Трапезундская империя возникла как самостоятельное государство в 1204 г., одновременно с трагическим для всего византийского мира событием — захватом Константинополя крестоносцами. Образование Трапезундской империи было следствием длительного процесса децентрализации Византии, постепенного нарастания сепаратистских устремлений в бывшей византийской феме Халдия, населенной греками, лазами и армянами. Фактически уже с конца XI — первой половины XII в. на Понте существовало полунезависимое феодальное княжество, управляемое династией Гавров-Таронитов. В основе процесса децентрализации лежала целая совокупность социально-экономических противоречий, характерных как для Византии в целом[1], так и для Понта в особенности. К числу важнейших из них следует отнести несовпадение интересов торгово-ремесленного населения Константинополя и других византийских городов-эмпориев (в нашем случае — Трапезунда). Города Понта стремились к освобождению от становившейся все более стеснительной и мелочной финансово-административной опеки византийской столицы, всячески подавлявшей местную торговлю и предпринимательство. С другой стороны, этот процесс был вызван тяготением местных динатов к расширению политических прав (характерно, что крупнейшие трапезундские феодальные семейства почти полностью были отстранены от важных постов в Константинополе в XII — начале XIII в.). Наконец, силы децентрализации имели опору и в среде крестьянства, страдавшего от постоянных нападений сельджуков в то время, как центральное правительство практически не могло оказывать военной помощи. Надежда оставалась на местных динатов и их отряды. Популярность Гавров как раз и была вызвана их успехами в отражении внешней опасности.

Однако в условиях «комниновской реставрации» силы децентрализации еще с трудом пробивали себе дорогу. Только предельное ослабление Византии в конце XII — начале XIII в. и благоприятное сочетание внешних и внутренних факторов привели к завершению обособления Понта и образованию Трапезундской империи. Важную роль в создании нового государства сыграло Грузинское царство Тамары, которое своей внешнеполитической активностью, успешной борьбой с сельджуками и прямой военной помощью способствовало консолидации понтийского региона вокруг Трапезунда. Первыми правителями Трапезундской империи стали внуки византийского императора Андроника I Комнина (1183–1185) император Алексей I (1204–1222) и его брат, полководец Давид, принявшие громкий титул Великих Комнинов[2].

Трапезундская империя (1204–1461)

Основное ядро Трапезундского государства составляла область Понта, протянувшаяся по юго-восточному побережью Черного моря от Батуми до Синопа. По своим географическим условиям этот регион Малой Азии существенно отличался от ее континентальных областей. Прибрежная полоса как бы обособлена от армянского и анатолийского плато хребтом гор, достигающих 2–3,5 тыс. м над уровнем моря. Три горные цепи — Зигана Даглари, Демир Даг и Татос Даглари — преграждали путь с юга на север. Лишь несколько перевалов (важнейшим из них был Зиганский проход — Понтийские ворота) и дороги по долинам рек Филабонитис (Харшит), Ликий (Келькит) и Ирис (Иешил Ирмак) соединяли Трапезундскую империю с внутренними районами Анатолии. Подчас более надежными были морские дороги, ведущие к Крыму и Константинополю.

Рассматривая район Понта в целом, от морского побережья на севере до рек Келькит и Чорох (Акампсис) на юге, мы можем условно выделить три географические и климатические зоны. Первая из них — прибрежная полоса с мягким субтропическим климатом, где средняя температура наиболее холодного месяца составляет +7,5°, а самого теплого — +22,5°. В районе Трапезунда за год выпадает в среднем до 875 мм осадков, в то время как в Батуми их количество резко повышается, достигая 2500 мм в год. Вторую зону составляла полоса высокогорных пастбищ (яйл) и, наконец, южнее, за перевалами открывалось засушливое плато (третья зона), лишенное значительной растительности, с резкими перепадами температур между зимой и летом, со всеми признаками типично континентального климата. В западных областях империи в ряде мест горы обрывисто спускались прямо к морю, сводя к минимуму прибрежную зону. Основное население Трапезундской империи проживало в пределах первой и частично второй зоны, которая как бы отделяла оседлых земледельцев, греков и лазов, от кочевого и полукочевого мусульманского населения, скотоводов. Это разделение стало особенно явным во второй половине XIII в., после падения Иконийского султаната и оседания на границах Трапезундской империи, преимущественно в третьей зоне, туркменов. Развернулась длительная борьба за обладание высокогорными пастбищами, в которую порой были вовлечены не только местное население, но и регулярные войска Трапезундской империи и ее соседей[3].

С XIV в. постепенно начинается процесс образования туркменских эмиратов — сначала на периферии Трапезундской империи, а потом и на самой ее территории. В западных районах — Джанике и Халивии — складываются эмираты Таджэддиногуллари и Эмирогуллари, восточнее возникает ядро государства Ак-Коюнлу. Туркмены захватывают трапезундские крепости — Иней, Лимнии и другие и делают их своими столицами. Часто владения новых эмиров были вкраплениями на трапезундской территории, с подвижными и меняющимися границами. Трапезундские императоры не всегда могли помешать процессу оседания туркменов на своей территории; обстановка особенно осложнилась в ходе и после гражданской войны (1340–1355), ослабившей экономику и армию государства. Поэтому нередко трапезундские государи признавали эти приобретения туркменов де-факто там, где не могли им воспрепятствовать, однако они добивались того, чтобы новоявленные эмиры становились союзниками, а то и вассалами императора и считали его своим верховным сюзереном. В этих целях широко использовались династические браки, когда эмиры получали в жены славившихся красотой трапезундских принцесс. По верному наблюдению А. Брайера, с XIV в. трапезундские императоры играли как бы двойную роль: византийского василевса — для своих греческих и лазских подданных и мелика Джаника — для подвластных мусульманских эмиров[4]. Территориальная чересполосица приводила к тому, что государственные границы были трудноопределимы; да и вряд ли правомерно говорить о таких границах в современном понимании этого слова. В XIII–XV вв. и сама система обороны строилась не на принципе защитимых границ, а на создании системы укрепленных районов-банд[5], располагавшихся в основном по течению рек и имевших целью перекрывать доступ противнику к первой, основной, зоне и ее центрам. Южная же граница как таковая подвергалась значительным колебаниям в пределах второй и третьей зон. Например, в XIV–XV вв. зачастую владения трапезундских императоров на юге заканчивались на расстоянии одного-двух дней конного перехода от Трапезунда[6], в то время как архитектурные и эпиграфические памятники трапезундского происхождения второй половины XIII в. находят в Испире, Байбурте[7] и даже Эрзинджане (Арсинге)[8]. Неопределенность границ Трапезундской империи связана еще и с тем, что нередко в ее состав включались номинально те или иные территории, правители которых признавали вассальную зависимость от трапезундского императора. Во второй половине XIV — первой половине XV в. такие отношения связывали Трапезундскую империю с Гурией и, возможно, Самцхе (Западная Грузия). В XIV в. трапезундские владыки фактически распоряжались кафедрой митрополита Алании. Конечно, реальное подчинение правителей было различным — от простого признания авторитета Великих Комнинов до уплаты ежегодных податей и выставления необходимых вспомогательных отрядов. По второму принципу строились, в частности, отношения империи с Херсоном и Готскими климатами (Южный берег Крыма) по крайней мере до середины XIII в., а возможно, и позднее[9]. Говоря об условности границ, надо отметить также процесс усиления феодальной раздробленности Трапезундской империи с середины XIV в., когда многие трапезундские крупные феодалы считали себя практически независимыми от центрального правительства, опираясь на собственные крепости (Каваситы, Тцанихиты, Камахины и др.), На западе границы подвергались еще большим колебаниям, чем на юге и востоке. В 1205–1214/15 гг. в состав государства Великих Комнинов входила вся Пафлагония с крепостями Ираклия и Амастрида, г. Синоп и область Кастамон. Однако осенью — зимой 1214/15 гг. Пафлагония была завоевана никейским императором Феодором I Ласкарем (1208–1222), а Синоп был взят 1 ноября 1214 г. иконийским султаном Изз ад-дином Кай-Ка'усом (1210–1219). Правда, в 1254 г. Синоп вновь был присоединен к империи, но удержать его удалось только до 1265 г.[10] В начале XIV в. под властью трапезундского императора находилась лишь территория к востоку от Керасунта, и Алексею II (1297–1330) приходилось отстаивать этот второй по значению город империи (1301). И хотя впоследствии вплоть до конца XIV в. трапезундские императоры на западе опирались на крепости Лимний и Инея, мы не можем с уверенностью утверждать, что вся территория от Лимний до Керасунта сплошь принадлежала Трапезундской империи. А в начале XV в. территория последней, как сообщается в дневнике испанского посольства ко двору Тимура в Самарканде, начиналась у г. Триполи[11].

История Трапезундской империи, просуществовавшей с 1204 по 1461 г. и пережившей на 8 лет саму Византию, дает исследователю редкую возможность обратиться к изучению путей развития византийской провинции в период децентрализации государства, уяснить ряд коренных проблем социально-экономического, политического и этнического развития Византийской империи и сопредельных регионов Черноморья. Два с половиной столетия существования Трапезундской империи были наполнены бурными событиями. Это небольшое государство выдержало борьбу с сельджуками (1204–1265), сумело отвратить в середине XIII в. монголотатарское завоевание, стало свидетелем возвышения державы Тимура и роста могущества османов. Трапезундская империя являлась посредником в торговле Запада и Востока. На ее территории были основаны итальянские торговые поселения. Ключевая роль Трапезунда на Ближнем Востоке, его значение как политического центра, важного эмпория, одной из главнейших митрополий византийской церкви не раз заставляли дипломатов папской курии и крупнейших западноевропейских государств обращать пристальное внимание на далекую империю на Понте. Изучение международной роли Трапезундской империи позволяет полнее представить весь комплекс сложных отношений в Восточном Средиземноморье в драматический период нарастания османской экспансии, в то время, когда именно на Леванте решались судьбы многих народов, будущность крупнейших итальянских торговых республик — Венеции и Генуи. Исследование системы международных связей Трапезундской империи со странами Западной Европы есть первая задача данной работы.

Специального изучения требует также специфика поздневизантийского города-эмпория, который развивался в сложных условиях и подвергался интенсивному воздействию иностранного предпринимательства. Необходимо уяснить степень развитости товарно-денежных отношений в самом Трапезунде, роль его производства и торговли в условиях расцвета итальянской коммерции в бассейне Черного моря. По нашему убеждению, Трапезунд, будучи крупнейшим черноморским эмпорием, оказал существеннейшее влияние на характер внешнеполитических связей империи.

Рассматривая прежде всего проблему «Трапезундская империя и Запад», мы никоим образом не желаем умалить значения контактов государства Великих Комнинов с Византией, Грузией, Русью и Востоком. Рамки и задачи данного исследования не позволили специально обратиться к этим сюжетам, тем более, что отчасти это уже было сделано ранее[12].

Несмотря на целый ряд научных публикаций, значительно продвинувших вперед изучение Трапезундской империи, многие ученые до сих пор отмечают, что настоящая история этого государства еще не написана[13]. На это есть несколько причин. Во-первых, в нашем распоряжении нет компактной группы источников. Иногда прямо говорят о недостаточности материалов[14]. Это не совсем точно. Скорее можно — отметить их неравномерность для разных периодов и проблем и распыленность — самые разнообразные сведения рассеяны по крупицам в весьма значительном количестве документов, в нарративных, риторических, агиографических и эпистолярных источниках разных стран и нескольких столетий. Возможность расширения источниковедческой базы еще далеко не исчерпана. Немалые резервы, в частности, содержат богатые собрания документов Венецианского и Генуэзского архивов, хранилища рукописей Италии и других государств. Помимо письменных источников важная информация могла бы быть получена в результате систематических раскопок на территории современного Трабзонского вилайета Турции[15].

Вторая причина состоит в том, что плодотворная монографическая разработка истории Трапезундской империи в целом невозможна без предварительного исследования отдельных важнейших проблем. Это прежде всего аграрные отношения, история городов-эмпориев, историческая география и топография Понта, культура и быт его населения. Это также тема связей Трапезундской империи со странами Западной Европы, которые были не просто внешнеполитическим фактором: на территории империи возникли и существовали венецианские и генуэзские фактории; на экономику империи оказывала существеннейшее влияние широкая посредническая торговля и предпринимательская деятельность купечества.

Хотя значение связей итальянских морских республик с Трапезундским государством постулируется постоянно со времен Гейда, их содержание, динамика и эволюция, роль для самого Трапезунда и для Запада оставались вне конкретного рассмотрения. Имеется лишь несколько специальных статей о конфликте Трапезундской империи с Генуей в XV в.[16] и отношениях последней с папством[17]. Отдельные факты и стороны существовавших связей представлены на страницах обобщающих монографий по истории Трапезундской империи[18] и в трудах, посвященных венецианской и генуэзской средиземноморской торговле, итальянской колонизации Черноморья[19]. Международные связи Трапезундской империи рассматривались чаще в иных исторических контекстах, без привлечения всей суммы имеющихся свидетельств источников.

При разработке данной темы для нас служил основой сам принцип марксистско-ленинской методологии истории: «брать не отдельные факты, а всю совокупность относящихся к рассматриваемому вопросу фактов, без единого исключения»[20].

В основу работы положено изучение архивных материалов Венеции и Генуи, с которыми автор ознакомился во время научной командировки в Италию в 1977/78 г. Широко использованы также опубликованные источники. В ряде случаев привлекались рукописи неизданных венецианских хроник (из Библиотеки Марчиана в Венеции) и другие манускрипты и инкунабулы итальянских книгохранилищ. Источники могут быть классифицированы следующим образом:

I. Материалы Венецианских ассамблей.

А) Документы Сената, регистрирующие основные постановления по внешнеполитическим вопросам. Использованы серии: Senato Misti, lib. XV–LX (1332–1440); Senato Маг (продолжение этой серии, после того как запись постановлений, относящихся к терраферме и заморским владениям, была разделена), I–VI (1440–1461); Senato Secreta, reg. В (1348–1350), E (1388–1397), I–XXI (1401–1464); Senato. Sindicati, I (1329–1425)[21].

Б) Документы Большого Совета Венеции: Maggior Consiglio. Magnus et Capricornus (1305–1308); Fronesis (1318–1325), Spiritus (1326–1349), Novells (1350–1384), Leona (1384–1415), Ursa (1415–1454).

В) Документы Коллегии: Collegio Notatorio, 1–10 (1327–1467)[22].

Г) Серия Commemoriali, где регистрировались важнейшие международные соглашения[23].

Д) Материалы Комиссии по избранию должностных лиц — Segretario alie Voci, I (1349–1353), II (1362–1367), III (1383–1387), IV (1438–1455), V (1437–1490); XIII (ex 9, 1418–1423).

II. Материалы так называемого Секретною архива Генуи.

А) Серия Diversorum (AS, 496–572). Содержит записи постановлений центрального правительства Генуи. Использованы регистры за 1380–1435 гг. (№ 496–516).

Б) Серия Litterarum (AS, 1777–1799, с 1411 по 1461 г.). Содержит письма генуэзских дожей и глав администрации.

В) Серия Materie Politiche (AS, 2725–2732, с 1273 по 1477 г.). Наиболее известна. Имеется подробная публикация регест[24].

Г) Серия Diversorum Communis Janue, Filze: использованы № 3024 (1427–1428), 3033 (1441–1442).

III. Материалы, находящиеся в Архиве Банка св. Георгия (Генуэзский гос. архив).

А) Книги массариев Каффы (записи выплат и поступлений, производившиеся специальными генуэзскими чинов-никами-кассирами). Использованы все сохранившиеся книги с 1374 по 1461 г., всего 20 книг, 2 из них были обнаружены генуэзским архивистом Дж. Муссо (за 1386 и за 1426–1427 гг.) в составе иных фондов[25].

Б) 4 книги Массариев Перы, 2 книги за 1390 г., 1 — за 1391 (ныне она в составе Архива Древней Коммуны, № 22)[26], 1 — за 1402 г.

В) Материалы судебных разбирательств генуэзской колонии Перы (Sindicamentorum libri factorum) за 1402–1403 гг.

Г) Регистрация специальных налогов, взимаемых с генуэзских оффициалов, в том числе на Леванте (Staliarum Cabelle). Имеется 12 регистров, из них использованы 2: 1455-11 и 1462. Сталии за 1380, 1393, 1423 и 1427 гг., приведенные в различных документах, учтены в работе М. Буонджорно[27]. Кроме того, записи стадий за 1437–1439 гг. имеются в актах нотария Антонио Фацио Старшего[28].

Д) Документы Оффиции Попечения Романии. Имеются регистры за 1424–1428 и 1447–1448 гг. (Officium Provisionis Romanie). Использовались публикации материалов[29].

Е) Большой интерес представляют фонды Primi Cancellieri (особенно busta 88), Membranacei e manoscritti. Значительная часть документов из них издана А. Винья в его знаменитом «Тавро-Лигурийском кодексе»[30]. Винья опубликовал также многие документы, относящиеся к деятельности Правления Банка (Litterarum, Diversorum Officii S. Georg, etc.).

IV. Акты нотариев Венеции и Генуи как опубликованные, так и неизданные[31].

V. Уставы генуэзских магистратур по делам торговли[32], генуэзские документы, касающиеся налогообложения торговли[33].

VI. Торговые книги, книги счетов (прежде всего Джакомо Бадоера), трактаты о ведении торговли XIV–XV вв.[34]

VII. Трапезундские источники:

А) Хрисовулы (златопечатные жалованные грамоты) императоров[35].

Б) «Трапезундская хроника» Михаила Панарета[36], написанная во второй половине XIV в. и содержащая дополнения конца XIV — начала XV в.

В) Агиографические памятники — Житие и описание чудес патрона Трапезунда св. Евгения, составленные в XIV в. трапезундским митрополитом Иосифом (Иоанном) Лазаропулом[37].

Г) Цикл риторических произведений: Энкомий (похвала) Трапезунду Виссариона Никейского[38], Экфраса Трапезунда Иоанна Евгеника[39], «Путеводительные записи» (Периигисис) Андрея Ливадина[40].

Д) Трапезундский гороскоп 1336 г., содержащий ценную информацию о повседневной жизни трапезундского общества, о иерархической структуре населения, предметах торговли и рыночных ценах[41].

VIII. Византийские нарративные источники. Наибольшее значение для темы имеют исторические произведения Никиты Хониата, Георгия Пахимера, Никифора Григоры, а также Халкокондила, Дуки, Критовула и Сфрандзи[42]. Не менее интересны «Воспоминания» о Флорентийском соборе великого экклесиарха Сильвестра Сиропула[43].

IX. Западноевропейские нарративные источники:

А) Венецианские хроники Дж. Карольдо[44], Д. Кинаццо[45], Дж. Дельфина[46], анонимных авторов[47], «Жизнеописания дожей» Марино Санудо Младшего[48], «Истории Венеции» Сабеллико[49] и Паоло Морозини[50] и др.

Б) Генуэзские хроники и истории Дж. Стеллы и его продолжателей[51], продолжателя Якопо да Вараджо[52], А. Джустиниани[53], О. Фольетты[54], П. Интериано[55] и др.

В) Сочинение флорентийского историка Дж. Виллани и его продолжателей[56] анонимная веронская хроника[57] и другие итальянские нарративные источники.

Г) Сочинения французских летописцев IV Крестового похода Жоффруа Виллардуэна[58] и Анри де Валансьена[59], «История св. Людовика» Жана де Жуанвиля[60], хроника Жана де Ваврина, повествующая о бургундской экспедиции в Черное море в 1443–1445 гг.[61].

X. Сочинения европейцев, посетивших Трапезунд в XIII–XV вв. Отметим особо Дневник члена испанского посольства ко двору Тимура Рюи Гонсалеса де Клавихо[62], «Путешествие» Перо Тафура[63], записки Иоганна Шильтбергера[64], описания поездок в Тану и Персию венецианских дипломатов Иосафата Барбаро, Амброджо Контарини[65], Катарино Дзено и др.[66]. Менее достоверны бывшие весьма популярными в Европе сочинения францисканца Одорико де Порденоне (1286–1331) и доминиканца Журдена де Серверака (нач. XIV в.)[67], а также компилятивный труд сэра Джона де Мандевиля (сер. XIV в.)[68].

XI. Акты Флорентийского собора и папские документы[69].

XII. Восточные историки, проливающие свет на отдельные аспекты истории связей Трапезунда с сельджуками, державой ильханов и на развитие самого города-эмпория на Понте[70].

В монографии использовались также некоторые славянские[71] и другие, не названные здесь источники (см. библиографию).

Автор считает своим приятным долгом выразить искреннюю признательность Г. Л. Курбатову, Г. Г. Литаврину, И. Н. Лебедевой, Р. А. Наследовой, В. В. Самаркину, всем сотрудникам кафедры истории средних веков исторического факультета МГУ и сектора византиноведения Института всеобщей истории АН СССР, которые взяли на себя труд ознакомиться с рукописью книги и сделали ценные замечания.

Слова благодарности автор обращает также к зарубежным коллегам: проф. А. Пертузи, профессорам и докторам А. Агосто, Дж. Бензоин, Дж. Муссо, Дж. Пистарино, Μ. Ф. Тьеполо, всем сотрудникам Венецианского и Генуэзского государственных архивов и Национальной библиотеки Марчиана (Венеция), директору Греческого института византийских исследований проф. М. Мануссакасу, оказавшим ему большую помощь при сборе материала.

Особо благодарен автор своему учителю члену-корреспонденту АН СССР Зинаиде Владимировне Удальцовой за постоянную помощь и поддержку в работе.

В ряду поздневизантийских городов Трапезунду принадлежит особое место. Став из крупного провинциального центра столицей империи, Трапезунд очень скоро превратился в экономический центр обширного района Малой Азии, Закавказья и Переднего Востока, в один из значительных городов-эмпориев Восточного Средиземноморья[72]. Сохранив преемственность византийских традиций и институтов, Трапезунд, на наш взгляд, наиболее удачно приспособился к потребностям крупной международной торговли, не утратив экономической и политической самостоятельности. Уяснение экономического значения Трапезунда важно для понимания причин оживленных связей с империей разных государств и народов. Конкретный анализ специфических черт экономической жизни понтийских городов в сложных условиях XIII–XV вв. позволит приблизиться к решению более общей проблемы типологии развития феодализма в поздней Византии[73], к выяснению закономерностей исторического развития отдельных регионов византийского мира в их единстве и разнообразии[74].

Между тем отсутствие специальных работ по истории города Трапезунда приводило подчас к необоснованным суждениям о рудиментарном развитии городской жизни в Трапезундской империи[75], о полном упадке трапезундского мореплавания и т. д.

История Трапезунда как города-эмпория начинается не с момента основания империи. А. Брайер выделяет 4 периода в развитии трапезундской торговли:

1) до падения Сасанидской державы, преимущественно в VI в.;

2) с 716 г. до XI в. («скромный расцвет»);

3) с 1258 г. до XV в.

4) с 1829 до 1869 г.[76]

Нам представляется, что особое значение Трапезунд приобрел еще в VIII–X вв., когда стал видным центром арабо-византийской торговли. Сюда стекались купцы из Ивирии и Месопотамии, Сирии и Херсонеса, здесь торговали греки из Константинополя и окрестных городов, армяне, черкесы, евреи, колхи и жители Крыма[77]. В X в. через Трапезунд на восток вывозились парча, сукно, льняные ткани, знаменитый греческий атлас — важнейший продукт экспорта Византии[78]. По свидетельству Мукаддаси, в Трапезунде тогда находилась самая важная торговая колония мусульман в Византии[79]. В XII в., как сообщал ал-Идриси, Трапезунд и прилегавшие к нему понтийские города (Иней, Керасунт) были важными торговыми центрами, а сам Трапезунд — главной базой и складочным пунктом греко-мусульманской торговли[80]. Из Трапезунда начинался путь в Персию и Среднюю Азию, а затем — в Китай. С образованием Иконийского султаната Трапезунд стал его черноморскими торговыми воротами, связывал его с русскими и половецкими землями, регулировал деятельность крупной мусульманской ярмарки в Сивасе. Блокирование ее в 1205/1206 г. вызвало поход султана Рума Гийас ад-дина Кай-Хусрау I против Трапезунда[81]. Международный характер в это время имели трапезундская ярмарка и византийский таможенный пункт в Трапезунде[82]. Однако при всей величине торговли VIII–XII вв. ее масштабы были значительно скромнее, чем в последующий период. Наступивший подъем чаще всего объясняли открытием новых торговых путей. Этот фактор действительно немаловажен. Но первой причиной было освобождение от стеснительной опеки Константинополя после 1204 г. Уже Ф. И. Успенский заметил, что непосредственные связи итальянцев с Трапезундом, Крымом, Сирией, Египтом, Кипром погубили значение Константинополя как складочно-распределительного центра на Леванте[83]. Развивая эту мысль, советские ученые показали, что упадок производства в столице сочетался с некоторым подъемом провинциальных городов, ранее сдерживавшимся городом-Левиафаном, развитие которого частично осуществлялось за счет византийской провинции[84]. Ее торгово-ремесленное население, как и знать, было заинтересовано в ослаблении влияния купеческой верхушки столицы. На этой основе произошла их временная консолидация и был обеспечен известный подъем, связанный не столько с ростом ремесленного производства, сколько с развитием торговли, притом в первую очередь сельскохозяйственными продуктами[85]. Практически византийские провинциальные города, включая и Трапезунд, становились очагами локальной централизации, противостоящей одновременно гегемонизму столицы и силам феодальной анархии на местах [86]. К XIII в. в Трапезунде сложился союз местной знати и торгово-ремесленных кругов. Но феодалы Понта были не столько заинтересованы в сбыте продуктов земледелия (их подчас не хватало для потребления в самой империи), сколько в извлечении выгод из транзитной торговли и местного ремесла. Уничтожение финансового и административного контроля Византии явилось известным стимулом к развитию последних. Кроме того, сами трапезундские феодалы обладали сравнительно небольшими земельными владениями, число париков в них не превышало 30–40[87]. Крупнейшие феодалы провинции постоянно находились на административной и военной службе в Трапезунде: этим обеспечивалась их заинтересованность в увеличении доходов императорской казны, значительная часть которых извлекалась из торговых коммеркиев.

Второй причиной оживления трапезундской торговли было увеличение спроса на полезные ископаемые и некоторые продукты ремесла империи Великих Комнинов и прилегавших районов. К. Каэн отмечал рост спроса на минералы и металлы в мусульманских городах Малой Азии[88]. Это обеспечивало приток сельджукских и персидских купцов в Трапезунд. В ряде трапезундских товаров, особенно квасцах, практически не добываемых тогда в Европе, остро нуждались итальянские купцы.

Наконец, общее изменение левантийских торговых путей также имело большое значение. Если ранее они шли к сирийскому и малоазийскому побережью Средиземного моря и имели целью Багдад, то после его разрушения татарами в 1258 г. эта магистраль была прервана. Второй удар восточносредиземноморской торговле был нанесен в 1291 г., с падением последних опорных пунктов крестоносцев в Сирии и с изданием папского запрета для всех христиан торговать с мамлюкским Египтом. В 1256 г. в Персии возникло государство ильханов. Благодаря централизованности управления оно сумело поддерживать безопасные караванные дороги, шедшие в глубь Азиатского материка и к Черноморскому побережью. Реформы, проведенные здесь Хулагуидом Газан-ханом в конце XIII в., способствовали известному подъему городов Северо-Западного Ирана, особенно Тавриза (Тебриза) и Султании (Сольтание), заложили основу интенсивной караванной торговли. Внутри городской стены Тавриза при Газан-хане и его преемнике Олджейту-хане был построен целый торговый квартал (Руб'е Рашиди), насчитывавший 24 больших караван-сарая, 1500 лавок, большое число ремесленных мастерских-кархане[89]. Из Тавриза купцы могли направляться в Индию, Среднюю Азию и Китай. А более легкий и кратчайший путь к Тавризу лежал через Трапезунд. Вместе с тем Трапезунд поддерживал активные связи с Крымом и Русью. К началу XIV в. персидские купцы осуществляли прямые торговые отношения с Трапезундом: была даже унифицирована система мер и весов двух столиц[90]. И географическое положение, и издавна налаженные контакты с Востоком способствовали превращению Трапезунда в крупнейший черноморский центр посреднической торговли[91].

Значение путей, проходивших через Юго-Восточное Черноморье, было оценено современниками еще в период, когда широкая торговая деятельность там европейцев лишь только разворачивалась. В начале XIV в. Марино Санудо Торселло Старший в сочинении о мерах, которые следовало принять для успеха крестового похода против египетского султана, предлагал, в частности, прервать торговлю с его землями и организовать блокаду египетских портов. Торговые потери, как считал венецианский историк и путешественник, можно было легко возместить расширением связей с Тавризом через Черное море, проложив новую караванную дорогу на Восток, от Понта вплоть до Индии. При этом большие расходы на перевозку товаров компенсировались более высоким качеством последних (особенно пряностей, таких, как имбирь и корица) и отсутствием столь высоких коммеркиев, какие были во владениях султана[92]. Более чем через 100 лет о преимуществах для венецианцев и генуэзцев торговли пряностями через Трапезунд писал Б. ди Миньянелли[93].

Как же проходили те самые торговые пути, которые, по признанию ряда исследователей, имели мировое значение?[94] Дорога в Тавриз лежала через Понтийские горы, пересекая их в наиболее удобном месте Зиганского. ущелья. Она шла через Кампану (Кара-Кабан, на границе империи) — Гюмюшане (бывш. Аргирополь) — Пайперт (Байбурт) — Эрзерум[95]. Модификация — через Эрзинджан[96]. По сообщению Пеголотти, все путешествие из Трапезунда в Тавриз занимало у всадника 12–13, а у каравана–30–32 дня[97]. Реже использовались пути от Керасунта к Токату, Сивасу или Эрзинджану (в этом случае с выходом к Тавризу)[98], а также из Трапезунда в Грузию[99] и — по побережью — к Керасунту, Самсуну, Синопу, Кастамону[100], вплоть до Константинополя. Надежность последнего маршрута ослаблялась тем, что он размывался горными потоками[101] и проходил через владения подчас враждующих друг с другом мусульманских правителей. В направлении на запад чаще предпринимались лишь небольшие поездки в пределах собственно Трапезундской империи.

Энкомиасты Трапезунда в один голос подчеркивали основное преимущество этого эмпория: соединение в нем морской и сухопутной торговли[102]. Уже по традиции Дж. Мандевиль писал, что через трапезундскую гавань вели торговлю те, кто направлялся в Татарию, Персию, Халдию, Индию, Армению[103]. Для земель Грузии Трапезунд являлся крупным портом уже в VIII в.[104] А через грузинские земли шел торговый путь к берегам Каспия, выходящий чаще всего к Железным Воротам — Дербенту. Однако основной морской путь соединял Трапезунд с Константинополем. И хотя он не был лишен риска, все же он был легче, безопаснее, требовал меньших издержек, чем дорога по суше, особенно если купцы везли дорогостоящие или тяжелые товары. Время подобного плавания колебалось в зависимости от конкретных условий в среднем от 8 до 19 дней[105], но были случаи задержки в пути почти до месяца и 5-дневные путешествия при попутном ветре[106]. Каботажный характер навигации и необходимость приставать к тем или иным портам удлиняли путь. В IX в. агиограф считал тяжелым даже плавание из Амастриды в Трапезунд[107], но с XIII в. и навигация до Константинополя была уже делом привычным, сложились устойчивые маршруты караванов венецианских и генуэзских галей от Константинополя до Трапезунда, иногда с заходом в Каффу, Тану, Синоп или Симиссо. Небольшие же генуэзские суда из самой Каффы прежде, чем идти в Трапезунд, часто заходили в Тану, Копу, Воспоро или Чиприко, нагружая в портах Азовского моря и на Кавказском побережье Черного моря товары для продажи в Трапезунде[108]. Правда, статутами Перы конца XIII в. генуэзским судам, не имевшим специального оснащения, запрещалось заходить в Черное море в наиболее опасный период — с декабря до середины марта[109]. Но уже с середины XIV в. с введением в навигацию новых типов судов это ограничение перестало действовать. Продолжительность навигации галей от Венеции до Трапезунда составляла около 3 месяцев[110]. Сообщение с Крымом всегда было особенно важным для Трапезунда[111]. В первой половине XIII в. преобладали связи с Херсоном, в конце XIII–XV вв. — с Каффой и другими итальянскими колониями. При благоприятном ветре путь от южного берега Крыма до Трапезунда продолжался от 2 до 10 дней[112], но обычно плавание длилось дольше[113]. В середине XIV в. генуэзскими актами зафиксированы прямые связи Трапезунда и Керасунта с устьем Дуная, в частности с генуэзской факторией в Килии[114], с XIV–XV вв. также и Белгородом (Монкастро, Аккерманом)[115]. Контакты Трапезундской империи с русскими землями осуществлялись в основном через Монкастро и Тану, но были и окружные пути — по Волге и Дону (через Сарай и Тану), а также через Астрахань и Дербент. Они имели в основном резервное значение, а последний из них стал шире использоваться лишь с XVI в.[116].

Перекрещивание важных морских и сухопутных дорог поднимало значение Трапезунда, высоко оцениваемое современниками. В трапезундской и отчасти византийской исторической литературе и деловых источниках Трапезунд постоянно называют πόλις ευδαίμων, счастливый, богатый и прекрасный город, мегалополь[117]. Однако сам по себе литературный штамп не имеет силы доказательства, если не подтверждается другими материалами. Уже в XIII в. у западного историка сложилось представление о том, что государь, правящий Трапезундом, отличался богатствами[118]. В XIV в. Абульфида, следуя своему предшественнику Ибн Саиду, писал о Трапезунде как о знаменитом порте Черного моря[119], ал-Умари подчеркивал известность и значительность империи, уважение к ней со стороны окружающих правителей и папы[120]. В начале XIV в. Одорико Порденоне, а затем — Мандевиль назвали Трапезунд портом Понта, добрым городом, общим рынком для персов, мидян и других народов[121]. Клавихо, посетивший Трапезунд в начале XV в., отметил его прекрасную укрепленность, обилие садов в предместьях и красивый торговый квартал, расположенный на берегу моря[122]. О тех же достоинствах, с добавлением, что земля приносит Трапезунду большие доходы, писал через три десятилетия Перо Тафур[123]. А в середине XV в. Барбаро свидетельствовал о величине и благополучии города, множестве сел и небольших замков в округе[124]. В это же время генуэзские документы называли города Трапезундской империи nec paucas, nес contemnendas urbes[125]. Иеромонах Григорий, автор «Жития» св. Иоанна Нового, мученика родом из Трапезунда, именует столицу империи «славным и великим градом», повсюду известным своим изобилием, проистекающим от богатой морской торговли[126].

По традиции, начиная с В. Гейда, исследователи уделяли почти все внимание посреднической торговле[127], а местное ремесло практически не изучалось. К сожалению, мы не располагаем данными об организации производства в Трапезунде и других городах Понта, а источники для рассмотрения самих предметов ремесла и ремесленных профессий крайне скудны[128].

Виссарион Никейский называл свою родину «эргастирием и эмпорием всей вселенной»[129], Иоанн Евгеник писал, что Трапезунд сам для себя производил все необходимое и нуждался в малом из привозимого извне, в то время как во многих его продуктах нуждались приезжие купцы[130]. Но это — данные энкомиев. Их можно принять лишь за свидетельство (может быть, преувеличенное) о наличии ремесленного производства и его связях с торговлей, не более. Правда, энкомий Виссариона отличается в ряду произведений этого жанра большей конкретностью и предметностью описаний. При неизбежной некоторой формализации и стандартизации энкомий довольно точно описывает многие средневековые реалии Трапезунда, чему есть убедительные подтверждения в произведениях других авторов, в документах и топографических данных. Ряд сведений Виссариона, уроженца Трапезунда, уже давно имеет репутацию надежности у исследователей[131]. Виссарион писал, что мастерские в Трапезунде были расположены прямо на рыночной площади, за стенами города (на Майдане). Здесь ремесленники непосредственно сбывали свою продукцию и покупали нужные им товары[132].

Немалая группа трапезундских ремесленников была занята в строительном деле[133]. Это были и каменотесы, и печники, и плотники, и корабелы[134]. Постоянная военная угроза вынуждала уделять большое внимание возведению фортификационных сооружений[135]. Материал для строителей отчасти поставляли лесорубы[136]. Вторая большая группа мастеров представлена металлистами: кузнецами и мастерами по железу[137] и серебру[138], ювелирами[139], оружейниками[140]. Третьей группой ремесленников были ткачи, производившие разные виды дорогих узорчатых и простых тканей, а также чесальщики шерсти. Наличие последних говорит о том, что часть ввозимого в Трапезунд сырья подвергалась в городе ремесленной доработке[141]. Производство в Трапезунде вязаных изделий для продажи, шерстяной и шелковой одежды отмечалось в источниках до XIII в.[142] Четвертая группа объединяла портных и мастеровых, делавших всякого рода мелкий ремонт[143], сапожников, чья продукция была довольно значительна и экспортировалась[144], гончаров и различных ремесленников, производивших посуду[145], пекарей и поваров[146]. Часто между отдельными специальностями трудно провести грань, они мало дифференцированы. Кузнецы, например, занимались заточкой оружия и ножей, они же являлись коновалами[147]; профессии сапожников и портных совмещались[148]. Ряд ремесленных профессий прикладного характера был связан исключительно с обслуживанием внутренних нужд и потребностей торговли эмпория. В Трапезунде имелось также много неквалифицированной рабочей силы: грузчиков, переносивших товары за очень небольшое вознаграждение[149], водоносов[150], прачек[151] и других наемных работников[152].

Немало ремесленников, вероятно, занимались добычей полезных ископаемых. Правда, часть горнорудных разработок была утрачена в XIV в., но даже рудники, находившиеся на мусульманской территории, продолжали тяготеть к Трапезунду как к крупному рынку сбыта. Важнейшее значение имела добыча квасцов в Халивии, близ Керасунта (Шарки Карахиссар) и далее, в районах Сиваса[153]. Трапезундские месторождения квасцов не уступали знаменитым Фокейским. В средние века квасцы весьма ценились как важнейшее сырье для текстильной, красильной и суконной промышленности и широко экспортировались в Европу[154]. Эксплуатация железных месторождений в районе Трапезунда — Керасунта продолжалась с античных времен в течение всего средневековья[155]. Древнюю историю имели и серебряные рудники Халивии, а также Пайперта и Гюмюшане[156]. Последние были основным источником поступления серебра для местной монетной чеканки минимум до начала XIV в.[157] В первой трети XIII в., когда Синоп и область Джаника (Чаник) входили в состав империи, казна получала значительные прибыли от добычи меди: месторождения Синопа и Кастамона считались лучшими в Передней Азии. В середине XV в. доходы с них составляли 200 тыс. золотых монет ежегодно (из них 50 тыс. уплачивалось как дань султану)[158]. Даже после завоевания Синопа сельджуками в 1214 г. Трапезунд продолжал пользоваться частью доходов, осуществляя экономические связи с этими районами[159].

Чтобы полнее оценить роль экспорта в Трапезундской империи, необходимо обратиться к сопоставлению производимой сельскохозяйственной продукции с предметами внешней торговли. И путешественники, и энкомиасты, и деловые источники особенно часто отмечали высокоразвитое виноградарство и виноделие[160], садоводство и оливководство[161], сбор лесных орехов (avalana)[162]. Выращивание злаков также упоминается в источниках[163], однако оно не приобрело характера товарного производства, так как Трапезунд сам в большей степени потреблял привозимое из Крыма, Константинополя и других портов зерно и подчас в значительных количествах. До конца XIII в. в снабжении его зерном определенную роль играла плодородная житница — долина Пайперта[164]. Но после ее утраты хлебный голод стал ощущаться сильнее. Применявшаяся двупольная (или трехпольная) система[165] позволяла также выращивать бобовые[166] и кормовые[167] культуры. Определенную роль в экономике играло пастбищное скотоводство. А. Брайер со всей очевидностью показал, как шла постоянная кровавая борьба за выпас скота на наиболее плодородных летних пастбищах (яйлах) между трапезундскими крестьянами и горцами[168]. Но не меньшее значение имело и стойловое содержание домашних животных[169], прежде всего крупного рогатого скота[170], лошадей[171], овец[172], свиней[173]. Рыбу ловили как в море[174], так и в специальных прудах[175], но ее и привозили (из-за нехватки) в широких масштабах из Северного Причерноморья. Весьма развитыми в Трапезундской империи были пчеловодство и бортничество[176]. Уже с начала X в. Трапезунд был важным центром по производству воска[177]. Наконец, источники сообщают об охоте на самых разнообразных животных: зайцев, серн, кабанов, лис, ланей, дроф, диких голубей, куропаток, дроздов, перепелов, уток[178], в том числе и с собаками[179]. Разумеется, охота в богатых дичью понтийских лесах была в первую очередь привилегией феодалов.

Мы кратко рассмотрели наиболее характерные для Трапезундской империи ремесла и отрасли сельского хозяйства, чтобы уяснить затем, в какой мере они «работали» на внешний рынок. Обратимся теперь ко второй стороне вопроса — к предметам экспорта и импорта. Из местных трапезундских товаров основная доля экспорта приходилась на вино, вывозившееся в очень больших масштабах в Крым, Тану, Константинополь, венецианские и генуэзские фактории и станции Черного моря. Итальянские торговые республики создавали благоприятные условия для экспорта трапезундских вин. Из продуктов виноградарства вывозился также изюм[180]. В большом количестве в Италию импортировались и лесные орехи. Ими, как и вином, выплачивались даже долги трапезундских императоров[181]. Бортничество и пчеловодство давали для вывоза мед[182] и особенно воск[183]. Среди вывозимых местных товаров были квасцы, железо, лес[184].

Гораздо разнообразнее и шире представлены предметы транзитной торговли, прежде всего шелк-сырец и шелковые ткани[185]. Шелк, вывозившийся из Персии и с Кавказа через Трапезунд и Аяццо, был более высокого качества, чем китайский, который итальянцы экспортировали в основном через Тану и Крым. Но масштабы поставок через Трапезунд значительно превосходили экспорт Таны[186]. Через Трапезунд с Востока шли также различные пряности[187], красители[188], златотканые материи[189], шитые пояса[190], драгоценные камни[191], благовония[192], хлопчатобумажные ткани и хлопок-сырец[193]. Из русских земель (через Крым или Тану) привозили меха[194]. Среди предметов импорта следует назвать пшеницу и муку (из Крыма, Таны, Константинополя, с Кавказского и Западного побережья Черного моря и т. д.), просо, ячмень[195], сахар[196], соль (из Газарии)[197], сыр[198], рыбу (из Ло Копы, в устье Кубани, из Каффы и Таны)[199], засоленную свинину и сало[200]. Помимо продуктов питания значительная доля импорта приходилась на ткани, как продававшиеся в самом Трапезунде, так и шедшие транзитом далее, в Тавриз. Это итальянские, фландрские, французские и английские сукна[201], льняные ткани и холстина[202], бархатные ткани[203]. Ввозились также шерсть, служившая сырьем для местной промышленности[204], наряду с кожей[205], хлопчатобумажной пряжей (? filadi)[206] и пенькой[207], а также стекло[208] и некоторые металлические изделия[209].

