — иначе Демон будет освобожден... Коралл — тоже долгожитель, почти как Демон, только не имеет его власти. Безвыходная ситуация...

— Ты хочешь сказать что если бы не Коралл, Демона освободили бы уже сотни лет назад?

— Совершенно верно.

— Вот это выдержка! И Демон такое терпит?

— Терпит. А если бы не вытерпел — нарушил бы правила.

— Тогда я считаю это вопиющим нарушением гражданских прав Демона. И значит, надо немедленно восстановить справедливость! — решительно заявил Бинк, охваченный праведным гневом. Но — вдруг задумался. — Скажи, что выигрывает Коралл, держа Демона в заточении?

— Я... только догадываюсь. Он делает это не ради себя, а для сохранения статус-кво. Подумай же, Бинк: какими бы могли стать последствия освобождения Демона?

Бинк нахмурился.

— Ну... он, полагаю, просто вернулся бы в игру.

— А с нами что стало бы?

— У Коралла, конечно, могли бы возникнуть неприятности. Я тоже вышел бы из себя, если бы меня веками держали взаперти. Но ведь Коралл наверняка знал о риске еще до того, как вмешался.

— Знал... У Демона нет человеческих эмоций. Он воспринял вмешательство Коралла как неизбежную опасность, заключенную в игре, и не станет мстить. Но последствия так или иначе возможны.

— Если у Ксанфа нет человеческих эмоций, — медленно проговорил Бинк, — то что мешает ему беспечно уничтожить нас всех?.. Это стало бы хладнокровным и даже разумным способом предотвратить такую же ситуацию в будущем.

— Наконец ты, кажется, начинаешь понимать озабоченность Коралла. Наши жизни, Бинк, могут оказаться на совсем тонком волоске. Но, знаешь ли, даже если Демон не обратит на нас внимания и попросту уйдет своим путем, последствия все равно будут драматическими.

— Я тоже так думаю, — кивнул Бинк. — Если Ксанф — Источник магии в нашей стране... — И он замолк, ужаснувшись открывшейся ему картине. — Тогда это означает конец магии! И мы станем...

— Правильно, Бинк — станем такими же, как манденийцы, — завершил его мысль Хамфри. — По всей вероятности, это произойдет не сразу — необходимо все же какое-то время, пока накопленная за тысячу лет магия ослабеет. А может статься, что утрата ее будет мгновенной и абсолютной. Откуда нам знать? Но совершенно очевидно, что произойдет катастрофа. Неизвестны только ее масштабы... Теперь ты, наконец, понял, какую ношу взвалил на себя? И какую нес в одиночку Коралл?.. Он спас нашу страну от судьбы, которая хуже любого из Нашествий.

— Но Демон ведь может и не уйти! Вдруг ему здесь понравилось...

— Захочешь ли ты поставить свою жизнь на это предположение?

— Нет...

— То-то. И тем не менее, ты продолжаешь считать Коралла своим противником?

— На его месте я наверняка сделал бы то же самое...

— В таком случае, ты согласен уйти, не освободив Демона?

— Не уверен... Я пока что согласился выслушать доводы Коралла — я это сделал. А что правильно и что неправильно — я стану решать сам.

— А точно ли ты помнишь о том, что на карту поставлено благополучие Ксанфа?

— Да. Потому что на карте и благополучие Демона.

— Но для него это — всего лишь игра. А для нас — жизнь.

— Да, — неохотно согласился Бинк.

Волшебник понял, что спор бесполезен.

— Существует большой риск, на который мы не хотим идти, потому что для каждого из нас он может завершится кризисом совести. Решение — в твоих руках. Будущее нашего общества.

Бинк знал, что это — правда. Ни Хамфри, ни Коралл не в силах помешать ему произнести слова, освобождающие Демона. Он волен сам выбирать, сколько времени уйдет у него на правильное решение — секунда или год. Бинк ни в коем случае не хотел ошибиться.

— Гранди! — позвал он, и голем тут же подбежал к нему — «вихри мыслей» на него не действовали, —Ты хотел бы освободить Демона Ксанфа?

— Я не могу принимать таких решений! — возразил Гранди. — Ты ведь отлично знаешь, что я — всего только глина и лоскутки с веревочками, жалкое создание магии.

— Как и сам Демон, — сказал Бинк. — Ты — не человек и не совсем живой. Потому-то тебя и можно рассматривать, как миниатюрного Демона. Но, Гранди, — возможно, ответ придет к тебе интуитивно?

Голем стал с серьезной миной вышагивать туда-сюда по полу пещеры.

— Моя работа — переводить. Я могу не испытывать эмоций, как их испытываешь ты, но — поразительно четко понимаю Демона. Он и в самом деле похож на меня, как дракон похож на никельпеда. И вот что я могу тебе сказать: у него нет совести или сочувствия. Он играет в свою игру строго по правилам, но если ты его освободишь, то не получишь за это ни благодарности, ни награды. Фактически, обещать тебе какие-либо преимущества за оказанную услугу для него явится нарушением правил, да и может повлиять на твое решение. Но даже если бы вознаграждение и допускалось правилами, то и тогда он не стал бы тебя благодарить. Для него растоптать тебя — что муху прихлопнуть.

— Он похож на тебя, — повторил Бинк. — На такого тебя, каким ты был перед тем, как начал меняться. Теперь ты уже — наполовину реальный. И тебя волнует... скажем так: кое-что.

— Да, я теперь — несовершенный голем. А Ксанф — совершенный Демон. Для меня гуманизация — шаг вперед, для него — назад, то есть она может оказаться падением с высоты. Он — чужд тебе.

— Но все же меня волнует не некая благодарность, а именно — справедливость. Как думаешь: правильно ли будет освободить Демона?

— По его логике, ты будешь полным идиотом, если так поступишь.

Стоявший неподалеку и внимательно прислушивавшийся Добрый Волшебник согласно кивнул.

— Перл! — позвал Бинк.

Нимфа подняла на него свои прекрасные глаза, и запахло старыми костями.

— Демон пугает меня больше всего на свете! — дрожащим голосом произнесла она. — А его магия... Стоит ему только моргнуть, и от всех нас ничего не останется.

— Выходит, ты не освободила бы его?

— Нет, Бинк... никогда. — Она немного смутилась. — Я знаю — ты выпил зелье... и потому я, может быть, поступаю нечестно, но... Я так боюсь того, что может натворить Демон, что согласна сделать для тебя абсолютно все, лишь бы ты его не освобождал.

И опять Добрый Волшебник кивнул. Нимфы, как известно, были довольно незамысловатыми, прямолинейными созданиями, не скованными сложными, взаимно перекрывающимися пластами совести или социальной стратегии. Собственно, реальная женщина могла испытывать те же чувства, что и Перл, однако выразила бы их гораздо тоньше, приведя несравненно более убедительные доводы. Нимфа же просто говорила то, что думала.

Итак — и логический, и эмоциональный советчики не рекомендовали Бинку освобождать Демона. Но все же он остался в неуверенности. Было нечто в этом огромном, супермагическом, играющем в свои странные игры существе...

И вдруг он понял — честь! Демон был честен — в рамках их, демонских, понятий о чести. Он не нарушил правил игры — ни в малейших деталях. Хотя никто из его партнеров или их подопечных за ним не наблюдал и не заглядывал сюда всю эту тысячу лет. Какая целостность! — она попросту невозможна для человека. И что же — за это Демона наказывать?..

Бинк оторвался от раздумий и повернулся к Волшебнику.

— Я уважаю тебя. И уважаю мотивы Мозгового Коралла. — Он обратился к голему. — Думаю, ты заслуживаешь шанс обрести полную реальность... — Сделав паузу, он сказал нимфе: — Я люблю тебя... Но и уважение и любовь окажутся лишь бесплодными фантазиями, если я не буду уважать и любить справедливость. Если позволю личным привязанностям и желаниям возобладать над исходной чистотой и честностью моей цели. В этом случае я потеряю право называть себя моральным существом. Я должен поступить так, как считаю правильным.

Его спутники смотрели на него, ничего не отвечая.

— Проблема в том, — продолжал Бинк после кратковременного молчания, — что я не уверен в том, что является правильным. Логические обоснования Демона настолько сложны и внечеловечны, а последствия утраты магии настолько непредсказуемы для нашей страны... Что здесь правильно, а что — нет? — Он снова сделал паузу. — Как мне сейчас хотелось бы поговорить с Честером!

— Ты можешь сделать это, — отозвался Хамфри.

— Как?!

— Воды кораллового озера не убивают, а — наоборот — сохраняют. Сейчас кентавр погружен в эту жидкость и не в состоянии выбраться сам. Но он — жив. Коралл не может освободить его, потому что воды озёра сходным образом сохраняют и его самого. Но ты — можешь. Если сохранишь магию нашей страны и воспользуешься феноменальной силой этого места.

— Опять ты предлагаешь мне искушение личной привязанности! — сказал Бинк. — Я не могу позволить ничему личному влиять на меня!

Теперь ему было ясно, что он еще далеко не выиграл битву против Мозгового Коралла. Да, физически он возобладал, но интеллектуально — весь в сомнениях. Где ему взять полную и ясную уверенность, что то или иное его решение окажется исключительно независимым и беспристрастным?

И тут его снова озарило!

— Веди спор за другую сторону, Волшебник! Докажи мне, почему я должен освободить Демона?

— Ты не должен освобождать его! — испуганно возразил Волшебник.

— Так считаешь — ты! Так считает Коралл. Мне неизвестно, действительно ли это — твое мнение, или только воля твоего хозяина. Поэтому теперь ты станешь приводить доводы за противоположную сторону, а я буду доказывать, что Демона следует оставить в заключении! Возможно, так обнаружится истина.

— Да ты и сам стал вроде Демона, — пробормотал Хамфри.

— Итак, я утверждаю, что мои друзья важнее безличного Демона, — провозгласил Бинк. — Не знаю, что правильно для X(A/N)th'a, но уверен, что мои друзья заслуживают лучшей участи. Как я смогу оправдать совершенное по отношению к ним предательство, если освобожу Демона?

Вид у Хамфри был такой, словно он проглотил Дурной Глаз, но все же он заставил себя подыграть Бинку, и получилось это довольно натурально.

— Речь идет не о предательстве, Бинк! Ни одно из существ Ксанфа (и твои друзья в том числе) никогда бы не узнало магии, если бы не присутствие Демона. Теперь срок его заключения кончился, и он должен быть освобожден. Поступить иначе — значит извратить твою роль в игре Демона.

— У меня нет обязательств перед Демоном и всеми ими в их игре! — возразил Бинк, входя в роль. — Я оказался здесь по чистой случайности!

— Но это и есть твоя роль! Она заключается в том, что ты — разумное существо, на которое не оказала воздействия воля Демона — он не подстроил все так, чтобы ты пришел сюда по чистой случайности или по собственной инициативе с целью освободить его. Ты сражался против нас всех, чтобы достичь этого решающего момента, и — победил. Неужели теперь ты готов от всего отказаться?

— Да, если так будет правильнее всего.

— Но как ты осмеливаешься предполагать и рассчитывать, что правильнее всего для такого существа: как X(A/N)th?.. Освободи его — пусть он сам устраивает дальше свою судьбу!

— За счет моих друзей, моей земли и моей любви?!

— Справедливость — абсолютна. Ты не можешь противопоставить ей личные факторы.

— Справедливость не абсолютна! Она всецело зависит от различных обстоятельств. Когда обе стороны кладут на чаши весов и правоту, и неправоту, то предвзятость...

— Нельзя взвешивать на весах правоту и неправоту! — Хамфри все с большей страстностью проникался ролью Адвоката Демона, и теперь Бинк был сверен, что Хамфри говорит именно за себя, а не за Коралла. Враг был вынужден освободить Хамфри, — по крайней мере до этого предела, позволив ему играть такую роль. Разум Волшебника и его эмоции не были стерты, и это было частью того, что Бинку хотелось узнать. — Правоту, как и неправоту, не ищут в предметах или событиях, им нельзя дать точное определение на языке людей или Демонов. Они — всего лишь аспекты чьей-либо точки зрения. Вопрос только в том, следует ли позволить Демону продолжить игру по привычным для него правилам.

— А он и без того продолжает ее по своим правилам. Если я освобожу его, я их тоже не нарушу. У меня нет перед ним обязательств!

— Честь Демона заставляет его выносить такие ограничения, которые не по силам человеку. И нет ничего удивительного в том, что твои понятия о чести значительно ниже этого безупречного стандарта.

Бинку показалось, что на него обрушилось проклятие, способное мгновенно уничтожить целый лес. Волшебник оказался сокрушительным мастером ближнего боя — даже защищая дело, в котором в действительности был оппонентом! Правда, такова и могла быть истинная позиция Волшебника, свободного от каких-либо посторонних могучих влияний. Да, Коралл вынужден позволить Хамфри оставаться сейчас самим собой.

— Честь Демона, говоришь ты, заставляет его выносить ограничения... А моя честь вынуждает меня выполнять законы моих соплеменников, какими бы несовершенными они не казались!

— Да, это я не могу оспаривать. — Хамфри развел руками. — Единственная реальная битва между добром и злом происходит внутри души — кем бы ты ни был. И если ты — человек, то и обязан поступать как человек.

— Да! — согласился Бинк. — А мои законы гласят... — Он вдруг подавленно замолчал, пораженный, кажется, собственной мыслью. — Они гласят, что я не могу позволить живому чувствительному существу страдать из-за моего бездействия. И вовсе не имеет значения, что Демон, окажись я на его месте, не освободил бы меня. — Я — не Демон, и, конечно, не стану себя вести; как повел бы он. Важно лишь, что человек должен остаться человеком и не имеет права отойти в сторону и позволить длиться несправедливости, которая налицо. Если — тем более — он способен так легко восстановить справедливость.

— О Бинк! — воскликнула Перл и издала запах мирры. — Не делай этого!

Он опять остановил на ней взгляд. Как она красива — даже охваченная тревогой. Но — насколько склонна ошибаться! Хэмели, без сомнения, безоговорочно поддержала бы его решение. И вовсе не потому, что хотела бы сделать ему нечто приятное, а потому лишь, что была человеческим существом, считающим, подобно самому Бинку, что следует поступать по совести. И все же, хотя Перл, как, впрочем, и все нимфы, не обладала чувством социальной совести, — она была добра, насколько позволяло ее положение.

— Я люблю тебя, Перл. Знаю: это — лишь одно из тех препятствий, которыми Коралл пытался остановить меня. Но... Одним словом, если бы я не выпил то зелье и не был бы уже женат, то все равно полюбил бы тебя, в любом случае. Вряд ли тебе станет легче от того, что ты узнаешь и другое. Ну... например, то, что я также рискую и своей женой, и своим неродившимся ребенком, и родителями... Короче, всем — что мне дорого. И все же я должен сделать то, что должен.

— Ты круглый идиот! — воскликнул Гранди. — Будь я реальным, я подхватил бы нимфу и послал Демона подальше! Ты не получишь от него благодарности!

— Знаю, — ответил Бинк. — Никто не станет меня благодарить...

Затем он медленно повернулся к гигантскому лицу Демона.

— Я освобождаю тебя, Ксанф, — произнес он.

ГЛАВА 13.

ИСЧЕЗНОВЕНИЕ МАГИИ

В одно мгновение Демон вырвался на свободу.

Магия, просачивавшаяся отсюда в ближайшие окрестности Ксанфа, показалась ничтожнейшим пустяком по сравнению с магией освободившегося Демона. Ослепительная вспышка, оглушающий шум! И... взрыв швырнул Бинка через всю пещеру, ударил о стену... Когда перед глазами у него снова прояснилось, он увидел, как рушится пещера. Все движения и звуки были неестественно замедленными. Огромные валуны плавно ударялись об пол и рассыпались в прах... Казалось, весь мир валится на освобожденное Демоном место.

Такого исхода Бинк не предвидел — не преднамеренное уничтожение Демоном окружающего, не тоска медленной утраты магии, а беспечное крушение всего и вся, — и в самый момент его освобождения... Похоже, Демону и в самом деле было на все кругом наплевать.

И теперь, когда Бинка душили облака пыли, а единственным светом были искры от сталкивающихся камней, он вдруг подумал, что совершил нечто чудовищное... Почему он не прислушался к предупреждению Мозгового Коралла и не оставил Демона в покое? Почему не поддался любви к нимфе и не...

Но даже среди окружавшего его кошмара, когда в любую секунду его жизнь могла оборваться, эта мысль — о нимфе — заставила его замереть. Любовь? Какая еще любовь?!.. Да ведь он же больше не любит Перл!

Значит — магия и вправду исчезла, действие любовного зелья прекратилось. Земля Ксанфа стала такой же, как и Мандения...

Бинк закрыл глаза и заплакал. Густая пыль, носившаяся в воздухе, покрыла его лицо, затмила взгляд — ее, конечно же, надо было смыть, что бы хоть видеть. Но отчаяние его была, разумеется, не от какой-то там пыли и грохота — причины его крылись в другом, более серьезном. Он ведь теперь оплакивал Ксанф, Он уничтожил уникальность собственного мира, единственного ему известного и родного. Как же теперь жить дальше, если он и уцелеет в этом грандиозном обвале?..

Он не знал, как теперь поступит общество, в котором он жил. Что случится с драконами, хищными деревьями, с зомби, другими магическими существами? Как станут сами люди жить без магии? Неужели все обитатели Ксанфа окажутся изгнанными в тоскливую бесталанность?

Обвал наконец прекратился.

Бинк увидел, что весь с ног до головы, покрыт каменной пылью и крошкой. Но он оставался невредим, и по-прежнему с ним был его меч. Каким-то чудом Бинку удалось выжить...

А как же остальные? Он стал пристально вглядываться в каменное крошево. Из отверстия над головой, очевидно, проделанного Демоном, сочился тусклый свет. Скорее всего, X(A/N)th просто улетел, легко пронзив скалу. Какая мощь!

— Волшебник!.. Перл!.. — Бинк надрывался изо всех сил, но ничего не услышал в ответ. Камнепад был настолько жутким, что осталось лишь одно более или менее свободное место — вокруг самого Бинка. Возможно, его спас собственный талант — спас перед тем, как угаснуть окончательно. Да, теперь уже он больше не может на него полагаться — никакого сомнения не оставалось, что магические чары исчезли первыми.

Он стал пробираться по обломкам. Густо поднималась пыль — она покрывала все вокруг. Хотя ему и мнилось, что он воочию наблюдал весь ход освобождения Демона, в действительности же, надо полагать, он на некоторое время потерял сознание. Ах, как много этой проклятой пыли!.. Хорошо, что голова цела и в теле не чувствуется боли. Судя по всему, и физический и магический взрывы, сопровождавшие освобождение Демона, вызвали немало странных эффектов.

— Волшебник! — снова крикнул он, почти уверенный, что это безнадежно. Да — он, Бинк, выжил... Но друзья его оказались в критический момент беззащитными. И где-то, под этой грудой камней...

Наконец он различил какой-то блеск — тусклое свечение между двумя бесформенными камнями. Он раздвинул их — да это же бутылочка с Кромби! Поперек нее валялся обрывок тонкой веревки, кусок тряпки... Бинк поднял бутылочку, стряхнув тряпку на пол... и тут понял: это все, что осталось от голема Гранди. Маленькая человекоподобная фигурка сохранялась лишь благодаря магии... и теперь превратилась в бесформенный комок.

Бинк снова зажмурился, переживая еще один, леденящий душу приступ скорби. Он сделал то, что посчитал правильным, но он недостаточно серьезно подумал о последствиях... Прекрасные доводы морали не были осязаемыми, зато жизнь и смерть оставались жестоко реальными... Какое же право он имел — приговаривать других? Разве не аморально убивать их во имя своей высокой морали?..

Он сунул тряпочку и пузырек в карман. Вполне может быть, что в последний момент голем кинулся к бутылочке, чтобы защитить ее своим телом... Что ж — его усилия не пропали даром — Гранди отдал свою жизнь за грифона, которому служил. Ему не было все равно, и, следовательно, он достиг, в последний момент, желанной реальности; и расчет его был точным — он успел вовремя, чтобы броситься навстречу непредвиденному...

Но тут Бинка напугала новая мысль, и он немедленно вытащил из кармана бутылочку. А Кромби — сидит ли в ней Кромби по-прежнему? И — в какой форме? С исчезновением магии ведь мог умереть и он... если только какая-то часть ее не осталась закупоренной...

Ах, лучше не открывать! Ведь если у Кромби и остался еще какой-то хрупкий шанс, то он как раз, может быть, и сохраняется в этом пузырьке. А откроешь его, и магия тут же вырвется и рассеется... И кем тогда выйдет оттуда Кромби? Человеком?.. Грифоном?.. или, возможно, комочком спресованного вещества, величиной с голема... Бинк только что отчаянно рискнул освободить Демона и больше рисковать не собирался — тем более, жизнью своего друга. Он сунул пузырек в карман.

О, как тоскливо здесь, на дне этого неведомого колодца! Наедине с загадочной бутылочкой, с останками голема и собственным горьким разочарованием...

Этический принцип, с помощью которого он обосновал свое решение, теперь показался косным и глупым. Демон Ксанф провел в заключении более тысячи лет, и без особого вреда для себя продержался бы, безусловно, еще век-другой, а то и дольше. Ну, разве не так?

Пробираясь по обломкам, Бинк обнаружил, что находится не на самом дне пещеры-колодца — среди каменных осколков зияла дыра, и там, внизу, блестела темная вода. Озеро! Но уровень его резко понизился, и сейчас виднелось дно — рыхлая, серая масса. Мозговой Коралл! Он, без сомнения, тоже был мертв — он ведь не мог существовать без всесильной магии Демона.

— Боюсь, ты был во всем прав, Коралл, — печально пролепетал Бинк. — Ты пропустил сюда меня, и я не преминул тебя уничтожить. Тебя и наш мир...

Бинк ощутил запах дыма — не чистый и бодрящий запах костра, а вонь не до конца сгоревшей, еще тлеющей растительности. Скорее всего, умчавшийся Демон невольно поджег какие-то кусты, если под землей вообще что-то такое росло. По-видимому, сконцентрированная магия вызвала вполне реальное пламя. Здесь, в глубоком подземелье, огонь вряд ли далеко распространится, но, конечно, все вокруг основательно пропахнет дымом.

Тут он услышал негромкий стон. Разумеется, это — Коралл! Бинк стал судорожно пробираться на звук и вдруг увидел Перл, зажатую в расщелине. На голове у нее была кровоточащая рана, но нимфа была живой! Он торопливо вытащил ее и перенес на более светлое место. Затем прислонил к скале и осторожно помассировал пальцами лицо.

Она пришла в сознание, пошевелилась.

— Не прикасайся, Бинк! Позволь мне спокойно умереть!

— Я... я убил всех остальных, — разрываясь от горя, проговорил он. — Пусть хоть ты...

— Ты хочешь сказать: пусть хоть я останусь живой и вернусь к своей работе?.. Но как я смогу делать ее без магии, ты подумал?

Она была какой-то странной, не похожей на себя прежнюю. Бинк сосредоточился и понял: от нее больше не-исходил никакой аромат.

— Ты не пахнешь...

— То была магия, — горестно вздохнула она. — Если я не умерла, то... то, выходит, жива? Но я в самом деле, хочу, чтобы ты позволил мне умереть...

— Позволить тебе умереть? Ни за что! Я...

Она посмотрела на него потускневшими глазами. Нимфа была прекрасна. Хотя по лицу и размазалась кровь, и оно заляпалось грязью.

— Магия кончилась, и ты больше не любишь меня...

— Но я все еще в долгу перед тобой. Я, по крайней мере, должен отвести тебя домой. — Бинк поискал глазами выход из колодца и не заметил ее загадочной реакции.

Они еще некоторое время покопались в обломках, но Волшебника так и не нашли. У Бинка все же стало чуть легче на душе — появилась надежда, что и Хамфри уцелел и успел выбраться наружу раньше его.

Бинк вгляделся в оставленный Демоном пролом.

— Через него нам не выбраться, — хмуро решил он. — Отвесная скала...

— Я знаю дорогу, — вдруг сказала Перл. — Без диггла она очень трудна. Но есть и естественные проходы... Ой! — Она неожиданно смолкла.

Перед ними появился монстр и загородил дорогу. Он напоминал дракона, только — бескрылого, не извергающего пламени. А более всего он походил на большую ногастую змею.

— Это — тоннельный дракон, — сказала Перл. — Кажется, так... Но чего-то в нем не хватает.

— Магии не хватает, — вздохнув, отозвался Бинк. — Он превратился в манденийское существо, только еще не понял этого.

— Ты хочешь сказать, что и я превратилась в манденийскую женщину? — Она, как ни странно, не была особенно огорчена.

— Возможно... Скорее всего... Между прочим, не так уж велика и разница между нимфой и...

— Обычно эти драконы не беспокоят людей, — с непонятной тревогой перебила она. — Они — очень робкие существа...

О, нимфа-утешительница! Бинк положил руку на меч.

— Тут, видимо, особый случай.

Ногастый змей, разумеется, напал, широко разинув пасть. Хоть он и был невелик в сравнении с летающим драконом (ему, тоннельному монстру, приходилось ведь протискиваться сквозь узкие проходы и ущелья в горах), но все-таки обладал внушительными размерами. Голова его была больше, чем у Бинка, а гибкое тело пульсировало от мощи. В тесном проходе Бинк не мог свободно действовать мечом, и поэтому выставил его перед собой.

Змей ухватился зубами за лезвие. Что ж! — сейчас зачарованное оружие располосует его челюсть. Но челюсти сомкнулись, рывок... и меч выскочил из руки Бинка.

Волей-неволей пришлось вспомнить: магия-то исчезла, и, стало быть, чары меча тоже пропали. Теперь Бинку во всем придется рассчитывать исключительно на собственные силы.

Змей отшвырнул меч и снова разинул пасть. На его нижней губе виднелась кровь — лезвие все же хоть немного, но сработало. Зато теперь Бинк стоял перед этим невиданным монстром с голыми руками.

Прыжок змея вынудил Бинка отскочить назад. Промахнувшись, существо врезалось головой в стену и на секунду замерло, оглушенное. Не теряя времени, Бинк с размаху наступил ему на шею и изо всей силы ударил по темени кулаком. Змей стукнулся об пол и яростно зашипел. Бинк мощно придавил его к земле. Тот попытался освободиться, его когти заскребли камень, но Бинк не отступил.

— Меч! — гаркнул он.

Нимфа торопливо схватила меч и протянула клинком вперед. Бинк заметил это в последний момент, уже ухватившись за острое лезвие и слегка порезавшись. От неожиданности и боли он потерял равновесие и чуть не упустил противника.

— Другим концом! — в сердцах крикнул он.

— Ой! — Она была искренне удивлена, что, оказывается, не все равно, как подать меч — клинком или рукояткой, и как им пользоваться — она совершенно не разбиралась в таких тонкостях. Она тут же, осторожно взявшись за лезвие, подала меч рукояткой.

Этой заминки было достаточно, чтобы змей вывернулся и оказался на свободе. Бинк отпрянул, держа меч наготове.

Но дракон, очевидно, решил, что с него достаточно таких забав; он, извиваясь, неуклюже попятился и проворно юркнул в боковую дыру.

— О, какой ты отважный! — воскликнула Перл.

— Да уж... Оказался настолько размазней, что позволил разоружить себя, — проворчал Бинк.

Чего уж там — об этом поединке он не будет вспоминать с гордостью; сплошная неловкость, нескладность... никакой элегантности! Разве это боец?

— Давай-ка, — сказал он, — уйдем отсюда. Пока я не натворил чего-нибудь похлеще... Я увел тебя из дому — я и доставлю назад. В целости и сохранности. А потом... потом мне надо будет уйти. Так, Перл, будет справедливо.

— Да... справедливо, — тихо повторила она.

— Ну что грустишь?.. Что-то не так?

— Что я стану делать без магии? — Она вспыхнула. — Ведь все, решительно все вышло из строя, ничто уже не в состоянии работать...

— Ты, безусловно, права... Я поломал весь твой образ жизни... Знаешь что, идем со мной наверх!

Она просияла. Но почти сразу же, как будто что-то сообразив, нахмурилась и опустила голову.

— Нет... Ничего не получится...

— Успокойся. Зелье больше все равно не действует, а значит — я уже не люблю тебя и не стану приставать... Ты можешь поселиться в какой-нибудь деревне, а то и найти работу в королевском дворце... Согласен: жить без магии не особо приятно. Но все же, Перл, среди людей тебе будет лучше, чем здесь, одной совсем. — Угрюмым взглядом он оглядел стены пещеры.

Они пошли дальше. Выбравшись из мрачного подземелья, где обитал Демон, они оказались в лабиринте пещер, в котором Перл прекрасно ориентировалась и уже уверенно шла вперед, хоть и извилистой дорогой, зато правильной.

За пределами обиталища Демона разрушений почти не было. Однако магия пропала всюду, а подземные существа точно посходили с ума. Крысы все еще пытались ужалить их магическим способом, а когда это не получалось, вспоминали, что у них есть зубы, но те были настолько же непривычным оружием, как и расколдованный меч для Бинка; так что силы противников были уравнены. Он деловито разгонял крыс, размахивая мечом; в клинке хотя и не было уже магии, но он остался достаточно острым, чтобы ранить или убить.

На эту борьбу уходило немало сил, и вскоре Бинк основательно устал. Прежде специальное заклинание делало его оружие легким и удобным, оно живо откликалось на любое движение хозяина; мог меч, обладающий магией, действовать и самостоятельно, как и тот, что в саду замка Ругна напал на Бинка. А теперь...

Стаи крыс подбирались все ближе, держась на границе досягаемости меча и ухитряясь покусывать Бинка за пятки, когда он карабкался вверх. Но бедная Перл оказалась в еще более худшем положении — у нее ведь не было даже элементарного ножа, и Бинк передал ей свой. Большой монстр — отличная мишень, его как-никак можно и убить; но эта мерзкая мелюзга так и мельтешила под ногами, все увеличиваясь численно, словно ее исторгал некий неиссякаемый источник. К счастью, это все же были не никельпеды...

— По дороге... в некоторых местах будет совсем темно, — сказала Перл. — Я как-то сразу не подумала. Ведь без магии не будет ни светящихся стен, ни магических фонарей. Ах, Бинк, а я так боюсь темноты!

Стены пока что еще слабо светились, однако же заметно тускнели с каждой минутой. Бинк посмотрел на крысиное войско — оно наседало со всех сторон, иные были уже совсем близко.

— Правильно делаешь, что боишься. Нужно видеть, с кем сражаешься. — Без своего таланта он чувствовал себя словно голым, хотя тот и защищал его лишь от магии и был бы сейчас все равно бесполезным. Так что в принципе ситуация нисколько не изменилась — магия-то больше не существовала и не угрожала. И все же без таланта было не по себе. — Нам, Перл, нужен огонь, чтобы освещать путь. Если мы смогли бы соорудить хоть какие-нибудь факелы...

— А где взять сухой травы или соломы, или чего-нибудь, что можно было бы поджечь? И откуда я знаю, как в Мандении добывается огонь...

— Да, плохо...

— Подожди! Я знаю, где есть магический огонь! — воскликнула она, но сразу же сникла. — Магии нет больше...

Она вот-вот готова была заплакать. Бинк знал, что нимфы не обладают настоящей стойкостью или выносливостью — они больше приспособлены для осуществления случайных мужских мечтаний, а не для серьезного дела. Ведь и он заплакал, когда осознал, что натворил. А насколько справедлива его оценка характера нимф? Не обусловлена ли она обыкновенным человеческим эгоизмом?

— Знаю! — вдруг крикнул Бинк, ударив себя по лбу. — Здесь что-то горит! Совсем недавно я чувствовал запах гари. И если мы туда доберемся...

— Правда-правда! — Ее, только что готовившуюся удариться в слезы от отчаяния, охватила восторженная радость; такая мгновенная перемена настроения очень типична для нимф.

«Впрочем — кажется, для всех женщин», — тут же поправил он себя.

Положившись на свое обоняние, они вскоре отыскали пожар: то были остатки магического сада, за которым, по-видимому, ухаживали гоблины. Растения уже увяли и побурели. Тлели засохшие листья; под потолком пещеры стлался слоистый дым. Гоблины, должно быть, давно покинули это место — они настолько боялись огня, что, конечно же, даже не попытались потушить пожар.

Бинк и Перл соорудили из всего, что могло гореть, большие факелы и подожгли их. Грубо скрученный жгут затлел, вспыхнул и погас, испустив облако вонючего дыма. Однако после нескольких терпеливых попыток факелы все-таки разгорелись. Впрочем, достаточно было, чтобы концы факелов-жгутов пока просто тлели — открытого пламени не требовалось; а когда потребуется, они его в любой момент раздуют.

Они выбрали жгут побольше и попрочнее, и его понесла Перл; да, он помог ей обрести чувство уверенности, в котором она так нуждалась. Бинку же нужны были свободные руки — для обороны.

Теперь их наиболее опасными врагами были гоблины, которые, вне сомнений, были возмущены вторжением в их сад. До сих пор, правда, не встретилось прямых доказательств их присутствия. Но ведь до того Бинк и Перл проезжали здесь на диггле, и было достаточно светло; к тому же каждого из них защищала их магия. А в темноте гоблины могли и осмелеть.

Кажется (во всяком случае, так считалось), что они происходили от людей и крыс; теперь же, с исчезновением магии, все, что было в них человеческого, значительно уменьшилось, зато крысиная сущность стала более четко выраженной (Бинк мог только догадываться об этом); внешне же они до сих пор напоминали уродливых человечков с большими мягкими ногами и маленькими твердыми головами.

Да, можно было не сомневаться: гоблины шли за ними — это довольно явственно ощущалось.

Трудность борьбы с этими существами заключалась в том, что они обладали разумом человека и наглой настырностью грызуна. Они неотрывно следили за путниками, стараясь не показываться на глаза. И вовсе не потому, что были трусливы. Просто они — хоть втроем, хоть вшестером — не устояли бы против меча Бинка, а места тут, чтобы собраться более крупной стаей, не хватало. Вот они и держались в отдалении — но и не думали отставать.

— По-моему, они как-то узнали, что я освободил Демона, — сказал Бинк. — Знают, разъярились и — я ни секунды не сомневаюсь, пришли отомстить. И я их не виню.

— Ты сделал то, что считал справедливым! — пылко заявила Перл.

Бинк обнял ее за тонкую талию.

— И ты ведь делаешь, что считаешь справедливым, не так ли? Вот — помогаешь мне выйти на поверхность. Хотя я совершил такую непростительную ошибку — уничтожил магию Ксанфа.

— Нет-нет! Ты не совершил ошибки! Ты просто очень сочувствовал Демону, ты...

Он притянул ее к себе.

— Спасибо, что ты сказала это! Ты не станешь возражать, если я... — Он запнулся. — Ах, да я ведь совершенно забыл, что больше не влюблен в тебя!

— Я в любом случае не возражаю, — тихо прощебетала она.

Но Бинк уже смутился и опустил руки.

Где-то злобно хихикнул гоблин. Бинк схватил камень и запустил его на звук, но... конечно же, промахнулся.

Но эта машинальная реакция на насмешку подсказала ему новый вид оружия, и он стал подбирать камни и швырять их в неясные тени, маячившие в темноте. Вскоре он так наловчился, что, похоже, стал бить без промаха, и гоблины отступили подальше.

У камней — особая магия, не имеющая ничего общего с магией реальной: они твердые, острые и всегда под рукой, А рука Бинка была посильнее руки любого из гоблинов. Но вовсе убраться с пути они и не думали. Предупреждение Бьюрегарда оказалось точным: с такими смелыми и упрямыми гоблинами Бинку еще не приходилось встречаться.

Он устал, ему хотелось отдохнуть — но он не мог на такое пойти в этой обстановке. Вдруг, лишь присев, он расслабится и заснет? В таком случае — неминуемо новое несчастье. Конечно, Перл могла покараулить. Но ведь она — всего лишь нимфа... то бишь, молодая женщина! И он не позволит, чтобы гоблины захватили ее врасплох. А попади она в лапы гоблинов — судьба ее может оказаться и пострашнее его собственной.

Бинк украдкой взглянул на нее. Тяготы трудного пути уже заметно сказались на ней. Волосы утратили первоначальный блеск и свисали тусклыми прядями... Она даже чем-то напомнила ему Хэмели — но отнюдь не в фазе красавицы...

Они двигались дальше, едва волоча от усталости ноги. А ближе к поверхности подъем стал еще труднее.

— Выходов в верхний мир совсем немного, — проговорила Перл, задыхаясь. — Этот, я думаю, лучше других... Но не могу представить, как ты без веревки или без крыльев сможешь выбраться наверх...

Бинк тоже не знал этого. Будь то удобный, не тернистый путь, то, вероятнее всего, талант Кромби указал бы на него еще наверху... В трещине над головой виднелся дневной свет. Но широкие внизу стены пещеры, сходились вверху конусом; к тому же, они были скользкими от влаги и плесени. Взобраться по ним без помощи магии было невозможно.

— Нельзя здесь долго оставаться! — с тревогой проговорила Перл. — Возле выхода растет опутывающее дерево, и его корни могут потерять терпение. — Она испуганно смолкла. — А у меня все еще — по-старому! Ведь без магии-то...

Вот и понятно, почему Кромби не показал этот путь: там — опутывающее дерево! Однако — вместе с доброй магией определенно пропала и худая...

— Пошли! — крикнул он.

Он отыскал корни недавно еще хищного дерева, выдрал их из скалы и обрубил, а затем быстро связал в узловатую веревку. Корни были прочными — когда-то они намертво схватывали сопротивляющуюся жертву, на это и рассчитывались. Сомнений нет: веревка обязательно выдержит его вес!

— Но как ты забросишь ее наверх, как закрепишь там? — Перл была полна безнадежности.

— Видишь, вон там! — показал Бинк. — Самое узкое место выхода пересекает один из корней, довольно крепкий.

Она запрокинула голову, всмотрелась.

— А я никогда не замечала его! Я была в этом месте несколько раз, но очень боялась дерева. И только могла гадать, на что похож мир наверху... Я же никогда не была в нем — мне полагалось рассеивать здесь драгоценные камни... — Ее натура нимфы опять брала свое. — Просто поразительно, насколько ты наблюдателен!

— Ах, как тебе нравится хвалить!.. Но — не беспокойся: на сей раз ты увидишь наземный мир! Я не успокоюсь, пока не доставлю тебя на поверхность! И пока не буду в полной уверенности, что ты — в надежном месте и в надежных руках. Может быть, лучше всего тебе поселиться в деревне, где добывали и рассеивали магическую пыль...

Она ничего не ответила и отвернулась.

Бинк озабоченно посмотрел на нее, щурясь от дыма тлеющего факела-жгута.

— Перл! Я что-нибудь не так сказал?

Она решительно подняла голову.

— Бинк, помнишь, как мы встретились первый раз?

Он рассмеялся.

— Как я могу такое забыть? Ты была удивительно прекрасной, а я — грязный и оборванный, примерно как мы с тобой сейчас. К тому же, я только что выпил, перед самой нашей встречей... — Он передернул плечами: не хотелось вспоминать то любовное зелье, из-за которого он столько маялся. Слишком щекотливая тема! — Знаешь, а мне как-то грустно, что все... ну, это воздействие... уже кончилось... Ты — на редкость симпатичная нимфа, и без твоей помощи наверняка....

— Тогда ты любил меня... А я тебя — нет... Ты был хитрецом, я — простушкой. Ты подманил меня поближе, схватил и поцеловал...

Бинк покраснел.

— Прости меня, Перл. Я... больше такое не повторится.

— Ну, это — ты так думаешь, — возразила она. И тут же обняла и страстно поцеловала в полураскрытые губы. И хотя она вся была перепачкана копотью и пылью, ощущение было замечательным: Бинку даже померещилось, что любовное зелье продолжает действовать.

Еще недавно он любил ее, совсем не зная — какая она. Теперь он знал ее, понимал, на что она способна, а на что — нет (ведь она — все-таки нимфа!), и искренне уважал за то, что она так упорно старается преодолеть себя. Да — он любил ее гораздо сильнее, чем мог позволить себе: под покровом искусственного чувства образовалось и окрепло чувство настоящее, и оно продолжало крепнуть. О, что подумала бы Хэмели, увидев их объятия?..

Она разжала руки.

— Колесо повернулось, — произнесла она. — Я стала значительно сложнее, чем была всего лишь несколько часов назад. А ты, Бинк, стал проще... А теперь займись веревкой...

Что она хотела сказать?

Озадаченный Бинк привязал к концу веревки камень и швырнул вверх, норовя перекинуть его через корень. Но веревка с камнем оказались слишком тяжелыми, не долетели и упали назад. Бинк сделал еще бросок — гораздо более мощный, но — снова неудачный. Чем выше взлетал камень, тем труднее, тяжелее разматывалась веревка. Наконец он смотал ее в клубок и метнул вверх всю целиком. На сей раз веревка долетела, но не обогнула корень и опять свалилась к ногам Бинка. И все же с каждым разом у него получалось все лучше, и вот, после очередного броска — удача: камень полетел вниз, потянув за собой веревку, обогнувшую корень. На полпути она застряла, но несколько рывков за другой конец все-таки высвободили ее. Бинк связал концы, сделав петлю. Уж теперь-то веревка не сорвется!

— Я поднимусь первым. Потом ты сядешь в петлю, и я вытащу тебя. — Бинк не сомневался, что сама она не сможет подняться по веревке — слишком у нее слабые и нежные руки. — Только раздуй факел посильнее — тогда гоблины не посмеют приблизиться.

Она кивнула.

Бинк несколько раз глубоко вздохнул и почувствовал, как его измученное тело ноет, словно бы в предощущении этого последнего усилия. Затем он крепко ухватился за веревку и начал подниматься.

Сперва дело пошло даже лучше, нежели он предполагал. Но все же руки скоро устали: он слишком долго не давал отдыха своим мускулам. Тогда он обхватил веревку ногами и повис, предоставляя рукам передышку. Но силы восстанавливались очень и очень медленно. Ах, сюда бы капельку целительного эликсира!.. Но — Перл ждала, а вместе с ней — крысы и гоблины, и потому он не мог позволить себе слишком долгий привал.

Бинк мучительно подтягивался вверх все более короткими рывками. Дыхание стало прерывистым и тяжелым; слегка закружилась голова. Руки были уже подобны отсыревшим бревнам... Но он упрямо лез вверх.

В мире, в котором никогда не бывала Перл, он очутился настолько внезапно, что это показалось ему чудом. Возможно, его разум тоже несколько омертвел — отключился из-за непрерывных и мучительных усилий, и ожил, когда все кончилось.

Бинк вцепился в большой корень; тот был шершавым и мохнатым: видимо, чтобы надежнее удерживать добычу. До этого Бинку и в голову не могло прийти, что когда-нибудь он станет с восторгом обнимать хищное дерево!

Он забросил на корень ногу, промахнулся и почувствовал, что падает. Каким облегчением показался этот момент расслабленности! Но веревка была на месте — он стиснул ее и повис, задыхаясь. О, ведь совсем немного осталось, но как невероятно трудно сделать последний шаг...

Бинк уперся пятками в узел на веревке, напрягся, подпрыгнул (мышцы ног, к счастью, не так вымотались) — и ухитрился перевалить тело через корень. Теперь он ощутил грубую кору под руками — держаться и карабкаться стало легче.

Дюйм за дюймом он одолел остаток пути и... наконец растянулся на прохладной земле, едва дыша.

Он был слишком измочален даже для того, чтобы ощутить радость.

— Бинк! — крикнула снизу Перл. — У тебя там все нормально?

Он встрепенулся. Да! — еще далеко не все завершено.

— Это я должен у тебя спросить! Крысы не наседают?.. Можешь сесть в ту петлю и приготовиться к подъему!

Бинк не знал, достанет ли у него сил, чтобы поднять ее сюда. Но разве в этом признаешься?

— У меня все в порядке, Бинк. Я не буду подниматься!

— Перл! Что ты! Сядь в петлю, подтянись за другой конец, и ты немного поднимешься! Крысы уже не доберутся до тебя. Перл! А я...

— Дело не в крысах, Бинк! Здесь, внизу, я прожила всю свою жизнь! Пока у меня будет свет, я справлюсь с крысами! И даже с гоблинами! Ты — красивый мужчина!

— Я?!.. Не понимаю тебя, Перл!

Но он уже начал понимать. Она имела в виду, конечно, не его теперешнюю внешность — его лицо сейчас было не намного привлекательнее, чем у Честера. (О, благородный кентавр! Что с тобой сейчас?) На что-то такое она намекала и раньше, а он не обращал внимания.

— Выпив то зелье, ты остался честным, Бинк! — кричала она снизу. — А ты ведь силен — во много раз сильнее любой нимфы! Но ты никогда не использовал зелье как предлог — чтобы отказаться от поиска или предать друзей. Я очень уважала это твое качество и завидовала, что оно у тебя есть, и даже пробовала применить его как модель для себя! Единственным исключением был тот украденный поцелуй, поэтому и я украла поцелуй у тебя!.. Я люблю тебя, Бинк! И теперь...

— Но ведь ты не пила зелья! — суматошно возразил он. — А если бы и выпила, то теперь ведь магии все равно нет! Поэтому...

— Да, я не пила! — согласилась она. — И значит — утрата магии не в силах отнять мою любовь! Я повзрослела, Бинк, — нет больше неискушенной и наивной нимфы! Теперь я могу оценить реальность и знаю, что мне не антидот поможет, а только время! Я не пойду с тобой, Бинк!

— Но ты же не сможешь жить там, внизу! — потрясенно закричал он. Да — его любовь к ней была магической, зато ее к нему — настоящей. Ее любовь была сильней и чище; к тому же, Перл на самом деле не была больше нимфой — нет, уже не была. — Послушай, Перл! Можно же как-то все решить!

— Можно! И я как раз решаю. Когда я увидела, как ты пожертвовал мной, еще находясь под действием зелья, то поняла: когда все кончится, у меня совсем не останется надежды. И — какой парадокс! — моя любовь расцвела лишь тогда, когда ты меня бросил, и потому, что бросил. Ведь ты остался верен своим принципам и прежним обязательствам. А теперь я буду — верна своим. Прощай, Бинк!

— Нет! — яростно крикнул он. — Выбирайся наверх! Должен же быть какой-то иной выход...

Но веревка уже скользила по корню — Перл развязала петлю и потянула веревку вниз. Бинк попытался было схватить ее, но поздно — ее конец мелькнул над корнем и упал в темноту.

— Перл! — надрывался он. — Пусть я не люблю, но ты мне дорога! Ты мне нравишься! Перл, я...

Но это был тупик. Она права: еще любя ее, он знал, что не сможет остаться с ней. И теперь ничего не изменилось...

Он больше не услышал ее ответа. Нимфа поступила благородно и отправилась дальше одна, освободив его. Она поступила точно так же, как, видимо, поступил бы и он в подобных обстоятельствах.

Ему оставалось лишь возвращаться домой...

— Прощай, Перл! — громко прокричал он напоследок, надеясь, что она, может быть, услышит. — Ты не получила моей любви, но я дарю тебе мое глубокое уважение! Ты — настоящая женщина...

Он помолчал, прислушался, затаив дыхание, но снизу не раздалось больше ни звука...

Наконец он огляделся.

Он находился в глубокой расщелине. Это была часть Провала — огромного ущелья, рассекавшего Ксанф пополам. Бывшее опутывающее дерево росло с самого дна расщелины, верхушка его достигала внешнего края, а одна из ветвей лежала прямо на краю. Теперь, когда исчезла магия, его нечего было опасаться. В сущности, вокруг не должно было остаться ничего из прежних опасностей. Бинк мог напрямик отправиться ко дворцу Короля и добраться туда в течение дня.

Он заметил каких-то насекомых. Они лежали в пятне солнечного света, пошевеливая клешнями. Бинку стало их жаль, и он мягко подтолкнул их ногой к ближайшей тени. Бедняги!

И тут он узнал их — то были лишенные магии никельпеды! Какой удар их настиг!

Он влез на опутывающее дерево и, раскачавшись на его щупальце, спрыгнул на землю. Все! Он выбрался из подземелья, выбрался и из ущелья!

И тут же Бинк понял, что находится в незнакомой местности. Ущелье тянулось с севера на юг, а не с запада на восток. Не могло же исчезновение магии так странно повлиять на положение солнца! Получается — это не Провал, а какое-то другое ущелье?..

Похоже было, что Бинк заблудился.

Поразмыслив, он усомнился, что мог забраться так далеко на север, до самого Провала. Вероятнее всего, он сейчас находится где-то к югу от него, и — к югу от дворца. И, стало быть, вернее всего подаваться на север — до Провала или какого-нибудь другого знакомого ориентира.

Путь оказался гораздо труднее, чем Бинк предполагал. Конечно, враждебная магия ему больше не мешала — но и полезной тоже не было. Характер ландшафта неузнаваемо изменился — стал почти манденийским. Не встречалось больше ни летающих фруктов, ни туфельных или джинсовых деревьев, чтобы сменить затрепанную одежду, ни водяных дынь, чтобы напиться. Приходилось искать обычную еду и воду, и он лишь смутно догадывался, как и где искать. Животные, ошеломленные потерей магии, избегали его — у них не хватало сообразительности понять, что и он оказался в том же положении, и это хоть как-то утешало Бинка.

Было далеко за полдень. Бинк не смог бы ответить, сколько часов, а может быть, и дней, провел он под землей. Но теперь, наблюдая за солнцем, он снова мог вести отсчет времени. Ночь придется, разумеется, провести в лесу. Особой опасности теперь в том не было — в конце концов, можно забраться и на дерево. И он стал приглядывать подходящее.

Многие деревья в этом лесу казались мертвыми; возможно, они лишь погрузились в спячку, приняв отсутствие магии за внезапную зиму, и Может пройти несколько месяцев, а то и лет, пока не прояснятся опустошительные последствия такой преждевременной «зимы». А иные — наоборот — пышно разрослись — скорее всего, то были манденийские виды, освободившиеся от состязания с магией. Интересно, где Бинку будет лучше — на здоровом манденийском дереве, или на зачахшем магическом?

Бинка пробрала дрожь. Становилось прохладно, а он не мог отыскать одеяльного дерева. Но влияла на него не только температура. Он безмерно устал — и от бесконечной ходьбы, и от одиночества. И помимо всего, он глубоко раскаивался в том, что сделал. Завтра ему предстоит встретиться с друзьями во дворце и обо всем рассказать...

Но все, разумеется, уже догадались о его вине. Да и не само по себе признание его беспокоило, а возможное наказание. У Перл хватило ума не пойти с ним — ничего хорошего его не ждало дома...

Сейчас он шел по местности, которая казалась ему смутно знакомой. Вот среди кустов тропки — их прокладывали муравьиные львы. Вот — колючие кусты, а тут — какие-то заросли с резким запахом...

— Конечно! — воскликнул он. — Тут как раз начиналась тропа, приведшая нас в Деревню Магической Пыли!

Он пристально вгляделся в уже увядшую листву, поникшие ветви. Совсем недавно здесь шла дорожка, подвешенная к высоким деревьям, искусно сделанная из мелких бревнышек и лиан. Теперь и она перестала быть магической.

Он влез на воздушную тропу в том месте, где она провисала почти до земли, и зашагал по ней. Это путешествие показалось ему сейчас очень опасным — сооружение едва выдерживало его вес, угрожающе раскачивалось из стороны в сторону, но... пока все же продолжало нести его. И через довольно короткое время он прибыл в деревню.

Бинк боялся застать его жительниц в глубоком унынии. А деревня, наоборот, сияла и шумела — отмечался какой-то праздник. Пылал большой костер, и вокруг него лихо отплясывали нарядные мужчины и женщины.

Но — как здесь оказались мужчины?! Ведь это — деревня женщин, одних женщин! Уж не нахлынула ли сюда очередная волна завоевателей из Мандении? И не выбрали ли грубые и безжалостные мужчины эту деревню прежде всего потому, что здесь одни женщины, которые не в состоянии оказать серьезного сопротивления завоевателям?

Однако, ничего страшного, похоже, не происходило. У мужчин были счастливые лица — у женщин такие же.

Бинк зашагал к деревне — ему надо было отыскать Троллу.

Когда он спускался с подвесной тропы, его заметил один из мужчин.

— Привет, друг! — окликнул он. — Добро пожаловать домой! Кто твоя вдова?

— Вдова? — тупо переспросил Бинк.

— Ну да! Кто была твоя женщина до того, как тебя сцапала Горгона? Сейчас твоя возлюбленная примется прыгать от радости — ведь ты жив и вернулся!

Горгона!.. Неожиданно Бинк все понял.

— Вы... вы — из тех, окаменевших, мужчин? Магия пропала — и вы ожили, освободились?!

— Так и есть! — Мужчина рассмеялся, — Пойди да разыщи-ка лучше старосту.

— Троллу. Если она еще здесь...

— Кто тут ищет Троллу? — раздался властный громкий голос. Его обладателем оказался огромный уродливый тролль — они все огромны и уродливы.

Рука Бинка скользнула по рукоятке меча.

— Я всего лишь хотел бы поговорить с ней.

— Ну и поговори! — добродушно отозвался тролль и рупором приложил ко рту сложенные ладони. — Эй ты, сука! Давай-ка дуй сюда!

Десяток молодых женщин испуганно посмотрели в его сторону — каждая, по-видимому, сочла что зов относится к ней лично. Бинк прикрыл рукой улыбку.

— Э-э... А Горгона... что с ней стало?

— A-а! Мы хотели вздернуть ее после того, как... ну, ты сам понимаешь... — ухмыльнулся тролль. — Вообще-то, она была симпатичная баба, если бы не эти змеи вместо волос... Короче, пока мы сидели и тумкали, она сиганула в озеро и смылась — монстров-то в том озере больше никаких нет. Видели ее еще раз — она поканала куда-то на север.

На север. Значит — к замку Волшебника Хамфри. Бинк был от души рад, что Горгона спаслась, только — жаль! — Хамфри в его замке она не найдет. Таково было еще одно следствие вызванной Бинком трагедии.

К ним уже подходила услышавшая призыв Тролла.

— Бинк! — воскликнула она. — Так ты добрался?!

— Добрался, — хмуро кивнул он. — И уничтожил магию Ксанфа. Я превратил нашу страну в Мандению. Теперь возвращаюсь домой — надо принять наказание.

— Какое наказание?! — гаркнул тролль. — Ты же нас всех освободил! Ты — герой!

Ни о каком своем геройстве Бинк, разумеется, не думал.

— Значит, вы не в обиде на меня, что магия исчезла?

— В обиде?! — неподдельно изумилась Тролла. — Да как же можно обижаться, если мой муженек вернулся?! Да еще с таким завидным аппетитом! — И она так стиснула своего благоверного в объятиях, что, пожалуй, затрещали бы ребра и у нормального мужчины.

Тролль, конечно, был вполне способен выдержать это проявление любви и обожания, но и у него на какой-то миг захватило дух.

Рядом с ними приземлилась грифонша.

— Кррак-кррак? — спросила она.

— Ты еще помнишь ее? Она была вашей проводницей. И она теперь свободна от этих мидасовых чар! — радостно сказала Тролла. — А где же ваш красавец-грифон?

Бинк решил, что лучше не рассказывать о пузырьке.

— Он... обручен. На самом деле он — трансформированный человек. Он очень хорошо отзывался о даме-грифонше. Но... Он просил передать ей свои наилучшие пожелания.

Грифонша разочарованно отвернулась; по всему, у нее и до того не было пары. Возможно, ей тоже скоро удастся найти мужчину своего вида — хотя изменения внешности магических существ, пусть медленно. но произойдут так или иначе. И Бинк стал гадать, на кого же будет больше похож грифон — на орла, или на льва. Или, может быть, грифоны сохранят свой прежний облик, и лишь их потомство со временем станет орлами и львами? Предположим, Кромби выйдет из бутылочки и сохранит облик грифона. Найдет ли он эту грифоншу заслуживающей внимания?.. Да, отсутствие магии порождает не меньше вопросов, чем и ее наличие...

— Пошли! Мы по-королевски накормим тебя. А ты расскажешь нам о своих приключениях! — сказала Тролла.

— Я... э-э... сильно устал. — Бинк разыграл нерешительность и смущение. — Лучше не надо ничего рассказывать. Мой друг Добрый Волшебник пропал, кентавр тоже, так что все эти воспоминания...

— Понятно-понятно, — сразу же согласилась Тролла. — Ты утомился, опечален — тебе нужно развлечься. У нас есть незамужние девушки, дочери исконных деревенских жителей. Они сейчас одиноки и...

— Спасибо, ничего не нужно, — поспешно ответил Бинк; он уже и без того разбил столько сердец! — Мне — только немного еды и угол, где можно было бы переночевать. Ну а если найдется комнатка...

