Влипла, определенно. Но что я могла натворить и когда? В тот черный провал между тем, как я рухнула в постель, и пробуждением? Но единственным человеком, которому я могла навредить ночью, была Оливия, а она, вон, жива-здорова.

Подруга тем временем протянула плешивому дворянскую грамоту, который тот не преминул изучить как следует. Потом пришел черед моих документов. Мужчина так же внимательно ознакомился с ними и протянул мне еще два листа бумаги.

– Постановление об аресте. И об обыске, – пояснил он.

Я попыталась вчитаться, но строчки прыгали перед глазами.

– Оливия, можно тебя попросить? – Я протянула ей бумаги.

Плешивого перекосило, остальные посмотрели на меня с немым изумлением. В самом деле, как простолюдинка посмела обратиться к графине на «ты»!

– Конечно, – с достоинством кивнула она. Пробежала глазами первый листок, вернула его мне. – Это постановление об обыске. Оно касается только твоих вещей и твоей половины комнаты.

Последние слова, кажется, были произнесены не для меня.

– Это – об аресте. – Брови Оливии взлетели на лоб. – По подозрению в покушении на жизнь барона Бенедикта Вернона?

– Что?! – выдохнула я. Слова кончились, и все, что я могла – таращиться на сыскарей и соседку, забыв, как дышать.

– Подозрение в покушении на жизнь барона Вернона-младшего, – повторила Оливия.

Я, наконец, обрела дар речи.

– Что за бред! Я и пальцем его не тронула! Да и когда бы?

– После вчерашнего я уже ни в чем не уверена, – задумчиво произнесла соседка.

«Честное слово, один бокал!» – вспомнилось мне. Щеки обожгло стыдом. Да, я ни в чем не виновата, и вчера говорила чистую правду, но кто мне поверит?

Похоже, кто-то подлил мне что-то крепкое в лимонад. Но зачем? Зачем кому-то понадобилось, чтобы я лыка не вязала? Просто напакостить?

А может, и в бокале, который протягивал мне Бенедикт, была какая-то гадость? Не просто же так он настаивал, чтобы я выпила. Может, он и мириться на самом деле не собирался, а хотел выставить меня на посмешище.

Но Оливия сказала, что в вине ничего нет. Неужели она на его стороне?

– А что было вчера? – вскинулся плешивый.

Оливия приподняла бровь.

– Это допрос?

– Неужели вы не хотите помочь правосудию, ваше сиятельство?

– Я с радостью помогу правосудию, – улыбнулась она. – И помогаю ему прямо сейчас, напоминая о том, что все правила ареста, допроса и обыска были написаны кровью невинно казненных, и потому эти правила следует соблюдать.

Сыскарь покачал головой. Обернулся ко мне.

– Лианор, где твои вещи?

– Вот. Ищите. – Я обвела рукой свою половину комнаты, стараясь держаться так же холодно-безразлично, как соседка, но вряд ли у меня это получилось.

Даже если Бенедикт на самом деле хотел не помириться, а устроить мне очередную пакость, почему Оливия сказала, что в вине ничего нет?

Да о чем я думаю? Какая разница, что было на уме у Бенедикта и кто подпоил меня? Кто на него покушался, и как это сделали, что покушавшегося никто не видел? Почему подумали на меня, понятно – о нашей вражде знали все, а стражи всегда ищут пропажу под фонарем, а не там, где потеряли.

Плешивый взялся за ридикюль на столе, но Оливия его перебила.

– Это моя вещь.

– Прошу прощения, ваше сиятельство, – повинился сыскарь, с поклоном протягивая ей сумочку.

Второй сыщик, худой и остроносый, между тем, обшарил карманы моего кителя.

– Вот. – Он извлек оттуда бумажный сверток.

В похожих нам выдавала лечебные порошки госпожа Алекса, целительница в нашем приюте.

– Что это? – удивилась я.

– Тебе лучше знать, – ответил плешивый, разворачивая бумагу.

– Откуда мне знать, если это не мое?

– Конечно, само в карман прыгнуло. – Он обернулся к третьему. – Записывай. Сверток из аптечного пергамента с… – он развернул край, – белым порошком. Ваше сиятельство, засвидетельствуете?

– Да, конечно.

Значит, на помощь Оливии нечего рассчитывать. Впрочем, с чего я взяла, будто она захочет мне помогать? Мы всего лишь волей случая оказались в одной комнате и…

И вчера ей и без того хватило со мной хлопот, а потому нечего наглеть. Особенно учитывая, кто ее отец. Скажут, дочь такого важного человека покрывает убийцу.

Ох, и ведь госпожа Кассия узнает! Что она обо мне подумает!

– Это не мое, – повторила я, но на меня не обратили внимания. Остроносый распахнул дверцы шкафа, не особо церемонясь, выгреб на пол содержимое одной полки, второй…

Дребезжа, покатился пузырек темного стекла.

Откуда он там взялся? У меня ничего подобного не было!

– Это не мое! – закричала я.

– Заткнись! – рявкнул плешивый

– Крысиный яд, – сказал остроносый, поднимая склянку.

Сунул пузырек мне в лицо, так что, даже захоти я прочитать этикетку, не смогла бы – слишком близко. Показал Оливии – та кивнула. Остроносый передал пузырек плешивому. Тот сказал:

– В шкафу среди вещей обнаружился пузырек темного стекла с… – Он заглянул внутрь. – Белым порошком. Надпись на этикетке…

Он снова протянул пузырек Оливии, но не выпуская его из рук. Подержал перед глазами этикетку, давая еще одну возможность прочитать, наклонил горлышком к ней. Оливия снова кивнула.

Остроносый продолжал перетряхивать мои вещи, не гнушаясь исследовать нижнее белье. Меня передернуло не то от стыда, не то от брезгливости. Когда они уйдут, надо будет все перестирать.

Когда они уйдут. Уйдут ли?

Лысый обернулся ко мне.

– Где платье, в котором ты вчера была на балу? – спросил он.

– Не было платья.

Хотелось вскочить, закричать, выставить этих людей, которые вломились ко мне с утра пораньше, бесцеремонно роются в моих вещах и подозревают меня невесть в чем. Но все тело словно сковало, и отчаянно не хватало воздуха.

Сверток, пузырек с крысиным ядом – наверняка обертка соответствует содержимому.

Неужели Бенедикта в самом деле пытались отравить? С его характером у него наверняка много врагов. Все знают, что одна простолюдинка, то есть я, сцепилась с Бенедиктом. Очень удобно.

Никто мне не поверит.

– Полный зал видел тебя в платье, – настаивал лысый.

– На мне был мундир. Платье – иллюзия.

И значит, порошок подложили мне либо до того, как я ее активировала. Либо после. До – некому, кроме Корделии. После – парни, которым я объявила, что юбки нет, возможно, Дейзи, и…

Оливия.

Верить в это не хотелось.

Лысый между тем не унимался.

– Это должна быть очень хорошая иллюзия. Кто сотворил ее для тебя?

– Это мое дело.

Еще не хватало впутывать в эту грязь Рика. Да, он подтвердит, что иллюзию сотворил он, но чем это мне поможет? Еще и скажут будто я, заимев богатого любовника, решила, что могу безнаказанно творить что хочу.

Нет, на самом деле я боюсь не этого. Я боюсь, что он от меня отвернется – от одной мысли об этом сбивалось дыхание и останавливалось сердце.

– Лианор, не тебе решать, что наше дело, а что нет. Кто сделал для тебя иллюзию и чем ты расплатилась за нее?

– У меня не было платья на бал, и мне подарили артефакт с иллюзией. За подарки не расплачиваются.

– Это должен быть очень дорогой артефакт. Кто твой щедрый благодетель? – усмехнулся плешивый. – Уж не он ли попросил тебя в благодарность подсыпать яд барону?

Час от часу не легче! Тем более надо молчать!

– Подарки, которые мне дарят – мое дело, – повторила я. – И они не имеют никакого отношения к гипотетическому покушению на барона.

– Гипотетическому? – перебил меня плешивый. – Барон едва душу богам не отдал этой ночью после того, как ты подсыпала ему в бокал крысиного яда!

– Я ничего ему не подсыпала. Это мне что-то подсыпали или подлили в бокал на вечере.

Что теперь будет? Попытка убийства – это не битая морда, парой недель в яме не отделаешься. Кнут и каторга. По крайней мере для таких, как я.

– Конечно, – ухмыльнулся плешивый. – А ты вообще никогда ничего хмельного в рот не брала. Думаешь, ты первая, кто спьяну натворил дел, а потом твердит, что его опоили и оклеветали?

– Я ничего никому не подсыпала, – повторила я. Надо было что-то придумать, что-то сказать, чтобы мне поверили, но страх скручивал и желудок, и мысли. – Мне незачем было травить Бен… барона после того, как мы помирились.

Я в отчаянии посмотрела на Оливию – ну хоть она-то мне поверит? Но по лицу соседки совершенно ничего нельзя было прочитать.

– Значит, вы ссорились?

– Да весь университет знает, что мы ссорились!

– Ты затаила злобу, разыграла примирение, чтобы втереться в доверие, и отравила барона.

– Нет, я… – Я осеклась, что бы ни сказала сейчас – этот человек все вывернет в свою пользу.

Самое лучшее, что я могу сделать – молчать. Молчать и думать, постараться что-то понять, сообразить, что можно говорить, а чего не стоит до того, как мы окажемся на официальном допросе.

При этой мысли внутри все смерзлось. Представителей нижних сословий можно допрашивать с пристрастием.

Нет, не буду думать об этом. Не сейчас.

– Я не покушалась на жизнь барона Вернона. Это все, что я могу сказать.

– Что ж, разберемся. Собирай вещи и поехали.

– Что я могу взять? – прошептала я. Голос не слушался, а взгляд почему-то приклеился к каменному лицу Оливии. Если она мне не верит, то никто не поверит.

И Родерик… Нет, не думать об этом, а то разревусь.

– Смену белья и одежды, кружку, миску и ложку, – оттарабанил плешивый. – Шаль и теплые чулки.

– Письменные принадлежности? – подала вдруг голос Оливия.

Я обернулась к ней.

– Ну хоть ты-то мне веришь?

Оливия не ответила. Я стиснула зубы, чтобы не разреветься.

– Не знаю, зачем письменные принадлежности простолюдинке, но можно их взять, – кивнул плешивый.

– Учебники можно? – спросила я, чтобы хоть о чем-то спросить. Чтобы можно было думать о разной ерунде, а не о том, что мне конец. Тут же обругала себя. Учебники библиотечные. Возьму хоть конспекты.

– А ты собираешься учиться дальше? – ухмыльнулся третий, серый и неприметный, что до сих пор молча записывал.

– Да. Я ни в чем не виновата.

Трое никак не отреагировали. Привыкли, похоже, что все кругом не виноватые.

– Все выкладывай сюда, мы проверим, – сказал главный.

Я молча вытащила из недр шкафа свою старую сумку – тот холщовый вышитый мешок, в котором меня подбросили на порог приюта. Брать с собой в тюрьму новую и дорогую было жалко – вдруг пропадет? Эту тоже было жалко, возможно, единственная память о матери сгинет…

Ох, да о чем я! Как бы самой не сгинуть!

Носатый тщательно прощупал все швы на сумке, кивнул и вернул мне. Точно так же они перещупали все мое исподнее – как я ни старалась на это не смотреть, не получалось.

– Пойдем, – сказал, наконец, плешивый.

В дверях я обернулась, вцепилась в косяк.

– Корделия была у нас вечером и лазила в шкаф. Оливия, ты помнишь! Подтвердишь, если что?

Меня грубо пихнули в спину, выталкивая в коридор.

Оливия промолчала.

Половина комнат нашего этажа оказалась открытой. Тут и там в дверях торчали головы, и я не знала, куда деваться от стыда под прицелом десятков любопытных глаз. Даже если я каким-то чудом сумею оправдаться, слухи все равно пойдут. Будут потом тыкать пальцами – вон та, которую в тюрягу утащили. За что? Да неважно за что, взяли, значит виновата.

Хорошо хоть девушки с нашего факультета, с которыми я перезнакомилась, жили на втором этаже, одну меня занесло на третий. Хотя какая разница, все равно и наши узнают. А потом и Родерику донесут. При этой мысли захотелось провалиться сквозь землю. Даже если меня каким-то чудом выпустят и удастся вернуться в университет, не решит ли он, что ему незачем связываться с преступницей?

Не о том я думаю, совсем не о том. Отвернется ли от меня Родерик или нет, пока неизвестно, и это не будет иметь никакого значения, если мне не удастся убедить дознавателей, а потом и судью в своей невиновности. Но как их убедить, если даже Оливия мне не поверила?

– Ногами быстрее перебирай! – Плешивый грубо пихнул меня в спину, сбивая с мысли.

Мы вышли в университетский парк – хвала всем богам, сегодняшний день оказался свободным от учебы, и почти все еще спали. Редкие студенты, зачем-то прогуливающиеся в такую рань, глядели на меня, окруженную тремя стражниками, с удивлением. Неужели меня так и поведут до самого дворца правосудия?

Мелькнула дурная мысль – сбежать. Сперва от стражников, потом из города. Затеряться: мир большой, и в нем наверняка полно мелких белобрысых девчонок вроде меня. Да, придется попрощаться и с университетом, и с надеждой на лучшую жизнь, но если альтернатива – каторга ни за что? Рвануть вон хоть в те кусты, долететь до полигона, сквозь него и через ограду…

– Не рыпайся, – сказал плешивый, точно угадав мои мысли. – Бегать не буду, много чести. Клинком в спину запущу, запишем сопротивление при задержании, и вся недолга. Родственникам тело выдадим.

– У меня никого нет.

– Значит, за казенный счет похоронят.

Я промолчала. Двое, что шли рядом, взяли меня под локти, будто не были уверены, что увещевания плешивого подействовали.

– Пустите, – буркнула я. – Не побегу.

Не помогло. Так, под белы руки, меня протащили по городу до самого дворца правосудия. Не знаю, правда ли каждый встречный глазел мне вслед, но казалось, именно так. Нужно было бы обдумать, как буду выкручиваться, а у меня в голове не осталось ни одной мысли, все вытеснил стыд. Все силы уходили на то, чтобы не расплакаться. Я же ни в чем не виновата, а меня волокут под конвоем, как преступницу!

Дворец правосудия считался шедевром архитектуры: колонны, лепной портик, белый мрамор фасада, символизирующий чистоту правого дела, гранитная лестница к парадному входу. Я парадной лестницы не удостоилась. Все так же под руки меня провели в неприметную дверь в торце здания. Дальше – сквозь коридор, выкрашенный в зеленый оттенок, на задний двор, где, скрытая дворцом, стояла следственная тюрьма.

Когда стена из красного кирпича заслонила солнце, я сглотнула ком в горле. Выйти-то я отсюда выйду, да только вряд ли на свободу, скорее – в пересыльную тюрьму и потом на каторгу. Какая-то часть меня твердила, что отчаиваться рано, что я невиновна, нужно только подумать, найти правильные слова и убедить судью. Другая злобно хихикала над первой. Чьим словам скорее поверят – барона или простолюдинки? А если Бенедикт нашел и подкупил студентов, готовых лжесвидетельствовать в его пользу?

Кто вступится за меня? Оливия? Но даже если она и захочет – не сможет не покривив душой заявить, будто не отходила от меня весь вечер. Родерик? Его вообще не было на том балу. Близнецы? Они заводили новые знакомства. Зато им придется рассказать, как они волокли меня пьяную домой – и после этого ни одному моему слову не поверят. Скажут, даже если и не вру, просто не помню с перепоя, что натворила. Разве редко в пьяном угаре дерутся или убивают?

Меня провели еще по одному коридору, когда-то беленому, а теперь серому, в комнатушку с зарешеченным окном, таким грязным, что солнечный день по ту сторону казался сумерками – а может, это просто для меня весь мир погрузился в сумерки? Стражник средних лет перетряхнул мою сумку, прощупав каждый шовчик – как будто до него это сделали плохо.

– Стой смирно, руки в стороны, – велел он и огладил мои плечи. Я дернулась.

– Что вы делаете!

– Стой смирно! – рявкнул он. – Сдалась ты мне, сиськи у вас у всех одинаковые! И прежде, чем я успела рот открыть, добавил: – А будешь рыпаться, доиграешься до полного досмотра. Знаешь, что это такое?

Нет, и не хочу знать. Впрочем, на самом деле стражник и не ждал моего ответа.

– Парней позову, чтобы раздеть помогли, и все, что на тебе было, перетрясу, а потом между ног загляну.

Я застыла, не в силах поверить, что это происходит со мной.

– Вот так-то лучше, – проворчал он. – Протащишь в камеру шило да пырнешь кого, а кто отвечать будет? Скажут, Бен недоглядел. Так что стой смирно, девка, не нарывайся. Телеса мне твои ни к чему, но работа есть работа.

Меня затрясло, закружилась голова. Стражник, наконец, перестал меня ощупывать, выпихнул в коридор, где два незнакомых надзирателя снова повели куда-то. Коридор, лестница вверх, еще коридор с рядами железных дверей. По команде я встала лицом к стенке, проскрежетал засов, меня втолкнули в дверь, и она захлопнулась.

В нос ударил запах давно не мытых тел, аж слезы на глаза навернулись. Стараясь дышать как можно реже, я огляделась. Прямо напротив двери светлело окно, перечеркнутое решеткой, два женских силуэта на его фоне казались черными. Под окном – нары вдоль всей стены, одни на всех.

Я сморгнула, привыкая к освещению, наконец разглядела остальных «постоялиц». Шесть женщин, все старше меня, а, может, они только выглядели старше. Одежда на всех выцветшая, заношенная, словно прошедшая сквозь несколько рук. Наверное, так оно и было. Господа часто дарят старую одежду слугам, те потом отдают ее бедным, и дальше, и дальше… вон то платье с вытканными цветами когда-то было нарядным. Волосы у всех немытые, у некоторых и нечесаные. Неужели я стану такой же за время пребывания в тюрьме?

Стану. Немытое тело пахнет не розами, и я ничем не отличаюсь от других. Меня замутило.

– Какую цацу к нам привели, – женщина в платье в цветочек сползла к краю нар, разглядывая меня. Остальные тоже зашевелились, задвигались, рассаживаясь и занимая все свободное место. Не знаю, чего они ждали – то ли что я начну упрашивать, то ли что сяду на пол. Я отошла от двери на шаг, замерла, прижимая к груди сумку со своими вещами. Надо было подумать, что-то сказать, попробовать найти с этими женщинами общий язык – кто знает, сколько я тут пробуду – но ни одной мысли не было в голове, их вытеснило отчаяние.

У меня нет родных, чтобы похлопотать. Только однокурсники, Оливия и Родерик. Станут ли они напрягаться, или покачают головой и забудут о моем существовании?

– Да еще и в штанах, – поддакнула «цветочку» ее соседка. – Что-то я среди наших такую не помню.

– Не похожа она на уличную, и что в облаву попала, не похоже. Поди из дорогого борделя, – фыркнула третья. – За что тебя, клиента обчистила?

– Ни за что, – огрызнулась я.

Женщины заржали.

– Ну да, все мы тут ни за что, – отсмеявшись, сказала та, что в цветочек. Склонила набок голову, разглядывая меня. – Ишь, чистенькая. Думает, она тут лучше нас. Слышите, девчонки, эта невинная овечка считает, что она лучше нас!

Снова смех. Я стиснула зубы. Молчать. Не нарываться. Да, у меня есть магия, и я раскидаю жриц любви за пару мгновений, но что дальше? Невозможно быть все время начеку, невозможно никогда не есть и не спать, рано или поздно меня достанут, и никакая магия не спасет.

– И одежка хорошая, – вторая, зайдя сбоку, бесцеремонно пощупала полу моего кителя. – Поди и в сумке что хорошее есть.

Я отступила, уперлась лопатками в дверь, что есть силы сжимая сумку.

– Дай сюда по-хорошему, – велела «цветочек». – Ты себе еще купишь.

Я покачала головой.

– Лучше не лезь.

– Не нарывайся, детка. Нас много, ты одна.

Да, их много, а я одна. Но мои вещи уже перетряхнули грязными руками. Хватит.

– Лучше не лезь, – повторила я. Надежда решить дело миром таяла, но я должна была попытаться. – Там нет ничего ценного.

– Может, для знатнючьей подстилки и нет ничего ценного, а мы – девушки неприхотливые, нам все сгодится, – подошла ко мне ближе третья. Резким рывком вцепилась в сумку, дернула. Затрещала ткань.

Единственная моя память о матери.

Я выпустила свою вещь и безо всякой магии двинула в нос «цветочку», что стояла ближе всех. Она отшатнулась, вскрикнув. Не дожидаясь, пока опомнится она и остальные, я ударила в живот ту, что отобрала у меня сумку, выхватила ее из ослабевших пальцев, закинув лямку себе на плечо. Третья сама шарахнулась от меня, и я не стала ее бить, но с нар соскочили еще трое, да и «цветочек», опомнившись, размахнулась.

Я выставила щит. Вязкий, самый простой. Кулак «цветочка» влетел в него и застрял, не коснувшись меня. Она дернулась раз, другой и заверещала. Ее вопль подхватили остальные. Перекричать их не стоило и стараться, и я выпустила магию.

«Цветочек» потеряла равновесие, плюхнулась на пол. Зря я надеялась, что освободившись, она заткнется – вопли стали еще громче. В следующий миг я поняла, что она смотрит не на меня, а за мою спину, но прежде, чем успела развернуться, меня ударило по затылку.

Искры посыпались из глаз, за первым ударом последовал второй – поперек лопаток – и еще один, по плечу. Я развернулась, вскинула руки, закрываясь, но от очередного удара дубинкой рука повисла плетью, а следующий – в висок – просто свалил меня на пол.

Меня подхватили, куда-то поволокли. В голове звенело, перед глазами плыло, и никак не получалось встать на ноги – впрочем, способна ли я идти, не интересовало никого, кроме меня. Снова проскрежетала дверь, меня втолкнули в какую-то темную каморку. Силуэт стражника заслонил свет.

– Принес?

– Да.

Что-то холодное коснулось шеи. Щелчок! Я закричала – показалось, будто череп распирает изнутри, выдавливая наружу глаза, барабанные перепонки. На какое-то время перестало существовать все, кроме боли. Но, похоже, длилось это недолго, потому что, когда я снова смогла слышать и видеть, дверь еще не захлопнулась.

– Почему сразу блокатор не надели?

– Быдло, кто ж знал?

Я нервно хихикнула – в самом деле, кто ж знал, что у студентки боевого факультета окажется магия. Задохнулась от тычка торцом палки в грудь, свернулась на полу.

– Ничего, посидишь в карцере – успокоишься, – сказал тот же голос, что спрашивал, почему не надели блокатор.

Захлопнулась дверь, оставив меня в полной темноте.

Встать удалось не сразу – болело все тело. Но подниматься пришлось – каменный пол был ледяным. Кое-как выпрямившись, я повертела головой туда-сюда, поднесла к лицу ладонь с растопыренными пальцами. Тьма не изменилась, как будто света здесь вовсе не было. Шагнула, выставив перед собой руки, и взвизгнула, когда пальцы коснулись ледяной склизской стены. Шаг в другую сторону – стена, такая же мерзкая на ощупь.

Меня затрясло. Я обхватила руками плечи, съежилась на корточках. Согреться не вышло. Сырой камень тянул из меня тепло, кажется, вместе с жизнью. Я всхлипнула, ткнувшись лбом в колени.

Может быть, это просто кошмар с перепоя? Может быть, я проснусь?

Но все было слишком реальным для сна. Болело тело – будто на нем живого места не осталось, онемели ноги от сидения на корточках, а когда я попыталась встать, это оказалось так больно, что слезы полились градом. Нет, это не сон. Все по-настоящему. Я одна в промозглой темноте. Без магии.

Может быть, еще есть надежда? Может, Оливия расскажет госпоже Кассии, а та попросит мужа? Может быть, у Родерика найдутся влиятельные знакомые, если он захочет за меня заступиться.

Может быть. Нужно просто подождать, и я ждала. То опускалась на корточки, то снова поднималась, пыталась прыгать, чтобы не замерзнуть. Понять, как быстро течет время в кромешной мгле, было невозможно, зато силы утекали слишком быстро. И когда иссякли они, пропала и надежда.

Оливия не поверила мне, а Родерик… кто я ему? Просто очередная смазливая девчонка.

В ледяной темноте я осталась одна.

Родерик

«Вставай! Вставай, человек!»

Родерик, застонав, натянул на голову одеяло, хоть и знал, что не поможет. Никому еще не удавалось скрыться под одеялом от собственного сна.

Ему снова снился Сайфер. Когда-то дракон появлялся в его снах часто, каждый раз бередя рану от потери. Потом перестал, но в последние недели сны вернулись и стали совсем другими.

Он никогда не видел Сайфера со стороны – трудно увидеть того, чьими глазами смотришь и на чьих крыльях летишь. И в тех, первых снах, он был в драконьем теле. А сейчас разум, точно издеваясь, подсовывал вид со стороны. Вид на статую дракона. Искусно сделанную, почти настоящую, но все же статую. Родерик прекрасно понимал, что его уверенность, будто эта статуя —Сайфер, тоже просто навеяна сном. И все же в душе, там, где после ухода дракона никак не хотела заживать черная дыра, начинало ныть.

Мало того, рядом с драконом всегда была Нори. Когда задумчивая, когда веселая; то спала, свернувшись клубочком под огромным боком, точно котенок, то о чем-то оживленно рассказывала. Там, во сне, Родерик многое бы отдал, чтобы услышать разговор, а не его отголоски. Проснувшись, он понимал, что и это было лишь сном, порождением его разума, не желающим расставаться с девушкой ни ночью, ни днем.

Он прекрасно помнил собственные мысли в день знакомства. Умненькая, но плохо образованная, милая, но чересчур уж непосредственная. Сейчас он видел, как она вгрызалась в знания, как старательно училась держать себя в руках, а заодно множеству мелочей, что люди его круга впитывают с молоком матери, и понимал, что первое его впечатление, хоть и было верным, не отметило главного.

В восемнадцать красива каждая вторая девушка, а если не красивая, так миленькая. С умными хуже, но и таких хватает. Нори была личностью.

Впрочем, спроси кто Родерика, что он нашел в ней – не стал бы ни разговаривать, ни объяснять. Просто Нори была… Нори. Его единственная. Его наваждение, не отпускавшее ни днем, ни ночью.

«Проснись, человек! Проснись, пока я не вышвырнул тебя в окно, чтобы уж точно разбудить!»

– Напугал ежа голым задом, – проворчал Родерик, приоткрывая один глаз. – Ты в комнате-то не поместишься.

Сосед мирно спал, укрывшись куполом тишины и темноты. А ему-то самому какого рожна не спится, сегодня ведь нет занятий?

– Дик! – долетел едва слышный сквозь оконное стекло девичий голос. – Дик!

Ему ответил мужской, куда громче.

– Чего орешь с утра, оглашенная!

– Да не тебе! Дик! Родерик!

Он подлетел над постелью. Диком его звали немногие, и только одна из этих немногих сейчас была в университете, и она бы не стала…

Распахнув окно, он высунулся по пояс. Холодный утренний воздух обдал тело, и только сейчас Родерик вспомнил, что спал без рубахи. Но Оливии оказалось все равно.

– Ну наконец-то дозвалась. Дик, ты мне очень нужен!

Родерик не мог даже представить ситуацию, которая заставила бы чинную и хорошо воспитанную графиню Сандью кричать под окнами вместо того, чтобы дождаться, когда мужское общежитие откроется, и попросить вахтера позвать нужного человека.

– Сейчас спущусь.

Он торопливо натянул одежду, слетел по лестнице.

– Что случилось? – спросил он у Оливии.

Ее непокорные кудряшки сейчас торчали в разные стороны, наспех сколотые парой шпилек, лицо побледнело. Как бы ни старалась девушка скрывать эмоции, выглядела она встревоженной.

– Мне нужен портал домой. Нужно поговорить с отцом. Немедленно.

– Что случилось? – повторил Родерик, внутренне холодея. Нет, не может быть чтобы что-то случилось с Нори. Он просто только что думал о ней, и разум еще…

«Да, – прорычал дракон. – И я разнесу дворец правосудия по камешку, если…»

«Сайфер»? – оторопел он.

Не сон?

– Дик, – охнула Оливия, заглядывая ему в глаза. Озадаченно моргнула. – Показалось.

Он сжал кулаки, заставил себя опустить веки. Значит, не примерещилось. Не примерещился Сайфер. Значит, не примерещился и страх Нори. И волнение Оливии, которое он ощутил не так четко, но все же уловил.

– Что с Лианор?

– Откуда ты знаешь, что дело в ней?

Эта манера отвечать вопросом на вопрос, подхваченная подругой от матери, раздражала Родерика и в более спокойные моменты, а сейчас и вовсе хотелось зарычать. Он взял себя в руки.

– Догадался.

– Так это ты тот парень, что задарил ее артефактами?

– Я, – не стал отнекиваться он. – Что с ней?

«Сайфер»?

«Откуда мне знать, если истинная связь не установлена? Ей страшно и плохо – это то, что я чую».

Тогда откуда он знает про Дворец правосудия? Впрочем, неважно. Нори арестовали? За что? Она ведь мухи не обидит.

Поправка – не обидит, если ее не задирать. Неужели кто-то вывел девушку из себя настолько, что она серьезно кого-то покалечила, а то и, не ровен час…

Нет. Нельзя строить предположения, пока нет фактов.

– Значит, к тебе она бегала вечерами. Я тебя сама убью, вот только разберусь… – Оливия резко выдохнула. – Извини. Это подождет. Сделай мне портал. Если тебе не совсем на нее наплевать…

Не совсем наплевать? Родерик заставил себя успокоиться. С точки зрения Оливии все и в самом деле выглядело очень некрасиво: парень его положения мог увиваться за простолюдинкой только с одной целью.

– …оставайся, я буду рассказывать отцу, послушаешь. Не хочу тратить время, повторяя дважды.

Не расспрашивая больше, Родерик сотворил портал. Он хорошо помнил ориентиры: дом Сандью был одним из немногих, куда он мог завалиться в любое время суток безо всякого повода. Где рады были ему самому, а не его знакомствам и родственным связям.

Они вышли из портала у самой двери дома, скрытой густыми садовыми зарослями. Оливия коснулась косяка, и дверь сама распахнулась. В вестибюле словно из ниоткуда вырос лакей, поклонился.

– Мне нужно немедленно увидеть папу, – безо всяких предисловий заявила Оливия.

– Его сиятельство изволит почивать.

– Я знаю. Разбуди его, пожалуйста, скажи, что я очень просила. И предупреди, что у нас гость.

Лакей с поклоном удалился, а Оливия потянула Родерика в малую гостиную. За руку, как в детстве, когда, набедокурив, она просила его «постоять рядом», чтобы родители не распекали слишком сильно. Ее держали в строгости. Хотя Родерик был уверен, чета Сандью обожала свою старшую дочь. Как, впрочем, и остальных детей.

– Папе сегодня не на службу, в такие дни он еще спит в это время, – сказала Оливия, устраиваясь в кресле. – Подождем немного.

Родерик, без приглашения сел в другое.

– Нори арестовали? – Страх обжег, словно спросив вслух Родерик превратил предположения в реальность.

«По камешку! И залью все огнем», – взревел Сайфер.

«Уймись! – рявкнул на него Родерик. – Держи себя в руках!»

«У меня нет рук!»

«Значит, держи себя в лапах! Так ты ничем ей не поможешь! Мы с тобой однажды уже поддались эмоциям, и чем это закончилось?»

«Это ты поддался эмоциям!»

«Хорошо, я поддался, эмоциям. Значит, не повторяй моих ошибок, о, мудрый дракон».

Сайфер взрыкнул, уловив сарказм, но – о чудо – заткнулся.

Оливия затеребила черный бархатный ридикюль.

– Откуда ты… Только не говори маме. Она расстроится.

Естественно, расстроится. Родерик и сам расстроился. Если это можно так назвать – ни в одном известном ему языке не было слов, чтобы описать состояние, когда сходишь с ума от беспокойства за девушку, которая тебе очень дорога; в голове сидит дракон, готовый начать бесноваться в любую секунду, а человек пытается совладать и с ним, и с собой, сохранив способность мыслить трезво.

Ему очень нужна будет эта способность в ближайшие часы, и как жаль, что у них с Сайфером не нашлось времени притереться друг к другу. Как и когда дракон пришел к нему – и вскоре покинул.

– Здравствуй, Родерик.

Кассия улыбнулась ему, стоя в дверях. Он поднялся, приветствуя хозяйку дома. Та жестом велела сесть снова.

– Мы соскучились по тебе.

Она обернулась к дочери, та опустила голову. Родерик знал это выражение провинившейся девочки. Кассия покачала головой.

– Оливия, объясни, пожалуйста, почему я узнаю от слуг, что ты дома. И что именно нельзя мне говорить, иначе я расстроюсь?

Оливия порывисто шагнула к матери, обняв ее.

– Я тоже скучала, – шепнула Кассия, прежде чем выпустить ее из объятий. Добавила строже: – Но я настаиваю…

– Мам, я все расскажу. – Оливия снова затеребила сумочку.

– Вечерний ридикюль к утреннему платью… – задумчиво проговорила Кассия, устраиваясь на диване. – Что тебя так взволновало?

– Нет, я специально взяла его. Я все расскажу, правда, только давайте дождемся папу, и я все…

– Поняла, – не дала ей договорить мать. – Хоть один из вас завтракал?

Она кивнула сама себе, не дожидаясь ответа. Потянула за шнур, висевший у дивана. Через несколько минут появилась служанка, неся на подносе блюдо с булочками, масленку и все необходимое для чая. Кассия сама разлила его в кружки.

– Угощайтесь.

Оливия замотала головой, заметно было, что ей кусок в горло не полезет. Сам же Родерик, к собственному изумлению, обнаружил, что жутко голоден несмотря на то, что в это время должен был носиться по полигону… или благополучно спать перед завтраком в первый с начала года свободный от учебы день.

Булочки оказались горячими, масло так и таяло на них.

«Как ты можешь жрать!» – взбеленился Сайфер.

«Могу и буду. Это ты у нас создание чистой магии, а мне, чтобы думать и действовать, нужно есть. Поэтому не мешай, если не хочешь выслушать лекцию по биохимии и функциям мозга».

Родерик почти хотел, чтобы Сайфер продолжил ворчать – тогда пришлось бы выполнять обещание и читать лекцию. Появился бы повод отвлечься, чтобы с ума не сойти от тревоги, и мерное взрыкивание дракона спокойствия не добавляло. Родерик почти видел, как Сайфер лупит хвостом, будто рассерженный кот.

Оливия кусала губы и вертелась в кресле. Замирала на несколько мгновений, встретив внимательный взгляд матери, и снова начинала ерзать. Это так не походило на ее обычную сдержанность, что и Родерик начал заражаться ее волнением, как будто мало было его собственного.

Если Нори арестовали, значит, речь идет о каком-то серьезном преступлении. Что она учинила на посвящении? Почем он, олух такой, ее не встретил? Смущать не хотел – мало ли, кто-то соберется провожать…

«Наша!» – взревел дракон.

«Наша, – согласился Родерик. – Но она не в темнице…»

«Она именно там! Сколько можно ждать!»

Да что же Лерой так долго собирается, не из-за него же, Родерика! Он частый гость и почти член семьи, и простит, если хозяин дома явится небритым – при этой мысли Родерик потер подбородок, мысленно ругнулся, когда щетина кольнула пальцы.

Словно почуяв его мысли, наконец, появился хозяин дома в шелковом домашнем кафтане. Так же, как и Кассия, остановил поднявшегося гостя, и в следующий момент Родерику самому пришлось жестом просить не кланяться ему.

– Так по какому поводу ты перебудила весь дом? – добродушно поинтересовался граф, устраиваясь на диване рядом с женой.

Оливия подалась вперед.

– Сегодня утром в нашу комнату пришли представители сыскной управы и арестовали мою соседку, Лианор Орнелас. – Она виновато глянула на мать. – Я не хотела тебя…

Кассия жестом остановила ее.

– Я действительно расстроена, но мои переживания подождут. Продолжай.

– Обвинив в попытке отравить Бенедикта Вернона.

Родерик медленно, очень медленно поставил на столик перед собой чайную пару. Нельзя швырять посуду в стену и кричать. Пусть Сайфер кричит, что это наглая клевета, ему можно, его никто не слышит.

Кассия нахмурилась, покачала головой. Граф подался навстречу дочери.

– Вероятно, для этого были основания. Ты же не пришла ко мне просить совершить должностное преступление?

– Нет, я прошу тебя разобраться. Но прежде всего… Простолюдинку могут допросить с пристрастием.

Родерик похолодел. Пожалуй, разнести по камешку дворец правосудия – не такая уж плохая идея.

«А я что говорил!» – взревел Сайфер.

Если ее хоть пальцем коснутся…

– Родерик… Ваше… – выдохнул граф, глядя на него так, словно в кресле появилась изначальная тварь.

– Благородие, – машинально поправил его Родерик. Проследил за его взглядом и оторопел – на руках проступили очертания чешуи, а ногти превратились в самые настоящие когти, впились в дерево.

– Прошу прощения, я…

Он заставил себя выровнять дыхание, вспомнить, где он находится. Ощутить кресло под собой, пол под ногами, тепло чая в животе. Руки снова стали нормальными, только на подлокотниках остались глубокие царапины.

– Прошу прощения, – повторил он. – Надеюсь…

– Перестань, – мягко сказала Кассия. – Здесь все свои.

Но все же взгляд ее сказал совсем другое. «Что тебе до этой девушки» – безмолвно вопросил этот взгляд, и Родерик отвел глаза. Он сам говорил себе это много раз. Он ведет себя, как последний подлец, привязывая к себе девушку, которой не может ничего обещать.

«Только попробуй от нее отказаться!»

«Сайфер, заткнись!»

Но он ничего не мог с собой поделать.

– Я понял тебя, – Лерой снова обратился к дочери, точно и не было предыдущего замешательства. – Но ты все же пытаешься убедить меня совершить должностное преступление, вмешавшись в ход разбирательства.

– Я не прошу тебя вмешиваться! То есть прошу… сделай так, чтобы ее пока просто допросили. На словах.

– Я давно говорила Робину, что допросы с пристрастием и телесные наказания – пережитки былой жестокости, от которой нужно отказаться, – сказала Кассия. – Пожалуй, я снова поговорю с ним об этом сегодня. Но законы не принимают за четверть часа.

Если Лианор узнает о том, каких людей…

«И драконов!»

«Ты что, рассказал им?..»

Давненько Родерик не чувствовал себя так глупо.

«Ты забыл, что у драконов общая память?»

Даже не помнил толком никогда. О таких вещах не пишут в учебниках. О чем-то родители, конечно, упоминали, но далеко не обо всем.

И все же, если Нори узнает, ее удар хватит. Значит, она не узнает. Только бы вытащить ее оттуда. Законно. Полностью оправдав. Чтобы комар носа не подточил. Чтобы она спокойно доучивалась без пятна в личном деле и слухов о том, что влиятельный любовник покрыл ее преступления.

А если не получится…

«По камешку!»

«Уймись!»

– Или отложили допрос из-за выходного или еще чего-то, – продолжала Оливия.

– У дознавателей нет выходных, – покачал головой граф. – Тем более, если речь идет о покушении на Вернона, пусть даже младшего. Весь свет знает, как вы с мамой относитесь к баронессе…

– Она первая начала!

– И сделают вполне закономерный вывод: я затягиваю разбирательство из желания отомстить старшему барону.

– Вот-вот, кто-то тоже сделал вывод, что Лианор отравила Бенедикта, потому что они подрались за день до начала учебы! – воскликнула Оливия. – И теперь она в тюрьме, и ей грозит допрос с пристрастием. Только потому, что кто-то сделал вывод!

– А ты так уверена, что твоя соседка невиновна? Ты часто очаровываешься людьми прежде, чем узнаешь их как следует.

– Лианор – моя воспитанница, и попытка кого-то отравить очень на нее не похожа. Отравление – продуманная и заранее подготовленная подлость исподтишка. Лианор скорее ударит, в худшем случае пырнет ножом, но вряд ли отравит, – сказала Кассия.

Граф постучал пальцами по подлокотнику. Посмотрел на Родерика.

– Ты здесь, чтобы поддержать Оливию, или у тебя свои интересы?

– Свои интересы, – не стал врать он. – Дюжина дней – не слишком долгое знакомство, но я тоже уверен, Лианор не стала бы травить Бенедикта. Даже за то, что он избил ее, сломав ключицу.

Лерой снова замолчал. Родерик ждал, зная, что давить на него бесполезно – можно лишь убедить, а потому лучше придержать язык.

«И не надо ни на кого давить. У Ирмы есть идея».

Если у драконицы есть идея, значит, родители действительно знают и… Родерик на миг ощутил себя подростком, которого отец застал с девушкой в самый неподходящий момент. Интересно, многое ли Сайфер сообщил драконам? И насколько личное это «многое»? Додумывать мысль не хотелось.

«Нор-ри наша! Наше сокровище, не общее!»

«Значит, не все?»

«То, что наше, остается нашим. Ты же не знаешь, как император с женой…»

«Сайфер, заткнись!»

Обнаружить, что он способен смущаться, как мальчишка, было странно и очень неловко. Потом. Обдумывать это он будет потом.

– Вам не нужно совершать должностное преступление, – сказал Родерик. – Императрица славится заботой о сирых и убогих. И сегодня она вдруг осознала, что совершенно упустила из виду заключенных. Конечно, большинство из них виновны, но и преступники – люди, заслуживающие человеческого обращения.

– Если не считать допросы с пристрастием, – улыбнулась Кассия, а Лерой схватился за голову.

– Мелани намеревается посетить дворец правосудия? Родерик, неужели ты с утра успел…

– Да, дворец правосудия, в том числе камеры и подвалы, – кивнул он. – Нет, я еще не разговаривал. Но драконы многое узнают сами до того, как люди успевают переговорить.

– Тогда подождите немного, – сказал граф, поднимаясь с кресла.

Сквозь неплотно прикрытую дверь было слышно, как он требует к себе секретаря.

– Отец знает? – негромко поинтересовалась Кассия.

– Я не докладываю ему о своих увлечениях, – огрызнулся Родерик.

– Я о драконе.

Скрыть дракона от других драконов невозможно, но людям об этом никто не рассказывал. Призвать дракона, пока жив император, считалось преступлением и приравнивалось к государственной измене.

– Знает. Это давняя история.

– Примерно того же срока, что и… – влезла Оливия и осеклась. – Прости, это не мое дело.

– Лианор не могли арестовать, чтобы надавить на тебя? Точнее, через тебя – на твоего отца? – так же негромко спросила Кассия.

Родерик похолодел.

– Не должны, – он подумал, повторил уже уверенней: – Не должны. Я никому в университете не говорил, кто я на самом деле.

– Кто-то мог просто узнать тебя в лицо.

– Я слишком давно лишился титула и не мелькал при дворе, чтобы меня помнили. Возможно, ректор знает.

Кто еще? Декан? Вряд ли. Это у Родерика все увиденное во время того прорыва, кажется, навсегда отпечаталось в памяти, а Рейту явно было не до него. К тому же Родерик тогда не орал во всеуслышание о том, кто он.

– И я бы хотел, чтобы и дальше никто в университете не знал, кто я, – продолжал он. – Особенно Лианор.

– Да, она разумная девушка, и разорвет отношения, едва узнает, – задумчиво кивнула Кассия.

«Только попробуй ее отпустить!»

«Без хвостатых разберусь!»

«Я крылатый!»

«Без крылатых тоже!»

– Как мило, что вы уже все решили за нас обоих, – не удержался Родерик.

Кажется, понятно в кого Сайфер так стремится оставить последнее слово за собой.

– Да, ты прав, это сейчас не тема для обсуждения. Но если Лианор придет ко мне за советом, я скажу все, что думаю по этому поводу. Не раскрывая твоей тайны.

– И я тоже, – поддакнула Оливия.

Вернувшийся граф прервал их разговор.

– Поручил секретарю передать во дворец правосудия о «внезапном» визите. А заодно узнать, кто дознаватель, и придумать, почему именно он должен особенно усердно заниматься подготовкой. Хотя сегодня всем будет не до допросов. А теперь… Оливия, рассказывай. С самого начала, во всех подробностях, и постарайся доказать, что твоя уверенность в невиновности соседки вызвана не только симпатией к ней.

Оливия свела брови к переносице.

– Пожалуй, я лучше начну с конца. Сегодня утром нас с соседкой разбудили люди из сыска.

– Из сыска, или представившиеся сыском? – переспросил граф.

– Я проверила документы. Если это и подделка, то слишком хорошая, чтобы я могла ее обнаружить. С магическими печатями.

Магические печати тоже можно подделать, но стоило это недешево. Вряд ли кто-то потратится так сильно, чтобы насолить простолюдинке. Нанять полдюжины головорезов, чтобы «проучить», вышло бы куда дешевле.

– Лианор обвинили в отравлении Бенедикта. Во время обыска у нее в шкафу нашли пузырек с крысиным… – Оливия осеклась. – Пузырек, на этикетке которого было написано: «крысиный яд». Содержимое при мне не проверили.

Кассия покачала головой. На ее лице отчетливо читалось то же самое, о чем думал Родерик: Нори не дура. Если бы она в самом деле решила отравить Бенедикта, то от яда избавилась бы сразу же, как сделала дело.

– В кармане ее парадного мундира обнаружили сверток пергаментной бумаги с белым порошком. Анализ при мне не проводили, а я свои услуги, само собой, не предлагала.

– Зря, – сказала Кассия. – Сейчас мы знали бы точно. И были бы уверены, что порошок не подменили…

– Хорошего же ты мнения о моих подчиненных, – усмехнулся Лерой.

Кассия пожала плечами.

– Люди бывают разные. Тебе ли не знать.

– Лианор, кажется, и так решила, что я не на ее стороне, – вздохнула Оливия.

– Она разумная девушка, и рано или поздно все поняла бы, – успокоила ее мать. – Продолжай.

– Еще они пытались осмотреть сумку, – Оливия встряхнула ридикюль. – Но я не позволила лезть в мои вещи. Однако, когда они ушли, я заглянула туда и обнаружила вот это. – Она вытащила из сумочки маленький сверток пергаментной бумаги с чем-то белым внутри.

– Можно? – Кассия протянула руку, глядя не на дочь, а на мужа. Тот задумчиво кивнул. Кассия капнула на ладонь воды из чайника, бросила несколько крупинок порошка, растерла в руках.

– Мышьяк. Ты ведь убедилась в этом, правда, прежде чем бежать к отцу за помощью?

Оливия кивнула.

Не хочет же она сказать, будто Лианор подбросила яд и в ее вещи, чтобы потом попытаться обвинить соседку? Родерик едва сдержался, чтобы не спросить об этом вслух.

– Получается, ты утаила вещественные доказательства, – сказал граф.

– Получается так. С этим ридикюлем Лианор вчера была на балу, я дала ей его на вечер.

– Ты упоминала парадный мундир, – нахмурился Лерой. – Дамские сумочки не носят с парадными мундирами.

Оливия кивнула.

– Она надела парадный мундир и накинула поверх него иллюзию бального платья. Артефакт.

– Такой артефакт должен стоить хороших денег. Откуда они у простолюдинки?

– Я подарил ей этот артефакт, – сказал Родерик, мысленно ежась под взглядом хозяйки дома.

– Это слишком дорогой подарок, Родерик, – медленно сказала Кассия.

«Пусть не лезет! Нори наша!»

«Кассия беспокоится о ней. Уймись!»

– Я сделал его сам, поэтому разговор о цене неуместен.

Но взгляд Кассии не стал мягче, и Родерик понял, что молчать она действительно не станет. Скажет все, что думает, и Нори, если та придет за советом, и ему самому, не спрашивая, нужно ли ему ее мнение, ведь он не воспитанник, а практически член семьи. Но все же этикет позволял принимать подарки, сделанные собственными руками, и Родерик цеплялся за это, точно за спасительную соломинку. Всего лишь стальная проволока, стекляшка и его магия, и лучше не думать, сколько получившийся артефакт стоил бы, окажись он в лавке господина Тоби.

Ему так приятны были искренняя радость Нори, ее восхищение, что он совершенно потерял чувство меры, одаривая ее. Нет, Родерик по-прежнему не считал, будто делает что-то выдающееся, или будто его подарки к чему-то обяжут девушку. Только люди, узнав о них, сделают свои выводы, которые лягут пятном на ее репутацию. Ему следовало сообразить это с самого начала.

Оливия тем временем продолжала:

– Она до самого последнего момента не показывала мне этот артефакт, и я очень удивилась, увидев платье. У Нори… Лианор не было к нему украшений, и я одолжила свои. Я дала ей ридикюль, взяла под руку, и мы вышли тут же. У нее просто не было времени положить в него хоть что-то, даже ключ от комнаты. Однако утром в сумочке оказался яд.

– Она могла переложить в нее мышьяк из кармана уже на балу. Взяла с собой несколько порций, разложила по нескольким местам, чтобы удобнее было достать, – возразил граф.

– Лезть в карман мундира сквозь иллюзию юбки под десятками взглядов? Комнат для отдыха дам там не обустраивали.

В хороших домах хозяева выделяют гостьям комнату, где можно поправить растрепавшуюся прическу, привести в порядок туалет и отдохнуть. Но университет – все же не дом, да и бал в честь посвящения был раза в два короче, чем те, что давали в хороших домах, а потому и необходимости в таком помещении не нашлось. Нори просто негде было уединиться.

– Ей негде было уединиться, – Оливия словно читала мысли Родерика. – Молодые люди не отходили от нее ни на шаг, Лианор оказалась очень популярна на этом балу. Так что яд в сумочку положила не она. Я думаю, что это сделал кто-то, кто полагал, будто она будет в мундире, и обнаружив платье, решил что…

– Выводы пока придержи при себе, – перебил ее Лерой. – Факты.

– Сумочки и прочие мелочи барышни, как и в наше время, оставляли на галерее? – поинтересовалась Кассия.

Оливия кивнула.

– Я начинаю думать, что в ворчании стариков, дескать, университет портит нравы, позволяя молодежи развлекаться без родителей, была своя правда, – Кассия задумчиво добавила: – Или я старею, но очень хочется сказать, дескать, в наше время…

– За балом присматривают преподаватели, и довольно успешно. Хотя насколько мне известно, после того, как корона стала оплачивать учебу простонародью, различные… – граф сделал выразительную паузу, – недоразумения участились. Мне тоже хочется сказать «вот в наше время», но, возможно, дело не в старости.

– Недоразумения, да… Одно из таких недоразумений случилось вчера. Лианор перебрала. Перебрала очень сильно, едва на ногах стояла, – сказала Оливия.

Кассия сокрушенно покачала головой.

Родерик мысленно хлопнул себя по лбу. Какой же он балбес! Смущать не хотел! Мог бы тишком прийти, убедиться, что все в порядке, и уйти. Зная Кассию и барона Аллеманда, он был уверен, что в приюте спиртного не было. Нори – разумная девушка, но самая разумная девушка, впервые попробовав хмельное, может просто не рассчитать количество выпитого.

– Как она добралась домой? – не выдержал он.

– Помогли близнецы с его факультета. Ты их знаешь?

Родерик кивнул.

– Хорошие парни.

– Да, и я проводила ее до общежития и передала с рук на руки Дейзи, прежде чем вернуться на бал. Я не знаю Дейзи, но один из парней…

– Я знаю Дейзи. Она надежная. Спасибо, Оливия.

И остальным тоже надо будет сказать спасибо. А потом серьезно поговорить с неудачливой пьянчужкой, чтобы подобное не повторялось. Но все еще хуже, чем казалось поначалу. Если эта история дойдет до сыска, ни одно слово Нори не станут принимать всерьез. Перепила, с пьяной обиды решила отомстить и отравила Бенедикта.

– Но Лианор весь вечер утверждала, что выпила лишь один бокал игристого, – продолжала Оливия.

– Все пьяные твердят, что они лишь попробовали, – усмехнулся граф.

– Тебе лучше знать, я видела не так много пьяных. Однако буквально за два танца до того, как Лианор увели с бала, я разговаривала с ней, и она была совершенно трезвой.

– Насколько трезвой была ты? – поинтересовался Лерой.

– Не абсолютно, но и не пьяна, – спокойно ответила Оливия. – И потому я могу уверенно сказать – в первую половину вечера от нее не пахло вином. Речь и жесты не изменились. Зато после того, как она выпила бокал игристого, предложенный Бенедиктом в знак примирения, Лианор очень быстро развезло.

– Бенедикт предложил помириться? – не поверил Родерик. – Да он скорее бы сам мышьяк в бокал сунул!

– Мне тоже показалось это странным, поэтому я проверила вино на яды. Ничего, кроме спирта.

Который, как известно, тоже яд.

– Но, если в вино просто плеснули спирта, обычный магический анализ этого не покажет, – заметил Родерик.

– Мы снова переходим в область предположений, а я просил факты, – вмешался граф.

– Лианор утверждала, что этот бокал вина был единственным за вечер. Утверждала очень настойчиво. Но когда я проверила на яды ее бокал с тем, что она называла лимонадом, в нем тоже был спирт.

– Зачем ты это сделала? – спросил Лерой.

– Потому что ты был прав, когда сказал, что Лианор мне понравилась. Слишком уж быстро ее развезло, я хотела понять почему. Бокал пах спиртом, но это действительно был лимонад.

– Ты пробовала?

– За запахом спирта чувствовался лимон, а не винный аромат. И Лианор говорила, что последний выпитый ею бокал горчил.

– Это все?

– Нет. Бенедикт был не единственным, кто захотел помириться с Лианор в тот вечер. Совсем незадолго до бала к нам заходила Корделия, баронесса Вудруф.

Родерик застонал про себя.

– Я не знаю, что они… – Оливия осеклась. – Впрочем, теперь я, кажется, знаю, что, точнее кого они не поделили.

«Мы не вещь, чтобы нас делить!» – рыкнул Сайфер.

Родерик был совершенно с ним согласен. А еще хотел провалиться сквозь землю и чувствовал себя на удивление глупо, как будто он стал барышней, из-за которой дерутся мужчины.

Хотя «дерутся» – преувеличение, про драку он не слышал ничего. Зато слышал, что Корделия распускала грязные сплетни про Лианор. Об этом рассказал побитый Нори парень, когда Родерик вызвал его на разговор. И у Корделии после той истории сильно пошатнулась репутация среди молодых людей, учившихся на последнем курсе факультета. До барышень эта история то ли не дошла, то ли просто с Родериком никто из них особо не откровенничал.

Но почему Нори вообще стала разговаривать с Корделией?

– Хотя надо было, наверное, сначала рассказать, что было за несколько дней до того, – сказала Оливия, прерывая его размышления.

Родерик выругался про себя, услышав историю с бельем, о которой раньше не знал. Впрочем, откуда бы ему узнать? Нори слишком горда, чтобы жаловаться. И даже если она поделилась с кем-то из барышень, кроме Оливии, те точно не стали бы обсуждать с Родериком чужое белье. Вон, даже у Оливии щеки порозовели, хотя она переняла от матери и ее подруги-целительницы спокойный и прагматичный взгляд на тело и все, что с ним было связано.

Оливия между тем продолжала:

– Корделия принесла две рубахи взамен испорченных, сама сложила их в шкаф и могла…

– Факты, – сказал граф.

«Факты! – возмутился Сайфер. – Да изначальной твари ясно, что эта рыжая…»

«Разве ты с ней знаком?»

«А ты разве не знаком?»

Да, точно. Дракон получал в собственное распоряжение не только память, общую для драконов, но и память своего человека – и именно это и делало каждого из них отдельной личностью.

«Знаешь, а на месте Нори и я бы поверил, что Корделия пришла мириться. Она действительно способна признавать, что неправа, и может быть щедрой, если речь идет о помощи или компенсации».

«Но не в этот раз! Отгрызем ей голову?!»

«Похоже, что действительно не в этот раз, – признал Родерик. – И я бы сам ее задушил».

Ему действительно сейчас хотелось схватить Корделию за узкие плечики и трясти, трясти, пока не вытрясет правду, а потом просто свернуть ей шею. Родерик украдкой глянул на руки – так и есть, ногти снова вытянулись и заострились. Кажется, император носит иллюзию не только для того, чтобы скрывать лицо. Хотя сам Родерик не помнил, чтобы и без иллюзии тот хоть раз настолько потерял контроль над собой.

– Факты, – кивнула Оливия. – Факт в том, что, кроме Корделии, за последние дни, точнее с самого начала учебы, у нас не было гостей.

– Даже твоих однокурсниц? – удивился граф.

Оливия покачала головой.

– Мы почти весь день проводим вместе, на занятиях, а потом в библиотеке и анатомичке. Заданий столько, что вечером, честно говоря, совсем не до гостей, – хмыкнула Оливия.

– Насколько я помню, Мелани тоже все время жаловалась, что практически не остается времени ни на что, кроме учебы, – улыбнулась Кассия.

– Могу подтвердить – на первом курсе целительского действительно не до гостей, по крайней мере в будни, – добавил Родерик. – Мне после боевого перезачли некоторые общеобразовательные дисциплины, но голова все равно пухла.

– Однокурсницы Лианор? – не успокаивался граф.

– На первом курсе боевого больше нет девушек, – ответила Оливия, и Родерик кивнул, подтверждая ее слова.

Граф откинулся на спинку кресла, сомкнув кончики пальцев перед собой. Родерик знал этот жест, означающий размышление.

– Насколько я понимаю, твоя версия событий выглядит так, – сказал наконец Лерой. – Корделия и Бенедикт сговорились. За несколько дней до бала Корделия разыграла раскаяние, чтобы втереться в доверие и найти повод приходить к вам. Явившись незадолго до бала, когда вам было не до нее, подложила мышьяк в шкаф Лианор и карман ее мундира.

Оливия кивнула.

– На балу кто-то, кто был в курсе этого плана…

– Бенедикт, – вставила Оливия.

– …увидел Лианор не в мундире, а в платье, и испугался, что мышьяк в кармане кителя не сочтут доказательством. И потому, воспользовавшись моментом, подложил яд в ридикюль.

Да, это походило на Бенедикта – поторопиться с выводами и действиями, ни с кем не посоветовавшись и не просчитав последствий.

– Судя по тому, что она опьянела после бокала, предложенного Бенедиктом, тот подлил в игристое спирт.

На подобные мероприятия нанимают дополнительных слуг, и подкупить их, знающих, что они больше не вернутся сюда работать, очень легко. Бенедикт мог даже подлить спирт в оба бокала одновременно и не беспокоиться о том, какой из них возьмет Нори.

В конце концов, это не мышьяк. Молодые люди в его возрасте уже не раз пробовали хмельное, и от дозы, которая свалила Нори, с ног Бенедикт в лучшем случае слегка захмелел. Даже если и не слегка, опасаться ему было нечего.

– А потом приправил спиртом и ее бокал с лимонадом, – граф пристально посмотрел на дочь. – Зачем бы ему это делать, объяснишь?

– Чтобы, вернувшись домой в невменяемом состоянии, Лианор не обнаружила ни в карманах, ни в шкафу, ни в сумочке ничего лишнего, – сказала Оливия, и Родерик снова кивнул, мысленно поддакивая ей.

«Давай мы и ему отгрызем голову!»

– Вернувшись после бала, Бенедикт инсценировал собственное отравление, а консультация Корделии помогла ему сделать это так грамотно, что университетский целитель ничего не заподозрил.

– Не заподозрила, – поправил его Родерик. – Ночью дежурила Агнес.

Граф наклонил голову, принимая поправку, и закончил:

– Я правильно все изложил?

Оливия кивнула.

Лерой снова помолчал, коснулся кончиками соединенных пальцев подбородка и продолжал:

– Эта версия имеет право на существование. Но, к сожалению, все могло быть и так, как думает дознаватель. Лианор затаила злобу, нашла яд – его и искать особо не пришлось, наверняка в ближайшей же к университету лавке он есть…

– Она не выходила за территорию университета всю эту неделю! – перебила его Оливия.

– Ты можешь это доказать?

Девушка сникла, а Лерой сказал:

– Лианор выжидала подходящий момент, и он представился, когда Бенедикт решил отринуть все недоразумения и помириться. Какой бы популярностью она ни пользовалась на этом балу, улучить момент несложно, если задаться целью.

– А спирт?

– Простое совпадение. Какой-нибудь парень из простонародья решил таким образом сделать Лианор более сговорчивой. В нашем кругу подобные способы не приняты.

В самом деле, когда барышня приезжает на бал с родителями и уезжает с ними, подливать ей что бы то ни было в бокал бессмысленно.

– Однако среди простых людей опоить девушку, чтобы склонить ее… – граф сделал многозначительную паузу. – Такое случается нередко.

– Ты предвзят к низшим сословиям! – вскинулась Оливия.

– Нет, просто твой отец видел за свою жизнь много плохого, – покачала головой Кассия, – как и я. Мы предупреждаем девочек о подобных вещах, хотя в приюте им ничего не грозит. Но предупреждениям мало кто внемлет, пока не обожжется. К тому же Нори была не в кабаке, а в светском обществе. – Она усмехнулась. – И, скорее всего, чувствовала себя в безопасности.

Так оно и было. Родерик снова выругался про себя. Да, он сам был уверен, что она в безопасности, иначе бы встретил…

И это ничего бы не изменило, потому что все произошло на вечере, куда не пускают никого, кроме первокурсников и преподавателей, которые следят, чтобы бал обошелся без происшествий. Но за таким вот происшествием невозможно уследить.

– Поэтому прости, Оливия, и ты, Родерик, но я все же не вижу причин вмешиваться в ход этого расследования.

«И ему голову отгрызем!»

«Уймись! – прикрикнул на дракона Родерик. – Лерой знает, что делает. Если вмешается он лично, все будут говорить, что Нори освободили за взятку, которую лично министру занес тот же любовник, что дарит ей платья».

«А чего сразу не императору!»

«Обычно люди не мыслят столь масштабно».

«Масштабно – это к богам!»

Родерик не стал продолжать перебранку. Пусть Сайфер оставит за собой последнее слово, если ему так хочется.

– У вас есть сутки, чтобы доказать невиновность Лианор, если она действительно невиновна. И если – когда – у вас на руках окажутся доказательства, вам понадобится моя помощь, я с радостью помогу. – Он посмотрел в глаза Родерику. – Но, скорее всего, тогда она вам будет уже не нужна.

– Но она не могла! Не могла отравить Бенедикта, как ты не понимаешь! – возмутилась Оливия.

– Я скорее верю тебе и выводам душевного практика Лианор, – граф едва заметно поклонился жене, – чем не верю, хотя знаю, что не бывает людей, которые никогда не ошибаются. Но «верю» или «она не могла!» – не аргумент ни для следствия, ни для суда.

Оливия стиснула руки и сидела с таким лицом, будто вот-вот расплачется.

– У вас есть сутки, – повторил граф. – И напомню, что покушение на убийство – это дело публичного обвинения. То есть пострадавший не может просто прийти в управу и сказать, что они с обидчиком помирились и больше не имеют претензий друг к другу.

Родерик встал и поклонился:

– Спасибо за все, что вы сделали.

– За то, что не сделал, – усмехнулся граф. – Родерик, даже если бы твой отец обратился ко мне с такой просьбой, я бы десять раз подумал, прежде чем воспользовался своим положением. Власть имущие приходят и уходят, репутация остается.

– Я понимаю.

– Но если ты увидишь, что не успеваешь, возвращайся. Если по-прежнему будешь уверен, что Лианор невиновна. Уверен здесь, – граф постучал пальцем по виску, – а не здесь. – Он положил руку на грудь.

Спасибо, что хоть не на штаны. Родерик хмыкнул про себя, но озвучивать эту мысль не стал. Отец ответил бы ему примерно то же самое, и Родерик прекрасно понимал обоих. Власть – вещь, которую не разменивают по мелочам.

«Нори не мелочь!»

«Для нас. Но не для других».

Родерик открыл портал, потом еще один. Через некоторое время он постучал в дверь особняка Вернон.

– Барон не принимает, – отрезал выросший в дверях лакей.

– Я знаю о случившемся у вас, – настаивал Родерик. – Передай барону, что я учусь с его сыном, и беспокоюсь о его состоянии. Со мной целитель. – Он обернулся к человеку, что до сих пор молча стоял рядом с ним. – Господин Лантер. Обязательно назови это имя.

– Подождите. – Лакей снова закрыл перед ними дверь.

«И если он нас не пустит, тогда отгрызем ему голову! – рыкнул Сайфер. – А потом сравняем дом с землей!»

«Тебе не надоело тянуть в рот всякую гадость? – фыркнул в ответ Родерик. – Если съешь все те головы, что уже запланировал сегодня, отравишься, а ведь день еще не закончился!»

«Я сказал „отгрызть", а не „съесть"!»

На самом деле Родерик радовался этой перебранке. Она отвлекала. В особняке Вернон он не бывал, что с одной стороны было хорошо – не зная его настоящее имя, никто не задумается и о его истинных целях. С другой – плохо, потому что незнакомца могли и не пустить. Если его оставят за дверью, вся затея пойдет прахом, а у него, как на грех, не было больше ни одной идеи, как помочь Нори. Вариант Сайфера стоило приберечь на крайний случай.

– Да, есть свои неудобства в отсутствии титула, – хмыкнул он вслух.

С другой стороны, если бы он явился сюда под своим прежним именем и с титулом, слухи бы разлетелись мгновенно. Нори бы, конечно, выпустили, но Родерику даже думать страшно было, что вокруг них обоих началось бы и как она на все это отреагировала бы.

Целитель вежливо улыбнулся в ответ. Заметно поколебавшись, спросил:

– Вы уверены в том, что рассказали мне? Я не стану лжесвидетельствовать.

– Вы уверены, что не хотите меня оскорбить? – в тон ему ответил Родерик. – Мне нужно ваше мнение, как одного из лучших целителей страны, а не ваша ложь.

– Прошу прощения, ваше…

– Благородие, – перебил его Родерик. – Считайте, что вас наняли как эксперта, не более, но и не менее.

Лантер коротко поклонился.

– Прошу вас, – снова возник на пороге лакей.

Родерик мысленно выдохнул.

Их провели в гостиную. Хозяин появился почти сразу же. Барон был бледен, под глазами залегли синяки. Волосы взъерошены.

– Мы не представлены. Меня зовут Родерик, – он поклонился Вернону. – Как вам уже передали, я учусь с Бенедиктом, и мне небезразлична его судьба.

Что правда, то правда, весьма небезразлична, правда не совсем в том ключе, в котором можно было бы подумать после его речи.

– Поэтому я осмелился привезти к вам целителя.

– За моим сыном уже наблюдает целитель.

– Одна голова хорошо, две – лучше, не так ли? Позвольте представить вам господина Лантера.

Целитель тоже поклонился. Барон недоверчиво оглядел их, и Родерик его понимал. Имя его спутника знали даже те, кто в жизни не обращался к целителям.

– Родерик… Простите, не расслышал вашего полного имени.

– Корбетт.

В глазах света у него никогда не было фамилии, что, как ни смешно, роднило его с простонародьем. Когда-то он использовал имя для того, чтобы скрыть реальную личность, но герцогство Соммер принадлежало наследнику, так что и на этот титул у Родерика сейчас не было права. Поэтому, получая диплом боевого факультета, он подал запрос на личное дворянство – что изрядно повеселило всех, кто знал о его происхождении.

– Рад знакомству, господин Корбетт. Полагаю, заявляя, будто привели сюда целителя самого императора, вы можете это подтвердить.

– Конечно, – вмешался господин Лантер, протягивая барону документы.

Тот внимательно изучил дворянскую грамоту и университетский диплом, покачал головой.

– Прошу прощения за недоверие, господин Лантер. Но я слышал, что вы не берете пациентов, кроме императорской семьи.

– Слухи сильно преувеличены. Я часто беру заинтересовавшие меня случаи. Заинтересовавшие в научном плане или… – Он тонко улыбнулся. – Вы понимаете.

Барон нахмурился. Родерик поспешно добавил:

– Разумеется, господин Лантер здесь по моему приглашению. И все заботы о его гонораре я беру на себя.

– Вот как, – все так же недоверчиво произнес барон. – Господин Корбетт, простите, я не припомню, чтобы Бенедикт упоминал о вас. С чего бы такая щедрость?

Родерик улыбнулся той же тонкой улыбкой, как и императорский целитель – только что:

– Выросшие сыновья редко бывают откровенны с родителями. Особенно когда отношение баронессы к низшему сословию общеизвестно.

– И я начинаю его разделять. Поймите меня правильно, много лет назад я был среди тех, кто поддерживал императора, когда он решил сделать магическое образование доступным для простонародья. И что? Одна наглая девица без роду и племени решила, что смазливая мордашка дает ей право докучать молодым людям из хороших семей.

«Да его сын ее мизинца не стоит!»

«Сайфер, не сейчас!»

– А когда мой сын закономерно проигнорировал ее, затаила злобу и… – Барон вздохнул, потер лоб. – Прошу прощения. Вы наверняка знаете все это сами, слухи разносятся быстро. Пойдемте, господин Лантер. Господин Корбетт, с вашего позволения. Присядьте, сейчас вам принесут чай.

Поблагодарив, Родерик опустился в кресло.

«Нет, угловатый совсем обнаглел! – продолжал бушевать Сайфер. – Пусти, я откушу ему голову!»

«Угловатый?»

«Так Нори называет Бенедикта».

Интересно. Родерик этого не знал.

«Что ты еще о ней знаешь?» – полюбопытствовал он.

«Много чего, но это наши с ней личные дела».

«Даже так? Ты мой дракон или ее?»

«Я – твой дракон, а она наша! Но то, что у меня нет от тебя тайн, не значит, что и у Нори их нет».

Это было обидно, хотя и правильно. Родерик бы не хотел, чтобы драконы поделились со своими людьми всем, что Сайфер успел о нем узнать.

«Что ты еще не договариваешь?»

«Много чего. А ты бы хотел, чтобы я рассказал Нори все, что знаю о тебе?»

«Нет!»

«Тогда не лезь в ее секреты».

Ожидание затянулось: Родерик успел неторопливо опустошить кружку чая, налить еще и как следует известись. Хозяйка дома не вышла поддержать беседу с гостем.

Впрочем, отсутствие баронессы скорее радовало. Родерик едва удерживался, чтобы не вскочить и не начать мерить шагами комнату, но беседа с хозяйкой вывела бы его из себя куда вернее. Причем понимание, что узнай баронесса о его настоящем происхождении, раздулась бы от восторга, а его залила патокой так, что все слиплось, только добавило бы раздражения.

Он выбросил мысли о хозяйке дома из головы.

«Ну что там?» – прорычал Сайфер.

«Мне откуда знать?»

Неужели состояние Бенедикта действительно серьезно? Неужели отравление – не инсценировка? Нет, Родерик до сих пор ни секунды не сомневался в Нори, но у Бенедикта с его норовом явно хватало врагов. И те могли воспользоваться моментом. Или Корделия могла сговориться не с барончиком, а с кем-то из его неприятелей.

Наконец целитель вернулся в сопровождении хозяина дома. Лицо Вернона просветлело.

– Благодарю вас, господин Корбетт, – сказал он, кланяясь ему как равному. – Господин Лантер убедил меня, что жизнь Бенедикта вне опасности. Как я могу вас отблагодарить?

– Не стоит благодарности, – улыбнулся Родерик.

– Что скажете? – спросил он целителя, едва они оказались на улице.

– Высока вероятность, что вы правы, – задумчиво произнес Лантер. – Желудочно-кишечные симптомы налицо, но к этому моменту должны бы уже проявиться и другие. Я взял на анализ образцы крови и мочи, окончательный ответ дам, когда изучу их. И еще я был хотел поговорить с целителем, который первый осматривал Бенедикта. Или хотя бы просмотреть записи.

– Целительницей. Хорошо.

Через несколько минут они стояли под дверью кабинета Агнес.

– Родерик, я надеялась хоть у тебя хватит ума не любопытствовать! – воскликнула она, едва он раскрыл дверь. – Тут с утра уже целое паломничество!

«Скажи, что если она будет мешать, мы…»

«Отгрызем ей голову. Ты повторяешься. Агнес наверняка не дали поспать, так что она имеет полное право ворчать».

Сайфер начал возмущаться человеческим несовершенством, Родерик не стал его слушать.

– Я не любопытствую. Я хочу восстановить справедливость, – сказал он целительнице.

– «Справедливость», – фыркнула она. – Да все знают, что ты вокруг этой девчонки вьешься. Выгородить ее хочешь, так и скажи.

– Я хочу восстановить справедливость.

Агнес потерла лоб.

– Род, я не возьмусь судить, кто отравил Бенедикта. Но мышьяк в… – Она осеклась. – Я слишком устала, чтобы помнить, что можно говорить, а что нет. У нас ведь не консилиум, и я не стану выбалтывать все о состоянии пациента. Вернись вечером, а лучше завтра, когда я отосплюсь.

– Извини, Агнес, но я не буду ждать до вечера. Ты знакома с господином Лантером?

– Лично – нет. – У нее округлилилсь глаза. – Не хочешь ли ты сказать…

Он отступил от дверного проема.

– Позволь представить тебе. Господин Лантер, императорский целитель.

Агнес присела в реверансе, все еще ошарашенно глядя на коллегу.

– Насколько я помню, на территории университета нет ни титулов, ни фамилий, – улыбнулся Лантер. – Я Кэйден.

– Агнес. Агнес Крэнстон, – представилась она. – Для меня большая честь знакомство с вами. И все же, простите за резкость, но я не вижу причины для вашего визита. Бенедикта отравили, это очевидно, анализ на яды – рутинная процедура, если речь идет о внезапной болезни дворянина. Или, – она обернулась к Родерику, – ты не доверяешь мне?