Сложные технические работы, такие, как починка часов и колоколов, не выполнялись в Трапезунде, и Великие Комнины посылали эти изделия для ремонта в Венецию, откуда и ввозили их[210].

Для того чтобы яснее представить себе характер внутренней торговли в Трапезунде, обратимся к счетам английского посольства Ленгли, которое состояло из 20 человек и производило в 1292 г. разнообразные закупки в Трапезунде[211], в том числе большого количества продовольственных товаров, притом по относительно недорогой цене. Это в первую очередь вино (36,7% по подсчетам А. Брайера), мясо: говядина, баранина, поросятина, птица, в основном курятина и голуби (25%), хлеб и рис (18,7%), рыба (6,9%). Меньше средств было затрачено на закупку фруктов, молока, яиц, сыра, растительного и животного масла, приправ. В Трапезунде регулярно приобретали также дрова, фураж для скота, свечи. Об уровне цен не всегда можно судить достаточно определенно, так как в счета не заносилось в большинстве случаев количество приобретаемого продукта. Приведем лишь некоторые примеры: ягненок стоил в Трапезунде от 4 до 6 аспров, гусь–3–4 а.; ежедневно расходовалось вина в среднем на 36–45 аспров, хлеба — на 12–16, молока–2–3 аспра. Показательно, что именно в Трапезунде посольство сделало основные закупки провизии для следования к ставке монгольского хана. По довольно дешевой цене в городе были куплены простые льняные одежды и ткани, вероятно, местного производства, а также более дорогие привозные ткани. По вычислениям А. Брайера (неполным, так как часть счетов утрачена), было, приобретено 146 пар туфель и сапог[212]. Обувь стоила дешево[213] и была местного производства[214]. Наконец, третья категория закупок — всякого рода дорожные принадлежности. Общая сумма расходов посольства в Трапезунде внушительна: 10 тыс. аспров. Перечисляемые счетами товары (наверняка, исключая обувь) не были предназначены для широкого вывоза, они обслуживали потребности самого эмпория и транзитной торговли. Этой же цели служила и широко практиковавшаяся аренда домов и складов[215], а также сдача внаем вьючных животных (верблюдов, мулов, ослов) и лошадей. Иногда такой найм носил характер централизованного договора сторон. Так, например, генуэзцами была создана специальная комиссия по найму, условия которого были детально разработаны[216]. Впрочем, тягловые животные и лошади часто продавались в Трапезунде: в конце XIII в. лошадь стоила 150 аспров, а за 100 аспров можно было купить несколько ослов[217]. Особую категорию торговых операций составляла работорговля. Рабы, в основном использовавшиеся в качестве домашней прислуги, приобретались жителями итальянских факторий[218]. Но эта торговля не носила широкого международного характера[219].

Из сравнения предметов производства и торговли можно заключить, что лишь часть продукции местного ремесла и сельского хозяйства получала широкий сбыт: полезные ископаемые, вина, мед, воск. Сам Трапезунд нуждался в ряде важнейших продуктов, в том числе в хлебе. Международная торговля на Понте выходила далеко за рамки сбыта и приобретения продукции местных ремесленников.

Необходимо отметить, что мы не располагаем такими данными о ремесле и торговле, которые можно было бы подвергнуть статистической обработке или количественному анализу. Мы не гарантированы от пропуска той или иной категории товара. У нас нет материалов, позволяющих составить хронологическую схему эволюции структуры торговли. Но можно утверждать, что в известной степени отражены основные предметы ремесла и торговли в период наибольшего развития итальянской коммерции в Черном море и его портах в конце XIII — первой половине XV в.

О положении ремесленников в Трапезунде, к сожалению, почти ничего не известно. Для его уяснения приходится обращаться к весьма косвенным свидетельствам. Так, например, биограф Виссариона Никейского Михаил Апостолий отмечал, что знаменитый кардинал происходил от родителей скромного происхождения, проводивших свою жизнь в ремесленном труде (χειρωναξία). Однако семья, вероятно, была достаточно известной и состоятельной: с талантливым мальчиком стал заниматься науками сам владыка Трапезунда Досифей[220]. Несколько идиллическое описание жизни родителей Виссариона позволяет все же причислить их к зажиточным горожанам-ремесленникам[221], определив тем самым достаточно устойчивое положение верхушки этого слоя в империи Великих Комнинов.

Для более полной оценки Трапезунда как эмпория следует обратиться к роли местных и иностранных купцов[222] в его торговле. Значение итальянской торговли в Черном море вообще и в Трапезунде в частности известно. Считается, и не без оснований, что она доминировала над местной. Но положение самих трапезундских купцов еще не выяснено. Между тем разнообразные источники говорят об известной широте географического диапазона и важности торговли понтийских греков. Притом коммерческие позиции последних в самой итальянской торговле постепенно усиливались: если в 1314 г., по договору с Генуей, трапезундским греческим купцам запрещалось присоединяться к генуэзским караванам, отправлявшимся в Персию[223], то уже в 1341 г. они были единственными (кроме венецианцев) иностранцами, получившими на это разрешение[224]. Присутствие трапезундских купцов в Султанин зафиксировано Клавихо в начале XV в.[225] Они постоянно посещали Константинополь и Перу[226], получали от Генуи права оптовой и розничной торговли во всех восточных владениях республики на условиях ее граждан, под охраной ее оффициалов[227]. Пребывание трапезундцев в Каффе фиксируется в источниках с конца XIII в.[228] Они сами привозили сюда свои товары, прежде всего вино и лесные орехи, и покупали соль, пользуясь широкими налоговыми льготами. В момент конфликта с Трапезундской империей правительство. Генуи и администрация Каффы пытались подвергнуть купцов усиленному налогообложению и нанести тем самым серьезный ущерб интересам империи. Раз такой шаг стал для Генуи главным способом борьбы с (противником и был предпочтен мерам военного вмешательства, это свидетельствует о значительном развитии трапезундской торговли в бассейне Черного моря. Об интенсивной торговле трапезундцев с Каффой говорят и документы, составленные уже после падения Константинополя[229]. Тесные экономические связи между Трапезундом и Каффой приводили к оседанию трапезундцев в крупнейшем генуэзском городе Черноморья[230]. Целый ряд греков из Трапезунда и Керасунта находился на военной и иной службе в гарнизонах разных генуэзских факторий (Каффы, Самастро, Симиссо, Синопа), иногда с довольно значительным окладом, от 200 до 400 аспров барикатов в месяц[231]. Акты генуэзского нотария Антонио ди Понцо (1360–1361 гг.) регистрируют пребывание греческих и генуэзских купцов из Трапезунда и Керасунта в Килии, где была генуэзская фактория[232]. Греки и генуэзцы из Трапезунда и Керасунта выступали совладельцами одного и того же судна[233], вели совместные торговые операции. Например, греки из Керасунта (второго по значению города Трапезундской империи) получали в Килии от генуэзцев деньги в качестве камбия, на которые в устье Дуная закупалось зерно. После его реализации в Пере сумма камбия выплачивалась по назначению[234]. Трапезундские купцы играли определенную роль и в черноморской хлебной торговле конца XIV в., участвуя в крупных закупках, предпринимаемых по поручению генуэзской коммуны, а сам Трапезунд был для генуэзцев важной хлебной пристанью[235]. В середине XV в. трапезундские греки даже объединялись в специальные торговые общества, перевозили большое количество зерна, в ряде случаев — на принадлежащих им галерах, между портами Черного моря[236].

Венеция предоставляла трапезундским купцам право беспошлинной продажи вина в Тане, в то время как другие купцы, включая и иностранцев, торговавших трапезундским вином, должны были платить налоги по обычаю[237].

Итак, мы видим, что практически весь бассейн Черного моря был в той или иной мере освоен трапезундскими купцами. Однако о масштабах их операций и экономических возможностях известно немногое. Так, например, Бадоер сообщил о трапезундском коммерсанте кире Коста, который оптом закупил привезенные по поручению Бадоера ткани на сумму 8 тыс. аспров (сделка выше средней величины)[238]. Упоминавшиеся выше торговые общества середины XV в. проводили операции на сумму в несколько десятков тыс. аспров. С другой стороны, трапезундец Лев Клид взял для торговли с Газарией (Крымом) займ всего лишь 3 иперпера, обязавшись уплатить долг и высокий процент (⅓ суммы) по возвращении в Трапезунд[239]. Следовательно, в торговых операциях участвовали и малосостоятельные (а возможно и непрофессиональные) купцы. На рапространенность широкого кредитования морской торговли указывает и стихотворный энкомий Стефана Сгуропула императору Алексею II[240]. Наряду со значительной итальянской торговлей в Трапезунде торговля трапезундских греков существовала, развивалась, и говорить об ее упадке нет оснований. Косвенным показателем ее развитости служат данные Гороскопа 1336 г. В нем очень интересно классифицируются категории купечества: 1) крупные торговцы и предприниматели, которые с выгодой осуществляли далекие поездки (πραγματευτής καί ''έμπορος); 2) купцы-метапраты, занимавшиеся операциями с привезенными из-за моря товарами; 3) мелкие рыночные торговцы-пазариоты, названные вместе с простым людом[241] и, наконец, арматоры, судя по термину и контексту, где говорится об их прибытии и появлении в Трапезунде, латиняне[242]. В том же источнике встречаем постоянные указания на колебания цен на трапезундском рынке: предсказываются их стабильность, повышение или понижение[243], застой в реализации товаров[244], предполагаемое прибытие купцов в город[245]. Особый интерес составителя гороскопа к торговой деятельности в эмпории, сама его осведомленность в коммерческих делах лишний раз указывают на большую роль в тот период международной посреднической торговли в Трапезунде с участием местного купечества. Формы итальянской торговли в Трапезунде отличались большим разнообразием: от прямого участия в viagium и ведения коммерции в самом городе в качестве резидентов до разного рода и вида поручительств — комменд, ведения дела из части прибыли и т. д. В актах генуэзских нотариев Перы и Каффы конца XIV в. часто упоминаются случаи посреднической торговли, кредитования операций, откупов, контрактов, ссуд[246]. Данные об отдельных венецианских купцах позволяют говорить о значительности средств, которые вкладывались ими в торговлю с Трапезундом. Томмазо Санудо, умерший в 1374 г., оставил в Трапезунде и Александрии товары на сумму 16255 дукатов. Дж. Луццатто утверждает, что это даже ниже средней годовой суммы его операций[247]. Неопубликованная книга копий писем купца Г. Квирини (1428 — декабрь 1461) свидетельствует о большой выгоде ведения торговли с Трапезундом и подтверждает, кстати, тот ассортимент товаров, который был нами указан выше[248]. Даже такой средней руки купец, как Бадоер, мало занимавшийся непосредственно торговлей с Трапезундом (из 800 контрагентов он имел здесь лишь четырех), за три с половиной года совершил в Трапезунде операций на сумму 4410 иперперов[249]. Генуэзские купцы, жившие в Трапезунде, вели значительные торговые операции в Каффе, подчас выступая совладельцами целых судов[250]. Большой интерес для итальянской торговли представлял также Керасунт. Несмотря на отрывочный характер материалов, освещающих экономическую жизнь крупнейшего после Трапезунда города империи Великих Комнинов, можно утверждать, что уже с конца XIII в. он стал опорным пунктом для генуэзского купечества. В 1291 г., например, генуэзские документы предусматривали возможность зимовки здесь навы (нефа) — торгового судна большого водоизмещения[251]. Торговое значение Керасунта для генуэзцев прослеживается и позднее[252].

Помимо греков и итальянцев, в коммерческих операциях в Трапезунде принимали участие и мусульманские купцы (прежде всего из Персии и Синопа)[253], а также армяне, жившие во многих понтийских городах, включая Трапезунд. Армяне часто вели совместные операции с венецианцами и генуэзцами, иногда становясь натурализованными подданными этих республик[254].

Научная литература долгое время отрицала экономическую роль византийских купцов XIII–XV вв., поэтому и сам византийский флот оценивался ею как весьма незначительный. Равным образом утвердилось мнение о полном упадке трапезундского мореплавания[255]. Лишь в последние годы это положение стали подвергать сомнению[256]. Между тем источники говорят о том, что в империи Великих Комнинов были хорошие мореходы[257], постоянно упоминают разные категории трапезундских судов, часть которых была предназначена для торговых перевозок[258]. Нотариальные акты XIII–XV вв., а также данные массариев Каффы позволяют утверждать, что греки — жители Трапезунда и Керасунта — являлись и богатыми патронами судов, и осуществляли самостоятельную навигацию в самые разные порты Черного моря (Синоп, Каффу, Ликостомо, Самастро, Перу и т. д.)[259], и служили простыми матросами на генуэзских судах в Черном море[260]. Трапезундское мореплавание опиралось на давние традиции: многочисленные суда эмпория на Понте отмечены агиографом, описывавшим события конца 80-х годов X в.[261] Большое число и разнообразие данных о трапезундском мореходстве в сочетании со сведениями о торговле трапезундских купцов на Черном море свидетельствуют о том, что трапезундская навигация не испытывала в XIII–XV вв. упадка, а в первой половине XV в. даже укреплялась, хотя и не выходя за пределы Черного моря. При определенных обстоятельствах трапезундский флот мог дать отпор могущественным венецианцам и генуэзцам[262]. Видимо, вдоль побережья империи была налажена морская патрульная служба. Ее несли, в частности, жители Керасунта, сохранившие связанные с ней привилегии и после 1461 г.[263].

Признавая, что итальянское купечество занимало важные позиции в экономической жизни эмпория, нельзя не отметить, что инициатива местных торговцев не была полностью подавлена итальянской конкуренцией. Трапезундцы иногда самостоятельно, а иногда вместе с итальянцами осуществляли довольно широкие торговые операции, хотя и в региональных масштабах Черноморья, Персии, восточных областей Малой Азии и Западного Кавказа. Итальянские купцы способствовали снабжению Трапезунда и других городов империи продовольствием, доставляли большие средства в казну, уплачивая коммерции — важный источник дохода господствующего класса империи. Значительная доля этих поступлений использовалась для укрепления обороноспособности державы Великих Комнинов. В известной мере транзитная торговля развивала и местное ремесло, но лишь отдельные его отрасли, которые обслуживали в первую очередь нужды этой торговли. Однако по своей природе транзитная торговля была мало и однобоко связана с развитием внутреннего рынка области Понта, не обеспечивала равномерного экономического подъема государства. Города, лежавшие вне ее дорог, оставались по преимуществу полу-аграрными центрами. Товарность сельского хозяйства в этих условиях повышалась медленно. Вместе с тем поставка дешевых европейских сукон и одежд ограничивала развитие местного ткачества, оказывала сдерживающее воздействие на ремесло Трапезунда и других левантийских городов. Немаловажно и то, что пребывание генуэзцев и венецианцев в Трапезунде было чревато военными конфликтами, что наносило ущерб всей хозяйственной деятельности эмпория.

Но, сохранив коммеркии и извлекая из них выгоды, господствующий класс Трапезундской империи в большей степени, чем византийские феодалы, был заинтересован в развитии значительной посреднической торговли. Даже местные феодалы, жившие на границах и в провинции, черпали подчас основную долю доходов от поборов у проезжавших через их владения купцов и путешественников. Таким рисует «Дневник» Клавихо Льва Каваситу[264].

У нас нет данных, на основании которых можно было бы предположить наличие ростков раннекапиталистических отношений в Трапезунде. Характеризуя их зарождение, К- Маркс писал: «Мануфактура возникает там, где имеет место массовое производство на вывоз, для внешнего рынка, следовательно на базе крупной морской и сухопутной торговли…»[265]. Однако массового производства на вывоз в Трапезунде, видимо, не существовало. Роль его как эмпория заключалась в основном в регулировании и обслуживании посреднической торговли. Недаром современник отметил, что «жители города кормились морской торговлей»[266]. Полное господство феодальных отношений в Трапезундской империи, как и в Византии, обеспечивало подчинение ремесленного производства купеческому капиталу, консервировало старые производственные отношения[267].

Не приходится доказывать, что из стран Западной Европы итальянские торговые республики имели наиболее прочные, постоянные и устойчивые связи с Трапезундской империей. Но, начиная историю отношений государства Великих Комнинов и Запада именно с Венеции, следует пояснить мотивы такого выбора: ведь граждане республики св. Марка обосновались «а берегах Понта позже генуэзцев, а значение венецианской фактории в Трапезунде во всяком случае сопоставимо со значением лигурийской. Дело в характере связей, их отражении документами. Венецианская республика направляла торгово-предпринимательскую деятельность своих купцов во всем бассейне Средиземного моря, организовывала, контролировала и обеспечивала охрану регулярных конвоев галей на всех основных маршрутах Верхней и Нижней Романии. Причем (в отличие от Генуи) делала это централизованно, в масштабе государства. Поэтому экономические связи Венеции и Трапезунда имели более регулярный характер, хотя подчас по масштабам и уступали черноморской торговле Генуи и генуэзских колоний. Равным образам и все вопросы, относившиеся к венецианским факториям, их управлению, связям с государствами, на территории которых они находились, были сконцентрированы в ведении Сената и отчасти Большого Совета. Принятые ассамблеями постановления фиксировались со всей тщательностью. Прекрасная сохранность этих документов дает возможность почти погодно (особенно с 30-х годов XIV в.) проследить развитие отношений между Трапезундской империей и Венецией, а также в известной мере и вообще определить политическую и юридическую основу пребывания итальянцев на Понте, ибо только венецианские архивы сохранили тексты договоров, оформивших отношения Трапезундской империи и с Венецией, и с Генуей: знаменитые хрисовулы, данные венецианцами в 1319, 1364 и в последующие годы, составлялись на основе практики и документов, определявших условия торговли и пребывания генуэзцев во владениях Великих Комнинов. Совокупность экономических и политических связей Трапезундского и итальянских государств более полно отражена в венецианских источниках. Отдавая себе отчет в том, что общие закономерности развития венецианской и генуэзской торгово-политической активности были сходными, предпочтительно первоначально обратиться к венецианскому материалу, позволяющему нарисовать более полную картину.

Необходимо также учитывать, что в отношениях между Трапезундской империей и итальянскими морскими республиками последним зачастую принадлежала более активная роль. Малочисленность и фрагментарность собственно трапезундских источников, кроме того, заставляют исследователя рассматривать и саму политику государства Великих Комнинов в отраженном свете постановлений и дипломатических реляций Венеции и Генуи. Неизбежным следствием этих двух обстоятельств является некоторое смещение акцента в сторону Адриатической и Лигурийской республик.

Вопрос о времени проникновения венецианцев на территорию Трапезундской империи был поставлен давно. Однако определение хронологических рубежей было весьма несогласованным прежде всего в силу нечеткости критерия и совмещения двух разных вопросов: о появлении венецианцев на берегах Понта и организации устойчивого поселения, фактории. Очевидно, возникновение фактории, имевшей определенный политический и правовой статус, не является этапом зарождения связей и не совпадает с началом колонизации (как предполагалось), а скорее есть уже итог определенных отношений, возникших в предшествующий период.

Первые исследователи проблемы уделяли главное внимание хрисовулу 1319 г. Проанализировав его, Я- Фальмерайер и В. Гейд лишь отметили, что венецианцы обосновались в Трапезунде позже генуэзцев[268]. М. М. Ковалевский, допуская возможность раннего (еще в XII в.) проникновения итальянцев в Черное море[269], создание особого венецианского баюльства в Трапезунде объяснял усилением позиций генуэзцев после падения Латинской империи и поисками Венецией новых путей, морей и рынков. Возникновение этого баюльства несколькими годами ранее образования консулата в Тане было следствием единого процесса перемещения торговли в сторону Азовского моря[270]. Н. Йорга считал, что трапезундско-венецианские связи зародились непосредственно перед 1300 г.[271] Д. Закитинос, отметив, что такое суждение недостаточно обоснованно, предложил в качестве датировки последнюю четвери XIII в. Но вопрос, почему венецианцы при их «практическом духе» не обосновались в выгодном эмпории ранее, Закитинос оставил открытым, предположив противодействие им генуэзцев[272]. Лишь Г. Каро, а затем Г. Брэтиану впервые привлекли документ, доказывающий присутствие венецианцев в Трапезунде до 1319 г.: в 1291 г.[273] Кроме того, в некоторых исследованиях в последние годы появились попытки, расширительно истолковывая хрисовулы, данные венецианцам и генуэзцам в XII в. византийскими императорами, доказать, что итальянцам было разрешено плавать в Черное море, но без права заходить в Азовское[274]. Сомнительность такой трактовки хрисовулов очевидна, тем более, что мы не располагаем документальными подтверждениями обоснования венецианцев и генуэзцев на Черном море до XIII в.

С образованием в 1204 г. Латинской империи Венеция, самая большая и сильная торговая нация[275] периода развитого феодализма, получила потенциальную возможность посылать свои суда в любой район Черного моря. В документах отражены факты венецианской навигации в 1206 г. в Солдайе (Судак), в 1212 г. — Симиссо (визант. Амис, соврем. Самсун) в пределах уже собственно Трапезундской империи. В 1232 г. зафиксировано плавание венецианцев в Черное море, правда, без указания портов[276]. На этом основании иногда считают, что именно в первой половине XIII в. у Венеции возникли там серьезные коммерческие интересы[277]. Однако уже сами издатели вышеупомянутых документов (например, Дж. Соранцо) отмечали, что подобные сведения единичны в большом числе нотариальных актов первой половины XIII в. Необходимо также учитывать, что именно в эти годы основные усилия республики св. Марка были направлены на закрепление новых приобретений в Восточном Средиземноморье, что требовало значительных сил и средств. Г. Брэтиану указал на то, что политическая раздробленность и отсутствие стабильности на Черноморском побережье и на путях к нему препятствовали установлению благоприятных экономических связей итальянского купечества с этим регионом[278]. Добавим, что до изменения магистральных путей левантийской торговли в середине XIII в. и Трапезунд и Крым лежали в стороне от основного потока товаров., Показательно, что среди оффициалов, управлявших венецианскими колониями и факториями в период до 1282 г., венецианский источник — Liber officiorum — не упоминает чиновников в Трапезунде и в каком-либо порту Черного моря[279]. Равным образом их нет и в книгах Большого Совета до 1319 г.[280]

В последней трети XIII в. Трапезунд являлся наиболее удобным пунктом посреднической торговли, началом караванного маршрута к столице нового государства ильханов — Тавризу и, кроме того, удобной морской пристанью на путях к Крыму и в Азовское море. Поддерживать факторию в Трапезунде, не имен опорных баз в Черном море и на Босфоре, было нельзя. Поэтому условия для установления регулярных связей и образования там итальянских сеттельментов возникли в связи с общим изменением континентальных путей левантийской торговли (после разрушения монголами Багдада в 1258 г.); с началом обоснования итальянцев в Крыму (Каффа, Солдайя и т. д.) и на Азовском море (Тана); с укреплением внутреннего положения в самой Трапезундской империи в конце XIII в.; с завоеванием итальянскими республиками более или менее устойчивых позиций на проливах и в Константинополе; с образованием централизованного государства ильханов, поддерживавшего открытыми и безопасными караванные дороги вплоть до Средней Азии и Китая.

Первый стимул к бурному развитию венецианская торговля на Черном море получила после заключения договора с Византией в 1268 г. Тогда в Италии свирепствовал голод, и венецианские купцы закупили в портах Черного моря большое количество хлеба, получив высокие прибыли[281]. К 1291 г., как уже отмечалось, относится первое документальное подтверждение пребывания венецианцев в Трапезунде. К началу венецианско-генуэзской войны (1294–1298) венецианцы уже располагали в Трапезунде небольшой станцией. Завещание венецианского купца и путешественника Маттео Поло свидетельствует, что в это время им приходилось сталкиваться не только с враждебностью занимавших более прочные позиции на Понте генуэзцев, но и с притеснениями со стороны трапезундской администрации. В 1295 г. Маттео Поло, его брат Никколо и сын Марко, будущий автор знаменитой «Книги путешествий», возвращались через Трапезунд в Венецию и потерпели ущерб «как от самого императора (Иоанна II), так и от других лиц в пределах его империи» на сумму около 4000 иперперов[282]. Во время знаменитого нападения на Каффу в 1296 г. венецианский флотоводец Джованни Соранцо захватил в Крыму имущество трапезундцев (видимо, купцов) также на 4000 иперперов. По решению Большого Совета в 1301 г. эти деньги были распределены по квотам между венецианцами, чье имущество было захвачено (или секвестровано) в Трапезунде[283]. Венецианцы рассчитывали на более полное возмещение ущерба новым императором Алексеем II, но к 1309 г. упомянутый Маттео Поло смог получить лишь 1000 иперперов[284]. Перед нами неясные упоминания первых столкновений на Понте, история которых лишь начиналась. Но примечателен один факт. В хрисовуле 1319 г., оформившем права венецианской колонии в Трапезунде, Алексей II называет упомянутого Джованни Соранцо, ставшего в 1312 г. венецианским дожем, старым и сердечным другом (condam amicus intimus Imperii mei)[285]. И это не просто форма дипломатической вежливости: она никогда более не была повторена в последующих хрисовулах трапезундских императоров венецианцам. Уже Д. Закитинос предположил, что дружественные отношения могли зародиться в конце XIII в., когда Соранцо командовал 25 галерами и вел боевые действия против генуэзцев[286]. С именем Алексея II связаны существенные изменения во внешней политике Трапезундской империи: она уходит из-под византийской опеки, завещанной Иоанном II (1280–1297) сыну. Алексей II (1297–1330) более не ищет поддержки у Андроника II Палеолога, а ориентируется на военный союз с правителями соседних государств, и прежде всего с мтаваром Самцхе Беком Жакели, с дочерью которого он вступает в брак. Основные усилия теперь направлены на отпор возросшему натиску тюркских кочевников[287]. Находясь в орбите византийской политики, Иоанн II, по всей видимости, разделял антивенецианские настроения своего шурина Андроника II Палеолога, который в 1296–1303 гг. вел с Венецией настоящую (и притом бесплодную) войну[288]. Та группа господствующего класса, которая стояла за спиной Алексея II, как мы видели, проводила иную политику. Изменениям могли подвергнуться и отношения к венецианцам, особенно после разгрома ими генуэзской твердыни — Каффы. В войне с генуэзцами и Джованни Соранцо был заинтересован в поддержке со стороны Трапезундской империи. Совпадение интересов могло привести к установлению более тесных отношений, тем более, что нарастание трапезундско-генуэзских антагонизмов уже ощущалось и проявилось вскоре в ходе крупного конфликта 1304 г. Свидетельством сближения с венецианцами могло быть и обещание Алексея II компенсировать ущерб, нанесенный им при Иоанне И, о чем говорится в упомянутом документе Большого Совета от 4 июля 1301 г.

Вторая четверть XIV в. явилась благодатным временем для становления венецианской черноморской торговли[289]. Закреплению венецианцев в портах «Великого» моря содействовало то, что их основные конкуренты и противники (генуэзцы) были вовлечены в борьбу, которая велась между центральной администрацией и колонией Перы[290]. Это облегчало венецианцам устройство своего фондако рядом с генуэзской факторией.

Хрисовул Алексея II (июль 1319 г.) был основным документом, оформившим отношения между сложившимся венецианским поселением и императорской администрацией. Хрисовул явился ответом на просьбы Венецианской республики и ее дожа Джованни Соранцо (1312–1323) и был дан венецианскому послу Микеле Панталеоне. Венецианцам разрешалось устроить в Трапезунде пристань, посещать все города и крепости империи, беспрепятственно вести торговлю и основать факторию, избрать байло и иметь административный аппарат «по обычаям Романии»[291]. Для венецианского поселения отводился участок земли у Леонтокастрона площадью около 17 689 кв. м[292]. В хрисовуле не говорилось о какой-либо выплате за него. Зато венецианцы, как и генуэзцы, обязывались вносить в казну торговые подати-коммеркии, состоявшие из таможенной ввозной (или транзитной) пошлины, налога с оборота, таксы за взвешивание товара. Первая фиксировалась в денежных единицах и составляла 20 аспров с любого тюка товаров, привозимого морем, и 12 аспров — с каждого тюка из внутренних областей[293]. Если в Трапезунде совершалась торговая сделка венецианца с невенецианцем, продавец уплачивал пошлину 3%, а при взвешивании товара — еще особый сбор — 1,5% от его стоимости. Такую же сумму платил и покупатель[294]. В том же случае, когда товар и продавали и покупали венецианцы, платился лишь «чистый» налог за взвешивание (ежели таковое имело место). Сама же сделка фактически рассматривалась как внутреннее дело фактории[295]. Непроданный товар полностью освобождался от обложения. При торговле драгоценными металлами и камнями, дорогими видами тканей платили только ввозную пошлину. В этом проявилась заинтересованность трапезундского правительства и господствующего класса империи в притоке ценных товаров. Когда венецианские купцы продавали в Трапезунде товары, привезенные из Персии и Великой Армении («с суши — к морю»), пошлина с продавца снижалась до 1%, но она уплачивалась и в том случае, если сделка совершалась внутри колонии при реализации златотканых, шелковых и тонких тканей: их стоимость была слишком значительной, чтобы освободить купцов от уплаты за них коммеркия[296]. Все предусматриваемые налоги считались привилегией. Но, несмотря на это, они представляют разительный контраст по сравнению с полной финансовой свободой венецианцев в Константинополе[297]. Трапезундскому правительству удалось с самого начала добиться более выгодных для себя условий пребывания иностранных купцов на своей территории. В этом Трапезунду помогло отсутствие прецедента полного иммунитета иностранной торговли на Понте. До 1204 г. Черное море было закрыто для венецианцев и генуэзцев. Полученные ими в 1084, 1126, 1148, 1169, 1187, 1198 гг. хрисовулы не касались прав торговли в его бассейне. Венецианцы и генуэзцы очень ревниво охраняли уже имевшиеся привилегии и практически никогда не соглашались на их редуцирование[298].

Венецианцы положительно расценили заключенный договор[299] избрав уже в 1319 г. на собрании Большого Совета главу своей администрации в Трапезунде — байло[300] и начав интенсивное строительство венецианского поселения. В 1320 г. на эти цели было ассигновано в общей сложности 2000 дукатов[301]. Но обоснование в Трапезунде, в соседстве с уже прочно чувствовавшими себя здесь генуэзцами, не было легким делом. В этих условиях многое зависело от отношений с правящей верхушкой Трапезундской империи, и Венеция принимала все меры для поддержания мирных и дружественных связей[302]. В 1328 г. венецианский байло передал в дар императору и его «баронам» 100 дукатов[303]. Значительная сумма — 200 дукатов (помимо традиционного подношения по случаю прибытия торговых галей) — была выделена в 1330 г. Андронику III при вступлении на престол[304]. С 1319 г. специально в Трапезунд из Венеции регулярно направлялись большие конвои торговых галей[305]. Трапезундский фиск начал получать крупные доходы от окрепнувших экономических связей[306]. Однако почти сразу же начались и столкновения с генуэзцами. В 1327 г. они напали на венецианские суда, идущие в Трапезунд, и нанесли им урон[307]. В 1328 г. венецианская администрация дала капитану талей Романии после совещания с патронами право решать вопрос о том, стоит ли заходить в Черное море. Опасности плавания в Трапезунд были вызваны неприятельскими действиями генуэзцев[308]. Там происходили и торговые тяжбы граждан двух республик[309]. Венецианцы испытали некоторые трудности в налаживании караванного и морского пути в Персию, где их купцы подвергались частым ограблениям[310]. Из-за этого в 1325, 1335 и 1338 гг. Сенат даже был вынужден под угрозой высокого штрафа резко ограничивать или вовсе запрещать своим гражданам торговать в Персии[311]. Специальные комиссии для рассмотрения дел Трапезунда и Тавриза создавались в 1327 и 1328 гг.[312] В итоге было решено отправить через Трапезунд в Персию посольство, расходы на содержание которого в виде особого налога обязали оплатить самих венецианских купцов, торговавших в тех районах[313]. Вероятно, до конца 1331 г. спорные вопросы еще не были урегулированы, а члены венецианского посольства и некоторые купцы даже оказались в плену в Тавризе. Для их освобождения венецианские байло Марино Сагредо (1328–1330) и Никколо Нани (1330–1332) прибегали к помощи трапезундского протовестиария, обещая ему за помощь денежное вознаграждение. Именно это посредничество привело в конце 1331 — начале 1332 г. к заключению договора Венеции с державой ильханов, определившего условия взаимной торговли персидских и итальянских купцов в Тавризе и Трапезунде на паритетных началах и с взаимной гарантией безопасности[314]. В 1334 г., после длительной дискуссии из-за того, что обещания венецианских оффициалов в Трапезунде не были письменно зафиксированы, Сенат все же принял решение об уплате трапезундскому протовестиарию от 100 до 150 дукатов, по усмотрению байло[315].

В этой связи важно отметить, что трапезундское правительство придавало большое значение посреднической торговле, проходившей через города Понта, и всячески заботилось о сохранении караванной торговли с Тавризом и о создании для нее благоприятных условий. И несмотря на то что полной безопасности передвижений так и не удалось добиться, венецианские и генуэзские купцы при содействии Великих Комнинов успешно развивали свою торговую деятельность как в Трапезунде, так и в Тавризе, особенно с 20-х годов XIV в. и до распада державы ильханов в 1335 г. После этого венецианская торговля в самом Тавризе сохраняла свое значение и развивалась примерно до середины 40-х годов XIV в.[316], но поездки из Тавриза на большие расстояния в глубь Азиатского материка, как правило, уже были невозможны для итальянских купцов.

Основным спорным вопросом между венецианским купечеством и трапезундской администрацией была проблема коммеркиев. Венецианцы всегда очень болезненно реагировали на всякую, даже малейшую попытку нарушить их привилегии, стремились избегать создания любого прецедента повышения налогов, добивались все более благоприятных для себя условий торговли. Императорская же власть, нуждаясь в значительных средствах, стремилась получить их как от интенсификации торгового оборота, так и за счет прямого увеличения нормы обложения. Правда, в указанный период такие попытки супертаксации имели единичный характер. В 1322 г. по поводу какого-то фискального нарушения новому трапезундскому байло было поручено обратиться с увещеваниями к правительству Трапезундской империи[317]. В 1333 г., вопреки обычаям и договорам, с венецианцев начали взимать особый налог — миссетерию в тех случаях, когда товары не подлежали такого рода взысканиям[318]. Поводом было то, что конвой венецианских галей нe сделал традиционного дара императору[319]. Инцидент рассматривался в 1334 г. специально учрежденной комиссией «мудрых»[320], и Сенат в конечном счете вынес решение: уплачивать ежегодно по прибытии в Трапезунд галей сумму до 50 дукатов, но избегать оформления новой пошлины[321]. Тогда же капитану галей Романии было поручено в качестве посла республики передать императору Василию поздравления (и, вероятно, денежный подарок) по случаю коронации[322]. В следующем, 1335 г. вопрос о повышенном коммеркии был поднят вновь из-за взыскания с купцов при всех родах сделок 3-процентного коммеркия. По хрисовулу 1319 г. он признавался законным при продаже товаров невенецианцам. Для устранения супертаксации Сенат направил трапезундскому императору, а также высшим должностным лицам империи (протовестиарию, великому дуке и великому доместику) письма с просьбой восстановить прежний порядок налогообложения, предлагая за это денежный дар императору[323]. Весь конфликт протекал в мирных формах, с соблюдением всех норм дипломатической вежливости. Сенат лишь просил устранить несправедливость ради «сердечной дружбы», которую Венеция питает к императору, и развития обоюдных торговых отношений, основанных на договорах. Продолжение несправедливостей, как отмечало постановление Сената от 18 июня 1334 г., вынудило бы венецианцев покинуть трапезундский рынок, что было бы весьма невыгодно для обеих сторон[324].

7 июля 1339 г. высший орган Венецианской республики — Большой Совет специально рассматривал вопрос о положении венецианского купечества в Тане и Трапезунде. Отмечалось, что имевшиеся убытки в торговле (начинавшей идти на спад) были в значительной мере связаны с малочисленностью самих венецианских купцов в тех районах. Для расширения коммерции там требовался более постоянный состав купцов-резидентов. Большой Совет разрешил консулам и байло применять «натурализацию» местных жителей, связанных с венецианской факторией, предоставляя им венецианское подданство, охрану и привилегии в торговле в том случае, если они состояли под опекой байло не менее 5 лет[325]. Этим путем венецианское правительство стремилось расширить свою социальную базу на заморских территориях, развивая сотрудничество с торгово-ремесленным населением Трапезунда, правда, не без ущерба для трапезундского фиска, так как предоставление венецианского подданства вело к налоговым послаблениям.

В целом до начала гражданской войны (1340–1355) в Трапезундской империи положение там венецианского купечества было стабильным. Выгоды от торговли намного превышали ущерб от разного рода конфликтов и неурядиц. Это проверяется и данными о навигации венецианских галей в Трапезунд. Обстановка менялась с 40-х годов XIV в. После смерти императора Василия 6 апреля 1340 г. к власти пришла его жена, дочь византийского императора Андроника III Палеолога, Ирина. Давно назревавшие противоречия между разными группировками трапезундского господствующего класса приняли в это время особенно яркие формы[326]. Уже 5 июля 1340 г. венецианский Сенат должен был принимать меры для охраны безопасности своих купцов в Трапезунде. Последним предписывалось под угрозой штрафа в 50 лир гроссов (500 дукатов!) не выходить за пределы укрепленного караван-сарая. Байло поручалось изыскать дополнительные средства, если караван-сарай не сможет вместить всех венецианцев[327]. В правилах о навигации на 1341 г. предусматривалась отправка не менее двух галей Романии в Трапезунд. Их капитану было разрешено продлить срок обычной 8–10-дневной стоянки в городе еще на 10 дней ввиду возможного прибытия каравана из Персии[328]. Увеличение сроков имело место и в последующие годы, но как мера чрезвычайная и не более чем на 3–4 дня[329]. Прямая торговля с персидскими купцами в Трапезунде была, конечно, делом важным и прибыльным для венецианцев, особенно в условиях надвигавшегося кризиса, но не одна она заставила Сенат пойти на очевидное нарушение традиционных ограничений в навигации. Посылкой галей, каждая из которых насчитывала не менее 185 человек экипажа, обеспечивалась безопасность и жизнедеятельность далекой венецианской фактории. О принятии необходимых мер предосторожности говорит и предписание, данное патронам судов, неотлучно находиться на галеях в течение трех последних дней перед их отплытием из Таны и Трапезунда[330]. Однако, в то время как галеи Романии еще собирались отправиться в Трапезунд в июле 1341 г., сам этот город пережил нападение туркменов-амитиотов. Вспыхнувший пожар уничтожил и венецианский караван-сарай[331].

Трудно сказать, в какой мере Венеция вмешивалась в ход гражданской войны в Трапезундской империи. Мы не располагаем прямыми данными, изобличающими республику св. Марка. Правда, в 1341 г. мятежные феодалы Схоларии и Митцоматы отправились в Константинополь на венецианской катерге[332]. Подобные примеры имелись и позднее, но вряд ли они показательны. После пожара 1341 г. фактория влачила жалкое существование. В 1342 г. Сенат решил не направлять туда своего байло[333]. И хотя организуемая республикой регулярная навигация в Трапезунд предпринималась в 1342 и 1343 гг.[334], условия местного рынка были плохими, часть товаров даже не была разгружена в Трапезунде и возвратилась в Константинополь[335]. В 1344 г., получив новости, позволявшие надеяться на «reformatione viagii Trapesunde», Сенат приказал двум галеям, из числа совершавших навигацию Константинополь — Кипр, при благоприятной обстановке идти в Трапезунд. Решение об этом надлежало принять Большому Совету венецианских граждан в Константинополе[336]. Полученные новости, вероятно, касались временного прекращения гражданской войны в Трапезундской империи. В тот период возобновление экономических связей с Трапезундом было для венецианцев важным делом, тем более, если учитывать общее плохое состояние их черноморской торговли[337]. В 1343 г. была полностью прервана связь с Золотой Ордой: хан Джанибек на 5 лет изгнал всех итальянцев из Таны[338]. «Светлейшая» республика изыскивала средства удержать позиции в «Великом» море.

Патроны галей, шедших в Трапезунд в 1344 г., вместе с послами республики должны были просить у Иоанна III (1342–1344) предоставить венецианцам караван-сарай и подтвердить их привилегии. Для дара василевсу было ассигновано 200 дукатов[339]. Навигация в Трапезунд в 1344 г. была осуществлена[340], и в том же году венецианцы начали сбор средств для восстановления домов и укреплений[341], получив на это разрешение императора, а в 1345 г. — и согласие генуэзского дожа, необходимое потому, что генуэзцы оспаривали их права[342]. В июле 1345 г. Сенат разрешил отправить в Трапезунд с галеями Романии необходимое вооружение и байло, а также начать строительство нового караван-сарая и починку домов[343]. Но возникали очередные осложнения. Несмотря на письменное разрешение генуэзского дожа, генуэзцы в Трапезунде продолжали чинить венецианцам всяческие препятствия в их строительной деятельности, что вызвало повторный протест Сената правительству Генуи и трапезундскому императору[344]. В 1346 г. была сделана последняя попытка посылки галей в Трапезунд, причем срок навигации был отодвинут до ноября[345]. В 1347 и 1348 гг. Сенат запретил вооруженным га леям плыть из Константинополя в Черное море[346]. Там свирепствовала эпидемия чумы[347]. Регулярные связи оказались прерванными на долгий срок: с 1347 по 1364 г.[348] Не исключено, что и сама венецианская фактория была наряду с генуэзской разгромлена в 1348/49 г. Во всяком случае место венецианского байло в Трапезунде было не замещено долгие годы[349], Пандемия «Черной смерти» (1347–1349), которая захлестнула Италию и сократила само население Венеции почти вдвое, а затем война Венеции с Генуей (1350–1355), когда Трапезунд был свидетелем морской победы венецианцев над соперниками в 1354 г.[350], помешали возобновлению отношений. По Миланскому мирному договору 1355 г. Генуя и Венеция обязались не отправлять своих судов в Тану и Азовское море в течение трех лет[351]. Препятствием в развитии торговли был и разбой на торговых путях, ведущих в Тавриз в травление преемников Абу-Са'ида (ум. в 1335 г.)[352]. С 50-х годов в левантийской торговле наступил кризис, охвативший с небольшими перерывами всю вторую половину XIV и начало XV в.[353]

В 1360–1362 гг. сохранившаяся напряженность в отношениях между Венецией и Генуей препятствовала успешному развитию черноморской навигации. И вместе с тем росло стремление Венеции укрепить свои позиции на Черном море, особенно в Тане и Трапезунде, компенсировав торговые потери прошлых лет. Одновременно падение Адрианополя в 1361 г. и завоевания османов во Фракии ставили перед республикой св. Марка новые задачи по организации отпора туркам и защите своих владений в Восточном Средиземноморье. С этими целями и была предпринята попытка создать антитурецкую коалицию в составе Византии, Венеции и Генуи[354]. В поручении венецианскому послу в Константинополе 24 марта 1362 г. подчеркивалось желание Венеции видеть в составе коалиции также трапезундского императора, болгарского царя, короля Кипра и магистра госпитальеров Родоса[355]. Возможно, что переговоры в Константинополе (не приведшие, впрочем, к заключению военного союза) имели какой-то резонанс в Трапезунде. Вскоре вслед за этим Алексей III снарядил посольство, возможно, сначала в Венецию[356], а затем, в 1363 г., в Константинополь, к венецианскому байло. Основная цель миссий заключалась в восстановлении торговых отношений. Сенат. поручил байло в Константинополе направить в Трапезунд сведущего человека, чтобы он попытался расширить коммерческие привилегии или хотя бы закрепил новым договором прежние пожалования. Он должен был позаботиться и о получении нового места для караван-сарая, так как старый был разрушен[357]. Посольство Гульельмо Микеля было успешным. В марте 1364 г. венецианцы получили хрисовул, закрепивший их право торговать во всех городах и гаванях империи с гарантией безопасности, если венецианцы будут оказывать императору всякое подчинение (δουλοσύνην)[358]. Сравнивая статьи хрисовулов 1319 и 1364 гг., можно увидеть, что изменяются налоги с оборота и за взвешивание, при сохранении стабильной величины ввозной (транзитной) пошлины. Новым хрисовулом было предусмотрено снижение на 1% величины коммеркия (вместо 3% теперь надо платить 2) в том случае, если товар подлежал взвешиванию. Но сам налог за взвешивание фактически повышался на 1% и вместо 1,5%, как в 1319 г.[359] составлял 2,5, а общая сумма коммеркия, как и в 1319 г., равнялась 4,5%[360]. Если же товары не взвешивались, то платили по-старому 3% (а не 2, как следовало ожидать, исходя из представления о строгом разграничении налогов с оборота и за взвешивание)[361]. Итак, интересы трапезундского фиска были полностью соблюдены. Если же имел место прецедент, когда оба контрагента являлись венецианцами, а товар взвешивался, платили только налог за взвешивание–2,5%, а не 1,5, как в 1319 г.[362] Имело место реальное повышение величины налога. В остальном старые условия были сохранены. Как видим, нет оснований считать что хрисовул 1364 г. снижал фактическую величину коммеркия[363], напротив, он подчас повышал ее на 1%.

