Крылатые волки на льняном поле

Кирш Ли.

Сборник прозы в жанре магреализма

// летние сны

Бездыханное небо.

Только во сне может иметь такой цвет - шероховатого картона, ещё влажного после краски, холодного оттенка.

Непривычно, но сразу понимаю, что сплю. А значит… А значит, значит! Можно делать всё что хочешь.

Только отчего же не хочу ничего такого… Ничего кроме как дойти по этой тропинке до любимого поля цветущего льна.

Моё безжалостное небо давит на макушку, гнёт к земле, искривляет позвоночник… Тяжёлые небеса в этом сне.

Однако погожу просыпаться.

Мой рассветный холод… Холоднее всего перед рассветом.

Голубое поле уже виднеется. Влажный от росы песок тропинки удерживает следы, и оглянувшись на пройденное, вижу чёткую цепочку шагов.

Мой циничный дождь пробивает подставленную ладонь насквозь. Капли лишь на мгновенье задерживаются, но почти без усилий проходят.

Просеивая сквозь себя эту морось, дохожу до места встречи. С кем? Не знаю.

Опрокинутое небо разлилось по этому полю. Голубизна яснейшая, глаза цветов промылись дождём и открыты навстречу дню.

Несколько шагов - и по колено в лазури… благодать. Чистая и необъятная.

Сидя, улавливаю шорох за спиной. Правильный сон, в котором даже без надежды на встречу - она происходит.

Память пробуждает запах - запах мокрой от дождя шерсти. Он это, он. Лишь здесь мы иногда встречаемся.

- Привет…

- Здравствуй.

- Вот, жду тебя… Хотя нет. Не жду, пейзажем наслаждаюсь.

- Даже так? Правильно. Чем сильнее ждёшь моего прихода, тем дольше будет длиться ожидание.

- Почему так?

- Я не прихожу на зов. И веду - не куда просят, а куда нужно.

- Странный ты Проводник.

- Странные имена, которыми вы меня обзываете.

Седой волк даже по щенячьи фыркнул, стряхнув гирлянду росинок со стебля ближайшего цветка.

- Да я ничего и не хочу от тебя. Просто посидеть рядом.

- Можешь даже погладить.

- Правда?! Спасибо…

Обхватив шею Седого, чувствую себя так спокойно, как в центре мира - когда все остальное мелочно и неважно. Он лениво жмурится.

- Часто приходишь сюда, я же знаю… Зачем?

- Ловить несуществующих бабочек.

Седой молчит, но я же вижу, как вздымаются крылья за его спиной. Шевелясь, выдают его раздумья.

- Слишком часто. Даже если для ловли несуществующего.

Не знаю, как объяснить, рву льняные стебли, плету из них голубую косичку.

Моя уверенность не простирается на завтрашний день. Выбивается из сил к вечеру сегодняшнего. Крылатые волки на льняном поле - приятное исключение под шероховатым низким небом. Отдохну ещё немного, и можно будет просыпаться.

- Зачем… Чтоб не словить, ненароком. Наверное.

Не очень у меня получается делать цветочные венки, без легкости. Но что-то выходит. Нечто похожее. На желаемое.

Седой улёгся поудобней. Прикрыл свои голубые глаза. И улыбается ведь, я вижу. Посмеивается надо мной, чувствую же.

- Давай я буду приманкой для этих твоих… чешуекрылых. Как думаешь, слетятся?

Доплетаю венок из льна, и надеваю его на голову крылатого волка. Он лишь лениво приоткрывает один глаз и одобрительно сопит.

- Теперь ты точно сойдёшь за приманку. А кто не прилетит - того и впрямь нет.

моя милая инфлюэнция

Болеть забавней, чем кажется. Особенно если температура и галлюцинации.

Кто-то толкает день вбок и мир начинает раскачиваться. Ого… тошнота подкатывает и панибратски лезет обниматься.

Эти адские качели бесят, но затормозить не удаётся.

Голова просится на плаху инквизиции. Однако не судьба.

Сон смежает веки и расправляет подол смирительной рубашки.

Из-под шкафа неторопливо вылазит хомяк и спокойно усаживается неподалёку, с укоризной глядя на меня.

- Ты кто?

Мне действительно интересно.

- Я лошадь.

- А непохож.

- И тем не менее я большая белая лошадь, заблудившаяся в тумане.

Вздыхаю. А он уморительно сложил передние лапки и грустно глядит глазками-бусинками.

- Тогда хоть чайник пойди поставь. Выпьем вместе.

- С липой, мятой и малиной?

Вскидываюсь:

- А ты правда чайник поставишь? Ну давай…

Бред заканчивается, начинается сон. Тихий, спокойный… Ага, щас.

Потусторонняя аптека. Средневековая, судя по изысканному интерьеру и паутине в тёмных углах.

Полки уставлены стеклянными бутыльками, разной степени пузатости.

Умиляюсь обилию выбора - одни названия чего стоят:

- стрихнин, кураре, мышьяк, сернистый ангидрид, синильная кислота, цианистый калий…

Поэзия, а не перечисление! Но настроение отчего-то тухнет, и я смущенно извиняясь, покидаю пределы любезного заведения.

Лучше молока попить. Желательно теплого, и с мёдом.

И молоко я люблю. Вот только… Люблю холодное, а тёплое… Эх.

// Народные средства от гриппа. Натереть на терке средней величины сырую луковицу, залить бутылкой кипящего молока, но не кипятить, дать настояться минут 20 в теплом месте, чтобы не остывало. Этот настой выпить на ночь горячим.

… Гадость, наверное?

Нет, болеть противно. И невыносимо долго. И нудно. И хомяки разные являются…

- О, привет, большая белая лошадь!

- Я не лошадь. Я Хаммурапи.

- Ктооо?!

- Царь Вавилонской империи.

- А… Ну, устраивайся поудобнее, нам есть о чём поговорить.

Если что и примиряет с реальностью, так это родное одеяло. Такое теплое, мягкое, и … треугольное?! Срочно, срочно искать четвёртый угол. Где-то он есть. Его не может не быть!..

ущелье Нерифмованного эха

Сон метался как лопнувший воздушный шарик, пока не выбросил меня наружу.

Особенно порадовало кованное изголовье кровати.

Которой не только у меня никогда не было, но даже не доводилось видеть так близко, а тем более спать на ней.

Однако удивление спадало легко, как листья с продрогших деревьев, и с каждым шагом от кровати уменьшалось, пока у подоконника не исчезло вовсе.

А что здесь такого?

Моя это кровать, и комната моя, и карликовое деревце на подоконнике тоже моё. На нём за одну ночь поспевают свежие булочки к завтраку. Я их срываю, ещё тёплые, а на следующее утро пара штук снова дозреет.

Обычное утро, спокойное пробуждение, приятный аромат свежей выпечки. Всё как всегда…

Даже знаю, что будет дальше.

Выйду, осторожно переступая тени как спящих котят. Ведь ночь - это когда пугливые тени стекаются к жилищам, ближе к запахам тепла и человеческим голосам, отсыпаются у наших порогов, потому и темнеет. А по утрам расползаются обратно по расщелинам и укромным уголкам. Но не всё сразу, самые ленивые дрыхнут чуть ли не до обеда!

А я пойду вниз по улице, ленивое солнце будет ронять своё оперение, засыпая тротуар. Самые уважаемые горожане - дворники, выйдут на работу в послеобеденный дремотный час, чтобы расчистить дороги и собрать груды лёгкого как пух золота. На этом топливе работает городская электростанция.

Мой путь лежит прямо к морскому берегу. Мимо сутулых фонарей, сбивающихся днём в стаи, чтобы подремать в обнимку, пока не придёт время их ночной смены.

Мимо распевающихся фонтанов, у которых снова очередной конкурс певческих талантов «Серебряное горлышко», и потому голосят они ежедневно. Ну ладно, ладно… Журчат, и очень мелодично. Я их тоже очень люблю, как и все горожане. И даже собираюсь посетить финал конкурса.

Мимо знакомых котов, которые упорно учатся летать, потому что теперь время такое - если ты не отточил мастерство воздушных кульбитов, никто тебя всерьёз и не воспримет.

И слёт воздухоплавателей совсем скоро. Мастеров кошачьей акробатики…

Пока иду, обязательно на плечо присядет кто-то из пернатых. Если ласточка - то новые стихи будут отдавать кардамоном, воробьи насочиняют стихотворных строк с ароматом корицы, а синицы чаще всего начирикают жасминовых стихов, которые я выслушаю с улыбкой, не сбавляя шага.

К флюгерам поближе уже взбираются мальчишки, с сачками для ловли мелких облаков, которые отбились от небесной отары. Хорошо высушенное облачко отличный материал для подушек и перин. Иногда и разноцветные попадаются. Мои любимые фисташковые, но это дело вкуса!..

Зайти по дороге в угловое кафе не обязательно, но чаще всего хочется. Такой как там кофе - дома никогда не получается. Не знаю уж отчего… Но так и есть.

Кофе подаётся на столике, где лежат отрывные календари. Вырываешь себе случайный листочек - и в руках свежая газета именно с твоими новостями. Может, это магия кофе, может - хозяйки кафе. Да и какая разница? Но каждый читает то, что ему интересно. Только ему и именно сегодня.

Наверное, надо зайти ещё и к Пчелиному Дирижёру, пополнить запасы медовых разностей. Только ему удаётся договориться с пчёлами так, что отдельно получается мёд мятный, ромашковый, звёздный, розовый, голубой, клубничный, со вкусом долгожданных радостей и с ароматом приятных известий.

Если пройду мимо лавки зеленщика, обязательно помогу ему словить и собрать разбегающийся урожай яблок. Постоянно у него такие хлопоты. Наливные, круглобокие, так и норовят сбежать в поисках приключений, стать для кого-то волшебным артефактом.

Далее путь проходит по берегу ворчащего моря, самого добродушного из всех ворчливых. Побережье усеяно крупнозернистым песком, который если наберётся в обувь, то будет так же скрипеть и тихонько ворчать, пока его не вытрусишь с извинениями, чтобы не обижался… Зато потом на месте, где его просыпал, со временем, обнаружишь растения, со скрипучими голосами школьных уборщиц, которые плодоносят чернильницами-непроливайками и ворчат… чуть, изредка… Для порядка.

Мне ещё недолго по извилистой дороге, и окажусь возле ущелья. Навещаю которое частенько. Небольшое, с отвесными склонами, пронизанное сумрачными закоулками, поросшее чахлым кустарником.

Хожу туда затем… Зачем? Чтоб поговорить с эхом. Которое несговорчивое и непредсказуемое. Которое капризное, а подчас и вовсе молчаливое. Странное оно, потому и разговор каждый раз разный.

Я ему:

- Привет!

А оно:

- Ну здравствуй…

- Сегодня день такой погожий…

- Быть может. А может - нет.

- Зачем хожу к тебе, не знаю.

И тишина. Должно быть, молча пожимает плечами.

А потом… Потом происходит ещё более странное. Я завязываю с околичностями, спускаю с поводка откровенность и вызываю эхо на дуэль красноречия. Оно то запинается, то скороговоркой пинает мне обратно брошенные фразы, а в какой-то момент сбивается и вторит мне уже с рифмой.

Это начало конца. Или завязыванье истории в узел, который покрепче иных морских.

Тугие узлы рвут края ткани пространства.

Синхронно щёлкают замки старого чемодана, чёрствые булочки обращаются обратно в муку, которая забивает сусеки. Я просыпаюсь кофейным зерном прямо на землю и прорастаю фонтаном.

Улицы моего города истончаются в нить, сворачиваются в клубки и разбегаются во все четыре стороны.

Море сдёргивает своё покрывало и оголяет землю.

Исчезает всё, будто и не появлялось никогда.

Нет ничего.

Я просыпаюсь.

К.рылья

«Человек не создан для счастья. Есть вещи и поважней.» – Арс. Тарковский

Снова просыпаюсь с ощущением жжения в руках.

Машинально растираю их, не понимая, что бы всё это значило, и когда прекратится.

Неприятные ощущения скоро проходят, и день катится по накатанной.

Цой и Арбенина, сменяя друг друга, напрягают барабанные перепонки, но облегчают будничность.

Побоку романтику, тянет постебаться. Тромб, оторвавшийся и перекрывший кровоток, грозит сердцу остановкой. А оно, трепетно напрягается и умоляюще глядит изнутри.

Что мне ему ответить? Что поздно. Что бесполезно. Что мне уже всё равно.

Высокомерно отвечаю ему взглядом снаружи, кривя губы в усмешке.

Посреди дня руки неожиданно снова начинают жечь. Да что ж такое… Чувствую, что температура кожных покровов и впрямь повышена, но лишь от локтя и до плеча. В общем-то, определённого дискомфорта не испытываю, скорее некоторое недоумение.

Даже у солнца сегодня взгляд лжеца. Светобоязнь моя усиливается и потихоньку растёт неприязнь ко всем движущимся объектам. А к говорящим тем более.

