Лала поворошила палкой робкий, неумело разведенный костер. Он давал много едкого дыма, будто стремился оправдать свою бесполезность. Черный мокрый лес глотал этот дым и чавкал, скрипел, шипел. Лала никогда прежде не уходила из замка так далеко, но она не боялась лесной тьмы. Она вообще ничего не боялась в жизни, кроме змей и капитана Ростера. А теперь Ростера нет. Его плащ, в котором он вечно путался, едва доставал ей до колен. Ужасно неудобно, но за своими вещами она не успела зайти. Бежать нужно было немедленно, пока слуги не нашли труп. Она прикрыла глаза, даже не пытаясь прогнать воспоминания. Это бесполезно. Нужно просто переждать.

Еще утром жизнь ее была проста и предсказуема: работа на скотном дворе до заката, скупой ужин и цветные сны, которые никогда не запоминаются. Так проходили все дни, сколько она себя помнила. Пока была жива травница Асма, Лале удавалось иногда помогать той со сбором растений, читать книги и слушать невероятные истории про давние времена. Но Асма умерла, и Лала, чужая, бесправная и не похожая ни на кого рабыня, лишилась единственного покровителя в замке. Девочку дразнили дети и шпыняли взрослые, она сильно сутулилась, потому что была намного выше сверстников, и всегда смотрела в пол, потому что «такие жуткие глаза бывают только у дикой рыси». Кто-то предположил, что она ведьма, но Лала была такой молчаливой, покладистой и работящей, что историю с ведьмовством забыли. Разве что иногда кухонные девки обливали помоями, да глупые грязные малыши с визгом бегали от нее по скотному двору.

А потом в замке появился капитан Ростер, брат хозяина. Капитан приметил худющую девчонку-подростка вечером в конюшне, где почти не было света и совсем не было людей. Капитан был пьян, а Лала тогда не знала, что делают мужчины, оставшись наедине с женщинами. Он развернул ее лицом к стене и приказал молчать, хотя сам громко хрипел. Было больно, страшно и непонятно. Тогда, в конюшне, Лала и представить не могла, что ей слушать эти булькающие хрипы не раз и не два.

Знакомство с одноглазым пиратом – а Ростер был именно пиратом, что бы он про себя ни говорил, – изменило ее жизнь. Наведывался в замок он редко, много пил и сутками закрывался в комнате с Лалой, творя непотребства. Но у этого насилия была своя мрачная польза: Лалу не трогал ни один мужчина в замке, где высоких нравов отродясь не знали. А еще ее не секли за провинности – Ростер сказал, прирежет любого, кто испортит кожу его девки. Он так и звал ее: Моя Девка, и привозил вкусные подарки. Лала боялась его – все слуги боялись. Даже сам хозяин не говорил ему ни слова поперек.

Татуировку ее Ростер заметил не сразу. Тонкая коричневая змейка слабо выделялась на смуглой ягодице. Лала не смогла ему ответить, откуда это. Она не помнила раннего детства, не помнила, как и когда очутилась в замке с такими непохожими на нее людьми. Старая Асма не могла ей помочь – только и сказала, что малышку привезли из Этолы, где купили у чынгырских матросов вместе со всякими заморскими диковинками. Никто в замке прежде не видел и даже не слышал о таких, как Лала. И она, как ни искала, как ни спрашивала, тоже не находила следов своего народа.

До сегодняшней ночи.

Ростер откинулся на подушках и потребовал вина. Лала пошла к столу, чувствуя голой спиной его взгляд, липкий и похотливый. Низкий голос словно полз по ее коже:

– А знаешь, рыжая, ты не одна такая уродина во всем свете. Да-да! Видел я недавно еще одного. На западе, в Этоле. Он еще выше тебя. Был. – Ростер хохотнул и сделал глоток. – Похож, как брат единоутробный. Мы с парнями хорошо уже выпили. Я и спросил, нет ли такой же змеи у него, пониже спины. Он сразу за кинжал схватился. Дурак. Нас-то семеро. Ну и порезали его. Правда, он с собой двоих моих матросов прихватил и Дукера покалечил, скотина. А когда околел, задрал я ему балахон – и точно! Такая же змея, как у тебя на заднице. Вот ведь как бывает.

У Лалы в горле захлопнулась стальная дверь – ни вдохнуть, ни выдохнуть. Десять шагов от стола до кровати она шла целую вечность. И всю эту вечность старалась придать лицу спокойно-любопытное выражение. У нее получилось. Или Ростер был настолько пьян и доволен собой, что ничего не заметил. А Лалу жег изнутри гудящий огонь. Где-то на свете живут высокие рыжие люди с глазами дикой рыси – значит, она не одинокая уродина! Воздух наконец попал в грудь, и она выдавила:

– Надо же, как интересно! Расскажите еще, господин. Я люблю слушать ваши истории.

Ростер глотнул вина и жестом показал ей, что нужно сделать, чтобы услышать продолжение. Лала сделала. Она делала все, что он прикажет, и даже не думала ослушаться. Никогда.

– Я захотел понять, что это за урод, и один старик проболтался: мол, где-то за морем, еще западнее, есть пустыня, которую все обходят стороной. Там самые ядовитые змеи, неразговорчивый народ и лучшие самоцветы, которые невозможно забыть. И якобы там живут именно такие вот длинные люди, как ты и тот дурак.

Он замолчал, разглядывая ее, погладил по спине и шлепнул по тому месту, где была татуировка. Лала улыбнулась, и Ростер не заметил, как дрожат ее губы. Вязкий туман наполнил ее мысли. Она легла на пирата и медленно провела языком по колючему подбородку к шее. Ростер замычал, крепче схватил ее за бедра. А через три секунды метался среди подушек, разбрызгивая кровь из раны на горле. Булькающий хрип был точно таким же, как он издавал в минуты наивысшего удовольствия. Лала стояла у кровати не моргая. Она ведь ничего не сделала. Она просто захотела, чтоб Ростер сдох, как песчаный шакал. Что это за животное и почему оно вдруг возникло у нее в голове, Лала не знала. И откуда на губах соленая липкая кровь, она тоже не представляла.

Воды в кувшине не было. Пришлось смыть кровь с лица вином – благо капитан любил светлое. Чтобы кое-как одеться и выбраться из замка через заброшенный затхлый лаз, потребовалось времени не больше, чем на чистку одной лошади. Почему она не взяла денег из кошеля Ростера и хоть немного еды, Лала задумалась только в лесу.

В кармане пиратского плаща нашелся кисет с трубкой и огнивом да несколько монет. Все. С этим багажом Лале нужно теперь добраться до Этолы и дальше – на запад, где живут такие, как она. Вдруг они знают, что делать с ее проклятием? Видеть звуки и постоянно быть на грани помешательства – это тяжело. Очень тяжело. Даже когда Асма проткнула ей левое ухо и сделала наполовину глухой в надежде на облегчение страданий, лучше не стало. Лала поплотнее засунула в здоровое ухо восковую затычку, укуталась в сырой куцый плащ и задремала.

Поспать ей не удалось. Костер не грел, плащ тем более, а лесная свежесть превратилась в зябкую сырость. Лала ежилась и ворочалась на примятой траве, отчего заглушка выпала из уха. Тут-то и прокрались под закрытые веки звуки, которые она могла видеть, даже если исступленно зажмуривала глаза. Двойная цепочка вспыхивающих и тут же гаснущих темно-зеленых точек – это пробежала мышь. Сочной бесформенной кляксой густо-серого цвета ухала сова. Шорох листьев виделся сплошной рябью, разбивающей остальные картинки. Еще что-то непонятное, похожее на след брошенного факела – возможно, это крик неизвестного ей лесного зверя.

Лала поспешно стала затыкать ухо, но остановилась. Пульсирующий прозрачный куб по левому краю ее внутриглазной темноты – шаги человека. Она это усвоила, когда еще не знала свойств восковой заглушки. Маленький куб – маленький человек. Но откуда в ночном лесу маленький человек? Лала нащупала палку, которой ворошила костер, и резко обернулась. Невысокая тень опоздала скрыться за елью.

– Я вижу тебя, выходи!

Он и правда был маленьким. Лохматый мальчишка лет девяти в добротном, но жутко грязном камзоле. Сделав несколько шагов из спасительной темноты в круг жалкого света, он остановился.

– Ты кто такой?

– Тиккиндей, можно Тик.

– Что ты здесь делаешь? Только не врать! – голос ее прозвучал рвано и хрипло.

– Я и не собирался… – он на мгновение запнулся, вглядываясь в лицо под капюшоном, – госпожа. Я просто иду мимо.

– Ночью, один? Где остальные?

– Никого нет со мной, клянусь! Мне кажется, я вообще уже один на всем свете. Не прогоняй меня, госпожа!

Он так резко упал перед ней на колени, что Лала вздрогнула. Плаксивым голосом Тик затянул:

– Пожалей, добрая госпожа! Я голоден и мне страшно! Папка пьяный был, гнал коня так, что я свалился, а он даже не заметил! Я не знаю дороги, я не знаю, где искать папку своего, а от голода скоро мои кишки сами себя съедят!

Тут он завыл и стал размазывать по лицу слезы. Лала молча ждала, пока представление закончится. Ждать пришлось недолго. Мальчишку словно выключили, он поднялся и удивленно выдал:

– И что?

– Что? – не поняла Лала.

– Тебе меня не жаль? – удивился он.

– Нет.

– Почему?

– А почему я должна тебя жалеть?

– Все дамы жалели, – уверенно сказал Тик.

– Тогда я не дама. – Лала отвернулась.

– Ты детей не любишь?

– Не люблю.

– Почему?

– Не твое дело.

– Мое. Вдруг ты захочешь меня убить и съесть, пока я сплю.

– Вот и уходи тогда.

Тик вздохнул и сел рядом. Некоторое время они безмолвно смотрели на огонь. Мальчик не выдержал первым:

– Дрова сырые. Хочешь, принесу хороших?

– Тут все мокрое.

Тик молча поднялся и ушел. Вернулся он довольно быстро с охапкой сухих тонких веток. Костер пыхнул и затрещал, радуясь лакомству. Хоть Лала ничего и не спросила, мальчик пояснил, что у стволов больших густых елей всегда можно наломать сушняка, даже в ливень. Не дождавшись реакции, он продолжил:

– Голодно. У тебя найдется что пожевать?

– Нет.

– А покурить?

Лала оторвала взгляд от костра и переспросила:

– Курить?

– Ну да.

Она пошарила в карманах плаща и кинула перед Тиком на землю кисет. Тот радостно схватил, умело набил трубку, и через минуту к дыму повеселевшего костра присоединилась витиеватая табачная струйка.

С видом умудренного жизнью мужчины Тик пускал кольца и довольно вздыхал:

– Курево хорошее. От голода помогает. А что сама не куришь?

– Не мое.

– А чье?

– Одного пирата, которому я горло перегрызла.

Тик охнул, поперхнулся и уставился на нее.

– Правда?

– Угу. – Лала по-прежнему не отрывала взгляда от костра.

Только тут мальчик заметил, что огонь отражается в ее глазах слишком ярко.

– Ты… ведьма?

– Да, отстань.

– Не-а, ты не ведьма! Ведьмы умеют огонь разводить, и одежа у них другая. Но ты странная… Куда путь держишь?

– Не твое дело.

– Можно я с тобой пойду? Я полезный.

Лала не ответила. Признание в убийстве Ростера, сделанное вот так спокойно первому встречному, стало зеркалом, в котором она увидела совсем другую, незнакомую себя. Эта новая Лала получила наконец определенную цель и даже сделала первые шаги по направлению к ней. Но осознание непосильной задачи оплетало ее толстой сетью. Мир вокруг замка был не просто новым – он был чужим и непонятным. Лала знала лишь то, что ей нужно в порт Этолы, а оттуда через море на запад, к людям пустыни. Где находится Этола, как туда добраться, как попасть на корабль, как избежать возмездия за совершенное убийство, как добыть пропитание… Слишком много вопросов, на которые у нее нет ответа.

– Эй, где находится Этола?

Тик посмотрел на нее, потом на кусок звездного неба, прикрытого мохнатыми верхушками елей, задумался на секунду и махнул рукой:

– Там.

– Долго идти?

– Пешими дней десять, – ответил он почти мгновенно.

– Отведешь меня туда? – Лала впервые посмотрела на него с интересом.

– С радостью, госпожа. А как величают-то тебя?

– Лала.

– Отведу, госпожа Лала! А ты отдашь мне эту трубку?

– Забирай, – равнодушно позволила она.

– Благодарю тебя, добрая госпожа! На рассвете пойдем.

Тик тщательно выбил трубку, спрятал в один из бесчисленных карманов, подбросил веток в костер и свернулся клубком рядом с Лалой.

Утром оба проснулись от далекого лисьего тявканья и уставились друг на друга. Отблески ночного костра – не лучшее освещение, чтобы разглядеть собеседника. Солнечный свет познакомил их заново. Тик первым нарушил молчание:

– У тебя глаза как у рыси. И ты совсем-совсем нездешняя. Откуда ты, госпожа Лала?

– Я не знаю, – со вздохом ответила она, – но если ты сделаешь, что обещал, то смогу узнать.

– Обещал – значит, сделаю.

На Лалу смотрели большие темно-карие глаза любопытного ребенка, которого она видела впервые в жизни. Но она готова была поклясться своей новой целью, что давно знает их и многократно смотрела в самую их глубину.

Завтракали они сладковатой ледяной водой из ключа, обнаруженного Тиком неподалеку под трухлявой корягой. Напились впрок – брать воду с собой было не в чем.

За несколько часов пути Лала узнала о своем спутнике все: жил в деревне на берегу, папку не помнит – моряк слишком редко наведывался, так что мамка нашла себе другого, который оказался лесным разбойником и после ее внезапной смерти забрал шестилетнего мальчишку к себе. Лесные братья приняли его хорошо, научили премудростям ремесла и вовсю пользовались его необычайной ловкостью и умением разжалобить путников. Мальчик был сыт, одет, согрет, при деле. А чего еще нужно? Оказалось, нужно. Очень ему хотелось папку найти, который, со слов матери, был храбрецом невероятным, удачливым мореплавателем, к тому же красавцем и довольно богатым по меркам деревни. Отчим же дал понять, что из братской лесной семьи никто никогда не уходит. Только если на тот свет.

На тот свет до встречи с отцом Тик не собирался, поэтому стал тщательно готовить побег. С каждой удачной охоты за богатыми путниками ему полагалась доля, которую отчим брал себе «на хранение». Хитрый мальчишка в присутствии авторитетных братьев попросил выдавать положенное, чтоб Тик сам мог хранить свое, ведь он уже мужчина. Отчим при всех согласился, а когда они остались одни, аккуратно и больно побил его без видимых следов, чтобы мыслей таких больше не возникало. И на следующую ночь Тик сбежал, прихватив тугой кошель с деньгами.

– Так ты богатый разбойник? – Лала впервые его перебила.

– Нет. Когда я был уже в полудне пути от гнезда, наткнулся на парочку наших, которые ездили в город. Пришлось купить у них историю, что меня волки порвали. Так что я просто разбойник с двумя монетами, что провалились в дыру за подкладку.

Такие речи никак не вязались с детским лицом, и Лале впервые стало жаль кого-то, кроме безвременно умершей Асмы. В ее жизни Тик был первым ребенком, который не дразнился, не кидался грязью и не убегал от нее. Она с трудом подавила желание взять за руку маленького человека, который был ей ниже пояса.

Однако откровенностью за откровенность Лала платить не стала. Вернее, посчитала, что ребенку не стоит знать всех подробностей ее жизни в замке. Ей нужно в Этолу, а потом дальше, в Пустыню на западе. Ей нельзя встречаться ни с кем из замка Фурд. Человек, которого она убила, был чудовищем, но она не хотела убивать, так вышло. Это все, что она сообщила Тику.

Они шли лесными тропами, избегая дорог. Лишь изредка Тик выскакивал из подлеска возле какой-нибудь деревеньки и возвращался с куском съестного. Деньги решили не тратить, если удается раздобыть еду бесплатно – как именно, Лала догадывалась, но Тик неизменно делал честное лицо и хвалил сердобольных крестьянок.

Лала не сомневалась, что хозяин уже отправил на ее поиски Эрла и Дикуса – охотников за беглецами. Она видела, что сотворили эти двое с бедняжкой Дарой, которая сбежала со своим любовником, пастухом из соседней деревни. Лучше бы ее просто убили… Но Лала не боялась погони. Вместо исчезнувшего страха перед Ростером у нее в душе поселился новый: страх никогда не найти пустынных людей с рысьими глазами. Места для других опасений попросту не оставалось. Поэтому Лала даже не вздрогнула, когда, поджидая Тика в кустах у дороги, увидела двух всадников в знакомых темно-лиловых плащах. Вздрогнула она позже.

Поравнявшись с ее укрытием, один из коней втянул воздух и дружески заржал. Это был Ураган, в жеребячестве она выходила его с помощью трав. Задохлик, которого собирались отдать на колбасу, вырос в жилистого и очень выносливого скакуна. Ураган всегда ржал, едва Лала приближалась к конюшне, а она продолжала делиться с ним сухарями, хотя ему это уже не требовалось. И теперь любимый конь выдал ее.

Всадники остановились, один спешился и пошел к кустам. Не найти Лалу в жидкой поросли отцветающего древосила мог только слепой, нужно было всего лишь не спеша прочесать придорожную полосу. Эрл, а это был он, не торопился царапаться о колючки древосила. Он внимательно смотрел на коня, ожидая повторного ржания. И дождался. Радостный Ураган навострил уши и снова позвал добрую девушку, у которой для него всегда есть сухари. Эрл пошел по направлению взгляда лошади, но тут внимание охотников привлек другой звук: по пыльной дороге сломя голову к ним бежал мальчишка и кричал, размахивая руками.

– Добрые господа, спасите! Моя сестра провалилась в болото! Помогите вытащить ее, она заплатит, у нее большой кошель на поясе, он тоже утонет!

Эрл и Дикус переглянулись. Радуясь, что они отвлеклись, Тик затараторил:

– Я хотел сам, но не могу, я маленький, ничтожный, а вы такие сильные благородные господа, на таких конях, вам это ничего не стоит, а денег вы получите много! Вы получите все деньги, которые есть у сестры, и отец вам потом заплатит, только скорее, умоляю, скорее!

Охотники смотрели на него и не двигались. Наконец Дикус почесал щетинистый пегий подбородок:

– Где?

– Вон там, за поворотом и чутка в лес, скорее!

Лала не могла отчетливо слышать их разговора, но поняла, что Тик пытается отвлечь преследователей. Это было удивительно. Она не привыкла, чтобы кто-то рисковал ради нее, а в том, что делал мальчишка, риск присутствовал нешуточный. Лала начала осторожно отползать под защиту леса. Тут плащ Ростера, будто решив отомстить, зацепился за колючий древосил, и Лала слишком сильно его дернула. Кусты зашевелились, Ураган снова заржал, и Эрл схватил Дикуса за рукав:

– Погоди.

Тик заголосил с удвоенным старанием:

– Некогда годить, господин! Сестра сейчас утонет со всеми деньгами!

Эрл подозрительно посмотрел в сторону, указанную Тиком, затем оглянулся на кусты и внезапно схватил мальчика за грудки, легко приподняв над землей:

– За поворотом, говоришь, болото?

– Да, господин, – прохрипел Тик.

– Там же деревня рядом, за каким чертом ты сюда рванул, малец?

– Не… не знаю, господин… со страху… отпустите…

– Зато я знаю. Не нужна тебе помощь. Тебе нужно, чтоб мы от этих кустов отъехали, правда?

– Нет, господин, ну что вы… матерью клянусь, сестрой клянусь!

– Сдается мне, Дикус, нет у него ни сестры, ни денег. Зато есть интерес помешать нам, а? Что скажешь? Может, выпустить его кишки, чтоб не горевал по сестре?

Дикус невозмутимо кивнул и достал кривой нож. Тик забился в руках у Эрла, закричал, что никого он не знает и, если господа не хотят спасать его сестру, пусть просто его отпустят.

– Мне жаль, малец. Твоя сестра уже точно потопла при таком тупом братце, который побежал за помощью на пустую дорогу. И мучиться тебе всю жизнь от угрызений совести. Мы избавим тебя от этого. Ну а коли ты наврал и просто мешаешь нам в благородном деле, то тем более заслуживаешь ножа.

Эрл говорил это намного громче, чем нужно было. Лала все слышала. Она встала во весь рост и молча пошла к ним, выдергивая плащ из цепких лап колючих кустов. Ураган радостно переступал копытами и всхрапывал.

– Ну нет, это было слишком просто. Никакого удовольствия. – Эрл обреченно скривился, но Тика по-прежнему держал на весу.

– Отпусти его, Эрл! – крикнула Лала.

– С чего это? Хозяину всегда не хватает слуг, а этот смотри, какой шустрый. За него нам добавят награды. Молодец, Дикус, что не вспорол ему брюхо. Дохлый малец бесполезен.

Пока Дикус связывал руки Лалы, Эрл держал нож у горла Тика и довольно ухмылялся. Лала старалась не вдыхать стойкий запах перегара, идущий от Дикуса. Она решила дождаться ночи: темнота – враг людей, они не умеют видеть сквозь нее. А Лала умеет. Конечно, можно было вообще отсидеться в кустах, но мальчишке угрожала смертельная опасность. А он не виноват в том, что связался с беглой служанкой. Тем более, он ведь кинулся ей на помощь, зная, что рискует. Как бы ни хотелось Лале поскорее добраться до Этолы, она не готова была платить такую страшную цену.

Идти за конем на веревке Лале было нетрудно – длинные ноги делали шаги чуть ли не шире лошадиных. А вот маленький Тик очень скоро начал спотыкаться и падать в мягкую пыль, от которой его волосы словно покрылись сединой.

Лала позвала Эрла, тот не обернулся. Она крикнула громче, тот лишь почесал свою спину кнутом. Червяк страха за Тика, поселившийся в животе у Лалы, вдруг оскалился и начал стремительно нагреваться, отчего ей перестало хватать воздуха. Она несколько раз глубоко вдохнула и рванула на себя веревку. Только хорошая реакция помогла Эрлу не вылететь из седла.

– Ах ты, сука рыжая! Благодари небо, что хозяин приказал тебя пока не калечить. Но я тебе устрою прогулку. – Он осклабился и злобно сверкнул глазами. – Переживаешь за недоноска? Ну так неси его на себе! Кишка тонка?

– Руки развяжи – понесу.

Эрл и Дикус заржали в два горла, потом перевязали Лале веревку на пояс и ехидно комментировали ее попытки взять Тика на руки поудобнее. Он не сопротивлялся. Измученный мальчишка молчал, глаза его были колючими, и Лала снова безуспешно попыталась понять, откуда же ей знаком этот взгляд.

Ждать ночного привала пришлось долго. Жестокие охотники за людьми очень бережно относились к лошадям, не гнали, не били, выбирали хорошую дорогу, поэтому кони бодро шагали под лунным светом и совсем не выглядели усталыми. Возможно, Эрл хотел измотать пленников, но Лала никогда еще не чувствовала себя такой собранной и сильной. Да, они удалялись от Этолы, но из разговора охотников она поняла, что на резвых скакунах до порта не более двух суток. Нужно всего лишь избавиться от хозяйских ищеек и взять коней.

И тут в голове у нее стали появляться странные картинки: убить человека можно, не только вырвав зубами у него из шеи артерию, но и задушить, ударить в нужное место на голове, зарезать, отравить, столкнуть с высоты, утопить, четвертовать и подождать, пока истечет кровью… От неожиданности Лала так вцепилась в задремавшего Тика, что тот охнул и проснулся. Она растянула запекшиеся губы в улыбке. Картинки в голове поменялись: бурное море, силуэты кораблей, чайки, штормовое небо, дельфины, жаренная на огне рыба, стук золотых монет по деревянному дну сундука. Лала оторопела и остановилась. Веревка натянулась и больно дернула ее, но Лала почти не почувствовала этого.

Мысли. Она видит очертания мыслей тех, кто рядом! Про убийства думал, конечно же, Эрл – Лала как раз шла за ним и смотрела ему в спину. А потом были мысли Тика. Но не успела Лала собраться и обдумать, что делать с новым умением, как Эрл повернул коня в лес.

На маленькой полянке, что не больше замковой кладовой, расположился покосившийся шалаш, знавший лучшие времена. Рядом с ним бормотал невидимый ручей, по берегам которого пестрели цветы. Густые ели надежно скрывали шалаш и полянку от случайных взглядов. Чудесное место, если бы не обстоятельства.

Охотники грубыми тычками опрокинули пленников на траву и привязали к дереву. Потом расседлали коней, напоили их, растерли спины, задали корм. Пока они разводили костер и готовили ужин, Лала с Тиком сидели под могучей елью, почти с наслаждением опершись о замшелый ствол. Мальчик зашептал:

– Ну, что ты придумала?

– Ничего пока. Но утром мы поедем с тобой обратно. Верхом.

– А они? – Тик покосился на охотников.

– Они останутся здесь, – уверенно ответила Лала.

– Ты их… убьешь?

– Эрл должен умереть. Ты не знаешь, что он за человек.

– А второй?

– Дикус тоже не ангел, но он хотя бы не наслаждается болью других. Мне на него плевать, только он нас не отпустит.

– Ты вообще ничего не боишься? – недоверчиво и вместе с тем уважительно спросил Тик.

– Нет. – Лала даже не задумалась над ответом.

– Какая ты… странная…

– Обычно меня зовут длинной уродиной. Странная звучит лучше.

– Госпожа Лала, ты очень красивая.

– Ну тебя!

– Правда-правда! – горячо прошептал Тик. – Просто ты этого не знаешь.

– Хватит болтовни, давай лучше мы с тобой…

Лала не договорила, вместо слов Тик услышал сдавленный выдох. Лала смотрела мимо него. Он съежился и медленно обернулся: по прошлогодней хвое ползла небольшая змея. Тик перевел глаза на Лалу и недоверчиво хмыкнул:

– Ты чего? Это же просто гадючка, от ее укуса не умрешь. Да и не нужны мы ей.

Лала выпустила застрявший в груди воздух только тогда, когда змея ушуршала прочь:

– Боюсь змей.

– Ты? Змей?

Он прыснул, но тут же замолчал – к ним подошли охотники проверить веревки. Тик, облизывая потрескавшиеся кровящие губы, сказал:

– Благородные господа, дайте нам напиться!

– Не сдохнешь.

– Эрл, ну что ты за скотина! Он ребенок совсем! – Лала с такой ненавистью посмотрела на охотника, что тот поежился.

– Не свети мне своими уродскими глазами, чертово отродье! Выколю!

– А хозяин потом тебе выколет! – огрызнулась она.

– Ну так завяжу, сиди как крот в потемках!

Эрл принес несвежую тряпку и больно затянул Лале глаза:

– Доброй ночи, ведьма! Скоро тебе будет не до снов.

Когда он ушел, Лала шепнула Тику:

– Ты здесь?

– Да, – так же шепотом ответил он.

– Надо сделать одну очень странную вещь.

– Говори, – в голосе Тика проскользнул интерес.

– В моем правом ухе восковая заглушка, достаточно большая, просто волосы скрывают. Ее надо вынуть.

– У меня руки связаны.

– Но не пальцы же! – нетерпеливо и даже сердито ответила Лала.

Тик помолчал, переваривая бесконечные странности спутницы, потом ответил:

– Хорошо, когда они уснут. Только мне кажется, тот, второй, на тебя смотрит все время. Он хочет что-то сделать, чует мое сердце.

Охотники сидели у костра недолго. Перед тем как уйти в шалаш, Дикус подошел проверить веревки на Лале, но при этом ощупал ее всю, и пальцы у него дрожали. Никто не касался ее так, кроме капитана Ростера. Свежее воспоминание накатило мерзкой волной, сердце заколотилось, и она снова увидела мысли Дикуса, грязные и бесхитростные. Причмокивая, он шепнул ей, что, если она будет благоразумной, получит в замке нового защитника.

Когда Дикус ушел, насвистывая и пошатываясь, Лала с Тиком притихли и сидели молча до тех пор, пока разговоры в шалаше не сменились мощным храпом. Тогда Тик, исцарапав Лале все ухо, вытащил заглушку.

– Спасибо, – шепнула ему Лала. – Теперь спи.

Звуки обрушились на Лалу красочным занавесом из разновеликих фигур. Тугая повязка не пропускала лунный свет под веки, но там хватало своей яркости. Лала видела ломаный синий скрип деревьев, свист ночной птицы выглядел бесконечной цепочкой дымчато-сизых колечек, и давешняя гадюка проползла – звук ее был похож на сыплющуюся сверху струю серебристого песка. Этот песок почему-то взволновал Лалу. Она задумалась: а какого цвета песок в ее пустыне? Белый, красный, а может, серый? Или светло-бежевый? Образы наползали друг на друга, и никуда было от них не деться. Но тут она увидела звук, которого ждала. Пульсирующий куб, большой. Шаги человека. И пусть Дикус был ей до плеча, мощи ему хватало. Он крался, полагая, что шорох опавшей хвои под ногами теряется в какофонии ночного леса. Но видение куба было четким и точно показывало, откуда его ждать.

Лала дрожала, но не от страха. Это было радостное возбуждение хищника. Дикус наклонился к ней сзади – она видела зубастые лиловые спирали его дыхания и точно могла определить расстояние до него. Как это получается, она не успела задуматься. Сцепив связанные руки в замок, Лала резко подняла их, будто замахнулась топором, и вложила в удар всю злость на того, кто стоит за ее спиной. Хрустнула переносица. Звук этот выглядел как лопающийся раскаленный камень бурого цвета. Упавший Дикус зашипел, держась за окровавленный нос, но ничего толком не успел понять. Ориентируясь только на звук, Лала нашла его горло.

Когда Дикус перестал шевелиться, она тихонько позвала:

– Тик, ты где?

– Тут, – прозвучал радостный шепот совсем рядом. Мальчик, еле слышно шурша хвоей, подполз к ней.

– Можешь развязать меня?

– Нет, – так же тихо просипел Тик, – но у этого, которого ты… у него нож был за поясом.

– Точно. Сними тогда повязку с глаз.

Смесь образов, настоящих и звуковых, на миг затуманила сознание Лалы, но она быстро справилась и помогла Тику сесть.

– Можешь идти?

– У меня ноги связаны!

– У меня тоже, но если делать очень маленькие шаги, то получается. Если не хочешь так, то ползи на четвереньках. Но времени у нас нет. Эрл как дикий зверь, все чувствует и ко всему готов.

При виде разодранного горла Дикуса Тика чуть не вырвало. Стараясь не смотреть на выпученные, еще не мутные глаза, отражающие луну, Тик помогал Лале искать нож. Только вот ножа не было.

– Ну да, зачем ему нож, когда к девице идет. Тут бутылка нужна, – по-стариковски пробурчал Тик.

– Что? – Лала не удержалась и прыснула.

– Что слышала. Я маленький, но не тупой. Я знаю, зачем к тебе Дикус приходил. Чтобы девица благосклонной была, ее надобно не ножом стращать, а сладостями да вином угощать.

Бутылка нашлась, небольшая и плоская, удобная для всадников. Пока Лала разглядывала ее, Тик подобрал камень и стукнул по стеклу.

– Ш-ш-ш! – зашипела Лала, но было поздно.

– Дикус? – сонно прозвучало из шалаша.

Лала рухнула на землю, потянув за собой Тика, но тот успел схватить осколок:

– Быстро, госпожа, руки!

Пока мальчик перепиливал ворсистую грубую веревку, Эрл еще пару раз позвал напарника, а потом стал с руганью выбираться из шалаша.

– Шевелись, Тик!

– Да-да, почти! Теперь ноги!

– Нет, сначала давай тебя!

– Ты важнее, ты с ним справишься и меня выручишь!

– Заткнись! Ему не нужна твоя жизнь!

Лала выхватила у Тика осколок и стала лихорадочно пилить веревку на ногах мальчика. Ругань Эрла яркими бордовыми вспышками застилала ей все, и она полоснула прямо по руке Тика. Он вскрикнул, и Эрл метнулся в их сторону. Лала закрыла глаза и продолжила на ощупь. Тень, в которой они укрылись, предательски сдвинулась – луна выглянула из-за облака. Плоское серебристое светило улыбалось, освещая пленников до мельчайшей черточки. Оно же четко обрисовало фигуру Эрла, заряжающего арбалет. Последняя веревка упала, и пленники побежали.

Свист стрелы Лала увидела, как только Эрл нажал на спусковой рычаг. Дернув Тика за руку, Лала лишь немного изменила положение цели – стрела попала в ногу мальчика. Тик вскрикнул, и охотник радостно загоготал:

– Готов, ублюдок!

Лала остановилась, легко отбросила Тика в ближайший куст и повернулась к Эрлу. Всхлипывания мальчика, испуганный галдеж разбуженного леса, гогот охотника, наслоившись на ночную картинку, напрочь лишили ее возможности четко видеть. Она закрыла глаза и пошла вперед. Она видела, как дышит Эрл, как бьется его сердце, как он сглатывает слюну. Она видела его дикий страх, расползающийся чернильным пятном. Кадык, острое и твердое отличие мужской шеи от женской. Один четкий, сильный и невероятно быстрый удар сжатого до крови из-под ногтей кулака. Хруст, клекот, мгновенно линяющее пятно страха и затухающие бордовые вспышки – пульсация умирающего сердца. Гулкая бурая клякса – удар тела о хвойный лесной ковер.

Когда она нашла Тика, тот поскуливал, как раненый волчонок, и держался за ногу. Стрела застряла у него в икре. Лала отнесла его в шалаш и уже там вытащила стрелу, залив рану содержимым брошенной Эрлом бутылки.

Сизое утро наползло туманом, который молоком залил траву, камни и трупы охотников. Лала и Тик спали в шалаше тяжелым измученным сном, а вокруг пробуждался лес, напрочь забывший о ночном переполохе.

Лала проснулась первой, открыла глаза и охнула. Днем в лесу намного больше звуков, невозможно ориентироваться в сумасшедшем калейдоскопе, где накладываются друг на друга изображения, которые видит глаз и которые творит разум.

– Тик, – негромко позвала она, – а где моя заглушка?

Казалось, мальчик просто спит, но частое дыхание, судороги и бисеринки пота не походили на обычный сон. Лала осмотрела рану Тика и тихонько выругалась: кожа вокруг позеленела, а сама нога стала очень горячей. Когда-то Асма ей рассказывала про отравленные стрелы, которыми часто пользуются охотники. Зеленый цвет кожи давал яд огнеломки, настоянной на прокисшем конском молоке. Яд несмертельный, но часто жертва умирает от перегрева, будто ее сжигает огонь изнутри. И спасение только одно: та же огнеломка, только свежая. Она вообще от любой лихорадки помогает.

Однажды Лала уже прикасалась к такому раскаленному человеческому телу. Это было, когда она помогала Асме вытащить с того света маленькую дочку кухарки. Девчонка горела жарче печки, мокрые тряпки мгновенно высыхали на пунцовой коже. Лала твердо запомнила все движения травницы: кругами, всегда против хода солнца, без нажима, но ежеминутно смачивая тряпицу в бурой густой кашице огнеломки. Начинать с пятки правой ноги.

Найти огнеломку было не сложно для того, кто пять лет собирал эту неприметную, но самую сильную в лесу траву. У Лалы не было медной чаши и специального пестика, но она надеялась, что и на плоском камне можно растереть мгновенно буреющие мясистые листья.

Тик уже не метался, жар вытянул из него все силы, осталось только сумасшедшее сердцебиение и частое, как у маленькой зверушки, дыхание. Лала вдруг поняла, что боится за мальчишку, будто он не бродячий сорванец, которого она знает всего несколько дней, а младший братишка-разгильдяй, попавший в переделку. Она раздела его, особенно не заботясь о целостности пуговиц и петель. Одежда была горячей, но кашица огнеломки приятно холодила ладони. Лала прикрыла глаза, вспоминая наставляющий картавый говорок Асмы, и начала. Правая пятка, коленка, бедро, ягодица. Левая пятка, коленка, бедро…

То, что она увидела, превратило ее в истукана. Ни вздохнуть, ни моргнуть, ни умереть на месте. В паховой складке левой ноги Тика спряталась родинка. Большая, черная, в форме лодки. Слишком знакомая родинка. Вторая такая же должна быть в правой подмышке. И она там была. Онемевшими пальцами Лала перевернула небольшой медальон на шее мальчика. Извитыми буквами там было написано: «Тиккиндей Флинн Ростер».

Сколько времени Лала сидела, неотрывно глядя на эту надпись, неизвестно. Но кашица огнеломки на ногах Тика полностью высохла и стала трескаться. Он еле слышно застонал. Это выдернуло Лалу из оцепенения. Она быстро и не очень тщательно обмазала мальчика оставшейся кашицей и как была, с грязными руками, повалилась рядом на траву. Уснула незаметно и весь сон бежала по зыбучим пескам, просто бежала, ни от кого и никуда.

Разбудил ее Тик. Он был взъерошенным и немного опухшим, но в остальном вполне здоровым. Пока Лала спала, он умылся в ручье, развел костер и нашел в сумках охотников припасы. Остывшие тела были слишком тяжелыми, чтобы куда-то их утащить, поэтому Тик просто прикрыл их лапником.

В первую секунду пробуждения Лала радостно улыбнулась ему, но потом все вспомнила. Не глядя мальчику в глаза, она сказала, что он может забрать одного коня и все, что захочет, из вещей охотников. Путь до Этолы она найдет сама.

Тик оторопел и уставился на нее:

– Что с тобой, госпожа Лала? Я тебя обидел чем-то?

– Нет.

– Я не успел поблагодарить тебя за то, что ты меня спасла, но ты ведь только проснулась. Я еду тебе приготовил. – Он заглянул ей в глаза, робко улыбнулся и показал на костер.

Темно-карие цепкие глаза у него точно такие же, как у отца. И хмурится похоже. Даже дым табачный выдыхает, как Ростер. Как она это проглядела? Лала почти слышала треск, с которым душа ее рвется на части. Мальчик, который ей стал дорог, ради которого она не задумалась о своей безопасности и своей великой цели, – отродье самого ненавистного человека, который и после смерти не отпускает ее? Порченое семя, которое нужно растоптать, уничтожить, стереть с лица земли. Добрый товарищ, надежный попутчик и просто симпатичный ребенок, у которого есть сердце и сострадание.

Судьба будто смеялась над Лалой. Черное сомнение залило мысли. А вдруг нет никакой западной пустыни и высоких смуглых рыжих с рысьими глазами? Кроме Ростера, никто ведь не упоминал их. Даже у Асмы в книгах не было такого.

Лала на мгновенье будто ослепла и оглохла на второе ухо. А потом Тик присел перед ней и протянул руку. На его открытой ладони лежала восковая заглушка, заботливо почищенная от хвои и травинок.

– Вот, возьми, я смог найти. Ведь оно тебе нужно?

И тут Лала заплакала. Громко, с подвываниями, не вытирая слез, оставляющих дорожки на грязных щеках. Тик поморгал ошарашенно, а потом тихонечко погладил ее по плечу:

– Все будет хорошо. Если хочешь, я уйду. Только не плачь.

Но Лала вцепилась в мальчика мертвой хваткой и рыдала, рыдала в его пыльную шевелюру, а он, озадаченный этим протяжным плачем, все гладил и гладил ее плечо.

В Этолу они выехали, когда солнце уже садилось. Строго на запад, прямо в заходящий огненный шар, в котором исчезала дорога. На ночевку не останавливались – кони отдохнули хорошо, а луна охотно показывала им путь. Ночная прохлада им была не страшна – снятые с охотников добротные плащи надежно от нее защищали.

Лес кончился в предрассветных сумерках. Впереди, там, где небо встречается с землей, парил белый мираж. Когда вышло солнце, оказалось, что это город, за которым синела полоса моря. Кони резво откликнулись на посыл, и к полудню можно было отчетливо разглядеть удивительно воздушные линии крепостной стены. Город, так непохожий на хмурый терракотовый замок Фурд, показался Лале сном, благосклонно укрывшим измученных путников от всех невзгод. Восточные ворота были широко распахнуты, и в толчее никто не обратил внимания на всадников в темно-лиловых плащах.

Узкие улицы, заполненные суетящимися людьми, повозками и носильщиками, вели к портовой площади, где расположился рынок. Такой пестроты человеческой Лала и представить не могла, ни одна книжка Асмы не описывала подобного. Беленые дома выходили на улицы глухими стенами без окон, но это не казалось мрачным. Город весь пропах рыбой, и даже постоянный морской ветер не освежал его, но Лала радостно вдыхала полной грудью новую жизнь.

Тик с серьезным и ответственным лицом ехал впереди. И он первым увидел чудного зверя, вокруг которого толпились зеваки. Мальчик остановил коня, и задумавшаяся Лала чуть не врезалась в него. А когда она посмотрела на зверя, сердце ее на миг остановилось, а потом чуть не сошло с ума. Она не знала, что это за зверь, но чувствовала, что умеет с ним не только обращаться, но и разговаривать. Он был в два раза выше лошадей, с длинной изогнутой шеей, горбатый, но какой-то непередаваемо изящный. Зверь презрительно смотрел на суету внизу, кривил мягкие черные губы и изредка моргал длинными пушистыми ресницами. Когда Лала спрыгнула с коня и подошла к нему, зеваки расступились. Она возвышалась над людьми так же, как этот неизвестный зверь над лошадьми. Тик восторженно прошептал:

– Госпожа Лала, этот зверь из твоих земель! Точно!

Лала не ответила. Она протянула руку к презрительной морде, и черные губы смешно зашлепали, выискивая что-то у нее на ладони. Зверь издал утробный звук, наклонился и потерся щекой о плечо Лалы. В толпе зашептались и пропустили к Лале сухого сморщенного старика.

– Госпожа хочет купить это животное? – с напористой улыбкой спросил он.

– Возможно. – Лала погладила зверя. – Сколько ты за него хочешь?

Старик оценил хорошего коня и добротный плащ покупательницы и важно назвал цену.

– Пятьдесят давров?! – Тик вмешался в торг. – Дедушка, ты в своем уме? Лучший конь стоит сорок! А этот уродец вообще неизвестно для чего сгодится!

Лала открыла было рот возразить мальчику, но он незаметно наступил ей на ногу.

Старик нахмурился.

– А с каких пор мальцы указывают благородным дамам, что и как им покупать?

– С тех самых, как благородные дамы снизошли до вашего вонючего рынка по пути в свой новый замок! С тех пор, как у благородной дамы есть помощники, которые не позволят обмануть ее высочество! С тех пор, как благородная дама может рассердиться на обманщика и обратить всю мощь и силу диковинного зверя против тебя, злодей!

Зеваки рассмеялись. Кто-то из толпы выкрикнул:

– И то верно! Ты своего зверя который день продать не можешь, никому такое добро не надобно!

Старик вздохнул:

– Ну, хорошо! Давайте сорок, и зверь ваш.

– Двадцать пять! – Слова Тика вызвали новый приступ веселья у присутствующих.

– Тридцать семь, и ни давром меньше. – Старик скрестил руки на груди и отвернулся, давая понять, что торг окончен.

Лала вздохнула и стала шарить по карманам, но Тик схватил ее за плащ и потащил прочь, тихо шипя:

– Верь мне, он почти наш!

Через три шага в спину им прилетел крик торговца:

– Ну, хорошо, ни вам, ни мне – тридцать!

– Двадцать пять! – парировал Тик не оборачиваясь.

– Двадцать восемь!

Тик резко развернулся:

– По рукам!

– Тик, у нас есть разве такие деньги? – шепнула Лала, пока они возвращались к старику с диковинным зверем.

– Нет, но один конь нам уже не нужен, так ведь? Просто молчи и смотри.

Тик подвел своего коня к торговцу.

– Этот добрый конь стоит тридцать давров. Молодой, породистый, с хорошим норовом. С ним отдаем всю упряжь. И в придачу пять давров, если ты скажешь честно, откуда у тебя этот зверь.

Старик попытался сделать вид, что недоволен, но ему это не удалось. Одна только добротная упряжь тянула еще на два десятка давров. В толпе снова зашушукались: мальчишка явно проторговался.

– По рукам! – поспешно сказал продавец, пока странные чужаки не передумали.

Зеваки потеряли интерес к представлению и быстро создали новую толпу около голосящего на весь рынок продавца невиданных птиц. Тик с помощью старика снял со своего коня нехитрую поклажу и перевесил на Урагана. Лала молча гладила чудо-зверя по морде и слушала разговор мальчика со стариком.

– Откуда зверь? – деловито, по-взрослому интересовался Тик.

– Из-за моря.

– Это и так понятно. У тебя он откуда?

– Хозяина его убили. Никто не объявился. А мне он на что? – Старик пожал плечами.

Тут Лала оторвалась от своей новой собственности, сняла капюшон и наклонилась к старику, глядя в упор.

– Скажи, он был похож на меня?

Старик задохнулся и выпучил глаза, а потом упал на колени.

– Я не виноват, госпожа! Тот человек первым начал драку в кабаке, я не видел, люди рассказали! Я не трогал его вещи, их и не было почти. Но зверя-то кормить надо, а еще он воняет, мои козы его боятся. Не убивай меня, госпожа, забери коня обратно!

– Конь твой. Убивать тебя мне нет интереса. Где тело? – сурово спросила Лала.

– Знамо где, безродных мертвецов с северной стены в море отправляют, там всегда есть кому прибраться.

– Откуда он приехал?

– С запада. – Старик махнул рукой куда-то вбок. – Из Пустыни Самоцветов.

– Как туда добраться?

– На корабле, вестимо. Вроде завтра капитан Рурк туда собрался, найди его в порту. Но… почему ты спрашиваешь? – Он перешел на подозрительный шепот. – Разве ты не оттуда?

– Я туда.

Лала отвернулась и повела за собой огромного зверя, который всю свою спесь забыл и плелся послушным теленком.

В порту Тик бегал и расспрашивал моряков, где найти капитана Рурка, а Лала сидела под стеной, смотрела на горизонт, и ей казалось, что она видит в дымке белые дюны, начало Пустыни Самоцветов. Но это были всего лишь облака.

Капитан Рурк наотрез отказался брать пассажира, а когда Тик решил настоять, то получил подзатыльник. Тик ушел. И вернулся к Рурку с высокой рыжей девушкой, за которой шел огромный горбатый зверь. И злорадно ухмылялся, пока капитан раскланивался с госпожой, которую с удовольствием отвезет домой за одно лишь слово рекомендации у себя на родине.

Всю ночь перед отплытием корабля Лала с Тиком просидели на стене Этолы. Море было на удивление спокойным, лунная дорожка почти не шевелилась. Они болтали ногами, грызли вяленую рыбу и бросали куски скандальным портовым чайкам.

– Тик, что ты будешь делать теперь? – спросила Лала, когда рыба кончилась.

– Папку поищу, может, кто его знает. – Тик мечтательно улыбнулся. – Ну и город большой, дела найдутся.

– Мне… нужно признаться тебе… кое в чем… – с усилием выдавила из себя Лала, не глядя на мальчишку.

– Ты пугаешь меня таким голосом, госпожа Лала.

– Да, я скажу тебе ужасную вещь. Простить меня ты не сможешь, но так уж вышло…

– Говори же! – воскликнул он.

– Тик… – она выдохнула, – отца ты не найдешь.

– Почему это? – Он недоверчиво прищурился.

– Потому что ты куришь трубку капитана Ростера.

– Врешь!

– Хотелось бы…

– Докажи.

– Ты похож на него. Родинка, амулет, твоя история. Все сходится.

Тик достал кисет. Повертел его в руках и убрал обратно в карман. А потом совсем не детскими глазами посмотрел на Лалу.

– Расскажи. Все расскажи. Я не маленький.

Когда Лала закончила рассказ, предрассветное море уже набирало свой сочный цвет. Тик все это время смотрел куда-то вдаль, на запад, куда отправится корабль капитана Рурка и увезет далеко-далеко странную девушку, которая бесцветно пересказывала ему свою горькую, как плохой табак, историю.

– Почему ты меня не убила? Ты имела на это право.

– Не смогла. Ты другой. Совсем другой.

– Нет, госпожа Лала, я сын своего отца. И когда вырасту, меня тоже все будут бояться. Но ты не бойся. Когда я стану капитаном собственного корабля и приплыву в твою страну, чтобы ограбить и вывезти все самоцветы, я пощажу тебя. Клянусь.

Тик проворно вскочил на ноги и пошагал прочь.

Когда огромная шхуна «Восход» выходила из порта, все свободное от труда население города пришло поглазеть на прекрасный парусник. Бравый капитан Рурк подкручивал усы и рассказывал своей дорогой пассажирке, какие трудности ждут их в пути, но она его не слушала. Она разглядывала маленького всадника, стоящего в отдалении от толпы. Слишком велико было расстояние, чтобы понять, куда именно смотрит мальчик на породистом скакуне, но Лала это и так знала. Она отвернулась.

Ветер увлек шхуну на запад. Туда, где Лала найдет дом, друзей и, возможно, семью. Тех, кого она будет любить и защищать. Ее странные способности перестали казаться проклятием, теперь она знала, что это дар, который нужно использовать во благо тех, кого любишь. Она научится им управлять, и когда маленький Ростер вернется в ее жизнь, она будет готова.

Белые стены Этолы долго не отпускали Лалу. Даже через неделю пути, лишь стоило посмотреть на восток, ей мерещился оставленный город. Радостное возбуждение улеглось. Лала чувствовала себя как в ту первую ночь в лесу, когда вырвалась из лап Ростера, отдышалась и поняла, что совершенно не знает, что делать дальше. Мир, в котором она прожила почти двадцать лет, был недобрым, но понятным. Теперь же впереди, раскрашенная сумасшедшими морскими закатами, маячила неизвестность. И чем дальше на запад продвигался корабль, тем быстрее таяла ее решимость. Расспросить кого-то о Пустыне Самоцветов она не могла. Никто, кроме капитана и юнги, который приносил ей еду в тесную каюту, с ней не общался. И только чудной зверь, ее единственный багаж, радовался, когда она заглядывала к нему в трюм, заставленный аккуратными тюками.

Почти все дни Лала проводила либо со зверем, либо на палубе. Морские виды не надоедали ей. Сначала, правда, было неуютно: от простора кружилась голова, и очень не хватало стен, без разницы каких – лесных ли, каменных. Ночами, когда вахтенный дымил трубкой у штурвала, Лала вынимала из уха заглушку, закрывала глаза и рассматривала новые картины – звуки моря. Она пыталась их упорядочить, но запуталась, отложила на потом.

Путаницы вокруг было много. Самое удивительное случилось в первый же день плавания. Во время совместного ужина с капитаном Лала не удержалась от вопроса:

– Капитан, а почему вы согласились везти меня бесплатно?

– Ну почему же бесплатно? Мне хорошо заплатили за возвращение пустынника с белым дромом. Иначе, госпожа, я бы не взял женщину на корабль, – усмехнулся капитан. – Вы очень ценный груз, только поэтому команда спокойно отнеслась и к вам, и к вашему зверю.

Лала поостереглась расспрашивать капитана о подробностях сделки. Никто, кроме Тика, не мог заплатить за нее. Но Лала точно знала, что их общих денег не хватило бы ни на что, кроме хорошего ужина и нового плаща. Где Тик взял нужную сумму и что ради нее сделал, она даже думать не хотела. Тик вместе с памятью о Ростере-старшем должен был исчезнуть из ее жизни так же, как Этола на горизонте. Но для этого прошло еще слишком мало времени.

Капитан Рурк каждый вечер настойчиво приглашал Лалу на ужин. Но он задавал вопросы, на которые у нее не было ответов, а показывать, что знает о своей стране намного меньше, чем посторонний человек, она не хотела. Поэтому она ужинала одна в своей каюте с крошечным окошком, постоянно открытым всем звукам и запахам моря.

Из обрывков матросских разговоров Лала выяснила, что ее народ не приветствует чужаков и поддерживает связь с миром лишь в рамках необходимой торговли. «Восход» вез жителям Пустыни Самоцветов дорогие специи и красители, а взамен капитан Рурк планировал привезти в Этолу тончайшую шерстяную ткань, удивительной прозрачности фарфор и непревзойденные обоюдоострые кинжалы. Еще у Рурка была мечта: раздобыть хоть один пустынный самоцвет. За всю историю лишь нескольким людям удавалось вывезти на континент эти удивительные камни. Да и камнями их назвать было сложно. В любых условиях самоцветы оставались теплыми. Расколоть эти полупрозрачные переливающиеся шары было невозможно, даже оцарапать поверхность никому не удавалось. Но и жесткими они тоже не были. Что с ними делали пустынники, толком никто не знал, но обычный человек, получивший самоцвет, никогда не мерз и не горевал. Более того, ему сопутствовала удача во всем – ровно до того момента, когда он вдруг умирал от глубокой раны. Самоцвет при этом исчезал, и никаких следов злодея рядом не оказывалось. Эта таинственная смерть, впрочем, никого не останавливала. Любой, кто знал о самоцветах, мечтал их заполучить.

Про самоцветы Лала подслушала в трюме, когда возилась со своим зверем. За огромными тюками матросы прятались от боцмана, шепотом травили байки и не подозревали, что кто-то в этот момент растирает затекшие ноги вонючего животного. Мешанина новых знаний так давила на Лалу, что разум, защищаясь, постоянно утягивал ее в сон. Только во сне не было места новым страхам. Да и путешествие кажется короче, когда спишь.

Из-за своей сонливости Лала пропустила момент, которого так ждала. И только когда вся команда «Восхода» суетливо застучала подбитыми каблуками по палубе, ей стало ясно: цель близка.

Сначала Лала увидела маяк, почти такой же, как недалеко от Этолы, только в несколько раз больше и совершенно белый. Маяк ярко сиял и словно ощупывал лучом крутые борта «Восхода». Это было грандиозно и красиво, но матросы не восхищались. Они старались спрятаться от света за любым укрытием на палубе. Капитан Рурк покрикивал на них, требуя спокойствия, но Лала видела, что ему тоже не по себе.

Луч оставил корабль в покое, и тогда Лала смогла рассмотреть берег своей родины. Светлые высокие скалы тянулись вдоль всего побережья. Прибой вгрызался в каменные подошвы, да так, что рев его слышен был даже в закрытой каюте. Смутных представлений Лалы о море и кораблях хватало, чтобы понять, что берег почти неприступен. Почти, потому что недалеко от маяка виднелась узкая брешь в скалах. И оттуда по единственному спокойному участку моря приближалось нечто, Лале совершенно незнакомое.

На ее удачу, в команде было несколько матросов, впервые оказавшихся у берегов Пустыни Самоцветов, и более опытные товарищи снисходительно давали им пояснения:

– Гляди, как хитро придумали. Просто закрепили канат на скале в море, и вот вам паром, – басил невысокий и немолодой уже матрос с обветренными губами.

– А зачем им такой большой паром-то? – удивлялся его собеседник, парнишка лет восемнадцати.

– Ну, они часть груза сразу снимают. Да и качает меньше.

– И досмотр они делают прямо здесь?

– Ага. Зачем – не знаю. Вроде бояться им нет смысла. После маяка-то.

– А что маяк?

– Ну, ты вообще дремучий! Этот маяк убивает, если что не так.

– Брешешь! – выпучил глаза молодой матрос.

– Ни в жизнь! Какого цвета был луч, которым нас просвечивали?

– Белым вроде… Ну или голубым немного.

– Во-о-о-от, – поучительно протянул пожилой. – А еще он бывает красным. И тогда корабль загорается, как пакля. И вся команда вместе с ним. Домой никто не возвращается.

– Откуда тебе известно, если все сгорали и не возвращались? Кто рассказал? – недоверчиво уточнил молодой.

– Боцман. Я ему верю.

– Ну и что они сейчас будут делать?

– Как пристанут, капитан пойдет разговоры говорить, потом прикажет груз показать, потом паром уйдет, а мы за ним. Строго за ним, иначе разобьемся о рифы. Он еще и вроде лоцмана тут.

– Чудно…

Лала не стала дослушивать матросов. Она пошла на нос корабля, чтобы лучше видеть. Паром, похожий на гигантский плот, приближался. Три высокие фигуры в темно-синих плащах с капюшонами стояли неподвижно. Лала не сразу поняла, что не дышит. Только когда голова закружилась так, что она чуть не упала, она судорожно вдохнула. Трое на пароме равнодушно смотрели перед собой, а она вглядывалась в острые черты смуглых бесстрастных лиц, чужих и таких родных, что неведомое прежде чувство сладко тянулось от горла к груди и ниже.

И тут капитан прислал за ней юнгу. Пока она, не чуя ног, дошла до мостика, ее зверя уже вывели на палубу. Там же лежало несколько тюков. Капитан улыбнулся:

– Госпожа, ваше путешествие окончено. Сейчас мы перегрузим вас на паром и проследуем в порт Шулай. Очень надеюсь, что вам было удобно.

– Благодарю вас, капитан, – больше ничего из себя Лала выдавить не смогла.

Широкие сходни упирались в борт парома, который почти не качался на волнах. Тюки тащили вчетвером и складывали строго посередине парома. Люди в синем бесстрастно наблюдали за погрузкой, пока не спустились Лала с капитаном.

Один из прибывших бросил взгляд на улыбающуюся Лалу и стал перебирать свитки, растеряв при этом всю свою бесстрастность. Не найдя нужного, он обратился к соседу, тот пожал плечами, и они вдвоем стали перечитывать написанное. До Лалы донеслись обрывки разговора – вернее, звуков, потому что она ровным счетом ничего не поняла. Она все еще глупо и счастливо улыбалась, когда двое направились в ее сторону. Но только когда один из них подошел к ней вплотную и, глядя сверху вниз, повысил голос, Лала поняла: все это время с ней разговаривали на языке, который она должна знать. Но для нее это был лишь набор приятных шипящих звуков.

Из-за спины донесся встревоженный голос Рурка:

– Госпожа, вы почему не отвечаете проверяющим?

Лала беспомощно обернулась и прошептала:

– Я их не понимаю…

Капитан поперхнулся и вытаращился на нее.

– Как это?

Лала не успела ответить. В разговор вмешался один из людей в синем. Он говорил медленно, нависнув над Рурком:

– Вы кого привезли?

Таким ошалевшим капитана Рурка не видел даже его давний друг и собутыльник боцман. Капитан, запинаясь от негодования, воскликнул:

– То есть как кого? Пустынника с белым дромом. Как и уговаривались!

– Дром благородного Ушаша узнан. Но это, – человек в синем сделал движение острым подбородком в сторону онемевшей Лалы, – не Ушаш. Это неизвестно кто. Привозить сюда неизвестных строго запрещено. Строго. Вы не выполнили уговор.

Обвинение в нарушении уговора вернуло капитану решительность и скорость мысли. Он расправил грудь и повысил голос:

– Нет уж, погодите! Мне было сказано: пустынник с белым дромом. Вы что, думаете, у нас там в порту сотни ваших людей? И тем более дромов? Вы даже имени не сообщили, кого мне везти! Вот белый дром, вот пустынник! Я выполнил свою часть уговора!

Во время этой пылкой речи третий человек в синем присоединился к своим. Но он явно не понимал капитана и слушал тихий перевод от товарища.

Потом он подошел к Лале и молча стал ее разглядывать. В отличие от своих соплеменников он был одного с ней роста. А еще он показался ей значительно старше. Судя по интонации, он задал вопрос, но Лала жалко улыбнулась и пожала плечами. Обернулась к Рурку:

– Капитан, вы не поможете мне объясниться?

Капитан не успел ответить. Второй пустынник, который разбирался, куда делся Ушаш, подошел ближе:

– Он спрашивает твое имя.

– Лала.

Люди в синем переглянулись.

– Нет такого имени. Или оно неполное. Говори полное имя.

– Я знаю только это.

Самый старший из троицы снова заговорил. Интонация у него была ровная, казалось, он несильно интересовался происходящим. Переводчик, впрочем, не был так спокоен:

– Неизвестная женщина, ты не имеешь права входа в порт Шулай. Ты обязана сказать, что произошло с хозяином этого дрома. Как он попал к тебе и с какой целью ты хочешь проникнуть в наши земли?

Лала задохнулась и обескураженно хлопнула глазами:

– Я же ваша… Я домой вернулась!

– В свитках убывших о тебе нет ничего. Где Ушаш?

– Я не знаю, про кого вы говорите. Этого зверя, то есть дрома, я купила на рынке. Старик сказал, что его хозяина убили.

Трое резко синхронно прижали руки к груди и так же синхронно их опустили. Капитан Рурк и его матросы наблюдали переговоры с разинутыми ртами.

После паузы слово взял тот, кто первым обратился к Лале:

– Да станет белой следующая жизнь благородного Ушаша. Похищенный тобой дром вернется в его семью. Раз ты не причастна к его смерти, то пыток не будет. Ты уйдешь быстро. Прямо сейчас.

Лала открыла было рот, но тут он толкнул ее в грудь. Без замаха, резко и жестко. И в следующую секунду над ней сомкнулась вода.

Лала не умела плавать. Более того, она вообще никогда не окуналась в воду глубже, чем по пояс, в ванне или ручье. Оказавшись за бортом парома, она ошарашенно тонула, даже не закрывая глаза. Солнечный свет, проходящий сквозь толщу воды, напомнил ей звук, который она видела то ли во сне, то ли наяву. Но воздух кончился очень быстро. Лала забилась и попыталась выгрести к поверхности. Получилось, но ненадолго. Хватанув воздуха и краем глаза увидев паром, она снова пошла ко дну.

И тут рядом упало что-то большое. Очень большое. Подброшенная волной, Лала не сразу поняла, что это ее зверь, которого тут называют дром. Зверь храпел и отплевывался от соленой воды. Лала чудом догребла до него и вцепилась в курчавую шерсть на шее. Зверь поплыл было прочь от парома, но один из пустынников умело набросил на шею дрому веревку и притянул к борту. Затянуть сопротивляющегося зверя на паром было бы нереально, но как только Лалу подняли на борт, он чуть ли не сам вскарабкался за ней по наклонной доске.

Люди в синем громко спорили на своем языке, дром чихал и разбрызгивал на всех слюни с водой, Лала обнимала его мокрую пахучую шею и мелко дрожала, а капитан и несколько матросов с «Восхода» не знали, что им делать. Паром между тем плыл к берегу, а на небольшом расстоянии за ним величественно резал волны «Восход».

Наконец тот пустынник, который не знал языка Лалы, дал знак перевести его слова.

– Дром благородного Ушаша спас тебя, – недовольно пояснил ей тот, что толкал в воду. – Эти звери редко принимают нового хозяина. Мы задерживаем тебя для выяснения всех обстоятельств. Кров и питание тебе будут обеспечены за счет Управы порта Шулай.

Он отвернулся и больше не сказал ни слова до самого прибытия. Придя в себя, Лала обратилась к Рурку:

– Капитан, умоляю, кто за меня заплатил?

– Ну… как выяснилось, не за вас.

Капитан озадаченно стучал пальцами по перилам, на которые тяжело облокотился.

– Разве это не мальчик был? – удивилась Лала.

– Тот, что просил вас взять на борт? Да что вы, госпожа! – Он коротко рассмеялся. – Откуда у него пять сотен?

– Но почему тогда вы согласились?

– Вы слышали мой разговор вон с тем парнем. – Рурк указал на переводчика. – Деньги мне выдал заранее купец, который поставляет в дом градоначальника ткани на наряды его женушки. Я и помыслить не мог, что во всей Этоле найдется больше одного пустынника, да еще с дромом.

– Но вы понимаете, что вообще происходит?

– Только в общих чертах, госпожа. Вы – не тот человек, которого они ждали. Вас знать они не желали. Но когда зверь вырвался и кинулся вас спасать, они засуетились, заголосили, будто что-то из ряда вон происходит. Стало быть, вы непростая штучка. Но черт побери, почему вы не знаете своего языка?

– Я с младенчества жила в замке Фурд. Как это получилось, не знаю, не спрашивайте.

– Замок Фурд? Не у братца ли одноглазого Ростера? – прищурился капитан.

Лалу передернуло, и это не укрылось от внимания Рурка. Она молча кивнула. Рурк оживился:

– А может, вы знаете, что с ним случилось? Ходят всякие слухи… – он понизил голос.

– Знаю.

– Просветите?

– Он умер, – коротко ответила она.

– Надо же. А как?

Лала, наученная горьким опытом, пожала плечами. Капитан Рурк пристально посмотрел на нее, но допытываться не стал:

– Ясно. Ну что же, его наследники будут приятно удивлены.

– Почему?

– О, госпожа, капитан Ростер – самый удачливый сукин сын, с которым мне приходилось встречаться. Кроме двух отличных кораблей у него лучший в Этоле бордель и десятина со всех торговцев жемчугом. Имей я его состояние, давно взял бы себе пару жен, отгрохал замок и жил в свое удовольствие. Ну, раз в год выходил бы в море для души.

– А что такое бордель?

Капитан Рурк запнулся на полуслове и недоверчиво посмотрел на нее. Рассказать о самом популярном заведении Этолы он не успел – паром вошел в скалистый створ, и Лале уже было все равно, что такое бордель.

Порт Шулая раскинулся на берегу обширной бухты, спрятанной за скалами. Морской ветер исчез, как задутое пламя свечи. Команда корабля села на весла. Идеальная водная гладь отражала десяток небольших кораблей с самыми разными парусами.

Все здания порта были похожи, их белые купола без окон издалека напоминали наполовину закопанные в землю яйца гигантской птицы. Лала заметила, что все вокруг окрашено лишь в три цвета: синий, белый и серый.

«Восход» шел к пристани величаво, как лебедь, лениво разгоняющий суетливых крякв. Его погрустневшие без ветра паруса все равно выглядели великолепно: напитавшиеся поднимающимся солнцем, они почти светились, розовели, оправдывая название корабля. В этот ранний час в порту было много народу, но приход огромного парусника почти никого не интересовал. Фигуры в синих и серых плащах двигались размеренно, будто гуляли. Никакой суеты, как в Этоле, похожей по сравнению с портом Шулая на растревоженный муравейник.

Как только паром остановился, Лалу неожиданно крепко взял под локоть тот пустынник, который чуть не утопил ее.

– Меня зовут Лириш, женщина. Я отведу тебя в управу. Не стоит там распространяться о том, как ты искупалась в море, ясно?

– Ясно. А мой… дром?

– Его разместят на дроммарне, не переживай. Ему-то как раз будут рады.

Хватка Лириша немного ослабла, и Лала постаралась было попрощаться с капитаном Рурком, но тот был увлечен разбирательством с непонятно откуда взявшимися двумя пустынниками в серых плащах.

Управа порта находилась под самым большим куполом. Лала смотрела во все глаза и даже не тяготилась своим непонятным положением то ли пленницы, то ли гостьи. Плавная речь пустынников была приятна на слух, несмотря на обилие шипящих звуков, она переливалась в голове, как сладкое вино. Ни в одном встреченном лице Лала не заметила неприязни. Похоже, всех немного удивлял ее наряд и распущенные волосы, но только и всего. Пустынники, все до единого рыжие, ходили в длинных плащах с капюшонами. Мужские и женские верхние одежды не отличались покроем, и, если не смотреть на лица, сложно было понять, кто перед тобой. Приглядевшись, Лала заметила тонкую вышивку на рукавах женских плащей, причем как на богатых, так и на бедных. Но это было единственным отличием. Волосы и у мужчин, и у женщин были заплетены в сложные косы, а еще никто не сутулился, чтобы казаться ниже ростом, как это делала Лала всю жизнь. От множества высоких людей у нее даже голова закружилась.

Уже около входа в управу Лала поняла, что еще ей кажется странным. Запах. Вернее, его отсутствие. Порт Этолы можно было унюхать за полдня пути, а в Шулае – только легкое дуновение ветра, чуть приправленного духом жареного мяса и неизвестных цветов.

Ее поместили в отведенную комнату, оставив лишь кувшин с водой. Лала огляделась. Ни окон, ни светильников. И все же в комнате светло – хоть зашивай черное черными нитками. Белые стены, серый каменный пол, такой же каменный стол и длинная широкая лавка, на которой аккуратной стопкой сложено несколько синих покрывал. Лала прикоснулась к столу. Он был теплым. Как и пол, и лавка. В теплом кувшине вода оказалась неправдоподобно холодной и чуть сладковатой. Лала с удовольствием осушила сразу половину, смыв наконец горечь морской соли с обветренных губ. Делать было нечего, и Лала уснула, накрывшись покрывалом.

Разбудило ее ощущение тревоги, вклинившееся в сон иссиня-черным кинжалом. Перед ней молча стояла фигура в белом. Женщина непонятного возраста смотрела на Лалу скорбно и так пристально, что ей стало холодно, несмотря на лавку и уютное покрывало. Она резко вскочила, убрала волосы с лица:

– Здравствуйте!

Женщина встрепенулась, но ничего не ответила.

– Меня зовут Лала, я приплыла с востока. Я ищу свою семью. Если она у меня тут есть, конечно.

Казалось, белая дама вслушивается не в слова, а в голос. Поняв для себя что-то, скрытое от Лалы, женщина развернулась и вышла. В открытую дверь зашел давний знакомый Лириш, и Лала наконец рассмотрела его. Молодой и, должно быть, привлекательный по местным меркам. По крайней мере, среди тех мужчин, кого она успела увидеть. У Лириша был высокий лоб, прямой тонкий нос и гордая осанка героя древних сказаний. Только вот презрительный взгляд и слишком тонкие губы портили впечатление.

– Приведи себя в порядок, женщина, и надень это. – Он бросил ей на колени сверток. – Ты отправляешься во владения благородного Ушаша.

– А кто это был? – спросила Лала, открывая сверток. Это был плащ. Тоже синий, но старый и выцветший. Вышивка на рукавах растрепалась, кое-где нитки вообще перетерлись, но цветочный узор еще читался.

– Позже узнаешь, – нетерпеливо ответил Лириш.

– А что насчет выяснения обстоятельств, как говорил тот, другой, из ваших?

– Ты слишком много спишь. Все уже выяснили.

– Но меня даже не расспросили ни о чем! – отчаянно воскликнула Лала.

Лириш поморщился:

– Хватит! Следуй за мной. И не вздумай делать глупости, я все равно быстрее.

На улице по-прежнему было раннее утро. Множество фигур в плащах так же неспешно двигались по набережной вдоль плавной линии каменного парапета. Водная гладь бухты, окруженная чуть розовеющими скалами, была почти пуста. Лала остановилась и беспомощно завертела головой. «Восхода» среди кораблей она не обнаружила.

Лириш, заметив ее замешательство, приподнял тонкую рыжую бровь:

– Что?

– Где корабль, на котором я прибыла? – озабоченно спросила Лала, не переставая рассматривать пристань.

– Погрузился и ушел. Тебя это больше не должно заботить.

– Стойте! – Лала схватила его за плащ. – В воде было зелье? Сколько я спала?

– Это тоже не должно тебя заботить. Шевелись! – Лириш презрительно выдернул край плаща из ее руки.

Лала осталась на месте. Страх, неуверенность, отчаяние и полное непонимание происходящего смешались у нее в голове, превратившись в холодную злость, колющую изнутри. Все шло не так, как она видела в своих мечтах о доме. Виноват в этом был стоящий рядом человек. А также та странная женщина в белом, и капитан Рурк, и Тик, и Ростер, и все эти безликие фигуры в плащах. Мир по-прежнему был против нее, и ей до судороги в скулах захотелось перекусить горло этому миру, чтоб хлынула густая порченая кровь и смыла все, подобно весеннему паводку. Она смотрела на Лириша и почти не различала его черт за густой лиловой пеленой, неровно наползающей на глаза. В голове клубилась тьма, из прокушенной губы теплой струйкой текла на подбородок кровь. Боли она не чувствовала, шипения своего не слышала:

– Никуда не пойду, пока не получу объяснения.

Рука Лириша, поднятая, чтобы схватить Лалу, замерла на полпути, когда он вгляделся в ее помутневшие глаза. Он прищурился и невесело усмехнулся:

– Вот свалилась ты на мою голову! Да, в воде было зелье. Оно не вредное, наоборот. Ты долго спала и восстановила силы. Все решилось в твою пользу, а могло быть хуже. Ты прибыла вместо Ушаша, с его дромом, на средства его семьи. Теперь нужно вернуть им долг. Какое-то время ты будешь служить в семье благородного Ушаша, этому многие бы позавидовали, поверь. Поработаешь, язык выучишь, освоишься. Если тебя действительно ребенком отправили отсюда в страну черноголовых, то со временем найдутся твои родные. Бесследно никто у нас не пропадает. Иди, не заставляй ждать свою госпожу!

Лала во время этой речи пришла в себя. Мрак из головы пропал, дышать стало легче, лиловая пелена исчезла, очистив взгляд. Слушая изможденную пустоту внутри себя и совершенно не глядя по сторонам, она поплелась за Лиришем.

Шли они долго, пока улица внезапно не кончилась, упершись в неимоверно высокую белую стену с узкими воротами. Лала в жизни не видела и даже в книгах не читала про строения, на вершине которых человек кажется мышью. Лириш остановился у группы пустынников на дромах и низко поклонился той самой женщине, которая заходила в комнату Лалы. Госпожа сидела верхом на белоснежном дроме, очень похожем на того, что прибыл из Этолы с Лалой.

Рядом стояло несколько рыжих дромов с седоками в синих плащах, чуть поодаль еще два – рыжий и белый. Белый встрепенулся и заурчал, узнав Лалу. Лириш одернул ее, когда она кинулась было к своему старому приятелю:

– Ты недостойна перемещаться на облачных дромах, садись на другого.

Лала замешкалась. Она умела ездить на лошади, хоть и неудобно было с ее ростом. Но дром казался совершенно непригодным для верховой езды – ни седла, ни уздечки. Лала присмотрелась ко всадникам. Дромы под ними были как будто двугорбыми, и пустынники комфортно расположились между горбами. Ей же предлагалось сесть на одногорбого.

– Я не умею…

– Тут нечего уметь!

Лириш подошел к рыжему дрому и повелительно указал ему на землю. Дром смешно сложил передние ноги, немного постоял в задумчивости задом вверх и сложил задние. Лириш надавил на горб, и тот просел посередине, образовав удобную вмятину.

– Садись и просто держи равновесие.

Как только она устроилась меж теплых плюшевых горбов, дром встал и подошел к своим товарищам. Женщина кивнула Лиришу и, не обращая ни на кого внимания, направила своего белоснежного дрома сквозь ворота.

– Лириш, подождите! – Лала вцепилась в курчавую шею дрома и обернулась к уходящему чиновнику.

– Что еще?

– А к кому обратиться, если что? Кто говорит на моем языке?

– Никто, – улыбнулся Лириш и растворился в потоке синих плащей.

Рыжий дром, покачиваясь, пошел за своими товарищами, а Лала неожиданно для себя стала тихонечко хихикать, как умалишенная. Ее ждала неизвестность, такая всеобъемлющая, что было даже нестрашно.

Пустыня за воротами обожгла Лалу, лишила на мгновение возможности видеть, слышать и дышать. Какая магия в стене ограждает город от адского пекла? Почему шерстяные дромы идут как ни в чем не бывало по раскаленному песку? Как вообще можно выжить в таком палеве? На эти вопросы, как и на многие другие, ответов пока не предвиделось.

Песок, о цвете которого она размышляла в ночь перед приходом в Этолу, оказался непохожим ни на что. Темно-рыжий, сияющий на солнце и такой мелкий, что барханы казались волнами. Воздух над песком шевелился, тек и заворачивался в тугие прозрачные спирали. И густое небо тоже выглядело волнистым. Лалу замутило. Слишком много волн, даже на корабле ее так не укачивало. Но она не закрывала глаза. Она не могла ни на секунду допустить, что адская жаркая пляска двухцветных волн исчезнет. Медно-синяя лава обволакивала ее, выжигая все, что было раньше. Лала вдыхала невидимый огонь и не чувствовала боли, хотя в груди все горело. Что-то горячее потекло из правого уха, и она коснулась его ладонью. Но на пальцах оказалась не кровь. Восковая заглушка не выдержала знакомства с новым миром, оставив на коже темную дорожку от шеи до ключицы. Лала наконец прикрыла глаза, чтобы не мешать истинные картины со звуковыми. Но ничего не произошло. И тут только до нее дошло, что звуков почти нет! Дромы шагали бесшумно, песок и небо молчали. Тишина, о которой раньше Лала исступленно мечтала, оказалась реальной.

Спутники не обращали на нее ни малейшего внимания, никто даже не обернулся за весь день пути, чтобы убедиться, следует ли она за ними. Никаких дорог, троп или указателей в песках не было. Караван просто шагал за белоснежным дромом с белоснежной всадницей. Шагал. Шагал. Шагал. Лала с изумлением обнаружила, что ей не скучно. Не страшно. Не весело. Мысли, поначалу теснившиеся в голове, улеглись, заморенные дикой жарой. Сделать ничего нельзя, можно просто ждать, что будет дальше. И она ждала, став частью размеренного ритма шагов дрома.

На закате Лала очнулась. Солнце унесло с собой жар и яркость неба, на смену медным отблескам песка пришел густой кровавый оттенок, вернувший Лалу к мыслям о тех, кого она убила. Совершенно неожиданно три трупа стали для нее чем-то вроде тяжелых камней, перекатывающихся внутри пустой головы. Не больно, не плохо, не страшно. Но очень неудобно. И пока солнце не ушло за горизонт, эти камни давили на затылок.

А потом небо высыпало на пустыню все свои драгоценности. Столько звезд Лала не видела даже ночью в темном лесу, да и высоко были те лесные звезды. Здесь же, среди засеребрившихся барханов, бесчисленные и такие низкие, хоть руками собирай, они наполняли ее неведомым ранее чувством. Голова закружилась, как никогда прежде, по коже пробежал мороз, ее передернуло, она протянула руку к ближайшей звезде и свалилась с дрома. Тот не удивился. И никто в караване не удивился, потому что как раз в этот момент прочие дромы аккуратно пали на передние ноги, чтобы седоки спешились.

Пока Лала соображала, что к чему, ее дром отошел к остальным, а его место заняла безмолвная синяя тень. Тень протянула ей небольшой сосуд и пояснила, что это значит. Так Лала выучила первое слово: «пить». Ей было позволено сделать всего лишь пять глотков, но на удивление чуть солоноватой жидкости хватило, чтобы утолить жажду. До Лалы запоздало дошло, что весь адски жаркий день она даже не задумалась о том, что хочется пить. В качестве ужина Лале выдали упругие темно-лиловые фрукты, слегка подвяленные, оставляющие во рту мятное послевкусие. Когда Лала сказала «спасибо», тень вздрогнула. Язык, на котором говорила Лала, казался настолько чужероден здесь, что она решила использовать только жесты.

Напившись и наевшись, Лала стала озираться. Ее спутники плотно запахивали плащи и ложились прямо на песок. Все, даже белая госпожа. Единственной разницей было то, что госпожу присыпали песком, а остальные закапывались сами. Дромы легли поодаль. И все это в полном молчании. Через несколько минут Лала поняла, что она – единственное неспящее существо в этой пустыне. Она не стала закапываться в нежный, еще теплый песок и уснула, уютно устроившись в ложбинке.

Спала недолго. Холод, которого прежде и представить нельзя было, пробрался через плащ и разбудил ее. От пустынного дневного жара не осталось и воспоминания. Выдох мгновенно превращался в мельчайшие льдинки и падал на песок. На ресницах и бровях она чувствовала иней, тело била дрожь. Плащ почти не спасал, и Лала остро и безнадежно поняла, что еще немного, и замерзнет насмерть. Она закричала:

– Эй, кто-нибудь!

Ни звука в ответ, ни движения. Стуча зубами, она подобралась ползком к ближайшему пустыннику. Молодое лицо, обращенное к звездам, было серым и неподвижным. Инея возле рта и носа не видно. Лала коснулась темной щеки и одернула руку. Твердая, холодная, немного шершавая поверхность меньше всего напоминала на ощупь кожу человека, даже мертвого. Лала поперхнулась своим страхом и, не вставая, переползла к следующему спящему. То же самое. И со следующим. И даже госпожа, надменное выражение которой никуда не делось, выглядела так же. Разве что оттенок кожи светлее.

Пальцы на руках и ногах Лалы перестали чувствовать прикосновения. Подвигаться, чтобы согреться, у нее не вышло: тело отказывалось слушаться, оно равномерно коченело. Последних сил хватило на то, чтобы доползти до своего белого дрома. Почему, Лала не смогла бы объяснить. Наверное, дром был единственным близким ей существом. Зверь вдруг зашевелился и открыл один глаз. Удивившись, он некоторое время моргал, а потом неожиданно приобнял Лалу своей длинной шеей. Теряя сознание, Лала скрючилась под брюхом лежащего дрома, а тот, повозившись, свернулся вокруг нее, как кот. Теплее Лале не стало, но страх и непонимание растворились, и благостная тьма затопила ее угасающее сознание.

Тепло и музыка. Переливающийся орнамент перед закрытыми глазами. Легкость и свежесть. И мягкий тычок в щеку. Белый дром, вокруг которого стояли все, живы-живехоньки, еще раз ткнул носом Лалу, и она окончательно поняла, что не спит. Разговоры пустынников, такие непонятные, но прекрасные, вернули Лале способность соображать. Потеплевший песок сменил цвет на нежно-оранжевый. Мягкое утреннее солнце погладило ее по лицу, словно извиняясь за ночной холод.

Лала улыбнулась тем, кто стоял над ней, но не получила в ответ даже прямого взгляда. Вчерашний парень, а может, и не он – по лицам она еще не научилась различать своих спутников – снова подал ей воды и фруктов. Остальные молча разошлись. И через несколько минут дромы уже выстроились в безмолвную цепочку.

Постепенное наступление жары подготовило Лалу, она не испытывала уже такого шока, да и мыслей прибавилось. Ночью она готова была поклясться, что все умерли. Почему она не испугалась, оставшись одна в ночной пустыне, окруженная мертвецами? Наверное, ей было слишком холодно, чтобы бояться и вообще задумываться о том, что происходит. Теперь же, покачиваясь между мягкими горбами, она пыталась понять, что произошло. Скорее всего, пустынники умеют цепенеть на ночь. В одной из книг Асмы Лала читала, что так делают некоторые ящерицы и змеи. Тогда она приняла это все за сказки. Но Асма не раз говорила, что любая сказка вырастает из были.

После заката дромы шли еще некоторое время и резко остановились, когда над горизонтом взошла крупная розоватая звезда. Возможно, и вчера привал был именно в это же время, просто Лала слишком впечатлилась первым днем в пустыне и не обратила внимания.

За скромным ужином приставленный к Лале пустынник научил ее новым словам: «спасибо», «холодно», «спать», «песок» и «плащ». А еще он наконец представился. Звали его Чигиш. Повторяя за ним слова, Лала старалась, как могла, но он перестал кривиться только после пятой или шестой ее попытки. Словами и жестами Чигиш убедил Лалу ни в коем случае не выкапываться ночью из песка, не бояться оцепенения и не трогать никого.

Основательно закопанная Чигишем, она долго не могла уснуть, дышала звездной ночью и представляла, что медленно плывет по пустыне на «Восходе», переваливаясь с бархана на бархан. На миг ей показалось, что она видит не только звезды, но и еще какой-то звук. Лала прикрыла глаза, но тут же на грудь ей опустилась такая тяжесть, что воздух выдавило без остатка. Она распахнула веки и увидела капитана Ростера.

Он был голым, на шее чернела рваная рана, а сквозь его глаза на нее смотрела блистательная пустынная ночь. Когда Ростер начал говорить, из раны полилась темная густая кровь, она капала на песок и превращалась в небольшие сверкающие шарики.

– Ты думала, сбежишь от меня? Дура. Ну попала ты сюда, и что? Кому ты тут нужна, безродная и одноухая? Так и сдохнешь в песках. И сожрут тебя змеи. Змеи. Змеи…

Пока он не сказал про змей, Лала просто тряслась, постепенно теряя сознание от недостатка воздуха. Но единственный ее страх, оставшийся непобежденным, воткнулся прямо в сердце и заставил очнуться.

Никакого Ростера, но дышать все равно было невозможно, потому что на груди Лалы, свернувшись в ямке из песка, лежала блестящая толстая змея. Как только Лала придушенно пискнула, змея подняла голову и нависла над ее лицом.

– Помогите…

От шелестящего шепота змея на мгновение замерла.

– Кто-нибудь… помогите…

Лале казалось, что она кричит во весь голос, голова чуть ли не взрывалась изнутри от собственного вопля, но обволакивающая звездная тишина вокруг была безупречной. Змея между тем трепетным языком, тонким и черным, коснулась губ Лалы. Из пасти пахну́ло падалью. Это было уже слишком. Лала зажмурилась и что было сил рванулась из песчаного плена, не осознавая, что делает.

Рассветное солнце застыло, будто в недоумении от увиденного. Пятеро пустынников, отбрасывая длинные тени, стояли над распростертым на песке телом Лалы. Ее волосы выбились из-под капюшона и смешались с песком, а серое лицо, измазанное кровью, запрокинулось, как в припадке. Рядом лежала толстая змея с оторванной головой. Казалось, никто не дышал, даже дромы. Лала внезапно села, и все как один сделали резкий шаг назад. Шатаясь, с трудом подавляя рвотные позывы, Лала переводила взгляд со змеи на людей и не находила признаков участия. Казалось, пустынникам жальче змею. Госпожа что-то отрывисто приказала, двое мужчин подошли к Лале и подняли, крепко держа ее под руки. Третий достал нож.

– Эй, вы что? С ума сошли? Я просто защищалась! Эта тварь хотела меня убить!

Лала стала выдираться, но тут же обмякла от удара по затылку.

Когда она очнулась, дневная жара запаяла ее губы, испачканные в змеиной крови. Затылок болел. Лала повела онемевшими руками и захрипела, как испуганный дром. Мертвая змея была рассечена на несколько продольных жгутов, и эти жгуты теперь надежно связывали запястья и щиколотки Лалы. Пустынники по-прежнему стояли вокруг со скорбными лицами, что-то нашептывая. И тут Лала впервые за время пребывания в Пустыне увидела звуки. Монотонное бормотание пустынников проползало через все ее поле зрения тускло-бурой змеей, тонкой и бесконечно длинной. Эта картинка могла свести с ума, но заткнуть ухо было нечем.

Через некоторое время явились они. Большие и маленькие, толстые и тонкие. Черные, бордовые, полосатые. Змеи подползали к Лале, но не касались ее, постепенно образуя вокруг кишащий контур. Кричать она уже не могла, крик умер внутри нее, расплющенный, разодранный в клочья. Это было за пределом страха. Стена между сознанием и слепым ужасом рухнула, осталось только закрыть глаза и умереть от разрыва сердца.

Но она все никак не умирала. И змеи не трогали ее. Удивление в глазах молчащих пустынников сменилось недоверием, а потом опасением. Змеи же успокоились и по одной стали расползаться. С каждой исчезающей змеей дыхание Лалы становилось спокойнее. Последней уползла самая длинная бордовая змея, похожая на ручеек крови в песке. Белая госпожа проводила ее глазами, а потом что-то скомандовала Чигишу. Тот подошел к Лале и стал освобождать от липких пут. Остальные, не оборачиваясь, сели на дромов и продолжили путь.

– Пить. – Лала не задумалась, на каком языке это произнести. Слово просто выпало из ее рта в песок.

Чигиш молча протянул ей сосуд и даже не стал считать глотки. Она с трудом оттерла с лица присохшую змеиную кровь:

– Спасибо, Чигиш.

Он кивнул, не глядя на нее. Лала повернулась к своему рыжему дрому и приказала жестом лечь. Но зверь всхрапнул и отскочил в сторону. Он заскулил, как собака, и посеменил за караваном, оглядываясь, будто Лала его хочет съесть. Зато старый друг, облачный дром погибшего Ушаша, с готовностью сложился перед ней. Чигиш закричал вслед удаляющемуся каравану. Белая госпожа притормозила, но потом махнула рукой и больше не оглядывалась на Лалу.

А вечером их путь завершился. Сначала Лала увидела высоченные деревья, которых не было ни в ее стране, ни в Шулае. Голый тонкий ствол венчался богатой листвой и выглядел на ветру как могучее зеленое знамя. Под деревьями виднелись такие же белые купола, как в Шулае, один огромный и несколько поменьше. Подъехав ближе, она разглядела идеально круглое озеро, в ряби которого ничего не отражалось. На зеленом берегу топтались белые безрогие козы, точно такие же, как были в замке Фурд. Лала обрадовалась им, как родным. Все наладится. Ростер мертв, змей она больше не боится и теперь находится среди своих.

Новая жизнь Лалы среди ашайнов, как называли себя пустынники, причудливо переплелась со старой: та же работа на скотном дворе, та же неприветливость со стороны окружающих. Первое время ей было трудно, но не тоскливо. Она, как измученный жаждой путник, набросилась на новые знания. Язык давался ей легко, хотя от акцента избавиться не получалось. Служанки, с которыми Лала делила большую комнату, сначала сторонились ее и не вступали в разговоры, но со временем привыкли и даже обращались с мелкими просьбами. А еще ее научили плести косы, положенные для людей ее сословия. О происшествии со змеей никто не вспоминал. Позднее Лала узнала, что госпожа запретила говорить об этом под страхом наказания.

Наказывали слуг просто, без фантазии, которую наблюдала Лала в замке Фурд. Провинившиеся не имели права пить несколько дней, но получали сладкие сушеные фрукты. Лале стало смешно, когда она первый раз увидела такое наказание. Но когда через четверо суток почерневшая, еле живая служанка с безумными глазами откусила край глиняной чашки с водой, Лала решила не испытывать судьбу. Кто знает, как она перенесет подобное, ведь местные с детства привыкают жить в подобных условиях.

Ашайны очень спокойно относились к еде. Даже благородные ели просто: козий сыр, темно-оранжевые слоеные лепешки из местного злака, разнообразные сушеные фрукты, густой пряный суп на козьем молоке и масло юги. Это масло восхитило Лалу. Слугам оно не полагалось, но иногда на скотном дворе ей доставался огрызок лепешки с этим маслом. Ярко-желтое, похожее на то, что делают из коровьего молока, но полупрозрачное, оно имело удивительный вкус: остро-сладкий, с неизвестным Лале пряным послевкусием. Запах масла, казалось, проникал даже через кожу. Кроме приятного вкуса оно имело особое свойство – дарило радость, бодрость и ощущение могущества, но переев его, можно было пострадать от излишней самоуверенности. Лала слышала байку, как один молодой господин из отдаленных земель дорвался до масла юги, объелся его и собрал отряд, чтобы сместить кого-то из Совета Шулая. Все обошлось показательным судом и долгоживущими насмешками, но после этого случая сбор сока юги стал жестко контролироваться.

Лале не терпелось больше узнать про госпожу, но прислуга совершенно не сплетничала о хозяевах. Вообще. Даже полностью овладев несложным разговорным языком ашайнов, Лала не могла склонить своих соседок по комнате к откровенности. Ей удалось только выяснить, что госпожу зовут Ишиндалла, но никто к ней не обращается по имени. Ушаш был младшим братом Ишиндаллы. Поговаривали, где-то в недрах большого купола живет их старая мать, но ее скотницы никогда не видели. В господском доме свои слуги, они почти никогда не выходят на скотный двор и презирают грязных работников. У них даже язык другой. И все они колдуны, потому что умеют складывать бессмысленные линии на бумаге в слова. На этом месте Лала притворилась, что ее одолело праведное негодование, и похвалила себя, что не спрашивала про возможность научиться читать.

А еще Лала так и не решилась узнать у служанок, нормально ли это для детей Пустыни – видеть звуки. Воска в хозяйстве не было, и она сделала себе заглушку для уха из теста. Правда, ее приходилось время от времени менять, потому что она засыхала, твердела и пропускала звуки.

Потеряв счет дням, Лала начала скучать. Одни и те же скупые разговоры, одни и те же козы и дромы, одна и та же красивая недобрая пустыня. Вина скотникам не полагалось, и они, чтобы расслабиться и забыться, жевали умдру – шарики, похожие на синий горох. Умдру делали из сушеных листьев ташута, помета дромов и пепла. Во время жевания образовывалась кислая синяя слюна, и ее было слишком много, приходилось иногда сплевывать. Лала только единожды попробовала и решила, что лучше вовсе не расслабляться, чем так.

Она не раз пыталась узнать, когда ее долг семье Ушаша будет считаться выплаченным. Но Римиш, неразговорчивый пожилой ашайн, управлявший служанками скотного двора, смотрел на Лалу свысока и не собирался ей помогать. Бесстрастно сообщив, что не имеет никаких указаний по поводу ее будущего, он пообещал выполнить новое распоряжение госпожи, если оно случится. Лала пыталась найти Чигиша, но и тот как в песок провалился. Тупая безнадежность наползала на нее, как жирная ленивая гусеница, которой уже плевать, станет ли она бабочкой.

А потом со двора сбежал козленок, обнаруживший щель в загоне. Лала кинулась за ним в сторону большого купола и, уже схватив беглеца, потеряла равновесие и упала. Отплевываясь от песка и уворачиваясь от острых козлиных копыт, она вдруг увидела стройную фигуру в белом плаще, отъезжающую от купола на дроме.

– Госпожа Ишиндалла! Постойте! Мне нужно с вами поговорить!

Ишиндалла так удивилась, что даже на мгновение утратила высокомерное выражение красивого лица. И пока она соображала, Лала выкрикивала вопросы:

– Когда я отработаю долг? Можно мне вернуться в порт, чтобы найти семью? Прошу вас, я не рабыня, я знаю и умею намного больше, чем уход за скотиной! Мне нужна помощь! Я ведь ни в чем не виновата перед вами, только тем, что вернула дрома вашего брата! Что мне…

Закончить ей не дали. Двое охранников метнулись к ней и поволокли на скотный двор, а Ишиндалла направила дрома прочь. Охранники ничего ей не сказали, просто бросили рядом с притихшими козами и вытаращившимися служанками, неразборчиво дали указания подоспевшему Римишу и рысцой побежали обратно.

– Напейся воды впрок, негодная! Завтра у тебя сухой день, – скривившись, провозгласил Римиш. – А теперь за работу!

Сухой день Лала перенесла легко благодаря своей злости и внезапно созревшему решению: бежать. Никто ее не отпустит и ничем не поможет. Ишиндалле плевать на нее с высоты большого купола. Или, того хуже, сестра мстит за брата. В таком случае Лале никогда не выбраться из Небесного Ока – так поэтично назывался оазис.

В Пустыне почти не ощущалась привычная карусель лет и зим, поэтому Лала вела счет времени по приплоду скотины и сбору урожая юги. С момента окота до рождения следующих козлят проходил год с небольшим, а вот малыши-дромы появлялись раз в два года. За время невольной службы Лала поняла, почему дромы для ашайнов важнее всего. Эти звери безошибочно ориентируются в песках. Даже раненые, голодные, ослепшие, они на последних каплях жизненной силы доходят до мест с водой. Не было случая, чтоб дром заблудился. А если дром привязан к хозяину, то вывезет его из любой неприятности. Такой дром у Лалы был. Осталось запастись едой, водой и хоть каким-то оружием.

Решившись на побег, Лала устроила тайник в песке за скотным двором. Каждый день она приносила туда по несколько сушеных фруктов. Потом, воспользовавшись случаем, украла нож у растяпы-повара. Сложнее всего оказалось добыть сосуд для хранения воды. Обычный кувшин не годился, а специальные бурдюки, покрытые белесой шерстью, были наперечет. Лале повезло – однажды поздним вечером к Ишиндалле приехали гости и по ошибке оставили дромов около скотного двора. Гости ехали издалека, были уставшими и невнимательными. Они бы не смогли припомнить, где обронили лохматый бурдюк.

По примерным расчетам Лалы, еды ей должно было хватить не только до Шулая, но и в самом порту продержаться, ведь денег-то у нее не имелось никаких. За все время она так и не поняла, есть ли вообще у ашайнов деньги.

Свое последнее утро в этом унылом месте Лала начала бодро, даже удивила соседок. Работа спорилась не в пример прочим служанкам, Лала была ко всем добра, отчего на нее подозрительно косились. И вот обеденное солнце расплавило пустыню, медленно пропекло песок и накрыло весь мир маревом, похожим на водную рябь. Миражи очаровывали Лалу, она могла подолгу на них смотреть. Но сегодня миражам не было места в ее мыслях.

Дром, казалось, прекрасно ее понял и не издал ни храпа, ни писка, просто пошел за ней к тайнику. Радость свершения ударила в голову, и Лала не сразу заметила фигуру, выросшую из песка у нее на пути. Немудрено – человек был в красном плаще, почти слившимся с песками пустыни.

– На поиски или в бега? – совершенно без эмоций спросил немолодой мужчина, до того худой, что казался ожившей мумией из жутких книг. Он смотрел на Лалу как на дерево у дороги.

– Вам чего? – Ноги Лалы, утопавшие в песке, стали ватными.

– Тебя. Твоя хозяйка…

– Она мне не хозяйка! – перебила его Лала. – Я свободный человек, я только по ошибке здесь.

– Твоя хозяйка, – человек в красном, похоже, не заметил выпада Лалы и продолжил тем же бесцветным голосом, – передала тебя мне в услужение и на обучение.

Лала не верила себе, сердце отказывалось спокойно гонять кровь, и перед глазами пошли неровные пятна. Несколько минут отделяли ее от бегства в пустыню. Всего несколько минут. И тут странный мужчина, который точно не даст уйти.

– А если я откажусь? – с вызовом спросила она.

– Не сможешь, – он сказал это спокойно, уверенно и с таким превосходством, что Лала растерялась.

– Это еще почему?

– Что ты знаешь о мастерах Смерти?

– Впервые слышу, – фыркнула она. – Это палачи, что ли?

– Нет.

– Слушайте, я не собираюсь тут оставаться, не хочу ничему у вас учиться, я…

– Ты хочешь до окончания своего срока убирать дерьмо за козами. Тебе не нужны новые знания. Ты плохо сделала тайник. Ты безродная служанка и таковой останешься. А еще ты нащупала нож и прикидываешь, как меня убить, – так же спокойно и уверенно продолжил он. – Не смеши Мастера Смерти.

Лала подавилась своим удивлением и разжала пальцы. Кончик ножа ушел в песок, как в воду, дром хрюкнул, а человек в красном дернул уголком тонкого рта и медленно поднял нож. Попробовав острие, он снисходительно дернул другим уголком рта:

– Ничтожество. Кухонная утварь не должна открывать таинство смерти. Вот, смотри.