– Я не доверяю Бенедикту, – сказал Родерик.

– Надо быть полным идиотом, чтобы наесться мышьяка, инсценируя покушение!

Родерик ухмыльнулся.

– Я слышал о вас, госпожа Крэнтон, как о превосходном специалисте, – мягко вмешался Лантер. – Но Родерик нанял меня, чтобы получить независимое мнение о причинах, из-за которых барон Вернон-младший оказался в таком состоянии.

Агнес покачала головой.

– Мышьяк есть мышьяк. Но вы оба, похоже, не отступитесь. Дать мои записи, или поговорим?

– Сперва записи, если вы не против, – сказал целитель.

Родерик через его плечо тоже попытался прочесть, Лантер раздраженно оглянулся.

– Пожалуйста, не мешайте.

Пришлось «не мешать». Тем более, Родерик сам не знал, что надеется вычитать в записях Агнес. На первой стадии симптомы острого отравления мышьяком не отличаются от проявлений большинства заболеваний желудка и кишечника. Никто бы не заподозрил отравления в первые же часы, если бы не анализ на яды.

– Вы исследовали все биологические среды? – спросил Лантер, и видно было, что он делает это скорее для проформы.

Агнес кивнула.

– И во всех обнаружили мышьяк?

– В крови и моче его не было, но в первые часы после отравления так и должно быть.

Лантер кивнул.

– Количественный анализ не делали, только качественный?

– Не делала, рутинные протоколы этого не требуют, и у меня нет оборудования. – Агнес покачала головой. – Чуяла моя… мое сердце, что Родерик это так не оставит. Я разделила образцы, чтобы они достались не только дознавателям.

– Вы просто сокровище, – восхитился целитель прежде, чем Родерик успел хоть слово сказать. – Тогда поделитесь ими, и больше не буду вам мешать. Ночь и утро наверняка были не слишком приятными.

Они распрощались. Родерик сотворил еще один портал – во дворцовый парк.

– Вы подождете меня здесь или вернетесь через пару часов? – поинтересовался Лантер.

Родерик замешкался, сам не зная, что ответить. Он давно не виделся с родителями, но сегодня у него просто голова шла кругом от волнения за Нори, и родительские советы были последним, что он хотел бы выслушивать. Как и их вопросы или, не ровен час, сетования, что он выбрал самый неподходящий объект для увлечения.

Но в конце концов, ему не пятнадцать лет, чтобы бегать от неудобных разговоров.

– Я подожду вас здесь.

«Не нужно ни от кого бегать. У твоего отца совещание, мать в своей больнице, оттуда отправится в Дворец правосудия».

Тем лучше. Ему бы не помешало побыть в одиночестве и упорядочить мысли и эмоции.

– Или, если хотите, можете понаблюдать за ходом анализа, – сказал целитель. – Учитывая ваш интерес к результату. Хотя процедура сама по себе довольно рутинная.

– Если вы не против.

Так, пожалуй, будет еще лучше. Заняться делом и не метаться, пытаясь одновременно успокоить и себя и дракона.

– Картина в целом ясна, и я очень удивлюсь, если анализы ее не подтвердят, – продолжал Лантер. – Но все же и такое возможно, а потому я подожду с окончательными выводами, пока не получу результаты.

Родерик кивнул. Когда в твоих руках жизнь коронованных особ и ошибка может стоить головы, привычка не торопиться с выводами и словами въедается в костный мозг, а Лантер пользовал императорскую семью три десятка лет, если не больше.

– Вы помните, как делается количественный анализ на мышьяк, или кратко пересказать вам, пока мы не начали? – спросил целитель, начиная доставать из шкафов склянки и пустые колбы.

– Помню общие принципы, – сказал Родерик. – Если не углубляться в формулы – перевести соединения мышьяка в мышьяковистый водород, потом – собрать его раствором индикатора и оценить интенсивность окрашивания.

Лантер кивнул.

– Все правильно. Если хотите, можете сами…

– Нет, – покачал головой Родерик. – Я делал это лишь один раз на практическом занятии. Сейчас я слишком заинтересован в результате и боюсь ошибиться от волнения.

– Понимаю. Именно поэтому целителям не рекомендуется лечить родственников и друзей.

– Я помню.

– Прошу прощения. В моем возрасте начинаешь всех считать несмышленышами.

Хотел бы Родерик в его возрасте сохранить такой же живой ум и телесную бодрость.

– Не за что извиняться.

Он устроился на стуле. На соседнем села баронесса Элмерс, помощница императорского целителя. В качестве свидетеля, как пояснил Лантер. Сама процедура действительно была довольно нудной – подлить того, подсыпать этого, подождать, пока перестанет выделяться газ и его пузырьки перестанут проходить через раствор индикатора. Поместить окрасившуюся в ярко-красный жидкость в пробирку и поставить ее в прибор, который определяет интенсивность окрашивания по поглощению луча света жидкостью.

– Вы были правы, – произнес Лантер, устанавливая в прибор очередную пробирку. Жидкость в ней не окрасилась, в отличие от предыдущей. Целитель глянул на стрелку прибора, хотя необходимости в этом по большому счету и не было. – Ни в крови, ни в моче мышьяка нет, тогда как в рвотных массах и экскрементах, собранных в комнате Бенедикта, количество во много раз превышает токсичное. Подождите еще немного.

Родерик пронаблюдал, как Лантер подливает реактивы еще в две пробирки и одна из них окрашивается в ярко-синий цвет.

– Насколько я помню, нормы содержания магния есть лишь для крови? – полюбопытствовал он.

– Да, – кивнул целитель. – К тому же при таком состоянии пациента он должен обильно выводиться. И все же в сочетании со всем остальным результат наводит нас на кое-какие мысли. Вы хотите, чтобы я присутствовал при вашем разговоре с бароном, лично изложив свои выводы?

– Нет, – покачал головой Родерик. – Выкручивать руки лучше без свидетелей.

Лакей, как и положено хорошо вышколенному слуге, никак не выразил своих чувств, зато барон, хоть и принял гостя, не стал скрывать ни удивления, ни легкого раздражения. Родерик усмехнулся про себя, начиная понимать, почему Нори ощетинивалась колючками по любому поводу.

Если бы барон видел в нем равного, изобразил бы радушие, даже если бы мысленно проклинал навязчивого посетителя. Но в дворянской книге, где записаны все потомственные роды, фамилии Корбетт не было, и значит Родерик стоял на две ступеньки ниже барона, после нетитулованных дворян. Родерика подобное отношение скорее забавляло, но то – он. А Нори привыкла ждать удара с любой стороны, и зная, что справедливости не дождется, била на опережение.

Но в этот раз все будет по-другому.

Он не стал ходить вокруг да около.

– Я бы хотел поговорить с Бенедиктом в вашем присутствии.

– Бенедикт болен, и вам это известно. Ему нужен покой.

– Это в ваших и его интересах. – Родерик протянул ему кипу бумажных листов. – Господин Лантер проанализировал содержание мышьяка в биологических жидкостях Бенедикта. Вот его заключение.

– Он заверил меня, что жизнь моего сына вне опасности. В любом случае, вы – не целитель, и я не понимаю, зачем вы здесь снова и зачем вам говорить с моим сыном.

– Я пока лишь личинка целителя, – согласился Родерик. – И жизнь Бенедикта вне опасности. Однако господин Лантер пришел к выводу, что никакого покушения на него не было.

– Что за бред!

– Прочтите заключение.

Барон глянул на листы и раздраженно отшвырнул их.

– Я не понимаю этой целительской галиматьи. И у меня нет времени слушать всякие глупости.

Родерик поднялся с кресла.

– Как вам угодно. Я пытался защитить вашу семью от скандала, но не хотите – как хотите!

– Ты еще и шантажировать меня вздумал? – барон тоже вскочил. – Не боишься нарваться на вызов?

– Я выпускник боевого факультета, – пожал плечами Родерик. – И вы можете меня вызвать хоть сейчас, хоть прислать секундантов в мужское общежитие университета. Пусть спросят старосту целителей, меня найдут. Но вызовете вы меня или нет, прямо сейчас я отправляюсь в коллегию поверенных нанимать представителя для защиты Лианор Орнелас.

– Ты сказал, что пришел сюда как друг!

– Я сказал, что мне небезразлична судьба Бенедикта. И не солгал ни единым словом, потому что небезразличие может быть разным.

На лице барона заиграли желваки, и, не дожидаясь, когда он взорвется, Родерик добавил:

– И если вы полагаете, будто я подкупил императорского целителя, попробуйте сказать ему об этом в лицо. Господин Лантер хоть и не заканчивал боевой, регулярно упражняется в поединках.

Это было правдой – императорский целитель считал, что здравый и быстрый разум живет лишь в бодром и здоровом теле, и полагал, что поединки отлично тренируют ловкость и реакцию.

– А я тем временем позабочусь о том, чтобы его заключение дошло до дознавателя, и если тот не сделает выводов – то и до судьи.

– А как же тайна целителя!

– Она не распространяется на человека, который нанял целителя как эксперта. И на суд, если эти сведения важны для правильного решения. Но господин Ашер, дознаватель, хоть и предубежден против низших сословий, все же неглуп, поэтому до суда дело, скорее всего, не дойдет. Правда, не уверен, что он будет молчать о том, как его пытались обмануть.

Барон побагровел, а Родерик продолжал:

– Но, если дело дойдет до суда, я сделаю все, чтобы заседание стало открытым. И уж, конечно, оно заинтересует и боевиков, и международников. Судья вызовет господина Лантера, чтобы тот высказал свое экспертное суждение… Кстати, целители тоже очень заинтересуются этим заседанием – клинический случай симуляции отравления, да с комментариями светила такого уровня…

– Хватит! – Все-таки барон не зря слыл человеком умным – даже будучи взбешенным, он сообразил, что если Родерик может пригласить императорского целителя, чтобы тот осмотрел его сына, то и к остальным его угрозам стоит отнестись серьезно. – Я понял. В чем ваш интерес?

– Я хочу восстановить справедливость, – в который раз за сегодняшний день повторил Родерик.

– Вы готовы поклясться на священном писании, что человек, которого вы привели ко мне – Кэйден Лантер, императорский целитель?

– Да, – Родерик не стал говорить, что барон сам просматривал его документы.

Вернон протянул руку, и Родерик снова отдал ему заключение. Барон просмотрел его, и когда снова поднял взгляд, казалось, он состарился на десяток лет.

– Магические печати на заключении нельзя подделать, – тускло произнес он.

– Можно, – не стал лгать Родерик. – Но мне было незачем это делать.

Барон кивнул. Еще раз перечитал документы, вернул их Родерику.

– Что ж, пойдемте, побеседуем с моим сыном.

Бенедикт действительно выглядел плохо – осунулся, глаза ввалились. Но едва Родерик появился в дверях, он подлетел над кроватью.

– Ты! Отец, зачем ты привел сюда этого!

– Поговорить, – ответил Родерик. Сесть ему никто не предложил, но это было неважно. – Я предупреждал тебя, чтобы ты оставил в покое Лианор, иначе твой отец услышит всю историю целиком.

– Даже так? – проговорил барон.

Не хотел бы Родерик, чтобы отец когда-нибудь смерил его таким взглядом.

– Он врет! Он любовник этой девки, и настолько потерял от нее голову что…

– Помолчи, – оборвал его отец. Обернулся к Родерику: – Что за историю вы хотели мне рассказать?

– Историю о том, как некий молодой барон в первый свой день в университете столкнулся у дверей кастеляна с простолюдинкой, посмевшей оскорбить его взор плохой одеждой и разбитыми ботинками, – начал Родерик.

– Отец, он врет!

– Помолчи, Бенедикт. Твою версию событий я слышал и теперь хочу выслушать и вторую сторону.

Нет, все-таки не зря Вернона-старшего считали умным человеком.

Родерик продолжал.

– Итак, эта простолюдинка не только посмела оскорбить взор дворянина своим жалким видом, но и сделала это в присутствии графини Сандью. И та – почему бы это? – встала на сторону простолюдинки. Оскорбленный в лучших чувствах барон подкараулил нахалку в университетском парке, сбил ее на землю магией, от чего девушка сломала ключицу, пнул в живот…

– Он врет!!!

Старший барон перевел тяжелый взгляд с сына на Родерика.

– Ты сможешь подтвердить свои слова?

– Я сделал копию с заключения целительницы, осматривавшей Лианор. Нарушив этику целителя, признаю. Хотите ознакомиться с повреждениями?

– Подделал заключение! – закричал Бенедикт прежде, чем старший барон успел ответить.

– Думаю, если вы вместе с сыном решите поговорить с госпожой Агнес Крэнстон, она покажет оригинал заключения и разъяснит что к чему. Если Бенедикт не против. Хоть, конечно, она не поручится, что тот огромный синяк на животе возник не оттого, что простолюдинка нечаянно налетела на ногу барона. Или что она не оставила его себе сама, чтобы оговорить ни в чем не повинного юношу.

«Так его!»

«Сайфер, пожалуйста! И так все непросто!»

– Я против! Они сговорились! Они все сговорились!

– Господин Корбетт, продолжайте.

– Однако простолюдинке опять повезло – мимо проходил декан боевого факультета, которому очень не понравилось то, что он увидел. И он поделился своим недовольством с деканом международного факультета, а у того, на беду, оказалась очень болтливая секретарша…

Лицо старшего барона окаменело, и Родерик даже посочувствовал Бенедикту. Он знал это выражение, которое появлялось у дворян, когда они сдерживались из последних сил. В таком состоянии равных вызывали на поединки до смерти, низших просто убивали на месте. Родерик не хотел драться с бароном, но историю следовало закончить. Поэтому он продолжал рассказывать, наконец, дойдя до финала.

– … И тогда одна барышня с целительского факультета предложила барону помощь. Отомстить так, чтобы наглая девка навсегда исчезла из университета, отправившись на каторгу.

Бенедикт открыл было рот и закрыл. Переменился в лице, встретившись взглядом с отцом.

– Та барышня была вхожа в комнату простолюдинки, и она подложила в ее личные вещи мышьяк. Чтобы девка не обнаружила их раньше времени, на балу барон подлил спирта сначала в бокал игристого, который предложил в знак примирения, а затем и в лимонад, что она пила весь вечер. Барышня с целительского хорошо училась и знала, что сахар и пузырьки газа в напитке ускоряют всасывание алкоголя, так что довольно быстро простолюдинка на ногах не стояла.

– Два студента с целительского проверяли!.. – снова встрял Бенедикт.

– На яды. Но спирт есть в любом вине, а количественный анализ…

– Я понял, продолжайте, – перебил его старший барон.

– Возможно, молодой барон хотел заодно и чтобы она опозорилась, но у простолюдинки – еще одна странность! – оказались хорошие друзья, и они помогли ей вернуться в комнату прежде, чем ее состояние заметили все. Сам же молодой барон заблаговременно принял значительное количество сульфата магния…

– Слабительная соль?

– Да. А вернувшись с бала, он выпил настойку мышатника. В небольших дозах она используется как отхаркивающее, но вообще это сильное рвотное средство. Оставалось только дождаться, пока оба препарата начнут действовать.

– Меня отравили! Агнес нашла мышьяк!

– …а когда сосед побежит за целителем, добавить мышьяка в поганое ведро и рвотные массы на полу. Симптомы настоящие, яд в выделениях – картина отравления налицо.

– Все это бессовестная ло.. – Бенедикт осекся и замычал. Оказывается, его отец тоже знал проклятие безмолвия.

Родерик благодарно кивнул.

– Господин Лантер заподозрил неладное сразу после того, как осмотрел Бенедикта. – Родерик не лукавил, что бы он сам ни говорил императорскому целителю, тот доверял лишь собственным глазам и собственному разуму. – Возможно, госпожа Крэнстон пришла бы к тем же выводам, если бы у нее была возможность обследовать своего пациента повторно, через несколько часов после якобы отравления. – Родерик покачал головой. – Собственно, на то, что такой возможности не будет, наверняка и рассчитывала та, кто консультировала Бенедикта. Яд есть, симптомы налицо, нужно сообщить страже, что Агнес и сделала. А барон сообщит отцу, и, расстроенный и напуганный, тот заберет сына домой. Домашний целитель не сможет увидеть полную картину в динамике и…

– Поясните, пожалуйста, о какой картине в динамике вы говорите, – попросил барон, не обращая внимания на возмущенное мычание сына.

– Мышьяк поражает не только желудочно-кишечный тракт, но и мозг, и нервы, а еще он разрушает кровяные тельца. Но, осматривая Бенедикта сегодня утром, господин Лантер не обнаружил никаких признаков поражения нервной системы, и кровь оказалась нормальной. Такое возможно, если яда в организм попало немного. Так, скорее всего, и решил ваш целитель. Однако судя по количеству в фекалиях и рвотных массах, мышьяк должен был попасть в кровь, разнестись по всему организму, а потом выделиться с мочой. Но ни в крови, ни в моче его не оказалось, хотя анализ очень чувствителен. Зато в выделениях обнаружилось очень большое количество магния. Само по себе это ни о чем не говорит, но в сочетании со всем остальным…

Вернон-старший резким рывком вытряхнул из кровати Бенедикта, в одном белье протащил в свой кабинет, жестом велев Родерику следовать за ним. Швырнул сына за стол.

– Пиши. Все как было.

Тот замычал, затряс головой.

– Пиши, – повторил барон. – Или я немедленно еду к нотариусу.

Бенедикт переменился в лице, зло глянул на Родерика. Отец заметил это.

– Нет, это ты сам до такого довел. Да, мне стыдно, что чужой человек… – он перевел дух, обернулся к Родерику. – Вы не могли бы подождать в гостиной? Я сейчас пришлю слугу вас проводить.

Он дернул шнур. Но вместо слуги в кабинет ворвалась женщина. Родерик впервые видел баронессу. Слухи о ее красоте не были преувеличены, несмотря на то, что время оставило следы на лице, изрядно, впрочем, смягченные магией.

– Что происходит! Почему ты заставил Бенедикта встать? Кто этот человек?

Барон скривился так, словно у него заболели все зубы разом. Глянул на Родерика, тот, кивнув, выскользнул за дверь, оставив супругов выяснять отношения.

Появившийся лакей повел его в гостиную.

Мычание Бенедикта прозвучало так явно, словно Родерик до сих пор стоял в полуярде от него, а от вскрика: «Сыночек, что с тобой!» – он вздрогнул и невольно обернулся, убеждаясь, что дверь в кабинет закрыта.

«Сайфер, твои шуточки?»

«Да. Интересно послушать».

«Не интересно».

Он и без того услышал достаточно. Баронесса одновременно причитала и обвиняла мужа во всех смертных грехах, Бенедикт мычал, барон поначалу безмолвствовал, а потом взорвался.

«Мне интересно».

«А мне – противно слушать, как они оскорбляют друг друга. Прекрати!»

«А как же ты тогда сможешь вовремя вмешаться? До того, как баронесса пристукнет мужа за то, что обижает сыночка», – хихикнул Сайфер.

«Я не собираюсь вмешиваться. Это их дело».

«Так ведь тогда ты и признания не получишь».

«Получу».

Баронесса глупа, и едва ли прислушается к доводам разума, но наверняка подчинится силе, и Родерик был уверен, что муж сумеет на нее надавить. Впрочем, Сайфер едва ли предостерегал его всерьез.

Родерик уселся в кресло и приготовился ждать, но барон вернулся на удивление быстро. Лицо его покрывали красные пятна, какие появляются от гнева, но выражение было холодно-отстраненным. Бенедикт, тащившийся за ним, еще не научился в полной мере владеть собой, и по его лицу было видно, что он возмущен, напуган и растерян одновременно – возможно из-за угрозы лишиться наследства, а может быть потому, что устроенный матерью скандал не подействовал.

– Господин Корбетт, раз уж вы заинтересованы в судьбе той девушки, Лианор, может, поедете в дворец правосудия с нами?

– Да, конечно, – Родерик поднялся. – Прямо сейчас?

Бенедикт умоляюще посмотрел на отца, но тот сделал вид, что не заметил этого взгляда.

– Да. Чем быстрее мы разделаемся с этим позором, тем лучше. Надеюсь, Лианор не станет настаивать на публичных извинениях.

«Еще как станет!»

– Арестовали ее публично, а не тайно, – заметил Родерик, следуя за баронами.

– Я не буду извиняться перед простолюдинкой! – взвился Бенедикт.

– Будешь. Сумел напакостить – сумеешь и ответить, – отрезал старший барон.

– Меня попрут с международного!

– Поделом. – Рука старшего барона взметнулась, словно он хотел отвесить сыну подзатыльник, и опустилась в последнюю секунду.

«Раньше надо было пороть, пока поперек лавки помещался», – фыркнул Сайфер.

«Меня не пороли, вроде человеком вырос».

«А кем ты мог еще вырасти, не котиком же!»

«Тараканом, как Бенедикт».

«Не оскорбляй тараканов. Они милые. В сравнении с этим… Хорошо, что ты не позволил мне откусить ему голову – в самом деле мог бы и отравиться»

– Еще раз прошу прощения, что вы стали свидетелем семейной ссоры, – сказал старший барон, когда они втроем устроились в карете. – Надеюсь, она не испортила… – Он осекся, потом невесело усмехнулся. – Боюсь, после того что натворил мой сын, впечатление о нашей семье у вас уже сложилось.

Родерик не стал ни подтверждать, ни опровергать очевидное. Барон, впрочем, и не ждал этого.

– Думаю, и публичные извинения немногое исправят.

– Не буду я извиняться. И вообще, чего это я один отдуваться должен! – возмутился Бенедикт. – А этой рыжей, у которой ума не хватило…

Отец пихнул его в бок, и Бенедикт заткнулся.

– В чем-то ты прав, – сказал старший барон. Снова обратился к Родерику: – Та девушка, которая подсказала моему сыну этот план – дворянка?

– Баронесса Вудруф! – приободрился Бенедикт.

Его отец покачал головой.

– Простолюдинка не сможет потребовать с баронессы компенсацию за клевету.

Не сможет. И пока Родерик сам не слишком понимал, как сделать, чтобы Корделия не осталась безнаказанной. Не бить же ему женщину! Разве что обнародовать эту историю, но он обещал молчать.

Или позволить Нори разобраться с обидчицей по-свойски?

– В таком случае я, пожалуй, не против, чтобы все узнали, как было дело, – сказал барон.

– Да мне тогда вообще проходу не дадут! – возмутился Бенедикт.

«Думать надо было, прежде чем совать в рот всякую гадость и клеветать!» – фыркнул Сайфер и Родерик для разнообразия не стал с ним спорить.

– Вышибут из университета – поедешь учиться в Фарию. Если и там попадешь в историю, разбираться с последствиями будешь сам, – отрезал барон. – Много лет я… – Он не договорил, махнув рукой. – Думаю, если все узнают о роли баронессы Вудруф в этом деле, ее репутации конец. Пожалуй, я нанесу визит родителям ее жениха. Если барышня способна подложить яд в шкаф другой девушке, кто поручится, что однажды она не подсыплет его в бокал надоевшему супругу?

Родерик не поверил своим ушам.

– Вы в самом деле готовы к скандалу?

– Много лет я делал все, чтобы защитить жену и сына, но сейчас скандала не избежать. У пострадавшей нет причин беречь репутацию нашей семьи, а вы сказали, что у нее много друзей. Да одна младшая Сандью чего стоит!

Графиня с безупречной репутацией, которую уважают и любят многие, и вовсе не за то, кто ее отец.

– Не только младшая. Графиня Кассия – душевный практик в приюте, где росла Лианор, – не удержался от злорадства Родерик. – И она очень расстроилась, узнав от дочери об аресте своей воспитанницы.

«А вот нечего было баронессе так беззастенчиво соблазнять чужого мужа, а потом подговаривать любовника вызвать его, когда тот проигнорировал все ее старания!» – развеселился Сайфер.

«Откуда ты знаешь?»

Та дуэль едва не стоила графу карьеры Он собирался не убивать наглого хлыща, а лишь проучить, но магические поединки непредсказуемы. Граф подал в отставку в тот же день, но император не принял прошение.

«Я знаю все, что знаешь ты», – напомнил дракон.

– И у нее тоже нет причин беречь репутацию нашей семьи, – кивнул сам себе старший Вернон. – В таком случае лучше самим обнародовать эту историю прежде, чем пересуды исказят ее до неузнаваемости. И я не хочу, чтобы та девица с целительского осталась безнаказанной.

– Хорошо, – кивнул Родерик. – Но прежде всего нужно снять все обвинения с Лианор.

Карета остановилась. Барон выглянул в окно, стукнул в переднюю стенку и крикнул кучеру:

– Почему стоим?

– Оцепление, ваше благородие. Дальше не пускают.

Родерик мысленно хлопнул себя по лбу. Визит императрицы, призванный отвлечь внимание от Нори! Конечно, дворец правосудия закрыли для всех посетителей.

«Вели людям, чтобы не уезжали, сейчас все решим».

– Давайте немного подождем, – предложил Родерик. – Думаю, эта заминка ненадолго.

«Я сказал Ирме, что мы здесь. Твоя мать только что сообщила министру, что видела достаточно, и предложила аудиенцию, чтобы обсудить увиденное. Завтра. Пока он провожает ее в карету, она даст ему знать, что ты ждешь, скоро вас пропустят».

«Спасибо».

«Видишь, как удобно быть драконом!»

«Меня и человеком быть устраивает. Ты можешь дотянуться до Нори и сказать ей, что скоро все закончится?»

«Нет. У нее нет драконицы. Я могу только почуять…»

В следующий миг Родерика обдало холодом – не морозом, а тем холодом, что пробирает до костей и от которого не спасает и десяток одежек. Холод. Темнота. Отчаяние – бесконечное, безнадежное.

«Что они с ней делают?!»

«Не знаю. Обернемся – и к ней?»

– Что с вами? – спросил старший Вернон.

Младший же смотрел на Родерика с таким ужасом, будто к его горлу приставили нож, и лезвие уже прорезало кожу.

Родерик заставил себя отвести взгляд от лица Бенедикта. Нельзя его убивать. Пока нельзя – до тех пор, пока с Нори не сняты все обвинения.

– Ничего, – выдавил он. – Терпеть не могу ждать. Надеюсь, заминка будет недолгой.

– Мне казалось, терпение – профессиональное качество целителей, – заметил барон.

Родерик усмехнулся.

– Целители – такие же люди. К тому же я еще не получил диплом, и пока еще личинка целителя.

– Если позволите праздное любопытство, вы говорили, что закончили боевой. Почему после этого вы решили стать целителем?

На самом деле едва ли барону была интересна жизнь случайного знакомого, что принес в его дом дурные вести. Тоже, наверное, хотел чтобы все побыстрее закончилось. Заполнял вынужденную паузу болтовней, которая позволяла не думать, что его единственный сын и наследник оказался полным ничтожеством. На месте барона Родерик бы сослал жену в монастырь и женился бы снова. Впрочем, нет. На месте барона Родерик бы занимался воспитанием сына с рождения, чтобы через восемнадцать лет не обнаружить: выросло непонятно что. Его отец всегда находил время для сына, несмотря на все государственные дела.

Но потакать любопытству Вернона-старшего он не собирался.

– Мне так захотелось, – пожал плечами Родерик, и барон, поняв, умолк.

Родерик выглянул на улицу. Все утро он действовал относительно хладнокровно, но сейчас, когда Сайфер показал ему состояние Нори, каждая минута ожидания казалась невыносимой. Чего они так медлят?

Из дворца правосудия вышла императрица, справа от нее шагал министр внутренних дел. Императрица безошибочно устремила взгляд на Родерика, даром что карета стояла в полусотне ярдов от дворца. Едва заметно улыбнулась, снова обратилась к графу Сандью. Тот с поклоном подал руку, помогая ее величеству подняться в карету. Кучер тронул лошадей, гвардейцы двинулись следом, и процессия удалилась. Граф что-то сказал одному из стражников, сгрудившихся неподалеку от него, тот почти вприпрыжку помчался к карете, где ждал Родерик.

– Подъезжайте!

Застучали копыта, колеса прогрохотали по мостовой, Родерик выскочил из кареты прежде, чем кучер открыл дверцу. Граф уже удалился, но стражник, что разрешил им проезжать, подобострастно поклонился.

– Его сиятельство распорядился провести вас…

– К господину Ашеру, – велел Родерик. – Но не меня, а его благородие. – Он указал на барона. – Я лишь сопровождаю его.

Барон изумленно вскинул брови, но промолчал. Бенедикт фыркнул и удостоился еще одного тычка в бок от отца.

Путь до кабинета дознавателя показался Родерику бесконечным.

«Разнесем все это! Чтобы камня на камне не осталось!»

«Перестань!» – сдерживаться было невыносимо. Но это для дракона, не связанного людскими условностями, все просто, а если он в самом деле разрушит тюрьму, Нори станет беглой преступницей, и вся ее жизнь полетит под откос. Конечно, Родерик сделает все, что в его силах, чтобы вернуть ей нормальную жизнь, но не так уж много у него возможностей. Да и не хотел бы он, чтобы Нори оказалась обязанной до самой смерти.

«Почему? Тогда она точно никуда от нас не денется!»

«Именно поэтому».

«Не понимаю».

«Потому что так она лишь променяет одну тюрьму на другую, разве что с лучшим содержанием. Я хочу, чтобы она была рядом потому, что сама этого желает, а не потому, что деваться некуда. И хватит об этом».

Сайфер недовольно заворчал, и Родерик был уверен, что дракон многое хочет сказать. Но сейчас он не был расположен слушать. Все силы уходили на то, чтобы сохранять видимость спокойствия.

Оба Вернона исчезли в кабинете дознавателя. Он остался в коридоре. Стульев для посетителей здесь предусмотрено не было, и он замер у окна, уставившись на серую стену за узким двором. Какое красивое здание снаружи, но что творится внутри?! Если… нет, когда Нори освободится, нужно будет осторожно расспросить ее, а потом очень серьезно поговорить с графом Сандью. Исправительные учреждения находятся в ведении его министерства. И плевать, что у него, Родерика, нет никакой реальной власти.

– Родерик, – окликнул его голос министра.

Легок на помине!

Он обернулся.

– Ты сумел найти доказательства?

Родерик кивнул.

– Бенедикт признался в оговоре, сейчас они с отцом у дознавателя.

Будь Нори дворянкой, едва ли барон бы так легко согласился заставить сына рассказать правду. Клевета на дворянина – уголовное преступление. А так… Заплатит штраф в пользу простолюдинки, и на том для него история закончится.

Нет, не закончится, и даже изобретать повод, чтобы вызвать Бенедикта, будет незачем. Молва все сделает сама, как и в отношении Корделии. Если когда-нибудь настанет время, в котором репутация перестанет что-либо значить, Родерик не хотел бы до этого дожить.

– Жаль, что подобное случается. Но поклепы не истребить, пока существуют злоба и зависть. – Граф покачал головой. – Потом, когда Лианор успокоится, передай ей мои извинения… Впрочем, нет. Я попрошу Оливию пригласить ее в гости и сам извинюсь за действия своих подчиненных. Следовало провести расследование прежде, чем арестовывать.

«Извинится он! А сам в темноте и холоде посидеть не хочет?»

«В самом деле».

– Никакие извинения не смогут компенсировать несправедливость, страх и унижения, – сказал Родерик. – Я бы хотел, чтобы виновные расплатились сполна.

– Я знаю, что извинения больше нужны мне, чем самой Лианор. Но, надеюсь, желая отомстить виновным, ты не перейдешь пределы закона.

Родерик пожал плечами. Пока главное – освободить Нори. Убедиться, что случившееся не отразилось на ее здоровье и разуме. Помочь ей прийти в себя. Остальное подождет. Ни Бенедикт, ни Корделия никуда не денутся.

«Драконы умеют ждать. Теперь у тебя много, очень много времени».

«Об этом потом».

Родерик снова обратился к министру:

– Что может произойти с заключенной, чтобы она мерзла в полной темноте? – спросил он.

– С чего ты взял, будто она замерзает в темноте?

– Дракон. – Объяснять в подробностях не стоило.

На лице министра промелькнуло изумление. Потом он нахмурился.

– Состояние камер оговаривается законом. Это, конечно, не хоромы и даже не студенческое общежитие, но и не погреб. Даже карцер… – Он осекся. – Родерик, извини, мне надо отлучиться.

Граф удалился едва ли не бегом. Родерик изумленно посмотрел ему вслед.

Карцер? Но за что? Хотя, зная характер Нори… Наверняка опять попыталась кому-то объяснить, что не стоит ее обижать, тем способом, что давался ей легче всего. Лишь бы она не сопротивлялась страже – это само по себе преступление, которое все намного усложнит.

«Наша девочка! Так им всем!»

И этот туда же!

«Нельзя все проблемы решить кулаками!»

«Да, некоторые проблемы приходится решать огнем или магией!»

Родерик ругнулся, Сайфер хихикнул, и он запоздало понял, что дракон хочет просто отвлечь его от мрачных мыслей.

Мимо пробежал парень в одежде стражника, судя по папке в руках – вестовой. Скрылся за дверью кабинета дознавателя. Снова унесся прочь.

«Сколько еще ждать?!»

«Не знаю, – мысленно ответил Родерик. – Засекай час. Если за него ничего не решится…»

«Мы обернемся и сравняем здесь все с землей!?»

«Нет. Если мы тут разнесем, Нори может поранить, а то и убить обломком».

«Вы, люди, такие хрупкие!»

«Какие уж есть».

«Хорошо, тогда что ты намерен делать, если через час ее нам не вернут?»

«Я вспомню, чей я сын и как ведут себя зарвавшиеся „знатнюки“, как выражается Нори. И плевать, что придется раскрыться».

«А если и это не поможет – мы все тут разнесем?»

«Да. Засекай время».

Он прислонился к стене, скрестив руки на груди, и приготовился ждать.

– Вам лучше, Лианор? – спросил тот же голос.

«Вам», вот как! Простонародью не говорят «вы». Что это – очередное издевательство? Попытка сбить с толку? Заставить расслабиться перед тем, как сунуть в допросную под кнут?

– Мне просто замечательно, – пробормотала я.

Губы не слушались, и зубы стучали так, что говорить было трудно.

Я осторожно повела локтем, проверяя прочность хватки того, кто меня держал. Хотя что толку, даже если вырвусь, далеко не убегу. Бежать надо было пытаться в университетском парке, зря я тогда не решилась. Попали бы мне в спину боевым заклинанием или нет, бабушка надвое сказала, а из тюрьмы точно не убежать.

– Рад что вы сохраняете присутствие духа, – продолжал все тот же голос, пока рука куда-то повлекла меня.

Разглядеть куда не получалось. Хоть и немного было света в тюремных коридорах, но после непроглядной тьмы глаза никак не хотели к нему привыкнуть.

– Я отпущу ваш локоть, если вы пообещаете не делать глупостей и не пытаться на меня напасть.

– Обещаю.

Напасть я сейчас могла разве что на комара, имевшего давние проблемы со здоровьем, и то с сомнительным успехом. Тело по-прежнему казалось ледышкой, дрожь никак не унималась. Кружилась голова. И добивала меня магия, точнее, ее отсутствие. Я потянулась к ошейнику, ощупала грубую металлическую полосу, дернула замочек. Конечно же, это не помогло. Исчезнувшая магия ощущалась неприятнее всего, хоть я и не смогла бы толком объяснить, в чем это выражалось. Наверное, так же ноет к перемене погоды давно отсутствующая нога.

Мужчина выпустил мою руку, отошел в сторону. Я проморгалась, наконец-то разглядев его, и охнула, узнав.

– Разрешите представиться, граф Сандью, министр внутренних дел, – поклонился он мне как равной.

Так. Кажется, я все-таки рехнулась в ледяном каменном мешке. Или брежу, устав от холода? Остро захотелось себя ущипнуть, но крупная дрожь, по-прежнему колотившая меня, ощущалась как нельзя реальней. Нет, это не сон определенно. Бред? Не знаю, никогда не доводилось прочувствовать, как ощущается бред. Я огляделась. Сколько же здесь света!

Камера, такая же, как та, в которую меня определили вначале, только пустая. А я даже не поняла, как меня сюда привели. Что ж, если я и брежу, замерзая, стоит постараться сохранить остатки достоинства. Чтобы, представ перед пресветлыми богами, не устыдиться самой себя, когда мне покажут все свершенное в жизни.

– Лианор Орнелас. – Присела я в реверансе. Точнее, в том его подобии, которое смогла изобразить задубевшими мышцами. Стиснула зубы, чтобы не рассмеяться – настолько нелепым и диким было все происходящее.

– Рад знакомству. – Как я ни старалась, не смогла расслышать в голосе министра издевки. – Моя жена и дочь очень хорошо о вас отзываются.

Бред, бред, бред!

Я попыталась изобразить светскую улыбку. Получилось так себе – губы не слушались, тряслись. Когда ж я согреюсь наконец! Ни министр, ни маячившие за его спиной тюремщики не ежились и не дрожали, значит, здесь должно быть тепло.

– Передайте графине Кассии и графине Оливии мою благодарность, – простучала зубами я.

Но если это не бред, если Оливия в самом деле говорила обо мне с отцом, значит, она меня не бросила – а я плохо подумала о ней!

Но почему она молчала, когда мне так нужно было хотя бы одно доброе слово? Не хотела дать понять следователю, на чьей она стороне?

– У вас будет возможность сделать это самой.

В самом деле? Не верить! Нельзя верить, нельзя надеяться, потом будет еще хуже. Может быть, Оливия говорила обо мне с отцом не сегодня – а рассказывая о новых знакомствах. Может быть, министр не верит в мою невиновность, ведь у меня ни доказательств, ни свидетелей, а Бенедикт наверняка запасся ими.

– А еще передайте, чтобы они не думали обо мне плохо. Я не травила барона, хоть и не могу этого доказать.

Граф словно бы не услышал, что я оказалась здесь ни за что.

– Лианор, как министр внутренних дел, приношу вам извинения за действие моих подчиненных. С вами обращались недопустимо: карцер – это изоляция тех, кто представляет опасность, а не пытка.

Не верит. Тогда пусть напишет свои извинения на бумаге, желательно гербовой, пожестче, скомкает ее, чтобы получилось побольше острых углов, засунет себе поглубже и провернет пару раз!

Но подвести Оливию и госпожу Кассию было никак нельзя, и вместо этого я сказала:

– В сложившихся обстоятельствах я не могу принять извинений, ваше сиятельство.

– Понимаю, – кивнул граф.

Продолжать извиняться он не стал, да и глупо было бы этого ожидать. Граф замер, внимательно на меня глядя, и я так же застыла молча, пытаясь собрать разбегающиеся мысли. Получалось плохо. Тело начало согреваться, и я прикусила губу, чтобы не взвыть – в мышцы словно впились десятки иголок, так бывает, когда возвращается чувствительность в отсиженной ноге. Зато трясти стало меньше.

– Присядьте, вам вовсе незачем стоять, пока мы ждем лекаря, – сказал граф.

Ответить, что простонародью нельзя сидеть в присутствии знати, так же, как ему самому не подобает сидеть при императорской семье, я не успела. Дверь раскрылась, впуская человека в штатском. Следом за ним вошли двое в форме, замерли по обе стороны от двери. Еще надзиратели? Что, опасней меня в этой тюрьме никого нет?

Граф указал на меня тому, что в штатском.

– Пожалуйста, осмотрите барышню и исцелите, если понадобится.

«Барышню»? Я же «девка». Но и эти слова я благоразумно придержала – просто удивительно, сколько во мне разом нашлось благоразумия, где ж оно пряталось до сих пор?

Человек в штатском заставил меня сесть. Положил ладони мне на виски, но магии я не ощутила. Обругала себя – и не должна ощутить, пока на мне этот проклятый ошейник.

– Ничего серьезного, – сказал целитель.

Он раскрыл саквояж, что принес с собой, вынул тонкий – слишком тонкий чтобы согреть по-настоящему – плед, накинул мне на плечи.

– Укройся.

Тонкий или нет, но в этом пледе явно была магия, потому что ощущался он как теплое пуховое одеяло. Меня перестало трясти. А целитель тем временем извлек из саквояжа флягу, протянул мне.

– Пей. Осторожно, горячее.

Наверное в напитке тоже была магия, потому что из желудка по жилам мигом разлилось тепло, и сведенные холодом мышцы расслабились, но спать мне не захотелось, наоборот, в голове прояснилось. На время, потому что тут же я снова перестала понимать происходящее. С чего вдруг со мной стали носиться, точно с писаной торбой? Неужели угрозы министра приняли всерьез?

Графа в камере уже не было, и я скорее была готова поверить в то, что его появление и извинения, которые я не приняла, были бредом, чем в то, что он действительно вытащил меня из карцера.

Но тогда приходилось признать, что я брежу и сейчас – настолько изменилось поведение тюремщиков.

Снова раскрылась дверь, вошел еще один стражник с ключом.

– Стой смирно и не глупи, – велел он, потянувшись к моей шее.

Ошейник разомкнулся, магия хлынула в меня, и это тоже оказалось больно – как в те минуты, когда я начала согреваться, только болели не мышцы, а та неощутимая часть меня, сквозь которую проходят потоки магии. Я стиснула зубы, сдерживая крик. Сейчас… сейчас пройдет.

На мои виски снова легли ладони целителя, и в этот раз я ощутила, как магия движется по телу. Увидела едва заметный ореол, исходящий от пледа. Значит, тепло, что он источал, в самом деле было волшебным.

– Все хорошо, я больше не нужен, – заключил целитель, стягивая ткань с моих плеч. Я поежилась, когда плед перестал согревать, и тут же выпрямилась – озноб прошел, и чувствовала я себя здоровой… почти здоровой. Осталась слабость, вызванная усталостью, желудок свело от голода, и я по-прежнему не понимала, что происходит.

– Руки за спину, и вперед, – велел один из тюремщиков, указывая на открытую дверь камеры, за которой виднелся коридор.

– Куда? – не удержалась я.

Я не брежу, это уже точно. Но поверить, будто тюремщики признали мою невиновность, было сложно, и ощущение нереальности происходившего не оставляло.

– Не твое дело. – Он сделал движение, будто собирался подпихнуть меня в спину, я сжалась, но меня никто не коснулся. Только прикрикнули: – Шевелись!

Пришлось шевелиться.

Коридор, лестница, еще один коридор – все они выглядели одинаково серыми.

И в очередном коридоре у стены, рядом с дверью, стоял Родерик.

Я рванулась к нему, забыв обо всем, и он метнулся навстречу. Сжал в объятьях. Что-то крикнули стражники. Низкий злой рык вырвался из груди Родерика, такой, что тряхнуло и меня, пронесся по коридору. Тюремщики отшатнулись. Я не могла этого видеть, глядя на единственного человека, в котором сейчас сосредоточился весь мой мир, но все же увидела.

Недоумение промелькнуло и исчезло, не до того сейчас было. Я прильнула к Родерику всем телом, прижалась щекой к груди, где отчаянно колотилось сердце. Он пришел. Даже если ничего не выйдет, я буду знать – он все-таки пришел за мной. Он меня не бросил.

– Отойди от нее! – рявкнул кто-то.

Но то, что должно было стать грозным предупреждением, прозвучало неуверенно. Так лает из-под забора шавка: поджав хвост и готовясь сбежать едва услышав ответный рык

– Нет.

Он пришел за мной, но нельзя, чтобы его повязали вместе со мной.

– Рик… – Я заглянула ему в лицо, в золотые глаза с вертикальным кошачьим – нет, драконьим – зрачком. Мне снова мерещилось невесть что, но после всего, что случилось сегодня, это видение уже не пугало, а успокаивало. – Пожалуйста, не надо.

Интересно, какого цвета глаза у Сайфера? Что за дурь лезет в голову!

– В камеру ты не вернешься, – сказал Родерик, глядя поверх моей головы.

Хотела бы я в это верить!

– Не надо…

Не надо, чтобы и Рика уволокли в камеру из-за меня.

Не знаю, откуда у меня взялись силы вывернуться из его объятий. Я ожидала, что меня тут же схватят и уволокут, но вместо этого за спиной все так же неуверенно прозвучало.

– Барышня, извольте пройти к дознавателю.

Барышня? Извольте? Да что происходит? Почему все ведут себя так, будто к ним не иначе как сам император заглянул и устроил выволочку? Я заглянула в лицо Родерика, как будто он единственный мог мне ответить.

Он улыбнулся, карий взгляд согрел куда лучше волшебного пледа.

– Все будет хорошо, Нори. Иди. И возвращайся.

– Но…

Он сжал мою кисть, ободряя.

– Все будет хорошо. Я дождусь тебя и заберу отсюда. Обещаю.

– Заберешь? – пролепетала я.

– Тебя выпустят. Иди и ничего не бойся.

Выпустят? Я окончательно перестала что-либо понимать.

– Как?..

– Расскажу, когда вернешься. Иди. Формальности придется исполнить.

Кто-то снова подхватил меня за локоть, повлек прочь. Я не вырывалась, слишком ошарашенная, чтобы сопротивляться.

Я огляделась, приходя в себя. И первым, кого увидела, оказался Бенедикт. Понадобились все силы, чтобы не броситься на него, не вцепиться в горло. Сидевший рядом с ним мужчина, очень на него похожий, хоть и не такой угловатый, потянулся к магии, и я обнаружила, что сама готова сплести заклинание. Заставила себя выпустить потоки. Выпрямила спину, вздернула подбородок. Совершенно не к месту подумалось, что в заключении мой белоснежный парадный мундир превратился в тряпку, которая выглядит так же жалко, как и я. Третьим, то есть четвертым, если считать меня, в кабинете оказался уже знакомый мне дознаватель, господин Ашер.

Родерик сказал, что я здесь лишь для завершения формальностей. Он не стал бы меня обманывать. Но тогда для чего здесь Бенедикт? Вид у него был не ахти. Бледный, осунувшийся и перепуганный. От былой надменности и следа не осталось.

Зачем он здесь? Зачем здесь я? И кто-нибудь, наконец, объяснит, что происходит?

– Лианор Орнелас, – соизволил обратить на меня свое внимание господин Ашер. Вид у него был, словно он лимон целиком сжевал. – Произошло недоразумение. Как выяснилось, на барона Вернона никто не покушался.

Отлично, просто отлично.

– Рада за него. Но, может быть, стоило это выяснить до того, как волочь меня в каталажку? – не удержалась я. Прикусила язык, но было уже поздно: дознаватель скривился еще сильнее, взгляд Бенедикта полыхнул ненавистью. Да уж, ничему меня жизнь не учит.

– От лица уголовного сыска и себя лично приношу вам извинения. Вы свободны, – отчеканил Ашер.

Только бы не сказать ему, что он может сделать со своими извинениями; и не предложить посидеть в карцере для расширения кругозора. А то меня снова туда упекут, в этот раз за оскорбление властей. Хватит и того, что старший барон – а никем иным этот седовласый мужчина быть не мог – смотрит на меня с откровенной неприязнью. Да уж, умею я наживать врагов: был один, точнее, двое, стало четверо. Остается только надеяться, что для дознавателя я слишком мелкая сошка, как и для старшего барона.

– Кроме того, согласно закону, барон Бенедикт Вернон, вольно или невольно оговоривший вас, должен заплатить штраф в вашу пользу.

«Невольно», как же! Мышьяк в мой карман тоже невольно прыгнул?

– Пусть засунет…

Я осеклась. Нет. Сейчас мне хочется просто убить Бенедикта, и неважно, что за это я снова окажусь в камере, теперь уже по делу. В таком состоянии нельзя что-то решать. Лучшее, что я могу сейчас сделать – забрать свои вещи, забиться в какую-нибудь нору, хоть в свою комнату в общежитии, и никого не видеть и ни с кем не разговаривать, пока не приду в себя.

– Благодарю вас, господин Ашер, – выдавила я, старательно не глядя на отца и сына. – Вы сказали, я могу идти?

– Да, когда вам принесут ваши вещи. Что касается штрафа – барон пришлет вам чек.

Который мне очень хочется запихать Бенедикту в глотку прямо сейчас. А потом оторвать ему голову и засунуть туда, чем он думает на самом деле.

Хватит! Надо радоваться, что друзья смогли убедить дознавателя в моей невиновности.

Но радоваться не получалось. Несмотря на то, что душу мою сейчас переполняла благодарность к Родерику и Оливии, одновременно глаза застила ненависть.

– Лианор, я тоже должен извиниться… – проблеял Бенедикт.

Окажись мы сейчас один на один, я убила бы Бенедикта голыми руками, и плевать на последствия. Сейчас меня останавливала лишь мысль о Родерике, ждущем за дверью. Я не могу пустить прахом усилия моих друзей, а поэтому придется быть вежливой.

– Можешь не утруждаться. Я не приму твоих извинений.

А о том, как ему отомстить, не вляпавшись в новые неприятности, я подумаю потом. Когда остыну.

– Ах, ты… – вскинулся Бенедикт и осекся, когда отец положил руку ему на плечо.

– Этого следовало ожидать, – сказал старший Вернон. – Сам доигрался.

Дознаватель протянул мне несколько листков.

– Ознакомьтесь с этими документами и распишитесь.

Обрадовавшись, что появилась причина не разговаривать с баронами, я взяла бумаги. И чем дольше вчитывалась, тем сложнее было сохранять спокойствие. Я хихикнула. Еще и еще раз.

– Лианор, вам плохо? – поинтересовался дознаватель.

– Мне просто замечательно, – выдохнула я, давясь смехом. – Так старался, обгадился в прямом смысле – и все зря!

Бенедикт вскочил, но старший сжал его плечо.

– Всего доброго, господин Ашер. Прощайте, Лианор. Не могу сказать, будто рад знакомству.

Он выволок сына за дверь. Я хихикнула в последний раз и обнаружила, что ненависть моя исчезла. Ненавидеть можно равного или того, кто сильнее, но это ничтожество можно только презирать. А вот с мозгом этой затеи я бы поговорила… Но это тоже потом, когда я смогу мыслить здраво.

В кабинете появился молодой человек в форме стражи с моей сумкой в руках.

– Проверьте, все ли на месте, и распишитесь, – сказал он.

Заглядывать внутрь я не стала – все равно по-настоящему ценной для меня была сумка, а не собранная из лоскутов запасная рубаха и теплые носки. Я усмехнулась, вспомнив о них – дорога ложка к обеду, еще полчаса назад они бы здорово мне помогли, а сейчас…

Неважно. Ничего неважно, главное сейчас – убраться отсюда и забыть об этом месте как о кошмарном сне.

Но все же я внимательно прочитала листок, который мне дали на подпись. Опись вещей – принятых и возвращенных. Взгляд выхватил фразу: «Претензий не имею».

Претензий у меня было много, но толку от них? Поэтому я молча нацарапала подпись и прижала к груди сумку.

Все? Мне можно идти? Каждый миг промедления казался невыносимым.

– Вестовой проводит вас, – сказал господин Ашер.

Я не стала дожидаться, когда молодой стражник откроет передо мной дверь. Вылетела в коридор и тут же оказалась в объятьях Родерика. Выдохнула.

– Забери меня отсюда.

– Следуйте за мной, – напомнил о себе вестовой.

– Незачем, – огрызнулся Родерик.

Сверкнул портал и прежде, чем я успела пикнуть, мы оказались в просторной комнате.

Можно было расслабиться, радоваться чудесному спасению, но меня заколотило, и перестало хватать дыхания.

– Все хорошо, – Рик погладил меня по голове. – Все правда хорошо.

Я кивнула. Молча – голос не слушался.

– Все кончилось. – Он взял мое лицо в ладони, поцеловал в лоб, щеки. Легко, точно крылышко бабочки, коснулся губ. Повторил: – Все кончилось. Больше тебя никто не обидит.

Я снова кивнула и все-таки расплакалась.

Родерик не стал ни успокаивать меня, ни повторять, что все кончилось – и я была благодарна ему. Сейчас любые слова утешения лишь усилили бы поток слез, и Рик словно почувствовал это. Просто молча обнимал, давая мне выплакаться, пока слезы не растопили ледяной обруч, сдавливавший грудь, пока пережитые страх и отчаяние не вылились из меня.

Всхлипнув в последний раз, я отстранилась. Подняла голову, чтобы заглянуть в глаза, но тут же вспомнила, как я выгляжу, спрятала лицо у него на груди.

Родерик погладил меня по спине.

– Глупая, – хмыкнул он совсем не обидно. – Для меня ты всегда красавица.

– Правда?

– Правда. – Он приподнял мой подбородок, целуя, и я забыла обо всем на свете. Но все хорошее заканчивается, закончился и поцелуй – слишком быстро.

Родерик разжал объятья.

– Ты, наверняка устала. Пойдем, я покажу тебе ванную, а потом поспи.

Я обнаружила что и в самом деле без сил. Сколько же времени прошло?

– Какое сегодня число?

– Тебя арестовали сегодня утром.

Даже день не закончился? Тогда почему же мне так плохо?

Родерик положил ладони мне на виски, как это сделал бы целитель, замер с отстраненным выражением лица. Поток магии заскользил по телу.

– Телесно ты здорова. Душевно… тебе лучше знать. Но если… – Он осекся, потом снова заговорил, осторожно подбирая слова: – Я боюсь, что, если начну расспрашивать, тебе будет больно, почти так же больно, как было там. Но зло не должно оставаться безнаказанным и, если тебя обесчестили…

– Нет!

Он мягко привлек меня к себе.

– Нори, что бы ни случилось там, я останусь с тобой. Просто убью того, кто тебя обидел. И мне ничего за это не будет, правда.

Против воли мне вспомнилось, как подобострастно обращались с нами стражники. Извинения министра. Конечно, все это могло быть результатом вмешательства Оливии, все же министр – ее отец. Но…

– Кто ты, Рик? – спросила я, заглядывая в теплые карие глаза.

– Тот, кто любит тебя.

Еще один поцелуй стер из моей головы все мысли и все вопросы. Остались лишь теплые губы, ласкающие мои, руки, что обнимали меня, дыхание, перемешивающееся с моим.

– Я люблю тебя, Рик, – прошептала я. – Ты ведь знаешь это, правда?

– Знаю, – улыбнулся он, отводя прядь волос с моего лба. – Знаю, котенок. Граф Сандью сказал, что начальник тюрьмы вылетит со своей должности, как и те надзиратели, что отправили тебя в карцер, не разобравшись.

Я неуверенно улыбнулась.

– Спасибо…

Не так уж часто за меня вступались.

– Ему скажешь спасибо и Оливии, мне – не за что.

– Есть за что.

Он качнул головой.

– И если кто-то посмел… – В его голосе прорезалось рычание, так что и у меня самой мороз пробежал по коже. – Я разнесу эту тюрьму по камешку.

Почему-то я была уверена, что он не шутит. И что такое ему под силу.

– Меня не тронули. Пара синяков не в счет.

– Бойцовый котенок… – улыбнулся Родерик. – Ты знаешь, что любая на твоем месте уже рассказывала, какой ужас пережила?

– Я не любая, – неловко пошутила я.

– Да, ты не любая, – серьезно кивнул он, вгоняя меня в краску. Он в самом деле так думает? Он сказал, что любит меня…

На глаза навернулись слезы и, чтобы не разреветься снова, я продолжила:

– Да и ни к чему уже ныть. Все кончилось, благодаря тебе…

– И Оливии.

– И Оливии, – кивнула я. – И с вами я никогда не смогу…

Он накрыл пальцами мои губы.

– Не говори глупостей, Нори.

– Не буду, – согласилась я. Запоздало спохватилась. – Где мы?

– В моей городской квартире.

Я огляделась. Просторная гостиная с камином, пара кресел, массивный стол. Все выглядело скромным… Точнее, безуспешно пыталось казаться скромным. Темное полированное дерево стола, ковер, в ворсе его можно было бы утонуть, артефакты тут и там, которые выдавал полупрозрачный ореол магии.

Все в этой комнате шептало о богатстве, том богатстве, которое, переходя из поколения в поколение, воспринимается как нечто собой разумеющееся. Том, которым не хвастают, как купцы наживой – просто не умеют жить по-другому.

Я мигом вспомнила, во что превратился в тюрьме мой мундир, что с утра мне не дали толком помыться, и волосы нечесаны. Ощутила себя бедной сироткой, которую из милости пустили в богатый дом – да так ведь оно и было.

– Спасибо за все, – повторила я, – я пойду…

– Никуда ты не пойдешь. – Рик сгреб меня в охапку. – В ванной водные артефакты, отмокай и приходи в себя. Потом мы поедим…

– Я не… – Заурчавший живот выдал меня.

– Зато я – да. За весь день я проглотил только пару булочек с маслом…

Я и этого не успела.

– … и для молодого и здорового меня этого мало, – улыбнулся Родерик, подталкивая меня в плечо к двери, за которой обнаружился коридор и еще двери. – А у тебя, готов поспорить, маковой росинки во рту не было, так что не спорь. Или сперва поешь? В соседнем квартале есть гостиница, при ней очень хороший ресторан.

Я замотала головой. В рестораны ходят только с мужьями. Дамы полусвета – со своими покровителями. И хотя я была уверена, что Рик не имел в виду ничего плохого, одна мысль о том, что он потащит меня в ресторан, заставила онеметь от ужаса.

– Пошлю туда мальчишку, через полчаса принесут обед, – продолжал он, делая вид, будто не заметил моей реакции. – Так что сперва? Ванна? Или обед? – Он распахнул одну из дверей и запихнул меня внутрь.

– Мне не во что переодеться, – выдавила я, осматриваясь.

Здесь все тоже выглядело простым и строгим – медная ванна безо всяких украшений, медная же раковина у стены, зеркало, шкафчик. Но само наличие ванной говорило за себя – я-то до сих пор видела ее лишь на картинках. Таз с водой и кувшин, да баня – то, что было мне доступно до поступления, сейчас – общая мыльня с водными артефактами, которые до сих пор казались мне невиданными удобствами.

Родерик распахнул дверь шкафчика.

– Полотенце свежее. Халат тоже. Да не красней, это мой, и ты в него дважды обернуться сможешь, ничего лишнего я не увижу. Со стиркой не возись, владелец этого дома держит бытового мага для удобства жильцов. Отправлю ей твои вещи, вернут чистыми через полчаса-час, смотря сколько у нее работы сегодня.

Ага, и белье тоже отправит. При этой мысли я залилась краской. Сама простирну и высушу магией.

– Отмокай, – велел Родерик, легонько проталкивая меня внутрь. – Соль на краю ванны, пары горстей хватит. Приходи в себя и ни о чем не беспокойся.

«Ни о чем не беспокойся» – как же! На этой двери даже щеколды внутри не было! Конечно, если человек живет один, от кого ему запираться. Но я-то сейчас была не одна и…

Я залилась краской. Все-таки я испорченная: приличной барышне вроде Оливии наверняка и в голову бы не пришло чего-то опасаться.

Приличная барышня вроде Оливии не оказалась бы наедине с мужчиной в его «городской квартире».

Выругавшись вслух, я коснулась артефактов, запуская воду, и взобралась в ванну, прижав коленки к груди.

Вокруг крынки с солью едва заметно мерцала магия. Я сунула нос под крышку. Пахло… солью, а еще свежестью, немного рыбой, нагретым на солнце камнем и йодом. Странно и незнакомо, но в целом приятно. Магия, скрытая в соли, окутала меня, расслабляя все еще сведенные плечи. Голова перестала вжиматься в шею, стало тепло и спокойно. Я вытянулась, погрузившись в воду почти по подбородок. Родерик был прав – то, что нужно, чтобы прийти в себя, даже лучше обеда.

Я снова глянула в сторону двери и поняла, что не знаю, чего на самом деле хочу – чтобы она не открывалась или чтобы открылась.

Родерик

Он послал мальчишку за обедом, предупредил бытовичку, что через какое-то время пришлет вещи в чистку и готов доплатить за срочность, и устроился в кресле с книгой. Но строчки пролетали перед глазами, не оставляя следа в голове, потому что все мысли были сейчас об одном.

Зря он привел Нори сюда. Там, во дворце правосудия, это казалось хорошей идеей – дать ей прийти в себя, прежде чем проводить в общежитие, где она окажется под перекрестным огнем любопытных взглядов и неудобных вопросов. Сейчас…

Он уловил всплеск воды и тихий вздох, словно стоял в шаге от ванной, и тело не замедлило отреагировать.

«Сайфер, чтоб тебя!»

«Сделай ее своей. Своей до конца».

«Нет!»

Разума коснулось желание – неуверенное, густо смешанное с робостью и стыдом. В паху заныло.

«САЙФЕР!»

«Чего ты медлишь? Она не откажет!»

«И сочтет это платой за свободу?»

Как же он сам загнал себя в этакую ловушку? Нори действительно теперь не откажет – не посмеет отказать, просто чтобы не быть неблагодарной. Только ему нужна не благодарность и покорность, а доверие и любовь.

«Вы, люди, вечно выдумываете всякие сложности! Если бы ты сделал ее своей, ей бы не пришлось так тяжело в карцере. Если бы у нее была драконица, ее бы никто и пальцем тронуть не…»

Родерик перестал его слышать, ошеломленный. Ему в голову не приходило… Хотя если подумать, что еще могло заставить Сайфера вернуться в мир, как не угроза истинной паре?

Или той, кого он принимает за истинную.

«Проверить нетрудно, – фыркнул дракон. – Тем более, что вы оба хотите этого».

Хотите – слишком мягкое слово. Родерик жаждал ее – страстно, безумно, будто мальчишка, впервые ощутивший, что такое желание.

«Проверить. Звучит потрясающе. Лишить девушку невинности не потому, что любишь…»

«А ты не любишь?»

«…и готов жениться, но только чтобы проверить».

«Вы, люди, вечно выдумываете…»

«Что, не было ошибок? Норман, второй император и Барран, его дракон, которому почудилась истинная, а драконица не пробудилась?»

Сейчас Родерик не смог бы сказать, откуда помнит эту историю – из книг или из чужой памяти, данной Сайфером. Обиду и разочарование человека, ярость дракона он ощущал, будто свои собственные. Девушку император выдал замуж за своего придворного, а потом пустился во все тяжкие, перебрав всех участниц отбора, и Родерика мутило при мысли о том, что ни одна не отказала. Не посмела отказать.

«Барран уверен, что не ошибся. Просто что-то пошло не так».

Родерик невесело рассмеялся.

«Девушке, которую предали, от этого, конечно, стало легче».

Да и сам император, похоже не простил дракону – или самому себе, потому что дракон покинул человека уже через полвека после пробуждения. Два разума так и не смогли примириться друг с другом. Обычно драконы оставались куда дольше, даже когда не находили истинную пару.

«Дракон никогда не покинет человека, если рядом истинная, – напомнил Сайфер. – Хочешь жить вечно?»

«Третий император-дракон, – усмехнулся Родерик. – Тот, что так и не сумел ужиться со своей истинной».

Или она не смогла ужиться с ним, и только императоры и их драконы знали, что несчастный случай, погубивший императрицу, был не несчастным случаем, а хорошо замаскированным самоубийством.

По большому счету, нынешний император был лишь вторым, нашедшим свою истинную пару. И по меркам драконов их брак продолжался совсем недолго.

Любил ли император жену только потому, что та была его истинной парой? Или любовь двух людей пробудила в их душах ту связь, что помогла пробудить пару и дракону? Родерик никогда не задумывался об этом – лучше бы не задумывался и дальше.

Влюбился бы он сам так отчаянно, если бы Сайфер не давал о себе знать рядом с Нори? Он хотел верить, что да, потому что при одной мысли, что это чувство может быть навязано, все внутри восставало.

«Ты трусишь!»

«Думай, что хочешь».

«Если ты от нее откажешься, я уйду в тот же миг».

«Я не смогу от нее отказаться».

Не сейчас.

Может быть, никогда.

За спиной раздались шаги, Родерик поднялся, оборачиваясь. Нори смущенно улыбнулась ему, сводя на груди полы халата.

Она в самом деле обернулась в него почти два раза, но ворот все равно норовил сползти с плеч. Запястья в толсто подвернутых рукавах выглядели хрупкими, и сама она, порозовевшая от смущения, напоминала статуэтку из старинного фарфора, которую и трогать страшно – не ровен час разобьется.

Родерик знал, что эта хрупкость – лишь видимость, но знал, и что он все равно сильнее, и в груди защемило от нежности.

«Сделай ее своей! Оставь рядом навсегда!»

Он не стал отвечать. Заставил себя улыбнуться.

– Пойдем обедать. Только… – Он перевел взгляд на босые ступни, утопавшие в ворсе ковра. Такие маленькие. Хотелось взять их в ладони, согревая, обвести пальцами косточку, огладить, поднимаясь к коленке, поцеловать, пройтись поцелуями выше и выше, до самого средоточия…

Нори опустила глаза, густой румянец залил лицо. Взгляд скользнул по его штанам и метнулся в сторону, на ресницах блеснули слезы. Родерик проглотил ругательство: в самом деле, как мальчишка. Срочно отвлечься, представить что-то противное.

«Угловатый в обнимку с рыжей».

«Спасибо. Едва не стошнило».

Как он мог обнимать, целовать Корделию? Как он мог так ошибиться?

Он прокашлялся.

– Пойдем, еду уже должны были поднять.

– Поднять?

– Да, в столовой есть специальный лифт, чтобы не тревожить жильцов.

Нори кивнула, лицо ее приобрело нормальный цвет.

– Только полы холодные. Не ходи босиком.

Родерик подхватил ее на руки, и Нори доверчиво обвила руками его шею.

«В спальню неси!»

«Иди ты…»

Он не мог предать это доверие. Пропади оно все пропадом!

Лианор

Родерик в самом деле отнес меня в столовую, усадил на стул. Я тихонько выдохнула – от облегчения, исключительно от облегчения! Опустила ноги и снова поджала пальцы – ковра здесь не было, и паркет холодил.

Родерик оглядел меня с головы до ног, под этим взглядом я опять зарделась. Покачал головой.

– Нет, так дело не пойдет. Подожди минуту.

Он и в самом деле вернулся через минуту, держа в руках плед. Опустившись на колено, укутал мои босые ноги. Не коснулся ни разу, иначе как сквозь ткань, но и этого хватило, чтобы меня обдало жаром, тепло стекло в низ живота, наполняя его непривычной тяжестью. Родерик глянул на меня снизу вверх, и я вцепилась в стул, чтобы не потянуться к нему. Запустить пальцы в волосы, прильнуть к его губам, позволить ему распахнуть полы халата, позволить все…

И что потом? Каждая комната в этом доме, каждый предмет обстановки, вплоть до вилок с рукоятками слоновой кости, кричали о том, что мы не пара. И это место не было задумано как любовное гнездышко, призванное производить впечатление на дам. Ничто в доме не намекало на присутствие женщины – временное или постоянное. Родерик просто жил так, как ему было удобно. Как он привык, а для меня все это – ванна, бытовик, дежуривший в доме к удобству жильцов, слуга, готовый сбегать в ресторан за едой, три комнаты на одного – были невообразимой роскошью.

Такой, как он, не женится на такой, как я. А судьба Джейн меня вовсе не прельщала.

Верить в то, что Родерик может обойтись со мной, как множество мужчин до него обходились с девушками, не хотелось. Одна мысль об этом обожгла болью. В университете можно было сделать вид, будто мы равны. Здесь обманывать себя не получалось.

– В тебе будто свет погас, – сказал Родерик, поднимаясь с колен. Провел ладонью по моим волосам, погладил щеку, и я едва удержалась, чтобы не потереться о его руку, как кошка, выпрашивающая ласку.

– Все хорошо, – через силу улыбнулась я. – Денек был тяжелый.

– Да уж. – Он открыл дверцу в стене и начал выставлять на стол блюда.

Выглядело и пахло все изумительно. Рот наполнился слюной, я готова была схватить еду руками и запихивать в рот, но приличия требовали ждать, пока хозяин дома не начнет трапезу, и я заставила себя чинно сложить ладони на коленях.

Родерик, впрочем, не заставил себя долго ждать. Судя по тому, с каким аппетитом он расправлялся со своей порцией, он действительно был голоден. Над столом повисло молчание, прерываемое лишь едва слышным звоном приборов о фарфор, и этот тихий звон не мог заглушить мои дурные мысли.

Может быть, когда я получу диплом и личное дворянство, я смогу хоть на одну ступеньку приблизиться к нему. Смогу надеяться. Будет ли он любить меня через четыре года?

Если я получу диплом.

– Надеюсь, меня не отчислили. – Я передернула плечами от холода, внезапно пробежавшего по хребту.

Это будет конец всему.

Родерик хмыкнул.

– Даже если бы сегодня был учебный день, одного прогула недостаточно для отчисления.

– А ареста? – не успокаивалась я.

– Если бы суд доказал твою вину – возможно. Но следствие показало, что тебя оклеветали, так за что отчислять?

– Слухи-то все равно… – Я снова поежилась, представив, что обо мне сейчас говорят.

– Твои друзья слухам не поверят, а завистники не стоят твоего внимания. Все встанет на свои места скорее рано, чем поздно. Так же, как это случилось сегодня.

– Я не поблагодарила тебя, – спохватилась я. – И Оливию…

– Меня – не стоит, я вообще ничего не сделал, – отмахнулся Родерик. – Всего лишь пригласил хорошего целителя осмотреть Бенедикта и высказать свое мнение.

– «Всего лишь», – покачала головой я. – Я никогда не смогу расплатиться…

– Нори, не говори глупостей, – фыркнул он. – Я попросил о помощи давнего знакомого, который обожает яды и все, что с ними связано. То есть обожает изучать, – поправился Родерик. – Исключительно теоретически.

Я хихикнула, представив, как «обожание» ядов может выглядеть на практике.

– Попробую поверить. Расскажешь, на чем прокололся Бенедикт?

В бумагах дознавателя было написано «движимый угрызениями совести», но я скорее поверю в снег посреди лета, чем в угрызения совести у Бенедикта.

– Только если ты наелась. Подробности неаппетитные.

Я кивнула.

– Иди-ка сюда, – велел Родерик, снова подхватывая меня на руки. Вернул в гостиную, устроил на коленях, обняв, и начал рассказывать.

Родерик

Нори тихонько засопела, пригревшись у него на коленях. Родерик подхватил ее на руки – теплого спящего котенка, и вовсе не бойцового – опустил на кровать, завернув в плед. Она вздохнула – ресницы дрогнули – но не проснулась. Свернулась калачиком, положив ладони под щеку, и Родерик задохнулся от нежности. Поправил сбившийся плед.

Сайфер заурчал, копируя кошачье мурлыканье – причем, довольно похоже.

«Не хочешь, чтобы тебя почесали за ушком? И не только за ушком?»

«Прибью,» – пообещал ему Родерик.

Дракон расхохотался так, что ему на миг показалось – сейчас оглохнет, хотя как можно оглохнуть от голоса в собственной голове?

Подумав, он сотворил сонное заклинание – чтобы, проснувшись раньше времени, Нори не испугалась, что его нет.

«И не сбежала!»

Тихонько прикрыл дверь в спальню и открыл портал к дому декана целителей.

«Вот неймется тебе. Подгреб бы ее себе под бок и мурлыкали вместе. А всякие рыжие подождут».

Родерик снова не стал отвечать – Сайфер и так прекрасно знал, не мог не знать, что он сбежал из дома именно потому, что боялся не выдержать. Зацеловать ее, теплую, размякшую со сна, высвободить из своего халата и любить, не отпуская, до самого утра.

Он отогнал видение, услужливо подсунутое разумом – не хватало еще явиться пред очи декана в боевой готовности, ругнулся в ответ на ехидный смех дракона и постучал.

В дом его провели, не расспрашивая, кто он и зачем явился, но довольным хозяин не выглядел.

– Родерик, сегодня выходной, если ты забыл.

– Я помню, но как староста я считаю, что дело не терпит отлагательств. Речь идет о вопиющем нарушении профессиональной этики.

Он протянул декану копию признания Бенедикта. Не того, что барончик оставил следователю, дескать, решил, что его отравили и подумал на студентку, с которой они были в давней ссоре, а потом целитель сказал, что никакого отравления не было, и теперь ему очень стыдно, что оговорил невиновную. Настоящего – того, что он написал для отца и которое Родерик вытребовал у барона.

Пробежав глазами первые строки, декан вскинул брови.

– При чем здесь…

– Дочитайте, пожалуйста. Так будет быстрее, чем рассказывать.

Декан нахмурился, и чем дольше он читал, тем глубже становилась морщина между бровями.

– Ты собираешься рассказать все это пострадавшей? – поинтересовался он, откладывая, наконец, бумаги в сторону.

– Я уже рассказал. Как староста целителей, я в какой-то мере несу ответственность за случившееся.

А еще – как человек, не будь которого, Корделия бы не обратила внимание на существование Лианор. Но об этом декану говорить необязательно. Тем более, что тот не дурак, сообразит.

– Лианор имеет право знать, почему едва не угодила на каторгу, – продолжал Родерик. – Но тень от поступка одной студентки падет на всех целителей. Лианор боевик, можете себе представить, что начнется, когда она поделится этой историей с однокурсниками.

Декан мрачно кивнул.

– Представляю, у них что на уме, то и на языке. Через день будет знать весь университет и… Во многом наши отношения с пациентами выстроены на доверии, но трудно доверять, зная, что знания могут использоваться во вред. Эта девушка… – Он заглянул в бумаги. – Можно ли договориться, чтобы она молчала?

– А вы бы не стали защищать свое доброе имя на ее месте?

– Понимаю, – качнул головой декан. – Но я не готов ничего предпринимать, пока не выслушаю другую сторону. Обвинение слишком серьезно.

Он сам сотворил портал в университет. Корделия, за которой послали, явилась быстро. Родерик облегченно вздохнул – только в кабинете декана он вспомнил, что девушка могла отправиться гулять в город, и тогда ищи ее – а Нори одна у него дома.

«Под десятком охранных заклинаний. Спит она, спит. А могла бы не спать, и ты мог бы проводить время куда интересней».

«У тебя что, одно на уме?»

«Что у тебя на уме, то и у меня».