— Комнат у нас не хватает — население ведь только что, можно сказать, удвоилось. Но девушки о тебе позаботятся. Им хотя бы будет чем заняться. Они с радостью пустят тебя переночевать!

Бинк все же слишком устал, чтобы продолжать какие-то споры. Но, как выяснилось, «девушками» оказались юные феи и эльфессы. Они проявили к нему самое нежное внимание — их интересовал не Бинк-мужчина, а Бинк-гость, Бинк-герой. Занятно играя и резвясь, они угощали его всякой всячиной; каждая, радостно щебеча, норовила сама положить ему в рот какой-нибудь лакомый кусочек. Они даже не позволили Бинку взять в руки тарелку, а сами поддерживали ее перед ним; и всякое новое яство приносилось из другой комнаты.

Потом он улегся на постель из тридцати разноцветных подушечек. Он лежал, блаженно расслабившись, а феи порхали вокруг, и их тонкие, как паутина, крылышки овевали его ласковым ветерком... Очень скоро они, может быть, и не смогут больше летать — они тоже превратятся в манденийские существа, и их крылышки отпадут... Но сейчас — ах, как они хороши, как привлекательны!.. Бинк заснул, пытаясь сосчитать пролетавших над ним фей, — они играли в салочки...

Но — вот и утро снова, и ему пришлось сразу же столкнуться лицом к лицу с реальностью: надо было возвращаться домой. Он был рад, что его поиски завершились хотя бы одним, пусть и маленьким, но добрым делом; возможно, именно так и запланировал его талант перед тем, как исчезнуть вместе со всей магией: предоставил ему хороший и безопасный ночлег в этой очаровательной деревушке.

А оставалась ли какая-нибудь добрая надежда у всего остального Ксанфа?..

Грифонша опять взялась его немного проводить, и удивительно скоро он добрался до леса — более или менее знакомой ему местности. Теперь этот лес уже не так сильно отличался от остальных джунглей. Бинк поблагодарил грифоншу, искренне пожелал всего хорошего и уже один отправился дальше — на север.

На него навалилось одиночество.

Какой всеобъемлющей пустотой обернулось отсутствие магии! И как эта пустота угнетала! Исчезли все привычные мелочи. Голубые жабы больше не сидели на приземистых овощных стульчиках, а индейские трубки не курились сладковатым дымком. Деревья больше не отводили перед ним ветви и не напускали отпугивающих чар. Все вокруг было безнадежно манденийским... Бинк очень скоро снова ощутил усталость — и не только из-за долгой, изнуряющей ходьбы... Чего же стоит жизнь без магии?..

Одно утешение: когда он явится, Хэмели уже будет «заблокирована» в ее «нормальной» фазе, в которой она нравилась ему больше всего. Жена будет не слишком красивой, не будет она и чересчур умной и — оттого, видимо — сварливой, а будет просто приятной и милой женщиной. Что ж — он готов смириться с тем, что к Хэмели не вернется больше ее чарующая красота, готов жить спокойной и размеренной, без приключений, жизнью (пока не наскучит). Если, конечно, суд общества и Короля позволят ему это...

Бинк замер: ему померещился звук, напоминающий цокот копыт по утоптанной земле. Кто это — враг?..

Ему уже было, в общем-то, все равно — друг или враг, — лишь бы хоть какая-то компания!

— Эгей! — закричал он.

— Да? — отозвался женский голос.

Бинк бросился вперед.

И вот — на тропинке он увидел леди-кентавр. Ее нельзя было назвать писаной красавицей: бока потускнели от пыли, к хвосту пристало репье (леди, естественно, не могла избавиться от него отгоняющими заклинаниями), а ее человеческие торс и лицо, хотя и явно женские, были все же не очень пропорциональными. За ней следовал жеребенок-кентавр: он был не только некрасив, но даже откровенно уродлив; симпатичной была только изящная и гладкая задняя лошадиная, часть. Да — жеребенок очень напоминал...

— Честер! — воскликнул Бинк. — Это жеребенок Честера!

— Так ты — Бинк? — Леди-кентавр внимательно посмотрела на него.

Теперь и Бинк ее узнал: то была Чери, супруга Честера. Но как она отличалась от той красавицы, на которой ему когда-то пришлось прокатиться. Что с ней случилось?!

У Бинка хватило такта и сообразительности не задать ей прямого вопроса.

— Что вы делаете здесь?.. Я был уверен, что вы остались в Деревне Кентавров до возвращения...

Но как он может говорить так! Ведь Честер не вернется...

— Я скачу во дворец узнать, кого поблагодарить за это чудо, — ответила она, — Разве ты еще не понял, что Ксанф, наконец, избавился от этой непристойности?

Бинк вспомнил: Чери считала магию именно непристойностью— по крайней мере, среди кентавров. Магию в другой среде она терпела по необходимости — Чери мнила себя либеральной личностью, хотя и предпочитала обсуждать различные магические темы сугубо абстрактно.

Что ж — Бинку были известны все подробности, и он был доволен (насколько подобные позитивные ощущения вообще могли владеть им в его состоянии), что хотя бы еще одному жителю Ксанфа перемены пришлись по душе.

— Боюсь, во всем виноват я...

— Ты?!.. Так ты уничтожил магию? — Она недоверчиво уставилась на него.

— Это — длинная история. И не очень веселая. Не думаю, что остальные воспримут ее с таким же оптимизмом.

— Вот что! Садись ко мне на спину — ты слишком медленно идешь. Я подвезу тебя до дворца, а по дороге ты мне все расскажешь. Прямо-таки умираю от любопытства!

Не умрет ли она на самом деле, когда узнает правду о Честере? Но — так или иначе, а рассказать ей придется.

Бинк забрался на нее, покрепче ухватился за гриву, и она сходу перешла на галоп. Он рассчитывал тащиться пешком весь день, но теперь такая необходимость отпала — Чери доставит его во дворец еще засветло.

Он начал рассказывать и поймал себя на том, что чрезмерно вдается в детали. И — понял почему: он все время норовил оттянуть тот момент, когда дойдет до последней жестокой битвы, в которой Честер погиб. Да, кентавр мог бы в ней победить, если бы его не поразил коварно нацеленный на Бинка Дурной Глаз, — но вряд ли Чери утешила бы такая оговорка. И теперь Чери — вдова, и сказать ей об этом придется так или иначе.

Повествование Бинка прервал громкий рев, и дорогу вдруг преградил дракон. Однако — каким жалким выглядело это чудовище! Некогда яркая чешуя потускнела и покрылась ржавыми пятнами, а когда он дохнул — вместо огня из пасти вырвалась струя пыли. Дракон определенно был очень ослабленным и больным — ведь он раньше целиком зависел от магии.

И все-таки... все-таки он напал. Напал стремительно и жадно, намереваясь сожрать и кентавра, и седока, и жеребенка.

Бинк обнажил меч. Чери проворно развернулась, изготовившись к ляганию. Да, дракон есть дракон — даже такой небольшой и невзрачный, он внушал ужас.

И тут вдруг Бинк заметил у него на шее шрам.

— Эй! — крикнул он. — Послушай-ка! Мы ведь с тобой, кажется, знакомы!

Дракон замер. Голова его приподнялась, глаза сверкнули: он определенно тоже узнал Бинка.

— Честер, Кромби и я встретили однажды этого дракона и заключили с ним мир, — пояснил Бинк Чери. — Мы вместе потом сражались с никельпедами.

— Сейчас никельпеды безобидны, — заметила она. — Их клешни утратили... — Она брезгливо поджала губы. — Они утратили эту самую магию. Я скакала прямо по дну Провала, наступала на них. И ничего они не могли поделать.

Бинку это уже было известно.

— Дракон! — сказал он. — Магия покинула Ксанф. Придется тебе научиться охотиться и воевать без помощи огня. А со временем ты обретешь черты своего манденийского родственника. Или же это произойдет с твоим потомством. По всей вероятности, ты станешь большой змеей. Мне очень жаль.

Дракон со страхом уставился на Бинка. Затем резко развернулся и помчался прочь — то прыжками, то скользя по земле.

— Мне тоже жаль, — проговорила Чери. — Теперь и мне ясно, что без магии Ксанф не будет прежним. Выходит — чары тоже, наверно, нужны. А для таких, как этот дракон... Для них магия просто необходима — ведь она для них естественна.

О, то было многозначительным признанием! Особенно в устах Чери.

Они двинулись дальше, и Бинк продолжил свой рассказ. Оттягивать печальный момент он уже больше не мог. И, наконец, собравшись с духом, сказал то, что обязан был сказать.

— И вот теперь Кромби — здесь, в бутылочке, — упавшим голосом закончил он и смолк, ощутив, как мгновенно напряглось тело Чери.

— Но Честер и Хамфри...

— Они остались внизу... Потому что я освободил Демона...

— Но ведь ты же не можешь заявить с полной уверенностью, что они погибли! — Хотя в ее голосе и промелькнула нотка надежды, она все еще была так напряжена, что Бинку было неудобно сидеть. — Их, наверно, можно отыскать... вернуть!

— Может быть... Только не знаю, как, — угрюмо ответил Бинк. Этот разговор ему совсем не нравился.

— Я думаю, что Хамфри, скорее всего, попросту заблудился — вот почему ты не нашел его тела. Его оглушило обвалом. Без своей информационной магии он мог сойти, скажем, за гоблина. А Честер... Он слишком упрям, чтобы... Он не умер — я чувствую! Он просто лежит в этом рассоле. Ты ведь сказал, что в озере сохраняется все, что...

— Да, — кивнул Бинк. — Но... оно настолько обмелело, что я даже видел извилины на Мозговом Коралле...

— Не до дна же оно высохло! Я уверена, что он лежит там, в иле, как... как тот грифон в бутылочке. И его можно разыскать, можно оживить..

Бинк покачал головой.

— Без магии ничего этого уже не получится.

Чери вдруг встала на дыбы и сбросила Бинка. Он пролетел по воздуху, увидел, как неумолимо приближается земля, и понял, что талант его уже не спасет. И... приземлился на руки Чери. В последний момент она успела подскочить и поймать его.

— Извини, Бинк... Меня выводят из себя эти непристойности. Кентавры и магия...

Она поставила его на ноги и отпустила, не закончив фразу. Пусть она и не была сейчас такой же прекрасной, как прежде, но кентаврская сила в ней осталась!

Да — сила, но не красота. Во времена магии у нее были величественные груди. Она, правда, и сейчас была пышнотелой, но все же несколько обрюзгла, как это нередко бывает и с женщинами, которые стали матерями. Но раньше ее лицо было восхитительно дерзким, а стало невыразительным. И что могло быть причиной таких внезапных перемен, если не утрата Ксанфом магии?

— Давай говорить откровенно, Чери, — произнес он, — Ты считаешь всю магию сплошной непристойностью...

— Не всю магию, Бинк! Для некоторых из вас она кажется естественной — но ты всего лишь человек. А не кентавр! Кентавры — совсем другое дело. Мы — цивилизованные.

— А если предположить, что и кентавры обладают магией?

Ее лицо неимоверно скривилось — она с трудом сдерживала отвращение.

— Поехали-ка лучше дальше... А то может быть слишком поздно. Как-никак нам далеко добираться...

— Погоди! Вспомни-ка отшельника Германа, дядю Честера. — Бинк не мог успокоиться — этот спор надо было довести до конца. — Он мог вызывать манящие огоньки.

— За что и был изгнан из нашего общества, — парировала она; в ее лице появилось грубовато-задиристое выражение, что напомнило Честера.

— Допустим также, что и другие кентавры обладают магией...

— Бинк, почему ты такой зануда? Хочешь, чтобы я тебя бросила тут — одного, в глуши?

Она поманила жеребенка, и тот сразу же подбежал.

— А если (извини уж) допустить, что и у тебя есть магический талант? — напрямую спросил Бинк. — Ты и тогда считала бы магию непристойностью?

— Довольно! — фыркнула она. — Я больше не намерена терпеть это несносное поведение! Даже от человека! Идем, Чет!

И она зашагала прочь.

— Гром меня разрази, Чери! Выслушай же меня, наконец! — вспылив, крикнул Бинк. — Знаешь, почему Честер отправился со мной на поиски? Потому что хотел обнаружить собственный магический талант! И если ты отрицаешь магию у кентавров, то отказываешься и от него! Честер обладает магией, чтоб ты знала! И прекрасной магией, которая...

Она развернулась, задрав передние копыта для удара. Хотя она и была женщиной-кобылой, но могла покончить с Бинком в два счета.

Тот отскочил.

— Отличной магией! — упрямо повторил он. — Не какой-нибудь тупой, вроде превращения зеленых листьев в красные; иди — зловредной, как у какого-нибудь придурка, подпаливающего людям пятки! Да будет тебе известно, Честер играл на магической флейте, на удивительной серебряной флейте! И более изумительной музыки я никогда не слышал. Глубоко в душе он — на редкость симпатичная личность! Но ему приходится все это подавлять, подавлять! Потому что...

— Да я тебя в лепешку растопчу! — Чери едва не ржала от негодования, готовясь обрушить на него копыта. — Ты не имеешь права даже предполагать...

Но теперь Бинк был спокоен — пусть-ка она, полуослепшая от ярости, побесится немного...

Он ловко уклонялся от ее ударов, словно от нападения дикого единорога, стараясь не повернуться к ней спиной и далеко не отступать, чтобы она продолжала слышать его. Уже полдюжины раз он мог пронзить ее мечом, но даже не достал его из ножен. Надо принять, что спор их — чисто академический, поскольку в Ксанфе все равно нет больше магии. Однако Бинк был преисполнен решимости заставить Чери признать правду.

— И ты, Чери, — ты тоже обладала магией. Да-да! Ты заставляла себя выглядеть такой, какой тебе хотелось себя видеть. Околдовывала самое себя! Это — вроде иллюзии; ограниченной...

Окончательно рассвирепев, она опять попыталась ударить его двумя копытами сразу. Ну как же — он задел ее самое чувствительное место, заявив, в сущности, что она — непристойна сама. Бинк, однако же, предвидел ее реакцию и был наготове. И избежал удара. Его мечом теперь стало слово, и он намеревался рассчитаться таким образом не только с Чери. Достаточно с него всяких заблуждений, особенно собственных! Пришла пора окончательно избавиться от них! В некотором смысле он тут атаковал самого себя: себя, опозоренного тем, что он сделал с Ксанфом, освободив Демона.

— Я бросаю тебе вызов! — воскликнул он. — Посмотри на свое отражение в озере! И станет ясной разница. Но твоя магия пропала!

Чери, кажется, сникла. Совсем недавно они проезжали мимо небольшого пруда, и теперь возвращались туда. Бинк уже жалел о том, что так жестоко поступил с Чери... Она взглянула на свое отражение в пруду, убежденная в том, что увидит себя прежнюю. Увы... Но у нее хватило достоинства признать очевидное.

— О, ужас! — потрясенно возопила она. — Я некрасивая! Я отвратительная! Я — уродливее Честера!

— Нет-нет, Чери! Ты прекрасна. Да, ты прекрасна, когда есть магия, когда был твой талант! — Бинку хотелось утешить ее. — Потому что магия для тебя так же естественна, как и для меня. И противиться ей у тебя больше нет причин. Это все равно, что восстать против любой естественной функции, вроде еды, размножения, или...

— Убирайся! — крикнула она. — Ты — чудовище! Ты...

В новом приступе ярости она ударила копытом по воде, подняв сноп брызг. Отражение исчезло. Но вода, как ей и полагается, скоро успокоилась и снова — с неумолимой ясностью — показала ей правду.

— Послушай, Чери. — Бинк старался казаться уже невозмутимым и деловитым. — Ты тут заметила, что Честера еще, может быть, удалось бы спасти, если принять кое-какие меры. Я бы очень этого хотел. Но я так и не осмелился открыть бутылочку с Кромби. Ведь он был в образе грифона, а для процесса превращения его в человека нужна магия, которой больше нет. И, видимо, Честер по той же причине должен оставаться в озере — живым и беспомощным. То есть, я хочу сказать: нам нужна магия. И не имеет значения, нравится она нам, или — нет. Без нее Честер умрет. И мы ни к чему не придем, пока ты...

Она кивнула — хотя и через силу, с откровенным нежеланием.

— Я думала — ничто не вынудит меня терпеть такие непристойности. Но ради Честера я согласна на все. Даже... — Она сглотнула и дернула хвостом. — Даже на магию...

— Итак, нам снова придется искать! — обрадованно воскликнул Бинк. Когда он умывался в пруду, к нему словно снизошло озарение. — Искать того, кто восстановит магию Ксанфа! И если мы все — люди, кентавры и прочие существа — станем действовать согласно, то, возможно, отыщем другого Демона...

Он тут же помрачнел, осознав всю безнадежность подобной затеи. Как им удастся вызвать X(A/N)th-a, E(A/R)th-a или любое другое супермагическое существо? У Демонов здесь нет никаких интересов...

— Да! — согласилась Чери, обретя вдруг надежду в тот момент, когда Бинк стал ее терять. — Возможно, Король знает, как это проделать. Быстрей забирайся на спину — я помчусь галопом.

Бинк снова уселся верхом, и она поскакала, Чери, конечно, не обладала мощью Честера, но Бинку все же пришлось покрепче обнять ее за тонкую талию, чтобы удержаться на спине Чери, когда она помчалась через лес.

— ...и если магия вернется, я снова стану прекрасной, — мечтательно бормотала она.

Усталый Бинк сонно мотал головой, пока Чери неслась сквозь опустевшие джунгли. Но вдруг она резко остановилась, и он чуть не свалился на землю.

Перед ними стояли два огромных, лохматых существа.

— Посторонитесь, чудовища! — беззлобно крикнул Бинк — в конце концов они на самом деле были чудовищами. — Это общественная тропа — ее нельзя загораживать!

— Мы не заслоняем вам пути, — произнес один из монстров. — Лучше дайте нам пройти.

— Людоед Хруп! — воскликнул Бинк. — Что ты делаешь так далеко от дома?!

— Ты что, знаешь этого монстра? — спросила Чери.

— Конечно! Более того: я его теперь прекрасно понимаю без переводчика!

Глаза великана, напоминавшие сейчас глаза очень тупого человека, уставились на Бинка из-под низкого лба.

— Ты ведь приходил ко мне вместе со своими друзьями? Да, помню. А у меня вот с женой липкий месяц.

— Липкий месяц? — поморщилась Чери.

— A-а, так это и есть та Спящая Красавица! — улыбнулся Бинк, разглядывая великаншу.

Трудно себе было представить более уродливое существо. Но все же под шапкой волос, напоминавшей тряпку, которой только что вытерли блевотину, и под мешковатой грубой одеждой угадывались гораздо более хрупкие очертания, чем можно было ждать от великанши. И Бинк вспомнил: она — не настоящая великанша, а — актриса, игравшая роль в спектакле озерных демонов. Немного усилий с ее стороны, и — она вполне могла бы стать красавицей. Но отчего же она даже не пытается?

— Э-э... один вопрос...

Великанша не была дурой и поняла его намерения.

— Да, у меня было другое лицо, — сказала она Бинку. — Но я рада, что сбежала в конце концов. Получше демона нашла я мужа; он мне по нраву, и другой не нужен.

Выходит, примадонна нашла-таки себе мужа, достойного ее внимания! Пообщавшись однажды с озерными демонами, Бинк пришел к выводу, что она поступила разумно. Она сохранила грим великанши, который служил лишь слабым отражением ее нормальной личности. По-видимому, она и научила Хрупа говорить более или менее внятно. Ах, какая сообразительная попалась ему жена!

— Хммм... Примите наши поздравления! — Бинк слегка поклонился и пояснил Чери: — Они поженились по нашему совету. Советчиками были: Хамфри, Честер, голем Гранди и я. Впрочем, Хамфри в это время спал. Какое было удивительное собрание!

— Не сомневаюсь! — В голосе Чери слышалась подозрительность.

— Да, я луплю его давно, — сказала великанша. — У него башка — как бревно.

— Великаны очень страстны! — шепнул Бинк на ухо Чери.

У той уже прошло первоначальное изумление, и она довольно быстро ухватила суть происшедшего и происходящего.

— Каким же образом, милая, ты сохраняешь его любовь? — спросила она с откровенным женским ехидством. — Разве ему не нравится бродить в поисках приключений?

Да-да — конечно, она привычно думала о своем Честере!

— Я отпускаю его побродить; ему нельзя «нет» говорить, — ответила бывшая актриса — мудрая представительница своего пола. — И когда он домой приползает, то сразу фингал получает. — Для наглядности, она тут же наградила своего суженого чудовищным тумаком — притом, даже не поглядев на него: наугад и удивительно точно — в глаз.

Это, впрочем, было как раз кстати, иначе Бинк вряд ли понял бы ее правильно[13].

— Пусть скотиной ощутит себя сперва — вкуснее покажется жратва.

Лицо Хрупа исказилось в улыбке — он был безоговорочно согласен и явно удовлетворен. И Бинк подумал: живется ему наверняка лучше, чем если бы рядом была настоящая великанша, которая воспринимала бы его привычки и манеры как нечто само собой разумеющееся. Какие бы ошибки не допускала актриса, она отлично знала, как с ним управляться.

— А на вашу жизнь каким-нибудь образом подействовало отсутствие магии? — спросил Бинк.

Пара тупо уставилась на него.

— Да они ничего ровным счетом не заметили! — воскликнула Чери. — Вот тебе пример настоящей любви!

Влюбленные отправились своим путем, а Чери поскакала дальше. Она была крайне задумчива.

— Послушай, Бинк! Хочу задать тебе риторический вопрос. Неужели мужчине действительно нравится ощущать себя зверем?

— Пожалуй, да... Иногда, — подумав, ответил он. И вспомнил о своей жене. Когда она пребывала в фазе тупой красавицы, то жила, казалось, лишь для того, чтобы доставлять ему различные удовольствия. И он прямо-таки пыжился, ощущая себя мужчиной на все сто процентов. Однако, становясь умной уродиной, она отвращала его и своим умом, и внешностью. По отношению к нему она вела себя разумнее, когда была тупа, чем — когда была умницей. Теперь, надо полагать, со всем этим покончено: она навсегда останется в «нормальной» фазе, а крайности отойдут. И она уже перестанет его отвращать... Или — привлекать.

— А кентавр, — задумчиво произнесла Чери. — Если он чувствует себя дома настоящим жеребцом...

— А мужчинам и надо себя так чувствовать, — сказал Бинк. — Чувствовать, что они нужны, что желанны и — главнее всех, конечно. Даже если это не совсем так... Эта великанша знает, что делает.

— Как будто бы так, — согласилась Чери без энтузиазма. — Но ведь она — подделка, просто актриса. И все же — он счастлив настолько, что готов для нее на все... Но мы, женщины-кентавры, тоже умеем действовать, когда появляется необходимость...

Дальше она скакала молча.

ГЛАВА 14.

ПАРАДОКСАЛЬНОЕ ЖЕЛАНИЕ

Вновь задремавший было Бинк проснулся от внезапного толчка. Чери так резко затормозила, что он врезался в ее человеческую спину. Пришлось покрепче ухватиться за талию, однако — соблюдая осторожность...

— Что там?!

— Извини, чуть не забыла! Я уже несколько часов не кормила Чета...

— Чета? — Бинк все еще пребывал в полусне, — Ах, ну да... Чета... жеребенка...

Она подозвала проголодавшегося малыша. Бинк торопливо спешился и отошел в сторону. Отошел еще и потому, что следовало повиноваться и другому зову природы.

Кентавры не особенно стеснительны в отправлении естественных функций (иные, кстати, совершались непосредственно на ходу). Люди гораздо более щепетильны — по крайней мере, в обществе себе подобных... Тут Бинк уяснил и еще одну причину, по какой Чери сейчас не казалась ему красивой: она кормила малыша, и груди ее были набухшими и отвислыми. Что ж — маленьким кентаврятам требовалось немало материнского молока, особенно когда им приходилось столько бегать, как сегодня Чету.

Выждав приличествующее обстоятельствам время, Бинк вернулся. Жеребенок все еще сосал грудь; Чери увидела Бинка.

— О, да не будь же ты таким человеком! — фыркнула она. — Чем я, по-твоему, занимаюсь — магией?

Бинку ничего не оставалось, как смущенно рассмеяться. Конечно же, она права! У него было не больше оснований проявлять стыдливость, чем у нее, а его представления о «непристойностях» мало, пожалуй, отличались от ее представлений.

Он подошел ближе, все еще робея. И подумал, что кентавры, наверно, созданы очень рационально, в полном соответствии с функциями своего организма. Будь у Чери соски там, где у лошади, жеребенку пришлось бы туговато. Чет был стройным парнишкой, и его человеческая половина не отличалась гибкостью, свойственной шее лошадиного детеныша.

— Мы идем не туда! — вдруг громко и тревожно проговорила Чери.

«О, ради всех добрых демонов, только не это!» — испуганно подумал Бинк.

— Ты потеряла тропу?.. Заблудилась?

— Нет-нет, мы — на тропе! Но нам незачем идти в замок Ругна! Там нам никто не поможет.

— То есть, как это не поможет? А Король?

— Король... Король, Бинк, теперь — самый обычный человек. Ну посуди: что он может сделать?

Бинк сокрушенно вздохнул. Только что он размышлял о том, какой у Короля найдется ответ, не сомневаясь, что ответ обязательно найдется, и — вот... Несомненно, Чери права!

— Да, что сможет сделать любой из нас без... — Ему в ее присутствии не хотелось произносить неприличное слово, хотя он и понимал, что это — глупо.

— Пока я кормила Чета, кое о чем подумала, — сказала она, нежно гладя голову сына. — Вот мой жеребенок — потомок Честера, представитель господствующего, главного вида в Ксанфе. С какой стати мне бежать прочь от Честера? Чета могут научить настоящей жизни только на хорошем кентаврском дворе. Я не прощу себе, если...

— Но ты вовсе не убегаешь от Честера! Мы идем к Королю узнать, как жить без... как мы смогли бы...

— Валяй, говори — так и быть! — сердито воскликнула она. — Магия! Магия!.. Ты мне уже по-человечески неуклюже доказал, черт тебя дери, что она необходима и составляет часть нашего образа жизни, включая даже мою личную. Теперь я развиваю свои доводы. Мы не можем просто вернуться домой и выразить соболезнование бывшим Волшебникам. Необходимо что-то сделать! И именно сейчас, немедленно, пока не станет слишком поздно.

— Уже слишком поздно, — понуро ответил. Бинк. — Демон умчался.

— Но, может быть, он не так уж далеко и умчался? Может, забыл что-нибудь и вернется забрать?.. И мы задержим его...

— Нет, так не годится. Разве я для того его освободил? Я освободил его из чувства справедливости, хотя результаты этого мне совсем не по нраву.

— Ты честен, Бинк, — сказала она. — Но знай: порой это приносит большие неудобства... А вдруг нам удастся вызвать его обратно? Вызвать, поговорить и попросить, чтобы он не забирал от нас хоть какие-то чары и заклинания...

Бинк безнадежно помотал головой.

— Нет... Что бы мы ни сделали — это на Демона не повлияет. Ему попросту — наплевать. Что ему до нашего благополучия? Ты бы и сама все поняла, если бы увидела...

Она обернулась и посмотрела ему прямо в лицо.

— В таком случае, мне, пожалуй, действительно стоит с ним встретиться.

— Ну как мне добраться до твоих лошадиных мозгов?! — раздосадованно воскликнул Бинк. — Ведь ясно было сказано тебе: он улетел!

— Все равно.. Неважно... Я хочу увидеть то место, где он находился. Там могло что-нибудь остаться. То, чего ты не заметил... Не обижайся, Бинк, — но ты всего лишь человек. И если мы сможем что-то предпринять...

— Да ничего мы не можем предпринять! — в сердцах огрызнулся он. Уж на что Честер был упрям, но его благоверная...

— Послушай, Бинк. Ты сам ткнул меня носом в тот факт, что нам необходима магия. А теперь я тебя тычу носом же в то, что никак нельзя сдаваться, что надо что-то делать! Можешь сколько угодно убеждать себя, что ищешь помощников, а на самом деле ты попросту убегаешь от деятельности! Решение проблемы может быть только в тюрьме Демона, а не в королевском дворце. Не исключено, что у нас ничего не получится — пусть! Но мы обязаны попытаться! — Она стремительно развернулась и, пренебрегая любыми возможными его возражениями, приготовилась поскакать назад. — Ты был в том месте... Показывай дорогу!

Он невольно потрусил рядом с ней — совсем как жеребенок.

— В пещеру Демона? — еще не веря, спросил он. — Где полно гоблинов и утративших магию драконов, где...

— Да пошел ты со своими непристойностями! — заржала она. — Кто знает, что в эту минуту происходит с Честером...

Тут была — вся Чери! Чери, до конца и полностью преданная мужу.

Теперь, взглянув на происшедшее ее глазами, он по-другому расценил свое поведение. По-видимому, человеческая природа и в самом деле несовершенна! Почему он сразу ушел? Почему не стал искать своих друзей? Почему решил, что не в состоянии им помочь?.. Потому, видимо, что боялся того, что мог найти. Выходит — он действительно сбежал. Только и всего!

А вдруг Честера можно вытащить из озера и оживить? Да, оживить без всякой магии!.. Или вдруг Хамфри удалось все-таки спастись?.. Надежда, конечно, слабая... Но до тех пор, пока оставался хотя бы только один шанс, Бинк не имел права пренебрегать своим долгом перед друзьями и обязан был сделать все возможное, чтобы их отыскать. А он был полон тоскливой уверенности, что их нет в живых. Но ведь даже подтверждение этого было бы лучше, чем его попытки укрыться от правды.

Он снова вскочил на спину Чери, и она бросилась вперед.

Продвигались они поразительно быстро и уже вскоре миновали место, где встретились. А затем понеслись по равнине в указанном Бинком направлении.

Кентавр способен скакать очень быстро. Но даже помня об этом, Бинк мог с трудом отделаться от впечатления, будто бег Чери ускоряют некие чары. То была, без сомнения, иллюзия, но — уже не магическая. Просто Чери нетерпеливо стремилась спасти своего мужа, какими бы хлипкими ни были в действительности ее надежды.

Они обогнули Деревню Магической Пыли и приблизились к ущелью с хищным деревом.

Когда они были уже рядом, Бинку показалось, что дерево слегка затрепетало. Скорее всего, ему это показалось — слабый, разреженный вечерний свет мог вызвать подобную иллюзию. Ведь без магии монстр ни на что не способен.

Чери остановилась у ветки, что выступала за край ущелья.

— Спускаться по опутывающему дереву?.. Я и представить не могла, что... — Тут она оборвала себя и тревожно произнесла: — Бинк! Оно шевелится! Я только что видела!

— Ветер! — внезапно озарило Бинка. — Это ветер шевелит щупальца!

— Конечно! — Она облегченно вздохнула. — А мне на секунду и в самом деле показалось... Но теперь я знаю, что ошиблась. Определенно ошиблась!

Бинк заглянул вниз, в расщелину, и увидел трещину — вход в подземелье. Ему очень не хотелось спускаться туда снова, но еще больше не хотелось признаваться в этом.

— Я... э-э... могу спуститься по лиане. Но ты...

— И я — тоже. Не забывай: у кентавров сильные руки и достаточно развитые мускулы груди. Им ведь приходится выдерживать немалый вес! Иди сюда, Чет!

Она ухватилась за мощное щупальце и шагнула с обрыва.

Удерживаясь за лиану руками и притормаживая передними ногами она стала спускаться в расщелину и, широко раскачиваясь, скоро добралась до дна. Жеребенок последовал ее примеру, хотя путь вниз дался ему с большим трудом — под конец он отпустил лиану, и Чери ловко подхватила его на руки.

Растерянный и смущенный Бинк тоже заскользил вниз. Конечно, ему следовало спуститься первым...

Оказавшись у основания дерева, Бинк заглянул в зияющую черную дыру — горловину подземного мира. Его охватили дурные предчувствия.

— Здесь спуск гораздо труднее. Как Чет с ним справится?.. А потом еще — взбираться назад, наверх... Я еле вылез... сознание терял... А — не в обиду будь сказано — с твоим, Чери, весом...

— Честер справится, — уверенно произнесла Чери. — Он вытащит и остальных.

Бинку припомнились могучие мускулы кентавра, его несгибаемая сила... Пожалуй, только у монстров, вроде великана-людоеда, руки были мощнее... Может быть (но — только, может быть!), получится именно так, как она сказала. Особенно — если удастся перебросить через спасительный корень двойную веревку: тогда остальные потянут за другой конец, помогая Честеру... Ах, но для всего этого сначала надо найти и оживить самого Честера... Если у них ничего не получится, то Чери — конец: у Бинка недостанет сил поднять ее. Разве что — только жеребенка...

Чери уже проверяла щупальца дерева: прочны ли, удобны ли. Ее неколебимая вера отметала все сомнения. И Бинк не мог не позавидовать. Он всегда считал Честера упрямцем, но только теперь понял: истинная сила этой семьи — в Чери. Честер был лишь магической глиной (ох, опять непристойность!) в ее руках, и она лепила из этого материала, что ей было нужно. И теперь, похоже, на месте кентавра — он, Бинк. Ему совсем не хотелось возвращаться к подземным ужасам и бессмысленно сражаться во мраке с полугоблинами и змеедраконами. Но — знал, что этого не миновать. Не миновать по одной простой причине: Чери решила спасти своего супруга. И — точка.

— Вот это подойдет.— Она дернула за длинное и прочное щупальце, свисавшее с самой верхушки дерева. — Бинк! Полезай наверх и срежь его.

— Да, конечно, — промямлил он. И тут ему стало стыдно. Если уж он решился, то хватит распускать нюни. Чери абсолютно права: надо действовать.

И он начал взбираться по страшному стволу.

Сейчас Бинк испытывал странный подъем и возбуждение, как будто с его плеч свалился тяжелый груз. И скоро понял, в чем дело: заговорила совесть! Теперь, когда он принял решение и убежден, что оно верное (пусть и самоубийственное), он оказался в ладу с собственной совестью, и на душе у него стало светло. Вот что испытывала Чери, вот что придавало ей сил и понуждало едва ли не лететь через джунгли! Оказывается, даже без магии обыкновенное настроение могло творить чудеса.

Почти из самой вершины рос пучок щупалец, похожий на гигантской толщины волосы. Бинк подтянулся, обхватив ствол ногами, и отсек у самого основания щупальце, намеченное Чери. И тут же почувствовал, как дерево содрогнулось, — точно так же, как и тогда, когда Кромби поранил такое же дерево, росшее неподалеку от Деревни Магической Пыли.

Нет, подумал Бинк, дело тут, конечно, не в магии. Просто растение все еще живет, оно утратило магию и стало похожим на манденийское. Да, оно способно по-прежнему ощущать боль, но уже не в состоянии осознанно работать щупальцами.

Он проследил, как падает отсеченное щупальце. Затем срезал второе и третье — теперь наверняка хватит.

Но, когда он спускался, дерево все еще продолжало вздрагивать, а свисающие щупальца подергивались сильнее, чем это могло быть от ветра.

Бинк насторожился. Может ли так случится, что дерево оживет без магии? Нет! Наверняка он сам раскачал ствол, когда лез по нему, — вот щупальца и зашевелились...

Они прикрепили первое щупальце к корню, с трудом затянув узел (оно было довольно толстым), и бросили его вниз. Оно свободно повисло. Тогда они вытащили его и связали со вторым. На сей раз они услышали, как конец шлепнулся на камни внизу.

— Я спущусь первым, — сказал Бинк. — Буду там на страже с мечом, а ты спускай Чета. Там — гоблины... Кстати, у нас найдется что-нибудь для факела? Нужен огонь...

Чери пристально посмотрела на него.

— Будь ты гоблином, стал бы ты связываться с жеребенком кентавра? — Она многозначительно стукнула копытом.

Бинк вспомнил, как совсем недавно отбивался от Чери, вынуждая ее признать «непристойную» концепцию. Но он-то вдвое выше гоблина, вооружен и знает повадки кентавров! И самое главное: он прекрасно понимал, что — несмотря на ярость — Чери оставалась его другом и на самом деле не сделала бы ему ничего плохого. Ни у одного гоблина такой уверенности нет, да и не бывает ничего страшнее кентаврихи, защищающей своего жеребенка...

— Я не полез бы к твоему малышу, будь я даже драконом.

— Когда бывает надо, я немного вижу даже в темноте, — сказала она. — А когда слышу эхо от своих копыт, то могу приблизительно оценить контуры пещеры и ее размеры. Так что — доберемся.

Без лишних слов Бинк ухватился за веревку-щупальце и прыгнул в дыру.

Он быстро спускался на руках, чувствуя себя гораздо сильнее и увереннее, чем когда поднимался в прошлый раз, оставив внизу Перл... С удивительным проворством он миновал узел на веревке и вот — оказался на полу. Задрав голову, он увидел лишь слабый свет.

— Порядок! Я — внизу!

Веревка задергалась — Чери вытягивала ее наверх. Кентавры великолепно приспособлены для такой работы — они упираются всеми четырьмя ногами и всю силу рук целеустремленно вкладывают в дело.

Вскоре, раскачиваясь, стал спускаться Чет. Его круп обхватывала петля, руками он крепко держался за веревку. За все это время он не произнес ни единого слова, ни о чем не попросил и ни на что не пожаловался. Когда он повзрослеет, подумал Бинк, то, вероятно, переменится. Он развязал его и похлопал по спине.

— Чет добрался! — крикнул он вверх.

Теперь настала очередь Чери. В ущелье-то она спускалась нормально, но эта дыра была значительно уже, темнее и длиннее, а веревка — не такая падежная. Бинка это беспокоило.

— Отойди в сторону. Я могу... — Она так и не произнесла слова «сорваться» или «упасть»; она прекрасно сознавала опасность, но держалась храбро.

Чери спускалась без происшествий, перебирая веревку руками, пока не приблизилась к дну пещеры. И тут тонкое внизу щупальце оборвалось, и несколько последних футов Чери пролетела по воздуху. Однако — приземлилась удачно.

Бинк расслабился.

— Ладно, Бинк, — не мешкая заявила она, — садись на спину и показывай, куда...

Он молча повиновался. И тут, в наступившей тишине, услышал странный звук.

— Что-то движется! — вздрогнув, произнес он, ощутив, что сильно нервничает. — Где Чет?

— Рядом со мной.

Они прислушались, и теперь четко различили какое-то шуршание и царапанье сбоку и выше по стене. На гоблинов это не было похоже.

И вдруг на светлом фоне между ними и дырой вверху Бинк различил нечто извивающееся.

— Так это же корень! И он движется!

— Наверно, мы вырвали его из земли, — сказала Чери, — и теперь он распрямляется под собственным весом. Потому и шевелится.

— Пожалуй, — согласился Бинк, но полной уверенности у него не было. Слишком уж это напоминало осознанные движения. Неужели дерево снова оживает?.. Если так, то выбраться здесь уже не удастся...

Они двинулись по подземным коридорам. Бинк, к собственной радости, очень хорошо помнил дорогу — даже в темноте. К тому же здесь был не полный мрак — чудилось, что слабо светятся стены: по-видимому, из них еще не окончательно ушла магия. И в самом деле — чем больше привыкали его глаза, тем светлее становилось вокруг.

— Свечение восстанавливается, — заметила Чери.

— А я думал, это мне мерещится! — Он удивленно стал озираться. — Может быть, там, внизу, сохранилась остаточная магия?..

Чери пошагала, быстрее,

Бинк не мог не задуматься. Если дерево оживает, а свечение стен восстанавливается... Это может значить одно: возвращается магия. Но допустимо ли подобное? И каковы будут последствия?..

Неожиданно коридор вывел их... в дворцовый зал! Да такой большой, что его невозможно было сразу охватить взглядом. Везде, куда ни глянь, искрились драгоценные камни, висевшие в воздухе разноцветными огоньками. Вверху располагался перевернутый фонтан светящейся воды, и капли с него падали назад, на потолок. Полоски цветной бумаги образовывали вихри и воронки, перелетающие с места на место, словно по собственной прихоти. Они клонились из стороны в сторону, свивались в спирали, чтобы гут лее опять распрямиться. А вокруг открывались все новые и новые чудеса, слишком пестрые и многочисленные — невозможно было сразу со всем освоиться. Такого парада феноменальной магии Бинк еще не встречал.

Но ведь здесь раньше не было такой пещеры!

Чери огляделась, пораженная и испуганная не меньше его.

— А это... это не может оказаться работой твоего Демона Ксанфа?

Едва она произнесла это имя, Демон X(A/N)th материализовался.

Он восседал на троне из цельного алмаза. Его светящиеся глаза не отрывались от Бинка, все еще сидевшего верхом на Чери. Жеребенок прижимался к ее боку.

— Ты-то мне и нужен! — воскликнул X(A/N)th. — Тупой пигмей, подвергший опасности себя и всю свою культуру, не выгадав ничего ни для себя, ни для нее... Такой идиотизм заслуживает примерного наказания!

До глубины души потрясенный Бинк, тем не менее, попытался защищаться.

— Почему, в таком случае, ты вернулся? Что тебе нужно от меня?

— Они изменили номенклатурную систему, — ответил X(A/N)th. — Теперь они перешли на дифференциалы. Мне придется изучать эту систему тысячелетие-другое. Иначе — какой из меня игрок?! Вот я и вернулся на мгновение в знакомые места.

— Момент-тысячелетие? — Бинк не верил собственным ушам.

— Что-то около того. А тебя я привел сюда, чтобы обеспечить безопасность моего уединения. Любое существо этого мира, знающее обо мне, должно быть уничтожено.

— Уничтожено? — переспросил ошеломленный Бинк.

— Лично против тебя я ничего не имею, — заверил Демон. — Мне действительно все равно, существуешь ты, или — нет. Но если о моем присутствии станет известно, то и другие мошки станут меня искать — а я не желаю, чтобы меня тревожили. По данной причине я должен уничтожить тебя и других, кто уже знает обо мне, и таким образом сохранить секрет. Большинство из вас уже устранены — остались ты и нимфа.

— Не трогай нимфу! — взмолился Бинк. — Она ни в чем, решительно ни в чем не виновата! Она пришла сюда только ради меня. Она не заслуживает...

— Эта кобыла и ее жеребенок тоже ни в чем не виноваты. — Демон кивнул на Чери и Чета. — Причастность тут не имеет значения.

Чери повернулась к Бинку. Ее человеческий торс изменился, став таким же, как и прежде — она снова была прекрасной. Сомнений не было — тут поработала магия!

— Бинк! Ты освободил это ничтожество — и вот что получил взамен! Почему он не перебрался в другое место, где никто из нас не мог бы его найти?

— Пока он здесь находился, — дрожащим голос проговорил Бинк, — наружу просочилось много магии. А без него она начала слабеть. Но пока остаются магические существа, вроде драконов и кентавров, мы будем знать, что она — не исчезла окончательно. Магией пропитан весь Ксанф, и Демону, скорее всего, здесь более удобно. Это — как разношенная туфля по сравнению с только что сорванной, которая еще жмет. Демон — не человек, и потому не может испытывать благодарность. Я знал это, когда освобождал его.

— Я уничтожу тебя после небольшой отсрочки, — сказал Демон. — Устраивайся поудобнее.

Несмотря на смертельную опасность, Бинку стало интересно.

— А почему отсрочка?

— Нимфа где-то спряталась, а я не хочу напрасно тратить магию на ее поиски.

— Но ведь ты же — всемогущий! И какая-то мелкая трата магии вообще не должна бы иметь для тебя значения.

— Верно, я — всемогущий. Но во всем существует пропорция. Мои органы раздражаются, когда магии приходится тратить больше, чем требует данная ситуация. Посему я свожу ее расход к минимуму. Я усилил твою личность. Нимфа любит тебя — не стану притворяться, будто мне известно значение этого термина. Но знаю: она придет сюда, к тебе, полагая, что ты — в опасности и что тебя можно спасти. Потом я с удобством смогу ликвидировать вас всех сразу.

Получается, что возвращение магии в Ксанф — это конец для Бинка и его друзей... Но зато — польза всему Ксанфу. Так что — полного проигрыша нет. И все же...

— Полагаю, ты не будешь удовлетворен, если мы пообещаем не открывать тайны твоего присутствия здесь или примем эликсир забвения?

— Не пойдет! — произнес голос в кармане Бинка.

То был голем Гранди, который после возвращения магии принял прежний облик. Он выбрался из кармана и уселся на плече Бинка.

— Ты, — сказал он, — не сможешь сдержать обещания. И моргнуть не успеешь, как магия вытянет из тебя правду. Даже если ты и выпьешь эликсир забвения, то его запросто можно нейтрализовать, а потом извлечь необходимую информацию.

— Да, — согласилась Чери. — Заклинанием правды. Мне следовало бы больше верить самой себе и не менять своих убеждений. Магия — и в самом деле проклятие.

Бинк отказывался сдаваться.

— А не лучше ли поступить по-иному? — Он посмотрел на Демона выжидательно, потом продолжил. — Расскажи всему миру, что ты — здесь, и пригрози, что уничтожишь любого, кто посмеет вторгнуться...

— И тут же найдется сотня-другая идиотов, которые примут вызов, — перебила Чери. — Демона начнут постоянно тревожить, и ему придется тратить драгоценную магию, уничтожая одного за другим.

Демон одобрительно взглянул на нее.

— У тебя лошадиный зад, но разумная головка.

— Все кентавры такие, — согласилась она.

— А что ты думаешь обо мне?

— Что ты — абсолютное воплощение непристойности.

Бинк застыл от ужаса, а Демон расхохотался. Его хохот оглушительно разнесся по залу. Магически разубранный дворец задрожал, в воздухе замелькали обломки, но ни один никого не коснулся.

— А знаешь, — заметил Гранди, — ты изменился — как я.

— Изменился, как ты? — Бинк покосился на него. — Ну конечно! Пока его магия просачивалась наружу, пропитывая весь Ксанф, часть нашей культуры проникла внутрь самого Демона, сделав его немножко похожим на нас. Не так ли? Потому-то ему так удобно именно здесь. Пожалуйста — он научился смеяться! У него уже есть зачатки чувств.

— И это означает, что он может откликнуться на прямой вызов, — догадалась Чери. — Можешь вызвать его?

— Попробую! — Он кивнул и, когда веселье Демона исчерпало себя, сказал: — Демон, я знаю способ защитить твое уединение. У нас есть Магический Камень, который раньше использовали как Щит для обороны всего Ксанфа от вторжения чужеземцев. Мы ценили свое уединение не меньше, чем ты — свое. Ничто живое не способно пройти через Щит. Мне нужно лишь сказать о тебе нашему Королю Тренту — он установит его тут, и никто больше не сможет сюда спуститься. Щит служил нам целый век, а теперь послужит тебе. И тогда будет совершенно все равно, кто про тебя знает, — любой дурак, попытающийся к тебе пробиться, будет автоматически умерщвлен.

Демон задумался.

— Идея привлекательная. Но мышление и мотивации людей мне почти незнакомы. Как я могу быть уверен, что ваш Король выполнит твою просьбу?

— Я знаю, что выполнит, — твердо проговорил Бинк. — Он — хороший и честный человек, опытный политик. Он немедленно поймет необходимость защиты твоего уединения и примет нужные меры.

— Насколько ты в этом уверен? — Демон вопрошающе смотрел на него.

— Готов поставить свою жизнь.

— Твоя жизнь ничтожна по сравнению с моим удобством, — назидательно и совершенно серьезно сказал Демон.

— Но мой талант важен, если судить по нашей шкале ценностей, — возразил Бинк. — Он станет действовать в моих интересах и побудит Короля...

— Твой талант для меня — ничто. Я могу обратить его в противоположность, просто щелкнув пальцами. — И Демон в самом деле щелкнул пальцами. Раздался звук, похожий на взрыв бомбы-вишни. Бинк с ужасом ощутил, как внутри него что-то произошло. — Однако твой вызов меня заинтриговал. Он включает определенный элемент случайности, который не может появиться, когда вызов бросаю я сам. Следовательно, я должен позволить себе удовольствие до определенной степени заменить другого. Ты сказал, что готов поставить жизнь на свою способность сохранять мое уединение. Вообще-то это несущественно, потому что твоя жизнь уже завершилась, но — я согласен. Заключаем пари?

— Да! — кивнул Бинк. — Если таким образом можно спасти моих друзей. Я готов на любые...

— Бинк, мне это не нравится, — сказала Чери.

— Вот — испытательный полигон. — Демон указал на огромное круглое углубление, появившееся по мановению его руки. Вертикальные каменные стены его были слишком высокими и гладкими, чтобы по ним взобраться; по окружности располагалось шесть дверей. — А вот и незваный гость. — В углублении, в самом его центре, на полу появился монстр — минотавр с головой, хвостом и копытами быка и телом очень сильного человека. — Если он выберется из этой камеры живым, то нарушит мое уединение. Ты должен остановить его, если сможешь.

— Идет! — крикнул Бинк и спрыгнул на арену, на ходу выхватывая меч.

Минотавр равнодушно посмотрел на него.

Возвращение магии ободрило Бинка — он снова ощутил себя сильным (а слабаком он и не был никогда). Мускулы рук выпирали сквозь драную рубашку; тело было сбалансированным и послушным. Меч повиновался ему на редкость хорошо, он теперь опять был легким; зачарованное лезвие сверкало.

Но что это?.. Монстр, кажется, решил не доставить ему удовольствия от схватки?.. Вот он резко повернулся на копыте и зашагал к дальнему от Бинка выходу.

Бинк бросился вдогонку.

— Повернись и сражайся, как положено бойцу! — крикнул он, не желая наносить удар в спину.

Однако монстр не отозвался и побежал. Но Бинк оказался проворнее его и перехватил минотавра уже возле самого выхода. Он дернул его за хвост, заставив врезаться в стену. И тут же приставил меч к его горлу.

— Сдавайся!

Минотавр странно замерцал всем телом и... превратился в огромное насекомое с гигантскими клешнями, жалом и мандибулами. Испуганный одним только этим видом, Бинк шагнул назад. Он, получалось, приготовился сражаться с магическим монстром, который мог по желанию принять любой облик! Задача оказалась гораздо более серьезной, чем он, по своей наивности, мог вообразить.

Какой же он был болван, когда угрожал своему противнику мечом и предлагал сдаться! Наверняка, в случае проигрыша, это существо, как и сам Бинк, обречено умереть. «И его надо убить быстро, пока он не убил меня!» — мелькнуло в голове Бинка. Или пока он не вырвался отсюда, что приведет к тому же исходу.

Пока он соображал, насекомое заспешило к выходу. Размахивая мечом, Бинк кинулся за ним. Но противник следил зорко — следил своими страшными глазами на стебельках. Да, теперь это уже был огромный слизняк, ползущий по скользкой дорожке. Меч Бинка просвистел над головой слизняка, не причинив тому никакого вреда.

Однако он двигался быстрее любого натурального слизняка, даже очень большого. Бинк перепрыгнул через него и первым оказался у двери, загородив проход. Он тщательно прицелился, держа рукоятку обеими руками, и рубанул противника по голове, готовясь раздвоить его по длине. Но... клинок зазвенел, отскочив от панциря улитки. Монстр опять изменился, избрав простейший вариант для защиты. То ли ему было некогда, то ли не хватало воображения.

Бинк не дал ему времени задуматься и тут же нанес удар в отверстие панциря. На сей раз он попал — прямо в большую зеленую медузу. Лезвие прошло насквозь, не особенно потревожив этот комок слизи. Бинк высвободил меч, потянув его вверх, и с отвращением встряхнул клинком. Как можно убить кусок желе?

Он принюхался и узнал исходящий от существа запах: лимон. Лимонное желе. Съедобное или нет? И можно ли уничтожить монстра, съев его?

Пока он размышлял, монстр превратился в пурпурного стервятника, величиной с человека. Бинк метнулся к нему, пытаясь поразить, пока тот не улетел за пределы досягаемости... И поскользнулся на оставшейся кляксе желе. Какая сокрушительная случайность!

Случайность? Нет — это сработал его собственный талант, переключенный Демоном по небрежности на свою противоположность! Да, теперь эти кажущиеся случайности всегда будут работать против Банка! Он сам стал своим злейшим врагом.

Но ведь он прекрасно справлялся с противниками, когда его талант почти целиком отключила магия Мозгового Коралла! А сейчас ему нужно свести к минимуму всякий элемент случайности. Талант никогда не проявлял себя открыто (это было запрещено ему) и терпеливо ждал возможности сработать. Значит, все, что Бинк станет делать, должно быть настолько филигранно продумано, чтобы для случайности не осталось никакой лазейки. И тогда талант не сможет действовать против него.

Птица не улетела, а побежала к центру арены. Бинк поднялся на ноги и направился следом, внимательно следя за каждым своим шагом. Вот камешек, о который он мог споткнуться; вот еще лужица слизи... Да, в первый раз он поскользнулся именно из-за беспечности. Надо избавиться и от нее!.. Но почему бы птице не взять да не улететь, пока Бинк так осторожно приближается к ней?

Скорее всего потому, что этот монстр не был Волшебником. Каждая принимаемая им форма имела приблизительно ту же массу и, по всему, была неспособна летать. Хороший талант — ничего не скажешь, — но все же не из выдающихся; у него — определенные пределы. Король Трент мог превратить муху в хефаламфа, а червяка — в летающего дракона; размеры и функция не имели значения. Этот же монстр меняет только форму, но — не способности. Прекрасно!

Бинк стал подкрадываться к стервятнику, внимательно наблюдая за каждым его движением в сторону выхода. Чтобы убежать, ему необходимо повернуться к Бинку спиной и подставить, таким образом, ее под удар. Это уже не включает никаких элементов случайности! И потому — здесь его талант не мог ему помешать. В ранней юности, когда Бинк и не подозревал о своем таланте, он научился действовать самостоятельно, полагаясь исключительно на свои силы, а недавние события, когда его талант был то ли нейтрализован, то ли полностью устранен, помогли восстановить прежние навыки. И монстру все-таки придется сражаться, а не рассчитывать на случайный промах Бкика.

Неожиданно противник стал человеком — крупным и сильным дикарем с всклокоченными волосами и в драной одежде. В руке он держал сверкающий меч, и было видно, что он умеет с ним обращаться. Лицо дикаря показалось знакомым...

Да это же... это же его собственная копия! Монстр явно поумнел и решил выставить меч против меча.

— Достаточно честно! — воскликнул Бинк и пошел в атаку.

Кок он и предполагал, фехтовал монстр плохо. Он мог походить на Бинка лицом и фигурой, но — не сражаться, как он. Скоро схватке конец!

Бинк сделал финт, зацепил меч противника и выбил из рук. А затем — прижал его к стене, готовый прикончить.

— Бинк! — отчаянно воскликнул за его спиной женский голос.

Бинк узнал его — Перл! Перл, вызванная чарами Демона! И она, конечно, появилась в самый неподходящий момент. Тут определенно сработал его вывернутый наизнанку талант, вмешавшись как раз вовремя, чтобы спасти противника. И если Бинк не начнет действовать немедленно...

— Бинк! — снова крикнула она и прыгнула на арену, бросаясь между ним и монстром. От нее пахло летней грозой. — Ну почему ты не остался в безопасном месте, подальше от этих пещер? — Тут она изумленно замерла. — Вы — оба Бинки?!

— Нет, он — монстр! — сказал монстр, опередив Бинка. — Он хочет убить безоружного!

— Какой позор! — вспыхнула Перл, возмущенно обернувшись к Бинку. Гроза превратилась в ураган, и от нимфы запахло пылью, дождем со снегом и битым кирпичом. — Изыди, монстр!

— Идем отсюда, — сказал монстр, беря ее под руку и направляясь к выходу.

— Чтоб ее раздуло! — крикнула сверху Чери. — Уберите отсюда эту дуру-нимфу!

Но Перл осталась возле хитрого монстра — она вела его в безопасное место. Она не предполагала, что идет к собственному несчастью, размеры которого не могла даже вообразить. Бинк точно окаменел, не в силах .заставить себя действовать против нимфы.

— Бинк! Если ты его упустишь, она тоже умрет! — завопила Чери.

Это вывело его из оцепенения. Бинк догнал удалявшуюся пару, обхватил их и повалил на землю. Он собирался разъединить их, пронзить мечом монстра, а затем объясниться с нимфой.

Но — распрямившись, он увидел, что перед ним уже две нимфы: монстр принял облик Перл... И их было невозможно различить...

Он вскочил на ноги с мечом наготове.

— Перл! Назови себя! — потребовал он.

Монстр вряд ли был достаточно умен, чтобы додуматься до такой хитрости сам — мысль о столь коварной смене внешности наверняка ему подсказал талант Бинка. Бинк не дал ему возможности подловить себя на случайности, поэтому он стал действовать в пользу монстра. Совпадения бывают самыми неожиданными!