В 1364 г. венецианцы получили также новый участок — вблизи монастыря св. Феодора Гавра. Максимальная площадь его составляла 3510,6 кв. м[364] (в 1319 г. было–17689 м²: уменьшение впятеро!). Даже если предположить, что новый участок имел более выгодное географическое расположение, чем первый (что не соответствует действительности, ибо венецианцы затем добивались его замены), такое резкое сокращение площади свидетельствует о том, что Трапезундская империя существенно ограничила позиции венецианцев, а сама венецианская фактория, видимо, значительно уменьшилась в численности.

(Несмотря на то что венецианцам не удалось существенно улучшить свое положение в Трапезунде, Сенат, как только получил известия из Константинополя о заключении договора, принял решение возобновить viagium Trapesunde пока с несколько сокращенной, трехдневной стоянкой в городе[365]. Одновременно принимались меры для внутреннего упрочения венецианской колонии в Трапезунде: ассигновывались специальные суммы на расходы служб трапезундского баюлата, на подарки императору и оффициалам[366]. В качестве традиционного подношения императору по случаю прибытия галей было решено направить 2 колокола, которые Алексей III просил у республики, израсходовав на эти цели до 100 дукатов[367]. В 1366 г. обсуждалась возможность восстановления практики посылки в качестве главы администрации в Трапезунде байло с расширенными полномочиями. Принятое постановление об этом было затем сочтено преждевременным, и нового вице-байло предписывалось избрать на Большом Совете в Константинополе[368]: в Трапезунде, по-видимому, для такой процедуры еще не хватало численности нобилей и вообще венецианских граждан. Предусматривая тем же решением от 20 июля 1366 г. стоянку торговых галей в Трапезунде сроком до 4 дней, Сенат вместе с тем предполагал возможность того, что купцы не станут сгружать товары и производить торговлю в городе. В этом случае галеи должны были сразу же или на следующий день отплывать из Трапезунда. Эти указания говорят о значительном снижении торгового интереса Трапезунда и нестабильном состоянии самого рынка, который зависел от прибытия купцов с Востока и не имел еще достаточного количества венецианских купцов-резидентов. Хрисовулом 1364 г. не были урегулированы также территориальные споры венецианцев и генуэзцев: уже в апреле 1365 г., в день Пасхи, на Майдане (торговой площади) в присутствии императора вспыхнула ссора глав двух факторий[369]. Венецию не удовлетворяли и слишком высокие коммеркии. Для заключения более благоприятного договора Сенат решил направить в Трапезунд торжественное посольство. Ему придавали большое значение, что видно из решения о его составе и содержании. Послу за исполнение возложенной на него миссии был определен очень высокий оклад–3000 дукатов за три первых месяца и по 500 — за каждый из последующих. В состав более пышной, чем обычно, свиты входили 8 слуг, socius и переводчик. Кроме оклада на ежедневные расходы посольства выделялось по 3,5 дуката, его проезд со всем имуществом до Трапезунда осуществлялся бесплатно на вооруженных галеях. В распоряжение посла выделяли 6 лошадей. Если посол достигал поставленной перед ним цели, он становился байло с повышенным окладом–1000 дукатов в год[370]. На подарки императору и его «баронам» было ассигновано 250 дукатов[371]. Чрезвычайность и спешность миссии вызвали ее отъезд ранее сроков, определенных для отплытия регулярного конвоя вооруженных галей в Черное море. Посол должен был на специальной галее достигнуть Крита или Модона, затем пересесть на вооруженную патрульную галеру Гольфа и с ней прибыть непосредственно в столицу Великих Комнинов[372]. Послу поручалось предварительно ознакомиться со всеми предыдущими договорами, чтобы требовать соблюдения всех имевшихся льгот и привилегий. венецианцев. Подробная инструкция (синдикат) послу сохранилась в составе документов венецианского Сената. Послу предписывалось добиваться заключения нового договора с максимальным расширением прав и преимуществ венецианцев в Трапезундской империи в рамках тех возможностей, которые был должен оценить и реализовать сам посол. Ограничения уже имевшихся привилегий воспрещались. Синдикат определил основные пункты проекта нового соглашения: 1. Гарантия безопасности для всех венецианских купцов в пределах Трапезундской империи. 2. Снижение коммеркиев. 3. Обеспечение автономии венецианской фактории, управляемой байло, избранным из венецианцев по венецианским законам; сохранение судебного и административного иммунитета, наличие у венецианцев их собственного весовщика (ponderator). 4. Предоставление венецианцам нового места для их фактории и возведения укрепления. В случае, если император согласится дать такой участок, выбрать его поручалось совету всех венецианских патрициев в Трапезунде. 5. Охрана императором венецианской фактории и отчисление части денег от коммеркиев с венецианских купцов на укрепление венецианского поселения. 6. Так как венецианцам была выгодна введенная в Трапезунде мера для взвешивания товаров — gabanum, послу поручалось добиваться ее закрепления в качестве постоянной при определении величины налога. 7. Выражалась просьба к императору не назначать сборщиком налогов (коммеркиарием) купцов или лиц, причастных к торговле. Этим делалась попытка устранить препятствия в конкуренции с местным купечеством.

Для скорейшего устройства нового поселения Сенат ввел 1-процентный налог на товары и собственность купцов, торговавших в Трапезунде. Из собранной суммы половина должна была пойти на укрепление территории и строительные работы, другая — на погашение посольских расходов[373].

Что же заставило венецианцев идти на значительные финансовые траты и так детально разрабатывать условия соглашения с Трапезундской империей, рассчитанного на долгие годы? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо оценить те позиции, которыми располагала Венеция в бассейне Черного моря. Здесь систематическая навигация венецианских торговых галей осуществлялась лишь в два порта — Тану и Трапезунд. Только укрепленные фондако венецианцев этих двух городов противостояли целой сети генуэзских владений, центром которых был большой населенный город, окруженный мощными стенами, — Каффа. Генуэзцы имели свои поселения и в Тане, и в Трапезунде, и во многих других городах Анатолийского, Кавказского и Балканского побережий «Великого» моря, не говоря уже о том, что Крымский берег представлял собой полосу генуэзских торговых станций. Венецианцы же не имели никаких позиций в Каффе и почти никаких — в Крыму. «Закрытие» портов Таны и Трапезунда означало для Венеции утрату всей черноморской торговли. Именно такая угроза привела к двум крупнейшим войнам Венеции с Генуей — в 1350–1355 и в 1376–1381 гг. В межвоенный период враждебность двух республик не ослабевала. В источниках встречаются постоянные упоминания о тайном и явном (подчас и военном) противоборстве и конкуренции. В середине 60-х годов XIV в., как мы видели, обострение венецианско-генуэзских отношений имело место и в Трапезунде. И в Золотой Орде, на территории которой находилась Тана, тогда шла «Великая замятия» (1360–1380), регулярное плавание в Тану прерывалось. Очевидная нестабильность положения заставляла венецианцев с неослабным вниманием следить за изменениями в политической ситуации Черноморья. И постепенно все более зрела решимость как можно прочнее обосноваться в Трапезунде. Выражением этого и были посольства и договоры 1364 и 1367 гг. с Алексеем III Великим Комнином, несомненно, усилившие позиции республики на Понте. Примечательно, что в апреле 1367 г., когда обсуждался вопрос о синдикате послу, уезжавшему в Трапезунд, Сенат рассмотрел также просьбы венецианских купцов, находившихся в Константинополе с товарами, которые они собирались перевезти в Тану, но не сделали этого из-за упадка торговли в эмпории. Купцы желали доставить эти товары в Трапезунд и как можно скорее, ибо терпели большие убытки. Сенат сначала разрешил перевезти эти грузы на специальной военной галере Гольфа, которая везла в Трапезунд венецианского посла [374]. Принятие подобного решения в преддверии отправки регулярного конвоя галей в Черное море показывает степень заинтересованности венецианских купцов в эмпории на Понте, остроту сложившейся ситуации.

Посольству, возглавленному Пьетро Дальмером, был дан хрисовул 1367 г. Подтвердив все прежние права венецианцев и дав гарантии их безопасности, Алексей III снизил на 0,5% налог с оборота, оставив неизменной пошлину за взвешивание. Появилось и новое условие: за товары, которые покупались венецианцами у невенецианцев, первые платили 1,5% (вместо 2)[375]. Для фактории венецианцы получили более удобный участок — на мысе Св. Креста (Санта Кроче). Его площадь составляла примерно 4692 кв. м (увеличение на ⅓ по сравнению с площадью, предоставленной хрисовулом 1364 г.)[376]. На новом участке венецианцы имели право строить дома, церкви, укрепление, и сам император обязался воздвигнуть на свои средства часть стены и башни общей протяженностью около 35 м[377]. Хрисовулом подтверждалась административная автономия венецианского поселения, право иметь в Трапезунде своих байло, священников, оффициалов и торговых чиновников (весовщиков и сансеров). Был закреплен юридический иммунитет венецианцев, и разрешена проблема территориальных споров с генуэзцами, которые более не велись.

Укрепление территории затянулось с 1368 по 1372 г. Венецианский байло в Трапезунде не имел достаточных средств для строительства крепости, и Сенат поручал консулу Таны и байло Константинополя ассигновать на эти цели деньги, полученные от налогов с каравана галей «Романии — Черного моря»[378]. В 1371 г. работы по укреплению замка близились к концу, и Сенат выделил трапезундскому байло 20 комплектов доспехов для воинов и различное вооружение для защиты фондако[379].

В то время появились новые возможности и перспективы для развития торговли — в связи с укреплением государства Джалаиридов, правитель которого хан Увайс I (1356–1374) обращался к венецианским байло в Трапезунде с предложением наладить постоянную караванную торговлю между Тавризом и Трапезундом[380]. В ответе байло содержалась просьба направить в Трапезунд купеческий караван из Тавриза, чтобы убедиться в открытии торговых путей, чего венецианцы ждали уже два года, находясь в Трапезунде с товарами, предназначенными для отправки в Персию. Байло сообщил также Увайсу I о том, что в Трапезунд должны прибыть 6 венецианских торговых галей[381]. Торговля постепенно налаживалась, и венецианцы уже начали отправляться и в Западный Иран, но здесь их подстерегал немалый риск, а гарантии, данные Увайсом I, не всегда соблюдались. В ответ на ограбление венецианских купцов в Персии в декабре 1371 г. венецианцы, не получив обещанной компенсации, прибегли в ноябре 1372 г. к секвестру товаров тавризских купцов в Трапезунде, решив таким образом компенсировать ущерб[382]. Но подобные акции могли быть проведены лишь в том случае, когда венецианцы обладали значительной силой в столице империи Великих Комнинов и с согласия последних. В 1368 г. в подарок Алексею III был послан колокол стоимостью до 320 дукатов[383]; сохранялся обычай ежегодных подношений императору по случаю прибытия галей, причем в 1372 г. на эти цели вводился фиксированный сбор с купцов — до 20 соммов[384]. Республика принимала меры, чтобы обеспечить оптимальные условия для сооружения новой укрепленной фактории. Однако уже к 1374 г. появились первые симптомы разочарования: торговля не достигла того высокого уровня, которого ожидали венецианцы после получения хрисовула 1367 г. и переговоров с Тавризом. Поэтому 15 апреля 1374 г. Сенат принял решение провести реформу управления венецианской колонией в Трапезунде и сократить расходы на ее содержание. Наполовину (со 100 до 50 лир гроссов в год) был снижен оклад байло; сокращался административный персонал[385].

Политика Алексея III по отношению к венецианцам заключалась не только в том, чтобы получать максимум материальных выгод от их пребывания в столице, но и чтобы противопоставлять их генуэзцам, чье влияние усиливалось. Однако правящие круги Трапезундской империи стремились устранить прямой конфликт между двумя республиками в пределах своего государства: этим объясняется постоянное уравнивание коммеркиев с граждан двух ведущих морских держав. Проводя такую «политику эквивалентов», Алексей III, как и его дед, всегда настаивал на признании своего высшего суверенитета. В частности, в 1372 г. он потребовал, чтобы трапезундский стяг развевался над венецианской факторией рядом со знаменем св. Марка[386]. Широко истолковывая свои верховные права, императоры делали попытки вводить произвольные изменения в существующие уже нормы налогообложения, исходя из роста потребностей фиска. При взыскании налогов с итальянских купцов также имели место злоупотребления, а городское местное население не раз наносило венецианским гражданам материальный ущерб, усматривая в них конкурентов, схизматиков, а иногда и угнетателей[387]. Совокупность этих причин и стремление Венецианской республики расширить свои торговые преимущества на Понте привели в конечном счете к крупнейшему конфликту между Трапезундом и Венецией в 1374–1376 гг.[388]. С самого начала он принял более резкие формы, чем в 1334–1335 гг. Теперь венецианцы могли опираться на собственную крепость. Повод к столкновению был обычным: «дурное обращение» с венецианскими купцами в Трапезундской империи и нарушения пожалованных привилегий, кражи товаров, привезенных на венецианских галеях в Трапезунд, злоупотребления в таксации венецианских купцов со стороны императорского коммеркиария — некоего Досси (возможно, генуэзца) и его сыновей. Все жалобы венецианских купцов и просьбы получить компенсацию от императора за причиненный им урон остались без ответа, а сам байло Франческо Джустиниан был подвергнут оскорблениям (pessime videtur et male tractatur)[389]. Получив известия об этом, Сенат оживленно дискутировал, какие меры следует принять против Великого Комнина. Одни поддерживали предложение советника — Джованни Миани и четырех членов комиссии «мудрых» направить императору письмо от Светлейшей республики, указав, что она не собирается терпеть оскорбления и убытки ее представителей и граждан. Франческо Джустиниану поручалось выразить протест императору (или заместителям в случае отсутствия государя) и потребовать полного удовлетворения претензий венецианцев. Если таковое не будет получено, байло должен был воспрепятствовать высадке в Трапезунде купцов, прибывших на галеях, и своего преемника и эвакуировать венецианскую колонию. В этом случае вся венецианская торговля в Трапезунде подлежала строжайшему запрещению под угрозой секвестра товаров нарушителя. Если же император согласится пойти на уступки, но ему будет трудно произвести выплаты в полном объеме, Франческо Джустиниану разрешалось поступить по своему усмотрению, чтобы удовлетворить купцов, потерпевших ущерб. После обсуждения этого варианта и двух туров голосования, отвергнувших его, Сенат склонился к более нейтральной резолюции, предложенной двумя советниками — Пьетро Морозини и Бернардо Бригадином и двумя главами Кварантии — Лукой Валарессо и Паоло Фальером. Сенат предписывал вновь избранному байло Андреа Дандоло после тщательных консультаций со своим предшественником относительно всех событий, имевших место в Трапезунде, потребовать от императора выплаты суммы ущерба, расходов и процентов по ним, угрожая, что в случае отказа Венецианская держава, осведомленная обо всех нарушениях своих прав, не потерпит этого, но позаботится о том, чтобы употребить необходимые меры для достижения справедливости. Вместе с тем было сочтено несвоевременным всякое более радикальное вмешательство, и соответствующие инструкции должны были быть переданы всем венецианским гражданам в Трапезунде[390]. Отметим, что оба проекта не предусматривали переговоров о каком-либо изменении вотированных хрисовулами коммеркиев.

До февраля 1375 г. переговоры не дали каких-либо существенных результатов, и в решении от 15/11 1375 г. Сенат продолжал настаивать на осуществлении трапезундской стороной всех выплат, направив специальное послание Алексею III. Это делалось с целью изучить намерения трапезундского императора накануне посылки на Понт галей Романии. Андреа Дандоло, уже приступившего к своим обязанностям байло, Сенат просил сообщить полную информацию о ситуации в Трапезунде в Венецию и в Константинополь — капитану галей Романии[391]. Для навигации в Трапезунд в 1375 г. была снаряжена большая галера типа буцентавр[392], а 24 июля решили послать еще и специальную патрульную галеоту Гольфа. Супракомитам галей — Витале Ландо и Донато Станерио было запрещено высаживать купцов на берег в Трапезунде до тех пор, пока не будет достигнуто соглашение с императором. Основное требование, как и ранее, состояло в получении компенсации за ущерб, а также в подтверждении всех привилегий венецианцев в Трапезунде. Кроме этого супракомиты могли настаивать на возмещении трапезундской стороной расходов на посылку военной патрульной галеры. В том случае, если соглашения не удалось бы достигнуть в течение трех дней, названные оффициалы должны были выразить протест и приступить к тайной эвакуации на корабли всех жителей венецианской колонии (как видим, их число было невелико), оставив для охраны замка некоего сера Марко. К этому плану, одобренному Сенатом, было внесено дополнение (при голосовании не получившее большинства голосов), чтобы галеры после эвакуации на них венецианских граждан открыли настоящую пиратскую войну, нанося ущерб местным жителям и их имуществу, со специальной целью захватывать в плен лиц знатных и состоятельных (personas notabiles), которых следовало привезти в Венецию, а менее известных заставлять платить выкуп или (при бедности) отпускать. Эти действия имели целью вызвать обострение борьбы внутри господствующего класса империи, возродить династическую оппозицию. Авторы предложения специально оговаривали, что ущерб должен быть нанесен только подданным императора, опасаясь, видимо, вызвать столкновение с генуэзцами. Всю конфискованную собственность предусматривалось привезти в Венецию или продать. Если же и после этого император не согласится на мировую, га-леи должны были вернуться назад. Такой проект едва ли оставлял надежду на достижение скорейшего урегулирования и был сопряжен с определенным риском. Ощущая недостаток средств для столь дерзкого вмешательства, Сенат обязал супракомитов не прибегать к насилию, но только эвакуировать купцов из Трапезунда в Константинополь. На все предприятие отводилось 12–15 дней, а конкретный план действий надлежало согласовать в Константинополе, с учетом информации, своевременно посланной туда трапезундским байло[393].

Намеченная экспедиция состоялась, так как «прибывшие в Венецию из области Трапезунда» Витале Ландо и Андреа Дандоло упомянуты в решении Сената от 15 ноября 1375 г. Но позитивных результатов опять не было; колония не была эвакуирована, и Витторе Барбариго остался в Трапезунде в качестве вице-байло, будучи и сам неудачливым кредитором императора[394]. В то же время товары, отправленные на торговой галее, очевидно, не были выгружены в Трапезунде[395].

13–15 ноября 1375 г. Сенат создал специальную комиссию, включавшую Ландо и Дандоло, для детального изучения создавшегося положения[396]. Постепенно в Сенате все более росло влияние сторонников более жестких мер. В марте 1376 г. было решено прибегнуть к открытому военному вмешательству. В качестве предлога использовались династические притязания сына Иоанна V Палеолога деспота Михаила, а также Великого Комнина Андроника на трапезундский престол[397]. Для руководства операцией был назначен знаменитый венецианский флотоводец капитан галер Моря Марко Джустиниан да Сан Поло. В его распоряжение поступало 10 вооруженных галер, с 6 из которых он был должен идти из Константинополя в Трапезунд. Напомним, что в 1375 г. в такую экспедицию посылалось лишь 2 галеры. До прибытия в Трапезунд Джустиниану предстояло еще выполнить довольно сложную дипломатическую миссию в Византии и при дворе султана Мурада. Но ее разрешалось прервать, если развитие событий в Трапезунде потребовало бы скорейшего вмешательства[398]. Предлагалось свергнуть Алексея III с трона и заменить его одним из названных претендентов, кто был бы готов предоставить гарантии и широкие привилегии венецианской фактории, а также уплатить расходы по снаряжению экспедиции[399]. Появилось и новое требование — снизить в 2 раза размеры коммеркиев (с 4 до 2%)[400]. После получения необходимой информации капитан и провведиторы Романии — Пьетро Корнер и Марино Мемо могли выдвинуть и дополнительные условия[401]. Отправку галер намечалось провести в глубокой тайне, так, чтобы ни гонец, ни корабль не поспели ранее их в Трапезунд: обеспечивался эффект внезапности. Одновременно предполагалось укрепить венецианский замок в Трапезунде и усилить его охрану. Венецианцы опасались нового погрома их фактории. Несмотря на выделение столь крупных сил, Сенат учитывал вероятность возникновения препятствий либо из-за сопротивления местных жителей перевороту, либо из-за того, что претенденты откажутся (или не смогут) участвовать в экспедиции, либо из-за изменения положения в самом Трапезунде. В первом и втором вариантах капитан и провведиторы должны были добиваться удовлетворения своих требований от самого императора Алексея, а в случае его отказа — начать военные действия и наносить ущерб Трапезунду и другим приморским населенным пунктам империи, а также судам в портах и в открытом море, захватывая корабли и ценности как можно в большем количестве, но не рискуя без нужды безопасностью вверенных им людей. Для экспедиции был предусмотрен максимальный срок: от 15 до 20 дней. В случае, если в пути или в Константинополе капитан и провведиторы получили бы новость об изменении обстановки в Трапезунде, им предписывалось действовать по своему усмотрению в духе инструкций Сената. Под изменением положения, вероятно, подразумевалось достижение соглашения между императором и венецианской факторией либо укрепление позиций трапезундской стороны (например, вследствие заключения императором союза с сильной морской державой — Генуей или же с османами). Один из «мудрых», Фантино Аримундо, предлагал еще более дерзкий проект: если положение в Трапезунде будет неустойчивым, то самим венецианцам следует взять власть в свои руки, установив прямое правление своего «ректора» при согласии трапезундских «баронов». Из-за нереалистичности этот проект был отклонен.

В Венецианском государственном архиве хранится неизвестный до сих пор исследователям синдикат, данный трем руководителям экспедиции 1376 г. Этот документ датирован 12 марта и был поручением, составленным от имени Малого Совета, Сената, Кварантии и Дзонты[402]. Синдикат давал весьма широкие полномочия послам и главам экспедиции на ведение переговоров и заключение юридически оформленного соглашения. Военные действия в синдикате не упомянуты, и от капитана и провведиторов требовали мирных переговоров с императором для урегулирования кризиса. В документе предусматривалось лишь одно специальное условие для включения в договор — полное возмещение всех убытков, причиненных венецианцам в Трапезунде. В остальном высшие органы Венецианского государства полагались ^ на инициативу своих оффициалов, которым предписывалось действовать сообразно обстоятельствам. На первый взгляд удивляет расхождение поручения Сената с текстом синдиката, принятого в тот же день. Умеренность второго может быть объяснена тем, что этот документ предназначался для широкого циркулирования. А поскольку военная экспедиция готовилась тайно, то истинный смысл действий скрывался. И все же синдикат отчетливо показывает, что мирные переговоры являлись важным начальным элементом борьбы за получение венецианцами наиболее благоприятного для них соглашения с трапезундской стороной.

Ход экспедиции не отражен непосредственно в источниках: о ней не упоминает хроника Панарета, регистрировавшего все серьезные военные столкновения на Понте в тот период. Поэтому единственный историк, изучавший эти события, Н. Йорга, счел, что экспедиция не состоялась[403]. Мы пришли, однако, к противоположному заключению. Действительно, уже 5 июня Сенат обсуждал возможность отправки каравана торговых галей в Тану и Трапезунд и отложил решение относительно Трапезунда до 17 июля, в ожидании новостей, которые должны были поступить оттуда[404]. 22 июля Сенат создал комиссию из трех «мудрых»[405] (для изучения результатов экспедиции), а 24 пригласил только что возвратившихся Пьетро Корнера и Марино Мемо на свои заседания и утвердил оклад вице-байло в Трапезунде Витторе Барбариго в сумме 30 лир гроссов в год[406]. В решении Сената от 28 июля есть прямое свидетельство того, что договор в Трапезунде был заключен. В нем сказано, что трапезундский император постоянно просил в письмах «и через наших провведиторов, чтобы из сострадания ему был отпущен долг — 8000 дукатов, которые причитались Венеции по случаю расхода на галеры (occasione expensarum galearum)». Сенат постановил простить половину долга и возвратить императору его драгоценности (іосаіе), находившиеся в руках вице-байло в Трапезунде Витторе Барбариго. И это было сделано по совету вышеуказанных провведиторов[407]. Заметим, что в Трапезунд посылались экстраординарные чиновники-провведиторы, не находившиеся в штате венецианских должностных лиц в этой фактории. Ими являлись как раз руководители морского похода 1376 г. Значит, экспедиция состоялась и закончилась мирной уступкой трапезундской стороны: в залог исполнения обязательств в руки вице-байло были переданы императорские драгоценности. Подобный прецедент уже имелся, ибо венецианцы с 1343 по 1371 г. в виде залога за долгов 30 000 дукатов удерживали коронные драгоценности византийского василевса[408]. Итак, в Трапезунде свергнуть императора не удалось, зато он согласился уплатить часть долга и снизил размеры коммеркпев, как того добивались венецианцы. Именно в 1376 г. и был пожалован им хрисовул трапезундского императора, который ранее датировали 1391 или 1395 г.[409].

По хрисовулу 1376 г. все виды коммеркиев были снижены ровно вдвое. Неизменной осталась лишь ввозная пошлина, практически также девальвированная в связи с уменьшением серебряного содержания аспра[410]. Скорейшему урегулированию конфликтов способствовали действия генуэзцев. Почти одновременно с указанным решением, 26 июля, Сенат обсуждал вопрос о маневрах генуэзского флота в районах Романии. Учитывая возросшую опасность мореплавания, он передал вопрос о возможности навигации конвоя галей из Константинополя в Трапезунд и Тану на рассмотрение генеральному капитану галей Моря, который был должен экскортировать торговые суда до Негропонта и даже до Константинополя. В виде чрезвычайной меры капитану разрешалось послать в Трапезунд одну из военных галеотт, находившихся в его распоряжении, чтобы в случае опасности для конвоя поддержать навигацию в Трапезунд («pro поп perdendo illud via-gium»)[411]. Вскоре началась самая тяжелая венецианско-генуэзская война (1376–1381), когда все связи между Трапезундом и Венецией оказались вновь прерванными. Попытка Сената в 1377 г. послать в обычное плавание в Тану и, возможно, Трапезунд конвой из трех вооруженных галей не нашла поддержки у патронов и не была реализована[412].

Все же заключенный в 1376 г. договор выдержал испытание на прочность. Сразу после окончания Кьоджской войны, 27 октября 1381 г., Сенат поручил послу в Константинополе Панталеоне Барбо отправить в Трапезунд подходящего человека, чтобы выразить императору «искреннейшую и совершеннейшую любовь» и сообщить о том, что задержка в посылке галей произошла только из-за военных действий и что в следующем году навигация в Трапезунд будет возобновлена. Алексея III просили при взимании коммеркиев не превышать норм, установленных в 1376 г., и предусмотреть возможность поездки купцов в Тавриз и Наран[413]. Несмотря на то что Туринским мирным договором 1381 г. на 2 года запрещалось плавание венецианцев в Тану[414], в 1382 г. венецианская коммуна снарядила 2 торговые галеи Романии, которые шли в Константинополь — Провато — Трапезунд (правда без захода в Тану)[415]. В 1383 г. подобная навигация была повторена, но уже с заходом в Тану[416]. Конвой был также уполномочен передать трапезундскому императору традиционный дар республики — колокол, истратив на это до 100 дукатов[417]. Сенат намеревался стабилизировать венецианскую торговлю в Трапезунде и укрепить администрацию фактории. Хотя положение во всем Восточном Средиземноморье было критическим, в Сенате тем не менее дебатировался вопрос о назначении после длительного перерыва байло в Трапезунде[418]. Длительные дискуссии закончились постановлением от 14 июля 1384 г., когда было решено приступить к избранию байло, но сократить его оклад с 500 до 300 дукатов в год[419].

Однако, несмотря на все принятые меры, в конце XIV в. венецианская торговля в Трапезунде продолжала идти на убыль. В значительной степени это было результатом кризиса в торговле с Востоком, нестабильности вследствие соперничества туркменов Кара-Коюнлу, захвативших Тавриз, с Джалаиридами и другими эмирами Восточной Анатолии, затем — завоевательных походов Баязида I Йылдырыма против Карамана, Кастамона и других тюркских самостоятельных княжеств, а также борьбы османов с Тимуром. С другой стороны, сказывались тяжелые результаты Кьоджской войны[420]. С 1385 г. вновь наступает перерыв в регулярных торговых связях Венеции и Трапезунда. Еще 27 мая 1385 г. возможность посылки вооруженных галей в Трапезунд была поставлена под серьезное сомнение[421], а 10 июля Сенат уже прямо рекомендовал своим купцам в Трапезунде направить их товары в Константинополь, чтобы их смогли забрать вооруженные га леи Таны, или же грузить эти товары на невооруженные суда для поэтапной транспортировки в Венецию[422]. В марте 1386 г. Сенат постановил отозвать из Трапезунда венецианского байло, оставив там для охраны замка и небольшого венецианского поселения его заместителя с окладом не выше 10 соммов (около 150 дукатов)[423]. С 1385 по 1395 г. регулярная венецианская навигация в Трапезунд была прервана, и вооруженные галеи республики плавали исключительно в Тану[424]. Связи трапезундской фактории венецианцев с Константинополем и Таной поддерживались при помощи частных невооруженных галей. Товарооборот сокращался[425], и это заставляло трапезундский фиск в поисках поступлений вновь прибегать к более высоким нормам обложения, чем предусмотренные хрисовулом 1376 г. На это Сенат жаловался императору в 1392 г., прося снизить коммерции и обещая восстановить навигацию[426]. Возможность ее возобновления была предметом долгих дискуссий в Сенате. Сторонники посылки вооруженных торговых галей на Понт указывали на важность Трапезунда как торгового центра и опасность сосредоточения почти всей венецианской торговли в странах «Нижней Романии», и прежде всего Египте и Сирии. Для восстановления «viagium Trapesunde» предлагалось направить на одной из галер Гольфа специальное торжественное посольство в Трапезунд и Тавриз, а также к правителям соседних к ними земель, если будет необходимость, дабы, наладить сообщение с Понтом и Персией и заключить выгодные торговые договоры. Несмотря· на четыре тура голосования, проект был отклонен незначительным большинством голосов[427]. Такое же предложение было вновь вынесено на обсуждение Сената в 1394 г. «ввиду небезопасности венецианских купцов в землях мамлюкского султана» и вновь отвергнуто[428]. Постоянное возвращение к вопросу о Трапезунде показывает интерес определенной группы венецианского патрициата и купечества к этому эмпорию, несмотря на опасности пути и коммерческие трудности. Очевидным препятствием была блокада Константинополя османами, а также пиратские действия турецких кораблей в Дарданеллах и в целом в Восточном Средиземноморье с угрозой венецианскому Негропонту и Афинам[429].

Вопрос о Трапезунде приобрел особую актуальность после того, как Тимур в 1395 г. взял и разрушил Тану[430]. Венеция стояла теперь перед угрозой утраты всех своих позиций в Азово-Черноморском бассейне. С целью не допустить этого были приняты прежде всего дипломатические меры и отправлены послы к османскому султану Баязиду, «татарскому императору» и трапезундскому василевсу. Было решено, несмотря на большие расходы, возобновить «viagium Trapesunde», послав в Трапезунд и Тану 2 вооруженные галеи[431]. 23 декабря 1395 г. Сенат постановил вновь избрать в Трапезунде байло (им стал Якопо Гуссони), дав ему посольские полномочия и ранг главного венецианского оффициала на Черноморье[432]. Венеция учитывала также и желание трапезундской стороны возобновить связи, выраженное через венецианского байло в Константинополе[433]. В поручении Гуссони подчеркивалась прежде всего необходимость обеспечения полной безопасности венецианских купцов в Трапезунде, восстановления всех привилегий и пожалований хрисовула 1376 г. (его копия была передана Гуссони), и в первую очередь 2-процентного коммеркия. Сенат прямо указывал трапезундскому императору, что желание венецианских купцов участвовать в торговле на Понте находится в прямом соответствии с двумя основными требованиями — безопасностью и прибыльностью. Для обеспечения первой нужны гарантии хрисовулов, для второй, кроме того, — открытие путей «ad partes superiores». Поэтому надо сообщить купцам Восточной Анатолии о прибытии в сентябре конвоя венецианских галей в Трапезунд и пригласить их туда для торговли. Венецианцы пытались также восстановить свое право иметь собственных чиновников-сансеров. Гуссони поручалось добиться от императора возведения незавершенной части стены в замке фактории, позаботиться о ремонте укреплений и жилищ, пришедших в упадок из-за сокращения числа обитателей венецианских кварталов. Ремонта требовал и долго пустовавший дом байло. На все эти цели было ассигновано 200 дукатов и, кроме того, 120 дукатов — для подарка императору и его придворным, чтобы как можно быстрее подтвердить новым хрисовулом императорские пожалования венецианцам[434].

Гуссони получил от Мануила III новый и последний известный нам хрисовул, полностью подтвердивший условия предыдущего договора. В нем примечательно лишь особое выделение административного и судебного иммунитета фактории[435]. Но, несмотря на большие льготы венецианцам, кризис проходил крайне медленно, возникали его новые рецидивы. Даже в год получения хрисовула купцы не выражали активного желания ехать в Трапезунд и Тану, а патроны не желали брать дважды выставленные на аукцион галеи для навигации по этому маршруту[436]. Потребовались особые меры Сената: снижение сумм фрахта, расширение категорий товаров, разрешенных к перевозке на галеях, и т. д.[437], чтобы навигация наконец состоялась[438]. Упадок фондако в Тане сказывался неблагоприятно на всей черноморской навигации, и для восстановления торговли венецианцы должны были прежде всего заручиться соглашением с татарским ханом[439]. Определенные сложности возникали и на территории самой Трапезундской империи, где полунезависимые местные феодалы, опираясь на собственные замки, контролировали торговые пути в глубь Малой Азии, прибегая к поборам и конфискациям товаров у немногочисленных венецианских и генуэзских купцов[440]. В 1398 г., когда Гуссони уже завершал свою миссию, Сенат еще отмечал слабый коммерческий интерес Трапезунда[441], а затем разрешил байло возвратиться в Венецию, не дожидаясь преемника: в 1398 г. не планировался заход галей Романии в Трапезунд. Гуссони должен был оставить в Трапезунде в качестве вице-байло патриция с очень низким окладом — 100 дукатов в год или пополана (с 50 дукатами)[442]. Очевидно, что полномочия этого оффициала носили сугубо временный характер. Избранный же Большим Советом в 1398 г. новый байло Джованни Лоредан в течение года не мог отправиться в Трапезунд из-за кризисной ситуации в Верхней Романии и отсутствия навигации[443]. Поэтому в 1399 г. было решено вновь избрать вице-байло на совете в самом Трапезунде с окладом 200 (патрицию) или 100 (пополану) дукатов в год[444]. Лишь в 1400 г. Сенат вернулся к регулярной практике избрания байло с обычным содержанием в 500 дукатов[445].

Одновременно вводился особый налог на венецианских купцов для починки венецианского замка в Трапезунде и содержания должностных лиц[446]. Император Мануил III со своей стороны обращался вновь к правительству республики с предложениями наладить торговые отношения[447].

По наблюдениям Ж. Эрса, в масштабе всей восточносредиземноморской торговли кризис второй половины XIV в. сменился стабилизацией примерно к 1404 г.[448]. Но для Трапезунда, да и для Черноморья в целом упадок продолжался и позднее, чему способствовали и конфликты Трапезундской империи с Генуей, нарушавшие нормальное плавание галей и создававшие угрозу для безопасности венецианцев на Понте. Показателем кризиса была малочисленность самой венецианской фактории в Трапезунде: докинувший его в 1398 или 1399 г. байло Дж. Гуссони оставил для охраны венецианского замка всего 7 венецианцев; с 1396 по 1407 г. шли долгие переговоры между венецианским Сенатом и его представителями в Трапезунде, с одной стороны, и императором — с другой, о постройке обещанной еще в 1367 г. части стены вокруг венецианского замка. Сделанные было Мануилом III ассигнования из поступлений в палату коммеркиев были истребованы обратно с отъездом Гуссони, и его преемник А. Фосколо тщетно добивался возвращения строительных материалов. Трения по поводу взимания коммеркиев приняли характер личных ссор коммеркиариев и байло; последний подвергался оскорблениям со стороны чиновников трапезундского налогового ведомства. Направив в 1407 г. в Трапезунд нового байло, Микеле Сориано, Сенат просил императора принять все необходимые меры для устранения конфликтов и исполнить обещания о постройке стены[449]. В 1414 г. ограблению в Трапезунде подвергся венецианский купец Пьетро Моранте. Ущерб не был возмещен до 1420 г., когда императору было сделано соответствующее представление Сената. Поручение добиваться компенсации было дано Тома Дуодо патрону галеи Романии, следовавшей в Трапезунд[450]. Из-за нестабильности политического положения и торговли венецианские граждане-армяне из Трапезунда, Сиваса и других районов Малой Азии в 1414 г. покинули их, добились от Сената разрешения поселиться на Крите или Негропонте[451]. Столкновение между Генуей и Трапезундской империей в 1415–1418 гг. почти полностью прервало систематические торговые связи Республики св. Марка с Понтом[452]. В 1417 г. байло Маттео Квирини был отозван из Трапезунда, не дождавшись, вопреки обычаю, своего преемника — Андреа Капелло[453], который не смог попасть в 1417 г. в Трапезунд, потому что галеи Романии туда не пошли, и был вынужден остаться в Константинополе[454]. Венеция, очевидно, поддержала трапезундского императора в начале его конфликта с генуэзцами, ибо генуэзский дож потребовал от Светлейшей республики разъяснения по поводу того, что супракомит Гольфа с галеей, плававшей в Трапезунд в 1415 г., «оказал прямую помощь господину императору Трапезунда» против генуэзцев[455]. Видимо, ободренный такой поддержкой, Алексей IV направил специальное посольство в Венецию, прося добавочной помощи и предлагая заключить против Генуи военный союз[456]. Заверив императора в дружеских чувствах, Сенат воздержался от. этого шага, указав на мирный характер своих отношений с Генуей в данное время, и заявил о своем благожелательном нейтралитете[457].

Последний подъем торговой жизни венецианского фондако в Трапезунде начался в 20-е годы XV в. Это был период нового расцвета всей венецианской коммерции, напоминавшей подъем накануне «Черной смерти», в 1320–1346 гг.[458]. Республика св. Марка укрепилась теперь на терраферме, добилась присоединения Далмации (1409–1420), Коринфа (1422), устранила опасного противника в лице Милана, который переживал кризис после смерти Джангалеаццо Висконти, более прочно утвердилась на рынках Египта и Сирии[459]. О росте венецианского могущества и кораблестроения говорит политическое завещание дожа Томмазо Мочениго, определившего (возможно, с некоторыми преувеличениями) общий доход Венеции в 1423 г. в 774 тыс. дукатов, из которых 376 тыс. (или 48,6%) поступали от заморских владений и морской торговли. В ежегодной навигации участвовало 45 галей с экипажем 11 тыс. моряков[460]. Именно в этот период Венеция с максимальной выгодой воспользовалась ослаблением Генуи.

Первым проявлением оживления торговли с Трапезундом была регулярность с 20-х годов организованной государством навигации[461]. Вплоть до 60-х годов XV в. стабильными оставались и размеры коммеркиев, вотированных хрисовулами 1376 и 1396 гг. Для определения их реальных величин во второй половине 30-х годов, в частности, мы использовали данные книги счетов Джакомо Бадоера. Коммеркии находились в соответствии с установлениями хрисовулов 1376 и 1396 гг.[462]. Политические отношения Венеции с Трапезундской империей укрепились в первой половине XV в. и развивались равномерно[463]. Во время переворота 1429 г., когда был свергнут трапезундский император Алексей IV и престол захватил его сын Иоанн IV, Венеция заняла нейтральную позицию, отказавшись от помощи тому или иному сопернику[464]. Конфликтная ситуация назрела лишь к 1444 г. Возвратившись из Трапезунда, венецианский байло Николо Марчелло (1442–1444) представил Сенату письменный доклад о нарушениях прав и привилегий венецианцев в Трапезунде. Они выражались в незаконном изъятии у венецианских купцов уже купленных товаров, в попытках ввести налог (manzaria) на ценные металлы, монету, что противоречило всем предшествовавшим соглашениям, а также в произвольном повышении Иоанном IV «силой» (per forza) некоторых видов коммеркиев[465]. Уже в мае 1445 г. Сенат направил в Трапезунд патрона торговой галеи Романии в качестве посла республики[466]. Он (получив текст доклада Марчелло) должен был после консультаций с купцами в Трапезунде и с байло Лудовико Бокассио отправиться к императору и, известив его обо всех злоупотреблениях, просить их устранения, выразив уверенность республики в добрых намерениях василевса. В случае отказа он был обязан лишь представить в Венецию донесение об этом, не предпринимая никаких враждебных акций, но сделав заявление, что при существующих добрых отношениях, такой шаг является неожиданностью для республики[467]. В поручении послу отмечалась также необходимость добиваться, чтобы венецианцы имели в Трапезунде собственных торговых чиновников-сансеров, а байло — более легкий доступ к императору. Указывалось, что император не имел права применять силу по отношению к кому-либо из венецианцев, но ему следовало прибегать к посредничеству байло[468]. Упоминался также обычай беспошлинной торговли бедных моряков, прибывших на галеях в Трапезунд, и традиционный дар императора вступавшему в свою должность байло — конь[469]. Надо полагать, что конфликт был быстро разрешен мирным путем, как и предполагалось в цитированном выше документе. Постановления Сената и других ассамблей более не касаются возникших неурегулированностей.