Взгляд Корделии заметался, когда она вошла в кабинет, но девушка быстро справилась с собой. Скромно улыбнулась, присела в реверансе.

– Вызывали?

– Сядьте, – велел декан. – Мне стало известно, что вы использовали свои профессиональные знания, чтобы отправить ни в чем неповинную девушку в тюрьму!

– Я? – ахнула Корделия. – Что за чушь!

Несмотря ни на что, Родерик восхитился ее самообладанием.

– У меня есть письменное признание вашего сообщника. Бенедикт Вернон утверждает, что вы рассказали ему, как имитировать отравление мышьяком, чтобы он мог обвинить в отравлении свою… своего недруга.

Корделия вскочила, сжав кулачки.

– Теперь я понимаю, что за чушь несла Оливия Сандью и почему она вернула мне подарок, свой и от имени соседки. Родерик, это подло! Как ты мог! Заставить барона оклеветать меня, отправить бедняжку Лианор в тюрьму, и все только потому, что полгода назад я предпочла тебе другого! И ведь выждал столько времени!

Сайфер зарычал. Родерик заставил себя выдохнуть, пока из пальцев снова не полезли когти.

«Скажи этой рыжей, что если бы ты захотел, тот барончик бы ее за три лиги обходил и заикался при одном упоминании ее имени!»

«Еще чего! Хочешь, чтобы она в меня зубами вцепилась?»

«Не вцепится, если я откушу ей голову!»

«Я тут задумался: три дракона могут переварить одного человека? Чтобы и следа не осталось? Одного маленького и очень вредного человека?»

«Мы магические создания. Мы не едим».

«Какая жалость».

– Сядьте и объяснитесь, – потребовал декан. – При чем здесь Родерик?

– Я в самом деле рассказала Бенедикту, как можно имитировать отравление без вреда для себя, – прощебетала Корделия, прикладывая к глазам платочек. – Он сказал, что хочет попробовать себя на ниве писательства… Его очень впечатлил этот новомодный рассказ про частного сыщика, и он решил тоже попробовать создать что-то подобное. Так он мне сказал… Откуда я могла знать!

«Я понял, что ты в ней нашел, – фыркнул Сайфер. – У рыжей есть характер. Как у Оливии. Как у нашей Нори. Но она подлая. Я бы сразу учуял, что к чему, а ты прозевал это».

«Где ж ты был, такой проницательный!»

«Надо же было позволить тебе учиться на собственных ошибках!»

– Бенедикт утверждает другое, – декан положил ладонь на исписанные листы. – Он ни словом не упомянул Родерика, зато подробно изложил все, что вы ему рассказали. Он утверждает, что это вы предложили ему план, как поквитаться с Лианор Орнелас. Я предлагаю вам решить дело, не поднимая скандала – он не пойдет на пользу ни вам, ни факультету. Если мне придется созвать этическую комиссию, вы можете навсегда потерять право практиковать.

Едва ли Корделия когда-либо собиралась практиковать. Семья ее, хоть и провинциальная, была не из бедных, и приданое за ней давали хорошее. Это Кассия считала, что лучший друг женщины – финансовая независимость, но мало кто в свете разделял ее взгляды.

– Напишите заявление об отчислении. Вы сможете восстановиться через несколько лет, когда эта история утихнет. Сможете доучиться – если, конечно, сделаете правильные выводы и ваше поведение будет безупречным.

– Меня оклеветали, и я же должна уйти из университета? – воскликнула Корделия. – Конечно Бенедикт утверждает другое! И я уверена, у него не хватило бы… простите, все мы знаем, что бедняга умом пошел не в отца. Я уверена, что ему кто-то подсказал этот план. А тот и рад был отомстить Лианор, они поссорились в первый же день учебы, и не подумал, какие интересы могут быть у советчика! Мы все знаем, кто этот «кто-то».

– Родерик? – повернулся к нему декан.

Родерик пожал плечами.

– Трудно доказать, что не бьешь жену по утрам, особенно когда у тебя никогда не было жены.

– Мы-то все гадали, что ты нашел в этой нищенке… А ты просто втирался к ней в доверие, чтобы в нужное время подкинуть мышьяк в ее комнату! – не унималась Корделия.

Сайфер зарычал еще громче – как только остальные его не услышали!

– В комнату женского общежития? – приподнял бровь Родерик.

– Ой, да все знают про то дерево, – отмахнулась она.

Декан хмыкнул. Похоже, он тоже знал про дерево.

– Или твоя подруга Оливия, с которой вас часто видят в библиотеке, подкинула соседке яд, – не унималась Корделия. – Может быть, на самом деле ты и за ней ухаживал, чтобы она приревновала и помогла…

Родерик рассмеялся. Декан опустил подбородок на сцепленные пальцы, наблюдая за происходящим.

– Откуда бы тебе знать про яд в ее комнате? – поинтересовался Родерик.

– Не делай из меня дуру! Об этом все уже знают! Лианор Орнелас арестовали сегодня утром за попытку отравить Бенедикта. В вещах ее нашли мышьяк, девочки подслушивали в коридоре, наложить тишину на комнату никто не додумался. Все видели, как ее уводили.

Да уж, слухи в университете действительно распространялись со скоростью лесного пожара.

– И не просто же так ты примчался к декану еще до того, как она вернулась в университет! Не знаю, как ты заставил Бенедикта написать вот это, но, пожалуй, мне его жаль.

Самому Родерику вовсе не было его жаль.

«Скажи ей, что Вернон собирался наведаться к ее жениху. Это поубавит ей прыти».

«Или наоборот, решит что ей нечего терять».

– Корделия, подумайте еще раз. – Сказал декан, и Родерик задумался, мог ли он знать о его настоящем происхождении. Слишком уж явно встал на его сторону. Впрочем, какая разница! Он прав. К тому же, он учился не первый год и у преподавателей давно сложилось о нем мнение – не просто же так ему предложили стать старостой и место преподавателя.

Но если он останется преподавать, их отношения с Нори…

«Только посмей!»

– Мне не в чем себя упрекнуть, – вздернула нос Корделия. – Я уверена, Бенедикт сам бы не додумался до такого плана. Возможно, я погорячилась, обвинив старосту, хотя у меня нет других врагов, а отвергнутым мужчинам оскорбленное самолюбие часто подсказывает планы мести.

«Скажи, что это ты ее отверг! Нам эта рыжая и даром не нужна, и с доплатой!»

«Вот еще!»

– Возможно, хотели опорочить Бенедикта, а тот, когда его ложь вскрылась, решил заодно утопить и меня. Вы, конечно, можете отчислить меня, господин декан, но это будет огромной несправедливостью с вашей стороны.

– Что ж, я хотел решить это дело без скандала, – вздохнул декан. – Придется собирать комиссию по этике.

– Слово Бенедикта против моего слова, – не дрогнула Корделия. – А еще все будут знать, что староста целителей еще с прошлого года…

– Затаил против тебя зло, потому что ты предпочла мне другого, – усмехнулся Родерик. – Ты столько раз повторила это, что я сам почти поверил. Зря ты так, в самом деле зря.

– Вы позволите мне удалиться, господин декан? – Она вздернула нос. – Я не желаю выслушивать завуалированные угрозы.

– Конечно. О месте и времени заседания тебе сообщат.

– В чем-то она права… – задумчиво произнес декан, глядя вслед закрывшейся двери. – Слово против слова, и никаких доказательств. Слово Бенедикта, который уже запятнал себя, ударив девушку и признавшись в клевете. Против слова Корделии, у которой репутация безупречна.

«Скажи ей, кто ты на самом деле! Она не посмеет больше спорить! Сперва упадет в обморок, а потом изгрызет себе локти до плеч!»

«Скорее отравит Нори, чтобы убрать соперницу…»

– Родерик?

Он заставил себя выдохнуть и не слушать, как беснуется дракон. Оказывается, декан продолжал говорить.

– И если она будет продолжать настаивать, что это ты подговорил Бенедикта, то и тебе придется предстать перед комиссией.

Родерик пожал плечами.

– Я не боюсь. Мне не в чем себя упрекнуть. К тому же Корделию уже ловили на попытке оболгать ту, кого она считала соперницей. – Он поднялся.

– Но не думаю, что она будет продолжать обвинять меня. Какова бы ни была, она не дура.

Скорее всего, она скажет, будто хотела, чтобы он на себе прочувствовал, каково это – оказаться под огнем несправедливых обвинений. Прочувствовал и устыдился.

«Я подумал, что три дракона, пожалуй, могут переварить одного человека. Одного рыжего, костлявого и очень противного человека».

«Отравитесь еще. В ней яда побольше, чем в изначальной твари».

– Еще раз простите, что потревожил вас в выходной. Разрешите откланяться.

«Зря только время потратили».

«Не зря».

Зато убедился, что Корделия считает, будто еще может всех переиграть. Значит, можно начинать действовать самому. Нет, вовсе незачем подбивать людей на всякие гадости, как это делала она. Достаточно раскрыть рот, дальше слухи все сделают сами.

И еще нельзя ни на миг оставлять Нори без присмотра, пока Корделия в университете. Надо еще раз поговорить с девчонками с боевого. Но сначала – проверить, как там она.

Родерик спустился на первый этаж, размышляя, сотворить ли портал или поймать извозчика. Правду говоря, от всех сегодняшних переходов его уже мутило. Все же от дракона есть и польза – еще неделю назад он бы слег от магического истощения уже после четвертого портала.

«От меня всегда есть польза! И нечего тут думать, полетим! На полигоне хватит места чтобы развернуть крылья».

При воспоминании о полете грудь перехватило от восторга. Но на полигоне место развернуть крылья есть, а в центре города – только на дворцовой площади, где обычно и приземляются драконы императорской четы. К тому же…

«Тогда все узнают, кто я».

«Подумаешь. Что случится?»

«Нори от нас сбежит».

«Не сбежит. Я ей нравлюсь».

«Ей не понравится мое происхождение, настолько не понравится, что и ради тебя она не останется».

«Тебе не нравится ее, так что будете квиты».

«Ты когда-нибудь способен оставить последнее слово не за собой?»

«А ты?»

Извозчик, решил Родерик. Как ни хотелось ему снова увидеть Нори – словно не расстался он с ней лишь полчаса назад – как ни хотелось убедиться, что с ней все в порядке после случившегося сегодня, четверть часа ничего не решит.

«Или ты просто боишься остаться с ней наедине».

Родерик не нашелся с ответом. Пожалуй, от дракона есть не только польза.

«Боишься. Можешь еще заглянуть к родителям, чтобы потянуть время. На извозчике. Ирма и Эрвин говорят, что родители просили передать, как рады за тебя. И хотели бы увидеться».

Кольнула совесть. В самом деле, занятый судьбой Нори и собственными переживаниями, Родерик совсем забыл о родителях. А мама подвинула свои дела и отправилась с тюрьму даже не слишком понимая зачем, просто зная – это важно для него и его дракона.

«И для двух остальных драконов,» – продолжил его мысль Сайфер.

«Прости. Передай им мою благодарность».

«Уже. А их люди не глупы и давно поняли, в чем твой интерес».

Родерик и сам об этом догадывался. Но догадываться – одно, а знать – другое.

«Мог бы и промолчать».

«Я восемь лет молчал, тебе не нравилось».

Да уж, похоже, Сайфер действительно не допустит, чтобы последнее слово осталось не за ним. Родерик разозлился на себя. В конце концов, он давно не подросток, чтобы переживать о том, как родители примут его очередную пассию.

Только дело было в том, что Нори – не очередная пассия.

«Передай родителям, что я буду вечером, может, заночую у них».

«Передал. Тебе будут рады».

В этом он не сомневался никогда, что бы ни болтала молва.

Он толкнул дверь на улицу и едва не сбил с ног Алека.

– Род, где тебя носит, когда ты нужен! Я тебя обыскался! Нори…

– Уже все в порядке, – сказал он, снова ощутив нечто вроде угрызений совести. Оливия ведь тоже наверняка волнуется. И те забавные близнецы… Хотя Оливии наверняка уже все рассказал отец.

– Нори в тюрьме, и я слышал, речь идет об убийстве! Ничего себе «в порядке».

Да уж, полдня не прошло, а попытка отравления превратилась в убийство.

– Не об убийстве, а о покушении. Все обвинения сняты. Говорю же, все в порядке.

– Тогда где она сама?

– Я как раз за ней.

– Я с тобой.

– Нет.

– Почему?

– Потому что нет.

– «Все в порядке», говоришь? – Алек нехорошо прищурился. – Ее арестовали утром, и ты не хочешь, чтобы видели, как ты забираешь ее из тюрьмы. Уже выпустили? И ты воспользовался моментом и затащил ее в свою постель?

– Не нарывайся, – прошипел Родерик.

– А то что? Сегодня выходной, можем встретиться в городе и разобраться между собой. С магией, по-взрослому.

Родерик выругался.

– Сегодня вечером у меня есть дела поважнее, чем доказывать одному ревнивому идиоту, что и пальцем не прикоснулся к девушке, которая видит в нем не больше, чем друга.

В другой ситуации он не стал бы оправдываться, но сейчас речь шла о репутации Нори. Алек не будет специально трепать языком, позоря ее, но кто знает, кому он захочет излить душу?

– Это уж пусть она сама скажет, кого в ком видит.

Родерик не стал отвечать – незачем продолжать глупую перебранку. Тем более, что Алек сам все прекрасно понимает. Но сердцу не прикажешь…

– Тогда где она? – не унимался тот.

– Приходит в себя и собирается с духом перед тем, как вернуться. Ты не думал, каково ей было в тюрьме? И каково ей будет отвечать на ваши вопросы? Слушать насмешки тех, кто поверил в ее вину?

– Я не собираюсь донимать ее вопросами.

– Ты – не собираешься. Другие будут. Если тебе на самом деле не все равно, лучше пройдемся до ворот. Послушаешь, как было дело, и вместе подумаем, что можно предпринять. Между собой разобраться мы всегда успеем. Но сегодня лучше помоги ей. Попроси девчонок приглядеть и вообще… Для Нори еще ничего не закончилось, пока не утихнут слухи.

– Говори, – кивнул Алек. – А я пока подумаю, стоит ли тебя вызывать.

– Я не приму вызов, – качнул головой Родерик.

«Почему? Мы размажем его!»

«Именно поэтому! Пока ты спал, мы были примерно равны. Теперь это будет не поединок, а избиение».

Алек смерил его задумчивым взглядом.

– Ты ведь не трус, Род. И ты сильнее меня. Так чего ради ты рискнешь добрым именем, отказавшись от вызова?

Говорить правду явно не стоило.

– Чем бы ни кончилось дело, Нори расстроится. Она не любит, когда ее друзья ссорятся.

– Кто это любит? – хмыкнул Алек. – Говори. Какая сволочь ее подставила, и как ее вытащили?

Лианор

Проснувшись, я не сразу сообразила, где нахожусь. Широкая кровать, простыни из мягкого хлопка. Окно занавешено плотными шторами, но в щель между ними пробивается свет, розоватый, однако еще не алый, как на закате.

– Нори? – донеслось из-за двери. – Ты проснулась?

Ах, да. Я же в доме Родерика. Я прижала ладони ко вспыхнувшим щекам. Стыд-то какой – сама просила его рассказать, как удалось вывести на чистую воду Бенедикта, и уснула на полуслове.

– Да.

Сколько же я проспала? Вряд ли больше суток, наверное, пару часов. Но этих часов хватило, чтобы воспоминания о тюрьме отодвинулись, превратившись в подобие ночного кошмара. Голова была ясной и свежей, чувствовала я себя отлично.

– Если ты отдохнула, одевайся, и я провожу тебя в университет.

Я огляделась. Мундир лежал на прикроватном столике. Я развернула китель, встряхнула его. Шерсть сияла белизной. До чего все-таки чудесная штука – бытовая магия, и как жаль, что она нескоро мне подчинится!

Я привела себя в порядок, сотворила зеркало, критически оглядывая свое отражение. Хватит и того, что Родерик видел меня в тюрьме – грязную, замерзшую, перепуганную. Зареванную. Я поправила волосы, пару раз прикусила губы и ущипнула себя за скулы. Вот так лучше. Отворила дверь и тут же оказалась в объятьях Родерика.

– Я пошлю за извозчиком, – выдохнул он, наконец – слишком рано – отстраняясь.

– Не надо.

– Еще немного, и я не смогу тебя выпустить. – Он отступил на шаг, будто в самом деле хотел оказаться от меня подальше.

«Не выпускай», – хотелось мне сказать. Пусть он решит все за нас обоих. Пусть заставит меня потерять голову окончательно. Губы горели от поцелуев, сердце стекло куда-то в низ живота.

– Не надо извозчика. – Голос прозвучал хрипло. – Если у тебя есть время, давай пройдемся пешком. Я хочу вспомнить, что в мире есть небо и солнце.

А еще хочу оттянуть момент возвращения в университет. При этой мысли меня передернуло. Отвечать на бесконечные вопросы. Оправдываться. Ловить на себе чужие взгляды – любопытные, презрительные.

Желание схлынуло мигом, остался лишь страх.

– У меня всегда найдется время для тебя, – сказал Родерик.

Несмотря ни на что, я улыбнулась.

– Врешь.

Он хмыкнул, но не стал ничего доказывать.

– Постой немного, накину на тебя иллюзию.

Он стыдится меня?

– Сниму, когда отойдем на квартал от дома. Не хочу, чтобы тебя видели выходящей из квартиры холостяка.

Щеки обожгло стыдом. Почему я все время подозреваю людей в чем-то плохом? Да, с Бенедиктом и Корделией мои подозрения оправдались, но ведь Родерик – не они! И все равно я ожидаю подвоха…

Пока я размышляла об этом, мой мундир обернулся платьем – не роскошным бальным, а повседневным нарядом мещанки. Не знаю, изменилось ли лицо, ведь я не могла видеть себя со стороны. Сам Родерик остался прежним – просторная холщовая куртка, белая рубаха с мелким узором, напоминающим письмена, пара амулетов на шее, не таких вызывающе дорогих, как был на нем в тот день, когда мы познакомились.

Наверное, со стороны мы и в самом деле смотрелись так, будто богатый господин провожает из своей квартиры любовницу-мещаночку. Впрочем, останься я при своем мундире и своем лице, меня все равно бы записали в его любовницы – в самом деле, что барышне делать в квартире одинокого мужчины?

Водил ли он сюда кого-то, кроме меня, потом так же уводя под иллюзией, оберегая репутацию? Я рассердилась на себя за эти глупые мысли. Родерик не обязан был хранить мне верность до того, как вообще узнал о моем существовании. А прошлое есть у всех, и пока оно не лезет в настоящее, как Корделия, не стоит и думать о нем.

А вот о том, что мне делать с Корделией, подумать определенно стоило.

– Лестница крутая, – сказал Родерик, забирая у меня сумку и подавая руку, хотя мы оба знали, что мне не нужна помощь даже на самой крутой лестнице. Не удержавшись, я погладила его ладонь, и в ответ его пальцы скользнули по моему запястью.

Не сейчас. Вернусь в университет, подумаю, как отплатить рыжей за все хорошее, что она для меня сделала. Наверное, даже стоит сначала поговорить с госпожой Кассией, чтобы сгоряча не натворить дел. Решено, так и поступлю: завтра же вечером сбегаю в приют и оставлю для нее записку. Договорюсь о встрече и только после разговора, на холодную голову, буду что-то решать. Если, конечно, мне удастся сохранить холодную голову, встретившись с Корделией в университете. Усилием воли я остановила мысли о проблемах. Эти минуты – хотя бы полчаса дороги наедине с Родериком – только мои, и никаким посторонним заботам в них места не будет.

Лестница закончилась слишком быстро, на улице руку Родерика пришлось выпустить. Я огляделась, с любопытством изучая незнакомую мне часть города. Судя по ширине улиц, экипажам, что то и дело грохотали колесами по мостовой, мы находились где-то в жилом центре. Но не у самого дворца – там были одни присутственные места, сейчас наверняка не работающие, и дворец правосудия, чтоб ему развалиться. Особняков тут почти не наблюдалось, трудно даже представить, сколько бы стоил особняк в этом месте. Зато хватало доходных домов.

– Далеко до университета? – спросила я.

– С полчаса неспешным шагом, – ответил Родерик, снимая с меня иллюзию.

Мы свернули за угол, и я начала узнавать места.

– Здесь мы гуляли в тот день, когда познакомились?

Надо же, мне тогда казалось, что я не вижу никого и ничего, кроме нахального, но такого обаятельного парня. А оказывается, успела немного разглядеть город.

– Да, – улыбнулся Родерик. – Вон за тем поворотом начинается ограда летнего сада, а вон – кофейня, куда я все собираюсь тебя отвести, но не складывается.– Он снова улыбнулся. – Пожалуй, зайдем.

Он двинулся к двери под вывеской «Кофе и шоколад». Я замешкалась. Пахло из кондитерской соблазнительно – ванилью, шоколадом и кофе, один этот аромат можно было смаковать, как драгоценный напиток. Но совсем некстати вспомнилось, как мы бродили по летнему саду и чужие взгляды испортили мне настроение.

Я вздернула подбородок. Хватит! Если я боюсь зайти в кофейню, где меня никто не знает, с мужчиной, который способен защитить меня не на словах, а на деле – что я буду делать, оставшись одна в общежитии, где все видели, как меня уводила стража? Забьюсь в угол и начну сопли размазывать?

– Пойдем, – сказал Родерик. – А то чует мое сердце, ты найдешь причину снова увильнуть от приглашения на кофе.

– Я не увиливала! – возмутилась я. – Я не виновата, что отработка… – Осеклась, увидев его смеющийся взгляд. – Ты меня дразнишь?

– Немного. – Он рассмеялся. – А еще мне очень не хочется отпускать тебя, и я ищу повод задержаться по дороге.

Я залилась краской и шагнула вслед за ним.

Небольшое помещение, кажется, было забито полностью, столики стояли почти вплотную друг к другу. У дальней стены протянулся выскобленный добела прилавок, где стояло не меньше дюжины блюдец с разнообразными пирожными и печеньями – не иначе как для того, чтобы посетители могли оценить их, прежде чем заказывать. За спиной миловидной женщины, стоявшей за стойкой, грелся над углями чайник и виднелся жестяной ящик, над бортом которого высились медные горлышки сосудов для кофе.

Каким-то чудом Родерик умудрился высмотреть среди столиков единственный свободный и устремился к нему, увлекая меня за собой. Я не сопротивлялась. Внутри ароматы, казалось, можно резать ножом, и, хотя я была сыта, сейчас не отказалась бы от пирожного. Да что душой кривить – и если бы объелась, не отказалась бы.

Родерик пододвинул мне стул, помогая сесть за столик – совсем небольшой, только-только поместятся пара десертных тарелочек и чайных чашек.

– Что будешь?

Я растерянно улыбнулась.

– Не знаю…

– Тогда погоди.

Он отошел к прилавку, о чем-то негромко распорядился.

– Сейчас принесут, – сказал он, усаживаясь напротив.

Я обнаружила, что водрузила локти на стол вопреки всем правилам этикета.

Но прежде, чем смутилась и села прямо, Родерик тоже поставил локоть на столешницу, подперев щеку рукой, посмотрел на меня, и взгляд этот скользнул по коже, словно осязаемый. Щеки залило жаром, но я не смогла отвести глаз.

– Я подумал, как удачно вышло, что у тебя едва не украли сумку. – Низкий бархатный голос окутал меня теплом, смешался с ароматами ванили и кофе. – Вот так и начинаешь верить, что случайностей не бывает.

– Удачно. – Я облизнула внезапно пересохшие губы.

Не надо так на меня смотреть, а то я сама на тебя наброшусь и не посмотрю, что люди кругом!

Его взгляд потемнел, точно приклеившись к моим губам. Положение спасла подавальщица, поставив перед нами две одинаковые миниатюрные чашки и тарелочку с чем-то бело-розовым, невесомым.

– Меренга с клубничным соусом, – пояснил Родерик и улыбнулся так, будто он говорил о чем-то неприличном.

Я опустила ресницы.

– А тебе? – перед ним самим стояла только чашечка.

Он откинулся на спинку стула, взяв чашку в руки, глянул на меня поверх нее.

– Я не сластена.

Горечь кофе, сладость пирожного и неотрывный взгляд Родерика слились в невообразимую смесь, которая кружила голову не хуже бокала игристого. Да что со мной творится! Или после темноты и холода карцера, после того, как надежда почти оставила меня, каждое новое ощущение, каждое напоминание о том, что я жива и свободна, было слишком ярким, будоражило кровь? Или взгляд Родерика пьянил, будя запретные желания?

Какая жалость, что мы на людях, и остается только переглядываться! Какое счастье, что мы на людях и нельзя позволить себе даже взяться за руки!

– Еще? – поинтересовался он, когда я расправилась с пирожным.

Я покачала головой.

– Спасибо. Хорошего понемножку.

– А горького – не до слез, – улыбнулся он, вставая и пододвигая мой стул, хотя я прекрасно могла бы подняться сама. – Слез сегодня хватило, так что не грех и сдобрить вечер сладким.

– Хорошего тоже хватило.

В самом деле. Я узнала, что есть люди, которым я небезразлична. И Родерик сказал, что любит меня.

– И вечер еще не кончился, – продолжала я, оборачиваясь к нему на ступеньках.

Вечер в самом деле еще не кончился, хоть солнце и спряталось за крышами, и лучи его окрасили небо розовым. Жаль, в Летний сад уже не успеем – он закрывался с наступлением сумерек. Я бы хотела побывать там еще раз, больше не ежась под чужими взглядами. Тем более что осень скоро оборвет листья с деревьев, высушит травы, и сад погрузится в сон.

Я обернулась к Родерику сказать об этом. Одновременно шагнула, и, конечно, же, оступилась. Слетела с последней ступеньки.

Родерик оказался рядом в мгновение ока, подхватил, не давая упасть, прежде чем я едва не влетела в серую фигуру.

Нищенка, что сидела у ворот летнего сада, а теперь брела куда-то по улице, шарахнулсь от меня с невнятным ругательством.

– Простите, – повинилась я.

В самом деле, мне стоило бы смотреть, куда шагаю. Хотя – чего уж греха таить – смотреть на Родерика было куда приятнее.

Нищенка изумленно воззрилась на меня. В самом деле, прилично одетые барышни с кавалерами скорее бы скривили носик и буркнули, дескать, нечего под ногами путаться. А в следующий миг на лице ее отразилось что-то вроде суеверного ужаса, так что я даже снова оглянулась – может, у меня за плечом вырос призрак или еще что? Но рядом был только Родерик, державший на локте мою сумку.

Эта сумка, когда-то с нарядной вышивкой, а теперь потрепанная и латаная, удивительно не сочеталась с его нарядом, хоть и простым, но все же новым и очевидно дорогим. Да и с моим парадным мундиром тоже. Угораздило меня, отправляясь в тюрьму, натянуть именно его, не могла что-то более подходящее случаю надеть!

Родерик смерил нищенку взглядом, посмурнел. Тоже узнал? Хотя с чего бы, не его же она тогда пыталась предостеречь. Странно, что я ее запомнила, с тех пор столько всего случилось, хоть времени прошло совсем немного.

– Пойдем, – мотнул он головой. – Скоро закат, ворота закроют.

Я двинулась за ним.

– Не пошло впрок, значит, мое предсказание, – раздалось за спиной.

Я думала, что Родерик не обратит на это внимание – в конце концов, это всего лишь уличная нищенка, много чести ее слушать, но он остановился. Обернулся.

– «Беги от него?» Нехорошо твое предсказание.

Я охнула, схватившись ладонями за пылающие щеки. Он все слышал тогда?

– Подслушивать тоже нехорошо, ваше сиятельство, – ответила нищенка.

Родерик, кажется, на миг опешил от такой дерзости. А нищенка уже не смотрела на него, вглядывалась в меня, будто хотела разглядеть что-то, невидимое простым людям. Снова посмотрела на Родерика.

– И на свой счет принимать вам незачем. Вы же не из тех, чьих дочерей потом в холщовых сумках в приюты подкидывают, потому что отцу до нагулянных детей дела нет.

Я остолбенела.

– А если из таких, то на правду не обижаются.

Она нехорошо улыбнулась и зашагала прочь, оставив меня ошарашенно смотреть ей вслед.

Неужели она что-то знает?

Нет, наверное, я просто слышу то, что хотела бы услышать. «Беги, если не хочешь закончить так, как я,» – сказала она тогда. Видимо, был в ее жизни кто-то, после кого все полетело кувырком, как у несчастной Джейн. Как у десятков, если не сотен других девушек, поверивших в сказки о любви. А мы с Родериком слишком разные, вот она и обратила на нас внимание тогда. Попыталась помочь мне так, как ей казалось правильным.

И нечего придумывать себе всякие тайны.

Родерик дернул щекой, подхватил меня под локоть.

– Пойдем отсюда. Не стоило вообще с ней разговаривать. И извиняться не стоило, это она должна была смотреть, куда идет.

Я позволила ему увлечь себя, забыв даже о том, что ходить под руку не с родственником неприлично. Опомнившись, оглянулась, но нищенки уже и след простыл.

Какое-то время мы молчали. Родерик выпустил мой локоть. Шагал рядом и словно искрил недовольством, я чувствовала это, как чувствуется напряжение вокруг шаровой молнии на пальцах. Наверное, в другое время я бы попыталась сгладить это напряжение, перевести разговор, но сейчас была сама не своя.

Был ли намек в ее словах, или простое совпадение, которое я приняла за намек? Она узнала меня или сумку на локте Родерика?

– Ноги этой швали не будет больше у летнего сада, – рыкнул вдруг он. – Поговорю с околоточным…

– Нет! – вырвалось у меня.

В конце концов, это ее единственный способ заработать хоть на какое-то пропитание. И прогонять женщину из-за мимолетного раздражения одного «сиятельства» просто несправедливо. Закон не запрещает просить подаяние. И разговаривать с теми, кто выше сословием, тоже.

– Эта оборванка испортила тебе настроение. Второй раз. Возможно, не одной тебе – лично мне от одного ее вида тошно.

Настроение у меня в самом деле испортилось. Только не от слов нищенки.

– Что-то подобное я уже слышала. В свой адрес. Что от меня смердит и лучше бы мне держаться подальше от благородных взоров.

Родерик остановился.

– Ты ставишь меня на одну доску с Бенедиктом?

Под его взглядом у меня все внутри захолодело, и стало понятно, отчего шарахнулись стражники в тюрьме. Я бы и сама шарахнулась. Но вместо этого лишь распрямила плечи.

– Тебя? Нет, я сравниваю себя…

– С опустившейся оборванкой?

– А в чем между нами разница? В том, что мне повезло с даром? Или что у меня пока мордашка свежее, не поистаскалась еще? Так улетела бы на каторгу, это бы быстро…

Я осеклась, вспомнив, благодаря кому не оказалась на каторге.

Родерик остановился.

– Что толку во всем, что я… – Он осекся. – Сколько правды в твоих поцелуях, если пара слов какой-то нищенки, и ты смотришь на меня, как на врага?

Я проглотила горький комок, сморгнула слезы.

– Рик… Родерик, я помню все, что ты для меня сделал. И очень благодарна.

Он усмехнулся.

– Но? Должно быть «но», верно?

Горло перехватило от подкативших слез. Но если сказка о любви, в которую я поверила, была лишь сказкой, лучше узнать об этом сразу. До того, как я увязну по уши.

Хотя кого я обманываю – я уже увязла по уши.

– Я люблю тебя, Рик. Очень люблю. Но это не изменит того, что я простолюдинка. У нас говорят – не зарекайся от тюрьмы и от сумы. Из тюрьмы ты меня вытащил, но…

– Сумы не будет.

– Не перебивай, пожалуйста, я и так сейчас… – Я прокусила губу. – Если она недостойна того, чтобы ходить по одной улице с тобой, то и я тоже. Потому что нет моей заслуги в проявившейся магии. Или в том, что я тебе небезразлична.

– Есть, – негромко произнес Родерик. – Дело не в симпатичной мордашке.

Я замотала головой. Слова не давались, не слушались.

– Я могу вылезти из кожи, чтобы выучить этот ваш этикет, могу получить личное дворянство, но это не изменит того, что, когда мы встретились, я была лишь девчонкой в одежде с чужого плеча и в разбитых ботинках. И если однажды ты вспомнишь это…

Лучше закончить все это прямо сейчас, пока я помню все хорошее, что он для меня сделал. Пока от воспоминаний о его поцелуях горят щеки. Пока я не увидела пренебрежение в его взгляде.

– Я и не забывал, – пожал он плечами.

Я сникла.

– Подумаешь, что от одного вида тошно и захочешь припомнить мне…

Родерик притянул меня к себе, и я не смогла сопротивляться. Уткнулась носом в его рубашку. Ткань все еще пахла кофе и ванилью. И горькими травами, тем запахом, к которому я уже успела привыкнуть. Провел ладонью по волосам, потерся носом о мою макушку.

– Тихо, котенок. Я понял, о чем ты.

Родерик приподнял мой подбородок, заглядывая в глаза.

– Теперь попробуй и ты понять меня. В твой первый день в университете тебя оскорбили, потому что происхождением не вышла. Сегодня меня второй раз оскорбили ровно за то же самое. Происхождением не вышел, а значит мерзавец. Думаешь, мне приятней слышать об этом, чем было тебе?

А ведь и в самом деле. Получается, та нищенка сочла его мерзавцем вроде того, как там… из-за которого Джейн полезла в петлю – только потому, что Родерик родился в непростой семье.

Я покачала головой, не отрывая глаз от его лица. Гнев ушел из взгляда, осталась лишь какая-то затаенная горечь.

– Прости, я… Я такая глупая.

Он накрыл мои губы пальцами.

– Ты не глупая, Нори. У нас обоих был тяжелый день, и мы оба приняли на свой счет то, чего не следовало бы принимать. Я сорвался и наговорил несправедливых вещей в ответ на другие несправедливые вещи. А ты сделала из моих слов неверные выводы.

Он вытащил из кармана платок, стер слезы с моей щеки.

– Я не забывал и не забуду о твоем происхождении, потому что оно вместе с твоим воспитанием сделало из тебя ту, кто ты есть. И люблю я тебя всю, целиком, а не личико отдельно, а происхождение засунем в шкаф поглубже.

Я снова разревелась, теперь уже от счастья, и снова Родерику пришлось утирать мне слезы.

– Не плачь, тебе сегодня хватило поводов плакать, хватит. Давай сойдемся на том, что мы оба наговорили лишнего и забудем этот разговор.

Я закивала так, что едва голова не отвалилась.

– Пойдем? – улыбнулся он, разжимая объятья.

– Да. – Я залилась краской при мысли, что все прохожие видели, как мы обнимались.

Огляделась исподтишка, но улица была почти пустой, только вдалеке маячило несколько фигур, но как я не могла разглядеть их лиц, так и они меня, так что я успокоилась. Мы миновали еще квартал, в конце улицы показались ворота университета, и я не выдержала – вцепилась в ладонь Родерика.

– У тебя пальцы ледяные. Что случилось?

– Я боюсь, – призналась я. – Как я там покажусь после того, как меня увела стража?

Он взял мои ладони – в самом деле заледеневшие – в свои, подул, согревая, будто на морозе. Заглянул в глаза.

– Ты покажешься там с гордо поднятой головой.

– Но люди скажут…

– Плевать, что они скажут. К чистому грязь не липнет. Тебе не в чем себя упрекнуть.

Мне и утром не в чем было себя упрекнуть, но это никого не остановило.

– И ты не одна, и никогда не будешь одна. Я рядом. Оливия рядом. Алек беспокоился о тебе. И, думаю, не только он.

Я снова сморгнула слезы – да что такое, радоваться надо, а я опять реву.

– Выше нос, – улыбнулся Родерик. – И, кажется, тебя есть кому встретить.

Я снова посмотрела в сторону ворот, за которыми виднелись две одинаковые фигуры. Да неужели?

– Ну наконец-то, – завопил на всю улицу Зак. – Вернулась! Привет, рецидивистка!

Я лишилась дара речи. Родерик закашлялся.

– Что ты несешь? – Из-за столбика ворот показалась еще одна фигура. Алек.

– Брат хотел сказать, что все мы очень за тебя переживали, рады видеть, и еще больше рады, что справедливость восторжествовала, – сказал Зен, подпихивая в бок второго близнеца.

– Ну, да. – фыркнул тот. – Я и говорю – рецидивистка.

– Кажется, он хотел сказать «амнистированная», – почесал в затылке Алек.

Родерик снова закашлялся и пояснил:

– Амнистия – это освобождение от наказания тех, кто совершил преступление. Лианор отпустили с формулировкой «за отсутствие состава преступления». А «рецидивист» – это…

Алек застонал, возводя глаза к небу.

– До чего же ты редкостный зануда, даже странно, что боевой заканчивал. – проворчал Зен. – В любом случае, возвращение бойцового котенка надо отпраздновать, и мы уже сгоняли в ближайший трактир…

– Нет! – не сговариваясь, сказали одновременно я, Алек и Родерик.

– Я не пью, – извиняющимся тоном произнесла я. – Простите, парни.

– В другое время и в другом месте я бы сказал, что тебе нужно научиться пить, чтобы вчерашнее не повторилось, – медленно произнес Алек. – Но сегодня мне кажется, что хватит с тебя новых впечатлений.

Я кивнула. Насчет «научиться пить» тоже надо будет поговорить с госпожой Кассией – если она согласится со мной говорить, я ведь уже не в приюте. А если нет…

– Лианор! – окликнула меня Оливия.

Я обернулась. Соседка бежала по дорожки, подобрав юбки едва ли не до колен. Родерик изумленно присвистнул – я тоже оторопела, она всегда была ходячим воплощением достоинства, и чтобы настолько забыть о приличиях!

Оливия бросилась мне на шею.

– Я так волновалась! – Она заглянула мне в лицо. – Все хорошо? Отец рассказывал такие ужасы…

– Все хорошо, – улыбнулась я.

В самом деле, сейчас, среди друзей, все пережитое казалось лишь неприятностью. Конечно, вряд ли я это забуду, но и, уверена, являться в ночных кошмарах карцер мне не станет.

– Все хорошо благодаря вам. И извини, что подумала…

– Это ты извини, – перебила она меня. – Я побоялась, что, если дознаватель поймет, на чьей я стороне, сделает что-нибудь. Постарается вытрясти у тебя признание до того, как я успею поговорить с отцом.

Да уж, если бы меня сразу потащили в допросную, неизвестно, чего бы я там наговорила под плетями, а то и кнутом. Дралась я нередко, но не пороли меня никогда: госпожа Кассия считала физические наказания неприемлемыми и барон был с ней согласен.

– Идем! – Соседка подхватила меня под руку. – Тебе надо отдохнуть и прийти в себя. Жаль, ужин закончился, но я прихватила из дома кое-что…

– Я не голодна, спасибо.

При этих моих словах Алек помрачнел, но тут же снова улыбнулся.

– Но отдохнуть все равно надо. Тем более, что выходной заканчивается, а утреннюю физуху никто не отменял. Расходимся.

Разойтись, конечно же, сразу не получилось – половину пути мы прошли вместе. Если на меня и глазели, заметить мне это парни не дали, окружив нас кольцом. А я не стала специально выглядывать, кто и как на меня посмотрел. Правильно сказал Родерик – друзья не поверят сплетням, а до врагов мне и дела нет.

Наконец, парни отправились в одну сторону, мы с Оливией в другую. Теперь, когда широкие спины не закрывали мне обзор, стало видно, что на дорожках хватает любопытных глаз – казалось, половина университета выбралась на улицу на меня посмотреть. И когда только узнали, что я вернулась! Пришлось сделать вид, будто я так увлечена разговором с соседкой, что не замечаю ничего вокруг.

– Я вернула Корделии ее скелет, – сказала Оливия.

Я хихикнула, и подруга поспешно поправилась:

– То есть не ее, конечно, тот, что она принесла. И те рубахи, что она подарила. Извини, что распорядилась твоими вещами без тебя, но в подобных случаях… – Она покачала головой. – Честно говоря, я не припомню подобных случаев. Словом, разрывая дружеские и, тем более, романтические отношения принято возвращать все подарки, чтобы другая сторона не обвинила в корысти. Кроме увядших цветов и съеденных конфет, конечно.

Я фыркнула, представив, как могло бы выглядеть возвращение подаренных некогда цветов и съеденных конфет. В груди потеплело, когда я поняла, что Оливия так шутит, дабы приободрить меня.

– Ты все правильно сделала. – Я снова обняла ее. – Спасибо. Я бы наверняка швырнула те рубахи ей в лицо, и был бы еще один скандал. А так, глядишь, успокоюсь и смогу делать вид, что ее не замечаю.

Хорошо, что сегодня ужин уже прошел. А завтра будет новый день, в котором у меня, возможно, прибавится самообладания.

– «Скандал»… – Оливия покачала головой. – Скандал все равно разразится, и не надейся. Собственно, он уже разразился. Когда стало известно, что это Корделия подговорила Бенедикта…

– Кто бы сомневался, что это она. У него самого на такое ума бы не хватило, – буркнула я.

Оливия очень странно на меня посмотрела, но ничего не ответила. Она молчала, пока мы поднимались по лестнице общежития, когда шли по коридору. И только когда за нами затворилась дверь, выстроила купол тишины, накрыв всю комнату, и сказала:

– Есть те, кто сомневается. Сама она утверждает, будто это Родерик все подстроил, чтобы отомстить ей за то, что она предпочла другого.

Я задохнулась от возмущения.

– Да она просто… Это она мстит, что Родерик… – я осеклась. Обычно девчонки делятся своими любовными секретами, но я не хотела говорить о нем ни с кем. Моя любовь к нему – только моя и не касается никого.

– За то, что он предпочел тебя ей? – прямо спросила Оливия.

– Он говорит, что расстался с ней еще весной, до того, как узнал…

Оливия надолго замолчала.

– Знаешь, вдовствующая императрица говорит, что ее девиз: «Не оправдывайся и не жалуйся», – сказала она, наконец.

– Ты с ней знакома? – оторопела я.

– Несколько раз она удостоила меня беседы, – кивнула Оливия со спокойным достоинством. – Мне кажется, тебе бы очень подошло это правило. Не жаловаться ты умеешь. Осталось научиться не оправдываться.

– К чему ты это?

– Когда люди начинают оправдываться, они часто говорят лишнее. Как ты утром, начав оправдываться перед дознавателем, дала ему возможность прицепиться к словам и извратить их не в твою пользу.

Я помрачнела. Оливия пожала мое плечо, подбадривая.

– Я не обвиняю тебя и не говорю, что следовало бы вести себя по-другому – удивительно, что ты вообще смогла сохранить самообладание утром. И все же… Сейчас ты явно хотела бы оставить втайне то, что происходит между тобой и Родериком, но проговорилась, когда попыталась оправдать Родерика. Хотя он не нуждается в оправданиях.

Как это не нуждается, если из-за меня на него вылили эти нелепые обвинения? Но, с другой стороны, он ведь старше всех остальных и наверняка умеет за себя постоять? И поэтому я сказала другое:

– Какая там тайна, если он во всеуслышание называет меня своей девушкой? Просто… – Я вздохнула. – Оливия, ты моя подруга, и я очень благодарна тебе за все, что ты для меня сделала. Правда. Но есть вещи, о которых я не могу говорить ни с кем, даже с мамой, если бы она у меня была. Даже с госпожой Кассией…

– С душевным практиком можно говорить о чем угодно. Все сказанное останется между вами.

– Дело не в этом. Не в ней и не в тебе, не обижайся. Просто я знаю, что мне особо не на что надеяться, но не хочу услышать это от других.

И сладкой лжи я не хочу.

– Он богат и, скорее всего, знатен, хоть и твердит, будто у него нет титула.

– Титула у него действительно нет, – кивнула Оливия. – Но он потомственный дворянин.

– Вот… а все, на что могу я рассчитывать – личное дворянство через четыре года.

Но он выпускается в этом году. Поэтому пусть все идет как идет, я буду радоваться тому, что есть, и не думать о будущем.

– Я знаю, что едва ли он дождется… у мужчин есть потребности…

– Чушь, – перебила меня Оливия. – Потребности – это то, без чего нельзя жить. Вода, пища, воздух, сон. Без постельных радостей жить можно, значит, это не потребность. Это прихоть, в которой мужчины привыкли себе не отказывать, только и всего.

Я открыла рот, снова закрыла. Кажется, даже девочки в приюте, называвшие происходящее между мужчиной и женщиной грязными словами, не были настолько откровенны.

– Я же целитель, – улыбнулась подруга моему замешательству. – Хороша я буду, если начну краснеть и падать в обморок, увидев обнаженного мужчину. Слова тем более меня не смущают.

– А ты видела? – не удержалась от любопытства я, отчаянно стыдясь его.

Удивительно, но щеки Оливии порозовели.

– Труп в анатомичке сложно назвать мужчиной. Видела. Если очень любопытно, можешь посмотреть в моем атласе. Что же касается Родерика, он мой друг с детства, и поэтому я рада, что вы оба предпочитаете молчать о личном.

– Я рада, что вы оба не из тех, кто посвящает друзей в свои любовные истории. – закончила Оливия.

– Чтобы не выбирать, если что? – поняла я.

– Чтобы не вмешаться. Чтобы не сболтнуть лишнего: друзья и возлюбленные доверяют друг другу разные вещи. И чтобы не выбирать, да. Когда я поняла, что Родерик – тот парень, который задарил тебя артефактами, я разозлилась на него, потому что все это виделось очень неприглядно, прости.

– Ничего, я понимаю. – На самом деле я чувствовала себя ужасно неловко, говоря о Родерике. Как будто действительно вмешивала в наши отношения третьего, пусть не участника, но зрителя. Зря я проболталась о нем. Надо почаще напоминать себе принцип вдовствующей императрицы. Никогда не жалуйся. Никогда не оправдывайся. И не болтай лишнего.

– А потом я увидела, что с ним творилось, когда он узнал о твоем аресте. Не знаю, что будет потом, но сейчас ты ему очень дорога. И это все, о чем я могу тебе сказать.

– Спасибо, – выдохнула я. Он в самом деле волновался за меня! – Это уже очень много. И спасибо, что не обижаешься на мое молчание.

– Не за что, – улыбнулась она. – Но мы говорили о Корделии. Скандал уже…

Оливия ойкнула, осекшись на полуслове. Я проследила за ее взглядом, и сама подпрыгнула, увидев за окном лицо – это на третьем-то этаже! Впору поверить в призраков – на мой взгляд, на стене совершенно не за что было зацепиться, а дерево, что мне показывала Дейзи, росло ярдах в десяти от нашего окна.

В следующий миг я узнала Зака. Рванулась к окну, выскочив за купол тишины – и услышала негромкий, но равномерный стук в дверь. Распахнула створки, подхватив парня за шиворот. Оливия убрала тишину.

– Так я и думал, что вы секретничаете и ничего не слышите, – пробурчал он. – Открывайте, пока наши там не спалились.

Соседка распахнула дверь. За ней оказались Дейзи и Селия, а за их плечами маячили еще две высоченные и совершенно мне незнакомые девицы. Я ошарашенно уставилась на них. Мигнула магия. Догадавшись, я заглянула под иллюзию и согнулась от хохота.

– Нори, все в порядке? – забеспокоилась Оливия, обернулась к двери и тоже рассмеялась – иллюзия слетела, явив Зена и Алека.

– Хорош ржать! – прошипел Зак, торопливо затаскивая парней в нашу комнату, закрыл дверь. – Вот теперь можете снова тишину накладывать.

– У меня лучше есть. – Алек вытащил из кармана голубоватый дымчатый кристалл. – В начале года Род уступил как староста старосте. Всю комнату накроет, можно хоть танцы устраивать, никто не прибежит.

– А где он сам? – поинтересовалась я.

Родерику почудилось что-то вроде снисходительного умиления, исходящего от второго дракона – так родители смотрят на малышей, бегающих в парке. Впрочем, в каком-то смысле так оно и было. И хотя Эрвин по меркам драконов тоже был юн, сейчас он преувеличенно чинно взмахивал крыльями, направляясь на запад, туда, где море встречалось со скалами.

Море штормило, огромные волны вздымались, захлестывая берег. Родерик не удержался – с грохотом рухнул под одну, позволил воде увлечь себя почти к самому дну, чтобы потом выбросить на поверхность. Рядом почти без всплеска ушла под воду золотая стрела.

«Эрвин любит море».

«Отец тоже. И я».

Надо как-нибудь показать его Нори. Не это – суровое, полное жуткой силы, а теплое, когда на рассвете безветренного утра вода напоминает шелк.

Хотя кто знает, какое ей на самом деле понравится больше?

Он опустился на плоскую поверхность скалы, высоко над морем. Вернул себе тело – кожу обжег ледяной ветер. Рядом обернулся человеком золотой дракон. Родерик сотворил заклинание, защищающее от ветра и холода, под таким можно спать в снегу голышом. Отец тоже коснулся магии – камень под ногами потеплел – растянулся на скале, опершись на локоть. Родерик присел рядом.

– А говорил, чудес не бывает, – сказал отец, припоминая разговор восьмилетней давности.

Родерик улыбнулся, пожал плечами, не зная, что ответить.

– Только я собрался отправить тебя на лето в Ландрию, присмотреться к трем младшим принцессам…

– Надеюсь, ты шутишь? – осторожно поинтересовался Родерик.

– Я совершенно серьезен. – Вопреки своим словам, император хмыкнул. – Значит, все-таки девушка.

– Девушка, – не стал спорить Родерик. – Не спрашивай.

– И без того забот хватает. Ты говорил с братом?

Когда Сайфер ушел в себя, Родерик отрекся от престолонаследия. У императора должен быть дракон, призвать его можно лишь один раз. Дракон, который не отвечает своему человеку и вообще никак не дает о себе знать, не способен защищать людей от тварей, а потому наследником с тех пор считался Эддрик, второй сын императора.

– Когда бы я успел?

– Да, верно. – Отец потер лоб. – Значит, как вернемся, поговорим вчетвером. С Эддриком и вашей матерью.

– Если что, я не стремлюсь к короне, – сказал Родерик. – И никогда не стремился.

– Рик тоже не стремится, и я этому рад. У вас обоих хватает мозгов понять, что император – это не только привилегии.

Родерик невольно потер горло, которое – точнее, горло Сайфера – когда-то разорвали изначальные твари.

– Это я на своей шкуре ощутил, хоть и не император.

Отец кивнул.

– Что ж, у нас еще есть время решить. И если ты не хочешь ничего рассказать о той девушке…

Родерик отрицательно мотнул головой. Отец все равно узнает, если уже не узнал. До того, как стать императором, он как старший принц занимался безопасностью дворца, и, надев корону, навыков не утратил. Да и господин Гримани, императорский дознаватель, который вот уже почти тридцать лет оставался на посту, тоже не зря хлеб ел.

Нет, Родерик не стыдился Лианор – просто казалось, что заговори он о ней с кем-то, и исчезнет что-то хрупкое, что не терпит чужих взоров. Так что пусть отец удовлетворяет свое любопытство сам. Впрочем, дело ведь не в одном любопытстве. Долг перед страной, чтоб его. Как и у всех, кто рождается в непростых семьях.

Если он снова станет наследником, не запутается ли все еще сильнее?

В любом случае, ни в какую Ландрию он не поедет. Родерик помнил принцесс, девчушек-погодок, сейчас, наверное, уже девушек. Славные. Неглупые и симпатичные. Но пусть к ним «присматривается» кто-нибудь другой. В Фарии, вон, у короля пятеро сыновей. Впрочем, император и собирался отправить его в Ландрию потому, что между двумя соседними странами отношения слишком уж укреплялись, а вопрос с пограничными землями не получалось решить уже полвека. Династический союз мог бы изменить соотношение сил…

Его передернуло. Нет, сейчас Родерик даже думать не хотел о других женщинах. Пусть брак по расчету и диктует хоть сотня государственных интересов.

Он поймал на себе пристальный – слишком пристальный – взгляд отца. Но император спросил о другом:

– Тогда скажи, почему Гримани считает нужным организовать тебе охрану в университете? И пошел за этим к Мейеру?

К человеку, который тоже вот уже больше четверти века обеспечивал безопасность дворца и его обитателей.

– Мне? – изумился Родерик. – Мне охрана не нужна, тем более сейчас.

Сражаться его учили на совесть, с раннего детства. История правящих домов всех стран показывала: охрана охраной, но император, король, султан – как ни назови монарха – проживет куда дольше, если способен и в человеческой ипостаси драться, как разъяренный дракон. После пробуждения Сайфера Родерик тем более стал куда сильнее, быстрее и живучей нормальных людей.

Хорошо, что он доучивался на целителя, а не на боевом. Полбеды, если бы все заметили, как изменились его возможности, хуже, что он мог бы нечаянно кого-нибудь покалечить.

– А кому нужна охрана? Гримани не всполошился бы просто так.

– Знать бы. – Родерик потер лоб тем же жестом, что совсем недавно – его отец. – Я пришел к нему с кое-какими подозрениями. Знать бы, что я не делаю из мухи слона.

Джейн, та девушка, которую вынула из петли Нори, покинула палату и уехала, ни с кем не простившись и даже не забрав документы о пройденном обучении. С одной стороны, это было объяснимо. С другой – чутье вопило, что дело нечисто.

– Я говорил об этом с Гримани, и он тоже не смог сказать ничего конкретного. Попросил время разобраться, но я понял, что след он потерял и не пришел ни к каким выводам, как и я.

– Рассказывай, – велел император.

Утром я едва заставила себя выйти из комнаты: казалось, что все двери в коридоре сейчас откроются, из них высунутся головы и все глаза уставятся на меня. Но этаж благополучно спал. Кроме боевиков, никто не поднимался в несусветную рань, а на первом курсе боевого – так получилось, что в этом году все комнаты наверху заняли первокурсницы – я оставалась единственной девушкой.

В холле меня поджидали Дейзи и Селия, а на улице обнаружились близнецы, прямо как в первый день.

– Не стоило вам… – неловко начала я, не зная, как выразить свою благодарность.

– Стоило, – ответила за всех Дейзи. – Пока крыс с гиеной в университете, стоит. Завтра утром Род тебя встретит, а сегодня – мы.

«Крыс с гиеной». Похоже, среди боевиков этих двоих иначе называть не будут. Я ощутила нечто вроде мстительного удовлетворения. Так им и надо.

– Этак вам придется все три года за мной ходить.

– Нам – нет, мы выпускаемся в этом году. – отмахнулась Дейзи, а Селия добавила: – И Корделия тоже.

От этого имени у меня все внутри перевернулось. Надо взять себя в руки. Как бы ни чесались кулаки, я ничего не добьюсь, если просто отлуплю ее. Только дам повод для жалоб – а декан не станет разбираться, отправит на отработку. Еще и назначит часов сто, как рецидивистке.

Я улыбнулась, вспомнив вчерашнее приветствие двойняшек. Кажется, это воспоминание еще долго будет поднимать мне настроение. Хотели парни того или нет, попали в точку – по части нарушения спокойствия я оказалась именно рецидивисткой, даром что совершенно не по своей воле.

– Но, думаю, она не доучится, уйдет раньше, – продолжила Селия. – Ее соседка вчера попросила комендантшу переселиться в другую комнату. Та отказала, конечно, сказала слишком много чести селить студенток по одной. Но это первый звоночек.

Я не очень поняла, как из нежелания соседки Корделии оставаться с ней в одной комнате следует, что та скоро покинет университет, но решила позже спросить у Рика, чтобы в очередной раз не выставлять себя невеждой перед остальными.

– А Крыс вчера обзавелся красивым фонарем, – хихикнул Зен. – Мы вечером не стали рассказывать, чтобы не портить тебе настроение, напоминая о нем. В столовой увидишь.

Вряд ли увижу, Бенедикт не станет заглядывать в зал, где ели небогатые студенты ради того, чтобы я полюбовалась его синяками.

– Надеюсь, вы не «темную» ему устроили? – поинтересовалась я, не зная, то ли радоваться, то ли огорчаться. Не то чтобы я не злорадствовала, и сознание, что за меня отомстили, конечно же, грело. Но «темная» – перебор, этак случайно и покалечить и даже убить можно.

– Это не мы, – фыркнул Зак. – Мы подумали, но решили, что много чести об него руки марать. Это его сосед, который бегал посреди ночи за Агнес, а потом еще мыл комнату за этим заср… в общем, после того как его увели к целителям.

Да, прислуги в общежитиях не было: комнату мы с Оливией убирали вместе, а коридор и общественные места, когда не было нарушителей дисциплины для отработки, отчищали магией девочки с бытового. Как справлялись парни, я не знала – никогда не интересовалась, но, похоже, примерно так же…

– Не знаю, кто украл из кабинета Агнес копию заключение целителя, дескать, он не пострадавший, а симу… как его… Симулянт, вот! – продолжал Зак. Судя по хитрому прищуру парня, он прекрасно знал, кто стащил это заключение. Но ведь не скажет… – Однако разлетелось оно быстро. Агнес рвет и мечет и грозится навесить на кабинет сигналку, ту, зеленую и вонючую. Правда, непонятно, зачем она сейчас, но, может, успокоится…

– Разве сигналки не было? – удивилась я.

Кабинет целителя должен хорошо закрываться, там наверняка найдется множество интересных снадобий.

– На шкафах с лекарствами и инструментами стоят настоящие защитные заклинания. Те, что могут вырубить надолго, – пояснил Зен. – Но на архиве и самом кабинете был обычный магический замок, и кто-то его взломал.

– «Кто-то», – фыркнула Дейзи. – Любой боевик начиная с третьего курса этот замок щелкнет как семечку.

– Это у нас тоже преподают? – изумилась я.

– Да. На методах действия разведывательных и диверсионных групп. Со сдачей зачета.

Я попыталась представить, как бы мог выглядеть зачет по вскрытию магических замков. Украсть из канцелярии свое личное дело? Взломать кабинет ректора, а кто попался – моет отхожие места?

– Полезное умение, правда, распространяться о нем за пределами факультета не стоит. Но Род не стал бы этого делать, он целитель, и у них свои закидоны, – продолжала Дейзи. – Тайна и все такое. Мы с Селией узнали об этом заключении, только когда оно пошло по рукам, а значит остается…

– Никто не знает кто, – перебила ее Селия. – И если бы я была уверена в своих подозрениях, поговорила бы всерьез. Грязный метод.

– Грязным методом воспользовался Крыс, причем в прямом смысле, – парировала Дейзи. – А тот, кто обнародовал это, всего лишь восстановил справедливость.

Зак, хихикнув, пихнул меня в бок.

– Ты бы видела выражение лица Крыса, когда Феликс поймал его на пороге столовой, собираясь вежливо объяснить, что подливать спирт девушке в бокал недопустимо.

– Феликс – и вежливо? – расхохоталась я.

В самом деле жаль, что я не видела.

– Начал он вежливо. – Зен тоже едва сдерживал смех. – Потом, конечно, разошелся. Хорошо, что мы рядом были, остановили вовремя, а то опять бы пришлось неделю посуду мыть. Он еще и с Гиеной побеседовал по душам, но там не так весело получилось. Выдержка у нее что надо, этого не отнять.

– Ничего, все только начинается, – ухмыльнулся Зак. – Нечего было наших трогать.

Но когда мы подходили к полигону, я снова напряглась: друзья-то поверили, а что скажут остальные? Может, меня не заметят? Однако напрасно я надеялась тихо смешаться с толпой. Алек углядел нас издалека.

– Лианор, иди сюда! – закричал он.

Пришлось подойти. Все взгляды, само собой, обратились на меня, и захотелось сжаться, спрятаться за спиной старосты.

Алек приобнял меня за плечо, от возмущения я забыла обо всех своих страхах. Но прежде, чем я успела отстраниться, обвел взглядом остальных. Шепотки стихли разом, да и мне расхотелось дергаться.

– Так, господа боевики. Слухов ходит много и разных, пока мы все здесь, самое время рассказать, как было дело. Лианор никого не травила, Бенедикт изобразил действие яда, а подсказала ему, как это сделать, Корделия, с целительского.

– Столько возни, чтобы подставить какую-то пигалицу. Было бы ради чего стараться! – буркнул мужской голос, и я узнала рыжего Карла, с которым Родерик подрался в первый учебный день.

– Эта пигалица умудрилась со сломанной ключицей расквасить нос Бенедикту, вот он и закусился, – сказал Алек. – А за что Корделия на нее взъелась, у самой Корделии и спроси.

– Да что там спрашивать, ходили они с Родом, – охотно пояснил кто-то из толпы. – Полгода ходили, да не срослось, а в этом году он себе другую приглядел. Рыжая и взбеленилась – как это, у нее не срослось, а с другой он пылинки сдувает.

Я залилась краской. Положение спас подошедший Этельмер

– В общем, Лианор ни в чем не виновата, так что можете смело плюнуть в морду тому, кто будет утверждать обратное. И кто обидит одного боевика – обидит всех, – торопливо заключил Алек и скомандовал: – Стройся!

Когда все начали скидывать одежду, я вдруг обнаружила, что полуодетые парни перестали меня смущать. Привыкла? Или, может, дело было в одном конкретном парне, сегодня отсутствовавшем, а без него – кожа, она и есть кожа, как сказал тогда преподаватель.

Теперь, когда впереди не мелькал знакомый торс, когда никто, пробегая мимо, не обжигал меня взглядом, оказалось, что физподготовка занимает только тело, но не мысли.

«Нечистый знает, как занять праздную голову,» – иногда говорила госпожа Кассия, и, видимо, потому что моя голова сейчас как раз была слишком праздной, а, может, потому что впервые за прошедшие дни неподалеку не маячил Родерик, мне ужасно его не хватало. Я даже сама испугалась, насколько пусто сейчас мне было без него, даром что умом прекрасно понимала: он просто отсыпается дома. Да даже если не отсыпается, могут ведь у человека быть свои дела, кроме как неотлучно находиться со мной?

Но сама собой вспомнилась вчерашняя с ним ссора. Точнее, размолвка, которая могла бы стать ссорой, не захоти он понять меня. И ее причина.

Был ли в словах нищенки намек, или я услышала то, что хотела услышать?

Я еще раз мысленно воспроизвела все, что случилось вчера. Растерянность и самый настоящий страх на ее лице, обращенном к Родерику. Слова, что были сказаны. Намек?

Не намек. Намечище.

Тогда почему я пропустила его мимо ушей и так долго не вспоминала? Да, хватало поводов для тревог и волнений, но разве я всю жизнь не мечтала узнать, кто я и откуда? Найти своих родителей, если они живы?

Так почему сейчас… я остановилась, пытаясь отдышаться. Ни разу за все время я не останавливалась, пока не добегу до конца, как бы тяжело ни было, а сейчас оставалось еще полтора круга. Я выругалась, поняв, что мне не хватало воздуха не из-за усталости: страх выел его из легких.

Страх узнать, кто мои родители.

Вернуться в ритм получилось не сразу, и какое-то время мне было не до размышлений, но потом и ноги, и мысли понеслись с прежней скоростью. Так почему же меня так пугает возможность узнать, кто я?

Потому что, понимая всю глупость детских надежд – мои родители окажутся богатыми и знатными, и потеряли меня из-за какого-то чудовищного несчастья – я все еще хранила в себе эти надежды.

Нет, не «все еще». Они ожили сейчас. Надежды, что каким-то чудом я окажусь равной человеку, в которого меня угораздило влюбиться.

Но ведь Родерик в самом деле видит во мне равную! Он сказал, что помнит о моем происхождении, но все равно любит меня! И если он отвернется от меня только потому, что я на самом деле окажусь незаконнорожденной дочерью уличной нищенки – чего стоят его слова о любви?

– Стоп, – велел Этельмер.

Я остановилась, обнаружив, что отмеренные круги закончились, а я, занятая своими мыслями, этого не заметила.

– Все на турник, – велел он моим однокурсникам.

Я двинулась к турнику, но преподаватель окликнул:

– Лианор, на пару слов.

Я присела рядом с ним, пытаясь прогнать ощущение, будто первый мой учебный день повторяется. И пусть сегодня мои мысли смущены не новой обстановкой и незнакомыми людьми, от этого не легче.

По крайней мере, драки сегодня не будет. Родерика нет, и с Карлом он не сцепится.

– Я видел, что тебе пришлось встать и отдышаться, – сказал Этельмер. – Арест отразился на твоем здоровье? Если так, сходи к Агнес.

– Задумалась и перестала следить за ногами и дыханием, – призналась я.

– Такое случается поначалу, – кивнул Этельмер. – Целитель точно не нужен?

– Нет. Все хорошо. Спасибо за беспокойство.

– Хочу сказать тебе: ни один из преподавателей боевого, с которыми я разговаривал, не поверил в твою виновность.

Надо было радоваться, но я огорчилась: если даже преподаватели сплетничали обо мне, то уж студенты подавно.

– Конечно, твой арест наделал много шума, – подтвердил Этельмер мои невеселые мысли. – Понимаю, тебе неприятно это слышать. Сейчас наверняка хочется спрятаться, не показываться никому на глаза, пока все не утихнет. Но это худшее, что ты можешь сделать. Живи как жила, оставайся на виду, и сплетни утихнут, потому что их нечему будет подпитывать.

– Спасибо. Так и поступлю.

То же самое говорил Родерик. То же самое сказал мне вчера перед самым уходом Алек: «Выше нос, и пусть сплетники захлебнутся собственной злостью».

– И помни: ты не обязана оправдываться, объясняться и кому-то доказывать свою правоту.

«Не оправдывайся и не жалуйся,» – вспомнила я.

– Не обязана поддерживать разговор, который тебя тяготит, с человеком, который тебе неприятен.

– Разве это не будет грубо? – удивилась я.

– Я не говорил о грубости. Но быть вежливой – не значит быть удобной в ущерб собственным интересам. Подумай об этом.

– Спасибо.

– Не стоит. А теперь на турник.

С турником у меня не ладилось. Как я ни старалась, чисто подтянуться мне удавалось на два раза меньше, чем нужно было для получения минимального балла на семестровом зачете по физической подготовке. Еще один раз я могла сделать, дергаясь и извиваясь, как червяк на крючке. Итого несчастных семь раз – даже если не вспоминать, что последнюю попытку мне не зачли бы в любом случае – вместо необходимых восьми. Я не жаловалась: мне, как девушке, и без того давали поблажку – парням нужно было сделать почти вдвое больше. И не теряла надежды, даже за прошедшую дюжину дней почти все упражнения стали даваться легче. Ненамного, но и это «немного» радовало. До конца семестра еще уйма времени, еще все получится.

Повиснув после шестой попытки, я начала подтягиваться седьмой раз, и тут чьи-то руки подхватили меня под бедра, подталкивая вверх. Взвизгнув, я лягнулась. За спиной раздался сиплый вздох. От неожиданности пальцы разжались, и я свалилась, чудом устояв на ногах. Обернулась.

Рыжий Карл отступал, схватившись за живот.

– Ты чего? Я же помочь хотел!

– Обойдусь, – прошипела я.

В конце концов, даже Родерик не позволял себе хватать меня на людях.

– Да ладно, чего ты такая злая!

– Карл, тебе заняться нечем? – поинтересовался вернувшийся Этельмер.

– Я помочь хотел! Ну подумаешь, за мягкое место поддержал! А она в крик!

А ведь будь сегодня Родерик, рыжий бы не рискнул лезть с «помощью». Что ж, Рик не сможет присматривать за мной вечно, так что не стоит забывать, как постоять за себя.

Хотя чего греха таить – чувствовать себя маленькой и слабой рядом с большим сильным мужчиной, способным вытащить меня даже из тюрьмы, было приятно.

– Лианор, ты просила помочь? – спросил преподаватель.

– Нет. И я как-нибудь справлюсь без того, чтобы меня хватали за…

– Ой, нашлась недотрога! – перебил Карл. – В тюрьме, поди, как только не разложили!

Я влепила ему пощечину, забыв, что совсем рядом стоит преподаватель и, значит, о случившемся непременно узнает декан. Впрочем, не думаю, что, помни я об этом, остановилась бы. Как и зная, что Карл сильнее и опытнее, и, если захочет ударить в ответ, размажет меня в полминуты. Некоторые вещи просто нельзя спускать с рук – и плевать, какую цену придется за это платить.

Карл побагровел, сжав кулаки, качнулся вперед. Замер, косясь на Этельмера. Тот покачал головой.

– Это были очень неосторожные слова. Очень. За пределами академии родственник или жених Лианор вызвал бы тебя на поединок.

– Так пусть вызывает! – фыркнул Карл. – Только я что-то не слышал, чтобы Род собирался на ней жениться!

Я прикусила губу. Можно сколько угодно сознавать, что мы не пара. Можно понимать, что никто не сделает предложение девушке, даже будь она пресловутой истинной парой, когда прошла лишь дюжина дней с момента знакомства. И все равно эти слова резанули по сердцу.

– Да я и сама могу ему врезать, – буркнула я. – За неимением родственников.

– Нет. Ты на первом курсе, Карл – на четвертом, это будет не поединок, а избиение.

Феликс спрыгнул с турника.

– То, что у Лианор нет родственников и жениха, не означает, что ее можно безнаказанно оскорблять. Друзья тоже на что-то годятся.

– Нет – по той же причине, – сказал Этельмер.

– Друзья определенно на что-то годятся, – вмешался Алек.

– «Друзья», – фыркнул Карл. – Может, ты ей с Родом еще и свечку подержишь?

Алек скрипнул зубами, и видно было, что только присутствие преподавателя не дает ему ответить рыжему, как тот заслуживал.

Этельмер оглядел нас.

– Я всегда считал, что все недоразумения нужно прояснять сразу. Магические поединки запрещены, но я по-прежнему преподаватель рукопашного боя. Свидетелей тоже предостаточно. Алек?

– Я готов.

Кажется, зря я решила, что сегодня драки не будет. Если еще и драконы прилетят…

– Драконы! – воскликнул кто-то.

«Как маленькие», – вспомнилось мне. Кто же это проворчал тогда?

Я подняла голову.

Золотой и черный. Только черный вроде бы в прошлый раз был мельче? И узоры на нем были золотые. Или это рассветное солнце отливало на крыльях, превращая золото в алый?

И все же – хоть я никогда не стала бы утверждать это вслух – я была уверена, что сегодня черный дракон другой. В этом мне почудилось что-то знакомое. Наверное, так мог бы выглядеть Сайфер, если бы ожил и полетел. Хотела бы я увидеть его на самом деле, а не во сне. Жаль, что это невозможно.

Черный дракон описал круг над полигоном и на миг мне показалось, будто он заглянул мне в глаза с самого неба.

– Какой же ты красивый… – выдохнула я.

Сама не знаю, почему я решила, что это дракон, а не драконица. Глупо, ведь третьему дракону взяться неоткуда. Дракон взмыл вверх – и почему-то я была уверена, что он услышал, и что его обрадовали мои слова.

– Карл? – голос Этельмера вернул меня в реальность.

Карл явно заколебался.

– Много чести пигалице, чтобы из-за нее мужчины дрались.

– Я действительно не хотела бы, чтобы из-за меня случилась драка, – сказала я. – Пощечину свою он получил, а если считает, будто она не заслужена, так я никогда отвечать за себя не отказывалась.

Меня будто не услышали. Феликс ухмыльнулся в лицо Карлу.

– Трепло. Как язык и руки распускать, так в самый раз, а как отвечать – так «пигалица»?

Я едва удержала улыбку, поняв, что он повторяет мои слова, сказанные ему когда-то. Кто бы мог подумать, что из той драки может вырасти если не дружба, то неплохие приятельские отношения?

– Трепло и… – Феликс осекся под взглядом Этельмера.

– Феликс, не пытайся провоцировать, оскорбляя. – Он обернулся к Карлу. – Но, если оставить в стороне форму высказывания, с сутью я согласен. И тебя такое поведение не красит.

Я едва сдержалась, чтобы не ущипнуть себя. Преподаватель не просто позволяет ученикам выяснить отношения кулаками, он в прямом смысле провоцирует драку?

А Этельмер тем временем снова обратил на меня внимание.

– Если поединок и случится, то случится он не из-за тебя, а из-за слов и действий Карла.

Рыжий проглотил ругательство. Посмотрел на Алека – и я оторопела, поняв, что он боится веселого и добродушного старосту. На меня – и стало так же отчетливо ясно, что я ему не нравлюсь. Не нравлюсь настолько, что, кажется, ему тоже плевать на последствия, лишь бы досадить мне. Лишь бы считать себя правым.

– Не буду я извиняться, – он сплюнул. – Я готов.

– Извинения не помогли бы. Ты и меня оскорбил, – сказал Алек, поводя плечами.

– Освободить место! – велел Этельмер.

Народ дружно расступился, а я опять не смогла справиться с ощущением, что повторяется мой первый учебный день. Только в прошлый раз Карл был чуть ниже Родерика, а рядом с Алеком он казался громадиной.

«Удобно, когда тебя недооценивают», – вспомнилось мне. Правда, рыжий вовсе не собирался недооценивать противника, кружил осторожно и не торопился нападать, будто вынуждая его потерять терпение и ошибиться.

Алек действительно ударил первым, увернувшись от встречной атаки Карла. А вот рыжий, промазав, уклониться не смог и получил. А потом все снова смешалось, как в первый день, как же немногому я успела научиться, не могу разобраться, что происходит, и кто кого бьет.

– Стоп! – велел Этельмер.

Алек встал. Из разбитой губы сочилась кровь, но староста ухмылялся. Карл приподнялся на локте и распластался снова. Этельмер присел рядом, положил ладони на виски, взвихрилась магия. Рыжий сел, тряся головой, будто отгоняющая мух лошадь.

– Ты и ты, проводите к целителям, – велел Этельмер. – Алек, иди сюда.

Староста коснулся своей разбитой губы, блеснула магия, останавливая кровь. Он послушно позволил преподавателю себя обследовать, хоть на лице огромными рунами было написано, что он считает все это чрезмерной заботой.