— Я! — одновременно крикнули обе нимфы, поднимаясь с пола.

О, даже голоса одинаковые!

— Перл! Я сражаюсь с лукавым монстром, то и дело меняющим облик! — Он обращался сразу к обеим. — Если я не убью его — он убьет меня. Или — или. Мне нужно знать, кто из вас он?

Если, разумеется, монстр мужского пола. Бинку пришлось это предположить, потому что он не хотел убивать женщину.

— Он! — воскликнули обе нимфы, указывая друг на дружку. В воздухе растекся запах тухлой капусты. Обе попятились — и от него, и друг от друга.

Все хуже и хуже! Теперь его талант накрепко вцепился в своего хозяина, твердо решив не дать ему победить. И все-таки Бинку нужно убить монстра, никак не повредив Перл. Он уже не мог себе позволить тыкать мечом наугад.

Нимфы направились к разным выходам. Обеих было уже не поймать — поздно! От выбора Бинка зависела и его судьба, и судьба его друзей, но злосчастный талант наверняка не позволит ему выбрать правильно. И неважно, кого он выберет — он так или иначе ошибется. В любом случае. Но и не делать выбора — значит, тоже погубить себя.

Бинк понял, что единственный надежный выход — убить обеих. И монстра, и нимфу-женщину, которая его любит. Кошмарное решение!

Если только он хитростью не вынудит монстра выдать себя.

— Ты монстр! — крикнул Бинк и бросился на нимфу, что была справа.

Она кинула взгляд через плечо, увидела его с мечом и завопила от смертельного ужаса. И Бинк сразу же ощутил концентрат этого ужаса — сильный запах драконьего дыхания.

Он описал мечом дугу, не тронув прикрывшуюся руками нимфу, и метнул его во вторую, которая успела добежать почти до выхода, в ту самую, что была, по его мнению, истинным монстром.

Но нимфа рядом с ним от страха взмахнула руками и задела руку Бинка в тот момент, когда он метал оружие, — меч пролетел мимо цели. Так и есть — опять сработал его талант: воспользовался другом Бинка, чтобы он не поразил врага!

Но то еще был не финал. Монстр, заметив приближающийся меч, бросился в сторону и... угодил прямо под него. Клинок насквозь пронзил грудь — таковы были сила броска и скрытые в мече чары.

Монстр упал. Два невезения подряд исключили друг друга.

А Бинк тем временем прыгнул к Перл и повалил ее на пол.

— Прости, — сказал он. — Я был вынужден это сделать, чтобы убедиться...

— Ничего. Все в порядке, — отозвалась она, с трудом поднимаясь.

Бинк помог ей, подхватив под локоть. Но глаза нимфы не отрывались от мертвого или умирающего монстра. Любопытно, какова его естественная форма?

Монстр не изменился — он и сейчас выглядел в точности, как Перл, — полногрудая, с тонкой талией, пышными бедрами, идеальными ногами и блестящими волосами... А торчащий из груди меч продолжала омывать кровь. Странно... Если монстр смертельно ранен, то почему он не видоизменяется?.. А если жив, то что ж не поднимается и не пытается убежать?

Перл шагнула в сторону.

— Пусти, Бинк, мне нужно почиститься, — сказала она.

Сейчас она ничем не пахла.

Ничем не пахла?

— А ну-ка запахни чем-нибудь! — повелительно возвысил он голос и крепко схватил ее за руку.

— Отпусти, Бинк! — крикнула она и рванулась к выходу.

— Запахни! — рявкнул он, выворачивая ей руку за спину.

И внезапно оказалось, что он держится за хищное дерево. Лианы стали изгибаться, подобно змеям, норовя обхватить его, но в них не было цепкости и силы настоящего дерева. Молниеносным приемом Бинк прижал щупальца к стволу...

Дерево стало приземистым морским змеем. Бинк попытался заломить ему голову... Змей превратился в двухголового волка, челюсти которого защелкали возле самых ушей Бинка. Он сжал общую шею этих голов сильнее — он был согласен ради победы пожертвовать и ухом... Волк превратился в злобно рычащую исполинскую тигровую лилию, и Бинк начал ломать ее стебель...

Наконец монстр стал колючим кактусом. В лицо и руки Бинка впились острые иглы — но он не отпустил противника. Боль была ужасной, однако он знал,что если даст врагу хоть малейшее послабление, тот трансформируется в нечто такое, что невозможно будет схватить, а то и талант его подстроит очередною каверзу и позволит противнику ускользнуть. К тому же Бинка переполнял гнев: из-за этого подлого существа он убил ни в чем не повинную нимфу, которой не повезло лишь потому, что она его любила. А ведь он думал уже, что все несчастья позади...

О, какой страшной силой, оказывается, мог быть его талант!

Руки и лицо Бинка кровоточили, одна из игл чуть не проткнула глаз. Но он продолжал стискивать кактус с яростной ненавистью, пока из него не потекла белая жидкость.

Существо расползлось лужей вонючей слизи — Бинку не за что больше было его удерживать. Тогда он принялся раздирать слизь руками, расшвыривая ее по арене большими комками и растаптывая их ногами. Сможет ли монстр выдержать такое ужасное расчленение?..

— Довольно, — произнес Демон. — Ты одолел его.

Он небрежно махнул рукой, и Бинк внезапно снова стал здоров и чист, без единой царапины на теле. Одновременно каким-то неведомым чувством он понял, что и талант его возвратился в прежнее состояние. Демон проверял его, а не его талант. Да, Бинк победил! Но — какой ценой?!

Он подбежал к лежащей Перл — ему тут же припомнилось, как некогда так же беспомощно распростерлась на земле Хэмели, получив похожую рану... Хэмели в тот раз ранил Злой Волшебник, а сейчас виновником стал он, Бинк.

— Ты желаешь ее? — спросил Демон. — В таком случае, забирай с собой.

И Перл тут же поднялась живой и невредимой, и запахло гортензиями, как будто ее только что обрызгали целительным эликсиром.

— О Бинк! — воскликнула она и... убежала с арены.

— Пусть идет, — мудро заметила Чери. — Только время способно залечить невидимые раны.

— Но как же я могу допустить, чтобы она думала, что я намеренно...

— Она знает, что ты не хотел причинить ей вреда, Бинк. Или поймет, когда поразмыслит спокойно. Но она также знает, что ей не суждено остаться с тобой. Она — существо пещер, и открытость верхнего мира приведет ее к полной растерянности и беспомощности. Даже не будь ты женат, она не смогла бы — ради тебя — покинуть свой дом. А теперь, когда ты в безопасности, ей нужно уйти.

Бинк долго смотрел в ту сторону, куда скрылась нимфа...

— Как жаль, как невероятно жаль, что я ничего не могу сделать!

— Оставь, Бинк, ее в покое, — твердо произнесла Чери. — Она должна сама устроить свою жизнь.

— Отличный лошадиный совет, — согласно кивнул Гранди.

— Я разрешаю тебе, выполнять работу, о которой мы говорили, — сказал Демон, глядя на Бинка. — Выполнять по-твоему. Меня не волнуют ни ты, ни твое благополучие, но — я уважаю условия пари. От вашего общества я хочу лишь одного: никто не должен проникать в мои владения. Если подобное случится, я буду вынужден принять меры, о которых вы, несомненно, весьма пожалеете. Например, я могу стерилизовать поверхность вашей планеты сплошной полосой огня. Ну — и так далее... Итак, выразил ли я свои условия в форме, доступной для усвоения твоим примитивным интеллектом?

Бинк вовсе не считал свой интеллект примитивным по сравнению с интеллектом Демона. Да, конечно: он — существо всемогущее, но вряд ли — всезнающее. Однако в данный момент, по всей вероятности, не следует указывать на это.

Бинк не сомневался, что Демон способен и может уничтожить всю жизнь в Ксанфе, — если разнервничается, когда его потревожат. Поэтому и в личных интересах Бинка, и в интересах всего общества — сохранить его уединение и следить за тем, чтобы всякие идиоты (вроде него самого) ни коим образом не лезли к Демону. Нет сомнения, что талант Бинка позаботится и об этом. О чем Демон, безусловно, осведомлен.

— Да! — решительно и спокойно ответил Бинк.

Внезапно его подстегнула новая настойчивая мысль.

— Демон! — сказал он. — Твое уединение будет гораздо более полным и комфортным и охранять его будет легче и приятнее, если под ногами не станут путаться всякие там пропавшие Волшебники или маринованые кентавры.

— Бинк, ты — гений! — встрепенулась Чери.

— Ах, этот Волшебник... — Ксанф протянул руку сквозь потолок и вытащил отвратительный скелет. — Этот, что ли? Если хочешь, я его оживлю!

Когда у Бинка прошел первый шок, он увидел, что для Хамфри скелет великоват.

— Вроде — не этот, — не без облегчения пролепетал он. — Поменьше... Примерно, как у гнома. И, конечно, чтобы живой...

— Может быть, этот? — Ксанф на сей раз сунул руку в стену и извлек... Доброго Волшебника Хамфри — помятого, растрепанного, но живого.

— Ты вспомнил обо мне как раз вовремя, — буркнул Хамфри, хмуро озираясь. — Там, под грудой камней у меня уже кончался воздух...

Затем Демон сунул руку сквозь пол и достал... Честера, упакованного в блестящий пузырь озерной воды. Когда он поставил кентавра на пол, пузырь лопнул, и вода мгновенно испарилась.

Честер удивленно огляделся.

— Так, значит, ты отправился без меня купаться! — сурово проговорила Чери. — Я, как дура, сижу дома, няньчу твоего жеребенка, а ты в это время шляешься...

— Я шляюсь как раз из-за того, что все время ты тратишь на жеребенка! — сумрачно отозвался Честер.

— Прошу вас, не надо... — Бинк страдальчески сморщился.

— Не лезь! — прошептала ему Чери, подмигнув. И сразу же набросилась на Честера. — Да потому, что он — такой же, как и ты! Я не могу помешать тебе рисковать твоим дурацким хвостом, не могу отвадить от всяких никчемных и опасных авантюр, потому что ты — уже большой и глупый жеребенок! Но у меня, по крайней мере, есть он, чтобы напоминать о...

— Если бы ты обращала на меня хоть какое-то внимание, я поменьше бы лез в эти, по твоим словам, никчемные авантюры и больше бы сидел дома! — досадливо огрызнулся Честер.

— Ладно! — сказала Чери. — Я стану уделять тебе больше внимания, лошадиная голова...

Арена растаяла; они все оказались в небольшой, уютной комнате, но это, похоже, никого уже не удивило.

— Ты слышал? — Чери требовательно смотрела на своего супруга. — Ты мне нужен.

— В самом деле? — Честер взирал на нее и с сомнением, и с благодарностью одновременно. — Для чего нужен?

— Да для того, дуралей, чтобы сделать еще одного жеребеночка! Такого, который будет похож на меня. И ты смог бы с ним гулять...

— Вот это правильно! — согласился он, просияв.— Не начать ли нам прямо сейчас? — Тут он словно вспомнил, где находится, смущенно огляделся и даже покраснел. — Гм... по-видимому, чуть попозже...

— С Четом ты тоже смог бы как-нибудь прогуляться, — продолжала она. — Помог бы ему отыскать его талант... — Ей наверняка было нелегко произнести это слово, но, во всяком случае, голосом она себя не выдала.

Честер был крайне изумлен.

— Его та... Неужели ты...

— Ах, брось, Честер! — Она фыркнула. — Сам ты можешь ошибаться десять раз на дню. А я — неужели у меня нет нрава хотя бы разок ошибиться?! Я вовсе не утверждаю, что мне это ой как нравится! Но если уж магия передается у кентавров по наследству, то — что ж! Мне просто придется смириться, только и всего. В конце концов, магия тоже кое на что годится. Вот, пожалуйста: она мне вернула тебя! — Она помолчала, искоса поглядывая на супруга. — Знаешь, я не отказалась бы немножко послушать флейту...

Удивленный Честер вытаращился на нее, затем — на Бинка... Ему стало ясно, что тот проболтался.

— По-видимому, это можно будет устроить, — ответил он сдержанно. — Где-нибудь в достойном уединении, Как-никак, а мы все же — кентавры.

— Какой же ты упрямец! — сказала Чери, махнув на него хвостом.

Бинк улыбнулся: когда Чери усваивала урок, то это у нее получалось замечательно!

— Хоть все это и было очень скучно, — проговорил Демон, — но, как я вижу, теперь ситуация устраивает всех. И если вы готовы исчезнуть и никогда больше не появляться...

Однако Бинк еще не был полностью удовлетворен. К тому же, он не вполне доверял Демону. Ну откуда у того вдруг такое великодушие?

— Ты в самом деле, — спросил он, — не будешь иметь никаких претензий, если тебя навсегда отгородят Щитом от нашего общества?

— Вы не в состоянии отгородить Щитом меня! — заявил Демон. — Я есть Источник Магии. Вы можете отгородиться лишь сами. А я буду наблюдать и вмешаюсь, когда пожелаю. Разумеется, скорее всего — никогда, потому что ваше общество меня очень мало интересует. Как только вы уйдете, я про вас забуду.

— Ты хотя бы отблагодарил Бинка за то, что он тебя освободил! — укоризненно напомнила Чери.

— Я отблагодарил его уже тем, что сохранил ему его ничтожную жизнь, — сказал Ксанф.

Можно было подумать, что Демон раздражен, но Бинк знал, что это совсем не так.

— Он заработал свою жизнь! — возмутилась она. — Ты ему должен гораздо больше!

— Не выводи его из себя! — негромко и настороженно предупредил Бинк. — Он может превратить нас в ничто, просто моргнув.

— Даже не моргая, — согласился Демон, и его веко слегка дернулось.

— Знаешь что! Бинк тоже мог оставить тебя гнить в пещере еще тысячу лет! И — тоже не моргнув! — бесстрашно крикнула Чери. — Но он этого не сделал, не оставил! Потому что у него есть то, чего тебе никогда не понять! У него есть — человечность!

— Кобыла... Ты заинтриговала меня, — проворчал Ксанф. — Верно, что я всемогущ, но не всеведущ. Но полагаю, что могу понять человеческие мотивы, если сосредоточусь.

— Не сумеешь! — насмешливо отозвалась она, — Попробуй!

Тут даже Честер занервничал.

— Чего ты? — всполошился он. — Чего добиваешься, Чери? Хочешь, чтобы он всех нас уничтожил?

Демон взглянул на Гранди.

— Эй, полусущество, ее вызов имеет под собой основание?

— Мне-то какое до этого дело? — скривился голем.

— Такое. — Демон поднял палец, и вокруг Гранди вспыхнул свет.

Всем показалось, будто свет прямо-таки впитался в голема и... Гранди перестал быть существом из глины и веревочек. Он стоял на живых ногах, и лицо у него было живое — он превратился в эльфа.

— Я... Я настоящий! — завопил он. Но тут же, заметив направленный на него взгляд Демона, вспомнил про вопрос. — Да! — кивнул он. — Есть основание. Оно присуще каждому чувствующему существу. Ты смеешься, плачешь, испытываешь печаль и благодарность и... Словом, это — самое замечательное на свете...

— В таком случае, мне следует поразмыслить об этом, — произнес Демон. — Через век-другой, когда выработаю свою обоснованную номенклатуру... — Он повернулся к Чери. — Если я преподнесу тебе подарок, ты будешь довольна, чувствительная кобыла?

— Я ни в чем не нуждаюсь. У меня уже есть Честер. Речь — о Бинке!

— Тогда я готов выполнить одно его желание.

— Нет, не то! Покажи лучше, что ты понял его. И подари нечто такое, о чем он сам бы и не догадался попросить.

— А, еще один вызов! — Демон кивнул и задумался. А затем протянул руку и поднял Чери.

Бинк и Честер испуганно подскочили. Однако акт Демона не был враждебным.

— Этого будет достаточно? — спросил он, поднося Чери ко рту.

У Честера с Бинком перехватило дыхание. Но Демон всего лишь зашептал, и рот у него был таким огромным, что все тело Чери вздрагивало от этого шепота. Хотя никто из присутствующих не расслышал ни слова.

Чери вскинула голову.

— Да, конечно, вполне достаточно! Значит, ты наконец понял! — воскликнула она.

— Простая интерполяция наблюдаемых жестов у существ его вида, — пояснил Демон. Он опустил Чери на пол и шевельнул пальцем.

В воздухе возник маленький шар, похожий на затвердевший мыльный пузырь, и поплыл к Бинку. Тот протянул руки и поймал его.

— Вот — твое желание, которое ты должен выбрать сам, — сказал Демон. — Держи сферу перед собой, произнеси вслух желание — и исполнится все, что в возможностях магии.

Бинк приподнял шар.

— Я хочу, чтобы мужчины, ожившие из каменных статуй после исчезновения магии, остались людьми и теперь, когда магия вернулась. Я хочу, чтобы грифонша не обратилась снова в золото. И чтобы все существа, погибшие из-за потери магии, — такие, например, как Мозговой Коралл...

Демон нетерпеливо шевельнулся.

— Ты сам видишь, что пузырь не лопнул. Это означает, что твое желание не подходит — по двум причинам. Во-первых, оно не твое личное: то есть, сам ты ничего не получаешь. Во-вторых, чары, о которых ты говорил, могут повторно подействовать лишь после восстановления исходных причин; однажды прерванные, они пропадают. Никто из тех людей не станет снова каменным или золотым. А чары, бывшие тому виной, уже не действуют. Восстановлена может быть только магическая жизнь — вроде голема, или Коралла. Остальные же чары подобны огню: однажды зажженный, он горит постоянно, но если погашен — сам не вспыхнет вновь. Не трать мое внимание на подобное многословие. Твое желание должно принести тебе пользу личную.

— Ах, вот как... — Бинк усиленно соображал, небезуспешно. — Что-то ничего толкового не приходит в голову...

— Ну, у тебя были вполне благородные намерения! — заметила Чери.

Демон махнул рукой.

— Отныне ты будешь носить свое желание с собой — пока оно не будет выполнено. Довольно. Эти мелочи мне наскучили...

...И вся компания оказалась в лесу — в том месте, где Бинк встретил Чери с жеребенком. Могло создасться впечатление, что никакого Демона вовсе не существовало, если бы не шар. И не ожившие друзья Бинка. И не восстановившаяся магия леса. Теперь, судя по всему, даже Чери была довольна, что магия вернулась.

Бинк потряс головой и сунул шар желания в карман. Ему теперь хотелось только одного; побыстрее оказаться дома, рядом с женой. А тут особой магии не требовалось.

— Я повезу Бинка, как обычно, — сказал Честер. — А ты, Чери, прихвати Волшебника... — Он вдруг оборвал себя. — Кромби! Мы же совсем позабыли про горластого грифона!

Бинк полез в карман.

— Нет, не забыли — он у меня вот где, в пузырьке! Могу его сейчас же выпустить...

— Нет уж! Пускай помаринуется еще немножко, — решил Честер; очевидно, он все еще не простил солдату жестокой схватки и предательского Дурного Глаза.

— Пожалуй, так действительно будет лучше, — согласилась Чери. — Когда его туда заключили, он дрался на смерть. Выпустишь — так, смотришь, захочет продолжить...

— Пусть вылезает! — воинственно воскликнул Честер.

— Давайте лучше и в самом деле подождем, — сказал Бинк. — На всякий случай...

Уже темнело, но они продвигались быстро. Казалось, что ночным монстрам, после пережитых приключений, уже не хочется никого пугать. Бинк не опасался: если будет нужно, он немедленно воспользуется шаром желания и отпугнет любого. Или выпустит Кромби, чтобы тот в драке с монстрами несколько притушил свой пыл вояки. Большинство же самых опасных обитателей джунглей, вероятнее всего, все еще отходило от шока после временного исчезновения магии, и потому не проявляло агрессивности.

Честер, однако, еще не решил всех своих проблем.

— Я уплатил тебе за Ответ, — напомнил он Доброму Волшебнику. — Но ведь про свой талант я узнал сам. Значит, могу теперь спросить про талант Чери...

— Он мне уже известен! — остановила его леди-кентавр, даже несколько покраснев от этого признания в непристойности. — Не трать на меня Вопроса!

— Ты знаешь свой талант? — изумился Честер. — И какой...

— Потом скажу, — пробормотала она.

— Но тогда я остаюсь без желания... то есть — без Ответа! А заплатил за него своей жизнью... Просто ума не приложу, что спросить...

— Нет проблем! — отозвался Хамфри. — Я могу подсказать тебе, о чем спросить.

— Можешь? — Честер как будто обрадовался, но тут же заметил ловушку. — Но тогда Вопрос теряет смысл! Так ведь? Подсказав мне Вопрос, ты используешь мое право на Ответ. И тогда я уже не узнаю Ответа но новый Вопрос!

— Да, возникает определенная неувязка, — согласился Хамфри. — Что ж, у тебя есть выбор: или заплатить еще раз...

— Нет! Клянусь волосами твоего роскошного хвоста! — вскипела Чери. — Никаких больше приключений вне дома!

— Эх, опять ускользает моя свобода! — вздохнул Честер, не особенно, впрочем, сокрушенно.

Бинк молча прислушивался. Он был счастлив, что скоро окажется дома, однако вина за то, что произошло с нимфой не давала ему покоя. У него было желание: пусть Перл его разлюбит. Но оно неосуществимо. Ее любовь была настоящей, а не магической, а с такой любовью магии не справиться. К тому же, как посмотрит на это Хэмели? По-видимому, придется ей обо всем рассказать...

Когда они галопом добрались до дворца, уже наступила ночь. Окрестности освещались сияющими лунными мотыльками, мерцающий зеленый свет которых придавал дворцу неземное очарование.

Королеву Ирис явно успели оповестить, потому что едва гости вошли, как над дворцом всплыли три ярких луны, и где-то заиграли невидимые фанфары. Путников тут же провели в библиотеку — любимое помещение Короля.

Без излишних церемоний Бинк начал рассказывать, и Король Трент слушал не перебивая.

Когда Бинк закончил, Король кивнул.

— Я распоряжусь немедленно, чтобы Щит установили так, как ты советуешь. Думаю, не стоит рассказывать всем о Демоне. Но следует позаботиться, чтобы никто к нему не вторгся.

— Я был уверен, что вы все воспримете именно так! — с облегчением произнес Бинк. — Я... я и представить не мог, к каким последствиям приведут мои поиски. Вам здесь, наверно, было просто кошмарно без магии?

— О! — улыбнулся Король. — У меня проблем не было, Бинк. Вспомни: ведь я двадцать лет прожил в Мандении. Я и до сих пор сохранил часть немагических привычек. Но вот Ирис... Она оказалась на краю нервного срыва. Да и в остальном королевстве было не намного лучше. Но в целом, как я полагаю, эффект оказался положительным. Теперь наши граждане по-настоящему оценили свою магию. И не только свою.

— Да уж, — согласился Бинк. — Я и сам не понимал, насколько она важна, пока не увидел Ксанф без нее. Но вот в нашей группе не сошлась парочка магических концов. У Честера оказался лишний Ответ, а у меня — желание, которое может тут же исполниться, но я не знаю, чего пожелать. Да и Кромби все еще сидит в...

— Ах, ну да! — Король покивал. — Давайте вернем ему нормальный вид.

Бинк вытащил бутылочку, откупорил ее, и грифон освободился — он сконденсировался из пара.

— Кррак! — объявил он, и Гранди немедленно перевел:

— Наконец-то!

Король внимательно посмотрел на него, и... тот стал человеком.

— Знаете, — сказал Кромби, похлопывая себя по всему телу и убеждаясь, что все в полном порядке, — а вовсе и незачем было держать меня в этом пузырьке. Все это время я прекрасно слышал ваши разговоры и знал, что вокруг происходит. — Он повернулся к Честеру. — А ты, увалень копытоголовый... Я сражался с тобой только потому, что мной управлял Коралл. И вовсе нечего было меня бояться, когда все уладилось.

Честер возмущенно напыжился.

— Бояться тебя?! Ты, чучело с перьями вместо мозгов...

— Я готов опять попробовать в любое время, лошадиный хвост...

— Ну-ну! — мягко произнес Король. — Достаточно...

Спорщики замолчали, хотя и без особой охоты.

Трент улыбнулся и опять обратился к Бинку.

— Иногда ты не замечаешь очевидного, Бинк: пусть Честер передаст свой Ответ тебе.

— Мне? Но — это же его...

— Конечно! Пожалуйста — можешь пользоваться, — сказал Честер. — Он мне не нужен.

— Но и у меня есть желание, которым я не могу воспользоваться, и...

— А ты воспользуйся Вопросом Честера и спроси Доброго Волшебника, что делать с твоим желанием, — сказал Король.

Бинк повернулся к Хамфри. Тот уже похрапывал в удобном кресле. Наступила неловкая пауза.

Но тут же подошел Гранди и подергал Волшебника за лодыжку.

— Подъем, коротышка!

Хэмфри слетка вздрогнул и проснулся.

— Отдай его Кромби, — произнес Волшебник и тут же опять уснул.

— Что? — взревел Честер. — Выходит, я вкалывал за этот Ответ только для того, чтобы у этой птички появилось бесплатное желание?!

Бинк и сам поразился, но все же передал Кромби шар желания.

— Могу я спросить, чего ты хочешь?

Кромби на мгновение смутился, а это бывало с ним крайне редко.

— Хммм... Помнишь, Бинк, ту нимфу... ну, которая...

— Перл?!.. — У Бинка защемило в груди. — Как представлю, что придется рассказывать все это...

— Понимаю. Ну... Словом, я... э-э... видишь ли, у меня в бутылочке был осколочек магического зеркала и с его помощью я проверил, что тут поделывает Сабрина в мое отсутствие, и...

— Боюсь, постоянство не является сильной чертой ее характера, — вмешался Король. — Впрочем... в любом случае, не думаю, что вы друг другу подходите.

— И что ты узнал? — тревожно спросил Бинк у Кромби.

— Она гуляла сразу и со мной, и с еще одним парнем, — нахмурясь, ответил тот. — Держала меня на крючке... Но тот, другой, женат... Поэтому она собирается растрезвонить, что ребенок — мой, и... Ведь знал же я, что нельзя доверять женщинам, черт подери!

Стало быть, Сабрина бросила Кромби. Как бросила когда-то и самого Бинка, еще до того, как тот познакомился с Хэмели. Да — бросила! И все же любой ценой намерена выйти замуж именно за Кромби... и судьбой уже назначено, что он обязан взять ее в жены Если только раньше не женится на другой...

— Мне очень жаль, — сказал Бинк. — Но, по-моему, лучше всего будет сделать так, как она хочет. Какой смысл тратить драгоценное желание на месть?

— Не на месть, — заверил его Кромби. — Нет-нет!Я другое придумал. Я теперь уже не стану верить любой женщине. Но, кажется, смогу полюбить нимфу. Ту самую.

— Перл?! — воскликнул Бинк.

— Признаться, я не ждал, что ты мне поверишь, — серьезно проговорил Кромби. — Я пока и сам по-настоящему не верю. Но солдат должен смотреть правде в глаза, Я проиграл ту битву уже до того, как она началась. Лежал в расщелине, раненный тобой, и думал. Я не виню тебя, Бинк (схватка была чертовски хороша!), но мне действительно было очень больно. И неожиданно появляется она, пахнущая хвоей и гардениями, и приносит целительный эликсир. За свою жизнь не встречал такой приятной женщины! Слабая, робкая — совсем как нимфа... Никакой опасности для мужчины — тем более, для солдата! Никакого соперничества. Словом, как раз такая, с какой я мог бы ужиться. А как она тебя защищала... — Глаза Кромби вспыхнули восторгом, но он сразу же сник и покачал головой. — Тебя... Вот почему я вернулся в тот пузырек, сперва показав тебе, где находится антидот. Я не мог причинить ей боль. А убив тебя, погубил бы и ее... Получив же антидот, ты избавился бы от любви к ней, а мне именно этого и хотелось. Она красивая и верная. Но поскольку она продолжает любить тебя...

— Это безнадежно, — прервал его Бинк, — Я никогда ее больше не увижу. А если и увижу... — Он пожал плечами. — Между нами ничего не может быть.

— Правильно. Поэтому, если ты не возражаешь, я воспользуюсь твоим шариком и пожелаю, чтобы она выпила немного того любовного зелья и — сразу же увидела меня. Тогда у нее появятся ко мне те же чувства, что появились у тебя к ней. Понимаешь?.. С той лишь разницей, что я для нее буду доступен. Потому что — нужно мне на ком-нибудь жениться, или нет?!

Да — Кромби храбрый солдат и приятный на вид мужчина, спору нет. И нет сомнений: то, чему,положит начало любовное зелье, станет со временем настоящим чувством К тому же, боль, которую испытала Перл, когда Бинк пронзил ее мечом, только облегчит этот переход. Но все же...

— Ты ведь любишь много путешествовать, — заметна Честер, опередив Бинка, хотевшего сказать то же. — Она. живет в пещере, рассеивая драгоценные камци — это ее работа, и она ее не бросит. Как же...

— Поэтому мы будем расставаться и встречаться, — спокойно рассудил Кромби. — Мы будем видеться только время от времени, а не жить постоянно вместе. Мне это тоже по душе. Я ведь — солдат!

Что ж, решение Кромби — удачный выход для Бинка.

— А что будет со мной? — спросил Гранди. — Расставшись с птичьим клювом, я окажусь без работы. Теперь-то я — настоящий, и не могу просто взять и исчезнуть.

— Во дворце иногда возникает потребность в переводчике, — произнес Король. — И мы найдем тебе занятие. — Он обвел путников внимательным взглядом. — Полагаю, на сегодня достаточно. Не так ли? Всем вам отведены комнаты во дворце.

И Король всех отпустил. Бинк уходил последним.

— Я... мне очень жаль, что я причинил вам столько неприятностей, — сказал он. — Добрый Волшебник пытался предупредить меня, но я не послушался. И только из-за того, что мне очень хотелось узнать про Источник Магии...

— Не беспокойся, Бинк, — улыбнулся Король ободряюще. — Посылая тебя, я сознавал, что тут есть элемент риска. Но ведь и мне хотелось узнать про Источник Магии — поверь, не меньше, чем тебе. К тому же, я чувствовал: это открытие лучше сделать тебе, защищенному своим талантом. Я был уверен, что он поможет тебе пробиться.

— Но после потери магии я утратил свой талант...

— Да неужели, Бинк?.. А разве тебя не поразило, насколько удачным и своевременным оказалось возвращение Демона?

— Да ведь он пожелал иметь укромное местечко...

— Которое он, кстати, мог бы во вселенной найти где угодно. Так что на самом деле привело его обратно?.. Полагаю, то был именно твой талант, решивший позаботиться о твоих будущих интересах. Твой брак оказался под угрозой — вот почему твоя магия вмешалась в события. Ведь они свились в такой запутанный клубок!

— Я, Ваше Величество... я не могу поверить... — Бинк был ошеломлен. — Не могу поверить, что мой талант... Выходит, он повлиял на само происхождение магии?..

— Этот процесс, Бинк, называется обратной связью. И на него очень сильно влияет первопричина. Но будь это даже не так, твой талант мог предвидеть цепочку событий и так их повернуть, что магия неизбежно возвратилась бы так или иначе. Подобно тому, как пущенная в воздух стрела обязательно возвращается обратно, на землю.

— Но ведь когда мы сражались с созвездиями, стрелы Честера вовсе не...

Король покачал головой.

— Забудь об этой неудачной, об этой печальной аналогии. Больше я не стану надоедать тебе моим старым манденийским опытом. Я удовлетворен результатами твоих поисков. Да и ты, думаю, тоже. Подозреваю, что если бы Демона освободил кто-то другой, X(A/N)th не вернулся бы к нам. В данный момент это — чисто академическая проблема... А тебе следует подыскать другую работу. Но не будем торопиться? Отправляйся домой — к жене и сыну.

— Сыну?!

— Я разве забыл сказать тебе?.. На рассвете ты стал отцом ребенка с магическим талантом Волшебника. Вероятно, со временем он сменит на троне меня. Полагаю, что талант младенца и есть подарок, сделанный тебе Демоном. И, возможно, еще одна причина, почему твой собственный талант сумел помочь тебе благополучно завершить путешествие.

— А какой у ребенка талант? — нетерпеливо спросил Бинк — у него буквально кружилась голова. Подумать только — его собственный сын Волшебник от рождения!

— О, не буду рассказывать, чтобы не испортить сюрприза! Иди домой и взгляни сам! — Король дружески похлопал его по плечу. — Теперь тебе дома никогда не будет скучно!..

Более или менее в себя Бинк пришел уже на пути к дому. Таланты в Ксанфе никогда не повторялись (разве что среди демонов), поэтому его сын не мог трансформировать живые существа, как Трент, управлять грозами, как предыдущий Король, адаптировать магию, как Король Ругна, или создавать иллюзии, как Королева Ирис. Но в чем же состоит его талант, проявившийся тут же, после рождения ребенка?

Когда он приблизился к дому, что стоял на границе с дворцовыми землями, и ощутил идущий от него слабый остаточный запах сыра, мысли вернулись к жене. Он покинул ее всего неделю назад, но казалось, будто прошел год. Сейчас она — в «нормальной» фазе, которую он любил больше всего, — Хэмели была с обычной внешностью и рядовым умом. Их тревоги о будущем ребёнка остались позади — мальчик не родился не переменчивой личностью, как мать, или без видимого таланта, какой был у Бинка. А его чувства к жене выдержали самое суровое испытание — любовным зельем и почти постоянным присутствием столь желанной нимфы, какой была Перл. У него прямо-таки камень с души свалился, когда Кромби сказал, что она ему нравится... Хотя, конечно, и тут мог постараться его талант... Но что бы ни было на самом деле, Бинк теперь знал, как сильно он любит Хэмели. А ведь он мог никогда этого не узнать, не переживи он такие приключения. Так что Король прав — он...

Кто-то вышел из его дома, отбрасывая тройную тень от трех лун. Женщина была прекрасна! Радостно вскрикнув, Бинк бросился ей навстречу, обнял и... увидел, что это — не Хэмели.

— Милли! — воскликнул он, торопливо разжав объятия; да, она была феноменально привлекательна, но Бинку нужна была только Хэмели. — Милли! Что ты здесь делаешь?

— Ухаживаю за твоей женой, Бинк. Знаешь, мне нравится быть няней! Особенно у столь важной персоны.

— Важной персоны? Моя жена — важная персона?!

— Так ты ничего не знаешь? Я — о сыне! Он разговаривает с чем угодно! — восторженно выпалила Милли. — То есть сейчас он, конечно, пока не разговаривает, а только гунькает, — зато они ему отвечают. Кроватка поет ему колыбельную, подушка крякает, как утка, а один камень даже предупредил меня, чтобы я об него не споткнулась и не уронила Волшебника...

— Общение с неживыми предметами! — ахнул Бинк: он сразу понял вою важность такого таланта. — Он никогда не заблудится, потому что любая пылинка подскажет ому дорогу; он никогда не останется голодным — любое озеро объяснит, где лучше всего ловится рыба. Или же дерево... нет-нет, дерево — живое!.. какой-нибудь комочек глины посоветует, где найти фрукты. Он сможет узнать больше секретов, чем Добрый Волшебник Хамфри, не вызывая для этого демонов! Хотя некоторые из моих лучших друзей — демоны, как, например, Бьюрегард... Никто не сможет предать его, потому что сами стены расскажут ему о любом заговоре. Да он...

Из темноты выплыла мрачная фигура, с которой сыпались кусочки земли. Бинк схватился за меч.

— Ой! Не надо — все в порядке! — завопила Милли. — Это всего лишь Джонатан...

— Но ведь он не человек, а зомби!

— Он — мой старый друг! — успокаиваясь, заверила Милли. — Я знаю его еще с тех времен, когда замок Ругна был совсем новый. Теперь я ожила, а он решил заботиться о моем благополучии.

— Так вот в чем дело! — И Бинк догадался, что тут скрыта какая-то древняя история, но сейчас было не до историй — сейчас ему прежде всего хотелось видеть жену и сына. — Случайно, не его ли я встретил тогда, в...

— В саду? Да-да! — Милли часто закивала. — Он тогда заблудился в лабиринте Королевы. В тот вечер, когда она устроила вечеринку. Потом он пришел ко мне во дворец, и на него напал перечник. О, сколько пришлось потратить заклинаний, чтобы избавить его от рассола, уксуса и перца! А теперь мы ищем заклинание, способное оживить его, и тогда мы сможем... — Она зарделась; по всей вероятности, этот зомби при жизни был больше, чем просто ее другом.

На вечеринке Милли проявляла и к Бинку довольно навязчивый интерес, который — совершенно верно! — тут же пропал после появления зомби. Вот и еще два конца, которые смог соединить талант Бинка.

— Когда мой сын подрастет, мы спросим его, — сказал Бинк. — Наверняка отыщется какой-нибудь валун, который знает, где находится заклинание, способное оживить зомби.

— О, конечно! — радостно пискнула Милли. — Спасибо!

Бинк повернулся к зомби, но руку все же протягивать не стал.

— Мне кажется, Джонатан, ты был для меня еще одним знамением. Когда я впервые тебя встретил, оно, это знамение, предвещало смерть и все ее ужасы: смерть самой магии. Но, пройдя сквозь эту смерть, я нашел, возрождение. Найдешь его и ты!

И Бинк вошел в свой дом, где его ждала семья.

Пол Андерсон.

Дети водяного

Спрут Аверорна

1

[14]Епископ Виборгский назначил Магнуса Грегерсена своим новым архидиаконом. Муж сей был более образован, чем прочие, поскольку обучался в Париже, к тому же честен и набожен, но люди считали его слишком строгим и говорили, что смотреть на его длинную тощую фигуру и вытянутую постную физиономию ничуть не приятнее, чем на разгуливающую по полю ворону. Но епископ посчитал, что нужен ему как раз такой человек, ведь за годы раздора, опустошившие Данию после смерти короля Эрика, епископская паства погрязла в распущенности.

Объезжая восточное побережье Ютландии в качестве ректора епископа, Магнус приехал в Элс — не на остров, а в одноименную деревушку. Сие бедное и отдаленное селение с юга и запада окружала чащоба, пересекаемая лишь двумя-тремя дорогами, с севера его отрезала Конгерслевская Топь, а с востока — пролив Каттегат. Каждый год в сентябре и октябре местные рыбаки вместе с тысячами других ловили в проливе сельдь во время ее большого хода, в прочее же время обитатели деревушки почти не общались с миром. Они тянули вдоль побережья свои сети и ковырялись на жалких акрах тощей земли до тех пор, пока время и тяжкий труд не сламывали их, а кости их не находили вечное упокоение рядом с маленькой деревянной церковью. Здесь, в глухомани, до сих пор не забывали древних традиций и обрядов. Магнус считал это язычеством, и душа его скорбела о том, что у него нет наготове подходящего способа остановить неразумных.

И посему, когда до него дошли некие слухи о происходящем в Элее, до поры скрываемое рвение проснулось в нем с новой силой. Правда, никто из местных жителей не захотел признаться, что ему известно о событиях, которые происходили с тех пор, как четырнадцать лет назад Агнетта вышла из моря. Магнус уединился с местным священником и сурово потребовал от него правды. Отец Кнуд, мягкий человек, родившийся в одном из крошечных домиков Элса, уже давно закрывал глаза на то, что считал мелкими грехами, дарящими его пастве хоть какую-то радость в унылой жизни. А ныне он стал стар и слаб, и Магнус вскоре выведал у него всю историю целиком.

Когда ректор вернулся в Виборг, в глазах его пылало святое пламя. Он пришел к епископу и сказал:

— Мой господин, делая объезд вашей епархии, я обнаружил прискорбно много мест, где потрудился дьявол. Но я не ожидал наткнуться на него самого — нет, вернее будет сказать, на целое гнездо его омерзительнейших и чрезвычайно опасных демонов. И тем не менее сие свершилось в прибрежной деревушке Элс.

— О чем говоришь ты?— сурово спросил епископ: ведь и он страшился возвращения древних языческих богов.

— Я веду речь о том, что неподалеку от берега таится целый город морских людей!

Епископ расслабился.

— Как интересно. Мне не было ведомо, что в датских водах и поныне остался кто-то из них. Они вовсе не дьяволы, мой добрый Магнус. Да, у них, как и у прочих животных, нет души. Но они не подвергают, опасности людей, не мешают спасению их душ, на что способны обитатели холмов эльфы. Воистину, они очень редко встречаются с племенем Адама.

— Но эти не таковы, мой господин, — возразил архидиакон. — Послушайте, что довелось мне узнать. Два и двадцать лет назад жила неподалеку от Элса дева, при крещении нареченная Агнеттой Эйнартсдаттер. Отец ее был йоменом, и, по словам соседей, зажиточным, а сама девица отличалась красотою, и посему ей сулили удачное замужество. Но однажды вечером, когда девица прогуливалась в одиночестве по берегу, из моря выбрался водяной, начал ухаживать за нею и увлек с собой. Она провела в море, в грехе и безбожии, восемь лет. Но настал день, и довелось ей вынести своего младшего ребенка на шхеру, дабы погрелся тот на солнце. С места сего слышны были церковные колокола и как раз, когда она сидела, покачивая колыбель, они зазвонили. Тоска по дому, если не раскаяние, пробудилась в ней. Она вернулась к водяному и принялась умолять его отпустить ее послушать снова слово Господне. Тот с неохотою согласился и проводил ее на берег, но прежде, чем отпустить, заставил поклясться не распускать свои длинные волосы, будто она незамужняя, не искать встречи с матерью в родной хижине и не склонять головы, когда священник произнесет имя Всевышнего. Но все три поступка она совершила: первый из гордости, второй из любви, а третий из страха. И тогда Божественная милость совлекла пелену с ее глаз, и осталась она на земле. Водяной выбрался на берег и начал ее искать. Вышло так, что день тот оказался одним из святых, и водяной отыскал Агнетту в церкви во время мессы. Когда вошел он в церковь, лица на картинах и статуях оборотились к стене. Никто из прихожан не посмел поднять на него руку — столь огромен и силен он был и столь тяжел, что оставлял за собой глубокие следы, хотя дело было летом, а улица суха. Он умолял Агнетту вернуться, напоминал о рыдающих без матери детях, и вполне мог добиться своего, как и в прошлый раз. Ведь это — не отвратительные создания с рыбьими хвостами, мой господин. Не будь у них широких перепончатых ступней, больших, слегка раскосых глаз, безбородых лиц у мужчин, да еще зеленых или голубых волос у некоторых, любой принял бы их за красивых людей. А у сего водяного волосы были золотистые, как у Агнетты. И он не угрожал, речи его были полны любви и сожаления. Но Господь укрепил силу Агнетты. Она отказала водяному, и тот вернулся в море. У отца ее хватило благоразумия, нашлось и приданое, и он выдал ее замуж в другое место, подальше от берега. Говорят, Агнетта никогда больше не была весела и вскоре умерла.

— Если то была христианская смерть, — сказал епископ, — я не вижу, что кому-либо был причинен вред.

— Но ведь морской народ до сих пор там! — воскликнул ректор. — Рыбаки часто видят, как они со смехом плещутся в волнах. Не слабое ли то утешение для бедного труженика, ютящегося в покривившейся хижине вместе с уродливой женой? И не внушает ли ему сие зрелище сомнение в справедливости Господней? А ежели другой водяной соблазнит другую деву, и на сей раз навсегда? Сейчас, когда дети Агнетты и ее любовника выросли, это куда как вероятно. Они выходят на берег почти как к себе домой, заводят дружбу с мальчиками, юношами и — что еще хуже — даже с девочками. Мой господин, это работа Сатаны! И если мы допустим, чтобы вверенные нам души были утеряны, что мы ответим в Судный день?

Епископ нахмурился и почесал подбородок.

— Ты прав. Но что, однако, мы можем испробовать? Если жители Элса уже свершили запретное, еще один запрет вряд ли подействует на них: рыбаки, я знаю, народ упрямый. А ежели мы пошлем гонца к королю за рыцарями и солдатами, разве смогут они спуститься на дно морское?

Магнус поднял палец.

— Мой господин! — страстно произнес он. — Я изучал подобные вопросы и знаю, как справиться с этой заразой. Морские люди могут и не быть демонами, но даже существа без души должны сгинуть, ежели на них умело воздействовать словом Господним. Получу ли я дозволение свершить экзорсизм?

— Получишь, — отозвался епископ дрогнувшим голосом. Вместе с моим благословением.

Вот почему Магнус вернулся в Элс. Позади него громыхал доспехами отряд ратников — еще более внушительный, чем обычно, дабы не вводить поселян в искушение бунта. А поселяне смотрели — кто с жадностью ко всякой новизне, кто уныло, а кто и со слезами, — как архидиакон собственной персоной поплыл на лодке в море, к месту над подводным городом. И там он возжег свечу, ударил в колокол и словами из Священного Писания мрачно проклял морской народ и приказал ему именем Господа убираться отсюда навеки.

2

Тауно, старший сын прекрасной Агнетты и короля подводного города Лири, отсчитал свою двадцать первую весну. В его честь был устроен большой веселый праздник с угощением, песнями и танцами. Беззаботная молодежь стайками порхала вокруг дворца, над ним и в глубине, между раковин, зеркал и золотых пластин, которые отражали морское сияние, освещавшее тронный зал. Были подарки — вещицы, искусно изготовленные не только из золота, янтаря и кости нарвала, но и из жемчуга и кружевного розового коралла, доставленного издалека дельфиньими караванами. Были и состязания в плавании, борьбе, метанию гарпуна и музыке, и любовные игры в полутемных комнатах без крыш (да и кто тут нуждался в крышах!) и в колышущихся садах, где росли буро-зеленые водоросли и метеорами проносились ручные рыбы.

Позднее Тауно отправился на долгую охоту. Хотя его народ жил в глубинах моря, юноша пустился в путешествие из интереса: ему опять хотелось полюбоваться величием норвежских фьордов. С ним поплыли девушки — Ринна и Ракси, как для своего удовольствия, так и желая доставить удовольствие Тауно. Вместе они совершили веселое путешествие, много значившее для Тауно — он выделялся среди беспечного морского народа, часто бывал серьезен и даже иногда впадал в хмурую задумчивость.

Компания направлялась домой, и впереди уже виднелся Лири, когда на них обрушилось проклятие...

— Вот он! — нетерпеливо воскликнула Ринна, завидев город, и бросилась вперед. Ее зеленые локоны заструились вдоль стройной спины. Ракси осталась возле Тауно. Она со смехом закружила вокруг него и, проплывая снизу, касалась пальцами его лица или чресел. Он принялся ловить ее с той же игривостью, но она всякий раз ускользала. «Поймал!» — дразнила она, подставляя губы для поцелуя. Тауно усмехался и вновь устремлялся к ней. Полукровки, унаследовавшие форму ног от матери, не были столь ловкими и быстрыми в воде, как дети отцовской расы, но человек все равно ахнул бы, увидев, с какой скоростью они передвигаются. Дети Агнетты охотнее выходили на берег, чем их двоюродные братья и сестры. Они от рождения были способны жить под водой без помощи чар, не дававших их матери умереть от удушья, холода или избытка соли, и морским людям с прохладным телом нравилось обнимать их более теплые тела.

Над головой Тауно лучи солнца дробились в волнах, создавая крышу из мелкой ряби, отражавшуюся на белом песке. Вода вокруг юноши переливалась всеми оттенками изумруда и аметиста, постепенно темнея в отдалении. Он ощущал, как она омывает его тело, отвечая любовной лаской на игру мускулов. Золотисто-бурые стебли ламинарии тянулись вверх с облепленных морскими уточками скал и колыхались от малейшего движения воды. На дне щелкал клешнями краб, чуть дальше скользил в глубину тунец, бело-голубой, великолепный. Вода постоянно менялась: тут она была холодной, там — мягкой, здесь — бурлящей, а рядом — спокойной, в ней таились тысячи всевозможных оттенков вкуса и запаха, не доступные чувствам живущих на берегу; для тех, кто способен слышать в глубине вод, раздавались кудахтанье, хихиканье, кваканье, треск, всплески и бормотание набегающих на берег волн, а вдобавок ко всему в каждом водовороте и журчании Тауно распознавал гигантские медленные шаги приливов.

Теперь он уже видел Лири вблизи: дома из пучков водорослей на рамах китового уса и китовых ребер, хрупкие и фантастически ажурные в этом мире малою веса, просторно разбросанные среди водорослей и анемон; в середине — дворец его отца-короля, большой, древний, из камня и коралла нежных оттенков, украшенный резными фигурами рыб и морских животных. Столбы, поддерживавшие главный вход, были выполнены в виде статуй лорда Эгира и леди Рэн, а притолокой служила фигура парящего альбатроса. Над стенами дворца возвышался хрустальный купол, соединенный с поверхностью моря. Король построил его для Агнетты, дабы она, при желании, могла побыть в сухости, подышать воздухом и посидеть у огня среди роз и всего того, что его любовь смогла для нее раздобыть на берегу.

В городе плавал, суетился морской народ: спешили по своим делам садовники и ремесленники, охотник обучал пару молодых тюленей, китовый пастух покупал в лавке новый трезубец, какой-то парень увлекал за руку девушку в сторону мягко освещенной пещеры. Звенели бронзовые колокола, давным-давно снятые с затонувшего корабля, и звук их в воде был более чист, чем на воздухе.

— Эгей! — крикнул Тауно и рванулся вперед.

Ринна и Ракси плыли по бокам от него. Все трое запели сочиненную Тауно Песнь Возвращения:

Дай мне воспеть тебя, моя родина, мое пристанище, Источник счастья для скитальца в конце его пути. Бейте громко в раковины и литавры! Я осыплю вас историями, Собранными на окаймленном серебром пути. Золотом сверкал рассвет и радостно кружились чайки, когда...

Внезапно обе девушки закричали. Они зажали уши руками, закрыли глаза и слепо завертелись, отчаянно молотя ногами забурлившую воду.

Тауно увидел, что такое же безумие охватило весь город Лири.

— Что это?! — в ужасе закричал он. — Что случилось?!

Ринна застонала, терзаемая болью. Она не видела и не слышала его. Он схватил ее, она начала вырываться, и тогда Тауно с силой стиснул ее ногами и одной рукой. Свободной рукой он ухватил ее длинные шелковистые волосы, не давая ей дергать головой, приблизил губы к ее уху и пробормотал:

— Ринна, Ринна, это я, Тауно. Я твой друг. Я хочу тебе помочь.

— Тогда отпусти меня! — вскрикнула она. Голос ее дрожал от боли и страха. — Все море наполнено звоном, он терзает меня, как акула, мои кости отделяются друг от друга — и свет, жестокое, ослепительное сияние — он обжигает, обжигает... и слова... Отпусти меня, или я умру!

Потрясенный до глубины души, Тауно отпустил девушку. Всплыв вверх на несколько ярдов, он заметил колышущуюся тень рыбачьей лодки и услышал звон колокола... В лодке горел огонь, а чей-то голос распевал на незнакомом языке. И всего-то?

Дома подводного города содрогнулись, как от землетрясения. Хрустальный купол дворца разбился и распался дождем из тысяч сверкающих осколков. Камни стен задрожали и начали вываливаться. И увидев, как рассыпается в прах то, что стояло с тех самых пор, как растаял Великий Лед, Тауно содрогнулся.

Он заметил, что вдалеке появился его отец верхом на касатке: для нее во дворце было отдельное, заполненное воздухом помещение, и никто другой, кроме отца, не посмел бы ее оседлать. Король вооружился одним лишь трезубцем, но был полон достоинства и величия. И все вокруг услышали его голос:

— Ко мне, народ мой, ко мне! Быстрее, пока все мы не умерли! Не спасайте других сокровищ, кроме детей своих — скорее, скорее, если вам дорога жизнь!

Тауно тряс Ринну и Ракси, пока они немного не пришли в себя, и велел им присоединиться к остальным. Король, разъезжая вокруг и собирая воедино свой объятый ужасом народ, успел лишь хмуро сказать ему:

— Ты, полусмертный, чувствуешь это не более, чем мой конь. Но для нас эти воды отныне запретны. Для нас свет будет сверкать, колокол греметь, а голос — произносить проклятия до самого Конца Света. Мы должны спасаться бегством, пока у нас еще есть силы, и искать новый дом — очень и очень далеко отсюда.

— Где мои брат и сестры? — спросил Тауно.

— Они далеко от города, — ответил король. Его голос, только что гремевший, стал мрачным и безжизненным. — Мы не можем их дожидаться.

— Зато я могу.

Король сжал рукой плечо сына.

— Я рад этому. Эйджан и Ирин нужен кто-то постарше Кеннина, чтобы опекать их. Мне неведомо, куда мы направимся — быть может, позднее вы отыщете нас, а быть может... — Он потряс своей золотой гривой, и лицо его исказилось мукой. — Все уходим отсюда! — крикнул он.

Оглушенные, потрясенные, почти не имея при себе инструментов или оружия, обнаженные люди моря последовали за своим повелителем. Тауно, стиснув рукоятку гарпуна, застыл на месте и не двинулся, пока они не скрылись с глаз. Рухнули последние камни королевского дворца. Лири превратился в развалины

3

За восемь прожитых в море лет прекрасная Агнетта родила семерых детей. Русалки за такое же время рожают больше, и, возможно, невысказанное презрение морских женщин не в меньшей мере помогло ей вернуться на землю, чем притягивавший ее вид бревенчатых домиков с тростниковыми крышами и колокола маленькой церкви.

Хотя морской народ, подобно прочим нелюдям, не знал смерти от старости (словно Тот, чье имя они не произносили, возместил им таким образом отсутствие бессмертной души), жизнь его имела и суровую сторону. На них охотились акулы, касатки, кашалоты, скаты, морские змеи и десяток разных видов хищных рыб; те же существа, на которых охотились они сами, тоже зачастую были опасны. Коварство ветра и волн могло стать для них смертельным, равно как и ядовитые зубы и шипы. Холод, слабость и голод уносили многих, особенно в юном возрасте, и они были вынуждены считаться с тем, что выживают лишь немногие из родившихся детей. Королю повезло — возле его дома было лишь три могилы, на которых постоянно цвели морские анемоны — им не позволяли умереть.

Четверо его оставшихся детей встретились среди руин Лири. Их окружал хаос обломков дворца, а в отдалении, виднелись остатки домов поменьше. Сады уже начали увядать, стада рыб — разбегаться, а крабы и омары копошились в кладовых, словно слетевшиеся к трупу на берегу вороны.

Королевские дети встретились перед главным входом дворца. Венчавший его ранее альбатрос лежал с разбитыми крыльями, статуя лорда Эгира упала лицом вниз, а над ней возвышалась улыбающаяся статуя леди Рэн, некогда завлекавшей мужчин в свои сети. Вода сильно похолодела, а поднятые штормом волны пели городу Лири Поминальную Песнь.

Дети подводного короля были обнажены, как это и принято у морского народа кроме тех дней, когда начинались праздники, зато у каждого имелись нож, гарпун, трезубец и топор из камня или кости, чтобы отгонять прочь те опасности, что уже кружили в отдалении, все теснее смыкая кольцо. Никто из королевских детей не выглядел в точности как морской житель, но старших троих отличали высокие скулы, раскосые глаза, и юноши были безбороды, как и их отец. Хотя мать и научила их датскому языку и некоторым датским обычаям, все они сейчас разговаривали на языке морского народа.

Тауно, старший среди них, заговорил первым.

— Мы должны решить, куда направиться. Смерть было трудно удерживать на расстоянии еще тогда, когда с нами был весь наш народ. Мы не сможем долго справляться с ней в одиночку.

Он был также и самый крупный, высокий, широкоплечий, с мощными от постоянного плавания мускулами. Длинные до плеч золотистые волосы, стянутые украшенной бисером ленточкой, едва заметно отливали зеленью; янтарные глаза были посажены широко, нос был тупой, рот и нижняя челюсть — тяжелые. Кожа его покрылась загаром от частого пребывания на поверхности или на берегу.

— Почему бы нам не отправиться вслед за отцом и всем племенем? — спросила Эйджан.

Ей было девятнадцать зим. Она тоже была высока для женщины и сильна тайной силой, скрывавшейся под четкими изгибами грудей, талии и бедер, — скрывавшейся до тех пор, пока девушка не начинала крепко обнимать возлюбленного или метать острогу в развалившегося на берегу моржа. Кожа у нее была белее, чем у других детей Агнетты, а рыжие волосы крыльями разлетались по обе стороны смелого, сероглазого ястребиного лица.