Немые деревья так привлекательны. Беспомощно взмахивают ветвями-руками, дирижируя ветром.

Городские голуби наглые и неповоротливые. Прикормили их, что не пройти порой по аллеям. Нехотя дорогу уступают.

Солнечные лучи с шипением разрезают мой ледяной день напополам.

Сердце толкает изнутри, напоминая о своё никчёмном существовании. Да знаю я, что ты здесь. Куда без тебя… Но хочу четко разграничивать расстояние до другого человека. От и до. Не переступая.

Соприкасаемость чувств внушает иллюзию греха.

Замкнутость втирает в сердце бальзам бесчувствия.

Опосредованность ластиком стирает ощущение близости.

Неосознанно обхватываю себя руками, замерзая посреди теплейшего дня. Дрожь прокатывается изнутри, проступая снаружи мурашками.

Под вечер вскипают фонари, рождая глубокие спасительные тени. Драный сюжет романтических отношений не рождается, замерзая ещё в утробе.

Ну и ладно. Не привязываясь, не причинишь боли. Не подаренные цветы не уколют шипами. Несказанные слова не принесут ответственности за их произнесение.

Отлично. Просто замечательно )))

Носком ботинка поддеваю камешек и подбрасываю его. Ловко получается.

Засыпаю легко, но уже на обратной стороне яви меня начинает выворачивать наизнанку. Мутные образы с тошнотворным привкусом проносятся, не давая забыться.

Ворочаюсь с бока на бок, сбивая подушку в комок и сдёргивая одеяло. Хочу одного - тёмного, непроглядного сна. Всего лишь. Неужели это завышенные запросы?!

Но мой личный театр абсурда в потустороннем мире раздёргивает занавес. Хаос скалится и приносит физические мучения. Руки заламываются назад и опаляются. Запах горения доводит меня до приступа рвоты.

Нечто отпускает меня и валюсь наземь. Теряю сознание прямо во сне. Прихожу в себя посреди антарктической пустыни. Мне снова холодно, но это привычно. Только вот руки болят. Уже нестерпимо.

Поэзия из несуществующих слов прошёптывает тишину этой пустыни. Невольно улыбаюсь. Всё неопределенно и изменчиво. Всё ещё может быть. Наверное.

Здесь даже солнце холодное. Такое маленькое и тусклое, как будто нарисованное скупым художником.

Плечи передергиваются от холода. Пытаюсь обнять себя, и с ужасом обнаруживаю, - что рук-то нет.

Нет у меня отныне рук.

Зато есть крылья.

Смоляные перья, как у воронов, чуть отливающие синевой.

С изумлением созерцаю эти непривычные придатки. Мне не страшно. Мне никак.

Теперь уже руки не болят. Физическая боль ушла. Бесследно. Я помню о ней, но как о чём-то из прошлой жизни.

Ммм… Тянет на пафосный крик. Вернее, на карканье. Но это тупо. потому просто вальяжно взмахиваю новообретёнными конечностями. Это красиво… Очень красиво.

Мрачная красивость, - доступная уму, но не сердцу.

Пульс замедляется, кровоток чуть ощутим. Холод обтекает и обволакивает. Сейчас замерзну тут, и всё закончится. Как будто и не было ничего.

Запрокидываю голову и издаю нервный смешок. Жалкое зрелище. Перевожу взгляд и вздрагиваю.

Потому что прямо перед собой, в нескольких метрах, обнаруживаю собственного двойника. Такого же взъерошенного, замерзшего и настороженно следящего за моими движениями.

И такого же безрукого.

Только вот крылья… Они отличаются.

Вопросительно изгибаю бровь, двойник прекрасно меня понимает и поднимает крыло, демонстрируя его.

Обалдеть… Едва сдерживаюсь, чтобы припадочно не раскаркаться.

У него, оказывается, голубиные крылья.

Постебаться? Да ладно, достаточно снисходительно поухмыляться. Что и делаю.

Сердце моё возмущенно спазмирует. Дыхание перехватывает. Закашливаюсь, и сознание снова меркнет. Когда прихожу в себя, смешного уже мало. Я в теле собственного двойника - с почти невесомыми голубиными крыльями. Что за чертовщина… Они настолько легки, что мне… странно от этой лёгкости. И почти не холодно.

Вижу себя со стороны с крыльями ворона и заледеневший взгляд обречённости.

Так вот чем мы отличаемся…

Я понимаю. Кажется, понимаю. Теперь. И ощущаю неравноценность выбора. И мне даже претит возможность делать этот выбор.

Отступаю назад, цепляюсь за неровность льда и падаю. И с калейдоскопической скоростью начинаю менять тела. Как оборотень, из жара в холод, из сумрака на свет и обратно. Мутит от этой карусели… Хочу остановиться.

Чувствую, что сейчас проснусь. Весь вопрос в том, с чьими крыльями… Или с руками? Ааа…

глоток

Факел в моей руке потрескивает и коптит. Его света едва хватает, чтобы осветить дорогу на пару метров вперёд. Хотя и дороги как таковой нет.

Есть буреломная чаща и непроглядное небо. А может, и неба нет. Его совсем не видно.

Деревья здесь чёрные и скользкие. От случайных касаний - одни лишь неприятные ощущения.

Поиски затягиваются.

Бесполезно. Нет здесь никого. Надо перелистывать страничку. Гашу факел в ближайшей липкой луже и оказываюсь в безвременьи. Тишина оглушает.

Делаю вдох поглубже и выныриваю. Мрак рассеивается.

Теперь я на берегу моря. Низкое серое небо гонит непрерывную череду облаков. Вода похожа на минералку с газом.

Вполне подходящее место для прогулок, несмотря на порывистый ветер и запах водорослей. Но гулять в одиночку долго не станешь.

Нет. И здесь нет.

Шелест потусторонних страниц.

Лунный ландшафт, испещрённый выбоинами кратерами. Совсем нечем дышать.

Но и здесь пусто.

Листаю дальше.

Край Вечных Дождей. Влажно до такой степени, что альвеолы лёгких плесневеют почти сразу же. Прокашляться невозможно.

Слякоть и чавканье грязи под ногами. Зонтик вырастает из моей правой руки и раскрывается грибом.

Почему я ищу тебя в таких неприглядных местах? Почему именно здесь?

Куда заносит, там и брожу. Сновиденческие тропы непредсказуемы и на карты не нанесены.

Никого. И никаких следов. Я падаю духом и проваливаюсь прямо в следующую главу.

Из дождливого мира в песчаную пустыню. Зонтик в моей руке выглядит по-идиотски. Его и самого смущает окружающий пейзаж. С едва уловимым шипением он телескопически втягивается в руку, а в следующее мгновение я обнаруживаю в ладони эфес без клинка. Верчу в руке, рассматривая навершие с куском обсидиана. Симпатично, но к чему оно мне?

Легкий нажим около гарды, и из эфеса вырывается огненное лезвие. Какая прелесть… Пламенная рапира. Теперь и спрашивать – зачем? – не буду. Значит, надо.

Хождение по пустыне кажется нескончаемым. Нет никаких ориентиров, чтобы определить расстояние или направление. Калёное ядрышко светила застряло в зените и никуда не сдвигается.

Останавливаюсь и выбрасываю бесполезный резак. Тупо. Это моё подсознание водит меня по лабиринту предположений. А они ограничены недопониманием, отсюда и лживость предлагаемых дорог.

Мне никогда тебя не найти.

Ещё хуже, если ты не хочешь, чтобы тебя нашли.

Усаживаюсь на вершине бархана, обхватываю колени и с тоской всматриваюсь в ровную линию горизонта.

Некуда дальше идти.

А знаешь…

Я пишу тебе письмо. И когда я его закончу, в Макондо поднимется буря. Она сорвёт крыши, вырвет лист из моей руки, не дав подписаться.

Прошу Бога, чтобы он просто поговорил со мной, но он лишь загадывает загадки.

Я устаю решать ребусы и отключаю разум.

Прошу, поговори со мной!

Прошу, а ты не слышишь… Прошу, а ты молчишь. Кричу, а ты отворачиваешься. Обижаюсь, и уже не прошу. Не надеюсь.

В Макондо штиль. Но буревестник уже реет. Гордо реет на просторе. Кляксы ложатся на бумагу, заслоняя смысл написанных слов.

Мне ничего от тебя не надо. Только знать, что всё хорошо. Или же что всё будет хорошо. Когда-нибудь, но обязательно. Вот и всё. Ничего более.

Более ничего и не будет. В моих силах поднять самум и замести все следы. Песок способен поглотить города и века, что ему человек.

Знать бы… Разве это так много? Просто знать.

Шорох песка за спиной. Стремительно оборачиваюсь и беззвучно кричу.

Это ты. Или мираж воспалённого мозга? Подбегаю, чтобы удостовериться, но пересохшее горло не способно издать ни звука. Это и правда ты.

Но умирающая от жажды. Мы в пустыне, я помню. Всё осознаю, но нет сил листать страницы и выйти отсюда за пределы сна.

Хуже всего плакать от бессилия. Плакать и бесполезно, и глупо. А ничего другого не остаётся.

Одна единственная слезинка выпархивает из глаз, и ту я подхватываю на лету. Глухо стону и пытаюсь отгородиться от безысходности прикрытыми веками. И ощущаю… как в моей руке высыхающая слезинка трансформировалась в горлышко фляжки.

Да! Неисчислимое раз да! Иллюзорная борьба продолжается.

Встряхиваю фляжку и с удовлетворением убеждаюсь, что она почти полна. Нам хватит, чтобы продержаться.

Откручиваю крышечку и понимаю, что в моих руках вода забвения. Просто знаю это.

Если ты её выпьешь, то всё позабудешь. И спасёшься. Или спасёшься, потому что позабудешь? От перестановки суть особо не меняется.

Меня ты тоже забудешь. Но возродишься. Не это ли мне нужно? Это.

Сглатываю жесткую слюну через силу. Именно это.

Значит… Ты выпьешь из моей фляги.

А я последний раз посмотрю в твои узнающие глаза.

Пей… Осторожно, не спеша. Влага в пустыне драгоценна.

Вот и всё. Остался лишь глоток. Для меня? Тоже позабыть. Тоже?

Подношу флягу к губам и улыбаюсь. Сейчас…

соленый снег

- вполне возможно, что я схожу с ума. сны всё страньше и страньше )

как мало тех, с кем можно помолчать,

кто понимает с полуслова, с полувзгляда,

кому не жалко год за годом отдавать,

и за кого ты сможешь, как награду,

любую боль, любую казнь принять.(с)

Проваливаясь по щиколотку в рыхлый снег, идем по ровной степи. Более бессмысленного передвижения и не представить. Никаких ориентиров, никакого просвета в небесах.

Сильный холод не ощущается, просто мы уже привыкли зябнуть, притерпелись.

Ты идёшь чуть впереди, слегка сутулясь и глядя под ноги. Наклоняешься и набираешь горсть снега. Потом пробуешь его на вкус и с удивлением поворачиваешься ко мне.

- Представляешь… он солёный!

Представляю. Пробую его из твоей ладони и с улыбкой отвечаю:

- Ну конечно. Мы же в начале Творения. Где-то здесь бродит снежный великан Имир и корова Аудумбла. Эту соль лижет корова, потому что здесь не растёт трава.

Ты с недоверием отодвигаешься.

- Не правда… Так не бывает.

- А викинги считали, что бывает.

- Ну и пусть себе считают. Ни одна космогоническия теория не станет оперировать такими примитивными понятиями, как корова и соль…

- То есть Биг Бэнг тебя ничем не смущает?

- По крайней мере учитывается закон сохранения энергии.

Ты слегка раздражаешься, но я ведь лишь слегка подразниваю тебя.

Поднимается ветер и начинает завьюживать. Скоро видимость вокруг падает до нескольких шагов. Я почти на ощупь приближаюсь к тебе, чтобы не потеряться. Ты так доверчиво держишься за руку, что струна внутри меня натянута до предела. Грозит оборваться.

Но тут натыкаемся на обледеневшую дверь. Дверь посреди степи, занесенной солёным снегом, манит неведомым откровением.

Берусь за металлическую ручку двери и чувствую, как ладонь сразу же прилипает к ней. Всё же мороз силён.

Толкаю её и ощущаю, что поддаётся. Порываюсь войти, не отпуская твоей руки, и понимаю, что ты упираешься.

Почему?

- Я … не знаю. Хочу ли я.

- Может, и не хочешь, но стОит.

- Подожди… Я боюсь.

- Ты со мной.

- Нет, нет, нет!.. Я всё равно боюсь. Но чего боюсь – я тоже не знаю.

- Ладно.

Стою, держась за дверную ручку и понимаю, что рука моя почти онемела от холода. Выпускаю твою ладонь.

- Тогда подожди меня здесь.

Ты молчишь, покусывая губы, боясь остаться в одиночестве. Но входить ты всё же боишься ещё больше.

- Хорошо. Только постарайся не задерживаться.