– Ничему Карла жизнь не учит, – проворчал он, когда Этельмер его выпустил.

– На ринге он хорош, – задумчиво проговорил преподаватель, глядя вслед отправившейся к целителям троице. – Может быть, потому и слишком много думает о себе. На ринге с противниками справляется, только жизнь – не ринг. Но в требованиях к получению зачета нет пункта «умение следить за словами и выбирать врага по силам», а жаль.

Почему-то мне показалось, что это было произнесено для меня. Пожалуй, это не рыжему, а мне самой нужно многому научиться. В конце концов, это мой слишком длинный язык не раз доводил до беды. Да что долго вспоминать, я же сама несколько минут назад влепила Карлу пощечину, прекрасно понимая, что он сильнее. Да, я не видела другого варианта. Так и он, наверное, не видел, кроме как резать правду-матку и полагать, что его считают дураком только потому, что эта самая правда никому не нравится.

Оливия на моем месте наверняка срезала бы нахала хлестким словом – да так, чтобы хохотали все вокруг, и этот смех бы уязвил его куда сильнее. А теперь Карл наверняка считает, будто получил лишь потому, что Алек мне симпатизирует.

– Цирк закончился, продолжаем занятие. – Вернул меня в реальность голос преподавателя.

И все-таки, где и как этому учат – сохранять здравомыслие и действовать, руководствуясь разумом, а не эмоциями? Или с этим просто надо родиться? Вспомнилась Селия с ее «раз пятьсот прилетит по спине – научишься». Мне бы для начала научиться просто не делать ничего, когда не хватает слов, а мысли куда-то деваются из-за переполняющих чувств. Кажется, об этом тоже надо поговорить с госпожой Кассией. Пора записывать вопросы, которые нужно ей задать.

Когда преподаватель нас отпустил, Алек окликнул нас:

– Первый курс, минуту внимания! Рукопашки второй парой не будет. – Этельмер кивнул, подтверждая его слова. – Вместо нее – дополнительная пара артефакторики. Собираетесь после завтрака у ворот и чинно, мирно и с достоинством…

Кто-то захихикал.

– … под присмотром господина Мелтона следуете во дворец на обещанную экскурсию по императорской сокровищнице.

Кто-то засвистел, кто-то радостно загомонил.

– Пытаться прихватить что-то не советую, дракон, как известно, свое сокровище всегда найдет, а вора схарчит и не подавится. Всем ясно?

– Ясно, – вразнобой ответили мы, прекрасно понимая, что последнее наставление было шуткой, а в чинное шествие толпы боевиков-недоучек Алек не верит сам.

– Не забудьте взять грамоты, дворянские или на жительство. Свободны.

Удивительно, но остаток утра обошелся без происшествий. Как я и предполагала, Бенедикт не удостоил меня чести лицезреть его битую физиономию. Да и я особо не рвалась: Феликс не поскупился на подробности. Судя по красочному описанию, боевикам действительно не было смысла марать об него руки.

Кроме соседа Бенедикта, его поведением возмутились и международники. Возмутились даже не самой идее – в конце концов, верша большую политику трудно сохранить манжеты белоснежными – а топорной ее реализацией. Как ехидно прокомментировал Зак, «получил не за то, что украл, а за то, что попался». Правда в их кругу, насколько я поняла, выяснять отношения на кулаках принято не было, и Бенедикту достались лишь насмешки, но и их могло хватить, чтобы основательно подпортить жизнь.

Селия, подошедшая к нам после завтрака, сообщила, что вид у Бенедикта довольно кислый, и сидит он за столом в гордом одиночестве. Как и Корделия. Похоже, мало кто всерьез полагал, будто она оказалась настолько доверчивой, что не усомнилась в желании угловатого написать книжку. Хотя, со слов Селии, некоторые не понимали, что на нее нашло – Корделия слыла девушкой взбалмошной, но доброй – и поговаривали, что нужно бы как следует разобраться в ситуации. Услышав это, я пожала плечами. Пусть разбираются сколько угодно, мне скрывать нечего, и яд в мой шкаф не сам прикатился.

Чувствовать себя отомщенной было приятно, все мои тревоги рассеялись на время, вот разве что немного портило настроение отсутствие Родерика. После того, как мы много дней почти не расставались, без него было пусто. Но все же, когда мы толпой вывалились за ворота, направляясь на экскурсию, настроение у меня было превосходное.

Стояло бабье лето, солнце пригревало, но не жарило, господин Мелтон, преподаватель артефакторики, обожал не только свой предмет, но историю города и, кажется, архитектуру. Я заслушалась его рассказами, и даже незнание терминов не мешало. В конце концов, что такое «фронтон» можно шепотом спросить у Феликса или потом заглянуть в библиотеку, но где бы я еще услышала столько городских баек за один раз?

Например, всю жизнь проживя в столице, я впервые узнала, что малюсенькая речушка Очш, протекающая по дворцовому парку, такая малюсенькая, что я приняла ее за оросительный канал, была названа в честь древнего ящера, прародителя драконов, который якобы вышел из ее вод. Хотя, если начистоту, я и про существование этой речушки впервые услышала – в городе ее спрятали в трубы под мостовые, чтобы не мешала, и только в парке позволили течь свободно.

– Тут цыпленку-то утопиться негде, не то что ящеру, – фыркнул Зак.

– Как существо магическое, предвечный ящер одновременно везде и нигде, – парировал преподаватель. – То же касается и размеров. В одной легенде он проглотил солнце, в другой – просочился в щель между половицами.

Впрочем, в дворцовом парке инициативу рассказчика перехватил Себастьян, оказавшийся поклонником всяческих растений. Через четверть часа у меня закружилась голова от мудреных названий, которыми он сыпал – а может, от запахов и буйства красок осеннего сада. Нет, наверное, все же от названий, потому что Дамиан, хихикая, спросил, почему тот не подался на бытовой, цветочки выращивать.

– А я собирался, – без тени смущения признался Себастьян. – Нашему саду все соседи завидовали. Но отца от этой идеи чуть удар не хватил. Ничего, если после боевого можно поступить на целительский, то чего на бытовой нельзя? Получу диплом с отличием, чтобы отец успокоился, подзаработаю на обучение и вернусь.

– Тем более на бытовом такой цветник, глаза разбегаются! – поддакнул Зак под общий хохот. – Не то что у нас один-единственный цветочек… – Он ойкнул, когда я пихнула его кулаком в бок и добавил: – Да и тот хищный!

– У нас не цветочек, у нас котенок, – поправил его Феликс. – Бойцовый.

В парк нас пропустили, не задерживая – преподаватель просто предъявил гвардейцам какую-то бумагу, а у парадных дверей дворца пришлось подождать.

Два гвардейца проверили наши документы, сверяя их со списком. Стояли мы недолго: казалось, будто охранникам хватало одного беглого взгляда, чтобы сличить описание, внешность и фамилию в списке. Наверняка эта небрежность была лишь видимостью, в конце концов, не мне одной могла прийти в голову идея пробраться во дворец, заменив кого-нибудь из студентов и накинув иллюзию. Конечно, я не собиралась ее реализовывать, но мне и до императорской семьи дела не было. А многим наверняка было.

Прежде чем провести процессию вглубь дворца, нам велели снять и сложить в шкатулку все артефакты, какие у кого имелись. Пришлось мне отцепить с изнанки лацкана брошь – подарок Родерика, которую я сейчас носила просто как напоминание о нем. От меня не укрылось, как взлетели брови господина Мелтона, но к моему облегчению, он не стал расспрашивать. А вот Феликс не удержался.

– Зачем носить брошку, если ее никто не видит? – полюбопытствовал он. – Вроде они не запрещены.

– Затем, что Нори так хочется, – ответил Зен прежде, чем я успела открыть рот.

– Еще бы к трусам… – проворчал Феликс, пригнулся, уклоняясь от оплеухи товарища, и замолчал.

Не знаю, весь ли дворец утопал в роскоши, или коридоры, по которым нас вели, были созданы как раз для того, чтобы производить впечатление на посетителей, но и безо всякой сокровищницы от увиденного захватывало дух. Узорный паркет, в который, кажется, можно было глядеться как в зеркало, расписные потолки, лепнина, позолота. Чем-то все это напоминало зал, что показал Родерик, когда учил меня танцевать. Но там роскошь не била в глаза, выглядела естественной: в конце концов, ведь бал – это праздник. Здесь же, в пустых коридорах, где даже гвардейцы у дверей казались предметами обстановки – подавляла, и парни из знатных семей на какое-то время перестали шептаться, глазея по сторонам.

Хорошо, что у меня нет ничего общего с обитателями этого места. Если в квартире Родерика, вовсе не предназначавшейся для того, чтобы производить впечатление, я чувствовала себя бедной сироткой, то здесь – окажись я не на экскурсии, а гостьей – вовсе бы не знала, под какой плинтус спрятаться.

Мысль была глупой и неуместной, и я сама рассмеялась над ней. «Гостьей» – подумается же тоже. Может быть, через полвека, когда – если – я сделаю карьеру, одной из многих, приглашенных по какому-нибудь событию, и то… Да и зачем мне это, на самом-то деле? Моя ближайшая цель – сдать первую сессию, потом – диплом, хорошо бы с отличием, но вряд ли это получится, учитывая мои пробелы в знаниях; потом – три обязательных года службы короне в какой-нибудь глухомани, в компенсацию за бесплатную учебу. В этой-то глухомани и станет понятно, чего я стою на самом деле.

– Не вздумай что-нибудь отколупнуть на память, – прошипел за моей спиной один из близнецов. По шепоту нельзя узнать голос, так что я могла лишь предположить, что это старший и более рассудительный.

– И не собирался, – огрызнулся второй и ворчливо добавил: – Отколупнешь тут… Наверняка все промагичено. Вылезет дракон и откусит самое дорогое.

– Он тут не поместится. Видел сегодня, какие они? – вмешался Феликс.

– А если дракон тоже магическое создание, которое одновременно нигде и везде? Нет уж, обойдусь без сувениров.

Императорская сокровищница поначалу показалась скромной и больше смахивала на ювелирную лавку. Стеклянные витрины, где на черном бархате лежали разнообразные украшения. Броши, перстни, ожерелья, серьги, браслеты… Какие-то были совсем простыми, уместными даже на мне. Какие-то – тяжелыми и роскошными. И все же после блеска и роскоши дворцовых коридоров сверкание драгоценных камней и золота казалось уже обыденным. Золото и золото, блестит себе и блестит. Гораздо интересней разглядывать магический ореол вокруг каждой вещи.

Господин Мелтон знал, о чем говорил, когда утверждал, будто сказки о непревзойденных артефактах древности – лишь сказки. Древние артефакты были ценны скорее своей древностью, как часть истории, чем как источник силы или предмет ювелирного искусства. Моя брошка, которую пришлось отдать на время, выглядела утонченней некоторых, даром что в ней была «лишь проволока, стекло и немного магии». Может быть, в некоторых из них действительно собралась сила многих поколений, но подобные вещи не выставляли на публику.

– А вот эту часть экспозиции советую вам изучить повнимательней, – сказал преподаватель, переводя нас к очередной витрине. – Мы будем вспоминать о ней, когда дойдем до защитных и атакующих артефактов. И господин декан, говоря об основах магии диверсионных групп, тоже непременно о ней вспомнит.

Дамские безделушки. Гребни в волосы и костяные шпильки. Кружевные перчатки, шитые жемчугом и бисером из драгоценных камней. Кружевная тесьма с золотой нитью. Веер. Бальная книжечка-карне наподобие той, что дала мне Оливия, только в драгоценном окладе.

Щит вязкий, щит отражающий, щит жгучий. Парализующее заклинание. Взрыв молний. Веер клинков. Взрыв огня.

– Да уж, к такой дамочке я бы и на лигу поостерегся подойти, – присвистнул Себастьян, изучив подписи к артефактам и оценив силу ауры. – Прямо-таки вижу очами души своей, плывет такая пава по полю боя в атласных туфельках, а мужчины к ее ногам рядами ложатся. Мертвыми.

– Выглядит так, будто императорские балы – опаснейшее место, – поддакнул Зак. – Словами не описать, как я рад, что туда не попаду!

– Думаю, императрице, точнее тогда лишь одной из участниц отбора, было бы полезно иметь при себе все эти вещи, – без тени улыбки ответил господин Мелтон. – Возможно, тогда бы ее не сумели похитить.

– Похитить? – переспросила я.

Феликс посмотрел на меня, точно на дикарку, потом, вспомнив, пояснил:

– Во время бала на императорском отборе, после которого должны были остаться шесть финалисток, над столицей прорвались изначальные твари.

О том прорыве я слышала, а о бале – нет.

– Во время начавшейся суматохи один безумец, давно влюбленный в будущую императрицу, похитил ее, а император, который уже знал, что нашел свою истинную пару, спас. – Парень покачал головой. – Да уж, будь на ней все эти штуки, я бы тому типу только посочувствовал. А так пришлось его императорскому величеству самому стараться.

– Но, возможно, тогда бы история пошла совсем по-другому, поэтому порадуемся, что она не знает сослагательного наклонения, – вмешался господин Мелтон.

– Нам-то чему радоваться, – буркнул Зак.

– Хотя бы тому, что та самая императрица предложила поискать магически одаренных детей простонародья в приютах и платить приюту за каждого найденыша, поступившего в университет. До того императорские гранты практически никем не востребовались.

– Так значит, за нас этим жлобам заплатили, а нам даже куска хлеба в дорогу не дали! – воскликнул Зак. – Ну…

– Думаю, через четыре года ты сможешь съездить туда и лично высказать свое недовольство, – оборвал его преподаватель. – Если все всё рассмотрели, пойдемте.

Мы снова прошли по дворцовым коридорам, забрали свои вещи и вышли в сад.

Экскурсия, хоть и увлекательная, утомила меня, хотелось побыть одной и уложить в голове впечатления. Поэтому я отстала на пару шагов от остальных. Зен несколько раз обернулся, но после моего успокаивающего жеста кивнул и снова заговорил о чем-то с братом.

Я поймала кленовый лист, завозилась с сумкой. Вряд ли мне удастся второй раз попасть во дворцовый парк, и, даже если удастся, случится это нескоро. Вложу листок между страниц тетради и сохраню на память. Конечно, лучше бы подошел какой-нибудь красивый камешек, но кто знает, вдруг это расценят как попытку обокрасть дворцовый парк? А лист – он и есть лист, сам упал в руки. Сунув тетрадку в сумку, я подняла голову и оторопела. По аллее, примыкающей к той, где была я, шел Родерик, увлеченно разговаривая о чем-то с молодым человеком, по виду его ровесником.

Они были чем-то похожи – высокие, широкоплечие, темноволосые, только у второго волосы темнее, а черты лица резче. Пожалуй, я ошиблась, сочтя их ровесниками. Хоть движения второго были легкими, как у юноши, и лицо – таким же молодым, как у Родерика, было в его выражении что-то неуловимое, что-то, придающее возраст. А может быть, дело не в лице, а в осанке, полной властности и силы. Рядом с этим мужчиной – назвать его парнем тоже язык не поворачивался – Родерик выглядел как волк-сеголеток рядом с матерым волчарой.

Брат? Или какой-то дальний родич? Высокого полета птица…

Мы встретились взглядами. Родерик переменился в лице. Сверкнул портал, и эти двое исчезли, оставив меня оторопело таращиться на опустевшую аллею.

Родерик

– Простолюдинка, значит, – задумчиво произнес отец, когда они оказались в дворцовых покоях Родерика. – Да, это многое осложняет.

– Как?.. – начал было он и осекся, мысленно надавав себе по губам. Надо было проигнорировать, или сделать вид, будто сбежал он потому, что не хотел, чтобы его видели остальные боевики… А еще лучше – придумать какое-нибудь правдоподобное объяснение…

«Ты скоро сам запутаешься в своем вранье».

«Я не вру. Я недоговариваю».

…тому, что он делает в дворцовом парке, и подойти к парням поболтать, чтобы отец приписал его реакцию на Нори удивлению от неожиданной встречи со студентами. У которых он, к слову, преподает первую помощь, и потому знает по имени всех.

Вместо этого он растерялся и выбрал худший из возможных вариантов.

Отец покачал головой.

– Ты, конечно, быстро нас оттуда утащил, но недостаточно быстро. Кое-что разглядеть я успел. Осанка. Выправку не успели вколотить. – Он помолчал. – Боевой, значит, и грант от короны?

Родерик сжал губы, всем видом показывая, что обсуждать эту тему не намерен. Отец усмехнулся.

– Стыдишься ее, что ли?

– Нет! – огрызнулся он.

Однако отец не унимался.

– Тогда чего не познакомил?

– И как ты себе это представляешь? – не выдержал Родерик. – «Привет, познакомься, это»… Кто?

Император приподнял бровь.

– Разве много вариантов?

– «Мой папа»? Ты на себя в зеркало давно смотрел? Еще пара лет, и я буду выглядеть старше тебя! И как я это объясню, не рассказав все остальное? И заодно не раскрыв всем настоящего лица императора?

Начиная с первого императора-дракона, портреты правителей не менялись вот уже много веков. Император – это не личность, это служение, так говорилось, и потому все они носили иллюзию, одну и ту же внешность мужчины средних лет, уже умудренного опытом, но еще не согбенного годами. Как император выглядит на самом деле, знали лишь родственники, особо доверенные люди и охрана, разумеется. Нынешний император занял престол двадцатипятилетним, и, призвав дракона, навсегда остался двадцатипятилетним. Родерик привык к тому, что годы текли, словно не касаясь его родителей, и не испытывал бы неловкости, если бы мог рассказать правду. Но сейчас это все только усложнило бы.

– Робин, герцог Соммер, – пожал плечами отец. – Твой родственник.

Родерик мысленно хлопнул себя по лбу. Титул «второй личности» императоров и наследников, как «господин Корбетт» для самого Родерика. Да уж, волнение – плохой советчик. А ведь он был уверен, что способен сохранять здравомыслие в любой ситуации.

Нори определенно успела его заметить. Скорее всего обиделась и расстроилась. А самое плохое, что отец увидел его волнение и его промах. Наверняка понял причину. И теперь неизвестно, какие выводы сделает.

Так почему Родерик потерял голову на ровном месте, чего с ним давно не случалось? Он покопался в себе. Совершенно определенно он не стыдился Лианор – кем надо быть, чтобы встречаться с девушкой, рядом с которой чувствуешь себя неловко, и зачем это делать? Мало того, Родерик вдруг понял, что представил бы ее родителям с гордостью – ведь, в отличие от титулованных красавиц, Нори добивалась того, что имела, лишь собственной головой и упорной работой, и Родерик ничуть не лукавил, когда-то говоря ей, что она далеко пойдет, если не передумает.

Вот только он до одури боялся ее потерять. Боялся, что или она сбежит, узнав, кто он, или император решит – незачем допускать, чтобы их отношения зашли слишком далеко, и примет меры, которые прежде всего ударят по Нори. Воображение тут же набросало множество вариантов, от самого простого: под надуманным предлогом отозвать грант, до самого радикального: нет человека – нет проблемы.

«Он не посмеет! Эрвин ему устроит!»

Родерик не стал ни соглашаться, ни возражать. Он любил родителей, но хорошо знал историю. Как знал и то, что император всегда останется императором. И если тот решит, что для блага государства лучше, чтобы старший его сын не наделал глупостей вроде скоропостижной женитьбы на простолюдинке, решение свое он исполнит.

Тем более, что с титулом наследника престола так ничего и не решено. Как сказала императрица: «Теперь, когда в империи три дракона, разговор о престолонаследовании переходит в разряд теоретических». Император не согласился – несчастные случаи возможны всегда. Но сошлись на том, что всем им следует хорошенько подумать.

Что если император решит, будто девушка-простолюдинка может склонить чашу весов размышлений старшего сына в ненужную сторону? Он не скрывал, что хотел бы вернуть первенцу титул наследника, тем более что младший этим титулом явно тяготился.

Родерик заставил себя вздохнуть, медленно выдохнуть. Ощутить прохладу воздуха, проходившего в грудь, ноги, упирающиеся в пол, почувствовать собственное тело. Встретил внимательный взгляд отца.

– Не буду спрашивать, чего ты так испугался, это очевидно, – сказал император.

Ругать себя за недостаточную выдержку было поздно да и бесполезно. Драконы ловили эмоции людей рядом. По-настоящему, как свои – истинной пары, остальных – лишь отзвуки и не всегда. Полезное умение для правителя. Пройдет немного времени, и Родерик, свыкнувшись с Сайфером, начнет чувствовать других людей. Не так ярко, как порой он ощущал Нори, но достаточно, чтобы это стало хорошим подспорьем.

Или помехой, как посмотреть. Отец как-то сказал, что через год после того, как он стал императором, из его прежних друзей рядом остались лишь двое. Остальным оказались нужны его возможности, а не дружба.

– Напомню только одно: призыв дракона, пока жив дракон императора, приравнивается к государственной измене. Исключение делается лишь для членов императорской семьи.

– Или тех, кого император признает таковыми, – закончил цитату Родерик.

Император покачал головой.

– Когда появился дракон Мелани, я знал, что моя женщина под моей защитой, и это моя ответственность. Но с чего я должен брать ответственность за незнакомую девушку?

– Я понял.

Чего уж тут не понять.

Либо Родерик мужчина, который отвечает за свои поступки и за свою женщину. Либо великовозрастный мальчик, все проблемы которого расхлебывает папенька – но и указывает как жить тоже папенька.

На одного такого мальчика Родерик успел насмотреться совсем недавно. До тошноты.

Осталось понять, готов ли он наперекор всему миру признать Нори своей женщиной. Не «девушкой», что в общем-то не обязывало ни к чему, кроме объятий и поцелуев.

«Нори наша! Наше сокровище!»

И времени у него не так много – в лучшем случае до конца учебного года. А в худшем – пока император не примет свое решение.

– Устраивайся за столом, – велела мне госпожа Кассия, когда мы оказались в ее кабинете.

Я помедлила. Раньше, когда я раз в две недели приходила к ней для «обязательной консультации», то садилась в кресло. Был еще диванчик, на выбор, но как-то так вышло, что в кресле я чувствовала себя уютнее. В следующий миг поняла – я теперь гостья, а не воспитанница, а хозяйка намеревается поговорить со мной как с давней знакомой, но не как душевный практик.

– Госпожа Кассия. – Я помедлила, подбирая слова. – Мне бы очень хотелось побеседовать с вами, как раньше. Я знаю, что после выпуска вы не обязаны, но, если можно…

– Называй меня просто Кассия, без «госпожи». Дело не в выпуске. Я продолжаю работать с теми нашими воспитанниками, кто приходит ко мне. Считаю это благотворительностью. – Она снова указала на стул, и мне пришлось подчиниться. – Правда приходят немногие.

«Продолжаю работать», но не со мной?

Кассия достала из шкафчика, который я раньше никогда не видела открытым, чайник и две чайные пары. Плеснула вода, собранная магией.

– Скоро принесут ватрушки. – Кассия обхватила чайник ладонями, тот зашумел. – Лианор, я благодарна тебе за доверие. Я с удовольствием дам тебе совет, как если бы была твоей старшей родственницей – если тебе понадобится мой совет. Но я не могу быть твоим душевным практиком.

Она сказала это мягко, очень мягко, и все же мне понадобились все силы, чтобы не закричать: «Почему?!»

Почему нет? Когда мне так нужен кто-то, с кем можно поговорить спокойно. Кто-то, с кем можно быть откровенной до конца и знать, что ничего из сказанного не выйдет за пределы кабинета. Что не услышу ни непрошеных советов, ни оскорбительной жалости – лишь спокойные, взвешенные вопросы, ответы на которые мне придется искать самой, но в этом-то и заключается смысл. Вопросы и такие же спокойные и взвешенные суждения, которые станут моей путеводной нитью в лабиринте моего собственного разума и эмоций.

– Потому что ты теперь не одна из воспитанников, к которым я стараюсь относиться одинаково тепло, – Кассия улыбнулась. – Хоть это и невозможно. Ты – подруга моей дочери. Еще – близкая знакомая одного молодого человека, которого я знаю с его рождения и отношусь к нему скорее как к собственному племяннику, чем как к сыну подруги.

– Родерик? – переспросила я, хотя ответ был очевиден.

Кассия улыбнулась и кивнула.

Открылась дверь, вошла Кэт, приютская повариха, держа в руках глубокое блюдо, полное ватрушек. От аромата я даже на миг забыла, о чем шел разговор.

– Нори! – обрадовалась женщина. – Ну-ка, покажись.

Я выбралась из-за стола, чтобы дать себя разглядеть. Такое пристальное внимание смущало, но Кэт всегда была доброй, а сейчас, кажется, искренне была рада меня видеть.

– Расцвела-то как! Красавица! – она погладила меня по голове, и я не стала уворачиваться. – Пусть пресветлые боги тебя благословят. – Женщина осенила меня священным знамением и удалилась.

– Кэт права, – сказала Кассия, когда дверь закрылась. – Ты действительно изменилась. Мундир тебе идет, но не это главное. Держишься спокойней и уверенней, чем в приюте. Похоже, несмотря на все трудности на новом месте, университет пошел тебе на пользу. Я рада этому.

Кассия поставила передо мной чайную пару и десертную тарелочку.

– Бери ватрушки, я помню, что ты их любишь.

Время подходило к обеду, так что отказываться я не стала. Хозяйка села за стол, не напротив, а за соседнюю его сторону. Налила чая и себе.

– Я помогу, чем смогу. Но быть твоим душевным практиком я не имею права, потому что двое дорогих мне людей дороги и тебе, и я не смогу быть беспристрастной.

– Оливия сказала мне то же самое, когда мы заговорили о Родерике, – вспомнила я.

– Хорошо, что она понимает это. Плохо, что тебе некому выговориться.

– Тогда мне не нужно было выговориться, – покачала я головой. – Я как раз хотела извиниться перед ней, что не посвящаю в личные дела. Но… Я запуталась. Все так непросто!

Кассия задумчиво кивнула.

– С первым настоящим чувством всегда непросто. Даже если бы вы оказались одного круга. Но в вашем случае сословные различия усложняют дело. Иди речь о другом молодом человеке того же социального положения, что и Родерик, и спроси ты моего совета, я бы сказала, что ты выбрала самую неподходящую пару из всех возможных.

Я опустила голову. Проглотила горький комок.

– Я понимаю. Но не могу…

– Я и не советую расставаться с ним немедленно. Возможно, у вас что-то получится. Возможно – нет. Первая любовь редко бывает удачной, потому что этому тоже надо учиться.

– Любить?

– Любить, доверять, слышать не только чувства, но и разум, думать о другом, не растворяясь в нем, и много чему еще. Так же, как когда-то ты училась ходить, есть ложкой, читать. Но учиться нельзя, не ошибаясь, и ошибки будут ранить вас обоих. Возможно, они будут поправимыми и раны заживут. Некоторые ошибки исправить не получается. И это все, что я могу тебе сказать.

Я кивнула.

– Спасибо.

Так хотелось пожаловаться ей, как сегодня Родерик сбежал от меня, но я поняла, что продолжать эту тему Кассия не намерена. Хотелось расспросить о его семье, но и из этого ничего бы не вышло. Поэтому я сказала:

– Тогда, если вы не против, я хочу попросить совета. Не о сердечных делах. Хотя… – Я покачала головой. – Похоже, у меня все мысли сейчас так или иначе приходят к сердечным делам.

– Было бы странно, если бы ты вела себя по-другому, – улыбнулась Кассия.

Я кивнула, собираясь с мыслями.

– Кажется, я могу узнать, кто мои настоящие родители.

Кассия заметно встревожилась.

– Кто-то пришел к тебе с таким предложением? Это может быть мошенник, который пользуется понятным желанием детей, выросших в приюте, обрести семью.

Мошенники? Я даже не думала о таком.

– Нет. Ко мне никто не приходил.

Я рассказала ей о нищенке, не утаив подробности обеих встреч.

– На мошенничество непохоже, – сказала Кассия. – У тебя же на лбу не написано, что ты из приюта. Сумка, в которой тебя оставили, приметная, такая вышивка стоила дорого – восемнадцать лет назад. Возможно, та женщина видела, как тебя оставляли у наших дверей, возможно, сама она и оставила. Сторожа, который работал тогда, сейчас не найти, да и вряд ли он способен сказать что-то новое. Женщины, решившиеся отказаться от ребенка, обычно стыдятся своего решения и не хотят, чтобы их видели. Это можно понять, учитывая, сколько осуждения на них сваливается. – Она помедлила, размышляя. – Насколько я помню, целители сказали, что тебе около двух недель: пуповина уже отпала и поджила, но не до конца. Если хочешь, я подниму твое личное дело и выпишу для тебя обстоятельства твоего появления в приюте, но вряд ли там будет что-то новое.

– Понимаю. Но что теперь делать мне?

– У тебя две возможности. Попробовать поговорить с этой нищенкой. Возможно, ты ничего не узнаешь, возможно, узнаешь то, что тебе не понравится, но так или иначе появится какая-то определенность.

– Мне страшно, – призналась я.

Кассия ответила не сразу.

– Мой отец был никудышным мужем и совершенно отвратительным отцом, память о нем – то, без чего я прекрасно могу обойтись. Возможно, и ты решишь, что твои родители не заслуживают того, чтобы о них помнить, но убедиться в этом будет больно. А еще ты наверняка боишься, что пропасть между тобой и Родериком оформится окончательно.

Я кивнула, часто моргая.

– Конечно, тебе страшно. – Очень мягко проговорила Кассия. – Вторая возможность – пойти на поводу у твоего страха. Постараться забыть о той женщине и никогда не появляться в окрестностях летнего сада.

– И всю жизнь ненавидеть собственную трусость, – сказала я.

– Не обязательно. Любому человеку хочется жить в ладу с собой, и разум его очень быстро находит оправдание любым поступкам, и хорошим, и плохим. Страх сам по себе не хорош и не плох, его предназначение – уберечь от опасности. Вопрос в том, стоит ли тебе сейчас его слушать?

– Спасибо, я обдумаю это. – Я глянула на часы. – И спасибо что нашли время для меня. Не буду больше отнимать его.

На самом деле я уже решилась, и следовало поторопиться, чтобы не опоздать в университет.

– Возьми с собой ватрушек. – Кассия достала из все того же шкафчика белоснежный холщовый мешок. – Пригодятся.

И я поняла, что больше не нужно ничего объяснять.

По дороге к летнему саду я раза три порывалась свернуть и отправиться в университет. Чтобы не пропустить обед, чтобы как следует подготовиться к следующей паре, и еще десяток «чтобы».

Чтобы, наконец, отловить Родерика и потребовать объяснений.

Эта мысль привела меня в чувство. Я представила, как зажимаю в углу парня выше меня на полторы головы и раза в два тяжелее, наскакивая на него. Это будет выглядеть, словно мелкая шавка прыгает на здоровенную овчарку, а та только пятится с выражением морды «не покалечить бы ненормальную». Я расхохоталась сама над собой и уже уверенней зашагала вперед.

В конце концов, я будущий боевой маг, и если я сейчас не научусь идти навстречу страху, то что я буду делать в случае настоящей опасности?

Нищенка сидела на своем месте. Увидев меня, она тут же отвернулась, словно я была пустым местом, но по тому, как напряглись ее плечи, как вжалась шея, я поняла – она боится. Тоже боится.

Внутри все сворачивалось в ледяной узел, но я встала напротив нее, загородив солнце, так что игнорировать меня было невозможно.

– У меня нет денег, заплатить за предсказание, но есть еда, – сказала я, раскрывая сумку.

Аромат еще не остывших ватрушек поплыл по улице, так бы сама и съела, даром что сыта. Все-таки Кэт потрясающе готовит.

Ноздри нищенки дрогнули, но глаз она не подняла, старательно глядя куда-то мне в живот.

– У меня нет для вас новых предсказаний, госпожа, а старые впрок не пошли.

– Тогда расскажи мне что-нибудь старенькое. – Я присела напротив нее, безуспешно пытаясь заглянуть в глаза. – Например, о девчонке, которую оставили на крыльце приюта, завернутую в холщовую сумку с вышивкой.

– Мало ли таких девчонок и таких сумок, – усмехнулась она, по-прежнему избегая моего взгляда.

Интересно, если отмыть ее серые патлы, они станут пепельно-белыми, как у меня?

– О девчонке с нездешним именем Лианор…

Мне говорили, что имя мне дали в приюте. Но что, если это не так?

Нищенка вздрогнула, а я продолжала:

– Девчонке, которую отдали в добрые руки восемнадцать лет назад в возрасте около двух недель.

– Десять дней, – вырвалось у нее. – Теперь женщина, наоборот, вглядывалась в мое лицо, лихорадочно, точно собираясь запомнить на всю оставшуюся жизнь. – Лианор – красивое имя. Господское. И ты красивая выросла. Красивая и сильная. Все у тебя будет хорошо, если не позволишь тому хлыщу тебя смять.

– Мама? – выдохнула я.

Она замотала головой.

– Нет. Мать – которая вырастила. Я тебе никто. Уходи.

Я молчала.

– Уходи, тебе говорят! – закричала она. – Мне нечего тебе сказать! Катись отсюда! – Она изрыгнула поток грязных ругательств. – Катись, и чтобы я никогда больше тебя не видела!

Она замахнулась, но не ударила. Я молча положила ей на колени мешок с ватрушками и зашагала прочь, кусая губы, чтобы не разрыдаться.

Дорога до университетских ворот показалась мне бесконечной. Почему я не умею открывать порталы? Почему не могу просто переместиться в свою комнату, прореветься и успокоиться? Мне казалось, что взгляды всех обращены на меня, и сколько ни тверди себе, что на самом деле каждого из этих людей волнует лишь он сам, поверить в это не получалось. Успокоиться тоже.

«Может быть, ответ тебе не понравится, но, по крайней мере, появится хоть какая-то определенность», – сказала госпожа Кассия. Только никакой определенности не появилось, потому что ответа я так и не получила.

Или не захотела услышать его.

Дойдя до университетских ворот, я все же кое-как сумела взять себя в руки. Часы над воротами показывали, что обед уже заканчивался. Впрочем, есть я не хотела. Я снова посмотрела на часы. Ни туда, ни сюда. Слишком мало времени, чтобы успокоиться, слишком много – чтобы дойти до общежития, собрать тетради и подготовиться к новой паре.

– Лианор Орнелас? – окликнул меня мальчишка, один из тех, что сновали туда-сюда по территории университета, разнося документы и письма. Вот странность – магия изобрела водные артефакты, будильники, защиту от подслушивания и одним богам ведомо, что еще, но до сих пор не знает способа мгновенно передать сообщение от одного человека к другому.

– Да, это я.

– Вам записка от декана с приказом явиться не позже, чем за четверть часа до начала третьей пары.

Отлично. Вот и убью время. И неважно, что ничего хорошего встреча с деканом обещать не может. Настроение у меня и так никудышное, испортить его уже ничего не способно. И времени как раз столько, чтобы хорошим шагом дойти до общежития, взять тетради и добраться до корпуса боевиков.

Я не стала гадать, что могло понадобиться от меня декану. Разум и без того был взбаламучен событиями дня. Но, видимо, богам оказалось мало тех встрясок, что они устроили сегодня. Вероятно, чтобы добить меня окончательно, на скамейке у развилки аллей сидел Родерик, а рядом с ним маячили рыжие патлы Корделии.

Я облегченно выдохнула, ткнулась лбом в его плечо. Родерик обнял меня.

– И не плачь. – Его руки скользнули по спине. – Все эти глупости не стоят твоих слез.

– Я не из-за тебя, – подняла я голову. Неуверенно улыбнувшись, призналась: – Точнее, не только из-за тебя. Сперва утро, потом еще кое-что случилось, а теперь увидела тебя с Корделией, и это стало последней…

– Она покидает университет. Не знаю, вернется ли доучиться потом, когда скандал забудется, но тебя она больше не будет беспокоить.

– Спасибо, – прошептала я.

– Не за что. Даже если бы она подставила не тебя, как староста целителей я бы сделал все, чтобы убрать с факультета человека, способного на подобное. Мы не имеем права использовать свои знания во вред.

Я кивнула. Какое-то время мы молчали. Хотела бы я сказать, что рядом с ним было тепло и спокойно, но одна мысль грызла меня. Сейчас Родерик уцепится за фразу «случилось еще кое-что» и спросит, что именно. Признаться? Отмолчаться? Сказать, будто не хочу говорить о неприятных вещах, как это только что сделал он?

Нет, если он отвернется от меня только потому, что моя мать оказалась уличной нищенкой – а сейчас я была почти уверена в этом – то все его слова о любви не стоят и стертого медяка.

Я решилась.

– У нас еще есть время?

Родерик снова глянул на часы, кивнул.

– Сегодня утром я была у летнего сада.

Рассказывать было сложно, слова путались, горечь и боль мешали дышать, а еще мешал страх. Вот сейчас я договорю, подниму взгляд, который словно приклеился к моим собственным рукам, и увижу на его лице презрение. И…

– И теперь я не знаю, что делать.

Я все же заставила себя поднять глаза и увидела в его взгляде сочувствие. Родерик мягко привлек меня к себе, и, не удержав всхлипа, я устроила голову у него на плече.

– Ты можешь попробовать забыть о ней и жить так же, как жила раньше, – сказал он, гладя меня по спине. – Можешь попытаться поговорить еще раз, но, скорее всего, тебя снова прогонят.

– Но почему? – вскинулась я.

– Потому что ей больно. Стыдно. И именно потому, что она тебя прогнала, а не бросилась в объятья, чтобы потом вымогать деньги, я думаю, что ты все поняла верно. Похоже, в ней еще осталось что-то человеческое, несмотря на ту жизнь, что она ведет.

Родерик молчал, и я тоже молчала. Вот теперь мне в самом деле было тепло и уютно в его объятьях.

– А еще я могу попробовать разузнать для тебя ее прошлое, – предложил Родерик. – Ее и твое. Попрошу одного приятеля, если это возможно в принципе, он сделает.

– Правда? – ахнула я, заглядывая ему в глаза.

– Правда, – кивнул он. – Но, Нори… Ты уверена, что хочешь это знать? Не будет ли правда больней, чем неведение?

– Уверена, – кивнула я. В конце концов, у меня было достаточно времени, чтобы это обдумать. – Лучше знать, чем не знать. Ты же сам говорил, что мое происхождение – часть меня.

– Тогда я узнаю для тебя. Правда, понадобится время, и… Время! – спохватился он. Откинул крышку часов. – Еще есть. Как раз дойти до кабинета декана. Беги. Увидимся за ужином.

Я подхватилась и вприпрыжку понеслась к зданию факультета.

– Явилась, – пробурчал декан, когда я предстала пред ним. – Где шлялась?

Я выдержала тяжелый взгляд единственного глаза.

– В городе, господин декан. В свободное от занятий время.

Он хмыкнул, но прежде, чем успел что-то сказать, распахнулась дверь, и влетевший посыльный едва не сбил меня с ног.

– Господин декан, от господина ректора! – заполошно выдохнул мальчишка.

Лицо его покраснело, волосы на затылке взмокли от быстрого бега. Что там такое могло случиться?

– Велел дать ответ немедленно.

Декан развеял магическую печать, развернул листок.

– И какого ответа он от меня хочет, хотел бы я знать? – проворчал он себе под нос. – Поднял голову. – Передай, что я все понял и сделаю все от меня зависящее. И пришли ко мне старосту.

Мальчишка исчез. Декан смерил меня тяжелым взглядом.

– В кои-то веки переполох – не твоих рук дело.

Я возмущенно вскинулась, но заставила себя промолчать. Что толку пререкаться? Еще в самом начале учебы я уяснила, что с точки зрения декана я провоцирую всяческие безобразия самим фактом своего существования.

Не из-за утренней драки ли он меня вызвал? И что могло его отвлечь?

– Спровоцировать визит императорской четы даже ты неспособна, – продолжал ворчать декан. – И не смотри на меня так, все равно через четверть часа весь университет будет знать, что император с супругой желают посетить университет через десять дней и побеседовать с теми, кто учится по гранту от короны. Дабы, – его тон изменился, и я поняла, что он цитирует кого-то, – «убедиться, что эти молодые люди преумножат славу и процветание империи».

Я онемела. Побеседовать с императорской четой? Да я скорее впервые в жизни свалюсь в обморок от волнения, чем сумею рот раскрыть и связать хоть два слова.

– Нос не задирай. Никто вас личной аудиенции не удостоит. Скорее всего, сгонят в зал да расскажут, какая удача вам выпала, учиться за счет короны…

Это я и сама знала.

– …чтобы не посрамили и так далее и тому подобное.

Я мысленно выдохнула. Не нужна мне личная аудиенция. Слишком высокая честь для девчонки из приюта.

– А, что я тебя звал-то, – спохватился декан. – Первое. Прекращай перед парнями хвостом крутить.

Я проглотила ругательство. Молчать. Все равно я ничего не докажу.

– Они и без тебя прекрасно найдут повод кулаки почесать, а лекарю потом лишняя работа.

– Я не давала повода… – не выдержала я.

– Сучка не захочет, кобель не вскочит.

Кровь бросилась мне в лицо. Как там учила Оливия? Непроницаемый сверкающий щит между мной и человеком, который желает вывести меня из равновесия? И все слова отражаются…

– Чего молчишь?

Воображаемый щит рассыпался вдребезги.

– Господин декан… – Одни пресветлые боги знают, чего мне стоило тщательно подбирать слова. – Кобелям место на псарне, а не в университете. Для учебы нужны мозги.

Повисло тяжелое молчание.

– Совсем страх потеряла, что ли? – сказал, наконец, Рейт. Не зло, а даже как-то… с любопытством. Будто забавную зверушку увидел.

– Никак нет, господин декан.

– Тогда чего дерзишь?

– Я не смею дерзить, господин декан. Но мне не в чем себя упрекнуть, и я считаю нужным защищаться

Он усмехнулся. Выбрался из-за стола, подошел ближе – и мне пришлось задрать голову, чтобы продолжать смотреть в лицо.

– Мне тоже пощечину отвесишь, если что?

Я сглотнула.

– Не думаю, что мне придется это сделать. В отличие от Карла, у вас есть мозги.

Он расхохотался. Я вдруг совершенно ни к месту подумала, что, судя по здоровой половине лица, граф Рейт когда-то был красивым мужчиной. Красивым и сильным. Каково ему сейчас видеть, как люди отводят взгляды, одновременно украдкой разглядывая его уродство?

– Ладно, – перестал веселиться декан. – В этот раз отработку не назначу, в следующий – попадет за оба раза.

– Спасибо, господин декан.

– И главное, из-за чего я тебя позвал. Прислали на почту университета, передали мне.

Рейт взял со стола и протянул мне длинный и узкий конверт.

Я взяла его, недоумевая: писать мне некому. На печати был вытеснен герб, но я не разбиралась в геральдике. Вот еще один пробел в знаниях, который мне нужно заполнить, дополнительно к учебе.

– Судя по гербу и форме конверта, это чек от семейства Вернон, – сказал декан.

Мне захотелось отшвырнуть письмо, точно таракана. Но взгляд Рейта будто пригвоздил меня к полу.

– У гордости вкус преотличный, особенно с кофе и меренгами.

– Прошу прощения, господин декан?

– У тебя на лице написано, как хочется гордо разорвать чек и заявить, что ничего не примешь от этого мерзавца. Только кому это будет на руку? Тебе – при том, что стипендии едва хватает на бумагу и чернила? Или семье Вернон, которая останется безнаказанной? – Он жестом велел мне закрыть рот и продолжал: – Да, не совсем безнаказанной, Бенедикт написал прошение об отчислении. И что? Отсидится в деревенском имении, на следующий год уедет за границу, да, глядишь, там и останется проживать отцовские деньги.

– Возможно, вы правы, – пришлось мне признать. – Но эти деньги будут жечь мне руки. Словно на них куплена моя гордость.

Он пожал плечами.

– Я сказал. Ты услышала. Потратить, отдать на благотворительность или порвать – решать тебе. Но гнев – плохой советчик, имей это в виду.

Я убрала чек в сумку. Я не обязана относить его в банк. Остыну, подумаю, посоветуюсь с Оливией. Может, передам приюту, а может, решу, что с паршивой овцы хоть шерсти клок. Рейт прав в одном: чувства – плохой советчик, а сейчас я не могу думать о случившемся отстраненно.

– Спасибо за совет, господин декан.

– Свободна.

Закрыв за собой дверь, я развернулась и едва не влетела в Алека.

– О, в этот раз цвет лица нормальный, – ухмыльнулся он. – Начинаешь привыкать?

– В этот раз он вел себя на удивление по-человечески, – ответила я ему в тон. – Похоже, не до меня было.

– Нет. Просто он любит, когда у студентов есть… гхм. Я имею в виду, метафорические. Думаю, понял, наконец-то, что у тебя они как раз есть. – Алек хлопнул меня по плечу, прежде чем исчезнуть в кабинете декана.

Я хихикнула, сбегая по лестнице. Как ни приятен был комплимент, пожалуй, меня мой набор частей тела устраивает, лишнего не надо. И вряд ли декан проникся моим упорством, скорее просто известие о высочайшем визите сбило ему настрой. Повезло.

– Нори, где тебя носит! – приветствовал меня Зак у ворот аудитории. – Тут такие новости!

Интересно, в университете хоть что-то можно сохранить в тайне? Казалось бы, несколько минут прошло с тех пор, как посыльный сообщил декану о предстоящем визите императора, а гудел уже весь факультет. Хотя не факт, что посыльный по дороге не поделился новостью со всеми, кто готов был слушать.

– Господа студенты, прошу вашего внимания. – Преподаватель основ построения защитных заклинаний хлопнул ладонью по кафедре. – Я понимаю, что новость сногсшибательная, тем более что о подобных визитах обычно договариваются за несколько месяцев, а не за десять дней. Но все же император приедет и уедет, а щитами и создаваемыми на их основе заклинаниями вам придется пользоваться всю оставшуюся жизнь.

Пришлось сосредоточиться. Впрочем, мне на самом деле было интересно. Почти все предметы, что мы изучали, так или иначе перекликались между собой. Какие знания мне потребуются сейчас, и на каком предмете потом придется вспоминать сегодняшнюю лекцию?

Судя по расписанию занятий старших курсов, все эти «основы» того и сего, которые преподают на первом курсе, потом придется изучать подробно и глубоко. Родерик как-то предупредил, чтобы я не стеснялась просить у него помощи, когда что-то не понимаю и изучение учебников не помогает. «Это как кирпич в фундаменте. Не поставишь на место, и здание, может, и выйдет красиво, но развалится куда быстрее, чем могло бы. И наоборот, если фундамент хорош, даже если что-то разрушит стену, на сохранившемся основании проще возвести новое».

Я и не стеснялась, даром что большая часть наших свиданий проходила в библиотеке. Наверное, так было даже лучше – меньше соблазнов.

– О чем задумалась? – пихнул меня в бок Зак.

Я встряхнулась. Теоретическая часть закончилась, и преподаватель оставил нас на несколько минут, чтобы отдохнуть перед практическим занятием.

– Так, – отмахнулась я.

Не признаваться же, что все мысли об одном!

– Мы тут присмотрели работенку, хочешь с нами?

– Смотря что за работенка, – осторожно сказала я.

Зная старшего близнеца, можно было предположить что угодно – от честного мытья посуды до ограбления ювелирной лавки. Впрочем, вряд ли благоразумный Зен позволил бы брату ввязаться во что-нибудь этакое.

– Купцу одному сторожа нужны. Лавку новую открыл, а охранку установить денег нет, и на полноценных магов тоже. Первую дюжину дней оплата после каждой ночи, а потом на дюжину дней вперед. Мы тут прикинули: ночь через ночь не спать тяжеловато, а через две – ничего, вытянем. И делить плату на троих удобно будет по сменам. Идет?

– Идет, – согласилась я.

Тем более, что занять вынужденно бессонную ночь можно учебниками, и тогда вечер освободится для более приятных занятий.

– Заметано. Тогда сегодня после ужина сходим втроем, еще раз все обговорим, и смены поделим.

Хорошо, что я ничего не пообещала Родерику, кроме как увидеться за ужином. Конечно, я надеялась, что и вечер будет занят им, но не упускать же такую возможность!

– Заметано, – подтвердила я.

Вот только отказываться от свидания все равно было обидно.

– Обидно. Конечно, мне интересней, чтобы все вечера были мои, – сказал Родерик, когда я, почему-то волнуясь, объяснила ему причину. Мурлыкнул, склоняясь к моему уху: – А может, и не только вечера…

Я залилась краской, он улыбнулся, давая понять, что просто дразнит меня. Сменил тон.

– Для тебя важно иметь собственный заработок?

– Очень. У меня никогда не было по-настоящему своих денег.

– Тогда желаю удачи. – Он поцеловал меня и на какое-то время все купцы на свете вылетели у меня из головы.

Лавка была в двух кварталах от университета. Не слишком близко, но и не далеко. «Мелочная лавка» – гласила вывеска, от которой до сих пор исходил едва уловимый запах свежей краски. Рядом с надписью была нарисована гора овощей.

Когда мы открыли дверь, звякнул колокольчик. Внутри вдоль трех стен, включая ту, что с дверью, стояли шкафы с полками. Чего там только не было! Деревянные коробочки с чаем и кофе соседствовали с бутылками растительного масла. Апельсины и виноград рядом с луком и репой. Сода и уксус неподалеку от бутылочек с чернилами и копировальными книгами3. У противоположной от двери стены тянулась стойка, за которой, между просветами окон, тоже виднелись полки. На ней стояли мешки, подписанные ляписным карандашом. Судя по надписям, в мешках была мука и крупы. На стойке лежали мерный совок, безмен и гирьки.

Хозяин встал нам навстречу. Но стоило мне показаться из-за спины парней, как он побагровел.

– Вы кого привели, жулики!

Зак подпрыгнул, Зен придержал его за локоть.

– Не понимаю вас, почтенный. Мы днем договорились, что найдем третьего.

– Третьего! Да эта девка – воровка!

– Сам ты… – начал было Зак и осекся, когда Зен снова сжал его локоть.

– Лианор – студентка первого курса боевого, как и мы.

– Студентка, ха! Да вчера вся столица видела, как ее стража по улице волокла! – продолжал разоряться хозяин.

– Ее арест был ошибкой, что доказывает…

– Ничего это не доказывает! – перебил Зена лавочник. – Взяли – значит виновата, а что быстро выпустили, так или занесли, или еще…

– Я пойду, парни, – негромко сказала я. – Нечего мне здесь делать.

– И вы, видать, воры, раз с воровкой водитесь!

– Зак, нет! – воскликнула я, увидев, как парень собирает заклинание.

– Ты права. Еще магию на него тратить. – Зак усмехнулся. – Что ж, желаю вам найти охранников, почтенный. – Последнее слово он произнес таким тоном, будто это было грязнейшее ругательство.

– Да уж найду!

Зак развернулся, пошатнувшись, плечом снес с полки пирамидку из брусков серого стирального мыла. Хозяин выругался.

– Ой, простите, я так неловок. – Парень снова пошатнулся, взмахнул рукой, ловя равновесие. Я успела повиснуть у него на локте за миг до того, как он едва не смахнул бутыль с растительным маслом. Зен поймал его с другого бока и, сопровождаемые отборной руганью, мы вывалились на улицу.

– Ну и зачем? – воскликнул Зак, когда за нами закрылась дверь.

– Он не обязан брать меня на работу, – буркнула я. – Простите, парни. Я вам все испортила.

– Не ты, а этот тип. И я не понимаю, почему вы мне помешали.

– Потому что это называется «порча чужого имущества», – сказал Зен. – Он кликнет стражу и будет прав, а нам это совсем ни к чему.

– Да плевать, отбрехались бы. Я хочу поквитаться!

– Поквитаешься, – кивнул Зен. – Нашим расскажем обязательно, и будет лавочник охранника-студента за полцены искать до посинения. Придется или самому караулить, или разоряться на охранку.

– Мало, – проворчал Зак.

Мне тоже было мало. Лавочник действительно не обязан был брать меня на работу. Договоренность с парнями была предварительной. Он мог передумать, ему могла не понравиться моя физиономия, или то, что я девчонка, или кто-то другой мог перехватить это место. Но обида и злость, вызванные несправедливостью, не утихали, хоть мне и не хотелось их показывать.

Мы посторонились, пропуская в лавку покупателя. Дверь открылась и снова захлопнулась, дважды колыхнув колокольчик.

– Хмм. – Зен уставился на дверь с таким видом, будто на ней появились непристойные картинки. Зашарил по карманам и с довольным видом извлек довольно затасканный листок, покрытый корявыми рунами. – Иногда очень полезно писать шпоры, – сказал он, разворачивая бумагу.

– Понял, – расхохотался Зак.

Зато я ничего не поняла. Недоуменно сунулась в бумагу. Формулы смещения вектора иллюзии. Преподаватель, господин Орвис, не ленился в начале каждого практического занятия устраивать проверку по мотивам предыдущего. А Зен, судя по всему, не поленился сделать шпаргалку. И не пожалел же бумаги!

– Сейчас поймешь, – ухмыльнулся парень в ответ на мое недоумение. – Ты считаешь лучше. Поможешь? Смещение, скажем, полтора ярда на… – Он глянул на небо, туда, где розовели отблески заката, потом на дверь – на север от источника и четыре фута вниз.

– Три с половиной, – вмешался Зак.

– Три с четвертью.

– Попробую, – сказала я, тоже начиная понимать.

– Держи, – Зак протянул мне свинцовый карандаш.

Приложив листок к стене и то и дело сверяясь с формулами, я расписала на чистой стороне расчет, пару раз перепроверила числа. Зен взял его у меня.

– Заодно и в создании артефактов попрактикуюсь, – хмыкнул он, глядя то на листок, то на вывеску над дверью.

Брат проследил за его взглядом.

– Думаешь, осилишь на дерево?

– Не попробуешь – не узнаешь, – Зен посерьезнел. – Не на дерево, на гвозди. – Он приподнялся на цыпочки, дотянувшись до угла вывески, где сияли медью шляпки. – По-взрослому, чтобы навсегда, точно не смогу, но пару деньков продержится, а больше и не надо.

Покупатель вышел из лавки, окинул нас подозрительным взглядом и поспешил прочь, сжимая под мышкой перевязанный бечевой сверток. Зен потянулся к магии.

– Ну и фантазия у тебя, – передернулась я, наблюдая, как тает иллюзия, а сопровождающие ее заклинания цепляются к меди гвоздя. Металлы хранили заклинания лучше.

Зен опустил руку, пошатнулся. Лицо его побледнело, на лбу проступили капельки пота. Зак подхватил брата под локоть. Все-таки мы еще были совсем неопытными магами, а о создании артефактов пока знали лишь теоретически и контролировать силу как следует получалось плохо.

– А теперь отходим в сторонку и ждем, – ухмыльнулся Зак.

Так мы и поступили.

Не прошло и нескольких минут, как в лавку вошла женщина и тут же раздался истошный визг. Я бы тоже завизжала, если бы в нескольких шагах передо мной на полу – или даже в воздухе, если Зен ошибся, определяя высоту вывески – возникла крыса, лежащая на боку в луже крови. С раздутым животом, непропорционально большой головой и такими же непропорциональными, торчащими из оскаленной пасти зубами. Иллюзионщик из Зена был такой же, как и артефактор, но в этот раз огрехи иллюзии, пожалуй, шли ей только на пользу.

Женщина выбежала из двери, сопровождаемая звоном колокольчика и обещанием «уши оборвать лоботрясам».

– Сматываемся, – шепнул Зак, и мы шмыгнули в переулок, давясь хохотом.

– Вот так вот, – довольно сказал Зен. – И лавка цела, и покупатели разбегаются. Будет знать.

Мы двинулись к университету.

– Солнце садится, – забеспокоилась я. – Ворота закроют.

– Ерунда, – отмахнулся Зак.

– Иногда мне кажется, что эти правила специально придумали для того, чтобы развивать в студентах изобретательность, – поддакнул второй брат.

– Или отделять послушных и туповатых от сообразительных.

– Ну спасибо, – надулась я.

– Ты просто слишком правильная, – фыркнул Зак. – Ничего, держись нас, и мы это исправим.

– Этого-то я и боюсь.

– О, трактир! – сменил тему парень. – Мы здесь днем не проходили, но не заглядывали. Зайдем? Вдруг там вышибалы нужны.

Я глянула на вывеску.

– Работают с шести утра до двенадцати ночи. Учиться-то когда будете?

– Да… – Зак посмурнел и тут же снова разулыбался. – По очереди. Чужие нас вечно путают, вот и пригодится.

Зен кивнул, с явной неохотой.

– Тогда иди один.

Зак дернул меня за рукав.

– Нори, пошли. Вдруг и для тебя там что есть.

– Я лучше на улице постою, – покачала я головой.

Если в ресторан женщина могла прийти с мужем или покровителем, то в трактире ей однозначно нечего было делать, даже в «господских» залах.

Мы остались на улице, болтая о пустяках и время от времени косясь в сторону двери. Внутри было тихо. Раз только, когда выходил посетитель, из открытой двери донеслось металлическое дребезжание музыкальной шкатулки, судя по всему, усиленное магией. Но дверь захлопнулась, и снова все стихло. Разговор увял – желать удачи парням мне не хотелось, учеба и без того давалась им непросто. Но, с другой стороны, даже бесплатная учеба стоила денег: бумага, перья, заготовки для артефактов и прочие мелочи – только знай расплачивайся.

Вдруг изнутри раздался пьяный рев, такой громкий, что слышно было даже сквозь закрытые окна. Что-то зазвенело, загрохотало. Мы с Зеном переглянулись, но прежде, чем успели на что-то решиться, дверь распахнулась и из нее вылетел хорошо одетый здоровяк. Нет, не здоровяк, заплывший жиром бугай, ширина которого не намного уступала его росту. Мужчина скатился по лестнице, плюхнулся на брусчатку. В дверях за его спиной возник Зак. На его скуле расплывалось багровое пятно, но выглядел парень совершенно довольным.

– Бррр, – бугай потряс головой. Обернулся, уставившись на Зака, потом снова посмотрел на Зена. – Вроде головой ты меня не прикладывал, чтобы в глазах двоилось.

Только сейчас я поняла, что хмельным от бугая не несло вовсе.

– Так я получил работу? – поинтересовался Зак.

– Помоги-ка. – Мужчина ухватил его за руку, едва не уронив, кое-как встал. – Получил. Завтра к открытию приходи.

Зак засиял, как новенький медяк. Мужчина оглядел меня.

– А ты и рот не раскрывай. Не сможешь меня выкинуть – на работу не возьму, сможешь – меня на смех подымут, девка одолела, и всем плевать будет, что магичка.

Я прогнала мысль попроситься посудомойкой – парни-то смогут менять друг друга, пользуясь сходством, а меня заменить некому – и промолчала.

Мужчина кряхтя взобрался по ступенькам, ворча: «Может и прав целитель, слишком тяжел стал». Дверь захлопнулась, и снова стало тихо.

– Слыхали, как прибедняется? – Зак коснулся стремительно опухающей скулы. – «Тяжел стал».

– Дай-ка. – Я коснулась его лица заклинанием, одним из немногих, что мы успели изучить на первой помощи. Лицо парня снова стало симметричным.

– Спасибо. – Он снова разулыбался. – Здоров, зараза, и быстрый, ух! Но я его все равно сделал!

– Это хозяин, что ли, был? – переспросил Зен.

– Ага. Говорит, мол, сможешь меня выкинуть – получишь место. И прежде, чем я пикнуть успел – шарах в морду! Ну, я встряхнулся и…

Следующие несколько минут только и слышно было: «А я ему – бац, а он с левой…» – кажется, рассказ продолжался раза в три дольше, чем длилась сама драка.

– Нори, будь другом, – серьезно сказал Зен, когда Зак, наконец, иссяк. – Дашь списать конспекты? На брата надежды нет.

– Дам. – Я не стала напоминать, что они и без того у меня списывают почти по всем предметам, потому что не успевают конспектировать за преподавателями. – Но что вы с практикой будете делать?

– Будем друг другу показывать, что да как, – вздохнул Зак. – А что поделать, нельзя же бесконечно бумагу и перья у всех подряд выклянчивать.

Перья у них в самом деле были ужасные – огрызки в пару дюймов, не больше, такие по-хорошему только выкидывать. Неудивительно, парням-то, в отличие от меня, подъемные были не положены. Оплатили дорогу до столицы, и то хорошо. Как они до сих пор протянули, лучше, наверное, не спрашивать.

Я вспомнила про чек от Бенедикта.

– У меня есть лишние деньги. Возьмите, на сколько-то хватит. Будет время найти работу, чтобы учебе не мешала, – предложила я.

На самом деле, я даже до сих пор не знала, сколько там, конверт так и лежал у меня в дальнем углу шкафа нераспечатанным. Но уж чтобы купить бумагу и перья на пару дюжин дней вперед, должно хватить!

– Нет, – в один голос сказали парни, выслушав историю чека. – Еще не хватало, у девчонки денег брать!

– У боевого товарища, – фыркнула я.

Мы рассмеялись.

– Нет, в самом деле. Тебе самой пригодятся. Будет настроение – пропьешь и нас угостишь, – ухмыльнулся Зак. – Но ни взаймы, ни в подарок мы у тебя не возьмем.

– Не слушай его, – вмешался второй близнец. – Придумал тоже – пропить. Узнай, сколько там, и в банк положи на свое имя. Жизнь длинная, что угодно может случиться, запас карман точно не потянет. К тому же после диплома как-то устраиваться придется, а там подъемных не дадут.

– Да не возьму я эти деньги!

– Ну и дура будешь, – сказал Зак. – Вдруг там хватит, чтобы нормальное место после диплома купить!

– Купить?

Зак постучал себе по лбу.

– Взятку дать, чтобы не в глухомань отправили, а поближе что нашли.

– Вот вместе с этой взяткой, точнее, за нее, меня в глухомань и сошлют, – проворчала я. – Распределять-то императорская канцелярия будет!

– А что, там не люди сидят? – не сдавался Зак.

Может, и люди, только если они взятки берут, то такие, что мне и за полжизни не заработать. Я не стала говорить это вслух – что толку препираться. Остановилась у вывески «Кондитерская».

– Теперь меня подождите.

Если трактиры и рестораны были вотчиной мужчин и работали там мужчины, то в кофейни и кондитерские старались нанимать хорошеньких девушек. С одной стороны – чтобы барышни, которые приходят полакомиться и выпить кофе, свободней себя чувствовали. С другой – чтобы мужчины заглядывали полюбоваться симпатичными мордашками. Но хозяйка, выслушав меня, покачала головой.

– Подавальщиц я вот с таких, – она провела ладонью в паре футов над полом, – натаскиваю. Сперва на кухне подай-принеси, потом со стола вытри, порядок наведи, и лишь после к господам выпускать можно. Со стороны не беру, тем более необученных. А посудомойкой магичку брать – только время зря тратить.

– Я не боюсь грязной работы, – взмолилась я, но женщина была непреклонна.

– Это поначалу вы все так говорите, а потом начинаете нос задирать, мол, слишком хороши вы для такого. Ладно если просто доплаты начинаете требовать, а то и работаете тяп-ляп, а у меня посетители уходят из-за грязных чашек. Потом вспоминаете, что у вас экзамены, и мне снова судомойку искать.

– Ничего, в другой раз получится, – утешил меня Зен, когда я пожаловалась на неудачу. – Не единственная кофейня в округе.

– К тому же она права, работа не самая лучшая для боевого мага, – фыркнул Зак. – Охранником, вышибалой, сторожем – еще куда ни шло. А еще лучше весной со старшими ребятами поговори, наверняка кто-нибудь экспедицию будет собирать. Как раз и практику зачтут, и денег заработаешь, надолго хватит. Мы так и сделаем.

– До лета дожить надо, – поправил его Зен. – И правда, лучше бы тебе ночным сторожем куда устроиться. У тебя-то сестры нет, чтобы по очереди работать, а учиться когда-то надо.

Я кивнула. В конце концов, я еще только первый день ищу работу, может и подвернется что-то более подходящее. Может, где-то понадобится судомойка или подавальщица, или помощница на кухне не на весь день, а только на вечерние часы, когда гостей в кофейнях больше, а то и правда получится где-то устроиться сторожем…

– Не про эту ли лавку говорил Мелтон? – сменил тему Зак, указывая на вывеску. «Все для артефактора» – было написано на ней, а близость к университету показывала, для кого эта лавка предназначается на самом деле. – Заглянем?

– Толку-то, денег все равно нет, – буркнул второй близнец.

– Заглянем, – решила я. – Все равно на практику придется нести заготовки…

– Не гвозди же из вывесок выдергивать, – согласился со мной Зак. – Тем более что велели принести стекло.

Хозяин лавки оглядел нас со скучающим видом. До закрытия оставалось совсем немного, и, похоже, ему не терпелось отправиться домой. Но наши студенческие мундиры намекали, что мы можем оказаться не зеваками, а настоящими покупателями, поэтому он натянул на лицо улыбку и поинтересовался, что желают господа.

– Заготовки для артефактов. Самые простые, – сказала я, не глядя по сторонам.

На самом деле посмотреть здесь было на что. Стеклянные заготовки – от простых лепешек, похожих на мелкую гальку разных цветов, до ограненных и полированных кристаллов размером с мужской кулак, сверкающих и переливающихся. Один стеллаж наводил на мысли о лавке с товарами для рукоделия – бисер и бусины, нитки и иглы, второй словно вынесли из мастерской то ли шорника, то ли сапожника – лоскуты кожи, дратва, ножи и шила. Неужели нам придется не только зачаровывать предметы, но и самим их делать?

Целая стена была заставлена баночками, прямо как в аптеке. Травяные и минеральные компоненты, усиливающие поглощение магии предметами.

Все это богатство так и манило посмотреть и потрогать, только от чисел на ценниках у меня закружилась голова. Дюжина цветных стеклянных голышей, из которых добрая половина расколется после неудачной попытки подвесить заклинание – четверть стипендии!

После того, как я расплатилась, в кошельке остался пяток медяков, этого хватило бы, чтобы два-три раза поесть в дешевой чайной. Хорошо хоть думать о хлебе насущном мне пока не приходилось. Еще немного, и деньги Бенедикта перестанут казаться мне грязными.

– Ты ведь поделишься с друзьями парочкой заготовок? – ухмыльнулся Зак, когда мы вышли из лавки. За спиной тут же заскрежетал засов.

– Мы вернем, – добавил Зен. – С первого же жалования.

Я кивнула. Обещали вернуть – значит, вернут, на вранье братьев никто не ловил. Делать в городе больше было нечего, и мы двинулись прямиком в университет.

Как я и предполагала, ворота оказались закрытыми. Перелезть сквозь них я бы не смогла – прутья совершенно прямые и гладкие, а поперечные планки так высоко, что не дотянешься, даже подпрыгнув. Но братьев это ничуть не смутило. Они повели меня вдоль ограды.

– Шестой пролет, после десятого прута – сказал Зак, когда мы остановились. – Смотри.

И спокойно протиснулся сквозь забор там, где с виду и кошке было не просочиться.

Рассмеявшись, я провела ладонью там, где он только что пробрался. Иллюзия. Два прута были иллюзией, и в получившуюся дыру мог пролезть даже не слишком худой парень.

– Говорю же, эти правила как будто специально придумали для того, чтобы отделить паинек от нормальных людей, – заявил Зак.

К слову, никаких охранных заклинаний на заборе не было. С другой стороны, какому вору вздумается лезть в университетский парк? Что там воровать – кусты и дерн? Сами же учебные корпуса охранялись как следует – и магией и людьми.

– Кто вам рассказал? – полюбопытствовала я.

– Алек. В первый же день. Ему, в свою очередь, тоже кто-то из старших парней эту дыру показал. По слухам, она существует ровно с тех пор, как забор в последний раз обновляли.

– И всем все равно?

– Ну так считается, что все ночуют в общежитии, как примерные детки, – хохотнул Зак, и я поняла, что и про способ с ключом, который проносит внутрь кто-то другой, им тоже уже рассказали.

Оставшиеся до императорского визита дни превратились в сущий кошмар. Преподаватели срывались по поводу и без, щедро раздавая отработки. В самом деле, кто-то же должен был мыть стекла в корпусе, оттирать дверные ручки и косяки, сметать пыль и паутину с потолка. Да мало ли дел в здании, где вечно не хватает прислуги? И, похоже, поветрие это поразило не только боевой факультет – даже спокойная и рассудительная Оливия умудрилась нарваться на отработку.

Да и в университетском парке постоянно что-то стригли, красили, мели – словом, наводили красоту к высочайшему визиту. Наблюдая за очередным садовником, которых стало раза в три больше обычного, мне то и дело хотелось предложить понавешать везде иллюзий – вряд ли император будет срывать их все – но хватило ума придержать эту мысль при себе. Инициатива наказуема, как любил говаривать Алек.

Не знаю, каким чудом мне удалось ни разу не схлопотать взыскание, не иначе как боги миловали. Кроме этого, радоваться было нечему.

Найти работу у меня так и не получилось – даром что я каждый вечер заходила в лавки, склады, кофейни, чайные, курьерские службы – словом, все места, что приходили на ум, спрашивая, не нужен ли работник. Не ограничившись университетским кварталом, я оббегала почти весь город – и все без толку. «Никто не нужен». «Своих хватает». «Студентов не берем» – и вся недолга.

Некоторые были честнее. «Мне нужна девушка, который каждую медяшку, что я плачу, своим потом отработает, – сказал мне хозяин одной из чайной. – И чтобы место свое ценил. А не барышня, которая пришла на полдня, а если что не по нраву – так фартук на крюк повесила и больше не вернулась». Может, и к лучшему, что он меня не взял. Если наниматель ищет тех, кому деваться некуда, значит, ничего хорошего от него ждать не придется – и с жалованием обманет, и условия будут близкими к невыносимым. Не помню, кто и когда в приюте это сказал, а, вот, суть в память въелась. Хотя, может, это я сама придумала, пытаясь себя утешить.

Другие просто отрезали: «Нужен парень». Однажды, не выдержав этого очередного «нужен парень», я поинтересовалась у хозяина склада, действительно ли он полагает, будто боевые заклинания творят тем местом, что находится между ног. «Да плевать мне, чем вы там заклинания творите, – ухмыльнулся он. – Только барышня-боевой маг, как морская свинка: и не свинья, и плавать не умеет. Прямо как ты, вроде и не барышня, раз в штанах, но и на бойца не тянешь».

Но, что хуже всего, между мной и Риком словно пробежала черная кошка.

Он тоже стал дерганым и нервным. Хотя мы не ссорились и Родерик старался держать себя в руках, он постоянно словно искрил недовольством. Во время наших дневных свиданий в библиотеке Рик по-прежнему не отказывал, когда я просила его объяснить что-то сложное, но на простую болтовню отвечал односложно и с явной неохотой, словно все его мысли были заняты чем-то другим.

Я старалась не обижаться. Наверняка императорский визит прибавил забот и старосте факультета. И вроде бы он по-прежнему заботился обо мне – то отдал пару коробок стеклянных заготовок для артефактов, которые завалялись у него с первого курса, сам-то он сейчас работал с металлами и камнями. Они легче принимали заклинания, но и развеивали быстрее, и требовали особых навыков и специальных ингредиентов для зачарования. В другой раз подарил мне изрядный запас перьев, которые перестали быть ему нужны после того, как он обзавелся самопиской. Мне этих перьев должно было хватить на несколько месяцев, и я не стала отказываться. Но каждый раз, когда я снова говорила, дескать, прости, сегодня снова буду искать работу, у него делалось такое лицо, словно я была виновата, что вечером мы не увидимся. И я действительно чувствовала себя виноватой в собственной бедности. Виноватой и жалкой.

Если раньше, когда сидели в библиотеке каждый над своим учебником, мы то и дело переглядывались, а руки наши, касаясь друг друга, вели свой безмолвный разговор, не имеющий никакого отношения к учебе, то сейчас мое чувство вины и его вечное подспудное раздражение вставали между нами ледяной стеной.

Конечно, долго так продолжаться не могло.

Когда я, складывая учебники в сумку, в очередной раз промямлила, что на ужине сегодня снова не появлюсь и вечером буду в городе, Родерик рыкнул.

– Сколько можно? Далась тебе эта работа!

– Мне надо на что-то жить, – огрызнулась я. – Не всем везет родиться в богатой семье.

– Я давно обеспечиваю себя сам.

– Так и я этого хочу. Или тебе можно, а мне нельзя?

– Подожди, когда научишься чему-то. Артефакты даже самый скупой лавочник примет куда дороже себестоимости.

– До того времени мне нужно доучиться. Может, для тебя траты на чернила и бумагу не стоят внимания, но для меня они серьезны. Тебе не понять.

Я дернула со стола сумку. Ремень зацепился за спинку стула, опрокинув его, и я подпрыгнула от грохота, а Родерик ругнулся. Никогда раньше он не позволял себе подобных слов – по крайней мере при мне, и неважно, что прозвучали они в пространство, а не в мой адрес. Я не стала ничего отвечать. Двинулась к выходу, но Рик поймал меня за плечо, разворачивая к себе.

– Тебе незачем себя обеспечивать. Я вполне способен купить своей девушке все, что ей нужно.

– Расплачиваться нечем, – прошипела я, вырывая локоть. – Отпусти. Люди смотрят.

Обида кипела внутри, жгла глаза, но последнее дело – ссориться при посторонних.

Однако он меня не выпустил. Засверкал портал.

– Ты права. Поговорим без посторонних?

Я кивнула.