— Нам неведомо, куда они отправились, — напомнил Тауно. — Место это должно находиться далеко. Ведь наш город стоял там, где были последние хорошие рыбные угодья возле датского побережья. И хотя морской народ, живущий в Балтийском море или вдоль побережья Норвегии, и сможет помочь им в пути, для всего населения Лири постоянного места нигде нет. Моря очень широки, сестра, и искать придется долго.

— Но мы, конечно же, сможем спросить, — нетерпеливо произнес Кеннин. — Когда они примут решение, то обязательно попросят кого-нибудь передать нам весточку. — В его глазах вспыхнул огонек, сделав их летнюю голубизну еще ярче. — Ха-а, вот подвалил случай побродить по свету!

Кеннину было шестнадцать зим и ему только еще предстояло возмужать и ощутить, как угасает юношеский пыл. Он еще не оформился полностью, но видно было, что ему не стать ни высоким, ни широкоплечим. С другой стороны, по своему проворству он был ближе к морскому народу, чем его брат и сестры. У него были зеленовато-русые волосы, круглое веснущатое лицо, а тело раскрашено самыми яркими узорами, известными обитателям моря. На остальных украшений и орнаментов не было — Тауно находился в слишком подавленном настроении; Эйджан всегда насмехалась над тем, сколько хлопот требует раскраска; а Ирия просто была застенчива.

— Как вы можете шутить... — прошептала Ирин, — когда.. когда никого больше нет?

Братья и сестра подплыли к ней поближе. Для них Ирия до сих пор оставалась ребенком, брошенным в колыбели матерью, на которую она все больше и больше начинала походить. У нее было маленькое худое тело с едва намечающимися грудями, золотистые волосы, огромные глаза над вздернутым носиком и слегка приоткрытые губы. Она сторонилась шумных пирушек столь долго, сколь это было пристойно для дочери короля, и еще ни разу не уединялась с мальчиком; долгие часы она проводила в куполе своей матери, перебирала некогда принадлежавшие Агнетте сокровища. Она часто лежала на волнах, разглядывая зеленые холмы и дома на берегу, прислушиваясь к колоколам, созывающим христиан на молитву; ближе к вечеру выбиралась на берег с кем-нибудь из братьев и бегала в сумерках по пляжу или за искривленными ветром деревьями, а при появлении людей безмолвной тенью затаивалась в вереске.

Эйджан быстро и крепко обняла ее.

— В твоих жилах слишком много нашей смертной крови, — заметила старшая сестра.

Тауно нахмурился.

— И в этом ужасная правда, — сказал он. — Ирия слаба. Она не сможет плыть быстро и далеко без отдыха и пищи. Что, если на нас нападут морские звери? Что, если зима застанет нас вдали от теплого мелководья, или же беглецы из Лири отправились в Гренландию? Не представляю, как мы сможем взять ее в путешествие, каким бы оно ни было.

— А нельзя ли оставить ее кому-нибудь на воспитание? — спросил Кеннин.

Ирия сжалась в объятьях Эйджан.

— О, нет-нет! — взмолилась она тихо — они едва ее расслышали.

Кеннин покраснел, осознав, какую глупость сказал. Тауно и Эйджан переглянулись поверх согбенной, вздрагивающей спины сестры. Почти никто из морских людей не согласился бы взять к себе слабую девочку — ведь и у сильных хватает неприятностей в заботах о себе. А если кто и возьмет, то сделает это без особой радости. Отыскать же сородича, который согласился бы взять ребенка с той же охотой, с какой их отец пожелал бы взрослую девушку, у детей короля надежды не было. Да и не получил бы ребенок у чужих нужной ласки.

Тауно пришлось собрать все силы, прежде чем вынести решение:

— Я считаю, что перед уходом нам нужно отдать Ирию народу ее матери.

4

Старого священника Кнуда разбудил стук в дверь. Он выбрался из-за полога кровати, нашел в темноте рясу и — подернутые пеплом угли в очаге почти не давали света — ощупью добрался до двери. Все кости его ныли, а зубы стучали от холода: стояла ранняя весна. Кто бы это мог быть, кроме смерти, недоумевал Кнуд. Он уже пережил всех своих товарищей по детским играм...

— Иду, Господи, уже иду.

Недавно взошедшая полная луна отбрасывала ртутную. дорожку на пролив Каттегат и заливала призрачным светом иней на крышах домов, но две перекрещенные улицы Элса были погружены в густую тень. На ночь окрестности деревушки превращались во владения волков и троллей. Странно молчаливыми, словно боялись лаять, были и собаки. И ночь стояла настолько тихая, что можно было расслышать малейший шорох.

Что там за глухой стук? Копыто? Не Адский ли Конь пасется среди могил?

Но нет. Окутанные облаком своего дыхания, перед ним стояли четверо. Отец Кнуд ахнул и перекрестился. Он никогда не видел водяных — кроме того, который заходил в церковь. Да еще издалека в молодости, ставшей теперь лишь чудесным сном. Но кем же еще могли они быть? Лица высокого мужчины и женщины были вылеплены не совсем как у людей, у мальчика не так явно, а маленькая девочка почти не отличалась от человека. Но с нее тоже капала вода — поблескивая, стекала с накидки из рыбьей кожи, и она тоже сжимала гарпун с костяным наконечником.

— Вы... вы должны были уйти, — пробормотал священник. Его голос в морозной тишине прозвучал пискливо.

— Мы — дети Агнетты, — сказал крупный молодой мужчина. Он говорил по-датски с ритмичным акцентом (воистину — заморским, мелькнуло в голове Кнуда.) — Заклинание не коснулось нас.

— Не заклинание — святой экзорсизм... — Кнуд призвал на помощь Господа и расправил узкие плечи. — Умоляю вас, не гневайтесь на селян. Они не сами это проделали и не желали этого.

— Знаю. Мы спрашивали... друга... о том, что произошло. Не бойтесь. Скоро мы уйдем. Но сперва хотим отдать на ваше попечение Ирию.

Священник приободрился, услышав эти слова, а заодно и разглядев, что голые ноги гостей имеют людскую форму и не оставляют глубоких следов: значит, вес их тел отнюдь не огромен. Кнуд пригласил всех войти.

Четверо переступили порог, сморщив носы от вида застарелой грязи и от запахов, царивших в единствен ной комнатке дома. Священник раздул огонь, поставил на стол хлеб, соль и пиво, дождался, пока гости усядутся на скамью, и сам сел на стул, готовясь к разговору.

Он оказался долгим, но закончился добром. Отец Кнуд пообещал сделать для девочки все, что в его силах. Братья и сестра немного задержатся, чтобы в этом убедиться, а он должен каждый вечер отпускать Ирию на берег для встречи с ними. Священник умолял их остаться на берегу и принять крещенье, но они отказались. Потом они поцеловали сестру и ушли. Она плакала, беззвучно и безнадежно, пока не уснула. Священник перенес ее на постель, а сам застелил скамью тем, что нашлось в доме.

На следующий день настроение Ирии улучшилось, и с каждым новым днем она становилась все веселее, пока к ней не вернулась прежняя живость. Однако ребенок поначалу держался все-таки отчужденно, боясь признать, что в нем течет чужая кровь. Но отец Кнуд отнесся к девочке со всей добротой, какая только была возможна при его бедности. Несколько помогали ему дары моря — рыба и устрицы, которые приносили родные Ирии.

Девочке земля казалась столь же новой и необыкновенной, как сама она — деревенским детям. Но вскоре ее уже окружала шумная стайка резвящихся ребятишек. Что до работы, то она ничего не знала о ремеслах людей, однако желала им научиться. Марен Педерсдаттер попробовала обучить ее работе на ткацком станке и сказала затем, что девочка может стать незаурядной мастерицей.

Тем временем священник послал в Виборг молодого гонца узнать, что делать с девочкой и можно ли крестить полукровку. Он молился, чтобы ему позволили сделать это, так как не представлял, что в противном случае станет с его бедной любимицей Посланник не возвращался несколько недель — должно быть, в епархии копались во всех книгах. Наконец он вернулся — на коне, в сопровождении стражников, церковного секретаря и самого ректора.

Кнуд рассказал Ирии о христианстве и Господе, и она выслушала его в молчании, широко раскрыв глаза. Теперь же архидиакон Магнус встретился с ней в доме священника.

— Истинно ли ты веруешь в единого Бога? — рявкнул он. — В Отца и Сына, который есть наш Господь и Спаситель Иисус Христос, и в Святого Духа, исходящего из них?

Ирия вздрогнула от его суровости.

— Верую, — прошептала она. — Я не очень хорошо все это понимаю, но все равно верую, добрый господин.

Пораспросив еще девочку, Магнус сказал Кнуду:

— От ее крещения не будет вреда. Она не неразумная дикарка, хотя и сильно нуждается в более тщательном обучении перед конфирмацией. Ежели она окажется приманкой дьявола, святая вода разоблачит ее; ежели она просто не имеет души, то Господь подаст нам знак, и мы поймем это.

Крещение было назначено на воскресенье после мессы. Архидиакон дал Ирии белые одеяния и выбрал для нее имя святой. Теперь она боялась его меньше, и согласилась провести субботнюю ночь в молитвах. В пятницу вечером, переполненная нетерпением, она попросила сестру и братьев прийти на службу, — священник, конечно, дал позволение на это в надежде обратить и их — и заплакала, когда они отказались.

И вот, в ветренное утро, когда по небу плыли клочковатые белые облака, а в море плясали гребни небольших волн, перед жителями Элса, собравшимися в деревянной церкви, у подножия модели корабля, висевшей в приделе, и перед распятием над алтарем она преклонила колени, и отец Кнуд совершил над ней и ее крестными родителями ритуал, перекрестил ее и радостно произнес:

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа крещу тебя и нарекаю Маргарет!

Девочка закричала, и ее худое тельце рухнуло на пол. С церковных скамей донеслись аханье и хриплые возгласы, кто-то вскрикнул. Священник наклонился, в спешке позабыв о своей больной негнувшейся спине, и прижал девочку к себе.

— Ирия! — произнес он с дрожью в голосе. — Что с тобой?

Тяжело дыша, она обвела церковь ошеломленными глазами.

— Я... Маргарет, — проговорила она. — Кто ты такой'

Ректор Магнус навис над ними.

— А ты кто такая?

Кнуд поднял на архидиакона полные слез глаза.

— Неужели у нее воистину кет души? — всхлипнул он.

Магнус показал на алтарь.

— Маргарет! — произнес он с таким металлом в голосе, что все прихожане мгновенно стихли. — Смотри сюда, Маргарет. Кто это?

Она взглянула, куда указывал его узловатый палец, поднялась на колени и перекрестилась.

— Господь наш и Спаситель Иисус Христос, — почти твердо произнесла она.

Магнус воздел руки. Он тоже заплакал, но — от триумфа.

— Смотрите, свершилось чудо! — крикнул он. — Благодарю Тебя, Всемогущий Господь, что Ты позволил мне, ничтожнейшему из грешников, лицезреть сей знак неизреченной милости Твоей. — Он повернулся к прихожанам. — На колени! Молитесь Ему! Молитесь!

Позднее, оставшись наедине с Кнудом, он уже более спокойно пояснил:

— Епископ и я думали, что может случиться нечто подобное, особенно потому, что в послании твоем было сказано, что святые картины не отвернули от нее свои лики. Понимаешь, у полукровок воистину нет души, хотя тела их, без сомнения, не стареют. Но Господь возжелал получить даже таких. Через святой обряд крещения Он дал ей душу, как дает ее зашевелившемуся во чреве матери младенцу. Теперь она стала полностью человеком, смертной во плоти, но с бессмертной душой. И нам надлежит приложить все старания, дабы не утеряла она души своей и спасла ее.

— Но почему она ничего не помнит?

— Потому что родилась заново. Она сохранила датский язык и все прочие человеческие умения, которыми обладала; но все, что любым образом связывало ее с прежней жизнью, покинуло ее. Наверняка это — тоже милость Небес, иначе Сатана воспользовался бы ее тоской по дому, чтобы отбить от стада невинную овечку.

Но старик был больше встревожен, чем обрадован.

— Ее сестре и братьям это не понравится.

— Я знаю, что с ними сделать, — сказал Магнус. — Пусть девочка встретится с ними на берегу перед теми семью низкими и кривыми деревьями. Их ветви укроют и моих людей, и взведенные арбалеты...

— Нет! Никогда! Я не соглашусь! — Отец Кнуд судорожно сглотнул, зная, насколько жалок его авторитет в глазах архидиакона. В конце концов он уговорил Магнуса не устраивать засады. Все равно полукровки скоро уйдут. А как подействует на новую душу Маргарет то, что первым же воспоминанием будет пролитая кровь?

И посему священники велели солдатам стрелять лишь в том случае, если им будет приказано. Они поджидали за деревьями в холодных, ветренных сумерках. У кромки воды смутно виднелась развевающаяся белая одежда Маргарет, удивленной, но послушной. Пальцы ее перебирали четки.

В шелесте листьев и плеске прибоя послышался новый звук. Из воды вышли высокий мужчина, высокая женщина и юноша. Сразу было видно, что они обнажены.

— Бесстыдство! — разгневанно прошипел Магнус.

Мужчина произнес что-то на незнакомом языке.

— Кто ты? — ответила Маргарет на датском и шагнула назад. — Я тебя не понимаю. Что ты хочешь?

— Ирия! — Женщина протянула мокрые руки. — Ирия! Что они с тобой сделали? — произнесла она на ломаном датском.

— Я Маргарет, — ответила девочка. — Они сказали мне... Я должна быть смелой... Кто вы? И что вы?

Юноша взревел и прыгнул к ней. Она подняла крест и в ужасе завопила:

— Именем Господа, изыди!

Юноша не подчинился, но остановился — его удержал брат.

Высокий мужчина судорожно вздохнул.

Маргарет повернулась и побежала через дюны к деревне. Ее сестра и братья немного постояли, недоуменно и тревожно переговариваясь, и вернулись в море.

5

Иигеборг Хьялмардоттер была женщиной лет тридцати. Она рано осиротела и вышла замуж за первого же попавшегося, кто пожелал ее (он был младшим сыном в одной из семей — наследником же, как известно, становился старший). Вскоре выяснилось, что она бесплодна. Спустя время муж ее утонул в море вместе с лодкой, оставив ее ни с чем, и никто из прочих мужчин не захотел сделать ей предложение.

Прихожане заботились о деревенских нищих, обязывая их работать по году у любого, согласного взять их к себе. Такие хозяева прекрасно знали, как надо заставлять отрабатывать потраченные деньги, и не транжирились чрезмерно на еду или одежду для своих подопечных.

Ингеборг не хотела жить так и уговорила Реда Йенса взять ее на корабль во время лова сельди. Она выполняла в палаточном лагере рыбаков ту работу, какую умела, и вернулась в деревню с несколькими шиллингами. С тех пор она каждый год отправлялась в такое путешествие, а остальное время проводила дома, лишь по рыночным дням выходя по лесной дороге в Хадсунд.

Отец Кнуд молил ее зажить по-иному. «А ты можешь найти мне работу получше?» — смеялась она в ответ. И ему пришлось отлучить ее если не от мессы, то от общины; она редко ходила в церковь с тех пор, как женщины повадились шипеть ей вслед на улицах и швырять в нее рыбьи головы и кости. Мужчины же, проще глядевшие на жизнь, чтобы успокоить языки своих жен, согласились с тем, что ей нельзя позволить оставаться в деревне.

Она построила себе хижину на берегу, в миле к северу от Элса. К пей захаживало большинство холостых молодцев из деревни, бывали и моряки с приставших к берегу кораблей, и редкие странствующие торговцы, а с темнотой — и некоторые женатые мужчины из Элса. Если у них не оказывалось медяков, она соглашалась брать плату и натурой, отчего получила прозвище Ингеборг-Треска. В прочее время она оставалась одна и часто гуляла вдоль берега или по лесам. Бродяг она не опасалась — вряд ли им пришло бы в голову убивать ее, — а о чем еще волноваться? Зато троллей она немного побаивалась.

Как-то зимним вечером, лет пять назад, Тауно только начинавший тогда изучать жизнь на берегу постучал в ее дверь. Когда она впустила его, он объяснил, кто он такой. Он наблюдал издалека за ее хижиной и видел мужчин, заходивших к ней крадучись, зато выходивших обратно с чванливым видом Тауно сказал, что старается узнать обычаи народа его покойной матери — не могла бы она рассказать ему, в чем тут дело? Кончилось все тем. что он провел у Ингеборг ночь, и с тех пор бывал у нее много раз. Она отличалась от русалок — и сердце, и тело у нее были теплее, а ремесло ее ничего не значило для Тауно: его морские приятели и ведать не ведали ни о браке, ни о прочих таинствах. Он многое мог у нее узнать и о многом рассказывал ей сам, когда они лежали под одеялом, тесно прижавшись друг к другу. Он любил ее за доброту, упорство и грустноватую веселость.

Она никогда не брала с него платы, соглашаясь лишь на редкие подарки.

— Я вовсе и не думала плохо обо всех мужчинах, — сказала она однажды. — О некоторых — да, вроде грубого старого скряги Кристоффера, в чьи руки я бы попала, не избери я другую жизнь. Только увижу, как он с ухмылочкой выхаживает по улице, так сразу мурашки по коже. — Она сплюнула на глиняный пол и вздохнула. — Хотя у него есть монеты... Нет, эти мужики с грубыми бородами не так уж плохи, а иногда меня радует и какой-нибудь парень. — Она взъерошила ему волосы. — Но ты, Тауно, всегда даешь мне больше, чем они. Неужели ты не понимаешь, что я была бы не права, беря с тебя плату?

— Нет, не понимаю, — честно ответил он. — У меня есть вещи, которые люди считают драгоценными — янтарь, жемчуг, кусочки золота. Если они помогут тебе, то почему бы тебе их не взять?

— Знаешь, — ответила она, — не говоря о прочих причинах, до господ в Хадсунде дойдут слухи, что Ингеборг-Треска тайно приторговывает драгоценностями. Они захотят узнать, откуда все это у меня. А мне вовсе не хочется, чтобы мой последний любовник оказался с капюшоном. — Она поцеловала Тауно. — Давай лучше поговорим о более приятном — ведь твои рассказы о подводных чудесах дают мне больше, чем могли бы дать богатства, которые можно потрогать руками.

Когда ректор Магнус изгнал морской народ, Ингеборг никого не принимала целую неделю, а глаза ее еще долго были красными.

Так обстояли дела, когда Тауно решил встретиться с нею вновь. Он вышел из воды обнаженный, если не считать ленточки на голове, стягивающей его длинные волосы, да острого кремневого кинжала на поясе.

В правой руке он держал трезубец. Вечер стоял холодный и туманный, и туман все густел, пока не укрыл мягко плескавшие волны и ранние звезды на небе. Пахло водорослями и рыбой, а с берега тянуло запахами влажной земли и молодых листьев. Под ногами Тауно поскрипывал песок, трава на дюнах царапала лодыжки.

К хижине приближались двое юношей из деревни, освещая дорогу факелом. Тауно видел в темноте лучше, чем люди, и узнал их, несмотря на одинаковые плащи с капюшонами и обтягивающие штаны. Он преградил им путь.

— Нет, — сказал Тауно. — Не сегодня.

— Но... но почему, Тауно? — спросил один из них с глуповатой улыбкой. — Ты ведь не лишишь своих друзей небольшого удовольствия, а ее — этой прекрасной большой камбалы? Мы не задержимся надолго, если тебе так не терпится.

— Идите домой. И оставайтесь там.

— Тауно, ведь ты меня знаешь, мы разговаривали, играли в мяч. Ты залезал ко мне, когда я плавал один в шлюпке. Я — Стиг...

— Мне нужно тебя убить? — спросил Тауно, не повышая голоса.

Парни уставились на него. Свет оплывающего факела освещал его высокую, мускулистую фигуру с оружием в руке, слегка зеленоватые и мокрые, как у утопленника, волосы, лицо водяного и желтые глаза, холодные, как полярное сияние. Они развернулись и торопливо зашагали обратно. Сквозь туман до него донесся крик Стига:

— Правильно про вас говорили — все вы бездушные, проклятые нелюди...

Тауно пнул ногой дверь хижины — крытой торфом, покосившейся коробки из посеревших от времени бревен. Окон в хибаре не было, и свет проникал внутрь, а воздух выходил наружу через щели между бревнами, откуда выпал мох. В хижине горели светильник с китовым жиром и очаг — для тепла. Неровный огонь отбрасывал жуткие тени на двуспальную лежанку, стол и стул, скудные принадлежности для шитья и приготовления еды, вешалки для одежды прицепленные к шестам под потолком вяленую рыбу и колбасы, и болтавшиеся на поперечных перекладинах связки сухарей. В туманные ночи, как сегодня дым от очага почти не выходил через отверстие в крыше.

Водяные, выходя на берег, опорожняли легкие от воды одним сильным выдохом, и легкие Тауно всегда после этого некоторое время горели. Воздух казался ему чересчур разреженным и сухим, а звуки в нем более глухими. Но хуже всего была вонь в хижине — ему приходилось постоянно кашлять: прочищать легкие, чтобы разговаривать.

Ингеборг молча обняла его. Это была невысокая, коренастая женщина, веснущатая и курносая, с крупным нежным ртом. Глаза и волосы у нее были темные, голос высокий, но, приятный.

Тауно не нравился исходящий от ее платья запах застарелого пота, равно как и любой, свойственный людям характерный запах, но под ним он улавливал солнечный аромат женщины. Возможно, бывали на свете даже принцессы, к которым относились с меньшим благоволением, чем к Ингеборг-Треске.

— Я надеялась... — выдохнула она. — Я так надеялась...

Он высвободился из ее объятий, шагнул назад и приподнял трезубец, не сводя с нее глаз.

— Где моя сестра? — рявкнул он.

— А, сестра... У нее все хорошо, Тауно. Никто не причинит ей вреда. Никто не посмеет. — Ингеборг отвела его подальше от двери. — Иди, бедняжка, садись, поешь супа и успокойся.

— Сперва ее лишили всего, что было ее жизнью...

Тауно пришлось остановиться и откашляться. Ингеборг воспользовалась паузой.

— Христиане не позволили бы ей жить среди них не крещеной. Ты не можешь их винить, Тауно, даже священников. За всем этим стоит более высокая сила. — Она пожала плечами и привычно улыбнулась уголками рта. — Ценой своего прошлого, ценой старости, уродства и смерти меньше, чем через сто лет, она приобрела вечную жизнь в раю. Ты можешь прожить гораздо дольше, но когда тебя настигнет смерть, твоя жизнь угаснет навсегда, как пламя сгоревшей свечи. Я же переживу свое тело — только, наверно, в аду. Так кто из нас троих самый счастливый?

Немного успокоившись, но все еще мрачный, Тауно прислонил трезубец к стене и сел на лежанку. Под ним зашуршал соломенный тюфяк. Горящий торф выбрасывал желтые и голубые огоньки, и дым его мог показаться приятным, не будь он так густ. В углах и под крышей затаились тени, бесформенные сгустки мрака плясали на бревенчатых стенах. Тауно, даже обнаженного, не беспокоили холод и сырость, но Ингеборг дрожала, стоя у двери.

Он взглянул на нее сквозь полумрак и дым.

— Я мало что знаю, — сказал он. — В деревушке есть парень, из которого надеются сделать священника. Так он сказал моей сестре Эйджан, повстречавшись с нею. — Он усмехнулся. — Она мне еще говорила, что с ним оказалось не так уж плохо заниматься любовью, жаль только, что от свежего воздуха он все время чихал. Так вот, — серьезно продолжил он, — если мир плывет именно так, нам остается лишь согласиться и не мешать ему. Однако... вчера вечером мы с Кеннином отправились на поиски Ирии — хотели убедиться, что с ней хорошо обращаются. Тьфу, сколько же грязи и дерьма на тех болотах, что вы зовете улицами! Мы обошли эти улицы, подходили к каждому дому, даже к церкви и кладбищу. Видишь ли, вот уже несколько дней, как мы не можем ее отыскать. А мы способны найти ее внутри чего угодно, будь то хижина или гроб. Наша маленькая Ирия теперь, может быть, и смертна, но тело ее до сих пор наполовину отцовское, и в тот последний вечер на берегу от нее по-прежнему пахло, как от освещенных солнцем волн. — Он стукнул кулаком по колену. — Кеннии и Эйджан разъярились и собрались выйти на берег прямо днем и острием гарпуна вырвать из людей правду. Я сказал им, что они рискуют умереть, а как может мертвый помочь Ирии? Но мне было очень трудно дожидаться заката, Ингеборг!

Она села рядом с ним, обняв одной рукой за талию, а другую положив на бедро, и прижалась щекой к его плечу.

— Знаю, — тихо произнесла она.

Тауно продолжал хмуриться.

— Ну? Так что же произошло?

— Понимаешь, ректор забрал ее с собой в город Виборг... Подожди! Никто не хотел навредить ей. Да и как они посмеют причинить вред сосуду Небесной Милости? — рассудительно произнесла Ингеборг и тут же презрительно усмехнулась. — Ты пришел в нужный дом, Тауно. Ректор привез с собой молодого писца, он побывал у меня, и я его спросила, как они собираются кормить наше чудо. Мы в Элсе не скряги, сказала я ему, но и не богачи, и теперь, когда ей уже не суждено рассказывать байки о подводной жизни, кто захочет взять к себе девочку? Ведь ее придется всему учить заново, как новорожденного младенца, да еще копить для приемной дочери приданое. Да, конечно, у нее есть какой-то выбор: стать нищенкой выйти замуж за моряка или жить, как я, — но разве это правильно для такого чуда? Нет, сказал писец, все будет иначе. Они заберут ее с собой и отдадут в монастырь Асмилды в Виборге.

— Что это такое?

Ингеборг объяснила, как смогла, и под конец добавила:

— Там Маргарет дадут новый кров и будут учить. Когда подойдет срок, она примет обет и станет жить в чистоте. Ее, конечно, начнут почитать — и так до самой смерти, которая наверняка будет иметь запах святости. Или ты не веришь, что труп святой не будет вонять, как твой или мой?

— Но это ужасно! — воскликнул ошеломленный Тауно.

— Неужто? Многие сочли бы такую судьбу необыкновенной удачей.

Он пристально посмотрел ей в глаза.

— А ты?

— Я... нет.

— Прожить взаперти до конца своих дней среди унылых стен, остриженной, в грубых одеждах, скудно питаясь, бормоча под нос о Боге и навсегда отвергнув то, что Бог же вложил в ее тело... никогда не знать любви, детей, дома и семьи, не смея даже побродить под цветущими весной яблонями...

— Таков путь к вечному блаженству, Тауно.

— Гм. Я предпочту лучше блаженство сейчас, а мрак потом. Да и ты тоже, в сердце своем — разве не так? — что бы ты там ни говорила об отвращении к смертному одру. На мой взгляд, ваш христианский рай — весьма жалкое и унылое место.

— Маргарет может думать иначе.

— Мар... А Ирия? — Он задумался, подперев кулаком подбородок, сжав губы и тяжело вдыхая задымленный воздух. — Что ж, — сказал он наконец, — ежели она этого на самом деле хочет, быть по сему. Но как нам об этом узнать? И как узнать ей? Разве позволят ей вообразить, что есть нечто реальное и правильное вне стен этого унылого мна... монастыря? Я не позволю обманывать мою сестру, Ингеборг!

— Вы послали ее на берег, так как не желали, чтобы ее съели угри. Разве у вас теперь есть выбор?

— Неужели никакого?

Отчаяние всегда такого сильного Тауно пронзило и ее, словно лезвие ножа.

— Милый мой, милый... — Она прижала его к себе, но вместо слез в ней пробудилась старая рыбацкая практичность. — Есть среди людей нечто, отворяющее любые ворота. Кроме Небесных, — добавила она. — Деньги.

С его губ сорвалось слово на языке подводных жителей.

— Говори, — сказал он по-датски и стиснул ее руку шершавыми пальцами.

— Говоря проще: золото, — сказала Ингеборг, не пытаясь высвободить руку. — Или то, что можно обменять на золото, хотя лучше всего сам металл. Понимаешь, будь она богата, она могла бы жить, где пожелает; если денег достаточно — хоть при королевском дворце или в какой-нибудь чужой стране, побогаче Дании. У нее была бы земля, полные кладовые, она правила бы слугами, воинами. Смогла бы выбрать себе жениха... И тогда, если она решит все оставить и вернуться к монашкам, то уж выбор будет свободным.

— У моего отца было золото! Мы можем отыскать его среди руин!

— Сколько?

Они говорили долго. Морскому народу не приходило в голову высоко ценить то, что было для них всего лишь слишком мягким и непрактичным металлом, пусть даже красивым и нержавеющим.

Наконец Ингеборг покачала головой.

— Боюсь, слишком мало, — вздохнула она. — Просто для жизни достаточно, но тут другой случай. В руки монастыря Асмилды и собора в Виборге попало живое чудо, и оно привлечет отовсюду множество паломников. Церковь — ее законный опекун, и она не позволит девочке уйти в мирскую семью всего за несколько кубков и блюд.

— Сколько же тогда надо?

— Огромную сумму. Тысячи марок. Понимаешь, кого-то надо подкупить. Тех, кого не одолеть взяткой, придется завоевывать большими дарами для Церкви. А после всего у Маргарет должно остаться достаточно для жизни богатой молодой госпожи... Тысячи марок.

Сколько это будет на вес? — нетерпеливо взревел Тауно, добавив ругательство на своем языке.

— Я... я... Да откуда мне знать, рыбацкой сироте, никогда не державшей в руках больше одной марки сразу? Полная лодка? Да, наверно, полной лодки хватит.

— Целая лодка! — Тауно откинулся на лежанку и уставился в потолок. — А у нас нет даже самой лодки.

Ингеборг печально улыбнулась и погладила пальцами его руку.

— Ни один мужчина не выигрывает каждую игру, —пробормотала она, - и не каждый водяной. Ты сделал то, что смог. Пусть твоя сестра проживет свой век, мучая свое тело, а потом душа ее пребудет в вечном блаженстве. Она будет помнить нас, когда ты станешь прахом, а я — гореть в аду.

Тауно потряс головой и прищурился.

— Нет... в ней течет та же кровь, что и во мне... и кровь эта не стремится к покою... Она застенчива и нежна, но рождена для свободы, для бескрайних морей всего мира... Если святость угаснет в ней от жизни среди старух с волосатыми подбородками, сможет ли она попасть на Небеса?

— Не знаю, не знаю.

— Хотя бы свобода выбора. И покупается она полной лодкой золота. Жизнь Ирии стоит всего пару жалких тонн.

— Тонн! Я просто не подумала... Конечно, гораздо меньше. Вполне достаточно будет пары сотен фунтов. — Тревога коснулась Ингеборг. — Думаешь, ты отыщешь так много?

— Гм-м... подожди. Подожди. Мне надо вспомнить... — Тауно резко сел. — Да! Знаю! — воскликнул он.

— Где? И как?

Он тут же начал строить, планы, полный ртутной живости, как все морские люди.

— Давным-давно на острове, к северу от этих вод, стоял город людей Аверорн, — начал он негромко, уставившись в тень. Голос его слегка дрожал. — Он был велик и обилен золотом. Богом его был спрут. Ему приносили пышные жертвы — сокровища, вовсе ему не нужные, но вместе с ними и коров, лошадей, девственниц и пойманных преступников: все это спрут съедал. Ему нужно было не так много — тушу кита время от времени, или корабль, чтобы сожрать моряков. А за столетия жрецы научились сигналами давать ему знать, какие из зашедших в гавань судов не нужны Аверорну... И вот спрут сделался вял и ленив и перестал показываться — целые поколения людей не видели его. Да в нем и не возникало больше нужды, потому что далеко вокруг стало известно, что нападение на Аверорн приносит несчастье. Постепенно сами островитяне начали сомневаться: не миф ли этот спрут, существует ли на самом деле? Тем временем на юге вознесся новый народ. Его торговцы отправились на север, и не только с товарами: у них были и новые боги, не требующие драгоценных жертв. Жителям Аверорна эти боги пришлись по нраву, и храм спрута был заброшен, огонь в нем погас, жрецы умерли, и никто не сменил их. Наконец король города повелел, чтобы люди прекратили выполнять древние обряды... Прошел год, и разъяренный от голода спрут поднялся со дна морского и потопил все корабли в гавани. Щупальца его протянулись к берегу, сокрушая башни и собирая богатую добычу. А затем накатили на берег огромные волны, поглотили остров, увлекли его на дно моря, и теперь о нем помнит лишь морской народ.

— Какая чудесная история! — Ингеборг хлопнула в ладоши, не подумав, видимо, о маленьких детях, утонувших вместе с городом. — Я так счастлива!

— Не такая уж она и чудесная, — возразил Тауно. — Мы помним Аверорн потому, что спрут до сих пор там таится. И собирает с нас обильную дань.

— Понимаю... Но у тебя, наверное, есть какая-то надежда, если ты...

— Да. Стоит попытаться. Слушай, женщина: люди никогда не опускались на дно. У морского народа нет ни кораблей, ни металлического оружия, способного долго не ржаветь. Никогда наши расы не объединялись, не работали вместе. Но если они попробуют.. может быть...

Ингеборг долго просидела молча, потом еле слышно произнесла:

— А ты, может быть, погибнешь...

— Да-да, но что с того? Все мы обречены с рождения. Морские люди держатся вместе — они должны так поступать, но жизнь одного из нас не ценится высоко. Как смогу я скитаться по свету, зная, что не сделал для своей сестры Ирин, так похожей на нашу мать, все, что было в моих силах? — Тауно прикусил губу. — Но корабль с моряками... Как его раздобыть?

Они продолжали разговор, и она все пыталась отговорить его, а он все тверже настаивал на своем. Наконец она сдалась.

— Как знать... Быть может, я смогу показать тебе, что ты хочешь, — сказала она.

— Что? Как?

— Ты ведь понимаешь, что рыбацкие лодки Элса слишком хрупки для того, что ты задумал. Не сможешь ты и нанять корабль у уважаемого владельца — ведь у тебя нет души, а план твой безумен. Но есть, однако шлюп — небольшой, но все-таки корабль, плавающий из Хадсунда. Это — город в нескольких милях отсюда в конце Мариагер-фьорда. Я хожу туда по базарным дням, и потому знаю людей с этого корабля. Он торговый, возит грузы на север до Финляндии, на восток до Вендланда, и на запад до Исландии. В наших отдаленных краях моряки не могут удержаться от пиратства, если им кажется, что они сами не рискуют Экипаж на том корабле — шайка головорезов, а хуже всех — сам капитан. Он родом из хорошей семьи, жили они неподалеку от Фернинга, но его отец выбрал не ту сторону в ссоре между сыновьями короля, и потому у герра Ранильда Есперсена не осталось ничего, кроме этого корабля. К тому же, он горько клянет ганзейских купцов — их корабли вытеснили его из тех мест, где он раньше удачно торговал. Кто знает, вдруг он достаточно отчаянный, чтобы отправиться с тобой?

Тауно задумался.

— Возможно. М-м-м... мы, морской народ, не имеем обыкновения предавать и убивать своих соплеменников, как то проделывают люди, обладающие душами. Я умею сражаться и не побоюсь схватиться с кем угодно, с любым оружием в руках или без него. Но все же если дело дойдет до придирок и придется опасаться нападения его моряков, то нам троим выдержать такое будет трудно.

— Знаю, — согласилась Ингеборг, — Тогда лучше и мне отправиться с вами — немного заработать, а заодно и присматривать за ними, чтобы вовремя предупредить вас.

— В самом деле? — удивился он и тут же добавил: — Тогда ты получишь честную долю добычи, подруга. Ты тоже должна получить свободу.

— Если мы останемся в живых. А если нет — то что заранее волноваться? Но, Тауно, только не подумай, что я предложила это из жажды богатства...

— Конечно, мне нужно поговорить с Эйджан и Кеннином... составить план... еще раз поговорить с тобой... Но все же...

— Верно, Тауно, верно. Завтра, всегда, когда угодно ты получишь от меня все, что тебе будет нужно. Но сегодня я прошу лишь об одном — перестань беспокоиться, изгони тревогу, и пусть останутся только Тауно и Ингеборг. Смотри, я сняла для тебя платье...

6

Черный шлюп «Хернинг» вышел из Мариагер-фьорда. Попутный ветер наполнил паруса, и судно с доброй скоростью поплыло на север. Оказавшись на палубе, Тауно, Эйджан и Кеннин сбросили человеческую одежду — это вонючее душное тряпье, в котором им пришлось для маскировки ходить несколько дней, пока шли переговоры с Ранильдом Есперсеном. Шестеро из восьми моряков алчно вскрикнули, увидев Эйджан, прикрытую лишь переброшенными за спину распущенными медно-красными волосами. Все они были грубы и неотесаны, покрыты шрамами от бесчисленных драк, искусаны вшами, а их подбитые ватой рубашки и штаны, как и кожаные камзолы были заляпаны застарелыми и вонючими жирными пятнами.

Седьмым был семнадцатилетний парнишка Нильс Йонсен. Незадолго до Тауно он, желая помочь матери-вдове растить младших братьев и сестер, пришел в Хадсунд в поисках работы, но не смог отыскать ничего, кроме места на «Хернинге». Это был худощавый симпатичный парень с соломенными волосами и свежим лицом. При виде обнаженной Эйджан его глаза наполнились слезами.

— Как она прекрасна, — прошептал юноша.

Восьмым был капитан. Он нахмурился и сошел с полуюта, заслоняющего рулевого у румпеля от ветра и волн. Ниже носовой палубы, на которой возвышалась мачта, находилась главная палуба, тоже с мачтой, двумя люками и талями; там лежал груз, перевозившийся не в трюме, был там еще блок красного гранита длиной в три фута и весом около тонны, десяток более мелких якорей и множество канатных бухт.

Ранильд подошел к детям морского царя, когда они, примостившись вместе с Ингеборг у левого борта, разглядывали проплывающие мимо длинные холмы Ютландии. Стоял ясный день, солнце ослепительно сверкало на серо-зелено-голубых шапках гор. В оснастке свистел ветер, а корпус корабля потрескивал всякий раз, когда бушприт шлюпа в виде фигуры с зажатой в зубах костью поднимался из волны. Над головами, словно метель, крича мельтешили белокрылые чайки. Пахло солью и смолой.

— Эй, вы! — рявкнул Ранильд. — Кровь божья! Приведите себя в приличный вид!

Кеннин с отвращением взглянул на капитана. Долгие часы им пришлось торговаться с ним в задней комнате гостиницы со скверной репутацией, и уже привычная грубость Ранильда показалась теперь оскорбительной.

— А ты кто такой, чтобы говорить о приличиях? — фыркнул Кеннин.

— Остынь, — негромко бросил ему Тауно.

Он относился к капитану не с большей любовью, но все же несколько спокойнее. Ранильд был хотя и невысок, но широкогруд и мускулист. Черные, никогда в жизни не мытые волосы обрамляли грубое лицо с перебитым носом и блеклыми глазами; сквозь бороду, отросшую почти до живота-бочонка, виднелись щербатые зубы. Одет он был так же, как и вся команда, но на поясе у него висели короткий меч и нож; обут он был в сапоги из мягкой кожи, тогда как его моряки ходили в башмаках, а то и просто босиком.

— В чем дело? — спросил Тауно. — Ты, Ранильд, можешь не снимать одежду, пока она не сгниет и не свалится с тебя сама. Но мы-то здесь при чем?

— Герр Ранильд, водяной! — Рука капитана сомкнулась на рукоятке меча. — Мои предки были юнкерами[15] уже тогда, когда твои ползали по дну среди рыб! И я тоже дворянин, разрази меня гром! Это — мой корабль, я снарядил его на свои деньги, и клянусь божьими костями, вы или будете делать то, что вам говорят, или повиснете на нок-рее!

Кинжал Эйджан вылетел из ножен и сверкнул у глотку капитана.

— Если только мы сами не повесим тебя за твои завшивленные баканбарды! — прошипела она.

Руки моряков потянулись к ножам и такелажным костылям. Ингеборг втиснулась между Эйджан и Ранильдом.

— Что вы делаете? — воскликнула она. — Уже успели вцепиться друг другу в глотки? Вы не получите золото без морских людей, герр Ранильд, а они его — без вашей помощи. Во имя Иисуса, разойдитесь!

Эйджан и Ранильд сделали по шагу назад, все еще пронзая друг друга злобными взглядами. Ингеборг опять быстро заговорила:

— Кажется, я знаю, в чем тут дело. Герр Ранильд, эти дети чистого моря расчесали себя до крови за дни, проведенные в городе, где на улицах роются свиньи, и за ночи в комнатах, полных вони и клопов. Но вам, Тауно, Эйджан и Кеннии, все-таки следует прислушаться к доброму совету, пусть далее и не очень вежливо сказанному.

— К какому же? — поинтересовался Тауно.

Ингеборг сильно покраснела, опустила глаза, переплела пальцы и еще тише сказала:

— Вспомните наше соглашение. Герр Ранильд хотел, чтобы ты, Эйджан, ложилась с ним и его людьми. Ты отказалась. Я сказала, что... буду делать это сама, и так мы пришли к согласию. А ты, Эйджан, очень красива — красивее любой смертной девушки. И с твоей стороны неверно и несправедливо выставлять свои прелести напоказ перед теми, кто может лишь смотреть на них. Наше путешествие под угрозой. Мы не можем допустить никаких раздоров.

Эйджан прикусила губу.

— Я об этом не подумала, — призналась она, но тут же, сверкнув глазами, добавила: — Но чтобы не носить эти воняющие хлевом тряпки теперь, когда уже не надо маскироваться, я лучше убыо всю команду, и мы вчетвером поведем корабль сами.

Ранильд открыл было рот, но Тауно опередил его.

— Пустой разговор, сестра моя. Послушай, мы можем смириться с тряпками, пока не минуем Элс. Там мы нырнем на то место, где стоял Лири, и добудем подходящую одежду... А заодно и смоем по пути грязь от этой.

Так был достигнут мир. Но и после Элса мужчины продолжали с вожделением заглядываться на Эйджан, потому что переливающаяся разноцветной чешуей накидка из трехслойной рыбьей кожи, которую достали для нее со дна моря, почти не скрывала холмы ее грудей и едва достигала бедер. Однако, к счастью для девушки, у них была Ингеборг.

Людскую одежду им тоже дала Ингеборг. До Хадсунда она добралась в одиночку, через леса, полные бродяг. Там ей удалось заинтересовать Ранильда предложением Тауно. Затем она встретилась с водяными на берегу Мариагер-фьорда. Когда сделка была заключена и они ударили по рукам, Ранильд принялся уговаривать своих людей отправиться вместе с ним. Олув Ольсен, сухопарый и угрюмый, с пепельно-бледной кожей, не колебался ни секунды — его жизнью правили нажива и жадность. Торбен и Лейв сказали, что им уже доводилось видеть перед собой острую сталь, а впереди их ждет лишь петля, так что пусть спрут, пусть что угодно другое — какая разница? Палле, Тиге и Сивард позволили себя уговорить. Но последний из экипажа Ранильда, Ааге, отказался, и именно потому вместо него на корабле появился Нильс Йонсен.

Никто не спрашивал Ранильда, что стало с одним из его моряков. Секреты важно сохранять, и даже дворянин иной раз бывает вынужден поработать «могильщиком». Ааге просто больше никто никогда не видел.

В тот первый день «Хернинг» миновал широкие пляжи, мыс Ска, где громыхал прибой, и через пролив Скагеррак вышел в Северное море. Ему предстояло обогнуть Шотландию, затем направиться на юго-запад и проплыть сотню миль мимо Ирландии. И хотя шлюп слыл быстроходным кораблем, ему нужен был посланный Богом ветер, чтобы проделать этот путь менее чем за две недели; так оно на деле и оказалось.

Корабль плыл без груза, с одним балластом, и моряки спали внизу, в просторном пустом трюме Тауно и остальные сразу отказались от этой мрачной грязной, полной крыс и тараканов пещеры, и отдыхали на палубе. Они обходились без спальных мешков или одеял, довольствуясь соломенными матрацами. Когда корабль шел медленно, они прыгали за борт и плавали вокруг него, иногда исчезая под водой на час-другой.

Ингеборг однажды сказала Тауно, что с радостью оставалась бы вместе с ними на палубе, но Ранильд велел ей ночевать в трюме, чтобы с ней мог переспать любой желающий. Тауно покачал головой.

— Люди — жестокие создания.

— Твоя сестра стала человеком, — возразила она. — И неужели ты забыл свою мать, отца Кнуда или друзей в Элсе?

— Н-нет. И не тебя, Ингеборг. Когда мы вернемся домой... Но я, конечно, все равно покину Данию.

— Да. — Она отвела глаза. — У нас на корабле есть еще один хороший парень — Нильс.

Он, единственный из всех моряков, не пользовался ею, всегда был приветлив и вежлив. (Тауно и Кеннин тоже держались подальше от этой трюмной подстилки; ведь ее тело теперь делили не честные крестьяне и рыбаки. Им же самим хватало ласковых волн, игр с тюленями и дельфинами и текучих морских глубин). На Эйджан Нильс лишь грустно поглядывал издали, а когда не стоял на вахте, то застенчиво бродил за нею следом.

Остальной экипаж общался с водяными только при необходимости, но не больше. Они брали пойманную ими свежую рыбу, но съедали ее молча — словно тех, кто ее принес, вовсе не существовало. Ингеборг слышала, как моряки ворчали под нос: «Проклятые язычники... спесивые... говорящие животные... — хуже евреев... нам многие грехи простятся, если мы перережем им глотки, разве не так?.. Ух, прежде чем воткну свой нож в ту голоногую девку, я с ней проделаю и кое-что другое...»

У Ранильда к водяным было свое отношение. Когда несколько его попыток завязать дружбу наткнулись на решительный отказ, он начал их сторониться. Тауно поначалу пытался пойти ему навстречу, но разговоры капитана оказывались или скучны, или попросту внушали ему отвращение, а лицемерить Тауно не умел никогда.

Но Нильс ему нравился, хотя они редко разговаривали — Тауно был по природе молчалив, если только не начинал сочинять стихи. К тому же, по возрасту Нильс был ближе к Кеннину, и вскоре юноши обнаружили, что у каждого есть запас шуток и воспоминаний, которыми приятно обмениваться. Каждый день много часов тратилось на плетение из канатов большой сети. Нильс и Кеннин, не обращая внимания на бродивших вокруг угрюмых мужчин, частенько посиживали рядом за этой работой, смеялись и болтали.

— ...клянусь, единственный раз в жизни я увидел тогда удивленную устрицу!

— Ха, а я вот помню, давно — я тогда еще совсем был сопливой килькой — было у нас несколько коров. Повел я одну из них к быку своего родича, У дороги стояла большая водяная мельница, и еще издалека я увидел, что она работает. А корова-то хуже человека видит, и эта влюбленная дура только и поняла, что где-то близко стоит что-то большое и ревет. Тут она как помчалась вперед, сама мычит, даже недоуздок из руки вырвала. Я ее, конечно, скоро поймал — она сама остановилась, как только до нее дошло, что это не бык. Видел бы ты ее — такая стояла вся несчастная, будто проткнутый булавкой рыбий пузырь. Повел я ее дальше, а она ковыляет да спотыкается, словно ее по голове огрели.

— Хо-хо, дай я лучше тебе расскажу, как мы с парнями нарядили моржа в царские одежды моего отца...

Эйджан часто подсаживалась к ним — послушать и посмеяться. Она не изображала из себя важную даму, хоть у русалок и есть такая склонность. Свои рыжие локоны она обычно распускала по плечам, кольца, ожерелья и шитые золотом наряды надевала только во время праздников и предпочитала охотиться на китов и бросать вызов опасному прибою на рифах, чем скучать дома. Живших на берегу она большей частью презирала (но это не мешало ей бродить по лесам и восхищенно любоваться цветами, оленями белками, феерией осенних листьев, а зимой — белизной снега и сверканием ледников). Но некоторые люди, в том числе и Нильс, нравились ей. Она не занималась любовью с братьями — то был единственный христианский закон, который Агнетте удалось накрепко внушить своим детям, — но теперь мужчины ее народа уплыли неизвестно куда, а парни из Элса остались далеко позади.

«Хернинг» резал носом волны днем и ночью, в шквалы и в штиль, пока не достиг Оркнейских островов. Это произошло в светлый летний вечер перед восходом полной луны. Погода стояла мягкая, дул ровный ветерок. Тауно и Ранильд решили, что идти между островами вполне можно и ночью, к тому же братья предложили плыть перед кораблем и высматривать дорогу. Эйджан тоже хотела отправиться с ними, но Тауно сказал, что кому-то придется остаться на корабле на случай возможных неприятностей вроде внезапного нападения акул, и, когда они бросили жребий, ей досталась короткая соломинка. Она ругалась четверть часа подряд, ни разу не повторившись, и лишь потом успокоилась.

Вот почему она оказалась в одиночестве на главной палубе неподалеку от носового кубрика. Один из моряков сидел на марсе, скрытый от нее раздутым парусом; рулевой стоял под полуютом, укрытый его тенью. Все остальные, научившиеся доверять братьям в том, что касалось моря, храпели внизу.

Все, кроме Нильса. Он поднялся на палубу и увидел там Эйджан. Лунный свет, рассеиваясь в волосах, мерцал на ее накидке, освещал лицо, грудь и руки. Он заливал чистым светом палубу, переливающейся дорожкой струился от самого горизонта до пенного кружева на маленьких волнах, мягко шлепавших о борт. Босоногий Нильс ощущал эти легкие удары, потому что корабль был загружен лишь настолько, чтобы не потерять остойчивость. Обшитый крест-накрест полосами кожи парус, уныло-бурый при дневном свете, теперь возвышался над ними заснеженным горным пиком. Потрескивали снасти, шелестел ветер, бормотало море. Было почти тепло. В сонном полумраке невообразимо высоко мерцали звезды.

— Добрый вечер, — робко произнес Нильс.

Она улыбнулась, заметив высокого испуганного парня.

— Привет.

— А ты... мне... можно побыть с тобой?

— Конечно. — Эйджан показала на море, где вдалеке в лунном свете виднелись двое пловцов. — Как мне сейчас хочется быть с ними! Попробуй отвлечь меня, Нильс.

— Ты... ты любишь море, правда?

— Что еще любить, как не его? Тауно когда-то сочинил стихотворение... Я не могу хорошо перевести его на датский, но попробую: «Вверху оно танцует, облаченное в солнце, луну, дождь, ветер, брызги чаек и поцелуи пены. Внизу оно зеленое и золотое, спокойное, ласкающее всех — оно, чьи дети в несчетных косяках, стаях и стадах, источник и прибежище всего мира. Но в самом низу оно хранит то, что не позволяет увидеть даже свету — тайну и ужас, то лоно, в котором вынашивает самоё себя. Дева, Мать и Владычица Неведомого, прими в конце мои усталые кости!..» Нет! — Эйджан покачала головой. — Неправильно. Быть может, если ты подумаешь о своей земле, о зеленом колесе ее года, и о... Марии... носящей одежды цвета небес, тогда, быть может, ты сможешь... сама не знаю, что пытаюсь сказать.

— Не могу поверить, что у вас нет душ! — негромко воскликнул Нильс.

Эйджан пожала плечами. Настроение ее изменилось.

— Говорят, наши предки дружили с древними богами, а до этого — с еще более древними. Но мы никогда не приносили им даров и не молились. Я пыталась понять мысли людей, но так и не смогла. Неужели Богу нужны рыба или золото? Неужели его волнует, как вы живете? Неужели он не совершит задуманного, если вы не станете, хныкая, пресмыкаться перед ним? Неужели его заботит, как вы к нему относитесь?

— Для меня невыносима сама мысль, что ты когда-нибудь обратишься в ничто. Умоляю тебя, прими крещение!

— Хо! Скорее ты переберешься жить в море. Жаль, что не могу помочь тебе сама. Мой отец знает нужные чары, а мы трое — нет. — Она накрыла его руку своей ладонью. Пальцы Нильса до боли стиснули край борта. — Но я с радостью возьму тебя, Нильс, — тихо добавила она. — Пусть ненадолго, но я хочу поделиться с тобой тем, что люблю.

— Ты слишком... слишком добра. — Он повернулся, собираясь уйти, но она удержала его.

— Пойдем, — улыбнулась Эйджан. — На носовой палубе темно, и там мое ложе.

Тауно и Кеннин не зря плавали в море. Они предупредили капитана о рифе, а позднее заметили дрейфующую лодку, вероятно, отвязавшуюся от какого-то корабля. В это время года корабли были частыми гостями в этих водах. Когда на рассвете братья поднялись на борт, Ранильд даже ощутил к ним симпатию.

— Божьи камни! — проревел он, шлепая Кеннина по плечу. — А ведь ваше племя могло бы зашибать неплохие деньги на королевском флоте или у купцов Ганзы.

Кеннин высвободил плечо.

— Боюсь, у них не хватит денег, — засмеялся он, — чтобы заставить меня нюхать вонь помойной ямы, которая идет из твоего рта.

Ранильд бросился в драку, но Тауно встал между ними.

— Довольно! — крикнул старший брат. — Мы все знаем, что дело следует сделать. И знаем, как будет разделена добыча. Советую не переступать черты — и той и другой стороне.

Ранильд нехотя отошел, плюясь и изрыгая проклятия. Его люди недовольно ворчали.

Вскоре после этого четверо свободных от вахты моряков окружили Нильса на полуюте и принялись, хихикая, толкать его локтями. Нильс сдержался, и тогда они вынули ножи и пригрозили порезать его, если он не станет им отвечать. Позднее они утверждали, что не говорили этого всерьез. Но то было позднее, а тогда Нильс вырвался, сбежал по трапу и бросился на нос.

Братья и Эйджан спали возле носового кубрика. Был ясный день, дул легкий ветерок, на горизонте виднелось несколько парусов. Над близким берегом мелькали крылья чаек.

Дети водяного проснулись с животной быстротой.

— Что случилось? — спросила Эйджан, становясь рядом с Нильсом и вытаскивая стальной кинжал. Как и братья, она тоже попросила Ингеборг купить ей оружие за кусочек золота из Лири. Тауно и Кенни и встали по бокам с гарпунами в руках.

— Они... о, они... — От волнения щеки Нильса покрылись белыми и красными пятнами, язык застыл во рту.

К ним вразвалку направлялся Олув Ольсен, следом с ехидными ухмылками приближались Торбен, Палле и Тиге. (Ранильд и Ингеборг спали внизу. Лейв стоял у руля, Сивард сидел наблюдателем на марсе — оба они подзуживали товарищей, выкрикивая дурацкие шуточки). Помощник капитана моргнул белесыми ресницами и оскалил в ухмылке большие бычьи зубы.

— Так что, русалка! — воскликнул он. — Кто будет следующим?

Глаза Эйджан стали серыми, как штормовое море.

— Что ты имеешь в виду? — отозвалась она. — Если только в твоем тявканье вообще есть хоть какой-нибудь смысл!

Олув остановился в пяти шагах от угрожающе выставленных гарпунов.

— Прошлой ночью Тиле стоял у руля, — раздраженно сказал он, — а Торбен торчал на мачте. Оба они видели, как ты ушла под носовую палубу с этим молокососом. А потом слышали, как вы там перешептывались, возились, стучали и стонали.

— Тебе-то какое дело до моей сестры? — ощетинился Кеннин.

Олув помахал пальцем.

— А такое, что до сих пор мы, как честные люди, оставляли ее в покое. Но раз уж она расставила ноги для одного, то сделает это и для остальных.

— Почему?

Почему? Да потому что мы здесь все делаем одно дело, понял? Да и вообще, какое право имеет морская корова задирать нос и выбирать, кого захочет? — Олув усмехнулся. — Я первый, Эйджан. Обещаю, ты получишь гораздо больше удовольствия с настоящим мужчиной.

— Убирайся, — сказала девушка, дрожа от ярости.

— Их тут трое, — Олув повернулся к товарищам. — Малыша Нильса я в счет не беру. Лейв, бросай румпель. Эй, Сивард, спускайся!

— Что ты собираешься сделать? — ровным голосом спросил Тауно.

Олув поковырял ногтем в зубах.

— Да ничего особенного. Думаю, лучше всего будет тебя с братнем покрепче связать. Коли станете вести себя хорошо, мы вам ничего плохого не сделаем. А ваша сестренка скоро будет нас благодарить.

Эйджан завизжала, как кошка.

— Попробуй, но только сперва ты у меня ляжешь в Черную Тину! — прорычал Кеннин.

Нильс застонал, из глаз его брызнули слезы. Одной рукой он вытащил нож, другой коснулся Эйджан. Тауно жестом велел им отойти назад. Его нечеловеческое лицо под развевающимися на ветру волосами оставалось невозмутимым.

— Эго твое твердое решение? — спокойно спросил он.

— Да, — отозвался Олув.

— Понял.