Я улыбаюсь тебе и хочу грубовато пошутить, но внутри всё ноет, потому что моё настоящее желание - не отпускать тебя ни на минуту. Вот поэтому просто киваю и резко распахиваю дверь.

Войдя, теряю чувство ориентации, поскольку здесь даже ветер не шумит. Сумрачный туман и беззвучье. Ни запахов, ни цвета, ни ощущения пространства.

Помню, что мне надо побыстрее вернуться, и заставляю себя очнуться. Усилием воли принуждаю свои мысли звучать громче, не доверяя голосу.

Не могу разобрать собственных слов, но по коже пробегает дрожь - есть отклик. Мы начинаем свой беззвучный диалог.

- Ты здесь.

- Наконец-то.

- Зачем?

- Скорее уж почему… А зачем, ты знаешь.

- Хочу понять, знаешь ли ты.

- Ещё не понимаю. Но почему - выразить смогу.

Мой незримый собеседник так красноречиво держит паузу, что невольно краснею, но собираюсь духом.

- Потому что не могу больше чувствовать чужую боль. Хочу забрать её себе. Так мне будет легче.

- Ищешь лёгких путей… хитро задумано.

- Мне приятно, что ты оценил. Дашь мне такую возможность?

- Ты пожалеешь.

- Нет.

- Ты пожалеешь!

- Нет же!

- Точно?..

Этот вкрадывающийся шёпот жжёт мои вены, так что инстинктивно отшатываюсь. Но кисельный туман везде одинаков. Не находя точку опоры, просто перестаю полагаться на неё.

- Уверенность зашкаливает.

Чувствую, что мой ответ смешит его, ну и пусть. Только бы согласился.

- Хорошо. Мне-то что. Тебе с этим жить.

Проваливаюсь от удовольствия обретения. Желание исполнилось. Так просто. Даже ничего не надо отдавать взамен. Врут сказки. Нагло врут. Но на то они и сказки.

- Тогда… я пойду?

- Иди.

- Спасибо.

- Только не ищи обратную дорогу. Желания обратного хода не имеют.

- Я понимаю.

- Тогда прощай.

- Ага. Всего хорошего. Ещё раз спасибо.

Развернувшись, тут же утыкаюсь лбом в искомую дверь. Не такую обледеневшую с этой стороны, но вполне узнаваемую.

Выхожу наружу, и ты бросаешься мне сразу навстречу. Утыкаешься в плечо и слегка дрожишь. Хочу тебя обнять, но не смею. Сейчас нельзя расслабляться. Нам предстоит ещё долгая дорога.

Руки холодны, но плевать. Заснеженная солёная пустыня когда-нибудь закончится.

Да. Весна начинается не по календарю, а уже шагов через сто. Не сдерживаюсь, и восклицаю:

- Боже, насколько всё относительно!..

Ты повеселевшим голосом откликаешься:

- Ну, не всё, но пространство и время определённо.

Отпускаешь мою руку, и порываешься покинуть ровную как стол степь, сбежав с зеленеющего травой пригорка. Я не спешу за тобой. Не могу так быстро.

В области солнечного сплетения раскручивается стальная пружина, лопается и разрывает меня изнутри. Пытаюсь прикрыть рукой зияющую рану, но не ощущаю себя вовсе. Вижу тебя впереди, даже чувствую запах весенних медоносных цветов, но здесь ли я - не знаю. Слишком плохо. Болевой шок отключает реальность выборочно, как испорченный агрегат.

Наконец ощущаю биение пульса в голове, и боль стихает, как будто истощившись. Подношу ладони к лицу и вижу, как они всё ещё дрожат. Ничего, сейчас пройдёт.

И проходит. Бесследно.

Нагоняю тебя и радуюсь твоей улыбке. Солнце так ласково пригревает, что даже не хочется думать о будущем.

Спускаемся к подножию холма и идём вдоль ручья. Очень скоро выходим к речке. Отчего-то манит противоположный берег. Он и более пологий, и зеленее, и горизонт там чище.

Ты оглядываешься на меня, и я пожимаю плечами. Твоё желание - закон.

- Будем искать брод.

Мы идём вниз по течению, и на одном из извивов реки видим, что здесь она значительно шире, и заметны перекаты. Явный признак мелководья.

Разуваемся и закатываем штанины. Балансируя, медленно пересекаем водную преграду.

На том берегу останавливаемся, где отмечаю, что ты всё же замерзла. Развожу костёр, радуясь тому, с какой готовностью ты тянешь к огню руки. И тут отключаюсь. Словно мозг взрывается изнутри и заливает кровавой жижей полость черепа. Не знаю, какое выражение у меня на лице, просто обмякаю прямо на землю и приваливаюсь к прибрежной иве. Ты ничего не замечаешь, да и длится это считанные секунды. Я вижу это по огоньку, бегущему вдоль хвороста. Он как в замедленной съёмке лениво передвигается по ветке.

Мой мозг как губка впитывает всю разлившуюся кровь, и восстанавливает нормальное кровообращение. Регенерация на грани фантастики. Ты поворачиваешься ко мне и я отвечаю на улыбку.

Обсушиваемся и согреваемся.

- Пойдём?

Конечно. Смысл сюжета в дороге.

Идём по лесной дороге, зачарованные обступившими нас соснами. Твой взгляд проясняется всё больше, походка более уверенная.

Как же меня это радует. Ты возрождаешься. Даже идти с тобой в ногу становится труднее. Не запыхавшись, не могу удержать темп. Дыхание сбивается.

Небо затягивают тучи и начинает накрапывать дождь. Ты поеживаешься, и я отдаю тебе свою куртку. Так-то лучше. Ты благодарно смотришь мне в глаза, а я смущаюсь и отвожу взгляд.

Так хочется зарыться рукой в твои волосы, и чтобы ты запрокинула голову и зажмурила глаза, отвечая на мои прикосновения. Но нет. Нам ещё очень долго идти. Очень.

Гляжу, нахмурившись, на прохудившиеся облака, а они в ответ припускают дождём ещё пуще. Что ж такое… Дождевые капли прожигают одежду и достигают кожи. Кислотный дождь испепеляет мои кожные покровы в считанные секунды, я даже не успеваю закричать. Мне страшно, но ещё страшнее напугать тебя криком. Беззвучно сотрясаю воздух в ужасе, что сейчас всё вокруг так же исчезнет. Но кислотный дождь льётся только для меня. Капли щёлкают по листьям кустарника вполне безвредно, и стекают вниз, вполне благополучно впитываясь в почву. Трава лишь приобретает яркость, вымытая славным летним дождём.

Бойся исполненных желаний. Но бояться мне поздно. Ты оглядываешься, подгоняя меня взглядом. Скалюсь обнажённым черепом, но ты ничего не замечаешь. Хорошо, - значит, всё это происходит лишь для меня.

Вся твоя боль оседает внутри меня, переваривается и исчезает. Очень хорошо. Отличное желание задумано.

Подволакиваю ноги, но нагоняю тебя и снова беру за руку. Твоя ладонь теплеет. Это хороший знак. Ты возвращаешься к жизни. Чувствую, как ты сжимаешь мои пальцы и расцветаю изнутри. Всё можно перетерпеть, если есть ради чего.

Дорога наша всё не кончается, она петляет, и уводит дальше, за горизонты видимого. Начинает смеркаться.

Усталость наваливается, и заставляет искать место для ночлега. Выбор невелик. Ближайшая опушка с шелковистой травой, и ствол высокого дерева с развесистой кроной. Под деревом и устраиваемся.

Ты прижимаешься, и наконец-то обнимаю тебя за плечи. Так теплее и защита от ночных страхов. Вдыхаю запах твоих волос и убаюкиваюсь им. Сон смежил веки, грань реальности отодвинулась, выпуская безграничье сновиденческих кошмаров.

Всю ночь падаю с огромной высоты и разбиваюсь, воскрешаюсь заново и вновь с упорством Сизифа продолжаю своё бесконечное падение. И не в силах проснуться, вынырнуть из этого беспредела.

Лишь к утру всплываю на поверхность и просыпаюсь. Кости болят, как многократно переломанные. Сейчас бы встать, размяться, прийти в себя. Но для этого надо тебя разбудить. Чуть дыша, дую тебе в розовеющее ушко, и ты потягиваешься. Смущенно краснеешь и протираешь глаза.

- Знаешь, мне сегодня отлично спалось. Совсем ничего не снилось.

- Здорово.

- Да. Удалось выспаться.

Моему счастью нет предела. Ты явно идёшь на поправку. Моё заветное желание исполняется на глазах.

Встаю как инвалид, превозмогая боль во всех частях тела. Как Франкенштейн, вижу себя со стороны лоскутным монстром, цельность которого нарушена необратимо.

Всё идёт по плану. Дотянуть бы до конца пути.

Отправляемся дальше. Но спотыкаюсь почти на каждом шагу. Постепенно отстаю и останавливаюсь передохнуть. Ты машешь мне, а я машу в ответ – дескать, догоню скоро… По крайней мере, постараюсь.

Ты так резво уходишь по дороге вперёд, что понимаю - уже не нагнать. Истощение настигло раньше.

Что ж. Твоя боль переварилась у меня внутри, но отравила меня. Что ж. Моё желание было очень ясным, и хоть сейчас преклоню голову в благодарность за его исполнение.

Твой взгляд прояснился, голос окреп, поступь приобрела лёгкость.

Жаль лишь, что я больше не смогу быть рядом.

Но это необходимость. Сказочная плата за волшебные услуги. Бесплатные желания не исполняются.

Мне становится всё хуже. Стоять уже не могу, сползаю на землю и закрываю глаза.

И слышу, как рядом начинают ругаться. Знакомый голос. Голос из-за двери. Который предупреждал, что обратной дороги нет.

- Ну вот. Я же говорил.

- Я ни о чём не жалею.

- У тебя даже сил на сожаление не осталось.

- Я правда не жалею.

- Да знаю это… Потому и злюсь. Паршиво выглядишь, кстати.

- Уверен, что кстати?

- Не совсем. Но выглядишь и впрямь паршиво.

- Знаю.

- И?

- Что «и»?

- Давай переиграем.

- Нет.

- Почему?

- Не «почему», а «зачем»… Зачем переигрывать? Всё ведь хорошо.

- Да, конечно. Только совсем загибаешься.

- Что уж теперь. Всё равно не жалею. Ни о чём. Правда. Веришь?

- Верю. Потому и злюсь. Значит, так…

Ну нет же.

Снова степь. Солёная вьюга. Заледеневшая дверь и твоя ускользающая ладонь.

Шалишь… Не буду я ничего переигрывать. Моё желание неизменно. Я забираю боль себе, пока в силах её переносить. До последнего предела. До самого последнего.

Замок над городом

Утро лизнуло край земли, сгоняя дремоту.

Холодный туман растянулся над реками и ручейками, озёрами и прудами. Первый же солнечный луч кольнул шпиль высокого замка.

Замок возвышался над городом, занимая самый высокий холм.

Но как ни странно, туман у подножия замка не развеялся, а ещё сильнее прильнул к его замшелым стенам.

Тепло прокатилось по улочкам города, завернуло в переулки, ткнулось в тупики и закружилось в самом центре городка - на его главной площади Фонтанов. Один лишь замок оставался сырым и холодным, как будто солнце ему не указ.

Дома этого города были выстроены из красного кирпича и покрыты черепицей. Ставни деревянные, с затейливыми рисунками. На многих трехэтажных домах сверху вертелись флюгеры.

Мостовая, вымощенная булыжниками, гулко отзывалась на повозки молочников, развозящих свой продукт.

Пекарни зазывали первых покупателей ароматами свежеиспечённых хлебов и булочек.

Городской рынок отворял свои ворота для телег с овощами и фруктами, рыбой и колбасами. Из окрестных деревень съезжались ещё зевающие крестьяне.

Городская ратуша отзвонилась переливчастым боем своих старинных часов. Главный Фонтан тоже проснулся и взвился вверх снопом хрустальных струй.

Бургомистр в эту минуту вышел на площадь Фонтанов из боковой улочки и на пару секунд остановился, чтобы вытащить карманные часы и свериться с ратушей. Всё совпадало в точности. Бургомистр удовлетворённо хмыкнул и случайно скользнул взглядом по замку. Тот своей темнеющей громадой как будто нависал над городом. Бургомистр невольно поёжился и заторопился в ратушу.

Утро налилось светом, незаметно перетекло в дневную суету, которая уверенно разделалась с несколькими часами и приблизила вечер.

* * *

Пришлось отпроситься с работы, ибо какой из меня работник в таком состоянии… Директору и так всё стало ясно по моему перекошенному лицу. Не так уж часто я отпрашиваюсь, и никогда по пустячному поводу.

Добраться домой удалось быстро, хоть и с прижмуренным глазом и стиснутыми зубами. Приглушённые звуки улицы отдавались звоном в голове, а мелькающие машины и пешеходы казались не более чем призраками, размытыми по асфальту.

