Едва ли не в каждой моей книге есть строки, посвященные святому Георгию. Я глубоко убежден, он – реальное историческое лицо, герой, совершивший поступок, за который его признали святым. Но в памяти людей он совсем не такой, каким его отметил Бог.

Совершенно другой человек! Политики сотворили общеизвестный миф, не оставив в нем и звука правды. Даже намека на звук.

Образ святого Георгия увлек меня своей неочевидностью, он открылся, как теперь понимаю, не случайно – случайностей в жизни не бывает.

Осваивая тему Великой Степи, ее «тюркскую целину», я обратил внимание, что в божественном пантеоне европейских тюрков святой Георгий идет вторым после Бога. Идет Посредником. У азиатских тюрков такого нет, он там извстен, но известен не столь широко. И, что поражает, у всех народов он разный!

У одних – это воин, спасший девицу от дракона, у других – покровитель скотоводства и земледелия, где-то он – духовное лицо, а где-то – рыцарь-крестоносец и даже «волчий пастырь»… И имя его люди произносят по-разному.

У степняков – Герги (Гюрджи), Джарган или Джирджив, что на тюркском языке созвучно словам «отважный», «храбрый до безрассудства». У адыгов – Джардж, у сербов – Джура и Джордже, у осетин – Уастерджи, у немцев – Георг и Йорген, у чехов – Иржи, у французов – Жорж, у поляков – Ежи, у англичан – Джорж… Еще есть Юрий, Георгий, Гоша, Егор, Юры, Юр, Еры, Гюрги, Геворг – это тоже его имена. За каждым скрыта своя история, свой сказ.

Такими словами встречают праздник святого.

Святой Георгий и дракон. Миниатюра из рукописи. Национальная библиотека. Милан. Италия. 1385–1390

Знают его и мусульмане. Знают как Джирджиса, Хадира, Кедера, Хидра, Хизра, Хызра, Хазрати, Хизри, Хидыра. Восток высветил новые грани его образа, связав их с Аллахом, точнее с культурой Ближнего и Среднего Востока. Георгия там наделили бессмертием и мудростью: эти качества ему передали Хадир и Ильяс…

Разные лики у святого, а слава едино велика. Он – будто солнце, свет которого одаривает своим теплом каждого. Он первый на Земле после Бога, его равно чтут и христиане, и мусульмане. Это обязательно надо знать каждому, кто обращается к образу Победоносца.

Легенды, посвященные ему, нельзя назвать вымыслом, то тайнопись, скрывающая важную информацию. По такой тайнописи можно проследить его жизнь. И «жизнь после смерти». Что я и сделал, держа в памяти годы бытия святого – они приходятся на IV век.

И читал эту тайнопись в контексте событий, происходивших в то время у восточной границы Европы. Читал как географ. Потому что те события напрямую были связаны с моим исследованием Великой Степи. Главная тайна Георгия постепенно открывалась. Так мы и породнились.

Мне было важно понять, почему Георгия в Восточной церкви поставили Посредником между Богом и человеком? Почему в Акафисте его называют Пророков равностоятель, Апостолов соревнитель?{1}

Под пророком в Восточной церкви подразумевали того, кто говорил от имени Бога, под апостолом – посланника Божьего. Чтобы заслужить подобное, надо перевернуть мир. Совершить такое, пред чем крушение Римской империи будет просто мелким событием…

В Западной церкви – отношение иное. Западное христианство жило по иным правилам. Там Георгия изъяли из списка святых Римской церкви. Вычеркнули окончательно в 1969 году. Случайно ли? Что хотел забыть Запад? И что не хотел забывать Восток?

Хызр. Могольская миниатюра. Сер. XVII в.

Я понимал, Георгий не мог быть «тихим» современником событий, наоборот, его надо искать в центре водоворота общественной жизни, в самой гуще ее активных участников. Жизнь святого совпадала с эпохой больших потрясений.

Кончался III век, наступал век IV, времена стояли тревожные, смутные. Неотвратимо приближалась «гуннская пора», в Римской империи все громче говорили о неминуемых переменах, которые идут с Востока. Разговор затевали те, кто слышал о пророчестве Апокалипсиса. Император Диоклетиан днями сидел во дворце в глубоких раздумьях.

Неспокойно доживала век Империя, привыкшая к экспансии, к безграничной власти. Тревожили слухи, что где-то на востоке (от прибайкальских до европейских степей) копилась несметная сила – тысячи и тысячи всадников, огромные орды.

Гунны, имя которых даже не знали, страшили Европу еще до своего пришествия. А их приход был не чем иным как этапом Великого переселения народов. Шагом к новой Европе. Именно в это время выпало жить святому Георгию.

Я чувствовал, тайна Георгия связана с Великой Степью, с гуннами, а значит, и с Великим переселением народов. Подвиг, совершив который он стал величайшим святым, идеально «вписывался» в географические и временны́е координаты тех событий. Отсюда мой интерес к его личности…

К эпохе Великого переселения народов историки обращаются редко, говорят о ней мало, только общими словами – с V века табу лежит на этой теме, вот почему то время по-настоящему и незнакомо читателям. Знают о нашествии «варваров», которые развалили Великую Римскую империю. И всё…

А визитной карточкой «гуннской» эпохи был Алтай, его цивилизация. Не греческая, не римская, именно алтайская культура получала признание на континенте.

Алтай, его ценности открывались миру.

Осваивая степи Евразии, орды первопроходцев с алтайской родословной подошли к предгорьям Кавказа – к восточной границе Римской империи и Европы{2}.

Надо заметить, степь как природная зона до прихода тюрков (гунны – лишь одно из их имен) была безлюдной территорией. Здесь самый жестокий климат на планете: летом жара сорок градусов, а зимой сорокаградусный мороз, и беспощадные ветры – суховеи и бураны.

И если бы только климат. Самую большую опасность представляли волки. Безжалостные хищники были истинными хозяевами степи. Немалую отвагу надо иметь, чтобы выйти против их стаи лицом к лицу.

Вот почему эту природную зону человечество заселило самой последней на планете. И совершили это тюрки, или гунны (как удобно читателю){3}.

Не одно столетие прошло, пока они научились жить в степи. Сделавшись самым сильным народом на Евразийском континенте, они сумели покорить суровые территории, которые стали для них новой Родиной.

К тому времени, когда гунны подошли к восточным границам Европы, их потенциал был очень велик, он казался фантастическим. Технический уровень производства (орудия труда, технологии, качество изделий – от сельскохозяйственной утвари до оружия) был на две головы выше, чем у всей римской Европы и всего остального мира, потому что экономика тюрков стояла на железном фундаменте. Железным было не только их оружие, но и дух, они верили в Бога Небесного…

…Культ Бога Небесного солнцем сиял на алтайском небе, наполняя людские души верой и силой. Не потому ли имя главного участника событий «гунн», то есть солнечный, обретало глубокий смысл в умах европейцев?

Альбрехт Дюрер. Четыре всадника Апокалипсиса. 1497–1498

Тогда и заговорили в Империи о бессилии старых богов. Тогда вновь вспомнили непобедимых всадников, которые должны принести освобождение от римского ярма. Так предсказывал Апокалипсис – самый ранний документ христианства.

Пришельцы, как и ожидалось, были верхом на конях, верили в Бога Небесного. Все совпадало с пророчеством Апокалипсиса. Пришли люди из другого мира. Их знамена были с крестом…

О том мире я уже немало знал, изучая культуру Древнего Алтая, родину тюрков. Вера в Бога отличала ее, она была не ведома европейцам.

Как и от кого узнали в Европе о Боге Небесном? Творце мира сего? С этого вопроса начался мой путь к «моему» Георгию. Многое, пока еще только мне, говорило, что он первым поведал европейцам о вере в Бога Небесного – о Единобожии. Прямых доказательств тому не было, всё строилось, скорее, на ощущениях, интуиции. Но я чувствовал, что Георгий явно не случайный человек в этих событиях.

Не Георгий ли и открыл европейцам мир Божий? Невероятно? Почему же. В Европе царило язычество. И поспорить с этим трудно. Так родилась первая рабочая гипотеза.

Деяние Георгия определило ход мировой истории на тысячи лет вперед. Открылась эпоха раннего Средневековья, началась новая эра в истории человечества, и – пора так называемого «нового» христианства, его утвердил в 325 году византийский император Константин на Никейском соборе.

Церковные историки заретушировали события, «тёмными веками» окрестили тот период. Однако нельзя отрицать, что с исполнения пророчества Апокалипсиса начались тюркские (гуннские) страницы в истории Европы. Это было, пожалуй, самым неожиданным в моем предположении даже для меня самого.

Но еще более неожиданным оказалось, что ни один из документов той эпохи не упоминает о деянии Георгия. Героя с таким именем нет в числе преследуемых христиан. А потому надо было принять, пока априори, как возможную версию, что наш герой при жизни носил другое имя – не Георгий.

Как люди меняли имена? Я тогда толком не знал, но допустить вероятность посчитал необходимым.

…Так, в противостоянии известного и малоизвестного, рождалась эта книга – в безмолвном тумане шла работа над ней. Шаг за шагом, боясь оступиться, я осторожно продвигался к разгадке главной тайны святого Георгия. Ориентирами служили совесть, вера и логика. Все остальное считал опасным, а потому неприемлемым.

Есть имена, которые, как зов, как боль, как умиротворение, – их надо чувствовать, они приходят с небес, не объясняя, как, и остаются небесными, чтобы в глухую ночь светиться и светить – быть путеводной звездой заблудшим странникам…

Георгий из этого ряда. Звучит сдержанно, но твердо. И светит загадочно, как Полярная звезда, по которой сверяют все компасы мира.

К сожалению, неизвестна история этого имени, хотя оно и популярно у разных народов мира. Степняки всегда произносили его с особым почтением. Но где и когда появилось оно?

Древнегреческие историки обошли его молчанием – не удалось найти ни одного знаменитого Георгия в античной Греции. И древнеримские авторы не оставили ему места в своих записях – выходит, и в Римской империи не было человека с таким именем…

Впору спросить, а было ли оно вообще? Или, может быть, произносилось иначе?

В имени Георгий чувствуется эллинское дыхание, оно пропитано воздухом Эллады. В этом убеждают строки Геродота, который одним из первых сообщил о жителях страны Герры, назвав их «скифами-георгой».

Что за страна Герра? Остается лишь гадать, о ней ничего не известно, кроме того, что границей ей служила река Герр{4}. Почему появилось дополнение к имени? Непонятно.

Надо заметить, тайна скифов не разгадана учеными, о них сегодня известно, наверное, чуть больше, чем во времена Геродота. На каком языке говорили скифы? Какую культуру несли? Кто были? Откуда? Ответов нет. Есть гипотезы, построенные на догадках, на интуиции авторов, повторюсь, точных или хотя бы приблизительных данных нет.

Одни исследователи полагают, что скифы – носители персидской культуры, другие – тюркской. Есть иные мнения.

Лично мне убедительнее кажутся доводы сторонников тюркской теории. В отличие от оппонентов они включают в свои доказательства, кроме лингвистических гипотез, результаты археологических исследований{5}.

Скифские памятники похожи на тюркские, найденные на Алтае, в Саянах, в других местах обитания тюрков, их сходство бросается в глаза, что и отметили археологи.

Возможно, в VI–V веках до новой эры неизвестные нам причины заставили часть алтайских тюрков уйти в Прикаспийские и Причерноморские степи и обосноваться там. Едва ли не все археологические находки недвусмысленно указывают на тюрков, их культуру.

Описанные Геродотом обычаи скифов тоже позволяют увидеть тюркские обряды… Впрочем, настаивать не буду. С сожалением повторю, мало известно о народе, который первым вышел в Великую Степь.

Сходство тюркской и скифской культуры убедительно показал профессор С. И. Руденко. Ученый доказывал, что скифы жили на Алтае и оттуда переселились в Европу{6}. Они говорили и писали на тюркском языке. Иранцы и индусы знали их под именем саки.

Принято считать, что, назвав скифов-степняков «георгой», Геродот тем самым подчеркивал, что это были не просто скифы, а скифы-землепашцы. Довод убедительный, если помнить, что Гера у древних эллинов – царица богов, Гея – мать-земля, а земля и земледелие начало начал человека и всего сущего в этом мире.

Жан-Гийом Муатт. Геродот. Лувр. 1806 г.

Сцена нападения орлиного грифона на горного барана. Войлочная аппликация на седельной покрышке. Находка из кургана «скифского времени». Алтай. V–IV вв. до н. э.

Нападение грифа на оленя. Вышивка на войлочном ковре.

Находка из кургана знатного хунну. Ноин-Ула. Монголия. Рубеж н. э.

Свернувшийся зверь. Бронзовая бляха. Находка из кургана «скифского времени». Алтай. V в. до н. э.

Свернувшийся зверь. Бронзовая бляха. Находка из кургана знатного хунну. Ордос. Китай. III–I вв. до н. э.

Скорее всего, отсюда в сознании людей и возникла логическая цепочка, которая привела имя Георгий к землепашцу или «землетруженику», как иногда толкуют его. Однако позже появилась иная точка зрения, высказанная лингвистами.

По их мнению, прямой перевод имени «Георгой» означает «почитающие скот». Значит, Геродот имел в виду свободных скотоводов, которые обитали в степях, на территории нынешнего Дагестана…

Что, на Кавказе родина Георгия? Вполне возможно.

Будем помнить, что при Геродоте мир был поделен иначе, чем сейчас, и виделся совсем по-иному. Он почти целиком умещался в границах Средиземноморского бассейна. Население северо-западного региона греки называли кельтами, а восточных своих соседей – скифами (так звучало в их устах слово саки).

Степная зона носила одно-единственное имя «Скифия».

Искать, какой степной народ скрыл Геродот под таинственным словом «георгой» – занятие бесперспективное. Но то, что они были степняками, не вызывает сомнений! «Георгий» – это «вольный пастух»? Точнее «степняк, занятый скотоводством»? Возможно.

Карта мира по Геродоту

«Георгий» – «свободный степной землепашец»? Почему нет? Бесспорно, пожалуй, только одно: вполне конкретных степняков Геродот называл «георгой». За какое-то отличительное качество. Увы, подробности этой истории не сохранились.

Однако сохранилось иное, что известно специалистам по ономастике, науке об именах. В Риме, под владычеством которого была Греция во времена Георгия, существовала строгая традиция наречения имени.

Человеку давали три имени: первые два соответствовали современным имени и фамилии, а третье было прозвищем, которым наделяли за отличительные признаки (ловкий, рыжий, смелый).

И только избранные – элита – имели право на четвертое имя, его давали особо отличившимся героям. Например, Публий Корнелий Сципион после победы над Ганнибалом в Африке получил почетное прозвище Африканский.

Напрашивается вопрос: не произошло ли нечто подобное с нашим героем? Не есть ли Георгий его четвертое имя? Имя, которое он получил за великий подвиг?

Иными словами, не заработал ли он его за свое особо выдающееся деяние среди степняков? Тех самых «георгой», что обитали в прикаспийских степях{7}. Было над чем поломать голову…

Надо отметить, что до IV века «степные» слова греки употребляли крайне редко. Не было нужды. Но к началу IV столетия в мире все становилось по-другому – у своих восточных границ будущая Византия ощутила горячее дыхание Степи: к Империи подошел неведомый народ не ведомой Европе культуры.

Подошел к самому порогу! Гуннами называли пришельцев европейцы{8}. Их отличали одежда, оружие, речь – то были люди другого времени, другого духовного мира. Равносторонний крест сиял на щитах и знаменах всадников. Он был их путеводной звездой.

Великое переселение народов, начавшееся на Алтае, могучей волной катило с Востока на Запад. Оно медленно и неотвратимо «покоряло» необжитую степь. «Варвары» со своим мощным экономическим потенциалом готовы были заселить свободные земли Европы и освоить новое для себя жизненное пространство{9}.

И они сделали это. Собственно, в том состояло их историческое предназначение, которое определяли социальные законы общества и богатый потенциал Алтая.

В своих новых соседях Рим увидел угрозу, разведка приносила тревожные вести. Большая война в Европе была неминуема. А в поединке только один победитель.

В 312 году Европа воочию увидела степняков в бою.

Карта продвижения гуннов. Она вызывает много вопросов у географа

О «нашествии» степняков-гуннов написано много, придумано всякое, бумага терпела, но всегда умалчивалось, что их оружие было железным. Европейцы воевали бронзовыми мечами{10}. Иначе говоря, железо было повседневным металлом в Степи, а в Европе – невиданной редкостью. Войско азиатов передвигалось на конях, для европейцев и конь был неслыханной роскошью…

В первом же сражении всадники, заключившие союз с будущим византийским императором Константином, наголову разбили римскую армию. Разбили у стен самого Рима! Случилось это как раз в 312 году{11}.

Победа степняков была закономерной, железо победило бронзу. Всесильная Империя рухнула, как подкошенная. Начался ее мучительный раскол надвое – на Восточную и Западную половину.

Восточные земли досталась Константину. Став основателем Византии и греческого христианства, он вошел в историю как Великий и (о чем известно меньше) как добровольный данник степняков{12}. Послушными данниками были и другие императоры, сменявшие друг друга на троне.

Дорого далась Византии победа 312 года. Две тонны золота в год исправно платила она за ту победу. Платила вплоть до 453 года, до смерти царя Аттилы. За эту плату гунны защищали границы Византии…

Император Константин. Деталь статуи. Бронза. Рим. IV в.

О тех защитниках написано немало – вся черная краска излита на бумагу, чтобы унизить степной народ, очернить его. Но давайте задумаемся, были ли гунны кочевниками? Да еще и дикими?

Вопрос существенный. На него надо дать честный ответ, чтобы утвердиться в новом видении мира, иначе зачем продолжать рассказ.

И здесь важно понять простую мысль. Для освоения новых территорий, для становления огромной страны – от Алтая до Альп – нужна мощная экономика. И тюрки создали ее. Железо дало народу силу, став надежной опорой хозяйства.

Царь Аттила в V веке завершил Великое переселение, он завоевал весь мир и продиктовал Европе свои правила жизни. И она приняла их.

С них, с новых правил и отсчитывают приход раннего Средневековья. Именно царство Аттилы, страна Дешт-и-Кипчак дали начало «варварским королевствам», романтической поре рыцарства, словом, всему тому, что с тех пор навсегда стало частью европейской культуры.

Звучит непривычно, однако своим рождением рыцарство было обязано детям и внукам тех самых тюрков, которых иначе, чем «дикие гунны», теперь не называют.

Аттила – царь гуннов. Гравюра. XVII в.

Но главное здесь не это, не военное или какое-то иное «материальное» преимущество. Тюрки побеждали силой духа.

Известно: вера очищает сознание, делая человека бесстрашным. Она придает жизни такой смысл, который не уничтожается смертью. Это и отличало тюрков от язычников-европейцев: они верили в Бога Небесного, Создателя мира сего, Тенгри. «Все – добро и зло, бедность и богатство – дается только Богом», – уверовав, говорили они.

Гендрик Блумарт. Встреча папы Льва I Великого с Аттилой. Нач. XVII в.

…Религиозная традиция гуннов сложилась на Алтае примерно за пять столетий до новой эры, а начало ее теряется в веках. Древний эпос это великое в жизни народа событие связывает с пророком Гесером, сыном Божьим, который был ниспослан Небом. Он научил людей Алтая плавить железную руду, рассказал им о Боге Небесном, о Его царстве.

Связь Бога Небесного и небесного железа очевидна. В сознании тюрка они стояли рядом как единое целое. Не случайно народ Алтая называл железо небесным металлом, подарком Неба. В том названии и трепет, и восторг человека, нашедшего метеорит. «Посланцы Неба», метеориты, дарили железо, которого в чистом виде нет на планете Земля.

Бог, чьи небесные кладовые полны драгоценного металла, дал людям умение плавить руду и получать железо. Ему, Богу Небесному, стали молиться алтайцы. Их философия слагала духовные устои новой жизни, которые со временем переросли в религию.

Конечно, науке известны и другие древние металлургические центры, Кавказ, Малая Азия, однако следов новой религии здесь нет. Почему? Там использовали иную технологию, она давала мало металла, и очень низкого качества, такое железо не могло повлиять на ход жизни общества. Оно по-прежнему оставалось редкостью, дефицитом{13}.

Новая жизнь на Алтае была подарком Бога Небесного, Вечного Синего Неба. Праздники, посвященные Всевышнему, начинали с удара молота по наковальне.

Удар имел глубокий смысл, наносил его сам царь. Потом наковальню сменил колокол. «Колокол» (калык кол) на языке алтайцев означало «моли небеса». Вот в чем был смысл удара молотом по наковальне. Даже глухие слышали его. То были звуки Неба, эхом отзывавшиеся в сердцах.

Колокольный звон свободно растекался по горам и долинам Алтая, все больше и больше людей поднимали голову к небу. К Вечному Синему Небу. Они слышали Его зов… Рождался дух, перераставший в веру.

Вера собирала под свои знамена разные племена Древнего Алтая, роднила их, делала братьями, точнее, единым народом. Поверив в силу нового Бога, они обретали новую духовную культуру – Единобожие.

«Железный дух» с тех пор отличал алтайский народ. Равносторонний крест украшал их щиты и знамена, служил защитой, оберегом, был знáком веры в Бога Небесного – защитника и покровителя. Люди Древнего Алтая вошли в мировую историю, оставив понятие «тюркс-кий мир».

Тогда начал утверждаться этноним тюрк, то есть «душа, наполненная Небом» (Таков мой вариант его перевода с древнетюркского языка{14}.) С тех пор все больше людей на планете слышали это манящее слово, узнавали о тюрках, об их культуре.

Собственно, Великое переселение народов стало взаимным познанием культур: мир узнавал тюрков, а тюрки узнавали мир. Первыми были страны Азии, потом – Европа. К ее восточным границам подошли пришельцы с Алтая.

Европейцы не сразу поняли, в чем сила пришельцев. Вера в Бога Небесного была им не ведома. Но крепость оружия гуннов, удаль их всадников и мудрость правителей внушали трепет. А уважение и сила, как известно, стороны одной медали.

Разве случайно императору Константину явилось на небе видение креста? Конечно, нет, это далеко не совпадение. Равносторонний крест был символом Степи. Ее присутствие неудержимо меняло Европу в годы Великого переселения народов – власть и могущество Рима рассыпались на глазах.

На арену выходила новая сила – Великая Степь (Дешт-и-Кипчак). Она уверенно диктовала свои правила жизни, заставляя перенимать многое из неведомой ранее культуры.

Гунны, или тюрки – так римляне назвали новых своих соседей. Однако о союзе с ними не помышляли. Безудержная сила пугает. Но… необъезженный жеребец, как известно, страшит лишь неумелого всадника.

Первой поняла, в чем тайная сила пришельцев, Армения. Чтобы обрести влиятельного союзника, тщательно продумали план действий. Власть во всеуслышание выразила признание Бога Небесного, высказала желание служить Ему. В 301 году там объявили об учреждении Армянской церкви, основанной на Единобожии, как у тюрков. Монофизитской назовут потом ее теологи, с нее начиналось «новое» христианство.

Царь Армении, принимая Единобожие, становился единоверцем с тюрками, а созданная Церковь служила залогом верности задуманному союзу. Гениальный замысел!

Задумал этот грандиозный план необыкновенный человек с обыкновенным именем Григор. Григорием Просветителем вошел мудрец в мировую историю. Единственный, кто знал гуннов не понаслышке, знал, с какой стороны подойти к «необъезженному жеребцу».

Это он организовал самую первую Церковь Единобожия, это он стал ее первым католикосом. По его плану Армения обретала могущественного союзника. А вместе с ним Небесного и вполне земного покровителей.

Естественно, политические новации в Армении заметили в Византии. Искушенный в большой политике император Константин не пожелал оставаться в тени.

Он тоже мечтал заполучить влиятельнейшего союзника, и, действуя по примеру Армении, объявил в Византии новую веру, подобную гуннской.

Алонзо Чапел. Преображение императора Константина. 1870

Решению конечно же способствовала победа над Римом, одержанная в 312 году с помощью степняков. Тогда впервые прозвучала в его наемном войске молитва во имя Бога Небесного. А став императором, Константин пошел еще дальше – велел всю Византию строить по тюркскому проекту. Главное, чтобы освободиться от влияния Рима.

Культура Алтая медленно и неотвратимо входила в жизнь Европы, во все ее поры. Искореняя римское язычество, люди избавлялись от его наследства. Равносторонний крест – знак Бога Небесного – нес им желаемое освобождение, о том говорили едва ли не в каждом доме, на каждом перекрестке.

В Степи имя Георгий звучит непривычно для европейского уха – Гюрги, Джарган. Это естественно, фонетика диктует свои правила речи, антропология – свои. Вот разные народы и произносят его имя по-разному: Гюрджи – Гюрги – Юрий – Юрай – Егорий – Геворг – Герги – Джирджис – Йорген – Джарган – Жорж – Иржи – Джордж – Джура – Джордже – Даушджерджий… Вариантов много. У венгров появилось имя Дьёрдь, у испанцев – Хорхе. Говорят, что Джордан и Дюк – тоже Георгии.

Думаю, обилие имен не случайно, оно свидетельствует о масштабе деяния святого – имена разные, а герой-то всюду один. И подвиг его один. Величайший!

В молитве его называют Пророков равностоятель, Апостолов соревнитель. Он стои́т в одном ряду с Моисеем, Иоанном Крестителем и другими великими провозвестниками человечества. Рядом с Христом и Мухаммедом. Его устами говорило само Небо. Необыкновенным был этот человек, подаривший миру новое имя – Георгий.

Есть версии, по-разному толкующие созвучия, которые сливаются в короткое, но ёмкое слово – Георгий. Высказаны и поэтические, и откровенно прагматические суждения. Все они отражают настроения авторов, выражавших себя, свои чувства и эрудицию.

«“Земляное” происхождение Георгия имеет и оборотную сторону, – пишут о нем, – Георгий четко отличает злое от доброго, но мистические сцепления и диалектические переходы мыслей, образов, явлений духовного мира от него скрыты».

Спорить не будем, у каждого автора свое ви́денье мира, что вполне естественно. Я – не исключение. Замечу лишь, земные шаблоны не подходят для небесного образа. Подгоняя небесное под земное, легко заблудиться даже на небесах. Не так ли получилось с Георгием? Не от того ли так много образцов «земляного» шаблона в литературе?

«У Георгия нет бережно развиваемой, пестуемой и лелеемой божественной интуиции, оттого он как бы “туповат” и даже “дубоват”», – пишут одни. Другие вторят: «“Божественный глагол” не коснется слуха Георгия»… Странная (если не бессмысленная) точка зрения. У меня она вызвала активный протест.

Не сразу понял, кому-то именно такой Георгий и нужен: «как бы туповатый» и даже «дубоватый». Далеко не случайно уже полторы тысячи лет вокруг личности святого идет непримиримый бой. Начал его римский папа Геласий I в 494 году. Это он, творец заблуждений, запретил христианам упоминать об истинном деянии Георгия. «Пусть дело Георгия останется известным только Богу», – провозгласил Рим. Его приказ был негласным призывом к тайной войне.

Но защитниками правды (как ни парадоксально, даже не подозревая о том) выступили сами носители имени Георгий, их подвиги.

«По имени и житие», – гласит духовная мудрость.

В этой фразе глубокий философский смысл, ибо «имя – норма личностного бытия», через имя порой прослеживается сущность человека. Например, в молитве, обращенной к Георгию, есть такие слова: «Достойно имени пожил еси…» Святой ублажается за то, что соответствовал в жизни своему имени!

В старину люди знали, что́ от кого ждать. Историки, философы заметили – с некоторыми именами, действительно, связаны определенные события. На сей счет у философа Павла Флоренского сложилась даже своя теория: «Веками направлявшиеся на него (имя. – М. А.) мысли и чувства имели в нем точку приложения и в конечном счете усвоили имени энергию возбуждать и направлять общественные события и умонастроения в определенную сторону»{15}.

Конкретное имя не раз делалось гласом бури, центром водоворота общественных событий. Для политика, государственного деятеля, писателя, артиста имя – это половина успеха…

Парис Бордоне (Парис Паскулинус). Мадонна с Младенцем, Иоанном Крестителем и святым Георгием (Святое собеседование). Начало 1530-х

Разве можно, например, под «земной» шаблон подвести личность другого Георгия – Жукова, тоже воина, который творил шедевры на поле брани? «По его перстам много раз пробегала творческая дрожь», когда он склонялся над картой, обдумывая очередную победоносную операцию.

Из мемуаров Жукова видно, сколько же досталось этому Георгию, который не подстраивал судьбу под «георгиевский» шаблон, а проходил ее шаг за шагом, как только и мог пройти – не приспосабливаясь. Сложный жизненный путь, с поворотами, с немыслимыми зигзагами, однако и на удивление прямой – путь к победе.

Такой он, Георгий из рода смоленских Жуковых, первый среди воинов XX века. Воистину, «имя – это предначертание Божества в человеке». Выиграл войну и не ожесточился, это – Георгий! Без доброго сердца он – лишь победитель, не Победоносец.

«Имя себе каждый в сладостный дар получает», – говорили когда-то. В калейдоскопе людских имен одни светятся ярче, другие слабее. Георгий – из особого разряда. Наверное, это особое имя для особых людей.

Случайно ли, один из осчастливленных именем Георгия мальчишка в прифронтовом смоленском селе впервые увидел в небе два самолета. Начиналась бомбежка, а он, семилетний пацан, стоял и смотрел в небо, не убегал и не прятался. «Захотелось летать», – потом вспоминал он об этом эпизоде в своей жизни.

Этторе Феррари. Джордано Бруно выслушивает приговор Святой инквизиции. Бронзовый барельеф. Рим. 1889

Он не видел тревоги на лицах взрослых, не видел обезумевших от горя беженцев, бредущих через село, ему «захотелось летать». И он полетел 12 апреля 1961 года, отрапортовав: «Товарищ председатель Государственной комиссии, летчик, старший лейтенант Гагарин, к полету на космическом корабле “Восток” готов!»

Планета рукоплескала Юрию… «Имя себе каждый в сладостный дар получает».

А вот строки еще об одном Георгии, их оставил Иван Алексеевич Бунин, они о Джордано Бруно{16}. Страдая в душном мире, окружавшем его, этот мученик за свободную мысль говорит:

Ковчег под председательством осла –Вот мир людей. Живите во Вселенной.Земля – вертеп обмана, лжи и зла.Живите красотою неизменной.

Непокорность, свободолюбие, простор необходимы были Георгию и в мрачные годы Средневековья. Птицей, парящей во Вселенной, видел себя Джордано Бруно, великий в своем трагизме ученый и поэт. В любом пространстве, меньше чем Вселенная, ему уже тесно:

И вот он посох странника берет:Простите, келий сумрачные своды!Его душа, всем чуждая, живетТеперь одним: дыханием свободы.

Нет, не случайно Геродот именно степняков называл «георгой». Уверен, в сочетании звуков, сложивших имя, мудрец почувствовал глубинный, истинный их смысл – душу человека Степи, которой всегда тесно. В привычных коридорах жизни Георгий находиться просто не может – он иначе устроен, ему важен простор, не стесненный ничем:

Вы все рабы. Царь вашей веры – Зверь:Я свергну трон слепой и мрачной веры.Вы в капище: я распахну вам дверьНа блеск и свет, в лазурь и бездну Сферы.

При достижении цели Георгий неутомим, его не в силах остановить никто и ничто. Он неудержим, неукротим, полагается только на самого себя. И в этом его неповторимость:

И вот опять он странник. И опятьГлядит он вдаль. Глаза блестят, но строгоЕго лицо. Враги, вам не понять,Что Бог есть Свет. И он умрет за Бога.

Разве не высокое рыцарское самопожертвование воина выразил изограф, первым посадивший святого Георгия на коня?

Но не вина живописца в том, что его глубокий замысел не поняли зрители-современники, увидевшие в убивающем всаднике совсем другие символы – земные, или приземленные. Люди забыли, что Георгий – из небесного ряда, что он даже смертью своей желал служить Богу и людям. И в этом Джордано Бруно похож на своего небесного покровителя:

Я умираю – ибо так хочу.Развей, палач, развей мой прах, презренный!Привет Вселенной, Солнцу! Палачу! –Он мысль мою развеет по Вселенной!

Ивану Алексеевичу Бунину удивительно удалось дополнить вечный рассказ о Георгии.

Но никому не под силу высветить все грани этого емкого имени – они сверкают неожиданно и ярко, как бриллиант, который отличим от всех иных предметов мирозданья.

Так случилось, что История окружила имя Георгия какой-то хрупкой аурой, за века эта аура окрепла, обрела плоть и стала сама диктовать носителю имени его поступки, налагать на него особую ответственность. Как? Об этом не скажет никто. Но с тем, что удачно выбранное имя делает человека личностью, с этим даже в древности не спорили.

Например, Александр Македонский, не ведавший страха, однажды ругал воина за трусость (на беду полководца, тот звался Александром): «Прошу тебя, либо преодолей трусость, либо смени свое имя».

Действительно, выбору имени прежде придавали очень большое значение, его складывали не просто из звуков, а из вполне конкретных понятий и представлений, из поступков предшественников. Ведь имя всю жизнь будет отличать своего носителя. Павел Флоренский так и писал: «Звук имени и вообще словесный облик имени открывает далекие последствия в судьбе носящего это имя»{17}. Конечно, при условии, если имя выбрано правильно.

Разве сказанное о Георгиях не относится, например, к Джорджу Вашингтону или Джорджу Байрону? Настоящим Георгием был и Жорж Помпиду, которого политики не очень привечали за его смелость в международных делах…

Да, в имени сокрыта тончайшая плоть, из которой проистекает духовная сущность человека. Хотим мы того или нет, но это так.

Будь впереди и смерть найди,А с ней покой…

Это последнее, что успел написать Джордж Байрон в своем дневнике. Вот что стало для меня ключом к пониманию звуков, слагающих имя Георгий – «Будь впереди…»

Николай Ходов. Памятник святому Георгию (Уастырджи). Осетия. 1995

Так вроде бы случайные наблюдения и факты преображали мое сознание и медленно приближали к далекой цели. Постепенно освобождаясь от привычных стереотипов, я все отчетливее понимал: истинное деяние Георгия скрыто во мраке политики. Немало стараний ушло, чтобы забылся его облик.

Сегодня для абсолютного большинства образ Георгия ассоциируется с всадником, поражающим дракона. Но на древних иконах его изображали иначе. Не убийцей и не всадником. Благородным воином в красном плаще. Таким предстает он на изображениях XI–XII веков.

Юный ратник спокойно и уверенно ждет своего поединка, чтобы победить и остаться в истории Победоносцем. Удивительное сочетание бесстрашия и кротости в его взгляде. Разве совместимо это с убийством?

Однако за века люди забыли подвиг героя. Знают убивающего всадника, а он не был таким… Святой – и убийца, откуда? Эти два слова нельзя даже ставить рядом.

Мог ли быть таким Пророков равностоятель? И назовут ли убийцу Соревнитель апостолов? Обратятся ли к «волчьему пастырю» с просьбой о теплом ходатайстве к Богу? Никто и никогда! Люди видели его посредником между Богом и человеком. Небесным посланником.

…Вопросы требовали ответа. И я обратился к старинным преданиям и легендам, хранящим крупицы сведений о святом. Правда начинала медленно проступать сквозь туман поэтического вымысла.

Святой Георгий. Новгородская икона. Государственная Третьяковская галлерея. Москва. XII в.

Во шестом году, в осьмой тысячи,При том царю было при Хведору…

Так начинался на Руси «Стих про Егория Храброго». Песни долгие пели ему, Егорию Желанному. И праздники устраивали – в Егорьев день ждали перемен к лучшему. И по традиции просили о том Егория:

Мы вокруг поля ходили,Егория окликали,Макария величали.Егорий ты наш храбрый.Макарий преподобный,Ты паси нашу скотинку…{18}

Совершенно иначе почитали святого Георгия в Великой Степи – там он Небесный Покровитель. Самый светлый святой. Ему адресовали просьбы и пожелания, молитвы: «Избави нас от всякого зла твоим теплым к Богу ходатайством».

Он – Посредник между Богом и человеком! «Помоги нам, святой Гюрджи», и он помогал, оберегал. Еще бы, вторым после Бога значился.

Вторник там считали тяжелым днем: нельзя отправляться в дорогу, нельзя начинать важное дело.

Даже улыбаться не советовали. Какие улыбки – тяжелый день, «Гюрджев день», – говорили люди. По народным поверьям, во вторник он ушел из этой жизни.

Почему именно в Великой Степи, спрашивал себя я, почему там так почитали святого Георгия? Понимал, здесь – история давняя, путанная… Не случайна же пословица: «Наш Юрко посильнее их Николки будет». Вспоминали ее, говоря о соседях, славянах, жителях лесов и болот…

Мы только думаем, что образ святого Георгия кажется известным. Лишь по незнанию можно сказать такое. Он – сплошная тайна. Непостижимая.

Обратимся к легенде «Чудо Георгия о змии», ее внешняя простота обманчива. Тайнопись! Так народы сохраняли важнейшие эпизоды своей истории, передавая их другим поколениям, из уст в уста. Миф скрывает реальные события от посторонних.

В «Чуде Георгия о змии» зашифровано послание предков, в нем отзвуки культуры прошлого. Оно «написано» по законам той жизни, ее символами – значит, его можно прочитать!

Надо только знать, какой была та жизнь, какие элементы слагали ее духовный мир. И тогда откроется секрет древних иносказаний, культура народа не исчезает бесследно…

Сюжет легенды внешне прост и бесхитростен.

В некий восточный город повадился огромный змей. Он приползал со стороны болот и забирал молодых жителей. Наконец настал час, когда сам правитель простился со своей дочерью, прекрасной Елисавой. В слезах сидела она у дороги, ожидая горькой участи, такой и увидел ее Георгий, проезжающий мимо воин. Он вызвался защитить девушку.

Когда появилось чудовище, Георгий отложил копье и меч. Безоружным вышел на поединок. Опустился перед змеем на колени и начал молиться. Змей затих. Минуты тянулись за минутами, и вскоре обессиленное молитвой чудовище склонилось перед воином. А спасенная девица накинула на змея поводок из своего пояска и повела в город. Увидев это чудо, горожане выслушали проповедь Георгия и приняли крещение.

Так Георгий доказал, что слово сильнее меча. Это и сделало его святым, ибо было то слово – Бог, о котором в Европе еще не знали…

Самый древний текст легенды не сохранился. Он и не мог уцелеть, потому что поначалу передача его новым поколениям зависела от искусства рассказчиков – что-то дополняли, что-то убавляли. Но канву сказания не меняли – боялись греха…

Любопытна трансформация легенды «Чудо Георгия о змии». Чем позднее текст, тем более «точными» деталями изобилует он. Так, видимо, авторы пытались убедить слушателей в правдивости повествования.

Сначала говорилось о некоем восточном городе, у стен которого все и случилось. Потом у этого «некоего» города появился «точный» адрес – Финикия: «…Среди Ливанских гор находилось большое озеро, на берегу которого обитал огромных размеров змей…» С каждой новой версией дополнения изменяли и изменяли текст, лишая его не только логики, но и достоверности.

Например, географическая привязка места подвига к Ливанским горам сразу вызовет вопросы. Озера в горной пустыне никто и никогда не встречал. Молчат биологи и зоологи… Что за змей такой в единственном экземпляре?

«Св. Георгий, осенив себя крестным знамением, сидя на коне, бросился на змия…» – сообщает более поздний текст легенды. В ранних же ее вариантах сказано иначе: святой Георгий при виде змия отложил оружие и начал молиться. Принципиальные расхождения в действиях героя!

Смешение старого и нового текста порой приводит к несуразице. В более поздних версиях Георгий пронзает змея копьем, чаще же он пронзает ему язык, а конь затаптывает чудовище. После поединка с жестким исходом девица ведет на своем пояске – уже убитого, растоптанного да еще «огромных размеров» змея в город, как это?

Неизвестный художник. Святой Георгий. Северная итальянская школа. XVI в.

Впрочем, искать несоответствия в любой легенде – занятие ненужное, это все-таки литературное произведение, в котором воображение авторов мало считается с историческими реалиями. Так было всегда. И в этом сила искусства.

Для себя я отметил в этой истории главное – герой не убивал змея, он его победил словом.

Но что (или кого?) символизировал змей в том легендарном поединке? Почему в церковной трактовке дракон стал воплощением язычества и даже дьявола? Откуда и когда возникло такое толкование? Прежде чем приступить к разбору символики, важно понять эпоху, в которую жил Георгий, почувствовать ее отличительные приметы.

Известно, что на IV век пришелся зенит Великого переселения народов: тюрки стали хозяевами Европы, они определяли политику на евразийском континенте. Восток и Запад сошлись лицом к лицу, но сошлись, не чувствуя родства, они слепо смотрели друг на друга…

Нам сегодня трудно судить о том времени, слишком много воды утекло: наводнения веков смывали страны, топили в пучине безвестности целые народы. Такова история человечества, увы.

В эту череду грандиозных событий смерть воина вошла тихо – 6 мая 303 года, во вторник, полагает одна из версий его биографии… В те времена единого календаря не было, в разных странах по-разному исчисляли время. Высказано несколько версий с датой рождения и смерти святого Георгия. Всего лишь версий, то есть предположений.

Выверенной истории событий в его биографии нет.

По-моему, правильнее говорить: «В начале IV века жил на свете молодой человек, которого теперь знают под именем Георгий Победоносец». Погиб он юным, едва выйдя из мальчишеского возраста. Не вызывает сомнений и то, что жизнь его пришлась на выдающееся время: он оказался главным героем великого события, которое на века сохранило его имя в истории человечества. Но само событие, прославившее Георгия, оказалось забыто. Или о нем заставили забыть? Сведений нет.

Одна из самых ранних легенд о Георгии записана, судя по орфографии, в IV–V веках. Это – знаменитый палимпсест (новый текст нанесен поверх старого, счищенного), он хорошо известен в научных трудах, «зачитан до дыр». Документ сомнительного свойства, как мне показалось, будто подброшенный, однако и он содержит сведения, которые можно принять во внимание.

Конечно, найти истину в море вымысла непросто. Для начала важно добыть достоверную информацию. Отбирая ее, помнил наставление криминалистов: «Из суммы информации по частичкам складывается полное и точное знание, то есть складывается абсолютная истина, которая, тем не менее, не может быть исчерпана до конца».

Древний город Каппадокии. Учхисар. Турция

Для меня слова о неисчерпаемости истины были полны глубокого смысла. Но на «абсолютную истину» я и не «замахивался». В своих поисках руководствовался тем, что правдивую информацию отличает устойчивость, она неизменна в самых разных источниках и легендах. Вот то немногое, что вызывает доверие в легендах о святом…

Слово свое Георгий-воин сказал у стен восточного города, это признают все, по крайней мере едва ли не каждая версия легенды. Он выходец из Каппадокии – области Закавказья и Малой Азии.

Также бесспорно, что воин был совсем юным, из очень знатной семьи. Получил блестящее для своего времени образование и воспитание. На древних иконах его запечатлевали мужественным и стойким юношей-аристократом, во взгляде которого воля, сила и ум{19}.

Великомученник Георгий. Фреска диаконника церкви Св. Георгия в Старой Ладоге. Последняя четверть XII в. Старая Ладога

Изображали святого без коня и без дракона. Не всадником! И палимпсест, рассказывая о жизни Георгия, тоже ни словом, ни намеком не упоминает о его поединке с драконом. Это очень важная информация, она уводила в мир икон и церковных древностей…

Самую древнюю в России икону нашли случайно в 1935 году, во время ремонтных работ в Московском Кремле{20}. Взору реставраторов открылось удивительное: юный воин, сжимающий копье. Алый плащ прикрывал его пластинчатые доспехи. Величие и торжественность воплощал новоявленный образ. Слева у пояса рукоятка боевого меча. Изображение датировали XI–II веками.

«Икона из Успенского собора, – писал по этому поводу знаток древней живописи, профессор В. Н. Лазарев, – выделяется исключительной красотой колорита… Эти краски образуют ту мажорную цветовую гамму, в которой не остается и следа от сумрачной византийской палитры» (выделено мною. – М. А.){21}.

Флаги-джалсаны. Шелк. Находка из кургана знатного хунну. Ноин-Ула. онголия. Рубеж н. э. Треугольные фестоны, нашитые на полотнища, придают им сходство с драконом

Тюркский всадник со знаменем-драконом. Большая пластина из Орлатского могильника. Самаркандская область. Узбекистан. Рубеж н. э.

Икону спрятали от глаз людских несколько веков назад. По какой причине она впала в немилость? Видимо, кого-то из сильных мира сего аристократ Георгий чем-то не устраивал. Почему? На вопрос я ответить пока не мог, но мысленно отметил для себя загадочную деталь.

Впрочем, загадкой это можно назвать условно. Известно, в XII–XIV веках по Европе прокатилась мода на новое изображение Георгия. Церковь желала поменять иконографическую традицию. Святого воина начали изображать на коне, с копьем. Якобы таким в 1099 году предстал он перед крестоносцами в Палестине. Римская церковь объявила его явление чудом.