— Ты, она... бездушные... двуногие животные. А у животных нет прав.

— Ошибаешься, есть. Зато их нет у вонючего дерьма. Наслаждайся, Олув!

И Тауно метнул гарпун.

Острые зубцы пронзили помощнику капитана живот. Олув завопил и покатился по палубе, заливая ее кровью и визжа от боли. Тауно прыгнул вперед, подхватил выскочившее древко и тут же, держа его, как палицу, бросился на моряков. Следом за ним двинулись Нильс, Кеннин и Эйджан.

— Не убивайте их! — крикнул Тауно. — Нам будут нужны их руки!

Нильс даже не успел вступить в схватку — настолько проворны оказались его друзья. Кеннин погрузил кулак в живот Торбена, тут же развернулся и ударил Палле коленом в пах. Палица Тауно свалила на палубу Тиге. Эйджан прыгнула навстречу подбегавшему с кормы Лейву, застыла на месте перед самым столкновением и перекинула его через борт. Лейв с треском врезался головой в носовой трап. Перепуганный Сивард вскарабкался обратно на мачту, и все кончилось.

Из трюма с яростными воплями выскочил Ранильд, но оказавшись лицом к лицу с тремя полукровками и сильным парнем, с большой неохотой вынужден был признать, что Олув Ольсен получил по заслугам. Ингеборг помогла ему успокоиться, напомнив всем, что теперь добычу придется делить на меньшее количество долей. Было заключено хрупкое перемирие, а труп Олава выбросили за борт с привязанным к щиколотке камнем, чтобы он не принес неудачи, всплыв поглядеть на своих бывших товарищей.

После этого Ранильд и его люди не разговаривали с детьми водяного и Нильсом без необходимости. Нильс теперь спал со своими новыми друзьями, не желая получить удар ножом в почки. Оказавшись столь близко к Эйджан, парень лишь восхищенно смотрел на нее, а она улыбалась и рассеянно похлопывала его по щеке — мысли ее были где-то далеко.

Ингеборг отвела Тауно в укромное место и предупредила, что, когда золото окажется на борту, моряки не оставят надолго в живых тех, кого они ненавидят. Она заставила моряков проговориться, притворившись, будто сама ненавидит морских людей и что завела с ними дружбу лишь для того, чтобы заманить в ловушку, как ловят горностая ради его меха.

— Твои слова не удивляют меня, — сказал Тауно, — Весь путь домой мы будем постоянно настороже. — Он взглянул на нее. — Какой у тебя измученный вид!

— С рыбаками было легче, — вздохнула она.

Тауно приподнял рукой ее подбородок.

— Когда мы вернемся, если нам суждено, — сказал он, — у тебя будет свобода, какая только возможна в этом мире. А если нет — ты обретешь покой.

— Или ад, — устало отозвалась она. — Я отправилась с тобой не ради свободы или покоя. А теперь, Тауно, давай лучше разойдемся, иначе они заподозрят, что мы с тобой заодно.

Как Эйджан, так и Тауно с Кеннином были постоянно заняты поисками затонувшего и утерянного Аверорна. Морским людям всегда было известно, в каком районе моря они находятся, но они знали координаты заветного места лишь с точностью в сотню-другую миль. Поэтому они ныряли в море и расспрашивали проплывающих дельфинов — не с помощью слов, разумеется, ведь у животных нет языка, подобного людскому; но у морских людей были способы получить помощь от существ, которых они считали своими двоюродными родственниками.

И они действительно узнавали нужное направление, с каждым днем все более точное — ведь корабль подплывал все ближе и ближе.

Дельфины предупреждали их об опасностях. Да, это плохое место, говорил первый дельфин, там — логово спрута, ох, держитесь от него подальше... да, верно, спруты, как и другие холоднокровные существа, могут долго прожить без пиши, но этот, наверное, страшно проголодался за целые столетия, когда ему не перепадало ничего, кроме дохлых китов... Он до сих пор там, продолжал второй дельфин, потому что все еще думает, будто это его Аверорн. Он затаился посреди своих затонувших сокровищ, башен и костей тех, кто некогда поклонялся ему... Я слышал, он вырос еще больше, и теперь щупальца его простираются от одного края главной площади до другого... Ладно, ради старой дружбы мы проводим вас туда, говорил третий, но надо подождать, пока луна уменьшится наполовину — в это время он отправляется спать. Но сон его очень чуток... Что, помочь вам?.. Нет, мы помним об очень многих дорогих нам существах...

И вот настал день, когда «Хернинг», наконец, достиг того места в океане, под которым лежал затонувший Аверорн.

7

Дельфины торопливо уплыли прочь. Их увенчанные острыми плавниками серые спины радужно блестели в лучах утреннего солнца. Тауно не сомневался, что они отплывут лишь на минимально безопасное расстояние — их племя отличалось ненасытным любопытством и страстью к сплетням.

Он проложил курс так, чтобы шлюп приплыл на место именно утром, и теперь у них для работы оказался полный светлый день. Паруса спустили, и широкодонный корпус едва пошевеливался — день стоял спокойный, дул легкий ветерок и небо было почти безоблачным. Весело катились маленькие волны, покручивая на гребнях редкую пену.

Глядя через борт, Тауно поразился. Впрочем, он восхищался этим всю жизнь — насколько хрупка и изящна каждая волна, и насколько каждая из них не похожа на другую, да и на саму себя мгновение назад И с какой теплотой солнечный свет разливается по его коже, какой прохладой овевает его соленый воздух! Он ничего не ел с раннего утра — глупо наедаться перед битвой, — и теперь ощущал свой желудок, и это тоже было приятно, как и любое ощущение само по себе.

— Ну, — сказал он, — быстрее начнем — быстрее закончим.

Моряки вытаращили на него глаза. Они уже успели вынести на палубу пики, и теперь сжимали их с такой силой, словно собирались плыть с ними в обнимку. На пяти загорелых, грязных и заросших лицах читался ужас; моряки нервно сглатывали, шевеля кадыками. Ранильд стоял с решительным видом, держа в левой руке взведенный арбалет. Нильс, хотя и бледный, пылал и дрожал от нетерпения. Он был слишком юн, и до него еще не дошло, что молодые тоже могут умереть.

— Беритесь за дело, тюфяки, — презрительно усмехнулся Кеннин. — Пора приниматься за настоящую работу. Что, лебедку покрутить уже кишка тонка?

— Здесь приказываю я, мальчик, — непривычно спокойно произнес Ранильд. — Но ты все же прав. За работу.

Сивард облизнул губы.

— Шкипер, — хрипло выдавил он. — Я... мне... а не лучше ли повернуть обратно?

— Заплыв в такую даль? — усмехнулся Ранильд. — Знай я раньше, что ты баба, смог бы найти тебе другое применение.

— Зачем съеденному человеку золото? Мужики, подумайте! Спрут, может утащить нас в море так же легко, как мы вытаскиваем попавшуюся на крючок камбалу. Мы...

Больше ему говорить не пришлось. Ранильд свалил Сиварда на палубу ударом, раскровянившим тому нос.

— К лебедке, дети портовых шлюх! — взревел капитан. — Или пусть меня сожрет дьявол, если я сам не отправлю вас в пасть к спруту!

Моряки бросились выполнять приказ.

— Храбрости ему не занимать, — заметила Эйджан на языке морского народа.

— Но и подлости тоже, — предупредил ее Тауно. — Никогда не поворачивайся спиной к кому-либо из этой шайки.

— Кроме Нильса и Ингеборг.

— О, разве ты не захотела бы повернуться спиной к нему, а я — к ней? — рассмеялся Кеннин. Он тоже ничуть не боялся, ему не терпелось скорее оказаться в море.

Собрав примитивный подъемник, моряки подняли над палубой то, что готовилось весь долгий путь. В огромный валун был намертво вколочен большой железный стержень, затем выступающую его часть расплющили и заточили в форме зазубренного наконечника копья. По окружности валуна вбили кольца, а к ним привязали огромную сеть. По внешнему краю сети закрепили двенадцать корабельных якорей. Всю эту конструкцию скрутили в огромный сверток и привязали к плоту, правильный размер которого подобрали методом проб и ошибок. Подъемник перенес все сооружение через правый борт, накренив шлюп.

— Пошли, — сказал Тауно.

Сам он не испытывал страха, хотя и сознавал, что этот мир — тот, что сейчас его принимал и который он воспринимал многократно обострившимися от опасности чувствами, — может внезапно перестать для него существовать, и не только в настоящем и будущем, но и в прошлом.

Полукровки сбросили всю одежду, оставив только головные повязки и пояса для кинжалов. У каждого через плечо была переброшена пара гарпунов. На мгновение они остановились у борта. Перед ними сверкало родное море — перед высоким Тауно, гибким Кеннином, белокожей высокогрудой Эйджан.

К ним подошел Нильс. Переплетя свои руки с руками Эйджан, он поцеловал девушку и заплакал, потому что не мог отправиться вместе с ними. А Ингеборг взяла за руки Тауно, не сводя с него глаз. Она причесалась, но на лоб спадала выбившаяся темная прядь. В ее курносом широкоротом веснущатом лице была такая печальная привлекательность, какой он никогда раньше не встречал среди морского народа.

— Может случиться, я больше не увижу тебя, Тауно, — сказала она так тихо, что даже стоявшие рядом не расслышали ее слов, — и я уверена, что сейчас не могу и не должна высказать все. что переполняет мое сердце. Но я стану молиться за вас, чтобы, если тебе суждено будет встретить смерть в этой схватке ради твоей сестры, Господь дал тебе в последний момент ту чистую душу, которую ты заслуживаешь.

— О, ты так... добра, но... Знаешь, я твердо намерен вернтуться.

— На рассвете я подняла ведро морской воды, — прошептала она, — и начисто вымылась. Ты поцелуешь меня на прощанье?

Тауно молча поцеловал ее.

— За борт! — тут же крикнул он и прыгнул первым.

Шестью футами ниже море приняло его с радостным всплеском и обволокло своей животворной силой. Целую минуту он упивался его вкусом и прохладой, и лишь потом скомандовал:

— Опускайте.

Моряки спустили на воду нагруженный плот. Тот остался на поверхности — вес его груза точно уравновешивал подъемную силу. Тауно отвязал веревки. Люди столпились у борта. Полукровки помахали руками — не морякам, а ветру и солнцу — и ушли под воду.

Сделать первый вдох в море всегда легче, чем первый вдох воздуха — надо лишь выдохнуть, а затем расправить губы и грудь. Вода входит в тебя, пощипывая рот, ноздри, горло, легкие, пропитывает органы, кровь и все тело до самого малого волоска и ногтя. Такая нежная встряска переключает организм на подводную жизнь: тончайшие телесные соки начинают разлагать сам жидкий элемент, образуя вещество, в равной мере поддерживающее жизнь рыбы, зверя, плоти и огня; сквозь ткани просеивается соль, внутренние печи разгораются в полную мощь — теперь это уже не прежние тлеющие светильники.

И именно в этом кроется причина немногочисленности морского народа. В море им требуется гораздо больше пищи, чем человеку на берегу. Скудный улов или болезнь среди китов могут стать причиной голодной смерти целого племени. Море дает, но оно и отнимает.

Дети Агнетты окружили неуклюжий груз, ухватились за него и пошли в глубину.

Поначалу вода вокруг них напоминала по цвету молодую листву и старый янтарь. Вскоре начали сгущаться сумерки — прошло совсем немного времени, и мрак поглотил последние остатки света. Несмотря на возбуждение, они ощутили холод. Их обволакивала тишина. Они направились к глубинам, неизвестным в Каттегате, да и во всей Европе — здесь был океан.

— Подождите, — сказал Тауно на языке морских людей, предназначенном для разговора под водой, языке низких звуков, пощелкиваний и причмокиваний. — Плот опускается спокойно? Вы сможете его удержать?

— Да, — ответили Кеннин и Эйджан.

— Хорошо. Тогда здесь меня и ждите.

Они не стали возражать, выказывая чрезмерную смелость. План был составлен, и теперь они подчинялись ему с готовностью тех, кто должен уважать большую глубину. Тауно, самому сильному и опытному, предстояло отправиться на разведку.

У каждого из них к левому предплечью был пристегнут фонарик из Лири. Это был пустотелый хрустальный шар, наполовину обложенный полированными серебряными пластинками; другой половине была придана форма линзы. Точно такие шары освещали дома морских людей — в них обитали крошечные морские животные, светящиеся в темноте. Отверстие в шаре, затянутое мельчайшей сеткой, не давало им уплыть и пропускало внутрь воду. Шар покоился в ящике из костяных пластинок с заслонкой. Сейчас заслонки фонариков были опущены.

— Да пребудет с тобой удача, — сказала Эйджан.

Трое обнялись в темноте. Тауно стал погружаться.

Он опускался все ниже и ниже. Он не мог представить, что его мир может стать еще более темным, унылым и застывшим, но именно это происходило вокруг. Снова и снова ему надо было напрягать мускулы груди и живота, уравновешивая внешнее давление с давлением внутри организма, но даже после этого он продолжал ощущать тяжесть каждого нового фута глубины.

Наконец он почувствовал (как ночью человек способен почувствовать перед собой стену), что приближается ко дну. Он уловил запах... вкус... ощущение... прогорклой плоти — вода еле уловимо пульсировала, протекая через жабры спрута.

Тауно поднял заслонку фонаря. Луч был слаб и не проникал далеко, но чувствительным глазам юноши света хватало. По его телу пробежал трепет восторга.

Под ним простирались целые акры руин. Аверорн некогда был велик и выстроен целиком из камня. Большинство зданий превратилось в бесформенные холмики на илистом дне. Но вот его глаза различили башню, похожую на обломанный зуб в челюсти мертвеца, а чуть подальше — наполовину обрушившийся храм и грандиозные колоннады вокруг статуи божества, сидящего перед своим алтарем и смотрящего в вечность незрячими глазами. Неподалеку находились могучие развалины замка, чьи укрепления теперь охраняли зловещие светящиеся рыбы. А вот и гавань — видны холмы бывших причалов и городские стены; гавань все еще тесно уставлена галеонами; вот дом без крыши, и там скелет мужчины до сих пор пытается заслонить собой скелеты женщины и ребенка; и повсюду, куда ни глянь — распахнутые сокровищницы и кладовые, где мерцают золото и алмазы!

А посередине распростерся спрут. Восемь его тускло поблескивающих щупалец дотягивались до каждого из углов восьмиугольной центральной площади города, на которой было выложено его мозаичное изображение. Два других, самых длинных щупальца, вдвое длиннее «Хернинга», обвивались вокруг колонны на северной стороне площади — там на возвышении стоял диск с тремя лучами: символ побежденного спрутом бога. Отвратительная голова с плавниками мешком распласталась на дне; Тауно успел заметить кривой клюв и темные глаза без век.

Он тут же захлопнул заслонку на фонаре и в полном мраке начал подниматься. Со дна через воду до него донеслась пульсация — ему даже показалось, что мир задрожал. Он направил луч света вниз. Спрут пошевелился. Тауно разбудил его.

Юноша стиснул зубы и отчаянно заработал руками и ногами, отталкиваясь от плотной ледяной воды и не обращая внимания на боль от слишком быстро уменьшающегося давления. Прирожденные чувства подводною жителя подсказали ему направление движения Со дна донесся грохот — спрут потянулся и зевнул, обрушив при этом портик.

На границе света и тьмы Тауно остановился, завис и помигал фонариком. Внизу медленно набухала гигантская тень.

Теперь, пока не подоспеют Кеннин и Эйджан, он должен остаться живым, удерживая спрута на месте и не давая ему ускользнуть.

В центре этого поднимающегося грозового облака злобно сверкнули глаза. Щелкнул клюв, длинное щупальце начало разворачивать кольца, протягиваясь к нему. Оно было покрыто присосками, и каждая из них была способна вырвать ему ребра. Тауно едва успел увернуться. Щупальце приблизилось, разворачивая петлю за петлей, и он по рукоятку вонзил в него кинжал. Кровь, хлынувшая из щупальца, когда он вырвал лезвие, оказалась по вкусу похожей на крепкий уксус. Удар щупальца отбросил Тауно прочь. Он закувыркался, сжавшись от боли и головокружения.

Теперь к нему потянулись сразу два щупальца. «Кто я такой, чтобы сражаться с богом?» — мелькнуло у него в голове. Он ухитрился снять с плеча гарпун, и за мгновение до того, как его должно было стиснуть сокрушительное объятие, метнулся вперед со всей скоростью, на какую еще был способен. Быть может, удастся вонзить острие в пасть спрута.

Оглушительный визг швырнул его в беспамятство.

Минутой позднее он очнулся. Голова его раскалывалась, в ушах звенело, вода вокруг бурлила. Эйджан и Кеннин поддерживали его с боков. Полуоглушенный, он взглянул вниз и разглядел уменьшающуюся угольно-черную тень. Тонущий спрут извивался и колотил щупальцами.

— Взгляни, ты только взгляни! — ликующе воскликнул Кеннин, направляя вниз луч фонарика.

Пробившийся сквозь кровь, сепию и бурлящую воду тусклый свет выхватил из темноты извивающееся от боли чудовище.

Брат и сестра успели подвесить над ним свое оружие и перерезали удерживающие его на плоту веревки. Копье с прикрепленным к нему камнем, весом не менее тонны, пронзило тело спрута.

— Ты ранен? — спросила Тауно Эйджан; ее голос с трудом пробился сквозь грохот и шум. — Сможешь нам помочь?

— А что мне еще остается? — пробормотал он в ответ и потряс головой. Туман перед глазами немного рассеялся.

Спрут опустился на некогда убитый им город. Рана от копья, хотя и опасная, не оборвала его холодную жизнь, да и вес камня был не настолько велик, чтобы не дать ему вновь подняться. Но зато теперь на него была наброшена огромная сеть.

И сейчас детям водяного предстояло закрепить на развалинах Аверорна привязанные к краям этой сети якоря.

Отчаянна была их работа. Гигантское тело билось, могучие щупальца перемолачивали воду и хватали все, до чего могли дотянуться. Взмученный ил и тошнотворная черная жидкость слепили глаза и забивали легкие вонючими облаками; вызывая кашель; веревки хлестали, спутывались и рвались; под чудовищной силы ударами рушились стены; оглушительные вопли спрута звоном отдавались в голове, продавливая барабанные перепонки; щупальца, облепленные острыми ракушками, били детей водяного и отшвыривали в стороны, железистый привкус их собственной крови сметался с кислотным вкусом крови спрута, и когда им удалось наконец пригвоздить его ко дну, они были полумертвыми от усталости.

Но спрут теперь был обездвижен, и они поплыли к тому месту, где пульсировала и дергалась исполинская голова, щелкая клювом под стиснувшими ее путами, а под сетью клубком змей извивались щупальца. Сквозь мутную темноту они взглянули в его широкие настороженные глаза. Спрут перестал биться, и слышался лишь шорох протекающей сквозь его жабры воды. Он уставился на них немигающими глазами.

— Ты был храбр, наш морской брат, — сказал Тауно. — И потому знай, что мы убьем тебя не ради корысти.

Он выбрал правый глаз, Кеннин — левый, и каждый из них вонзил по гарпуну до самого конца древка. Но спрут не перестал дергаться; они пустили в него вторую пару гарпунов, затем и оружие Эйджан. Кровь спрута и его муки заставили их быстро отплыть в сторону.

И вскоре все кончилось. Какое-то острие достигло мозга и пронзило его.

Полукровки поплыли из Аверорна к солнечному свету. Вырвавшись на воздух, они увидели шлюп, качающийся на крутых волнах, поднятых схваткой в глубине. Тауно и Эйджан даже не стали тратить силы на освобождение легких, хотя воздухом им было дышать легче, чем водой. Они остались на поверхности, слегка пошевеливая руками, позволяя океану успокаивать и баюкать их стонущие от боли тела — оба упивались наслаждением жизнью. Лишь более молодой Кеннин крикнул столпившимся у борта побледневшим матросам:

— Мы победили! Спрут мертв! Сокровища наши!

Услышав его слова, Нильс вскарабкался по выбленкам и закукарекал. Из глаз Ингеборг брызнули слезы. Моряки испустили подозрительно короткий торжественный крик и после этого поглядывали в основном на Ранильда.

В волнах мелькнули две стайки дельфинов — им не терпелось узнать новости.

Но дело еще не было доведено до конца. Ранильд передал пловцам длинный канат с грузом и крюком на конце и привязанным к нему мешком. Полукровки снова нырнули.

Светящиеся рыбы, слишком быстрые для щупалец спрута, уже набросились на его мертвую тушу.

— Давайте сделаем дело и уплывем отсюда как можно скорее, — сказал Тауно.

Его спутники согласились — им тоже было не по душе раскапывать гробницы.

И они занялись этим лишь ради Ирии, ставшей теперь Маргарет. Снова и снова наполняли они мешок монетами, блюдами, кольцами, коронами и слитками; снова и снова подмешивали к крюку золотые сундуки, канделябры и статуи богов. Такую длинную веревку бесполезно было дергать, подавая сигнал и моряки просто выбирали ее каждые полчаса. Вскоре Тауно понял, что к ней следует привязать и фонарь, потому что, хотя море над их головами и успокоилось, «Хернинг» понемногу дрейфовал, и веревка ни разу не опустилась дважды на одно и то же место. В промежутках дети водяного разыскивали новые сокровища, отдыхали или перекусывали сыром и вяленой рыбой — это клала в мешок Ингеборг.

Так продолжалось, пока Тауно устало не произнес:

— Нам говорили, что хватит нескольких сотен фунтов. Клянусь, мы подняли целую тонну. Жадный человек становится несчастливым. Заканчиваем?

— Да, да, конечно. — Эйджан вгляделась во мрак, едва освещенный тусклым светом их жалкого фонарика, вздрогнула и приблизилась к старшему брату. До сих пор Тауно очень редко видел ее испуганной.

Кеннин, однако, был другого мнения.

— Я начинаю понимать, почему наземные жители так любят грабить, — с усмешкой сказал он. — В бесконечности поиска этих безделушек удовольствия не меньше, чем в бесконечности эля или женщин.

— Не так уж они и бесконечны, — возразил более практичный Тауно.

— Почему же? Разве не будет бесконечностью то, что ты не сможешь исчерпать за всю свою жизнь — ни потратить все золото, ни выпить весь эль, ни полюбить всех женщин? — Кеннин рассмеялся.

— Не принимай его слова всерьез, — прошептала Эйджан на ухо Тауно. — Он еще мальчик, и мир для него — открытие.

— Да я и сам не старик, — заметил Тауно, — хотя лишь троллям известно, что я почти ощущаю себя им.

Они избавились от фонариков, сложив их напоследок в мешок — он поднимется быстрее, чем они: быстрый подъем опасен.

Тауно отдал честь невидимому Аверорну.

— Спи спокойно, — прошептал он, — и пусть твой сон никто не нарушит до Конца Света.

И они поднялись из холода, мрака и смерти, пересекли границу света, а за ней — границу воды и воздуха. Солнце на западном горизонте бросало лучи почти над самой водой, и небо в той стороне было зеленоватым; на востоке, на небе королевской голубизны, уже замерцала вечерняя звезда. Катились пурпурные и черные волны, окаймленные пеной, хотя бриз уже стих. В вечерней прохладе только их шорох и плеск да звуки, что издавали резвящиеся дельфины, нарушали тишину.

Дельфинам хотелось узнать обо всем, но полукровки слишком устали. Они пообещали своим друзьям рассказать все подробнее завтра, выдохнули воду из легких и поплыли к шлюпу. Кроме Ранильда, никто не ждал их у переброшенной через борт веревочной лестницы.

Тауно поднялся по ней первым. Он встал, стряхивая с себя воду и слегка дрожа, и огляделся. У Ранильда на согнутой руке лежал арбалет, а стоявшие возле мачты его люди сжимали пики. Но ведь спрут мертв! И где Ингеборг и Нильс?

— Гм-ммм... вы удовлетворены? — буркнул под нос Ранильд.

— Мы набрали достаточно и для нашей сестры, и чтобы всех вас сделать богатыми, — ответил Тауно.

Замерзший, израненный и измученный, он едва держался на ногах. Такие же боль и онемение сковывали и его мозг. Сейчас ему полагалось бы воспеть в стихах их победу, но нет, стихи подождут — ему нужны лишь отдых и сон.

Эйджан перебралась через борт.

— Нильс? — позвала она.

Ей хватило одного лишь взгляда на стоящую неподалеку шестерку моряков, и ее нож тут же со свистом вылетел из ножен.

— Предательство... и так скоро?

— Убейте их! — взревел Ранильд.

Кеннин только что сделал последний шаг по лестнице и застыл, перекинув ногу через борт. Едва моряки бросились вперед, выставив пики, он испустил громкий крик и спрыгнул на палубу. Ни одна неуклюжая пика не оказалась достаточно быстрой, чтобы остановить его. Он мчался к Ранильду, и на лезвии его ножа тускло блестели красноватые лучи закатного солнца.

Ранильд поднял арбалет и выстрелил. Кеннин рухнул к его ногам. Стрела пронзила его грудь и сердце, острие ее торчало из спины. На палубу потекла кровь.

Тут до Тауно запоздало дошло: Ингеборг предупреждала его о предательстве, но Ранильд оказался для нее слишком хитер. Должно быть, он подбивал каждого из моряков в одиночку в потайных уголках трюма. И едва пловцы отправились за сокровищами, он отдал приказ схватить женщину и Нильса. И убить их? Нет, на палубе могли остаться следы. Лучше их связать, заткнуть кляпами рты и сунуть в трюм, пока не вернутся доверчивые полукровки.

Сообразительность Эйджан и быстрые действия Кеннина нарушили коварный план. Натиск моряков был сломлен и заторможен, и это дало Тауно и Эйджан возможность прыгнуть за борт.

Пара пик вонзилась в воду неподалеку, не причинив им вреда. Ранильд перегнулся через борт, его силуэт чернел на фоне вечернего неба.

— Это вам пригодится на пути домой как пропуск для акул! — загоготал он.

И швырнул в воду тело Кеннина.

8

Дельфины собрались.

С ними, по обычаю морского народа, Тауно и Эйджан оставили своего брата. Они закрыли ему глаза, сложили руки и забрали нож — сталь уже начала ржаветь — теперь они смогут пользоваться вещью, знавшей Кеннина. Справедливо было получить от него последний подарок, и теперь он достанется им, его родным, а не морским угрям.

Брат и сестра отплыли в сторону, а длинные серо-голубые тени очень плавно и нежно окружили Кеннина, и над вечерним океаном поплыла Песнь Прощания:

Широко предстоит тебе скитаться, одному наедине с миром Во всех твоих странствиях: Духом — в солнечном свете, морской пене и волнах, Плотью — в проворности рыб и птиц, Вернутся к Хранителю твои кости и соль твоей крови. Возлюбленный: Небо берет тебя. Море берет тебя. И мы будем помнить тебя в ветре.

— Тауно! О Тауно! — зарыдала Эйджан. — Он был таким молодым!

Брат крепко прижал ее к себе; невысокие волны покачивали их тела.

— Норны[16] неумолимы, — сказал Тауно. — Он достойно встретил смерть.

К ним подплыл дельфин и по-дельфиньи спросил, в какой еще помощи они нуждаются. Корабль не так уж трудно удержать на месте, разбив ему руль, и вскоре негодяев настигнет справедливое возмездие.

Тауно взглянул на виднеющийся на горизонте неподвижный шлюп со спущенным парусом.

— Нет. У них заложники. Но, в любом случае, надо что-то сделать.

— Я вспорю герру Ранильду брюхо, — сказала Эщжан, — привяжу конец его кишки к мачте и заставлю бегать вокруг, пока он не намотает на нее все свои потроха.

— Вряд ли он заслуживает таких хлопот, — возразил Тауно. — Но он опасен, да. Атаковать корабль с помощью дельфинов, или же подплыть под него и оторвать от корпуса доску нетрудно. Зато захватить его, напротив, трудно, почти невозможно. Но мы все же должны попробовать — ради Ирии, Ингеборг и Нильса. Отправимся лучше поесть, сестра, — дельфины поймают для нас что-нибудь. Да и отдохнуть тоже надо. Мы потратили много сил.

Вскоре после полуночи он проснулся отдохнувшим. Горе не смогло лишить его сил, и все его существо переполняли жажда мести и стремление прийти на помощь.

Эйджан спала рядом с ним, окутанная облаком своих волос. Каким удивительно невинным, почти детским стало ее лицо с полураскрытыми губами и длинными ресницами, касающимися щек. Поблизости кружили дельфины-сторожа. Тауно поцеловал сестру в ложбинку между шеей и грудями и бесшумно скользнул в сторону.

Стояла светлая летняя северная ночь. Небо над головой слегка светилось, и в этом полумраке свет звезд казался более бледним и нежным. Морская гладь едва шевелилась и слабо мерцала. Низкий, полуразличимый гул прилива смешивался с шорохом маленьких волн. Воздух был тих, прохладен и влажен.

Тауно добрался до «Хернинга» и проплыл вокруг него с бесшумностью акулы. У руля, кажется, никого не было, но у каждого из бортов стояло по часовому с поблескивающей пикой, а третий сидел в гнезде на верхушке мачты. Трое наверху — значит, в трюме еще трое. Выходит, Ранильд настороже, он не намерен оставлять своим врагам ни одного шанса.

Или шанс все-таки есть? Борта в середине корабля возвышаются над водой всего на шесть футов. Можно найти способ взобраться на борт...

И, если повезет, убить одного или двух, пока шум схватки не поднимет на ноги остальных. Бессмысленно. Раньше детям водяного удалось одолеть весь экипаж, но в тот раз у моряков не было ничего опаснее ножей, да и никто из них особенно не желал сражаться. К тому же, едва удалось справиться с Олувом, началась просто драка, а не битва насмерть.

А теперь не было и Кеннина.

Выставив из воды только лицо, Тауно лежал на поверхности и ждал.

Наконец он расслышал звук шагов. Часовой на мачте — темная тень на фоне звезд — крикнул:

— Ну-ну, ты уже так по нас соскучилась?

— Не забывай, что ты на посту, — отозвался голос Ингеборг, но — какой усталый и безразличный! — Знай я, что шкипер повесит тебя за уход с поста, я стиснула бы зубы и ублажила тебя, но вряд ли мне настолько повезет. Так учти, я вышла из этого свинарника в трюме лишь глотнуть свежего воздуха. Но позабыла, что и на палубе полно свиней.

— Попридержи язык, девка! Сама знаешь, мы не можем рисковать и оставлять тебя живым свидетелем, но убить тебя есть множество способов.

— И если ты слишком обнаглеешь, мы еще подумаем, оставлять ли тебе жизнь до последней ночи в море, — продолжил моряк у левого борта. — С этим золотом я смогу купить больше девок, чем мне по силам справиться. Так что — какое мне дело до Ингеборг-Трески?

— Верно, и вообще пора ее освежить, — поддакнул моряк на мачте и начал мочиться на нее.

Ингеборг с плачем убежала на полуют. Вслед ей понесся грубый хохот.

Тауно на минуту замер, потом бесшумно нырнул и добрался под водой до руля.

Руль оброс острыми ракушками и скользкими водорослями. Тауно стал подниматься, еще медленнее и осторожнее, чем когда разведывал логово спрута. Из-за кривизны борта румпель находился в восьми футах над водой, в углублении под верхней палубой. Тауно обеими руками ухватился за его стержень, изогнул тело и просунул пальцы ног между стержнем и корпусом. Одним плавным движением, не обращая внимания на впившуюся в руки бронзу, он взобрался по кронштейну румпеля, ухватился за край борта и подтянулся, положив на борт подбородок.

— Что это там? — крикнул моряк с палубы.

Тауно замер. Звук стекающих с него в море капель был не громче плеска волн о холодный борт.

— Да так, то ли дельфин, то ли еще что, — отозвался другой. — Клянусь бородой Христа, я буду только рад смыться из этих проклятых вод!

— А что ты первым делом сделаешь, сойдя на берег?

Трое моряков принялись болтать, щедро отпуская грубые остроты. Тауно отыскал Ингеборг. Она затаила дыхание, заметив его силуэт на фоне серебристо-темного неба, и замерла с колотящимся от волнения сердцем.

Тауно увлек ее за собой в темноту под полуютом, но даже в минуту опасности не мог не ощутить округлую крепость ее тела, теплый аромат кожи и волосы, что щекотали его губы, приблизившиеся к ее уху.

— Что делается на корабле? — прошептал Тауно. — Нильс жив?

— До утра. — Она не смогла ему ответить с той же твердостью, с какой произнесла бы эти слова Эйджан, окажись та на ее месте. Но все же сумела овладеть своими чувствами. — Ты ведь знаешь, они связали нас обоих и заткнули нам рты. Меня они на время оставили в живых — слышал? Если бы Нильс мог им на что-нибудь сгодиться, они не пошли бы на такую подлость. Но он, конечно, и сейчас лежит связанный. Они прямо при нем принялись решать, что с ним делать, и в копне концов согласились, что веселее всего будет повесить его утром на нок-рее. — Ее ногти впились ему в руку. — Не будь я христианкой, с какой радостью я бросилась бы в море!

Он не понял смысла ее слов.

— Не надо. Я не могу тебе помочь, и если не по другим причинам, то от холода ты наверняка погибнешь... Дай мне подумать... Ага!

— Что ты придумала?

По ее интонации он понял, что она не хочет напрасных надежд.

— Сможешь шепнуть несколько слов Нильсу?

— Разве что когда его выведут на казнь. Они наверняка притащат меня посмотреть.

— Тогда... если сможешь сделать так, чтобы тебя никто не услышал, передай ему, пусть воспрянет духом и приготовится сражаться. — Тауно на минуту задумался. — Нужно будет отвлечь их внимание от воды. Когда они уже соберутся надеть петлю на шею Нильса, пусть он начнет изо всех сил сопротивляться. И ты тоже — бросайся на них, царапай, кусай, пинай, кричи что есть мочи.

— Ты думаешь, что... ты и в самом деле веришь... Я сделаю все, что смогу. Господь милосерден, раз он... позволит мне умереть рядом с тобой!

— Только не это! Не рискуй собой! Если на тебя набросятся с ножом — уклонись, умоляй о пощаде, И укройся, чтобы не пострадать в схватке. Мне не нужен твой труп, Ингеборг, мне нужна ты.

— Тауно, Тауно! — Ее губы стали искать губы юноши.

— Я должен уйти, — прошептал он ей в ухо. — До завтра.

Он вернулся в море с той же осторожностью, с какой покинул его. Мокрое тело Тауно промочило ее одежду насквозь, и Ингеборг решила, что лучше всего будет остаться под полуютом, пока одежда не высохнет. Уснуть она все равно бы не смогла. Она встала на колени.

— Слава Господу Всевышнему, — произнесла она, запинаясь. — Слава Тебе, Пресвятая Дева, в милости Твоей... Ты ведь женщина, Ты поймешь... ведь с Тобой рядом Господь...

— Эй, ты! — крикнул моряк. — Кончай этот треп. Что, в монашки подалась?

— Хочешь, я стану твоим божественным женихом? — осклабился моряк с мачты.

Голос Ингеборг смолк, но душа ее не могла успокоиться. Вскоре часовые позабыли о ней. Вокруг корабля закружили десятка два дельфинов. В ночных сумерках за их спинами виднелся пенный след, хотя двигались они поразительно бесшумно, выставив над водой похожие на острие оружия плавники.

Моряки вызвали из каюты Ранильда; тот нахмурился и подергал себя за бороду.

— Не нравится мне это, — пробормотал он. — Клянусь х... святого Петра, как мне хотелось наколоть тогда на пики тех двух выродков. Они замышляют недоброе, будьте уверены... Впрочем, вряд ли они станут топить шлюп. Как они тогда перевезут золото? Не говоря уже об их дружке и этой суке.

— А может, нам и Нильса пока не убивать? — засомневался Сивард.

— М-м-м... нет. Надо показать этим сволочам, что мы не шутим. Крикни лучше в море, что если они и дальше не оставят нас в покое, Ингеборг-Треску будет ждать нечто похуже повешения. — Ранильд лизнул палец и поднял его вверх. — Я чувствую ветерок. Надо будет отплывать на рассвете, как только подвесим Нильса на рее. — Он вытащил меч и погрозил кольцу дельфинов. — Слышите? Проваливайте обратно в свои подводные пещеры, бездушные твари! Мы, христиане, отправляемся домой!

Ночь близилась к концу. Дельфины лишь кружили возле корабля, ничего не делая, и в конце концов Ранильд решил, что на большее они не способны, а прислали их полукровки либо в тщетной надежде что-нибудь узнать, либо от еще более тщетного отчаяния.

Легкий бриз крепчал. Волны начали резче биться о борт, раскачивая шлюп. Заслоняя бледные звезды, пролетела непонятно откуда взявшаяся стая черных лебедей.

Звезды растаяли, смытые с неба ранним летним рассветом. Небо на востоке стало белым, на западе, на серебристо-голубом фоне все еще висела призрачная луна. Засветились гребни волн, а склоны их стали пурпурными и черными; поверхность моря замерцала и заискрилась зеленью, похожей на зеленый оттенок ледника, зашумела и запенилась. В вантах загудел ветер.

Моряки вывели Нильса из трюма по лесенке, подталкивая остриями пик. Руки у него были связаны за спиной, и подниматься ему было тяжело. Дважды он падал, и моряки грубо хохотали. Грязная одежда Нильса была запятнана кровью, но его развевающиеся волосы и мягкая пушистая бородка сохраняли цвет все еще невидимого солнца. Он широко расставил ноги, удерживая равновесие на раскачивающейся палубе, и глубоко вдохнул влажный ветренный воздух.

Торбен и Палле остались на страже у бортов, Сивард — на мачте. Лейв и Тиге караулили пленника. Ингеборг стояла в стороне с побледневшим лицом, чувства теплились лишь в ее глазах. Нильс дерзко посмотрел в глаза Ранильда, державшего в руках петлю. Конец веревки был переброшен через нок-рею.

— Раз у нас нет священника, — сказал Нильс, — быть может, ты мне позволишь еще раз прочитать «Отче наш»?

— А зачем? — отозвался шкипер, растягивая слова.

Ингеборг подбежала к нему.

— Может, я его исповедаю и отпущу грехи?

— Ты? — изумился Ранильд, но тут же расплылся в улыбке. Вслед за ним заухмылялись и моряки. — Верно, верно.

Он велел Лейву и Тиге отойти назад, а сам подошел поближе к носу корабля. Удивленный Нильс остался на месте.

— Начинай! — крикнул Ранильд, перекрывая гул ветра и плеск волн. — Поглядим на представление. А ты, Нильс, проживешь ровно столько, сколько будешь в нем участвовать.

— Нет! — крикнул парень. — Ингеборг, как ты могла?

Ингеборг ухватила его за чуб, приблизила лицо сопротивляющегося парня к своему и зашептала. Моряки видели, что тот воспрянул, глаза вспыхнули.

— Что ты ему сказала? — властно вопросил Ранильд.

— Оставьте в живых меня, и тогда, может быть, скажу, — весело отозвалась Ингеборг.

Они с Нильсом стали изображать последний обряд, насколько это у них получалось, а моряки смотрели на них и хохотали.

— Pax vobiscum, — произнесла наконец немного знакомая с церковной службой Ингеборг. — Dominus vobiscum! — Она перекрестила стоявшего на коленях Нильса, и это дало ей возможность прошептать: — Господь простит нам это и простит то, что не к Нему я взывала. Нильс, если мы не переживем этот день, желаю тебе добра.

— И тебе, Ингеборг. — Нильс поднялся. — Я готов.

Удивленный и весьма теперь неуверенный, Ранильд двинулся к нему с петлей в руке.

— Иа-а-а-а! — неожиданно завизжала Ингеборг и бросилась на Лейва, целясь ногтями ему в глаза.

Тот прыгнул в сторону.

— Что за черт! — прохрипел он.

Ингеборг повисла на нем, кусаясь, визжа и царапаясь. Тиле кинулся ему на помощь. Нильс наклонил голову, разбежался и ударил Ранильда в живот. Шкипер свалился на бок, и Нильс тут же ударил его ногой по ребрам. Торбен и Палле спрыгнули с фальшбортов и бросились на Нильса. Сверху, разинув от удивления рот, па них смотрел Сивард.

Дельфины уже столько часов кружились вокруг корабля, что экипаж давно перестал опасаться нападения с воды и больше не обращал на них внимания. Когда Сивард заметил опасность, было уже слишком поздно.

Из-за борта возле полуюта на палубу прыгнула Эйджан; в руке у нее сверкнул нож.

А из моря появился Тауно. Он освободил легкие, цепляясь за обросший ракушками борт и укрывшись под выступом носового кубрика. В нужный момент снизу всплыл дельфин. Тауно руками и ногами ухватился за его спинной плавник, дельфин взметнулся вверх и поднял его до половины высоты борта. Тауно выпрямился, ухватился за край борта и тут же оказался на палубе.

Палле полуобернулся. Тауно тут же схватил левой рукой древко его пики, а правой вонзил в Палле кинжал. Тот свалился на палубу, кровь хлынула из него, как из зарезанного борова. Древком пики Тауно ударил Торбена в солнечное сплетение — тот зашатался и отступил.

Тауно перерезал веревки на запястьях Нильса и протянул ему свой второй кинжал.

Нильс радостно вскрикнул и повернулся к Торбену.

Лейв все еще не мог стряхнуть с себя Ингеборг. Эйджан подбежала к нему сзади и вонзила кинжал в шею. Не успела она вытащить лезвие, как с пикой наперевес к ней кинулся Тиге. Эйджан с насмешливой легкостью уклонилась, нырнула под древко и прыгнула на Тиге. Не стоит описывать то, что было с ним дальше. Морские люди не воинственны, но они прекрасно знают, как надо разрывать врага на куски.

Сидевший на мачте Сивард лишь крестился и молил о пощаде.

Хотя Торбен и был оглушен, Нильс не смог прикончить его сразу, и лишь после нескольких попыток ему удалось вонзить ему в живот нож. Но даже после этого Торбен не умер, он истекал кровью и выл, пока Эйджан не перерезала ему горло. Нильса тут же стошнило. Тем временем Ранильд пришел в себя, поднялся и выхватил меч. По лезвию пробежал холодный огонек. Шкипер и Тауно закружились по палубе, отыскивая брешь в защите противника.

— Что бы ты сейчас ни сделал, — сказал ему Тауно, — ты все равно уже мертвец.

— Если я и умру во плоти, — оскалился Ранильд, — то все равно буду жить вечно, а ты станешь просто кучей навоза.

Тауно остановился и провел пальцами по волосам.

— Не понимаю, почему должно быть именно так? Наверное, вы, люди, больше нас нуждаетесь в вечности.

Ранильд решил, что у него появился шанс, и бросился вперед, угодив тем самым в ловушку Тауно. Меч Ранильда рассек лишь воздух — Тауно отскочил в сторону и ударил противника по запястью ребром левой ладони. Меч со звоном отлетел в сторону. Правой рукой Тауно вонзил нож в шкипера. Ранильд свалился на палубу. Поднявшееся солнце окрасило его кровь в глубокий красный цвет.

Рана Ранильда не была смертельной. Он посмотрел в глаза склонившегося над ним Тауно и выдохнул:

— Позволь мне... исповедаться перед Богом... и избежать ада...

— А какое мне до тебя дело? — спросил Тауно. — У меня же нет души.

Он поднял слабо сопротивляющееся тело и бросил его за борт акулам. Эйджан полезла наверх по вантам, чтобы навсегда успокоить Сиварда.

Тюлень

1

Ванимен, король погибшего города Лири и властелин морского народа, а ныне капитан безымянного корабля — ибо он рассудил, что прежнее название «Ргеtiosissimus Sanguis»[17] предвещало бы его подданным беду, — стоял на носу и смотрел на море. Все, кто были на палубе, заметили, что лицо короля мрачно, а могучие плечи понуро поникли. Позади него плескался на ветру парус, в небе покрикивали чайки, то одна, то другая с лету опускалась на гребень волны и снова взмывала в небо. Море было неспокойно, волны с силой ударяли в корпус корабля и порой обдавали брызгами палубу. Здесь было тесно, поданные Ванимена, в основном дети и женщины, жались друг к другу, толкались, никак не могли удобно устроиться. В толпе уже раздавались гневные выкрики.

Но Ванимен ничего этого не замечал. Его взгляд блуждал где-то далеко над волнами. По темно-серому, как сталь морю неслись волны с грязно-белыми, словно последний весенний снег, гривами; над ним нависли рваные клочья мрачных туч. Бешено свистел и завывал ветер.

Все подданные Ванимена, которые плыли за кораблем, встревожились, почуяв непогоду, и поспешили подняться из глубин на поверхность.

Ветер свирепо трепал светлую гриву Ванимена. К нему в рубку поднялась Миива. Из-за рокота волн ей пришлось почти кричать, чтобы Ванимен услышал:

— Рулевой просил передать, он боится, что корабль перевернется, если ветер не ослабнет. Румпель вырывается из рук, вертится, точно морской угорь. Может быть, как-то надо использовать парус.

— Мы зарифим его, — решил Ванимен. — Надо уходить от шторма.

— Но разве случаются такие сильные бури в это время года?

— Ты права, обычно — нет. Однако в последние несколько столетий я наблюдал, как набирает силу Арктический Холод. Там, далеко на севере, рождаются айсберги и неистовые шторма. Можно называть это несчастным стечением обстоятельств. Нам не повезло.

Говоря все это, Ванимен размышлял о другом. Вахтенный матрос, которого ему пришлось убить, чтобы захватить корабль, человек, ничем не заслуживший такой участи, призвал перед смертью проклятие на голову убийцы и обратился за помощью к Всевышнему и святому Михаилу, своему небесному заступнику... Ванимен никому тогда об этом не сказал, да и в будущем решил не говорить.

Если корабль пойдет ко дну... он перевел взгляд на палубу. Большинство его подданных погибнет. Прелестные девушки, дарившие столько радости и сами знавшие радость, дети, которые только-только начинают чувствовать, чтó есть радость бытия. Сам он сможет доплыть до какого-нибудь берега, даже далекого, но зачем берег ему одному?

Довольно. Он должен сделать для них все, что в его силах. Пока живешь, постоянно приходится биться за жизнь. А в конце никто не избежит сетей Ран...

Ванимен послал одного из старших мальчиков в море, велев ему передать самым сильным и крепким мужчинам, чтобы те поднялись по веревочному трапу на судно. Ожидая их, Ванимен продолжал обдумывать, как поступить дальше. За время плавания на корабле его подданные научились беспрекословно выполнять все требования своего короля. Подобного в история морского народа еще не бывало. Но за это же время матросы Ванимена не успели овладеть многими умениями и навыками, так необходимыми для моряков. Знания самого Ванимена также оставляли желать лучшего. Вот и с последним распоряжением он едва не запоздал. Помощь мужчин требовалась немедленно. Парус дико бился под ветром, который крепчал с каждой минутой.

Следовало ожидать самого худшего. Ванимен знал это по опыту. Волны порой ласково баюкают, в них можно укрыться от палящего зноя и резкого ветра, они поддерживают и помогают выжить. Но в воде тело отдает свое тепло, а в морских глубинах на каждом шагу подстерегают бесчисленные убийцы — хищники.

Ванимен приказал бросить в море канаты, чтобы пловцы могли за них держаться, иначе они выбьются из сил и отстанут от корабля.

Шторм уже нагонял судно. Ванимен перешел на корму. Под навесом кормовой надстройки у румпеля стояли двое. Положение тут было — хуже некуда: из-за бешенной силы ветра рулевые не могли совладать с румпелем; тяжелый рычаг то взлетал вверх, то резко, шел книзу. Рулевых, бессильно повиснувших на нем, бросало из стороны в сторону. Ванимен дал указания и пообещал скоро прислать смену, чтобы освободить их от трудной работы.

Миновали три дня и три ночи. Предчувствие не обмануло Ванимена: шторм бушевал, не утихая ни на минуту.

Впоследствии он не мог припомнить почти никаких подробностей. В памяти остались лишь хаос, борьба за жизнь, тяжкий труд и нестерпимая боль. Но горше всего было то, что исчезла его любимая касатка. Должно быть, из страха перед невиданной бурей она скрылась в морских глубинах, а когда шторм окончился, уже не смогла разыскать корабль. То же самое случилось и со многими подданными.

Непостижимо: они все-таки не дали кораблю затонуть. Во время шторма судно получило множество пробоин, трюм был полон воды, которую они денно и нощно откачивали помпами. Шторм швырял и бросал корабль по бурному морю, пока не натешился вдоволь. И все-таки они выжили.

Теперь корабль Лири подходил с запада к Геркулесовым столбам. Ванимен сразу же узнал могучие дымчато-серые утесы на краю земли, где Гибралтарский пролив разделяет Африку и Пиренейский полуостров Когда-то в юности, много столетий назад, он совершил дальнее путешествие по южным морям и побывал в здешних водах.

Волнение все еще не улеглось, но море уже снова сверкало яркой лазурью под безоблачными синими небесами.

И все же в море не было видно парусов, ни одно судно еще не осмеливалось покинуть надежную гавань.

Жадные до новостей дельфины окружили одинокий корабль. Ванимен бросился в море, оставив на палубе подданных, измученных и смертельно усталых, как и он сам. Чтобы не менять способ дыхания, Ванимен нырнул и сразу же поднялся на поверхность. В обнимавшей его чистой и прозрачной стихии он чувствовал, как силы возвращаются к нему, наполняя бодростью каждую мышцу тела. Ванимен заговорил с дельфинами.

Что им известно о Средиземном море? Тогда, в юности, Ванимен не заплывал в него, добрался лишь до высокой прибрежной скалы, которая была похожа на лежащего льва. В землях, омываемых Средиземным морем, уже давно установилось прочное господство христианской веры. От Волшебного мира, здесь, несомненно, могли уцелеть лишь жалкие крохи, если вообще что-то сохранилось. Но выбора у Ванимена не было: разбитый корабль не сможет одолеть просторы Великого Океана. Огромной удачей будет уже, если они сумеют пройти на нем несколько тысяч миль и найдут пристанище где-нибудь в Средиземном море, но это возможно лишь при условии, что здешние воды спокойнее и гостеприимнее, чем те, что шумят к западу от Геркулесовых столбов. Нет ли в Средиземном море какой-нибудь тихой гавани, куда он мог бы безбоязненно привести свой народ?

Дельфины принялись совещаться между собой, потом решили призвать на помощь своих братьев и послали к ним гонцов.

Тем временем подданные Ванимена отдыхали, восстанавливали растраченные силы, охотились. К счастью, настал мертвый штиль, который длился довольно долго. Из-за безветрия в море не вышло ни одно судно, и можно было не опасаться, что люди пожелают узнать, кто находится на незнакомом корабле, который появился в их водах.

Наконец, дельфины-гонцы вернулись и рассказали о том, что удалось узнать. Почти все земли, лежавшие за Гибралтарским проливом, не годились народу Лири для пристанища. Во-первых, там слишком развито рыболовство, во-вторых, слишком сильна церковь. Жители этих стран, конечно же, не обрадуются, когда узнают, что к ним явились незваные гости, которые тоже занимаются ловлей рыбы. Берега Северной Африки подходили, пожалуй, больше. Однако ислам, который исповедовали жители этих берегов, в своей борьбе со всем, что зовется Волшебным миром, отличался еще большей непримиримостью, чем христианство.

Есть, правда, на восточном побережье узкого моря одно место... Дельфины никак не могли толком объяснить, что это за узкое море и о каком месте идет речь. Они плохо представляли себе, как туда добраться, знали только, что Волшебный мир не подвергся там полному уничтожению, как это случилось, например, в Испании.

Воды Гибралтара бороздили многочисленные суда, у берегов сновали рыбачьи лодки, повсюду под водой были расставлены сети. Несмотря на эти опасности охотники Ванимена наловили достаточно рыбы, чтобы накормить все племя. Теперь можно было продолжить плавание уже к недалекой цели. Сильно изрезанные берега Средиземного моря поросли густыми зелеными лесами. В море было множество островов. Несомненно, здесь удастся найти подходящее место для основания Нового Лири.

Сердце Ванимена взволнованно забилось. Он с трудом сдерживал нетерпение и задавал все новые и новые вопросы. Дельфины более или менее подробно описали, как выглядят жители суши, поскольку им не раз случалось видеть их на берегу. Рассказали и о том, какую одежду носят здесь, и какие магические амулеты и талисманы и тому подобные вещи. Люди нередко гибли в море, и если дельфины видели тонущих, то помогали им добраться до берега. При этом, в силу своего любопытства, они, конечно же, не упускали случая рассмотреть все до мельчайших подробностей. К сожалению, Ванимен с трудом понимал язык этих дельфинов: они же еще никогда не встречались с кем-нибудь, кто хотя бы отдаленно походил на морской народ. По большей части Ванимен просто угадывал, о чем ему хотели сказать дельфины. Дело пошло легче, когда они стали передавать разговоры людей, которые им удалось когда-либо услышать. Дельфины славятся необычайно острым слухом и хорошей памятью, тут им просто нет равных среди всех живых существ.

Ванимен дополнил то, что узнал от дельфинов, сведениями, которыми располагал со времени своего путешествия по южным морям, и тем, что слыхал от людей: за долгую жизнь ему не раз доводилось встречаться с ними. Иные из этих людей давно умерли — кто десятки, а кто и сотни лет назад. Были среди них и ученые, и они охотно делились с Ванименом своими знаниями, порой открывая ему и тайны, поскольку не сомневались, что Ванимен ничего не разгласит. Среди них были король Дании Свенд Эстридсон и епископ Роскильдский Абсалон...

Земля, о которой говорили дельфины, лежала на берегу Адриатического моря и называлась Далмацией. Ныне она входила в королевство Хорватия, латинское название которого Кроация также было Ванимену известно. Народ Далмации был родствен руссам, но исповедовал католическую веру. О том, есть ли в Далмации существа, подобные русалкам северных вод, дельфины ничего не знали.

Только эти сведения и удалось по крохам собрать Ванимену.

Быть может, их ждет в Далмации гибель — тем и закончится столь долгое и трудное плавание. А быть может, нет. Но есть ли выбор у тех, кто уцелел из племени Лири?

2

Из-за небывало сильного шторма, который разыгрался в Атлантике, возвращавшийся в Данию шлюп «Хернинг» отклонился от курса. Прилилось бороться со встречным ветром, лавировать: неуклюжее судно плохо слушалось руля. Трудно было натягивать шкоты и брасы, трудно было удерживать в нужном положении тяжелый румпель. Но ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы «Хернинг» окончательно сошел с курса; приходилось противостоять шторму днем и ночью, вести корабль, либо высылая вперед лоцмана, чтобы избежать столкновения с подводными рифами, либо наугад, вслепую.

Ингеборг умела только готовить пищу и прибирать на корабле, однако и ее работа оказалась нелегкой. Эйджан, более крепкая, стояла вахты и наравне с мужчинами управлялась с парусом. Она черпала силы в море, где играла с дельфинами, которые не уплыли, а сопровождали корабль, следуя за ним на небольшом расстоянии. Тауно, хоть и отличался невероятной физической силой, не мог в одиночку выполнять работу целой корабельной команды и часто сожалел, что они не оставили в живых ни одного матроса. Нильс не мог похвастаться силой, но был для Тауно неоценимым помощником.

И дело было не только в том, что Нильс, как всякий парень, выросший в приморском поселке, многое знал о море и моряках. До сих пор ему лишь два раза повезло наняться на корабль, но он с легкостью учился и жадно расспрашивал моряков об их работе. Когда-нибудь, мечтал Нильс, он поступит на хорошее судно, а потом, со временем, если будет угодно Господу, и сам станет судовладельцем и капитаном. Случалось, товарищи по команде не знали чего-то или не хотели объяснять мальчишке, тогда Нильс, вернувшись на берег, подходил с расспросами к тем, кто работал в порту. Нильс был приветливым и общительным парнем, он легко завоевывал расположение людей и получал от них ответы на занимавшие его вопросы. Во время плавания на «Хернинге» он присматривался к работе матросов внимательнее, чем когда-либо, стараясь покрепче запомнить все, что видел.

И потому Нильс, сам того не заметив — дел было по горло, времени на размышления и оценки просто не оставалось, — стал капитаном «Хернинга». Если и проносились в его мозгу какие-то мысли перед сном, вернее, перед недолгим забытьем, в которое он проваливался, едва добравшись до койки, то мысли эти были об Эйджан. Она смотрела на Нильса с улыбкой, порой рассеянно целовала в щеку или трепала его волосы, если работа спорилась, и тогда душа паренька от счастья взмывала ввысь, словно чайка в безоблачном небе. Но чаще всего Эйджан не обращала на Нильса никакого внимания. Конечно, ни у нее, ни у самого Нильса не было ни минуты свободного времени, но главная причина заключалась в другом: дети подводного короля словно лишились сердца после того, как люди убили их младшего брата.

