Gaston Leroux

L'HOMME QUI REVIENT DE LOIN

© Перевод. Е. Морозова, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

В сопровождении слуги, который нес его клюшки для гольфа, Жак де Лабосьер, торжествуя, возвращался в замок. Сегодня он не участвовал в игре, а потому не мог похвастаться хорошими результатами, зато какой успех имело его новое поле для гольфа!

Конечно, обошлось оно ему не дешево: Жак не пожалел нескольких арпанов[1] леса Сенар, составлявшего часть поместья. И распоряжался он этим поместьем так, словно оно принадлежало именно ему, чувствуя себя настоящим хозяином, Жак всячески его обустраивал, и никакие расходы его не останавливали.

Жак был в самом расцвете сил. Пребывая в прекрасном настроении, он потрепал по холке двух великолепных гончих, чемпионов по курсингу[2], которых слуга после тренировки отводил на псарню, потом легкой походкой пересек вестибюль, взбежал по величественной лестнице на второй этаж – там располагались жилые комнаты – и постучал в дверь будуара, где «мадам» находилась со своей горничной.

– Не входить! – тотчас раздался мелодичный юный голос, в котором слышались нотки английского акцента.

– Вы же знаете, супруги Сен-Фирмен уже прибыли! – ответил Жак.

– Не может такого быть! – послышался певучий голос. – Неужели старик-нотариус собственной персоной!..

– И его молодая жена! – продолжал Жак. – Красавица Марта так изменилась! Впрочем, дорогая Фанни, сейчас вы сами увидите… Этим вечером они ужинают у нас!..

После известия о том, что среди великосветских персон, постоянных гостей в замке Ла Розрэ, будут простые люди: нотариус с супругой, дверь незамедлительно отворилась.

– Ну что ты пристал, darling?[3] – спросила Фанни, привлекая к себе супруга.

Красавица Фанни, милая и обаятельная рыжеволосая жена Жака, радостно улыбалась и смотрела на него с невероятным изумлением; в эту минуту она выглядела на удивление забавно: левый глаз прикрывала огненная прядь, а личико молочно-белого цвета и лебединая шея, выглядывающая из наспех накинутого пеньюара, придавали ей неизъяснимое очарование…

– My dear! My dear![4]

Фанни, исконной француженке, очень хотелось казаться англичанкой, что, впрочем, ее даже украшало. Опустившись на стул, она попросила Катрин, которая, судя по звукам, возилась рядом в гардеробе, на минуточку их оставить. Прелестная горничная, настоящая англичанка, в легких туфельках и коротком черном платье, строгость которого оживлял белый передник с кружевными оборками, вышла из комнаты.

Оставшись вдвоем, супруги какое-то время молчали, глядя друг на друга; похоже, им нравилось то, что они видели. Про супругов де Лабосьер говорили, что они прекрасная пара. Оба высокие, фигура Фанни как нельзя лучше подходила для танго, и когда Жак, являясь образцом истинного влюбленного, каким он никогда не переставал быть, обнимал ее за талию, они представляли собой чету, способную вдохновить скульптора, подыскивавшего сюжет для каминных часов.

Они ни от кого не скрывали, что счастливы и любят друг друга, а замок Ла Розрэ, казалось, был создан специально для них.

– Сен-Фирмен… Но каким ветром их занесло? – спросила молодая женщина.

– Как знать, – улыбнулся Жак, – может, мне следует приписать их визит моим новым препятствиям?

Он намекал на ту часть земельного участка, отданного под гольф, на котором архитектору удалось расположить всевозможные виды препятствий.

– Когда тут жил Андре, Марта никогда не пропускала партию в гольф, – произнесла своим высоким и чистым голосом Фанни.

– Да, они были добрыми друзьями, – добавил Жак, не переставая любоваться женой, казавшейся очень взволнованной.

– Она говорила о нем?

– Ни слова! Но старик, после того, как одобрил все изменения, произведенные мною в замке и окрест, хотя я его об этом и не просил, нашел случай сказать мне с известной тебе улыбкой: «Когда вернется ваш брат Андре, замок уже не узнает!»

При этих словах Фанни даже подскочила:

– Чертов нотариус! – воскликнула она в ярости, отчего похорошела еще больше, ибо возмущалась она совершенно искренне. – Да чтоб им всем сдохнуть, дорогуша!.. Точно, они все окочурятся от зависти, все, слышите, все! Indeed!..[5] Ах!.. Как бы они обрадовались, если бы Андре вернулся завтра!.. С каким удовольствием они бы все глазели, как мы отбываем обратно в Эрон!.. Да, конечно, мы вернем ему замок, непременно вернем!.. Но было бы очень жаль, не правда ли, дорогой?.. Действительно, очень жаль… Такой прекрасный замок, такой удобный… Но вы, Джек, наверняка были бы счастливы вновь увидеть брата!

– Это правда! – серьезным голосом ответил Жак. – Я был бы счастлив, Фанни!

– И все же, дорогуша, вы должны привыкнуть к мысли, что он умер, ведь вы человек разумный!..

Она произнесла это почти злобно и с такой враждебностью, что Жак очень удивился.

– Что с вами? – спросил он, – И почему вы продолжаете настаивать на… на предположении, которое я всегда с ужасом отвергал?

– Вы просто сентиментальный good fellow![6] – произнесла она ласково, – и таким вы мне нравитесь… Однако, разве я виновата, darling, что на протяжении пяти лет ваш брат ни разу не дал о себе знать? А ведь он любил своих детей… Бедная маленькая Жермена, бедненький малыш Франсуа, у них теперь нет другого папочки, кроме вас, my love[7], и нет другой маменьки, кроме меня, хотя, конечно, маменька из меня скверная!.. Ах, darling, вы любите и свою маленькую семью, и своего сыночка Жако, но вам безразлична ваша маленькая женушка, раз вы хотите, чтобы она лишилась всех прекрасных вещей, среди которых она так замечательно себя чувствует: прекрасного замка, чудесного парка, замечательных комнат, роскошной ванны и отлично оборудованной туалетной комнаты…

Скорчив рожицу обиженного baby[8], она не спеша поднялась со стула, привычным движением присела к нему на колени и, окутав мужа ароматом своих духов, начала проводить своими пальчиками за его ухом, перебирая шелковистые густые волосы – Жак был на седьмом небе от счастья.

– Теперь мы богаты, Фанни. И вы всегда будете прекрасны и счастливы… Даже если нам придется покинуть Ла Розрэ.

– Но мне нужен Ла Розрэ! Нам завидуют только потому, что у нас есть Ла Розрэ: это же настоящее королевское поместье, darling. Так что вы, дорогуша, ответили этому старикашке Сен-Фирмену, когда он заговорил с вами о возвращении брата?

– Я ему ответил: «Уверен, когда Андре обрадует меня своим возвращением, он похвалит меня за те улучшения, которые я привнес в Ла Розрэ, и будет рад процветанию завода в Эроне».

– Превосходно, дорогуша!.. – воскликнула она. – В самом деле, Андре не на что жаловаться. После его отъезда вы сумели придать оксиду тория максимальное свечение[9], и, если я не знаю ничего более прекрасного, чем замок Ла Розрэ, я не знаю и ничего более практичного, чем колпачки для газовых ламп[10] Эрон – единственное изобретение, дамы и господа, способное посоперничать с самим солнцем!.. И луной, любовь моя!..

Смеясь, она обняла Жака и совсем не спеша повела его к окну. Из этого окна, расположенного в эркере правого крыла, открывался превосходный вид на стройный и величественный силуэт замка в стиле Людовика XIV, на стены с множеством окон со средниками, украшенными мраморными, с отпечатком времени, скульптурами мифологических существ, львиными головами и барельефами человеческих лиц. На четырех углах устремлялись ввысь высокие башни, придававшие всему архитектурному ансамблю несравненное величие.

Через рвы у подножия замка перекинулись каменные мостики, что вели к ухоженным лужайкам, великолепному розарию, в парк и рощу, в бескрайний лес, тронутый осенними красками и золотом закатного солнца.

– Мне кажется, дорогуша, что все это уже принадлежит нам! И я никогда не смогу покинуть это место!..

Жак обнял жену.

– Какой вы еще ребенок!

– Я больше не представляю себя в нашей квартире в Эроне, – встряхнула она рыжими кудрями.

– Однако там мы были счастливы, – промолвил Жак, – бесконечно счастливы. Мы вернулись из Сайгона, и Андре предложил нам в ней пожить!

– И как только можно быть счастливым, принимая подачку! – заявила она, возвращаясь к туалетному столику и нервно перебирая побрякушки, подчеркивающие ее красоту.

Он пожурил ее и напомнил об их прежней нужде. Они познакомились в Тонкине, там же и поженились. Она, дочь плантатора, чьи дела шли из рук вон плохо, воспитывалась весьма вольно и каждодневно посещала юных и очень состоятельных misses[11], что обострило ее горячее стремление к роскоши; он считался сказочно богатым, как и его брат, но на самом деле Жак промотал свое наследство, вложившись в каучуковое дело, и его буквально обобрали до нитки пираты Берега Слоновой Кости, поддерживаемые парижскими дельцами. Для поправления своих финансовых дел Жак, вооружившись кучей полезных рекомендаций, отправился в Тонкин, где немедленно влюбился в хорошенькую Фанни, и та отдала ему руку и сердце, полагая, что заключает отличную сделку.

Он так любил ее и так боялся потерять, что без колебаний решился на обман и солгал ей. Когда она узнала правду, разразился грандиозный скандал; но она уже принадлежала ему; у них только что родился ребенок, малыш Жако, и оба были еще очень молоды! В конце концов, они привязались друг к другу, а потому с надеждой смотрели в будущее.

Пока же следовало жить и добывать средства к существованию. Андре, оставшись вдовцом с двумя детьми, написал: «Приезжай вместе с женой, в Эроне найдется место и для вас, а ты наверняка будешь мне полезен». И они приехали.

Семья де Лабосьер издавна дарила Франции честных судей и отважных воинов. Однако в нынешний век жизнь столь дорога, что, не имея дохода в несколько миллионов, ты считаешься бедным. Так что члены семьи без колебаний занялись торговлей и стали вкладываться в промышленность, что, в сущности, не менее почетно и более надежно, чем отправляться торговать своим честным именем в Америку, особенно если ты родился в почетном, но малоизвестном семействе Беарна.

Андре был старше Жака на десять лет, он успешно окончил Политехническую школу и тотчас попытался стать промышленником. Ему повезло встретить на своем пути бедного изобретателя, и он, честь по чести, лишил несчастного умельца авторства знаменитого колпачка Эрон, сетчатого колпачка газовой горелки, благодаря чему маленький семейный капиталец изрядно преумножился, а изобретатель и его семья в это время едва не умерли с голоду.

По сути, Андре не был плохим человеком, просто дела для него были превыше всего.

Он точно не был плохим: дети его обожали, он без колебания протянул руку помощи брату.

Так что раскаиваться ему не в чем. Желая приносить брату пользу, Жак с головой ушел в работу по производству сетчатых колпачков и достиг таких успехов, что его жалованье, составлявшее в первый год шесть тысяч франков, на второй год возросло до двенадцати тысяч. Но на третий год цифра осталась прежней, и похоже, молодой паре предстояло еще долго жить, довольствуясь жалкими пятьюдесятью луидорами в месяц, не случись удивительные события, затронувшие каждого как на заводе, так и в замке.

Подкрашивая губы, Фанни вновь переживала тот памятный вечер, когда после ужина в столовой их маленькой квартирки в Эроне, в разгар досадных препирательств, во время которых супруги наговорили друг другу много горьких слов, внезапно появился Андре, и его приход отвлек разгоряченных собеседников от собственных несчастий.

Андре был смертельно бледен.

Она помнила все подробности, все сказанные тогда слова, абсолютно все!

Андре, как и Жак, отличался высоким ростом и казался для многих силачом. Но в тот вечер он весь дрожал, а на его лице отражалось столь непомерное отчаяние, что без жалости на него было не взглянуть.

Увидев его в таком состоянии, и Жак, и Фанни в ужасе вскочили с места:

– Что случилось?

– Дело в том… в том…

Поначалу он не мог вымолвить ни слова и, рухнув на стул, сорвал с сорочки накладной воротничок, и тяжело задышал. Видя, что брат сильно взволнован, Андре похлопал его по плечу. Нет, он не болен…

– Ты откуда? Что случилось?..

– Ничего не случилось! Ничего… Я всего лишь вынужден уехать!

– Уехать? Надеюсь, ненадолго?

– Кто знает… В путешествие отправляюсь!

– В путешествие… И куда?..

– Мне в Америку надо ехать… по делам… это связано с заводом…

– Так чему ты удивляешься! Рано или поздно пришлось бы ехать.

– Мне даже страшно представить, что я уеду из замка, оставлю тут малышей… Ты должен меня понять! Не хочу расставаться с Жерменой и Франсуа…

– Давай я поеду вместо тебя? Если, конечно, это возможно, – предложил Жак.

– Нет, нет! Невозможно, – вздохнул Андре, – мне самому придется ехать…

– Тогда почему бы тебе не взять с собой детей?

– Я об этом думал… но сейчас не могу… не могу!.. Нет!.. Потом!.. Потом я тебе напишу, и ты привезешь их мне… через несколько месяцев…

– Через несколько месяцев?

– Не спрашивай меня больше ни о чем! Хватит! Позаботься о них, ладно?.. Люби их!

Он распахнул руки, и братья долго сжимали друг друга в объятиях.

– Я больше ничего не могу вам сказать, – нарушил Андре тишину, – только то, что сегодня вечером я еду в Париж, откуда утренним поездом отправлюсь в Бордо. А тебя, Жак, я оставляю управляющим всеми моими делами. Ты будешь исполнять обязанности патрона. Вы переберетесь жить в Ла Розрэ, и во всем меня замените!.. Вот бумаги, предоставляющие Жаку всю полноту власти и определяющие его долю в доходах. Все законно. Только что был у нотариуса!..

– Так ты вернулся из Жювизи?

– Да.

Ответ прозвучал сухо, словно Андре давал понять: никаких больше обсуждений, никаких объяснений. Фанни и Жак переглянулись и больше не вымолвили ни слова.

– Проверь эти бумаги, – снова сказал брат, – а я вернусь в замок. В четыре утра буду у вас. Подпишем наше соглашение, потом я возьму машину и поеду в Париж. Предупреди шофера.

Тяжело вздохнув, он встал и направился к двери. Только Андре скрылся за дверью, как Фанни бросилась на шею мужу, не в силах скрыть охватившие ее радость и веселье, переходившие в исступленный восторг. В глубине души она ненавидела Андре и считала, что он специально не предоставил им места, равного своему собственному, хотя, по ее мнению, они это заслужили.

Он уезжает – как же им неожиданно повезло, наконец-то!

– Ах, дорогуша, дорогуша!

В ее речи снова появился британский акцент, который некоторое время назад пришлось забыть, поскольку они занимали весьма скромное место в обществе, а англомания была в чести исключительно среди высшего света.

Жак с трудом сумел успокоить жену:

– Подожди, дай ему хотя бы уехать!

Но как только они увидели в окне столовой, что Андре садится в свою двуколку, тут же бросились к бумагам и, пожирая их глазами, принялись читать и перечитывать… Треть всех доходов! Треть! Это же целое состояние! И все было верно… Все продумано, подготовлено и образцово составлено. Осталось только подписать… И Жак, торжествуя, поставил свой росчерк, в то время как Фанни нервно смеялась за его спиной…

– Надеюсь, дорогуша, – промолвила она, – что все в нашем распоряжении не на пару дней?

– Он сказал: «…На несколько месяцев…»

– А не кажется ли вам, дорогуша, что это больше напоминает завещание?

– В чем-то вы правы, – ответил Жак.

– Но что могло случиться?..

– Что-то произошло совсем недавно, потому что в шесть часов мы виделись на заводе, и он мне тогда ничего не сказал; похоже, на тот момент он еще не получил никаких новостей и опасаться было нечего. Странно, очень странно… Быстро же он съездил к нотариусу в Жювизи и все уладил со стариком Сен-Фирменом…

– Это связано с женщиной? – предположила Фанни.

Жак покачал головой. Он так не думал. Откуда могла взяться женщина?.. Андре, образцовый отец, оставался верен памяти матери Жермены и Франсуа, которую он боготворил при жизни.

Разумеется, среди гостей в Ла Розрэ часто встречались элегантные и очень кокетливые дамы, но Андре, похоже, никому из них не оказывал особого внимания, со всеми был любезен и ко всем относился ровно.

Правда, в последнее время прошел слушок, что он учит молодую жену старика Сен-Фирмена, нотариуса из Жювизи, играть в гольф, однако его безупречно корректное поведение в любых ситуациях быстро заставило умолкнуть злые языки.

В конечном счете Сен-Фирмен сам стал играть в гольф, но ревнивца подняли на смех – никто не верил в любовную интрижку, которая вряд ли добавила бы блеска мужчине из рода де Лабосьер. Ведь бывшая воспитанница старого Сен-Фирмена, ставшая его супругой сразу после окончания пансиона, сохранила прелестную наивность, присущую всем молоденьким девушкам, и, похоже, еще не умела по-женски кокетничать.

Но как бы там ни было, после отъезда Андре супруги Сен-Фирмен больше не приезжали в Ла Розрэ, хотя не раз получали приглашения, и это заставляло задуматься Жака и Фанни.

В то памятное утро Андре появился в названный им час; Жак и Фанни ожидали его. Они даже не ложились. Им показалось, что Андре немного пришел в себя. Исчезла столь напугавшая их смертельная бледность. Он определенно успокоился: вероятно, принял решение относительно таинственного события, из-за которого ему приходилось покидать Ла Розрэ. Андре был любезен даже с Фанни и еще раз поручил ей своих детей, взяв с нее обещание, что во время его отсутствия – насколько он уезжал, пока неизвестно – она заменит им мать. И настоял, чтобы на следующий день она перебралась в замок и чувствовала там себя как дома.

Собираясь уезжать, Андре принял предложение Жака проводить его хотя бы до Парижа.

– Ты прав! Едем!.. Нам еще надо обсудить кое-что относительно завода… к тому же я должен дать тебе несколько напутствий. Чтобы все осталось между нами, поедем без шофера.

Братья сели в автомобиль и уехали. Фанни долго смотрела им вслед: во мраке мелькал свет задних фар, виднелся темный силуэт огромного сундука Андре, на который накинули от накрапывающего дождя брезент… Затем она прилегла на диван и, закрыв глаза, попыталась уснуть; но отдохнуть не удалось – она была слишком взволнована. Охваченная каким-то странным смятением, Фанни внезапно вскочила на ноги и побежала в комнату, где мирно спал ее сын.

Ей хотелось, чтобы он проснулся. Хотелось не чувствовать себя в одиночестве. Хотелось не думать ни о чем, ибо ее обуял страх.

И она не знала отчего!..

Шли часы, казавшиеся ей бесконечными. Что сейчас делает Жак?.. Почему он до сих пор не вернулся?.. Она принялась высчитывать время. Он вполне мог быть дома уже полчаса назад!..

Прижавшись лбом к оконному стеклу, прислушиваясь, вглядываясь, она, содрогаясь всем телом, встречала бледную зарю, облаченную в утренний туман дождливого осеннего дня.

Внезапно она вздрогнула, увидев, как из влажной туманной дымки выступила искривленная фигура глухонемого Проспера, несчастного бедолаги, живущего отшельником в чаще леса, в пещере, что стала ему домом; в здешних краях все точно знали, что он умеет наводить порчу. Колченогий, он передвигался на костылях и нередко проделывал не один километр, чтобы повстречать кого-нибудь, кто, завидев его, не убежит словно от чумы, а подаст немного милостыни. Иногда он даже доходил до Эрона, до поместья Ла Розрэ, где Андре и Жак милостиво позволяли ему пройти на кухню и попросить еды.

Хоть Фанни и не считала себя суеверной, но тем утром она пребывала в таком состоянии, что ей показалось, как Проспер, размахивая костылями словно одержимый, насылал на нее проклятье.

Молодой женщине стало бы еще тревожнее, если бы не появился автомобиль, за рулем которого сидел Жак; заметив в окне жену, он тотчас послал ей воздушный поцелуй.

Он сам поставил автомобиль в гараж, располагавшийся на первом этаже, непосредственно под их квартирой.

Выскочив из машины, Жак с юношеской ловкостью открыл гаражные ворота; в его движениях чувствовалась уверенность, и весь он словно светился от обуявшей его радости жизни; глядя на него сверху вниз, Фанни принялась хохотать. Она все хохотала и хохотала, но вдруг, не зная почему, начала трястись от страха… Возможно, дело было в том, что она снова заметила в машине брезент, под которым, должно быть, лежал сундук Андре – а это значит, что он не уехал. С таким богатым воображением нервы уж точно будут расшатаны…

«Какая же я глупая! – подумала она, – какая глупая… Наверняка Жак что-то привез из Парижа…»

Через пять минут Жак уже был в ее объятиях.

– Ну наконец-то! Он уехал?.. Надолго? Давай же, бесценный мой, не таи!

Но Жак рассказал лишь, что Андре сел на поезд, идущий в Бордо, и за их короткую поездку он обмолвился парой слов. Все, что он услышал, позволяло предположить: отсутствие его продлится по меньшей мере год, а может, и два. Братья обещали часто друг другу писать.

– Сразу после прибытия в Америку он пообещал отправить мне длинное письмо, где объяснит свое поведение.

После чего Жак сказал, что умирает с голоду, что от горечи расставания у него урчит в животе, и он с удовольствием съел бы половину холодной курицы, запив ее бутылкой хорошего бургундского вина.

За вином он решил сходить сам. Взял ключи и спустился в подвал.

Фанни помнила, с какой скоростью Жак в то утро позавтракал и с какой легкостью осушил бутылку, хотя обычно он никогда за столом не спешил и пил немного… Жена задала ему вопрос, который не давал ей покоя: а что под брезентом?.. И он ответил, что там корзина с колпачками; из-за производственного брака одна крупная фирма в Париже отказалась их покупать, поэтому он сам решил все забрать из магазина на улице Риволи…

Потом он встал из-за стола, долго обнимал жену и следом воскликнул: «За работу!» и тут же отправился на завод.

Никогда еще Жак не производил впечатления столь здорового и сильного мужчины.

Внезапный отъезд Андре удивил всех в округе и на заводе; изумление достигло своего апогея, когда по прошествии трех месяцев уехавший так и не дал о себе знать. По совету нотариуса, чью контору в Жювизи Жак за это время неоднократно посещал, он, наконец, обратился в прокуратуру. Он рассказал заместителю прокурора Республики обо всех странностях, сопряженных с бегством брата. Немедленно назначили расследование, в процессе которого передвижения Андре и Жака проследили до самого поезда, отходившего в Бордо.

Служащие вокзала в тот день увидели Жака и Андре и их узнали (так как те довольно часто ездили на поезде в Жювизи), а потому могли подтвердить, что Андре уехал рано утром. Братьев также видели у окошечка кассы и на перроне. Более того, носильщик заметил, как Жак один ушел с перрона, вышел из здания вокзала, сел в свой автомобиль и уехал.

И все, и больше ничего! В этом крылась какая-то тайна.

Следов Андре не было ни в поезде, ни на корабле.

Просмотрев все бумаги, оставленные владельцем завода, и допросив почтенного Сен-Фирмена, пользовавшегося, судя по последним распоряжениям исчезнувшего, его полным доверием, полиция пришла к выводу, что Андре, сделав все необходимое, по неизвестным причинам пожелал исчезнуть на неопределенный срок. В вечер отъезда он даже написал записку гувернантке детей, мадемуазель Эльер, в которой подтвердил, что полностью ей доверяет и поручает руководить обучением Жермены и малыша Франсуа во время его отсутствия, каким бы долгим оно ни оказалось.

Полиция решила, что, сообщив об отъезде в Бордо, а потом в Америку, Андре всех обманул. На самом же деле путешественник наверняка сошел с поезда, не доезжая нескольких станций до Бордо. Словом, правосудие пришло к выводу, что хозяин завода пропал добровольно, и потеряло к делу интерес.

Фанни погрузилась в воспоминания, и молчаливый Жак, сидящий рядом, казалось, тоже пребывал в глубоких размышлениях, как вдруг, услышав крики ссорящихся детей из игровой комнаты – там раньше располагалась детская, – они вскинули головы. Фанни и Жак отчетливо услышали голос малыша Франсуа.

– Это не твой замок! – кричал мальчик. – Замок мой!.. Ты здесь никто!.. Твой папа никто! Твоя мама никто!.. Вы все здесь папины слуги!

Охваченный безумной яростью, ребенок крушил мебель, сопровождая буйство обидными выкриками. Другие дети, крича, отвечали ему.

Фанни вскочила; она так разволновалась, что Жак счел необходимым ее успокоить.

– Прошу! Держи себя в руках! Оставайся тут!..

Он крепко сжал ее руку, и она его послушалась и не пошла за ним. Но когда Жак вышел, на ее прекрасном лице появился отпечаток жуткой детской ярости, и, уподобившись ссорящимся детям, принялась швырять вещи и рыдать.

Именно в этот момент вошел Жак, он был потрясен.

– Фанни, милая моя, тебе нехорошо?

Он обнял ее и стал баюкать, словно маленькое нежное дитя.

– Это все пустяки, дорогая Фанни, просто пустяки!..

Наконец она успокоилась и с трудом произнесла:

– Это ужасно… Его могли услышать… наши гости…

– Да нет же, нет, успокойся…

– Вы хотя бы отлупили этого гадкого Франсуа?

– Конечно, нет!.. Я просто сказал: «Ты прав, Франсуа, твой папа непременно вернется в свой прекрасный замок, но нам придется сказать ему, что ты очень плохо себя вел». Эти слова заставили его замолчать. Мне ведь нужно было его заткнуть. Вы ведь этого хотели?

– Вы всегда правы, Жак, – произнесла Фанни голосом, внезапно ставшим необычайно сладким, и смахнула с глаз – ее веки невероятной красоты отливали голубизной – слезы.

– В этой выходке Франсуа виновата глупая фройляйн, – продолжал он, – она забавы ради ссорит малышей между собой. Говорила мне мадемуазель Эльер: «Вы скоро поймете, что с Лидией придется распрощаться».

– Никогда! – запротестовала Фанни. – Я сама выбрала Лидию, и она очень любит нашего Жако. А ваша мадемуазель Эльер думает только о Жермене и о своем любимом Франсуа. Неужели вы считаете, что я такая дура, darling?

– Мне очень хочется, чтобы дети не ругались.

– Не стоит желать невозможного, дорогуша. Господи! Как я постарела из-за всех этих переживаний! Позвольте, я вернусь к своему туалету, а вы отправляйтесь одеваться.

Она выставила мужа за дверь, а когда он ушел, с ней снова случился нервный приступ. Затем Фанни позвала горничную и потратила целый час, наводя порядок.

Из магазина на улице Мира последним поездом Фанни доставили платье, сшитое по последнему писку моды, восторг ее был поистине безграничен.

Невероятной красоты платье было из желтого шелка, поверх надевалась туника из тюля, расшитая жемчугом и прикрывавшая грудь и обнаженные плечи. Внизу, в разрезе юбки виднелись ножки, обтянутые дорогими кружевными чулками и обутые в котурны на высоких красных каблуках. В желтом платье, с рыжими волосами и в красных туфельках Фанни напоминала огонек.

Другая в таком наряде выглядела бы карикатурно, но Фанни казалась восхитительной, и первой призналась себе в этом. Любые вычурные роскошные вещи удивительно красили ее. В курительной комнате она была встречена восторженными возгласами.

С пленительной непринужденностью она позволяла за собой ухаживать, но ухаживаниями все и заканчивалось, ибо Фанни была верной женой. Но ей казалось, что больше она не сможет обходиться без мужского внимания.

В большой гостиной, пол которой был покрыт паркетом в технике времен Религиозных войн[12], она с королевским достоинством подходила то к одному гостю, то к другому, в равной мере одаривая всех своей милостью. Многие из тех, чьи визиты хозяева считали особенно лестными для себя, приезжали к Лабосьерам из-за знаменитого поля для гольфа; впрочем, время, когда состояние, сделанное на производстве газовых колпачков Эрон могло стать помехой для светских развлечений, давно кануло в Лету.

Гости уже не спрашивали, есть ли вести об Андре. Подобные вопросы могли показаться неприличными. В глазах света Жак и его жена являлись истинными владельцами поместья Ла Розрэ.

Внезапно Фанни перестала прислушиваться к разговорам об игре и к сплетням, обсуждаемым за чаем и в перерывах между танго. Вошли Сен-Фирмены.

Фанни не узнала Марту. За те пять лет, что она ее не видела, молодая жена нотариуса из Жювизи превратилась в ее тень. Из бледной она сделалась совсем прозрачной. Молодая женщина напоминала рисунок из молитвенника, ангела, в любую минуту готового улететь. Простое платье из белого тюля еще больше подчеркивало ее сходство с ангельским созданием.

Фанни не узнала даже голос Марты, когда та произнесла:

– Я так рада снова видеть вас…

Даже ее голос стал бесплотным…

– Спросите у нее, почему же она тогда раньше не принимала ваши приглашения! – взвизгнул следовавший за женой старик Сен-Фирмен.

Сам нотариус не изменился. Он по-прежнему оставался маленьким сухоньким старикашкой с бородкой, который не упускал повода съязвить; он никогда не стоял спокойно, все время подпрыгивал и усмехался, находя жизнь забавной и смешной даже в худших ее проявлениях, даже при самых тяжелых личных обстоятельствах, с которыми он сталкивался на работе и которыми он по-дилетантски наслаждался.

Говорили, что он очень богат, ибо удачно проворачивает спекулятивные операции с деньгами клиентов, а также дает деньги в долг под большие проценты; но жил он как скупец, проводя свое время либо в конторе в Жювизи, либо в маленьком домике у реки, где он держал взаперти свою юную жену.

Как Марта могла согласиться выйти замуж за этого злого как черт старика, что всегда одевался в черное и отпугивал всех своим отвратительным смехом? Доктор Мутье, завсегдатай Ла Розрэ, утверждал, что нотариус ее загипнотизировал.

Другие гости поместья на это ответили, что доктору Мутье, приверженцу школы Нанси[13], повсюду видится гипноз. Известность пришла к нему после процесса Эйро[14], где он свидетельствовал в пользу невиновности, или, по крайней мере, снятия ответственности с Габриэль Бомпар, поскольку убийца ее загипнотизировал.

– Вам следовало бы усыпить ее и внушить, что неплохо бы набрать вес, – говорили ему в тот вечер, указывая на худенькую фигуру мадам Сен-Фирмен.

Старый муж Марты, без устали круживший вокруг Фанни и пожимавший протянутые ему руки (он оказывал услуги многим из гостей), объяснял:

– Дорогая Фанни, сделайте милость, отругайте ее! Приступ острой неврастении… затянувшийся на целых пять лет! Каково! Что вы на это скажете?.. Все пять лет она не хотела никого видеть… месяцами сидела дома, убеждая себя, что это я держу ее в четырех стенах… Лишь иногда вечером выходила прогуляться по пустынному берегу реки, словно неприкаянная душа… Но вы же знаете, я готов дать ей все, чего она пожелает!.. Она из меня веревки вьет, честное слово!.. Где такое видано, а?.. Она буквально гибнет по собственному желанию. А знаете, что говорят врачи? «Неврастения!.. Неврастения!..» Что такое эта неврастения?.. Болезнь?.. Согласен, но раз вы врач, так вылечите же ее, черт побери!.. Это же должно лечиться лекарствами?!

– Неврастения – болезнь души! – промолвил доктор Мутье.

– Чушь! – ответил нотариус. – И этой чушью вы здоровых людей превращаете в больных… Если бы врачи не придумали неврастению, никто бы от нее не страдал!

Все засмеялись, а маленький старик повернулся к высокой старой деве с профилем хищной птицы, но с добрым взглядом голубых глаз; одетая в простое платье из черного шелка она недавно бесшумно вошла в зал и скромно устроилась в углу.

– О, мадемуазель Эльер, – воскликнул нотариус своим визгливым голоском, – как поживает Наполеон Первый?

Все присутствующие разразились смехом – мадемуазель Эльер, гувернантка, покраснела до кончиков ушей; она не любила, когда высмеивали ее преклонение перед покойниками, великими людьми, ушедшими из жизни, с которыми она поддерживала связь при помощи верчения стола[15].

Если не обращать внимания на эту невинную манию, то это была знатная старая дева, добродетели и познаниям в науках которой Фанни часто во всеуслышание отдавала должное.

За столом мадемуазель Эльер оказалась рядом с Сен-Фирменом и строго пожурила его; но зловредный нотариус не оставил полученный нагоняй без ответа и постарался вновь поднять ее на смех. Повысив голос, он попросил соседку по столу передать его извинения месье Буонапарте, потому что не хотел обидеть никого из обитателей потустороннего мира, ибо, как объяснил нотариус, он достаточно благоразумен и знает, что призраки, а особенно призраки великих людей, очень мстительны и обычно не понимают шуток.

Крайне уязвленная грубыми насмешками ехидного нотариуса, который, сам ни во что не веря, пытался выставить ее дурочкой, бедная мадемуазель Эльер не знала, куда деваться.

Своевременно, с всегда присущим ей тактом, Фанни призвала на помощь учительнице доктора Мутье, который, как и полагалось стороннику школы Нанси, был подкован во всем, что касалось вертящихся столов, медиумов, духов и призраков.

– А вы сами занимались столоверчением, доктор?

– Ну разумеется, это очень приятное времяпрепровождение.

Казалось, доктор подсмеивался над самим собой, хотя и уверял, что общение с потусторонним миром возможно. Бесспорно, он защищал явления духов с таким изяществом, что насмешливым умникам, с налета отрицающим загробную жизнь и знаки, посылаемые из иного мира, было непросто его переубедить.

– Прошли те времена, когда мы, врачи, верили только в то, что открывалось нам с помощью скальпеля! Такие умы, как Шарко[16]…

– А разве Шарко при жизни не беседовал с Наполеоном Первым? – спросил, хихикая, бестактный Сен-Фирмен.

– Давайте говорить серьезно, – ответил доктор.

– Не! Нет! – возразили гости, – только не серьезно!..

Другие, напротив, поддержали оратора.

– Но послушайте, вы же христиане; верите ли вы – скажите: да или нет – в бессмертие души? Когда же вы, подобно месье Сен-Фирмену, успели стать жертвами грубого материализма, и из-за этого материализма он не понимает, что форма вещей и существ является всего лишь видимостью, изменяющейся в зависимости от чувств и восприятия каждого из нас? Форма может исчезнуть, видимая оболочка может разрушиться, но сущность, которой они придают внешнюю форму, не исчезает вместе с ними, а раз она продолжает существовать, значит, она может дать о себе знать…

– С помощью верчения столов! – с иронией промолвил Жак.

– Почему бы и нет?.. Посредством ударов, стуков, перемещения видимых предметов мы узнаем о существовании невидимой материи.

– Дом с привидениями! – воскликнул кто-то. – Бррр… доктор! Вы нас пугаете!..

– Прочь, Мефистофель!.. – не унимаясь, воскликнул Жак. – Посмотрите на нашего бесподобного, добрейшего Мутье, и скажите мне, можно ли заподозрить этого человека в том, что он на короткой ноге с дьяволом?

– О подобном я не говорил! – возмутился доктор, важно поглаживая тронутые сединой бакенбарды, аккуратно обрамлявшие его симпатичное румяное лицо типичного ученого в очках. – Однако в определенных обстоятельствах нам приходится сталкиваться с невидимыми силами почти так же часто, как находить пульс у больного!..

В намерения хозяйки дома не входило позволять доктору надолго оседлать своего любимого конька, и, воспользовавшись второй переменой блюд, она собиралась сменить тему разговора. Но внезапно все услышали слабый, словно прозвучавший издалека бесцветный голос.

– А как же призраки? Доктор, вы верите в призраков?

Все повернулись к заговорившей мадам Сен-Фирмен. Впрочем, ей вполне можно было ответить, что достаточно взглянуть на нее, и сразу поверишь в призраков.

– Признаюсь, я никогда не видел призраков, – ответил доктор, – но отрицать их существование я бы не стал. Другие, гораздо более ученые люди, чем я, видели их, и, право же, не понимаю, почему нельзя в них верить, раз их явление экспериментально доказано, к примеру, Уильямом Круксом[17]!.. Я назвал его, потому что этот человек является одним из наиболее авторитетных спиритуалистов. Нет таких областей в науке, где бы сей проницательный ум не сделал открытия. Работы Крукса по исследованию золота и серебра, его рекомендация по применению соды при процессе амальгамации используются на всех приисках Америки и Австралии. С помощью гелиометра Гринвичской обсерватории он сумел первым сфотографировать небесные тела, а его снимки Луны получили заслуженную известность, равно как и его работы по изучению северного сияния с помощью спектроскопа. Крукс открыл таллий, а также после долгих исследований обнаружил четвертое состояние материи. Это вам не шуточки! Так вот, этот ученый сделал фотографии призраков!

– Полно! – воскликнул Жак. – Вы шутите!

– Доктор издевается над нами! – поддержала его Фанни.

– Ни в коем случае! – дерзнула подать голос мадемуазель Эльер. – Об этом знают все!

– Это исторический факт, – заявил Мутье, – и я ни над кем не издеваюсь! Уильям Крукс на протяжении десяти лет изучал способы, какими духи заявляют о своем присутствии, и создавал для проверки данных научные приборы неслыханной точности и чувствительности! С помощью других ученых, строго следовавших его методике, он производил опыты у себя в лаборатории, где стояли электрические приборы – они показывали все точно, ошибки исключены, но, если все-таки кто-то что-то сделает не так, это могло бы закончиться летально! В своем труде «Исследование явлений спиритизма» Крукс анализировал различные явления, которые ему довелось наблюдать: перемещение тяжелых предметов, игра на музыкальных инструментах без участия человека; создание письменного текста; появление рук при ярком освещении; появление очертаний и четких силуэтов фигур; и, наконец, фотография духа Кэти Кинг!

– А Наполеона Первого он, надеюсь, сфотографировал? – вновь раздался скрипучий голос Сен-Фирмена.

– Довольно! Хватит! – возмутились со всех сторон гости, но нотариус был так забавен, что Фанни не могла на него обижаться.

– Поймите же, среди покойников меня интересует только Наполеон Первый! Я хотел бы узнать, каково ему там, наверху, со своими двумя женами Жозефиной и Марией-Луизой! Мадемуазель Эльер, прошу вас, в следующий раз, когда вы останетесь с ним наедине, спросите у него осторожно, как он там между ними вертится!..

– Так, значит, Уильям Крукс сфотографировал призраков?.. – внезапно прозвучал далекий бесцветный голос бледной мадам Сен-Фирмен.

– Да, мадам, – ответил доктор Мутье, – и не только он!

– Но как можно сфотографировать прозрачного духа? – заинтересованно, однако не без доли скепсиса спросила пожилая дама.