Лала пропустила момент, когда в руке у него оказался длинный кинжал – казалось, он просто вырос из ладони. Тонкий и слегка загнутый, он не отражал солнечного света и был черным, как дикий страх. Лала не могла оторвать глаз, кинжал словно поймал ее на крючок, как рыбу. Она протянула к нему руку и ошарашенно заметила, что пальцы дрожат. Слова еле вырвались сквозь стиснутые до боли зубы:

– Что это?

Человек в красном плаще смотрел на нее так же ровно, но в глазах его возник снисходительно-издевательский огонек.

– Ты мне скажи, – ответил он.

– Это… – Лале, казалось, не хватает слов. – Это самое совершенное на свете оружие…

– Оружие – это я, нож всего лишь мое продолжение.

Он вдруг бросил нож на песок, и через мгновение сводящая с ума живая чернота исчезла. На песке лежал красивый, тонкий, изогнутый, но совершенно обыкновенный металлический кинжал.

– Как вы это делаете?

– Это знают ученики, но не козлопасы.

Лала огляделась. Убийственный дневной жар пустыни загнал в укрытия всех. Два человека и скучающий дром были единственными живыми существами на многие шаги вокруг. Один из этих троих был лишним. Лала с трудом успокоила свое сердце и добавила в голос мягкости и уважения – так она обращалась к Ростеру в последние минуты его жизни:

– Господин, а можно поближе посмотреть?

– Да.

Лала подняла нож. Рукоятка в оплетке была невероятно удобной, каждый палец лег мягко и просто идеально. Лале до судорог захотелось иметь такой же, это желание разлилось в груди пряной прохладой, затопило живот, спустилось ниже. Кончики пальцев сладко закололо. Она подняла глаза на Мастера Смерти, чтобы спросить, где такое раздают, и замерла: он расширившимися глазами уставился на оружие в ее руке. По лезвию поползли черные пятна, и в считанные секунды нож приобрел изначальный пугающий облик.

Ровно через три удара сердца Лала лежала на песке, чувствуя спиной адский жар, а человек в красном стоял коленом на ее груди и держал нож у ее горла. Невозмутимость его исчезла:

– На что ты надеялась, скотница? Тебе не справиться с Мастером Смерти, даже не напугать.

Он лгал. Лала это чувствовала. Страх затаился в светлых рысьих глазах, она видела такое у ашайнов, когда ее обнаружили с убитой змеей. Но, в отличие от слуг Ишиндаллы, его испуг растаял очень быстро.

– Я не хотела…

– Врешь. Но это даже хорошо. – Он поднялся и дал ей возможность встать. – Мастер Смерти не обязан всем говорить правду. Кроме учителя. Отведи дрома на место и возвращайся сюда.

Лала молча пошла выполнять. Она даже в мыслях не спорила. Она выучится, что бы он ни преподавал. Она получит такой же кинжал, а уж потом… Затянутый в тугой узел желудок внезапно расслабился, Лалу долго рвало, и все это закипало на раскаленном песке, превращаясь в смрадный желтый пар. Вода в бурдюке оказалась как нельзя кстати.

Человек в красном стоял без движения на том же месте, где она его оставила. Он кивнул ей и пошел прочь от оазиса. Без воды, без дрома. В самое пекло. Лала пошагала за ним, а песок пел под ногами свою еле слышную песню.

Лишь когда оставленные позади верхушки деревьев размазались по горячему небу, Мастер Смерти остановился. Он что-то искал в однородных песчаных волнах, медленно поворачиваясь вокруг себя. Наконец удовлетворенно кивнул и сделал несколько шагов в сторону. Его сандалии отметили место, где соединяются основания барханов. Жестом он подозвал Лалу к этой воронке:

– Показать всегда сложнее, но зато доходит моментально, – сказал он, указывая на песок. – Видишь это место?

– Да, – неуверенно ответила Лала. Она все еще ничего не понимала.

– Именно такие воронки в песке помогают встретить смерть.

– Вы меня убьете?

– Не сегодня.

– Так значит, убьете все равно? – не отступалась она.

– Если будешь не вовремя говорить, – поморщился он, – это случится наверняка. Молчи и смотри.

Мастер Смерти достал из складок плаща рыжего мышонка. Зверек легко уместился в центре ладони, он тяжело дышал и не желал двигаться. Положив мышонка в центр песчаный воронки, красный встал на колени, достал свой кинжал и прежде, чем Лала охнула, отсек крошечную головку. Потом, не вставая, острием кинжала уколол себя в основание мизинца и капнул своей крови прямо на труп мышонка.

Лала не моргая смотрела, как мышонок превращается в горстку красного песка. Дождавшись, пока тельце исчезнет, Мастер пошевелил пальцем песок и вынул маленький бордовый шарик. И только тогда поднялся.

– Все видела?

Лала кивнула.

– Это шуларт, основа силы мастеров и защита всех ашайнов. Теперь сделай то же самое, а потом я расскажу, что и как в этом мире.

Он протянул ей еще одного мышонка. Зверек таращил темные влажные глаза и дрожал.

– Нет! – отпрянула от него Лала.

– Что нет? – Мастер поднял брови.

– Не буду убивать его, пока не пойму, в чем дело.

– Это неприемлемо, – резко сказал Мастер, – ты учишься и повинуешься.

– Убивать беззащитное животное просто так не буду!

– Ты обязана! – Человеку в красном, казалось, впервые с момента их знакомства изменило самообладание.

Лала огляделась. Никого. Никто не увидит и никто не поможет.

– А вы заставьте меня.

Красный на миг оторопел, а потом вдруг расхохотался. Он был похож на человека, который вообще не умеет веселиться и старается изо всех сил делать это естественно.

– А я-то не поверил Ишиндалле, что ты сумасшедшая! Прекрасно, это просто прекрасно. Предвижу интересные времена.

Закончил смеяться он так же стремительно, как стынет новая раскаленная подкова в бочке воды.

– Ты должна дать смерть этому существу, чтобы научиться контролировать свои чувства. Без этого контроля, без чувства чужого страха и боли не стать Мастером Смерти. Только убийцей. Жизнь очень ценна, и никто просто так не убивает в нашем мире, даже мышей. Более скажу, никто, кроме мастеров Смерти, не умеет этого.

– А солдаты?

– Где ты видела воинов в нашей стране?

Лала замешкалась. Ни одного человека, похожего на воина, она здесь не встречала.

– Но как же вы защищаетесь от врагов?

– Ты все узнаешь, когда мы завершим обучение.

– Я… я не могу… – Лала опустила глаза.

– Мало кто может в первый раз. Хотя ты уже пускала чужую кровь. Расскажи, как это было.

– Я его боялась. И никогда не думала, что смогу убить. Однажды он сообщил, что видел такого же пустынника, как я. Я же думала, что одна уродина такая во всем свете, а оказалось, нет. И тут он говорит, что убил моего соплеменника. Не помню, как это началось и что я чувствовала, но я перегрызла ему глотку. Вот.

– Ты убила человека? – Глаза человека в красном чуть не вылезли из орбит.

– Тут вы их называете черноголовыми. И те двое тоже были как он.

– Троих? Ты убила троих? – Мастер Смерти смотрел на нее со странной смесью ужаса и отвращения. – Но мне сказали про змею.

– Змея была здесь. А они там, за морем.

Красный встал и, ни слова не говоря, пошел прочь. Лала с недоумением постояла на месте, потом пошла за ним.

– Эй, – окликнула она его наконец, – что мне делать теперь?

– Мне все равно. – Он даже не обернулся. – Я не буду тебя учить.

– Но почему?

– Ты уже убийца.

– Это была защита! – отчаянно оправдывалась Лала.

– Неважно. Ты не расплатилась.

Он шагал на удивление быстро, почти не проваливаясь в зыбкий песок. Лала еле поспевала за ним. Она бежала за красной фигурой, жар в груди был еще сильнее, чем палящая пустыня. Ей казалось, что вся ее жизнь зависит сейчас от решения этого странного человека. Ей было важно, до смерти важно получить знания человека в красном плаще. Этого требовал сильный, спящий до сих пор внутренний зверь. Не злой, не добрый, а просто рожденный для того, что сейчас от него стремительно уходит по пылающим барханам.

– Я убью мышь! – крикнула Лала в удаляющуюся спину.

Спина остановилась.

Лала, спотыкаясь, побежала за ним, пока он не передумал.

– Без колебаний?

– Без колебаний.

Мастер Смерти усмехнулся и удовлетворенно кивнул:

– Нет нужды. Если ты трижды убила человека, даже врага, смерть уже прочно держит твою руку. Невинной мыши повезло.

Он бросил мышонка на горячий песок, и зверек на удивление быстро исчез, будто утонул.

Они вернулись в оазис, но не на скотный двор, а под купол, где обычно останавливались слуги приезжих гостей. На Мастера Смерти все встреченные смотрели с плохо скрываемым страхом.

В небольшой комнате они сели за простой стол друг напротив друга. По знаку Мастера Лала налила обоим воды из кувшина и жадно припала к стакану. Только осушив его, она поняла, что вкус необычный. Человек в красном лишь пригубил из своего.

– Что вы мне подмешали? – прищурилась Лала.

– Ничего страшного. Это поможет лучше запомнить, но не передать.

– Опять зелье?

– Никаких вопросов от тебя, просто слушай. Задашь их, когда я разрешу.

Голова закружилась, и Лала, послушно кивнув, прикрыла глаза.

– Мастер Смерти – это особенный ашайн. Он посредник между живыми и Пустыней. Призвать смерть можно только в песках. Если она приходит в городе или на море, Пустыня ничего не получает и нам не дает. А мы не можем выжить без шулартов, которые рождаются из крови умирающего, крови Мастера и самого песка. Обмен честный, Пустыня не обманывает. Но и ее обмануть нельзя.

Он вздохнул, помолчал и продолжил:

– В давние времена мы пробовали привезти кровь и вылить в песок. Нет. Только живая кровь и плоть могут дать шуларт и пополнить Пустыню. Мастер Смерти платит свою цену за то, что лишает жизни любое существо, даже мышь. Он обязательно должен отдать свою кровь. Ты ни разу не платила за смерти, ты убила вне Пустыни, ты осквернена. Но Пустыня может тебя простить. Хотя, на самом деле, ей все равно, просто тебе самой станет легче. Это мы, служители ее, путем долгих наблюдений и размышлений пришли к мысли, что убийства не в песках странно действуют на мастеров, лишают равновесия, кровь их становится скверной, она не дает сильных шулартов. Это нарушает равновесие уже всего мира, а не только Мастера. Словом, запомни главное: смерть только в Пустыне. Ты слушаешь меня? – Он вдруг повысил голос.

– Да, конечно! – Лала вздрогнула и несколько раз кивнула.

– Мастер Смерти рождается единожды на тысячу младенцев. Выучить человека нельзя, если он не рожден для этого. Младенцев, способных убивать, видно в возрасте ста дней. Они не улыбаются никому, кроме матери, и глаза у них намного светлее обычного. Чтобы убедиться в будущем Мастере, ребенку дают выпить воды с тремя каплями змеиной слюны. Простого младенца вытошнит без вреда для жизни, а младенец-Мастер уснет и будет спать сутки. За это время у него на ягодице появляется изображение змеи. Стереть его невозможно, – тут он горько усмехнулся, будто вспоминая что-то, и вернулся к рассказу. – Обычно мастера Смерти – мужчины. И срок работы у нас не дольше трех сотен смертей. Женщина может расплачиваться за смерть до бесконечности, и поэтому с возрастом сила ее становится невероятной. Она может оспорить миропорядок и вершить суд по своему усмотрению. Этого допустить нельзя. И как только Мастерица Смерти отправит в Пустыню тысячного ашайна, она должна остаться там же. Но таких у нас еще не было. Всего три мастерицы, о которых говорят летописи, останавливались на семи сотнях смертей и уходили на покой, селились в уединении и занимались зельеварением. Они разменяли возможность шаткого и опасного всемирного господства на долгую и сытую старость. Мастеров Смерти боятся, конечно, но не ненавидят. Мы как стихия, как явления природы. Пока хватит. Можешь спрашивать.

Лала, убаюканная долгим рассказом, вздрогнула. Подумала лишь мгновение:

– Зачем вам… то есть нам эти шуларты?

– Сила, скорость, быстрое заживление ран, защита от врагов и от гнева Пустыни. Узнаешь подробности, когда прочтешь трактат для учеников. Слишком много говорить, да и не запомнишь всего. – Он махнул рукой, словно отгонял от себя мысль о том, что кто-то способен все запомнить с первого раза. – Многие мастера держат подле себя трактаты, даже будучи опытными.

– А если человек не хочет быть Мастером Смерти? – спросила Лала.

– Так не стоит вопрос. Рожденный быть Мастером воспитывается соответственно и не жаждет другой судьбы. Ты – невообразимое исключение. Насильно тебя заставить нельзя, но иначе ты сгинешь тут на скотном дворе, прожив пустую жизнь и превратившись в песок.

– А есть мастера Смерти, которые уехали за море и там продолжают свою работу?

– Есть, – вздохнул он. – Это наша беда. Они становятся наемными убийцами, лучшими на свете. Их можно пересчитать по пальцам. Но даже с уходом одного нарушается равновесие, нагрузка на прочих мастеров увеличивается.

– У брата Ишиндаллы, Ушаша, тоже была змея. То есть он Мастер Смерти?

– Неправда, – человек в красном ответил уверенно, но в голосе его послышалась тревога. – Этого не может быть.

– Я склонна верить человеку, который мне это сказал.

– Люди часто лгут.

– Но не в тот раз, – теперь у Лалы в голосе было столько уверенности, что Мастер Смерти пристально посмотрел ей в глаза.

– Ты сообщила очень странную весть. Я должен узнать побольше об этом. Довольно вопросов. Ты обучена грамоте?

– Да, но не здешней. Служанки на скотном дворе считают, что чтение – зло.

– Если обучена хоть какой-то, новое письмо освоить легче. Мне некогда, но я пришлю человека, который тебя обучит. До тех пор, пока ты не сможешь прочесть трактаты мастеров Смерти, мы не двинемся дальше. Жить будешь здесь, – коротко приказал он. – Работать, где прикажут. Все свободное время учись читать и писать.

Мастер встал и молча пошел к выходу, даже не кивнув ей.

– Звуки! – спохватилась Лала.

– Что – звуки?

– Я их вижу. Это так нужно?

Мастер остановился и недоверчиво прищурился.

– Видишь как что?

– По-разному. Как фигуры цветные.

– Давно?

– Всегда.

– И сейчас?

– Сейчас у меня в ухе вот…

Лала вынула заглушку и показала Мастеру. Тот мельком взглянул, недобро усмехнулся и вдруг резко свистнул по-особенному. Вспышка ослепила Лалу, нестерпимый свет сжег изнутри и выстрелил болью вдоль позвоночника, она схватилась за голову и рухнула на колени. Голос Мастера толстой кровавой змеей прополз через все поле зрения:

– Это наша сила и слабость. Но она с тобой не навечно. Тебе многому нужно научиться. Для начала осваивай грамоту. И сделай заглушку из своей крови, песка и слюны дрома.

Когда Лала смогла хоть что-то различать вокруг, Мастера не было. Вместо него в дверной арке стоял, опасливо улыбаясь, давний знакомый Чигиш.

Она быстро заткнула ухо и поднялась:

– Чего тебе?

– Мастер Шай сказал, если ты к следующему полнолунию не будешь знать грамоту, он отведет меня в Пустыню.

Чигиш оказался прекрасным учителем. Луна еще и четверти не набрала, а Лала уверенно читала сложные предложения. Алфавит ашайнов был длиннее знакомого Лале за счет дополнительных букв. Чигиш пояснил, что обилие шипящих звуков в языке детей Пустыни связано со змеями. По преданию, именно змея первой поселилась в этих местах. Змеи – это смерть, но змеиный яд в нужных количествах – это жизнь и здоровье. Змеи неприкосновенны. Магическими свойствами они не обладают, но знают, когда перед ними Мастер Смерти, и ни за что его не тронут. В целом к простым людям змеи относятся враждебно – слишком много их томится в неволе или ловится для получения яда. Человека, укушенного опасной змеей, нет смысла отвозить в Пустыню, его кровь не образует самоцветов. Когда Лала загрызла змею и осталась жива, все свидетели заподозрили, что она Мастер Смерти, но этого не могло быть. Госпожа приказала не обсуждать увиденное и вообще забыть, иначе пригласит для всех настоящего Мастера Смерти. Но Чигиш не забыл и рад, что именно ему поручено учить Лалу.

– Почему ты светишься от радости, когда со мной занимаешься? – спросила она после очередного урока.

– Если ты станешь Мастером Смерти, тебе понадобится слуга, – уверенно сказал Чигиш.

– А что, это почетная должность?

– Еще бы! Жалование, путешествия, собственный дром, и все прочие слуги кланяться будут. – Он гордо расправил плечи, будто ему уже кланялись. – Да и в городе жить интереснее в сто раз.

– Уехал бы сам в город.

– Беглых наказывают.

– Так ты раб или слуга? – прищурилась Лала.

– Слуга. Но уйти могу только с позволения госпожи. И дрома у меня своего нет. – Он вздохнул. – А пешком через пустыню не пройти.

– Значит, раб.

Чигиш насупился и некоторое время молчал. Потом неожиданно улыбнулся:

– Через три дня прибудет Мастер Шай.

– Откуда знаешь? – оживилась Лала.

– Сокол прилетел.

– И что?

– Как что? – фыркнул Чигиш. – Ты не знаешь, для чего соколы?

Отложив свиток, он долго и вдохновенно рассказывал про соколиную почту. А на следующий день показал Лале небольшой соколятник. Маленькие пестрые птицы с ясными умными глазами покорили Лалу. Как она до сих пор не видела здесь соколов, осталось загадкой. Чигиш в ответ на ее недоумение сказал, что скотный двор – это закрытый убогий мир внутри мира оазиса, где у коз больше прав, чем у людей. Никто и никогда не выходил оттуда иначе как в Пустыню с Мастером Смерти. Лала оказалась исключением.

После знакомства с соколами Лала и Чигиш почти не возвращались к учебе. Язык Лалы с каждым днем становился все богаче, читала она бегло и постоянно расспрашивала Чигиша о мире ашайнов, но он не мог рассказать ей больше, чем знает простой слуга. А еще много времени уходило на рассказы Лалы об Этоле, замке Фурд и прочих странных, на взгляд Чигиша, вещах там, за морем. Она даже рассказала ему про Тика Ростера, умолчав о некоторых деталях.

– Скажи, Лала, а ты и вправду могла умереть за того ребенка? Ну, когда его схватили?

Лала задумалась. Она слушала свою душу и осознавала, что сейчас не стала бы рисковать ради Тика. Помогла бы, да. Но не ценой своей свободы или жизни. И в то же время она помнила тот огонь, который горел внутри нее и вел в бой за мальчика. Правда, это было до того, как она узнала его полное имя.

– Тогда да. Сейчас не знаю. – Лала немного помолчала и вдруг добавила: – За тебя, например, точно не умру. Но…

– Что?

– Других убью запросто. – Она подмигнула.

Чигиш вздрогнул, неуверенно улыбнулся и отвел взгляд.

Мастер Шай прибыл на закате третьего дня и сразу же призвал к себе Чигиша с отчетом. Когда пришло время Лале показывать, чему она выучилась, Шай рассеянно слушал и смотрел по сторонам. А потом вдруг резко спросил:

– То есть убить его стоит легко и быстро, без мук?

Лала вытаращилась на него:

– Кого?

– Твоего учителя грамоты, – Мастер Шай сказал это так буднично, словно обсуждал выбор козленка для вертела.

– За что? – похолодела Лала.

– За то, что он теперь слишком много знает.

Невидимые пальцы ужаса вцепились в ее горло и медленно сжали. С трудом поборов судорогу, Лала вдохнула и чуть не плача прошептала:

– Мастер Шай, умоляю, не убивайте Чигиша! Он достойный, старательный, сильный и такой молодой! Он может быть очень полезен. А еще он честный и никому ничего не расскажет! Прошу вас, пощадите, он мой единственный друг здесь!

Она ждала любой реакции, кроме того неестественного смеха, который уже слышала от Шая в пустыне во время первой встречи:

– Успокойся, женщина. Если убивать направо и налево умных здоровых слуг, кто будет работать? Я должен был понять твое к нему отношение. И предупреждаю: остановись!

Лала молча хлопала глазами, и Шай продолжил:

– У Мастера Смерти нет друзей. Мастер Смерти должен быть беспристрастен. Случается, что однажды ему приходится отвести в Пустыню друга.

– А семья есть? – сочувственно спросила Лала.

– Нет, – коротко ответил он.

– А если Мастер Смерти кого-то полюбит?

– Так не бывает. Мастеру некогда и незачем. А его… – тут голос Шая внезапно стал глухим, но только на мгновение, – его любить опасно…

– Прямо никогда-никогда такого не было?

– Не могу сказать.

Помолчав, Лала спросила про Ушаша. Мастер поморщился и ответил, что она ошиблась. Никто не смог подтвердить причастность благородного Ушаша к мастерам Смерти. И, обрывая все дальнейшие разговоры, Шай увел ее в пустыню для занятий с кинжалами.

По возвращении у Лалы был свой небольшой и простой, но самый настоящий кинжал Ученика. Она напрочь забыла все вопросы и требования. Лезвие, мгновенно наливающееся бездонной тьмой в руке, стало неотделимой частью, продолжением ее тонкой ладони. Оно вселило в Лалу уверенность, что она сама может диктовать условия этому миру.

А через сутки уверенность рассыпалась красным песком пустыни. Мастер Шай взял ее с собой, чтобы отвести в Пустыню старого ослепшего работника. Старик шел на удивление ровно, будто видел путь по барханам. Он молчал и был равнодушен, как уставший дром. У подходящей воронки Мастер легко коснулся плеча старика, и тот вздрогнул и улыбнулся. Он по-прежнему молчал. С трудом опустился на колени, но так, чтобы солнце светило ему прямо в невидящие глаза. Мастер Шай встал перед ним и торжественно сказал:

– Говори.

– Мне нечего сказать. Отпусти меня в новую жизнь, Мастер Смерти! – с надеждой прохрипел старик.

– Иди.

Движение Шая было легким и быстрым. Лала не успела моргнуть, как из тонкого, как нить, разреза на горле старика брызнула кровь. Он продолжал улыбаться, пока не упал лицом в песок под ноги Мастеру Смерти. На черном кинжале не было видно крови, когда Шай уколол свою ладонь. Большая тяжелая капля упала на песок, цвет ее был ярче крови старика. И вот уже только холм песка виднелся под старым плащом.

Лала окаменела, нежданные слезы, удивительно холодные, застили глаза, но не текли, а будто заморозили зрение на миг. Мастер Смерти спокойно наклонился, пошарил под лохмотьями и достал из песка шуларт. Большой, переливающийся всеми оттенками золотого и красного, совсем не похожий на тот, что получился из крови убитого когда-то мышонка. Шай положил самоцвет в сумку и посмотрел на Лалу:

– У тебя есть вопрос?

– Почему он улыбался? Он не боялся смерти? – озадаченно спросила она.

– Конечно, нет. Он ждал ее, ты же видела, – пояснил Шай.

– Потому что стар и устал?

– Нет. Потому что верил, что новая жизнь будет белой.

– А она будет?

– Разумеется, нет, – снисходительно улыбнулся Мастер Смерти и пошел в сторону оазиса.

– Как это? – удивилась Лала, приноравливаясь к ритму его шагов.

– Простолюдины без образования и радостей жизни свято верят в перерождение. Им так легче – иначе можешь себе представить степень волнения и неповиновения? Жить как скотина, без надежды на счастье, очень тяжело.

– А богатые и образованные боятся смерти?

– Зависит от того, как они прожили свой срок.

Некоторое время они шли молча, и единственным звуком на многие шаги вокруг было лишь еле слышное пение песка.

– А есть такие, кто не хочет идти с вами в Пустыню? – озвучила Лала мысль, которая не давала ей покоя.

– Конечно. Многие не хотят. Но идут, – ответил Шай, не замедляя шагов.

– Насильно?

– Нет. Иначе это было бы убийство.

– Но как вы их заставляете?

– Много способов. Но вообще-то никто не должен противиться решению Согласователей, – наставительно произнес он. – Их трое, они входят в Совет Мастеров в Шулае. Я оставлю для тебя еще один трактат, почитаешь. В следующий раз будешь делать это сама.

– Как сама? Уже? – Лала опешила. Колючий озноб пробежал по ее телу с ног до головы. Ничего больше она сказать не успела, потому что они уже подошли к оазису и Мастер Шай прошел к Ишиндалле, ни словом больше не обмолвившись с Лалой.

Книга, завернутая в серый холст, ждала ее в комнате. Учитель уехал, как всегда не прощаясь.

Лала долго не решалась начать чтение. А как только нашла в себе силы, в комнату постучался Чигиш с подносом, полным фруктов.

– Говорят, ты ходила с Мастером Шаем в пустыню и видела смерть старика Ашира? – спросил он, делая вид, что ему вовсе не любопытно.

– Угу, – кивнула она.

– Тогда тебе надо отвлечься и подкрепиться.

– Не хочу…

Чигиш вздохнул, поставил поднос на стол и присел поодаль. Он выжидающе смотрел на Лалу, но та молчала и не обращала внимания на аппетитные фрукты.

– Я никогда не видел смерть, – наконец решился Чигиш. – Это страшно?

– Это холодно. И жалко.

– Да, Ашир был добрым… – согласно вздохнул он.

– Скажи, а если за тобой придет Мастер Смерти прямо сейчас, а не в старости, ты пойдешь с ним в Пустыню?

Чигиш вскинул на нее озадаченные глаза.

– Да. Но… мне рано.

– Это ты так думаешь.

– Ты пугаешь меня, Лала! Почему я скоро должен умереть? – Глаза Чигиша стали огромными и несчастными. – Это он тебе сказал?

– Я просто спросила. Насколько я поняла, вы не спорите с мастерами Смерти, а просто идете, как овцы. – Она презрительно скривила губы.

– Спорить с ними нельзя. Это судьба.

– А если они ошибаются?

– Они не ошибаются, – уверенно сказал Чигиш. – Они просто провожают и отпускают.

– А кто решает, кому и когда умирать?

– Здесь – госпожа.

– Ух ты! – иронично сказала Лала. – А кто отмеривает срок госпоже?

– Согласователи Смерти в Шулае.

– А кто отправляет в Пустыню человека, у которого нет господина? Свободного человека, – спросила она и добавила: – Совсем свободного.

– Я не знаю. Таких людей нет в мире. Каждый кому-то подчиняется. Каждый.

Лала вздохнула и взяла самую крупную ягоду. В молчании сжевала ее и прищурилась:

– Мне думается, есть такие люди, Чигиш. Мир огромный. И правил у него много. Можно выбрать походящие именно тебе. Но вы все тут слишком трусливые.

Чигиш вздрогнул, вскинулся, но тут же опустил глаза. Потом тихо ответил:

– Но ведь ты тоже боишься отсюда уйти?

– Нет. Я ничего не боюсь. Просто мне нужно больше знаний и умений. Когда я их получу, никто меня не остановит.

– Ты же возьмешь меня с собой?

– Посмотрим.

Лала не сдержалась и рассмеялась, глядя на мгновенно потухшие глаза и несчастное лицо Чигиша:

– Конечно, возьму. Если ты не крепко привязан к своей высокомерной злючке-госпоже.

– Госпожа не злая, она справедливая. Она нам как мать… Хотя ее матушка была лучшей госпожой.

– А что с ней? В Пустыню ушла?

– Нет, она жива, но не в себе, – вздохнул Чигиш. – Ишиндалла жалеет ее и не приглашает Мастера Смерти.

– Сумасшедшая? – заинтересованно уточнила Лала.

– Точно не знаю, с ее служанками разговаривать запрещено.

После этого разговора Лала ни на день не забывала про старую мать Ишиндаллы. Почему-то казалось, что увидеть ее очень важно. Дом госпожи оставался единственным местом в оазисе, куда Лале был запрещен вход. Но именно туда ее тянуло со страшной силой. Рассчитывать на помощь служанок она не могла. Ученицу Мастера Смерти боялись чуть меньше, чем саму госпожу Ишиндаллу, и даже на приветствия отвечали коротким испуганным кивком.

Лала начала так устраивать свой день, чтобы как можно чаще оказываться возле господского купола. Чигиш заметил эти попытки, но на все его вопросы она отмалчивалась. Потребовались долгие дни наблюдений, чтобы понять, когда точно никто не помешает.

И этот день наступил. Заметив служанку, вышедшую с грязным ведром, Лала прокралась в купол, но, сделав несколько шагов, озадаченно остановилась. Внутри было все не так, как в других куполах, она словно оказалась в раковине гигантской улитки. Коридор шел по спирали, и все двери были открыты. Кроме одной. За ней Лала услышала тихий голос, напевающий что-то немелодичное. Не решившись сразу войти, Лала некоторое время подглядывала в щель. На широком ложе в бесконечных подушках утопала очень худая и очень старая женщина. А еще она была совершенно лысая. Лала опешила, она никогда прежде не видела женщин без волос. И все же она не сомневалась – перед ней именно мать Ушаша и Ишиндаллы. Лысая смотрела в стену и напевала.

Лала решилась. Она вошла с улыбкой, протягивая захваченный по дороге кувшин, но мать Ишиндаллы захрипела, зажмурилась и стала прятаться под подушки.

– Не бойтесь, госпожа! Я принесла воды. – Лала старалась говорить мягко, но от волнения ее акцент стал сильнее.

– Чужая! Чужая! Прочь! – заверещала старуха.

Лала кинулась к кровати, схватила подушку и прижала к искаженному безумному рту. Старуха оказалась сильной. Только почти задохнувшись, она обмякла и просто испуганно таращилась на Лалу.

– Госпожа, не надо кричать. Я сейчас уберу подушку, и мы просто поговорим, хорошо? Я не причиню вам вреда. Просто хочу поговорить про вашего сына. Договорились?

Услышав про сына, лысая кивнула. Лала улыбнулась, убрала подушку и предложила воды. Старуха пила долго и жадно, разбрызгивая воду, как ребенок. Дождавшись, пока она напьется, Лала спросила:

– Скажите, госпожа, ваш сын… у него было изображение змеи на… вот здесь? – Лала приложила ладонь к своей ягодице.

Секунду мать Ушаша смотрела на Лалу, будто не понимая ее, а потом с визгом вцепилась ей в горло. Лале показалось, что сейчас ее просто задушат или перегрызут горло, как она когда-то капитану Ростеру. И страх, о котором она спокойно говорила Чигишу, вернулся и забился в груди. Именно этот страх позволил Лале опрокинуть сумасшедшую и снова прижать ее подушками. Та билась в конвульсиях, шипела и плевалась, но вскоре выдохлась и заплакала:

– Как… откуда ты знаешь… моя тайна… моя… а ты чужая… чужая… страшная… уйди!

– Я друг. Я никому не скажу, клянусь, – тяжело дыша, просипела Лала. – Но это очень важно… пожалуйста… тайна только ваша, я буду молчать.

Второй раз Лала напоила ее водой и долго гладила по спине и плечам. Внезапно в памяти возник Тик. Лала почти услышала его голос, когда он успокаивал ее там, в диком лесу недалеко от Этолы, и обещал уйти, если ей от этого станет легче. Она поморгала, прогоняя видение, и повторила:

– Я никому не скажу. И сразу уйду… и, возможно, смогу вам помочь…

Обхватив влажную подушку обеими руками, старуха начала путаный рассказ, не делая пауз, задыхаясь, словно боялась не успеть:

– Я не хотела… моему мальчику участи Мастера Смерти, без любви, без детей. Я отравила всех, кто видел его особенности… растила его как обычного, следила, чтоб никто не заметил змеиной картинки. Я хотела ему достойной жизни, девушку нашла, а он никак не мог понять, что ему нужно. С соколами занимался, с дромами, по пустыне бродил сутками и ничего больше не хотел. Когда приезжал Мастер Смерти, я прятала Ушаша. Ишиндалла все знала. Но ей по молодости казалось, что я права. А потом она рассказала брату правду. Просто так. Змея. Посмотреть, что он будет делать. Он взял дрома и сбежал за море. Ишиндалла всегда считала, что она должна была родиться мальчиком и стать Мастером Смерти. Но она любила его, точно знаю! Они переписывались. Она обещала мне его вернуть. Врала. Я не хотела жить без моего мальчика. Ждала каждый день. Он не возвращался, мой бедный сынок… Я совала руки к змеям, но они меня не кусали. Я убегала в пустыню, чтоб там погибнуть, но меня находили. Ишиндалла объявила, что я сумасшедшая. Теперь меня не выпускают одну никуда. А мой мальчик… я знаю, я точно знаю, что его уже нет… но я не знаю, как и где он ушел из этого мира… я… я… – Она зарыдала и больше ничего сказать не смогла.

Лале никогда еще не было так жаль другого человека. Старческие слезы, казалось, лились горьким ручьем прямо на ее сердце и обжигали его. Она погладила мать Ушаша по плечу еще раз и не выдержала:

– Хотите знать, что с ним стало?

Старуха вытаращила глаза, мгновенно перестала плакать и быстро закивала.

Старательно подбирая слова, Лала на ходу придумала героическую историю гибели Ушаша за морем во время сражения с тридцатью пиратами. Ей даже не пришлось врать на вопрос, кто убил предводителя злодеев. Разве что подробности про место упокоения Ушаша Лала опустила:

– А тело вашего храброго сына отдали морю, которое он так любил…

– Ты… ты… отомстила за него. – Мать размазала слезы по лицу и улыбнулась. – Смелая девочка. Благодарю. Чего ты хочешь?

– Ничего, госпожа. Мне просто нужно знать, что мое первое в жизни убийство было справедливым. И… пусть эта встреча останется нашим секретом, хорошо?

– Ушаш… мальчик мой… пусть твоя новая жизнь будет белой…

Старуха обняла подушку и снова зарыдала, не обращая больше внимания на Лалу.

Тихонько притворив дверь, Лала пошла по спирали к выходу. И вовремя: через несколько минут на горизонте показался дром Ишиндаллы.

Лала облегченно выдохнула, но преждевременно. Поздно вечером Ишиндалла вошла без стука в ее комнату. Высокомерная белая дама долго молча стояла, и Лала подумала, что повторится история их первой встречи в Шулае. Но тут Ишиндалла впервые заговорила с ней. Голос ее в помещении казался бесконечно глубоким и красивым:

– Это правда, что ты убила убийцу благородного Ушаша?

– Правда, – глухо сказала Лала и поежилась, вспомнив разорванное горло Ростера.

– Как именно? – с неподдельным интересом спросила Ишиндалла.

– Перегрызла ему глотку.

– Он сразу умер? – госпожа продолжила расспросы тоном, каким обычно ведут светскую беседу.

– Нет.

– Успел понять, что умирает от твоих рук за то, что убил такого же, как ты?

– Возможно.

Ишиндалла улыбнулась, как будто услышала восхитительную новость. Лала невольно вздрогнула. Даже улыбка Ростера была не такой жуткой, как у прекрасной Ишиндаллы.

– Дром моего любимого брата теперь твой, дай ему новое имя. Постигай науку Смерти как следует, у тебя будет много работы в нашем мире.

С этими словами госпожа ушла, и Лала с удивлением поняла, что не испытывает радости. А ведь ей отдали единственное существо в Пустыне, которому от нее ничего не надо, кроме дружеского участия.

Разговор Лалы с матерью Ишиндаллы изменил жизнь оазиса. Сумасбродные поступки закончились. Старуха спокойно гуляла вокруг озера и по юговым садам. Служанок перестали наказывать за то, что они не могут ей угодить. Саму Лалу приглашали вечерами поговорить о дальних землях, но никто не имел представления, откуда именно чынгырцы привезли ее младенцем в Этолу. Впрочем, Ишиндалла, угощая Лалу вином из юги, пообещала:

– Я найду сведения о твоей семье, если она вообще была здесь. Любой житель Пустыни покидает ее только через Шулай, иного не дано. И каждый проходит через Смотрителя. Если только ты не улетела на крыльях, рано или поздно ты все узнаешь. До конца своего обучения у Мастера Смерти ты живешь тут как гостья. Но у нас работают все, даже я. Единственная привилегия – мы можем выбирать себе занятие по душе.

Красивые глаза Ишиндаллы были доброжелательными, голос мягким, а желание помочь таким искренним, что Лала впервые за долгое время в Пустыне почувствовала себя дома. Она благодарно улыбнулась:

– В прошлой жизни мне больше всего нравилось помогать Асме – это была знахарка в замке Фурд. Я неплохо разбиралась в травах и даже как-то спасла одного… – воспоминание о Тике сдавило горло, и ей пришлось прокашляться, – человека от неминуемой гибели.

– Вот и прекрасно! Завтра же отвезу тебя в нужное место. – Ишиндалла нетерпеливо помахала пальцами, и к столу подскочила служанка с новым кувшином вина из юги.

Дни слились в недели, недели в месяцы. Мастер Шай не появлялся. Лала прочла все книги, найденные в оазисе, изучила местные рецепты целебных мазей, завела собственную делянку, где вырастила неплохой урожай сон-травы, и с подачи Ишиндаллы подружилась со знахаркой из соседнего оазиса. Знахарка Ширия нарадоваться не могла на Лалу, потому что никто не управлялся со змеями лучше, чем Ученица Мастера Смерти. Когда нужен был яд для зелья, Лала спокойно брала змею в руки, чуть придавливала плоскую треугольную голову, и тягучие прозрачные капли сами капали в чашку. Однажды за обедом Лала рассказала Ширии, что раньше боялась змей до паралича. Та рассмеялась и долго не хотела верить.

– Змеи чтят мастеров Смерти как старших братьев, – отсмеявшись, пояснила она. – Они сами вас немножко боятся. Они вас чувствуют и никогда не навредят.

Лала открыла было рот, чтобы рассказать, как у нее чуть сердце не остановилось от ужаса тогда, во вторую ночевку на пути в оазис Ишиндаллы. Однако слова в последний миг задержались у нее на языке.

– Ты что-то хотела рассказать? – выжидающе прищурилась Ширия.

– Нет, ничего.

– И правильно! – неожиданно горячо согласилась знахарка. – Не говори всей правды о себе, если не уверена в честности собеседника. А честных людей вообще нет на свете. Просто есть такие, которым бывает стыдно лгать. Стало быть, никому веры нет.

Лала запомнила эти слова и несколько дней настороженно приглядывалась к Чигишу, единственному ашайну, которому верила. Она искала в нем фальшь, но вскоре сдалась. Даже Тик в моменты их неомраченной знаниями дружбы был менее искренен.

Чигиш, твердо вознамерившийся стать ее верным и незаменимым слугой, постоянно был рядом и очень расстраивался, когда Лала отправляла его заниматься другими делами. Он не знал дела важнее, чем быть всегда готовым в любой момент покинуть оазис, и удивлялся перемене в поведении Лалы. Он даже выразил обеспокоенность, что она слишком часто пьет с Ишиндаллой господское вино, но после того, как рассердившаяся Лала на сутки прогнала его от себя, перестал говорить об этом.

В тот день Ширия приехала в Небесное Око ближе к закату. Не заходя в купол Ишиндаллы, она прошла вместе с Лалой на кухню и вызвала робкую молчаливую Дайшу, которая с трудом уже передвигалась, но по-прежнему работала. Знахарка ободряюще коснулась огромного живота:

– Прекращай работать. Завтра на рассвете не ешь, пойдем за новой жизнью.

Дайша доверчиво улыбнулась, поклонилась так низко, как позволял живот, и ушла к себе. Ширия обернулась к Лале:

– Ты тоже не ешь, помощницы должны быть легкими. Принимала роды?

– Видела. И подавала воду. Это неприятно и часто кончается смертью.

– Правда? Удивительный мир у вас там, за морем. Роды – это наивысшая благодать. Они случаются редко, Пустыня сама решает, кому дарить новую жизнь. Ты ведь заметила, что в семьях не часто бывает больше двух детей? Даже у благородных. И женщины родами не умирают – это расточительно.

Пока Лала шла за знахаркой на улицу, она вспомнила, сколько раз видела сгорающих в послеродовой горячке там, в ее бывшей стране, которую ашайны называют Заморьем. Женщины умирали долго и тяжело. Их кожа синела пятнами, тело пылало жаром, а вонь от выделений была невыносимой. Пока не умерла Асма, иногда удавалось спасти молодых матерей особыми травами, но у тех, кто постарше, сил на борьбу за жизнь не оставалось. В Небесном Оке Дайша оказалось первой беременной на памяти Лалы. В замке Фурд за четыре года не менее десятка женщин родили бы по два, а то и три раза. И уж половина точно умерла бы.

На расспросы Лалы Ширия не стала отвечать, пообещав, что та сама все поймет, увидев собственными глазами.

Когда с рассветом Лала вышла из купола, она увидела возле озера две фигуры: очень высокую и маленькую круглую, придерживающую живот. Муж Дайши, хмурый Вахиш, годился ей в отцы и очень трепетно относился ко своей второй жене, потеряв первую. Он проводил их до границы оазиса, осторожно приобнял Дайшу, поклонился Ширии и размашисто зашагал на скотный двор.

Знахарка шла легко и быстро, тяжелая Дайша еле успевала за ней. Лала смотрела на них сзади и пыталась найти хоть какие-то следы волнения. Напрасно. Только предвкушение перемен в жизни. Три женщины двигались навстречу выливающемуся из-за горизонта солнечному свету, и тени их становились все короче. Наконец Ширия остановилась.

Небольшой бархан еще отбрасывал фиолетовую четкую тень, и Ширия указала пальцем на нее:

– Здесь.

Дайша сняла плащ, оставшись в короткой, чуть ниже бедер свободной сорочке. Ширия кивнула Лале:

– Помоги ей снять обувь и крепко держи за руки.

Лала не сразу поняла, как себя вести, в Заморье все было иначе. Похоже, роженице ложа не полагалась. Дайша встала босыми ступнями в тень, и тут же ее кожа покрылась пупырышками от холода. Она протянула руки Лале и широко расставила ноги. Ширия сунула в приоткрытый рот Дайши два мясистых стебля пятисила, от которого сразу же пошел неимоверно сладкий дух, лишь только его надкусили. Лала сжала узкие потные ладони кухарки и сказала:

– Не бойся!

Дайша удивленно посмотрела, но ничего не ответила, только зарылась пятками в песок и чуть согнула колени. Ширия тем временем встала сзади роженицы и охватила живот своим шерстяным платком:

– Как скажу, начинай!

Пока Лала сообразила, для чего знахарке обматывать живот, та пробормотала что-то неясное, и тут Дайша длинно и громко завыла. Закрыв глаза и мертвой хваткой вцепившись в руки Лалы, роженица голосила на всю Пустыню.

– Еще! Сильнее! Громче! – Ширия утягивала живот, будто хотела выдавить ребенка вон. Если Дайша на миг замолкала, набирая дыхание, знахарка тут же требовала продолжать.

По ногам Дайши потекли воды, окрашенные кровью, и Лала не поверила глазам. Песок зашевелился, как живой. Казалось, что Пустыня заботливой акушеркой промакивает стопы роженицы, не оставляя ни капли влаги. Сок пятисила зеленоватой липкой полоской застыл на подбородке Дайши, выпученные глаза остановились, ресницы не дрожали, и только вой, рвущийся из растрескавшихся губ, свидетельствовал, что она жива. Лала почувствовала боль и обнаружила, что ногти роженицы впились ей в ладони и в нескольких местах вспороли кожу. Но не успела она перехватить окаменевшие руки Дайши, как с особенно мощным воплем роженица сделала последнее усилие и вытолкнула ребенка в этот мир прямо себе под ноги, на песок, с которого только что ушла ледяная тень. Новорожденный тут же заплакал, хоть и лежал лицом вниз. Лала кинулась было к нему, но снова застыла, не веря глазам. Песок вокруг малыша принял форму его тела, и через мгновенье ребенок был совершенно сухим. Ни капли крови или плодной жидкости на сморщенном тельце не осталось.

Ширия подняла ребенка и внимательно осмотрела:

– Мальчик. Это хорошо.

Она протянула Лале кривой нож, которым обычно вскрывала гнойные шишки или пускала кровь:

– Обрежь пуповину и займись последом. И перестань уже пялиться, ты пугаешь нашу новую матушку. – Ширия улыбнулась. – А ты молодец, Дайша!

Несколько ран от ногтей роженицы кровоточили, но Лала не обращала на это внимания, пока в момент отсечения пуповины кровь не смешалась. Капля их общей крови упала в песок и осталась там лежать прозрачным бледно-розовым шулартом не больше горошины. Ни Ширия, ни Дайша не заметили этого, и Лала быстро сунула его в поясную сумочку. Она с трудом вслушивалась в торжественные речи Ширии и радостный лепет Дайши, кивала им, но хотела только одного – как можно надежнее спрятать самоцвет до приезда Мастера Шая. Уверенность в том, что шуларт необычно важен, наполнила ее мысли так плотно, что Ширии пришлось несколько раз повышать голос, чтобы Лала ответила.

Мастер Шай приехал только через десять дней. Все это время Лала носила шуларт с собой и чувствовала невероятный прилив сил. В ней пузырилась детская радость обладания волшебной тайной. Это заметили все, но только Чигиш спросил, в чем дело. Она наврала что-то мудреное про счастье новых знаний, и он отстал с расспросами.

Когда учитель увидел ее сокровище, обычная бесстрастность его покинула. Он заставил себя не касаться шуларта дрожащими пальцами и только шепотом причитал:

– Невероятно! Старые глаза обманывают меня? Нет, не обманывают… истинный розовый шуларт… счастье… счастье-то какое…

– Почему счастье?

– Ты многого не знаешь еще. Я привезу тебе свиток с описью шулартов, пора изучать. – К Шаю вернулось его самообладание и размеренный голос.

– Но хоть намекните, что это?

– Это шуларт, рожденный жизнью, а не смертью. Единственный вид самоцветов, не умеющих убивать и не дающих силу Мастеру Смерти.

– Но в чем тогда его предназначение? – разочарованно спросила Лала.

– Сама все узнаешь. Но запомни главное: никому не говори о нем. Никогда, – жестко сказал Шай. – Носи при себе так, чтобы никто не увидел, и так, чтобы не потерять.

– Проглотить, что ли?

Мастер Шай иронично скривил губы, и Лала, на миг задумавшись, смущенно хихикнула:

– А, ну да.

– Можно использовать задумку воров с рудников Сайшона, – после некоторого раздумья предложил Шай.

– Это как?

– Кристаллы нельзя вывозить оттуда. Так они придумали вшивать их себе под кожу, а потом вырезать, когда пройдут стражу ворот. Малые размеры шуларта позволяют вшить его тебе без причинения вреда. Я могу помочь. Нужно выбрать место, такое, чтобы в случае необходимости ты могла быстро его извлечь.

– Левая рука подойдет? – Лала покрутила ладонью, будто уже выбирала место для хранения шуларта.

– Вполне.

Сделать надрез у основания большого пальца на тыльной стороне ладони, поместить туда розовую горошину и наложить шов они смогли очень быстро. Мастер Шай достал пузырек с желтоватой прозрачной мазью и нанес крошечный ее комочек на свежую ранку. Лала поморщилась:

– Что за странный запах?

– Это измельченные сайшонские кристаллы в масле юги. Лучшее средство для заживления ран, – с некоторой гордостью пояснил Шай. – Лечит даже простых людей. А для нас оно как эликсир бессмертия.

– Мы с ним можем жить вечно? – улыбнулась Лала.

– Нет, конечно. Но подлатать тело в случае смертельных ран вполне подойдет. Оставь себе.

– А как же вы?

– Я ведь еду в Сайшон, запасусь новым пузырьком.

Лала вздохнула. Учитель никогда не оставался надолго, а у нее, как назло, вопросы появлялись, только когда его не было рядом.

– Не вздыхай. У тебя много дел. А я на обратном пути привезу новые знания. Ты не представляешь, с какой радостью я покину сегодня Небесное Око. Воистину, Пустыня благоволит ко мне, послав такую Ученицу. Иди.

Место, куда вшили шуларт, немного ныло и пекло, но от него по всему телу шла теплая волна ликования. Лала не сразу осознала, что беспрестанно улыбается. Она заставила себя надеть на лицо привычное для прочих жителей оазиса выражение хмурой отрешенности и занялась посадкой целебных растений. А когда мимо прошествовал дром с седоком в красном плаще, она лишь почтительно кивнула, сделав вид, что не заметила, как Мастер Шай подмигнул ей.

Дел было много, но иногда Лала ловила себя на мысли, что жизнь в Пустыне однообразная и скучная. Даже погода была всегда одинаковой, времена года словно остались там, за морем – только две недели буйного цветения пустынных трав, которые Лала для себя назвала весной. У ашайнов же эти дни считались началом нового года.

Здесь не знали, что такое снег. Когда Лала объясняла Чигишу, что это маленькие белые хлопья, падающие с неба, очень холодные, он ничего не понял. А потом спросил:

– Это как Хворь Пустыни?

– Что это такое?

– О… Страшное дело. Небо и земля становятся одной холодной стеной из песка. Дышать невозможно, ничего не видно, двигаться никак. Умирает все, что не спрятано.

– Буря, что ли?

– Нет. У бури есть предвестники, и даже самую сильную бурю можно пережить. Хворь приходит неожиданно, бесшумно, ее только соколы чувствуют. Они начинают беспокоиться и могут даться в руки даже незнакомцу, лишь бы спастись.

– Соколы могут ведь улететь?

– Нет, – он усмехнулся, – Хворь одновременно везде, и на небе тоже. Птица просто не может крыльями махать в песке. Словом, не успел спрятаться – Пустыня забрала. Быстро и тихо-тихо. И даже шуларта не останется.

– Вот бы увидеть.

Лала мечтательно посмотрела на горизонт, где песочно-красное соединялось с небесно-синим. Чигиш вздрогнул, и его глаза на мгновение загорелись неприязнью.

– Другому человеку я бы пожелал лишиться языка за такое. Но ты просто не знаешь. Иногда ты как глупое дитя.

Лале стало неуютно. Животный страх Чигиша перед неведомой Хворью задел ее прохладным крылом, и она перевела разговор.

А на следующее утро ее разбудили истошные вопли и беготня.

Лохматая и неумытая, она откинула было занавесь над выходом, но тут же отлетела обратно к кровати. На пороге стоял Чигиш. Лала даже не сразу поняла, что это именно он толкнул ее. Ни малейшего участия в его взгляде не было.

– Госпожа сказала охранять тебя ценой собственной жизни. Сиди тут! – непривычно резко и властно сказал он.

– Ты… как ты смеешь? – Лале понадобилось совсем немного времени, чтобы прийти в себя. Она вытащила из-под подушки свой кинжал, который моментально налился тьмой.

Чигиш не моргая смотрел на черную сталь, и решимость сползла с его лица, как растаявшее масло юги. Лала снова ощутила дыхание чужого страха, но теперь оно веяло не прохладой, а могильным льдом. Она подошла к нему вплотную, не отводя кинжала.

– Что?

– Хворь! – выдохнул Чигиш ей в лицо.

– Что Хворь? – недоумевала Лала.

– Идет. Сюда.

– Ты так ее боишься, что сошел с ума и смеешь мне указывать? – улыбнулась она.

– Я тебя боюсь, – ответил он нетвердым голосом. – Скажи, госпожа Лала, все твои желания Пустыня исполняет так скоро?

– Не понимаю, о чем ты.

– Вчера. Только вчера ты захотела увидеть Хворь. И вот она здесь.

Лала чуть не уронила кинжал. Ей пришлось переспросить – до того нелепым казалось обвинение Чигиша:

– Ты считаешь, это моя вина?

– Не знаю, – честно ответил он. – Но Хворь уже на пороге, и вместо того, чтобы помогать остальным, я должен охранять ту, по чьему желанию она появилась.

– Я ни при чем! Пусти, вдруг я смогу помочь! – Лала попыталась оттолкнуть Чигиша, но он стоял стеной.

– Приказ госпожи.

– Чигиш… Ты ведь хотел служить мне?

– Да. Но ты все еще не уехала. Значит, не ты моя госпожа. Ты выйдешь отсюда, только если убьешь меня.

Он стоял, скрестив руки на груди, и смотрел на нее с отчаянной отвагой смертника. Лала отвернулась. А потом вдруг села на пол посреди комнаты, закрыла глаза и вынула из уха заглушку.

– Что ты делаешь? – Вопрос Чигиша пестрым трусливым зигзагом пробежал в темноте под веками.

– Заткнись.

Лала, морщась, попыталась увидеть звук Хвори сквозь суматошную цветную кашу творящегося снаружи хаоса. Это оказалось просто. Слишком просто и страшно. Потому что Хворь не звучала. Она гудела за пределами человеческого слуха, и ее присутствие закрасило все прочие звуки иссиня-черным, как разочарованный художник широкими мазками кладет поверх картины новый слой краски. В этой ненормальной тишине закоченевший от страха Чигиш бессильно наблюдал за Лалой. А она, бледная и трясущаяся, с широко раскрытыми, но невидящими глазами шарила руками по полу. Когда ей удалось найти заглушку и спрятаться от голоса и черноты Хвори, понадобилось еще немного времени, чтобы унять страх. Лала уговаривала себя, что Хворь Пустыни не угрожает тем, кто спрятался под куполом. Это всего лишь непогода, трудное время, которое надо переждать.

Между тем шум снаружи куполов переместился внутрь. Заинтригованная, Лала поднялась и направилась к выходу, но Чигиш снова встал на ее пути.

– Ты никуда не пойдешь, – отчаянно прошипел он ей в лицо.

Лала принюхалась и вдруг рассмеялась.

– От тебя пахнет вином из юги! Ты что, украл его и для храбрости выпил?

– Не украл. Госпожа дала.

– Ты уже реши, с кем хочешь остаться. – Лала старалась говорить спокойно. – Сколько стоит твоя верность, Чигиш? Бокал или целый кувшин?

– Госпожа Ишиндалла лучше знает, что делать во время Хвори. Ты пришлая, а она благородная дочь Пустыни. Она заботится обо всех. Ты сама потом возблагодаришь ее!

Лала разочарованно скривила губы. Она только сейчас разглядела мутные зрачки Чигиша. Утешение, конечно, небольшое, но все же ей стало чуть легче. Трезвый Чигиш ни за что бы так не сказал. Она прокрутила в голове все, что знала о способах быстрого возвращения к трезвости. Из доступного только дым сушеного змеецвета, благо запас у нее был. Отмахнувшись от вопросов Чигиша, Лала подпалила сухую траву в плошке. Зеленоватый дым пополз полупрозрачной змеей прямо в нос несчастному. Чигиш уворачивался, но дым словно обладал разумом, он искал винные пары, стремился соединиться с ними. Чигиш закашлялся, пытаясь не вдыхать назойливую струю, а потом схватился за голову и зашелся в мучительном, чуть не до рвоты, кашле. Лала ни разу не видела дым змеецвета в действии, поэтому с интересом разглядывала Чигиша. Как истинный целитель, она поставила на первое место новые знания, укладывая в памяти мельчайшие подробности, и лишь потом, когда он уже катался по полу, она спохватилась, что хрипящему позеленевшему человеку может понадобиться помощь. Но Чигиш справился без нее. В порыве последнего сильного приступа он ударился о стену и обмяк. Когда Лала наклонилась к нему, на нее смотрели больные, но ясные и трезвые глаза.

– Это… что… было? – морщась от боли в надорванном горле, просипел Чигиш.

– Битва двух сильнейших растений Пустыни, – усмехнулась Лала, протягивая ему кувшин с водой.

– Ка… каких?

– Юги и змеецвета. Победил змеецвет. На этот раз. А в следующий, – Лала без намека на улыбку посмотрела в глаза Чигишу, – я обращусь к другому средству.

– К… какому? – Чигиша хватало только на короткие вопросы.

– Превращу тебя в кучку шулартов.

– Прости меня, госпожа. Я не ведал, что творил. – Чигиш не решался поднять на нее глаза.

– Почему Ишиндалла не хотела, чтоб я вышла наружу и увидела Хворь? – резко и требовательно спросила она.

– Она беспокоилась, вдруг ты что непонятное совершишь. Или умрешь. Или просто исчезнешь. Она крепко за тебя держится.

– Но теперь-то я могу покинуть комнату?

– Да, конечно, – быстро ответил Чигиш, – но наружу не попадешь уже. Все купола закрыты до конца Хвори. Слышишь, козы мечутся?

– У нас? Тут? – ошарашенно переспросила Лала.

– Конечно, не было времени всех гнать до скотного двора, могли потерять их. Поэтому растолкали по ближайшим куполам. Возможно, даже дромы здесь.

– Ой! Как же мой Снег? – в отчаянии вскрикнула Лала. – Я совсем забыла про него!

– Снег? – удивленно переспросил Чигиш.

– Мой облачный дром! Я дала ему новое имя.

– Он не покидал дроммарню сегодня, значит, с ним все в порядке, не переживай.

Чигиш поспешно и с готовностью отвечал на любой вопрос Лалы, словно торопился загладить свою вину, но ей почему-то не хотелось его прощать. Не говоря больше ни слова, она вышла.

Купол наполнился испуганным блеянием и резким запахом козьей мочи. Животные топтались в проходах, сцеплялись рогами и пачкали белые стены. У входа понуро стояло несколько дромов. Они упирались кудрявыми головами в покатый потолок и вздыхали. Протолкнувшись сквозь коз, Лала попыталась выглянуть наружу, но тяжелый кожаный занавес не поднимался. Дубленая многослойная преграда была такой холодной, что моментально покрывалась инеем от дыхания.

Люди тихо сидели по комнатам и немногим отличались от испуганных коз, разве что не блеяли. Лала вернулась к себе. Чигиш хмуро смотрел в стену перед собой, никак не реагируя на ее появление.

– Ну и что теперь? – Она села напротив него.

– Ждать.

– Долго?

– Не знаю. Никто в оазисе не помнит предыдущей Хвори. – Чигиш по-прежнему не смотрел на нее.

– Что с озером и посадками?

– Вода долго будет грязной, только скотина сможет пить. Молодые растения успели накрыть, они выживут. Все остальное пропало, – вздохнул он. – У госпожи большие припасы, так что голода быть не должно.

– А у кого нет припасов? В маленьких оазисах, например, – задумчиво уточнила Лала.

– Они придут к богатым менять что-то ценное на еду.

– А в городе? – не унималась она.

– Шулай не боится Хвори. Она не проходит за городские стены. Не знаю почему.

– Но кто-то же знает, что такое эта ваша Хворь?! – не выдержала Лала и повысила голос.

– Спроси у Мастера Смерти.

Лала вздохнула. Ей было жаль Чигиша. Он жался к стене, как собака, побитая хозяином за то, что по ошибке укусила его, приняв за чужака.

– Чигиш, хочешь почитать какую-нибудь книгу?

Он ответил не сразу, и Лала хотела уже повторить вопрос, как он пробурчал:

– Мне нельзя, это книги мастеров Смерти.

– А я никому не скажу. Ну правда, давай! Кто знает, сколько нам тут еще сидеть. А так вдруг умнее станешь.

– Тебе нужен только умный слуга?

– Разумеется. – Она улыбнулась и открыла сундук. – Что тебе интереснее: виды и свойства растений или внутреннее устройство тела человеческого? А еще есть о способах ведения боя на коротких мечах, уход за почтовыми соколами, перечень змеиных ядов, архив заседаний Совета Целителей и… Что это?

Из толстого фолианта, отделанного блеклой позолотой, выпал листок с обугленными краями. Чигиш оживился и схватил его прежде, чем тот коснулся пола. Осторожно, стараясь не повредить тонкую бумагу, он почтительно подал листок Лале.

Бурая поверхность листка была расчерчена кривыми линиями с полустертыми письменами. Склонив друг к другу головы, затворники некоторое время рассматривали находку, а потом в один голос выдохнули:

– Карта!

На рисунке рукой древнего писаря были очерчены границы Пустыни, порт Шулай, оазисы и тонкие прерывистые пути между ними. Обгорелый край скрывал южную часть карты, но из остального было понятно, что Пустыня со всех сторон огорожена скалистыми стенами.

Это была первая подробная карта, которую увидела Лала вообще в своей жизни. Искусный художник не поленился выписать даже барханы Пустыни, хоть и рябило от них в глазах. Оазисы, казалось, беспорядочно разбросанные в песках, при отдалении карты складывались в рисунок, на котором точки оазисов образовывали правильный многоугольник. Будто высшие силы когда-то указали источникам, где пробиться сквозь толщу песков. Лала насчитала двенадцать оазисов. Ни о каких дорогах в пустыне речи не шло, просто тонкие линии показывали примерный путь между поселениями. Шулай, как паук в центре сети, собирал все ниточки, но он был неединовластен. На самом краю карты, возле гор, которые картограф обозначил как «Высочайшая неприступная стена миров», приютился второй и последний город ашайнов: Сайшон. От него все пути вели жирными линиями к Шулаю через оазисы, и одна, тонкая как волосок, шла через горы.

– Что это за город? Он похож на Шулай? – Лала провела пальцем по выпуклым буквам.

– Нет, что ты! Я там не был, но люди рассказывали. Это город на горе и в горе. Хворь Пустыни там почти незаметна, потому что все время холодно и ветер. В Сайшоне ничего не растет, кроме грибов, камнеломки и горгороха. По мне, так гадость, – фыркнул Чигиш.

– А почему тогда люди не уйдут из него?

– Ха, да как же уйти, когда только там добывают сайшонские кристаллы и руду? Только там есть белая глина для тонкой посуды и горная смола для краски. А еще сайшонцы болеют в Шулае. Им воздух не тот, – поучительно объяснил Чигиш.

– Что за кристаллы? – заинтересовалась Лала.

– Точно не знаю. Из них делают лекарства, ну и, конечно, добавляют в металл для ваших кинжалов и другого оружия. Лучше спроси у Мастера Шая.

Лала вспомнила про мазь, отданную ей учителем, но ничего не ответила и снова вернулась к разглядыванию карты.

Из Шулая через единственную брешь в скалах по морю протянулось несколько линий. Одна, толстая, со значком корабля, уходила на восток и была размыто подписана «Этола», вторая, короткая, заканчивалась крестом без подписи, а третья, уводящая на юг, терялась в обугленном краю листка, но под ней можно было прочесть «Благие Земли».

– Чигиш, что ты знаешь про эти Благие Земли?

– Ничего. Вообще ничего. Я и про весь остальной мир кроме Пустыни знаю только от тебя.

– Как думаешь, это старая карта?

– Очень.

– Почему?

– Вот, гляди. Между нашим оазисом и Шулаем тут есть еще один, Змеиный Дом. Но ты ведь помнишь, что ничего на пути мы не встречали?

– Да.

– Так вот. Старый Ашир рассказывал, что его дед был женат на внучке помощника тамошнего знахаря. А помощник как раз единственный, кто выжил во время предыдущей Хвори, потому что сбежал в Шулай, будучи мальчишкой. Хворь уничтожила Змеиный Дом.

– Значит, этой карте не меньше… Сколько у вас живут обычно?

– Ашир из семьи долгоживущих. И отец его. И дед. И, наверное, его жена. И ее родители. И сам этот помощник мальчишка ведь был…

– Короче, пять поколений. Это примерно две сотни лет?

– Наверное…

Лала водила пальцем по морским путям от Шулая до обугленного края и обратно. Она вдруг вспомнила свое морское путешествие и то чувство восторга от грядущей неизвестности. Море тогда казалось ей прекрасным, но недоброжелательным к человеку. Ха! Пустыня вполне могла поспорить с ним за право называться главной убийцей людей.

– Чигиш, а ты хотел бы туда?

– Куда?

– Ну, в Благие эти Земли.

– Не знаю. Может, это просто старые сказки.

– Но все же?

– Как верный слуга Мастера Смерти, я последую за ним куда угодно.

– Вот и договорились.

Лала вложила карту обратно в манускрипт и убрала на дно сундука.

Хворь длилась двое суток. За это время Лала успела возненавидеть коз, людей и даже дромов. Животных не кормили и почти не поили, но это мало помогло – запах нечистот, казалось, въелся в стены и одежду. Это было удивительно, ведь на скотном дворе и в дроммарне так не воняло. Ответ был прост: звери боялись. Люди боялись. Все вместе они издавали в закрытом пространстве ни с чем не сравнимый смрад.

Чтобы уснуть, Лала жгла травы, которые перебивали вонь, просочившуюся через дверь. Чигиш спал у порога, как сторожевой пес, и ни в какую не соглашался лечь хотя бы на пол возле кровати Лалы. Они очень много разговаривали о прочитанных книгах, о том, что будут делать, когда Лала станет Мастером Смерти и уедет в Шулай. А возможно, и дальше. Старая карта не давала Лале покоя. Ей казалось очень важным узнать, что скрыто там, где обуглился южный край Пустыни, и действительно ли существуют Благие Земли. Она с нетерпением ждала возвращения Мастера Шая и жалела, что ей не положено иметь почтового сокола. Сколько ответов она бы получила за то время, пока учителя нет рядом. А то ведь когда он приезжает, наваливаются новые задания, поручения, тренировки, и все прежние вопросы испуганно прячутся.

Прочие затворники купола Лалу не беспокоили, а когда она выходила по нужде, рядом волшебным образом становилось пусто, если не считать коз, толкущихся в узких коридорах. Чигиш не показывал виду, но на самом деле гордился своим вынужденно особым положением. Еще бы, слуга Ученицы Мастера Смерти, делит с ней отдельную комнату, не ютится с остальными! Злые языки от скуки и безделья пустили слушок, что Чигиш служит ей верой и правдой не только днем, но и ночами. Но не успел Чигиш расправиться по-мужски с клеветниками, как старики сами пресекли сплетни. Они знали, что у мастеров Смерти не бывает слуг в постели.

О конце Хвори возвестили соколы. Они били крыльями, беспокойно свистели и натягивали свои серебряные цепочки. У выхода одновременно сгрудились все: люди, дромы, козы. И когда двое сильных парней, поднатужившись до вздувшихся жил на висках, подняли тяжеленный полог, наружу вырвался поток ошалевших взаперти живых существ. Вырвались и замерли.

Пустыня было ровной, как бескрайний стол. Озеро, средоточие жизни Небесного Ока, казалось осколком зеркала на этом столе. Ни единого намека на то, что вокруг воды еще два дня назад росли высокие мощные деревья. Скотина, хрипя и блея, кинулась к водопою. Козам было плевать на изменившуюся картину мира. Вода есть – вот и счастье. Люди же беспомощно озирались и перекрикивались с другими, вышедшими из соседних куполов. И вдруг все они, подобно козам, потрусили к хозяйскому куполу. Лала задержалась в поисках Снега. Дром так обрадовался, что обслюнявил ей все лицо, несмотря на строгие окрики и тумаки.

Тем временем толпа пустынников все уплотнялась. Нерешительное обсуждение переросло в панический гул. И тут появилась Ишиндалла. Чтобы всех видеть и чтобы быть видной для всех, она села на своего дрома. С высоты ее четкая уверенная речь казалась голосом самой Пустыни:

– Добрые мои слуги! Нам выпало пережить великую Хворь Пустыни! Вы все с честью вынесли испытание. Не потеряна ни одна коза, ни один дром. Молодые растения помяты, но живы, и благодаря вашему неистовому труду совсем скоро все будет так, как раньше! Мы прямо сейчас начнем восстанавливать наш оазис. Небесное Око не погибло и не погибнет вовек, пока вы здесь со мной! А перед тем как начать труды наши, всем и каждому приказываю выпить лучшего вина из моих запасов. Вы это заслужили!

Единовременный вопль восторга взлетел в небо и волной убежал к горизонту. Пустынники плакали от счастья, обнимались и выстраивались в длинную очередь к господскому куполу. Лишь два человека остались в стороне. К ним и подъехала Ишиндалла:

– Я рада видеть тебя в добром здравии, Ученица Мастера Смерти.

– И я рада, – кивнула Лала, в то время как Чигиш почтительно склонился перед белым дромом.

– Жду тебя на торжественный обед, а слуге твоему за труды приказываю получить двойную долю вина.

Лала с Чигишем одновременно поклонились белой госпоже, да так низко, что она не увидела их ухмылок.

Через трое суток после Хвори, когда Лала пыталась восстановить погибшую грядку с целебными травами, вдруг поднялась суета. Все незанятые работники спешили к озеру, но она лишь пожала плечами. Мало ли что могло привлечь людей, которые живут только трудом во благо госпожи. Но когда до нее донеслись слова «чудо», «выживший» и «Мастер», она не выдержала. Кое-как обтерев испачканные в земле руки о фартук, она пошла туда, где уже собралась толпа. Увидев Лалу, все расступились, и у нее перехватило дух. На земле, обхватив грязными руками кувшин с водой, сидел Мастер Шай. Никогда еще Лала не видела его в таком состоянии: слипшиеся спутанные волосы, неимоверно грязный плащ, исцарапанное лицо и ввалившиеся глаза, в которых не было ничего, кроме усталости. Узнав Лалу, Шай чуть улыбнулся и хотел что-то сказать, но закашлялся, изо рта его потекла струйка крови, а глаза закатились.

Лала кинулась перед ним на колени, схватила за руку и вздрогнула – учителя мелко трясло, и был он горячее полуденного песка. Она обернулась к зевакам:

– Что стоите, как тупые козы! Быстро несите его ко мне!

– Нет, ко мне! – раздался властный голос.

Ишиндалла подошла незаметно, и впервые ее лицо выражало участие. Она кивнула Лале:

– Мастер Шай получит лучший уход, а ты собери все свои знахарские навыки. Сообщи мне, что будет нужно.

Не говоря больше ни слова, она развернулась и пошла к своему куполу.

В ту ночь Лала не спала. Ей действительно понадобились все умения. Мастера Шая, впавшего в забытье, терзала жесточайшая лихорадка, а весь оазис гудел, обсуждая, где он потерял своего дрома и как вообще выжил во время Хвори.

Вторые сутки растирая истощенное горящее тело специальными снадобьями и по каплям заливая в пересохший рот отвар пятисила, Лала иногда говорила с учителем, хоть и не думала, что он поймет и тем более ответит.

– Пожалуйста, не умирайте! Если бы тут росла огнеломка, я бы с жаром быстро справилась…

– И так… справляешься… – вдруг просипел он с закрытыми глазами.

Лала от неожиданности выронила плошку с отваром, и густая жижа мгновенно впиталась в ковер. Положив руку на лоб учителя, Лала не заметила уменьшения жара, но Шай задержал ее ладонь своей:

– Не убирай. Так хорошо… прохлада…

Лала покосилась на руку и только сейчас поняла, что это левая ладонь, со вшитым недавно розовым шулартом.

– Учитель, – шепотом позвала она, – а это может быть от того шуларта? Рука-то левая…

Шай открыл глаза, в которых не было и следа лихорадочного слабоумия:

– Конечно! Как я сразу не подумал, уже бы встал на ноги!

– Куда вам на ноги, вы еле живой были, – усмехнулась Лала, не отнимая ладони от его лба.

Мастеру Шаю становилось легче на глазах. Слабость никуда не делась, но ясность ума и осмысленный взор вернулись окончательно.

– Я бы поел…

Лала и подумать не могла, что умеет так изгибаться, чтобы, не убирая спасительной ладони от головы учителя, дотянуться до своего несъеденного завтрака и вручить больному кусок свежего хлеба с маслом юги.

– О, Мать-Пустыня, какое блаженство может принести простой хлеб изголодавшемуся! – Шай энергично жевал и улыбался.

– Сколько вы не ели? – спросила Лала, чувствуя, как ее волной заливает радость.

Он задумался и стал жевать медленнее.

– Два дня Хвори, три дня пути сюда и… Сколько я лежу?

– Вторые сутки.

– Ну, тогда больше недели. Это многовато.

– Учитель, молю, расскажите, что случилось?

Мастер Шай потянулся за водой и сел, придерживая руку Лалы, словно боясь, что боль вернется. Лале пришлось сесть с ним рядом на кровать. И пока тот рассказывал, она не шевелилась и почти не дышала.

– Я покинул Сайшон налегке в надежде поужинать в Гнезде Черной Руфы – этот оазис как раз на середине пути досюда. Взял только воды. Мне не хватило пары часов, чтобы добраться до укрытия. Мастера не боятся ночного пустынного холода, но Хворь – иное дело. Дром взбесился и мечтал от меня удрать. Правильно мечтал, кстати. Если бы не его теплая кровь, мне не жить.

– Вы пили его кровь? – с придыханием уточнила Лала.

– Я спрятался в его распоротом брюхе, и пока билось сердце, было вообще хорошо.

– Убили любимого дрома? – голос Лалы опустился до горестного шепота.

– Да, – коротко и очень тихо ответил он. – Иначе мы бы с тобой не разговаривали. Это было тяжело, ведь кинжалом я не мог его разделать.

– Почему?

Мастер Шай свел брови:

– Ты мне скажи.

Лала растерялась. Она точно сказала что-то не то. Но потом осенило:

– Если убить кого-то кинжалом в пустыне, он превратится в песок. И негде будет прятаться. Но… как же вы справились?

– Оглушил ударом в слабое место между глазом и ухом и с помощью ключа и собственных зубов вскрыл ему брюхо так, чтобы сердце не потревожить.

Шай говорил это обыденно, будто давал урок по заточке кинжала. А Лалу передернуло от одной мысли, что добрый, верный и немного туповатый дром, первый друг и помощник ашайна, может быть запросто выпотрошен хозяином без угрызений совести. Ей подумалось, что попади она со Снегом в Хворь, они просто оба замерзли бы, крепко прижавшись друг к другу. Тряхнув головой, она сосредоточилась на рассказе учителя.

– Я прикопал дрома песком, как мог, и забрался внутрь, бросив все вещи, кроме кинжала и свитка, который обещал тебе отдать. Это было очень вовремя. Только вот для Хвори туша дрома ничего не весит. Меня мотало по пустыне до тех пор, пока ветер не выдохся. А когда я вылез из окоченевшего трупа, сам наполовину мертвый, то совершенно не узнал места. Только ночью по звездам понял, в какую сторону идти. И дошел. То есть дополз. Повезло, если бы ветер чуть раньше закончился или метнул меня дальше на запад, через какое-то время люди нашли бы черный шуларт.

– Вы бы себя убили?

– Конечно. Как иначе стать снова частью Пустыни и вернуть ей долг? Замерзший мертвец бесполезен для нее.

– А почему черный шуларт?

– Ну наконец-то спросила. – Шай улыбнулся. – Все. Можешь не держать ладонь, мне легче. Подай лучше мои вещи.

Выстиранный алый плащ и почищенная поясная сумка висели на козлином роге, вмурованном в стену. Лала с почтением, как священные реликвии, протянула их учителю, но он небрежно откинул плащ и полез в сумку.

Свиток, припудренный красноватой пылью и перетянутый грубым шнуром из дромьей шерсти, оказался разочаровывающе маленьким. Шай будто прочитал мысли Лалы:

– Да, совсем немного, но нам хватало до сих пор. Однако тебе никто не запретит вписать сюда новые строки. Бери, только сначала выспись, чтоб голова была свежая. – Он протянул ей свиток, с удовольствием откинулся на подушки, и уже засыпая, добавил: – Удачно ты создала розовый шуларт.

Стоя в дверях, Лала спохватилась, что так и не спросила главного: что же такое Хворь Пустыни? Но возвращаться и будить ради этого Мастера Шая она не стала.

Разумеется, она не последовала его совету. Первым делом, оказавшись у себя в комнате, присела на кровать и развернула свиток. Излишне витиеватыми буквами, которые, не поморщившись, не прочтешь, неизвестный древний писарь знакомил мир с шулартами. Заглавие, еще более вычурное, чем сам текст, гласило: «Шулартарий». Лала глотнула вина и принялась за чтение.

Буквы поплыли, будто хотели незаметно соскользнуть со старой бумаги. С трудом удерживая тяжелые веки, Лала убрала свиток под кровать. Последнее, о чем она подумала, – это бугорок на тыльной стороне левой ладони. От него шло благостное тепло, будто кто-то медленно накрывал Лалу толстым, очень мягким одеялом.

Мастер Шай поправился очень быстро и с удовольствием проводил время в обществе Ученицы. Он рассказал, что Хворь Пустыни – загадочное явление, иногда накрывающее все земли ашайнов. На самом деле никто не может назвать даже предположительной причины Хвори. Известно лишь, что с каждым разом она становится сильнее.

– Я слышала ее голос, – сказала Лала и тихо, будто боялась, что Хворь ее услышит, добавила: – Очень страшно.

– Знаю. Дромы и соколы тоже ее слышат. Пустыня хочет нам что-то сказать, но пока не нашлось ашайна, способного ее понять. Сейчас это неважно, Хворь долго еще не появится.

– А что важно?

– Связи с другими землями, которые рвутся, – вздохнул Шай.

– Я не понимаю…

– Шулай закрывается от мира, потому что в Совете никто не хочет перемен, а они неизбежны. Нужно скорее завершить твое обучение.

Лала не решилась признаться, что опять не все поняла, и с радостью подскочила, когда Мастер Шай отправил ее упражняться с кинжалом. По крайней мере, в ипостаси метателя ножей она могла гордиться собой. Чтобы за тридцать шагов лезвие отсекло тычинки у змеецвета, не повредив лепестков, – такого никто не мог повторить. Она раз за разом метала ножи в сооруженную Чигишем цель – шестиглазое чудище с щупальцами вместо лап – и всякий раз точно туда, куда загадал Чигиш. А сам он бегал и приносил ей ножи, как упоенный восторгом мальчишка подает воину оброненную стрелу. Они смеялись во весь голос и не замечали, что Мастер Шай наблюдает за ними и улыбается тепло, но очень горько.

Красный плащ растворился на горизонте по пути на Шулай, как обычно, ранним утром. Но Мастер Шай впервые был ласков с Лалой и пообещал, что через две недели вернется с важным делом, и все навеки переменится.

В ночь, когда должен был вернуться Мастер Шай, Лала проснулась от странного холода, опоясавшего ее грудь. Испугаться она не успела, потому что раньше, чем увидела над собой фигуру в плаще, она услышала голос своего учителя:

– Вставай.

Сглотнув невысказанный вопрос, Лала быстро вскочила, нашарила плащ и через мгновение стояла перед ним, готовая идти куда угодно. Шай осмотрел ее и скривил рот:

– Ты лохматая.

– И что? У нас ведь срочное дело.

– Мастер Смерти никогда не выходит в Пустыню в неподобающем виде. Приведи себя в порядок. И я не говорил, что дело срочное.

Сбитая с толку, Лала обмакнула пальцы в миску с водой и провела по векам. Потом тщательно заплелась и расправила все складки на плаще.

Мастер Шай кивнул:

– Так лучше. Идем.

Они покинули притихший оазис и окунулись в звездное небо над барханами. Мастер Шай шел впереди, песок тоненько пел под ногами, а Лала вспоминала об их первой встрече в пустыне. Тогда она так же пошла за ним, совершенно не представляя, что ее ждет. В этот раз ни страха, ни сомнения не было, только певучее ожидание нового. Шли они непривычно долго, Лала несколько раз оглядывалась, стараясь не потерять ориентира. А еще она удивлялась тому, что не чувствует и сотой доли жуткого холода своей первой ночи в пустыне.

Мастер Шай остановился так резко, что она чуть не уткнулась ему в спину. И тут случилось невероятное: красный плащ упал на песок. Учитель стоял перед ней совершенно обнаженным и улыбался. Лала невольно обернулась, не видит ли кто их. Бескрайние мягкие складки барханов равнодушно серебрились. Пока она восстанавливала дыхание и старалась не смотреть на костлявое старческое тело, он снял с шеи медальон и протянул ей:

– Надень.

– Зачем? – в полном смятении спросила Лала.

– Надевай.

Лала взяла медальон и охнула. Он оказался невероятно тяжелым. Но шею почти не тянул, зато согревал грудь. По-прежнему пряча глаза, она прошептала:

– Учитель, я не понимаю…

– Я не учитель тебе больше, Мастер Смерти, – глухо перебил ее Шай. – Мое время вышло. Я останусь тут.

– Вы… пришли умереть?

– Да.

– Но почему вы улыбаетесь? Вам весело? – чуть не плача, спросила она.

– Мне хорошо. Я очень устал. И я рад, что узнал тебя и выучил нашему делу. Ты станешь великим человеком. Если…

– Если что?

– Если не покинешь эту землю. Если не испугаешься трудностей, а их будет много. Впрочем, ты в любом месте этого мира будешь играть свою роль. Я оставил у тебя в жилище последний трактат – начнешь изучать, как вернешься. И еще: заняв мое место, ты избавишься наконец от проклятия видеть звуки. – Он постарался ободряюще улыбнуться.

Лала открыла было рот, но он повелительно поднял ладонь.

– Разъяснения найдешь сама, в книге. От меня ответов больше не жди. Я готов. Начинай.

Он тяжело опустился на колени.

Лале потребовалось несколько глубоких вдохов, чтобы выдавить из себя первое слово:

– Говорите.

– Мне есть что сказать…

Лала опешила. По ритуалу уходящий должен был ответить иначе. Она чуть наклонилась к нему:

– А так можно?

– Нет. Но мне все равно. Думаешь, только ты склонна нарушать правила? – Шай горько улыбнулся и продолжил: – Это было очень давно. Ее звали Ишьяра. Знатная, небогатая, с невероятно живым умом и веселым нравом. Замужем. Я непростительно много думал о ней. Стремился видеть как можно чаще. Она задавала опасные вопросы, я давал запрещенные ответы. Нам было легко вдвоем. Времени, обязанностей, долга и чести в те моменты для нас не существовало. Неизбежное случилось. Она понесла ребенка. И мне выпало проводить ее в Пустыню.

Шай замолчал, глядя в глаза Лале. Она тоже молчала, не в силах спросить. Время замерзло, скованное пустынным холодом и страшным подозрением. Наконец Лала не выдержала:

– Что вы сделали?

– А как ты думаешь?

– Нет… – Лале показалось, что звезды над пустыней вдруг потускнели и тьма наползла на голые костлявые плечи Мастера Шая.

– Да, – голос его стал совершенно чужим. – Заклинаю тебя не привязываться ни к какому живому существу. А если не сможешь иначе, уходи в Пустыню вместе с ним. Это мое прощальное напутствие.

Пока Лала искала хоть какие-то слова, Шай резко схватил ее руку и глубоко вонзил кинжал себе в грудь. Вздох ужаса и предсмертный выдох освобождения слились в один короткий звук. Так они и стояли под звездами – мертвый старик на коленях и парализованная смятением девушка. Когда Лала нашла в себе силы выдернуть лезвие из окоченевшего тела, кровь его уже почернела и стала густой, как сок юги. Шай упал лицом в песок. Лала спохватилась, судорожно полоснула себя по пальцу, перевернула тело и капнула сразу три капли крови прямо в застывшую рану. Она не смогла наблюдать, как ее учитель становится песком, и отвела глаза. Ей понадобилось все мужество, чтобы пошарить пальцами в песке.

Шулартов было пять. Четыре обычных, искрящихся бордовым, и один непривычно тяжелый, почти черный, как запекшаяся кровь. Лала надела плащ Мастера Смерти, сложила самоцветы в тайный карман и побрела к оазису.

Когда на рассвете к большому куполу подошла фигура в красном плаще, сонная служанка вытаращила глаза и с придушенным писком кинулась внутрь. Не успела Лала расположиться у себя в комнате, как на пороге почтительно застыла Ишиндалла. В руках у нее был большой поднос с драгоценной посудой.

– Доброго утра, Мастер Смерти! Разреши самолично угостить тебя лучшим вином Пустыни.

Несколько дней Лала не могла привыкнуть к своему новому положению. Никто с ней не разговаривал, кроме Ишиндаллы и Чигиша. Люди старались не попадаться ей на глаза, служанки прислуживали с дрожащими руками, глядя в пол. А Чигиш был рад, как мальчишка. Он хвостом ходил за Лалой и вслух строил планы на то время, когда они наконец-то покинут оазис. Лала выполнила данное ему обещание – забрала его себе в услужение. Ишиндалла не противилась. Она вообще круто изменила отношение к бывшей рабыне: ежевечерние посиделки с вином и невероятными яствами, интересные разговоры, удовольствие и доброжелательность. Чигиш начал было разговор о коварстве Ишиндаллы, но Лала оборвала его, и он, памятуя ее прошлый гнев, просто молча ждал.

Через три полнолуния Чигиш все же не выдержал и упросил Лалу поговорить с ним с глазу на глаз, подальше от куполов с незаметными слугами.

Сидя на песке возле озера, Лала благодушно слушала его сбивчивую речь:

– Госпожа, тебе не кажется, что мы задержались тут?

– С чего это? У меня много дел, я должна помочь подруге.

– Подруге? – удивленно переспросил он. – Ишиндалла теперь твоя подруга?

– Конечно, – улыбнулась Лала. – Она очень добра ко мне. И к тебе, кстати. Она ведь отпустила тебя?

– Да, отпустила. Но смысла в этом нет, если мы не уйдем в город.

– Уйдем. Обязательно. Только все дела тут переделаем.

– Какие?

– Ну… – Лала задумалась, – всякие. Нужные.

– Какие нужные дела держат тебя тут вот уже три полные луны? – Чигиш был очень настойчив.

– Я Мастер Смерти! Я выполняю свой долг!

– За все это время ты увела в Пустыню двух старух со скотного двора и ездила в соседний оазис, там кого-то превратила в кучку шулартов. Все это можно было сделать, приехав из Шулая по зову почтового сокола. Ты не людей убиваешь, Мастер Смерти, – с горечью сказал он, – а свою жизнь и свое время!

– Замолчи! – крикнула Лала.

– Ты каждый вечер пьешь вино из юги. Ишиндалла тобой управляет, как молодым дромом, а ты и рада. Я жалею, что поверил тебе!

С этими словами Чигиш резко поднялся и пошел прочь не оглядываясь. Лала открыла было рот, чтобы крикнуть вслед что-то жесткое и справедливое, но осеклась – на них глазела служанка, непонятно как оказавшаяся совсем рядом, за деревьями. Встретившись взглядом с Лалой, женщина поспешно поклонилась, подхватила кувшин и почти бегом кинулась к озеру.

До самого вечера Лала не видела Чигиша, а потом ее пригласили на ужин, и все неприятные разговоры мгновенно растаяли в памяти, как утренний иней под солнцем. Ишиндалла была особенно мила и торжественно вручила Лале тончайший серебряный браслет в виде змеи.

– Я хочу подарить тебе это в память о моем бедном брате. Сегодня ему исполнился бы двадцать один год. Вы ведь ровесники?

– Наверное, я точно не знаю своего дня появления на свет…

– Узнаем, дорогая подруга. Непременно узнаем. Мои люди делают все возможное. – Ишиндалла сочувственно погладила Лалу по плечу и поднесла кубок с вином. – А теперь давай выпьем за моего брата и человека, который отомстил за его смерть. За тебя!

– За твоего брата! – Лала привычным уже движением выпила сразу все вино из небольшого кубка и улыбнулась.

Потом был кубок за мастеров Смерти, за дружбу, за дромов, за могущество Шулая, за шуларты, за саму Ишиндаллу и снова за дружбу. Глубокой ночью Лала вспомнила, что так и не видела Чигиша, но ей было слишком хорошо, чтобы думать об этом.

А утром, лишь первые лучи солнца перекрасили пустыню, к Лале нерешительно постучались. Она усмехнулась:

– Да входи уже, Чигиш! Я не сплю.

Но это был не Чигиш. Пряча глаза и с трудом сдерживая дрожь, на пороге появился паренек и попросил госпожу Мастера Смерти срочно выйти к озеру.

Еще издалека Лала увидела небольшую толпу. Предчувствие подморозило ей внутренности, и она почти побежала. Круг молчаливых ашайнов разомкнулся, давая ей пройти, но она не смогла сделать и шага. На песке сидел связанный Чигиш и тоненько по-девичьи смеялся. Изо рта его текли слюни, смешанные с кровью, а всегда аккуратные косы растрепались. Зрачки безумных глаз были меньше песчинки, отчего он казался чудовищем, надевшим кожу человека.

Лала рухнула перед ним на колени и схватила за плечи.

– Чигиш, что с тобой?

Один из работников сбивчиво пояснил:

– Он не говорит, госпожа. С ночи тут сидит, наверное. Как не замерз, удивительно. Его нашла Ликша, когда за водой ходила. Он стал кидаться песком и плевать в нее, она испугалась и людей позвала. Мы его связали, потому что он начал биться головой о землю… Госпожа Ишиндалла велела немедленно вас позвать…

При звуке имени Ишиндаллы Чигиш вдруг встрепенулся и захихикал:

– Госпожа… сладости… вкусненько… много-много…

Лала схватила его за грудки и встряхнула.

– Чигиш! Чигиш, смотри на меня! Это я, твоя госпожа, узнаешь меня?

Чигиш облизал разбитые губы, пустил большой пузырь из слюней, радостно закивал и повторил:

– Госпожа… сладости… вкусненько…

Люди зашептались, и Лала отчетливо услышала слова, от которых ей стало жутко: «пожиратель разума», «конец парню», «давно не было», «скорее убить», «зараза». Лала внимательно осмотрела кожу Чигиша, пощупала лоб, понюхала, чем пахнет у него изо рта, заглянула в уши и долго следила за реакцией зрачков на свет. Послушать, насколько ровно бьется сердце, не удалось, потому что Чигиш постоянно смеялся и дергался, мешая ей. А вокруг все шипели: «пожиратель».

Она вскочила и с ненавистью бросила, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Кто обидит его – прирежу! Отвести ко мне и охранять, следить, чтоб не сбежал и не умер. Ну, что стоите?!

Ошалевшие работники еще миг смотрели на нее с ужасом, а потом засуетились, подхватили Чигиша под руки и уволокли. А она тем временем кинулась к дрому и, не жалея его, погнала в сторону оазиса знахарки Ширии.

Вернулась она лишь на следующее утро. Вместе с Ширией они подняли все старинные целительские книги и даже отправили сокола в Шулай, к самому Шагдиршу – главе знахарей. Описанные Лалой симптомы не очень подходили к заразной болезни, которую вызывали маленькие, почти невидимые черви, именуемые в народе «пожирателями разума». Шагдирш в ответном письме склонялся к отравлению. Правда, яд, который давал такие последствия, давно не использовался в Пустыне, поэтому главный знахарь осторожно предположил переедание неочищенной юги. В качестве помощи больному Шагдирш предлагал обильное питье отвара змеецвета, кровопускание и постоянное движение, чтобы силы молодого тела боролись против недуга.

Однако двигаться Чигиш отказывался. Он сидел в углу, смотрел перед собой, часто моргал и повторял сквозь смех одни и те же слова про сладости. Лала насильно поила его и дважды в день пускала кровь, но легче ему не становилось. Вечерами, пока Лала ужинала с Ишиндаллой, за Чигишем присматривала единственная служанка, не испугавшаяся заразы. Или, наоборот, слишком боявшаяся Лалу, чтобы отказаться.

Ишиндалла сочувствовала Лале и предложила отдать ей любого здорового слугу, а Чигиша отвести в Пустыню, чтобы не мучился и не пугал остальных. Лала даже слышать об этом не хотела. Ишиндалла не настаивала, просто подливала вина в надежде успокоить подругу.

А через три дня Чигиш стал буйным. Он кидался на все, что движется, никого не слушал и вообще отказался есть и пить. Лала, глотая слезы, пробовала на нем все новые травы, но его только рвало зловонной пеной. В один из таких тяжелых моментов к Лале пришла Ишиндалла, чтобы лично узнать, как дела. Чигиш неожиданно успокоился и радостно потянулся к Ишиндалле, как младенец к матери.

– Госпожа… госпожа… сладости… Чигиш хороший…

Ишиндалла с непроницаемым лицом попросила Лалу увести беднягу в Пустыню, потому что прилетел сокол от Ширии. Знахарка предупреждала, что Чигиш не поправится и будет с каждым днем все опаснее. Лала вскинулась, как испуганный дром:

– Нет! Я его вылечу!

– Не вылечишь, дорогая… Никто не вылечит. Мне очень жаль. Но осмелюсь напомнить, что Мастер Смерти не пререкается с благородными, ибо им дано незыблемое право решать судьбы черни, даже если чернь не есть собственность благородного. Поверь, мне тоже больно…

– Пожалуйста, дай мне немного времени!

– Прости, слишком поздно. Пустыня и так уже не даст за него достаточно самоцветов, а это важно. Не для меня, для всех. – Ишиндалла легко коснулась головы Лалы и вышла, давая понять, что разговор окончен.

Чигиш обиженно посмотрел ей вслед и снова забился в конвульсиях. Лала понимала, что Ишиндалла права: за несколько часов Чигиш потерял человеческий облик, а смрад его дыхания говорил о том, что он гниет заживо. Лала утерла слезы полой плаща и решительно выдохнула. Вот и первое испытание Мастера Смерти: доставить в нужное место Пустыни человека, который не хочет этого.

В трактатах Мастера Шая было несколько рецептов питья, которое убивает свободную волю. Лала тщательно готовила его и терпеливо вливала в бывшего друга каплю за каплей, но Чигиша раз за разом рвало, и ничего на него не действовало. Комната Лалы наполнилась вонью. Отчаявшись, она ударила Чигиша фарфоровой ступкой и, пока он лежал без сознания, вытащила на улицу. Там с помощью работников водрузила тело Чигиша на своего дрома и повела в пустыню. Лала спиной чувствовала тяжелые взгляды слуг и ласково разговаривала со Снегом, благодаря его, что он единственный помогает ей бескорыстно и без принуждения.

Подходящую лунку между барханами она нашла быстро. Дром прилег, и снять Чигиша ей было совсем не сложно. Тот пришел в себя, щурился на солнце, улыбался и пускал зловонные слюни. Лала достала кинжал, но не удержалась и погладила Чигиша по голове:

– Прости, Чигиш… я не могу иначе тебе помочь. Пусть… пусть твоя новая жизнь будет белой…

Кровь из-под кинжала вытекала медленно, как смола, и была такая же черная. Лала закрыла глаза, и вдруг Чигиш, булькая перерезанным горлом, зашептал:

– Госпожа… Ишиндалла травит госпожу… травит Чигиша… Чигиш не помог… прости…

– Что?! Повтори! Подожди, не уходи! – Лала трясла умирающего, отчего черные липкие брызги летели во все стороны. Хрип и последний выдох – все, что она услышала.

В полубессознательном состоянии Лала вспорола себе палец, и алый ручеек из слишком большой раны смешался с черной кровью Чигиша, уходящей в песок.

Когда она подняла пустой плащ, под ним в песке лежало три ярких крупных шуларта. Камни были теплыми, почти живыми. Лала свернулась вокруг них, как ящерица на яйцах, и зарыдала, спрятав лицо в складках никому теперь ненужного синего одеяния.

Солнце успело коснуться красного горизонта пустыни, когда Лала увидела впереди белые купола. Снег словно понимал, что у его хозяйки на душе, и плелся за ней, вздыхая совсем по-человечески.

Ишиндалла уже ждала. Она стояла возле озера, печальная и прекрасная, похожая на мраморную статую. Ни о чем не спрашивая, она махнула ближайшему работнику, чтобы тот забрал дрома. Лала смотрела сквозь людей и вздрогнула, когда Ишиндалла взяла ее под руку.

– Мастеру Смерти требуется покой и отдых. Приглашаю тебя на ужин. Попробуешь новое вино, из Шулая привезли.

Лала некоторое время перекладывала в уме тяжелые кирпичи этих слов и с усилием покачала головой.

– Благодарю. Я хочу побыть одна.

– Да, конечно. Понимаю. Я пришлю тебе ужин с вином.

– Не стоит. Я не голодна.

– Это сейчас ты так думаешь. Вот увидишь, мое приношение будет к месту.

Лала вдруг остановилась.

– Не могу.

– Чего не можешь, Мастер? – участливо склонила голову Ишиндалла.

– Быть в своей комнате. Там… там все напоминает. И… запах.

– Я могу поселить тебя в другом месте. Но когда ты увела бедняжку в Пустыню, я отправила в твое жилище рабынь, и они там прибрались. Ну и кое-что изменили, украсили. Мне хотелось поддержать тебя.

– Спасибо… – выдохнула Лала.

– Всегда рада помочь. Ведь для этого и существуют друзья, правда?

Лала только кивнула. Ишиндалла улыбнулась и пошла к себе.

Комнату Лалы было не узнать. Стены задрапированы тончайшими покрывалами из крашеной козьей шерсти, на полу белый ковер, похожий на тот, что лежал в комнате старой госпожи Аришдалии, новая серебряная посуда и прозрачные лампы с благоухающей смолой – роскошнее было только в спальне самой Ишиндаллы. Лала села прямо на пол и долго гладила мягкий ворс ковра.

Когда в дверь поскреблась служанка с огромным подносом, Лала не услышала. Поэтому, неожиданно увидев перед собой синюю фигуру, она резко вскочила и выхватила нож. Серебряное блюдо глухо стукнулось о белоснежный ковер, и рабыня тоненько заскулила от ужаса. Скулила она долго, на одной ноте, не шевелясь. А по ковру расползались пятна от вина, масла и сиропа.

Лале пришлось шлепнуть обомлевшую по спине, просто чтобы прекратить скулеж. Рабыня кинулась в ноги.

– Госпожа, пощади! – сипя от ужаса, причитала она.

– Прекращай. Ничего страшного. Я сама виновата, задумалась и не услышала тебя. Приберись, и будем в расчете.

Не веря, что так дешево отделалась, девчонка в мгновение ока почистила ковер, как могла, и кинулась было принести новый кувшин вина, но Лала ее остановила.

– Воды простой принеси. Про разлитое вино никому не говори, госпоже Ишиндалле обязательно станет известно, а она не такая добрая.

Рабыня признательно поклонилась и выскочила за водой.

Ужин от Ишиндаллы был как всегда прекрасен, но Лала не почувствовала ни вкуса, ни запаха. Ей не хватало вина, и она уже немного жалела, что пощадила рабыню. Заснуть без вина тоже оказалось сложно. Лала долго ворочалась, вспоминая последние минуты жизни Чигиша. Слез не было, хотя горечь жгла изнутри глаза и нос. Бредовые слова умирающего про Ишиндаллу вдруг перестали казаться такими уж нелепыми. Необычная ясность в голове пришла ближе к утру, и только тогда Лала заснула, в дремоте пообещав себе не пить вина из юги, пока не поймет, что произошло с Чигишем.