Нильс решил вести корабль на север. Близ берегов Исландии, рассчитывал он, «Хернинг» будет подхвачен попутным течением. Если же и ветер будет попутный, то шлюп стрелой помчится прямо к цели. И в самом деле его расчет оправдался. Вскоре «Хернинг» быстро побежал по волнам как раз туда, куда было нужно. От радости Нильс позабыл про всякую усталость.

И тут налетел шторм.

Небо грозно нахмурилось и почернело. Спустя минуту стало совсем темно. Ингеборг прекрасно знала, что сейчас день, — но только не здесь был светлый день, а, может быть, на Небесах, где восседает на престоле и вершит суд над грешными людьми Всемогущий Господь. Видимость была не больше, чем на длину корпуса «Хернинга».

На палубе Ингеборг нечего было делать, в трюме тоже: огонь в очаге давно погас, питались они солониной, вяленой треской, сыром и подмокшими заплесневелыми сухарями. Духота и вонь в трюме показались Ингеборг невыносимыми — она поднялась наверх. Над палубой носился ветер, хлестал град. Ингеборг поспешила укрыться в закутке под кормовой надстройкой. Румпель был закреплен, рядом, прямо на голых досках палубы, спал свалившийся от усталости Нильс.

Увидев, что погода резко изменилась, он поставил шлюп на якорь, поскольку иначе шторм мог бросить корабль на рифы, посадить на мель или пригнать к островам близ северного побережья Шотландии. Только бы не накатил один из тех громадных валов, что разбивают в щепки суденышки вроде «Хернинга». Благодаря выдумке Нильса, корабль мог качаться на волнах, сильно крениться, но все же держаться на поверхности. Нильс про себя молил Бога, чтобы нескончаемые удары волн стихли, не то судно пойдет ко дну. О передышке, однако, не приходилось и мечтать. Все это время и Нильс и остальные часами стояли у помп. Снова и снова нужно было под вой ветра и грохот волн поспешно чинить поврежденный такелаж и делать все возможное, чтобы хоть как-то противостоять свирепым ударам волн.

Время мчалось, не ведая счета, как в кошмарном сне.

Чтобы устоять на ногах, Ингеборг ухватилась за румпель. Ветер ударил в лицо, толкнул ее назад, облепил ноги мокрым платьем, и тут же на Ингеборг налетел огромный вал, отбросивший ее под навес, который ежеминутно содрогался от бивших в борт волн. Ингеборг оглохла от грохота воды, то и дело обрушивавшейся на палубу, и дрожала от холода.

Шаг за шагом пробираясь вперед, она увидела, как раскачивается в черной мгле мачта. Рей был опущен и прочно прикреплен к палубе, но кто мог сказать, как долго еще выдержат жестокую борьбу канаты и мачта? Огромные, как горы, темно-серые валы с лохматыми белыми гривами вздымались над бортом, с грохотом низвергались на палубу и разлетались тучами брызг. Корпус судна дрожал и стонал под их ударами. Страшные черные громады темнели и за левым, и за правым бортами. «Хернинг» уже не успевал уворачиваться — не позволял якорь. Клокочущие водопады все чаще обрушивались на палубу. В корпусе открылась течь.

Сквозь брызги и град Ингеборг удалось разглядеть на носу Эйджан и Тауно. Они казались двумя тенями в сумрачной мгле. По-видимому, брат и сестра о чем-то разговаривали. Как это удается им в немыслимом шуме? И вдруг Ингеборг в ужасе вскрикнула: Тауно смыло волной за борт.

«Да ведь он сын водяного! — Облегченно вздохнула она в ту же минуту. — Он не погибнет в море. Конечно, не погибнет! Сколько раз он мне рассказывал, что в морских глубинах царит вечный покой... Пресвятая Дева, не дай ему погибнуть!»

Эйджан направилась к корме. Она была совершенно голая, если не считать кожаного ремешка на волосах и пояса с подвешенным к нему кинжалом, но похоже холода не чувствовала. Ее мокрые рыжие волосы были единственным теплым пятном среди холодных серых тонов. Качка ничуть не смущала Эйджан, ее походка, как всегда, была уверенной и твердой, движения гибкими, как у пантеры.

— А, ты здесь, Ингеборг, — сказала Эйджан, подойдя и наклонившись к женщине, чтобы та могла ее слышать. — Я видела, как ты выбралась на палубу. Что, решила подышать свежим воздухом? Да только погода не подходящая, верно? — Эйджан приставила ладонь ко рту и повысила голос: — Посижу тут с тобой, хорошо? Сейчас моя вахта, но если случиться что-нибудь неожиданное, я и отсюда увижу, а то на носу проклятые волны так и лупят!

Ингеборг отпустила румпель, за который держалась, и, сложив ладони рупором, прокричала в ответ:

— Где Тауно? Куда уплыл Тауно?

На ясное лицо Эйджан набежала тень.

— К дельфинам! Просить их, чтобы поискали кого-нибудь, кто сумел бы нам помочь.

Ингеборг испугалась:

— Господи помилуй! Значит, совсем худо дело?

Эйджан кивнула.

— Берег близко, — объяснила она. — Мы с Тауно плавали тут вокруг и заметили, что море мелеет. Мы почувствовали, что оно бьется о берег где-то недалеко. И уловили эхо прибоя. Нет никаких признаков, что шторм скоро утихнет.

Ингеборг заглянула в серые глаза Эйджан.

— В конце концов, если корабль пойдет ко дну, Тауно не погибнет. — Она не заметила, что произнесла эти слова вслух.

Наверно, Эйджан о чем-то догадалась.

— Ах ты, бедняжка! — воскликнула она. — Как же тебе помочь? — Эйджан обняла Ингеборг, стараясь заслонить собой от резкого ветра.

Ингеборг почувствовала себя словно в материнских объятиях и крепче прижалась к теплой груди.

Говорить сразу стало проще.

— Не бойся, подруга моя, — сказала Эйджан. — Если возникнет угроза кораблекрушения, мы с Тауно возьмем тебя и Нильса на спины и отплывем с вами подальше от судна, чтобы вас не затянуло в водоворот. А затем доставим на берег, где вы будете вне опасности. Ну а потом... потом пускай вам помогают люди.

— Но если корабль потонет, то пропадет все наше золото!

Тут Ингеборг почувствовала, что Эйджан крепче обхватила ее плечи.

— Еще раз нанять корабль он ведь не сможет... — продолжала Ингеборг. — Все, ради чего он отправился в такое опасное дальнее плавание, ради чего рисковал жизнью, все это теперь погибнет? И он ведь может погибнуть! Эйджан, умоляю тебя, ни ты, ни он не должны из-за нас с Нильсом подвергать свою жизнь опасности!

Дочь Агнетты прижала к себе плачущую Ингеборг и, что-то тихо напевая, баюкала ее, пока та не уснула.

Вернувшись на корабль. Тауно сказал, что дельфины по его Просьбе поплыли на разведку. Оказывается, они от кого-то слышали, что где-то неподалеку обитает некое существо, которое, может быть, придет на помощь, если, конечно, удасться его разыскать. Ничего более определенного Тауно не сумел узнать, потому что он и дельфины с трудом понимали друг друга, объясняясь на разных языках. И не было никакой уверенности, что дельфины договорятся на своем языке с тем, кого они отправились разыскивать. Да еще захочет ли этот неизвестный вообще кому-то помогать?

Но не успел Тауно хорошенько обдумать все, как оборвался один из штагов, державших мачту. Конец пролетел в каком-то дюйме от лица Эйджан. Тауно бросился к штагу, словно на взбесившуюся гадину. Он хотел прикрепить его к мачте, и тут увидел, что мачта надломилась. Эйджан сказала брату, чтобы он оставил свою безумную затею: натягивать штаги при такой сильной качке опасно, Тауно может получить удар, который убьет его или, что еще хуже, изувечит. Пусть уж все остается как есть, потом они что-нибудь придумают.

Настала ночь — короткая белая ночь северного лета. Но сейчас вокруг был непроглядный мрак. И, казалось, так будет всегда.

Время тянулось бесконечно. Но вот на востоке забрезжил серый рассвет. Волны с неиссякающей яростью швыряли корабль; в какой-то момент свирепый вал едва не обрушил на его палубу потерпевшую крушение лодку. Море бесновалось еще неистовей, чем ночью, пенилось, бурлило, бушевало, кипящие водовороты кружились над отмелями, где затаились, подстерегая добычу, коварные подводные рифы. Шлюп снова и снова стремительно летел вниз с вершины волны, словно человек, получивший удар кузнечным молотом в висок.

Тауно и Эйджан всю ночь стояли на носовой надстройке и неотрывно вглядывались в море, надеясь заранее заметить опасные рифы и мели. Они стояли, обняв друг друга за плечи, чтобы хоть немного согреться и защититься от ветра: в борьбе со штормом даже невероятная выносливость детей Ванимена начинала иссякать. Чувствуя это, Тауно сказал, что не знает, хватит ли у него сил доплыть среди штормовых волн до берега, если придется нести на спине человека и нельзя будет, следовательно, ни нырять, ни тем более спуститься на дно, в спокойные воды.

— Скорее всего, до берега мы с ними не доплывем, — согласилась Эйджан, стараясь перекричать свист ветра и грохот волн. — Но если все-таки придется плыть, понесешь на себе Ингеборг, а я — Нильса.

Тауно удивился:

— Почему не наоборот? Нильс тяжелее!

— В воде это не играет роли, ты же знаешь. Если их ждет смерть, Ингеборг в последнюю минуту захочет быть с тобой, а Нильс — со мной.

Тауно ничего не ответил, и оба они сразу же забыли об этом разговоре, потому что в море вдруг показалась какая-то тень — какое-то живое существо, ныряя в волнах, приближалось к «Хернингу». Как только корабль накренился в его сторону, оно уцепилось за борт и тяжело повисло на поручнях. Это был большой серый тюлень. Брат и сестра удивленно смотрели на него, не понимая, чего ради животное забралось на судно, которое того и гляди пойдет ко дну. Впоследствии они вспомнили, что от тюленя шел какой-то странный, не тюлений запах, но в то время чутье их притупилось от страшной усталости, и они не придали значения тому, что от животного пахло чужаком.

Тут шлюп снова сильно накренился, на него обрушилась волна, и тюлень, как с горки, скатился с нее на палубу. «Хернинг» качало, сквозь обшивку корпуса сочилась вода. Тюлень вдруг поднялся на задние лапы... и обернулся человеком.

Немного сутулясь, он подошел почти вплотную к Тауно и Эйджан, которые в изумлении во все глаза смотрели на необычного гостя. Это был настоящий великан, на голову выше Тауно, могучий, широкоплечий увалень. У него были прямые и гладкие серебристо-седые волосы, такие же борода и шерсть, густо покрывавшая все его кряжистое белокожее тело. От него пахло рыбой. Лицо оборотня можно было бы счесть безобразным — кустистые брови, приплюснутый нос, широкий рот и тяжелый грубый подбородок — если бы не глаза. Опушенные густыми длинными ресницами, они были так прекрасны, что им позавидовала бы любая красавица; огромные, светло-карие, с большими зрачками, они сияли волшебным светом.

В первую секунду Тауно схватился было за нож. Но тут же решительно шагнул вперед и протянул незнакомцу руку.

— Добро пожаловать, если ты друг, — сказал он на языке народа Лири.

Пришелец заговорил. Голос у него был басовитый и лающий. Он ответил на языке людей:

— Дельфины просили плыть к вам. Сказали, тут есть женщина. Ты не мужчина, ты не женщина, вы не люди, чую по запаху. Но вы не просто водяные. Кто вы? — Говорил он на ломаном языке, похожем на датский. Плохо ли, хорошо ли, но понять его было можно. Когда-то, во времена викингов, норманны заселили острова у побережья Шотландии; большинство этих островов осталось под их властью, и местные жители, потомки викингов, сохранили язык предков — западное наречие норвежского, несмотря на то, что жили бок о бок с шотландцами, которые говорят на гэльском языке.

— Наш корабль терпит бедствие, — сказала Эйджан. — Ты можешь нам помочь?

Голос незнакомца без малейшего усилия перекрывал шум бури:

— Да, если захочу. Должен получить подарок, награду. Кто здесь еще есть?

Тауно открыл люк и громко позвал Нильса и Ингеборг, которые дремали в трюме. Испуганные, встревоженные, они быстро поднялись на палубу и, дрожа от холода, беспокойно огляделись по сторонам. При виде неизвестно откуда появившегося великана они замерли, затаив дыхание, и от страха невольно схватились за руки.

Взгляд оборотня небрежно скользнул по лицу Нильса и остановился на Ингеборг. Медленными, тяжелыми шагами он подошел к женщине. Нильс и Ингеборг едва держались на ногах из-за качки. Ингеборг побледнела, юноша весь сжался, когда волосатые пальцы с длинными, загнутыми как у хищного зверя когтями погладили Ингеборг по щеке. Оборотень ее желал...

Но он не был груб, скорей напротив: когтистые пальцы коснулись щеки женщины мягко и нежно; оборотень не отрываясь глядел на Ингеборг, и вдруг губы его задрожали. Он отвернулся и сказал, обращаясь к Тауно:

— Ладно. Помогу. Ради нее. Благодарите эту госпожу. Я не брошу ее в беде.

Хоо — так представился великан — рассказал им о себе. Он жил на острове Сул-Скерри, что лежит к западу от Оркнейских островов. Из его рода почти никого не осталось на свете, может быть, и вовсе никого, кроме самого Хоо, — на этот счет у него не было точных сведений. Скорее всего, его род и правда угас, потому что в племени Ванимена никто никогда не слыхал о существах, подобных Хоо.

Уже в глубокой древности люди возненавидели тюленей-оборотней и принялись истреблять их. Сам Хоо считал, что ненависть людей, очевидно, была вызвана тем, что его соплеменники, как и настоящие тюлени, их близкие родичи, воровали рыбу из сетей, расставленных людьми, причем воровали очень ловко и умело, ведь в отличие от тюленей они обладали человеческой хитростью и смекалкой. Впрочем, это были лишь догадки Хоо, достоверно он ничего не знал, потому что потерял всех близких, когда был еще несмышленым сосунком. У него сохранились лишь обрывочные и неясные воспоминания о матери и песнях, которые она ему пела. Однажды за ними погнались люди, приплывшие к острову, на лодках; они загнали мать на скалы и убили, а Хоо добежал до моря и спасся в его водах. Эти люди, кажется, поминали какого-то Одина, а, может, и не Одина — Хоо точно не помнил, все это было очень, очень давно.

Рассказ его был бессвязным и путаным, как рассказы большинства путешественников, многое повидавших в дальних странствиях.

Конечно, не сразу поведал Хоо свою историю, а позднее: тогда же было не до разговоров, требовалось спасать корабль. Прежде всего следовало остановить «Хернинг», который несло в сторону недалекого берега. Необходимо было натянуть штаги, укрепить треснувшую мачту — она могла упасть с минуты на минуту.

Хоо обладал поразительной физической силой. Тауно и Нильс работали, стоя на его могучих плечах. Усталые и измученные, без его помощи они наверняка не смогли бы поднять тяжелый рей с намокшими канатами, не сумели бы и достаточно туго натянуть шкоты. Если бы не Хоо, они вчетвером не откачали бы и воду из трюма.

Но еще больше, чем невиданная сила, поражало в Хоо то, что он великолепно знал морское дело. Он научил их командам, показал некоторые приемы управления кораблем. Он встал к румпелю, когда они увидели, что корабль несется прямо на скалы. И тогда истерзанный штормом неповоротливый шлюп вдруг ожил и покорился новому капитану. Хоо умело обходил одну опасную западню за другой. Судно не только не пошло ко дну, но даже наверстало упущенное во время шторма расстояние.

И шторм, словно поняв, что корабль ему не достанется, умчался прочь.

3

— Ну вот, теперь можно плыть дальше, — сказал Хоо густым лающим басом. — Но сперва будем латать посудину, чинить дыры. Не то старое корыто затонет на половине пути.

В трюме нашлась необходимая для починки пакля.

По-настоящему, следовало кренговать судно, но команда была слишком малочисленной, да и подойти к берегу они не решались. Тауно, Эйджан и Хоо работали под водой, заделывали пробоины, которые находились ниже ватерлинии. Конечно, полагалось бы коротенько просмолить все щели с наружной стороны, но это было невозможно. Ингеборг развела огонь в очаге, и теперь Нильса, заделывавшего пробоины выше ватерлинии, в любое время ждал котелок с горячей похлебкой.

Спустя несколько дней напряженной работы все было починено. Время от времени все-таки приходилось откачивать воду из трюма, повреждения были слишком значительны, но Хоо сказал, что теперь «Хернинг» выдержит плавание к берегам Дании.

Наконец-то команда Хоо могла вволю выспаться.

Наутро, когда все вышли на палубу, Хоо созвал совет.

Занимался безветренный погожий день; море было гладким как зеркало. В синем небе белели крылья чаек. Такими же ослепительно-белыми были мелкие облака. И воздух понемногу прогревался. Справа по борту, у самого горизонта, виднелась полоска суши — это была Ирландия.

Эйджан и Тауно растянулись на теплых досках палубы. Ингеборг, присоединившаяся к ним, тоже была голая — свою одежду она выстирала и разложила на палубе сушиться. Штаны и куртка Нильса также требовали стирки, но он обхватил себя руками, словно боялся расстаться с грязным тряпьем, и не сел на палубу, а остановился в некотором отдалении от остальных.

Огромный и неуклюжий великан Хоо устроился напротив четверки. Его могучие плечи высились на фоне светлого неба, точно гора. Немного помолчав, Хоо заговорил зычным лающим басом:

— Я думаю: мы быстро идем вокруг Шотландии, потом быстро идем в Северное море. Корабль придется чинить все время, через каждую милю пути. Лучше всего идти в Ирландское море, потом через Английский канал и дальше — мимо Фризских островов к берегам Дании. Путь долгий, но море спокойное. Вблизи берегов идти нельзя: мы не знаем, какие люди там живут. Вдруг плохие?

— Ты сумеешь вести корабль? — спросил Тауно. — В судоходстве никто из нас ничего толком не смыслит.

— Сумею, сумею, — ответил Хоо. — Есть одна опасность. Надо назначить вахтенного, впередсмотрящего. У английского короля есть моряки, которые хуже пиратов.

Эйджан подняла голову и внимательно поглядела на оборотня.

— Ты спас нас от кораблекрушения, ты готов отвести наше судно в гавань. Какую награду ты за это потребуешь?

Хоо ответил не сразу. Казалось, некоторое время он боролся с собой, потом, набрав полную грудь воздуха, проревел:

— Ингеборг!

— Что? — Ингеборг задрожала от ужаса, сжалась в комок и, перекрестившись, обхватила руками колени.

Оборотень шагнул к ней. Видно было, что и он дрожит.

— Если пойдешь со мной, поведу корабль, — волнуясь сказал Хоо. — Иначе — нет. Не обижу тебя, обещаю. Я так давно один...

Ингеборг испуганно поглядела на Тауно. Лицо его потемнело.

— Мы слишком многим обязаны тебе, Ингеборг, — сказал он. — Никто тебя не принуждает.

Наступило молчание. Ингеборг смотрела на Тауно.

Хоо вздохнул, плечи его поникли.

— Конечно, я урод, — пробормотал он. — Я остался бы с вами, но теперь, когда увидел Ингеборг... Не могу. Прощайте. Доберетесь домой и без меня. Прощайте. — Он подошел к релингам.

Ингеборг бросилась за ним.

— Постой, не уходи.

Хоо остановился, разинув рот от удивления.

Ингеборг обеими руками взяла его огромную лапищу.

— Прости, — голос Ингеборг дрожал, в глазах блестели слезы. — Понимаешь, это было так неожиданно... Конечно, Хоо...

Он громко захохотал и как перышко подхватил Ингеборг медвежьими ручищами. Она вскрикнула от боли и Хоо сразу же ее отпустил.

— Прости, я нечаянно, — жалобно попросил он. — Я буду бережно...

К ним подошел Нильс. Он был, бледен как полотно.

— Не смей, Ингеборг, это грех! И ты, и я, мы совершили уже столько тяжелейших прегрешений. Не бери еще и этот грех на душу.

Теперь уже захохотала Ингеборг.

— Брось-ка, — сказала она сквозь смех. — Забыл, что ли, кто я такая? Не впервой, ничего нового тут для меня нет. А может, и есть...

Эйджан подошла к Нильсу, обхватив за плечи, что-то шепнула ему на ухо. Нильс удивленно поглядел на нее.

Тауно тоже встал и подошел ближе. Пристально глядя в глаза Хоо и положив руку на рукоять кинжала, сказал:

— Ты непременно будешь обращаться с ней бережно.

Ночи становились все более долгими и темными; лето близилось к концу, но эта выдалась ясной. Звезд на небе было не счесть, и при их мерцании дети Ванимена видели вокруг так же хорошо, как при свете дня. Шлюп бежал по волнам, подгоняемый попутным ветром. Шелестели волны, бившие в корпус, шумела вода, разрезаемая носом корабля, поскрипывали блоки, подрагивали, чуть слышно звеня, канаты и тросы, — тихие звуки, терявшиеся в плеске моря. Но вдруг из-под навеса носовой надстройки раздался рев и хохот Хоо.

Хоо и Ингеборг вышли и остановились у релинга, глядя на море. Тауно в это время был у руля, Эйджан сидела в «вороньем гнезде», но двое на палубе их не замечали.

— Я благодарен тебе, девушка, — глухо сказал Хоо.

— Ты уже поблагодарил, там, — она кивнула в ту сторону, откуда они появились.

— Разве нельзя поблагодарить несколько раз?

— Незачем. Сделка есть сделка.

Хоо глядел не на Ингеборг, а в море, крепко сжав руками релинг.

— Значит, я тебе совсем не нравлюсь?

— Я не хотела тебя обидеть.

Дюйм за дюймом Ингеборг придвигала к нему свою руку, пока наконец не положила ладонь на его пальцы, обхватившие поручень.

— Ты наш спаситель. И знаешь, ты обошелся со мной гораздо лучше, чем многие люди, правда. Но мы с тобой разной породы. Я ведь смертная женщина. Какая же близость может быть между нами?

— Я видел, как ты смотришь на Тауно и...

Ингеборг поспешила его перебить:

— Почему бы вам не поладить с Эйджан? Она такая красавица, не то что я. Я самая обыкновенная женщина. Эйджан ведь, как и ты, из Волшебного мира. По-моему, ты ей нравишься. Только не подумай, Хоо, будто я о чем-то жалею.

— От меня противно пахнет, но к запаху можно привыкнуть, — с обидой пробормотал Хоо.

— Но почему именно я?

Хоо долго молчал, потом повернулся к Ингеборг.

— Потому что ты не морская фея, а настоящая женщина.

Она подняла голову и поглядела ему в глаза. Лицо ее посветлело.

— Но мой народ истребил твоих собратьев, — покаянно, как на исповеди, произнесла она.

— Это было давно, много лет, даже столетий назад. Теперь люди уже ничего не помнят о тех временах, и я не держу зла на людей. Я мирно и тихо живу около Сул-Скерри. Ветер, волны и чайки — вот мои друзья, больше у меня никого нет. Да еще ракушки и медузы — мои соседи. Мой покой нарушают лишь бури и акулы. Так проходит год за годом. Я доволен, но порой тоскливо бывает от одиночества. Ты меня понимаешь?

— Голые скалы, кругом только море да небо, просто небо, не Святые Небеса... Ах, Господи! — Ингеборг прижалась щекой к груди Хоо, и он с неловкой нежностью погладил ее по волосам. Сердце Ингеборг билось тяжелыми редкими ударами. Спустя несколько минут она спросила: — Но почему же ты не попытался найти кого-нибудь, чтобы не быть одному?

— Я искал. Когда-то в юности. Далеко от Сул-Скерри. Много удивительных вещей я тогда узнал... Но кого бы я ни встретил, никому я не был нужен. Они видели только, что я урод, видели лишь то, что снаружи, а в глубину никогда не заглядывали. Их не интересовало, что там, под внешней оболочкой.

Ингеборг подняла голову.

— Нет, не может быть, чтобы все в Волшебном мире были такими. Тауно... я хочу сказать, Тауно и Эйджан...

— Верно, они, пожалуй, не такие. Они желают добра своей маленькой сестре. И все-таки люди — они лучше. Как бы это объяснить... В людях есть какое-то тепло и еще... вот то, как ты меня любила. Наверно, оттого, что вы, люди, знаете, что смертны и однажды умрете. Наверно, поэтому вы лучше понимаете, что внешность обманчива. Или в вас есть искра вечности? Душа? Не знаю, не знаю... Но в иных людях, особенно в женщинах, я это чувствовал. Как огонь среди темной ночи. И в тебе, Ингеборг, он есть, этот огонь. Он сильный и яркий, и он меня согрел. В твоей жизни было столько несчастий, а ты считаешь себя счастливой, потому-то и умеешь так сильно любить.

— Я? Продажная девка? Нет, ты, видно, ошибаешься. Да что ты знаешь о людях?

— Знаю больше, чем ты думаешь, — серьезно ответил Хоо. — Когда-то, очень давно, я пришел к людям, и они меня не прогнали, несмотря на то, что лицом я не вышел и пахнет от меня скверно. Я ведь очень сильный и от работы не бегал. Я умею упорно трудиться, иначе разве научился бы языку людей и всем ухваткам моряков? Я подружился со многими людьми, некоторые женщины не отворачивались от меня, а иные — поверишь ли? — иные, правда, их было совсем немного, меня любили.

— Понимаю, почему любили. — Ингеборг вздохнула.

Хоо поморщился, как от внезапной боли.

— Любили, но замуж пойти не соглашались. Разве можно такому чудовищу предстать пред алтарем в церкви? Да и кончилось все это скоро. Дольше я прожил среди мужчин, когда плавал на корабле. А потом и от моряков ушел, потому что мои друзья старели, а я нет. Несколько десятков лет прожил один в шхерах, пока снова не набрался храбрости и не приплыл опять к людям. На этот раз я недолго с ними оставался, потому что ни одна женщина больше не захотела меня поцеловать.

— Хоо, только не подумай, что я хотела тебя обидеть! — Ингеборг приподнялась на носки и поцеловала его.

— Никогда я этого не забуду, моя милая. Я буду мечтать о тебе, и ветер будет петь мне о тебе песни. В звездные тихие ночи я всякий раз буду вспоминать нынешнюю ночь, до конца моих дней.

— Но ты будешь совсем один...

— Это даже к лучшему. — Хоо хотел успокоить Ингеборг. — Я ведь умру из-за женщины.

Ингеборг отступила на шаг.

— Что ты сказал?

— Да ничего, ничего, — он подпал голову. — Погляди, как ярко светит Большая Медведица.

— Говори, Хоо. — Ингеборг поежилась, как будто замерзла, хотя и была одета. — Прошу тебя, говори.

Хоо кусал губы и молчал.

— Знаешь, за последнее время, в этом плавании, я повидала уже столько всяких чудес, столько узнала волшебных тайн, что и подумать страшно. И если теперь мне придется...

Хоо вздохнул и покачал головой:

— Нет, нет, Ингеборг. Этого не случится, не бойся. Большую часть жизни я провел в размышлениях о глубочайших тайнах Творения и приобрел благодаря этому способность провидеть будущее.

— Что?

— Настанет день, когда смертная женщина родит мне сына. Люди захотят сжечь его заживо, так как будут думать, что мой сын — отродье дьявола. Тогда я заберу сына, и мы с ним уплывем. Женщина выйдет замуж за смертного, и ее муж убьет меня и сына.

— Нет!

Хоо скрестил на груди руки.

— Я не чувствую страха. Только сына жаль. Но к тому времени, когда все это случится, Волшебный мир будет уже лишь слабым мерцающим огоньком и вскоре навсегда погаснет. Поэтому я убежден, что моему сыну выпадет еще далеко не худший удел. Что до меня, то я стану морской водой.

Ингеборг тихо заплакала.

— У меня не может быть детей, — прошептала она.

Хоо кивнул.

— Я сразу понял, что ты — не та, от кого я погибну. Твоя судьба...

Он вдруг умолк и некоторое время стоял, не говоря ни слова, часто и тяжело дыша.

— Ты ведь устала, — произнес он затем. — Сколько тебе пришлось вытерпеть! Давай, я отнесу тебя и уложу спать.

Пробили склянки, вахтенным пора было сменяться. До рассвета оставалось уже недолго, но ночная тьма все еще не поредела.

На общем совете Тауно и Эйджан предложили, что они будут нести вахту в более опасное, темное время суток. Тогда же назначили и порядок вахт.

Тауно сменил сестру. Эйджан проворно спустилась из «вороньего гнезда», нырнула в люк и пробралась в трюм, где были спальные места.

Из люка, который остался открытым, падал слабый, но достаточно яркий для глаз Эйджан свет; если бы люк был закрыт, она нашла бы дорогу впотьмах, ощупью, чутьем и с помощью чувства пространства и направления, которым обладали все в племени ее отца.

Нильс и Ингеборг крепко спали, лежа бок о бок на соломенных тюфяках. Нильс лежал на спине, Ингеборг, как дитя, свернулась клубком и закрыла лицо рукой.

Эйджан присела рядом с юношей и погладила его по волосам.

— Проснись, соня! Настало наше время.

Нильс встрепенулся и открыл глаза. Прежде чем он успел вымолвить слово, Эйджан его поцеловала.

— Тише, — прошептала она. — Не мешай спать бедной женщине. Иди за мной.

Она взяла Нильса за руку и повела в темноте к трапу.

Они поднялись на палубу.

На западе мерцали звезды, на востоке плыл в небе двурогий месяц, облака вокруг него серебрились. Море блестело еще ярче, чем луна, чей холодный белый свет обливал плечи Эйджан. Посвежевший ветер пел в снастях, туго надувал парус. «Хернинг», мирно покачиваясь, бежал по волнам вперед.

— Эйджан, ты слишком красива, я боюсь ослепнуть от твоей красоты! — воскликнул Нильс.

— Тише, тише! — Эйджан быстро оглянулась. — Сюда, на нос.

И легко, словно танцуя, побежала вперед.

В закутке под носовой надстройкой был непроглядный мрак. Эйджан налетела на Нильса, точно шторм, осыпала поцелуями и ласками. Нильс пылал, как в огне, в висках у него стучала кровь.

— Долой дурацкие тряпки! — Эйджан нетерпеливо принялась расстегивать на нем одежду.

Потом они лежали отдыхая. Над морем уже занималась заря, и в сером утреннем свете Нильс мог любоваться своей подругой.

— Я люблю тебя, — сказал он, зарывшись лицом в ее душистые волосы. — Всей душой люблю.

— Молчи! Не забывай, что ты человек, — отрезала дочь Ванимена. — Ты мужчина, хоть и молод. И ты христианин.

— Да я об этом и думать забыл!

— Придется вспомнить.

Эйджан приподнялась на лотке и поглядела ему в глаза, потом медленно и мягко отняла руку от его груди.

— У тебя бессмертная душа, ты должен ее беречь. Судьба свела нас на этом корабле, но я совсем не хочу, чтобы ты, дорогой мой друг, погубил из-за меня свою душу.

Нильс вздрогнул, как от удара, и схватил Эйджан за плечи.

— Я не могу расстаться с тобой. И никогда не смогу. А ты? Ведь ты не покинешь меня, не бросишь? Скажи, что не бросишь!

Она целовала и ласкала Нильса, пока он не успокоился.

— Не будем думать о завтрашнем дне, Нильс. Ничего изменить все равно нельзя, только испортим сегодняшний день, который принадлежит нам. Все, чтоб больше никаких разговоров о любви. — Эйджан тихо рассмеялась. — Чистое честное удовольствие, и ничего кроме. А знаешь ли, ты отличный любовник!

— Я... я хочу, чтобы тебе было со мной хорошо.

— А я хочу, чтобы тебе было хорошо. У нас еще столько всего впереди! Будем разговаривать и петь песни, смотреть на море и на небо... Как добрые друзья. — Она снова засмеялась глуховатым воркующим смехом. — А сейчас у нас есть занятие получше, чем песни да беседы. О, да ты уже отдохнул! Нет, это просто чудо!

Тауно сидел в «вороньем гнезде» и слышал их возню и шепот. Он стиснул зубы и, сжав кулак, крепко ударил им по ладони, еще и еще раз.

Ветер почти все время был попутным. «Хернинг» мчался на юг как на крыльях. Они очень удачно прошли сравнительно узкий Северный пролив, разделяющий Англию и Северную Ирландию. Как только шлюп приблизился к входу в пролив, Хоо оделся в человеческую одежду и, стоя на носовой надстройке, перекликался со встречными судами. Они с Нильсом предварительно обсудили плавание через пролив и решили, что отвечать лучше всего на английском языке. Все обошлось благополучно, поскольку с других судов еще издали видели, что «Хернинг» — не военный и не пиратский корабль. Лишь однажды им пришлось стать на якорь и дожидаться в темноте, пока мимо не прошло судно под флагом Английского королевства. Еще днем Хоо обернулся тюленем и, подплыв к этому кораблю, хорошо его разглядел. Капитан английского корабля мог задержать «Хернинг», если бы заподозрил, что на его борту находятся контрабандисты или шпионы.

Однажды на закате дня, когда уже настали сумерки, Тауно, плававший в море, поднялся на борт «Хернинга» по спущенному в воду веревочному трапу и бросил на палубу великолепного крупного лосося.

— Ого! Дашь кусочек? — пророкотал глухой бас Хоо из темного закута под кормовой надстройкой.

Тауно кивнул в ответ и потащил рыбину на корму. Здесь горел фонарь, который зажгли для освещения компаса — магнитной стрелки, укрепленной на куске пробки, который плавал в сосуде с водой. В призрачном бледном свете великан Хоо меньше, чем днем, походил на человека. Он вонзил зубы в сырую рыбину и стал жадно есть, заглатывая большие куски. Тауно и Эйджан, как и он, не понимали, зачем нужно варить или жарить рыбу, когда можно есть ее сырой.

Ингеборг возилась в камбузе только для Нильса и себя. Однако сейчас даже Тауно почувствовал отвращение и не сразу смог его подавить. От Хоо это не укрылось.

— В чем дело?

Тауно пожал плечами.

— Ни в чем.

— Э, нет. Ты что-то имеешь против меня. Выкладывай все начистоту. Нам нельзя таить злобу друг на друга.

— Какая еще злоба, что ты выдумал? — Голос Тауно звучал, однако же, раздраженно. — Если ты так уж хочешь, пожалуйста, скажу: у нас в Лири было принято более прилично вести себя за едой.

Хоо с минуту глядел на Тауно, прежде чем ответил, тщательно взвешивая каждое слово:

— Ты будешь мучиться, пока не избавишься от какой-то занозы, которая засела у тебя в мозгу. Выкладывай, парень, что с тобой происходит.

— Да ничего, говорят тебе, ничего! — Тауно повернулся, чтобы уйти.

— Погоди, — окликнул оборотень. — Может, надо найти и тебе пару? Мы-то с Нильсом нашли... По-моему, Ингеборг тебе не откажет. Будь уверен, меня ты этим ничуть не обидишь.

— Ты что, вообразил, что она... — Тауно вдруг осекся и теперь уже решительно пошел прочь.

Сумерки сгущались. Какая-то тень соскользнула вниз по мачте и с глухим стуком прыгнула на палубу. Тауно подошел ближе. Нильс — это был он — не сразу его разглядел, тогда как Тауно, видевший в темноте не хуже, чем днем, с первого взгляда заметил, что юноша смущен.

— Что ты там делал?

— Я... Я... Видишь ли, Эйджан сейчас там, в «гнезде». — Голос плохо слушался Нильса. — Мы с ней разговаривали, но потом она сказала, чтобы я уходил, ведь я все равно в темноте ничего не вижу и толку от меня нет...

Тауно кивнул.

— Ну да, понимаю. Ты пользуешься любым предлогом, чтобы побыть с нею вдвоем.

Он отвернулся и шагнул от Нильса, но тот схватил его за руку.

— Господин... Тауно... Выслушай меня, пожалуйста, прошу тебя!

Принц Лири остановился. Несколько секунд прошло в молчании.

— Говори.

— Ты стал далеким, холодным. И со мной, и со всеми, как мне кажется, но со мной особенно. За что? Разве я чем-то тебя обидел? Тауно, поверь, больше всего на свете я не хотел бы нанести тебе обиду.

— С какой стати ты возомнил, что можешь нанести мне обиду — ты, человек, житель суши?

— Твоя сестра и я, мы...

— Ха! Она свободна. Я не настолько глуп, чтобы ее осуждать.

Между Тауно и Нильсом, разделяя их, лежала полоса лунного света. Нильс шагнул вперед, и теперь луна ярко осветила его лицо.

— Я ее люблю, — сказал юноша.

— Вот как? По-моему, ты что-то путаешь. У нас ведь нет души. Ни у нее, ни у меня. Забыл?

— Не может этого быть! Она такая чудесная, такая чудесная... Я хочу на ней жениться. Она станет моей женой, если не перед людьми, то перед Господом. Я буду ее беречь, заботиться о ней до самой моей смерти. Тауно, я буду твоей сестре хорошим мужем. Обещаю тебе должным образом обеспечить и ее, и наших детей, когда они появятся. Я уже все обдумал, я знаю, как поместить мою долю золота в выгодное дело. Ты поговоришь с нею, Тауно? Она мне и слова сказать не дает. Как только начну говорить о женитьбе, так сразу велит перестать. Но тебя она послушается. Поговори, Тауно, ради меня, а может быть, ради нее самой. Ее ведь можно спасти...

Лепет Нильса вдруг оборвался — Тауно схватил его. за плечи и с силой встряхнул, так что у того даже зубы стукнули.

— Уймись. Ни слова больше, не то я тебя изобью. Наслаждайся, пока она позволяет, этой ерундой. Ерунда и пустяки — вот что это для нее, ясно? В ее жизни такое бывало десятки раз. Игра и не больше того. Будь доволен, что ей пришло в голову с тобой позабавиться, и не смей докучать нам своим нытьем. Ты понял?

— Понял. Прости меня, извини...

Нильс заплакал и бессильно поник, опустившись на палубу.

Принц Лири еще несколько минут стоял над ним, но взор его блуждал где-то вдалеке. Он стоял неподвижно, лишь ветер трепал пряди его волос.

Вдруг губы Тауно дрогнули, как будто он хотел что-то сказать. Но он промолчал. Наконец, решение было принято.

— Поднимайся в «воронье гнездо», Нильс, и сиди там, пока я не разрешу тебе спуститься, — приказал Тауно.

Затем он быстро сбежал в трюм, не позаботившись о том, что при открытом люке на палубе слышно все, что происходит внизу.

Тауно бросился к Ингеборг.

Со стороны Ирландии наползли дождевые облака. Мелкий дождь окрасил все вокруг в сизый цвет. Шепот его был громче, чем плеск волн, которые он испещрил мелкой рябью. В холодном тумане казалось, что кругом было не море, а бескрайние зеленые поля и луга.

Тауно и Эйджан поплыли на разведку. Вскоре корабль скрылся в тумане, а брат с сестрой впервые за долгое время остались наедине.

Они быстро обследовали участок пути, который кораблю предстояло пройти до вечера. Теперь можно было спокойно обо всем поговорить.

— Ты жестоко обошелся с Нильсом, — сказала Эйджан.

Ее брат с силой ударил руками по воде, подняв тучу брызг.

— Ты слышала, о чем мы говорили?!

— Конечно.

— И что же ты потом ему сказала?

— Сказала, что ты в плохом настроении. Сказала, чтобы он не принимал все это слишком близко к сердцу. Он очень расстроился. Будь с ним помягче, брат. Он готов поклоняться тебе, как божеству.

— Он безумно в тебя влюблен. Глупец, мальчишка!

— Ничего удивительного. Я у него первая. Понимаешь, первая. — Эйджан улыбнулась. — Но он уже всему у меня научился. Когда мы расстанемся, пусть не раз еще порадуется — там, в той жизни.

Тауно нахмурился.

— Надеюсь, он не будет грустить до тебе так сильно, что лишится рассудка. Нильс, Ингеборг... С кем-то еще из людей придется нам иметь дело ради спасения Ирии? Боюсь, нам с тобой вряд ли удастся обойтись без помощи датчан.

— Да, мы с Нильсом и об этом говорили. — Эйджан как-будто что-то вспомнила и смутилась. — В конце концов, он образумился и согласился, что надо быть очень осмотрительным — ведь ему, неопытному моряку, придется вести свой корабль среди неумолимых законов, которым подчинена его судьба. Знаешь, я не теряю надежды, — проговорила, Эйджан более серьезным тоном, — потому что он умен и глубоко чувствует, он не скользит по поверхности вещей, а добирается до глубинной их сути. — Она помолчала и тихо добавила: — Может быть, именно поэтому ему так мучительна мысль о том, что нам придется расстаться. Не беда, что он неопытен, с ним же будет Ингеборг, а она всегда сумеет придумать что-нибудь дельное, да и немало разных людей за свою жизнь узнала, уж это точно. — Эйджан приободрилась и даже повеселела.

— У нее сильная натура, — бесстрастно заметил Тауно.

Эйджан повернулась набок, чтобы видеть лицо брата.

— А я думала, ты ею восхищаешься.

Тауно кивнул.

— Да, она мне нравится.

— А уж она-то... Я ведь все слышала, когда сидела в «вороньем гнезде». Люк был открыт, и все было слышно. Как она обрадовалась, когда ты ее разбудил! — Эйджан вздохнула и немного помолчала, прежде чем продолжить. — На другой день мы с ней поговорили наедине. Такой, знаешь ли, чисто женский разговор, она все недоумевала, зачем это нужно — плыть невесть куда на поиски своего народа, когда за наше золото можно купить хороший земельный участок где-нибудь недалеко от Элса и жить себе припеваючи. Я сказала, что мы не останемся в Дании, и тут она странно так отвела глаза и стала смотреть куда-то мимо меня, в сторону. Но потом как ни в чем не бывало принялась болтать о том о сем. Да только я-то видела, как у нее руки трясутся... Верно, и в самом деле опасно людям с нами водиться, не для них Волшебный мир.

— И нам не на пользу дружба с людьми, — сказал Тауно.

— Да. Бедная Ингеборг. Но ведь невозможно нам двоим жить в Дании, где нет никого больше из нашего рода. Если не разыщем отца, то надо будет поискать какой-нибудь родственный нам народ, просить у них приюта. Уж и достанется нам! Ведь, может быть, полсвета обшарить придется.

— Вполне возможно.

Они поглядели друг на друга. Тауно побледнел, Эйджан вспыхнула. Внезапно он нырнул и не показывался на поверхности более часа.

«Хернинг» обогнул Уэльс, затем Корнуэлл, вышел в Английский канал и взял курс на восток, к берегам Дании.

4

Корабль Ванимена, медленно продвигаясь на север, преодолел уже более половины пути вдоль побережья Далмации, и тут его выследили работорговцы.

Вначале никто, даже сам Ванимен, не заподозрил ничего плохого. Во время плавания от Геркулесовых столбов до Адриатики они часто встречали корабли и рыбачьи лодки, чему Ванимен не удивлялся: жители многолюдных городов Средиземноморья с древнейших времени занимались мореплаванием и хорошо изучили здешние воды. Из осторожности Ванимен вел свой корабль вдали от берегов, поскольку в открытом море вероятность остаться незамеченными была больше. На всякий случай он приказал подданным по утрам одеваться и весь день до прихода темноты не снимать матросскую одежду, которую они нашли на корабле в достаточном количестве. Ванимен запретил им также плавать в море в дневные часы.

Их корабль, построенный северянами, совершенно не похож на средиземноморские суда, размышлял Ванимен, он может привлечь внимание, что было бы крайне нежелательно. А кто-нибудь, пожалуй, даже захочет оказать им помощь, ибо во время шторма корабль был сильно поврежден, что сразу бросалось в глаза.

Если приближалось какое-нибудь судно, Ванимен жестами или на латинском языке отвечал, что помощь не требуется, до их гавани, дескать, уже недалеко. Пока все сходило гладко, хотя для Ванимена оставалось неясным, то ли хитрость удавалась благодаря латыни, близкородственным языкам, на которых говорили народы Средиземноморья, то ли потому, что капитаны, в сущности, равнодушно смотрели на странный потрепанный корабль с шайкой подозрительных личностей на борту. Детям и женщинам Ванимен намеренно велел не прятаться, а сидеть на палубе, чтобы на встречных судах видели, что перед ними не пиратский корабль.

Пока что ни пиратов, ни военных кораблей они не повстречали.

Если нападут пираты, они захватят покинутое судно: все из племени Лири скроются в море. Но лишиться корабля было бы несчастьем. Разбитый, истерзанный, неповоротливый и медлительный, с полным трюмом воды, которую непрерывно приходилось откачивать, он все же был их убежищем и домом в этом замкнутом тесном море, где все прибрежные земли поделили между собой христиане и приверженцы ислама, где из огромного множества обитателей Волшебного мира не уцелел ни один.

Днем и ночью Ванимен вел свой корабль все дальше и дальше. В штиль, если поблизости не было судов, и после захода солнца подданные короля тянули корабль на буксирах. И тогда он бежал быстрее, чем под парусом, никакая команда матросов-людей не смогла бы заставить эту развалину двигаться с подобной скоростью.

И все-таки прошло несколько недель, прежде чем они достигли спокойных вод Адриатики.

Здесь не было волнения, которое могло затруднить охоту и ловлю рыбы, и все на корабле взбодрились, повеселели, всем не терпелось скорее достичь цели.

Но именно теперь они продвигались вперед очень медленно и осторожно, потому что корабль шел совсем близко от восточного побережья Адриатики: нужно было держаться на таком расстоянии, чтобы пловцы могли в течение короткого времени доплыть до суши и разведать местность; подобным образом действуют военные и морские патрули, когда высылают лазутчиков на берег. Однако, хотя дело шло медленно, настроение у всех заметно улучшилось, и снова зазвучали над морем песни морского народа.

Берега радовали глаз зеленью равнин и лесистых горных склонов, море изобиловало рыбой.

Ванимен решил не оставлять корабль и плыть на нем дальше на север, пока они не найдут самое безопасное место. Если же им почему-либо вдруг придется бросить судно, это уже не будет большим несчастьем. Так он думал.

Вскоре выяснилось, что волшебство все еще было живо здесь, на берегах и в горах, которые вздымались вдали на востоке.

Как только Ванимен выплыл на берег, он сразу ощутил незримое присутствие магических сил, пронизывающих каждый его нерв. То были силы, которых он ни разу не почувствовал за все время плавания по Средиземному морю — тогда повсюду была лишь бесплодная пустота. Но здешние силы волшебства были новыми, и они не исчезли в страхе перед пришельцами. наоборот — грозно надвинулись и сгустились.

Ванимен отступил. И все же они были ему сродни, и родство было таким, какого никогда у наго не могло быть с Агнеттой... Когда-то она поняла это и ушла от него...

Из других мест на побережье Адриатики волшебство было изгнано.

Ванимен собрал воедино все известные ему заклинания, с помощью которых постигают прошлое, и благодаря им узнал, что изгнание нечистой силы произошло в основном в недавние годы. По-видимому, здешние люди обрели какую-то новую веру или, скорее, новое течение, направление старой веры. Насколько мог установить Ванимен, никакого другого символа, кроме креста, они не имели, но всего важнее было то, что эта новая секта с презрением отвергала наивность и простодушие, которые были свойственны раннему христианству.

Нет, здешний берег не для племени Лири! Слишком много здесь возделанных земель, слишком многочисленны шумные и людные города. Уже одно их соседство может накликать беду на морской народ.

Что ж, надо плыть дальше на север, как советовали дельфины.

Теперь все чаще на их пути встречались острова и крохотные островки, которым не было числа, — да, все так, про острова дельфины тоже упоминали. Но главное, — Ванимен чувствовал, что здесь никогда не провозглашались проклятия христианских священников. Христианская церковь ведет войну против всего, что придает жизни вкус, что есть сама радость жизни, ибо, в конечном счете, размышлял Ванимен, именно радость жизни несли людям обитатели Волшебного мира, конечно, только радость, пусть даже не всегда безвредную для бессмертной души христиан, прекрасную радость бытия... О да, несомненно: христианство еще не добралось до этих отдаленных земель. Где-то здесь цель морского народа, где-то здесь должно быть то место, которое виделось ему в мечтах как Новый Лири.

Корабль доживал последние дни. Скоро уже помпы перестанут справляться — в трюм поступает слишком много воды. С каждым часом судно все глубже погружается в воду, теряя остойчивость; управлять им становится все труднее. Скоро оно окончательно выйдет из строя. Не беда — если судно затонет, они уже не пропадут, можно обследовать эти прибрежные воды и без корабля...

Все его надежды рухнули, когда корабль был обнаружен работорговцами.

В этот день рыбачьи и торговые суда не вышли из гаваней. С запада налетали шквалы, ветер крепчал, вздымая белопенные волны, мчал по небу темные тучи. Хлынул дождь.

Ванимен попытался подвести корабль ближе к берегу и встать с подветренной стороны, но вскоре убедился, что это невозможно. Впереди, на расстоянии нескольких миль, он различил очертания острова, который был отделен от материка узким проливом. Ванимен рассчитал, что корабль может войти в пролив, где он будет в относительной безопасности. На берегу виднелись крыши домов — то был плохой знак: на острове живут люди. Но ничего другого морскому народу не оставалось. К тому же домов было совсем немного.

Ванимен поднялся на кормовую надстройку; отсюда он видел хорошо все, что происходило в море и на корабле, и мог командовать своими матросами, которые за время плавания приобрели некоторую сноровку. Все они были нагишом, поскольку одежда стесняла движения, и стояли в ожидании, готовые по первому слову капитана броситься выполнять команду.

Намного больше, чем матросов, было на корабле детей и женщин. Всем им Ванимен велел находиться в море, потому что на палубе они только мешали команде. Кое-кто послушался, но матери с малышами на руках не решились покинуть корабль из страха потерять детей в незнакомых водах, где они не знали ни течений, ни скал, ни островов.

Пока матросы Ванимена готовились к схватке со штормом, на горизонте в сумрачной серой мгле показался корабль. Это была длинная стройная галера, выкрашенная в черный и красный цвета. Парус был убран, судно шло на веслах, скользя по волнам, точно длинноногий паук, бегущий по паутине. Над белыми гребнями волн сверкала позолотой резная деревянная фигура, украшавшая нос галеры, — крылатый лев. Разглядев ее, Ванимен понял, что корабль принадлежит Венеции. Судя по всему, он направлялся домой. Ванимен вдруг удивился: на борту галеры, по-видимому, не было груза, однако на палубе он явственно увидел вооруженных людей. Военная охрана? Нет, не похожи эти люди на воинов, слишком дородные, раскормленные.

Усилием воли он заставил себя отвлечься — сейчас было не до странной галеры, речь шла о спасении собственного корабля, для чего требовались вся его мудрость и опыт, а кроме того, врожденное чувство стихии, благодаря которому Ванимен знал, что необходимо предпринимать в том или ином случае. Все последующие часы он почти не уделял внимания галере.

Первой беду почуяла Миива. Она стояла на носу, несла вахту впередсмотрящего. Прибежав на корму, она положила руку Ванимену на плечо и прокричала:

— Смотри, они изменили курс! Они идут нам навстречу!

Ванимен обернулся и увидел, что Миива права.

— Именно сейчас, когда все голые, когда невозможно скрыть, что мы не люди! — воскликнул Ванимен. Затем он несколько мгновений стоял молча — казалось, боролся с чем-то, что было сильнее порывов ветра и качки. Приняв решение, король Лири сказал: — Если мы сейчас начнем поспешно одеваться, то людям это, наверное, покажется очень странным. Лучше уж останемся как есть. Может быть, они подумают, что нам просто нравится ходить раздетыми, не стесняя себя неудобной одеждой. Мы ведь видели голых матросов, помнишь, когда шли сюда из Атлантики через проливы? Мне кажется, капитан галеры просто хочет узнать, кто мы такие. Но чтобы понять, что мы не принадлежим к человеческому роду, они должны вплотную подойти к нашему кораблю. В шторм это слишком опасно. Волосы у всех наших намокли — не видно, какого они цвета. Пойди, Миива, скажи матросам, чтобы не мешкали и не отвлекались от работы.

Выполнив поручение, Миива вернулась на корму. Галера была прямо по ветру, и Ванимен чутко принюхивался, стараясь уловить доносившиеся с нее запахи.

— Фу! — сказал он. — Ты чуешь? Отвратительная вонь. Пахнет грязью, потом и... Никакого сомнения, пахнет несчастьем. Что же там за мерзость, на этой галере?

Миива прищурилась.

— Я вижу людей в железных доспехах, вижу оружие. О, смотри, кто эти несчастные в грязных лохмотьях? Они сгрудились у мачты, им тесно, неудобно...

Это выяснилось, когда галера подошла ближе. Чернокожие, с необычными грубыми чертами лица, мужчины, женщины, дети были в ручных и ножных кандалах. Кто стоял, кто сидел на палубе, кое-как устроившись и согревая друг друга — все они тряслись от холода. А вокруг стояла ощетинившаяся копьями охрана.

Ванимена охватило предчувствие беды.

— Кажется, я знаю, кто эти люди. Это рабы.

— Как ты сказал? — Миива еще никогда не слышала этого слова, которое Ванимен произнес на языке людей. Морской народ не ведал рабства, и потому у племени Лири не было понятия для обозначения такого явления.

— Рабы. Люди, взятые в плен другими людьми. Их продают и покупают за деньги и заставляют выполнять самую тяжелую и грязную работу наравне с домашним скотом. Помнишь, ты видела на берегу лошадей и волов, которых впрягают в плуги и телеги? О том, что люди поступают так с себе подобными, я слышал от них самих. Теперь все ясно. Галера возвращается в Венецию из плавания в южные страны, где венецианцы охотились на людей.

Ванимен плюнул, сожалея, что не может плюнуть против ветра, в сторону галеры.

— Неужели это правда? — ужаснулась Миива.

— Правда.

— Но как же так? И Создавший Звезды благосклонно взирает на то, что творится в мире?

— Я вот чего не понимаю... Подожди-ка! Они подают нам знаки.

Из-за сильного ветра перекликаться можно было лишь с трудом, о том же, чтобы по-настоящему разговаривать, и думать не приходилось. Кроме того, возникли сложности из-за незнания языка.

Высокий худой человек с гладко выбритым лицом, в железных доспехах и шлеме с перьями внимательно разглядывал Ванимена. От этого взгляда у подводного короля по спине пробежал озноб. Но, наконец, галера повернула назад, и Ванимен облегченно вздохнул.

Однако теперь гибель грозила им с другой стороны — корабль несло прямо к острову, на прибрежные скалы, где бушевал прибой.

Забыв на время обо всем прочем, Ванимен старался направить судно в тихие воды пролива.

— По местам стоять! Право руля! Круче к ветру!

Вдруг корпус корабля вздрогнул от мощного удара.

Неужели напоролся килем на скалы?

Судно застыло.

Что это значит? Сломан руль?

Непостижимо — корабль встал намертво.

Ванимен огляделся. Они находились в узком проливе, волнение здесь почти не ощущалось. Скалистые берега слева и справа отвесно поднимались вверх; над морем завывала буря, но в проливе лишь редкие удары волн достигали корабля. Злобные шквалы и дождь хлестали и здесь, однако шторм был уже не опасен. Да и ветер теперь не налетал с такой сокрушительной силой, как в открытом море.

Правый, материковый, берег порос лесом, лишь у самой воды тянулась чистая полоса песка. Деревья и кусты почти полностью скрывали строения, которые, должно быть, находились на острове. Ни людей, ни собак или каких-то других домашних животных не было видно. Не появлялись также лодки и корабли — к немалому удивлению Ванимена, который в мыслях уже составил план действий на случай нападения с острова.

Призвав на помощь волшебство, Ванимен весь превратился в зрение, обоняние и слух. Он обнаружил, что соленость воды в проливе очень низкая: очевидно, где-то немного севернее в море впадала река. Дельта реки — вот то, что они ищут, вот оно, пристанище, место, где будет Новый Лири.

Ванимен видел в воде частицы сора, комочки смолы. Должно быть, их несет из реки, где люди строят корабли. Рельеф берегов скрывал верфи и гавани от глаз Ванимена, но вместе с тем скрывал и корабль от глаз людей.

Ванимен отчетливо чувствовал, что буря улетит еще до ночи. Тогда можно будет как следует изучить побережье, а пока... Он откинулся назад и прислонился к кормовому ограждению. Здесь так тихо и спокойно! Можно немного вздремнуть. Едва он успел подумать, что можно наконец закрыть глаза, как тут же сон накатил на него, словно мощная морская волна.