– Дело в том, мадам, – со спокойной убежденностью в голосе проговорил доктор, – что по утверждению людей, коих никто и никогда не называл глупцами, бесплотные духи обладают определенной формой!.. Чаще всего эту форму не увидеть простым глазом, и обычно она неосязаема, но, тем не менее, она существует, и называют ее пери-сприт.

– Для меня это слишком, – заявил нотариус.

Но его тотчас заставили замолчать, ибо присутствующие хором стали просить доктора на полном серьезе объяснить, что же такое перисприт.

– Боже! Да кто же в наше время не знает, что такое перисприт? – осмелев, подала голос оскорбленная невежеством гостей робкая мадемуазель Эльер.

– Я! Я! Я! – вперемешку со смехом послышались голоса с двух концов стола.

– Мадемуазель Эльер не зря удивилась, – продолжил доктор. – Понятие «перисприт» сегодня лежит в основе психологической науки и даже религии, что хотела бы получить объяснение видениям, поэтому церковь перисприт остерегается отвергать. Это тончайшая субстанция, связующее звено между духом и материей после ее смерти, она сохраняет ту форму, которую дух перед смертью имел в материальном мире. Поэтому многие люди, войдя в определенное состояние, начинают видеть умерших. Теперь вы поняли?

– Как все, однако, просто! – раздались нарочито насмешливые восклицания.

Но внезапно смешки прекратились, ибо на конце стола случилось небольшое происшествие. Хрупкая мадам Сен-Фирмен, потеряв сознание, соскользнула со стула на паркет.

Все бросились к ней, подняли, хотели было перенести в спальню, но она быстро пришла в себя и с непонятно откуда взявшимися силами запротестовала, сказав, что останется за столом.

– Бог мой, у меня всего лишь закружилась голова!.. Забудем об этом, прошу простить меня…

Она снова села за стол. Но все, кто сидел рядом, а более всех доктор, по-прежнему опасались за ее самочувствие.

– Вам, пожалуй, придется понаблюдать за ней, – процедила Фанни, обращаясь к доктору, – ведь это из-за ваших рассказов про покойников ей стало плохо!

– Но ведь это вы первая, мадам, стали меня расспрашивать! – и повернувшись к бедной Марте, он продолжил, внимательно на нее поглядывая: – Мадам попросила рассказать, а вы, дитя мое, захотели узнать подробности. Так зачем же вы спрашивали, раз тема разговора вам, без сомнения, неприятна?

– Такие разговоры мне только по душе, уверяю вас, – растерянно произнося эти слова, Марта устремила свой взор на мужа, которого ее короткий обморок, похоже, привел в ярость. Рассыпаясь в извинениях перед хозяевами, он отпускал ядовитые реплики в адрес жены:

– Совершенно непонятно, о чем она думает!.. Временами она подолгу грезит… а иногда часами молится… Черт возьми, она становится святошей!.. Уж лучше бы она употребляла мясной соус, все больше пользы для здоровья!

– Бедняжке явно не хватает развлечений, отправляйте ее к нам почаще!

– Мадам, вы слишком любезны, она того не заслуживает.

Чтобы разогнать тяжелое впечатление от разговоров о призраках, Фанни попросила вспомнить парочку забавных охотничьих историй, и ужин, во время которого веселье гостей на мгновение было омрачено, завершился всеобщим хорошим настроением.

Между тем Марта попросила доктора ненадолго задержаться, и когда все направились в гостиную, заговорила с ним о чем-то.

– Что такого интересного она вам поведала? – спросила мадам де Лабосьер у доктора Мутье, после того как все игроки в покер и бридж заняли свои места за столом.

– Только не смейтесь… Она попросила от ее имени предложить вам…

– Говорите же!

– Она хотела бы провести сеанс столоверчения!

– Нет!

– Это, как я уже вам сказал…

– Она ненормальная!.. Она что, пришла сюда вертеть столы?

– Держу пари, что она уже договаривается с мадемуазель Эльер…

За молодой женщиной и старой девой было любопытно наблюдать: изрядно взволнованная мадемуазель Эльер, похоже, пыталась отклонить просьбу мадам Сен-Фирмен, которая с поистине детским пылом уговаривала ее.

– В конце концов, – начала Фанни, – если это доставит ей удовольствие и она сумеет уговорить чокнутую старуху Эльер… В общем, мне совершенно все равно, что делают за моими столами – играют в бридж или их раскручивают, лично я не вижу в этом ничего плохого!..

– А у меня появится возможность более пристально понаблюдать за этой легко возбудимой натурой, которая, как мне кажется, без труда поддается гипнозу… Из нее, скорее всего, получится отличный медиум…

– Тогда вы ее совсем с ума сведете.

– Или спасу!.. В настоящий момент она явно находится под влиянием какой-то неведомой силы, природа которой нам неизвестна… Она точно что-то задумала, но что – не знаю. Хорошо бы понаблюдать за действием, чтобы вылечить ее… Сеанс столоверчения пойдет только на пользу… Смотрите! Она ведет за собой мадемуазель Эльер… Дорогая мадам, вы же знаете, как сильно она боится собственного мужа… Поэтому муж ничего не должен знать!.. Она надеется, что вы займете его чем-то…

– Хорошо, я его уведу, – согласилась мадам де Лабосьер, – но вы расскажете мне все-все… Обещаете?

– Расскажу все, обещаю!.. Подскажите, где нам лучше расположиться, чтобы нас не отвлекали?..

– Будете вызывать дьявола? Надо поговорить с мадемуазель Эльер… Возможно, она уступит вам свою комнату.

И, рассмеявшись, Фанни отошла от доктора. У курительной комнаты она встретила мужа и все ему рассказала.

– Что ж, посмотрим, чем все это кончится! – со смехом произнес Жак.

– Но мне нужно чем-то занять Сен-Фирмена.

– Не беспокойся… Он только что согласился стать четвертым за игорным столом…

Мадемуазель Эльер, Марта и доктор Мутье уже исчезли…

– Самый ненормальный из этих троих, разумеется, доктор, – пришла к заключению Фанни.

– Неудивительно. Когда ученый ударяется в спиритизм, никто не знает, чем это закончится. А вы, Фанни, верите в существование призраков, которых видел профессор Крукс?

– Я верю только в ваше существование, my dear!.. А вы, дорогуша, нисколько не похожи на призрака.

Оставив Жака, она попросила ее подождать – убедилась, что гости прекрасно развлекаются без нее, и вернулась к мужу. Выяснив, куда проследовали беглецы, супруги, смеясь будто школьники, оббежали весь замок. Остановившись перед комнатой мадемуазель Эльер, они приняли серьезный вид и постучали в дверь.

– Можно войти? Это мы!..

Дверь приоткрылась, и они увидели непривычно озлобленное лицо мадемуазель Эльер; ее голубые глаза, всегда смотревшие столь ласково, теперь, казалось, метали молнии.

– Я так и знала! – произнесла она. – Надо мной снова хотят поиздеваться!..

– Нет, что вы! – умоляющим тоном воскликнула Фанни. – Уверяю вас, моя милая мадемуазель… Мы вам не помешаем… Сделаем все, что скажете… Тихонько посидим в уголочке…

Она впустила их, но довольно сухо попросила остаться в маленькой гостиной, где царил полумрак.

– Не двигайтесь и не разговаривайте! Это все, о чем я вас прошу…

Оставив их, она прошла к себе в спальню, слабо освещенную бледным светом лампы, спрятанной, похоже, где-то в углу. На середину комнаты перетащили тяжелый круглый стол из красного дерева на одной ножке, завершавшейся тремя когтистыми лапами.

С места, где сидели Жак и Фанни, не было видно ни доктора, ни мадам Сен-Фирмен.

Жестами супруги дали друг другу понять, что в полумраке видно только лицо мадемуазель Эльер, принявшее то строгое выражение, что обычно появляется на лицах живых, когда они всерьез пытаются общаться с усопшими.

Впрочем, мадемуазель Эльер все делала исключительно серьезно… С каким серьезным видом она расставила три стула вокруг стола из красного дерева!..

Жак и Фанни с трудом сдерживали смех, но им так хотелось до конца поприсутствовать на сеансе, что они всеми силами обуздывали свою неуместную веселость.

Впрочем, вскоре в круге бледного света появились сосредоточенные лица Марты и доктора, который, как им показалось, с острым любопытством изучал свою пациентку; на Жака и Фанни это зрелище произвело большое впечатление.

Ибо, насколько они могли судить, доктора гораздо больше заботили вопросы, связанные с недугом Марты, нежели предстоящее вызывание духов; что ж, необычный эксперимент, возможно, позволит ему поставить диагноз правильно.

Марта, похоже, действительно страдала. Она полностью покорилась гувернантке, не сопротивляясь, позволила подвести себя к столу и, тяжело опустившись на стул, вытянула над столешницей свои прозрачные руки. Мадемуазель Эльер растопырила ее пальцы. Затем села учительница, за ней доктор, и они тоже вытянули руки над столом.

В скупом свете, словно во сне, двигались призрачные руки Марты и мадемуазель Эльер, а рядом с величественным видом сидел доктор Мутье. Долгое молчание, сопровождавшее три неподвижные фигуры, придавало сцене такой загадочный и таинственный вид, что если поначалу Жаку и Фанни едва удавалось сдерживать смех, то теперь, сидя во мраке, они затаили дыхание и, глядя с удивлением и вниманием, ожидали дальнейших действий.

Так прошло пять минут, затем послышалось потрескивание, казалось, исходившее от стола.

– Уверена, дух уже здесь! – тихо произнесла мадемуазель Эльер. – Это вы его вызывали, не хотите его о чем-то расспросить? Может быть, он вам ответит.

– Очень хочу, – прошептала Марта.

Бедная молодая женщина так разволновалась, что ее бросило в дрожь. Было видно, как подрагивали ее руки, лежавшие на столе.

– Спросите у него: «Кто вы?»

Бесцветным голосом Марта спросила:

– Кто вы?

Все терпеливо ждали. Через несколько секунд стол задвигался: приподняв одну лапу, он снова опустился, застыл на месте.

– А, – произнесла учительница. – Теперь, мадам, продолжайте громко называть буквы.

Едва слышным голосом Марта продолжила: Б, В…

На букве Н стол заскрипел, словно засомневался, потом снова приподнялся и опустился.

– AН – подытожила учительница. – Продолжайте, мадам… не бойтесь.

От страха у Марты стучали зубы, однако она нашла в себе силы продолжить называть буквы алфавита.

В этот раз стол стукнул на букве Д.

– АНД…

– Андре, – произнес доктор.

– Да, Андре, – выдохнула Марта.

– Боже! – простонала мадам Эльер. – Если это месье Андре де Лабосьер… Значит, он мертв!

И они терпеливо продолжили спрашивать… Стол ответил: «Андре де Лабосьер!»

Мадемуазель Эльер тотчас пришла в такое возбуждение, что доктор немедленно принялся ее успокаивать.

– Боюсь, продолжать сеанс невозможно, – промолвил он, указывая на бледную Марту, что сидела, уставившись в одну точку. – Поспешим, нельзя терять ни минуты…

– Доктор, – раздался из соседней комнаты взволнованный голос Жака, – по-моему, пора заканчивать сеанс… Вы же видите, девочке станет еще хуже.

– Нет-нет! – тотчас отозвалась мадам Сен-Фирмен. – Я буду сильной… Позвольте мне… позвольте спросить его…

Сказав это, она, продолжая держать руки вытянутыми над столом, широко распахнула глаза и уставилась в темноту, словно пыталась разглядеть или уже увидела нечто, невидимое для всех остальных. Потом, словно позабыв о тех, кто находился рядом, кто заметил ее духовную близость с покойным, которую вряд ли кто-нибудь ранее мог заподозрить, она громко спросила:

– Если вы здесь, Андре, друг мой, любимый брат мой, скажите нам, что с вами случилось?

Затем последовала долгая тишина, и стол снова затрещал и внезапно громко ударил несколько раз, в то время как, тяжело дыша, Марта тихо называла буквы алфавита: А, Б, В, Г… При каждом ударе Марта на секунду замолкала и продолжала еще тише, еще беззвучнее. А мадемуазель Эльер складывала буквы в слоги:

Стол говорил:

– Я был у… б… и… т!

– Убит! – хрипло повторила Марта и, потеряв сознание, упала прямо в руки наблюдавшего за ней доктора.

– Довольно! Довольно, пора завершать эту дурную шутку! – возмущенно воскликнул Жак, вскочив с места; следом за ним к столу подбежала Фанни.

– Они сведут ее с ума! – твердила она. – Непременно сведут с ума!..

– О, месье, я не сумасшедшая, – кротко возразила Марта, и когда доктор поднес ей к носу нюхательную соль, она, даже не задумавшись, оттолкнула его руку. – Только не говорите ничего моему мужу… Он убьет меня, если узнает!

– Он убьет вас?!.. Да вы смеетесь, бедное дитя!.. На деле это он бы посмеялся, услышь ваши слова!..

Это говорил доктор, сжимая в своих руках ладони Марты. Ощущая его теплое уверенное прикосновение, слушая его добрый живой голос, Марта, похоже, вновь обрела силы и вернулась в реальную жизнь людей и вещей.

– Вы что-то хотите сказать, доктор? – спросила она.

– Хочу сказать, что во время сеанса я наблюдал за вами. И теперь знаю, что у вас за болезнь… Причина ее кроется в вашей хорошенькой головке. Дело в том, что вы давно живете с мыслью, что ваш дорогой друг, месье Андре де Лабосьер погиб от рук убийцы. Признайтесь, что эта мысль не покидает вас… Она беспокоит вас, где бы вы ни оказались… Признайтесь, что именно эта мысль побудила вас сегодня прийти сюда, чтобы во время сеанса столоверчения услышать, что вашу догадку, наконец, подтвердит еще кто-то помимо вас!.. Но, бедная моя малышка, признайтесь, что вы сами отвечали на свои же вопросы!.. Поймите это!.. Конечно, вы делали это бессознательно! Сами того не замечая, вы двигали стол в нужный момент.

– Ни за что в это не поверю! – воскликнула мадемуазель Эльер, чье раздражение беззастенчиво вырвалось наружу. – Здесь был дух!.. Дух стучал столом, и теперь мы знаем, что месье де Лабосьер убит, и никто мне не докажет обратное!..

– Прекрасно, только держите эту мысль при себе и не смейте никому об этом говорить! Больше от вас ничего не требуется, – грубо оборвала ее Фанни. – Послушать ваши истории о выходцах с того света, так и с ума можно сойти!

– Потусторонний мир и наш составляют единое целое, мадам!

– Прошу вас, мадемуазель! – раздался суровый голос Жака. – Сейчас не место и не время читать лекцию по спиритизму. Вы должны понимать, что мадам Сен-Фирмен тяжело больна!.. И это по вашей вине!..

– Замолчите! Она плачет, – произнес доктор. – Дайте ей выплакаться, от этого ей станет легче.

Действительно, Марта безостановочно рыдала, слезы лились градом… Когда она немного успокоилась, доктор попросил оставить его наедине с молодой женщиной, что немедленно и сделали. Жак и Фанни, наконец, вышли на яркий свет. Фанни удивилась, каким бледным был ее муж.

– Боже, теперь вы такой же бледный, как мадам Сен-Фирмен!

– Да, мысль о том, что мой несчастный брат, возможно, убит, потрясла меня…

– Не будьте таким глупым, как эта малышка… Придите в себя, darling! Ах, что за ерунда! Если бы я знала… Но, полагаю, дорогой, вы не верите верчению столов?

– Не более, чем вы… и уверен, доктор только делает вид, что верит в них, лишь бы заинтересовать своих пациенток… Однако, когда стол приподнялся… и буквы сложились в имя Андре, не стану скрывать, по мне пробежал холодок, я промерз до самых костей…

– Дорогуша, поскорее обнимите свою маленькую женушку и согрейтесь!

Он поцеловал жене руку, и вскоре они встретили Сен-Фирмена, который не без основания беспокоился, потеряв свою супругу из вида. Фанни сообщила ему, что его жена вместе с мадемуазель Эльер отправилась укладывать детей, и тот снова сел играть в бридж.

Вечером, когда гости разъехались, а хозяева отправились к себе в комнаты, доктор, Жак и Фанни встретились в будуаре.

– Ну что? – спросила Фанни. – Ей стало лучше?

– Ей намного хуже, чем я предполагал, – ответил доктор. – У нее бывают видения!

– Видения?

– Во всяком случае, одно видение у нее было!.. Ей привиделся Андре!

– Не может того быть!

– Это случилось вчера!.. В саду, на берегу реки… Она его узнала… Андре разговаривал с ней… и сказал, что его убили!.. После его слов ей стало дурно, а когда она пришла в себя, Андре уже исчез…

– Невероятно! – воскликнул Жак.

– Бедняжка, ее в лечебницу надо отправить! – промолвила Фанни.

– Нет, не преувеличивайте… Я подробно расспросил ее, и она прекрасно отдает себе отчет, что вполне могла стать жертвой галлюцинации… Тем более, что призрак волочил за собой цепь, звеневшую при каждом шаге… Как обычно бывает в историях, пронизанных мистикой, о выходцах с того света… Теперь она задается вопросом, может, это был всего лишь плод ее воображения… А знаете, почему она сегодня пришла на гольф? Потому что боится оставаться наедине с мужем; скажу вам больше, но это строго между нами… то, в чем она мне не призналась, что не решилась мне доверить… Малышка убеждена, что ее муж убил Андре! Совершенно ясно, что в момент отъезда вашего брата между ней, Андре и старым Сен-Фирменом произошло нечто ужасное. Но что бы это ни было, я посоветовал ей приходить сюда как можно чаще… сказал, что здесь она найдет настоящих друзей… Постарайтесь разговорить ее… Мы попробуем ее исцелить. Когда мы узнаем все подробности, то решим эту проблему разумно и изгоним из этой бедной головки всех поселившихся там призраков.

– Но доктор, – обратилась к нему Фанни, – вы же сами верите в привидения!

– Я не верю в привидений, волочащих за собой цепи, – широко улыбаясь, ответил добродушный доктор. – Понимаете ли, мадам, каждый раз, когда я могу объяснить знаки, что были посланы потусторонним миром и которые мы увидели в каком-нибудь необычном явлении, как, например, помешательство этой малышки, то я всегда так поступаю. Во-первых, это проще, а во-вторых, не мешает мне высыпаться. Так что доброй ночи.

Вечером следующего дня переполненная счастьем владелица замка Ла Розрэ с упоением рассказывала мужу, вынужденному провести день на фабрике, как она сама села на козлы дорожной кареты и отвезла гостей на пикник в лес Сенар, где им подали сельский завтрак. Когда Фанни описывала забавные происшествия, случившиеся с ними во время чудесной прогулки, в комнату неожиданно вбежала насмерть перепуганная горничная.

– Мадам, – задыхаясь, произнесла она, – там мадам Сен-Фирмен, но видели бы вы ее!..

– Где она?

– Ах, мадам, она внизу… И такая бледная, такая бледная… Она боится, как бы ее кто не увидел, потому я и отвела ее в кабинет месье…

Спустившись на первый этаж, они увидели, что несчастная женщина сидит в кресле. Она больше напоминала грязный черный ворох, откуда выглядывало бледное лицо с огромными глазами, которые, похоже, продолжали наблюдать за нечто невероятным.

Мадам Сен-Фирмен дрожала, непонятно, то ли от страха, то ли от холода. Когда Фанни подошла к ней, она едва пошевелилась.

Мадам де Лабосьер взяла ее за руки. Они горели.

– Да у вас лихорадка! Бедное дитя… Что еще случилось?.. И откуда вы пришли? Почему вы в таком состоянии?..

Она буквально с ног до головы была покрыта грязью, платье порвано, без шляпки, волосы растрепаны. Она напоминала сумасшедшую, сумевшую выбраться из лечебницы и долго блуждавшую по полям. Впрочем, отчасти так и было.

Короткими отрывистыми фразами Марта дала понять, что убежала из дома, перелезла через стену сада и бежала, бежала, бежала… пока не прибежала в Ла Розрэ…

– Но почему? Почему?

– Почему?.. – Неожиданно она вновь обрела прежние силы. Марта резко вскочила, словно получила электрический разряд. – Потому что… потому что я снова его видела!

– Кого вы снова видели? – спросила Фанни; после вчерашнего сеанса она догадывалась, о ком идет речь.

– Я снова видела Андре!.. Говорю же вам, я его видела, – с невероятной уверенностью повторила Марта. – Ах, только не убеждайте меня, что это был не он!.. Я видела его точно так же, как вижу вас.

Фанни и Жак переглянулись.

– Умоляю, не думайте, что я сошла с ума… Это ужасно! Если бы вы там были, вы бы, как и я, тоже увидели его!..

И, снова почувствовав слабость, она рухнула в кресло…

– Надо предупредить Мутье, – произнесла Фанни, которой новый рассказ Фанни порядком наскучил.

– Нет-нет! Никаких докторов, – возразила мадам Сен-Фирмен. – Потом! Все потом! Доктора тоже потом!.. Я должна кое-что вам сказать… должна непременно! Кому же мне об этом рассказывать, если не вам, его брату и невестке? Иначе кому еще я об этом расскажу?.. Только сначала позвольте попросить у вас воды, холодной воды… с кусочком сахара и капелькой померанцевой воды. Вы позволите?..

У нее зуб на зуб не попадал. На нее было жалко смотреть… Жак позвонил и, не пустив горничную в кабинет, на пороге отдал ей распоряжения. Тем временем Фанни старалась успокоить необычную гостью.

– Бедное дитя, с вами же вчера разговаривал доктор! Вы перевозбуждены, и поэтому видите то, чего существовать не может.

– Нет-нет!.. Нет ничего невозможного!.. Теперь я уверена, совершенно, полностью уверена!.. Андре мертв! Он мне это сказал! Подождите! Дайте мне высказаться! После всего, что мне вчера наговорил доктор, я, действительно, поверила… что я сама бессознательно двигала стол, сама вообразила себе призрак Андре, ну, и все прочее. Я не верила самой себе… своим глазам, своему разуму, своему бедному мозгу, своей несчастной голове, которая, действительно, очень не здорова.

Она провела рукой по лбу, словно собирая вместе все свои воспоминания.

– Прежде всего, признаюсь, после отъезда Андре мне несколько раз казалось, что я видела его… Я никому об этом не говорила… ибо, поразмыслив, решила, что это всего лишь навязчивая мысль, что меня не покидает.

Вы должны знать, что когда Андре был жив, мы с ним даже думали одинаково… Мы с ним были самыми близкими друзьями… Наши души сливались воедино, потому что мы любили друг друга как… как будущие супруги…

– Что вы такое говорите! Какие будущие супруги? – удивленно воскликнула Фанни.

– Да-да! Как будущие супруги… Поймите же, я говорю вам все как на духу, – исполненным страсти голосом продолжала Марта, – так как знаю, что если я не поделюсь хотя бы частью секрета, который душит меня, произойдут многие несчастья!.. Мой муж стар; Андре и я были совсем юные… Мы дали обещание, что будем вместе… после смерти моего мужа. Скорее всего, это преступление… непростительное преступление заранее похоронить живого человека… Но умер совсем другой!.. Мой Андре! О, мой Андре! Он мертв… Он убил его из-за меня…

Окинув растерянным взором комнату, она продолжила:

– Надеюсь, все двери хорошо закрыты? Мы одни? Понимаете, если бы Андре был жив, я бы непременно получила от него весточку… Но от него ни слова, я только и думаю о том, что он умер… И что я хочу к нему, но для этого надо точно узнать, мертв он или нет… В этом я бы хотела убедиться… узнать наверняка, и однажды вечером я начала думать о нем и молить его тень, если она действительно отделилась от его тела, призвать меня к себе… Я была буквально одержима мыслью о самоубийстве… С тех пор прошло около двух лет… Как-то раз, сидя в беседке на берегу реки, я увидела, или мне показалось, что увидела освещенную луной тень, странным образом напоминавшую Андре… Легкая, бесплотная тень скользила по воде среди прибрежных ив… Я тогда потеряла сознание.

На следующий день я проснулась у себя в кровати. За мной ухаживала монахиня, она же сходила за моим мужем. Это была монахиня из пансиона, где я воспитывалась, она всегда жалела меня, поэтому я доверилась ей и рассказала о своем видении. Она меня вразумила, исповедала, а так как я, разумеется, искренне верю в Господа, ей не составило большого труда убедить меня отказаться от мысли о самоубийстве. Однако по вечерам я стала часто ходить в ту беседку.

Бесплотная фигура Андре, скользившая по воде, нисколько не пугала меня, напротив, манила меня. Я хотела вновь ее увидеть. Стремилась к ней всей душой.

Но тень не возвращалась, и я пришла к выводу, что действительно стала жертвой галлюцинации… Но! Теперь слушайте меня внимательно!.. Очень внимательно!.. Я не сумасшедшая… В позапрошлую ночь тень явилась и говорила со мной!

– Дорогая, доктор рассказал нам об этом видении… Бывают галлюцинации зрительные, а бывают и слуховые!

– Знаете, что мне позавчера сказала эта тень?

– Знаем. Она сказала вам: «Я убит!» – с жалостью в голосе произнесла Фанни. – Доктор нам все рассказал…

– Да, но Андре не сказал, где его убили; так вот, сегодня он вернется, чтобы назвать мне место… Вот… вот почему я пришла к вам, – хриплым голосом добавила Марта.

– Выпейте еще немного померанцевой воды, дитя мое, – предложила Фанни; теперь она окончательно убедилась, что Марта сошла с ума. – А главное, прошу вас, не нервничайте вы так сильно!.. Послушайте, доктор нам сказал, что вы обещали ему быть благоразумной… Но несмотря на данное вами слово, я уверена, со вчерашнего вечера вы только и думаете об этом дурацком видении…

– Мадам, прошу, не говорите так!..

– А разве я не права? Вы спали этой ночью?

– Вы правы, мадам… я больше не сплю.

– Дело в том, что, проснувшись, вы все еще продолжаете видеть сон! Разве не так, my darling?

– Совершенно верно! – серьезным тоном поддержал ее Жак.

Он встал, взял у Марты стакан и поставил его на стол.

– Но в этот раз, мадам, в этот раз он больше не скользил над водой… Он шел, как вы и я, и подошел ко мне совсем близко, если бы я захотела, то могла бы его потрогать… Он протянул ко мне руки… О, это было ужасно!.. У него на виске зияла кровоточащая рана! Да, именно рана, которая все еще кровоточила… Вы только подумайте… Целых пять лет!

– Куда вы, darling? – спросила Фанни у Жака.

– Я хочу пить, пойду выпью стакан воды. А вам не хочется?

– Вы, похоже, чересчур разволновались, darling, впрочем, это понятно, ведь речь идет о вашем брате, вы его так любили!.. – И она повернулась к Марте. – Итак, вы сказали, что его рана кровоточит уже пять лет… Ну, посудите сами, милочка, вы по-прежнему бредите!..

Но Марта продолжала стоять на своем.

– Я все вам расскажу, со всеми подробностями. Мой муж ложится спать рано. После ужина, который никогда не затягивается, он обычно предлагает мне выслушать какую-нибудь поучительную историю. В этот вечер на его предложение я не ответила. Тогда он пожелал мне доброй ночи и отправился спать.

Поразмыслив, я сказала себе: «У тебя снова начались галлюцинации, как и два года назад… Но теперь, когда ты спокойна, в здравом и ясном уме, и доктор подтвердил, что ты не больна, вернись в беседку, и там ты поймешь, что нет никакого призрака, тебе все привиделось».

Я накинула на плечи шарф и побежала через сад. Я слышала, как на кухне гремит посудой прислуга, пока бежала через сад, заметила силуэт мужа, расхаживающего перед окном своей спальни. Все выглядело вполне естественно, и я тоже чувствовала себя совершенно нормально.

Тем не менее, когда я подошла к лестнице, ведущей в беседку, я невольно вздрогнула. Я говорила себе: «Если он придет сегодня вечером, значит, это совершенно точно он!..»

Мадам, сначала я ничего не видела… Я обошла деревянный столик, подошла к краю беседки, облокотилась на перила и рассматривала реку, то место, где я видела, как он идет по воде среди ветвей ивы и кувшинок, а потом выходит на берег… Кругом царила мертвая тишина. Я услышала, как на колокольне пробили часы. Простояв примерно полчаса, я стала тихо звать его: «Андре!.. Андре!..», желая понять, придет он или нет… Я была уверена, что он не придет, потому что заставляла себя думать о словах доктора… Не заметив ничего на земле, я подняла глаза к небу.

В эту минуту густые облака затянули луну. Я собралась уходить и уже сделала шаг, как раздался звон цепей… Мой взгляд упал на берег. И тогда, мадам, я его увидела.

Это был он, точно он! Вынырнув из ивовых веток, он заскользил по траве и приблизился почти к самому подножию беседки. Подняв руки, он произнес: «Марта! Марта!.. Он убил меня!» Представляете?! Бедняга, такой бледный, он показал мне свою кровоточащую рану на виске… Прежде чем исчезнуть, он, звеня своей цепью, произнес: «Он убил меня в автомобиле!»

В этот момент позади Фанни раздался неприятный звук бьющейся посуды. Мадам де Лабосьер тут же обернулась. Это ее муж только что уронил на пол тарелку и стакан.

– Будьте осторожнее, darling, вы так перебьете весь наш сервиз из богемского стекла.

Час назад месье Сен-Фирмен отправился на поиски жены и уже успел объехать все окрестности в своем старом тильбюри[18], запряженном запыхавшейся лошадью. Нигде не найдя супруги, он, наконец, решил заехать в Ла Розрэ. От нотариуса не стали скрывать, что беглянка у них, и он, принеся мадам де Лабосьер свои извинения и назвав жену чокнутой, увез ее домой.

Чтобы убедить Марту в необходимости вернуться к мужу, мадам Лабосьер пообещала завтра же навестить ее. Молодую женщину снова осаждали галлюцинации, и Фанни заверила ее, что она может рассчитывать на ее моральную поддержку.

– Вам следовало бы отправить ее в путешествие, – посоветовала Фанни нотариусу. – При таком состоянии унылое прозябание на вилле у реки вряд ли поможет!

– Вам хорошо говорить! А у меня дела, – ответил Сен-Фирмен.

– Но она взрослая и прекрасно может путешествовать самостоятельно!

– Она слишком меня любит!

И старикашка, гнусно усмехаясь, хлестнул кнутом свою клячу. К этому времени Жак уже час как спал, видимо, у него не хватило терпения дослушать рассказ несчастной Марты о галлюцинациях.

Он даже не спросил жену, как она намерена поступить с ночной гостьей, не собирается ли она предложить ей переночевать у них. После того как Жак собрал осколки посуды, столь неловко им разбитой, он удалился по-английски.

Комнату Жака отделял от спальни Фанни только ее будуар. Прежде чем вызвать звонком горничную, Фанни постучала в дверь к мужу. Последние признания Марты она считала крайне важными, а потому спешила поделиться ими с Жаком… Но стучала она напрасно: никто ей не ответил. Ей показалось странным, что муж так быстро заснул и даже не дождался ее, чтобы полюбопытствовать, чем в результате завершилась странная эскапада и бредовые рассказы малышки Сен-Фирмен.

Бесшумно повернув дверную ручку, она приоткрыла дверь.

– Вы спите? – шепотом спросила она.

Ответом ей стало ровное дыхание, доносившееся из темноты комнаты.

Немного поразмыслив, она закрыла дверь, столь же бесшумно, как и открыла ее, и, вернувшись к себе в спальню, пригласила Катрин, которая молча помогла ей раздеться, потом Фанни завершила вечерние приготовления ко сну и легла в кровать, но заснуть ей удалось с большим трудом.

Жак встал рано утром. В хорошую погоду на завод, расположенный всего в паре километров от замка, он любил ходить пешком. А так как день выдался прекрасный, он отослал двуколку вместе с грумом в замок. Золотистые лучи солнца пронизывали шапки покрасневшей листвы небольшого леса. Природа радостно просыпалась, прихорашивалась и сбрасывала с себя последние обрывки ночной пелены.

Далеко внизу, насколько хватало взгляда, до самого берега Сены, и влево, до опушки леса Сенар, простирались земли, принадлежавшие хозяевам замка. Как говорила его жена: «Это поистине королевское поместье!»

– Любуетесь своими владениями?

Внезапно раздался голос у него за спиной, от неожиданности Жак вздрогнул. Это оказался доктор Мутье. Улыбнувшись, Жак протянул ему руку:

– Да, любуюсь. По возвращении Андре хочет мне продать эти владения, а я ничего другого и не желаю, кроме как купить их. Однако, дорогой гость, вы, оказывается, ранняя пташка!

– Ах, вы же знаете, что, приезжая в поместье, я всегда совершаю пешие прогулки… Мне надо похудеть.

– Вы правы, доктор, – согласился Жак. – Для врача-спиритуалиста вы действительно излишне полноваты…

– Не стану отрицать, друг мой… Я слишком привержен некоторым плотским удовольствиям. Судите сами: только что я велел вашей кухарке приготовить мне на завтрак два яйца всмятку и принести их ко мне в комнату… Это было очень вкусно!

Жак остановился и несколько секунд рассматривал радостное лицо славного доктора, его пухлые губы и, заметив искренний взгляд за золотой оправой очков, произнес:

– Доктор, это будет между нами, признайтесь, что вы, самый живой из всех живых, сами не верите всему тому, что рассказали нам недавно вечером…

Но «папаша Мутье», как его называли в редакциях научных журналов, где доктор снискал уважение коллег за то, что весьма отважно расширял область применения животного магнетизма Шарко и дерзал совмещать трансцендентальный и крайне ортодоксальный спиритуализм с экспериментальным спиритизмом Крукса, даже подскочил от возмущения:

– Что вы такое говорите! Полно!.. Тем самым вы меня оскорбляете!.. Некоторые считают меня больным, но вы сами видите, что я не похож на больного!.. Не хватало еще, чтобы меня принимали за шута!.. И это перед выходом первого номера журнала, который совершит революцию во всех кружках, где так или иначе изучают науку о магнитных силах и различных формах внушения…

– О, вы нам об этом не рассказывали!..

– Это пока секрет… секрет научный и светский, если можно так выразиться, и он принадлежит не только мне!.. Однако такому другу как вы, я могу рассказать… тем более, что я ваш должник, ибо вы оказали мне гостеприимство, и у меня появилась возможность работать в тишине над нашим первым номером…

– И как будет называться ваше издание?

– «Астральная медицина»! А знаете, с кем я работаю? С великим Жалу!

– Тем самым великим Жалу, членом Академии наук?

– А еще он читает лекции в Школе политических и социальных наук! И как читает!..

– Значит, дорогой мой друг, вам очень повезло!..

– Надеюсь!..

Великий, удивительный Жалу! А какие лекции он читает!.. Такого успеха в Сорбонне не знают с давних времен!.. Вот уже два года, как в Школе политических и социальных наук красавец Жалу (немного высоковат, чтобы претендовать на безупречную красоту, но какой элегантный, какой изысканный, вы бы видели!) читал лекции по философии, совмещая их с экспериментальными занятиями по изучению медицины души. Каждый вторник скупо обставленная аудитория подвергалась безудержному напору миниатюрных женщин и их лакеев, отважно идущих в бой, дабы сберечь и отстоять место для своей хозяйки… Таких восторженных слушательниц называли жалузистками… А какое начиналось ликование, когда в аудиторию входил мэтр! Женщины были готовы подвергнуть себя любым экспериментам, лишь бы разобраться в медицине души!

– Однако он не дурак, этот Жалу! – с улыбкой заметил Жак.

– Дорогой мой, не надо так улыбаться… Это действует мне на нервы… Жалу – это предтеча!.. Он шагнул вперед, и никто в научных кругах не решается следовать за ним… Впрочем, у нас другие последователи…

– И вам, похоже, передалась их увлеченность…

– Я ведь пообещал, как и Жалу, разузнать секрет смерти! Это наименьшее, что можно сделать, равняясь на человека таких великих достоинств, как Жалу! Вы ведь знаете Жалу?

– Видел его однажды во время торжественного заседания Академии.

– Превосходно, через несколько дней я вам его представлю. Да, он приедет сюда, чтобы вместе со мной прочесть финальную корректуру первого номера, который станет настоящей сенсацией… Мы впервые намереваемся обосновать теорию о возможности внушения мертвым! Поэтому для журнала мы выбрали заголовок: «Астральная медицина»… Вот увидите!.. Мы непременно обратим вас в свою веру!..

– Я в этом сомневаюсь. Впрочем, я предпочитаю просто теорию возможности!

– Дорогой мой друг, мы люди науки, а следовательно, осторожны… Все серьезные исследователи, желавшие разобраться в спиритизме, выполняли все необходимые условия, лишь бы эксперимент удался. А они были не дураки.

Они медленно и методично исследовали все стадии явления… Месье Баркас[19] потратил на изучение десять лет, месье Крукс – шесть лет, месье Оксон[20] – восемь. И только после тщательного изучения всех фактов, после того, как они ознакомились со всеми явными странностями явлений, они приступили к поискам причин, способных их породить. Наблюдая за различными группами, они собрали множество результатов, которые следом обобщили и пришли к выводу, что духи не только существуют, но и вмешиваются в нашу жизнь!

– С каким убеждением вы это говорите! Однако скажите-ка, – Жак словно вспомнил о чем-то весьма интересном, – скажите… вам известно, что мадам Сен-Фирмен снова видела призрака?..

– Опять?!.

– Да, вчера вечером она прибежала к нам сообщить эту важную новость… Доктор, не стану от вас скрывать, маленькая сумасбродка начинает действовать мне на нервы.

– Неужто она вам чем-то мешает?

– Мешает, да еще как! Из-за нее мы поверим, что Андре убит, а я не собираюсь терять надежду на возвращение брата!

– Это естественно, но, боюсь, зря вы надеетесь… Во всяком случае, если бы молодая женщина, прислушиваясь к своему привидению, сумела направить вас по следу преступника, а вы бы этого убийцу поймали, полагаю, тогда вы бы поверили в призраков!..

Жак не ответил; сделав несколько шагов, он пожал плечами и как бы между прочим произнес:

– Знаете, что она нам вчера сказала? Она нам сказала, что моего брата убили в автомобиле!

– Ого! А это уже вполне определенная информация! – воскликнул доктор, резко сдвинув очки на кончик носа, и, улыбаясь своей самой доброй улыбкой, уставился на Жака.

– Господи! Да я уверен, что малышка просто рассказывает все, что ей в голову взбредет.

– Возможно, вы и правы, я придерживаюсь того же мнения. После того, как я ее обследовал и понаблюдал за ней… Но никогда нельзя ни в чем быть уверенным до конца… в полной мере… Когда приедет Жалу, я расскажу ему об этом случае.

– Не станете же вы убеждать меня, что Жалу на полном серьезе верит, что мертвые вмешиваются в нашу жизнь?!.

– Что мертвые возможно вмешиваются в нашу жизнь… На настоящий момент он только это утверждает.

– Дорогой мой друг, хватит мне это внушать, если человек умер, то это навсегда… И мы никогда не узнаем, что происходит там, в потустороннем мире… Из мира мертвых еще никто не возвращался.