Чудо, увиденное при штурме Иерусалима, по воле папы глубоко вошло в культуру Западной Европы. Знаменитый король Ричард I Львиное Сердце считал Георгия своим покровителем. В Средние века Георгий стал святым патроном Англии, внося дух рыцарства в ее жизнь. И, что показательно, тогда и принял он облик рыцаря в белом плаще с красным крестом.

Прежде святого Георгия на иконах изображали в красном плаще, и был в том глубокий смысл – красный плащ символизировал принадлежность к высшим лицам государства, к царской династии. Белый же плащ носили лица среднего уровня. Такое «переодевание» святого вряд ли назовешь случайным, особенно если вспомнить решения I Римского собора 494 года и всю последующую политику Западной церкви в отношении святого Георгия.

Западная мода не обошла и Русь. Здесь тоже стали изображать Георгия на коне, с копьем в самый момент убийства. Повторю, прежде его писали воином, но не убийцей. Например, на знаменитой Староладожской иконе девица ведет на пояске усмиренного живого змея. Как в древней легенде. Чаще же воитель изображался один – в рост либо в пояс.

Герб Казани.

На новых иконах о заповеди «не убий» забыли. Чем же привлек Георгий, поражающий змея? Ответ, думаю, ясен, если знаешь, что́ значил для тюрков этот образ.

Змей (или дракон) был символом Великой Степи и гуннов. Он, змей, красовался на знаменах тюрков, на гербах городов: например, Казань имела одного змея, а Харьков двух. Даже боевые стяги тюрки делали похожими на дракона.

По преданиям Древнего Алтая, люди произошли от змея Бегша, он – воплощение мужской силы и мудрости{22}. Его считали праотцом людей, он – знак Родины, знак родного очага.

Убийство предков, а не его ли несла новая икона? В ней миллионы степняков читали себе приговор: святой Георгий отвернулся от них. Сам святой Георгий…

Икону превращали в тайное оружие инквизиции, то был продуманный до деталей план, который готовила Западная церковь.

Так, например, Церковь ввела правило для молодых аристократов – поединок с драконом: не победив дракона, человек не мог зваться аристократом. Путь в высшее общество был закрыт. Соседи не открывали ему ворота, не подавали руки.

Но какого дракона требовалось победить? И вообще, о каком поединке речь? Живых же драконов в Европе нет. А вот образ дракона, знак тюркской культуры, был повсюду. Отречения от предков ждала Церковь от молодого человека. Он клялся в том, что не желает знать всего, что связано с «драконом»…

Вроде бы ритуальный поединок, без крови, а стояло за ним самое настоящее убийство. Убийство памяти.

Тогда и придумали сюжет для новой иконы, где святой Георгий убивал дракона. В нем степняки разглядели приговор… Изощренный удар, удвоенной силы, он оправдывал себя тем, что воин с поколебленной верой заслуживал поражения.

Вот когда настал черед Москвы: она обратилась к убивающему всаднику как к Победоносцу, со временем даже венчала его скульптурой главную башню Кремля (часть той скульптуры сохранилась поныне). Князь Иван III в 1497 году выгравировал его образ на «большой» печати города. А позже, назвав Москву столицей всея Руси, московские князья внесли магическое изображение и в герб города… Всадник стал участником городской жизни, правда, почему-то звали его до XVIII века Михаилом, не Георгием.

Сложилась традиция, ее придерживалась и Москва, изображать воина смотрящим направо. На Западе же наоборот, традиция велела изображать всадника смотрящим налево. Это очень важное наблюдение – в какую сторону развернут воин.

Во времена Смуты святой воин «разоблачил» претендента на московский престол: тот на своей печати выгравировал Георгия, смотрящим налево, что и выдало самозванца.

Образ Георгия постепенно входил в сознание людей как истинный защитник Москвы. На его помощь и поныне уповают люди в самых тяжелых жизненных испытаниях, о чем выразительно сказала Марина Цветаева:

Московский герб: герой пронзает гада.Дракон в крови. Герой в луче. – Так надо.Во имя Бога и души живойСойди с ворот, Господень часовой!Верни нам вольность, Воин, им – живот.Страж роковой Москвы – сойди с ворот!И докажи – народу и дракону –Что спят мужи – сражаются иконы.

И мало кто помнил теперь своего другого покровителя – дракона – символ предков. Его следовало забыть, а потом и вовсе истребить память о нем.

Так и вышло. Из древнего защитника тюрков сделали воплощение зла, «гада», которого следует уничтожить: «Дракон в крови. Герой в луче. – Так надо». Кому?

Зураб Церетели. Святой Георгий. Москва. 1997

В России Георгия зовут Победоносцем, в других странах – Покровителем воинов, Великомучеником, Страстотерпцем:

Однако есть «иные» Георгии. Пожалуй, самым большим святым воин стал у осетин: у них он необыкновенно возвышен. Тоже всадник, но иной – седовласый старец на трехногом крылатом коне… «Уастырджи», – с придыханием произносят осетины. И от их придыхания сжимается сердце.

Это, пожалуй, самый древний образ святого Георгия, он сложился… задолго до его рождения.

Культура осетин (алан, как прежде называли их) древняя, ее история волею судеб тесно переплелась с историей тюрков времен Ахеменидов, правивших на землях Персии. Там задолго до новой эры были известны свои легендарные герои. Нынешние Керсаспа, Кедар, Гесер, Хызр, Хадир – из их ряда. Юноши в образе старцев, такими делала их народная молва.

После знакомства осетин с христианством случилось то, что часто случалось в истории народов, – древние духовные ценности дополнились новыми, приобретенными извне. В сознании алан благородство, чистота, поступки Георгия роднили его с прежними героями: появился собирательный образ – Уастырджи. Пожалуй, ни один народ мира не чтил святого Георгия, как древние аланы. Их обряды не спутаешь, они чисто осетинские. В них сплав радости, надежды и безграничной почтительности к старшим, к памяти предков, которая берегла осетин на крутых поворотах их истории…

Сегодняшний день и вечность соединил в себе Уастырджи.

И в Грузии образ Георгия вобрал в себя черты древних героев. Его и зовут по-разному: Гиорги, Джеге, Джарг. Он – охотник, истребляющий диких зверей, покровитель земледелия, повелитель небесного огня и грома. В его честь Грузия (Джорджия) получила свое имя.

Он – выше царей. Предание сохранило его слова, обращенные к правителям: «Над царями должна царствовать справедливость». Нет более почитаемого святого для грузин, чем Георгий, давший имя их Родине.

Такая «дополняющая» образ традиция естественна, с нее начинается невидимая глазу связь времен и культур. Например, славяне называли святого Георгия еще и «загонщиком скота», даже «скотным богом». При этом одновременно видели в нем черты древних Ярилы и Яровита – своих весенних божеств плодородия…

Чехи славят Георгия за то, что он «отмыкает землю для травы». А белорусы называют его водоносом…

В мусульманском прочтении подвиг святого Георгия (или Джирджиса) – иной. На Востоке бытует предание, что он – наставник пророков, в том числе и Мухаммеда. Его образ связан с именем Аллаха, в нем присутствуют древние восточные персонажи.

Хызр (Джирджис). Миниатюра из рукописи. XVIII в.

Великомученик Георгий. Икона. Афон (Лавра). Греция (Визан-тия). XIII в.

Уастырджи (Святой Георгий). Деталь. Святи-лище Ныхасы Уастырджи. Осетия

Наделенные бессмертием и мудростью Хадир (Хызр) и Илйас передают Джирджису свои лучшие качества. Глубоко почитаемые мусульманским миром, они в легендах часто объединяются в одно лицо. Так, на свой вкус, своевольный Восток обогатил повествование о великом воине за веру, высветив новые грани его дара.

Всего известней встреча Хызра с Моисеем (Мусой) и Иисусом Навином, которые приходят к нему «за наукою». Став спутниками этого странствующего мудреца, наделенного знанием сокровенного, они не в силах постичь глубину его философии. Их философские беседы касались разных сторон жизни.

И всякий раз, гласит предание, Хызр, проявляя чудесный дар, доказывал своим спутникам «преимущество сверхъестественного знания над человеческим, постигающим только видимое и настоящее».

Его мудрость не знала границ, он, как утверждает легенда, наставлял Соломона, направлял советами Александра Македонского. Он страж земного рая и источника бессмертия. И сам бессмертен{23}.

Величайшая личность! Как мудрец и покровитель странников Хызр – старик с посохом. Как хранитель источника он – цветущий юноша. Старика и юношу связывает одно – бессмертие. И он действительно обрел бессмертие в памяти людей. Так проявила себя человеческая благодарность этому человеку.

Кубат аль-Хидр. Храмовая гора. Иерусалим. XVII в. Фото А. Шивы.

Эта изящная постройка венчает массивное сооружение, возведенное на месте, где, по преданию, останавливался Хызр

Мусульмане почитают его наравне с христианами, их легенда похожа на греческую и латинскую. В ней новые подробности: Гиргис (Джирджис), или Эль-Худи (Эль-Худер), – современник пророка Мухаммеда. А потому сюжет предания слегка изменен, чтобы связать его с религиозным каноном.

Здесь Аллах посылает Гиргиса к правителю города Мосул с призывом принять истинную веру. Владыка отказывается и приказывает казнить Гиргиса. Однако Аллах воскрешает казненного и вновь посылает его к правителю. Его казнят во второй раз, и опять Аллах возвращает ему жизнь. В третий раз пришел он к царю, чтобы исполнить свою миссию. «Тогда правитель приказал сжечь его, а пепел развеять над рекой Тигр. Но по воле Аллаха Гиргис восстал из пепла, а властитель и его приближенные были истреблены»{24}.

Искренняя вера в чудодейственную силу святого порождала новые легенды. Так, еще в XIX веке путешественники видели мусульманскую «часовню» на берегу моря возле города Сарафенд, посвященную Эль-Худеру, в ней не было усыпальницы, только ниша.

Столь необычное отступление от мусульманских канонов местные жители объясняли так: «Эль-Худер не умер; он летает по всей земле, и везде, где он появляется, люди возводят такие “часовни”».

Хызр и Александр Македонский (на заднем плане) у вечного источника жизни. Персидская миниатюра. Художественная галерея Уолтерса. Балтимор. США. XVI в.

В Турции и поныне отмечают праздник Георгия, а при Османах по дворцовому указу в этот день совершали ритуальный выгон коней султана на пастбище.

Поныне в Стамбуле (Константинополе) в мечети Айя-София время от времени является Георгий, он по ночам ведет не видимый людям бой с черными силами. К утру на стене мечети остаются пятна крови – следы той войны. Кровь вытирают, а пятна проступают вновь. Уже в другом месте.

Люди, видевшие это чудо, помнили о нем до конца своих дней.

Какие разные Георгии… Непохожие. Как и люди. У каждого народа, почитающего его, воин – свой, отличный от других. И вместе с тем он у всех един… Почему?

Думаю, объяснение надо искать в глубине и необъятности образа. Его непостижимую безграничность выразительно передает другая московская икона – из коллекции Исторического музея.

Святой Георгий стоит на молитве Богу Небесному, держа в руках свою отрубленную голову: «Видишь, что сотворили беззаконные, о Слово? Ты видишь главу, ради Тебя отсеченную».

По-моему, нет образа сильнее. Здесь сила духа и преданность вере, жизнь и смерть – все переплелось в своем неразрывном единстве, имя которому Человек.

Его могилу я впервые увидел ночью. В Москве, во сне. Правда, не успел рассмотреть, как она выглядит, но теперь твердо знал, она существует… Голос в ночи указал, где искать. Вещий сон? Возможно.

Тайна влекла, как прекрасная незнакомка, желание разгадать ее порой перерастало в страсть, подчиняя себе силы, время и воображение. Хотя, как уже говорилось, начинал я не с Георгия. Великая Степь, голос забытой родины манил, как неоткрытый остров влечет путешественника.

С каждым годом, с каждой поездкой Степь проникала в сознание, будила генетическую память. Увлеченный деяниями предков, я, подобно старателю, по крупицам, годами вылавливал в реке Времени наше драгоценное прошлое – нашу рассыпавшуюся память: Азербайджан, Башкортостан, Казахстан, Северный Кавказ, Сибирь, Татарстан, Украина, Южная Россия…

География поиска ширилась и росла. Желая восстановить далекие исторические события, я написал несколько книг о своем народе – о тюрках.

Так продолжалось бы долго, пока однажды… Неоткрытые острова, они и в самом деле существуют для того, чтобы их открывали. Голос забытой родины и услышал я в том вещем сне. Книги, поездки, бессонные раздумья не прошли даром, информация, копившаяся годами, дала свою выборку событий. Разрозненные линии поиска сложились в рисунок, в ту самую картину, которую наяву не увидишь.

Голос в ночи, позвавший в дорогу, не был случайностью…

Казалось бы, умер человек, значит, есть его могила. Однако для святого Георгия это утверждение потеряло смысл: на сегодняшний день известны шесть его захоронений. Или больше? Впрочем, можно назвать еще тридцать шесть – ни одно из них не связано с биографией святого, ни одно не согласуется с историческими документами его эпохи. Просто кому-то захотелось, чтобы в его городе была святыня. И все.

Исторический курьез? Нет! Христиане хранят десять голов Иоанна Крестителя, и каждый храм настаивает на подлинности своей реликвии. Так что шесть могил одного человека – не предел{25}.

Историки Церкви сложившуюся ситуацию не называют курьезом, они ссылаются на несовершенство человеческого ума… Возможно, они правы. Тем более, давно замечено, что нет такой мысли, к которой нельзя привыкнуть.

Однако меня образ Георгия все больше поражал не только своей многогранностью, но и гнетущей неизученностью: примитивные церковные шаблоны чередовались с высокой поэзией, вульгарный вымысел – с серьезными рассуждениями.

Я твердо держался позиции, что Георгий и его деяние интересны только такими, какими замечены Богом. В их сюжете ничего нельзя менять! Даже одну букву. Иначе они не будут святыми и потеряют божественность… Реальный Георгий, его настоящий подвиг влекли меня все дальше по пути в неизведанное.

Поначалу я не придерживался географических границ, собирал информацию, складывая в свой архив все подряд, что связано с Георгием. Но когда в руки попали записки Фавста Бузанда, границы поиска стали конкретней{26}.

Автор «Истории Армении» застал эпоху Великого переселения народов – видел, как степная культура становилась достоянием Европы, как она доминировала на континенте, и… не понимал, что происходит. Мне же, географу, ответ казался очевидным.

Ян Вермеер. Географ. 1668–1869

Шла экспансия. Шла своим чередом. В те годы предводители гуннов уверенно сидели в седле, им подносили дань правители Рима и Византии, Китая и Персии. Монархи искали расположения царя гуннов, под пятой которого лежал весь остальной мир – от Байкала до Атлантики. Они, гунны, диктовали мировую политику.

Записки Фавста Бузанда охватывали период, когда тюрки утверждали себя на Кавказе. Заканчивалось третье столетие после рождества Христова, начиналось четвертое… Приближалось время, которое называют «темными веками», о нем в кругу историков говорят неохотно. А именно тогда Кавказ, как известно, считали частью Алтая{27}. Для тюрков он становился священной землей, «вторым Алтаем».

Кавказ находился в центре великих событий, тюрки превращали его в театр грандиозных действий, последствия которых гулким эхом отозвались в столетиях… Может быть, на Кавказе скрыта причина «темноты» Средневековья, которая пугает историков? В горах, как известно, темнеет рано, легко заблудиться.

Но у географов свои ориентиры. Я понимал, что географическое положение Кавказа, именно географическое, поставило его в центр поистине исполинских дел. Не весь Кавказ, конечно, лишь восточные его земли – те, что примыкали к Степи. Позже они получили название «Гуннский проход».

Речь шла о полоске земли между Каспием и горами, где на территории нынешнего Дагестана природа оставила место для сотворения чуда. И чудо свершилось! О чем, сам того не подозревая, сообщал летописец Фавст Бузанд бесстрастным языком исторических хроник, не называя чудо чудом, разумеется.

…Известно, гунны конный народ, конь пронес их по степи, в горах же преимущества коня терялись. Поэтому они не пошли в горы, а остановились на берегу Каспийского моря, точнее, в «Гуннском проходе», назвав его краем своей земли.

То был край ойкумены и для Востока, и для Запада, с какой стороны ни взглянуть. Ничейная земля преградила путь Великому переселению народов. Там традиционно начинались (или заканчивались) политические интересы Персии, Парфии и Римской империи. Отсюда тянулись дороги вглубь Среднего и Ближнего Востока, а также в Европу…

Единственный на всем Кавказе сухопутный проход из Азии в степную Европу – артерия Шелкового пути. На этой полоске степи в начале IV века суждено было сойтись Востоку и Западу!.. Там встретились две цивилизации, не ведомые друг другу.

«История Армении» Фавста Бузанда проливает свет на это событие.

Конечно, армянского историка читали многие, его сочинение перевелци на русский… Он знаком специалистам, подлинность текста вне сомнений. Однако, по-моему, никто из читавших не придал особого значения эпизоду, активным участником которого был епископ Григорис.

Меня же этот юный епископ-проповедник заинтересовал до чрезвычайности (Сегодня он известен под именем Григорис, хотя при жизни его, как и деда, звали Григор.)

Потомок парфянских царей, аристократ, внук основателя Армянской церкви, в пятнадцать лет – уже епископ. Непростая личность, не правда ли?

О его деянии известно из отрывочных сведений исторических хроник. Следуя наказу деда Григория Просветителя, основателя Армянской Григорианской церкви, он пошел с обращением к царю гуннов.

Фавст Бузанд пишет об этом так: «Пошел и представился… царю, повелителю многочисленных войск гуннов, встал перед ними и стал проповедовать Христово Евангелие»{28}.

И никто из исследователей, кажется, не обратил внимания на то, что слова юного Григориса соединяли тюркское Единобожие с вестью о Христе, Сыне Божием.

Медальон с портре-том парфянского царя. Серебро. I в. Государственный Эрмитаж. Санкт-Петербург

Проповедник

Гениальная мысль, посетившая деда юноши, воплощалась в жизнь! С мечты начинали Григорий Просветитель и его внук. Их подвиг сделал мир людей справедливее, добрее и чище…

Это кажется немыслимым сегодня. Невозможное, невероятное, непосильное задание выполнил мальчик пятнадцати лет от роду. Ему удался духовный подвиг, равного которому нет в истории человечества. Единственным оружием, которым он владел, было слово. Только оно… И было то слово – Бог.

Я словно воочию увидел картину былого.

Со словом Божьим пришел юный проповедник к царю гуннов. Он прочитал молитву на тюркском языке, которой научил его дед. «Ата чин аш ижеси» (Отец, Бог пищи духовной), – начал он. И был услышан!

Тогда и поведал юный епископ о новой вере, которая должна спасти мир. И гунны перестали быть врагами, они откликнулись на Слово, которое принес Григорис…

Питер Пауль Рубенс. Константин руководит строительством Константинополя. XVII в.

Не сразу осознал я важность сообщения Фавста Бузанда. Поначалу смутная догадка обожгла и исчезла, а потом вернулась болью. Я оказался на пороге тайны, той самой, разгадку которой искал так долго, тайны святого Георгия.

Наверно, такое же чувство испытывает реставратор, открывающий под слоями поздней живописи гениальную картину. Передо мной представало историческое полотно, на котором проступали скрытые сюжеты и новые герои.

Юный Григорис занимал здесь центральное место.

Он открыл европейцам Небо, и люди Европы узнали о Царствии Небесном, о котором прежде не слышали. Юный распространитель новой веры выполнил титанический труд, объединив по воле Бога мир Степи и нарождающийся мир новой Европы. За это поистине пророческое деяние внук Григория Просветителя стал святым.

Но небесный образ святого не дано было увидеть прагматичному правителю Византии. В проповеди Григориса перед гуннами расчетливый политик узрел волне земные выгоды – союз с могущественными степняками. В обретении покровителей, будь они на небе или на земле, император Константин находил удачный способ укрепить свою власть.

Вот почему, утверждая в Византии новую веру, он заложил в Константинополе храм в честь епископа Григориса (Григория).

Однако люди, следуя традиции, внесли уточнение, придав «степное» звучание имени святого – Георгий, то есть Степняк. Имя Георгий с годами закрепилось за святым, объединившим словом Божьим два враждебных мира – Великую Степь и языческий Запад. Так Григорис стал Георгием.

Во всяком случае, уже в конце IV – начале V века в Константинополе, а потом и в других городах Византии началась официальная смена названия храмов, построенных в честь Григориса, теперь их посвящали Георгию. Это новое имя в политической среде того времени оказалось более точным и знакомым, оно и получило на века права гражданства.

К V веку имя окончательно «прижилось» в Византии, на него наметилась мода: в каждой царствующей династии появились свои Георгии. Имя встречается от Грузии до Англии и Швеции – по всей Европе… Но кто помнит теперь о старой римской традиции четвертого имени. Неактуально?

А звучит убедительно: Григорис, внук основателя Армянской церкви Григория Просветителя, за духовный подвиг в среде степняков получил свое четвертое имя – Георгий, то есть «степняк».

И никаких натяжек. Эта версия тайны святого Георгия мне показалась интереснее других, но ее требовалось наполнить доказательствами.

Пока же я выделил для себя главное. Оружием епископа Григориса было Слово. У нашего святого Георгия тоже. Выходит, они оба победили одного и того же дракона словом! Одним и тем же – словом?

События требовали проверки. А вместе с ними проверялась моя гипотеза о Великом переселении народов. На горизонте замаячило конкретное историческое лицо. Реальный человек!

Он не был воином-всадником, как мои предки, но стал первым в Европе проповедником их веры. Так тюркское Единобожие шло в Римскую империю. Оно сделало Восток и Запад союзниками, братьями по вере. Иначе говоря, людьми одной духовной культуры.

Запад принял духовную культуру Востока, познал Бога Небесного, Творца всего сущего в этом мире, иначе говоря, Тенгри. Европейцы увидели Вечное Синее Небо.

То был ответственный момент в истории человечества, едва ли не самый решающий. Тогда от тюркского «древа жизни» отпочковался отросток – новая религия. Уже не тюркская, а европейская. Христианством, или, что точнее, «новым» христианством тогда назвали ее.

Для современного читателя слова о тюрках и их Единобожии звучат непонятно. Однако без них не постичь историю Европы. Об этом народе принято говорить как о варварах, других оценок им нет. И как бы само собой «забывается», что до прихода варваров-гуннов европейцы не знали Бога Небесного. Даже не слышали о Нем.

Но если отбросить эмоции и спокойно взглянуть на факты, то следует признать очевидное. Именно «дикие гунны» – и никто другой! – принесли в Европу весть о Боге Небесном: их под своими знаменами собрала вера в Тенгри – Единобожие.

Напомню, религиозная традиция тюрков сложилась задолго до новой эры, а начало ее теряется в глубине столетий. Народы, жившие на Древнем Алтае, поклонялись «человеку-небу», «человеку-солнцу» – Тенгри. Так, китайские источники отмечают появление культа Тенгри самое позднее в V–III веках до новой эры. Наскальные рисунки с религиозными сюжетами подтверждают эти сведения.

Исток религиозной традиции тюрков возник задолго до новой эры, его начало скрыто в глубине тысячелетий

Естественно, Тенгри-хан не был духовной собственностью одного народа. Со временем он стал бесценным богатством народов Центральной Азии, это – мифологический образ Востока, ибо Он – Небесный дух. Хозяин неба и мира{29}.

Тюрки говорят «Тенгри-хан» или «Тэнгри», буряты – «Тенгэри», монголы – «Тэнгер». Есть еще несколько вариантов произношения его имени: от «Данъир», «Дэндыр» до «Донар» и даже «Тура» – у чувашей… Звуки вроде бы и разнятся, а смысл этого возвышенного слова один: дух, мужское божественное начало. Титул «хан» указывает на главенствующую его роль во Вселенной.

Для восточной культуры, как известно, обязательна иерархия небожителей. Как, впрочем, и иерархия хозяев преисподней. Небо у тюрков было поделено на девять ярусов, и в том виделся глубокий смысл. Отсюда иерархия в храмах, отсюда девять рангов у священнослужителей. Всё от Бога. Всё, как у Бога.

Каждый ярус неба отражал дихотомию (то есть деление надвое): светлого и темного, благожелательного и демонического{30}.. Это значит, что Бог может быть добрым и строгим, спасающим и карающим. Он все видит, а дальше судьба зависит от самого человека, каковы его мысли, поступки – таким и будет к нему Бог.

И в этом глубокая мудрость тенгрианской религии, не унижающей, а возвышающей людей, готовящей их к поступку, к подвигу. Выходит, ты сам, своим поведением, делаешь себя счастливым или несчастным. Горе и радость исходят от нас самих… Бога не обманешь. Он Высший Судия и дает по заслугам.

Эта простая, на первый взгляд, истина вела по жизни каждого тюрка с детства, на ней строилась философия народа, его нравственность и мораль.

Конечно, не сразу сложилась на Алтае религия, она развивалась постепенно, пока число ярусов неба достигло девяти.

Девять считалось цифрой Неба, цифрой Тенгри. В ней – три раза по три, здесь коренится образ божественной Троицы, единой в трех лицах.

Троицу тюрки понимали как пространство духа: Бог созерцающий, Бог защищающий и Бог карающий в одном лице. Он един, но проявляет себя по-разному. Люди знали: Бог видит все, а защитит или покарает, зависит от дел самого человека.

Единое Благодетельное Всезнающее Правосудное Божественное Небо – вот что заключало в себе имя Тенгри. В нем – понятие и о Боге (Едином Божественном Небе), и о божественной Троице.

В почитании у тюрков, кроме Небесного Тенгри, была Умай – земное женское начало, покровительница младенцев, мать плодородия. Ее изображали с младенцем на руках – то есть с даром Божьим, она для верующих была одним из воплощений Бога Небесного. Через Умай Тенгри передает свои дары людям. Ребенок в Ее руках – это и есть дар Божий. Тюрки называли его Майдар (Умайдар), то есть Дар Умай{31}.

Природные, сверхчеловеческие силы давались только по желанию Тенгри. Поэтому Всевышним назвали Его. Если Он захочет, то человек гору сдвинет. Даже чувства и страсти человеку даровались волей всесильного Тенгри – Владыки мира. Воистину всё от Него: «Добро и зло, бедность и богатство даются только Богом».

Эти слова, как клятву, высекали рунами на скалах и в своих сердцах, чтобы все, от мала до велика, помнили первую заповедь жизни в Царстве Божьем. «Ата чин аш Ижеси…», то есть «Отец, Бог пищи духовной…» – так начиналась молитва во имя Тенгри. Ее берегли тюрки в своих душах и пронесли сквозь столетия.

И чем глубже постигали образ Тенгри-хана, тем больше обращений было к нему: «Бог», «Алла», «Худай», «Господи» – взывали они к Всевышнему… Каждое имело свой смысл. Позже вместе с Великим переселением эти тюркские слова, слегка переиначенные, вошли в лексикон других религий и народов{32}.

Умай. Бронзовый медальон. Верхне-чирюртовский могильник. Дагестан

Сохранились исторические записки, авторы которых в XIII веке побывали у степняков и пытались понять их жизнь. Например, Иоанн де Плано Карпини, посланник папы римского, писал: «Они веруют в единого Бога, которого признают творцом всего видимого и невидимого, а также признают его творцом как блаженства в этом мире, так и мучений»{33}.

А вот строки из записок Вильгельма де Рубрука, посланника французского короля, желавшего узнать подробнее о религии тюрков. Он задавал вопросы, на которые получал лаконичные ответы: «“Как вы веруете в Бога?” Они ответили: “Мы веруем только в единого Бога”. И я спросил: “Веруете ли вы, что Он дух или нечто телесное?” Они сказали: “Мы веруем, что Он дух”. Тогда я спросил: “Веруете ли вы, что Он никогда не принимал человеческой природы?” Они ответили: “Никогда”».

Рубрук этими ответами не ограничился, он «нашел некого человека, имевшего на руке крестик из чернил». «Отсюда я поверил, – пишет Рубрук, – что он – христианин, ибо на все, что я у него спрашивал, он отвечал как христианин».

Потрясенный сходством религии Тенгри с христианством, Рубрук сделал из этого свои выводы, однако его тут же поправили: «Не говорите, что наш господин – христианин. Он не христианин».

На что Рубрук позже заметил: «Они превознеслись до такой великой гордости, что хотя, может быть, сколько-нибудь веруют во Христа, однако не желают именоваться христианами»{34}.

То, что Рубрук воспринял как заносчивость тюрков, на самом деле было простой констатацией факта со стороны степняков. Они действительно не были христианами, а исповедовали веру в Бога Небесного – Тенгри.

Немецкий исследователь Г. Дёрфер проследил становление понятия Тенгри от раннего, еще шаманского образа до высшей стадии его развития. По мнению ученого, речь идет об одной из первых монотеистических религий человечества. Если не самой первой.

Изображения тюркских священнослужителей не раз ставили в тупик исследователей: от них отворачивались, но они по-прежнему смотрят со скал Алтая.

Духовная культура тюрков дала начало философскому построению, которое называется монотеизм. В мире господствует Бог Единый, провозгласила она! Без преувеличения: религия степняков открыла людям путь познания божественной истины.

… Традиции Тенгри незыблемы, как законы природы, созданной Им.

Законы природы нельзя изменить, иначе изменится мир Божий. Поэтому у тенгриан был свой канон, свой порядок, своя дисциплина. За их соблюдением следили священнослужители.

Светский человек в тюркском обществе не мог вмешиваться в дела духовенства. Даже правитель. Ни под каким предлогом. Двоевластие отличало мир тюрков.

Духовные лица, их мнения считались мерилом справедливости, эталоном правильности, они и только они определяли, что верно, а что – нет. Царь не имел права вторгаться в их жизнь…

Многое забылось с той поры, именуемой темным Средневековьем.

Но остались следы былого! Иконы, иконостасы, храмы с их неповторимой архитектурой, лампады, ладан, парчовые одежды священников, читаемые нараспев молитвы с земными поклонами, это и есть принадлежность тенгрианства. Каждая деталь таила глубокий смысл, каждая делала обряд выразительным, исполненным божественной красоты. Их и переняла христианская церковь.

Звучит неожиданно, но вот еще одно свидетельство Рубрука: «Я увидел дом, над которым был крестик… я вошел туда и увидел алтарь, убранный поистине красиво. Именно на золотой материи были вышиты или настланы изображения Спасителя, святой Девы, Иоанна Крестителя и двух ангелов, причем очертания тела и одежд были расшиты жемчугом. Здесь же находился большой серебряный крест с драгоценными камнями по углам и в середине и много других церковных украшений, а также перед алтарем горела лампада с маслом, имевшая восемь светилен»{35}.

Европейское высокомерие Рубрука сыграло с ним плохую шутку. Его даже не насторожило, что степняки не знают имени Христа. Нежелание именоваться христианами он принял за проявление обыкновенной гордыни. А потому, не сомневаясь в правильности своих умозаключений, выдал желаемое за действительное.

Образ Тенгри-хана принял за образ Спасителя, а лик Умай – за лик святой Девы{36}.

Впрочем, не будем винить Рубрука за ошибку. Откуда ему, чужеземцу, знать тайны духовной жизни Степи. Только хан и приближенные к нему люди были посвящены в самое сокровенное.

Отношение к Богу не менялось у степняков на протяжении веков, уважая чужие верования, они считали свою религию сильнее любой другой. В божественном пантеоне главенствовал Тенгри-хан.

«Есть четыре великих пророка, которых почитают и которым поклоняются люди различных сект; христиане – божество Иисуса Христа, сарацины – Магомета, евреи – Моисея и идолопоклонники-сагомомбар – хана, считающегося их главным идолом, – говорил в XIII веке правитель степняков путешественнику Марко Поло. – Я почитаю всех четырех и призываю на помощь того из них, кто есть действительно главный на небе» (выделено мною. – М. А.).

Хан призывал на помощь только Тенгри – «того… кто действительно главный на небе»{37}.

…Давно замечено, нет ничего любопытнее, чем сопоставлять наблюдения очевидцев. Внимательному человеку открывается много неожиданного. И верно, меня удивила информация о кресте: чей он? Как возник?

Великий хан, принимающий письмо от Папы Римского. Миниатюра из книги Марко Поло «Le Livre des Merveilles»

Крест венчал тюркские храмы еще до новой эры, но правитель «не позволял христианам носить перед собой крест во время их процессий»{38}. Почему?

Я не нашел ответ. Но знал, кресты бывают разными – свои и не свои, то есть чужие для той или иной общины. «С чужим крестом не молимся», – говорят поныне русские староверы. Опять же, почему?

Вопросы интересные. Чтобы ответить, следовало понять, как крест тюрков стал достоянием христиан? Знáком их религии?

Начал я конечно же с равностороннего креста, который называют Георгиевским. И – посыпались вопросы. Почему он Георгиевский? Когда появился в христианстве? При каких обстоятельствах? Случайно ли он равносторонний, как у древних тюрков?

Пытаясь найти ответ, я понял, что история креста не столь проста, как стараются ее представить.

Да, сегодня крест – символ христианства, но так было не всегда. До 312 года – точнее, до прихода гуннов в Европу! – христиане вообще не знали этого символа, избегали его изображений{39}. Информация о том есть даже в Словаре Брокгауза и Ефрона, специалистам она хорошо известна.

Бронников Ф. А. «Проклятое поле». Место казни в Древнем Риме. Распятые рабы. 1878

История сохранила и письменные свидетельства: «Что касается крестов, то мы их совсем не почитаем, нам не нужны они, нам, христианам», – заявлял, например, в III веке апологет раннего христианства Феликс Минуций{40}.

В Римской империи отношение к кресту до IV века было резко отрицательным. «Орудие пыток, которым подвергали только рабов и иностранцев, сделалось в глазах римских граждан предметом отвращения, и с понятием о кресте были тесно связаны понятия о преступлении, страданиях и позоре», – пишет известный английский историк Э. Гиббон{41}.

Звучит неожиданно, не правда ли? Но главное сомнений не вызывает – ранние христиане не признавали крест до IV века. Более того, до Первого Вселенского собора 325 года христианство не было самостоятельной религией, оно считалось ветвью иудаизма.

Этот ранний его период принято называть иудеохристианским. Подобно представителям других течений иудаизма (саддукеям, фарисеям, зелотам), иудеохристиане к кресту как к знаку веры относились нейтрально. Точнее, никак. О поклонении ему не помышляли{42}. Крест и все, что связано с ним, у иудеев не вызывал интереса.

Тюрки Древнего Алтая почитали равносторонний крест задолго до новой эры. И распространяли его культ по мере своего расселения по евразийскому континенту.

Например, с приходом тюрков в Индию (первая волна Великого переселения народов) крест появился в ритуале буддистов, они поныне изображают его на талисманах и амулетах…{43}

Отдельно замечу: форма крестов в религии – тема интересная, неисчерпаемая. Однако, на мой взгляд, здесь важна не только форма, но и «содержание», то есть материал, из которого изготовлена святыня. Ведь форма и содержание – категории философские, взаимно дополняющие друг друга, и тем важны.

Крест. Бронза. Находка из кургана знатного хунну. Ноин-Ула. Монголия. Рубеж н. э.

Железный крест… Золотой крест… Серебряный крест… У каждого свое назначение и своя тайна. В серебряном кресте я вижу забытую историю традиции, исток которой на Древнем Алтае. Не претендуя на открытие, скажу, что серебряный крест мог появиться в обиходе алтайцев только после того, как они узнали о бактерицидных свойствах серебра.

Это бесценное знание внесло кардинальные изменения в быт – блюда, ложки, кубки и другая посуда, сделанные из серебра, имели особую ценность. Они оберегали от болезней. А вода, хранимая в серебряных сосудах, обретала необыкновенные свойства: она не портилась при длительном хранении и исцеляла больных. Простая вода… То было самое настоящее чудо. Как назвать его? В древнетюркском языке для этого есть выражение arïɣ suv (святая вода).

В пользу такого вывода говорят факты, их немало. Уже до новой эры на Древнем Алтае выплавляли серебро из местных серебряных руд{44}. Этими месторождениями, как и добычей «лунного» металла славится Алтай по сию пору.

Из серебра делали не только украшения и «престижные» предметы быта{45}. В духовной жизни тюрков этому металлу отводилась особая роль – из него изготавливали ритуальные сосуды, их неоднократно находили археологи на Алтае{46}.

Серебро, этот «лунный» металл, стал для тюрков материальным воплощением небесного начала их духовной культуры. Вечное Синее Небо зримо присутствовало в обряде, где серебряный крест творил настоящие чудеса – святую воду.

В том, что культ креста имеет азиатское происхождение, нет сомнений. Многое указывает на то, что равносторонний крест в Европу принесли на своих знаменах и хоругвях именно выходцы с Алтая, гунны.

Крест. Украшение гроба. Золотая фольга, дерево. Находка из кургана знатного хунну. Ноин-Ула. Монголия. Рубеж н. э.

Такие кресты защищали ушедшего в мир иной от враждебных сил

Украшение конской сбруи из коллекции «Золото гуннов». Курский государст-венный областной музей археологии. Россия

Для них, как и для всех тюрков, он был символом Единобожия – Тенгри. Равносторонние кресты на щитах воинов, как уже говорилось, служили знаком защиты.

Традиция древняя, она сложилась до новой эры. Такие щиты с крестами нашли на Алтае при раскопках Пазырыкских курганов. Две с половиной тысячи лет этому религиозному символу. Не меньше.

Любопытно, среди находок в курганах Алтая, датируемых V–III веками до новой эры, немало конских украшений в виде золотых равноконечных крестов. Есть их изображения и на упряжи.

По древним преданиям, конь связывал мир людей с Небом. Вот почему на убранстве священного для тюрков животного – небесные знаки (кресты)…

И крестное знамение пришло в Европу вместе со степняками, оно (как и крест) издревле оберегало их от несчастья. Традицию эту в Великой Степи соблюдали вплоть до XIX века.

Известный историк и этнограф Ч. Ч. Валиханов так описывал ее: «Если прольется молоко, киргиз все [очищает], чтобы не оставить их [в осквернении] и чтобы умилостивить… делая крест и поклон… То же делают, когда переходят через конские джели (привязь – М. А.)… Если увидят кузнечную наковальню, то тотчас подходят и делают крест»{47}.

Щиты. Находка из курганов. Алтай. V – IV вв. до н. э.

Щиты с равносторонними крестами (знак защиты) были в Древнем Алтае еще до новой эры

Равносторонний крест. Татуировка на коже погребенного. 5-й Пазырыкский курган. Алтай. V в. до н. э. Рука принадлежит женщине, мумию которой обнаружил профессор С. И. Руденко еще в середнине XX века. Находке почти две с половиной тысячи лет

Вот живая история Великой Степи!

Храмы, молитвы, иконы, колокола… едва ли не вся церковная атрибутика появилась у христиан в IV веке. Появилась вместе с «дикими гуннами», которые и крестное знамение накладывали на себя в знак очищения и подчинения Единому Богу – небесному Тенгри.

Христиане тоже заимствовали эту, новую для себя, традицию{48}.

Погружаясь в тайны креста, я узнал, что сами тюрки называли равносторонний крест «аджи» (или «хач»). Для них он символизировал сияющие лучи божественной благодати, расходящиеся из Единого центра.

Вот почему в центре креста выделяли круг – он означал солнце, центр мироздания! От него в четыре стороны расходятся лучи. Всем поровну – каждой стороне света. Отсюда традиция – золотить кресты, украшать их драгоценными камнями, они – знаки Небесной, Солнечной природы.

Перенимая эту традицию, европейцы не учли, что их крест символизировал совсем иное. Орудие пытки и смерти… Выходит, деление крестов на свой-чужой не случайно. Символ религии и не бывает случайным.

Все говорило о том, что равносторонний крест как элемент обряда мог появиться в Европе после прихода степняков-гуннов – не раньше и не позже.

Значит, предположил я, развивая свою гипотезу, святой Георгий был в числе первых, кто побывал у гуннов, увидел обряд богослужения с их почитанием Бога Небесного и равностороннего креста. И не только увидел, душой почувствовал величие этого таинства. Он принял их духовную культуру, стал ее проповедником.

Тюркские священнослужители. Наскальный рисунок.

Урочище Албаны. Хакасия

Крест из тюркского захоронения. VII в.

Из рук Георгия крест приняли христиане. И назвали его Георгиевским, иначе и быть не могло. С тех пор святого изображали со щитом, украшенным именно равносторонним крестом, как у тюрков…

Это мое предположение, конечно, требовалось доказать, найти ему подтверждение. Но рабочая гипотеза обретала четкость, картина событий складывалась, на ней проступали все новые детали исторического полотна, где главными героями становились юный Григорис и его прославленный дед.

Юноша и старец – оба Григоры. Опять они!

Впрочем, иначе и быть не могло. Потому что царь Армении первым стал единоверцем с гуннами. Армения приняла их Бога Небесного и крест в 301 году, выразив тем самым свою полную готовность к сотрудничеству с новой политической силой.

Великий епископ Григорий Просветитель был зачинателем «нового» христианства. От него, от его прозрения, в мир пришла весть о грядущих переменах. Пока это была лишь сырая, бездыханная идея по реконструкции мира, чистая идея. Речь не шла о новой религии человечества, о ней никто не знал, даже не догадывался.

По приказу Григория Просветителя, основателя Армянской церкви, армяне водружали кресты «на площадях, дорогах и во всех местах, чтобы прогонять диаволов из этих мест»{49}.

С принятия креста как средства защиты верующих начиналась становление Армянской церкви – нового государственного института, не один год заняло оно. Позже заявила о себе Церковь Кавказской Албании, нового государства на Кавказе, костяк населения его составляли тюрки, признававшие Единобожие.

Возвышенно и гордо утверждала себя на Кавказе в IV веке восточная культура.

На Римскую империю надвигались грандиозные перемены, еще бы: в центре язычества рождалась другая Европа – духовно чистая. И первый камень в ее фундамент заложил Григорий Просветитель, личность легендарная. Масштаб его пророческого деяния, думается, не осознан в полной мере ни в Армении, ни в мире.

Святой Григорий Просветитель. Фреска. Церковь Богоматери Одигитрии. Мистра. Греция. XIV в.

Необычная судьба уже с младенчества отметила этого великого человека, невероятным испытаниям подвергала его жизнь. Предания говорят, что, достойно выдержав все беды, несчастья и пытки, Григорий увидел «небо, как оно открылось подобно своду». В этом видении и явилось Григорию Знамение Божие – «изображение креста, сверкавшее подобно молнии».

Словно луч света блеснул над ним, осветил разум и в корне изменил его дальнейшую жизнь{50}.

Триумфом, невиданным зрелищем была его поездка, когда он по благословению Неба на царской колеснице, украшенной золотом и драгоценными камнями, в сопровождении князей и пышного войска поехал в Кесарию, чтобы осенить небесным крестом Европу! И засияло небо, предвещая новую эру – эру, свободную от язычества Рима.

Возвеличил деяние своего прославленного деда внук Григорис, ставший епископом Албанской церкви. Его усилиями на земле Кавказской Албании засиял равносторонний крест – знак новой веры, новой культуры.

Не долгую, но счастливую жизнь прожил Григорис, сообщает Фавст Бузанд, лаконично указав, где и как завершился жизненный путь юного епископа. Ужасна, трагична была его смерть. Летописец скуп на детали, что и понятно. Но то немногое, что написал историк, подтверждало мои предположения.

Участие Григориса в истории степняков-гуннов, непридуманные подробности его жизни, реальность факта существования его и его деяния – всё вписывалось в гипотезу о тождестве Григориса и Георгия. Даже место подвига – степь, где Григорису суждено было заслужить свое самое почетное «четвертое имя» – Георгий.

Орден Святого Григория Просветителя для священнослужителей. Нач. XX в.

Изготовлен по заказу Католикоса Геворка V

События обретали географические и исторические координаты… Сквозь туман проступала историческая реальность.

Северное море (Каспий), Гуннский проход и укрепленное поселение (крепость?), оказались неплохими ориентирами. Это район города Дербента. Здесь тайны нет, об этом знали всегда. Место паломничества, к которому не зарастала тропа{51}.

Григорис – Джарган – Георгий… Для несведущего – бесцветная цепочка имен. Но, отыскав и поставив рядом эти три пламенных слова, я ощутил странное волнение. Предчувствие разгадки великой тайны уже не оставляло меня. Наверно, оно знакомо любому исследователю, стоящему на пороге открытия.

Порой все обретало мистические оттенки, слова становились теплыми или холодными, пустыми или осязаемыми. Иногда ощущал восторг и страх одновременно, когда вдруг в нечаянно попавшейся книге само находилось то, чего я не мог найти в других книгах… Чувствовал растущее напряжение в руках, когда открывал фолиант, лежавший годами невостребованным в библиотеке.

Остановиться уже не мог, хотя и понимал, что иду опасным путем, доверяясь мистике. Но, в конце концов, любое человеческое знание начинается с интуиции, успокаивал себя. И то, что в одном веке считают мистикой, в другом становится научным знанием, уверял великий Парацельс. Душа металась в поисках выхода.

Это походило на самоистязание. Или такова закономерность и судьба любого поиска? Новое страшит, тревожит, беспокоит. А может быть, шла обычная настройка на результат, как перед боем? Не скажу ответ, не знаю, временами сам себе казался чужим. Возможно, это неизбежно перед познанием неведомого?