Хватит делать вид, будто ничего не происходит. Родерик, еще когда я только начала искать работу, честно сказал – ему не нравится, что мы будем проводить вместе меньше времени. Возможно, он был искренен, когда говорил, что готов с этим смириться, понимая, как работа важна для меня, но, когда увидел, как оно на самом деле, понял, что все же не может это терпеть. Возможно, он передумал. Некоторым мужчинам не нравится, когда их девушка способна сама себя обеспечить – ведь тогда у него почти не окажется рычагов влияния. Кассия предупреждала о подобных типах, советуя держаться от них подальше. Родерик не походил на них – по крайней мере, раньше, но, может быть, я, ослепленная собственными чувствами, просто не желала этого видеть? В любом случае лучше один раз выяснить все до конца, чем постоянно чувствовать себя виноватой и пытаться сгладить его недовольство, не зная как.

Я думала, Рик переместит нас в беседку в саду, на которую можно было бы накинуть тишину, как он обычно делал во время наших вечерних свиданий. Но когда сверкание рассеялось и я снова обрела равновесие, мы стояли в его гостиной. Прежде, чем я успела опомниться, Рик утянул меня к себе на колени, усадив верхом.

– Как же я скучал, – выдохнул он, взяв мое лицо в ладони.

– Мы видимся каждый день.

Обида и злость еще кипели во мне, и целоваться не слишком хотелось. Но и вырываться я не могла – не потому, что Родерик крепко держал меня. Оказывается, мне так не хватало его объятий.

– Разве это «видимся»? – Он легко коснулся губами кончика моего носа. Прежде, чем я успела что-то ответить, поцеловал один глаз, другой, между бровями.

– Ты хотел поговорить. – напомнила я.

– Поговорим.

Он продолжал покрывать мое лицо поцелуями лихорадочно, жадно, словно мы в самом деле не виделись невесть сколько.

Я сама не поняла, как так вышло, что первая потянулась к его губам, поймала зубами нижнюю, провела языком, дразня. Забралась ладонями в ворот, коснувшись кожи. Родерик, рыкнув, притянул меня за затылок и поцеловал уже по-настоящему, да так, что я разом перестала думать о своих обидах. Вообще перестала думать о чем бы то ни было, кроме этого поцелуя и его рук, гуляющих у меня по спине.

Жар пробежал по телу, спустился в низ живота, разливаясь между ног горящей тяжестью, и, сама не понимая, что делаю, я прижалась к Рику там, где так мучительно ныло, застонав ему в рот, и неровный вздох стал мне ответом.

Я не заметила, когда с меня слетел китель. Одна рука Родерика легла мне между лопаток, придерживая, вторая сжала грудь, и, ахнув, я изогнулась, подставляясь под его ласки. Наклонившись, он забрал в рот поднявшую ткань рубахи горошину, и я не выдержала, застонала, вцепилась ему в плечи, но руки стали ватными, и я упала бы, не поддерживай меня Рик. Он прильнул к другой груди – и от контраста между прохладой мокрой ткани с одной стороны и теплом его поцелуев с другой меня затрясло, а между ног заныло так, что я двинула бедрами, пытаясь унять это чувство, но стало еще хуже.

Кажется, сам собой ослаб пояс. А Родерик, выдохнув резко и неровно, вдруг подхватил меня, разворачивая. Я не успела ни испугаться, ни даже опомниться, как снова сидела у него на коленях, одна его рука ласкала мою грудь, а вторая нырнула в штаны.

Я ойкнула, когда его пальцы скользнули между моих бедер. Попыталась сжать ноги, но между ними были колени Рика, и ничего не вышло.

– Не бойся, – шепнул он. Прошелся губами вдоль шеи, и я судорожно выдохнула, бездумно раскрываясь навстречу его руке. – Я не трону тебя.

Какой-то ехидный голосок внутри попытался было поинтересоваться, что же он тогда делает, если не трогает, но затих на полуслове, когда Рик прикусил мочку моего уха, и одновременно с этим его пальцы нашли какое-то чувствительное местечко. Прикосновение было таким острым, что я разучилась дышать, разучилась думать, и все, что могла – лишь извиваться и всхлипывать под его руками, пока то новое, непонятное чувство, что росло внутри, не запульсировало в низу живота, заставив меня выгнуться в сладкой судороге. Я обмякла, прислонившись к Рику, а он вжался в меня, качнул, еще раз. Рвано выдохнул сквозь зубы. По моим штанам разлилось что-то теплое и влажное, но мне было все равно.

Рик снова подхватил меня, будто я ничего не весила, пересадил боком, баюкая. Я устроила голову у него на плече.

– Как же я скучал… – повторил он. – Потерся носом о мою макушку. – Вот теперь можно и поговорить.

– Прямо сейчас?

Мне не хотелось говорить. Ни говорить, ни думать. Только нежиться в его теплых объятьях.

– Нет. – Улыбнувшись, он приподнял мой подбородок, коснулся губами губ. – Сейчас ты пойдешь в ванну, отмокнешь там хорошенько, только постарайся не уснуть. Потом наденешь мой халат, чтобы я мог отчистить твои штаны…

Щеки загорелись, я дернулась, чтобы соскочить с его коленей, но Родерик меня удержал.

– Тише, хорошая моя. Нечего стыдиться. – Он поцеловал меня так нежно и ласково, что все мое смущение растаяло. – Все так, как должно быть. Совершенно чудесно.

– Правда?

Он тихонько рассмеялся, взяв мое лицо в ладони, поцеловал.

– Правда, котенок. Мой любимый котенок. – Он отстранился, и было видно, что ему, как и мне, не хочется разрывать объятья. – Беги отмокай.

Теплая вода разморила меня, и, видимо, это было заметно, когда я вышла, кутаясь в халат Родерика. Он тоже скинул студенческий мундир, сменив его на мягкие штаны и домашнюю рубаху. Увидев меня, покачал головой.

– Устраивайся-ка на этом диванчике и подремли, пока не принесли ужин. У тебя под глазами такие синяки, что любой енот обзавидуется.

Енотов я видела в зоопарке. Неужели у меня вокруг глаз действительно такие здоровенные синяки? Впрочем, чему удивляться. Я уже забыла, когда высыпалась в последний раз. Пробегав весь вечер по городу, я принималась за занятия, но учеба давалась плохо – то ли из-за атмосферы в университете, то ли из-за разочарования, то ли из-за мыслей о Родерике, и приходилось сидеть над конспектами допоздна.

Я не стала спорить, свернулась клубком на диване, пристроив голову на подлокотник. Родерик накинул на меня плед.

– Вот так. Отдыхай. В последние дни ты от усталости превратилась в дерганую злючку.

– Я? На себя посмотри.– Я вскинулась, но Рик мягко надавил, заставляя лечь снова. Сел рядом, поглаживая по плечу.

– И я тоже. Из-за этого императорского визита, – в его голосе прорезалась досада. – Все в университете носятся с горящими хвостами и ссорятся по пустякам. Если я обидел тебя в эти дни и не заметил…

Я покачала головой. Не обидел. Расстроил. Но сейчас нечего об этом говорить.

– Тебе определенно надо поспать. Немного, чтобы потом не маяться бессонницей.

– Вечером я так набегаюсь, что усну, даже если просплю до времени ужина.

– Сегодня никакой беготни, Нори. Один день ничего не решит. Побудь со мной этот вечер. Пожалуйста.

Да пропади оно все пропадом! В городе, кажется, не осталось ни одного места, куда бы я не заглянула! Один день и правда ничего не решит.

– Хорошо. – Я неуверенно улыбнулась. – Но тебе тоже надо отдохнуть.

– У меня хватает времени выспаться, просто… – Рик неопределенно покрутил рукой. – Слишком много всего, что не дает покоя. Но с тобой я уже отдохнул. – Он лукаво улыбнулся, и я зарделась, поняв, на что он намекает. – Скоро принесут ужин, потом мы не торопясь дойдем до университета, а по дороге все же поговорим.

– Будешь переубеждать?

Родерик вздохнул. Снова погладил меня по плечу.

– Не стал бы, если бы в твоих поисках был какой-то смысл. А так мне больно смотреть, как ты пытаешься пробить головой стену.

– То есть? – Я даже села от изумления. – Считаешь, я даже судомойкой устроиться неспособна?

– Нори. – Он снова укутал меня в плед, притянул к себе. – Дело не в тебе…

– Обычно, когда так говорят, дело как раз таки в «тебе». То есть во мне.

– В чем-то ты права. – Прежде, чем я успела расстроиться, он добавил: – Тебе сейчас сложно. Из привычной среды вырвали, а в новой не все возможности тебе доступны. Я знаю, каково это, и… – Родерик погладил меня по голове, словно маленькую. – Будь ты девчонкой из приюта, которой нужно обеспечивать себя, все было бы просто. Тяжелой и неблагодарной работы, не требующей особых умений, хватает. Но ты не можешь работать так же, как все, потому что нужно учиться.

Я кивнула. Не буду учиться – вылечу в первую же сессию. Не буду работать – не на что будет учиться. Замкнутый круг.

– Я могла бы сторожить склады или лавки. Но… – Я махнула рукой.

– Нужен мужчина?

– Обычно говорят «парень». – Не выдержав, я добавила: – Что за глупость! Я бы поняла, если бы они говорили «нужны дипломированные маги».

Вчера, устав от бесплодных поисков, я сунулась в ресторан и предложила хозяину велеть вышибале вышвырнуть меня. Получится – так мне и надо, а нет – я занимаю место. Он не поднял меня на смех, как я ожидала. «Я охотно верю, что в университете учат хорошо и ты способна справиться с моим вышибалой, имея магию, – сказал он. – Но барышня у дверей будет провоцировать каждого пьянчугу проверить, не для красоты ли она стоит, а может, и ради других услуг. Тот, кто не осмелится задирать бугая, непременно попробует поколотить хрупкую девушку».

Наверное, в этом была какая-то толика здравого смысла. Но какая разница, кто сторожит склад или лавку ночью! Главное, чтобы умел защитить от воров. Но никто ни разу даже не попытался проверить, чего я стою!

– Была бы ты дипломированным магом, вышло бы то же самое. Пока ты не сделала себе имя и репутацию, ты «барышня», а не боевик. – Родерик взял меня за руку, переплетая пальцы, и это прикосновение пригасило мою обиду. А он добавил: – В профессиях, где большинство – мужчины, женщине приходится быть на голову выше их только для того, чтобы они признали ее равной. Это несправедливо, но… Я не знаю, как это можно исправить, и вряд ли кто-то знает.

– Женскую работу мне не получить, потому что там нужно работать от рассвета до заката, мужскую – потому что женщина. Выходит, я ни на что не годна.

– Глупости. – Родерик заставил меня поднять подбородок, заглянул в глаза. – Нори, ты – самая лучшая в мире сталь, и не твоя вина, что нанимателями нужна латунь.

Я неуверенно улыбнулась. Слышать такое было приятно, но…

– Но что же мне теперь делать?

Я прикусила язык, но поздно. Ведь на самом деле я знала, что предложит Родерик. Он уже сказал это в библиотеке.

– Я в самом деле не понимаю, почему ты отказываешься от моей помощи, – очень мягко произнес он. – Мне нетрудно купить тебе все, что нужно для учебы, тебя это ни в чем не обяжет. Я же не в содержанки тебя зову.

– Не в содержанки? А как это называется, когда незамужняя девушка живет на деньги мужчины?

– Дружеская помощь, например.

Я невесело улыбнулась. Родерик покачал головой.

– Вроде бы я не давал повода считать себя мерзавцем. Как ты думаешь, совсем недавно, мог бы я заставить тебя, если бы захотел… – Он не сказал, что именно заставить, но все и так было понятно.

– Мог бы, – прошептала я. – Тебе бы и заставлять не пришлось.

Я сползла с его колен, обхватила руками плечи. Полчаса назад я совсем потеряла голову. Все казалось таким… естественным. И его ласки, чересчур откровенные, не смущали меня. Сейчас я понимала, хоть моя невинность и осталась при мне, я все же лишилась ее в каком-то смысле.

У меня не было названия для того, что произошло между нами. Девочки, успевшие пожить на улице до того, как попали в приют, рассказывали, что у мужчин много способов утолить свою похоть, и после каждого чувствуешь себя грязной. Но я-то была на седьмом небе от счастья – до этого мига.

– Нори… – Он снова взгромоздил меня к себе на колени. – Когда двое любят друг друга, между ними нет ничего стыдного, и я не собирался тебя упрекать.

Словно в подтверждение своих слов он прижал меня крепче, коснулся губами волос. – Я заговорил об этом только потому, что никак не могу взять в толк – почему ты думаешь, будто я заставлю тебя расплачиваться за помощь? Когда любишь, хочется заботиться и радовать дорогого человека. А я люблю тебя.

На глаза навернулись слезы. Рик приподнял мое лицо. Провел пальцем по щеке, стирая слезинку. Поцеловал ресницы.

– Сейчас-то зачем плакать? – шепнул он.

– Не знаю. – Я шмыгнула носом. Отстранившись, заглянула в глаза. Как же объяснить – дело не в том, что я считаю его мерзавцем! Хотел бы меня принудить – давно бы так и поступил, возможностей было предостаточно – Рик, я очень тебя люблю, да ты это знаешь.

– Знаю, котенок. И поэтому не понимаю.

Я выставила перед собой ладони, словно чашечки весов.

– Смотри. Вот здесь – радость от наших встреч. – Я чуть опустила левую ладонь, приподняв правую. – И это все, что я могу тебе дать. А вот здесь – то, как ты спас меня от стражника, тогда совершенно чужую тебе девушку. – Ладони снова выровнялись. – Твой разговор с Бенедиктом, после которого он на время перестал меня донимать. – Правая ладонь опустилась чуть ниже, левая поднялась вверх. – Уроки танцев. – Еще ниже. – Помощь с докладом и твои объяснения в библиотеке. Будильник для меня и возможность не беспокоить соседку. Платье на бал. И спасение из тюрьмы. – С каждой следующей фразой правая рука опускалась все ниже, пока я не коснулась пола, а левая взлетела выше головы. – И – бум!

Моя поза и в самом деле была такой неустойчивой, что и толчка не нужно было, чтобы повалиться на пол. Я бы смогла приземлиться мягко, но Родерик подхватил меня, не дав упасть. Снова усадил к себе на колени. Едва заметно нахмурился, но я видела – он понимает, что я хочу сказать, и больше не думает, будто я подозреваю его во всяких гадостях, или считает мой отказ глупым капризом.

– У меня нет ни одного повода не верить, что ты любишь меня, и я… – на глаза опять навернулись слезы. – И я счастлива, правда. Но ты сделал для меня слишком много, и мне нечем вернуть долг.

– Есть чем, – заупрямился он.

– Чем же?

– Просто поверь – все, что я для тебя сделал, не покроет и десятой доли того, что ты сделала для меня.

– Не могу, Рик. Или скажи прямо и не темни, или я поверю лишь в то, что ты вешаешь мне лапшу на уши.

Родерик дернулся, как будто собирался что-то сказать, но лишь плотнее сжал губы. Хоть врать не стал, и на том спасибо.

– То-то и оно. И пусть ты никогда не потребуешь от меня компенсации… Если нагрузить лишь одну чашу весов, они рухнут. Поэтому я не могу позволить тебе платить за меня. – я улыбнулась сквозь слезы. – Сейчас я понимаю, что это ваше правило – «только цветы и конфеты» – придумали не просто так. Как и то, что, разрывая помолвку, нужно вернуть все подарки.

– Не просто так. Но… – Мелодичный звонок оборвал его на полуслове.

Я подпрыгнула. Если это кто-то из его знакомых, меня ославят на весь университет.

– Посыльный. – Родерик повернулся к двери. – Подожди минутку.

Он вернулся почти сразу же, держа в руках пухлый конверт, на котором не было ни одной надписи. Как же посыльный не перепутал, к кому доставить? А тот, кто отправлял – адресата?

Рик сел рядом со мной, не торопясь снимать магическую печать.

– Это от Дара. Того приятеля, у которого я просил разузнать про тебя.

Грудь словно обхватил ледяной обруч, не давая произнести ни слова.

– Ты уверена? – продолжал Родерик. – Эти люди отказались от тебя один раз. Нужно ли тебе знать о них? Я могу просто сжечь эти бумаги и велеть Дару забыть обо всем, что он накопал. Он умеет хранить тайны.

– Нужно, – выдавила, наконец, я. – Отец в самом деле от меня отказался, и я не собираюсь бросаться ему в объятья. Но осуждать мать у меня язык не поворачивается. Я видела, какими становятся девочки, выросшие на улице. Приют – лучшее, что она могла сделать для меня.

Родерик кивнул. Разорвал конверт, развернул листок.

– Это для меня, – пояснил он. – Дар пишет, что вся информация в другом конверте.

Он действительно вытащил еще один конверт, такой же белый и без надписей, как и тот, что уже держал Родерик. И он тоже был запечатан магией.

– Это твое. – Рик протянул мне его, не открывая. – Можешь изучить сейчас, я не стану подглядывать. Можешь забрать в общежитие и прочитать в своей комнате без свидетелей. Дело касается тебя, и только тебе решать, что рассказать другим.

Нет, если я не открою письмо сейчас – вообще не решусь.

– Побудь со мной. Пожалуйста, – прошептала я.

– Я рядом. – Он приобнял меня за плечо, демонстративно уставился в окно.

Когда я взяла конверт, руки дрожали. И заклинание, чтобы развеять печати, удалось собрать не сразу. Строчки прыгали перед глазами, но я вчитывалась в один документ за другим. Просто удивительно, как много людей успел расспросить тот неведомый Дар.

Незаконнорожденная. Глупо было надеяться на что-то другое. Моя мать действительно сейчас побиралась у ограды Летнего сада.

А отец…

Я несколько раз перечитала рассказ человека, который мог бы стать моим дедом по матери, надеясь, что ошиблась. Сунула листок Родерику.

– У меня нет от тебя тайн.

Тот пробежал глазами строчки. Покачал головой.

– Не знаю, что сказать.

– Просто обними меня.

Я свернулась у него на коленях, глотая слезы. Почему он?

Почему из всех мужчин столицы именно барон Вернон оказался моим отцом?

Родерик молча ждал, пока я проревусь. Наконец я заставила себя выпрямиться. Попыталась вытереть лицо рукавом, но Рик перехватил мою руку. Достал носовой платок, сам промокнул мне слезы. Неловко улыбнулся.

– По крайней мере, у тебя хорошая наследственность. У барона богатырское здоровье и он умен.

– Ты же сам говорил, что ум наследуется от матери. – Я ответила такой же неловкой улыбкой, давая понять, что оценила попытку хоть как-то меня подбодрить. – И судя по Бенедикту, это правда. Подумать только, этот поганец – мой единокровный брат!

– Родственников не выбирают. Зато можно выбрать, общаться ли с ними. – Родерик обнял меня, баюкая. – Судя по Бенедикту, боги отомстили барону за тебя.

– Они отомстили бы, если бы отобрали у него все, заставив побираться на улице. Рик, что делают с чеками? И еще нужно найти какой-нибудь угол… Ты знаешь, как это делается?

Если бы я не попала в университет, первое жилье – койку за занавеской у порядочной вдовы – мне нашел бы приют.

Родерик ответил не сразу.

– Может, ты сперва поговоришь с матерью? Она уже прогнала тебя один раз.

– Моя мать не будет жить на улице. И обсуждать тут нечего.

Он покачал головой.

– Я не пытаюсь тебя отговорить. На твоем месте я поступил бы так же… тем более, по твоим словам, она сделала для тебя все, что могла. Мне трудно об этом судить.

– Она родила в императорской больнице. Благотворительной. Здесь пишут, – я потрясла кипой листов, что все еще держала в руках, – что женщины, которые рожают там, могут оставить ребенка, и почти все незамужние и даже многие замужние именно так и поступают. Но мама забрала меня и отдала в приют только через десять дней.

Родерик кивнул, соглашаясь с тем, что я не договорила, и что было ясно и так. Она не хотела меня бросать и сделала это, только когда поняла, что не может прокормить нас обеих. Тут без младенца на руках работу не найдешь! А теперь я не могла бросить ее.

Рик помолчал, размышляя.

– Насколько я помню уложение о наказаниях…

Прав был Алек, когда говорил, что Родерик способен дать фору любому законнику.

– …того чека, что прислал барон, хватит, чтобы полгода снимать угол у хорошей хозяйки. Но беда в том, что хорошая хозяйка не пустит нищенку… прости.

– Ничего.

На правду не обижаются.

– Может быть, стоит поискать доходный дом. Не совсем плохой, как те, что у фабрики, где десяток людей ютятся в одной комнате.

– Откуда тебе известны подобные места? – удивилась я.

– Чего только не увидишь и не услышишь на практике в благотворительной больнице, – пожал плечами Родерик. – Но я не знаю приличных и одновременно дешевых домов. Дешевых настолько, чтобы твоих денег хватило хотя бы месяца на три-четыре…

А что потом? Где мне найти заработок, чтобы содержать не только себя, но и мать? Что-то крутилось в голове, что-то, услышанное совсем недавно.

– Но такие наверняка есть. Поговори с Дейзи, она снимает комнатку для матери, – сказал Рик.

Я кивнула. В самом деле она как-то упоминала, что муж ее матери вышвырнул из дома их обеих, когда выяснилось, что Дейзи – не его дочь. И если она изо всех сил пытается поставить мать на ноги, то наверняка нашла ей и жилье.

– А насчет чека…

Родерик объяснил мне, как открыть счет, принес пустую чековую книжку и научил выписывать чеки. Я не стала говорить ему, что в наших кругах предпочитают звонкую монету, а не бумажку с непонятными закорючками: читать-то умеют далеко не все.

– Если будешь расплачиваться с хозяином доходного дома наличными, – он словно прочитал мои мысли. – Не забудь попросить расписку.

– Не забуду.

– Или, может, мне пойти с тобой, подсказать, если что?

Я замотала головой.

– Тогда хозяин решит, что мы хотим снять комнату для… – Смущение помешало мне договорить.

– Да, ты права.

Какое-то время мы молчали, обнявшись, и я была благодарна ему за это молчание. Мысль о заработке занозой крутилась в голове, и больше всего мне досаждало, что, казалось, я вот-вот вспомню, но…

– Вспомнила! – Я подпрыгнула так, что Рик едва успел откинуть голову, чтобы не получить в подбородок. – Ты говорил, что курса со второго начинают делать простые артефакты, и лавочники берут их дороже, чем стоит заготовка. Можешь научить? И как сбывать их?

Родерик задумчиво оглядел меня.

– Сил у тебя достаточно, чтобы зачарование держалось прочно, и научить самым простым вещам вроде согревающих камушков…

– Что это?

– Кристалл-грелка. Караульные кладут в рукавицы, барышни – в муфты. Или под сиденье кареты, чтобы не мерзнуть в дороге. В богатых купеческих домах ими прогревают постель перед сном или кладут в ноги, в хороших ресторанах – ставят под тарелки, чтобы блюда не остыли. Словом, многофункциональная вещь и, в отличие от жаровни, дом по небрежности не сожжет. Думаю, если потренируешься, сможешь делать такие, чтобы продержались месяца три.

– Но? – переспросила я, услышав в его голосе сомнение.

– Многие магические вещи изучают не раньше второго курса не потому, что у первашей не хватит ума понять, а потому, что они плохо контролируют магию. Ты пока не чувствуешь пределов своих сил, и я боюсь, что ты доведешь себя до магического истощения.

В его словах был смысл. По университету гуляли страшилки о студентах, которые, готовясь к экзаменам, не рассчитали силы. Кто-то навсегда лишился магии, кто-то и вовсе погиб. Я как-то спросила у Оливии, правда ли это, и она подтвердила, что такое возможно, если рядом не окажется настоящего одаренного целителя. Того, который способен черпать магию непосредственно из морока и пропускать ее через себя.

– Давай так. Сегодня уже много времени. Завтра… Завтра всем нам будет не до того. Тогда послезавтра вечером попрактикуешься под моим присмотром. Потом неделю понаблюдаем, с какой скоростью будет разряжаться артефакт…

– У тебя есть приборы для этого?

– Есть, – улыбнулся он. – Я живу со своих артефактов, так что у меня много чего есть. Послезавтра покажу лабораторию.

– Почему не сейчас? – полюбопытствовала я.

– Потому что сейчас я хочу показать тебе кое-что другое. – Он стал серьезным. – Но до того… Нори, пообещай мне, что не будешь пытаться освоить никакие зачарования самостоятельно. Для таких новичков, как ты, это смертельно опасно.

Я вспомнила, как побледнел и пошатнулся Зак, после того, как навесил иллюзию на вывеску. Выходит, то, что казалось нам обычной шалостью, было смертельно опасным экспериментом? Надо предупредить парней. Впрочем, сейчас им явно не до шалостей и экспериментов – после работы, с их слов, у обоих едва хватало сил добраться до кровати, а после учебы – сделать задания за два дня. Преподаватели, конечно, заметили, что вместо двоих близнецов появляется один. Этельмер, побеседовав с ними, разрешил появляться через занятие. Остальные предупредили, что на зачетах и экзаменах поблажек не будет, да тем и ограничились.

– И еще пообещай, что выдержишь эту неделю, и если окажется, что зачарование рассеивается слишком быстро, не будешь пытаться продавать такие артефакты, пусть даже задешево. Репутация создается годами, теряется в один миг, а ты свою пока еще не заработала.

– Обещаю и то, и другое, – сказала я. – Не экспериментировать без тебя и не жульничать с артефактами.

– Хорошо. – Он чмокнул меня в макушку. – А теперь одевайся, пока я собираю корзинку.

– Корзинку?

– Хочу сводить тебя немного развеяться. Ненадолго. Завтра будет совершенно сумасшедший день. – Тень пробежала по его лицу. – Поэтому нам обоим стоит немного отвлечься. Одевайся, я сейчас.

Куда его понесло?

– Я не хочу сейчас быть среди людей, – попыталась остановить его я.

– Отлично! – обрадовался Родерик. – Потому что я тоже не хочу. Только мы с тобой. Согласна?

Он улыбнулся, и такой светлой была эта улыбка, что я не выдержала – улыбнулась в ответ.

Едва я успела одеться, Родерик вернулся в комнату. В руках его действительно была корзинка, а на лице играло что-то вроде счастливого предвкушения – такие я видела у малышей, сделавших подарок для старших воспитанников и изо всех сил старающихся не разболтать. Что такое он придумал? От любопытства я даже забыла про свои заботы.

Он взял меня за руку, проводя сквозь портал, а когда сияние рассеялась, я ахнула.

– Это… море?

– Да.

Он обнял меня со спины, потерся подбородком о макушку. Я накрыла его руки своими, по-прежнему не в силах оторваться от бескрайней синей глади.

Огромное. Ни прочитанные книги, ни картины, что я видели, не могли передать этого ощущения громадной мощи. И простора: я всю жизнь провела в городе и никогда не видела горизонта. Бесконечное небо надо мной, бесконечное пространство впереди – на миг у меня закружилась голова и я перевела взгляд так, чтобы половину вида заслонял утес. Выдохнула:

– С ума сойти!

Не знаю, у кого бы хватило слов передать эту красоту. Мы стояли в просторном ущелье между скал. Солнечный луч высветил волну, превратив в изумрудное стекло. Она накатила с рокотом, разбилась белоснежной пеной и снова отступила, оставив мокрые камни. Солнце уже касалось горизонта, окрасив край неба оранжевым, расцветив тяжелые облака, которые скоро превратятся в грозовые тучи. А выше, там, где оно еще виднелось среди клубящихся облаков, небо заливала густая синева.

Рядом с этой вечной красотой все мои невзгоды померкли. Ветер дунул мне в лицо, растрепал волосы. Очередная волна, вздыбившись, захлестнула берег.

– Это шторм?

– Еще нет. Но купаться уже нельзя.

– Я хочу его потрогать. Можно?

Родерик крепко взял меня за руку.

– Пойдем. И не бойся. Я удержу тебя, что бы ни случилось.

Перешагивая с валуна на валун, я подобралась туда, где, пенясь, отступала вода. Присела, положив ладонь на мокрый камень. Море плеснуло, вода двинулась ко мне, сперва стремительно, потом замедляясь. Коснулась руки, аккуратно, даже бережно. Пахло солью – той солью, что стояла в ванной Родерика. На самом деле, конечно, это его соль пахла морем. Интересно, найдется ли в парфюмерной лавке… я отбросила эту мысль, не додумав, сейчас мне не хотелось вспоминать о своих заботах.

Я выпрямилась, подставляя лицо ветру. Родерик обхватил меня за талию. Очередная волна обрушилась, рассыпая брызги. Холодные капли на моем лице, свежий ветер и теплые объятья. Счастье накрыло меня с головой, словно море, и я рассмеялась.

Какое-то время мы стояли так, под солеными брызгами и ветром. Потом Родерик мягко повлек меня от воды.

– Пойдем. Ветер усиливается, и твой мундир промок.

Я поежилась. Сейчас, когда меня перестали согревать его объятья, я ощутила, что ветер действительно не летний и пробирает до костей, особенно через влажную ткань.

– Не хочется возвращаться, – призналась я.

Если он снова меня обнимет, я согреюсь. Когда еще удастся побывать в таком месте?

– У нас еще достаточно времени. – Родерик провел ладонями вдоль моего мундира, как это делала когда-то Селия, отчищая его, отбросил в сторону шарик воды. – Вот так. Теперь ты не будешь мерзнуть. Я открою портал к самой двери женского общежития, и ты успеешь вернуться. Зря я, что ли, корзинку нес, – лукаво улыбнулся он.

Мы отошли от края воды на десяток ярдов. Волнение усиливалось, но, по словам Родерика, в ближайшие часы шторм едва ли разразится, поэтому мы можем не беспокоиться.

– Вот здесь, пожалуй, в самый раз. – Он извлек из корзины четыре лиловых кристалла. – От ветра, – пояснил Рик, хотя я ничего не спрашивала. – Разложи вокруг нас и активируй.

Я расставила их по углам воображаемого квадрата, коснулась магией, и вокруг нас вырос купол. Ветер сразу перестал пронизывать одежду, хотя я по-прежнему ощущала запах моря и шум волн.

– А вот это, собственно, и есть согревающий камень. – Родерик протянул мне голыш матового стекла. – Чтобы ужин не простыл.

От камня исходило ровное ласковое тепло. Я вгляделась в сеть заклинаний.

– Ты уверен, что я смогу такое сделать?

– Этот сложный. Он остывает, когда оказывается рядом с живым теплом, и греется сильнее, если оставить его среди предметов. Я научу тебя делать простые, с постоянной температурой. Простых артефактов много. Светильники. Ледышки – но на них спрос появится только летом…

Я кивнула, возвращая в корзинку камень. Помогла Рику достать пледы, еду, разложенную по сверкающим медным кастрюлькам. Кроме них, в корзине обнаружился забавный медный чайник в форме сплющенного по бокам цилиндра, который тоже оказался своего рода корзиной – в него плотно вставлялись кофейник, фляжка, подставка, куда Родерик тут же примостил согревающий камень, пара кружек, каждая, словно половинка разрезанного вдоль цилиндра, и даже тарелки с приборами!

Довольно странно было есть вилкой и ножом из тарелки, стоящей на земле, но пришлось приноравливаться. Пока мы ели, сварился кофе – как раз вовремя, а то я начала клевать носом. Я села рядом с Риком, грея ладони о кружку.

Запах моря смешался с ароматом кофе, мы сидели, касаясь друг друга плечами, и наблюдали, как солнце падает за горизонт, оставив после себя лишь алое пятно над водой. Да и то скоро погасло. Тучи скрыли звезды, я потянулась к магии, чтобы зажечь огонек, но Рик шепнул:

– Не надо.

Он забрал из рук кружку, отставив куда-то в сторону, и притянул меня к себе, заставив забыть обо всем, кроме нашей любви.

Несмотря на кофе, я уснула, едва донеся голову до подушки. И совсем не удивилась, оказавшись на том же берегу. Точнее, не совсем на том же – я была не на полянке внизу, а рядом. На утесе, поросшем высокой травой и цветами, которые в реальном мире, не во сне, давным-давно отцвели. Стоял солнечный день, с высоты море выглядело гладким как стекло, и только шелест волны, лижущей берег, выдавал, что оно живое.

Тень закрыла солнце, я вскинула голову. С неба спускался черный дракон. Я отступила от края скалы, опасаясь, что поднятый им ветер сбросит меня, но вовсе не почувствовала движения воздуха. Хотя чего ожидать от сна?

Дракон растянулся на траве и положил морду к моим ногам.

Статуя из моих снов была обсидианово-черной, у этого дракона алели щитки на шее и алые же узоры покрывали нижнюю часть крыльев. Все же я была уверена, что передо мной тот самый дракон.

– Сайфер. – Я погладила его между ноздрями. Не удержавшись, обняла громадную морду. – Как я рада, что ты ожил!

Низкий голос пророкотал у меня в голове

«Я был жив. Просто слишком глубоко ушел в себя. Ты помогла мне вернуться».

– Я? Но что я сделала?

«Это уже неважно».

Ему, может, и неважно, а мне теперь умирать от любопытства.

«Спасибо», – добавил Сайфер.

Я могла поклясться чем угодно, что никогда не слышала этого голоса. Но почему-то он напомнил мне Родерика. Я рассмеялась сама над собой: о ком еще могут быть мои мысли после такого вечера? Чей еще голос напомнит мне голос дракона, которому я вверяла мысли о своей любви? Просто я забыла, что сплю.

Сайфер потянулся, выгибая спину, точно кот. Повернул голову к небу.

«Я хочу тебя кое с кем познакомить».

Я посмотрела туда же, куда и он, и плюхнулась в густую траву, не устояв на ногах от изумления. Взмахнув крыльями, на утес опустился золотой дракон, а следом – черная драконица в золотых узорах. Огромная скала с плоской вершиной, вместив трех волшебных существ, стала маленькой, а я ощутила себя и вовсе муравьем.

«Его зовут Эрвин, ее Ирма».

В «голосе» дракона проскользнули смешинки, ну точь-в-точь как у Рика. И, услышав такие знакомые интонации, я успокоилась. Это сон. Просто сон. Завтра в университет прибудет императорская чета. Поэтому если и есть удивительное в том, что во сне мне представляют их драконов, так это мое самомнение.

«А это наша девочка».

Это определенно было сказано не мне, но я все же переспросила.

«Наша?»

«Сайфера и его человека,» – новый голос, возникший у меня в сознании, был определенно женским, хотя таким же глубоким и рокочущим, как у Сайфера.

Драконица изящно изогнула шею, приблизив ко мне голову. Я не стала шарахаться – кто знает, может, у драконов принято обнюхивать все новое, как у собак. А если она захочет меня съесть, то далеко все равно не убегу. Я подняла лицо, глядя в глаза Ирме.

– Я своя собственная девочка.

«Совсем-совсем? – негромко засмеялся третий голос. – И никто тебе не нужен?»

Эрвин тоже склонил ко мне голову, едва не касаясь носом, но угрозы я не чувствовала. Захотелось почесать его под подбородком, но вдруг он расценит это как неуважение?

– Сайфер милый, он мне нравится. А его человека я не знаю.

«А ты храбрая», – фыркнул Эрвин.

– Это же сон. В худшем случае он превратится в кошмар, но проснусь-то я все равно.

Удивительно похожий на реальность сон. Может, у драконов принято ходить смотреть на людей, как люди ходят в зоопарк поглазеть на диковинных зверей. А может, мой разум продолжает волноваться из-за завтрашнего визита и выдумал эту беседу с драконами, чтобы успокоиться.

«Храбрая, – подтвердил Сайфер с такой гордостью, словно он сам меня воспитывал. – Наша девочка».

– Сайфер, я не знаю, что ты имеешь в виду, но у меня уже есть мой человек… В смысле он тоже свой собственный, конечно. Но он мой, а я его, поэтому твоему человеку лучше поискать себе другую девочку. Извини. Но Рика я не на кого не променяю.

«Рика?» – проворковала драконица.

Я заколебалась. С одной стороны – это просто сон, один в череде подобных, и Сайферу я рассказала предостаточно вещей, которыми не поделилась бы ни с кем. С другой – я-то тогда была уверена, что откровенничаю со статуей! Правда, и сейчас я почему-то была уверена, что Сайфер не станет болтать…

– Прошу прощения, ваше величество…

«Я не величество. Зови меня Ирма».

– Прошу прощения, госпожа Ирма. Но есть вещи, о которых я предпочла бы не рассказывать даже близким людям, тем более – едва знакомым драконам. Еще раз прошу прощения.

«Ни на кого не променяешь? – фыркнул Эрвин. – А на принца?»

Я поперхнулась.

Логично, конечно. Если драконы есть только у императорской семьи, то человек Сайфера тоже должен быть родичем императора. И принц – самая вероятная кандидатура.

С другой…

– Хорошо же я о себе возомнила! А чего сразу не император?

Я сказала это вслух?

– Император занят, – мелодично и совершенно не обидно рассмеялась драконица. – Как и его дракон.

– Ирма откусит голову любой, кто решит испытать на прочность его верность, – добавил Эрвин.

– И хвала богам, – вырвалось у меня.

Теперь расхохотались все три дракона и я вслед за ними. Нет, в самом деле, приснится же такое – драконы императорской четы сватают мне принца!

– Приснится же, – повторила я вслух. – У меня есть мой человек, и он мне дорог. Его высочество же может выбирать среди барышень намного знатнее, красивее и образованнее меня. Пусть все так и останется.

Драконы переглянулись, и мне показалось, что все трое беззвучно обсуждают меня. Надо узнать у Кассии, нет ли у нее знакомой, которая согласится побыть моим душевным практиком в качестве благотворительности. Все происходящее походило если не на сватовство, то на смотрины. И это определенно не нравилось мне. Что приснится в следующий раз? Драконы предложат пост ректора? Или, чего мелочиться, министра? Мне как раз очень нужна работа…

«До министра ты еще не доросла. Разве что до секретаря министра», – хихикнул Сайфер.

«Вы читаете мои мысли?»

«Только я и только самые громкие. Не волнуйся. Мы не рассказываем своим людям чужие секреты».

А про других драконов он не уточнил. Ну и ладно. Кому и что может разболтать приснившийся мне дракон, пусть даже императорский?

Сайфер легонько ткнулся носом мне в живот.

– Сядь и расскажи про университет.

Он разлегся, вытянув ко мне морду. Рядом плюхнулся Эрвин. Ирма изящно свернулась клубком у него под боком.

– Что рассказать? – не поняла я.

– Что хочешь. Что нравится, что не нравится. Что тебя волнует. Что хочешь, – повторил Эрвин.

Другое дело. Я села, скрестив ноги, и начала рассказывать.

С самого раннего утра университетский парк заполонили люди. Когда мы шли на физуху, на каждом перекрестке аллей виднелись яркие гвардейские мундиры, а в глубине сада мелькали люди в партикулярном платье. В самом деле, как выразился когда-то Родерик, «под каждым кустом голова охранника».

– Зачем их так охраняют, если у обоих драконы? – не выдержала я, пройдя мимо очередного, стоявшего навытяжку, гвардейца.

Интересно, туда берут только дворян?

Я мотнула головой, отгоняя глупую мысль. Наверное, сегодняшний сон еще не выветрился, раз мне вздумалось мечтать о гвардии. В любом случае, мне туда путь заказан: вон, все, как на подбор, широкоплечие великаны и красивые мужчины. Хотя почему «как» на подбор. Наверняка выбирали. Чтобы были не только сильными магами, но и глаз радовали, соответствуя интерьерам дворца.

– Декан разве не рассказывал… – Селия осеклась. – Ах, да, разведка и террор с третьего курса. Основы тактики разведывательных, диверсионных и террористических групп, – пояснила она, – на третьем, на четвертом – собственно, сама тактика.

– Тактика факультативом, – добавила Дейзи. – Но я бы посоветовала тебе взять этот курс. Если Рейт раньше не предложит да так, что отказаться не получится.

– Почему?

И с чего бы декану что-то предлагать мне персонально?

– Ты мелкая и красивая, поэтому тебя никто не будет воспринимать всерьез как боевика.

Отлично, значит и после диплома у меня останутся проблемы с поиском работы. Зато честно. Впрочем, ведь и Родерик вчера говорил что-то подобное.

– Не связана никакими обязательствами со своей семьей и разнообразными знатными родичами. – продолжала Дейзи. – И соображаешь хорошо и быстро. Неплохие задатки.

Я ошеломленно моргнула. Неплохие задатки для разведки? У меня? Да у меня что на уме, то и на языке, и кулаки постоянно чешутся!

– Дейзи дело говорит, – кивнула Селия. – Первые три года, конечно, отслужишь, куда пошлют. Но если не захочешь провести всю жизнь в глуши на небольшом жаловании, придется искать место получше. Даже если не соберешься в разведку, там, – она ткнула пальцем вверх, – нередко нужны телохранительницы. Женам людей, от которых зависит политика империи. Купцов, которые берут контракты от короны.

– Словом, родственницам всех, кого можно взять за ж…– Дейзи осеклась под неодобрительным взглядом подруги. – На чью верность короне можно повлиять, угрожая жене или ребенку.

– Широкоплечий бугай, конечно, впечатляет, но он не пойдет за той, кого охраняет, в дамскую комнату или примерочную модистки, – продолжала Селия. – Для такой работы нужны мозги, хоть непосвященным это и не заметно. Все фрейлины императрицы на самом деле телохранительницы.

– Закончившие боевой, само собой, – снова вмешалась Дейзи.

– Что возвращает нас к вопросу «зачем», – буркнула я.

Наверное, совет был хорош и мне следовало его обдумать. Но сейчас, когда все вокруг взбудоражены предстоящим высочайшим визитом, а мои собственные мысли мечутся между вчерашним вечером и нелепым сном со смотринами, обдумывать что бы то ни было я была неспособна.

– Да, с чего я и начала. Зачем императору охрана, – кивнула Селия. – Если бы здесь сейчас был декан, он бы отчитал тебя за мысль, будто бывают неуязвимые. И напомнил об удачном покушении на султана Эскара, случившемся полвека назад. Его разбирают как пример блестящей диверсионной операции.

Я кивнула. Что ж, значит дракон не всегда способен помочь своему человеку, а неуязвимых действительно не бывает.

Совершенно зря сегодня не отменили занятия, очевидно же, что «учебный процесс», как выражаются преподаватели, отправится к дракону под хвост. Остальные студенты на полигоне были так же взбудоражены, как и я. Немногие выглядели и вели себя как обычно. Например, Алек, хотя ему, как старосте, явно полагалось нервничать. Родерик, чья улыбка согрела меня. И Зак, синяки под глазами которого недвусмысленно намекали: дай ему сейчас волю – рухнет спать, и никакой император его не добудится. Как же он намеревается тянуть до конца года?

После переклички Этельмер обвел взглядом строй.

– Сегодня у вас выдался беспокойный день, хотя на самом деле от вас, да и от нас, преподавателей, толком уже ничего не зависит. Не буду советовать вам перестать волноваться. С таким же успехом можно было бы советовать вам не дышать. Просто помните: по большому счету этот визит ничего не изменит. Император приедет и уедет, а вы останетесь. И университет останется. Раздеться!

– Не переживай, – шепнул мне Родерик, скидывая мундир. – Все будет хорошо.

Я улыбнулась ему в ответ.

– Мне-то чего переживать? Ну, соберут в числе всех, кто учится по гранту. Нас со всех факультетов, наверное, не меньше полсотни.

– Даже больше, – согласился Родерик.

– За спиной, вон, хоть Зака, меня и не разглядит никто. Это тебе надо переживать.

– Почему? – заметно встревожился он.

– Ты же староста. По слухам, собирают совет университета, и императорская чета приглашена почетными гостями. И…

– А, да. – Рик заметно успокоился. – Формальность, такая же, как ваше представление императорской чете. Старостам речи не дадут, как и вам. Посижу за столом, посверлю их величеств верноподданическим взглядом, пока ректор будет рассказывать, как университет расцвел при их правлении, да на том все и закончится.

Я хихикнула, представив это «посверлю верноподданическим взглядом» в исполнении Родерика, и устремилась вслед за остальными.

Но едва я успела пробежать круг, как откуда-то из парка донеслось пронзительное

– Приехали!

Парень, что бежал передо мной, встал как вкопанный, и я едва не влетела ему в спину.

– Какого рожна их принесло в такую рань? – ошалело произнес он в пространство. – Шести утра нет!

Я промолчала. Что в голове у императора, знает только сам император и его дракон, а драконы не разбалтывают тайны своих людей… Тьфу ты! До чего же реальный был сон, до сих пор с явью мешается!

– Работаем! – прикрикнул Этельмер. – Они еще не здесь.

В самом деле, может, это чей-то глупый розыгрыш. Трудно поверить, что императорская чета явилась ни свет ни заря. Хотя, все по тем же слухам, которые курсировали в университете, его величество не предупредил ни во сколько появится, ни какие факультеты желает посетить. Кто-то даже шепотом цитировал письмо, дескать, незачем нарушать учебный процесс из-за него, он не проверяющий, а любопытствующий гость, так что пусть все идет как идет.

Я не была уверена, что эти слова, переходя из уст в уста не изменились до неузнаваемости. С другой стороны, император на то и император, чтобы делать что хочет, а все, что остается подданным – выполнять приказы и приноравливаться к прихотям.

Но все же это был не розыгрыш. Через пару минут к Этельмеру подбежал взмокший мальчишка и выпалил:

– Приехали! Идут! Сюда!

Этельмер жестом отослал посыльного. Повторил, громко, на весь полигон:

– Они еще не здесь. А вы – студенты боевого, а не зеваки на дворцовой площади. Работаем!

В самом деле, я успела пробежать еще два круга, прежде чем преподаватель скомандовал: «Стой!» – и развернулся ко входу на полигон. Поклонился, приветствуя императорскую чету, и мы склонились вслед за ним.

– Продолжайте занятие, – велел император. – Незачем рисковать простудой, стоя разгоряченными на холоде.

Пришлось «продолжать». Прежде чем снова пуститься бегом, я поймала обеспокоенный взгляд Родерика и вдруг поняла, что совершенно не волнуюсь. По сравнению с ночными драконьими «смотринами», любопытство императора, обращенное на сотню студентов – и меня среди прочих – не стоило беспокойства.

На самом деле, это императорской чете сейчас пришлось выносить наше любопытство – их-то сверлили две сотни глаз, хоть все и старались делать вид, будто заняты исключительно занятием. Я тоже не удержалась, чтобы не посмотреть на них. Когда еще доведется увидеть так близко?

Императрица выглядела совсем юной, не старше меня. Тяжелая золотистая коса скручена в узел на затылке, но ветер – а может быть искусные руки куафера – вытянули из прически несколько полупрозрачных прядей, разбавлявших подчеркнутую строгость укладки и закрытого платья. Просто удивительно, что эта красавица – мать взрослых сыновей и известный целитель. И еще она очень походила на свою драконицу. Может быть, изяществом движений, а может, улыбкой. Хотя скажи мне кто другой, что драконы умеют улыбаться, я бы не поверила.

Зато император выглядел, как и положено правителю – солидно и благопристойно. Мужчина средних лет, уже обзаведшийся серебряными нитями в каштановых волосах, но еще не согнутый временем. Вот разве что мощная, хоть и не обрюзглая фигура контрастировала с легкими, как у юноши, движениями.

Иллюзия, вспомнила я. Император носит иллюзию, которая скрывает его истинный облик, являя подданным не человека, но символ.

Интересно, каков он на самом деле? Похож на своего дракона?

Что за глупости в голову лезут! Откуда мне знать, умеют ли драконы улыбаться, и как двигается драконица, которую я видела лишь один раз, высоко в небе, а все остальное – лишь мой сон. Пора бы уже забыть о нем.

Я повисла на турнике, размышляя, пытаться ли подтянуться еще раз, в своей манере агонизирующего червя, или не позориться.

– Спиной, – прозвучал совсем рядом голос императора, низкий и глубокий. – Ты пытаешься тянуть руками, а надо спиной.

От неожиданности у меня разжались пальцы, и я плюхнулась на землю, чудом устояв. Развернулась.

Что делать, если сам император обращается лично к тебе? Кланяться? Целовать руку? Падать в обморок?

«Смотри в лицо открыто и прямо. Это покажет, что ты не таишь камня за пазухой, – раздался в голове голос Родерика. Я ошалело моргнула. В следующий миг поняла – он столько раз пояснял мне правила этикета, может и про императора упоминал. Неудивительно, что мои воспоминания говорят его голосом. – Кланяться не надо, ты уже делала реверанс, когда он появился. Обращаться «ваше императорское величество» при первом ответе. Потом просто «ваше величество».

– Ваше императорское величество, спасибо за совет.

– Не стоит. – Его голос в самом деле напоминал голос Эрвина. Хотя на самом деле едва ли могла запомнить голос дракона из моего сна, скорее подгоняю воспоминание под реальность. Но все же это сравнение немного успокоило. – Как тебя зовут?

– Лианор Орнелас, ваше величество.

– Ты имеешь отношение к семье Орнелас из Фарии?

– Никакого. Я придумала себе фамилию, не зная об этой семье. Так совпало.

– Придумала? – Он едва заметно приподнял бровь.

– Я сирота. – Фактически уже нет, но не рассказывать же при всем честном народе про мерцавца-барона, соблазнившего и бросившего девушку? – И когда мне понадобилась фамилия для грамоты на жительство, я ее придумала.

– Значит, учишься по гранту?

– Да. Благодарю ваше величество за эту возможность.

– Это не благотворительность. Короне нужны сильные и верные маги.

– Я не могу судить о своей силе, но в моей верности корона может не сомневаться.

Как будто это имеет значение! Мне никогда не оказаться там, где вершится политика, оно и к лучшему. Но, похоже, я сказала то, что должна была сказать, потому что император одобрительно улыбнулся.

– Рад это слышать. Можешь вернуться к занятию.

Он развернулся, двинувшись прочь с полигона, императрица за ним. А я с ужасом обнаружила, что все вокруг таращатся на меня.

– Почему император заметил то, что должен был заметить я? – с досадой бросил Этельмер, когда венценосная чета скрылась за деревьями. – Родерик, оденься и объясни Лианор, как правильно. А вы чего застыли! – рыкнул он, оглядевшись. – Алек, хоть ты-то ворон не считай! Занятие не закончено.

Ледяной ветер пробрался под рубашку, напомнив, что уже поздняя осень и стоять не следовало. Рик – когда только успел оказаться рядом! – обнял меня со спины, прижимая к себе, как на морском берегу. В этот миг мне было совершенно все равно, что кругом люди, а мы оба полуодеты, я положила ладони на его предплечья, пытаясь успокоиться.

Этельмер двинулся от первокурсника к первокурснику, останавливался, что-то негромко говоря. Похоже, решил восполнить свой недогляд. Хотя объяснение, почему он не обратил внимания на мою ошибку, было очевидным. На занятиях по рукопашке его внимания хватало всем, но на физухе он был один, а нас – больше сотни. Опять, наверное, «учебный план составляли не те, кому его потом воплощать».

– Все хорошо, – шепнул Родерик. – Ты все сделала правильно и держалась отлично. Не дерзко, но и не подбострастно. Признавайся, на самом деле ты регулярно бываешь на высочайших приемах?

Я рассмеялась. Потерлась затылком о его грудь, Рик в ответ положил голову на мою макушку. Сердце потихоньку успокаивалось, хотя запоздалый озноб нет-нет да и передергивал кожу.

– Но почему из всей толпы он подошел именно ко мне? Неужели все так плохо, что даже император заметил?

– Насколько плохо, сейчас посмотрим. – В его голосе промелькнули виноватые нотки. Родерик разжал объятья, магией притянул со скамейки мой китель, накидывая мне на плечи. – Вот так, а то ветер.

– А ты? – Я стянула на груди полы, не влезая в рукава. Сам Рик одеваться не торопился.

– И я. Сейчас. – Он нырнул в рубашку, проговорил сквозь ткань: – Возможно, это потому, что ты единственная девушка…

– Не единственная! – возразила я. —Нас одиннадцать человек!

– На первом курсе. Вы выделяетесь на фоне старших. А ты – на фоне парней. – Он улыбнулся. – Давай китель и покажи, как ты подтягиваешься.

Какое-то время он объяснял мне, как почувствовать мышцы спины, как перераспределяется нагрузка в зависимости от положения рук. Сколько неочевидных мелочей, оказывается! И ведь так во всем! Правда, и в этот раз у меня не получилось сделать чисто – уже устала.

– Завтра все получится, – подбодрил меня Рик прежде, чем вернувшийся Этельмер выдал нам обоим новое задание. До конца занятия оставалось время, и преподаватель не намеревался его терять.

Похоже, императорская чета собралась осмотреть весь университет, не оставив без внимания ни одного угла. Иначе чем объяснить, что они явились и на завтрак, да не в «зал для богатеньких»! Конечно, в очереди стоять не стали, и охране даже оттеснять студентов не пришлось, все понятливо расступились. Но и без того у раздатчицы дрожали руки и тарелку она едва не уронила.

– Рисковые они, – ухмыльнулся Алек, глядя, как императрица начинает есть кашу. – Не ровен час…

Родерик мигом сотворил над нами купол тишины, под которым Алек закончил.

– … с животом плохо станет, так поди и объявят, что их отравить пытались.

– Плохо вряд ли станет, – сказал Родерик. – Когда я был на первом курсе, из столовой повыгоняли всех и наняли новых, с тех пор кормят прилично.

Я тоже посмотрела на гостей. Император с императрицей о чем-то негромко переговаривались, но судя по тому, что над их столиком купола тишины не было, разговор едва ли был важным. Зато почти над всеми студентами висели такие купола, и, значит, тема для разговоров у всех была одна.

Как они живут вот так? Будто звери в зоопарке, на которых глазеют все, кто оказывается рядом? Я вспомнила сказку про султана, который любил бродить по своей столице неузнанным. Кажется, я начинала его понимать. И часа не прошло, как все знали, что император удостоил меня личной беседы, и другие студенты начали таращиться так, словно у меня вторая голова выросла.

– … может, молодость хочет вспомнить, – голос Феликса вернул меня в реальность. – Ходят слухи, что будущей императрице пришлось заложить все драгоценности матери, чтобы оплатить учебу. После отбора все изменилось, конечно…

– Ты бы поосторожней. Среди нас доносчиков нет, но мало ли, решит кто, что это оскорбление величества… – Дейзи быстро глянула на Родерика и отвела глаза. Тот продолжал есть, как ни в чем не бывало.

– А что я такого сказал? – пожал плечами Феликс. – Родиться в бедной семье – не порок. С любым может случиться.

С моей точки зрения, семью, где водились драгоценности, заложив которые можно было получить столько, что хватит на университет, никак нельзя было назвать бедной. Да и вообще…

– Вот уж не думала, что парни могут сплетничать как девчонки! – не выдержала я. – На месте их величеств мне бы уже икалось.

– Тебе и на своем месте будет икаться не меньше недели. Император сам с тобой заговорил! – не остался в долгу Феликс.

– Не будет, – вмешался Родерик. – Наверняка он поговорит и со студентами других факультетов.

В самом деле, не одной же мне такая честь! А человек, который не погнушался есть из одного котла со студентами, и поговорить с ними наверняка не погнушается.

– Почему он со мной не заговорил! «Благодарю за возможность», – передразнил меня Зак. – Подлиза. Уж я бы ему сказал, что стипендии даже на перья не хватает!

Родерик покачал головой.

– И здорово сглупил бы. Внимание императора – не та вещь, которой разбрасываются по мелочам.

– Ничего себе мелочь!

– Мелочь, – подтвердил Себастьян. – Деньги всегда можно добыть. Занять, в конце концов.

Все же между мной и знатнюками всегда будет пропасть. «Всегда можно добыть»…

– И если бы Нори попросила денег, да еще первая обратившись к императору…

Да у меня бы язык отсох!

– … запомнилась бы как невежа и крохоборка.

– Да, это было бы очень невежливо, – согласился Родерик.

Себастьян продолжал.

– Зато после сегодняшнего дня, если ей вдруг понадобится писать прошение на высочайшее имя, Нори сможет напомнить о себе. Дескать, вы почтили меня своим вниманием когда-то, не обделите же им и сейчас.

– Императору? Да он забудет назавтра! – фыркнул Зак.

– Забудет, – кивнул Себастьян. – У него таких официальных визитов и случайных встреч десятки, если не сотни.

– Дракон не забудет, – вставил Родерик.

– Тем более, – согласился Себастьян. – Но если подсказать, при каких обстоятельствах происходила встреча, он может вспомнить, что его поблагодарили. Людям нравится, когда их помнят. Когда им благодарны, а император все же человек, хоть и дракон. Она все сделала правильно.

– И благодарность была искренней, – добавил Родерик. – Это тоже важно. А размер стипендии определяет казначей.

Зак надулся.

– Понял, я бревно неотесанное.

Отдернул голову, когда Дейзи потянулась щелкнуть его по лбу.

– Неотесанное – это точно, – сказала она. – Слушал бы, что умные люди говорят, да мотал на ус.

– Ничего, обтешешься, – Алек легонько, скорее обозначив движение, чем на самом деле, хлопнул Зака по затылку. – Я такой же был. Научили уму-разуму.

До конца дня император с императрицей успели сунуть свои титулованные носы везде – я бы не удивилась, если бы выяснилось, что они и отхожие места посетили. Вот разве что развалины бывшего корпуса алхимиков не облазили, и то только потому, что охрана была против. Не ровен час, упадет какой камушек, и поминай как звали. Развалины эти образовались еще четверть века назад, когда твари прорвались над столицей. Тогда досталось и университету. Для алхимиков выстроили новое здание, тем более что старому было больше двух веков, а разобрать руины вечно не хватало средств, так что вокруг них просто разложили защитные артефакты, чтобы никто любопытный не залез и не свернул шею, да и оставили зарастать деревьями и кустами. В самом глухом уголке университетского парка они никому не мешали, а места пока хватало.

Родерик оказался прав – император и императрица разговаривали не только с преподавателями, но и со студентами. Так что во время обеда таращились не только на меня. Вокруг других «счастливчиков» народ просто роился, и вместо того, чтобы есть, тем приходилось отбиваться от вопросов. Ко мне никто не подходил, только глазели.

«Вот это и называется „репутация“,– хихикнул Феликс. – Боятся, что отобьешь самое дорогое, если надоест чужое любопытство».

Не та репутация, что мне бы хотелось, конечно. Но что теперь – сама виновата.

После третьей пары нас, тех, кто учился по императорскому гранту, собрали в церемониальном зале. Сейчас здесь ничего не напоминало о том вечере, и я была рада этому. Студентам выставили стулья и разрешили сесть – после того как высочайшая чета опустилась в кресла на возвышении. Так что моя надежда спрятаться за чьей-то широкой спиной не сбылась.

Как и на балу, ректор выступил с речью. Смысл был примерно тот же – какая честь для нас оказаться в университете и какие перспективы откроются для тех, кто его закончит. Вперемешку со славословиями в адрес их величеств. Видимо, таковы были правила игры, потому что на их лицах все это время было лишь вежливое внимание.

Интересно, когда-нибудь я научусь так же владеть собой? Ведь наверняка оба слышали подобные речи множество раз. Пока все, что у меня получалось – кое-как сдерживать зевоту.

Правда, я разом проснулась, когда обнаружила, что императрица смотрит на меня. Уставилась на нее, пытаясь сообразить, как должно выглядеть «верноподданическое» выражение лица, о котором упоминал Родерик. Ее величество улыбнулась мне и перевела взгляд на ректора. Я медленно выдохнула. Нет. Показалось. Просто вежливая полуулыбка, которая и сейчас играла на ее губах.

Наконец, ректор иссяк. Я ожидала, что император разразится ответной речью, но он попросил ректора представить студентов и факультеты, на которых они учатся. До поименной переклички, хвала богам, не дошло – просто ректор называл факультет, а студенты вставали, давая себя разглядеть. И для всех император находил пару добрых слов. Алхимики у него оказались надеждой науки, целители – подвижниками милосердия. Бытовики – теми, без кого дворец давно бы развалился, да и жизнь в целом бы стала намного труднее. Погодники и землемеры держали в руках урожай и будущее страны – и так далее и тому подобное.

Боевиков ректор упомянул последними. Я в очередной раз оказалась в центре внимания. Точнее, мы с Дейзи, когда среди двух десятков поднявшихся оказалось лишь две девушки.

– Мне сказали, будто декан боевого делает все, чтобы перевести барышень со своего факультета. У вас, Лианор…

Я на мгновение лишилась дара речи, обнаружив, что он действительно запомнил меня.

– и вас… представьтесь, пожалуйста.

– Дейзи, ваше императорское величество.

– И у вас, Дейзи, наверняка стальной характер.

Император улыбнулся, и мне почудилось, что его улыбка предназначалась лишь мне. Наверняка Дейзи показалось так же.

– Благодарю, ваше величество, – сказали мы хором.

– Не стоит. Я побеседовал с деканом, надеюсь, тем, кто пойдет за вами, будет легче. В конце концов, хороший боевой маг – это прежде всего ум и реакция. – Он обвел взглядом остальных боевиков. – На ваши плечи ляжет безопасность империи, не забывайте об этом.

Он жестом велел нам сесть и продолжил, уже для всех.

– Я рад знакомству с такими многообещающими молодыми людьми, – император снова улыбнулся. – Говорят, сытое брюхо к ученью глухо…

Ректор растянул губы, глядя на него, и я поняла, наконец, как выглядит то самое «верноподданическое» выражение. В зале с готовностью подхихикнули.

– …но и с ученьем натощак вечно что-то не так, – продолжил император. – Чтобы этого «не так» было меньше, с этого года и впредь корона будет выплачивать первокурсникам, поступившим по гранту, подъемные, ведь вам некому помочь обустроиться на новом месте…

– Он подслушивал? – ошарашенно прошептал Зак.

Я пихнула его в бок, призывая молчать. Если бы купол тишины ставил кто-то из нас, я бы могла предположить, будто ошибка в заклинании позволила императору подслушать. Но заклинание создавал Родерик, и развеял его, лишь когда мы уходили из столовой. Видимо, простое совпадение, а может, кто-то с других факультетов оказался «невежей и крохобором».

Император сказал еще несколько фраз – как он верит во всех нас, и что все мы наверняка проявим себя наилучшим образом и, наконец, позволил разойтись.

Родерик

Как он и предполагал, совет оказался сущей формальностью. Пустые славословия, которые нужно было просто переждать. Изображать вежливый интерес он научился давно.

«Мы тратим время, слушая пустую болтовню, а могли бы»…

Перед внутренним взором возникло лицо Нори, затуманенное страстью, а вместо бубнежа ректора Родерик словно наяву услышал тихий стон.

Тело отреагировало мгновенно, хорошо что они сидели вокруг длинного стола.

«Что ж ты делаешь, зараза чешуйчатая!»

«Я крылатый. Забочусь, чтобы ты не заскучал».

«Вот спасибо!»

«Всегда пожалуйста. Кстати, Нори понравилась драконам».

«Что?» – Он разом забыл обо всяких глупостях. Хорошо хоть из-за стола не выпрыгнул. И лицо наверняка не удержал, но вряд ли кто-то заметил, все старательно таращились на императора.

«Должен же я был их познакомить».

«Зачем?!»

«Показать им магическую проекцию ее разума, чтобы они потом показали Нори своим людям».

Родерик едва не застонал вслух, представив эти смотрины. Три огромных дракона, и Нори. Такая маленькая.

«Отец ее живую видел! И наверняка запомнил».

«У вас, людей, память – рваное решето. Так надежнее будет».

Маленькая и доверчивая…

«Что вы ей наговорили про меня?»

«Драконы не раскрывают тайны своих людей, – в тоне Сайфера промелькнула обида. – Когда ты сам собираешься ей рассказать?»

«Скоро».

Сразу, как Родерик получит диплом. Расскажет, кто он, и сделает предложение. А пока пусть учится спокойно. Тем более что после того, как повысят стипендию, Нори не придется бегать искать работу. Казначей рассыпался в благодарностях, когда Родерик принес ему готовый расчет подъемных и стипендии, «внезапно» запрошенный императором.

Эти деньги по-прежнему не позволят жить на широкую ногу, но дадут возможность по крайней мере не заботиться, на что купить самое необходимое для учебы.

«„Скоро“ Смотри, как бы не было поздно».

«Только попробуй разболтать!»

«Драконы…

«Прости».

«Мы не разболтаем, но тайное всегда становится явным».

«Знаю».

Нет, у Нори не получится спокойно учиться. Она же намерена содержать мать… И пока не сообразила: мало найти жилье, нужно еще покупать еду, и одежду, и множество разных мелочей, без которых невозможна нормальная жизнь.

Родерик прогнал паскудную мыслишку – все же поговорить с околоточным. Нет человека – нет проблемы. Но это было бы просто низко. Придется поступить по-другому.

Он едва дождался, пока закончится заседание совета. Если поторопиться, он даже успеет увидеться с Нори вечером, совсем недолго, но все же…

Лакей узнал его. Было заметно, что слуге хотелось просто захлопнуть дверь перед носом, но ничего не поделаешь, пришлось идти докладывать, а потом провожать гостя.

– Какую беду в этот раз вы несете в мой дом? – поинтересовался Вернон после приветствия.

Ни Бенедикта, ни баронессы в особняке не было. Младший барон, насколько знал Родерик, уехал в деревню восстанавливать здоровье на свежем воздухе. Баронесса же никак не могла пропустить бал в доме посла Фарии. Сам барон давно не танцевал, но этикет допускал, чтобы замужняя женщина явилась на бал без супруга, в сопровождении замужней подруги и ее мужа, чем баронесса и пользовалась.

– Я принес вам напоминание о долгах, накопившихся за восемнадцать лет, – сказал Родерик.

– В самом деле? – Барон приподнял бровь. – У меня нет долгов.

– Даже перед вашей дочерью?

«Нори это очень не понравится».

«Знаю. Но так будет справедливо».

Родерик понимал, почему Нори не хочет брать у него деньги. Гордость не позволит ей взять деньги барона для себя. Но ради матери – возьмет, и это будет правильно. Восемнадцать лет на паперти. Родерик знал, как это бывает. Отец выгнал «опозорившую семью» дочь из дома, когда невозможно стало скрывать живот. На работу «бабу в тягости» никто не взял, и ей пришлось просить подаяние. Родив и отдав малышку, женщина попыталась снова устроиться на работу – но теперь люди опасались связываться с «оборванкой». Украдет еще чего…

Вернон скрестил руки на груди, откинувшись в кресле.

– У меня нет дочери.

– У вас такая короткая память? – ухмыльнулся Родерик. Нет, конечно он не надеялся, что в бароне проснется совесть: у таких, как он, ее просто нет. – Вы забыли девушку с ребенком на руках, которую вы прогнали с крыльца своего дома? Могу напомнить: ее звали Мэгги. Маргарет.

– Вы промышляете шантажом, господин Корбетт?

Сайфер зарычал. Родерик едва удержал его.

– Вы всех судите по себе, или только я удостоился подобной чести?

– Что я могу подумать, если вы второй раз являетесь и перетряхиваете грязное белье нашей семьи?

– Белье должно быть чистым.

– Чужие секреты, похоже, могут принести немало пользы. Вы даже не попытались получить с меня компенсацию гонорара императорского целителя. Хотя я этого ждал.

«Выпусти меня! Я с ним поговорю!»

«Уймись!»

– Меня не интересуют деньги.

– Тогда почему? Мы не встречались раньше и я не знаю никого с фамилией Корбетт? Вы незаконный сын какого-то знатного рода?

«Пусти, я откушу ему голову!»

– Неужели когда-то я перешел дорогу кому-то из ваших родственников, и теперь вы решили отомстить?

– Я? – Родерик рассмеялся. – Разве это я надоумил Бенедикта попытаться оклеветать девушку, виноватую лишь в том, что она не позволила себя избить? Разве я много лет назад заставил вас соблазнить другую девушку, а потом заявить, что раз она отдалась вам, то вполне могла сделать это и с другим, а потому ее ребенок вас не интересует?

Дар стоил своих гонораров – он даже каким-то образом сумел отыскать горничную из дома, где жила мать Лианор. Хозяин, дед Нори, уволил всю прислугу, чтобы не сплетничали, и, конечно, обозленная женщина помнила ту историю до сих пор…

– Разве я заставил вас тогда изменить жене? – продолжал Родерик. – Понятно, что беременность не красит женщину и не улучшает ее характер, а норов вашей супруги известен…

– Довольно!

– Вы слывете умным человеком, барон. Так почему вы никак не хотите понять: это не я пытаюсь уничтожить вашу семью. Я только вестник. Все, что сейчас происходит – результат ваших трудов. Побеги, которые вы пестовали и лелеяли почти два десятка лет, дали плоды, только и всего.

Лианор

Стыдно сказать, но я обрадовалась, когда Родерик сказал, что, возможно, после университетского совета у него останутся дела и вечер будет занят. Не то чтобы я не хотела его видеть – но я не хотела говорить ему, куда собираюсь. Вдруг ничего не получится.

Дейзи рассказала мне, как найти доходный дом, где она снимала комнату для матери. По ее словам, это место походило на наше общежитие, только победнее и комнаты меньше. Так же одна мыльня на этаж, мужчины и женщины через день, одна прачечная, но сушить белье лучше в своей комнате, чтобы не пропало. Комнаты меньше наших, живут в основном мужчины, приехавшие в столицу на заработки, но хватает и работающих женщин, и даже семей с детьми – как только все помещались в одной комнате!

И все же место считалось хорошим: перегородки между комнатами не фанерные, а из кирпича, печка не одна на этаж, а маленькие в каждой комнатке. Есть общая кухня, хозяин следит за чистотой в коридорах и отхожих местах. К тому же он не терпел попоек и шума, и угроза выселения без возврата уплаченных вперед денег заставляла постояльцев вести себя прилично. Правда, и плата чуть повыше, чем в соседнем доме, но оно того стоило.

Конечно, Дейзи спросила, зачем мне комната. Я ответила, что расскажу позже, и, кажется, она решила, что для свиданий. Я не стала ее разубеждать. Нет, мне не было стыдно, что я оказалась дочерью нищенки. Глупо, но я боялась рассказывать раньше времени, чтобы не сглазить. Вдруг не получится? Вдруг мама снова прогонит меня, не захотев разговаривать?

Я опасалась, что в банке не поверят, будто я не украла чек, или станут глазеть. Простонародье не ходит в такие места и не пользуется чековыми книжками. Но, похоже, Родерик был прав, когда говорил, что студенческий мундир превращает меня в «барышню». Банковский служащий и бровью не повел, лишь внимательно изучил мою грамоту на жительство и чек. Я взяла часть наличными – заплатить за месяц вперед. Дейзи предупредила, что хозяин дома берет плату вперед за «сезон», но мне удалось договориться: за месяц сразу, остальное через три дня.

Когда я расплачивалась с ним, руки тряслись. Не от жадности. Оттого, что пути назад больше не было, а я по-прежнему не знала, захочет ли мама со мной говорить.

Комнатка, что я сняла, оказалась раза в два меньше, чем та, которую я делила с Оливией. Но в ней нашлось место для кровати, под которой помещался сундук, стола и скамейки – все, хоть и не новое, но крепкое. Был еще рукомой и медный таз с медным же кувшином. Маленькая чугунная печка годилась и для того, чтобы обогреть комнату, и чтобы готовить, если не захочется этого делать на общей кухне. Ящик-дровяник был устроен под подоконником, пока пустой, но хозяин обещал заполнить его сейчас же.

Дейзи посоветовала мне снять комнату «с дровами». По ее словам, хозяин не жадничал, и дрова были приличные. Так что выходило даже и дешевле, чем всю зиму покупать их самостоятельно. Сама бы я и не вспомнила о дровах: и в приюте и в университете было центральное отопление. В подвале стояла большая печь, а встроенные в стены трубы разносили горячий воздух по всем помещениям. Так что я даже и не знала, сколько может стоить протопить жилье зимой. Сколько всего я, оказывается, еще не знала! Ведь, кроме мебели, маме понадобится и домашняя утварь, и одежда, а я понятия не имела, с чего начинать! Ничего, разберусь потихоньку. Только бы она не прогнала меня!

Неподалеку от дома обнаружилась чайная. Когда я зашла туда пооглядеться, местная публика таращилась на меня, словно к ним заглянула знатная дама. В самом деле, даже мой мундир из дешевой ткани выделялся на фоне одежды посетителей. Новый, без единой заплаты. Но пахло в этом месте вкусно, столы выглядели чистыми, и я купила кусок пирога с капустой. Правда, чтобы не нести его в руках, пришлось пожертвовать парой листов для записей из моей сумки. Чистой ткани, чтобы завернуть еду с собой, здесь не держали.

Что ж, пожалуй, мне есть за что благодарить своего несостоявшегося папашу, кроме чека, который поможет мне позаботиться о матери. Магия, которая дала мне возможность поступить в университет и надежду на лучшее будущее. Иначе – всю жизнь работать, стараясь отложить каждый «лишний» медяк даже не на собственное жилье – в столице и многие знатные люди не могли себе этого позволить – а на новое платье. Но пока вместо благодарности мне хотелось просто заехать ему в морду. Хорошо, что наша последняя и, надеюсь, единственная встреча состоялась прежде, чем я узнала, как он обошелся с моей матерью.

Она сидела на прежнем месте. Заметила меня издалека – я почувствовала, как ее взгляд словно прикипел ко мне. И во взгляде этом мешались стыд и надежда.

– Здравствуй, мама. – Я протянула ей пирог. – Я принесла поесть.

Она не пошевельнулась.

– Не называй меня так. У такой приличной и чистенькой барышни не может быть ничего общего с нищенкой.

Я пожала плечами. Вытряхнув из сумки плащ, прихваченный ровно на этот случай – сидеть на брусчатке было уже холодно – устроилась напротив нее, точно так же, скрестив ноги.

– Тогда я буду называть тебя Маргарет.

Родерик

Он ожидал вспышки гнева, а то и вовсе, что ему укажут на дверь. И в самом деле, лицо барона побагровело, он подался вперед, но оборвал движение, не закончив. Снова откинулся на спинку кресла.