Полностью восстановившаяся и окрепшая торговля с Трапезундом была настолько выгодна для Венеции, что ее талей посещали Трапезунд даже в период нарастания турецкой угрозы, перед падением Константинополя[470]. Байло Трапезунда — Паоло Фосколо получил разрешение возвратиться в Венецию, не дождавшись преемника, лишь после захвата византийской столицы в 1453 г.[471]. Регулярная ежегодная навигация в Трапезунд прекратилась. Правда, в 1457 г. была предпринята попытка отправить 1 галею в Тану и Трапезунд[472], а в 1460 г. в такое плавание собирались послать 2 галеи. Однако большинством голосов проект был отвергнут, и в 1460 г. Сенат постановил отложить аукцион галей[473]. Закат империи Великих Комнинов был одновременно закатом итальянской торговли на Понте, агонизировавшей, впрочем, до 30-х годов и даже до конца XVI в.[474].

Для того чтобы четче выделить этапы и закономерности связей Трапезундской империи и Венеции, необходимо дополнительно обратиться к вопросу о навигации венецианских торговых талей.

Характерной чертой экономики Венеции было широкое участие государства в торговых операциях, в организации судоходства. С начала XIV в., т. е. одновременно с установлением регулярных связей с Трапезундом, в венецианскую навигацию был введен новый тип судна, так называемые большие галеи. Их размеры и водоизмещение колебались в зависимости от назначения и дальности маршрута: самыми грузоподъемными были галеи Фландрии, Таны и Трапезунда — от 150 (в XIV в.) до 250 (к середине XV в.) тонн[475]. Они строились государством, которое организовывало их регулярную навигацию, составляя конвои (mudae), строго регламентируя маршруты, график движения и время стоянки в портах. Традиционно, как показывают материалы Сената, в Трапезунд и Тану галеи отправлялись из Венеции во второй половине июля, иногда — с небольшими задержками из-за погрузки. В редких случаях (когда этого требовала обстановка) по решению Сената галеи и кокки могли плыть в Черное море в конце февраля — марте. Но всегда зимовка в черноморских портах воспрещалась. Весь путь от Венеции до Таны или Трапезунда составлял около трех месяцев, а целый viagium — полгода.

В венецианской навигации Ф. Лэйн выделяет 5 типов: 1) навигация частными лицами судов, состоявших в частной собственности; 2) регулируемая государством навигация частных судов;. 3) навигация частных судов по специальной лицензии; 4) навигация судов, которые принадлежали коммуне и сдавались ею в аренду патронам на специальных аукционах; 5) навигация судов коммуны за ее же счет[476]. С самого начала в черноморской навигации преобладали два последних типа: пятый — до 30-х годов XIV в., а затем — четвертый, который удобно комбинировал издержки государства и предпринимателя — патрона, снижая долю риска каждой стороны в операции[477]. Все виды навигации (за исключением первого, который также контролировался) регулировались государством, а относительно двух последних типов ежегодно принимались решения Сената. Путешествие на специально оснащенных вооруженных галеях в составе организованного конвоя, под прикрытием военных судов, со строго продуманным и регламентированным маршрутом и ритмом движения было намного безопаснее. На каждой из торговых талей, входивших в состав mudae, имелись отряд лучников-баллистариев, специальные защитные приспособления. Всем членам экипажа и купцам полагалось иметь вооружение[478]. Естественно, что фрахт за провоз грузов в этом случае повышался: взималась плата за безопасность и скорость движения[479]. Значительность суммы вводила ограничения в категории товаров, подлежавших перевозке на судах такого типа, и не препятствовала развитию частной навигации. Однако нам трудно судить о масштабах последней, так как комплекса документальных материалов, регулярно освещавших историю мореплавания на частных судах, у нас нет. Необходимо также отметить, что с середины XIV в. в венецианскую навигацию внедряются тяжелые «круглые» суда — кокки, которые имели большое водоизмещение и обладали свободой в выборе времени для плавания (хотя делались попытки и из них составлять конвои). Кокки везли менее дорогие грузы (зерно, соль, лес и т. п.)[480]. С учетом навигации кокк и частных галей интенсивность всей навигации была, разумеется, значительно выше той, которую осуществляли только вооруженные галеи[481].

Ежегодно, по решению Сената, у моста Риальто в Венеции патронам предлагалось взять с аукциона оснащенную государством галею для проведения навигации по заранее определенному маршруту[482]. Плата, за которую патрон получал галею с торгов, называлась инканто и регистрировалась документами Сената, что дает возможность следить за ее эволюцией. Эта цифра опосредованно выражает величину ожидаемой патроном прибыли, зависевшей от фрахта, взимаемого с купцов, а в конечном счете от объема, прибыльности и условий торговли в тех местах, куда направлялась галея[483]. Правда, сказывались и побочные факторы: величина самой галеи, степень ее оснащенности, сроки навигации и т. д., — но они в значительной мере нивелировались тем, что имелась устойчивая традиция посылки галей одного типа по данному маршруту. Как отмечал Ф. Тирье, по сумме инканти можно судить о состоянии торговли в том или ином регионе. Однако Η. П. Соколов выдвинул иную точку зрения: большую, если не решающую, роль в венецианской навигации играло частное судоходство, и увеличение сумм инканти на аукционе государственных галей — свидетельство сокращения торговли и возрастания ее опасности[484]. Для выяснения реального положения дел надо сопоставить величину инканти с развитием торговли и общей ситуацией в данном эмпории, например Трапезунде, в один и тот же период. При этом следует учесть, что путь из Венеции в Трапезунд и Тану был одним из самых трудных, продолжительных и опасных, он шел мимо пиратского гнезда — Синопа, рядом с торговыми станциями и факториями главных соперников — генуэзцев. И это неминуемо уже само по себе выдвигало организуемую государством навигацию на первое место. Частные галеи преимущественно осуществляли плавание на более короткие, промежуточные расстояния и в определенных случаях могли присоединяться к конвою венецианских вооруженных судов. Но их систематическое плавание от Венеции до Трапезунда или Таны вряд ли могло иметь место. Именно поэтому отсутствие организуемой, государством навигации так волновало купцов и жителей далеких венецианских факторий в Трапезунде и Тане.

По всем известным нам источникам, и прежде всего по материалам Сената, мы выделили 2 основных типа viagum Тгареsiinde: 1) галеи посылаются непосредственно в Трапезунд; 2) плавание галей в Тану и Трапезунд объединяется. В этом случае галеи Романии посещали Трапезунд или по пути из Венеции в Азовское море, или, чаще, возвращаясь обратно. На основании постановлений Сената о такой навигации (серии Senato. Misti; Senato. Mar, lib. 1–6) и материалов Большого Совета и Коллегии (имеющих корректирующее значение) мы составили график инканти[485], учитывая принципы, разработанные в трудах Ф. Тирье[486] и других исследователей[487], и вводя ряд модификаций… Ввиду того, что 1–14 книги постановлений Сената (Senato. Misti) не сохранились, количественные данные об уровне инканти можно привести лишь с 1332 г. Еще раз подчеркнем, что показателям инканти не следует придавать абсолютизирующее значение; необходимо всегда контролировать их, исходя из общего состояния навигации[488]. Показатель инканти не может дать точную картину уровня торговли именно в данный год; в нем заключены и исторический опыт прошлых лет, и тенденция в развитии экономических связей, и, наконец, конкретный случай снаряжения патронами арсенала более или менее подходящей для мореплавания галеи, степень и сроки ее подготовки. Но сумма показателей, когда конкретные эпизоды взаимно нейтрализовались, способна в целом верно охарактеризовать состояние торговли и экономических связей с данным эмпорием.

В первый период (1320–1340) навигация в Трапезунд отличалась устойчивостью и регулярностью. В 1322–1326 гг. галеи снаряжались непосредственно государством (за исключением 1325 г.) и в 1322–1330 гг. отправлялись прямо в Трапезунд. Число их весьма велико: 6–8. Это говорит о значительном торговом обороте и интенсивности связей (следствие хорошего состояния караванных путей в Тавриз и Персию). Навигация прерывалась лишь в 1327–1328 гг. из-за враждебных действий генуэзцев. С 1329 г. доминировала навигация «аукционных» галей, причем до 1340 г. их число еще более возросло, достигая временами 10. В связи с открытием навигации в Тану (с 1332 г.) их маршрут в 1332–1333 гг. удлинился до Таны, а затем, с 1334 г., караван галей разделялся на две группы в Константинополе: одна шла в Трапезунд, другая — в Азовское море. Величина инканти довольно стабильна, хотя и не очень высока, и колебалась от 50 до 120 лир гроссов. Отчасти это объясняется большим числом галей в черноморской навигации. Тогда торговля Венеции с Романией преобладала над ее торговлей с Кипром, Арменией, Сирией, составляя 57,6% всего объема инканти[489].

Стабильность связей резко нарушилась после распада державы ильханов и особенно с началом гражданской войны в Трапезунде, сопровождавшейся набегами туркменов. Число «аукционных» галей Романии, шедших в Трапезунд, сократилось до 2 (1342–1346), а в 1341 г., в разгар гражданской войны, галеи посылались полностью за счет коммуны. В связи с сокращением числа галей их инканти сначала увеличились до 106–115 лир гроссов (1344–1345), а затем опасности и упадок торговли на Понте снизили эту цифру до 41,5 лиры (1346), хотя сам вопрос о возможности навигации в Трапезунд оставался открытым и передавался на усмотрение совета в Константинополе[490].

С 1347 до 1364 г. навигация отсутствовала. Попытки ее возобновления в 1349, 1357–1358 гг. не увенчались успехом, да, вероятно, и не касались собственно Трапезунда. Перерыв в навигации отмечен и хрисовулом 1364 г. Предпринятый в 1364 г. аукцион галей в Трапезунд дал номинальные величины: от I гросса до 1 дуката. После получения венецианцами хрисовулов 1364 и 1367 гг. и до начала 70-х годов XIV в. в результате мер Сената по регулированию мореплавания в Трапезунд[491] торговля начала стабилизироваться, что проявилось и в величине инканти. Галей (обычно 4) посылались совместно сначала — в Тану, затем — в Трапезунд. Помимо аукционных галей, в 1367–1372 гг. туда же направлялась 1 галея, снаряженная государством. В 1373 г. число «галей коммуны» возросло до двух, при двух аукционных, а в 1374–1375 гг. в Трапезунд направлялась только 1 галея коммуны. С 1371 г. плавание в Трапезунд было отделено от навигации в Тану. Наблюдение за характером навигации показывает нарастание кризисной ситуации в торговле Венеции с Трапезундом. С начала 70-х годов произошло сокращение сумм инканти и числа судов в навигации, а с 1376 по 1381 г. прямое сообщение между Венецией и Трапезундом вновь прервалось. Но и после его восстановления неблагоприятная общая ситуация и застой в торговле с Персией приводили к тому, что в последней четверти XIV в. навигация была спорадической, а «паузы» между рейсами становились угрожающе большими. Не спасали и новые привилегии, полученные от трапезундских императоров: торговая активность шла резко на убыль, и патроны, даже на льготных условиях, не желали брать с аукциона галей, которые Сенат настойчиво предлагал посылать в Трапезунд. Например, в 1384 г. инканти дали чисто номинальную сумму–1–2 денария, а с 1385 по 1395 г. навигация вновь прекратилась. Известная стабилизация 1396–1416 гг. также не отличалась устойчивостью и проходила на фоне продолжавшегося упадка венецианской фактории в Трапезунде. Ради поддержания экономической жизни последней Сенат существенно варьировал условия навигации в Трапезунд. В 1400–1402 гг. туда посылались не галей, а кокки за счет коммуны[492]. В 1403–1404 гг. 2 галей отправили в совместное плавание в Тану и Трапезунд[493], в 1406 г. навигация в Трапезунд не состоялась вовсе[494]; в 1409, 1412–1413, 1416 гг. патроны отказывались брать с аукциона галеи, так как не рассчитывали получить достаточные прибыли. Сенату приходилось либо отправлять галеи в Трапезунд за свой счет (в 1409, 1413 и 1414 гг.)[495], либо проводить раздельный аукцион для галей Таны и Трапезунда[496], либо отказываться от навигации вовсе (в 1412 и 1417 гг.)[497]. Попытка возвращения в 1415 г. к практике сдачи всех галей Романии с общего аукциона, чтобы затем по жребию определить, какой из патронов поведет свой корабль в Трапезунд, дала низкие инканти для всех галей: 12 сольди, 10 лир 2 сольди и 5 сольди[498]. Весьма показателен аукцион 1416 г. Первоначально, 11 июня, Сенат принял предложение направить в Трапезунд одну галею на тех же условиях, что в 1415 г.[499]. Однако не нашлось патрона, желавшего взять ее с аукциона, и 13 июня было решено вновь повторить аукцион. Результат остался прежним. 14 июня в качестве дотации патрону, который согласился бы отправиться с галеей в Трапезунд, было назначено 300 дукатов, затем, 16 июня (когда желающего вновь не оказалось), эта сумма была повышена до 800 дукатов плюс инканти галей Таны, а 19 июня — до 2000 дукатов. После четырех аукционов 20 июня галея была взята за символическую сумму — 1 денарий[500].

Укрепление государства Тимуридов и налаживание торговли и торговых путей в Восточной Анатолии и Персии создавали новые предпосылки подъема навигации. Первые симптомы преодоления кризиса появились в 1418 г.: купцы сами просили правительство вместо планируемой отправки снаряженной государством галеи назначить ее аукцион[501]. И установленный Сенатом минимум инканти — 100 лир гроссов — был значительно превзойден: аукцион дал 150 лир 3 сольди[502]. Однако тревожные новости, полученные венецианцами из Таны, заставили республику изыскивать способы обеспечения дополнительной безопасности для каравана своих судов. Первоначально планировалось даже отменить плавание одной галеи в Трапезунд и передать ее в ведение капитана военных галер Гольфа в Константинополе[503]. Затем было решено, чтобы галеи Таны шли также в Трапезунд со стоянкой до 8 дней и поручением, как можно быстрее выйти из Черного моря[504].

Новый, самый стабильный период в навигации (1419–1452) характеризовался высоким уровнем инканти. Некоторые спады происходили лишь в 1425–1428 гг. (война Венеции с османами), в 1430–1432 гг. (падение Фессалоники, а также борьба с генуэзцами в бассейне Черного моря[505]), в 1445 г. (последствия разгрома объединенных сил крестоносцев при Варне). Все эти спады связаны с общей обстановкой в Восточном Средиземноморье, а не конкретно с условиями трапезундского рынка. Однако стабилизировавшаяся торговля, вероятно, не достигла того уровня, который был в первой половине XIV в. Об этом, в частности, говорит сокращение числа галей, плававших в Черное море, с 8–10 (30-е годы XIV в.) до 2–3, одна из которых шла в Трапезунд (вторая четверть XV в.). Увеличение грузоподъемности галей в это время примерно со 150 до 200 т не компенсировало общих потерь в объеме перевозок[506]. Серьезным препятствием в развитии навигации для венецианцев было противоборство с Генуей, а с 30-х годов ХV в. — турецкая экспансия. При этом особые меры для защиты от османов на море принимались Сенатом с 40-х годов XV в.[507]: специальная охрана конвоев осуществлялась преимущественно в бассейне Средиземного моря, не распространяясь на Черное, где османы не имели значительного флота. Но задержки на пути к Константинополю вызывали затруднения и в черноморской навигации. Например, в 1442 г. из-за задержки на Негропонте всего каравана галея Трапезунда смогла войти в Черное море лишь в декабре того года, в крайне неблагоприятный для навигации период. Караван, напрасно прождав ее в Константинополе в течение 130 дней, не имея никаких о ней сведений, направился в Венецию и прибыл туда 7 марта 1443 г. Испытав большие опасности и перезимовав в Черном море (что обычно запрещалось галеям Романии), корабль возвратился в Венецию, когда его уже не ждали, 27 июля 1443 г.[508].

Итак, абстрагируясь от деталей, можно выделить два периода интенсивных морских связей и высокого уровня торговли между Венецией и Трапезундом: 1322–1340 и 1419–1452 гг.; три периода отсутствия регулярной навигации: 1347–1363, 1377–1381 и 1385–1395 и периоды временной стабилизации, часто имевшей тенденцию сменяться упадком: 1341–1346, 1364–1376, 1382–1384, 1396–1416 гг. В целом вторая половина XIV в. была неблагоприятна для развития регулярных экономических связей Трапезунда с Венецией. Сделанные на материале инканти выводы поясняют те общие закономерности в экономико-политических взаимоотношениях, о которых мы писали выше. Наблюдения над уровнем инканти, их сопоставление с регулярностью навигации и реальным положением рынка свидетельствуют о том, что высокие инканти скорее говорят о высоком уровне развития торговли и навигации. Величина инканти — косвенный показатель степени заинтересованности купцов в данном направлении левантийской торговли, закономерности развития которой были определены Ф. Энгельсом: «Если Александрия давала большую прибыль…чем Кипр, Константинополь и Трапезунд, то венецианцы направляли больше капиталов в Александрию, изъяв часть их из обращения на других рынках»[509]. Прилив и изъятие капиталов опосредованным образом проявлялись в инканти[510].

Заключая главу, хотелось бы указать, что в широкой экономической деятельности венецианцев на берегах Южного Черноморья вместе с итальянцами активное участие принимали греки, армяне, славяне и другие народы. В их числе были и купцы Дубровника (Рагузы), который с 1205 по 1358 г. управлялся Венецией, а затем, получив автономию, находился под номинальной юрисдикцией венгерской короны. Дубровник в течение всего исследуемого периода имел теснейшие экономические связи с республикой св. Марка и ее заморскими факториями. Участие его жителей в венецианских торговых предприятиях в Трапезунде зафиксировано в документах с 1336 г.[511]. В 1415 г. в Дубровнике были хорошо осведомлены о событиях на Понте[512]. Данные об отправлении венецианских галей в Трапезунд, приведенные в связи с делами Рагузы, также свидетельствуют об интересе далматинских предпринимателей к черноморскому эмпорию[513]. Б. Крекич справедливо указывает, что рагузанцы часто посылали свои суда вместе с венецианским конвоем или принимали прямое участие в венецианских предприятиях[514].

В 1261 г. Нимфейский договор с Византией распахнул перед генуэзцами ворота в Черное море. Всего лишь за два-три десятилетия храбрые и предприимчивые лигурийские моряки, купцы и ремесленники создали разветвленную сеть поселений на всем побережье древнего Эвксинского Понта. Одно из них — фактория в Трапезунде — почти в течение 200 лет сохраняло значение важнейшего экономического и политико-административного центра генуэзской Романии в Южном Причерноморье.

Очевидно, что в первой половине XIII в., в период господства венецианцев над проливами, торговые интересы генуэзцев на Черном море не были значительными[515]. Лишь организация колонии на Босфоре и получение прав беспошлинной торговли в Византии позволили генуэзцам создать прочный фундамент для внутричерноморской коммерции, для установления связей с Трапезундской империей[516].

Оценивая хронологию проникновения генуэзцев на территорию Трапезундской империи, Я- Фальмерайер в начале XIX в. мог сослаться только на утверждение Пахимера, отметившего при изложении событий 1304 г. (1306 г., как считал Фальмерайер), что генуэзцы «издревле» жили в столице Великих Комнинов[517]. В 1879 г. итальянский ученый К. Дезимони опубликовал счета посольства Ленгли: появились основания говорить о существовании уже в 1292 г. генуэзской колонии в Трапезунде[518]. Наконец, целая группа источников о пребывании генуэзцев на Понте в конце XIII в. была введена в научный оборот Г. Брэтиану. Это уже упоминавшиеся акты нотариев Леры и Каффы, свидетельствующие о значительном размахе генуэзской торговли в Трапезунде в конце 80-х — начале 90-х годов XIII в.[519], о том, что к 1292 г. караванная дорога между Тавризом и Трапезундом была хорошо освоена генуэзцами[520]. Брэтиану обратил внимание также на ноту венецианского правительства Генуе по поводу ограбления на сумму 200 лир гроссов венецианского купца Леонардо Капелло и убийства его компаньона жившими в Трапезунде генуэзцами. В документе содержится и первое упоминание о генуэзском консуле Гальвано ди Нигро и о некоем генуэзце Николозиусе де Ариа (Брэтиану полагал: Николо Дориа), который ведал монетным двором (cecha) в Трапезунде и производил размен монеты[521]. Очевидно, что генуэзское поселение в Трапезунде, в 1291 г. уже имевшее администрацию, возникает ранее этой даты. Современные исследователи Э. Эннен и М. Буонджорно относят это событие к 1281 г.[522].

Возникновение генуэзской фактории в Трапезунде было следствием тех закономерностей развития торговли, которые мы уже рассматривали в I и II главах. Действительно, в пределах самой Трапезундской империи колония в Ватице возникает до 1274 г., в Симиссо — около 1289 г., в Ло Вати (Батуми) — до 1290 г.[523]. Этому процессу положило основание утверждение генуэзцев в Крыму — Каффе (1266–1270) и Солдайе (1274)[524]. Хотя и более медленными темпами, генуэзцы укреплялись и на западном побережье Черного моря (Вичина, Килня и др.), откуда в больших количествах экспортировалось зерно[525]. Уже в конце XIII в. станции в Трапезундской империи являлись для генуэзцев опорными пунктами в связях с Крымом. Генуэзцы использовали и давние экономические отношения Трапезунда с городами Южной Таврики. Так, в начале XIV в. высший протекторат над генуэзской колонией в Солдайе (Сурож) осуществлялся консулатом в Трапезунде[526]. Немаловажное значение Трапезунд имел для генуэзцев как крупный хлебный рынок и торговый центр на пути экспорта зерна с Западного Кавказа[527].

Мы не располагаем актом, оформившим статус генуэзской колонии в Трапезунде. Первый сохранившийся договор относится к 1314 г.; в нем лишь в общей форме упомянуто о предыдущих соглашениях. Однако известно, что уже в 1302 г. генуэзцы имели в Трапезунде свою судебную курию[528]. Судебный иммунитет предоставлялся лишь императорским хрисовулом. Значит, он был издан до 1302 г. На основании этих соображений, а также ноты генуэзского дожа Джованни ди Мурта венецианскому — Андреа Дандоло от 19 февраля 1345 г. В. Гейд, а за ним и другие исследователи полагали, что выделение генуэзцам особого квартала было совершено около 1300 г.[529] В ноте говорилось, что земля, на которой венецианцы желали укрепиться, была 45 лет назад и даже ранее того отдана генуэзцам императором Алексеем II по договору, заключенному в местечке Арзерон упомянутой Трапезундской империи[530]. Однако в Арзероне, необычном для дипломатических встреч месте, был заключен договор 1314 г. Мы полагаем, что в ноте 1345 г. речь идет об этом документе. Ведь в 1344/45 г. генуэзцы владели Дальсаной (арсеналом), полученной ими впервые именно по договору 1314 г. На этой территории венецианцы пытались возвести свои укрепления, что вызвало протест соседей[531]. Дата — 1300 г. — не подходит в качестве первоначальной еще и потому, что в самой грамоте 1345 г. ясно сказано, что уступка квартала (в 1314 г. — С. К.) была сделана «sequenda vestigia et concessiones dominorum imperatorum antecessorum suorum»[532], т. e. вследствие соглашений с предшествующими Алексею II императорами, вероятнее всего с Иоанном ІI (1280–1297). В пользу этого говорят и данные нотариев, рассмотренные выше, и быстрый рост генуэзской колонии в Сивасе в 1280–1300 гг.[533], невозможный при отсутствии опорных пунктов на территории Трапезундской империи.

Источники не сообщают нам о каких-либо крупных инцидентах в отношениях между Трапезундской империей и Генуей до начала XIV в.[534] Первый значительный вооруженный конфликт произошел в 1304 г. Сведения о нем содержатся в сочинениях Панарета и Пахимера. До сих пор они хронологически разрывались: сообщение Трапезундской хроники относили к 1311 г.[535], а данные византийского историка — к 1306 г.[536] В первом случае мы сталкиваемся с результатом недоразумения: Панарет писал о событиях 1304 г.[537] У Пахимера о них сказано «в тот год». Издатель П. Поссин, затем Я. Фальмерайер, В. Гейд и другие из контекста заключали, что речь идет о 1306 г. Однако это вызывает сомнения в свете исследования Г. Каро, который сопоставил данные Пахимера, относившиеся к Каталонской экспедиции, с хроникой ее участника Раймондо Мунтанера и установил, что главы пятой книги Пахимера, начиная с 23, относятся к лету 1304 г.[538] Следовательно, оба источника свидетельствуют о событиях лета 1304 г.

По Пахимеру, генуэзцы направили к трапезундскому императору Алексею II послов, выдвинув ряд требований, в том числе о ликвидации контроля над их торговлей со стороны трапезундского правительства, так как они получили освобождение от налогов от самого византийского императора и не желали поэтому склонять голову перед «топархом»[539]. Мы уже писали выше о попытках венецианцев в результате успешного посольства добиться снижения сумм коммеркиев. Вероятно, нечто подобное происходило и в этом случае. Сходство еще более усиливается тем, что генуэзцы имели предписание покинуть город, если их требования не будут удовлетворены[540], что они и пытались сделать, получив твердый отказ со стороны императора. Генуэзцы бросились на свои корабли (νηες μακραί)[541], в чем не встретили препятствий. Алексей II лишь повелел задержать часть сгруженных на землю товаров: они подлежали обложению коммеркием. Генуэзцы оказали вооруженное сопротивление, и против них был послан отряд ивирского войска[542]. Не выдержав натиска, генуэзцы подожгли «местность вне города» (арсенал, как поясняет Панарет). Одна ко пламя перекинулось на корабли генуэзцев, и товары, находившиеся на 12 судах, стали его жертвой. Ущерб, нанесенный местным жителям, был незначителен. Панарет, как и Пахимер, усматривает причинно-следственную связь между событиями — поджогом арсенала и завязавшейся битвой, употребляя союз οτε.

Генуэзский нотариальный акт подтверждает дату и дополняет версию греческих историков: в июне 1304 г. начались споры по поводу правильности взимания императором коммеркиев с генуэзцев. Купцы, потерпевшие ущерб в ходе возникшего конфликта, пожаловались подеста Генуи, который затребовал хрисовул, хранящийся в его канцелярии, но не смог вынести решения, так как в Генуе тогда не нашлось человека, сведущего в греческом языке[543].

В научной литературе утвердилось мнение, что трапезундско-генуэзский конфликт длился непрерывно до 1314 или 1316 г., когда были заключены известные мирные соглашения[544]. Частично это вызвано неверным определением дат самого конфликта. Однако и в самом тексте Пахимера ясно сказано, что усмиренные генуэзцы после сражения быстро пошли на заключение мира[545], чему есть и другие подтверждения. В VII Книге Пахимер писал, что захваченный в плен генуэзцами командующий каталонской эскадрой Беренгарий д'Эстенца был первоначально отвезен в Трапезунд (май 1305 г.)[546]. Несколько позднее в Константинополь из Трапезунда прибыли генуэзские суда[547]. Следовательно, е 1304 г. генуэзцы уже заключили мирный договор с Алексеем II. Действительно, в документах 1314 и 1316 гг. неоднократно упоминаются предшествующие соглашения с императором посольств генуэзского синдика Пьетро Уголино и Оберто Катанео ди Вольта[548]. Уголино был свидетелем договора 1316 г.[549], а в 1313 г. он назван «мудрым» по делам Газарии и был тогда одним из авторов проекта учреждения Оффиции Газарии[550]. Первое посольство (П. Уголино) и получило от императора район на Майдане — Леонтокастрон, а второе (О. Катанео) урегулировало последствия конфликта 1304 г. и добилось утверждения упомянутого пожалования.

Однако трения не были полностью устранены этими пактами. В 1313 г. опять обострились отношения. В договоре 1314 г. читаем, что Оттавио де Аурио (Дориа) и его подчиненные (sequaces) нападали на трапезундского императора и наносили ему и его подданным значительный ущерб[551]. Вероятно, в ответ на эти действия Алексей II заключил союз с правителем Синопа Тадж ад-дином Гази-Челеби[552]. В мае 1313 г. был организован совместный поход 8 галер Синопа и нескольких трапезундских лигний против центра генуэзских владений на Черном море — Каффы. Кроме того, против генуэзцев выступили и жители соседнего Солгата, населенного греками, армянами и татарами и, видимо, союзного Трапезунду. Взять Каффу штурмом, конечно, не удалось, да это и не входило в задачи экспедиции, в результате которой благодаря внезапности было захвачено несколько генуэзских лигний; многие генуэзцы были убиты, купцы Каффы понесли большой урон. Одни их притязания к Трапезунду составляли 250 тыс. аспров[553]. Столкновения произошли и в порту Трапезунда, где горожане перебили и ограбили генуэзцев, находившихся на лигнин неких Джованни Фатинанти и Джованнино ди Клаваро и на других судах. Эти выступления не были акцией трапезундского правительства: договор 1314 г. обязывал императора разобраться и наказать греков, повинных в убийствах генуэзцев[554]. Но и в самом городе целому ряду генуэзских купцов также был нанесен большой ущерб. Он оценивался в 126 266 аспров. На этот раз нападение на генуэзскую факторию было осуществлено с ведения императора или даже по его повелению[555]. Впрочем, выступления горожан и в порту и в городе — явления одного порядка, отражающие недовольство притеснениями со стороны имевших привилегии иноземцев, охватившее население Трапезунда, борьба которого легко использовалась императорской администрацией.

Вероятно, действия в 1313 г. были столь впечатляющими, что необходимость учета дел «Трапезунда, Персии, Турции и всего Черного моря» была поставлена в обязанность, созданной в ноябре специальной комиссии из восьми «мудрых», ведавших всеми делами генуэзцев в Крыму и на Черном море, — Оффиции Газарии[556].

В 1314 г. военные столкновения продолжались, но, возможно, вследствие достигнутой генуэзцами координации действий, складывались более благоприятно для них. Императору и его подданным был нанесен ущерб (в чем он заключался — неизвестно)[557]. Второй поход Гази-Челеби против Каффы был менее успешным: он, правда, захватил 3 небольшие лигнин и 1 кокку генуэзцев, но в сражении с адъютатором (военачальником) Солгата успеха не имел и с уроном вернулся назад[558]. Впрочем анонимный генуэзский хронист не сообщил о его разгроме. Наконец, 26 октября 1314 г. после переговоров трапезундские послы и генуэзский синдик Антонио Портонарио заключили договор в местечке Арзерон, недалеко от Трапезунда[559]. Заметим, что синдикат (поручение и инструкция) был дан Портонарио еще 21 мая 1314 г.[560]

Стороны от имени своих правительств составили пространный документ, содержавший 22 пункта. Они обязались воздерживаться от любых враждебных акций и наказывать их виновников, подтвердили все старые договоры[561]. Генуэзские купцы получили новое место для поселения — арсенал или Дальсану — с правом экстерриториальности и возведения укреплений. Причем передача прежнего владения генуэзцев — Леонтокастрона на Майдане — не затрагивалась соглашением, как это иногда считают[562]. Документ утверждал судебные и административные права фактории. Весьма значительное место в нем занимали обязательства трапезундского императора уплатить генуэзцам долги и возместить ущерб (уплату предполагалось производить в рассрочку), сумма которого составляла сотни тысяч аспров[563]. В свою очередь, император мог получить компенсацию за свои потери после уточнения их размеров на переговорах в Генуе[564]. Договор был скреплен клятвами на Евангелии; виновная в его нарушении сторона обязана была уплатить штраф 200 тыс. аспров.

В ходе конфликта генуэзцам не удалось добиться удовлетворения основного требования — снижения коммерция; договор не касается этого вопроса. Вместе с тем и Алексей II не смог полностью подчинить генуэзцев. Стороны сохранили исходные позиции. 24 марта 1316 г. в Генуе трапезундский посол «Аффекасенди Дориамико, грек Баро» (имя сильно искажено; возможно, Доранит) заключил новый договор, являвшийся прямым продолжением и развитием условий предыдущего. Его текст связан с пунктами Арзеронского соглашения и вытекает из них. Договором 1314 г. предусматривалось, что трапезундский император после ближайших августовских календ (после 1 августа 1315 г.) при первой возможности отправит своего полномочного представителя в Геную для рассмотрения жалоб генуэзцев по поводу нанесенного им в Каффе в мае 1313 г. ущерба и других претензий, а также для определения и получения суммы убытка, причиненного нападением Оттавио Дориа и других генуэзцев, и изучения всех спорных случаев[565]. 19 июня 1315 г. трапезундский посол получил синдикат на ведение переговоров. Этому, вероятно, предшествовало предварительное соглашение от 13 июня 1315 г., текст которого не сохранился[566]. В договоре от 24 марта 1316 г. сказано, что подтверждается уже установившийся на основе договора 1314 г. мир[567]. Текст не регистрирует каких-либо нарушений, повлекших бы за собой значительный штраф. В 1316 г. были закреплены передача Дальсаны генуэзцам и уступка последними Леонтокастрона трапезундскому императору за 250 тыс. аспров. Генуя обязалась возместить Трапезунду ущерб в сумме 500 тыс. аспров, который был нанесен генуэзским адмиралом Ачелино Грилло, Меголло Леркари и генуэзцами Солдайи. Об этом не упомянуто в договоре 1314 г.

По договору 1316 г. компенсация за убыток, причиненный трапезундскому императору, была оставлена в Генуе: половина — как плата за Леонтокастрон, остальное — для погашения ущерба, нанесенного генуэзцам в Газарии. Но в случае, если последнюю сумму согласился бы внести целиком или частично другой участник рейда против Газарии — правитель Синопа, Генуя была готова вернуть эти деньги трапезундскому императору. Расчет делался на то, чтобы вбить клин между прежними союзниками. В договоре также определялся административный статус Дальсаны и стороны обменялись взаимными гарантиями, отказываясь от претензий в будущем по рассмотренным вопросам[568]. Следовательно, двумя договорами предусматривалось сбалансировать выплаты.

С именем упомянутого Меголло Леркари связан легендарный эпизод, нашедший отражение в трудах генуэзских историков конца XV–XVI вв.

Первоначально эта история была рассказана Бартоломее Сенарегой (умер после 1514 г.) в письме знаменитому гуманисту Джованни Понтано (1426–1503). Суть дела вкратце заключалась в следующем. Генуэзский гражданин Меголло Леркари, торгуя в Трапезунде, был приближен императором и вызвал этим зависть местных придворных. Один из них, некий Андроник, нанес Леркари оскорбление словом и действием. Император, к которому обратился генуэзец, отказался наказать своего любимца-придворного, как того требовал закон. Тогда Леркари уехал из Трапезунда и дома при помощи родственников и с согласия Сената снарядил 2 триремы, решив отомстить императору и защитить честь генуэзского имени. Он начал разрушать и опустошать порты и селения трапезундцев. У пленников он приказывал отрезать носы и уши и засаливать их в специальных сосудах. Разгромив посланные против него 4 императорские триремы Леркари проделал ту же экзекуцию над пленными моряками, пощадив лишь старика с двумя юными сыновьями, которых просил передать императору сосуды с ушами и носами. Меголло требовал выдачи Андроника. За неимением другого выхода император согласился на это. Когда Андроник предстал перед генуэзцем, то начал слезно молить о более милостивой казни, без мучений. На это Леркари лишь заметил, что «не подобает генуэзским мужам свирепствовать по отношению к женщинам», и удовлетворился унижением соперника, вернув ему пощечину. Сенарега, Бидзари, А. Джустиниани и другие более поздние генуэзские историки связали образование консульства и самого фондако в Трапезунде с итогами экспедиции Меголло Леркари и заключенным им якобы договором с императором. По просьбе Леркари император даже приказал написать картину (или фрески) о его деяниях на стенах дворца, построенного для генуэзцев[569].

Генуэзские историки XVI–XVII вв., описавшие «подвиги» Леркари, отнесли весь эпизод к 1380 г. К- Дезимони, публикуя и сопоставляя договоры 1314 и 1316 гг. с рассказом Сенареги, датировал события 1314–1316 гг.[570] Однако, как мы установили, эти договоры являлись частью одного мирного соглашения; враждебных акций в промежутке между 1314 и 1316 гг. не было. Рассказ Сенареги и других историков отражает лишь общую атмосферу соперничества, взаимной вражды сторон в момент утверждения генуэзцев в Трапезунде и не может быть точно датирован. Его ценность лишь в том, что он проливает свет на отношения людей XVI в. к генуэзским предприятиям на Леванте. Всей истории с Меголло Леркари было отказано в доверии уже В. Гейдом, а сомнения по этому поводу выражал еще в начале XIX в. Я. Фальмерайер[571]. Что же касается имени Меголло Леркари, то оно встречается в актах генуэзских нотариев, относящихся к Леванту с начала XIV в. и до середины XV в.[572]. Окончательно подложность и фантастичность рассказа Б. Сенареги, гуманистического писателя, не очень дорожившего строгой исторической истиной[573], были доказаны итальянскими исследователями Б. Наннеи и В. Витале[574]. Упомянутый в договоре 1316 г. Меголло Леркари (один из многих носителей этого имени) вовсе не являлся главным героем событий и действовал лишь при адмирале А. Грилло.

Заключенный мир, видимо, сохранялся до конца 40-х годов XIV в.[575] Уже в 1317 г. комиссия по делам Газарии принимала меры по стабилизации генуэзского мореплавания и торговли во всем бассейне Черного моря и посылала соответствующие предписания генуэзскому консулу в Трапезунде[576]. Основными противниками генуэзцев в это время были синопские корсары и венецианцы, получившие привилегии в Трапезунде в 1319 г. С первыми шла постоянная вооруженная борьба[577], но Трапезунд уже не принимал в ней участия и сам в 1319 г. подвергся нападению и был подожжен[578]. Пиратские действия правителя Синопа наносили ущерб в равной степени и трапезундской и генуэзской навигации. В 1324 г. в Синопе были предательски истреблены генуэзские гвельфы, 7 из 10 галей, с которыми они туда прибыли, были захвачены[579]. Общие интересы борьбы с Синопом стали важным фактором трапезундско-генуэзских отношений. В 1340 г., узнав, что правитель Синапа вновь собрался напасть на «греков», генуэзцы отправили в Трапезунд посла с 2 лигниями[580]. Несмотря на возникавшие сложности в черноморской навигации, в 1317–1340 гг. плавание генуэзских судов в Трапезунд успешно развивалось[581], коммерческие выгоды превышали риск. Оффиция Газарии в своих постановлениях и законоположениях тех лет с особой тщательностью охраняла навигацию в Трапезунд, предусматривала меры безопасности в осуществлении сухопутной связи с Тавризом и Султанией, согласовывая также сроки и порядок морской и сухопутной торговли в Трапезунде и Тавризе, обеспечивая найм тягловых животных в Трапезунде и т. д.[582].

С началом гражданской войны в Трапезунде генуэзцы оказались так или иначе вовлеченными в нее. 4 сентября 1342 г. феодальная группировка Схолариев-Доранитов при помощи трех генуэзских судов произвела государственный переворот[583]. С воцарением Иоанна III (1342–1344) влияние генуэзцев в Трапезунде возросло: они смогли, совершив демарш перед императором, воспрепятствовать в 1344 и 1345 гг. строительству венецианских укреплений[584]. Разразившийся же вскоре вооруженный конфликт следует целиком отнести к 1348–1349 гг. В январе 1348 г., писал Панарет, генуэзцы внезапно взяли и сожгли Керасунт[585]. 5 мая следующего года 2 франкские катерги прибыли из Каффы. Выступившие против них большой и малый катергоны вместе с несколькими барками трапезундцев были разгромлены генуэзцами. Командующий — великий дука Иоанн Кавасита, Михаил Тцанихит и многие другие погибли[586]. В ответ на действия генуэзцев «франки» на суше были ограблены и брошены в тюрьму, генуэзские суда отошли[587]. К последнему эпизоду относится и сообщение Григоры. В августе или сентябре 1343 г. в Тане одним из венецианцев был убит татарин, подданный хана Джанибека (1342–1357). Вспыхнула ссора, началась резня. Дело кончилось тем, что все латиняне были изгнаны ханом из Таны сроком на 5 лет[588]. Рассказывая об этом выступлении латинян против «скифов», Григора полагал, что из страха перед подобными же действиями трапезундцы, окружив латинян, многих из них перебили, а оставшиеся в живых смирились[589]. В. Гейд показал, что происшествия в Тане и Трапезунде не связаны между собой[590], однако ни он, ни другие исследователи не пересмотрели дату событий в Трапезунде — 1343 г.[591]. Но если бы этот конфликт имел место до 1348 г., в частности в 1343 г., то непонятны пребывание латинян в Трапезунде в 1344–1345 гг., отправка туда венецианских и генуэзских судов[592], наличие в городе глав генуэзской и венецианской факторий и переговоры между ними о строительстве укреплений в 1344–1345 гг. Наконец, непонятно вмешательство трапезундской администрации в пользу генуэзцев, вызвавшее переписку между правительствами двух морских республик. В 1344 или начале 1345 г. генуэзский вице-консул в Трапезунде сообщал о новостях с Понта и о прибытии туда из Персии купеческого каравана[593]. Ничто не говорит о прерванных или нарушенных связях.