Когда она открыла глаза, на столике уже стоял завтрак с неизменным кувшином. Протянув руку за вином, Лала застыла, вспомнив данное себе обещание. Вина было много, и перед Лалой встала задача незаметно избавиться от драгоценного напитка – оазис за стенами купола давно уже проснулся. Решение оказалось простым, хоть и расточительным. Кувшин легко поместился под плащ, а Снег не очень удивился, когда Лала вылила ему под ноги ароматную жидкость, мгновенно выпитую теплым песком.

Вернувшись в комнату, Лала обреченно осознала, что ей нечем заняться. Она постаралась припомнить, что именно она делала здесь круглыми днями, и не смогла. Зато слова Чигиша о том, что нет у нее тут нужных дел, отдавались тупым эхом в голове.

Вечером Лала пришла на ужин к Ишиндалле, но пить вино отказалась, чем немало удивила свою подругу. И совсем озадачила, когда спросила, почему до сих пор нет никаких вестей из Шулая про семью. Неужели это так сложно? А может, никто не хочет этим заниматься?

Ишиндалла поджала губы и нахмурилась. Слова ее были холодны, как дыхание Хвори Пустыни:

– Ты сомневаешься в моем желании помочь тебе, Мастер Смерти?

– Нет. Это простой вопрос, и я жду простого ответа.

– Я не знаю, как течет жизнь там, откуда ты прибыла, но здесь, в Пустыне, ничего не делается стремглав. Только соколы быстры, а я, к сожалению, не сокол. – Ишиндалла печально вздохнула, опустив голову.

Лале на мгновение стало совестно, но впервые за долгое время что-то внутри запротестовало. Ишиндалла не была тем человеком, которого нужно жалеть. Бояться, восхищаться, завидовать, поклоняться – но не жалеть. Лала решительно выдохнула:

– Хорошо. Прости. Я не буду тебя беспокоить больше этой просьбой. Красный плащ и перстень Мастера Шая откроют мне много дверей в Шулае, правда?

Ишиндалла чуть наклонила голову в знак согласия и поспешно добавила:

– Но ведь ты не бросишь меня? Ты останешься? Твой дом здесь, и я единственный близкий тебе человек в Пустыне.

– С чего это?

– Тебе плохо тут, Лала? Скажи, чем я тебя расстроила?

– Мне тут слишком хорошо. Но ты не ответила. Зачем тебе домашний Мастер Смерти?

Ишиндалла подозрительно прищурилась, и Лала на мгновение увидела глаза прежней госпожи оазиса – холодные, безжалостные и высокомерные. Но добрая печальная и всепонимающая улыбка тут же скрыла этот холод.

– Дорогая, ты очень расстроена смертью твоего слуги, я понимаю, – участливо сказала Ишиндалла. – Давай сегодня больше не будем о грустном, а завтра, клянусь, я все тебе расскажу, без утайки. А теперь прости, я вспомнила об одном очень важном деле. Ты можешь оставаться здесь сколько угодно, а можешь уйти к себе, и я пришлю ужин.

Не дожидаясь ответа, она вышла.

Чуть позже, когда Лала перебирала свитки у себя в комнате, на пороге возникла рабыня с кувшином:

– Госпожа Мастер Смерти, ваше вечернее питье, – глядя в пол, пробормотала она.

– Я не буду вино, уходи, – махнула рукой Лала, не отрываясь от свитка.

– Это не вино. Это вода с травами от мудрой Ширии. Она передает вам пожелание скорейшего душевного восстановления.

– Ладно. Поставь.

Служанка мялась и не уходила. Лала вопросительно подняла брови:

– Что еще?

– Простите, госпожа Мастер Смерти, но мне приказано убедиться, что вы в порядке и приняли питье.

– Приму, приму. Иди.

– Я должна это видеть. Прошу вас… – служанка чуть не плакала, – иначе меня накажут. Моя госпожа очень обеспокоена вашей печалью.

– Надо же…

Лала взяла кувшин. Теплая вода пахла соколиным корнем, югой и еще чем-то неизвестным. Отвернувшись вполоборота от рабыни, Лала сделала большой ложный глоток. Улыбнулась:

– Вкусно. Иди. У меня все будет хорошо.

Девушка загнанно улыбнулась, поклонилась и чуть не бегом покинула комнату. Лала отставила нетронутый кувшин и вернулась к книгам. Но неизвестный запах воды не давал ей покоя. И чуть небо посветлело на востоке, Снег бодро шагал по барханам в сторону оазиса Ширии.

Знахарка встретила Лалу у входа в свой купол радушной, искренней улыбкой.

– Что привело Мастера Смерти ко мне в столь необычный час? Все ли благополучно?

– Ты мне скажи, мудрейшая. Зачем ты помогаешь Ишиндалле удержать меня здесь?

– Я? Да что ты, Мастер! Моя скромная заслуга лишь в обучении благородной Ишиндаллы основам травоведения. Разделишь со мной скромный завтрак? – Ширия гостеприимно указала на купол.

– Нет, благодарю. Не в моих правилах есть с человеком, которого предстоит увести в Пустыню.

Ширия выпучила глаза и закашлялась:

– Какая Пустыня? Ты о чем? Мой срок еще не пришел!

– Но ведь это не тебе решать, правда? – Лала подошла вплотную и положила руку на плечо ошалевшей знахарки.

– Но… Совет ничего не присылал! – Ширия попыталась вывернуться, но безуспешно.

– Я моложе, сильнее и умею отводить в Пустыню даже нежелающих идти. Из тебя получатся красивые и ценные самоцветы. Шулаю такие не помешают, и Совет в итоге не будет сильно расстроен твоим преждевременным уходом. – Лала заговорщически подмигнула.

– Помилуй, Мастер… Я ни в чем не виновата!

– Ну так расскажи мне все. И тогда я с удовольствием позавтракаю в обществе умного и честного человека.

Ширия вздохнула:

– Хорошо. Пойдем внутрь.

– Нет. Одна моя знакомая, очень мудрая женщина, предупреждала никогда и никому не верить. У себя в куполе ты сможешь противостоять мне успешнее, чем тут, на песке. И я была бы разочарована, если бы ты не воспользовалась своим преимуществом. Так что говори здесь.

Ширия внезапно рассмеялась:

– А ты молодец, девочка! Далеко пойдешь. Ишиндалла знала, кого приручать. Несносный раб, он все испортил.

– Чигиш?

– Ну конечно! Если бы не он, у Ишиндаллы был бы свой собственный Мастер Смерти, да еще и женщина. Ты только знакомишься с этим миром, но уже сейчас представляешь важность и силу своих умений, не так ли?

– Меньше слов!

– Это был приручающий круг вина юги. Он длится пять полных лун. Ты прошла три с половиной. Твой раб не такой тупой, как прочие, он все понял. Да и, насколько мне известно, он ждал от тебя свободы и отъезда в Шулай. А это веская причина, чтобы вести себя неподобающе.

– Значит, ты знала, что он не выживет, когда я приехала к тебе за помощью?

Ширия отвела взгляд.

– Знала.

– Почему нельзя было его просто и быстро отравить? Не лишать разума, не обрекать на муки? У вас нет сердца, совсем?

– Смеешься? Никто, кроме Мастера Смерти, не имеет права убивать человека, как бы иногда этого ни хотелось. Удивительно, что старый Шай до тебя этого не донес.

– Не трогай память моего Учителя, змея!

Ширия засмеялась:

– Это честь для меня – сравнение со змеей. Ну, ты все узнала, можем теперь пойти завтракать?

Теперь уже Лале стало весело:

– Конечно. И ты заботливо мне подложишь что-нибудь?

– Да ты глупа, как дром! Мастера Смерти кожей чувствуют присутствие ядов. Шай и этого тебе не сказал?

Лала растерянно моргнула.

– А почему я тогда спокойно пила зелье от Ишиндаллы?

– Так это не яд, девочка. Это снотворное, которое ослабляет волю, но никак не действует на здоровье. Ишиндалле не нужны больные слуги.

– Я ей не слуга!

– Теперь уже нет. Но она этого так… Куда ты? – озабоченно перебила сама себя Ширия.

Лала не оборачиваясь ответила:

– В Шулай. Только книги возьму.

– А не боишься, что я предупрежу Ишиндаллу?

– Ты умная. И сделаешь верный выбор, не так ли? – Лала приветливо повторила интонацию Ширии.

Знахарка долго стояла и смотрела, как уменьшается белая фигурка дрома с алым всадником. Потом улыбнулась своему почтовому соколу, погладила сизые перья и зашла с ним в дом.

Когда Лала увидела высокую белую фигуру на краю оазиса, она усмехнулась. Ширия, похоже, выбрала не ту сторону и все-таки предупредила Ишиндаллу. Но это было даже интереснее. Новая жизнь, которая начнется, как только Лала заберет книги и повернет в сторону Шулая, звала ее неслышно, будто голос Хвори, только добрый. Радость свободы кружила голову подобно дыму благовоний. Лала осознала, что никто не имеет над ней власти. У нее есть дром, шуларты, оружие и умение им пользоваться. Бедный Чигиш… Он так ждал, когда она почувствует эту свободу.

Воспоминание о последних секундах его жизни стерло улыбку с лица Лалы, и когда она подъехала к неподвижно стоящей Ишиндалле, на хозяйку оазиса смотрела равнодушная маска Мастера Смерти. Ишиндалла же наоборот старательно изображала радость:

– Мы очень удивились, не найдя тебя утром, дорогая. Ты гуляла или постигала науку Смерти?

– Ты знаешь, где я была.

– Нет, откуда? – Ишиндалла так искренне удивилась, что Лала засомневалась в вероломности Ширии. Возможно, знахарка и впрямь хитрее, чем кажется.

– Я навещала Ширию. Мы обсуждали причину смерти Чигиша и твои великолепные знания трав, – недобро улыбнувшись, пояснила Лала.

Янтарные глаза Ишиндаллы потемнели лишь на мгновение. Ни одна черточка благородного лица не дрогнула, и Лала в который раз восхитилась аристократической выдержкой госпожи оазиса. Только неровный голос выдал Ишиндаллу:

– Ты проводила ее в Пустыню?

– Нет. Кто тогда будет исцелять всех вас?

– Благородно. Что будешь делать дальше?

– Ты ведь знаешь, Ишиндалла.

– Отведешь в Пустыню меня? – Она спросила это так, будто интересовалась ценами на новый урожай зерна.

– Заманчиво, но нет. Должен же кто-то управлять вот этим всем. – Лала кивнула в сторону куполов оазиса. – Твои люди без тебя пропадут.

– Ты не похожа на прочих мастеров Смерти. Даже Шай непременно наказал бы того, кто лишил его собственности.

Ишиндалла с интересом разглядывала Лалу, словно первый раз видела.

– Спасибо, я подумаю над твоими словами в пути.

Лала цокнула языком, и Снег небрежно обошел Ишиндаллу, присыпав песком ее белоснежные сандалии.

Когда вечерние тени стали длинными, Лала навсегда покинула оазис Небесного Ока. Она не стала ждать рассвета. Леденящее дыхание ночной пустыни ее не пугало. Поклажи для Снега было немного: одежда, книги, бурдюк с водой, сушеные фрукты и специальный мешок для перевозки шулартов. Мастер Смерти ехала в город Шулай, чтобы найти, купить или, если придется, отобрать у кого-то правду об истории своего появления на свет.

Полночь застигла Лалу ровно в том месте, где она почти четыре года назад убила змею на пути к Небесному Оку. Тогда Чигиш еще не был ей другом, а Снега звали иначе. Она узнала обломок скалы, похожей на голову безрогой козы, и поежилась от воспоминаний. Пустынная стужа становилась все злее, и Лала решила, что пора остановиться на ночлег.

Она наскоро прожевала несколько сушеных плодов, сделала глоток воды и накормила повеселевшего Снега. Сморщенные фиолетовые сухофрукты никогда не казались ей такими вкусными, а вода, обычная вода из озера, была слаще вина. Памятуя о словах Мастера Шая, она не стала закапываться в песок, а просто укуталась в одеяло и устроилась под брюхом дрома.

Спать не хотелось, было мягко, но слишком свежо. Лала разглядывала звезды, слушала сопение своего зверя и вспоминала все указания учителя: куда пойти в Шулае, как представиться Совету Мастеров Смерти и с кем не стоит водить знакомства в городе. Она не боялась неизвестности, наоборот, жалела, что так долго не решалась выбраться за границы привычного. И когда вдруг из темноты вышел Ростер, она вздрогнула не от испуга, а от неожиданности.

Капитан присел на корточки рядом с ней, достал трубку и закурил, окутав терпким дымом все вокруг.

– Ты решила, что навсегда избавилась от меня? – его голос мерзко скрипел. – Нет, рыжая, я буду вечно жить в твоей уродливой голове. Позорнее смерти не придумать, а мой идиот-братец даже не смог утаить подробностей. Весь мир знает, что великий капитан Ростер подох, как трусливая собака, без штанов и без оружия. Не будет тебе покоя.

Лала помахала рукой, чтобы отогнать от себя дым, но ничего не вышло. Она закашлялась:

– Сгинь, видение!

Ростер выпучил единственный глаз:

– Что? Ах ты, сука драная, да я тебя…

– Ты меня? А может, я тебя, еще разочек? – Лала ехидно скривилась и достала кинжал. Сталь мерцала в свете миллионов звезд и не думала чернеть, потому что не слышала крови. Ростера для нее попросту не существовало.

Тот лишь мельком глянул на кинжал и расхохотался так, что песок под ними мелко задрожал:

– Твоя игрушка ничего мне не сделает, дура!

– Как и ты мне. Все, пошел прочь.

Лала плотнее укуталась в одеяло и повернулась к Снегу, который сопел и ухом не вел на все происходящее.

– Не смей! Посмотри на меня, а то не увидишь восхода!

Ростер долго еще что-то выкрикивал, хрипел, плевался, но она закрыла глаза и мерно дышала в густую шерсть дрома, отчего та покрылась сотнями мельчайших капелек. Сон заглушил вопли призрака, что-то нежно и горячо коснулось ее груди, Лала наконец пригрелась и погрузилась в мягкую уютную тьму.

Разбудило ее тревожное фырканье Снега. Дром стоял рядом и косился на свернувшуюся клубочком Лалу. Вернее, на ее сложенные ладони. Лала проследила за его взглядом и затаила дыхание: в ладонях, как в колыбели, уютно устроился золотистый анук. Вернее, детеныш анука. Но даже его яда хватило бы, чтобы убить сотню дромов. Лала осторожно положила его на песок.

– Так это ты меня согрел ночью?

Анук недовольно поднял изящную головку и пополз к ней, словно требуя вернуть ему удобную колыбель. Снег всхрапнул и отошел подальше.

– Ну нет, я тебя не возьму. Здесь твой дом. К тому же ты слишком опасен для Снега и вообще для всех, – сообщила Лала змеенышу.

Анук замер на мгновение, словно понял ее, но потом продолжил свой путь. Правда, уже не к Лале, а к вещам. Он заполз на мешок с шулартами и обвил его завязанный край. Лала нахмурилась. Мастер Шай что-то рассказывал ей про прирученных змей, но это точно было не про ануков – самых опасных жителей Пустыни.

Она покопалась в сундуке, нашла трактат о змеях и вздохнула. Черным по белому в книге говорилось, что змея сама выбирает Мастера Смерти и служит ему верой и правдой. Отказываться от змеиной помощи нельзя. Змея защищает не только Мастера Смерти, но и его имущество. Словом, если в один прекрасный день Мастер Смерти обнаружил у себя змею, и она не сбежала – ему повезло.

– Хорошо, уговорил. Поехали с нами.

Лала развязала мешок с самоцветами и пустила туда анука, который будто только этого и ждал. Снег настороженно наблюдал за новым попутчиком, а когда понял, что придется везти на себе страшную поклажу, уперся и ни в какую не позволял навьючить мешок. Лале пришлось применить не только уговоры, но и силу. Зато, когда она села верхом, Снег припустил с такой скоростью, что она рассмеялась:

– Так вот в чем секрет! Может, мы за день и до Шулая домчимся?

И они действительно домчались. Высоченная стена с резными краями встала перед ними, когда вечер перекрасил пески и потушил губительный зной пустыни. Ворота были еще открыты, и люди торопились попасть в город до третьего удара колокола, отчего образовалась толпа. Лала встала в конец очереди и приготовилась ждать, но тут всадник перед ней обернулся. Глаза под синим капюшоном расширились, и он что есть мочи крикнул неожиданно тонким голосом:

– Дорогу Мастеру Смерти!

Снег пошагал сквозь строй замерших в почтенном страхе людей так, будто всегда возил на себе высоких особ. Он гордо смотрел перед собой, будто не было в его дромьей жизни унизительного скотного рынка в заморской стране. Лала же стушевалась от такого внимания, натянула капюшон пониже и старалась не растерять нужных для общения со стражами слов. Слишком свежим было в памяти ее пребывание в Шулае. Однако страж со всей почтительностью обратился к ней, кланяясь и не вглядываясь в лицо:

– Приветствую Мастера Смерти! Назовите земли трудов ваших.

– Небесное Око и все прочие оазисы к северу от Первых Врат Шулая, – без запинки, и даже немного быстрее, чем нужно, ответила Лала.

Страж вздрогнул от ее голоса, всмотрелся и замешкался на мгновение. Откашлявшись, он постарался сохранить невозмутимость, но это ему не удалось:

– Это Вторые Врата, то есть Главные, госпожа Мастер Смерти!

– Мне нельзя через них пройти? – Лала невольно спросила это так сурово, что страж, похоже, уже представил свой последний поход в Пустыню.

– Что вы, что вы! Я просто сообщил, вы ведь впервые в городе.

– С чего ты взял, что впервые? – Лала приостановила Снега.

– Новый Мастер Смерти-женщина – слишком заметная фигура, чтобы не знать о ней. Добро пожаловать!

Страж низко поклонился и через миг уже обращался к следующему всаднику.

Лала въехала в Шулай и зажмурилась. Она, оказывается, совсем забыла, какой это белоснежный, сияющий город. В один удар сердца все вокруг стало иным, будто ты шагаешь с горячего песка в хрустальный ручей. Густой, но чистый воздух пустыни исчез, будто отсеченный ножом. На Лалу обрушились причудливые запахи и звуки вечернего порта, хотя до самой гавани было еще далеко. Она остановила Снега на перекрестке улиц и замерла. Да, именно отсюда ее увезли бесправной рабыней отрабатывать долг за дорогу. Высокий столб-указатель, который она теперь может прочесть, три маленьких купола с вывесками торговцев и крюками для привязи дромов, забавное кривое дерево. Лала усмехнулась. Знал бы тот наглый и высокомерный чиновник Лириш, кем она вернется в город, может, был бы вежливее.

– Госпожа Мастер Смерти!

Лала вздрогнула. Из ближайшей лавки выглядывал пожилой человек с пронырливыми глазами, радостно блестящими из-под синего капюшона. Он кланялся и делал приглашающие жесты.

– С прибытием в наш славный город! Не желаете заглянуть в лучшую лавку подле Вторых Врат? Специально для мастеров Смерти мы держим лучшие ножны, футляры для шулартов и чехлы для старых книг. Вы нигде не найдете дешевле, спросите у кого угодно, прошу, не откажите в любезности! Сам Первый Мастер заглядывает к нам и никогда, клянусь вам, никогда не уходит с пустыми руками! А если вам неудобно, то мы…

Лала жестом прервала поток красноречия:

– Благодарю, позже. Мне нужен Приют Мастеров.

– Ну, так вы попали прямо к нужному человеку! Мой племянник…

Тут торговец вдруг заорал страшным голосом куда-то внутрь лавки:

– Кардиш, Кардиш, неуклюжий дром, быстро ко мне! – Он виновато улыбнулся и сладко продолжил: – Простите, госпожа, так вот, мой племянник Кардиш быстро вас проводит в Приют Мастеров, там прекрасное обслуживание и отличное вино. А завтра, как отдохнете, буду непременно ждать вас. Кардиш, где ты копаешься?!

Загнанный молодой человек, очень похожий на хозяина лавки, выскочил из двери так поспешно, что стукнулся о своего дядю, чуть не упал, но при этом сохранил на лице услужливое выражение. Это выражение изменилось, когда он увидел, кому нужно показать дорогу.

– Что вылупился? Не видел мастеров Смерти прекрасного пола? Радуйся, это счастливый знак! – Дядюшка ударил его по спине и одновременно протянул Лале изящный платок с вышивкой.

Такой тонкой работы Лала еще не видела. Полупрозрачный лоскут был оторочен серебристым кружевом, а вышивка трижды повторяла имя торговца.

– Да, госпожа, «Кардиш, Кардиш и Кардиш» – это наше семейное дело. Три поколения в этой лавке: мой отец, я и вот, племянничек. Сына-то у меня нет, только дочери. Платочек вам в подарок и чтобы не забыли, кого вам тут завтра искать. Или послезавтра. Но приходите, приходите непременно, я буду ждать вас! Все товары со скидкой. Какое счастье видеть госпожу в городе!

У Лалы уже голова закружилась от болтовни Кардиша, она молча кивнула ему и приняла платок. Младший Кардиш снова поклонился ей и сделал знак следовать за ним.

Теперь не только Снег, но и молодой торговец гордо шагал по извилистой улице. Еще бы. Он показывал дорогу не просто Мастеру Смерти, а женщине!

На самом деле Лала прекрасно бы добралась сама до постоялого двора, достаточно было Кардишу-младшему указать ей направление. Большой купол, возвышающийся над соседями, был заметен издалека. Но не это привлекало внимание: вместо вывески над входом изображалась золотая змея, обвивающая черный кинжал. Такой же рисунок был на медальоне Лалы и на нескольких манускриптах. К двери от мощеной улицы вела узкая дорожка, обильно посыпанная красным песком пустыни. Кардиш почтительно замер на границе песка и камня:

– Госпожа, я не могу дальше идти. Никому, кроме мастеров Смерти, не позволено ступать по этой тропинке.

– Спасибо, я справлюсь. – Лала хлопнула Снега по шее, и тот мгновенно лег, отчего их провожатый испуганно отшатнулся. – Передай своему дяде, что я непременно загляну к вам в лавку.

– Госпожа, вы так добры! Это будет честь для нас!

Постоянно кланяясь и не поворачиваясь спиной, Кардиш пятился, пока Лала не шагнула на песчаную дорожку. Тогда он гордо распрямил угловатые плечи и неторопливо пошел восвояси, насвистывая и снисходительно разглядывая прохожих.

Лала с трудом переставляла ноги. Она помнила все указания учителя, знала, что по праву пользуется привилегиями мастеров Смерти, но не могла избавиться от чувства, что она тут незваный гость. Возле самого порога она остановилась, собираясь с духом, но тут Снег толкнул ее носом в спину, да так сильно, что Лала упала бы, не окажись у нее на пути вышедший из купола человек в красном.

Недовольная гримаса молодого Мастера Смерти превратилась в удивленную, когда он разглядел лицо Лалы:

– Доброго вечера, сестра!

– Доброго вечера… брат.

Лала сама удивилась, насколько быстро пришла в себя. Ей стало нравиться, что все встречные теряются при виде ее лица. Пожалуй, женщина-Мастер Смерти – лучшая роль, на которую можно рассчитывать в этом мире.

– Ты ищешь человека или пристанища?

– Пристанища.

– У нас есть свободная комната, с радостью предоставим ее тебе. Следуй за мной. – Он развернулся и шагнул через высокий порог внутрь.

Лала сделала шаг и остановилась:

– Погодите, мой дром!

– Сестра, неужели ты думаешь, кто-то осмелится подойти к имуществу Мастера Смерти? – донеслось до нее из купола.

Лала смущенно улыбнулась в пустоту, потом погладила Снега:

– Я сейчас. Комнату посмотрю, а потом придумаем, как тебя устроить.

Гостевой дом для мастеров Смерти заставил Лалу застыть с раскрытым ртом. Купол изнутри был раскрашен, как вечернее небо над Пустыней, а под ногами тонко шелестел песок. Двери, расположенные кругом, были инкрустированы мелкими самоцветами, которые мягко светились и складывались в узоры. Вдоль стен стояли изящные золотые чаши, в которых курился ароматный дымок сушеного змеецвета. Но все это Лала заметила потом. Взгляд ее был прикован к центру зала. На песке лежал большой светлый камень, по форме напоминающий ладонь. И в этой ладони, поблескивая и переливаясь, свернулся золотистый анук. Змея подняла голову, но проходивший мимо Мастер Смерти лишь легко коснулся ее, как будто это была виляющая хвостом собака. Лала, следуя за своим провожатым, не осмелилась повторить его жест. Не оборачиваясь, тот сказал:

– Это Аш. Его можно и нужно гладить. Дело не в нежностях, хотя он это любит. Просто касанием мы поддерживаем связь и узнавание своих.

Лала остановилась и двумя пальцами осторожно провела по узкой голове Аша. Он был очень теплым и слегка покачивал тонким, как игла, хвостом.

В это время Мастер Смерти открыл одну из дверей.

– Прошу, сестра. Эта комната для тебя. Мастер, который обычно ее занимал, не вернется. Он предупредил, что уходит в Пустыню навек.

Лалу накрыло ледяной волной, и она, сглотнув, спросила:

– А как его звали?

– Шай.

Все, что после говорил ей «брат», не сразу задержалось у нее в голове. Казалось, сердце бьется громче, чем вещает этот словоохотливый Мастер Смерти. Просторная комната без особых украшений могла похвалиться только резной мебелью черного дерева, стоявшей прямо на песке. В отличие от куполов в оазисах, тут были небольшие круглые окна, смотрящие в небо, которое становилось все темнее. Это оказалось непривычно, и Лала задержала взгляд на потолке. А потом продолжила осматриваться и чуть не вскрикнула: на резной подставке для манускриптов лежала огромная книга, обильно тисненная по корешку серебром. Сквозь заросли серебряных растений светилось название: «Первый Кодекс».

Она никак не могла поверить в совпадение. Учитель сказал, что в Шулае три постоялых дома для мастеров Смерти, возле каждых врат. Он не мог знать, когда и в какой из них прибудет Лала, но почему-то именно в этой комнате нашлась книга, которую Мастер Шай советовал непременно прочесть.

– Это… его книга? Он забыл? – прерывающимся голосом спросила Лала у провожатого.

– Да, его. Нет, не забыл. Мастер Шай сказал, уходя, что эта книга понадобится тому, кто займет эту комнату.

– А… ты читал?

– Зачем? Это необязательная программа обучения. Половина правил Первого Кодекса устарели и сейчас кажутся в лучшем случае смешными, а то и глупыми. Но в качестве исторического чтения он интересен тем, кто увлекается становлением Братства Мастеров Смерти. Ты любишь историю, сестра?

– Да.

– О, тогда ты выбрала верное место для постоя. Мастер Штур, владелец этого дома, обожает вываливать на голову нового слушателя все, что знает. А знает он больше всех в Шулае. Дам тебе совет: не показывай, что ты очень заинтересована, а то никогда не выберешься из его сетей.

– Хорошо, спасибо.

У Лалы уже голова кругом шла от новой жизни, странных совпадений и просто от голода. Когда она спросила, где можно поесть, Мастер встрепенулся:

– Ох, прости, сестра. Я так удивился, что ни имени не спросил, ни поесть не предложил. Смотри. Постой и стол оплачивает Совет, но мне нужно поручительство от твоего учителя. Я ведь правильно понял, ты недавно надела красный плащ?

– Недавно… И… – Лала замялась, – у меня нет поручительства. Мой учитель остался в Пустыне.

– Понятно, что он ушел, – хмыкнул «брат», – чей бы ты иначе плащ взяла? Но он не мог не передать тебе с кинжалом амулет.

– Да, конечно. – Лала поспешно сняла амулет и протянула Мастеру.

Тот почтительно принял, потом нажал пальцем на головку змеи, и амулет с щелчком раскрылся. Внутри лежал свернутый кусочек пергамента. На нем было написано несколько слов. Красным. Мастер прочитал их и уставился на Лалу:

– Твой учитель – Мастер Шай?

– Да, а что?

– Он ручается за тебя и пишет, что ты станешь сильнейшей из нас. Однако… – он усмехнулся, – это может пойти вразрез с интересами Совета. Кстати, меня зовут Шурн.

– Лала, – эхом отозвалась она.

– Интересное имя, чужое… Но не мое дело. Итак, поручительство есть. – Он удовлетворенно потер руки, будто хорошо потрудился. – Где хочешь столоваться?

– У меня есть выбор? – Лала все еще была под впечатлением записки учителя и не хотела ничего решать сама. Закрыться в комнате и никого не видеть, привести в порядок взбесившееся сердце и мысли.

– Конечно. Рядом отличная таверна. Мастера Смерти там желанные гости. Ну, и всегда можно заказать еду к себе. Если ты намерена затворничать.

– Намерена затворничать, – повторила Лала его слова. Это было то, что нужно.

Шурн состряпал понимающее лицо.

– Да, разумеется. Я принесу тебе их лучшее блюдо. Какое вино ты предпочитаешь на ночь, сестра Лала?

– Любое. Но сначала мне нужно устроить своего дрома. – Лала внезапно выпала из полуживого состояния и вспомнила про Снега.

– Отдыхай, твой дром получит все необходимое, вещи я принесу. Очень хорошо, что ты приехала именно в наш дом.

– Почему?

– Ну… – Шурн явно не был готов ответить на этот вопрос, – вас так мало… мастеров-женщин, я имею в виду. А это не очень полезно братству. Все, я ушел.

Лала села на песок и погладила его, будто это животное, большое и доброе. Она вспомнила, что учитель рассказывал о работе мастеров Смерти в Шулае. Песок – часть Пустыни, он дает силу. Мастер Смерти без песка – просто умный и умелый воин. Поэтому в Приютах Мастеров всегда обильно насыпан песок.

Лала взяла в руки тяжеленный Кодекс и провела пальцем по выпуклому серебряному узору на черной коже. Книга пахла раскаленными камнями, кровью и перекисшей югой. Мастер Шай говорил, что в Первом Кодексе есть ответы на самые необычные и даже глупые вопросы. Лала наобум раскрыла книгу и застыла. Название главы бросалось в глаза. Буквами, похожими на сплетенных змей, было выведено: «Любовные и семейные узы мастеров Смерти». Изящные мелкие письмена повторили то, что она и так уже знала от учителя. Но она читала и не могла оторваться, потому что Мастер Шай рассказал ей не все.

Действительно, Кодекс запрещал мастерам Смерти вступать в брак и делить с кем бы то ни было имущество, нельзя было иметь свое жилье и передавать его по наследству. Но любовные утехи разрешались, даже поощрялись после долгого воздержания. Считалось, что таким образом кровь мастеров Смерти становится сильнее и дает более яркие шуларты. Но если от связи рождался ребенок, он переходил в собственность Совета независимо от мнения матери. Дети мастеров Смерти обычно не обладали силой Пустыни. В тех же редких случаях, когда это происходило, собиралось внеочередное заседание Совета с единственной целью – решить, стоит ли оставлять младенца в живых, ибо Мастер Смерти, рожденный от себе подобного, обладал силой, способной противостоять всему Совету. В Кодексе описывалось три подобных случая. Всех троих младенцев умертвили во имя спокойствия и процветания Шулая. Смерть невинных и преждевременно ушедших в Пустыню оплачивалась очень дорого. Пустыня забирала вместе с жертвами не каплю, а стакан крови Мастера Смерти. Зато и шуларты давала особые: черные, не отражающие, а поглощающие свет. Ценнее этих самоцветов не было ничего в Шулае. Именно они давали жизнь Маяку и охраняли город.

Лала перевернула страницу, но дочитать про особые самоцветы не успела. Дверь в комнату распахнулась, и на пороге возник Шурн. Он был белее Снега, а в полосках зрачков прятался страх. Подбирая слова, как будто говорит с иноземцем, он медленно произнес дрожащим голосом:

– Анук. У тебя. В мешке.

– А зачем ты в него полез? – возмутилась Лала.

– Всегда… нужно проверять. Правила.

Шурн быстро успокаивался, но обычный цвет лица никак не возвращался к нему.

– У вас запрещено привозить свою змею? – Лала приподняла брови.

– Нет. Но никто не держит ануков в мешке. Они единственные, кто может убить Мастера Смерти. Как ты его туда засунула?

– Никак. Он сам. Это мой питомец. – Она улыбнулась, даже не пытаясь скрыть превосходство.

– Что еще ты припасла необычайного, Лала из Небесного Ока? – Шурн склонил голову набок, словно хотел рассмотреть ее под другим углом.

– Я не оттуда, там меня просто учил Мастер Шай.

– Откуда тогда?

– Не знаю. Сюда приехала из-за моря. Там есть такой замок Фурд, недалеко от Этолы. Меня сначала отправили в рабство, но мои странные способности…

Шурн потряс головой, как дром, которому в ухо заполз песчаный клещ.

– Нет-нет! Я не хочу всего этого знать. Лишние знания рождают лишние горести. Расскажешь Совету.

Лала удивленно уставилась на него:

– Ты точно Мастер Смерти?

– Да! Что за вопрос?

– Просто меня Мастер Шай учил все время, каждую секунду искать новые знания. Если нельзя спросить, нужно искать книги. Ну или других людей, которые знают ответы. А ты… Первый Кодекс не читал, про меня знать ничего не желаешь, над хозяином этого дома смеешься, что он кого хочешь уморит своими знаниями истории…

Шурн отвел глаза и стал внимательно рассматривать свои ногти. Ответил он, также не глядя на Лалу:

– Меньше знаешь – лучше спишь. Старые мастера слишком усложняют жизнь. Твой Шай был таким же, как хозяин Штур. Зануды, у которых ничего нет, кроме этих знаний. Заносчивые и слепые. Да, слепые! Они никак не могут принять новый мир, где можно жить проще и веселее.

Он выдохнул с облегчением, словно давно хотел это сказать. Потом плечи его опустились, и, выходя из комнаты, он буркнул:

– Сама забери свой мешок с ануком. Остальное я сейчас принесу.

Когда Лала наконец обустроилась в комнате и дождалась ужина, в потолочные окна купола уже заглядывали звезды. Они были совершенно не такими, как в пустыне, но сама возможность видеть их очень радовала Лалу.

На ужин Шурн принес ей козий сыр, гору фруктов, жареную рыбу, пару лепешек и большой кувшин белого терпкого вина, которого она прежде не пила. Когда она попросила принести молока для анука, Шурн только поморщился и сказал, что никуда второй раз не побежит. А если ее анук такой замечательный, пусть подружится с Ашем, у того как раз полная миска стоит.

Для Лалы было слишком много потрясений за этот нескончаемый день, поэтому она просто выпустила змееныша на песок прямо под ноги Шурна. Нелюбознательный брат проявил чудеса прыткости и вылетел из комнаты, как почтовый сокол, а за ним золотистым тонким ручейком потек анук. Лала забыла про ужин и кинулась следом – она не хотела неприятностей ни для себя, ни для Шурна. Впрочем, все обошлось. Маленький анук и не думал преследовать человека, он дополз до каменного ложа Аша и без стеснения стал пить молоко. Лала ждала, что сейчас повыскакивают из своих комнат прочие постояльцы, но в круглом зале с камнем-ладонью была тишина и пустота. Аш даже не пошевелился, и Лала, успокоенная, вернулась к своему ужину.

Расположившись на полу, прямо на песке, она потягивала вино и бездумно перелистывала страницы Первого Кодекса. Читать не хотелось, она просто разглядывала причудливые змеиные буквы в названиях глав. И вдруг поперхнулась вином: последняя глава называлась «Благие Земли». Текста под названием не было, только огромная клякса на всю страницу, надежно замазавшая написанное темно-красным.

Сколько она так просидела над последней страницей Кодекса, Лала не поняла. Также она не поняла, когда в комнату зашел человек в красном плаще с таким большим капюшоном, что видна была только нижняя часть подбородка. Просто в какой-то момент почувствовала, что не одна. Малыш анук, самый надежный охранник, по словам Шурна, мирно поблескивал рядом, наполовину зарывшись в песок, дверь была заперта на засов, и все же незнакомец стоял у нее за спиной.

– Здравствуйте! – Лала заставила себя произнести приветствие так спокойно, будто сама только что открыла ему дверь. – Вы ко мне?

– К тебе, несчастная! – он говорил словно себе в грудь, нимало не заботясь, расслышит ли его Лала. Голос показался ей смутно знакомым. Поднявшись, она постаралась разглядеть лицо ночного гостя, но тот явно этого не хотел.

– Я вас знаю?

– Знала. И даже обещала следовать моим приказам. Но солгала! – С этими словами он внезапно взмахнул рукой, и в мягком свете ламп сверкнула сталь, заливающаяся черным мраком.

Сердце Лалы покатилось в пятки, и грохот этого падения эхом отозвался в голове. Почти оглохшая, она прошептала:

– Учитель?

– Ты глупа, как овца на сносях! Остановилась не в том доме, говорила с предателем Братства Мастеров Смерти, а главное – притащила в обитель мастеров анука. Молодого, невоспитанного, смертельно опасного!

– Но… но…

– Ты даже блеешь, как овца! – С этими словами Мастер Шай резко наклонился и отточенным молниеносным движением рассек пополам свернувшегося змееныша. Два золотистых обрубка стали извиваться в агонии так сильно, что темная кровь разлеталась по всей комнате. И там, где капли падали в песок, тут же образовывались небольшие шуларты.

– Что вы делаете?! – Лала сама не поняла, как выхватила свой клинок и не размахиваясь всадила его в то место, где у Шая должно было быть сердце. Лезвие встретило пустоту, а сама Лала не удержалась на ногах и упала сквозь фигуру в красном. Подставить руки она не успела и со всего размаху стукнулась о песок.

Она поднялась, со стоном ощупывая лицо, и замерла, не разогнувшись до конца. В комнате никого не было, кроме мирно спящего анука. Живого и невредимого.

– Сон. Доброе небо, это был сон! Ты живой! – Она наклонилась к ануку и погладила, а потом засмеялась с облегчением человека, только что очнувшегося от кошмара.

– Ничего смешного! – Мастер Шай стоял за черным шкафом, по-прежнему не поднимая головы.

Лала схватила анука и стала прятать его под плащ. Анук извивался и жег ей руки так страшно, что она не выдержала и бросила его на песок. Ладонь нестерпимо болела, и Лала с оторопью уставилась на широкий кровавый рубец с только что лопнувшими волдырями. Мастер Шай рассмеялся чужим голосом, скрипучим и высоким, будто ржавые петли на дверях научились смеяться.

– Учитель, да что происходит?! – Лала скрежетала зубами от боли в ладони.

– Ты все делаешь не так! Ты не прочла Кодекс, ты как неразумное дитя смотрела картинки и пропустила все важное!

– Я просто не успела… – Тут из глаз Лалы брызнули горячие слезы, она утерлась здоровой рукой и замерла. Вся ладонь, а также ее лицо и плащ были не в слезах, а в крови. – Что это?! Я с ума схожу?

– Почти, – внезапно хихикнул Шай, совсем как отравленный Чигиш там, в Пустыне, в прошлой жизни.

Лала попятилась и наступила на что-то. Босая нога сразу почувствовала, что это, но мозг отказывался верить даже тогда, когда Лала вскрикнула от укола в пятку и почувствовала огонь внутри, мгновенно переходящий в смертный холод. Она медленно осела на пол и завалилась на бок. Полураздавленный золотистый анук сворачивал и разворачивал свое тонкое тело все медленнее и медленнее и наконец замер, отражаясь в остановившихся глазах Лалы.

«Надо же, как красиво играет золотое в янтарном, никогда бы не подумала», – эта мысль была первой. Только потом Лала поняла, что стоит посреди комнаты и смотрит на мертвую себя, лежащую у кровати. Она затаила дыхание и подошла к шкафу, но Мастера Шая там не было. Просто угловатая тень. Тихий шорох, наползающий из-за спины, становился все ближе, но Лала боялась оторвать глаза от шкафа, он вдруг оказался единственным непрозрачным предметом в комнате. Но шорох добился своего – Лала повернулась на звук. Это был Аш, страж дома. Он казался намного больше, чем ей виделось сначала. Анук прополз сквозь другое ее тело, лежащее на полу, проглотил на ходу останки маленького раздавленного змееныша и медленно свился кольцом вокруг ног Лалы.

Страх вернулся. Она вспомнила ту ночь в пустыне, когда тень Ростера превратилась в змею, и смертный ужас, который не вмещался в душу и тело и чуть не убил ее. Лала захрипела, коченея внутри этого золотистого кольца, что сжималось все туже и туже. Тьма залила ей глаза, и последнее, что она увидела, были шестигранные переливающиеся чешуйки, отрывающиеся от тела анука и парящие в воздухе, как пылинки в солнечном луче.

Вездесущая чернота не молчала, она, словно издеваясь, шумела на все утренние голоса большого города. А потом скрипнула и чертыхнулась голосом Шурна:

– Эй, что с тобой? Ты живая?

Лала открыла глаза. Она лежала на полу, рядом – открытый Кодекс, а на нем, прямо на кляксе, скрывающей главу о Благих Землях, свернулся живой и невредимый маленький анук.

Когда Шурн наклонился к ней, анук встрепенулся и впился в него немигающими красными глазками. Шурн замер в неловкой позе:

– Сестра, придержи змееныша, он думает, я на тебя нападаю.

Пошевелить рукой было сложнее, чем сдвинуть Снега с места, когда тот этого не желает. Но Лала, натужно хрипя, все же положила ладонь на анука, и он успокоился. Жар его тела оживил онемевшую ладонь, а через нее все тело, и очень скоро Лала смогла сесть.

Шурн наблюдал все это со смешанными чувствами. Страх и опасение прятались в его зрачках, но приподнятые брови и растянутый в полуулыбке рот свидетельствовали о крайнем удивлении и восторге. Так выглядели мальчишки в замке Фурд, когда смотрели на заморских трюкачей, развлекавших хозяев глотанием огня. От ненужных воспоминаний вдоль спины Лалы пробежал острый холодок, и она окончательно пришла в себя.

– Что ты делаешь в моей комнате без разрешения?

Мальчишеское выражение исчезло с лица Шурна. Он принял высокомерно-официальный вид и громко заявил:

– Сестра Лала, после завтрака ты обязана прибыть на заседание Совета и представиться. Отказ неприемлем.

– Откуда они знают, что я здесь? – меньше всего Лале хотелось сейчас представляться Совету.

– Я доложил.

– А нельзя было дать мне время отдохнуть, освоиться?

– Можно. Наверное. Но у меня почему-то не возникло такого желания.

Шурн поклонился преувеличенно вежливо и вышел.

– Ты это слышал? – повернулась Лала к ануку. Тот снова пытался уснуть, мостился на книге, как конюшенная собака на сене, сиял крошечными золотыми чешуйками и совершенно не интересовался миром. – Соня ты и лентяй. А этот брат мой, Шурн, вообще странный тип. Он больше на простолюдина похож, который из зависти украл красный плащ и притворяется Мастером Смерти. Надо бы за ним проследить. Я пока не уверена, но мне кажется…

Развить тему Лала не успела. Дверь распахнулась от глухого, но сильного стука. На пороге снова стоял Шурн. Стучал он ногой, потому что руки были заняты большим подносом. От запаха свежих лепешек с юговым маслом, мгновенно заполнившего весь мир, закружилась голова. Горы фруктов хватило бы на троих. Вместо вчерашнего кувшина с вином на подносе возвышался прозрачный графин причудливой формы. Боязливо косясь на спящего анука, Шурн прошел в комнату, оставил завтрак и вышел, обронив через плечо:

– Не пей ничего, кроме этой воды. Как будешь готова, я провожу тебя в купол Совета.

Обильный завтрак чуть было не усыпил ее повторно – сказалась странная ночь. И только мысль о Снеге удержала от неодолимого желания прилечь на полчасика.

Лала оставила несколько кусочков лепешки для дрома, тщательно заплела три сложные косы, глядя на свое отражение в кинжале, и уже открыла дверь, как раздался еле слышный шорох. Анук покинул свое книжное ложе и явно собирался вместе с ней выползти в свет.

– Нет, ты останешься здесь. Мало ли чего натворишь, ты опасный.

Анук не замедлял хода, и Лала чуть не прищемила его, захлопнув дверь перед самым змеиным носом. Змееныш высоко поднял узкую голову, и Лала замерла. Точно так же в ее ночном кошмаре готовился к нападению огромный Аш. Она вспомнила, как во сне сгорела изнутри от укуса анука, вспомнила свой, казалось бы, уничтоженный, но не исчезнувший страх перед змеями, чужой голос Мастера Шая, черную густую кровь мертвого Ростера и несколько своих смертей. Эта дикая мешанина чавкала у нее в памяти, пожирая все остальные чувства, обездвиживая и убивая снова и снова, потому что время остановилось. Нужно было сдвинуть его с мертвой точки. Вдохнуть, моргнуть, шевельнуться. Сделать хоть что-то. Спасти себя. Или кого-то другого. Живого и слабого.

Тик Ростер возник в памяти так естественно, будто они расстались вчера. Внимательные карие глаза смотрели на нее задорно и выжидающе. Совсем не таким был его взгляд, когда они прощались в Этоле. На сердце стало тепло, и Лала наконец смогла вдохнуть. Она села на корточки перед приготовившимся к нападению ануком, достала кинжал и строго сказала:

– Теперь тебя зовут Тик. Или мы дружим, или я тебя убиваю.

Анук смотрел ей в глаза. Зрачок в зрачок. Не моргая. Янтарь против рубина. Долго, очень долго, у Лалы занемели ноги. Но когда к ней стало подкрадываться желание просто махнуть кинжалом, анук зашевелился. Он аккуратно обвил ее правое запястье, превратившись в живой теплый браслет, и закрыл глаза. Лала облегченно засмеялась и вытянула руку, разглядывая свое бесценное и смертельно опасное украшение.

– Так нельзя идти к Совету! – В распахнутой двери стоял Шурн с перекосившимся лицом.

– Ты невозможен! Почему ты все время подсматриваешь, без позволения заходишь и вообще ведешь себя отвратительно? – Лала возмущенно встала.

Шурн не отрывал глаз от ее анука.

– Потому что каждый приходящий сюда думает, что он лучше всех. Полно вас, деревенских. Наберете шулартов в Пустыне и корчите великих мастеров Смерти! Терпеть вас не могу!

Лала недоуменно застыла. А Шурна словно прорвало. Он бросал ей в лицо совсем уж нелепые обвинения в попытке вытеснить урожденных шулайских мастеров, лишении работы и средств к безбедной уважаемой жизни, много еще чего. Все это время он смотрел только на анука, не моргая. А когда Лала вдруг пошевелила рукой и на запястье упал широкий рукав плаща, Шурну словно горло перерезали. Он булькнул и замолчал, ошалело вытаращив на нее мутные глаза.

– Что это было? – растерянно прошептал он.

– Ты не помнишь?

– Я открыл дверь, увидел, как твой анук обвивает тебе руку, и сказал, что нельзя с ним в Совет. А дальше… дальше не помню…

– Шурн, – Лала улыбнулась, – за что ты так не любишь всех приезжих мастеров?

– С чего ты взяла? – Он отвел глаза.

– Ты сам сказал.

– Не мог я такого сказать! Ты выдумываешь!

– Ладно, мне показалось, наверное. А я не могу без тебя добраться до купола Совета? Хочется попробовать найти путь без провожатых.

Лала подняла руку, чтобы накинуть капюшон, анук снова попался на глаза Шурну и тот резко вскрикнул:

– Нет! Не дождешься! Я и только я приведу тебя к Совету! Они обязаны считаться со мной! Я потребую повышения своего довольствия, а также заручусь поддержкой Первого Мастера. Ведь это я, я доложил, что женщина явилась в Шулай!

Оторопевшая Лала проследила мутный взгляд, повела рукой, и глаза Шурна последовали за ее живым браслетом несколько раз: вправо и влево. Под несмолкающие изобличительные речи. Теперь уже сознательно накрыв анука рукавом, Лала избавилась от словесного потока.

– Так почему мне самой нельзя пойти? – переспросила она, когда взгляд его стал снова ясным.

– Ну… ты можешь, конечно. Только ты не знаешь города, да и мне приятно будет проводить тебя, – улыбнулся он почти настоящей улыбкой.

– Анук будет со мной.

– Нет, это запрещено!

– Почему?

– Способности ануков плохо изучены. Все наши местные стражи вылупились из яиц в городе, а те, что из-за стены, совсем другие. У тебя даже не получится солгать, что он городской, потому что они тут все наперечет.

– И все же я попробую. Понимаешь ли, он не выпустил меня одну. И я боюсь ему перечить, – хитро улыбнулась Лала.

– Я предупредил, – хмуро ответил Шурн и направился к выходу.

– Ну что, Тик, будем знакомиться с Советом. – Лала посмотрела на руку, но анук спал, не ослабляя свой мягкой хватки.

– У него есть имя? – резко остановился Шурн.

– Конечно.

– Ты сама его нарекла?

– Да, а что?

– Имя анукам дает Совет.

– Никого рядом не было, так что пришлось самой придумать. И вообще, это моя змея, значит, мое имя.

Шурн вдруг рассмеялся. Смех был чистым, громким и почти что счастливым. Почти, потому что в нем не очень успешно прятались нотки злорадства:

– Клянусь Пустыней, у Совета только что появилась новая нежданная забота. Предвижу интересные времена!

Весь путь до купола Совета занял времени ровно на один небольшой рассказ Шурна о том, как несправедливо в детстве его лишили хорошего учителя. Лала в очередной раз подивилась перемене в поведении своего сопровождающего. Он старался вызвать в ней желание помочь и был похож на тех несчастных, которые приходили к Лале там, в оазисе, с просьбой замолвить слово перед хозяйкой.

– Чего ты от меня хочешь? – не выдержав, спросила она.

Шурн растерянно прервал рассказ, потом огляделся и тихо сказал:

– Справедливости.

– Но как я смогу тебе помочь? – так же шепотом спросила Лала. – Я тут никто.

– Нет, сестра моя. Ты очень даже кто.

– Расскажи подробнее.

– Не могу, просто поверь.

– Хорошо. – Лала как бы случайно оголила правое запястье.

Анук не сработал, хотя Шурн с любопытством рассмотрел его при свете дня, не отрывая глаз. Анук вообще казался обычным украшением, разве что его тепло напоминало о том, что браслет живой. Озадаченная, Лала не стала продолжать разговор, к тому же они уже остановились перед огромным куполом. Лала смутно вспомнила, что видела его издалека, когда Лириш провожал ее к стене. Кто бы мог подумать тогда, что она вернется вот так.

Дорожка к двери была обильно посыпана песком, как и в Приюте Мастеров. Лала вдруг поняла, что рада этому: на песке она чувствовала себя увереннее. Анук на руке тоже шевельнулся. Навстречу им вышел высокий даже для ашайна человек, и Лала вздрогнула. Его рыжие с проседью косы были заплетены точно так же, как у Мастера Шая во время первой встречи, да и в общем, не считая роста, этот человек был похож на ее учителя. Он и не взглянул на поклонившегося Шурна, зато сам склонил голову перед Лалой с таким достоинством, что ей стало неуютно, будто она по ошибке заняла место какой-то важной особы.

– Приветствую тебя, сестра Лала из Небесного Ока. Наш брат Шай не перестает удивлять Совет даже после своего ухода. Я Второй Советник Ашгар. Прошу! – Он гостеприимно отступил, пропуская Лалу внутрь.

Огромный снаружи, купол Совета оказался изнутри тесным темным лабиринтом. Светились только отдельные крупные песчинки под ногами, создавая ощущение перевернутого мира, будто люди идут во мраке по звездному небу. Лала торопливо шагала за Мастером Ашгаром, опасаясь потерять его в крутых изгибах коридоров. Она не сразу поняла, что Шурна рядом нет, но спросить не решилась. Уже начинала кружиться голова от постоянных поворотов, а они все шли и шли. В какой-то момент Лала споткнулась и стукнулась рукой о стену. Да так неудачно, что придавила Тика. Он дернулся жаром, она вскрикнула и махнула рукой. Обернувшийся Ашгар остановился. Во тьме лабиринта, забивая рассеянный свет звездного пола, ярко пылал золотой браслет, освещая все вокруг.

– Что… это… такое? – просипел Ашгар

– Это Тик. Простите, я просто его придавила, и он проснулся…

– Золотистый анук. Молодой. Из пустыни. – Ашгар, казалось, не верил тому, что говорил.

– Да, он мой друг.

Лицо Ашгара, видное до мельчайшей морщинки, казалось неживым. И только глаза, в которых отражался желтым огоньком анук, показывали, что Второй Советник мыслит и постепенно справляется со страхом. Прежде чем Лала продолжила, он предостерегающе поднял руку:

– После расскажешь. Держись от меня дальше трех шагов.

Весь оставшийся путь Ашгар то и дело оборачивался. Но Лала честно следила за расстоянием. И тут он пропал. Просто исчез, как сквозь стену прошел. Лала остановилась, но не успела позвать его – прямо перед ней раскрылись тяжелые черные шторы, и она зажмурилась от прямого солнечного света.

– Проходи, сестра, – раздалось с той стороны света.

Зал заседаний Совета оказался небольшой круглой комнатой с прозрачным потолком, сквозь который и било солнце. Вдоль обитых красной тканью стен стояли мягкие черные кресла с золочеными ножками. Лала насчитала двенадцать. Два пустовали. В остальных сидели очень похожие друг на друга мужчины с одинаковыми плетеными прическами. Их плащи, казалось, сшиты из одного куска материала, а на ногах не было обуви, и стопы утопали в красном песке.

Мастер Ашгар указал Лале на одно из пустых кресел:

– Садись.

Все остальные рассматривали ее со сдержанным интересом. Ашгар также уселся в свое кресло, и повисла пауза. Разглядывать членов Совета Лале было неудобно, и она принялась незаметно осматриваться. Однако ничего интересного, кроме самих мастеров, не увидела. Ей почему-то казалось, что здесь будет больше торжественности и украшений. Комната Ишиндаллы была в сто раз богаче.

Наконец слово взял Мастер, сидящий рядом с Ашгаром:

– Приветствуем тебя, Ученица Мастера Шая! Признаться, удивлены. Шай не сказал, что учил женщину.

– А это плохо? – спросила Лала и тут же прикусила язык. Она ведь даже не знала, имеет ли право говорить.

– Не плохо. Просто неожиданно. И да, у нас тут нет жестких порядков, так что переживать по поводу не вовремя сказанных слов лишнее, – улыбнулся говоривший и продолжил: – Я Первый Мастер Ишр. В текущем году я глава Совета. Мастер Ашгар, моя правая рука, тебе уже знаком. Почтенный Ашгар ведает, помимо всего прочего, делами вновь прибывших из пустыни, поэтому в ближайшее время он твой первый друг.

Ишр улыбнулся достаточно вежливо, но Лале стало зябко от его улыбки. Она повернулась к Ашгару и успела заметить легкую досаду на его лице.

– Слева от меня Мастер Шойду, почта. Далее Мастер Шнэдд, Смотритель Маяка.

Лала встрепенулась. Если главный почтарь ничем ее не привлек, разве что у него было огромное кольцо в виде головы сокола, то упоминание о Маяке взбаламутило память. На несколько мгновений Лала перестала слышать Первого Мастера, вспоминая свое прибытие в Шулай, страх матросов перед Лучом и морскую воду, от которой щипало глаза. Лала поняла, что совершенно не помнит лица Смотрителя, а ведь он был тогда на пароме вместе с Лиришем. Или не был? Красный плащ она запомнила бы. Она решила дождаться возможности задавать вопросы и прислушалась к Первому Мастеру. А тот перечислял присутствующих:

– Мастер Уштир управляется с иноземными торговцами, Мастер Даш отвечает за лечебное дело. Мастер Шудр – тот, кто следит за целостностью Стены, а Мастер Ошид – главный по учету самоцветов. Ну и, наконец, трое Согласователей смертей: Мастера Шен, Муш и Чеш.

Каждый из названных слегка наклонял голову, но смотрел не в глаза Лале, а посередине ее лба, отчего ей захотелось в конце концов почесать невидимую точку между бровей. Она не запомнила ничьего имени, кроме Смотрителя Шнэдда и Первого Мастера. Пока она соображала, как выйти из этой неловкой ситуации, Мастер Ашгар вполголоса сообщил Первому нечто такое, отчего вся величавость и неспешность мгновенно рассыпалась песком. Он выпрямился и громко произнес:

– Сестра Лала, предъяви Совету своего… питомца!

Когда прямой луч солнца попал на анука, все Мастера, кроме Ашгара, шумно ахнули. Лала и сама не ожидала такого эффекта – ее живой браслет сиял и переливался бесчисленным множеством чешуек, хотя сам не шевелился.

– Требую немедленно убрать отсюда эту тварь! – вскочил с места самый молодой, имени которого Лала, конечно же, не запомнила. Но по кольцу, напоминающему ряд кирпичной кладки, она решила, что это ответственный за городскую стену.

– Брат Шудр, прошу тебя, спокойнее. – Первый Мастер сделал плавное движение рукой, и Шудр мгновенно и безмолвно опустился в свое кресло.

Мастер Ишр сделал глубокий вдох и обратился ко всем сразу:

– Братья! Совет столкнулся с очень необычным делом. Наш уважаемый брат Шай, да будет его новая жизнь белой, всегда отличался свободомыслием, порой сверх всякой меры. Он отвечал за обучение молодых мастеров и пожизненно входил в Совет. Если он решил, что его Ученицей станет женщина, и даже не предупредил нас, значит, у него были основания. Но если эта женщина дружит со смертельной опасностью, мы должны быть уверены в ее способностях, согласны?

Нестройный хор поддержал Первого Мастера, и он приложил руку к сердцу. Затем улыбнулся Лале каменной улыбкой и продолжил:

– А чтобы убедиться в этом, нам нужна вся история нашей сестры с момента рождения до сего часа. Прошу, Лала из Небесного Ока, поведай нам ее без утайки.

Первые фразы давались ей с трудом, но как только речь зашла о Тике, теплая волна снова захлестнула ее грудь, и рассказ пошел как по гладкой дороге. Члены Совета сидели тихо, как испуганные дети во время Хвори. Казалось, они не верили ни единому ее слову, но никто не мешал говорить. И только после описания смерти Мастера Шая все как один повернулись к Ишру. Тот широко раскрытыми глазами смотрел на Лалу и не сразу заговорил:

– Сестра, повтори, пожалуйста: Мастер Шай умер, потому что ты пронзила его своим кинжалом?

– Да, – кивнула она, – только не своим, а его кинжалом, который перешел мне по праву, так Мастер Шай еще раньше говорил.

– И своей кровью заплатила Пустыне за его смерть? – в его голосе звучало недоверие.

– Да.

– И забрала с собой шуларты?

– Конечно, как и предписано. Я не хотела… Он был мне как отец…

– Где камни? – перебил ее Мастер Ишр.

– У меня в вещах.

Все одиннадцать мужчин смотрели на нее с неприкрытым ужасом. Лала озадаченно замолчала. Потом обратилась к Ишру:

– Я сделала все, как сказал Учитель. Что не так?

Ишр молчал, все выжидающе смотрели на него. Наконец он выдал:

– Мастер Шай… немного не так пояснил тебе ритуал ухода. Есть большая разница между простыми людьми и нами. Полагаю, нам нужно прерваться. Сестра Лала, будем ждать тебя завтра в это же время и с удовольствием продолжим знакомство. Мастер Ашгар проводит тебя и даст несколько советов, как с пользой провести остаток дня. Прощай.

Ишр встал и поклонился ей. Остальные, кроме Ашгара, последовали его примеру. Лала в недоумении шагнула за Вторым Мастером в темноту лабиринта. Члены Совета смотрели ей вслед, и ни в одном лице не было интереса или участия, только настороженность, близкая к страху.

Шурн ждал ее. Он вскочил с каменной скамьи, отряхнул с плаща крошки какой-то еды и с готовностью улыбнулся. Только сейчас Лала заметила, что на правой руке у него не хватает мизинца. Она не успела ничего ему сказать. Мастер Ашгар недовольно процедил:

– Опять прохлаждаешься?

– Что вы, господин Второй Мастер! Я жду приказаний. Готов помочь нашей сестре поскорее понять город.

– Вместо того чтобы жевать, мог книгу почитать!

Шурн вздохнул и виновато пожал плечами. Лале вдруг стало его жалко. Она захотела приободрить парня, но не успела.

– Скажи матери, завтра зайду, – Ашгар произнес это чуть теплее, отчего Лала подняла брови, – а теперь иди в управу и найди человека, который отправил нашу сестру четыре года назад к благородной Ишиндалле в Небесное Око. Язык держи за зубами, просто скажи, чтобы завтра в полдень был в Совете.

– Понял! Ничего не говорить! А матери сказать, что будете завтра. Я пошел?

Мастер Ашгар досадливо махнул рукой, и Шурн исчез.

Пока Лала раздумывала, стоит ли расспрашивать про Шурна и его странности, Ашгар сам начал:

– Это недоразумение – сын моего брата. Кровного, а не по Ордену Мастеров. Брат ушел в Пустыню, у его жены осталось четверо детей. Я помогал ей их вырастить. Трое простых дельных парнишек и этот вот, помеченный Пустыней. Ни ума, ни способностей, только гонор. Как так распорядилась судьба, одной ей ведомо. Но он не злой, и это уже хорошо. Я провожу тебя, сестра Лала.

Они возвращались на постоялый двор другой дорогой, сквозь шумную серо-синюю толпу, и Лала окончательно запуталась: люди все как один почтительно и без страха кланялись Ашгару, но ей в лицо старались не смотреть. Она не сдержалась:

– Мастер Ашгар, почему эти люди вас не боятся?

– Они меня знают. – Он легко пожал плечами.

– И что? – не поняла Лала.

– Я давно не провожаю людей в Пустыню, я им не страшен.

– А я?

– А ты новый Мастер Смерти и вполне можешь быть заменой кому-то из городских. Значит, – он улыбнулся, – ты рано или поздно убьешь их.

Ашгар, не замедляя хода, с поклоном принял из рук старой торговки кусок сыра, завернутого в юговый лист, разломил и отдал половину Лале. От сыра пахло козами и пряностями.

– Она идет за нами, эта женщина, – шепнула Лала через некоторое время.

– Да, она хочет узнать, съешь ли ты сыр.

– Зачем?

Ашгар нахмурился.

– Похоже, тебе придется доказать твое право называться Мастером Смерти, если ты не знаешь простейших правил.

Лала ойкнула и виновато хихикнула:

– Простите, я просто задумалась. В пустыне за мной люди не ходили.

Лала остановилась, обернулась к торговке, откусила большой кусок сыра напоказ и вежливо улыбнулась, не переставая жевать. Озабоченные морщины старухи разгладились, и она сразу же отстала. Невольные свидетели этой сцены тоже повеселели и перестали присматриваться к Лале. Ашгар кивнул и бросил свой недоеденный кусок пробегающей собаке.

– И все же озвучь мне то, что ты сейчас сделала.

– Если Мастер Смерти собирается проводить в Пустыню человека, он строго постится, пока солнце не коснется горизонта. Откусив сыр, я показала этой женщине, что не собираюсь никого лишать жизни в ближайшее время.

– Хорошо. Вот мы и дошли.

Лала изумленно озиралась. Подход с другой улицы полностью менял внешний вид постоялого двора. Целомудренная белизна купола была сплошь и рядом испещрена разноцветными письменами, рисунками и кляксами птичьего помета. Вьющиеся растения цеплялись тонкими усиками за стену и возносили к небу распахнутые пасти белых цветков с одуряющим ароматом. Задумчивая коза без привязи жевала, судя по страдающей морде, что-то несъедобное, а в красном песке купались птицы. К обители мастеров Смерти вся живность относилась вообще без почтения.

– Надо же, как быстро мы… – Лала не закончила фразу: из небольшой дроммарни, примыкающей к куполу постоялого двора, раздался нетерпеливый храп. – Снег! Он меня услышал!

Не спрашивая позволения отлучиться, Лала забежала в дроммарню и вывела Снега, который попутно от радости обслюнявил и разлохматил ее прическу.

– Облачный дром. Золотистый анук. Убийца Мастера Смерти. Чем еще ты нас обескуражишь, сестра Лала? – Мастер Ашгар сдержанно улыбнулся.

Лала будто наткнулась на стену, и радость от встречи со Снегом спряталась в складках ее плаща.

– Я не убивала своего учителя, – сказала она, глядя на дрома.

– Ты не хотела его убивать, да. Ты не знала ритуала ухода Мастера. – Ашгар потрепал Снега по шее. – Пройдоха Шай почему-то не сказал тебе о нем. Он был самым умным и дальновидным из всех моих братьев по Ордену. Значит, он хотел, чтобы все случилось именно так.

– Мастер, не пугайте меня! – Лала невольно сжала ладонь, лежащую на плече Снега, и тот недовольно фыркнул, когда лишился нескольких шерстинок.

– Брось эти женские повадки, сестра Лала! Тебе не свернуть с пути, так что наберись стойкости. У тебя есть Первый Кодекс?

– Конечно.

– Прочти там про последний день Мастера Смерти. Прямо сейчас, как вернешься в свою комнату. Потом делай что хочешь, но вечером советую прогуляться в порт. Ты там найдешь много интересного.

– Благодарю, Мастер Ашгар. Стоит ли мне чего-то там опасаться?

– Опасаться стоит тебя. Поэтому, будь добра, оставь кинжал дома. Не хватало Совету завтра еще разбирательств с Управой порта.

При упоминании Управы Лала снова окунулась в соленую воду воспоминаний и не расслышала слов прощания Ашгара, только рассеянно кивнула ему в ответ.

Первый Кодекс лежал там, где она его оставила, – на полу у кровати. Лала села на теплый песок и взяла книгу, даже не потрудившись переодеться. Ее мучила жажда после козьего сыра, но думать она могла только об одном: почему члены Совета испугались того, как умер Мастер Шай? Как только Лала нашла нужную главу, анук вспомнил, что он не браслет, а змея. Золотистый ручеек утек под дверь, и она даже не побежала за ним. Лала была уверена, что дальше миски с молоком старого Аша ее питомец не уползет. И все же если бы сейчас Учитель или Мастер Ашгар спросили, почему она так в этом уверена, она вряд ли ответила бы. Новое знание поселилось в ее голове совсем недавно, после дикого ночного кошмара, и ей еще предстояло разобраться со всем этим.

Водя пальцем по шелковистым страницам Кодекса, Лала стала читать вслух:

– «О времени своего ухода в Пустыню Мастер Смерти узнает после трех сновидений. К нему последовательно являются облачный дром, золотистый анук и синий сокол, триединство сил Пустыни. Это значит, что Пустыня зовет его. Мастер должен передать свои дела и свое оружие Ученику и удалиться в одиночестве перед закатом. Обратившись Лицом к уходящему солнцу, Мастеру надлежит сесть, сделать глубокий надрез на левой руке заточенным стеклом и ждать, пока Пустыня не возьмет его кровь, силу и жизнь. Так и только так…» Что за шутка?

Лала перебила сама себя и уставилась на песок, будто ждала от него ответа. Мастер Шай из всего прочитанного выполнил только одно – передал ей дела. Торопливо, будто у нее сейчас отберут книгу, и она не узнает главного, Лала продолжила:

– «Так и только так сохраняется равновесие Пустыни. Ни в коем случае нельзя допускать чрезмерно частого соединения крови двух мастеров и песка в черные шуларты. Пустыня сама дарит их людям, когда приходит время. Ни при каких обстоятельствах один Мастер Смерти не должен пускать кровь другому, ибо в таких случаях соединение сил может стать неконтролируемым и необоримым, что также нарушает равновесие Пустыни. Ответственность за исполнение ритуала ухода возложить на каждого Мастера, присягающего Совету». Хворь меня побери, Учитель! Зачем вы это сделали?!

Лала повалилась на спину и долго лежала, словно избитая, разглядывая равнодушный купол. Приполз анук и снова обвил ее запястье. К его мокрому от молока носу прилипли песчинки. Лала вспомнила новорожденных ягнят в оазисе – те тоже тыкались мокрыми мордочками в песок и были такими же чумазыми. Память скакала, как белка по веткам в той, далекой и простой жизни за морем. Все перепуталось и поплыло, качая Лалу. Замок Фурд, мокрый и мрачный под осенним небом, морщинистое лицо Асмы в дыму лечебных трав, липкие от вина руки Ростера, мокрый Снег, прыгнувший за ней в воду, мышонок, убитый Мастером Шаем, юговое вино и пена на губах умирающего Чигиша, бездушная улыбка госпожи Ишиндаллы, звездное небо… Бесконечное звездное небо над сияющими барханами. И не понять, где у этого мира верх, а где низ. И откуда-то из недр звездной тьмы тихий, но четкий голос Учителя: «Сбереги камни. Не отдавай все. Никому не верь!»

– Хорошо, Учитель!

– Я не учитель, очнись! – Над Лалой склонился озадаченный Шурн. – Скажи, сестра Лала, ты исповедуешь незнакомые мне новые истины? Ты спишь только на песке. Там, в пустыне, только так можно?

Лала прогнала остатки наваждения и недружелюбно скривилась:

– Скажи, брат Шурн, ты исповедуешь полное невежество и всегда будешь вламываться в мою комнату?

Шурн не заметил колкости. Или сделал вид. Он перешагнул через присыпанный песком Кодекс и поставил на стол кувшин, потом, нерешительно потоптавшись, предложил:

– Хочешь, я буду твоим провожатым в порту?

– Зачем? – Лала встала, отряхиваясь от песка.

– Ну… вдруг ты захочешь что-то узнать.

– А может, это ты чего-то от меня хочешь?

Лала невзначай оголила руку с ануком, и Шурн намертво прирос взглядом к золотистым чешуйкам. Не моргая, он монотонно ответил:

– Да, хочу. Я хочу воспользоваться твоей добротой ко мне. Благородный Лириш заставил меня сказать, зачем его ждут на заседании Совета. Он был поражен, когда узнал о твоем возвращении. Он сказал, что если ты – это правда ты, то Шулай ждут неспокойные времена и лучше быть с тобой заодно.

– Ты спросил, почему он так думает?

– Да. Он сказал, что знал Мастера Шая и его возможности, а еще он уверен, у тебя нет причин любить и защищать Шулай. Он… – Шурн скривился и попытался замолчать, но рот его открывался сам собой, отчего слова получались словно надкушенные, – он поу… прау… сил при-и-и-ивести тебя в порт! На у-у-у-ус… ловно-о-ое место.

Лала опешила, а потом рассмеялась и накрыла Тика рукавом. Шурн будто очнулся, протер глаза, но продолжал стоять, как пришибленный, часто дышал и вытирал пот со лба. Лала принюхалась к содержимому кувшина. Там был сардан – нежное фруктовое, чуть подбродившее питье с ледяной крошкой, которое у Ишиндаллы подавали по праздникам.

– Прекрасная мысль! Я с удовольствием прогуляюсь с тобой, брат Шурн. Заодно проверим одну мою догадку.

Она погладила Тика через ткань рукава, и тот отозвался легким движением головы.

Вечер в Шулае оказался стремительным, будто Пустыня одним выдохом сдула солнце за горизонт. Но сковывающего холода ночи городские стены не пропускали, Лале даже показалось странным, что от ее дыхания не рождается облачко пара. Не успели Лала и Шурн дойти до порта, как в городе вовсю хозяйничала ночная тьма. Улицы почти не освещались, лишь у некоторых куполов горели цветные масляные лампы, украшая мир причудливыми красными, синими и желтыми пятнами. Запоздавшие прохожие торопились по домам, и никто не вздрагивал при виде двоих мастеров Смерти, потому что не разобрать было цвета плащей. Очередная кривая улочка внезапно кончилась, и Лала, ахнув, застыла.

Ничего прекраснее она не видела. Перед ними лежала ночная гавань с редкими темными силуэтами кораблей. Скалы, укрывающие шулайскую бухту от всего света, словно разрывали сияющую ткань неба и моря. Звезды над пустыней были ярче и больше, но пески не отражали их. А море без волн, надежно усмиренное каменной грядой, превратилось в небо на земле, и от этого захватывало дух. Лала не сразу поняла, что Шурн обращается к ней.

– Ты что, глухая?

– На левое ухо – да. – Она хмыкнула, потому что вид у ее провожатого был дурацкий, даже темнота этого не скрывала.

– Прости, не знал.

– И не должен был. Скажешь кому-то – я на тебя анука натравлю, – усмехнулась Лала.

– Ты какая-то странная, сестра Лала. Говорят, пустынники часто жуют особые стебли, чтобы видеть цветные сны наяву. Ты тоже так делаешь?

Лала не успела ответить. Перед ними, загораживая сияющие воды бухты, возникли три фигуры.

– Мастерам Смерти наше почтение, – произнес голос, который, оказывается, надежно обосновался в памяти Лалы.

Лириш стоял спиной к свету, но Лала почувствовала, что он улыбается.

– Рад видеть тебя живой и… – он замялся, подыскивая слово, – возвысившейся.

– Не могу сказать того же, – резко ответила она.

– Брось, госпожа Мастер Смерти, неужели ты держишь на меня зло? Я всего лишь выполнял свой долг. Ничего личного.

– Ладно, ты и правда не стоишь долгих разговоров. Зачем пришел?

– Ого! Какая спесь! Два дня в Шулае, и уже так разговаривать со вторым лицом городской Управы… Это просто великолепно!

Шурн приблизился вплотную к Лале и скороговоркой прошептал ей в ухо:

– Сестра, благородный Лириш – очень важный человек, нельзя с ним так.

Лала вскинула голову и фыркнула, как молодой дром, так что Шурн отшатнулся.

– И что мне с того?

Шурн открыл рот, но Лириш не дал ему сказать:

– Польза будет тебе с того, дикая женщина, вот что! – в голосе его уже не было напускной вежливости. – Осталось до тебя это донести.

Лала чувствовала себя натянутой струной. Еще немного, и что-то порвется внутри от напряжения. Она не боялась, но уверенность Лириша и его телохранителей наводила на мысль, что не все горожане опасаются мастеров Смерти. Указание Мастера Ашгара оставить оружие дома сейчас казалось Лале вершиной глупости. Сзади послышался легкий шорох, из темноты вышли еще трое, и вот уже Лалу и дрожащего Шурна окружило молчаливое кольцо.

– Я действительно рад, что в Совете появится новая кровь. Живая, молодая и, возможно, разумная. Перемены нельзя остановить. Но их можно сделать менее болезненными.

– Ты знал это? – Лала обратилась к Шурну, будто слова Лириша были принесены ветром, а не сказаны живым человеком, стоящим напротив.

– Н-н-нет… Не совсем… Я просто маленький человек… Я просто помогаю…

– Дубина ты, а не помощник! Все, я ухожу.

Лала развернулась и сделала решительный шаг, но люди Лириша не шелохнулись. Она не видела их глаз под опущенными капюшонами, но чувствовала, что кровавый цвет ее плаща ничего для них не значит. Без кинжала она легко могла бы справиться с парочкой, но шестеро – это много. Тем более Лириш наверняка с оружием.

– Не торопись, Мастер Смерти! Понимаешь ли, далеко не все граждане нашего славного города верят в вашу неуязвимость. Вот эти, – Лириш подошел к Лале и положил руку на плечо ближайшего к ней человека, – точно знают, что мастера Смерти и сами смертны.

Он рассмеялся. Беззлобно, по-товарищески. А потом наклонился к Лале и выдохнул ей в ухо:

– А еще они знают, что Мастер Смерти не может убить человека без решения Совета даже в целях защиты своей жизни. Смирись, женщина, ты снова в моей власти. Но я согласен никому этого не показывать. Предлагаю продолжить разговор в управе.

Возможно, если бы Лириш знал об особенности ее слуха, выбрал бы другую сторону, а так она услышала только слово «управа». Поэтому оттолкнула его, тот не удержался и упал на руки стоящих рядом охранников. В окружении образовалась дыра, Лала толкнула охранника и уже почти побежала, но ее ухватил другой, вцепившись в запястье. А в следующий момент яркий золотой всполох и дикий вопль перекрыли все. Анук, как солнечная петля, держал руку несчастного охранника, тот орал и пучил глаза на змею. Но орал не от страха, а от боли. Малыш Тик вцепился в темную кожу, которая быстро светлела, озаренная блеском золотых чешуек.

– Анук! Это анук! Он сейчас всех убьет! – закричал Шурн, будто остальным требовалось пояснить, что произошло.

Анук не смог бы убить всех даже при большом желании, потому что рядом с Лалой стоял только Лириш и несчастный укушенный Тиком человек. Топот пяти пар ног стих в ближайшем проулке, но Лала не смотрела вслед беглецам. Она пыталась снять анука с руки упавшего на колени охранника. Человек уже не кричал, он хрипел и умоляюще глядел на Лалу. И когда она наконец разжала челюсти Тика, перед ней лежал труп.

Анук нервно скручивался и раскручивался, он жег Лале пальцы, но она продолжала нашептывать ему:

– Все, ты молодец, ты меня защитил… Успокойся, не надо так делать в следующий раз.

– Ты… разговариваешь со змеей? – сипло начал Лириш, но прокашлялся. – Они же глухие! Хотя… Хворь меня побери, о чем я? У тебя ручной анук?

– Да, ручной. И они не глухие, просто вы слишком мало знаете.

Лириш улыбнулся, жалко и криво.

– Приношу свои извинения, Мастер Смерти. Раскаиваюсь и нижайше прошу быть почетной гостьей в управе Шулая. – Лириш церемонно поклонился.

– А что с ним? – Лала кивнула на тело.

– Совету не в чем тебя обвинить. Ануки не подчиняются людям. Ну… обычно.

– Я не про это! – перебила Лала. – Человек умер, ваш слуга! Не по ритуалу, без Пустыни и шулартов.

– Ну, – пожал плечами Лириш, – семьи у него нет. Уборщики утром скормят рыбам.

– И все?

– А что ты от меня хочешь? Слез и речей?

Лала развернулась и пошла прочь.

– Погоди! – Лириш нагнал ее и размашисто пошагал рядом. – Мы можем быть друг другу полезны, это глупо отрицать!

– Чем же?

– Я расскажу тебе о городе то, чего никто другой не поведает. Ваш Совет вовсе не так могуществен и мудр, как тебе это кажется.

– Что мне это даст? – равнодушно спросила Лала.

– Не тебе. Нам. Власть и возможность улучшить этот мир! – вдохновенно пояснил Лириш.

– А мне этого не надо, – тем же тоном ответила она.

– Всем это надо.

– Мне нет.

– Чего же ты тогда хочешь?

– Найти свою семью.

– Так ты не нашла ее? – радостно воскликнул он.

– Чему ты так обрадовался?

– Получить власть над этим миром для тебя не так важно, как найти семью одного человека. Сделать тебя счастливой намного проще, чем я думал. С удовольствием помогу!

Лала остановилась. Лицо Лириша светилось, будто он уже получил все, к чему стремился. И в этой искренней радости Лала увидела совсем другого человека, привлекательного и доброго, с которым можно дружить. Лала зажмурилась, чтобы прогнать морок. Учитель говорил ей никому не верить. Когда она открыла глаза, перед ней был прежний Лириш, только предельно вежливый.

– Я не пойду сейчас в управу. Поздно, да и вечер выдался неспокойным. Но спасибо за приглашение. Обдумаю.

– Как скажешь, Мастер Смерти. – Лириш мог быть очень покладистым, как оказалось. – Разреши тогда проводить тебя домой? Ты еще недостаточно знакома с городом, не так ли?

Лала задумалась, потом огляделась и поняла, что не имеет ни малейшего представления, в какой стороне ее пристанище. Она кивнула:

– Только короткой дорогой.

Лириш действительно выбрал кратчайший путь, и Лале даже не пришлось себя пересиливать и вести светскую беседу. Прощаясь у дорожки, посыпанной красным песком, Лириш вдруг сделал просительное лицо:

– Можешь сделать мне небольшое одолжение?

– Не знаю.

– Завтра на Совете не говори про нашу вечернюю встречу и анука, хорошо?

– Мне все равно, – она пожала плечами, – но Шурн и охранники…

– Они будут молчать, – уверенно сказал Лириш.

– Тогда договорились.

– До завтра, Мастер Смерти! Можешь мне не верить, но я очень, очень рад был тебя увидеть.

Лириш отвесил поклон и пошел прочь, не дожидаясь ответа Лалы.

Шурн ждал ее внутри купола: сидел возле Аша и делал вид, что наводит порядок в обители змея, который в этом не нуждался. Пряча глаза, он осведомился, все ли в порядке. Лала удивилась себе – гнев ее исчез после прогулки с Лиришем. Почему-то вспомнились слова Мастера Ашгара о неудавшемся племяннике: «Хорошо, хоть не злой». Она присела рядом и погладила старого анука по теплой голове.

– У меня все хорошо, а у тебя нет.

– Почему? – Шурн по-прежнему не смотрел ей в глаза.

– Потому что я завтра увижу твоего дядю. И расскажу ему, как ты чуть не сдал члена Совета каким-то наемникам.

– Я никого не сдавал! Все пошло не так! Благородный Лириш обещал, что просто поговорит с тобой, что вы давние знакомцы…

– Он отправил меня в рабство, – Лала говорила спокойно, продолжая гладить анука, будто не о себе рассказывала.

– Но… ты… ты ведь не убила его?

– Нет, но могла бы.

– Нам нельзя без…

– …утверждения Совета, да, я помню. А вот он, – Лала показала спящего на запястье Тика, – не спросил разрешения Совета. Утром тело уберут мусорщики. Так сказал твой благородный Лириш. И ничего мне за это не будет.

Шурн вздрогнул и отодвинулся.

– Ладно, не бойся. Ты ведь не желаешь мне зла, правда?

– Конечно, сестра! Я желаю тебе процветания, клянусь Первым Кодексом!

Лала рассмеялась:

– Ты же говорил, что это старье никому не нужное.

– Говорил. Но им клянутся, потому что… ну потому что так принято.

– Верю. Поможешь мне?

– Чем угодно! – Шурн с готовностью выпятил грудь.

– Мне нужно знать, почему все члены Совета испугались меня. В Кодексе столько всего написано, я не успею его прочесть до завтрашнего сборища. Ты говорил намеками утром, помнишь? Выкладывай все.

Шурн огляделся и прислушался, словно опасался чего-то:

– Мы можем поговорить у тебя в комнате?

– Конечно.

Лала легко поднялась и, не глядя на Шурна, пошла к себе.

Перед тем как пойти за ней, он обошел все двери других комнат и прислушался, приложив ухо, потом взял длинную щетку на палке и аккуратно разровнял песок по всему залу. Теперь ни один след не выдавал его. Когда Шурн вошел к Лале, она сидела за столом и рассматривала Кодекс. Шурн плотно прикрыл дверь и еще мгновение стоял, слушая, не окажется ли кого-то по ту сторону. Он прошел к столу и сел напротив Лалы, сцепив тонкие подрагивающие пальцы.

– Ты можешь сделать так, чтобы Совет стал не нужен.

– То есть? – Она удивленно подняла брови.

– Все это устарело. Если бы не шуларты и защита города, никто бы не воспринимал всерьез эту кучку напыщенных байбаков.

– Если бы. Что мешает?

– Вот, самое интересное. Мастер Смерти-женщина может неограниченно убивать и копить силу. Она может дать столько черных самоцветов, сколько нужно Маяку на много лет вперед. Она одна! – с жаром сказал Шурн.

– Да как она управится с такой прорвой народу? Ни поспать, ни поесть – только убивай. Крови не хватит!

– А и не надо всех и все время! Люди прекрасно мрут от болезней, старости и ненависти.

– Но как же вера в новую жизнь? – озабоченно спросила Лала. – Ее не будет.

– В корень смотришь, молодец. Ее не будет, потому что, – Шурн важно поднял палец и помолчал, – она не нужна!

– Как это? Жить без веры невозможно!

– Я не сказал «без веры». Я сказал «не нужна вера в мастеров Смерти и белую жизнь».

– Но во что верить людям?

– В то, что они сами и только сами вершат свою судьбу. В то, что они не овцы. Это возможно.

Они помолчали, но змей инакомыслия уже укусил Лалу. Ей срочно нужно было подтверждение или опровержение слов Шурна. Она не верила, что простоватый и недалекий племянник Второго Мастера Ашгара дошел до этого своим умом.

– Ты сам-то это откуда знаешь? – недоверчиво спросила она.

– От умного человека, – гордо ответил он.

– Познакомишь нас?

– Да, как только удостоверюсь, что ты на нашей стороне.

– Вы – это кто?

– Союз Обновления.

– Заговорщики?

– Нет. – Он помотал головой. – Заговор – это плохо, а мы хотим добра всему городу, а не только горстке избранных.

– Почему ты считаешь, что завтра на Совете я не предам тебя? – прищурилась Лала.

В глазах Шурна сгустилось опасение, но лишь на миг. Он откинулся на спинку стула.

– Ты другая. Чужая. Тебе нужны друзья, а Совет не друзья. А если и расскажешь все, то тебе не поверят. Все знают, что племянник Ашгара – глупец, лишь по ошибке Пустыни получивший картинку змеи себе на задницу.

Шурн подмигнул ей. Лала вгляделась в его глаза и поразилась: ни капли страха или простодушия. Холодный уверенный расчет. Она обнажила запястье с Тиком и протянула руку к лицу Шурна:

– Можешь повторить?

Шурн не успел прикрыть глаза и застывшими зрачками уставился на золотую головку анука:

– Союз Обновления ждет твоей помощи, сестра Лала! Мы должны изменить этот заплесневелый мир, хватит сидеть в норе прошлого!

– Ты веришь, что новая жизнь – это обман?

– Да! Никто не доказал, что она есть.

– Кто главный в вашем Союзе?

Шурн закашлялся, потом стал задыхаться, потом потемнел лицом, упал, не отрывая взгляда от анука, и забился в конвульсиях, раскидывая песок. Лала поспешно прикрыла Тика рукавом, и Шурн со стоном вытянулся на полу.

– Эй? Ты живой?

– Угу, – через некоторое время просипел он и тяжело сел, потирая ушибленную при падении руку.

Лала отпила прямо из кувшина и протянула его Шурну. Тот жадно и долго пил, запрокинув голову, а Лала смотрела, как ходит кадык в такт глоткам, и настолько отчетливо видела тонкий разрез и сочащиеся капли крови, что пришлось зажмуриться, встряхнуться и прогнать видение. Она хотела теперь одного: уснуть и встретиться хотя бы во сне с тем, кто все пояснит. Кого она, оказывается, не должна была убивать согласно Кодексу.

Лала отобрала кувшин у Шурна.

– Все, уходи. Мне надо поспать.

– Что ты решила?

– Ничего. После Совета поговорим.

Шурн кивнул и вышел неуверенной походкой пьяницы, а Лала впервые за все время в Шулае разделась и легла в постель как положено. Она задула светильник и прикрыла одеждой сияющего Тика, свернувшегося у изголовья. Засыпая, она прошептала:

– Приснитесь мне. Пожалуйста…

Проснулась Лала от жуткого гула, который шел из-под земли и пронизывал все тело. Песок на полу мелко дрожал, как мука в сите, а посуда на столе тихо звякала. Лала видела каждую песчинку, потому что Тик сиял ярче солнца. Змееныш был похож на клубок ниток и дрожал вместе со всеми вещами. Никогда прежде Лала не видела, чтобы змеи так себя вели.

– Тик? Тебе тоже страшно? – шепнула она.

От звуков голоса анук резко распрямился и пополз к двери, а там стал биться в нее головой. Лала вскочила, набросила плащ прямо на голое тело и попыталась было выпустить змееныша, но Тик продолжал биться головой уже не в дверь, а в пустоту. Недоумевая, Лала шагнула вперед и схватилась за ушибленный лоб. Что-то не выпускало ее из комнаты. Невидимая стена обжигала пальцы, но на самом деле была ледяной, как дыхание Хвори Пустыни. Сквозь нее виднелось тусклое мерцание старого Аша, спящего у себя в гнезде, и круги на песке от ночного светильника. Даже мотылька, стремящегося умереть в пламени, Лала прекрасно разглядела. Аш словно не чувствовал подземного гула и не слышал стука от отчаянного нападения Тика на прозрачную преграду. Изо рта маленького анука вытекла алая струйка, и Лала закричала:

– Эй, кто-нибудь! Что происходит? Есть кто живой?

Лала кричала, земля гудела, старый Аш спал, Тик бился головой, а мотылек достойно встретил смерть, добравшись до пламени светильника. И ничего, кроме сгоревших крыльев мотылька, не менялось. Лала окончательно разозлилась и метнула в ледяную стену кувшин, зажмурившись в ожидании осколков. Но кувшин угодил прямиком в старого анука, пролетев сквозь преграду. Разбуженный змей вскинул голову и угрожающе засветился. Лала ахнула и подалась вперед, но пробиться наружу не получилось.

После выбрасывания стула, кувшина и блюда Лала выяснила, что, если вещь у нее в руках, стена ничего не пропускает. С трудом оторвав окровавленного анука от его безысходного занятия, Лала засунула его в карман и схватила оставшийся стул за высокую спинку, размахнулась и со всей накопившейся злобы ударила в стену. Гул усилился, и стена изменилась: идеально гладкая поверхность покрылась несчетными трещинами, лишив Лалу возможности видеть, что творится снаружи. Еще несколько озверелых ударов стулом, и в центре появилась дыра размером чуть больше кулака. Гул стал невыносимым, и Лала вдруг подумала, что, если бы она по-прежнему видела звуки, уже давно бы лишилась головы – та просто разлетелась бы на кровавые ошметки. Невольно улыбнувшись этой мысли, Лала снова замахнулась стулом, но стена вдруг рухнула, будто разбитое зеркало.

– Так тебе!

Торжественно расправив плечи, она шагнула за порог и застыла с поднятой ногой: ступать было некуда. От того места, где стояла Лала, тянулась широкая трещина, которая росла с каждым ударом испуганного сердца и глотала все: песок, гнездо Аша, самого Аша, внутренние стены купола, наружные стены. Мир отламывался кусками и падал в черную пропасть. Лала закричала, но не услышала себя, потому что проваливающийся мир кричал громче. Трещина убегала все дальше, раскалывая землю и пожирая ее. Холод превратил Лалу в статую, она чувствовала, как замерзают глаза и сердце все реже толкает кровь по жилам. Что-то теплое скользнуло по ноге, и краем неподвижного ледяного глаза она увидела Тика, выбравшегося из кармана. Крикнуть она уже не могла и только горестным хрипом проводила змееныша, солнечной ленточкой улетевшего в трещину. Она даже не могла опустить веки, чтобы не видеть всего, что происходит. Мир умирал вместе с ней.

В жадную кривую пасть сверзился весь Шулай, а потом началось что-то и вовсе дикое. Пустыня потекла. Как вода. Трещина не росла вширь, но продолжала пожирать землю. Мысли Лалы тоже замерзли. Ей было не больно и не страшно, она больше не верила глазам, потому что так не бывает, чтобы весь мир сливался в одну трещину. Слева пустыня, справа море. Они будто были разлучены трещиной, но стремились друг к другу, как страстные влюбленные. И где-то там, внизу, во тьме, соединялись и пытались вырваться вместе назад, к небу. Но только белый шипящий пар клубился над разломом.

Лала вдруг подумала: а что будет, когда кончится весь песок и вся вода? Неужели она, заледенелая статуя, упадет в бездну последней? Неужели это конец? Такой нелепый и непонятный. Зачем она столько училась, почему Мастер Шай ее бросил и не пришел в этом сне? Ведь это сон, это не может быть правдой, никак не может!

– Я не бросил тебя, – ударило нестерпимым огнем ей в спину.

Лед на коже мгновенно исчез, сердце взбесилось, а растаявшие слезы брызнули из глаз, как кровь из неумело перерезанной шеи. Ноги у Лалы подкосились, и она рухнула на песок у самого края трещины.

Земля и вода между тем продолжали утекать широкими потоками, и Лала тревожно обернулась. Мастер Шай стоял в глубине комнаты, его почти не было видно. Лала пошевелила шершавым языком и с трудом выдавила:

– Учитель, помогите…

– Не могу. В твоих снах я бессилен. Сама останавливай этот конец света.

– Как? – захрипела она.

– Просто пожелай.

– Не… могу… оно… само…

– Ошибка. Это ты сделала. Неуправляемая злость Мастера Смерти опасна, а ярость смертельна для мира. Ты плохо учишься, но я не виню тебя. Всему свое время. Тебе просто нужно его чуть больше, ведь ты особенная.

Голос Мастера Шая звучал так, будто вокруг цветут сады оазиса, и Лала отдыхает в тени деревьев, а не сидит, скорчившись, на краю бездны. Она мечтательно вздохнула – до того явственной была картинка. И тут гул прекратился. Пар, идущий из трещины, сгустился так, что на расстоянии вытянутой руки нельзя было ничего различить. Он окутал ее, закрыл от взгляда и разрушенный мир, и целую невредимую комнату с тенью Шая. Она осталась одна.

И тут неизвестно с какой стороны долетел приглушенный голос:

– Вот, уже лучше. Большего ты не добьешься сейчас. Так что просто слушай и запоминай.

– Учитель, а можно…

– Я сказал не перебивать!

Лала испуганно зажала рот ладонью. Мастер Шай продолжил прежним тоном, будто не содрогался только что весь оставшийся мир от его вопля:

– Отныне ты будешь видеть только вещие сны. Или вообще никаких. Понять их смысл непросто. Есть толкования в древних книгах, одна из них находится у Мастера Ашгара, но он не любит отдавать ее даже на короткое время. Найди способ получить книгу, иначе не справишься со своей силой. И тогда да, случится то, что ты сейчас видела. Ты расколешь мир, а потом уничтожишь его.

Мастер Шай замолчал, словно ожидая вопроса, но Лала мужественно терпела.

– Хорошо, – Лале показалось, что она слышит улыбку в голосе учителя, – надеюсь, осознаешь свою важность и ответственность. На Совете Мастеров не стоит рассказывать о снах и тем более обо мне. Ты уже прочитала, что объединение крови двух мастеров дает большую силу. Но не всем посвященным известно, что это еще и связывает нас. Все, что я когда-то познал, рано или поздно будет твоим знанием. Ты даже в своих диких снах не увидишь, сколько всего хранит моя память. Это не только польза. Это еще страх, горе, потери, сомнения – все, чего должны быть лишены настоящие мастера Смерти. Так что я обещаю тебе, будет очень тяжело. Но часть меня навсегда с тобой. Прощай.

– Учитель, погодите! – Лала попыталась добраться до него сквозь туман. Но вокруг стремительно сгустилась тьма, и Лала снова упала.

Отплевываясь от песка, она приподнялась на руку и отдернула ее, будто обожглась. Возмущенно свиваясь кольцами, на песке лежал Тик, а в окно бессовестно подглядывало утреннее солнце.

Когда Шурн принес завтрак, Лала уже полностью пришла в себя. Ее странный благожелатель делал вид, что ничего накануне не произошло. Но именно по его старательному равнодушию и по той медлительности, с которой он ставил на стол посуду, Лала понимала, что от нее очень ждут ответа.

– Брат Шурн, я всю ночь думала…

– Да, и что же? – слишком поспешно спросил он.

– У меня есть условие.

– Ты можешь ставить нам условия, конечно. Только не переоцени свою важность, сестра.

– Мне нужна Книга Сновидений Мастера Ашгара.

Шурн уставился на нее и, помедлив, ответил:

– Но откуда тебе известно про книгу?

– Неважно. Ты поможешь мне?

– Это странное условие, – он все еще был под впечатлением от ее осведомленности, – но выполнимое.

– Тогда как только я ее получу, можете на меня рассчитывать, – решительно кивнула она.

Шурн улыбнулся и сказал, что вернется, когда настанет время идти на заседание Совета.

Завтракать Лала не могла, лишь надкусила сыр. Сон вынул из нее все силы, и она бы с удовольствием провела день в постели, читая Кодекс. А вот Тик, наоборот, был бодр и весел. Он по обыкновению проведал старого Аша, напился там молока и довольно мерцал у нее на руке.

– Конечно, ты ведь не представляешь, что с тобой было ночью. – Лала погладила теплую головку.

Она поежилась, вспомнив свой ужас, когда во сне анук улетел в пропасть, и подумала, что дороже Тика и Снега у нее никого здесь нет. И вообще не было. Редкие люди, которые относились к ней хорошо, недолго задерживались рядом. Скоро будет пять лет, как она приехала в неизвестный ей мир, опять попала в рабство, получила свободу, стала Мастером Смерти, но до сих пор не нашла ни семьи, ни друзей. Анук и дром были единственными ее близкими существами.

По пути к куполу Совета Шурн вдруг свернул в неприметную пустую улочку, обильно посыпанную песком пустыни. Она извивалась, как змея, и была засажена по бокам неизвестными Лале низкими кустами с совершенно черными листьями и ярко-красными цветами. Лала не удержалась и потрогала ближайший куст – он казался ненастоящим. На ощупь черные листья были похожи на рог. В воздухе стоял запах крови.

– Что это за цветы?

– Ты не знаешь? – Шурн недоверчиво прищурился. – Ты же травница!

– У нас в Небесном Оке не было таких.

– Ну да, я и забыл. Там у вас в песках вообще ничего путного нет, кроме юги.

Лала не обратила внимания на высокомерный тон городского жителя. Ее гораздо больше волновало жжение в пальцах, которыми она касалась листьев.

– Это кровостой. Самый ядовитый цветок из известных. Кто его тронет, умрет.

Лала застыла с открытым ртом. Потом перевела взгляд с цветов на пальцы. Кожа на подушечках покраснела и покрылась мелкими пузырями. Шурн со снисходительной улыбкой продолжил:

– Но ты не бойся. Опасно для простых. Для Мастера Смерти это только небольшой ожог. Завтра пройдет.

– Почему ты не остановил меня?! – Лала еле сдержалась, чтобы не ударить его.

– Если все время хватать за руку ребенка, он не познает мир.

Лала ничего не сказала на эту избитую истину. Она вспомнила свое мрачное детство в замке Фурд – у Шурна было такое же выражение лица, как у сына конюха. Тот мерзкий мальчишка ее пальцем не трогал, но не упускал случая подбросить ей навоз в миску с похлебкой. Только тогда Лала была бесправной сиротой. А теперь она подула на пальцы и спокойно сказала:

– Еще раз вздумаешь так меня учить, мой анук тебя убьет. Быстро и не больно.