– Та девушка, Лианор Орнелас – она моя дочь?

Не было смысла спрашивать, как он догадался. Интерес самого Родерика к Нори был очевиден еще с прошлого раза.

– Да.

– Расскажите о ней. Я заметил характер. Что еще? Какая она?

«Не верю, что в этом сморчке проснулась совесть», – пробурчал Сайфер.

«Конечно, нет».

Родерику на миг показалось, что он слышит как щелкают костяшки счетов в голове барона. Наверняка тот еще после предыдущей их встречи попытался разузнать, кто такой господин Корбетт, подложивший его сыну такую знатную свинью. Правду едва ли раскопал, но достаточно и второго поступления в университет, чтобы понять – у этого господина есть деньги. И амбиции – в понимании большинства – иначе не становился бы старостой второй раз. Хотя сам Родерик не рассматривал эту должность ни как привилегию, ни как повинность, скорее как долг, от которого не привык увиливать.

Еще у него есть связи и голова на плечах. И с чего бы такой господин заинтересовался простолюдинкой? Не поленился вытащить ее из тюрьмы. В одной ли похоти дело?

– Она студентка первого курса боевого факультета.

А может, заставить барона признать Лианор и удочерить официально?

«Вот еще, породниться с этой семейкой! Да у меня хвост облезет от возмущения!»

«Согласен».

В глазах света женитьба наследника – а Родерик понял, что и от этого долга увиливать не станет – на баронессе немногим лучше, чем на простолюдинке. Вот если бы он стал императором, не успев жениться, и объявил отбор, как отец, или пережил первую жену и объявил отбор, как многие другие… Впрочем, и тогда многие шипели, что император мог бы и получше выбрать. И сейчас будут шипеть: во многих знатных семьях дочери на выданье, породниться с императорской семьей мечтают многие.

И уж точно Вернон недостоин такой чести.

– Это я знаю, – согласился барон не с его мыслями, но со словами. – И про грант Бенедикт рассказывал.

Родерик не стал спрашивать, верит ли он по-прежнему, будто Лианор вешалась на его сына.

– Умна и прилежна, – сказал он. – Не отстает от остальных, несмотря на понятный недостаток образования.

«А еще храбрая. И добрая. И я ей нравлюсь».

«Это, конечно, самое главное».

– На хорошем счету у преподавателей.

И снова Родерик словно услышал, как щелкают счеты в голове барона. Бенедикт не оправдал его ожиданий. Наследника, опоры в старости из него не выйдет, это очевидно, а старость – вот она, совсем рядом. Вернон-старший подходил сыну скорее в деды, нежели в отцы. Сын ни на что не годен, так может, стоит приглядеться к дочери? Даже если немногим лучше Бенедикта, можно дать ей хорошее приданое и выдать замуж за кого-нибудь толкового.

«Нори наша!»

«Наша. Но Вернону об этом знать необязательно».

«Обязательно! Надумал тоже – просватать!»

«Это я предположил. Могу ошибаться».

«Нет».

Родерик и сам знал, что не ошибся. Он шел сюда, готовясь к долгому утомительному разговору – тем более, что никаких способов заставить барона помочь дочери у него не было. Но сейчас в эмоциях хозяина дома появилось что-то, очень похожее на предвкушение. И надежду. Вдруг от девчонки в самом деле толку будет больше, чем от сына?

«Если он решит ее удочерить, я откушу ему голову! Хорошо устроился: сперва не его, а как выросла умница и красавица, так сразу его».

«Нори сама ему голову открутит. Не волнуйся. Барон не будет торопиться. Присмотрится. Потом попытается приручить. А потом поздно будет».

А ведь, кроме отца, у Нори есть еще и мать. И если от такой родни как барон, еще удастся увильнуть, то от матери она не откажется.

«Можно подумать, твой дед по матери был таким уж подарком, – фыркнул Сайфер. – Мэгги хотя бы жизнь потрепала, а тот сам себя в могилу свел».

Родерик не знал дедов. Один погиб, защищая свою землю от изначальных тварей. Второй – узнав, что дочь стала победительницей отбора, напился так, что не проснулся. А до того успел пропить все состояние семьи и приданое жены и дочери, не просто же так ей пришлось закладывать драгоценности, которые она чудом сумела утаить.

Император знал, что представляет собой его будущий тесть, но его это не смутило.

«Что ты будешь за правитель, если с тещей не справишься».

«Я тебе сам хвост оторву», – ругнулся Родерик. Скажет тоже, теща.

«Руки коротки».

– Возможно, в этой девушке и в самом деле моя кровь, – задумчиво произнес барон.

«Кровь, ха! Ложка семени! – рыкнул Сайфер, и Родерик едва удержал невозмутимое лицо. – Вот в угловатом – точно его кровь. Такой же… тьфу!»

– И все же, как неловко получилось… – покачал головой Вернон, и Родерик поверил бы его сокрушенному виду, если бы Сайфер не передал ему эмоции барона. Отголоски, но и этого хватило. Ни намека на раскаяние, ни капли сожаления. Азарт, как перед карточной партией.

– Я по-прежнему не уверен, что эта девушка моя дочь, и пока не уверюсь, не хотел бы, чтобы Бенедикт или моя супруга узнали о ее существовании. О том, кто она, – поправил себя барон. – Сколько будет стоить ваше молчание, господин Корбетт?

Он вдруг переменился в лице, отшатнулся, вжавшись в спинку кресла.

«Сайфер!!!»

«Выпусти меня! Этот гад решил, что нас можно купить!»

Родерик заставил себя медленно выдохнуть, украдкой глянул на ручки кресла, обзаведшиеся свежими царапинами. Сотворил заклинание, стирая их.

Губы барона тряслись, кожа посерела.

– Вы не поняли, – мягко произнес Родерик. – Не мне вы задолжали за восемнадцать лет.

– Понял, – торопливо закивал тот. – Я все понял, ваше…

– Благородие, – перебил его Родерик.

«А чего он так перепугался-то?» – проворчал Сайфер.

«Он решил, что его навестил сам император», – Родерик не знал, то ли смеяться, то ли рвать на себе волосы от досады.

«Почему?»

«А кто про тебя знает?»

«Точно! Эрвин ухохотался. А еще он говорит, барон наверняка решил, будто император приглядел ее для себя».

«Нори меня убьет…» – простонал он.

– Вы умный человек, ваше благородие. – Родерик улыбнулся, но барон из серого стал зеленым. – Все понимаете с полуслова. Разрешите откланяться.

Лианор

Она вздрогнула.

– Откуда…

– Знаю, – кивнула я. – Знаю и, что он был старше тебя. Намного старше, но все равно интересный. Соседские парни ему и в подметки не годились. Такой представительный господин обратил внимание на дочку хозяина кофейни. Представительный и обходительный – так красиво ухаживал…

Ее лицо окаменело, а я продолжала:

– Он ведь не сказал, что женат. Что его жена ждет первенца, беременность протекает не слишком хорошо, и целитель запретил супружескую жизнь.

Господа воспринимают прислугу чем-то вроде мебели. А у слуг есть уши. И языки. Особенно когда у них накопились счеты к бывшим хозяевам. Тот человек, которого Родерик попросил разузнать, нашел тех слуг.

– А у мужчин есть потребности. – Я усмехнулась при этих словах, вспомнив Оливию с ее «прихоть, в которой они не привыкли себе отказывать». – Чистая девочка, которая смотрит восторженным взглядом и ловит каждое слово – куда приятней профессиональной содержанки. К тому же сам процесс… охоты. Соблазнения. Отдельное удовольствие.

Это объяснила мне Оливия – откуда она, моя ровесница, знала подобные вещи? Наверное, Кассия была с ней откровенней, чем обычно бывают матери подрастающих дочерей. Я едва не разревелась тогда, поняв, что моя мама была для барона даже не мимолетным увлечением. Всего лишь игрушкой.

Хотелось плакать и сейчас. Может, зря я напоминаю ей об этом. Но я хотела, чтобы мама поняла – я знаю все и не отвернусь от нее, как остальные. Я сама могла бы оказаться на ее месте, будь Рик таким же, как старший Вернон. Мне повезло, ей – нет, вот и вся разница.

– А потом у него родился сын. Наследник и надежда. Опора в старости. – Пожалуй, прав Родерик – боги отомстили барону. Пусть не так, как хотелось бы мне, но все же… – И беременная любовница стала не нужна.

– Хватит, – прошептала она.

– Я знаю и то, что ты не сразу отдала меня в приют. Сперва надеялась, что барон все же примет ребенка, иначе бы не пришла к нему в дом. Потом – что родители простят или получится найти хоть какую-то работу. Может, кормилицей… Но ничего не вышло.

– Молоко пропало. – Она опустила голову, грязные пряди упали на лицо, закрывая его. – Пришлось…

Я кивнула, изо всех сил пытаясь не разреветься.

– А родители не пустили в дом дочь, опозорившую семью, даже когда ты избавилась от ребенка.

Хотела бы я посмотреть в глаза своей бабке – но она умерла несколько лет назад от тифа. Дед после ее смерти сдал, кофейня ушла с молотка за долги. Может быть, я загляну к нему… когда буду уверена, что не спалю дотла то, что осталось от его квартиры. Загляну, чтобы спросить – доволен ли он своей жизнью? Считает ли, что прожил ее не зря? Старший сын, женившись, уехал из столицы и лишь пишет изредка, младший погиб в пьяной драке, еще четверо детей умерли во младенчестве. Дочь могла бы остаться рядом – но он сам прогнал ее.

Мама расплакалась. И я обняла ее, прижала к себе, сама глотая слезы.

– Все, – прошептала я, гладя ее по спине. – Все кончилось. Ты больше не одна.

Она затрясла головой, отталкивая меня.

– Не надо. Не позорь себя таким родством.

Я представила, как мы, должно быть выглядим со стороны. Грязная нищенка – правду говоря, мне и сейчас хотелось дышать через раз – и «барышня» в студенческом мундире. Но мне было плевать. Грязь можно смыть. Лишь бы душа осталась чистой.

– Я опозорила бы себя, отказавшись от такого родства. – Я встала и протянула руку. – Пойдем домой.

– Домой? – не поняла она.

– Моя мама не будет жить на улице, и обсуждать тут нечего.

– Нет. – Она снова затрясла головой. – Я не сплю на улице, за медяк можно остаться в ночлежке, и…

Ночлежка! Слышала я про эти ночлежки. Подвал, заставленный нарами, так чтобы только-только проход между ними оставить, грязь, вонь и духота.

– И в ночлежке ты тоже ночевать не будешь, – сказала я. – Хватит. Я сняла тебе комнату. Она маленькая, но…

– Откуда у тебя деньги? – вскинулась она. – Тот хлыщ дал? Хочешь кончить, как я?

Я вздохнула. Пришлось напомнить себе, что мама просто беспокоится за меня. Она беспокоилась, даже когда не знала, кто я, а теперь и подавно. Кажется, собираясь позаботиться о ней, я кое-что не учла, но что ж теперь…

– Я – маг, – постаралась я сказать как можно мягче. – А магу заработать не так сложно.

Незачем ей знать, откуда у меня деньги. Скажет еще, что ничего ей от барона не надо. Я бы и сама у него ни медяшки не взяла – для себя, но моей матери он задолжал восемнадцать лет бед и унижений. Если надо – я бы не погнушалась и нож к его горлу приставить, требуя денег.

Как бы и в самом деле не пришлось идти к нему на поклон. Того, что у меня осталось, хватит оплатить квартиру на сезон, и останется немного на еду на первое время. А потом? Если не получится с артефактами?

Потом и буду думать.

Мама смерила меня подозрительным взглядом. Я постаралась сделать настолько невинное лицо, насколько возможно. Хорошо, что мы мало знакомы. Госпожа Кассия бы уж точно меня раскусила. Но мама только спросила:

– Ты правда маг?

– Как бы меня взяли в университет без магии? – ответила я вопросом на вопрос.

– Куда я пойду с тобой? Ты посмотри на себя. И на меня. Да меня погонят из приличного дома.

– Не погонят. – Я подняла с пола плащ. Встряхнула его как следует – хорошо что ради визита императора в университет последние пару дней тучи над столицей разгоняли и брусчатка была пыльной, но сухой.

Такие плащи выдали всем студентам как осеннее обмундирование, и большая часть уже облачилась в них. Но боевики, привыкшие носиться по утрам полуголыми – и я в том числе – продолжали щеголять в кителях.

– Извини, я не могу подарить его тебе. Только дойти до дома, чтобы никто не прицепился.

Она встала, протянула руку и уронила ее, так и не коснувшись плаща.

– Не надо. Я тебя бросила, а ты…

Я вздохнула – который раз за это утро. Хоть умом я понимала, что мама может меня прогнать, и опасалась этого, воображение все равно рисовало какие-то благостные картинки из слезливых романов. Воссоединение семьи, родные люди… На деле же рядом со мной была совершенно незнакомая женщина, и хотя мое сердце действительно было полно сострадания и надежды, говорить о любви – и безграничном терпении, которое за ней следует – не приходилось.

К тому же сейчас я чувствовала себя так, словно это не она моя мать, а я – взрослая рядом с растерянной девочкой. Девочкой, что много лет получала только пинки, и в конце концов решившей, что ничего другого не заслуживает. Ведь мир справедлив и каждому воздается по заслугам, не так ли?

Может быть, это пройдет. Она отогреется, я узнаю ее получше и смогу полюбить. Но сейчас, раз уж из нас двоих взрослая я, придется мне и дальше побыть взрослой и набраться терпения.

– Иногда чтобы спасти, нужно отпустить. Если молоко действительно пропало, ты спасла меня, отдав в приют. – Произнесла я так мягко, как только была способна. – Ты позаботилась обо мне, как могла. Теперь моя очередь заботиться о тебе.

Я накинула ей на плечи плащ, застегнула фибулу. Если надеть капюшон и придерживать полы изнутри, то никто и не разглядит особо, что там, под плащом. Повторила:

– Пойдем домой.

Она помедлила, но все же двинулась следом.

– Тут далековато, – зачем-то стала оправдываться я. – Но в центре…

– Понимаю, – перебила меня мама.

Мы молчали, и молчание это было не тем теплым знаком доверия, как случалось между мной и Родериком, а неловким, тягостным. Наверное потому, что мы совсем не знали друг друга.

– Расскажи о себе. – попросила она. – Как ты жила все это время?

– Хорошо, – обрадовалась я. – Приют барона Аллеманда – лучший в столице и…

– Хоть что-то я выбрала правильно.

– Ты выбрала правильно, – подтвердила я. – Госпожа Кассия, душевный практик приюта – подруга самой императрицы, и многие жертвуют в приют, желая подлизаться к ней.

Мать усмехнулась, а я продолжала:

– Я ни в чем не нуждалась все это время. И подъемные дали хорошие.

Говорить о том, что я спустила половину в первый же день, пожалуй, не стоило. Как и о том, что мой нынешний образ жизни обходился куда дороже, чем тот, на который были рассчитаны подъемные.

– Подруга императрицы, значит… Важная, поди, птица!

Пожалуй, и рассказывать о том, что моя лучшая подруга – дочь этой «важной птицы» и министра, не стоило.

– Если так щедро жертвуют, можно и поделиться, и себя не обидеть, – сказала мама.

Пришлось напомнить себе, что трудно оставаться справедливым к тем, от кого пострадал. Для моей матери теперь вся знать была на одно лицо – пресыщенное, омерзительное. Не считающее тех, кто ниже, за людей. Я видела разницу между Оливией и Корделией. Между Феликсом – хоть наше знакомство и началось с драки – и Бенедиктом. Но мать сейчас не переубедишь. Может быть, потом…

Слишком много накапливалось этих «может быть». Но что я хотела, на самом деле? Кассия, будь она сейчас рядом, сказала бы, что даже подобрать кошку с улицы – ответственность и забота. Справлюсь. Должна справиться.

– Сейчас я тоже ни в чем не нуждаюсь, – продолжала я. – Живу на всем готовом.

– Я слышала, учиться в университете очень дорого. Кто платит за тебя?

Пришлось рассказать ей, что такое императорский грант, и почему корона тратит немалые деньги, чтобы выучить магов из простонародья.

На самом деле империи нужны были не только боевые маги. Погодники, чтобы засухи не губили урожай и не приходилось потом бороться с голодом. Землемеры – искать новые месторождения железа, золота, драгоценных камней и прочего, что скрывает земля, и без чего не выплавить сталь или не сделать артефакт, что не разрядится десятилетия. Не говоря уж о целителях и алхимиках, которых жутко не хватало за пределами столицы. А знать по-прежнему жила со своих земель и не торопилась наниматься на службу.

– Хоть какой-то толк есть от этих зазнаек, – буркнула мать, выслушав меня. – Но все равно им не верь. И от того хлыща держись подальше.

Я промолчала. Спорить не хотелось, но и притворно соглашаться не годилось. К счастью, мы уже подошли к дому.

– Вот, – с радостью сменила я тему. – Здесь ты будешь жить.

Внутри снова что-то противно сжалось. Вдруг маме не понравится?

– Вход с улицы? Не черный? – каким-то странным тоном спросила она.

– Да. – Я открыла дверь, пропуская ее вперед. – Выход во двор тоже есть. Там дрова хранят, сараи всякие… ну, как обычно. Я покажу.

Она кивнула, продолжая оглядываться, и выражение ее лица мне не нравилось. Наверное, я все сделала неправильно.

Стараясь не показывать своего волнения, я провела маму по коридору, показывая, где что. Остановилась у комнаты.

– Такой замок сорвать ничего не стоит, – проворчала она.

Замок и в самом деле был навесной, на петлях. Выглядели они хлипковато. Подцепи ломиком или даже хорошим ножом – и заходи кто хочет.

Может, попросить Родерика, чтобы научил делать магический замок и ключ к нему? Такой-то явно никто сходу не сломает. Но я еще артефакты создавать не пробовала, простейшие зачарования на уроках не в счет.

Сделав вид, будто меня вовсе не задело ее замечание, я протянула маме ключи.

– Это теперь твой дом. Открывай сама.

Попасть в замочную скважину ей удалось не сразу. Замок провернулся бесшумно – хозяин этого дома действительно следил за своим имуществом.

Мама зашла внутрь, я следом за ней. Остановилась у двери, наблюдая, как она ходит по комнате. Как потрогала стол, попытавшись его шатнуть, но он стоял крепко.

Я сама оглядела комнату, словно видя ее впервые. Маленькая. Голое окно без занавесок. Вид на двор – квартиры с окнами на улицу были дороже, и я пожадничала, не став доплачивать за вид из окна.

Я все сделала не так.

– С ума сойти, – прошептала мама. – Погладила одеяло, ткань, покрывающую подушки.

– Я не успела сшить, – сказала я. – Только купила. Но я…

– Я уже забыла, как это, – сказала она и расплакалась.

– Я принесла одежду, – сказала я, когда она успокоилась. Вынула из сумки платье, которое носила как домашнее. – Оно латаное, но…

Почему-то было мучительно стыдно, что я хотя бы к старьевщику не сходила, не подобрала что-нибудь без заплат.

Мама взяла его, медленно-медленно. Спрятала лицо в подол платья, а когда снова подняла голову, в глазах стояли слезы.

– Сама-то ты в чем осталась?

– У меня есть что надеть, не беспокойся.

Штаны с рубахой и курткой – в которых я ушла из приюта и носила полдня до того, как выдали форму. Мне хватит, а маме надо что-то приличное. Сейчас на ней было множество вещей, надетых одна на другую для тепла, но я не могла толком даже понять, что это за ткань, не говоря о цвете и крое.

– И форма. – Я одернула полы кителя. – Говорю же, живу на всем готовом.

Мама расправила платье на кровати, погладила подол.

– Как я это надену? Я же… – Она оглядела себя с явным смущением.

– Мыло я тоже принесла. И полотенце. Сейчас призову воду, и ты помоешься.

– Призовешь? – переспросила мама.

Бочка для воды у двери пока была пуста.

– Ну да. Колодец во дворе, потом я помогу ее натаскать, но так быстрее.

А я уже наловчилась работать с этим заклинанием. Конечно, в общежитии не надо было спускаться во двор, чтобы принести воду, артефакты в мыльне и постирочной работали исправно. Но это же надо было идти куда-то, тащить ведро… Проще призвать.

Что я и сделала. При виде того, как бочка наполняется водой, взявшейся словно бы из ниоткуда, у матери округлились глаза. После этого я призвала воду в медный кувшин, сжала его в ладонях. По-хорошему нужно было согреть всю бочку, и, наверное, у меня даже хватило бы сил, но бока ее были деревянными, и я боялась, что если неправильно направлю силу, подпалю ее.

Я вылила кувшин кипятка в бочку, сотворила еще.

– Ты… вы… Не надо, госпожа, не утруждайтесь, – сказала она.

– Мама, ты с ума сошла? – От неожиданности я едва не выронила кувшин. – Какая я тебе госпожа?

– Может быть, вы просто решили посмеяться над старой нищенкой? Не может быть, чтобы у меня…

Магия. Похоже, там, на улице мама, хоть и поверила, что я действительно маг, но как-то… не осознала, что ли. Одно дело слышать, другое – видеть своими глазами, пусть даже простейшие бытовые заклинания, которые среди старшекурсников за «настоящие»-то не считаются.

Маги – дворяне, все поголовно. Просто потому, что незаконных детей вроде меня некому учить. Если бы мне не наняли наставника в приюте, магия бы либо исчезла через какое-то время, либо я однажды убила бы себя, потратив слишком много силы.

– Не может быть, чтобы у меня на самом деле… – Она снова не договорила.

– Раз уж ты дала мне господское имя, приходится соответствовать, – неловко пошутила я.

Но мама по-прежнему смотрела на меня недоверчиво. Вздохнув – который раз за этот вечер – я вытащила из сумки бумаги.

– Ты грамотна?

– И читать, и считать умею, – обиделась она. – Мои же кофейню держали, и к господам меня выпускали, пока… – Она осеклась.

– Извини.

Я развернула бумаги.

– Смотри, вот моя грамота на жительство. Лианор Орнелас. Фамилию я придумала, но это неважно. Это я. Вот договор о найме. На сезон, до весны. Лианор Орнелас отвечает за состояние жилья и за то, что жилица, Маргарет, дочь Роберта, – фамилии у мамы не было, как у почти всех простолюдинок, – не будет чинить безобразия. Еще есть расписка, что я заплатила за месяц, и обязуюсь в течение недели оплатить жилье до конца сезона, то есть до весны. После этого хозяин даст домовую книжку, где записывают плату, и он вклеивает марки, подтверждающие, что он платит налоги за жильца. Я отдам тебе эту книжку, чтобы ты могла предъявить ее, если что.

Она вздохнула, обхватив себя руками за плечи.

– Мне все время кажется, что это сон. Или что я заболела и брежу.

Я обняла ее.

– Это не сон. Твоя дочь выросла и может о тебе позаботиться. И я тебя не брошу, пока жива.

Она вытерла глаза рукавом. Мои тоже были на мокром месте. Кажется, сегодня я наревусь на пару недель вперед.

– Давай, я помогу тебе промыть голову, – сменила я тему.

Волосы у нее были, пожалуй, длиннее чем у меня, правда, косу не переплетали, кажется, несколько дней.

– Я справлюсь. У меня даже гребень есть. И вшей нет, ты не думай. В Летнем саду много ведьминой травы4, а зимой я покупаю керосин. – В ее голосе прозвучало нечто вроде гордости.

– Хорошо. – Я улыбнулась ей. – Тогда я пока сбегаю к старьевщику. Тебе нужно будет теплое платье, и плащ, и чулки, и домашняя утварь…

– Сапоги у меня почти новые. – Она приподняла подол. – Какая-то барышня днем подарила. Мехом подбиты.

Сапожки в самом деле выглядели почти ненадеванными, без заплат.

– Сказала, ей трут, и ни один сапожник не смог исправить. И чулки подарила, почти нештопанные. Милая такая барышня, светленькая, тоненькая…

Оливия? Да нет, не может быть. Когда бы она успела сегодня? Да мало ли в столице светленьких тоненьких барышень.

– И одежду я постираю. Прокипячу, вон, в тазу на печке, и сгодится. Ты и так на меня потратилась.

– Все равно нужна посуда, и еще постель застелить, и…

Голова кругом идет, честное слово.

– Тогда погоди.

Она завозилась в своих лохмотьях. Высыпала на стол горсть мелочи. Потом достала тканевый узелок, развязала его.

– Вот. Это сегодня за день насобирала. Ты не думай, я обузой не стану.

Я растерянно посмотрела на нее, потом на деньги. Так сразу и не поймешь, много ли – россыпь самых мелких медяшек.

– Мама, я не хочу, чтобы ты просила подаяние.

– Я поняла, – кивнула она. – Я не буду тебя позорить, правда. Но это – возьми, не обижай меня. Не хочу у тебя на шее сидеть.

Пришлось взять.

У старьевщика я купила плащ, и теплый платок, пару чулок и шерстяную нижнюю юбку. Чайник, кастрюльку, сковородку, пару мисок, две чашки, кухонный нож, полдюжины свечей. Еще нитки и иголки – мама просила, чтобы зашить ее одежду. На мой взгляд, то, что было на ней, проще сжечь, чем зашить, но спорить я не стала.

– Вы на паперти, что ли, это набрали? – фыркнул старьевщик, когда я развязала узелок с мелочью.

– Да. – Я ответила без тени улыбки, но он расхохотался.

Конечно, этого не хватило, чтобы расплатиться, и я добавила свои. В мелочной лавке по соседству купила на первое время круп, хлеба, масла и чай. Надо было бы еще хоть курицу какую взять, но мясная лавка закрылась, хозяин распродал на сегодня весь свой скоропортящийся товар.

В итоге набрался здоровенный мешок, который я кое-как дотащила до квартиры.

– Зачем? – ахнула мама. – Ты же пирог принесла, вкусный. Мне хватит до завтра.

– А завтра еда сама в ларе народится? Ты обещала, что больше не будешь… – Я хотела было сказать «попрошайничать», но осеклась. – Просить милостыню. Так откуда возьмутся деньги на еду?

– Придумаю что-нибудь.

Она успела вымыться и переодеться. Удивительно, до чего наряд меняет человека! Совсем недавно передо мной было неопределенного возраста и пола существо, в котором лишь по косе и голосу можно узнать женщину. Сейчас, в моем платье, стало видно, какая она худенькая и хрупкая. Откормить бы… Завтра постараюсь вырваться пораньше, чтобы застать мясника.

Лицо на первый взгляд осталось прежним – вода не смыла многолетний загар, неровный, пятнами, и морщины – и в то же время изменилось. Стало мягче, расслабленней.

Пока меня не было, мама натаскала воды – хотелось обругать ее за то, что с мокрыми волосами выскакивала во двор, этак и простыть недолго – и растопила печку. Сейчас на этой печи в тазу отмокали ее лохмотья. Я мысленно поморщилась, представив, какой будет запах, когда вода нагреется.

– Давай я все же выброшу.

– Не твое добро, не тебе и выбрасывать, – огрызнулась она.

– Извини.

Мама посмотрела на меня и добавила уже мягче.

– В морозы поддеть все сгодится.

Я хотела сказать, что до морозов куплю ей еще нормальных вещей, и осеклась. После того, как я расплачусь с хозяином за остаток сезона, деньгам барона придет конец, а стипендии, даже новой, не хватит на двоих. Все же ее рассчитывали исходя из того, что еду и одежду студенту предоставляет университет.

Хоть бы получилось с артефактами! Но если не получится…

«Что-нибудь придумаю», – как сказала мама?

Как же Дейзи справлялась с парализованной матерью на руках? Справлялась и мне советовала не торопиться с работой до второго курса, чтобы не вылететь. Или по своему опыту советовала?

Сейчас-то она зарабатывала участием в боях. Что ж, не получится с артефактами, попрошу ее похлопотать за меня. Я оставила этот вариант на самый крайний случай – не потому, что боялась хорошей драки. Просто понимала: с моей комплекцией быть мне девочкой для битья. Это же не Бенедикту физиономию начистить. Долго я там не продержусь, никто не станет ставить на бойца, который постоянно проигрывает. Но, может, удача улыбнется, я ведь везучая. А там, глядишь, еще что-нибудь соображу.

Нет, не буду сейчас думать об этом. Дейзи выкрутилась, хотя ей пришлось куда хуже, чем мне. И я выкручусь.

– Извини, – повторила я. – Конечно, это твои вещи, и только тебе решать, что с ними делать. Помочь тебе с готовкой?

– Не стоит. – Она улыбнулась неожиданно светло. – Хочу проверить, помнят ли руки. Я любила готовить. Все мечтала, накоплю на кофейню…

Она осеклась. Лицо помрачнело.

Мечтала. А потом появилась я и вся ее жизнь пошла кувырком. И хотя я не виновата в том, что появилась на свет, все же…

– Будет у тебя кофейня. – сказала я. – Получу диплом, и с ним личное дворянство. А там служба и жалование. Наскребем тебе на кофейню.

Мама улыбнулась, но я видела – она мне не верит. Трудно верить кому-то после такого.

– «Личное дворянство», – передразнила она. – Мечтать-то, оно не вредно. Ты доучись сперва.

– Доучусь.

Я снова огляделась. Вроде все самое необходимое есть. Занавески-то забыла!

Ничего, куплю ткань, сделаю ей занавески. Главное, что мама теперь живет не на улице и ночует не в ночлежке.

Она порывисто шагнула ко мне, обняла.

– Спасибо… дочка. Спасибо за все. А теперь беги. Своих дел, наверное, полно.

В самом деле, уже собирались сумерки, пора свечу зажигать. А мне – бежать в общежитие и садиться за уроки. И еще, может быть, удастся увидеть Родерика…

– Я зайду завтра.

– Да что тебе каждый день мотаться? И без того… – Она оглядела комнату, и лицо ее снова стало растерянным.

Казалось, она не знала, что сказать. Я тоже не знала. Обняла ее на прощанье и выскользнула за дверь, в который раз за вечер пытаясь не разреветься.

К тому времени, как я вернулась в университет, императорская чета, разумеется, уже уехала. Без их охраны парк выглядел пустым и безлюдным, хотя тут и там на скамейках по-прежнему сидели стайки студентов. Многих от ветра укрывали купола вроде тех, что ставил прошлым вечером Родерик. При этом воспоминании я одновременно зарделась и расплылась в улыбке. Что-то подсказывало мне, что узнай мама о вчерашнем вечере – пришла бы в ужас.

Значит, она не узнает, только и всего. Как не узнает про деньги барона, или что я успела побывать в тюрьме. Не все вещи следует рассказывать даже самым близким. А мне до конца вечера нужно выбросить из головы все, что не касается учебы.

Но когда я зашла в общежитие, вахтерша отдала мне два письма. Одно – просто свернутый лист бумаги, запечатанной магией. Отправителя я узнала сразу, не счесть, сколько таких записочек передавал мне Родерик. «Если у тебя найдется время сегодня вечером, буду рад». Конечно найдется!

Я тут же нацарапала записку и, поймав мальчишку-посыльного, отправила его к старосте целителей. Даром что голос разума напоминал – за уроки я сегодня еще не садилась, а задали не меньше чем обычно. Ничего, лягу спать позже, это всего одна ночь, а не через одну, как у близнецов.

Известие о повышении стипендии их обрадовало, конечно, но парни собирались доработать хотя бы до конца месяца. «Чтобы пустобрехом не выглядеть», – сказал Зак. Я не стала их отговаривать: Родерик прав, репутация создается годами, и парням действительно не стоило начинать с нарушенных договоренностей. Успеют наверстать до сессии, тем более что мои конспекты они переписывали старательно. И я наверстаю, даже если сегодня буду учиться не слишком усердно.

Я взяла в руки второе письмо, и внутри что-то противно сжалось. Печать со знакомым уже гербом семьи Вернон. Длинный узкий конверт, как тот, в котором он прислал мне чек. Что в этот раз? Что этому мерзавцу нужно от меня?

Внутри опять оказался чек, и при виде суммы я едва не села. Хватило бы оплатить матери жилье на год вперед, купить все нужное в дом, и весь этот год не заботиться о еде. Что на него нашло?

К чеку прилагалось письмо.

«Дорогая моя Лианор…»

– Я не твоя и не дорогая, – рыкнула я, забывшись, да так, что вахтерша подпрыгнула.

«Еще раз обдумав все то, что произошло между тобой и нашей семьей, я пришел к выводу: компенсация, назначенная законом, слишком невелика, чтобы возместить нанесенный ущерб полностью. Надеюсь, эта скромная сумма поможет загладить все возникшие шероховатости…»

Шероховатости? Это теперь так называется? Если бы Оливия не была дочкой министра, я бы сейчас торчала в тюрьме или тащилась на каторгу, скованная с десятком других каторжан, без разбора пола и возраста. Не говоря обо всем остальном.

«Но если ты сочтешь ее недостаточной, не стесняйся обратиться ко мне лично. Я готов полностью искупить причиненные тебе обиды».

Я смяла письмо в кулаке. Искупить… Выкупить! Как будто деньги действительно могут стереть тот страх и мерзкое чувство беспомощности. Как будто они разом уберут из памяти моей матери годы унижений и нищеты!

Но что на него нашло? Я разгладила письмо, перечитала снова.

«С надеждой на примирение, искренне твой Алдвин Вернон».

Вернувшийся посыльный отвлек меня, вручив еще одну записку от Родерика.

«Жду в нашей беседке».

Разулыбавшись, как дурочка, я сунула послание барона в карман кителя и помчалась в парк. Подходя к беседке, замедлила шаг и постаралась восстановить дыхание. Незачем ему знать, что я пробежала всю дорогу. Пригладила волосы, даром, что снова растреплются. И даже пискнуть не успела, когда Родерик сгреб меня в объятья и поцеловал.

Оторваться друг от друга удалось не сразу.

– Как твой совет? – спросила я. – В смысле, университетский.

Он улыбнулся.

– Как я и предполагал, пустая болтовня.

Кажется, все в самом деле прошло хорошо – Родерик выглядел спокойнее и мягче, будто расслабилась в нем та взведенная пружина, что заставляла его искрить.

– А у тебя как все прошло? – спросил он.

– Ты про аудиенцию? Или про маму?

Он сел сам, притянул меня к себе на колени.

– Про что хочешь рассказать.

Я задумалась. Секретов от Рика у меня не было, но пока я и сама не понимала, что и как. А между мной и матерью пока слишком много неловкости, и я не знала, сгладится ли она. Но я попробовала.

– Наверное, так и должно быть, – сказал он, выслушав. – Вы ведь совсем друг друга не знаете.

Я кивнула. Вспомнила еще кое-что.

– Вернон прислал еще один чек. Не понимаю, что на него нашло.

– Он что-то написал, кроме чека?

Может быть, в самом начале нашего знакомства я не услышала бы в его тоне ничего необычного – ничего, кроме легкого интереса. Но я успела довольно неплохо узнать Рика, и то, что послышалось в его голосе, мне совсем не понравилось.

Или я, разозленная письмом барона, опять выдумываю невесть что? Сколько раз уже было, что мысленно обвиняла Родерика во всяческих грехах, а потом всему находилось простое и понятное объяснение.

– Моя дорогая Лианор, – передразнила я. – Такое чувство, будто он подлизывается.

– Может, и подлизывается, – с деланым безразличием произнес Родерик.

Да что с ним такое? Только что был совершенно спокоен, а теперь руки, обнимавшие меня, напряглись.

– Подлизываются, когда что-то надо. Может, конечно, он хочет помириться, только зачем бы ему это? «Искренне твой», – передразнила я. – Как будто он знает.

Я брякнула наобум, но в следующий миг поняла, что это может многое объяснить. И псевдосердечный тон письма – при том, что в нашу последнюю встречу мы общались сухо и официально. И сам чек, и сумму в нем. Вот только…

Колени, на которых я сидела, стали жесткими и неудобными.

Я отстранилась, заглядывая Родерику в лицо.

– Рик?

– Он знает. – Родерик не стал отводить взгляда. – Я ему рассказал.

Я слетела с его колен, на несколько мгновений растеряв все слова. Только ошарашенно смотрела в лицо, на котором мешались вина и упрямство.

– Ты… ему… рассказал? Да я с этим…

Почему я чувствую себя униженной и беспомощной, словно я опять оказалась в тюрьме и надсмотрщик грозится «заглянуть между ног» если «буду ерепениться»?

– Да я бы с ним в одном лесу под куст не села! А ты…

– Ты уже взяла его деньги, – напомнил мне Родерик.

Щеки обожгло стыдом. Да. Я уже взяла его деньги, и после этого глупо говорить о гордости. Но…

– Я ни медяшки на себя не потратила! Только потому, что маме нужно было…

Меня замутило. Какая разница, на самом деле. Я все же продала свою гордость, и никому теперь ничего не объяснишь.

– Знаю, – кивнул Рик. – И знаю, что их не хватило. Ты взвалила на себя непосильную ношу…

– Ничего не непосильную! Я сама могу!…

– Сама ты и себя обеспечить не можешь! – взорвался он. – Не то что брать на себя ответственность за другого человека! Что ты будешь делать дальше? Что ты ей скажешь, когда пройдут месяцы, за которые ты заплатила? «Извини, мама, я больше не могу тебя содержать, возвращайся на улицу?»

– Придумаю что-нибудь! Это не повод лезть в мою жизнь!

– От моей помощи ты отказываешься. Значит, пусть твой отец…

– Он мне не отец!

Да, совсем недавно я думала, что не погнушалась бы приставить нож к горлу барона и потребовать денег на содержание матери. Но если бы пришлось поступить подобным образом – это было бы мое решение! Мое собственное, и унижение, которое я бы испытала тогда, стало бы следствием моего поступка. Моего, а не Родерика.

–…Вернет твоей матери хотя бы деньгами.

В его словах была доля разума, я и сама прекрасно понимала, что если затея с артефактами не удастся, я не смогу содержать мать. Даже если все пойдет гладко. Если она не заболеет вдруг – а вряд ли после стольких лет жизни на улице у нее железное здоровье. Если не случится еще десятка неожиданностей, которые потому и неожиданности, что заранее их не предугадаешь. Все равно стипендии не хватит.

Вот только… не деньги барона так расстроили меня. И не его попытка откупиться.

Меня мутило от унижения, словно я сидела и выпрашивала милостыню. Впрочем, дело было даже не в этом.

– Я верила тебе, Рик. Как себе самой верила. А ты пошел и просто… Просто…

Слов не хватало.

– Я не видел другого способа тебе помочь. – Он упрямо поджал губы.

В груди словно что-то оборвалось. Он не понял. Он считает, что сделал все правильно и значит…

– Я больше не могу тебе верить, Рик.

Хотела бы я заплакать, но слезы словно выжгло той болью, что загорелась внутри.

Я же с самого начала знала, что это когда-нибудь закончится. Но почему так, пресветлые боги, почему именно так?

Родерик переменился в лице. Словно мог прочесть мои мысли.

– Нори…

– А если нет доверия, то и любовь ничего не стоит. Сегодня ради моего блага ты разболтал мою тайну человеку, который мне противен. Что будет завтра? Договоришься с околоточным, чтобы он под каким-нибудь предлогом выставил мою мать из города, и мне не пришлось ее содержать?

– Успокойся. Пожалуйста.

Интересно, кого и когда в самом деле успокаивало слово «успокойся»? Меня так и вовсе понесло.

– Подкупишь преподавателей, чтобы мне было легче учиться?

Он в полмига оказался рядом, прижал меня к себе.

– Нори, я думал…

Но объятья, которые всегда были такими теплыми, сейчас показались мне оковами.

– Пусти! – Я рванулась, отчетливо понимая, что не смогу драться с ним, как я дралась бы с любым другим парнем. Да даже если и смогу – он сильнее. И пикнуть не успею – откроет портал и утащит… да хоть себе в квартиру, и не выпустит, пока не «успокоюсь».

Но Родерик отступил, уронив руки. Только смотрел так, что мне хотелось умереть на месте. Я бы отдала все на свете, чтобы не случилось последних пяти минут. Или чтобы я могла простить его.

Но кажется, даже в тюрьме мне не было так плохо. Полбеды, что он растоптал мою гордость, рассказав все барону. Куда хуже, что я теперь не смогу поверить ни его словам, ни объятьям, ни поцелуям…

Я выложила из кармана письмо барона и его чек.

– Верни Вернону. Передай, что я восемнадцать лет жила без него, проживу и дальше. Еще передай, что я верну ему долг, как только смогу. В крайнем случае, после диплома.

Я отвернула лацкан кителя, где с самого дня возвращения из тюрьмы была приколота брошь – его подарок.

– Нори… – прошептал Родерик.

Пальцы не слушались.

– Из этого бы все равно ничего не вышло. – Мой голос прозвучал на удивление спокойно. Наверное, так говорят поднятые мертвецы, которым уже все равно. – Сверчку нечего мечтать о звезде.

Я с самого начала это знала. С самого начала все предупреждали меня. Но так хотелось поверить, что хотя бы эти несколько месяцев до его диплома – мои…

– Ты не сверчок, а я не звезда, – упрямо проговорил он. – Вышло бы. И выйдет.

– Прости, Рик. – Я положила брошь поверх письма. – Я больше не могу тебе верить. Наверное, ты хотел как лучше, но… Прости.

Шаг назад, еще. Я понеслась в общежитие изо всех сил, словно боялась – Родерик настигнет меня, если я остановлюсь. Едва не выбила дверь, пролетела по лестнице. Сердце должно было колотиться в горле, но я не чувствовала его, словно в груди на его месте возник ледяной камень. Только воздуха не хватало, и горло жгло.

– Что случилось? – ахнула Оливия, повернувшись от учебника.

Я прислонилась спиной к двери.

– Извини, но я заберу артефакт с куполом. Его надо вернуть. И… – Я шагнула к шкафу, начала рыться внутри. Перья. Заготовки для артефактов. Что еще Родерик дарил мне? Что, попадись на глаза, напомнит о нем?

Да здесь все будет напоминать о нем! И, прежде всего, он сам – на каждой физухе.

Ничего. Это только до конца года. Потом он получит диплом и забудет меня. И я забуду его.

– Вы поссорились?

– Мы не ссорились.

Это было правдой. Мы не ссорились. Не кричали друг на друга, не били тарелки, или как там ссорятся нормальные люди.

Просто я больше не могу ему верить.

Оливия обняла меня. Она ничего не спрашивала, ничего не говорила, только гладила по голове. Я расплакалась – сама от себя не ожидала. Слезы просто хлынули потоком, а за ним рванулись слова.

Оливия усадила меня на кровать, снова обняв, а я все говорила и говорила, давясь не то слезами, не то словами. Про маму, которую я хотела бы любить, но чувствовала себя рядом чужой, про барона, оказавшимся моим отцом, и которого я могла только презирать, даже не ненавидеть. Про Родерика, который столько для меня сделал, а я не могу, не могу теперь его простить. Наверное, я просто не умею любить. Неспособна.

– Он правда так поступил? Правда рассказал барону, что ты его дочь, хотя ты не просила его об этом? – Оливия, кажется, была глубоко потрясена.

– Он так сказал.

– Я его убью, – выдохнула она. – Собственными руками.

– Ты понимаешь? – вскинулась я.

– Конечно. Плачь. – Она уложила меня в кровать, завернула в покрывало. – Станет легче.

Я плакала и плакала, а слезы все не кончались.

Легче не стало.

Будильник сработал исправно. Мелодия, такая привычная, разорвала сон. Оливия, которая на сегодня не стала ставить купол, заворочалась. Я торопливо сжала в кулаке артефакт. Музыка утихла, а я скорчилась в кровати, задыхаясь от боли.

В самый первый день мне показалась знакомой эта мелодия, а сегодня я узнала ее. Ночной сторож в приюте утверждал, будто это очень модный романс, который поет и знать, и простонародье. Герой его страдал от того, что не мог сказать девушке о своей любви, зная, что им не быть вместе.

Рик… Родерик знал. С самого начала знал, что ничего не выйдет.

Вчера, когда я собирала в коробку его подарки, Оливия предложила мне подождать пару дней прежде, чем окончательно что-то решать. «Я все понимаю, – сказала она. – То, что он натворил, трудно простить. Но, может, дашь себе время успокоиться прежде, чем решить окончательно? Когда бушуют чувства, разум молчит».

И, конечно же, приснился Сайфер, как без него. Хоть он не уговаривал подумать и не пороть горячку. Вздохнув, будто большая собака, подгреб меня под голову и дал нареветься всласть.

Может быть, Оливия была права. Беда только в том, что успокоиться не получалось. Каждая вещь, что я складывала вчера в коробку, словно твердила одно и то же. Я ему верила. А он унизил меня, сам того не поняв. Разболтал мой секрет, потому что решил, дескать, так будет лучше. Заставил выглядеть просительницей в глазах человека, которого я презирала.

Я сумела собраться, не разбудив соседку окончательно. Помедлила над коробкой – может, оставить тот артефакт, что предназначался ей? Нет. Дарил-то его Родерик мне. Они с Оливией друзья, если он захочет помочь – при этой мысли я горько усмехнулась – сделает ей еще один артефакт или отдаст этот.

– Что случилось? – спросила Дейзи вместо приветствия.

– Ничего, – мотнула я головой.

– Я же вижу…

– Не лезь, захочет человек – расскажет. – Селия взяла меня под руку, уводя вперед. Дейзи обиженно фыркнула, но расспрашивать перестала.

Я очень надеялась, что Родерик сегодня прогуляет физуху, но он был на полигоне. Вскинулся, когда мы встретились взглядами, но, увидев коробку в моих руках, тут же сник, и мне показалось, будто и у него внутри что-то оборвалось.

Показалось. Потому что я по-прежнему толком дышать не могла.

– Вот, – я сунула ему коробку. – Спасибо за все.

Как так получается, что один поступок перечеркивает все предыдущие? Нет, я по-прежнему была ему благодарна. Но и вчера, и ночью, во сне, вспоминалось не то, как он вытащил меня из тюрьмы, а дурнота, подкатывающая к горлу от унижения и ощущения беспомощности. То, что, я думала, никогда больше не повторится – и ощутила вчера вечером.

Родерик взял коробку, коснувшись кончиков моих пальцев, я вздрогнула и отшатнулась. По его лицу пробежала судорога боли.

– Я не отступлюсь, Нори. – Сказал он тихо, так тихо, что услышала одна я. Заглянул мне в глаза. – Я не буду на тебя давить, дам время прийти в себя. Но я не отступлюсь. У меня теперь много времени, – добавил зачем-то Родерик.

Я пожала плечами, не зная, что ответить, но он и не ждал ответа – просто пошел к выходу с полигона.

И на завтраке его не было.

– А где Род? – полюбопытствовал Алек, как всегда, устраиваясь за столом напротив меня.

Я пожала плечами.

– Понятно. – Он вгляделся в мое лицо, и я совершенно не к месту подумала, что глаза, должно быть, превратились в опухшие щелки, да и красные пятна на щеках внешность не улучшают. Надо было попросить у Оливии… Да плевать! Не для кого мне больше быть красивой.

Алек понизил голос.

– Мне поговорить с ним по-мужски?

– Только попробуй! – взвилась я. – Что у всех за навязчивая идея лезть с непрошеной…

Я осеклась.

– Извини. Ты этого ничем не заслужил.

Тем более, что Алек как раз-таки спросил, стоит ли «лезть».

– Да ничего, – криво усмехнулся он.

Я потерла лицо руками. Кожу саднило.

– Вообще-то мне нужна помощь. Ты можешь спросить, не нужен ли на боях новичок?

Алек тоже участвовал в них, и порой, смеясь, говорил, будто хорошая драка отлично прочищает мозги, подуставшие от учебы. Я не была уверена, что удар по голове действительно прочищает мозги, но выбора-то у меня не осталось.

– Я могу спросить, – вмешалась Дейзи, ставя на стол поднос. – Но вряд ли будет толк. Помнишь, я говорила о том, что ты мелкая и смазливая?

– Изящная и красивая, – поправил ее Алек.

– Слова можно выбрать какие угодно. Но суть-то останется.

– Меня никто не будет воспринимать всерьез? – прямо спросила я.

Дейзи кивнула.

– Так это же отлично! – Алек рассмеялся. – Очень удобно, когда тебя всерьез не воспринимают.

– Когда ты действительно чего-то стоишь.

Я проглотила обиду. В самом деле, по сравнению с выпускниками я всего лишь «личинка боевого мага», как сказал Родерик.

Когда же я перестану думать о нем!

– А то вы не видели, как она мне лицо начистила! – влез в разговор Феликс.

– Потому что ты не ожидал, – не унималась Дейзи.

– Хватит, – сказал Алек. – Давай так. Найдется у тебя свободный вечер? Погоняю по полигону и посмотрю, что к чему.

– Найдется, – кивнула я. Теперь у меня будет много свободных вечеров. – Только не сегодня.

– Сегодня я и сам зубрить буду… Посмотрю, а там решим. Но думаю, все будет нормально. Новичка против известного бойца никто не выставит, людям нужно зрелище, а не избиение в одни ворота. И ты не барышня с бытового. – Он помолчал и добавил: – Но ты уверена, что тебе нужны бои? Стипендию-то увеличили, и подъемные обещали выплатить уже на следующей неделе, как только деньги переведут из казначейства.

Я засомневалась. С одной стороны, что знают двое, знает и свинья, а Родерик уже показал себя болтуном. С другой – не хотелось отвечать на вопросы, уверена ли я, будто моя мать – не мошенница. Будь здесь только Алек, сам сирота, и Дейзи – они бы поняли.

– Долго рассказывать, – сказала я. – Как-нибудь в другой раз. Но мне очень нужны деньги.

– Во что ты вляпалась? – напрягся Алек.

– Ни во что. Правда. Но сейчас действительно долго рассказывать. – Я улыбнулась ему.

Алек покачал головой, но расспрашивать перестал.

Хорошо, днем можно было занять голову учебой и не думать о том, что на обеде Родерик тоже не появился. Может, просто вернулся в зал для богатеньких? Проверять я не стала.

Хорошо, что у меня отличная память – преподаватели, словно сговорившись, спрашивали домашку именно у меня, а вчера я так и не села за уроки. Но как-то выкрутилась, даже ни одной отработки не схлопотала.

Впрочем, Родерик все же напомнил о себе, когда я пришла к владельцу доходного дома, чтобы заплатить за остаток сезона. Прежде, чем я успела слово сказать, хозяин протянул мне домовую книжку.

– Вот. Все вписал, марки вклеил, до весны вы мне ничего не должны.

Я ошарашенно моргнула, а он добавил:

– На вашем месте я бы не стал посылать знакомую, такая сумма может и в соблазн ввести.

Знакомую? Интересно, что за девушку послал Родерик? Я прогнала эту мысль —только ревности сейчас не хватало! Что ж, придется записать этот долг вместе с долгом барону. Вряд ли у меня получится вернуть его до его диплома, но ничего.

Такой, как Родерик, не останется всего лишь очередной ниточкой в паутине человеческих судеб, не растворится в лабиринте столичных улиц. Наверняка сделает себе и имя и карьеру. Так что я смогу его найти, чтобы расплатиться.

Стучась в комнату матери, я уже знала, что услышу.

– Зачем! – всплеснула она руками, едва открыв дверь.

У стола стоял раскрытый ларь для продуктов и рядом с ним наполовину опустевший мешок. А в ларе чего только не было: пара кочанов капусты, бугрящийся клубнями мешок то ли с картошкой то ли со свеклой, связка лука и чуть меньше – чеснока, лоснящийся маслом сверток, мешочек, судя по всему, с крупой. Если не считать масла – его было совсем немного, только чтобы не испортилось – и капусты, остальное будет лежать долго, и на одного человека хватит не меньше, чем на месяц.

Мама вынула из мешка глиняную баночку с притертой крышкой. Раскрыла ее, по комнате поплыл запах кофе.

– С ума сошла?! Ты себе-то хоть медяк оставила?

– Оставила, – через силу улыбнулась я.

Скажи я правду, и она, чего доброго, откажется от продуктов да еще мне выговорит за «хлыща». Придется все же встретиться с ним и поговорить, пока долг не стал и вовсе неподъемным.

– Что я тебя стоя держу? – спохватилась она. Пододвинула мне табуретку, единственную в комнате. – Сейчас кофе сварю. Хоть вспомню… А ты расскажи, как у тебя день прошел. А то я совсем ничего о тебе не знаю.

Я опустилась на табурет, глядя, как она хлопочет. «Руки помнят», – как сказала она вчера. Движения ее в самом деле были ловкими и точными. Похоже, с самого детства возилась у печки. И поставила передо мной чашечку аккуратно, словно подавальщица в настоящей кофейне.

Верну барону долг, а потом вызову его и убью. Даже повода искать не придется. Только сперва надо доучиться…

– А у тебя как день? – спросила я. – Скучно, наверное, дома сидеть. Принести тебе книг?

– Что ты, какое скучно! – рассмеялась она. – Вчера отмывала все. Хозяин, конечно, видно что прибирался, но все равно не для себя. Чистота не та.

Я огляделась. Оконные стекла словно стали прозрачней, и комната в самом деле засияла.

– Утром на рынок сходила.

Я открыла было рот, чтобы спросить, откуда у нее деньги, но мама опередила меня.

– У Летнего сада хорошо подавали. И я не все тратила. Прятала кое-что. Камень выковыряла из основания ограды, туда и прятала. В ночлежке-то стащат. Вчера сбегала, чтобы тебе вернуть. Вот, возьми. – Она начала подниматься из-за стола, но я поймала ее руку, заставив сесть снова.

– Не возьму. Оставь себе. Мало ли…

– Брезгуешь? – тут же ощетинилась она.

– Нет. Я молодая и здоровая, заработаю. А тебе пригодятся. Хочешь, в банк унесем, – я вспомнила Зена. – Жизнь длинная, всякое бывает.

– Банк… – мама пожевала губами. – Барские это штучки. А простых людей вроде нас обчистят там до нитки. Я лучше тайник какой придумаю, если ты не возьмешь.

– Как хочешь, – не стала я ее убеждать. Сменила тему. – Что на рынке?

– Да так, присмотрелась больше. Ты ведь мне вчера много еды оставила. Кудель купила и спицы. Ветку, вон, подобрала, веретено вырежу. Будет чем вечерами заняться. Носки хоть тебе свяжу, а то бегаешь в ботиночках. – Она снова поджала губы. – Говоришь, ни в чем не нуждаешься.

Я невольно глянула на свои ноги. Вместе с плащом мне выдали и закрытую обувь, на осень. Дамские сапожки, которые к моим штанам подходили, как седло к корове. Искать себе обувь в городе я не стала. В конце концов, большую часть дня мы проводили в помещениях, а утром, на полигоне, даже в одной рубахе было жарко.

– Правда ни в чем не нуждаюсь, – сказала я, но мама только махнула рукой.

– Хотела еще походить, поспрашивать, не нужна ли где судомойка. Сейчас-то я прилично одета, не погонят с порога. Но вот, твой подарок принесли.

Я промолчала, не зная, что сказать, а она добавила:

– Не буду я у тебя на шее сидеть. Тот знанюк гордость мою в грязь втоптал, я думала, все, сдохла она. Не сдохла. Спасибо тебе, из дерьма вытащила, но дальше я и сама барахтаться буду. Назло гаду тому сделаю так, чтобы твои детки бабки не стыдились.

Дети… До сих пор я о них вообще не думала, но сейчас внутри что-то больно скрутилось. У нас с Риком были бы красивые дети.

– Ты только дурой не окажись, как я, – сказала мама. – Раз уж твой папаша хоть что-то хорошее тебе оставил, магию твою, надо зубами и когтями цепляться, чтобы в люди выбиться. Не вздумай из-за мужика свою жизнь в нужник спускать. А то видела я, как ты на того хлыща смотришь.

– Хватит, – взмолилась я. – Я его бросила, и хватит об этом.

– Точно бросила? – прищурилась она.

– Точно.

– Из-за него, значит, зареванная…

Я промолчала, а она продолжила:

– Ну и правильно, что его бросила. Гусь свинье не товарищ. Найдешь себе ровню, ладного да славного. Чтобы на руках носил.

Я кивнула, через силу улыбнувшись. Нет уж, больше я такой глупости – влюбиться – не сотворю. Диплом, отслужу свою учебу, а там, может, и подумаю о женихе. Каком-нибудь «боевом товарище», чтобы мы друг друга понимали, и никаких страстей. А может и не стану думать. В конце концов, нет такой обязанности – выходить замуж.

Долго сидеть с мамой я не стала. Не получалось у нас пока долгих задушевных разговоров. Помогла разложить продукты, попыталась помыть посуду, но она наотрез отказалась от моей помощи. Погнала домой, дескать, вечереет, нечего одной по темноте шляться. Не ровен час, наткнусь на какого… Я не стала доказывать, что боевик и маг, а потому это уличным грабителям надо опасаться меня, а не мне их.

Пожалуй, я бы даже обрадовалась, попадись мне какой искатель приключений. Было бы на ком сорваться. Но, похоже, такие ребята очень хорошо чуют, кого можно тронуть, а кого стоит обходить десятой дорогой, так что до университета я добралась спокойно.

Проходя по дорожкам парка, невольно замедлила шаг. Все время казалось, что вот сейчас из теней, как обычно, выйдет Рик. Обнимет, поцелует, и вчерашний вечер и сегодняшний день окажутся дурным сном. Может, права была Оливия, может, стоило мне остыть, прежде чем рушить все?

Вот только слишком много всего накопилось между нами. Его нежелание говорить о себе – даже извиняясь, и вроде бы объясняя причины, почему он сбежал от меня во дворцовом парке, Родерик, по сути, так ничего и не сказал. Тогда я проглотила это, слишком хотела помириться. Но тот, кто настолько трепетно относится к своим тайнам, должен бы беречь и чужие, а после вчерашнего я чувствовала себя преданной. Пожалуй, даже тот поцелуй с Корделией не ранил меня так сильно.

Я тряхнула головой, отгоняя мысли, пустившиеся по кругу. Боль проходит, надо только пережить ее. И разбитое сердце когда-нибудь снова начинает биться, если не бередить раны каждый день. Буду помнить только хорошее – когда каждое воспоминание перестанет отзываться болью; а пока нужно просто жить. Ходить на занятия, делать уроки и…

На скамейке у входа в общежитие шевельнулась тень, я вздрогнула – сердце против моей воли затрепетало – и тут же сникла. Дейзи. Глупо, что я могла перепутать парня и девушку.

– Хреново тебе? – негромко спросила она. Хлопнула ладонью по скамейке рядом с собой. – Садись.

– Так заметно? – Я опустилась рядом.

– Еще бы не заметно, лицо как подушка стало. Извини уж за прямоту.

– Кто еще правду скажет, кроме подруги? – криво усмехнулась я.

– Картошку натри и положи на лицо на четверть часа. Даже без магии лучше станет.

– Спасибо, буду иметь в виду. – Я попыталась подняться, но Дейзи придержала меня за руку.

– Не обижайся. Я переживаю за тебя, только красиво говорить не умею. Селия бы нашла что сказать, а я, – она развела руками. – Так толком и не научилась этим политесам. Все-таки знатнюки, они другие. Вот и принц твой…

Я снова невесело усмехнулась, вспомнив тот сон, где драконы сватали мне принца. Наверное, по сравнению со мной Рик действительно был принцем, но любила я его не за титул и не за состояние.

– Может, оно и к лучшему, что он тебя бросил, – задумчиво проговорила Дейзи.

«Это я его бросила!» – завертелось на языке, но я промолчала. Или Дейзи согласится со мной, чтобы не расстраивать, старательно скрывая жалось – и от одной мысли об этом меня мутило. Или начнет расспрашивать, а я не хотела никому ничего объяснять. Хватит и вчерашней позорной истерики, когда Оливии пришлось полвечера меня успокаивать.

– Он, похоже, начал понимать, кого потерял. Сегодня и на нем весь день лица не было, но все равно ничем бы хорошим бы это для тебя не кончилось. Джейн, вон, поначалу сияла, и что в итоге?

Да, именно это я говорила себе со вчерашнего вечера. Ничем бы это хорошим не кончилось. Как долго Родерик бы смог сдерживаться, не переходя грань? Как долго я бы смогла сохранять благоразумие, несмотря на примеры несчастной Джейн или моей матери? Как скоро он бы, отводя глаза, сказал, что родители нашли ему невесту и потому лучше нам больше не встречаться?

– Он бы все равно на тебе не женился, – озвучила мои мысли подруга. – Государственные интересы, все дела. Наследник, как-никак, будущий император.

– Кто? – опомнилась я.

Я думала о Родерике, а она о ком? При чем здесь будущий император?

– Как кто? Родерик твой. Его императорское высочество.

Кажется, я схожу с ума.

– Родерик? Наследник?

– Да ладно тебе, хватит притворяться, будто ты не ни сном ни духом. Уже все знают. Родерик – старший сын императора.

Может, это снова сон? Вроде того, с драконами, только теперь – кошмар? Мне захотелось себя ущипнуть – сильно, до боли, чтобы заорать и проснуться.

– Все знают? Откуда?

Дейзи фыркнула.

– Как будто у людей глаз нет. Император целый день по университету шлялся. Походка, жесты, манера речи. Все, кому нужно было, разглядели. – Она задумчиво добавила. – Может, для того он и шлялся?

Перед моими глазами словно наяву встали двое мужчин, идущих по дворцовому парку. Родерик и второй, что рядом с ним, выглядит матерым волком, несмотря на видимую юность. Да. Походка, жесты, телосложение. Словно эти двое были отлиты из одной формы, только первый – раньше.

Мужчина, про которого Родерик так и не сказал, кто он ему. Так, значит, выглядит император, когда не носит личину.

Вот почему Родерик сбежал на самом деле. Вот почему упорно отказывался сказать, кто он. И правильно делал, знай я, что он – принц, держалась бы подальше. Сжала бы в кулаке глупое свое сердце. Как бы больно ни было бы тогда, сейчас – еще больнее. Никакой диплом, никакое личное дворянство не сделало бы нас равными. Это даже не звезда, это… я даже не знаю.

В голове снова всплыла мелодия, под которую я просыпалась все это время. Он с самого начала все понимал, так зачем тогда? За что?

Можно ли было верить хоть одному его слову?

– Ты меня разыгрываешь? – спросила я Дейзи, уже зная, каков будет ответ.

– Зачем бы мне это?

– Да мало ли…

Хотя на самом деле, я понимала, что это объясняет все. Его странную осведомленность – в самом деле, кто будет держать в голове результаты последней переписи? Кто станет защищать честь императрицы от досужих сплетен? На миг мне даже стало жаль Родерика. Услышать, как злословят в адрес родителей и его самого… я бы тоже не сдержалась.

Вот почему он так волновался из-за визита императорской четы, и когда император заговорил со мной. Надеюсь, хоть драконы мне снились, а не явились сватать принца по-настоящему?

– Не разыгрываю. В самом деле, все уже знают. Ты моя подруга и я хочу тебе помочь. – Вокруг нас сгустилась темнота, отрезая шорох деревьев в парке, но светлячок не загорелся, оставив только голос Дейзи. – Он тебя бросил…

«Это я его бросила!» – снова хотела сказать я, но сейчас мне уж точно никто не поверит. Бедная сиротка дала от ворот поворот принцу, ха!

– …но еще можно все вернуть. Все исправить.

– Как? – вырвалось у меня.

Незачем ничего исправлять на самом деле, и верно я поступила, что рассталась с ним. Но сердце не желало слушать доводы разума.

– Можно сделать так, чтобы он ни о ком, кроме тебя, думать не мог, – продолжала Дейзи. – Чтобы любое твое желание для него законом стало. По взмаху ресниц бросался исполнять. В ногах валялся, если что не по тебе.

Я ошеломленно моргнула. Представить Родерика, пресмыкающегося у моих ног просто не получалось. Никак.

Особенно теперь, когда я знала, кто он.

– Приворотное зелье, – закончила Дейзи.

– Но… – Я больше не смогла выдавить ни звука. Попыталась зажечь светлячок, но не сумела зацепить магию. Не потому, что ее заблокировали извне – второе, или третье, если считать вчерашнее, потрясение за сутки оказалось слишком сильным.

Приворотное зелье!

Рука Дейзи безошибочно нашла мою, сжала сочувственно. Голос ее стал мягче, глубже.

– Да, помню, как ты говорила, будто считаешь, что это нехорошо. А он, что, хорошо с тобой обошелся? Да и, между нами, глупости ты говорила. Когда любишь по-настоящему, когда без него жизнь не мила, на все пойдешь, лишь бы он рядом остался. Сейчас-то ты наверняка сама это понимаешь.

– Ты… серьезно?

Мне тоже вспомнился, теперь уже давний, разговор в столовой. Тогда меня передернуло от отвращения. Тогда все казалось просто. Сейчас… по спине пробежал холодок. Еще и суток не прошло, а мне в самом деле хотелось сделать что угодно, чтобы вернуть все как было.

Это я его бросила. Потому что больше не могла ему верить, а сейчас – особенно. Потому что без доверия нет любви. Незачем ничего исправлять.

– Такими вещами не шутят.

Вокруг нас по-прежнему было темно, и я не видела лица подруги… Но в голосе ее отчетливо послышалась угроза.

Подруги ли?

Ментальная магия доступна только некромантам. Тем, кто черпает силу не в окружающем мире, как стихийники, или в магической его изнанке – Мороке – как целители, а берут ее от изначальных тварей. Я, правда, не очень понимала как, ведь прорывы случались так редко. Может, этих редких прорывов было достаточно. Может, между тварями в их мире, или где там они обитали, и некромантами устанавливалась какая-то связь – я, всего лишь первокурсница, не могла этого знать, да и неважно.

Важно лишь то, что твари, а вслед за ними некроманты, брали свою силу из боли и смерти. И потому за некромантию полагалась смертная казнь. Для всех без исключений. И надо быть вовсе дубом вроде Карла, чтобы шутить такими вещами.

– Подумай, – Дейзи снова сжала мои руки, и я едва удержалась, чтобы не выдернуть пальцы. – Он ведь играл с тобой с самого начала. Принц и девчонка из приюта. – Она хмыкнула. – Сгодится, чтобы развлечься. И родители за задницу не схватят, жениться не потребуют. Извини.

– На правду не обижаются, – медленно произнесла я.

«Смерть – самое естественное, что есть в мире», – сказал как-то Родерик.

В тот день он вернулся с практики. Как уж так вышло, что несмотря на все усилия целителей – настоящих, опытных – женщина не пережила первых родов, и ребенок погиб вслед за ней, я не поняла тогда. Рик объяснял, но я не знала смысла половины слов и спрашивать не стала: ему нужно было выговориться, а мое любопытство могло подождать. «Смерть – самое естественное, что есть в мире, без нее для жизни просто не осталось бы места», – сказал он тогда.

Некроманты берут силу в смерти.

– Ты ведь любишь его. – Голос Дейзи стал мягким, воркующим. – Так пусть и он полюбит тебя. Как в балладах: жили они долго и счастливо, и умерли в один день.

– Счастливо? – переспросила я.

– Счастливо, – уверенно ответила она. – Он будет счастлив рядом с тобой, а ты – с ним, потому что ты любишь его. Благодаря зелью и он полюбит тебя. Все будет правильно.

Будет ли он действительно счастлив, или это окажется лишь навязанным зельем дурманом? Буду ли я счастлива, зная, что его чувства не настоящие?

Рик говорил, что любит меня, но после такой лжи можно ли верить хоть одному его слову?

– Долго? А что, если действие зелья вдруг закончится? Что тогда будет? Со мной? А с ним? С Родериком?

– Закончится, но не «вдруг». Зависит от… много факторов, на самом деле, но это и неважно сейчас. И ничего страшного не случится. Он не повредится в уме, ничего такого, не бойся. А ты уж тем более ничем не рискуешь.

Я невольно хмыкнула. Дейзи снова ободряюще сжала мою руку.

– Ничем не рискуешь, – повторила она. – Заметишь, что зелье начинает слабеть, что твой принц смотрит не так восторженно и уделяет тебе меньше внимания – придешь за еще одним зельем. Или не придешь, если к тому времени принц тебе надоест. Главное, что до того он на тебе женится и уже не денется никуда.

– А если он не захочет жениться? Сама же говоришь: наследник, долг перед страной и все такое…

– Так в этом-то вся и прелесть! Пока зелье действует, он на все ради тебя пойдет. На всех наплюет, на родителей, на друзей, на все долги вместе взятые. Что скажешь, то и сделает, лишь бы улыбнулась лишний раз. Скажешь «женись» – женится, скажешь, чтобы с крыши сиганул вниз головой – сиганет.

У меня вырвался нервный смешок. Дейзи тоже хихикнула.

– Но лучше не надо. Все-таки он хороший парень, хоть и знатнюк.

– Хороший… – эхом отозвалась я.

Ну почему, почему он так со мной поступил? Неужели «я хотел как лучше» сгодится как оправдание для чего угодно? Неужели все его слова о любви – просто вранье?

– Да и копать начнут, это тебе не какой-нибудь барончик. Так что лучше не надо. Хотя месть вышла бы отменная.

– В самом деле, – хмыкнула я.

– Ну так что, берешь?

А ведь выбора-то у меня на самом деле и нет.

– Как им пользоваться?

Мне в ладонь лег флакончик. Совсем крошечный, на ложку жидкости, не более. Теплый, похоже, Дейзи крутила его в руках все время нашего разговора.

– У зелья нет ни вкуса, ни запаха. Попросишь о последнем свидании, прощальном. Он наверняка чувствует себя виноватым, так что согласится. Пусть угостит тебя кофе, и подольешь. Или чаем или неважно чем. Главное, чтобы он не заметил, пока поздно не станет. А так – хоть в начинку пирога запекай, ничего зелью не сделается.

– Поняла, – я осторожно опустила флакончик в карман. – А как быстро подействует?

– Примерно через час, но оно хитрое. Если к началу действия зелья тебя радом не окажется, Род сам ничего не поймет поначалу. Все будет как обычно. Я бы советовала тебе именно так и поступить. Под любым предлогом уйти со свидания до того, как начнется. Род – парень умный, мало ли…

– Уйду, а что потом?

– А потом, когда он тебя снова тебя увидит, вдруг осознает, как недооценивал все это время. Что без тебя ему жизнь не мила. Нет второй такой прекрасной девушки, которая к тому же полна всяческих достоинств. – Дейзи добавила совсем другим тоном: – Тем более что ты на самом деле очень красивая, умная и добрая. Ты заслужила своего принца, вот заслуживает ли он тебя – еще вопрос. Учитывая, как он с тобой обошелся.

– Не надо об этом. Пожалуйста, – прошептала я.

Это я, я его бросила, так почему же мне так плохо? Почему мне хочется согласиться на все?

Дейзи обняла меня.

– Все будет хорошо, поверь. Ты его любишь, и он тебя полюбит. Может быть, и за вторым зельем не придется ходить. Так тоже бывает. Один раз – и на всю жизнь.

– Спасибо, – по-прежнему шепотом ответила я.

Дейзи отстранилась.

– Надеюсь, ты понимаешь, что о таких вещах никому не рассказывают?

– За дуру меня держишь? – возмутилась я.

– Отлично.

Она развеяла купол, и я сощурилась: после темноты купола свет угасающего дня ослепил меня. Поднялась со скамейки.

– Спасибо.

– Да не за что, – улыбнулась Дейзи. – Удачи.

Сама не помню, как я поднялась по лестнице. Закрыла дверь комнаты, прислонившись спиной к ней. Оливия повернулась ко мне от учебников, прямо как вчера.

– Нори?

Я подошла к ней, сотворила купол тишины. Вот когда бы пригодился тот артефакт, что я вернула утром.

– Это правда, что Родерик – старший сын императора?

Оливия переменилась в лице.

– Кто… – Она осеклась, поняв, что проболталась.

– Он просил молчать, да? – криво улыбнулась я.

– Да. Он сам признался?

Я медленно покачала головой. Хотелось ударить Оливию, хотя я прекрасно понимала: если она обещала Родерику молчать, то должна была сдержать обещание, как бы ни относилась ко мне. Правильно она сделала, что не хотела ничего знать о наших отношениях.

– Тогда кто тебе сказал? – Судя по тону подруги, она не на шутку встревожилась.

Я помедлила, формулируя ответ.

– Тот, кто мне сказал, утверждает, что уже весь университет знает. Что люди посмотрели вчера на императора и все поняли. Они в самом деле очень похожи.

– Ты видела императора? Настоящего, а не личину? – оторопела она.

– Думаю, что да. – Я в двух словах рассказала о встрече в дворцовом саду, и как повел себя Родерик.

Оливия помолчала, размышляя.

– «Весь университет» точно не знает. Иначе меня бы уже замучили расспросами. Всем известно, что мы с Родериком давние друзья. Так что, если кто-то в самом деле догадался, – она выделила голосом последнее слово, – этот «кто-то» не торопился делиться своей догадкой.

– Но поделился со мной.

– Да. Вопрос в том, с какой целью.

Я задумчиво кивнула, не торопясь строить предположения вслух.

– Подумай об этом, если не хочешь раскрывать имя, – посоветовала Оливия. – Подумай и посмотри, действительно ли все знают.

Я обнаружила, что вцепилась в столешницу так, что побелели пальцы. Заставила себя выпрямиться.

– Я обещала молчать.

– Не все обещания стоит выполнять.

– На себя посмотри, – усмехнулась я.

Подруга опустила голову. Снова упрямо вздернула подбородок.

– И все же я должна рассказать об этом отцу.

– Нет! – вскрикнула я. – Нет, пожалуйста!

– Нори, что происходит?

– Подожди до завтра, пожалуйста, – взмолилась я. – Тем более, что ты сама сказала, что нужно посмотреть и подумать. Хороши мы будем, если ты с моих слов переполошишь министра, а окажется, что в самом деле все разглядели сходство между Родериком и императором, а я одна слепая дурочка.

– Хорошо, – кивнула Оливия. – Завтра вечером я в любом случае хотела заглянуть домой. Незачем менять планы.