Итак, мы полагаем, что трапезундско-генуэзское столкновение произошло в 1348–1349 гг. Для достижения какого-то определенного соглашения и закрепления морской победы 15 июня 1349 г. из Каффы в Трапезунд вновь прибыли три генуэзские катерги и одна барка из Амиса. После длительных и трудных переговоров был заключен мир, главным условием которого являлась уступка генуэзцам Леонтокастрона[594]. Трапезундская империя была существенно ослаблена. В 1348 г. ее столица подверглась опасному нападению войск эмиров Эрзинджана и Байбурта в союзе с туркменами Ак Коюнлу (амитиотами) и огузскими племенами чепни[595]. Престарелый император Михаил Комнин чувствовал себя весьма непрочно на троне перед лицом крепнувшей феодальной оппозиции. С другой стороны, и Генуя спешила заключить мир, находясь в преддверии новой войны с Адриатической соперницей. Панарет сообщил нам одно главнейшее условие договора. О других мы ничего не знаем. Аpriori можно утверждать, что предполагались взаимные репарации. В то же время, в конце 1348 — начале 1349 г. Византийская империя вела тяжелую и безуспешную войну с генуэзской Галатой. Объединение усилий с Традезундом в организации отпора генуэзцам могло быть желательным для Иоанна VI Кантакузина. Ведь борьба Византии с Перой явно не закончилась разгромом греческого флота 5 марта 1349 г. Активно участвуя в организации государственного переворота в Трапезунде, Иоанн VI рассчитывал на поддержку воцарившегося 13 декабря 1349 г. Алексея III[596]. Но в отличие от Византии в ходе последовавшей затем войны Генуи и Венеции (1350–1355) Трапезунд оставался нейтральным, соблюдая только что заключенный договор. Основной целью нового трапезундского правительства была ликвидация последствий гражданской войны и консолидация местной знати. Регулярные связи между Генуей и Трапезундом были нарушены с 1350 г. Правда, еще в 1351 г. провведиторы получали инструкции, как им действовать в Трапезунде[597]. В 1355 г. итальянцы (вероятнее всего генуэзцы, обладавшие Леонтокастроном в то время, когда венецианский караван-сарай не был восстановлен) входили в состав отряда Алексея III, действовавшего против мятежного великого дуки Схолария, укрепившегося в Керасунте. Они же выступили позднее посредниками в заключении мирного договора между враждующими сторонами и стали гарантами его соблюдения[598]. Однако условий для развития регулярных экономических связей до 1363 г., видимо, уже не было. Аналогичная ситуация сложилась и для венецианцев на Понте. В 1363 г. трапезундские послы в Константинополе посетили генуэзского подеста Перы Леонардо де Монтальдо[599]. Очевидно, как и в случае с венецианцами, они вели переговоры о возобновлении viagium Trapesunde. В 1365 г. произошла упоминавшаяся ссора глав венецианской и генуэзской колоний в Трапезунде, к тому же году относится генуэзская надпись в Трапезунде с именем Манфредо Леркари[600]. В 1373 г., видимо, вследствие разногласий с василевсом по вопросам о погашении его задолженности лигурийским купцам, Генуя отправила своим послом в Трапезунд Антонио Нойторано[601]. В следующем году он, вместе с другими купцами Антонио ди Ладзаро и Андриоло ди Сарцана, дал нотариальное поручение своим представителям на право взыскания долга у трапезундского императора Алексея и его подданных[602]. Видимо, посольство 1373 г. добилось конкретных результатов. Все эти данные свидетельствуют о функционировании генуэзской фактории в 60–70-х годах XIV в. Однако связи несколько ослабли из-за того, что попытка генуэзцев, воспользовавшись приглашением шаха Увайса, обосноваться в Тавризе не имела успеха. Когда генуэзцы по своему обыкновению начали возводить в Тавризе замок, шах запретил это делать и казнил виновных[603].

Консулат в Трапезунде продолжал функционировать и в период Кьоджской войны. Введенный в 1380 г. налог на оклады всех генуэзских оффициалов (так называемые сталии) предусматривал взимание с консула в Трапезунде 15 лир гроссов[604]. Новые условия пребывания лигурийских купцов на Понте вытекали из последствий войны с Венецией и Туринского мирного договора 1381 г. и отражали общее ослабление коммерческой активности итальянских республик на Черноморье. На этом фоне в правление дожа Антониотто Адорно произошло некоторое улучшение трапезундско-генуэзских отношений[605]. Возможно, что с этим связано и трапезундское посольство в Перу в 1390 г.[606]. В 1398 г. фактория в Трапезунде была важным административным центром всего Черноморья: в то время как в 1398 г. управление многими генуэзскими колониями было передано в ведение администрации Каффы, статус трапезундского консулата был повышен, а избрание его главы и писца канцелярии оставалось в ведении центрального правительства Генуи[607]. Одновременно укреплялись и постоянные связи с Каффой, в составе населения которой были греки из Трапезунда[608]. Разумеется, тяжелая внешнеполитическая ситуация конца XIV в. оказывала неблагоприятное воздействие на все положение в Восточном Средиземноморье. С 1398 г. и в течение периода французского управления Лигурией (1396–1409) генуэзские галеры в Романию и Черное море посылались и строились централизованно, принимались чрезвычайные меры для того, чтобы обезопасить генуэзское мореплавание в обстановке крайнего обострения кризиса, вызванного османскими завоеваниями и прямой угрозой Константинополю и восточносредиземноморским владениям генуэзцев. Эти меры, спорадически применявшиеся и ранее, укрепили навигацию[609].

С начала XV в., когда Восточная Анатолия вошла в образовавшееся централизованное государство Тимура, у генуэзцев появилась новая надежда на оживление торговли с Персией и Ближним Востоком через Трапезунд. К этому времени целая сеть городов, замков, факторий дала Генуе возможность доминировать в бассейне Черного моря. Усиливать здесь свои позиции Лигурийскую республику заставляло также постепенное вытеснение ее купцов венецианцами из Сирии и Египта в первой половине XV в.[610] Но и в XV в. генуэзская торговля на Понте не была столь четко организована, как венецианская, хотя по масштабам и превосходила последнюю. Препятствием являлось генуэзское корсарство, новое обострение соперничества с Венецией в начале XV в.[611], затяжные и длительные конфликты, противопоставлявшие Геную и Трапезунд. Причем часто это были акции не только самого генуэзского правительства, но и администрации Каффы, а также боровшихся генуэзских политических группировок: черных и белых, гвельфов и гиббелинов, нобилей и пополанов, купцов и ремесленников, чьи столкновения осложняли экономические и политические связи[612]. Так, например, в 1398 г. французская администрация Генуи и Совет XVI рассматривали донесения послов Каффы, сообщавших, что в их городе подданным трапезундского императора и грузинского царя нанесены «reprensaliarum laudes». Правительство поручило консулу и Совету мудрых Каффы избрать специальную комиссию для рассмотрения возникшего конфликта и принять меры к его устранению[613]. В 1402 г. отношения генуэзцев с Трапезундом были вполне нормальными, ибо император беспрепятственно выдал массарию Перы Этторе Фьеши имущество умершего без наследника армянского купца, генуэзского подданного — 600 фунтов шелка, рубин, 80 соммов серебра и другие драгоценности и вещи[614].

Первый конфликт Генуи и Трапезунда в XV в. произошел в 1406 г. О нем известно совсем мало: 20 июля венецианский Сенат, принимая решение о черноморской навигации, предостерег капитана галей от захода в генуэзские порты. Возможность же плавания в Трапезунд должна была рассматриваться на Совете в Тане после анализа ситуации, возникшей из-за конфликта генуэзцев с Трапезундской империей[615]. В решении от 20 декабря отмечено, что навигации в Трапезунд этих галей не было и вместе с тем предусматривалась отправка туда одной большой галей (со стоянкой до 5 дней), ибо в Трапезунде оставалось несколько милиариев шелка, воска и другие товары венецианских купцов[616]. Эта галея должна была отплыть 21 февраля 1407 г.[617]. Помимо нее в июле 1407 г. в Трапезунд направлялась и обычная торговая галея Романии со стоянкой в городе до 12 дней. Это указывает на то, что к декабрю 1406 г. генуэзско-трапезундский конфликт уже прекратился или во всяком случае не представлял опасности для венецианцев[618].

В 1415–1418 гг. война началась с нападения трапезундского императора на генуэзский замок и нанесения материального ущерба генуэзским гражданам в Трапезунде. Весьма вероятно, что генуэзская фактория была вновь разгромлена. Именно после рассмотрения сообщений об этом Совета двухсот, дож, старейшины и Оффиция Попечения избрали специальную комиссию, возглавляемую дожем, цель которой состояла в изыскании способов «укрощения дерзости» императора[619]. Намерения трапезундской стороны также были весьма серьезны: для создания военного союза в Венецию было отправлено специальное посольство. В конце апреля 1417 г. против Трапезунда были посланы три генуэзские галеры под командованием опытного флотоводца Косьмы Тариго. Они причинили значительный ущерб на суше и на море, захватили укрепленный трапезундский монастырь, превратив его в свой опорный пункт. После этого одну из галер оставили патрулировать Трапезунд, а две другие вернулись в Геную[620]. Столь решительная демонстрация силы привела к тому, что уже Косьма Тариго и его спутники разработали предварительные условия мирного договора с императором. Нам известна лишь его финансовая сторона: императора обязывали уплатить 5000 соммов (1094,56 кг) серебра, 2000 бочек вина и 2000 модиев (34168 л) лесных орехов[621]. Эти огромные и, по-видимому, непосильные выплаты должны были производиться в течение двух лет.

В феврале 1418 г. в Геную прибыл трапезундский посол Феодор Доранит, получивший от дожа Томмазо Кампофрегозо арбитражное решение, явившееся окончательным текстом мирного соглашения. Дож сделал известные уступки Трапезунду, снизив предусмотренные ранее суммы выплат. Было изъято упоминание о денежном взносе, количество вина осталось без изменений, а орехов — было уменьшено до 1600 модиев (27334,2 л.). Срок выплат был увеличен еще на 2 года, а остальные, неизвестные нам условия первого договора подтверждались[622]. В 1420 г. генуэзское правительство предоставило право взимать вино и орехи Банку св. Георгия в счет погашения долга[623].

Условия этого также весьма обременительного для Трапезундской империи соглашения не были выполнены Великими Комнинами во всем объеме[624], хотя счета массариев Каффы 1422 и 1423 гг. упоминают «racio rerum et bonorum Trapesundeorum» на сумму 34010 аспров[625]. В начале 1425 г. генуэзское правительство, получив от консула, массариев и провведиторов Каффы жалобы на то, что трапезундский император отказывается восстановить генуэзский замок и не уплатил всех причитавшихся денег коммуне Каффы, отправило Алексею IV через оффициалов Каффы суровое послание. В нем указывалось, что генуэзцы изыщут все средства, чтобы добиться возмещения ущерба. В случае отказа администрации Каффы поручалось обеспечить выезд всей генуэзской колонии из Трапезунда и полностью прекратить всю торговлю с империей (включая и коммерческие операции трапезундских купцов в генуэзских владениях)[626]. Алексей IV, видимо, уступил, так как столкновения не произошло, а администрация Каффы в августе 1425,и в июле 1426 г. частично возмещала ущерб тем, кто его потерпел в Трапезунде от подданных трапезундского императора[627]. 8 ноября 1427 г. генуэзское правительство констатировало, что установился добрый мир с трапезундским императором, и просило администрацию Каффы не нарушать его потворством интригам сына императора, Иоанна, прибывшего в Каффу. Консулу, массариям и советникам предписывалось заботиться об исполнении всех договоров с Алексеем IV, всячески избегая конфликта с ним[628]. Выполняя это решение, магистраты Каффы отправили в Трапезунд синдика Барнабо Корнилио и получили от императора письмо с уверениями, что он намерен соблюдать все договоры. Однако выплаты производились неудовлетворительно, и генуэзское правительство отмечало: «Verum, quum persepe ab eodem multa bona verba habuimus, nullum habentia effectum, sic enim sui moris est». Для того чтобы ускорить и обеспечить выполнение обязательств, из Генуи в Трапезунд был послан Антонио д'Аллегро[629]. Все эти переговоры проходили в спокойной обстановке, часто через Каффу. И все же участие или по меньшей мере попустительство последней перевороту Иоанна IV (1429) несомненно[630]. Именно в Каффе Иоанн нашел генуэзский корабль, оснащенный необходимым вооружением. Патрон судна, генуэзец Доменико д'Аллегро, уже во время похода был назначен протостратором — командующим трапезундским флотом[631]. Как полагает В. Лоран, пожалование генуэзцу такой должности и боязнь выступления греков заставили венецианцев принять спешные меры по укреплению своей безопасности: нарушалось естественное равновесие, обеспеченное равными привилегиями[632]. Узнав о перевороте, центральное правительстве Генуи (архиепископ и Совет старейшин) обратилось с письмом к новому императору Иоанну IV с просьбами оказывать всяческие милости и поддержку (fovere, sustinere, inviare et honestis favoribus sublevare) членам знатной и влиятельной генуэзской фамилии ди Нигро — братьям Джироламо и Урбано[633]. Таким документом Генуя признавала нового государя де-факто. Направляя послание, генуэзское правительство не было еще осведомлено о конкретных намерениях Иоанна IV и поручало консулу Каффы доставить грамоту императору, если его отношения с генуэзцами будут дружественными (si amice et ut decet cum nostris agit), или сжечь ее, ежели Они примут другой характер. О послании был информирован и подеста Перы, которого также просили сообщать о происходившем в Трапезунде в Геную[634]. Смысл обращения к Иоанну IV состоял в том, чтобы сохранить при дворе высокое положение семьи ди Нигро, особенно Джироламо, который при Алексее IV был великим месадзоном. Генуе удалось этого добиться (впоследствии Джироламо даже стал протовестиарием[635]). Спустя два года Генуя заверяла Иоанна IV в дружбе и просила его уплатить долги генуэзским купцам Карле Пиккамильо и наследникам умершего Бартоломео Дориа[636]. Для переговоров, пересмотра старых и заключения новых соглашений, а также для починки генуэзского замка 7 марта 1431 г. из Генуи в Трапезунд был направлен синдик Баттисто ди Путео[637]. Международные отношения того времени призывали генуэзцев к большой осмотрительности. Нарастала турецкая угроза (в 1430 г. пала Фессалоника), усиливалось княжество Феодоро, теснившее генуэзские колонии в Крыму[638], начался новый конфликт с Венецией. В 1432 г. капитан венецианских судов Стефано Контарини получил приказ атаковать генуэзские корабли, в том числе и те, которые находились в Тане и Трапезунде[639]. В этой обстановке Генуя стремилась сохранять и укреплять дружественные отношения с Трапезундской империей. В марте 1436 г. Иоанну IV было сообщено об освобождении Генуи от власти миланского герцога. Императора просили подтвердить и соблюдать прежние важные соглашения с Генуэзской республикой, а консулу в Трапезунде предписывалось сообщать обо всех деталях обстановки на Понте[640]. С другой стороны, и Иоанн IV стремился тогда к сближению с Генуей, ибо столкнулся с династической оппозицией, во главе которой стоял его брат Александр, зять правителя Митилены (Лесбоса) генуэзца Дорино I Гаттилузи. Иоанн IV, видимо, в конце 1437 г. обратился через Урбано ди Нигро к генуэзскому дожу с предложениями улучшить отношения и выразил готовность предоставить в пределах империи льготы и почести генуэзским гражданам. Очевидно, василевс стремился не допустить согласованных действий генуэзского правительства, администрации Каффы и Дорино I в пользу претендента на трон, на стороне которого был и византийский император Иоанн VIII. Дипломатический маневр имел успех: дож Томмазо Кампофрегозо своим письмом от 17 марта 1438 г. поручил консулу Каффы, подеста Перы и другим «ректорам» на Черном море оказывать поддержку трапезундскому императору и его подданным, если его намерения будут истинны[641]. В письме Иоанну IV дож всячески приветствовал его намерения (вероятно, подкрепленные обещанием уплатить долги генуэзцам) и сообщил, что предостерег Гаттилузи от вооруженного выступления и просил его способствовать примирению братьев. Иоанну IV предлагалось также посредничество дожа и помощь «в столь святом деле»[642]. Традиции добрых отношений с генуэзским правительством сохранялись и позднее: в 1441 г. они отмечены дожем в письме к императору[643]. В 1443 г. Раффаэл Адорно, возвещая Иоанну IV о своем избрании дожем, подтверждал готовность к упрочению связей и вспоминал о дружбе своей семьи (особенно дожей Антониотто и Джорджо) с династией Великих Комнинов[644]. В 1446 г. генуэзское правительство рекомендовало императору своего консула в Трапезунде Леонардо Гримальди, которому было поручено вести с императором переговоры от имени республики[645]. Все эти факты позволяют отклонить предположение Н. Бэнеску о том, что конфликт между Трапезундом и Генуей длился непрерывно с 1418 по 1449 г.[646]. Тем не менее имевшиеся к середине 40-х годов разного рода трения, хотя отчасти и разрешались мирным путем, постепенно подводили к новому столкновению. Достаточно очевидным фактом была враждебность местных жителей к генуэзцам. Торгово-ремесленное население Трапезунда видело в итальянских поселенцах своих конкурентов. Действительно, генуэзцы и венецианцы пользовались налоговыми привилегиями, создававшими им лучшие условия для сбыта товаров в городах Трапезундской империи, да и в других районах, где вели торговлю трапезундцы. Преимущества умело использовались итальянцами, подчас нанося ущерб местным ремеслу и торговле. И хотя этот фактор ощущался в Трапезунде значительно меньше, чем в Константинополе, он все же порождал обстановку соперничества. Генуэзцы непосредственно эксплуатировали труд греков — наемных работников (для разгрузки судов, транспортировки товаров, в строительстве и т. д.). Классовый антагонизм усиливался религиозными противоречиями, а может быть, и давним выселением местных жителей с тех участков, где обосновались иноземные фактории. Башни генуэзского замка угрожающе противостояли трапезундским укреплениям. Нам уже известны случаи столкновений трапезундцев с генуэзцами и венецианцами; но они имели место не только на территории Понта. Трапезундские торговые люди терпели ущерб в генуэзских владениях, прежде всего Каффе (в 1398, 1447 г. и т. д.)[647]. В многочисленных конфликтах с итальянцами императорская администрация могла опираться на сочувствие греко-лазского населения. Борьба народных масс помогала императорам в их политике контроля над итальянской торговлей, использовалась феодальной верхушкой империи в своих целях. Чаще эта борьба принимала формы пассивного сопротивления, вооруженные выступления против итальянских поселений (например, в 1304 или 1348–1349 гг.) были редки и происходили в периоды военных действий; преобладали же ограбления генуэзцев и нанесение им всевозможного материального ущерба. С другой стороны, и генуэзцы, пытаясь избежать таксации, а также в случае споров применяли насилие, находя поддержку у администрации Перы, Каффы или даже самой Генуи Иоанн IV, как уже отмечалось, захватил престол при помощи генуэзцев; в 1438 г., пойдя на сближение с ними, отвел угрозу нападения Гаттилузи на город. Заверяя Геную в искренней дружбе (и, видимо, поддерживая ее в международных делах), он тем не менее постоянно прибегал к притеснениям генуэзских купцов, строго взыскивал с них коммерции во всем объеме, конфисковывал имущество нарушавших уплату коммеркиев, использовал все средства для пополнения казны, испытывавшей хронический дефицит. Еще в начале 30-х годов XV в. он отказался уплатить долг своего отца — 3000 дукатов — за покупку товаров у генуэзского купца Тома ди Тротиса. Заключив купца в темницу, Иоанн IV отнял у него выданный ранее залог. Представление консула Каффы не было принято во внимание. Поскольку Генуя в это время находилась под властью миланских герцогов, Филиппо Мариа Висконти письмом от 9 марта 1434 г. потребовал от своего наместника в Генуе и Оффиции Попечения Романии принять меры в защиту ди Тротиса. Последние направили послание императору, в котором говорилось о готовности Генуи добиваться восстановления справедливости всеми необходимыми способами[648]. В специальном поручении консулу Каффы Баттисто Форнарио и капитану каффинского флота рыцарю Карло Ломеллини было предписано добиться возвращения либо залога, либо денег, применив силу, если понадобится[649]. Видимо, вопрос был урегулирован, поскольку столкновения не произошло.

В 1441 г. генуэзским правительством была получена жалоба от жителя Перы Филиппо ди Мелоде на то, что его корабль был задержан в Трапезундском порту якобы по приказу императора, а товары и имущество насильно отобраны. Просьба консула Каффы а возвращении захваченного не имела успеха, и упомянутый Мелоде обратился к дожу, который любезным письмом просил императора возместить убытки генуэзскому подданному ради традиционной дружбы. В том случае, если бы император отказался это сделать, дож, не настаивая на немедленных выплатах, предлагал судебный разбор дела подестатом и Оффицией торговли Перы[650]. Очевидно, речь шла не о простом захвате имущества, а о конфискации вследствие правонарушений со стороны генуэзцев, связанных, вероятнее всего, с взиманием коммеркиев.

В 1443 г. дож Раффаэл Адорно сообщал, что от генуэзских купцов в Трапезунде поступают жалобы на дурное обращение с ними, а император не принимает тех мер, которые требовали договоры с республикой. Но в том же документе отмечено, что многие дела имели спорный характер и рассматривались трапезундской стороной как наветы клеветников (detractoribus). Для устранения этих споров Адорно решил назначить генуэзским консулом в Трапезунде Доменико д'Аллегро с правом принимать арбитражные решения одновременно в качестве генуэзского оффициала и трапезундского протостратора и информировать о них дожа[651]. Рекомендуя в 1446 г. в качестве доверенного лица для переговоров с императором генуэзского консула Леонардо Гримальди, Адорно отмечал, что его главной заботой было обеспечить охрану генуэзцев, а также благоприятное отношение к ним со стороны Иоанна IV. Показательно, что Гримальди получил и особые инструкции и поручения к василевсу, которого просили отнестись к ним с особым вниманием[652]. Переговоры должны были урегулировать новые осложнения в отношениях.

Нараставшие противоречия уходили корнями в печальные для Трапезунда события 1415–1418 гг. Они обострились также вследствие союза Трапезундской империи с княжеством Феодоро (Мангуп) в Крыму[653]. Для Трапезундской империи этот союз имел особое значение, ибо именно он, впервые после 1313 г., позволил ей захватить инициативу в борьбе с генуэзцами, и прежде всего с Каффой. С большим флотом — 13 галер — деспот Давид Комнин появился летом 1446 г. под стенами Каффы. Сначала он ограничился демонстрацией силы и отправил в город посольство. Администрация Каффы была вынуждена дать деспоту необходимое продовольствие и подарок — 1413 аспров[654]. Сам факт пребывания трапезундского флота во враждебной Каламите, заключение союза с правителем Мангупа Оловеем очень встревожили и Каффу и Геную. Поход галер и фуст рассматривался как нарушение договора (contra pacta et deveta Cafîe). Вероятно, еще до экспедиции флота в Трапезунде были введены новые коммеркии (innovationes cabellarum), прежде всего на соль и вино и на другие товары, покупавшиеся и продававшиеся генуэзскими купцами. Это обстоятельство, как отмечалось, привело к трениям и с Венецией в 1445 г. Подобно венецианцам, генуэзцы подвергались в Трапезунде притеснениям, их замок не был достроен императором[655]. Одновременно враждебные действия против генуэзцев предпринимали правители Кастамона, Синопа и «других областей» Черного моря[656]. Видимо, складывалась антигенуэзская коалиция, к которой при случае могли примкнуть и венецианцы[657].

Для рассмотрения сложившейся ситуации в Генуе был созван экстраординарный совет под председательством дожа Джованни Фрегозо. В нем приняли участие Оффиция Попечения Романии, Совет старейшин, Монетная оффиция, Правление Банка св. Георгия и 30 граждан — «мудрых по делам Востока». На такой представительной ассамблее, объединявшей все компетентные органы Генуэзской республики, были зачитаны письма консула и массариев Каффы и правителя Митилены Дорино Гаттилузи, поддерживавшего притязания Александра Комнина на трон. Для срочного анализа всесторонней информации совет избрал четырех лиц во главе с дожем[658]. Менее чем через полмесяца, 2 мая 1447 г., правительство и комиссия, обсудив с Оффицией Попечения Романии план действий, препроводили свои инструкции консулу Каффы. Было решено, пользуясь мирным временем, решительно пресечь враждебные выступления. На случай военных операций в Пере, Каффе, на Лесбосе и Хиосе предполагалось вооружить галеры. Предписания о действиях по отношению к Мангупу были даны консулу Каффы, а по отношению к субаши Синопа — подеста Перы. Кроме того, Наполеоне Сальваиго поручалось заключить договор с татарами[659], но прежде всего он отправился в Трапезунд[660]. Императору через администрацию Каффы вручили специальное письмо. Вероятно, генуэзцы желали разделить противников: оказать давление на Иоанна IV и склонить его к соглашению, заняв (по традиции) более жесткую позицию в отношении Синопа, и, возможно, использовать татар против Мангупа.

В письме трапезундскому императору от 2 мая правительство Генуи упоминало о нарушении договоров и обвиняло василевса в том, что он вмешивался в дела, касавшиеся ведения генуэзского консула, позволял трапезундским гражданам безнаказанно избивать и грабить генуэзцев. Письмо заканчивалось угрозой, что если все это будет повторяться и император не примет всех требований чиновников Каффы, против него будут применены санкции[661]. От любезности прежних документов здесь не оставалось и следа. В тот же день в Перу было направлено другое письмо, в котором предписывалось немедленно запретить всю торговлю с Синопом и отослать субаши ультимативное представление. Если же и трапезундский император отклонит предложенные ему условия, колония Перы должна будет приготовить галеру, так как Генуя пришлет сюда свой флот. Трапезундский император рассматривался тем самым как наиболее опасный противник[662].

Иоанн IV не решился пойти на открытый конфликт и выразил желание начать переговоры: совсем недавно трапезундские и крымские берега подвергались нападению турецкого флота[663]. Нарастание турецкой мощи было таким фактором, который призывал к осторожности все страны, имевшие владения на Черном море. О ходе переговоров между Трапезундом и Генуей мы знаем из письма генуэзского правительства Иоанну IV от 14 февраля 1448 г.: последний отделывался общими обещаниями и не касался конкретного рассмотрения генуэзских требований. Но так как император предложил, чтобы к нему был отправлен полномочный посол для удовлетворения требований и рассмотрения старых договоров, Лигурийская республика сочла это за свидетельство стремления к миру и советовала избрать местом новых переговоров Каффу, куда обе стороны направили бы своих представителей[664]. Но 29 марта было сочтено более уместным, чтобы трапезундский посол прибыл в Геную[665]. Генуя не наделила своего представителя правом принимать арбитражное решение, ибо его суждение могло оказаться нелицеприятным, как отмечалось в письме Иоанну IV[666]. Центральная администрация опасалась возможности подкупа такого чиновника или влияния на него консулата Каффы, которое могло бы привести к срыву переговоров. В данный момент властям Перы и Каффы предписывалось по-прежнему сохранять мир, но держать наготове галеры[667]. Одновременно в Трапезунд был назначен новый консул Доменико ди Кварто[668]: во время конфликта консульство в Трапезунде не прекращало функционировать[669]. До прибытия трапезундского посла в Геную переговоры, видимо, вели чиновники Каффы, которые в своем письме от 7–10 октября 1448 г. отмечали крайнюю неуступчивость императора и настаивали на применении силы. Отвечая им, генуэзское правительство не рекомендовало этого делать, собираясь дать исчерпывающие инструкции к середине января 1449 г. А пока коммуна Каффы должна была на свои средства вооружить галеру[670]. Очевидно, ожидали приезда трапезундского посла. Им стал знаменитый «философ», протовестиарий Георгий Амирутци, прибывший в Геную к середине апреля 1449 г.[671]. Геннадий Схоларий из Константинополя поздравил императора со столь удачным выбором посла и отметил торжественность посольства[672]. Впрочем, из лиц, заслуживавших особого почета, генуэзский дож выделил лишь переводчика[673]. Сразу же после приезда Амирутци к нему были приставлены специальные «аудиторы», но переговоры двигались медленно; трапезундская сторона не желала уступать своих позиций[674]. Уже в начале переговоров Амирутци высказал от имени Иоанна IV предложение скрепить (и облегчить) возможное соглашение брачным союзом одной из дочерей дожа Лудовико Кампофрегозо с единственным сыном василевса и наследником трапезундского престола[675]. Оно казалось дожу вдвойне заманчивым: Амирутци сообщил, что сын Иоанна являлся и по матери единственным наследником «иберийской империи» (aspecta da parte de soa madré una heredita grande de impero Liberio)[676]. Возможность породниться с наследником двух царственных династий привлекала Лудовико, который притязал на «королевство» Корсику и даже добился соответствующей инвеституры от своего земляка папы Николая V. Впрочем, именно эти монархические амбиции и привели к его смещению в 1450 г. Сенатом и Правлением Банка св. Георгия[677].

Несмотря на очевидные препятствия (отдаленность Трапезундской империи, высокая сумма приданого, запрошенная Иоанном IV), дож выразил в письме императору свою готовность укрепить отношения родственным союзом[678], и посол был приглашен в родовой замок дожа в Сарцану для смотрин и выбора невесты[679]. Глава генуэзской администрации при этом понимал, что путем брачных переговоров император стремился обеспечить себе его содействие и помощь в решении спорных проблем и «благорасположение на всем Леванте»[680]. Переговоры затянулись, и лишь 27 июня, перед самым отъездом, Амирутци отправился морем в Специю, а оттуда в сопровождении конного эскорта — в Сарцану, где ему предстояло решить вопрос об этом браке с матерью дожа Катериной и определить финансовую сторону договора[681]. Согласие императора должно было быть заявлено специальному посольству дожа в Трапезунд[682]. Видимо, прямо из Специи Амирутци отбывал на родину, ибо уже 26 и 27 июня он получил заключительные грамоты дожа к императору, протовестиарию Дж. ди Нигро; были подготовлены также письма консулу Каффы, рекомендовавшие ему достойно принять посла, возвращавшегося домой через столицу генуэзских владений на Черном море[683]. Ход переговоров с Амирутци изложен в письме дожа от 27 июня и в документах Оффиции Попечения Романии.

Для ведения переговоров и заключения мира Амирутци имел 2 мандата — один, лишавший его широких полномочий, и другой, предоставлявший ему большую свободу ведения дел. Видимо, сначала предложения генуэзской стороны были сочтены трапезундским послом недостаточно выгодными, и он воспользовался первым мандатом, избегая решать частные вопросы. Лишь на какой-то стадии переговоров (вероятно, когда они до срока были близки к провалу) он предъявил второй мандат, чем, впрочем, вызвал недоверие к себе со стороны партнеров. Генуэзцы требовали прежде всего подтвердить по пунктам все прежние договоры, привилегии и иммунитеты, чтобы четко квалифицировать, исходя из этого, возникавшие нарушения и иметь ясные критерии в случае возникновения разногласий. Поскольку такая квалификация в тех условиях означала признание вины трапезундской стороной и, видимо, вела к соответствующим финансовым взысканиям, Амирутци затягивал переговоры и ссылался на недостаточность полномочий для утверждения по пунктам старых соглашений. Кстати, в дипломатической практике Трапезундской империи подобные подтверждения привилегий осуществлялись обычно императорским хрисовулом, а не посольским соглашением.

Переговоры по поводу составления нового мирного договора зашли в тупик, и, отпуская посла домой, дож в письме императору сформулировал два основных требования республики: подтверждение и соблюдение всех привилегий и иммунитетов генуэзцев и отмена несправедливых (налоговых) нововведений. В свою очередь дож обещал на основании прежних договоров устранить все нарушения прав трапезундских граждан генуэзцами. В случае отказа трапезундской стороны от заключения договора предполагалось обложить всех трапезундских подданных повышенными податями на территории генуэзских владений. Вместе с тем по ряду частных вопросов (вероятно, и по вопросу о браке) между Амирутци и дожем согласие было достигнуто. Генуя настаивала на том, чтобы ответ на послание дожа был доставлен в Каффу[684]. Одновременно дож просил Джироламо ди Нигро, ставшего к тому времени одним из высших магистратов империи, протовестиарием, содействовать ведению переговоров и информировать Геную о событиях в империи[685]. Поставив в известность о миссии Амирутци подеста Перы, дож поручил ему отправить письма от 27 июня императору и генуэзскому консулу с шедшей в Трапезунд венецианской галеоттой[686]. С той же галеоттой консул должен был послать в Перу ответное письмо. Республика не стала дожидаться прибытия Амирутци в Трапезунд и решила действовать более оперативно. В случае отказа Иоанна IV принять генуэзские условия оффициалам Каффы предписывалось повысить налоги с трапезундских купцов и снабжать город вином с Хиоса через Перу. Других действий против Трапезунда предпринимать не разрешалось. Налог на вино намечалось повысить до 60 аспров за бочку; за каждый модий соли, закупавшийся в генуэзских салинах в Крыму и на Черном море, трапезундские подданные должны были платить новый налог — 12 аспров. Кроме того, на них распространялись все те пошлины, что и на генуэзцев в Трапезунде. Администрация Каффы имела право возобновить мир на условиях утверждения всех генуэзских привилегий, уплаты императором долга Банку св. Георгия и восстановления генуэзского замка в Трапезунде. Предусматривалось удовлетворение иска потерпевших с обеих сторон[687]. Итак, конфликт вылился в своего рода таможенную войну. Это новая черта в трапезундско-генуэзских отношениях, говорившая о значительности развития взаимной торговли, причем не только генуэзской в Трапезунде, но и трапезундской в черноморских владениях Генуи. Конфликт не перешел в военное столкновение но ряду причин. Одна уже была отмечена: боязнь вмешательства Турции. Но и Трапезундская империя, проводя в эти годы более самостоятельную политику по отношению к итальянским торговым республикам, опиралась на возросшую силу своего флота. Была необходима значительная морская экспедиция, чтобы заставить Трапезунд подчиниться, но собрать ее было сложно, а недостроенность Леонтокастрона внушала генуэзцам опасения за судьбу соплеменников на суше. Конфликт так и не разрешился окончательно вплоть до падения империи Великих Комнинов и принимал все более мягкие формы. Попытка Н. Бэнеску объяснить его лишь как результат неуступчивости Иоанна IV на фоне всесторонних попыток Генуи достигнуть соглашения[688] вряд ли обоснована. В основе конфликта лежало столкновение вполне реальных экономических и политических интересов. В частности, для Трапезундской империи были непосильны платежи, которые запрашивались генуэзцами, а долг Иоанна IV Банку св. Георгия был не погашен и в 1458 г., составив 17077 аспров и проценты[689].

Падение Константинополя в 1453 г., а вместе с ним и генуэзской Перы (2/VІ 1453 г.) прервало регулярные морские связи Генуи с ее колониями, сильно деформировало все отношения в Черном море, знаменовав начало его превращения в турецкое озеро[690]. Коммуна Генуи, раздиравшаяся внутренними противоречиями, истощенная войной с Альфонсом Арагонским, в ноябре 1453 г. передала управление и право собственности на все свои владения в Черном море Банку св. Георгия, который располагал большими финансовыми возможностями и славился образцовой организацией дела[691]. Банк принял целый ряд мер, чтобы укрепить управление колониями, в том числе и в Трапезунде, однако их торговое значение после 1453 г. неуклонно падало. Уже в 1454 г. турецкий флот пытался захватить Каффу[692]. В силу этого, а также из-за боязни патрициата посещать «зараженные демократическим духом» черноморские колонии[693] ряд чиновников отказывался принимать административные посты, включая и назначения в Трапезунд[694]. В годы правления Банка отношения между Трапезундом и Генуей не изменились. Банк по-прежнему, через администрацию Каффы, просил изыскивать возможности для возмещения ему долгов трапезундского правительства[695], по-прежнему в Трапезунде продолжались инциденты и столкновения с генуэзцами[696], но характерно, что, несмотря на это, сохранялась основа отношений: стороны избегали решать споры силой оружия. В 1458 г. протекторы Банка обязали консула и оффициалов Каффы изучить все способы, чтобы мирно жить со всеми черноморскими государствами: «…вследствие ужасающей силы господина царя турков будет слишком опасно в это время тягаться оружием с каким-либо из указанных владений».

Войну с Трапезундом всячески избегали; взыскание денег с императора разрешалось лишь мирным путем, в результате переговоров[697]. Несмотря на нестабильность своего положения, генуэзская фактория в Трапезунде дожила до последних дней державы Великих Комнинов. Вплоть до 1461 г. в городе действовал генуэзский нотариат[698], в апреле того же года туда был направлен генуэзский консул[699]. Весть о падении Трапезунда генуэзцы доставили в Европу одними из первых.

До сих пор мы рассматривали связи с Трапезундом генуэзского правительства и администрации Каффы[700]. Но помимо них существовали совсем особые отношения с империей полунезависимого генуэзского правителя Митилены (Лесбоса), Фасоса, Лемноса и других островов в Эгейском море Гаттилузи. Род Гаттилузи[701] еще во второй половине XIII в. добился у Михаила VIII Палеолога разрешения на монопольный вывоз квасцов из Черного моря через Константинополь. Как известно, основные месторождения их находились в пределах и вблизи Трапезундской империи. К этому времени и относится зарождение связей этой генуэзской фамилии с Трапезундом, не прерывавшихся и после отмены монополии в 1276 г.[702]. В XV в. Гаттилузи были вовлечены в события династической борьбы на Понте. Около 1427 г. сын императора Алексея IV Александр был провозглашен соимператором в обход старшего брата Иоанна, бежавшего в Ивирию. В 1429 г. Иоанн IV сверг отца и захватил власть. Александр оказался в изгнании. Находясь в Константинополе (по Перо Тафуру) или даже до своего удаления (по трапезундскому источнику в составе сочинения Халкокондила), он женился на дочери правителя Митилены Дорино I Марии[703]. Гаттилузи пытался помочь зятю флотом для восстановления его на престоле (1438), но экспедиция не состоялась: дож настойчиво предлагал Дорино I выступить посредником для примирения братьев. Генуе тогда не был выгоден конфликт с Трапезундом, тем более, что пришло известие о том, что Иоанн IV заручился поддержкой османов[704]. Позднее Генуя воспользовалась услугами Дорино Гаттилузи, получив от него сообщение о походе Давида Комнина к Каффе (1447)[705]. В эти годы центральное правительство уже иначе смотрело на перспективу антитрапезундской экспедиции Гаттилузи, не оставлявшего намерения низложить Иоанна IV. В 1451 г. Дорино I обратился к синьории за поддержкой, просил принять его корабли и снабжать их в генуэзских портах Черного моря, на что получил согласие[706]. Очевидно, что эти действия происходили в рамках генуэзско-трапезундского конфликта. Мы ничего не знаем об осуществлении подобной экспедиции. Предположительно, она не состоялась, так как в те годы началась решительная подготовка турков к штурму Константинополя. Вскоре проливы были блокированы.

Итак, обоснование генуэзцев в Трапезунде относится к последней трети XIII в. — к тому периоду, когда «…генуэзцы под покровительством греческих императоров… почти монополизировала торговлю Константинополя и Черного моря»[707].

В первой половине XIV в. генуэзцы стремились закрепиться на. берегах Понта и обеспечить себе наибольшие привилегии, вплоть до полного освобождения от уплаты коммеркиев. Эти максималистские попытки неизменно встречали отпор со стороны трапезундских императоров, что и вызывало вооруженные столкновения 1304, 1313–1314 гг., закончившиеся компромиссами.

В ходе гражданской войны в Трапезундской империи генуэзцам сначала удалось усилить свои позиций и добиться возвращения им территории и крепости Леонтокастрон. Однако последствия разгрома генуэзской фактории, двух войн с Венецией, ухудшение условий торговли с Персией привели к известному ослаблению генуэзской коммерции во второй половине XIV столетия.

С ее оживлением в XV в. Генуя вновь делает попытки добиться преобладающих позиций в Трапезунде. Самое серьезное поражение было нанесено Трапезундской империи в 1415–1418 гг. Однако трапезундские императоры сумели, используя тактику проволочек, особенности внешнеполитической ситуации, избежать выплат контрибуции и вместе с тем не допустить вооруженных столкновений. Упрочение внутреннего положения Трапезундской империи, система ее политических альянсов, изменения в международной обстановке с ростом османской угрозы заставили Геную переменить тактику и перейти от политики военного давления к более гибким, но столь же малоэффективным методам экономической борьбы. В целом же «трапезундская императорская династия также страдала от турок, как и византийская, и также часто враждовала с генуэзцами»[708]. Разница состояла лишь в том, что Трапезунд, опираясь на внутренние ресурсы, используя сложный переплет международных отношений, смог в большей степени сохранить свои позиции в экономике, торговле и политике. Трапезундское правительство умело пользовалось междоусобицами генуэзцев, принимая на своей территории генуэзских повстанцев, прибегая к подкупу генуэзской администрации, приглашая на службу генуэзских граждан, хорошо знавших морское и коммерческое дело, оказывавших помощь в организации финансов и обороны. Уже в 1285 г. Н. Дорна ведал монетным двором, с 1425 г. Джироламо ди Нигро был великим месадзоном, а затем, с 1445–1449 гг., занимал высокий пост протовестиария. Наконец, генуэзцы служили в императорском флоте. Доменико д'Аллегро долгое время, с 1429 и минимум по 1459 г., являлся протостратором. Генуэзское правительство чаще всего не препятствовало таким назначениям, рассчитывая иметь от этого определенные выгоды и получать информацию, и подчас обращалось к таким оффициалам с просьбами о вмешательстве и защите генуэзских граждан, потерпевших ущерб в Трапезунде[709]. Иногда генуэзцу, трапезундскому магистрату, пытались дать и генуэзский административный пост в Трапезунде. В 1443 г. дож назначил упомянутого Д. д'Аллегро генуэзским консулом[710]. Как и в Константинополе, император «мог привлекать» генуэзцев на службу, но он обязывался «не принимать ни одного из них в «вассалы»; генуэзцы были подсудны и ответственны перед своим консулом. и своим правительством»[711]. Впрочем, сама практика, когда генуэзцы служили иноземным, иногда даже враждебным Генуе правителям, была обычным явлением, а власть над ними метрополии была номинальной[712].

Другим важным явлением двусторонних связей была служба трапезундцев в качестве воинов, моряков, низших чиновников в генуэзских факториях Черноморья, прежде всего в Каффе, Синопе, Симиссо, Самастро (Амастриде). Стороны активно участвовали во взаимной торговле и предпринимательской деятельности. Однако уровень участия генуэзцев был несколько более высоким.

Трапезундская империя стала известна Риму с момента ее образования, с того времени, когда Великие Комнины состояли в союзе с Латинской империей и получали поддержку от императора Генриха I[713]. Тем не менее первые свидетельства о прямых связях относятся к более позднему времени.

А. Брайер выделяет 4 основные причины, вследствие которых папы должны были войти в контакт с трапезундскими императорами: 1) выгоды географического положения Трапезунда для католической пропаганды в Персии, Грузии и на Ближнем Востоке, подчиненном после 1258 г. монголам; 2) необходимость церковного обслуживания большой итальянской торговли; 3) значительность роли Трапезунда при заключении унии 1439 г.; 4) понимание того, что Трапезундская империя — потенциальный союзник Рима в подготовке антитурецкого похода[714]. Однако эти факторы действовали в разное время и с разной силой. Следует учесть одно обстоятельство принципиальной важности: папы постоянно пытались воздействовать на всю греческую, и в частности трапезундскую, церковь, чтобы добиться принятия ею католического вероучения, включив ее в орбиту папской политики на Востоке. Это общее направление то выступало открыто на первый план, то выражалось в виде идеального пожелания, отеческого наставления тому или иному императору.