Ванимен очнулся от громкого крика Миивы: из-за отвесной скалы показалась галера. Вспененная веслами вода бурлила, как под штормовым ветром. Галера подошла к кораблю, прежде чем подданные Ванимена успели подняться из трюма на палубу. И тут у короля племени Лири снова мелькнула мысль, не дававшая ему покоя: он командует судном, матрос которого, убитый им, проклял его перед смертью.

На корабль полетели абордажные крючья. За ними протянулся трап, и на палубу хлынули венецианцы. Все они были в доспехах, все — вооружены. Прежде, чем напасть на корабль Ванимена, они загнали чернокожих пленников в трюм. Теперь отправились за еще одной партией живого товара.

Внезапно столкнувшись лицом к лицу со странными, диковинными созданиями, у которых оказались синие и зеленые волосы и перепончатые лапы вместо ног, многие нападающие дрогнули, на миг остановились; потом бросились назад, вопя от ужаса и крестясь. Более храбрые подняли мечи и с яростным криком погнали трусов вперед. Предводитель венецианцев сорвал с шеи крест и, подняв его над головой, повел воинов в наступление. При виде креста они воспрянули духом. Добычу можно было взять голыми руками. Почти никто на разбитом корабле не имел оружия, к тому же в основном там были женщины и дети.

Предводитель громко командовал, нападающие развернулись и двинулись строем, тесня морской народ к корме, чтобы там окружить и захватить свою добычу. Они шли с копьями наперевес, с поднятыми мечами, в железных доспехах и шлемах — никакая сила не могла бы им противостоять.

Народ Лири совершенно не умел воевать. Те, кто был на палубе, в страхе пятились к корме; те, кто не успел подняться на палубу, забились в дальние углы трюма.

Плававшие в море поспешили к кораблю.

— Назад! — крикнул Ванимен, увидев, что они карабкаются по спущенным в воду веревочным трапам. — Назад! Здесь смерть! Или то, что хуже смерти!

Проще всего было бы прыгнуть в море и уплыть. Ванимен заметил, что один из его подданных так и сделал. Но что будет с теми, кто ищет спасения в трюме? Враги уже окружили люки.

Сам Ванимен без колебаний предпочел бы гибель в бою от удара копьем, если бы пришлось выбирать между рабством и смертью. Быть закованным в цепи, стоять на зловонном и грязном невольничьем рынке... Униженно умолять о пощаде... Такова жизнь раба. А еще станут показывать его в балаганах на ярмарке... Когда-то Ванимен видел на берегу медведя, которого водили на цепи, продетой через кольцо в носу. Медведь ходил на задних лапах, плясал и кланялся под громкий хохот зевак... Неужели подданные подводною короля, доверившие ему свою жизнь, не имеют права на свободу? Они могут потерять друг друга в коре. Женщин слишком мало, род Лири некому будет продолжить.

Он — их вождь.

— Вперед! — громовым голосом вскричал Ванимен и бросился на врагов. Палуба задрожала под его мощной поступью.

Трезубец остался в каюте, оружием Ванимена были только невиданной силы мускулы. Кто-то из венецианцев ударил его копьем, он схватился за древко и вырвал у врага оружие; круто развернувшись, очистил от нападавших пространство вокруг и размозжил череп ближайшему венецианцу. С гневными криками наносил Ванимен удар за ударом, вновь и вновь бил копьем в гущу врагов, как вдруг один из них бросился на него сзади и занес боевой топор над головой короля.

Но вовремя подоспела Миива с кинжалом в руке. Ударив венецианца кулаком в челюсть, она вонзила клинок ему в горло.

Матросы, верная команда Ванимена, тоже бросилась выручать своего властелина. Против острой стали у них была только физическая сила, пусть и необычайная, но никто из племени Лири себя не щадил. Вскоре им удалось очистить от врагов часть палубы.

Ванимен крикнул, чтобы женщины и дети прыгали в воду. Теперь он возглавлял маленький отряд мужчин.

На галере арбалетчики заряжали арбалеты.

Эту битву Ванимен мог бы выиграть, если бы его подданные знали, что такое война. Но у них, в отличие от людей, не было ни опыта, ни сноровки в битвах, ни знания военного искусства. Никогда еще им не приходилось сражаться с людьми.

Ванимен не должен был отдавать приказа пловцам, чтобы те держались поблизости от корабля. Он понял свою ошибку, когда, просвистев над его плечом, в воду полетела первая стрела. Он крикнул тем, кто был в море, чтобы они плыли прочь от корабля, но в шуме битвы его подданные не расслышали приказа и в смятении продолжали кружить возле судна. Арбалетчики заметили это и поразили нескольких пловцов.

Уже были убиты двое или трое из отряда Ванимена. Венецианцы наступали строем, умело атаковали и отражали нападения. Палуба была залита кровью, враги убивали и ранили детей, женщин, подростков, которые выбегали из трюма и искали спасения в море.

Отряд Ванимена был разбит, погибли все, кроме короля.

Глаза Ванимена застилал туман, враги теснили его со всех сторон, взяв в кольцо, которое постепенно сжималось. Рядом отчаянно, как взбесившаяся пантера, дралась Миива. В конце концов им удалось пробиться к борту корабля. Ванимен и Миива бросились в море.

Родная стихия раскрыла материнские объятия королю Лири, и он опустился в невозмутимо-спокойные зеленые глубины. К нему устремились друзья, подданные. На корабле не осталось никого из живых, лишь тела убитых лежали на палубе. Ванимен спас свой народ от рабства, теперь он был спокоен и мог наконец отдохнуть...

Нет, все еще нет. Король получил глубокие раны, из них сочилась темная, горькая на вкус кровь. Нужно было выйти на берег: в море остановить ее невозможно. На суше он залечит раны или умрет, присоединится к убитым в бою. Сквозь пелену, застилавшую глаза, Ванимен с трудом различал детей и женщин своего племени. Все они жестоко страдали от ран.

— За мной! — то ли вслух, то ли мысленно — он и сам не знал — приказал Ванимен.

Они доплыли до берега, вышли на сушу и понуро побрели прочь от родного моря.

Венецианцы были глубоко потрясены столкновением с необычайными и, по-видимому, сверхъестественными существами. Они вернулись на галеру и в течение нескольких часов не осмеливались приблизиться к разбитому кораблю. Никто из них не сомневался, что все, кто бросился за борт, захлебнулись и теперь лежат на дне, среди тины и водорослей.

И снова полное непонимание того, что такое война, обернулось жестоким злосчастьем для народа Лири. Как только сражение закончилось, подданные Ванимена вернулись в море, на берегу остались лишь тяжело раненные. Ванимен отпустил бы их поплавать, — так они рассудили. Но король лежал в тяжком забытьи, и некому, кроме него, было взять бразды правления. Оставшиеся на берегу робко и тихо переговаривались, бессильно лежа на земле, и не смели что-либо предпринять.

Работорговцы наблюдали за ними с галеры. Спустя некоторое время решение было принято: хотя эти твари и волшебные, и сверхъестественные, однако же победить их оказалось возможным. Если удастся их изловить, то на невольничьем рынке они пойдут по гораздо более высокой цене, чем обычные чернокожие рабы, сарацины или черкесы.

Капитан галеры был не робкого десятка. Он объявил солдатам о своем решении и отдал приказ.

Осторожно, как бы крадучись, галера подошла к берегу. Морской народ в ужасе побежал к морю, но был отброшен выстрелами из арбалетов. Двое или трое остались неподвижно лежать на прибрежном песке. Если бы у племени Лири был опытный командир, он сумел бы провести его к морю безопасным путем, между скалами. Но Ванимен по-прежнему был не в силах преодолеть напавшую на него сонную одурь. Проплыть он не мог бы сейчас и ярда. Миива подняла его, подставила плечо под его руку и повела прочь от берега, к лесу, в котором можно было скрыться. Все племя, не видя никакого другого спасения, потянулось за Ванименом и Миивой.

Как раз на это и рассчитывал капитан галеры. Конечно, если беглецы рассеются по лесу, часть из них скроется, однако многих все-таки удастся поймать. Венецианцу уже мерещились золотые дукаты, которые он выручит от продажи невиданных рабов.

Галера почти вплотную приблизилась к берегу. Не спуская глаз с беглецов, капитан приказал бросить якорь, чтобы не посадить корабль на мель, и перекинуть на ближайший утес абордажный трап. Солдаты побежали по трапу, кто-то из них обнаружил, что у берега совсем мелко, и тогда все венецианцы попрыгали в воду. Началась погоня.

Беглецы уже скрылись в зарослях на опушке, дальше начиналась темная чаща. Преследователи ворвались в лес. «Побольше бы наловить водяных тварей, — мечтали они. — Их можно будет продать в цирки и балаганы, а девок — в публичные дома. Или же лучше продать их рыбакам? Пускай плавают и ловят рыбу. Ведь приносят же соколы добычу хозяину на соколиной охоте. Если из беглецов кто-то и уйдет, ну что ж, знать выпала ему такая доля — околеть в темном лесу...»

Однако гнусные расчеты не оправдались — планы венецианцев рухнули. Быть может, то была воля Божия.

Жители крохотного поселка на острове издали внимательно следили за всем, что происходило в проливе и на берегу. Того, что они смогли увидеть, хватило с лихвой: эти люди слишком хорошо помнили недавний войны с венецианцами и их пиратские набеги. Весть о вторжении заклятых врагов Хорватии полетела в Шибеник, где в полной боевой готовности стоял в гавани большой военный корабль самого хорватского бана. Корабль тут же вышел в море. Воины городского гарнизона спешно оседлали коней, и отряд всадников помчался туда, где пристала к берегу галера.

Ее капитан еще издали заметил блеск сверкавших на солнце доспехов и оружия и понял, что попался с поличным. Венецианцам нечего было искать в территориальных водах Хорватского королевства. Не так давно Венецианская республика и Хорватия заключили мир, и потому капитан галеры не посмел бы напасть на хорватское судно. Конечно, оставленный непонятными существами красивый чужеземный, скорее всего, северной постройки корабль, великолепный даже сейчас, когда он весь разбит и истерзан, представлял величайший соблазн для венецианцев. Но пришлось от него отказаться — следовало как можно быстрее убраться подальше от берегов Хорватского королевства. Придется еще и упрашивать венецианского посланника в Хорватии, чтобы он заверил бана: дескать, никакая галера не нарушала границ морских владений хорватов, даже в мечтах никто из венецианцев не осмелится на подобную дерзость.

Трубач сыграл отбой, призвав венецианцев вернуться на галеру. Хорваты, со своей стороны, больше не спешили, поскольку было вполне очевидно, что чужой корабль не собирается нападать. И галера беспрепятственно ушла от берегов Далмации.

Но офицеров, возглавлявших отряд всадников, который скакал по берегу к месту, где перед тем разгорелось сражение, разобрало любопытство: чего ради приходила галера? Что привлекло ее к побережью? И они решили прочесать лес.

Обо всем этом Ванимен узнал значительно позднее. О многом ему рассказал отец Томислав, который, расспросив разных людей, по крохам собрал факты и восстановил общую картину происшедшего на берегу. Тогда же, когда разыгрались эти события, Ванимен только чувствовал боль, бессилие и горечь, слыша, как ломая ветви, продираются сквозь чащу его подданные, уходившие все дальше в темные леса.

Важнейшим условием жизни племени Лири была вода. Ее отсутствие мучило морской народ час от часу всё сильнее. Но вернуться на берег моря водяные не смели, так как думали, что там затаились в засаде вооруженные люди, которые только и ждут, когда же появятся из лесу их жертвы.

Даже на далеком расстоянии беглецы чуяли запах речной воды, но он был смешан с запахами большого города, который, как они предположили, стоит над рекой. От городов же следовало держаться как можно дальше.

Хорватский отряд ничего не обнаружил на краю леса; на длительные поиски он не рассчитывал и потому скоро повернул назад.

Но беглецов это даже не обрадовало по-настоящему. Возглавляла их Миива, ведь король Лири так ослабел, что с огромным трудом шел, опираясь на плечи двоих подданных. Беглецы продирались сквозь чащобу, карабкались по склонам, которые поднимались все круче, их мучили жажда и голод, они изнывали от страха и изнемогали от усталости, поскольку им приходилось нести на себе раненых и измученных плачущих детей. Корни деревьев и камни больно ранили нежные ступни, ветви хлестали голые тела. Кружа над ними в небе, издевательски хохотало воронье. В лесу не было даже слабого ветра. От земли поднимался сухой жар, кругом стояла тишина — глухая и совершенно безмолвная. Все было мертво для них, выросших в иной стихии. Здесь не было ни привычных морских течений, ни прибоя, ни волн и свежего ветра; не было для них пищи и укромных глубин где можно укрыться от опасности. Здесь всюду, куда ни посмотри, был загадочный, непостижимый лабиринт, которому, казалось, никогда не будет конца.

Но этот бескрайний, как они думали, лес оказался лишь неширокой полосой, и к ночи беглецы вышли на открытое пространство. Стемнело, и это было большой удачей — в ночной темноте они, никем не замеченные, прошли через вспаханные поля. Где-то дальше была река — они чуяли запах пресной воды.

Ванимен едва слышно пробормотал, что надо идти по тропе: камни до крови ранят ноги, но зато на тропе не остается следов, тогда как на вспаханной земле их легко обнаружить.

Теперь все шагали быстрее, ибо в воздухе разливалась ночная прохлада и чувствовалась близость реки. Звезды светили ласково, нигде не было видно признаков человеческого жилья. Склон горы поднимался все выше.

Около полуночи стало ясно, что пахнет не рекой — по ту сторону полей, в лесу, было нечто большее, чем река. Озеро.

Пересохшие глотки свело судорогой, когда, поднявшись на вершину, племя Лири снова увидело лес — высокие зубчатые его стены. Дремучие заросли преградили путь к воде. Измученный, на последнем пределе сил, морской народ уже не надеялся, что выдержит еще одну битву с непроходимой чащей. Тем более сейчас, темной ночью, когда по лесам гуляют незнакомые враждебные духи. Уннутар, обладавший самым тонким чутьем во всем племени, сказал, что ощущает нечто недоброе в водах самого озера — как будто бы там затаилось некое огромное чудовище.

Ринна расплакалась:

— Хоть бы попить, иначе я умру.

— Замолчи! — одернула ее женщина с ребенком на руках; ее младенец был в глубоком обмороке.

— И поесть надо бы, — сказала Миива.

На суше подданные Ванимена довольствовались скудной пищей, однако еще несколько часов трудного пути никто из них не выдержал бы без еды. Многие совсем ослабели от голода, дети плакали и просили есть.

Ванимен с трудом сосредоточился.

— Ферма, — прохрипел он. — Колодец, хлева, овины... Свиньи, коровы... Нас больше, чем хозяев. Они испугаются. Убегут... Идите поодиночке и быстро назад.

— Эй, слушайте и думайте все! — громко заговорила Миива. — Домов мы нигде тут не видели, значит, эти поля принадлежат какому-то большому крестьянскому хозяйству, богатому, с полными закромами. Оно где-то недалеко. Идем!

Миива повела народ Лири вдоль опушки леса. Через два или три часа все почуяли сильный запах пресной воды и вместе с ним — запахи людей и домашнего скота.

Они вышли на берег полноводной реки, которая впадала в озеро. Недалеко от места слияния реки с ее притоком раскинулся поселок. Люди Лири бегом бросились к реке, спотыкаясь, падая на бегу. В небе появились первые проблески утренней зари.

И снова все рухнуло из-за нелепой случайности. Они так мало знали о людях с суши! А если и знали что-то, то лишь о северянах, жителях рыбачьего поселка на побережье Ютландии. Они привыкли думать, что те всегда живут в поместьях или — большинство из них — в поселках. Они упустили из виду, что на свете существуют еще и города, в которых есть городская стража, войско или крепость с гарнизоном.

Бежавшие впереди увидели город, но предупредить тех, кто следовал за ними, уже не успели — все, словно обезумев, мчались к реке, к воде, бросались в волны, забыв обо всем на свете и ничего вокруг не замечая.

Собаки не подняли лая, а стояли в стороне, испуганно поджав хвосты. Солдаты городской стражи, которые до того зевали и едва не засыпали на посту, подняли тревогу, разбудили своих товарищей. С недовольным ворчанием те вылезали из-под одеял.

Тем временем почти совсем рассвело и стало видно, что возле брода на реке творится что-то немыслимое. А впрочем бросалось в глаза и то, что в основном там плещутся дети и женщины и что пришлые люди не вооружены и все совершенно голые.

Иван Шубич, скрадинский жупан, поднял войско по тревоге. Спустя минуту его отряд выехал за городские ворота. Еще минута — и всадники промчались по мосту и окружили незваных гостей, преградив дорогу тем из них, кто бросился бежать. Всадников было немного, но из города уже шел к реке пеший отряд.

— Поднимите руки, как я! — И Ванимен, преодолевая мучительную сонливость подал пример своему народу. — Сдаюсь. Мы пойманы.

5

В нескольких милях к северу от Элса в леса вклинивались болота. В одном месте они близко подходили к дороге, которая вела вдоль берега моря на север. Люди редко по ней ездили из страха перед таинственными духами лесов, а также потому, что на этом пути до самого Лим-фьорда не было ни поселков, ни усадеб.

Архидиакон Магнус Грегерсен не боялся ездить по безлюдной дороге, но не от того, что его сопровождали вооруженные стражники — никакая нечистая сила не страшна тому, кто является воителем за правое дело, за Христову веру. Простые люди, конечно же, подобными доблестями не обладали и старались поменьше ездить по лесной дороге.

Недалеко от того места, где к ней подступали болота, однажды холодным мглистым вечером бросил якорь шлюп «Хернинг». Воды Каттегата тускло поблескивали, берег тонул во тьме. Последние лучи заходящего солнца озарили воды пролива ярко-алым светом, и в нем вдруг отчетливо выступили прибрежные камыши, дюны и низкорослые, кривобокие ивы. С берега потянул ночной бриз, он принес с собой запах гнилой болотной воды. Стояла глубокая тишина, лишь ухала изредка сова, пронзительно вскрикивал чибис да стонала выпь.

— Удивительно, что наше странствие заканчивается в этом месте, — сказала Ингеборг.

— Не заканчивается, а только начинается по-настоящему, — возразила Эйджан.

Нильс перекрестился: место и впрямь было гиблое. Как всякий датчанин, он слышал множество рассказов про эльфов, троллей и других таинственных обитателей лесов. Да и сам он разве не видел призрачные голубоватые огоньки, которые блуждают в лесных трущобах и заманивают людей все дальше и дальше, в непроходимые дебри, на верную гибель? Нильс почти не надеялся, что крестное знамение его спасет, — ведь он совершил так много тяжких кощунственных поступков... — Он робко взял Эйджан за руку, но девушка руку отняла — пора было приниматься за работу.

Сначала Эйджан, Тауно и Хоо должны были перенести груз с корабля на берег.

В течение нескольких часов они таскали и таскали на себе золото Аверорна, которое вынесли из трюма на палубу, когда до берега было уже недалеко.

Нильс и Ингеборг тем временем смотрели, не появятся ли вдруг в лесу или на дороге какие-нибудь люди — вполне могло статься, что по этим глухим зарослям рыскали бродяги и разбойники. Однако опасные соглядатаи не объявились. Ингеборг и Нильс были тепло одеты, но все же дрожали от ночного холода и стояли, крепко обнявшись за плечи, чтобы согреться.

Когда взошла заря, все золото уже было на берегу. Но поднявшееся из моря солнце не увидело аверорнских сокровищ — на сушу пал светлый туман, все вокруг отяжелело от влаги и погрузилось в безмолвие. Тауно и Эйджан, с детства знавшие здешние болота, помнили про туманы, и потому накануне корабль весь день дрейфовал, не подходя близко к берегу. Ночная тьма и утренний туман должны были скрыть золото за плотной завесой.

Хоо, по-видимому, прекрасно чувствовал себя и в тумане; его движения были, как всегда, уверенными. А Ингеборг и Нильс к утру устали, но все же медленно поплелись за своими неутомимыми друзьями, чтобы помочь им исполнить вторую часть задачи.

Она состояла в том, чтобы спрятать золото. Тауно помнил, что недалеко от дороги должно стоять сожженное молнией дерево. И они без труда его нашли. В десятке шагов от него, если идти прямо на запад, находился маленький, заросший ряской пруд с бурой водой, словно нарочно созданный для того, чтобы схоронить в его темной глубине сокровище.

Из ивовых прутьев сплели нечто вроде подстилки — ива не гниет в воде и может лежать на дне пруда годами. Плетеная подстилка была нужна для того, чтобы золото не увязло в придонном иле.

Перенести сокровища с берега к пруду удалось быстро, так как работали впятером, и каждый тащил на себе столько, сколько ему было под силу. Теперь они перекладывали золото на плетеную подстилку, которая постепенно опускалась на дно пруда.

Неизвестно, каков был общий вес сокровищ, но пруд наполнился почти доверху.

Они спешили и в спешке гнули и мяли мягкий металл; прекрасные вещи и украшения превращались в их руках в бесформенный лом. Глядя, как Тауно смял в кулаке хрупкую изящную диадему, Ингеборг не удержалась от грустной усмешки.

— Кем был человек, когда-то подаривший это украшение своей возлюбленной? — задумчиво произнесла она. — Какой мореплаватель привез его из далекой страны для своей любимой?.. В этих драгоценностях запечатлелись последние отблески жизни тех людей...

— Надо жить своей жизнью, — отрезал Тауно, — сегодняшним днем. Все, или почти все эти безделушки тебе придется переплавить в слитки или разломать на мелкие кусочки. Не забывай: души тех, кому принадлежало золото, не погибли — они же бессмертны и, наверно, помнят друг друга.

— Их души нынче неизвестно где, в каком-нибудь унылом скучном месте, — вмешалась Эйджан. — Жители Аверорна ведь не были христианами!

— Ты права. Надеюсь, нам повезет больше, — ответил Тауно, продолжая сваливать золото в пруд.

Он стоял совсем близко от Ингеборг, и все же ей вдруг показалось, что перед ней в тумане не Тауно, а некий призрак.

Она вздрогнула и подняла руку для крестного знамения, но тут же опустила ее и снова взялась за работу.

К полудню налетел свежий ветер, он разорвал пелену тумана и погнал белые клочья в сторону моря. Яркие солнечные лучи, словно копья, ударили с небес, в просветах между облаками проглянула синева. Воздух понемногу прогревался. С моря долетал рокот прибоя.

Золото было спрятано.

Они поели и выпили вина, которое, как и еду, захватили с собой с корабля. Прощальный обед на обочине дороги был не слишком роскошным, но ничего лучшего у них уже просто не оставалось к концу плавания.

Затем Тауно подозвал Нильса и отвел его в сторону, чтобы остальные не слышали их разговора.

Несколько мгновений длилось натянутое молчание. Маленький худой паренек, одетый в жалкие лохмотья, стоял перед обнаженным великаном, сыном морского короля. Оробевший Нильс от усталости едва держался на ногах. Тауно же был полон сил. Наконец принц племени Лири нашел подобающие случаю слова:

— Если я чем-то обидел тебя, прошу меня простить. Ты заслуживаешь лучшего отношения с моей стороны. В последнее время я прилагал к тому усилия, но... Впрочем, это неважно. Сегодня я смотрю на вещи по-иному и больше не придаю значения тому, что был у тебя в долгу.

Нильс, до того глядевший куда-то себе под ноги, поднял глаза и грустно сказал:

— Пустяки, Тауно. Это я перед тобой в неоплатном долгу.

— Почему же, друг мой? Потому, что тебе пришлось терпеть бесконечные лишения и рисковать жизнью ради чужого дела? Потому, что и впереди тебя ждут тяжкие испытания?

— Тяжкие испытания?! Да ведь я теперь богатый человек, и уже раз и навсегда покончено с унижениями, изнурительным трудом, неуверенностью и страхом перед будущим. Мои родные будут обеспечены, и Маргарет... я хочу сказать, Ирия... Разве этим я не буду вознагражден?

— Гм... Я недостаточно хорошо знаю людей и еще меньше знаю их нравы. Но предвижу, что тебя ждет. Если ты станешь неудачником, то люди уготовят тебе судьбу столь ужасную, что по сравнению с ней гибель в океане, полном страшных чудовищ, покажется великим благом. Подумал ли ты об этом, Нильс? Все ли взвесил и рассчитал?.. Я спрашиваю, потому что меня тревожит судьба Ирии, я боюсь за нее. Но я беспокоюсь и о тебе.

Нильс вдруг почувствовал непреклонную решимость.

— Я все продумал, — сказал он. — Ты знаешь, кому принадлежит мое сердце. Поверь, я не ради красного словца так говорю. Каждую свободную минуту я думал о будущем, рассчитывал, строил планы. Ингеборг поможет мне — она хорошо знает людей, у нее есть опыт. Но не только она будет моей советчицей. То, как я прожил эти месяцы, есть тяжкое прегрешение перед Богом, и все же уповаю на Него. — Нильс тяжело вздохнул. — Как ты понимаешь, один опрометчивый поступок может погубить все дело. Мы будем тщательно взвешивать каждое слово, обдумывать каждый шаг.

— Так. Сколько времени, по твоему мнению, уйдет у вас на все? Год?

Нильс задумался, теребя светлую бородку.

— Да, пожалуй, год. А то и больше... Конечно, на устройство моих дел понадобилось бы... Ах да, ведь ты не об этом... Ирия... Если все будет складываться удачно, то, видимо, через год ты сможешь ее освободить. Но все зависит от того, кого мы сумеем привлечь на нашу сторону. Во всяком случае, через двенадцать месяцев мы уже будем знать наверняка, чего добились и что нужно делать дальше.

Тауно кивнул.

— Пусть будет по-твоему. Ровно через год мы с Эйджан прибудем сюда. За известиями.

Нильс опешил.

— Вы покинете Данию? На целый год?

— А зачем нам оставаться? Вести дела с людьми мы не умеем.

Нильс стиснул руки, у него перехватило дыхание. Через некоторое время он с усилием произнес:

— Куда вы поплывете?

— На запад, — ответил Тауно, немного смягчившись. — К берегам Гренландии. Мы посоветовались с Хоо как-то ночью, когда были еще в море. У Хоо есть дар предвидеть будущее. Мое будущее он различает очень смутно, но он услышал некий голос, и тот сказал ему, что где-то в арктических морях меня ожидают важные, судьбоносные события.

Солнечный луч скользнул по волосам Тауно, сразу вспыхнувшим ярким янтарным светом. И этот луч словно пробудил его и вернул к заботам сегодняшнего дня. Он встрепенулся и поспешил закончить разговор.

— Имеет смысл отправиться на запад. Может быть, по пути — например, в Исландии — мы узнаем что-нибудь определенное о нашем народе.

— Ты позаботишься об Эйджан? Ты не допустишь, чтобы с ней что-нибудь стряслось? — робко, умоляюще спросил Нильс.

Тауно расхохотался.

— У нее хватит сил, чтобы одолеть любых врагов! — Взглянув на юношу он, однако, добавил: — Будь спокоен. Скажи-ка лучше, где и как мы встретимся через год?

Нильс был рад, что разговор пошел о другом. Они долго обсуждали, как лучше всего устроить встречу. Приплыв к берегам Дании, Тауно и Эйджан должны будут найти способ сообщить Нильсу о своем прибытии и ждать, пока он придет. Устроить все это было непросто. Здесь, на побережье, слишком мало укромных мест. Если же рыбаки из Элса обнаружат брата и сестру — скажем, увидят со своих лодок, как те выходят на берег, — то начнутся пересуды, о них пойдет молва, и это может плохо обернуться для детей Ванимена. Нильсу, со своей стороны, придется рисковать всякий раз, когда он будет приезжать в лес за золотом. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы кто-нибудь из местных жителей заметил, что Нильс, — а в окрестностях Элса его многие знали, — сюда наведывается. Королевские чиновники могут что-то заподозрить и выследить Нильса.

Местом встречи, куда Нильс и Тауно с Эйджан должны прибыть через год, выбрали Борнхольм, отдаленный остров в Балтийском море. Тауно хорошо знал Борнхольм и любил там бывать, поскольку людей на острове жило совсем немного. Нильс во время своего первого плавания также побывал на Борнхольме, который являлся ленным владением Лундского архипелага. Очень кстати оказалось то, что Нильс завязал тогда приятельские отношения с одним старым моряком из Сандвига, настоящим морским волком, у которого было собственное судно. Старик любил поворчать, но на него можно было положиться.

Нильс предложил: пусть Тауно и Эйджан приплывут на Борнхольм под видом чужестранцев, разыщут старика и попросят его известить Нильса о их прибытии. Но только они должны обязательно позаботиться, чтобы никто их не увидел на Борнхольме. На оплату расходов брат и сестра пускай возьмут несколько золотых цепей, от которых легко отделить одно-два звена. Старик не откажется съездить в Данию, разыщет Нильса и передаст ему все, что будет необходимо.

— Итак, через год. Если останемся в живых, — сказал Тауно, и они с Нильсом скрепили договор рукопожатием.

Ингеборг и Хоо стояли на берегу. Вокруг клубился туман, серебристо-белый в рассеянном солнечном свете. У их ног тихо плескался Каттегат.

— Мне пора, — сказал Хоо. — Надо уплыть, пока туман не растаял, а то меня могут увидеть.

Хоо должен был вывести «Хернинг» в открытое море, дойти на корабли до северного побережья Швеции и там разбить его вдребезги о прибрежные скалы: нельзя было оставлять обломки «Хернинга» там, где кто-нибудь мог их опознать. А потом серый тюлень Хоо поплывет к родным скалам острова Сул-Скерри.

Ингеборг обняла Хоо, не замечая, что от него воняет рыбой, не замечая и того, что неприятным запахом пропитывается и ее платье. Она спросила сквозь слезы:

— Увидимся ли когда-нибудь?

Хоо грузно подался назад, от удивления он наморщил лоб и разинул рот.

— Девушка! Зачем тебе со мной видеться? Почему ты этого хочешь?

— Потому что ты добрый, — пробормотала Ингеборг. — Ты заботливый, ласковый. В этом суровом мире и вдруг — столько доброты... Или не в этом мире? В другом?

— А что, если бы ты перешла в наш мир?.. Нет, Ингеборг, морская стихия — наша разлучница. — Хоо вздохнул.

— Но ведь ты мог бы иногда приплывать сюда? Если у нас с Нильсом все пойдет так, как мы рассчитываем, я, наверное, поселюсь где-нибудь на острове или куплю земельный участок на берегу...

Хоо взял ее за плечи и посмотрел в глаза.

— Так, значит, ты одинока?

— Не я, а ты.

— И ты думаешь, что мы с тобой... Нет, моя радость. Тебе уготована одна судьба, мне же совсем другая.

— Но прежде чем рок настигнет нас, мы...

— Нет. Конечно.

Хоо замолчал. В воздухе плыл туман, громче стал слышен плеск волн.

Наконец, медленно, с трудом подбирая слова, он заговорил:

— Очарование смертной женщины — вот что я полюбил в тебе. Я ведь провижу судьбы. В твоей судьбе все очень смутно, неясно, я почти ничего не различил, но вглядываясь в твое будущее, я внезапно почувствовал страх. Да-да, каким-то странным, неведомым ветром вдруг повеяло от твоей судьбы. — Хоо отступил на шаг. — Прости, — произнес он и неожиданно выставил вперед огромные руки, как будто пытался отстраниться от чего-то страшного. — Не надо было мне этого говорить. Прощай, Ингеборг.

Он повернулся и тяжело зашагал прочь. Уже почти скрывшись в тумане, Хоо крикнул:

— Когда настанет время дать жизнь моему сыну, я буду думать о тебе!

Шаги Хоо замерли вдали. Потом послышался всплеск — он нырнул в море. Когда туман рассеялся, корабль был уже у самого горизонта.

Настоящего прощания так и не получилось.

Настоящее прощание было раньше, еще в море, до того как «Хернинг» в последний раз бросил якорь у этого туманного берега.

Ингеборг и Нильс еще долго стояли у самой кромки воды и глядели на корабль, уносивший их возлюбленных на север. Потом шлюп скрылся из виду. Небеса широко распахнулись над бескрайним простором, море заблестело, поймав первые краски вечерней зари; вдали в небе мелькнуло черное пятнышко — это парил баклан.

Нильс первым вернулся к действительности.

— Ну, пора в путь. Иначе не доберемся в Элс до темноты.

Они решили заночевать в хижине Ингеборг. Если за время отсутствия хозяйки домишко окончательно развалился, придется просить отца Кнуда приютить их до утра. Да, на другой день предстояло возвращение в земной мир. Хорошо еще, что на первых порах Ингеборг и Нильса ждали встречи с земляками, а не с чужими, незнакомыми людьми.

Они побрели по дороге. Под ногами поскрипывал песок. Прошло довольно много времени, прежде чем Ингеборг заговорила:

— Вот что, Нильс. Все переговоры о нашем деле буду вести я. Ты не умеешь лгать.

— Да уж. Особенно тем, кто мне доверяет.

— Вот именно. А потаскушка предаст и глазом не моргнет.

Она сказала это так грубо, что Нильс даже остановился посреди дорога и устало повернулся, чтобы поглядеть на свою спутницу. Но она упрямо смотрела себе под ноги.

— Я не хотел тебя обидеть, — поспешил Нильс загладить допущенную бестактность.

— Конечно, — бесстрастно ответила Ингеборг. — Все равно не тебе меня судить. Пока что лучше придержи язык. До тех пор, пока не перестанешь о ком-то там мечтать.

Нильс покраснел.

— Да, я тоскую по Эйджан. Потому что разлука с ней невыносима и... — Нильс вздохнул и замолчал.

Ингеборг немного смягчилась. Заплетая на ходу косу, она примирительно сказала:

— Погоди, вот пройдет какое-то время, и будешь ты у нас всему голова, как и подобает мужчине. Но в Хадсунде ты никого не знаешь, а у меня там полным-полно знакомых. Наверняка мы найдем в Хадсунде людей, которые за пустячную золотую безделушку с радостью нам помогут и не станут приставать с расспросами. А мы уж выведаем у них, к кому из сильных и влиятельных людей прежде всего следует поискать лазейку. Мы ведь обо всем этом не раз уже говорили, так?

— Ну да.

— Между нами не должно быть никаких недомолвок, никаких недоразумений. — Ингеборг засмеялась, но смех прозвучал невесело. — Наверно, даже в Волшебном мире не найдется ничего более диковинного, чем предприятие, которое мы затеваем.

Еле передвигая ноги от усталости, они брели по дороге на юг.

Тупилак

1

Тауно и Эйджан добрались до Гренландии.

Дожидаясь известий о судьбе своей маленькой сестры, которую пришлось оставить на берегу, они осмотрели моря вблизи Дании и убедились, что жители Лири не перебрались на новое место в этих краях. И не удивительно. Водяной или русалка, быстрые и теплокровные, как тюлени, но без их меха и защитной жировой прослойки, вынуждены для выживания съедать так много, что даже небольшая семья должна владеть обширными охотничьими и рыболовными угодьями. И их отец правил как раз большим, обычным в подводном мире царством.-

Повсюду — от северного Полярного круга и Финского залива до Фарерских островов и побережья Шотландии — все обильные рыбой участки, еще не опустошенные сетями людей или недоступные из-за проклятий христианских священников, были давным-давно заняты.

Обитатели всех этих мест, хотя и встречали брата и сестру приветливо, могли лишь посоветовать им продолжить поиски дальше к западу. Вокруг Исландии они тоже не нашли помощи, только гостеприимство на зиму — такой суровой Тауно и Эйджан не могли припомнить за всю свою жизнь. Местные водяные, прожившие несколько сот лет, рассказали им, что последние восемь или девять десятилетий холода усиливаются. Паковые льды стонут в каждом, никогда не замерзавшем, фьорде; тесные стаи айсбергов усеивают морские пути, которыми Эрик Рыжий плавал триста лет назад.

Но все это не особенно заботило морской народ — ведь в прохладных водах обитатели моря были многочисленнее, чем в теплых. Король Лири вполне мог повести свой народ на еще не занятые мелководья Гренландии. И весной Тауно и Эйджан отправились туда.

Лето они провели на восточном побережье, где их поиски оказались бесплодными. Встреченные ими племена морского народа были неотесанными, ничего не знающими варварами — ведь имея немного товаров для торговли, подводные жители пересекали океан гораздо реже сынов Адама. И, натолкнувшись на группу инуитов, полукровки присоединились к ним в надежде на большую удачу.

До водяного народа Дании почти не доходили слухи о людском племени, пересекавшем с севера на юг большой, увенчанный ледниками остров. Тауно и Эйджан нашли там отважных, умелых, отзывчивых, щедрых и веселых спутников и более страстных любовников по сравнению с жителями побережья Европы. Будучи язычниками, инуиты не испытывали никакой вины, приглашая полукровок присоединиться к ним.

Но уже месяца через два однообразие их жизни стало раздражать. Немного обучившись. языку и поняв, что никто из инуитов не может сообщить им долгожданную новость, брат и сестра попрощались с ними и вернулись в море.

Огибая южную оконечность полуострова, они повстречались с дельфинами и узнали от них новость, от которой сердца дрогнули: где-то возле западного побережья выпущены на волю магические силы. Дельфины мало что могли добавить — те края не были их территорией, и они лишь наведывались туда по своим делам. Не появилось у них и желания сплавать туда и все проверить: по слухам, там правило очень опасное колдовство.

Тауно и Эйджан решили, что все это могло дельфинам лишь показаться. Например, строительство Нового Лири могло здорово напугать морских обитателей, не только никогда не видевших подводного города, но даже не имевших о нем никакого представления. Но что бы там на самом деле ни происходило, брат и сестра испытывали сильное желание разузнать все более подробно.

По рассказам знакомых людей, они представляли себе положение на побережье Гренландии. У норвежцев там было три поселения. Самое южное, старое и большое, называлось Восточным, или — Ости Бигд. Неподалеку от него находилось Среднее — Мид Бигд. А намного дальше, к северу, опять же несмотря на расположение, ютилось самое молодое — Западное поселение. И рассказы об угрозе исходили именно оттуда.

2

Умиак плыл в середине стайки каяков; с правого борта виднелся берег. Дети водяного всплыли в полумиле от него, выдохнули воду из легких и задумались: стоит ли покидать это безопасное место. Акулы, кашалоты, штормы, рифы и приливы давно уже выветрили из их крови малодушие, но научили также и осторожности.

— Судя по словам дельфинов, здешнее... существо — враг белых людей, — напомнил Тауно. — Выходит, что, если не надо будет защищаться от нападения, то все это — выдумки инуитов. Да я вовсе и не желаю получить удар гарпуном только потому, что меня примут за белого человека.

— Чушь! — возразила Эйджан. — Никогда не представляла, что люди могут быть такими приветливыми, как те, у которых мы гостили.

— Но это — другое племя, сестра моя. И... я слышал рассказы об убийствах, которые случаются время от времени.

— Да и кроме того, они сами увидят, что мы — не обычные обитатели побережья. Нам надо опасаться не их нападения — нам бы не спугнуть их. Давай медленно поплывем вперед, и с самым приветливым выражением на лице.

— И в любое время готовыми нырнуть! Ну — хорошо.

Дыша одним воздухом, они поплыли к лодкам под углом, наперерез их пути. Они ощущали холод воды, но вовсе не как ледяные укусы — это бы почувствовал любой смертный. Вода любовно омывала каждый мускул, сохраняя тепло внутри тела; на вкус она казалась не просто соленой, а обладала бесчисленными тончайшими оттенками, отражавшими жизнь, глубину и расстояние. Легкие волны покачивали их на плаву, и у темной синевы, которую перекрывало зеленоватое мерцание, тоже были тысячи оттенков. Волны шипели и бурлили, с ревом разбиваясь об отдаленную мель. Резкие порывы западного ветра подбрасывали к серебристо-синему небу вынесенные на берег водоросли, словно то были клубы дыма. Чайки заполняли воздух хлопаньем крыльев и криками. Берег справа круто поднимался темными утесами; в укрытых от ветра бухточках виднелись клочки по-осеннему желтых лугов; на горных пиках лежал снег, а тусклые отсветы в небе указывали на дальние шапки ледников.

Внимание Тауно и Эйджан было обращено в основном на лодки. Сидящие в них люди, скорее всего, добывали на охоте и теперь возвращались домой — никто из инуитов не жил так далеко к югу, только норвежцы. Умиак был большим каноэ из кожи, натянутой на каркас из китовых костей и выброшенного морем дерева; группа женщин направляла его ударами весел. Его сопровождали каяки; в каждом сидел мужчина. Вся компания была полна веселья; их возгласы и смех перекрывали крики чаек и плеск воды. Тауно и Эйджан увидели, как молодой парень подплыл к кожаной лодке и заговорил с женщиной — по-видимому, со своей матерью, няньчившей младенца: отложив весло и задрав куртку, она наскоро кормила грудью ребенка.

Кто-то заметил водяных — над головой пронесся крик. К пловцам метнулись каяки, узкие, как лезвие меча.

— Оставайся позади меня, Эйджан, — сказал Тауно. — Держи копье под водой, но наготове.

Тауно завертелся в воде, подняв руки, — тем самым он хотел показать, что они пусты.

Первый каяк затормозил рядом с ним, взбив на воде пену. Сидевший в нем человек сам мог сойти за водяного, вернее — за морского кентавра: настолько он составлял со своим каяком единое целое. Обтягивавшая лодку шкура была обвязана вокруг его обернутой тюленьей шкурой талии: гребец мог даже перевернуться вместе с лодкой, нисколько не замочив ног. Двухлопастное весло устремляло его по волнам со скоростью мчащегося баклана. Перед ним, поперек лодки лежал слегка закрепленный гарпун; неподалеку подскакивал на волнах привязанный к гарпуну надутый воздухом пузырь.

В течение нескольких ударов сердца человек и полукровки разглядывали друг друга. Тауно попытался проникнуть сквозь удивление гребца и оценить его. Парень был молод, но более крепкого сложения, нежели его коренастые соплеменники; широкое лицо с маленькими глазами и округлой гривой черных волос было вполне красивым. Его кожа под слоем жира и копоти имела оттенок слоновой кости, на щеках пробивалась едва заметная поросль. Он быстро справился с неожиданностью и удивил пришельцев, заговорив — хотя и с акцентом — на норвежском:

— Вы потерпели крушение? Нужна помощь?

— Нет. Благодарю тебя, — ответил Тауно. — Мы в море — у себя дома. — Известный ему диалект датского был достаточно близок языку колонистов, и он не ожидал трудностей при общении.

Тауно улыбнулся и лег на бок, чтобы инуит смог его рассмотреть.

Он вполне мог сойти за крупного и мускулистого скандинава, если не считать безбородости, янтарного цвета глаз и едва заметного оттенка зелени золотистых, длинных до плеч волос. Но никто из смертных не стал бы наслаждаться отдыхом в ледяной воде гренландской осени, да еще обнаженным. Ленточка на голове, пояс с двумя обсидиановыми ножами, да узкий сверток кожи, привязанный к плечам чуть ниже копья с костяным наконечником — это было всей его одеждой.

Эйджан выглядела примерно так же. Она была почти столь же сильна и высока, как Тауно, — насколько это возможно для женщины, хотя ее округлое тело двигалось с кошачьей легкостью. Кожа ее была менее загорелой, чем у брата, потому что у нее были рыжие волосы и серые глаза. Она тоже улыбнулась, ослепив инуита.

— Ты... вы... — Он произнес длинное слово на родном языке; кажется, оно означало существ, порожденных магией.

— Мы — ваши друзья. — Тауно ответил на том же языке; теперь настал его черед запинаться. Он назвал свое имя и имя сестры.

— Этого человека зовут Миник. — Юноша ткнул себя в грудь. Он приободрился, в отличие от своих спутников, нервно сновавших неподалеку. — Не хотите ли подняться в умиак и отдохнуть?

— Нет... — запротестовал кто-то.

— Они не скандинавы! — возразил Миник.

Остальные с неохотой уступили. Для их расы подобная неприязнь была неслыханной. Ее не мог вызвать просто страх перед колдовством — они ведь жили в мире, где обитали духи, вечно требующие ублажения, а сейчас перед ними были лишь два человекоподобных существа, ничуть не угрожавшие и наверняка способные рассказать удивительные истории. Может быть, когда-то между морским народом и обитателями Вести Бигд произошло нечто ужасное. И все же...

Эйджан заметила первой:

— Тауно! Среди них белая женщина!

Приближаясь к лодке, Тауно слишком опасался гарпунов и потому, видимо, просмотрел, но теперь увидел, что в середине, разглядывая его с тем же, что и прочие, изумленным видом, стоит на коленях женщина; она была явно выше остальных, и на откинутом капюшоне ее парки сияли золотистые локоны.

Дети водяного осторожно, чтобы не опрокинуть лодку, перебрались через борт и с еще большей осторожностью уселись на корточках на носу, готовые в любой момент прыгнуть в воду. Лодка оказалась загруженной тушками гагарок, все было скользким от крови.

Тауно и Эйджан обратили внимание на единственного здесь мужчину, сидевшего пассажиром на корме — седого, морщинистого и щербатого. Тот взмахнул руками, изображая какие-то знаки, глубоко вздохнул, взвизгнул, потом внезапно успокоился и крикнул:

— Я не чую у пришельцев зла на нас! — И затем, ткнув в себя, представился Эйджан и Тауно: — Этого человека зовут Панигпак и его считают ангакоком.

Ангакок — колдун, знаток духов и демонов, целитель и предсказатель, который при необходимости насылает порчу на врага. Несмотря на усохшее от старости тело и на обычную для ангакока скромность, во всем его облике ощущалась гордость дикого зверя, вызвавшая у Тауно мысль о волке и белом медведе.

Женщины ахали, не переставая болтать, некоторые не без испуга хихикали, и их глаза над широкими и высокими скулами метались из стороны в сторону черными жуками. От них доносились запахи телесного тепла и, не такие уж неприятные, — дыма, жира и мочи, которой они мыли волосы. Каяки сбились в стайку вокруг лодки. Мужчины вели себя более сдержанно — но им тоже было не по себе.

Спокойной оставалась лишь светловолосая женщина. На ней была та же кожаная одежда — куртка, брюки и унты, — что и на остальных; она также была намазана жиром, но глаза ее сияли голубизной. И эти глаза, и ее прямой нос с маленькой горбинкой, и ее рост и стройность возбудили в Тауно страстное желание, которое не в силах была бы успокоить ни одна эскимосская женщина. Он опустил руку между бедер, чтобы скрыть явное свидетельство подобных мыслей, и заговорил:

— Простите кое-кому неуклюжесть его речи: мы учились говорить у дальнего племени Людей. С ними мы охотились, ловили рыбу, ели, обменивались подарками — словом, стали друзьями. Мы здесь не собираемся задерживаться. Мы ищем свою семью. И — просим вас: если вам что-либо о ней известно, скажите нам.

Дул ветер, катились волны, качалась в пронзительном холоде лодка. Но Тауно показалось, что наступила полная тишина, когда заговорила светловолосая женщина:

— Кто вы? И что вы такое?.. Кажется... вы — не настоящие морские люди. Ступни ваши без перепонок, а ваш вес не перегружает лодку.

— Выходит, ты кое-что знаешь о нашем племени? — радостно спросил Тауно.

— Только легенды, услышанные на родине. И ничего больше.

Эйджая вздохнула:

— Да, ты права. Но видишь, как ты смутила нас — а мы привели в недоумение тебя.

Женщина прижала к себе светловолосого, как и сама, младенца — почти у всех женщин в лодке были с собой дети.

— Мы и вправду можем говорить свободно? — прошептала она.

Некоторые из мужчин стали возмущаться, услышав непонятную речь. Неужели, дескать, подобная встреча сама по себе не странна? Светловолосая ответила им очень ловко — полукровки не смогли бы придумать ничего умнее. Эти пловцы лучше говорят на датском, заявила женщина. Так не разумнее ли позволить им говорить на этом языке? Ведь тогда они смогут все объяснить быстро и правильно! А она ясно перескажет их сло«а.

И светловолосая обратилась за поддержкой к Минику и Панигпаку. Пронзительные глаза ангакока уставились на незнакомцев. Вскоре он дал согласие.

Миник — муж светловолосой, понял Тауно. Как такое могло случиться?

— Я... урожденная Бенгта Хааконсдаттер, — запнувшись произнесла она, сделала паузу и нахмурилась. — Я была Бенгта Хааконсдаттер. Теперь я — Ититак, и моя дочь... — Она крепко прижала к груди ребенка. — ...ее звали Халлфрид. Но мы зовем, ее Алоквисак, в честь бабушки Миника, которая погибла на ледовом поле еще до того, как мы к нему пришли.

— Так тебя украли? — тихо спросила Эйджан.

— Нет! — Бенгта протянула свободную руку за борт, ухватилась за плечо Миника и сильно стиснула. Муж покраснел, смущенный таким проявлением чувств, — этого не было в обычаях инуитов, — но руку жены не сбросил.

— Расскажите о себе! — вдруг взмолилась Бенгта.

Эйджан пожала плечами.

— Мы с братом — наполовину люди, — сказала она. — Наш отец — водяной, король Лири — подводного царства неподалеку от побережья материковой Дании. Мать наша была смертной женщиной, которую он полюбил и взял себе в жены. Она родила ему семерых детей — мы последние из оставшихся. Священник наложил на Лири проклятье. Тауно и меня оно не затронуло — из-за нашей крови, — но наши родственники не смогли там больше жить. Они спаслись бегством. Нас с Тауно задержало одно дело. Теперь мы их ищем. Вы ничего не слышали о приплывшем издалека морском народе?

— Нет, — пробормотала Бенгта. — Но еще недавно я жила такой жизнью, что просто не могла и знать.

— Спроси своих подруг, милая. Скажи им, что водяные по природе вовсе не их враги. Совсем наоборот! Жители моря и те, кто дышит воздухом, вместе способны на такое, что порознь им не по силам.

Фразы на певучем языке запорхали от лодки к лодке. Панигпак часто задавал полукровкам вопросы через норвежскую женщину. Действительность проявлялась по частям. Нет, эти инуиты ничего не знают о каких-либо пришельцах. Они, однако, проводят большую часть времени, охотясь на берегу, да и вообще редко выходят далеко в море — и никогда настолько далеко, как то делают белые люди, которые когда-то давно уплывали под парусами за горизонт, вылавливая в море бревна (Бенгта упомянула место под названием Маркландия). И до сих пор они имеют обыкновение отправляться на своих яликах в безрассудно долгие летние путешествия... А зимой они теснятся по домам. То есть как раз в то время, когда инуиты путешествуют на собачьих упряжках по земле или по льду вдоль берега. Жители поселка могут знать, и такие новости о происходящем на островах, которые инуитам вовсе неведомы. А коли такие новости есть, отцу Бенгты, Хаакону Арнорссону, они известны наверняка — ведь он самый могущественный человек в Поселке.

Тауно и Эйджан не могли не заметить, с каким ужасом было упомянуто имя Хаакона Арнорссона. Даже его дочь вздрогнула, а голос ее стал более суровым.

Но тем не менее...

— Значит, нам стоит с ним повидаться, — негромко сказала Эйджан. — Передать ли ему что-нибудь от тебя, Бенгта?

Молодая женщина не смогла больше сдерживаться — из ее глаз полились слезы.

— Передайте ему мое проклятие! — крикнула она. — Скажите ему... всем им... пусть покинут эту землю... пока их не погубил тупилак, которого на них наслал наш ангакок... За его злодеяния!

Миник стиснул гарпун. Каяки отплыли от умиака. Панигпак, с таинственным выражением лица, поплотнее закутался в меха. Женщины отодвинулись подальше от брата и сестры. Ощутив тревогу, заплакали младенцы.

— Кажется, нам пора уходить, — еле слышно бросил Тауно.

Эйджан кивнула.

Вскочив одновременно, дети водяного перебросили свои тела через борт умиака и скрылись в беспокойных суровых волнах.

3

Из разговоров с инуитами они узнали, что усадьба Хаакона расположена вблизи большой бухты, укрывавшей от непогоды Вестри Бигд. Полукровки отыскали ее, когда короткий серый день уже превратился в сумерки. Под покровом полумрака они надели на себя одежду, до этого свернутую и закрепленную на спинах. Конечно, вряд ли эта одежда могла скрыть их отличие от людей. Вместо ткани, которая очень скоро сгнила бы в воде, она была сделана из трех слоев рыбьей кожи, переливающейся разноцветной чешуей — они отыскали ее среди развалин Лири. Но даже такое платье уже не столь сильно оскорбляло религиозные чувства христиан, как то сделала бы нагота. Из непромокаемых мешочков они достали стальные ножи, но решили не пренебрегать и нержавеющим оружием из камня и кости. У каждого в руке было копье.

Одевшись, они зашагали к усадьбе.

Завывал леденящий, резкий ветер; волны перемалывали камни на берегу. Зрение полукровок — более острое, чем у людей — позволяло им отлично видеть в темноте. Местность между горбатыми холмами несла на себе печать заброшенности и запустения. Да, Вестри Бигд не был городом — его редкие дома разделяли многие мили дикой, необработанной земли, единственное, что тут могло вырасти за короткое холодное лето, так это — трава для скота: подножный корм и сено на зиму. Редкая стерня под голыми ступнями путников поведала им, какой скудной уродилась в тот год трава. Загоны для скота, огороженные выбеленными временем китовыми ребрами, были велики — должно быть, прежде в них содержали значительное количество животных, но сейчас стояло лишь по нескольку тощих овец да одинокие, столь же жалкие на вид коровы.

Здесь кончался небольшой узкий залив, на берегу которого лежали перевернутые лодки. Шестиместные ялики были сработаны умело и хорошо приспособлены к извилистым фьордам — их в этом краю было бессчетное количество. Но под слоем покрывавшей их днища вонючей смолы Тауно разглядел старые доски.

Впереди виднелись строения — дом, амбар и два навеса, опоясывающие грязный двор. Бее они были сухой кладки с законопаченными мхом щелями между камнями и крыты торфом — в Дании такого жилища устыдился бы и беднейший рыбак. Из дыры в крыше тянулся дымок от горящего торфа; сквозь трещины в старых, покоробившихся ставнях пробивался свет. От дверей с визгливым лаем к полукровкам метнулись четыре гончих собаки. То были крупные животные с примесью волчьей крови, а худоба делала их еще более устрашающими. Однако почуяв запах Тауно и Эйджан, они поджали хвосты и испуганно бросились прочь.

Заскрипела дверь, в проеме показался темный силуэт высокого мужчины, державшего наготове копье. За его спиной виднелось еще несколько человек.

— Кто идет?! — недоверчиво крикнул он.

— Нас двое! — отозвался из темноты Тауно. — Возможно, вид наш пугает вас, но — не бойтесь. Намерения наши добры.

Когда он и Эйджан шагнули в полосу падающего из двери света, послышались аханье, проклятья и торопливые молитвы. Высокий мужчина перекрестился.

— Во имя Господа, назовите себя! — потребовал он, потрясенный, но не устрашенный.

— Мы не смертные, — ответила Эйджан: это признание всегда пугало людей меньше, когда они слышали его из ее прекрасных уст. — Но мы, как и вы, можем произносить имя Иисуса Христа и не желаем вам зла. Мы даже можем помочь — в обмен на небольшую услугу, которую, как мы надеемся, вы сумеете нам оказать.

Мужчина громко выдохнул, расправил плечи и шагнул вперед. Он был изможден не меньше своих собак к тому же и раньше явно не отличался крепким сложением; но руки у него были большие и сильные. Его лицо тоже было худым, с прямым носом, плотно сжатым ртом и подстриженной седой бородой. Под плащом из тюленьей кожи на нем была грубая, подбитая шерстью рубашка и шерстяные брюки. Меч. висел на поясе — судя по форме, он был выкован для викинга. Неужели они и в самом деле настолько здесь одичали, или же не могут себе позволить ничего нового?

— Назовите мне имена — ваши и вашего рода! — скорее приказал он, чем попросил. — Я — Хаакон Арнорссон! — вызывающе добавил он. — А это — моя усадьба Ульфсгаард.

— Мы это знаем, — сказала Эйджан, — потому что спрашивали, кто из людей в этих местах главный.

Приблизительно теми же словами, как до того — его дочери, она рассказала об их с Тауно поисках вплоть до сегодняшнего дня. Только про Лири она поведала не всю правду, что причиной бегства был экшен, но скрыла, что причиной бегства был экзорсизм.