Угукнув, я схватила перо и лист бумаги. Стоило поторопиться.

Родерик

«Поверхность желудка покрыта ямочками, или углублениями, в которые выходят устья желез, в соотношении четыре или пять желез на одну ямочку, обеспечивая секрету доступ в просвет»…

Родерику захотелось швырнуть ни в чем не повинный учебник в стену. Он перечитывал это предложение уже в восьмой раз и никак не мог понять смысла. И это при том, что он не должен был узнать ничего нового. На последнем курсе целители лишь собирали воедино все, что изучали в предыдущие годы, уделяя основное внимание не теории, а практике.

Сегодня днем ему несколько раз выговорили за невнимательность. И каждый преподаватель не преминул добавить что-то вроде «уж от вас не ожидал». Как будто староста не человек и не может быть болен или расстроен.

Сайфер молчал со вчерашнего вечера, после того, как высказался – длинно, бессвязно и нецензурно. Оливия днем выбирала выражения тщательней, чем дракон; но безупречная вежливость лишь заставила ее слова разить больнее.

Родерик не стал спорить ни с Сайфером, ни с Оливией. Не о чем было спорить. Он отчаянно жалел что оказался крепок задним умом, но сожаления ничего не могли исправить. Видят боги, он отдал бы что угодно за возможность отмотать время назад, до того момента, когда он решил, что цель оправдывает средства. Что можно успокоить совесть идеей, что Лианор вслух не просила его молчать – в конце концов, он действовал в ее интересах.

Одно утешало – Нори не бросит из-за него университет. Если Родерик хоть чуть-чуть успел узнать эту девочку, она доучится. Назло ему. Назло барону – чтобы швырнуть ему в лицо деньги, которыми воспользовалась. Значит, у него будет время. Будет время и остается надежда, что он сможет получить ее прощение. Хотя сейчас он даже предположить не мог, с какой стороны к ней подойти.

Грудь сжал ледяной обруч – да так, что Родерик на несколько мгновений разучился дышать. Лед пробрался в кровь, но вместо того, чтобы заморозить сердце, заставил его заколотиться сильнее.

Страх. Откуда? Да, ему было больно при мысли, что, возможно, ничего уже не вернуть, но сейчас его сковал прямо-таки смертельный ужас.

Родерик вдавил ноги в пол, чтобы ощутить собственное тело. Заставил себя дышать ровно и размеренно. Вдох-пауза-выдох-пауза-вдох…

Страх отодвинулся, и он, наконец, понял.

«Это не я, это Нори! Сайфер! Что с ней?!»

Тишина.

«Потом будешь злиться! Что с ней?»

«Не знаю, – отозвался, наконец, дракон. – Чувствую только отголоски. Ты бы мог спросить, если бы…»

Если бы, если бы…

Он все сделал неправильно. Пытался быть рассудительным, как подобало наследнику, а оказался мямлей и трусом.

Родерик шагнул к двери, прерывая поток самобичевания, но прежде, чем успел открыть ее, постучали с другой стороны.

Мальчишка-посыльный.

Родерик отступил, пропуская парнишку к соседу – ему самому не от кого больше получать записочки. Но посыльный сунул ему в руки сложенный клочок бумаги и исчез.

«Нужно поговорить. В нашей беседке».

Радость на миг вспыхнула в груди, растопив лед чужого страха, и тут же угасла. Не могла Нори так быстро передумать. Как бы больно ни было ей самой, как бы она ни любила его – ту любовь, что согревала его прежде, нельзя было подделать – она не сможет простить так быстро. Но при этом звать, чтобы осыпать упреками и оскорблениями, тоже не будет.

Что-то случилось.

Родерик сам не понял, как слетел с лестницы, пересек парк. Смог вздохнуть по-настоящему, только увидев фигурку в беседке. Нори вскинулась, услышав его шаги. Ее эмоции накрыли его, и он вцепился в столбик беседки, чтобы устоять на ногах. Горечь и боль, искра радости – она все же рада была его видеть, несмотря ни на что. Растерянность. Любовь, яркая искра, которую он все равно ощутил в водовороте остальных чувств.

И страх.

– Что случилось? – спросил Родерик.

– Ничего. – Нори улыбнулась. – Поняла, что не могу проститься… так.

Ему захотелось тряхнуть головой, чтобы понять, не ослышался ли. А Нори продолжала:

– Мне казалось, будто долгие прощания – все равно, что рубить собаке хвост по частям. Но… Не получается. Пойдем к тебе. В последний раз.

Что она несет? Родерик заглянул ей в глаза и увидел страх.

– Ты этого хочешь? – Он взял ее за руку. Нори вздрогнула, но вырываться не стала. Пальцы ее, обычно такие теплые, были ледяными, ладонь – влажной.

– Да, – прошептала она. – Пожалуйста.

Родерик сотворил портал. Едва заклинание развеялось, и они оказались в гостиной, Нори выдернула руку, шарахнулась прочь.

Он горько усмехнулся.

– Зачем все это, если тебе даже касаться меня противно?

Она вытащила из кармана клочок бумаги, развернула в его сторону.

«Нас могут подслушать магически?»

Час от часу не легче. Или Нори решила отомстить, разыграв его? Но ее чувства по-прежнему ощущались Родериком почти так же ярко, как собственные, и в этой безумной мешанине не было ничего похожего на злорадное предвкушение.

Он коснулся охранной сети квартиры, сделав ее видимой. Перебрал заклинания одно за другим. Все на месте.

– Нет, – сказал Родерик. – Мой дом хорошо защищен.

Нори выдохнула, на миг ссутулившись. Развернула плечи.

– Это правда, что ты – старший сын императора?

Вопреки всему, он ощутил не страх, а облегчение. Больше не надо изворачиваться, и врать тоже не надо. А хуже уже точно не будет. Нори сказала, что не хочет иметь с ним дела. Шарахнулась от его прикосновения – куда уж хуже?

– Правда.

Нори кивнула, так, словно и не ожидала другого ответа, и Родерик не удержался от любопытства.

– Оливия проболталась?

– Что, ваше высочество, неприятно, когда разбалтывают ваши тайны? – усмехнулась Лианор. – Нет. Не Оливия.

Я кивнула, все еще ничего не понимая.

– Восемь лет назад, во время прорыва изначальных тварей я призвал дракона, испугавшись за родителей. Призвал и сразу же бросил в бой. Для новорожденной личности это оказалось слишком большим потрясением. Сайфер ушел в себя, и все эти годы…

– Сайфер? – не поверила я своим ушам. – Твоего дракона зовут Сайфер?

Родерик кивнул.

– Все эти годы он не давал знать о себе, – продолжал он так, словно его вовсе не удивил мой вопрос. – У императора должен быть дракон, чтобы защищать его земли от изначальных тварей. Второго дракона призвать невозможно, а мой не подавал признаки жизни, и потому наследником я быть перестал. Но рядом с тобой, – он крепче прижал меня к себе, – Сайфер начал просыпаться, и сейчас он жив и полон сил. Только благодаря тебе. И поэтому мне плевать, что скажут люди…

– Погоди, – перебила его я, все еще не в силах осознать услышанное. – Его зовут Сайфер. Он черный с алыми узорами…

– Да, – кивнул Родерик. – Хотя я ни разу не видел его со стороны.

– Так это были не сны! – дошло, наконец, до меня. – Это по-настоящему! – Я задохнулась от возмущения, снова вскочила, не в силах сидеть спокойно. – Передай этой крылатой заразе, что я ему рога поотшибаю, когда увижу! Хвост оторву!

Глаза Родерика стали золотыми, зрачок вытянулся вертикально, но я не испугалась. Наоборот, немного успокоилась, осознав – сейчас, как и раньше, золотой взгляд не был моей галлюцинацией. Дракон смотрел на меня. Смотрел, и, наверное, слушал.

– Два сапога пара, ты и он, только и знаете, что тень на плетень наводить! – рявкнула я. Охнула, осознав еще кое-что.

– Так те два дракона – тоже не сон? Ирма и Эрвин, их так зовут?

Родерик кивнул.

– И… И они всерьез сватали мне принца? Тебя?

Теперь и Родерик ошалело хватанул ртом воздух.

– Что?!

Видно было, что и у него закончились слова. Неужели Сайфер ему не рассказал?

– В ночь перед визитом императора в университет… – Я осеклась, подумав, что и императорская чета могла… Нет. То, что меня вдруг полюбил настоящий принц, еще не повод настолько о себе возомнить. – Мне приснился Сайфер. Он сказал, что хочет меня кое с кем познакомить. То есть получается, что он мне не снился, а…

– Общался с магическим отражением твоего сознания, – пояснил Родерик.

Кажется, он успел опомниться. Или, что вероятнее, куда лучше меня владел собой.

– И он меня представил как…

Я залилась краской, растеряв способность связывать слова.

Взгляд Родерика на миг стал отсутствующим.

– Сайфер говорит, что может сам все показать мне, если тебе неловко. Но… – Родерик лукаво улыбнулся. – Только если ты обещаешь, что его рога и хвост останутся в целости и сохранности.

Я не выдержала, прыснула.

– Нет уж, пусть теперь бережется. – Согнав с лица улыбку, я посмотрела Родерику в глаза. – Сайфер сказал, будто считает, что я принадлежу ему и его человеку… «Наша девочка», так он меня представил другим драконам.

На скулах Рика заиграл румянец, но взгляда он не отвел.

– И я ответила, что мне не нужен его человек, у меня есть свой. И что…

– Ты не променяешь меня ни на какого принца, – закончил за меня Родерик, и выражение его лица было неописуемым.

Кровь бросилась мне в лицо, и, чтобы развеять неловкость, я выпалила:

– Болтун! Еще похуже тебя!

Родерик фыркнул.

– Согласен. И, кажется, еще парочке моих знакомых драконов стоило бы поберечь хвосты. – Он сменил тон. – Нори, я… Не знаю, что сказать.

– Вот и не говори ничего, – буркнула я, тоже растеряв все слова.

Наверное, правы те, кто говорит, что понять – означает простить. Потому что сейчас я простила его.

– Я надеялся, что найдется девушка, которая полюбит меня, а не мой титул, состояние или власть. А когда такая нашлась, сам едва все испортил. – Он крепко прижал меня к себе, и в этот раз я не стала вырываться. Но поцелуй закончился раньше, чем мне хотелось бы.

– Ты выйдешь за меня? – спросил Рик.

Я уставилась на него, онемев. А он продолжал:

– Я не собираюсь торопить тебя с ответом. И чтобы ты могла всерьез все обдумать и взвесить, я должен рассказать еще кое-что.

Он усадил меня на диванчик, взял мои ладони в свои.

– Чтобы между нами уж точно не осталось никаких недомолвок. Есть вероятность – точнее, Сайфер уверен в этом – что ты и есть наша истинная пара.

Я окончательно лишилась дара речи, только и могла, что ошалело моргать. Но каким бы невероятным ни было услышанное, ни мгновения я не усомнилась в искренности Родерика. Даже не потому, что нужно вовсе не иметь сердца, чтобы шутить такими вещами. Просто было что-то в его взгляде, в голосе, что на миг мне показалось, будто я чувствую его эмоции. Волнение, робость – удивительно, но он в самом деле не был уверен в моем ответе – и любовь, которая словно сплелась в душе с моей.

– Когда наследник создает дракона, тот рождается из… мы называем это «искра души». Какая-то часть моей души, разума и магии. Когда Сайфер ушел от мира, мне казалось, что тут – он положил руку себе на грудь – словно образовалась пустота, словно от меня оторвали кусок.

По-прежнему не зная, что сказать, я накрыла его ладонь своей. Родерик мягко улыбнулся, поднес к губам мою руку, и я ойкнула, едва не выдернув ее. Никогда мне не целовали рук.

– Ты вернула мне не только дракона и право на трон, Нори. Ты вернула мне меня.

– Но почему ты думаешь, будто это я? Может, он сам успокоился и вернулся.

Рик покачал головой.

– Не сам. В том бою Сайферу пришлось убивать, и сам он едва не погиб. Он выжил, но потерял интерес к этому миру. Даже не только к этому миру – такое иногда случается, и тогда дракон просто покидает своего человека. Уходит к остальным, к стае, потому что даже дракону трудно долго быть одному. Но Сайфер расхотел жить.

Я слышала, что такое случается с людьми, но чтобы с драконами?

– Да, у драконов такое тоже бывает, – Родерик словно читал мои мысли. – Сайфер снова заинтересовался миром, когда почуял тебя.

– Но я ничего не сделала… – растерялась я.

– Достаточно того, что ты есть. Настоящая. С твоим живым интересом к миру, твоими эмоциями. Даже твоим неумением справляться с гневом.

Но если это так… Если действительно я помогла проснуться Сайферу, выходит, Рик не преувеличивал, когда говорил, что все его подарки не смогут перекрыть то, что я для него сделала.

Вот только на самом деле никакой моей заслуги в этом не было. Велика заслуга – быть собой.

– Окончательно он пришел в себя, когда почуял твой страх и отчаянье.

– В тюрьме?

– Да. Когда понял, что нужно немедленно действовать.

Может, это не мои эмоции, а любовь Родерика – одним богам известно, что он во мне нашел! – помогла Сайферу вернуться.

Рик улыбнулся.

– Получается, я должен быть благодарен Бенедикту и Корделии.

Я фыркнула. Было бы кого благодарить.

– Сайфер грозился разнести дворец правосудия по камешку, чтобы вытащить тебя оттуда. И он бы это сделал.

– Думаю, твоим родителям это бы очень не понравилось, – только и смогла я сказать.

– Сайфер – дракон. Ему все равно, что подумают или скажут люди. И это еще одна причина, почему тебе нужно будет хорошенько подумать, прежде чем согласиться стать моей женой. – Родерик помедлил. – Или не согласиться. Я пойму, если…

Я накрыла его губы пальцами, как это делал он, когда хотел, чтобы я замолчала.

– Рик, я… – У меня в самом деле не было слов. До сих пор не было, словно меня здорово приложили головой.

Но в какой-то степени так оно и было. Рик рассказал обо мне Вернону – бамс! Между нами все кончено – шмяк! Родерик – принц и наследник императора – бац! Приворотное зелье, не возьмешь – живой не уйдешь – бабах! Выходи за меня…

Чудо, что я еще умом не тронулась. Или тронулась, и предложение и рассказ о драконах тому доказательство?

Родерик не дал мне додумать. Поцеловал кончики моих пальцев, снова взял мои руки в свои.

– Не говори ничего. Драконы чувствуют эмоции, и я знаю, что у тебя голова кругом идет. И это еще одна причина… – Он вздохнул, покачав головой. – Звучит так, будто я тебя отговариваю, хотя я безумно хочу, чтобы ты согласилась. Словом, если Сайфер не ошибся, ты наша истинная пара и…

– Но у меня нет дракона!

– Если и в твоей душе есть искра, что способна создать дракона, истинную пару для Сайфера, твоя драконица появится после нашей первой ночи. Появится и навсегда останется с тобой – по крайней мере, пока жив я или Сайфер. И это еще одна причина, по которой тебе стоит подумать, прежде чем соглашаться. Второй разум в голове, у которого на все есть свое мнение и который просто так не заткнешь. Хотя отгородиться можно, но я еще не до конца этому научился.

– То есть Сайфер все время с тобой? И комментирует все, что происходит? – Я ужаснулась. – И когда мы с тобой…

– Нет, – улыбнулся Родерик. – В такие моменты я прошу его уйти, и он уходит.

Я выдохнула. Он продолжал:

– Если у тебя появится драконица, она тоже начнет высказываться. И еще мы с тобой будем чувствовать не только эмоции, но и мысли друг друга. Не все, – торопливо добавил он. – Только то, что захотим друг другу сказать.

Наверное, для кого-то это мечта – читать мысли любимого человека. Но я-то себя знаю. Сколько раз я буквально прикусывала язык в последний момент! А недобрую мысль бросить куда легче, чем недоброе слово.

– А еще ты останешься молодой, пока драконица будет с тобой. И, скорее всего, переживешь наших детей.

Голова кругом идет. «Взвесить и обдумать», – сказал Родерик, но тут сперва бы во все это поверить.

– А если Сайфер ошибся? Если я не ваша истинная и никакой драконицы нет и не будет?

Родерик пожал плечами.

– Значит, ошибся. Я-то люблю тебя, а не твою возможную истинность. Не буду врать – возможно, в нашу первую встречу я обратил на тебя внимание только потому, что почувствовал, как оживает дракон рядом с тобой. Но с тех пор многое изменилось, Нори. Я люблю тебя, а не будущую пару для Сайфера. Мне нужна ты, а не твой несуществующий титул, мое наследство или перспектива бессмертия.

– Но что будет с тобой, если все не так?

Если нет во мне никакой такой искры и никакой истинности, тем более что я сама в себе ничего странного не чувствую.

– Ничего не изменится. Я по-прежнему буду любить тебя.

Я сморгнула навернувшиеся слезы – да что такое, сейчас-то точно нет повода реветь!

– Сайфер останется со мной, пока ему не надоест, по человеческим меркам это случится не скоро. Тем более что в этом мире есть другие драконы, и ему не скучно.

Я вспомнила еще кое-что.

– А твои родители? Я не хочу, чтобы из-за меня у тебя были неприятности.

– Нори, мне жить с тобой. Не им. И мои родители знают о тебе.

Я охнула. Хотя как им не знать, если Сайфер познакомил меня с их драконами?

– Да, среди знати найдутся недовольные – продолжал Рик. – Породниться с императорской семьей хотели бы многие…

Я сникла. Еще не хватало, чтобы из-за меня начались политические проблемы. Я-то в политике ничего не смыслю.

– Но моя мать по рождению всего лишь баронесса, и знать смирилась. Смирится и с тобой.

Только его мать была победительницей отбора. А я – девчонка из приюта. Наверное, эти мысли отразились у меня на лице.

– Нори?

Ах да. Он же сказал, драконы чуют эмоции. Я сглотнула ком в горле.

– Рик, я очень тебя люблю. Я хочу быть с тобой. Но мне страшно. Я ничего не смыслю в политике, придворном этикете и вообще… – Ужасно не хватало слов. – По твоим меркам я – необразованная деревенщина, и…

Казалось бы, и раздумывать не о чем. Такое ведь только в сказке бывает, чтобы принц, настоящий принц собрался жениться на безродной сироте! А я вместо того, чтобы радоваться чуду, мучительно соображаю, что сказать. Потому что не поворачивался у меня язык сказать «да» – слишком уж многое разъединяло нас. Но и отказать… да проще сразу умереть!

Хватит ли у меня сил дотянуться до него? Хватит ли у него терпения прощать мои промахи?

– Мне тоже страшно, Нори. – Его улыбка оказалась неожиданно неуверенной. – Страшно, что ты откажешь. Но я уже поддался страху один раз. Боялся, что потеряю тебя, если ты узнаешь, кто я. И едва не потерял – именно потому, что пошел на поводу у страха.

А может, и хорошо, что драконы способны читать чужие чувства. По крайней мере, Родерик знает, что сейчас я не ломаюсь и не набиваю себе цену.

– Я хочу быть с тобой, Рик. Быть твоей. Только дай мне время свыкнуться со всем этим.

Он просиял. Потянулся к моим губам, и я потянулась ему навстречу.

– Сайфер спрашивает, можно ли другим драконам рассказать об этом своим людям, – сказал Родерик, когда поцелуй прервался.

– Он уже разболтал другим драконам? – ужаснулась я.

– Не ругай Сайфера, у драконов общий разум. Что знает один – знают все остальные. Но драконы не…

– Не раскрывают тайны своих людей, так он говорил, – вспомнила я.

– Да, он даже мне не сказал, что ты не променяла бы меня на принца, – улыбнулся он. – Пока ты сама не начала рассказывать.

Я смутилась.

– Теперь всю жизнь будешь об этом вспоминать?

– Теперь это будет одним из лучших моих воспоминаний. – Рик чмокнул меня в кончик носа. – Так он расскажет?

Я мысленно поежилась, представив самую вероятную реакцию императора. Впрочем, Рик прав – если идти на поводу у своего страха, все станет только хуже. Пусть лучше его родители будут недовольны сейчас, пока еще можно все отменить. Если их недовольство заставит принца пойти на попятную – мне будет больно. Но куда больнее окажется узнать, что он отказался от меня, когда я по-настоящему поверю в то, что стала его невестой. Сейчас я до сих пор чувствовала себя оглушенной. Как будто все происходит не совсем со мной.

– Пусть расскажет, – согласилась я.

– А когда ты хочешь официально объявить о помолвке?

Я ужаснулась.

– Мне ведь житья не дадут!

– Приставлю к тебе охрану. – Родерик рассмеялся. – Шучу. Я понимаю, что ты сейчас слишком ошарашена. Торопиться некуда, как захочешь – так и проведем церемонию. – Его лицо посуровело. – Тем более, что мы еще с этой пакостью не разобрались.

Он мотнул головой туда, где на столике все еще стоял флакон, который дала мне Дейзи.

– Пока мы не нашли, кто за этим стоит, ты в опасности.

Настроение мигом испортилось.

– Это ты в опасности. Я сама по себе никому не нужна.

Родерик покачал головой, но спорить не стал. Взял в руки флакончик.

– Но все же, до чего хитро выплетено!

Я-то даже и не пыталась разобраться в сети заклинаний на флаконе. Понимала, что слишком много не знаю.

– Нори, я понимаю, что «один человек», который тебе дал это – кто-то из тех, кого ты считала другом или, по крайней мере, хорошим приятелем. – Теперь Рик смотрел на меня серьезно и строго. – Но в этом надо разобраться, и разбираться должны настоящие дознаватели, а не мы с тобой. Некромантия – не шуточки.

Я сглотнула.

– Ты готова рассказать всю правду императорскому дознавателю и начальнику службы безопасности дворца? – Прежде, чем я успела ответить, Родерик добавил. – Я не отойду от тебя ни на секунду и не позволю обидеть. Это я тебе обещаю. В конце концов, ты – моя невеста.

– Рик, я чувствую себя доносчицей.

Он погладил меня по голове.

– Я видел изначальных тварей. Дрался с ними. Они…

Даже не глядя на него, я ощутила, как его передернуло.

– А еще я разговаривал с человеком, подвергшимся ментальной магии. И читал допросные листы тех, кто под ее влиянием совершил преступление. Это страшно, Нори. Ты не доносчица. Ты защищаешь себя как можешь, потому что самой тебе с ними не справиться.

– Но за некромантию полагается смерть! Дейзи казнят!

Ну вот, я и проговорилась.

– Дейзи… – Его лицо помрачнело.

– А вдруг я просто напридумывала невесть чего, а она в самом деле лишь хотела мне помочь?

Я сама понимала, что звучало все это глупо и жалко. Но Родерик не стал смеяться надо мной.

– Нори, мне нравится Дейзи. И я сделаю все, чтобы разобраться в этом как следует. Возможно, и она под действием ментальной магии. Возможно, у нее были другие причины. Попрошу отца о помиловании, в конце концов. Но… – В его голосе прорезалась горечь. – Приворотное зелье не купишь в лавке за углом, и рецепты его подружки не передают друг другу шепотом. Это намного хуже, чем запрещенные дурманные настои. Если она сознавала, что делает…

– Я понимаю. – Прошептала я. На самом деле пути назад не было, и это я тоже сознавала. Но мне надо было собраться с духом.

Я заглянула в лицо Рику.

– Ты обещаешь, что будешь рядом?

– Да, – твердо ответил он.

– Тогда веди.

Пройдя сквозь портал, мы оказались в длинном просторном коридоре. По высоким потолкам, огромным окнам и паркету я догадалась, что мы во дворце. Но в этой его части все выглядело не настолько пышным и позолоченным как в той, где нас водили с экскурсией. А если приглядеться повнимательней, можно было заметить подстершийся лак паркета, огарок свечи на подоконнике и другие мелочи, показывающие, что этой частью дворца активно пользуются, а не только демонстрируют зевакам.

– Ничего не бойся. – Родерик крепко держал мою вспотевшую ладонь.

Я кивнула. Поджилки тряслись.

Родерик остановился у одной из дверей – для меня все они выглядели одинаковыми. Постучал. И только когда из-за двери послышалось «входите», распахнул ее, по-прежнему не выпуская моей руки.

Седовласый мужчина, сидевший за письменным столом, подскочил, будто его пружиной подкинуло.

– Ваше императорское высочество, чем обязан?

– Здравствуйте, господин Гримани, – сказал Родерик.

Гримани! Верховный имперский дознаватель! Когда я была маленькая, тогдашний ночной сторож пугал им нас, детей, дескать придет Гримани, унесет в темницу… Потом об этом узнали воспитатели, и сторожа уволили. Воспоминания о детском страхе остались.

Но во внешности дознавателя не было ничего страшного или отталкивающего. Встреть я на улице этого высокого сухощавого мужчину, не стала бы оборачиваться. Разве что острый внимательный взгляд выдавал в нем человека непростого. И всего лишь «господин», то есть нетитулованный – а как высоко взлетел! Может и мне с моим личным дворянством в будущем удастся чего-то добиться?

– Сядьте. Разве отец уже объявил, что я снова наследник?

Ох, не о том я думаю, совсем не о том! Да, у этого господина приятное умное лицо, и, наверное, в присутствии принца – наследного принца! – он не станет вести себя, как приснопамятный господин Ашер. Но на таких должностях не бывает безгрешных агнцев, и кто знает, не решит ли дознаватель проверить мою искренность допросом с пристрастием?

Я вцепилась в руку Родерика, тут же ослабила хватку, испугавшись, что оторву его пальцы.

Гримани улыбнулся уголком рта.

– Официально не объявили, выше высочество. Но и ваш визит не официален. Или?..

– Пока нет. Пошлите за герцогом Мейером, – велел Родерик.

Я не знала, чем занимается герцог Мейер, но хватило и титула, чтобы понять – побеспокоили не последнего человека в империи. На миг я почувствовала себя гонцом, что рискует головой, неся недобрую весть.

– И за… – Рик поставил на стол проклятущий пузырек. – Думаю, чтобы разобраться с тем, что здесь наверчено, нужен специалист уровня императорского артефактора.

Лицо дознавателя посуровело. Он позвонил в колокольчик. Откуда ни возьмись появился молодой человек в мундире, выслушал распоряжения и снова исчез.

– Пока мы ждем, представьте меня вашей спутнице, ваше высочество, – попросил Гримани.

Вообще-то это меня должны представлять ему – если дворянин снизойдет до знакомства с простолюдинкой.

– По правилам, я должен представить Лианор вам, – сказал Родерик, точно прочитав мои мысли. – Но, как вы заметили, мы не на официальном приеме. Поэтому хватит «высочеств», и официально я представлю Лианор, когда соберутся все. А пока… Лианор, познакомься с господином Гримани. Он верховный императорский дознаватель.

Гримани поклонился.

– Счастлив знакомству.

– Для меня это большая честь. – Я присела в реверансе, надеясь, что сделала все правильно.

– Лианор Орнелас – студентка первого курса боевого факультета. – продолжал Родерик. – Она моя… – я испугалась, что сейчас он скажет «невеста», – близкая подруга, и ее жизнь, здоровье и безопасность очень мне дороги.

Мне показалось, будто внимательный взгляд дознавателя прочел мой разум, как раскрытую книгу. Щеки залила краска. Я украдкой посмотрела на Рика, тот выглядел невозмутимым.

Неловкость развеял вернувшийся гонец, сообщивший, что все господа, которых позвали, уже в соседней комнате. Гримани жестом отослал его и снова подскочил из-за стола, глядя куда-то за плечо Родерика.

– Меня не звали, но я тоже пришел, – улыбнулся мужчина, которого я видела в саду вместе с Риком.

Что делать, когда на тебя смотрит император, которого ты не должна знать, как императора?

Родерик сжал мою ладонь и сказал.

– Не думаю, что дело настолько серьезно.

Мужчина пожал плечами.

– Все, что касается моих детей, для меня очень серьезно.

Никто не знает, как выглядит император, кроме самых близких людей. Но сейчас он практически признался, кто он. В моем присутствии.

Потому что драконы уже рассказали ему про меня и Рика? Что он думает на самом деле? Злится ли на меня, или считает недостойной внимания, а выволочку сыну устроит потом, наедине?

Рик улыбнулся неожиданно смущенно. А улыбка у него не отцовская. Матери. Обернулся ко мне, снова посмотрел на императора.

– Вы знакомы с Лианор.

Я снова начала склоняться в реверансе, но император жестом велел мне выпрямиться.

– Знакомы. – Он тепло улыбнулся мне. – И я рад этому знакомству.

У меня словно камень с души свалился. Наверняка император мог бы произнести это так, что я примерзла бы к месту. Но он сказал это настолько искренне, что я поверила – он действительно если и не рад, то и не злится на меня.

– Но не стоит, чтобы весь дворец понял это раньше времени. Лианор, обращайся ко мне «ваше сиятельство».

– Как прикажете, ваше сиятельство, – сказала я.

– Я прошу. Пойдемте.

Он вышел из кабинета первым. Родерик повел меня следом.

– Я говорил, что ты очень понравилась его Эрвину? – едва слышно прошептал он.

Кажется, я все-таки упаду в обморок.

– И Ирме тоже. Как и их людям. Поэтому не забывай, кто ты, и ничего не бойся.

Кто я? Простолюдинка среди знати? Думать о себе как о невесте наследника не получалось. Но Рик продолжал держать мою ладонь, и его крепкая уверенная рука добавляла уверенности и мне.

Мы прошли в соседний кабинет. Кажется, это было что-то вроде комнаты для совещаний. Большой стол, за которым удобно разместились трое мужчин и могли бы устроиться еще подлюжины. Конторка в углу.

Когда я оказалась в перекрестье взглядов этой троицы, колени позорно задрожали. Но я натянула на лицо любезную улыбку, в который раз за последние четверть часа присела в реверансе.

– Рад видеть вас, господа, – сказал Родерик.

Жестом велел сесть двоим поднявшимся. Провел меня к столу, подвинул тяжелый стул, помогая сесть. Брови незнакомых мне мужчин взлетели на лоб, император, или под каким титулом он был здесь, едва заметно улыбнулся. Родерик сел рядом со мной, обернулся к дознавателю, который помедлил в дверях.

– Нам нужен секретарь? – поинтересовался Гримани. – Насколько тайным должно быть дело?

– Я пока сам не знаю, – сказал Родерик. – Речь пойдет о вещах, которые касаются лично меня, но насколько тайным должно быть расследование, пока не знаю.

– Тогда я побуду секретарем, с вашего позволения, – сказал император, притягивая с конторки письменный набор и стопку бумаги.

Кажется, я очень многое не знаю о правящей семье. С другой стороны – я знаю Родерика. Стал бы он таким, каков есть, если бы его родители были надменными снобами? Яблочко от яблони… стоит только посмотреть на Бенедикта и его – то есть моего, чтоб ему пусто было! – папашу.

Гримани тоже сел, и как-то так вышло, что по одну сторону стола оказалось четверо мужчин, а по другую – мы с Родериком, и я почувствовала себя словно на собеседовании с приемной комиссией.

Ничего, справилась тогда, и сейчас справлюсь. Надеюсь. Тем более, что впереди задачка куда труднее – найти общий язык с родителями Родерика. Нет, не буду сейчас думать об этом, и без того голова кругом идет.

– Господа, позвольте представить вам Лианор Орнелас, – сказал Родерик.

Я дернулась встать, но он придержал меня за рукав.

– Лианор, представляю тебе герцога Соммера…

Император едва заметно кивнул. Вот почему «сиятельство». Но остальные присутствующие здесь наверняка знают, кто он. Значит, император пока не хочет раскрывать всем, что посвятил меня в свою тайну. Потому ли, что мы не хотим посвящать остальных в свою? А может, для императора еще ничего не решено. Или потому, что я официально еще не дала согласия? Интересно, что рассказали обо мне своим людям драконы? Их-то я не стеснялась, говорила все, как есть.

Ох, лучше не думать об этом. Лучше подумаю над тем, взял ли император титул известного ученого просто так, с каким-то тайным смыслом, или… Родерик говорил, что тот герцог был его предком. Значит, и предком нынешнего императора? Да, я очень многого не знаю о высочайшей семье.

– …Герцога Мейера, – продолжал Родерик. – Он отвечает за безопасность дворца и всех его обитателей.

Непонятно, были ли волосы герцога белыми от природы, или сплошь седыми. Я бы сказала, что он примерно возраста дознавателя. И взгляд был похожим – острым и умным.

– Герцога Филберта, императорского артефактора.

Этот выглядел моложе всех, кроме нас с Родериком, ну, и императора, я бы дала ему лет пятьдесят с небольшим. Волосы и борода – соль с перцем, худой, даже, скорее, тощий – но артефактору мощное сложение вроде как и ни к чему.

– С императорским дознавателем ты уже знакома. – Родерик еще раз оглядел всех и продолжал: – Лианор – студентка первого курса боевого факультета. Сегодня кое-что встревожило ее, и она пришла с этим ко мне. Я решил, что вы тоже должны выслушать ее рассказ. Выслушать, а потом решить, связано ли это с тем вопросом, который я уже задавал господам Мейеру и Гримани. Действительно ли в университете несколько лет подряд пропадают студенты.

– Даже так? – приподнял бровь император. – И после этого ты говоришь, будто все не настолько серьезно?

– Я пока не могу сделать выводы.

– Ваше сиятельство, давайте все же выслушаем барышню, – вмешался Гримани.

Я снова попыталась встать, как отвечая на занятиях, и снова Родерик придержал меня. Пришлось говорить сидя, хотя мысль о том, что я сижу, разговаривая с императором и высочайшими сановниками страны, не прибавляла мне уверенности.

– Мы с… – Я осеклась, почувствовав себя деревенской дурочкой. Но посвящать совершенно незнакомых мне людей в наши отношения с Родериком было невыносимо, а обтекаемых слов не хватало. И как называть Рика? Принцем? По имени?

– Я ухаживал за Лианор, не раскрывая своего имени, – пришел он мне на помощь. – И она принимала мои ухаживания, зная как Родерика Корбетта.

Он замолчал, давая мне возможность продолжать дальше.

– Спасибо, – сказала я. Прочистила горло, заметив, как переглянулись сановники. – Вчера между нами произошла размолвка, и мои переживания по этому поводу заметили многие наши общие знакомые…

Я продолжала рассказывать, стараясь описывать все так же четко и безэмоционально, как начал Родерик. Когда прозвучало имя Дейзи, он помрачнел, хоть и уже слышал его. Может быть, если бы зелье мне принес кто-то вроде Карла, было бы легче нам обоим.

Когда прозвучали слова «приворотное зелье», лица Гримани и Мейера приобрели совершенно одинаковые выражения – словно их заставили вспомнить о чем-то неприятном, а императорский артефактор, наоборот, просветлел лицом, как будто понял, зачем его позвали. Хотя спроси кто меня, я бы в первую очередь подумала об алхимике. Может, этот человек занимался не только артефактами, но и интересовался ментальной магией? Точнее, способами противостоять ей?

– Я решила, что об этом следует сообщить Род… его высочеству.

– Родерику, – поправил меня император. – Ты знала его под этим именем, пусть так и остается.

– Что об этом нужно сообщить Родерику.

– И что, даже соблазна не мелькнуло привязать принца к себе покрепче? – приподнял бровь император.

Я вспыхнула. Ему ведь известно, что Рик сделал мне предложение, так к чему этот вопрос?

– Не знаю, что вы хотите услышать, ваше…

– Сиятельство, – перебил меня он.

– Если историю о том, как я долго боролась с искушением, но верность короне победила, мне придется вас разочаровать. Мне отвратительна мысль, что кто-то будет… – я проглотила слова «любить меня», – рядом со мной не по собственной воле, а лишь потому, что одурманен. Поэтому, нет, соблазна не мелькнуло.

Я вдруг обнаружила, что император смотрит на меня такими же золотыми, как у Родерика, глазами с вертикальным зрачком. Эрвин-то чем заинтересовался?

Золотые глаза стали черными, не карими, как у сына. Драконы чуют эмоции, вспомнила я. Не знаю, что из того ночного разговора поведали драконы своим людям, но, похоже, император решил убедиться в искренности моих слов. Или чувств? Что ж, мне скрывать нечего.

– Я перепугалась до полусмерти, это правда. Если приворотное зелье, как мне сказали, действительно способно полностью подчинить сознание человека тому, к кому оно привораживает…

– Способно, – кивнул герцог Филберт, артефактор. – При определенных условиях. И если тебе действительно дали приворотное зелье.

«Если все, что ты рассказала, правда», – повисло в воздухе.

Родерик молча выставил на стол флакончик. Император присвистнул.

– Ничего себе, накрутили!

– Ваше высочество, просто чудо, что вы не попытались распутать эти заклинания сами! – воскликнул артефактор. – На месте их величеств я бы заказал благодарственную молитву за то, что вы выросли достаточно благоразумным.

– Даже так? – светским тоном произнес Родерик, а у меня внутри все похолодело. Я ведь попросила его проверить, что в пузырьке. А если бы он сам решил снять заклинания или открыть его?

– Я вижу тут пару ловушек. Видимо, на случай, если барышня вместо того, чтобы подлить вам зелье, решит рассказать. А вы, как и полагается молодому и самоуверенному человеку, попробуете сами разобраться, что за заклинания здесь. Тогда бы просто… – Он резко раскинул руки – Пуфф! Боюсь, вас бы отскабливали от стен и потолка.

– Или Лианор, если бы она попыталась снять заклинания. – Родерик нашел мою руку под столешницей, и пальцы его были холодными. Холоднее разом заледеневших моих.

– Я бы не стала, – сказала я, не кривя душой. – Я слишком недолго учусь. Решила бы, что так и должно быть. Да, собственно, я так и решила. Некоторые зелья требуют заклинаний на сосудах, чтобы поддерживать их активность, так почему бы приворотному не быть таким?

Я смутилась под взглядами мужчин. В самом деле, кому я рассказываю про условия хранения зелий? Людям намного старше, умнее и образованнее меня?

Родерик покачал головой.

– Это не Дейзи. Выпускнице не под силу такое сплести. Даже с поправкой на некромантию.

– Да и приворотное зелье собрать вряд ли получится, – согласился артефактор. – Если там действительно приворотное.

– Так давайте откроем и проверим, – ляпнула я. Поежилась, когда все посмотрели на меня, как на дуру, потом снова вскинула голову. – Я открою. Никто не стал бы покушаться на меня. Я никому не нужна. А если планировали убить принца, тогда логичней было бы не возиться с сетью заклинаний, а подсунуть яд вместо зелья. Потому что такой флакончик любая бы открывала исподтишка, найдя повод отослать молодого человека куда-то на пару минут. Скажем, к стойке кофейни за пирожными. И тогда от взрыва не было бы никакого толку.

Артефактор кивнул. Снова подсветил сеть заклинаний. Мужчины вгляделись в нее, я опять почувствовала себя дура-дурой, потому что ровным счетом ничего не понимала.

– Интересно, – протянул Мейер. – Теперь и я вижу. Вот это. – Он сплел в воздухе замысловатый узор. – Думаю, все присутствующие узнали.

– Таким защищают то, что не должно попасть в посторонние руки, – пояснил мне Родерик. – Шкатулки, которые может открыть только один человек, сейфы и подобное.

Гримани смерил меня тяжелым взглядом.

– Такое зачаровывают на крови. Крови того единственного, кто может открыть.

– Как и приворотное зелье, – добавил артефактор. – На крови того, к кому нужно приворожить объект.

Я похолодела. Они думают, будто я в этом замешана?

– Не пугайте барышню, – сказал император. – Если бы она осознанно дала кровь для приворотного зелья или заклинания, закрывающего флакон, сейчас ее бы здесь не было. Скорее всего, образец добыли без ее ведома.

Гримани кивнул.

– С одной стороны – согласен, если бы Лианор дала образец добровольно, зная для чего, она бы и рассказывать не стала. Разве что если совесть заела.

Я молча выдержала его пристальный взгляд. Я ни в чем не виновата, и оправдываться мне не в чем, а потому и незачем ничего говорить.

– С другой – не представляю, как можно добыть кровь без ведома человека. Это же не волосы, обрезки ногтей или даже семя.

– У женщины? В определенные дни легко, стоит только порыться в грязном белье. – Император произнес это совершенно спокойно, а мои щеки загорелись, словно ошпаренные, когда я поняла, на что он намекает.

– Нет, – выдавила я. – Не это.

– Тогда вспоминай. Кто и как мог бы добыть образец.

Да мне и вспоминать особо незачем было. Утром, когда мы поднимались по лестнице в общежитие после физухи, у меня пошла носом кровь. За месяцы в университете я так и не привыкла носить носовой платок, и Дейзи…

Внутри у меня все захолодело, когда я поняла: она все же сознавала, что делает, а не была пешкой, которой просто всучили зелье под предлогом помощи подруге. Дейзи зажала мне нос своим платком, заставив наклонить голову вперед. Отослала Селию, сказав, что ничего страшного не происходит. Я тоже так подумала, списав недомогание на бессонную ночь и расстроенные чувства. Кто-то в обморок падает, а у меня, вот… И от предложения сбегать за целителем я отказалась сама. Кровотечение быстро остановилось, я хотела забрать и выстирать испорченный платок, но Дейзи отмахнулась, дескать, магией отчистит. Тогда я не вспомнила, что ей не слишком хорошо давалась бытовая магия.

– Этого могло хватить, – кивнул артефактор. – На будущее, никогда не оставляй подобные вещи в чужих руках. Ветошь, которую используешь в дни женских недомоганий либо очищай магией сразу, либо сжигай.

Интересно, мои пылающие щеки способны поджечь столешницу? Вместо упомянутой ветоши?

– Даже после того, как ваши отношения с принцем исчерпают себя, – продолжал артефактор тоном лектора за кафедрой. – Кровь используется во множестве заклинаний. Некоторые, вроде замков, легальны, другие связаны с некромантией и могут быть направлены против вас.

Родерик снова нашел под столом мою ладонь, погладил запястье.

– Наши с Лианор отношения касаются только нас двоих, и я не вижу причин обсуждать их здесь и сейчас.

– Ваше высочество, ваши отношения с дамами касаются всего государства. Иначе мы бы сейчас здесь не собрались. До сих пор вы проявляли похвальную осторожность, но…

Рик дернулся, я сжала его запястье. Да, он хочет защитить меня и спасибо ему за это, но я не хочу, чтобы эти люди, которые сейчас разглядывают меня, будто диковинную козявку, начали вслух рассуждать о том, какую ошибку намеревается совершить его высочество.

«Не посмеют».

Как и тогда, на полигоне, голос Родерика словно прозвучал у меня в голове, при том, что губы оставались упрямо сжаты. Я изумленно посмотрела на него и увидела, как сияют золотом глаза.

Как он это делает? Что происходит?

– Герцог, напоминаю, что ваша задача – обучать принца артефакторике и алхимии. Нянек он уже перерос, – вмешался император.

Артефактор осекся.

– Прошу прощения, ваше… сиятельство.

Император кивнул, давая понять что тема исчерпана. Зато снова подал голос Гримани:

– Лианор, вы сказали, что ваша размолвка с принцем произошла вчера вечером. Трудно поверить, что подобный план могли провернуть так быстро.

Артефактор обрадовался поводу сменить тему.

– Приворотное зелье готовится недолго, когда есть все ингредиенты, а их достать нетрудно, кроме крови. Но как добыли кровь, мы уже выяснили.

Однако Гримани не унимался:

– Вечером случилась ссора. А уже утром у этой барышни, Дейзи, были инструкции. Вряд ли кровотечение началось случайно. Раньше ведь ты от них не страдала? – обратился он ко мне.

Я пожала плечами.

– Бывало, как у всех, наверное. Пару раз в детстве во время болезни, пару раз – когда нос расквасили.

– Именно об этом я и говорю. Кому из подруг ты жаловалась на вашу ссору? – спросил Гримани.

– Только Оливии. Но она не могла…

– Оливия, графиня Сандью, – пояснил Родерик.

Дознаватель нахмурился. Заметно было, что мысль о возможной виновности младшей графини Сандью ему не нравилась, но и отвергать ее он не торопился. Наверное, так и надо было, но я испугалась за подругу.

– Это не она! – воскликнула я.

– Думаю, план могли продумать заранее, – сказал Родерик. – Я не был монахом и рано или поздно нашлась бы девушка, готовая на все.

– Хорошо что Корделия уехала, – вырвалось у меня.

Рик задумчиво кивнул.

Артефактор покачал головой. «Я же говорил!» – было написано у него на лице. Император усмехнулся.

– Трудно ожидать от юности монашеского смирения. Но, повторюсь, мы здесь обсуждаем не отношения принца с барышнями, а попытку ментального воздействия или прямого покушения на старшего сына императора.

– Может быть, и придется поговорить о моих… – медленно произнес Родерик. «Извини» – прозвучало у меня в голове. Я молча кивнула, понимая, что сейчас не время для ревности.

– Была, то есть есть, одна барышня, с которой мы расстались. И она… – Рик усмехнулся. – Чувствую себя ужасно глупо, это мужчины должны соперничать из-за барышни, а не наоборот.

Судя по его откровенности, собравшиеся здесь действительно были ближним кругом императорской семьи и не только из-за должностных обязанностей.

– Мы расстались, как мне казалось, по взаимному согласию, но когда рядом со мной появилась Лианор, Корделия была готова на все, чтобы убрать ее из университета. Я уверен, попади в ее руки приворотное зелье, она ни мгновения бы не колебалась.

– Но зелье принесли не ей, это вы хотите сказать? – вскинулся Гримани.

– Да. Мне кажется, тот, кто за этим стоит, узнал о моем происхождении совсем недавно. – Рик глянул на меня.

– Мне сказали, будто все заметили сходство манеры двигаться и жестов между Родериком и императором, – в который раз за вечер повторила я.

– Вдруг это правда? – подхватил он. – Не в той части, что «все», а в той, что «заметили»?

– Тогда тот, кто за этим стоит, умеет думать и действовать очень быстро. И еще быстрее получает информацию, – сказал император. – О вашей ссоре, например.

Родерик покачал головой.

– Об этом было нетрудно узнать. В университете слухи расходятся мгновенно, и сегодня меня только ленивый не спросил, какая кошка между нами пробежала.

– Меня тоже, – кивнула я.

– «Сегодня», – повторил Гримани. – Но кровотечение спровоцировали утром. До того, как все увидели вас порознь. Возможно, конечно, случай, которым удачно воспользовались, но я не верю в случаи.

– А я верю, – вмешался император. – Если бы не случай, столкнувший меня в беседке с барышней, возможно, я бы сейчас был женат совсем на другой женщине. Если бы не случай, когда подруга участницы отбора съела конфеты, предназначенные не ей, возможно, будущую императрицу не смогли бы похитить из дворца. И тогда, как и сейчас, тот, кто за этим стоит, умел ловить момент и пользоваться им.

– Принц сказал, что, возможно, эта история связана с пропавшими студентами, – подал голос светловолосый герцог Мейер. – Ментальная магия – прерогатива некромантов, которые берут силу от изначальных тварей. Если принц прав, они орудуют в университете уже несколько лет.

Все закивали, я недоуменно посмотрела на Рика.

– Некромантам дают силу изначальные твари. Чтобы ее получить, они приносят жертву. Обязательно разумную и сознающую происходящее. Душа, уходя, открывает портал между мирами, к нему подцепляются магией и связываются с миром тварей. Одной жертвы хватает, чтобы напитаться силой надолго. Иногда силы оказывается слишком много, она рвет ткань нашего мира, и в него приходят изначальные твари. Кормиться. – Пояснил Родерик, и остальные замолчали, пока он говорил, хотя наверняка знали все это.

Жертву. «Кого-то, кого не жалко», – вспомнилось мне. Парень из приюта, накануне первого дня учебы упившийся так, что утром на занятия встать не мог. Девушка, полезшая в петлю – если ей самой не нужна была ее жизнь, так зачем она вообще? Пусть принесет пользу…

Меня передернуло.

– И если некроманты успешно скрываются в университете, – продолжал герцог, – дураков среди них нет. Возможно, один из них действительно увидел сходство. Возможно, узнав принца, он приказал взять кровь его… подруги, еще не зная о ссоре. Просто предвидя, что рано или поздно эти отношения прекратятся. – Мейер посмотрел на меня сочувственно, и мне захотелось съездить ему по холеной роже. – Барышня на первом курсе, принц выпускается, и если о предложении речь не идет – а об этом речь не идет…

Он говорил обо мне так, словно меня здесь не было. Словно я была куклой подрастающего мальчика, с которой он без сожаления расстанется, начиная новую жизнь. И хотя я сама совсем недавно думала так же, дыхание перехватило от злости. Рик сжал мои пальцы под столом. Я погладила их в ответ, успокаивая его, и поняла, что готова дать окончательный ответ прямо сейчас. Назло всем этим, что считают меня пустым местом. Я встретилась взглядом с императором, в его глазах заиграли смешинки. Драконы чувствуют эмоции.

Неужели он в самом деле не против? В самом деле на моей стороне? Только ли потому, что речь идет о, возможно, паре для дракона его сына? Даже если так – все равно спасибо ему.

– …Рано или поздно, скорее рано, появится повод предложить барышне приворотное зелье. Он появился рано, и им тут же воспользовались, – закончил Мейер.

– Скорее всего, именно так и было, – согласился Гримани, и император задумчиво кивнул.

– Если в пузырьке приворотное зелье, – в который раз повторил артефактор.

– Я почти уверен, что это именно оно, – сказал Родерик. – Травить меня незачем. Или я чего-то упустил? У Эрменрика сильные сторонники?

Он посмотрел на отца, и тот покачал головой.

– У Эрменрика, конечно, есть сторонники, как и у тебя. Но все прекрасно понимают…

– Прошу прощения, ваше сиятельство, – перебил его Мейер. – И у вас, ваше высочество. Но это тема для обсуждения в более узком кругу, и если Лианор больше нечего нам сказать, возможно, стоит отпустить барышню отдохнуть, пока ее помощь не понадобится чтобы открыть флакон.

Рик посмотрел на меня. Я – на него, не зная, что ответить. Да, от меня вряд ли была бы польза в обсуждении политических раскладов. Но и уходить я не хотела. Правда, и признаваться в том, что мне сделали предложение, тоже.

– Лианор останется, – сказал Родерик.

– А мы сойдемся на том, что травить принца действительно незачем, – добавил император.

– Привораживать его тоже незачем. Во всяком случае не к… Прошу прощения, Лианор, – добавил Мейер. – Но насколько я могу понять, к семье Орнелас из Фарии вы не имеете отношения, и влиятельных родственников, желающих вмешаться в политику, за вами не стоит.

Теперь пришла моя очередь вопросительно смотреть на Рика. Мог ли Вернон, узнав обо мне, затеять собственную игру? К моему удивлению, Рик смутился. И император тщательно скрывает улыбку. О чем я не знаю?

– Давайте все же откроем это, – сказала я. – Если в пузырьке отрава, тогда мне действительно больше нечего вам рассказать, потому что ничего не понимаю в раскладе сил при дворе. Если же там приворот, то я бы хотела остаться, поскольку оказалась в этом замешана.

– Узнать, зачем принца хотели женить на вас? – поинтересовался Мейер. – Я бы сам хотел это знать.

– Вряд ли принца хотели женить именно на мне. Но если человек под действием приворота полностью теряет собственную волю…

– В том, что касается желаний приворожившего, – поправил меня император.

– А желания могут быть любыми? – уточнила я.

– Любыми, – кивнул он. – Если бы приворот сработал, ты могла бы потребовать драгоценности, луну с неба или половину соседней страны – для принца никакой разницы не было бы, он изо всех сил постарался бы тебе это дать.

Я содрогнулась. Заметила, как почти одинаково поморщились Гримани и Мейер – видимо, уже сталкивались с чем-то подобным.

– Тогда все просто, – закончила я. – И на моем месте могла бы быть любая. Просто я подвернулась под руку.

– Согласен, – сказал Родерик. – Барышню, которая запятнала себя некромантией, очень легко шантажировать. Жить хотят все. Смысл был не в том, чтобы я женился, а чтобы та, которая подлила мне зелье, потом потребовала чего-то.

– Чего? – спросил Мейер.

– Я не знаю. Может быть, и вы не знаете, и мы разберемся в этом, только когда отыщем того, кто за этим стоит. Умного и безжалостного.

– Тогда предлагаю на время переместиться в мою лабораторию вместе с этим флаконом, – сказал Филберт. – Лианор откроет…

– Нет, – перебил его Родерик. – Я не позволю Лианор открыть флакон, пока не буду уверен, что это ей ничем не угрожает.

– Но мне это ничем не угрожает, – попыталась успокоить его я. – Мы же уже решили, что убивать наследника незачем. Меня – тем более, труп шантажировать не получится.

– Только поднять, – хмыкнул Мейер и осекся под взглядом Родерика.

– Мы предположили, – уперся он. – Могли ошибиться в размышлениях. Тот, кто зачаровывал флакон, мог ошибиться, собирая сеть заклинаний.

– Пожалуй, я соглашусь с принцем, – сказал артефактор. – Лучше будет, если я сам расплету сеть и верну вам флакон без заклинаний.

– Это может испортить содержимое? – спросил император.

– Не исключено. Не исключено, что и я ошибусь, расплетая заклинания, – кивнул тот так спокойно, словно ошибка не могла стоить ему жизни.

Император молча снял с шеи артефакт.

– Это тебя успокоит? – спросил он у сына.

У трех остальных отвисли челюсти. Кажется, если бы Родерик объявил меня сейчас своей невестой, они удивились бы меньше.

– Да, – сказал Родерик. – Спасибо.

Император протянул мне тяжелый кулон на цепочке.

– Щиты. Выдержат, даже если дракон решит сесть тебе на голову. Или дыхнуть огнем. Недолго, но выдержат. Активируются сами, если что. Надевай.

– Возражаю, – вмешался Мейер. – Ваша жизнь дороже всего…

Он с досадой посмотрел на меня, явно жалея, что не может при мне говорить как есть. Император приподнял бровь.

– Здесь трое сильнейших магов королевства, принц, уступающий им в опыте, но не в силе, и я тоже кое-чего стою. И этого не хватит, чтобы защитить нас с принцем? Я согласен с Лианор, труп шантажировать нечем, но понимаю и волнение принца. Скорее всего, если она откроет флакон, не пытаясь вмешаться в заклинания, ничего не произойдет, но если принцу так будет спокойнее, пусть амулет побудет у нее. – Он встал, остальные дернулись, но вскакивать не стали. Только Мейер опять зло на меня глянул: маскарад едва не сорвался. Император сделал вид, будто ничего не заметил.

– Филберт, я открою портал сам.

Лабораторию императорского артефактора я представляла чем-то вроде учебного класса на кафедре. Удобный стол, шкафы с заготовками и ингредиентами, возможно, стол с колбами и флаконами, ведь он не только артефактор, но и алхимик. Но единственное, что совпало с моими фантазиями – множество артефактов на стенах и стол. Массивный, каменный стол. Такой, пожалуй, тоже приземление дракона выдержит.

– Это кабинет для новых разработок и испытаний, – пояснил Филберт, от которого, похоже, не укрылось мое удивление. Он коснулся одного за другим трех артефактов, и стены покрылись щитами.

– Обычно здесь я манипулирую предметами с помощью магии, но сейчас любое заклинание, направленное на флакон, может активировать взрыв. – Он протянул мне колбу. – Перельешь сюда.

Я кивнула.

– Погоди, – сказал Родерик и, сняв с себя, повесил мне на шею еще один артефакт. – Тоже щиты. Намного слабее, чем те, но пусть будут.

Я благодарно улыбнулась ему. Подождала, пока, повинуясь приказу хозяина лаборатории, остальные отошли в сторону. Филберт коснулся еще одного артефакта на стене и между мной и мужчинами выросли щиты. Родерик дернулся было, но император поймал его за плечо, что-то прошипел на ухо, и тот кивнул.

Пробка подалась почти без усилия, странно, что пока я таскала флакон в кармане, он не открылся. Хотя чего тут странного, зачаровывали на совесть. Содержимое выглядело обычной водой. Не удержавшись, я помахала ладонью над горлышком колбы, как учили алхимики нюхать незнакомые зелья – но и запаха никакого не ощутила. Захотела сунуть нос в колбу, но Филберт, успевший отойти от остальных, остановил меня.

– Дальше мое дело.

Заклинания, отгораживающие остальных, исчезли. Я встретилась взглядом с императором, взялась за артефакт, что он мне дал.

– Вы позволите?

Император кивнул, и я передала артефакт Филберту. Тот поклонился его величеству, прежде чем повесить кулон себе на шею.

Когда я отошла к дальней стене, щиты снова поднялись. Родерик взял меня за руку, не обращая внимания на любопытные взгляды советников.

– Я волновался, – шепнул он.

Я погладила его ладонь, не зная, что ответить. Впрочем, ответ и не нужен был.

Интересно, как быстро по дворцу полетят сплетни про новую фаворитку принца? Мысль эта царапнула меня. Хотя, может, и не полетят, вряд ли император доверил безопасность дворца и страны болтунам.

Остальные внимательно наблюдали за артефактором. Тот убрал в металлический ящик колбу с зельем и начал распутывать заклинания на пузырьке. Император, вооружившись самопиской и дощечкой вроде моей, стремительно покрывал лист бумаги формулами. Приглядываться к тому, что он пишет, я не осмелилась, начала вместе со всеми наблюдать за работой Филберта, но почти ничего не поняла из творимых им заклинаний.

– Что там? – шепнула я на ухо Родерику.

– Сам не все понимаю, – так же, на ухо, ответил он. – И Филберт, как вижу, тоже. Прощупывает связки, ищет опоры, анализирует. Тот, кто сотворил это, очень искусен. Сайфер ярится – говорит, надо найти того, кто это сделал, сжечь, а пепел развеять по ветру. Драконы не выносят изначальных тварей.

– Но самих их в нашем мире нет?

– Пока нет.

От этого «пока» у меня мороз пробежал по хребту.

Я кивнула и снова замолчала. Потянулись минуты в ожидании. Наконец, Филберт отпустил магию, и на флаконе не осталось никаких следов заклинаний. Обернулся к нам.

– Очень интересный случай, очень. Надеюсь, когда-нибудь мне можно будет опубликовать статью о нем. Разумеется, без имен.

– Ученый всегда остается ученым, – улыбнулся император. – Надеюсь, Гримани и Мейер найдут того, кто за этим стоит, и у вас появится такая возможность.

Артефактор довольно кивнул.

– Тогда давайте перейдем в основную лабораторию и убедимся, что внутри действительно было приворотное зелье.

Снова потянулись минуты ожидания. Я изо всех сил боролась с зевотой – сейчас, когда напряжение и тревога схлынули, бессонная ночь дала о себе знать. Остальные же наблюдали за тем, как Филберт берет пипеткой крошечные пробы, смешивая их то с тем, то с этим, и воздействуя заклинанием с таким видом, словно получал подтверждение собственных догадок.

Наконец, артефактор проколол мне палец, капнул крови в пробирку с образцом, добавил еще чего-то. Жидкость засияла жемчужными переливами.

– Что и требовалось доказать, – сказал Родерик. Пояснил, хоть я и не просила объяснений. – Приворот был действительно сделан на тебя. Чтобы потом, испугавшись разоблачения, ты потребовала от меня что-то, нужное им. Но что?

– Мне кажется, ответ на поверхности, – пожал плечами император. – Некроманты всегда были вне закона, но с тех пор, как у императорской семьи появились личные счеты к ним, само существование ордена оказалось под угрозой. Мы их изрядно проредили. Но если наследник вдруг решит, будто ему не хватает отмеренной богами силы, и захочет еще…

Родерика передернуло.

– В здравом уме я ни за что бы не согласился на такое. Но под ментальным воздействием – не уверен.

– Разве дракон не почуял бы это? – осмелилась спросить я.

– Конечно, почуял бы. Но я не знаю, как бы он отреагировал. – Лицо Родерика на миг стало отсутствующим. – Сайфер говорит, что не смог бы вернуть мне рассудок и попросил бы других драконов предупредить людей, чтобы они вмешались.

Мейер сокрушенно покачал головой. Родерик сделал вид, будто не заметил, и продолжал.

– Но о моем драконе мало кто знает, а дракон императора может и не понять, что я стал некромантом. Теоретически, они чуют тварей, но когда их силой пользуется человек, взаимодействие изменяет ее.

– К сожалению, – кивнул император. – Если бы дракон чуял магию некромантов так же четко, как появление в нашем мире тварей, мы давно бы отловили всех.

Но Мейера, кажется, волновало совсем другое.

– Ваше высочество, вы рассказали вашей… возлюбленной о вашем… – Он осекся на полуслове под взглядом Родерика. А тот, не снизойдя до оправданий, повернулся к отцу.

– А что если у них получилось бы?

Император приподнял бровь.

– На живца? Тогда нужно спрашивать Лианор.

Я содрогнулась, поняв, о чем они. Мне же и в самом деле житья не дадут!

– Это поможет? – спросила я императора.

Он кивнул.

– Но решать тебе.

– По-моему, это жестоко по отношению к барышне, – вмешался артефактор. – Когда вскроется, что никакого бракосочетания не было, ее репутация погибнет.

Я заглянула в глаза Родерику и его взгляд… нет, не развеял все мои страхи, но столько любви и понимания было в его глазах, что у меня дыхание перехватило от нежности.

– Да.

Он улыбнулся. Поцеловал мне руку. Обернулся к остальным.

– Несколько часов назад я сделал Лианор предложение. Она согласилась.

Молчание сановников показалось мне оглушительным.

– Я не возражаю, – сказал император. – Моя жена тоже, драконам понравилась невеста наследника.

У меня отлегло от сердца – не хотелось бы, чтобы мама Родерика меня невзлюбила. Хватит и того, что придется объясняться с моей.

– Но… Это… – кажется, Мейеру не хватало слов, чтобы выразить свое возмущение. – Простолюдинка? Когда столько знатных домов…

– Мечтали бы породниться с императорской семьей? – перебил его Гримани. – Я, наоборот, считаю, что происхождение Лианор. – Он повернулся ко мне. – Прошу прощения, что мы обсуждаем вас так, словно вас здесь нет. – сыграет нам на руку. За ней не стоит никто из тех, кто мог бы возвыситься благодаря обретенному родству.

– Этот разговор не имеет смысла, – в голосе Рика прозвенела сталь, и сановники заткнулись как по команде. – Я так решил, никто и ничто не заставит меня изменить решение.

– Завтра утром объявим о помолвке, – сказал император. – Конечно, Лианор понадобится охрана…

– Я это устрою, – сказал Гримани. – Как сейчас закончим, так и займусь.

– О бракосочетании, – вмешался Родерик.

Я в который раз за день лишилась дара речи. Нет, я согласилась выйти за него, но не так же стремительно!

– Понимаю, о чем ты, – медленно произнес император.

Зато я не понимаю!

– И согласен, но объявим все же о помолвке. И назначим дату церемонии бракосочетания, скажем, на весну. Или на лето, после экзаменов. В остальном… Сегодня дворцовая часовня в вашем распоряжении и надеюсь, нас с матерью вы пригласите.

Родерик просиял.

– Конечно.

Сегодня? Но разве ночью… Я сбилась с мысли, обнаружив, что за окнами кабинета еще даже не сумерки. А мне казалось, что все эти исследования и беседы длятся так долго…

Сегодня! Практически сейчас! Что нашло на Рика и почему он так торопится? Не потому же, что не терпится затащить меня в постель! Вряд ли император бы с этим согласился. Тогда в чем дело?

– В таком случае, господа, оставляю обсуждение деталей профессионалам, – сказал его величество. – Утром доложите, к чему пришли, и я передам принцу все через драконов. Дик, Нори, пойдемте, мы здесь больше не нужны.

Все еще ошарашенная, я вышла вслед за ним. Вцепившись в ладонь Родерика, проследовала по коридорам дворца, пока мы не оказались в уютно обставленном кабинете. Император жестом велел мне сесть в кресло рядом с маленьким столиком, улыбнулся.

– Дик, завари чай, пожалуйста.

– Дик – мое домашнее имя, – пояснил Родерик, доставая из шкафа вазочку с печеньем и изящный чайный набор. Добавил, глядя на меня: – Мама хочет прийти познакомиться с тобой еще раз. Ты ведь не против?

Я кивнула, хотя прекрасно понимала: вопрос был чистой формальностью. Но как Рик узнал… Они в самом деле вот так просто обмениваются мыслями? Всей семьей? Это же кошмар, когда невозможно ничего утаить от родителей!

– Напрямую между собой могут общаться только истинные, – пояснил император, верно истолковав выражение моего лица. – Но всегда можно попросить дракона передать что-то человеку другого дракона. Родерик ведь рассказал тебе, что у драконов общий разум?

Я кивнула еще раз, будто механический болванчик.

– Еще не поздно передумать, – сказал император. Рик возмущенно развернулся к нему, и тот добавил: – Я имею в виду ловлю на живца. Насчет же вас двоих… – Он покачал головой. – У меня внутри все застыло – вот сейчас он скажет, что я не пара его сыну! – Сам я женился на любимой женщине, а не на государственных интересах, и ни минуты об этом не пожалел. И все же буду честен – если бы не Сайфер, я бы очень настоятельно советовал Родерику подождать. По крайней мере, до твоего диплома.

– Я понимаю, – выдавила я.

– Если любовь настоящая, какие-то несчастные три года она переживет, тем более что запрещать встречи я бы не стал. Если нет… – император пожал плечами. – Значит, нет. Последовал бы Родерик моему совету – не знаю.

Рик широко улыбнулся, так что и последнему дураку стало ясно, как бы он обошелся с отцовскими советами.

– Но ради тебя вернулся его дракон, и это многое меняет, – продолжал император.

– Не ради меня. Ради него. Это же он… – Я осеклась, по-прежнему не в силах говорить прилюдно о наших чувствах.

Глаза императора блеснули золотом, а я продолжала.

– Я помню, кто я, и не собираюсь… – Как же сложно мне сегодня собрать мысли и найти нужные слова! – Словом, я очень благодарна, правда, и не считаю, будто возможная истинность дает мне право задаваться. Тем более что Сайфер мог ошибиться. Я не чувствую в себе ничего этакого. Особенного.

– Ошибки бывали, – раздалось от двери. Я подскочила, чтобы поприветствовать императрицу, но она жестом остановила меня. – Мы уже знакомы. Для семьи я Мелани.

– Да, ваше величество.

Она рассмеялась.

– Привыкнешь.

– Я – Робин. Когда мы в своем кругу. – Император уступил жене место, подтянув магией стул для себя.

«В своем кругу». Да мне бы сперва привыкнуть к тому, что со мной вот так, запросто, разговаривает императорская чета!

– Ошибки бывали, – повторила императрица, усаживаясь и кладя на колени бархатный мешочек. – Но мне кажется, не потому что ошибся дракон. А потому, что поторопился человек. Потому что та, которая могла бы стать его истинной, легла в его постель не с радостным предвкушением, а в страхе. Не потому, что любила и доверяла, а подчиняясь давлению.

Кажется, от моих пылающих щек можно согреть еще один чайник. Императрица заметила это.

– Извини, я целитель. И порой забываю, что некоторые вещи могут смутить с непривычки.

Родерик притянул магией стул, сел рядом со мной.

– Кого ты хочешь видеть на церемонии? Не парадной, там будет толпа едва знакомых, но очень полезных людей, а сегодня – спросил он, беря меня за руку.

– Оливию. И маму… если она согласится. – Я ведь так толком и не узнала ее, а Рика она не выносит. – Можно?

– Это же твоя мать, – сказал император. – О чем речь.

– Она… – начала было я.

Какой-то червячок внутри советовал немедленно заткнуться. Пусть узнают, когда уже поздно будет что-то менять. Но все же нет ничего хорошего в том, чтобы начинать отношения с новой родней с вранья.

– Много лет побиралась у летнего сада? – приподнял бровь император.

– Конечно, я навел справки о девушке, которая, возможно, окажется навсегда связана с моим сыном, – продолжал он. – Конечно, мне не нравится род занятий твоей матери.

– Ей не оставили выхода, – не выдержала я.

– Это я тоже знаю. Мне трудно судить, у меня-то всегда было… – Император обвел рукой вокруг себя. – Лучшие наставники, состояние, практически безграничные возможности. Поэтому мне трудно судить, – повторил он. – Но за столько лет твоя мать не спилась. Вероятно, она еще сможет вернуться к нормальной жизни. Если захочет.

– А если не захочет – не поможет ничего. Как не захотел мой отец, – лицо императрицы на миг омрачилось. – Нельзя спасти того, кто не собирается спасаться.

Я не осмелилась спросить, что же случилось с ее отцом. Узнаю в свое время. Или не узнаю, у каждого есть право на тайны.

– Спасибо. Тогда Оливию, мою маму. И еще госпожу Кассию, если можно. Она много для меня сделала.

– Я тоже буду рад ее видеть, – кивнул Родерик. – Как и Оливию.

– Я пошлю за обеими графинями. А для тебя за кем послать, кроме Рика и Риссы? – спросил у него имп… Робин.

– Эддрик и Беатрис, мои младшие, – пояснил мне Родерик. – Пожалуй, что и никого. Друзья поймут, тем более что Нори я еще ни с кем не знакомил, так получилось. А приятели погуляют летом. Хотя я бы обошелся и без пышных церемоний, все же я наследник, а не император.

– И лишить девушку платья? И праздника? – улыбнулся его отец.

– Мне не нужно платья. И пышного праздника. – Я смутилась, когда все взгляды обратились на меня, но все же закончила: – Все что мне нужно, у меня уже есть.

Рик улыбнулся, погладил мои пальцы.

– Об этом мы поговорим потом. А пока не будем терять времени.

– Я отниму у вас еще минуту. – Мелани достала из мешочка, что до сих пор лежал на у нее на коленях, плоскую шкатулку. Раскрыла ее. Родерик нахмурился – на миг мне показалось, что он сейчас заявит что-то типа «мам, я и сам в состоянии гривны купить», но мать опередила его: – Это свадебные гривны четвертого императора и его супруги. Они прожили вместе семьдесят пять лет. После ее смерти он не стал объявлять отбор. Еще через десять лет он попросил дракона покинуть его, и тот исполнил просьбу. Я хочу, чтобы они были у вас.

– Спасибо, – прошептала я, прослезившись в который раз за вечер. Кажется, Родерик тоже растрогался. Обнял мать, прежде чем взять подарок.

– А теперь действительно не стоит терять времени, – сказала императрица. – Встретимся у часовни.

Рик открыл портал, и мы оказались около доходного дома. Я заставила себя выпустить его руку – кажется, сегодня я все же оторву ему пальцы.

– Твои родители потрясающие.

Он улыбнулся.

– Просто тебя невозможно не полюбить.

Я смутилась, Рик приподнял мой подбородок, легко коснулся моих губ.

– Пойдем, теперь мой черед производить впечатление на твоих родственников. Точнее, родственницу.

– Не сердись на нее, пожалуйста.

– Не сержусь, – пожал он плечами. – Я понимаю причины и стараюсь не принимать на свой счет. Но я не хочу, чтобы ты расстраивалась. Или поссорилась с матерью из-за меня.

Я тихонько вздохнула.

– Если она решит поссориться, я не перестану помогать ей. Но лезть в мою жизнь я не позволю. Пойдем.

Теперь я взяла его за руку и повела за собой.

– Кто? – подозрительно спросила мама, когда я постучала в дверь.

– Я, Нори.

– Что случилось? – встревожилась она. Раскрыла дверь и отшатнулась, увидев, что я не одна.

– Мама, знакомься, это Родерик, – затараторила я, торопясь высказать все, пока она не перебила меня и не начала ругаться. – Я выхожу за него замуж. Сегодня. Сейчас. И мы приглашаем тебя на церемонию.

Мама попятилась в глубину комнаты, не глядя, нашарила за собой табурет. На миг я испугалась, что она сейчас промахнется мимо него, но все обошлось.

– Родерик, значит, – бесцветно проговорила она. – Предложение. И ты, дура, поверила?

– У Лианор нет причин мне не верить, – сказал Рик. – Я никогда ее не обманывал.

– Уж ты-то помолчи! – вскинулась она, и застыла, раскрыв рот.

Я обернулась к нему и поняла, что так изумило маму. Взгляд Рика налился золотом, пальцы покрыла черная чешуя, ногти удлинились, превратившись в когти.

– Сайфер? – ахнула я. Добавила: – Не сердись, пожалуйста. Мама просто с тобой не знакома.

Руки Родерика стали нормальными, но глаза остались золотыми. Он улыбнулся.

– Говорю же, тебя нельзя не любить. Даже Сайфер…

Он осекся, подскочил к моей маме, которая начала хватать воздух ртом. Положил руки ей на виски, лицо его стало отстраненным. Я прижала ладонь к губам, от страха забыв, как дышать.

– Все в порядке, – сказал Рик, выпрямляясь.

Лицо мамы порозовело, она отняла руку от груди, все еще глядя на него с суеверным ужасом.

– Все в порядке, – повторил он. – Просто слишком большая нагрузка на сердце от потрясения. Я все поправил.

– Я схожу с ума? – прошептала мама.

– Позвольте, я представлюсь как следует. – Он поклонился. И столько достоинства было в этом поклоне, что мама встала, суетливо расправляя юбку. – Родерик, герцог Соммер, старший сын и наследник императора.

На миг мне показалось, что маме сейчас снова потребуется помощь целителя. Она плюхнулась на табурет.

– А я еще спиться боялась. Ни капли в рот не брала, а все равно рехнулась. Наверное, на самом деле и дочка моя меня не нашла, и все это…

– Вы в своем уме, Маргарет.

Родерик опять положил ладони ей на виски, но было заметно, что он сделал это только для моего успокоения.

– У вас замечательная дочь, я действительно люблю ее и собираюсь жениться. Окажите нам честь, присутствуя на церемонии в дворцовой часовне.