Открыв входную дверь квартиры и ввалившись внутрь, наконец-то перевожу дух. Всё-таки дома легче, чем где бы то ни было.

Но таблетка спазмалгона и не думает действовать. Однако… В последнее время всё чаще и чаще не срабатывает.

Ну да ничего… Есть ещё средства. Сейчас выпью чего-нибудь – и спать завалюсь. Чёрт, случайно скользнув взглядом по продуктам в холодильнике, чувствую усиленный приступ тошноты. Несколько глотков холодного молока притупляют это мерзкое чувство.

Вот и диван. Самый верный и молчаливый друг. Принимает меня таким, как есть, в любом состоянии, не насмехается и не отворачивается…

Рухнув на него, блаженно закрываю глаза, и вспоминаю, что телефон остался в кармане куртки, в прихожей. Надо вставать. А это пытка.

Мысленно досчитав до трех и закусив губу, рывком поднимаю себя и чуть не вою от нового взрыва боли в голове. Муть перед глазами ещё больше сгущается. и почти на ощупь иду в прихожую за треклятой звонилкой. Всё, теперь мобильник отключен и зашвырнут в недостижимый угол. Можно погружаться.

Отключиться сложно, головная боль не пускает в мир снов, терзает на грани бодрствования. Применяю испытанный метод - фантазирую об идеальном мире, где все проблемы исключительно сказочные, а злодеи тянут разве что на мелких хулиганов… Где времена года заведомо приветливы, а урожаи богаты, где в пряничных домиках живут действительно добрые старушки, и волки сопровождают Красных Шапочек как верные оруженосцы… Где прибытия Летучего Голландца ждут лишь с алыми парусами, а Дикая Охота короля Стаха случается раз в году, как карнавальное действо, которого все ждут с огромным нетерпением…

Где бургомистр каждое утро сверяет свои часы по ратуше…

* * *

Вечер горожане предпочитали проводить на набережной, чаще просто прогуливаясь семьями и общаясь с друзьями, но некоторые приходили и с удочками, и тут же облокачивались о парапет и закидывали их.

Бургомистр также прохаживался здесь с женой под ручку, раскланиваясь время от времени, и ведя неторопливую беседу.

Лениво скользнув глазами по террасно поднимающемуся склону, облепленному домами и оплетенному улочками, глава города непроизвольно вздрогнул, наткнувшись взглядом на самое высокое здание. Замок и на вечерней заре не утратил своего удручающего вида. Непосредственно над ним сгрудилась клочковатая туча чернильного оттенка. Сполохи беззвучных зарниц били в самую высокую башню замка, но ни одно окно не светилось.

- Снова с ним что-то происходит, - уловив взгляд, вымолвила жена бургомистра.

- Очередное ненастье, - пожал плечами в ответ градоначальник. - Лучше б он вообще исчез, ради нашего спокойствия.

- А ты не думаешь, что этот замок придаёт некоторый шарм нашему городу?

- У меня он вызывает чувство тревоги.

- Да, он загадочен, мрачен, окутан какой-то мистической тайной… В этом и есть его прелесть!

- А как быть с тем, что до него нельзя добраться и войти? Что его можно видеть лишь на расстоянии, но приблизившись - видишь, как он на глазах исчезает?!

- Но, дорогой, это ведь так романтично!.. Возможно, он просто заколдован, и в нём дремлет похищенная в незапамятные времена принцесса, которая ждёт своего избавителя… Помню, как в детстве мы с подружками пересказывали друг другу множество историй об этом замке. И страшные, и не очень.

Бургомистр усмехнулся собственным воспоминаниям и ещё раз глянул на серокаменный замок. Тот как ни в чём ни бывало хладно возвышался и молча игнорировал весь романтический ореол россказней о себе.

* * *

Проснувшись посреди ночи, ощущаю, что боль несколько отступила. Вернее, уползла в какой-то закоулок черепа и там затаилась. Предельно осторожно встаю, чтобы не вспугнуть её и не заставить резким движением встрепенуться, и бреду до холодильника. Открыв дверцу, тупо смотрю внутрь и постепенно вспоминаю, что же мне здесь нужно.

А… вот оно. Молоко. Моё спасение.

Глоток за глотком, прохладой по горлу, и из меня постепенно выветриваются ошмётки дурацких сновидений про неспасённых принцесс, проблемы с очистными сооружениями и вопросами лучшей наживки для вечернего лова…

Фух… Полегчало. Уже и оба глаза можно раскрыть. И даже не больно.

Так, обратно на диван, чтобы закрепить результат.

Только желательно без сновидений, уж очень выматывают.

Можно ведь просто поспать - тихо, спокойно, в абсолютной тишине и темноте.

* * *

Совсем свечерело, и усталые горожане начали расходиться по домам. Набережная быстро пустела.

Бургомистр бросил прощальный взгляд в сторону города, чтобы полюбоваться отсветами зари в окнах городских домов, и оторопел. Показалось, что ли… Замок над городом, а с ним и сам город приобретали прозрачность, контуры искривлялись, краски блекли и всё подёргивалось призрачной дымкой.

Черепица с домов сползала, стекла в окнах лопались и осыпались блестящим крошевом, мощёные улочки стекали ручьями вниз, прямо к набережной, увлекая за собой деревья и людей. Всё рушилось, но в полной тишине.

Бургомистр судорожно вытащил часы из кармана и поднёс их к лицу, в нелепой попытке узнать точное время конца света в вверенном ему городе. И с ужасом понял, что его рука также истончается и исчезает, вместе с часами.

* * *

В моём окне расцвело утро и молча подсказало, что неплохо бы проснуться.

Так сладко потягиваться, когда ничего не болит… Правдивее отметить, что когда ничего не болит - то об этом даже и не задумываешься. Мир становится гораздо приветливее.

Остаток ночи удалось доспать в великолепном покое, без фэнтезийных приключений в сновиденческой реальности.

Ставлю чайник, готовлю кофе, режу хлеб на бутерброды. Скоро на работу выходить.

И никаких злых волшебников в зачарованных замках. Или всё таки спящие принцессы? Нет, это зачарованные волшебники, а принцессы злые… Совсем путаница получается. А ну его… Снится всякое, только голову морочит.

Сейчас аромат кофе прогонит всю эту нечисть и неразбериху.

* * *

Бургомистр как обычно проснулся на рассвете, но за завтраком был необычно задумчив. Жена пытливо поглядывала на него, и он, уловив её взгляд, попытался отшутиться:

- Знаешь, что-то я переутомился. Подумываю взять отпуск. Как думаешь?

- Наконец-то тебя не нужно уговаривать отдохнуть.

- Да, сам пришёл к этой мысли.

- Я рада. Ты плохо себя чувствуешь. Побледнел так вчера, когда мы домой возвращались…

- Привиделось чуднОе… Не по себе стало. Нет, нет, всё… Отпуск, это решено.

- Вот и чудненько. Сегодня же и распланирую. Замечательно проведём время…

Бургомистр встал из-за стола, и подошёл к окну.

- Вспомнил почему-то… Как мы в детстве собирались с ребятами, разводили костёр на задворках и по очереди рассказывали таинственные истории. Чепуху, в основном, но тогда казалось забавным. Особенно в темноте, при всполохах живого пламени, подначивая друг друга…

Бургомистр пошире раздвинул занавески и распахнул окно. Свежий ветер ворвался в комнату и закружил.

- Припоминаю одну из историй, хотя уже и не скажу, кто именно её рассказывал. Будто бы в замке спит волшебник, а мы ему все снимся. И если кто-то проникнет в замок и разбудит волшебника, - то мы все исчезнем. Ведь мы лишь его сон.

Он печально пожал плечами, но в этот момент жена подошла к нему сзади и обняла.

- Мне нравится другая версия. Зачарованный волшебник проснётся и замок перестанет быть призрачным.

- А как же принцесса?

- Какая принцесса?

- Которая должна прискакать на белом коне и спасти зачарованного волшебника из замка.

- Так принцесса тоже спит в замке!

- Что же, они там вдвоём спят? А кто же будет их будить?

- Ой, это такая запутанная история… В детстве мы ещё и не то выдумывали.

- Да, славное было время. Но давай подумаем об отпуске. Какие есть предложения?

* * *

По дороге на работу подумалось, что неплохо бы отдохнуть подольше. Заявление на отпуск что ли подсунуть директору. И жалостливо за голову подержаться, чтоб не возражал особо…

реанимационные фантомы

По прошествии четырёх лет всё видится несколько в ином свете. Как будто и не со мной вовсе.

…

Обстоятельства не важны, но приключилось так, что на недельку пришлось зависнуть в реанимационном отделении, в палате-люкс… Уже смешно, правда?

Скучно там, посетителей не пускают. И оттуда не выпускают. Да и сам не уйдёшь. Не имея физической возможности.

Но речь не о том. Скучно! Ни телевизора, ни радио, ни даже телефона. Наедине лишь со своими мыслями.

Но иногда отдельные моменты отвлекают. Когда в соседнее помещение привозят кого-то. Особенно если этот кто-то не совсем адекватен, и медперсонал прикладывает титанические усилия по утихомириванию клиента.

Но опять же, речь не о том. Тем более, что кроме как на звуки, отвлекаться больше не на что.

Самое интересное случилось на пятую ночь моего пребывания в этом уютном… эээ… заведении. Накануне вечером поступил тяжёлый пациент, ему из Киева доставили нейрохирурга, но помочь тот не смог. Слух у меня хороший, а ввиду ничегонеделанья только и ориентироваться в ситуации на слух… В общем, много интересных подробностей было услышано, хотя и не всё понято. Про родственников, которые могут и вскрытие потребовать… Дальше голоса стали несколько глуше, да мне и не было интересно.

Смеркалось… Почти как у Достоевского. Наступила ночь. Хочешь не хочешь, а спать надо, поскольку ничем другим заняться нет никакой возможности!

Хорошо хоть сны снятся, заменяя собой мозаику телеканалов. И вот снится мне… Автобусная остановка, я и ещё кто-то, садимся в подъехавший автобус, несколько удивляемся пустоте салона, хотим рассчитаться с водителем, но тот отрицательно качает головой, не отрываясь от дороги. Оказывается, автобус этот возит бесплатно, более того, - каждого доставляет до места назначения. Кому куда надо.

Мой попутчик совсем по-детски радуется, обсуждая со мной подобный сервис и заботу о людях. Я задумчиво поддакиваю, поглядываю в окно, и понимаю, - что мне никуда не надо ехать. Тем более бесплатно.

Порываюсь к выходу, прошу остановить и высадить меня… Водитель мельком одаривает меня усталым взглядом и тормозит. Выхожу в открывшуюся дверь, напоследок оглядываясь на восторженную физиономию попутчика, который машет мне на прощанье. Автобус едет дальше, но уже без меня.

Дальше сновидение не упомню, разбудили в пять утра громкие голоса, вызванивающие труповозку… Та отчего-то не хотела ехать, и медсёстры рьяно ругались по телефону и между собой.

Наконец до чего-то договорились, утихомирились. С грохотом начали везти каталку по проходу, а я, вывернув шею вижу своего попутчика по сну, которого опять же совершенно бесплатно везут в морг… Вижу его наяву в первый и последний раз, но помню его радостные возгласы и восторженное выражение лица, которое запомнилось из сна.

…

Через пару дней меня перевели в отделение неврологии, где ничего особо интересного не снилось.

________________

Послесловие. Всё, от первого до последнего слова здесь - правда.

слова приходят ниоткуда

Знаю, что сплю. Пытаюсь проснуться.

Но не получается - дремота как вязкий кисель обволакивает и липнет к изнанке век.

Разгоняю туман руками, но это игры ветра с мельницами - он сгущается еще сильнее и змеится, обхватывая руки призрачной паутиной.

Под ногами нечто похожее на застывшее лавовое поле. Бултыхаюсь в этом киселе и от безысходности начинаю петь песни. Особенно хорошо идут военные, с оптимизмом на грани отчаянья.

Когда репертуар уже пошёл по кругу, прямо передо мной выскочила неведома зверушка. Маленькое такое существо, вполне безобидное на вид. Выскочило и уставилось своими глазенками.

Признаюсь, моя рука невольно потянулась потрепать его пушистый загривок.

Зверёк изогнулся, отстраняясь.

- Но-но… Руки при себе. - Слова мышонка одёрнули меня и разом вышибли все песни из головы.

- Выйти хочешь?

Молча киваю, боясь перебить этот сон и сменить его на менее… безобидный. А говорящие бурундучки… что ж, если и не совсем нормально, зато не страшно.

- А тебе есть куда возвращаться?

- Есть, - наконец открываю рот, почти в радостном предвкушении.

- И есть к кому?

Пожимаю плечами. А бурундук не прост. Ставит конкретные вопросы и ждёт чётких ответов.

- Надеюсь, что да.

- Ах, надеешься… Уверенности не хватает.

Снова пожимаю плечами.

- Могу вывести. Вернее, указать путь.