– Вы забыли Лазаря[21], он вернулся оттуда живым!

– Ох уж этот Лазарь! Ладно, пусть будет Лазарь. Но почему он не поведал нам, что там происходит?

– Если бы Лазарь нам только поведал…

– Он ничего не поведал, потому что ничего не знал. Потому что, лежа в гробу, он не был мертв. Все очень просто! – к удивлению доктора, сказал Жак и шутливым тоном продолжил: – Он не первый, кто заснул летаргическим сном, а потом восстал из гроба!

– Язычник!.. Да вы настоящий язычник!.. Идолопоклонник!.. И несчастный невежда! – воскликнув, доктор Мутье мстительно поднял короткие ручки и злобно сжал кулаки. – Так знайте же, месье, научно доказано, что можно умереть и возродиться! Да, месье, наука считает, что человек умирает! Но если вы все сделаете вовремя, вы можете вернуть его к жизни!.. Да, месье, все так, как говорю я!..

Папаша Мутье и впрямь пришел в ярость. Можно было подумать, что он вот-вот набросится на своего гостеприимного хозяина с кулаками… В минуты, подобные этой, когда кто-нибудь пытался опровергнуть его теории, друзья для доктора переставали существовать.

Не сдержавшись, Жак рассмеялся ему прямо в лицо. Папаша Мутье повернулся к нему спиной и быстро зашагал по полю, скорее всего, чтобы избежать неприятностей!

Придя на завод, Жак заставил себя думать только о колпачках из газокалильной сетки.

Работа, царившая в здании и во дворе, грохот больших грузовых автомобилей, привозивших сырье и отвозивших ящики с готовой продукцией, ритмичный шум работающих механизмов сегодня нравились ему больше, чем обычно.

Несколько часов он провел в новом цехе, куда недавно по его приказу поставили современное оборудование, с помощью которого развальцовка и калибровка сеток стала производиться механически, точно и безошибочно, как никогда раньше.

Жак завоевал симпатии всех, кто работал на заводе; посредством системы участия в прибылях он добился от рабочих максимальной производительности труда; подобные перемены всегда пугали Андре, но младший брат сумел ввести систему в действие, а благодаря изобретательным комбинациям дополнительный доход для рабочих стал практически иллюзорным. Таким образом, объяснял Жак, рабочие и работницы, вдохновленные «надеждой», трудятся как негры на плантациях, а прибыль от новшества получает он.

Столь процветающим предприятием завод в Эроне никогда еще не был.

Из цехов Жак отправился в контору и, убедившись, что все идет как по маслу, около одиннадцати часов пустился в обратный путь в замок.

– Какая все-таки скотина этот Мутье! – громко произнес он, войдя в парк.

Похоже, проработав все утро, он все же не сумел выкинуть из головы дурацкие истории, рассказанные нервным человечком в очках… но именно о нем он и спросил, когда по мраморной лестнице поднялся на крыльцо.

– Доктор Мутье спустился в кухню, – ответил ему ливрейный лакей.

Жак нисколько не удивился; маг астральной медицины слыл истинным гурманом и любил заказывать опытным поварихам блюда по своим рецептам.

Впрочем, милейший доктор не замедлил появиться.

– Ах, дорогой мой, поделитесь со мной новостями! – воскликнул он, – А я поведаю вам, что сейчас в кастрюле под крышкой среди ста пятидесяти граммов сливок, ста двадцати граммов масла и тертого пармезана тушится молодая курочка.

– Фу! Какой кошмар! – перебил его мелодичный голос мадам де Лабосьер.

В легкой юбке из ткани под замшу в черную и белую полоску, в блузе, подпоясанной широкой, расшитой золотом тесьмой, на вид ей было не больше двадцати.

– Ах, как же вы чертовски хороши! – воскликнул папаша Мутье. – Так, значит, вам не хочется отведать моей стряпни?

– Вы готовы съесть все, обжора! – ответила доктору Фанни, одновременно протягивая мужу свои прелестные руки для поцелуя. – А вот и вы, дорогуша! Мне кажется, мой господин и повелитель, что я не видела вас уже несколько недель!.. Почему сегодня утром вы ушли, не поцеловав меня на прощанье?

– Потому что я не хотел вас будить, только и всего… Я так рано ушел!..

– А вы, доктор, чем занимались? Почему не пошли с нами сегодня утром? Вы бы помогли нам отыграться. Мы вместе с дамами сыграли партию в лакросс[22]… А вы очень ловко обращаетесь с клюшкой… К тому же вы такой легкий, словно мячик, indeed[23]…

– Не смейтесь надо мной, прекрасная дама, сегодня утром я не тратил время зря… Я поругался с вашим мужем из-за призраков и сходил проведать нашу сумасшедшую бедняжку.

– Вы видели мадам Сен-Фирмен? – одновременно удивились Фанни и Жак.

– Так точно!.. Несколько слов, сказанных мне утром вашим мужем, вновь пробудили мой интерес, к тому же я и так собирался ее выслушать. Словом, от вас, мой дорогой друг, я отправился к Сен-Фирменам… Меня без каких-либо проблем приняли… Молодая женщина лежала в постели… Ее лихорадило… ей требовался хороший врач… От возможности получить консультацию задаром Сен-Фирмен пришел в восторг. И я попросил его удалиться и оставить меня наедине с больной. Она мне все рассказала… Ночную историю… возвращение призрака, бегство в замок… В этот раз я сумел как следует покопаться в ее загадочной маленькой душе и убедил ее признаться в том, о чем я только подозревал, то есть в том, что она уверена, что Андре убил ее муж!.. Да, именно он!.. В остальном же она просила сказать вам, чтобы вы не забывали о ней, навещали ее как можно чаще и убедили бы Сен-Фирмена выпускать ее из дома. Она заявила мне (и это, дорогие мои друзья, лишь подтвердило мои соображения относительно состояния бедной девочки!), так вот, она заявила, что ее нисколько не удивил рассказ призрака Андре о том, что его убили в автомобиле, ибо на следующий день после отъезда Андре месье Сен-Фирмен, арендовав в Жювизи автомобиль, уехал в неизвестном направлении и целый день отсутствовал; он так никому и не рассказал, где был… Она до сих пор убеждена, что Сен-Фирмен нагнал вашего брата, расправился с ним и вернулся к себе в контору…

Бедной девочке, которая вызывает лишь жалость, мне пришлось ответить: «Ну посудите сами, ведь в истории, которые вы мне рассказываете, слабо верится! Вы сочиняете их в своей маленькой головке и слепо в них верите… Поэтому в том, что по ночам ваши галлюцинации являют вам бредовые истории, которые ваш мозг придумал за день, нет ничего удивительного. Отсюда и история про призрак и автомобиль… Если бы месье Сен-Фирмен на следующий день после отъезда Андре не арендовал автомобиль, или вы бы об этом не узнали… Призрак не стал бы рассказывать вам об убийстве! Это же очевидно!

– И что она вам ответила? – спросила Фанни.

– Она ответила, что хочет умереть!..

– Бедняжка! После обеда схожу ее проведать.

– Забавное во всей этой мрачной истории то, – заметил Жак, – что когда мы прекрасно себя чувствуем, доктор часами готов убеждать нас, что привидения существуют, а когда мы больны, делает все возможное лишь бы изгнать из нашего мозга дурацкий вымысел!

– Дорогой мой друг, не хотите же вы, чтобы я считал, что мадам Сен-Фирмен видит призраков, как их видел сам Уильям Крукс?!

– Что касается меня, то должен вам сказать… – начал Жак, но доктор попросил его помолчать, если он желает сохранить их дружбу.

– Согласен! Не будем ссориться! – уступил Жак, улыбаясь Фанни. – Сегодня утром мы немного повздорили, и наш милейший, замечательный доктор попытался всего-навсего задушить меня.

– Мадам, ваш муж своими ухмылочками выводит меня из себя. Он, похоже, совсем не верит в мою искренность!

– Нет, дорогой мой друг, – ответил Жак, – я не сомневаюсь в вашей искренности, но ваша искренность не всегда научна, а когда вы, как давеча, заявляете, что с точки зрения науки можно взять мертвеца и его оживить, согласитесь, я вправе хотя бы улыбнуться.

– Нет, месье, вы не вправе!

И папаша Мутье, по-аристократически изобразив негодование, приподнял на лоб очки, открыв для всеобщего обозрения свои большие глаза, готовые выскочить из орбит, и одновременно принялся лихорадочно что-то искать в кармане своего сюртука. Вскоре он достал достаточно большой бумажник из черной кожи, открыл его, достал оттуда пожелтевшую вырезку из газеты и помахал ею перед носом изумленного Жака, чем вызвал насмешливую улыбку у Фанни.

– Нет, месье, вы не имеете права!.. И чтобы доказать вашу неправоту, среди бумаг, которые я взял с собой для работы над первым выпуском «Астральной медицины» я нашел… я нашел вот эту страницу «Матен», прочитав которую, вы, надеюсь, перестанете сомневаться и с вашего лица исчезнет ухмылка, господин скептик! Полагаю, после ее прочтения вы перестанете считать меня шарлатаном!..

– Но я никогда не называл вас шарлатаном!

– Но вы так считали! Silentium![24] Эта статья опубликована 27 сентября 1901 года и называется «Завтрак ученых». В подзаголовке читаем: «Во время завтрака ученые обсудили вопросы вивисекции приговоренных к смертной казни и предположили, что воскрешение людей возможно!»

– Черт знает что!

– Дорогой мой, отнеситесь к этому серьезно, – ласково попросила Фанни.

– На этом завтраке, – продолжал издатель «Астральной медицины», – присутствовали ученые мужи первой величины, в том числе и французский гений, что был вынужден уехать в Америку, потому что во Франции его идеи считали «слишком прогрессивными», слишком дерзкими, словом, его не понимали! Я говорю о докторе Карреле[25].

– Знаю такого, – произнес Жак.

– Вот что говорил доктор Каррель на этом завтраке. Продолжаю, месье, читать статью: «Я хотел бы попросить, – промолвил в свою очередь доктор Каррель, – чтобы мне доставили осужденного на смертную казнь, давшего свое полное и добровольное согласие на проведение над ним опытов, совершенно не обязательно со смертельным исходом, но имеющих большую важность для современной хирургии. Что это за опыты? Прежде всего, я буду проводить их очень осторожно… но главное, что надо изучать и неустанно исследовать, так это способы консервации органов и тканей, а также их оживления…»

Я ничего не придумываю!.. Читайте сами: «…также их оживления». А вот что, между прочим, во время завтрака о смерти и восстановлении тканей сказал доктор Тюфье[26]: «Это будут смелые хирургические операции. Вы знаете, что в анналах хирургии упомянуто уже четыре-пять попыток массажа сердца, и считаются они самыми передовыми. В случае повреждения сердца, когда пуля попадает, к примеру, в желудочек, случается, что сердечная сумка, перикард, расширяется, сдавливает сердце, оно останавливается и перестает биться. Тогда можно сделать в груди надрез, освободить сердце от перикарда и начать его массировать. Кровообращение, к этому времени прекратившееся, постепенно возобновляется. Кровь, застывшая в венах, притекает к сердцу и снова начинает циркулировать по всему организму. И человек, который умер, воскресает! Он живет! Он может исцелиться!»[27]

Это сказал доктор Тюфье, и мне к его словам добавить нечего, – заключил папаша Мутье, аккуратно спрятав вырезку в свой бумажник.

И все же он не удержался и добавил:

– Вот так, дорогой мой, с точки зрения науки можно войти в царство мертвых и вернуться оттуда!

– Доктор, каюсь, – заявил Жак, протягивая ему руку. – А теперь идемте есть курочку под соусом с пармезаном… И как живые из всех живых ненадолго оставим мертвых в покое, согласны, доктор?

После завтрака Фанни попросила мужа ненадолго задержаться.

– Однако вы и вправду не любопытны, darling! – скорчив очаровательную гримаску, произнесла она. – Почему вчера вечером вы так поспешно ушли, оставив меня наедине с этой маленькой унылой женщиной и совсем позабыв о вашей Фанни?.. Почему вы даже не спрашиваете, что она рассказала после вашего ухода?

– Потому что супружеские ссоры месье и мадам Сен-Фирмен меня совершенно не интересуют, и я надеюсь, дражайшая и прекраснейшая Фанни, вы это понимаете.

– Как вы со мной разговариваете, дорогуша! Похоже, вы сильно раздражены.

– Я нисколько не раздражен, но вы же догадываетесь, как мне все это надоело! И это чистая правда! Вы должны понимать: мне крайне неприятно слышать, каким смехотворным образом к ее безумным историям приплетают Андре!

– Увы, дорогой мой, он в них замешан гораздо больше, чем вы думаете, – ответила Фанни, поджимая губы, и всем своим внезапно изменившимся видом показывая, насколько она обижена тоном Жака.

– Так объясните же!

– Боюсь, вы разнервничаетесь еще больше, darling!

– Я уже на взводе, говорите скорее! Что там еще выдумала эта чокнутая?

– То, что я вам расскажу, ни капли не выдумано. Это всего лишь подлинная история отъезда Андре. Хотите ее узнать?

– Я вас слушаю.

– Все очень просто. Вот что произошло. Сен-Фирмен перехватил несколько страничек из писем, которыми обменивались его жена и ваш брат. В этих письмах речь шла о любви, любви исключительно высоконравственной и платонической, но так как в них также говорилось о счастье, которое наступит лишь после смерти старого скупердяя, этот скупердяй не поверил, что его жена, мечтавшая о подобном, сохранила свою честь.

Убежденный, что стал посмешищем среди мужей, нотариус стал озлобленнным и однажды вечером, вернувшись домой к обеду раньше обычного, увидел Андре, нежно сжимавшего в ладонях руки Марты, и он поклялся, что убьет жену, как шелудивую собаку, если этим же вечером Андре не исчезнет навсегда из страны. У Сен-Фирмена были их письма, поэтому пришлось подчиниться. Чтобы спасти жизнь Марты, Андре тут же пообещал уехать. А дальше оскорбленный муж, быстро вспомнив, что он еще и нотариус, сопроводил Андре к себе в кабинет и составил вместе с ним все бумаги, необходимые для управления имуществом и заводом в отсутствие хозяина. Вот что произошло на самом деле. Остальное – мне хочется в это верить – лишь выдумка, зародившаяся в больной головке бедной Марты. Впрочем, похоже, с тех пор она жутко страдает!.. Не проходит и дня, чтобы муж с ухмылкой не бросал ей в лицо пугающую фразу: «Он больше не вернется! Никогда! Никогда!» «Он больше не вернется, потому что он его убил!» – так думает Марта… Но вы-то, дорогуша, вы же так не считаете? Вы же уверены, что ваш дорогой брат по-прежнему жив?

– Да, Фанни, уверен. По крайней мере, я на это надеюсь. – И, нахмурившись, он встал.

– Как?! Вы уходите, даже не поцеловав меня?

Он поцеловал жену, а она, закинув свои изящные ручки на могучие плечи мужа и глядя ему прямо в глаза, произнесла:

– Жак, расскажите же вашей любимой женушке, почему вчера, когда эта сумасшедшая поведала нам, что Андре убит в автомобиле, вы разбили стакан?

– Потому что, – очень спокойно начал Жак, – я был крайне взволнован: вдруг безумная сказала это специально для меня!.. Она знала, что в то самое утро, когда брат исчез, я на машине отвозил его в Париж, и она вполне могла заподозрить меня.

– Тогда вы, должно быть, обрадовались, когда доктор сказал, что она винит своего мужа!

– Ну а мне-то что с того?.. Именно в тот момент, услышав ее слова, я не на шутку распереживался. Сумасшедшая она и есть сумасшедшая… Будь я на месте Сен-Фирмена, давно бы посадил ее под замок… Если он не примет меры, она в конце концов отправит его на гильотину… До свидания, Фанни!..

– Good bye, dear!..[28]

Едва он удалился, как Фанни пригласила горничную и приказала подать машину.

– Я скоро вернусь, – сказала она Катрин. – Я еду в Париж… в примерочную, что на улице Мира… Передайте это месье, если он начнет волноваться из-за моего отсутствия.

В самом деле, прибыв в Париж, мадам де Лабосьер тотчас велела шоферу везти ее к своему портному, но, в отличие от обычного визита, пробыла у него не более минуты. От портного она направилась в магазин «Колпачки Эрон», что на углу площади Лувр и улицы Риволи – где она почти не бывала. Витрины магазина и впрямь смотрелись роскошно, вечером и вовсе сияли! Настоящий сверкающий дворец!

Иногда, когда Жак вместе с женой днем оказывались в Париже, Фанни заезжала сюда за мужем; тогда она и познакомилась с некоторыми старшими служащими.

Сейчас она приехала сюда ближе к вечеру и сразу столкнулась с главным бухгалтером, одним из старейших работников фирмы.

– Месье Горда, – обратилась она к нему, – я бы хотела кое о чем вас попросить.

– Я в вашем распоряжении, мадам.

– Сегодня вечером с улицы Мира вам доставят мой пакет. Проследите, пожалуйста, чтобы водитель грузовика, прежде чем отправиться в Эрон, забрал его.

– Все будет сделано, мадам.

– И пусть с этим пакетом обращаются аккуратнее, это, знаете ли, хрупкая вещь!

– Можете на меня рассчитывать.

И перед уходом она поинтересовалась, будто и раньше всегда это делала:

– Колпачки Эрон по-прежнему пользуются спросом?

– Мадам, как вы можете сомневаться?!

– И вы, полагаю, довольны работой и не слишком устаете?

– Мадам, работы нам хватает, трудимся с раннего утра, – ответил несколько удивленный служащий.

– А во сколько вы обычно приходите по утрам?

– В девять часов.

– Девять часов! Подходящее время для открытия! Магазины же не открываются раньше девяти!..

– Никогда, мадам!

– Никогда?.. Но если, к примеру, мой муж захотел бы прийти в магазин раньше девяти?..

– Он бы не смог это сделать, мадам, нет, не смог бы… Железные ставни поднимают ровно в девять часов… До девяти здесь нет никого, кто бы их поднял. Но если ваш муж, мадам…

– Нет-нет, месье Горда, успокойтесь!.. Вас никто не заставит вставать раньше… Наш с вами разговор ничего не значит!.. Собственно, я думала, что вы открываетесь раньше, не более того… До свидания, месье Горда, и не забудьте о моем маленьком поручении, хорошо?..

– Что вы, мадам!..

Она стремительно удалилась. Ей хотелось задать еще и другие вопросы, хотя бы еще один, но Фанни прекрасно понимала, что делать этого не следует… Она даже пожалела, что отправилась в магазин… Отругала себя за неосторожность… Ее сердце глухо билось в груди… Ей не хватало воздуха… В лимузине, что мчал на полной скорости в Ла Розрэ, она опустила стекла обоих окон. Ей показалось, что Горда удивился ее расспросу. И она упрекала себя за то, что вела себя недостаточно естественно…

Впрочем, что может быть естественнее, чем зайти в магазин и попросить служащего принять пакет?.. Что может быть зауряднее равнодушно брошенной реплики: «Магазины же не открываются раньше девяти!»? Она же ни на чем не настаивала.

Непростительно было бы спросить: «Простите, месье Горда, не помните ли вы, как пять лет назад, в то утро, когда уехал месье Андре, мой муж явился сюда на машине и увез целую корзину колпачков, которые по причине производственного брака отказалась приобретать крупная парижская фирма?..»

Да, это было бы ужасно непростительно, ведь теперь мадам де Лабосьер знает, во сколько открывается магазин, и она вспомнила, что в то утро Жак на своем автомобиле в девять часов уже вернулся в Эрон!.. На своем авто и с корзиной колпачков Эрон… или… или… или… с… сундуком…

Ох!.. Вот флакон с нюхательной солью…

«Уверенности, дорогая, милая мадам, побольше уверенности…»

Почему в тот день Жак ей солгал?.. Она только что узнала, что он ей солгал… Больше нет сомнений… Хотя она никогда и не подозревала, что он может ей лгать… Вплоть до… О боже!.. До вчерашнего дня… до той самой минуты, когда, услышав слова мадам Сен-Фирмен: «Андре был убит в автомобиле!», Жак уронил стакан.

Еще немного английской соли, по щепотке к каждой бледной, очень бледной ноздре прекрасной рыжеволосой Фанни…

Странно, что звук разбившегося о паркет стекла пробудил в ней воспоминания пятилетней давности, напомнил ей звук разбившегося пять лет назад блюдца… Это случилось во время их последней трапезы в Эроне, после отъезда Андре… Она вспомнила: утром, когда Жак, проводив брата, вернулся на машине, Фанни заметила брезент, которым при отъезде из-за моросящего дождя прикрыли сундук Андре, и без всяких задних мыслей спросила мужа:

– Скажи на милость, разве Андре не забрал свой сундук?

После этих слов Жак, вставший из-за стола и допивавший кофе, уронил блюдце.

– Почему ты меня об этом спрашиваешь? – враждебным тоном произнес он, собирая осколки.

В ее голове снова раздавался неожиданно хриплый голос Жака, но тогда она решила, что виной тому была неудобная поза: муж склонился над полом… Когда она все же задала вопрос, он уже разогнулся и, вернув свое обычное спокойствие, ответил:

– То, что ты увидела под брезентом, – всего лишь корзина с колпачками… Да, я забрал их, заехав на улицу Риволи. Это колпачки, от которых отказались по причине заводского брака, и я сам хочу как можно скорее выяснить, что с ними не так.

Ответ прозвучал столь просто, столь обыденно, что она не стала спорить, хотя… хотя готова была поклясться, да, именно поклясться… поклясться, что она точно видела сундук… По форме это явно был сундук… К тому же ей показалось, что под брезентом она заметила обитый медными гвоздями уголок этого сундука… Но ведь ее Жак только что ответил… Разве она могла усомниться в его словах?.. Но теперь!.. Теперь она точно знала, что Жак ей солгал!

«Андре убит в автомобиле!» – фраза, пламенеющая огненными буквами, при свете которых она сразу увидела мужа, склонившегося над осколками разбитого им блюдца и над осколками стакана, что выскользнул у него из рук пять лет спустя!..

Но ведь Жака никак нельзя назвать неуклюжим! За пять лет он разбил только это блюдце и этот стакан…

В автомобиле, он наверняка убил его в автомобиле!

Неужели она и в самом деле так думает?.. Неужели она может так думать?

Разве в ходе расследования не установили, что обоих братьев видели на перроне вокзала Орсэ, а потом Жак один сел к себе в машину и уехал?..

Но несмотря ни на что, она постоянно думала об этом… И чтобы больше не думать, отправилась в Париж за доказательством, что в то утро Жак действительно забрал корзину с колпачками, о которых он ей говорил. Но единственное доказательство, которое она заполучила, это то, что он ей солгал… и что, видимо, привез сундук в Эрон. Но ведь в ходе следствия на сундук даже внимания никто не обратил… Никто не сделал вывода… Поскольку через три месяца служащие вокзала уже не могли сказать ничего вразумительного относительно багажа того или иного путешественника… И все же, зачем Жак привез сундук обратно и что он с ним сделал?

«Посмотрим! Посмотрим! Посмотрим!..» Она пыталась успокоиться, чтобы все хорошо продумать, вспомнить свои тогдашние соображения, оживить воспоминания… Когда Жак вернулся, шофера не было на месте… Гараж стоял пустой… Жак все сделал сам… Он поднялся наверх, поцеловал жену, был с ней особенно нежен, почти страстен… С усмешкой и немного цинично рассказал о той боли, что сжигала его после расставания с братом… «Хороший завтрак, хорошее вино…» Именно «хорошее вино»! Она удивилась этим словам, ведь Жак никогда не придавал особого значения хорошим винам… Но он уже взял ключ от погреба… и сам спустился… в погреб, откуда можно подняться в гараж!

– С Бобом и Тафом мне в этом году, надеюсь, больше повезет, – заявил Жак месье де Ламериньеру, заядлому любителю курсинга, который после осмотра псарни остался на обед в замке. Он разводил неподалеку собак, как для себя, так и для других. Чтобы вести достойную жизнь, этому почти разорившемуся, не по годам красивому старику пришлось поставить свое увлечение на коммерческую основу.

– В прошлом году нас обошла Белая Гавана, принадлежащая Габриэлю д’Аннунцио, не так ли, месье? – спросила Фанни.

– Все о ней только и говорят! – ответил де Ламариньер. – Вы будете участвовать в забегах в Сен-Клу?

– Можете на это рассчитывать, – ответил Жак. – Мне нравится беговое поле для курсинга в Сен-Клу. Почва там вязкая и влажная, по ней трудно галопом скакать, зато собаки не рискуют поранить лапы… Я ставлю на Слипа!

Фанни слушала беседу, поддерживаемую Жаком с очаровательной небрежностью, выдававшей в нем человека светского. Казалось, о чем бы ни говорил, он ничему не придавал значения. Она видела, как он выходит из себя, только когда папаша Мутье, полностью уверенный в своих убеждениях, серьезно объяснял устройство потустороннего мира. А теперь вдобавок к этим историям каким-то загадочным образом приплели имя Андре… «Мадам! А вдруг Жак убил своего брата!..»

– В прошлом году зайцы, – говорил месье де Ламериньер, – попались на удивление выносливые. На второй день охоты они, словно обезумев, скакали по полю вдоль и поперек, и несколько собак, совершенно обессилев, свалились прямо на бегу.

– Откуда привезли этих зайцев? – спросила Фанни; казалось, она была полностью поглощена беседой с де Ламериньером.

– Из Богемии, мадам. Насколько мне известно, во Франции законы запрещают использовать на соревнованиях живых зайцев… Вы представляете?

– И правда странно!

«И правда, – думала она, – если кто и не похож на убийцу, так это мой дорогой Жак!.. Ах, какое красивое, доброе, открытое и благородное лицо, какие светлые голубые глаза, которыми он смотрит на свою дорогую и любимую Фанни, и в его взгляде читается улыбка, потому что в розовом шелковом платье и в венке из роз, что украшает ее рыжие волосы, она дивно хороша…

Вся эта история с колпачками, – думает она или собирается только подумать, – ничего не доказывает. Жака могли предупредить о возврате колпачков, оставить их у сторожа. Поэтому он вполне мог забрать их и до открытия магазина. Ну, а я… а что, собственно, я увидела? Уголок сундука… Этот же самый сундук был на том же самом месте, когда Жак уехал провожать Андре… Вот он снова мне и почудился!..»

– Вы ошибаетесь, Лабосьер, приз от Мальжене предназначен для щенков… – говорил де Ламериньер.

– Превосходно, – одобрила Фанни, – в прошлом году английский щенок Форчес Вил победил Плезантена майора Фонтенуа.

– Ах, какая память, дорогая! – воскликнул Жак.

«Если он меня обманул, если он и вправду привез сундук обратно, если он его спрятал, значит, он знал, что брат уже никогда не попросит вернуть этот сундук».

– Да, месье, договорились! Завтра, если хотите, я вам покажу площадку для гольфа.

«Если предположить, что он избавился от Андре, сундук, должно быть, ему очень мешал… очень-очень… Если только… если только, напротив, не сослужил ему службу… Но об этом даже подумать страшно… Это слишком ужасно, слишком… Вы только представьте себе, что Жак привез брата в сундуке!.. Какой кошмар!»

– Shocking![29] – не удержавшись, произнесла она, вставая из-за стола и протягивая руку месье де Ламериньеру.

– И что, по-вашему, мадам, могло быть shocking?

– Проиграть и в этом году после всех тренировок! Но уверяю вас, Боб и Таф в прекрасной форме!..

В гостиной, протягивая чашечку кофе Жаку, она думала про себя: «Вот он, мой бедный маленький дорогуша, которого я всю вторую половину дня считаю убийцей… Но вечером я не буду так думать. Нет, не буду!»

– Как дела, darling?

– Превосходно, Фанни. С кем вы встречались в Париже?

– Ни с кем… Заехала на улицу Риволи, передала поручение… Встретила Горда и тотчас поехала обратно.

– И вы не зашли в кафе к Фрицу выпить чаю?

– Поверите ли, дорогой, нет.

– Тогда где же вы пили чай?

– Но я не пила чай.

– Фанни, я вас не узнаю.

Почувствовав, что покраснела до самых кончиков рыжих волос, она вышла из комнаты. Неужели он заметил ее волнение?.. «Нет, вне всякого сомнения, он ничего не заметил, дорогуша невиновен… Он точно невиновен!.. Это я виновна!» Как так вышло, что мысль о том, что ее муж убийца, столь быстро и уверенно захватила ее мозг? А может, эта догадка уже жила в ней, в глубине очаровательной Фанни… И даже догадка не в том, что Жак убил, а в том, что он мог бы убить!..

– Сколько кусочков сахару?

«Таким образом, получается, что чудовище – это я!..» Она с легкостью себе в этом призналась, угрожая маленькими серебряными щипчиками месье де Ламериньеру, что пожелал получить кусочек сахару непременно из хорошеньких пальчиков хозяйки дома.

Да, да, именно она виновна! С той самой секунды, как столь несправедливо стала считать Жака способным на этот отвратительный поступок, его, такого правильного; значит, эта мысль уже несколько лет живет в глубине ее души, а возможно, и с первого дня после отъезда Андре… О чем она думала в то роковое утро, пока Жака не было?.. Отчего так нервничала, так беспокоилась, так истерично смеялась?

Скорее всего, причиной тому была неожиданная удача, вскружившая ей голову, однако, в здравом уме, она уверена, что в то утро она обо всем подумала… Обратила внимание Жака на то, что все бумаги Андре в полнейшем порядке, и даже прибавила: «А не кажется ли вам, дорогуша, что все это больше похоже на завещание?»

Но разве могла эта фраза означать что-либо иное, кроме как намек на то, что для исчезновения Андре все подготовлено?.. И не думала ли она уже тогда о том, как было бы здорово для них, если он исчезнет?..

И как долго она еще собирается не признавать этого?.. Она сама и есть shocking!.. И она наверняка умерла бы со стыда, если бы ее замечательный муж хоть на секунду заподозрил свою злосчастную маленькую женушку в такой низости, женушку, недостойную благородного и очаровательного «Джека».

И все же ей очень хотелось заполучить ключ от погреба…

Три часа ночи. Лежа в своей просторной кровати, Фанни никак не может заснуть, она думает о ключе от погреба – с того дня муж все время носит его с собой. Этот ключ средних размеров отпирает довольно сложный замок, установленный для того, чтобы слуги и шофер не могли попасть в погреб, полный хорошего вина. Когда они жили в Эроне, ключ все время лежал дома.

Но в тот памятный день, поднявшись из погреба, муж надел его на кольцо своей связки ключей. Впрочем, это было вполне естественно. Шли приготовления к переезду в замок. Жак боялся потерять ключ. Считавшийся в свете весьма легкомысленным, в частной жизни Жак всегда поступал дальновидно и все делал аккуратно.

Когда супруги поселились в Эроне, Андре предоставил погреб, расположенный под гаражом, в их полное распоряжение. Но с тех пор, как они стали жить в замке, они больше не пользовались погребом. Фанни даже вспомнила, как во время переезда советовала супругу переправить хранившееся там вино в погреба Ла Розрэ, на что Жак ответил, что Андре может вернуться с минуты на минуту, и тогда они будут выглядеть не лучшим образом. Впрочем, вино прекрасно старится как в Эроне, так и в Ла Розрэ. И поэтому все осталось без изменений…

Время от времени, два или три раза в год, Жаку внезапно приходило в голову попробовать вина именно с виноградников Кот-д’Ор, и тогда он возвращался из Эрона в двуколке, с корзиной, полной бутылок…

Бог мой! Как можно не спать всю ночь и думать о столь ничтожных подробностях?.. И все из-за какого-то ключа от погреба!.. Но разве любители, истинные ценители вин не охраняют ревниво ключ от подземелья, где заботливо размещены и обустроены их жидкие сокровища?..

Но можно ли считать Жака настоящим ценителем вина?

Впрочем, это не единственный ключ на его связке, которым он давно не пользуется. Проходя по цехам, он забавы ради теребит ключи в кармане, словно у него нервный тик… Одержимость.

Четыре часа утра… Фанни слышит негромкое, размеренное тиканье часов в стиле буль, что стоят в будуаре на комоде… Неужели ей предстоит слушать, как часы отбивают каждый час?.. Ну и ладно! Утром она будет выглядеть бодро!.. А все потому, что, думая об этой несчастной корзине с колпачками Эрон, она внезапно вот о чем задумалась: «Не странно ли, что Жак, после столь невероятного потрясения, каким стал неожиданный отъезд Андре, вспомнил о таком ничтожном деле, каким обычно занимается старший рабочий; и пока все спали, заехал в магазин, забрал корзину с колпачками, от которых отказался клиент, и повез ее в Эрон?» Разве не для этого между Эроном и Парижем и vice versa курсируют грузовики? И в то самое утро почему он сразу к ней не вернулся?.. Бог мой, как же у нее от этой дедукции болит голова… Половина пятого… Еще одна важная и существенная мысль: она задумалась о том, что со времени их отъезда никто больше не пользуется гаражом в Эроне, гаражом, откуда можно спуститься в погреб…

Жак велел перевезти туда ящики с их вещами, мебель, которой никто не пользовался, старые, вышедшие из моды предметы, что местами захламляли замок. И гараж превратился в настоящий склад, дверь которого только он и открывает… В самом деле только он… два или три раза в год, когда отправляется в погреб и возвращается оттуда в изящной двуколке с корзинкой бургундского… Перед такими поездками он берет с собой ключ от гаража, тот самый, что однажды в Ла Розрэ у нее на глазах он бросил в ящик своего письменного стола… Огромный ключ, который явно не всегда удобно носить в кармане! Господи, бедная Фанни, как же у нее болит и раскалывается голова!.. На смену дедукции приходит индукция… Она идет от частностного к целому, к ужасным выводам… И все это создает в голове ужасный хаос, когда хочется спать… но заснуть не можешь. В своей маленькой чудовищной голове она может сочинить целый роман, столь же неправдоподобный, как и тот, что порожден галлюцинациями Марты!

Ах, спать, спать! Больше ни о чем не думать!.. Подождите, а если… если Жак привез в сундуке то, что она думает… и если сундук действительно в погребе… Стал бы он туда возвращаться?.. Да он бы туда ни ногой!.. И старался бы как можно реже проходить мимо двери… и не думать о том, что за ней… Однако, без всякого принуждения, он два или три раза в год спокойно ходит в погреб за изысканным вином!.. Вот оно как!.. Пять часов…

Неслыханно!.. Она всю ночь только и делала, что пыталась усмирить гадкое воображение! Она не достойна Жака, нет, не достойна… А еще ей стыдно за свою слабость… Когда они путешествовали по колониям, Жак предоставил ей возможность увидеть, как беспощадно наказывают туземных слуг, плохо справившихся с работой, и, глядя на это зрелище, она должна была понять, что человеческая жизнь – особенно жизнь других людей – имеет весьма относительную ценность… Однако – и это должно ее успокаивать – если ее Жак и мог проявить себя, только когда это было нужно, и преподать жалким кули[30] серьезный урок, то он все равно оставался джентльменом, который, вернувшись в цивилизованное общество, ни за что не способен забыть о таком важном человеке в его жизни, как старший брат, пусть этот брат порой и мешал…

Шесть часов… Владелица замка встала… Она колеблется…

В розовом свете ночника она неуверенной, уж очень неуверенной походкой минует большое зеркало-псише, замечая свое отражение… Фанни и вправду очаровательна в халатике из расшитого шелком муслина, что она только-только накинула второпях… в кружевном чепчике… Не все призраки, разгуливающие в эту ночь по коридорам Ла Розрэ, способны испугать…

Вот и этот призрак словно плывет с невероятной грациозностью в своих сатиновых тапочках… проходит будуар, туалетную комнату, ванную, беззвучно открывает дверь… дверь туалетной комнаты Жака.

Там, на этажерке, рядом с портсигаром, зажигалкой и часами в свете первых лучей солнца Фанни первым делом замечает связку ключей…

Она узнает ключ от погреба… В Эроне он очень долго находился в ее распоряжении. Сейчас он здесь, среди четырех-пяти ключей такого же размера и нескольких других, поменьше, более тонкой работы…

Совершенно ясно, что Жак не заметит, какой именно ключ исчез со связки – разве что ключа хватятся именно сегодня, но это маловероятно.

Фанни очень аккуратно, без единого звука снимает ключ со связки, чтобы тот, кто спит рядом, не проснулся.

Он продолжает спать с чистой совестью!..

Дверь приоткрыта; из туалетной комнаты выглядывает изящная головка Фанни, в ее длинном кружевном рукаве спрятан заветный ключ… Фанни прислушивается… Размеренное дыхание даже слушать приятно… Размеренный, успокаивающий ритм. Разве это ровное дыхание не является для нее укором? Не дает ли оно понять, что ключ надо вернуть на место?

Нет… Она хочет узнать, что он сделал с сундуком!..

Внезапно она понимает, что одного ключа от погреба ей мало, нужен еще от гаража, а он находится внизу, в ящике письменного стола… в ящике, запертом на ключ!

Она в растерянности!.. Ей никогда не раздобыть все нужные ключи… потому что Жак наверняка скоро проснется… А слуги, должно быть, уже внизу… хотя, возможно, еще не начали свою работу… Так что действовать надо быстро, проскользнуть в кабинет так, чтобы никто не заметил… Хотя на деле она имеет полное право войти в кабинет собственного мужа…

Снова взяв с этажерки связку ключей, она, тяжело дыша, стоит на площадке главной лестницы… Кругом тихо. Фанни бегом спускается.

В кабинете темно… на ощупь она добирается до стола, отпирает его… А вот и ящик… ключ от гаража, этот огромный ключ, где же он? Боже, куда он его положил?.. Быть может, в другой ящик?.. Да, вот он… Фанни ощущает ключ в руке… Наконец-то… Она запирает стол… и выходит из кабинета… Никого… Идет наверх… Слышно, как слуги в столовой открывают ставни.

Она никого не встретила… снова в туалетной комнате мужа… мужа, который все еще спит; она кладет связку ключей на этажерку рядом с портсигаром, зажигалкой и часами… а потом прячется, словно воровка… бежит в свою кровать… с двумя ключами… двумя разгадками к тайне науки о добре и зле.

Это было воскресенье. Собралось немало людей, чтобы осмотреть новую площадку для гольфа. Фанни удалось уклониться от очередной партии в гольф, и около трех часов пополудни она очутилась на территории завода, который в этот день практически пустовал…

Двор, где высилось здание, в котором они когда-то жили, прямо над гаражом, от самого завода находился достаточно далеко, и молодая женщина могла не опасаться любопытных взглядов.

Впрочем, это даже неудивительно, что она зайдет в гараж, где хранилось множество вещей, которые в случае нужды могли бы еще пригодиться.

Не без некоторого волнения владелица замка Ла Розрэ бросила взгляд на окна квартиры, где на протяжении трех лет они с Жаком вели скромную жизнь, в то время как старший брат обращался с Жаком как с простым бригадиром. С тех пор, как они уехали, она ни разу не наведывалась сюда. В этом доме ее гордыня претерпела слишком много страданий…

При мысли о том, что она согласилась запереть себя, свою молодость и свою блистательную красоту в этих стенах на долгие годы, она тяжело вздохнула. Она решительно подошла к двери гаража, вставила огромный ключ в замочную скважину, посильнее нажала, что у нее остались синяки на нежных ручках, и замок со скрежетом уступил.

