«Там царь Кощей над златом чахнет…»

Художественная, тэк скэзть, литература. Да если б действительно над златом! Как все это было бы просто.

И вправду, казалось бы, чего еще можно желать? Абсолютный тиран, да к тому же и бессмертный. То есть неубиваемый. «Что не подвластно мне?..» Да все подвластно! Но ведь тоска.

И не просто, а ТОСКА-А-А-А-А-А!!!

Вот говорят: «Помираю со скуки.» Фигурально выражаются. Скуки они не знают! От которой и впрямь недолго помереть. Даром, что Бессмертный. Но ведь тоже ТОСКА-А-А-А-А-А!

Знаю — пробовал.

А еще это прозвище — Кощей. Хотя, с другой стороны, это должно быть безмерно страшно — Бессмертный Раб на престоле. Этот задаст жару! Кому!? Тоже ТОСКА-А-А-А-А-А…

От тоски рекомендуют встряску. А как? Тэкс, какие там есть способы?

Завоевать кого-нибудь?

Так ведь ближних — уже, а до остальных «три года скачи, ни до какого государства не доедешь».

А ехать — ТОСКА-А-А-А-А-А.

Выпустить этого… Вечного Героя и подраться?

А не прибьет? Герой ведь. А смерть — она у всех есть, вопрос, где зарыта. «Хряссь! — Да не в этом!!!» Не смешно.

ТОСКА-А-А-А-А-А!

Во, придумал! Стану-ка я Гениальным «инженером человечьих душ» и займусь Творчеством. С большой буквы. Что там насчет гения и злодейства? А вот объявят меня гением в приказном порядке и — будут восхвалять — никто и слова поперек не скажет. Тех, что сказали бы, нетути давно. Разве что потомки… Так я ведь всех потомков переживу — Бессмертный как-никак.

Нет, и это ТОСКА-А-А-А-А-А!

Может, бросить все и «уйти в народ»?

Так ведь опять начну к власти рваться, интриговать, завоевывать, а при моем сроке жизни…

ТОСКА-А-А-А-А-А!

А потом, на кого «бросить»? На наследника? «Яйцо одно, и то за тридевять земель» — глупость несусветная, но…

Это что ж получается — и жизни нет, и помереть не получится?

А, ТОСКА-А-А-А-А-А…

Слегка пристукнув охранника (отчего бедняга немедленно околел) и прихватив его меч, Вечный Герой долго бродил по огромному замку, звал Кощея и, не найдя, плюнул и ушел.

А наутро газеты сообщили, что Бессмертный Владыка скончался.

С чего бы это?

Ясности здесь и не хватало.

А хуже всего было то, что Он никак не мог понять некоторых очень простых вещей. Например, где Он. То есть детали местности начисто тонули в розоватом сиропе тумана. Зато очень хорошо были видны те, с кем Он бежал. Стадо. А может, и не стадо, хотя погонщики здесь были. С бичами. Да и бежали все уж очень вперемешку: Кони, Козлы, Свиньи, Люди, Быки, Волки, Верблюд какой-то… И никто никого не замечал.

А еще очень важным казалось узнать, ка же выглядит Он сам. Тем более, что все бегущие походили друг на друга и на Его знакомых, только неясно — кто на кого. А задать этот вопрос впрямую было почему-то неправильным…

— …Слушай, кто это? — спросил Он у Верблюда, показывая на ближайшего Быка.

— Скотина, — с достоинством ответствовал двугорбый.

— А это кто? — кивок в сторону Волка.

— Это тоже скотина, естественно.

— А этот двуногий?

— Я же сказал — скотина, — уже нервно бросил Верблюд.

— А те, с бичами?

— Несомненные скоты!

И, уже догадываясь об ответе:

— А… я?

— И ты тоже скотина.

— Слушай, — неожиданно даже для себя вскипел Он. — А сам-то ты кто?

— А я Верблюд! — высокомерно изрек тот и… удалился.

— Ну?! — набычился Иван. — Драться будем или сам Василису отдашь?

— Чего?! — искренне изумился Кощей. — Это ты — мне?! Ну-ну…

— А ты не нукай, не запряг, чай, — гость потянул из ножен меч-кладенец.

— Ты, это, парень, железку-то не лапай — мебель поцарапаешь.

— Последний раз добром спрашиваю — отдашь?

— А ну тихо ты, раздухарился! — прицыкнул хозяин. И неожиданно миролюбиво сказал:

— Спит она — устала. А будить я ее не дам.

— Буди!