Стена, построенная на Кавказе для защиты от народов Гог и Магог. Миниатюра из рукописи. Национальная библиотека Франции. Париж. 1582

Было ясно, оставаться равнодушным не имел права, я все отчетливее понимал: знания – это материальная субстанция, они даются человеку Небом, и не взять их нельзя. Слишком велика ответственность, она не позволяла спокойно спать. И голос в ночи, позвавший в дорогу (конечно, не случайный), стал для меня знáком готовности к действию.

Не зря говорят: случай приходит к подготовленному уму, а упущенный случай редко повторяется. Короче, всё свидетельствовало о том, что настало время принимать решение.

Чтобы проверить себя и свою точку зрения, требовалось поехать в Дербент. Туда, где трагично завершилась жизнь юного Григориса…

Дербент – самый южный, самый древний и, пожалуй, самый неизведанный город России. Ему пять тысяч лет, уверяет местная молва, здесь принято так думать, ибо «есть мнение». Еще бы, место, где расположен город, упоминается в Коране как видевшее мир, который предшествовал библейским пророкам.

Ровесник легендарной Трои? Это кажется настолько невероятным, что не укладывается в голове. Невообразимое, фантастическое ощущение. Его очень точно выразил великий поэт: «Не говорите мне о вечности – я не могу ее вместить»…

Дербент издревле был далеким восточным форпостом Римской империи на Кавказе, потом – неприступной крепостью Парфянского царства, родоначальницы Ирана… Или, наоборот, сначала был персидским, потом римским, потом парфянским? Этого точно не скажет никто, но здесь чувствуешь, как дышит время в каждом камне, тут слышен перестук часов вечности…

В старой части Дербента нетрудно увидеть отблеск Времени. Его хранят древние кварталы. XX век был на излете, но серые, невзрачные на вид постройки казались забытыми здесь со времен Средневековья. Если бы не электрические провода и лампочки на фонарных столбах…

Дербент удивителен своей повседневной стариной, к которой все привыкли. Когда-то здесь была совсем другая жизнь. Но кто о ней помнит?

Город уместился там, где Кавказские горы подходят вплотную к Каспийскому морю, оставляя узкую полоску суши. Гуннским проходом называли ее во времена Великого переселения. Эта полоска земли приютила и крепость, и городские постройки, дала Дербенту историю. С нее все и началось.

Над городом стоит невидимый воздушный барьер – климатический рубеж, его в древности подметили люди. Достаточно отъехать километров пятьдесят на север, чтобы понять это. Там, в удалении, другой климат и другая жизнь. В Дербенте – сухие субтропики, а чуть севернее климат заметно холоднее зимой и жестче летом.

Это обстоятельство, видимо, препятствовало продвижению на Северный Кавказ: римские легионеры, парфянские всадники не пошли на суровые, с их точки зрения, земли, хотя могли бы легко завоевать их. Только некого и нечего было завоевывать, не жили там люди.

В трудных для жизни горах Северного Кавказа селились поневоле. Малыми группами. И то, если негде было спастись. Первыми сюда пришли сарматы, потом аланы… их история – это история страданий и надежд, они начинали с самого начала. Как все беглецы и изгнанники{52}. С «пустого» места…

По своим законам природа и обстоятельства складывали границы стран Древнего мира, прорисовывали его контуры – основу будущих политических карт. Люди с древности знали и ценили природные условия, понимали их.

Но главная достопримечательность в Дербенте не природа – каменная стена. Она начинается от крепости, что на склоне горы, и тянется рукотворной преградой через город к морю.

В той стене – ворота, они дали городу второе имя: Ворота Джора (Чор){53}. Или «Железные Ворота», с этим именем Дербент вошел в легенды Востока, в сказки{54}.

За проход через ворота взимали плату. Так что пройти преграду мог не каждый. Потом построили вторую стену, параллельную, и город оказался в каменном коробе, защищавшем от нападения врагов.

В Дербенте исстари пересекались пути-дороги между Севером и Югом, Западом и Востоком. Лучшего места для торговли нет. Отсюда особая роль таможни и базара, они веками делали город самым богатым на Кавказе. Самым значимым и зажиточным. Таково сегодня сложившееся мнение.

Однако надо заметить, оно очень и очень спорно. Таможенный пункт, пусть и с уникальным географическим положением, это еще не город. Никакой базар, даже с самыми изысканными деликатесами и драгоценными тканями, не привлек бы сюда столько людей из далекого далека.

Нет, рассуждения о торговле – тлен. Не только и не столько базаром знаменит был город, не торговля принесла ему мировую славу и не природные ресурсы. Духовные сокровища, которые открылись в «кладовых» города – вот истинная ценность Дербента! Народ вел сюда путь веры.

Здесь в начале IV века был Патриарший престол будущей Вселенской церкви. С него, собственно, и «начался» город, его великая история.

Закладывали город Единобожия, подобного которому не было прежде. Строили, чтобы превратить «узкую полоску суши» в центр паломничества, чтобы поселились здесь люди, желающие познать веру в Бога Небесного. В городе торжественно проводили обряд крещения, учили азам религии Единобожия. Всецело духовное место.

Там начиналось новое христианство, выбравшее своим символом знак веры тюрков – равносторонний крест! Там родник европейской религии. Там место крещения перерождавшейся Европы.

Витторе Карпаччо. Крещение неверующих святым Георгием. Скуоле ди Сан-Джордже дельи Скьявони. Венеция. 1507

Новые обряды пришли на смену римским, Европа стремительно менялась – на глазах. Дербент в IV веке стал школой новой культуры, не иудеохристиане задавали здесь тон. На Кавказе складывалась своя система монастырей, где обитали учителя правил богослужения.

Теоретиками и практиками были они, эти скромные и безвестные всецело духовные люди. Основоположники новой веры. Нигде в мире не обучали правилам такого богослужения.

Больше того, здесь, в Дербенте, посвящали в сан первые поколения епископов и митрополитов Византии и Рима, Египта и Эфиопии, Сирии, Иерусалима. В самом деле, не в синагоге же получали они священный сан.

Патриарший престол осенял своим величием это место, наделяя его в глазах верующих особой святостью. Отсюда мировая известность города, попасть в который мечтали поколения людей из разных стран.

Дербент стал городом, служившим «новому» христианству{55}. О нем узнали в самых дальних уголках Римской империи. Сюда потянулись люди из Европы, Ближнего и Среднего Востока, Северной Африки, возмечтавшие жить по-новому – под защитой Бога Небесного. Как тюрки, слывшие небожителями.

Таковы контуры культурного синтеза, овладевшего континентом. Это – главный результат Великого переселения народов. От Алтая до Кавказа, а потом и до Атлантики с приходом гуннов менялась прежняя культура и создавалась новая – христианская.

То было крушение античного мира и зарождение нового, где Дербент играл ключевую роль{56}.

Нельзя утверждать, будто в современный Дербент пришло запустение. Но и не скажешь, что город процветает. Он гордый, как старец, которого забыли родственники, – живет своей жизнью. А где живет, как живет, никому не интересно.

Горожане унаследовали внешность предков, но не помнят их великих дел. И мало кто знает, что Дербент фактически был столицей нового государства на Кавказе, признавшего Единобожие тюрков, – Албании Кавказской{57}.

Гунны и Патриарший престол, Восток и Запад. Соседство этих слов передает дух времени, отражая особый статус города. Сегодня таким статусом вряд ли обладает даже сама Мекка. Или Ватикан…

Учреждение Патриаршего престола наглядно демонстрировало, что правители Кавказской Албании не имели преград в своих начинаниях под защитой равностороннего креста – знака веры тюрков. К ним добровольно шли все, кто мечтал стать союзником гуннов. Сюда и пригласили служить юного епископа Григориса.

«Обладавший прекрасной наружностью, исполненный духовных добродетельных достоинств и сведущий в божественном знании» юноша стал католикосом Албании, сообщает Фавст Бузанд.

Трудно представить… Служение, требующее огромного опыта, напряжения сил и просто мужества, исполнял мальчик пятнадцати лет от роду. И совсем невообразимо, что на его неокрепшие плечи легло еще и епископство в Иверии{58}.

Григорис нес слово Божие людям, никогда не слышавшим прежде о Боге Небесном и о Его Царствии. Он открывал дверь в новый мир и приглашал туда всех, кто отзывался на его проповедь…

Могу лишь повторить, то был подвиг, равного которому нет в истории человечества.

Имя молодого епископа зазвучало далеко за пределами Кавказа, эхом докатываясь до Византии. Слава росла день ото дня.

На Григориса смотрели, как на святого.

Он и был святым. Задуманное его дедом дело попало в достойные руки и зерном легло на благодатную почву.

План Григория Просветителя, казавшийся мечтой, сбывался на глазах его же поколения. Союз с гуннами приносил внушительные плоды. И не только Армении. «Фантастически гиблое дело», «настоящая утопия», в которую поначалу верилось мало, обретала новых сторонников. Тех самых сторонников, которые и подорвали могущество языческого Рима.

Великое переселение народов – его движущей пружиной были не просто тюрки, а их вера и материальная культура, к ней потянулись другие народы.

Жители Дербента приняли новую веру, она прижилась здесь, на Кавказе. С малого начиналась Албанская Апостольская Автокефальная Церковь, которой суждено было стать главной Церковью в христианском мире Средневековья.

Всё забыто… Где теперь потомки тех небесных людей? Албанцы, светлые души…

Памятники времен Кавказской Албании (из книги П. М. Дебирова).

На Кавказе народа с таким именем нет: забыто! Забыто и то, что Арабский Восток назвал Албанию Арран, что в переводе – «святое место». Земля духа, говорили о ней арабы.

Сегодня, даже глядя на албанские храмы, на развалины крепостей, они, люди с внешностью небесных албан, не вспоминают предков! Теперь говорят об иранских или арабских правителях, которые якобы построили эти храмы и крепости. Будто не было в албанской истории иных страниц… Святая простота.

Когда я сказал, что вплоть до середины VI века в их городе размещался Патриарший престол, на меня посмотрели, будто я заговорил по-китайски{59}.

О том, что здесь – к югу от стены – был убит их духовный отец епископ Григорис, даже не слышали. Где его могила, не ведали. И о том, что в центре Дербента когда-то стоял храм в память святого Георгия, тоже никто не помнил{60}. Забыли и страну Гюрджистан (Георгиану)…

Когда и как порвалась связь времен и люди стали безразличными к предкам, к себе? Не знаю. Порою кололи обида и стыд за местных ученых, они в Дербенте находили иранские и арабские надписи, но подчеркнуто не замечали албанские и тюркские, которые рядом… О чем тут говорить? И с кем? Я ощущал растерянность.

Для экспедиции требовались помощники, но где их встретишь среди «забывчивых» людей? Теперь, когда события нашли (пока теоретически) свое место во Времени, мне было важно отыскать место упокоения епископа Григориса, его могилу. Почему-то казалось: около нее пойму, наконец, главное, сокровенное, что ускользало в Москве.

Всадник-крест. Один из немногих уцелевших памятников Кавказской Албании, страны, обязанной своим появлением Степи и Великому переселению народов.

Прорисовка (из книги П. М. Дебирова). Резьба по камню. Дагестан

На что рассчитывал? На озарение? Возможно. Секундное озарение, как известно, стоит опыта всей жизни.

В одиночку сквозь лабиринты Дербента не пробиться – здесь иголку в стоге сена отыскать легче, чем надмогильный камень. Город и его окрестности – без преувеличения, огромное кладбище: кругом тысячи могил, известных и давно забытых.

Скольких людей состарил этот мир, а сам не состарился…

Я понимал: после той страшной смерти, устроенной Григорису, его тело (вернее то, что осталось) не могли бы увезти далеко. Значит, могила где-то поблизости.

Косвенным тому подтверждением служило одно из старинных названий Дербента – Ворота Джора (Джарган – Джар-хан – Джор-хан – Джор){61}.

Конечно, слова «окрестности Дербента» в Москве звучали убедительно, но на месте этого ориентира оказалось мало. Требовалось сузить границы поиска. Здесь вновь на помощь пришла география.

Как географ, знакомый с правилами топонимики, я знал, где-то поблизости должно быть селение или иной знак на местности, названия которых созвучны словам Джарган, Гюрги, Гюрджи, Джюрджис.

Среди этих «джикающих» звуков должен храниться тот, что нужен, и он будет единственным…

Почему эти «джикающие» звуки заинтересовали меня? Григорис и Георгий (Джарган) – сходства, на первый взгляд, немного, но окончание -ис в имени Григорис – дань византийской моде (или латинской?). При жизни, как я уже говорил, имя деда и внука звучало одинаково – Григор. Армяне поныне зовут Просветителя Григором.

К слову, разве не любопытно, мусульманское имя Георгия – Джирджис? Похоже, оно тоже своим необычным окончанием передает дух времени – время расцвета Византии, ее греческого начала, когда распространилась мода на всё греческое. В арабском языке мужских имен с окончанием «-ис» нет. Арабисты не находят (или не искали) тому объяснение, да, впрочем, видно и так. Джирджис – Григорис созданы по одному лекалу.

При написании же латинскими или греческими буквами имена Георгий и Григорий выглядят почти одинаково, если учесть принятые в то время сокращения при написании имен. Сходство почти полное.

На это обратил внимание в XIX веке самый, пожалуй, авторитетный специалист по теме профессор А. И. Кирпичников: «Св. Григорий и св. Георгий смешиваются (выделено мною. – М. А.) в рукописях и переводах византийских писателей, что основывается на созвучии и на сокращении обоих имен»{62}.

Обложка одного из томов издания «Житий святых» (Acta Sanctorum) иезуитов-болландинстов. 1643

Очень ценное наблюдение. Здесь кроется еще одна тайна святого Георгия, наверно, самая главная, ключ от неё в глубоком кармане иезуитов. Болландисты (так назвали их), с необычайным рвением столетиями меняли, сочиняли и издавали жития святых, по своему усмотрению, внося туда любые изменения. Даже самые невероятные.

Их тоже отметил пытливый ум Кирпичникова.

Ученый с удивлением обнаружил, что болландисты при переводе древних византийских рукописей имя Григорий заменяли на Георгий. «Опять та же история, – пишет он о храме святого Георгия, – в греческих текстах стоит Γρηγοριου (Григорий. – М. А.)»{63}.

Получалось, переводчики шли на заведомый подлог, правя в своих изданиях Григорий на Георгий. Зачем? Что скрывалось за переименованием Григория в Георгия?

Хороший вопрос, есть над чем подумать. Особенно, если знаешь, что имени Георгий в те времена не существовало! Оно утвердилось после смерти героя, тому способствовали обстоятельства. Никуда не денешься, везде свои секреты.

«Пусть дело (выделено мною. – М. А.) Георгия останется известным только Богу», – постановил в 494 году Римский собор. В этих лицемерных словах папы Геласия I скрыто многое.

Запретив правду о Георгии, папа тем самым узаконил подлоги и ложь, которые утопили святой образ в мутном потоке монашеского вымысла. Об истинном деянии святого Георгия было приказано молчать.

Самая жестокая ложь, как известно, говорится молча. Так, молча, жестокий обман входил в дела пастырей.

Постановление папы Геласия знаменовало наступление новой эпохи – политика, ее интересы определяли теперь жизнь Церкви. Духовное отступало на второй план.

Начиналось время большой беды – в борьбе за лидерство христианские первосвященники принялись безжалостно выжигать все, что прежде связывало с Албанской и Армянской Григорианской церковью, с ее епископами. О том, что именно там возник исток новой веры, следовало забыть, каждому хотелось объявить себя первым. Не пощадили и того, кто привел европейцев к Богу Небесному. Его тоже желали «прибрать к рукам» новые хозяева мира.

То была политика, в чистом виде политика. Не религия. Армения своим союзом с гуннами показала, как можно превратить религию в реальную политическую силу: учреждение Армянской церкви руками царской особы было делом неслыханным!

Страна в религиозном отношении отмежевалась от языческого Рима и выходила из-под его власти. Выходила первой в Империи. То был явный успех. На очереди стояли новые страны. И учреждение Патриаршего престола в Кавказской Албании доказывало это со всей очевидностью.

Правда, похоже, Армения слишком по-своему поняла предназначение религии: обряд, храмы, священные книги, новая мораль еще только внедрялись в жизнь общества, но уже захватывало дух от открывавшихся перспектив для этой маленькой страны, где Церковь и светская власть с первого дня сообща служили одной цели – будущему великой Армении.

Якоб Йорданс. Четыре Отца Церкви. Фрагмент. XVII в.

Впрочем, усиливающаяся Византия и угасающая Западная империя духовное свое развитие отодвинули на задний план еще дальше. Церковных отцов и тех, кого они представляли, занимала только политика! Ее целью был желанный союз с гуннами, с их войском…

Поначалу инициатива и успех были у византийцев, за ними же стояли степняки – сила, собранная стараниями императора Константина в IV веке. Потом чаша весов медленно склонилась к Риму, где прочно обосновались потомки все тех же тюрков…

Схватка этих двух Церквей продолжалась не один век. То были дела, далекие от веры в Бога Небесного, хотя обе стороны пользовались одними и теми же терминами одной и той же идеологии.

Европейцы, принимая новую религию по велению правителя, не поняли, что слово сильнее меча. Они так и не познали истинную веру, видя лишь ее внешнюю сторону. Назвались христианами, остались язычниками. Небесные заветы не задели их души!

Чтобы принять дары Неба и жить по заповеди Божьей, нужна сила духа. А ее дает вера. Эта вера двигала Григорием Просветителем и его внуком, давала силы побеждать словом, а не мечом, вела юного Григориса на подвиг в степь, где обрел он свое «четвертое имя» – Георгий.

Но такой веры не было у европейцев – имелись только приказ императора и его политический расчет. Европа жила политикой, и Церковь стала ее инструментом. Не тогда ли, подгоняя небесное под земное, заблудились на небесах адепты новой религии?

Они отчаянно нуждались в покровительстве того, кто под знаком равностороннего креста привел Европу к Богу Небесному. Не случайно Константин Великий заложил храм в честь юного Григора. Но теперь, на рубеже V–VI веков, политическая обстановка стала иной. Имя слишком явственно напоминало об Армении и Кавказской Албании, об их первенстве. Это мешало реализации амбициозных планов.

Введение в широкий оборот «четвертого имени» позволяло забыть некоторые нежелательные детали, сохраняя небесное покровительство святого. Так Георгий постепенно вытеснял Григора.

Теперь каждая Церковь желала привлечь Георгия, Апостолов соревнителя на свою сторону, чтобы сделать, его своим святым, своим покровителем, в этом видела свое предназначение. Еще бы, от «близости» к Победоносцу зависела позиция поместной Церкви в геополитике. Кто: Рим, Александрия или Константинополь – сегодня ближе к Небу? Кто займет место маленькой Армении, посягнувшей на духовное лидерство в «новой» политике? Все это извечные вопросы раннего Средневековья.

Изначально, примерно с 312 года, греки слыли фаворитами в том марафоне доверия и власти, не потому, что ближе к Небу, нет. Прожжённые политики, они добровольно вызвались платить тюркам дань золотом, считая это платой за спокойствие и помощь.

Фактически руками варваров из немощной окраины Римской империи создавалась Византия, будущий хозяин Средиземноморья. Равносторонний крест, как у тюрков, стал знáком ее новой веры{64}. Названный Георгиевским, он поныне напоминает о той выразительной эпохе Средневековья, когда все только начиналось…

Постановление папы Геласия I – это уже другая страница истории о Георгии, почти два века ушло на ее «написание».

Принятие новой веры превратило восточную окраину Римской империи фактически в самостоятельную страну. И хотя ее жители называли себя римлянами, все прекрасно понимали, что время Рима прошло.

Центр политической власти сосредоточился здесь – в Константинополе. Смерть Константина, распри между его наследниками не помешали Византии взять верх над западными правителями в борьбе за верховенство на Средиземноморье{65}.

К концу IV века правитель Восточной империи Феодосий I Великий распространил свое владычество на обе части бывшей великой державы. При нем Рим вынужден был признать новую религию на государственном уровне.

Известие о подчинении грекам и Греческой церкви застало Вечный город врасплох, он забился, как птица в сетях, но… победителей не судят. Византия торжествовала. Рим мечтал о реванше…

Шло время, не стало уже ни Феодосия, ни единой Римской империи. Западная и восточная ее части превратились в самостоятельные государства и больше никогда не соединялись под властью одного правителя.

Фактически же в обеих державах к концу V века «у руля» стояли тюрки.

Феодосий Великий. Миниатюра

Жизнь в поместье. Римская мозаика. Национальный музей. Бардо. Тунис. IV–V вв.

Им, потомственным воинам, еще при Феодосии I дали земли для поместий, но с условием, чтобы дети переселенцев служили в армии Рима. Эту акцию называли «Гостеприимство». Поместья оказались великолепным изобретением, устраивавшим всех.

Рим в обмен получал для своей армии прекрасных воинов. Тюрков же поместья привлекали тем, что были маленькими государствами, где каждый хан себе голова. Там говорили по-тюркски, соблюдали свои традиции, праздники, словом, сохраняли полную свободу и независимость.

Люди не подчинялись ни Империи, ни, как это ни печально, Дешт-и-Кипчаку. Свобода влекла и пьянила вольнолюбивый народ Степи лучше выдержанного вина. Новые семьи устремились в Западную Европу, число тюрков здесь росло стремительно.

С «варварских» поместий и начиналась история многих, едва ли не всех, герцогств и княжеств в Европе. В Средние века их считали на сотни. Звучит неожиданно, однако крошечные, но гордые государства рыцарей были страницами тюркской истории, которую начал писать Феодосий{66}.

После его смерти римская знать потребовала отменить «обычные дары войску», то есть поместья. Не вышло, родилось первое поколение латинских тюрков – «новые римляне». Тысячи человек. Никто не позволил бы превратить их в рабов или бездомных, все-таки отцы были не самого слабого десятка.

Время, когда отряды первых поселенцев заселяли необжитые территории Европы, давно прошло. А благодаря Феодосию I и его реформам тюрки вошли в состав имперской элиты на правах равных, их уже называли римлянами.

Великое переселение народов, завершившееся при Аттиле, сделало тюрков полноценными европейцами. Они остались жить здесь, на земле, ставшей им новой родиной.

В Западной империи власть тюрков (новых римлян) была столь велика, что в V веке они образовали верхушку общества.

Сцены охоты с ловчей птицей. Наскальные изображения. Алтай. Тува

Сцена охоты. Жизнь в поместье. Римская мозаика. Национальный музей. Бардо. Тунис. IV–V вв.

Ханс Мур, Михаил Ногин. Встреча Аттилы (Этцеля) и Гудрун (Кримхильды). Скульптурная композиция «Песнь о Нибелунгах». Тульн-на-Дунае. Австрия. 2005

Достаточно сказать, что сын римского полководца Аэция воспитывался в доме Аттилы. Более того, и последний император Западной империи Августул, и первый «король Италии» Одоакр были тюрками – их отцы верно служили гуннскому царю{67}.

…После смерти Аттилы осталось сто восемьдесят четыре (!) сына, девочек не считали. Могли ли претенденты на трон отца сидеть спокойно, имея в жилах кровь самого Аттилы? Конечно, нет. Начались жесточайшие междоусобицы. Тюрки дрались сами с собой, чем и воспользовался римский епископ Геласий I.

Римлянин по происхождению, хитрый, не знающий преград при движении к цели, то был человек, о которых в Степи говорили: «Он и корову заставит мычать себе во благо». Личность очень целеустремленная, Геласий все силы положил на то, чтобы вернуть былую славу и могущество Риму.

Для осуществления смелых планов он сделал ставку на тюрков.

Епископ прекрасно понимал, что, объединив их под своим началом, превзойдет могуществом любого правителя. Самое же удивительное, что его идея об объединении нашла горячий отклик у тюрков.

После смерти своего царя орды, уставшие от раздоров, враждующие друг с другом, мечтали о возвращении былого порядка. Но два раза в одну реку не войдешь – царя Аттилу не воскресить, понимали они.

Видимо, тогда за римским епископом и закрепился титул «папа». Ana (аба, баба, папа) в древнетюркском языке, как известно, означало не только «отец», но и «святой отец», «духовный отец»{68}.

Именем Бога объединял он людей, но под своей властью. В этом и состоял расчет лицемера. Он становился отцом паствы в Западной Европе, предлагая союз всем народам, которые примут его взгляды на религию и жизнь, а значит, будут находиться на его политической орбите.

Просветительство поставил папа во главу церковной политики: сам изучал тюркскую теологию, сам приспосабливал ее к условиям христианской Европы.

Теорию о двух властях – светской и духовной! – в приложении к новой религии Геласий впервые изложил в послании византийскому императору Анастасию, где мягко, словно в беседе, разъяснил тюркский дуализм: «Славный император, существует два учреждения, которые управляют миром: первое – освященный авторитет высших иерархов, а другое – королевская власть. Бремя, которое несут священники, тяжелее, им приходится давать отчет перед судом Бога и за деяния королей, властвующих над людьми»{69}.

В духовной жизни, продолжал папа, император подчиняется священнослужителю, в мирских делах – наоборот…

Звучало неожиданно. В Византии патриарх со дня создания Церкви подчинялся императору, римский папа – византийскому патриарху. Там, в Европе, было абсолютно другое устройство общества, повторявшее имперское, римское.

Геласий предлагал то, чего никогда не существовало на европейской земле. Но было выверено у тюрков Дешт-и-Кипчака. Иначе говоря, он предлагал Западу «алтайское» двоевластие.

Геласий I. Базилика Святых Геврасия и Протасия. Рапалло. Деталь. Италия

Теоретический багаж позволил Геласию написать научный трактат, который стал связующим мостом между новой религией и религиозным учением тюрков{70}. Появилась концепция о роли папы, то есть первосвященника, в обществе, ее развили, превратив в постулат. То была очередная европейская переработка идей Алтая, иначе говоря, один из краеугольных камней в фундаменте Церкви.

Так, исподволь готовилась платформа для усиления и последующих решительных действий Западной церкви. Именно Геласий заложил основы для закона, который позже, как печать, отлили в словах «papa a nemine iudicatur» (над папой никто не вправе вершить суд){71}.

Только тогда, получив полную свободу действий, он начал составление списков запретных книг, которые нельзя читать верующим. Иначе говоря, ограничил познание. То было явным вторжением Церкви в умы людей, в их миропонимание. И вместе с тем скрытым проявлением ее слабости.

Зачем цензура? Разумеется, не только для того, чтобы оградить паству от греческих сочинений. Важно было объявить себя автором иных начинаний. Чтобы диктовать народам свою волю и свою правду. Чтобы лепить удобных людей…

Все-таки, говоря о том времени, никогда не надо забывать, что добрая половина населения Европы состояла из тюрков, с рождения воспитанных на абсолютном доверии к священнослужителю. Они были первыми слушателями папы. Жадными его слушателями.

Вот тогда и настал черед святого Георгия.

Антонио Пизанелло. Мадонна с младенцем и святыми Георгием и Антонием. Национальная галлерея. Лондон. 1445

Святой Георгий. Дворец правительства. Барселона

Давно минула пора, когда Рим волею Феодосия I подчинился грекам и Греческой церкви. К тому времени, как Геласий I возглавил Западную церковь, «папство уже рассматривало себя источником любого права и стержнем истинного учения».

Все претензии Византии на первенство в религиозных делах Геласий отвергал решительно и последовательно. Мешало одно – постановление II Вселенского собора, его 3-й канон. Оно напоминало о той эпохе, в которой не было ни Византийской церкви, ни папы римского.

Напоминало тем, что, узаконивая в 381 году иерархию первосвященников, Собор отвел константинопольскому епископу второе место. И это естественно, если помнить, что первой все-таки была Албанская церковь, ее епископ, возглавлявший Патриарший престол.

Рим, став де-факто лидером Запада, желал утвердиться де-юре в этом качестве. Иначе говоря, он хотел изменить постановление II Вселенского собора, его 3-й канон, и с ним изменить место папы в геополитике, то есть сделать его наместником Бога на земле.

Но возвысить папу невозможно, решения Вселенских соборов – закон для всех Церквей. Их нельзя отменить… но их можно «забыть».

Христианская энциклопедия (1993), мягко говоря, уходит от разъяснения этого важнейшего факта как-то очень странно, вообще не упоминая ни государство Кавказскую Албанию, ни Албанскую Апостольскую церковь, ни Патриарший престол при ней.

А такое молчание не есть золото… Остается только повторить: самая жестокая ложь говорится молча. Вот так, молча, стали забывать о Кавказской Албании и ее Патриаршем престоле{72}.

Но если людей можно заставить молчать, то как это сделать с книгами? Они не подчиняются воле человека, даже если тот объявит себя преемником князя апостолов.

Вот тогда и родилась идея запрета, автором которой считают Геласия. А в начале VI века увидел свет знаменитый индекс запрещенных книг Decretum Gelasianum de libris recipiendis et non recipiendis.

Список книг, которые нельзя читать верующим, позволил легко «редактировать» и вписывать нужное в тексты, внедряемые в обиход Церкви как «истинные» документы новой религии.

Индекс запрещенных книг. Издание 1764 года. Рим

Об этом очень точно сказал известный английский историк Э. Гиббон: «Ватикан и Латеран были арсеналом и мануфактурой, где, смотря по надобности, фабриковались или скрывались разнообразные коллекции подложных или неподдельных, искаженных или подозрительных документов, склонявшихся к поддержанию Римской церкви»{73}.

Decretum Gelasianum de libris recipiendis et non recipiendis ширился и рос. Книги, изобличающие Рим, попадали в запретный перечень.

Духовенство боялось тюрков, помнивших правду о религии, боялось и себя в новой роли. Надо иметь много высоких качеств, чтобы, поучая, держать в руках мир, а их, этих качеств, как раз и не было. Наоборот, истина становилась опасной. Чтобы скрыть истоки веры, Церковь превратила себя в цензора{74}. Сама!

И, конечно, Георгий, память о его великом деянии мешали политикам от религии чувствовать себя владыками этого мира. Он, Апостолов соревнитель, объединивший словом Божьим два враждебных общества – тенгрианскую Степь и языческий Запад, возвышался несокрушимой преградой на подступах к вселенской власти.

Реальность бытия не вписывалась в политические амбиции церковных иерархов, они прекрасно понимали это. Не хозяином жизни чувствовало себя духовенство, что и точило сердца, лишало радости существования.

В жадных руках собиралось огромное богатство, но они пока еще боялись нарушить традицию и взять себе то, что предназначено Богу. Повторю, Георгий, его авторитет, его святость стояли непреодолимым препятствием на пути рвущихся к господству церковников.

Что могли противопоставить претенденты на его место? Слова из древней молитвы тюрков о пище духовной (Ата чин аш Ижеси), желание вкусить хлеб жизни Небесной они понимали слишком приземленно{75}.

Василий Суриков. Второй Вселенский Константино-польский собор. Фрагмент. 1876

Золото – «вечный металл» – как дар Вечному Синему Небу интересовало их совсем в ином качестве. Божественное начало новой веры занимало служителей Божьих ровно в той степени, в какой позволяло получить власть над людьми. Но «опасна власть, когда с ней совесть в ссоре»…

Они всеми силами стремились отменить алтайское правило, гласившее: «Золото принадлежит Богу». Безжалостно переписывали житие святого Георгия. Полностью! Каждый раз с чистого листа.

Казалось бы, зачем? Чтобы изменить порядок в Церкви и открыть двери в ее алтарные кладовые, куда вход смертным воспрещен. Здесь хранилось церковное золото.

В руках церковных иерархов «вечный металл» превращался в инструмент политики и только политики. Его божественная сила служила целям вполне земным. Так или иначе, но делалось все возможное и невозможное, чтобы он, святой Георгий, посредник между Богом и человеком, стал другим – без биографии, или, в крайнем случае, с другой биографией.

Рим (а до него Византия) всячески пытался низвести его подвиг до примитивных выдумок: чем нелепее, тем лучше. Лишь бы подальше от истины. Лишь бы забыть его и все, что сделано им.

Не пощадили даже церковный канон, повторявший строгие алтайские правила веры… И его сокращали и дополняли по своему усмотрению. Именно при Геласии утвердили канон Нового Завета, куда вошли книги, считающиеся не просто спорными, а и подложными.

Однако власть Геласия к тому времени была столь велика, что «против… могли высказываться только отдельные нерешительные голоса»{76}.

Ну, а житие Георгия меняли и переписывали с особым старанием. Именно так церковники поняли и воплощали в жизнь слова Геласия: «Пусть дело Георгия останется известным только Богу».

Читать спокойно о пытках и казнях Георгия я не мог, душа восставала. Хладнокровно пересказывать творение средневековых авторов трудно, не хватает терпения и сил. За меня это тактично сделал английский исследователь Баринг-Гоулд, вот его текст.

«После безрезультатных уговоров отречься и совершить жертвоприношение языческим богам он, Георгий, был приговорен к смерти. В первый день, когда его стали копьями толкать в темницу, одно из копий, коснувшись его тела, сломалось, словно соломинка. Затем его руки и ноги привязали к столбам, а на грудь положили тяжелый камень.

Михаил Нестеров. Мученичество святого Георгия. 1899–1900

На второй день его подвергли пытке колесом, утыканным острыми ножами и мечами. Палач счел мученика мертвым, но вдруг явился ангел, и Георгий приветствовал его, как это делали воины. Все увидели, что мученик жив. Когда его сняли с колеса, оказалось, что все его раны исцелились. Тогда палач приказал бросить Георгия в яму с негашеной известью, однако и это не повредило святому. Еще через день ему перебили кости на руках и ногах, но наутро его члены стали опять целыми.

Его заставили бежать в раскаленных докрасна железных сапогах. Он молился всю следующую ночь и на шестой день опять стоял перед палачом. Его били плетьми так, что со спины слезла кожа, но он восстал исцеленным.

На седьмой день его принудили выпить две чаши со снадобьями, от первого из которых он должен был лишиться разума, а от второго умереть. Однако они не повредили ему. После этого он совершил несколько чудес, воскресил умершего и оживил павшего вола, что заставило многих обратиться в христианскую веру.

В ту ночь святому Георгию во сне явился Спаситель с золотым венцом на голове и сказал, что того ожидает Рай.

Георгий тотчас призвал слугу, который записал все вышесказанное, и повелел после смерти отвезти его тело в Палестину. На восьмой день святой, осенив крестным знамением статую Аполлона, вынудил беса, обитавшего в ней, объявить себя падшим ангелом. После этого сокрушились все идолы в храме. После этого был казнен святой Георгий»{77}.

Молчание. Фреска. Монастырь Саета-Кьяра. Неаполь. Италия. XVIII в.

Увы, то было не последнее испытание.

Когда мифы сложили воедино, Рим не поверил в реальность своих же сочинений. Слова Геласия – начало новых мучений святого. Теперь его решили убить молчанием. «Пусть дело Георгия останется известным только Богу»…

Новый способ убийства срабатывал безупречно. Веками. Убийство молчанием – убийство памяти… Так состоялась последняя казнь Георгия.

Ничего не скажешь, безупречный замысел папы Геласия оказался блестящим политическим ходом, продуманным на века вперед.

Житие святого Георгия переписывали не раз и не два, шли на все, лишь бы низвести его подвиг в тлен и скрыть, кем был тот юный герой на самом деле.

Однако не во власти человека, даже облаченного в епископские одежды, уничтожить память народа. Какие бы титулы не присваивал он себе, хоть Преемник князя апостолов, люди не подчинялись запретам на правду. В ответ множились легенды и имена героя.

Ни митра, ни паллий не помогут замыслившему зло человеку покорить мир.

Сопротивляясь воле Церкви, народ желал сохранить величие святого, в корне изменившего мир людей. Апостолов соревнитель называют его в акафисте! В молитве! Наравне с апостолами почитали героя. Не просто человек – Победоносец! Имя красноречивое. Никакой титул не сравнится с ним.

Не зря подмечено: «Имя имеет лишь тот, кто отбрасывает свои титулы и звания, потому что они меньше имени».

…Первым в списке четырех его имен я поставил Григорий. Хотя бы потому, что оно звучало на освященной площадке еще недостроенного храма, заложенного императором в Константинополе. Того самого храма, который возвели во славу Григория, а много позже стали называть именем Георгия{78}.

То было время подвига святого, недавно ушедшего из жизни. Желая обрести небесного покровителя державы, Константин основал храм в честь Григория{79}. Тогда и началось торжественное шествие Византийской империи по континенту.

Нарождающаяся Византия строила по новому проекту города и храмы, утверждая даже в архитектуре свою независимость от Рима и политическую самостоятельность. Храм в честь епископа Григориса был едва ли не первым начинанием расчетливого Константина.[3]

Сильнейший политический ход! Шаг, сравнимый разве что с признанием равностороннего креста символом новой веры.

Император каждым своим действием, каждым словом демонстрировал поддержку переменам, которые первыми внесли в жизнь Григорий Просветитель и его внук. Он даже пригласил католикоса Армении на I Вселенский Собор, который проводил в Никее.

Могу только повторить: за раболепством Константина скрывалось желание обрести могущественного союзника, как это сделала Армения.

Утверждение Патриаршего престола в Кавказской Албании, где епископом стал внук католикоса Армении, не осталось без внимания ловкого политика Константина.

Оно вдохновляло правителя Византии на поиски новых политических решений, где религия превращалась в реальный инструмент власти. В силу, не имеющую преград в своих начинаниях под защитой равностороннего креста – знака веры тюрков. Пример Кавказской Албании наглядно демонстрировал могущество такого союза.

План Константина удался. Степняки – сила, собранная его стараниями, верно служили своей новой родине.

Однако с каждым успехом византийцев их отношения с Армянской и Албанской церквами обострялись. Ревность душила и тех и других.

Впрочем, утверждение новой духовной культуры не могло пройти без конфликтов и ссор. Поэтому политический барометр указывал на приближение неминуемой бури. Среди единоверцев не было мира.

Тревоги не покидали греков, слишком уж шатко было их положение лидера, целиком и полностью зависящее от варваров.

Ненадежность позиции усугубляли нововведения, вводимые Византией в церковную жизнь. Они слишком далеко отходили от того, чему учили духовные наставники в Дербенте. Армянская и Албанская церкви не принимали эти еретические, с их точки зрения, преобразования.

Однако к V веку изменилась расстановка сил. После смерти Аттилы Византия уже не смотрела на своих бывших наставников как на старших.

Да, в IV веке император Константин построил храм в честь Григора, надеясь с его помощью покорить мир. Но теперь Византия выводила от «греческих корней» всю историю Европы, всю историю религии, едва ли не каждое свое слово и не каждый свой обряд.

Пьер Легро Младший. Религия, низвергающая ересь. Церковь Иль-Джезу. Рим. Италия. 1695 –1699

Халкидонский собор в 451 году, его постановления, изменения, внесенные в основы вероучения, недвусмысленно показывали, кто теперь главный в церковном мире.{80}.

Однако Армянская и Албанская Церкви оставались верны тому вероучению, основы которого заложили Григорий Просветитель и его внук. Греки же назвали подобные взгляды монофизитством и объявили ересью.

Казалось, время обернулось вспять, и сам Тертуллиан заговорил их устами: «Ереси: хоть от нашего ствола, но не нашего рода; хоть из зерна истины, но одичавшие от лжи».

К VI веку отношения в христианском мире обострились донельзя. Армянская церковь предала проклятию Халкидонский собор и отдалилась от Греческой церкви, не пожелав признавать те новации, которые утверждала Византия{81}.

Политика сделала свое черное дело, превратила единоверцев в непримиримых врагов, какими они и оставались на протяжении столетий{82}.

Имена Григория Просветителя и его внука стали нежелательными в Византии. Теологические дискуссии ушли в прошлое. Император своей властью приказал всем принимать учение, принятое Халкидонским собором. Несогласных он велел «ссылать в заточение или изгонять; сочинения их сжигать, а за распространение их казнить и пр.»{83}.

Как справедливо подметил английский философ Бертран Рассел: «Во все времена, начиная с правления Константина, христиане подвергались куда более лютым преследованиям со стороны других христиан, чем некогда со стороны римских императоров».

Так, уничтожая и сжигая память о прошлом, забывали истинные деяния Григория и Григориса.

Почувствовав силу, греки быстро реквизировали их духовное наследие и по праву победителя присвоили его себе. Тогда, переписывая (или «редактируя») историю, связанную с Кавказской Албанией и Арменией, не только Византия, а весь византийский лагерь, как по команде, «переименовывал» историю и храмы, в том числе.

Словом, провели большую ревизию, чтобы выстроить новый порядок вещей. Теперь никто не мог помешать придумать новую биографию любому святому.

Георгий (Григор) стоял в этом ряду в числе первых. Он оставался покровителем Византии и в этом качестве пришел в поверженную Армению в VI веке. Именно тогда император Юстиниан, как сообщает Прокопий Кесарийский, приказал построить там храм «мученику Георгию»{84}.

То был апофеоз торжества Византии в битве за первенство на Средиземноморье.

Историки полагают, что «под влиянием разраставшегося культа Победоносца не только в рукописях, но и на деле храмы, построенные в честь Григория, переименовывались сперва в простом народе, а потом и в официальных сферах»{85}.

Верно. А вот еще один вопрос: имел ли право «простой народ» переименовать храм самого Победоносца? Мало кто решился бы совершить это самовольство. Это прерогатива даже не патриарха. Самому императору такое не под силу.

Как справедливо замечает Прокопий Кесарийский: «Хотя у людей вечное стремление вводить новое в то, что является общеустановленным, но они не так легко отказываются от прежде данных названий»{86}.

Любой власти, будь она церковная или светская, непросто (а скорее, невозможно) было бы вырвать из народной памяти героя, оставившего нетленную славу. Она – мера времени.

В имени жило время, царившее на континенте! Время, когда Европа брала уроки степной культуры, сживалась с нею. Такое не вычеркнешь.

Но в том-то и дело, что «вычеркивать» и переименовывать ничего не понадобилось. Народ как называл Григория Георгием, так и продолжал называть. Почетное «четвертое имя» (в сочетании с первым) как бы уже само по себе хранило память о смельчаке, рискнувшем пойти к степнякам со словом Божьим в поисках союзников.

Григорис-Георгий… Григорис-Степняк (то есть Степной). Эта связь со степью забылась далеко не сразу. Но к VI веку четвертое имя, именно оно, обрело особую привлекательность для жителей Византии. После многовекового подчинения Риму они, наконец, получили право разговаривать не на латыни, а на своем родном языке{87}.

Каким был этот язык, можно только догадываться. Тюрки – «варвары», составлявшие костяк византийской армии, вошедшие в свиту императора, заметно повлияли на многие стороны общественной жизни. К тому времени жители Константинополя говорили на наречии, которое весьма условно можно назвать греческим. Правильнее было бы определить его как греко-варварское.

При императоре Юстиниане I (483–565) оно обрело официальный статус{88}. Как замечает Э. Гиббон, в нем «была примесь многих странных и варварских слов, значение и этимологию которых… не всегда может отыскать» знаток классического стиля{89}.

Николаос Гизис. История. 1892

Но имя Георгий стояло для граждан Византии в особом ряду: оно несло отпечаток желанной свободы от деспотии Рима. И уж точно не было латинским, звуча прекрасной музыкой для тех, кто помнил о существовании легендарной Эллады.

Вот на эту тягу к возрождению былого величия и сделали ставку владыки духовной жизни.

Имя героя – Григор, напоминавшее о реальном человеке и его подвиге, стало предметом специальной «заботы». Власти предержащие нашли простое и легкое решение сложной проблемы. Они стали оставлять за храмами святого Григора только четвертое его имя, самое главное – Георгий.

Это так совпадало с настроениями «простого народа», так отвечало его чаяниям. И дело оказалось сделано.

Первое имя само ушло в тень, и забывалось все связанное с ним. Забвение наступает очень быстро, особенно, если его культивирует власть. Два-три поколения. И готово. Горько признавать, но правда была заключена в молчании мертвых…

В итоге четвертое имя само легло на свое место. Допускаю мысль, то был наказ геополитики. Уже под именем Георгий святой получил бессмертие и вечную молодость.

Его видели то старцем с длинной белой бородой, то юношей в красном плаще… Скиталец в Истории? Странник?

И вот опять он странник. И опятьГлядит он вдаль. Глаза блестят, но строгоЕго лицо. Враги, вам не понять,Что Бог есть Свет. И он умрет за Бога.

На древних иконах тщательно выписаны черты его лица, присущие восточному аристократу из высшего света. Художник показал юношу, облик которого девственно чист.

Восточный царевич перед вступлением во взрослую жизнь стоит перед первым своим боем. Его ждет поединок, об исходе которого никому не известно. Ни тени сомнения или страха на уверенном лице юноши.

Он верит, что победит – с ним Бог…

Рождение нового, «отредактированного», Георгия совпало по времени с другим событием. Оно тоже из области «переименований».

Оказывается, раньше, то есть до VI века, принимая сан епископа, церковные деятели не меняли имя. Нарушил эту традицию римлянин Меркурий. Став папой, он посчитал свое имя слишком языческим и принял новое – Иоанн II (533–535 годы папства). Утвердилась традиция менять имена лицам, принимающим высокий сан{90}.