Шурн отвел глаза и поспешно извинился:

– Прости.

– Зачем мы здесь? – Лала с интересом осматривала купол, к которому привела улица со смертоносными кустами. Он ничем не отличался от прочих, кроме одного: над входом висела знакомая картинка – черный кинжал, обвитый золотой змеей.

– Это обитель членов Совета. Я покажу, где покои Мастера Ашгара, – вполголоса сказал Шурн.

– Стой! – Она схватила его за локоть. – Ты хочешь, чтобы я сама взяла книгу?

– Нет, ты не сможешь. Тут ловкость нужна. Я просто знакомлю тебя с городом. Ну и если ты останешься в Совете, тебе придется переехать сюда.

– Но ведь Мастер Шай не жил тут? – с сомнением уточнила Лала.

– Не жил. Он вообще был немного странный. Правила как будто не для него. Предпочитал шляться по Пустыне или останавливаться в простых гостиницах.

Они зашли внутрь. Убранство купола потрясло Лалу. Казалось, все звезды Пустыни собрались, чтобы украсить купол изнутри. Светильников не было, сторожевой анук казался бледно-желтым из-за сияния стен и потолка. Двенадцать дверей в комнаты мастеров украшала тончайшая резьба, изображавшая занятие Мастера. Лала узнала соколиную голову, каменную башню и все прочие. Шурн в это время подошел к змею-сторожу и подозвал Лалу:

– Поздоровайся, это самый старый анук. Его зовут Уш.

Лала прыснула.

– Что смешного? – вскинул брови Шурн.

– Ничего, просто человека, из-за которого я вообще сюда попала, звали Ушаш, будто по именам двух ануков.

– Все правильно, благородное имя, означает «безупречный защитник».

– Это на каком таком языке?

– На древнем. Сейчас от него только имена остались.

Лала наклонилась к ануку, и Тик, мирно спавший до того на ее запястье, мигом оказался возле миски с молоком. Старый Уш даже не пошевелился. Длинный зрачок следил только за Лалой. Она осторожно погладила змея и вытащила Тика из молока.

– Ну, – Шурн начал проявлять нетерпение, – хватит. Вон дверь Мастера Ашгара. Посмотрела, можно уходить.

Пустая дорожка, обсаженная кровостоем, словно вывела их в другой мир, она влилась ручейком в бурную реку проснувшихся городской улицы. Жители привычно суетились, спешили, толкали тележки со снедью и товаром на портовый рынок, переговаривались и смеялись. Ядовитые цветы, казалось, не пропускали к куполу Мастеров даже запахи Шулая. На Лалу обрушилась смесь ароматов жареного мяса, козьего молока, свежевыпеченных лепешек и еще чего-то, чего не было в пустыне. Запах моря. Он протиснулся между куполами и щекотал ноздри, изгоняя память о неприятно пахнущих цветах кровостоя. Люди не то чтобы шарахались, но обходили пару в красных плащах. Вчерашних опасливых взглядов не было.

– Неужели они больше не боятся? – Лала не заметила, как сказала это вслух.

– Чего?

– Меня.

Она рассказала про торговку с сыром и пояснения Мастера Ашгара. Шурн хмыкнул:

– А чего теперь бояться? Все знают, что в городе Мастер-женщина, но она без работы. Значит, – он неестественно улыбнулся, – бояться ее нет смысла.

– Как они все об этом узнали?

– Соколы. Соседки-сплетницы. Вечерние и утренние посиделки. Да и сами члены Совета не дают обет молчания. Здесь любая новость через день уже история.

– И всем есть до меня дело? – не поверила Лала.

– Уже нет. До тех пор, пока ты не получишь работу.

– А когда я ее получу?

– Совет решит. Но предупреждаю: не жди хорошей работы. Совету вряд ли нравится то, что происходит. Они тебя боятся и будут рады извести, вот увидишь. Так что ты приняла верное решение, сестра. Будущее за нами. – На этот раз его улыбка была искренней. – Пришли.

Шурн сделал широкий жест и чуть поклонился ей. Рука его указывала на купол Совета.

На входе никто Лалу не ждал, поэтому она просто вошла в лабиринт. Она шагала, не думая, пытаясь понять, о чем спорят члены Совета в его глубине. То, что это именно спор, было несомненно. Однако странные стены лабиринта искажали звуки, и разговор десятка мужчин казался шумом прибоя. Только когда Лала коснулась тяжелого занавеса, до нее дошел смысл нескольких слов:

– Я не верю в ее силы, это все сказки для нищих! – запальчиво произнес кто-то из мастеров, точно не Ашгар, голос которого Лала уже могла узнать.

Одиннадцать гордых профилей повернулись к ней, и в зале Совета наступила тишина. Мастер Ишр прокашлялся и широко улыбнулся:

– Добро пожаловать, сестра Лала!

Он радушно указал ей на пустующее кресло, но когда она села и снова посмотрела на него, от улыбки и следа не осталось.

– Как проходит знакомство с городом, сестра? – приветливо поинтересовался он.

– Уже выучила дорогу в порт.

– Тебя устраивает твое жилище?

– Вполне, – кивнула Лала.

– Это хорошо. Потому что тебе придется там задержаться.

– Почему? – чуть громче, чем следовало, воскликнула она. – Разве я не буду жить там, где весь Совет?

– Нахалка! Выскочка! Женщина, и этим все сказано! Шай специально это подстроил! Выслать в пустыню! Вон чего захотела! Заслужить надо! Наглость! И повернулся же язык! И как, интересно, брат Ишр ее выставит? Вот ведь послала Пустыня заботу! – Возмущенные и удивленные голоса смешались в голове Лалы, и она, оторопев, уставилась на молчащих мастеров.

В полной тишине Мастер Ишр несколько раз хлопнул по резной ручке своего кресла.

– Сестра Лала, у Совета есть мнение на твой счет, – наконец сказал он. Лала поняла, что именно этот голос только что сетовал у нее в голове про заботу, посланную Пустыней.

– Я с почтением выслушаю. – Она постаралась произнести это с достоинством, но больше всего ей хотелось швырнуть в этих лицемеров что-нибудь тяжелое.

– Наш дорогой брат Шай был великим Мастером. Думаю, тебе это известно не хуже. Ты его Ученица, и мы уважаем его выбор. Но место в Совете нужно заслужить.

– Я заслужу! – запальчиво выкрикнула Лала и тут же осеклась. Но не потому, что посчитала свое поведение неподобающим, а просто потому, что ей не нравилось здесь ничего, кроме лабиринта. Лала будто проснулась и даже мотнула головой. Она точно не хотела в Совет.

– Не перебивай Первого Мастера! – раздраженно шикнул ей Советник с кольцом в виде кирпичной стены. Именно этот голос так сердито не верил в ее силу.

– Спасибо, брат Шудр, но я справляюсь. Итак, Совету нужен двенадцатый член, но в настоящее время он не готов принять тебя в этой ипостаси.

– Что же мне делать?

– Мы разузнали все о тебе. Лучше всего ты справляешься с животными. Предлагаем пойти в помощницы Мастеру Шойду. С соколами всегда много хлопот.

– Птичница? Опять? – Лала ушам не поверила и даже прыснула.

– Зря смеешься, сестра. Не все могут ухаживать за соколами, а уж понимать их дано только избранным! – Шойду недовольно смерил ее взглядом и скривил губы. – Еще неизвестно, сможешь ли ты стать хорошей помощницей!

Лала изо всех сил напрягала внутренний слух, но голосов в голове больше не было. И все же она была уверена: Мастер Шойду в том возмущенном хоре сказал, что сначала надо заслужить.

– Я могу отказаться?

– Конечно. Но тогда у тебя не будет возможности вернуться в Совет и продолжить дело твоего учителя.

– Хорошо. – Лала повернулась к Шойду. – Что мне делать?

– Приходи завтра в почтовое управление. Соколятня при нем.

– А сейчас что мне делать?

– Что угодно. Только за пределами купола Совета. Простые мастера Смерти не вхожи сюда. Желаю успехов. – Мастер Ишр церемонно встал и поклонился. Прочие неохотно последовали его примеру.

Лала как во сне прошла по лабиринту и только снаружи позволила себе расплакаться. Слезы были колючими, словно она плакала не солоноватой водой, а обжигающим зельем для промывания черных ран.

Шурна возле купола Совета не оказалось, и Лала на мгновение замялась, а потом пошла в сторону Приюта Мастеров. Она не представляла, как вернуть себе бодрость духа. Привычка быть кем-то значимым оказалась очень прочной, она пустила корни в самую глубину головы, туда, где рождаются мысли. Возвращение к положению работницы скотного двора придавило Лалу, будто на затылок опустили огромный мешок с песком. Ну и что, что это не вонючие козы, а лучшие почтовые птицы в мире?

– Ты недальновидна, сестра Лала! – Шурн уже шагал рядом, будто и не оставлял ее одну. – Мало того, что мыслишь вслух, так ты еще и не понимаешь счастливого случая!

– Ты о чем? – Лала не удивилась внезапному появлению двуликого племянника Мастера Ашгара.

– Тот, кто работает с соколами, владеет самыми свежими новостями. И может, если потребуется, эти новости менять по своему усмотрению.

Лала чуть замедлила шаг и посмотрела в лицо довольного самим собой Шурна.

– А так можно?

– Ха!

Лала улыбнулась. Неприятный временами Шурн мог и порадовать. Он подмигнул и скорчил рожу, как развеселившийся мальчишка.

– Ты по-прежнему считаешь, что работа на почте у Мастера Шойду – это глупости и неуважаемый труд?

– А где почта? – ответила она вопросом на вопрос.

– Завтра я провожу тебя туда со всеми пожитками.

– Мне там придется жить?

– Да. Соколам и ночью нужен пригляд. Замучаешься бегать туда-сюда.

– А где живет сам Шойду?

– Где и положено, со всеми членами Совета.

Некоторое время они шли молча, а потом Шурн вдруг резко остановился.

– Придумал! Раз у тебя есть время, возьмем дромов, прогуляемся вокруг города и поедим в одном примечательном месте.

Есть Лале не хотелось, но прогулка по Шулаю в обществе болтливого местного жителя могла быть полезной.

Снег так обрадовался возможности размяться, что приплясывал и похрюкивал, вызывая улыбки на лицах встречных горожан. Угрюмый рыжий дром Шурна презрительно кривился, глядя на трепетного собрата, и просто переставлял ноги, не вникая в суету вокруг. Всадники на улицах Шулая встречались редко, люди обычно передвигались на своих двоих, а если требовалось перевезти небольшой груз, использовали металлические клетки-тележки на одном колесе. Мастерам Смерти, не желавшим идти пешком, они уступали дорогу и провожали равнодушными взглядами.

Лала полностью положилась на Снега и рассматривала купола Шулая. Сказочная непохожесть на Этолу, единственный город, с каким Лала могла сравнить столицу ашайнов, уже не поражала ее, как тогда, по прибытии. Она не ждала ничего потрясающего, просто хотела узнать больше. Шурн тем временем направил дрома вовсе не к порту, как ей подумалось сначала. Боковые узкие улочки петляли между старых обшарпанных куполов, людей встречалось все меньше, а ухоженных кустов с цветами и вовсе не было. И в какой-то момент Лала поняла, что город кончился. Два заброшенных потрескавшихся купола упирались в Стену, а она, в свою очередь, примыкала к скалистой гряде, закрывающей бухту. Здесь уже не пахло городом, но и пустынные пыльные ветры не могли одолеть Стену. Буйные темно-зеленые кусты росли прямо на камнях, и дромы остановились как вкопанные, опустив морды в колючки.

– Приехали. – Шурн спрыгнул, даже не заставляя дрома лечь.

– И что тут такого? – Лала осмотрелась. Снег, набив рот колючками, прилег и терпеливо ждал, пока она слезет.

– Тут ничего. Для нас с тобой. А вот дромам будет приятно подождать и подкрепиться.

– Мы их оставим?

– Да, если только ты не научила своего облачного друга карабкаться по скалам.

Не обращая больше внимания на животных, Шурн пошагал по еле заметной тропинке, что виднелась в зарослях дромьей радости. Лала пошла за ним, постоянно оглядываясь, но дромы спокойно жевали и не собирались лезть на острые камни.

Колючие ветки цеплялись за плащи, и Лала собралась было задрать подол, но Шурн предостерегающе шикнул:

– Лучше порвать плащ, чем остаться со шрамами. Эти кусты ядовиты, горе-травница!

Лала фыркнула и не стала ему отвечать. Тропинка как живая выдиралась из плена колючих кустов, и когда это удалось, резко взмыла на самый гребень. Шурн пошел медленнее, Лала слышала, как потяжелело его дыхание. Ей и самой стало труднее переставлять ноги.

– Зачем нам так высоко?

– Увидишь, – пропыхтел он, не оборачиваясь.

Сколько прошло времени, пока Лала не уткнулась в спину остановившегося Шурна, сложно было сказать. Голова кружилась, дыхания не хватало, и Лале пришлось ухватиться за ближайший выступ. Шурн хитро улыбался, хоть и дышал с трудом.

– Теперь самое интересное. Дай руку и закрой глаза. Не бойся, всего несколько шагов.

Он не стал дожидаться и сам взял ее ладонь. Лала послушно сомкнула веки и осторожно, не отрывая стоп от тропинки, пошаркала за ним.

Шаг, другой, третий… Еще несколько. И вдруг ей в лицо ударил ветер. Мягкий и сырой, моментально покрывший губы соленой пылью. Не открывая глаз, она уже знала, что увидит. Но не догадывалась, что сердце чуть не оборвется от восторга.

– Открывай! – Шурн отпустил ее руку.

Лала открыла не только глаза, но и рот, остановившись на вдохе. Море, о котором она так часто вспоминала в пустыне и которого ей не хватило во время недавней вечерней прогулки в гавань, явилось и заполнило собой весь обозримый мир. Оно переливалось, пестрело барашками волн, поило взгляд своей синевой и даже там, где начинается небо, оставалось сочным и ярким.

Когда Лала смогла выдохнуть, Шурн молча указал ей за спину. Она обернулась и снова обмерла. Пока они карабкались вверх, она ни разу не взглянула назад и понятия не имела, насколько далеко и высоко они взобрались. Шулай пузырился крошечными куполами, рассыпанными вокруг бухты и дальше, до самой Стены. Люди казались живыми песчинками, ничтожными, как и их город по сравнению с пустыней, которая, подобно красному морю, омывала город. Лале вдруг стало прохладно. Она вспомнила сон, где вместо границы между морем и пустыней был разлом. Ей казалось, что скалистая гряда под ее ногами – именно та граница, пока еще надежная.

Шурн, насладившись ее потрясением, бодро пошагал по тропинке в скалах, как по позвоночнику огромного окаменевшего чудища, выгнувшего спину, чтобы оградить Шулай от моря. Лала не торопилась за ним. Она то и дело останавливалась и сравнивала два мира – морской и пустынный. Поэтому не сразу заметила, куда ее ведет Шурн. Тропинка, иногда пропадающая среди острых рыжих камней, спешила к блистательно белому Маяку, который издали казался изящной фигуркой для настольной игры в битву королей. Только раз в жизни, в замке Фурд, Лала видела, как играл в это капитан Ростер с братом. Тонкая башня была главной фигуркой, ее нельзя было уничтожить. Будто в подтверждение мыслей Лалы Маяк внезапно выбросил тонкий луч, нащупавший в море невидимый со скал корабль. Бледный луч набух красным, и через миг на голубой скатерти моря вспыхнула и сразу же погасла звезда, оставив клубочек черного дыма, размытый морским ветром.

Лала ахнула, но Шурн даже не остановился. Ей пришлось догонять его и спрашивать в спину:

– И часто Маяк сжигает корабли?

– Сейчас да. – Шурн продолжал шагать, слова его подхватывал ветер и относил в сторону, так что Лале приходилось напрягать слух. – А были времена, когда каждый день приходил торговый корабль.

– Неужели они все такие опасные?

– Ни у кого нет желания проверять.

– А Маяк может ошибиться? – вдруг спросила она.

– У Маяка есть Смотритель. А у Смотрителя – Глаз. Никто не знает, ошибался ли он. Сгоревшие не жаловались, уцелевшие не вредили.

– Что за Глаз? – удивилась Лала.

– Я сам не видел, не положено. Но знаю, что это устройство с толстыми круглыми стеклами, их из-за моря привезли очень давно, когда только писался Первый Кодекс.

– В Кодексе про Глаз не написано.

– Конечно. Только Смотрителю это доступно.

Шурн внезапно остановился и потянул носом воздух. Лала невольно повторила за ним и блаженно улыбнулась – морской ветер теперь пах жареной рыбой и пряностями. Она поняла, что очень проголодалась.

– Откуда так чудесно пахнет?

– Скоро, – бросил Шурн, свернул с тропинки и стал спускаться в сторону моря.

Пещеру Лала увидела только благодаря струйке белесого дыма. На небольшой гладкой площадке, которая обрывалась прямо над злобным прибоем, был сложен очаг, а на нем лежала решетка с той самой жареной рыбой, запах которой перебил все прочие в округе. Тут же просушивались рыболовные сети с остатками почерневших водорослей. Шурн прямиком прошел в пещеру, а Лала не удержалась и подошла к краю обрыва. Брызги прибоя сюда не долетали, но в воздухе стояла водяная пыль, отчего все вокруг было влажным и блестящим.

– Сестра Лала, заходи! – донеслось до нее из пещеры.

Три человека в старых выцветших плащах, возможно, когда-то синих, сидели за каменным столом. Точнее, это был просто плоский обломок скалы, на котором стояли нехитрые приборы. Четвертый пещерный житель вместе с Шурном двигал к столу каменную скамью.

– Добро пожаловать к нашему очагу, Мастер Смерти! – церемонно сказал самый старший, но не встал, а просто кивнул.

Лала, как завороженная, медленно подошла, осматривая стены. Было от чего впасть в изумление: пещера была расписана яркими причудливыми растениями и животными. Здесь встречались все известные Лале пустынные цветы, змеи, птицы и звери, так тщательно выведенные, что казались живыми. Но не на них остановился взгляд Лалы. Рыжий конь, открывший рот в немом ржании, скакал по нарисованной траве. И был он как две капли воды похож на Сполоха, лучшего жеребца замка Фурд и всех прилегающих земель.

– Как… откуда… кто это сотворил? – Лала коснулась пальцем неровного камня, и даже тогда не верилось, что Сполох просто нарисован.

– Я знал, что тебе будет интересно. Как вы за морем называете это животное? – прищурился Шурн, а все остальные повернулись к раскрашенной стене.

– Лошадь.

– Ло-шадь. Смешно звучит. Но они красивые.

– Очень… А еще быстрые и добрые, – приглушенно добавила Лала, потом прокашлялась и уже твердо повторила: – Кто?

– Его уже нет с нами, – медленно ответил старший. – Страшной была судьба брата Дакша. Совет Мастеров обвинил его в измене только за то, что Дакш хотел обмениваться знаниями и навыками с черноголовыми и другими людьми, населяющими наш бескрайний мир. Именно Дакш придумал, как перевозить шуларты незаметно для Глаза Смотрителя. Дакш привез в Шулай соль и секрет долгого хранения мяса. Ты удивишься, но до его дружбы с людьми Заморья мы не знали такого полезного приспособления, как скрытые карманы в плащах! А еще Дакш первым воспользовался интересом черноголовых к нашим зельям и нашел покупателей. Он хотел процветания и богатства не себе, а городу.

– Его казнили? – холодея, прошептала Лала.

– Если бы. Ему выкололи глаза и вырвали язык. А потом изгнали из города, который он так любил. Но запретили под страхом смерти увозить его в Заморье, которое он тоже полюбил.

– И никто ему не помог?

– Если бы не помогли, ты бы сейчас тут не любовалась этими чудесами. – Старик обвел рукой стены пещеры. – Дакш поселился здесь.

До Лалы медленно дошло, что все чудеса настенной живописи – дело рук слепца. Она погладила крутую шею нарисованного жеребца.

– Вот почему он знает лошадей.

– Да… – Старик замолчал. Остальные печально и внимательно разглядывали стены, словно не видели их прежде.

Шурн кашлянул, и старший пещерник встрепенулся:

– Ну, что же это мы. Накормить гостей надо, а потом беседовать.

– Нет, подождите. Как слепой жил тут, над обрывом? Он же мог упасть!

– Мастер Смерти, скажи, а всегда надо держать глаза открытыми, чтобы видеть? – Старик хитро прищурился.

– Что? – Лала задохнулась от этого вопроса и не сразу продолжила: – Откуда вы… Он же не мог сказать… Если только не раньше… Кто вы?

– Меня зовут Ариш. Это Душар, Микш и Шутар. Мы все тут простые люди. А Дакш был, как ты уже догадалась, из ваших.

Лала только хлопала глазами. Шурн вполголоса дополнил речь старика:

– Ты теперь понимаешь, на что способен Совет, если что-то идет не по их разумению?

Все последующее Лала запомнила плохо. Жареная рыба была великолепной, история пещерных отшельников, прячущихся в скалах от закона, печальной, но обычной, а вечернее море сказочно прекрасным. На обратном пути к дромам Лала думала только про низложенного Мастера Дакша и его картины. Она чувствовала, что не принадлежит ни к одному из миров, которые хотел объединить мечтатель Дакш, но ей казалось, что это единственный верный путь. Она с благодарностью приняла приглашение старого Ариша заходить к ним в любое время и решила в следующий раз прийти сюда без Шурна.

Лала не могла уснуть всю ночь и лишь под утро ненадолго утонула в бурой тьме без сновидений. Это было странно, ведь тело ныло от непривычной ходьбы по горам, а голова гудела. Обычно она засыпала от усталости, как только закрывала глаза. Но не в этот раз. Бессонница отняла последние силы, и Лала чувствовала себя так, будто напилась вечером вина из подгнившей юги. Ей вспомнились слова Мастера Шая, что сны будут лишь вещие или никакие. Возможно, сон не пришел, потому что она не смогла бы его истолковать без книги Ашгара? Эта мысль так захватила ее, что она даже не поздоровалась с Шурном, когда он принес ей завтрак.

– Когда у меня будет Книга Сновидений?

– Доброе утро, сестра Лала. – Шурн поставил поднос на стол и присмотрелся к ней. – Ты что, не спала? Выглядишь помятой.

– Не твое дело.

Шурн пожал плечами:

– Приду за тобой через час. Мастер Шойду специально не уйдет никуда из соколятника, будет ждать. Так что не задерживайся со сборами. – Он направился к двери.

– Стой!

– Стою.

– Шурн, мне очень нужна Книга. Без нее я не смогу спать спокойно.

Шурн развел руками:

– Прости, сестра. Это дело тонкое и небыстрое. Придется подождать. Но ты ведь травница и знаешь много секретов крепкого сна, не так ли? – Он подмигнул и ушел.

Завтракать Лала не хотела. Она опустошенно разглядывала свои нехитрые пожитки и вообще не думала собираться. Если бы не анук, она бы долго еще сидела без движений и мыслей. Но Тик, печально свернувшийся под кроватью после того, как она вчера не взяла его с собой по просьбе Шурна, наконец выполз и обвил ее запястье по своему обыкновению. Лала улыбнулась и встала:

– Решил, что не время обижаться? Правильно. Пора в новый дом.

Она собралась быстро. За несколько дней в Шулае имущество ее приросло только одной вещью. Правда, незаменимой. Лала оторвала кусок от простыни, тщательно завернула в него Первый Кодекс и спрятала на самое дно хурджа. Она не хотела с кем-то спорить о праве владения книгой, хоть и считалась единственной наследницей Мастера Шая. Пусть уж лучше никто не знает об этом.

Путь до соколятни верхом на дромах занял совсем немного времени. Шурн только и успел рассказать, что у Мастера Шойду помощники редко задерживаются надолго. Соколы капризны в содержании и часто болеют. Шойду винит в этом недобросовестных слуг, но на самом деле люди ни при чем. Почтовые соколы вообще долго не живут. Все из-за быстроты, с которой они летают. Она сжигает их изнутри.

Мастер Шойду встретил их на пороге большого купола с темно-синим изображением летящего сокола. Главный почтарь Шулая подозрительно осмотрел небольшие хурджи с вещами Лалы.

– Это все твои пожитки, сестра?

– Да.

– Негусто. Мне казалось, у женщины должно быть больше вещей. Учти, я не беру на себя обязательства по твоему содержанию. Только кров и пища. И знания.

– Знания, использованные должным образом, дают Мастеру Смерти все необходимое для жизни и для удовольствия, – повторила Лала слова учителя Шая.

– Верно. Посмотрим, что они дадут тебе. Дрома можно поставить к моим, отведи! – Шойду небрежно кивнул Шурну. – А ты, сестра, следуй за мной. И не спускай глаз со своего анука. Мои соколы не любят змей.

Едва Лала вошла в соколятню следом за Шойду, внутри поднялся страшный переполох. Соколы свистели, пищали и чирикали, возмущенно махали крыльями, подняв в воздух пух и тонкую пыль из высохшего помета. Лала поморщилась, чихнула и огляделась. Из покатых стен купола торчали вмурованные жерди, тонкие и толстые, ровные и кривые. На них, удерживаемые легкими цепочками, переминались с лапы на лапу более десятка соколов. Мелкая сеть отделяла часть помещения, и за ней Лала различила сложенные из камней гнезда, в которых виднелись возмущенные головы соколиц-наседок. Свет проникал в купол из одного большого круглого окна под самым верхом. Запах был несравненно лучше, чем в птичниках Небесного Ока, но все равно раздражал горло и грудь.

– Привыкнешь, – усмехнулся Шойду и протянул руку подлетевшей птице.

И тут Лала забыла, что хотела чихнуть еще раз. Сокол пробежал по руке и подобно ласковой кошке потерся головой о щеку Шойду. Мастер улыбнулся и погладил сокола по голове. Перед Лалой стоял совсем другой человек – добрый, ласковый и счастливый. Пока она удивлялась этой перемене, птичий гомон постепенно затихал, и вот уже осталось только еле слышное попискивание сокола на плече Шойду.

– Это Эржи, моя любимица. Лучшей птицы еще не рождала Пустыня, – гордо сказал Мастер-соколятник.

– Красивая…

– Красота для соколов не главное. Я знал птиц наряднее Эржи. Но ее скорость, ум и преданность делу заставляют меня слезно сожалеть о том, что век соколов короток.

Эржи вдруг пискнула, метнулась к Лале и быстрее, чем люди смогли моргнуть, вцепилась когтями в ее правый рукав.

– Змей! Осторожнее! – заорал Шойду, причем неясно, кого предостерегал: Лалу или свою птицу.

Анук под тканью мгновенно раскалился так, что теперь от боли закричала Лала. Не соображая, что делает, она с такой силой смахнула сокола с руки, что Эржи, хоть и держалась когтями за плотную материю плаща, пернатым ядром отлетела в стену и осталась лежать на полу. Птичий гвалт поднялся с новой силой, а Шойду с рыком отчаяния кинулся к Эржи. Но не успел он взять птицу, та очнулась и с воинственным писком побежала к Лале, волоча крылья. Остальные соколы исступленно пытались порвать цепочки, и даже те, что сидели на гнездах, теперь бились в сеть, стремясь прийти на помощь Эржи.

– Вон! Если жизнь дорога, вон отсюда! – Шойду всего перекосило, вместе со словами изо рта вылетали капли слюны.

Шипя от боли в обожженной руке, Лала выскочила наружу и захлопнула дверь так, будто за ней беснуется призрак капитана Ростера. Тик соскользнул с ее руки, и только теперь она заметила прореху на рукаве и царапину на золотистой шкуре анука. Рана змееныша не казалась опасной, а вот покрытое волдырями запястье Лалы нужно было лечить. Пока она дула на руку и раздумывала, как найти Шурна с ее пожитками, из купола вышел Мастер Шойду. Он был без капюшона, а в косах застряли мелкие соколиные перья. Шойду уже открыл рот для гневной отповеди, но увидел ожог и проглотил первые слова.

– Как он это делает? – только и спросил он.

– Когда Тик пугается, он становится горячее огня.

– Тебе нужен лекарь.

– Я сама себе лекарь, – тяжело дыша, ответила Лала. – Просто надо найти мои вещи.

Мастер Шойду, не говоря ни слова, вернулся в купол, прикрыв дверь. Лала не успела оценить его странный поступок – он быстро вернулся с небольшим граненым пузырьком черного стекла.

– Вот. Мне помогает от грязных ран. Ожоги тоже лечит. – Шойду открыл пузырек и протянул Лале.

Она осторожно принюхалась и отпрянула. На глазах выступили слезы. Такого едкого зелья она еще не встречала.

– Это не для услады носа, сестра! Просто используй, вреда не посоветую, – усмехнулся он и с интересом наблюдал, как осторожно Лала капает густую темную жидкость на волдыри.

Попав на кожу, жидкость вскипала бурой пеной и тут же высыхала, забирая с собой боль. Лала открыла рот, а Шойду, уже не стесняясь, потешался над ней:

– Тебе многому придется научиться, сестра из Небесного Ока! Ваши провинциальные способы лечения давно устарели.

– Я теперь не гожусь в птичницы? – спросила Лала, когда последний волдырь был обработан и Шойду спрятал пузырек в карман плаща.

– Не знаю. Если бы Эржи пострадала, я не стал бы делиться с тобой снадобьем. Но она в порядке, поэтому попробуем еще раз. Шай не учил бесполезных мастеров.

– Что мне делать?

– Для начала убрать змееныша и никогда не приносить его сюда. Пойдем, я покажу тебе жилье.

Лала осторожно засунула Тика в карман и поспешила за Шойду. Небольшой купол за соколятней, почти полностью завитый ползучим крылоцветом, был разделен на две неравные части. Шойду провел Лалу в ту, что поменьше. Никогда прежде она не видела такой уютной комнаты. Вместо кровати – стопка тюфяков, вместо кресла – толстый мешок, набитый пухом, множество книг на полках, мягкий ковер песочного цвета, резной невысокий столик с причудливой мозаикой и такой же резной сундук у стены. Окно пропускало мало света – снаружи его плотно завил крылоцвет, но от этого было еще уютнее.

– Слуги живут на другой половине. Кухня там же. Я всех предупредил. Жду тебя перед вечерней кормежкой. Без змеи!

Шойду вышел так стремительно, что Лала не успела задать ни одного вопроса. Первым ее порывом было выскочить за ним и вдогонку узнать про вещи и Снега, но Тик самостоятельно выбрался из ее кармана и подполз к сундуку. На крышке его, как и на столе, была мозаика. На картине соколиная пара защищала гнездо от змей. Рука неведомого мастера так искусно изобразила битву животных, что Лале показалось, они движутся.

– Вот почему она напала на тебя. Она считает, ты опасен, но ведь это не так. – Лала погладила теплую золотистую головку анука и присмотрелась к его царапине. Несколько засохших капель крови – вот и все, что осталось на змеиной шкуре от когтей Эржи. Лала перевела взгляд на свой ожог. Рука не болела, но выглядела малоприятно. Нужен Шурн. Вернее, вещи, которые остались с ним. Пусть Шойду посмеивается над знахарством отдаленных оазисов, но Лала тоже кое-чему научилась за это время.

Легок на помине, Шурн столкнулся с ней в дверях. Он бегло осмотрелся, похвалил новое жилье, не спрашивая позволения, засунул хурджи в сундук, посоветовал прочесть книгу о содержании соколов, ткнув пальцем в самый яркий переплет на полке, и уже в дверях сказал, что все необходимое она может получить и спросить у слуг за стеной.

Перемена в поведении Шурна уже несильно удивила Лалу. Странный многоликий брат сейчас заботил ее меньше, чем обожженное запястье. Она тщательно обработала руку, наложила повязку, вздохнула с облегчением и взяла книгу, на которую указал Шурн. Тюфяки оказались еще мягче, чем выглядели, и в этом крылось их коварство. Лала успела прочитать только три страницы введения в науку содержания почтовых соколов, и тут буквы поплыли по странице, превратились в крошечных птиц и улетели в окно. А она мягко и основательно утонула в самом пустом и здоровом сне, который только может быть.

Голос Шойду проник к ней в сон, как тяжелый стук в дверь.

– Лала! Лала! Да проснись же ты!

Он стоял на пороге, не решаясь перешагнуть через анука. Змей вытянулся перед ним золотой границей, оберегая хозяйку и новое жилище.

Пока она собирала мысли и ощущения в единое целое, Шойду не отрывал глаз от маленького охранника.

– Удобный страж. Полезный.

– Простите. – Лала наконец взяла Тика и переложила на мешок. Шойду, впрочем, не стал входить.

– Жду тебя в соколятне, настало время вечерней охоты. Без него, разумеется. – Мастер кивнул на анука и ушел.

Лала намочила ладони водой из кувшина, протерла лицо, сменила повязку на руке и прикрикнула на Тика, который пополз было за ней к выходу. Уже шагнув за порог, она задумалась, вернулась и прихватила кинжал.

Солнце еще не коснулось Стены, и в понимании Лалы до вечера было далеко, но Мастеру Шойду виднее, конечно.

Внутри соколятни кроме него было еще четверо слуг, и все они держали большие клетки с мелкими птицами. Молодые мужчины в синих плащах делали вид, что Лала им не интересна, но это у них плохо получалось.

– Сокол не питается падалью. Даже свежеубитая добыча годится только для птенцов. Поэтому мы их не кормим, а даем охотиться, – Шойду говорил это Лале, но смотрел на беспокойных разноцветных пичуг в клетках. – Но с этим справляются слуги. У нас с тобой другое дело.

Мальчишка-скотник привел дромов, и пока Лала уворачивалась от слюнявых приветствий Снега, Шойду вынес Эржи и еще троих соколов. Птицы беспокойно вертели головами в смешных колпачках, закрывающих глаза. Один из слуг протянул Лале кожаные наплечники и перчатки. Она все это надела по примеру Мастера Шойду, и тогда двух соколов посадили ей на плечи. Ничего не понимая, она застыла, чтобы не побеспокоить птиц. Как ни прочна была дубленая многослойная кожа, Лале казалось, что она чувствует каждый коготь крепких желтых лап.

– Мы едем в пустыню. Этих соколов кормим только там. На охоте.

– А они не могут сами слетать и вернуться? Письма же они носят!

Шойду сжал тонкие губы, отчего они вообще точно исчезли с его лица, потом сказал:

– Есть причина.

Прохожие почтительно уступали им дорогу, перешептываясь и разглядывая Лалу. Женщина-Мастер Смерти на облачном дроме, да еще с двумя соколами. Будет что обсудить за ужином. В безветрие запахи не смешивались, и возле каждого купола стоял свой собственный аромат: тут жарят рыбу, по соседству – мясо. А через десять шагов у кого-то подгорели овощи. Лала старалась не вдыхать дразнящие запахи. Она вспомнила, что с утра ничего не ела, и судя по всему, еще долго ее пустой желудок будет обиженно урчать.

Пустыня встретила их плотным жаром и особым, густо-красным цветом предзакатного песка. Воздух над барханами дрожал и плавился, размывая горизонт, и казалось, что солнце скоро нырнет в бескрайний океан крови. Соколы на плечах, почуяв пустыню, стали переминаться с ноги на ногу и тонко попискивать. Снег пару раз недоуменно обернулся к оставленному городу, но продолжал идти за дромом Мастера Шойду. И когда Лала уже приготовилась окликнуть своего безмолвного спутника, тот остановился сам. Прежде чем спуститься на землю, Лала осмотрелась. Стена Шулая еле виднелась.

Мастер Шойду, как был с птицами на плечах, аккуратно снял со своего дрома расшитый алыми нитками хурдж и достал оттуда раскладной насест, который увеличивался в размерах, как подзорная труба. По-прежнему молча посадил на насест своих соколов, потом снял пару с плеч Лалы и только тогда обратился к ней:

– Мы здесь надолго. Не переживай, голодной не останешься.

Лала не знала, что сказать, и просто смотрела на соколов. Ей нравились эти птицы все больше. Каково бы ни было их нетерпение, а оно угадывалось по дрожанию крыльев и настороженному верчению голов, соколы выжидали. А Шойду смотрел то в небо, то по сторонам. Вдруг он напрягся, приметив что-то на гребне бархана, резко свистнул и сорвал колпачок с ближайшего к нему сокола. Птица взмыла в небо. Остальные запищали, но честно ждали своей очереди.

Лала попыталась разглядеть цель взлетевшего сокола, но безуспешно. Зато она увидела итог короткой охоты, когда птица уже поднялась в воздух с добычей в когтях. А вот падение сокола с небес на жертву взгляд поймать не успел. Никогда еще Лала не встречала такой скорости. Пока она восхищалась, удачливый охотник бросил к ногам Шойду жирную пескоройку и гордо сел на плечо. Зверек еще дергался, но уже был мертв. Шойду отсек ему голову и откинул в сторону. Сокол тут же слетел с его плеча и принялся ее клевать.

– Достань из хурджа нож, воду и выпотроши. – С этими словами Шойду повернулся к соколам и снял колпачок со следующего.

Не успела Лала расправиться с первой тушкой, рядом лежали еще две. Без добычи оставалась только Эржи, но Мастер Шойду не торопился отпускать свою любимицу. Он выжидал, разглядывая небо.

Солнце наконец коснулось края мира, песок еще больше потемнел и стал остывать. Наступило лучшее время суток – граница между жаром и стужей, время, когда пустыня становится доброй и мягкой. Тут Шойду издал довольное утробное рычание и протянул руку к Эржи.

Лала вертела головой и не могла понять, что так его обрадовало. А когда поняла, застыла с окровавленным ножом и выронила тушку пескоройки. Прямо на них летела, стремительно увеличиваясь на глазах, пестрая руфа – самая крупная птица Пустыни. Это никак не могла быть добыча для Эржи, которая чуть больше головы руфы. И все же Шойду снял колпачок.

Эржи быстро взмыла вверх и превратилась в точку, но руфа ее увидела и стала набирать высоту. Лала охнула. Она знала, что руфы могут ударом мощных ног переломить хребет козленку, что уж говорить про сокола.

– Не бойся за Эржи. Смотри.

Шойду выглядел как самодовольный хозяин бойцового петуха. Лала видела таких в замке Фурд. Петушиные бои были любимым развлечением прислуги, и смотреть пускали всех детей. Она всего раз полюбопытствовала и никогда больше не интересовалась. Жалела проигравших птиц – разодранных, униженных, истекающих кровью ради хозяйской наживы. Лала с неприязнью заметила азартный огонь в глазах Шойду и вернулась к недоразделанным пескоройкам. Она не хотела видеть, как руфа покалечит Эржи, но против воли стала искать маленького сокола в темнеющем небе и не могла найти. Руфа тоже потеряла из виду своего врага, это было заметно по неуверенным взмахам крыльев.

– Да! – завопил Шойду и хлопнул себя по коленям.

Лала вздрогнула, но не оторвала взгляда от руфы, и только поэтому не пропустила короткий миг атаки. Это невозможно – разглядеть маленькую птицу высоко в небе, когда она движется быстрее арбалетной стрелы. Но когда сильный удар в голову перевернул руфу в воздухе так, что она кубарем, теряя перья, стала падать, Лала даже не усомнилась, чья это работа. Шойду между тем не торжествовал победу. Он шептал что-то, сплетая и расплетая пальцы в сильном волнении. Руфа почти у самой земли пришла в себя, выровняла полет и кинулась с ответной атакой. Это был самый неравный бой из всех, что до сей поры видела Лала. Ушибленная и обозленная руфа клекотала так страшно, что даже дромы пригнулись, силы мощного клюва хватило бы, чтоб убить трех Эржи одновременно. Единственное, чего не хватало руфе, – это быстроты и верткости. И очень скоро она упала неподалеку, взметнув целый фонтан песка.

– Идем! – Не глядя на Лалу, Шойду направился к трепыхающейся руфе. На ходу он поднял руку, и Эржи тяжело опустилась на перчатку. Лала поспешила за ним. Не то чтобы она хотела видеть, что будет дальше, но раз позвали…

Голова и шея руфы были в крови, одно крыло неестественно вывернуто, но огромная птица оставалась опасной даже при смерти. Поэтому Шойду долго примерялся, прежде чем отсечь ей голову. А когда безголовая туша забилась в последних судорогах, он полоснул ножом по своей ладони, и две капли его крови соединились с темной кровью руфы. Лала таращилась на это, будто в первый раз видела работу Мастера Смерти. Когда Шойду подобрал и отряхнул от песка крупный шуларт, оставшийся от птицы, Лала только и смогла выдавить из себя:

– Но зачем?

– Пойдем поедим. Ты ведь тоже голодна? – улыбнулся Шойду, будто не услышал вопроса.

Зажаренные до хрустящей корочки пескоройки оказались удивительно вкусными. Лала поймала себя на том, что обгладывает каждую косточку и облизывает пальцы, и смутилась, но Шойду не обратил на это никакого внимания. Он потягивал вино из бурдючка через длинную соломину и смотрел на закат. Насытившиеся соколы чистили перья, а дромы дремали, опустив головы к самой земле. Когда с пескоройками было покончено, Шойду протянул Лале вторую соломину, и теперь оба они пили вино и разглядывали уходящее солнце.

– Трактат о соколах должен быть прочитан и выучен, но никакие книжные знания не научат тебя чувствовать птиц, – наконец прервал молчание Шойду. – Надо ими жить. Есть одну пищу, быть для них защитой, опорой и единственным смыслом. Только тогда они выполнят свое предназначение.

– Почту доставлять? – хмыкнула Лала.

Мастер Шойду гневно вскинул голову:

– Почта? Ты считаешь, они пригодны только для этого?

Озадаченная всплеском его негодования, Лала пожала плечами:

– Простите мое незнание.

– Прощаю. Действительно, откуда тебе знать…

Он протянул руку к закату. Эржи будто этого и ждала: она села на плечо хозяина и гордо посмотрела на Лалу.

– Эржи для меня сделает все. Это моя хранительница. Она умеет не только убивать и быстро доставлять письма. Она видит черные мысли.

– Как это?

– У соколов особое зрение, они бы могли из высокого поднебесья сосчитать волоски на шкурке пескоройки. Ну, если бы умели вообще считать. – Шойду ухмыльнулся. – Но некоторые, как Эржи, умеют распознать человека, задумавшего недоброе. Нам точно не известно, что именно они видят, но их зрачки направлены на голову злоумышленника. Несколько раз она спасала меня.

– Вас? От кого? Кто может угрожать Мастеру Смерти?

– Другой Мастер, – глухо сказал Шойду.

Лала растерялась. Ей вспомнилась пещера слепого Дакша, но спросить про него она не решилась. Просто молчала, выжидая.

Шойду глотнул вина и продолжил как ни в чем не бывало:

– Итак, с соколами нужно каждый вечер выезжать на охоту. Важно при них есть то, что они добывают. Очень важно забирать себе бо́льшую часть добычи. Соколы должны знать, кто главный.

– А как же руфа? – спросила Лала.

– Руфа, да. Это обучение Эржи. Она должна не задумываясь убивать того, на кого я укажу. Без разницы, насколько враг больше и сильнее.

– И человека убить?

– Конечно, – спокойно и уверенно ответил Шойду. – Чем человек лучше любого другого животного?

Лала ничего не сказала. Она смотрела на Мастера Шойду и видела пламя заходящего солнца, отражающееся в его глазах. И в этом пламени не было ни тепла, ни сочувствия кому-то живому.

– Что я должна буду делать?

– Для начала я поручу тебе Первого и Третьего. – Шойду указал на соколов, которые прибыли сюда на ее плечах. – Охотиться с ними и непременно делить добычу. Обучение почтовым навыкам пройдем позже. Пригляд за слугами. Они считают, что я не замечаю воровства. Но главное – трактаты о птицах Пустыни. Это важно. Руфы тут неединственные враги. Читай, наблюдай, умножай знания. Старый Шай, да живет он белой жизнью, был одним из тех, кого мне не в чем упрекнуть. Он выбрал тебя, и это дорогого стоит. Надеюсь, ты оправдаешь его доверие. И мое. Пора.

Шойду с кряхтением поднялся и свистнул дрому. Лала огляделась. Солнце забрало с собой день, зной и свет. Пустыня стремительно перекрашивалась из красного в темно-фиолетовый. На небе загорались первые звезды, а далекая Стена украсилась дорожкой огоньков-факелов. Лала блаженно вдохнула полной грудью запахи вечерней пустыни – она полюбила именно это время суток еще в Небесном Оке. Пару часов пустыня будет дружелюбна, и лишь к полуночи ее дыхание станет смертельно ледяным.

С этого вечера жизнь Лалы в Шулае изменилась. Она проводила с соколами почти все то время, что не спала и не читала. Поначалу Мастер Шойду ездил с ней в пустыню, но быстро пришел к выводу, что она сама справляется прекрасно, даже лучше, чем в его присутствии. Сокольничий узнал в ней себя – ему тоже было интереснее с животными, чем с людьми. А когда Лала умудрилась взять в пустыню на вечернюю охоту анука и заставить соколов принять это, Шойду сказал, что придет время, и Лала займет его место, потому что лучше никто и никогда с этим не справится.

Слуги ее побаивались – слухи про ручного анука расползлись моментально. Господин Шойду не тратился на еду для этой странной женщины. Наоборот, она привозила каждый вечер из пустыни тушки пескороек и окорока бескрылых муксов. Разговорчивые служанки не раз пытались завести с ней беседу, но она неизменно уходила от любых вопросов. Со временем все их попытки прекратились, и на почте воцарился прочный новый порядок. Лала узнала, кто из слуг нечист на руку, и так запугала, что воровство прекратилось. Она несколько раз вылечила безнадежных птиц и преуспела в искусстве метания ножей, на расстоянии добивая раненую соколами дичь. Шойду был рад счастливому случаю, который определил Лалу именно к нему, и через полгода, когда пришло время принимать решение об ее возвращении в Совет, он не моргнув глазом солгал, что она еще не готова. Совету это было только на руку, и решение продлить срок работы Лалы в соколятне одобрили единогласно.

За все это время ни Шурн, ни Лириш не интересовались Лалой. Когда она попыталась спросить о них, узнала, что Лириш в разъездах по дальним оазисам, а Шурн в очередной раз провинился перед дядей и где-то теперь отрабатывает. Насколько все это было правдой, Лала не знала и даже не беспокоилась. Она чувствовала свою нужность и важность. Соколы ее приняли и беспрекословно подчинялись. Все, кроме Эржи. Та единственная не могла смириться с присутствием анука, но после внушения от Мастера Шойду делала вид, что не замечает змею. Озадачивало Лалу только одно: без обещанной Шурном книги она не понимала смысла ярких и путанных, но редких сновидений. Впрочем, она так уставала за день, что переживать и размышлять еще и во сне было слишком тяжело.

И все же вещий сон настиг Лалу. Она сразу не поняла это. Возможно, он снился давно, просто она не запоминала. Сон всегда начинался одинаково: ей приходилось отплевываться от мелкого песка, забившего рот и нос. Она кашляла, чихала и не понимала, почему не может просто смахнуть с лица бесчисленные красные песчинки. Руки вроде бы на месте, но не поднять, к лицу не поднести. Она напрягалась до ломоты в плечах, до крика, рвущего горло, и только когда казалось, что от натуги лопнут глаза, она наконец побеждала бессилие рук. Вернее, того, что она ощущала как руки. А вообще из плеч у нее росли крылья. Ярко-синие, как редкий камень лазурион из Заморья. Мощные, но бесполезные, потому что перья, липкие от крови, только беспомощно трепетали, не смахивая песок.

Кровь была чужая, Лала это точно знала. Слишком уж темная и пахнущая птичьим пометом. Лале до слез было жаль того, чья кровь осталась на крыльях, потому что Мастер Смерти чует, первая это кровь или последняя. Слезы отмывали щеки от песчаной пудры, а когда Лала облизывала губы, то слезные дорожки, убегающие на подбородок, оказывались сладкими. Язык неизменно прилипал к небу, становилось страшно, но позвать на помощь было некого. Да и слова не складывались. Только писк, похожий на соколиный. Лала била руками-крыльями, вздымала брызги песка и поднимала ураган. А потом, когда ничего, кроме красной песчаной стены, не было вокруг, ей становилось очень тепло и хорошо, она сворачивалась в клубок, укрывалась синими перьями и выныривала из сна прямиком на тюфяк, распластанный под окном, завитым крылоцветом.

Все бы ничего, но на пальцах и запястьях появлялись ссадины, будто она и впрямь сражалась с песком. Она, конечно, избавлялась от мелких ран с помощью снадобий, но любое тело привыкает к лекарствам и слабее подвергается исцелению. Ссадины становились все заметнее. И запах чужой крови на синих перьях становился сильнее с каждой ночью, уже днем преследуя Лалу. Она принюхивалась к ранам соколов в надежде, что просто запомнила запах и чувствует его во сне. Но нет. Кровь соколов пахла иначе.

Даже Шойду понял, что с ней что-то не так. И когда он спросил ее, все ли в порядке, она решилась:

– Меня мучают сны, отбирают силы. Очень нужно толкование. Учитель Шай упоминал Книгу Сновидений – что она у кого-то из Совета есть, я не помню точно.

Шойду будто воткнул в нее тяжелый напряженный взгляд.

– Тебе тоже нужна книга Ашгара?

– Почему тоже? – Лала похолодела от догадки.

– Брат Шурн наказан за попытку украсть Книгу Сновидений из покоев Мастера Ашгара. Зачем ему книга, он не сказал даже… кхм… после очень пристрастного допроса. Лгал, что видел непристойные сны и хотел истолковать, но стеснялся спросить дядю. Полагаю, сейчас он уже здоров.

– Где он? Я могу его навестить?

– Не думаю. Оазис Ядовитого Ветра слишком далеко отсюда. У тебя нет столько свободного времени.

Лала вздохнула. Она не была уверена, что скрыла острый интерес к судьбе Шурна. Шойду, впрочем, ничего не заметил. Он озабоченно разглядывал руки Лалы.

– Тебя соколы ранят?

– Нет, – со вздохом ответила она. – Меня ранят сны.

– Давно? – живо заинтересовался он.

– Не помню. Но сейчас с каждой ночью все сильнее.

– Что ты видишь?

Лала уже приготовилась отвечать, но в голове будто натужно закашлялся Мастер Шай, и она покачала головой:

– Простите. Не могу сказать.

– Как знаешь. Иди тогда к птицам. – Шойду насупился и отошел от нее.

Лала смотрела в удаляющуюся спину и видела другого человека в красном плаще, так же уходящего от нее несколько лет назад. Только тогда вокруг была пустыня, а сама Лала не знала и не умела ничего. И кто знает, не окликни она тогда учителя Шая, как все повернулось бы. Вот уже полгода Мастер Шай не приходит к ней во снах. Что ей делать теперь, когда Книга не доступна, сил все меньше, а понимания как быть нет вообще? Она решилась:

– Синие крылья!

Шойду остановился так резко, будто его ударили.

– Что?

– Мне снится, что у меня синие крылья, они в крови, а вокруг песчаная буря. От этой бури по утрам ссадины на руках.

– Птиц с синими крыльями не бывает, – болезненным шепотом сказал Шойду.

– В Заморье они были. Но меня заботит не цвет перьев, а то, почему это все снится мне уже многие ночи. Ну и ссадины.

Лала подошла к нему и протянула запястья. Шойду не смотрел ей на руки. Он будто слепой смотрел внутрь своих мыслей. Потом вздохнул и пошел дальше, бросив ей вполоборота:

– Будет тебе Книга. На трое суток. Ашгар должен мне услугу.

Из пустыни после вечерней охоты Лала возвращалась с первыми звездами. Она никогда не торопилась, не к кому. Ей нравилось ехать по засыпающему городу, когда только мягкий стук шагов дрома и сонное попискивание соколов на плечах нарушают совершенство тишины. Суетливый Третий вздрогнул и чуть не упал, он уже глубоко спал. Лала подняла руку погладить его и зажмурилась – запястье оголилось, и Тик показался особенно ярким в наползающей ночи. Соколы давно смирились с присутствием анука на руке их человека, и это уже не мешало охоте или освоению почтовых навыков. К тому же служанки без опасения убирались в покоях Лалы, пересказывая жуткие истории о первых днях появления странной женщины с ядовитым ручным змеем в доме Мастера Шойду. И чем больше проходило времени, тем ядренее оказывались подробности. На деле же ануку было все равно, кто и что делает в комнате его хозяйки в ее отсутствие. Лишь бы вещи не выносили.

В тот вечер комната была как всегда идеально убрана, все на своих местах, но Лала остановилась в дверях как вкопанная. На тюфяке лежал объемный сверток. Забыв, что первым делом у них с Тиком вечерний ритуал – молоко и вино, она медленно, будто с опаской, протянула руку и потрогала сверток. Книга. Конечно, только книга может иметь такую форму. Лала бережно развернула мягкую слоистую кожу, которая не пропускает ни влаги, ни света, и чуть слышно ахнула. Древний манускрипт, инкрустированный обломками самоцветов, вмещал в себя бесчисленные строки толкований, мелким песком рассыпанных на полупрозрачных, тоньше крыла бабочки, страницах. Не дыша, Лала осторожно листала страницы и не могла прерваться, хотя в горле пересохло, а Тик все сильнее пек ее руку, стараясь обратить на себя внимание.

Она нашла, что искала. Но соединить в осмысленное объяснение не смогла. Синие перья, чужая кровь, песчаная буря, невозможность кричать в разной последовательности могли означать участие в великой войне, потерю любимых, спасение обреченной жизни, которая изменит ход вещей, наступление нового времени и даже разрушение собственного миропонимания. Лалу больше всего задело «спасение обреченной жизни». Это показалось очень важным. Она словно зацепилась за плохо отполированную доску и безуспешно пыталась вынуть занозу. Она Мастер Смерти и должна отнимать жизнь в обмен на силу и шуларты. Обреченных она не спасает, хоть и знакома с врачеванием. Смятенные мысли прервались резко и больно: Тику так надоело ждать своего молока, что он на мгновение превратился в браслет из раскаленного золота, и Лала наконец отложила Книгу.

Сон повторился. Все в нем было неизменным, кроме одного: утром на руках Лалы не оказалось ссадин. Она чувствовала себя птицей и точно знала, что-то произойдет. Что-то важное и чудесное. Но ожидание чуда растворилось в беде.

Когда Лала зашла в соколятню, там стояла могильная тишина, птицы понуро горбились на шестах, а бледный Шойду сидел на земле возле перевернутого и разоренного гнезда Эржи. Он держал свою любимицу в руках, качая, как младенца, а рядом валялись растерзанные тела трех соколов.

– Что… произошло?

Лала спросила так тихо, что сама себя не услышала, но Шойду ответил:

– Драка. Бывает. Но на этот раз все птицы молчали, и никто не успел их разнять. Это очень странно.

– Ей нужна помощь?

– Нет. Эржи боец, она цела. Только вот птенцов от нее я не смогу получить еще год.

Лала наклонилась над гнездом. Четыре сизых яйца были расколоты, и в трещинах виднелся мокрый слипшийся пух почти оформившихся птенцов. Им оставалось несколько дней. Повинуясь необъяснимому порыву, Лала коснулась одного яйца, и зародыш внутри шевельнулся.

– Живой! – с надеждой воскликнула она.

– Ну и что? – бесцветным голосом ответил Шойду. – Соколы не высиживают битые яйца. Это бессмысленно.

– А если попробовать без соколов?

– Сестра Лала, я понимаю твою жалость и ценю. Но в этом мире нет места слабым и недоразвитым. Позови слуг, пожалуйста. Пусть приберутся.

Шойду тяжело поднялся и вышел с Эржи на руках. А Лала все смотрела на затихающие судорожные движения внутри разбитого яйца как завороженная. Потом осторожно взяла его вместе с горстью подстилки и отнесла к себе.

Что делать, она не представляла, но бросить зародыш не могла. Она отправила слуг убираться и кормить птиц, а сама набрала куриных яиц и закрылась в комнате. Сработает ли ее хитрость? Обманывать жизнь она еще не пробовала. Трубкой для питья она набрала белок из разбитых куриных яиц и осторожно выдула в соколиное. Потом попыталась соединить осколки с помощью душистой смолы, которой затягивают резаные раны. Оставалось самое сложное – найти наседку. С собой таскать яйцо Лала не могла, но и оставлять в комнате не хотела. И тут взгляд ее упал на Тика, свернувшегося на своем любимом месте. Конечно, ничего из этого не выйдет, она прекрасно понимала, но отчаянно хотела ошибиться.

– Тик. – Она легко потормошила анука, и тот недовольно поднял голову. – Ты можешь совершить самое доброе дело своей жизни. Это несложно. Просто лежи так и не раскаляйся. Всего несколько дней.

Она положила внутри змеиного кольца подстилку и когда убедилась, что анук не собирается сбегать, аккуратно поместила в центр склеенное яйцо.

– Ты, возможно, не все мои слова понимаешь, я так и не знаю, что у тебя в голове. Но пожалуйста, не дай ему умереть. Может, именно про это был мой сон.

Змеиный язык легко и быстро ощупал яйцо, а в рубиновых глазах на мгновение Лала увидела вполне человеческое понимание. Тик опустил голову и замер.

Неделю Лала не трогала яйцо. Она привозила Тику мелких ящериц из пустыни, чтобы тот не вздумал отправиться на поиски еды, и поражалась, с какой ответственностью змеиный подросток относится к своим необычным обязанностям. Шойду она ничего не сказала, да он и не спрашивал. Мастер-соколятник всегда очень переживал, когда с птицами случалась беда. А тут кроме погибшего выводка Эржи он потерял трех соколиц и одного работника.

Узнав, кто из слуг неплотно закрыл проход через сеть к гнездам, Шойду побеседовал с Согласователями смертей и отвел в Пустыню несчастного ротозея. Все прочие слуги ходили подавленные, и никому не было дела до перемен в поведении Лалы. А она стала жить в два раза быстрее. Долгие вечерние поездки на охоту сократились, размеренная поступь дрома осталась в прошлом – теперь Лала гоняла Снега, как почтовую лошадь в Заморье. Все освободившееся время она переписывала Книгу Сновидений и вообще перестала спать. Когда Мастер Ашгар потребовал вернуть Книгу, Шойду передоговорился на неделю, но дольше тянуть было нельзя. Поэтому Лала вспомнила все рецепты бессонных снадобий и превратилась в неутомимого писца.

На исходе недели даже самые сильные снадобья перестали ей помогать. Дважды она чуть не свалилась со Снега по пути в пустыню и один раз забыла наловить ящериц. Пришлось предложить Тику кусочек плоти пескоройки, чему он обрадовался. Последние страницы Лала списывала, качаясь между сном и явью, как неопытный канатоходец. И в то мгновение, когда она выводила последнюю строку, усталость победила, и тьма клубами дыма заполнила ее разум.

Вместе с этим дымом явилось солнце. Необычного малинового оттенка, оно было намного больше настоящего светила. А еще на него можно было смотреть не щурясь. Только солнце, ничего больше, будто оно одно во всем мироздании. Малиновый свет, казалось, вползал в голову Лалы через зрачки, там уютно мостился, как кошка в корзине, и вытеснял все тревоги. Легкий шепот, запутавшийся в этом текучем свете, настойчиво повторял одно и то же: «Не отдавай… Не отдавай… Не отдавай!» Лале было так хорошо, что она ленилась спросить, о чем шелестит малиновое солнце. А потом она услышала писк. Пронзительный, требовательный и совсем не подходящий к величественной картине. Солнце исчезло, писк остался.

Когда Лала открыла глаза, за окном едва зарождался рассвет, но в комнате было светло. Анук сиял, как никогда прежде. А в гнезде, которое он обвивал, возмущался и широко разевал клюв крупный птенец. Он уже успел обсохнуть и выглядел здоровым и крепким. И все же Лала потрясла головой, убедиться, что проснулась, потому что птенец сильно отличался от всех виденных ею прежде. Тонкий нежный пух его был густо-голубым, как полуденное небо Пустыни.

Неизвестно, сколько бы она так сидела, уставившись на то, чего не бывает, но анук увидел проснувшуюся хозяйку и покинул свой пост. Птенец, оставшись без тепла, запищал еще пронзительнее, и это сдвинуло Лалу с места. Голубой или неголубой, вылупившийся сокол должен быть накормлен особой смесью, которую по рецепту Шойду готовили слуги. Она не собиралась никого посвящать в свою тайну, но птенец кричал так громко, что ему ответили из соколятни. Меньше всего Лале нужны были сочувствующие крики соколов. Она плотно закрыла дверь и отправилась на кухню.

Кухарка, имя которой Лала так и не выучила, ошарашенно уставилась на нее. Еще бы, раньше госпожа Мастер Смерти ни разу не удостаивала их своим вниманием. Чаша с кормом для птенцов уже была готова – кровяная чавкающая смесь из куриных потрохов и особых трав. Не обращая внимания на забывшую о своих делах кухарку, Лала макнула палец в чашу и облизала, будто главный повар, что проверяет королевское кушанье на соль. Поморщилась недовольно, взяла ложку, зачерпнула побольше и отправила в рот. Кухарка охнула и выронила черпак, а Лала, отчаянно сдерживая рвотные позывы, выскочила из кухни.

Она успела добежать до комнаты и схватить пустую плошку, из которой обычно пил молоко Тик. Выплюнула туда соколиную кашу, вытерла окрашенные чужой кровью слюни и хотела было сполоснуть рот, но истерический требовательный писк не дал ей этого сделать. Только после того, как почти вся кашица исчезла в непомерно огромном клюве, птенец уснул, и Лала наконец добралась до кувшина с водой.

От необъяснимой радости пекло в груди, хотелось взять спящего соколенка в руки и не выпускать. Лала подумала, что именно так чувствуют себя матери после рождения ребенка. Она чуть не плакала от умиления, глядя на вздрагивающий во сне голубой пушистый комок. Однако восторг скоро поутих, и на смену ему пришла забота. Как выходить птенца в тайне, она не представляла. Полгода в соколятне научили ее многому, и она точно знала, какими крикливыми, капризными и болезненными бывают маленькие соколы. Если все время кормить его с рук, он при виде любого человека будет требовать еды и шуметь. Самое простое решение – сообщить Шойду и попросить совета, но Лала его даже не рассматривала. Мастер приказал выбросить яйца, так что он никакого права не имеет на выжившего птенца.

Анук внезапно поднялся в угрожающей позе, глядя на дверь. Лала вскочила, схватила первую попавшуюся ткань и набросила на гнездо, но было поздно. На пороге стоял Мастер Шойду.

– Я за книгой, – произнес он, глядя мимо Лалы на прикрытого птенца.

– Да, конечно.

Она торопливо схватила со стола Книгу Сновидений и стала заворачивать в мягкую кожу, неистово надеясь, что Мастер просто не поверил своим глазам или не понял, что именно увидел.

Но острый глаз Шойду не зря сравнивали с соколиным. Не спрашивая разрешения, он шагнул было к гнезду, но тут же отпрянул. Анук, золотая шипящая преграда, был не прочь кого-нибудь укусить.

– Что ты прячешь в моем доме? – грозно спросил он.

Врать было бессмысленно. Лала убрала платок, взяла на руки проснувшегося птенца и показала Шойду.

– Я спасла одно из яиц Эржи. Анук его высидел. Теперь это мой сокол.

Лала догадывалась, что придется бороться за право оставить птицу себе, но к тому, что последовало, она была не готова.

Шойду, не отрывая взгляда от соколенка, упал на колени и протянул к нему задрожавшие руки. Он пытался что-то сказать, но только хрипел. А потом ошарашенная Лала увидела, что Мастер Смерти плачет.

– Синий… синий… – наконец пробилось сквозь хрипы и всхлипы.

Лала вернула птенца на место и протянула Шойду воды. Он сделал несколько судорожных глотков и поднялся.

– Я тоже удивилась его цвету, – как ни в чем не бывало продолжила Лала, надеясь таким образом быстрее вернуть Шойду к его обычному состоянию. Помогло. Мастер поставил стакан на стол и, косясь на успокоившегося анука, попросил:

– Подай мне его. Пожалуйста.

Он принял птенца из рук Лалы как величайшую ценность и долго его осматривал. Потом, соединив ладони в форме домика, из которого торчал только клюв, продолжил:

– Синие соколы рождаются так редко, что об этом не пишется даже в книгах по уходу за ними. Мой предшественник, Мастер Шочаг, говорил, что за два поколения до него в Шулае был синий сокол, но однажды не вернулся с охоты.

– Чем они не такие, как все? – спросила Лала.

– Скоростью. Умом. Силой. Живучестью, – Шойду перечислял качества синих соколов, как родитель, гордо рассказывающий о достижениях своего ребенка. – Говорили, синий сокол может летать во время Хвори, но сама понимаешь, проверить эту легенду не получалось.

– А кормить его надо тоже иначе, чем остальных?

– Не думаю. Вернее, не знаю.

Шойду с теплой улыбкой, которой не удостаивались от него люди, заглянул в свои ладони и коснулся носом клюва птенца.

– Он хорошо поел ливерную кашу, я с кухни приносила, а еще… – договорить Лала не успела.

– Отдай, – перебил ее Шойду.

– Что?

– Молю и заклинаю, я готов на любой обмен. Для тебя это домашний питомец, а мне… Для меня теперь не будет прежней жизни… Отдай! – Шойду смотрел на нее умоляюще, но что-то было во взгляде звериное, темное и немного безумное.

– Не могу. И Тик не позволит, – она кивнула в сторону анука, который внимательно следил за ними немигающими глазами, – это ведь он высидел яйцо, не я.

Лала протянула руку, и Шойду медленно, очень медленно разжал ладони. Когда птенца вернули на место, анук снова золотым кольцом обвил гнездо и только тогда успокоился. Но от всех этих перемещений и разговоров соколенок решил, что пора поесть, и поднял писк.

Шойду решительно встал и взял книгу.

– Иди на кухню. Я прикажу, чтобы для твоего птенца готовили отдельно. И придумай, как теперь будешь разрываться между ним и своей работой. Поблажек не будет.

Лала с горечью поняла, что их почти дружеские отношения с Мастером Шойду только что закончились.

И тем удивительнее для нее было следующее утро. Как ни в чем не бывало он пришел в ее комнату с рассветом и лично принес еще теплые потрошки для птенца и с детской радостью наблюдал, как жадно ест соколенок. На третье утро даже анук перестал шипеть при виде Шойду. Мастер-соколятник делился с Лалой маленькими хитростями, неописанными в книгах по выращиванию птенцов, и больше не пытался выпросить у нее синего сокола.

Когда голубой пух стал превращаться в первые настоящие перья, отливающие металлической синевой, Шойду сказал, что пора знакомить птенца с другими птицами. Он должен перенимать повадки и уметь понимать сородичей. Для этого необходимо перевести его в соколятню. Лала оттягивала этот момент до последнего, как мать, которая боится впервые отпустить своего единственного ребенка на улицу без присмотра. Но день переселения неминуемо наступил. К тому времени уже было обустроено гнездо для Джоха, так назвала она своего синего сокола. Надежная сетка защищала гнездо от чрезмерного внимания сородичей, а обильный корм и новое окружение примирили Джоха с переменой жилища. Впрочем, больше переживала Лала. Она так торопилась вернуться с вечерней охоты и убедиться, что с Джохом все в порядке, что опять забыла наловить ящериц для анука. Шойду веселился, глядя на ее смятение, но и хвалил за безмерную любовь к своему соколу.

Все это время сны не посещали Лалу, но она и не волновалась – слишком много было дневных забот. Она с удовольствием приняла приглашение Мастера Шойду вместе съездить в пустыню на вечернюю охоту, как это было в начале их знакомства, но в последний момент его вызвали в Совет, и совместную охоту отложили. А ночью, спустя многие месяцы, ей приснился Мастер Шай. Он молча сидел с ней рядом на скалистом обрыве и бросал в пропасть мелкие камешки, которые взлетали на небо и превращались в звезды. Ни на один из ее вопросов он не отвечал, но его присутствие успокаивало. А когда небо со звездами выцвело и сам Шай стал полупрозрачным, он вдруг еле слышно прошептал:

– Не сожалей. Или ты, или тебя. Триединству быть…

– Учитель, что это значит?! – только и успела она воскликнуть, но ответом была звонкая и прозрачная пустота на том месте, где только что сидел Шай.

Свитки с переписанными толкованиями снов поведали Лале, что брошенные в пропасть камни, ставшие звездами на небе, значат грядущий злой проступок, обратившийся в добро. Суматошный день не оставил ей времени на осмысление сна, а потом и вовсе наступил долгожданный вечер совместной охоты с Мастером Шойду, и Лала забыла о камнях и проступках.

Джоха уже несколько дней кормил приставленный Мастером Шойду немой помощник, которому обещали отрезать руку, если кто-то узнает, что в соколятне появился необычный птенец, поэтому отлучиться можно было надолго. Забытое Лалой чувство, когда не надо спешить, разливалось вместе с прохладным вином по телу и располагало к разговорам. Но Мастер Шойду отвечал невпопад, постоянно озирался и после каждого глотка вина закидывал в рот маленькое семечко, не предлагая Лале. Когда число звезд на небе перевалило за десяток и пора было собираться обратно, Лала вдруг не смогла встать. Она глупо хихикнула:

– Надо же, вроде обычное вино.

Шойду даже не улыбнулся. Он стоял над ней, как башня, и выливал остатки вина из бурдюка прямо в песок. Лале показалось, что вино течет медленно, как масло. Понимание пришло с ударом сердца, таким отчаянно-мощным, что Лала покачнулась. А потом ее окутало ледяное дыхание Хвори Пустыни, и звезды стали гаснуть одна за одной.

– Зачем? – с трудом выдохнула она.

– Мне жаль тебя, сестра Лала из Небесного Ока. У меня никогда не будет такого прекрасного помощника. Но синий сокол – это уже слишком. С нас хватало и дикого анука. Если бы ты сразу мне его отдала…

– При… чем… анук?

– Ты невнимательна, сестра. Первый Кодекс ясно говорит про Триединство Пустыни. Облачный дром и золотой анук, сами выбравшие тебя, – это не просто так. В Совете нет единства. Кое-кто предлагал сразу тебя убить, кто-то – сослать в дальние оазисы. Но меня интересовал синий сокол. Если все правда, он должен был у тебя появиться. И он появился.

Шойду улыбался, глядя, как Лала, дрожа, пытается отползти от него. Соколы спокойно чистили перья, сидя на хурджах, не обращая внимания ни на людей, ни на дромов. Между тем сумерки сгущались, и единственным светлым пятном в поле зрения Лалы оставался Снег. Она цыкнула ему, но звук получился настолько слабым, что Шойду не обратил на это внимания. А вот Снег обратил и настороженно подошел ближе, мягко ступая по песку.

– Что… за… яд… – тянула время Лала, безмолвно умоляя Снега понять ее.

– Особый и очень хороший. Легко побеждается семенами чернолиста. Ты не могла знать, не кори себя. В Заморье у вас легенды ходили про зелья нашего мира, не так ли? И тех жалких лет, что ты тут провела, не хватило на изучение всех снадобий.

– Я… Мастер Смерти… яды меня… не должны…

– Этот особенный, – гордо сказал Шойду.

Лала увидела, как белое пятно позади него становится все больше, и с трудом отползла еще на пару шагов.

– Что… будет… с Джохом?

– О, не переживай. Он слишком мал, чтобы привязаться к тебе до смерти, так что страдать не будет. Обещаю, – он торжественно приложил руку к сердцу, – буду заботиться о нем, как о собственном ребенке.

– Снег! – кашляя, крикнула Лала.

Шойду обернулся и тут же получил мощный удар в лицо. Дромы дерутся редко, и со стороны это выглядит даже смешно: они встают на задние ноги и бьют противника передними. Большого вреда это не причиняет, если противник дром. Что будет с человеком, получившим двумя широкими копытами в лицо, Лала раньше не задумывалась. Шойду упал рядом с ней, хватая воздух разбитым ртом, а Снег перешагнул через него и склонился над Лалой. Он обнюхивал и облизывал ее, словно радуясь возможности беспрепятственно высказать свою любовь к хозяйке. Сквозь туман и тошноту в голову Лалы стучалось одно слово: противоядие. Она с трудом повернулась к лежащему Шойду и слабеющими пальцами стала шарить по песку. Семена чернолиста, которые он держал в руке, разлетелись и смешались с песком, но Лале было некогда выбирать. Она закинула в рот все вместе. Песчинки царапали горло, но она, уже теряя сознание, заставила себя их проглотить.

Казалось, наступила глубокая ночь, когда Лала смогла открыть глаза и осмотреться. Но звезды лишь немного изменили свое положение на небе. Шойду стонал рядом. Снег дышал ей в лицо, а соколы уже запрятали головы под крылья и, похоже, собрались ночевать под открытым небом. Лала поднялась, но тут же согнулась пополам и с утробным стоном вернула песку весь ужин, а то и обед. Сразу стало легче.

Опасаясь пить из запасов Шойду, она вытерла желчь с губ, потом обыскала вещи, взяла его кинжал, мгновенно налившийся тьмой в ее ладони, и склонилась над распростертым телом. Было похоже, что у Шойду сломаны лицевые кости, но дышал он ровно. Словно почувствовав ее взгляд, Шойду разомкнул окровавленные веки.

– Ну, давай… – со свистом выдохнул он.

– Что? – не поняла Лала.

– Или ты, или тебя…

– Я не хочу вас убивать.

– И я… не хотел… – прерывисто просипел Шойду.

– У меня много вопросов. Меняю ответы на жизнь и здоровье, – тоном успешного торговца сказала Лала. – Я вас вылечу, и Совет ничего не узнает.

– Ты… ничего не понимаешь. – Как ни больно было Шойду, он усмехнулся.

– Вот и расскажете, что тут у вас творится. Ехать сможете?

– Да.

Лала помогла Шойду взгромоздиться на его зверя, забрала всех соколов себе и медленно, окольными путями, чтобы не попасться запоздалым прохожим, вернулась в соколятню. Раны его оказались не такими опасными, как думалось в пустыне. Заклеивая у себя в комнате их той же смолой, которой она спасала яйцо, Лала улыбнулась совпадению и рассказала об этом Шойду. Он не нашел ничего смешного. После обработки ран Мастер-соколятник чувствовал себя сносно и смог поддержать разговор, осторожно потягивая через соломину зунж – теплый целебный отвар.

– Ты не такая, как мы. Тебе не место среди мастеров Смерти, это необъяснимая ошибка Пустыни.

– Ну знаете, я не просилась в мастера. Мне просто нужно найти семью. Или хотя бы узнать, кто мои родители.

– Да… Все очень странно. Поверь, Совет думал над этим многие дни. В памяти Смотрителя все, кто покидал Шулай морем. И даже если ты была грудным ребенком, он бы помнил. Однако есть…

– Я знаю про горные врата Пустыни, – перебила Лала, отгоняя Тика от кровати. Анук не сильно обрадовался гостю, который занял место хозяйки.

– Ты ведь не собираешься туда?

– Собираюсь.

– Отбрось эту мысль. Пустыня перестала пускать туда намного раньше, чем ты родилась. А перебивать собеседника не стоит, вдруг он хотел сказать не то, о чем ты подумала!

Лала промолчала, выжидая, и он продолжил:

– Что тебе известно про человека по имени Дакш?

Лала остановила вдох на середине, и запертый в груди воздух мгновенно раскалился. Она постаралась придать лицу спокойное, чуть заинтересованное выражение и долго цедила зунж, успокаивая сердце.

– Дакш? Ничего не знаю, он здешний?

– Был здешним. Более того, Мастером Смерти. Паршивая овца, чуть не перепортившая все стадо.

– Стадо – это люди? Или Братство Мастеров? – невинно хлопнув ресницами, уточнила Лала.

– Неважно! – огрызнулся Шойду, ему явно становилось легче с каждым глотком снадобья. – Это поговорка такая, тебе ли, бывшей скотнице, ее не знать?

– Я знаю ее, простите, что перебила. – Лала решила не раздражать Шойду, чтоб тот не бросил беседу на таком важном месте.

– Предатель, продавшийся Заморью, гнилая кровь. Он хотел пустить сюда всю эту заморскую гадость, этих жадных, грязных и тупых черноголовых.

– Он хотел уничтожить Шулай?

– Правды ради, нет. Он считал, что так добьется большего процветания. Но открыть город для свободного въезда – все равно что сдать его врагу на поругание! Чужаки нам не нужны! Все, что требуется Шулаю из Заморья, мы прекрасно получаем с помощью ограниченной торговли с проверенными купцами. Вековые заповеди Пустыни нерушимы и неизменны! – в окрепшем голосе Шойду зазвучала сталь.

– А… почему вы про него тогда заговорили?

– Потому что он придумал, как можно провезти шуларты мимо Глаза Маяка. Точно так же, я полагаю, можно было вывезти маленького ребенка. Но я не пойму, зачем? Продать в рабство? Смешно. Один шуларт размером с соколиное яйцо стоит как десяток взрослых крепких рабов.

– А как можно вывезти шуларты?

Шойду прищурился:

– Ты не знаешь? Столько лет в Пустыне, да еще в учениках Шая. Удивительно мне, сестра.

Лала решила не врать. Слишком высока сейчас цена ошибки.

– Знаю, что их надо поместить в сосуд со старой кровью и морской водой. Но как вывезти этим способом живое дитя?

– Думаю, если надо, то можно.

– Но… кому это надо?

– На этот вопрос сейчас я не могу тебе ответить. Нужно потрясти память старого Шнэдда, и лучше прямо там, на Маяке.

– Если вы мне поможете попасть туда, я клянусь служить вашим интересам в Совете. А как только узнаю, что мне нужно, покину город и не буду мешать. – Лала взяла Тика и позволила тому обвить ее запястье.

Шойду остановился на середине глотка, отставил бокал и посмотрел сначала на светящегося змея, потом на его золотистое отражение в глазах Лалы.

– Договорились, сестра Лала.

– И Джох остается со мной.

– Да, – вздохнул он.

– А еще вы расскажете мне, чем грозит Триединство Пустыни, почему Совет этого боится.

Шойду поднял брови, коротко рассмеялся и встал.

– Ну уж нет, моя дорогая. Ты становишься ненасытной. Если Пустыня позволит, дойдешь своим умом.

Пошатываясь, он направился к двери. На пороге обернулся:

– Благодарю, что не оставила меня в Пустыне. Надеюсь, мы оба не пожалеем об этом.

На заседание Совета Лалу вызвали через три дня. Шойду предупредил ее, что не стоит говорить о синем соколе раньше времени. И вообще говорить особенно не стоит.

Одиннадцать мастеров разглядывали ее с разными выражениями лиц, и Лала не удержалась от спора с самой собой. Кто из них непременно хотел бы ее смерти? А кто, кроме Шойду, заинтересован в ее способностях? Она не успела загадать. Одиннадцать голосов в ее голове слились в недовольный гул:

– Шойду старый дурак.

– А может, уже вернуть ее в Совет, было бы забавнее отсиживать заседания?

– Женщине не место в Совете и вообще среди мастеров, это наша погибель!

– Да что она может, чужачка?

– Великая Пустыня, ну почему я должен тратить на это свое время? Надо было вчера уехать!

– И все же, почему Шойду передумал оставить ее при себе?

– Совет надо сокращать наполовину, зря я доверился этому трусу Уштиру, его только прибыль от торговли интересует!

– Интересно, неужели ей нужна другая дозировка яда?

– Ну, давай, Шнэдд, как договаривались!

– И все-таки Шай был слишком хитер, нельзя с нее спускать глаз.

– Хворь ее забери, свалилась на нашу голову!

Лала растерялась. Она переводила взгляд с одного Мастера на другого и не могла привязать услышанное к их лицам. За вежливыми непроницаемыми масками почти все оказались врагами или же недоброжелателями. И тут ее осенило, что в последний раз она слышала их мысли тоже на Совете. В любом другом месте, если Мастера порознь, думы их были надежно от нее скрыты. Стало быть, именно общность позволяет узнавать, что у них на уме. Но при этом они явно не догадывались, что думает каждый из них, иначе Мастер Уштир вряд ли бы самодовольно улыбался, зная, что кто-то из сидящих рядом считает его трусом.

Слово взял Шойду, и хор мыслей затих.

– Уважаемый Совет! Я свидетельствую, что наша сестра Лала из Небесного Ока проявила себя как надежный и умелый помощник. Однако я считаю, что ее особое положение требует особых навыков. Возвращаться в Совет ей можно, но я бы предложил повременить и направить ее на помощь еще кому-нибудь из нас. Например, – он замолчал, оглядывая удивленных таким поворотом мастеров, – к ведающему Стеной.

Мастер Шудр, до того высокомерно и не очень внимательно изучавший складки на плаще Лалы, вздрогнул и широко раскрыл глаза:

– Что? Зачем это мне надо?

Лала удивилась не меньше, но не успела она поймать взгляд Шойду и прочитать там объяснение, раздался глуховатый голос Мастера, подслушанная мысль которого некоторое время назад была наиболее терпимой к Лале:

– Мне не помешает хороший помощник. Если, конечно, брат Шойду ручается за нее.

Мастер Шнэдд, а это был именно он, кивнул Шойду. Тот в ответ приложил руку к груди.

– Не возражаю! – поспешно выдохнул Шудр.

– Не возражаю… не возражаю… не возражаю… – прошел по кругу облегченный возглас и остановился на Первом Мастере.

– Да будет так! Благодарю Совет за единодушие. Все бы вопросы решались так согласованно.

Он улыбнулся Лале:

– Надеюсь, твои знания и навыки умножатся после пребывания в обители Мастера Шнэдда, и место в Совете ты займешь заслуженно и согласно чаяниям твоего учителя. Вечером Мастер Шнэдд будет ждать тебя. А теперь прошу извинить нас, еще остались внутренние дела Совета. – Он приветливо, но недвусмысленно указал на выход.

На этот раз Лала не обиделась, не расстроилась и не разозлилась. Ожидание бурлило в груди, как кипящее зелье бодродуха. Она чуть не бежала по черному лабиринту со звездным полом. Вдохнув прохладный с утра воздух Шулая, такой непохожий на пряный и теплый дух купола Совета, она рассмеялась. Скоро она будет на Маяке! А там уж постарается сдружиться с Мастером Шнэддом настолько, насколько возможно. И тогда он не откажет в помощи.

Чтобы скоротать время, Лала решила наконец добраться до расписной пещеры Дакша, куда так ни разу и не сходила за все эти месяцы. Она захватила большой бурдюк югового вина в дар отшельникам и погнала Снега к скалам.

Тропинка бежала вверх, Лала задыхалась и часто останавливалась – тащить подарок в гору оказалось тяжелее, чем она думала, когда выбирала самый большой бурдюк. Упираясь ладонями в колени и восстанавливая дыхание, Лала оглядывалась на уменьшающийся город и долго не могла понять, что не так с видом. И только на третьем привале, на самом верху, до нее дошло: Шулай потерял почти все цветы. Купола, как и прежде, сияли белизной под полуденным солнцем, деревья и кусты все так же пышно зеленели, но крупных и мелких разноцветных клякс не осталось. Лала никогда не отличалась трепетной любовью к цветам, но сейчас ей стало неуютно. Осени и зимы, таких, как в Заморье, здесь не было, и списать исчезновение цветов на окончание жизненного круга не получалось. Приказав себе непременно разобраться по возвращении с этой загадкой, она сделала последний рывок наверх и остановилась, бросив бурдюк и раскинув руки, как крылья навстречу ветру.

Море на этот раз было неспокойным, и бесчисленные солнечные блики то и дело тонули в пенных волнах, неутомимо выныривая только для того, чтобы снова смешаться с водой. Лале показалось, что она чувствует отражение этих бликов на своем лице, и она пожалела, что не умела петь, потому что радость, которая рвалась из нее в небо, заслуживала самой красивой песни. Лале пришлось одергивать себя – не стоило бежать вдоль обрыва, петляя среди острых камней, да еще с грузом, ведь она совсем одна, и некому будет подхватить ее над пропастью.

Она старательно принюхивалась и приглядывалась, но ни запаха жареной рыбы, ни дыма костра не заметила и немного растерялась. В прошлый раз она следовала за Шурном и не следила за приметами. Решив, что тропа ведет только до пещеры, Лала просто пошла, внимательно вглядываясь в любой крупный камень, который мог скрывать вход.

Резкий птичий крик напугал ее. Орел, круживший над ней уже некоторое время, вдруг спустился на обломок скалы чуть в стороне от тропы. Птица оказалась старой и облезлой, из тех, что уже не могут охотиться и доживают свой век, питаясь падалью.

– Ты ослеп, что ли? Меня рано есть, – хмыкнула Лала и сделала шаг. Но тут ее взгляд скользнул по камню, на котором устроился старый хищник, она вздрогнула, споткнулась и чудом не упала. Падальщик озабоченно и сварливо охранял человеческие останки в рваном буром плаще.

Лала подошла ближе и замахнулась на стервятника, но тот лишь чуть отодвинулся, не покидая камня. Кости с остатками плоти лежали так, будто перед смертью человек свернулся в клубок, пытаясь согреться. На мгновение Лалу обожгло ледяным дыханием Хвори, и она даже обернулась – до того осязаемо было дуновение холода за спиной. Но нет, она была тут совершенно одна, не считая птицы и мертвеца. Осторожно убрав с его головы рваный капюшон, Лала охнула. Грязные рыжие косы, сложно переплетенные и схваченные красными нитями, свидетельствовали, что умерший был Мастером Смерти.

Лала сделала несколько глубоких вдохов и внимательно осмотрела останки, не обращая внимания на беспокойный клекот падальщика. Кости целы, на ребрах нет царапин, которые обычно остаются, если кинжал бьет в сердце. Лале не хватало знаний, чтобы по разложившемуся трупу определить точную причину смерти, но одно было неизменным: Мастера Смерти простым оружием не убить, а черные кинжалы всегда оставляют следы на костях. Значит, это был яд. Особый, который действует не только на простых людей. Она вспомнила недавнее приключение в пустыне, необычайный внутренний холод и чудесное спасение. В первую очередь нужно поговорить с Шойду. И узнать в городе, не пропадал ли кто из мастеров.

Бросить останки Лала не могла. Она прогнала стервятника двумя точно брошенными камнями и решила похоронить неизвестного собрата. Кинжал рыл каменистую почву, как песок, и небольшой ямы вполне хватало, чтобы переместить туда кости. Лала потянула мертвеца за плащ, и когда он свалился в яму, его правая рука, до того спрятанная от глаз Лалы, оказалась на поверхности. Лала застыла, глядя на пальцы. Их было четыре. Мизинца правой руки не хватало только у одного Мастера Смерти во всем городе.

Она села на камни, не в силах справиться с дрожью в ногах, и с трудом пошевелила внезапно высохшими губами:

– Как же это? Шурн…

Череп, покрытый остатками истлевшей кожи, страшно улыбался ей, будто специально не хотел отвечать. Зато громко и мерзко закричал вернувшийся стервятник. Ему хватило птичьего ума понять, что еды здесь больше не будет, и он со всем отчаянием вечно голодного старика решил отстоять свое пропитание. Если бы не птица, Лала долго бы еще сидела над ямой, а так пришлось действовать. Она снова швырнула в стервятника камень и быстро закопала останки Шурна.

За время, проведенное в Пустыне, она привыкла, что людям не нужны кладбища. Но теперь в памяти всплыл небольшой погост позади замка Фурд. Простолюдинов хоронили под большими камнями, на которых выбивали только имя, а у семьи владельца замка были красивые надгробия в виде башен. Когда умерла Асма, маленькая Лала тайком нарисовала на ее камне букет лилий и каждый год обновляла краску. Лале захотелось сделать камень над последним местом упокоения Шурна тоже каким-то особым, но ничего кроме кинжала под рукой не было. Тогда она высекла надпись: «Мастер Смерти Шурн. Хороший человек».

Отдыхая от непривычного труда каменотеса, Лала бездумно шарила взглядом по земле и вдруг заметила чахлые ростки чернолиста. Это избалованное растение требовало хорошей почвы и обильного полива. Здесь ничего подобного не было. И все же семена, странным образом попавшие туда, где плоды чернолиста никогда не вызреют, проросли и жалко колыхались на ветру.

– Откуда здесь чернолист? – спросила она то ли у себя, то ли у несчастного стервятника, оставшегося без пропитания.

Ответа не последовало, но свежее воспоминание о схватке в пустыне и о рассыпавшихся по песку семенах, что спасли ей жизнь, пронзило Лалу, как раскаленная игла знахарки. Как знать, может, и на том месте, где Лала из последних сил ела эти блестящие семечки вместе с песком, кое-что прорастет. Подозрения жадно пожирали ее мысли, но спросить совета было не у кого.

Бесцельно глядя на волнующееся море, Лала стояла над обрывом, не в силах ни уйти, ни пуститься на дальнейшие поиски пещеры. Раздавленный горем старый стервятник горбился на камне неподалеку, и Лале стало его жаль. Она осмотрелась в поисках какой-нибудь живности, мыши или птицы. Она была готова убить для доживающего свой век хищника кого угодно, даже дрома. Но поймала себя на мысли, что слишком расчувствовалась. Мастеру Смерти не подобает такое поведение. Лала тряхнула головой, бросила на птицу последний сочувствующий взгляд и направилась обратно. Но не сделала она и пяти шагов, как в лицо ей врезалась летучая мышь, ошалевшая от солнечного света. Лала споткнулась и чуть не упала от неожиданности, а когда проследила полет заполошной мыши, то увидела вход в пещеру.

Ей понадобилось очень много времени, чтобы решиться и войти. Но все страхи были напрасными, ничего ужасного и кровавого она не обнаружила. Пещера стояла пустая. Ни тряпки, ни плошки, ни обрывка рыболовной сети, ни закопченного камешка. На каменном полу лишь помет и занесенные ветром травинки. О том, что здесь несколько десятилетий жили люди, говорил только почерневший потолок. На все это Лала смотрела невидящими глазами, потому что самого ценного – оживших рисунков слепого Дакша – на стенах не оказалось. Можно было подумать, что гигантский злобный зверь содрал их когтями. Лишь кое-где под потолком виднелись остатки былой красоты. Лала постояла, как над покойником, и ушла не оглядываясь.

Великолепный закат ее не радовал, а морской ветер раздражал. Она поминутно спотыкалась и к моменту, когда добрела до города, окончательно потеряла самообладание. Ей немедленно нужен был совет человека, который знает, что творится вокруг, и который не желает ее смерти. И как-то сами собой у нее в голове зазвучали слова Лириша, сказанные полгода назад: «Я не желаю тебе зла, поверь. Мир меняется, и мы должны держаться друг друга. Клянусь, ты можешь рассчитывать на мою помощь».

Купол Управы она нашла легко, но престарелый хранитель порядка сказал, что господина главы нет и не будет в Шулае еще два или три дня, да и тогда к нему просто так не попасть даже Мастеру Смерти.

– Меня он точно захочет увидеть. Скажи, Лала из Небесного Ока ждет его на Маяке, как только он вернется.

– Все говорят, что господин глава хочет их видеть, – ворчливо отмахнулся старик.

– Я не все. Так скажешь?

– Память у меня плохая… Если не забуду, скажу. – Он зевнул, глядя мимо Лалы.

Она растерялась на мгновение, переживания и горести этого длинного дня скопились в уголках глаз слезами обиды, но тут же высохли. На место растерянности пришла злость.

– Забудешь – убью! – сквозь зубы предупредила она.

– А не надо меня пугать, пуганый я. Без согласования Совета ничего ты мне не сделаешь. Вам запрещено трогать горожан просто так. – Его самодовольная улыбка предательски показала всему миру, что у старика почти не осталось зубов.

– Мне – да. Ему – нет.

Лала вытянула правую руку, и старик резво отпрянул. Золотистое отражение анука в слезящихся старческих глазах походило на солнечные блики.

– Ох, что же это… Госпожа Мастер, прости меня, старого! Конечно, скажу, сразу скажу, запишу, чтобы не забыть… – засуетился он.

– Никаких записей. Только на словах.

Хранитель часто подобострастно кланялся и никак не мог остановиться. Смотрел он не на Лалу, а на ее руку, хоть и не видел уже Тика под рукавом плаща.

Лала безрадостно усмехнулась и направилась за вещами в соколятню, где ее уже ждал Мастер Шойду. О своей страшной находке в скалах она решила умолчать, слишком много общего было у смерти Шурна с ее недавним приключением в пустыне.

Бывший наставник лично провожал ее до Маяка по притихшему вечернему городу и несколько раз пытался завести разговор, но у Лалы не получалась светская беседа. Перед глазами скалил молодые зубы череп с рыжими косами. Он не покидал ее мысли, и Лала вспомнила, что Мастер Шай называл неумение управлять собственными мыслями опасной слабостью. Лала встрепенулась и усилием воли заставила себя придумать новый путь для мысли:

– Брат Шойду, а что случилось с цветами в городе?

– Ты заметила? – без особого интереса спросил он.

– Надо быть слепым.

– Это дурацкий обычай кучки простолюдинов, именующих себя Цветочными братьями, – презрительно скривился он. – В конце года они собирают все цветы, что могут, и устраивают Праздник Сушеных Лепестков.

– А в чем смысл?

Шойду подъехал вплотную так, что их колени почти соприкасались, и неторопливо начал рассказ, покачиваясь между горбами дрома:

– По их легенде, когда-то давно, до Пустыни и рождения первого шуларта, все люди были равными, – он презрительно фыркнул, – жили долго и свободно. Здесь якобы был цветущий край, никто не враждовал. И все они поклонялись Древу Огненных цветов. Оно цвело круглый год и отгоняло ароматом всю нечисть и болезни на многие тысячи шагов. Но за ним нужен был уход и полив. Кровью. Люди выращивали особых коз, рыжих, как наши волосы, и раз в три дня убивали козу под деревом. А однажды козы кончились. Ну, как кончились, умерли все разом от непонятного мора. Цветы на дереве стали сохнуть, люди испугались и стали резать других животных, но их кровь не помогала. Тогда самый старый человек по имени Холош взял жертвенный кинжал и зарезал себя в надежде спасти остальных.

Дерево не приняло жертву, все цветы разом осыпались и накрыли еще теплого Холоша горой сухих лепестков, которые сами собой загорелись. А когда они превратились в пепел, обгорелый скелет Холоша сказал, что только огонь из всех цветков этой земли сможет вернуть Древо к жизни. Все как сумасшедшие кинулись рвать цветы, сушить их и собирать гигантскую гору лепестков. Они справились. Костер горел сутки, а когда погас, на Дереве появился бутон. Скелет Холоша снова заговорил. Он поведал, что Древу не нужна теперь кровь коз и тем более человеческая. Но в конце каждого лунного года все цветы должны быть собраны, высушены и сожжены. Если этого не делать, мир изменится и все пострадают. Многие годы люди так и делали и уже забыли и Холоша, и рыжих коз, которых с тех пор так и не было в этих землях. А однажды, незадолго до Дня Цветочного Костра, прошел страшный ураган и оборвал все цветы. Люди набрали только маленькую горстку, и, конечно же, костра не получилось. Земля задрожала, река, которая впадала в море, исчезла в трещине, и пришла Пустыня. Но одна старуха, которая была девочкой во времена Холоша, вспомнила о его скелете, раскопала и спросила, что делать. Холош сказал продолжать. Упорно собирать и сушить лепестки. И возможно, в один из дней Древо оживет, и мир станет прежним.

– И они верят в эту нелепую сказку? – усомнилась Лала.

– Ты же видела, что цветов в городе почти не осталось, – пожал плечами Шойду.

– А что Совет и Управа думают по этому поводу?

– Нам неважно, чем тешат себя простолюдины. Это хоть и дурацкий, но безобидный праздник.

– А это не значит, что все здесь мечтают избавиться от мастеров Смерти и вернуть времена, когда шулартов еще не было? – Лала задумчиво коснулась вшитого в руку розового шуларта.

– Пусть мечтают. – Лицо Шойду было уже плохо различимо в сумерках, но Лале показалось, он весело оскалился.

За разговором путь к Маяку оказался коротким, и вот уже дромы стояли у невысокой кованой решетки, перегородившей дорогу.

– Дальше пешком.

Лала огляделась. Чуть поодаль стояла небольшая дроммарня, откуда уже спешил слуга со светильником. Ажурная калитка открылась с тонким скрипом, но Мастер Шойду не стал спешиваться.

– Я уже виделся с братом Шнэддом сегодня, так что с радостью избавлю себя от подъема в гору. В добрый путь, сестра. Осваивайся.

– Спасибо…

– Я дам тебе знать, когда понадобишься, – многозначительно понизил голос Шойду и, подняв руку в прощальном жесте, развернул дрома в сторону города.

Слуга между тем спешно принял у Лалы Снега и почтительной скороговоркой предложил госпоже подниматься, вещи он принесет.

Мощенная светлым камнем дорожка отчетливо виднелась в темноте, и Лала, взяв только закрытую тканью клетку с Джохом, пошла в гору. Там, в паре сотен шагов, тянулась к сумрачному небу высокая белая башня, скудно моргающая единственным освещенным оконцем.

Маяк вблизи оказался вовсе не таким изящным. Сложенная из разновеликих камней, его башня не имела ничего общего с гладкими куполами ашайнов. Между камнями обильно пробивался черный мох, отчего казалось, что стену разъедает болезнь. Чем ближе подходила Лала, тем громаднее и грубее становился Маяк. По бокам дорожки росли кусты кровостоя, и все пропиталось его густым ароматом. Налетевший ветер принес запах моря и надул капюшон так, что Лале пришлось отвернуться, склонив голову. Так она и шла, искоса поглядывая на башню и прикрывая собой клетку с соколом, а полы ее плаща будто превратились в крылья. Неожиданно раздался высокий пронзительный скрип, похожий на крик чайки, и ветер стих, словно испугался. Тонкая кривая полоска света прорезала основание башни, и через мгновение в открывшейся двери стояла широкая тень.

– Доброй ночи, сестра Лала, – гостеприимно прогудел Мастер Шнэдд.

Он отступил внутрь, пропуская ее, и оказалось, что его макушка еле достает до подбородка Лалы. Зато в плечах и в талии Мастер Шнэдд был явно шире любого из знакомых ей мужчин. Но даже он, крепкий и сильный на вид, с натугой закрыл неимоверно толстую дверь, которая снова заскрипела на весь свет.