Он махнул лапкой в неопределённом направлении, и там забрезжил если и не свет, то какое-то светлое пятно.

Чуть не срываюсь с места, но грозный окрик писклявым голосом моего собеседника останавливает меня.

- Стоять!

Свет гаснет. Кисель разве что не булькает от удовольствия.

- Не всё так просто… - Бурундучок усмехается, а я вглядываюсь в его глазки-бусинки, пытаясь рассмотреть там отблески адского огня. Он в ответ показывает мне в улыбке ряд белых и ровных зубов.

- Есть условие.

Внимаю.

- Говоришь, есть к кому возвращаться…

Настораживаюсь.

- Так вот, расскажи мне словами, почему хочешь вернуться и зачем.

Расслабляюсь.

- Но!

Вскидываюсь.

- Запрещено употреблять всякие банальности типа «люблю-жить не могу без», слащавые эпитеты и примитивные метафоры. Ясно? - Грозный зверёк топнул на меня лапкой.

- Услышу «глаза-озёра», «солнышко моё ясное», «звёздочка ненаглядная» - тропинка под ногами раскалится.

Пообещав это, бурундук удобно расположился и принялся щёлкать неведомо откуда взявшиеся орехи.

- Это сложно… - осторожно начинаю я.

- А никто не обещал, что будет легко.

- Но разве словами можно полностью пояснить, что чувствуешь, а главное - почему.

- Оправдания меня мало интересуют, переходи к романтике. - Скорлупки от крепких зубов бурундука трескались звонко и смачно.

Вздыхаю.

- Я знаю, что мир огромен. Но он сжимается до пятнышка, вглядываясь в которое, вижу лишь одного человека.

Только его взгляд раздвигает границы моего мира и тогда, раскидывая руки, я могу дотянуться до горизонта.

- О, как… - Зверёк благосклонно кивнул, а прямо у моих ног засветилась пунктирная линия, уходящая по кривой к белесому пятну где-то вдали.

- Пошли, а по дороге продолжай.

И мы двинулись по этой светящейся тропинке.

- Даже при взгляде на небо...

Тропинка запульсировала и начала затухать. Бодро шагавший бурундучок насторожил ушки.

Спохватываюсь и меняю направление мысли:

- Смотреть влюблёнными глазами - это как через поляризационный светофильтр. Всё вокруг становится насыщенней и выразительней.

Мой кисельный туман уже и раздражать перестал. Старательно сметая мысли в кучку и формируя из них предложения, понимаю, что:

- Я становлюсь добрее. Исчезают вредные привычки. В тоннеле вижу не только мрак, но и свет. Невольно улыбаюсь, да что там... просто-напросто расплываюсь в улыбке, когда вспоминаю любимое имя.

- Тебя послушать - так нет ничего прекрасней, чем! - Бурундучок фыркнул и завертел головой.

- Наверное. Нет. Ничего прекрасней. - Даже останавливаюсь. - А что?

- Странно всё это. - Пожимающий плечами зверёк тоже выглядел странновато, но не более всего происходящего.

- Да. Это чудо. Будучи такими разными, вдруг обнаруживаем удивительные соответствия друг другу.

- Знаешь что.

Резко останавливаемся.

- Знаешь что... А вали-ка ты отсюда, пока я весь не обзавидовался.

Мелкий пушистик нахмурился и кивнул в сторону. Светящийся портал оказался совсем рядом.

Иду.

- Эй...

Оборачиваюсь.

- И что - так все и на самом деле происходит?

Я уже почти на выходе. Но он ждёт ответа.

- Должно бы.

Однако силу творческого воображения ещё никто не отменял.

Быть Драконом или не быть

Я складываю крылья и втягиваю хвост, успешно маскируясь под обыкновенного человека. Хищный взгляд умиротворяется и становится равнодушным, тусклым.

Не так-то просто ящерам в мире людей. Взгляд на мир отличается - добро видится скучным и несколько глуповатым, а подчас и корыстным. А зло, так и вовсе - нудновато зацикленным на себялюбии и остервенении ко всему остальному. Словом, - примитив…

Иду по улице и бренчу мелочью в кармане. Это меня успокаивает. Доплачиваю за пацана в аптеке и за бабульку в хлебном. Они благодарят, а я только отмахиваюсь. Монет при себе всегда достаточно.

Мы, драконы, любим металлические деньги - полновесные и блестящие. Номинал не важен, но карман должны оттягивать.

Стою на остановке, ожидая автобуса. Холодно. Впадаю в оцепенение. Глаза тухнут, а руки немеют.

Рядом с урной шлёпается смятая пачка из-под сигарет. Рядом. Поднимаю взгляд на косорукого курильщика. Постепенно просыпаюсь и воспламеняюсь внутри. Чувствую, как чешуя обволакивает тело, становясь стальным панцирем. Глаза прицеливаются сквозь щелевую диафрагму.

Убедительно прошу его поднять мусор и аккуратно выбросить по месту назначения.

Замечаю, как он в первый момент хочет воспротивиться и послать меня. Куда подальше. Спокойно наблюдаю. Тягучие мгновения так забавно перетекают из нынешнего состояния в наиболее вероятное… Его взгляд смягчается и глаза уже улыбаются. Он изящно наклоняется и поднимает свою небрежность. Немного демонстративно опускает картонную коробку в урну и подходит ко мне поближе.

Шипы на кончике моего хвоста уже не так остры и ядовиты, а щелевидные зрачки округляются.

Парень отпускает пару примитивнейших комплиментов и настойчиво интересуется, как меня зовут. Любезно объясняю ему, что подобные знания излишни и пользы ему не принесут. Он не въезжает в эту фразу и всё пытается поглубже заглянуть мне в глаза. А я этого не переношу.

Отворачиваюсь и прячусь за воротником. Да и ветер усилился.

Автобуса, как назло, всё нет. Навязчивый попутчик пытается высказать, как ему понравился мой голос, и что он готов послушать его ещё.

Чччёрррт… Голос у меня действительно излишне нежен. Что не совсем соответствует характеру.

Огнём на него полыхнуть, что ли?! Жалко.

Но вот и долгожданное транспортное средство приближается…

На работе расслабляюсь и стараюсь получить удовольствие от не всегда осмысленных приказов. Но надо быть снисходительнее к начальству. Оно ведь тоже люди.

Широта драконьей души простирается так далеко, что помогая коллегам, я даже не жду благодарности. Мне и впрямь легче переключаться на разные виды деятельности. Эгоизм, чистейшей воды…

Дома, после уличной суеты и толкотни, постепенно прихожу в себя. Чешуя спадает как шелуха, конечности втягивают в себя когти и кожа розовеет.

Я наблюдаю за мирно пыхтящим чайником и даже не пытаюсь ускорить процесс. Нарезаю лимон и задумчиво съедаю дольку без сахара. Приятно. Приятно быть всеядным.

Естественно менять облик. Поворачиваться той стороной, которой не будет больно, если её заденут.

Быть драконом неплохо. Иногда вспоминая, что и человеком тоже надо быть.

Злой бог добреет

Злой бог сердится и рвёт черновики.

Он плачет, и кляксы от слёз расплываются галактиками,

которые приходится вытирать рукавом.

Злой бог капризничает и не хочет слушать ничьих мудрых советов.

Злой бог - растрёпанный первоклассник, которому бабушка

забыла положить яблоко к обеду.

Он дышит на холодное стекло окна и рисует пальчиком своё неназываемое имя.

В потрёпанной Книге Мёртвых рисует чёртиков, и автографы внизу страницы.

Стирает ластиком свой неумелый рисунок

и злится, злится, злится…

Подхожу к нему молча и глажу по голове.

Он настораживается и замирает.

Обнимаю крепко и шепчу на ухо

простейшее из возможного.

Злой бог тает в моих руках

и безумный мир вокруг добреет.

окаянное покаяние

Начищенные до блеска сапоги. Руки сложены за спиной. На лице никаких эмоций. Надеюсь.

Ночь рассекают руны-молнии. Тихо начавшийся дождь постепенно набирает силу. Пока это приятно.

Я всё ещё не могу выдавить из себя ни слова.

Крыша высотки наполняется зеркалами луж. Сполохи молний скачут по ним, отзвуки грома отдалённо напоминают музыку Вагнера.

Глотаю гордость, хотя она пытается стать поперёк горла. Вглядываюсь в мутное небо ночного города. Оно не тёмное, оно просто страшное.

Бог в чеховском пенсне вопросительно раздвигает взглядом тучи и молча взирает прямо в душу. Душа пытается улизнуть в пятки, но кто ж ей позволит… За шиворот и пред ясные очи.

- Чего ты хочешь?

- Молиться тебе.

Бог чуть не роняет пенсне, но конечно же, до этого не доходит. Правильно не удостоив меня ответом, скрывается среди грозовых облаков, раскатом грома прикрывая свой отход.

И я начинаю шевелить губами. Как могу. Теми словами, что доступны. Вначале натужно, через силу, преодолевая онемение горловых связок.

Дождь давно уже попал под рубашку и холодит до озноба.

- Зачем ты мне молишься?

Вопрос застаёт меня врасплох, но отвечаю почти не задумываясь.

- Я не могу дышать. Спазмы в груди. Хочу облегчения.

Капли беснуются, наполняя лужи. Невидимый собеседник молчит. Я продолжаю. Продолжаю преодолевать себя.

- Думаешь, поможет?..

Его задумчивые интонации выдают сомнение. Мне их подтвердить? И превратить диалог в фарс.

Я продолжаю молиться. Исступлённо. Задыхаясь и глотая дождь вместе со звуками.

- Ты меня ревнуешь… Ты меня ревнуешь!

Его изумление настолько искреннее, что почти сбивает меня с ритма.

- Ты меня ревнуешь к остальным людям. Вот оно как…

Задумываюсь над его словами и разжимаю почти онемевшие ладони. Машинально протираю их, но намокшие брюки делают эти движения бессмысленными. Зато собираюсь мыслями.

- Если и так… Что с того?

- Но я же не могу принадлежать только тебе… Я никому не могу принадлежать. Я просто есть. И ты можешь мне молиться. Когда захочешь.

Он разговаривает со мной как со слабоумным. Вкрадчиво, спокойно, с почти отеческой заботой. Спазмы снова усиливаются.

Закрываю глаза, но и сквозь веки отсветы молний проявляют мир. Чернота ночи поглотила город, но он всё равно есть, никуда не делся.

Пульсация внутри головы усиливается, доводя до тошноты. От холода передёргивает, и это приводит в чувство.

- Я всё это знаю.

Действительно знаю. Усталость от этого знания усиливает отчаянье.

- Но не считаю себя вправе. Просить о чём-то. Понимаешь?

Грозовой Вагнер вновь раскалывает дождливое небо, но мир не рушится.

- Понимаешь?..

Он понимает. Он тоже всё знает. Но мне от этого не легче.

стихотворец

- Здравствуйте… Мне б игрушку для ребенка, поинтересней.

- Возраст малыша?

- Да не малыш уже, постарше будет. Но тут дело в чём… Есть уже всё. Весь ассортимент детских забав испробован. Надо что-нибудь особенное. Понимаете?

- Понимаю. Дайте подумать…

- Вот такие теперь проблемы с подарком. Что дарить, когда у дитятка всё было и ничего ему уже не интересно… А поздравлять надо.

- Щас, погодите… Вот! Есть у меня одна интересная вещица. Глядите!

- И… Что это?

- Эээ… Стихотворная машина!

- Вот эта помесь печатной машинки и синтезатора?

- Ну да.

- Вид у неё. Больно непрезентабельный. Китайское производство?

- Ну что вы!.. Вот, почитаем на упаковке… Эээ… Всё на непонятном языке…

- Вот именно.

- Но инструкция в картинках, и так всё понятно. Глядите…

- Гляжу. Тусклый пластик, и ещё поцарапанный вот здесь.

- Где? Ах, здесь… Маленькая потертость, на свойства аппарата не влияет.

- И как он работает, этот ваш агрегат?

- Очень просто. На трёх пальчиковых батарейках.

- Понятно… Демонстрируйте.

- Брать будете?

- Если понравится, возьму. Со скидкой за царапину.

- Договоримся… Вот, включилось. Нажимайте.

- Куда? И что вообще должно произойти?

- На клавиатуре набирайте любое слово и жмите ввод.

- Зачем?

- Оно вам по этому слову стишок сочинит и выдаст.

- Зачем?

- Прикол такой. Это машина-стихотворец, «Орфей».

- Глупое название.

- Ещё глупее бы звучало «Пушкин»… А так… Ну нажимайте.

- А какое слово вводить?

- Да любое. Только приличное. Оно обязательно в стишке употребится.

- Дайте подумать…

- А чё тут думать? Тут встроена программа, использующая словарь слов и фраз, заполняющая форму по закону псевдослучайных чисел. Получаются авангардистские стихи. Не Пушкин, конечно, и не Маяковский, но…

- Да понял уже. Пусть будет «гроза»… Ну и?