Выходит, в те времена замена имени Григорий на Георгий не была неожиданностью ни с какой стороны – ни для простых людей, ни для Церкви. Великим оставался носитель имени. Победоносцем!

«Боготечной звезде подобен был еси», – говорили о нем. Вторым после Бога считали его, «шествующим по особому произволению Божию»… Это ли не оценка человека? Пророков равностоятель – равный самим пророкам! Великий человек? Величайший. Бесспорно.

Тогда другой вопрос, почему за всю (!) историю папства не было ни одного Георгия? Опасное имя? Похоже на правду.

Плита с монограммой римского папы Иоанна II. Базилика Святого Климента. Рим. Италия

Точно так же папы никогда не брали имя апостола Петра, считающегося первым епископом Рима. Слишком рискованно. Никаких формальных запретов нет, но жива молва, Пётр II (Пётр Римлянин) будет последним папой перед концом света.

В церковной молитве Георгия назвали Соревнитель апостолов. Возможно, его место в иерархии Церкви выше, чем у апостола Петра? А не отказывались ли папы от имени Георгий из суеверных соображений? Чтобы не подвергать покой Церкви опасности?.. Суевериям подвержены все, даже понтифики.

Впрочем, не такое уж это и суеверие. Возможно, они просто знают то, что неведомо остальным.

Как тут не повторить слова Павла Флоренского: «Веками направлявшиеся на него (имя. – М. А.) мысли и чувства имели в нем точку приложения и в конечном счете усвоили имени энергию возбуждать и направлять общественные события и умонастроения в определенную сторону».

Замечание наблюдательного профессора Кирпичникова о переименовании храмов в «официальных сферах» наводило на крамольные мысли. Бунт зрел исподволь, по мере того, как узнавал тайную подноготную событий. Моя душа протестовала. Все, что старались не афишировать лицемеры, притворяющиеся праведниками, вызывало гнев.

Факты убеждали: имена Григорий и Георгий иезуиты «смешивали в рукописях и переводах византийских писателей» сознательно. Не боясь греха, из героя делали другого Человека. Отсюда – множество мифов и ни одного реального жития, даже его фрагментов.

Казалось, настоящая жизнь святого Георгия растворилась в вымысле без остатка. Лишь крошечные крупицы правды оставались на дне. Эти драгоценные крупицы живого бытия обретали для меня особую ценность, мысль фиксировала их автоматически, на уровне чувства.

Передо мной стояли два человека, два близнеца. Один (реальный) царского рода – из знаменитой на Востоке династии Аршакидов, другой (придуманный) – тоже из царской семьи (не из той же ли?). Оба – безусые юноши, одногодки. Оба кровно связаны с Каппадокией, с событиями тех лет. Современники? Почему нет…

Еще один интересный вопрос, короткий, как шаг, и он приближал меня к цели.

Если «анкетные» данные двух человек схожи, и если деяние одного полностью совпадет с деянием другого, можно ли утверждать, что они совершили один и тот же поступок в одном и том же месте, в одно и то же время? Если да, то уверено утверждаю, перед нами один и тот же человек. Лицо конкретное. Историческое!

Предположение, как известно, одна из граней работы историка. И я, не отвергая сказанного ранее, вернулся к версии о степном происхождении имени. Конечно, по-прежнему держало в плену соблазнительное созвучие имен Григорий-Георгий-Джарган. Однако искать истину только по созвучию слов – гиблое дело. Созвучие уже казалось не главным.

Конкретное деяние, обессмертившее его! О нем хотел знать, ибо оно главное в тайне святого Георгия. Деяние! Величайшее деяние, открывшее европейцам мир Божий. Отсюда Единобожие в Европе.

Событие, центром которого был наш герой. Вот что интересовало теперь меня. Не имя, а подвиг, следы которого вели в Дербент, в город, что на изломе Гуннского прохода.

Эта всем известная узкая полоска земли между Кавказом и Каспием оказалась в самом центре важнейших мировых событий за тысячелетия, она богата на самые неожиданные открытия.

Здесь, на стыке двух миров, зарождалась новая Европа, ее духовная культура.

…Вот с таким теоретическим багажом прибыл я в Дагестан, в город Дербент. Что скрывать, обилие исторических памятников, совершенно не изученных, и безразличие к ним общественности обескуражили. Настроение портилось: куда бы ни шел, упирался в стену равнодушия.

Помогли не ученые, помог тот самый случай, которому не обязательно быть случайностью. Просто счастливый случай. Он свел с молчаливым табасаранцем, хорошо знавшим мои очерки в журнале «Вокруг света».

Истинный горец, достойный самого глубокого уважения. Вопросов не задавал, а с улыбкой сделал все, как нужно. Но сначала, конечно, щедро угостил меня в своем уютном саду. Что делать – обычай.

И я, не спеша, как положено гостю на Кавказе, ел и расспрашивал о Дербенте, об окрестностях города, о новостях, о том о сем, а потом осторожно спросил о селении с интересующим меня названием. Мне важно было отыскать то неведомое селение или иной знак на местности, названия которых созвучны словам Джарган, Гюрги, Гюрджи, Джюрджис.

Указующий перст. Рим. Италия

– Да вон оно. На вершине, – спокойно сказал Хасплат и кивнул в сторону горы, прямо напротив беседки, где мы обедали.

Я не поверил ушам. Честное слово, удар молнии выдержал бы легче. Думал, шутит Хасплат. В жизни не бывает так просто! Но Хасплат не шутил, да откуда быть шуткам, если я ничего не рассказывал ему о своих поисках.

Селение Джалган расположилось на склоне самой высокой горы в Дербенте. Это поразительно совпадало с древним апокрифическим текстом легенды, описывающим место захоронения святого Георгия. Совпадало оно и с традицией гуннов, которая отличала их еще на Алтае, героев хоронить на вершине горы… Ближе к Небу.

Все вроде бы сходилось.

Чтобы скрыть волнение, постарался продолжить прерванное застолье, а не получалось. И тогда я раскрыл Хасплату свою тайну, которая, похоже, уже переставала быть тайной.

…Примерно две тысячи лет назад случилось событие, перевернувшее античный мир. К северным воротам Дербента подошли кибитки степняков. Много кибиток. До горизонта чернели они… Нашествие? Нет.

То было время Великого переселения народов, его очередной волны. На Северный Кавказ пришли уроженцы Алтая. За десятилетия пути степь стала им родиной, а кибитки – домом. Степняками, кипчаками, гуннами называли их, десяток имен. Пришла орда, тотемом которой был крылатый барс, указывавший на царскую родословную правителя.

Пришельцы стали заселять предгорья и приморскую равнину нынешнего Дагестана. Строили здесь города и селения, распахивали землю, обустраивали ее.

Тогда у Дербента лицом к лицу встретились две культуры, им предстояло сродниться. В тот миг, когда они сроднились, наступило Средневековье, новая историческая эпоха, но ее никто не заметил… Великие события, как и великие люди, видны лишь издалека.

Что отличало пришельцев? В первую очередь, конечно, кони, несчетные табуны. Казалось, степняки шагу не ступят без коня, верхом были взрослые и дети. Удивляли юрты, разборные дома, из них в считаный час возводили город, над которым возвышался ханский шатер с золотым равносторонним крестом и полумесяцем на шпиле.

Пришельцы казались необычными людьми. Их звали барсилами – детьми барса{91}. По тотему.

Как развивались события дальше, не знаю, это и не важно – жизнь шла своим чередом и неспешными заботами…

Однажды к гуннам прибыл посланник царя Армении, он безуспешно искал союзника в войне против Ирана. Стоп… С этого места события, о которых идет наш рассказ, обретают строгую хронологию.

В 225 году, сообщают летописи, степняки-гунны заключили союз с Арменией и выступили на ее стороне. Иначе говоря, они прошли Ворота Джора и вошли на территорию Европы.

С этого союза и начался раздел античного мира, приведший к гибели язычества, а значит, античной цивилизации. Новая религия – знак Средневековья! – вступала в свои права.

Правда, почувствовать нюансы тех событий без дополнительных пояснений трудно, слишком невыразительна мировая История, кто-то сознательно отретушировал ее, чтобы забылась роль тюрков.

Молчат, чтобы не обмолвиться о главном, о религии – причине, потрясшей сердце Среднего Востока, Иран. Иначе говоря, в III веке там утвердилась новая монархия – династия Сасанидов, а с ней – новая вера (обновленный зороастризм).

Сасаниды отвергли прежнюю веру, предлагая свою, понятную коренному населению Ирана. Вместе с религией они утверждали новую политику, символы – словом, новую культуру. Не тогда ли родилась поговорка: «Страна остается, обычаи меняются»?

Шла жестокая борьба за власть над Средним Востоком, куда входил и Кавказ. То была эпоха бескомпромиссных войн и сражений на почве религии. Сасаниды дали миру философию, которая взрастит манихейство, а религии Аршакидов суждено было стать матерью христианства.

Борьба между ними велась не на жизнь, а на смерть. На перекрестке эпох сошлись в рукопашной две силы, два взгляда на мир…

Неужели малозначащее событие?

В войне, начавшейся в 225 году, выковывался стержень средневековой культуры, которую потом примет Ближний Восток, Северная Африка, Европа. Примут как веру, где главенствует Бог-дух, а не бог-«предмет», что в конечном счете будет отличать новую религию от язычества. Всегда!

Дербент играл в тех событиях важную роль: он был координатором победы. И – союзником одной из сторон конфликта. Тем интересен этот город, упомянутый в древних легендах Востока… Звучит неожиданно? Не будем торопиться. Вновь присмотримся к фактам.

Как следует из армянской истории, в 301 году Армения объявила миру о новой Церкви, где главное место отдавали Богу Небесному – Тенгри. Народ Армении принял алтайскую культуру. Акт делал эту страну независимой от Рима и от Ирана, она становилась союзницей тюрков.

Люди впервые за свою историю вдохнули глоток свободы, о которой не мечтали, у них появилось государство, где тюрки были в уважении – братья по духу. Вплоть до XVI века многие армянские общины хранили тюркский язык богослужения{92}.

Права восточная мудрость, утверждая: «Тот, чья вера слаба, не может в других возбудить веры». Тюрки, выходит, смогли!

Григорий Гагарин. Эчмиадзинский верховный патриарх Армянской апостольской церкви и католикос всех армян. Литография. 1845

Армянско-кипчакская Псалтирь. 1580. Австрийская национальная библиотека. Вена. Cod. Arm. 13

Отличало армянскую веру лишь одно – культ Христа, его Алтай не знал. Остальное было одинаково… Так появилась первая на Западе Церковь, институт религии, но не христианский, Христос, строго говоря, не был в пантеоне Бога. И это я подчеркну жирной линией.

Он присутствовал в новой Церкви как сын Бога Небесного (Тенгри). Поэтому Армянская церковь называется монофизитская, или церковь Единобожия.

Тем отличается она от христианских Церквей, появившихся позже. «Веруем в Единого Бога (дословно – Ынанырбиз бир Тенгриге Атага), Вседержителя, Творца неба и земли, Видимого и Невидимого…» – этими словами начиналось «Исповедание веры» армян.

Потом уже его дополнили слова о Христе (дословно – Огул Тенгриге – Сын Тенгри), то была дань дру-гой политике, западной, которая придет в Армению позже.

Своего духовного лидера армяне звали католикосом, глава Церкви был из царского рода Аршакидов. В титуле скрывалась еще одна тайна: «катылик» – по-тюркски «союзник», это посвященным говорило о многом{93}.

Титул отражал суть нового духовного института, а также суть политики тюрков и армян – союзничество (Греческое окончание «-ос» в слово «католикос» пришло потом.)

После Армянской появилась еще одна монофизитская Церковь, а с ней страна – Кавказская Албания, ее католикос и царь тоже были из династии Аршакидов. Как в Армении.

На Кавказе потомки парфянских царей (напомню, они не были армянами) возглавили общество. Опирались они на тюрков, тех самых, не забытых нами пришельцев с севера, которые однажды появились в окрестностях Дербента.

Аршак I – родоначальник династии Аршакидов. Лицевая сторона монеты. Парфия. III в. до н. э.

Все тогда подчинили вере в Бога Небесного, а веру насаждала светская власть – цари династии Аршакидов. Двуглавый орел, воплощающий единство светской и духовной власти, далеко не случайный символ той эпохи.

Новая политика открывала им путь в Европу – крестить язычников, что дало повод тюркам продолжить Великое переселение уже в европейском направлении и дойти до «края света» – до Атлантики и Скандинавии. Монастыри являлись оплотом новой духовной культуры.

Забегая вперед, скажу: недооценка этой политики Римом приведет к расколу Империи в 312 году, а позже к конфликту Греческой церкви и Римской. И даже к тому, что ответом Востока на эту политику будет ислам, в продвижении которого участвовали те же тюрки…

Рим желал жить по своим законам, он привык править и навязывать волю другим… Но его политика теперь вызывала лишь религиозные столкновения в Европе.

Колесо истории запущено, оно увеличивало ход, и роль Дербента в той ситуации росла год от года – его владыки не могли не встать в центр новой духовной культуры.

На них уже равнялась духовная жизнь Европы…

Панагия Католикоса всех армян.

«Алгыш битики» (Молитвенник для простых христиан по армянскому канону), напечатанный армянскими буквами на кичакском языке. Титульная страница. 1618. Нидерланды.

Единственный экземпляр издания хранится в библиотеке Лейденского университета. Документ свидетельствует: до XVII века армяне помнили о тюркском языке богослужения в своей Церкви

Находка из кургана. Золото. Алтай. II в. до н. э. – I в. н. э.

В окрестностях Дербента в IV веке выросло строение, может быть, дворец, может быть, что-то скромнее, археологи не нашли (вернее, не искали!) то здание. Величие дел отмечало его. Сюда Аршакиды приглашали духовных лидеров нового мира, пришедшего на смену римскому варварству. Возможно, именно здесь родилась идея Вселенских соборов. Кто знает…

В хрониках Востока это таинственное место известно как Чор (Джор). Имело оно и другое имя – Патриарший престол. То был духовный центр будущей Вселенской церкви. Средоточие нового христианского мира. Здесь юный епископ Григорис совершил свой духовный подвиг.

Со звучного голоса албан европейцы учили молитвы: «Атамыз бизим, ки кёктесен, ари болсун атынг сенинг…». Именно с этими словами принявшие новую веру обращались к Богу Небесному: «Отче наш, Который на Небесах, да святится имя Твое…». Тюркский язык стал ключом к их сердцам и душам…

В Дербенте соорудили баптистерий – восьмигранный бассейн, где крестили будущих христианских епископов и их прихожан{94}. Его следы нашли в XIX веке при закладке нового храма Святого Георгия{95}. То ритуальное сооружение было в центре города, здесь посвящали в веру, потому что верой жил средневековый Дербент, город паломников и священнослужителей, перекресток культур и торговых дорог.

Людей, принявших крещение, селили в монастыри, построенные в уединенных уголках Кавказа. Здесь наставляли новообращенных, тех, кому предстояло нести дальше, в Европу, полученные знания.

Руины древних монастырей и храмов Кавказской Албании сохранились. Их я видел своими глазами около городов Шеки, Ках и других (территория современного Азербайджана).

Вот оно, время былого величия тюркской культуры… Торжество Единобожия.

«Святая вода, курение благовоний и миропомазание, чаша, музыка и пение, коленопреклонения во время молитвы, поясные поклоны перед святая святых и попеременное пение (антифон) – словом, все формы и обряды, которые и в настоящее время играют большую роль в христианской церкви, все без исключения заимствовано»{96}.

И хотя это хрестоматийные сведения, принять такое трудно, мешают стереотипы, со школьной скамьи вбитые нам в сознание. Но… «свет начинается с Востока», – сказала тогда Европа. И была абсолютно права.

Действительно. На тюркском языке творили молитвы, писали книги, то был язык новой религии{97}. Вовсе не греческий!

По-тюркски учились жить и греки, и римляне, и армяне, и другие народы. В Дербенте учились они! Были примерными учениками.

Рим с его жрецами торопливо уходил в прошлое, а с ним уходило язычество. Им на смену шла другая эпоха, наступало торжество веры в Бога Небесного – Тенгри. Таким было начало IV века.

Джотто ди Бондоно. Монахи. Фрагмент фрески. Капелла Барди церкви Санта-Кроче, Флоренция. XIV в.

Женщины, стоящие перед курильницей в молитвенных позах. Узор ткани. Прорисовка. Находка из кургана. Алтай. V в. до н. э.

В патриархальном Дербенте, в старинной крепости, есть древний храм, когда-то он стоял на пригорке, а сейчас по самый купол в земле. В него я попал через лаз, откопанный археологами. Было то в начале 90-х годов прошлого века, когда состоялась моя первая экспедиционная поездка в Дербент. Скорее даже разведка.

Свод был частично разобран, но стены, внутренние перекрытия целы. В полумраке подземелье дышало прохладой, и казалось, что сохранились росписи, прежняя утварь, просто их плохо видно во мраке Времени…

Тогда не повезло, встретиться с археологом А. А. Кудрявцевым не удалось.

Профессор, доктор исторических наук, он с 70-х годов прошлого века занимался раскопками в Дербенте, нашел следы христианства, связал их с епископом Григорисом, правда, никак не соединяя свои идеи с образом святого Георгия. Его научные выводы вызвали неприятие у местных властей.

Но сегодня, уже в XXI веке, мысль о христианском происхождении храма находит все новых сторонников, чему я искренне рад. Значит, моя концепция Великого переселения подтверждается, и это вселяет надежду…

Древнейшая церковь России. IV–V вв. Дербент

Я думал, стоя в полутемном зале, не отсюда ли – с этой самой постройки! – пошла храмовая традиция нового христианства, новой религии? Не она ли есть первый в мире христианский храм?{98}.

Именно христианский! Могу только повторить сказанное: храмы, молитвы, иконы, колокола… едва ли не вся церковная атрибутика появилась у христиан в IV веке. Появилась вместе с «дикими гуннами». Вот у кого заимствовали «новые» христиане свои традиции.

Храм построили в духовном центре новой религии, у Гуннского прохода. Учебный храм? Храм-наставник? Похоже…

Только предубеждение «специалистов» не позволяло им увидеть очевидное: увы, руины храма говорили на неведомом для невежд языке. А следы тенгрианской религии, сохранившиеся в Дагестане, иначе чем «предрассудок» здесь не называли. Как же точен Е. Баратынский, заметивший:

Предрассудок! Он обломокДавней правды. Храм упал;А руин его потомокЯзыка не разгадал.Гонит в нем наш век надменный,Не узнав его лица,Нашей правды современнойДряхлолетнего отца.

Здание храма возведено из кирпича и камня, оно небольшое, метров пять на шесть, фундамент выложен равносторонним крестом. Перед ним площадка, на ней молились, не в храме. Площадка давала представление о числе прихожан – десятка два-три собирались здесь на молитву.

То были избранные, цвет общества, только они имели доступ к святыне{99}. Простолюдины к таинству не допускались – традиция своими корнями уходила в глубину веков, в эпоху ариев…

Древнейший храм, чудом сохранившийся.

Его будущее было светло и величественно, на заре Средневековья Запад такой архитектуры не знал, лишь на Кавказе имелась она… И пришла из Азии, с Алтая. Вместе с тюрками!

Так складывалась «география новой веры». Храмы и монастыри с самобытной архитектурой отмечают ее путь. До Дербента и после Дербента, с востока – на запад. Путь, который на удивление точно повторял маршрут Великого переселения{100}.

Здесь, в Дербенте, идея становилась каменной явью, зримым воплощением величия новой религии. В сущности, таким «храмом-наставником» можно назвать весь город. С него начиналась будущая христианская империя. Но без знания географии ее контуры «не читаются».

В Дербенте есть храмы более поздней постройки, два из них служат ныне, правда, мечетями… В VIII веке город покорили арабы, тогда албаны перенесли Патриарший престол в горы, а столицу оставили на милость победителя, расчетливо закопав христианский храм{101}.

Принятие ислама в Дербенте сменило обряд, но не веру в Бога Единого… Уяснив это, я, кажется, понял мусульман, их тогдашнее «назидательное» поведение. Преданные сторонники Единобожия, они живут с другими правилами веры. Возможно, более современными. Возможно, нет.

Арабы пролили немало крови, прежде чем постигли ясную мысль, ее по сей день не могут уразуметь современные политики: вера в Бога Единого не разъединяет, а, наоборот, роднит людей. Она сплачивает народы, несмотря на различия в обряде богослужения.

Еще при епископе Григорисе эта истина обрела зримые черты: веротерпимость вошла в жизнь кавказцев. Собственно, веротерпимость и была Кавказом, его менталитетом.

Именно этот, братский образ мысли демонстрировала на протяжении веков Кавказская Албания, страна, по-моему, сравнимая разве что с Тибетом или индийским Кашмиром, святыми местами Евразии, где тоже главенствовал дух, вера…

Таким «теплым» для духа местом было в IV веке уже забытое Семиречье, что покоится на территории нынешнего Казахстана, а ведь с него начинались Дешт-и-Кипчак, культура Великой Степи и ее аристократия (старший жуз, древнейшие тюркские роды).

Что самое показательное, Дербент с тех пор не знал ни одной религиозной войны, хотя веками здесь жили бок о бок общины мусульман, христиан, иудеев, армян, русских староверов, мирно жили они… Как говорится, здоровому человеку врач не нужен.

Просто, как же просто устроена жизнь там, где чтят законы мироздания и братства. Идеи, которые, собственно, и проповедовал святой Григорис.

В IV веке этот молодой человек был символом новой веры, он, как композитор, писал музыку к опере, у которой имелся сюжет, но не было слов. «Христианством» назовут ее. Глава Албанской Апостольской церкви, внук католикоса Армении Григория Просветителя. Человек царской крови, Аршакид. Вот кем был при жизни святой Георгий. В том я уже не сомневался.

Он стал для меня путеводной звездой, по которой я нашел дорогу в Кавказскую Албанию, к порушенным храмам моей Родины.

…Да, его убили тюрки, убили в Дербенте, на площади, около баптистерия. Убили, поверив оговору.

Трагический день… Григорис не нашел чем оправдаться. Всё было против. И его казнили страшной казнью. Здесь же, в Дербенте, на площади. Юношу привязали к хвосту дикого коня, потом судьи зачитали приговор.

Но и перед смертью он не попросил пощады. Молчал, потому что не в чем было оправдываться. Лишь посмотрел на небо и тихо произнес: «Тенгри салгъан намусдан къачмас!» (Что предписано Тенгри, того не избежать!)

Не сразу поняли ошеломленные судьи, что произошло. А когда поняли, конь уже мчался вдоль берега моря и был далеко…

Казнь признали жертвенной. И начали молить Тенгри, чтобы душа героя и невинной жертвы стала покровительницей тюрков. Это было древнейшей традицией Алтая – искать покровительства у героя.{102}.

Бернат Марторель. Сцена мученичества святого Георгия. Лувр. Париж. Франция. XV в.

С той минуты епископ Григорис получил тюркское имя Джарган (отчаянный до безрассудства). Он стал тюрком по духу – родным человеком, отчаянным до безрассудства, как и сами тюрки. Степняки приняли его в свою общину. И долго потом молились, чтобы душа Джаргана воплотилась в новорожденном мальчике и никогда не покидала тюркский мир.

Замечу, смене имени как перевоплощению души тюрки придавали особое значение; смена имени символизировала окончание старой жизни и начало новой.

С тех пор у тюрков Европы не было никого святее и чище, чем Георгий (Гюрджи, Джарган). Чистейший образ. Именем Георгия называли когда-то Кавказ – Гюрджистан.

На месте его казни в Дербенте поставили храм святого Гюрги. И в степи, где остановился конь с истерзанной жертвой, поставили часовенку, потом – храм – он на юг от города, километров за двадцать, в селении Нюгди. Рядом течет речка с «говорящим» для меня названием Гюргенчай (Гюльгерычай).

Останки юноши хоронили по традиции тюрков на вершине горы – как невинную жертву. Вернее, как святого. Пышные устроили проводы, с тризной, с тяжелыми песнями, бешеными плясками, с военными играми и долгим поминальным столом (так провожали в мир иной Аттилу).

Церковь Святого Григориса. Нюгди. Дагестан. Россия. 1916. Отреставриро-вана в 2011

…Жизнь и смерть Георгия – это вырванная страница из истории города Дербента и всего Кавказа, Патриарший престол – потерянная ее глава, без них Прошлое нечитаемо. Его просто нет! Здесь в IV веке начинал службу юный воин за веру, здесь он одолел дракона, доказав, что слово Божие сильнее меча.

Мы привычно его зовем – святой Георгий. И тому есть причины и объяснения. С этим именем он обрел бессмертие и вечную молодость, всеобщее признание и любовь.

Забыт IV век, а с ним забыт и знаменитый поединок с драконом, все кануло в Лету, в эту удивительнейшую реку, напитанную тайнами, о которых люди уже не знают и не узнают никогда. По слухам, где-то на дне ее покоится Сокровенная история человечества. Книга без купюр и без цензуры, в ней истина. Как найти ее?..

Я смотрел на гору, приютившую селение Джалган, и думал, а ведь никто не хранит тайну лучше того, кто ее не знает. Дербент не знает, это точно. Память здесь хранят не люди, а горы, немые свидетели былого:

Мы не знаем. Но они знают.Камни знают. Даже знаютдеревья. И помнят.Помнят, кто назвал горы и реки.Кто сложил бывшие города.Кто имя дал незапамятным странам.Неведомые нам слова.Все они полны смысла…

Но молчат горы – не побывал еще здесь Археолог, не «разговорил» их, вот они и безмолвствуют. А им есть что рассказать.

Карло Кривелли. Святой Георгий. 1472

У подножья горы лежала дорога, по которой когда-то в IV веке прошел юный воин за веру, будущий святой, «обреченный» на бессмертие и всеобщую любовь…

Маленькая речка Гюргенчай, что у Нюгди, хранит память о том великом событии. Знаю, она-то помнит, кто дал ей имя и в честь кого была названа.

Созвучие с именем святого Гюрги (Георгия) я, знакомый с правилами топонимики, не считал случайным. То был один из «знаков на местности», которые искал. Он стал завершающим в длинной цепочке рассуждений.

Григорис и Георгий – одно лицо, к такому заключению пришел я.

Этот вывод родился не сразу. Сведения искал в разных источниках. Одни были чище родниковой воды, из них черпал знания. Другие откровенно пахли болотной жижей, их обходил стороной.

То далекое время открывалось по-разному, порой удивляя точностью наблюдений, а чаще докучая нелепым вымыслом.

Редкая книга вызывала радость, таких было меньше, чем пальцев на руке. Необыкновенную, иначе не назову, монографию Александра Ивановича Кирпичникова «Святой Георгий и Егорий Храбрый», читал ее с упоением, разбирая «по косточкам».

Профессор, истинный служитель науки, он еще в XIX веке собрал воедино едва ли не все известное о Георгии, в том числе и из мусульманских источников. Подобного обзора в России, пожалуй, не было и нет.

Скрупулезный исследователь обнаружил удивительные факты. Например, при императоре Константине человека по имени Георгий никто не знал, даже не слышал о таком. И в списках христиан-мучеников его нет. Напрасно искать упоминания в древних гимнах и в похвалах мученикам – там тоже нет Георгия. Ни одного!

Кирпичников замечает: «Обосновать вывод о культе Георгия в Константинополе при Константине Великом я не решаюсь». Нет-нет, возразил бы я профессору, был именно культ, но… другого человека! Епископа Григора… Как тут быть? Не знаю. Два имени теперь в моем сознании жили рядом, составляя одно неделимое целое.

Читателю трудно принять эту непривычную мысль, но факты меняют сознание. Факты вещь упрямая, я выбирал самые упрямые. Да, имя Георгий не было знакомо его современникам, человека с таким именем нет в архивах Истории… Звучит неожиданно, не правда ли?

Но еще неожиданней оказалось свидетельство церковного писателя Евсевия Кесарийского (Евсевия Памфила). Его «Церковная история» и «Житие императора Константина» поныне едва ли не единственный источник сведений о событиях, современником которых и был писатель. Что же говорит он о Георгии? Ничего!

«Евсевий молчит», – суховато замечает Кирпичников.

Вот хороший повод призадуматься над собственными знаниями истории! Профессор приходит к однозначному выводу: «официальные» знания о подвиге святого Георгия – не более чем миф. И не в силах совладать с эмоциями, сдержанно возмущается хитростью переписчиков, удивляясь ловкости и вольности, с которой сочиняли они житие святого{103}.

Слова о хитрости переписчиков настораживали. Они заставили еще раз обратиться к общеизвестному варианту событий.

Согласно давно и всеми принятой версии погиб Георгий в 303 году во время кровавых гонений на христиан, устроенных римским императором Диоклетианом. «Официальное» житие сообщает, что по его приказу «велено было повсюду разыскивать христиан и заставлять их отрекаться от Христа и принимать язычество, а не соглашающихся на это подвергать самым страшным истязаниям и пыткам и казням»{104}.

Александр Фальгьер. Христианский мученик. 1868

Кем же был «жестокий деспот», повелевший казнить Георгия? Историческая литература при всей своей разноречивости, как ни странно, передает светлые воспоминания современников о нем. Человек по имени Диоклетиан имеет мало общего с тем палачом, которого рисует житие Георгия.

Ему выпала редкая жизнь: он родился в семье раба, получившего вольную, родился в рубашке – судьба провела его по жизни до трона императора. Еще в молодости он славился мудростью, избегал лишней крови – слово уважал больше, чем меч, постоянно демонстрируя «превосходство ума над грубой силой»{105}. Двадцать с лишним лет огромная Римская империя прислушивалась к его тихому, но твердому голосу.

Говорить о «неравнодушии» императора к христианам даже нет повода – за двадцать лет его правления в империи не было конфликтов на религиозной почве. Рим при Диоклетиане жил обычной, веками размеренной жизнью: подавлял, примирял, завоевывал.

К христианам, собой абсолютно ничего не представлявшим, относился не лучше и не хуже, чем к митраистам, халдейским астрологам или носителям других верований – спокойно. А сект в империи было предостаточно{106}. Христиане занимали высокие должности при дворе. И – ничего.

Что же заставило мудрого и опытного политика вдруг решиться «истребить христианство силою меча и ужасами казней»? Ответы, которые предлагала церковная литература, смущали очевидной нелогичностью. Тем с большею благодарностью читал я работу профессора А. П. Лебедева «Эпоха гонений на христиан». В этой книге показаны взаимоотношения христиан и Диоклетиана глазами современников{107}.

С удивлением читал, что в Римской империи любой человек открыто, не таясь, заявлял о своем вероисповедании. Никаких ограничений власть не оказывала. Согласитесь, звучит непривычно. А далее и вовсе неожиданно: «Благорасположенность Диоклетиана к христианам была так велика, что возникала мысль: а не перейдет ли он и совсем к христианству?»{108}.

В 303 году в Империи начались волнения. Зачинщиками были сектанты разных мастей, а потому вышел знаменитый императорский указ, лишавший бунтовщиков гражданских прав. Казней не было, только поражение в правах. Потом еще два указа: один – «религиозной» природы, другой – об изоляции активистов восстания.

Мудрым император оставался и в этот раз – новым своим указом он помиловал бунтовщиков. Его жест доброй воли мятежники опять проигнорировали. В 304 году беспорядки приняли угрожающий характер. Тогда смолкли слова и заговорили топоры палачей.

Выходит, преследовали не за веру, а за «революционную деятельность» – за измену, за подстрекательство к мятежу. Но когда, в какой стране, власти предержащие поступали иначе? Утверждения о «страшных истязаниях и пытках» не больше чем преувеличение, считает Лебедев.

Действия римских властей не были из ряда вон выходящими. Очевидцы отмечали, что «гонение не было жестоким и кровопролитным». Иными словами, не будет натяжкой утверждение: «гонение» власть вела спустя рукава – таков вывод исследователя{109}.

Но главное здесь все-таки не сами гонения… Допускаю мысль, что время было жестоким и кровавым. Однако, даже если принять за правду все, что говорят и пишут о зверствах, даже если не знать, что «кровавые» гонения начались в Риме через год после «официальной» даты казни Георгия, упущено самое важное в этой истории. Тот, кто известен как мучитель Георгия, не знал свою жертву! Не видел ее. Они жили в разное время. Их жизненные пути не пересекались.

Справедлив вопрос – кто мучил Георгия? Кто отдал его в руки палачей?

Ответ известен. И давно. Он записан в упомянутом выше палимпсесте. Там сказано: мучителем святого Георгия был персидский правитель Дадиан{110}. И средневековый историк Фавст Бузанд тоже указывает на Дадиана. Правда, называет его Санесаном, разночтение восточных имен обычно, в нем свои оценки, свои тайны. У нас еще будет повод поговорить об этом.

Святой Георгий перед царем Дадианом. Фреска. Монастырь Высокие Дечаны. Сербия. XIV в.

Но разве не интересно, что Дадиана – и только его одного! – проклинают грузинские легенды о святом Георгии. То же сообщают сербо-хорватские и болгарские предания. Даже латинские тексты жития святого Георгия в IX веке говорили о злодействах именно персидского шаха, а не римского императора.

Ясно, Диоклетиан пострадал без вины. Греческая версия, не заботясь о достоверности, даже отправила Георгия на войну Диоклетиана с персами, не считаясь с тем, что Георгий в ту пору был совсем мальчиком, офицером он быть ну никак не мог. У греков мучителем выступает ненавистный им римский император, не забыт и перс, его сделали родственником Диоклетиана…

И так страница за страницей, книга за книгой, мифы, мифы, сплошные выдумки, одни страшнее других.

Диоклетиан. Фрагмент фрески. Монастырь Святого Георгия. Убиси. Грузия. XIV в.

Полный абсурд? Нет, всего лишь политика. Читая литературу о Георгии, невольно обращаешь внимание, что в злодеяниях обличали греков, персов и римлян, все зависело от точки зрения цензора. Он определял, что есть что, и кто виноват…

В очередной раз приходится согласиться: «вся тайна политики состоит в том, чтобы знать время, когда солгать, и знать время, когда промолчать». Иначе она не политика.

Миф о мучителе Диоклетиане, похоже, останется в истории на века. Увы, переписчиков жития святого Георгия во все времена отличало изощренное коварство.

Кто же они, эти невидимые политики, «демоны с неприятными сердцами»? В кого нацелили свои отравленные стрелы?

Я все отчетливее понимал: искать в письменных источниках сведения о реальной жизни святого – занятие бессмысленное. Документы, составленные спустя века после смерти героя, не приближали к истине, а уводили от нее.

Церковь подгоняла под заданный канон свою версию – со зверскими пытками, с мучительной смертью, с кровавыми гонениями и палачом-императором Диоклетианом{111}. И – назвала свой откровенно ужасный вымысел «правдой». Их «правду» приказали считать самой правдивой, а все, что ей противоречило, запрещали. Коротко и ясно, без пояснений… Запрещали. И все.

Страшная получалась «правда». Не святая.

Запрет рождал протест, скрытый или явный. Чтобы отстоять «своего» Георгия, рассказы о нем шифровали в иносказаниях. Увы, когда молчит история, слово берет легенда…

Веками вокруг сокровенного образа идет состязание правды и вымысла. Много светлых умов и талантов обращались к сокровенному образу. Их творчеству мы обязаны богатым фольклором, поэзией, живописью, героем которых был святой Георгий – Победоносец.

Герхард Маркс. Взывающий (Протест). Скульптура. Бронза. 1967

Картины, написанные художниками, великими и неизвестными, иконы, древние и современные, впечатляют каждая по-своему… В них частица его благородной души.

Думаю, творческие люди, обращаясь к Георгию, никогда не оставляли надежду проникнуть в тайну героя. Очень тонко выразил это предчувствие Константин Бальмонт, великий поэт Великой Степи:

Святой Георгий, убив дракона,Взглянул печально вокруг себя.Не мог он слышать глухого стона,Не мог быть светлым, лишь свет любя.

Искать правду о светлом юноше-герое запрещали, а она не запрещалась. Ее ломали, а она не ломалась, рождала новые поэмы и образы.

Желая сохранить память о Георгии, люди делали его другим человеком. Иначе произносили имя (Фонетика оправдывала подобные «хитрости».) Это обычно выручало, отводило глаза цензуры.

И он становился «своим» героем, Юрием или Джорджем, Иржи или Джарганом. Вот почему похожи и совсем не похожи литературные и художественные произведения о нем. Отсюда и обилие имен.

Он стал заступником для чистых сердцем и для заблудших – для всех. Его образ убедителен и в роли воина, и землепашца, и скотовода, и рыцаря… Не удивительно, он посланник Неба, нищих питателю и обидимых защитниче. Каждый народ, что народ – каждый человек видел в герое долгожданного, своего, Победоносца: люди во все времена надеются обрести Заступника.

И обретали, приняв Бога Небесного единственным себе Заступником, с Которым яко необоримою стеною ограждаемся. Обращаясь к Георгию, который буди нам во всем ко благу помощниче, они находили защиту у Бога Небесного. Благодарность к тому, кто своим теплым к Богу ходатайством помогал избавиться от всякого зла, была безмерна.

Отсюда понятно – почему так много могил у святого Георгия!.. Неожиданный поворот темы, не правда ли? Увы, могила – место, которого не миновал никто, она, как точка в конце жизненной повести, ее не избежать.

Георгий не исключение. Хотя рассказов о нем много, но реальная-то жизнь, как и смерть, была только одна… и совсем иная, чем мы знаем.

Это абсолютно неизвестная страница его биографии.

«Официальное» житие утверждает, что прах его предали земле в Палестине. Там, в городе Лидда, он покоится в храме, посвященном великомученику.

Оказывается, это, как и все остальное в «официальном» житии, лишь версия. Ее облекли в закон, но она по-прежнему очень далека от истины.

Нет абсолютно ничего, что подтверждало бы существование в IV веке храма святого Георгия в Палестине{112}. Иначе и быть не может, потому что эта территория географически никак не связана с местом подвига и гибели героя.

Более или менее достоверные сведения о храмах в его честь Церковь относит к VI–VII векам. Упоминают они Армению, Византию и Сирию, но никак не Палестину.

Как появилась молва о Георгии в городе Лидда? Точно так же, как появляются герои на экране в кино или на театральной сцене – по воле режиссера… Случилось это в 30-е годы XIX века.

В Палестине, на руинах подземной церкви нашли миниатюрку с всадником, его (не церковь!) назвали Георгием. Случайная, в общем-то, находка. Безымянная миниатюрка дала повод назвать всадника, а потом и храм именем Георгия. Вот собственно, и вся история.

Ее авторы забыли (или не знали вовсе), что сюжет с всадником в изображениях Георгия впервые появился 1099 году, через семьсот лет после смерти святого…{113}

Увы, логика и вера живут в несогласии, когда правда уступает место неправде. История города Лидда с ее мнимыми памятниками подтверждает это со всей очевидностью.

… Еще местом упокоения Георгия называет себя армянский монастырь в Мугни. Там есть надгробная плита, выставленная на обозрение, под ней, по преданию, покоилось тело великомученика. Однако армянский же географ Вартан, свидетельствовал иное: мол, не тело, а отрубленная голова покоилась под надгробной плитой.

Позже святыню вывезли в Тифлис, потом в Бочармскую обитель, а оттуда еще куда-то… Любые уточнения здесь будут лишними, потому что претензии на мощи изначально не имеют под собой почвы.

Есть одно «но», которое не позволит заподозрить меня в активной предвзятости: монастырь в Мугни построен и освящен в XVI веке. В правильности вывода убеждают архитектура храма, исторические свидетельства. Иными словами, строительство монастыря началось через много столетий после смерти святого{114}.

Вера прекрасна тем, что позволяет не замечать жестокие противоречия жизни. Село Мугни стало местом паломничества христиан и мусульман, много народа прибывает сюда в дни праздников святого Георгия. И – слава богу, люди перестают обращать внимание на жестокости жизни. Хотя бы ненадолго.

Еще туманнее история Ксенофонтова монастыря, он на побережье Средиземного моря, там, как говорят, покоится прах святого Георгия. Как он попал туда? Никто не знает. Когда? Тоже никто не скажет. Судя по архитектуре, монастырь основан в XV веке, к временам Георгия он не имеет и малейшего отношения.

О других претендентах на место упокоения Георгия сочувственно молчу – трогательные своей провинциальной наивностью поверья, типа здесь, в пещере, похоронен святой Георгий. Почему Георгий? И почему здесь?

Есть такие места и предания в Осетии и Абхазии. Есть на Балканах. А в Грузии легенда утверждает, будто Бог после мучений разделил тело Георгия на части и повелел на месте каждого захоронения воздвигнуть церкви…

И мусульмане почитают несколько могил Хадира, так зовут они святого Георгия. Подобных мест немало. Но в том, как ни парадоксально, нет никакого противоречия. Согласно легенде: «Эль-Худер не умер; он летает по всей земле». Его «могилы» пусты, потому что они – лишь память о тех местах, где появлялся святой. Таких мест на Востоке много.

Незамысловатые бесхитростные рассказы христиан и мусульман трогают сердце своей безыскусностью. Они показывают значимость святого Георгия в мире простых людей, их ответную любовь и благодарность.

Настало время взглянуть теперь на Рим, на знаменитую церковь во имя святого Георгия, что у подножия холма Палатинского. Здесь всегда толпы туристов и паломников. Издалека стекаются люди, со всего мира.

Как сообщают документы, церковь «основана в исходе IV века». В ее ризнице хранится «честная глава святого великомученика Георгия Победоносца, Каппадокиянина, любимого трибуна Диоклетиана, пострадавшего при сем императоре».

Убедительные слова, это не трогательные провинциальной наивностью поверья. Слова «прочеканены» в камне и в сознании миллионов людей. Навсегда.

Однако сохранились иные сведения, из них явствует, что реликвия появилась в храме только в VIII веке. По свидетельству папского библиотекаря Анастасия, папа римский Захарий в VIII веке перенес сюда сии мощи из Латеранского собора, где реликвия покоилась в небольшом ковчеге.

Но была ли она там, в соборе? Сведений нет. А вопрос, думается, закономерный. И ответ на него лаконичный, закономерный – нет, не была она в том соборе. Теоретически не могла быть, что следует из тех же римских источников.

Да, Латеранский дворец – одно из древнейших сооружений Рима, он построен во времена Нерона. До 1340 года был резиденцией пап. Из его реликвий выделяли головы апостолов Петра и Павла, заложенные в алтарной части и охраняемые как особые сокровища христианства.

Ни о Георгии, ни о его подвиге в хрониках Рима нет и строчки. Вопрос, откуда святыня? Это, пожалуй, вопрос вопросов.

Что, Римская церковь, несколько столетий запрещавшая упоминать о нем, вдруг, через века после кончины великомученика, опомнилась? Рядом с захоронением апостолов, святая святых Рима, положили мощи «опального» Победоносца. Остается лишь повторить – зачем? Зачем, почему она появилась там?

Ответ надо искать в анализе политических событий. В политике и только в ней.

К VIII веку реальным хозяином Запада стала новая сила, не византийские императоры теперь диктовали свою волю римским епископам.{115}. Не у них отныне следовало спрашивать разрешение на должность.

На арену истории выходили потомки ханов Дешт-и-Кипчака – правители франков, они теперь определяли, кому оставаться на папском престоле, а кому следует уйти{116}.

Алтарь церкви Святого Георгия (церковь Сан-Джорджо-ин-Велабро). Рим.

Этот знаменитый храм «у подножия холма Палатинского» привлекает паломников со всего мира. Здесь под алтарем, согласно преданию, покоится глава святого Георгия Победоносца

И римский папа ощущал это как никто другой. Он сделал все, чтобы заслужить благосклонность «варваров», нынешних хозяев жизни{117}.

Таким образом папы получили верного защитника Римского престола: хорошо вооруженные отряды отныне оберегали интересы папства. Их составляли потомки степняков-тюрков, «варвары», родоначальники рыцарства.

В этой рыцарской среде образ святого Георгия не забывался никогда. Вот почему именно при Захарии в Риме неожиданно «возникает» ковчег с драгоценной реликвией. Его торжественно помещают в церковь, которой дали имя святого Георгия. Появление в VIII веке в Риме восточной святыни оказалось сильнейшим ударом по Византии, по ее престижу.

В глазах верующих понтифик получил покровительство самого Георгия Победоносца, что резко усилило его позиции на политической арене. Для степняков же (из них состояла кавалерия франков) авторитет римского папы вознесся на небывалую высоту.

Семена, посеянные когда-то Геласием I, дали обильные всходы. Его преемники действовали не всегда умело и успешно. Но начиная с VIII века они добились колоссальных результатов. Святой Георгий на глазах превращался в их руках в послушное оружие. Такое же послушное, как и рыцари, которые спустя столетия стали верными слугами папского престола.

Чтобы закрепить успех, Святой престол создал новую фальшивку. И тоже в VIII веке. Так же неожиданно, как ковчег с мощами святого Георгия в Риме, на свет появился подложный дарственный акт Константина Великого{118}.