Внутреннее убранство Маяка так поразило Лалу, что она замерла с открытым ртом. Сразу от порога начиналась крутая винтовая лестница из того же белого камня, а под ней виднелась небольшая полукруглая дверца, сделанная будто для ребенка или для малорослых черноголовых. Все это освещалось множеством светильников, вмурованных в стены. Только это были не светильники, а крупные шуларты, мягко переливающиеся всеми оттенками красного и оранжевого. Магический свет будто сгущал воздух, и Лале показалось, что она находится внутри пустынного миража.

– Почему они светятся? Это магия? – выдохнула она.

– Отнюдь. Шуларты обладают интересными свойствами, которые проявляются, только если камней много. Очень много. Нигде в Шулае нет такого скопления шулартов, как здесь. Поэтому мне не требуется другое освещение, – горделиво пояснил Мастер Шнэдд.

– Я не знала, что они так могут.

– А с чего бы ты об этом знала? Твои учителя говорили тебе лишь то, что ты должна была слышать. Следуй за мной.

Шнэдд начал неторопливо подниматься по крутым ступеням, таким гладким, что в них отражались шуларты. От всего этого сияния у Лалы закружилась голова, и ей понадобилось постоять немного, ухватившись за стену.

Лестница казалась бесконечной, от поворотов и множества переливающихся камней в глазах плясали огоньки, и накатывала тошнота. Лала шла все медленнее, клетка с Джохом становилась все тяжелее, а Мастер Шнэдд знай себе шагал, не снижая темпа, как хороший вьючный дром.

Остановился он внезапно, так что Лала, слегка отупевшая от подъема сквозь мираж, наткнулась на широкую спину и охнула. Последнюю сотню шагов она сделала бездумно, потеряв связь с миром, и поэтому сейчас, встрепенувшись, стала вникать в то, что говорил Шнэдд.

– У тебя не будет нужды бегать вверх-вниз по этой лестнице каждый день, но я бы советовал делать это для себя.

– За… чем? – в два приема спросила она, хватая воздух.

– Затем, что твое тело привыкнет к такому труду и не подведет в момент нужды.

Отдышавшись, Лала наконец поняла, что стоит на круглой площадке между пролетами лестницы и перед ней открытая дверь в небольшую комнатку. Шнэдд приглашающе протянул руку.

– Вот, сестра, твое жилище на весь срок работы у меня. – Он усмехнулся.

– А там что? – Лала посмотрела на лестницу, ведущую выше.

– Там моя обитель и сердце Маяка. Но на сегодня с тебя достаточно. Познакомлю вас завтра.

– Нас? – озадаченно переспросила Лала.

– Тебя и Маяк.

– Он… живой?

– Нет, конечно. – Шнэдд снова усмехнулся. – Однако если принимать во внимание все шуларты, собранные здесь, то… отчасти его можно назвать живым.

Лала сделала шаг в комнату и остановилась на пороге.

– А как же мои вещи? За ними придется спускаться?

Шнэдд молча подошел к другой двери, встроенной в белый столб, вокруг которого вилась бесконечная лестница Маяка. Только сейчас Лала услышала тонкий скрип и шуршание. За дверцей она увидела два подвижных каната и не успела задуматься, для чего они здесь, как Шнэдд протянул руку и вытащил ее хурдж, привязанный к поперечной деревяшке, вплетенной в канат.

Насладившись ее удивлением, Шнэдд пояснил, что это специальное приспособление для подъема грузов наверх. Слуга внизу привязывает вещь и тянет один из канатов так, чтобы вещь поднималась со вторым канатом.

– Не думала же ты, что мы, подобно дромам, таскаем поклажу на своем горбу?

Лала не знала, что ответить и что вообще думать. Слишком необычно было все вокруг. Тик притаился, словно тоже чувствовал особенность нового жилья, и даже растревоженный сокол сидел тихо. Мастер Шнэдд поставил хурдж на порог комнаты и пошел к лестнице, бросив на прощание:

– Спи хорошо. Все нужное есть в комнате. Если проснешься раньше меня, что вряд ли, не вздумай ничего трогать.

Смотритель давно ушел, а Лала все стояла посреди комнаты, не зная, с чего начать новый виток жизни.

Действительно, все нужное тут было. В скудном свете пяти крупных шулартов, вмурованных в низкий потолок, она рассмотрела убранство и осталась не то чтобы довольна, но удовлетворена. Узкая кровать у стены выглядела удобной, кресло с высокой резной спинкой было похоже на вычурные сидения в Совете, дорогой на вид шкаф, занимавший почти треть комнаты, мог вместить не только ее вещи, но и клетку Джоха и даже парочку тайных посетителей, а толстый шерстяной ковер грубого плетения надежно защищал босые ноги от холода каменного пола. Круглый стол на высоких резных ножках стоял у окна, больше похожего на бойницу. На столе красовался большой графин, полный югового вина – судя по цвету, самого высокого качества, а на подносе горой лежала выпечка вперемешку с сыром и ягодами хуш. Лала поставила наконец клетку на пол и подошла к окну. Тьма надежно укутала мир, так что Лала не представляла, куда именно выходит окно. Она вздохнула. Комнату обставили богато, купель и кувшин для умывания вообще из серебра. Но того света и уюта, который окружал ее в соколятне, не было и в помине.

Сделав большой глоток прямо из графина, Лала накормила Джоха и Тика припасами из хурджа и как была одетая прилегла на кровать поверх одеяла, просто собраться с мыслями. И тут шуларты погасли.

В полной темноте Лала села и тревожно прислушалась. Было похоже, что тьма не вокруг, а внутри нее, потому что анук светился всегда, даже сквозь наброшенную ткань, но сейчас она его не видела.

– Тик? – прошептала она.

Ни звука в комнате. И это было странно, потому что Лала прекрасно слышала далекий шум прибоя. Она впервые за долгое время вспомнила с сожалением об утраченной способности видеть звуки, хотя это ничем бы не помогло. Медленно, не отрывая ног от пола, она пошаркала в сторону окна. Голова кружилась, тошнота подступала к горлу, дышать было тяжело, и пришла мысль, от которой бешено застучало в висках: ее отравили! Опять. Но зачем? Она ведь может быть очень полезной, да и сложно как-то все устроили. Еще несколько шагов. Нет, вроде не яд. Слабости и дрожи не чувствуется, просто не хватает воздуха. Нужно открыть окно.

Вытянув руку, Лала вдруг различила еле заметное свечение под рукавом.

– А, вот ты где! – радостно выдохнула она и задрала ткань.

Но это был не анук. Мягкий оранжевый свет шел от ее шрамов и на глазах становился все сильнее, словно кровь разносила что-то по телу, и все новые, почти забытые шрамы проступали на коже, как секретные письмена над огнем. Не успела она опомниться, как обе руки сияли ярче, чем анук. Можно с успехом освещать себе путь до окна. Только это было уже не нужно – за окном полыхала страшная битва, от пламени которой ночь превратилась в день.

Крики, нечеловеческий визг, свист стрел и грохот рушащихся стен. Шулай погибал в страшных муках, а над ним в клубах черного дыма метались и падали соколы с обгорелыми крыльями. Лала протерла глаза, но картинка не исчезла, наоборот, ее дополнил мерзкий запах горящей плоти и еще чего-то неизвестного, отдаленно напоминающего зелье с горными кристаллами. Лала кинулась к двери и упала, споткнувшись о валяющуюся на полу клетку Джоха. Сокола в ней не было. Анука тоже нигде не было, как и ее вещей. Ковер исчез, вместо него лежала шкура дрома. Дрожащей рукой Лала погладила длинную белую шерсть, задохнулась от догадки и зажала ладонями рот, но это не помогло. Ее вырвало. И от рвоты загорелась шкура, а потом и весь пол, отрезав путь к двери. Лала растерянно огляделась – горела уже вся комната, горел город за стенами Маяка, горел весь мир. Но она не чувствовала жара. Ей стало легче после рвоты, будто что-то вредное исторглось из ее тела. Лала смело шагнула к двери сквозь языки огня и ощутила прикосновение пламени как легкий ветер, нежный и осторожный. Огонь был на ее стороне в этой странной битве. Она счастливо рассмеялась, но тут же остановила себя:

– Все понятно. Я сплю.

– Разумеется, – знакомым голосом произнес огонь.

– Учитель! – Лала чуть в ладоши не захлопала.

– Откровенно говоря, причин для радости у тебя немного.

Голос Мастера Шая звучал отовсюду одновременно, каждый самый крошечный язычок пламени в комнате был частью этого голоса.

– Со мной что-то происходит, меня…

– Ты даже не представляешь, насколько это важно и опасно, – прервал ее Шай.

– Ну так расскажите мне!

– Я и сам не все знаю. Книга толкований снов поможет. Читай ее внимательно. Слушай, что говорят другие, и не забывай об осторожности. Когда ты последний раз упражнялась с кинжалом?

– Давно, – смутилась она.

– Плохо. Анук тебя бережет, но все же…

– Я прямо с утра, честно!

– С утра ты сначала прочитаешь то, чего я не скажу. Туманно все, – голос Шая стал затухать вместе с огнем. – Есть мысль, что твое состояние связано с огромным количеством шулартов на Маяке. Проверь мое предположение…

– Как?

– Как хочешь, не маленькая! – внезапно рассердился огонь и мгновенно погас, даже не оставив дыма, будто море опрокинулось на горящую комнату.

Лала разочарованно вздохнула. Выгоревшая дотла комната освещалась теперь серой предрассветной хмарью, заползающей через окно. Ни города, ни моря снаружи не было, только клочья тумана и безнадежность, от которой хочется выть. Лала оперлась на узкий подоконник и стала ждать рассвета. Но ничего не происходило, даже клочья тумана висели на одном месте.

– Все, хватит! Я могу проснуться? – неизвестно к кому обратилась она, глядя почему-то в потолок.

– Ты уверена, что это сон? – спросил туман за окном все тем же голосом.

– Да!

– Тогда почему ты не просыпаешься?

– Не знаю…

– Думай.

– Я… должна еще что-то узнать?

– Возможно.

Лала вышла из комнаты. Внутренности Маяка выгорели так же, до обугленных стен. Лестницы не было. Лала стояла на площадке и смотрела в черный провал, в котором, как глаза песчаного хищника феши, поблескивали шуларты, припудренные сажей. Она протянула руку и стерла черноту с ближайшего камня. Он снова стал ярким, новеньким, будто мгновение назад был чьей-то кровью в песках Пустыни. Лала стала один за одним очищать шуларты и не заметила, как подошла слишком близко к краю площадки. А когда спохватилась, было поздно, равновесие удержать она уже не успела.

Падала она долго, кричала и не слышала своего голоса. Черные стены с красными шулартами казались бездонным колодцем, на дне которого ее не ждет ничего хорошего. И в последний миг перед мощным ударом о каменное основание Маяка она вдруг заметила голубой блик в череде красных. «Голубой шуларт пропал из хранилища в Шулае!» – успела подумать она прежде, чем мощный удар выбил из нее мысли, ощущения и вообще жизнь.

Открыть глаза получилось не сразу, будто ресницы засохли и слиплись. Все вокруг походило на размытое отражение в мутной воде. На языке был вкус крови. Лала долго терла лицо, но кожа почти не отзывалась на прикосновение. Наконец картинка перед глазами обрела четкий вид.

В комнате ничего не изменилось. Пожар остался в ночном кошмаре, а Джох стянул тряпку с клетки и нетерпеливо топтался на насесте. Утро только-только собралось с силами прогнать ночной мрак, и с каждым вдохом за окном становилось все светлее.

Тяжело, как побитая, она встала и расправила плечи. Серебряное зеркало в вычурной раме показало ей лохматую девицу с отекшим лицом и засохшей темной струйкой в уголке рта. Боль подсказала, что во сне Лала прикусила язык.

– Если я так каждую ночь буду спать здесь, надолго меня не хватит, – повернулась она к Джоху.

Сокол присвистнул и открыл клюв. Он хотел есть, и внешний вид хозяйки его вообще не волновал.

Плеснув в лицо ледяной воды, Лала отмыла засохшую кровь, неторопливо и тщательно переплелась и снова посмотрела в зеркало. Теперь можно знакомиться с Маяком.

Прикрыв дверь своей комнаты, она на мгновение замешкалась, вспоминая запреты, но свет, спускающийся сверху, куда убегала витая лестница, манил слишком сильно. Не успела она поставить ногу на первую ступеньку, сверху послышались тяжелые шаги.

– Как спалось, сестра?

Мастер Шнэдд был приветлив, бодр и не стал дожидаться ее ответа.

– Приглашаю тебя позавтракать и сразу же посмотреть на мир с высоты нашего положения.

– Это как? – озадачилась Лала, еще не придя в себя после сна.

– Следуй за мной.

Полсотни ступеней привели их в круглую комнату с прозрачными стенами. Лала замерла. Вокруг было море, по-утреннему светлое и тихое. Казалось, с Маяка открывается вид за край земли. Не глядя на город и бухту, которые тоже были как на ладони, она прижала пальцы к прохладному стеклу и словно вдыхала красоту водной бесконечности.

– Нравится?

Лала только вздохнула.

– Успеешь налюбоваться еще, лепешки стынут.

Только сейчас Лала заметила небольшой столик, сплошь заставленный разновеликими блюдами. Здесь были горячие лепешки трех видов, подслащенное юговое масло, сыры с травами, прозрачные ягоды хуш, сгущенный фруктовый сок, в который можно макать и хлеб, и сыр, запеченные яйца руфы, причудливо нарезанные неизвестные ей плоды. Лала вспомнила, как она впервые села за стол с рабынями в Небесном Оке. Тогда было все так же удивительно, только еды намного меньше. Птичницам Ишиндаллы этой снеди хватило бы на два дня, если не больше.

– С нами еще кто-то будет есть?

– Нет. Не достойны.

Лала прыснула, но Шнэдд невозмутимо взял большую лепешку, намазал ее маслом, положил сверху сыр, свернул свитком, обмакнул в сок и, внезапно широко раскрыв рот, откусил сразу половину. Когда он жевал, двигалось все его пухлое лицо, даже косы и плечи. Он знаком показал, чтобы Лала ела и не задавала вопросы.

Все оказалось настолько вкусным, что она впервые за годы пребывания на родине объелась до тошноты, но остановиться было невозможно. Они съели все. Пустые блюда Шнэдд неторопливо построил башней, удовлетворенно рыгнул и улыбнулся Лале:

– Ну, вот теперь давай беседовать.

Но она даже дышала с трудом и просто озиралась.

– Ясно, ты раздавлена обильностью завтрака. За ужином придется хуже, но надо привыкать. Обильная еда необходима. А еще мы не обедаем.

– Почему? – выдавила она из себя.

– Работа. – Он указал взглядом на потолок.

Только сейчас Лала заметила еще одну лестницу удивительно тонкой ковки, ведущую к люку в потолке.

– Там рождается Луч?

– Именно.

Шнэдд покряхтывая встал, сделал несколько шагов и ухватился за изящные перила.

– Лучше один раз показать, чем десятикратно поведать. Идем.

Они оказались под прозрачным куполом, в центре которого стоял ящик в человеческий рост. Разумеется, слово «ящик» не вполне подходило к описанию того, что увидела Лала, но раньше она ни с чем подобным не сталкивалась. С трех сторон это приспособление имело глухие стены с небольшими круглыми отверстиями, по одному на каждую сторону. Четвертая же, обращенная к тому участку моря, где корабли подходили к Шулаю, имела неплотно прикрытую раздвижную дверцу. Изнутри в щель толщиной с три пальца бил желтый луч, настолько бледный, что утреннее солнце легко его растворяло.

С видимым усилием Шнэдд раздвинул дверцу, и Лала ахнула, на мгновение зажмурившись. Зеркальные внутренности ящика отражали свет полусотни шулартов, сложенных пирамидкой в самом центре.

– Это самое сильное в мире оружие, управлять которым достойны лишь избранные, – торжественно произнес Шнэдд.

Он взял висящую тут же на толстой цепочке подзорную трубу и долго разглядывал горизонт. Море поменяло цвет, утренние краски стали ярче и сочнее, но водная бесконечность оставалась пустынной. Ни намека на парус.

– Ладно, как оно работает, покажу позже. Сейчас просто запоминай.

Голос его внезапно изменился, стал напевным. Мягко поводя полными руками, Мастер Шнэдд указывал Лале на части оружия. Он словно пел и танцевал какой-то магический танец. Она затаила дыхание.

– Один шуларт, как капля в море, силы не имеет никакой. Но если их наберется больше десятка и свет направится в одну лишь сторону, плохо придется любому, вставшему на пути луча. Правда, секрет имеется, о котором не знает никто, кроме Смотрителя Маяка и его помощников: светлый луч не смертелен, он всего лишь ищет железо и кровь. Находит и отражается от них, как от зеркал. Опытный глаз сразу заметит разницу в цвете луча, и тогда наступает время отмщения врагам. Если кровь Мастера Смерти попадает на пирамиду шулартов, невиданная мощь освобожденных жизней сметает все на своем пути. Раны Мастера затягиваются быстро, а вражеских ран вообще не существует, как и самих врагов, и их кораблей. Ничего не остается после красного луча. Когда он бьет, находиться рядом опасно всем, кроме тех, у кого в крови смертельная сила. – Мастер Шнэдд перевел дыхание и закончил обычным голосом: – Поэтому даже самый последний слуга на Маяке непременно должен быть Мастером Смерти. Иначе не напасешься помощников.

Пока Шнэдд напевал, Лала не моргая смотрела на светящуюся пирамидку, отраженную зеркалами. У нее кружилась голова, опять тошнило, но оторваться от зрелища она не могла. И только когда Шнэдд перешел на свою обычную речь, Лала будто проснулась.

– А где ваш прошлый помощник? – поинтересовалась она, невольно оглядываясь.

– Кончился, – просто сказал он.

– Умер?

– Нет, ну что ты! Просто у него больше не было сил продолжать, хоть и питался хорошо. Кровь же не бесконечная. Или ты меня плохо слушала?

– Так вы используете не свою кровь для красного луча? – догадалась Лала.

– Разумеется. Я слишком ценен для этого.

Мастер Шнэдд широко улыбнулся, но Лала его не поддержала:

– Помощник или просто животное, у которого берется кровь, пока возможно?

Улыбка Смотрителя словно затерлась обидой:

– Помощник знает, на что идет. Это добровольная и почетная обязанность. После работы на Маяке все немного болеют, но, когда восстанавливают жизненную силу, могут уходить на покой и жить до конца дней своих в достатке и удовольствии.

– И как часто вы меняете помощников?

– Зависит от того, как часто враги хотят проникнуть в Шулай. Обычно сил людям хватает на полгода. Но женщин в помощницах у меня еще не было. Так что самому интересно, на сколько тебя хватит.

– Меня обещали вернуть в Совет через полгода!

– Ну, раз обещали, значит, вернут, – примирительно покивал Шнэдд и вдруг весь подобрался, увидев что-то в море за спиной Лалы.

Она развернулась, стараясь поймать направление его взгляда, и тоже застыла, как охотничья собака. Парус. Еле заметный, сливающийся с облаками, клубящимися у горизонта.

– Вот и первое твое дело, сестра.

– А если это мирный торговец?

– Узнаем.

Шнэдд долго щурился в подзорную трубу, а потом вдруг передал Лале.

– Ну, что скажешь?

Легкий трехмачтовый парусник очень быстро занял все поле зрения, и Лала отняла трубу от глаз.

– Красивый.

– Великолепно! То, что должен сказать о вражеском корабле наблюдатель Маяка, – рассмеялся Шнэдд и отобрал трубу.

Он еще раз глянул на корабль и перевернул изящную склянку песочных часов.

– Флаг чужой. В пределах удара Луча будут через полчаса.

– Зачем удар? – воскликнула Лала. – Если флаг не наш, это не значит, что там пираты!

– Корабль, идущий в Шулай, должен знать, на каких условиях его примут. Не ведающий виноват, ведающий – дважды, – наставительно сказал Шнэдд. – Ты же знакома с нашим правосудием. Но не переживай, сначала Луч их проверит.

– Что мне тогда делать?

Шнэдд присел на обитую мехом скамью и прикрыл глаза.

– Ждать, когда сможем разглядеть название корабля. Сверимся со свитком.

– С каким?

– Со Свитком Памяти, конечно.

Лала задержала дыхание. Память Смотрителя! Когда-то Лириш чуть не утопил ее, не найдя упоминаний о чужачке в этом Свитке. Правильные слова, в которые можно было бы облечь просьбу, метались заполошными воробьями и добавляли смятения. Лала протяжно выдохнула.

– Не стоит волноваться, сестра. Осознание своего долга поможет обуздать твои чувства. Мастер Смерти выше жалости, забыла?

– Нет. – Она подошла к окну и поймала корабль в круглое поле трубы. – Меня волнует справедливость. Без предупреждения уничтожать того, кто не враг, – даже тупые животные так не делают.

– Именно потому, что они тупые, – отмахнулся Шнэдд. – Так что с названием корабля?

– Я не могу прочесть. Это не ашайнский и не заморский.

Шнэдд ворчливо отобрал у нее трубу:

– А в мире больше нет земель, по-твоему? Ну-ка… Чынгырский. Тарабарский язык, еще хуже заморского. Эта каракуля означает «Богатый силой». Что ему тут нужно?

– Свиток? – подсказала Лала.

– Нет нужды. Чынгырцы никогда не посещают Шулай. Он свернет. Должен свернуть.

– Почему?

– Это мелкорослое ворье никогда не торговало честно. Нам не интересны их предложения. Ну, вот видишь, он меняет курс. Можно пропустить стаканчик, пока горизонт чист.

Кипа белоснежных парусов на какой-то момент стала плоской, корабль остановился. Шнэдд отдал Лале трубу и вернулся к лестнице. Лала бросила последний взгляд на корабль и вдруг задержалась. Что-то было не так. Корабль стоял на якоре и не собирался поворачивать. А вскоре от него отделились лодки с небольшими косыми парусами. Малозаметные среди волн, они пустились в рассыпную тремя шустрыми рыбками.

– Мастер Шнэдд, а что с лодками?

– Какими? – донеслось до нее снизу. Круглый Смотритель, несмотря на свой вес, был скор в движениях и уже звенел бокалами этажом ниже.

Лала свесилась над лестницей и крикнула:

– Спустил три парусные лодки, они плывут сюда.

Шнэдд оказался рядом почти мгновенно. Тяжело дыша, он выхватил у Лалы трубу и подошел к окну.

– Не понимаю. Раньше так никто не поступал. Лодка ни за что не подойдет к берегу, волны ее растерзают.

Между тем белые треугольники все дальше убегали от корабля. Один из них держал курс прямо на выступающую из воды тонкую скалу Иглу, у которой был закреплен канат для парома проверяющих. И пока Шнэдд с Лалой попеременно глядели в трубу, крошечная фигурка вскарабкалась на острый камень и стала возиться с канатом.

– Луч! – гаркнул Мастер Шнэдд и кинулся к зеркальному ящику.

– Что мне делать?

– Кровь, быстро! – Шнэдд указал на кинжал, вставленный в кованую петлю возле круглого отверстия.

– А проверять?

– Поздно. Левая рука. Засовываешь внутрь, строго на верхний шуларт, и ни капли мимо! Глаза отведи, а то ослепнешь.

Привычно уколов левую ладонь, Лала занесла ее над сияющей пирамидкой, пока Шнэдд возился с дверцей. Шуларты зашипели. Запахло кузницей, и даже сквозь закрытые веки и крепкие стенки Лалу обдало жаром вспышки. Пришлось извернуться, чтобы увидеть, что происходит на море. Лодка у Иглы-скалы исчезла. Лишь на волнах то тут, то там качались догорающие обломки.

Рука болела, причем не только в месте запекшегося разреза, а вся. Ровно до того места, что было внутри ящика, пока кровь капала на шуларты.

Шнэдд не смотрел на Лалу, он выискивал две другие лодки. Выругался:

– Дикари, кожееды! Вторая идет. Готовься!

– Опять?

– Да, быстрее! Нужно заменить верхние шуларты.

Шнэдд наклонился и выдвинул длинный плоский ящик, в котором аккуратно, укутанные в стружку, как ягоды хуш на рынке, лежали шуларты. На место расплавившихся самоцветов в верхушке пирамиды водрузили новые, и Шнэдд громко щелкнул задвижкой.

– Снова левую?

– Да!

Второй надрез оказался больнее, и Лала зашипела. Обломки лодки горели, Шнэдд потирал руки, а ее кожа до локтя стала темно-бордовой.

– Не бойся за руку, есть снадобье, – бросил через плечо Шнэдд, будто услышал ее мысли.

Третья лодка пошла к Игле, и все повторилось – новый шуларт, новый надрез, горящие обломки и покрытая черными волдырями рука от запястья до локтя. После этого чынгырский корабль снялся с якоря и спешно растворился в облаках на горизонте. Осторожно накладывая на руку жирную прозрачную мазь с запахом сайшонских кристаллов, Лала спросила:

– А если бы пришлось жечь еще кого-то, я бы осталась без руки?

– Не осталась бы, – Шнэдд ответил не сразу. Он хмуро смотрел на опустевшее море и барабанил толстыми пальцами по стеклу. – Чего он хотел? Ради чего пожертвовал лодками и людьми?

– Ради чего все корабли жертвуют?

– Тут другой случай. Мы сжигаем тех, кто пытается проникнуть в Шулай с оружием. Я впервые потратил шуларты и твою кровь на жалкие лодчонки. Но до сих пор никто не пытался испортить паромный путь до Иглы. Я должен доложить Совету.

– А если в это время кто-то еще приплывет, а я одна?

– А на что нам, скажи, пожалуйста, подопечные Мастера Шойду?

Почтовый сокол унес письмо, Шнэдд отлучился к себе, и Лала осталась один на один с морем, небом и оружием, которое работает на человеческой крови.

Ее задача была проста: любоваться волнами, вовремя заметить паруса и помочь Смотрителю действовать согласно Кодексу. Кожаный толстый шнур, уходящий в круглое отверстие в полу, оканчивался звонким колокольчиком в комнате Шнэдда, вызвать его было делом одного вдоха.

Сайшонские кристаллы, как всегда, сработали быстро. Волдыри на коже выцвели и совсем не беспокоили Лалу. Что значат раны по сравнению с дарами, которые подбросила ей судьба! Свиток Памяти рядом, Шнэдд ею доволен. Очень скоро она найдет ответы на мучительные вопросы, а потом бросит все и уедет. От этой мысли стало так жарко, будто рядом взорвались новые шуларты.

Море. Бескрайняя водная пустыня, мощнее, сильнее и больше, чем та, что окружала Шулай. И эта голубая пустыня звала Лалу, будто подтверждая, что ничто ее не связывает с ашайнами, кроме старой тайны, которая вот-вот будет разгадана. Надо только немного подождать.

Ожидание не тяготило, но ее заботило то, что троица питомцев долго так не выдержит. И если Снегу на дроммарне не скучно, а Тик может сутками спать, то бедный Джох зачахнет в клетке.

Море словно сочувствовало Лале, и до того мига, когда заходящее солнце ненадолго превратило воду в жидкое пламя, никто так и не появился на горизонте. Шнэдд отпустил ее только после заката. Маяк не нужно было сторожить ночью и поддерживать его свет тоже, потому что не было по ночам никакого света в этой белой башне. Тьма над острыми скалами и злым прибоем – идеальная защита от ночных гостей, которые опасаются показать истинное лицо в светлое время суток. На вопрос Лалы о сигналах для своих Шнэдд отрывисто буркнул: «Для ашайнов нет своих!» Потом добавил, видя ее непонимание:

– Нужные Шулаю корабли приходят днем. Если они не успевают до заката, просто остаются в море недалеко от Иглы, там есть спокойное место, небольшая яма на дне, над которой меньше беснуются волны. Честно ждут и с первыми лучами солнца готовятся к встрече с чиновниками из Управы. Ночью никто не имеет права приближаться к бухте.

– А если кто-то избежит скал и прибоя и под покровом ночи пройдет в залив?

– У тебя слишком живой ум, сестра! Такого не было и не будет никогда. Шулай надежно защищен вот уже многие века! – Шнэдд расправил покатые плечи и даже стал выше ростом от гордости за себя и за Маяк.

– Все когда-то случается впервые, – тихо парировала Лала, но Смотритель не разобрал ее слов.

Первое, что она услышала, спустившись к себе, был писк сокола. То тут, то там на полу синели короткие перья, а сам Джох лежал и широко судорожно раскрывал клюв. Лала кинулась к нему, осторожно взяла на руки и ощупала. Он был цел, а перья потерял, скорее всего, когда бился о прутья клетки. Лала качала его на руках, как младенца, и чуть не плакала. И суток не прошло, как она приступила к новой работе, а уже чуть не лишилась верного друга! Пока она жалела Джоха, подполз Тик. Он теплой лентой обвил лодыжку, и она разрыдалась.

В лесах вокруг далекого замка Фурд уже много раз сугробы уходили ручьями в яркий мох, а в ее жизни ничего, по сути, не менялось. Она стала умнее, сильнее, могущественнее, но никак не могла вырваться из рабства и подчинения то одному, то другому.

– Что со мной не так, Тик? – Лала погладила золотистые чешуйки. – Как мне получить желаемое?

Ни анук, ни успокоившийся сокол ей не ответили. Вместо этого раздался стук в дверь. Незнакомый глухой голос возвестил, что ужин ждет госпожу.

Лала быстро засунула Джоха в клетку, накинула на нее платок и подошла к двери. Но по ту сторону никого уже не было, только огромный поднос на полу. Лала занесла его в комнату и водрузила на стол, равнодушно отмечая изобилие и изысканность блюд.

Есть не хотелось. Даже от мыслей о еде тошнило. Но анук быстро заполз по витой ножке и с интересом ткнулся мордой в ближайшую тарелку. Джох снова пискнул из-под покрывала, и это вернуло Лалу к мыслям о своих питомцах. Тот, кто собирал ей ужин, точно знал, какие едоки поселились в комнате помощницы Смотрителя. Небольшой кувшин с молоком и миска с парным, сочащимся кровью мясом были явно не для Лалы. Пока она кормила сокола, анук справился со своим молоком и уютно свился в клубок прямо на столе. Исчезнувший аппетит вернулся к ней, а с ним и способность спокойно рассуждать. Лала решила не откладывать разговор на завтра и, прихватив Тика, пошла искать Мастера Шнэдда. У нее был готов ультиматум.

Где именно живет Смотритель, Лала не знала. Она просто поднялась на запретный этаж Маяка и осмотрелась. Две двери на круглой площадке она заметила еще утром, когда шла наверх. Одна, узкая и низкая, похожа на вход в чулан. Зато вторая больше подходила королевским покоям – тонкая резьба и богатая инкрустация серебром рассказывали о неведомой битве на море, во время которой десятки кораблей пылали под смертельным лучом. Витая серебряная ручка в виде змеи сияла в том месте, где ее касались сотни рук, но была почти черной у основания. Лала еще раз проговорила про себя строчки из Первого Кодекса, где упоминались невозможные способности женщины-Мастера Смерти, и постучала.

– Я не звал тебя, Шимен! – раздраженно отозвался Смотритель из-за двери.

– Это Лала.

Некоторое время ничего не происходило – ни звука, ни шороха по ту сторону. А потом дверь резко распахнулась наружу, и Лала еле успела отстраниться. Мастер Шнэдд стоял на пороге, и вид его не обещал радушного приема.

– Тебе запрещено сюда ходить!

– Я помню, но ждать до утра не могу.

– С трудом представляю причину твоей смелости, сестра. Но ладно, говори. – Шнэдд чуть подался вперед так, чтобы не дать Лале увидеть то, что находится в его комнате, и прикрыл за собой дверь.

– Мастер Шнэдд, я хочу с завтрашнего дня нести службу вместе со своим соколом и змеем. Их не стоит оставлять одних на весь день.

Брови Смотрителя взметнулись над округлившимися глазами так, что полное лицо стало выглядеть длиннее. Он мгновение молчал, а потом рассмеялся:

– Ты условия ставишь? Мне?

– Пока просто прошу.

– А если я откажу?

– Тогда я скажу, что никто из ваших прошлых помощников не смог бы и два раза подряд выдержать рождение луча. А судя по сегодняшнему чынгырскому разведчику, нас ждут сложные времена. Я вам нужна больше, чем вы хотите это показать.

– Ты слишком высокого мнения о себе, сестра! – пыхнул Шнэдд, но в зрачках мелькнула правда, скрыть которую он не успел.

– У меня были хорошие учителя. И я верю, что третий будет еще лучше, – не моргнув солгала она.

Шнэдд скривился. Мастер Шай был лучшим учителем в истории трех поколений, и откровенная лесть, похоже, задела Шнэдда. Он вздохнул:

– Я должен посоветоваться.

– Не должны. Вы здесь главный. – У Лалы голова кружилась от собственной наглости, но остановиться она уже не могла.

– Иди к себе. Утром решим.

– Я могу быть уверена, что…

– Иди, – перебил ее Шнэдд и бесцеремонно хлопнул дверью.

– Как считаешь, это согласие? – Лала подняла запястье и посмотрела в глаза встрепенувшемуся ануку.

Змей мерцал и равномерно грел руку, не пожелав оставить хозяйку даже в ее комнате, так что спать Лала легла вместе с ним. То ли из-за дополнительного тепла в постели, то ли от усталости, она уснула, лишь опустив голову на подушку. Поэтому среди ночи, когда ее разбудил рев шторма, она проснулась мгновенно, полная сил, но радость пробуждения быстро сменилась неясной тревогой.

В городе, при соколятне или в гостевом доме мастеров Смерти, шум прибоя не был слышен. Здесь же казалось, что Маяк стоит посреди бушующего моря и вздрагивает от каждой новой волны, сталкивающейся со скалами. Вкупе с кромешной тьмой ощущение наползающей угрозы стало невыносимым. В комнате не хватало света полной луны, которая еще вчера заливала все серебром, и в этом было что-то пугающе неправильное.

Лала выпростала из-под подушки руку с ануком и подняла ее над головой в надежде осветить немного пространства вокруг себя. Тик сжал пясть так, что стало больно, и вдруг зашипел. В теплом мягком свете анука Лала разглядела несколько фигур в капюшонах, стоящих у ее кровати. Кроваво-красные плащи и налившиеся бездонным черным кинжалы, которые не отражали сияние золотых чешуй Тика. Анук, мгновенно освободив ее руку, кинулся на крайнего человека, но остальные коротко, без замаха, вонзили три кинжала ей в грудь. На пальцах, обхвативших рукояти кинжалов, блеснули перстни членов Совета, но чьи именно, Лала не разглядела. Крик остался в горле, а вместо него вырвалось наружу хриплое бульканье. Горячим залило подбородок, потекло по шее, а боль от трех острых ударов слилась в один продолжительный беззвучный вопль раненого зверя. Лала чувствовала, как сталь выходит из ее плоти и снова вонзается рядом. А потом еще и еще.

Четвертый Мастер, на которого напал анук, упал у изголовья кровати, но трое продолжали бесшумно и торопливо дырявить тело Лалы, поэтому не сразу заметили, что змей оставил бездыханного и метнулся к следующему. Только новый вопль укушенного человека прекратил слаженную работу кинжалов. Но ему, как и Лале, помочь было уже нельзя. Двое отступили от кровати в темноту и глухо хлопнули дверью, оставив бездыханные тела и измазанного кровью анука. Змей свился клубком на растерзанной груди хозяйки, подобно преданной собаке, которая не бросает умершего владельца.

Удивляясь, почему она еще что-то соображает, Лала чудовищным усилием положила руку на головку Тика в последнем порыве приласкать верного друга и закрыла глаза. Змеиное тело грело остывающую и липкую от крови ладонь, словно удерживая на черте между старой и новой жизнью. Боль ушла, остался покой, тонко и нежно звенящий в голове. Звон этот вопреки всему не утихал, а, наоборот, становился громче и настойчивее, пока не вытеснил ощущение тепла и мысли о скорой смерти. Боль вернулась, но она стала другой – так нестерпимо свистит в голове, когда рядом подает голос гигантская руфа. Лала поняла, что больше всего ей хочется заткнуть уши.

И она их заткнула. Обеими ладонями. Чистыми и теплыми, без малейших следов крови. Анук возмущенно поднял головку с подушки, а в клетке встрепенулся Джох. В окно смотрел новый день старой жизни.

Лала схватилась за грудь. В вырезе ночной сорочки отчетливо прощупывались короткие тонкие рубцы. Много, больше десятка. Они не болели, но ныли, как потревоженные, почти зажившие ссадины.

– Что за…

Она вскочила и осмотрелась. В комнате был порядок, снаружи привычно шумел проснувшийся мир, и только постепенно сглаживающиеся рубцы свидетельствовали, что ночной кошмар не был просто сном.

Лала взяла свиток с копией Книги Сновидений и долго пыталась сопоставить увиденное с толкованиями. Выходило, что кошмар со свистом руфы в ночь полнолуния – это пророчество, которого нельзя избежать, но можно к нему подготовиться. Четыре Мастера Смерти хотят ее убить и убьют, если им не помешать.

Мастер Шнэдд ждал за накрытым столом. Бледный, отекший, с огромными синюшными мешками под глазами. Лала иногда лечила таких больных вместе со знахаркой Ширией, поэтому собралась дать совет, но почувствовала резкий запах – на тарелке у Шнэдда лежал сиротливый кусок сыра, посыпанный рубленой зеленью. В темно-зеленой запашистой траве она узнала водогон и удовлетворенно кивнула. Пахнет так себе, но это прекрасное средство от пухлой болезни, необратимых изменений почек.

– Спокойного моря, сестра, – поморщившись при виде клетки с соколом, сказал Шнэдд.

– Спокойного моря, Учитель. Вы больны? – Лала сделала вид, что не заметила недовольства Шнэдда.

– Плохо спал, – отрывисто буркнул он. Пожевал водогон, отчего стал похож на задумчивого вола, потом продолжил: – Твой сокол должен сидеть тихо, а змей вообще быть незаметным.

– Да, конечно! – поспешно согласилась Лала и придвинула к себе стул. Она вдруг поняла, что после странной ночи голодна, как цепной пес, которого для пущей злости кормят раз в два дня.

Этот завтрак совсем не походил на предыдущий. Шнэдд игнорировал обильный стол, хмуро жевал зелень, изредка запивая простой водой. На Лалу он даже не смотрел, разговор не начинал. Море до горизонта было пустым, и очень скоро Лала заскучала.

– Мастер Шнэдд, чем занимаются ваши помощники, когда сутками никто не приходит сюда по морю? – спросила она, подавив зевок.

– Смотрят на горизонт. Читают. Практикуются в метании ножей. Главное – ни на миг не покидать своего поста.

– Я могу сходить за книгой?

– Нет, – быстро ответил Шнэдд. – Надо было сразу.

Лале показалось, что он злорадствует.

– Хорошо. Тогда у меня вопрос.

Шнэдд страдальчески прикрыл глаза, дожевав очередной лист, и кивнул.

– Вам снятся сны, в которых вы умираете так явственно, что по утрам тело помнит все раны?

– Еще как.

– И что вы делаете?

– Как что? Болею.

– И все? – разочарованно спросила она.

– Да. Сновидения несут нам страх, их нельзя принимать на веру. Иначе пора в Пустыню.

– А как же Книга Сновидений? Она же для чего-то написана? – не отступала Лала.

– Для глупцов, которым нечем заняться.

– Мастер Шай думал иначе!

– И где он теперь? – Мастер Шнэдд иронично поднял брови.

Лала не нашлась что ответить. Он вел себя очень странно. Казалось, Шнэдд специально вводил ее в заблуждение. Но сил у него было явно немного, поэтому она решилась:

– А у меня во сне, например, мой анук убил двух мастеров Смерти сегодня, – между делом сообщила она, намазывая юговое масло на лепешку и незаметно следя за Шнэддом.

Смотритель не вздрогнул, не моргнул и вообще никак не отреагировал. Дыхание его было ровным. Слишком ровным с учетом того, что водогон как раз таки ускоряет дыхание и сердцебиение, чтобы лишняя вода быстрее покинула тело. Стремление казаться равнодушным выдало его.

Лала отложила надкусанную лепешку.

– Это вас во сне укусил мой змей?

– Нет! – быстро ответил Шнэдд и отвернулся.

– Учитель, я клянусь, что не хочу вам зла и не позволю Тику убить вас. Помогите мне найти семью, и я вообще исчезну. От меня Совету больше хлопот, чем пользы, ну признайтесь!

– Я не должен тебе никаких признаний! И вообще никому ничего не должен! – Он по-прежнему смотрел в сторону. – Мое дело служить Маяку и безопасности Шулая.

Лала вздохнула и закончила трапезу в полном молчании. Годы, прожитые в Пустыне, научили ее ждать.

Смотритель больше не притронулся к пище. Он тяжело поднялся, внимательно изучил горизонт через трубу и вздохнул:

– Я нуждаюсь в отдыхе. Не своди глаз с моря. Любой парус на горизонте – сразу, не задумываясь, открываешь Гнездо Луча и зовешь меня.

Только к вечеру, когда море посветлело, он поднялся из своей комнаты и застыл на пороге. Лала успела выпустить Джоха полетать, но забыла накрыть клетку. Судя по всему, Мастер Шойду ни с кем не поделился тайной ее сокола – выпученные глаза Шнэдда говорили сами за себя.

– Синий?!

– Да, – коротко ответила она. Поздно было кидаться к клетке с накидкой.

– Ты… а… Мастер Шойду знает об этом?

Лала молча кивнула. Вопреки ее ожиданиям Шнэдд вдруг улыбнулся. Но странная это оказалась улыбка, злорадная.

– Как же он допустил, чтобы синий сокол принадлежал кому-то иному, кроме него?

– Пришлось допустить. Я спасла ему жизнь. После того как он чуть не отнял мою.

Болезненной томности опухшего Смотрителя как ни бывало.

– Спрячь его, сейчас Шимен принесет ужин. И ты мне расскажешь все. Без утайки. Если, конечно, ждешь моей помощи.

Лале казалось, что она в сотый раз проговаривает свою историю. С течением времени прожитое бледнело, густо замазанное новыми событиями, и не выглядело настолько важным. Шнэдд изредка кивал или удивленно вскидывал брови, но не перебивал. Лала говорила все быстрее, словно хотела поскорее закончить. Она вдруг поняла, сколько людей появились в ее жизни с момента побега из замка Фурд. Почти каждый влиял на ее жизнь, усложнял или упрощал, а то и делал невыносимой. Но они не задерживались рядом. Уходили или… умирали. Воспоминание о верном Чигише, для которого она была неистовой надеждой на новую жизнь, ранило больше всего. Шурн, нелепый и непонятно умерший, тоже уколол душу ледяной иглой.

Разговор, похожий на исповедь, неожиданно оказался очень полезным. Лала будто со стороны посмотрела на себя, оценила поступки и пути к цели, которые она выбирала, и поняла, что одна не справляется. Поэтому в конце своего рассказа она поклялась, что говорит правду и обещает ответную помощь. Умолчала она только об исчезнувшем синем шуларте, который отчетливо видела во сне.

Мастер Шнэдд шумно выдохнул, налил себе немного разбавленного вина и выпил длинными глотками сразу весь бокал.

– Никогда не слышал более неправдоподобной истории, но верю. Только ты не могла похоронить брата Шурна возле пещеры Дакша. Он сейчас исполняет обязанности Второго Мастера Смерти на рудниках Сайшона.

– Как? – только и прошептала Лала.

– Думаешь, что Мастер Ашгар позволил бы казнить своего племянника? Как же! Мальчик заигрался в повстанцев, его немного припугнули и отправили подальше от Шулая.

– Но… – Лале было трудно дышать, – я же видела его руку, и волосы, и плащ!

– Ты видела сгнившее неизвестное тело без пальца в обносках, похожих на плащ Мастера Смерти. Возможно, оно ждало там именно тебя.

– Но кому надо, чтобы я думала, что это Шурн?

– Тому, кто хочет управлять твоими поступками. И если я правильно понимаю, этот кто-то меньше всего заинтересован в том, чтобы ты получила ответы на свои вопросы и покинула Шулай. Ты не осознаешь своей силы, не умеешь ею пользоваться. Однако если тебя направить в нужную сторону, то твоими руками можно будет перевернуть этот мир. Отличный замысел. Осталось только понять, кто его придумал.

Мастер Шнэдд сдержал слово. На следующий день он принес к завтраку небольшой кованый ларец, на крышке которого угадывалось изображение свитка. Лала с трудом заставила себя спокойно доесть. Казалось, сам вид ларца жжет ее глаза и разум, будто возможно ощутить жар от созерцания предмета. Шнэдд чувствовал себя значительно лучше, поэтому трапезничал неспешно. И когда наконец посуду убрали и подошел момент достать Свиток Памяти, Лала была обессилена ожиданием, будто полдня шагала по зыбучим пескам пустыни.

Она постаралась сдержать вздох разочарования, но Шнэдд заметил, как на миг скривились ее губы. Он усмехнулся:

– Никогда не следует судить о сильных вещах по их внешнему виду.

Лала промолчала, разглядывая Свиток. Это был небольшой кусок белой ткани, скрученный в тонкую трубочку и перехваченный красной тесьмой с длинной сияющей иглой на конце. Да у обычных глашатаев из замка Фурд грамоты были толще и богаче!

Шнэдд между тем почтительно расправил Свиток на столе, и Лала снова вздохнула. Ни букв, ни цифр, просто множество бурых точек, словно армию клопов раздавили.

– И как мне понять, что здесь записано?

– Тебе – никак, – в голосе Шнэдда слышалось превосходство, – только Смотритель Маяка читает Свиток Памяти.

Он приложил палец, на котором красовалось кольцо Мастера, к одной из точек, сосредоточенно прищурился и выдал:

– Благородный Пиширс покинул порт Шулай в первый день года Синей Феши. Вернулся ровно пять седмиц спустя, как и обещал.

Лала посмотрела на россыпь точек.

– Как вы это видите? Что это вообще?

– Кровь. Каждый ашайн, покидающий порт, оставляет на Свитке каплю крови. Вот этой иглой протыкают палец левой руки. Мое кольцо помогает удержать в памяти все, что сообщалось. Не так уж и сложно. Сама знаешь, как мало наших выбирается за море.

– У Лириша не было с собой Свитка, когда он чуть не скормил меня рыбам! – Лалу передернуло от воспоминаний.

– Конечно. Но у чиновников Управы всегда на руках выписка последнего года. Там было указано, что только благородный Ушаш уплыл в Заморье и еще парочка беспокойных бродяг. И все. Возможно, если бы мы подняли сведения за двадцать лет…

– Ну так поднимите, умоляю! – вскрикнула Лала.

Шнэдд поморщился:

– Не шуми. Ты думаешь, что я до сих пор этого не делал?

– И?

– И ничего. Я веду Свиток три десятка лет. Ты явно моложе, а значит, мимо меня точно не прошла бы.

– А может, кольцо плохо работает?

– Смеешься? Кольцо чует кровь, как кинжал Мастера Смерти, недаром они из одного сплава.

– А если кольцу дать немного моей свежей крови? – вдохновенно предположила Лала.

– Что ты имеешь в виду? – подозрительно спросил Шнэдд.

– Если оно с кинжалами одного сплава, то в руке Мастера Смерти может указать на что-то еще, например на родную мне кровь?

Шнэдд застыл:

– Как? Откуда ты знаешь? Шай сказал?

– Нет… Просто пришло на ум. А что?

Шнэдд молча протянул ей иглу от свитка. Острие казалось тоньше человеческого волоса и при этом искрилось, как росинка под солнечным лучом. Боли от укола не было. Капля крови упала на кольцо с изображением Маяка, и металл впитал ее, как песок Пустыни. Смотритель трижды провел рукой по Свитку. Он медлил, разглядывая Лалу, будто видел ее впервые.

– Ну?

– Кровь Мастера Смерти сильнее крови обычных людей. Кольцо с ее помощью действительно указывает на все родственные узы хоть за сто лет. Только вот твои предки, видимо, были добропорядочными ашайнами и не стремились сбежать в Заморье.

– Вообще никто и никогда?

– Только один, вот. – Он ткнул пальцем в точку, ничем не отличающуюся от соседних. – Оружейник Сишидор из Сайшона покидал порт Шулай на полгода. Но это случилось задолго до твоего предполагаемого рождения.

– А вдруг я действительно родилась в Заморье? Там какая-то женщина встречалась с этим Сишидором и понесла от него? Потом умерла родами, и меня продали…

– Ты Мастер Смерти. А среди нас нет полукровок. И это может быть, например, брат твоей матери или побочный сын твоего деда, а вовсе не отец. Кольцо указывает по крови любую степень родства. А Свиток лишь хранит память о тех, кто уезжал и проходил через меня. Семейные связи искать надо не здесь.

– В Сайшоне?

– Возможно. – Шнэдд пожал плечами. – Если он уже не остался в Пустыне, времени прошло очень много, а у оружейников тяжелая жизнь.

– Мне надо туда! – решительно сказала Лала.

– Сейчас это невозможно, твоя служба на Маяке только началась. Позже, если все сложится, я помогу тебе.

– О, там же Шурн! Может, я через него попробую найти семью этого Сишидора?

– Помни, тебе неизвестно, что Шурн жив! Если, конечно, хочешь узнать, кто пытается тобой управлять.

Лала сникла: снова ждать. Она сглотнула. У слюны был кисло-горький вкус обиды. Но не только обида наполнила ее до макушки. Что-то еще. Смутное чувство тревожной радости было связано с именем оружейника. Лала точно его когда-то слышала. Возможно, от учителя Шая. Она суетливо полезла под плащ и вытащила кинжал. Имя мастера витиеватой вязью уходило по рукоятке под оплетку, и Лала никогда в него не вчитывалась – для этого нужно было расплести почти половину тончайших ремешков. Но сейчас она все же потрудилась и освободила надпись, прочитав ее вслух:

– «Меня выковал Киншай, лучший ученик великого Сишидора из Сайшона».

Лала обернулась к Шнэдду, который выглядел слишком уж безразличным.

– Он не простой оружейник! – воскликнула она.

– И что?

– Как что? Он известный и уважаемый человек! И мне будет легче найти его семью!

– Прошло два десятка лет, сестра Лала. – Шнэдд покачал головой.

– Да хоть пять! Я найду его.

– Пожалуйста, ищи. Но не раньше, чем закончится твоя служба на Маяке и ты поможешь изменить Совет. Согласно, – он чуть понизил голос, – нашему с тобой уговору.

– Изменить?

– Да. Он слишком раздут. Много мнений – трудно принимать решения. И вольнодумство растет, как сорная колючка.

– Хорошо, – живо согласилась Лала и улыбнулась, – все сделаю. Но я ведь не пленница? Могу выходить хотя бы в дроммарню навестить Снега?

– Только ночью.

– Поняла. Благодарю.

Она церемонно поклонилась, опустив ресницы, так что Шнэдд не заметил, как блеснул в ее глазах новый замысел.

На исполнение задуманного у Лалы ушло три дня. Море словно встало на ее сторону: ни шторма, ни самого крошечного паруса на горизонте – идеальное спокойствие для Смотрителя. Мастер Шнэдд, благодаря ее знахарским познаниям, слег, пораженный сонным недугом. Вреда эта болезнь от переедания молотых семян черногорошка не приносила, длилась несколько суток, и ее единственным последствием считалась суточная бессонница. Под мощный храп Шнэдда Лала написала короткое письмо и, не снимая кольца с толстого пальца Мастера, запечатала его. Потом она опробовала на камнях Маяка крошечный ручной Луч. Почему никто до нее не додумался создать миниатюрную копию страшного оружия, она не знала. Ведь это просто – три осколка зеркала, три шуларта, капля крови Мастера Смерти, и готово! На расстоянии пяти сотен шагов можно поджечь дерево, а камень взрывается за сто. Да, большого ущерба не причинить, но это и не нужно. Нужны шум и огонь. И чтобы никто не успел понять, откуда они.

По ночному Шулаю Лала ходила лишь однажды, но легко нашла соколятню в темноте, когда все купола кажутся одинаковыми. До нее оказалось семь сотен шагов, правда, пришлось петлять между куполами. Внутри было тепло и немного душно. Птицы спали, почти невидимые в убогом дрожании небольшого светильника. Знакомый запах перьев, помета и корма заставил Лалу поморщиться – все же свежий морской воздух, гуляющий вокруг Маяка, намного приятнее. Ночной страж тоже спал, притулившись на ворохе старых сетей. Приподняв обмякшего парня за шиворот, она грозно зашипела ему в ухо:

– Никчемный раб, тебя сюда спать отправили?

Ошалевший страж узнал ее и захрипел, выпучив глаза. Лала ослабила хватку, но не отпустила его.

– Ты догадываешься, что с тобой сделает Мастер Шойду, если узнает?

Он кивнул и просипел:

– Пощадите, госпожа!

– Ладно, живи. Но будешь должен выполнить поручение Совета. Тайное.

– Все исполню…

Лала протянула ему крошечную бумажную трубочку, скрепленную печатью со знаком Смотрителя.

– Это послание в Сайшон для Второго Мастера Шурна. Отправить надо, как только небо посветлеет, до восхода, понял?

– Но… сокола хватятся. Что я скажу?

– Бери Шестнадцатого, он всегда прячется по углам, в суете не заметят.

– А будет суета? – Парень впервые осмысленно посмотрел ей в лицо.

– Будет. Тебя как зовут-то?

– Вуш.

– Не вздумай болтать, Вуш. Ты ведь знаешь, что случается с теми, кто умирает в городе, без благословения Мастера Смерти?

– Мрак и вечная нестерпимая боль… – выдохнул он.

– Именно, и никакой следующей белой жизни. Пикнешь, и твоя кровь никогда не соединится с Пустыней. Сделаешь все как надо – получишь награду.

Лала бесшумно вышла, оставив Вуша грызть ногти до крови и неистово сожалеть, что согласился покараулить вместо брата.

Непросто было решиться вверить свою судьбу темному рабу. Но лично отправить весточку Шурну у нее не вышло бы, да и свой человек в соколятне не помешает. Сначала Лала даже думала попросить помощи по-доброму, но в последний момент вспомнила, что подневольные люди привыкли работать под страхом, и ласковое отношение только помешает. Красный плащ, слава сумасбродки и благоволение к ней Мастера Шойду были еще слишком свежи в памяти слуг. Вуш даже не помыслил ослушаться.

Восход солнца она встретила у окна, наблюдая, как с первым намеком на рассвет над куполом соколятни взвился Шестнадцатый и полетел прочь из города. Теперь настал черед обещанной суеты.

Отраженный тремя зеркальными осколками, свет расплавленного шуларта легко поджег пару деревьев у самой соколятни и повредил несколько куполов на пути от Маяка к владениям Мастера Шойду. Лала пустила его прямо из окна своей комнаты и поняла, что еще немного, и она сможет диктовать условия Совету. Осталось только придумать, как сделать Луч быстрым и удобным, ведь пока она будет его заряжать, даже Ученик Мастера Смерти сможет метнуть кинжал ей в спину.

Между тем суета вокруг соколятни и на подходе к ней все возрастала, многих птиц выпустили, и они бестолково метались над утренним городом, но Лале было уже не до того. Мастер Шнэдд наконец проснулся и в ужасе схватился за голову, пытаясь понять, сколько времени прошло и что он пропустил.

– Почему ты меня не разбудила? – вопил он, бордовый от возмущения.

– Все было спокойно, и я решила, что сон – лучшее лекарство, – наивно хлопая глазами, призналась Лала.

– Смотритель Маяка не имеет права спать три дня! Тем более сейчас, когда Совет похож на гнездо жалохвостов и любой промах грозит гибелью! Вдруг я пропустил что-то важное?

– Никаких посланий и приглашений не было. Мастер Шойду не появлялся. В светлое время я не сводила глаз с горизонта.

Мастер Шнэдд чуть успокоился и потребовал у Шимена двойной завтрак, но не успели они и половины осилить, как в раскрытое настежь окно влетела Эржи. К ее ноге был привязан красный лоскуток. Шнэдд уронил кубок, и густое вино растеклось по полу, как кровь из вспоротого тела. Эржи доверчиво села на плечо Лалы и позволила снять лоскуток. Письма при ней не было, но Шнэдду оно и не требовалось. Кое-как вытерев потеки на подбородке, он поспешил вниз, сердито бросив через плечо:

– Если это из-за моего долгого сна, тебе несдобровать! Следи за морем!

Лала отпустила Эржи и неторопливо покормила Джоха и Тика, поглядывая на морскую гладь. Ей было как никогда спокойно. Больше, чем она узнала, выпытать у Шнэдда невозможно, значит, нет нужды служить на Маяке. Пора в путь, искать следы оружейника Сишидора. Вот только следовало дождаться весточки от Шурна. Еще в соколятне она выучила сроки доставки почты в дальние оазисы. Если все сложится благоприятно, Шестнадцатый вернется завтра к закату. В письме она постаралась не выдать своих намерений, чтобы Шурн остался вне подозрений, если послание перехватят.

Мастеру Шнэдду не стоило ей угрожать. Лала усмехнулась. Смотритель Маяка проспал зарождение новой независимой силы прямо у себя под боком. Он, как и прочие члены Совета, оказался не готов воспринимать всерьез безродную пришлую женщину. Но в то же время считал, что она будет верна уговору. Самоуверенный болван!

Лала погладила голову Тика, который привычно обвил ее левое запястье, и случайно коснулась горошины шуларта под кожей. Та была прохладной. Памятные слова Мастера Шая зазвучали в голове, будто он стоял за спиной: «Этот шуларт лучше всего доказывает, что ты дочь Пустыни. Ты можешь злиться на людей, но не на землю, которая дала тебе жизнь и силу. И какие бы решения ты ни принимала в будущем, оставайся достойной этой чести! Пообещай мне, что всегда смогу тобой гордиться».

Она поморщилась. Тогда, ошарашенная новыми знаниями и признательная Мастеру Шаю за все, она с готовностью это пообещала. Но теперь… Учитель не одобрил бы нарушения данного слова. Лала так и видела перед собой грустные складки на его лице и печаль в глазах. Но ведь ею пользовались! Даже не в интересах Пустыни или всего города, а только в мелочных, собственных! Почему она должна помогать тем, кому плевать на ее личную боль, боль униженной сироты? Так и быть, она готова спасать простых беспомощных горожан от неведомой напасти, что может прийти из-за моря, но не членов Совета! И все же…

Лала взяла подзорную трубу, осмотрела горизонт, а потом перешла на другую сторону башни и попыталась разглядеть, что творится в городе. Горящие деревья у соколятни потушили, но в других районах города она заметила еще несколько столбов дыма. Но самое невероятное то, что пожар был возле купола Совета! Фигурки в синих плащах метались, размахивали руками, подгоняли дромов с огромными бурдюками.

– Это же не я! – воскликнула Лала, переводя трубу с одного пожара на другой.

Ответом был неясный шум в саду у подножья Маяка. И без трубы было видно, что горит подсохший куст, который Шимен мечтал оживить, но не успел. Теперь слуга плескал на огонь водой из бурдюка, а рядом давал советы высокий человек в сером плаще. Словно почувствовав взгляд Лалы, серый поднял голову. Это был Лириш. Махнув ей рукой, он направился по дорожке вверх. Шимен было кинулся следом, но Лириш резко что-то сказал, и тот отстал. Лала задумалась. Посторонних нельзя допускать к Лучу, но иначе ей не поговорить с Лиришем, который вряд ли пришел любоваться морскими видами.

Запыхавшийся Лириш возник на лестнице так быстро, что казалось, под плащом у него спрятаны крылья. Лале ничего не оставалось, как встать перед ним и загородить собой проход.

– Сюда нельзя! – Лала вытянула левую руку, и Тик угрожающе поднял голову.

– И я рад тебя видеть, Лала из Небесного Ока! – Он отвесил шутовской поклон, но замер и смотрел не на нее, а на змея.

– Что случилось в городе?

– Много чего, мы так и будем говорить на лестнице?

– Да.

– Хорошо, – он уже восстановил дыхание и с улыбкой разглядывал ее, – но разговор долгий, как же ты будешь следить за морем, Смотрительница?

– Не твое дело! – огрызнулась она, понимая, что он прав.

– Безопасность Шулая и мое дело тоже. Особенно если речь о поджогах и беспорядках.

Лала задержала дыхание. Лириш внимательно смотрел ей в глаза, и она еле выдержала его взгляд.

– Не понимаю.

– Прекрасно понимаешь. – Он сделал многозначительную паузу и добавил: – Я видел тебя ночью.

– Помощник Смотрителя имеет право гулять ночью, потому что днем у него важная служба! – не растерялась Лала.

– О, конечно! Город признателен помощнику Смотрителя. Вот только Луч из окна помощника спалил несколько деревьев и повредил купол Управы чистой воды, пекарню Гарайша и лавку иноземных товаров Шалишара.

– Это… это не я! Ты ничего не докажешь!

– Правда? – Лириш смеялся искренне, и Лала опять невольно подумала, что у него очень приятное лицо. – А мне не нужно доказывать! Мое слово против твоего. Во всех районах Шулая пожары. Пусть не ужасные, но люди очень злы. Им нужен виновный.

– Ко всем пожарам в городе я не имею отношения.

– Вот! – радостно щелкнул пальцами Лириш. – Но первые два дерева подпалила именно ты!

Лала устало выдохнула. Она не боялась Лириша, но была неприятно удивлена его осведомленностью.

– Чего ты от меня хочешь?

– Договориться.

Она рассмеялась. Она ждала чего угодно, вплоть до публичной казни, но только не этого заинтересованного доброжелательного взгляда.

– Не лучшее место для переговоров, Мастер Шнэдд может вернуться в любой момент.

– Не может. У Совета головная боль на весь день. Так допусти уже меня наверх, и давай совместим беседу и твою службу. Не ровен час, пропустишь врага, никто тогда не похвалит тебя, что охраняла Маяк от главы городской Управы.

– Я могу убить тебя в любой миг! – сказала Лала, отходя от лестницы.

– Верю всем сердцем, что до этого не дойдет, госпожа Мастер Смерти! – Лириш снова поклонился, но уже без шутовства, и шагнул за ней, почтительно и восхищенно озираясь, как деревенский мальчишка, впервые оказавшийся в тронном зале.

Лала успела прикрыть клетку Джоха, но Лириш даже не обратил на это внимания. Он во все глаза смотрел на устройство, рождающее Луч.

– Столько лет я мечтал узреть его, во снах видел, даже пару раз просыпался в ужасе, потому что горел в огне Луча… А он выглядит совсем нестрашно. Но ведь ты не могла утащить его к себе в комнату?

– Я не воровка.

– Значит… – Лириш понизил голос, будто кто-то мог их услышать, – у тебя есть свой собственный ручной Луч?

– Да. И мне теперь никто не нужен и никто не указ.

– Разреши усомниться.

Лириш обошел устройство кругом, осторожно коснулся задней стенки и встал перед Лалой, глядя на нее сверху вниз. Он стоял так близко, что Лала могла угадать по запаху изо рта, чем он завтракал. Похоже, глава Управы не отказывает себе в дорогущих ягодах хуш. Она подалась назад, но он снова приблизил свое лицо и прошептал:

– Иначе ты убила бы меня при попытке навязать переговоры. А я жив и допущен в святая святых. Есть лишь два объяснения этому.

– Два?

– Первое – моя привлекательность, обходительность, манеры и власть, отчего ни одна женщина мне не отказыва-ет. – Он чуть прищурился, оценивая произведенное впечатление, и стал похож на самодовольного сытого кота, которого не поймали на краже хозяйских сливок.

Лала сначала опешила, а потом рассмеялась:

– Ну а второе?

– Я рад, что первое не про тебя, это было бы скучно. Второе – мое влияние не только в Шулае, но и в Сайшоне. – Он метнул в нее короткий быстрый взгляд. – Если я тебе не помогу, никто не поможет. Буду рад, если ты наконец это осознаешь.

– Осознала, дальше что?

Лириш подошел к столу, поднял уроненный Шнэддом кубок, наполнил оба кубка вином и протянул один Лале.

– Выпьем за нашу дружбу и начало нового времени.

Лала, поколебавшись, приняла кубок и обернулась к лестнице. Ей казалось, что вот-вот появится Шнэдд и поднимет страшный шум. Лириш проследил ее взгляд и улыбнулся:

– Не жди Смотрителя так скоро, Мастер Смерти! Это я позаботился о большом пожаре и занятости Совета на весь день.

Они молча выпили, сели за стол и некоторое время смотрели друг на друга. Два человека, причудливыми путями добравшиеся почти до вершины своих возможностей, но не уверенные в том, что знают все способности собеседника. Лала расположилась так, чтобы одновременно видеть и Лириша, и горизонт. После его признания в организации пожаров она с удивлением заметила, что не возмущена и не осуждает его. Ей стало очень интересно, как этот человек видит перемены в Шулае. Было бы полезно сравнить мнение Лириша и Мастера Шнэдда, например. И выбрать сторону, на которой сражаться. А в том, что придется сражаться, Лала была почти уверена. Лириш только улыбался, и она начала первая:

– Скажи, как ты собираешься попасть в Совет и править не только городом, но и всеми поселениями?

– Никак.

Лала удивленно склонила голову набок, а Лириш, в сотый раз усмехнувшись, продолжил:

– Зачем мне попадать в Совет, когда я сам стану Советом? С помощью простых честных людей, разумеется.

– Ты хочешь поднять народное восстание против мастеров Смерти? – Лала ушам не верила. – Даже если найдутся безумцы, которые пойдут за тобой, мастера их просто перебьют!

– Ну, восстание – это крайняя и очень грубая мера. Хотелось бы договориться. Как с тобой, например. Нужно просто понять, что кому предложить, вот и все.

Уверенность Лириша странно действовала на Лалу. С одной стороны, ей становилось спокойнее, что есть человек, который точно знает, что делать. Но с другой, она понимала, что этот человек так же уверенно может избавиться от ненужных более помощников.

– А можно еще раз про мою выгоду?

– Ты найдешь семью и отомстишь Совету.

– За что мне им мстить? – Лала от удивления не донесла до рта кусочек сыра.

– Например, за унижение. И, конечно, за твоего друга Шурна, который бесславно погиб, неподобающе Мастеру Смерти. Ведь тебя это сильно расстроило? – Он выжидающе прищурился.

Лала уже готова была поделиться с Лиришем правдой, но что-то заставило ее прикусить язык. Под его пристальным взглядом она постаралась нагнать печали в голос:

– Бедный Шурн… Но откуда тебе все известно? Говорят, в то время тебя не было в городе.

– Да, я как раз налаживал связи в Сайшоне. Но я не стал бы главой Управы без умения держать ниточки всех новостей в руках, – в его голосе проскользнуло плохо скрываемое самодовольство. – Опять же, твои подопечные соколы прекрасно справляются с тайной почтой.

Лала задумалась. Если Лириш имеет влияние в Сайшоне, значит, прекрасно знает о Втором Мастере Смерти. Неужели он считает ее настолько недалекой? А может, проверяет? Или… Она похолодела: Мастер Шнэдд сказал неправду, и Шурна действительно нет в живых? Но к кому тогда попадет письмо, отправленное с Шестнадцатым? Она боролась с желанием спросить Лириша между делом, кто сейчас в Сайшоне служит Первым и Вторым Мастерами, но он внезапно встал – за стеклом возник небольшой светлый сокол с белым лоскутком на ноге.

– Надо же, Мастер Шнэдд сильно спешит обратно. Не доверяет тебе. Ночью я очень люблю гулять по набережной. Приходи, закончим наш разговор.

Не успела Лала ответить, как серый плащ взметнулся крылом руфы над лестницей и скрылся.

Лириш переоценил скорость Мастера Шнэдда. Лала успела навести порядок и сбегать к себе за книгой, а Смотрителя все не было. Наконец, задыхающийся, со слезящимися глазами, он показался в проеме лестницы. Не говоря ни слова, он налил себе полный бокал, осушил его и рухнул в кресло.

– Что-то случилось, Учитель?

– Ну конечно же, что за тупой вопрос! – раздраженно огрызнулся Шнэдд.

– Простите, – сказала Лала и тут же рассердилась на себя. Загнанная служанка все еще сидела в ней и время от времени подавала голос.

– Мастер Шойду говорит, кто-то чуть не сжег соколятню. – Он даже не заметил ее извинений. – Трех птиц не смогли найти, а ночной сторож убит.

– Как убит? – ахнула Лала, тут же забыв о своей злости.

– Вот так. Задушен.

Лале показалось, что она сглотнула не слюну, а прогорклое старое масло. Ей понадобилось несколько вдохов, чтобы не допустить в голос панику:

– Но кому он помешал?

– Выясним. Советники согласования смертей сели за работу, нам нужно много шулартов.

– Зачем?

Шнэдд недоуменно посмотрел на нее.

– Ты глупая? Чем больше шулартов, тем мы сильнее!

– А если это кто-то из мастеров? Он ведь тоже станет сильнее.

– Неглупая, – впервые улыбнулся Шнэдд. – Хорошо, что Шойду тебя не убил.

Смотритель встал и подошел к клетке Джоха. Легким движением сдернул накидку и довольно осмотрел сокола. Не успела Лала подскочить, он открыл дверцу. Джох, впрочем, не шелохнулся. Склонив голову, он подозрительно уставился на человека золотистыми глазами.

– Не прячь его больше. Пусть все знают, что с нами Триединство Пустыни.

– Но что это даст? – задумчиво спросила Лала. – Как пользоваться Триединством?

– Честно? Не могу сказать, знания предков утеряны. Но все идет к тому, что новое время заканчивается. Начинается новейшее. И кто удержит власть над Шулаем, тот останется в свитках великой истории. Все прочие послужат укреплением Стены и усилением Маяка.

Лала достала Джоха из клетки, погладила и посадила на плечо. Анук на ее запястье зашевелился. Золотистая чешуя отразила одновременно и солнечный свет, и синь соколиных перьев, отчего змей показался сказочной драгоценностью. Шнэдд молча наблюдал, но когда Лала вплотную подошла к нему, сделал шаг назад чуть быстрее, чем стоило для сохранения собственного достоинства.

– А мне это зачем? – простодушно спросила она.

– Ну… как же… это твой долг – служить Совету… то есть городу… – Смотритель шевелил пальцами, словно пытался поймать за хвост свою уверенность.

– Не думаю. Я здесь для того, чтобы найти семью. И мне плевать на ваши крысиные бои.

– Чьи бои? – часто заморгал Шнэдд.

Он стал похож на большого толстого ребенка, которого впервые собираются наказать, а он все никак не может поверить в это.

– А, ну да. Здесь же нет крыс. Это такие твари вроде пескороек, только поменьше, зато злобные и умные. Живут с людьми и подобно нам могут убить собрата не за еду, а за власть. – Лала кивнула ему и пошла к лестнице.

– Стой, ты куда?

– Собираться. Мне нужно в Сайшон. Пока там затишье, – она кивнула на море, – найдите мне замену.

– Ты не можешь уехать! – крик Шнэдда сорвался в старческий визг.

– Могу, – донеслось до него снизу.

Еще недавно самоуверенный и статный, Шнэдд дрожащей рукой схватился за лестничные перила и тяжело осел на ступени бесформенной согбенной фигурой. Но сидел он недолго. Спустившись к комнате Лалы, он достал кинжал, поднялся на цыпочки, зацепил острием небольшой кованый крюк над дверью и с натугой потянул на себя. За крюком опустилась решетка с такими мелкими ячейками, что даже голова анука не пролезет.

Лала услышала скрежет и распахнула дверь, но было поздно. Шнэдд, взмокший от усилий, уже задвинул засов, и теперь они смотрели друг на друга сквозь красивую сеть причудливых кованых узоров.

– Вы что делаете? – Лала толкнула решетку, но та даже не шелохнулась.

– Спасаю Совет и весь город от твоей глупой гордыни.

– Вы не можете закрыть меня здесь!

– Уже смог, – самодовольно сказал он.

Лала изо всех сил ударила по решетке, та загудела, а на покрасневшей ладони отпечатались узорные следы. Шнэдд усмехнулся, промокнул рукавом вспотевший лоб и направился было вниз, но вдруг остановился.

– В порыве гнева ты можешь натворить глупостей. Твори. Но лучше займись чтением книг и освежи свою память. Например, подумай, какой шуларт может родиться из крови облачного дрома. – Он наставительно поднял палец. – И не простого, а того, что являет собой часть Триединства Пустыни.

– Не смейте трогать Снега! – закричала Лала. – Я камня на камне не оставлю от вашего Маяка, если с ним что-то случится! Слышите? Не смейте!

– Укроти свой гнев, сестра. И не грози Маяку, у него самая сильная защита.

– Я видела эту защиту! Интересно, Совет поощряет воровство?

– Ты о чем? – приподнял брови Шнэдд.

– О синем шуларте.

– А, это… Ну так все, что на пользу Шулая, суть благое дело. Я загляну вечером, – степенно поклонился Шнэдд и ушел. А Лала разочарованно опустила руки, но потом снова стала биться о решетку, плакать и плеваться угрозами, пока не поняла, что давно уже кричит в пустоту.

Тогда она кинулась к окну и чуть не выпала в попытке оценить высоту и гладкость белых стен Маяка. Постельного белья и кое-какой одежды хватит, чтобы свить веревку. Только вот почтительно поклонившийся ей Шимен расположился в тени кустов не просто так. Она была уверена, что пара чьих-нибудь глаз будет следить за ее окном круглые сутки.

Лала посмотрела на город. Кое-где еще дымились пожары, но суета между куполами стихла, Шулай вернулся к повседневным делам. Горожанам было и невдомек, что прямо сейчас троица Согласователей решает, сколько людей и животных погибнет ради усиления Совета. Пискнул Джох, и Лала обернулась к нему.

– Жаль, что Лириш не познакомился с тобой, ты уже бы отнес ему мое письмо… Хотя… – Она ухмыльнулась внезапной мысли и шагнула к столу.

Написать послание на пергаменте оказалось делом небыстрым. Лала старательно подбирала слова, чередуя простонародное наречие ашайнов и заморские фразы, которые писала особенно разборчиво. Когда записка была готова, она выбрала из своих запасов парочку небольших шулартов. Один завернула в пергамент и тщательно перевязала тесьмой от сумки. Второй просто хорошенько натерла остатками югового масла, чтобы он засиял, как новенький, и выглянула в окно.

Шимен ковырялся в ухе и тщательно разглядывал его содержимое. Прицелившись, Лала швырнула блестящий шуларт так, чтоб удивленному слуге пришлось вскочить и пройти несколько шагов. Пока он озадаченно разглядывал самоцвет, второй шуларт, завернутый в пергамент, улетел совсем в другую сторону – за ограду, на обочину дороги, по которой подвозили продукты. Там неторопливо шагал человек с тележкой, груженой зеленью. Лала отпрянула от окна, пока Шимен не поднял глаз, и затаила дыхание. Из глубины комнаты ей было прекрасно видно, как зеленщик наклонился, поднял что-то с обочины и долго копался с находкой. Потом испуганно огляделся и спрятал ее под плащом. Лала рухнула на кровать, прижав руку с Тиком к груди, и зашептала:

– Пусть получится! Пожалуйста, пожалуйста, пусть он умеет читать!

В ожидании вечера и хоть каких-то событий Лала не находила себе места. Читать она не могла, наводить порядок в комнате не было нужды, питомцы, подавленные ее настроением, затаились и уснули. Ей самой тоже хотелось получить совет во сне от Мастера Шая, но не удалось. Мысли о судьбе Снега, о возможностях Лириша и о гибели бедняги Вуша толклись в ее голове, как козы в тесном загоне. Она долго ходила по комнате от окна к двери и обратно, потом просто села на подоконник и тоскливо уставилась на город.

Мимо Круга Покоя, нарядного сада, где могли гулять и размышлять без назойливых окружающих только благородные ашайны, шли три неуверенные фигуры в красных плащах.

Это озадачило ее – мастера Смерти обычно ходят не так. А когда троица дошла до подножья холма с Маяком, старый Шимен почтительно поклонился. Значит, это все же Мастера.

Она выждала немного, подошла к двери, чуть приоткрыла ее, чтобы видеть лестницу, и прислушалась.

– Спать будете внизу. К этой двери не подходить, в разговоры не вступать! – Чуть запыхавшийся Мастер Шнэдд вел за собой троих молодых мужчин. Вблизи их плащи оказались новенькими, только что пошитыми, пыль пустыни еще не придала им густоты цвета.

Троица опасливо кивнула и проследовала за Смотрителем к лестнице. Лала догадалась, что это ее замена. Шнэдд на всякий случай взял сразу троих, памятуя о странном поведении чынгырского корабля. Еще бы! Один помощник не выдержит трех кровопусканий сразу. Значит, ее точно не надеются быстро уговорить. Лала разочарованно опустилась в кресло и прикрыла глаза. Ей казалось, она слишком нужная и важная, чтобы диктовать свои условия. Но Шнэдд прекрасно выкрутился.

Возмущенный писк отвлек ее от грустных размышлений. На подоконнике сидел светлый сокол, преисполненный ответственности. Он презрительно косился на ревниво бьющегося в клетке Джоха. Лала узнала птицу, что прилетала к Маяку во время беседы с Лиришем, и чуть не расплакалась. К правой лапе был привязан почтовый мешочек. Пальцы слушались плохо, клочок темного пергамента дрожал, и она не сразу смогла прочесть удивительно корявые буквы Заморья, будто писал человек, никогда прежде не державший пера в руке:

Лала прислонилась к стене, и ей показалось, что холодный камень гулко повторяет удары ее сердца. Выдохнула, перечитала послание, порвала на крошечные лоскуты и бросила их на пол. Потом взяла кусочек мяса из миски Джоха, угостила светлого сокола и махнула ему в сторону города. Только когда птица стала точкой над куполами, она облегченно рассмеялась. Лириш оправдал ее ожидания с лихвой. Осталось сплести веревку и дождаться ночи.

Шнэдд постучался к ней в сумерках, когда город уже светился редкими огнями факелов и уличных жаровен. К этому моменту Лала сплела толстую длинную веревку из всего, что нашла в комнате. Вокруг царил дикий беспорядок, в котором при золотом сиянии анука посетитель ничего не смог бы разобрать.

Смотритель не открыл решетку, и от этого Лале на мгновение стало жутковато, словно она действительно в тюрьме. Впрочем, Шнэдд улыбался довольно искренне:

– Как поживаешь, сестра? Проголодалась?

– Нет.

– Ты обдумала наш разговор?

– Если тронете Снега… – угрожающе начала она, но Шнэдд не дал ей договорить.

– Судьба твоего дрома в твоих руках. Мне и самому это все неприятно, поверь. Я люблю животных, они полезные. И не предают. – Он значительно посмотрел на нее, но в полутьме это было бесполезно.

– Не обдумала, – запоздало ответила Лала на вопрос. – Некогда было.

– Да, я вижу. – Он усмехнулся, глядя на беспорядок за спиной Лалы. – Злость и обиду нельзя держать в себе, ты права. Пусть уж лучше вещи пострадают. Приобретешь новые. Ты вообще сможешь очень много приобрести.

– Мне не нужно многое. Мне нужен мой дром и сведения о семье. Мне нужно в Сайшон!

– Обязательно. Только позже. Как мы тут все благоустроим нужным образом.

– Я еще не решила. Надо выспаться.

– Ладно, – разочарованно вздохнул Шнэдд. – Только утром тебе придется дать ответ. С удовольствием позавтракаю с тобой наверху. Правильных снов тебе, сестра Лала.

Не дожидаясь ответа, он растворился в сумраке.

Лала собрала все, что не может взять с собой, сложила посередине комнаты и набросала сверху клочков бумаги. Чернила наступившей ночи заливались в комнату подобно порченой крови, и она решительно выдохнула. Пора. Тик тревожно затрепетал, когда она прижала к нему обрывок страницы первой попавшейся книги, пальцы обдало жаром, но она отпустила их, только когда уголочек почернел и занялся огоньком. Тогда она крепко заперла дверь, подбросила Джоха в ночное небо и кинула веревку через подоконник.

Спускаться было тяжело и страшно. Узел с Первым Кодексом, Свитком снов и прочими немногочисленными ценностями очень мешал. Веревка начала раскачиваться, и пару раз Лала больно стукнулась об острые камни стены. Рассчитала длину она почти верно. Когда веревка кончилась, до земли осталось всего два роста, и она лишь слегка ушиблась в прыжке. Джох тут же сел ей на плечо, бесшумно, как сова из Заморья, словно прекрасно понял, что происходит.

Лала осмотрелась, прикрыла Тика рукавом и пошла строго вперед, не обращая внимания на изгибы светлеющей в ночи мощеной дорожки. Линия выбранного пути вела ее в густые заросли иглолиста и дальше, мимо старого брошенного купола, растрескавшегося, как переваренное яйцо. Из него медленно, стараясь не напугать Лалу, высунулась темная фигура.

– Следуй за мной, госпожа. Скорее. Не оборачивайся! – торопливо шепнул незнакомый молодой голос.

Она не испугалась, но все же обернулась к Маяку и на миг остановилась. Окно ее комнаты, освещенное пожаром, казалось, можно заметить даже со Стены. Но вокруг было тихо, и только шаги провожатого мягко звали за собой.

Незнакомец почти бежал, легко ориентируясь в кривых, скудно освещенных луной улочках. Вскоре Лала перестала узнавать окружающие ее купола. Она ни разу не была в этой части города. Пару раз им встретились припозднившиеся прохожие, которые шарахались в тень, лишь только замечали свечение Тика под рукавом красного плаща Лалы. Она усмехнулась при мысли, что бы сделали эти люди, разгляди они цвет сидящего у нее на плече сонного Джоха.

Провожатый не сбавлял ход, и по ощущениям Лалы, они уже подошли к окраине Шулая.

– Эй! Куда мы идем? Где мой дром?

– Прости, госпожа, мне неведомо ничего про твоего дрома, я должен только привести тебя к благородному Лиришу, – ответил он, чуть задыхаясь от быстрой ходьбы.

– Лириш живет не здесь! – уверенно и жестко сказала Лала.

– Еще немного.

И правда, впереди уже встала Стена, отсекая спящий город от смертельного холода пустыни. Из темноты возникла фигура с небольшим факелом и сделала быстрое круговое движение рукой, отчего огонь образовал кольцо. Провожатый Лалы несколько раз цокнул языком, подражая трескотне хвоста рассерженной шамбы. Не говоря ни слова, человек с факелом пошел перед ними и нырнул в небольшой купол, похожий скорее на амбар, чем на жилище.

Внутри было светло и на удивление чисто. Никаких перегородок, только множество аккуратных вьюков и ящиков вдоль стен. На одном из них сидел, улыбаясь, Лириш. Рядом с ним на другом тюке стоял большой серебряный поднос с кувшинами и снедью.

– Добро пожаловать в приют заговорщиков, Мастер Смерти, – поднял кубок глава Управы.

Лала обернулась – сопровождавшие ее люди бесшумно вышли и закрыли дверь.

– Где Снег? – вместо приветствия выдохнула она.

– С ним все хорошо. Сейчас нужно думать не о животных, а о людях. Мастер Шнэдд заметил твой побег?

– Я подожгла все, что не смогла забрать с собой. – Лала пересадила сонного сокола на ближайший ящик.

– Отчаянно. Но, возможно, так и надо. В новую жизнь не стоит тащить старый груз.

– Я хочу видеть своего дрома!

– Утром тебя к нему проводят, а пока у нас есть дела важнее, поверь.

Лириш встал и, кряхтя, подтащил к импровизированному столу еще один тюк, смахнул с него несуществующую пыль и сделал широкий жест:

– Прошу, госпожа, к нашему столу переговоров!

Голод, до сих пор скромно молчавший, отчаянно скрутил желудок Лалы. Роскошным ужин она бы не назвала – обычные лепешки с юговым маслом, два или три вида сыра, вино. Но ничего вкуснее она еще не ела со дня возвращения в Шулай. Лириш с улыбкой наблюдал за ней.

– Наслаждайся. Свобода – лучшая приправа.

Лала ничего не ответила, смакуя каждый кусочек. Лириш опустошил свой кубок, наполнил его снова и довольно откинулся к стене.

– Признаюсь, ты меня поразила своей находчивостью. Послание было составлено идеально. Во всем Шулае найдется от силы десяток людей, говорящих на языке Заморья, и только двое из них умеют читать. Зеленщик получил свою награду, если вдруг тебя это интересует.

Лала кивнула с набитым ртом. Насыщение медленно обволакивало ее пряным покрывалом, и вместе с ним наступало желание облагодетельствовать всех вокруг, начиная с Лириша. Но тот вдруг подобрался и отставил кубок.

– Итак, к делу. В Совете распри. Вчерашний день показал, насколько Мастера не доверяют друг другу. Тебе из башни не видно было, а тут весь город на себе это прочувствовал. До заката Согласователи одобрили три десятка смертей, не считая коз и дромов. Только вот шуларты Совет распределил очень странно – все камни ушли в хранилища Шнэдда, Шойду, Ошира, Ашгара и, собственно, самих Согласователей. Остальные ничего не получили. Они в меньшинстве и не могут ничего серьезного противопоставить радетелям старых устоев.

– Как это? – Лала с трудом соображала после сытного ужина и вина.

– Так, что именно Ашгар с Шойду и Шнэддом хотят сохранить прежний порядок в земле ашайнов. Более того, они решили прервать торговлю с Заморьем. Закрыть порт Шулая навсегда. Даже те из нас, кто сейчас оказался в Заморье или в других краях, не смогут вернуться на родину.

– Это… это же неправильно! Нельзя бросать своих там!

– Пф! Да Пустыня с ними, тут есть важнее причина. Торговля приносит Шулаю больше, чем тебе кажется. В свое время Дакш доказал это, когда привез заморские секреты и умения.

Лала вспомнила прогулку в пещеру отшельников и горячие речи Шурна. Он стоял перед ее глазами, загораживая Лириша, как живой. Она моргнула несколько раз, образ Шурна пропал, но сдержаться она уже не смогла:

– Как зовут Второго Мастера Смерти в Сайшоне?

– Что? – Лириш даже и не пытался сохранить благодушное лицо. – При чем тут Сайшон?

– При том, что я отправила туда сокола. Шнэдд уверил меня, что Шурн жив-здоров, а возле пещеры я похоронила останки другого человека. А убил беднягу и обставил все тот, кому выгодно, чтобы я восстала против Совета. Сокол должен вернуться завтра. Так как зовут Второго Мастера?

– Воистину повезет тому, на чью сторону ты встанешь, Лала из Небесного Ока. – Лириш отвесил саркастический поклон. – Что ты сделаешь, если Шурн жив? Вернешься на Маяк?

– Так он жив?

– Я этого не говорил. Мне просто интересно, как ты поступишь.

Лала открыла рот и… закрыла. Она не знала, как поступить. Она просто не успевала приноровиться к событиям, что творились вокруг со скоростью соколиного полета. Лириш придвинулся к ней и неожиданно взял за руку. Ладонь его была прохладной и мягкой. Лала вздрогнула, но руки не отняла.

– Ты запуталась. Слишком много всего, да? Но если разложить события на кусочки, у каждого будет причина и следствие. И цель.

Лала кивнула. Прохлада от ладони Лириша ползла вверх к ее плечу, и казалось, что он движет рукой. Но нет, он по-прежнему держал только ее пальцы и продолжал успокаивающим голосом:

– Ты прибыла сюда с одной целью – найти семью. Но оказалось, эта большая цель состоит из множества малых. В первую очередь выжить, например. Для выживания надо сначала выучить язык. Потом обосноваться в новом мире. И прочее, прочее, прочее. Твои успехи впечатляют. Если не остановишься, вполне можешь стать главой Совета Мастеров. Ты достойна этого. Мастер Шай гордился бы тобой.

Упоминание об учителе словно разбудило Лалу. Она высвободила свою ладонь и посмотрела в упор на Лириша.

– Довольно. Я знаю свою цель. А ты – свою. Я нужна тебе. Говори всю правду, иначе не помогу.

Лириш усмехнулся:

– Хорошо. Шатуш.

– Чего? – недоверчиво переспросила Лала.

– Второго Мастера Смерти в Сайшоне зовут Шатуш. Первого – Тиндуш. Ты похоронила настоящего Шурна.

– Поклянись! – крикнула Лала, неверие жгло ее изнутри. – Самым дорогим клянись! Семьей!

– У меня уже нет семьи.

– Но хоть что-то тебе дорого? Дороже жизни?

– Клянусь величием и процветанием Шулая, – торжественно произнес Лириш, – Шурн был убит во время облавы, потому что пытался защитить преступников. Остальных отдали Пустыне, их шуларты теперь служат городу. Тело Шурна оставили для тебя. Они знали, что ты там была и еще придешь.

– Кто?! – только и смогла выдавить из себя Лала.

– Ашгар и те, кто с ним.

– Родной дядя?

Лириш пожал плечами и промолчал.

– Но зачем тогда Шнэдд мне наврал? – чуть не плача, прошептала Лала.

– Неужели нужно объяснять?

Лала горько усмехнулась и покачала головой. Немного помолчала, свыкаясь с утратой, в которую не верила до последнего.

– Что нам теперь делать?

– Наконец-то. – Лириш облегченно выдохнул и поднялся. – Для начала набраться сил. Это место тайное, никто тебя не найдет, отдохни. Завтра сплетники и наушники продолжат работу среди горожан, а я встречусь с Мастерами Ишром и Шудром. Хорошо, что Мастер Стены с нами. Потребуется поддержка Сайшона и оазисов. И беспрепятственный вход в город.

– Шудр меня ненавидит! – Лала вдруг вспомнила презрительный взгляд на молодом лице и подслушанные мысли.

– Это он зря. Передумает, обещаю! – Лириш подмигнул ей и вышел.

Оставшись одна, Лала осмотрелась повнимательнее. Несколько ящиков были сдвинуты так, чтобы на них было удобно лечь. Рядом на тюке она заметила кипу подушек и одеял из дромьей шерсти. Серебряная чаша для нужды, сплошь покрытая чеканными узорами, никак не подходила этому месту. Откуда ее сюда принесли, из какого благородного дома, Лала и догадываться не хотела. Она потушила все светильники, глотнула воды, укуталась в одеяла и закрыла глаза, прекрасно понимая, что уснуть не сможет.

Но столпотворение мыслей понемногу утомило ее разум. Сон пришел, как зыбучий песок, и она с облегчением стала в нем тонуть. Вдруг в мягкое тепло змеей проползла прохлада. Прохлада человеческой руки. Непривычная, но такая знакомая. Рука гладила ее голую спину под сорочкой. Лала вырвалась из зыбкого сна и забилась пойманной птицей в холодных тисках. Кто-то держал ее крепко, но осторожно, стараясь не причинить боли.

– Не бойся… – прошелестел знакомый голос, отчего сердце ее укатилось в кромешную темноту. Она только успела удивиться, почему Тик это позволил и почему ей с мужчиной не мерзко, а до головокружения хорошо.

Они не разговаривали. Вообще. Даже когда Лириш уходил перед рассветом, он просто молча поцеловал ее в затылок и бесшумно прикрыл за собой дверь. Только тогда Лала поняла, что анука нет рядом с ней. И вообще нет в амбаре. А еще нет вьюков и Джоха, спящего на самом верху башни из ящиков. Горчайшее разочарование чуть не разорвало ей грудь и высвободилось потоком обжигающих слез. Одеяло занялось огнем, как только на него попала первая слезинка, и уже через миг все вокруг Лалы гудело пожаром. Она в ужасе завопила и проснулась.

Подушка была мокрой насквозь, а недоумевающий Тик мерцал золотом на своем обычном месте – вокруг левого запястья. Маленькое окно под потолком купола, которое она вчера не заметила, уже предрассветно серело, но Лала выпила полный кубок вина и снова провалилась в сон. На этот раз пустой и темный.

Проснулась она от жара на левой руке. Тик тонко, но грозно шипел и смотрел на человека, замершего в трех шагах от ложа.

– У тебя лучший страж на свете, – одобрительно сказал Лириш, устраиваясь в отдалении на вчерашнем своем месте.

Лалу вторично обожгло звуком голоса, который с ночи крепко поселился у нее в голове. Не глядя ему в глаза, она быстро села и погладила анука.

– Как спалось?

– Хорошо, – солгала она, кутаясь в одеяло, – но хотела бы одеться.

Лириш поднял брови.

– Я мешаю?

– Ты мужчина.

– Впервые слышу, что Мастер Смерти стесняется противоположного пола. Вы ведь выше наших плотских отношений. Или… нет?

Последнее слово он произнес шепотом, таким знакомым и волнующим, что Лала крикнула с отчаянием застигнутого врасплох вора:

– Выйди!

– Хорошо, хорошо. – Лириш выставил ладони, словно защищаясь от крика, и с шутовской поспешностью выскочил вон.

В дверь постучали очень нескоро. К этому времени она привела себя в порядок, а еще поклялась Тику и Джоху не смотреть на Лириша как на мужчину. Но когда вместо него в комнату заглянул робкий слуга, не поднимающий взгляда от своих сандалий, Лала почувствовала досаду.

Слуга доложил, что благородный Лириш просит госпожу Мастера Смерти переодеться и присоединиться к нему на прогулке. По-прежнему глядя в пол, юноша протянул ей серый плащ. Потом добавил:

– Вам следует оставить здесь своих питомцев, они слишком заметны. Я буду охранять их.

Удивленная, Лала молча сменила плащ и вернула Джоха на верхотуру ящиков, но анука просто спрятала в поясной сумке с шулартами. Слуга хотел было возразить, но встретился с ней взглядом и промолчал.

Она взяла оружие и шагнула за порог в пахнущее дымком жаровен утро.

Лириш был не один. За его спиной стоял высокий человек в таком же сером плаще. Лицо стража скрывал серый платок, оставляя только глаза.

– И снова доброго утра, госпожа Лала. Надеюсь, тебя не оскорбляет переодевание, – Лириш протянул ей мягкий серый платок, – и то, что ты будешь выглядеть как моя личная стража?

– Нет, – буркнула Лала, закрывая лицо невесомой тканью. У платка был на удивление нежный цветочный запах.

– Я выдержал его ночь в сушеных лепестках акарии. Подумал, тебе будет приятнее.

– Спасибо. Что дальше?

Лала старалась быть равнодушной, но эта неожиданная и вовсе не обязательная забота отозвалась у нее внутри короткой мягкой судорогой, тем новым чувством, что накрыло ее во сне. В голове ухнуло, и она не расслышала первых слов Лириша:

– …еще до рассвета. Они ждут меня и пока не догадываются, кто на нашей стороне. – Он чуть склонил голову.

– Где Снег?

– Идем.

Трех дромов Лала увидела, едва повернула за купол амбара. Они безучастно пожевывали ветки пышного куста у Стены. Два песчаных и один облачный. Выдох радостного облегчения застрял у Лалы в груди, когда белоснежный зверь повернул голову.

– Это не мой Снег! – громче, чем стоило бы, крикнула она.

– Ближе подойди и не ори так. – Лириш досадливо поморщился.

Ничего не понимая, Лала подошла вплотную к облачному дрому и вдруг почувствовала крепкий толчок в спину. Один из песчаных оставил слюнявый след на сером плаще. Она возмущенно обернулась и замерла. Красно-рыжая морда смотрела на нее с обожанием. Это был Снег собственной персоной, но почему-то не белый.

– Не думала же ты, что мой страж будет разъезжать по городу на облачном дроме?

Даже не глядя на Лириша, она поняла, что тот довольно улыбается.

– Это какая-то незнакомая мне магия?

– Да. А колдун – цирюльник Эруш, которого обожают все немолодые седовласые женщины Шулая за волшебную краску для волос.

– Кто догадался покрасить целого дрома?

Лириш поклонился и сделал приглашающий жест:

– Садись. И с этого момента на людях молчи. Когда будем разговаривать с Мастером Шудром, чтобы он ни говорил про тебя, как бы странно я себя ни вел – рта не открывать. Ясно?

– Да. Только смотри не привыкни мною повелевать.

– Ни в коем случае, моя госпожа, – ответил глава города, не отводя хитрых глаз.

Молчаливый страж Лириша ехал первым, Лала замыкала маленький отряд. Это оказалось удобно – Снег просто шагал, не требуя управления, а она высматривала Маяк, но купола закрывали обзор. Что-то было не так. Вроде бы и лавки открыты, и люди идут по своим делам, дымок над куполами приятно щекочет ноздри запахом жаркого, птицы скандалят за оброненные крошки, а тревога в воздухе становится все гуще. И тут Лала поняла, что не встретила еще ни одной женщины или ребенка, хотя в обычное время их в разы больше, чем мужчин. Дождавшись, пока рядом не будет прохожих, она подъехала ближе к Лиришу.

– Где женщины и дети?

– Там, где считают, что они в безопасности.

– Что? – ошарашенно повысила голос Лала.

– Тише ты! – прошипел Лириш. – Городские наушники хорошо работают. Я иногда сам чуть не поддаюсь панике от слухов.

– Зачем так пугать людей? Ни у кого не хватит сил перебить весь город, даже если ты объединишь свою стражу с мастерами.

– Разумеется. Только горожане столетиями верили в могущество мастеров Смерти и в то, что против Совета не попрешь. А таких уверовавших легко запугать, надо лишь правильные слова найти. И можно воевать без оружия.

Потрясенная, Лала замолчала и не проронила ни слова до самого Купола Совета. Она вспомнила Мастера Шая. Он говорил то же самое: многие поколения ашайнов, подобно пугливым козам, не подвергали сомнению верховенство мастеров Смерти, любимых детей Пустыни. Если и подозревали иное – молчали. Ибо никто не помнил даже имен тех, кто выражал свои сомнения вслух.

Снег резко остановился, уткнувшись в хвост облачного дрома Лириша, и Лала, качнувшись, вернулась из мира внутреннего в мир действительный. Они стояли у Купола Совета, но смотрела она на Маяк, прекрасно различимый с этого места. Закопченное окно казалось зловещим черным глазом, направленным на город. Лале стало холодно до дрожи, и она поспешно отвела взгляд.

Купол Совета окружали фигуры в новых красных плащах. Лала насчитала десяток парней с такими решительными лицами, что сразу было понятно, насколько им страшно. Откуда они взялись, все эти вчерашние ученики, которые даже не научились скрывать чувства? В какой спешке им шили красные плащи? Она не могла ответить себе на эти вопросы, и беспокойство заворочалось в груди, как просыпающийся капризный младенец – еще немного, и закричит на весь свет.

Между тем из купола вышел приторно-радушный Мастер Шудр, широко улыбнулся Лиришу, не обращая внимания на его стражей.

– Благодарю, что прибыл так скоро, друг мой и соратник! Где желаешь говорить?