Заскочив в ангар, она захлопнула тяжелую дверь. И оказалась в полной темноте.

Об этом она подумала заранее, а потому достала из сумочки свечу и коробок спичек.

Ее уверенные и немного резкие движения свидетельствовали о непреклонной решимости.

Появился огонек.

Вокруг нее был невообразимый беспорядок. В слабом свете, идущем от свечи в слегка дрожащей руке, постепенно проступали ящики, сундуки, корзины, старая мебель, кресла на трех ножках, большие вазы со сколами.

Продираясь через все завалы, она направилась вглубь гаража, в дальний правый угол, обходя вещи, когда надо было, при необходимости их отодвигая и мимоходом узнавая знакомые предметы.

Так, ей снова попалась на глаза дешевая ореховая мебель из столовой, напомнившая ей, в каком мрачном отчаянии, с бледным, полным злобы лицом, она вечерами ждала возвращения с работы Жака: облокотившись на стол, она дрожащими руками подпирала голову.

На его вопросы она не отвечала. Лишь иногда удостаивала его взглядом, красноречиво свидетельствовавшим о презрении, которое хорошенькая маленькая женщина с роскошными рыжими волосами может питать в своем сердце к мужу, что позволил такому совершенству плесневеть в углу двора, окруженного заводскими постройками, где делают колпачки из газокалильной сетки!

…Ах, это мрачное и пыльное прошлое!.. А правда ли, что он уехал?.. Навсегда?.. Неужели он навечно остался в гараже?.. Неужели он закопан внизу, в земле, и она никогда его больше не увидит? Никогда! Никогда!

Жак говорил ей, что теперь они богаты… Как бы не так! Она прекрасно знала, что дело обстоит иначе. Он истратил всю прибыль, полученную за пять лет!.. И она еще кое о чем догадывалась… Он почувствовал себя хозяином… Самым настоящим хозяином!.. Как опрометчиво, ведь настоящий хозяин может вернуться не сегодня так завтра!

И вот она уже стоит возле маленькой двери, ведущей в погреб… Она пообещала себе не бояться!.. Но, отперев небольшую дверь погреба, она вдруг испугалась!.. Сырая, холодная и узкая лестница пугала ее… Вдохнув жуткий кисловатый запах, поднимающийся снизу, она засомневалась… Но лишь на минуту!.. У такой женщины, как Фанни, смелость вкупе с любопытством берут верх над страхом…

Она спускается на несколько ступенек… Впервые идет в погреб… Разумеется, она не была образцовой домохозяйкой!.. Никогда не претендовала на это звание, даже в то время, когда она должна была следить за чистотой в погребе!.. Но погреб был вотчиной Жака… вотчиной, которую с тех пор он ревниво охранял…

Лестница делает поворот… Еще один… Похоже, у Фанни слегка кружится голова… Ей кажется, что она спускается в могилу!..

Но разве не могилу она, собственно, здесь ищет? Возможно! Но она натыкается на бочки…

Яркий свет от свечи падает на огромные емкости. Однако у нее хватает смелости наклониться к тем, что напоминают не бочки, а скорее ящики, точнее сундуки!..

Неужели она и вправду надеется найти тот сундук между какой-нибудь бочкой и ящиком? А иначе зачем она сюда пришла?..

Да… Зачем она сюда пришла?.. Она поворачивает за угол и оказывается в тусклом свете… Здесь почти все можно разглядеть… Сквозь квадратное окно падают бледные краски дня… Фанни задувает свечу, опасаясь, что снаружи…

Ей и вправду показалось, что за подвальным окошком промелькнула какая-то тень… Несколько мгновений она стоит не шелохнувшись, встревоженная, полная сожалений о том, что пришла сюда, решившая, что повела себя легкомысленно и глупо…

Постепенно ее глаза привыкают к полумраку… Она довольно четко различает квадратики кирпичной кладки, вдоль которой разместились бутылки, рассортированные по годам и сортам вин. Жак всегда любил порядок…

Потом она смотрит на пол… Взгляд ее словно прилип к полу, словно не может от него оторваться…

Там, внизу, на утоптанной земле она видит небольшой холмик, кажущийся ей неестественным. Если это и вправду то, о чем она думает, неужели он был столь неосторожен и никак его не прикрыл?

Да, конечно, на этот холмик он должен был поставить ящики!.. Но, быть может, то, что она ищет, там, в углу, где громоздятся пустые бочки и старые ящики из-под угля?..

Но она же не станет их разбирать?.. Там же все такое тяжелое… Ну а зачем она тогда пришла?..

Внезапно она громко вскрикивает.

Позади себя она услышала чьи-то шаги.

Фанни в ужасе оборачивается:

– Кто здесь?

Это Жак, и он бешено стискивает ее руки, так что причиняет ей безумную боль, и яростно повторяет:

– Что ты здесь делаешь? Что ты здесь делаешь?

– Жак, Жак! – умоляет она.

Но Жак лишь свирепеет, его тяжелое дыхание обжигает ей лицо:

– Скажи, ты явилась сюда, чтобы увидеть это? Какая же ты любопытная!

И он гадко усмехается… его охватывает ярость… Внезапно Фанни становится страшно, что он убьет ее здесь, ночью, в этом погребе, и оставит ее труп рядом с тем, другим…

– Жак! Милый мой Жак!

Но он не слышит ее! В приступе безумия он продолжает твердить:

– Ты же не могла не прийти сюда, не посмотреть на него, я прав? Любопытство оказалось сильнее тебя! Я видел в твоих глазах, как оно зарождалось! Держишь меня за слепца или, может, за идиота? С тех пор, как эта сумасшедшая в тот вечер произнесла слово «автомобиль»… Я наблюдал за тобой, угадывал все твои мысли… Я знал, что ты захочешь увидеть… Понять, куда исчез сундук! Только ты могла узнать сундук, но ты могла бы и забыть о нем!.. Но ты не умеешь забывать… несчастная безмозглая курица!.. Ты даже не смогла подавить желание явиться сюда, чтобы взглянуть на сундук!.. Ну что ж! Смотри, – добавил он, внезапно отпуская ее, – ты будешь довольна!..

– Что ты делаешь, Жак? Что ты хочешь сделать?

– Я сейчас покажу тебе сундук!

– Замолчи! Прошу, замолчи!..

– А потом ты оставишь меня в покое!.. Договорились?.. Ты больше не придешь сюда!..

– Милый Жак, умоляю тебя!..

– Ты увидишь этот сундук, обещаю тебе!..

И вот он уже бросается в угол, хватает кирку и пугающим движением поднимает ее над головой. Фанни, едва живая от страха, падает на колени, ибо и правда невозможно сказать, ударит ли он жену, или начнет рыть землю…

Внезапно кирка опускается… Жак хватает Фанни за руку…

– Тихо! – приказывает он. – Во дворе кто-то ходит…

В самом деле, шаркающие шаги приближаются, движутся вдоль стены… Чьи-то обутые в галоши ноги идут мимо подвального окошка… удаляются, останавливаются… А потом обоим супругам кажется, что кто-то вошел в гараж…

Жак говорит Фанни, что уже ни жива ни мертва от страха.

– Оставайся здесь!

И на ощупь он идет к лестнице… Неожиданно наверху лестницы раздается крик:

– Кто там?

Жак отвечает:

– Это я, дорогой Ферранд!.. Я пришел за несколькими бутылками вина…

– Хорошо, месье! – доносится сверху голос сторожа, – а то я было подумал неладное, ведь дверь гаража всегда заперта на ключ. Может, вам помочь, месье?

– Нет-нет, друг мой! Идите!

– К вашим услугам, месье!

И сторож удалился…

Когда сторож вышел со двора и его шаги стихли, Жак сказал Фанни:

– Видишь, какой опасности ты нас подвергаешь! Ты просто прикрыла за собой дверь и унесла с собой ключ, а эту дверь можно плотно закрыть, только заперев ее.

Обессилев, она, задыхаясь, произносит:

– Пойдем отсюда. Пойдем!..

– Подожди, пусть отойдет подальше. Он не должен видеть, как мы выходим отсюда вдвоем…

И еще несколько минут они молча стояли в погребе-могиле. Слышалось только, как стучат зубы Фанни. Наконец Жак сказал:

– Теперь иди сюда! Возьми меня за руку!.. Если тебе не противно брать меня за руку…

Вместо ответа она произнесла:

– Я принесла свечу!..

– Прекрасно! Зажигай. Зачем ты ее задула? Думала, что сумеешь спуститься в погреб без света?

Не ответив, она стала зажигать свечу, но ей долго не удавалось это сделать.

Резким движением он взял свечу у нее из рук и двинулся вперед.

В ужасе она последовала за ним. Когда они вышли из гаража, он медленно, не спеша, запер дверь, а потом взглянул на нее.

– Я не могу отвезти вас в замок, на вас лица нет, – произнес он, – давайте ненадолго поднимемся наверх… Вспомним счастливую пору!..

И он втолкнул ее в мрачный коридор, ведущий в покинутую квартиру на втором этаже. Дрожа всем телом, она вошла.

Мужчина прекрасно знал, что он делает, приведя в здешнюю безотрадную обстановку женщину, уже не способную обходиться без роскоши.

В комнате, некогда служившей столовой, где отклеившиеся обои жалкими клоками свисали со стен, остался стол из светлого дерева и несколько соломенных стульев. Он предложил ей сесть и спросил разрешения закурить сигарету. Сделав несколько затяжек, Жак выглянул в окно, а потом, внезапно посуровев, сел за стол.

Он старался разглядеть выражение ее лица, но Фанни, устроившись на стуле в темном углу, сидела там, не шевелясь, словно мертвая.

Тогда он произнес:

– Я убил его ради вас!.. – и умолк в ожидании.

Она не возразила ему, даже не вздрогнула, только махнула рукой. Скорее всего, она тоже ждала…

Тогда он продолжил:

– Я бы хотел, чтобы вы никогда этого не узнали, чтобы те горькие мысли, что временами осаждают убийцу, не мучали вас!.. – И сухо добавил: – Ведь эти мысли и правда мучают…

Нервным движением он отбросил сигарету. И снова тишина. Затем прозвучало:

– Вот как все произошло. Вы наверняка заметили, что Андре, садясь вместе со мной в автомобиль, выглядел гораздо более спокойным, нежели когда явился к нам после ужина. И сейчас вы узнаете, почему. Он подумывал о том, чтобы не ехать!.. Мы еще не добрались до Парижа, как он уже решил остаться!

«Пусть думают, что я уехал, – сказал мне он, – это все, что мне нужно. Я все продумал. Я инсценирую отъезд, но вернусь, и никто об этом не узнает!.. А когда сделаю то, что должен сделать, я первый над всем посмеюсь… – и добавил: – Я прекрасно смогу постоять за себя!»

«Разве тебе грозит опасность?» – спросил я его.

Он ответил уклончиво: «Мне… а мне на это наплевать!..» И вскоре продолжил: «Прости, что говорю с тобой загадками, и не пытайся понять. В сущности, все очень просто, но эта тайна принадлежит не мне!»

Я не настаивал, ибо подумал, что здесь замешана женщина. Признаюсь вам, в тот момент я ни секунды не подозревал, что он согласился столь резко покинуть родные края исключительно ради малышки Марты… Такая догадка пришла ко мне значительно позднее… Впрочем, все, что нам известно сегодня, позволяет понять, о чем говорил Андре. В общем, он хотел вернуться, чтобы вырвать ее из когтей мужа, и как только она была бы в безопасности, он посмеялся бы над Сен-Фирменом и его жалкими попытками!..

Но все это меня нисколько не интересовало, я понимал только одно: он не уезжает!.. И через несколько недель или немногим больше для всех начнется прежняя жизнь – и в Эроне, и в замке!.. А ту жизнь вы знали хорошо!.. И я тоже!.. Стены этой комнаты могут многое рассказать… Вы бы разлюбили меня, Фанни, а я вас любил всегда!..

Вздохнув, он ненадолго умолк… Но Фанни по-прежнему безмолвствовала.

– «Так, значит, мы больше не едем в Париж?» – резко спросил я Андре, с трудом сдерживая закипавшую во мне ярость. «Да нет же, едем! Едем!» – ответил он мне. – Все остается без изменений… Мы едем в Париж, я заезжаю к себе в квартиру на улице Асса, забираю кое-какие бумаги, и ты отвозишь меня на вокзал Орсе, где я беру билет до Бордо. Мы прощаемся у всех на глазах. Я сажусь в поезд. Ты садишься к себе в машину, едешь на вокзал Аустерлиц и там ждешь меня – все просто». – «Все просто, – заметил я, – но как же сундук?» – «Точно, сундук!.. Черт, о сундуке я не подумал! Послушай, под брезентом сундука не видно, а в такое раннее утро носильщики вряд ли бросятся к автомобилю, желая поднести багаж… Кроме того, я быстро сяду в поезд, словно у меня нет иных вещей, кроме сумки в руках!..» – «Как хочешь», – ответил я. – «Впрочем, сундук не имеет никакого значения, – добавил он, – главное, чтобы все считали, что я уехал!.. Так что первое время я не стану показываться…»

Он ненадолго погрузился в размышления, затем заговорил со мной о заводских делах, но я его больше не слушал… Мы приехали в Париж и сделали все так, как он распланировал. Расставшись на перроне вокзала Орсе, я отправился ждать его на вокзал Аустерлиц. Я ни о чем не думал. Действовал механически. Совершенно отупел.

Он не заставил себя долго ждать. Сел рядом со мной, и с первыми предрассветными лучами мы поехали обратно. Он велел мне сделать большой крюк, и мы поехали по лесу. Я должен был высадить его неподалеку от Рис-Оранжис. С каждой минутой меня охватывал ужас… Я был совершенно растерян… Все думал, как по возвращении сообщу вам о его решении. Я видел вас… слышал… предугадывал, что вы скажете… знал, что если бы не маленький Жако, вы бы уже давно уехали… А Андре продолжал говорить о делах, рассказывал о поступивших накануне заказах, о распоряжениях, которые следовало отправить в филиалы в провинции… Я снова стал служащим. О том, чтобы поставить меня во главе завода, больше и речи не шло… Наконец он сказал мне: «Сохраните вашу квартиру в Эроне… Думаю, в конце концов все уладится… зря я так сильно разволновался!»

В общем, все мои надежды рушились… Я вел машину на головокружительной скорости, словно надеялся на несчастный случай, который положил бы всему конец.

Неожиданно во мне вспыхнула жуткая ненависть к этому человеку, не подозревавшему о том отчаянии, в которое ввергли меня его сомнения…

«Ты что, хочешь нашей смерти?!» – внезапно воскликнул он, наконец ощутив бешеный бег автомобиля, и, заметив на дороге упавшее дерево, он вцепился мне в руку. Чтобы избежать столкновения, я резко выкрутил руль. Нас сильно занесло; машина не перевернулась, но в этот момент у нас лопнула шина.

Он выругался; нам пришлось спешно приниматься за работу. Когда я поднялся, Андре все еще стоял на четвереньках на дороге и рассматривал лопнувшее колесо. У меня же в руках был тяжелый баллонный ключ, который используют при смене колес.

Что произошло во мне?.. Я подумал о вас… Я не собирался убивать этого человека… во всяком случае, еще секунду назад я об этом не думал… Но что-то на меня нашло. Я ударил его в висок, нанес ему страшный удар.

Вы слышите? В висок!.. Теперь вы можете представить, какой ужас охватил меня, когда в тот вечер я услышал рассказ безумной Марты о ране на виске у ее призрака!.. Ране, что все пять лет кровоточит!.. Однако именно это меня и успокоило, и я хладнокровно подумал, что во всех вымышленных историях, во всех народных сказках и, разумеется, в воображении этой несчастной у убитых, являющихся с того света, рана обычно бывает на виске!.. Чаще всего у призраков именно на висках раны, и эти раны кровоточат долгие годы… а сами призраки с громыханием волочат за собой цепи… Эта Марта, эта глупая Марта, надеюсь, она никогда не узнает, как сильно она заставила содрогнуться мое сердце!.. А потом история про автомобиль!.. Я вам только что все поведал!.. Теперь, Фанни, вы простите меня за то, что я нарушил целостность сервиза из богемского стекла? Я решил, что она меня подозревает! Что именно для меня рассказывает свою историю, и, признаюсь, я принял решение, у меня хватило смелости поделиться своим мнением с доктором… который успокоил меня… Марта убеждена, что Андре убил ее муж!.. Разумеется, мне стало легче! Но, между нами говоря, я бы предпочел, чтобы она вообще об убийстве не думала! Ибо это ужасно, слышите, Фанни, ужасно… все время слышать об убийстве человека, которого сам же и убил! А ведь я не могу назвать себя трусом!.. Я совсем не трус, и вы это сейчас поймете!.. Я убил своего брата… видел, как тело его лежало на дороге возле моих ног. Из раны текла кровь, я был в ужасе от того, что сделал.

Но дело было сделано! И надо его было довести до конца! Вы не раз могли убедиться, что я человек решительный. У меня хватило смелости, без каких-либо эмоций, приложив ухо к груди, убедиться, что брат мертв.

Но что мне было делать с трупом?.. Куда его везти?.. Поначалу я оттащил его в придорожные кусты – если бы кто-то проезжал мимо, то его бы не заметили. Мне надо было поторопиться!.. Я решил отвезти его к Сене и, привязав тяжелый груз, чтобы тело не всплыло, бросить в воду…

Собираясь осуществить свой план, я туго перевязал лоб мертвеца платком, чтобы перестала течь кровь, и натянул ему на голову шляпу. В целом из раздробленного черепа вытекло совсем немного крови, но сами понимаете: я же боялся запачкать автомобиль!

Потом я потащил его к машине. Куда его деть?.. Внезапно, словно вспыхнувшая искра, у меня мелькнула мысль о сундуке.

В машине лежал сундук, который, понятное дело, должен был исчезнуть вместе со своим владельцем. Ну хорошо! Значит, надо уложить труп в сундук, и сделать так, чтобы исчез сундук.

Сундук был закрыт на ключ. Я обыскал Андре, нашел его ключи и открыл сундук. Он оказался набит вещами. Я вынул из него половину одежды и белья, положил их в машину и прикрыл сверху. А потом засунул тело в сундук так ловко и с такой силой, чего сам от себя не ожидал.

Я решил воспользоваться последними минутами утренней дымки, туманом, благодаря которому мои жуткие телодвижения никто бы не увидел. Спрятав труп, я захлопнул крышку и навсегда запер сундук на ключ!.. Затем накрыл его брезентом… После чего тщательно осмотрел свою одежду и автомобиль, стер кровь с балонного ключа… и сел за руль.

После этого я чувствовал себя спокойнее, более расслабленно!.. У меня появилось время подумать о том, что делать с трупом… Ибо я уже отверг мысль бросить сундук в Сену: слишком ненадежно…

Надо было спрятать сундук в таком месте, где никто не стал бы его искать!.. И тут я вспомнил о нашем погребе, куда никто, кроме меня, никогда не спускается!..

В тот момент решение показалось мне на удивление простым… Я собирался обратно приехать на машине. Думал: если шофер окажется в гараже, поручу ему какое-нибудь срочное дело, а сам займусь машиной, быстро поднимусь за ключом от погреба и вернусь в гараж: достану из машины сундук и оттащу его в погреб вместе с выброшенной из него одеждой. А там, не боясь нежданных гостей, смогу спокойно, когда сочту наиболее удобным, закопать моего мертвеца и его одежду.

Когда в моем лихорадочно соображавшем мозгу понемногу сложилась такая картина, я успокоился… полностью успокоился, хотя еще мгновение назад пребывал в ужасе от совершенного мною преступления!..

Все было кончено!.. Андре уехал!.. Он больше не вернется!.. А ты… ты… ты… ведь это для тебя, Фанни, для тебя… но почему ты мне не отвечаешь?.. Почему сидишь в темном углу, словно статуя? Теперь ты все знаешь! Так говори со мной!.. Вознагради меня!.. Ты же знаешь, как мне это нужно!.. Клянусь тебе… клянусь, бывают дни, когда мне необходимо изгнать это воспоминание какой-нибудь огромной радостью или тяжелой работой… так ударами хлыста прогоняют опасного зверя, чтобы он не разорвал тебя!..

– Друг мой, этот зверь называется угрызениями совести!

Она стояла перед ним и тянула к нему губы. И он страстно поцеловал ее, отчего она едва могла дышать.

Фанни попросила пощады:

– Осторожно! Осторожно, darling! Вы загрызете меня, словно угрызения совести! Я бы любила вас немножко больше, да, правда, еще чуточку больше, если бы вы так не мучились!.. Но идем отсюда, идем! Бежим, друг мой, подальше от этого дома, этой квартиры… Вы видели, сколько в гараже свалено ужасных вещей?.. Да-да, именно ужасных!..

– О чем вы говорите? – удивленно спросил он.

– Вы прекрасно знаете, darling, что я говорю о мебели из полированного ореха в столовой…

На следующий день, ближе к вечеру, месье и мадам де Лабосьер отправились в маленький домик на берегу реки.

Фанни обещала навестить Марту, а Жак решил, что с его стороны было бы милосердно проводить жену, может, будет и выгода какая-то.

Разумеется, он бы прекрасно обошелся без видений больной, но с тех пор, как она стала обвинять старого Сен-Фирмена, вряд ли стоило ими пренебрегать.

С самого утра моросил дождь, в скором времени солнце затянуло тучами. Осень позолотила листву берез, которые, спустившись по склону из леса, подошли почти к самой речной кромке и серебряным поясом окружили домик на берегу реки!

Во всем было уныние, особенно это чувствовалось, если проезжать по берегу, откуда открывался вид на небольшую осиновую рощу.

Жак сказал, что осина ему не нравится, потому что это печальное дерево, ее круглые листья, где-то там наверху, при малейшем дуновении ветерка дрожат и трепещут, словно постоянно на что-то жалуются.

Фанни удивилась, что ее муж обращает внимание на деревья; она никогда не считала его ни впечатлительным, ни склонным к поэзии.

Однако эти мысли она оставила при себе. Целые сутки она пыталась понять своего мужа. Но рядом с ней был будто чужой человек.

Несмотря на изморось, они, надев накидки от дождя и галоши, решили прогуляться вдвоем через поля. Со вчерашнего дня они не расставались.

До домика супруги добрались за двадцать минут.

Это было квадратное трехэтажное здание с тусклыми, голыми стенами, окна которого почти всегда закрывали серые ставни. Черепичная крыша. Ни карнизов, ни балконов, ни лепнины.

Сад окружала высокая стена, она же являлась границей владения, за ней простирался бечевник, куда выходила неприметная вечно закрытая калитка. С той стороны над стеной высились источенные червями столбы и остроконечная крыша обветшалой беседки.

Жак позвонил в дверь дома. Им открыла старая служанка; узнав посетителей, она сказала:

– Мадам будет очень рада видеть месье и мадам.

– Она уже выздоровела? – спросила Фанни.

– Я бы сказала, она очень утомлена, однако все время сидит дома, – ответила служанка, сняв с них накидки и галоши, проводив в гостиную, где пахло затхлостью.

Они сели. Мебель, как и принято, была обита утрехтским бархатом, а в спальнях наверняка обтянута репсом. Перед каждым креслом, в ожидании ножек явившихся с визитом дам, лежали красные круглые подушечки. На каминной полке – часы из черного мрамора с маятником и два серебряных подсвечника – все под стеклянными колпаками. Часы украшены бронзовой фигурой римского воина. На спинках диванов – круглые кружевные салфеточки. В шкафу – множество безделушек из слоновой кости и перламутра, яйцо страуса.

– Ну и весело же здесь! – сквозь зубы процедил Жак.

– Особенно, если кое-кто лелеял мечту стать хозяйкой в Ла Розрэ! – подхватила Фанни.

– Ты права, – негромко согласился Жак. – Вполне достаточно, чтобы помрачить даже самый крепкий ум…

Услышав в коридоре шуршание платья, они замолчали, и дверь открылась.

Вошла Марта. В белом халате, развевающемся вокруг ее тонкого стана, с огромными черными глазами, блестевшими тревожным огнем на ее восковом лице, она еще больше стала походить на призрака. Марта тут же протянула гостям руки.

– О! Как я рада!.. Рада вас видеть… Если бы вы не пришли, я бы, наверное, не дождалась завтрашнего дня! Я бы точно убежала, ведь мы же друзья, не правда ли?.. Доктор Мутье сказал мне… к тому же, месье Жак, надо… Тише!.. Послушайте!..

Подбежав к двери, она прислушалась… потом, приложив палец к бескровным губам, вернулась к гостям.

– Осторожно! Надо остерегаться старой служанки… Впрочем, теперь я могу выходить, когда захочу… потому что сегодня утром я обнаружила, что ключ от винного погреба отпирает садовую калитку… А раз так, то я не обязана больше сидеть вечерами в беседке и напрасно тянуть к нему руки, когда он приходит… вы же понимаете, теперь я могу пойти к нему, и он сможет обнять меня, а возможно, даже забрать меня с собой, в царство мертвых! Теперь, когда он мертв, я тоже хочу умереть… Надеюсь, ждать мне осталось недолго… Я же говорила вам, месье Жак, и уверена, мадам де Лабосьер меня поддержит: «Вам надо отомстить за брата!»

Убийца вашего брата не может разгуливать среди людей, вам надо что-то делать. Вы только представьте, что мне каждый день приходится вместе с ним обедать и ужинать! Но я тешу себя надеждой, я уверена, что мне удастся сбить его с толку… Каждый вечер я возношу молитву Богу… а ночью Бог посылает мне Андре, чтобы сообщить мне необходимые сведения… сведения, благодаря которым, месье Жак, мы скоро узнаем все… все… Уже этой ночью он вернется… Т-сс! Я слышу, как старуха-служанка бродит по коридору… Ей нельзя доверять… она может быть сообщницей… все возможно… Она подслушивает под дверью!

Приоткрыв дверь, Марта с напыщенной вежливостью, которую считала вполне естественной, громко произнесла:

– Дождь прекратился!.. Не хотите ли пойти погулять?

Выходя из дома, они заметили старуху-служанку; ее лицо излучало доброту. Ее звали Натали, она прислуживала еще первой жене Сен-Фирмена и никогда не обижала вторую. Казалось, служанка ни на кого не обращает внимания и полностью поглощена стиркой, которую уже заканчивала. Тем не менее она знала «свою службу», а потому спросила: «Не желают ли дамы и господа перекусить?»

– Нет! Нет! – быстро воскликнула Марта. – Ни на что не соглашайтесь! Печенье заплесневело! Натали, не станете же вы отрицать, что печенье заплесневело?..

Стоя у нее за спиной, Натали горестно, с болью, отразившейся на лице, пожала плечами и, постучав себя по лбу, прошептала:

– Бедная! Бедная хозяйка!

Марта повела гостей в сад.

– Не говоря уже о том, – продолжала она, – что печенье может быть отравлено… Никогда не знаешь!.. Я-то их ем, я ем все, что мне дают, потому что надеюсь умереть, ведь так?.. Но вы совсем иное дело…

Гости следовали за хозяйкой. В галошах, слишком широких для ее маленьких ножек, Марта вела гостей по аллее, усаженной самшитом и старыми фруктовыми деревьями, от корявых стволов которых сами собой отваливались побелевшие куски коры. Боже! Как печально выглядел этот сад!.. Дождь прекратился, но со всех жалких искореженных веток, все еще хранивших последние осенние листики, капля за каплей стекали слезы: сад оплакивал свою ушедшую навек молодость, ибо никто не думал вернуть ему былую красоту.

Марта набросила на плечи шаль и зябко в нее куталась, поджидая отставших гостей. Месье и мадам де Лабосьер довольно быстро поняли, куда она их ведет.

В конце двойного ряда лип, по левую сторону они увидели известную всем беседку, куда Марта ходила по ночам.

Эта небольшая деревенская постройка целиком поросла мхом, а ее остроконечная крыша покрылась толстым слоем плюща, торчавшего над шпилем, словно плюмаж на старомодной шляпе. Заросшие плесенью ступеньки, ведущие на площадку, разваливались от старости и сырости. Лестницу окаймляли деревянные, источенные червями перила, проседавшие под руками.

Марта, похоже, пребывала в нетерпении.

Как только они все втроем поднялись в беседку, она произнесла:

– Мы собрались здесь потому, что мне надо вам кое-что сказать… здесь нас никто не услышит, и отсюда нам все видно… Смотрите, – выпалила она, вытягивая руку, – он идет!..

Впереди, во влажных сумерках, набросивших свой покров на тускло струящуюся воду, виднелись чахлые заросли ивняка, возле которого покачивалась на воде привязанная старая лодка. В тот же пустынный уголок берега падала тень от жалобно вздыхавшей рядом осиновой рощи.

– Как же здесь грустно! – не сдержавшись, воскликнула мадам де Лабосьер.

– Да, но если бы вы знали, как здесь прекрасно при лунном свете!.. Когда он гуляет по воде, словно Иисус… Уверяю вас, он ходит по воде, и это для него так естественно… Он подходит ко мне со стороны берега…

– Но, милая моя, он наверняка приплывает вон в той ветхой лодчонке! – произнес Жак. – А звон цепей, который вы слышите, всего лишь звяканье лодочной цепи… он просто привязывает ее к стволу ивы.

– Дай же договорить мадам Сен-Фирмен… Если бы все было так просто, как ты говоришь, мадам Сен-Фирмен наверняка бы это уже заметила…

– Вы совершенно правы, мадам. Что бы там ни говорил мой муж, я не слепая, не глухая и не сумасшедшая…

– В котором часу он приходит?

– Обычно около четырех утра, мадам… но я жду его в любой час и не перестаю ждать, ведь знаю, что он придет или может прийти… Очевидно же: он не может приходить каждую ночь. О чем я вам сейчас говорила? Обычно он подходит ко мне со стороны берега, но иногда появляется совершенно непонятно откуда, просто внезапно становится видимым… Он идет ко мне, молча протягивает руки… молча… Его шаги бесшумны… слышен только слабый звон цепей, который, кажется, всегда сопровождает призраков, находящихся во власти смерти…

– Бедное, бедное дитя! – вновь прервал ее Жак. – Где вы все это вычитали?.. В каком сне вы это увидели?..

– Прекрати, Жак, прошу тебя! – с улыбкой остановила его Фанни.

– Раньше я думала, что мне все это снится… Но теперь уверена, что он приходит, ждет меня и по-прежнему любит, – уверенно произнесла Марта, мечтательно качая головой. – Бедный дух с кровоточащей раной на виске, его надобно пожалеть!.. Ясно же, что он рассчитывает на меня, что я буду мстить… но я такая слабая… такая слабая… у меня ничего не получится, если вы мне не поможете!..

Она схватила их за руки и нервно сжала с такой силой, о которой они и не подозревали.

– Обещайте, что поможете мне, и я поделюсь с вами тем, что он рассказал мне этой ночью…

– Вы же прекрасно знаете, Марта, что мы вас очень любим, – промолвила Фанни.

– Нет, я не это хочу услышать! Скажите: «Я вам помогу!»

– Хорошо, мы вам поможем!..

– Да, именно так… спасибо!.. Теперь я почти спокойна. Он доверил мне большую тайну, которая, возможно, нам очень поможет… Он сказал мне так жалобно, так жалобно: «Марта! Марта! Я хотел бы покоиться в освященной земле… Найди мой труп!..» Тогда я его спросила: «Скажите мне, Андре, где ваш труп?» И он мне ответил: «Где? Он спрятал мой труп в сундук!..» А потом исчез, растаял, словно дым… Что вы на это скажете?.. Теперь мы знаем, где находится его труп… Осталось только узнать, где сундук, но это может оказаться непростой задачкой. Иногда трупы, спрятанные в сундуки, искали месяцы, годы… Помните, доктор Мутье нам столько рассказывал об одном деле, кажется, о деле Гуффэ… Главное, действовать надо очень осторожно, потому что Сен-Фирмен наверняка что-то подозревает! А теперь идем, идем скорее домой, мой муж должен скоро вернуться… Я хочу, чтобы к его приходу мы чинно сидели в гостиной и как ни в чем не бывало разговаривали о погоде!..

Но зайдя в домик на берегу, Фанни вскоре стала прощаться, и вместе с Жаком они буквально спаслись бегством. Вряд ли можно подобрать иное выражение.

Жак утратил дар речи.

Фанни с трудом выдавила из пересохшего горла несколько вежливых слов…

Однако именно к ней первой вернулось хладнокровие.

– Надо выяснить, – произнесла она, – что все это значит… а то с такой настойчивой малышкой мы однажды досмеемся…

– А мне ее бредни никогда не казались смешными! – пробормотал Жак, бледность которого напугала Фанни.

– Возьми себя в руки, – ответила она. – Главное, не терять голову…

– Это ужасно! – шептал Жак. – Когда она сказала про сундук… мне показалось, что я упаду как подкошенный… Малышка действительно видит призраков! Я, в конце концов, признаю, что, возможно, Мутье прав, считая…

– Замолчи! Мутье смеется над нами! Надеюсь, ты не станешь сходить с ума, как Марта? Андре тут ни при чем. Если Андре действительно ей являлся, если бы Андре мог что-либо сделать… Он бы уже забрал у нас своих детей!.. А они его нисколько не интересуют!..

– Ты права!..

– Знаешь, что я думаю?.. Мне кажется, она действительно кого-то видит… и это не тень, не призрак, а кто-то живой, кто, возможно… Когда я говорю «возможно»… это значит, что она видит того, кто там был… кто видел… – и она наклонилась к уху мужа, – того, кто в лесу видел, как ты складывал труп в сундук!.. Именно это я думаю. Кто-то, кто опасается себя скомпрометировать, не хочет никого обличать, но кто знает Марту и ее увлечение мистикой… придумал, как навести ее на след. Я в этом нисколько не сомневаюсь, это не просто истории о призраках…

– Ох! – простонал Жак, остановившись и опершись о ствол дерева, ибо ноги его не держали, – если бы все так и было!

– Надо выяснить, и если предположения подтвердятся… в таком случае…

– В таком случае?..

– Будем действовать… действовать, не теряя ни минуты.

Фанни взяла мужа под руку и повлекла его за собой, стараясь передать ему хотя бы немного своей решимости. Но сила воли явно изменила Жаку.

В четыре часа утра две неподвижные тени притаились за оградой, в нескольких шагах от маленького дома у реки.

Оттуда, где они находились, им был виден участок берега вплоть до зарослей ивняка, а слева тянулась стена сада, терявшаяся во мраке ночи, ибо сегодня луна очень скупо изливала на землю свой бледный свет, и, возможно, поэтому осиновая рощица, доходившая до опушки леса Сенар, шелестела особенно печально.

В стене виднелась узенькая закрытая калитка. В беседке никто не облокачивался на деревянные перила и не ждал ночного таинства.

– Возможно, этой ночью они не договорились о встрече, – прошептал Жак на ухо Фанни.

Но Фанни прикрыла ему рот рукой.

Они продолжили терпеливо ждать… ибо хотели узнать… выведать…

Половина пятого…

Внезапно калитка бесшумно приоткрылась, и показалась белая фигура.

Это Марта.

Одета она так же, как была одета во время встречи: в белом платье и наброшенной на дрожащие плечи шали.

Словно во сне, она сделала пару шагов. Шла медленно, словно сомнамбула. Протянула руки. Огляделась, остановилась перед замысловатой расплывчатой тенью, отбрасываемой ивами, и тихим проникновенным голосом позвала: «Андре!.. Андре!..».

– Смотри, она спит, – произнес Жак.

Фанни так сильно сжала ему руку, что, казалось, вот-вот переломает кости.

– Замолчи!.. Разве ты не слышишь звон цепей?

– Слышу, слышу, но это цепь от лодки…

– Да слушай же!..

– Но Марта сейчас упадет в воду!..

– И что? – сухо спросила Фанни.

Но Марта не упала в воду; она прошла вдоль берега, потом, не боясь потерять равновесия, наклонилась к реке и, вытянув руки, умоляющим голосом произнесла: «Андре!.. Андре!..».

Она не упала.

Несколько минут женщина стояла совершенно неподвижно, а потом возбужденно заговорила, словно обращалась к кому-то, делала знаки… затем, склонив голову на плечо и безвольно свесив руки, она залилась слезами и медленно пошла к калитке…

Чтобы не упустить ни единого ее движения, Фанни и Жак вышли из укрытия.

Впрочем, решив, что имеют дело с сомнамбулой, они перестали прятаться.

Фанни заговорила с Жаком:

– Ты видел? Ты ее слышал?.. Завтра она расскажет нам, что видела своего мертвеца и что с ним разговаривала!..

– А самое ужасное, – подхватил Жак, – она, скорее всего, как и сегодня, скажет нам, что мертвец ей ответил…

Он говорил совсем тихо, однако они с ужасом увидели, как двигавшаяся неуверенным шагом белая фигура Марты неожиданно остановилась, повернулась к ним и произнесла:

– Нет-нет! Сегодня мертвец ничего мне не сказал!.. Мертвец не пришел!.. А я так его звала… разговаривала с ним!.. Делилась всем, что у меня на душе… а он не пришел!.. Ничего не поделаешь, значит, придет следующей ночью…

Вытерев рукой слезы, она продолжила уже более спокойно:

– А вас, друзья мои, я ждала. Я точно знала, что вы придете! Как только мадам де Лабосьер спросила меня вчера: «В котором часу является ваш призрак?», я сразу поняла, что вы придете… Вы хотели убедиться… узнать, не снится ли мне это все… Впрочем, это совершенно естественно! К несчастью, именно сегодня он не пришел! А ведь мы могли бы поговорить все вчетвером!..

После этих слов, произнесенных отнюдь не во сне, а наяву и абсолютно уверенным голосом, она, словно старым добрым знакомым, пожала обоим руки и сказала, что была счастлива встретиться с ними и что теперь пойдет домой, и Марта действительно пошла домой, аккуратно закрыв за собой маленькую калитку.

Когда они остались одни, Фанни обратилась к Жаку:

– Самое необычное… – начала она.

– Это то, что мы все еще здесь, – перехватил ее мысль Жак. – Идем отсюда!

– Я никогда не слышала от нее таких здравых речей! Она говорила вполне разумно!.. И понимаешь, не только мы, но и она не видела призрака…

– Идем отсюда!

Внезапно оба вздрогнули, ибо оба в ночи вновь услышали звон цепей…

Они тотчас нырнули в свое убежище и, снедаемые любопытством, стали следить за происходящим.

Они увидели чей-то скрюченный силуэт, скользивший по грязного цвета воде и через минуту исчезнувший за ивняком, откуда снова послышалось звяканье цепей, затем силуэт выбрался на берег и пошел, прихрамывая и судорожно размахивая руками.

– Но это же Проспер! – промолвил Жак.

– Глухонемой! – шепотом произнесла Фанни. – Смотри, на одном костыле у него висит сетка, полная рыбы.