Акт, адресованный якобы от имени императора Константина римскому епископу Сильвестру (314–335 годы папства), устанавливал главенство «кафедры наместников Петра» над четырьмя восточными патриархами. Более того, он своею волею отдавал римскому папе политическую власть на Западе{119}.

Так с помощью фальшивки Рим получил право на господство во всем христианском мире.

…Древнее правило учит: «По делам их узнаете их».

Властолюбцы всегда узнаваемы, сто́ит лишь присмотреться. Они всякий раз в центре политики, но в тени событий. Рядом, но не вместе. Открыто никогда ничего не делают.

Римскую церковь веками отличали именно эти качества. В позднем Средневековье она, центр геополитики, определяла жизнь на Евразийском континенте. По ее указу жила Европа – ни одно событие не оставалось не замеченным, ее глаза и уши были повсюду. Невидимая армия монахов, тайных и явных, неотвратимо и целеустремленно складывалась в силу. И не было им преград.

Любые ворота любых зáмков открывали они без ключей.

Нет, не случайно не где-нибудь, а именно в Риме составили когда-то, очень давно, перечень запретных книг и людей. Геласий I, введя церковную цензуру, дал возможность своим преемникам править историю религии, как того требовали интересы папства.

Очень точен на сей счет Словарь Брокгауза и Ефрона, говоря: «Он добивался, чтобы римский престол мог принимать апелляции отовсюду, но чтобы на него никуда нельзя было апеллировать». Церкви важно было приблизить крупнейшие события к Риму, и только к Риму.

И чем круче заворачивалась политика, тем больше подложных документов требовалось ей. Риму ничего не оставалось, как создать свою Археологическую академию, а там производство фальшивок поставили на поток.

С давних пор в Римской церкви всегда объявлялись люди, следящие за порядком. Их появление на свет – желание большой политики.

Самые ранние и самые полные сведения о святом Георгии похоронены как раз там, в секретных подвалах Ватикана. Стоят в первом ряду. Едва ли не с них начата цензура, не знающая срока давности, с 494 года тянется запрет на правду о святом Георгии. Срок немалый для упокоения памяти.

Борьба за власть длилась не один век и завершилась разделением Церквей, официально оформленным в 1054 году{120}.

Тогда католики-римляне запустили в свет легенду о Георгии-всаднике, распространяя ее в среде крестоносцев. Якобы кто-то в далекой Палестине «видел» святого Георгия на коне и с отрубленной головой, которую он держал под мышкой.

Рим признал видение чудом.

Каждым таким новым «чудом» Церковь все дальше и дальше уводила людей от подлинного героя, представляя его истинное деяние «известным только Богу»…

Время забвения сделало свое дело, святого уже с новой биографией «признали», «допустили» в папский дворец, и там объявили великим всадником, крестоносцем и «назначили» рыцарем, защитником папского престола.

То была всего лишь очередная уловка, Рим задумал создать свою армию – рыцарские ордены, чтобы это были самые современные воинские соединения. Получалась армия, которая всегда в строю.

Миклош Лигети. Памятник Анонимусу. Будапешт. Венгрия. 1903

Тогда, в пору Крестовых походов, Европа и заговорила о рыцарях Церкви.

Папа конечно же знал, что Георгий – чужой для Запада человек. Незнакомец с Востока. Но еще лучше знал он иное – любовь к Победоносцу в рыцарской среде безгранична (Напомню, предками рыцарей были тюркские всадники, степняки.)

Георгием рыцари клялись, как именем Бога Небесного, считая своим Покровителем и Заступником. Так же, как когда-то это делали степняки, гунны. Почитание героя римский папа делал своей традицией, ему, Георгию, оказывали высшие почести в рамках католичества.

По новому руслу теперь потекла жизнь: зазвучали другие слова и возгласы, придумывались другие легенды, выгодные папе римскому. Тогда и вписали новую страницу в историю Победоносца.

Волею папы Георгий стал назначенцем Святого престола в Риме.

Казалось, невозможно выйти из лабиринта вымыслов о святом Георгии, противоречия здесь на каждом шагу, легко запутаться и потерять нить поиска.

Но было и другое, что я отметил с самого начала: правдивую информацию отличает устойчивость, она неизменна в легендах о Георгии.

Мне как географу показалась важной одна любопытная деталь. Какими бы невероятными вымыслами ни украшались легенды, его всюду называют Каппадокийским. Хорошее слово, с багажом загадок и тайн. Оно устойчиво, как пароль, и выделяется в родословии нашего героя. Так в моих руках оказался ключ к очередному тщательно оберегаемому секрету.

…В античные времена на весь Восток гремела славой Великая Каппадокия – историческая область Малой Азии со столицей Мазака. Великой она стала при древнеперсидских царях Ахеменидах. Шло время, менялись правители, уходили в небытие целые династии, а жизнь не останавливалась здесь никогда.

К началу новой эры, после вторжения римлян, Мазака превратилась в легендарную Кесарию, столицу римской провинции на Ближнем Востоке. Естественно, правителем стал римлянин.

Каппадокия, как и вся Малая Азия, с тех пор превратилась в буферную зону между Персией и Римской империей. Жили теперь от войны до войны.

Природа там небогата, но скудость ресурсов искупало географическое положение – перекресток дорог. Очень ценный ресурс. Поэтому, начиная с библейских времен, здесь кипели страсти, подчиненные торговле. А торговля – это безбедная жизнь, особенно работорговля – стабильный доход приносила она.

Когда-то в Каппадокии чеканили серебряные монеты, правда, не ясно из какого сырья, местного или привозного. Жили в достатке, всем хватало.

Караваны с товарами приходили и уходили через дальнее Закавказье к торговым «магистралям» знаменитого Шелкового пути… Особенно богат город Мазака (Кесария) был на новости. Ни одно событие не проходило мимо, издревле он был караванным «радио». Здесь знали всё и обо всём. Одно слово – перекресток!

Из Кесарии виден был едва ли ни весь Ближний Восток, слышен каждый его город. Там первыми узнавали новости.

Главной новостью 297 года была победа римского императора Диоклетиана. Он разбил армию персов на границе Каппадокии и Армении, захватил нейтральную территорию и потребовал еще пять провинций, уже на том берегу Тигра…

Великие каппадокийцы. Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст. Икона Три Святителя

Все складывалось крайне удачно для Рима, расширившего владения, восстановившего мир на восточных границах, чего здесь не было давно. Риторы провозглашали время Диоклетиана временем «возвращения золотого века». И он, этот золотой век, вскоре настал.

Но… не для Рима. То был последний успех непобедимой Империи. Совсем не там развернулись в следующем столетии победоносные начинания. Восточная окраина некогда великой державы превращалась в самостоятельное государство – в Византию. Она теперь диктовала Вечному городу свою волю. И Каппадокии в тех событиях была отведена не последняя роль.

Начал я с известного – с людей, которые, собственно, и принесли этому краю мировую славу. Историкам хорошо знако́м «каппадокийский кружок», выросший в духовный центр Малой Азии и Среднего Востока. Здесь учили и учились, воспитывали и воспитывались ученые-богословы, философы, писатели раннего Средневековья.

Главой кружка, его гордостью был Василий Великий, виднейшими его деятелями – Григорий Богослов и Григорий Нисский. Будущие Отцы Церкви, по сути, творцы и создатели догматов «нового» христианства. Все каппадокийцы. Расцвет их деятельности пришелся на вторую половину IV века…

Могло ли хоть что-то связывать этих великих людей с нашим Георгием, казнь которого история помещает в 303 или 304 годы? Казалось бы, нет. «Георгия Победоносца, Каппадокиянина, любимого трибуна Диоклетиана, пострадавшего при сем императоре» уже давно не было в живых, когда будущие Отцы Церкви появились на свет.

Однако не на ровном же месте выросла их школа?

Интуиция подсказывала, что к Каппадокии надо приглядеться внимательнее. Например, что или кто обеспечил здесь условия для расцвета богословских идей? Для взлета философской мысли нужна «взлетная полоса», культурная среда, а она складывается веками, пласт за пластом, поколение за поколением.

Система ценностей, создаваемая столетиями, наложила свой отпечаток на природу и жителей. Здесь особый колорит у воздуха, воды, а у людей – особые национальные черты. Даже поведение особенное – неспешное, со сдержанным достоинством.

Повторю, культурная среда не рождается в одночасье, у нее вековые традиции. Значит, рассуждал я, у великих каппадокийцев были предшественники, создавшие среду, которая с тех пор отличает Средний Восток. Без них духовный центр невозможен по определению!

Так и оказалось. Именно здесь, еще до великих каппадокийцев, возвысился Григор, будущий Просветитель армян и всей Армении. Здесь вырос и получил образование человек, задумавший чудо и совершивший его. Он создал Армяно-Григорианскую церковь.

Именно сюда, в Каппадокию, выдержав жестокие испытания, прибыл он, желая первой осенить небесным крестом свою родину!

Случилось все это на заре IV столетия (Историки относят событие к 302 году.) Удивительное совпадение, которое правильнее назвать закономерностью.

Потому что как раз в то время и возникли большие волнения в Римской империи. Они отметили начало «нового» христианства, собиравшего всех недовольных римской властью. С них и отсчитывается эпоха Диоклетиновых гонений.

И главными героями того конфликта были гунны, первое действие за ними. Начинали они задолго до рождения и Георгия, и Диоклетина…

Тоненькая ниточка, видимая лишь искушенному взгляду, связывала участников конфликта, вернее, величайшей исторической драмы. Все было рядом, все на одной сцене, как в жизни.

Разматывая клубок, в который запутали эту тонюсенькую ниточку столетия и люди, я двигался к цели.

Вот когда пригодились знания по исторической географии. Нет, не зря географию называют царицей наук! Благодаря ей спутанный клубок событий и дат превращался в нить Ариадны, помогая выйти из темного лабиринта средневековых мифов.

Географические координаты, «привязанные» к эпохе Великого переселения, помогли очертить ареал «обитания» Победоносца.

Звучит, конечно, витиевато, а выглядит вполне логично: координаты восточного города, у стен которого Георгий одолел дракона, очень важная информация для поиска. Их можно вычислить…

Карта есть карта, у нее свой язык, свои доказательства, свой опыт исследования. Она и показала, где искать следы жизни и деятельности Георгия – Малая Азия, Восточная Каппадокия и Армения, причем Армения перед Каппадокией, и далее на север по побережью Каспия.

Контакт, встреча, знакомство, взаимопонимание и было тем искомым событием, на которое я делал ставку: оно, событие, могло случиться только там, где жил царь гуннов. А жил он тогда в степи на Кавказе у берега моря, севернее Дербента была его ставка. Так указывала карта.

Дорогу к гуннам знали цари Армении, знали с той далекой поры, когда степняки помогли им в войне с персами. Не забывали дорогу туда и позже. «Землей гуннов» называют ту местность армянские источники.

Памятник царям Аршакидам. Ахцк. Армения

Только благодаря поддержке гуннов в 225 году царь Армении не потерял престол и тем самым сохранил право на власть династии Аршакидов{121}. Здесь своя долгая и интересная история.

О могущественном союзнике армян, об их победе над персами конечно же помнил Рим. Чужая победа во все времена тревожит душу любому, особенно врагу. Диоклетиан не был исключением. Однако теперь для тревоги появились веские основания.

Слухи о конном народе, о неведомых «варварах», расположившихся где-то на берегу далекого моря, обрастали устрашающими подробностями. Варвары обитали там, где когда-то нашли защиту и поддержку цари Армении.

Не известность всегда пугает, она сеет страх. Так было до святого Георгия, так было и после. Но Диоклетиана настораживали не слухи, а вполне конкретные новости из Армении. Ее царь Тиридат III, всем обязанный Риму – и жизнью, и престолом, затеял что-то непонятное.

Неожиданно для всех возвысил своего родственника, опального Григора. И этот вчерашний изгой отправился в Кесарию Каппадокийскую на царской колеснице.

Что делал там, в столице римской провинции, внезапно возвеличенный изгнанник? Почему его сопровождало царское войско? Новости, загадочные и тревожные, шли из Армении одна за другой.

Тиридат учредил Армянскую церковь. Григор стал ее главой. В Каппадокии он раздавал подарки начальникам города и другим людям. В Армении по его приказу водружаются какие-то кресты на площадях и дорогах{122}.

Овнатан Овнатанян. Царь Армении Тиридат III. Эчмиадзин. Армения. XVIII в.

Никто не понимал, что происходит, лишь многоопытный Диоклетиан каким-то девятым чувством распознал беду, неотвратимую, как вал, как ураган, от которого нет спасения. По всему получалось, что Армения, верный вассал Империи, выходила из-под власти Рима.

Мудрый Диоклетиан трезво смотрел на жизнь, он хорошо знал правила политических игр, императора угнетало собственное бессилие. Особенно тяжело становилось от омерзительных улыбок вчерашних друзей.

Как и следовало ожидать, первыми показали себя христиане, кроткие и смиренные, они вдруг заявили, что старые боги бессильны. Эти слова били наотмашь, беспокоя сильнее омерзительных улыбок недавних союзников.

Конечно, не заявления христиан тревожили императора, словами его не напугать. Ставило в тупик появление новых христиан. Они отвернулись от иудейства, отошли от его традиций, объявили о новом Боге, или – о новой вере. В этом таилась угроза Меркурию и другим римским богам, а, значит, и власти императора. Пятая колонна росла на глазах…

Кто стоял за ней? Кто вдохнул в этих обиженных жизнью смелость? Новую веру с прежним христианством связывало лишь название! На политическую арену вышла реальная сила, объединившая врагов Рима, догадывался проницательный Диоклетиан.

Древний крест. Монастырь Ахпат. Армения

Он кожей ощущал опасность, которая веяла оттуда, из Армении, точнее, от ее неведомых союзников.

Не скрывала своих намерений и Каппадокия.

Трудно сказать, что именно доносила разведка правителю Римской империи. Знал ли он все подробности или только догадывался о них? История молчит. Говорят лишь факты.

Григор, прозванный Просветителем, оставил свое имя в веках. Это он поведал соплеменникам о гуннах, об их всесильной вере в Бога Небесного, от него, от его прозрения, в мир пришла весть о больших грядущих переменах.

Император чувствовал крах старого мира и – не знал, как тому воспрепятствовать.

Даже уличные призывы «новых» христиан нацеливали на скорый исход событий. А они призывали к поклонению кресту; к отказу от обрезания; к наложению на себя крестного знамения; к молению в храмах; к почитанию икон… Словом, к тому, что ныне воспринимается как извечный обряд христианской Церкви, присущий ей изначально{123}.

Много нового предлагалось Европе и остальному миру – всё против язычества, против идолов, на поклонении которым зиждилась власть римского императора.

Новизна страшила, в ней таилась угроза существующему порядку.

Диоклетиан, этот матерый волк, понимал: предлагаемые новшества – плоды новой неведомой в Европе культуры. Совершенно очевидно, что в борьбу за господство над античным миром Средиземноморья вклинивалась третья сторона.

Всесильный император, потрясенный открытием, желал спасти Империю, но понимал свою уязвимость – опасность снаружи и изнутри, ее не победить. Гунны (точнее, тюрки), эти «варвары», многократно превосходили силой и организованностью. Чем ответить?

Смерть гуляла где-то рядом – на самом подходе к Риму. Жестокая война дышала в лицо. И тогда многоопытный Диоклетиан решил начать первым. Для придания громкости своему начинанию он казнил самых ярых приверженцев «нового» христианства, надеясь так покончить с внутренним врагом. Однако – Рим опоздал…

В «столице мира» заговорили о конце света, о бессилии старых богов. Прежде за такие слова казнили, теперь их произносили, не боясь… Даже во внезапной болезни императора все увидели волю Судьбы. Диоклетиан сам оставил трон, а остаток жизни закончил в своем имении.

…Тайное стало явным после смерти императора.

У гуннов нашли поддержку «новые» христиане. Увидев могущество пришельцев, европейцы добровольно отказывались от своих прежних духовных ценностей. Тогда и засиял над Европой равносторонний крест, его назвали Георгиевским. То был знак новой веры, новой культуры.

Рождалась и крепла мысль о реконструкции языческой Европы, которая менялась на глазах. Такова была плата за вступление в новую жизнь: под защитой Бога Небесного. С надеждой на Царствие Божие.

Власть языческого Рима закончилась, его время истекло. Гунны, победоносные всадники, вселяли уверенность в том.

Нет, не из небытия пришли гунны в Европу, точно нет. Остались могилы их предков, тысячи курганов, они известны. Сведений о гуннах, об их культуре в архивах науки скопилось предостаточно, чтобы установить, из какого дальнего далека вел путь в Европу. Курганы – вехи на их пути.

Гунны – выходцы с Алтая, колыбели всех тюрков Евразии. Точный адрес их прежнего местожительства – глубинная Азия, самый ее центр. Это и есть Древний Алтай{124}.

Когда-то, еще до начала новой эры, там прозвучал сигнал к движению, громким эхом отозвавшийся в мировой истории. Миграция людей с Алтая будет расти в течение долгих столетий, охватит потом всю Евразию, докатится мощным валом до Европы и спустя многие века получит звучное имя – Великое переселение народов.

На географической карте Древнего мира появятся контуры новых стран, где утвердится тюркская культура и зазвучит тюркская речь.

Но пока алтайцы даже не подозревали о том грандиозном событии… Их поистине героическое начинание имело земное объяснение. Экономика во все времена определяла жизнь общества, была и остается поныне его движущей силой. Так было до новой эры, так продолжается и сегодня. Так и только так будет всегда.

Изваяния. Улус Тазмин. Хакасия. Кон. 3-го – нач. 2-го тыс. до н. э.

Великое переселение народов, запечатленное его участниками на скалах Древнего Алтая

Именно экономический рост и привел к изменениям в численности населения на Алтае, которые наука именует демографическим взрывом.

Здесь важно понять, что наша планета заселялась не стихийно, не по чьей-то воле, а по демографическим законам. Это система знаний – наука, которая называется социальной географией.

Любое расселение имеет свои особенности и взаимосвязи: в производстве, транспорте, быту. Причем каждому из компонентов расселения отводится своя особая роль в освоении новых земель.

Здесь нет (и не может быть!) случайностей, каких-то непродуманных действий. Здесь Время и поколения шлифуют события и расставляют их по местам. Здесь цена ошибки – жизнь.

Только экономическое благополучие, только достаток могли привести к переизбытку населения, к Великому переселению народов, наконец. Одно есть следствие другого, разумеется, при определенных обстоятельствах.

Демографический взрыв на Алтае был следствием подъема хозяйства и резкого роста населения. Тесно стало в долинах, земля не могла прокормить столько едоков.

Началось массовое отселение: люди уходили родами и ордами на поиски новых земель. Уходили в не известность, оставляя сотни и тысячи километров за своей спиной.

Сандро Боттичелли. Аллегория изобилия. 1480–1485

Конечно, лишь подготовленный народ способен переселиться и освоить необжитую территорию, обустроиться там. Таким народом две с половиной тысячи лет назад оказались тюрки. Им было дано совершить у себя на Алтае техническую революцию, самую загадочную в ранней истории человечества, с ее достижениями и знакомился античный мир.

Никто в мире не использовал железные орудия труда так широко, как они. Никто не обладал столь совершенным гужевым транспортом, такими приемами строительства, архитектурой. Появились десятки и десятки изобретений, в основе которых лежало железо. Богатые урожаи ячменя и проса, удобные жилища – следствие той высокой культуры. И изобилия.

Большие рубленые дома, неподалеку потсройки, похожие на юрты, а около жилищ котлы. Рядом домашние животные и стадо, которое гонит пастух. Изобилием и миром дышит картина, оставленная древним художником более двух тысячелетий назад.

Первыми узнали о высокой культуре тюрков Китай, Индия и Персия{125}. Эра саков в Индии, Сакастан в Персии – напоминание о тех временах: орда саков, двинувшаяся с Древнего Алтая, утверждалась на новых землях.

Потом были проложены дороги на Кавказ и Урал, затем в Европу…

Так, неторопливо, но уверенно шло освоение Евразийского континента. Все больше стран и людей приобщались к достижениям высокой технологии: образно говоря, они выходили из века бронзового и входили в век железа.

Отрицать этот факт не надо. Им надо гордиться – достижения одного народа, одной культуры превращались в достояние человечества. В истории тюрков это было закономерностью. Медленно заселялся континент, пока орды не подошли к границам Европы. Здесь встретились Восток и Запад.

Средняя скорость их движения на запад не превышала сорока километров в год! Один конный дневной переход за год позволяли они себе. Миллиметрами на карте прирастала их страна.

Так продолжалось почти три века. Там, в степи, словно сами собой, за это время выросли первые города и селения, ветвились дороги и тракты.

Лишь уверенный в себе, сильный народ отважился бы на рискованное и долгое дело. Они отважились, потому что надежно сидели в седле и были уверены в собственных силах.

То был, безусловно, самый настоящий демографический взрыв планетарного масштаба, подобного которому не знали. Его участников в разные времена называли по-разному – гунны, саки, скифы, арии, геты, готы, тюрки, саксы, половцы, германцы, бургунды, куманы… Более тридцати имен придумали алтайцам. И все верные.

Однако говорили эти тридцать «народов» на одном языке – на тюркском{126}. И был у них один правитель – царь, он стоял над каганами и вел по жизни народ. Царский титул выше титула «король» и даже «император».

Переселение германцев и гуннов. Гравюра. 1882

Небоподобными и Неборожденными называли своих повелителей подданные великой державы. Для европейцев этот титул скрывал много загадочного. Они ничего не знали о вере в Бога Небесного, а потому не понимали, чем были для тюрков эти слова и царская власть.

Выражение «кёк-хан» (кок ган ~ коган ~ каган) значило «небесный хан», то есть «посланный Небом во власть». Однако его объяснение и перевод будут точнее, если учесть, что слово «хан» на древнетюркском языке означает еще и «кровь», получается, правитель голубых (небесных) кровей. Таков дословный перевод титула…

В Риме императором мог стать любой, даже сын вчерашнего раба, у тюрков – только представитель царского рода, носитель «голубой крови».

На Западе император, приобретая свой титул, начинал почитаться как бог. У «диких» гуннов Бог был только один – Тенгри, Вечное Синее Небо. В Европе неудачливого правителя лишали власти, у тюрков была иная мера ответственности.

Правитель (правительница) на троне. Фрагмент войлочного ковра. Находка из кургана. Алтай. V–IV вв. до н. э.

С самого начала, вступая на трон, царь и его каганы были готовы отдать жизнь за свой народ. Отдать в буквальном смысле этого слова. Если правление было неудачным, их приносили в жертву. Так повелось с незапамятных времен. Традиция была освящена Небом.

От Неба в тюркское общество пришел титул «царь», главный «рычаг управления» системой, именуемой царство. Оно, только Оно, Вечное Синее Небо, наделяло своего «представителя» такой властью на земле, что в глазах подданных он был Небоподобным, то есть подобным Богу. Но не Богом.

По воле Неба становился он царем, а потому был Неборожденным правителем. Само Единое Благодетельное Всезнающее Правосудное Божественное Небо вручало ему и каганам власть на земле.

Вот почему царская власть в жизни тюрков была безграничной.

На этой основе создавалась и росла единственная в своем роде система управления – вертикаль власти. Она и дала возможность выходцам с Алтая организованно заселить огромные пространства Евразийского континента. Подданные всегда чувствовали твердую руку правителя и его двора. И это не пустые слова.

Право и власть, законы – элемент культуры, притом очень важный, скрепляющий страну, делающий ее государством. Централизованный аппарат управления, подчиненный волею самого Неба правителю – кагану, сотворил настоящее чудо.

Вместе с Великим переселением рождалась и крепла огромная страна тюрков, аналогов которой история прежде не знала. От Байкала до Атлантики простиралась она.

Власть царя стала залогом процветания растущей державы, на вере был основан ее авторитет. Время и покоренное пространство шлифовали ее совершенство.

Так возникла уникальная система поистине гигантских масштабов, в которой, говоря современным языком, в единую социально-политическую структуру вошли разные народы{127}. Объединяло их имя – тюрки.

В отличие от других стран власть в их державе строилась на принципиально иной основе. По сути, тюрки создали самый эффективный для того времени аппарат управления, чьи секреты были вéдомы только царю и его ставленникам – каганам. Отсюда – каганаты (области), на которые делилась страна{128}. Царь, его подданные, сложившие понятие «тюркский мир», и были носителями духовности в Европе!

Они – творцы мировой истории. Равносторонний крест, знак их веры в Бога Небесного – защитника и покровителя, шел вместе с ними по планете. Так мир узнал о тюрках – людях, душа которых наполнена Небом.

Вот кто принес в Европу веру в Бога Небесного! Вот кого выбрали себе в союзники «новые» христиане! Вот из какой среды вышел наш Георгий Победоносец!

Что мог противопоставить этой мощи Рим?

Нить, «найденная» в Каппадокии, вывела меня из темноты лабиринта, увлекая дальше. Так я вновь очутился на просторах Великой Степи, где властвовали тюрки. Их система правления занимала меня все сильнее, особенно – фигура царя.

То было не пустое любопытство. Мне по-прежнему казалось важным, что Георгия на ранних иконах изображали в красном плаще. А это цвет царской власти… В нечаянные совпадения я не верил. И, помня, что случайность – это непознанная закономерность, обратился к вопросу о царях.

Своего зенита Великое переселение достигло при царе Аттиле, последнем тюркском царе в Европе. Его держава простиралась от Алтая до Альп. Едва ли не половину Евразии занимали к V веку тюркские земли. Необъятная страна.

Свои владения тюрки поделили на каганаты, то есть провинции или области, где правили наместники царя, каганы. Их власть была жестока и безгранична, но справедлива.

Судебники гуннов это само совершенство. Небесная справедливость стояла во главе закона (törü){129}. Приговор суда посылало Небо. И люди верили в Его беспристрастность: «Суд, не поддающийся обману, принадлежит Богу (Тенгри. – М. А.), который зрит скрытое и явное»{130}. Сам царь подсуден Ему.

И правитель помнил о том.

Это наставление великого тюркского мыслителя Юсуфа Баласагуни. Уже не было царя Аттилы, уже раскололась на враждующие каганаты его великая держава, но и в XI веке помнили «знания, приносящие счастье»{131}.

Царь ни на миг не забывал, что он, наделенный безграничной властью, перед лицом Всезнающего Правосудного Божественного Неба лишь раб Божий. А потому был самым несвободным человеком в свободном обществе тюрков. Справедливость Небесного суда, неотвратимого для всех, диктовала и правителю, и подданным правила поведения.

Общество строилось на адатах (наказе отцов), а религия Тенгри с ее кристально чистой моралью давала модель поведения. То был идеальный тюркский мир. С традициями, обычаями, языком.

Царь тюрков Аттила. Миниатюра из «Венгерской хроники». XIV в.

Птица. Украшение царской короны саков. Находка из кургана Иссык. Казахстан. V–IV вв. до н. э.

На служении Богу зиждилась мораль общества, хотя, конечно, в реальной жизни оно не могло быть идеальным… Очень точно подметил Омар Хайям:

Благородство и подлость, отвага и страх –Все с рожденья заложено в наших телах…Мы до смерти не станем ни лучше, ни хуже – Мы такие, какими нас создал Аллах!

Чувство свободы, с которым жило общество, высочайшее благо, дарованное Небом, порой превращалось во зло. Дворцовые перевороты – его примета. И царь был бессилен… «Каждый батрак мечтает стать баем, а каждый бай – Ходаем» (богом. – М. А.), – гласит пословица.

Увы, врагами тюрков всегда были тюрки – батраки, мечтавшие стать баями и готовые на подлость. Хотя, конечно, негодяи встречались и среди баев, не могло быть иначе. Оговор, предательство, зависть – к сожалению, вечные спутники человека.

Вечные, как и отвага, и благородство, и бескорыстие… Порождение души, определяющей поступки, проявляющей себя в делах. Правители это знали…

Душа тюрка, горячая, как конь, и беззащитная, как ребенок, нуждалась в опоре. Ее давали священнослужители, мудрые наставники. Их святость ценилась превыше всего. Они заботились о душе царя, наставляя в первую очередь его и аристократию.

Проводившие день в беседах о Боге Небесном, они пользовались огромным авторитетом и уважением. К их суждениям обращались, чтобы выбрать правильное решение. Сам царь был обязан считаться с их мнением.

Две ветви власти – духовная и светская – отличали тюркское общество. Так повелось еще со времен ариев, когда древние алтайцы только начинали осваивать новые земли{132}. Так продолжалось и позже, когда переселение, приняв массовый характер, достигло пика и стало Великим.

Двоевластие в тюркском мире символизировала царская птица – двуглавый орел. Короны венчали его, показывая равноправность духовной и царской власти. Царь и патриарх (апа тенгричи) вели народ по жизни, они решали, чему быть, чему не быть. Благодаря их правлению началось торжество алтайской культуры на континенте.

Вдумаемся, буддизм, зороастризм, «новый» иудаизм появились в ту раннюю пору. И появились (как много позже – «новое» христианство) не сами собой. Они – ветви религии алтайцев. Точнее, ее продолжение в другой культурной среде – индийской, персидской, ближневосточной.

Эти новые духовные представления знаменовали изменения, возникшие в мире с началом Великого переселения. «Обновление» религии лишь олицетворяло перемены, пришедшие в общество – глубокие, грандиозные.

Символично, Зороастр, по сути, проповедовал учение тюрков, их дуализм, но, оперируя понятиями, знакомыми местным народам Ближнего и Среднего Востока{133}. Отсюда проистекает поразительнейшее идейное сходство религий, оно удивляет и ставит в тупик. Однако вразумительных объяснений феномена ни у Церкви, ни у науки нет! А он налицо.

Имя ему – Великое переселение народов. Оно создавало новые культуры, новые народы и страны. Самая грандиозная страна – Дешт-и-Кипчак.

К сожалению, прошлое Дешт-и-Кипчака покоится за плотными завесами тайн. «Темные века» не случайно появились в истории. Поколения «ученых» в церковных одеждах задавали тон средневековой науке, они были ее судьями и палачами. Но факты, факты…

Факты сохранялись вопреки их запретам, это неуничтожимые золотые самородки. Находки из курганов, наскальные рисунки и надписи, древние рукописи свидетельствуют о высокой и самобытной культуре тюрков. Не молчат и топонимы, они красноречивы и убедительны{134}.

В какой момент соседи догадались, что царь алтайцев посвящен в великую тайну? Об этом не знает никто. Молва несла по миру весть, что правителю Алтая открылся всесильный Бог Небесный. Он, Создатель мира сего, творил чудеса, уверяли очевидцы. Он, вручив власть на земле царю, сделал жизнь алтайцев изобильной и богатой.

Царю Алтая, знающему Небесные тайны, стали оказывать особый почет, его потомков приглашали править в чужие страны, им доверяли казну, давали привилегии…

Так появились Персия, Бактрия, Парфия и другие, они – «тюркского семени», обязанные своим процветанием пришельцам с севера. С Алтая. Благородные арии, прибывшие с царем на эти земли, – из их числа{135}. Одно было тесно связано с другим{136}. Это они, арии, начали грандиозные перемены в Северной Индии и Персии, в тех переменах слышалось далекое эхо Алтая{137}.

Высокое предназначение было даровано пришельцам – перестраивать Евразию. Утверждая волю Всевышнего, себя и свою культуру, шли вперед всадники Небесного войска. Вел их царь по повелению свыше, «дабы узнали от восхода солнца и от запада» о Боге Небесном. Само Небо помогало им.

Было так!

…Нет, далеко не случайно Небоподобным и Неборожденным титуловали царя тюрков.

Сакский воин. Нагарджуниконда. Индия

Слово «царь» пришло с Востока. Вопреки расхожему мнению титул не связан с римским «кесарь»{138}. Он древнее Рима, идет от пророка Гесера, Сына Божьего, ниспосланного Всевышним назад на Древний Алтай.

Напомню, Гесер принес людям веру в Бога Небесного{139}. Легенды рассказывают, что, явившись миру рыжим безобразным младенцем, он вырос в красавца богатыря, собрал племена Алтая в народ, научил обрядам почитания Тенгри.

И Бог ввознес его на Небо.

Но на земле остался его старший сын, род которого дал начало царской династии. Похоже, титул сохранял имя сына Божьего в память о божественном происхождении этой власти. По-разному произносят его: «кайсар», «кесер», «кедер», «кедар», «кидар», «ксар», «касар»{140}.

Тогда люди узнали о голубой (небесной) крови царей, «рожденных во власти Небесной». Лишь обладатели царской крови, принадлежащие к «божественному роду» (täηridäm oγušluγ), имели право на власть, но только после обряда посвящения{141}. Их, как младенцев при рождении, омывали или умащали, возводя на трон. Отсюда обряд миропомазания при короновании царя{142}.

То была часть таинства, открывавшего Небесное правление, земные люди о нем не ведали. Обряд отправляло высшее духовное лицо при восхождении на царство очередного потомка Гесера.

Калака и царь саков. Страница из рукописи. Ок. 1411. Индия

К сожалению, сохранилась лишь малая толика сведений о великом прошлом Алтая и его героях. Они содержатся в «Гесериаде» – книгах, которые берегут как святыню северные буддисты, до сих пор почитающие Тенгри. Эта малая толика занимает много томов, которые так и не прочитаны исследователями, – слишком велик объем информации.

Даже «небесное» и «земное» имена героя эпоса остаются загадкой (Прежде чем он обрел свой божественный облик, его звали Джору.) Никто из специалистов так и не смог объяснить, как расшифровываются имена.

Нет, я даже и не пытался посягнуть на тайну, на «язык, предназначенный для богов и общения с богами». Географ должен заниматься своим делом, но помнить, что такой язык существовал.

Убедившись, что «гесер», «кесер», «кедер», «кедар», «кидар» не имеют отношения к римскому «кесарь», я заинтересовался другим. Случайно ли еще в XII веке путешественники называли Великую Степь Страной Кедара, а ее жителей – сыновьями Кедара?{143}.

И почему дорогу близ Дербента, которая вела из Степи на Кавказ, назвали Воротами Джора? Географическая информация требует уважения.

Земное и небесное имена Гесера, как говорится, «сошлись» на географической карте. Снова случайность? Или все-таки «непознанная закономерность»?..

Назовем это магией места, где пересекаются судьбы людей и царей. Но, так или иначе, именно через Ворота Джора в 225 году степняки-гунны, заключившие союз с царем Армении, впервые вошли на территорию Европы. И именно там спустя почти сто лет состоялась встреча юного Григора с царем гуннов.

Для меня это мистическое совпадение стало решающим. Топонимы, реальные факты, имена правителей показывали размах царской власти алтайцев. Да, огромную державу создало Великое переселение народов, или «движение гуннов». Руководили здесь цари с алтайской родословной, Небоподобные и Неборожденные – носители высшей власти.

Не был ли наш Георгий их родственником?

«Радуйся, легионы воинов земных в небесное воинство предводяй», – гласит акафист к святому Георгию. А не здесь ли, у ворот Джора, и встретились предводитель небесного воинства с Небоподобным и Неборожденным царем гуннов?

География отвечает утвердительно на этот вопрос.

А что говорит история? История молчит.

Едва ли не во всех крупнейших музеях мира есть экспонаты времен Ахеменидов, Аршакидов, Кушан и других царей Среднего Востока и Индии. Люди смотрят на них как на восточный сувенир, даже не представляя, сколь много могут поведать безмолвные предметы из прошлого. Безграничные возможности открывали царям иные из этих экспонатов.

Короны, вечный спутник власти, из их числа. За право обладания ими вспыхивали войны, дворцовые перевороты, тайные и явные убийства. Здесь вся ненаписанная история. Ненаписанная, а значит, и непрочитанная. Но реальная!

Мысль о вырванных страницах из истории Дербента не отпускала меня. Город сыграл огромную роль в истории Персии и Парфии. Цари с алтайской родословной не могли не оставить след в его истории. Не зря же Кавказ с той поры становился вторым Алтаем{144}.

Царская корона саков. Реконструкция. Прорисовка. Курган Иссык. Казахстан. V – IV вв. до н. э.

Границы будущих стран обретали зримые очертания на Евразийском континенте. Едва заметные, акварельные. Карта запечатлевала их, превращаясь из географической в политическую. Спустя века над ней будут склоняться сильные мира сего, вырабатывая стратегию геополитики. Странам предстояло заявить о себе и своих новых правителях.

…Первым, кто, словно росток от ствола родового древа, отошел от алтайской династии и открыл эпоху ариев, был Икшваку, легендарный основатель Солнечной династии царей в Индии. Тоже известный на Востоке факт.

На Индостан, как сообщает родословие, он пришел со своими людьми, пришел с Алтая, из долины реки Аксу{145}.

Индостан и Алтай жили единой страной, их связывали тракты, нынешние Бийский и Нерченский – напоминание о тех временах. А первой дорогой в Индию был Висячий проход, таинственная дорога древности, о ней говорят предания да подвесные мосты, которые строят с тех пор на Памире и Тибете.

По «висячим» мостам алтайские всадники переходили горные реки, преодолевали бездонные пропасти. Проезжали… верхом над облаками. Как настоящие небожители! Тогда были совсем другие времена и люди были другими, высшая цель двигала ими – они несли веру в Бога Небесного, Тенгри.

Горы Тянь-Шаня, первую преграду на пути к Индостану, назвали Тенгритаг – Гора Тенгри{146}. Лишь преодолевшим ее открывались дороги на юг.

По преданию, именно Икшваку заложил город Айодхья (Аджодаха) – столицу государства Кошала. Там главенствовали тюрки, их культура. Они стали хозяевами Северной Индии.

О том времени громко говорят топонимы. Вот почему Аксу – имя родины царя Икшваку – эхом отозвалось в сердце, ведь родина моих предков тоже Аксай, но в Дагестане. Это «кочующее» название знакомо многим тюркам. Вместе с Великим переселением народов оно уверенно шло по Евразии, не зная препятствий{147}.

С Древнего Алтая, из родового гнезда тюркских царей, были и другие правители Индии – создатели новых царств и новых династий.

Кушаны со знаменитым царем Канишкой – из их числа{148}.

Связь с Алтаем не прерывалась веками, сюда, на родину предков, ходили паломники. Для правителей «тюркского семени», где бы они ни царствовали, Алтай оставался Родиной, духовным центром. Желанным Раем земным. Так сообщает

История!

Отсюда символика царской власти на Востоке, ее единообразие и узнаваемость. Она отличала людей царского рода, от которых исходил закон в тюркском мире, отличала ясно и отчетливо. Как, например, красный цвет плаща святого Георгия. А красный цвет – свидетельство царского происхождения, такое же очевидное, как корона у царя.

Из символов складывались за века строки непрочитанной истории человечества. Они были знаками, которые легко понимали наши предки. И помнили о них.

Река Аксу. Центральная Азия

Отсюда символика царской власти на Востоке, ее единообразие и узнаваемость. Она отличала людей царского рода, от которых исходил закон в тюркском мире, отличала ясно и отчетливо. Как, например, красный цвет плаща святого Георгия. А красный цвет – свидетельство царского происхождения, такое же очевидное, как корона у царя.

Из символов складывались за века строки непрочитанной истории человечества. Они были знаками, которые легко понимали наши предки. И помнили о них.

Скажем, кушанским царям покровительствовала птица – посредница между Небом и землей (куш – на древнетюркском «птица»). Сокол и орел, олицетворявшие царский род, особо почитались на Востоке. Воплощение смелости и гордости, что само по себе символично. Величественный знак!

Новые царские династии по неписаной традиции брали покровителей только с крыльями. Как ангелов-хранителей. С крыльями изображали и дракона, и барса, и льва, тем подчеркивая свою принадлежность к царскому роду. Эта символика перешла в геральдику.

Она отчеканена на монетах и печатях, встречается в предметах искусства. За каждой находкой прочитывается власть и судьба царских династий, хронология далеких событий.

На Средний Восток посланцы Алтая прибыли задолго до новой эры. Время появления первой волны переселения не известно. Однако свидетельствами той далекой поры, уходящей в эпоху ариев, служат топонимы и легенды. О реальности напоминает династия Ахеменидов, более двух с половиной тысяч лет назад началось ее победоносное шествие в Истории.

Каменные всадники. Малые Гималаи. Индия.

Каменные всадники напоминают об эпохе ариев, когда герои отправлялись в неведомые края, проходя над пропастью и облаками по висячим мостам

Масштаб деяний царей Персии сравним с подвигами Солнечной династии в Индии. К благородным ариям принадлежали и те и другие{149}.

Кир Великий, потомок царя Ахемена, вступив на трон в 558 году до новой эры, встал у руля грандиозных перемен, прославив династию в веках. О родословной его предков ничего, кроме легенд, не известно. Но о себе Кир говорил, что происходит «из рода, который всегда был царствующим».

Покровителем его рода был барс. Отсюда название страны – Парса (Страна барса){150}. Тоже тюркское слово, оно связано с людьми «арийского семени», которые пришли из горной страны, лежащей на севере. Богатыри, одетые в шкуры барса, сопровождали правителя. То была аристократия, на которую опирался он, создавая новые царства.

О легендарном правителе и его дружине напоминают строки из Шахнаме:

Высоко в горах он сперва обитал;Там счастье обрел и державный удел,Себя и мужей в шкуры барса одел.

Кир создал огромное царство Персию, покорил половину Древнего мира, в том числе Египет, Вавилон и всю Месопотамию, за что получил второе имя – Великий{151}.

Страна барса процветала, а вместе с ней процветал Средний Восток. Царя обожествляли. Называли Помазанником (Мессией). В нем видели ниспосланного на землю Спасителя. Того, кто навечно установит свое царство и веру в Бога Небесного. И было то… до рождения Иисуса Христа, иначе говоря до новой эры.

Крылатый барс. Украшение царской короны саков. Находка из кургана Иссык. Казахстан (Семиречье). V – IV вв. до н. э.

Согласен, принять эту мысль трудно… Но Пророчество о Кире в Библии свидетельствует: «Я перепоясал тебя, – говорит Господь, обращаясь к “помазаннику своему Киру”, – дабы узнали от восхода солнца и от запада, что нет [Бога] кроме Меня» [Ис 45 5 – 6].

Ахемениды свою миссию начинали от Неба. С Вечного Синего Неба – с Тенгри. Так, Кир, отпуская евреев из плена, повелел им построить Иерусалимский храм на территории, подвластной Персии, во имя Бога Небесного.

О том записано и в Библии (Первая Книга Ездры), цитирующей указ Кира: «Так говорит Кир, царь Персидский: все царства земли дал мне Господь, Бог Небесный; и Он повелел мне построить Ему дом в Иерусалиме, что в Иудее» [(1). Езд 1 2].

Вот оказывается, откуда пришла в Иудею весть о Боге Небесном. С Алтая! С Востока… От тюрков. Иного и быть не могло. Тогда у получивших свободу евреев и возник новый иудаизм. Тора (на древнетюркском törü – «закон») стала законом Израиля{152}.

Царская династия Ахеменидов правила в Персии два века, многого добилась, показывая пример веротерпимости{153}. В представлении Древнего мира персидский царь был «единственным настоящим (выделено мною. – М. А.) царем» от Индии до Греции{154}. Однако его могущество было подорвано.

Жан Фуке. Кир Великий отпускает евреев из плена, повелевая построить храм во имя Бога Небесного. Миниатюра из «Иудейских древностей» Иосифа Флавия. XV в.

Как?.. Правители совершили роковую ошибку?.. Нарушили заповеди Тенгри?.. Или была другая причина?

Царь, представитель Всевышнего на земле, распоряжался судьбами подданных по своему усмотрению, за них отвечал перед Богом. Он имел право на силу меча, на светскую власть, на казну, но… Дарий III стал последним из династии Ахеменидов. Почему?

Видимо, померкло сияние его власти, и правителя убили его же подданные, сами. Убили законно! Таковы условия «договора» с помазанником на царство.

Полное подчинение его воле было обязательным. Однако если царь не мог защитить свой народ и дать стране процветание, помазанника Божия приносили в жертву.

Такова алтайская традиция. Жестокая, но абсолютно справедливая{155}. Давая согласие на власть, правитель знал, на что идет. Он не имел права на ошибку и слабость, иначе он не правитель. Слабый царь что солнце без света.

Религиозные страсти, охватившие великую Персию, закружили ее, словно осенний лист… Годы разброда затянулись. Наконец, власть взял новый правитель с алтайской родословной. Родовые корни царей были в горной стране скотоводов, на Древнем Алтае, они тоже из орды саков{156}.

Рыжие волосы (признак благородного происхождения), отличавшие многих тюркских царей, дали ему имя Арсак (Аршак) – Рыжий Сак{157}. Видимо, имя указывало на общий и важный признак (рыжие волосы), на что я обратил внимание. Во всяком случае, известно, что едва ли не все новые цари из этой династии брали тронное имя – Арсак и чеканили его на монетах. Рыжие волосы отличали и далеких потомков Аршакидов, где бы они ни правили. В Европе ли, в Азии или в Северной Африке.

Новый правитель основал царскую династию Аршакидов и новую страну – Парфию, над которой распростер свои крыла алтайский сокол (орел), знак царского рода. В 250 году до новой эры случилось то событие{158}. На Среднем Востоке это было время торжества веры в Бога Небесного, торжества новой жизни.