Мама молчала так долго, что я испугалась, будто она действительно повредилась в уме.

– Как в сказке, значит, – наконец, произнесла она. Спохватившись, встала, не обращая внимания на протестующий жест Родерика.

– Принц разглядел в простой девушке прекрасную душу и так очаровался ей, что женился. Только дальше-то что? Надолго ли очарования хватит?

Я глянула на Рика, он смотрел на нее спокойно и серьезно, не торопясь ни перебивать, ни возражать.

– Не знаю каким чудом у меня и того знатнюка такая дочка получилась, умница и красавица. Да только в ваших-то дворцах поди ни слова ни жеста в простоте, а она этим вашим выкрутасам придворным не обучена. Над ней же смеяться будут.

Я сжала зубы, понимая, что мама беспокоится за меня. Заботится как может. Только каждое ее слово будто ножом по сердцу резало.

– А потом угар, – она сделала неприличный жест, я вскинулась, но Рик сжал мою ладонь, и я промолчала, – пройдет, и ты поймешь, что женился на девушке, которую в другое время только на заднее крыльцо бы и пустил. И что тогда?

– Угар, конечно, схлынет, – очень спокойно сказал Родерик. – Рано или поздно.

Мама открыла рот и тут же закрыла. Видимо, думала, что он начнет возражать и собралась спорить – а спорить-то оказалось не с кем.

– Но что останется после того, как схлынет пламя страсти: пепел и руины или тепло домашнего очага, будет зависеть от нас обоих. – Родерик перевел взгляд на меня. – Да, будет сложно. Мы оба не подарки…

Уж я-то точно.

– Ты окажешься в центре внимания. А еще придется учиться куда больше, чем в университете.

– Ты ведь не заставишь меня бросить его? – спохватилась я, только сейчас сообразив, что жене наследника диплом вроде как и ни к чему, как и необходимость зарабатывать себе на жизнь.

Вот только я не хотела на всю жизнь остаться недоучкой.

– Конечно нет. Занимайся спокойно. – Он улыбнулся. – Моя мама заканчивала университет, уже будучи императрицей, так почему принцессе нельзя? Правда, зная тебя, насчет «спокойно» я не уверен.

Я хихикнула. Это точно. Надеюсь только, к принцессе будут меньше лезть, чем к безродной выскочке, и морды придется бить реже.

А Родерик снова смотрел на мою маму.

– Я не могу обещать, что сделаю жизнь вашей дочери сказкой или что наш брак будет безоблачным. Да вы бы и не поверили. Но я могу обещать, что приложу для этого все силы.

Я погладила его запястье, не удержав улыбки.

– Ну, хоть не врешь, – проворчала мама. – Может и неплохой ты парень, хоть и знатнюк… – Она ойкнула. – Простите, ваше высочество. Я имела в виду…

Рик рассмеялся.

– Кто еще правду скажет, как не будущая теща? А то все только подлизываются.

Он подставил маме локоть.

– Обопритесь, я проведу вас через портал.

– Да я там только позорить дочку буду, – замотала головой она. – Ни ступить, ни молвить не умею, и платье…

– Не волнуйтесь, на свадьбе все будут смотреть на невесту, – улыбнулся ей Рик. – Нас с вами и не заметят.

– Ну уж не прибедняйся, – фыркнула я. – Тебя-то и не заметят!

– Чуть не забыл, – спохватился он. Отвернул лацкан студенческого кителя, в который все еще был одет, протянул мне брошь. – Вот.

Смутившись непонятно чему, я прицепила ее к своему мундиру. Активировала артефакт. Мама ахнула.

– Какая же ты красавица!

Родерик промолчал, но восхищение в его глазах сказало мне куда больше любых слов.

– Пойдемте, наверняка там все уже собрались. – Он снова подставил локоть моей маме, и та оперлась на него с таким видом, будто ожидала, что от одного прикосновения растает и локоть, и сам Родерик, и комната.

Мы прошли сквозь портал и оказались в очередном дворцовом коридоре – для меня все они были одинаковы – у дверей, покрытых священными символами. И Оливия, и Кассия уже были здесь, а еще незнакомая девушка, на вид младше Родерика, но старше меня, и парень, мой ровесник или совсем ненамного взрослее. И глядя на них, я поняла, что имел в виду тот, кто говорил о сходстве манеры держаться и жестов императора и его сына. Парень лицом удался скорее в мать и в плечах был уже старшего брата; а девушка унаследовала черты отца. Но было очевидно – эти трое одной крови, и все они – плоть от плоти своих родителей.

Я присела в реверансе, когда Родерик представил меня. Принцесса Беатрис вежливо улыбнулась мне, а на большее я и не рассчитывала. Зато принц Эддрик поклонился мне в ответ и прежде, чем я успела опомниться, с улыбкой сказал:

– Вот кого я должен благодарить за избавление от головной боли!

– Прошу прощения?

– Если бы вы не пробудили дракона, мне бы пришлось остаться наследником. И вы не представляете, какая это головная боль!

Я вопросительно глянула на Рика, тот рассмеялся.

– Просто ты всегда предпочитал книги людям, а я – наоборот. Но я рад, что ты не в обиде.

– Да я счастлив! – рассмеялся тот в ответ. Обняв брата, похлопал его по плечу. – Поздравляю.

Я тихонько выдохнула. По крайней мере, я не внесла раздор в эту семью.

Мама, когда поняла, кому ее представляют, явно пожалела, что согласилась присутствовать на церемонии. Но Кассия тепло улыбнулась ей.

– Я так рада познакомиться с вами. У вас замечательная дочь.

– Не выкайте мне, ваше сиятельство, – попросила мама. – Спасибо вам, за то, что позаботились о моей девочке, раз уж я не смогла…

Кассия хотела что-то сказать, но в коридоре появилась императорская чета в сопровождении пожилой дамы – вдовствующей императрицы. Когда Оливия сказала, кто они, мама едва не упала в обморок. Но Родерик был начеку, и после небольшого переполоха все со всеми перезнакомились. Бабушка Родерика держалась вежливо, но я поняла, что мезальянс она не одобряет. На самом деле, трудно было ожидать чего-то другого. Мне повезло, что хотя бы родители и младший принц приняли меня. С остальными я решила быть вежливой в строгом соответствии этикету, а там будет видно.

Наконец, мы все же прошли в часовню. Саму церемонию я почти не запомнила – лишь запах благовоний, холод гривны, которую застегнул на моей шее Родерик, его сияющие глаза и тепло его губ, когда священник произнес «отныне вы муж и жена».

Когда мы вышли из часовни, Оливия обняла меня.

– Не представляешь, как я рада, что у вас все сладилось! – добавила встревоженно. – Ты ведь не бросишь университет?

– Нет конечно, – возмутилась я.

Она просияла.

– Тогда все замечательно!

Я не была уверена, что «замечательно» все – стоило представить, что начнется, когда студенты узнают, в животе скручивался холодный узел. Но грех было в такие минуты думать о неприятных вещах, и я выбросила эти мысли из головы. Тем более, что император обратился к моей маме.

– Чтобы не задерживать молодых, позвольте мне проводить вас.

Прежде, чем мама успела что-то ответить, он добавил:

– Сын даст мне координаты, а открыть портал несложно. К тому же, когда мне еще доведется своими глазами посмотреть на жизнь простых людей?

Мама открыла рот, снова закрыла. Видно было, как ей хочется отказаться, и неловко, что все увидят ее бедность, но императору не отказывают.

Мне тоже стало неловко, что я не смогла обеспечить маме достойное жилье.

– Вам нечего смущаться, – продолжал император, словно угадав мои мысли. – С вами обошлись несправедливо. И раз уж зашла об этом речь, я мог бы убедить вашего отца принять вас обратно.

Мама долго молчала. Император терпеливо ждал.

– Вы меня простите, ваше величество, если что не так. Я человек простой и этим вашим, – она покрутила рукой в воздухе, – не обучена, поэтому прямо буду говорить. К отцу своему я разве что на могилу плюнуть приду.

Пожалуй, как и я к своему. Интересно, успел Рик вернуть барону чек?

– И ежели вы меня чем-то еще одарить собираетесь, то простите уж великодушно, лучше не надо. В том, что дочка моя вашему парню глянулась, моей заслуги вовсе нет. Не подходит корове золоченое седло, и ваши милости мне впрок не пойдут.

Родерик склонился к моему уху.

– Теперь понятно, в кого ты такая.

Император улыбнулся.

– Я вас понимаю, Маргарет. После всего, что случилось, вам хочется убедиться, что вы сами на что-то способны. Не буду мешать, хотя, уверен, дочь вас не оставит.

Я кивнула.

– Только совсем сделать вид, будто мы не знакомы, не получится, – продолжал он. – Вам понадобится охрана.

Мама вскинулась, но прежде, чем она возразила, в голосе императора появилась сталь:

– Через вас могут попытаться дотянуться до вашей дочери и моего сына, поэтому охрана не обсуждается. Они не будут вам докучать, не волнуйтесь. Скорее всего, вы их даже не заметите.

– Как вам будет угодно, ваше величество, – выдавила мама.

– А насчет вашего отца… Он не так уж стар, но слаб здоровьем…

– Да он еще меня переживет!

– Похоже, судьба отплатила ему за вас. С вашего позволения, я позабочусь о том, чтобы его наследство перешло к вам. Это было бы справедливо.

– Может, и справедливо, да только Пит же мне этого не простит. Последнюю же рубашку с меня снимет, а у меня денег на стряпчих нет.

Император расхохотался.

– Маргарет, вы еще не поняли, что теперь вы теща наследника? Если ваш брат посмеет оспорить завещание, в вашем распоряжении будут лучшие законники империи.

Кажется, мама действительно об этом толком не задумывалась, потому что выражение ее лица стало непередаваемым.

– Ежели так… спасибо вам! – Она поклонилась императору, не обращая внимания на протестующий жест. – За милость вашу спасибо, и что дочку мою приняли, а мне больше ничего и не нужно. – Она обернулась к Оливии. – И вам спасибо, сами знаете за что.

Оливия с улыбкой покачала головой.

– Мне это ничего не стоило.

– И все же кое-что вам нужно, – улыбнулся император. – Портал к дому. Не волнуйтесь, ваша репутация не пострадает, я только провожу вас до двери. Обопритесь на мой локоть.

Мама взялась за его руку с таким видом, будто боялась обжечься. Рик произнес серию цифр, император задумчиво кивнул, и вместе с мамой они исчезли в портале.

– Закинем Оливию? – спросил меня Рик.

– Конечно. – Как бы мне ни хотелось остаться с ним наедине, пара минут ничего не решит.

– Мы попросим дежурного портальщика, – с улыбкой вмешалась Кассия. – Думаю, Мелани нам в этом не откажет.

«Мелани». Значит, сплетники были правы, и графиня Сандью действительно ближайшая подруга императрицы.

Оливия тронула меня за локоть.

– Дай мне твой ключ. Вряд ли вам сегодня захочется возвращаться в университет.

Я залилась краской. Протянула подруге ключ. Рик приобнял меня за плечо, поцеловал в висок.

– Уж я постараюсь, чтобы не захотелось.

Возмутиться я не успела – он подхватил меня на руки и утащил через портал в свою гостиную. Все так же, на руках Рик пронес меня в спальню, опустился на кровать и устроил меня у себя на коленях.

Сколько раз мы сидели так в беседке, целуясь. Но сегодня все было по-другому. Между нами не осталось больше ничего запретного, и я ухнула в жар его поцелуев с головой, и сама целовала его, забыв, что девушке приличествует сдержанность. Целовала, пока тело мое, кажется, жило собственной жизнью. Сама не поняла, как я развернулась, устроившись верхом у него на коленях. Как, пока наши языки сплетались, мои руки расстегнули пуговицы его кителя, стянули с плеч, а потом взлетели, позволяя Рику стащить с меня китель вместе с рубашкой. Одежда мешала, становясь преградой тогда, когда между нами не должно было быть никаких преград, и мы избавлялись от нее. Чтобы можно было прижаться кожа к коже, чтобы его губы могли ласкать мою грудь, заставляя меня стонать и изгибаться, подставляясь под ласки. Чтобы чувствовать жар его тела и литые мышцы под моими ладонями. Чтобы ощущать вкус его кожи.

Рик подхватил меня под мышки, поставил между своих колен, снова приник губами к груди. Не знаю, как мне удалось удержаться на ногах те несколько мгновений, пока мои штаны скользили на пол. Меня бросало то в холод, то в жар, тело била дрожь, а между ногами тянуло невыносимо – и только он мог заполнить эту мучительную пустоту.

Я позволила опрокинуть себя на кровать, и теперь уже Рик устроился между моих колен. Поцелуй заглушил мой вскрик. Рик замер, отстранившись заглянул мне в лицо. Чувствовать его внутри было так странно и вместе с тем – правильно, и я притянула его за затылок, целуя, одновременно неловко качнув бедрами. Он двинулся, еще и еще, и скоро я стонала совсем не от боли. Подхватила ритм, двигаясь ему навстречу, пока уже знакомое удовольствие росло во мне, пока меня не сжало сладким спазмом, а Рик, запульсировав внутри меня, не замер, обнимая меня.

«Я – Тайра, – прозвучало у меня в голове. – А ты, человечка – Нори?»

Родерик заглянул мне в лицо.

«Я люблю тебя, котенок. – Этот голос я узнала бы из тысячи. – И всегда буду любить. Теперь „всегда“ – это не метафора. Познакомь меня с твоей девочкой».

– Ее зовут Тайра, – сказала я. – И она никогда не летала.

Он рассмеялся, скатываясь с меня.

– Значит, полетаем. Пойдем. – Рик поднялся, протянул мне руку.

Я ухватилась за нее, позволяя вздернуть себя на ноги, и тут же оказалась в его объятьях.

– До чего же мне не хочется от тебя отрываться, – шепнул он.

Его желание отозвалось во мне, но не тем жаром, что сжигал совсем недавно, а мягким теплом. Все же я чувствовала – еще пара поцелуев, и мы упадем обратно в кровать, и никакие драконы нас оттуда не вытащат.

«У нас будет время. Много-много времени, – Рик чмокнул меня в нос, но отстраняться не торопился. – Пусть девочка порадуется».

– Ты говоришь о ней, как о малышке, – рассмеялась я.

«Я не малышка!»

– Она и есть малышка, – улыбнулся Родерик, не торопясь разжимать объятья. – Очень большая малышка.

«Новорожденная личность», – вспомнилось мне. Следом за этой мыслью пришла еще одна, которая совсем меня не порадовала. Стал бы Рик так торопиться с женитьбой, если бы не собирался проверить истинность? Я отмахнулась от нее. Потом. Не буду портить себе настроение.

– Пойдем! – Он сотворил портал.

– Что, прямо так? – На мне и лоскутка ткани не было. А Рика, казалось, вовсе не беспокоила собственная нагота.

– Во время оборота одежда рвется. Но если тебя смущает… – Он подобрал с пола мой китель.

Я ожидала, что Рик сейчас накинет его мне на плечи, но он отстегнул с лацкана свой подарок и заколол им прядь моих волос.

– Вот так. Пойдем.

Уже шагнув за ним в серебристое сияние, я сообразила что на улице, вообще-то, не лето. Но было поздно. Ледяной ветер ударил, выбивая дыхание, но в следующий миг по телу разлилось тепло и даже ступни перестали ощущать холод поверхности, на которой стояли.

«До чего же вы, люди, нежные».

«Спасибо», – препираться я не видела смысла: в сравнении с драконом я в самом деле нежнее незабудки.

Рик, потянувшись к магии, обернулся ко мне и замер, выпустив потоки.

– Что такое? – встревожилась я.

– Ничего. – Он притянул меня к себе, целуя. – Необычно, но тебе идет.

Что идет?

Я убрала иллюзию – здесь все равно не было никого, кроме нас – и ахнула. Все мое тело покрывала аметистовая чешуя.

– Сайфер мне такое не показывал, – сказал Рик.

«Сайфер говорит, что не было необходимости. А тебе простывать нельзя, чтобы выносить молодняк, самке нужно здоровье».

Судя по ухмылке Родерика, Сайфер только что сказал ему то же самое. Мои щеки налились жаром.

– Над молодняком мы еще поработаем, но не сейчас.

Рик отстранился. Взял меня за руку, открывая вид.

– Как красиво, – ахнула я.

Мы стояли на плоской вершине башни, а внизу сиял огнями город и эти огни отражались в небе светом звезд. Ветер снова ударил, но сейчас он не заморозил меня, а лишь принес запах холода и свежести. Скоро ляжет снег, поняла я.

– Теперь отпусти Тайру. Дай ей стать собой.

– А я… останусь собой?

– Конечно. Ты всегда останешься собой.

Я кивнула. Не знаю, как именно нужно было «отпустить» дракона. Просто захотелось расправить крылья, почувствовать упругое сопротивление воздуха, головокружительное ощущение скорости.

Тело на миг заломило, как ломит его после слишком большой нагрузки, но это был лишь миг. Я осторожно переступила с ноги на ногу. С лапы на лапу. Задняя соскользнула – просторная площадка башни стала слишком маленькой.

«Рик!» – я испугалась что нечаянно столкнула его.

«Я здесь», – из тени над деревьями дворцового парка вынырнул черный дракон с алыми узорами. Описал надо мной круг, и я задохнулась от восторга. Почти так же, как когда смотрела на Рика – только сейчас к восхищению не примешивалось желание.

«Какой же ты красивый!»

«Мой», – прорычала Тайра. Расправила крылья, изогнула шею, красуясь.

«Твой», – согласилась я.

Дракон описал вокруг нас еще один круг и устремился в небо.

«Уйдет!»

«Не уйдет, —прозвучал в голове смешок Рика. – Я-то тоже твой. Полетели.»

Я взмахнула крыльями и позволила им понести меня над городом, пока я сверху любовалась им. Никогда мне не доводилось видеть столицу с такой высоты. Наступающая ночь не мешала мне – даже редких прохожих я видела так же отчетливо, как днем.

Дворцы и особняки центральной части города сменились домами, жмущимися друг к другу, разгораживая паутину улиц, потом потянулись предместья.

«Вот теперь мы никого не разбудим», – сказал Рик.

Прежде чем я сообразила, о чем он, Сайфер замедлился, но, когда Тайра почти догнала его, снова прибавил лета. Драконица возмущенно взревела – и ей ответил насмешливый рык. Тайра взмахнула крыльями и устремилась за своим драконом.

Я рассмеялась, смех Рика эхом отозвался в моей голове. Драконица вырвалась вперед, и теперь уже она то позволяла себя догнать, то камнем падала вниз, чтобы расправить крылья над самой землей и свечой взвиться в небо. Ветер свистел в ушах, воздух наполнял грудь свежестью и мне казалось, что лечу я не на драконьих крыльях, а потому что счастье мое несет меня.

Наконец, впереди показалась вода. Сайфер опустился на утес, я села рядом и узнала место. Тот утес, под которым Рик впервые показал мне море. Тот, где императорские драконы познакомились со мной.

Тайра ткнулась в морду Сайфера, тихонько фыркая, тот ласково потерся носом об ее нос. Какое-то время они – или мы – сидели так рядом, и никакие слова и мысли были не нужны. А потом мне захотелось не дотронуться до дракона, а обнять человека.

Земля устремилась ко мне – или я к земле. Прежде, чем ветер коснулся меня, вокруг свился магический кокон, защищая от холода, а следом обвили теплые руки, не давая упасть. Губы Рика накрыли мои.

«Тайра, оставь нас вдвоем», – подумала я, а потом остался только шум моря, стук сердца, жар наших тел и тепло душ, сливающихся воедино.

Мы вернулись в квартиру Рика телепортом. Тайра возмущалась – зачем, когда можно просто прилететь. Сайфер терпеливо объяснял ей, что в тесноте городских улиц негде развернуть крылья, к тому же дракон перепугает людей и лошадей. Рик, с трудом сдерживая смех, повторял для меня реплики своего дракона а я, хихикая – возмущение Тайры. В конце концов мы попросили обоих драконов дать нам побыть вдвоем.

Потом Рик накрыл на стол, и мы наслаждались поздним ужином – или ранним завтраком. Когда он налил чай, я все же решилась задать вопрос, который гнала от себя весь вечер, а он ворочался внутри меня, как червяк в яблоке, отравляя душу.

– Ты так торопился со свадьбой, чтобы проверить, прав ли Сайфер?

Рик глянул на меня поверх чайной чашки.

– И да, и нет. Я торопился, потому что тебе нужна драконица. Нужна, чтобы защитить. Теперь ты сильнее, быстрее и живучей большинства людей.

– Защитить?

– Конечно. В университет дополнительную охрану не внедрить, тот кто стоит за Дейзи, слишком умен, чтобы не заметить новые лица среди служащих. – Рик покачал головой. – Хотя сейчас я уверен, что у Гримани есть там свои люди, иначе не предложил бы такой план. Если отец приставил охрану к твоей матери, то меня он точно без присмотра не оставил. И жену наследника будут охранять куда старательней, чем его фиктивную невесту.

– Но мне не нужна охрана! Не могут же советники разболтать…

– Советники определенно не разболтают. Но я все равно боюсь, что правда всплывет, и… – Он взял меня за руку. – Просто боюсь, и все.

Я улыбнулась ему.

– Меня собираются шантажировать, а не убрать, поэтому бояться нечего. Я же не самоубийца, в конце концов. Я не согласилась бы, если бы считала, что это опасно.

Рик широко улыбнулся.

– Тем более ты говоришь, что с Тайрой я уже не совсем человек, – продолжала я.

– Ты – человек, как и я. Только немного улучшенный. Надо придумать, как отстранить тебя от физухи и всех боевых дисциплин на время.

Я хотела было спросить зачем, потом сообразила. Пока я не привыкну к своей новой силе – которую, к тому же, не чувствовала – могу выдать себя. Хуже того, травмировать кого-нибудь в спарринге, а то и вовсе покалечить, если кто-то попробует меня задирать, а я не смогу сдержаться.

– Хорошо бы пустить слух, будто ты беременна, но… – Рик покачал головой. – Не хочу, чтобы твое имя трепали, как имя моей матери. Ей-то в лицо никто не посмеет сказать, не дотянуться, а ты – вот она.

Мне стало жутко любопытно, в самом ли деле родители Рика не дождались свадьбы, но это был бы слишком неприличный вопрос. Да само мое любопытство было неприличным – не мое дело, и все тут.

– Сделаем вид, будто я что-нибудь сломала? – предложила я, чтобы избавиться от своего любопытства.

Рик расхохотался.

– Во время чересчур бурной первой брачной ночи?

Я фыркнула, едва не расплескав чай. Да уж, так себе идея.

– Сколько времени нужно, чтобы освоиться?

– Мне понадобилась пара недель. Но меня с самого детства учили дисциплинировать разум и тело. Тебе будет сложнее.

– Тогда пусть Агнес напишет мне освобождение из-за женских дней, – уму непостижимо, что я сама предложила такое! – А там появится повод, скажем, упасть и что-нибудь сломать.

Рик помрачнел.

– Я бы не стал просить об одолжении никого в университете, пока мы не разберемся, кто замешан во всем этом.

Я поставила чашку на стол. Понимать, что совсем рядом затаился враг было жутко. Да, иногда и враги невольно действуют тебе во благо, но узнать об этом можно, лишь когда все закончится.

– Ты кого-то подозреваешь?

Рик ответил не сразу.

– Агнес— нет, но осторожность не помешает. – Он снова надолго замолчал, потом очень медленно заговорил: – Я думаю, чтобы заметить сходство между мной и отцом, нужно знать, как смотреть. Этому учат не всех. А еще о том, кто, кроме студентов мог знать, что Конрад не явился на первую пару. Хотя студентов тоже нельзя сбрасывать со счетов, они могли быстро донести.

– Но, если мы говорим о Конраде, – так же медленно произнесла я, – то донести могли только студенты боевого.

Вот теперь мне стало по-настоящему жутко. Не страшно – бояться можно чего-то конкретного – а именно жутко. Как в детстве, когда в темноте прятались чудовища. Университет большой, и абстрактные некроманты могли оказаться где угодно. Но осознавать, что тот, кто сотворил зелье в смертельной упаковке, может вести у меня занятия, подбадривать или ругать за ошибки, или сидеть за соседним – а то и вовсе за моим столом…

Рик молча вытащил меня из-за стола, прижал к себе.

– Зря я сказал тебе.

– Нет.

– Зря, – повторил Рик. – Ты ведь подумала про Алека?

Я кивнула. Кто как не староста докладывал об отсутствующих? Думать об этом было невыносимо. Нет, он наверняка не главарь – молод.

Едва эта мысль промелькнула у меня в голове, перед внутренним взором появилось лицо, которое я никогда не видела. Человек с благородными сединами.

«Его знали под именем графа Дейнарского, – сказала Тайра. – Но, когда добрались до его архивов, оказалось, что он в три раза старше, чем было указано в дворянской грамоте. Просто пять раз менял имя и место жительства. Твари не в силах дать своим рабам вечность, но продлить жизнь могут».

«Откуда ты»…

«У драконов общая память. Человек Эрвина убил его».

– Только не он. Пожалуйста, только не он!

– Алек – мой друг. – Родерик погладил меня по спине, и я почувствовала, что ему так же невыносимо думать об этом, как и мне. – Еще я полагаю, есть два человека, которые видели меня мельком, потому могли не запомнить и узнать не сразу. Только разглядев мое сходство с отцом.

Прежде, чем я успела спросить, кто это, вокруг меня словно разверзся ад. Душераздирающий вой, крики, вонь горелого и металлический запах крови. Светловолосый парень, на вид чуть младше, чем Рик сейчас, встряхивает меня – нет, Родерика! – за плечи.

«Очухался, наконец! Давай, хватай ноги в руки – и бегом вон туда».

Только этот парень не мог быть тогда младше теперешнего Рика. Потому что сейчас Этельмер преподавал на боевом.

Вонь бойни сменилась запахом больницы. На кушетке без сознания распластался человек. Половины лица у него просто не было, как и почти всей одежды – один сплошной ожог.

«Вы сможете что-то сделать» – мой – нет, Рика! – голос.

«Постараюсь,» – этого человека я никогда не видела, но откуда-то знала, что говорил императорский целитель.

А того человека, что едва дышал, узнала сама.

Я вынырнула из чужих воспоминаний, точно из-под воды, хватанула ртом воздух.

– Тайра, никогда больше не делай так, не предупредив, – сказал Родерик. – Я не сержусь, что ты без спроса показала мои воспоминания, но больше не надо. Ты напугала Нори.

«Ничего не напугала, – фыркнула Тайра. – Зато так быстрее и понятнее, чем словами! Чего Сайфер ругается!»

– Попроси Сайфера не ругать Тайру, пожалуйста. Она не со зла, и она не напугала меня, – сказала я вслух и добавила, уже мысленно:

«Точнее, не она напугала. Это был тот прорыв?»

Рик кивнул.

«Теперь я понимаю, почему тебе отвратительна сама мысль брать силу у тварей».

А ведь когда-нибудь ему придется снова выйти навстречу им и…

«Одного не пущу!»

Он улыбнулся, но я никак не могла успокоиться.

«Я тоже боевик в конце концов, и я доучусь. Ты знал, с кем связываешься, и…»

Рик выбрался из-за стола, притянул меня к себе.

«Знал. С бойцовым котенком».

«Я не котенок, я дракон! – возмутилась Тайра. – И, если он будет обзывать нас котенком, я укушу его за что-нибудь мягкое!»

Родерик рассмеялся, похоже, Сайфер передал ему угрозу. Потянулся к моим губам, и все на свете твари, все заговоры вылетели у меня из головы.

В университет мы вернулись, так и не уснув, но чувствовала я себя на удивление бодро. То ли потому, что счастье согревало меня, то ли потому, что трясло от осознания – моя относительно спокойная жизнь заканчивается.

– Ненавижу быть в центре внимания, – проворчала я, когда Рик помог мне выйти из портала у общежития.

– Надо было думать до того, как соглашаться выйти за меня, – хмыкнул он. – Жена наследника всегда будет в центре внимания.

– Вот спасибо, утешил.

Он не ответил. Вслед за ним я высмотрела наше с Оливией окно, пригляделась. Снаружи, у самого подоконника к стеклу был приклеен мой ключ и клочок бумаги. Я притянула их.

«Замок с чердака я сняла, вернешь на место и защелкнешь. Еще раз поздравляю».

Я примерилась к нижней ветке дерева. Права была Селия – после того, как несколько раз пройдешь полосу препятствий, этот путь в общежитие уже не кажется таким уж недоступным. Но прежде, чем я успела обдумать эту мысль, Родерик подставил мне сцепленные ладони, и, кажется, совсем без усилий поднял, так что я в мгновение ока оказалась на ветке. Дальше было совсем просто. Замок лежал рядом с крышкой люка, я защелкнула его в петле и слетела по лестнице.

Дейзи и Селия ждали меня, как всегда, и я впервые по-настоящему поняла, насколько трудная задача мне предстоит. Улыбаться, как ни в чем не бывало, и не думать, что, скорее всего, те пропавшие студенты в том числе на совести подруги, ведь не могла же она не знать, откуда берет силу.

Или она не пользовалась их силой, а ее шантажировали, как, возможно, шантажировали и меня? У Дейзи больная мать… Император передал через драконов, что если так – он сделает все, чтобы смягчить приговор. Но все равно было тошно.

Я попыталась изобразить улыбку.

– Барышни, простите, сегодня меня есть кому проводить.

Селия просияла:

– Помирились?

Я кивнула. Дейзи пристально вгляделась мне в лицо.

– А чего такая бледная?

– Не выспалась, – совершенно честно ответила я и выскользнула за дверь, надеясь, что это припишут смущению.

Рик взял меня за руку, повел по дорожке парка.

– Зря я согласилась, – сказала я. – Актриса из меня никудышная, все испорчу.

– Все хорошо. Ты боишься разоблачения, только и всего. Любой на твоем месте бы боялся. Так и ответишь, если Дейзи спросит. Заодно дашь им повод перейти к шантажу.

Я кивнула.

– Быстрее бы.

На физухе добавилась новая проблема – как сделать так, чтобы никто не заметил мешочков, наполненных рубленным свинцом на моих лодыжках, запястьях и талии. Ничего лучшего, чтобы скрыть мои новые возможности, мы не придумали. Конечно, Рик прикрыл утяжелители иллюзией, но я все равно волновалась. Слишком много у меня было поводов волноваться

После окончания пробежки ко мне подошел Этельмер. Но вместо того, чтобы дать задание, как обычно, спросил.

– У тебя новый амулет? Пожалуйста, сними его. Смысл моих занятий в том, чтобы нарастить собственную физическую силу, а не увеличить ее артефактами.

Все же заметил! Я едва справилась с желанием удрать. И никакие утяжелители на меня бы не удержали. Натянуто улыбнулась.

– Это, наверное, от счастья. – Я расстегнула воротник, открывая гривну. На ней действительно висело самое простое заклинание бодрости в дополнение к защите от ментальной магии. Будет ли Этельмер разбираться и заставит ли снять?

Брови преподавателя взлетели вверх.

– Я полагал… – Он осекся. – Поздравляю. Кто этот счастливчик, если не секрет?

Родерик подошел, приобнял меня за плечи.

– Я сделал Лианор предложение, она согласилась. Официально объявят днем, но я хотел, чтобы помолвочную гривну она надела сейчас.

Свою гривну Рик оставил дома. Между помолвкой и свадьбой гривну носит только невеста, а император продолжал настаивать, чтобы для людей мы были просто помолвлены. Во-первых, подозрительно будет, если правящая чета позволит сыну жениться столь скоропалительно. Помолвка с простолюдинкой для лишенного наследства – объявление о том, что Рик снова наследник, тоже пока решили придержать – куда ни шло. Одурманенный принц нашел способ надавить на родителей, теперь они будут искать способ отсрочить свадьбу. Во-вторых, так мое положение с точки зрения общества будет более шатким. Значит, я сильнее буду бояться его потерять и будет проще надавить на меня.

«Гримани полагает, что замахнулись не просто на принца, а на досрочную смену власти, – со слов Эрвина передавала мне Тайра, а Рику все то же самое говорил Сайфер. – Даже если бы Нори благоразумно не стала торопить события…»

Влюбленная честолюбивая дурочка, которой меня счел кукловод – и у него были на то основания – рано или поздно захотела бы закрепить свое положение. А там – намекнуть мне, что проблема с недовольными родителями жениха решается легко. Мне, в свою очередь – шепнуть принцу, что делать. И вот у них в руках мы оба, новый император танцует под дудку некромантов, а драконов в империи больше нет.

«Ни один злодей не родился злодеем, и ни один не стал им в мгновение ока, – сказал император, когда я возмутилась, что некроманты считают, будто я на такое способна. – Одна маленькая уступка совести, потом вторая, в какой-то момент кажется, что нет другого выбора, а потом выясняется, что можно найти оправдание чему угодно и продолжать считать себя порядочным человеком. Согласиться приворожить парня – ведь это во имя любви, а любовь оправдывает все. Потом согласиться попросить его поучаствовать в кровавом ритуале. В самом деле, не выбирать же допросную и виселицу. И, наконец, ради спасения его же жизни подбить его расправиться с родителями».

Мне тошно было даже думать об этом, но спорить я не стала. В конце концов, император куда лучше меня знает человеческую природу.

Мне тошно было сейчас смотреть на Этельмера и гадать – не он ли стоит за Дейзи. Одинаково тошно и от мысли, что он может быть виновен и от того, что я, возможно, зря подозреваю хорошего человека. Ведь до сих пор я ничего, кроме добра, от него не видела.

Когда Родерик сказал, что мы помолвлены, брови преподавателя взлетели еще выше, а на полигоне на миг воцарилась тишина.

– Охренеть! – Кажется, в этот раз рыжий Карл выразил общее мнение. – Неужели этой пигалице все же удалось тебя захомутать?

– Придержи язык, если не хочешь опять получить, – развернулся к нему Родерик.

– Тихо все! – Этельмеру удалось справиться с изумлением первым. – Поздравляю вас обоих. Все возвращаются к занятиям.

Рик легко сжал мое плечо, отошел в сторону. Я хотела было отойти к турнику, но Этельмер остановил меня.

– Было бы жестоко заставлять невесту снимать такой артефакт. Эту неделю можешь его носить. Но придется на это время добавить тебе нагрузку. Еще два круга.

Пришлось бежать еще два круга, старательно изображая усталость. Впрочем, и упражнений мне добавили, так что к тому времени, как Этелмер объявил, что занятие окончено, я и в самом деле устала, как обычно. То ли у драконьих сил имелся предел, то ли я и Тайра еще не до конца освоились друг с другом, а может, все одновременно.

Но спокойно уйти мне не дали. Народ окружил нас с Риком, посыпались поздравления. Дейзи обняла меня.

– Вот видишь, все совсем несложно, – шепнула она мне на ухо. Я криво улыбнулась в ответ.

Алек подошел последним.

– Поздравляю. И среди знатнюков хорошие парни бывают, – ухмыльнулся он. – А Нори просто сокровище. Пусть у вас все срастется.

Он резко развернулся и зашагал прочь, так что наше «спасибо» пришлось в его спину.

За завтраком же началось настоящее безумие. Дамиан, который всегда обедал в зале для богатеньких, влетел в наш, потрясая свернутой газетой.

– Род, Нори, вы оба с ума сошли? Что это за идиотский розыгрыш?

Он швырнул газету на стол, едва не угодив мне в тарелку. Родерик спокойно взял ее, развернул. Мне захотелось нырнуть под столешницу, проползти под лавкой и рвануть из зала со всех ног. Куда-нибудь подальше.

– Принц Родерик объявляет о своей помолвке с Лианор Орнелас, – спокойно прочитал Рик. – Торжественное бракосочетание назначено…

– Да над Нори весь университет ржать будет! – завопил Зак. – Какой ты, нахрен, принц! Принцы во дворцах сидят и на девчонках из приюта не…

Зен отвесил ему подзатыльник, заставив заткнуться на полуслове.

– Насколько я успел узнать Родерика, – очень медленно проговорил он посреди наступившей тишины, – идиотские розыгрыши не в его стиле. Но и разумного объяснения этому я не нахожу.

– Это не розыгрыш, – все так же спокойно проговорил Рик, взяв под столом мою руку. Пальцы его были горячими, как и всегда. Мои – ледяными.

– Я действительно старший сын императора, тот самый, которого лишили наследства. И я действительно женюсь на Лианор, – сказал Родерик.

«А если кто что-то имеет против, мы отгрызем ему самое дорогое»!

«Тайра, не сейчас! Нам нельзя себя выдавать!»

«Тогда ты оторвешь. Или отобьешь, палка-то при тебе».

Несмотря ни на что, я едва сдержала улыбку.

Стало еще тише, а потом Алек произнес:

– Если ты сделал предложение Нори, только чтобы позлить родителей, она овдовеет, не успев побыть женой.

Себастьян дернул его за рукав, но тот лишь отмахнулся.

– А если у Алека не получится, я возьмусь за дело, – сказал Феликс.

– Оскорбление члена императорской семьи… – еле слышно прошептала Селия.

Рик, подался вперед, глядя Алеку в глаза.

– Я думал, хоть ты-то меня знаешь достаточно хорошо, чтобы не говорить таких глупостей.

– Я тоже думал, что знаю… а оказывается, вы полны секретов, ваше высочество. – Он поднялся из-за стола. – Я сказал, вы услышали, и я не из тех, кто берет свои слова обратно.

Родерик обвел взглядом собравшихся за столом.

– Я считал и считаю вас моими друзьями.

«И некромантку?» – пропела Тайра.

«Тише ты!»

– Все вы видели нас с Нори. Все вы знаете меня. И если кто-то из вас действительно думает, будто я способен на такую подлость – лучше вам больше не садиться со мной за один стол.

– Захочешь ли ты садиться с нами за один стол? – кажется, в этот раз Феликс говорил за всех.

– А что изменилось? – пожал плечами Родерик. – Я-то остался прежним.

– Ладно, я понимаю, почему вы… – начал было Зен, но Рик перебил его.

– Ты.

– Устав никто не отменял, – добавил Феликс.

Устав университета, по которому внутри его стен не имеют значения титулы. Как удачно.

– …понимаю, почему ты молчал. Но это-то зачем? – Он подхватил со стола газету, потряс ей. – Ты-то наверняка привычный, а Нори ты, считай, подставил.

«Прости».

«Ничего. Я знала, что так будет».

«Зато теперь мы окажемся в центре внимания», – добавила Тайра.

«Всю жизнь мечтала!»

«Мне-то не ври. Я из искры твоей души, забыла?»

«И потому у тебя, как у меня, что на уме, то и на языке?»

«Нет, только на уме».

Ну да, язык-то ее сейчас тоже у меня в голове. Бесполезно препираться, все равно не переспорю. «Собеседник, у которого на все свое мнение», – предупреждал меня Родерик. Только забыл сказать, насколько упрямый.

«Вся в тебя».

«Эрвин просит передать, что извиняется, юные драконы не слишком хорошо воспитаны, но он и Ирма обещают заняться воспитанием Тайры», – хмыкнул у меня в голове Родерик. Вслух же он сказал:

– Таков обычай. Любое событие в жизни нашей семьи может повлиять на всю империю – потому о нем и уведомляют всю империю. Помолвки, свадьбы, рождение…

– Нори, ты ведь не… – Селия осеклась.

– Селия, ты, конечно, барышня, и я не могу тебя вызвать, как вызвал бы мужчину за такие слова, – Родерик сказал это очень мягко, но Селия переменилась в лице. – К тому же поединки на территории университета запрещены. Но ты еще и боевик, и территорией университета столица не ограничивается.

Селия обычно была такой же сдержанной, как Оливия. И она не могла не понимать, как отреагирует Родерик на подобное предположение. Даже если бы я и в самом деле была беременна. Настолько ошарашена, или оговорилась сознательно, чтобы я ощутила, насколько в шатком положении нахожусь?

Это невыносимо, подозревать всех и каждого!

– Прошу прощения. – Селия взяла себя в руки – или сделала вид. – Я волнуюсь за подругу. Для нее все это станет серьезным испытанием.

– Нори сильная. – Рик обнял меня за талию. – Она справится, я ей помогу. И вы все очень поможете, если перестанете смотреть так, будто у нас обоих по лишней голове выросло, с клыками и зубами.

– Зато понятно теперь, чего ты на рыжего так взъелся. Скажи кто такое о моей матери, я бы убил нах… – Зак закашлялся, а все рассмеялись – не потому что он сказал что-то по настоящему смешное, просто давая выход скопившемуся напряжению.

Все знают, значит. Интересно, спроси я это сейчас при всех, как бы выкручивалась Дейзи? Жаль, не проверить.

– Время, – сказал Себастьян, когда все отсмеялись. – Нори, не отставай. Кажется, нашему бойцовому котенку сегодня понадобится дополнительная охрана.

– Я провожу вас до корпуса, – Рик выбрался из-за стола и подал мне руку. Улыбнулся остальным. – Не потому, что не доверяю вам. Просто чтобы все видели.

И все видели, да… Кажется, на меня – на нас – сегодня таращились сильнее, чем на императорскую чету. И ладно бы только таращились. Обострившийся благодаря драконице слух исправно доносил до меня все шепотки. Правда ли, что Родерик действительно принц, или это все же идиотская шутка? Что он во мне нашел – может, я в постели чего-то умею, этакого… жаль, уже не проверить. Или еще можно проверить, жених – не шкаф, подвинется…

«Давай отгрызем ему то, что чем он думает!»

«Фу, этакую гадость в рот брать!»

«Хммм…», – Тайра услужливо подкинула мне пару моментов прошедшей ночи. Я едва не споткнулась.

«Сравнила! То Рик, а то»…

«Так мы же только отгрызем, а не…»

«Заткнись, а?»

Но среди этих шепотков – изумленных, пошлых, насмешливых – звучали и другие, что могли бы перепугать меня до полусмерти, если бы я действительно была в чем-то виновата.

«Приворот»…

Рик проводил меня до самой аудитории, под ошалелыми взглядами моих однокурсников открыл портал и исчез в нем.

– Какие еще сюрпризы нас ждут? – задумчиво проговорил Дамиан, глядя туда, где только что закрылся портал.

– Поживем-увидим, – пожал плечами Зак. Пихнул меня в бок, когда мы расселись. – Списывать-то теперь будешь позволять, или все, зазналась?

– Иди ты, – фыркнула я. Заткнулась под взглядом декана, вошедшего в аудиторию.

Он по-прежнему вел у нас основы теории магии. По слухам, Бересфорду за его демарш объявили выговор, но все же решили не возвращать ему боевиков. Со следующего семестра расписание собирались перекроить, тогда и назначить нам другого преподавателя.

Декан встал за кафедру, не торопясь разрешать нам садиться. Взгляд его единственного глаза обежал студентов, остановился на мне.

– Будь я иерархом служителей любого из богов, я бы объявил тщеславие смертным грехом…

Жар обжег мне щеки. Как будто это я настояла на том, чтобы объявить о помолвке в газетах. Моя бы воля – вообще рассказала бы только тем, кто присутствовал на нашей свадьбе. Собственно, я и пригласила только тех, кому хотела рассказать.

– …потому, что оно затмевает разум, заставляя считать других людей, с их желаниями и судьбами в лучшем случае пустым местом, в худшем – орудием для достижения собственных целей.

Это намек? Или просто так совпало? Я теперь в каждом слове, даже формально обращенном не ко мне, буду слышать намек?

Когда занятие закончилось, Рейт велел мне остаться.

– Садись, – приказал он, и тут же добавил: – Или теперь тебе… простите, вам разрешать мне садиться?

«Давай мы его просто загрызем. Одним подозреваемым меньше».

«Давай всех, кто есть в университете, сожрем. Некого останется подозревать»

– Согласно уставу университета, внутри его стен титулы не имеют значения.

– Надо же, ты это помнишь. А помнишь, как кто-то заявлял, будто собирается учиться, а не замуж?

– Не вижу, как одно мешает другому.

– Хотя бы потому, что, согласно тому же уставу, студенты не имеют права жениться, под угрозой исключения.

Я похолодела. Почему Рик меня не предупредил? Он же не мог не знать!

С другой стороны, он говорил, что его мать заканчивала университет, уже будучи императрицей. Наверняка сделали исключение. Может, и для жены принца сделают?

Стоп, но для всех-то я еще не замужем! Официально, для публики, церемония состоится летом!

– Я еще и не замужем. Насчет помолвок устав ничего не говорит.

– «Еще», – фыркнул он. – Как тебе удалось заставить его сделать предложение и объявить о помолвке?

– При всем уважении, господин декан, этот вопрос не относится к учебному процессу.

Мог ли граф Рейт знать, что с поля боя его вытащил на плечах не кто иной, как старший принц? Не запомнить лица и голоса – едва ли можно что-то запомнить в том состоянии. Никогда не встречаться с наследником лично. И, наконец, сообразить, где мог познакомиться с лучшим своим учеником, увидев его за одним столом с императором на совете университета? «Империя лишилась одного из лучших разведчиков», – сказал когда-то Родерик…

– Этот вопрос имеет прямое отношение к учебному процессу. Если я хоть что-то понимаю в женщинах, до конца года тебя будет интересовать только фасон свадебного платья и какие цветы нарисовать на приглашениях.

– Боюсь, вы очень мало понимаете в женщинах. – Я встала. – Разрешите идти. Я не вижу смысла в этом разговоре.

– Осмелела, значит. Но, как ты сама сказала, ты еще не замужем. И, помяни мое слово, замуж не выйдешь.

«Нет, мы не будем его грызть. Мы доделаем то, что не доделали твари».

Я опустила ресницы – не потому, что слова Рейта задели меня, а чтобы Тайра не глянула из моих зрачков. Этот-то точно заметит.

– Сейчас церемонию отложили до лета, якобы под предлогом подготовки. Летом ее перенесут на два года, потому что невесте нужно доучиться. А за два года найдется повод расстроить помолвку.

Кто говорил со мной сейчас? Декан, решивший в очередной раз сбить с меня спесь, а заодно проверить, есть ли у строптивой студентки яйца? Или некромант, которому нужна моя неуверенность, сомнения и страх?

– Не думаю, что это случится.

– А ты подумай. Свободна.

И, будто мало было мне неприятностей, выходя с обеда, я обнаружила поджидавшего на скамейке Вернона. Хорошо хоть одного, без семейства.

При виде нас с Родериком он подскочил, отвесил поклон. Я растерялась. Нет, я знала, как поступить, будь я прежней Нори – той, что сперва бьет, потом думает. Но невесте принца нельзя так себя вести.

Пришлось изобразить реверанс и вежливую улыбку. Правда, подозреваю, она вышла не очень вежливой, потому что барон сравнялся цветом лица с оливковым сюртуком, в который был одет. Но все же взял себя в руки.

– Ваше высочество, вы позволите мне поговорить с вашей невестой?

Рик пожал плечами.

– Решать ей.

Я медленно сосчитала до десяти. Помогло так себе.

– Ваше благородие…

– Для вас я… – перебил он меня, но я тоже не дала ему договорить:

– Ваше благородие, я знаю, кем вы мне приходитесь. И я знаю, как вы обошлись с моей матерью. – Я вытащила из сумки чек, который забрала у Родерика после того, как мы помирились. – Возьмите это и постарайтесь сделать все, чтобы я как можно быстрее забыла о вашем существовании.

Барон открыл было рот, но я снова не позволила ему и слова сказать.

– Законом ваш поступок не карается. Но человек не может быть подлецом в одной сфере жизни и идеалом нравственности во всех остальных. Поэтому в ваших интересах, чтобы я не использовала полученные на боевом факультете навыки и мои новые знакомства для того, чтобы выяснить, насколько вы честны в остальных сферах вашей жизни. Я достаточно внятна?

– Более чем. – К чести барона, голос его прозвучал ровно, а что лицо из нежно-зеленоватого превратилось в серое, так это рассудку неподвластно. – Полагаю, мне действительно лучше удалиться из столицы. Надеюсь, через несколько лет вы все же найдете в себе достаточно великодушия, чтобы простить меня.

Я улыбнулась.

– Лично мне не за что вас прощать. Найдет ли моя мать в душе достаточно великодушия… Разрешите откланяться, ваше благородие.

Через пару дней Алек вернулся за наш стол. Остальные из нашей компании уже к вечеру первого дня вели себя как обычно – потому что и я делала все, чтобы вести себя как обычно. Зато появилось множество людей, которые воспылали желанием со мной дружить. Родерик, хихикая, предлагал рассматривать их как возможность потренировать искусство вежливого посыла в неведомые дали. Вежливо получалось плохо, но я старалась. И ждала. Пока шепотки о привороте становились все громче. Все чаще малознакомые барышни пытались поговорить со мной «по душам», чтобы выведать, у кого можно добыть приворотное зелье. Я, вежливо скалясь, напоминала о позеленевших алхимиках, которые лазили за зельем на кафедру, и цитировала главы уложения о наказаниях в той части, которые касались ментальной магии.

Родерик сказал, что за Дейзи проследили, но в университете у студентов множество контактов, а за его пределами девушка посещала только мать. Возможно, она сама не знала заказчика, или находилась под ментальным контролем, в таком случае допрос мало что дал бы. Мне оставалось только ждать, и я ждала. Не знаю, как бы я выдержала, если бы не Рик. Даже когда мы занимались каждый на своей паре, казалось, что он рядом, потому что в любой миг можно было позвать и услышать ответ. А вечера и ночи были нашими, и никакие заговоры некроманты не омрачали их.

Но все-таки мне уже начинало казаться, что я зря согласилась на этот план: все равно ничего не выйдет.

В один из бесконечных дней – я давно перестала их считать – за минуту до окончания последней пары на полигоне, я услышала в голове:

«Я задержусь сегодня. Лантера засыпали записками, будет невежливо, если я встану и уйду».

Недавно Родерик упоминал, что декан «не в службу, а в дружбу» попросил пригласить императорского целителя в университет побеседовать со старшекурсниками-целителями. Сам Лантер не возражал, и открытая лекция состоялась как раз сегодня. «Тут яблоку негде упасть», – сказал мне Рик в самом начале занятия.

Поэтому я не удивилась этому сообщению, но, когда увидела у выхода с полигона фигуру Дейзи, сердце пропустило удар. До сих пор она не пыталась поговорить со мной наедине, а я старательно делала вид, будто ничего не происходит.

Выбрала время, когда Рик занят? Или так совпало?

В любом случае мне незачем волноваться. Охрана, хоть я так и не смогла ее вычислить, не дремлет.

– Я к маме собираюсь, – сказала Дейзи. – Пойдем вместе? Твоя ведь там же живет?

Все же император как в воду глядел, когда говорил маме, что ей нужна охрана.

«Тайра, передай Эрвину!»

Мама нашла работу подавальщицей в чайной и сейчас ее не должно быть дома. Но мало ли…

«Его человек посылает людей приглядеть за чайной, где она работает. И усилить охрану в доме».

У меня отлегло от сердца.

– Конечно, пойдем. – улыбнулась я. – Я давно к ней не заглядывала.

Мы несколько раз виделись после свадьбы, а потом мама начала работать и велела мне не приходить. На работе ей нельзя было болтать с посетителями – да я бы и не стала ее отвлекать – а домой мама приходила поздно и боялась, что со мной что-нибудь случится на темных улицах. И заверения, что меня охраняют, не помогало. В присутствии же Рика она смущалась и словно каменела. Так что я решила дать ей время немного свыкнуться со своим новым положением.

Мы двинулись по дорожкам парка. Я нервничала и потому торопилась, несколько раз Дейзи придерживала меня за запястье, останавливая.

– Куда ты несешься? – спросила она наконец. – Солнышко такое и снежок, чудо, а не погода. Подышим хоть, а то целый день в аудиториях.

– На физухе не надышалась? – хмыкнула я, но скорость сбавила.

Мы вышли из парка. Я боялась, что Дейзи возьмет извозчика, и люди императора не успеют предупредить маму, но она все так же неторопливо двинулась по улице, и я вслед за ней. Путь лежал мимо центра города. Присутственные здания закрылись и улицы пустовали.

– Вы с Родом чудесно выглядите вместе, – сказала Дейзи. – И ты, кажется, счастлива.

– Да, – мне не пришлось кривить душой. Несмотря на все заговоры и тревоги, я была безумно, бесконечно счастлива.

– Жаль только, люди судят о других по себе. Никто не верит в настоящую любовь. Меня уже несколько раз спросили…

– Тебя? – перебила я.

– Я же твоя подруга. И меня несколько раз просили рассказать «по секрету», не пользовалась ли ты приворотом.

– Точно так же, как «все знали», что Родерик – принц? – не удержалась я. – А на самом деле…

– А на самом деле мелюзга… прости, первые курсы просто не знали, как смотреть, а старшие не успели им рассказать.

То-то Селия была так потрясена, что едва не нарвалась на дуэль.

Если не показала все это специально. Ох, да сколько же можно крутить в голове одно и то же!

Я пожала плечами.

– Наверное, действительно болтают. У меня уже несколько раз спрашивали, где его купить. Но я же не пользовалась приворотом. Они ничего не докажут.

Пришлось призвать все свои невеликие способности к лицедейству, чтобы «ничего не докажут» прозвучало вопросом, а не утверждением.

Дейзи рассмеялась.

– Конечно. Я говорю то же самое. И твой принц поверит не тебе, а наговору. Но император уже наверняка заподозрил неладное.

– Если бы он заподозрил, Родерика бы уже наверняка обследовали?

– А кто тебе сказал, что его не обследовали?

– Он бы мне сказал! Но он ведь не говорил…

– Потому что ничего не нашли. Это как с целительскими заклинаниями: когда кость срослась, уже никто не скажет, сама ли по себе, или под действием магии.

– Но тогда почему приворот перестает действовать? – полюбопытствовала я.

Дейзи пожала плечами.

– Ты как маленькая. Ни одна любовь не бывает вечной.

«Можно подумать, она проверяла», – фыркнула Тайра и я, несмотря ни на что, едва удержала улыбку. В самом деле, откуда бы Дейзи знать. Вот я узнаю, со временем. Хотя «вечность» – это слишком долгий срок, при одной мысли оторопь берет.

Дейзи тем временем продолжала:

– Про его величество говорят всякое, но я ни разу не слышала, что он дурак. Он наверняка заподозрил.

– Почему ты говоришь мне об этом только сейчас! – возмутилась я. – Сейчас, а не когда принесла зелье! Я бы не осмелилась…

– И осталась бы несчастной. – Она помолчала. – Я сама подумала об этом только сейчас. Тогда я просто хотела помочь подруге. Мне было очень тебя жалко. А теперь я поняла, и мне страшно. Потому что, когда тебя поволокут на дыбу, ты меня сдашь.

– Никто меня никуда не поволочет! Родерик не позволит!

– Ему никто и не скажет. Просто однажды тебя вызовут… да хоть бы и к декану, а там уже будет открыт телепорт. В пыточную.

– Тогда почему этого до сих пор не сделали?

Дейзи ответила не сразу. Если бы я в самом деле приворожила Рика, извелась бы за эти секунды молчания.

– Почему тебя до сих пор не тронули? Может быть, правы те, кто говорит, будто старший сын императора рожден не от него, и потому лишился наследства.

Я могла бы сказать, что в таком случае и сходства, которое якобы заметили, не было бы.

«Выпусти меня, я ей покажу, как оскорблять мать нашего человека!»

«Уймись, пожалуйста! Ты все испортишь».

Тайра, заворчав, затихла. Дейзи продолжала:

– Если так, императору на него наплевать. Пусть делает что хочет, женится на ком хочет, империя все равно перейдет не к нему, а к брату.

– Наверное, так и есть, – кивнула я.

«Ты знаешь, что это не так!»

«Знаю. Мне нравится император, и я видела, как он относится к Рику. Но Дейзи это знать необязательно».

«Драконы не любят откровенного вранья, – хихикнул Родерик. – Придется тебе учиться хитрому искусству умолчания».

«Уж ты-то его отлично усвоил», – не удержалась я.

«Учителя хорошие были».

«Ты подслушиваешь? Я бы не стала пересказывать тебе гадости про твою маму».

«Нет, Тайра обиделась, пожаловалась Эрвину, а он ее успокаивает. Он просил передать, что к твоей маме уже отправили людей, за ней приглядят. За вами с Дейзи тоже следят. Как всегда».

Я едва удержалась, чтобы оглядеться – в самом ли деле охрана рядом?

– А может быть, он наблюдает. Ждет. Знаешь, как кот у норки, чтобы – цап! – Дейзи так резко повернулась ко мне, что я дернулась.

«Выпусти меня!»

«Нори?»

«У меня все хорошо. Мы идем по улице, и меня старательно пугают. Я пугаюсь. Думаю, и про мою маму она вспомнила только для того, чтобы намекнуть – ей будет плохо, если я взбрыкну».

– Тогда ты здорово рискуешь, гуляя со мной, – сказала я.

«Скорее всего. Если что-то не так, сразу позови. Или пусть Тайра передаст драконам».

«Не волнуйся».

«Буду волноваться. Я люблю тебя».

«И я тебя люблю, Рик».

– Рискую, – согласилась Дейзи. – Но я хочу тебе помочь.

«Опять какую-то гадость подлить?»

– Снова? Ты и так уже очень мне помогла.

«Развеять скуку. Хотя если бы не это зелье, вы с твоим человеком еще неизвестно бы когда помирились».

«Тайра!»

– Снова, – кивнула Дейзи. – Потому что боюсь не только за себя, но и за тебя.

– Что ты предлагаешь? – спросила я.

– Сделать так, чтобы император думать о тебе забыл. Или решил, что ошибся, когда заподозрил подвох.

– Звучит хорошо, но как? Не могу же я и ему подлить приворот?

Дейзи рассмеялась.

– Ты – нет. Да и не нужен тебе приворот, если ты не хочешь, чтобы и император за тобой бегал, а императрица взбеленилась.

Мне трудно было представить, что Мелани способна взбелениться.

«Еще как способна», – фыркнула Тайра.

– Нужно, чтобы принц получил способности к ментальной магии. И тогда ему не составит труда убедить отца в том, что ваша любовь – самая настоящая.

– Она и так настоящая, – не удержалась я.

– Конечно. Тут и спорить не о чем.

Я отвернулась, словно размышляя, на самом деле – чтобы спрятать лицо. Плохой из меня лицедей.

– Ментальная магия доступна лишь некромантам. Некромантия…

– Запрещена, да. Но разве этот запрет помешал тебе стать счастливой?

– Он может не согласиться.

– Он согласится на все, помнишь? – Дейзи взяла меня за руку. Мне показалось, будто шелохнулась магия. Совсем чуть-чуть.

Показалось?

– Нори, если ты ничего не сделаешь, погубишь не только себя, но и меня. Нужно познакомить Рода с правильными людьми. И если ты скажешь ему, что это ради вас, он примет это предложение.

Теперь я ответила не сразу. Надо было соглашаться, я должна была согласиться, чтобы продолжить игру. Но… если эти «правильные» люди не дураки, а они не дураки, раз умудрялись скрываться столько лет, на встречу они пришлют кого-то, кого не жалко, чтобы препроводить нас с Риком в нужное место порталом. Он передаст координаты через драконов – но что, если его не будут уговаривать, а сразу попытаются подчинить сознание? Да, он сильнее и быстрее обычных людей и даже без дракона был лучшим на боевом, но он всего лишь человек, а от меня и вовсе…

«Нори, чего ты так испугалась?»

«Не знаю».

Взревела Тайра. Хватка на моей руке стала стальной. Неуловимым, стремительным движением Дейзи сорвала с меня гривну. Словно раскаленная игла прошла по запястью, впилась в мозг. Я закричала бы, если была бы способна кричать.

«Где ты?»

«Это не…»

Дейзи не успела бы сорвать с меня гривну так быстро.

«Не Дейзи!»

«Где ты сейчас?»

В глазах потемнело, когда тьма развеялась, мы по-прежнему неторопливо шагали по улице. Подруги гуляют, взявшись за руки, что в этом такого?

Вот только мое тело больше не подчинялось мне, двигаясь, точно марионетка в руках кукловода. Свернуло в переулок. За спиной щебетали девичьи голоса, один, похожий на мой, второй – Дейзи. Я попыталась оглянуться – не вышло.

Может, мне мерещилось непонятно что, не могла же Дейзи одновременно быть в переулке рядом и на улице. Или могла? Мысли стали медленными, будто тонули в киселе.

«Где ты?!»

«Не…»

В следующий миг исчезли вообще все звуки, вокруг нас собрался купол. Обычный купол тишины, доступный даже первокурсникам. Вот только сейчас моими глазами смотрела часть сознания Дейзи.

Нет, не Дейзи. Того существа, что приняло ее личину. И этой частью чужого сознания я видела, что купол этот изнутри выстилали совсем незнакомые заклинания. Заклинания, от которых веяло потусторонней жутью.

Если бы я могла бояться…

Точнее, не так.

Я боялась – боялась до судорог, до безумия, но одновременно этот страх казался неважным, потому что гораздо сильнее сейчас был другой страх. Я слишком долго колебалась, прежде чем соглашаться на встречу. Император узнает, что я подлила зелье, и мне конец. Мне и нашей с Риком любви, ведь, узнав правду, он проклянет меня.

Правду? Какую правду? Почему внутри у меня пусто, словно из души исчезло что-то важное?

Я потянулась к этому «чему-то», сама не сознавая зачем – помнила только, что это важно, очень важно.

«Тайра!»

Кто такая Тайра? Мне нужно об этом рассказать. Обязательно нужно, тем более что она бросила меня, ведь я ее не чувствую. Бросила, как Сайфер бросил Рика.

Об этом тоже надо рассказать.

– Нори, о чем ты задумалась? – спросило существо. Это уже не был голос Дейзи – он стал низким, мужским. Видимо, купол, иллюзия двух девушек, которые – теперь я была в этом уверена – продолжали неторопливо идти по улице, и необходимость держать в узде мой разум требовали слишком много сил и их не осталось на то, чтобы поддерживать иллюзию голоса. Но хотя я прекрасно знала, что уже не раз слышала его, не могла сообразить, где именно. А когда мы договорим, я и вовсе его забуду.

Я должна рассказать…

Нет, нельзя! Нельзя рассказывать…

«Рик!!!»

Неужели он тоже бросил меня? Нет. Не мог. Это купол отгородил мой разум от него.

– Нори, я просто хочу тебе помочь. Расскажи, что тебя тревожит.

Губы шевельнулись против моей воли.

– Император знает…

Какой-то частью своего разума, той, что вопила от ужаса и отказывалась подчиняться, я рванулась к Рику.

«Нори!!! Где ты?!»

– …что…

Не знаю, каким чудом мне удалось дотянуться до магии, зачерпнуть силу. Но прежде, чем я успела ее оформить, заклинание сбилось. Я завопила от боли, из тела словно выдернули все кости. В следующий миг меня вздернули за грудки, прямо перед глазами оказалось покрытое шрамами лицо, но я никак не могла вспомнить, кто это.

– О чем знает император? Что ты ему рассказала? Говори!

Слова рвались из горла, я пыталась загнать их обратно.

– отдала… зелье…

Купол развеялся.

Человек развернул меня, будто тряпичную куклу, обхватил поперек груди, к моему горлу прижался нож. Он задрал голову.

– Дай мне уйти, или девчонка умрет.

С неба раздался жуткий рык.

«Не бойся», – голос Рика звучал так спокойно, будто и не ярился над нами дракон. Дракон, которому некуда было опуститься в узком переулке.

«Я не боюсь».

Ярость вскипела внутри, та безумная ярость, которая уже заставила меня сделать немало глупостей. Я вцепилась в руку, державшую нож, со всей силы – совершенно забыв, что я уже не совсем человек.

Тот, кто держал меня, вскрикнул. Лезвие скользнуло по коже – нет, по аметистовой чешуе.

«Пригнись!»

Хрустнула кость, человек снова закричал. Я вывернулась, упала на мостовую. Будто на тренировке у Этельмера, без участия разума, перекатилась, взлетая на ноги.

С неба свесилась огромная голова, в полуярде от меня клацнули челюсти.

Безголовое тело рухнуло на тротуар.

Дракон брезгливо сплюнул, по брусчатке покатилось что-то круглое.

Я прижала ладони ко рту, узнавая.

Зазвенел металл о камень. Я подобрала с мостовой гривну. Артефакт, что обрел особую силу, переходя из поколение в поколение одной семьи. Вот, значит, как Родерик смог меня найти, несмотря на все иллюзии и отводы глаз.

Дракон исчез. Рик стиснул меня в объятьях.

– Все хорошо. Я здесь.

Я ткнулась лицом ему в грудь и замерла.

– Госпожа преподаватель! Студенты боевого факультета к занятию по физической подготовке построены! Отсутствующих нет!

– Вольно.

Староста вернулся в строй. Я оглядела студентов. Да, все на месте.

– Раздеться!

Скинула китель вслед за остальными, не отказав себе в удовольствии пробежаться пару кругов. Снова одевшись, отошла в сторону, наблюдая. Занятие шло своим чередом. Год за годом, ничего не меняется. Вот разве что девчонок среди студентов было не меньше четверти. Больше, наверное, уже и не будет. Все-таки у нас боевой факультет.

После гибели декана главой факультета стал Этельмер. Он и предложил мне на последнем курсе преподавать физуху. Сам он от преподавания полностью не отошел, оставив за собой рукопашку.

Известие о том, что декан боевиков, сам пострадавший в бою с тварями, не только стал некромантом, но и вербовал сторонников среди студентов, среди них же выискивая жертвы, подкосило ректора. Пережив сердечный приступ, он подал в отставку. Новым ректором стал декан международников.

Допросить труп, естественно, не смогли – и Гримани долго распекал Рика за «чрезмерную горячность». Родерик не спорил – но и извиняться не собирался, хоть и понимал беспокойство безопасников. Тем более что император не упрекал, сказав, что на его месте не стал бы удерживать дракона.

Мои надежды, что и приворотное зелье мне принесла не Дейзи, не оправдались. Декан приметил ее еще на первом курсе. Пристроил на бои. Лечил ее мать – точнее, вливал силу тварей – и женщина, которая могла только лежать и моргать, начала садиться. Только за одно это Дейзи была готова пойти за деканом в огонь и воду.

Рик от имени императора обещал ей помилование и от себя лично – позаботиться о ее матери, в обмен на показания. Дейзи колебалась долго, но сознание, что о матери некому будет позаботиться после ее смерти, победило.

Сам Рейт после себя почти не оставил документов – все же он был профессионалом. Но и того немногого, что нашли и расшифровали, вместе с показаниями Дейзи оказалось достаточно, чтобы накрыть всю сеть. Полдюжины студентов-боевиков двух последних курсов. Еще две дюжины людей по всей стране. Все – талантливые, умные, делавшие стремительную карьеру после окончания университета. Когда корона получила их имена Родерик долго ходил сам не свой. Он знал и уважал многих.

Едва пережив тот прорыв, граф Рейт потерял все. Внешность, здоровье, карьеру, невесту, и даже саму магию, от которой остались жалкие крохи – ведь магическая сила напрямую связана с телесным здоровьем.… И когда понял, что ничего уже не вернуть, решил: та сила, которая отобрала у него жизнь, даст ему новую. Власть над умами и душами. Магию. Возможность вернуть здоровье, пусть шрамы и не разгладятся никогда. Выйти на орден ему было несложно. Перехватить власть, убрать почти всех, отомстив. И начать плести собственную паутину, дожидаясь возможности отплатить и тем, кто в благодарность за службу списал его со счетов, оставив лишь место в университете.

Я все же оказалась плохой актрисой – там, где любая на моем месте извелась бы, я выглядела слишком спокойной, слишком уверенной. Это прошло бы бы, будь я дурочкой, но декан меня дурочкой не считал. Влезть мне в мозги мог только он – что и сделал. Пустил иллюзию по улице, уводя за ней охрану. Отгородил нас обоих от поисковых заклятий непроницаемым щитом. У этого заклинания был побочный эффект – оно отрезало мое сознания от драконов. Выпотрошил мой разум. Если бы не гривна, подарок Мелани, Рик бы не нашел меня, пока декан не снял щит. Возможно, никогда не нашел бы живой – скорее всего, узнав о драконах Рейт убил бы меня.

Обещание, данное Дейзи, корона исполнила. Дейзи должна выйти с каторги в следующем году. Насколько мне известно, она намеревалась остаться в том же поселении, только уже вольной жительницей, забрав мать к себе. Мне жаль их обеих, но и забыть о смертях, что остались на совести бывшей подруги – ведь она знала, откуда черпает силу – я не могу.

Гримани полагал, что в империи ордену некромантов конец, но император считал, что это чудовище когда-нибудь протянет щупальца из других стран. Надеялся только, что это случится не скоро.

«Декан собирается подать в отставку, – отвлек меня от воспоминаний Рик. – Предлагает занять его место. Я соглашусь».

«Тогда сегодня будет еще один повод для праздника», – улыбнулась я.

«Скорее всего, вечером задержусь, приду сразу в кофейню. Попросить отца, чтобы сделал вам портал?»

«Пешком дойдем. Будет повод прогуляться».

Мы с Риком давно сменили квартиру в доходном доме на особнячок на окраине города. Дома там стояли не так плотно, как в центре, нашлось даже место для маленького садика. Какое-то время я думала нанять садовника. Но чинные клумбы и три сорванца, неспособных усидеть на месте и пары минут, несовместимы. Может быть, когда-нибудь я попрошу Себастьяна прислать кого-нибудь заняться садом.

Едва я открыла калитку, на меня налетел Артур, наш младшенький.

– Мама! Мама пришла!

Я подхватила его на руки. Средний, Эврид, повис на моей талии. Я высвободила одну руку и потрепала его по макушке. Рэдфорд, наш старший, подошел не торопясь, считая, что в свои восемь он уже слишком взрослый для «телячьих нежностей».

– Все трое вели себя идеально, – поклонился мне Кларенс их гувернер.

Я очень сомневалась, что эта троица, как на грех, унаследовавшая не рассудительность Родерика, а мой взрывной характер, способна вести себя идеально, но сделала вид будто поверила.

– А где папа? – спросил Рэдфорд.

– Он придет сразу к бабушке.

– А мы когда к бабушке? – подергал меня за штанину Эврид.

– Сейчас я переоденусь, и пойдем. Или поедем?

Лучше, наверное, все же поехать – уследить за тремя сорванцами в карете проще, чем на улице. Когда я вышла в платье, все трое уже приплясывали от нетерпения.

– Поедем уже уже? Ну поедем? – все трое прямо приплясывали от нетерпения.

– Но мы будем самые первые. Столы не разнесете?

Все трое отчаянно замотали головами. Так я им и поверила.

Пока мы ехали, мальчишки засыпали меня новостями. Учитель фехтования похвалил Рэдфорда, Артур нарисовал мой портрет мне в подарок, отдаст, когда вернемся, Эврид порвал штаны, слезая с дерева «но господин Кларенс их срастил магией, даже следа не осталось и обещал меня научить, чтобы тебя не расстра…» – старший брат пихнул его в бог и Рид ойкнул, зажав рот ладошкой.

Карета остановилась недалеко от центра столицы. От двери под вывеской «Кофе и пирожные Маргарет» с разочарованными лицами отошла парочка.

– Ничего, в следующий раз придем, – услышала я.

На двери белел листок бумаги.

«Приносим глубочайшие извинения посетителям, сегодня кофейня арендована для праздника».

Я толкнула дверь и едва успела накинуть щиты на столы.

– Ну ма-а-ам! – Арт разочарованно отвернулся от стола, но увидев бабушку, побежал к ней. Рид отставать не стал, Рэд изобразил поклон, но в следующий миг не выдержал и тоже полез обниматься.

Потрепав его по волосам, мама выставила на стойку блюдо с эклерами. Пока мальчишки расхватывали их, обняла меня.

– Поздравляю, – шепнула она.

Не успела я ответить, как из раскрывшегося портала появились мои свекры. Пока мальчишки, забыв о пирожных, повисли на деде и второй бабушке, пришли Кассия с мужем. Родерик, как и предупреждал, пришел порталом. За ними – Оливия с мужем и дочерью. Округлившийся животик подруги явно намекал, что на одном ребенке она останавливаться не собирается. Алек, поздоровавшись со всеми, хмыкнул и накинул на столы еще пару щитов. Сын его, едва все полагающиеся этикетом поклоны и приветствия закончились, помчался к остальным детям, которые увлеченно сражались подушками в отведенном для этого углу. Жена Алека тоже ждала второго. Селия прийти не смогла: ее муж был послом в Фарии. Не смогла и принцесса Беатрис, находившаяся с официальным визитом в Кефрасе. Последним появился Эддрик. Младший принц пока жениться не торопился.

Когда все расселись, Робин поднялся, держа в руках бокал. Жестом остановил остальных.

– Сегодня мы празднуем десятилетие со дня свадьбы Родерика и Лианор. Мы с женой рады назвать Нори дочерью, и рады, что узнали Маргарет. Эти десять лет пролетели быстро, и впереди у вас еще множество подобных десятилетий. Поздравляю.

После императора нас поздравляли остальные, потом мы вылезли из-за стола, перебравшись порталом в дворцовый парк. Погодники расстарались – не было ни ветерка, ветви деревьев и беседки были усеяны разноцветными фонарями. Дети умчались вглубь парка под присмотром Робина, Эддрика и Алека, моя мама увлеченно обсуждала с его женой какие-то рецепты, Мелани разговаривала Оливией. Мы с Родериком, взявшись за руки, неторопливо брели по парку.

«Уложим детей и полетаем?» – спросил он.

Я кивнула, переплетая с ним пальцы.

«А еще я подумал – может, нам все же попробовать родить девочку?»

Я заглянула в смеющиеся глаза.

«А если получится еще один парень? Такой же шебутной как остальные?»

«Я не расстроюсь, а ты?»

«Я тоже», —рассмеялась я и потянулась к его губам.