Мы полагаем, что имеются основания датировать начало прямых контактов пап с Великими Комнинами не позже чем серединой XIII в. Однако с особой остротой вопрос об отношении Трапезунда к папству и латинскому вероучению встал в период заключения Лионской унии (1274)[715]. Византийский император Михаил VIII решился на этот шаг ради устранения прямой угрозы своему государству с Запада, где складывалась сильная анти-византийская коалиция во главе с королем Сицилии и Южной Италии, графом Прованса Карлом Анжуйским, папским вассалом[716]. Уния вызвала сильную оппозицию как в самой Византии, так и в других греческих государствах. Вспыхнула ожесточенная борьба, в ходе которой Михаил Палеолог прибегал к кровавым репрессиям против врагов унии внутри империи и стремился обеспечить ее признание во всех областях греческого Востока. Когда Михаил VIII на Влахернском соборе в апреле. 1277 г. торжественно заявил о принятии латинского символа веры и догмата о папском примате, отношения в Византийской империи предельно обострились, и Трапезунд стал одним из центров иммиграции противников унии[717]. В отличие от Византии Трапезунд в тот момент нс был непосредственно заинтересован в союзе с папством: ему не грозило нападение с Запада, не требовалось еще помощи последнего в борьбе с турками, как в XV в.; выгоды итальянской торговли пока не ощущались, а сами фактории Двух республик еще не были основаны. Уния никогда не была популярной и среди народных масс: всякое изменение канонов, традиций, обрядовой стороны культа в византийском мире грозило вызвать такую бурю негодования, что церковь могла потерять свое влияние на ортодоксальных прихожан и эффективность ее воздействия на угнетенные классы резко бы снизилась[718]. Политическая ситуация, борьба за гегемонию в византийском мире, слабость связей с католическими державами в тот период, анти-униатские настроения практически всех слоев населения империи подводили правящие других государства и церкви к решительному противодействию унии. Показательно, что в 1274 г. ни один из епископов Трапезундской империи не подписал протокола Константинопольского собора, утверждавшего условия унии[719].

Основным источником, проливающим свет на связь этих событий с Трапезундом, является отчет протонотария Огерия о переговорах Михаила VIII с папскими послами, прибывшими в Константинополь, вероятно, весной 1278 т.[720]. В это время папа Николай III (1277–1280) стал проводить более жесткий курс на безусловное исполнение унии византийской стороной, вплоть до установления полного единства в литургии византийской и католической церквей и признания всех положений католической догматики[721]. С этой целью уже в начале 1278 г. в Константинополь прибыли папские послы Марко и Марчето. Во время переговоров с ними Михаил VIII указывал на сложности в исполнении всех условий унии, ссылался на козни ее противников. Михаил жаловался, что неверные (противники унии) отправились к трапезундскому правителю, правнуку Алексея, основателя Трапезундокого государства, и объявили, что они готовы примкнуть к нему, если он назовется императором, так как Михаил VIII стал еретиком и подчинился папе. Известно, что трапезундский правитель с момента образования империи на Понте именовался василевсом, хотя в XIII в. он не признавался таковым Никеей, а затем и Византией[722]. С целью оправдания перед папой Михаил VIII стремился переложить часть вины на «похитителя» прав византийской короны. В Отчете Огерия вопреки тому, что мы знаем об употреблении титула василевса в Трапезунде, сказано: местный правитель «провозгласил себя императором и был коронован и облачился в одеяния, подобающие императорскому сану, и установил придворных, и стал почитаться как император»[723]. Если принять датировку Лёнертца, в это время в Трапезунде правил Георгий. Он занимал трон с 1266 г., т. е. уже 12 лет. Не запоздалой ли тогда была коронация?

Правление Георгия — особая страница в истории Трапезундской империи[724]. Империя признала вассальную зависимость от ильханов. Следствием этого было некоторое сокращение прерогатив трапезундского василевса. В частности, не чеканилась серебряная монета с именем Георгия. По предположению М. Куршанскиса, чеканка серебра была монополизирована ильханами[725]. На немногочисленных медных монетах Георгия иногда встречается титул «деспот», а не василевс, как было до и после его правления. Хотя Куршанскис не усматривает в этом возможности прекращения титулования трапезундских правителей императорами[726], мы считаем это в 1266–1278 гг. вероятным. В ином случае повторная коронация Георгия не оправдана: до 1282 г. трапезундские императоры носили титул, как и византийские государи, — «во Христе Боге верный император и самодержец ромеев»[727]. Только после коронации Георгия Михаил VIII начал активно воздействовать на трапезундский двор, чтобы добиться отмены императорского титулования Великого Комнина. Спор закончился в 1282 г. известным компромиссом, когда новый василевс Иоанн II переменил форму титула[728].

Итак, в 1278 г. Георгий принял титул императора. Вероятно, это было отрицательно расценено ильханом Абакой и привело к устранению Георгия в 1280 г. при содействии оппозиционной трапезундской группировки. Однако изменение политического курса после пленения Георгия в горах близ Тавриза не отразилось на общем антиуниатском настроении в Трапезунде. Союз с Византией — династический и политический — стал возможен лишь в 1282 г., после провала унии.

Но правомерен вопрос: если Трапезунд являлся одним из центров движения антиуниатов, поддерживал ли он связи с таким же центром на Балканах? Некоторые исследователи отвечали на него утвердительно[729], но в источниках прямых указаний на это нет. Огерий просто отметил, что в Трапезунде были враги унии, не уточняя, что они прибыли из Эпира или Неопатр. Думается, большое расстояние и трудности сообщения препятствовали быстрому сколачиванию устойчивого союза, хотя возможность отдельных переговоров не исключена. Важнее, что каждая из оппозиционных сил хотела выступать в роли гегемона антиуниатского движения, а их вожди претендовали на византийский престол. Очевидно, основные переговоры с трапезундским правительством о союзе против Михаила VIII вели выходцы из Константинополя: им было выгодно возродить древний царский род Комнинов на византийском престоле, сместив с него узурпатора. У Огерия также вслед за рассказом о посольстве антиуниатов в Трапезунд идет перечисление врагов унии, родственников Михаила VIII в Константинополе[730].

Но кто же латинские противники унии, содействовавшие антиуниатам в Трапезунде?[731] Только что обосновавшиеся там генуэзцы?[732] Мало вероятно: их колония на Понте в то время едва начала оформляться; они лишь недавно получили доступ в Черное море по Нимфейскому договору с тем же Михаилом VIII и не захотели бы рисковать своими привилегиями. С середины XIII в. активную роль в подготовке похода против Византии играл Карл I Анжуйский, заключивший союз е врагами унии на Балканах. Карл стремился сколотить большую коалицию. Еще в 1266 и 1267 гг. он дал особые поручения провансальским купцам к трапезундскому императору[733]. Д. Джеанакоплос писал об участии Трапезунда в коалиции Карла[734]. Мы бы сказали осторожнее: возможно, имели место попытки вовлечь в нее Трапезундскую империю. Однако вряд ли трапезундские правители пошли бы на удовлетворение домогательств Карла реставрировать Латинскую империю на Босфоре. Политика трапезундского государя ограничилась чисто политическим демаршем: коронацией и приемом беглых антиуниатов. Однако эти события наряду с усилением миссионерства на Востоке во второй половине XIII в. могли привлечь внимание пап к Понту. Поощряя миссионерскую деятельность католических орденов, Николай IV 3 сентября 1288 г. дал широкие привилегии братьям-проповедникам[735], а немного позднее, 13 августа 1291 г., направил специальные письма ряду восточных правителей, рекомендуя им двух миноритов — папского пенитенциария Гульельмо ди Кьери и Маттео да Кьети[736]. В числе адресатов был и трапезундский император. Помимо рекомендательной грамоты ильхану Аргуну[737], царю Киликийской Армении, правителям Грузии, трапезундскому и византийскому императорам были направлены особые послания[738]. Их призывали присоединиться к крестовому походу, провозглашенному после падения Акры. Все письма имели стандартную форму, но для нас важно отметить, что среди них — первые известные и сохранившиеся послания непосредственно в Трапезунд. Примечательно, что с самого начала папы признают за правителем Трапезунда императорский титул. Очевидна и роль Трапезунда как «ворот» для миссионерской активности в Азии. Но та цель, которая ставилась папами в 1291 г., — обеспечить военную помощь крестоносцам на Востоке — осталась неосуществленной.

Широко известны и письма Иоанна XXII императору Алексею II 1329 г., в которых папа, вновь возвращаясь к вопросу об установлении единства церкви, рекомендовал попечению Великого Комнина епископа Дехигергана Бернардо ди Гардиоло вместе с братьями-проповедниками (доминиканцами) и миноритами, а затем — епископа Тавриза Гульельмо ди Чиньи[739]. В издании Ваддинга частично приведено еще одно письмо Иоанна XXII от 15 октября 1321 г., в котором папа вновь призывал к единству церкви. Письмо также служило рекомендацией миноритам[740]. Заметим, что в письмах 1291 и 1329 гг. трапезундский император не назван по имени, а в письме 1321 г. сказано: ас Manuelî de Trapesunda (Мануил — вместо Алексея II). Письма стереотипны по форме и содержанию: одно из них могло служить образцом для других, в основном все они рекомендательные. Но так как францисканцев посылали на Восток через Трапезунд гораздо чаще, то и число рекомендаций должно было быть больше, чем сохранилось. Стандартные документы переписывались без особых изменений. Это подтверждается и наблюдением Ваддинга, который заметил о письме 1321 г.: ut in litteris Innocentii IV ad Bulgares missis anno MCCXLV (т. e. оно написано таким же образом, как и послание Иннокентия IV болгарам 1245 г.)[741]. Между тем 1245 г. приходится на царствование Мануила I в Трапезунде, упомянутого в папской грамоте 1321 г. Можно предполагать, что в 1245 г. «роме болгар письмо аналогичного содержания было направлено и в Трапезунд, заложив основы традиции, использованной и при составлении письма 1321 г. Установление связей Трапезунда с папством в середине XIII в. объяснимо, ибо именно в эти годы укрепилась монгольская держава ильханов, привлекавшая особое внимание пап как возможный союзник против Айюбидов[742]. Наиболее удобный путь к ее столице — Тавризу лежал через Трапезунд, признававший сюзеренитет ильханов. Начало интенсивной миссионерской деятельности так называемых нищенствующих орденов на востоке Малой Азии приходится на это время. Ей способствовал папа Иннокентий IV (1243–1254)[743]. 21/III 1245 г. он издал буллу «Cum hora undecima», содержавшую привилегий и рекомендации миноритам, отправлявшимся на Восток[744]. Почти одновременно, 25/ІII, было составлено папское послание «Cum simus super», обращенное к епископату христианских церквей Востока, призывающее его прибыть на I Лионский собор, где предполагалось торжественно провозгласить унию на основе признания папского примата[745]. Одним из адресатов посланий, видимо, был и трапезундский император, чьи владения в регистрационном формуляре были обозначены как земли «греков». Это предположение подкрепляется и формальным признаком: образцом писем 1245 г. и послания в Трапезунд 1321 г. была грамота к болгарскому царю Коломану от 21/III 1245 г.[746] В 1245 г. Иннокентий IV направил двух послов к Великому хану с предложениями присоединиться к совместной с христианами военной экспедиции против мусульман. Один из послов, Лоренцо Португал, возможно, направлялся через Трапезунд и мог получить письма к Мануилу I [747]. Другим таким лицом мог быть доминиканец Асцелин из Кремоны, который в 1245 г. должен был передать послание «Cum simus super» в Грузию. Его маршрут также пролегал через Трапезундскую империю[748].

Наблюдения над текстами грамот, которые писались по сходной форме, показывают их значение как подорожных для миссионеров. Способствуя деятельности последних, папство стремилось создать благоприятные условия для постепенного внедрения католического вероучения во владениях ильханов, сельджуков, Византии, Грузии, Трапезундской империи. Сам Трапезунд интересовал пап прежде всего как связующее звено в восточной политике. Проводниками ее выступали францисканский и доминиканский ордена. Их деятельность в Трапезунде уже рассматривалась в исследованиях Р. Лёнертца, Г. Маттеуччи, Ж. Ришара, Дж. Федальто, А. Брайера[749]. Это избавляет нас от необходимости подробно останавливаться на фактической стороне дела. Ограничимся выяснением основных положений.

Центрами и организующими началами миссионерских конгрегаций были их монастыри (conventi), вокруг которых группировались миссионеры in partibus infidelium, не имевшие постоянных резиденций. Отдельные миссионеры посещали Трапезунд гораздо раньше, чем он стал их опорным пунктом. Первое косвенное свидетельство о францисканском монастыре в городе относится к 1280 г.[750]. В 1292 г. упоминается уже «кустодия Трапезунда»— административная единица церковной организации миноритов[751]. В 1314 г. францисканский монастырь в Трапезунде становится центром организации миноритов в восточной части Малой Азии и на Понте[752]. Наконец, в 1320 г. образуется францисканский «Восточный викариат». В его составе было 3 кустодии — Константинопольская, Трапезундская и Тавризская[753]. А. Брайер совершенно справедливо сопоставляет время обоснования миноритов на Понте с устройством там генуэзской фактории[754], т. е. когда в городе сложилась латинская колония, которая охранялась императорскими пожалованиями и опиралась на собственные укрепления и вооруженные силы. Однако даты появления миноритов на Понте, на наш взгляд, указывают, что этот процесс в ряде случаев несколько опережал итальянскую колонизацию, облегчал ее успехи.

Несмотря на выгоды географического положения Трапезунда, он не стал резиденцией «Восточного викариата». Францисканцы избрали отдаленный, но более надежный центр — монастырь св. Франциска в Галате[755]. Бурные события, которыми богата трапезундская история в XIV в., не прекратили деятельности миноритов. С 20-х годов у них был монастырь, помимо Трапезунда, еще и в Амисе (Самсун)[756]. Минориты располагали ими и в 1358 г.[757], а в 1385–1390 гг. трапезундская кустодия имела уже три подчиненных ей монастыря — добавился conventus в Синопе[758].

«Общество братьев-пилигримов» (Ordo Peregrinatorum pro Christo) возникло как конгрегация доминиканского ордена в 1289–1290 гг. и получило свое окончательное оформление статутом 1312 г.[759]. Эта доминиканская организация основала на Востоке сначала 2, затем 4 монастыря, вокруг которых группировались многочисленные миссии в разных, часто труднодоступных уголках Ближнего Востока. Монастыри находились в Пере, Каффе, Трапезунде и на острове Хиос[760]. Монастырь в Трапезунде был основан вскоре после 1315 г. монахом из Орвьето Андреа делла Терца, прожившим в этом городе много лет и скончавшимся там в 1343 г.[761] Доминиканские миссии на Востоке были малочисленнее францисканских, однако их влияние на папскую политику подчас было весьма существенным. Характерно, что упомянутый делла Терца во время поездки на Запад был принят в Авиньоне папой Иоанном XXII. Вероятно, следствием этой миссии было письмо папы трапезундскому императору (1329)[762]. Папу заинтересовала деятельность далекой конгрегации, и он наделил ее членов различными (какими именно, мы не знаем) привилегиями. Признанием заслуг Андреа в Трапезунде было его назначение генеральным викарием (главой) всего общества.

Однако после смерти основателя, в период гражданской войны в Трапезунде, когда латинский квартал подвергся разгрому, доминиканский монастырь, вероятно, временно прекратил свое существование. Во всяком случае он не упоминается в 1358 г. в перечне «locis» ордена[763]. Он вновь появляется в документах 1363–1375 гг.[764], хотя это был период общего упадка деятельности доминиканцев на Востоке: в 1363 г. Магдебургский капитул ордена ликвидировал должность генерального викария на Востоке и передал монастыри в Пере, Каффе и Трапезунде в ведение церковной администрации провинции Греция[765]. Это решение фактически прекращало деятельность Общества. Оно было принято под давлением части доминиканских прелатов европейских провинций, опасавшихся значительного оттока молодых людей, послушников ордена, на Восток[766], где последние активно включались в торговые операции. Решение было повторено в 1365 г. Генеральным капитулом в Генуе с оговоркой о праве избрания братией монастырей своего приора, подлежавшего утверждению церковными властями провинции Греция и подчиненного им[767]. Видимо, еще до конца 1373 г. папство делает следующий шаг к автономизации миссий на Леванте, передав управление упомянутыми монастырями особому викарию генерального магистра генуэзцу Лукино ди Мари[768], а в 1375 г. ради активизации миссионерской деятельности на Востоке папа Григорий XI восстанавливает прежний порядок[769]. Реставрированное Общество состояло из двух элементов: постоянных монастырей в Пере, Каффе, Трапезунде и на Хиосе и нерегулярных миссий в Персии и Армении, ранее фактически отсутствовавших[770]. Со стороны папы предпринималась попытка укрепления позиций католической церкви на Востоке, когда возникли надежды на оживление торговых и политических связей с Персией, и Трапезунд вновь рассматривался как база для проникновения миссионеров на Ближний Восток. Однако после 1375 г. следы доминиканского монастыря в Трапезунде теряются. Правда, в 1390 г. трапезундским католическим епископом был доминиканец Александр, переведенный из Трапезунда в Каффу Бонифацием IX[771]. Деятельность францисканцев была более регулярной: из их числа назначалось большинство латинских епископов города[772]. Но в источниках нет каких-либо свидетельств воздействия католической пропаганды на население империи. Прослеживается лишь тесная их связь прежде всего с латинскими факториями на Понте.

Уже договор Алексея II с венецианцами (1319) обусловил право последних иметь свою церковь, священников и братию[773]; право венецианцев на собственную церковь зафиксировано также хрисовулами 1364 и 1367 гг.[774] Аналогичными правами располагали генуэзцы. Но в хрисовуле 1319 г. сказано, что венецианцы могли воздвигнуть храм и назначать клир по своему усмотрению, т. е. отдельно от генуэзцев. Оба квартала имели собственные храмы, тесно связанные с административной организацией факторий[775].

Начиная с 1344 г. есть регулярные сведения о латинских епископах в Трапезунде, которые были резидентами, а не архиереями «in partibus infidelium». Учреждение епископии — свидетельство важности кафедры и значительности числа католиков. Этот акт для Трапезунда объясняется наличием в империи итальянских торговых станций и деятельностью миссионерских конгрегаций, имевших здесь свои центры. Однако 1345 г. как время основания епископии[776] вряд ли подходящая дата: это период гражданской войны, общего упадка итальянской торговли. К тому же с середины 1345 по 1359 г. латинский епископ не присутствовал в Трапезунде. Напротив, период наибольшей торговой активности, параллельно с которой развивались и институты католической церкви, — 20–30-е годы XIV в. В 1333 г. была учреждена митрополия Воспоро (Керчь), что предопределило создание новой черноморской церковной провинции, в числе диоцезов которой был Трапезунд, вероятно, с этого времени ставший резиденцией католического епископа[777]. А епископ Антоний, переведенный 15 июля 1345 г. из Трапезунда в Галтеллину (Сардиния)[778], — первый известный нам латинский архиерей, но не первый латинский епископ в Трапезунде вообще. Его преемником стал ученый монах-кармелит Матфей из Кёльна. Получив назначение между июлем и сентябрем 1345 г., Матфей не смог отправиться в Трапезунд, и в период с 1345 по 1359 г. был лишь титулярным главой католической церкви в Трапезунде[779]. Испрашивая у папы дополнительные средства для поддержания «достоинства епископского сана», ввиду бедности, он добился от Климента VI во временное владение каноникат и пребенду в диоцезе Камбрэ, пока не получит в управление свою трапезундскую епископию, «находящуюся в странах Греции»[780]. Однако такая возможность Матфею не представилась, и он умер в Брюсселе в 1359 г.[781] Основным препятствием для отправки латинского епископа на Понт были отсутствие регулярной навигации венецианских и генуэзских галей в Трапезунд в этот период и общий упадок там латинских факторий. И следующий трапезундский латинский епископ, минорит Косьма, также не выполнял своих функций в Трапезунде, а был связан с церковной деятельностью в Северной Татарии (т. е. Золотой Орде)[782], в связи с чем в 1362 г. был назначен архиепископом в столицу Орды Сарай на Волге[783]. Однако положение, когда глава латинской епископии не присутствовал в своем диоцезе, не могло сохраняться дольше 60-х годов XIV в.: были заключены новые договоры трапезундского правительства с Венецией и Генуей и создались благоприятные условия для оживления торговли и экономической деятельности «латинян» на Понте. Примечательно, что затем, даже в период экономического кризиса в конце XIV в., латинские епископы, получавшие назначения в Трапезунд, обязывались находиться там[784].

Интересные сообщения о латинской епископии в Трапезунде содержатся среди документов ватиканского Archivio Segreto. Речь идет об учете сумм, которые выплачивали при своем назначении латинские епископы и прелаты, получавшие доход более 100 золотых флоринов в год. Этот налог «pro communibus servitiis» шел на нужды так называемой папской «Апостольской палаты» и коллегии кардиналов и исчислялся в размере трети годовых доходов. Минимальная сумма взноса (если от него не освобождали «по бедности») составляла 33 и Уз флорина[785]. Латинский епископ в Трапезунде уплатил в 1391 г. 66 ⅔ флорина[786]. Такая же сумма была внесена и в 1406 г. Казалось бы, это немного, учитывая, что максимальные взносы (например, архиепископов Руана, Тулузы, Кельна) равнялись 10–12 тыс. флоринов[787]. И все же более адекватно сравнение с латинскими епископами Черноморья, жившими на территориях с преимущественно некатолическим населением. Епископ крупнейшей латинской колонии— Каффы в 1387–1441 гг. платил лишь 60 флоринов[788]. Епископ Чембало в 1365–1386 гг. вовсе не облагался налогом «за бедностью», а в 1448 г. внес минимальную сумму[789]. Такое же положение было у епископа Солдайи (Сурожа) в 1393 и 1432 гг.[790] И лишь — сам латинский патриарх Константинополя платил, вступая в должность, высокий налог — 1150 флоринов[791]. Это сравнение показывает, что даже в конце XIV — начале XV в., когда латинская колония в Трапезунде испытывала хронический кризис, она оставалась крупнейшей по доходности резиденцией католического епископа на Черноморье. Правда, эта доходность достигалась за счет поступлений не от широких слоев местных жителей, а лишь от иностранных купцов и поселенцев; Именно поэтому абсолютная величина дохода и представляется нам значительной.

Связи с Трапезундской империей приобрели для папства особое значение с 30-х годов XV в., когда началась подготовка к вселенскому собору, на котором предполагалось восстановить единство церквей. Вероятно, уже в 1433 г. папа обратился с предложением об унии к трапезундскому императору[792]. В Константинополь был отправлен папский легат Кристофоро Гаратони. В ходе его переговоров с Иоанном VIII Палеологом было решено созвать собор в столице Византии[793]. Описывая этот успех, Евгений IV в своих посланиях «отцам» Базельского собора[794] и своему легату на нем отметил как значительное событие согласие «возлюбленнейшего во Христе сына, трапезундского императора и его многочисленных подданных» принять участие в организации предстоящей церковной ассамблеи[795]. Императорский титул восточного правителя, преувеличенные слухи о его богатстве и могуществе способствовали утверждению цели Евгения IV: доказать противникам свою возможность созвать подлинно вселенский собор и тем самым дискредитировать оппозицию в Базеле. Но интерес папы к участию Трапезунда в унии был вызван и более глубокими причинами: в империи имелась значительная латинская колония, латинская епископия, для которых вопрос об унии не был праздным. Принятие унии Трапезундской империей открывало новые возможности для расширения миссионерской деятельности в Персии и Малой Азии. Кроме того, папа не мог не знать о значительности места трапезундской митрополии в ряду православных церквей, на это папам указывали и сами византийские императоры[796].

В ответе (если признать его подлинным) на письма Евгения IV трапезундский император выражал согласие лично принять участие в работе собора и рассмотрении догматических вопросов[797].

В 1436 г. подготовка к собору уже шла полным ходом. На этот раз инициатором приглашения представителей всех православных церквей была Византия. Из Константинополя в Трапезунд и Ивирию отправился византийский дипломат латинофил Андроник Ягарис. Ему было поручено собрать к марту — апрелю 1437 г. в столице Византии их представителей на собор[798]. Может быть, в составе этого посольства был и Виссарион Никейский, написавший около 1436 г. свой Энкомий Трапезунду[799]. Вскоре в Константинополь прибыли трапезундский митрополит Дорофей и посол императора Макродука[800]. О принятых для созыва собора мерах узнали через своих послов и через папские буллы члены Базельского собора, также проявлявшие заинтересованность в переговорах с Константинопольским патриархатом и с трапезундской церковью, в частности[801].

Итак, совместные усилия византийской и папской дипломатии обеспечили участие трапезундских представителей в Ферраро-Флорентийском соборе. Но чем объяснялась заинтересованность самого Трапезунда в заключении унии? Уже Я. Фальмерайер отметил, что Великие. Комнины, как и Палеологи, рассчитывали на помощь Запада в борьбе с турецкой угрозой[802]. Но в Трапезунде задача сопротивления османам еще не осознавалась как основная[803]. Более важным тогда было упрочение отношений трапезундской и византийской церквей. Первая заняла почетное и устойчивое положение в Константинопольском патриархате, но зато и втягивалась во все акции последнего[804]. Укрепление межгосударственных отношений Византийской и Трапезундской империй усиливало этот фактор. Недаром, как сообщает Сиропул, Иоанн VIII Палеолог, оценивая силы православных перед началом собора, на первое место поставил Трапезунд, затем — ивиров, черкесов, мингрелов, готов, русских, влахов, сербов, жителей островов, паству восточных патриархов, христиан Эфиопии[805].

Мы не будем останавливаться на ходе и результатах Ферраро-Флорентийского собора — они достаточно хорошо известны[806]. Рассмотрим лишь три основных вопроса: о месте трапезундских представителей на соборе, об их позиции в дискутируемых вопросах и о последствиях унии для Трапезунда[807].

Уже до начала собора митрополит трапезундский Дорофей, являясь locum tenens митрополита Кесарии, получил наиболее почетное место среди греческих митрополитов вселенского патриархата[808]. Это отмечено в греческих и латинских источниках с описания самого момента прибытия греков на собор[809]. В наиболее торжественных актах на соборе, в совете у императора и патриарха Дорофей трапезундский неоднократно возглавлял список греческого духовенства, уступая лишь митрополитам, представлявшим патриархов Антиохии, Александрии и Иерусалима[810]. Таким же было его место и при подписании соборного определения 1439 г.[811] В числе весьма немногих архиереев, которые должны были ехать из Феррары во Флоренцию вместе с императором, первым был назван Дорофей[812]. Трапезундский митрополит являлся основным кандидатом на патриарший престол (вместо умершего во время собора Иосифа II)[813].

Все это показывает, что теоретически трапезундский архиерей занимал на соборе весьма высокое положение. Однако он не стал видным деятелем ни одной из боровшихся там партий. После начала переговоров в Ферраре, когда дискуссии зашли в тупик, среди греческих епископов и у самого патриарха было намерение возвратиться в Константинополь, тем более, что распространялись слухи о предстоявшем весной походе войск султана на столицу. С целью склонить императора на свою сторону патриарх избрал ряд важнейших митрополитов во главе с трапезундским. Но Дорофей упорно отказывался принять участие в переговорах с императором, ссылаясь на подагру. После настоятельных просьб он уступил. Эта встреча вызвала гнев императора на «первенствующих архиереев» (κατά των πρώτων άρχιερέ ων)[814]. Затем трапезундский митрополит был участником секретных переговоров греческой и латинской комиссий, обсуждавших догмат об исхождении св. духа. Переговоры не дали положительных результатов[815], и 2 июня 1439 г. Иоанн VIII запросил мнения всех членов делегации о путях преодоления разногласий для скорейшего заключения унии. Дорофей трапезундский вновь сказался больным и не согласился на письменное голосование, несмотря на многочисленные просьбы императора и патриарха[816]. Однако в конце концов под их давлением Дорофей присоединился к мнению греческого большинства принять латинский символ веры[817], участвовал в диспуте четырех греческих архиереев с папой по различным вопросам вероучения[818], а также в составе почетного греческого посольства из 10 архиереев присутствовал при подписании акта папой[819]. Но трапезундский митрополит был категорически против предания анафеме отвергнувших унию, заявив: «Достаточно того, что свершилось дело, на которое, как я полагаю, не следовало бы нам соглашаться и в мыслях»[820]. Под большим нажимом со стороны императора он принял участие в совместной с латинянами панихиде по патриарху Иосифу II, состоявшейся в Венеции[821]. Впрочем, если мы имеем свидетельства явных и тайных подкупов греческих архиереев, зафиксированные в счетах папской Апостольской палаты, то прямых данных, изобличающих лично Дорофея, нигде не обнаружено. Все поведение трапезундского митрополита на соборе говорило о его нежелании принимать католические догматы при заключении унии. Его позиция ярко проявилась по возвращении греков в Константинополь, когда встал вопрос об избрании нового патриарха. Наиболее вероятным кандидатом после отказа архиепископа Ираклии стал Дорофей. Иоанн VIII обещал ему избрание, если тот заявит об одобрении заключенного союза церквей. С целью склонить Дорофея к этому Иоанн VIII отправил к нему великого протосинкелла и Георгия Дисипата. На их предложение трапезундский митрополит ответил: «Это соединение, достигнутое ныне, не представляется мне благим делом. Поэтому я не могу его стерпеть (στέργβιν)». Он сказал также, что вряд ли принял бы патриаршество, даже если бы византийская церковь находилась в мире, а при ее разделении для него это вовсе невозможно, хотя бы он и одобрил унию[822]. Такой ответ обеспечил избрание митрополиту Кизика Митрофану. Сиропул даже подозревал, что при церемонии избрания была применена подтасовка[823]. Митрополиты Трапезунда и Ираклии не явились на торжественную нотификацию и инвеституру патриарха[824]. Если первоначально трапезундский митрополит занимал уклончивую позицию по вопросу о заключении унии, позже он перешел к ее открытому порицанию — эволюция, характерная для значительной части греков, участников собора.

Однако помимо митрополитов Трапезунда и Керасунта (также подписавшего акт определения) во Флоренции находился и посол трапезундского василевса Иоанн Макродука[825]. На соборе он был окружен почетом. В документах он именуется первым из представителей стран христианского Востока (Трапезундской империи, Грузии и Валахии)[826]. Иоанну VIII удалось довольно легко склонить его к принятию основного догматического принципа унии — учения о filioque[827]. Голосуя «за», посол сказал, что принимает одобренное великой константинопольской церковью, наставницей церкви трапезундской. Он выразил надежду, что император утвердит деяние, совершенное греческими иереями, но не исключал при этом возможность иного мнения у Иоанна IV[828]. Подобное суждение было далеко от всяких богословских соображений и просто полагалось на авторитет компетентного большинства. Из него ясно, что посол не располагал строго определенными инструкциями и должен был действовать по обстоятельствам. Какую-то роль в выборе решения сыграли, видимо, и денежные субсидии, выделенные папской курией на нужды посольства. Правда, дошедшие до нас распоряжения об уплате говорят о незначительных суммах[829]. Макродука присутствовал на торжественном провозглашении унии[830]. Другой трапезундец, известный «философ» Амирутци[831], играл на соборе более значительную роль, выступая с первых же дней как откровенный латинофил[832]. Однако он не являлся официальным представителем, а был приглашен Иоанном VIII Палеологом в качестве богослова-«эксперта». Именно таким он и предстает на страницах «Воспоминаний» Сиропула[833]. Возможно, что вскоре после собора Амирутци склонился к противоположной позиции, выступив против filioque и папского примата[834]. В случае с Амирутци можно более определенно говорить о возможности прямого подкупа. Сохранился документ 1443 г., в котором отмечено возмещение папской курией 100 золотых флоринов епископу Корона Христофору, которые последний ранее уплатил по папскому распоряжению трапезундскому протонотарию Георгию «pro… subventione»[835].

В целом трапезундские представители на соборе пошли на заключение унии под внешним давлением. Но судьба унии в Трапезунде и Константинополе была сходной: она не была принята населением. В Трапезунде о ее реальном осуществлении ни власти, ни церковь не заботились. После заключения унии монах Вазелонского монастыря доказывал, что в имени Латинус зашифровано апокалиптическое «звериное» число 666 — символический знак Антихриста[836]. Но на самом соборе факт принятия унии Трапезундской империей рассматривался как победа папства, а затем и как одна из предпосылок успеха антиосманского похода[837].

Впрочем, симптоматично, что в самый момент переговоров об унии, в 1438 г., католический епископ Трапезунда, Григорий Корсанего, находился в Пере, а не в своем диоцезе[838]. Умер он также вдали от понтийских берегов, в небольшом миланском монастыре Сан Чебо в 1456 г.[839], все еще являясь титулярным трапезундским архиереем. Это указывает на новый рецидив абсентеизма предстоятелей католической церкви в Трапезунде в конце 30-х — 50-х годах XV в. Но если пребывание в Пере еще позволяло контролировать положение дел в относительно близком Трапезунде, то отъезд епископа в Италию (быть может, следствие падения Константинополя в 1453 г.) неминуемо вызывал кризис в управлении епархией.

В наибольшей мере внимание пап к Трапезунду было приковано, пожалуй, после падения Константинополя[840], когда государство Великих Комнинов пыталось возглавить антиосманскую коалицию в Малой Азии[841]. Папство и Венеция рассчитывали на этот непрочный союз, куда входили государство Ак-Коюнлу, Синоп, Кастамон, Караман, чтобы сплотить западные державы под знаменем нового крестового похода и обеспечить им поддержку в тылу Османской державы.

Призывы к обороне черноморского торгового пути поступали к папам из Генуи. В 1455 г. Каллисту III было направлено письмо Лигурийской республики, где отмечалось, что необходимо обратить серьезное внимание на район Понтийского моря, в котором расположены часто посещаемые итальянскими купцами важные города Трапезундской империи, а также Солдайя, Чембало, Амастра и, конечно, Каффа, по числу жителей и значимости не уступавшая Константинополю[842].

В сложной международной ситуации папы неоднократно прибегали к помощи миссионеров для переговоров с государями Востока. Так случилось и в середине 50-х гг. XV в., когда на политической сцене оказался некий минорит фра Лудовико да Болонья. Еще в 1431 г. он был назначен папой Евгением IV членом капитула, задачей которого было изучение способов «освобождения греков от еретических ошибок» и их защиты от «турецкой тирании». Затем длительное время Лудовико подвизался в латинском монастыре в Иерусалиме и в 1454 г. получил разрешение папы Николая V (1447–1455) отправиться в Эфиопию и Индию. Весной следующего года он прибыл в Рим, вероятно для получения инструкций. Новый папа, Каллист III, занимавшийся подготовкой антиосманского крестового похода, послал Лудовико в Эфиопию и Персию, чтобы заручиться помощью правителей этих стран. В 1457 г. Лудовико возвратился в Рим, после того как побывал в Персии[843]. Преемник Каллиста III, Пий II (1458–1464), зная о попытках союза между Узун Хасаном и правителем Синопа при посредничестве Иоанна IV Великого Комнина, в 1458 г. вторично отправляет Лудовико «к грекам, армянам, маронитам, вавилонянам, в Святую землю, Александрию, Грузию, Персию и Трапезунд», чтобы договориться о совместной борьбе против османов. Папской буллой Лудовико назначался главой всех западных христиан в Персии и Грузии[844]. Через 2 года Лудовико вернулся в Рим, привезя послов восточных государей и письма от них, а затем, с папского согласия, отправился в вояж по странам Европы, посетив Венецию, Флоренцию, Милан, Бургундию, Фландрию, Францию. В конечном счете «посольство» оказалось сборищем авантюристов и вымогателей, а ловкий шарлатан Лудовико, получив свой куш, бежал от папского гнева[845]. Миссия Лудовико завершилась, когда Трапезундской империи более не существовало. Надежды пап на помощь «восточной коалиции» и последней — на поддержку Запада были в равной степени тщетными, С другой стороны, то обстоятельство, что связи с Востоком стали делом рук ловких авантюристов, свидетельствовало о кризисе латинской миссии в Передней Азии. С самого начала посольство вызвало некоторую настороженность курии экстравагантностью своих членов, представших в почти маскарадных одеяниях, с неуспевшей зарасти у некоторых тонзурой на голове. Сомнения Пия II вызвало уже предложение послов выставить на Востоке рать в 120 тыс. человек. Папа с иронией заметил (намекая на незаурядный аппетит послов), что вся Европа с трудом бы прокормила такое воинство[846]. Не имея прямых доказательств подлога, Пий II, использовавший призывы восточных христиан о помощи на Мантуанском конгрессе (1459–1460), направил послов во Флоренцию, Милан, Бургундию и Францию для пропаганды крестового похода. Там Лудовико да Болонья скомпрометировал себя незаконным принятием титула латинского патриарха на Востоке и поразительным лихоимством. Посольство не добилось желаемых результатов, а поведение Лудовико вызвало гнев понтифика[847]. Но разоблачение не получило широкой огласки, и фактически Пий II сам дал возможность Лудовико бежать от законного наказания. Лишь когда он решился принять каноническое посвящение в Венеции в качестве патриарха, папа отдал приказ об его аресте. Предупрежденный дожем, Лудовико скрылся[848]. Минорит верно определил цели папской политики и хорошо знал международную обстановку на Востоке. Именно потому ему удалось вначале ввести в заблуждение папу, хотя его кардиналом был знавший ситуацию уроженец Трапезунда Виссарион Никейский. Возможно, именно «подлинность» трапезундского представителя Микьеля Алигьери[849] скрыла подделку от мгновенного разоблачения.

Сам Пий И, будучи человеком разносторонних дарований, писателем, поэтом, гуманистом, питал интерес к Понту не только как политик, но и как ученый, описав Трапезунд и область в своем историко-географическом трактате[850]. Его часть — De Asia — создавалась одновременно с доходом Мехмеда II на Трапезунд, о чем папа узнал от венецианцев, не преминув отметить горестное положение императора, который, по признанию папы, искал его поддержки[851]. Но после Мантуанского конгресса[852], где Пий II надеялся объединить ведущих государей Европы для борьбы против османской угрозы, он убедился в том, что идея нового крестового похода не привилась. Папе оставалось лишь объяснить причину бедствий трапезундского императора, и он нашел ее: христианскому государю не следовало отдавать в жены свою дочь за турецкого правителя (имелся в виду брак дочери Иоанна IV Феодоры и хана Белобаранной орды Узун Хасана): этим он ослабил свою веру[853]. Однако всего лишь год назад папа во время «посольства» Лудовико надеялся на восточную лигу против османов, в которой именно Узун Хасан играл значительную роль. Да и в дальнейшем Венеция с папского благословения пыталась блокироваться с Узун Хасаном, ставшим шахом Персии[854]. Несколько другой мотив звучит в письме Пия II к Мехмеду II уже после падения Трапезунда. Склоняя султана к принятию христианства и предостерегая от нападения на италийцев, папа замечал, что последние отличаются куда большим мужеством, чем жители Понта, которых легко победили еще Помпей и Цезарь: «Иная природа италийцев, другие силы, другая натура, другие души»[855].

И все же события похода 1461 г. и падение таких сильных крепостей, как Синоп и Трапезунд, произвели на папу большое впечатление, он не мог скрыть этого и в письме к султану: «…и показалось тебе, что это много, и мы утверждаем, что это не мало»[856]. Обращаясь в 1461 г. к французскому королю Людовику XI, Пий II вновь указывал на рост османской угрозы и значительность турецких завоеваний в Азии и Греции, на реальную опасность для Европы[857]. Но попытки использовать падение Трапезунда в целях организованного отпора туркам не находили отклика.

Таким образом, до начала XIV в. папы ограничивались общей пропагандой союза церквей, добивались от Великих Комнинов главным образом благоприятствования миссионерской католической деятельности на Востоке. Вероятно, трапезундские правители не препятствовали этому ни в пределах империи, ни в более широких масштабах. Не зря аль-Умари в первой половине XIV в. писал, что трапезундский император пользовался высоким уважением пап[858].

В дальнейшем, с организацией устойчивых итальянских факторий в Трапезунде, интерес к нему пап рос. В городе была учреждена католическая епископия, усилилась активность орденов францисканцев и доминиканцев.

В XV в., в ходе подготовки Флорентийского собора, Трапезунд находился в центре внимания пап, использовавших авторитет его церкви во вселенском патриархате и громкий императорский титул в борьбе с противниками папской власти в Европе. То, что Трапезунд пошел на заключение унии, объясняется более его связями с Византией, чем прямыми контактами с папами и выгодами от сближения с ними.

Наконец, в момент нарастания османской угрозы, в середине XV в., папы хотели видеть Трапезунд центром антитурецкой коалиции для обеспечения помощи западным государствам. Идея совместного крестового похода, которую лелеяли римские понтифики, оказалась бесплодной. Но это уже предмет следующей главы.

Из-за географической удаленности и неразвитости экономических связей отношения Трапезундской империи со странами Запада (мы имеем в виду Францию, Англию, Бургундское герцогство, Флорентийскую республику и Кастилию) в XIII–XV вв. не могли быть регулярными. Но сам их факт уже довольно редкий феномен в истории международных отношений средневековья. Проявлявшиеся контакты были отражением всего переплетения сложных внешних связей Трапезундской империи, они были обусловлены выдающейся ролью транзитного пути через территорию империи.

Конкретные факты, рисующие историю связей Трапезундской империи с Западом, укладываются, как нам представляется, в рамки истории последних предприятий западноевропейских феодалов на Востоке, условно именуемых «поздними крестовыми походами» (The Later Crusades)[859]. В историографии делались попытки конкретного рассмотрения отношений Понтийского государства с той или иной страной Европы[860]. Сведения об отдельных эпизодах этих отношений приведены с большей или меньшей полнотой в монографиях, посвященных истории Трапезундской империи.

Наша цель заключается в ином — попытаться выяснить закономерности в комплексе, казалось бы, случайных событий и явлений, рассмотрев Трапезундскую империю на фоне крестоносных акций XIII–XV вв.

Тема «Трапезунд и Запад» начинается с основания Латинской империи, с того времени, когда последствия целой эпохи первых крестовых походов проявились особенно рельефно в отношении византийского мира. Эта тема имеет свой исторический и логический конец в середине XV в. — эпохе, когда папы в последний раз пытались возродить обветшалую идею священной войны и противопоставить латинский Запад растущему могуществу османской державы.