– Возвращается с добычей, – заключил Жак. – Наверняка рыбачил на запрещенных территориях.

– Уверена, это его она ждет и видит по ночам! – проговорила Фанни.

– Глухонемые не разговаривают, – заметил Жак.

– А разве мы точно знаем, что он глухонемой?

На вопрос жены, всю важность которого на настоящий момент он прекрасно сознавал, Жак не ответил.

И оба замолчали, понимая друг друга без слов.

Проспер ковылял, размахивая сеткой, в которой при лунном свете время от времени поблескивали серебряные чешуйки; он двигался очень быстро и вскоре углубился в осиновую рощу, откуда направился в лес, где находилось его таинственное жилище.

– Полагаю, теперь мы можем идти, – произнесла Фанни. – Здесь не на что больше смотреть…

Пройдя сквозь парк и выйдя через башню Изабелла, от которой Жак взял с собой ключ, они отправились домой. Даже собаки не залаяли.

На случай, если бы их обнаружили в такой час в чужом саду, следящими за домиком на берегу реки, они, как было решено, рассказали бы старому Сен-Фирмену обо всех причудах его жены, попросили бы его лучше следить за супругой или же вовсе запереть ее в соответствующем заведении, где ее слова перестали бы что-либо значить, а она сама ни для кого не представляла бы никакой опасности.

Сейчас же другой несчастный калека, слывший идиотом, которого все считали глухим и немым, обитатель жалкой лесной пещеры, интересовал их больше, чем сама мадам Сен-Фирмен.

Весь следующий день Жак провел в замке; он совершенно не мог работать после того, как узнал о словах мертвеца: «Он спрятал мой труп в сундуке!»

Эта фраза не давала ему заснуть всю ночь, она преследовала его весь день, Жак мысленно возвращался в тот угол погреба, где он зарыл тело брата.

Либо Марта, ходя сомнамбулой во сне, все видела и слышала – в таком случае ее ночные хождения, как бы это странно ни звучало, представляли опасность, либо кто-то на самом деле ее осведомлял; в любом случае им не избежать беды.

Что же касается Фанни, то она призвала на помощь все ресурсы своего разума, чтобы предупредить угрозу, предугадать и предотвратить ее.

Проявив недюжинную силу характера, она исполняла обязанности хозяйки дома с такой легкостью, что никто не догадывался о ее страхах и опасениях.

А ведь она только и думала, что о нависшей над ними угрозе!..

Она нисколько не сомневалась, что кто-то знает… И этим кто-то может быть колченогий? Этот колдун, как его называют местные жители?.. Неужели опасность исходит от этого идиота? Хорошо обо всем подумав, она все равно не могла в это поверить… Он выглядел сущим ничтожеством, да к тому же все знали, что он глухонемой.

Только она решила, что при первой же возможности поговорит с ним, будь то в Ла Розрэ или Эроне, куда он часто приходит попрошайничать, как вспомнила, что в то зловещее утро видела Проспера в Эроне за несколько минут до приезда Жака. Значит, он никак не мог находиться в лесу во время того дела. Она побежала сообщить об этом Жаку и застала его подавленным, сидящим в кресле за письменным столом.

Это было непросто, но он все же вспомнил место, где все это произошло. Глухим голосом он объяснил, что все случилось примерно в одном лье отсюда, на перекрестке Ла Френе. Уточнение вселило в супругов уверенность, что Проспер тут ни при чем. Впрочем, вскоре они окончательно успокоились относительно колченогого. Примерно в пять часов, когда день подходил к концу, сторож попросил дозволения поговорить с Жаком, и его впустили. Тот рассказал, что нашел в лесу силки браконьера, устроил возле них засаду и выследил виновника. Им оказался колдун; завидев сторожа, он бросился наутек, но споткнулся и, кажется, сломал ногу…

– И что вы с ним сделали? – спросила Фанни.

– Из двух ружей и двух веток мы с сыном собрали что-то вроде носилок и отнесли его в замок. Он стонал, не переставая. Нам было неохота с ним возиться, но не по-христиански оставлять его одного в лесу в таком состоянии.

– Вы правильно сделали, что принесли его сюда, – сказала Фанни. – Он бедный человек. Доктор Мутье скоро придет и осмотрит его. Где вы его оставили?

– У привратника!

– Я немедленно пойду к нему, – промолвила она, увлекая за собой Жака. – Darling, прошу вас, прекратите нагонять на себя тоску… Вы же сильный, так продолжайте задавать тон фортуне, хранившей вас все эти пять лет… а если кто-то и знает… Не стоит отчаиваться, ведь получается, что он знает уже пять лет, но за все эти годы так никому ничего и не рассказал… Возможно, кто-то на самом деле ничего и не знает, а всего лишь хочет узнать!..

Но Жак покачал головой:

– Есть вещи, которые недоступны нашему сознанию.

– Замолчите, дорогуша!.. Дело всего лишь в одной сумасшедшей, которая должна замолчать, или же одной очень умной девчонки, которая притворяется сумасшедшей, но клянусь вам, мы заставим ее замолчать!..

Фанни стояла перед Жаком, полная энергии… такая грозная, что ему стало стыдно за себя.

– Давайте взглянем на нашего глухонемого, – решил он.

Доктор Мутье, которого оторвали от редактирования статьи о внушениях при лечении вытяжным пластырем, с ворчанием последовал за ними. Он хотел закончить статью до приезда профессора Жалу. Доктор Мутье оставался единственным гостем в замке Ла Розрэ. Он не выезжал из замка, потому что хотел довести до совершенства макет первого номера «Астральной медицины», ради которого с минуты на минуту должен был прибыть профессор Жалу из Академии наук и взором мастера оценить номер.

Когда Мутье понял, что его побеспокоили из-за пустяка… простого растяжения… разумеется, болезненного, потому что стоило коснуться Проспера, как тот начинал издавать нечленораздельные выкрики… ему стало жаль потерянного времени…

– Вдобавок, прикасаясь к такому больному, испытываешь одно отвращение, – ворчал доктор, вставая со стула и требуя воды и мыла, чтобы помыть руки. – Сейчас вы возьмете щетку для асбеста, черное мыло, нальете горячей воды и отмоете мне это отродье, – велел он сторожу и привратнику, указывая им на несчастного, что пытался приподняться на локтях.

Судя по жестам, несчастный требовал свои костыли, валявшиеся в углу.

– Потом я его перевяжу, – продолжал папаша Мутье, – и пусть катится ко всем чертям!

Жак и Фанни не переставали вглядываться в идиота, пытаясь разгадать тайну его слабоумия; но напрасно они искали намек на разум, способность мыслить в его животном взгляде. Из перекошенного рта Проспера сыпалось только непрекращающиеся ворчания: «Ах!.. Ах!.. Ых!.. Ух!..»

В тот момент, когда месье и мадам де Лабосьер с отвращением отвернулись от этого печального зрелища, они с удивлением увидели бегущую им навстречу мадемуазель Эльер. Бледная как мел и чрезвычайно возбужденная, она едва могла говорить:

– Ох, мадам!.. Мадам!..

– Что случилось, мадемуазель Эльер?.. Говорите, не тяните!.. Господи! С Жако ничего не случилось?

– Нет, мадам, нет, не с Жако, а с маленьким Франсуа…

– Ах, как вы меня напугали!..

– А что случилось с Франсуа? – тут же спросил месье де Лабосьер.

– К счастью, ничего серьезного, месье…

– Тогда что вас так разволновало?

– Дело в мадам Сен-Фирмен…

– Что?.. Что?.. Мадам Сен-Фирмен? Что натворила мадам Сен-Фирмен?

Фанни встала перед мужем, дрожащим, словно осиновый лист, и недобро повторила:

– Да, что натворила эта мадам Сен-Фирмен?

– Она упала в обморок, мадам!

– В обморок?.. Где?

– В комнате мадам!..

– У меня в комнате?! Что это значит?..

Доктор и Жак уже туда убежали, а мадемуазель Эльер объясняла все Фанни, что засыпала ее вопросами, ничего не понимая в этой странной истории…

А случилось вот что: днем маленький Франсуа пожаловался на головную боль, и мадемуазель Эльер уложила его спать, пообещав себе непременно позвать доктора, если ребенку не станет лучше. Но мальчик почти сразу же заснул, и она оставила его отдыхать, полностью уверенная, что легкое недомогание вызвано тем, что все утро малыш слишком увлеченно играл.

Гувернантка удалилась в классную комнату, думая, что если ребенок начнет ее звать, то она сразу же услышит, и принялась писать письма.

Это был выходной. Жермена и Жако отправились с Лидией на прогулку. Ничто не нарушало тишину, царившую в замке, так что мадемуазель Эльер могла услышать малейший шум.

От спальни Франсуа классную комнату отделяла только детская уборная.

Чтобы не беспокоить малыша, мадемуазель Эльер закрыла дверь классной комнаты, где она сидела и писала, но дверь детской уборной оставила открытой. Прошло примерно два часа. Удивленная долгим сном малыша, мадемуазель Эльер поднялась из-за стола, открыла дверь в уборную и тотчас вскрикнула. Она почувствовала удушающий запах газа!

Отбросив всякий страх, она побежала в детскую. Каково же было ее удивление, когда она увидела, что ребенка в кровати нет, а окно открыто!

Она бежала, куда глаза глядят: пролетела по комнате мадам де Лабосьер, забежала в спальню, где увидела проснувшегося малыша в кровати тети, а возле кровати на полу без чувств лежала мадам Сен-Фирмен!.. Скорее всего, она еще там – как бы ни старались мадемуазель Эльер и прибежавшая горничная, но привести в чувство мадам Сен-Фирмен им не удалось.

– Я уверена, – говорила учительница, с трудом поспевая за мадам де Лабосьер, – что мадам Сен-Фирмен спасла крошку. Она вошла в детскую, почувствовала запах газа, открыла окно, отнесла Франсуа к вам в спальню и там упала в обморок!..

– Не исключено! – сквозь зубы процедила на бегу Фанни. – Но как мадам Сен-Фирмен оказалась там и спасла ребенка, хотя на ее месте должны были быть вы?

– Ох, мадам!..

Мадемуазель Эльер почувствовала упрек, который ее задел, и она тяжело вздохнула:

– Если бы отец ребенка был жив, он, зная мою преданность, никогда бы не сказал мне подобных слов!..

И она поплелась следом за Фанни.

Для мадемуазель Эльер Андре теперь точно был мертв… С тех пор, как стол заговорил, она в этом не сомневалась. Вечерами, запираясь у себя в комнате в башне Изабелла, она опускала руки на круглый стол из красного дерева и ночи напролет, крича, звала его: «Дух, ты здесь?» и громко рассказывала ему во всех подробностях об успехах детей в учебе. Иногда она запиралась вместе с детьми и духом; эти сеансы пробуждали неуемное любопытство Лидии, фройляйн, к которой, впрочем, мадемуазель Эльер относилась с недоверием и боялась ее как огня…

Поскольку ей казалось, что дух ей не отвечал (а он ей не отвечал), она утешалась тем, что сама говорила с ним до рассвета.

Она завидовала мадам Сен-Фирмен, которая, видимо, напрямую общалась с призраком Андре, и мадемуазель Эльер не сомневалась, что душа покойного чудесным образом направила жену нотариуса в наполнившуюся газом комнату малыша.

Но почему призрак отправился за мадам Сен-Фирмен так далеко, хотя она, мадемуазель Эльер, находилась совсем рядом? Впрочем, с тех пор, как гувернантка стала заниматься спиритизмом, она привыкла не удивляться капризам мертвых.

Она многое бы отдала, чтобы из уст Марты услышать подтверждение своим предположениям! Увы, к ее великому замешательству, Фанни довольно резко захлопнула дверь перед самым ее носом. Тогда, оставшись за дверью, учительница стала подслушивать.

А в это время благодаря заботе доктора бедная маленькая мадам Сен-Фирмен пришла в себя и обрела дар речи. Услышав ее рассказ, такая правоверная спиритка, как мадемуазель Эльер, наверняка бы порадовалась, но мадам де Лабосьер, умея здраво рассуждать, весьма встревожилась, Жак, чья терзающаяся душа не понимала, верить в призраков или нет, обеспокоился, а доктор Мутье, всегда удивлявшийся, когда сталкивался со случаями, подводящими некое основание под его астральные теории, получил обильную пищу для размышлений.

Марта, справившись о здоровье мальчика, рассказала о странном случае:

– В сумерках я как обычно прогуливалась по берегу, и внезапно из поднявшегося над рекой тумана рядом со мной возник образ Андре.

– Следовательно, этот образ появился перед вами не более часа назад? – перебила ее Фанни.

– Было достаточно рано… да, кажется, без четверти пять…

– Продолжайте, дитя мое!.. – произнесла Фанни, а сама подумала: «Значит, речь идет не о колченогом, его к этому времени уже час как вынесли из леса сторож и его сын». Думая об этом, Фанни абсолютно точно мыслила в верном направлении.

– И я увидела Андре, – продолжала мадам Сен-Фирмен. – Я нисколько не удивилась, хотя он не приходил ко мне так рано, но так как всю предыдущую ночь я прождала его напрасно, душа моя с таким жаром и нетерпением звала его, поэтому я подумала, что он решил уступить. И я без промедления сказала ему: «Андре, я ждала тебя, почему ты не пришел в прошлую ночь? Где ты был? Почему ты не можешь всегда быть со мной? Ты же видишь, как мне тяжело жить без тебя! Что ты делаешь, когда находишься вдали от меня?»

Образ Андре, окутанный туманом, показался мне прозрачным и таким легким, что я с каждой секундой боялась, как бы он не рассеялся, словно окружавшая нас дымка, и тогда он сказал мне: «Марта, надо присматривать за детьми!».

Когда он это говорил, в его голосе звучала такая бесконечная печаль, что мое сердце покрылось коркой льда, и с этой минуты я поняла – детям грозит опасность.

«Господи! – воскликнула я, – с ними ничего не случилось?» Андре мне всего лишь ответил: «Иди! Ибо мертвец не может все время находиться в мире живых!.. Мне не всегда позволено делать то, что я хочу!» – «Так, значит, ты несчастлив, Андре?» – «Это тайна смерти! Нельзя ничего говорить!.. Но иди же!..» – «Куда же ты отправляешь меня?»

Он не ответил. Однако на своем запястье я почувствовала холодную мраморную руку! Никогда! Никогда я не думала, что рука покойного может быть такой тяжелой. А моя рука в этой каменной хватке была такой легкой! Я попыталась сопротивляться, но не смогла. Он повлек меня в осиновую рощицу и через поля привел сюда.

В сгущавшихся сумерках его бледный призрак, идущий рядом со мной, стал почти черным. Он больше не произнес ни слова, молча открыл калитку, и мы все так же в тишине прошли через парк.

Странно, мне самой было любопытно и даже не страшно. После того, что он рассказал, мне было жаль его, и я с содроганием думала, что несчастного, вероятно, убили, когда совесть его отягощал смертный грех.

Мы не встретили никого ни в парке, ни на крыльце, ни в передней… Замок начала окутывать темнота, и вскоре я перестала видеть призрака, хотя по-прежнему чувствовала его руку.

В темноте перед нами распахнулись двери… и закрылись за нами. Я отчетливо слышала, как они открывались и закрывались.

Наконец мы пришли в комнату, где еще оставалось немного света… совсем мало! Но достаточно для того, чтобы увидеть в кровати спящего маленького Франсуа… Призрак обрел более четкие контуры. Он выпустил мою руку, и я увидела, как он склонился над кроватью. Потом он тяжело вздохнул и произнес: «Береги его!»

Больше я его не видела… Но я услышала, как дверь в детскую открылась и закрылась. А так как поддерживало меня только присутствие призрака, то едва он исчез, как силы покинули меня, и я рухнула на ковер…

Я вправду очень слаба… очень… мне кажется, что я существую, только когда он здесь… наверное, мне действительно лучше было умереть!.. Вот я вам и рассказала все, что знаю, все, что видела, все, что слышала, лишь бы предостеречь вас!.. В сущности, Андре моими устами предупреждает вас о грозящей детям опасности. Он хочет, чтобы я оберегала их, но у меня нет на это сил, и вдобавок я, как и он, не могу делать все, что хочу!.. Мой муж скоро вернется из конторы и станет искать меня повсюду! Он придет сюда. Увезет меня!.. Обещайте мне как следует приглядывать за детьми… Это поручение мертвеца!..

Не дослушав последних слов мадам Сен-Фирмен, Фанни поспешила в детскую, куда отнесли маленького Франсуа, чтобы расспросить его. Но ребенок сказал, что он ничего не видел и очень удивился, когда проснулся не в своей кроватке. Тогда Фанни принялась расспрашивать слуг, отправилась осматривать детские и увидела, что в туалетной комнате лопнула резиновая трубка, подававшая газ в горелку; в спальню она вернулась, приняв решение.

Прервав бессвязный разговор между доктором, Жаком и Мартой, она обратилась к Марте, лихорадочно тянувшей к ней руки:

– Дитя мое, вы очень больны. Если ваш муж сейчас же не начнет вас лечить, и лучше бы подальше отсюда…

– Мадам, больше всего я хочу уехать… уверена, Андре последует за мной повсюду…

– Вы хотите сказать: не Андре, а мысли о нем… Вы только о нем и думаете, вообразили, будто он сопровождает вас на каждом шагу… и уже не отдаете себе отчета в своих действиях, словно их выполняет кто-то другой… Вы даже не помните, что только что спасли малыша Франсуа от смертельной опасности!..

– Я, мадам?!

– Да, вы!.. Сейчас я расскажу, что вы сделали… Слушайте меня внимательно и вспоминайте… Постарайтесь вспомнить… Вот что произошло… Вы пришли сюда по той же причине, по какой приходили в последние дни: вас влекло стремление вновь увидеть дом, где жил Андре, и вам нужно было поговорить о нем с нами…

– Но, мадам, а как же призрак?..

– Оставьте меня в покое с этим призраком!.. У таких людей, как вы, со слабым здоровьем, всегда бывают видения!.. Итак, вы пришли в замок… Никого не нашли, так как в это время мы находились на другом конце парка, у привратника. Вы поднялись на второй этаж в спальню, думали меня там найти… Дверь, видимо, была открыта… вы вошли, стали звать меня… но тут вы услышали стоны, доносившиеся из комнаты Франсуа.

Доктор, ведь правда, что ребенок, начав во сне задыхаться, мог хрипеть и стонать? Распахнув дверь в комнату Франсуа и едва не задохнувшись от запаха газа, вы бросились открывать окно, потом схватили ребенка и вернулись сюда, положили мальчика на кровать и, совершенно обессилев, потеряли сознание!..

– Значит, Франсуа чуть не отравился газом! – воскликнула Марта.

– Да вы же знаете это лучше, чем кто-либо другой, ведь вы-то его и спасли! – повторила Фанни.

– Неужели вы все еще сомневаетесь, что Андре приходил ко мне? – продолжала, все больше возбуждаясь, несчастная Сен-Фирмен.

Вскочив с кровати, она выбежала на середину комнаты и, содрогаясь всем телом, принялась кружить на месте, ища глазами маленького Франсуа, которого уже унесла фройляйн.

– Не спускайте с них глаз! Следите за ними!.. Ведь теперь я отвечаю за них, правда? Своей холодной, как мрамор, рукой Андре не просто так привел меня сюда!.. Андре знал!.. Андре сказал: «Время на исходе!» Андре уже спасал своего ребенка… Он уже проходил… Мертвые слышат крики своих детей!.. Франсуа наверняка звал его во сне… и Андре примчался!.. Это он открыл окно!.. Он отнес ребенка на кровать… Он пришел за мной и привел меня сюда, а потом сказал: «Береги!» Теперь-то вы мне верите? Верите?.. Ведь если это не Андре, то кто же тогда пришел за мной?.. Кто?.. Впрочем, я точно знаю, что это он!..

И она рухнула в кресло; по ее бледному печальному лицу медленно катились слезы.

«Разумеется, это он!» – в эту же минуту подумала мадемуазель Эльер и, стремительно отойдя от двери, чтобы не быть пойманной на месте преступления, вернулась к себе за стол из красного дерева.

Она успела вовремя, потому что явился слуга. Распахнув дверь, он сообщил мадам де Лабосьер, что внизу ждет месье Сен-Фирмен… и просит, чтобы его приняли.

– Пойдемте, поговорим с ним!.. Присоединяйтесь к нам, доктор! – позвала его Фанни. – Надо заставить этого человека, наконец, позаботиться о малютке!..

И, увлекая за собой растерянного доктора Мутье, столкнувшегося с необычным случаем внушения из потустороннего мира, она на ходу продолжала говорить ему:

– Для таких больных должны же быть лечебницы…

Что касается Жака, ни отходившего от Марты ни на шаг, то он был почти так же бледен и так же растерян, как она…

Он смотрел на нее молча…

Постепенно в нем пробуждался жуткий страх перед этой женщиной, что так часто видела его брата…

Внезапно Марта громко заговорила, словно обращалась к самой себе, будто бы его здесь не было…

– Я знаю, это ты, мой Андре! – произнесла она. – Когда ты должен прийти, ты заранее предупреждаешь меня!.. Я чувствую, что ты сейчас на другом конце света… может быть, в миллиарде лье отсюда, но твоя мысль летит ко мне! Мысль, что ты посылаешь вперед, что стоит у меня на пороге и говорит мне: «Открой дверь… он скоро придет!..» И я делаю то, что велит мне мысль, и не могу усидеть дома, когда мысль приносит мне весть, мысль, что летит впереди тебя, мой Андре!.. Я встаю, иду за этой мыслью, мне не страшен холод, ибо сердце мое объято пламенем… стоит мне только представить, как ты мчишься издалека, из дальнего далёка, только чтобы увидеть меня, поговорить со мной… у меня перехватывает дыхание…

Сердце заполняет все мое тело… Я чувствую, что оно у самого горла… да, мое сердце поднимается до самого горла… Мне кажется, оно сейчас выскочит из меня и покатится к тебе, твоим ногам… Когда ты появишься… когда я вдруг увижу тебя, твои печальные глаза и твою кровоточащую рану, твои побелевшие губы, с которых слетает последний вздох.

Как бы я хотела умереть, чтобы ухаживать за твоей раной… вытирать постоянно сочащуюся кровь… останавливать ее своими губами, любовь моя!.. Ты все время страдаешь от нанесенной тебе раны, и я знаю, кто это сделал, я это чувствую!.. Твоя рана причиняет мне боль… словно это меня он ударил!

Она все еще говорила, когда в комнату вошла Фанни. Теперь без сознания была отнюдь не Марта, а Жак: тот без чувств лежал на ковре.

Отослав мадам Сен-Фирмен, Фанни сама принялась приводить Жака в чувство. Впрочем, она могла позвать на помощь двух светил науки: доктора Мутье и профессора Жалу, который только что приехал.

– Не покидай меня!.. Не уходи!..

Пробило полночь; Фанни, сидевшая у изголовья, повернулась, и Жаку показалось, что сейчас она уйдет.

Он был без сил и очень напуган, напуган настолько, что если бы она и в самом деле ушла, он бы, скорее всего, закричал.

Ночь и тишина приводили его в ужас. Он велел зажечь все светильники у себя в спальне, в будуаре, в туалетной комнате, в спальне жены.

Голос Марты пробудил в нем воспоминание о преступлении: оно медленно поднялось с илистого дна его совести, где медленно загнивало. Безумный страх объял Жака, и он потерял сознание, избежав тем самым очередного рассказа о призраке Андре с кровоточащей раной на виске! С самого начала долгой ночи, на протяжении которой Фанни заботилась о муже, как о ребенке, она тщетно пыталась вразумить его, но он постоянно приводил ей один и тот же довод:

– Видела Марта призрак или нет, это все равно Андре или его мысленный приказ, который был осуществлен, это он привел ее спасти Франсуа!.. Настоящий призрак вряд ли смог бы сделать больше!

– Ошибаетесь! – наконец отозвалась Фанни. – Он бы сделал еще больше!..

– Но что? Ты считаешь, что он сделал недостаточно?..

– Настоящий призрак наверняка уже назвал бы ей имя убийцы!..

Последние слова, похоже, произвели отрезвляющее воздействие на потрясенного Жака, однако воздействие длилось недолго. Жак не верил, что призрак Андре действительно существует, но странное состояние души Марты очень его беспокоило, в ее поведении он видел угрозу. Из-за экстаза, в котором постоянно пребывала молодая женщина, она была необыкновенно проницательна и могла совершить поступки, последствия которых были бы необратимы.

Конечно, было немало историй о трупах, спрятанных в сундуках, но она говорила о вполне определенном преступлении такого рода – вот что было ужасно!.. Да еще и автомобиль!.. И рана на виске!.. Это не было ни выдумкой, ни совпадением… вдобавок Марта появилась в замке в сопровождении призрака Андре с целью уберечь от беды маленького Франсуа – и тот действительно только что чуть не задохнулся!..

– И все-таки она обо всем помнит, – сказал он Фанни, – помнит все, за исключением того, как попала в комнату малыша, открыла окно и отнесла его на кровать!..

– Дорогой Жак, я провела собственное расследование… никто, слышишь, никто не заметил, что происходит неладное, кроме мадемуазель Эльер…

– Это меня и тревожит…

– Хотя ты, наоборот, должен успокоиться… Марта одна была в комнатах… Как ты можешь в этом сомневаться?..

– Я не сомневаюсь! Не сомневаюсь!.. Скорее, не хочу сомневаться… считать по-другому было бы абсурдно… Да-да… Дело решенное… но я слышал, как Марта разговаривает с Андре, словно он рядом, и мне стало не по себе… Да, я боюсь… Да, мне страшно, что он действительно тогда стоял рядом с ней… И что она оставила его у нас!.. Это глупо!.. Глупо!.. А я тупица… но, маленькая моя… при мысли об этом у меня мурашки по коже бегут…

– Мне жаль тебя, Жак!.. Я говорила с доктором Жалу…

– И что же? Что говорит Жалу?

– Хотя он и спирит, черт возьми, но когда Мутье ввел его в курс дела, он лишь ответил: «Она больна!»

– А он знает, что я не встаю с постели?

– Нет, но я не скрыла от него, что все жалостливые истории, где то и дело всплывает имя твоего любимого брата, настолько тебя расстраивают, что ты захотел побыть один… я попросила за тебя прощение… Впрочем, и он, и доктор выглядели вполне довольными… Им тоже хотелось уединиться… Я велела подать им ужин в комнату доктора. Они тотчас сели за работу… «Астральная медицина» для простаков… Сами они в нее не верят! Ах, уж им-то призраки спать не мешают!.. Вам не стыдно, my dear?

Она смотрела на него строго и одновременно нежно. Супруги довольно долго молчали, и в течение этого времени она, казалось, всей силой своего чарующего взгляда пыталась вернуть ему утраченную бодрость духа… Наконец он пробормотал:

– Да, мне стыдно! Прошу меня простить… – И провел рукой по лбу, словно отгоняя осаждавшие его мрачные мысли… – Простите мою слабость, Фанни, любимая… меня словно… словно покинули все силы… Я столько лет держался… молчал, держал все в тайне, никому не рассказывал… и вдруг почувствовал, что больше не могу!.. Пять лет это продолжалось!.. Пять лет я хранил тайну!.. А теперь я сдался!.. И все из-за Марты… Ты разговаривала с Сен-Фирменом… Что он говорит? Ты хотя бы сказала ему, что его жена сумасшедшая?.. Избавит ли он нас от нее?

– Доктор сказал ему, что знает неплохую лечебницу, где лечат такие болезни и о ней хорошенько позаботятся!.. Но Сен-Фирмен с известной тебе ухмылкой ответил, что не покинет жену до самого последнего ее вздоха!

– Неужели он сказал: «До самого последнего ее вздоха»?

– Именно «до самого последнего ее вздоха»! Но я уверена: он сделает все возможное, лишь бы этот вздох прозвучал как можно скорее!.. После признания Марты и его жутких слов все прояснилось, дорогуша… и если ты готов мне поверить, скажу, что откровения маленькой дамы с речного берега мы не скоро услышим!.. Старикан Сен-Фирмен не верит в смерть Андре… Он наверняка считает, что договоренность между его женой и твоим братом до сих пор действует!.. Они обещали друг другу быть вместе после его смерти!.. Так вот, он хочет увидеть, как умрет она!.. Все просто!.. Изучи его улыбку, понаблюдай, как он ведет себя с умирающей женой, и ты поймешь!.. Вспомни, что она сказала во время нашего последнего к ней визита: «Не ешьте печенье, оно заплесневело и может быть отравлено!» Она тоже… тоже знает, что старик желает ее скорейшей смерти! Марта знает: он будет только рад, если она умрет раньше него!.. И знает, что он только этого ждет… Сам посуди: может ли женщина, переживающая такой ужас, остаться в здравом рассудке?.. Она уже живет среди мертвецов!.. Повсюду таскает за собой выдуманных призраков… Но уверяю тебя, у нас их больше не будет. Да, я распорядилась, дорогуша… и парк, и замок теперь закрыты, словно крепость… мы больше не будем ее принимать!.. Пусть о ней позаботятся в другом месте!.. Впрочем, я думаю, ты уже завтра позаботишься о том, чтобы мы смогли уехать отсюда на несколько недель. Небольшое путешествие пойдет нам на пользу, дорогуша!..

– Да, ты права! Права как никогда!.. Я не осмеливался тебе это предложить. Уедем! Уедем отсюда!.. А знаешь, эта мысль придает мне уверенности!.. Прекрасная идея!.. Я встану!.. Обещаю тебе: я сейчас непременно встану!.. И отправлюсь работать к себе в контору до самого утра!.. Нам надо уехать завтра, до наступления вечера… с тех пор, как она, по твоим словам, притащила сюда своих призраков, я не хочу еще одну ночь провести в этом замке!.. Уедем!..

И он встал, закутался в халат и поцеловал Фанни; мысль об отъезде вернула ему былое хладнокровие и уравновешенность… Жак даже начал подшучивать, какую роскошь он себе позволил – зажег одновременно везде свет.

– Мы точно сошли с ума! – промолвил он. – Эта история с трупом в сундуке окончательно нас подкосила… Мне казалось, у меня одновременно сердце разорвано на куски и ноги переломаны!.. Как же это глупо! Она раз двадцать слышала рассказ Мутье о сундуке из дела Гуффэ… Еще и неделю назад во всех газетах писали о найденном в поле сундуке с трупом… неудивительно, что она рассказывает нам подобные истории!.. А мы просто глупцы!.. Ладно, теперь я пришел в себя… Ты устала… Нет-нет, иди… тебе надо отдохнуть!.. Поспать!..

– Я не смогу заснуть! – ответила она, качая головой.

– Как? Ты тоже? – удивился он.

– Что значит «ты тоже?» Вы, дорогуша, полагаете, что мне плевать на эти бредни?.. Уверяю вас… из-за всех переживаний я не усну сегодня… и вы тому виной…

Внезапно оба смолкли: казалось, они слышали шаги в коридоре… паркет затрещал, заскрипел, словно по нему кто-то шел…

Прислушиваясь, они замерли, у обоих пересохло в горле… Только они облегченно выдохнули, как снова послышался скрип…

На этот раз Фанни решительно подошла к двери, открыла ее и выглянула в коридор, освещенный ночником из морозного стекла… Никого не увидев, она немного послушала и, ничего не услышав, закрыла дверь.

– Какие же мы глупые! – улыбаясь, сказала она Жаку. – Из-за каких-то звуков… Неужели теперь мы будем пугаться каждого скрипа мебели?

Жак, чувствовавший себя гораздо лучше, нашел в себе силы пошутить.

– Тем более, – произнес он, – что призраки ходят бесшумно…

Не успел он закончить фразу, как по всему замку эхом пронесся ужасный крик, словно крик ребенка, которого убивают!

Они помчались в детскую, а жуткий крик и плач продолжались. Супруги влетели в комнату маленького Франсуа и увидели, что ребенок, в длинной ночной сорочке, стоит на кровати, сцепив у груди маленькие кулачки, с лицом, полным ужаса…

Сквозь большое окно в комнату падал бледный лунный свет.

В это же время прибежала фройляйн Лидия, чья комната находилась по соседству, за ней, тоже плача и крича, семенили маленькая Жермена и малыш Жако, разбуженные громкими звуками…

– Боже! Что случилось? Что? – взволнованно спрашивала Фанни, в то время как Жак, совершенно сбитый с толку, дрожащими руками зажигал свет.

Лидия бросилась к ребенку, обняла его, принялась утешать, трогательно проявляя свою преданность, то и дело переходя на немецкий, что лишь добавляло смятения и суматохи.

Вскоре подоспели слуги, горничная, метрдотель, следом появились доктор Мутье и высокий господин со светлыми, сильно напомаженными волосами, очень худой и очень элегантный, одетый в черный пиджак и с плотно сидящим в глазу моноклем; невзирая на всеобщее волнение, господин выглядел абсолютно спокойным. Это был профессор Жалу.

Оба ученых еще не ложились, детский крик, поднявший на ноги весь замок, оторвал их от дорогих сердцу научных трудов. Они единственные сохраняли спокойствие, поэтому добились того, чтобы все замолчали, и принялись расспрашивать ребенка, который прекратил, наконец, всхлипывать и теперь смотрел на окруживших его людей с каким-то непониманием.

– Что случилось, малыш? – спросил доктор Мутье. – Тебе приснился дурной сон?

Явно смутившись, Франсуа тихо произнес:

– Я видел папу!

Фанни и Жак переглянулись. Оба побледнели.

– Тебе приснился папа? – продолжал расспрашивать доктор Мутье, беря за руку ребенка, которого Лидия уже успела уложить и накрыть одеялом.

– О, нет, месье, – ответил ребенок, мотая головой. – Нет-нет! Он мне не приснился… я точно видел… Он мне не приснился, потому что я слышал, как пробили башенные часы в замке и залаяли собаки.

– А почему ты не спал?

– Не знаю, месье…

– Я знаю! – взволнованно воскликнула Лидия, однако ее попросили помолчать.

– И как же ты видел своего папу?

– Понимаете, я лежал с открытыми глазами, как сейчас… но вдруг, в свете луны я увидел… Он был высокий-превысокий, очень бледный и очень страшный, а из его раны на виске текла кровь… Тогда я испугался… очень испугался! Так испугался, что решил, что сейчас умру, и закричал!.. Но как только я закричал, он исчез…

Мальчик говорил об этом, так сильно дрожа, что все слушающие пришли в ужас.

Жак, услышав о ране на виске, рухнул на стул, в ушах у него гудело… А Фанни прижалась к стене…

Воцарилась тишина; все, как могли, осмысливали рассказ малыша.

Жалу не произнес ни слова. Он принялся осматривать ребенка, который, снова расплакавшись, твердил: «Папа напугал меня!»

Доктор Мутье ласково погладил его по руке.

– Тебе приснился кошмар, мой маленький друг!.. Кошмар, а это всего-навсего сон. Возможно, это последствия отравления… хотя, похоже, мальчик совсем не пострадал от газа, – произнес он, поворачиваясь к Фанни. – Что ребенок ел вечером?

– О, месье, это не то, что он ель, это ему бриснилься зон!.. И я карашо знаю, отчего ему бриснилься такой зон… Змотрите, фот от чего он видель зон!..

И Лидия, которую уже ничто и никто не мог заставить замолчать, повернулась к только что вошедшей в комнату мадемуазель Эльер.

Сухонькая старушка пришла последней, поскольку посчитала необходимым потратить несколько минут на то, чтобы сменить ночное одеяние на приличное платье. На нее тут же обрушился поток упреков, то на французском, то на немецком, Лидия говорила о призраках, вращающихся столах, видениях и духах.

Пока они слушали фройляйн, Фанни собиралась с мыслями, а Жак, наконец, пришел в себя. Из всей этой тарабарщины он понял, что в последнее время учительница приобщала детей к своим странным занятиям: сажала за свой стол из красного дерева в надежде, что дух их отца им ответит. Она им сказала, что он уже говорил с другим человеком, сидевшим за этим столом, а так как они хорошо себя ведут и любят папу, значит, он непременно явится к ним. Жермена и Франсуа не верили, что папа умер, но старуха сказала, что за этим столом он сам сообщил, что его убили! Страшная история настолько потрясла детский ум, что они просто не могли не поделиться ею с фройляйн, хотя мадемуазель Эльер дала им наказ никому не рассказывать.

Лидия готова была и раньше доложить обо всем мадам, но решила предупредить мадам в тот самый момент, когда спектакль вновь начнется, а с такой безумной старухой, как мадемуазель Эльер, долго ждать явно бы не пришлось!

После разоблачения все начали возмущаться. Даже профессор Жалу не смог сдержать негодования.

– Заниматься спиритизмом с детьми? Да это же преступление.

Папаша Мутье тоже не стал ходить вокруг да около:

– Негодяйка! Сущая негодяйка!

Фанни с ненавистью смотрела на мадемуазель Эльер и, трясясь от гнева, заявила, что выставит ее за дверь!

– Завтра!.. Завтра же она отсюда уедет!

Наконец, когда все немного успокоились, мадемуазель Эльер решилась произнести:

– Прекрасно! Я уеду; я совершила ошибку, потому что дух не пришел. Но я не негодяйка и не преступница!.. Преступление было совершено, но совершено не мной! И Бог, который всегда меня оберегает, простит меня за то, что я понадеялась, что бессмертная душа отца явится детям и назовет имя убийцы!

– Да она сумасшедшая!.. Совершенно сумасшедшая! – закричали все наперебой. – Она рехнулась! Чокнутая старуха!

– Скудоумное существо! – заговорил профессор Жалу. – Я не стану ее защищать… ибо такого рода люди являются нашими злейшими врагами… Именно они уничтожают научный спиритизм!

Внезапно раздался глухой голос молчавшего до сей поры Жака:

– Это вы рассказали детям, что у их отца рана на виске?

– Я, месье? Да ничего я им не говорила! Ничего такого не говорила! И не надо мне приписывать то, чего я не говорила! Откуда я могла знать, что у призрака на виске рана?.. Он же мне никогда не являлся!..

Повернувшись к детям, Фанни спросила: точно ли мадемуазель Эльер никогда не упоминала о ране на виске.

Она сразу поняла всю важность вопроса мужа. Конечно, Жак убеждал себя, что мадемуазель Эльер наверняка слышала признания Марты и затем воспользовалась ими в разговоре с детьми; но Жермена и Франсуа утверждали, что мадемуазель Эльер никогда не упоминала при них о ране на виске.

Жак вышел в коридор, и, шатаясь и держась за стены, поплелся к себе в комнату.

Вскоре, когда все разошлись, а Лидия осталась с маленьким Франсуа, которому дали успокоительное, Фанни отправилась к мужу.

Она нашла его в спальне; он сидел в глубоком кресле, упершись локтями в колени, обхватив голову руками и уставившись в пол.

– Не корите себя, darling, – похлопала она его по плечу. – Встряхнитесь, Джек! Забудьте этот дурной сон. Я расспросила маленькую Жермену и теперь знаю всю правду о ране на виске!