- Пара секунд… Вот, отсюда листик должен выползти. Опля!

Гармония грозы - в безумстве диких красок

И в пляске ветра

на острие

молниеносных пик.

Нетленный миг короткой вечности.

- Ничо так… Вполне.

- Может, эта ваша машинка японская? Стихи странные.

- Не знаю. Может, и японская. Брать будете?

- Подождите. Ещё испытания не закончил. Введу другое слово. Так, так, так… что б такое… попроще… Ладно, попробуем «сердце». Ввод…

Есть в сердце потайной кармашек,

где можно радость затаить.

Упрятать с глаз долой, но знать,

вот здесь - всегда с тобой…

Безгрешной нежности клубочек

пригреть у сердца шерстяной…

- Чё это?

- Что заказывали. Стих по ключевому слову.

- Странный агрегат. Скидку бы увеличить…

- Договоримся.

- А если такое вот словечко… Ну?

Мне б вжаться посильней,

шепча признанья,

моля лишь об одном, -

- не отпускай…

- А что это за слово было?

- Не подсматривайте. Тестирую вашу хреновину на работоспособность.

- Чего это хреновину? Вполне себе нормальная хр… машинка.

- Только сдвинутая по фазе.

- Слова надо адекватные вводить.

- Чего? Вот, ввожу - «осень». Жму.

Под ноги упав -

впечатаюсь в осень

листом прошлогодним,

ажурным

кленовым

- И что? Пушкин тоже любил осень.

- И я люблю. Хоть и не Пушкин.

- Да что вы к Пушкину прицепились?!.. Это всего лишь игрушка, детская забава на батарейках, в пластмассовом коробе.

- Вижу. Я товар оцениваю. Имею право.

- Имеете…

- Значит, продолжаю. Слово «привет». Проще не придумаешь.

По ком ты бредишь,

кому запинаешься

даже в слове «привет…»,

кто твои сны

раздирает в клочья,

кто греет минуты

и тревожит так сложно?..

- Дефектный аппарат.

- Почему это?

- Или режима настройки ему не хватает. Хотя б тональность выставлять. А то всё с одним уклоном.

- Я их не делаю, только продаю. Брать будете?

- Думаю вот.

- Думайте. Упакую и ленточкой перевяжу.

- Ещё словечко, и определюсь. Поглядим, как справится… «Смерть». Любимая тема для поэтов. Ввожу…

- И где листочек?

- Вы у меня спрашиваете? Ваш товар.

- Батарейки, что ли, сели… Да не должны…

- Сдох ваш агрегат. Хорошо, что я его не купил.

- Не зудите под руку. Батарейки поменяю, проверю.

- Ну и что? И ничего. Помер, говорю. От тоски. С поэтами такое случается.

- Издеваетесь?

- Шучу.

- Смешно. Испортили товар, теперь платите!

- С какой это стати? Он у вас и так поломанный был. Тупые стишата выдавал, и почти без рифмы.

- А кто ему «смерть» предложил? Он вас буквально понял.

- А кто говорил - можно любое слово? То-то же… Я ж не виноват, что он такой ранимый оказался.

- Эх… Чистый убыток.

- Сочувствую. Да не, шучу… Мне его больше жаль.

- Его?

- Да. Хреновину эту на батарейках.

- Чего жалеть. Китайцы ещё наделают.

- Ну да. Пошёл я. Удачи в торговле.

- Ага…

пригоршня соли

Толпа Ищущих долго шла к своему Богу за ответами.

По дороге многие отсеялись… Кто устал, кому надоело, кто разочаровался, некоторые просто не выдержали тягот Поиска, а кто-то заблудился.

Но речь не о том. К Богу дошли лишь четверо. Однако оказалось, что Бог их не ждал и вовсе не рад был посетителям.

Он был занят погружением в глубины собственного Эго, и ничто не интересовало его более этого.

Горстка оборванцев с горящими голодными глазами уставилась на свое божество.

Божество разлепило всевидящие очи и с подозрением воззрилось в ответ на пришедших.

Они радостно воспрянули и подались вперед. Властным движением руки Бог осадил их и вопросительно глянул на самого лохматого.

- Мы Ищущие, Господи… Пришли к тебе за ответами!

Бог только попытался незаметно вздохнуть и распрямил затекшие ноги из медитативной позы.

- Хорошо… Будут вам ответы. Вопросы припасли?

- Ммм… А если ответы у тебя готовые, зачем тогда вопросы к ним?

От такой наглости божество даже растерялось и чуть не рухнуло в глубины персональной нирваны.

- Но как же… Отправляясь в такой дальний и трудный путь, вы же думали о чем-то, мучались, сомневались… Безнадёжно вопрошали сами себя?

- Ну как тебе сказать… Мы определились с направлением, а вот с целью… Не сочли нужным. Главное - движение, так ведь? Куда-нибудь да придешь, хватило бы сил.

Ищущие радостно закивали, переглядываясь между собой.

Бог тоскливо прищурился, размышляя про себя, так ли уж правильно быть милосердным и постоянно предотвращать Апокалипсис…

- Так ты нам дашь ответы?

Бог мысленно крякнул от досады, но заставил себя благосклонно улыбнуться людям. В конце концов, они его гости, и стоит угостить их хоть чем-нибудь.

Но и щедрость особо проявлять не стоит… А то повадятся ходить… толпами. Тогда прощай, - покой…

Вытащив из-за спины небольшой мешочек, Бог развязал его и отсыпал каждому из пришедших по пригоршне соли.

Каждый Ищущий с благоговением принял дар и вопросительно продолжал заглядывать в радужные очи своего обожаемого божества.

- Что смотрите? Там все ваши ответы. Только вот в чем дело… У каждого они свои. Так что идите и распорядитесь своей долей, кто как сумеет. Потом вернетесь и расскажете.

Ушли Ищущие. Уже не толпой, а каждый своей дорогой. Но вернулись, через какое-то время.

Бог даже не успел и до середины добраться своей глубины, как пришлось выныривать и блаженно улыбаться явившимся.

- Что ж, выкладывайте, как поиски?

- Я, Господи, выучился за это время поварскому искусству и научился в меру солить суп.

- А я, как был дворником, тратил соль, посыпая тротуары зимой, спасая людей от гололёда! Только знаешь, Господи… люди всё равно ругали меня, потому что от соли портилась их обувь.

- Я солил океан. Да, знаю, что он и так солёный, но зато я не принёс своими действиями никому вреда… Впрочем, как и пользы.

- Господи! Я решил, что ты очень хитёр и испытываешь нас. Я не потратил свою соль, и принёс её обратно, в целости и сохранности. Вот, гляди…

Бог переводил мрачнеющий взгляд с одного на другого. Наконец не выдержал и спросил:

- Я только одного не понял… Зачем вы вернулись?

ванильная ересь

- Я тебя…

- Договаривай.

- Ты и так знаешь!

- Давай, давай…

- Ведь не любишь ванильную ересь, как и я.

- Я?.. Много чего не люблю. А того что люблю - ещё больше.

- Знаю. Меня.

- Да, конечно. Тебя нельзя не любить. Не получится… Любить тебя - фундаментальный закон моей природы.

- Да-да-да…

- Да. Люблю когда дороги сходятся и расходятся, расплетаются как ветви ивы на ветру, и снова перекрещиваются, никогда не прекращая движения.

Люблю, когда беспечный дождь лижет окно. А я тебя всё так же. Нежно.

Ещё я люблю, когда пуля замедляется на подлёте, мягко вживляется под кожу и прорастает оттуда нежными вдохами и желанием прикоснуться губами.

Когда рвёт струны нервно моя рука. Всё потому что… Так же, нежно.

Люблю, когда невозможное становится возможным. Когда находится истинная причина.

Люблю твою стаю бумажных журавликов.

- Да? Но я не умею делать журавликов из бумаги. Просто не…

- И что же? Достаточно того, что я их люблю.

выздоравливай

Нет покоя носовым платкам, хворь одолевает… Мне так грустно, когда ты болеешь.

Давай я приведу под твои окна маленькое ручное облачко на верёвочке. Оно похнычет и наплачет тебе собственное крошечное море. Волны прибоя будут биться о подоконник и забрызгивать оконное стекло.

Потом возьму толстую книжку и буду развлекать тебя космогоническими мифами. Или ты предпочитаешь поэзию? Ну нет, это не так весело.

То ли дело мыслительный процесс Брахмы, породивший мир видимый и невидимый… Отдельные места этого мифа могу даже зачитать дважды, растягивая удовольствие.

Обязательно выпьешь все положенные лекарства, и сильно морщиться вовсе не обязательно…

После попытаемся разобраться в сути зороастрийского дуализма, но если не получится - бросим.

Наделаю из цветной бумаги разноцветных корабликов и пущу их по морю за окном. Бумажная эскадра конечно, вскоре размокнет и утонет, но ты хоть немного успеешь порадоваться этому зрелищу.

Чай… горячий чай с травами. Обязательно.

Ничего себе, я тут пролистала финский миф творения, и даже не знаю, стоит ли его читать. Хотя… хотя. Некоторые моменты звучат очень даже поэтично.

Померяем температуру. Ну… бывало и лучше.

Ой, у японцев так интересно… Их первозданные духи глянули сверху на бескрайнее море Хаоса и решили, что следует сотворить мир. Мотивировка такого решения не оговаривается. Гляну на следующей странице… Нет, просто им так захотелось, вот и сотворили.

А ты знаешь, все мифы похожи. Полинезийский, вавилонский, американские, африканские - либо из ничто, либо из хаоса, и получилось нечто. Нечто, где мы сейчас и живём.

Как самочувствие? Утомляю. Самое время поспать.

А я пока пойду разыщу весеннее солнышко, чтобы оно испарило море за окном и вновь сотворило облачко. Потом, к моменту твоего пробуждения, махну рукой, и оно поймёт, что пора засеяться мелким дождиком. Солнечные лучи преломятся и образуют радугу.

Ты откроешь глаза, и попробуй только не улыбнуться разноцветью за окошком!

Ещё пара дней, и книжка по сравнительной мифологии закончится, а ты устанешь болеть. Тогда я ее захлопну, положу ладонь тебе на лоб и удовлетворительно прижмурюсь.

Выздоравливай, пожалуйста!..

Ледяное солнце

ледяное солнце заглядывает в мои окна

Самое страшное - это когда некому сказать «я тебя люблю…».

Потому как даже если в ответ на такие слова ты услышишь неловкое молчание, это всё же лучше, чем ничего.

Моё ледяное солнце зависло невысоко над горизонтом, не рискуя подняться выше, чтобы не спугнуть бродящую рядом полярную ночь.

Но так странно… Постепенно пригревает. Сполохи мечутся по чёрному занавесу небес, рисуя сюрреалистичный пейзаж то ли вчерашнего, то ли завтрашнего дня. Ледяные лучи тянутся к земле и с шипением касаются кожи. Кто из нас теплее? Не знаю.

Снежные сны по ночам метут позёмкой, путая чувства, мягко стелят звёздное полотнище сверху и белоснежное снизу. Запрокидываю голову и шепчу бредовые молитвы, но пересчитав звёзды - понимаю, что человек слишком мелочен, чтобы быть услышанным. Тогда расслабляю колени и падаю в пуховый склеп сугроба, надеясь его мягкостью облегчить сдачу в плен свои же слабостям.

Беспристрастная зима дышит мне в окна ледяным дыханьем, молча и строго. Даже страшно представить её белоснежные уста, прикасающиеся к стеклу с наружной стороны… Но я слышу это дыхание и сердце невольно замирает, стараясь не выдать биением своё присутствие.

Ледяное солнце оживает и начинает свой термоядерный синтез, пока ещё незримый глазу, но угадываемый по ощущениям. Можно ли прикоснуться издалека? Похоже на детскую загадку с подвохом, - но у нас, взрослых, загадки зачастую и вовсе не имеют однозначного решения.

Дотянешься - прикасайся, только не спугни. А не хватит силёнок - успей добежать, пока есть шанс тактильного контакта. Возможности истончаются с каждой прожитой секундой.

Дотянуться словесно… Это реальней. Попытаюсь рассказать на ночь сказку - без начала, без конца, некую бесконечную историю, которая позволит приходить мне каждый вечер и продолжать свой песнопевный тихий сказ, тихонько сидя рядом и поглядывая в тёмное окно.

Так ведь даже интересней - бессюжетная история с лёгким привкусом волшебства и намёком на мораль… Впрочем, намёк можно и убрать. Никакой морали.

Думаю, и смысл не столь уж важен. Плетущаяся вязь слов сама по себе завораживает и зарождает связь между рассказчиком и слушателем.

Моя основная задача - убаюкать суетный день, принести возможное облегчение. Вечер стекает с крыш, пока я ворожу словами, ища лазейки к трепетному сердцу.

Было бы неплохо, будь ты рядом… Хотя бы дыхание колыхнуло воздух и толкнуло меня, запуская сердечный ритм.