Едва образовавшись, Понтийское государство выступило с лозунгом реставрации Византийской империи[861]. Этот лозунг имманентно имел антилатинскую направленность. Неудивительно, что в трапезундских владениях находило прибежище покинувшее латинский Константинополь население[862]. Именно из-за боязни латинского завоевания так быстро перешли в руки Давида Комнина города Пафлагонии, учтенные договором о разделе Византии (Partitio Romaniae)[863] крестоносцами, а также Плусиада[864]. Развитие событий 1204–1205 гг. вело к противопоставлению интересов Латинской империи и Понтийского государства. Обстоятельства круто изменились с началом соперничества закрепившегося в Вифинии Феодора Ласкаря с Давидом Комнином[865]. Первое столкновение войск последнего с соперником произошло у Никомидии ранней осенью 1205 г. Авангард Давида под командованием Синадина был застигнут врасплох и потерпел поражение. Часть отряда была изрублена, часть — попала в плен[866]. Никомидия имела большое стратегическое значение для противников. Приобретя ее, Давид, по меткому замечанию В. Лорана, «соединил» бы два моря и отрезал Ласкарю подходы к Константинополю[867]. Эта маленькая, на первый взгляд, неудача имела большие последствия — Давид оказался в положении обороняющегося в Пафлагонии, где он опирался на сильные крепости — Амастриду и Ираклию, укрепленную в его правление,[868] Давид был отрезан от выходов к тем плодородным территориям, которые составляли естественную базу для реставрации Византии. Он оказался зажатым между Латинской империей, владениями Ласкаря и сельджуками. Связанный с Трапезундской империей лишь узкой прибрежной полосой и лишенный притока значительных людских ресурсов, Давид теперь не мог и мечтать о реализации своих первоначальных планов. Логическим признанием этого и свидетельством бедственного положения понтийского правителя было его обращение к врагу Феодора Ласкаря и, в силу этого, естественному союзнику — правителю (а с 20 августа 1206 г. — императору) Латинской империи Генриху за помощью. Союзные отношения были установлены до 23 августа 1206 г.[869].

Инициатором второго столкновения был Феодор Ласкарь, предпринявший в октябре — декабре 1206 г. поход в Пафлагонию[870]. Ласкарь успел переманить на свою сторону население пограничной Плусиады и подойти к Ираклии[871]. Для никейской армии поход был нелегок: пришлось переправляться через реку Сангарий, где был обращен в бегство небольшой заслон противника[872]. Давид осуществил ряд мер для обороны: завалив путь через горные проходы и поставив искусственные заграждения на дорогах, он укрепил часть своих войск на выгодных рубежах в горах, вооружив их метательным оружием[873]. Однако расчистив проходы, Ласкарь сумел преодолеть заграждения и сжечь заслоны. Никейцы проложили удобную дорогу. Отряд, оставленный Давидом в горах, не получил обещанной поддержки и был разгромлен, попав в ловушку[874]. Пополнив свою армию за счет пленных, Феодор Ласкарь приблизился к Ираклии, где за стенами скрывался его главный противник. Панегирик рисует обреченность осажденного, которого спасла лишь вовремя подоспевшая помощь латинян[875]. Впрочем, нельзя забывать, что Ираклия была сильной крепостью с большими запасами продовольствия, излишки которого Давид Комнин позже отправил в Константинополь. Да и в дальнейшем неоднократные подступы Ласкаря под стены Ираклии не имели успеха[876].

Итак, «франки» в конце 1206 г. выступили на помощь Давиду. Виллардуэн, ничего не зная о самом Давиде, отметил, что военные действия велись из-за нарушения Ласкарем условий перемирия[877]. Можно сопоставить изображение военных действий, данное с разных позиций Виллардуэном и Никитой Хониатом. Последний писал, что латиняне, заняв Никомидию, представляли угрозу для Феодора I, поставив его перед выбором: напасть на Ираклию или спешно отступить к Никомидии, навстречу «франкам». Ласкарь избрал последнее[878], так как захват Никомидии отрезал его от Никеи и Прусы. По Виллардуэну, в районе Никомидии действовал сенешаль Романии Тьерри де Лош[879]. Но западнее наносился и другой удар, нацеленный в глубь Никейской территории. Латиняне укрепились в г. Кизик и совершали набеги на владения Ласкаря[880]. Ласкарь, оставив осаду Ираклии, напал на латинский отряд, действовавший у Никомидии[881]. Но тот (вероятно, из-за малочисленности) не принял боя и отошел к Константинополю[882]. Ласкарь, видимо, не преследуя «франков», направился к Кизику и несколько раз пытался взять его штурмом. Борьба шла с большими потерями для сторон и приняла затяжной характер[883].

После того как Давид Комнин убедился, что крестоносцы могли оказать ему реальную помощь, он решил укрепить связи с ними. Никита Хониат сообщил, что Давид отправил в Константинополь латинянам суда, груженные засоленной свининой, благодаря за помощь войскам. Он желал также заключить с латинянами новый договор, признав свои земли зависимыми от латинян и прося их защищать его интересы в письменных соглашениях с Ласкарем[884]. Второй договор в отличие от первого устанавливал прямые отношения вассалитета. Но это распространялось не на всю территорию Понтийского государства, а лишь на владения Давида[885]. Установленный союз носил военно-политический характер и не имел религиозных последствий[886]. Латинская империя получила первого союзника в Малой Азии, при помощи которого можно было отвлекать силы Ласкаря и снабжать Константинополь продовольствием.

Военные последствия союза не заставили себя ждать: в самом конце 1206 г. или скорее в январе — марте 1207 г.[887], узнав, что Ласкарь ушел из Никеи в Прусу, латиняне и Давид начали совместное наступление на его территорию. Давид, переправившись через реку Сангарий, разгромил укрепленные пункты Ласкаря и вновь приобрел Плусиаду, взяв там заложников. Тогда же 300 латинских рыцарей наступали из Никомидии на Восток, но были застигнуты врасплох полководцем Ласкаря Андроником Гидом. Большая часть отряда погибла, а бежавшие попали в засаду и не могли сообщить о поражении Давиду[888]. Однако вскоре между Феодором I и императором Генрихом было заключено двухлетнее перемирие, в котором оговаривалась неприкосновенность владений Давида как вассала и союзника империи[889].

В 1208 г. сила и авторитет никейского правителя заметно возросли: 6 апреля 1208 г. его торжественно короновал как единовластного василевса патриарх Михаил IV Авториан[890]. Была одержана победа еще над одним греческим конкурентом — правителем Сампсона Саввой Асиденом[891]. Осенью 1208 г. собиратель греческих земель Феодор I опять попытался захватить Пафлагонию и обеспечить себе выход к Черному морю. Осажденный в Ираклии Давид вновь прибег к помощи союзников, находившихся в то время в Памфильском замке[892]. Император Генрих счел нападение на Давида нарушением перемирия и лично отправился в Константинополь, чтобы начать поход в Малую Азию[893]. В октябре 1208 г.[894], быстро переправившись через Босфор, войска Генриха стали продвигаться к востоку, чтобы отрезать Ласкарю путь к отступлению. Видимо, поход был так неожидан, что воины Ласкаря поспешно бежали, оставив осаду Ираклии. Анри де Валансьен писал, что в реках утонуло более 1000 человек. Всего четырех дней не хватило латинянам, чтобы, отрезав от столицы, пленить никейского императора[895]. Преследование было невозможно из-за разлива рек и начавшихся ранних холодов, да оно и не имело смысла: Ласкарь успел скрыться за стенами Никеи[896].

В дальнейших событиях трапезундско-никейского конфликта[897] Латинская империя уже не принимала участия. Если заключения П. И. Жаворонкова о двухгодичном перемирии Никеи и Латинской империи в конце 1212 г.[898] верны, то можно полагать, что прекращение поддержки Комнинов в Пафлагонии было известной компенсацией за уступки, сделанные тогда Феодором Ласкарем и закрепленные мирным соглашением 1214 г. Прекращение действия договора 1206 г. могло быть облегчено и тем, что он носил личный характер и не был пактом между Латинской и Трапезундской империями в целом. В конце 1212 г. Давида Комнина не стало[899]. Его смерть и подвела итоги первого союза понтийского правителя с западным государем. Этот союз, бесспорно, сыграл положительную роль в защите Пафлагонии в 1206–1212 гг. Но он не стал и не мог стать постоянно действующим фактором международной жизни того времени. Его конъюнктурный характер для обеих сторон был очевиден. Эти временные отношения не имели значительных исторических последствий. Однако традиция не была забыта. Во время VII крестового похода, когда французский король Людовик IX осаждал крепость Сайетту, к нему прибыли послы «великого государя глубинной (parfonde) Греции, который назывался Великим Комнином и государем Трафентези» с богатыми дарами и просили руки французской принцессы королевской крови. Тогда, в 1253 г., в Трапезунде правил Мануил I. Людовик IX ответил послам, что не привез с собой такой невесты, и рекомендовал Мануилу обратиться с этим предложением к императору Латинской империи Балдуину II (1228–1261), родственнику французского короля. Биограф Людовика IX сенешаль Шампани Жан де Жуанвиль добавляет: «И он это сделал, чтобы император заключил союз с таким богатым человеком против Ватаца, который тогда был императором греков»[900]. Из сочинения Жуанвиля видно, что посольство произвело большое впечатление на французов. Однако в Трапезунде не пожелали прислушаться к совету Людовика и не стали ссориться с Никеей из-за эфемерного латинского государства, союз с которым более не сулил никаких выгод[901]. Мануил I проводил активную внешнюю политику, присоединил Синоп. Возможно, он пытался заручиться помощью французского монарха для борьбы с остатками разгромленного в 1243 г. татарами Иконийского султаната, окружавшими Трапезунд. Но скорее большую роль играли соображения престижа, политические выгоды от брака.

Через 13 лет к трапезундскому императору обратился брат Людовика IX, король Сицилийского королевства и граф Прованса Карл I Анжуйский (1266–1285). Он дал рекомендательные письма двум марсельским купцам, один из которых отправлялся по своим делам к трапезундскому императору и «татарскому королю», а другой — только к трапезундскому императору. Предполагалось, что они имели особое поручение от Карла I, так как получили охранные грамоты ко всем правителям, через территории которых должны были проезжать[902]. Если допустить, что Карл I рассчитывал на помощь Трапезунда в готовившейся борьбе с Византией, то, возможно, шаги такого рода были рекомендованы Людовиком IX. Но нам представляется, что поездка купцов не имела четко выраженных политических целей. В 1266 г. Карл I только начал закрепляться в королевстве, полученном в 1265 г. в качестве папского лена. Ему еще предстояла двухлетняя борьба за трон, до битвы при Тальякоццо, когда было окончательно сломлено сопротивление Конрадина Гогенштауфена. В эти годы планы Карла I не могли простираться так далеко. Миссия двух купцов, вероятно, имела значение рекогносцировки. Внимание же к ней короля объяснимо в большей степени тем, что поездка могла заложить основы торговых связей Прованса с далеким Левантом в тот период, когда только открывались новые торговые пути на Восток через Трапезунд. Впрочем, провансальские купцы имели давние традиции связей с Понтом: уже в 1212 г. они плавали к Амису[903]. В основе посольства Карла I, на наш взгляд, лежали торговые интересы.

Политическое и географическое положение Трапезунда имело большое значение для всех стран, желавших поддерживать связи с державой ильханов. Определенный интерес к Восточному Средиземноморью проявляли с XII в. и английские короли. С середины XIII в. среди многих христианских государств Запада укореняется — представление о том, что могущественные татарские правители могут быть хорошими союзниками для борьбы с мусульманами — «неверными». Этому способствовали и сами посольства ильхана Аргуна на Запад. Одно из них, возглавленное несторианским монахом Раббаном Барсаумой, посетило в Бордо английского короля Эдуарда I (1272–1307) и вело с ним переговоры. Вскоре после этого в Европу отправилось от Аргуна еще одно посольство, под началом телохранителя хана генуэзца Бускарелли (1289–1290)[904]. Ответная миссия английского короля была ускорена трагическим событием в истории крестовых походов: в 1291 г. пала Акра, последняя крепость крестоносцев в Сирии. Посольство к Аргуну было поручено Жоффруа де Ленгли и эсквайру Никола де Шартру. Эдуард I стремился добиться от Аргуна военной поддержки в Палестине и Малой Азии[905]. Сохранились счета посольства, которое посетило Трапезунд и оставалось в городе, вероятно, около двух месяцев, до 21 июля 1292 г.[906] Мы ничего не знаем о переговорах Ленгли с трапезундским императором, в счетах это не отражено. Косвенным свидетельством определенных отношений было предоставление посольству императорского повара[907]. Помимо того, что в Трапезунде был пополнен запас продовольствия и необходимых для путешествия предметов, посольство узнало о сообщении с Персией и познакомилось с Понтийским государством. Это не прошло даром: в 1313 г. Эдуард II обратился к трапезундскому императору с просьбой предоставить епископу в татарских землях минориту Уильяму де Вилланова свободный проезд через трапезундские земли[908]. Почти через 100 лет такая же просьба была повторена Генрихом IV в отношении назначенного папой архиепископа Солдайи англичанина Джона Гринлоу[909]. Политика английских королей здесь смыкалась с политикой пап. В последнем случае, вероятно, речь шла об установлении контактов через Трапезунд с государством Тимура.

Ту же цель преследовало и испанское посольство Рюи Гонсалеса де Клавихо. В 1402 г. король Кастилии Генрих III отправил в Малую Азию миссию с поручением собрать сведения о народах Ближнего Востока и о выгодах связей с ними. Тамерлан торжественно принял представителей кастильского короля после Ангорской битвы, оказал им честь и отправил их назад вместе со своим послом, с грамотами и подарками[910]. Ответное посольство состояло из Рюи Гонсалеса Пелайо де Клавихо, родовитого испанского дворянина, магистра богословия Алфонсо Паэза де Санта Мария и королевского телохранителя Гомеса де Салазара, умершего в пути. И. И. Срезневский отмечал, что Генрих III, конечно, не упускал из виду своей постоянной цели: собирать сведения о всех местностях и народах и по возвращении посольства получать подробный отчет[911]. Этому поручению мы и обязаны появлением ценнейшего источника — Дневника путешествия ко двору Тимура в Самарканде, который, как полагают исследователи, принадлежит перу Клавихо[912]. В Дневнике имеется подробное описание Трапезундской империи, ее городов, обычаев населения, административного устройства и т. д. Поручение, данное королем, было выполнено блестяще. Дневник отличается большой достоверностью, сведения тщательно отобраны очевидцем. Послам кастильского монарха был оказан в Трапезунде торжественный прием, их посетили придворные чины во главе с протовестиарием[913]. Помимо Трапезунда по пути Клавихо знакомился с разными областями и городами империи. Его сочинение дало иностранному читателю наиболее точные сведения о государстве на Понте.

В отличие от Клавихо поездка в Трапезунд другого испанского путешественника Перо Тафура (1438) не имела официального характера[914]. Тем не менее Перо Тафур был принят императором Иоанном IV. В беседах с ним, правда, обсуждались в основном вопросы династических притязаний брата императора — Александра, жившего на Митилене и в Византии, где побывал Тафур. Вместе с тем испанец сообщил и о своем короле, который собирался воевать с «маврами»[915].

Итак, в основном политические контакты Трапезундской империи со странами Западной Европы до XV в. не носили постоянного характера и были связаны либо с транзитной торговлей, либо так или иначе с крестовыми походами. При этом основное направление крестовых походов было против мамлюкских султанов (Египет и Сирия) и лишь частично — против османов. Трапезунд был нужен и важен как прямой посредник в общении сначала с державой ильханов, затем с владениями Тамерлана, в которых видели самых могущественных потенциальных союзников делу крестовых походов. Но положение стало круто меняться с 30-х годов XV в. и особенно после битвы при Варне (1444), когда турецкая опасность начала осознаваться как первостепенная. Идея отвоевания «Святой Земли» трансформировалась постепенно в идею организации комплексного отпора турецкой угрозе, возникшей уже непосредственно для стран Центральной и Западной Европы, главным образом после падения Константинополя в 1453 г.[916] Но даже в 40-е годы идея организации похода в традиционном направлении не умерла[917]. В 1442 г. по поручению папы Евгения IV знатный и образованный сиенец Бельтрамо ди Миньянелло, побывавший во многих странах Востока, написал трактат о борьбе с неверными. Автор, следуя положениям, выдвинутым еще Марино Санудо Торселло, предлагал папе наложить интердикт на всю торговлю с мамлюкскими султанами и компенсировать коммерческие потери налаживанием торговли пряностями через Трапезунд. Такое направление коммерции, считал Миньянелло, потребовало бы меньших затрат и было бы сопряжено с меньшим риском, хотя дорога в Тавриз отнюдь не являлась безопасной[918]. Экономическая блокада Египта в середине XV в. была, конечно, чистой химерой. Но от идеи подготовки похода в этом направлении было трудно отказаться в силу глубокой исторической и религиозной традиции. Более реальными являлись планы организации коллективного отпора османам. В середине XV в. активными поборниками этой идеи выступали бургундские герцоги, чье государство находилось в апогее своего могущества[919]. Бургундский герцог Филипп III Добрый (1419–1467) был поборником крестовых походов на Восток. В 1421 г. он вместе с герцогом Бедфордом, регентом при малолетнем английском короле Генрихе VI, отправил на Восток Гильберта де Ланнуа с целью собирать сведения о силах египетского султана[920]; в 1431 г. с такой же миссией был послан конюший и советник бургундского герцога Бертрадон де ля Брокьер, побывавший в Константинополе, видевший там дочь трапезундского императора Алексея IV, жену Иоанна VIII Палеолога. Он описал ее красоту и сообщил бургундскому двору о Трапезунде[921]. В 1443 г. Филипп III принял в Шалоне посольство византийского василевса. К этому времени у него уже созрел план участия в антиосманском крестовом походе. Его реализацией явилась морская экспедиция Валерана де Ваврина с целью способствовать отрядам Владислава III и Яноша Хуньяди на Балканах. После битвы при Варне экспедиция утратила свою актуальность, но продолжала действия против османов, главным образом на Дунае[922]. Отряд кораблей бургундцев появился по приказу Ваврина и у берегов Трапезундской империи[923]. Помимо османов бургундцы нападали и на генуэзские суда и порты, предпринимали различные пиратские набеги. Три галеры Ваврина сожгли некий замок Опуо[924], который Н. Йорга и А. Брайер идентифицировали с портом Иней[925]. В 1404 г. город и замок Иней принадлежали греку Мелиссину, даннику Тимура, хотя там проживали и греки и турки[926]. В 40-х годах XV в. Иней уже полностью находился в руках османов, так как его разгром не вызвал протестов со стороны трапезундского императора, милостиво принявшего бургундцев[927]. От Трапезунда галеры отправились к Кавказскому побережью, и один из их капитанов, Жоффруа де Туаси, пытался захватить добычу в порту Вати, принадлежавшем правителю Гурии (Гуриели), вероятно, признававшему вассальную зависимость от Трапезундской империи[928]. Попытка закончилась разгромом бургундского десанта и пленением предводителя[929]. Галеры прибыли в Каффу, где вся история была рассказана Ваврину. Последний отправил одного из капитанов с тремя галерами в Трапезунд к императору, чтобы просить его «именем Бога и его милостью» послать в «Грузию» людей, дабы узнать о судьбе де Туаси, и, если он окажется жив, то ради любви к его государю (pour l'amour du prince à qui il estoit), бургундскому герцогу, сделать так, чтобы он был возвращен[930]. Иоанн IV охотно откликнулся на эту просьбу, и де Туаси был отпущен при условии, что бургундцы не будут нападать на Гурию. Он с почетом был принят Иоанном IV и получил от него хороший подарок[931]. Нота генуэзцев бургундскому герцогу от 23 сентября 1443 г. приводит как будто иную версию освобождения де Туаси: этому способствовал генуэзец Джироламо ди Нигро. Однако кажущееся противоречие легко устраняется: ди Нигро — великий месадзон, затем — протовестиарий Трапезундской империи[932]. Следовательно, освобождение де Туаси исходило от трапезундского правительства. Эпизод, рассказанный' в хронике Ваврина, весьма интересен и как свидетельство влияния Трапезундской империи в Гурии, и как указание на первые прямые контакты империи Великих Комнинов с бургундцами. Иоанн IV решил не вступать с ними в конфликт, обеспечить их поддержку в борьбе с общими врагами — турками и генуэзцами. Первые контакты с доверенным лицом бургундского герцога могли быть плодотворными. Экспедиция Ваврина не являлась последним «крестоносным» мероприятием бургундского герцога. В 1452 г. Филипп III направил ко французскому двору своего представителя епископа Жана Жермена с целью побудить Карла VII к совместному выступлению против турецкого султана. К этому времени Столетняя война близилась к своему завершению. Нормандия и Гиень были отвоеваны у англичан. Филипп III считал, что настал благоприятный момент для нового похода на Восток. В своем сочинении, написанном по этому поводу, епископ Жан обосновывал необходимость крестового похода. Он привел факты османской агрессии и данные об основных врагах султана на Востоке. Восточные христиане, писал Жермен, после прекращения разделения церквей — естественные союзники Запада. В числе, тех, кто был готов к выступлению, назван и трапезундский император. Правда, Жермен, вероятно, в пропагандистских целях преувеличивал силы восточной коалиции. Он считал, что Армения сможет выставить 200 тыс. воинов, Грузия — 50 тыс. и т. д.[933] Подобная же завышенная оценка сил делалась в 1450 г. в Венеции: считалось, что один трапезундский император может выставить 25 тыс. всадников, из которых 15 тыс. будут воевать за границей. К этому добавляли соответственно 10 и 5 тыс. грузинских кавалеристов[934]. Разумеется, эти цифры были фантастическими: 25 тыс. — едва ли не все население Трапезундской империи[935]. Вероятно, такие расчеты сил на Востоке были привычны и широко известны в странах Европы. Следуя этой традиции, составитель фальшивого письма от трапезундского императора бургундскому герцогу Микель Алигьери, член «посольства» Лудовико да Болонья (1459), называл цифры войск «восточной коалиции»: 30 бирем и 20 тыс. человек — от трапезундского императора, 50 тыс. — от Узун Хасана (названного Асанбегом), 60 тыс. — от имеритинского царя Георгия VIII, 20 тыс. — от «Горгоры» (Кваркваре), атабега Самцхе, 60 тыс. — от князя Дадиана Липарита из Мингрелии, 10 тыс. — из Киликийской Армении и т. д.[936] Подобное же письмо бургундскому герцогу было составлено от имени грузинского царя Георгия VIII[937].

Переговоры Жана Жермена с Карлом VII не имели успеха. Все же в 1454 г. бургундский герцог «принял крест» и в 1457 г. стал готовиться к крестовому походу с высадкой в Галлиполи[938]. Дальнейшая история связана с папской дипломатией и именем того же Лудовико да Болонья. Долгое время считалось, что Давид Комнин отправил 22 апреля 1459 г. бургундскому герцогу письмо с предложением примкнуть к коалиции восточных государств, действовавших против турок. Об исчислении ее сил мы писали выше. Само по себе такое обращение могло иметь место. Но после исследования А. Брайера не остается сомнений в том, что письмо — дипломатическая фальшивка, вероятно, составленная членом посольства Лудовико — М. Алигьери[939]. Однако мы располагаем и подлинным письмом Пия II Филиппу Доброму от 13 января 1460 г., в котором папа призывал герцога внимательно отнестись к словам восточных послов и не медлить с выступлением[940]. Так или иначе, в мае 1461 г. в резиденцию герцога Сент Омер прибыло экстравагантное посольство фра Лудовико. Оно, вероятно, добрось обещания герцога выступить, если его соперник, французский король, даст гарантию безопасности бургундских владений. Послы получили богатые дары[941]. Но обещание осталось нереализованным. Примерно такой же результат имели переговоры Лудовико с французскими королями, сначала Карлом VII, затем Людовиком XI (послы присутствовали на погребении Карла VII в Реймсе 13 августа 1461 г.)[942]. Обращения Пия II и Венецианской республики, в которых говорилось о падении последних оплотов борьбы с турками на Востоке и об угрозе Европе, не возымели действия на занятого внутренними проблемами Людовика XI[943].

Контакты Трапезундской империи с Флоренцией приходятся также на последние годы существования империи, когда вопрос поддержки ее с Запада приобрел важное значение и когда идея крестового похода на Восток уже более декларировалась, чем воплощалась. Пий II, отдавший много сил организации похода, говорил, что «трудное дело не только вооружить христиан, но и собрать их для обсуждения вопроса о вооружении»[944].

Флорентийские купцы проникли в Черное море гораздо позже венецианцев и генуэзцев. В XIV в. Флорентийская республика еще не располагала морским портом. Тем не менее, по сообщению Джованни Виллани, в середине XIV в. флорентийцы бывали в Трапезунде, Тане и в Севастии: от них пришло известие о чуме, свирепствовавшей там в 1347 г.[945] Торговля с Трапезундом отмечена и флорентийскими коммерческими трактатами начала XIV и середины XV в.[946] Документы архива Датини в Прато также показывают настойчивые попытки флорентийских купцов проникнуть на генуэзские и венецианские рынки Черноморья в конце XIV в.[947] Флоренция стала добиваться самостоятельности в левантийской торговле в 30-е годы XV в. В 1429 г. она отправила первый корабль республики в Константинополь, а в 1439 г. основала там консулат, унаследовав позиции Пизы[948]. Вопрос об устройстве флорентийской фактории на Понте был поднят слишком поздно — в 1460 г. К этому времени и относятся первые следы официальных контактов трапезундских представителей и Флоренции. В декабре во Флоренцию прибыло посольство восточных государей во главе с Лудовико да Болонья. Цель его состояла в вовлечении республики в антитурецкую лигу. Послом трапезундского императора был флорентиец Микьель Алигьери. На фоне авантюристской деятельности Лудовико да Болонья вопрос о полномочиях М. Алигьери, дальнего родственника Данте, подвергался сомнению[949]. Тщательное исследование А. Брайера показало особое место Алигьери среди послов, а также его личное участие в черноморской торговле в середине XV в. и хорошее знание трапезундских дел, в том числе условий торговли там итальянцев[950]. Вполне вероятно, что он (как и многие генуэзцы) мог состоять на трапезундской службе или получать от императора дипломатические поручения. 14 декабря 1460 г. от имени Давида Великого Комнина Алигьери заключил торговый договор с Флоренцией. Документ, составленный флорентийскими нотариусами, сохранился в оригинале[951]. Привилегии венецианцев и генуэзцев были распространены и на флорентийцев. Текст акта не дает оснований предполагать намеренную фабрикацию. Он составлен по тому же принципу, что и трапезундские договоры с Венецией. Возможно, Алигьери, будучи в Трапезунде, добился от императора условий, выгодных для родной республики, и с ними приехал в Италию, где попал в авантюру, затеянную Лудовико.

Но как ни оценивать акт, заключенный. Алигьери, остается бесспорным, что Флоренция проявляла заинтересованность в торговых связях с Трапезундом. Еще 24 июля 1460 г., до прибытия Алигьери, было решено отправить флорентийскую галею из Пизы в Трапезунд[952]. В 1462 г. Флоренция, учитывая соглашение 1460 г., вновь возвращается к этому вопросу, обязывая капитанов трех своих галей идти в Черное море с заходом в Каффу и Трапезунд[953]. По договору Флоренции разрешалось иметь в Трапезунде fondaco colla stanza, жилища. Флорентийцы получали равные права с венецианцами и генуэзцами, имели административный и судебный иммунитет, право на организацию консулата. Для учета товаров и, вероятно, взимания коммеркия предусматривались назначение двух маклеров — флорентийского и трапезундского, раздел пополам полученных ими денег, а в случае разногласий — решение спора консулом[954]. Новым явлением было изменение транзитной пошлины: флорентийцы, как генуэзцы и венецианцы, должны были за ввоз платить 2% от стоимости товаров (вместо принятой ранее фиксированной суммы в аспрах), плата за вывоз вовсе отменялась. В полном соответствии с предшествующими соглашениями с венецианцами по договору 1460 г. не облагались никаким налогом торговые операции внутри привилегированной колонии. За нереализованные товары налог не взимался. Произведенные в договоре изменения, по сравнению с предшествующей практикой, не затрагивали экономических основ пребывания итальянцев на Понте. Связи Трапезунда с Флоренцией, которые могли быть плодотворными и в экономике, и в сфере культуры, прервались, едва зародившись.

Имеются свидетельства торговых отношений и других итальянских городов с Трапезундской империей, как, например, Пьяченцы[955]. Но эта коммерческая активность протекала в основном в едином русле с венецианской и особенно генуэзской торговлей. Неудивительно поэтому, что и сами документы пьячентинцев составлялись подчас «в лоджии генуэзцев»[956].

Для того чтобы полнее оценить реальное значение тех немногочисленных прямых контактов Трапезундской империи с ведущими государствами Западной Европы, необходимо рассмотреть еще два вопроса: каковы были отклики на падение Трапезунда и каковы были представления об империи Великих Комнинов на Западе. Сведения такого рода могут находиться в самых разнообразных источниках. В данном случае мы попытаемся сделать лишь предварительные обобщения.

О падении Трапезунда в конце августа 1461 г.[957] в Европе узнали сравнительно быстро, в основном через итальянских купцов и мореплавателей. О начале турецкой армией и флотом военных действий на Черном море Венеция знала уже в конце июня 1461 г. и принимала меры для охраны своих владений[958]. В сентябре сведения о турецких захватах в Малой Азии (правда, пока еще довольно неопределенного характера) привез в Венецию из Турции секретарь республики грек Николай Секундин[959]. 20 октября о захвате Трапезунда, пленении императора и отступлении Узун Хасана республика св. Марка проинформировала своих послов, отправлявшихся во Францию, дав им инструкции побуждать короля к войне против османов[960]. 26 октября об этом же Венеция сообщила в Венгрию[961]. В тот же день в Риме уже знали о происшедшем: точные сведения о падении Трапезунда и захвате императора привел Б. Бонатто в письме, адресованном маркизу Мантуи[962]. На следующий день канцлер коммуны Вольтерры Антонио Ивани отметил это событие в письме секретарю миланского герцога со ссылкой на генуэзцев, прибывших с Хиоса[963]. 6 октября из Константинополя в Римини было отправлено письмо, сообщавшее о подробностях похода Мехмеда II против черноморских областей и о его победоносном возвращении с большим количеством пленных в столицу. Автором этого письма, адресованного Роберто Вальтурио, секретарю герцога Сиджизмондо I Малатесты, был Анджелло Вадьо, находившийся в Константинополе, возможно, с тайной дипломатической миссией от сеньора Римини[964].

Весть о новом турецком захвате в Малой Азии взволновала современников. В рассказах итальянских хронистов ощущается страх перед растущим могуществом османов[965]. Венеция, принимавшая срочные меры с целью сколотить антиосманскую коалицию, направляла соответствующие письма в Венгрию, Францию, а также папе[966]. Она просила, чтобы Пий II, как и венецианские послы, обратился к французскому королю за помощью. Мы уже писали о реакции папы: событие, с одной стороны, использовалось для усиления антиосманской пропаганды, с другой — подыскивались объяснения постигшей Понт «кары Божьей». В формировании политического курса Ватикана в эти годы немалую роль играл выходец из Трапезунда Виссарион Никейский, кардинал римской церкви, истово боровшийся за организацию антитурецкого крестового похода[967]. Когда судьба всего греческого мира была решена, когда в 1470 г. пала венецианская Эвбея — Негропонт и турецкая агрессия в Средиземноморье достигла своего апогея, Виссарион, обращаясь к западному духовенству и правителям, вскрыл связь судеб Трапезунда и всей Византии. Одной из причин этой общеевропейской трагедии, считал Виссарион, была близорукость западных государств, которые надеялись, что до них дело не дойдет. В свое время Запад даже отказался помочь Византии отразить общего врага, не дал необходимых ей тогда 50 тыс. золотых (дукатов)[968]. Прозорливый дипломат и политик, Виссарион считал падение Трапезунда и других греческих земель следствием катастрофы, постигшей Константинополь. Мнение Виссариона не разделялось всей курией, но оно оказывало воздействие на формирование ее представлений.

Среди итальянских гуманистов, современников событий, пожалуй, именно Франческо Филельфо вернее других понял причины действий Мехмеда II и осознал всю величину опасности: поход против Трапезунда был предпринят, чтобы «в тылу не оставалось ничего враждебного» османам, чтобы султан освободил руки для действий в Европе[969]. Действительно, незадолго до начала похода в Малой Азии Мехмед ІІ осаждал Белград (1456), затем, в 1458–1459 гг., османы покорили большую часть Сербии и взяли Смедерево, закончили завоевание Морей (1460). Вскоре военные действия велись против Венгрии и Боснии. В этот момент Венеция попыталась поднять Венгрию и Францию на борьбу с султаном[970]. Именно Венеция особенно остро ощутила происходившее; утратив последние фактории на Черном море, она лучше и вернее других представляла масштабы опасности. Поэтому венецианский гуманист оказался в числе первых, кто реалистически оценивал обстановку и призывал к совместной борьбе против турецкого завоевания.

Но падение Трапезунда вызвало не только призыв к конкретным действиям, не нашедший тогда отклика, не только политическую реакцию, но и морализацию на эту тему. Суждения Пия II нам уже известны. Упомянутый выше Антонио Ивани заинтересовался судьбой императора Давида, который содержался в Константинополе, «лишенный свободы, но наделенный вещами и большими деньгами, по заслугам жалкий пленник. Вот пример великим мужам, — восклицал Ивани, — которые более дорожат деньгами, чем свободой или жизнью»[971]. Ивани еще не мог знать подлинной истории последнего трапезундского императора и ее финала, последовавшего в 1463 г.[972] Представления о богатстве Трапезунда и его императоров дали повод для осуждения его как причины гибели империи. В «Истории Венеции» М. Сабеллико и «Жизнеописаниях венецианских дожей» Марино Санудо высказана иная версия: «Трапезунд бы взят «скорее обманом, чем силой оружия»[973]. Версия, рассматривающая захват Константинополя и Трапезунда как одно событие, родилась, пожалуй, ранее всех других, когда империя Великих Комнинов еще существовала. В письме о падении Константинополя Якопо Лангуски, а также в письме о том же событии известного гуманиста Лауро Квирини папе Николаю V (от 15 июля 1453 г.) утверждалось, что все черноморские города, включая Трапезунд и Каффу, были завоеваны Мехмедом II сразу же после того, как он овладел византийской столицей[974]. Фактическая ошибка современников оказалась пророческой и повлияла на последующую историографию. Используя письмо Лангуски, ее привел венецианский хронист Джорджи Дельфин[975]. В XVI в. все большее развитие получает версия о том, что причиной гибели Трапезунда, как и Византии, были распри между христианами, которых следует избегать, чтобы победить османов[976].

Но Трапезунд получил в европейской литературе и другую славу. Легенда о нем еще долгие годы жила в представлениях, часто фантастических, итальянцев и французов, немцев и англичан. Красота трапезундских принцесс вдохновляла живописцев и литераторов. Образ принцессы, освобожденной от дракона св. Георгием, на фреске Пизанелло в церкви св. Анастасии в Вероне (30-е годы XV в.) был навеян сказочной красотой Марии Комнины, жены Иоанна VIII Палеолога[977]. Легендарный образ прекрасной трапезундской царевны Феодоры, жены Узун Хасана, не сходил со страниц самых разных произведений XV–XVI вв.[978] Пожалуй, ни одна страна не оставила такого глубокого отпечатка в рыцарской литературе, замечал А. А. Васильев, как Трапезундская империя. Со времен Четвертого крестового похода и экспедиций Людовика IX многие приукрашенные рассказы об этой необычной и благоденствующей земле прочно вошли в эпические поэмы, chansons de geste, рыцарские романы. Наиболее известны героические поэмы о подвигах Ринальдо Монталбанского в Трапезундской империи[979]. Из этого эпоса о храбром рыцаре Трапезунд в XVI в. попал на страницы бессмертного «Дон Кихота» Сервантеса[980], а затем — «Потерянного рая» Мильтона[981], «Гаргантюа и Пантагрюэля» Рабле[982]. В 1641 г. на тему трапезундской жизни был написан ставший вскоре чрезвычайно популярным роман генуэзца Амброджо Джованни Марини «Калоандро». Уже в 1668 г. он был переведен на французский язык[983]. В 1663 г. в Венеции Лоренцо Маньяти опубликовал очерк легендарной истории Трапезундской империи — «Прославление Комнинов»[984]. В XV в. о Трапезунде вспоминалось в немецких карнавальных песнях[985]. Вдохновленный средневековыми легендами, Ж. Оффенбах в 1869 г. создал популярную в свое время оперетту «Принцесса Трапезунда», а П. Лангманн в 1909 г. написал драму о трапезундской принцессе[986].

В XIII–XV вв. на берегах Понта скрестились интересы Запада и Востока. Трапезунд, как ранее Константинополь, стал «золотым мостом», по которому осуществлялись торговые, политические и даже культурные связи европейских государств с ведущими державами Передней Азии. Уже одно это подчеркивало международное значение Трапезундской империи, объяснявшееся целым рядом обстоятельств.

Империя Великих Комнинов образовалась в регионе, где товарно-денежные отношения достигли значительного уровня к XIII в., а связи с богатыми восточными странами были давней исторической традицией. Простор для развития городов империи, и прежде всего Трапезунда, дала ликвидация стеснительной опеки со стороны Константинополя. Трапезунд стал экономическим центром не только самой империи, но также ряда прилегавших к ней территорий. Феодалы Понта настойчиво стремились к извлечению выгод от международной и местной торговли. Это объяснялось тем, что их земельные владения, как правило, не были особенно значительными и приносили сравнительно скромные доходы. К тому же постоянные нападения тюркских племен нарушали регулярный процесс производства сельскохозяйственной продукции, в составе которой злаковые культуры не обладали большим удельным весом. Хлеб приходилось ввозить во все больших количествах извне. На первом плане было производство вина, меда, тех продуктов, которые широко экспортировались.

На границах Трапезундской империи в XIII в. возникла могущественная держава ильханов, в XV в. — государства Тимура и Узун Хасана, противников османов. Папство, крупные европейские государства стремились не только к поддержанию с этими странами торговых отношений, но и пытались использовать их сначала в борьбе с сельджуками, а потом с османами. На берегах Понта собиралась и необходимая информация о событиях на Ближнем Востоке. С середины XIII в. после того как магистральные пути левантийской торговли переместились к северу, Трапезунд все прочнее утверждался в своей роли торгового посредника между Западом и Востоком, стал окном из Европы в Персию с ее новыми столицами — Тавризом и Султанией. Падение Таны в 1395 г. обеспечило Трапезунду место первого черноморского эмпория для Венеции и второго по значению (после Каффы) торгового центра и фондако — для Генуи.

Оценивая систему отношений, которая сложилась у Трапезундской империи с различными странами Европы, необходимо отметить многообразие форм связей, неодинаковую степень их прочности. Естественно, наиболее регулярными были контакты Трапезундского государства с развитыми итальянскими торговыми республиками. Они имели большое политическое и экономическое значение для всей империи Великих Комнинов. Однако последней пришлось вести постоянную и трудную борьбу за обеспечение и реализацию тех выгод, которые могли дать широкая левантийская торговля и пребывание венецианских и генуэзских купцов и предпринимателей в городах Понта. В ходе этой борьбы империя сохранила известный налоговый контроль над иностранной торговлей. Несмотря на снижения коммеркиев, они существовали до последних дней Трапезундской империи и составляли важный источник ее доходов. Нам представляются несправедливыми суждения о том, что Трапезунд, как и Константинополь, не мог ничего противопоставить военному и экономическому давлению со стороны Венеции и особенно Генуи, кроме платонических протестов[987]. Причины того, что, идя на вынужденные компромиссы и даже немалые уступки, Трапезундская империя в значительной мере удерживала свои позиции, коренятся не в географическом удалении Понта, как можно было бы полагать. Достаточно вспомнить, что постоянной базой всех генуэзских действий против Трапезунда была Каффа, второй по величине, после Константинополя, город-крепость на Черном море, лежавший прямо против Трапезунда. Сильные опорные пункты итальянцы имели в Константинополе и Тане. Причины сохранения Трапезундской империей предпочтительных, по сравнению с Византией, позиций в отношениях с Венецией и Генуей коренятся, по нашему мнению, в следующем. Трапезундские феодалы, как уже отмечалось, были в целом заинтересованы в регулярных и значительных поступлениях от торговли. С самого начала империя не знала и не создавала прецедента беспошлинной торговли иностранных купцов. Местное купечество проявляло активность во внутричерноморской торговле, в связях с Востоком. Народные массы Трапезундской империи сопротивлялись итальянскому засилью и поднимались на борьбу всякий раз, когда оно принимало угрожающие размеры. Но распри между самими феодальными группировками создавали почву для иностранного вмешательства, ослабляли силы общего сопротивления. В 1349 г. стоявшая у власти феодальная группировка во главе с императором Михаилом бесславно капитулировала перед нажимом генуэзцев, а в 1376 г. венецианцы рассчитывали на прямую измену «баронов». Однако в целом трапезундское правительство умело применялось к особенностям международных отношений того времени. Это выражалось и в использовании противоречий между двумя основными конкурентами — Венецией и Генуей, и в создании систем договорных отношений с Грузией, Мангупом, Синопом, соседними сельджукскими и туркменскими государствами, и в том, что Трапезундская империя в своей итальянской политике учитывала нарастание турецкой угрозы.

Существование итальянских торговых поселений в Трапезунде и других городах империи имело для последней двоякое значение: торговля и война шли рядом. Большие выгоды от первой отчасти «компенсировались» потерями от конфликтов и угрозы столкновений. Отношения Великих Комнинов с Венецией были более прочными и стабильными, чем с ее лигурийской соперницей. Василевсы стремились уравновесить экономическое и политическое могущество Генуи на Понте, идя на сближение с Республикой св. Марка.

В глазах средневековых европейских политиков, и прежде всего папской дипломатии, Трапезундская империя была форпостом христианства на Востоке. В Европе хорошо знали о том высоком месте, которое занимала трапезундская митрополия во вселенском патриархате, о том, что она осуществляла церковное управление рядом соседних территорий, находившихся под властью турок (епископии Амасии, Колонии, Алании и т. д.). Наконец, Трапезундская империя играла видную роль в переговорах о заключении унии, и ее согласие прислать представителей на Ферраро-Флорентийский собор (1438–1439) приветствовалось папой Евгением IV как акт, имевший большое значение для успеха соединения церквей. Вспомним, что на Лионском соборе 1274 г. трапезундских представителей не было, а реакция трапезундского правительства па принятие унии Византией была резко отрицательной, что привело к превращению понтийской столицы в один из центров антиуниатского движения. Папство добивалось от трапезундского правительства благожелательного отношения к широкой миссионерской деятельности католических орденов на Востоке.

Отношения Трапезундского государства с отдаленными странами Западной Европы не носили регулярного характера. В большинстве своем они возникали з периоды крестовых походов или подготовки к ним. Но проявлением этих связей, как зафиксированных, так и не нашедших отражения в источниках, были острая реакция на падение империи, а также воспоминания о ней в литературе разных стран и народов. На Западе сложилось представление о процветающей чудесной стране на Южном берегу Черного моря; ее быстрое крушение вызвало замешательство в тех кругах, которые верили в идею организации эффективного сопротивления туркам в их тылу со стороны «восточной коалиции».

Рассмотрение международного значения Трапезундской империи важно не только для уяснения системы политических и экономических связей, существовавших в Восточном Средиземноморье, — оно необходимо для понимания внутренних проблем развития Понта в XIII–XV вв. В частности, без учета международных отношений невозможно правильно оценить роль Трапезунда как крупного города-эмпория, имевшего особую специфику: его экономика была направлена преимущественно на поддержание и обслуживание интенсивной посреднической торговли.