– Там, где нет лишних ушей, друг мой и соратник, – ответил такой же улыбкой Лириш.

– К сожалению, даже самые высокородные ашайны не могут переступить порог этого купола, не будучи мастерами Смерти по крови, – притворно пригорюнился Шудр, – а больше я не знаю надежных стен.

– Могу пригласить тебя в управу, там даже стены служат мне, – предложил Лириш и тут же поправился: – И городу, разумеется.

Шудр чуть заметно скривил губы.

– Полагаю, нужно найти ничейную землю. Без стен. Только так можно увериться, что никто не подслушивает.

– Согласен. Первый Мастер Ишр одобряет наши переговоры?

– Конечно. Как же иначе. Он поручил мне обсудить с тобой совместные действия против отступников.

Лала при этих словах чуть не прыснула. Это надо же так все повернуть, чтобы людей, стремящихся сохранить старые порядки и законы, выставить отступниками! Лириш будто услышал ее мысли и сурово бросил через плечо:

– Очистить нам Круг Покоя!

Лала молча повернулась за стражем Лириша и пошагала в такт своим мыслям о том, что, если ей придется кому-то отдавать приказания, сложно будет не расслышать женский голос.

Но в Кругу Покоя не было ни единого человека – слишком много слухов разнеслось по Шулаю.

Две статные фигуры, красная и светло-серая, медленно шагали по завиткам белых дорожек, задевая распустившиеся за ночь акарии. Цветы отдавали последние капли аромата перед тем, как сомкнуть лепестки, защищаясь от солнца до следующей ночи. Воздух над Кругом Покоя благоухал, щедро дарил умиротворение и уносил в мир мечтаний, но ни Лириш, ни Мастер Шудр не обращали на это внимания. А вот Лала, стоя у самого края пышной живой изгороди, дышала полной грудью, чуть отведя платок от носа. Запах свежей акарии отличался от более густого аромата сушеных ее лепестков, но Лалу все равно на миг унесло обратно в ночные грезы.

Неизвестно, до чего бы она домечталась, но тревожный шум вырвал ее из царства запахов. Вместе с остальными стражами она повернула голову в сторону источника звука. По дороге мимо Круга Покоя бежали несколько дромов, навьюченных до неба. Бедных пыхтящих зверей погоняли испуганные рабы, а их торопил Мастер Смерти на облачном дроме. Это был не кто иной, как Ошид – верховный счетовод шулартов со всех ашайнских поселений. Спешить он мог только в одно место: к Маяку.

– Приветствую тебя, брат Ошид! – зычно крикнул Мастер Шудр.

Ошид склонился к горбам дрома, словно хотел стать меньше ростом, и нетерпеливо махнул рукой.

– Не желаешь прогуляться с нами? – приветливо продолжал Шудр. – Сегодня прекрасное утро и есть повод для увлекательных бесед!

Не услышать издевку в голосе Мастера Стены мог только глухой, поэтому белый дром Ошида обиженно рванул вперед, получив от хозяина удар по шее. Глядя ему вслед, Лириш и Шудр улыбнулись совершенно одинаковой уверенной улыбкой, слишком похожей на оскал.

Лале было жутко интересно, о чем договариваются глава Управы Шулая и самый молодой советник. Она не верила, что Лириш поведает ей все без утайки. Но пока она раздумывала, под каким бы предлогом встать с подветренной стороны и поймать хоть обрывки слов, беседа завершилась. Мужчины встали друг против друга, слегка поклонились, приложив правую руку к сердцу и коснувшись лбами. На выходе из Круга Покоя Лириш вдруг остановился прямо возле стражей и обернулся к Шудру:

– Чуть не забыл уточнить. Если она передумает? Если захочет просто покинуть город и нашу междоусобицу?

– Я все еще Мастер Стены, мой друг и соратник. Покинуть Шулай она сможет только через Стену или порт, и ни там, ни там ей не помогут. Я бы ее вообще предпочел видеть в качестве прекрасного шуларта. Синего. На худой конец, черного. Но почему-то большинство в Совете, и ты в том числе, считают ее могучей и полезной. Что ж… Время и Пустыня рассудят, кто прав. Ждем твоего сигнала о готовности.

Всю эту длинную речь Мастер Шудр выдал, стоя рядом с Лалой. Она чувствовала резкий запах его благовоний, который перебивал выветрившийся аромат сушеной акарии. Больше всего на свете ей хотелось всадить в надменную спину свой кинжал и провернуть для надежности. Лириш поймал ее взгляд и не дал додумать мысль:

– Разумеется. Но мне нужна твоя печать на пропуск за Стену прямо сейчас. Мне и одному стражу. Вот… этому, например. – Он небрежно указал на Лалу.

– Хорошо. Только вам.

Ничего не понимая, Лала повиновалась жесту Лириша и протянула правую руку Мастеру Шудру. Кольцо в форме башни обожгло ей внутреннюю сторону запястья и оставило коричневый отпечаток, который стал быстро светлеть. Шудр, увидев это, озадаченно нахмурился, но Лириш быстро вытянул свою руку и как бы случайно оттолкнул медлительного стража, еще и цыкнул недовольно:

– Скорее, у нас слишком много дел, веди моего дрома.

Лала поспешно отошла, пока Лириш отвлекал Мастера Стены от странного цвета печати на ее руке, потому что у самого Лириша после касания кольца остался четкий темно-красный след.

Весь обратный путь они молчали и погоняли дромов, потому что разговаривать о тайных делах в шуме улиц, да еще верхом, было невозможно. Шулай, тихий и настороженный возле куполов Управы и Совета, ближе к Стене гудел и недоумевал.

Люди стояли кучками и что-то горячо обсуждали. Но как только видели серые плащи Лириша и его стражи, сразу умолкали и расходились. У самой Стены, недалеко от амбара, столпились груженые дромы. Цепочка зверей протянулась до самых Главных Врат. Погонщики сидели прямо на земле и сплевывали синюю от умдры слюну, время от времени лениво смещаясь в уползающую тень.

Спрашивать Лириша, откуда тут толпа, Лала не стала. Выход из города закрыт, и все бедолаги, не успевшие уехать вечером, останутся здесь. А их наверняка где-то ждут. Люди, товары, известия теперь доберутся до Сайшона и оазисов не раньше, чем в Шулае установится новый порядок. Или вернется старый. Впрочем, Стена хоть и упирается в небо, не помеха для почтовых соколов, а глава почты поддерживает прежние устои. Так что Шойду запросто может держать в своих руках все новости Пустыни.

Словно в подтверждение этих мыслей к Стене подлетел сокол. Но не успела Лала предположить, кому он несет известия, как лучник, еще мгновение назад равнодушно глазевший на столпотворение внизу, натянул тетиву. Стена мешала увидеть, догнала ли стрела крылатого посланника, но это было уже не так важно. Важнее оказалось леденящее осознание – усобица превратилась в настоящую войну, если неприкосновенную птицу запросто можно убить.

Только в куполе амбара, когда слуга торопливо закрыл за собой дверь и Лала осталась с Лиришем наедине, настал черед вопросов и ответов. Она сняла капюшон и маску, позволила Тику вновь обвить ее запястье и села на ближайший тюк.

– О чем ты договорился с Шудром?

– О переделе мира.

Лала фыркнула:

– Вот так сразу? Весь мир пополам?

– Нет, конечно. – Лириш наполнил кубки из запотевшего кувшина и протянул один Лале. – Сначала мы уменьшим количество Советников. Останутся те, кто видит всю правду жизни – величие Шулая должно прирастать новыми знаниями, умениями и богатством. А это возможно только через сношения с Заморьем.

– А кто не видит? – прищурилась Лала. – Или видит, но не согласен?

– Слепцы, которых нельзя излечить, мало чем полезны. А слепцы, обладающие силой и властью, – вообще опасны.

– Куда вы их всех денете? Убьете?

– Не хотелось бы, – покачал головой Лириш. – Я против бессмысленных казней. Но если выбирать между… ну… ты ведь и сама понимаешь, какой выбор по мне единственно верный.

– Знаешь, а Мастер Шнэдд говорил мне то же самое, когда угрожал убить Снега, если я не помогу им в борьбе с вами. Вы все тут против бессмысленных смертей, но постоянно убиваете. Или обещаете.

– Убивают только мастера Смерти! И не убивают, а как это у вас называется, провожают?

– Все мне что-то обещают, – Лала будто не слышала последних слов Лириша, – и потом либо умирают, не успев выполнить обещанное, либо признаются, что не могут этого сделать… И как мне быть?

– Меньше сомневаться и больше делать. Шнэдд обещал убить твоего дрома, если ты не поможешь ему. Я же клянусь лично сопроводить тебя в Сайшон и помочь в поисках семьи.

– Мастер Шай уже был там и ничего не нашел обо мне.

– У мастеров одни архивы, а у нас другие. Лала, прошу тебя, – он накрыл ладонью ее руку, но заметил, как она напряглась, и тут же отстранился, – ты молодая, умная и сильная. Ты же понимаешь, что жизнь нужно менять? Не должна кучка гордецов и стяжателей управлять целым миром! – Лала кивнула, не глядя ему в глаза. – А раз понимаешь, я могу рассчитывать на твою помощь?

– Почему я не могу ходить по городу в своей одежде? – вместо ответа спросила она.

– Теперь можешь. Просто до уговора с Шудром и четкого понимания, кто за кого, я не мог бы защитить тебя. К тому же в облачении безликого стража можно узнать намного больше, чем разгуливая в красном плаще. Советую, кстати, иногда пользоваться переодеванием.

– Ты тоже так делаешь?

– Постоянно. И мне смешна гордыня мастеров Смерти, которые никогда не позволят себе сменить цвет плаща хотя бы временно. Но мы ушли от главного. – Лириш отставил свой кубок, будто тот мешал. – Ты со мной?

– Только до Сайшона.

– Хорошо. Уговор? – Он встал и выжидательно посмотрел на нее.

– Уговор.

– И? – Он чего-то ждал.

Лала недоуменно моргнула, и он усмехнулся:

– Надо встать и закрепить наш союз уговорным касанием.

Лоб у Лириша тоже был прохладный.

– Теперь ты вольна делать что угодно. Жить здесь, – он осмотрел амбар, – не пристало такому человеку. Можно вернуться в Приют Мастеров, там теперь пустует больше половины покоев. Можно воспользоваться моим гостеприимством, буду рад. Купить собственное жилье ты в состоянии, но у вас это не принято, да и нужно ли оно тебе в Шулае?

Лала задумалась. Возвращаться в Приют Мастеров Смерти, где все напоминало о Шурне, ей не хотелось. Но жить, пусть и недолго, под одной крышей с Лиришем, что неизбежно приведет к сближению, она желала еще меньше.

– Вернусь туда.

– Хорошо. – Казалось, Лириш был немного разочарован. – Я пришлю птицу из управы, когда будешь нужна.

– А если сокола так же убьют?

– Не убьют. Во-первых, все те, кто не с нами, сейчас в Маяке и могут не увидеть посланца. А во-вторых, лучники, способные попасть в летящего сокола, есть только в страже Стены. А она подвластна нам. Я стараюсь просчитывать все наперед.

– Все-все?

– Многое. Кстати, тебе действительно стоит прогуляться по Шулаю в своем облачении, можно даже в его обществе. – Лириш указал на Джоха. – Будет интересно посмотреть, как люди примут ожившую легенду.

Уже в дверях он обернулся и добавил:

– Я искренне рад, что ты с нами.

Прежде чем покинуть амбар, Лала достала из вещей Книгу Снов и долго пыталась понять, что означали ее ночные видения. Сонник предлагал только «добровольно разделить ложе с врагом» и «плакать огненными слезами». Лириш уже ей не враг, без сомнения, значит, оставался один знак. И тем печальнее получался итог толкований:

Путь до Приюта Мастеров Смерти показался Лале бесконечно долгим. Синий сокол на ее плече не сильно впечатлил и без того встревоженных горожан. По большей части на нее вообще мало смотрели, благоразумно и поспешно уступая дорогу, заметив издали красный плащ.

А вот незнакомец, занявший место Шурна в Приюте Мастеров, при виде Джоха потерял дар речи и не сразу понял, что Лала собирается поселиться в комнате Мастера Шая. С третьего раза, когда Лала уже повысила голос, он представился:

– Меня зовут Юшин, сестра Лала. Прости мое остолбенение, я подумал, что схожу с ума. Это правда синий сокол, глаза не лгут мне?

– Не лгут. Я могу занять желаемую комнату?

– Да, конечно! – засуетился Юшин и принял у нее нехитрую поклажу, потом извинился, поставил вещи на песок, схватился за ошейник Снега, повел было его в сторону дроммарни, потом бросил и вернулся к Лале. – Сначала я должен тебя проводить внутрь…

– Не стоит, я знаю, где что. Дай ему воды, а потом принеси мне чего-нибудь. – С этими словами Лала переступила порог и шагнула в полутьму, разбавленную мерцанием Аша и парой светильников.

Старый анук даже не поднял головы. Лала не видела его чуть больше полугода, но ей показалось, что он, подобно немощному старцу, доживает последние дни. Она отпустила Тика на песчаный пол, но даже появление юного собрата не расшевелило Аша. Лала вздохнула и зашла в свою прежнюю комнату.

Ничего здесь не изменилось, будто и не было этих многих месяцев новой жизни. Она села на кровать и не двигалась до тех пор, пока в дверь не поскребся Юшин. В одной руке он держал кувшин, в другой – серебряную клетку. Тик предостерегающе засвистел, и Лала подхватила его с пола. Юшин повторно обмер, уставившись на золотого стража, но в этот раз справился с собой быстрее:

– Вот, сестра, вино для тебя и жилище для твоей птицы. Могу принести фруктов прямо сейчас и еды чуть позже.

– Ничего не нужно, благодарю.

– Позволь спросить, – наконец решился Юшин.

– Давай, – устало выдохнула Лала.

– Я слышал о тебе, но никто не говорил про синего сокола. Откуда он?

– Дар Пустыни. А еще мой дром белый. Просто его ненадолго перекрасили. Это на будущее, чтоб ты не обмирал больше.

– Триединство? – придушенно просипел Южин.

– Оно. И если ты такой умный, может, знаешь, как им пользоваться?

– Увы… Знаю лишь, что оно воссоединяется перед великими бедами, чтобы спасти Пустыню.

– Пустыню или людей?

Юшин только пожал плечами, поклонился и вышел.

Разложив немногочисленные вещи, Лала свернулась клубком на кровати, грея ладони о Тика. Она впервые за долгое время не знала, чем заняться. Можно было почитать, сходить на рынок за новыми вещами взамен сгоревших в башне, поупражняться с кинжалом или попробовать взбодрить старичка Аша с помощью снадобий… Да мало ли чем мог заняться совершенно свободный Мастер Смерти! Но ей не хотелось ничего, и незаметно для себя она уснула в обнимку с ануком.

Разбудил ее настойчивый стук в дверь и беспокойная возня Джоха. В окно заглядывали сумерки, но вечерние или утренние, было не понять. Памятуя последний сон, она сначала убедилась, что в комнате присутствуют все вещи из повседневной жизни, и только потом подошла к двери.

Юшин держал в руках почтовый мешочек.

– Вот, сокол из управы принес, – немного задыхаясь, сказал он.

– Давно? – Лала моргала, прогоняя остатки сна.

– Нет, я сразу же к тебе. Времена не такие, чтобы беречь чужой сон.

– Сейчас вечер или утро?

– Вечер того же дня. Ты спала долго, но не чрезмерно.

Лала ничего не ответила, выхватила мешочек и прочла послание. Лириш просил срочно прибыть в купол Совета со всеми составляющими Триединства. Лала фыркнула – крючкотворный неживой язык управляющих, похоже, во всех мирах одинаковый. Ведь можно было просто написать: «Возьми питомцев»!

Возле купола Совета было людно, как никогда. Лириша почтительно окружали несколько чиновников, причем у каждого был свой охранник. Члены Совета Мастеров, их помощники, слуги помощников, начальник стражи Стены со своим заместителем – все стояли вроде бы рядом, но обособленно. Когда Лала подъехала, все головы повернулись к ней, а голоса стихли. В гробовом молчании она слезла с дрома и, поколебавшись мгновение, сделала несколько шагов к Лиришу:

– Твое послание получено.

Но вместо Лириша, открывшего было рот, слово взял Мастер Ишр. Казалось, он слегка уязвлен, что Лала держит связь не с членом Совета, а с простым ашайном, хоть и главой Управы города.

– Приветствую тебя, сестра Лала! Рад видеть в здравии Триединых, – весомо сказал он.

– И вам здравствовать, – слегка склонила голову Лала.

Церемонный тон беседы нарушил Лириш:

– Ну, теперь, когда все в сборе, предлагаю не тянуть и зачитать обращение Совета Семерых.

Мастер Ишр бросил на него недовольный взгляд, но потом подчеркнуто уважительно поблагодарил и сделал приглашающий жест в сторону входа. Что бы ранее ни говорил Мастер Шудр, в купол Совета прекрасно пропустили обычных людей – Лириша, его заместителя Улиша и начальника стражи Стены.

В искрящейся тьме прохода в зал заседаний Лала, идущая сразу после Лириша, услышала его восторженный вдох и улыбнулась. В первый раз ее тоже это поразило. Как же давно это было, будто две жизни прожито! А ведь и года не прошло!

Кресла семерых пустовали, и даже разместившиеся в них Лириш и сотоварищи никак не заполнили угнетающую пустоту зала. Мастер Ишр тоже это прочувствовал:

– Нам не хватает здесь наших отколовшихся братьев. Будем надеяться, Пустыня вразумит их.

– Не надеяться, а действовать! – перебил его Лириш и добавил: – Простите, Первый Мастер. Вы просто еще не знаете, чего они требуют.

– Ну так читайте скорее! – потерял терпение Ишр.

Лириш откашлялся, развернул небольшой почтовый свиток и зачитал письмо:

В удушающей тишине раздался сиплый шепот начальника стражей Стены:

– Как это на город?

Никто ему не ответил, да он и не ждал ответа. Все смотрели на Лалу, а она на Лириша.

– Я никого не предавала. Мастер Шнэдд запер меня за решетку и обещал убить моего дрома, если я не буду выполнять его приказы. Я сбежала, когда узнала, что Снег в безопасности.

– А как ты это узнала? – прищурился Мастер Шудр.

– Неважно! – перебил его Лириш. – Думаю, Мастер Лала, пришла пора поделиться нашим секретом с Советом. Я могу это сделать?

Лала озадаченно кивнула, не понимая, куда клонит глава Управы, но почему-то доверяя ему.

– Луч есть не только на Маяке, – недобро улыбнулся Лириш, обращаясь уже ко всем.

– Как это? – снова просипел начальник стражи.

– Да, – Лала наконец включилась в разговор. – Я знаю, как работает Луч, и сделала себе такой же, только маленький.

И тут заговорили все разом. От шума и жестов Джох заволновался и захлопал крыльями, впившись когтями в незащищенное плечо Лалы. Она ойкнула, и как бы тихо это ни прозвучало, Мастер Ишр услышал.

– Молчание! Здесь не рынок! – громогласно и даже с угрозой крикнул он. – Пусть сестра Лала сама все расскажет.

Столько почтительного внимания Лале не выпадало никогда прежде. Она умолчала о ночном переполохе и отправке сокола в Сайшон, но в целом рассказала все как есть. Озабоченность и тревога в глазах собравшихся сменились воинственной радостью, и Мастер Ишр снова поднял руку.

– Никто снаружи не должен знать про малый Луч. Совет Семерых считает, что мы в их власти? Пусть считает. Потянем время и соорудим мощный Луч, способный противостоять Маяку. А заодно подготовим людей. Я прошу благородного Лириша составить ответное послание, способное ввести в заблуждение наших бывших братьев, ведь в такого рода делах вам нет равных. – Он уважительно кивнул главе Управы, и Лала готова была поклясться, что эти двое обменялись многозначительными взглядами, но в полутьме зала заседаний никто этого не заметил.

– Мы упускаем более важное событие, братья, – вдруг раздался мягкий, бархатный голос Мастера-лекаря. – Триединство Пустыни. Оно появилось не просто так.

Все перевели взгляд на сокола. Лала подняла руку, чтобы его погладить, и ненароком открыла запястье. Сгущающиеся сумерки чуть позолотились от мерцания анука. Почтительную тишину нарушил Первый Мастер:

– Не упускаем, брат Даш, – снисходительно ответил он, – мы просто слишком мало знаем и не догадываемся, как можно использовать Триединство во благо. Оно есть, оно с нами, и согласно древним верованиям, оно спасет всех. Но как и когда – загадка. А свой собственный Луч просто и надежно спалит врагов. Вот что истинно важно.

– Но не восстанет ли Триединство против нас в момент, когда этого никто не ждет? – продолжал гнуть свое Даш.

– Сестра Лала, скажи, повелеваешь ли ты своими питомцами? Могут ли они тебя ослушаться? – встрял в разговор до сих пор молчавший Мастер Уштир. Самый добродушный, холеный и довольный жизнью, он носил кроме перстня Мастера еще несколько украшений с удивительными камнями, которых не сыскать было даже в Сайшоне.

– Не могут, – уверенно ответила она.

– Вот и славно! – радостно подвел итог Уштир и встал. – Братья! Предлагаю продолжить беседу у меня в саду. Время ужина, а я как раз хотел отведать диковинку из последнего пришедшего груза. Вот кто из вас пробовал заморские ягоды виноград? Никто, – сам себе ответил он. – А напиток из них?

Все молчали, ожидая продолжения. Лириш, незаметно оказавшись возле кресла Лалы, шепнул ей на ухо:

– Ты ведь догадываешься, кто здесь самый заинтересованный в торговле с Заморьем?

Уштир между тем благодушно продолжил:

– Очень необычный вкус, даже я поначалу долго привыкал, а уж у меня в доме несчетные чудные яства не переводятся. Крепче югового вина, но не такое сладкое… Словом, приглашаю всех!

Мастер Ишр снова недовольно сморщился. Сутки прошли, как развалился Совет, но уже любой может начать и закончить заседание, не соблюдая ритуала.

Лириш словно прочитал его мысли:

– Благодарю за приглашение, это честь для нас. Мы обязательно насладимся диковинными угощениями, но после того, как разберемся с разладом в Совете. Сейчас нельзя расслабляться. – Он усмехнулся, заметив, как сник его помощник, большой любитель чревоугодия. – От наших согласованных действий зависит судьба Шулая и не только.

Первый Мастер удовлетворенно кивнул:

– Глава Управы, как всегда, зрит в корень. Каждому из нас следует исполнить свой долг. Завтра в это же время наш собственный Луч должен быть готов. Это возможно, сестра? – обернулся он к Лале.

– Да, вполне… Мне нужны зеркала, много шулартов и еще кое-что.

– Прекрасно. Уважаемый Лириш предоставит помощников и все необходимое. Шуларты придется свои собирать, брат Ошид нам их теперь не выдаст. Мастер Шудр и… – тут он запнулся, так как никогда не интересовался именами простых ашайнов, – главный страж Стены обеспечат нашу защиту со стороны пустыни. Мастер Даш приготовит как можно больше быстродействующих снадобий на случай вероломного нападения с Маяка. Ну а Мастер Уштир устроит грандиозный пир, когда мы победим. Заседание Совета Перемен объявляю закрытым!

Вечернее небо над куполом Совета зажгло первые звезды, когда участники встречи один за одним растворились в темноте улиц. Город словно хотел спрятаться от грядущих бед и обходился без огней. Только башня Маяка светилась непривычно ярко, всеми окнами, будто бахвалилась обилием могущественных гостей.

Лириш, подробно расспросив Лалу о необходимых деталях устройства, рождающего Луч, отправился к управе сочинять ответное послание Совету Семерых. Он пригласил ее поужинать вместе, а заодно поучиться искусству составления переговорных писем, но Лала отказалась. Ей нужно было остаться одной, чтобы понять новое глухое и недоброе чувство тревоги. Оно шло от сокола и змея. Лала будто пропитывалась их беспокойством, хотелось спрятаться от всего мира. И что самое удивительное, надежная комната в Приюте Мастеров вовсе не казалась подходящим местом. Ноги сами понесли ее в бухту, подальше от города. Дром покорно шагал за ней, дыша в спину.

Они не встретили ни единой души по пути. Ни единого звука, кроме шагов и пыхтения Снега. Чем дальше, тем больше тишина казалась хищной и бездушной тварью, которая питается страхами и горем. Только у самой воды, когда Лала присела и опустила руку в прохладу, отражающую звезды и огни Маяка, тревога чуть отступила. Рядом с водой было спокойно, будто подводные силы берегут всякого, кто напуган.

Между тем Джох не успокаивался. Он давно должен был уснуть, ему не впервой спать прямо на плече хозяйки, но он вдруг попытался забраться к ней за пазуху, чего не делал уже очень давно, со времен бытности болезненным птенчиком.

– Джох, да что с тобой? Все хоро…

Она не договорила. Звук собственного голоса показался совершенно чужим, что-то мешало слышать его. Что-то, гнездящееся в мыслях и в памяти. Это был низкий гул, далекий, но всеобъемлющий, почти не слышный, но ощутимый всем телом. Смертельный холод медленно-медленно, как старый толстый анук, обвил ноги Лалы и стал подниматься к груди. Она узнала этот гул. Она его уже видела однажды, когда еще умела видеть звуки. Тогда он ее напугал и швырнул на колени, пока недоумевающий Чигиш топтался на пороге. Лала в панике, напрягая глаза, стала всматриваться в темноту города. Все выглядело мирно и спокойно, но сомнений у нее не было. Хворь Пустыни вернулась.

Не понимая, что делать, обездвиженная ледяными цепями страха, Лала сидела у воды, прижав руки к груди. За пазухой притаился Джох, она слышала стук крошечного сердца. Снег настороженно смотрел в сторону Стены и почти не дышал. Сколько прошло времени, она не смогла бы сказать. Голос Хвори по-прежнему равномерно гудел в голове, но больше ничего не происходило. Запястье Лалы стало припекать, и она наконец оторвала взгляд от темноты города. Анук заскучал и пошевелился. Змей не боялся Хвори, и его спокойствие передалось остальным. Дром переступил с ноги на ногу, а сокол перестал дрожать.

Лала поднялась и осмотрелась. Ничего по-прежнему не происходило, будто Хворь звучала только у нее в голове. Более того, из ближайшего купола вдруг выглянула тень и выплеснула под куст содержимое ночного горшка. Человек даже не обратил внимания, что в ста шагах от него у воды стоит дром, которого тут быть не должно.

– Ничего не понимаю… – сказала Лала то ли себе, то ли темной воде, в которую смотрелись бледнеющие звезды.

Снег воспринял эти слова на свой счет и лег, подставив ей горб. Не дожидаясь приказа, он пошагал по спящим улицам к Стене, будто знал, куда хозяйке нужно. Только сейчас Лала поняла, что просидела в оцепенении у воды почти всю ночь. Утро медленно наползало на город, укрывая его легкой дымкой с запахом мокрого песка. За все время жизни в Шулае Лала не видела такого. Чем ближе подходили они к Стене, тем плотнее становился туман и тем медленнее двигался Снег. По-прежнему ни единого человека, ни единого звука. Даже шаги дрома стали неслышными, словно он ступал по шерстяному одеялу. В какой-то миг Лале показалось, что это очередной жуткий сон, но внезапно в пелене тумана сверху раздался кашель и хриплый зов:

– Смена!

Она подняла голову. На Стене обменивались сигнальным флагом две темно-синие фигуры. Этот возглас словно разбудил город. Чирикнула невидимая птица, кто-то снова закашлял, с натужным металлическим скрипом открылась дверь в Стене, за ближайшим куполом уронили что-то тяжелое и выругались.

– Мастер Смерти? Ты зачем здесь?

Лала обернулась на удивленный возглас. Начальник Стражи сонно таращился на нее, поправляя плащ.

– Все спокойно? – вопросом на вопрос ответила она.

– А то сама не видишь, – огрызнулся главный страж. – Хворь надвигается. Помоги Пустыня тем, кто не успеет добраться сюда до полудня.

– Мне нужно наверх, – удивившись собственному желанию, заявила Лала.

Начальник стражи только пожал плечами:

– Приказ никого не выпускать.

– Мне не из города, а просто на Стену!

– Все едино. Только по личному распоряжению Мастера Шудра.

Лала опешила. Широкая синяя спина уже удалялась от нее, и просьбы точно не сработали бы, но она все же воскликнула:

– Это очень важно!

– Только по пропускам!

Смысл сказанного шел до нее долго, начальник уже успел скрыться в Стене, когда она вдруг посмотрела на свое правое запястье с бледно-коричневым оттиском кольца Шудра.

– Вот пропуск!

В отличие от Мастера Стены главный страж не задумывался о странном цвете пропуска. Он лишь недовольно буркнул:

– Сразу не могла сказать? – и тут же властно крикнул в темноту внутристенного прохода: – Пропустить!

Крутая винтовая лестница внутри башни освещалась вмурованными в стену шулартами. Их было меньше, чем в Маяке, но Лале показалось, что светятся они намного ярче. И это напугало ее. Кроваво-красные отблески наполняли башню ощущением тревоги, и сердце ускорялось. Подъем казался бесконечным, и когда наконец Лала выглянула наружу из небольшого люка, липкий туман грядущей Хвори чуть ли не обрадовал ее. Стена оказалась намного шире, чем видится снизу. Поперек нее можно было поставить голова к хвосту трех дромов. Лучник не знал, как себя вести в присутствии Мастера Смерти, поэтому просто отошел подальше и чрезмерно внимательно уставился на горизонт.

Лала же замерла в немом восторге. Она стояла строго на границе двух миров: безжалостно-горячей красной пустыни и белоснежно-зеленого неприступного Шулая, чуть замазанного туманом. Стена показалась ей величайшим творением, которое не могли создать обычные люди. Даже Маяк не вызывал в ней такого священного трепета. Угрюмая тревога, которой была пропитана лестница внутри башни, здесь бесследно исчезла, растворилась в смеси жаркого дыхания пустыни и утренней свежести города. Правда, ненадолго.

Горизонт, который только что сиял, выпуская солнечный диск в новый день, потемнел. Красно-оранжевый океан песка словно поднялся там неторопливой гигантской волной и застыл в раздумье.

– Началось… – вздохнул лучник, забыв, что хотел оказаться подальше от Лалы.

– Скоро она придет сюда?

– В полдень.

– И можно стоять и смотреть?

– Нет, что ты! – Он испуганно вытаращил глаза. – Мы уходим вниз и ждем, пока рассеется мгла.

– А если не уходить?

– Никто не расскажет тебе этого, Мастер Смерти.

Лала подошла к резному парапету и положила ладони на теплый камень. Стена мелко и малозаметно содрогалась, будто страх свойственен и неживому.

– Сколько Хворей ты помнишь? – неожиданно спросила она лучника.

Тот задумался, беззвучно пошевелил губами, будто спорил сам с собой, и наконец выдал:

– Это будет вторая.

– Ты так долго считал до двух? – прыснула Лала.

– Нет, я так долго дивился, что между первой и второй Хворью очень мало времени прошло. Предыдущая была, когда мой дед только ходить научился.

– Как же так получается? – насторожилась Лала, как феши, почуявшая кровь.

– Почем мне знать? Вы, Мастера, умнее, вот вы и отвечайте, с чего это Хвори зачастили. Может, это вы что-то намудрили, а?

Возмутительное поведение лучника грозило ему неминуемым наказанием, но Лала даже не обратила внимания на его тон. Мрачные шуларты в темноте башни будто снова замерцали, но уже в ее голове. Как-то все связано. Самоцветы в Стене не просто защищают город от Хвори, они говорят, даже кричат о чем-то важном. Но их не слышно. Простой стражник только что, без заднего умысла, задал вопрос, который требовал немедленного ответа.

– Благодарю! – улыбнулась ему Лала и поспешно нырнула в люк башни.

Она гнала Снега по улицам, мечтая как можно скорее найти Лириша. Обращаться к кому-то из мастеров не хотелось. Разве что никак иначе нельзя будет восстановить ход событий, приведших к Хвори. В том, что страшную беду на Пустыню накликали именно люди, она была почти уверена.

К счастью, Лириш только проснулся и не успел покинуть купол Управы, но пришлось подождать, пока слуга пропустит ее в рабочий кабинет главы.

Наскоро заплетенный и слегка помятый, Лириш уже сидел за столом с официальным лицом и жестом предложил Лале резное кресло напротив. Он очень внимательно выслушал ее и после короткой паузы ответил:

– Это самое невероятное предположение за всю историю Пустыни. Нужны доказательства.

– Я понимаю. Поэтому никому не говорила. Ты можешь узнать, что именно происходило в Шулае и вообще в Пустыне накануне прошлых Хворей?

– Есть городской архив. Есть хроники смотрителей Маяка. У вас, мастеров, есть свои летописи. Надо знать, что искать…

– Не представляю, – Лала развела руками, – что-то сильное, значимое. Может быть, опасное. Вот хотя бы перед последней Хворью, ведь ты и сам можешь вспомнить, она была недавно… Мастер Шай чуть не погиб в пустыне, оазисы очень сильно пострадали…

Она горестно замолчала, вспомнив Чигиша и все, что случилось потом.

– Про последнюю Хворь скажу только за себя. Был большой шум из-за украденных шулартов. Никогда прежде из Шулая не вывозили столько камней. Мастера отвели в Пустыню несколько виновных. А! Еще городская казна выделила средства на укрепление Маяка и усиление Гнезда Луча.

– Зачем? – удивилась Лала.

– Смотритель беспокоился. Несколько кораблей подряд пришлось сжечь, и ему показалось, что город в опасности. Мастер Ошид негодовал, что слишком много шулартов потрачено.

Лала почти беззвучно повторила за ним:

– Много шулартов потрачено…

– Неужели ты думаешь, что…

Лала не дослушала Лириша, вскочив так резко, что ее кресло упало.

– Надо поговорить с Ошидом!

– Боюсь, в Маяк тебе сейчас дороги нет.

– Когда они узнают, насколько это важно, они поговорят со мной! – горячо возразила она.

– Я не могу допустить, чтобы ты туда пошла. У них хватит сил тебя задержать.

– Иначе нам не узнать про расход шулартов.

– Отнюдь. – Лириш хитро улыбнулся впервые за утро. – Ошид вряд ли забрал с собой все бумаги, он ведь так торопился переправить на Маяк шуларты. К полудню, а может и раньше, у нас будут его записи.

– Как?

Глава Управы только подмигнул, подобно мальчишке, затеявшему шалость. Это было так неуместно, что Лала опешила, но потом поддалась его настроению и улыбнулась в ответ. Хворь, подбирающаяся к Шулаю, отсюда казалась ей не такой и страшной, поэтому, когда Лириш предложил позавтракать вместе, она согласилась.

Бесшумный слуга оставил на столе небольшой поднос и, повинуясь движению бровей Лириша, наклонился к хозяину, внимательно выслушал сказанное на ухо и так же тихо исчез.

Утренняя трапеза главы города оказалась намного проще, чем у Смотрителя Маяка. Вернее, не такой изобильной. Зато Лала поняла, почему от Лириша всегда пахнет ягодами хуш. В изящной серебряной чашке благоухала густая патока для обмакивания лепешек. Лакомство приготовили из сока этих ягод, смешанного с нектаром и мякотью незнакомых фруктов. Вкус ее поразил Лалу так, что Лириш не выдержал и рассмеялся над ее ошарашенным видом:

– Да, редкое яство. Я бы очень удивился, если бы оно было тебе знакомо.

– Что это?

– Лиюль. Секретный рецепт бывшего повара бывшего главы Управы. Приятно, и ум бодрит.

– Но почему секретный? Это же такое… такое… – Лала не могла подобрать слов.

– Ну… должно же быть у простого ашайна что-то, недоступное мастерам. Это справедливо.

– Это ты-то простой? – хихикнула Лала.

Они ели и смеялись по пустякам, как давние добрые друзья, ни о чем серьезном не заговаривая. Но не успел закончиться лиюль, слуга Лириша вернулся и с поклоном передал ему толстый свиток.

Лицо главы Управы мгновенно растеряло все смешливые морщинки. Он резко развернул свиток, из которого выпало несколько более тонких. Взял один, вчитался. Отбросил на стол, взял другой. Лала молча следила за ним.

– Вот! – довольно выдохнул Лириш и расправил свиток, отодвинув блюдо. – Расход шулартов перед той, давней Хворью был выше обычного, как и перед той, когда чуть не погиб Мастер Шай. Полагаю, если Мастер Ошид продолжает исполнять свои обязанности, то и сейчас в его записях, что у него при себе, будет отмечен перерасход. Только что нам это дает?

– Хотя бы то, что Хворь приходит, когда ашайны тратят слишком много самоцветов, – ответила Лала.

– Недостаток восполняют очень и очень быстро, – парировал он. – Возможно, до начала Хвори.

– То есть убивают еще больше людей?

– Ну зачем сразу людей. Дромы и козы тоже годятся. Если случается резкая надобность в шулартах, не всегда можно найти ашайна, готового к встрече с Пустыней. Смерти согласовываются. Удивительно, что я тебе это рассказываю, а не наоборот!

Лала встала и беспокойно заходила по комнате, поглаживая Тика, которому передалось возбуждение хозяйки.

– Мне кажется… Нет, я остро чувствую вот здесь, – она приложила ладонь к животу, – что шуларты и новые смерти связаны с Хворью.

– И никто за сотни лет до этого не додумался, а приехала из-за моря потерянная дочь Пустыни и все сразу объяснила. – Сарказм сделал лицо Лириша неприятным.

– Не все. Но если я права, то чем больше будут тратить самоцветы, тем чаще будут Хвори. И в конце концов ашайнов тут не останется.

– Хватит мельтешить! – Лириш встал. – Хвори терзают Пустыню многие века. И ничего, ашайны не кончились. У нас сейчас другая забота – отщепенцы Совета.

– А где я могу узнать про все Хвори, какие они были, сколько длились? – Лала хоть и остановилась после окрика Лириша, но смотрела как сквозь него, прислушиваясь к морозному вихрю в животе.

– В архиве Управы. Я пущу тебя туда с одним условием.

Она подняла брови в немом вопросе, ожидая чего угодно.

– Все, что узнаешь, говоришь только мне, – сказал Лириш не терпящим возражений тоном.

– Всего лишь? – обрадовалась Лала. – Да, конечно!

– Не трать там слишком много времени. И пять Советов не разберутся сейчас, как сохранить порядок в городе и в то же время его изменить. Мне дорога каждая думающая голова. Тебя проводят. А я попозже загляну.

Архив Шулая занимал почти весь небольшой купол, спрятавшийся в тени деревьев за управой. Хромой неразговорчивый хранитель провел Лалу в полутемное помещение, уставленное сундуками и шкафами из необычного полосатого дерева. Слабый запах был ей смутно знаком. Кажется, ларец Мастера Шая вырезан из такой же древесины.

– Самый дальний от тебя сундук хранит самые первые записи обо всем, что случалось в пустыне и оазисах. Чем ближе, тем новее. В шкафах найдешь все про Шулай. Так же чем дальше, тем старше, – монотонно и не очень приветливо сообщил хранитель.

Он был стар и, судя по всему, болен. Слезящиеся глаза, одышка и рваный кашель подсказывали Лале, что у него мог быть грудной хрипец, но она пока не решалась советовать. Вместо этого спросила:

– А можно мне бумагу, вдруг не запомню всего?

– Принесу вместе с питьем.

– Благодарю, не нужно питья.

– Нужно. – Он уже похромал к выходу.

Хранителя не было довольно долго. Лала успела осмотреться и даже открыть первый сундук, аккуратно набитый свитками. Каждый свиток был перекручен толстой цветной бечевкой с печатью. Судя по невесомой пыли, этот сундук не трогали очень давно. Лала сделала глубокий вдох, чтобы понять, чем же пахнет древность, но не поняла. Вместо этого она резко и сильно закашлялась и не могла остановиться до тех пор, пока ее не хлопнул по спине вернувшийся хранитель. Он безучастно протянул ей кувшин.

– Пей длинно. Прямо сейчас. А то не остановишься, пока не выхаркаешь внутренности.

Лала послушно сделала глоток. В кувшине оказалась не вода, а разбавленный травяной отвар, смягчающий горло. Старик пояснил:

– Только так можно дышать этой пылью и древесиной фирта, и то не все время. Знания даются дорого. Что именно тебе нужно в архиве, Мастер Смерти?

Лала сбивчиво и путанно пояснила, зачем пришла. В потухших глазах хранителя внезапно проснулся интерес.

– Никто еще не искал ответов на твои вопросы. Я помогу.

Когда вечером Лириш заглянул в архив, он не сразу увидел Лалу, скрытую ворохом свитков. Борясь с головокружением и кашлем, она продолжала вчитываться в старинные письмена. Полосатые фиртовые сундуки надежно охраняли свитки от тлена, но на человека действовали пагубно. Джоху же было все равно. Он дремал на шкафу, не обращая внимания на шаркающего хранителя, который все подносил и подносил Лале новые свитки.

– Я все подготовил для Луча, – шепотом сообщил Лириш, словно боясь спугнуть истину, которую искала Лала.

– Да, я скоро… – просипела Лала.

Лириш озадаченно посмотрел на нее:

– Ты здорова?

– Это просто пыль и фирт.

– Тогда тем более бросай все и развейся на улице. Хотя… – Лириш не закончил.

– Что?

– Не сильно продышишься на улице. Хворь у Стены. И в этот раз Шулаю досталось чуть больше песка.

Лала резко встала и подошла к выходу. Закатное солнце не смогло пробиться через стоящую в воздухе пыль, и вечерний город был затоплен тревожными кровавыми сумерками. Купола казались не белыми, а розовыми.

– Так здесь всегда во время Хвори? – обернулась она к подоспевшему Лиришу.

– Не могу сказать наверняка. Во время прошлой было легче дышать.

Они стояли молча, наблюдая, как наползает багровый вечер, пока к ним не вышел хранитель. Старик предложил Лале заняться более важными делами, а все, что касается Хвори и сопутствующих событий, он найдет к утру.

Лала с облегчением вздохнула и горячо поблагодарила хранителя. А по пути к Совету попросила Лириша как-то поощрить старика, ей одной и за неделю бы не справиться с летописями.

Навстречу им не попалось ни одного горожанина. Шулай притаился, словно испуганный зверь, который надеется, что охотник его не заметит. Только у купола Совета было людно. Всем причастным не терпелось увидеть Луч в действии. Лале понадобилось полчаса, чтобы соорудить Луч. Помогать ей никто не осмелился, и лишь когда все было готово, подал голос Мастер Ишр:

– Полагаю, нам нужно сначала опробовать его на чем-то незначительном?

Выбор пал на старое раскидистое дерево у дороги к Маяку. Результаты бы точно заметили из башни.

Лала прицелилась и сделала надрез на ладони, выпуская алые капли на верхний шуларт в пирамидке. Самоцвет покрылся пеной и расплавился, патокой стекая на нижние. Но бледного сияния не хватило даже на то, чтобы отразиться в зеркалах и собрать хотя бы тоненький Луч.

Вздох разочарования прошелестел среди наблюдателей и впитался в складки плащей.

– Может, ты что-то упустила, сестра Лала? – наконец подал голос Мастер Ишр.

Лала не ответила, вместо этого она построила новую пирамидку, полоснула по руке и выдавила из раны в два раза больше крови, чем нужно. Тщетно. Тот же бессильный отблеск.

Зрители со вздохами стали расходиться, а Мастер Ишр вполголоса спросил у Лириша, есть ли у того запасной план действий. Лириш молча покачал головой.

Лала в оцепенении смотрела на неудавшееся оружие, потом вскочила и побежала к Снегу, привязанному неподалеку. Она достала из хурджина свой маленький карманный Луч, нацелила на ближайшее дерево и в отчаянии полоснула по вспухшей ладони в третий раз. Ничего не произошло.

– Лириш! Но ты же видел, что оно работало? – чуть не плача выкрикнула она.

– Видел. Но теперь не работает. Тебе нужно что-то сделать с рукой.

Пока Лала покрывала рану толстым слоем мази, Лириш с Мастером Ишром внезапно оживились – к ним подбежал слуга с соколом в руке. Послание от Совета Семерых гласило:

– Сестра Лала, – после минутного молчания обратился к ней Мастер Ишр, – ты думаешь то же, что и я?

– Да. Полагаю, Лучу мешает Хворь.

– Значит, можно напасть на Маяк! – раздался возбужденный шепот, который тут же стих, когда Ишр сердито оглядел оставшихся.

– Это всего лишь догадки, и только глупец ринется сейчас захватывать Маяк. Они и без Луча дадут нам отпор, – уверенно сказал Ишр.

– Согласен. Хворь выиграла нам время и отделила Сайшон понадежнее убитых соколов. Никто ничего не узнает и помочь Совету Семерых не сможет, пока не кончится Хворь. Так используем наше преимущество! – Лириш подошел вплотную к конструкции Луча и после колебания положил на него руку. – Будем надеяться, что это сработает в нужный час.

Лала вернулась в архив и сидела с хранителем, пока старинная вязь слов не сплелась в четкое понимание: в наступлении Хвори на Пустыню виноваты люди. С самых давних времен каждый раз накануне Хвори, за два-три дня, происходило нечто, требующее большого расхода шулартов и их восстановления новыми смертями. Первые Хвори вообще не причиняли большого вреда, но чем сильнее становилась защита Шулая, тем мощнее наступала Хворь, теперь это доказали свитки. Старик-хранитель, за эти сутки ставший еще слабее, восхищался смекалкой Мастера Смерти и чуть не плакал от бессилия, когда она спрашивала, что же можно изменить. Тысячи людей веками послушно следовали закону Пустыни, который, как оказалось, и не закон вовсе, а замысел первых мастеров Смерти.

– Тебе нужен архив Совета Мастеров. Только там могут быть исходные записи, с чего все началось. Я сделал, что мог.

Лала вернулась к себе и снова спала больше суток. Без сновидений, без отправления нужды. Даже недовольный Джох не мог ее разбудить. А когда она наконец разлепила ресницы, в воздухе витала радость, проникая в жилище отчаянно-веселым утренним птичьим гомоном. Хворь отступила от Шулая и забрала с собой пыль и тягостное чувство бессилия.

Лала сладко потянулась, но тут же вскочила. Конец Хвори означал, что сегодня возле купола Совета снова нужно устанавливать Луч.

Стук в дверь застал ее уже полностью одетой.

– Сестра Лала, к тебе пришли! – не открывая двери, сообщил Юшин.

– Заходите! – Не успела она сделать и шага, Джох подлетел к вошедшему и сел ему на серое плечо.

– Твой сокол разбирается в людях, – рассмеялся Лириш и осторожно, чтобы не побеспокоить птицу, снял капюшон. – Хворь ушла.

– Знаю.

– Откуда? Ты же сутки никуда не выходила!

– Отсюда. – Лала тронула пальцем свой висок.

– Ах да. Я забыл, у тебя с Хворью особые отношения.

– Нет у меня отношений. Просто я не отравлена вашей верой в незыблемые порядки!

Лала протянула руку к столику и передала Лиришу свиток из архива. Но тот не стал читать:

– Немного позже. Сейчас есть дела важнее. Решено поставить твой Луч возле купола Совета под покровом ночи. Неожиданность – наш союзник. Завтра утром Совет Семерых подавится своим завтраком, – он недобро усмехнулся, – а пока сделай одолжение, проверь в укромном месте действие своего карманного оружия.

– Не веришь, что сработает?

– Верю, но хочу быть уверенным. – Он шагнул к двери, но остановился. – Разделишь со мной утреннюю трапезу?

– Нет. Хочу прогуляться.

Лириш молча кивнул и вышел, задев Юшина, топчущегося возле двери с полным подносом.

Лала совсем не чувствовала голода, поэтому лишь отхлебнула прямо из кувшина, поблагодарила Юшина и с радостным ощущением праздника вышла на улицу. Воздух Шулая, чистый и звонкий, был без единой красной пылинки. Редкие прохожие казались довольными жизнью, словно все страшное позади, а недавние городские волнения, раздавленные Хворью, вообще ничего не значили. Повинуясь тянущему внутреннему зову, она взяла Снега и направилась к месту, где Стена срастается со скалами Шулайской бухты. Дром остался поедать колючки, а Лала пошла по уже знакомой тропинке вверх на скалы.

Она не могла объяснить себе, зачем, задыхаясь, так торопилась в гору, но как только увидела игру солнца на волнах, счастливо улыбнулась. Ей хотелось простора. Пока не началось противостояние мастеров, Лала не чувствовала себя запертой в клетке. Работая с соколами, она через день наведывалась в пустыню, а с Маяка постоянно видела бескрайнее море. Теперь же, когда Шулай закрыт, а в голове еще не умолкли отзвуки голоса Хвори, увидеть открытое пространство было сродни глотку чистого воздуха после суток, проведенных в нечищеной дроммарне.

Порыв ветра сдернул с нее капюшон, и Джох обиженно снялся с плеча. Лала засмеялась и протянула ему руку, но сокол вдруг поднялся выше и со свистом кинулся на обломок скалы, мимо которого она недавно прошла. Точнее, не на камень, а на того, кто скрывался за ним. Только это не походило на атаку. Озадаченная Лала вынула кинжал, но тут из-за камня показался серый капюшон. С досадой, но и с некоторым облегчением она клацнула ножнами, возвращая кинжал на место.

– Ты шпионил за мной?

– Нет. Ну, не совсем… – Лириш старался не делать резких движений, чтобы сокол, севший ему на плечо, не вонзил когти глубже, чем стоило бы при встрече знакомого человека.

Лала сняла Джоха и со смехом пустила его в свободный полет.

– Работай крыльями, лентяй! – и тут же серьезно обратилась к Лиришу: – Если не шпионил, то что?

– Ты так стремительно шла, почти бежала. Я подумал, что-то случилось, – оправдывался Лириш, потирая плечо.

– Ну так окликнул бы, предложил помочь.

– Сначала хотел убедиться, что тебе это надо.

– Убедился? – недружелюбно спросила Лала. – Можешь возвращаться.

– А я хотел бы с тобой пройтись. Здесь прекрасный вид и дышится легко. В закрытом городе мне не хватает воздуха.

– Правда? – Лала внимательно вгляделась в его лицо, ища подвоха или притворств.

– Да. Я часто стою на Стене, когда хочется красоты и простора. А сейчас там не на что смотреть. Море – хорошая замена Пустыне.

Лала ничего не ответила, просто пошла неторопливо дальше, раздумывая, вести ли неожиданного спутника к пещере Дакша или пройти мимо. Лириш сам решил эту задачу:

– Где-то здесь ты закопала Шурна?

– Похоронила! – огрызнулась она.

– А есть разница?

– Закапывают навоз под дерево, чтоб росло лучше. А человека хоронят, чтобы тело не растащили стервятники.

– Прости, я не хотел тебя расстроить. Ваши тамошние обычаи такие странные.

– Угу… – Лала пошла вперед, оборвав беседу.

До самой пещеры они шли молча. Впереди красный плащ, за ним – серый, а над ними пронзительно-синяя птица, рисующая в небе разновеликие круги.

Камень, под которым покоился Шурн, по всей видимости, был облюбован птицами. Об этом говорили белые потеки. Словно в подтверждение Джох тоже уселся на него и стал вертеть головой в разные стороны.

– Лентяй, – усмехнулась Лала и села на теплый гладкий выступ у пещеры.

Лиришу не сиделось. Он заглянул в пещеру, обошел площадку с очагом, изучил ближайшие тропинки и наконец застыл, глядя на горизонт.

– Великолепное место для жизни, когда умеешь обходиться малым. Полагаю, они были счастливы каждое утро встречать вот так…

– Да, пока их не убили.

– Мне жаль. Если бы…

– Ты что, действительно никогда тут раньше не был? – перебила его Лала.

– Нет.

– Всю жизнь прожил в городе и даже не подумал хоть раз прогуляться по этим горам? У всех мальчишек шило чуть ниже спины, они же спать не смогут, пока не разведают все тайные уголки! Что же за детство у тебя было?

– Ты ничего обо мне не знаешь!

– Ну так расскажи, – неожиданно для себя попросила Лала. – Мне интересно. Правда интересно.

Лириш задумчиво посмотрел на нее, потом на море, потом снова на нее и сел рядом.

– Я родился не в Шулае. Мать моя местная, но ее выдали за хозяина Края Неба. Это самый дальний оазис, отсюда дальше, чем Сайшон. И до восьми лет я не видел ничего, кроме Пустыни. – Он вздохнул и замолчал.

– А потом? – нетерпеливо спросила Лала.

– А потом ее ударил взбесившийся дром. Целительница ничего не смогла сделать, – в его голосе послышалась боль. – Хорошо, что как раз из Сайшона ехал Мастер Смерти, он завернул к нам и проводил мать в Пустыню. Иначе ее новая жизнь не стала бы белой.

– А отец?

– Отец женился второй раз очень быстро. – Лириш горько усмехнулся. – Он был хорош собой, обеспечен и неразборчив в желаниях. Мачеха родила ему одного за другим двух сыновей и настояла, чтобы меня отправили к родне в Шулай, подальше от наследства. Да… Она умела им управлять. И это был мой первый урок взрослой жизни. Деду по матери я не очень пришелся ко двору, и он спровадил меня в приют для благородных сирот при Управе. Мы сутками учились и работали в приютском саду. Считалось, что это вырастит из нас крепких, трудолюбивых управляющих. Но нас было больше, чем нужно городу. Поэтому пристроились к службе в Управе только самые хитрые и угодливые, готовые на все. В общем, вместо тайных уголков окрестностей я с детства изучал скрытые закутки человеческой природы, чтобы стать лучшим управляющим.

– Ты очень высоко поднялся за то время, что мы не виделись. Скольким людям это стоило жизни и благополучия? – не удержалась Лала от каверзного вопроса.

– Ну, ты уже совсем из меня чудовище делаешь, – осуждающе покачал головой Лириш. – И если говорить про жизни, то за тобой точно больше мертвецов числится. Я просто сделал служение городу единственной целью. Городу, а не людям. Как и вы.

– Что – мы? – не поняла она.

– Мастера Смерти служат Пустыне, возвращая ей материю, потраченную на детей. И вас не очень волнует благополучие людей.

– Меня волнует! – воскликнула Лала.

– Потому что ты по сути своей целительница, а не Мастер. Ты ошибка Пустыни, уж прости.

Лала вспыхнула, резко встала и отошла к обрыву. Мощный ветер тотчас ухватился за ее плащ и стал трепать, как боевой стяг. Лириш подошел сзади и приобнял ее за плечи.

– Прости, не хотел обидеть. Может, это я ошибаюсь, а у Пустыни на тебя великие планы. Вдруг твои догадки про Хворь верны?

Стоять вот так вдвоем и смотреть на море было приятно до головокружения, но она резко повела плечом, освобождаясь от рук Лириша и от сладкого тумана в голове. Толкование сна было слишком прямым и не давало надежды. Лала уже открыла рот, чтобы раз и навсегда провести черту между ними, но Лириш вдруг подался вперед и прищурился:

– Что это?

Она проследила за его взглядом и ахнула. Горизонт был усыпан крошками еле различимых кораблей. Ветер, довольно сильный здесь, над прибоем, в море казался вообще ураганом и гнал паруса с устрашающей скоростью. Крошки крупнели на глазах, и вот уже их можно было сосчитать. Двенадцать кораблей шли строго на Иглу-скалу, приближаясь с каждым биением сердца.

Лала и Лириш не сговариваясь повернулись к Маяку.

– Как думаешь, что сейчас делает Смотритель и все прочие?

– Открывает Гнездо Луча, конечно же. Они даже сомневаться не будут. Спалят все корабли, – вздохнула Лала. – И загубят здоровье нескольких учеников или молодых мастеров.

Лириш немного помолчал, прикидывая что-то в уме, потом решительно потер руки.

– Отлично! Значит, они будут заняты только этим. Заморские гости своими смертями облегчат нам жизнь.

Лала печально усмехнулась:

– А я ведь помню, каково это – ждать на корабле, пропустит тебя Луч или сожжет. Мне жаль тех людей.

– Говорю же, ты не Мастер Смерти! Пошли, попробуем испортить им жизнь со стороны города.

– Иди, я догоню.

– Хочешь еще раз это увидеть? Не насмотрелась?

– Слишком много кораблей. Они не просто так идут на смерть. Они что-то знают. Как тот чынгырский.

Лириш недоуменно поднял брови, и Лала коротко пересказала ему историю с тремя сожженными шлюпками.

– Я слышал причитания Смотрителя, но не вникал в подробности. – Он снова уселся на камень. – Ну, тогда давай смотреть.

Когда первый небольшой корабль поравнялся с Иглой, Маяк послал Луч прямо в основание мачты, превратив паруса в гигантский факел, сгоревший быстрее, чем люди успели прыгнуть за борт. Мгновенно почерневший остов развалился на части и затонул, но за ним следом спешил второй корабль, остальные стали обходить Иглу и выстраиваться полумесяцем.

– Как думаешь, успеют всех спалить? – азартно спросил Лириш, вглядываясь в новую жертву Маяка.

– Да… – вздохнула Лала. – Но зачем? Чего добиваются капитаны, отправляясь на гибель?

– Отсюда плохо видно, но мне кажется, на палубе нет людей…

В этот момент ударил второй луч, раскроив бочкообразный корпус, и тут же мелькнул третий, поджигая следующий корабль. Лириш только восторженно выдохнул.

Четвертый корабль шел строго позади третьего, будто пытался укрыться за ним. Но в отличие от предыдущих на нем были люди, крошечными блохами скачущие по реям. Матросы возились с парусами необычной формы. Лала напрягла зрение до рези в глазах и ахнула:

– Зеркальный парус!

– Что? – повернулся к ней Лириш и выпучил глаза, осознав ее слова. – Нет!

Красный луч ударил в парус и отскочил от него, как детский мяч от стены купола. И не просто отскочил, а вернулся к Маяку. Оглохшие и онемевшие от потрясения, Лала и Лириш не слышали грохота, но прекрасно видели, как разлетелся вдребезги стеклянный купол, а внутренность башни занялась огнем, отчего белоснежные стены пошли жирными трещинами, заметными даже на расстоянии. Маяк стал оседать, как не вовремя вынутый из печи праздничный воздушный пирог.

– Быстро! – заорал наконец Лириш и кинулся вниз по тропе, рискуя сломать ноги об острые камни.

– А Маяк? – отчаянно крикнула Лала в серую спину.

– Хворь с ним! Это не торговцы! Шулаю конец, если они пройдут!

Прежде чем спуститься за Лиришем, Лала последний раз обернулась к морю и на миг обмерла – палубы стремительно приближающихся кораблей кишели людьми. Разглядеть всех и каждого она не могла, но металлические блики не оставляли сомнений – оружия у нападающих более чем достаточно.

Встревоженные дромы мгновенно легли при их появлении и с готовностью бросились прочь от зарослей, будто там зашевелился хищник.

– Давай к Стене, к Центральным Вратам, они ближе! – задыхаясь, скомандовал Лириш, когда они добрались до крайней улицы. – Гони всех лучников в порт, а я к Совету, придется мастерам Смерти потрудиться не в Пустыне!

Лала кивнула, но когда Лириш приказал дрому поворачивать, вдруг не сдержалась:

– Будь осторожен!

Он чуть притормозил и улыбнулся, словно услышал что-то приятное.

– А ты пообещай, что даже не приблизишься к неприятностям. Должен же кто-то потом меня исцелить.

– Не могу ничего обещать.

– Я так и думал!

Он снова улыбнулся, приложил руку к сердцу, кивнул и погнал дрома в пустоту переулка.

Распугивая случайных прохожих, Снег разлапистым галопом понес Лалу к Главным Вратам. Глухой стук дромьих копыт отзывался в ее голове тревожным эхом, которое смешалось с мыслями и негодованием. Сколько человек на весь город подозревают о смертельной опасности, что близится со стороны моря? Что Шулай может противопоставить ордам головорезов с десяти кораблей? Сотня лучников Стены и полсотни мастеров Смерти, сильных лишь в ближнем бою, – это ужасающе мало! Неужели никто и никогда в Совете и в Управе не задумывался, что нужна еще какая-то защита, кроме Маяка? Откуда у ашайнов такая гордыня? Почему они считают всех чужаков хуже и глупее себя? Даже ее, рожденную здесь, не хотели сначала принимать! Ну и пусть тогда получат по заслугам!

Последняя мысль, змеей проникшая в голову, была непохожей на прочие. Холодной и спокойной. Будто у Лалы внутри сидит другая она, не привязанная ни к кому и ни к чему, кроме своих желаний. Сильная, храбрая и гордая. И очень расчетливая. Снег будто услышал эти мысли и озадаченно замедлил ход, перейдя на неспешную рысь. Лала не стала его подгонять. Сейчас был идеальный момент, чтобы покинуть обреченный город и спокойно, не опасаясь погони, добраться до Сайшона. Любой оазис на пути окажет ей помощь, даже если она все бросит здесь. Она свободна и никому ничего не должна. И Лиришу в первую очередь.

Снег резко остановился, и Лала очнулась от морока. Стена была уже рядом, но не это остановило дрома. Прямо перед ними возбужденно подпрыгивал мальчишка в выцветшем синем плаще. Лет восемь или девять, косы разлохмачены, лицо чумазое, но глаза ясные и очень цепкие.

– Госпожа Мастер Смерти, там Маяк горит! Я сам видел!

– Как ты смог это увидеть? – Лала подозрительно прищурилась.

– Со Стены же!

– Тебя же никто туда не пустит!

– Никто, – кивнул он. – Я сам. Я умею быть незаметным.

– Да, горит, на нас напали.

– Кто? – Глаза мальчишки, казалось, сейчас просто выскочат и покатятся впереди хозяина смотреть на диво дивное.

– Неважно! – Лала уже пришла в себя и легко шлепнула Снега. – Я за лучниками, а ты беги домой и спрячься.

– Ну уж нет! Я скоро вырасту, и меня будут все бояться! – С этими лихими воплями он побежал вприпрыжку в сторону порта.

Лала посмотрела ему вслед, и что-то кольнуло память. А потом в глазах у нее потемнело, словно Хворь преодолела Стену Шулая. Такой же мальчишка, только не рыжий, когда-то в другой жизни сказал ей почти те же слова. Он пообещал, что его будут все бояться. Осколки мозаики складывались в картинку слишком быстро, сердце не успевало за ними стучать.

Мальчики в Заморье взрослеют быстро. Четырнадцать лет – а Тику Ростеру должно быть примерно столько – подходящий возраст для войны. Особенно, когда есть большие деньги и кровожадные учителя. Лала вспомнила, как она обещала себе защитить семью, которую так и не нашла. Сайшон подождет. Сначала она узнает, кто осмелился взорвать Маяк, и вышвырнет с этой земли врагов. Не ради спасения города, плевать на него. Но ради черной памяти ненавистного Ростера, который даже здесь не оставлял ее в покое. Готовность сражаться закипела у нее в груди и стала печь сильнее, чем рассерженный анук. Воспоминание о Ростерах воскресило еще один уничтоженный страх: змеи. Самая большая опасность Пустыни. Против их яда не могут устоять даже ашайны, что уж говорить про черноголовых из Заморья. Недаром их купцы готовы везти полные корабли товара в обмен на ядовитые снадобья. Пригнать змей в Шулай не получится, но яда в запасах городских целителей и торговцев более чем достаточно.

Когда Лала столкнулась с начальником стражи Стены, тот уже стоял во главе отряда.

– Стойте! – Лала поставила Снега поперек улицы.

– С дороги, Мастер Смерти! Стрелы сейчас главнее твоих умений! – грубо и даже немного презрительно крикнул начальник стражи.

– Заткнись и слушай! – рявкнула Лала так злобно, что даже Снег прижал уши. – Я только что оттуда. Вы не успеете всех перебить, их десять полных кораблей! Но я знаю, как спасти город.

– Как? – недоверчиво спросил он.

– Надо, чтобы каждый выстрел был смертельным.

– Ха! Тоже мне великая тайна! Половина отряда годные стрелки, но остальные не смогут стрелять одновременно быстро и смертельно.

– Есть способ. Врагу не выжить даже от царапины, – убедительно сказала Лала.

– Говори скорее!

– Яд. Пропитать каждую стрелу. Тогда половина города, вообще не умея стрелять, сможет расцарапать до смерти этих зверей.

– Это хорошо, – кивнул начальник стражи, – но требует времени, а его нет.

– Отправь со мной десяток лучших, с остальными езжай через улицу Знахарей, забирай в лавках весь «Дух кровостоя» и «Слезы шамбы». Скажи, я прислала вас именем Совета и по личному приказу благородного Лириша. Будут упираться – пригрози, что умрут не в Пустыне. Не поверят – убивай.

– С ума сошла! Как убивай? Своих?

– Если откажутся помогать, значит, не свои. Все, хватит болтать! – Лала обернулась к лучникам, тревожно и подозрительно слушающих этот разговор. – Все слышали? Смерть от рук врага – редкость в наших краях, так было всегда! И сегодня мы тоже не умрем без благословения Пустыни. А вот они умрут в страшных муках, это я вам обещаю! Кого ваш главный отправит со мной – летим как на крыльях, корабли уже прошли Морские Врата!

Выдав эту речь, Лала с трудом подавила смущение. Почти все глаза, устремленные на нее, выражали новое и непривычное ей чувство: благолепный страх и любовный восторг. Она не видела себя со стороны, поэтому не могла оценить всей красоты и величия багряной всадницы с синими соколом на плече.

Она резко повернула Снега и понеслась по улице не оглядываясь. Топот позади не давал повода для сомнений.

Понукая дрома, Лала пыталась вспомнить, сколько времени понадобилось кораблю, чтобы пройти узкий лабиринт пролива. Если бы только они успели засесть в скалах по обе стороны! Десяток лучников – это ничтожно мало, но ведь у нее с собой шуларты и зеркала! Даже один подожженный корабль может не пустить в гавань остальных.

Она на ходу прокричала приказ половине своего маленького отряда, и пятеро всадников свернули в улочку, ведущую к противоположной стороне бухты. Снег, вытянув шею, несся вперед, и прочим дромам было непросто держаться рядом. Лала не смотрела по сторонам, умоляя время бежать помедленнее, но мысли оказались еще быстрее.

Если все, приготовленное для большого Луча, который должен был защитить город от Маяка и Совета Семерых, перенести в бухту, то можно там же и потопить все пиратские корабли. В том, что это именно пираты, Лала почти не сомневалась. Но как ей одновременно оказаться в двух местах? Лириш наверняка догадался, что надо использовать Луч, но без нее никто ничего не сделает!

Картина, открывшаяся ей, все расставила по местам. Первый из вражеских кораблей уже стоял у входа в бухту. Именно стоял, потому что гигантская цепь, про которую Лала совсем забыла, надежно перекрывала путь любому крупному судну. Но не шлюпкам. И эти бесчисленные смертельные посланцы уже рассыпались по всей бухте, развозя к обоим берегам человечков, кажущихся издалека такими крошечными.

Опоздали. Это слово зазубренным ножом полоснуло по сердцу, и на какой-то миг отчаяние заморозило Лалу. Но только на миг.

– Вперед! Не дайте им опустить цепь! – не своим голосом проорала она, останавливая Снега.

Спрыгнуть на землю и собрать Луч было делом нескольких мгновений, благо она не снимала со Снега хурджин. Лала достала кинжал, прицелилась и надрезала кожу ладони. Верхний шуларт покрылся пеной и растаял. Луча не было.

– Нет! Ты же работал!

Снег отшатнулся, будто ушибленный ее криком.

– Почему? Почему? – Лала рыдала, сквозь слезы наблюдая, как ее лучники, добравшись наконец до створа скал, быстро отстреливают людей в лодках. Но защитников было слишком мало.

Она не слышала торопливых шагов за спиной, и только тревожно фыркающий Снег заставил ее обернуться. Это был запыхавшийся Лириш.

– Не работает?

Она безнадежно покачала головой.

– Подумай, что было вокруг тебя, когда он смог поджечь дерево? Вспомни все!

Всхлипывая, Лала начала вспоминать:

– Я поставила его на окно. Он сразу загорелся и ударил. Комната обычная, даже шулартов в стене не было… наверное… Маяк!

– Что Маяк?

– Он сам давал силы Лучу! В нем же шулартов было вмуровано немерено, даже синий! И песок… Весь первый этаж засыпан!

Лала вскочила, лихорадочно озираясь.

– Да объясни ты, что нужно! – Лириш грубо дернул ее за руку.

– Шулартов у меня достаточно, даже Мастер Шай со мной! Но песок… песка нет! В Приюте Мастеров и в куполе Совета на полу песок, потому что иначе у нас силы нет! Нужен песок, хоть немножко!

– Я сейчас!

– Нет! Стой! Нужно сразу ставить большое Гнездо – то, что у Совета было. Пока ты будешь туда-сюда бегать, они цепь опустят!

– Я уже приказал перенести все необходимое к бухте. Тебя искал.

– Умный! – бросила Лала, взобравшись на Снега, и поскакала за Лиришем.

Пока к набережной притащили полмешка красного песка, потеряли еще несколько бесценных минут, и крошечные фигурки все-таки высадились на одном из берегов. Тяжелый край цепи ухнул в воду, подняв волны, и корабль неторопливо, как уверенный в себе хищник, зашел из створа скал в бухту. За ним тут же пристроился второй, окруженный шлюпками, а дальше виднелись паруса третьего. Последняя синяя фигурка с луком возле другого края цепи вскинулась и упала навзничь. Но Гнездо Луча уже было готово.

Дрожащей рукой Лала снова достала кинжал, и в этот раз все получилось. Луч ударил красным прямо по основанию мачты, и в следующий миг огромный факел с шипением погрузился в воду.

Лириш и все, кто стояли за спиной Лалы, закричали от радости, но она даже не улыбнулась удаче. На корабле почти не оставалось людей, как и на следующем. Чужеземцы шустро гребли к берегам, и поджечь каждую лодку не было никакой возможности. А еще на Лалу обрушилось страшное осознание: Маяк с бесчисленными запасами шулартов уничтожен. Совет Семерых со всеми помощниками, а также ашайны, защищающие бухту, погибли не в песках Пустыни. И еще многие умрут. Всего через день после отступления Хвори расход шулартов и новые смерти превысили все мыслимые размеры! Даже если удастся остановить врага, новая Хворь уничтожит Шулай. Тьма затопила ее изнутри, и Лала рухнула на песок, остатками сознания чувствуя, что кто-то пытается ее поднять.

Когда чернота поблекла и звуки пробились к ней через гул в ушах, Лала услышала резкие окрики и поняла, что лежит на заботливо свернутом сером плаще. Она с трудом повернула голову. Мастер Ишр стоял у Гнезда Луча, рядом корчился от боли кто-то из молодых мастеров, а в бухте догорал третий корабль.

– Нет… погодите… – сухой язык плохо слушался Лалу.

Она села, охватив голову. По обе стороны бухты в скалах мелькали красные и синие плащи вперемешку с черными маленькими человечками. Красные двигались быстрее, оставляя после себя круги из павших черных. Но стрелы нет-нет да достигали цели, и красные тоже падали. Лала застонала, и наконец Ишр ее услышал.

– Вставай, сестра! Их слишком много! – Он протянул ей руку и рывком поднял на ноги.

– Где Лириш? – спросила она первым делом.

– Собирает всех, кто может держать в руках лук с отравленными стрелами. Это было хорошо придумано, но Луч надежнее.

– Не надо Луч. Вы не знаете… у Лириша свиток… нельзя тратить шуларты!

– Как потратим, так и получим, – бодро сказал Ишр. – Я уже отправил двоих в купол Совета, там достаточно песка, если нужно будет немедленно. Ну и к Стене поехали мастера за шулартами.

– Нет! – Лала крикнула так, что даже стонущий от боли молодой Мастер испуганно замолчал.

Ишр поднял брови:

– Рассказывай!

Сбивчиво и торопливо Лала выложила все, что узнала и что додумала.

– Это настолько невероятно, что похоже на правду, – прошептал Ишр так, будто они обсуждали страшную тайну. – Кто еще знает?

– Лириш. Хранитель городского архива. Все.

– Хорошо, – улыбнулся Мастер Ишр и резко выхватил кинжал, уже налитый жадной чернотой.

Лала успела схватить его руку, только когда острие уже коснулось ее груди. Коснулось и скользнуло вдоль ребра, воткнувшись рядом с сердцем. Тик тоже успел, золотой молнией метнувшись в запоздало удивленное лицо Мастера Ишра. Оба упали одновременно, но на этот раз сознание Лалы было четким. Она не позволила слабеющей руке убийцы вытащить клинок из раны. Оттолкнув хрипящего Ишра и придерживая рукоятку его кинжала, она перекатилась на бок и увидела белого, как новый купол, молодого Мастера, забывшего напрочь о своей распоротой ладони.

– Быстрее… мой хурджин… мазь… – едва шевеля губами, приказала она.

Парень метнулся прочь и довольно быстро вернулся, дрожащими пальцами сжимая пузырек со смесью соков шака и змеецвета.

– Оно?

– Это не мазь… но тоже давай… открой…

С помощью ошалевшего Мастера Лала выпила весь пузырек, потом нашла в принесенном хурджине мазь с сайшонскими кристаллами и заставила извивающегося Тика раскалить кинжал Ишра так, чтобы рана заварилась. Кровь с шипением чернела вокруг лезвия, пока Лала осторожно вынимала его из груди.

– Больно? – прошептал помощник, не моргая и не отводя взгляда от раны.

– Выпьешь столько шака со змеецветом, не почувствуешь, как с тебя живого кожу снимают, – солгала Лала. Ей нужен был соображающий и спокойный помощник. Прижав еще дымящийся и воняющий жженым мясом порез, Лала спросила:

– Как хоть тебя зовут?

– Чиш.

– Серьезно? – Она еле сдержалась.

– Да, а что?

– В Заморье есть такая маленькая птичка, чиш. Красиво поет.

– Я ничего не знаю про Заморье.

– Если выживем, узнаешь. Найди мне благородного Лириша. Чем бы он ни был занят, пусть придет. Скорее!

Чиш метнулся в одну сторону, потом в другую, остановился, осмотрелся и побежал. Лала как могла смазала рану сайшонской мазью и приложила ладонь со вшитым розовым шулартом. Мастеру Шаю помогло, и ей должно помочь.

Ишр уже не шевелился. Лала видела, как его зрачки из рысьих превратились в совиные – огромные и пустые. Они отражали синее небо, и оттого Ишр выглядел еще страшнее – перекосившаяся маска злого духа Пустыни.

Анук не захотел возвращаться на свое законное место и вместо запястья Лалы устроился на хурджине, что валялся рядом. Только сейчас она поняла, что освежающая прохлада отступает. От кучки песка шел жар, будто она лежит не на берегу бухты, а в самом центре пустыни. Розовый шуларт сработал очень странно: боль ушла, рана затянулась, но внутренний жар все усиливался. Лала села и вгляделась в скалистые берега бухты.

На расстоянии трех полетов стрелы она не могла видеть мелочей, но этого и не требовалось. Врагов было больше. Три сгоревших корабля освободили путь остальным, и те медленно входили в гавань, накрывая дождем стрел оба берега. Защитники города столпились по берегам и неумело посылали отравленные стрелы куда ни попадя – лишь единицы врагов корчились от случайных ядовитых царапин.

Лала не сразу узнала человека, подбежавшего к ней. Без плаща она видела его впервые. Лириш схватил ее руку и тут же отпустил.

– Ты вся горишь! Что случилось?

– Измена… Мастер Ишр…

– Почему не привел лекаря? – заорал Лириш на несчастного Чиша, который еле успел за ним.

– Не надо лекаря… Я сама лекарь… Слушай меня!

Лириш кивнул, но успел сделать страшное лицо в сторону Чиша, и тот сжался в комок.

– Ишр отправил людей за новыми шулартами… Даже за Стену. Останови их. Нельзя отнимать самоцветы у Пустыни. Шулай не переживет этой Хвори…

– Погоди… Ты сама как? Этот мальчишка сказал, Ишр тебя почти зарезал. – Лириш снова коснулся было ее плеча, но жар оттолкнул его.

– Я уже цела, рана затянулась… но нам придется сражаться без Луча…

Лириш опустил руки.

– Это невозможно… Ты видела, сколько их? Может, сожжем хотя бы корабли? А до Хвори два дня, спрячемся…

– С каждым сгоревшим шулартом сила Хвори будет расти. Ты хоть прочитал свиток?

Лириш виновато покачал головой. Лала вздохнула:

– Хворь пришла к ашайнам после того, как шуларты стали исчезать. Все, рожденное Пустыней, должно возвращаться к ней же. Каждый увезенный в Заморье шуларт, каждый сожженный в Гнезде Луча, каждый вмурованный в Стену или в Маяк – все они должны были остаться в песках. И ашайны, погибшие во время первой древней схватки с чужаками на берегу, тоже не должны были оставаться за пределами Пустыни. Мы, Мастера, ослабили Пустыню, и пришла Хворь.

– Это твои домыслы? – Он внимательно посмотрел на Лалу.

– Это собранные в одном свитке выписки из многовековых летописей Шулая. Надо быть глупцом, чтобы не увидеть связи, – огрызнулась она.

– Поэтому Ишр хотел тебя убить?

– Наверное. – Лала пожала плечами. – Если выживем, я хочу прочесть летопись Совета.

– Без Луча выжить будет трудно, но выбора нет. Шулай превыше всего. Важнее Совета и вас всех.

Лириш поднял с земли свой плащ, отряхнул его, надел и снова стал прежним сдержанным главой Управы.

– Верни тех, кто пошел за Стену, прошу тебя! – Лала тоже поднялась, покачнулась, но отстранила протянутую им руку.

– Ты только что убила того, кого они слушают. Так что возьми его перстень и езжай сама. А ты, – он посмотрел на притихшего Чиша, – головой отвечаешь за ее жизнь.

Лала растерянно смотрела в удаляющуюся серую спину и не смогла придумать ничего лучше, как крикнуть вслед:

– Ты куда?

– Вспомню уроки стрельбы из лука. – Лириш даже не обернулся.

Вокруг двух живых мастеров Смерти и одного мертвого не осталось никого, кроме дрома и сидящего на его горбе синего сокола. Чиш кашлянул:

– Я не совсем понял, что должен делать…

Лала наклонилась к телу Ишра и не без труда стянула перстень с еще теплого пальца. Повертела громоздкий символ власти в руках и бросила Чишу. Тот схватил было, но тут же выронил и стал дуть на пальцы.

Лала с интересом уставилась на собственные ладони. Потом коснулась Тика, и тот вздрогнул. Всегда теплый, сейчас анук показался ей чужой холодной змеей. Что-то жгло Лалу изнутри, но ей от этого не было плохо. Она посмотрела на Чиша.

– Возьми перстень Мастера Ишра и верни его именем всех, кто ушел за Стену на добычу шулартов. Проследи, чтобы ни одного камня не внесли в город.

– У меня нет дрома… Пешком я буду очень долго идти.

– Ну так отбери у кого-нибудь! Этот перстень дает тебе власть!

Чиш с опаской наклонился за перстнем, но тот уже остыл. Через мгновение выпятивший грудь Ученик с перстнем Первого Мастера Смерти оставил набережную и пропал в переплетении улиц притихшего города.

Лала же смотрела на прибывающие корабли. Их осталось шесть. Все еще слишком много. Где-то там жаждет добычи Тик Ростер, сын своего отца. Она в этом почти уверена. Она должна уничтожить флот и, возможно, убить бывшего друга – только тогда можно будет уйти в Сайшон. Одной, хоть Лириш и обещал сопроводить ее. Уйти, чтобы не возвращаться.

Топот отвлек ее от мыслей о Ростерах. К набережной бежали дети. Несколько мальчишек разного возраста несли в руках полотняные и кожаные ленты, в которых Лала не сразу признала пращи. Увидев Лалу и труп Ишра, они на миг остановились, потом безмолвно обогнули мастеров и побежали дальше к скалам. Все, кроме одного. Он широко улыбнулся Лале:

– Я помню тебя! Мы говорили на улице возле Стены.

Лала и сама уже узнала лохматого непоседу.

– Ты зачем здесь? Где родители?

– Мамка дома с малышом, а папка где-то там! – Он гордо задрал нос и махнул кожаной лентой в сторону сражения. – Я на помощь бегу.

– Тебе там не место!

Мальчишка не ответил, только бесшабашно и отчаянно-злобно сверкнул глазами.

Он успел отбежать от Лалы на пару десятков шагов, прежде чем стрела с пестрым оперением пронзила его горло. Как в ночном кошмаре, медленно и беззвучно, детское тело упало на землю и несколько раз дернулось. Когда Лала подскочила к нему, он еще пытался дышать, не понимая, что случилось. Мальчишка даже посмотрел на нее и открыл было рот, но вместо звуков изо рта полилась кровь. Лала рухнула перед ним на колени, будто сердце от боли отказалось работать, и в этот миг над ней недовольно свистнула стрела, упустившая цель.

Лала обернулась. Небольшая шлюпка с двумя пиратами подошла совсем близко к берегу. Один черноголовый сидел на веслах, а второй снова целился в нее. Скрыться было негде. И вдруг, когда тетива уже почти отправила стрелу в полет, в лицо пирату ударила синяя молния. Он заорал, покачнулся и упал за борт, а Джох, сделав круг, вцепился в черные лохмы того, кто сидел на веслах. И тут Лала закричала:

– Джох! Убей его!

С чего она решила, что маленький сокол знает, как убить иноземца, Лала не думала. Внутренний жар еще усилился, ей показалось, что скоро она начнет выдыхать огонь. Желание уничтожить того, кто послал стрелу в горло отчаянного шулайского мальчишки, грозило разорвать Лалу на части. Она схватила первый попавшийся камень и запустила его в голову, показавшуюся над водой. Удар оказался такой силы, что пирата отбросило к лодке, и он, булькая кровью, пошел ко дну. Джох тем временем с мерзким скрипом, которого Лала от него никогда не слышала, раздирал лицо вопящего черноголового. Она схватила второй камень и с криком «Джох, в сторону!» утопила и второго пирата.

Синий сокол взмыл над бухтой, словно выбирая жертву, и кинулся на другую шлюпку. А за ним камнем упали еще два неизвестно откуда взявшихся сокола.

Лала не задумывалась, что это за птицы, она просто орала им, как и Джоху:

– Убить! Всех убить!

И над бухтой закружились десятки птиц, безошибочно выбирающих для нападения только чужеземцев. Лала засмеялась жутким смехом, от которого шарахнулись все, кто услышал, а когда к соколам присоединились две руфы, то и вовсе закатилась от хохота.

– Так вам! Сдохните все!

Однако, когда первое оцепенение в рядах пиратов прошло, они стали успешно отбиваться от птиц, хоть теряли людей, особенно при нападении руф. Лала перестала смеяться и оглядела небо. Птицы летели со стороны Стены. Пустыня словно сама хотела прогнать чужеземцев, но не могла достать их в воде.

Между тем все больше шлюпок приставало к берегу и все меньше синих фигурок мешали высадке нескончаемых чужаков. Лала схватила анука и побежала туда, где мастера в красных плащах сеяли смерть и проливали свою кровь просто так, не в обмен на шуларты. Дикая, но радостная мысль жгла ее и придавала скорости.

Добравшись до сражающихся, Лала бросила Тика под ноги ближайшему пирату, который теснил неизвестного ей совсем молоденького Подмастерья Смерти, и снова закричала:

– Убить! Всех убить!

Ануки умеют плавать, зарываться в песок на три человеческих роста, стоять на хвосте и очень быстро поджигать бумагу – это было ей давно известно. Но то, что змея может свиться пружиной, оттолкнуться от земли и прыгнуть далеко, как феши, Лала и помыслить не могла.

Предсмертный вопль пирата озадачил его сообщников, дерущихся неподалеку, но они ничего не успели сделать. Золотистая смерть настигла их прежде, чем они осознали это. Укушенные умирали мгновенно, и Лала вспомнила разговоры о том, что ни один человек в Заморье не устоит перед самым слабым змеиным ядом, от которого у ашайна только лицо опухнет на время.

Тик разделался уже с пятым пиратом, как вопль ужаса раздался совсем в другом месте. Лала пригляделась. Судя по всему, в траве между обломков скал жили другие змеи, которые услышали ее призыв. Воодушевленная, она выхватила кинжал и побежала туда, где черных фигурок было больше всего.

Первого пирата она убила, метнув кинжал ему в голову, и не успел он упасть, она была уже рядом и легко выдернула почерневшее лезвие из его глазницы. Жажда чужой смерти словно перелилась тьмой от клинка в ее руку, рот наполнился слюной, как у хищника, готового к кровавому пиршеству. Второй, бегущий на нее с диким воплем, захлебнулся кровью из рассеченного горла, и тут же упал третий, едва успевший занести для удара тяжелую шипастую палицу. Лале казалось, что враги движутся угнетающе медленно, предвосхищать их намерения было очень просто, и скоро ее окружало не меньше десятка мертвецов в бесполезных защитных панцирях.

В какой-то миг она удивилась: при участии стольких мастеров Смерти бой должен был закончиться уже давно, ведь ей одной ничего не стоило уложить десятерых, она даже не запыхалась! И тут острая боль разорвала мысли пополам. Из правого плеча торчала стрела, а рука стала стремительно неметь. Слишком быстро для пустякового укола. Зашипев, Лала выдернула зазубренный наконечник и рассмотрела его. Кровь шариками прилипла к темно-зеленой маслянистой смазке и не стекала с острия стрелы, а рука тем временем почти перестала слушаться.

Догадка ошпарила и так горячую голову, и Лала судорожно схватила поясной мешочек. Одной рукой развязать уже не получалось, она разорвала зубами плотную ткань и стала спешно глотать семечки чернолиста. Цветные пятна, так похожие на видения звуков из той, прежней жизни, поплыли было перед глазами, но побледнели и исчезли, как только чернолист начал действовать. Лала села на камень и перевела дух. Теперь ясно, почему мастера не устояли перед пиратскими лучниками. Стрелы врагов тоже были отравлены, причем особым ядом. Может, он и не убивал ашайна сразу, но сражаться точно не давал. И вместе с зеркальным парусом это значило, что тот, кто пришел в Шулай, прекрасно осведомлен обо всех особенностях детей Пустыни. Значит, пиратам помогает предатель! От этой мысли Лалу замутило. Пока защитники Шулая не знают, что еще известно врагу, даже все животные Пустыни не помогут победить.

Словно в подтверждение ее мыслей с одного из кораблей взлетела белая небольшая птица и понеслась через скальный коридор обратно к морю.

– Джох! – пронзительно, почти визжа, закричала Лала.

Синий сокол услышал, оставил очередного вопящего пирата и полетел было к ней, но потом заметил вытянутую в сторону белой птицы руку, сменил направление и кинулся в погоню.

Все случилось так быстро, что Лала даже не успела выбрать себе цель среди ближайших шлюпок. Джох бросил перед ней окровавленное тельце почтовой голубки. К лапке ее было привязано послание:

Лала задумалась над письмом и чуть не поплатилась за это – она в последний момент заметила целящегося в нее лучника с лодки и метнулась к обломку скалы. Стрела просвистела мимо. Джох с воинственным писком обрушился на лучника с неба, и вот уже пират барахтался в воде. Двое других, которые были на веслах, нечеловеческими усилиями ускорили лодку, выпрыгнули на мелководье и побежали к укрытию Лалы. Один упал, сраженный черной молнией брошенного кинжала, но второго убивать было нельзя. Лала легко увернулась от череды злобных ударов кистеня и резким тычком в грудь опрокинула пирата на камни. Пока он, выпучив глаза, пытался вдохнуть, она отбросила кистень, вытащила нож пирата из его же ножен и приставила к щетинистому горлу.

– Если ответишь на все вопросы, тебе не будет больно, – слова на языке Заморья легко слетали с губ, но вкус имели странноватый, кисло-соленый.

Пират выпучил глаза на ее продолговатые зрачки и не сразу выдавил из себя:

– Ты… по-нашенски… умеешь…

– Умею. Зачем вы сюда явились?

– За сокровищами…

– Кто вас привел?

– Хаддор, – благоговейно просипел пират.

– Кто он? – насторожилась Лала.

– Тот, кто не проигрывает…

Первый кратковременный страх исчез с лица пирата. Теперь тот нагловато ухмылялся, не обращая внимания на нож у горла.

– Кто надоумил вас про яд? – спросила Лала.

– Хаддор сказал…

– Что такое летающий огонь?

– Ха! – Пират осклабился. – Погибель ваша. Никто еще не выживал после него… и вам конец…

Лале было странно видеть черноголового, который совсем не боится умереть. В ее памяти даже самые отъявленные и бессердечные негодяи, которых она встречала в замке Фурд, перед угрозой смерти начинали метаться, дрожать и искать спасения. Этот же был совершенно спокоен, как ашайн перед Мастером Смерти. Словно точно был уверен, что новая его жизнь будет белой.

– При чем тут женщины?

– Не знаю… Хаддор сказал, баб пальцем не трогать, или он кишки на шкоты пустит… черт! Тебя нельзя убивать… – Пират наконец разглядел Лалу.

– А тебя можно.

Она оставила нож в горле дергающегося тела, сбросила плащ и в одной сорочке поспешила к другой подплывающей лодке. Пусть видят женщину и засунут свои ножи со стрелами куда подальше, пока она будет их одного за другим допрашивать и убивать.

Только восьмой пират дрогнул перед ее напором и рассказал чуть больше. Но когда Лала поняла, что другой голубь все же улетел с донесением, было уже поздно.

Из створа скал медленно и величаво показался огромный и горделивый, как дром среди коз, многомачтовый корабль. Его мощные бока еле протиснулись между столбами, которые еще недавно надежно держали цепь, защищающую бухту. Птицы, кинувшиеся было на его палубы, дождем посыпались в воду, сраженные меткими лучниками. Лала чуть не охрипла, в испуге отзывая храброго Джоха. Сокол вернулся к ней, а прочие птицы благоразумно держались на расстоянии от кораблей. Но на берегу невидимые змеи продолжали прореживать ряды пиратов, и никакие меткие выстрелы не могли их остановить.

Лала поискала глазами Лириша, но серых лучников, снимающих одного за другим пиратов в лодках, было несколько, и кто именно из них глава Управы, издалека было не разобрать.

Огромный корабль нужно остановить, иначе летающий огонь запросто сделает с городом то, чем грозил Совет Семерых с Маяка. Лала стала озираться в поисках подходящего лоскутка для послания, но, разумеется, на пустом берегу бумаги и чернил не водилось. Зато были трупы врагов.

Лала оторвала манжет грязноватой рубахи одного из пиратов, потом подобрала сухую веточку и, пользуясь раной мертвеца как чернильницей, написала:

Потом привязала тряпицу к лапе Джоха, подбросила сокола в воздух и крикнула:

– Лириш!

Пока она писала, в бухте стали твориться странные вещи. Гулкий удар, похожий на бой колокола, прокатился над водой, отразившись от скал. Пираты в шлюпках передумали высаживаться. Наоборот, они стремились оказаться как можно ближе к большому кораблю. А те из них, кто уже бился на суше, резко отступили и побежали к воде. Пока Лала силилась понять, что происходит, она увидела Лириша – синий сокол опустился на его плечо.

Лириш прочитал послание, поднял голову и внимательно осмотрелся, увидел Лалу и побежал к ней, перескакивая через вражеские тела на камнях – именно в том месте было больше всего змей. Остальные ашайны продолжали бодро стрелять по отступающим пиратам, хоть и редко попадали в цель.

Когда Лириш, запыхавшись, добежал до Лалы, лицо его было кривым от злости.

– Ты почему не у Стены? Твое место там!

– Ученика отправила, с него тут толку мало.

– Я сказал, чтобы ты поехала! – не унимался Лириш.

– Я тебе не п-подчиняюсь! – взвилась она, заикаясь от возмущения. – Обернись и посмотри, сколько мертвых врагов за моей спиной! Мог бы и похвалить.

Лириш мельком глянул по сторонам, но остановил взгляд на сорочке Лалы – кровавое пятно на месте раны еще не высохло.

– Здесь опасно, тебя уже ранили. Поезжай к Стене, – продолжил он уже тише. – Пожалуйста. Мне будет спокойнее.

Лала не успела возразить. Ее внимание привлекло движение на палубе большого корабля. Необычная конструкция между мачтами пришла в движение, показался огонь, а в следующий миг в небо взвился огненный шар и, словно убегая от собственного дымящегося хвоста, полетел туда, где недавно Джох нашел Лириша.

– Что это? – замирающим голосом спросила она.

Когда Лириш понял, куда она смотрит, шар уже упал на камни и тут же растекся жидким огнем. Ашайны, притаившиеся в скалах, с криками срывали с себя горящие плащи и бежали прочь. Огонь зверем гнался за ними, пожирая умерших и тяжело раненых, а также живых змей, которые не успевали уползти и сгорали в корчах.

– Тик! – рванулась Лала, но Лириш схватил ее за руку. – Пусти!

– Нет его там! Я видел, он гнался за врагом и нырнул в воду.

Лала остановилась и опустошенно смотрела, как постепенно замедляется огонь, будто закончилось вино, разлитое из лопнувшего бочонка. Впрочем, так оно и было. Лала впопыхах рассказала Лиришу, что узнала у струсившего пирата:

– Жидкий огонь живет в глиняных бочонках. Вернее, огонь поджигает бурое масло из бочонка. А специальная надстройка на палубе корабля позволяет кидать эти бочонки как угодно далеко. И пока все масло тонким слоем не разольется там, где разбился бочонок, огонь не утихнет.

– Ты про это оружие писала?

– Да, – вздохнула Лала и добавила: – Все змеи сгорели… Остальные, наверное, испугаются и спрячутся.

– Лала, – Лириш резко развернул ее к себе, стараясь не давить на раненое плечо, – нам нужен Луч. Лучше Хворь, чем этот огонь. Один раз. Только один раз. Спали этот корабль, и все. Хуже уже некуда.

Лала не смогла возразить. От Хвори жители Шулая укроются в куполах. От летающего огня спасения не будет.

Бегом, спотыкаясь о камни, они с Лиришем добрались до брошенных вещей и в четыре руки быстро восстановили Гнездо Луча, разбросанное Лалой после борьбы с Ишром. Она схватила мешочек с шулартами и отчаянно застонала – там был только один самоцвет. Черный.

– И все? – жутким шепотом спросил Лириш.

– Да. Но в «Шулартарии» говорилось, что черные мощнее обычных в тридцать раз.

Лала поместила шуларт в Гнездо Луча и тихо сказала:

– Помогите, Учитель, на вас вся надежда.

Целиться времени не было – на палубе корабля суетливо готовили второй бочонок.

Луч ударил в воду прямо под бушпритом, и Лириш разочарованно выругался, но пираты вдруг засуетились и стали прыгать в воду. А через несколько мгновений столб огня, воды и черного жирного дыма поднялся до небес.

– Что же было у него в трюме? – прошептала пораженная Лала и тут же сама себе ответила: – Луч и бурое масло соединились.

Останки взорванного корабля с шипением погрузились в воду, утянув за собой тех несчастных, кто не успел отплыть на безопасное расстояние. Прочие барахтались, сдирая с себя перевязи с оружием и протягивая руки к ближайшим шлюпкам. Пиратам бросали канаты или выдергивали их из мутных волн за шиворот.

– Прекрасно! – бодро выдохнул Лириш. – Давай еще парочку спалим, чтобы они убрались восвояси.

Лала не сразу ответила, она напряженно вглядывалась в воду, надеясь заметить золотистый отблеск плывущего анука. Тщетно. Только небольшие головешки да лоскутки обгоревших парусов качались на волнах.

Горе словно проткнуло ей грудь, и она бессильно опустила руки. Лириш повторил было просьбу, но не успел закончить – вопль ужаса раздался в одной из шлюпок. Пираты кинулись к бортам, словно увидели смерть на дне лодки. Один покачнулся и упал в воду, держась за горло. Да, это была она – тоненькая и малозаметная с берега золотистая смерть.

– Ну вот, я же говорил! Он там сейчас всех перекусает и приплывет к тебе.

– Нет, ануки не могут бесконечно кусать. Им нужно время накопить новый яд и силы. – Лала поспешила к кромке воды, опустила туда ладонь со вшитым шулартом и сидела на корточках до тех пор, пока запястье не обвилось золотой лентой в блестящих капельках.

Лириш тем временем держал на изготовку лук, но пираты больше не стреляли и не стремились к берегам. Они тревожно вертели головами, будто что-то потеряли вместе с большим кораблем. И тут в одной из лодок встала во весь рост коренастая фигурка и вытянула в небо переливающийся меч. Торжествующий вопль раскатился над бухтой:

– Хаддор! Хаддор! Хаддор!

Лала присмотрелась и охнула:

– Ах ты ж черное отродье! Добрался…

– Ты знаешь его? – удивился Лириш.

– Еще бы.

Лала перенеслась мыслями в далекое утро на набережной Этолы и вздохнула. Так и есть. Тиккиндей Флинн Ростер пришел, чтобы исполнить клятву.

– Похоже, он у них главный. Но ты не будешь жечь лодку с этим черноголовым, – ответил Лириш на собственный незаданный вопрос.

– Пока нет. Я хочу с ним поговорить.

Лала подошла к телу Ишра, стянула с него красный плащ, надела, расправила плечи и стала ждать, пока взгляд предводителя пиратов не остановится на ней.

Когда нос шлюпки ткнулся в прибрежную гальку, возле Лалы с Лиришем стояло несколько ашайнов, сбежавших от пожарища. У них было только два лука против нескольких десятков, нацелившихся с лодок. Воздух дрожал, вторя натянутым тетивам, но никто не стрелял.

– Вот я и здесь, госпожа Лала! – Ростер-младший легко спрыгнул с носа лодки и подошел к ней, вызывающе глядя снизу вверх.

Лале стоило усилий не показать своих чувств. Тиккиндей вырос. И он был точной копией отца, только молодой, не успевшей спиться и потерять глаз. Даже голос, утративший детскую звонкость, хлестко напоминал ей о годах, проведенных в рабстве. Длинные черные волосы были собраны в хвост, с которого все еще стекала вода на щегольский, испачканный в саже камзол цвета старой крови. Лала смотрела во все глаза, но не видела того мальчишку, за которого готова была умереть. Перед ней стоял чужак, опасный и бесстрашный, который не наносит удар только потому, что не решил, с кого начать.

– Зря ты явился, – наконец сказала она.