Ледяное солнце светит мне, несмотря ни на что. Будь оно даже оптическим обманом, оно светит мне круглосуточно. Сила воображения - самая невообразимая сила в мире… она может всё.

Приступ неконтролируемой сНежности запускает цепную реакцию, и я расхожусь с реальностью все дальше и дальше. Обрываю без надрыва и теряю без сожаления. Удивительно сНежно…

голубиной почтой

Думаю, что написать тебе…

Вернее, нет. Даже не думаю, а мечтательно медитирую.

Отпускаю птиц на волю, пусть летят, а некоторые усядутся на белый лист, и выстроятся строчки, слова вспорхнут и скажут… Нечто такое же лёгкое, как птичьи перья. И не менее трепетное, чем биение сердечка голубя, которое ощущаешь пальцами, держа птицу в руках.

Рассыпанные зёрнышки букв склюют самые смелые и отважно сложат слова на птичьем языке. Музыкальный слух поможет тебе понять прочитанное.

Давай двигать стены, рисовать в них окна и двери, ходить по потолку и устраивать пикник на полу…

К чёрту ключи, замки, тяжёлые шторы и накрахмаленные скатерти. К чёрту.

Вместо паркета - мозаика из кленовых листьев самых тёплых осенних оттенков.

А за окном - в Том мире, - плавают рыбки, с широко распахнутыми глазами и прекрасными вокальными данными. Шевеля плавниками, они смешают соль моря и сладость свободы. Они прощебечут что-то мягкое, саранжировав с ультразвуковым пением китов.

Восточные ветры ломают стереотипы и приносят на своих плечах карты несуществующих стран. Где можно оказаться. Если только.

Зажигаю волшебными спичками восковые свечи и вытапливаю ясность смысла. Ясность пути.

Смысл кричит хриплым голосом, но его так ясно слышно. Так ясно. Так чисто.

Что страшно протянуть руку и дотронуться.

Западный ветер вырывает из моей руки лист. И уносит.

Книга умных мыслей рассыпается в прах, удобряет землю и вновь прорастает деревом.

меняя реальность

Мы меняем реальность друг друга.

Я мысленно зову тебя по имени, а ты уже пишешь мне сообщение.

Ты молчишь, а моё горло начинают царапать рождающиеся слова.

Мы одновременно завариваем чай, и позвякиваем ложечками об стенки чашек. Звуковые колебания сокращают расстояние между нами.

Ты ещё не уходишь, а я уже начинаю скучать.

Ты замерзаешь, а я дрожу. Дышу на твои заиндевевшие ресницы, и руки твои теплеют.

Улыбаюсь монитору, который знать не знает, что происходит… Мы меняем реальность друг друга.

Запинаясь, шепчу «прости…», и чувствую твоё невесомое касание.

Ты спишь, а я вижу твой сон. Прихожу в него гостем, но веду себя по-хозяйски.

Поглядываю на часы, твои же минуты удлиняются, обретают вес и значимость.

Включаю плеер, и он поёт о тебе.

Хочу непошлого счастья и романтизирую одиночество. Ты пытаешься мне что-то объяснить, а я отрицательно машу головой.

Утро отключает звёзды, и я понимаю прелесть поэзии.

Мы меняем реальность друг друга. Меняясь, становимся ближе.

я отчаянно скучаю

Я скучаю, ты скучаешь, мы скучаем… Прогуливаясь по натянутой струне печали, так трудно удержать равновесие.

Будучи влюблёнными, мы начинаем осознавать собственные глубины, которые никогда бы не открылись в ином состоянии.

Скучать - это как погрузиться в подводное безмолвие, всё замедляется и остальные чувства притупляются. Изредка мимо проплывают ажурные медузы, к которым тянется рука потрогать это чудо, но в последний момент отдёргивается.

Время не останавливается, мир не меняется, только видится всё иначе. Тоска деликатными кольцами обвивает и потихоньку сдавливает. Я скучаю…

Земля такая плоская, и мы на ней как на блюде. Выложены на всеобщее обозрение под палящее солнце.

Земля такая круглая, ещё и вертится - за ней порой и не поспеваешь.

Капнуть чернилами на нотный стан - вот и ноты. Случайный их порядок создаст невообразимость музыкальной композиции. Да бог с ней, с гармонией… Пусть уж неожиданность.

Кидаться в ноги любимых надо от сердца - разбивая колени в кровь.

Кидаться на шею милых - поосторожней, но так, чтоб не оторвать…

Вдыхать миг настоящий - жадно, ощущая всю полноту вкуса. Без сомнений и сожалений. Хлебным крошевом рассыпается мгновение сущего - оно не может ждать.

Волны уносят ветер.

Хохот врановых

Нигде и никогда.

Жаль, но немыслимое приходит всегда не вовремя.

В небе флегматично рассекают пространство вОроны. Думающий и Помнящий, в неразрывной связке. Молчание небес иногда раскалывается немелозвучным карканьем.

Бумажные листья моих деревьев не имеют шансов пережить дождь. Даже если он ласково стекает по крышам и промывает водосточные трубы, как мозги.

Склонные к суициду облака обливаются слезами и развеиваются по ветру. Как удержаться от зависти, наблюдая за невыносимой лёгкостью их бытия?!

Чёрные с синевой перья падают с неба, чуть покачиваясь на воздушных потоках. Это Хугин и Мунин, верные наушники Одина, повздорили за благосклонный взгляд своего хозяина, и в пылу интеллектуальной дискуссии потеряли часть своего оперения.

Ловлю на лету этот дар небес и подстругиваю перочинным ножиком кончики, готовя их окунуться в купель старой чернильницы.

Очень тяжко, когда в груди носишь black hole. И без разницы, микроскопическая она, или супермассивная. Сфера Шварцшильда затягивается на шее, и горизонт событий уже не пересечь.

Но… Пассивное падение вглубь ведь не по мне? Упорно заливаю зияющую щель чернилами, но они стекают туда бесследно. И мне уже нечего лить.

Винтажная вода всемирного потопа хлещет с потолка, я подставляю чернильницу, обмывая её стенки, и продолжаю бесцельное лечение. Концентрация лекарства стремится к нулю, но в ноль ведь не обращается? Бесконечное приближение. Как бесконечное падение.

В древнерусской арифметике «вороном» обозначали числа от 10 до 100 миллионов. То есть - им несть числа…

Их слишком много. Они громко хлопают крыльями, подавляя волю бескрылого существа, жмущегося к земле. И заслоняют солнце. В любое время дня главенствуют сумерки. Даже кисть Винсента, дрожащая от страха перед теми же врановыми, не может раскрасить тусклые потёмки жаркими красками.

Знамя вОрона - треугольный стяг с изображением чёрной птицы, непременный атрибут отплывающих викингов. Драккар ждёт, приглашая за собой в ледяную Исландию.

Знамя трепещёт на ветру, обещая благоприятный исход. Ветер не врёт.

Думающий и Помнящий не только наушничают Одину, они ещё и коллекционируют блестящие металлические предметы. Иногда они их теряют. И если под ноги падает связка ключей, первую мысль об отсутствии дверей стоит откинуть. А сосредоточиться на второй - на появляющейся возможности открытия.

Сломанный светофор вызывающе светит ядовито-жёлтым. Он одноглаз, как Один, но мудро ли оставлять пешехода в подвешенном состоянии. Не давая подсказки - время ли идти, или стоять?

Неверно понятый намёк может привести к аварийной ситуации на дороге.

Милосердие на кончике ножа

Просить милосердия постыдно.

Если враг уже занес руку для удара, жалкие слова лишь раззадорят его. И вонзая свое оружие, убийца получит большее удовольствие.

Misericorde…

Сострадание, милосердие… Не самые лучшие слова, применимые к оружию. Но кинжалы средневековых рыцарей именовались именно так, поскольку могли даровать быструю смерть и спасти честь.

Отличный выбор, господа крестоносцы!

Упасть поверженным не страшно. Страшно сожалеть о случившемся. Если уж соскальзываешь с обрыва, так имей мужество не срывать голос в криках о помощи.

Цепляйся, если жаждешь чего-то большего, чем забвение, но не плачь.

Носить на поясе кинжал милосердия стоит хотя бы как напоминание, что желания наши сталкиваются непредсказуемым образом с объективной реальностью. При их встрече высекаются искры, способные поджечь часть настоящего и осветить день сегодняшний праздничной иллюминацией.

Время от времени кладя руку на рукоятку кинжала и ощущая хладность металла, освежаешь своё восприятие и скатываешься с облачных гор своих грёз.

Доставая мизерикорд, чтоб рассечь буханку хлеба напополам, прикасаешься к себе изнутри, и понимаешь, что не так уж ты отличаешься от остальных. Те же радости и беды, те же заблуждения и редкие моменты просветлений.

По музыкальному канону реквием обязательно состоит из нескольких функциональных частей. В определённом порядке, хотя и допускаются некоторые перестановки.

В середине мессы размещена самая пронзительная часть – «Lacrimosa» - «Слёзная». Сразу же после мощного выступления «Dies Irae» - «Судного Дня».

Логика этого соткана из композитных материалов и способна выдержать прямой ядерный удар. Покайся в грехах и будешь прощён и оплакан. Тебя погладят по повинной голове, поцелуют в макушку и отпустят грехи.

Задуматься о благости преходящего так приятно… Нет вечного, нет сущего, - есть лишь неуловимость бытия, которую так легко изгадить, но она всё равно очистится новым днём.

Для любящих блеск надежды и счастливые концовки есть ещё и финальная часть - «Lux Aeterna», - «Вечный Свет».

Это как раз отсутствие забвения, это голливудский хэппи-энд, бессмысленные счастливые улыбки на лицах и полный провал за титрами.

Это шикарный гранитный памятник, подавляющий все вокруг и не несущий смысловой нагрузки. Тяжкий камень, тянущий ко дну нирваны… Где совершенно нечего делать, кроме как расплываться от ощущения беспредельного благоденствия.

Где мой верный мизерикорд? Спасибо, что ты есть, с тобой меня не пустят в рай.

красная варежка

Моя красная варежка за мной на верёвочке.

летом пушистым зверьком, вместе по лужам и на солнышко – греться

весною жмуриться и ликовать, что пережили, что снова и вновь

осенью запасаемся пушистостью и теплотой

чтобы зимой неуязвимо, легко

Моя варежка, детская и непарная, а вторая, - дай бог памяти, - потерялась больше чем двадцать лет назад. Что с того?

Та, что со мной – плоть от плоти моего детского лепета, первых шагов и распахнутых глаз.

На весь этот мир, до безобразия несовершенный и прекрасный.

До ужаса и восторга, до перехвата дыхания и нового вдоха.

Моя красная варежка

гнёздышком птичьим совьётся, если бездомные с юга вернутся

и прорастёт травой, под щекой, когда морозы сомкнутся

Не потому что за мной на верёвочке. Не потому что моя. Мне и знать не дано, почему и зачем.

Но она вечна, в чём чертовски права.

Со мной моя красная варежка, навеки со мной.

Сквозь игольное ушко врат рая

Скарб мой умещается в заплечном мешке, и там много лишнего.

Засовываю руку наудачу и вытаскиваю бесформенную кучу из сожалений о совершённых ошибках. Разматываю полусгнившее тряпьё и брезгливо рассматриваю этот чудный артефакт.

А затем размахиваюсь и швыряю его в тихие воды реки Забвения.

Что-то выпирает сбоку. Перетряхиваю и достаю моток из нереализованных возможностей. Кто ж его так запутал… Неисповедимы тропинки бытия. И никакая путеводная нить не проложит верной дороги.

В кармане притаился флакон со слезами огорчений. Они ничем не пахнут и заметно помутнели. Встряхиваю и наблюдаю, как взболтанный осадок вьюжно кружит.

Не трогают меня эти горести. Прошёл срок, они выдохлись. Переворачиваю сосуд и с равнодушием наблюдаю за вытекающей жидкостью.

Чччёрт… Под руку попадается тугой мешочек с нажитым. Руки инстинктивно сжимают его поплотней, не желаю расставаться. Это реализованный инстинкт потребления, засосавший так много чего… много. Слишком много. С этим некомфортно жить, а умирать так и вовсе глупо.

Вытряхиваю наземь.

Хм-м… Жестяная шкатулка со стёртым рисунком. Открываю и обнаруживаю бижутерию плотских утех. Да, тут есть что вспомнить. Губы сами собой расплываются в довольной улыбке. Как славно-то…

Ну было и было. Чего уж теперь. Безделушки годны лишь сорочьи гнёзда украшать.

На дне совсем немного, но такая тяжесть… С трудом вынимаю комок засохшей глины и далеко не сразу понимаю, что это скопившаяся усталость. Спрессованная годами и вылежавшаяся, она приобрела каменную твёрдость.

Лучший материал для мостовой. Никакие нагрузки не страшны. Непробиваема.

Вытряхиваю мешок и из него вываливается всякая дребедень - неотправленные письма, оборванные разговоры и пропущенные встречи. Мне их жаль до сих пор, но что я могу поделать?! Ни собрать, ни оживить не в силах. Так получилось.