Парфянское царство лежало на южном побережье Каспийского моря и уходило далеко на юг и юго-восток, простираясь до границ Индии. Часть тех земель зовут Азербайджанским Ираном, его население по-прежнему говорит на тюркском языке, соблюдая традиции предков.

И в Туркменистане, где когда-то находилась столица Парфии, живы язык и обычаи, отличавшие тюркский мир{159}. Сохранились они и в Узбекистане.

Средняя Азия и Средний Восток сроднились с тюркской культурой, она главенствовала в городах, умах и сердцах просвещенных людей. Почитание Бога Небесного диктовало царям свои правила жизни. Их вера была тайной для простого народа, что лишь возвышало правителя в глазах подданных.

Богослужение вели, соблюдая строгие традиции, выработанные веками. В таинстве принимали участие только посвященные, духовенство и аристократия. Верхушка общества, опора царя.

Так повелось со времен ариев, так оставалось и позже… Хотя, конечно, каждая новая династия вносила свои, выгодные для текущей политики новшества.

Неизменным было одно – веротерпимость.

Осваивая Евразию, тюрки поняли, веру нельзя навязывать силой. Они вплетали ее в лабиринты геополитики, добиваясь небывалых успехов. Веротерпимость как принцип власти отличала правление тюркских царей.

Династия Аршакидов не составляла исключение{160}. Придя к власти, они не отошли от традиций духовной жизни, которые родились на Алтае. И так же, как когда-то Ахемениды, демонстрировали веротерпимость, долго отличавшую тюркское общество.

Правители и аристократия сохраняли на новом месте свою культуру. Однако, считаясь с привычками коренных жителей, дополняли ее сюжетами из местных традиций и верований. Это была «изюминка» политики тюрков. Не потому ли и вошли их правители в историю на века?

Страны Среднего Востока и Индостана принимали власть иноземных царей с надеждой на лучшую жизнь.

О тех славных временах сложены легенды, одна из них, едва ли не самая загадочная, – о драконе Аждарха.

В древней тюркской легенде Аждарха «угрожает городу или стране гибелью. Чтобы спасти народ, ему отдают на съедение девушку. Герой побеждает Аждарху, спасая очередную жертву (обычно царскую дочь), на которой и женится»{161}.

Невероятно! Это не укладывается в голове. Еще не родился Георгий, еще не было ни Диоклетиана, ни Христа, а уже жило предание, сюжет которого на удивление совпадал с «Чудом Георгия о змие».

Совпадение столь явное, что напрашивалась мысль об общем источнике легенды. А он и был общим. Самая ранняя версия родилась в арийскую пору. Тогда утренняя заря занималась на Востоке, и мир готовился принять ее свет.

Территория Парфянского царства

Мифы той эпохи превратили века в минуты, черные тучи в драконов, людей в богов. Такими они вошли в культуру разных народов, оставив неисчерпаемое духовное наследие. Но…

«Свет с Востока». Так было всегда!

И слово вещее не ложно,И свет с Востока засиял,И то, что было невозможно,Он возвестил и обещал.

Тайны Востока пытались понять многие. Однако, перелагая поэзию мифа на современный язык, теряли что-то важное, недоступное нам. И тем ни менее без объяснений не обойтись…

Образ дракона возник из представления о черной туче, скрывающей солнце{162}. Чтобы умилосердить небо и вызвать дождь, в жертву приносили царскую дочь. Именно царскую! Этого требовала традиция: царь отвечал за благополучие народа и расплачивался самым дорогим.

При Аршакидах, когда записывали древние предания, молитвы и законы, легенда получила «второе рождение»{163}. Однако каким был записанный текст, остается гадать.

С приходом к власти новой династии Сасанидов, историю Среднего Востока переписали. Ее отредактировали в угоду новым правителям: так появились на свет два дракона – «тюркский» Аждарха и «иранский» Ажи-Дахака.

Судьба вновь выводила героев величайшей исторической драмы на одну сцену. Аршакиды, цари с алтайской родословной, заняли в моем поиске центральное место. Им История отводила главную роль.

В той царской среде предстояло родиться и жить нашему Георгию. Чужих туда не пускали.

Показательно, что власть Аршакидов так и не распро-странилась на всю территорию прежней Персии, что свидетельствует опять же о веротерпимости правителей, об их разборчивости и уме.

Новая страна Парфия быстро поднялась из разрухи и вновь обрела силу. Легенды об Ажи-Дахаке проливают слабый, чуть мерцающий свет на ту историю, связанную с Великим переселением народов. Но в Иране сведений о тех днях сохранилось явно меньше, чем в Индии. И они совсем не на виду.

Джулиано Зассо. Сон Ажи-Дахака. XIX в.

Ажи-Дахака – это иноземный царь, принявший власть на Среднем Востоке. Сохранились древние тексты, говорящие, что он «был хорошим правителем»{164}. Однако понимали его далеко не все. Потому столь противоречивы сведения об Ажи-Дахаке в мифологии народов Среднего Востока.

Повторялся, по сути, тот же исторический сюжет, что и в Индии, коренной народ не сразу обращался к культуре пришельцев. Да такое и не бывает в реальной жизни. Люди долго сохраняют свою приверженность прежним традициям и привычкам.

Лишь местная знать, проявляя гибкость, искала компромисс между новым и старым наследием. И это тоже естественно. Таково место аристократии в политике страны, ибо хозяева всегда находятся в большей зависимости, чем слуги. Так было тогда, так остается и сегодня…

Но как секрет потом из поколения в поколение передавали люди воспоминания о предках, служивших при царском дворе Ажи-Дахаки{165}. Самые теплые слова сохранили они, самые сокровенные и искренние. Многое указывает на то, что речь шла о царях династии Аршакидов.

И совсем не случайно в легендах тюрков Аждарха (Аждахар) часто выступает как воплощение доброго начала, связанного с водой, с дождевыми тучами{166}.

Считается, что «тюркский» Аждарха «восходит к иранскому Ажи-Дахака». И в этом нет противоречия, если помнить историю топонима Иран. Едва ли не все востоковеды в этом топониме видят слово «арий»: Эран, Арьянам – «страна ариев». Но как возник топоним? И когда?

Оказывается, он связан с приходом хана Арсака, с Парфией, ее земли и народ называли «царством ариев», или «Арианой», так записано в документах той эпохи. Историки, не сговариваясь, отмечают: «Ариана… совпадала по существу с Парфянским царством»{167}. Совпадала!

И правили Страной ариев цари с алтайской родословной, тюрки. Они, как и их предшественники, цари Персии, пришли с Алтая{168}.

Вот чем, оказывается, интересна история Парфии! С приходом тюрков второй волны у страны появилось еще одно имя – Иран, которое и подняли потом Сасаниды.

Вчерашние тюрки, ставшие коренными жителями Парфии, «превратились» в новый народ – иранцев{169}. Поистине, магическое превращение! Самое поразительное, что при этом они не покидали родные места и не меняли свои привычки и традиции.

«Новые» народы на политической карте появлялись с регулярной частотой как следствие политики, но носили все те же штаны и ели ту же пищу. Как тут не вспомнить тюркскую поговорку: «Не надевай чужих штанов – в них не спрячешься»{170}.

Тюрки – оплот власти, бессменные ее стражи, так повелось со времен Ажи-Дахака, так продолжается и сейчас.

Вот почему, несмотря на неоднократную переписку и редактирование древних текстов, предпринятые после падения династии Аршакидов, тюрки по-прежнему воспринимали древний эпос «не только как историю Ирана, но и как свою собственную историю»{171}. И, разумеется, они защищали царей с алтайской родословной при любой угрозе.

Так было в Персии при Ахеменидах, так оставалось в Парфии и в Кушанском царстве, где правили Аршакиды. Так продолжалось в Армении, Кавказской Албании и других «молодых» странах тюркского семени, где Аршакиды оставались у власти, когда пала Парфия.

К царскому роду Аршакидов принадлежал Тиридат III, которому Рим в лице императора Диоклетиана вернул армянский престол. К потомкам Аршака относились и Григор Просветитель со своим внуком, о чем напоминает еще и четвертое имя Просветителя Армении – Партев, то есть Парфянин.

Они не были армянами, но именно им выпала судьба прославить свою новую родину в веках.

Парфия (страна Барса), ее цари и аристократия вписали не одну страницу в историю человечества. Они, эти страницы, прочитываются в Библии, а самые яркие и таинственные – в Апокалипсисе.

Аршакиды были очень сильной династией, они представляли едва ли не весь Средний Восток в политике Древнего мира.

Их Парфия успешно соперничала с Римом, была центром духовной культуры, образ Бога Небесного и алтайские традиции главенствовали там. В I веке до новой эры страна достигла наивысшего могущества, серьезно угрожая владычеству Рима на Востоке. Слава о ней шла далеко впереди и, усиленная эхом побед, возвращалась назад.

Могущество Рима было поколеблено. Молва о победоносном войске парфян медленно обрастала все новыми подробностями. Противники Рима торжествовали. Разноречивые слухи росли и множились с каждым годом. Опасные разговоры заводили те, кто входил в секту, называвшую себя «атеистами», они не верили в богов. Их мировоззрение строилось на Апокалипсисе, на словах Иоанна Богослова, предрекшего приход всадников, освободителей народов от власти Рима.

Парфянский лучник. Рельеф из Месопотамии. Терракота. Берлин. Первые века н. э.

Посланник Бога Небесного (Мессия) дал это Откровение{172}. Империя будет разрушена, надо ждать всадников, которые придут с востока, и настанет царство вечной справедливости. С этой мыслью жили атеисты.

«Я взглянул, и Вот конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец, и вышел он как победоносный, и чтобы победить» [Откр. 6 1 – 2].

Исследователи, не сговариваясь, видят в том всаднике символ парфянских войск{173}. А иногда называют имя царя, с которым связывали свое спасение народы, попавшие под владычество Рима. Выходит, из династии Аршакидов был тот всадник на белом коне. По-другому и быть не могло.

Время и политика ваяют лик эпохи, диктуют условия, выбирают героев. Поэтому одни имена остаются в Истории, другие исчезают бесследно во тьме веков. Таков закон жизни, ибо историю пишут победители… Сасаниды и Аршакиды яркий пример тому.

Маттеус Мериан Старший. Парфяне побеждают римлян. Гравюра. XVII в.

Не следует забывать, шло время Великого переселения народов, мир неудержимо менялся, перемены задели и Парфию. В 224 году в результате хитроумного замысла пала династия Аршакидов.

Оружием заговорщиков стала религия, что не свойственно тюркскому миру. Злодеи объявили войну на том поле, которое не было ведомо тюркам. Враги Тенгри расчетливо и хладнокровно привели к власти новых правителей – Сасанидов{174}.

Это они, враги Тенгри, насаждали «обновленный» зороастризм. Это они объявили войну инакомыслию и свободе вероисповедания. Это они начали охоту на представителей «иноземных религий и ересей». Их господство на территории Ирана стало неограниченным, а сам Иран «зороастрийским»{175}.

В мире тюрков вера в Бога Небесного не подлежала сомнению. Теперь не она была главной. Духовное отодвинули на второй план, а на первый поставили ритуал, обрядовую сторону.

Так религия стала инструментом светской власти, обслуживающим ее интересы. При этом идеи Зороастра, которые он проповедовал, занимали победителей меньше всего, их интересовала только власть над людьми.

С введением «обновленного зороастризма» на Парфию обрушился хаос, что сродни убийству страны, а иначе и быть не могло. Смена веры – это смена политической культуры.

Чтобы утвердиться на престоле, с веротерпимостью покончили решительным образом. Кровь и жестокость отличали то время. Деяния Аршакидов постарались стереть из людской памяти. И это удалось! Стерли! В неоднократно переписываемой «Книге царей» для них уже не находилось места{176}.

Из правителей рода Аршакидов лишь царь Армении Хосров I (Хозрой) сохранил независимость. Чтобы выстоять, он обратился за помощью к единоверцам, братьям – «кавказским тюркам» (гуннам) и в союзе с ними выступил против сасанидского шаха{177}. Результат превзошел все ожидания: иранцы получили сильнейший удар, а победительница Армения – гарантии независимости{178}.

Эта короткая, как миг, битва, случилась в 225 году. Она, как уже говорилось, имела очень далекие последствия. И не только потому, что изменила расстановку геополитических сил в Закавказье, из-за которого воевали Парфия и Рим. Здесь более важно, что западный мир узнал о третьей силе – новом, непобедимом конном войске, которое стояло на севере, около Дербента.

На слове «конница» делаю акцент как на тотемном знаке всех тюрков.

Еще раз напомню, всадниками были те, кто создавал государство Ахеменидов, кто покорял Северный Индостан, кто основывал Парфию и Кушанское ханство. Каждый раз именно с востока приходило войско, поражая мощью, вооружением и организацией.

Алтай и Степь с ее вольным простором дали тюркам их главный тотем – конную армию{179}. Она наделяла народ поистине магической силой.

По сути, то была эмблема Великого переселения народов. Конь и человек слились воедино. О кентаврах заговорила планета.

Победа над сасанидским Ираном была поистине исторической. Сам Рим стремился избегать войн с «властителями из дома Сасана». А здесь крошечная Армения одержала верх над всесильной державой, и всё благодаря войску неведомых союзников.

Эта победа вселила новую надежду в тех, кто томился под властью Римской империи. Молва о непобедимых всадниках достигла восточной границы западного мира, о них заговорили в Малой Азии, на Ближнем Востоке, в Египте.

Апокалипсис подтверждал чаяния тех, кто верил в близкое освобождение. Каждая фраза Апокалипсиса требовала раздумий, каждое предложение было взято из глубин самой жизни. Слова о Мессии (о помазаннике Божием, царе-Спасителе) обретали земную реальность.

«И увидел я отверстое небо, и Вот конь белый, и сидящий на нем называется Верный и Истинный, Который праведно судит и воинствует… И воинства небесные следовали за Ним на конях белых» [Откр. 19 11 – 16]…

Венценосный всадник, в жилах которого текла царская кровь, с непобедимым воинством за спиной – таким выглядел Хозрой I в глазах современников. После той победы тюркских всадников над иранцами, которых побаивался сам Рим, текст Апокалипсиса обретал новый смысл, пророчество, сделанное в I веке, опять принимало реальные черты.

Конница казалась предзнаменованием будущего, а иудейская секта – устами пророка. То было великое событие, мимо которого конечно же не могли пройти народы, покоренные Римом. Там воззрения сектантов и находили питательную почву. Как первоцветы весной.

Всадник Апокалипсиса. Гобелен. Анже. Франция. XIV в.

… Пройдет ровно век после той битвы. Век, всего лишь век отделял битву 225 года от Церковного собора, созванного византийским императором Константином в 325 году. С него, со Вселенского собора, началось победное шествие «нового» христианства.

Как много событий вместило это столетие! И каких! Но все же деяния Григория Просветителя и его юного внука стоят здесь в первом ряду.

Они, потомки богатырей, пришедших с гор в шкурах барса, прославили царский род Аршакидов на века. Вошел в историю и царь Армении Тиридат III, утвердивший своей властью Армянскую церковь. Тогда и узнала Европа символ Бога Небесного – равносторонний крест, который потом назовут Георгиевским.

По-разному прочитывают историки события тех лет. Время не сохранило достоверных свидетельств. Доподлинно известно немногое. И то немногое ошеломляет немыслимым переплетением судеб наших героев. С трагических страниц начиналась книга жизни Григория – с казни всей семьи. Будущий Просветитель Армении стал сиротой во младенчестве. Ужасно детство и Тиридата III – заговорщики убили его отца.

Горька сиротская доля, особенно если ты царского рода…

Григория спасли добрые люди, Тиридата приютил римский император. Добрые люди воспитывали Григория в своей вере, той, которая отличала раннее христианство. Тиридата же растили как истинного римлянина – в преданности императору.

Общим в их судьбах было сиротство да то, что они ничего не знали о традициях своей Родины – ни обычаев, ни веры. Ничего!

Но не горькая доля выделяла этих людей из обычного ряда, не сходство биографий, их бытие отмечало все-таки другое. То, другое, на мой взгляд, и было главным.

Принадлежность к царскому роду! Она определяла судьбу наших героев еще до рождения. Отличала от простых смертных. Диктовала поступки, которые трудно понять и принять нам сегодня.

Аршакиды! И этим сказано многое.

В их лице Церковь и светская власть сплотили усилия во имя Великой Армении. Григорий, сторонник Единобожия, и Тиридат, воспитанник Рима, стали союзниками, задумав грандиозное дело. То был не просто союз царственных родственников, а братство единомышленников. Утверждение Великой Армении, которой подчинится весь мир.

Не эта ли цель объединила людей, которые должны быть врагами?

…Григорий Просветитель, потомок парфянского царя, сын Анака (Апака) из царской династии Арсакидов (Аршакидов) родился в 257 году. Его отец, участвуя в дворцовой интриге, убил правителя Армении Хозроя. По закону полагалось уничтожить род цареубийцы. Но кормилица вырвала из рук палачей невинного младенца Григория и скрылась с ним. Долго она странствовала с ребенком на руках, скрываясь от преследователей, наконец дорога привела ее к дому Бурдара и Софии, людям богатым не только деньгами, но и состраданием. София, примерная христианка, взялась воспитывать Григория.

Судьба улыбалась юноше. Его врожденное благородство восхищало, притягивало людей – проповеди Григория во славу христианства передавались из уст в уста, о них говорили в хижинах и во дворцах…

Так когда-то писал я о Григории. Не делая акцент на том, что ныне кажется мне очень важным. Это важное когда-то я понял слишком просто – как предлагали житие святого и письменные свидетельства той эпохи. Когда-то…

Огюст Роден. Сирота

Теперь многое виделось иначе. Настала, наконец, пора рассказать, что́ составляло драму жизни будущего Просветителя Армении.

Григорий, снискавший благоговение современников, был сыном цареубийцы. Его отец Анак и есть тот человек, который сделал сиротой Тиридата.

Это не умещается в сознании. А потому повторю. Убийцей отца Тиридата был отец Григория! Они встретились – сын убийцы и сын убитого. Не просто встретились, а заключили союз! Вопреки нормам царского права.

Немыслимое дело. Безумие. Нарушение основы основ царской власти. Что заставило Тиридата переступить через закон кровной мести?

Цареубийство – грех, не искупаемый покаянием. Тиридат был обязан убить Григория: род цареубийцы подлежал уничтожению. Так поступали на Алтае уже при Гесере.

На этом зиждились законы, которые выстраивали отношения людей – как простых смертных, так и царей. В сущности, наказание, предусмотренное законом, есть ни что иное, как месть общества нарушившему правила жизни.

Неизбежность наказания, его неотвратимость гарантировал высший суд – Небо. Небесная справедливость правила миром. На этом строилась религия Единобожия, в Небе ее исток…

В это верили все. А вершил суд царь, помазанник Божий, ниспосланный Небом. Вот почему цареубийство – преступление страшнее страшного. И не только в глазах родственников, которые теряли близкого. Нет. Цареубийство приводило к политическим катастрофам – войнам и государственным переворотам, меняло судьбы стран и народов.

Достаточно вспомнить близкий пример – Россию в 1881 году. Убийство царя Александра II стало ударом для семьи, а для страны – трагедией, которая привела в итоге к государственному перевороту 1917 года. Подобных примеров не счесть, как в новейшей истории, так и в древней… Собственно, вся история подтверждает это.

Убийство царя Армении было настоящим бедствием: «обновленный зороастризм», пришедший в завоеванную страну, не знал пощады к «иноверцам». Казни, порушенные храмы, преследование инакомыслящих – так жила Армения при Сасанидах. Вот что последовало за насильственной смертью Хозроя.

Прощать такое Тиридат, сын убитого и новый царь, не имел права{180}. Но… простил. Мало того, возвысил. Дал Григорию неограниченную власть в духовной сфере.

Почему? Времена, когда мир не знал кровной мести, остались в сказках, о чем напоминает Гэсэриада:

Это было еще до тех пор,Как предание стало сказкою,Как вступили в суровый спорКраска белая с черной краскою.Мир не знал, что на свете естьВековечные ссора и месть…

Месть стала вековечным спутником человеческих отношений, а сказка ушла в прошлое. Тиридат обязан был убить, другого не дано. Кровь его отца падала на потомков убийцы.

События и их толкования, которые, казались понятными и убедительными двадцать лет назад, теперь вызывали вопросы. Этих вопросов не было, когда писал свою первую работу о святом Георгии, тогда я, возможно, слишком доверился трактовкам, почерпнутым из трудов именитых предшественников.

Уважение к авторитету – не самая плохая черта храктера, но сейчас многое вызывало откровенное недоверие. Я уже имел свою точку зрения на эпоху Великого переселения народов, которая стала темой моего научного интереса. Работа над ней меняла меня и учила, в том числе сомневаться…

Сомнение – удел ученого и норма в науке. Настоящий исследователь всегда колеблется, ищет доказательства и готов допустить, что не всё знает. Вот и я, чем больше узнавал о той эпохе, тем больше сомневался в мотивах поведения наших героев. А следовательно, и в самих событиях.

Конечно, в первую очередь смущала хронология: в разных источниках один и тот же исторический факт датировался с разбросом в десятилетия.

Для меня, географа, такая вольность – вещь вопиющая. Даты – не просто цифры, вызубренные на школьной скамье, они – важные ориентиры прошлого. Как географические координаты, которые помогают ориентироваться в реальном пространстве, то есть территориально.

Геррит Дау. Ученый, делающий записи. Ок. 1635

Даты же позволяют ориентироваться во времени, то есть в истории.

Но если с географией все понятно, то с датами выходит неувязка. Указав географические координаты, можно быть уверенным, что они всегда приведут в единственную точку на карте. У историков одно и то же событие может случиться во всякое время, то есть имеет неопределенные исторические «координаты». Прав Шекспир: «Время идет для разных лиц различно».

Для точных наук, к каким отношу географию, такая ситуация немыслима. Но история – наука своеобразная, пропитанная политикой. Видимо, поэтому историки поделились на школы, каждая из которых «подгоняет под ответ» заранее сделанные выводы.

Это мое личное мнение. Но в своих суждениях я не одинок.

Спорны не только даты жизни Григория, Григориса, Георгия, но и многое другое, например, даты образования Армянской и Албанской церквей. Кавказские авторы утверждают одно, европейцы, чтобы поставить Кавказ на хронологической лестнице после Византии и Рима, – иное…

Здесь я бессилен. Лишь повторю: некоторые важные даты в разных источниках действительно даются по-разному. И годы рождения наших героев весьма и весьма приблизительны, равно как и сведения о них. Житие святого Григория в очередной раз убеждает в справедливости этого наблюдения.

«Основные сведения о жизни Григория Просветителя собраны в так называемом цикле Жития Григория Просветителя. Армянский текст сохранился в составе “Истории Армении”, автором которой считается секретарь царя Трдата III Великого (287–330). Агафангел», – сообщает Православная энциклопедия{181}.

Казалось бы, редкая удача! События изложены глазами очевидца, знавшего лично и Григория, и Тиридата. Что может быть правдивее и точнее, чем свидетельства современника, больше того, ближайшего к царю человека? Секретарь знает о своем хозяине то, что неведомо близким. А потому с надеждой открывал я «Историю Армении» Агатангелоса (так по-армянски звучит имя автора).

Не буду пересказывать содержание книги. Обсуждать достоверность текста бессмысленно: истина имеет одно-единственное решение, а здесь этого нет. Известные на сегодня варианты биографии Григория редактировались неоднократно, причем под наблюдением византийских цензоров{182}. Тот первоначальный вариант (если и был) не мог уцелеть по причинам чисто политическим{183}.

По-моему, обсуждать надо не достоверность, а иносказания, ими богат текст, но прочитать его можно, только зная культуру тюрков. И помнить: вне контекста Великого переселения народов он не читается.

Деревянная гривна. Находка из кургана. Монгольский Алтай. IV в. до н. э.

Взять, к примеру, известный эпизод из жизни Григория Просветителя о заключении его в «яму со змеями» на четырнадцать лет{184}.

Это очень важный исторический факт. Пребывание в темнице изменило жизнь не Григория, а всей Армении. И если бы только ее. Поистине эпохальное событие! С него началось победоносное шествие новой религии по Европе, а затем и по всему миру. Единобожие, вера в Бога Небесного завоевывали сердца людей…

Вот почему этот эпизод привлек мое особое внимание. Но насколько мне известно, «змеиных» истязаний в Закавказье не устраивали ни до, ни после Григория…

«Яма со змеями» заставила меня вспомнить о «змеиных городах» из скандинавских преданий, и не только о них. В литературе эпохи гуннов встречаются фразы типа «змеиный двор», «змеиный город», «змеиный ров» и другие им подобные. Налицо устойчивое выражение, истинный смысл которого за века забылся.

Но его легко вспомнить, о чем я уже рассказывал в этой книге. И начинаешь понимать, что далеко не случайно «иноземный царь» Ажи-Дахака выведен в образе дракона-пожирателя. И святой Георгий не зря убивает именно змея. И город, где жил Аттила, не просто так назван «змеиным».

Правда, волею современного переводчика «змеиный город» превращен в «город мертвых» – там, мол, змеи поедают мертвецов{185}. Слабое знание, вернее, полное незнание истории и культуры тюрков приводит к подобным курьезам (Так случилось с переводом древнескандинавской «Песни об Атли».)

Гуннское ожерелье. Золото. Киргизия. V в.

Генрих Эде. Пир Аттилы. 1863

«Город мертвых» вместо «города гуннов», вроде бы небольшая перемена, и – никто не узнает о степной культуре, о стране Дешт-и-Кипчак, созданной в результате Великого переселения народов, о пришельцах с Алтая, которые покорили тогда Европу.

С «небольших» подмен начинаются искажения, и появляются «змеи», пожирающие не мертвецов, а историю целых народов.

Тюрки? Опять они? Конечно. «Змеиный ров» – выразительное иносказание, связанное с ними. Сюда и попал наш герой, будущий Просветитель. Повторю, гунны принесли в Европу весть о Боге Небесном, о Тенгри. То было время Великого переселения народов и экспансии тюркской культуры. Никто другой не смог бы его просветить…

С того момента на биографию Григория легла непроницаемая завеса. Где он был? Не известно. Чем занимался четырнадцать лет? Тоже не известно. Кто просветил его? Снова не известно. Но не известно ли?

И здесь на помощь в который раз пришли народные предания. И географическая карта, конечно: в ней – мир, как он есть. Очевидность и простота всегда отличают его.

Змиевыми валами по сей день называют в степи древние оборонительные земляные сооружения. Они встречаются южнее Киева по обоим берегам Днепра и вдоль его притоков: Вить, Красная, Стугна, Сула, Трубеж, Рось. Есть они и на Поднестровье. А это – самая что ни на есть степь.

«Змиевы валы» – внушительные постройки высотой с трехэтажный дом, которые тянутся на десятки километров. Молва связывает их со Змеем Горынычем и половцами. И это понятно. Такие сооружения – еще один материальный след Великого переселения народов, отмечающий путь тюрков с Алтая. Так же, как и курганы.

В степном Дагестане земляные валы не редкость, они защищали крепость от вторжения врага. В тюркском языке такие крепости называли «кала», топонимы с этим словом встречаются на всем пути Великого переселения. Есть Беш-Кала в Киргизии, Топрак-Кала в Узбекистане, Кала в Азербайджане. А в Дагестане самая знаменитая крепость – Нарын-Кала, что в Дербенте. С нее начинался Гуннский проход. Название напоминает о тех временах, когда на месте мощной каменной стены был земляной вал.

«Змиевы валы». Село Иванковичи. Киевская область. Украина

Если говорить языком экономической географии, крепости (кала) служили опорными базами при освоении тюрками новых территорий. Для меня не было сомнений: «кала», окруженная земляным валом со рвом, стала на четырнадцать лет приютом для Григория. Туда он пришел обычным человеком, а вышел католикосом. Там он стал Просветителем.

Вот что такое «змеиный ров»!..

Будучи умным и наблюдательным человеком, он заметил многое из того, что Европе было неведомо. Постепенно мудрый Григорий постиг тонкости языка тюрков, их духовной культуры. Он увидел равносторонние кресты, ощутил божественную силу крестного знамения и всего тенгрианского обряда, который, собственно, и отличал в те годы тюркскую культуру от европейской…

Небесный Бог делает гуннов непобедимыми – вот что понял Григорий.

А не тогда ли священномученику Григорию Всевышний подарил пророческую мысль соединить спасительный крест с вестью о Мессии? Никто другой не был готов принять сей дар. Не понял бы его.

Узрев образ Бога Небесного, Григорий решил сделать Армению союзницей с тюрками против римлян и персов. Так он стал первым католикосом. Напомню, слово «католикос» (разумеется, без греческого окончания -ос) – производное от древнетюркского «катыл» и означает «соединитель», «союзник», «присоединившийся»{186}.

Любопытно, что такой титул для патриархов Церкви отмечен только на Кавказе, у греков его нет.

…Географическая карта помогла раскрыть тайну, где был Григорий четырнадцать лет. Но оставались другие вопросы, к которым даже подступиться было очень трудно. Почему оказался он у тюрков? Почему царь Тиридат не убил его, как того требовал закон? Почему сохранил ему жизнь? Никакой союз во имя пусть и великой цели не давал ему права нарушить закон.

Чтобы ответить, следовало поднять пласт культуры, абсолютно неведомой нам сегодня. И Тиридат, и Григорий, и другие участники событий – люди иной веры, ее времени, ее культуры, их мораль не доступна нам. Даже если бы сохранились документы, мы о мотивах их поступков ничего сказать бы не смогли, потому что забыта та культура, ее традиции.

Казалось – царь, он имел право на власть, на силу меча, но… был Высший суд, который напоминал – «что насильно, то не навсегда». При каждой молитве слышали люди эту Небесную мудрость.

И здесь самое время сказать о традициях и адатах, по которым жили тюрки и которым следовали цари с алтайской родословной. Они жили в мире Вечного Синего Неба. Там – разгадка действий наших героев. Без знания адатов в этот мир не войти.

К адатам у меня теперь особое отношение. В нем много личного, возвращающего к временам, когда я только прикоснулся к тайнам Великой Степи. То были трудные годы моего «второго рождения». И все же очень везло…

Рукопись книги «Мы – из рода половецкого!» ушла в типографию, с легким сердцем возвращался домой, а ноги сами завернули в букинистический магазин. Просто так, посмотреть. И… не поверил глазам – на самом видном месте лежали «Адаты кумыков»{187}. Будто кто-то специально выложил их.

Откуда в Москве, огромном городе, книжка, которая никому не нужна? Почему она попалась именно в тот момент жизни, когда я был переполнен темой Великой Степи, а для абсолютного счастья не хватало этого издания?.. Как тут не поверить в Судьбу!

Я читал и перечитывал тоненькую книжечку, больше похожую на школьную тетрадь. Поражаясь глубине содержания, не сразу понял то главное, что скрывалось в ней. Вечные истины, они постигаются всю жизнь… Могу только повторить, теперь убежден, общество тюрков строилось на адатах (наказе отцов), а религия Тенгри с ее кристальной моралью давала модель поведения всем и каждому. Отсюда простота жизни и величие народа.

Единство закона, говорящее о многом, отличало тюркский мир, придавало неповторимый облик. Душа тюрка – его адаты, по которым жили издревле. От поколения к поколению из уст в уста передавали эти правила жизни. Их не записывали, их учили с рождения. Им повиновались, даже не замечая, что повинуются. Естественно.

Они служили своеобразным якорем в бушующем океане, удерживали общество от крушения. «Наказ отцов» (чем, собственно, были адаты) соблюдался неукоснительно, нормы поведения, мораль не менялись веками, придавая жизни здоровый консерватизм.

Неписаные правила жизни, это – целая наука о народе, его культуре. Этнографические наблюдения очень убедительны, только постиг ли их кто из современников, связывая эпохи и народы? Не каждому дано быть провидцем. Такие люди в науке – редкость, я их не встречал. К сожалению.

А по адатам можно судить, как делилось общество, по каким законам жило, общалось, воевало, праздновало, думало. Всё как на ладони.

Они – что Конституция сегодня, дают представление о стране, народе, о его законах и главных ценностях.

Чудом сохранившаяся книга «Адаты кумыков» сберегла дух того времени, когда «каждый из народа жертвовал для своего друга, приятеля, родного и всего народа своей жизнью и своим имуществом. Ради своего народа и родного селения каждый и убивал, и умирал… Каждый имел сердце чистое, мысли неиспорченные, лицо открытое»{188}.

Так было веками!

Жизнью, расписанной по строчкам адатами, жили тюрки. Для любой стороны бытия существовали свои правила – отношение жен к мужьям, отцов к детям, сыновей к отцу. Были адаты при убийствах; адаты при ранениях; адаты при похищении девушек; адаты при изнасиловании и прелюбодеянии; адаты, относящиеся к воровству; адаты по оказанию уважения и почета друг к другу; адаты, когда прибыл гость. В каждом глубина и опыт многих поколений, их мудрость.

Мудрость… О ней – строки из древней поэзии тюрков:

То и был тюркский мир. С традициями, обычаями, языком. Народ отличали своя мораль, свои культурные и материальные ценности. Не спутать…

«Тех, которые в боях струсили и бежали, при выходах на тревоги прятались и не выходили под каким-нибудь предлогом, сдававшихся живыми в плен в боях, во время нападений на них отдававших свое добро грабителям и возвращавшихся невредимыми, творивших насилия над своими односельчанами, натравливавших одних людей на других, вызывая между ними вражду и убийства, отбирающих обманом и ложью имущества других – всех таких людей… позорили и срамили и в народных сборищах не оказывали им ни малейшего уважения», – сообщают «Адаты кумыков»{189}.

Эйнар Йоунссон. Изгнанник. Рейкьявик. Исландия. 1901

В этих словах – сама душа тюрка, будь он киргиз или якут, казах или хакас. Смысл адатов везде одинаков, разнятся лишь детали. Главное – неизменно. Нечестие – самый большой порок, а утрата уважения – самое страшное наказание.

Но была кара еще ужаснее, ни одному человеку не удавалось пережить ее без тяжелых последствий. Выселение с родины… Многие сами просили смерти, услышав этот приговор адатного суда.

Чувство родины, оно в крови человека. Что ел в детстве, под какие колыбельные песни засыпал, в каком доме рос, в каком дворе играл – вот это и есть родное, что потом снится всю жизнь.

У тюрков очень обострено «чувство дома». Пожалуй, ни один народ в мире не страдает от ностальгии так остро, как тюрки. Люди умирали на чужбине от тоски по дому. Ссылка – это наказание и назначалось человеку, совершившему убийство…

И все же жестокость не была в традициях Степи: тюрки действовали жестко, но не жестоко. Да, кровная месть царствовала в обществе, однако не ослепляла его. Правитель был обязан примирить врагов. Учитывались малейшие нюансы дела{190}. Несмотря на кажущуюся суровость, гуманность была превыше всего, она и диктовала приговор{191}. Высылка с родины позволяла избежать дальнейшего кровопролития.

Адат говорит об этом совершенно ясно: «Если не соглашались простить убийцу, то посланные князя предлагали выселить далеко из родного аула убийцу (адат – «канлы») и при этом просили примириться с родственниками убийцы»{192}.

…Казалось, разгадка действий царя Тиридата и Григория Просветителя найдена. Адаты подсказывали ее. Так думал я. Конечно, наши герои выросли на чужбине, попали в Армению зрелыми людьми, ничего не зная о ее людях и обычаях. Тиридата воспитали в римских правилах, а Григория – в традициях раннего христианства. Всё так, но… Honor habet onus – происхождение обязывает. Они же Аршакиды, из семьи царей с алтайской родословной. На них распространялись законы Древнего Алтая.

Свита следила за каждым движением «римлянина» Тиридата, за неукоснительным соблюдением адатов, справедливо полагая, что это – залог успешного царствования.

Особо подчеркну: аристократия, окружавшая царя Армении (римляне считали ее «высокомерной и причудливой»), была из тюрков{193}. Свита диктовала Тиридату каждый шаг, ослушаться он не смел, и римский император, вернувший его на трон, не мог противостоять ее требованиям. Власть адатов была сильнее воли Рима.

Небо наделяло правителя высшим титулом, но безграничное, казалось бы, господство царя имело жесткие пределы. На том строилась вертикаль власти. Тиридат должен был подчиняться адатам или хотя бы изображать покорность. Царствование – наука сложная, здесь начинается политика, для которой лицемерие и ложь не считаются грехом. Можно много говорить о лабиринтах власти, интригах, о жизни правителя, где все подчинено сохранению трона. Суета сует…

Но все-таки была и главная цель – процветание Армении. Так, в противостоянии земного и Небесного выстраивалась политика Тиридата. Конечно, он знал о Божьем суде, но ничто человеческое не было ему чуждо.

«Высокомерное и причудливое» окружение Тиридата не позволило бы простить кровника, сына цареубийцы. В этом можно быть абсолютно уверенным. Однако царю оставляли право заменить убийство Григория высылкой с родины. К тому же сам Григорий мог, не дожидаясь решения суда, уйти в добровольное изгнание (в канлы). В конце концов, адаты позволяли и это.

…Противоречивые мысли одолевали меня. С одной стороны, адат, незыблемый, как скала. Его не сокрушить, думал я. С другой стороны, тайна. Как, каким образом оказался Григорий у тюрков? Это знали только двое – Тиридат и Григорий. Больше никто. Я готов был смириться с тем, что их тайна останется нераскрытой. Если бы не…

Не сразу понял: главное здесь не «как», а «что». Что дало общение Григория с тюрками? Это, пожалуй, самый важный эпизод в истории человечества. И в том нет ни малейшего преувеличения. Жизнь планеты потекла по-другому: античная эпоха уступила место новому времени. Средневековье начинало свое шествие по Европе.

Григорий Просветитель. Армянская церковь Святого Георгия (Сурб Геворг). Волгоград

События выстраивались в четкую цепочку, одно следовало за другим. А начало этой цепочки – в крепости (кала), которая четырнадцать лет была приютом для Григория. В «яме со змеями».

«Багаж», который привез Григорий из «ямы», говорил сам за себя. Духовный багаж! Он бесценен. Как, какой меркой оценить мудрость, которая была ему дана? Опыт духовного подвижничества, который открылся ему? Знания обряда, которые сделали его Просветителем? Обряда, удивительно напоминавшего тенгрианский.

Наконец, на каких весах взвесить самую весомую долю «багажа» – крест, символ веры в Бога Небесного? Тот крест, который потом Европа назвала Георгиевским.

Кавказ первым в Европе познал культуру гуннов. И принял ее…

Говоря о гуннах как о степных кочевниках, свирепых завоевателях, историки подчеркнуто не замечали города, селения, крепости, построенные этими «дикарями». Пусть.

Для меня, географа, то зримый пласт времени. Крепости с земляным валом (или кала) не немые свидетели прошлого, они – вехи на пути Великого переселения и могут поведать о многом.

Как специалист по освоению новых территорий (моя диссертация посвящена этой теме) утверждаю: со строительства кала началось заселение необжитых земель Степи. Двадцать пять веков смотрят те древние постройки на мир.

Как зерна, брошенные в почву, они «прорастали» заставами, селениями, городами, дорогами, каналами, переправами. Словом, всем тем, что ныне называют инфраструктурой. Или – вспомогательным хозяйством.

В степи, где нет строительных ресурсов, земляные сооружения были единственной возможностью для людей выжить и защитить себя. Их достоинства трудно переоценить: строятся быстро, служат надежно, стоят вечно. Они – начало начал, самое главное в освоении новой территории.

От крепости к крепости потянулись конные тропинки в нехоженой степи. Со временем тропы становились дорогами. Иные и поныне служат людям. Конечно, что говорить, не сразу прорезали степь дороги и оросительные каналы. Не сразу между поселениями была налажена почта (ямы). Не сразу степь стала Великой. В трудах, в поисках верных решений проходили десятилетия и века…

Так на стыке степи и гор появились первые очаги новой культуры, превратившиеся в цветущее Семиречье. Это – нынешний Казахстан, здешняя земля щедра на археологические находки. Они, как звезды в небе, указывают пути освоения территории, которая и стала Дешт-и-Кипчаком.

Древние поселения возникали в степи не по мановению волшебной палочки. Их строили люди, которые знали, как строить и что строить. На Алтае начиналась та школа жизни{194}.

Природа давала уроки выживания, и наблюдательные гунны были прилежными учениками. Природные условия диктовали им правила существования, а экзамен принимала сама жизнь. И они выдержали испытание с блеском.

Без преувеличения, в лице гуннов человечество приобрело бесценный опыт выживания в экстремальных условиях. То было не просто выживание, а освоение новой территории и как итог создание новой цивилизации!

Нет, не кочевники создали ее. Люди, имеющие громадный опыт покорения и обживания необозримых пространств.

Глина, речная галька, песок превращались под их руками в прочные стены домов и крепостей. По крупицам собирались сведения об окружающем мире, перерастающие в знание.

Поселение древних тюрков. Фрагмент. Наскальный рисунок. Боярская Писаница. Хакасия.

Большие рубленые дома, неподалеку постройки, похожие на юрты, а около жилищ котлы. Рядом домашние животные и стадо, которое гонит пастух. Изобилием и миром дышит картина, оставленная древним художником более двух тысячелетий назад

Знание… Его истинность непреходяща, оно сродни рождению мира. Слово наполнено очень глубоким смыслом. Знание и дух отличали алтайских первопроходцев, знание и дух дали жизнь тюркской культуре. Она появилась на свет из лона крепостей (кала), новая культура, покорившая мир Евразии. Знание и дух придавали ей силу. В той культуре – вся душа тюрка.

Душа неуемная, порой излишне застенчивая, чаще буйная и даже безрассудная, но всегда мечтательная и очень ранимая. В одно измерение она не укладывается. Нет, не случайно у тюрков было шесть измерений души. Для каждого существовало название. Например, тын, своего рода жизненность, означала душу, которая есть и в животном, и в растении, и в человеке. А тюля (экстракт, эссенция) имелась только у человека.

Душу в человеке можно «вычерпать» и «наполнить». Здесь целая философия жизни и смерти. Вот почему мне по сердцу поэтическое определение тюрков как людей, чьи души наполнены Небом.

Городище Баян-Ундэр хуннской эпохи. Село Дырестуй. Бурятия. Фото Аркадия Зарубина

Окружающий мир был их храмом, накрытым куполом Вечного Синего Неба. Подножием храма лежала степь – только там купол виден по-настоящему. Виден, когда с молитвой душа наполняется Небом и рождается чувство защищенности. Редкое по силе чувство… А солнечные лучи, словно крылья креста пробивающиеся среди туч, заставляют замереть сердце.

Крест, венчающий купол, завершает архитектуру небесного храма.

Божественное явление – нерукотворное! Вот откуда символы тюркской культуры. Вот в каком Храме взрастала она. Ее создавали люди с душой, наполненной Небом. Гунны принесли в Европу весть о Боге Небесном. Они – творцы мировой истории.

Этих людей и повстречал наш Григорий в «змеином рве».

Как он попал туда? Что сохранило чужеземцу и изгнаннику жизнь? Возможно, письмо царю гуннов от царя Армении Тиридата. Скорее же всего, фамильный перстень Аршакидов. Не исключено, что была другая реликвия, доказывающая его родство с царем гуннов.

Так или иначе, через очень высокую дверь вошел Григорий в царство Степи. Происхождение давало право на вход.

Я представил себе впечатления человека, впервые ступившего на земли гуннов. По себе знаю, степной мир ошеломляет. Успевший немало повидать на своем веку, ошеломленный Григорий впитывал яркие впечатления.

Предметы быта древних тюрков. Находки из курганов знатных хунну. Монголия. Рубеж н. э.

Гуннский котел. Венгрия

Дозорная застава – первое, что встретил он на пути. Кругом необитаемая земля, и вдруг – люди. Полная неожиданность. Вдали за заставой виднелось что-то, похожее на гигантский холм. «Кала», – услышал он.

Мощные стены с караульными башнями вырастали из ровной земли, словно паря в воздухе. Он прошел не один дозор, прежде чем попал в город. Глаз отмечал просторные улицы, непривычную крестовую планировку, роскошный дворец, окруженный цветущим парком, скромные хижины и землянки.

Крепостные стены – надежная защита – дарили ощущение покоя. Будто над ними распластал крылья ангел-хранитель, его присутствие чувствовалось во всем. Уверенность в своей безопасности накладывала особый отпечаток на лица горожан, на их поведение.

Именно уверенность в себе отличала этих людей. Сверху вниз взирали они на мир, свободно разъезжая по городу на конях. В Каппадокии, где вырос Григорий, лошадей разводили для выгодной торговли. А здесь всадники на каждом шагу. Даже дети верхом. Все. Поистине, народ-всадник. Невиданное расточительство? Неслыханная роскошь?

Нет, понял он. Здесь царят другие правила, другая жизнь…

К такому выводу опальный изгнанник пришел не сразу. Понадобились годы, чтобы понять законы Степи, по которым жили и правитель, и подданные. Не крепостные стены, не их твердыня делали уверенными в себе народ всадников. На иную защиту полагались они.