Тем временем мужчины набрались достаточно храбрости и подошли ближе, и теперь в дверях толпились уже женщины и дети. Большинство людей было моложе Хаакона. Из-за суровой жизни и скудного питания они были низкорослыми, некоторые прихрамывали на кривых, рахитичных ногах или из-за ревматических болей в деформированных суставах. Залатанная, изношенная одежда не спасала от ночного холода, и люди дрожмя дрожали. Из дверей дома струилась вонь — кислый, острый запах немытых людей, вынужденных жить в тесноте, ее не мог перебить даже режущий глаза едкий дым.

— Можете ли вы нам что-нибудь сказать? — закончив, спросила Эйджан. — Мы вам заплатим... Не золотом, которого у нас нет, а наловив для вас больше рыбы и морского зверя, чем, как мне кажется, вы сумеете добыть сами.

Хаакон задумался. Стонал ветер, люди перешептывались и чертили в воздухе знаки — не только крест. Наконец хозяин задрал голову и рявкнул:

— Откуда вы про меня узнали? От скрелингов, так?!

— От кого?

— От скрелингов. От местных уродливых низкорослых язычников, которые уже около ста лет понемногу пробираются в Гренландию с запада. И заявляются сюда вместе с летними морозами, губящими поля! — рычал он. — Вместе с павшим на нас Божьим проклятьем — и я уверен, что его вызвали их колдуны!

Тауно напрягся.

— Да, — ответил он. — Мы узнали о тебе от группы скрелингов. И от твоей дочери Бенгты, Хаакон. Обменяешь ли ты свое знание на новости о том, как ей живется?

Люди заголосили. Хаакон оскалился и медленно втянул воздух через бороду, потом стукнул о землю древком копья и заревел:

— Довольно! Заткнись ты, отродье!

Однако когда наступила тишина, он вполне спокойно сказал:

— Пошли в дом, там и поговорим.

Эйджан стиснула локоть Тауно.

— Стоит ли нам идти? — тихо спросила она на языке морских людей. — Оставаясь на улице, мы сможем избежать западни. А войдя в дом, мы окажемся в ловушке.

— Придется рискнуть, — решил брат и повернулся к Хаакону. — Согласен ли ты считать нас своими гостями? Будет ли охранять нас под твоей крышей священный закон гостеприимства?

Хаакон нащупал на груди крест.

— Богом и святым Олафом клянусь в этом, если вы тоже поклянетесь, что не причините нам зла.

— Клянемся нашей честью, — произнесли брат и сестра известные морскому народу слова, наиболее близкие к клятве. Они давно поняли, что христиане воспринимают как насмешку, когда существа без души клянутся тем, что для них свято.

Хаакон провел их в дом. Эйджан едва не задохнулась от сильнейшей вони, царившей там. Тауно зажал нос. Инуиты тоже не были чистюлями, но запахи в их жилищах говорили о здоровье и изобилии. Здесь же...

Жалкий огонек от торфа, горевшего в яме в глиняном полу, давал скудный свет, и Хаакон велел заполнить ворванью и зажечь несколько светильников, вырезанных из мыльного камня. При их свете бросалась в глаза нищета дома. В единственной комнате люди уже готовились ко сну; вдоль стен стояли скамьи, на них были разложены сенные тюфяки — такие же лежали на единственной, хозяйской, кровати, и на полу для низших слуг. Всего в доме жило около тридцати человек — среди общего храпа, под звуки торопливых совокуплений, если находилась пара, у которой еще доставало сил. В углу располагалась примитивная кухня. С шестов свисали копченое мясо и вяленая рыба; на поперечные жерди были нанизаны плоские буханки хлеба — жалкие запасы для той поры, когда ветер погонит на остров зиму.

Но предки этих людей, очевидно, не были такими нищими: здесь стояли стулья с высокими спинками для хозяина и хозяйки — пусть с облупившейся краской, но украшенные резьбой и явно привезенные из Норвегии. Над ними блестело распятие из позолоченной бронзы. Были здесь и добротные кедровые сундуки. А тронутые плесенью и закопченные гобелены когда-то определенно отличались красотой; оружие и инструменты на полках между гобеленами имели ухоженный вид; их было гораздо больше, чем требовалось жалкой кучке обитателей усадьбы.

— Мне кажется, — прошептал Тауно сестре, — что и семья, и слуги жили раньше в гораздо лучшем доме, в настоящей усадьбе, а эту хижину построили потом, когда стало слишком трудно поддерживать в большом доме тепло ради такой горстки людей.

— Да, — кивнула она. — Не появись мы сегодня, они не стали бы зажигать светильники. Я думаю, они берегут жир — ведь это спасение от ожидаемого голода. — Эйджан вздрогнула. — Уф, эта гренландская ночь на всю зиму! В затонувшем Аверорне и то было веселее.

Хаакон уселся на высокий стул и в старомодной манере пригласил своих гостей сесть на скамью напротив. Потом велел принести пива. Оно оказалось слабым и кислым, зато было подано в серебряных кубках. Хаакон пояснил, что он вдовец. (Судя по поведению одной молодой грязнули, они предположили, что она носит в своем разбухшем животе ребенка хозяина). У него живы три сына и дочь — так он считает. Старший получил место на отплывшем в Осло корабле, и вот уже несколько лет от него нет никаких вестей. Второй женился, и теперь живет на маленькой ферме. Третий, Джонас, до сих пор с отцом.

Джонас оказался жилистым остроносым юношей с гладкими светлыми волосами. Тауно он разглядывал с лисьей настороженностью, а Эйджан — с плохо скрываемой похотью. Остальные были бедными родственниками и наемными работниками, трудившимися за кров и стол.

— А моя дочь...

Сидевшие в тени по углам люди зашевелились и забормотали. Испуганно заблестели глаза, а в воздухе вместе с дымом повис страх. Хаакон грубо рявкнул:

— Что вы можете о ней рассказать?!

— А что ты можешь рассказать о морском народе? — резко возразил Тауно.

Норвежец с трудом сдержался.

— Кое-что... может быть. — Его голос прозвучал неискренне и глухо.

— Не верю, — шепнула Эйджан на ухо брату. — Кажется, он лжет.

— Боюсь, ты права, — столь же тихо отозвался Тауно. — Но придется играть в его игру. Здесь какая-то тайна... — И громко продолжал: — Мы встретили ее в море неподалеку отсюда. Среди инуитов... то есть скрелингов — так вы их называете? Она и ребенок выглядели хорошо. — «Вид у нее был куда лучше, чем у любого из вас», — подумал Тауно. Быть может, Хаакон не жалел ей еды, когда она росла, потому что хотел, чтобы она принесла ему крепких внуков или же любил ее больше остальных своих детей. — Но хочу, однако, предупредить: тебе, может, не понравится то, что она просила передать. Имей в виду: мы здесь не при чем. Мы пробыли с ними очень недолго, и даже не понимаем смысла ее слов.

Хаакон с такой силой сжал рукоятку меча, что костяшки его пальцев побелели. Сидевший рядом с ним на скамье Джонас тоже схватился за кинжал.

— Ну? — прогремел Хаакон.

— Мне очень жаль, но она прокляла тебя. Она сказала, что всем вам нужно покинуть эту страну, иначе вы погибнете из-за... тупилака — не знаю, что это такое. Но их колдун сделал его, чтобы наказать вас за ваши грехи.

Джонас вскочил.

— Мало того, что они похитили ее тело, так неужели они украли еще и ее душу?! — завопил он, перекрывая поднявшийся шум.

Застонал ли Хаакон? Во всяком случае, никто не заметил других следов нанесенной ему душевной раны.

— Молчать! — скомандовал он.

Шум и паника только увеличились.

Хаакон встал, обнажил меч, взмахнул им и спокойно произнес:

— Садитесь. И заткните рты. А если кто-то не захочет, то этой зимой на одного едока будет меньше.

Наступило мертвое молчание, стали слышны завывания ветра на улице и вздохи пробивающегося под дверью сквозняка.

Хаакон сунул меч в ножны и уселся.

— У меня есть к вам предложение, — произнес он, медленно выговаривая слово за словом. — Честная сделка. Вы сказали нам, что вы — наполовину люди, но можете дышать под водой, как настоящие морские, и почти столь же хорошо плавать. И судя по вашему оружию, вы способны и сражаться в море.

Тауно кивнул.

— И вам нечего бояться колдовства, раз вы сами из Волшебного мира, — продолжал Хаакон.

Эйджан напряглась.

— О нет, отец не хотел сказать, будто вы сами несете зло, — торопливо пояснил Джонас.

— Не хотел, — согласился хозяин. — Суть в том, что я желаю заключить с вами сделку... — Он подался вперед. — Дело вот в чем. Возле одного острова, к западу отсюда, живет племя... наверняка морских людей. Я своими глазами видел их совсем недавно — незадолго до того, как начались наши несчастья. Я был там на рыбалке. Вместе со Стурли и Миккелем. Их прикончил тупилак. Мы очень... встревожились от увиденного, потому что не знали, как должны поступать в таком случае христиане. И решили, что лучше будет помалкивать до разговора со священником. Я имею в виду мудрого священника, а не сира Сигурда из нашего прихода, который не способен прочесть ни строчки и отправляет мессу не так, как надо. Я знаю это, потому что был в церкви в Остри Бигде и очень внимательно следил за тем, как себя ведут и что поют священники. К тому же он, конечно, не сможет своими молитвами освободить нас от тупилака. Все, кто здесь живет, быстро скатываются в невежество — ведь мы большую часть года отрезаны от всего мира... — Его лицо исказилось. — Да, скатываются в язычество... — Ему потребовалась целая минута. — Так вот, — опять продолжил он, — мы намеревались просить совета у епископа в Гардаре, а тем временем не шуметь об увиденном. Иначе кто-нибудь начнет делать глупости, или что похуже. Но тут появился тупилак, и мы... у меня не было возможности поехать. — Он посмотрел в глаза своим гостям. — Конечно, я не могу поклясться, что были именно те, кого вы ищете. Но они появились здесь совсем недавно, и мое предположение вполне разумно, не так ли? Сомневаюсь, что вы сами сможете отыскать тот остров. Между этим местом и Маркландией расстояние большое. Вам, во всяком случае, придется искать долго, и вас будут подстерегать опасности, особенно из-за тупилака. А я умею править по звездам и солнечным часам и отвезу вас прямо туда. Но... никто из Вестри Бигда не сможет выйти в море и уцелеть, пока не будет уничтожен тупилак.

— Расскажи нам о нем, — негромко попросила Эйджан.

Хаакон откинулся на спинку стула, залпом допил пиво, дал знак заново наполнить все кубки и быстро заговорил:

— Лучше я начну с начала. С того начала, когда люди впервые нашли и заселили Гренландию. В те дни они заплывали гораздо дальше, чем сейчас — не дождавшись пути в Винланд, каким бы хорошим он не слыл по рассказам, — но долгое время после этого они совершали поездки в Маркланд и добывали там древесину для нашей безлесной страны. И каждый год из-за границы приплывал корабль менять железо, лен и прочие товары на наши меха, шкуры, гагачий пух, китовую и моржовую кость, клыки нарвала....

Тауно не смог сдержать улыбки. Ему доводилось видеть, как клыки нарвала продавались в Европе под видом рогов единорога.

Хаакон нахмурился, но продолжал:

— Мы, гренландцы, никогда не были богаты. Но процветали и увеличивались в числе до тех пор, пока те из нас, кто был жаден на землю, не отправились на север и не основали третий поселок. Но тут погода стала ухудшаться, сперва медленно, потом все быстрее — летние холода и град не позволяли нам заготавливать сено, с каждым годом его было все меньше. А в море властвовали шторма, туманы и айсберги. Корабли приплывали все реже — из-за опасностей в пути и из-за войн и неурядиц на родине. Теперь между их появлениями могут пройти годы. Не получая того, что нам нужно для жизни и работы, мы не можем получить и с наших земель все необходимое, становимся все более бедными и отсталыми, все менее способными справиться с трудностями. А теперь... появились скрелинги.

— Они ведь миролюбивые люди, разве не так? — мягко спросила Эйджан.

Хаакон изрыгнул проклятие; Джонас сплюнул на пол.

— Они коварны, как тролли, — прорычал старший. — Благодаря своему колдовству, они способны жить там, где не могут жить христиане, и это навлекло на Гренландию гнев Божий.

— Как может такая красивая девушка, вроде тебя, хорошо говорить о таком отвратительном племени? — добавил Джонас и попытался улыбнуться Эйджан.

Ладонь Хаакона рубанула воздух.

— А что касается моего дома, — сказал он, — то тут история короткая. Целых двадцать лет племя скрелингов жило, охотилось и ловило рыбу неподалеку — к северу от Бигда. Они приходили к нам торговать, а норвежцы, хоть и не так часто, приходили к ним. Мне всегда это не нравилось, но запретить я ничего не мог — ведь они предлагали то, в чем мы нуждались. Но заодно они совращали наш народ и вводили его в грех. Больше всего страдали наши молодые люди: потому что у их женщин нет стыда, и они готовы расставить ноги для любого, с ведома и одобрения своих мужей... Да еще некоторые наши юноши хотели научиться охотничьим уловкам скрелингов, их умению строить дома из снега и натаскивать собак для бега в упряжках... — В его голосе зазвучала боль. — Четыре года назад я выдал свою дочь за Свена Эгиссона. Он был хороший парень, и они... жили, как мне кажется, в счастливой верности, хотя его участок был скуден на урожай — на самой окраине Бигда. Никто ближе их не жил к скрелингам, разве что одна или две христианских семьи. У них родилось двое детей, мальчик и девочка. В работе помогал батрак... Прошлым летом на нас обрушилась суровая нужда. Урожай травы пропал, пришлось забить почти весь скот. Но все равно мы были бы обречены голодать, если бы не смогли добыть кое-что в море. За летом последовала лютая зима. После бурана, бушевавшего несколько дней — вернее, неведомую часть бессолнечной ночи, такая здесь зима — я не выдержал и отправился с несколькими людьми на север: посмотреть, как перенесла буран Бенгга. Мы нашли Свена, моего внука Дага и батрака мертвыми. Они были похоронены под жалкой пирамидкой из камней, ведь земля — неосвященная земля! — промерзла настолько, что в ней было невозможно выкопать могилу. Бенгга и маленькая Халлфрид пропали. В их доме совсем не осталось топлива — ни щепки. А следы — полозья саней и собачий помет — выдали, что их забрали скрелинги... Обезумев от горя и ярости, я повел своих людей к каменным хижинам, в которых эти существа обитают зимой. Оказалось, что все они то ли ушли на охоту, то ли еще где-то шлялись — не знаю. С ними ушла и Бенгга. Оставшиеся сказали мне, что пришла она по своей воле и принесла с собой живого ребенка — пришла к их мужчине, на его грязное ложе, хотя у него уже была жена... Мы убили их всех, кроме одной старухи, и велели ей передать, что весной мы выловим и убьем без жалости всех остальных, если они не вернут украденную женщину и ребенка.

Огонь постепенно угасал, тени сгущались. Промозглая сырость глодала тело. Хаакон тяжело дышал. Эйджан спросила сдавленным голосом:

— Неужели вам не пришло в голову, что они могли говорить правду? На телах умерших не было следов насилия, не правда ли? Я бы сказала, что когда у них кончились припасы, убийцами стали холод и голод, или же болезнь — вы сами навлекаете их на себя, живя в такой грязи. Миник — тот инуит — мог прийти к ним, тревожась за нее, и она спаслась, уйдя с ним. Скорее всего, они давно были друзьями.

— Да, — признал Хаакон. — Ей очень нравились скрелинги, и слова на их языке она начала лопотать одновременно с норвежскими. Когда скрелинги приходили, они всегда привораживали ее всякими сказками и небылицами — бедную, доверчивую девочку... Но ведь он мог привести ее ко мне, мог или нет?! Я вознаградил бы его. Нет, ему нужно было увести ее силой. А потом — все, что вы слышали из ее уст, подтверждает мои слова — тот проклятый шаман околдовал ее. Смилуйся, Господи! Она потеряна, она запуталась в колдовской паутине... Так бывает с путниками, которых заманивают на холм эльфов... Она лишилась своего племени, лишилась спасения души, она и моя внучка... Если только мы вызволим их...

— А что было дальше? — спросил после паузы Тауно.

— Они, конечно, покинули эти земли и перебрались куда-то в глушь. Ранней весной наши охотники наткнулись на одного из них, связали и привели ко мне. Я подвесил его над медленным огнем, чтобы заставить сказать, где они сейчас живут, но он не сказал. Я отпустил его, выколов ему глаз в подтверждение того, что говорю серьезно, и велел передать: если они не привезут ко мне мою дочь и внучку, а также не выдадут на мой справедливый суд укравшего их негодяя, то ни один человек в Бигде не успокоится, пока последний из этих троллей не будет убит. Потому что каждый из нас охраняет свою женщину... А через несколько дней появился тупилак.

— Так что же это такое? — спросил Тауно, и по спине у него пробежал холодок.

Хаакон скривился.

— Когда Бенгга была ребенком, она пересказала мне услышанную от скрелингов историю о тупилаке. Тогда я решил, что это — всего лишь одна из страшных историй, и девчонке, когда она ее услышала, приснился кошмарный сон. Она утешила меня и пообещала больше не рассказывать ее. О, ни у кого не было такой любящей дочери, пока... Ладно. Тупилак — созданное колдовством морское чудовище. Колдун делает каркас, обтягивает его моржовой шкурой, набивает сеном и зашивает, потом приделывает клыки и когти и... производит над ним заклинания. Тогда тупилак начинает двигаться, рыскать в море. Он нападает на белых людей. Он или проламывает ялики, или переворачивает их, или перебирается через борт. Копья, стрелы, топоры — ничто не может повредить ему. У него нет крови, он не живет по-настоящему. Он пожирает моряков... Те немногие, кто спасся, могут подтвердить мои слова... Все это лето море было для нас недоступно. Мы не могли ловить рыбу, охотиться на дичь, собирать яйца на островах, не смогли подать в Вестри Бигд весть о помощи. Мы посылали людей берегом — но потом уже ничего о них не слышали. Быть может, их убили скрелинги. Хотя — вряд ли. Скорее всего они просто заблудились и умерли от голода в этой холмистой и мерзлой пустыне. Южане привыкли к тому, что от нас подолгу нет вестей, да им хватает и собственных трудностей, и если они и посылали к нам одну или две лодки, то тупилак, видимо, погубил их... У нас едва хватит запасов пережить эту зиму. Но на следующий год мы умрем.

— Или уйдете отсюда, — с болью в голосе произнес Тауно. — Теперь я понял, что хотела сказать Бенгта. Вы должны уйти, построить на юге новые дома. Думаю, ангакок отзовет морскую тварь, если вы так поступите.

— Мы можем стать посредниками, если вы захотите, — предложила Эйджан.

Кто-то из мужчин выругался, другие закричали. Джонас выхватил кинжал. Хаакон, словно высеченный из кремня, продолжал невозмутимо сидеть, потом твердо произнес:

— Нет. Здесь наши дома, наши воспоминания, могилы наших отцов, наша свобода. Людям на юге живется не намного лучше нашего, они смогут нас принять, но лишь как наемных работников, жалких бедняков. Нет, говорю я. Вместо этого мы будем разорять скрелингов, пока не уйдут они.

Он снова подался вперед, стиснул левой рукой колено, а правую вытянул перед собой, скрючив, пальцы, отчего она стала похожа на когти гренландского сокола.

— Теперь мы подошли к сделке, — сказал он детям водяного. — Завтра мы выйдем на лодках в море. Тупилак узнает об этом, и приплывет. Мы начнем сражаться с ним, сидя в лодках, а вы нападете снизу. Его можно изрубить — расчленить на куски. В той истории, что слышала Бенгта, рассказывалось, как смелый человек смог избавиться от тупилака. Он был как раз тем, кто изобрел каяк — чтобы иметь возможность перевернуть его вверх дном и добраться до тупилака снизу. Хотя мне и сейчас сдается, что это лишь бабьи выдумки. Все равно, никто из наших мужчин не умеет плавать на скорлупках скрелингов. Но, судя по этой истории, скрелинги верят, что такое можно проделать. А им лучше знать, верно? Помогите нам освободиться от демона, и я укажу вам дорогу к вашему народу. Иначе, — жестко усмехнулся Хаакон, — я не буду удивлен, если это создание примет вас за норвежцев и застигнет врасплох. Ведь вы наполовину нашей крови. Сохраните верность своей крови, и мы будем столь же верны вам.

Снова наступила мертвая тишина, Нарушаемая лишь гулом ветра. Тауно и Эйджан переглянулись.

— Нет, — произнес брат.

— Что?! — вырвалось у Хаакона. — Так вы боитесь? Даже имея союзников? Тогда попробуйте на рассвете скрыться от нас по морю.

— Мне кажется, ты лжешь нам, — ответил Тауно. — Не о своей кровавой жестокости к инуитам, не о их мести, нет — а о том морском народе. Твой голос звучал фальшиво.

— Я наблюдала за лицами, — добавила Эйджан. — Даже твой отпрыск не поверил в эту байку.

Джонас в очередной раз схватился за кинжал.

— Ты называешь моего отца лжецом?!

— Я назвал бы его отчаянным человеком, — сказал Тауно. — Впрочем... — Он указал на распятие над высокой спинкой стула. — Возьми в руки символ твоего бога, Хаакон Арнорссон. Поцелуй своего бога в губы и поклянись надеждой попасть к нему после смерти. Поклянись, что ты нам рассказал полную правду — нам, своим гостям. Тогда мы станем сражаться рядом с тобой.

Хаакон остался сидеть, не отрывая взгляда от брата и сестры.

Эйджан встала.

— Нам лучше уйти, Тауно, — вздохнула она. — Простите нас, люди добрые. Но к чему нам рисковать своими жизнями в ссоре, которая нас не касается и несправедлива с самого начала? Я передала вам слова Бенгты и ее просьбу покинуть эту землю, пока вас не погубило зло.

Хаакон вскочил, в его руке снова сверкнул меч.

— Схватите их!

Тауно выхватил нож — меч Хаакона со свистом опустился и выбил его из рук Тауно. Завизжали женщины и дети. Мужчины из страха перед тем, что с ними сделает Хаакон, если полукровки убегут, со всех сторон набросились на брата и сестру.

Двое вцепились в руки Тауно, еще двое повисли у него на ногах. Он расшвырял их в стороны, но тут же на его затылок опустилась дубинка. Тауно взревел, его ударили во второй раз, в третий. Перед глазами у него вспыхнули звезды, боль пронзила голову. Тауно рухнул на пол. Сквозь частокол мельтешащих перед его лицом ног в мохнатых меховых штанах он заметил Эйджан. Она стояла, прижавшись спиной к стене, к которой ее придавили острия копий. Над ее головой был занесен меч, а Джонас приставил к ее горлу кинжал. Тауно потерял сознание.

4

Наступил новый день. Угрюмый красный свет лег на облака. Стальные отблески заплясали на зыби, гулявшей по еще погруженному во мрак фьорду. Возбужденно завывал ветер. Неужели он продувает это место непрерывно? — подумал Тауно. Он проснулся на полу на охапке сена, куда его положили связанным, и увидел над собой Хаакона.

— Вставай! — велел владелец поместья.

В полумраке дома уже ворчали проснувшиеся мужчины, пищали младенцы, хныкали дети постарше.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Эйджан.

Как и Тауно, она провела ночь на полу, только у противоположной стены. Руки и лодыжки у нее были связаны, шею охватывала петля, прикрепленная к потолочной балке.

— Все тело онемело, — ответил Тауно. После нескольких часов сна затылок его больше не пульсировал от боли, как это было, когда он пришел в сознание. Но теперь волосы его слиплись от запекшейся крови, рот пересох, а желудок терзал голод. — Ты как, сестра моя?

Она хрипловато рассмеялась.

— Знаешь, эта неотесанная деревенщина Джонас приполз ко мне на рассвете и принялся тискать, не потрудившись даже развязать ноги. Я могла бы развести их, но для смеха притворилась, что не могу. — Она говорила на языке морских людей. — Стоит рассказывать дальше?

— Нет, если только ты не собираешься сильно его огорчить, и, вероятно, не его одного. Вспомни, ведь мы — бездушные... животные... и люди используют нас так, как сочтут нужным.

Подошел Хаакон и сказал почти те же слова, какие произнес, увидев их связанными:

— Я никогда не стал бы применять силу к человеку, которого назвал своим гостем, даже к скрелингу. Но вы — не люди. Разве человек нарушает клятву, забивая собственную овцу? Было бы грехом принудить вас к покорности силой ради спасения моих людей. Завтра, — добавил он, — ты поможешь нам сражаться с тупилаком, Тауно. Эйджан останется в доме заложницей. Если мы победим, вы обретете свободу. В этом я могу поклястья на кресте.

— Все равно, как мы сможем поверить предателю? — фыркнула Эйджан.

Хаакон усмехнулся уголками рта.

— А разве у вас есть выбор?

Утром, когда он освободил Тауно, его люди стояли вокруг с оружием наготове. Тауно встал, разминая онемевшие руки и ноги, потом подошел к Эйджан и поцеловал ее. Стоявший неподалеку Джонас переминался с ноги на ногу.

— Ну, — буркнул он, дожевывая сыр с сухарем, — пошли скорее, пора дело делать.

Тауно покачал головой.

— Сперва еда и питье для моей сестры и меня. И столько, сколько нам нужно.

Хаакон нахмурился.

— Перед битвой не стоит сильно наедаться.

— Но не таким существам, как мы.

Темноволосый мужчина средних лет, по имени Стейнкил, грубо расхохотался.

— Правильно. Ты ведь знаешь, Хаакон, сколько жира у тюленей!

Хаакон пожал плечами. Ему пришлось скрыть свое огорчение, когда он увидел, сколько фунтов мяса съели его пленники. Дождавшись, когда они насытились, он раздраженно крикнул:

— Ну? Теперь ты идешь? — И направился к двери.

— Подожди немного, — отозвался Тауно.

Хаакон разко обернулся.

— Ты что, забыл, кто ты здесь такой?

Тауно не отвел глаз, встретив его властный взгляд.

— А не забыл ли ты, что значит вести за собой людей... даже здесь?

Принц из Лири встал на колени возле сестры, обнял ее и прошептал, вдыхая свежий аромат ее волос и кожи:

— Мне повезло больше, Эйджан. Если я умру, смерть моя будет быстрой. А ты... тебя охраняют женщины, дети и старики. Сможешь сыграть на их страхе или как-то перехитрить их, а потом...

— Попробую, — ответила она. — Но, Тауно, я буду думать лишь о том, чтобы ты остался невредим! Если бы мы только смогли сегодня быть вместе!

Они посмотрели друг другу в глаза и запели Песнь Прощания.

Как бьется сердце, когда должен уходить любимый. Как тоскливо ожидание разлучившихся в печали, Если они не расстались радостно, облегчившись слезами, Исполнившись доблести и верности храброй, Освещенные смехом, как прежде то было. Помоги мне надеяться, что встреча уж близко! Возьми мою удачу, но верни ее мне же...

Он снова поцеловал ее, а она — его. Затем Тауно встал и вышел.

К морю вместе с ними отправилось одиннадцать крепких мужчин и юношей. Они могли управлять двумя яликами из трех, имевшихся у Хаакона. Джонасу хотелось послать за подмогой на соседние фермы.

— Если мы потерпим неудачу и погибнем, наш дом лишится самых сильных защитников.

Хаакон отказался.

— Если удача от нас отвернется, погибнут все. Флотилия лодок не в силах справиться с тупилаком. Это уже пробовали сделать, и ты об этом знаешь. Смогли вырваться только три, пока тупилак разбивал остальные. На сей раз наша единственная надежда — наш водяной, а он — один. К тому же... — На мгновение в его хмурых глазах вспыхнул огонек гордости. — Я ношу звание королевского наместника не для того, чтобы рисковать жизнями, а чтобы охранять их. Если мы сможем победить с теми силами, что у нас в наличии, мы будем жить в сагах до тех пор, пока в Гренландии будут жить люди.

Пока лодки спускали на воду, Тауно разделся и вымылся. Он знал, что не получит оружия, пока не начнется схватка. Большинство мужчин боялись его — едва ли не сильнее, чем самого чудовища. Они охотно свалили бы его с ног и связали, но и тогда он остался бы для них сверхъестественным существом, и не обладай Хаакон такой непреклонной волей, вряд ли кто-то другой смог бы отправить их навстречу опасности в компании полуводяного.

По лодкам расселись молча. Заскрипели в уключинах весла, плеснула вода, зажурчала вдоль бортов — ялики тронулись вперед. Соленые брызги коснулись губ. Луга, окружавшие дом, все больше отдалялись; зажатый среди крутых утесов фьорд, темный и покрытый полосками пены, начал расширяться. Под низкими тучами кружила стая черных кайр, крики которых терялись в зловещем пении ветра. Солнце висело тусклым негреющим шаром над самыми горами; казалось, будто покрывающие их снег и ледники дышат холодом в спину людям.

У каждого, включая Тауно, в руках было весло. Он сидел на носу рядом с Хааконом, перед ними — Джонас и Стейнкил; имен двух последних гребцов — грязных, низкорослых мужчин — Тауно не знал, и не собирался спрашивать. Вторая лодка плыла следом на некотором расстоянии. Тауно втянулся в греблю, радуясь возможности размяться и разогреть мускулы, какой бы скучной ни была сама работа. Вскоре Хаакон сказал ему:

— Полегче, Тауно. Ты сбиваешь нас в сторону.

— Силен, как медведь, ха?! — бросил через плечо Стейнкил. — Будь моя воля, я охотнее взял бы в лодку медведя.

— Не дразни его! — неожиданно вступился за него Джонас. — Тауно, я... прости нас. Поверь, мы сдержим свое слово. Мой отец — человек чести. И я стараюсь стать таким.

— Как с моей сестрой ночью? — усмехнулся Тауно.

Хаакон пропустил гребок.

— О чем это ты?

Джонас бросил на Тауно умоляющий взгляд; тот на мгновение задумался и сказал:

— Все же видели, как он вокруг нее вился.

Он не очень разозлился на Джонаса за попытку силой овладеть его сестрой. Подобные вещи мало что значили для него, да и для Эйджан; если у нее было меньше партнеров, чем у брата, то лишь потому, что она была на два года моложе его. Она знала заклинание, не дававшее ей зачать против желания. Тауно сам с удовольствием переспал бы с сестрой Джонаса Бенгтой, подвернись ему столь маловероятная возможность — более того, им с сестрой приходилось сдерживаться, чтобы во время долгих путешествий не броситься друг к другу в объятия, и сдерживались они лишь ради своей матери, запретившей детям подобные утехи. Кстати, они с сестрой ничего не потеряли бы, заставив парня испытывать к ним стыдливую благодарность.

— Смертный грех, — прорычал Хаакон. — Изгони из себя это желание, мальчик. Покайся и... пусть Сира Сигурд наложит на тебя епитимью.

— Не вини его, — возразил Стейнкил. — Я сам никогда не видел такой красивой девки, да к тому же настолько бесстыдно одетой.

— Сосуд дьявола, — взволнованно произнес Хаакон. — Берегитесь, берегитесь! В нашем одиночестве мы теряем Веру. Я содрогаюсь при мысли о том, что ждет наших потомков, если мы... Когда мы покончим с тупилаком... когда покончим, говорю я... то отправлюсь за своей дочерью. Что заставило ее так поступить? — едва не выкрикнул он. — Отказаться от Бога... от своей крови, своего племени... от жизни в доме, такой одежды, еды, питья, орудий и обычаев белого человека... От всего, что мы поколениями пытаемся сохранить в тяжкой борьбе... Бросить все и пойти грязной шлюхой к похитившему ее дикарю, прозябающему в снежной хижине и жрущему сырое мясо... Какая сатанинская сила могла заставить ее сделать это по доброй воле?

Тут он заметил, какие взгляды на него бросают из другой лодки, сжал губы и принялся с силой работать веслом.

Они гребли целый час и уже слышали грохот накатывающегося на берег прибоя в устье фьорда, когда их обнаружил враг.

В соседней лодке завопил гребец. Тауно увидел пену вокруг огромной бурой туши. Она ударила, по корпусу снизу — лодка вздрогнула и накренилась.

— Отгоняйте его! — взревел Хаакон. — Бейте копьями! Гребите, трусы! В сторону, в сторону!

Он и Тауно одновременно метнули копья и присели на корточки. Водяной наклонился, поднял пояс с тремя кинжалами в ножнах, которые дал ему Хаакон, и застегнул пряжку. Но прыгать в воду он пока не стал, а вместо этого впился взглядом в приближающееся чудовище. Его обострившийся слух улавливал каждый всплеск и удар, каждое проклятье и молитву, ноздри жадно пили ветер, питая легкие и колошматящееся сердце. Увиденное едва не сломило его волю к борьбе, и лишь образ Эйджан заставил его встряхнуться.

Тупилак зацепился за борт усеянным медвежьими когтями плавником. Вес у него был меньше, чем у настоящего медведя, но лодка, тем не менее, опасно накренилась. Люди бросились к другому борту, чтобы не дать ей перевернуться. В морщинистой шкуре уже торчали два копья, болтаясь с пугающей бессмысленностью; рядом виднелись еще два сломанных древка, оставшихся от прежних схваток. Из ран не текла кровь. Акулья голова на длинной гибкой шее разевала пасть, глядя на людей остекленевшими глазами. Плавник дернулся, лодка качнулась. Один из гребцов выпал в море, страшные челюсти сомкнулись. Брызнула кровь, расползлись в воде внутренности; от них, еще теплых, поднимался пар; ветер уносил его прочь.

Гребец на корме лодки Хаакона застонал от ужаса. Стейнкил обернулся, оплеухой привел его в чувство и снова упрямо вцепился в весло. Они подплыли к тупилаку сзади. Хаакон широко расставил ноги и рубанул чудовище секирой. Тауно знал, что он хочет прорубить моржовую шкуру, выпотрошить из нее набивку из соломы и сгнивших трупов...

В ответ на удар из воды взметнулся хвост касатки и обрушился на нос ялика. Затрещало дерево, Хаакон упал. Тауно нырнул.

Ему потребовалось меньше минуты, чтобы выдохнуть из легких воздух, впустить в них морскую воду и перевести тело на подводное дыхание. Мутные потоки ледяной зеленоватой воды ограничивали обзор — Тауно видел лишь вспененный, бурлящий хаос над собой и впереди, — но уши его различали приглушенный шум битвы. Вода вокруг него имела привкус железа и свернувшейся человеческой крови. Рядом с ним, медленно кувыркаясь, в глубину стал погружаться мертвый мужчина — пища для угрей.

— Мы отвлечем его, насколько сможем! А ты нападай снизу! — крикнул Хаакон. — Но времени у тебя мало!

Подготовившись, Тауно зажал в зубах лезвие ножа и бросился вперед. Начав атаку, он утратил страх, даже забыл о себе. Не стало больше ни Тауно, ни тупилака, ни людей — только схватка.

Лодки виднелись на искристо-ярком потолке зеленого подводного мира, как изломанные тени. Тупилака он различал гораздо яснее — выпуклость его брюха... ремешки, стягивающие швы между шкурами... Ноздри Тауно уловили запах плесени и загнившей плоти. Серповидные когти на задних плавниках тупилака рубили воду.

Перехватив нож в руку, Тауно заработал ногами, проплывая под брюхом тупилака. За лезвием ножа потянулся длинный порез. Нога чудовища дернулась, пытаясь достать молодого человека, но тот сумел увернуться.

Резко изогнув тело в насыщенной воздушными пузырьками воде, он увидел, как из брюха выпадают и погружаются на дно кости моряков. Но тупилак, хотя и обладал разумом, все еще продолжал буйствовать, обрушивая свою ярость на норвежцев. Тауно увидел, как опустился огромный хвост чудовища. Грохот удара едва не оглушил его.

И — снова вниз... задержать дыхание, спасаясь от кладбищенской затхлости, сделать еще надрез, отодрать пласт шкуры... Удар по ребрам застал его врасплох: он выронил нож и с огромным трудом выбрался на свободу.

Зверь закричал. Акулья голова повернулась, отыскивая Тауно. Плавники и хвост направили огромную тушу в сторону молодого человека. Мимолетно ему подумалось, что окажись в лодке инуиты, они бы уже давно утыкали тушу гарпунами с привязанными к ним пузырями, чтобы затруднить чудовищу передвижение. Впрочем, людоед и так оказался слишком медлительным и неуклюжим. Вокруг него можно было плавать кругами. Но, однако, подобраться поближе... это уже трудная задача.

Теперь на скелете тупилака болталась обрывками полупустая шкура, а сам скелет... да, кажется, он местами начинает распадаться. Но ноги и хвост все еще работают, а челюсти продолжают щелкать.

Тауно взобрался тупилаку на спину, куда чудовище не могло дотянуться, и крепко сдавил ее ногами, не обращая внимания на боль от грубой ракушечной кожи тупилака. Потом достал запасной нож и принялся за работу.

Он не смог сделать всего, что хотел, но когда спрыгнул со спины в воду, полуотрезанный хвост чудовища уже еле шевелился. Глаза Тауно застлала темная пелена усталости — ему был просто необходим короткий отдых.

Кто знает, то ли проблеск сознания дрогнул в тупилаке, то ли он не мог не выполнить того, что было в нем заложено, однако, как бы там ни было, он снова неуклюже направился к лодкам.

Если он потопит их, пусть даже ценой собственной гибели, отпустят ли Эйджан люди, захватившие ее? Услышав звук таранящего удара, Тауно всплыл, чтобы посмотреть, что делается над водой.

Второй ялик, полузатопленный после удара, дрейфовал в стороне, совершенно беспомощный: четыре оставшихся в нем человека должны были вычерпать воду и поставить на место плававшие рядом весла. Тупилак снова и снова наносил удары по лодке Хаакона. Нос ее был разбит, доски сорваны со шпангоутов. Голова на длинной шее потянулась вперед, выискивая жертву. Где Хаакон? Его сын Джонас с отчаянной храбростью рубил топором; не отставал и стоящий рядом с ним Стейнкил. Еще двое с двух сторон тыкали в тушу бесполезными копьями. На глазах Тауно Стейнкил оступился, и его рука тут же оказалась в пасти тупилака. Зубы сомкнулись, фонтаном брызнула кровь. Стейнкил отшатнулся, стискивая то место, где еще недавно была правая кисть.

Хаакон выступил вперед. Должно быть, его ненадолго оглушило. Измазанные кровью лицо и тело его ярким пятном выделялись на фоне серого, как волчья шерсть, неба. Он заметил вдалеке Тауно и крикнул:

— Тебе нужна помощь, водяной?!

Наклонившись, он достал из-под банки якорь с деревянным веретеном, но с железными кольцом, основанием и лапами, сохранившимися от прежних времен. Якорь крепился кожаной веревкой к остаткам форштевня. Когда покалечило Стейнкила, Джонас вышел из борьбы. Двое других укрылись за его спиной. Хаакон, пошатываясь, двинулся к корме, где его уже поджидала распахнутая пасть. Он высоко занес якорь и с силой опустил. Лапа якоря врубилась в правый глаз чудовища и зацепилась за глазницу.

В Хаакона тут же впились челюсти, но ему удалось освободиться.

— Все на весла! — крикнул он. — Тауно, разрежь его...

Хаакон рухнул.

Тауно, восстановив силы, стрелой метнулся вперед. Пренебрегая опасностью, он начал полосовать тушу ножом. Краем глаза он заметил, что лодка Хаакона направилась в сторону залива. Тупилак не стал ее преследовать — Тауно успел слишком сильно искалечить его.

Тупилак погрузился в воду вслед за Тауно, пытаясь его схватить. Но теперь чудовище было столь же малоподвижно, как если бы море вокруг него замерзло.

Нож Тауно работал без отдыха. Отрезанные куски снова становились мертвыми, какими и были до того, пока их не оживил ангакок.

Наконец опустевшая оболочка всплыла, а акулья голова погрузилась в темную глубину. Волны очистились. Когда Тауно, снова дыша воздухом, доплыл до второй лодки, охладивший его лицо порыв ветра показался ему благословением.

Но на ялик, кое-как приведенный в порядок, забираться было не безопасно. Девять человек уже и без того перегрузили его ослабевший и треснувший корпус — девять, потому что моряки подобрали цеплявшихся за обломки Хаакона и Стейнкила.

Тауно повис на поручне. Здоровяк Стейнкил уставился на него, изнуренный до такой степени, что у него остались силы лишь на благоговейный страх. Рука его была грубо перебинтована, но жизни его явно ничто не угрожало. Его — но не Хаакона. Весь живот предводителя, от грудины до паха, был вспорот, длинное тело распростерлось между двумя банками — оно было все в крови, внутренности вывернуты.

Но он еще цеплялся за ускользающее сознание.

Его глаза — тускнеющая голубизна на ярком янтаре — встретились с глазами Тауно. Принц Лири смог уловить лишь хриплый шепот:

— Водяной, я благодарю тебя... Не нарушь моей клятвы, Джонас... Прости меня, водяной, за ложь о твоем народе...

— Тебе нужно было думать о своем, — мягко отозвался Тауно.

— А моя дочь... Она станет говорить с тобой... У меня нет права просить... но если ты отыщешь ее и... — Хаакон перевел дыхание. — Умоляй ее... но если она не захочет, скажи ей, что я... никогда не отрекался от своей Бенгты... и даже в чистилище буду молиться за нее...

— Да, — тихо сказал Тауно. — Мы с Эйджан выполним твою просьбу.

Хаакон улыбнулся.

— Быть может, у вас, морских людей, есть души.

Вскоре после этого он умер.

5

Волшебные чувства морских людей нашли след там, где смертные не увидели бы ничего. Тауно и Эйджан обыскивали окрестности дня два — правда, они проводили в поисках и большую часть необыкновенно долгих осенних ночей, — прежде чем обнаружили новую стоянку инуитов.

Она оказалась в небольшой и уютной долине над бухтой с высокими обрывистыми берегами. Начинавшаяся на лугу тропинка, извиваясь, сбегала вниз, к поблескивающей воде. Ручей, свежий и прозрачный, журча вырывался из-под дерна, уже увядшего, но все еще мягкого. Долину окружали горы, серо-голубые там, где их не покрывал снег. Над восточными утесами виднелись таинственные зеленоватые отблески материкового льда. Окутанное дымкой, закатное солнце пронизывало косыми лучами прозрачный и безветренный арктический воздух.

Собаки залаяли, когда две высокие фигуры в туниках из рыбьей кожи широкими шагами подошли поближе, однако скоро принюхались и успокоились; они не стали заискивать, подобно гончим белых людей. Вышли охотники, с гарпунами, ножами и луками, но они не угрожали пришельцам. Женщины остались за спинами своих мужчин, прижимая к себе детей; они также не выкрикивали ничего — в них не было ни страха, ни ненависти.

Все они были у себя дома и наслаждались добычей — охота удалась. От костров долетал аппетитно пахнувший дымок — там жарилось мясо карибу и зайцев. Запас мяса был для надежности подвешен на шестах. Крупные шкуры женщины уже дочиста выскоблили, а мелкие начали разжевывать, чтобы размягчить. Хижины из белого камня уже были готовы к зимовке, но семьи пока жили в конических палатках. Проходя мимо одной из них, пришельцы заметили полузавешенную статуэтку мускусного быка, с безупречным мастерством вырезанную из моржовой кости.

Они подняли раскрытые ладони и крикнули;

— Мир! Вспомните, мы были у вас в умиаке. Мы — ваши друзья.

Оружие опустилось или упало на землю.

— Нам было плохо вас видно, — сказал муж Бенгты. — Солнце мешало. Кому-то из нас теперь стыдно.

Бенгта торопливо подошла к брату и сестре.

— Вы ведь не станете выдавать нас норвежцам, правда? — умоляюще произнесла она на родном языке.

— Нет, — ответил Тауно. — У нас послание от них.

— И тяжелая весть для тебя, дорогая, — добавила Эйджан. Она взяла ладони Бенгты в свои руки. — Твой отец умер. Его убил тупилак, когда он сражался с ним вместе с Тауно. Но он отомщен, чудовище уничтожено, а перед смертью отец благословил тебя.

— О-о-о... — Молодая женщина застыла. Ее тяжелое дыхание облачком вылетало в морозный воздух и терялось в небе цвета ее глаз. Волосы Бенгты потускнели от дыма, она теперь, по обычаю инуитов, завязывала их в узел. Но вид у нее был здоровый и цветущий, а ее мехам могла позавидовать королева. — О, отец, я не могла и представить...

Она зарыдала. Эйджан обняла ее и принялась успокаивать.

Миник продолжил разговор, со смущенным вид ом поглаживая Бенгту по плечу.

— Извините ее, — сказал он на своем языке. — Она не очень... сведуща в том, как себя правильно вести... но кто-то надеется, что скоро она научится. Аргангуак, моя первая жена, сейчас приготовит еду и разложит для вас постель. — Он улыбнулся, но смущенно — из-за поведения Бенгты.

Из кольца окружавших их инуитов вышел Панигпак. На морщинистом лице ангакока читалась тревога.

— Кто-то думает, будто он слышал что-то о тупилаке, — с трудом выговорил он.

Поза и взгляд возвышавшегося над ним Тауно остались спокойными.

— Ты слышал верно, — отозвался Тауно; они с Эйджан заранее составили рассказ на языке инуитов, и теперь он поведал им о битве несколькими короткими образными фразами.

Люди ужаснулись, зашумели. Больше всех был потрясен Панигпак.

— Я дурак, — простонал он. — Я навлек опасность на вас — на тех, кто никогда не причинял нам вреда.

— Кто мог такое предвидеть? — утешил его Тауно. — И, слушайте, наш рассказ не окончен. Когда мы вернулись, Джонас Хааконссон послал своих слуг ко всем жителям Вестри Бигда, приглашая их на Сбор. Моя сестра... Он выслушал ее и говорил так, как она ему посоветовала. Остальные послушались меня. Понимаете, мы напугали их, хотя они и предполагали, что мы были посланы для спасения их Великой Природой. — Это выражение было наиболее близким к инуитскому пониманию «Бога». Тауно продолжал: — Мы вскоре поняли, что почти ничто, кроме властности Хаакона, не удерживало их в этих местах. Они обратили внимание на наше предупреждение: ведь мудрые обитатели моря рассказали нам, что эта земля станет все менее и менее пригодной для них, и в конце концов всем оставшимся придется голодать. Они решили перебраться на юг. Все, или почти все. Но сперва они должны обрести уверенность в том, что никто или ничто не нападет на их лодки. Как раз в этом и заключается наше с сестрой поручение — получить от вас обещание, что они смогут пройти летом, не подвергаясь опасности. После этого весь север страны будет ваш.

Люди закричали, затанцевали, запрыгали. Они были и возбуждены, и обрадованы не столько потому, что победа осталась за ними, а оттого, что вражда закончилась.

— Обещаю! — всхлипнул Панигпак. — Обещаю! Я даже пошлю в самое ближайшее время свой дух договориться с духами моря о спокойной погоде, и чтобы было много рыбы. И еще мой дух спросит, не знают ли те, кто правит морями, о вашем народе.

— Тогда, Бенгта, — негромко сказала Эйджан, — тебе нужно решить свое будущее и будущее твоего ребенка.

Слезы промыли канавки в копоти, покрывавшей лицо дочери Хаакона, обнажив кожу, белую, как цветки боярышника. Но она больше не плакала, голова ее гордо поднялась, а голос прозвучал твердо:

— Я это сделала уже в прошлом году, выбрав для нас обеих Миника.

Гости посмотрели на нее с удивлением. Инуиты разом замолчали. Она сжала кулаки и посмотрела им в глаза.

— Да, — сказала она. — Неужели вы думаете, что он увез меня из-за похоти? Он никогда не станет принуждать женщину, или обманывать ее — потому что не знает, как такое можно сделать. А мы в детстве играли вместе. Он собирался отвезти меня и Халлфрид к моему отцу. Я умолила его не делать этого, и он по доброте своей согласился. По доброте. У него уже была хорошая и умелая жена — она тоже оказалась мне рада. Очень немногие инуиты хотят иметь двух жен — если возникает необходимость, они могут просто одолжить. Думаю, вы со своими волшебными чувствами способны увидеть, насколько чиста та помощь, которую здесь оказывают друг другу. А я? Я не знаю многого из того, что должна знать инуитская женщина. Я могу лишь поклясться, что попытаюсь научиться. Дайте мне время, и я надеюсь, что перестану быть ему обузой.

— Так ты любишь его? — пробормотала Эйджан.

— Не так, как любила Свена, — ответила Бенгта. — Но Миника я люблю за то, что он такой, каков он есть.

Было не очень ясно, насколько ее муж смог уловить смысл этого потока слов, но он покраснел, и вид у него, несмотря на смущение, был довольный.

— Все мои надежды и надежды моей дочери связаны с ним, — продолжала Бенгта. — С кем же еще? Я всю жизнь разговаривала с людьми его народа, каждый час, который мне для этого выпадал. Я, как и вы, тоже поняла, что надвигается Суровая Зима, — ведь инуиты мне рассказывали, как год за годом растут ледники, а море замерзает все раньше и раньше и оттаивает все позднее. И когда я в конце концов оказалась в скверно построенном доме, и рядом со мной были три трупа, а ребенок на моих руках мог уже только пищать от голода, я была уверена, что мы — обречены. Мы в Вестри Бигде можем или цепляться за свою нищету, до тех пор, пока она не задушит нас, или же перебраться в Мид или Остри Бигд — если те продержатся — и остаться теми же нищими. А в это же время инуиты... Посмотрите вокруг. Они сделали то, для чего норвежцы всегда были слишком упрямы: научились жить в этой стране, и жить хорошо. Но в конце концов, эта страна также и мой дом. Окажись ты на моем месте, Эйджан, разве ты не ухватилась бы за возможность присоединиться к ним?

— Конечно, — ответила Эйджан. — Но я не христианка.

— Да что для меня церковь? — воскликнула Бенгта. — Бормотание невежественного мямли. Я лучше рискну оказаться в адском пламени — я, прошедшая через адские льды.

Ее гордость растаяла. Неожиданно она закрыла глаза и выдохнула:

— Но то, что я навлекла на отца смерть... Мне еще долго придется это искупать.

— Почему ты так говоришь? — спросила Эйджан. — Когда ты убежала, он убил невинных и беззащитных людей. Вряд ли ты могла когда-нибудь предположить, что суровый человек в состоянии так обезуметь от любви к тебе. Когда же дело было сделано, разве племя погибших не возжаждало возмездия, не пожелало положить конец новой угрозе?

— Тупилак был мой! — крикнула Бенгта. — Я подумала о нем, когда племя, ради восстановления мира, захотело отослать меня обратно. Это я упрашивала Панигпака, пока он его не сделал. Я! — Она упала на колени. — Я говорила ему и всем остальным: что бы вы ни сделали, ссоры и убийства будут только страшнее, страшнее с каждым ухудшающимся годом — до тех пор, пока норвежцы остаются здесь. А если мы изгоним их, пусть даже ценой нескольких их жизней... это станет милосердием, и для них тоже... И я верила в это. Святая Мария, Матерь Божия свидетельница тому, что я верила в это!

Эйджан подняла ее и снова обняла. Тауно медленно произнес:

— Я все понял. Ты хотела чтобы твои родственники, дорогие тебе с детства люди, ушли отсюда, пока не стало слишком поздно. Но ангакок отозвал бы и разобрал свое создание следующей весной, что бы ни случилось, так ведь?

— Д-да, — всхлипнула она на груди Эйджан. — Но тупилак убил моего отца.

— Мы уже говорили, он благословил тебя перед смертью, — сказал Тауно и провел пальцами по своим волосам. — И все же... Странно... Как странно... Тупилак был наслан не из ненависти, а из любви.

Наконец Бенгта-Атитак, вторая жена Миника, успокоилась достаточно и помогла приготовить еду. В эту ночь северное сияние вспыхнуло с таким великолепием, что закрыло половину небес.

6

Прошло лето, вернулась осень. Цветущий вереск стал пурпурным, запламенела рябина, на осинах затрепетали золотые листья. В полнолуние, после осеннего равноденствия, разносились одинокие крики перелетных гусей. По утрам дыхание вырывалось изо рта облачком пара, а под ногами хрустел тонкий ледок на лужах.

Корабль плыл со стороны Ютландии: сперва через Каттегат, затем через узкий Зунд, где было тесно от серебристой сельди и рыбацких лодок, потом вышел в Балтику и добрался до острова Борнхольм. Там он пристал к берегу в Сандвиге на северной оконечности острова, где на его вздыбившихся скалах стоит крепость под названием Дом Молота, и экипаж отпустили на берег. Владельцы корабля наняли лошадей и отправились в одну из безлюдных бухт.

Под бледным осенним небом ветер, завывая, бросал на берег серый от пены прибой. Когда волны откатывались, галька на берегу рокотала, словно жернова огромной мельницы. С жалобными криками носились чайки. Берег усеивали коричневые клубки морской капусты, пахнущие глубиной, все в маленьких пузырьках, которые с легкими хлопками лопались под ногами. За дюнами и полосой жесткой травы тянулся широкий, поросший густым вереском торфяник, на котором давно позабытые племена установили жертвенный камень.

Дети водяного вышли на берег навстречу гостям Они были обнажены, если не считать поясов с обсидиановыми ножами да струящейся по коже воды; в руках у них были гарпуны с костяными наконечниками. На плечи Тауно падали золотистые с зеленоватым оттенком локоны, а бронзово-красные волосы Эйджан сохраняли слабый оттенок морских водорослей.

Одетые в богатые одежды, Нильс Йонсен и Ингеборг Хьялмардаттер крепко обняли брата и сестру.

— Как долго мы не виделись! — дрогнувшим голосом произнесла Ингеборг. — Как мучительно долго!

— И столь же долгим было ожидание для нас, — отозвался Тауно. Было заметно, что он из последних сил сохраняет спокойствие. — Ну? — резко произнес он наконец. — Рассказывайте.

— Мы принесли хорошие новости, — сказала Ингеборг. — Задача была не легкая... не будем лучше вспоминать, насколько близко мы оказались к палачу, едва юнкеры почуяли золото... Но мы выполнили твою волю. Маргарет живет на свободе, ее удочерила семья ее матери. — Ингеборг презрительно усмехнулась. — Видел бы ты, как они сразу полюбили бедную, несчастную сиротку, едва мы показали им мешок-другой с сокровищами спрута! Но не бойся. Мы присмотрим за ней и позаботимся, чтобы большая часть богатств перешла в ее приданое.

Эйджан поцеловала Нильса с той же страстью, с какой гонимые свежим ветром волны Балтики целовали берег Борнхольма.

— Я никогда не смогу отблагодарить тебя достойно, — сказала она.

— Благодари не меня, — смущенно произнес Нильс. — Это Ингеборг знала все входы и выходы. Я лишь охранял ее.

— Без твоего умения, — возразила Эйджан, — вряд ли мы смогли бы привести «Хернинг» в гавань.

Тауно уронил трезубец и поймал ладони Ингеборг. Никогда еще ей не доводилось слышать страх в его голосе.

— А если не считать денег, как живет сестра?

— Очень хорошо, — торопливо ответила она, не оставляя ему времени для сомнения. — Мы много раз с ней разговаривали. — Ингеборг опустила глаза. — Она... она благодарна вам, но... до сих пор набожнее остальных жителей деревни. Понимаешь? Она счастлива, но лучше будет, если вы не станете сами искать с ней встречи.

Тауно кивнул.

— Согласен. Боль утраты уже растаяла в нас. Мы сделали для Ирии все, что смогли; пусть же теперь она останется Маргарет. Но что собираетесь делать вы с Нильсом?

— М-м, он виделся с ганзейскими купцами и думает купить корабль, плавающий под их флагом. А я... наверно, одинокой женщине, не живущей в монастыре, лучше будет выйти замуж...

— За Нильса? — радостно спросил Тауно.

— Он слишком молод, да и слишком хорош для меня. — Ее глаза обратились на Нильса и Эйджан — они тоже держались за руки и улыбались друг другу. — Я отыщу свою дорогу. Не беспокойся за меня, Тауно. А ты?

— Мы задержались здесь лишь ради того, чтобы услышать вести от вас. — В нем пульсировало нетерпение. — Теперь же мы сможем опять отправиться в путь, на поиски отца и нашего народа.

Карие глаза Ингеборг встретились с глазами водяного.

— Значит, мы прощаемся навсегда? — еле слышно спросила она.

Нильс и Эйджан снова целовались.

— Да. — Тауно рассмеялся, стряхнув с себя хмурость. — Но эту ночь мы сможем провести в теплой хижине с очагом — мы построили ее на дальнем конце этого пляжа как раз к вашему приезду. Счастливые воспоминания помогут нам расстаться.

И они с сестрой пошли сзади, заслоняя своими телами людей от порывов морского ветра.