– Не скажи… – протянул Тик, оглядывая Лириша и остальных, – эти жалкие горожане успеют разве что обделаться, когда я отберу все, что мне у вас понравится, и скормлю их рыбам.

– Придержи язык, недомерок! – прошипел Лириш, делая шаг. – Я успею увидеть твои кишки, даже если твои рабы утыкают меня стрелами!

Пираты в лодках мгновенно направили все оружие на Лириша, а Ростер-младший удивленно хохотнул:

– Во как! Они понимают наш язык. Ты научила?

Лала встала между ними и неожиданно взяла Тика под локоть и подмигнула:

– Поговорим наедине?

В его глазах мелькнул интерес. Тик сделал знак своим головорезам, и они опустили луки. А Лала уже тянула его в сторону, быстрым взглядом попросив Лириша не вмешиваться.

– У вас тут курит кто-нибудь? – вдруг спросил Тик, подстраиваясь под ее шаги.

– Нет.

– Жалко, – вздохнул он. – Табак намок, а мне не помешала бы ясная голова. Не каждый день мечты сбываются.

– Ты мечтал извести сотню своих людей?

– Нет. Я мечтал приплыть в Пустыню Самоцветов и забрать все, что смогу увезти. Ну а если мне помешают, убить всех, кроме тебя. Люди мои знали, на что шли. Их часть добычи отправится родне. У нас все честно.

– Так ты уже делишь недобытое? – прищурилась Лала.

– Как всегда. Сначала собираю все знания о месте, которое хочу освободить от сокровищ. Потом готовлюсь к походу. Ну и делю добычу.

– И сотни взрослых прожаренных пиратов повинуются сопляку?

– Если ты хотела меня обидеть, не удалось. Да, я сопляк, мне нет пятнадцати. И я еще не силен в морском деле. Я не командую кораблями на море. Я просто командую капитанами, потому что у меня есть имя отца, верные люди отца и его же деньги. Я не трачусь на баб и попойки, а вкладываюсь в корабли. У меня их много. И кораблей, и денег, и обчищенных городов.

– С Шулаем так не выйдет.

– Ха! – Тик самоуверенно усмехнулся.

– Я не дам тебе разрушить этот город, – твердо сказала Лала. – Тебе придется убить меня.

– Я поклялся этого не делать.

– Ваш яд я могу победить. В рукопашную даже не мечтай – я Мастер Смерти, и ты знаешь, на что мы способны. Раны мои заживают намного скорее, чем ваши, Пустыня позаботилась. Так что у тебя и не получится нарушить клятву. А вот я сей же миг могу устроить тебе встречу с отцом.

Тик помрачнел:

– Горло перегрызешь?

– Зачем же, – усмехнулась Лала. – Это долго и больно. Есть другой способ.

Она оголила запястье, и чешуя анука заискрилась на солнце, а сам он недовольно пошевелился. Ростер-младший отпрянул, а потом смущенно рассмеялся:

– Вижу, ты теперь не боишься змей.

– Да, змеи меня слушаются. Особенно Тик.

– Кто-о-о?

– Тик. Я его так назвала, когда он малышом пристал ко мне в пустыне. Это золотистый анук, самая опасная змея этого мира.

Тик-человек вдруг закатился радостным, почти мальчишеским смехом. Лала недоумевая ждала, пока веселье закончится, но сама с трудом сдерживалась. Было что-то давнее, привычное и почти родное в этом смехе. Наконец гроза морей утер выступившие слезы и пояснил:

– В Этоле у меня есть любимая лошадь. Красивее, быстрее и умнее не встречал. Она огненно-рыжая, как закатное солнце. Угадай ее имя.

Лала не засмеялась. Она просто вдруг увидела перед собой прежнего Тика, который взял от своего страшного отца только хорошее. И от этого у нее потеплело на сердце.

– Тик, это странно, но я рада тебя видеть. Пожалуйста, не заставляй убивать тебя.

– А ты не убивай! – встрепенулся Тик, вдохновленный какой-то идеей. – Я могу набрать камней и уйти. Вроде как выкуп. И больше никто не умрет.

– Ни один шуларт не покинет этой земли, – сказала Лала жестко, словно и не звучал сейчас дружеский смех. – Ты недостаточно изучил нас перед походом, если надеешься их вывезти.

– Я обещал людям самоцветы. Они мне поверили. Они готовы умереть за меня.

– Не за тебя, а из-за тебя они умрут! Вы не сможете покинуть корабли, на суше вас всех погубят змеи. И это еще другие звери Пустыни не пришли. Кроме того, прибудут мастера Смерти из Сайшона, горожане тоже не все здесь. Ты проиграешь, хаддор!

Лала даже сама поверила своим словам – так убедительно они прозвучали. И все же она почувствовала горький вкус лжи. Сайшон не придет на помощь Шулаю. Попросту не успеет. Только хаддор не должен об этом знать.

– Если от меня не будет вестей, сюда очень скоро прибудут еще корабли. С жидким огнем и тысячами людей. Ты не представляешь моих сил, госпожа Лала, Мастер Смерти! – Тик горделиво расправил плечи.

– Это ты не представляешь. Мне не нужен Маяк, чтобы превратить твои корабли в пепел. И даже враги твои пожалеют тебя, ведь ты останешься жив, пока будешь смотреть, как горят корабли и корчатся от змеиного яда преданные тебе люди. И весть о том, что хаддор извел все свое войско, а сам остался невредим, уничтожит тебя вернее всякого оружия.

– А ты изменилась… – глухо сказал Тик.

– Как и ты. Я почему-то не верила, что кровь отца справится с твоим добрым сердцем.

– Куда нам против крови… – вздохнул Тик. – Ты вон тоже, небось, заветы семьи выполняешь.

– Нет у меня семьи, – резко ответила Лала и со вздохом добавила: – Не нашла.

– А что ты тут все эти годы делала?

– Училась. Жить, понимать, служить, повиноваться, потом убивать и повелевать. Тут все иначе.

– Но ты хотя бы знаешь, где их искать?

– Не уверена. Но пока следы ведут в Сайшон, больше негде. Если бы ты не приплыл, я уже бросила бы этот город.

– Так бросай! – горячо сказал Тик.

– Только после твоего ухода.

– Скажи, а ты сейчас не жалеешь, что тогда спасла меня?

Лала не сразу ответила. Она глянула на лодки с черноголовыми, на низкий стелящийся дымок среди камней, где сгорели сотни змей в заморском масле, на Лириша и прочих ашайнов, тревожно следящих за ней, и безрадостно усмехнулась:

– Нет. Один человек сказал, что я Мастер Смерти по ошибке. За все время я так и не научилась хладнокровно отнимать жизни.

Тик вдруг посмотрел на нее, как тогда, наутро после страшной ночи в плену у Эрла и Дикуса.

– А я ведь даже не думал ничего дальше этих проклятых самоцветов. Жил целью попасть сюда и отобрать их у твоего народа. И все. – Он решительно выдохнул: – Мы должны найти выход. И остаться в живых. Оба.

Лала печально кивнула и снова посмотрела на стоявшего в отдалении Лириша, словно в поисках поддержки. И вдруг встрепенулась:

– Я знаю одного достойного ашайна, который и убьет, и умрет за Шулай. Хитрее него нет во всей Пустыне. Я могу спросить его совета.

Тик перехватил ее взгляд и развеселился:

– Вон тот, что по-нашенски разговаривает? Твой мужчина?

Лала вскинулась:

– Нет!

– Да ладно, я уже вырос, если ты не заметила. Но нет – так нет, – понимающе ухмыльнулся он. Потом посерьезнел. – Валяй, спрашивай.

– Но сначала давай договоримся не лгать друг другу. Вообще не лгать. Что бы ни случилось. Иначе не справимся. Перемирие до заката?

– Идет. – Тик протянул ей цепкую ладонь.

Лала пожала ее, а потом вдруг добавила:

– У нас принято делать уговорное касание. Повторяй за мной.

Она приложила руку к сердцу и наклонилась к Тику. Тот чуть отстранился, пока не понял, что нужно всего лишь коснуться лбами.

Даже если бы сейчас Шулай провалился в бездну моря, Лириш и прочие ашайны не были бы так ошеломлены. Они застыли истуканами и просто моргали, пока Лала возвращалась к ним. Пираты в лодках с неменьшим ошалением следили, как их хаддор с довольным видом идет к воде.

– Ты скрепила уговор с презренным пиратом договорным касанием, которого достойны только ашайны! Ты хоть понимаешь, что теперь никто не посмеет нарушить данного тобой обещания, каким бы оно ни было? – прошипел Лириш под ропот окружавших его людей.

– Знаю. Но я обещала всего лишь перемирие до заката. И вместо того чтобы гневаться, призови лучше на помощь весь свой ум и хитрость. Мы должны получить все выгоды, какие только возможно.

Лала посмотрела вслед отплывающей шлюпке. Тика не было видно среди нависающих над ним пиратов, которым он что-то рассказывал, и Лала впервые забеспокоилась о нем. Не каждому головорезу придется по душе мирный исход. Но она отогнала от себя мрачные мысли, они только мешали, ведь предстояло еще уговорить Лириша.

Уцелевшие ашайны разбрелись по домам до особого распоряжения. На берегу осталось несколько дозорных с почтовым соколом, а Лала с Лиришем на дромах отправились к куполу Совета, где через пару часов должен был состояться сбор мастеров, имеющих право решать судьбу ашайнов. Лала тщательно подбирала слова, чтобы убедить главу Шулая в том, что мирный договор не повредит городу. Слишком много защитников погибло. Слишком страшна угроза летающего огня. Слишком ненадежные переговорщики – пираты. Лириш слушал ее с каменным лицом – точно с таким же, как когда-то отправлял в рабство к Ишиндалле. Словно и не было у них новых отношений. И когда она уже отчаялась, лихорадочно придумывая план побега, он вдруг улыбнулся. Нехорошо улыбнулся, хищно… Но это было лучше, чем неподвижная маска на лице.

– Шулартов они, разумеется, не получат. Как и прочих ценностей. Но никто им не запретит нападать на вражеские корабли у берегов Шулая. И торговать нашими товарами в Заморье. За хорошую долю, конечно же.

– Но… – Лала растерялась, – они же не купцы. Кроме того, это будет нескоро. Чем можно задобрить их прямо сейчас?

– Мы их отпустим с миром и забудем про погубленных ашайнов. К слову, это они должны нас задабривать. Или ты так печешься о своем дружке? Ты вообще на чьей стороне?

Лала опешила. Ей казалось, что Лириш быстро найдет решение, полезное всем. На деле она столкнулась с гордыней, не признающей права чужаков на собственную выгоду. Она проглотила горький ком в горле и спокойно ответила:

– Думала, на твоей. Но оказывается, у меня своя собственная сторона. Я жалею, что не уехала в Сайшон, когда ты меня отправил к Стене за лучниками.

– Почему не уехала?

– Решила, что без меня вы не справитесь.

– Ты хотела помочь городу или убедиться в своей силе? – тихо спросил Лириш, но тут же поднял руку. – Не отвечай. Не хочу услышать то, что будет слишком горько. Пусть уж лучше останусь в неведении. Но ты права. Мы не справились бы.

Когда в назначенный час в зале Совета собрались оставшиеся Мастера, Лириш взял слово:

– Шулай после гибели Маяка остался без защиты. Но враги из-за моря, сами того не ведая, помогли нам справиться с распрями. Взамен мы получили новую заботу, куда как страшнее. Но вы знаете только об опасности внешней. Гораздо страшнее опасность внутренняя. Благодаря нашей сестре Лале раскрыта причина Хвори… Я не закончил! – повысил голос Лириш, потому что все одновременно закричали. – Если очень коротко, то чем больше сгорает шулартов, тем сильнее и чаще становится Хворь. И все вы можете представить, что ждет нас через несколько дней после разрушения Маяка.

– Откуда она это взяла? Шуларты – основа нашей силы! – вскочил с места Мастер Шудр.

– Мастер Ишр знал это, и когда понял, что и я знаю, захотел меня убить.

– И ты сама его убила! То есть свидетельствовать он не может, и мы должны верить на слово? – желчно поинтересовался Шудр.

Лала вздохнула. Неприязнь к ней Мастера Стены была сильной с самого начала. Доказывать сейчас ему свою правоту она не могла, сначала нужно найти архивы мастеров Смерти, которыми заведовал как раз таки Ишр.

– Я верю ей на слово! – Лириш перекричал общий гвалт. – Пока от сестры Лалы городу только польза и выгода. А твоя стена, Мастер Шудр, может не выдержать новой Хвори. И вместо того чтобы слюной брызгать, давайте уже защищаться.

– И что предлагает наш глава?

– Пираты готовы к переговорам, вы это знаете. Нам с сестрой Лалой пришла мысль, как их использовать. Нужна защита с моря, ведь Маяк восстановить без шулартов нельзя. Если у берегов Шулая постоянно будут находиться вооруженные корабли, никто не проникнет к нам без позволения.

– За это придется платить! – буркнул кто-то из тени.

– Нет, договоримся, что все имущество врагов уходит нашим охранникам. А еще мы наконец сможем вести торговлю с Заморьем без опасений, ведь те, кто мешал этому, мертвы, а те, кого стоит бояться, будут нам помогать.

– Как это? – оживился Мастер Уштир.

– У предводителя пиратов, хаддора Тиккиндея, связи на рынках многих городов, они же регулярно сбывают награбленное. И поверьте мне, этот хитрый черноголовый знает, как торговаться, – вступила Лала.

– И что, они на все это согласны? – прищурился Шудр, не желая сдавать позиции.

– Согласятся, – решительно кивнула она.

– Кто готов к такому? – спросил Лириш, медленно обводя взглядом задумавшихся ашайнов.

Указательные пальцы с перстнями стали поочередно подниматься, что значило согласие. Последним поднял палец Мастер Шудр, но не преминул уточнить:

– А если они нарушат уговор? Они ведь не ашайны, что им вопросы чести?

– Сделаем так, чтобы нарушать было невыгодно, – потер руки Мастер Уштир. По сосредоточенным морщинкам на лбу было видно, что он уже вовсю считает будущую прибыль.

Оставшееся время до заката в куполе Совета шумно обсуждался размер пиратской доли в иноземной торговле Шулая, но Лалу уже это не волновало. Она поспешила на берег, чтобы передать Тику решение Совета.

Но в назначенный час юного Ростера там не оказалось. Вместо него в лодке сидели мрачный гребец и ухмыляющийся немолодой пират с обнаженным мечом.

– Будем торговаться на нашей территории, если хотите договориться. Прямо сейчас. А то драгоценный хаддор может ненароком помереть от острой боли в кишках, – сказал он и смачно сплюнул в воду. Потом с издевательской вежливостью указал Лале на мокрую скамью в шлюпке: – Садись, красотка, покатаю в лодке!

Лала безмолвно села. Она не боялась пирата, наставленный на нее меч не помешал бы убить обоих за два удара сердца. И даже не боялась за жизнь Тика, тот вывернется и договорится хоть с демоном Пустыни. Подумаешь, станет бедным, ему не привыкать. А вот успех задуманного висел на волоске.

Весь путь до корабля пират не сводил с нее оценивающего взгляда, крепкой рукой держа меч у горла, но Лала не шевелилась. Она придерживала рукав, чтобы анук не высунулся наружу раньше времени, и в сотый раз продумывала убедительную речь.

Когда она взобралась по мокрой лестнице на борт, толпа глазеющих пиратов молча расступилась. Тик и еще несколько хорошо одетых черноголовых с кляпами во рту были привязаны к мачте, а у другого борта лежал ряд тел, прикрытых парусиной.

– А правду про вас говорят, пустынные черти! – К Лале неторопливо подошел седой кряжистый человек в испачканном кровью камзоле. – Заморочить голову можете самому отбитому негодяю так, что он душу продаст за вашу благосклонность. Но не на тех нарвались!

Толпа одобрительно загудела, а седой продолжил:

– Люди моря не торгуются. Они берут, что хотят и где хотят. Помогают братьям и убивают врагов, все просто. Это наш закон, и мы его чтим.

Все это Лала слышала сквозь неясный шум в голове, который становился все сильнее, будто народ на рыночной площади возмущался задержкой казни. Лала вдруг заткнула здоровое ухо и прикрыла глаза. Седой удивленно замолчал.

И тут шум в ее голове превратился в обрывки множества мыслей:

– Странная девка, она не боится…

– Жайас меня не простит…

– Как же руки затекли…

– Почему ты их не убиваешь…

– Отребье, они ее боятся…

– Может, я зря послушал Микара…

– Микар – истинный сын моря…

– Надо было идти с парнями Фаруда на чынгырцев, от них знаешь, чего ждать…

– За борт ее вместе с мальчишкой, и вся недолга…

– Микар много болтает, надутый болван… Она сейчас всех убьет…

– Если сейчас заварушка, надо втихаря заколоть Гарута, и долга как не бывало…

– Дрянная девка, твои убили моего брата, но ничего, я тебя пощупаю…

Шлепок чуть ниже спины заставил Лалу открыть глаза. Голоса в голове снова стали неразборчивы.

– Ты что, колдуешь? – угрожающе прищурился седой.

– Кто Гарут? – не обращая на него внимания, громко спросила Лала.

Коренастый тонконосый пират в дорогом жилете сделал шаг из толпы:

– Ну я.

– Тот, кто тебе должен, ждет заварушки, чтобы зарезать тебя по-тихому.

В притихшей толпе вдруг раздался истошный вопль:

– Девка врет!

Люди расступились и вытолкнули должника, жилистого, короткостриженого человека с бегающими глазами. Тот вцепился в плечо Гарута и запричитал:

– Гарут, ты же мой свояк, как я могу? Она врет, она ведьма!

Седой досадливо махнул рукой, и Гарута с незадачливым свояком увели.

– Что еще ты знаешь? – почти вежливо поинтересовался седой.

– Тебя зовут Микар, и не все присутствующие тебе верят, кто-то сожалеет, что не ушел с Фарудом грабить чынгырцев, а кто-то удивляется, почему я до сих пор вас всех не убила.

Скрип снастей и плеск воды за бортом остались единственными звуками в мире. Пираты выпучили глаза и стояли так, пока не застонал Тик Ростер, которому кляп мешал смеяться во все горло.

Микар взял себя в руки, оглядел команду, потом подошел к Тику и воткнул нож по самую рукоять ему в бедро. Тик захрипел, Лала ахнула, а Микар улыбнулся и достал второй нож.

– Ты слишком ценишь этого выскочку, пустынница, и пока я владею его жизнью, ты будешь исполнять мои приказы. Брось оружие.

– У меня его нет. – Лала улыбнулась, скинула плащ и осталась в одной мокрой сорочке, прилипшей к телу. Она сделала несколько шагов к Микару с раскрытыми ладонями.

– Стой, где стоишь! – заорал он и приставил лезвие к горлу Тика.

Лала остановилась, чувствуя на себе жгучие взгляды пиратов. Точно так же ее спина горела в ночь убийства Ростера-старшего. Ее первого убийства. Горячая злоба зашевелилась в груди, как рассерженный анук, и Лала решила действовать. Она сдернула анука, прикрытого рукавом сорочки с запястья и швырнула в лицо Микару, а сама одним прыжком оказалась рядом с крайним пиратом, ткнула пальцем в глаз, выхватила из-за его пояса нож и пырнула следующего. Два тела упали одновременно, а Лала уже стояла возле мачты, где корчился Микар, пускающий кровавые слюни.

Только несколько человек кинулись к ней, остальные стояли в нерешительности. Лала успела рассечь веревки Тика и ближайшего к нему пленника и повернулась к нападающим, готовая рвать и резать. Но в следующий миг острая боль пронзила ее икру. Умирающий Микар вонзил нож, куда дотянулся, и захрипел на последнем издыхании:

– У нее есть кровь! Выпустите ей кишки! Люди моря не…

Кулак Тика заткнул Микара, раскрошив пару зубов, но сказанного было достаточно. Пираты словно очнулись от морока и с дикими воплями кинулись на Лалу со всех сторон. Троих она убила, просто сделав молниеносный поворот с вытянутым ножом, и пока следующие перепрыгивали через павших, обернулась к Тику, но тот, освободив привязанных к мачте, убежал, хотя оружие валялось прямо у него под ногами. От недоумения Лала чуть не пропустила опасный выпад пирата с кривой саблей и убила еще нескольких, прежде чем поняла, что происходит.

За Тиком, вооруженным двумя сайшонскими мечами, спешило два десятка раненых, но ходячих пиратов. Они с победными криками ввинтились в толпу вокруг Лалы, и началось действо, которого не дождался должник Гарута. Лале приходилось на миг задумываться перед каждым пиратом – а вдруг это свой. Люди скользили по залитой кровью палубе, хватались липкими руками за борт, пытаясь удержаться, и падали в воду кто с криком, а кто уже молча. Лала не могла сказать, сколько времени шел бой, просто в какой-то момент перед ней не осталось людей, желающих ее убить.

Пожилой, но крепкий пират, который раньше был привязан к мачте вместе с Тиком, тяжело и со свистом дышал, облокотившись на окровавленного помощника. Он обернулся к Лале с натугой кивнул:

– Я Жайас. Благодарю за помощь.

Лала рассеянно ответила на приветствие и подошла к трупу Микара, наполовину погребенному под обрушившимися ящиками. Больше всего ее сейчас заботила пропажа анука, который не преминул бы покусать несколько человек, угрожавших хозяйке в бою, но почему-то этого не сделал. Она свистнула, но ничего не произошло. Тревога прилипла к ней, как чужая кровь, и Лала уже в голос закричала:

– Тик!

– Я сейчас! – откликнулся откуда-то Ростер-младший.

В другой момент Лалу бы насмешила эта путаница, но не сейчас. Чувствуя, как холодеет в груди от страшной догадки, она стала раскидывать ящики, наваленные на Микара. Анук был там. Он еще слабо шевелился, но зазубренный пиратский клинок, пригвоздивший его к полу, отнимал последние капли крови и жизни. Из золотистого Тик стал бронзовым и темнел с каждым вдохом.

Лала рухнула на колени и осторожно вытащила потемневший нож. Она знала, как устроены змеи, и поняла, что сердце анука цело, но этого было недостаточно. Если бы у нее с собой была сумка со снадобьями! Ведь она даже Мастера Шая вылечила, а с человеком все сложнее… Но сейчас нет ничего, кроме розового шуларта. Не думая, просто повинуясь теплу, что стало исходить от правого запястья, она приложила руку к ране Тика. Сначала ничего не происходило, но вдруг кожа змея именно в месте соприкосновения с шулартом стала вновь золотистой. Лала затаила дыхание, но крошечное золотое пятнышко на остывающем ануке не увеличилось. Тогда Лала подняла нож и острием освободила розовый шуларт, удивившись, что ей совсем не больно. Она вложила самоцвет в рану анука и замотала полоской ткани, отрезанной от подола сорочки.

– Это что было? – раздался сзади шепот Тика. – Ты вырезала из руки кусок своей плоти, чтобы оживить змею?

– Потом расскажу.

Лала поднялась, взяла теплеющего анука, обернула его вокруг запястья и осмотрела палубу. Выжившие пираты наводили порядок. Трупы мятежников уже побросали за борт, верных Жайасу мертвецов с почетом уложили вдоль борта.

– Это самые кровавые и самые неудачные переговоры, которые я когда-либо видел, – вздохнул Тик.

– Они еще не кончились, – ответила Лала.

– Ты хочешь сказать, что после того, что натворили эти уроды, ашайны не против договориться?

– Ашайн здесь только я. И я должна передать тебе предложение Лириша.

Лала быстро пересказала разговор с главой Управы.

– Жайас! – крикнул Тик, не отрывая шального взгляда от Лалы. – Собирай совет в каюте, прямо сейчас!

– Да, мой хаддор! – проскрипел Жайас, держась за бок.

– И приведите Ушаша.

– Кого? – Лале показалось, что солнце раньше времени затонуло в море.

– Да, ты неединственный ашайн на корабле, – подмигнул Тик. – Я тоже умею удивлять.

– Благородный Ушаш из Небесного Ока, брат госпожи Ишиндаллы, который погиб в Этоле пять лет назад? – Лала не верила в совпадения.

– Именно. – Тик выглядел довольным, как уличный мальчишка после невероятно успешной и дерзкой шалости.

В каюте Жайаса наспех накрыли стол, и выживший кок умудрился даже украсить некоторые блюда. Лала сидела, как на полуденном песке пустыни, и не отрывала взгляда от двери. Когда в каюту вошел, пригнувшись, очень высокий человек в плаще, пошитом на манер ашайнского, Лала перестала дышать. Ушаш откинул капюшон, медленно осмотрел сидящих за столом и остановил глаз на Лале. Именно глаз, потому что вторая его глазница, перечеркнутая глубоким шрамом, была пуста. Худое лицо пожилого калеки, обезображенное не только шрамами, но и болезненной злобой, не могло принадлежать младшему брату Ишиндаллы, ровеснику Лалы. Правда, его тройная мужская коса была сочно-рыжей, седины не наблюдалось. Он тяжело сел и положил скрюченную руку без двух пальцев на стол рядом с изящным десертным ножом. Молчание в капитанской каюте почти достигло той точки, после которой наступает взрыв, и Лала не выдержала:

– Ты не Ушаш.

Бровь над единственным глазом изогнулась, и калека засмеялся неожиданно звонко:

– Я так и думал. Каждая коза в Шулае скажет мне именно эти слова. И проглотит их! – Смех исчез быстрее, чем моргнули озадаченные переговорщики. Следующую свою фразу Ушаш произнес таким жутким голосом, что старые пираты втянули головы в плечи: – Потому что все в Шулае, даже козы, должны сдохнуть!

Мелко дрожащая трехпалая рука потянулась к ножу, но Тик предусмотрительно отодвинул приборы:

– Не торопись, Ушаш! Заминка вышла. Я нашел старого друга, которому не хочется ровнять город с землей. И теперь вот на распутье. Думаю, самое время выпить, вы с Мастером Лалой поговорите, а мы послушаем.

Ушаш вскинулся:

– Мастер Смерти-женщина?! Это кто же решился обучать ее? Кто ради этого похоронил себя в Пустыне?

– Мастер Шай, – глухо ответила Лала, уже неуверенная, что перед ней самозванец.

Ушаш вдруг сник так же быстро. Сгорбился и выпил воды:

– Это был единственный из мастеров, который знал мою тайну. Мать преклонялась перед ним.

– Твоя мать осталась в Пустыне четыре года назад. Она повредилась рассудком после твоего побега, считала тебя мертвым, но когда узнала, что ты геройски пал в неравной битве, просветлела и ушла в здравом уме. Да будет ее новая жизнь белой, – сказала Лала по-ашайнски.

Тик и Жайас переглянулись при звуках чужого языка, но Лала сделала незаметный успокаивающий жест, и Тик понимающе кивнул. Ушаш, как только услышал первое ашайнское слово, беспокойно затрясся и зарыдал, уронив голову на грудь.

Тик встал:

– Оставим их ненадолго, пусть поговорят.

Когда пираты вышли, Лала осторожно положила руку на плечо Ушаша.

– Она любила тебя до последнего вздоха.

– Я хотел вернуться к ней! – внезапно вскричал Ушаш, и Лала вздрогнула.

Она уже поняла, что безумие старой госпожи нашло продолжение в потомках, и думала только о том, чтобы не сболтнуть лишнего. Но говорить ей и не пришлось. Как иссушенный, но не убитый пустыней путник набрасывается на воду, так и бедный калека говорил на родном языке без умолку, судорожно обрывая слова на полуслоге, когда уже совсем нечем было дышать:

– Очень хотел. Я долго скитался в стране черноголовых, был у чынгырцев, потом снова у черноголовых. Я выучил два ужасных чужих языка, убил много разных людей, заработал много золота и хотел приехать к маме, поблагодарить, что отпустила, что спасла меня от участи Мастера Смерти. Хотел рассказать, какие красивые места за морем, и, может быть, забрать ее с собой. Но потом у меня украли все золото. Это не страшно, я бы еще заработал, но меня нашел сокол от сестры, ты знаешь мою сестру Ишиндаллу?

Лала кивнула, и он продолжил:

– Сестра написала, что маме плохо и мне пора вернуться хотя бы на время, что в порту Этолы нас с Кашдашем, моим дромом, заберет корабль черноголовых, что все договорено и оплачено. Но в порту, когда я ждал вестей, в кабаке на меня напали пираты. Просто так, пьяные были. Правда, их главарь знал тайну про мою отметину, мне нужно было его убить, но я не смог, их было больше, я убил других, главаря не успел. Они подумали, что я мертв, и скинули в море. Ашайны не умеют плавать, но я ведь столько лет жил в Заморье, я многому научился. Эти глупцы не знают, что ашайны, особенно отмеченные змеей, переносят самые страшные раны. Но когда я отлежался у доброго рыбака и вернулся в таверну, где остался Кашдаш, то узнал ужасное: его забрал какой-то ашайн, прикинулся мной и уплыл на моем корабле! От сестры больше вестей не было, и тут до меня дошло: это ее рук дело! Это она не хотела делиться наследством и маминой любовью, она сговорилась с кем-то из Шулая! Но ничего, ничего, ничего… – он нервно потирал трясущиеся руки, речь его становилась все быстрее и бессвязнее, – я несколько лет нищенствовал, скитался, ждал… и дождался… Шулай падет, захлебнется в крови, так им всем и надо… мама, мама, ну почему ты ушла так рано? Кашдаш, зверюга моя, ты тоже, наверное, умер без хозяина… но ничего, ничего, ничего… они все ответят!

Ушаш снова разрыдался, и Лала с болью смотрела, как морщится пустая глазница, в то время как из оставшегося глаза текут ручьем мутные слезы. Она снова погладила Ушаша по плечу и вышла. Он даже не заметил этого.

Тик ждал ее на палубе.

– Ну, что скажешь? Судьба смеется над вами, ашайны.

– Нет, это ты смеешься, и смех у тебя плохой. – Лала неприязненно поморщилась. – Не ожидала от тебя такого.

– Да брось, чего я сделал? Он научил нас, как разрушить Маяк и каким ядом сдобрить стрелы, в обмен на то, что мы его отвезем в город, которому он хочет отомстить. Все честно. Я ведь всяко сюда собирался. Кто ж знал, что ты защищаешь этот ваш Шулай. Ладно, что дальше-то? Заберешь этого сумасшедшего? Нам он уже не нужен. Вам, я так понимаю, тоже. Но ты ведь жалостливая и умная. Придумай что-нибудь. Убивать его вроде как грешно.

– Ты хоть понимаешь, что не только твой отец, но и мы с тобой виноваты во всем, что случилось с ним?

Тик злобно сверкнул глазами, но потом вздохнул:

– Не тупой. Но ты смотри на это так, что, если б не Ушаш и его будто бы убийство, гнила бы до сих пор в рабынях, а? Разве нет?

– Ты прав. Но сделанного не вернуть.

Лала смотрела поверх головы Тика на вечерний Шулай, будто притаившийся в ожидании конца переговоров. К берегу шло несколько ашайнов, которых сложно было разглядеть в сумерках, но Лириш должен быть среди них. Скорее всего, он уже беспокоится и продумывает действия на случай неудачи. Словно в подтверждение ее мыслей одна из фигур выпустила сокола, и через несколько мгновений Джох опустился на плечо Лалы.

– Они ждут, Тик. А мы пока ничего не решили.

– Решили. Те, кто не хотел охранять подступы к вашим землям и торговать вашими товарами, уже ничего не скажут. Мы с Жайасом уведем корабли и всех выживших, но сама понимаешь, нужны припасы на обратный путь, товары, а главное – верительные грамоты, или как у вас оно называется.

– Тогда мне нужно вернуться и рассказать Совету обо всем. Но я не готова везти Ушаша туда прямо сейчас.

– Хорошо, я прикажу отвезти тебя, а завтра после рассвета надеюсь на прием. Жуть как интересно посмотреть на ваше житье-бытье. Ушаша закроем в каюте, пока вы не решите, что с ним делать.

– Тик, но как ты его нашел?

– Случайно. Мои парни спьяну трепались в кабаке, что собираются на охоту за самоцветами, а он услышал. Выследил их и пришел ко мне. Я не смог отказаться от такой выгоды.

– Это просто невероятно!

– Ага. Я везучий.

Когда лодка с Лалой мягко ткнулась носом в мелкие береговые камешки, без огня разглядеть лица встречающих ее ашайнов было бы сложно.

– Ты долго! – голосом Лириша сказала ближайшая фигура и протянула руку, чтобы помочь. Рука была прохладной, но от заботы Лале стало тепло.

– Торговалась, – устало ответила Лала и прощально махнула пирату, который почти без плеска развернул лодку и растворился в темноте.

– Наши интересы соблюдены? – Лириш продолжал держать ее за руку, хотя помощь уже не требовалась.

– Конечно. Завтра с утра Тик Ростер прибудет на заключение договора, потом возьмет припасов и уйдет, чтобы подготовить остальные свои корабли и людей для службы Шулаю. Мастер Уштир будет доволен.

– А ты довольна?

Лала не сразу ответила. Она высвободила свою руку из ладони Лириша, погладила теплого спящего анука и пошагала по влажному песку за людьми, несущими фонари. Она думала, стоит ли рассказывать об Ушаше прямо сейчас или подождать утра. Наконец решилась:

– Довольна, но есть одно невероятное обстоятельство, о котором пока не нужно знать всем.

– А мне? – Лириш чуть притормозил, чтобы впереди идущие их не расслышали.

Лала тоже замедлила шаг и коротко, без подробностей, рассказала про восставшего из праха брата госпожи Ишиндаллы.

Даже если глава Шулая и удивился, он ничем этого не выдал. Лала в который раз поразилась спокойствию и выдержке Лириша. Ровным голосом тот произнес:

– Как только он спустится с корабля, его нужно убить.

– Почему? – оторопела Лала.

– Предателям, самозванцам и лгунам один путь.

– Он не самозванец!

– И снова я убеждаюсь, что ты Мастер Смерти по ошибке Пустыни, – вздохнул Лириш. – Даже если это истинный Ушаш, что вряд ли, его вина бесспорна и безгранична. Удивительно, что ты сразу не прикончила его.

– Это несчастный калека, который несколько лет страдал так, что тебе и не снилось! И между прочим, благодаря ему одним махом исчезли все противники таких желанных тобой перемен! А еще…

Лириш перебил ее:

– Ему тут не место. Благородная Ишиндалла не обрадуется спасению братца такой ценой. И калек среди ашайнов нет, уж тебе ли этого не знать. Ты должна была его убить хотя бы из жалости. Впрочем, – примирительно добавил он, – верное решение приходит с рассветом. Ты голодна?

– Нет, у пиратов хороший повар. Я заберу Снега и поеду в Приют Мастеров.

– Могу предложить тебе переночевать в куполе Управы, чтобы завтра издалека не добираться. Обещаю не тревожить твой сон.

– Благодарю. Мне нужно побыть одной.

Больше они не сказали друг другу ни слова до самого купола Совета, где беспокойно переминался с ноги на ногу привязанный Снег.

– Добрых снов, Лала! Жду тебя сразу после рассвета! – крикнул ей в спину Лириш.

Но спать Лала не собиралась. Она гнала дрома по притихшим улочкам, удрученная воспоминаниями о сошедшем с ума Чигише и его преждевременном уходе в Пустыню. Полночи встревоженный Юшин носил ей в комнату свитки и разные заготовки для снадобий из запасников Приюта, а она читала и мешала травы, соки, ягоды и яды, потом снова читала и снова смешивала в надежде, что снадобье поможет Ушашу обрести спокойствие и ясность ума. А когда старый Смотритель уснул, она жевала перебродивший бессонник и думала, думала, думала.

Бессонник оказался слишком забродивший, и вместо бодрости мыслей на Лалу мягко свалилось головокружение. Она с трудом дошла до кувшина с водой, чтобы взбодриться, но качнулась к стене, да так и замерла. Стена ухватила ее липкими щупальцами, не давая шевельнуться. Лала стояла, как стреноженный дром, и бессильно смотрела, как тихо открывается дверь и в комнату заходит тот, кого она так хотела исцелить. Ушаш приложил палец к губам, перерезал острым кинжалом щупальца стены, и Лала упала на пол, проснувшись. Видение было таким ощутимым, что она выскочила было на улицу в надежде увидеть удаляющуюся спину, но проходящий стражник уверил ее, что никто не выходил из купола.

Свиток толкований легко и просто объяснил сон наяву. Того, кто освободил ее от плена щупалец стены, нужно охранять, иначе не добиться удачи в поисках важнейшего. Лала впервые не согласилась со свитком, но времени на то, чтобы обдумать ошибочное толкование, у нее не было. Новая тревожная мысль ударила ее, как Кинжал Смерти: события предыдущего сумасшедшего дня совсем вытеснили из головы наступление страшнейшей Хвори, которая когда-либо угрожала Пустыне.

Первые лучи солнца только подбирались к краю Стены, а Лала уже что есть сил колотила в двери купола Управы.

Сонный Лириш не сразу понял ее сбивчивые речи, а поняв, усмехнулся:

– Неужели ты считаешь меня таким легкомысленным? Ты случайно не заметила, что в городе нет соколов?

Лала замерла, а потом облегченно выдохнула:

– Ты их отправил.

– Конечно, сегодня еще до заката Сайшон и все оазисы будут знать, что нужно готовиться к Хвори, которую они вряд ли переживут. Но предупрежденный вооружен. Будешь завтракать?

Это был странный завтрак. Они не издали ни звука. Важность и неотвратимость наступающего дня словно придавила Управу Шулая, а заодно и весь мир. Только когда служители убрали со стола, Лириш негромко спросил:

– Ты хочешь просить помилования для предателя, кем бы он ни оказался, так?

– Да. – Лала не удивилась вопросу.

– Почему?

– Потому что он не виноват. Более того, он стал первым звеном цепи, которая привела к разрушению старого мира ашайнов. И он пострадал как никто. Разве что Мастер Дакш с его преждевременными мечтами объединения миров. Но Дакш ушел, и его новая жизнь наверняка станет белой, хоть мастера в это и сами не верят. А Ушаш еще молод, он искалечен и забыт. Прошу тебя, – Лала впервые сама взяла Лириша за руку и посмотрела ему в глаза, – разреши мне помочь несчастному.

– Я всегда буду действовать только в интересах Шулая, – твердо ответил Лириш, пытаясь высвободить руку, но Лала держала крепко.

– А если я докажу, что городу не будет вреда от его спасения?

– Если докажешь, пусть живет. Но сейчас у нас дела поважнее. – Он все же выдернул ладонь, встал и направился к выходу, не заботясь о том, следует ли Лала за ним.

В куполе Совета уже все было готово. Мастера старались вести себя согласно высокому положению, но с трудом скрывали возбуждение. Прочесть мысли собравшихся Лала не смогла. Она примерно понимала, как это у нее получается – нужно скопление людей и ограниченное пространство, например, как вчера на корабле. Или как ранее в этом же зале, но при закрытых наглухо дверях. Сейчас же по звездному лабиринту сновали туда-сюда служители, стражники, ученики мастеров, а на прилегающих улицах виднелись первые любопытные, которые уж не пойми откуда узнали, что будет происходить в куполе Совета. Осталось только привести Тика Ростера. Несмотря на протесты Лалы, Лириш отправил с ней четверых верховых стражей.

– Тогда уже давай и для него дрома! Он все же не пленный.

– Много чести.

– Тогда я дам ему Снега! – с вызовом сказала Лала.

– Снега ты отдашь так называемому Ушашу. Это ведь его дром по праву, – нехорошо улыбнулся Лириш.

Лала замерла с раскрытым ртом. Лириш поразительно четко держал в голове все ниточки гигантского клубка событий. А ведь она и правда не задумалась, что, если Ушаш вернется в Шулай, она должна будет вернуть ему его собственность. Глава Управы наблюдал за ней:

– Ну, теперь ты согласна, что никому здесь не нужен этот огрызок прошлой жизни?

Лириш вышел вместе с ней на улицу и молча стоял рядом, пока она, сдерживая слезы, гладила курчавую шерсть Снега, с которой уже почти сошла хваленая рыжая краска. Проститься с дромом навсегда казалось ей немыслимым. В твердом голосе Лириша появилось сочувствие:

– Ты Мастер Смерти и целительница. Ты знаешь, как убить без боли, а возможно, даже приятно. Избавь всех от мучений, ведь твой дром тоже пострадает. – Лириш положил руку на шею Снега, и тот прижал уши. – На весах с одной стороны твоя бесполезная жалость, а с другой… с другой слишком много всего.

Лала молча оставила Снега у дромовязи, повелительно махнула рукой ожидающим стражникам и пошла прочь не оглядываясь.

– Я верю, ты сделаешь правильный выбор! – крикнул ей вслед Лириш и вернулся в купол Совета.

В гавани уже столпились зеваки. За ночь оставшиеся корабли Тика пришвартовались, но на берег никто не сходил. Пираты и горожане рассматривали друг друга без радушия, но и не враждебно. Те и другие знали о переговорах и давно уже привыкли к тому, что жить или умирать решают не они.

Лала разглядела, что корабль, на котором она вчера ополовинила команду, называется «Везунчик Тик», и невольно усмехнулась: в самомнении Тику Ростеру не откажешь. Усмешка, впрочем, быстро сползла с ее лица. У Жайаса, появившегося на палубе, был растерянный и напуганный вид. Он с облегчением выдохнул, когда увидел Лалу, и замахал руками, приглашая ее на борт. Чувство тревоги, такое же, как вчера после ранения анука, залепило ей горло, и Лала прокашлялась, прежде чем шагнуть по сходням.

– Где ваш хаддор? – довольно резко спросила она у матроса, помогавшего ей подняться. Тот, опустив глаза, прошептал:

– При смерти, госпожа…

Не успела Лала осознать его ответ, к ней подскочил Жайас с прытью, не свойственной старым раненым толстякам, и схватил ее за руку потной ладонью.

– Госпожа, скорее, он боялся, что не дождется вас!

– Да что у вас произошло? – Она нервно освободилась от влажного рукопожатия.

– Скорее, потом расскажу… это он… Ушаш… – Жайас увлек ее в капитанскую каюту и плотно прикрыл дверь.

В каюте, в которой вчера витали ароматы победного ужина, сейчас пахло кровью и внутренностями. Тик Ростер лежал на роскошной, но узкой кровати и смотрел в потолок. Волосы его прилипли к бледному лбу, а губы были серыми, как у древних мраморных скульптур из замка Фурд. Запах шел от пропитанной кровью повязки на его животе.

Лала, медленно шаркая, как незрячая, подошла к нему, не отрывая взгляда от окровавленной ткани. Тик повернулся к ней и улыбнулся так, что ее бросило в холод.

– Успела…

– Что произошло? – шепотом спросила она у Жайаса, сопевшего у нее за спиной.

– Ночью Ушаш стал буянить, биться в двери и стены, требовал срочно хаддора на важный разговор… Я не знаю, о чем они говорили, услышал крики, прибежал… Хаддор в крови, рядом на полу еще двое наших с перерезанными глотками, а того и след простыл… Говорят, прыгнул за борт…

– Почему сразу… – отчаянно закричала Лала, но спохватилась, когда Тик вздрогнул, и тише добавила, – меня не позвали?

– Но, госпожа, как бы мы тебя нашли? – чуть не плача, просипел Жайас.

– Глупо вышло… – с натугой улыбнулся Тик, – не увижу я твой город и твою Пустыню.

– Ну уж нет! – Лала достала поясную сумочку с зельем, которое готовила всю ночь для Ушаша.

В знахарских свитках не было сказано, как ашайнское снадобье действует на черноголовых, но снять боль и дать немного жизненных сил должно было, уж очень мощные травы и семена использованы. На всякий случай Лала чуть уменьшила дозу – Ушаш хоть и худой, но больше Тика почти в два раза. Если она все сделала верно, то боль Тика отпустит, и он доживет до момента, когда она соберет все необходимое для лечения.

Зелье сработало. Тик снова улыбнулся, уже не так мучительно, губы его чуть порозовели. Лала приказала Жайасу не отходить от него и выскочила на палубу. Не задумываясь о том, что подумают зеваки, она крикнула одному из стражников скакать что есть духу к Приюту Мастеров и привезти ее анука. Стражник испуганно потряс головой, но Лала пообещала его тут же убить без права на белую жизнь. Потом пришла в себя и пояснила, что анук болен, лежит в закрытой корзине и вреда не причинит. Второго стража она отрядила на улицу Знахарей за сушеным кровостоем, а двум оставшимся приказала охранять причал и никого не пускать на корабли. Потом она взяла у Жайаса бумагу, написала несколько фраз и свистнула в утреннее небо. Джох появился с грязным клювом и полным зобом.

– Прости, малыш, что отрываю от завтрака.

Лала погладила синие перья, привязала записку, сказала «Лириш» и подбросила сокола. Когда Джох растворился в лазури над куполами Шулая, она вернулась к Тику. Тот был бледен, дышал прерывисто, но обреченности во взгляде поуменьшилось.

– Чем ты меня опоила? Зельем, которое помогает умереть без страха?

– Почти. Оно уводит боль, забирает страх и дает силы бороться за жизнь.

– Ладно врать-то. Из меня почти вся кровь вытекла и кишки чуть не выпали… – Он перевел дыхание. – Пусть я не знахарь, но представляю, сколько крови должно быть в человеке. Во мне столько уже нет.

– Ты плохо знаешь свое тело. Ну-ка, отвернись!

Лала осторожно отодвинула волглую от крови ткань и бесшумно ахнула. В широком разрезе виднелись блестящие петли кишок, но края раны были ровными, а внутренности целыми, будто мясник не хотел повредить потроха.

– Ого, все брюхо вспорото, а мне не больно… – с удивлением сказал Тик, который не послушался и с интересом разглядывал живот. – Значит, недолго осталось?

– Нет, глупый, это зелье работает. Ты лучше расскажи, что случилось.

– Да я толком и не понял. Он позвал меня среди ночи и сказал, что вспомнил, куда его мать-покойница спрятала самоцветы. Обещал показать место, если я прямо сейчас его отпущу. А я-то знаю, что тебе он тоже не особо ко двору, и без совета с тобой не решился. Говорю, мол, давай утром. А он как с цепи сорвался, выхватил нож у Барфа, что в дверях стоял, и перерезал тому глотку, никто пикнуть не успел. Данис кинулся на него с ножом, да какой там! Точнехонько рядом с Барфом и лег. А этот безумный ко мне подскочил и по-змеиному так шепчет: «Продать меня хотел? Совету сдать?» И не успел я рот открыть, он одной рукой меня на стол опрокинул, что твоего ягненка, а глаза такие бешеные, я чуть не обделался. Смотрит и говорит: «Предателю долгой смерти!» – затыкает рот какой-то дрянью и аккуратненько так вспарывает меня, чтоб ни кишок, ни печенки не задеть. Как я сразу не помер, до сих пор чудно.

Пока Тик говорил, Лала приготовила ему питье и еще раз осмотрела рану. Если гонцы обернутся быстро, надежда есть. То ли стражники испугались ее, то ли действительно хотели помочь, только корзинка с ануком и большой мешочек сушеного кровостоя были у Лалы очень скоро. Она промыла рану, поправила кишки, обильно посыпала кровостоем и с помощью ошалевшего Жайаса зашила ее. Потом достала анука и, к ужасу старого капитана, положила змея на свежий шов. Ростер до сих пор с интересом наблюдал, поминутно уверяя Жайаса, что ему не больно, но при виде золотистой змеи напрягся, отчего сквозь шов проступили капли крови.

– Не дергайся! – прикрикнула на него Лала.

– Это же та тварь, что убила Микара!

– Это не тварь, а твой знакомый анук Тик. И он спасет тебя.

– Магия? – с уважением спросил Ростер.

– Не знаю, – честно ответила Лала, – но оно работает.

Лала действительно не знала, поможет ли черноголовому розовый шуларт, способный исцелять ашайнов и других детей Пустыни, но хваталась за любую возможность. И с замиранием сердца наблюдала, как подсыхает шов. Она не рискнула оставлять раненого со змеем наедине, поэтому отправила Жайаса узнать, что за шум снаружи. Жайас вернулся довольно быстро, за ним в слишком низкую для ашайна дверь вошел Лириш.

– Думаю, слова «я предупреждал» сейчас излишни, – сказал он по-ашайнски.

Лала вздохнула и не ответила. Лириш продолжил уже на языке Заморья, обращаясь к Тику:

– Нам нужно знать, когда и где ашайн, называвший себя Ушашем, покинул корабль.

– Корабль подошел к причалу через час после того, как он прыгнул в воду.

– Значит, у него было достаточно времени укрыться. – Лириш бросил сердитый взгляд на Лалу. – И все продуманное нами теперь под угрозой.

– Моя рана не препятствие к исполнению уговора. Даже если я умру, мои люди сдержат слово, – сказал Тик.

– Никто не умрет, – вмешалась Лала, – через три дня ты сможешь встать. Я приготовлю нужные лекарства и сама…

– Три дня во времена перемен могут оказаться слишком долгим сроком, – перебил ее Лириш. – Шулай не должен оставаться без защиты с моря. Я принес договор. Гишар! – крикнул он за дверь.

В каюту протиснулся один из серых стражей и протянул Лиришу два свитка, перетянутых бордово-золотой лентой. Лала вспомнила, что видела такие ленты на самых важных бумагах в архиве Управы.

Лириш протянул ей один свиток, и она зачитала его Тику вслух:

– «Тиккиндей Флинн Ростер, хаддор пиратского флота, а также капитаны всех его кораблей должны останавливать и досматривать каждый корабль, который собирается войти в Морские Врата Шулая. При отсутствии особой охранной грамоты или купеческого торгового договора корабли со всем грузом и командой могут быть уничтожены или захвачены на усмотрение хаддора. Тиккиндей Флинн Ростер обязуется предоставить надежные корабли для ашайнских торговцев и обеспечить безопасность морского торгового пути из Шулая в Этолу. Тиккиндей Флинн Ростер гарантирует честность торговых отношений на рынках Этолы и защиту ашайнских купцов и их товаров по всему Заморью. Вознаграждением положена десятина с каждой сделки. Никто, кроме поверенных Тиккиндея Флинна Ростера, не имеет права заниматься морской торговлей с Шулаем. Тиккиндей Флинн Ростер обязуется держать связь с Советом Шулая и не принимать единоличного решения в спорных случаях. Совет Шулая в лице главы Управы Лириша, сына Кадиуша, обязуется тотчас по заключении договора снабдить флот Тиккиндея Флинна Ростера необходимыми припасами и образцами товаров для скорейшего восстановления и расширения торговых отношений. Договор понятен всем сторонам и вступает в силу с момента оглашения и уговорного касания при двух свидетелях».

Когда Лала закончила, Тик улыбался во весь рот, будто нет у него шва на полживота:

– Не многовато ли я должен получаюсь?

– Исполняя то, что должен, ты получишь больше, чем мечтал, – веско ответил Лириш. – И, если задуматься, мы тебя сюда не звали.

– Тик, потеря крови замедляет сообразительность, – вступилась Лала. – Никто, кроме тебя, не будет заниматься морской торговлей, и с каждой сделки десятая доля твоя, даже любителям пограбить чужие корабли найдется работа, разве этого мало?

Вместо ответа Тик протянул слабую руку.

– Где подписывать?

Лириш переглянулся с Лалой, и она пояснила:

– Нам не нужно подписей, уговорное касание ни один ашайн не нарушит.

– Ага. Только я не ашайн. И мои люди должны видеть что-то кроме ваших нарядных бумажек. Все знают мою подпись. Вы тоже изобразите свою, чтоб знать, как будут выглядеть разрешительные подписи.

Лириш написал свое имя внизу каждого из свитков, а затем склонился к постели раненого и коснулся его лба и правого плеча. Потом торжественно поклонился и вышел, жестом поманив за собой Лалу.

На палубе, уже вовсю залитой полуденным солнцем, топтались пираты в ожидании приказов капитана. Но Жайас остался в каюте. Лала оглядела их и как можно громче сказала:

– Ваш хаддор будет жить, обещаю! Жайас скажет, что вам делать.

То, как искренне радовались эти пропитанные морем и чужой кровью головорезы, удивило Лириша. Он вполголоса сказал Лале:

– А они его и правда любят…

– Все, кто не любил, остались во вчерашнем дне, – ответила она. – Но ведь ты вызвал меня сюда не за тем, чтобы о Ростере говорить?

– Нет. С ним все ясно. Пусть отправляет в море сторожевой корабль, а сам поправляется и плывет восвояси, согласно уговору. Мастер Уштир вовсю готовится к новой торговой эпохе, у него и охранные грамоты для купцов уже есть. Краснописцы всю ночь старались.

– То есть он заранее знал, что Совет одобрит уговор? – усмехнулась Лала.

– Да. Без чутья не стать Мастером иноземной торговли. Но ты не о том сейчас думаешь.

– Ушаш? – догадалась она.

– Да, и это полностью твоя вина. На пороге Хвори мы вынуждены заботиться о его поимке.

– Не надо его ловить! Лучше прикажи всем нести шуларты к Стене. Чем больше камней мы вернем, тем милосерднее будет к нам Пустыня. А Ушаша я сама найду и постараюсь излечить.

– Его уже ищут, – жестко сказал Лириш. – И если он откажется следовать в управу или будет сражаться – просто убьют.

– Твои люди даже не знают, как он выглядит!

– Одноглазый ашайн с тремя пальцами. Этого более чем достаточно. За Стену сейчас никто не выйдет, а в городе у меня хватает глаз и ушей.

– Лириш, его нельзя убивать! – отчаянно воскликнула Лала. – Не могу объяснить, просто поверь.

– Ну так найди его быстрее моих людей! Только сначала все свои шуларты отвези к Стене. Хворь не будет ждать. – Он развернулся и через плечо добавил: – Увидимся на закате у Центральных Врат.

Лала растерянно осмотрелась. Жизнь вокруг нее после ухода Лириша словно замедлилась. На борт корабля неспешно поднялись посланцы Мастера Уштира с переводчиком из Управы и деловито стали обсуждать грузоподъемность корабля. Жайас разогнал матросов по местам и заставил драить все и вся. Зеваки разбрелись. У всех нашлись дела, и только она не знала, с чего начать. Фраза, долетевшая с носа «Везунчика», заставила ее вздрогнуть.

– Да у нее нюх на подарки, как у моего дрома! – весело делился с собеседником кто-то из посланцев Уштира.

Лала кинулась в каюту к Тику. Он дремал, забытый всеми анук тоже спал на его животе. Аккуратно сняв змея, Лала обернула его вокруг запястья и тихо вышла. На палубе она схватила за рукав первого попавшегося матроса.

– Покажи, где жил Ушаш!

В самом дальнем углу трюма за перегородкой из куска парусины она увидела сделанную из бочек кровать. На ней аккуратно сложенные нехитрые пожитки: сорочка, рваная поясная сума, гребень и видавший виды плащ. Вся стена над бочками была покрыта письменами, выцарапанными на темном дереве. Кривые и косые ашайнские буквы, написанные нетвердой рукой, складывались всего в три слова, повторенные многократно: «месть», «смерть» и «Шулай».

Матрос, который проводил Лалу, пояснил:

– Он не мог спать в гамаке, как все, блевал часто. И вообще с нами не разговаривал. Только с Жайасом или хаддором.

– Я заберу это. – Лала указала на гребень.

– Да мне все равно. Скажи, госпожа, а что эти каракули значат? – Он ткнул грязным пальцем в стену.

– Ничего хорошего, – буркнула Лала и поспешила прочь.

Она почти бежала по узким улицам, не обращая внимания на встревоженных жителей, собиравшихся в небольшие группы. Снег переминался с ноги на ногу возле купола Совета и радостно заурчал при виде хозяйки. Он словно знал, куда ей нужно, и сразу же потрусил к Приюту Мастеров. По пути Лала лишь однажды его придержала на небольшой площади. Там гудящая толпа окружила серого чиновника на дроме. Он громко повторял раз за разом, перекрикивая шум:

– Жители Шулая! Нас ждет Хворь, самая страшная в истории! Город ее не переживет, если вы не сдадите свои шуларты! Камни должно отнести к Стене, к ближайшим от вас вратам. Перед закатом по домам пройдут поисковые отряды с мастерами Смерти во главе. Тот, кто утаит хоть один шуларт, будет наказан! Распоряжение господина Лириша и Совета Перемен! Сдавайте шуларты!

Чтобы собрать свои камни и добраться до Стены, Лале потребовалось совсем немного времени, но у ворот уже собралась толпа. Недоумевающие и напуганные горожане сдавали шуларты под запись расторопному счетоводу из Управы. Тот благодарил за содействие и складывал самоцветы на гигантское блюдо тончайшей сайшонской керамики. Лала почти уже развернула Снега, как услышала недовольный женский голос:

– Я бы не торопилась сдавать шуларты! Нас оставят нищими, а кто-то заберет себе все это богатство. Управа должна отчитаться за каждый камень!

Полная и самоуверенная дама в белом выделялась в море синих ашайнских плащей, как одинокий парус. Лала подъехала к ней, и та настороженно замолчала.

– Лучше поторопись, благородная. А затем собери всех, кто дорог, даже животных, и укройся в куполе до тех пор, пока Хворь не минует нас. Если не верите, – Лала повысила голос, чтобы слышали все вокруг, – прощайте! Хворь справится с вами лучше, чем сто мастеров Смерти.

От этих слов у дамы некрасиво задергались губы. Она хотела возразить, но Лала уже направила дрома в самую узкую улочку. Для задуманного ей не нужны были свидетели.

В укромном месте она спрыгнула на землю и достала завернутый в тряпицу гребень Ушаша.

– Смотри, Снег, что я нашла. Узнаешь?

Дром ткнулся мягким носом ей в ладонь в надежде на лакомство и вдруг захрапел, выпучив глаза. Он втянул в себя воздух так, будто это был его последний в жизни вдох, потом задрал голову и замычал, громко и тоскливо. Лала никогда не слышала от него подобных звуков. Она потрепала курчавую шею и снова поднесла Снегу гребень под самые ноздри.

– Найди его, малыш. Он в беде.

Дром будто понял каждое слово. Фыркнув, он кинулся было по улице, но остановился, обернулся к Лале и припал на передние ноги, будто приглашая скорее сесть на него.

Не успела Лала опомниться, как Снег, пометавшись по городу, вынес ее к Саду Покоя и озадаченно остановился. Он озирался и тихонько похрапывал, словно разговаривал сам с собой.

– Ты уверен? – спросила Лала. – Тут негде укрыться.

Снег был уверен. Он стал ходить вокруг Сада, нюхая воздух и шлепая губами. Постепенно его шаги становились все короче, а похрапывание все громче. Дром заглядывал под каждый куст, а Лала беспокойно озиралась – не увидит ли кто ее странной прогулки. Но все горожане были слишком озабочены грядущими бедами, чтобы прохлаждаться в Саду Покоя.

Пышный синий куст ташута, мимо которого они проходили уже несколько раз, вдруг зашевелился при полном безветрии. Снег замер, а потом радостно ломанулся в самую гущу колючих листьев. За кустом среди огромных камней спал Ушаш.

Снег аккуратно потрогал губами лицо спящего, и тот с воплем вскочил, выставив перед собой длинный нож. Дром увернулся от лезвия и радостно захрапел, а Ушаш охнул и уронил нож. Не веря себе, он дрожащими пальцами провел по лбу счастливого зверя и только потом заметил Лалу.

– Как такое возможно? – просипел он. – Почему Кашдаш местами рыжий?

– Тебя ищут стражники Управы, чтобы казнить, – вместо ответа сказала Лала. – Если хочешь остаться в живых, слушайся меня.

– Да кто ты такая? – воскликнул Ушаш, и его детская неистовая радость сменилась злобой, от которой, казалось, воздух стал таким же колючим, как листья ташута. Трехпалая рука подняла нож с земли.

– Я все расскажу, но нам надо найти место, где никто не помешает. – Лала старалась говорить как можно мягче.

– Ты украла моего Кашдаша! Ты в сговоре с Ишиндаллой! – Единственный глаз Ушаша помутнел, а лицо скривила сильнейшая судорога. – Никуда я с тобой не пойду!

Он повелительно вытянул руку, приказывая дрому лечь. Лала, напротив, дернула веревку и прижала ногами шерстяные бока в попытке развернуть зверя. Обескураженный Снег-Кашдаш застыл, как камень, под которым спал Ушаш.

– Ах так! Ты тоже меня предал? – зашипел Ушаш и воткнул клинок в плечо дрома.

Зверь тонко всхлипнул, почти как человек, и шарахнулся в сторону, подминая под себя куст. Лала чудом удержалась на нем. Она выхватила кинжал и метнула его. Тяжелый набалдашник рукоятки вошел в пустую глазницу и застрял там, точно сделанный специально по размеру. Ушаш опрокинулся на спину и остался лежать неподвижно, а острие кинжала смотрело в небо. Лала соскользнула с дрома и бегло осмотрела его окровавленное плечо. Лезвие вошло в плоть очень удачно, ничего важного не задев, поэтому она просто вытащила нож, предоставив Снегу возможность зализать рану.

Ушаш не шевелился, но дышал. Лала быстро достала из поясной сумки пузырек со снадобьем, капнула немного в раскрытый рот и только потом осторожно извлекла кинжал. Ушаш застонал и облизал губы, на которые попало снадобье. Лала на всякий случай приставила острие к жилистой шее.

– Тебе придется меня выслушать, благородный Ушаш из Небесного Ока.

– Пить… – прохрипел он.

– Только вот это пока.

Лала по капле влила в него почти все снадобье, не отводя кинжала. Ушаш глубоко вдохнул, и вдруг половина его лица, на которой оставался целый глаз, словно помолодела. Многолетняя судорога ушла, и морщины пусть не исчезли совсем, но стали меньше и мягче. Он удивленно поморгал.

– Что это за зелье?

– Сейчас не важно. Ты готов принять истину, какой бы невероятной она ни была?

– Твой кинжал у моего горла. У меня нет выбора.

Лала задумалась. Всю бессонную ночь она готовилась к этому разговору, но как пришло время, не знала, с чего начать. Ушаш это почувствовал и начал сам:

– Почему Кашдаш тебя слушается?

– Потому что он уже давно не Кашдаш, – усмехнулась Лала, и дальше рассказ пошел как по маслу.

Ее саму бросало то в жар, то в холод, когда она вспоминала подробности последних пяти лет своей жизни, а Ушаш так вообще только охал.

– И вот теперь вместо того, чтобы искать в Сайшоне свою семью, я бегаю за тобой по всему Шулаю, – невесело закончила она.

Ушаш ожесточенно почесал грязную голову и ничего не ответил. Кинжал Лалы давно уже вернулся в ножны, а дром, простив обиду, мирно хрупал травой рядом с ними. Лала тоже молчала, успокаивая не на шутку разошедшуюся память.

Неизвестно, сколько бы они так безмолвствовали в ташутовых зарослях, но внезапно в небе раздался соколиный свист, и Джох с разгона впился когтями в плечо Лалы. Она поморщилась и встала:

– Пора. Надо найти Лириша.

– Что они со мной сделают?

– Не знаю пока. Нужно убедить всех, что ты не опасен для города.

– Как мы их убедим, если я и сам не знаю теперь, кто я? – Ушаш поднялся и отряхнул травинки с плаща. – Месть вела меня сюда, она давала мне сил жить, оставаться в уме… но сейчас… закончится твое зелье, и я снова захочу кого-то убить. Да и Шулай мне не простит гибели Маяка.

– Я приготовлю еще. А городу угрожает нечто пострашнее тебя. Для начала доберемся до Приюта Мастеров, где ты сможешь привести себя порядок, а то, уж прости, выглядишь и пахнешь ты, как… – Лала замялась.

– Как зараван?

– Я не знаю, о ком ты.

– Это вымирающий грязный народец в дальнем Заморье. Если все решится в мою пользу, потом расскажу. Я вообще много чего могу тебе рассказать о своих странствиях, если интересно.

– Буду рада послушать, – улыбнулась Лала и подозвала Снега.

Дром легко нес двойной груз по улицам и даже особенно не привлекал внимания озабоченных горожан. Только однажды, уже рядом с Приютом Мастеров, им встретился серый всадник. Он почтительно кивнул Лале, развернул своего дрома и поспешил к управе.

– Ну, считай, Лириш уже знает, – заметила Лала.

Когда через полчаса умытый, расчесанный и переодетый в свежий синий плащ Ушаш постучался к Лале в комнату, это был совсем другой ашайн. Он с удовольствием выпил разбавленного югового вина, принесенного Юшином, который решил уже ничему не удивляться.

– Стоило мыкаться по свету и терпеть лишения ради этого глотка, первого за много лет. – Ушаш блаженно прикрыл глаз. – Вы тут совсем не цените того, что имеете. Впрочем, и я не ценил.

Лала смотрела на него и поверить не могла, что это тот самый устрашающе безумный калека, без колебаний распотрошивший Тика Ростера. Она видела благородную осанку, сдержанность и уверенность, отличающую тех, кто носит белые плащи. Она очень надеялась, что Лириш признает подлинность брата Ишиндаллы. И совсем не удивилась, когда тот, о ком она только что подумала, появился на пороге ее комнаты.

За спиной Лириша стояли стражники.

– Впечатлен твоими способностями, Мастер Лала, – уважительно сказал Лириш, глядя не на нее, а на Ушаша, – этот ашайн пойдет с нами для выяснения всех обстоятельств.

Стражники скрестили мечи у горла Ушаша, не давая ему сказать ни слова.

– Не нужно ничего выяснять. Дром признал его, иначе я не нашла бы его так скоро!

– Дром и тебя признал хозяйкой, помнишь? – возразил Лириш. – Глупое животное не может свидетельствовать в делах ашайнов. Только благородная Ишиндалла имеет право голоса.

– Ты прекрасно знаешь, что в Шулае она будет нескоро, если вообще переживет Хворь!

Лириш пожал плечами.

– Можно послать к ней сокола! – отчаянно предложила Лала.

– Соколы не летают во время Хвори.

– Джох полетит. Напиши ей, и мой сокол отнесет весть.

– Хорошо. Не будем торопиться. Клянусь не причинять этому ашайну вреда. К тому же, – Лириш усмехнулся, – в управе он будет в большей безопасности, чем с тобой.

Он кивнул стражникам, они убрали мечи и встали по обе стороны от Ушаша, взяв его под руки. Тот расправил плечи и сказал, словно плюнул:

– Не сметь прикасаться ко мне! – а потом совсем другим голосом обратился к Лале: – Благодарю тебя. Если будет угодно Пустыне, я выполню обещание.

Когда его увели, Лириш едко спросил:

– Что он успел уже наобещать?

– Не твое дело. – Лала отвернулась.

– В этом городе любое дело мое. И я был слеп, когда понадеялся, что мы вместе сможем служить его величию и процветанию, – Лириш говорил это, но смотрел не на Лалу, а на клочок бумаги, на котором убористо писал Ишиндалле.

– А я была слепа, когда поверила, что ты поможешь мне найти семью! – Она, так же не глядя на него, взяла послание и привязала к ноге Джоха, притихшего, будто он понял каждое слово из разговора.

Лириш ответил, лишь когда она выпустила сокола в окно:

– Да, я обещал поехать с тобой в Сайшон, но ты сама видишь, что происходит! Столько лет ожидания, неужели так сложно потерпеть еще несколько дней? Клянусь тебе, когда…

Лала предостерегающе подняла руку.

– Не надо клятвы. Ты возненавидишь меня и себя, когда не сможешь ее исполнить. Мне достаточно обещания не казнить Ушаша.

Лириш хотел возразить, но Лала шикнула на него и прислушалась. Нежный шепот песка за дверью не был похож на шаги. Она выглянула и охнула. Старый слепой анук Аш покинул свое гнездо и натужно полз к выходу. И тут же привычное тепло на запястье Лалы превратилось в огонь. Тик словно пытался удержаться на ее руке, но что-то его тянуло. Наконец он разжал тугие кольца, упал на песок и быстро пополз за Ашем.

– Это нормальное поведение для ануков? – шепотом спросил Лириш, выглядывая из-за плеча Лалы.

– Нет. Что-то происходит.

Они пошли следом, забыв про размолвку. Змеи, распугивая немногочисленных прохожих, выползли в переулок и направились к Стене, которая уже окрасилась закатными лучами. Когда невдалеке раздался испуганный женский визг, Лала уже догадывалась, что увидит за поворотом.

– Не думал, что в Шулае столько змей, – озадаченно сказал Лириш.

Змей действительно было много. Большие и маленькие, ядовитые и безвредные, они целеустремленно ползли в одном направлении.

Растерянные стражи у закрытых ворот стояли ни живы ни мертвы, а змеиная река обтекала их и просачивалась наружу, в пустыню. Лала с Лиришем стояли в отдалении, пока последний змееныш не исчез под воротами. Потом Лала словно очнулась и схватила Лириша за руку.

– Наверх, скорее!

Он молча повиновался и кинулся за ней в башню с лестницей. Когда запыхавшиеся, с головокружением и гулкими ударами в висках они оказались на Стене, змеиный поток почти растворился в красных песках. Только два блестящих золотом ручейка, большой и малый, по-прежнему держались вместе и текли прочь от города туда, где темнел горизонт. И тьма эта клубилась и была цвета старой крови.

Они стояли и завороженно смотрели, как медленно и неотвратимо темнеют пески. Лириш опомнился первым.

– Это Хворь? – спросил он.

– Не знаю, я не слышу ее, – озабоченно ответила Лала.

– А раньше слышала?

– Да.

– Что будем делать?

– Вынесем все шуларты подальше за Стену и спрячемся. А там как Пустыня решит.

Когда они спустились к воротам, их ждал начальник стражи. Он выслушал приказ, и в мгновение ока десятки стражников потащили тяжелые блюда с шулартами к воротам, как трудолюбивые муравьи. Никогда еще ашайны не видели столько самоцветов одновременно. Камни мерцали и переливались, играли всеми оттенками красного, отбрасывая блики на лица и плащи людей, и от этих бликов темно-янтарные глаза зевак, казалось, сами превратились в шуларты. С печалью, приправленной восхищением, горожане смотрели, как главное сокровище города исчезает за воротами.

Мастер Шудр явился под конец. Он гордо прошествовал мимо Лалы и самолично выбросил горсть крупных самоцветов. А потом снял с пальца кольцо и тоже выкинул в песок. Лала не смолчала:

– Брат Шудр, в кольце нет шуларта.

– Зато они есть в Стене. И если ты права, Пустыня заберет их вместе со Стеной. А я, следовательно, уже не буду Мастером Стены. Так что кольцо мне без надобности.

Лалу словно ожгло Лучом. Она вспомнила камни, освещающие лестничные пролеты в башне. Штук десять, вроде не так и много, но у Стены много башен и лестниц, а еще основание. Она в ужасе обернулась к Лиришу, потемневшему лицом, но не успела ничего сказать.

– Мастер Шудр, ты знал, что весь город собирает шуларты с раннего утра. Почему не приказал вынуть их из стены? – голосом, не предвещавшим ничего доброго, спросил Лириш.

– Да потому, что я не верю ей. Я тоже слышу камни, и сейчас они молчат. Стена устоит, как стояла веками. А когда я наслажусь позором этой выскочки, просто закажу себе новое кольцо. Старое надоело.

– Настолько не веришь, что готов остаться в Стене, пока другие спрячутся в городе? – подозрительно уточнил Лириш.

– Легко, – улыбнулся Шудр. – Только вина прикажу побольше привезти.

– Болван! – не выдержала Лала.

– Дрянь безродная.

– Мастер Шудр, ты ведешь себя неподобающе! – осадил его Лириш. – Если Мастер Лала окажется права, ты прилюдно попросишь у нее прощения.

– А если нет?

– Тогда я покину это место, и Шулай обо мне никогда не услышит, – ответила Лала вместо Лириша.

– О, меня это более чем устраивает! – Шудр издевательски вежливо поклонился Лале и повернулся к ней спиной.

Между тем все шуларты были оставлены в песках. Последними вышли стражники проверяющего отряда. Они во главе с двумя мастерами нашли у горожан еще несколько десятков спрятанных самоцветов. Мастер Шудр оказался неединственным, кто не поверил Лале.

Ворота тяжело захлопнулись, и зеваки разбрелись по домам, обсуждая страшное и непонятное время перемен.

– А теперь что? – спросил Лириш у Лалы.

– Хочу проведать Тика Ростера.

– А потом?

– Посмотрю, как там поживает наш восставший из праха. – Лала невольно улыбнулась.

– Я настоятельно приглашаю тебя на ужин, хочу обсудить дальнейшие действия и вообще…

– Благодарю, не уверена, что меня на все хватит. Но попробую.

– Почему ты готова тратить время и силы на всех, кроме меня? – воскликнул Лириш.

– Потому что ты делаешь то же самое.

– Неправда. Я… часто думаю о тебе… но сейчас Шулай важнее моих желаний.

– Он всегда будет важнее, и это хорошо. Таким и должен быть глава Управы. – Лала ускорила шаги, оставив Лириша в горьком раздумье.

На кораблях Тика Ростера вовсю кипели работы, несмотря на вечер. Тот, что должен был остаться сторожевым, уже направлялся к скалистым вратам. Прочие наполнялись провизией и товарами. Молодой ашайнский купец на ломаном заморском кричал матросам, чтобы аккуратнее располагали ящик с дорогущими сайшонскими кувшинами. Когда он увидел Лалу, поспешно поклонился.

Тик лежал там же, где она его оставила, но выглядел бодро, хоть и был бледен. Он неистово обрадовался ей и потребовал у Жайаса самого роскошного угощения, но Лала отказалась. Она осмотрела его рану, присыпала новой порцией кровостоя и накапала бодродуха в воду для питья.

– Змеей больше не будешь лечить? – хихикнул Тик.

– Нет больше у меня анука.

– Как так?

– Сбежал вместе со всеми прочими в пустыню.

– Из города ушли все змеи? – Тик резко сел, поморщившись от боли.

Лала кивнула.

– Тряхнет, – уверенно сказал Тик.

– Кого?

– Вас всех. Ты что, не знаешь такой приметы? Если змеи уходят из какого-то места, значит, жди страшного землетрясения. Этолу не трясет, а вот у горных чынгыров каждый малец знает, что, если змеи бегут, беги с ними.

– Тут никогда не было землетрясений.

– Ну, тут много чего раньше не было.

– И как люди спасаются?

– Да никак особо. Стараются не сидеть по домам, чтоб крышей не придавило. Но я не знаю, из чего сделаны ваши чудные жилища, может, и выдержат.

– Купол надежно защищает от Хвори.

– Значит, не о чем переживать и можно выпить вина со старым другом, – подмигнул Тик.

– Никакого вина! Ты чуть не умер, помнишь?

– А завтра? Перед моим отходом?

– Завтра посмотрим.

Лала заставила Тика допить снадобье и попрощалась. Ей все же было неловко перед Лиришем, и она решила успеть к нему на ужин. Тем более что Ушаш закрыт в управе, далеко ходить не нужно.

Снег на подходе к куполу Управы взбодрился и радостно похрапывал, нюхая воздух. Лала потрепала его по шее.

– Я передам ему твои добрые пожелания. Он будет рад.

Ушаш действительно очень обрадовался ее приходу. Даже чрезмерно. Лалу насторожил лихорадочный блеск его глаза. Точно такое же возбуждение она наблюдала у его матери. Радость старой госпожи превращалась в стремление к разрушению, и ее приходилось поить успокаивающим отваром. Только вот отвара у Лалы с собой не было. Придумав какую-то мелкую ложь, она пообещала Ушашу вскоре вернуться и погнала Снега на улицу Знахарей, потому что самой готовить отвар было уже некогда. Ей повезло, в первой же знахарской лавке нашлись необходимые ингредиенты, но чрезмерно разговорчивый и медлительный хозяин чуть не довел ее до рукоприкладства. Когда наконец она вернулась в управу, то увидела Ушаша избитым и связанным по рукам и ногам. При нем были другие стражники, не те, что впустили ее в первый раз.

– Госпожа, он покалечил троих! Благородный Лириш приказал связать и не ослаблять веревок, даже если ты будешь настаивать, – решительно отмел все ее просьбы немолодой страж.

– Зачем ты так? – спросила Лала, когда стражник вышел и закрыл за собой дверь.

– Они отнеслись ко мне без надлежащего почтения. Смеялись за моей спиной. Слышишь? Опять смеются! – Ушаш нервно повел плечами, и лицо его снова исказила судорога.

За дверью действительно раздавался смех, но прислушавшись, Лала разобрала, что стражники обсуждают какого-то толстого обжору Вадуша. Она достала снадобье.

– Вот, надо выпить.

– Ты хочешь, чтобы я успокоился и не мечтал убить их? Или чтобы навек угомонился? Ты с ними заодно?

У Лалы тоскливо заныло в груди. Взяв себя в руки, она улыбнулась:

– Нет, что ты! Это забытое мною угощение. Я тоже с удовольствием выпью, а потом попробую уговорить Лириша отпустить тебя со мной. Тебе ведь понравилось гостить в Приюте Мастеров?

– Тогда пей сначала ты!

Лала сделала глоток с мыслью, что ей тоже не помешает замедлить бег переживаний. У отвара был сладко-пряный вкус и еле различимый запах ягод хуш. Знахарь, конечно, разозлил ее своей болтовней и медлительностью, но дело свое он сделал на совесть. Ушаш расслабился, посветлел лицом, но голос его наполнился печалью:

– Я болен и опасен, да?

– Не совсем. У тебя просто было очень трудное время, и ты не можешь справиться с отчаянием и злобой. Но все прошло, и я помогу тебе вернуть радость духа. Только обещай слушаться, – солгала ему Лала с честными глазами.

– Клянусь. Ты мой единственный друг, кроме Кашдаша. Развяжешь меня?

– Нет, прости. Но ослаблю веревки, стража не заметит, если ты не будешь буйствовать.

– Не буду.

Ушаш сладко зевнул – большая доза отвара могла усыпить даже дрома. Лала ослабила веревки, и когда выходила, он уже спал.

Ужин Лириш приказал подать в кабинет и очень удивился, когда вместе со слугой вошла Лала.

– Ты уже передумал с приглашением? – улыбнулась она.

– Нет, что ты!

Лириш вскочил, опрокинул кубок с вином и закричал на невинного слугу:

– Не стой, болван, неси приборы для госпожи!

Слуга исчез, а Лириш взял себя в руки и подвинул ей стул.

– Я рад, что ты нашла время не только для своих бешеных друзей, которые мертвые полезнее, чем живые.

В другой раз Лала точно прошлась бы колкостями в ответ, но успокоительный отвар работал действительно хорошо. Она молча улыбнулась Лиришу, чем немало его удивила. За ужином Лала хвалила повара, говорила о торговле с Этолой, о прекрасной сайшонской керамике и о свойствах югового вина. То есть обо всем, кроме действительно важных вещей. Лириш наконец не выдержал:

– Что ты задумала?

– Ничего. – Она спокойно улыбнулась. – Передай, пожалуйста, вон тот сыр.

– Не передам! Я уже изучил тебя. Такое спокойствие и безразличие говорят о притворстве!

– Не угадал. Это действие снадобья. Я выпила крошечный глоточек. А Ушаш – целый бокал. Он спит как убитый и никому не повредит еще сутки. Надеюсь, ты разрешишь содержать его достойнее. И нужно, чтоб в случае опасности он мог выбежать из купола.

– Это еще зачем? – насторожился Лириш.

– Змеи ушли не просто так.

Когда Лала рассказала Лиришу все, что узнала про землетрясения, он долго молча работал челюстями, будто пережевывал услышанное.

– Стена падет, – он не спрашивал, скорее утверждал. Потом залпом осушил бокал вина и долго смотрел на Лалу, будто видел впервые. – Интересно, а если бы мы тебя казнили тогда, по прибытии, мой мир сейчас остался бы прежним?

Лала не нашлась что ответить. Видимо, заканчивалось действие отвара, и в груди у нее скручивался жаркий смерч. Дыхания не хватало, голова кружилась, и хотелось закрыть глаза руками, чтобы не видеть ни Лириша, ни его мира. Она так и сделала, но легче не стало. Как сквозь шум водопада она услышала слова Лириша:

– Но знаешь, я рад, что все случилось именно так. Нет в Пустыне женщины более опасной и сложной, но и более подходящей на роль соправительницы Шулая. Я готов с тобой это обсудить. Эй, ты меня слышишь?

Шум невидимого водопада стал грохотом, раскаленный смерч в груди стянулся в узел, и Лала чуть не задохнулась. Дело оказалось не в отваре. Голос Хвори на этот раз был иным. Будто собака подкралась сзади и залаяла, когда от нее уже не убежишь.

– Хворь…

– Идет?

– Пришла.

Пустыня словно ждала этого слова. Мощный гул из недр земли прошел через тела и предметы, и одновременно весь Шулай завизжал, закричал, завыл на тысячи голосов, человеческих и звериных. Лала с Лиришем выскочили наружу. Люди метались по улицам и показывали друг другу пальцем на небо. Огни города погасли, но темноты не было, потому что клубящиеся тучи светились бордовым огнем. Гул земли превратился в удары, частые и мощные. Устоять на ногах было невозможно, а упавшие не пытались встать, только в ужасе закрывали уши, спасаясь от небесного грохота. И все же Лала почувствовала: Хворь была другой. Ни ветра, ни песчаных бурь, ни леденящего холода, только гром и дрожь земли. Вдруг кто-то истошно заорал: «Стена!»

Все головы мгновенно повернулись в одну сторону. Обычно от купола Управы виднелся край Стены, а если напрячь зрение, можно было даже разглядеть стражников на ней. Сейчас же вместо нее поднимались клубы бурого дыма, и были они значительно выше исчезнувшей постройки. Дым искрился, взрывался и грозно полз на купола города, которые покрылись трещинами от ударов из-под земли. Слабый теплый ветерок донес до Лалы запах горелого мяса, и она закричала что есть сил:

– Прячьтесь!

Люди кинулись на ее голос, как обезумевшее стадо к пастуху. Не успела Лала криками и пинками загнать Снега прямо в управу, туда же набилось два десятка испуганных горожан. Люди жались к стенам боязливыми козами и хрипели, не в силах вернуть себе способность говорить.

Бурый дым принес с собой жар и нестерпимую вонь паленой плоти, проникшую даже сквозь двери купола. Люди кашляли до слез, до рвоты, до головной боли. Все, кроме Снега, Лалы и Ушаша, которого стражи успели развязать. Когда в перерыве между приступами Лириш спросил ее, почему так, она пожала плечами, но тут же охнула и побежала в комнату, где спал Ушаш. Отвара в кувшине оставалось немного, но даже малая ложка мгновенно останавливала кашель, и Лале удалось растянуть его на всех. В наступившей тишине за стеной купола послышался свист ветра, и вскоре мерзкий запах пропал.

Выждав немного, Лириш послал стражника посмотреть, что снаружи. Тот вернулся быстро.

– Дыма нет, людей на улице нет, Стены нет, на небе звезды, на земле пепел.

Не сразу, но удалось выставить из Управы всех, кто там прятался. Люди боязливо пошли по домам, оставив до утра попытки понять, что же случилось.

– Останься здесь, чтоб я не переживал за твою безопасность. – Лириш схватил Лалу за край плаща, когда она уже вытолкала Снега и сама собралась уходить.

– Я хочу узнать, что стало со Стеной. А потом убедиться, что корабли Тика не пострадали.

– Прямо ночью?

– Считаешь, сейчас самое время лечь спать?

Лириш вздохнул и приказал привести его дрома и подготовиться двум стражникам.

Маленький отряд шел по усыпанным пеплом улицам, как по ковру, мягко и бесшумно. Купола, обычно сиявшие под звездным небом, теперь не отражали света и казались бурыми припухлостями земли. Ровный слой пепла пополам с пылью покрыл весь мир, сгубив все цвета, кроме бурого, и все звуки, кроме сопения дромов. Люди притаились по домам, и на всем пути до Стены не нашлось ни одного горожанина, который проводил бы отряд заинтересованным взором, чтобы потом во всех подробностях обсудить с соседями.

Какой бы темной ни была шулайская ночь, громада Стены всегда выделялась на фоне неба и служила ориентиром тем, кто плохо знал город. Но в эту ночь Хвори перед всадниками открылось скопище звезд, никогда прежде не видимых с улиц под Стеной. Ничто их более не скрывало. Незыблемая, исполинская, надежная Стена исчезла, словно и не существовала никогда. Бывалые стражи тряслись, как новорожденные козлята, но следовали за Лалой, которая остановила Снега только тогда, когда идти было больше некуда. Широчайшая трещина, формой точно повторяющая изгибы Стены, отделила Шулай от пустыни. Света бесчисленных звезд не хватило, чтобы понять, насколько глубок разлом, но, когда Лириш взял у одного из стражников копье и бросил вниз, звука упавшего оружия они не услышали, как ни напрягали слух.

– Что об этом говорят твои манускрипты и твоя интуиция, Мастер Лала? – спросил Лириш, когда к нему вернулся дар речи.

– Пока не могу сказать. Дождемся рассвета.

Лала развернула Снега и направилась в порт. Никакого внутреннего холода, жара, страха или дрожи она не чувствовала. Самое страшное, что ее ждет, – невозможность добраться до Сайшона, если пропасть на месте Стены действительно закрыла все выходы в пустыню. Карта, которую пояснял когда-то бедняга Чигиш, говорила, что в Сайшон есть два пути. Именно поэтому Лале больше всего на свете сейчас нужен был Тик Ростер.

Корабли стояли у причала темные и безмолвные, только кое-где вспыхивали оранжевым лица вахтенных матросов, раскуривающих трубки. Что-то было не так в облике кораблей. Что-то тревожное и в то же время радостное. В попытке это понять Лала оглядела небо, море, скалы, набережную и шулайские купола, почти незаметные в бурой тьме. Догадка юркнула и сверкнула, как молоденький анук. Лала застыла, уставившись на паруса, волшебно-белоснежные в свете звездного изобилия. Хворь будто испугалась воды или пожалела чужаков. Ни одна липкая частичка пепла не коснулась снастей.

Оставив Снега возле пышного куста, Лала взбежала по сходням «Везунчика». Вахтенный узнал ее, и очень скоро в каюте Тика накрывали стол. Выспавшийся днем, Ростер был бодр и весел в отличие от остальных пиратов. Друзья обменялись впечатлениями от Хвори, которые оказались очень разными.

– Мы, конечно, сначала струхнули, не без этого, – говорил Тик, раскуривая трубку, – спрятались по трюмам, щели наспех законопатили чем придется, вдруг тот дым ядовитый. А потом не помню, кто первый высунулся, глядь, а вся эта ваша Хворь стоит стеной перед причалом и никуда не движется. Нет, внутри оно знатно сверкало и бурлило, что твое варево, но до нас только вонь дошла. Тоже, к слову, напугала, потому что так воняет паленая кожа и горящие волосы. Я про тебя подумал, успела ли спрятаться. А когда доложили мои ребята, что дым ветром свежим снесло и кое-кто из жителей выполз на улицу, так я успокоился. Если эти простаки выжили, то с тобой точно все звонко. А ты за меня переживала?

– Конечно, поэтому и приехала, как смогла.

– Ну, могла бы гонца послать, ты же тут теперь важная птица.

– Гонцу всего не доверишь.

– О как. Рассказывай! – Тик устроился поудобнее.

– Мне нужен один из твоих кораблей, чтобы найти семью.

– Это конец истории, а начало? – Он хитро подмигнул.

Лала усмехнулась. За минувшие сутки ей второй раз приходилось ворошить прошлое, но с Тиком это было легче. Спящий корабль наполнился утренними звуками и запахами, когда она закончила:

– Карту твоему капитану я дам, только не навсегда.

– Мне давай, – решительно сказал Тик. – Сам тебя отвезу, заодно долечишь в пути.

– А товары? – недоверчиво спросила Лала.

– Возьмем то, что не портится. Когда хочешь отплыть?

– Скоро.

– А как же твой Лириш?

– Он не мой. Между нами ничего нет.

– Да, конечно. – Тик иронично кивнул. – Это просто особенность ваших правителей – глаз влюбленных не спускать с бешеной безродной девки, которая город с ног на голову поставила.

– Тик!

– Ладно-ладно. – Он протянул ей бокал. – Скажи лучше, что там с чокнутым одноглазкой. Его рассудок вернулся?

– Ой, Ушаш! – Лала вскочила. – Действие отвара скоро кончится! Нужно проследить, чтобы он ничего не натворил, и вообще решить с Лиришем его судьбу.

Она пообещала Тику заглянуть вечером с картой и снадобьями и убежала, чуть не зашибив юнгу с пахучей тряпкой. Снег, которому пепел не помешал обглодать куст, радостно понес ее по улицам.

Город медленно приходил в себя после ночного кошмара. Растерянные люди собирались кучками, протаптывая по пеплу тропинки. Кое-кто пытался соскрести или смыть бурую накипь с куполов, но безуспешно. Лала вспомнила совершенно чистые корабли и сказала ближайшему горожанину со скребком:

– Попробуй морскую воду.

– Благодарю, – привычно склонил голову тот, увидев красный плащ. Он послушно отложил скребок, но вдруг резко вскинулся, как укушенный дром. – Погоди, госпожа! Не ты ли надоумила Управу собрать все шуларты и разрушить Стену?

– Она, кто ж еще! – подскочила бойкая молодуха с большим животом. – А у меня брат в страже Стены был! Где он теперь, скажи, Мастер Смерти?

– Шуларты нас защищали, а ты все испортила! – поддакнула еще одна женщина.

– Измена!

– Ей мало пиратов!

Возбужденные горожане, увлеченные беременной крикуньей, окружили Снега. Дром запаниковал и наступил на ногу кому-то из толпы. Человек заорал, Снег отпрянул и врезался в беременную. Та опрокинулась на спину, схватилась за живот и заверещала так, будто ребенок уже рождается, разрывая мать на части.

– Прости, я не хотела! – крикнула Лала, но ее никто не услышал.

На вопли беременной выскочил ее муж, схватил первый попавшийся у порога горшок и метнул в голову Снегу. Обезумевший дром встал на дыбы и проломился сквозь толпу, как сквозь заросли ташута. Он бежал по улицам, не слушая Лалу и не разбирая дороги, отчего пострадало еще несколько ашайнов. Вслед ей неслась брань, и это было впервые, чтобы простолюдины осмелились не просто перечить Мастеру Смерти, а проклинать во весь голос. Только возле здания управы ей удалось справиться со Снегом на глазах у Лириша, стоявшего в дверях.

– Ты опоздала, я уже закончил завтрак и тебе ничего не оставил… – он попытался пошутить, но вглядевшись в ее лицо, проглотил свое веселье.

– Там… там… – Лала судорожно искала верное слово, – бунт!

– Где точно?

– Третья улица от набережной.

– Я ждал чего-то подобного. Но не так скоро. – Лириш отдал короткий приказ стражнику и продолжил как ни в чем не бывало: – Собираюсь рассмотреть пропасть на месте Стены. Ты со мной?

– Конечно, только проведаю Ушаша.

Лириш выразительно замолчал, но Лала не заметила этого. Ушаш спал, а его умиротворенная улыбка и ровное дыхание обещали, что он проснется нескоро. Лала поспешила за Лиришем, но догнала его только возле Великого Разлома. Именно так, торжественно и гордо, назвал эту пропасть какой-то пожилой ашайн из высокородных. Его окружение подобострастно подхватило новое имя, и вскоре не осталось в Шулае человека, который не называл бы страшную пропасть Великим Разломом.

А она была не просто велика. Ночью никто не увидел ее истинных размеров. Теперь же люди стояли у края исполинской трещины без дна, и самый умелый лучник не послал бы стрелу на другую сторону. Стены ее, уходящие в бездну, были многоцветные, слоеные в разрезе, и кто-то из благородных зевак вспомнил знаменитый десерт «Девичьи грезы». Впрочем, никто из простолюдинов, столпившихся у Великого Разлома, не пробовал этого десерта и не оценил удачного сравнения. В толпе нарастал ропот.

– Как мой сын вернется теперь из Сайшона?

– И мой!

– А я как попаду к себе в Край Неба?

– А может, и нет уже ни Сайшона, ни Края Неба?

– Пустыня покарала нас!

– Мы ни при чем! Это все новый Совет!

– Они сговорились с пиратами!

– Это все она, Мастер-женщина! Она погубила Шулай!

– Бросить ее в пропасть, тогда Пустыня простит нас!

Лириш вполголоса приказал стражникам навести порядок, но испуганных возбужденных ашайнов уже не останавливали предупредительные окрики. Синяя толпа теснила Лалу с Лиришем и стражниками к обрыву, до которого оставалось не более пяти шагов. Где-то вдали виднелись несколько красных плащей, но мастера Смерти были слишком далеко, чтобы успеть на помощь.

– Если сейчас их не остановить, мы раньше времени узнаем, какое нутро у Пустыни, – сквозь зубы сказал Лириш.

Лала шагнула вперед.

– Добрые горожане! Я не хочу погубить Шулай! Я хочу спасти его от Хворей, которые рано или поздно разрушили бы все вокруг! Древние мастера Смерти не так поняли свое предназначение и отбирали у Пустыни силу вместо того чтобы хранить ее. Мне было видение…

– Спаси-ка теперь от Хвори моего погибшего сына, что остался на Стене вчера! – перебила ее заплаканная женщина.

– Я предупреждала Мастера Шудра, он не поверил. Все, кто спрятался в куполах, живы, не так ли?

– Не так, – теперь ее грубо оборвал грязный носильщик с лицом, отекшим от чрезмерного потребления умдры. – Я вчера перебрал и остался на улице в этой вонище. И ничего, жив, разве что харкал долго, да голова заболела. Это вообще не Хворь была, уж я-то знаю, я из Змеиного Камня!

– Молчать всем! – вдруг гаркнул Лириш и отодвинул Лалу. – Вам не давали слова. Кто сделает еще шаг, полетит кормить чудовищ из утробы Пустыни, благо путь к ним открыт!

Глава города, всегда сдержанный и внимательный, остановил своим воплем только ближайших ашайнов. Остальные лишь рассмеялись, упоенные и отравленные свободой слова. Толпа напирала, подобно мощному, но тупому зверю, который не видит спрятанного оружия за спиной охотника.

– Готова прибить парочку? – незаметно, почти без движения губ Лириш обратился к Лале.

– Не очень, – так же шепотом отвечала она, – они несчастные жертвы, они напуганы и просто не понимают сути.

– Суть есть Смерть, – вдруг усмехнулся Лириш, повторив девиз мастеров Смерти. – Если сейчас не заткнуть десяток крикунов, завтра придется сбегать от тысячи, потом их не остановишь, поверь.

В это время к ним подбежал такой же испорченный умдрой ашайн и прыгнул на Лалу, стараясь столкнуть ее в пропасть. На горле его возникла тончайшая красная полоска, и вот он лежал, захлебываясь кровью и безуспешно протягивая руки к полам красного плаща. Лала оторопела – выучка Мастера Смерти сработала раньше, чем она подумала о защите.

– Она убила Драбуша!

Сразу несколько орущих простолюдинов кинулись к Лале, и Лириш прорычал ей в ухо:

– Делай свое дело, Мастер Смерти, иначе нам конец!

Лала на миг прикрыла глаза, в надежде поймать отголоски разумных мыслей толпы, чтобы хоть как-то повлиять на них, понять, пожалеть и спасти от неминуемой гибели. Тщетно. Животный страх, липкий и грязный, наполнил толпу и погнал ее вперед. С ноющим сердцем Лала перехватила клинок Смерти и легко, даже изящно, отправила сразу нескольких ашайнов в Великий Разлом.

Рядом с ней послушно работали мечами стражники, исполняя приказ Лириша. И даже сам глава Шулая, морщась, убивал именным инкрустированным кинжалом напиравших горожан, не разбирая, мужчина перед ним или женщина. И только когда счет упавших в пропасть тел перевалил за три десятка, в толпе нашелся здравомыслящий человек и отчаянными воплями пусть не остановил, но замедлил движение синей волны.

Лала воспользовалась заминкой, взобралась на ближайший камень, забрызганный кровью, и закричала:

– Ашайны! Сколько из вас еще должно умереть, чтобы остальные хотя бы выслушали меня? Вы же не козы! Вы погибаете ни за что!

– Да что она нам скажет, не верьте ей! – тут же отозвался кто-то из толпы, впрочем, на безопасном расстоянии от клинка Смерти.

– Не хотите слушать ее, слушайте меня! – Лириш поднялся к Лале, с трудом умещаясь на камне. – Пустыня забрала то, что ей принадлежит по праву. То, что древние мастера по недоразумению присвоили. Мы все отделались малой кровью, а могли и вовсе избежать потерь, если бы никто не остался на Стене с Мастером Шудром. Но пропавшие стражи не виноваты, они выполняли приказ заблуждавшегося Мастера. Поэтому от имени Управы города я обещаю помощь семьям, потерявшим сыновей и отцов этой ночью.

Толпа, притихшая во время речи Лириша, одобрительно загудела, но все тот же голос ехидно уточнил:

– А как же те, кого она сейчас отправила на дно Великого Разлома? Их семьи что получат?

– Любой, кто поднимает руку на Мастера Смерти и на главу Управы, считается преступником. Этого закона никто не отменял. Преступники наказаны. А еще подстрекательство против властей карается изгнанием или смертью. Выбирай!

Лириш не видел говорящего, но внимательно посмотрел в его сторону. Смутьян попытался скрыться в толпе, но стоявшие с ним ашайны расступились, словно боялись его коснуться. Тогда он натянул капюшон как можно ниже и кинулся бежать, расталкивая окружающих. Начальник стражи вопросительно глянул на Лириша, и тот кивнул. В толпе мгновенно образовался проход, и два серых плаща направились за беглецом. Лириш продолжил:

– Жители Шулая! У вас есть выбор: разойтись по домам и заняться своими делами в ожидании глашатаев, которые донесут новости так скоро, как Управа решит, что делать дальше, или, – он сделал значительную паузу, – присоединиться к тем, кто нашел свой бесславный конец в Великом Разломе.

Люди застыли, словно ждали еще чего-то.

– Я все сказал!

Но толпа по-прежнему не шевелилась. Только смотрели все не на говорящего, а поверх его головы. Лала обернулась и дернула Лириша за рукав.

В наливающемся дневной синевой небе передвигались точки неправильной формы. Они становились все больше, и наконец самый зоркий из ашайнов закричал:

– Соколы! Соколы летят!