Единое Благодетельное Всезнающее Правосудное Божественное Небо – Тенгри! Вера в Его заступничество была непоколебима. Равносторонний крест – символ Тенгри – выделялся на щитах, знаменах, одежде всадников, оберегая их и в бою, и дома. Вера в Бога Небесного диктовала правила жизни народу. Другие правила другой жизни. Они были не такие, как в мире, откуда пришел Григорий…

Когда он понял это? Когда отказался от предубеждений против «варваров»? Когда связал их духовный мир со своими богословскими представлениями? Когда вспомнил Апокалипсис! «Я взглянул, и Вот конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец, и вышел он как победоносный, и чтобы победить» [Откр. 6 1 – 2].

Чтобы победить!

Ганс Колларт. Всадники Апокалипсиса. Фрагмент. Гравюра. XVI в.

Всадник-крест. Прорисовка. Памятник Кавказской Албании

Эти слова из уст Иоанна Богослова, конечно, знал Григорий, не мог не знать. Воспитанный в традициях раннего христианства, он с детства помнил строки о всаднике – строки надежды. И Вот всадники перед ним! Наяву. Люди из другого мира.

Глубоко верующий человек, он не мог не задуматься. Не тогда ли Григорий мысленно соединил гуннский крест с вестью о Мессии? Чтобы победить!

Четырнадцать лет провел Григорий в «яме со змеями». Он выучил язык гуннов, узнал обычаи, полюбил их еду, постепенно чужеземец становился своим. Принадлежность к царскому роду давала ему свободу передвижения и общения, позволяя увидеть все новые и новые грани степного мира. И Вот наконец, наступил миг, когда он вслед за своим наставником повторил:

О Небо – всевеликий мой отец!О мать моя – великая Земля!Я сын ваш…

К Вечному Синему Небу – Тенгри, к Отцу обращались тюрки в молитвах: «Отец, Бог пищи духовной» (Ата чин аш ижеси). Эти слова, понял Григорий, исполнены глубокого смысла. Тогда и открылась ему истинная Степь – храм под куполом Вечного Синего Неба. А горы помогли увидеть этот храм во всем величии.

…Тюрки обожествляли горы, выделяя священную вершину – центр мира, где была обитель Бога, где «душа всех существ пребывает». Там, в вечном спокойствии издревле искали они тайну мироздания, потому что горы Алтая – древняя Родина тюрков.

С гор они увидели родину для будущих поколений – Степь.

Конечно, не всякая гора попадала в поле зрения. Мы никогда не узнаем, почему она становилась священной. Но каждый тюрк обязан был помнить вершины, которым поклонялись предки: Кайласа, Хан-Тенгри, Уч-Сумер, Борус… С детства усваивали они непростую истину: их родина – Степь, но колыбель – Алтай.

Особо почиталась гора Кайласа на Тибете, место паломничества для тысяч людей. Сюда, по преданию, спускался Тенгри-хан, она – украшение мира, великая радость. Считалось, человек, увидевший ее, будет счастлив всю оставшуюся жизнь. Собственно, гора – храм, здесь молились, начиная молитву со слов: «Manastar xïrz-a» (Прости мне мои прегрешения){195}.

Вот почему в горах строили первые монастыри. К горам стремятся души степняков, ушедших в мир иной! И место последнего упокоения для героев находили на самой высокой горе. Среди первозданной тишины и близости к Небу искали мудрости духовные учителя тюрков. «Поддавшись благости безлюдья», вели философские беседы.

Их настроение сохранили строки, чудом дошедшие до наших дней:

У тихих гор, прекрасных видом и свежей зеленью своей,уйдя в места, что дарят сердцу лишь наслаждение одно,уйдя в ивняк, густой и терпкий,расположившись размышлятьу пенящихся вод холодных и небольших лесных озер,уверившись, что отрешился от чувств и зрения своих,угадывая мир окрестный таким, каким он прежде был,утехи позабыв, чтоб чуять,как в душу сходит благодать, – сбираться надо в этих, вот в таких местах!

В горах приобщился Григорий к сокровенным тайнам религии, вéдомым лишь аристократии и высшему духовенству. Здесь познал божественный язык, на котором вели богослужение{196}. Со времен благородных ариев сохранялась эта традиция – обращаться к Богу на Его языке{197}.

Совершив молитву на «божественном» языке и отрешившись от земных забот, духовные учителя неторопливо начинали философские беседы. Григорий стал их полноправным участником. В общении с избранными менялось его мировоззрение… Наконец, и в его душу сошла благодать.

Наступил момент, когда его допустили в гуннские храмы. Их архитектура поразила Григория. Ориентированные строго по сторонам света, в плане они напоминали крест. Крест, воплощающий лучи Благодати, исходящей на четыре стороны света от Бога Единого. Чтобы всем поровну. Алтари ориентировали на Алтай, родину тюрков. Там, по преданиям, был рай земной.

Зодчие никогда не оставляли без внимания архитектуру храма. Ярусам специально придавали родные черты, те, что хранила память народа, покинувшего родину. Апофеоз разума, он проявляется на уровне инстинкта! Часто, почти всегда, был восьмигранный ярус, напоминавший об аиле (курене), самом древнем жилище тюрка, – в таких зимних домах они жили на Алтае уже три тысячи лет назад. Другим ярусам придавали форму шатра или юрты, что тоже напоминало о родине.

Купольная и шатровая архитектура, ее не знали на Западе. В степи родилась она, задолго до новой эры{198}.

К сожалению, раннее Средневековье оставило мало письменных свидетельств… О гуннах на Кавказе исследователи спорят давно и безрезультатно. Соглашаются лишь в том, что «в научной литературе существует вполне определенная точка зрения о недостоверности сведений источников о гуннах до V в.»{199}.

Аил. Алтай. Жилище людей на Древнем Алтае мало отличалось от современного. И сейчас восьмигранный аил можно встретить в селениях. Он предназначен для постоянного жилья. С него начинались и шатровый стиль, и готика

О чем тут спорить? Остались материальные следы. Отчетливые и реальные, они впечатаны в историю Армянской и Албанской церквей, в их архитектуру{200}. Они ясным и понятным языком рассказывают о том, кто стал опорой будущего Просветителя и его внука. Не всё уничтожили Время и люди.

В 225 году гуннское войско помогло одержать победу царю Армении. Теперь на помощь потомку того царя пришло духовное воинство: не оружием, верой в Бога Небесного побеждало оно. Эту веру познал Григорий, проведя четырнадцать лет в «яме со змеями». И принял ее! Здесь обрел знание и дух, которые превратили его в Просветителя армян.

Храм Святителя Николая Чудотворца. Деталь. Согиницы. Ленинградская область. Россия. XVII в.

Алтарь церкви Святого Георгия (Сан-Джорджо-ин-Велабро). Деталь. Рим

Посох католикоса – навершие. Эчмиадзин. Армения

Став союзником тюрков, он вышел от них католикосом{201}. С триумфом возвращался Григорий в Армению. Царь Тиридат при всех склонил колено перед вчерашним изгнанником, первым признав Просветителя. Так армяне выразили свое отношение к его идее союза с гуннами.

…Среди святынь Армянской церкви хранятся посохи ее католикосов. Это – безмолвная история обретения веры, память о тех, кто дал знание и дух первому католикосу Армянской апостольской церкви. Внимательный взгляд различит равносторонний крест и змея, они складывают навершие посоха.

То символ веры в Бога Небесного и знак родины тюрков.

Полностью отдаю себе отчет в сказанном.

Но мои слова ни на йоту не расходились с официальным житием Григория Просветителя, с записками Фавста Бузанда и других летописцев того времени. Я просто перенес армянские легенды и тюркские предания на реальную почву, и… заговорила географическая карта. Она облегчила мой путь.

Географические координаты событий, «привязанные» к эпохе Великого переселения, стали ориентиром, а наука география – компасом. Мир словно распахнулся навстречу. Географу посчастливилось увидеть то, что не замечали историки, удалось найти то, что всегда существовало. Не зря географию издревле называли царицей наук – она открывает новые миры.

Ульпиано Чека. Гунны идут на Рим. 1887

Нет, что бы ни говорили, а факты – самая упрямая вещь на свете, особенно если они связаны со светлым образом Тенгри. И с географией…

Концепция Великого переселения народов позволила взглянуть на исторические процессы как бы с высоты птичьего полета, или, говоря языком науки, в комплексе, то есть во взаимосвязи. А если еще точнее, дала возможность выявить причинно-следственные связи между объектами исследования.

География – наука аналитическая, точная. Она дает более широкий взгляд на события, учит искать причину и следствие. Эта наука свободна от политических мифов, которыми кормят нас со школьной скамьи.

Те недобрые мифы родились в период инквизиции, когда уничтожали тюркский след в истории Европы{202}. Нынешнюю историю писали они, победители. Тогда появились «кочевники», «дикие гунны», за душой которых, как утверждала Западная церковь, не стояло ничего, кроме отсталости и распутства.

Но для человека, знающего экономическую, социальную и историческую географию, «злая хитрость и неправда» видны сразу. Географ все перемерит своей меркой, пересчитает своим счетом. Так поступил и я.

Здесь пригодились знания, которые использовал еще при работе над кандидатской диссертацией: она связана с экономико-математическим моделированием при освоении новых территорий. Моделирование помогает анализировать информацию, у него свой язык, понятный специалистам. Знакомые факты я выстроил в математически строгий ряд, или логическую модель. И – открылась тайная летопись, появились аргументы для утверждений.

Обитатель Древнего Алтая. Реконструкция по черепу. Алтай. V–IV вв. до н. э. Реконструкция А. И. Нечвалоды

Гунн. Реконструкция М. М. Герасимова по черепу, найденному в Кенкольском могиль-нике. Киргизия. Рубеж н. э

Известно, что в античной экономике, чтобы обеспечить одного воина, оснастить его обмундированием и оружием, накормить, дать боевого коня, требовалось минимум 5–7 высококвалифицированных ремесленников, не считая подмастерьев. Чтобы прокормить тех ремесленников, тоже требовались ресурсы. Словом, не сами собой гунны сели на коней, взяли в руки копья и мечи и пошли громить Рим. Кто-то их одел-обул, взрастил, наконец.

Надо понимать, что содержание армии со сложной организацией и управлением (а именно такой она была у гуннов) требует развитой экономики. Это – азбучные истины. Не из небытия явились гунны!

Я не профессиональный историк, поэтому посчитал ресурсы гуннов, чтобы знать их возможности. Перенес расчет на географическую карту, проанализировал… Узнал о черной металлургии древних тюрков. Стало ясно: она – точка опоры их хозяйства, которое давало им войско. Потом «пропахал» геологическую карту Сибири, «нашел» их месторождения. Все реальны. Изучил доступные предкам технологии плавки железной руды… Около древнего металлургического горна я, кажется, и прозрел.

Знаменитая «Алтайская леди». Реконструкция по черепу мумии, найденному на плато Укок. Алтай. IV–III вв. до н. э.

Зародилась концепция Великого переселения народов.

Следующий вопрос дал новое направление исследований: как ориентировались «дикие кочевники» на незнакомой территории? В степи же нет ориентиров. Как составляли маршруты пути? В конце концов, что, какой мотив вел их вперед?

Известно, античный мир не был цельным, его слагали очаги разных цивилизаций, система знаний о континенте отсутствовала, политические карты тоже… Многое делалось впервые. Постепенно, анализируя события, я углублял и углублял мысль о переселении народов. Стало ясно – оно не было спонтанным, процессом управляли из единого центра. Руководили цари с алтайской родословной.

И движущей пружиной были не просто тюрки Алтая, а их вера и материальная культура, к ней потянулись другие народы…

Видимо, этим интересом надо объяснять генетическое и антропологическое разнообразие тюркского мира, которое так обескураживает ученых, не посвященных в тайны этой забытой цивилизации. Опять же все просто, когда знаешь демографию, причины и характер миграции населения, можешь отразить их на карте.

Никто, кроме тюрков, не совершил бы «воссоединение» континента, потому что не имел такой материальной и производственной базы, такого сухопутного транспорта. Подчеркиваю, сухопутного! Ну, и конного войска, конечно…

Голова статуи Кюль-тегина, соправителя Бильге-кагана. Монголия. VIII в.

Тимур (1336 – 1405)., основатель династии Тимуридов. Реконструкция М. М. Герасимова по черепу

Разобрав на модели прописные азы экономической географии Древнего Алтая, иначе стал смотреть на его духовную культуру. И она была не случайна, стояла на экономическом фундаменте, тоже подлежала моделированию, то есть выявлению причинно-следственных связей.

Дальше – больше. Составив маршруты Великого переселения, я вычертил для себя логическую схему… Как из предрассветного тумана стала вырисовываться картина бытия. Понял: в дело вступили социальные законы.

Где правда проступает сквозь туман,Там терпит поражение обман…

Портрет гунна. Вышивка. Находка из кургана знатного хунну. Монголия. Рубеж н. э.

Так сказал когда-то великий Фирдоуси. И был абсолютно прав…

Миграция с Алтая велась осмысленно, она – следствие экономических новаций тюрков. По-другому им нельзя было выжить, только с отселением на новые земли.

Ничего нового этим выводом я не открыл. Но он дал право сказать: хаотичность движения народов по планете вульгарно придумана… Поэтому и уязвимы исторические фальшивки, какой бы достоверный вид им ни придавали.

Если событие экономически и технически невозможно, его не было. И никакие «источники» не убедят меня в обратном, потому что просто так никто никуда не ходил, не переселялся. Это было нереально. Существовали таможни, пограничные пункты и «железные занавесы»… в прошлом было, как в современной жизни, законы управляли обществом. Случайностей не было ни тогда, ни сейчас.

Миграция – это сложнейший социальный процесс, он имеет причину и следствие.

Руководствуясь своим методом, я нашел тюрков в Индии, точнее, земли, которые они заселили. Потом – нашел ареал их обитания в Китае, на Среднем и Ближнем Востоке, в Северной Африке, Европе. Нашел, потому что следовал по маршрутам Великого переселения народов, которое было итогом демографического взрыва на Алтае.

Нашел, потому что понимал: для освоения новой природной среды нужны новые знания и новые формы хозяйствования. А чтобы переселиться, требуются еще и транспорт, знание местности, новые приемы строительства. И, главное, мощные тылы…

Экономическая география (не история!) помогла мне «распутать» клубок проблем, связанных с тюрками. Она открыла тюркский мир и Великое переселение народов, потому что законы общественного развития подобны законам природы. Их нельзя отменить или переписать, они действуют во все времена, у всех народов. Природная среда всегда влияет на жизнедеятельность общества, будь то до новой эры или в XXI веке. Такова объективная реальность на планете Земля…

Жан Батист Симеон Шарден. Атрибуты науки. 1731

География – царица наук

Разобрав на модели прописные азы экономической географии Древнего Алтая, иначе стал смотреть на его духовную культуру. Она стояла на экономическом фундаменте и подлежала моделированию, то есть выявлению причинно-следственных связей. Опорой для экспансии новой материальной и духовной культуры были крепости (кала) и монастыри тюрков, зримо отмечавшие на карте маршруты Великого переселения.

Географические карты, их информация бесценна. Они рассказывают об истории ясным и простым языком, которому не ведомы лукавство и хитрость. Они помогли увидеть, как Великое переселение народов изменило духовную жизнь на планете, как вера в Тенгри повлияла на мировые религии.

Вера в Бога Небесного притягивала к себе, защищала, давала людям надежду. Следы ее поистине неземной притягательной силы и зафиксировали средневековые географические карты, на которых Алтай показан Эдемом, то есть раем земным. Созданные по древним оригиналам в XIII веке в Англии, Германии, они предназначались паломникам…

Люди чувствовали притяжение святых мест, мечтая попасть туда. Географические карты открывали им дорогу. Люнебургская карта мира, Псалтырная карта из Вестминстерского аббатства, все они ориентированы на восток.

Херефордская карта мира (упрощенный вариант). XIII–XIV вв.

Как и на других средневековых картах, земной рай помещен здесь на востоке (верх карты)

Паломники. Барельеф. Собор Святого Домнина. Фиденца. Италия. XII–III вв.

Это ли не знак времени и событий, о которых я веду свой рассказ?

И разливаяся широко,Исполнен знáмений и сил,Тот свет, исшедший от Востока,С Востоком Запад примирил.

Разве не наводит на размышления понятие «Эдем» – христианский символ рая земного? Почему Эдем – на Востоке, в центре Азии? Почему на древних картах он показан далеко к северо-востоку от Палестины? Почему он – земля прародителей? Почему у древних тюрков слово адам значило «первопредок», то есть «прародитель»?.. Почему, наконец, появились все эти разные «почему»?

В средневековой Европе жили легенды о христианской стране, расположенной в глубинной Азии – таинственной обители пресвитера Иоанна. Искать ее ездили Иоанн де Плано Карпини, Вильгельм Рубрук, Марко Поло и другие европейцы. Тщетно!

В глубинной Азии не было христианской страны. И не могло быть! Был Алтай с его верой в Тенгри. Здесь, в монастырях, вызревали зерна новых знаний. Отрешившись от мирской суеты, духовные наставники познавали глубину Божественной мудрости. Идеи, традиции, священные тексты рождались в древности именно здесь, в монастырях. Ничто земное не занимало монахов, этих земных небожителей…

Паломничество на Алтай за сокровенными знаниями продолжалось веками. Сюда стремились в поисках мудрости проповедники Востока и Запада. Географические карты хранят память о тех контактах.

На знаменитой Каталонской карте (шедевр средневековой картографии XIV века) указаны монастыри Древнего Алтая. Особо выделен один, близ Иссык-Куля, там «пребывает тело святого Матфея, апостола и евангелиста»{203}.

Ныне монастыри без тени сомнения называют христианскими, мол, построили их несториане. Эту «секту» связывают с IV веком, с константинопольским патриархом Несторием, с его ересью. Здесь необъяснимо всё{204}. Почему они – «несториане», если «секта» была задолго до рождения Нестория? Почему в их обиходе оказался равносторонний крест? Именно равносторонний! И, наконец, самое удивительное, почему они не называли себя христианами?{205}.

И последний вопрос. Вопрос не теолога, а географа-экономиста. Где находился источник ресурсов, позволивший «несторианам» создать «цветущую церковь, которая… распространяла свое влияние от Сирии до Китая и от Монголии до Индии и Цейлона»{206}. Ответа нет.

И вместе с тем ответ прост. Их история на Среднем Востоке и в Азии началась не с христиан: в Персии Ахеменидов ее исток, в Парфии Аршакидов – продолжение. Цари с алтайской родословной были преданными служителями Бога Небесного. Тюрки. Люди с душой, наполненной небом. Единобожники! Равносторонний крест стал символом их веры задолго до рождения христианства.

Каталонская карта мира. Фрагмент. Пунктиром выделено указание монастыря близ Иссык-Куля, где «пребывает тело святого Матфея, апостола и евангелиста». XIV в

Кайрак («несторианский» надгробный камень). Надпись выполнена на сирийском и древне-тюркском языках. Киргизия (Семиречье). 1302

Гробницы Ахеменидов. Персеполь. Иран

Эти люди и приютили несториан, бежавших от преследований. Напомню, веротерпимость отличала тюркское общество{207}. Тюрки, хранившие веру в Бога Небесного, стали покровителями гонимых{208}.

Но веру свою правители тюрков не меняли, они не были христианами. И не могли быть ими! О том свидетельствуют слова, услышанные Рубруком у степняков: «Не говорите, что наш господин – христианин. Он не христианин».

С равносторонним крестом, знáком веры в Бога Небесного, вошли тюрки в мировую историю. Не несториане дали его миру. То крест Тенгри!.. Его принес Григорий в Армению.

Крест Тенгри вёл гуннов по лабиринту Времени. Понимание этого факта открывает потаенные горизонты мировой истории. Ибо известно, «по следам их ты найдешь их»… Все просто. Когда умеешь читать следы.

Крест гуннов принял Григорий Просветитель и принес в Армению – учить людей новой жизни. Так повелел закон гуннов, изложенный в адатах. Лишь ему, человеку царской крови, Аршакиду, по плечу была та тяжелая и ответственная ноша. Он, только он один во всем средневековом мире мог выдержать ее… Важный вывод.

Чтобы понять это, мне пришлось постигать азы законодательства степняков, иначе не разобраться в мотивах поведения наших героев. Материала накопилось на целую книгу. Казалось, теперь сомнениям не оставалось места. Масштаб подвига Просветителя и его внука представал во всем своем величии. Логика и факты связывали разрозненные события в единую картину.

Однако эта цельность и смущала меня, начинающего исследователя. В научных работах, изданных в России, я не нашел и строчки о вещах, казавшихся уже очевидными. О том, что равносторонний крест – символ тюркской культуры, не говорил никто… Никто!

Я не принимал правоту собственных суждений: их очевидность ставила в тупик! Так писал я о своих ощущениях в 1997 году, работая над первой книгой о святом Георгии.

Дальнейший путь напоминал движение по пустыне, без компаса и карты, от оазиса к оазису. Нет ни ориентиров, ни указателей. При приближении прекрасные зáмки исчезали в воздухе, глубокие озера оказывались грязными лужами, чистые реки превращались в пересохшие русла. Следы старых дорог обрывались на середине, тропинки уводили в сторону и вели в никуда.

Страна-мираж… Здесь все обманчиво, непрочно, призраки наводнили ее. Тюркам там не оставили места, их как народ за века стерли с лица Земли. На приверженцев веры в Бога Небесного объявили бесчеловечную охоту в XIII веке. Ту гнусную традицию завела инквизиция, записав тюрков в черный список еретиков{209}. Ни на один день не прекращается невидимая бойня. Настоящий геноцид, за который никто не ответил.

Под другим названием – Конгрегация вероучения – инквизиция жива и сегодня{210}. Вот почему нет в арсеналах мировой науки полноценной истории тюрков. Страх, посеянный много веков назад, мешает сказать правду, мешает принять правду, мешает поверить в правду. Страх!

Черное открыли время. На кострах Европа сжигала свою память, а с ней – библиотеки и людей с душой, наполненной Небом… Бесконечный ужас. Многое, очень многое к XIX веку было забыто: церковная инквизиция отбросила Европу во тьму незнания… Средние века стали «темными» не сами собой!

Больно сознавать, но дело инквизиции продолжили люди, облеченные научными званиями и должностями. Достаточно вспомнить идеологическое клише «пантюркист», его печать носили те, кто освещал тюркскую историю не «по правилам». Борьбой с пантюркизмом жила царская Россия, жил и СССР.

Тюркология и Великая Степь оказались в зоне пристального внимания цензоров, явных и тайных{211}. Потому нет в Большой советской энциклопедии понятия «тюрки» как народ. В угоду политике уничтожены поколения востоковедов, как косой, выкашивали научные школы, выставляли лучших людей науки «английскими шпионами»{212}. Так создавали бесплодную пустыню в стране История.

Франциско Гойя. Трибунал Инквизиции. Фрагмент. 1812 – 1819

Туда, в эту пустыню с ее миражами, и завела меня судьба. Казалось, выхода нет. Но оставался небесный мир с его звездами, по ним выверял путь. Гиббон… Томсен… Бартольд… Руденко… Теплоухов… Жирмунский… Мурзаев… Окладников… Отважные и необыкновенные люди, настоящие ученые.

Эти имена привожу в списке литературы. Составляя его, следовал человеческим правилам, главное из них – благодарность. Хотел упомянуть всех, кто дал толчок мысли, позволил по-другому взглянуть на, казалось бы, незыблемые истины. Указывая их фамилии, я говорю «спасибо». Они дали урок бесстрашия.

Для меня звезда первой величины на небосклоне исторической науки – Эдуард Гиббон. Английский ученый, несравненный знаток Средневековья, он был первым наставником, научившим независимому взгляду на прошлое{213}.

Дальше называю тех, кто оставил неизгладимый след в моей памяти.

Вильгельм Людвиг Петер Томсен – датский лингвист и историк, волшебник, вернувший жизнь древнетюркскому языку. Первое слово, которое открылось ему при расшифровке древних текстов, было Тенгри.

Василий Владимирович Бартольд – выдающийся тюрколог, создавший свою школу востоковедов, кругозор ученого не имел границ.

Сергей Иванович Руденко – великий археолог, открывший миру Древний Алтай и его уникальную культуру{214}.

Еретик, приговоренные к сожжению. Фрагмент. Гравюра. 1692

Сергей Александрович Теплоухов – ученый-энциклопедист, своими исследованиями Древнего Алтая изменил мир сибирской археологии: эпоха бронзы и раннего железного века получили научную классификацию.

Виктор Максимович Жирмунский – лингвист и филолог мирового уровня, его работы по сравнительному языкознанию напомнили германцам и тюркам об их родстве{215}.

Эдуард Макарович Мурзаев – выдающийся географ и топонимист, он «оживил» географическую карту. И карта заговорила на тюркском языке.

Алексей Павлович Окладников – археолог, историк, этнограф, неутомимый следопыт прошлого, «колумб» сибирской археологии{216}.

…Все они работали в разное время, в разных странах, в разных условиях. В СССР цензоры заставляли ученых «интерпретировать» результат – что-то недоговаривать, что-то скрывать в угоду политике. Но то были настоящие исследователи. Они и помогли выйти из пустыни, освободиться от мо́рока.

Еще Макс Планк заметил: «Каждый выдающийся исследователь вносит свое имя в историю науки не только собственными открытиями, но и теми открытиями, к которым он побуждает других». Так, выверяя путь по звездам, выходил из бесплодной пустыни на твердую почву, в иной мир – мир открытий.

Руины древнего города Топрак-Кала (Земляная крепость). Узбекистан

Тогда и произошел переворот в сознании, я стал другим. По-иному, глазами восточного человека, увидел благородного Аттилу – последнего царя всех тюрков, и великого правителя Чингисхана – тюрка, но не царя{217}. А это побудило вникнуть в суть титула «царь» и понять его роль в тюркском обществе.

Щедра Судьба к неравнодушным… Адаты в тюркской культуре – неисчерпаемая тема. В них – опыт поколений, который передается из уст в уста потомкам, служит им спасительной защитой в разных ситуациях. Больше того, адаты, оказывается, связывают разные эпохи и разные народы. Приведя их, образно говоря, «к общему знаменателю», увидел скрытые пружины забытых исторических событий.

Я шел по следам, оставленным на карте крепостями (кала). То был путь первопроходцев – трудный и необыкновенно интересный. Постепенно роль крепостей в освоении новых территорий мне, географу, открылась в своем величии. И с неожиданной стороны.

Остатки древнего храма. Городище Туркестан. Казахстан. I–II вв.

Древние тенгрианские храмы, имеющие в плане крест, в Центральной и Средней Азии и по всему маршруту Великого переселения народов находили не раз

Крепости, монастыри, храмы – огромный пласт в культуре древних тюрков. Пласт особый! Осваивая его, понял: духовная культура Алтая повлияла на мировые религии. Не могла не повлиять. Поразительный вывод! То было для самого меня открытием.

Прежде религию тюрков вообще не рассматривали в контексте мировой истории. Тогда и постиг глубину понятий, о которых молчала Большая советская энциклопедия – самая авторитетная в советское время. Тенгри (как Бог Небесный), тюрки (как народ), тенгрианство (как религия) – молчащие для нее термины.

Правда, Большая российская энциклопедия (ее выпуск начат в 2004 году) попыталась исправить упущения своей предшественницы. Лучше бы этого не делать. Да, там присутствуют статьи «Тюрки» и «Тенгрианство», но светлый образ Тенгри – Бога Небесного! – сведен к примитивным трактовкам. Без понимания того, какое место занимал в тюркской культуре Бог Единый (Тенгри), нельзя понять ни тюрков, ни тенгрианство.

Похоже, я первым осознал масштаб утраченного: из фундамента убрали глыбы, на которых стоял тюркский мир. И всё. Он не рухнул, нет, он просто исчез. Миражи пришли ему на смену. Еще одна трагедия науки и времени.

Самое сердце тюркской культуры, его основа основ в одночасье канули во тьму. И… не стало народа, появились народы и группы, говорящие на диалектах – «тюркоговорящие», «тюркоязычные».

Хранители тюркского мира. Баку. Азербайджан

Великую Степь, нашу Родину, превращали в Дикое Поле, в «зону молчания»{218}. Чтобы брат не слышал брата, не чувствовал родства, чтобы они стали чужими друг другу, стыдились самого имени тюрк.

Медленно открывалась мне Родина – забытая, поруганная. Но моя!.. И тем любимее становилась она. Помню, как обожгли однажды строки Ивана Алексеевича Бунина. В его стихах узнал себя и всех нас.

Они глумятся над тобою,Они, о Родина, корятТебя твоею простотою,Убогим видом черных хат…Так сын, спокойный и нахальный,Стыдится матери своей –Усталой, робкой и печальнойСредь городских его друзей,Глядит с улыбкой состраданьяНа ту, кто сотни верст брелаИ для него, ко дню свиданья,Последний грошик берегла.

К сожалению, мы веками «глядели с улыбкой состраданья» на Степь, не понимая, что она и есть наша Великая Родина. Мало зная о ней, поверили лжи и отвернулись от ее «последнего грошика». Погнались за миражами…

С простого желания узнать свою родословную открывалась моя Великая Степь. И потерянное прошлое отозвалось тихим эхом. То были звуки вечности. Они подсказали ответ на новые вопросы о святом Георгии.

Неожиданно проявляет себя гармония Времени. Сегодняшнего и давно прошедшего. Ныне забыто, что вера в Тенгри делала человека тюрком! Вера влекла к себе, собирала в единый народ, диктовала правила поведения. Они верили с убеждением, что «каждый человек должен предстать перед Богом с открытой душой» (Ходай алдында бетен адэм ачык булсун). Жили вольно. Молиться разрешалось под открытым небом, даже в седле. Волю и дух ценили дороже денег и золота.

Вновь и вновь буду повторять: религия Тенгри с ее кристально чистой моралью предписывала нормы поведения. Весь мир был им храмом, где куполом сияло Вечное Синее Небо – Тенгри. «Пастырем» там служило Слово и адаты (законы), по которым жили люди. Этого было достаточно для поддержания порядка в обществе мирян.

В среде же людей «всецело духовных» высшим органом считали Большой Собор (Улуг Кувраг), где решали текущие задачи веры, там «шлифовали» Слово, выбирали патриарха, устанавливали ранги духовности. С патриархом считались, но был он, скорее, не главным, а первым среди равных: «верховным мудрецом» называли наставника.

Главную роль играли монастыри, независимые от власти царя и патриарха, самостоятельные во всем, они слагали свой, особый институт духа и знаний. Они являлись, говоря современным языком, стратегическими центрами, где формировалась идеология общества.

Покровительствовать монастырям, создавать новые, оказывать им поддержку и помощь было священной обязанностью царей и аристократии{219}. В одних монастырях познавали мир, науки, теологию, хранили священные тексты, писали иконы, в других вели просветительство, несли сведения о Боге Небесном простому люду…

Но самой выразительной чертой сообщества, конечно, была веротерпимость{220}. В среде тюрков не спрашивали: «Какой ты веры?» Вопрос строился иначе – «веришь ли в Бога?» Если «да», то – свой. По су-ти, то был ответ едва ли не на все случаи жизни.

Бог един и мир един, отсюда – веротерпимость общества, она начиналась с самого верха, с царей.

Царская власть, заботясь о процветании страны, не притесняла иноверцев и давала приют всем пострадавшим за веру, гарантировала защиту и помощь. Так повелось с давних времен, вера в Тенгри руководила поступками.{221}. Этот важный элемент геополитики приносил свои плоды, привлекал людей. Они, принимая власть царей с алтайской родословной, видели в них справедливых правителей.

Алексей Леонов. Мудрец. Деталь композиции «Четыре мудреца». Калужская область. Россия

Это не плод моей фантазии. Такой образ мысли демонстрировала Кавказская Албания, где епископом стал внук Григория Просветителя, а правили Аршакиды, цари с алтайской родословной.

Здесь, уже на Кавказе, повторялась история Кашмира, который тюрки превратили в священный край, место паломничества и мысли Среднего Востока. Так было и на заповедных землях Семиречья. Теперь Кавказская Албания становилась еще одним божественным местом, где царствовали дух и вера в Тенгри.

Традиция! Она не рождается в одночасье, ей предшествует опыт поколений. Она не умирает сразу, то «обломок древней правды»… Гунны, поддержавшие Григория и его внука, следовали многовековой традиции веротерпимости, принятой в их обществе. Они, исповедовавшие веру в Бога Небесного, выбрали его в союзники, стали опорой в важном деле. Благодаря их поддержке Григорий Просветитель утвердил Церковь, позже названную Армянской Апостольской церковью.

Тогда рождалась идея новой, по сути, религии – христианства. С прежней сектой ее связывало очень немногое, она порывала с «иудеохристианством», с синагогой, с «отклонениями в сторону ветхозаветного иудейства». Единственное, что роднило новую религию Армении с сектой иудеев, было почитание пророка Иешуа (Иисуса).

Такое отношение к Иисусу сохранил сам Григорий{222}. Все остальное в «армянской вере» принес Просветитель от гуннов. Этот дар получил он после четырнадцатилетнего пребывания в среде людей, чьи души наполнены Небом.

История – это все-таки наука логики, малейшее нарушение строя мысли меняет картину Времени. Но стоит разложить факты по полочкам, и ложь обязательно проявит себя. Миражу нет места в реальном мире.

Не Диким Полем была наша Родина. Державой! Ее мощь и позволила Григорию заложить в Армении фундамент новой духовной культуры, новой этики, подобной которой в Европе не знали. Без надежной поддержки мощного союзника такие реформы просто невозможны, это – азы экономики.

Тюрки – всадники, пришедшие с востока, стояли во главе начинания. Для наведения моста между Востоком и Западом, между тюрками и европейцами, задумывалось оно. Гунны выстраивали геополитику того времени. В их начинании Григорию Просветителю отводилась нелегкая роль, его решительные действия вызвали разделение в среде верующих{223}. Не могли не вызвать!

То была настоящая смута. Неповиновение. Раскол. «Среди сильного возбуждения умов, которое распространилось по всему государству, там и здесь в Империи стали подниматься бунты. На границах Армении возник мятеж, и христианские пресвитеры стали подозреваться в возбуждении народных масс» – так писал о ситуации известный специалист по церковной истории профессор А. П. Лебедев{224}.

К сожалению, Евсевий и другие современники тех событий говорят о них сдержанно. Удалось найти глухое упоминание о восстании, которое вызвало преследование христиан. Правда, место его называлось точно – Мелитина{225}. Географическая привязка событий (опять она!) указывала, что я на верном пути. Известно, что город Мелитина – это не только Кавказ, и даже не только провинция Каппадокия. Мелитина – место рождения святого Георгия!{226}

Мелитинские мученики. Икона. Афон. XVI в.

Такое совпадение не назовешь случайным. Однако для выводов о рождении новой религии его недостаточно. Конечно, о том времени напоминали своим существованием Армянская, Албанская, Иверийская церкви, где епископом стал внук Григория Просветителя. Увы, забытую историю Церквей не расскажет никто: перепутаны даты, события, их участники.

А ведь новая духовная культура пришла в это время на Кавказ вместе с гуннами. Всадники принесли ее. Те самые всадники, приход которых обещал Апокалипсис. С Алтая шел их вековой путь, оттуда несли они свои духовные дары.

В раннем Средневековье Кавказ считали частью Алтая{227}. Их объединяло общее название – Каф. И общее дело. И там и там… А не отсюда ли топоним Кавказ? Очень правдоподобно. Ведь правду лишь затеняют, но никогда не гасят. Одна новая духовная культура роднила их – вера в Бога Небесного.

На Кавказе экспансия гуннов проявляла себя во всем укладе жизни. Но несмываемая печать забвения лежит на том героическом времени. Подлинные документы великой эпохи таинственно исчезли. Будто в одночасье. Остались лишь «источники», старательно отредактированные поколениями цензоров, однако… они противоречат друг другу. А еще больше – само́й жизни. Противоречат отчаянно.

Корона. Серебро. Кавказская Албания. Гянджинский историко-этнографический музей. Азербайджан

Храм в селении Киш, близ города Шеки, центра одной из епархий Албанской церкви. Азербайджан

Вот почему «в научной литературе существует вполне определенная точка зрения о недостоверности сведений (выделено мною. – М. А.) источников о гуннах до V в.»{228}.

Как быть?..

Поддержка пришла неожиданно и совсем не оттуда, где надеялся найти. Опорой в поиске стал эдикт Галерия, одного из соправителей Рима и вдохновителя указов против христиан. Известно, что в 311 году он внезапно прекратил гонения. Но… при условии: «Христиане пусть снова сделаются христианами».

Объяснить смысл его слов пытались поколения историков{229}. Тщетно!

Разбирая текст указа, профессор Лебедев пришел к выводу, что власть хотела «возвратить христиан к каким-то правилам и учреждениям христианским, какие были у древнейших христиан (ilia veterum instituta… quae forsitan primun parentes eorundem constituerant)»{230}.

«К каким-то правилам»… К каким именно?! В словах зашифрована величайшая загадка первого тысячелетия, самая сокровенная и самая непостижимая. Ее можно сравнить с тайной зарождения жизни. Это книга за семью печатями – она о появлении на свет божественного ростка, новой религии, которой суждено покорить весь мир. Ее настоящая история, история того, «чему надлежит быть вскоре», хранится под покровом тайны, как под покровом ночи.

«Христиане пусть снова сделаются христианами»… Туманное условие, при котором Галерий давал свободу вероисповедания, непонятно лишь на первый взгляд. Оно далеко не бессмысленно. Нужно лишь всмотреться в туман. А туман – категория природная, географическая, мне ли, географу, отступать перед ним? На ощупь, через общее незнание и через столетия, искал я дорогу в Рим.

Двойною тьмой – незнанья и столетийЗакрыт его гигантский силуэт,И мы идем на ощупь в бледном свете;Есть карты мира, карты звезд, планет,Познание идет путем побед,Но Рим лежит неведомой пустыней,Где только память пролагает след.

По-моему, точнее, чем Байрон, не скажешь: незнанье и столетия превратили историю Рима в неведомую пустыню, в гигантский мираж, откуда, казалось бы, нет выхода. Но… «только память пролагает след» – концепция Великого переселения помогла найти дорогу и не заблудиться.

Через «географические очки» читал я указ Галерия. И он стал ясен. Как день. Туманная фраза превратилась в ключ к шифру.

В указе речь идет о новой религии (nova religio). В них, в этих словах, я нашел ключ к пониманию темы. А когда нашел, не удивился. Потому что знал, появившиеся вдруг «новые христиане» имели мало общего с иудейской сектой, они были другими. Точнее о том, что зафиксировал указ императора, не скажешь. Раскол, смута прочитываются в каждом слове его эдикта.

Николай Ге. Христос в синагоге. 1868 г.

Выходит, Галерий, призывая христиан вновь стать христианами, просил их об одном. Он требовал отвергнуть все гуннское и вообще отказаться от nova religio, вернувшись «к богослужению собственного народа», или к понятным иудейским обрядам.

Император не знал или делал вид, будто не знает, что не сектанты-иудеи зажгли разгорающийся пожар на Востоке. Пожар зажгли те, «другие»! Варвары, они становились хозяевами на континенте. Такова была новая реальность. На конях входила она в жизнь Европы.

Давало власть – диктаторское право.Ты мог ли знать, что Рим, его оплот,Возвысившая цезарей держава –Всесильный Рим, – когда-нибудь падет,Что в Рим царить не римлянин придет,Он – «Вечный град» в сознанье поколений,Он, крыльями обнявший небосвод,Не знающий проигранных сражений,Он будет варваром поставлен на колени!

Вот она, роковая минута, о которой говорил Джордж Байрон. Эти строки оставил человек, названный в честь нашего Георгия. Его предки, рыцари, клялись Георгием, как именем Бога Небесного. А рыцари были потомками тех самых «варваров», что поставили Рим на колени.

Воистину, время неразрывно: вчера продолжается сегодня. И будет жить завтра! Сокрушительнейший разгром у Мульвийского моста беспощадно приближался. Наступал 312 год…

Дракон святого Георгия. Монумент. Лондон. Великобритания. Страж Англии – дракон держит щит с равносторонним красным крестом на белом фоне

Кризис надвигался неумолимо, как лавина в горах. Его предвидел еще Диоклетиан. Желая спасти Империю, он ввел в 293 году тетрархию. То был государственный порядок, где власть принадлежала двум старшим императорам (августам) и двум младшим. Но реформа власти лишь подлила масла в огонь, правители восточных и западных провинций с первого дня своего появления начали враждовать. Каждый желал быть главным.

Конкурентов в той борьбе устраняли руками «новых христиан». Одним из первых их силу почувствовал Максенций. Провозглашенный в 306 году императором, он открыто оказал покровительство nova religio, рассчитывая на ответную поддержку{231}.

Религия, не успев родиться, превращалась в инструмент политики. Она определяла с тех пор интересы Церкви, была ее родовой меткой. Но в той борьбе за власть Максенция обошел Константин, мастер интриги; в 312 году случилось это событие.

Не вера, которую Константин не принял, военный союз интересовал его, этого политика без реальной власти! Издалека начинал он, сделав ставку на восточные провинции Империи. Там мечтали о свободе и по примеру Армении желали военного союза с тюрками… И теперь становится понятным, почему «новые христиане» находили сторонников именно в греческой среде.

Соправители Диоклетиан и Максенций. Собор Сан-Марко. Венеция. IV в.

Битва у Мульвийского моста. Фрагмент. Миниатюра из рукописи. IX в. Национальная библиотека Франции. Париж.

Равносторонний крест приннес победу Константину

Желание греков освободиться от власти Рима было на руку Константину и в борьбе с римским императором Максенцием, и в дальнейших планах.

В 312 году у Мульвийского моста, у стен Рима неожиданно нагрянувшее войско Константина, составленное из тюрков-всадников, наголову разбило римскую армию. Максенций в том сражении погиб. Империя, получив смертельную рану, раскололась.

Томас Коул. Путь Империи. Крушение. 1836

Колонии Рима увидели: слова Апокалипсиса стали явью, началось крушение языческих идолов, хотя слова «свобода» и «христианство» каждый тогда понимал по-своему.

Перед битвой Константин приказал воинам (европейцам) нарисовать на щитах равносторонний крест, чтобы они внешне не разнились с тюрками, щиты которых отличал крест Тенгри. Тогда впервые узнали европейцы и о знаменах с крестом, тоже тюркских. С Алтая.

А после победы в Риме зазвучала хвала Богу Небесному: Атамыз бизим, ки кёктесен, ари болсун атынг сенинг (Отче наш, Который на Небесах, да святится имя Твое){232}.

С этой молитвы начиналась Византия, новая Империя на Востоке, ее учреждал Константин. Греки, вчерашние рабы Рима, подняли голову. Равносторонний крест, как у тюрков, стал для них символом победы и освобождения.

Крест, который назовут Георгиевским.

Боевые знамена тюрков (татар), хоругви-обереги. Музей армии. Стокгольм. XVII в.

С древнейших времен равносторонний крест – знак Тенгри оберегал тюрков и приносил им победу. Победоносным было его шествие по Евразии

Знаменосец. Наскальное изображение. Алтай

После поражения Максенция жизнь в Риме менялась на глазах. В 313 году императоры Константин и Лициний подписали «Миланский эдикт» – первый на Западе документ новой религии. Не христианства!{233}. В нем сказано: «…соблюдать то богослужение… чтобы божественное и небесное Существо, как бы его ни называли, было благосклонно к нам и ко всем, находящимся под нашей властью»{234}.

Это очень важные слова. В них прочитывается идея веротерпимости, которая и сделала возможным в раннем Средневековье союз Востока и Запада. Константин – первый союзник тюрков в Римской империи, он привел их всадников к Риму{235}. Вновь замечу, такого конного войска Европа до 312 года не видела, но знала о его победоносной силе из Апокалипсиса, оно было только у тюрков. Собственно, конное войско, как и религия, отличало культуру этого народа.

Конь раздвигал пространство, уводил вдаль, за горизонт, превратился в «часть» тюрка, стал продолжением человека. Без него Великое переселение с Алтая не состоялось бы. Он поменял мировоззрение народа, который смотрел теперь на белый свет с высоты коня. О вольных кентаврах слагали легенды и мифы, дошедшие до наших дней.

Много воды утекло, прежде чем жители гор научились жить в степи. В новой для себя природной среде, в которой всё было не так, как в привычных горах! Это – чрезвычайно важное географическое условие, в нем ключ к познанию всей тюркской истории. И не только тюркской.

Отсутствие леса, например, вынуждало искать в степи новые строительные материалы. Резко континентальный климат заставлял придумывать другие типы жилища, создавать иные формы быта. О воде, топливе, пастбищах, сохранении запасов – о многом теперь приходилось задумываться. И делать!

Каждая из этих проблем – самостоятельная отрасль науки и техники. То непростые задачи, как в далеком прошлом, так и сегодня. Они вечны – везде и всегда.

Но были трудности особого рода. Их не понять тому, кто не сталкивался с дикой природой, с ее средой, где неведомые опасности подстерегают на каждом шагу. Хищники…

Волчьи стаи сразу же дали знать, кто истинный хозяин степи. От них не было спасения. Здесь господствовала своя иерархия, в которой человеку не находилось места – его требовалось завоевать. Секира, аркан, дубина, петля, другое оружие оказались бессильны в кровавой войне. Войне не на жизнь, а на смерть. Отголоски той битвы сохранил алтайский эпос:

Хозяева земли – семь волков,Рядом сев, завыли.…Семь этих черных горИз стороны в сторону закачались.На клыках кости шестидесяти коней засохли,На зубах головы семидесяти мужей засохли{236}.