— Я сказал, не стану. Пусть отдохнет — с тобой-то у нее это не больно получалось: то шей, то пеки. А ты что для нее сделал? Лапти железные сносил? Великий подвиг! Пшел вон! — и Кощей брезгливо тряхнул руками…

Лязг экскаватора с утра назойливо лез в уши, но уже к обеду стал чем-то привычным, почти необходимым.

В перерывах студенты подходили к окнам, смотрели на разрастающуюся яму, на снующие туда-сюда грузовики с землей и мрачновато шутили:

— Никак под нас подкапываются.

— Углубленно работают…

— А может, они клад ищут?

— Ага, Флинта или Сильвера.

Ближе к вечеру во двор въехала машина, из которой выбралось явное начальство.

Столпившись у бровки ямы, они принялись что-то бурно обсуждать, размахивая руками. Под шумок экскаваторщик незаметно исчез. Работа застопорилась.

После закрытия библиотеки Стас, ожидая Светку, засмотрелся на двух отроков, забавлявшихся швырянием камушков в свежевырытую яму.

— Ух ты! — восхитился он. — Закапывают! Смотри, Светик, юная смена. Прямо-таки, отцы и дети. Не по Тургеневу, правда. А не слабо им будет…

— Слабо! — не дослушала та. — Пойдем лучше.

И они пошли…

Проходя назавтра мимо того же окна, Стас вдруг заметил, что во дворе тихо. Он взглянул и даже остановился…

— …Эй, ты идешь или нет? — окликнула его Светка и тоже подошла к окну. — Ого!

Там была совершенно гладкая площадка, по которой вчерашние отроки бодро улепетывали от экскаваторщика.

— И впрямь, отцы и дети! — фыркнула Светка.

— И внуки, — буркнул Стас. — Посмотри-ка.

…Немного в стороне, у самого края бывшей ямы, сидел карапуз лет трех и сосредоточенно орудовал совком. За ним тянулась ровная широкая и глубокая канава…

…А на улице мела метель…

Труба ковра на плечах отяжелела и гнет к земле. В троллейбусе недовольная толкотня. «Эй, поосторожнее там!» — «Да убери ты эту штуку!» — «Зашибешь же!» — и ведь правы…

«Да ладно вам, — нетрезво-благодушное. — Может, это ковер-самолет!» — «А чего тогда троллейбусом?» — «Дык погода…» — и смех.

На пересадке моментально превратился в сугроб. Ковер качнулся, и ноги понесли в ближайшую дверь. По фойе бывшего ДК гуляли сквозняки и звуки. Вахтер угрелся в Санта-Барбаре — входи кто хочет и куда угодно, а автомобиль с продажи все одно не укатят.

В полупустом зрительном зале читают, лузгают семечки, курят, выпивают, двое в темном углу… На сцене нудная невнятица: кто-то глотает не то огонь не то шпаги, кто-то то ли поет то ли бубнит, кто-то показывает фокусы. Ковер пополз с плеч. Ах, этот ковер, ковер-самолет! Поправил его и шагнул вперед.

Сверху лица мутно-блеклые. Теперь нужен хлопок в ладоши, другой, третий — и тогда цветопад: розы, васильки, ромашки, гладиолусы, лилии. Ковер вот только мешает. Стала тишина.

На выходе оглянулся: в зале курили, лузгали семечки, двое направились в темноту. На сцене кто-то что-то глотал-выплевывал, кто-то пел-бубнил. На полу увядала одинокая мальва. Дверь мягко ткнулась в ковер.

На остановке мгновенно превратился в сугроб. Нелетная погода придавила ковер к плечам.

Да уж, ковер-самолет… Вот пусть сперва высохнет, а уж там… Завтра. Или когда-нибудь. Если погода будет летной.

Да где ж этот троллейбус-то наконец!

…А на улице мела метель…

Зазвонил телефон.

— Слушаю.

— Позовите, пожалуйста, Змея Горыныча!

— Кого-о?!

— Змея! Горыныча!!

Так. Шутка.

— А Змея Горыныча дома нет. Он вышел.

— Простите, а когда он вернется?

— Понятия не имею. Он как с утра ушел к Бабе-Яге на имени… Да Вы лучше туда позвоните и все узнайте, — и я назвал первые взбредшие на ум цифры.

— Большое спасибо!

— Большое пожалуйста…

А через полчаса телефон ожил вновь, и тот же голос уведомил меня, что Змей Горыныч ночевать домой не придет и посему просил не беспокоиться.

А чего мне-то беспокоиться? Главное — что я дома.

Я положил трубку и всеми тремя головами продолжил прерванное чтение «Русских народных сказок тысяча и одной ночи в обработке В. Леви»…