Внимательно осматриваю пыльные швы заплечного мешка и обнаруживаю там забившихся и уснувших в пути малышей. Это радостные мгновенья, которые искорками фейерверков освещали мою жизнь. Вспыхивали и гасли, но никогда не позволяли себе исчезать насовсем.

Но ради них тащить с собой целый мешок?! Нет уж. Придётся распрощаться.

Я не верблюд, но чтобы протиснуться в игольное ушко, надо попотеть. И лучше это делать налегке.

С собой ничего, кроме себя.

Универсум схлопывается и всё исчезает. Если нет ничего, то и в рае нет необходимости.

Эй… Мы так не договаривались. Великое Ничто оказалось слишком ничтожным. Я хочу большего. Чего-то иного.

Я попытаюсь ещё раз.

раскрутить винил вручную

Добегаешь до финишной прямой… и понимаешь. Вот оно, твоё персональное Минное Поле.

И финишная ленточка полощется на ветру, и трибуны в нетерпении, и логика в ожидании своего завершения.

И? Шаг влево, шаг вправо - феерический салют из-под ног.

Я не волшебник, а жалкий фигляр. Наколдованный снег оборачивается кучкой искрошенного пенопласта. Первоцветы, разрывая собой грань между зимой и весной, вырываются под солнце и с изумлением оборачиваются на мой ненастоящий снег. Они оскорблены, а я виновато пожимаю плечами. Фокус не удался.

Но я хочу преодолеть эту финальную стометровку. Хочу и боюсь. Боюсь не её, а самого финиша. Поскольку за ним всё заканчивается. Ленточка обрывается и обугленным пятнышком ставится жирная точка.

Гарцуют жеребцы, стучат копытами по клавишам печатной машинки, перетягивают каретку как гружёную телегу.

Генератор случайных чисел тянет за поводья, и на бумаге проявляется сон Борхеса, во время которого Павич пил чай и случайно пролил его на клавиатуру…

Ночь застывает в ироничной позе, и утро в смущении боится пошевелиться. Разбуженные восстанут из мёртвых и заполонят мир живых.

Неправильные пчёлы делают неправильный мёд, а правильные слова ведут в глухие тупики. Отдайте мне горшочек с неправильным мёдом и я пойду по неправильной тропинке. Сад расходящихся тропок полон неправильных пчёл над трансгенными подсолнухами Ван Гога.

Винсент, ты не прав…

Старый проигрыватель морально умер, а физически развоплотился. Остались пластинки. Можно опустить иглу и осторожно крутануть чёрный диск. Шипение и пофыркивание бороздок под иглой выходит таким… своим? Нечётким отражением этого момента, который хочется растянуть.

Тень от музыки скользнула и шлёпнулась у лап пушистого кота. Он лениво приоткрыл янтарный глаз и понимающе шевельнул левым ухом.

Спасибо, мой хороший…

Я не любитель мелодрамы. И она разумно избегает меня. Существуя в параллельных вселенных, мы лишь косвенно воспринимаем друг друга, что к лучшему для каждого из наших миров.

Слушая музыку, входишь в изменённое состояние. Влияя на гипоталамус, музыка вызывает эмоции. Разнообразные и противоречивые.

Слушая музыку, отключаешься от внешнего и погружаешься во внутреннее. Внутри же нет обозримых границ.

Группа крови созвучна финальному отсчёту. Три, два, один… Я разбегаюсь –

/Вырвусь платочком из рук

и улечу безвозвратно

...

Мягкие, тихие сны

снова пошли на попятный

у меня всегда есть мой мост

Бурлящий внутривенный поток не даёт спокойно смотреть дню в глаза. Примитивные до безобразия противоречия раздирают изнутри и выставляют меня идиотом.

Я садист? Неосознанно издеваюсь над окружающими, причем в большинстве случает они об этом и не догадываются.

Руки-ветви хлещут ветер и буря успокаивается. Почему-то после сна очень болят руки, как будто они не подушку обнимали, а тачку в каменоломне толкали всю ночь.

Мой мост железнодорожный. Рельсы под ним описывают изящную дугу, отблескивают на солнце и уходят вдаль. Улавливаю запах креозота от пропитки шпал и чувствую себя как дома.

Чеховский кашель заставляет меня встрепенуться и вновь сникнуть. Отвечаю за каждое брошенное слово. Потому швыряюсь ими крайне осмотрительно.

Но свой мост я люблю искренне и нежно. Как хорошо, что он есть у меня. Надежный и всегда ожидающий.

Не врать. Не вырываться. Отгранить стакан честности до предельной чёткости. И не тянуть время впустую.

Гражданскую лирику выстроить по струнке, перечитать и сдать в макулатуру.

Какие там стихи… О чём вы речь ведёте…

Поэзия слишком откровенна. Под её взглядом стыдишься обывательски перелистывать дни.

Скрип уключин раздаётся над Стиксом, задорный ветер рвётся на простор речной волны. Песнь лодочника льётся таким естественным образом, что даже неохота задумываться над смыслом её слов.

Костяшки домино ложатся под закон вероятности и покорно сваливаются от тычка в спину. Цепочка событий замыкается сама на себя. Так спокойно и уверенно. Что даже странно.

Усталость провоцирует апатию.

Хочется волшебства… Если словами сотворить желанную реальность - может, она воспрянет и обретёт реальность? Не может.

Слова линяют от частого употребления. Надо экономить. Чаще молчать.

Если бы ещё и не думать.

Букет из кошмарных снов начинает вянуть с рассветом, распространяя удушливый аромат. Но можно проветриться и поухмыляться вслед ночи.

Опоры моего моста железобетонные, крепко держатся в земле. Под сводом перекрытия всегда сыро и прохладно. И страшно. Но это на первый взгляд.

Научи меня дышать. Правильно или неправильно, глубоко или не очень. Но как это делается? Овладеть бы этой способность и почувствовать, насколько это естественно!

Хотелось бы.

Апрель - правдивый лицедей. Прозрачен до умопомрачительной ясности. Но холоден до дрожи.

Все четыре всадника Апокалипсиса приближаются. Красивое зрелище в лучах заката… Немного театрально, но закономерно.

обрывок эпистолярия

- Вы верите в чудеса?

- Сегодня нет.

(к/ф «Амели»)

Ты знаешь… Не хочется уходить не попрощавшись.

И дело не в вежливости.

Всегда остаётся не сказанное, оставленное на потом.

Птичий щебет щекочет душу. Никогда не смогу радоваться утру как птицы, но завидовать им не перестану.

Мёрзлые слова беспощадны. От них даже горло стынет. И вокруг себя они распространяют такие волны холода, что теряешь волю. К жизни в том числе.

Карты розданы, и у меня на руках хреновый расклад. Как ни разглядывай, масти либо чёрные, либо красные. Мне не нравится жить в таких тонах.

Боюсь… Да, боюсь. Да, проявляю слабость. Да, стыжусь этого. Потому и сбегаю.

Ловить воспаряющий дым пальцами - на смех окружающим. Лучше прикрыть глаза и постараться не дышать.

Движения не должны быть хаотичны, существование достойно, лишь когда оно осмысленно.

На самом деле, мне, конечно же… Вовсе не хочется прощаться. Но любой иной вариант принесёт лишь неудобства.

Краткосрочно - нечто невнятное, а долгосрочно - неизбежное разочарование.

Отпускаю будущее в свободное плаванье, слегка поёживаясь от свежести попутного ветра.

Судьба любит отчаянных и наглых. Это не про меня. Не всем же.

Чтоб было проще, представь - что я рисунок мелом на асфальте. И мягкий весенний дождь, вовсе без злого умысла, смывает все следы.

После дождя снова выглянет солнце, а рисунка уже не будет. Да и был ли? Уже без разницы.

прости меня

Я ем виниловые пластинки кусками, как шоколад, почти не разжёвывая. Прямо в целлофане.

Прости меня.

Я схожу с ума и чувствую свою вину за это. У тебя не хватит сил быть рядом всегда.

Прости меня…

Я спотыкаюсь и теряю веру. Она выскальзывает из рук и разлетается на сотни хрустальных осколков.

Прости, если она одна на двоих…

Шорох гравия под сапогами мне приятнее воркования голубей. Особенно если гравий мелкий и насыпан на тропинки Элизиума… Шутка, конечно.

Но действительно приятнее.

Я даром уступлю своё место у окна, лишь бы всё было хорошо. Всё равно кроме глухой стены, мне там ничего уже не лицезреть.

Прости за это.

Я засыпаю и вижу чужие сны. Просыпаюсь и примеряю их к себе. Начинаю жить за других.

Прости.

Ты бьёшь по глазам наотмашь, и я прижмуриваюсь. Прости, что мне больно.

Нет ничего. Реально лишь то, что в моей голове. А там безостановочно делятся ядра урана.

Мне показалось, что помочь и обогреть - это может стать смыслом. Мне показалось.

Овладеваю искусством канатоходца и иду, балансируя, по линии терминатора.

Мне горячо и холодно одновременно.

Прости за то, что мне страшно.

Слова не режут губы. Они сразу полосуют горло.

Прости, что мне трудно говорить.

У тебя не хватит сил, чтобы удержать.

Прости за это.

Посмотри на небо. Смотришь?.. И я смотрю.

Наши взгляды встречаются и соприкасаются.

Невдалеке пропасть, и снопы ржаных колосьев лежат как поверженные воины, зерна осыпаются и прорастают караваями хлебов.

Пять хлебов - и сыт весь мир, пять шагов - и все позади.

Мельницы сердца мелят муку из воспоминаний, ветер крутит жернова.

Я оглянусь напоследок. Обещаю.

прорубь

Никаких падений внутрь - только вне.

Никаких чувств - только тихое семейство плюшевых медведей.

Никакого подлёдного лова - мне так хорошо подо льдом.

Никаких грязных танцев - только ритуальные пляски на тризне.

Никаких дверей - только стены, проходимые и не очень. Даже окна уже неприемлемый компромисс.

Никаких алых парусов - только белые флаги, порванные на бинты и скрученные на веревочные лестницы.

Никаких законных игр - всё по-серьёзному и по закону гор.

Никаких родственников - только никто, никому, и ничего.

Никаких сердцебиений - только мерцательная аритмия метронома.

- И?

- Что и?

- Ещё установки будут, или хватит на сегодня?

- Пока хватит, а там посмотрим.

- Ну тебя… Ну и всё.

на мосту

- Почему уйти - это предательство?

- Потому что ты меня бросаешь.

- Я не бросаю…

- Бросаешь!

- Не бросаю, ухожу…

- Бросаешь. Я остаюсь, а ты уходишь.

И что… Мне теперь и шагу ступить нельзя, чтобы не почувствовать вины за это?

- Не оставляй меня.

- Я…

- Просто не оставляй.

- Я не…

- Ты меня слышишь или нет?!

Жизнь может стать привычкой. Совсем ни к чему, чтобы она становилась вредной привычкой.

- Зачем ты обвиняешь меня в предательстве?

- Хочу достучаться до тебя.

- Твои слова болезненно стучат по моей коже.

- Из моего горла они тоже исходят царапаясь и спеша. Я боюсь не успеть.

- Я всё слышу.

- Слышишь, но не прислушиваешься.

Когда видишь и понимаешь слишком многое, не можешь дать прямой ответ. Прямые ответы отрезают дорогу к отступлению.

- Я хочу остаться… но уйти хочу ещё сильнее.

- Так не бывает.

- Бывает.

- Так не должно быть!

- Может быть.

- Что мне сделать ..?

- Это не в твоих силах.

- Но я хоть попытаюсь.

- Не стоит.

- Останься…

Бросать вызов вечности глупо. Ей наплевать на это. А мне безразлично её равнодушие. Вот только предать… смогу ли?

Завещание

Обидно.

Вот упадёт завтра на голову кирпич, или сосулька, или метеорит (лучше уж он, так интересней), или машина переедет (на пешеходном переходе, причём!), и всё закончится.

Обидно? Но такова жизнь. И о дне завтрашнем надо думать уже сегодня. Подойти рационально, чтоб не так уж обидно оказалось… если что.

Посему - составляю завещание.

Ну что у меня есть. Да почти ничего.

Органы.

Самое простое, годное в переработку. Б\у, конечно, но в приличном состоянии. Почки (2 шт), печень, лёгкие, селезёнка, сердце - отдаю в хорошие руки. Пользуйтесь на здоровье.

Мозг. Нужны ли кому-то чужие мозги? Сомневаюсь. По крайней мере, пересаживать их ещё не научились. Да и субстанция уж больно сомнительная - какое-то серое вещество с паутинной оболочкой, правое полушарие с левым не в ладах.

Либо заспиртовать для наглядности уродства, либо утилизировать.

Характер.

Сложнейшая взвесь из противоречивых ощущений и отношений. Будучи расчленённым - потеряет индивидуальность. А посему - подлежит аннигиляции без возможности восстановления.