– А? Что?.. – встрепенулся Жак, поднимая голову; таким растерянным Фанни его еще никогда не видела.

– Так вот, это Жермена рассказала брату о ране на виске. А она узнала об этом, подслушав под дверью. Вернувшись после прогулки с Лидией, она пошла справиться о здоровье брата и услышала, как мадам Сен-Фирмен рассказывает вам о своих видениях. Вечером она разболтала все Франсуа, потому что разговор, который ей удалось подслушать, ничем не отличался от безумных историй еще одной сумасшедшей, их учительницы. Стало быть мертвец разговаривал и являлся к мадам Сен-Фирмен! И она рассказала, что у покойного была рана на виске!.. Ну, теперь вам все понятно? – И добавила: – Когда видишь, как действуют фантазии мадам Сен-Фирмен на такого человека, как вы, Джек, перестаешь удивляться, что маленький мальчик, среди бела дня чуть не задохнувшийся от газа, ночью видит кошмары, ему чудится призрак и кричит он так, словно его убивают!.. Но, слава богу, все встало на свои места.

– И мы по-прежнему должны завтра уехать, – с видимым облегчением умоляюще произнес Жак; выслушав объяснения Фанни, он ощутил себя человеком, который, едва не задохнувшись, вновь дышит полной грудью.

– Да, мы уедем и возьмем с собой не только Жако, но и Франсуа и Жермену. Дети должны развеяться, забыть эти дурацкие истории!.. Уволим мадемуазель Эльер, увезем детей подальше от чокнутой Сен-Фирмен… они перестанут думать о призраках, и надеюсь, мы тоже. Здесь мы все чуть с ума не сошли! Я и сама готова была поверить во все эти глупые выдумки. Я начинаю походить на вас, Джек: как только я не могу что-то понять, так оно становится сверхъестественным… как эти звуки в коридоре, скрип полов, что мы слышали…

– Слушай! Ради бога, слушай!..

Жак вскочил и вцепился в руку Фанни, чтобы она стояла и слушала; сам он, казалось, пришел в ужас от того, что он слышал, а она не слышала.

Фанни тут же попыталась успокоить его.

– Но я ничего не слышу! Жак, умоляю, успокойся!.. Я ничего не слышу!.. Там никого нет!..

Он снова прислушался, затем его рука разжалась, и Фанни отдернула занывшее запястье. Когда он взглянул на нее, ужас в его глазах напугал ее.

– Разве ты не слышала звон цепей? – прошептал он.

Она покачала головой.

– Звон цепей, – продолжал он, – медленно волочащихся по паркету?

– Где?..

– Где… Хотелось бы это знать!.. Звенят цепями где-то рядом с нами!..

– Где-то – это у тебя в ушах, Жак. Только у тебя в ушах и в твоем воображении!.. О, Жак, будь осторожен!.. Береги себя! Сумасшедшая Марта принесла безумие и сюда, если это продолжится, Жак, береги себя!..

– Ты права, – ответил Жак, проводя рукой по лбу. – Надо себя поберечь… и сохранять здравый рассудок…

Однако он вздрагивал при малейшем шорохе, а когда в будуаре маленькие часы в стиле буль пробили два часа ночи, его охватила нервная дрожь.

– Это не цепи, – сказала Фанни, – а всего лишь пружина, которая всегда за несколько минут до того, как часы начнут бить, приходит в движение.

– Скорее всего, – ответил он, – но тот звук вовсе не походил на звук пружины, это был звон цепи… цепи на ноге… да-да, знаю, ты сейчас скажешь, что это разыгралось воображение!.. Вполне возможно!.. Да, не спорю, возможно! Теперь все возможно… Я не могу избавиться от мысли, что она привела в замок призрака и ушла, оставив его нам!.. Да, мне кажется, что он здесь, нас видит, слышит и забавляется, пугая звоном своей цепи…

– Боже мой! Куда мы катимся?.. Куда мы катимся, если даже ты начал верить в существование призраков, – вздохнула Фанни.

– Я не говорю тебе, что верю в существование призраков… Я еще до этого не дошел… но мысль о призраке, от которого невозможно избавиться, столь же реальна, как и сам призрак… потому что я уже слышу его!.. И я с ужасом смотрю на него!.. Какое мне дело до того, что призраков не существует, если я его вижу? Вижу на самом деле!.. Для меня он и вправду существует! Говорю тебе, Андре меня преследует!.. Я только что слышал звон цепи, волочащейся за ним… слышал так же отчетливо, как слышала его Марта… но уверяю тебя, дорогая, клянусь, если я увижу Андре так же, как видит его она, с раной на виске… я умру!.. Я этого не вынесу!.. Точно не вынесу!

Фанни ему даже не ответила – была в ужасе от того, в каком он состоянии… Воцарилась пугающая тишина, где ощущалось зловещее присутствие мертвеца!

Внезапно вдалеке в ночи раздался истошный собачий вой!.. Настоящий скорбный плач, зловещее завывание, отчаянная жалоба, боль, столь похожая на человеческую, летели из задранных вверх собачьих морд – даже у Фанни от ужаса на лбу выступил пот. Они взяли друг друга за руку, крепко сжав вспотевшие ладошки, и не выпускали, пока вой не прекратился.

Жак заговорил первым.

– Возможно, собаки видели, как призрак Андре прошел через парк или пролетел мимо окон коридора; вряд ли бы они стали выть, чтобы напугать меня, – произнес он. – Как бы я хотел, чтобы эта ночь поскорее закончилась… я больше не могу… Только дневной свет сможет меня исцелить…

– Прекрасно, вот и займи себя чем-нибудь, пока ждешь рассвета! Ты хотел пойти поработать… Если мы собираемся завтра уехать, тебе много чего надо сделать… Пройдемся вместе до завода, согласен? – умоляюще произнесла она.

– Нет, ни за что!.. Ни за что!.. До рассвета я не хочу выходить в коридор! Мне страшно, я же тебе говорил: я боюсь встретить его!.. Слушай!.. Слушай внимательно!.. Слышишь?.. Теперь слышишь?..

На этот раз она вздрогнула и тихо ответила:

– Тише!.. Да, слышу!

Пару минут они стояли не шелохнувшись, словно два изваяния… Но так как было тихо и ни он, ни она больше ничего не услышали, она сказала:

– И правда, словно цепь звенит…

– Ну вот видишь!.. Наконец-то!

– Да, но я ни в чем не уверена… Больше этот звук не повторялся. Вряд ли это что-то необычное шумело… Завтра узнаем, что это было. А когда поймем, в чем дело, может, хорошенько посмеемся. Звук мог доноситься с улицы: дверь скрипнула, ветер подул, и цепь на воротах заскрипела…

– Ветра не было! – возразил он.

Но ветер немедленно подул, словно небо решило возразить ему, и они с удивлением слушали, как жалобно он завывает за окнами и гудит в широких каминных трубах. В ту же минуту собаки снова истошно завыли! Не в силах вынести столь печальный концерт, Жак заткнул уши, но Фанни вдруг резко опустила его руки.

– Я слышала звон цепи! – проговорила она. – Он доносился из комнат… Уверяю, у тебя в комнате кто-то есть…

– Наконец-то и ты слышишь! Видишь, я не сумасшедший!.. Это разгуливает призрак… и он у меня в комнате!

– Где твой револьвер? – свистящим голосом спросила Фанни; казалось, у нее пересохло горло.

– Ах да, мой револьвер… ты права… А знаешь, если я увижу призрака, я выстрелю в него!.. Застрелю как бешеную собаку!..

– Я больше ничего не слышу, – промолвила Фанни в полной уверенности, что им грозит опасность, – но кто-то точно побывал у тебя в комнате…

– Погоди, я схожу за револьвером… он в ящике стола в гардеробной… это револьвер Андре!.. Я выстрелю в призрака, из его же собственного револьвера!.. Что ты на это скажешь?.. Возможно, выстрел его прогонит. – И Жак усмехнулся так, словно разум его уже покинул.

Он распахнул дверь в гардеробную. Было темно, только лунный свет падал в окно. Немного поколебавшись, Жак шагнул во тьму, протянул руку к столу, где, по его словам, лежал револьвер.

Мгновение спустя Фанни слышала, как он нащупывает, открывает ящик… потом… в маленькой комнате раздался оглушительный выстрел, жуткий крик и звук падения тела!..

Молодая женщина ворвалась в гардеробную. Она наткнулась на труп, и это был Жак.

Фанни была уверена, что он покончил с собой. Но доктору Мутье и профессору Жалу она сказала, что это был несчастный случай.

– Жак хотел достать револьвер из ящика стола, – промолвила она, – но тот, видимо, выпал у него из рук и выстрелил.

Действительно, оружие нашли неподалеку от тела.

Пока она растерянно делилась всеми подробностями, прерывая объяснения душераздирающим рыданием, слуги отнесли тело на кровать Фанни, и доктора, разрезав ножницами рубашку Жака, принялись осматривать рану.

Они установили, что рана смертельна и несчастный только что испустил последний вздох.

Пуля угодила прямо в сердце.

Когда Фанни узнала, что надежды больше нет, ее горю не было предела. Упав на еще не остывшее тело мужа, она звала его, называла самыми нежными именами.

Но он не отвечал. Он умер, навсегда умер!..

Но она никак не могла в это поверить. Заламывая руки, она умоляла двух светил науки, которых судьба чудом соединила в эту ночь в ее доме, сделать невозможное и вернуть ей мужа.

Она вспомнила, что в последнее время доктор Мутье часто вспоминал загадочные слова, сказанные доктором Тюфье: «Теперь мы можем вернуть жизнь умершему! Если вовремя примемся за дело!»

Отослав прибежавших с плачем детей и снова выставив за дверь мадемуазель Эльер, которая в столь необычных обстоятельствах хотела оказаться полезной, а также не упустить ни единой подробности происходящих событий, Фанни принялась умолять обоих мужчин провести операцию. Но, похоже, они не понимали, чего она от них хочет; тогда женщина с неистовой яростью набросилась на растерявшегося доктора Мутье, в эту трагическую минуту он никак не ожидал оказаться «припертым к стене».

– Шарлатан! Шарлатан! – кричала она. – Вы все шарлатаны!.. Вы сами не верите тому, что говорите!

Мутье, слушавший сердце умершего через стетоскоп, выпрямился, побледнев.

– Успокойтесь, мадам!.. Ваш муж умер… Мы попытаемся его воскресить.

Ему только что принесли медицинскую сумку, за которой он на всякий случай отправил слугу к себе в комнату.

Посмотрев на Мутье, Жалу прошептал:

– Собственно, а почему бы и не попробовать?

Идея провести операцию воодушевила его: она могла бы пойти на пользу при подготовке «Астральной медицины», если, конечно, им повезет.

Но прежде следовало полностью убедиться, что тот, кого они станут оперировать, окончательно умер!.. Взяв стетоскоп, профессор Жалу тоже прослушал сердце, а доктор в это время, велев принести все нужное для операции, разложил на полотенцах инструменты и старательно вымыл руки, чтобы их обеззаразить.

Жалу встал и отложил стетоскоп.

– Он мертв! Из всех органов последним умирает сердце. Когда сердце перестает биться, наступает смерть. Значит, он мертв!.. Вы заметили, Мутье, что пуля, скорее всего, вошла в правый желудочек?..

– Быстрей, быстрей! – умоляла Фанни, чье волнение мешало докторам, и они хотели бы выставить ее из комнаты.

Но она пообещала успокоиться и мгновенно исполнила обещание, но прежде поклялась, что убьет себя, если доктора не сумеют вернуть Жака к жизни.

Операция началась. Перепуганные слуги разбежались. Они даже представить себе не могли, как доктора будут воскрешать их умершего хозяина; горничная, Лидия и кухарка крестились так, словно этой ночью в замке появился сам дьявол.

Когда Мутье хирургическим ножом сделал первый надрез на коже, он знал, что прошло не больше пяти минут, как его пациент испустил последний вздох.

– Если мне удастся провести операцию за десять минут, – шепнул он Жалу, – все обойдется!..

Жалу, державший лампу над грудью Жака, ответил:

– Постарайтесь управиться за пять. Вам же не раз приходилось делать операции!..

– Да, но все зависит от того, где пуля…

Больше они не обмолвились ни словом. Жалу, видя непоколебимое спокойствие Фанни, доверил ей держать лампу, а сам принялся помогать другу.

Сделав надрез на коже и отогнув ее, как переворачивают страницу в книге, Мутье открыл грудную клетку.

Жалу передал ему зажим, предназначенный для остановки кровотечения. Вооружившись хирургической пилой, доктор принялся пилить второе, третье, четвертое и пятое ребро, а потом их отогнул и положил поверх уже отогнутой кожи.

Быстро надрезав перикард, мембрану, окружающую сердце, он добрался до сердечной мышцы.

Как и думал Жалу, пуля вошла в стенку правого желудочка, повредив при этом, если можно так сказать, «иннервирующий» сердце нерв.

Сердце перестало биться, потому что этот нерв, задача которого попеременно расширять и сжимать сердце, прекратил свою работу.

Не трогая пока пулю, доктор приступил к самому неотложному, то есть к восстановлению работы сердца. Погрузив руку в перикард, он взял сердце, как берут грушу распылителя, и стал сжимать его и разжимать.

Для светил науки, которые намеревались превратить смерть в жизнь, настал столь торжественный момент, что все трое затаили дыхание… когда мертвый снова задышит, тогда вздохнут и они!.. Охваченные острой тревогой, доктора мучительно ждали, когда пациент задышит, и вместе с ними в страдальческой тоске женщина ожидала воскрешения любимого человека.

Труднее всего было сжимать сердце, а так как делать это приходилось в определенном ритме, то доктор Мутье изрядно утомился; но он старался, как старался порой при асфиксии, когда приходилось надавливать на корень языка… но какая разница: раньше он вырывал живого из лап смерти, а теперь ему надо вернуть мертвого к жизни!..

Внезапно ему показалось, что кровообращение восстанавливается… оно возобновилось!..

– Возобновилось!» – радостным криком Жалу объявил о пульсации в лучевой артерии!..

А Фанни испустила дикий вопль надежды: ведь лицо мертвеца начало розоветь!..

Дальше все происходило с невероятной скоростью: кончиком пинцета Мутье извлек пулю из мышцы, потом зашил раневой канал, а при накладывании швов совместил плоть и кости, с математической точностью вернув их на прежние места, что должно обеспечить быстрое срастание…

Мертвец продолжал дышать!..

– Мадам, – дрожащим голосом обратился Мутье к Фанни, – ваш муж ожил!.. Если не случится никаких осложнений, через неделю он будет здоров. А через две недели встанет на ноги!

В результате столь необычных событий Фанни слегла, терзаемая сильнейшей лихорадкой, и три дня провела в постели в комнате мужа, где за ней ухаживали, в то время как «мертвец» постепенно приходил в себя в комнате жены.

Доктора Мутье и Жалу, продолжавшие вести наблюдение за своим воскресшим пациентом и проявлявшие к нему вполне понятный научный интерес, опасались, что хозяйка замка Ла Розрэ серьезно заболела.

Но их опасения не подтвердились. Фанни обладала таким прочным стержнем, о котором они даже не подозревали. На третью ночь она уже чувствовала себя достаточно окрепшей, а разум ее окончательно обрел прежнюю ясность. Поэтому она с большой для себя пользой подслушала беседу ученых мужей, которые в соседней комнате, куда дверь была приоткрыта, обсуждали состояние здоровья «покойника»!

– Он меня пугает, – говорил Мутье. – Боюсь, как бы он не вернулся к нам оттуда совершенно безумным. Его упорное молчание, расширенные зрачки, испуганный взгляд, которым он смотрит на все и всех вокруг, дрожь, охватывающая его при малейших шуме и шорохе, явный ужас, испытываемый им при виде открывающейся двери, все это указывает на помутнение рассудка!

– Эх, дорогой мой, вы только подумайте, из какого далёка он вернулся. В сущности, мы и сами не знаем, откуда он вернулся. Но он-то знает! И, без сомнения, все помнит! – с энтузиазмом произнес профессор Жалу. – Я смотрел ему в глаза. В них еще отражается то, что не видим мы, но видел он!.. Поэтому ему наверняка потребуется время, чтобы вновь ощутить себя живым человеком!

– Что ж, дорогой мой друг, значит, пока он себя им не ощутил, надобно оставить его в покое!

– Ни за что! То, что вы предлагаете, может быть, очень человеколюбиво в узком смысле слова, но совершенно антинаучно! Ибо, знайте, он полностью почувствует себя живым человеком только тогда, когда увиденное им на том свете, постепенно забудется, потому что его будет окружать жизнь! И тогда, сами понимаете, он больше ничего не вспомнит, или его воспоминания станут такими далекими и расплывчатыми, что будут казаться ему сном. Мы же, с научной точки зрения, многое потеряем!.. А этого нам не надо. Следует его разговорить, пока его впечатления еще совсем свежи!.. И я не уеду, пока он не заговорит!..

– А если он по-прежнему будет молчать?.. Мне кажется, в нем живет страх, – вздохнул Мутье. – Вы жестоки…

– Ах, вот как! Но, дорогой мой, чего же вы тогда хотите?..

– Хочу, чтобы мы рассматривали случившееся с прагматической точки зрения, а не плодили гипотезы и надежды, которые станут лишь помехой для «Астральной медицины».

– Тогда скажите, вы верите в жизнь после смерти, да или нет?

– Да, верю… Верю, как верил Крукс…

– Превосходно, если есть жизнь после смерти, значит, ничего не помешает этому человеку, который четверть часа прогуливался в мире мертвых, рассказать нам о том, что он видел!..

– Думаю, дело в упрямстве!.. – хмыкнул Мутье.

– Дорогой друг, похоже, вы в восторге от его молчания!.. Это немыслимо!.. – не скрывая своего дурного настроения, проворчал Жалу.

– А теперь серьезно, – проговорил Мутье, – событие столь невероятно, столь непостижимо…

– Оно не непостижимо, – перебил его Жалу, – оно непривычно, но не более того!

– Согласен, непривычно. Еще бы! Событие настолько из ряда вон выходящее, что большинство заурядных ученых с трудом поверят живому господину, который станет им рассказывать, как устроена смерть! Но если он так и не заговорит, то я не буду держать зла! От этого значимость нашей операции лишь возрастет.

– Интересно, почему это?

– Почему?.. Потому что, если, как вы говорите, он ответил бы на ваши конкретные вопросы о царстве мертвых, а мы бы вынесли ваши вопросы и его ответы на публику… мы бы прослыли парочкой шарлатанов, воспользовавшихся слабоумием больного. Разве, чтобы прославиться, недостаточно воскресить мертвого посредством хирургического вмешательства?

– Нет! Мне этого недостаточно!.. Начнем с того, что это вы провели операцию!.. А я отвечаю за то, чтобы извлечь из нее все возможные знания!.. Никогда не подозревал, что вы такой опасливый!.. Вы воскрешаете человека, а потом перестаете обращать на него внимание, словно всего лишь вправили ему вывихнутую ногу!.. Но, послушайте, ведь мы вернули его к жизни!.. Этот человек должен поведать нам тайну смерти!

– Вы уже мучили его своими вопросами, но он ни разу вам не ответил… Повторяю, я боюсь, как бы он не сошел с ума и нас потом не обвинили в его безумии… В любом случае, он еще не заговорил, и мы не знаем, помнит ли он, что был мертв!..

– Помилуйте!.. Он только об этом и думает!..

– Дайте же мне договорить! Пока мы ждем, что он заговорит, я бы хотел показать вам рассказ об операции, написанный мною для «Астральной медицины». Нам надо еще кое-что обсудить. Идемте ко мне в комнату…

Фанни услышала, как они уходят.

Она не спеша встала, закуталась в халат и, несмотря на слабость, направилась в комнату мужа.

Открыв дверь, она услышала глухие стоны и взглянула на кровать, где лежал выздоравливающий «покойник». Слабый свет озарял комнату; Фанни увидела только, как в момент ее появления широко распахнулись два глаза. Невыразимый страх, читавшийся в этих глазах, заставил ее поторопиться к несчастному, который, приподнявшись на своем ложе, смотрел на нее.

Жак узнал ее: когда она протянула к нему руки, он с громким вздохом облегчения позволил себя обнять.

Ах, как долго он ее ждал!

Однако Жак указал ей на дверь гардеробной, и Фанни, подчинившись его приказу, подошла туда.

Хотел ли оживший мертвец, чтобы она закрыла дверь из-за разыгравшейся в гардеробной драмы? Или опасался, что сиделка, ночевавшая в комнате на диванчике, помешает им?

Сиделка спала; Фанни закрыла дверь и вернулась к мужу.

Жак обнял Фанни и шепнул ей на ухо слова, смысл которых она тут же поняла:

– Я видел его!

Она взяла его бледное лицо своими мягкими, нежными руками; она обняла голову убийцы, который пострадал из-за нее, сочувствующе прижала ее к груди и прошептала:

– Молчи! Молчи! Ты был очень болен!.. Если бы ты смог заплакать!.. Поплачь, мой дорогой, поплачь, тебе станет легче!.. Ни о чем не думай!.. Если хочешь выздороветь, ни о чем думай!

Дрожа всем телом, словно ребенок в объятиях матери, Жак произнес:

– Ты знаешь? Ты же знаешь!.. Почему ты делаешь вид, что не знаешь?.. Ты прекрасно знаешь, что я был мертв!

– Ты был болен! Очень болен! Молчи!.. Если ты меня любишь, молчи!.. Перестань слушать докторов! Они ничтожества, дураки… сущие дураки… они еще более больны, чем ты! И я им это скажу! Я больше не хочу, чтобы они тебя мучили! Я только что слышала их разговор… Они совсем не верят, что ты был мертв!.. Если не хочешь умереть по-настоящему, отбрось эту дурацкую мысль, слышишь, Жак!.. Обещай мне!.. Если ты мне не пообещаешь, мы оба сойдем с ума и умрем… все просто… Я присутствовала при операции! И как я могу после этого верить, что ты был мертв? Они подоспели вовремя! И сделали операцию вовремя! Вот и все! Все!.. Молчи! Молчи!..

– Если бы ты знала, если бы ты только знала! – простонал оживший мертвец, – ты бы так не говорила. Впрочем, главное, не покидай меня, никогда не покидай меня! Ах, как я ждал тебя! Ждал! Очень ждал!.. Ты меня понимаешь?.. Теперь, когда я знаю, я не хочу умирать… Не хочу их больше видеть! Не хочу снова умереть без покаяния! Без искупления своих грехов!.. Без его прощения… Я все сделаю для этого, это моя единственная надежда, только об этом и думаю! Пусть он мне скажет, когда я снова его увижу, пусть он скажет: «Я прощаю тебя!» Если бы ты только знала, какой он ужасный, кошмарный!.. У него на виске рана, и она по-прежнему кровоточит!

– Дорогой, дорогой! Все, что захочешь!.. Мы сделаем все, что захочешь!.. И непременное уедем!.. Уедем далеко отсюда! Очень далеко!.. Так далеко, что ты больше никогда его не увидишь!.. Никогда не услышишь рассказов о нем, он больше никогда не будет тебя мучить!..

– Ах, лишь бы мне больше не видеть его кровоточащей раны!.. Каждый раз, когда дверь отворяется… когда занавеска шевелится… когда раздаются шаги, я боюсь вновь увидеть его с кровоточащей раной!.. Теперь, когда я увидел его в мире мертвых, я уверен, что он постоянно кружит возле нас в мире живых! Он не покидает окрестности! Он не покидает замок!.. А может, он сейчас у Марты или у детей!.. Но мы-то его не видим!.. Чтобы увидеть его, надо иметь невинный взор, как у Марты или детей; дети же его видели, маленький Франсуа сказал правду: он действительно видел папу, это действительно папа спас его от удушья, Марта права!.. Только они видят его, а мы с тобой не видим! Наши бедные глаза ничего не видят!.. И это к счастью!.. К счастью!.. Я очень хочу, чтобы он бродил по замку!.. Чтобы оберегал детей, это, бесспорно, его право!.. Пусть только больше не является мне… нет, ни за что!.. Или пусть спрячет свою рану!.. Слушай внимательно, сейчас я расскажу тебе то, над чем мы по глупости смеялись во времена моей преступной жизни: мертвец может явиться живому, даже если живой этого не заслужил, но это будет означать, что живой скоро умрет!.. Вот почему я видел его перед смертью!.. А потом!.. Потом он при мне достал из ящика револьвер и застрелил меня!.. Он убил меня, потому что думал, я обижу его детей! Ах, именно так все и случилось! Едва я увидел его полное злобы лицо и кровавую рану на виске, как тут же услышал выстрел, упал!.. И умер!..

Фанни не пыталась остановить бредовые речи Жака; она была уверена, что он бредит.

Она обнимала его несчастную голову, прижимала к щеке его пылающий лоб, пытаясь слезами остудить его, но напрасно. Она больше не сомневалась, что он окончательно потерял рассудок. Ее муж сошел с ума!..

Она попыталась убедить его, что он сам выстрелил в себя из револьвера, чтобы навсегда избавиться от жуткой мысли о совершенном преступлении, а возможно, и от преследовавшего его призрака, от образа, созданного угрызениями его совести… Но он клялся Богом, что не хотел себя убивать, что это Андре его убил!..

– Иногда обстоятельства складываются так, что мертвые, подобно живым, могут прикасаться к предметам, приподнимать их, перекладывать с места на место… об этом известно… известно, и живые знают об этом!.. Наука тоже этого не отрицает. Уильям Крукс видел и не такие проделки своих мертвецов!

Умолкнув, Жак склонил отяжелевшую голову и заснул в объятиях Фанни. Больше часа она сидела не шелохнувшись. Только осознав, через какие немыслимые муки ему пришлось из-за нее пройти, она поняла, как сильно его любит.

Это ради нее он пошел на убийство. Это из-за нее угрызения совести клещами терзали его сердце и мозг.

Но она его исцелит; да, исцелит, увезет отсюда, будет любить… Они будут любить друг друга под счастливыми голубыми небесами, где нет места для призраков с севера!

Она спасет его от психологических мучений, от двух докторов-чудовищ, спасет его от одержимой Марты и вращающихся столов мадемуазель Эльер, спасет от всего… они уедут… далеко… от сундука!

В глубине души она была убеждена, что причиной всех обрушившихся на них несчастий являлся сундук… этот сундук находился слишком близко… его соседство делало устрашающим все: замок, парк, окрестности, берег реки, маленький дом на берегу реки…

И этот сундук, находившийся рядом, должно быть, постоянно влиял на разум Жака… и даже более того: манил его к себе…

Время от времени он ходил в гараж и спускался в погреб, хотя вполне мог бы этого не делать, ибо никакой надобности в этом не было… не значит ли это, что его силой влекло к сундуку? Ему нужно было ощутить его у себя под ногами вместе с трупом…

Фанни понимала это чувство, она сама часто вспоминала о сундуке, а иногда у нее появлялось странное, необъяснимое желание, бороться с которым становилось все труднее: ее тянуло в погреб… ей хотелось утоптать землю над мертвецом!

Ну что ж, они уедут подальше от сундука, от туманов и призраков, в теплые края, в Неаполь, на Капри, в Сорренто, где растут апельсиновые деревья… Они наберутся сил… В тех краях не боятся мертвецов… Там гуляют среди заросших цветами могил; там мертвецы относятся к живым по-дружески, оставляют их в покое… не то, что на севере, где мертвецы только и делают, что пугают вас… Она посмотрела на Жака. Казалось, он спал крепким сном; однако постепенно дыхание его становилось хриплым и прерывистым; внезапно он проснулся и, дико озираясь, дрожащими руками схватил жену.

– Фанни, Фанни! О боже! Смотри… смотри туда, на занавеску на окне!.. Она шевелится!.. Неужели ты не слышишь, как за этой занавеской звенит цепь?.. Говорю же тебе, он здесь!.. Смотри, смотри! Он двигается!.. Я видел его руку!.. Видел, как его рука приподняла занавеску!.. Там, за занавеской, Андре!..

Фанни безуспешно пыталась его успокоить; стуча зубами, он повторял:

– Говорю же тебе, я видел его руку! Умоляю, пойди, посмотри!.. Посмотри, приподними занавеску!.. Он прячется за занавеской!

Он был так уверен в этом, так напуган, что ее саму охватило волнение и она направилась к занавеске, и не потому, что он попросил, а скорее для собственного спокойствия!.. Действительно, ей показалось, что занавеска шевелилась, а не висела, как обычно, неподвижно…

Трясясь от страха, с вытянутыми руками она подошла к окну… но по странному совпадению маленькая лампочка, освещавшая их испуганные лица, внезапно погасла, словно кто-то задул ее, и комната погрузилась в темноту.

Жак закричал, а Фанни, не понимая, что делает, куда идет, обо что-то споткнулась и перевернула столик, на котором стоял хрустальный сервиз. Он упал и разбился с оглушительным звоном. В то же самое время молодая женщина ощутила у себя на лбу и в волосах чье-то ледяное дыхание; окно само по себе распахнулось, и рама ударилась о стену.

Жак хрипел, дверь в комнату отворилась, появилась испуганная сиделка, слабый свет из гардеробной озарил погром, и вошли два доктора.

Несмотря на ворвавшийся в комнату сквозняк, сиделка зажгла лампу.

Вновь ощутив ночной ветер, который изначально ее напугал, Фанни пришла в себя и поняла, что причиной фантасмагории стало плохо закрытое окно, которое распахнулось от порыва, и сама направилась закрыть его.

А Жак, спрятавшийся в дальний угол кровати, дрожащей рукой натягивал одеяло на искаженное ужасом лицо и умолял докторов избавить его от мертвецов!

– Сделайте так, чтобы я больше их не видел! – стонал он, – зачем вы вытащили меня с того света, если не можете спасти меня от мертвецов?.. Не волнуйтесь! Не волнуйтесь! Они существуют! Существуют!.. Ага, вы хотите знать, видел ли я их?.. Так вот, я их видел!.. Видел так же, как вижу вас, и вижу их по-прежнему!.. Дом наполнен ими! И лес! И долина! Неужели вы считаете, что мертвецы просто так исчезают?!.. Да они за каждой дверью!.. Караулят за каждым окном!.. Ждут вас на дорогах!.. Вы зря сомневаетесь! Я-то их видел, видел, когда был мертв, видел, как они склонялись к уху живых и нашептывали им свои советы, как во благо, так и во зло!.. А живые ни о чем не подозревают!.. Мертвые ведут живых за руку, а живые ни о чем не подозревают!.. Ни о чем! Ни о чем!.. Если бы они об этом знали, то остерегались бы!.. Живые говорят, что у них бывают предчувствия!.. Нет никаких предчувствий!.. Есть лишь шепот мертвого!.. Его рука, ведущая к счастью или к катастрофе!.. Ибо мертвые… я об этом говорю вам… да, говорю… потому что видел их!.. Среди живых мертвых очень-очень много… мертвецы и любят живых, и ненавидят!.. Есть кошмарные мертвецы, от которых живым не спастись!.. Живые совершают ошибку, когда не приглядываются к своей же тени… Они бы увидели то, что видел я!.. И тогда бы побереглись!.. И живые перестали бы идти по жизни с гордо поднятой головой, уверяю вас… Ах, прошу вас… заклинаю вас, господа доктора… изгоните мертвецов!.. Изгоните!.. Прогоните!..

– Уходите! Подите прочь, – велела Фанни докторам, – вы же видите, он бредит… вы преступники… вы вернули его к жизни, чтобы мучить!.. Вы терзаете его несчастную душу! Прочь!

И Фанни вытолкала двух обомлевших докторов-спиритов из комнаты и поносила их до самого коридора…

Она вернулась к Жаку; тот, немного успокоившись, обратился к ней:

– Мне стало легче, я избавился от всего! От всего, чем была забита моя бедная голова!.. Мне стало намного лучше… Думаешь, я все им рассказал? Нет, право, я рассказал им все, что видел, не больше и не меньше… Но я очень старался не проговориться об Андре… Конечно, я же не могу о нем рассказывать! Раскаяние, подобное этому, надо оставить при себе – из-за маленького Жако, он-то ни в чем не виноват, бедный маленький ангелочек, и из-за тебя, дорогая Фанни…

Тем временем у себя в комнате Мутье говорил профессору Жалу:

– Дорогой друг, мы больше не можем здесь оставаться. Возможно, этот несчастный по-прежнему представляет для нас интерес, но еще парочка таких сцен, и нам ничего не останется, как отправить его в Шарантон[31], не говоря уж о том, что мы и сами можем там оказаться… Вдобавок нас больше не потерпят в этом доме, так что давайте обойдемся без скандала, который, если вы станете упираться, устроит мадам де Лабосьер… Во всяком случае, с меня хватит. Скажу вам больше: меня самого гложет совесть… А еще нам поскорее надо вернуться в Париж, если все-таки хотим издать «Астральную медицину»…

– Хорошо, мы соберемся и уедем. Но будь моя воля, я бы остался, – задумчиво промолвил Жалу. – Здесь все интереснее и интереснее…

– Вы так считаете?.. Считаете, он действительно видел то, о чем говорит?..

– Но, дорогой мой, это вполне соответствует нашим предположениям…

– Как раз таки эти предположения мне и не нравятся…

– Значит, – усмехнулся Жалу, – вы полагаете, что этот человек, вернувшийся с того света, все выдумал нам на радость?..

– Он ничего не выдумал!.. Он вспоминал…

– То, что увидел, пока был мертв!..

– Нет, то, что мог прочесть перед своей смертью!..

Жалу даже подскочил.

– Вас послушать, – воскликнул он, – так мы никогда не сдвинемся с места!..

– Эх, друг мой, сомнения двигают науку… поверьте мне, мы будем на коне только в том случае, если честно признаемся, что у нас большие сомнения… однако сомневаясь и не скрывая своих сомнений, мы располагаем достаточным материалом по операции, и вдобавок я написал рассказ для «Астральной медицины».

– А еще мы проведем чудесную лекцию, – добавил Жалу. – Что ж, уедем, но нельзя бросать этих людей.

– Я отвечаю за Жака, – сказал Мутье. – Когда будем в Жювизи, отправим к нему моего знакомого доктора. Рассвет близится, давайте собираться.

Перед отъездом они оставили письмо для мадам де Лабосьер, где весьма достойно с ней попрощались. Подводя итог, если бы их здесь не было, месье де Лабосьер был бы мертв!.. Фанни приказала шоферу приехать рано утром и отвезти докторов, куда они пожелают.

Когда машина выехала на дорогу в сторону Жювизи, Мутье велел остановиться на берегу, недалеко от домика у реки. На опушке осиновой рощи он заметил тощую фигуру Марты Сен-Фирмен. Казалось, она кого-то ждала и, видимо, точно знала, что он появится.

– Кто это? – спросил Жалу.

– Та самая Марта, о которой я вам рассказывал, Марта, которая разговаривает с призраком… выходите из машины!..

И они подошли к ней. Марта кивком поприветствовала их и совершенно спокойно произнесла:

– Значит, это правда, что вам удалось воскресить его? С тех пор я не видела Андре… но очень хотела бы получить от него весточку…

Мужчины переглянулись.

– Это правда, – ответил доктор Мутье, – нам выпало счастье спасти месье де Лабосьера. Но откуда вы знаете, что нам удалось оживить его?

– Андре мне сказал…

– Значит, вы снова видели привидение?

– Да, спустя несколько минут после несчастного случая, при котором присутствовал Андре! Он сказал мне, что вы и профессор Жалу пытаетесь оживить мертвеца.

– А вы уверены, что это Андре вам сообщил? – ласково спросил доктор Мутье, – вы же помните, дитя мое, что я вам сказал: в вашем состоянии вам не следует доверять ни своим глазам, ни ушам!.. Я бы, скорее, поверил, что слух об операции дошел до вас… через прислугу… слуги, несомненно, болтали об этом между собой… а ваша старая служанка наверняка слышала их болтовню…

– Я больше не разговариваю ни со старухой-служанкой, ни с мужем… я разговариваю только с Андре, когда он того хочет… Он рассказал мне обо всем, что видел и слышал… он пришел повидать меня, потому что знал: я жду его… Он сказал мне: «Доктор Мутье шепнул доктору Жалу: “Если мне удастся провести операцию за десять минут, все обойдется!”». Так это правда или нет?

Оба доктора, обомлев от удивления, уставились на нее, а женщина спокойно повернулась к ним спиной и медленно пошла к домику на берегу реки.

В четверг (профессор Жалу всегда читал лекции по четвергам) с самого утра толпа студентов-медиков запрудила узенькую улочку, ведущую к роскошному портику величественного здания Школы общественных и политических наук. Молодые люди без устали обменивались самыми грубыми шуточками по поводу теории о возможности внушения мертвым и философских лекций и экспериментов в области медицины души.

В наличие души они не верили… как, впрочем, не верили, что доктор Мутье воскресил человека. Они считали, что воскрешенный был еще жив, когда его оперировали. Если сердцебиения нет – это еще не значит, что человек умер.

«Единственное подлинное доказательство смерти, – говорили они, – это трупное окоченение! А окоченение никто не зафиксировал!» Более того, его не могло быть по той простой причине, что операция завершается успешно только в том случае, если тело остается теплым!.. В общем, под громкий хохот и гомон, напоминающий птичий галдеж, они пришли к выводу, что воскресить мертвого можно только в том случае, если он еще жив!..

О скептическом отношении студентов к докладчику было давно известно. И опасаясь скандала, мадам де Битини, несравненная помощница профессора Жалу, приняла надлежащие меры.

Она отправилась к директору Школы и договорилась, чтобы во время лекции дверь в здание была закрыта.

А серьезным студентам и жалузисткам сообщили, что проходить в здание и в аудиторию придется через черный ход.

Также мадам де Битини предупредила нескольких журналистов из числа своих друзей и «шишек» из нужных изданий, тех, кто вел разделы светской хроники.

Никому же не известные репортеры вместе со студентами-медиками мерзли на улице до тех пор, пока не заметили, что их обвели вокруг пальца: не было ни одной прекрасной дамы, ни одного экипажа, ни одного лакея, хотя обычно все приезжали задолго до начала лекции модного профессора.

Студенты отправились в пивные или на занятия, а репортеры несмотря ни на что пытались попасть на лекцию, и им это, конечно, удалось.

Силой открыв дверь, они вошли сбоку амфитеатра, а профессор Жалу уже произносил свои запоминающиеся речи, и они не посмели его прерывать:

– Дамы и господа, полагаю, вы понимаете, что ни доктор Мутье, ни я не ожидали той критики, что уже несколько дней печатается в некоторых научных журналах. Пишут, что неоспоримым доказательством смерти является трупное окоченение и разложение, и мы признаем, что в нашем случае эти признаки отсутствовали. Но стоило ли нам ждать этих признаков? Отвечу: нет!.. Нет, говорю я, ссылаясь на доктора Тюфье и всех тех, кто считает, что человек, у которого перестало биться сердце и четверть часа отсутствует кровообращение, действительно мертв!.. Разложение, трупное окоченение являются не столько доказательствами, сколько последствиями смерти, им предшествующей. Дамы и господа, со стетоскопом в руке, мы констатировали смерть человека, и вот тот, кто вернул его к жизни!