Самая маленькая, но самая яркая и быстрая точка превратилась в Джоха и опустилась на плечо Лалы. Прочие посланцы кружили над толпой и расселись на протянутых руках стражников и самого Лириша, что вызвало слабый смех – птиц было больше, чем рук, и они стали толкаться, устраиваясь поудобнее. Лириш снял почтовый мешочек с ближайшего сокола и громко прочитал:

– Хворь пощадила оазис Гнездо Черной Руфы. Люди целы. Скотина цела. Посадки не потревожены. Собранные шуларты провалились в бездонную дыру шириной в два шага, которую никак не засыпать. Просим сообщить о судьбе каравана с югой, Ригуша, сына Ширфа, и его троих рабов.

– Я видел благородного Ригуша, он уже с утра пьяный, так рад, что успел до Хвори пригнать караван! – выкрикнул немолодой торговец, чья лавка была рядом с Приютом Мастеров.

В толпе облегченно засмеялись и попросили прочесть еще какое-нибудь письмо. Страха и напряжения, от которых густел и дрожал воздух над песками, как ни бывало.

Лириш, впрочем, не поддался всеобщей радости:

– Я прочту вам еще одно послание, но потом вы все вернетесь в город и будете исполнять свой долг. Ваши новости найдут вас, а прочие не нужны. Вы же не старые сплетницы.

Радостный гомон стих, и в полной тишине глава Управы зачитал еще одну новость:

– Оазис Край Неба лишился хозяина. Благородный Агриш не захотел отдавать шуларты Пустыне согласно указу Шулая. Он закрылся в своем куполе вместе с сыном и двумя служанками. После необычной Хвори на месте купола яма без дна. Прочие постройки не пострадали. Люди целы. Скотина цела. Пишет управляющий Жодиш. Жду приказаний Совета Мастеров.

Лириш убрал письмо в мешочек и молча окинул взглядом толпу. Как по магическому указу, все ашайны развернулись и пошли прочь от Великого Разлома, шепотом обсуждая кончину жадного Агриша. Следом пошли стражи, чтобы отнести соколов в управу.

Когда Лала с Лиришем остались одни, она наконец сняла почтовый мешочек с лапы Джоха. Подумала мгновение и протянула Лиришу:

– Ты читай.

Тот пробежал глазами ровные строчки и молча вернул Лале. Очень красивым почерком и в изысканной манере Ишиндалла сообщила:

Лала не могла поверить прочитанному и только растерянно смотрела на Лириша. Тот пожал плечами:

– Обычное поведение среди родственников в богатых семьях. И письменное доказательство моей правоты. Ушаш тут никому не нужен. Пойдем, я прикажу достать лучшего вина. Мы укротили зверя.

Лала не сказала ни слова до самого купола Управы. Она просто шла рядом с Лиришем, не отвечая на подобострастные приветствия горожан. Просьба Ишиндаллы избавить ее от родного брата, высказанная так неприкрыто, казалась куском дурного сна. Лала задумалась: а что, если ее родня точно так же поведет себя при чудесном возвращении давным-давно пропавшей сестры? И все же необходимо наконец выяснить, кто она такая и кому тут нужна на самом деле. Анук ушел в пустыню, Снег радостно обнимается с Ушашем, Джох с каждым днем становится все более независимым. А Лириш… Лиришу важны ее способности для совместного управления Шулаем. Когда она была простой рабыней, он смотрел сквозь нее.

– У меня просто не было времени тебя узнать, – вдруг ответил он, усмехнувшись.

Лала остановилась.

– Ты тоже читаешь мысли?

– Если бы… Ты думаешь вслух, хоть и шепотом.

– И много ты услышал?

– Нет, только про сокола и что меня волнуют твои умения. Мне нужно еще что-то знать?

– Нет, – отрезала Лала.

– Согласен. Иногда лучше оставаться в неведении.

Вино, которое Лириш налил ей в особый, звенящий и поющий кубок, было удивительным. Даже чревоугодник Мастер Шнэдд не пил при ней такого. Аромат цветущей пустыни, от которого становилось солнечно в кончиках пальцев, опьянил еще до первого глотка. Вкус оказался под стать аромату – чудной, ни на что не похожий и в то же время отчаянно знакомый.

– Что это? – только и смогла выдохнуть Лала.

– Вкус счастья и великого будущего. За процветание Шулая во веки веков, пока поют пески Пустыни! Ну и за нас, конечно, – подмигнул Лириш.

Одного кубка хватило, чтобы растворить все печали и тяжелые мысли Лалы. В голове приятно шумело, а голос Лириша казался таким же теплым и пряным, как волшебное вино. Он рассказывал забавные истории из жизни Управы, она смеялась и была бесконечно счастлива. Ровно до того момента, как почувствовала нетерпеливую ладонь, скользящую вверх по ее бедру. Смех застрял в горле и превратился в лающий кашель, Лала ударила Лириша наотмашь и вскочила.

– Что с тобой? – опешил он.

– Не смей меня так трогать!

– Хорошо, так не буду, а как можно? – попытался отшутиться Лириш, все еще не веря в свою оплошность.

– Никак не смей.

– Лала, послушай, – он попытался взять ее за руку, но безуспешно, – тот мерзкий черноголовый испортил тебе многие годы жизни, отвратил от удовольствий любовного ложа. Но он расплатился за это кровью. Забудь и живи дальше. Клянусь, мне хватит умений порадовать тебя.

– Не хватит, – горько сказала она. – И больше никогда так не делай.

Лала повернулась к двери.

– Ты куда? – спросил Лириш.

– Ушаш должен знать, что сестра отказалась от него.

– Он для тебя важнее, чем я? – вполголоса уточнил он.

– Попасть в Сайшон и найти семью для меня важнее вас обоих. – Она прямо посмотрела ему в глаза. – Но после письма Ишиндаллы мне кажется, общего у нас с ним намного больше, чем с тобой.

Лириш встал между ней и дверью.

– Я прошу тебя в последний раз обдумать мое предложение. Сотни лучших дочерей Пустыни потеряли бы дар речи от счастья на твоем месте. У тебя будет власть, почет, уважение, прекрасный дом и твоя собственная семья. Мы сможем поднять Шулай на недосягаемую высоту среди самых могучих городов мира. Наши дети и внуки будут гордиться нами. Надо смотреть в будущее, а не копаться в прошлом. Отпусти его, прими мою руку.

Чем дольше и горячее говорил Лириш, тем тяжелее становилось у Лалы на сердце. Не дожидаясь, пока он найдет убедительные слова, она обреченно спросила, уже зная ответ:

– Ты ведь не поедешь со мной в Сайшон морем прямо сегодня?

– Какой Сайшон? Ты с ума сошла! – он в сердцах повысил голос. – Сейчас я должен быть здесь. И ты должна. Городу нужна твердая уверенная рука, иначе все рухнет, не пройдет и года! Но когда мы все здесь устроим…

– Отпусти меня. Пожалуйста.

– Это твоя самая большая ошибка… – тихо сказал Лириш и отошел от двери.

– Пообещай, что не будешь мешать.

– У меня и так слишком много забот.

– И освободишь Ушаша.

– Только если он покинет Шулай. Совету не нужны разбирательства в делах наследования.

– Благодарю тебя… – Лала прикрыла за собой дверь.

Прежде чем зайти к Ушашу, она приготовила легкое питье с травами. Действие отвара кончилось, и слабый дух Ушаша мог не перенести новостей.

Он проснулся в тот момент, когда Лала переступила порог комнаты. Тревожный бегающий взгляд пленника сразу смягчился:

– Знаешь, мне снился странный сон, словно Пустыня ожила и превратилась с чудище со многими глотками. Оно жевало Стену и купола, а потом выплевывало людей. Голых, но невредимых.

– Да, странный сон. Почти вещий.

– Что произошло, пока я спал?

Лала замялась:

– Ничего особенного. Выпей вот это. И я с тобой.

Вопреки ее опасениям Ушаша больше увлекла история со Стеной, чем вероломство Ишиндаллы:

– Я не удивлен. Ты же помнишь, я вообще считал, что все мои горести подстроены любезной сестрицей. Совет будет на ее стороне. И закон тоже.

– Совета как такового сейчас нет, а на закон я могла бы повлиять.

– С чего это? – недоверчиво усмехнулся он.

Усмешка исчезла, когда Лала рассказала про предложение Лириша.

– Это в духе невероятных рыночных историй, которые так любят кухарки и торговки: безродная девица в супругах первого человека Шулая. Но я могу тебя понять. Кто знает мир за пределами Пустыни, не захочет оставаться тут вечно. Вот я, например, уже хочу обратно в Заморье. Но вряд ли туда попаду.

– Наоборот! Ты должен уехать, или умрешь…

Ушаш не успел ответить. На пороге возник стражник.

– Приказ благородного Лириша! – отрапортовал он, протянул Лале свиток и остался стоять с оружием наголо.

Нехорошее предчувствие кольнуло ее, и буквы на свитке не сразу сложились в слова. А когда сложились, вместо колотья в груди возникло горьковатое тепло вины и признательности.

Лириш предписывал Ушашу отправляться с торговыми кораблями в Заморье в качестве советника по иноземным делам со всеми почитающимися правами, обязанностями и вознаграждением. При одном условии: никогда не возвращаться в Шулай. Свиток содержал также приказ для казначейства выдать новоиспеченному советнику все необходимое для путешествия.

Лала и Ушаш молча смотрели друг на друга, пока стражник не кашлянул:

– Благородный Лириш хочет знать время отплытия Мастера Лалы.

– Я пришлю сокола. Иди.

Когда Лала и Ушаш нагрузили Снега нехитрым скарбом и выдвинулись к порту, день перевалил за середину. Шулай постепенно отмывался от бурого налета. Оказалось, не только Лала заметила свойство морской воды, и бойкие мальчишки гоняли дромов с бурдюками от бухты к куполам, оставляя на пепельном ковре улиц мокрые дорожки.

Снег шагал за своими двумя хозяевами и поочередно тыкался носом в их спины. Он чувствовал то, чего они пока не говорили вслух. Облачного дрома нельзя поделить пополам. Но и с кем-то одним остаться он не сможет. Зверь не вскарабкается по горам на пути в Сайшон, а вечное изгнание из Пустыни для него вообще невыносимо.

– Ишиндалла не достойна такого дрома, но увозить его из Шулая нельзя, – решился наконец Ушаш.

– Он должен остаться в Пустыне, – вяло согласилась Лала, и они продолжили путь в молчании.

Бессонные ночи и бурные дни сказались на ней. Она жевала сушеный бодродух, но средство плохо помогало. Хотелось одного – упасть на первую попавшуюся койку в трюме корабля и проснуться в море, подальше от Шулая. Еще во время стычки на краю пропасти Лала почувствовала, что вместе с шулартами Пустыня отобрала все особые силы у мастеров Смерти, оставив только навыки, приобретенные учебой. И как только простые ашайны это узнают, сохранить прежний порядок станет невозможно. Лала забыла предупредить об этом Лириша во время неприятного разговора о женитьбе и по пути до крови расцарапала шрам на запястье, тот, где был зашит розовый шуларт. До прощания с Лиришем ранка не заживет и таким способом подхлестнет память.

Все корабли Тика Ростера, кроме «Везунчика», уже плавно двигались к Морским Вратам. Горожане не особенно обращали на это внимание – Великий Разлом и череда невероятных событий затерли в памяти толпы пиратский набег.

Хаддор лениво курил на ложе, устроенном для него прямо на мостике. Он радостно замахал трубкой.

– Госпожа Лала, тебя только ждем!

– Хочу еще кое-что сделать! – крикнула ему Лала с пристани. – Сколько времени у меня есть?

– Нужно засветло покинуть пролив и дойти до Иглы-скалы, если хотим убраться без потерь. Эй! Про него уговора не было! – Тик только теперь рассмотрел спутника Лалы. – И зверю места нет!

– Постой пока со Снегом, хорошо? Не хочу на весь порт шуметь о наших делах, – вполголоса попросила Лала Ушаша и поднялась на борт.

Объяснить Тику, куда и зачем отправляется Ушаш, было делом недолгим. А вот уговорить взять его на борт оказалось сложнее. На любые доводы Лалы Тик тыкал пальцем в свежую повязку на своем животе:

– Твои зелья, конечно, работают, но не так скоро, как хотелось бы. То есть они не волшебные. И твоим успокаивающим травкам веры нет. Мало ли. Бац! И я снова гляжу на свои кишки. Ты ведь не поклянешься, что ежечасно сможешь держать этого умалишенного при себе и чуть что сразу встанешь между его ножом и моим животом?

– Не обещаю, что Ушаш всегда и во всем будет мне повиноваться. Но я сделаю все, что в моих силах, и даже немного больше. Это последняя моя просьба.

– Ох, я бы не стал зарекаться! – Тик выбил трубку о ближайший ящик и усмехнулся. – Похоже, судьба нам путешествовать вместе. Только не оставляй меня с ним наедине.

– Спасибо! – Лала порывисто обняла его и пошла за Ушашем.

– Стой! А зверь?

– Зверь останется дома. Есть на чем написать послание?

Когда письмо было готово, Лала свистнула в небо. Джоха долго ждать не пришлось, на этот раз он промышлял рыбой, судя по запаху.

Лириш прибыл, когда уже только один канат держал «Везунчика» у причала. Глава Управы словно состарился на несколько лет, пока Лала его не видела. Печальные новые морщины, бессовестно освещенные послеобеденным солнцем, выдавали его чувства, хотя голос оставался спокойным и деланно равнодушным:

– У меня немного времени, Мастер Лала. Что ты хотела сообщить напоследок такого, чего нельзя доверить соколу?

Пронзительная жалость только на мгновение захватила Лалу, но и этого мгновения хватило, чтобы она поколебалась. Если бы Лириш прямо сейчас схватил ее за руку и стал умолять остаться, все могло сложиться иначе… Но он выжидающе молчал.

Лала предупредила его о несостоятельности мастеров Смерти и попросила взять себе облачного дрома, достойного лучшей доли, чем смерть вдали от родных песков.

– Могу ли я надеяться, что оставленный тобою дром послужит поводом вернуться по окончании поисков?

– Я не знаю…

– Ну, что же. Благодарю за все, что ты сделала на благо Шулая. Уверен, мы с оставшимися мастерами что-нибудь придумаем и удержим ашайнов в рамках закона. Если сможешь, сообщи об итогах поисков, мне интересно, кто смог родить такую дочь.

– Да, конечно… И я тебя благодарю… за все… – Лала не выдержала его взгляда и отвернулась. Потом поцеловала Снега в поникшую морду и поспешила на борт.

Оглянулась она, уже стоя на мостике рядом с Тиком, с такого расстояния, чтобы Лириш не мог видеть ее слез. Одинокая серая фигура успокаивающе хлопала дрома по шее, не отрывая глаз от распустившего паруса «Везунчика».

– Во как оно бывает… – вздохнул Тик и стал набивать новую трубку. – Я все еще не разбираюсь в людях. Мне казалось, вы нашли друг друга, а теперь уверен, что ты к нему не вернешься. Хочешь напиться и послушать правдивые пиратские байки?

– Потом.

Лала уединилась на корме и смотрела, как ширится синяя полоса между ней и двумя фигурами на причале. Она подняла руку в прощальном взмахе, но Лириш не повторил ее жеста. Он просто стоял и смотрел до тех пор, пока скала не закрыла его от Лалы.

«Везунчик» долго петлял в лабиринте пролива, а когда наконец вырвался на морские просторы, слезы Лалы высохли бесследно. Она вернулась на мостик к Тику, села рядом и глубоко вдохнула терпкий табачный дым, смешанный с соленым ветром.

– Ты обещал выпивку и байки.

Игла-скала уже светилась закатным рыжим, когда «Везунчик» выбрался из плена мощного течения, влекущего корабли в пасть прибоя. Свободные от вахты матросы осваивали умдру и плевали за борт тягучей синей слюной, а Лала с Тиком Ростером так и сидели на мостике, глядя то на оставленный берег, то на крошечные паруса уходящих к Этоле кораблей. Ни Ушаш, ни сопровождающий товары купец Дариш не пожелали присоединиться к беседе за кувшином прекрасного югового вина. Это было к лучшему. Старые друзья, чуть не ставшие кровными врагами, наговорились вдоволь без лишних ушей.

Тик рассказал, что как только Лала покинула Этолу, он отправился в замок Фурд и добился встречи со своим дядькой. Тот долго не хотел признавать мальчика, чуть собаками не затравил, но на всякий случай не прогнал, а приказал держать взаперти. Тику повезло. Всего через три дня туда же явился Жайас, самый верный соратник его отца. Ростер-старший оказался дальновидным. Жайас в случае смерти своего капитана должен был перерыть весь известный мир, найти его единственного сына и служить ему до конца. Отчим-разбойник убедил Жайаса, что мальчишку разорвали волки, но жадность толкает людей к откровенности сильнее, чем сердечная просьба. Когда, уезжая из гнезда лесных братьев, Жайас обмолвился, что за живого наследника Ростера полагалась награда, вслед за ним осторожно пустились две тени. Лихая парочка не мыслила нападать на вооруженного до зубов пирата, для наживы им достаточно было просто рассказать, что на самом деле приключилось с беглецом.

Когда Тик получил наследство, у него мгновенно нашлось несколько любящих родственников. Все мечтали заботиться о сироте и его богатствах, чтобы злые люди не обобрали и не обидели. Но опекуном, согласно воле Ростера, стал бездетный Жайас.

Всю нерастраченную отцовскую любовь, которая есть в каждом, просто иногда очень глубоко, Жайас направил на обучение и воспитание мальчика. Конечно, старый пират видел это воспитание по-своему. Он заставлял Тика делать самую тяжелую работу на корабле, а вместо отдыха упражняться в фехтовании и обучаться грамоте морского дела. Зато кормил и одевал, как принца крови. А когда пришло время, нанял для него учителя хороших манер. Жайас мечтал женить воспитанника на знатной девушке, благо парень по отцу был из благородных. Только вот Тик и слышать ничего не хотел, пока не ограбит далекую Пустыню Самоцветов.

– Знаешь, я спал и видел, как приду и вырежу всех, а ты будешь стоять, испуганная и красивая, посреди луж крови. И я сдержу обещание, и ты будешь смотреть вслед моему великолепному кораблю, который увозит все богатство твоей земли… – Тик опрокинул бокал вина в пересохшее от рассказа горло.

– Ты жалеешь, что все вышло не так?

– Я жалею, что не порешил твоего умалишенного, как только мы прошли цепь. Брюхо было бы целым, – усмехнулся Тик и почесал зудящий шов. – Но если смотреть на всю нашу историю, то нет, не жалею. Я получу больше. Надеюсь, ты тоже.

– И я надеюсь, – вздохнула Лала. – Тем более что прибыла в Пустыню в поисках родни, а не кровавой мести. В отличие от тебя или Ушаша.

– Да, только мы уже отказались от мести и уходим навстречу выгоде. А у тебя впереди неизвестность. Кто знает, сколько еще мертвецов между тобой и тем, что ты ищешь.

Они помолчали, наблюдая, как упругие паруса «Везунчика» становятся оранжевыми.

– К слову, про неизвестность. Карта твоя плохая, – собранным деловитым тоном продолжил Тик.

– Почему? Там же все понятно нарисовано! – возмутилась Лала.

– Не для морехода. Путь корабля показан просто вдоль берега, пока не кончатся скалы. Но ни одной пометки о течениях, отмелях и ветрах. Придется идти почти вслепую. Случись что, мы будем на блюдечке у морского дьявола и даже вплавь не спасемся – прибой размажет нас, как бараний жир по горбушке. Жайас даже упирался сначала, что твой осел.

– А почему потом согласился?

– Ты спасла мне жизнь, он в долгу перед тобой.

– Спасибо.

– Не за что, – улыбнулся Тик. – Я тоже в долгу.

Разговор прервался – пора было идти на торжественный ужин.

За обильным столом, где вперемешку стояли ашайнские и заморские блюда, сидело пятеро: Жайас, Ушаш, купец Дариш, толстый боцман, имени которого Лала еще не запомнила, и юный помощник Дариша, который пока ни слова не понимал на чужом языке. Все пожелали ей доброго вечера, но ответила она только Ушашу, потому что не могла оторваться от знакомого лихорадочно-веселого блеска его глаза. Ласково улыбаясь, она протиснулась между Ушашем и Даришем, попутно нашаривая в поясной сумочке пузырек с заготовленным успокоительным. Плечом она почувствовала мелкую дрожь Ушаша и незаметно для остальных взяла его за руку. Он сжал ее ладонь так, что хрустнули костяшки, а перстень Мастера Смерти вдавился в палец чуть не до крови.

– Успокойся, я принесла наше любимое питье, – шепнула Лала ему на ухо и высвободила свою побелевшую ладонь.

– Если бы ты не пришла, я бы…

– Но я пришла. И у нас с тобой уговор, помнишь? – все так же шепотом говорила она, чувствуя обеспокоенный взгляд Тика.

– Помню. Без тебя никого не трогать. Если желание причинить боль станет нестерпимым, укусить себя за руку.

Помощник купца, сидевший по другую руку Ушаша, прыснул, услышав последние слова. Ушаш в это время как раз подносил кубок ко рту, и Лале пришлось осторожно подтолкнуть его, чтобы не передумал. Сама же она обернулась к Даришу и довольно громко сказала по-ашайнски:

– Уважаемый, если твой мальчишка забыл, с кем он сидит за столом, напомни ему про манеры, пожалуйста. Другого помощника у тебя не будет до самого окончания пути.

Дариш сердито зыркнул на юнца, втянувшего голову в плечи, и тут же почтительно ответил:

– Прости его, Мастер Смерти. Молод и глуп. Я освежу его цыплячьи мозги после трапезы.

– Благодарю, – сухо ответила Лала и отвернулась. За столом повисла напряженная тишина. Пираты поняли по интонации чужого языка, что не все улыбки за столом настоящие.

– Очень хочется мяса! – наконец сказал Ушаш на заморском. Его кубок с настойкой был пуст, а лицо спокойно.

Жайас облегченно выдохнул и крикнул, чтобы несли еду.

Когда сытые и осоловевшие участники застолья уже не могли ни есть, ни пить, Лала предложила каждому рассказать о самой дальней точке света, куда их занес морской ветер. У нее кружилась голова, но не от выпитого вина, нет. Море, могучее и бескрайнее, обещало такую свободу, о которой в Пустыне и мечтать было нельзя.

Оказалось, что дальше всех судьба забросила Ушаша, и все слушали его рассказы о неизвестных землях, как малые дети бабку-сказочницу, – раскрыв рты. Помощник Дариша завистливо переводил непонимающий взгляд с одного рассказчика на другого и в конце концов задремал под байки на незнакомом языке.

Спать разошлись уже с рассветом, но к вечеру снова собрались и снова делились друг с другом историями, от которых то захватывало дух, то невозможно было удержаться от хохота, а то и хотелось в ужасе спрятаться под лавку.

Еще один вечер Лала провела с Тиком вдвоем, пока он наносил на свою карту новые пометки непонятными символами. Хаддор пояснил, что морские карты капитанов – бесценная вещь, которую мечтает украсть и перепродать каждый негодяй, и только особый шифр помогает хранить секрет самых безопасных и прямых водных путей. Тик рассказал, как помогают звезды и как долго Жайас вбивал в него эту непростую науку – понимать небесные светила.

Пять дней и пять ночей шел «Везунчик» вдоль острых скал, укрывающих Пустыню от мира. За это время мальчик-ашайн выучил три десятка слов на заморском, шов Тика почти перестал зудеть, а Лала истратила половину заготовленного успокоительного отвара. Морская качка плохо действовала на Ушаша. Он старался, как мог, но нет-нет и появлялись у него на руках следы собственных зубов.

На шестое утро Лала проснулась от странного чувства тишины и покоя. Корабль не шевелился, словно стоял в песках. Когда она вышла на палубу, то зажмурилась. Море, гладкое, как зеркало, сияло невообразимой синевой, будто не одно солнце отражается в нем, а сотня. Озадаченные матросы во главе с боцманом разглядывали безвольные тряпки парусов.

– Чтоб меня русалки до смерти залюбили, если это не магия. – Боцман ткнул толстым пальцем в сторону берега.

Белая кайма прибоя, без которой немыслима береговая линия, исчезла. Синева упиралась в скалы и таким же ровным зеркалом убегала к горизонту. Лучи солнца, не остужаемые ветром, пекли все сильнее, и к полудню все металлические предметы на палубе обжигали до волдырей. Единственным, кому на руку штиль, оказался Ушаш. Ему даже не потребовалась новая порция снадобья до самого вечера. Матросы отдраили все, что можно было, и радовались передышке за игрой в кости. Жайас и Тик решили переждать штиль, запасы это позволяли, разве что вода для питья нагрелась. Так что все блаженно ленились, кроме Лалы – она готовила новые порции лекарств, упражнялась в метании кинжала и читала найденные у Жайаса записи о заморских товарах.

А ночью ее разбудил стук в дверь и отчаянный вопль юнги. Ушаш, который провел весь предыдущий день без успокоительного, сражался в трюме с ошалевшими от страха козами, но это еще полбеды. Неясно, что уж ему привиделось, но до избиения несчастных животных он разбил почти все бочки с водой. Осталась одна, десятиведерная. Памятуя, что может вытворить безумный ашайн, никто не хотел с ним связываться, и послали за Лалой.

Он не узнавал ее голос, бессвязно кричал про чудовищ и махал ножом так, что мог разрезать воздух. На залитом водой полу валялось несколько коз, и при скудном свете двух масляных фонарей казалось, что это огромная лужа крови. Лала улучила момент, подскочила к Ушашу сзади и ударила его по голове первым ухваченным кувшином. Ушаш упал лицом вниз, мгновенно перевернулся на спину, но Лала уже сидела на нем, приставив лезвие к горлу. Не давая Ушашу опомниться, она капнула из пузырька на его растрескавшиеся губы.

– Во быстрые, черти рыжие… – только и смог прошептать боцман, стоявший в дверях.

Между тем мутный глаз Ушаша остановился на лице Лалы и постепенно прояснился, но она не встала с него, пока не убедилась, что он ее понимает.

– Тебе ничто не угрожает, Ушаш, друг мой. Клянусь. Это просто глупые козы своим блеянием нарушили твой покой. Не стоило отказываться днем от снадобья.

Они поднялись с пола, мокрые, лохматые, испачканные козьей кровью. Боцман и прочие молча попятились, давая им проход, но за спиной стали возмущенно перешептываться:

– Он зарезал слишком много коз, мясо протухнет на такой жаре…

– Дурень ты, дьявол с мясом, он нас без воды оставил!

– Ох, на беду мы его взяли…

Тик встретил Лалу наверху и сказал, что с нынешнего дня, пока посланник Шулая не излечится от приступов безумия, он будет либо спать привязанным к кровати, либо разделит комнату с Лалой, чтобы всегда быть под ее присмотром.

– Хаддор, – озабоченно прошептал Тику подоспевший боцман, – у нас воды осталось на сутки.

– Завтра с утра отправим шлюпку к берегу, все равно болтаемся тут. Разведаем, что там как, и воды возьмем. И не такое бывало.

Но назавтра шлюпку отправить они не смогли. Непостижимым образом за ночь «Везунчика» отнесло так далеко, что высокие скалы теперь казались темной ниточкой на горизонте. Почти вся команда стояла и растерянно пялилась на неподвижное водное зеркало, в котором красиво отражались борта корабля.

– Злая магия моря, иначе я не могу объяснить, – наконец сказал Жайас.

– Это все умалишенный, – пробормотал кто-то.

– Да, теперь можем запросто сдохнуть…

– Ага, прожаримся на солнышке, что твой барашек на вертеле.

Матросы стали гадать, как именно погибнет команда из-за Ушаша, нимало не стесняясь того, что и Лала, и сам виновник ночного переполоха стоят тут же.

– Мне жаль, но это не смертельно. Ашайны выдерживают два сухих дня, а если надо, и три. К тому же мы запросто можем пить кровь, тогда еще дольше продержимся, – миролюбиво сказал Ушаш, только что принявший утреннее снадобье.

Все, кто это услышал, забыли как дышать.

– Козью, только козью кровь, – попытался вывернуться Дариш, который имел тонкое купеческое чутье на неприятности, но было поздно.

– Капитан! Этот… кхм… человек – угроза кораблю и команде! – громко и очень решительно сказал боцман.

– За борт его!

– За борт!

– Брюхо вспороть, как он хаддору!

– Дьяволу скормить – может, ветер пошлет!

Испуганные, злые от недосыпа и зноя матросы кричали и плотной стеной двигались на безоружного Ушаша. Но у Лалы Кинжал Смерти был всегда с собой. Она выставила перед собой черное хищное лезвие и закричала как можно громче:

– Никто не тронет шулайского посланника!

– Вы не бессмертные, – ухмыльнулся щербатый пират, который предлагал бросить Ушаша за борт.

– Да, но прихватим с собой столько, что некому будет привести корабль домой! – оскалившись, пообещала ему Лала.

– А ну прекратить! – появившийся из-за спин матросов Тик с размаху ударил саблей по рынде, и все заткнули уши.

– Посланника не трогать, воду экономить, желающим почесать кулаки найти работу, смутьянам вдвойне тяжелую, – приказал он боцману и собрался что-то сказать Лале, но его прервал тонкий крик сверху.

– Шторм! Шторм идет! – вопил с реи юнга, невидимый из-за парусов.

Горизонт, еще недавно такой безмятежный, вспух темными тучами, которые вмиг сожрали восходящее солнце. Полоса моря под ними стремительно чернела и становилась все шире.

– Убрать паруса! Крепить все, что болтается! – громовым голосом скомандовал Жайас, и матросы разбежались, забыв напрочь и о безумном посланнике, и о его одержимой защитнице.

Клубясь, толкаясь и сверкая молниями, башни туч загромоздили все небо. С ними вернулись волны, сначала робкие, потом неистовые. Ветер гнал их к далекому берегу, словно намереваясь разрушить скалистую стену и погубить Пустыню, что скрывается за ней. Море встало на дыбы, еще немного, и могло бы опрокинуться небо…

Вот только «Везунчик» с убранными парусами и закрепленным грузом по-прежнему стоял неподвижно, как игрушечный кораблик в лавке на фоне картинки со штормом. Раскрыв рты, матросы смотрели на безмятежное, пусть и немного потемневшее зеркало окружавшей их воды. «Везунчик» был центром магического круга, и от бушующего моря его отделяло не менее двух полетов стрелы.

Беснующийся шторм довольно быстро превратился в обычную морскую непогоду с хорошим ветром, дождем и умеренными волнами. Но на головы команды корабля, как и на зеркальную гладь за бортом, не упала ни одна капля дождя. Казалось, будто великан заботливо накрыл ладонью бабочку, не понимая, что без ветра она погибнет.

– Нам нужен ветер. Нам нужен этот чертов ветер! – Жайас в сердцах пнул лежащее у борта весло.

– Точно, шлюпка! Мы можем вытащить «Везунчика» на веслах! – крикнул Тик. – Шестерых самых сильных, скорее!

Спустить шлюпку на воду было делом недолгим, но когда канат между ней и «Везунчиком» натянулся, ничего не произошло. Точнее, корабль сдвинулся на пару детских шагов. Все шестеро гребцов старались так, что вспухшие шеи и покрасневшие лица мог видеть даже юнга с реи. Вода под веслами бурлила, но сил самых крепких парней не хватало для того, чтобы противостоять скрытому течению, которое не пускало лодку вперед. Тем временем ветер стал утихать, солнце сбежало из плена и радостно посылало лучи сквозь рассыпающиеся тучи-башни.

– Парни, поднажмите, а то останемся тут навсегда! – гаркнул боцман гребцам, хоть они и не нуждались в этих криках. Они гребли, будто надсмотрщиком над ними сам морской дьявол стоит, но «Везунчик» двигался к границе штиля такими же крошечными шагами.

Лала вцепилась в перила так, что дерево жалобно скрипело, и не отрывала глаз от шлюпки. Поэтому она не заметила, как на пол рядом с ней упал синий плащ. И когда раздался тяжелый плеск, а потом над водой показалась рыжая голова, она только ахнула.

Ушашу понадобилось несколько мощных гребков, чтобы добраться до лодки. Вымотанная шестерка ему даже не удивилась, но и помогать не стала. Он чуть не перевернул шлюпку, пока забирался, и это вывело прочих гребцов из оцепенения. Они послушно отдали ему сразу два весла и перераспределились на оставшиеся. Весла почти без плеска вошли в воду, как в студень, и канат натянулся. Еще гребок, и «Везунчик» дернулся, будто его пнули. С третьим гребком все оставшиеся на корабле дружно закричали – граница, за которой ветер и свобода, стала приближаться. Повторно вопль счастья прозвучал, когда трепыхнулись и наполнились жизнью паруса.

Когда шлюпку подняли, уже никто не кричал, но каждый матрос не преминул выпить с Ушашем глоток прекрасного югового вина из торговых запасов Дариша. Купец не смог отказать Тику, когда тот предложил угостить храбрецов, но потом все же внес в книгу расходов счет на имя хаддора.

«Везунчик» оправдал свое имя. Легкий, но устойчивый ветер понес корабль к берегу, и к вечеру показалась трезубая скала. От Благих Земель Лалу отделяло не больше полусуток пути. Нетерпение грызло ее, казалось, море снова замерло и цель не приближается. Она пошла к Тику, единственному, кто действовал на нее успокаивающе. Хаддор наносил пометки на свою карту, подробную, как знахарская книга с рецептами, где нет свободного места от новых записей.

– Теперь ты понимаешь, почему я сказал, что твоя карта была плохая? – Он горделиво показал ей плоды своих недавних трудов.

– Подумаешь, – буркнула она, – просто моя земная, вот и все!

– Не сердись. Я отметил и течение, и береговую линию, и безветренный кусок. На обратном пути мы постараемся его избежать.

Слова «на обратном пути» опечалили Лалу. Через день-другой она останется один на один со своими безуспешными поисками. И это будет впервые за многие годы, ведь с ней все время кто-то был: Тик, Чигиш, Снег, Мастер Шай, анук, Шурн, Джох… даже Лириш, хоть тот и хотел от нее больше, чем сам собирался дать. Теперь же она ступит на незнакомую землю совсем одна.

– Я не сержусь, – с натугой улыбнулась она и ушла спать.

Дремота милосердно укутала ее почти забытым покоем, и она чувствовала, как уходит напряжение и грусть последних дней. Скрип шагов поначалу не обеспокоил ее, мало ли кто шарахается в ночи. Но этот некто пришел именно к ней. Тяжелая и скользкая рука потрясла ее за голое плечо, и в темноте раздался искаженный голос Ушаша:

– Лала, проснись!

Умиротворения как не бывало. От Ушаша пахло свежей кровью. Казалось, говорит он с набитым ртом, непрерывно втягивая текущую слюну. Лала потянулась за огнем, но Ушаш больно сжал ее запястье.

– Не нужно огня. Вставай и молча иди за мной.

– Почему?

– Услышат. Кое-кто уцелел. Мне некогда было вытаскивать всех крыс из вонючих нор.

Ноги Лалы онемели, а сердце в панике укатилось вниз, но она все же нащупала под подушкой Кинжал Смерти. Витая тяжелая рукоятка согрела окоченевшие пальцы, и Лала спросила уже без дрожи в голосе:

– Ты про пиратов?

– Конечно. Я все слышал. Они думали, что никого нет, а я как чувствовал, задержался у двери. Утром я бы уже не проснулся. А возможно, и ты. – Он снова неприятно втянул слюни.

Лала потерла пальцами рукоятку кинжала, и когда та стала совсем горячей, резко вытащила из-под подушки. В слабом фиолетовом свете она разглядела Ушаша и уронила кинжал. Из оставшегося глаза торчал нож, а то, что он постоянно втягивал во время разговора, оказалось густой темной кровью, заливающей ему рот.

– Я говорил, не нужно огня, – с сожалением сказал Ушаш и резко сдернул Лалу с кровати. – Надо спешить, если мы хотим остаться в живых. Они нас так просто не отпустят, придется вспомнить, что ты Мастер Смерти.

– Где Тик?

– Кишки пытается засунуть обратно. Но на этот раз я не был аккуратным.

Вопль застрял у Лалы в горле. Волна мрачного отчаяния накрыла ее с головой. Все оказалось тщетно. Излечить Ушаша не получилось, и бедняга Тик поплатился за ее самоуверенность. Она со всей силы оттолкнула Ушаша, тот стукнулся о стену и упал.

– Ты безумец! Ты убил моего друга!

– Нет, нет… пожалуйста… я и только я твой друг, я тебя защищал! – Он подполз к ней и вцепился в ноги липкими от чужой крови пальцами. – Я спас тебя, а ты спасешь меня… будешь моими глазами… и моей сестрой… и мамой…

Он заплакал, и Лала с ужасом поняла, что не может больше сопротивляться темному желанию. Она присела на корточки, погладила Ушаша по мокрым липким волосам и одним движением Кинжала Смерти отсекла ему голову.

Сколько она просидела в темноте над обезглавленным телом, Лала не поняла. Вдруг из-за двери раздался стон, и кто-то прошептал ее имя. Она вскочила, но тут же поскользнулась на луже крови, вытекшей из шеи Ушаша. Удар головой оказался слишком сильным, и тьма схлопнулась над ней. А когда слух и зрение вернулись, каюту окутывали рассветные сумерки. Ни тела Ушаша, ни лужи крови на полу не было.

Опасливо, как вор в чужом доме, она вышла из каюты и прислушалась. До нее доносился многоголосый храп, плеск волн за бортом и разговор вахтенных на палубе. Команда «Везунчика» не торопилась просыпаться раньше времени. Никаких следов кровавой расправы. Лала вернулась к себе и достала свиток толкований снов. Отсечь голову тому, кто просит твоей помощи и защиты, означало необходимость держать этого человека при себе, пока он сам не уйдет, иначе прольется много крови. У Лалы оставалось менее суток, чтобы решить, что делать с Ушашем.

С первыми лучами солнца Жайас приказал поднимать якорь. Берег Благих Земель отчетливо зеленел и манил измученных мореходов. После трезубой скалы прибой превращался в плавную череду волн-барашков, которым не обо что биться – между зеленью диковинного леса и морем лежала гладкая полоса песка.

Лодка, на которой вчера Ушаш вытащил «Везунчика» из магического безветрия, получила дыру, и на оставшихся двух поместились не все желающие сойти на берег. Дариш церемонно попрощался с Лалой и выразил надежду, что они еще встретятся в изменившемся мире ашайнов.

Не только Лала, но и Ушаш, и многие матросы никогда еще не видели такой прозрачной бирюзовой воды. Дно, идущее песчаной рябью, точь-в-точь как барханы Пустыни, казалось, вот-вот зацепит днища лодок, но до него было не дотянуться даже длинным веслом. Пока все восхищались, Жайас хмуро смотрел в воду и наконец сказал:

– Рыбы нет. И раковин. И водорослей.

– Это плохо? – спросила Лала.

– Пока не знаю. Но в таком месте должна быть живность. А ее нет.

– Да брось, Жайас, нам только воды набрать да Лалу проводить, – отмахнулся Тик. – А рыбы и в открытом море полно.

Песок на берегу оказался почти белым и невероятно мелким, как пыль. Лодки ткнулись в него мягко и тут же завязли, но людям шагать было несложно. То тут, то там виднелись круглые камни, и никто не обратил на них внимания, пока случайно тяжелый сапог Никса не сломал один из них. Точнее, кованый носок сапога продавил камень, а когда Никс поднял ногу, камень остался на сапоге. Пират ругнулся, и все застыли. Это был не камень.

Выбеленный временем, волнами и ветром человеческий череп скалился остатками зубов, будто радовался, что поймал добычу. Беглого взгляда хватило, чтобы понять – таких черепов здесь не меньше двух десятков.

Тик вытащил из песка еще один череп, осмотрел, а потом примерил к голове испуганного юнги.

– Детский, что ли?

– На зубы его посмотри, – сказала Лала.

Зубы были крупные, стертые. Двух не хватало.

– Самая маленькая башка у чынгырцев вроде. – Тик отбросил череп, вынул кинжал из ножен и обернулся к ней. – Благие Земли, говоришь?

Она уже держала наизготовку свое оружие, как и все остальные.

– Я знаю не больше твоего.

– Никс и Дакр, охраняете лодки! Идем искать воду. Бочку возьмем пока одну, чтобы не мешала драпать, если что. Данг, ты не промахиваешься, пойдешь последним и прикроешь, – быстро начал раздавать приказы Жайас, но Ушаш не дал ему договорить:

– Я буду прикрывать и сделаю это лучше.

Жайас и Тик переглянулись, и капитан согласно кивнул.

Осторожной цепочкой все двинулись в заросли кустов, похожих на пучки травы с человеческий рост. По правую руку от них оставались отвесные скалы, будто стена, выстроенная великанами прошлых времен. За кустами высоченным частоколом стояли пятнистые деревья без нижних веток, ровные, в один охват, хоть сейчас руби на мачты. Первым в зелени растворился Рубб, служивший в далекой юности помощником лесничего. Он ходил бесшумно даже по хворосту, читал следы зверей, умело передразнивал птиц и знал, как расправиться с волком голыми руками. Сделав десяток шагов, он застыл и прислушался.

– Птиц нет.

– Может, просто нас испугались? – подал голос юнга, шагавший за ним.

– Я знаю, когда они испугались, а когда их нет, – отрезал Рубб и пошел дальше, постоянно озираясь.

Лес, который должен после восхода солнца голосить на все лады, молчал. Единственными звуками были шаги людей, их дыхание и далекий, едва различимый плеск ручья или небольшой речушки. От этого плеска у измученных жаждой пиратов сводило скулы, и чем громче звучала укрытая лесом река, тем стремительнее становились шаги.

– Вижу реку! – громко шепнул Рубб, раздвигая полупрозрачные листья, формой и размером похожие на небольшую лодку.

Но не успел юнга передать весть дальше по цепочке, бывший лесничий истошно заорал и стал трясти рукой. На голом запястье болталась тонкая и очень красивая змейка, ярко-зеленая, с золотистым отливом. Она словно присосалась к коже Рубба, и даже когда тот отсек ее тело ножом, треугольная головка с огромными глазами так и осталась на его руке.

Рубб сначала таращился на мертвую змеиную голову, а потом упал на колени. Он хватал воздух, будто до этого очень долго был под водой, и умоляющими глазами смотрел на Лалу, которая уже подскочила к нему. А она сначала схватилась было за поясную сумку со снадобьями, а потом разглядела голову змеи и бессильно опустила руки. Место укуса на запястье Рубба стало темно-фиолетовым, и эта темнота быстро растекалась по коже бедняги.

– Сделай что-нибудь! – чуть не в ухо ей крикнул Тик.

– Поздно. – Лала закрыла остановившиеся глаза Рубба. Если бы не цвет змеи, она поклялась бы, что несчастный умер от укуса золотистого анука, который водится только в Пустыне и нигде больше.

Плеск воды в речушке уже никого не заставлял идти вперед. Люди стояли над фиолетовым трупом и молчали. Только Ушаш не смотрел на него, а продолжал оглядывать деревья и кустарник, готовый в любой момент метнуть кинжал.

– Он был славным малым, – наконец сказал Жайас, вынул из окоченевших пальцев Рубба нож и передал юнге.

– Лала, считается ли наш уговор исполненным? – вполголоса спросил Тик. – Я не хочу оставаться здесь и терять своих людей.

– Считается. Мне жаль. Я провожу вас.

– Набираем воду и уходим!

Тик шагнул к листьям-лодкам, ограждающим людей от реки, и в следующий миг просвистел кинжал Ушаша. Вместе с отсеченным куском полупрозрачного листа под ноги Тику упала еще одна золотисто-зеленая змейка.

– Они прячутся в этих растениях, – пояснил Ушаш очевидное и широкими движениями стал рубить листья, делая брешь в зеленой стене. Лала присоединилась к нему, но как только кто-то из пиратов замахнулся ножом в желании помочь, она остановила его:

– Мы с Ушашем сможем пережить яд, вы – нет. Подождите немного.

Четыре руки и два кинжала довольно быстро справились с задачей. Просека шириной в три ашайнских шага выглядела безопасной, но когда юнга нетерпеливо кинулся к воде, Жайас схватил его за руку.

– Мы не знаем, можно ли пить эту воду.

Кто-то отчаянно ругнулся, кто-то безысходно вздохнул, и только юнга, как молодой туповатый барашек, все тянулся к воде, облизывая губы. Он обиженно посмотрел на Жайаса и сказал:

– Там бабочки, капитан! Они же не умирают.

Действительно, люди сразу не приметили серебристых бабочек, сидящих на травинках, свисающих к воде. Бабочки подергивали крыльями и опускали хоботки в капельки, блестящие на стеблях.

– Ты ведь не бабочка, – улыбнулась ему Лала, но потом наклонилась к реке, зачерпнула ладонью обжигающе-холодной воды и понюхала. Потом лизнула и наконец сделала маленький глоток. Вода казалась совершенно обычной, если не считать, что от нее ломило зубы.

Люди опасливо, один за другим, опускали руки в жидкий лед и медленно пили. Кто-то даже умылся, поеживаясь и клацая зубами. Потом наполнили бочку и пошли обратно. Что делать с телом Рубба, решили не сговариваясь. Ушаш взвалил его на плечо, как ребенка, и понес за Лалой, которая теперь шла впереди, отсекая особенно подозрительные листья, где могли прятаться другие змеи.

Они еще раз сходили к реке, наполнили бочки и притащили к лодкам довольно торопливо, не разглядывая лесные и прибрежные красоты. Пришло время прощаться, а Лала так и не смогла придумать, как заставить Ушаша отказаться от путешествия на «Везунчике». Тик наверняка думал об этом же, хотя в последние сутки Ушаш был очень полезен кораблю.

В отличие от Лалы хаддор лучше умел управляться с людьми. Выждав момент, он искренне вздохнул, убедившись, что его слышит тот, кто должен:

– Это опасное место, Лала, хоть ты и не боишься змеиного яда. Одной будет очень трудно. Может, ну его, этот твой Сайшон? Пошли с нами, вместе мы столько наворотим! А потом ты вернешься в Шулай, если хочешь…

Не успела она возмутиться таким малодушным предложением, как в разговор вступил Ушаш, который стоял за ее спиной.

– Я могу остаться с тобой. Как-то не хочется пока работать на Лириша и его Совет. Но если ты желаешь продолжить поиски одна, то…

– Мудрое и храброе решение! – поспешно перебил его Тик, не заметивший, как облегченно выдохнула Лала. – Теперь я уверен в успехе!

– Благодарю, я буду рада твоей помощи, – церемонно поклонилась Лала Ушашу и признательно улыбнулась Тику.

Вещи Ушаша доставили с корабля той самой подтекающей лодкой, из-за которой не вся команда сошла на берег. По приказу Тика лодку вытащили из воды, перевернули, положили под нее небольшой ящик и присыпали песком.

– Если вдруг вы захотите уйти отсюда морем, в ящике кое-какой инструмент и отрез яркой ткани для сигнального флага. Починить ее несложно. Простите, что не оставляю целую лодку, мне они нужнее, а эта, – он кивнул в сторону песчаного холма, – может, и не понадобится вам никогда. Я прикажу приглядывать за морем возле трезубой скалы.

– Спасибо, Тик… – Лала крепко и нежно обняла его, как ребенка. – Если у меня есть брат, пусть он будет таким, как ты…

– Да ни в жизнь! Мы бы еще в детстве друг друга прибили, – хохотнул Тик, отвечая на объятия. – Шучу. Расскажешь потом, кто ты такая на самом деле. Ведь расскажешь?

– Конечно.

– Все. – Тик решительно отстранился. – Кто долго прощается, тот не всегда возвращается. Идите.

Перед тем как шагнуть за Ушашем под полог леса, Лала обернулась. «Везунчик» покачивался на волнах, как гусыня, ожидающая гусенка. Лодка Тика торопилась к нему, взмахивала веслами, словно короткими неуклюжими крыльями.

– Я бы очень хотела его еще раз встретить, – негромко сказала Лала скорее просто в небо, но Ушаш услышал.

– Значит, встретишь, – пообещал он, перехватил поудобнее кинжал и прибавил шагу.

– Ты знаешь, куда нам идти?

– Если есть гора и река, то вода всегда течет вниз. Пойдем по берегу против течения.

Шагать по зарослям вьющихся трав было не очень удобно. Цепкие плети хватали их за ноги, как живые. Пару раз Лале казалось, что это не растение, а змея мешает ей идти. Но ни одна змея, а их ашайны встречали предостаточно, и не подумала напасть на идущих. Казалось, что ползучим гадам просто любопытно.

– Вот и мне любопытно, – отозвался Ушаш, потому что Лала опять начала думать вслух. – Наших черноголовых друзей они уже перекусали бы, а нас не трогают.

Лала не знала, что ответить. Ей не давала покоя мысль, что это местная разновидность ануков, каким-то чудом перебравшаяся сюда из пустыни через непроходимые горы.

Лес по-прежнему молчал, но жизнь в нем определенно была и кроме змей. Серебристые бабочки облепили всю траву у воды, под ногами иногда проползали разновеликие жуки, а на красный плащ Лалы то и дело садились длинноногие мошки, привлеченные яркой тканью.

Вдруг Ушаш споткнулся и резко остановился. Потом осторожно раздвинул покрывало ползучей травы:

– А вот и животные этого леса.

Под листьями лежал крупный скелет какого-то хищника, судя по клыкам и когтям длиной в ладонь. Перед кончиной зверь, должно быть, рыл землю – когти наполовину застряли в почве. Ошметки истлевшей шкуры виднелись только в подбрюшье, и цвет определить не удалось. Чуть поодаль Ушаш нашел еще один скелет, поменьше. И в отличие от первого, у него были сломаны ребра и свернута шея. Небольшие копытца напоминали козьи, только ноги были слишком длинные.

– Он сначала убил этого, а потом умер сам.

– Да, и ему было больно или страшно, – тихо добавила Лала.

– С чего ты взяла?

– Землю рыл.

Дальнейший путь замедлился. Они стали внимательно всматриваться в каждую увитую лианами кочку. То тут, то там находили скелеты и подолгу разглядывали в попытке понять, что это за животное и как оно умерло. Большинство скелетов были совершенно целыми, будто звери просто упали и перестали жить. Догадка пришла одновременно, когда под очередными костями мелькнул тонкий золотисто-зеленый хвост.

– Змеи! – в один голос сказали они друг другу.

Картина сложилась странная и страшная. Змеи, которые жили раньше только в Пустыне, пришли в чудесный и красивый лес, полный жизни, и вскоре тут остались только бабочки с жуками, которых невозможно да и нет надобности кусать.

– Но в Пустыне нет зеленых ануков, я бы знала.

– Может, они тут позеленели?

– Сначала надо посмотреть на горы, есть ли там путь, подходящий для змей. Он должен был открыться недавно, иначе скелеты животных рассыпались бы в прах.

– И скелеты маленьких людей с берега, – напомнил Ушаш.

Так за разговорами они прошли несколько поворотов реки, но лес вокруг не менялся – те же прямые деревья без веток, те же ползучие травы, те же кости. Когда стемнело, на лес наползла прохлада, а от реки потянуло давно забытым Лалой запахом свежего снега. И тут появилась новая забота: разжечь костер было не из чего.

В лесу, полном необычных деревьев, не нашлось ни единой сухой веточки. Даже свежих веток не было, только травы, лианы да сочные стебли кустарников. Зато Ушаш придумал, из чего сделать мягкую кровать. Кудрявые плети лиан, собранные вместе, служили прекрасной периной. Припасов еды пока было вдоволь – ашайны умели обходиться малым, но оба с тоской вспоминали о горячем питье. Выручил настой бодродуха из запасов Лалы: он растворялся в ледяной воде и делал ее чуть теплее. Лепешка, кусок сыра, небольшая вяленая рыба и несколько сушеных ягод хуш – получился вполне сытный ужин, после которого тянуло уснуть и забыться. Но лес, молчавший весь день, словно очнулся с уходом солнца. Стрекот, писк и шорохи наполнили каждый уголок зарослей, и Ушаш сказал:

– Ты спишь первая. Разбужу, как совсем будет тяжело пялиться в эту тьму.

– Хочешь успокоительного снадобья? – спросила Лала.

– Нет. Во-первых, мне и так спокойно на душе, а во-вторых, кто же тогда будет нас охранять?

Лала посмеялась вместе с ним над своим нелепым предложением и быстро уснула, укутавшись в плащ. Ночи в Пустыне были холоднее, и все же близость реки напитывала воздух влагой, которая словно выпивала тепло из тел. В песках такого никогда не случалось, и уже проваливаясь в сон, Лала подумала, что вода иногда может быть злее песка.

Проснулась она сама от ощущения, что прекрасно выспалась и чудом согрелась. Чудо оказалось вторым плащом. Ушаш накрыл ее, заботливо подоткнув края, а сам исчез.

Ночной лес свистел и сверчал, и уже не казался темным, хотя ни звезд, ни луны сквозь густые кроны видно не было. Лала встала, стянула плащ Ушаша и негромко позвала его.

– Я здесь, у реки, – отозвался он, – иди скорее сюда!

Лала сделала несколько шагов и остолбенела. Лес не был темным, потому что все вокруг реки сияло серебром так, что нужно было щуриться. Бесчисленные бабочки, которых они видели днем, и еще какие-то светящиеся букашки хороводили над водой, их танцы отражались в реке и на ближайших растениях с листьями-лодками. Казалось, небо высыпало свои звезды в воду, а они ожили и разлетелись по сторонам.

Силуэт Ушаша темнел на фоне этого безумного сияния, и Лала не сразу поняла, что тот стоит полуголый. С мокрых кос стекала вода и застывала сверкающими каплями на его груди и руках.

– Ты купался? – Она не верила своим глазам.

– Верный способ согреться и не уснуть, – усмехнулся он. – Когда вылезаешь из этой воды, кажется, что вокруг горячая пустыня.

– Спасибо, – она протянула ему плащ, – в тепле хорошо спится.

– Всегда пожалуйста. Но ты могла бы еще поспать, если хочешь. Тут так необычно и красиво, что я легко отпущу тебя к сновидениям.

– Ну уж нет! Я тоже хочу на это смотреть.

Они сели рядом и долго молчали, наблюдая за бабочками. Потом Лала попросила Ушаша рассказать про детство ребенка, отмеченного печатью Мастера Смерти, ведь у нее оно тоже могло быть таким. Ушаш будто ждал этой просьбы. Он рассказал, как любил играть с шулартами, как получил в подарок новорожденного Снега, как впервые узнал, что за пределами Пустыни есть другие земли, как пытался не слушать голос крови и свести с кожи змеиную отметину, и многое другое.

Лала слушала его и вспоминала старую Асму, единственного доброго к ней человека за все недолгое полуголодное детство без игр. Асма тоже рассказывала ей удивительные истории перед сном. Воспоминания и вновь услышанное смешалось у Лалы в голове, а от бесконечного сверкания бабочек над рекой захотелось прикрыть глаза. Ушаш заметил, что она снова уснула, только когда она привалилась к его плечу. Он осторожно обнял ее, набросив край плаща, чтобы было теплее, и так просидел остаток ночи. Боясь ее потревожить, он не шевелился и шепотом продолжал рассказывать о своей жизни бабочкам, пока они не разлетелись, уступив место рассветным лучам.

Новый день принес новый звук, от которого Ушаш, только что задремавший, вскочил, будто под ним ожила земля. Лала упала лицом в траву, поднялась и хотела возмутиться спросонья, но Ушаш прижал палец к губам. Пронзительный и не очень мелодичный звук показался самым прекрасным из возможных. Одинокая птичья трель смешивалась с плеском воды и словно текла по реке сверху. Крадучись, Ушаш сделал несколько шагов против течения и застыл. Когда Лала осторожно подошла к нему, он молча показал на бурую птичку с белой грудью, которая зависла над водой. Птичка так быстро работала крыльями, что вместо них виднелось только пятно. Вдруг птичка стремглав нырнула в реку и тут же вынырнула. В клюве у нее извивалась то ли длинная тонкая рыбка, то ли короткая плоская змея. Добыча была слишком тяжелой, поэтому птичка полетела медленно и низко, так что Лала с Ушашем могли проследить, куда она направилась. Последовать за ней, впрочем, не получилось – птичка летела строго над водой против течения, будто над сушей ее поджидает опасность.

– Здесь все не так, как кажется, – шепотом сказала Лала, будто старые кости животных могли их подслушать.

– Найдем гнездо птицы и допросим ее, что тут случилось, – с серьезным лицом отозвался Ушаш, но в его единственном глазу мелькнул веселый огонек.

– Так и сделаем, – сурово кивнула Лала, поддерживая игру.

Она вдруг поняла, что благодарна недавнему кровавому сну на корабле, ведь иначе не согласилась бы взять Ушаша с собой, чтобы спасти от него команду Тика. И не было бы ночных удивительных разговоров, забавной погони за птицей и теплого чувства, что она не одна. А еще она не узнала бы, как это приятно, когда мужчина обнимает, просто чтобы уберечь от холода.

Они встретили этим утром еще несколько бурых птичек, которые улетали в одном направлении. Потом лес согрелся под полуденным солнцем и снова притих, только кое-где поблескивали в траве зеленые ануки. Идти было легко, но однообразие утомляло, и когда наконец деревья стали редкими, кусты мелкими, а вместо земли началась россыпь острых камней, Лала с Ушашем даже обрадовались трудностям.

Горы возникли перед ними неожиданно, будто кто-то распахнул зеленый занавес окна, упирающегося в стену. Река стала совсем узкой и бурной, она ворочала небольшие камни и остервенело грызла те, которые не могла сдвинуть. Уже было видно, откуда она берет свое начало – в седловине между двумя широкими скалистыми зубьями на огромной высоте белела ниточка водопада. Она была очень далекой, но ясной и понятной целью, ведь на карте водопад был как раз на проходе через горы в Пустыню. Бурые птички жили в камнях, они внимательно и бесстрашно наблюдали за пришельцами и звонко делились новостью с окружающими. Трава здесь росла совсем другая – жесткая и короткая, с мелкими цветочками, источающими медовый аромат. Даже порывистый ветер не мог унести сладкий запах, до того много было цветов. Лала никогда прежде не была у подножья таких могучих гор. По сравнению с ними скалы Шулая казались загородкой для дромов. Она дышала полной грудью и ни о чем не думала, просто восхищалась, но Ушаш отвлек ее. Он шагнул в сторону и поднял сухую ветку, утыканную колючками.

– Здесь есть дрова!

Колючих кустов оказалось не так и много, но вдвоем получилось набрать хвороста на костер. Однако горный ветер не позволял развести огонь, как они ни старались огородить новорожденное пламя. Пришлось нести ветки с собой до груды огромных валунов, издалека напоминающей дом. Отесанные ветрами и непогодой камни плотно прилегали друг к другу, образуя нишу, где можно было укрыться и развести огонь. Тем более что очаг там уже имелся. Лала и Ушаш озадаченно рассматривали закопченные камни, сложенные для большого огня.

– Как думаешь, это те, с берега?

– Не знаю. Но если и есть путь через горы в Пустыню, то он точно проходит здесь.

Пока совсем не стемнело, они набрали как можно больше хвороста. Веселое пламя оживило и нагрело каменный приют, и вскоре воздух наполнился ароматом свежего отвара пополам с запахом чуть подгоревшей лепешки. При свете костра Лала с Ушашем попытались сравнить нарисованные на карте горы с теми, что закрывали сейчас полнеба. Все было передано очень точно, даже их груда валунов с пометкой «Можно переждать непогоду».

Душевного разговора, такого, как в лесу сияющих бабочек, не выходило. Если верить карте, то они прошли больше половины пути и завтрашнюю ночь могут провести уже близ Сайшона. Лалу окутала тревога, давила на грудь и мешала дышать. Ушаш это чувствовал и несколько раз пытался развлечь ее, но тщетно. Страх, что в Сайшоне ее встретит либо пустота, либо сестрица вроде Ишиндаллы, отравил прекрасный вечер. Она молчала, не отрывая глаз от костра, и, казалось, забыла, что рядом есть кто-то еще.

– Можно, я первый посплю? – спросил Ушаш. – Прошлой ночью было слишком много всего…

Лала кивнула, даже не посмотрев на него.

Ушаш уснул мгновенно, а она все смотрела и смотрела в самое сердце костра.

Отчаянный крик разбудил ее, когда дров почти не осталось, и вместо огня лишь яркие угли освещали каменные стены. Ушаш безумным глазом смотрел на нее, выставив перед собой нож. Лезвие мелко дрожало.

– Ты чего?

– Не трогай меня! Не подходи! – голос его тоже дрожал.

– Хорошо, хорошо. – Она отодвинулась подальше, соображая, как уговорить Ушаша выпить успокоительного снадобья.

Он тем временем огляделся, словно пытаясь вспомнить, что тут делает. Постепенно дрожь его отпустила, но острие ножа по-прежнему было направлено на Лалу.

– Где он?

– Кто? Мы тут одни, Ушаш. Тебе приснился дурной сон?

Он потряс головой, посмотрел на свой нож, убрал его и виновато улыбнулся:

– Очень дурной.

– Расскажешь?

– Нет.

– Выпьешь со мной снадобья для спокойствия?

– Давай, – быстро согласился он.

Лалу грызло любопытство, но выспрашивать о том, что же так испугало Ушаша, она не хотела. Сам расскажет, если захочет. Пока она готовила теплое питье, он успокоился и даже выглянул наружу в надежде найти еще пару сухих веток. Веток не нашел, но вернулся с улыбкой.

– Там фиолетовое небо, – радостно сообщил он.

– Небо не бывает такого цвета, – уверенно возразила она.

– А ты сама посмотри.

Лала вышла вслед за ним и застыла. Над черными горами появилась нежно-розовая полоска, предвестник рассвета. Часть неба между этой полоской и уходящей ночью действительно была фиолетовая, как сок ягод хуш.

– Говорят, горы намного сильнее пустыни и могут дать человеку могущество, – сказал Ушаш и тихо добавил: – А еще там снятся вещие сны.

– Мне ничего не снилось, а если тебя так напугал твой сон, могу дать свиток толкований. Иногда страшные сны означают что-то хорошее.

Ушаш долго читал свиток, пока Лала собирала нехитрый завтрак. Они молча поели и так же молча выдвинулись в путь. Ушаш смотрел сквозь горы и камни, только изредка, спотыкаясь, возвращался в окружающий мир.

– И как, – не выдержала Лала, когда они остановились перевести дыхание на крутом подъеме, – помогло тебе толкование?

– Не знаю… Скоро выясним.

Ушаш наконец посмотрел ей в глаза, но лучше бы он этого не делал. Такой взгляд был у Мастера Шая перед смертью в пустыне, когда он рассказал ей свою тайну. Лала отвела взгляд и больше ни о чем не спрашивала.

Они шли все медленнее. Никаких тропинок в камнях не было. Иногда приходилось спускаться немного вниз, чтобы обойти опасный участок, и каждый шаг давался все труднее. До них уже доносился шум водопада, но было ясно – сегодняшний вечер они точно встретят по эту сторону хребта. Временами казалось, что они идут по старой дороге, заваленной совсем недавно, – края камней были острыми, а лишайник на них еще не вырос в отличие от многих других по склонам. Карта подтверждала это пометкой «Путь широкий, но опасный». Чем ближе они подходили к водопаду, тем виднее была дорога под обломками скал. Кое-где валялись небольшие кости и рогатые черепа, явные остатки пиршества хищников. Изредка над ними кружили в высоте стервятники, давно не видавшие тут никого, кроме горных мышей. А мышей было много. Они суетились между камнями и совсем не боялись людей.

Наконец шум водопада перекрыл все прочие звуки. Лала остановилась, задрав голову. Ей сложно было понять истинную высоту, с которой обрушивалась вода, поднимая облако из мельчайших брызг. И сравнить мощь и красоту водопада тоже было не с чем.

Ушаш медленно пошел вперед, лишь изредка поглядывая на водопад. Раздавленный толкованием сна, он невольно искал оборотную сторону любого прекрасного явления и только поэтому заметил пещеру. Темное отверстие, издалека кажущееся не больше ногтя, было наполовину скрыто отвесной стеной воды, но от него шла еле заметная тропа, теряющаяся потом в камнях. Единственная тропа, встреченная ими с момента высадки на берег Благих Земель.

Когда Лала налюбовалась водопадом, Ушаш показал ей пещеру, но по карте путь в Сайшон проходил как раз там, где они стояли. Лала отказалась тратить время, тем более что до перевала было рукой подать.

– С чего такая уверенность? Скоро сядет солнце, и нам негде будет укрыться. Никто не знает, как ашайн переживет ночь в таком месте. Это тебе не Мать-Пустыня, – попытался удержать ее Ушаш.

Лала упорно шла к перевалу, несмотря на ползущие следом сумерки. Она словно почерпнула сил от водопада и обогнала Ушаша настолько, что, когда сделала последний шаг наверх, он был слишком далеко и не услышал стона отчаяния. То, что они оба приняли за перевал, оказалось всего-навсего ступенью, за которой открывается следующая. А чуть подальше и повыше еще одна, уже замазанная темнотой ночи.

Лала сидела на холодных камнях, чуть не плача от обиды, когда Ушаш добрался до нее. Он тяжело дышал. Слишком тяжело для молодого человека. Свисты и хрипы в его груди заставили Лалу забыть про вероломный перевал.

– Что с тобой?

– Не… знаю… тяжело… пить хочу… – с трудом ответил он и сел рядом. Бурдюк с водой, который они наполнили утром перед выходом, был пуст.

Несколько капель бодродуха помогли, но ненадолго. Лала встала и протянула ему руку.

– Ладно, пошли в пещеру. Там и вода рядом.

Ушаш дышал все так же, со свистом, шагал медленно и беспокойно вглядывался в водопад. Ни входа в пещеру, ни тропинки к ней при спуске с перевала он не увидел.

– Лала, я ведь не потерял разум, ты тоже видела пещеру?

– Да. – Лала достала карту. – Водопад, перевал, дорога, тропинки не нарисовано и пещеры тоже… Ой, а это что за метка?

На втором изгибе дороги была поставлена жирная точка с еле заметной стрелкой, указывающей на водопад. Ушаш ничего не сказал, просто пошагал дальше, а когда дорога изогнулась во второй раз, остановился, посмотрел на водопад и устало улыбнулся:

– Хитро. Тот, кто идет через горы из пустыни, ни за что не увидит пещеру, если не знает о ней.

Тропа была очень старой, и если бы не заботливо выложенные камешки по ее краям, трава и осыпи давно скрыли бы ее от глаз редкого путника. Водяное облако висело прямо на тропе, и путникам пришлось шагнуть в него и некоторое время идти почти вслепую, держась за скользкую скалу, покрытую вечно мокрым мхом. Ушаш блаженно облизал влагу, осевшую на губах, и облегченно выдохнул.

Вход в пещеру казался черной пастью только издалека. Сейчас же стало заметно, что и стены, и потолок светло-серые, почти белые, с синими прожилками. Местами прожилки образовывали сложный узор, похожий на морозные картинки на стекле, которыми Лала любовалась в той земле, где бывали снежные зимы. Эти узоры чуть заметно светились, и чем темнее было вокруг, тем ярче разгорался синий свет.

Но все это они рассмотрели позже. Сначала взгляды остановились на двойном очаге. И это был не наскоро сложенный круг из камней, что не дал им замерзнуть прошлой ночью, нет. Это была печь, сложенная по всем правилам, позволяющая одновременно готовить два блюда и согревать пещеру. Однако ни утвари, ни осколков, ни черепков вокруг не было. Только чистота и тонкий слой особой горной пыли, что не остается на руках.

– Жители давно покинули эту пещеру, – то ли с огорчением, то ли с радостью сказала Лала, – но не забыли прибраться, чистюли. Интересно, кто тут жил?

– Мне интереснее, чем они топили эту печь, – поежился Ушаш.

– Наверное, ходили вниз за дровами, – размышляла Лала вслух и, повинуясь непонятному желанию, поскребла копоть на внутренней стороне камней.

Пальцы ее остались чистыми, а копоть отвалилась тончайшим слоем. Она принюхалась, потом быстро поскребла еще один камень и снова понюхала пальцы. Легкий, почти неощутимый запах сгоревшего шуларта нельзя было спутать ни с чем, но она все скребла и скребла с отчаянным остервенением и опять нюхала, будто надеялась ошибиться.

– Ты чего? – подошел Ушаш.

– Мы не растопим так, как они.

– Почему?

– Потому что жечь шуларты можно только тогда, когда у тебя есть кровь Мастера Смерти и, собственно, сами камни. У нас тут целых два Мастера Смерти, ну, пусть полтора. И совсем нет шулартов. Так что будем спать без огня.

Ушаш не ответил. Он смотрел на дальнюю стену пещеры и наконец произнес:

– Что-то не так со стеной.

– Здесь со всем что-то не так, – огрызнулась Лала, но достала Кинжал Смерти и быстро растерла его рукоятку.

Когда она поднесла светильник к стене, то поняла, о чем говорит Ушаш. Это была не стена, а заложенный камнями проход. Она постучала, кое-какие камни отозвались и пошатнулись. Скрепляющего раствора между ними не было.

– Лала, не каждая закрытая дверь должна открыться именно тебе.

– Там есть объяснение, кто топил пещеру шулартами!

– Возможно. Только сейчас придет ночь, мы все равно ничего не сможем толком разглядеть. Обещаю с утра вот этими руками полностью разобрать стену и собрать ее заново, если ответов ты не получишь.

Лала нехотя согласилась. Они поели черствеющих лепешек с сыром и немного ягод хуш, а чтобы телу казалось, что оно насытилось, выпили очень много воды, благо для этого стоило лишь немного высунуть руки из пещеры и подставить их под водопад.

На этот раз у них не было ни пышных лиан, ни горной травы, только голый и очень холодный камень. Ушаш предложил Лале свой плащ, но она сделала лучше: выложила ровным слоем все вещи, кроме книг и свитков. Потом сверху расстелила плащ Ушаша.

– Вот. Накроемся моим. Тогда точно не замерзнем.

Он замялся и хотел что-то сказать, но Лала не дала:

– Наша задача выжить сегодня ночью. И завтра. И вообще. Если тебе нужны придворные церемонии, извини, ты выбрал не того попутчика.

– Я вообще не думал про церемонии! – обиделся Ушаш и лег первым, демонстративно отвернувшись.

– Значит, ты просто меня боишься, – хихикнула Лала и прикусила язык, но слово уже было сказано.

Ушаш не встал и даже не повернулся, но вся его поза без слов говорила, что Лала отчасти права. Она забралась под плащ и сказала в спину Ушашу:

– Прости, я не нарочно. Может, все же расскажешь свой сон?

– Нет.

– А если только три словечка?

Она легонько поскребла пальцем по его плечу, он вздрогнул и попытался отодвинуться еще дальше, но уперся в стену. Казалось, некоторое время он почти не дышал. Наконец он произнес:

– Ты. Меня. Убила.

– Ха! Всего лишь? Мне тоже снился такой сон, и я рада этому. Ведь иначе ты остался бы на «Везунчике».

Лала рассказала Ушашу в подробностях и сон, и толкование в надежде на ответную откровенность, но он по-прежнему лежал к ней спиной.

– У меня было все не так во сне. И толкование другое. Не хочу об этом. Я помогу тебе в Сайшоне, как обещал. А потом Пустыня решит нашу судьбу. Спи.

Они долго лежали в темноте молча, и каждый прекрасно знал, что другой тоже не спит. Но тревоги и напряжение долгого дня сделали свое дело. Когда утренние сумерки притушили мерцание пещеры, двое под одним плащом безмятежно спали, прижавшись друг к другу, как замерзшие дети.

Лала проснулась от стука. Ушаш разбирал заложенный проход и даже сразу не заметил, что она стоит у него за спиной.

– Что там? – нетерпеливо спросила она.

– Плохо видно. Это маленькая пещерка, вернее, ниша. Что-то лежит у стены.

– Я помогу.

Вдвоем дело пошло быстрее, и вскоре они догадались, что именно лежит у стены, переглянулись, но продолжили вынимать камни. Но когда в нишу проникло достаточно света, оба одновременно ахнули.

Тело, наглухо завернутое в красный плащ Мастера Смерти, было усыпано высохшими горными цветами.

– Великая Пустыня, кто это? – прошептала Лала.

– И кто его тут замуровал?

– Похоронил.

– Да, похоронил. Хочешь развернуть?

Лала не ответила и присела рядом с телом. На ощупь это был уже скелет. Никакого запаха тлена в нише не ощущалось, только сухой аромат цветов. Она поколебалась, но потом все же убрала ткань с головы тела. Иссохшая, но не разложившаяся плоть без сомнения принадлежала женщине. В волосах ее не было ни единой седой ниточки, а в каждой из множества кос мерцала полупрозрачная бусина.

– Так косы с бусинами плетут благородные женщины в Сайшоне, – шепотом сказал Ушаш.

– А у мастеров Смерти так не плетут. Плащ чужой. – Лала задумчиво сидела над телом, не решаясь развернуть его дальше.

В нише становилось все больше света, и Ушаш вдруг тихонечко ругнулся и дернул Лалу за рукав, а когда она обернулась, молча указал на стену. Камень был покрыт бурыми письменами, прочесть которые можно было только при хорошем освещении.

Лала начала читать, и все поплыло у нее перед глазами. Она снова и снова возвращалась к первой строчке, не в силах добраться до последней. А когда дочитала, долго не могла поверить, что не спит. Дрожащие ашайнские буквы были написаны кровью:

– Тебя ведь купили у чынгырцев, да? Твое настоящее имя Айлиша? – шепотом спросил Ушаш, когда заметил, что она уже не читает, а теребит сухой цветок, поднятый с пола.

Лале казалось, что внутри у нее ледяной мрак, заполненный мертвыми цветами. И она сама, как эти цветы, сухая и безжизненная. Но при звуке нового имени она встрепенулась и, не глядя на Ушаша, сказала пустым голосом:

– Дочь Гирша, сына Сишидора.

– Что? – не понял ее Ушаш.

– Найти в Сайшоне дочь Гирша, сына Сишидора, – повторила она.

– Думаю, этого недостаточно.

Лала впервые с момента страшной находки посмотрела на него с интересом.

– А что еще?

– Узнать, кто убрался здесь после схватки с чынгырцами, кто заложил нишу камнями и принес цветы, почему эту печь топили шулартами. И самое важное, кто отец Айлиши… то есть твой.

– Один человек перед смертью говорил об Ишьяре, – тихо сказала Лала и повторила: – Дочь Гирша, сына Сишидора.

Лала стояла как истукан, пока Ушаш закладывал усыпальницу Ишьяры, но как только последний камень встал на место, она не глядя покидала вещи в мешок, надела плащ и вышла.

– Эй, а ты не хочешь почтить память своей матери? – крикнул ей вслед Ушаш, торопливо собирая пожитки.

– Я принесу ей свежих цветов. – Она остановилась, поджидая его, и добавила с улыбкой: – И голову своей тетки. Молю Пустыню, чтобы она еще была жива.

– Ты не сможешь.

– Смогу. Призываю в свидетели тебя, эти горы, небо, водопад и каждую мышь, что попадется на пути, – она повысила голос, – и клянусь убить предательницу и все ее потомство, сколь бы долго мне ни пришлось их искать!

Ни есть, ни пить Лале не хотелось. Она легко преодолела все три ступени перевала, не обращая внимания на сбитые пальцы. Красота и величие гор, еще вчера вызывавшие священный трепет, больше не трогали ее. На все попытки Ушаша поговорить она сначала отмалчивалась, а потом все же сказала, не сбавляя шага:

– Ты ведь понимаешь меня, как никто! Ты хотел стереть с лица Пустыни целый город за меньшее. Или помогаешь, или мы прощаемся прямо сейчас.

– Я смог отказаться от мести, – твердо ответил Ушаш.

– Потому что единственный виновный давно сгнил в земле!

– Я оставил в живых его сына.

– Сын за отца не в ответе, – парировала Лала.

– Вот именно! – Ушаш повысил голос. – А ты поклялась уничтожить все потомство своей тетки!

– Потому что кровь предателя грязнее крови разбойника.

– У предательства могут быть веские причины, – ответил Ушаш, не глядя ей в глаза.

Весь долгий день они больше не разговаривали, просто шли, шли, шли, пока не заметили, что камни вокруг приобрели знакомый темно-рыжий цвет. К вечеру перед ними раскинулась пустыня, запустившая щупальца горячего воздуха даже в горное ущелье.

Им пришлось провести еще одну ночь под открытым небом, и это была самая беспокойная из всех ночей. Огни Сайшона мерцали вдалеке, наползая на склон горы, но идти туда в темноте не решилась даже Лала. Слишком долгим был путь, чтобы свернуть шею в шаге от цели. Но и спать спокойно она не могла, отбиваясь от видений. Не помогало даже успокоительное снадобье. Ушаш по мере приближения к Сайшону становился все мрачнее и попросил у нее снотворного, чтобы не видеть, как она вздрагивает в зыбкой дремоте и хватается за рукоятку кинжала.

Рассвет над пустыней нагнал их уже на полпути к городу. Как бы ни грызли Лалу черные мысли, она все же рассмотрела Сайшон. Это был совершенно другой город, словно тут жили не ашайны. Ни белых куполов, ни стены, ни охраняемых ворот. Темно-рыжие дома с плоскими крышами будто росли из горы, а улицы были прорублены сквозь толщу камня. Очень редко можно было увидеть цветок или куст, а деревья росли только на границе с пустыней. То тут, то там виднелись струйки цветного дыма. Ушаш пояснил, что так дымят гончарные, фарфоровые и оружейные мастерские.

Несмотря на ранний час, город бурлил. В узких улицах застревали груженые повозки и вьючные дромы, и возницы беззлобно переругивались с прохожими. Запахи Сайшона тоже отличались от шулайских. Почти не пахло едой, все больше краской, глиной, металлом и чем-то горелым.

– Да, шулайцам тут тяжело долго жить, – заметил Ушаш, когда Лала принюхалась и поморщилась, – а сайшонцам в Шулае. Но все привыкают, если нужно.

– Откуда лучше начать поиски? – впервые за утро обратилась к нему Лала.

– Разумеется, спросить на рынке. Если с тобой вообще будут разговаривать.

Лала недоуменно остановилась.

– Это еще почему?

– А ты смотри на людей, а не внутрь своих переживаний.

И верно, все встречные, заметив красный плащ, старались держаться подальше. В их взглядах не было страха, такого, как у шулайцев, заметивших незнакомого Мастера Смерти. Скорее, они просто не желали расспросов.

– Так всегда в Сайшоне?

– Нет. Сейчас попробуем выяснить.

Улица, по которой они шли, уперлась в небольшую круглую площадь с высокой трехгранной башней в центре. От башни по спирали расходились торговые ряды с прилавками под тряпичными крышами разных цветов.

– Красные – это мясники, желтые – пекари, серые – оружейники, белые – гончары. Ну и так далее, – почти кричал Ушаш, потому что иначе его слова просто потерялись бы в рыночном шуме. – Спросим у пекарей.

– Почему?

– Ты видела когда-нибудь злого булочника?

– Нет.

– И я нет. Наверное, хлеб так на людей действует.

Ближайший прилавок с желтой крышей был завален свежайшей сдобой, запах которой царил в этой части рынка. Пухлый и гладкий, хоть и немолодой булочник сначала настороженно посмотрел на Лалу, но как только Ушаш пожелал ему доброго утра, сразу улыбнулся:

– И тебе того же, парень! Издалека пришли? Голодные?

– Очень, – кивнул Ушаш, – если не съем сейчас вот эту булку, тут и упаду, перегорожу дорогу твоим покупателям и всю торговлю испорчу.

Лала ошарашенно посмотрела на Ушаша, но булочник вдруг расхохотался:

– Ай, молодец! Умеешь на рынок ходить, даром что неместный!

Он протянул Ушашу ту самую булку. Ушаш сразу откусил половину и закатил глаз в немом восторге. Потом полез в поясную сумку, но булочник замахал на него руками.

– И не вздумай! Чтоб я, Пурфыш, оплату за хлеб взял с благородного воина? Ведь ты глаз в бою потерял?

– В бою.

– Вот, то-то же!

Пурфыш старательно не замечал Лалу, выбрал еще одну красивую булку и протянул Ушашу.

– Это потом съешь.

– Благодарю, добрый человек. А не подскажешь, где я могу найти Гирша, сына Сишидора Великого?

– Кого? – удивленно протянул Пуафыш. – Он же давно ушел в Пустыню. Точно Гирша?

– Ну, на самом деле его дочь.

– А, слепую Ашмиру, что ль?

– Наверное, – пожал плечами Ушаш, – если нет другой.

– Нет.

– Тогда Ашмиру.

– Я точно не знаю, где их лачуга. Но дочка ее, Рикиша, коз пасет аккурат вон там. – Пухлый палец указал на зеленый склон у западного края города.

– Лачуга? Разве она не из благородных? – удивился Ушаш.

– Благородный – не значит зажиточный, – наставительно сказал Пурфыш.

– Спасибо, – Ушаш приложил руку с булкой к сердцу, – всем расскажу, у кого в Сайшоне лучшая выпечка.

Пурфыш польщенно засмеялся:

– В добрый путь, парень!

– А можно еще спросить?

– Давай.

– Что случилось с мастерами Смерти, почему на мою спутницу все так смотрят?

– Хм, – булочник прищурился, – откуда ж ты пришел, что новостей не знаешь?

– Из Благих Земель.

– Ого! Вроде дорогу-то завалило давно, да и места гиблые. Впрочем, не мое дело, – заговорщически подмигнул он. – А мастера Смерти больше силы не имеют. Так-то! Благородный Лириш, верховный правитель Шулая, разогнал весь Совет. Хворь же великая была, уж не знаю, докатилась ли до Благих Земель, но теперь все поменялось. У нас тут вообще чудеса творились, Первый Мастер не хотел свои шуларты Пустыне возвращать, так и сгинул вместе с ними, прямо сквозь землю! Остальные сбежали в Шулай, но не смогли туда пройти, теперь пропасть на месте шулайской стены, и дна у нее нет! Я всегда говорил, все беды от жадных шулайцев! Ты ведь не шулаец? – спохватился Пурфыш.

– Нет, я из Небесного Ока.

– Ну и славно. – Пурфыш вдруг потерял интерес к пришельцам, потому что к прилавку подошла пышная дама с огромной корзинкой. – А, госпожа Дидиша, добренького утречка! – патокой разлился он и больше не смотрел на них.

Ушаш протянул Лале булку.

– Это правда волшебная выпечка. Пошли искать пастушку. Или хочешь город посмотреть, раз уж пришли сюда?

– Не хочу. Ни булки, ни смотреть.

Городской выпас занимал два склона, но почти все козы кучковались в одном месте, недалеко от крайних домов. Там было самое яркое зеленое пятно в окрестностях. Только несколько белых и черных точек виднелись в стороне от остальных.

Первый же встреченный пастушок, парнишка лет двенадцати, поморщился, когда они спросили про дочь слепой Ашмиры:

– А, вам нужна козявка Рикиша! Вон там она. – Он указал прутиком на те самые удаленные точки.

– Почему козявка?

– С ней неинтересно. Она маленькая, глупая и никогда ничего вкусного с собой не берет. Благородная козлопаска, – хихикнул он. – А зачем она Мастеру Смерти?

– Ты маленький, глупый и ничего не поймешь! – мрачно сказала Лала, и пастушок сразу изменился в лице.

Когда они отошли от него на приличное расстояние, он вдруг крикнул вслед:

– А я вообще не боюсь тебя, Мастер Смерти!

Ушаш усмехнулся, а Лала даже бровью не повела. Она быстро шагала туда, где среди коз светлела детская фигурка.

На вид девочке было не больше семи лет. Застиранный, когда-то белый плащик был коротковат и показывал всему миру, что Рикише давно нужны новые сандалии. Она с любопытством рассматривала незнакомцев, пожевывая травинку, отчего и сама была похожа на рыжего козленка с косичками.

– Здравствуй, Рикиша! – приветливо сказал Ушаш.

Лала молчала и прислушивалась к своим чувствам. Долгие годы она мечтала увидеть кровного родственника, хоть какого-нибудь. Со вчерашнего дня она ждала встречи с тем, кого принесет в жертву памяти своей матери. И это оказалась смешная девчонка без переднего зуба.

Впрочем, как только перед мысленным взором Лалы встали бурые буквы на стене пещеры, Рикиша потеряла всякое очарование.

– Доброго дня! – неуклюже поклонилась девочка, разглядывая Лалу во все глаза.

– Ты не поможешь нам найти твою мать? – спросила Лала.

– А ты настоящий Мастер Смерти, госпожа? – Девочка перестала жевать травинку. – Ты уже не можешь увести матушку в Пустыню, так люди говорят!

– Она настоящая, поверь, – шепотом сказал Ушаш, – но матушка твоя ей нужна для важного разговора. Любишь булки?

– Очень, – так же шепотом ответила Рикиша и с благодарностью вгрызлась в румяную корочку.

– Так ты покажешь, где твоя мать? – теряя терпение, повторила Лала.

– Если я уйду, козы разбегутся, но сами вы не найдете наш дом, – проговорила Рикиша с набитым ртом. – Прям сейчас? До вечера никак не обождать?

– Никак.

– Ладно, погодите немножко.

Она добежала до самой крупной козы с отвисшим выменем, схватила ее за рога и подтащила к небольшому крепкому кустику. Потом сняла с шеи крученую синюю веревочку и привязала козу за ногу к кусту.

– Вот, пока Беляшка тут, они ее не бросят.

Лала невольно улыбнулась. Маленькие хитрости пастушков были знакомы ей с детства. Похоже, во всех мирах они были одинаковыми.

Девочка уже дожевала булку и, робея перед Лалой, обратилась к Ушашу:

– А вы издалека пришли?

– Оттуда. – Ушаш махнул рукой в сторону прохода к Благим Землям.

– Специально к моей матушке? – Она широко раскрыла глаза.

– Да.

– Ой, как интересно! А зачем?

– Важное дело. Взрослое, – отрезала Лала, и Рикиша смущенно затихла.

В город они зашли молча. Жила девочка с матерью действительно в самой настоящей лачуге, разве что каменной и аккуратной. Крошечный загон для коз, кустик с неспелыми ягодами и ряд пузатых горшков для молока – вот и все хозяйство.

– Я сама тут прибираюсь! – гордо сказала Рикиша. – И коз дою. И молоко на рынок ношу.

– А мать? – спросила Лала.

– Она же не видит. Но зато шьет аккуратно и шерсть прядет. Думаю, она обрадуется вам. Гостей у нас давным-предавным-давно не было.

Рикиша открыла дверь. Крошечная темная кухня начиналась сразу за порогом. Кроме маленького окошка, печки и посудных полок там не было ничего.

– Стол у нас есть, просто он в комнате, матушка за ним рукодельничает. – Рикиша словно почувствовала удивление гостей и пыталась оправдать бедность.

Она первая прошла в узкую комнатную дверь и придержала ее. Лала остановилась, словно боялась сделать последний шаг навстречу тягостной неизбежности. Ушаш легко подтолкнул ее и вошел следом.

Ашмира, дочь Гирша, сидела за столом, на котором были разложены принадлежности для шитья. Худая, прямая, как натянутая струна, и совершенно седая. Невидящие глаза бледно-желтого цвета смотрели в одну точку.

– Матушка, я привела гостей. – Рикиша подбежала к ней, взяла сухую руку и поцеловала. – Представляешь, это Мастер Смерти. Девушка, и очень-очень красивая. И ее друг. У него нет глаза и шрамы на все лицо, но он тоже немножко красивый и добрый.

– Мастер Смерти? – Голос у Ашмиры оказался мягким, как шерсть новорожденного козленка. – А разве они еще остались в Сайшоне?

– Она пришла специально к нам, из-за гор, а до того жила в Шулае. У нее к тебе важное дело, – последнюю фразу Рикиша произнесла чуть ли не с восторгом. Девочка впервые за свою короткую жизнь оказалась в центре настоящих взрослых отношений и радовалась этому, как захватывающей игре.

Ашмира встала и чуть склонила голову, пытаясь на звук определить, где именно стоит гостья. Лала сделала несколько шагов, и Ашмира натянуто улыбнулась:

– Приветствую Мастера Смерти в нашем забытом судьбой доме. Как к тебе обращаться?

– Айлиша, дочь Ишьяры. Прости, не могу назвать имя своего отца, но ты поможешь мне, не так ли?

Ашмира пошатнулась и упала бы, но дочь удержала ее. Огромные глаза девочки, миг назад светившиеся радостью, потемнели. Она помогла матери сесть и прошептала испуганно:

– Матушка, что случилось?

– Сходи проверь, достаточно ли воды у коз, милая, – Ашмира старалась говорить спокойно, но у нее не получилось, – нам с Мастером Смерти нужно поговорить.

– Нет! Останься и слушай, – резко приказала Лала, – ты не младенец и должна знать все о своей матери.

– Лала, прошу, пусть уйдет, – подал голос Ушаш, до того молча стоявший у дверей.

– Закрой дверь с любой стороны. Пусть слушает. А если захочет сбежать, Кинжал Смерти догонит ее быстрее, чем ты сможешь этому помешать.

Ушаш закрыл дверь и встал рядом с девочкой, крепко сжав дрожащую ладошку.

– Итак, тетушка, я тебя слушаю.

Ашмире хватило времени прийти в себя, пока Лала перепиралась с Ушашем.

– Ишьяра умерла, я не твоя тетка! – отчаянно возразила она.

– Умерла. Но позже, чем ты думаешь. Рассказывай все.

Слепая часто заморгала, сплела тонкие пальцы и прошептала:

– Мне казалось, что я сполна расплатилась за ошибку юности.

– Ошибка? – крикнула Лала так, что все вздрогнули. – Ты называешь предательство и убийство родной сестры ошибкой?

– Матушка… – испуганно проблеяла Рикиша, но Ушаш жестом остановил ее.

– Да, ошибка! – голос Ашмиры окреп, как у человека, которому уже нечего терять. – Я любила Яруша, ее мужа. Он был красивым и веселым, пусть и не очень умным. Отец выдал Ишьяру за него, потому что она старшая и потому что так было надо нашей семье. Она повиновалась, но постоянно показывала, что презирает законного супруга. Она была высокомерной и заумной, да! А Яруш ее любил и страдал. Страдал! – крикнула Ашмира и замолчала, теребя плащ.

– Дальше, – глухо приказала Лала.

– И я страдала, когда все это видела. Я была совсем юной и не совалась в дела старших. А потом появился он, этот человек цвета крови. И сестра потеряла рассудок. Она все время проводила с ним в умных беседах, гуляла, читала книги, которые он ей привозил. А он же был ровесником нашего отца!

– Кто? – спросила Лала и не услышала своего голоса.

Ашмира тоже не услышала и продолжала, все повышая тон:

– Они думали, никто не знает. Как же! Я видела все, даже их утехи в пустыне, это было отвратительно! Бедный, бедный Яруш, он так хотел наследника и так обрадовался, когда увидел, что ее рвет прямо на стол. Глупый, он даже не умел верно подсчитать женские сроки! Я честно предупредила сестру, что расскажу отцу, если она не откажется от своего любовника. Она вроде испугалась и согласилась. Но нет! Они просто стали осторожнее. Я поймала ее личного сокола и прочитала письмо. Они планировали побег за пределы Пустыни. Бедный Яруш, какими словами она поносила его в письме к этому проклятому Мастеру!

– Как его звали? – угрожающе прошипела Лала, но Ашмира не слышала ее, утонув в воспоминаниях.

– Я сказала отцу, и он отправил сокола в Шулай, Главному Совету. Бедный Яруш… Он так рыдал, когда пришло согласование смерти для Ишьяры. Отец сделал так, чтобы никто не узнал о причинах, только мы и он, проклятый шулаец. Но когда я увидела, кто поведет сестру в Пустыню, успокоилась. Это была справедливая кара для них обоих. Я тогда была в этом уверена…

– Имя! – Лала дала пощечину Ашмире.

Та разрыдалась и стала говорить еще быстрее, словно боясь не успеть:

– Он вернулся из Пустыни постаревший, отдал нашей семье шуларты Ишьяры и ушел. А отец выдал меня за моего любимого. Только тот меня не хотел. Всегда сравнивал с ней, говорил, что я дура и гожусь в постели только вместе с вином! Двое наших детей родились мертвыми, два мальчика. Яруш обвинил меня в их смерти и сказал, что если третий ребенок умрет, то он вернет меня с позором отцу. Я долго не могла понести, всех знахарок обошла и только через пять лет родила. Но Яруш хотел сына. Он был богаче отца и в родственниках у Второго Мастера. Нас с Рикишей просто выгнали, как ненужных слуг. Отец с горя слег, и очень скоро его проводили в Пустыню. Я все время плакала, вообще всегда. И выплакала глаза. Я даже не знаю, как сейчас выглядит моя дочка.

– Моего отца звали Шай, – Лала не спрашивала, она утверждала.

Ашмира закрыла мокрое лицо руками.

– Айлиша, – робко подала голос девочка, – ты правда моя сестра по матушке?

– Ненадолго, – процедила Лала.

Липкая тьма ненависти, приправленная горем, наполнила ее по самую макушку, и даже чистый детский голосок, лучиком мелькнувший в этой тьме, ничего уже не решал. Она видела перед собой обтянутый кожей скелет и каждую бусинку в мертвых рыжих косах, остекленевшие глаза Мастера Шая в ночной пустыне и кинжал, торчащий прямо из его сердца. Тот самый кинжал, который сейчас наливался черным в ее руке.

– Казни меня, ты имеешь право, но пощади свою сестру, умоляю! – Ашмира сползла со стула и пыталась на ощупь ухватиться за плащ Лалы, но та брезгливо отодвинулась.

– Я поклялась у тела мамы, что принесу ей твою голову и всех твоих потомков. Но смерть для тебя – избавление от страданий, а я этого не хочу. – Лала рассматривала черное лезвие, будто говорила только с ним. – Ты будешь жить столько, сколько отмерено Пустыней. Одна. Без дочери. Это честный обмен.

– Нет! Прошу тебя, нет! – исступленно запричитала Ашмира. Она валялась в ногах Лалы, но та смотрела только на кинжал.

– Все, хватит! – подал голос Ушаш, и Лала удивленно подняла на него глаза. – Ты убьешь девочку только после меня.

– Я не хочу убивать тебя, но не остановлюсь, если ты ее закроешь своим телом. Я поклялась.

– Ты клялась бездушным горам и безмозглым мышам, а им нет дела до нарушения клятвы! Я же тебя освобождаю.

– Я себя не освобождаю.

– Тогда я расскажу сон, про который ты спрашивала.

– Потом, у меня…

– Ты была вместе с ним, отцом твоего друга Тика! – жестко и громко перебил ее Ушаш. Лала нахмурилась, а он торопливо продолжил: – Он был пьян, точь-в-точь как тогда в кабаке Этолы. Он веселился и приказывал тебе творить всякие непотребства. Мне было больно это видеть, и я встал между вами. Без оружия против его ножа и твоего кинжала. Но я готов был голыми руками защитить тебя от него. Он рассмеялся мне в лицо и сказал, что ты его кукла, что бесполезно ждать от тебя честных и добрых дел и что ты выполнишь любое его желание. Я не отошел. Тогда он приказал тебе вырезать у меня сердце.

– И?

– Я кричал, но ты не слышала. Я видел свое сердце в твоей руке. Оно билось и истекало кровью. А ты смеялась вместе со своим господином. Ты была очень красивая…

– А толкование?

– В свитке я прочел, что, если встану между человеком из сна и его местью, умру.

– И ты все равно пошел со мной? – тихо спросила Лала.

– Да, я верил, что ты не такая, как говорил тот черноголовый дьявол. А если такая, то у меня не остается причин, чтобы жить. – Ушаш взял ее руку с кинжалом и приставил к своей груди: – Сердце где-то тут. Давай.

Рикиша пискнула, зажмурила глаза и закрыла уши.

Лала хотела отвести руку, но Ушаш держал крепко и смотрел ей в глаза. Тогда Лала разжала пальцы и кинжал звякнул о каменный пол, а она истошно заорала:

– Будь ты проклят! Ненавижу, ненавижу вас всех!

Она билась, как птица в силке, но Ушаш так и не выпустил ее руку, пока она не сникла и не разрыдалась горькими, но уже не злыми слезами.

Рикиша подползла к матери, так и лежавшей на полу, и крепко обхватила ее тонкими ручками. А потом проскользнула змейкой в дверь, но тут же вернулась. Она подошла к Ушашу и рыдающей Лале и с опаской протянула кувшин.

– Сестрица, это самый вкусный сок симиора, от него любая печаль проходит. Выпей!

Лала на миг затихла, вслушиваясь в речи девочки, но потом вообще завыла в голос. Ушаш принял кувшин одной рукой и сделал знак, чтобы Рикиша увела мать из комнаты. Лала этого даже не заметила. Она захлебывалась слезами, задыхалась и тряслась, словно многолетняя боль и ненависть никак не могут найти дорогу прочь из ее сердца. Ушаш поставил кувшин на стол и крепко обнял ее. Она несколько раз дернулась и затихла, заливая слезами его грудь. Но это были уже последние слезы.

– Он знал! Он не мог не почувствовать, что это я! Почему не сказал мне? – шмыгая носом, спросила Лала.

Ушаш пожал плечами.

– Значит, так было нужно. Думаю, он очень гордился тобой.

Когда Рикиша опасливо заглянула в дверь, Лала и Ушаш сидели плечом к плечу на полу и по очереди пили сок симиора.

– Вкусный? – спросила девочка.

– Очень, – устало улыбнулась Лала и сама удивилась, откуда взялись силы на эту улыбку.

– Ты останешься жить с нами?

– Нет.

– Вернешься в Шулай?

– Нет.

– А куда?

– Сначала соберу много цветов для твоей тети, а потом уплыву за море. И пришлю тебе красивое платье и заморские сладости.

– О-ох… – восторженно протянула Рикиша, потом уточнила: – И он с тобой пойдет?

Ушаш ответил вместо Лалы:

– Если возьмет, то пойду хоть за край мира.

– Возьмет, – улыбнулась ему Айлиша, дочь Шая, а потом повернулась к своей сестре: – Принеси нам, пожалуйста, еще сока.

– Ага!

Девочка радостно схватила кувшин, но на пороге вдруг остановилась, хитро посмотрела на их сплетенные пальцы и плотно закрыла за собой дверь.