Но тюрки решили и эту задачу! Решили оригинально. Им, очень наблюдательным людям, удалось найти «территориальный баланс», поделив степь с ее хозяином волком. Отгонно-пастбищное скотоводство, которым жили переселенцы, осознанно жертвовало частью стада при перекочевках и на пастбищах.

Волк. Войлочная подвеска на покрытии седла. Прорисовка. Находка из кургана. Алтай. V–IV вв. до н. э.

Это была своеобразная «дань» волку за пользование его угодьями. Поразительно, наши предки справились с экологической проблемой, которую сегодня не способна решить мировая наука. Человек и волк смогли найти общий язык.

А не тогда ли зародилось представление о волке как о сильном союзнике, покровителе, указывающем «народу новые места для поселения, маршруты военных походов или спасительный путь в трудный момент»?

Из врага волк превратился в благодетельное существо, в родовой тотем тюрков. «Лицо волка благословенно», – восклицает герой древнего эпоса, обращаясь к зверю-покровителю за помощью. «Сынами волка» называли себя отчаянно смелые воины-степняки, они бросались в атаку с боевым кличем «сивый волк».

Крылатый волк. Изображение на костяном цилиндре. Находка из кургана знатного хунну. Бурятия. Рубеж н. э.

Всадники в степи. Фото Дмитрия Чулова

Только сильный, смекалистый и трудолюбивый народ могла принять степь. Только он, поставивший себе на службу силы природы, мог совершить Великое переселение… Удивительно, тюрки выбрали самые оптимальные, с точки зрения экономики, территории для новой жизни.

Они начинали «с нуля», «с чистого листа», а оставляли после себя очаги цивилизации. Цветущее Семиречье, которое я не раз упоминал, – тому выразительный пример. Настаиваю на своем, не кочевники жили в его поселениях. Теория «кочевых цивилизаций», полагающая, что люди скитались по степи в поисках пастбищ для скота, явно не знакома с реалиями существования. А для тюрков с их высокой культурой не подходит и вовсе. Жизнь была намного сложнее и интереснее.

Отгонно-пастбищное скотоводство – один из элементов их экономики. Они занимались овцеводством, коневодством, держали крупный рогатый скот, свиней, выращивали скотину в стойлах, были прекрасными земледельцами и умелыми ремесленниками, надежно строили укрепленные поселения, оросительные каналы, дороги и переправы… Замечу, это – характеристики оседлого образа жизни{237}.

Древнейшие чугунные сошники (прообраз плуга) найдены археологами в поселениях на Древнем Алтае. В первом тысячелетии до новой эры этими сошниками обрабатывали землю, что позволило увеличить урожаи зерна. Небывало богатые урожаи лежали в основе достатка и, как следствие, «демографического взрыва».

Вот где исток Великого переселения! В достатке, в сильной экономике. Железо дало народу силу – новое хозяйство. Еще раз повторю, в мощной экономике была сила степной культуры. И моделирование, то есть выявление причинно-следственных связей, подтверждает мой вывод со всей очевидностью. Законы экономической географии действуют во все времена, будь то далекое прошлое или сегодняшний день.

Чугунные сошники. Иволгинское городище. Улан-Удэ. Эпоха хунну

Железные удила. Находка из кургана. Монголия. Эпоха хунну

Это как раз и не замечают историки, желающие видеть в Степи только «кочевников», живущих разбоем и набегами. Набегом и разбоем промышляет шайка, банда, но не народ! Такое управление хозяйством с точки зрения экономической географии просто невозможно. Увы.

Тогда столкнулись два мира, стоящие на разных уровнях экономического развития. «Народ-всадник» уверенно покорил соседние страны. Слабый уступил сильному. Степняки доказали, что история их побед – это история победы железа над бронзой. Победила Степь с ее «конным» образом жизни: ребенка там сажали на коня, а потом учили ходить.

Меч, пика появились у алтайцев, когда они оседлали коня. Никто в мире не сделал бы это столь изящно и просто – они сделали железные удила. Потом – кольчуги, остроконечные шлемы… Мечу всадника не нужны рекомендации, его достоинство очевидно: всадник на всем скаку рубит куда сильнее, чем пеший соперник. А чтобы удар был резче, тюрки придумали стремена – опору для ног{238}.

Непросто было ладить первую узду, первое седло со стременами, упряжь… Однако справились. Появился новый образ жизни – конный, который был одинаково хорош и в городах, и в степных станицах. Он изменил «гардероб» народа: тюрки – эти необыкновенно наблюдательные люди! – придумали одежду специально для всадников. Шаровары, сапоги, башлык, кафтан и многое иное появилось тогда на алтайцах. Вплоть до каблука к сапогу.

О качестве и красоте их нарядов можно говорить долго. Чрезвычайно тонкая работа. В Пазырыкских курганах археологи нашли шелк, кружева, фетр, чесучу. Из них получалась красивая и практичная одежда. А это – две с половиной тысячи лет назад! Одежда издревле отличала тюрков от других народов, придавала неповторимость их облику.

Бронзовые палицы с железным стержнем внутри и железный наконечник копья. Находки из кургана. Монголия. Эпоха хунну

Совершенно очевидно, в Великую Степь вышли люди высокой культуры, они – создатели городского образа жизни в степи. В городах жили ремесленники, ювелиры, ткачи, портные, златошвейки, ковровщики, кузнецы, гончары и другие мастера. Изделия древних умельцев сохранились (археологи находили их неоднократно), они неповторимы, не спутаешь с другими: материал, форма, орнамент, узоры – всё свое.

Эти находки украшают коллекции крупнейших музеев мира. В Эрмитаже, например, в Золотой кладовой представлены шедевры гуннского ювелирного искусства – они отметили эпоху Великого переселения народов. Это не стыкуется с «кочевыми теориями», которые сочинил и отстаивает Запад. Пришельцы с Алтая передали Евразии свои навыки и богатый жизненный опыт, традиции и знания.

Мир перенял изобретения тюрков, а не придумал их заново! Вот пожалуй, что было главным в ту пору – обмен достижениями, который двигал прогресс человечества. Скотоводство, коневодство, землепашество, металлургия, вооружение, строительство, архитектура, бытовая жизнь – всюду следы этого «обмена».

Орел. Находка из кургана. Алтай. V в. до н. э.

Голова волка-дракона. Наконечник гривны. Из коллекции золотых украшений гуннской эпохи. Государственный Эрмитаж. Конец IV – начало V в. Уверенная рука мастера создавала этот шедевр: в его распоряжении были самые совершенные технологии того времени

Старое, отслужившее, отступало, новое, перспективное, брало верх.

Архитектурные приемы степняков до сих пор удивляют археологов и строителей. В Семиречье, которое сегодня является частью Казахстана, найдены древние города, построенные во II веке тюрками, только-только приступившими к массовому освоению Степи{239}. Скромные на вид, они отметили грандиозное время.

Годы слагали столетия, облик степи менялся, здесь складывалась сильная и самобытная страна, с ней в IV веке познакомился европейский мир. Дешт-и-Кипчак – так назовут ее в будущем.

Были в той стране будни и праздники, о которых европейцы не слыхивали. Например, праздник ели. На Алтае ель издревле была священным деревом, она соединяла земной и небесный миры. Праздник наступал в разгар зимы – 25 декабря. Когда в долгой и трудной борьбе день побеждал ночь, и солнце чуть дольше прежнего оставалось над землей: счет шел на доли секунды.

Наблюдательные тюрки взяли и это на заметку. Без приборов и без техники, они изящно решили астрономическую задачу… А не тогда ли появился на свет первый календарь? И первые часы? Отсчет времени стал элементом жизни алтайцев{240}.

Всю ночь веселились люди по случаю победы солнца над тьмой. Всю ночь приговаривали: «Корачун! Корачун!» Праздник так и назывался Корачун – это означало «пусть убывает». Пусть убывает тьма и прибывает свет… Вокруг елки до утра водили хоровод: люди вставали в круг, символизирующий солнце. Так они звали небесное светило вернуться. И – о чудо! – оно возвращалось. Чудо будило веру.

Столько веков прошло, а древний обычай не забылся. Сегодня это праздник новогодней елки!{241}. Со времен Аттилы он отмечается в Европе.

Вместе с тюрками пришла и новая потеха – знаменитая царская охота. С нею познакомил европейцев царь Аттила. Охотились на конях. Медведей, кабанов, оленей били на скаку булавами или секирами. Только всадникам такое под силу.

О секирах и булавах надо сказать особо. По преданию, сам Гесер сражался этим оружием с врагами. То – царская принадлежность.

Секира из стали чёрной была,Она чеканно-узорной была,…Схожа с неполной луной была,Круто загнуты были концы,Рукоять резной была,Остра была, как бритва, она,Многих губила в битвах она.{242}

Вооружение, приемы боя, атаки и отступления – вечная тема в тюркской истории.{243} Изысканные произведения искусства меркли перед красотой доспехов и оружия тюрков: шлемы, панцири, луки, убранство коня – всё восхищало взор. Войны прославили народ, превратились в настоящее искусство Великой Степи. Армия – элемент ее самобытной культуры, ее вершина.

Даши Намдоков. Царская охота. Кызыл. 2014

Подобного войска Запад не знал.

Еще не вступив в сражение, он уже проиграл. «Железный дух» степняков делал их непобедимыми. Такой была расстановка сил, когда тюрки, заселив Великую Степь, подошли к Кавказу.

Тревогой с тех пор жила Римская империя, страх поселился здесь.

…Однако не могучая армия вела тюрков вперед, не она руководила событиями. Не войны определяли лицо эпохи. Завязывалась новая геополитика. На Евразийский континент вступала вера в Бога Небесного, ее утверждало Великое переселение народов. С Алтая дул теперь ветер перемен.

Тогда и началось возвышение Дербента на Кавказе. Почему Дербента? Потому что именно здесь сошлись Восток и Запад. Их политические интересы. Город и есть исток, с которого началась река «нового» христианства, устремившаяся в IV веке в Европу. Гуннский проход стал ее «руслом»{244}. Сначала священные воды окропили Армению, потом напоили Византию, которая сразу выросла в политического и военного конкурента Риму…

Тюрки раскололи языческую Империю – ослабив ее идеологию. Они завоевывали души людей Старого Света, и власть сама шла к ним.

Конечно, вера – категория хрупкая, невидимая, но ее феноменальную объединяющую силу исследователю важно почувствовать и принять, чтобы отличать оттенки иных исторических событий. Без этого трудно понять суть перемен, пришедших на Кавказ. А без их понимания сложно оценить масштаб деяний Григория и его внука.

Созидающей силой был тюркский мир. Это он подвел черту под античной эпохой, это он перевернул чистую страницу для записи истории Средневековья. В IV веке вера в Бога Небесного (Тенгри) сроднила народы Кавказа, сделала их народом одной веры. Тогда появилось государство Кавказская Албания со своим духовным институтом.

Кавказскую Албанию создавали в границах Северной Парфии, создавали для наведения моста между Востоком и Западом, между тюрками и европейцами. В том был смысл начинания. У стран складывалась своя новая роль в политической жизни. Определялось свое место в геополитике!

То, что землю Албании заселили до прихода сюда тюрков, то есть до начала IV века, сомнений не вызывает. Но вот в то, что коренное население могло стать основателем нового государства, поверить трудно. Кавказ был зависимым с VI века до новой эры, то есть со времен Персии. И жил по ее законам. Их диктовали, как волк диктует ягненку.

Сделать из колонии независимое государство способна только внешняя сила. Нельзя говорить о стране в отрыве от политической обстановки, которая ее окружала. Как бы ни настаивали оппоненты, какие бы доводы ни приводили, но не могло быть государства Кавказской Албании раньше рубежа III–IV веков, то есть до свержения царской власти в Парфии и до прихода на Кавказ тюрков.

Так уж распорядилась мировая политика. А у нее свои законы, которые никто не в силах изменить! Независимых Армении или Грузии (Иверии) тоже быть не могло, по тем же самым причинам. Впрочем, их и не было.

Государства никогда не возникали просто так, сами собой, их формировали сильные мира сего в угоду международному территориальному разделению труда. Так было всегда – и тогда, и сейчас. Разделение труда очерчивает круг интересов соседствующих стран, без него невозможны политика, экономика.

Вот в чем смысл создания нового государства: история Среднего Востока повторялась, но уже на Кавказе. А это еще раз косвенно подтверждает координацию Великого переселения народов, руководство им. Собственно, очаги алтайской культуры и были итогом переселения. Самым весомым, самым заметным.

Первого албанского царя звали Вачаган (или хан Вача?). Он из династии царей с алтайской родословной. Аршакид! Ему наследовал царь Урнайр, современник Тиридата и Григория. Он стал главным лицом в политической жизни Кавказа. Алтай сделал его главным!

Масштаб дел Урнайра сравним с деяниями царя Канишки. Албанский царь объявил веру в Бога Небесного религией государства, утвердил Церковь с Патриаршим престолом в Дербенте{245}. Здесь учили новообращенных богослужению и приобщали к тюркской культуре. С его благородных усилий миру явился кавказский Кашмир – еще один «плавильный котел» для культур разных народов.

Главой Албанской церкви стал внук Григория Просветителя, его пятнадцати лет от роду рукоположили в епископы…{246}.

Храм. Реконструкция. Селение Лекит. Кавказская Албания (ныне территория Азербайджана)

Грандиозный замысел по наведению моста между Востоком и Западом вступал в новую фазу.

Зачем пошел епископ Григорис к правителю гуннов? Что хотел от хана?

Эти вопросы много лет не давали мне покоя. Я помнил о рассказе Фавста Бузанда, который писал: «И он пошел. И представился маскутскому царю, повелителю многочисленных войск гуннов, встал перед ними и стал проповедовать христово евангелие, говоря им: познайте Бога!»{247}.

Но слишком многое расходилось здесь с реальной жизнью. Причем неувязки были чисто практического свойства. Например, на каком наречии обратился Григорис к повелителю гуннов? Армянский и тюркский языки абсолютно разные… И проповедь на армянском перед тюрками была бы пустым звуком… Не спасало и присутствие переводчика, ибо, как известно, начало добродетели – язык!

Окрестности дербентской цитадели. Дагестан. Фото Евы Монд. Этот узкий участок, единственный на всем Кавказе сухопутный путь из Азии в степную Европу, называли когда-то Гуннским проходом.

Допустим, Григорис говорил по-тюркски (благодаря деду, который провел четырнадцать лет у гуннов). Но и тогда он не был бы понят войском. При самом благоприятном стечении обстоятельств его речь могли уловить только первые ряды, остальные просто не услышали бы проповедника, человеческий голос слишком слаб для этого. Для «общения» с войском существовали специальные инструменты – трубы и барабаны, с их помощью подавали сигналы-команды.

Выходит, не о проповеди шла речь.

В поисках ответа я выдвигал в своих книгах разные версии. Но главная тайна ускользала из рук. А «подробности», которые предлагали древние летописцы и современные исследователи, противоречили друг другу и лишь запутывали дело{248}.

И вновь не сразу освободился я от плена авторитетных мнений. Внимательно перечитывая первую свою работу, искал уязвимые места в собственных рассуждениях. Где ошибся и в чем?

Ответ, как это часто бывает, прятался на самом виду. Я просто не увидел его в 1997 году, когда работал над первой книгой о святом Георгии.

«Григориса убил персидский правитель, – писал я тогда. – Только его проклинали верующие! “Забвение” этого имени в Европе сути дела не меняло – преступление уже свершилось. Но теперь возникал иной вопрос: почему Фавст Бузанд назвал персидского правителя “повелителем многочисленных войск гуннов”? Что это, неточность перевода? Или ошибка летописца, который сам не участвовал в событиях, а рассказывал о них со слов других?.. Кто ошибся? К сожалению, найти ответ не удалось».

Другого результата и быть не могло, сказал бы я сегодня. Потому что в начале своего пути «тот» Мурад Аджи мало знал о роли царя в тюркском обществе, об истории самого титула, о царях с алтайской родословной. Но именно здесь и кроется разгадка событий, которые перевернули жизнь Армении, Кавказской Албании, а затем и всей Европы.

…«Великий царь Армении» Тиридат возвысил своего родственника Григория: у них получился выгодный союз. Любопытная деталь – правитель Армении узаконил за собой титул «царь», почему? Правитель Кавказской Албании, объявив о новой Церкви, тоже стал зваться царем. Факт, который без знания особенностей тюркского общества вряд ли можно объяснить.

У тюрков титул «царь» носил хан, у которого жил главный священнослужитель. То – высший титул светской власти, ей обязаны безропотно подчиняться другие ханы. Напомню, титул связан именем Гесера, тюркского Пророка, сына Бога Небесного{249}. Отсюда то благоговейное почитание царей, отсюда та постоянная борьба за царскую корону и за «правильность» веры. Десятки новых нюансов обретают известные истории, прежде казавшиеся обычными и даже будничными.

Тиридат III и Григорий Просветитель. Барельеф. Эчмиадзин. Армения

Корона царя Тиридата III. Копия. Эчмиадзин. Армения

Вернувшись к запискам Фавста Бузанда, я уже другими глазами читал текст: «Приведя в порядок и восстановив все церкви, находящиеся в той стороне, он прибыл в стан аршакидского царя мазкутов, имя которого было Санесан, ибо и их цари и армянские цари были одного и того же происхождения и рода (выделено мною. – М. А.). И он пошел. И представился маскутскому царю, повелителю многочисленных войск гуннов, встал перед ними и стал проповедовать христово евангелие, говоря им: познайте Бога!»{250}.

Аршакиды! Опять! Санесан и Григорис – оба Аршакиды – встретились, спираль истории повторялась, совершив новый виток. Разыгрывалась кровавая драма со старым сюжетом – злодейское убийство одного Аршакида другим…

Что стало истинной причиной трагедии, не знает никто. Очевидцы событий не оставили письменных свидетельств. Возможно, все было так, как повествует Фавст Бузанд, возможно, иначе. Не вызывает сомнений лишь факт гибели Григориса.

Его предали мучительной смерти в стане повелителя гуннов. «Они поймали дикого коня, привязали юного Григориса к хвосту его и пустили по полю вдоль берега великого северного моря, за пределами своего лагеря, по полю Ватнеан, и таким образом они погубили добродетельного проповедника», – пишет Фавст Бузанд{251}.

Жернова Господни мелют медленно, но неумолимо. Когда-то Анак (Апак) – прадед юного епископа выступил в страшной роли цареубийцы. Теперь по воле человека из того же царского рода Аршакидов прервалась жизнь Григориса.

Что предписано Тенгри, того не избежать! И Григорис покорился неизбежному.

В день, когда оседлали небес скакуна,Когда дали созвездиям их имена,Когда все наши судьбы вписали в скрижали –Мы покорными стали. Не наша вина.

Неотвратимо возмездие Судьбы, оно настигает невинные души.

После казни Григориса войско Санесана захватило Армению, но эта «победа» ничего не решала. Не на поле брани выковывался ее стержень. Команды войску отдавал Санесан, однако фактическим повелителем «многочисленных войск гуннов» был персидский шах{252}. Персидские правители Сасаниды оказались умелыми политиками. Играя на человеческих слабостях Аршакидов, без боя одерживали над ними верх в одном «сражении» за другим.

Когда-то Шапур I руками Анака (Апака) устранил царя Армении. Теперь Шапур II с помощью Санесана пытался подчинить себе все Закавказье. Да, убили Григориса тюрки. Но истинным виновником гибели юного проповедника был персидский правитель, он – организатор убийства и его соучастник…

Много веков ушло у новых правителей мира, чтобы вытравить людскую память и заставить забыть о Кавказской Албании. Забыть, что Кавказ – зеркало, где иначе отражается прошлое Европы и где иначе читаются события ушедших столетий.

Огюст Роден. Мученик. 1885

Григорис стал Георгием, Санесан – Дадианом, но мучителем святого по-прежнему называли персидского правителя{253}. Народная память тем и сильна, что не исчезает.

Выходит, легенда – некий образ Времени, готовая его модель, его лик, и притом более достоверный, чем иной научный трактат или даже летопись, которые все-таки подпитывала и поддерживала политика, призванная восхвалять правителя, оправдывать его поступки.

Легенда же не имела ни автора, ни редактора. Народ и Время «шлифовали» текст.

Все новые драгоценные подробности извлекал я из древних преданий. Они приводили в восторг, так радуют старателя крупицы благородного металла при промывке золота. Легенды подтверждали мой вывод: Григорис и Георгий – один человек! Одно лицо! Сомнений уже не было.

Народное творчество помогло понять то, что вроде бы исчезло, подзабыто, но веками хранилось в человеческой памяти. Неосознанно. Переиначено. Однако хранилось. И сохранилось!

Апокрифы, фольклор, они – как глоток чистого воздуха, как живительная влага, в них «мед поэзии». Это литературные произведения, не признаваемые Церковью: предания, легенды, песни, стихи, их именуют народными. Можно запретить книги, исказить что-то на бумаге, но всех людей нельзя принудить к молчанию…

Народное творчество сербов, болгар, хорватов и других потомков тюрков на удивление согласуется с преданиями забытых ими собратьев. Иначе и быть не могло! Руки церковной цензуры не коснулись восточных территорий Великой Степи. Мусульманские Турция, Иран, Татарстан, Башкортостан, Азербайджан уберегли весть о святом Хызыр-Илйясе – о Георгии-Джирджисе.

А правда не бывает разной – она одна у всех…

«Радуйся, яко тобою Церковь верных просвещается: радуйся, яко имя твое и между неверными (выделено мною. – М.А.) прославляется», – говорят в молитве Георгию болгары, русские, сербы, украинцы, хорваты, храня память о том, что именно этот святой духовно объединил Восток и Запад… Вновь и вновь остается повторять: память человечества вечна, она бережет даже то, что велено забыть!

Антонио Пизанелло. Святой Георгий и принцесса Трапезундская. 1436–1438

На создание картины Пизанелло вдохновили легенды и реальная история тюрков. Принцесса Трапезундская Феодора, выданная замуж за тюркского правителя, вошла в историю как Деспина-хатун

Апокрифы и фольклор вопреки злу и кострам инквизиции сохраняли то, что, по замыслу Рима, должно было исчезнуть. Нет, они не опровергали «официальную» версию – они не замечали ее, умело дополняя деталями, которые приобретали особый смысл. В них память, которую не сотрут столетья:

Пусть опрокинет статуи война,Мятеж развеет каменщиков труд,Но врезанные в память письменаБегущие столетья не сотрут.

Сербохорватские, болгарские, англосаксонские, славянские, латинские произведения хранят краски, оттенки живой жизни, вроде бы давно минувшей, но продолжающейся сегодня. Их информация столь же бесценна, как сведения географических карт.

В англосаксонской средневековой поэме воина перед смертью волочат лицом по земле, что полностью совпадает с известием Фавста Бузанда, о котором автор поэмы даже не слышал. Он начинает с заявления: «Неверные неверно написали в своих книгах о св. Георгии; мы хотим объяснить вам, в чем заключается правда». И далее следует рассказ о теологическом поединке, в котором главенствовало слово{254}. Трудно назвать такие детали совпадением!

Я испытывал непередаваемое чувство благодарности, смешанной с восхищением, к людям, сохранившим древние предания. Соль земли… Они представляли особый клан в обществе, считались едва ли не монахами, людьми замкнутыми, с феноменальной памятью, их готовили с детства, они жили среди легенд и историй, эти безымянные хранители древности.

То, что говорил сказитель в своих песнях, исполнялось перед царями и каганами, и было сущей правдой, а искажение любого исторического факта стоило исполнителю языка. Традиция вместе с Великим переселением народов пришла в Европу, ей, например, неукоснительно следовали скальды{255}. Их творчество заметно повлияло на литературу Средневековья.

Легенды, в отличие от надуманных продуктов мифотворчества, – это трамплин, с которого порой начинался полет удивляющих мыслей, он – точка опоры, способная при умело подобранном рычаге перевернуть мир незнания… Легенды и помогли мне иными глазами прочитать свидетельства о событиях, последовавших после казни Григориса.

Антонио Пизанелло. Святой Георгий и принцесса Трапезундская. Фрагменты. 1436–1438. Такими увидел художник участников и свидетелей подвига святого

Память тюрков-степняков хранит драгоценнейшие детали жизни и смерти святого воина, из поколения в поколение передавались они. Например, у болгар и у сербов в день Георгия (Джурджев день) полагается резать барашка в поле, на равнине, а съедать на вершине горы: и поныне в некоторых областях поступают именно так, хотя и не знают, почему{256}. Причем режут только молодого барашка (агнца, невинную жертву)…

Объяснение обычаю можно найти в апокрифах: они сообщают еще об одном «совпадении» – убили святого на равнине, а похоронили на вершине горы{257}.

Это – очень важная деталь!

Останки епископа Григориса, размышлял я, должны быть погребенными с причитающимися почестями на самой высокой горе… Такова тюркская традиция, истоки которой на Древнем Алтае. Героев хоронили на вершинах.

Казалось бы, откуда в Центральной Европе знают эти детали? До Дербента от них так далеко… Однако, если помнить, что Центральную Европу ныне заселяют потомки тех тюрков, кто шел в авангарде Великого переселения народов, все встает на место.

Нет, я не отвергал письменные источники. Но при внимательном чтении вновь и вновь убеждался, что многое было совсем не так, как они сообщали. Не могло быть таким!

Например, Фавст Бузанд пишет, что тело мученика «люди, пришедшие с ним… перевезли в свой гавар Хабанд… на границе с Арменией, в деревню под названием Амарас»{258}. Но кто бы им отдал останки?!

Впрочем, даже если допустить невозможное, вновь вмешиваются чисто практические соображения. Они подсказывают, что столь деликатный груз просто не выдержал бы перевозку. Слишком велико расстояние, слишком долог путь в обход (прямой дороги через горы нет), слишком уязвимы останки для кислорода и других природных факторов{259}.

Фавст Бузанд сообщает, будто Григориса «похоронили около той церкви, которую построил дед Григориса первый Григорий, великий первосвященник армянской страны. И каждый год народы этих стран и гаваров собираются в этом месте и торжественно празднуют день, посвященный памяти его подвига»{260}.

Как это совместить со словами Моисея Каганкатваци о том, что уже в V веке место захоронения великого святого «было предано забвению»? Автор, не скрывая, пишет, что, когда «благочестивый Вачаган, царь агванский… возжелал обрести мощи святого отрока Григориса», могилу праведника не могли найти. Никто не знал, где он погребен.

Место гибели помнили все. А вот где каждый год праздновали день, посвященный памяти подвига, забыли. Не странно ли?..

Похоже, Амарас, как и «подножие холма Палатинского», возник и утвердился в истории по воле сильных мира сего.

Об обретении мощей святого Григориса в Амарасе объявили при Вачагане III Благочестивом. У царя Кавказской Албании «было сильное желание обрести мощи святого отрока», – сообщает летописец{261}. И на то были свои причины.

Вачаган пришел во власть на излете V века (487–510).. Уже ушел из жизни Аттила – последний царь всех гуннов. Начались жесточайшие раздоры среди тюрков Европы. Для Кавказской Албании наступили трудные дни, начался новый передел мира, трагедией отозвавшийся не только в этой стране. Персия и Византия разорвали на двое Армению. Власть Аршакидов в Армении пала, чем не преминула воспользоваться Византия.

Молитва. Деревянная скульптура. Деталь алтаря

Гробница Аршакидов – царей Армении. Деталь храма. Село Ахцк. Армения. IV в.

Армянская и Албанская церкви, не принявшие решения Халкидонского собора, становились изгоями в церковном мире. Византия объявила своих бывших наставников еретиками, а их взгляды – ересью. Запад сам создавал «кумиров», новые обряды, новые теории. Единая Вселенская церковь, колыбелью которой был Кавказ, теряла влияние и давала глубокие трещины.

Сначала в ее разрушении преуспевали греки, они переписали Библию, дабы оправдать свои нововведения{262}. Потом реванш взяли католики, исправившие всю мировую «историю» в угоду Риму.

Теологический спор перерос в войну. Для Запада то был бой за власть в средневековой Европе, за лидерство в геополитике, за обретение имущества и земель. Падение Византии и восхождение Рима – это этапы невидимой войны, которая превращала власть религии в религию власти… А точнее, в трагедию духа.

Усилиями Геласия I утверждалась формула власти: papa a nemine iudicatur (над папой никто не вправе вершить суд). Именно в это время и сформировался принцип о примате папы. Напомню, при Геласии I, возглавившие Западную церковь, «папство уже рассматривало себя источником любого права и стержнем истинного учения». Стремление папы стать наместником Бога на земле не знало границ, оно определяло его роль в геополитике.

Что мог предпринять в такой ситуации Вачаган Благочестивый? Он, насильственно обращенный в зороастризм при персидском правителе, был пленником обстоятельств. В горниле страданий рождалось его благочестие.

Придя к власти, Вачаган отрекся от чужой веры. Царь вернулся к Богу Небесному. Только на его помощь и оставалось рассчитывать правителю. У Кавказской Албании для борьбы с мощным противником не было ничего – ни ресурсов, ни союзников. В Кушанском царстве, откуда не раз приходила помощь, династия Аршакидов уже угасла{263}. И на Кавказе их власть иссякала.

Монастырь Амарас. Нагорный Карабах. Фото Игоря Дымова

Спасти страну могло только чудо. Тогда и объявил благодетельный царь свое «сильное желание обрести мощи святого отрока». Во все концы его владения разослали приказ священнослужителям – «поститься и просить у милостивого Бога даровать нам мощи блаженного Григориса».

Благочестивый правитель не сомневался, что молитва будет услышана. Так и случилось. Голоса с неба, вещие сны, видения и знамения, направляли поиск. И желанное чудо произошло! Оно подарило набожному монарху «духовное и сверхъестественное сокровище». Найденные безымянные останки объявили мощами святого Григориса{264}.

Увы, ни искреннее благочестие, ни «великие и славные дары, какими не был еще одарен никто из его предков, из предшествующих ему царей» не помогли Вачагану – он стал последним Аршакидом, правившим Кавказской Албанией. Власть царей с алтайской родословной на Кавказе пресеклась. Как напоминание о ней осталась часовня, возведенная благочестивым монархом в память о святом Григорисе.

…Так рассказывает эту историю Моисей Каганкатваци, живший в VII веке. Что здесь – правда, а что нет, судить трудно. Часовня сохранилась, она под алтарем церкви, возведенной в Амарасском монастыре. А вот само захоронение археологи искали долго и безрезультатно.

Начиная с 70-х годов ХХ века, пользуясь указаниями древних авторов, здесь проводил раскопки профессор Р. Б. Геюшев. Казалось бы, удача улыбнулась исследователю. Надпись на камне указывала, что перед ним могила, которую он искал. Однако погребение… не соответствовало ни христианским, ни тюркским обычаям. «Скелет находился в круглом ящике. Костяк лежал в скорченном виде (везде выделено мною. – М. А.)». А надпись на армянском языке, как вполне логично предположил исследователь, была высечена, видимо, позднее{265}.

Деревянная скульптура. Пермская государственная художественная галерея

Жестокое разочарование. Однако в науке приняты иные оценки: отрицательный результат – тоже результат. Археологические раскопки развеяли версию о «захоронении» отрока Григориса в Амарасе…

И все же власть многовековой традиции оказалась сильнее научных заключений, в монастырь по-прежнему стекаются толпы паломников. Место, где люди молятся, наполняется добрыми чувствами. И чем больше паломников приходит в Амарасский монастырь, тем святее становятся они и само место.

Справедливо замечено: «Чудеса там, где в них верят, и чем больше верят, тем чаще они случаются». Пусть так и будет.

В селение Джалган я попал с трудом. И хотя на дворе стоял конец ХХ века, ничто не напоминало о том. Место, выбранное для жилья, – самое неподходящее во всей округе: на вершине горы, дорог нет, пашен нет, с пастбищами плохо. Однако живут люди, и живут очень давно.

Сюда добираться лучше на вездеходе. И не в любую погоду. Очень неудобное место, хотя рядом равнина, хорошие горные склоны, вода. Но Джалган стоит именно там – на вершине горы! И задачи у него всегда были иными, чем в других окрестных селениях. Джалган – охранник, страж святых мест. Об этом здесь знают все.

Обитатели селения живут как бы в стороне от всего остального мира. Будто другой народ с другой планеты. Кто они? Остается только гадать. На подъезде к селению обратил внимание на старинное кладбище, здесь были памятники, почти ушедшие в землю, были и неплохо сохранившиеся. По их форме понял, что в селении когда-то главенствовала персидская культура. Джалганцы говорят на фарси. Правда, их «фарси» не понимают ни персы, да и никто другой на свете. Самостоятельный язык? Самостоятельный народ? Возможно. В Дагестане такое не в новинку.

Когда поинтересовался их национальностью, сказали, что азербайджанцы. И добавили: «По паспорту». Но ни по языку, ни по культуре на азербайджанцев они не походят. Селение по духу иное. Низкие глинобитные домики с плоскими крышами и с окнами, выходящими во двор, глухие каменные ограды указывали скорее на Афганистан. И люди с выразительными, очень своеобразными лицами походили на афганцев{266}. Здесь всюду был Восток, Кавказ, но Кавказ особенный.

Время давно застыло в Джалгане: улицы принадлежали XV или даже X веку. Лишь электрические столбы возвращали воображение в реальность, напоминая, что на дворе уже конец ХХ века. Селение походило на огромную площадку, где готовились к съемке фильма…

Первой, кого мы увидели, была женщина, она откуда-то снизу несла кувшин с водой. Приезд незнакомых насторожил ее. Конечно, разговор не получился. Виной тому был не языковой барьер, а ее правильное мусульманское воспитание – она не имела права останавливаться перед чужаками.

Второй собеседник был поприветливее. Им оказался пожилой крестьянин, возвращавшийся с поля в уснувшее от летнего зноя село. Пригласил в дом, где за чаем поговорили «о том о сем» – на Востоке не принято набрасываться с вопросами и просьбами. Нужно неторопливо побеседовать с хозяином, дать ему почувствовать в вас гостя, и, только поняв, что вы за человек, собеседник сам решит, помогать вам или нет. Слух о нашем приезде пошел по Джалгану, беспроволочный телеграф заработал.

Одному соседу потребовалось что-то срочно спросить у нашего хозяина, и он, извиняясь, отозвал его от стола, за которым мы сидели. Вернее, сидели мы не за столом, а на глинобитном полу, где прохлада камня хорошо чувствовалась и была желанной. Перед нами лежала пестрая скатерть, на которую хозяйка поставила пиалы, банку с сахаром и ломтики сыра на тарелке… Потом пришли еще какие-то люди, потом мы вышли в сад, где ветки деревьев прогибались от зрелой черешни… К нам явно присматривались.

– Есть у нас пир, – услышал я наконец долгожданное (Пир – это святое место.)

Могила святого воина – самое почетное в Джалгане место. С веками она разрушалась, ее восстанавливали вновь – сейчас остались лишь стены. Да старая-престарая смоковница, которую по давней традиции высаживали около святых мест.

Конечно, это совсем не та смоковница, не первая – она ее внучка-правнучка. Прошли же, слава богу, почти тысяча семьсот лет. Неизменным оставалось лишь каменное надгробье, над которым не властны ни стихия, ни время. В узком проходе полуразрушенных стен лежал камень, будто отполированный с одного бока: за века ладони и губы паломников оставили на нем свой, очень заметный след… Вере человеческой уступают даже камни.

Когда я, стоя на коленях, коснулся надгробья святого Георгия, случилось необъяснимое. Тепло, излучаемое камнем, потекло по моим рукам, покалывая пальцы и наполняя душу радостью и счастьем. Это было его тепло. Такого блаженства я не испытывал никогда в жизни. В меня что-то вернулось, а камень под руками ожил, казалось, я прикоснулся к живому человеку. Чувствовалось даже затаенное дыхание…

В священной роще, она рядом с могилой, когда-то останавливались паломники, они собирались на молитвы – тенгриане, мусульмане и христиане приходили сюда. Здесь они отдыхали, приносили жертвы в честь святого воина, погибшего за веру. Алтарь и место разделки животных сохранились. И родник в священной роще живет своей бессмертной жизнью.

Правда, давно не приходят сюда люди. С 1917 года. Волны атеизма, захлестнувшие тогда Россию, прокатились и по Кавказу. Но даже они не смыли могилу святого Георгия – люди тайно ухаживали за ней. Не объявляя, разумеется, и не афишируя свою заботу. А вот священная роща пострадала. Ее приказали вырубить. К счастью, у властей не хватило сил довести приказ до конца.

…Окруженный тишиной, я сидел на поляне в священной роще, смотрел на родник, вспоминая:

Мы не знаем. Но они знают.Камни знают. Даже знаютдеревья. И помнят.

Василий Тимм. Памятник в священной рощице в 6 верстах от Дербента на том месте, где Петр Великий изволил обедать с Дербентскими жителями. 1851

Остатки этой рощи на горе Джалган уцелели до наших дней

Могила святого Георгия. Селение Джалган. Дагестан. Фото Виктора Бреля

Постепенно сквозь шелест листьев, журчание воды до меня донесся едва уловимый шепот. То был тихий голос прошлого – тайнопись легенды становилась явью.

Апокрифы не раз упоминают, что неподалеку от места подвига святого Георгия открылся целебный источник. И житие святого говорит об этом чуде: «Истек поток воды, от которой совершались многочисленные исцеления от многообразных болезней».

А мусульманские легенды прямо называют Хызыр-Илйяса (Джирджиса-Георгия) вечно юным стражем источника жизни. Не раз повторяется рассказ о священной роще{267}. А я сижу в этой самой роще, пью воду из этого самого родника…{268}

Паломник. Бронза. Леон. Испания

Родник начинался в пещере. Туда по традиции приходят кормящие матери, у которых пропало молоко. Священную воду пьют и те, кто страдает бесплодием. И просто недужные. Все – рядом…

Я подошел к пещере, заглянул в нее и увидел низкий свод, где со сталактитов, словно с набухших сосцов, капала прозрачная вода. Капли падали, образуя озерцо со священной водой. Казалось, само Время роняло слезы, отсчитывая по ним дни, годы, века. Воистину, ничто не проходит бесследно: Тенгри и Джарган – две звезды на степном небосклоне. Они были, есть и будут, пока существует Вечное Синее Небо…

Конечно, без разрушений не обошлось. В 30-е годы в Дербенте взорвали храм святого Георгия. Сюда, к храму, от селения Джалган еще в давние времена провели водопровод, и прихожане совершали омовение его водой!{269}. Почти тысячу семьсот лет просуществовал водопровод. В 1938 году его разрушили. А в советское время на месте храма святого Георгия установили памятник Ленину…

Он – итог истории, сделавшей Дербент сиротою с царской биографией. Здесь нет ничего современного. Только История. И люди, не помнящие ее. Бюрократы царской России поделили население Албании на малочисленные народы Кавказа, советские комиссары своей чудовищной национальной политикой утвердили это разделение. Став орудием колониальной власти, религия делала братьев чужими, даже врагами…

Я думал, все изменится к лучшему, стоит лишь осознать, чьими потомками мы являемся. История Евразии создана нашими предками. А это уже немало. После той памятной экспедиции написал первую книгу о Георгии, снял телефильм. Хотел восстановить память о Великой Степи и сыне человечества Георгии, сообща построить музей, мечеть и храм, кирху и костел. Планы были грандиозные.

Но жизнь внесла свои коррективы. Мытарства с рукописью дали понять, что кроме друзей у моих книг будут враги, враги влиятельные, злые. Еще понял: если начну у них искать правду, ничего больше не напишу. Силы уйдут, как вода в песок, а они того и ждут.

Противники шли на все, лишь бы внести раздор, лишь бы увести от Алтая. От родного очага. От Тенгри. Люди, которые назвали себя историками, учеными… Я был потрясен их безответственностью, их необдуманными речами. Защищая не существующую честь давно не существующего мундира, избегая открытых дискуссий, они были готовы на любые уловки.

Они не замечали (или не хотели замечать), что каждое их лукавое слово оборачивалось огромным злом. Забвение исторической правды привело к кровавым конфликтам, которым не видно конца. Как тут не вспомнить: «Сеешь зло – так жди кровавой жатвы!»

Руины храма Кавказской Албании. Архитектурный комплекс Семь Церквей (Едди Килисе). Село Лекит. Кахский район. Азербайджан

Опыт общения с власть имущими оказался еще печальнее. Бездарные, но сытые и довольные жизнью, они смотрели на мир через дырочку собственного кармана или с высоты служебного кресла.

С их молчаливого одобрения в Дагестане разгоралась братоубийственная вражда. Сердце сжималось от боли, когда узнавал, что происходит там. Люди, обманутые ложью, споря, чья вера правильнее, чей народ древнее, брались за оружие.

Умело провоцируемые раздоры заставили забыть о духовном согласии. Никто уже не помнил, что когда-то они были единым народом Кавказской Албании, жившим во имя торжества веры в Бога Единого…

Вновь Кавказ истекал кровью. Вновь на его земли пришла война, корни которой скрыты в глубине веков. Вновь прорастали семена вражды, посеянные задолго до сегодняшних событий{270}.

Поныне горы хранят руины албанских храмов и монастырей, поныне рвут душу следы их бессмысленной смерти. Помню, как сжалось сердце в азербайджанском селении Лекит, где я увидел глыбы поверженного монастыря. Губы задрожали, когда осознал, что разрушено. Полная копия этого храма есть в Италии – знаменитая церковь Сан-Витале, жемчужина мировой архитектурной коллекции.

От зодчих Кавказской Албании шла красота итальянской Равенны и средневековой Европы. Стиль хорошо узнаваем – купольная и шатровая архитектура, ее на Западе прежде не было. В Леките оставался один из древнейших ее образцов… Отсюда идет «родословная» церкви Сергия и Вакха в Константинополе. И мечети Скалы в Иерусалиме…Искусствоведы давно отметили их сходство с храмом в селении Лекит.{271}. То памятники культуры всего человечества!

Ангелы семи церквей Азии (по Апокалипсису). Фрагмент. Мозаика. Базилика Сан-Марко. Венеция. XIII в.

Албанский народ исчезал вместе с Церковью. Храмы взорвали, народ рассеяли, великое государство уже не помнят и потомки. О первой по рангу Церкви молчит энциклопедия. О могиле ее первого католикоса ничего, кроме легенд, не известно. Страна-мираж…

Реальными в ней были только порушенные храмы. Они помнили величие этих мест – и Патриарший престол в Дербенте, и «путь веры», начинавшийся здесь, и подвиг юного героя. Прикосновение к его надгробию озарило душу, помогая понять то главное, сокровенное, что ускользало в Москве.

У могилы святого Георгия созидательное начало, она, посещаемая людьми разных конфессий, с IV века была храмом под открытым небом, видела все – величие тюрков и их падение. Что, если над ней возвести храм памяти? Пусть даже в своем воображении. Храм братьев, разведенных Судьбой?

Селение Джалган, что на горе у Дербента, – не гаснущая звезда, маяк в том великом начинании. Это будет место воссоединения народов, родов… Слово сильнее меча. Или нет?

Пока побеждает меч, на землю Кавказа льется кровь. Война не затихает.

Но я верю, сюда прийдут люди, предки которых себя называли тюрками: англичане и немцы, норвежцы и датчане, французы и испанцы, русские и украинцы, поляки и шведы. Миллионы людей в Европе почитают святого Георгия, они и есть европейский тюркский мир. В глубинах их памяти хранится правда о себе, они найдут к ней дорогу по своим балладам и легендам, по урокам, преподанным бабушками и дедушками.

…Из Дербента в IV веке везли в Европу равносторонний крест, символ веры и свободы. В XXI веке будут везти память о предках, которые дали миру этот крест и веру в Бога Единого. Забытое прошлое вернется к нам, а с ним вернется дух, который и отличает настоящего тюрка – человека, чья душа наполнена Небом.

Эта мысль впервые посетила меня в Джалгане, у могилы святого Георгия, я смотрел на могильный камень, к которому за века прикасалось столько рук и губ, смотрел и думал: почему нет? О корнях своего народа помнить не стыдно.

Огюст Роден. Последний взгляд (Утренняя звезда). 1903

Храм в селении Джалган поможет возродить забытое братство истерзанного народа. Рядом с могилой святого не будет места злобе, лукавству, недобрым помыслам. Здесь его подвиг обретет свое подлинное величие. И оживет память о том, что именно Георгий духовно объединил Восток и Запад…

Пусть пока храм существует только в моем воображении. Пусть сегодня победил не дух, а стяжательство, нажива. Но разве не в нашей власти вспомнить о былом единстве?

С мыслью о том я работал над своей последней рукописью. Зная о скором уходе, просил Небо, чтобы позволило завершить задуманное. Милосердное, оно услышало меня.

…Если книга, которую вы сейчас держите в руках, заставит задуматься и посмотреть на мир иными глазами, душа моя утешится. Я буду знать, что мечта о храме не умерла.