Произнеся эти слова, профессор Жалу властным и грациозным взмахом руки, повторить который вряд ли кто бы смог, указал на сидевшего справа пунцового от смущения доктора Мутье, что смотрел в пол.

Тотчас жалузистки, словно ожидая сигнала, устроили триумфальную овацию главному редактору «Астральной медицины», сопровождая ее громкими выкриками: «Браво! Браво!» Блестели эгретки, качались перья, маленькие изящные ручки, обтянутые перчатками, яростно били в ладоши.

– Дамы и господа, – продолжал Жалу и, отставив в сторону мизинец, размешал ложечкой сахар в стакане, – человеколюбие, чувство, которое мы разделяем, не позволило нам провести все эксперименты, которые были бы важны для науки. Наш пациент побывал на том свете; что он там увидел? Чтобы это узнать, нам требовалось расспросить его. Но взяв во внимание жуткий страх, преследовавший его после возвращения из такого путешествия, и слабость недавно прооперированного органа, где шов еще не полностью зарубцевался, мы решили не рисковать.

Лишь через несколько дней мы смогли получить свидетельства о потустороннем мире, поразившие и меня, и моего коллегу.

Наверное, дамы и господа, при исключительных обстоятельствах не стоит делать поспешных выводов, сделанных на основании всего одного волнующего эксперимента, который, похоже, подтверждает ряд теорий, основанных отчасти на гипотезах.

Мы знали, что наш пациент, скептик, получивший прекрасное образование, и успешный коммерсант, высмеивал наши занятия и труды, что он относился к нам как к чокнутым старикам, а вас, дамы, называл юными сумасбродками; поэтому я полагаю, что наш долг как ученых заострить внимание на том, что после операции, и – почему бы не сказать, раз мы в этом совершенно уверены? – после смерти произошло коренное изменение его нравственного облика.

Первыми словами воскресшего, которые он долгое время не мог – хотя должен был – произнести из-за испытываемого ужаса и страха перед могилой, стало заявление о том, что он видел мертвецов!

При этих словах по всему залу пробежала сильная дрожь; из очаровательных ротиков вылетали вскрики, полные ожидаемого ужаса. Услышав столь важную новость, многие дамы лишились чувств. Одна за другой они ощущали, как сладкозвучные и вместе с тем пугающие речи божественного профессора заставляют их умирать и воскресать! С ним, и только с ним, они хотели попасть на небо, и только с ним одним они бы согласились спуститься в ад. Внимательно слушая его щеголеватые, божественно звучавшие слова, они прогуливались по царству мертвых и ждали, когда пробьет час воскрешения мертвецов.

– И знаете, дамы, – продолжал Жалу (он перестал добавлять «и господа», поскольку «господа» охотно изображали из себя вольнодумцев, не верящих ни во что), – когда к прооперированному вернулся дар речи, он во всех красках рассказал, что место, где он живет, населено как живыми, так и мертвыми – он это видел, когда умер! Мертвецы невидимым вихрем окружают живых, нечистые души, обреченные на пребывание среди любимых ими некогда предметов, но не помнящие о них, – вечное чистилище, духи, отягощенные узами плоти со своим прежним существованием, когда они помышляли только о материальной стороне жизни, – все они неспособны подняться в высшие сферы, раскинувшиеся у стоп Красоты! Иначе говоря, божества!..

…Жалу хватило лишь раз взглянуть на зал, чтобы оценить свой успех. Словно архангел, он возносил на седьмое небо своих томных жертв: «“Высшие сферы, раскинувшиеся у стоп Красоты!..” Ах, дорогая!..»

– Да, милые дамы, вот что доктор Мутье и я сумели уловить среди жалоб, проклятий, стонов и страшных заклинаний, исходивших из истерзанных уст нового Лазаря, который все это видел и обо всем помнит!

Но, дорогие ученицы, хотя мы полагаем, что уже имеем доказательство существования мира духов, который мы, никогда его не видевшие, дерзнули описать и оценить его влияние на нашу жизнь в выведенной теории под заголовками «Предчувствие», «Предостережение» и «Подготовка», мы, тем не менее, не кичимся этим. Мы говорим и будем говорить, что невидимый мир мы познали не только своими собственными силами, но и благодаря спиритическим опытам наших знаменитых предшественников и разговорам с духами через медиумов!

Сегодня, после того, что произошло и свидетелем чего я стал, хоть и был поначалу изумлен, но потом с интересом взялся за изучение, никто больше не имеет права называть видения Крукса и фотографии, которые он сделал, галлюцинациями и трюкачеством!

Дамы и господа, мертвые живут среди нас!

Мы с доктором Мутье надеемся, что как только наш мертвец окончательно поправится и успокоится, вы получите возможность услышать эти слова из его собственных уст. Когда мы видели его в последний раз, он был раздражен, и уверяем вас, никак не отблагодарил нас за ту услугу, что мы ему оказали!.. Но он человек светский; поэтому я уверен: вскоре он вспомнит, чем обязан спиритической науке в целом и астральной хирургии доктора Мутье в частности!

После этого оратор замолчал, предоставляя аудитории возможность поаплодировать; приятный, радостный плеск маленьких ручек, обтянутых в перчатки, снова наполнил зал, а старая дама в это время, буквально забитая в угол, возмущалась что есть мочи, заявляя, что она пришла сюда не для развлечения, и требовала дать ей слово.

Жалузистки, рассерженные таким требованием, закричали, что на лекции не место для споров, и попытались вышвырнуть ее за дверь, но почтенная дама яростно защищалась.

В конце концов модный профессор заволновался, заметив столь неожиданную склоку, а доктор Мутье суровым тоном громко спросил:

– Что случилось?.. В чем дело?

В ответ раздался слабый, тонкий и отчаянный голосок зажатой в углу старой дамы:

– Это я, доктор!.. Я, мадемуазель Эльер!.. Я приехала из Ла Розрэ!.. Я видела мадам Сен-Фирмен… Мертвец вернулся!..

– Замолчите!.. Перестаньте!..

– Нет! Нет! Я больше не могу молчать! Мертвец заговорил! Его убили!

– Выставите за дверь эту чокнутую старуху! – раздраженно воскликнул его величество доктор Мутье.

Не сдерживай он себя, то кинулся бы на нее и задушил собственными руками!

Не хватало еще, чтобы эта слабоумная своими историями об оживших покойниках и вертящихся столах опозорила его и выставила на посмешище операцию, которую ему и без того было не просто защищать от фантазий профессора Жалу.

Ибо доктора Мутье лишь наполовину устраивало то, как его коллега все преподносил публике.

До начала лекции он сказал профессору: «Умоляю вас, говорите о предположениях, ничего не утверждайте!.. Сам факт проведения операции достаточно интересен, не стоит делать спиритические выводы, волнующие умы. Те, кто верит в спиритизм, сами придут к этим выводам, а те, кто в спиритизм не верит, дойдет своим умом или хотя бы начнет думать в этом направлении!..

Но он не смог помешать Жалу начать заигрывать с царством мертвых!

Хорошо хотя бы, что Жалу, как было решено изначально, не стал примешивать к этой истории призрака, который присутствовал при операции, а потом явился рассказать о ней даме, проживающей в доме на берегу!..

Но ведь Жалу опустил только этот эпизод!.. Значит, профессор непоколебимо верил в существование призрака!.. Подумать только!.. Призрак передал маленькой женщине фразу, которую доктор Мутье прошептал на ухо Жалу, и, кроме него, эти слова никто не слышал!.. Только Жалу!.. Впрочем, там еще находилась мадам де Лабосьер, она тоже могла эту фразу услышать, а потом передать… А слуги? Разве они не созданы для того, чтобы подслушивать?

Ах, этот Жалу – превосходный оратор!.. Спору нет, оратор превосходный, но вот ученый из него никакой!

Мутье успокоился только тогда, когда удостоверился, что старую дылду Эльер выгнали из зала – теперь можно не бояться, что она во всеуслышание будет рассказывать небылицы.

Но он не обратил внимания, что, когда старуха уходила из зала, немного раньше, чем она планировала, первый ряд, где сидели журналисты, опустел.

На улице мадемуазель Эльер, мечтавшую выплеснуть свое раздражение после столь неприятного для ее самолюбия случая, окружила стайка репортеров, которой, в общем-то, и нужно было ее разговорить.

Ничего не скрывая, она рассказала о событиях, недавно перевернувших всю ее жизнь; возмущение мадемуазель Эльер было столь велико, что она совершенно не заметила злорадства, с каким журналисты выслушивали ее удивительные разоблачения.

– Ни профессор Жалу, ни тем более доктор Мутье, который так грубо со мной поступил, не имеют права молчать, – выпалила она, – но раз они не понимают, в чем состоит их долг, раз они этого боятся, то я скажу за них.

Знайте же, что человек, вернувшийся, по их утверждению, из мира мертвых, – это месье Жак де Лабосьер, родной брат месье Андре де Лабосьера, что исчез загадочным образом пять лет назад, оставив детей, замок Ла Розрэ, квартиру в Париже и действующий завод по изготовлению колпачков для газовых ламп в Эроне, неподалеку от леса Сенар.

Полагаю, вы помните, что правосудие пыталось разгадать эту загадку, но безуспешно, а потом и вовсе закрыло дело. Но его нужно решить, ибо в одно прекрасное утро истина непременно откроется: месье Андре де Лабосьер был убит!

– Что вам известно об этом деле? – тотчас спросили репортеры, не упуская ни единого слова мадемуазель Эльер и с улыбкой на лице записывая все в блокноты.

– Месье де Лабосьер явился молодой жене месье Сен-Фирмена, нотариуса из Жювизи, и все ей рассказал!

– Рассказал, что его убили?

– Ну да!

– Этого не может быть!

После такого необычного заявления послышались перешептывания, сопровождаемые шуточками дурного толка, но громкие «Тсс!» восстановили тишину.

Тогда мадемуазель Эльер продолжила скороговоркой делиться своими историями о выходцах с того света; по ее мнению, только такими рассказами можно было привлечь интерес слушателей.

Сначала она поведала журналистам о своей важной роли, что на протяжении нескольких лет играла в замке Ла Розрэ, и не утаила от них ни одного из мистических событий, случившихся ранее и повлекших за собой ее отъезд.

Она вспомнила историю вертящегося стола, пересказала странные речи мадам Сен-Фирмен, поведала о ее обмороках, о появлении призрака на берегу реки, о чем рассказала сама мадам Сен-Фирмен, и, наконец, о блуждании призрака в замке.

Послушать ее, так все в коридорах замка Ла Розрэ встречали призрак Андре, и каждому, кто хотел его слушать, призрак рассказывал о том, как его убили.

Более того, призрак спас своего маленького сына: войдя к нему в комнату, он почувствовал запах газа, открыл окно и отнес спящего малыша на кровать мадам де Лабосьер. А на следующую ночь, за несколько минут до несчастного случая и, соответственно, до начала знаменитой операции, которую сделали месье Жаку де Лабосьер, призрак Андре снова явился маленькому Франсуа, и тот, страшно испугавшись, так закричал, что разбудил всех в замке!

Никогда еще репортеры, привыкшие брать интервью, так не развлекались.

– По сути, – заметил юный Дарбуа из «Эксельсиор», – в этом замке все вернулись с того света! Да он просто предназначен для операции доктора Мутье! А вы, мадемуазель, присутствовали при операции?

– Нет, месье, меня выставили за дверь. Я едва успела взглянуть на тело мертвого месье де Лабосьера, но с тех пор, как он ожил, я его больше не видела. Меня «отблагодарили» за мою работу тем, что выставили за порог! А почему? Потому что, взволнованная появлениями месье Андре де Лабосьера и его разговорами на берегу реки с мадам Сен-Фирмен, я попросила детей сесть вместе со мной за стол из красного дерева и узнать у духа отца об обстоятельствах, при которых несчастный встретил смерть! Узнав об этом, мадам де Лабосьер тут же назвала меня безумной старухой!

– Это непростительно! – выкрикнул юный Дарбуа из «Эксельсиор».

– Непростительно? Да чего уж тут скрывать, она настоящая преступница!.. А ведь я действовала не из зловредного любопытства, я искренне желала послужить истине!

Совершенно очевидно, – продолжала она тоном, не допускающим возражений, – что состояние медиума, в котором, бесспорно, постоянно пребывает мадам Сен-Фирмен, удерживает в данной местности, в замке и окрест перисприт покойного! Поймите меня правильно, господа, поймите правильно! Что странного в том, что такой верующий человек, как я – а я действительно верю, и этого не скрываю, уже не первый год я являюсь последовательницей учения Аллана Кардека[32], – что странного в том, что я вместе с детьми умершего попыталась войти в контакт с ним, блуждающим вокруг нас?

Меня выгнали; я прочитала первый номер «Астральной медицины», узнала, что произошло в замке, и пришла на лекцию профессора Жалу. Почему эти господа не захотели меня выслушать? Вот что я хотела им сказать: «Раз уж вы вернули Жака де Лабосьера из мира мертвых, расспросите его про смерть брата, это ваш долг!» Он должен был встретить брата в мире мертвых! Почему он скрывает от нас то, что сказал ему брат? В конце концов, господа, так продолжаться не может! Правосудие должно снова заняться этим делом. Пусть проведут расследование! Пусть расспросят воскресшего! Пусть допросят мадам Сен-Фирмен!.. Боже! Мы же знаем следователей, допрашивавших сомнамбул, и это еще никому не повредило!

Мадемуазель Эльер могла говорить долго, но внезапно заметила, что никто ее больше не слушает!

Репортеры спешили на поезд в Жювизи.

Для репортеров подобная история – настоящая находка: таинственное исчезновение, предполагаемое преступление, замок с привидением, дама, разговаривающая с духами, невероятная операция, ребенок, видящий призрак своего отца, человек, вернувшийся из царства мертвых, гувернантка, занимающаяся столоверчением… И все это происходит в высшем обществе; так еще и скандал на лекции профессора Жалу!

Сойдя в Жювизи, веселая компания журналистов расселась по машинам и велела везти их в замок Ла Розрэ.

Но там они уперлись в запертые ворота и встретили неумолимого привратника.

Мадам де Лабосьер заранее приняла меры предосторожности: она уже прочла наполненные подробностями статьи в местных газетах, а также столкнулась с неуместным любопытством нескольких дерзких юнцов, которые в прошлое воскресенье даже не побоялись пройти через ворота парка в надежде встретить или увидеть в окне «человека, вернувшегося из царства мертвых».

Попытавшись безуспешно разговорить привратника, репортеры направились в ближайшую деревню с намерением взять интервью у местных жителей. А еще они хотели отыскать маленький дом на берегу, где жила «жена нотариуса, видевшая призраков».

В Париж они не могли вернуться ни с чем.

Ну, а юнец Дарбуа из «Эксельсиор», по-английски покинув «хор», как он именовал шумную компанию своих собратьев по перу, обошел парк, перепрыгнул через стену, прокрался за живой изгородью и спрятался во рву, чтобы не пересечься с садовником. С наступлением вечера он приоткрыл невысокую дверь в башне Изабеллы, вошел в замок и, поблуждав по коридорам, очутился в комнате, где натолкнулся на мадам де Лабосьер – та вскрикнула.

– Ах, мадам, – кланяясь как можно учтивее, произнес он, – клянусь вам, я не призрак! Я всего лишь юный Дарбуа из «Эксельсиор», и приношу вам свои извинения за ту бесцеремонность, с которой пришел предложить вам свои услуги.

– Я велела слугам не пускать журналистов, – суровым тоном промолвила Фанни, осматривая его с ног до головы.

Она понимала, что звучала неубедительно, но наглость и спокойствие молокососа, проникшего к ней в дом, раздражали ее.

– И вы совершенно правы, мадам, – нисколько не испугавшись, ответил журналист, – если бы вы не предприняли столь своевременную предосторожность, нас здесь бы уже было полсотни, и вряд ли это пошло бы на пользу и вам, и нам. А вдвоем мы сумеем договориться, как нам лучше выстроить интервью, которое расставит все точки над i и, я уверен, положит конец нелепым слухам…

– О каких нелепых слухах вы говорите? Уверяю вас, я не понимаю, о чем вы говорите, и мне с вами не о чем разговаривать!

– Мадам, я прослушал лекцию профессора Жалу, который… – поверьте мне! – говорил глупости, и в ваших интересах их опровергнуть, пока его слова не напечатали во всех газетах мира. Если вы не примете меры, мадам, дело получит громкую огласку…

Сообразив, что все намного серьезнее, чем она думала, Фанни решила извлечь из непрошенного визита репортера как можно больше пользы.

– Ах, Жалу все же выступил!.. А ведь он обещал молчать! – воскликнула она. – Ничтожество! Шарлатан!.. Хорошо, я все расскажу. Садитесь, надо положить этому конец!..

– Мадам, я честный человек, – промолвил юный Дарбуа, – и обыкновенная порядочность велит мне сказать вам, что хоть профессор Жалу в сегодняшней лекции и рассказал о невероятных событиях, связанных с уникальной операцией, тем не менее, он не назвал ни одного имени!..

– Тогда как вы меня нашли?..

– Дело в том, что в зале находилась некая мадемуазель Эльер, устроившая скандал, из-за чего ее выставили за дверь, и это так ее разозлило, что она не смогла держать язык за зубами…

Такого мадам де Лабосьер не ожидала… Ей определенно придется обороняться на всех направлениях одновременно!.. Однако она не оставила эту схватку и взяла инициативу в свои руки:

– Прислуга, которую я выгнала… и вы, месье, занимаетесь тем, что собираете подобные сплетни!.. Что она вам наговорила?.. Расскажите мне все-все!..

Юный Дарбуа не заставил просить себя дважды. Фанни внимательно его слушала. Когда он умолк, она спросила:

– Это все?

– Да, разумеется.

– Отлично, а Жалу? Что во время лекции рассказал этот дуболом Жалу?

– Не волнуйтесь, мадам, он рассказал, что пациент, вернувшийся из мира мертвых, подробно описал все, что там происходило!..

– А доктор Мутье?

– Он молчал, но в «Астральной медицине» есть статья!..

– Да, я читала ее, спасибо!.. А вы, месье интервьюер, вы сами что об этом думаете?

– Мадам, я здесь, чтобы задать вам именно этот вопрос!

– Может быть, но если бы вы оказались на моем месте… что бы вы ответили?..

Юный Дарбуа смотрел на красивую разгневанную женщину и, чтобы выглядеть вежливым, подыскивал слова, которые бы ей понравились.

– Думаю, я бы про себя подумал: «Все это не более чем шутка!»

– Вы правы, все это не более чем шутки!.. Шутка профессора!.. Шутка невропата!.. Шутка старой девы, которая все свободное время разговаривает с мертвыми, потому что живым с ней говорить не о чем!.. Впрочем, если бы мы все время слушали таких людей, то точно сошли бы с ума!.. Порой я сама хваталась за голову и твердила себе: «Будем благоразумны! Будем же благоразумны!» Я уверена: не сохрани я самообладание, мы бы все оказались в Бисетре!..[33]

К счастью, я собралась с духом и выгнала тех, кто говорил о призраке, вызывал его и просто думал о нем – так мы избавились от этого призрака!..

По крайней мере, он больше никому не являлся, и это меня устраивает.

Я очистила дом, закрыла его двери для сумасшедших, и призрак оставил нас в покое!.. Теперь мой муж спокойно выздоравливает под надзором славного здравомыслящего сельского доктора, который если и рассказывает небылицы, то только чтобы повеселить Жака!.. Когда мой муж впервые ему сказал, что он и вправду умер, этот славный человек рассмеялся, да так заразительно, что муж в конце концов стал смеяться вместе с ним; мы вместе буквально умирали от смеха!.. Да, месье! А явления призраков? Рассказ мужа о путешествии в край мертвых? Куда уж дальше!.. Но на это славный доктор заявил: «Не может быть! Невозможно, вы не могли это придумать! Это какая-то смесь фарса с романом!.. Вы наверняка что-нибудь подобное читали!..» И он отправился осматривать библиотеку и рабочий кабинет – он искал повсюду; в комнате, которую до несчастного случая занимал мой муж, наконец нашел около дюжины спиритических сочинений, где высоким стилем и пафосным языком излагались всевозможные псевдонаучные сумасбродства разных Жалу, Мутье, Круксов, ну и прочих.

Вот она, причина всеобщего умопомрачения! Под влиянием причудливых рассказов доктора Мутье муж стал прислушиваться к такого рода историям, старался узнать их как можно больше, стал втайне читать их!.. И совершенно естественно, что после сложной операции муж, увидев перед собой ученого дурака, злоупотребившего его слабостью, заговорил его, выложил ему весь тот вздор, который мы нашли в глубине ящика его ночного столика!.. Но с этим покончено!.. Муж выздоровел… и душевно… и умственно!.. Ах, месье, будем благоразумны!.. Будем же благоразумны!..

Пока мадам де Лабосьер говорила с убежденностью, которой можно только позавидовать, юный журналист, делая записи в своем репортерском блокноте, восхищался физическим и нравственным здоровьем своей собеседницы. «Женщина с сильным характером», – подчеркнул он, улыбнулся и сказал Фанни:

– Мадам, дело ясное, люди, не утратившие рассудок, вас поддержат. А все остальные останутся в дураках. Теперь же, отбросив в сторону весь немыслимый вздор, ответьте мне на единственный серьезный вопрос, который так и напрашивается последние дни: я имею в виду длительное отсутствие месье Андре де Лабосьера. Что вы об этом думаете, мадам?

– Бог мой, думаю, что это очень и очень странно, мы все переживаем. Мой муж даже не знает, что произошло. Он первым обратился к представителям правосудия и потребовал провести расследование. Но расследование, увы, как вам известно, ничего не дало, и мы все время ждем какого-нибудь события, что прояснит это исчезновение, повергающее всех нас в состояние, близкое к отчаянию. Муж обожал своего брата…

– Думаете, Андре де Лабосьер убит?

– Возможно все, с тех пор, как он уехал, от него не было никаких вестей.

– Сейчас я объясню вам, мадам, почему задаю подобные вопросы. Из всей невероятной истории мадемуазель Эльер о призраках, я запомнил только, что некая мадам Сен-Фирмен общалась с призраками.

Не будем забывать, мадам, что мы живем в такое время, когда следователи допрашивают и сомнамбул. Вспомните дело Кадиу[34]: ведь именно сомнамбула обнаружила тело и описала внешность убийц. Разумеется, я не верю в привидения, но сегодня мы должны считаться с внушением, с гипнотическим и сомнамбулическим состоянием свидетелей, со многими иными вещами, прежде заставлявшими смеяться или вызывавшими страх, а сегодня заставляющими нас задуматься! С тех пор, как наука признала существование духов и начала изучать необычные явления, правосудие стало прислушиваться к словам спиритов.

Если мадам Сен-Фирмен, как поговаривают, всерьез видит призраков, нельзя пренебрегать ее свидетельством, и лично я, мадам, после общения с вами обязательно загляну к ней и задам пару вопросов.

– Но это же безумие!..

– Простите, мадам, но я не знаком с мадам Сен-Фирмен…

– О, месье, – промолвила мадам де Лабосьер, пытаясь унять непонятный гнев, вызванный последними словами нескромного репортера, – когда вы познакомитесь с мадам Сен-Фирмен, вы поймете, что ее слова, как и слова мадемуазель Эльер, бессмысленны!.. Две чокнутые, не более того! Состояние здоровья мадам Сен-Фирмен крайне нестабильно, она часто заговаривается. Сам доктор Мутье смеялся над видениями мадам Сен-Фирмен и называл их бессодержательными. По словам Мутье, она по ночам видит то, о чем ее больной мозг думает в течение дня! Представьте себе, она думает – а об этом она расскажет вам в первую очередь! – думает, что труп моего несчастного деверя в сундуке!

– Это очень интересно! – прервал ее юный Дарбуа. – Сомнамбулы часто находят трупы в сундуках!

– А знаете почему? Да потому, что доктор Мутье, дававший показания во время процесса Эйро и Габриэль Бомпар, сотни раз в присутствии этой малышки (мадам Сен-Фирмен все еще ребенок) рассказывал историю сундука Гуффэ!

– Мадам, хочу заметить, что пока я не повидаю мадам Сен-Фирмен и не поговорю с ней, я не смогу согласиться со столь… категоричными выводами! И раз вы вспомнили о сундуке, где спрятали останки несчастного пристава, я не могу не напомнить, что именно сомнамбула помогла найти этот сундук, настоящая сомнамбула, мадам Оффинже, историю которой мой друг Эдмон Ле Руа, небезызвестный редактор издания «Журналь», недавно нам рассказывал. После исчезновения пристава Гуффэ, а об этом только и говорили, один из наших собратьев по перу вспомнил, что именно мадам Оффинже очень помогла полиции при расследовании громких дел о пропаже драгоценностей и спрятанных трупах, и направился к этой даме… – на этих словах репортер прервался: – Однако, мадам, прошу меня простить, говорю невесть о чем, а время-то идет… поэтому дозвольте мне откланяться…

Но мадам де Лабосьер попросила его не уходить. Ей внезапно стало безумно любопытно: неужели какая-то сомнамбула, которая видит призраков, смогла выйти на след убийцы… А ведь раньше, когда об этом рассказывал Мутье, она его даже не слушала! Она попросила репортера продолжить рассказ…

– Наш собрат, – улыбаясь и снова присаживаясь на стул, начал юный Дарбуа, – взял перчатку и галстук, принадлежавшие несчастному приставу, и вручил оба предмета мадам Оффинже. Когда собственный сын мадам Оффинже загипнотизировал ее, она увидела, что пропавшего заманили в ловушку и убили; произошло это в Париже, неподалеку от церкви Мадлен, труп положили в сундук и по почте отправили в глубинку, в город, где расположен гарнизон; она также сказала, что труп найдут в окрестностях этого города двадцать третьего августа.

Все происходило двенадцатого августа. На следующий день вышла статья нашего коллеги, а вскоре в деревушке Мильери, неподалеку от Лиона, нашли сундук с трупом.

Но труп до такой степени разложился, что было непонятно, Гуффэ ли это. И тогда решили, что без помощи мадам Оффинже не обойтись. Мадам Ландри и мадемуазель Гуффэ, сестра и старшая дочь жертвы, пришли с его шапкой к сомнамбуле. Во сне та вспомнила, что к ней уже обращались за помощью те, кто искал этого человека. Затем она уверенно заявила, что труп из Мильери – это труп пристава, и в подтверждение своих слов сообщила, что у жертвы справа отсутствовал зуб мудрости; оставалось только удостовериться, что зуб мудрости отсутствовал и у трупа – ее слова подтвердились.

На этом загадочное расследование не закончилось: мадам Оффинже сообщила, причем значительно раньше, чем об этом написали в газетах, что у Гуффэ был немного поврежден глаз, а еще он прихрамывал и нога его плохо сгибалась из-за перенесенного ранее травматического невроза. А что самое главное, она сказала, что преступники уехали в Америку, но их непременно арестуют в течение трех месяцев после осмотра трупа.

И, как известно, мадам, все ее слова подтвердились, – завершил, вставая, свой рассказ репортер. – Так что, сами понимаете, если бы мне повезло с мадам Сен-Фирмен так же, как повезло моему коллеге с мадам Оффинже, это стало бы большой удачей для всех нас: вы бы узнали, что произошло с вашим деверем, а я бы написал превосходную статью для своей газеты. Мадам, благодарю вас за любезный прием…

– Вы же не знаете, где живет мадам Сен-Фирмен; я сама провожу вас к ней!..

– Мадам, даже не знаю, как благодарить…

Но мадам де Лабосьер уже велела принести ей пальто и шляпу; вместе с молодым журналистом они вышли из дома…

– Мы пойдем пешком, тут недалеко…

Репортер не знал, что и думать. Фанни, хотя болтовня нахального журналиста и заставила ее понервничать, прекрасно понимала, насколько тот удивлен. И подумала, что если он продолжит совать всюду свой нос, это может плохо кончиться.

– Вы же понимаете, – недолго думая, произнесла она, – как мне надоели эти рассказы про призраков! Между нами говоря, я буду только рада, если вы, наконец, поймете, что бредни мадам Сен-Фирмен ничем не отличаются от выдуманных историй мадемуазель Эльер! Когда вы удостоверитесь, что дело обстоит именно так, то есть что перед вами несчастная больная женщина, не отвечающая за свои слова, надеюсь, вы об этом расскажете и напишете. Хочется надеяться, что тогда с призраками Ла Розрэ будет покончено навсегда. Вы только что рассказали мне о разоблачениях, сделанных настоящей сомнамбулой… Вы вольны этому верить, ибо вы молоды и впечатлительны. Я же этому не верю… Впрочем, мадам Сен-Фирмен не настоящая сомнамбула… Она больна, повторяю вам, у нее проблемы с психикой, ее терзают мрачные кошмары…

Ах, если бы только она могла послать к дьяволу этого молоденького репортера вместе со всеми призраками, у которых он приехал брать интервью!.. Но она отправилась с ним!.. Стала его чичероне!.. А все потому, что понимала: он проникнет в дом Марты, так же, как проник к ней; а у мадам де Лабосьер на самом деле были свои причины присутствовать при разговоре!..

Хоть Фанни и утверждала, что не верит в способности сомнамбул, она чувствовала, что, выступая столь категорично, она явно не права. История с мадам Оффинже ее взволновала… и она не могла без дрожи думать о любопытных совпадениях в видениях мадам Сен-Фирмен!.. Автомобиль!.. Сундук!..

Когда они подошли к домику на берегу реки, она с удивлением увидела, что в окнах гостиной горит свет, дверь открыта, а на пороге стоит и причитает старая служанка. Немного поодаль от входа, в тени, стояли машины. Едва завидев мадам де Лабосьер, служанка заголосила:

– Ах, мадам!.. Вы, случайно, не встретили месье?.. Я давно жду его, он вот-вот должен вернуться из конторы!.. Их человек двадцать, они мучают бедную Марту. Это журналисты из Парижа, они только и делают, что расспрашивают ее…

– Черт! – воскликнул юный Дарбуа. – Меня опередили!.. Это мои коллеги!.. Главное, мадам, не говорите им, кто вы, иначе они забросают вас вопросами, а потом так распишут, что вы себя не узнаете! Давно они здесь?

– Минут десять, я не хотела их пускать! Они прошмыгнули у меня под носом!.. Один меня даже обнял… Вот паразит!..

Узнав, что Марту окружили двадцать журналистов, Фанни, подобно юному Дарбуа, пришла в отчаяние, однако по совершенно иной причине. Она последовала за репортером, который смело вошел в гостиную, предварительно постучав пару раз для приличия в дверь.

Несколько журналистов – кто сидя, кто стоя – расположились вокруг Марты, и, словно школьники, что-то записывали в блокноты, тогда как та, стоя возле камина, спокойным голосом диктовала им:

– Запишите лучше, что мадемуазель Эльер пришла ко мне, когда я чувствовала себя плохо, была слаба, а голова постоянно болела от жутких кошмаров, преследовавших меня на протяжении нескольких месяцев по причине – я в этом уверена – моего дурного самочувствия. Если бы она пришла ко мне, например, сегодня, она бы увидела, что мне стало лучше, что ум мой снова ясен, и я больше не придаю никакого значения жалким образам, порожденным моим мозгом. Но осмелюсь сказать, что мадемуазель Эльер, которой я имела неосторожность поведать как подруге о своих страданиях, еще более одержима призраками, чем я!

Она всюду видит сверхъестественное, а потому, сама того не замечая, придала моим речам небывалое значение… У меня были видения… то, что она называет видениями… ко мне также приходили призраки… но, поверьте мне, я всегда считала их просто снами…

– Простите, мадам, – перебил ее юный Дарбуа, – но разве не вы сказали, что труп месье Андре де Лабосьера находится в сундуке?..

Марта, похоже, удивилась и даже немного растерялась от столь неожиданного вопроса; тем не менее ответила она сразу:

– Ну сказала и сказала… Недавно нашли труп в сундуке, об этом писали все газеты… доктор Мутье говорил нам о деле Гуффэ и о трупе в сундуке… все это произвело на меня большое впечатление… повторяюсь: это не имеет никакого значения, и я первая готова посмеяться над своими предположениями… Вот и все, что я хотела рассказать вам о своих видениях… Добавить мне нечего… Я немного устала… и теперь позвольте удалиться…

– Подождите, мадам, мы вас еще не отблагодарили, – галантно начал один из журналистов, но другой уже дергал его за рукав.

– Поторапливаемся!.. Если хотим успеть на поезд, нельзя терять ни минуты…

В одно мгновение гостиная опустела. Торопливо попрощавшись с мадам де Лабосьер, ускользнул даже юнец Дарбуа.

– Теперь вы сами все увидели! – бросила она ему вдогонку. – Что я вам говорила?.. Бедняжка мадам Сен-Фирмен сама признала…

– Да-да, и очень жаль!..

– Во всей этой истории есть только одна сумасшедшая, и это мадемуазель Эльер, так ей и скажите!

– Положитесь на меня!..

И он убежал, оставив мадам де Лабосьер наедине с мадам Сен-Фирмен. Фанни даже побледнела от радости.

Протянув руки, мадам де Лабосьер подошла к мадам Сен-Фирмен, но ее дружеский жест оказался ни к чему, ибо мадам Сен-Фирмен не заметила его или сделала вид, что не заметила. Ее бездонно-пустой взгляд, казалось, не подмечал ничего из того, что ее окружало. Где, в каких неведомых местах блуждал этот взгляд? Кто знает…

«И снова она витает неизвестно где, а потом впадет в восторженное исступление! – подумала Фанни, довольная тем, что этого не случилось при журналистах. – А я-то собиралась похвалить ее за то, что она так разумно говорила!..»

Она села, решив терпеливо дождаться, когда мадам Сен-Фирмен пожелает обратить на нее внимание. Снова взглянув на Марту, Фанни заметила, что та пристально на нее смотрит.

Не в силах вынести это взгляд, Фанни даже вскочила со стула.

– Почему вы на меня так смотрите? – наконец спросила она.

Молодая женщина ответила не сразу, словно, чтобы понять вопрос, ей требовалось время.

И вот губы ее зашевелились и несколько слов, вылетевших из них, повергли мадам де Лабосьер в неописуемое смятение.

– Почему я так смотрю на вас?.. Потому что это вы всему виной!.. Потому что это из-за вас его убили!.. Неделю назад, когда я в последний раз видела Андре, он все мне рассказал. Он не хочет, чтобы я продолжала подозревать мужа… В жилах Жака де Лабосьера течет кровь Каина!.. Но вооружили его руку вы!.. Уходите!.. Уходите!.. Да уходите же!.. Главное, чтобы с детьми ничего не случилось!.. Я виделась с мадемуазель Эльер!..

Услышав это имя, Фанни словно очнулась.

– Это она внушила вам такие жуткие мысли! Она хочет отомстить мне за то, что я ее выгнала!.. Ах, Марта, Марта! Моя маленькая Марта! Одумайтесь, будьте благоразумны! Как вы можете так говорить о нас? Ведь мы, маленькая моя Марта, стали вам друзьями, настоящими друзьями. Подумайте только, что случится, если кто-нибудь услышит ваши ужасные слова!.. Это чудовищно…

И, словно оказавшись во власти самого искреннего и самого трогательного отчаяния, Фанни, закрыв лицо руками, рухнула на стул!..

Но столь откровенная печаль Фанни, похоже, нисколько не растрогала мадам Сен-Фирмен. Походкой призрака, которой она только и передвигалась, паря, словно ничего не весила, Марта приблизилась к Фанни и положила ей на плечо полупрозрачную руку.

– Успокойтесь, – произнесла она, – никто ничего не узнает, я ничего не рассказала мадемуазель Эльер, и она ничего не узнает… Но надо вернуть детям их гувернантку… Такова воля мертвеца!.. Вы видели, с какой осторожностью я говорила с журналистами… Мертвец не хочет, чтобы все всё узнали!.. Из-за детей!.. Скоро Андре сообщит нам свою последнюю волю… он много страдал, даже после смерти, но скоро он освободится от земных уз, где влачит цепь его призрак… и я его больше не увижу! По крайней мере здесь, на земле… Мадам, уходите!.. Я сообщу вам, что он мне скажет… я жду его этой ночью… я не видела его уже целую неделю!.. Но если он узнает, что вы здесь, он не придет!..

Фанни взглянула на нее. Если бы Марта только посмела рассказать все журналистам, с каким наслаждением она бы стиснула руками эту хрупкую шею!.. Ее не пришлось бы сжимать долго… оборвалось бы дыхание… с губ сорвался бы тихий вздох!.. И все было бы кончено!.. Больше никогда этот бледный ротик не произнес бы столь ужасных слов…

До чего еще могут додуматься эти несчастные мадемуазель Эльер и Марта!.. Что еще они придумают?.. И как смеялась бы над их бреднями Фанни, если бы все, что они нафантазировали, оказалось бы неправдой!..

Мадам де Лабосьер промокнула свои прекрасные глаза тонким батистовым платочком…

– Бедная моя Марта, мне так вас жаль!.. Невероятно жаль!.. Вы очень больны!.. Завтра я приду навестить вас!..

– Не стоит!.. Я не хочу, чтобы вы приходили. Не хочу вас видеть, по крайней мере, если не возникнет такой необходимости и мертвец мне не прикажет!.. Я же чувствую, что вы меня ненавидите!.. И я тоже ненавижу вас, хоть это и не по-христиански, но я не могу забыть, что Жак убил Андре из-за вас!.. Не спорьте со мной!.. Он мне сказал… Вы хотели стать владелицей Ла Розрэ…

– Это вы хотели стать его хозяйкой! – не сдержалась Фанни. – А когда вы ею не стали, то сошли с ума!

Она обернулась, чтобы увидеть реакцию Марты, но ее взгляд встретил отстраненное лицо, чьи глаза не смотрели на окружающий мир…

– Андре прекрасно знает, что я всегда думала только о нем, – задумчиво произнесла Марта.

Говоря эти слова, она, казалось, видела Андре… ее голос зазвучал нежно, и с глубокой скорбью она добавила фразу, сразившую Фанни словно удар молнии…

– Мадам, зачем он убил его на перекрестке Ла Френе?..

Засунув в шкаф заряженное ружье, Жак запер шкаф, а ключ положил в карман.

Таким образом он был более-менее уверен, что ружье у него не украдут, а если понадобится, он знает, где его взять. К тому же с некоторых пор он стал закрывать за собой двери, а карманы его полнились ключами.

Настроение, в каком Фанни покинула дом на берегу, не сулило ничего хорошего бедной мадам Сен-Фирмен.

Другая бы еще долго не оправилась от удара, нанесенного Мартой, но мадам де Лабосьер, «женщина с сильным характером» – как выразился юный Дарбуа – вскоре обрела свою обычную ясность ума и была готова противостоять жуткой неминуемой опасности.

По дороге она размышляла о Марте и явлениях призрака (размышляла Фанни об этом частенько) и делала соответствующие выводы (чего раньше не осмеливалась делать).

В целом способности мадам Сен-Фирмен день ото дня становились лучше, постепенно усиливались, и чем больше ее призрак причинял ей мучений, тем яснее она видела все, что с ним связано.

Теперь Фанни была уверена, что это сомнамбулизм чистой воды … нормальный… научный; и пора это признать.

Да, наука безоговорочно признала эту странную способность ума, приобретаемую отдельными лицами в состоянии возбуждения.

Марта видела преступление!

Сначала она видела нечто смутное… распознавая толком одну лишь дорогую ее сердцу фигуру убитого… потом она заметила автомобиль… потом сундук… труп в сундуке… Наконец… она увидел преступление, как это преступление было совершено и фигуру преступника на перекрестке Ла Френе!..

Это уже не выдумки, никакие не совпадения, нет-нет… это видение… и вскоре призрак покажет ей, наверное, место, где спрятан труп! Так всегда бывает!.. Юный Дарбуа приводил примеры… и тогда снова начнется судебное разбирательство… а, как сказал репортер, при судебных разбирательствах сомнамбулы играют не последнюю роль. И мадам де Лабосьер сделала вывод.

Она решила, что у Марты больше не должно быть видений!

Эти слова, словно приговор судьи, Фанни произнесла громко на пустой дороге, по которой возвращалась в Ла Розрэ.

«Видений у нее больше не будет!.. Сегодня видения велят ей замолчать, а завтра прикажут все рассказать… Но видений у нее больше не будет…»

Фанни ни капельки не жаль бедняжку Марту! Она была очень на нее зла – взяла и нарушила ее столь дивное, столь здоровое душевное спокойствие! Если бы Марта ни во что не вмешивалась, Фанни до сих пор не знала бы, что произошло на перекрестке Ла Френе. Она бы наслаждалась безмятежным покоем, ни о каких призраках и речи бы не шло, а ее муж не превратился бы в несчастное существо, настолько истерзанное муками совести, что она не узнает его и начинает презирать… ибо зачем обладать силой, которая позволяет взять в руки оружие и убить, если нет той силы, что потом прикажет об этом забыть?

Фанни считала, что призрак Андре – проявление угрызений совести. И все призраки являлись из домика у реки!.. Это Марта каждый вечер выпускала их на свободу!.. Значит, если исчезнет Марта, исчезнут и призраки!.. Как же Фанни ненавидела эту женщину, которая, хоть и недолго, но надеялась стать хозяйкой замка Ла Розрэ, и вполне могла поклясться погубить ту, что заняла ее место!

Фанни вернулась в замок в семь.

Она решила, что время, оставшееся до трех часов ночи, будет тянуться очень медленно, особенно после того, как она стала думать об убийстве, которое могла бы совершить своими собственными руками, а эта мысль пришла ей, когда она вблизи увидела шею Марты… Марта такая хрупкая… такая опасная…

Придется всего лишь немного сжать пальцы! Она уже чувствовала, как обхватывает руками ее шею!.. С какой дикой радостью она бы заткнула эту Марту…

Лакей доложил, что в гостиной ее ожидает месье де Ламариньер. Он прибыл на автомобиле справиться о здоровье месье де Лабосьера.

«Тем лучше, – подумала Фанни, – я приглашу его на ужин, скоротаем вместе вечер».

– Вы предупредили месье?..

– Катрин стучала в дверь месье, но месье таким грубым тоном ответил, чтобы его «оставили в покое!», что Катрин испугалась и со слезами спустилась вниз. Должен сказать вам, мадам, что Катрин больше не может оставаться у вас на службе… а так как я собираюсь жениться на Катрин…

– Прекрасно! Замечательно! Поговорим об этом завтра, мой мальчик!..

Фанни взбежала по лестнице на второй этаж, с трудом сдерживая гнев, но злилась она не на слуг, которых вполне можно было понять – кто захочет оставаться в этом сумасшедшем доме, тем более, что некоторые из них заразились болезнью и стали всюду видеть призраков, – а на Жака, у которого, должно быть, случился новый приступ…

Она нашла мужа в гардеробной, он стоял, словно часовой, с ружьем наперевес и с ужасом смотрел на свечу, прикрытую серебряным колпачком.

Она вырвала ружье у него из рук. Фанни была в ярости, но муж не сопротивлялся.

– Это что еще такое? – сурово спросила она. – Клянусь, если вы и дальше продолжите изображать сумасшедшего… я перестану за вами ухаживать!.. С меня довольно! Да, я чувствую, что с меня довольно!.. Откуда вы взяли ружье?.. Да оно еще и заряжено!..

Он не ответил. Уверенным движением она вытащила из ружья патроны. Он по-прежнему смотрел на свечу.

– Да скажете ли вы, наконец, что случилось?.. Что не так со свечей?.. Почему вы так странно на нее смотрите?..

Тогда он тихо, не отрывая взгляда от свечи, короткими рублеными фразами поведал ей страшную тайну… тайну свечи, прикрытой маленьким серебряным колпачком!..

Когда он запирал эту комнату, свеча в ней горела… Ключи от комнаты он хранил у себя в кармане… а спустя неделю он вернулся и увидел, что свеча до конца не догорела, ее погасили с помощью маленького серебряного колпачка!.. Так кто же погасил свечу?..

С этими словами он так растерянно на нее посмотрел, что она испугалась, как бы разум не покинул его навсегда!.. И поспешила успокоить его…

– Кто?.. Вы спрашиваете: кто?.. Но, бедный друг мой, это всего-навсего Катрин!

– Но это невозможно!.. Ты лжешь мне!.. Лжешь! Потому что чувствуешь, как мой разум слабеет!..

– Не торопитесь, выслушайте меня!.. Это Катрин, она сама мне об этом сказала. Да, собственно, что в этом странного?.. Когда неделю назад я вошла в спальню, вы как раз предавались сумасбродствам, и пришлось вас уложить. Я спросила Катрин, и она мне ответила: «Мадам, мы делали уборку в комнате, и на это время выкатили кресло месье в гардеробную. Вдруг мы услышали шум, хлопнула дверь. Я тут же побежала в гардеробную. Но там никого не было! Я хотела открыть дверь, ведущую в детскую, но она оказалась запертой на ключ; тогда я вышла из гардеробной и закрыла за собой дверь, естественно, погасив перед этим свечу… тут из коридора, словно сумасшедший, ворвался месье, бросился к двери в гардеробную и запер ее на два оборота». Вот, мой бедный друг, как все было. Надеюсь, такого объяснения вам достаточно?..

Жак смотрел на нее тупым взглядом.

– Да… правильно… логично…

И он вздохнул.

– Ты снова болен!.. Доктор будет недоволен…

– Дорогая… любимая моя Фанни… нам надо уехать… Я изучил расписание… Может, поедем через Венецию?

– Куда захотите, но только сделайте милость: уезжайте завтра в Париж, вместе с вашим лакеем… Я не хочу, чтобы вы провели здесь еще хотя бы день…

– Я тоже так считаю, – промолвил Жак. – Только вдали отсюда я смогу полностью поправиться… Однако какой я глупец, придумал эту историю со свечой… Господи, какой же я бестолковый!.. Подумать только!.. Это как звон цепей… Тот самый звон цепей… который я все время слышал… который вы сами слышали однажды вечером?.. Вспомните, вы говорили: «Завтра мы найдем объяснение… В звоне цепей нет ничего странного…» Да, вы говорили это… Конечно!.. Дорогая моя Фанни, вы снова оказались правы… это звенела цепочка на окне!.. Так что есть над чем посмеяться, правда?.. И правда, вот смеху-то!.. Только что я громко смеялся, так же, как смеялся доктор, когда я ему рассказал, что вернулся из мира мертвых!.. Из-за всей этой истории с потушенной свечой покой в душе моей снова нарушен… но теперь все стало ясно… все объяснимо… мне кажется, этой ночью я сумею выспаться…

В малой гостиной месье де Ламариньер терпеливо ждал, когда же вспомнят о его присутствии; он узнал о событиях в замке от своих друзей, и ему стало весьма любопытно. Он только что вернулся из Парижа, где прочел вечерние газеты, в которых писали о лекции профессора Жалу в Школе высшего образования.

Он привез газеты мадам де Лабосьер и хотел предложить ей свое содействие в случае, если той захочется отправить ответ… Какая, однако, история!.. Он безумно хотел тоже принять участие в ней …сыграть роль друга, ведь он слыл очень хорошим человеком.

Когда Жак лег спать, Фанни спустилась к гостю и предложила ему остаться на ужин – тот только этого и ждал.

– А потом, – сказала она, – мы сыграем партию в безик[35]! Как приятно провести вечер с желанным гостем!.. С тех пор, как прошел слух, будто Ла Розрэ – место встреч всех окрестных призраков, нас все покинули. О, значит, вы в курсе?.. Вечерние газеты?.. Благодарю, вы очень любезны!.. Весь замок будет наводнен журналистами… Сегодня уже приходила целая ватага… Жаку об этом я, разумеется, не говорила!.. Да, Жалу и Мутье рассказали про операцию, а мадам Эльер назвала наши имена… Как это мило!.. Но мы хотим, чтобы нас оставили в покое… Поэтому нам придется уехать… именно это, дорогой Ламариньер, мы и собираемся завтра сделать… видите, у меня нет от вас секретов… мы уедем, никому ничего не сказав… Я повезу своего «выходца с того света» в Италию или Швейцарию… и вернемся тогда, когда нами окончательно перестанут интересоваться!.. А теперь идемте ужинать!.. И расскажите мне о ваших щенках, дорогой друг… вы по-прежнему занимаетесь курсингом?..

Ламариньер уехал в одиннадцать.

А в полночь, казалось, в замке все уже спали. Часы на башне пробили два часа ночи, когда какая-то тень, пользуясь каждым темным уголком, сливаясь с живой изгородью, стенами и оградами, проскользнула в заросшую часть парка.

Тень эта вышла из маленькой двери башни Изабеллы.

Любопытно, но собаки, внезапно поднявшие яростный лай, смолкли, когда тень прошла мимо псарни и углубилась в беспросветную тьму платановой аллеи.

Затем тень миновала лесок и подошла к стене, ограждающей замок. Там, пройдя по тропинке метров двести, она, наконец, остановилась перед изъеденной червями калиткой, наполовину скрытой густой завесой плюща и растений-паразитов.

Внезапно тень глухо вскрикнула. Калитка, которая должна была быть запертой, оказалась приоткрытой.

Фанни была так потрясена, что даже задержалась на пути к преступлению.

Однако вскоре она пошла дальше.

Поверни она обратно, начала бы презирать себя!.. Из-за какой-то открытой калитки!.. Когда ее жизнь, ее судьба, честь ее семьи, будущее ее ребенка – все зависело от одного движения… движения такого простого… требующего совсем мало усилий…

Поразмыслив, Фанни решила, что калитка, возможно, открыта уже несколько недель… или месяцев… может, через нее ходил какой-нибудь слуга, отправлявшийся в деревню на поиски приключений…

Прячась под ветками деревьев, Фанни терпеливо ждала, внимательно прислушивалась к каждому шороху. Но ничего подозрительного она не услышала и не увидела. Тогда она решила, что пора поспешить к дому у реки, ибо приближался час, когда Марта обычно приходила на свидание со своим призраком.

Выйдя из парка, Фанни не заметила ничего необычного, и по хорошо известной ей тропинке, бежавшей вдоль опушки леса Сенар, дошла до березовой рощи.

Сквозь деревья она время от времени видела стены дома, на которые падали блики луны. Небо было затянуто огромными тучами, и ветер гнал их галопом в сторону леса, затянувшего свою заунывную песню.

Но сердце Фанни словно выковали из стали: закутавшись в теплый плащ, защищавший ее с головы до ног, Фанни не дрожала ни от холода, ни, если можно так сказать, от моральных терзаний.

Ночные звуки и виды ее нисколько не тревожили. Ее не остановили ни неожиданно надломившаяся ветка, ни силуэт измученного куста на обочине дороги. Она шла осторожно, но все-таки шла и вскоре уперлась в сколоченное из досок ограждение, за которым однажды вечером ей уже доводилось прятаться вместе со своим дорогушей, когда они следили за одержимой Мартой.

В то время речь шла только о том, чтобы «знать». Теперь следовало «действовать».

И она стала ждать.

Примерно тот же час и тот же пейзаж… Сквозь тучи проблескивает луна… На деревенской колокольне отбивают время те же старые часы… слева от дороги так же печально трепещут листьями осины… тот же самый холодок между прибрежными кувшинками и корнями ив… и так же позвякивает цепь старой лодки…

Ах, этот звон цепей, как много он значит для некоторых несчастных, потерявших рассудок людей!.. Даже в такой момент Фанни вряд ли удержалась бы от улыбки, если бы она не заметила у маленькой садовой калитки бедняжку Марту…

Да, разумеется, это была она, бледная, словно привидение… такой Фанни ее раньше не видела!.. Еле идет, вся дрожит… и в сущности такая маленькая, что даже Фанни с ее стальным сердцем, возможно, сжалилась бы над ней, если бы бедная безумица внезапно не произнесла имя своего безумия: «Андре!.. Андре!..»

Она звала своего дорогого призрака… свое преданное привидение… И, наверное, видела его, потому что слышала то, чего никто не слышал, а значит, могла видеть то, чего никто не видел… Протягивая руки навстречу своему сновидению, несчастная женщина двинулась к реке… продолжая звать: «Андре!.. Андре, ты здесь?..»

И со спины к ней, словно подстерегающая добычу тигрица, подкралась Фанни. Оставался всего один шаг, и она бы дотянулась до жертвы, одно движение, и тело полетело бы в реку.

Но Фанни не сделала этот шаг, не сдвинулась с места… она чуть не закричала от ужаса: «Призрак явился!..»

Она узнала его по ране на виске; впрочем, лицо его было освещено лунным светом, пробивавшимся сквозь ветви. Это был Андре. Его прекрасные глаза, казалось, ставшие еще больше, с бесконечной печалью смотрели на Марту, его бледное красивое лицо, изможденное и страдальческое, еще больше осунулось, на все это Фанни обратила внимание, хоть и смутно различала его контуры, что терялись в ночном тумане, плывущем вдоль берега.

На нем был широкий плащ, точнее, бесцветное тряпье, ниспадавшее с плеч и терявшееся в ночной дымке. Он сидел в старой лодке и видел только Марту.

Если Фанни, заметив призрака Андре, не завопила от ужаса, то лишь потому, что звук отказался вылететь из ее открытых уст. Крик ужаса живых при виде оживших мертвецов застыл в ее сжавшемся горле; и, зашатавшись, словно ей нанесли сильнейший удар, на секунду оглушивший ее, она повернулась и в отчаянии бросилась бежать.

Она миновала осиновую рощицу, добежала до березового леска… она мчалась все дальше и дальше, пока не прибежала на опушку леса. Она боялась обернуться, боялась увидеть, что ее преследует ужасный призрак… ибо иногда ей казалось, что за спиной раздается грозное позвякивание цепей…

Но на минуту она все же остановилась и, прислонившись к дереву, дала отдохнуть – на минуту, всего одну минуту – своему бедному телу, всему своему жалкому разбитому существу…

Долго она не задержалась; словно обезумевший зверь, затравленный собаками, она бежала, слыша вокруг себя звон цепей, гремящих и громыхающих на ногах мертвецов!..

Когда же она, наконец, подбежала к стене, окружавшей парк, ее снова объял ужас: по дороге двигалось странное существо, чья тень уродливо корчилась в лунном свете…

Но именно благодаря этому существу она, позабыв безумие, пришла в себя. Она узнала колченогого Проспера, что размахивал своим костылем.

Она позвала его, радуясь, что встретила живого человека… и этот человек еще не бывал в царстве мертвых!..

Но калека посмотрел на нее так, словно видел ее впервые, и стал быстро удаляться, жутко и неуклюже отставляя ногу и потрясая над головой костылем; он издавал зловещий звук, единственный доступный его бесформенному рту, изуродованному заячьей губой: «У! У! У! У!»

Фанни прислонилась к стене парка; она была почти дома. Она только что узнала этого несчастного идиота, о котором приказала позаботиться, когда его доставили с поврежденной ногой в замок; она помнила, что, не дожидаясь следующего дня и полного выздоровления, он сбежал, боясь, как бы ему не причинили зло… Вот она и перестала слышать ужасающую песнь цепей…

К ней вновь вернулась способность рассуждать, она отыскала неприметную калитку, вернулась в парк и, войдя в низенькую дверь в башне Изабеллы, прошла к себе в комнату…

Оказавшись у себя, она зажгла все имевшиеся светильники, и, вспомнив, как она шла, что видела… убедила себя, что испугалась обыкновенной тени…

Но, если подумать, действительно ли она испугалась тени?

Об этом-то Фанни и думала на следующее утро после своей бесславной вылазки.

Неужели она, с ее трезвым умом, не поддающимся болезненному влиянию ни Марты, ни мужа, она, Фанни, которая вообще мало во что верила и ничего не боялась, видела призрак?!

Поразмыслив как следует, она решила, что это невозможно. Она помнила, в каком состоянии пришла на берег. Она, конечно, намеревалась совершить преступление, но здравый смысл ей никогда не изменял. Как так получилось, что буквально за секунду ее рассудок помутился?..

…А если Андре не умер?

Ведь раз она его узнала, логично предположить, что она действительно видела Андре, а не призрак.

Если Андре не умер, тогда многое становится понятно, особенно то, откуда Марта узнала все подробности преступления, совершенного на перекрестке Ла Френе…

С другой стороны, если Андре не умер, тогда многое остается загадкой: где он?.. Как он живет?.. Почему не вернулся и не выгнал брата и его семью из замка?.. Почему не забрал детей?.. Что означают его ночные появления?

С одной стороны, тайна прояснялась, но, с другой, покрывалась совершенно непроницаемой завесой.

И, наконец, как мог он остаться в живых после всего того, что Жак ей рассказал? Ведь Жак запер труп брата в сундуке, а сундук похоронил на дне погреба в Эроне!

Все ее мысли были только о сундуке; со своим практичным умом, врагом всяческих фантасмагорий, она решила пойти и самой посмотреть, есть ли в сундуке труп!

Жак должен был уехать в Париж рано утром, а она вместе с маленьким Жако присоединилась бы к нему вечером. Но так или иначе, надо узнать, кого они оставляют в поместье? Призраков или все еще живую притаившуюся жертву, что готовилась к особой жуткой мести?..

Вопрос заключался именно в этом. И Фанни не покинет Ла Розрэ, пока на него не ответит.

В девять часов Жак под руку со своим лакеем отправился в Эрон. В это прекрасное прохладное утро ему очень хотелось пройтись пешком.

Он чувствовал себя хорошо, твердо держался на ногах и радовался предстоящему посещению завода, где он не был уже несколько недель.

Поцеловав Фанни, он попросил ее не задерживаться и как можно скорее приехать в гостиницу «Терминюс», где он остановится под чужим именем, чтобы не докучали журналисты. И добавил, что пробудет в Эроне около двух часов – перед путешествием надо отдать последние распоряжения; в одиннадцать часов он сядет в автомобиль и к обеду уже будет в Париже.

Все утро Фанни раздавала прислуге указания относительно багажа, распределяла обязанности слуг на время отсутствия хозяев и провела беседу с почтенной дамой из Жювизи, которой предстояло занять место мадемуазель Эльер при Жермене и малыше Франсуа. Дама уверяла, что обладает здравым умом, никогда не верила в призраков и не занималась столоверчением, однако она так оглядывалась, словно опасалась, что из пола, потолка или стен выскочит сам дьявол.

Ливрейный лакей, горничная-англичанка и поваренок вечером собрались покинуть замок. Они утверждали, что в предыдущую ночь видели призрака, пробравшегося в парк и проникшего в замок через низенькую дверь в башне Изабеллы.

Слушая подобный вздор, кухарка и Лидия лишь пожимали плечами: они обладали трезвым умом и не верили в это, как не верила вся трезвомыслящая прислуга.

В полдень Фанни пообедала в одиночестве, читая парижские газеты, дружно писавшие о «человеке, вернувшемся с того света».

Юнец Дарбуа из «Эксельсиор» сдержал слово. Он опубликовал превосходное интервью, расставив точки над i и описав хозяйку замка Ла Розрэ с самой лучшей стороны: красива, умна, но владелица замка не любит дурных шуток. Поэтому она обратила в бегство призраков и выставила за дверь мадемуазель Эльер…

После обеда Фанни прошла в кабинет мужа и большую часть времени провела за разбором деловых и семейных бумаг; одновременно она обшарила все ящики в поисках большого ключа от гаража в Эроне, но так и не нашла.

Жак увез его с собой, точно так же, как увез ключ от погреба. Но Фанни уже решила выломать замок в погреб, а после заменить его на заранее припасенный висячий замок. Что касается гаража, она попросит Феррана, сторожа в Эроне, раздобыть подходящий ключ.

Незадолго до четырех она велела запрячь двуколку, заняла место кучера и поехала в Эрон, предварительно сделав круг по парку, чтобы сбить с толку зевак и репортеров у забора.

Фанни надела огромное пальто, предназначенное специально для езды в автомобиле, и шоферскую каскетку, поверх которой повязала тонкий шарф.

Под пальто она надела рабочий плащ, в котором намеревалась работать в подвале!.. Она точно помнила, что там, внизу, есть кирка и лопата… наверное, в свое время они пригодились…

Приехав в Эрон, она передала поводья Феррану.

– Ну что, мой славный Ферран, вы видели месье?

– Да, мадам, и мы все очень обрадовались, увидев его в добром здравии!.. Месье уехал в Париж вместе с месье де Ламариньером…

– Значит, месье де Ламариньер приезжал сегодня утром?

– Да, разумеется!.. Он знал, что месье собирается отбыть, а так как ехал в Париж на машине и проезжал мимо, то решил поприветствовать месье, а потом увез его, так что шоферу, которого вызвал месье, пришлось возвращаться обратно…

– Послушайте, Ферран, мне надо пройти в старый гараж, чтобы забрать кое-какие вещи, а месье увез ключ… Вы не могли бы найти мне другой и открыть дверь?.. Вряд ли это очень сложно.

– Ах, мадам… у меня целая груда ключей, так что попробуем… мне кажется, сегодня утром месье ходил в старый гараж… я его встретил рядом, похоже, он как раз из него выходил, и в руках он держал ключ… если бы я знал…

«Он тоже не захотел уезжать из страны, не увидев сундук и не убедившись, что труп по-прежнему там!..» – тотчас подумала Фанни.

Из двуколки Фанни выпрыгнула, относительно успокоившись. Если Жак после посещения погреба уехал, ничего ей не сообщив, значит, все обошлось.

Спустя четверть часа стараниями Феррана дверь была открыта: сторож все-таки нашел старый ржавый ключ, ни к чему не пригодный, однако прекрасно подошедший к замку гаража.

– Этот ключ я возьму с собой, – сказала Фанни.

– Как мадам будет угодно. Я еще нужен мадам?..

– Мне надо покопаться в разных мелочах… снимите с двуколки фонарь и зажгите его, пригодится… вот так… спасибо… возвращайтесь к работе, мой добрый Ферран… если вы мне понадобитесь, я позову…

На этот раз она закрыла за собой дверь гаража тщательно, на ключ… прислушалась к удаляющимся шагам сторожа… потом поспешила к двери в погреб. Эта дверь сколочена из толстых досок с большими просветами между ними. Жак выбрал замок очень сложной модели, но он оказался весьма непрочным… Поэтому когда Фанни достала из внутреннего кармана пальто, где лежали еще висячий замок и петля, клещи и налегла на дверь, та открылась.

Держа в руке фонарь и освещая себе дорогу, мадам де Лабосьер спустилась в погреб.

У подножия винтовой лестницы она увидела жуткий беспорядок. На пути были наваленные друг на друга ящики. Большую бочку передвинули. Она правильно сделала, что пришла; у Жака не хватило времени расставить все по местам… видимо, и он все побросал… испугался, что его увидит Ферран, или во двор пришел искавший де Ламариньер и постучал в дверь гаража…

Пробираясь вперед, она очутилась в том углу погреба, куда свет из подвального окошка еще не падал, и вовремя заметила, что стоит на краю ямы; вырытая земля была на другом краю… Часть земли осыпалась обратно в яму, прямо на сундук из рыжеватой кожи с потемневшими медными заклепками…

Жак даже не успел закопать яму! Да, точно!.. Его потревожили, когда он еще не закончил! Но она решила, что у нее хватит сил завершить дело.

Фанни быстро, уверенным движением сняла пальто и положила его на бочку, чтобы не запачкать; затем, оставшись в плаще, опустилась на колени и наклонилась над могилой, на дне которой лежал сундук. Фонарь она поставила рядом с собой на землю.

Первым делом она вытащила из ямы лопату.

Затем снова наклонилась над ямой. На сундук насыпалось совсем мало земли, так что Фанни, опустив руку, вполне могла нащупать замок… И она принялась за дело.

Интересно, Жак успел закрыть сундук на ключ?

Фанни быстро убедилась, что запереть сундук муж не успел…

Она понимала, что осталось сделать последнее усилие, и она все узнает, надо лишь нагнуться пониже и потянуть на себя крышку… тяжелую крышку огромного сундука, частично покрытого землей…

Она приподняла крышку…

Когда крышка захлопнулась, она точно знала, что в сундуке лежит труп!..

Возвращаясь в замок в маленькой двуколке, Фанни была довольна тем, что все наконец закончилось и она избавилась от терзавшего ее сомнения. Она размышляла о том странном психическом состоянии, при котором в определенное время и при определенных условиях видишь призраков, созданных собственным воображением.

И Фанни решила, что она стала жертвой самой себя.

Чтобы оправдать свою слабость, которой, как ей казалось, никогда в ней не было, но которая в ее собственных глазах опускала ее до уровня невропатки Марты, она вспомнила, что в ту минуту она чуть не совершила преступления. И все же она сожалела, что поддалась слабости. Сохрани она спокойствие, призрак бы уже никогда и никому не явился! И почему только она не утопила его в реке вместе с опасным для нее медиумом?!.

Стоило ей въехать в парк, как у нее возникло предчувствие, что случилось несчастье!..

Вся прислуга, фройляйн, дети и старая учительница толпились на крыльце, беспорядочно размахивая руками и что-то взволнованно выкрикивая.

Фанни пустила лошадь рысью и вскоре сумела разобрать, что собравшиеся возле дома на разные голоса выкрикивали: «Уйдем отсюда!.. Уйдем!..»

День подходил к концу. С потускневшими в вечернем свете стенами и закрытыми окнами замок напоминал забытую кем-то вещь, полную тоски. Это сборище сумасшедших выглядело совершенно неестественным и очень не понравилось мадам де Лабосьер, давшей себе клятву больше никогда не поддаваться влиянию причудливых видений и звуков.

Как только собравшиеся заметили Фанни, дети бросились к ней, а за ними и вся челядь.

Маленький Жако кричал сквозь слезы:

– Призрак!.. Мама!.. Призрак все еще здесь!..

А Жермена и малыш Франсуа утверждали, что видели папу, он сидел в гардеробной в большом кресле… Они очень испугались и убежали… Они сказали, что призрак обратился к ним и печально произнес: «Почему вы убегаете?.. Разве вы меня не узнаете?»

Они, конечно, его узнали, но мертвый папа был такой страшный…

В отчаянии от этой новой «дурости» (так она назвала произошедшее), мадам де Лабосьер спрыгнула с козел и принялась неторопливо расспрашивать Жермену, взрослую и рассудительную девочку, – в подобную чушь она уже не верит. Но, держа на руках всхлипывающего братика, девочка плакала почти так же сильно, как он, и лишь повторяла:

– Мы видели папу!.. Он сидел в гардеробной… Он говорил с нами!..

Но Фанни выплеснула весь своей гнев только тогда, когда она обратилась к слугам и узнала, что они не осмелились войти в гардеробную, чтобы успокоить детей и показать, что никакого привидения там нет!..

Даже новая учительница не знала, что ответить кроме как:

– Боже мой!.. Боже мой!.. – умоляюще сложив руки, повторяла она, хотя ее знали как особу, приверженную светским ценностям.

И, указывая на закрытое окно гардеробной, все в один голос твердили:

– Мадам, никаких сомнений, он там… без сомнения, он там!..

Даже те, кто не верил в привидения, иначе говоря, люди, сильные духом, заявляли, что не желают вмешиваться в это дело!..

Охваченная новым приступом негодования, мадам де Лабосьер растолкала всех этих несчастных и сказала:

– Я сама пойду в гардеробную… а вы все трусы… дураки!..

– Будьте осторожны, мадам!.. Будьте осторожны!..

– Мама, мама! – кричал маленький Жако. – Не ходи туда, мама!..

Нервы Фанни были на пределе, и она отвесила малышу пощечину.

Быстро взбежав на второй этаж, Фанни прошла к себе в комнату; убегая, дети, видимо, оставили распахнутыми все двери.

Страх не имел над ней власти (особенно после того, как она увидела труп в сундуке), поэтому царившая в комнате темнота не испугала ее. Она быстро направилась к камину, чтобы стало светлее.

Но едва она сделала несколько шагов, как мрак прорезал тонкий луч света, яркая светящаяся линия, исходящая из замочной скважины и падающая на паркет.

Фанни в ужасе отшатнулась…

Свет шел из замочной скважины двери гардеробной. Следовательно, в гардеробной кто-то есть, кто-то, кто зажег там свечу!..

«А почему бы в гардеробной и впрямь кому-нибудь не находиться?.. Дверь на ключ больше не запирают… тогда почему бы кому-нибудь не зажечь там свечу?»

Отважно, снова собрав воедино все свое хладнокровие, она шагнула вперед, твердой рукой распахнула дверь гардеробной и заглянула внутрь.

Никого нет. Никого!.. В маленькой комнате никого… Другая дверь закрыта… она не слышала шума шагов… Однако… вполне возможно, что тот, кто зажег свечу на столе, успел выйти… другая дверь тоже не была заперта на ключ…

Все же что означала эта зажженная свеча?

Свеча в маленьком серебряном подсвечнике с ручкой все больше пугала Фанни, которая ничего не боялась… загадочным образом свеча гасла и загоралось вновь, повергая людей в ужас… даже мужчин с прочными нервами, даже женщин с твердым характером… неужели тайна маленького серебряного колпачка снова возникла, но только теперь для нее?..

Неожиданно она почувствовала дуновение ветра в волосах, и ее тотчас охватило какое-то нехорошее предчувствие. Скользнув по затылку, ветер дохнул на нее холодным и сырым воздухом могилы, окутав с головы до ног. Мертвец находился где-то рядом!..

И вот, вглядываясь в пламя горящей свечи… она увидела, как к ней тянется рука призрака, длинная, длинная рука с бледными костистыми пальцами; рука приблизилась к свече, взяла маленький серебряный колпачок, накинула его на горящий фитиль, и свеча погасла.

Фанни закричала…

Она хотела убежать, но ноги не слушались; рванувшись вперед, она поскользнулась и упала в руки призрака… призрака Андре, которого успела узнать, прежде чем потеряла сознание… ибо призраки, невидимые при свете, часто становятся видимыми во мраке…

Отчаянный вопль Фанни услышали слуги; услышали его не только они одни… Несколько журналистов под предводительством юного Дарбуа сумели проникнуть в парк и уже торопились к замку, когда их остановил жуткий вопль. Опомнившись, они помчались к входу.

Слуги объяснили им:

– Это мадам… Мадам хотела увидеть привидение в гардеробной…

Присутствие репортеров придало им смелости, и они отправились на поиски мадам…

Но старания оказались напрасны…

…Мадам де Лабосьер не нашли.

Можно только предположить, с каким изумлением на следующий день после этих невероятных событий местные жители и журналисты из большой прессы внимали рассказам свидетелей.

Призрак Андре де Лабосьера похитил невестку!..

Впрочем, чтобы взбудоражить местные умы, проживавшие по соседству с господином, вернувшимся из мира мертвых, этой новости хватило с лихвой!.. Все в окрестности слабые духом всерьез забеспокоились, и словно началась настоящая эпидемия видений. Призраков видели повсюду, а люди, которых до сих пор считали вполне здравомыслящими, утверждали, что чуть ли не каждую минуту слышат у себя в буфете или в ящике ночного столика непонятные звуки…

Мадам де Лабосьер нашли только утром следующего дня; она лежала без сознания посреди тропинки в лесу Сенар, недалеко от калитки, идущей из парка в лес.

Несчастную удалось привести в чувство, но то, что она рассказала, вряд ли бы успокоило встревоженные умы.

Фанни, которую друзья и общество, посещавшие Ла Розрэ, всегда ценили за спокойствие, похоже, окончательно чокнулась.

Она утверждала, что ее похитил и вынес сквозь стену замка призрак деверя!..

И в довершение всех бредовых событий, происходивших в тот день в Ла Розрэ и в Эроне, появился месье де Ламариньер и заявил: поговаривают, что он отвез месье Жака де Лабосьера в Париж, но это совсем не так. Месье де Ламариньер утверждал, что он один вернулся в Париж, и доказал это.

Но куда подевался человек, вернувшийся из царства мертвых?..

Вопросов становилось все больше и больше.

Прокуратура потребовала от полиции пустить по следу исчезнувшего самых опытных ищеек, но и здесь журналистам удалось опередить полицейских.

Юный Дарбуа усиленно работал. Последний раз месье Жака де Лабосьер видели перед дверью старого гаража. Репортер сумел проникнуть в гараж, где увидел, что замок на двери в погреб совсем новый.

Без лишних колебаний он сорвал висячий замок и спустился в погреб. Лопата, кирка, свежевыкопанная земля, нагромождение из ящиков и бочек, все подсказывало ему: разгадка тайны здесь. И он стал копать. И нашел сундук…

А в сундуке труп месье Жака де Лабосьера!

Но не мог же месье Жак де Лабосьер, человек, вернувшийся из мира мертвых, возвратившийся оттуда очень скоро, похоронить самого себя!..

Стало известно, что спустя несколько часов после исчезновения Жака Фанни заперлась в гараже. И ее немедленно заподозрили в убийстве собственного мужа.

Странная вещь: труп Жака де Лабосьера не имел ни следов насилия, ни единой раны. Казалось, жертва скончалась от удушья… но в сундуке нашли многочисленные пятна крови…

Фанни, которая теперь понимала все, пришлось объяснять судье, что ее муж умер от разрыва сердца, не найдя в сундуке труп, который он туда положил.

Для человека, чье сердце совсем недавно сшили заново, удар оказался слишком силен. У него случился разрыв аневризмы, и он упал в яму, которую только что выкопал, рухнул прямо в сундук, крышка которого захлопнулась, а на сундук посыпалась земля, и лопата упала.

Под спешно приподнятой крышкой сундука Фанни увидела труп, но, второпях не разглядев в нем Жака де Лабосьера, решила, что перед ней труп Андре де Лабосьера!..

Получалось, что Андре, которого брат убил ударом в висок и спрятал в сундук внутри автомобиля (чтобы снять с себя возможные обвинения в сообщничестве, Фанни все подробно рассказала), из этого сундука выбрался…

Как ему это удалось?.. Возможно только одно объяснение. Оглушенный ударом и упрятанный в сундук, который везли в автомобиле, он довольно быстро пришел в себя, поскольку потерял не слишком много крови: Жак перевязал ему голову носовым платком, а поверх повязки натянул шляпу.

Андре поднялся и откинул тяжелую крышку! А раз он это сделал, значит, сундук не был заперт на ключ, как думал Жак!.. Сундук был плохо закрыт!

Высунувшись из сундука, Андре приподнял брезент, увидел брата за рулем и стал думать, как ему сбежать, ибо он уверен: если брат обернется, то без колебаний завершит начатое дело…

Жак ехал по дороге… по дороге, проложенной в лесу Сенар…

А дальше начинается самое непонятное… Чем он занимался на протяжении пяти лет в лесу Сенар, почему вышел оттуда именно сейчас, да еще при таких странных обстоятельствах?

Спустя несколько дней появившаяся статья в «Эксельсиор» под общим заголовком «Странная темница» и с подзаголовком «Безумец и колченогий», предоставила сгоравшей от любопытства публике простое решение загадки, которую поначалу считали неразрешимой.

Юный Дарбуа начал с того, что вспомнил все известные случаи заточения, которые ужасали жителей городов. Сколько раз в самом сердце города, рядом с шумным и суетящимся людским потоком, совершенно случайно обнаруживали тюрьмы, о которых никто даже не подозревал. В них содержались несчастные жертвы тиранов, брошенные на попечение отвратительных тюремщиков, деградировавших морально и физически!..

Поэтому не стоит слишком удивляться, что месье Андре де Лабосьер оказался узником, спрятанным в самом дальнем углу пещеры неподалеку от перекрестка Ла Френе, где обитал жалкий идиот Проспер; в ней на протяжении пяти лет глухонемой держал на цепи своего пленника.

Именно в эту пещеру в поисках Андре де Лабосьера и отправился юный Дарбуа. В свое время его поразило совпадение: Проспера всегда видели вскоре после появления Андре! Колченогий разыскивал своего узника, волочившего ногу в собачьем ошейнике с цепью, и этой цепью Проспер приковывал его к валуну у себя в пещере… Видимо, несчастный безумец – а месье Андре де Лабосьер явно был безумен, да и как после подобного обращения не сойти с ума? – через пять лет нашел способ время от времени вырываться на свободу… Но видя своего тюремщика, он приходил в ужас и тут же возвращался в свою конуру!..

Проспер дорожил своей жертвой как единственным человеческим существом, к которому он мог приблизиться. Ведь стоило ему появиться в деревне, как все бросались от него наутек, словно от прокаженного!.. Но он нес с собой недуг гораздо хуже проказы: он мог сглазить…

Как же радовался этот бедняга, когда однажды, возвращаясь в свою звериную нору, он нашел возле дороги человека, совершенно обессилевшего и едва передвигавшего ноги!..

Он схватил его и унес как добычу, сделав из него товарища по одиночеству, и больше не отпускал его!..

Вот так юный Дарбуа представил эту драму… И так он объяснил ее судейским чиновникам, которых лично проводил в дьявольскую нору, где идиот держал на цепи сумасшедшего!.. Где один безумец считал себя мертвым!.. Другой безумец верил, что он проклят!..

Отсюда и ночные хождения несчастного пленника, сбегавшего ненадолго в те места и к тем людям, которые были ему дороги, «когда он был жив»… к Марте, в маленький дом на берегу, в замок, где пытался незаметно (ибо знал, что дети боятся мертвых) поглядеть на своих детей!.. Отсюда его блуждание по коридорам замка, где он знал каждый закоулок, его появление в гардеробной, где следователь обнаружил потайную дверь, и эта дверь вела по коридору, который стали считать проклятым, в башню Изабеллы, а оттуда – в старый крепостной ров…

Теперь, когда в окрестностях леса Сенар все успокоилось, и мертвые, и живые утихомирились! Когда дети и друзья месье Андре де Лабосьер надеются!.. Ученые, обследовав его бедную безумную голову, его ужасную рану, по-прежнему кровоточащую от побоев колченогого, решили, что если провести операцию по трепанации черепа, в голову мученика может вернуться разум! Но главное: как была счастлива мадемуазель Эльер!.. Если дух не отвечает ей за столом, значит, дух еще жив!