Небольшое Понтийское государство, почти всегда окруженное явными или потенциальными врагами, имевшее весьма ограниченные собственные ресурсы, сумело в течение двух с половиной веков, наполненных трагическими событиями в Малой Азии, выжить и сохранить независимость. Уже одно это требует объяснения, которое не может быть однозначным и выходит далеко за пределы темы монографии. Уместно лишь подчеркнуть, что внешняя политика Трапезундской империи, система прочных международных связей сыграла в этом немаловажную роль.

04.1204–11.1222 — Алексей I

1222–1235 — Андроник I Гид

1235–1238 — Иоанн I Аксух

1238–03.1263 — Мануил I

1263–1266 — Андроник II

1266–06.1280 — Георгий

1280–16.03.1297 — Иоанн II

1284 — Феодора

1297–03.05.1330 — Алексей II

1330 — 01.1332 — Андроник III

01.–09.1332 — Мануил II

после 22.09.1332–06.04.1340 — Василий

04.1340–17.07.1341 — Ирина Палеолог

17.07.1341–04.09.1342 — Анна Анахутлу

04.09.1342–03.05.1344 — Иоанн III

03.05.1344–13.12.1349 — Михаил

22.12.1349–20.03.1390 — Алексей III

1390–1416/1417 — Мануил III

1416/1417–1429 — Алексей IV

1429–1458 — Иоанн IV

1458–1461 — Давид

2. Список венецианских байло в Трапезунде[989]

1320–1322 — Джованни Санудо (+)

1322–1323 — Пьетро Микьель (+)

упом. в 1324 — Пьетро Барбариго (+)

упом. в 1325 — Марко Миното (+)

1328?–1330 — Марино Сагредо (+)

1330–1332 — Николо Нани (+)

1334–1336 — Федериго Миани

с 1336 — Марко Рудзини (+)

дек. 1338–X

июль 1339–X

1340–1342 — Белетто Градениго (+)

1342 — не посылался (вице-байло X)

упом. в 1344 — вице-байло Марко Квирини

июль 1345 — назначен байло X (+)

1364–1366 — вице-байло Андреа Дандоло

с 1367 — Пьетро Дальмер

1368–1371 — X

1371–1372 — Марко Бассано (+)

1372–1374 — Франческо Джустиниан[990]

1374–1375 — Андреа Дандоло

1376–1384 — вице-байло Витторе Барбариго[991]

1384–1386 — Франческо Дандоло (+)

1395–1398 — Якопо Гризони

1398–1399 — Джованни Лоредан (номинально, должности не исполнял) (+)

1398–1399 — вице-байло (Франческо Джустиниан?) (+)

1400–1401 — вице-байло X

1401–1403 — Андреа Фосколо

1403–1407 — Бернардо Лоредан

1406–1408 — Микеле Сориано (вступил в должность в 1407 г.)[992]

1408–1410 — Бертруччо Дьедо

1410–1412 — Паоло Папачиза

упом. в 1412 — Франческо Басадонна

упом. в 1413 — Микеле Дьедо

1415–1417 — Маттео Квирини

1417–1418 — Андреа Капелло

1419 — Филиппо Орпо (отказался) (+)

1419 — Андреа Приули (отказался) (+)

1419–1420 — Бартоломео делла Ка Пезаро (номинально, в Венеции)

упом. 1422 — Панкрати Капелло

1422–1424 — Бартоломео делла Ка Пезаро

1424–1426 — Андреа Донато

упом. в 1426 — Бартоломео Вегтури

1428–1429 (или 1430?) — Андреа да Мосто

упом. 1430 — Бенедетто Морозини

1431–1434 — Франческо Тревизан

1434–1436 — Паоло Валарессо

1436–1438 — Бенедетто Габриэл

1438–1440 — Андреа Сориано[993]

1440–1441 — Витторе Дуодо

1441–1444 — Никколо Марчелло (избран в 1441, вступил в должность в 1442)

1441–1442 — вице-байло X

1444–1445 (или 1446) — Лука Боккассио

1446–1448 — Дзаккариа Донато

1448 — Альбани Капелло (отказался) (+)

1448 — Антонио Донато (отказался) (+)

1448–1450 — Бернардо Валарессо

1450–1454 — Паоло Фосколо упом.

1454 — вице-байло X (+)

3. Список генуэзских консулов в Трапезунде[994]

ок. 1289 — Пашино Дориа

1291 — Гальвано ди Нигро

1345 — вице-консул X (+)

1365 — Манфредо Леркари (?) (+)

1385 — Джироламо Узо ди Маре (+)

1386 — Раффаэл Лаворабелло (+)

1404 — Баттиста ди Кастильоно (отказался) (+)

1404 — Симоне Муска (+)

1411 — Раффаэл Катанео (+)

ранее 1428 — Урбано ди Нигро (+)

1429 — Филиппо Вивальди (+)

1436 — Дезермо Катанео (+)

1443 — Доменико д'Аллегро (+)

1446–1448 — Леонардо Гримальди (+)

1448–1449 — Доменико ди Кварто (+)

1449 — Грегорио Джанотти (+)

Правление Банка св. Георгия

1454 — Галеотто Спинола (отказался)

1454 — Леонардо Дориа (отказался)

1455–1456 — Антонио Роджерио (номинально, должности не исполнял)

ранее 1456 — Джованни Бонавентура (+)

1456 — Мервальдо Паллавичино (исполнял обязанности) (+)

1457–1458 — Антонио Роджерио

1458–1460 — Джулиано Джустиниани-Кастелло

1461 — Грегорио Джанотти

4. Таблица коммеркиев, взыскиваемых с итальянских купцов в Трапезунде[995]

*Сумма налогов, взыскивавшихся до 1319 г. и затем, вероятно, остававшихся «непривилегированным налогообложением», восстанавливается частично но трактату Пеголотти.

График инканти

Маркс К. Формы, предшествующие капиталистическому производству Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 46,  ч. 1, с. 461–508.

Маркс К. Морская торговля Австрии. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 12, с. 86–90.

Маркс К. Капитал, — Маркс К., Энгельс Ф. Соч.,т. 24; т. 2, кн. 2; т. 3, кн. III. т. 25, ч. 1–2.

Маркс К. Хронологические выписки. Архив Маркса и Энгельса, т. V–VI.

Энгельс Ф. Дополнение к 3-ему тому Капитала. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 25;  ч. 2.

Ленин В. И. Статистика и социология. Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 30,  с. 349–356.

ASV — Archivio di Stato di Venezia

МС — Maggior Consiglio

Sen. Misti — Senato (Consilium Rogatorum), ser. Misti (Mixtorum)

Sen. Маr — Senato, ser. Mar

Sen. Seer. — Senato, Secreta

Sen. Sind. — Senato, Sindicati

Colleg. Notat. — Collegio (Pien Collegio), Notatorio

Commem. — Libri Commemoriali

Segr. alie Voci — Segretario alie Voci, Misti

Canс. Inf. — Cancelleria Inferior, Notai

ASG — Archivio di Stato di Genova

АС — Antico Comune

AS — Archivio Segreto

Div. — Diversorum

Litt. — Litterarum

MP — Materie Politiche

SG — San Giorgio

CM — Caffe Massaria

PM — Реіrе Massaria

PS — Реіге Sindicamenti

MS — Manoscritti e Membranacei

Notai — Notai

BCB — Biblioteca Civica Berio, Genova

Marc. — Biblioteca Nazionale Marciana, Venezia

MCV — Museo Civico Correr, Venezia

Брун. Шильтбергер — Путешествие Ивана Шильтбергера по Европе, Азии и Африке, с 1394 по 1427 г. Перевел с нем. и снабдил прим. Ф. Брун. — ЗНУ, т. 1, вып. 2, 1867.

Вазелонские акты — Успенский Ф. И., Бенешевич В. Н. Вазелонские акты. Материалы для истории крестьянского и монастырского землевладения в Византии XIII–XV вв. Л., 1927.

Васильевский. Русско-византийские исследования  — Васильевский В. Г. Русско-византийские исследования. Жития св. Георгия Амастридского и Стефана Сурожского. — Труды, т. III. Пг., 1915.

Гамкрслидзе. Трапезундская хроника — Гамкрелидзе А. «Трапезундская хроника» Михаила Панарета. — Материалы для истории Грузии и Кавказа, вып. 33. Тбилиси, 1960 (на груз. яз.).

Гороскоп 1336 — Τραπεζουντιακόν ώροσκόπιον του 'έτους 1336, 'εκδ. Ел. Π. Λάμπρος. — NE, 13, 1916, ρ. 33–50.

Каухчишвили. Георгина  — Каухчишвили С. Г. Георгина. Сведения византийских писателей о Грузии, т. 7. Тбилиси, 1967 (на груз. яз.).

Каухчишвили. Груз. источники  — Каухчишвили С. Г. Грузинские источники по истории Византии, т. 1. Тбилиси, 1974.

Кекелидзе. Памятники — Кекелидзе К. С. Памятники древнегрузинской агиографической литературы. Тбилиси, 1956.

Клавихо — Клавихо Рюи Гонзалес, де. Дневник путешествия ко двору Тимура в Самарканде в 1403–1406 гг. Подл. текст, перев. и прим, под ред. И. И. Срезневского. — СОРЯС, т. 28. Спб., 1881.

Павлов. Критические опыты — Павлов А. Критические опыты по опыты истории древнейшей греко-русской полемики против латинян. Спб., 1878.

Пападопуло-Керамевс. Сборник источников — Пападопуло-Керамевс А. Сборник источников по истории Трапезундской империи, т. 1. Спб., 1897 (Записки ист. — фил. ф-та имп. Спб-ского университета, ч. 44).

Пигулевская. История — Пигулевская Н. В. История Маррия Ябалахи III и Раббан Барсаумы, М.—Л., 1958.

Порфирий. Мученичество — Порфирий, архим. Мученичестство и житие св. Иоанна нового трапезунтского, пострадавшего в Левкополе, называемом по общему употреблению Аккерманом. — ЗООИД, IX, 1875, с. 149–160.

Прохоров. Публицистика — Прохоров Г. М. Публицистика Иоанна Кантакузина. 1367–1371. — ВВ, 29, 1969, с. 318–341.

Сборник венецианско-генуэзских грамот — Сборник венецианско-генуэзских грамот. — ЗООИД, т. IV, отд. 2–3, 1860.

Свет. После Марко Поло — После Марко Поло. Путешествие западных чужеземцев в страны трех Индий. Пер. с лат. и североитал., введ. и прим. Я. М. Света. М., 1968.

Скржинская. Барбаро и Контарини — Барбаро и Контарини о России, К истории итало-русских связей в XV в. Вступ. статья, подготовка текста, пер. и комм. Е. Ч. Скржинской. Л., 1971.

Спиридонов. Заметки — Спиридонов Д. С. Заметки из истории эллинства в Крыму. — Изв. Таврического общества истории, археологии и этнографии, т. 2. Симферополь, 1928, с. 93–99.

Сюзюмов. Книга эпарха — Византийская книга эпарха. Вступ. статья, пер. и комм. М. Я. Сюзюмова. М., 1962.

Устав 1449 — Устав для генуэзских колоний в Черном море, изданный в Генуе в 1449 году. Изд. В. Юргевич. — ЗООИД, V, 1863, с. 629–837.

Xаханов. Панарет — Панарет Михаил. Трапезундская хроника. Греч. текст с пер., предисл. и комм., изд. А. Xаханов. М., 1905.

Цамблак — Русев П., Давидов А. Григорий Цамблак в Румъния и в старата румънска литература. София, 1966.

Âbоulfêda. Géographie — Géographie d'Abоulféda, trad, de l'arabe par St. Guyard, t. 2, deuxième partie. Paris, 1883.

Acrop. — Georgii Acropolitae Opera, rec. A. Heisenberg, vol. 1. Lipsiae, 1903.

Acta capitulorum, II — Acta capitulorum generalium Ordinis praedicatorum, II (1303–1378), ed. В. M. Reichert. — Monumenta Ordinis Fratrum Praedicatorum historica, t. 4. Roma, 1899.

Actes de Dionysiou — Actes de Dionysiou, t. 1. Texte; t. 2. Album; ed. N. Oikonomidès (Archives de l'Athos, IV). Paris, 1968.

Aeneae Sylvii Opera — Aeneae Sylvii Piccolominei… Opera quae extant omnia nunc demum… castigata. Basileae, 1571.

al-Umari — 'Mesalek Alabsar fi Memalek Alamsar, voyages des yeux dans les royaumes des différentes contrées. — Notices et extraits des manuscrits de la Bibliothèque du roi et autres bibliothèques, XIII, 1838, N 1, p. 378–379.

ANG — Actes des notaires génois de Péra et de Caffa de la fin du XIIIe siècle, ed. G. Bratianu. Bucarest, 1927.

Andréas Libadenos — Άνδρεου Λιβαδηνου βιος και ''έργα, 'εκδ. Ό. Λαμψιδης. [Πηγαι της 'ιστορίας των 'ελληνων του Ποντου, 1]. Άφηναι, 1975.

Anonymi Descriptio Euro — Anonymi Descriptio Europae Orienta-pae lis; Imperium Constantinopolitanum, Albania, Serbia, Bulgaria, Ruthenia, Ungaria, Polonia, Bohemia, anno MCCCVIII, ed. О. Gorka. Сгасоѵіае, 1916.

Antonio di Ροnzό — Notai genovesi in Oltremare. Atti rogati a Chilia da Antonio di Ponzô (1360–1361), ed. G. Pistarino. Genova, 1971.

Apostolius. Oratio — Michaelis Apostolii byzantini Oratio funebris… in divinissimum Bessarionem. — PG, t. 161, 1866, col. CXXVII–CXL.

BOP — Bullarium Ordinis FF Praedicatorum, ed. Io. H. Sbaralea, t. 2–3. Roma, 1730–1731.

Balbi-Raiteri. Notai — Balbi G., Raiteri S. Notai genovesi in Oltremare. Atti rogati a Caffa e a Licostomo (sec. XIV). Genova, 1973.

Ваdoer — Il Libro dei conti di Giacomo Ваdoer (Constantinopoli, 1436–1440), testo a cura di U. Dоrinie T. Bertelè (Il nuovo Ramusio, III). Roma, 1956.

Banescu. Archives — Banescu N. Archives d'État de Gênes. Officium Provisionis Romaniae. — RESEE, 5, 1967, N 1–2, p. 235–263.

Banescu. Morceaux Quelques — Banescu N. Quelques Morceaux inédits d'Andréas Libadénus. — Βυζαντις, 2, 1911/12, p. 358–395.

Barbaro — Travels to Tana and Persia by Josafa Barbaro and Ambrogio Contarini (Hakluyt Society, vol. 49). London, 1873.

Barbaro-Contarini. Persia — I viaggi in Persia degli ambasciatori  veneti Barbaro e Contarini, a cura di L. Lockhart, R. Morozzo della Rocca e M. F. Tiepolo. Roma, 1973.

Bargellesi Severi. Nuovi documenti — Bargellesi Severi A. Nuovi documenti cumenti su fr. Lodovico da Bologna, al secolo Lodovico Severi, nunzio apostolico in Oriente. — Archivum franciscanum historicum, 69, 1976, p. 3–22.

Baronius — Baronius C., Raynaldus Od., Laderchius J. Annales ecclesiastici, t. XXII–XXIX. Barri — Ducis, 1870–1876.

Belgranо. Cinque documenti — Cinque documenti genovesi-orientali,  ed. L. T. Belgrano. — ASLSP, XVII, 1885.

Вelgrano. Prima Serie — Prima Serie di documenti riguardanti la colonia di Pera, ed. L. T. Belgrano. — ASLSP, XIII, 1877/84, p. 97–317.

Berindei-Veinstein. — Berindei M., Veinstein G. Rè-Règlements glements de Süleimàn ler concernant  le liva de Kefe. — Cahiers du monde russe et soviétique, XVI, 1975, N 1, p. 57–104.

Bessarion. Enkomion — Βησσαρίωνος Έγκωμιον εις Τραπεςουντα, 'εκδ. Σπ. Λάμπρος. — NE, 13, 1916, p. 145–204.

Bessarion. Epist. — Bessarionis Ad illustrissimos inclytosque Italiae principes contra tureas exhortatio. — PG, t. 161, 1866, col. 647–676.

Bielsкij J. — Joachima Bielskiego Dalszy cigg kroniki Polskiej zawierajqcej dzieje od 1587 do 1598 r., ed. F. M. Sobieszczahski. Warszawa, 1851.

Bilanci generali — Bilanci generali della Repubblica di Venezia, vol. I, parte 1, ed. F. B es ta. Venezia, 1912.

Bizzari. Senatus — Bizzari Pietro. Senatus Populique Genuensis Rerum Domi Forisque Gestarum Historiae atque Annales, auctore P. Bizaro Sentinati. Antverpiae, 1579.

Blanc. Flotte — Le flotte mercantili dei Veneziani, ed. baron Blanc. Venezia, 1896.

N. de Boateriis — Nicola de Boateriis notaio in Famagosta e Venezia (1355–1365), a cura di A. Lombardo. Venezia, 1973.

Воrdier — Relation d'un voyage en Orient par Julien Bordier. — ΑΠ, 6, 1935, p. 86–158.

Broquière — Le voyage d'Outremer de Bert Tandon de la Broquière, publ. par Ch. Schefer. Paris, 1892.

Bughetti. Nuovi documenti — Bughetti B. Nuovi documenti intorno a fr. Lodovico da Bologna OFM (1460–1461). — Studi Francescani, ser. 3a, anno X(XXXV), 1938, p. 128–146.

Bull. Francise. — Bullarium Franciscanum, NS, t. I, 1431–1455, ed. U. Hüntemann; t. II, 1455–1470, ed. I. M. Pou y Marti. Quaracchi, 1929.

Cahen. Textes — Cahen Cl. Quelques textes négligés concernant les Turcomans de Roum au moment de l'invasion mongole. — Byz., 14, 1939, p. 131–139.

Calendar — Edward II — Calendar of the Patent Rolls preserved in the Public Record Office. Edward II, vol. I, 1307–1313. London, 1894.

Campano. Vita Pii II — Campano J. A. Vita Pii II Papae. — RIS, t. 3, pt. 2. Milano, 1734, p. 967–991.

Сarile. Partitio — Сarile A. Partitio terrarum Imperii Romanic. — Studi veneziani, VII, 1965. Firenze, 1966, p. 125–305.

CF, Acta Camerae — Acta Camerae Apostolicae et civitatum Venetiarum, Ferrariae, Florentiae, Ianuae de Concilio Florentino, ed. G. Hoffmann. Romae, 1950 (Cone. Flor. Docum. et scriptores, Ser. A, vol. 3, fasc. I).

CF, Acta graeca — Acta Graeca Concilii Florentini (cum versione latina), partes 1–2, ed. J. Gill. Roma, 1953 (Cone. Flor. Docum. et scriptores, Ser. B, vol. 5. fasc. 1–2).

CF, Andreas de Santaсrоce — Andreas de Santacroce, advocatus consistorialis, Acta latina Concilii Florentini, ed. G. Hoffmann. Romae, 1955 (Cone. Flor. Docum. et scriptores, Ser. B, vol. 6).

CF, Epist. — Epistolae pontificiae ad Concilium Florentinum spectantes, pt. 1–2, ed. G. Hoffmann. Romae, 1940, 1944 (Cone. Flor. Docum. et scriptores, ser. A, partes I–II).

CF, Fragm. — Fragmenta protocolli, diaria privata, sermones, ed. G. Hoffmann. Roma, 1951 (Cone. Flor. Docum. et scriptores, Ser. A, vol. III, fasc. 2).

CF, Or. doc. min. — Orientalium Documenta minora, ed. G. Hoffmann, T. O. Spanghnes-s y, I. Simon. Romae, 1953 (Cone. Flor. Docum. et scriptores, Ser. A, vol. 3, fasc. 3).

CF, Torquemada — Torquemada I. de. Apparatus super decretum Florentinum Unionis graecorum. Roma, 1942 (Cone. Flor. Docum. et scriptores, Ser. B, vol. 2, fasc. 1).

CF, Valaresso — Valaresso Fantinus. Libellus de ordine generalium conciliorum et Unione Florentina. Roma, 1944 (Cone. Flor. Docum. et scriptores, Ser. B, vol. 2, fasc. 2).

Cecconi. Studi  — Cecconi E. Studi storici sui concilio di Firenze, con documenti inediti о nuovamente dati alia luce sui mano-scritti di Firenze e di Roma, I. Antecedenti dei Concilio. Firenze, 1869.

Cessi. Deliberazioni — Cessi R. Deliberazioni dei Maggior Consiglio di Venezia, t. 2. Bologna, 1934.

Cessi. Tregua — Cessi R. La tregua fra Venezia e Genova nella seconda metà del sec. XIII. — Archivio Veneto-Tridentino, IV, 1923, p. 1–55.

Chalc. — Laonici Chalcocandylae Historiarum demonstrationes, rec. E. Darkô, vol. I–II. Budapestini, 1922–1927.

Chinazzo. Cronica — Chinazzo Daniele di. Cronica de la guerra da Veniciani a Zenovesi, a cura di V. Lazzaгini. Venezia, 1958 (Monumenti storici, pubbl. dalla Deputazione di Storia Patria per le Venezie, n. s., XI).

Chrysostomides. Chronicle of Caroldo — Chrysostomides J. Studies on the Chronicle of Caroldo, with special reference to the history of Byzantium from 1370 to 1377. — OCP, XXXV, 1969, p. 123–182.

Clementis VI Acta — Acta dementis PP VI (1342–1352) e registris Vaticanis aliisque fontibus collegit A. L. Tautu. Città del Vaticano, 1960.

du Clercq — Clercq Jacques du. Mémoires, — dans: Bu ch on J. A. C. Choix de chroniques et mémoires relatifs à l'histoire de France (8). Paris, 1875.

Cone. Bas. — Concilium Basiliense. Studien und Quellen zur Geschichte des Concils von Basel, Bd. V. Basel, 1904.

Cod. Tauro-Lig. — Codice diplomatico delle colonie Tauro-Liguri durante la signoria dell'Ufficio di S. Giorgio (MCCCCLIII–MCCCCLXXV), ed. A. Vigna. Parte 1–2. — ASLSP, VI, 1868; VII, 1871.

Conti — I conti dell'ambasciata al chan di Persia nel MCCXCH pubblicati dal soc. C. Desimoni. — ASLSP, XIII, 1877–1884.

Critobul — Critobuli Imbriotae De rebus per annos 1451–1467 a Mechemete II gestis, ed. V. Greçu. Bucureçti, 1963.

Cronaca di Anonimo Veronese — Cronaca di Anonimo Veronese 1446–1488, ed. G. Soranza. Venezia, 1915.

Delib. Ass. — Thiriet F. Délibérations des Assemblées vénitiennes concernant la Romanic, t. 1, 1160–1363. Paris, 1966; t. 2, 1363–1463. Paris, 1971.

Delib. Sen., I–II — Le Deliberazioni dei Consiglio dei Rogati (Senato), Serie 'Mixtorum', vol. 1: Libri I–XIV, a cura di R. Cessi e P. Sa mb in. Venezia, 1960; vol. 2; Libri XV–XVI, a cura di R. Cessi e M. Brunetti. Venezia, 1961 (Monumenti Storici pubbl. dalla Deputazione di Storia Patria per le Venezie, NS, XV–XVI).

Desimoni. Intorno — Desimoni C. Intorno alia impresa di Megollo Lercari in Trebisonda, lettera di Bartolomeo Senarega a Giovanni Pontano. — ASLSP, XIII, 1877/84.

Diarii Udinesi — Amaseo Leonardo e Gregorio, Azio Giov. Antonio. Diarii Udinesi. (Monum. storici, pubbl. dalla R. Deputazione Veneta di Storia Patria, vol. XI, ser. III). Venezia, 1884.

Dipl. Ven.-Lev. — Diplomatarium Veneto-Levantinum, sive Acta et Diplomata res venetas graecas atque levantis illustrantia, pars I, a. 1300–1350, ed. G. M. Thomas. Venetiis, 1880; pars II, a. 1351–1454, ed. R. Predelli. Venetiis, 1899.

Documenti — Documenti spettanti al commercio dei Veneziani con Г Armenia e Trebisonda, Ragusa e Negroponte (1201–1321), communicati dal conte L. Serris tori e da N. Tommaseo, annotati da G. Canes trini. — "Archivio Storico Italiano". Appendice 29. Firenze, 1853, p. 331–388.

Dolger. Regesten, 3 — Dôlger F. Regesten der Kaiserurkunden des Ostrômischen Reiches von 565–1453. 3 Teii. Reges ten von 1204–1282. 2te Auflage, bearb. von P. Wirth. München, 1977.

Ducas — Ducas. Istoria turco-bizantina, ed. V. Grecu. Bucureçti, 1958.

Ecthesis Chronica — Ecthesis Chronica and Chronicon Athenarum. Ed. with critical notes and indices by Sp. Lampros. London, 1902.

Fallmerayer. Original Fragmente — Fallmerayer J. Ph. Original Fragmente, Chroniken, Inschriften und anderes Materiale zur Geschichte des Kaisertums Trapezunt. — ABAW, Bd. 3–4. München, 1843–1844.

Foglietta. Historiae — Uberti Folietae Historiae Genuensium Libri XII. Genuae, 1585.

Gelсіch-Thаllосzу. Diplom. — Diplomatarium relationum Reipublicae Ragusanae cum regno Hungariae, ed. J. Gelcich et L. Thallôczy. Budapest, 1887.

Gennade Scholarios. Oeuvres — Oeuvres complètes de Gennade Scholarios, publiées pour la première fois par Mgr. L. Petit, X. A. Sideridès, M. Jugie, t. IV. Paris, 1935.

Germain — Germain Jean. Le discours du voyage d'Oultremer au très victorieux roi Charles VII, prononcé en 1452, ed. Ch. Schefer. — ROL, III, 1895, p. 303–342.

Gioffré. Liber Institutionem — Liber Institutionem cabellarum veterum (Communis Janue), a cura di D. Gioffré. Milano, 1967.

Del Giudice. Codice — Codice diplomatico dei Regno di Carlo I e II D'Angio. Dal 1265 al 1309, ra-ccolti, annotati e pubblicati per G. del Giudice, vol. I (1265–1267). Napoli, 1863.

Giustiniani. Annali — Giustiniani Agostino. Annali della Repubblica di Genova, vol. 2. Genova, 1854.

Golubovich. Bibliotheca — Golubovich G. Biblotheca Bio-Bibliographica della Terra Santa e dell'Oriente Francescano, t. I–V. Quaracchi, 1909–1929.

Hadji Khalfa — Hadji Khalfa. Djihan-Numa, ou miroir du monde, trad. fr. par Armain, dans: Saint-Martin Vivien de. Description historique et géographique de l'Asie Mineur, t. II. Paris, 1852, p. 637–738.

Hayton — Backer L. de. L'Extrême Orient au moyen âge d'après les manuscrits d'un Flamand de Belgique, moine de St. Bertin à Saint-Omer et d'un prince d'Arménie, moine de Prémontré à Poitiers. Paris, 1877, p. 125–255.

Henry IV-Letters — Royal and historical letters during the reign of Henry IV, ed. C. Hingesto n, vol. I, 1399–1404 (Rerum Britannicarum medii Aevi scriptores, 18). London, 1860.

Historia Politica — Historia Politica et, Patriarchica Constantinopoleos. Epirotica. Bonnae, 1849.

Hoberg. Taxae — Hoberg H. Taxae pro communibus servitiis ex libris obligationum ab anno 1295 usque ad annum 1455 confectis. Città del Vaticano, 1949.

Ibn al Athir — Extrait de la Chronique intitulée Kamel — Altevarykh par Ibn Alatyr. — RHC, Historiens Orientaux, vol. II, partie 1, 1887, p. 1–180.

Ibn Bibi — Duda H. W. Die Seltschukengeschichte des Ibn Bibi. Kopenhagen, 1959.

Ibn Hauqal — Ibn Hauqal. Configuration de la Terre, introd. et trad. fr. par J. H. Kramers, G. Wiet, t. 1–2. Paris, 1964.

Idrisi — Géographie d'Ëdrisi, trad, de l'arabe en fr. par P. A. Jaubert, t. 2. Paris, 1840.

Innocentii VI Acta — Acta Innocentii PP VI (1352–1362), e registris Vaticanis aliisque collegit A. L. Tautu. Città dei Vaticano, 1961.

Innocentii IV Acta — Acta Innocentii PP IV (1243–1254) e registris Vaticanis… coll… Th. T. Haluscynskyj et M. M. Wоjnar. Roma, 1962.

Innoc. V — Bened. Acta XI — Acta Romanorum Pontificum ab Innocentio V ad Benedictum XI (1276–1304) e registris Vaticanis… coll. F. M. Delоrme et A. L. Tautu. Città del Vaticano, 1954.

Interiano. Ristretto — Interiano Paolo. Ristretto delle Historié Genovesi. Lucca, 1551.

Johannes XXII Acta — Acta Johannes XXII (1317–1334) e registris vaticanis aliisque fontibus collegit A. L. Tautu. Roma, 1952.

Iohannes Eugenicos. Ekphrasis — Ίωαννου Ευγενικού 'Έκφρασις Τραπεζουντος, 'εκδ. Ό. Λαμψιδης. — ΑΠ, 20, 1955, ρ. 3–39.

Joinville — Histoire de Saint Louis par Joinville, texte original, ed. par Natalis de Wailly, 9-ème ed. Paris, 1921.

Jоrga. Extraits, IV–VIII — Jоrga N. Notes et extraits pour servir à l'histoire des Croisades au XVe siècle. — ROL, 4–8, 1896–1900.

Jоrga. Venetia — Jоrga N. Veneria in Marea Neagrâ. — Analele Academiei Române, Seria II, t. XXXVI, 1913–1914. Memorile Sectiunii istorice. Bucureçti, 1914.

Ivani — Antonii Hyvani Sarzanensis Historia de volaterrana calamitate. — RIS, t. XXIII, parte 4. Città di Castello, 1913.

Jugie. Lettre — Jugie M. La lettre de Georges Amiroutzès au duc de Nauplie Demetrius sur le Concile de Florence. — Byz., 14, 1939, f. 1, p. 77–93.

Jugie. Profession — Jugie M. La profession de foi de Georges Amiroutzès au concile de Florence. — EO, 36, 1937, N 186, p. 175–180.

Keller. Fastnachtspiele — Keller A. Fastnachtspiele aus dem XV. Jahrhundert, Bd. I. Stuttgart, 1853.

Krekic. Dubrovnik — Krekic B. Dubrovnik (Raguse) et le Levant au moyen âge. Paris, 1961.

Lamb. Samb. — Balard M. Gênes et l'Outre-Mer, t. 1. Les actes de Caffa du notaire Lamberto di Sambuceto 1289–1290. Paris — La Haye, 1973 (Documents et Recherches, 12).

Lampros. 'Άλωσις — Λάμπρος Σ. Ή ά,λωσις της Τραπεζουντος καί ή Βενετία. — NE, 2, 1905, ρ. 324–333.

Lampros. 'Ανέκδοτον — Λάμπρος Σ. 'Ανέκδοτον χρυσοβουλλον χρυσόβουλλον Αυτοκρατορος ΤραπεζουΥτος. — NE, 2, 1905, ρ. 187–198.

Lampros. Έπιστολαι — Λάμπρος Σ. Έπιστολαι ανεκδοται του Βουλγαρίας Γρηγοριου. — NE, 1920, ρ. 342–346.

Lampros. Τραπεζουντια— Λάμπρος Σ. Το Τραπεζουντιακ«ν Χροκον Χρονικόν νικάν του πρωτοσεβαστου καί πρωτονοτάριου Μιχαήλ Παναρέτου. — NE, 4, 1907, ρ. 257–294.

Lampsidis. "Αγιος Εύγενιος — "Αγιος Ευγένιος ό Τραπεζουντιος. 'Ανέκδοτα κείμενα, έκδ. Ό. Λαμψιδης. — ΑΠ, 18, 1953, ρ. 129–201.

Laurent. Deux chrysobulles — Laurent V. Deux chrysobulles inédits des empereurs de Trébizonde Alexis IV, Jean IV et David II. — ΑΠ, 18, 1953, p. 241–278.

Laurent. Faux — Laurent V. Les faux de la diplomatique patriarcale. La lettre de Sophrone 1er en faveur de l'archonte Georges Polos (août 1464). — REB, XXVI, 1968, p. 265–278.

Laurent-Darrouzès. Dossier grec — Laurent V., Darrouzès J. Dossier grec de l'Union de Lyon (1273–1277). Paris, 1977.

Liber jurium — Liber jurium Reipublicae Genuensis, t. II — HPM, vol. IX. Torino, 1857.

Libri Commemoriali — I libri Commemoriali della Repubblica di Venezia. Regesti, ed. R. Predelli, t. I–VIII. Venezia, 1876–1914.

Libro di mercatantie — EI Libro di mercatantie et usanze de'paesi, a cura di F. Borland i. Torino, 1936.

Lisciandrelli. Trattati — Lisciandrelli P. Trattati e negoziazioni politiche della Repubblica di Genova (958–1797). Regesti con pref. di G. Costamagna. Genova, 1960 (ASLSP, Nuova ser., vol. I).

Loenertz. Mémoire d'Ogier — Loenertz R. J. Mémoire d'Ogier, protonotaire, pour Marco et Marchetto, nonces de Michel VIII Paléologue auprès du pape Nicolas III. 1278, printemps — été. — In: Loenertz R. Byzantina et Franco — Graeca. Roma, 1970, p. 537–572.

Luxorо, Pinelli-Gentile. Documenti. — Luxorо A., Pinelli-Gentile G.  Documenti riguardanti alcuni dinasti dell'Arcipelago. — Giornale Ligustico, 2, 1875; 5, 1878.

MM — Miklosich F., Müller J. Acta et diplomata graeca medii aevi sacra et profana, vol. 1–5. Vindobonae, 1860–1887.

Maçoudi — Maçoudi. Les Prairies d'or. Texte et traduction par C. Barbier de Meynard et P. de Courteille, t. II. Paris, 1863.

Mandeville — Mandeville's travels, texts and translations by Malcolm Letts, vol. 1–2. London, 1953.

Manfrοni. Relazioni — Manfroni C. Le relazioni fra Genova, l'impero bizantino e i Turchi. — A$LSP, XXVIII, 1896, fasc. 1.

Mansi — Sacrorum Conciliorum nova, et amplissima collectio, ed. J. D. Mansi, t. XXX, XXXI A, XXXI В, XXIX. Paris, 1904–1906.

Massa. Lettere — Massa P. Alcune lettere mercantili toscane da colonie genovesi alla fine del '300. — ASLSP, NS, t. XI, p. 2, 1971, p. 345–355.

Mathias de Cologne — Les évêques auxiliaires de Cambrai, XIIIe — XIVe ss. Mathias de Cologne, O. Carm., év. de Trébizonde, 1345–1359. — Revue bénédictine, 1903, p. 249–263.

F. de Merlis — Felice de Merlis, prete e notaio in Venezia ed Ayas (1315–1348), vol. 1. Venezia, 1973.

Meyendorff. Projets — Meyendorff J. Projets de Concile oecuménique en 1367. Un dialogue inédit entre Jean Cantacuzène et le légat Paul. — DOP, XIV, 1960, p. 149–177.

Mohler. Schrift — Eine bisher verlohrene Schrift von Georgios Amiroutzès über das Konzil von Florenz, ed. L. Mohler. — "Oriens Christianus", N. S., IX, 1920, p. 20–35.

Moretto Bon — Moretto Bon, notaio in Venezia, Trebisonda e Tana (1403–1408). A curа di Sаndrо dе'Соlli. Venezia, 1963 (Fonti per la storia di Venezia, sez. III, archivi notarili).

Morosini. Historia — Morosini Paolo. Historia della città e Republica di Venetia. Venezia, 1637.

Morozza della Rocca-Lоmbагdо. Documenti  — Morozzo della Rocca R., Lornbardo A. Documenti del commercio veneziano nei secoli XI–XIII, vol. 2. Torino, 1940.

Morozzo della Rocca. Notizie — Morozzo della Rocca R. Notizie di Caffa. — Studi in onore di Amintore Fanfani, vol. III. Medioevo. Milano, 1962, p. 265–295.

Müller. Documenti — Müller G. Documenti suile relazioni delle città Toscane coll'Oriente cristiano e coi turchi fino all'anno MDXXXI. Firenze, 1879.

Nic. Chοn. Historia — Nicetae Choniatae historia, rec. A. van Dieten, partes 1–2. Berolini, 1975.

Nie. Chοn. Orationes — Nicetae Choniatae Orationes et epistulae. Rec. J. A. van Dieten. Berolini, 1972.

Nie. Mes., I–III — Heisenberg A. Neue Quellen zur Geschichte des lateinischen Kaiser-tums und der Kirchenunion. — SBAW, Abh. 1–3. München, 1922–1923.

Nie. Greg., I–II — Nicephori Gregorae Byzantina historia, cura L. Schopeni, vol. 1–2. Bonnae, 1829–1830.

Noiret. Documents — Noiret H. Documents inédits pour servir à l'histoire de la domination vénitienne en Crète de 1380 à 1485. Paris, 1892.

Off. Gaz. — Imposicio Officii Gazarie. — МНР, vol. 2. Torino, 1838.

Pachym. — Georgii Pachymeris De Michae-le et Andronico Palaeologis libri XIII, rec. I. Bekker, vol. I–II. Bonnae, 1835.

Panaretos-Кеrаmeus. Άνάλχκτα — Παπαδόπουλος-Κεραμεύς Ά. Άνάλεκτα Ίεροσολυμιτιχής Σταχυολογι'ας, τ. A'—Β', έν Πβτρουπόλβι, 1891–1894.

Papadopulos-Кеrаmeus. Συμβολαί — Παπαδόπουλος-Κεραμεύς Ά.  Συμβολαί είς τής 'ιστορίαν Τραπβζοίντος — ΒΒ, XII, 1906, с. 132–147.

Pegolotti — Pegolotti F. B. La Pratica dell mercatura, ed. by A. Evans. Cambridge, Maas., 1936.

Pero Tafur — Tafur Pero. Andanças é viajes. — Colleccion de libros espanoles raros ό curiosos, VII. Madrid, 1874.

Pero Tafur. Travels — Tafur Pero. Travels and adventurées 1435–1439, transi, and ed. by Malcolm Letts. London, 1926.

Pertusi. Lauro Quirini — Pertusi A. Le epistole storiche di Lauro Quirini sulla caduta di Costantinopoli e la potenza dei Turchi. — In: Lauro Quirini umanista. Studi e testi. Firenze, 1977.

Pièces tirées — Pièces tirées des archives de la Banque de Saint Georges. — Notices et extraits des manuscrits de la Bibliothèque du roi et autres bibliothèques, t. XI. Paris, 1827, p. 79–96.

Pius II. Commentaries — The Commentaries of Pius II, transi, by F. A. Gragg; books IV–V. — Smith College Studies in History, vol. XXX, 1947, p. 371–374.

Pii Secundi Commentarii — Pii Secundi Pontificis max. Commentarii Rerum memorabilium, quae temporibus suis contigerunt… Francofurti, 1614.

PIatina — Baptistae Platinae cremonensis Panegyricus in laudem amplissimi patris D. Bessarionis… — PG, t. CLXI, 1866, col. CIII–CXVI.

Promis. Statuti — Promis V. Statuti della colonia genovese di Pera. — Miscellanea di Storia Italiana ed. per cura della R. Deput. di storia Patria, t. XL Torino, 1870, p. 513–780.

Powell. Die letzten Tage — Powell J. E. Die letzten Tage der Grosskomnenen. — BZ, 37, 1937, S. 359–360.

Reg. Sen. — Thiriet F. Regestes des délibérations du Sénat de Venise concernant la Romanie, t. I–III. Paris, 1958, 1959, 1961 (Docum. et recherches, 1, 2, 4).

Registres de Nicolas IV — Registres de Nicolas IV, ed. E. Langlois. Paris, 1886.

Sabellico — Degl' Istorici delle cose veneziane i quali hanno scritto per Pubblico decreto, t. I: Istorie Veneziane latinamente scritte da M. C. Sabellico, parte 1–2. Venezia, 1718.

Sanudо. Secreta — Sanudo Marino Torsello. Secreta fidelium crucis. — In: Bongars J. Gesta Dei per Francos, t. 2. Hannover, 1611.

Sanuto. Vitae — Sanuto Marino. Vitae Ducum Venetorum. — RIS, t. XXII. Milano, 1733.

Sathas. Documents — Documents inédits relatifs à l'histoire de la Grèce au moyen âge, publ. par C. Sathas, t. 1–3. Paris, 1880–1882.

Schiltberger — Schiltberger Iohannes. Reisen in Europa, Asia und Africa von 1394 bis 1427, hrsg. von K. F. Neumann. München, 1859.

Sphr; Ps.-Sphr. — Georgios Sphrantzes. Memorii 1401–1477. In anexâ Pseudo-Phrantzes: Macarie Melisse-nos Cronica 1258–1481, ed. V. G reçu, Bucureçti, 1966.

Statuti della Liguria — Gli Statuti della Liguria, per socio G. Rossi. — ASLSP, XIV, 1878.

Statuto di Caffa — Statuto di Caffa. — ASLSP, t. VII, parte 2, 1879, p. 567–680.

Stella. Annales— Georgii et Iohannes StelÎae Annales Genuenses, a cura di G. P. Balbi. — RIS, N. S, t. XVII, parte 2. Bologna, 1975.

Suppi. Clem. VI — Suppliques de Clément VI (1342–1352). Textes et analyses publ. par D. Ursmer Berlière. Rome — Bruges — Paris, 1906.

Συνοψις Χρονική — Sathas C. Bibliotheca graeca medii aevi, vol. VII. Parisiis, 1894, p. 1–556.

Sуrор. — Les "Mémoires" du Grand Ecclésiarque de l'Église de Constantinople Sylvestre Syropoulos sur le concile de Florence (1438–1439), éd. et trad. V. Laurent. Paris, 1971.

Tarifa zoé noticia — Tarifa zoè noticia dy pexi e mexure di luogi e tere che s'adovra mercadantia per el mondo. Venezia, 1925.

Tretzes. Historiae — Johannes Tzetzes. Historiae, rec. P. A. M. Leone. Napoli, 1968.

Urbani VI — Greg. XII Acta — Acta Urbani PP VI (1378–1389), Bonifacii PP IX (1389–1404), Innocentii PP VII (1404–1406) et Gregorii PP XII (1406–1415), ed. A. L. Tautu. Romae, 1970.

Uzzano — Uzzano Giovanni. La Pratica della mercatura. — In: G. P agnini del Ventura. Della Decima e delle altre gravezze imposte dal comune di Firenze, vol. 4. Lisbon & Lucca, 1766.

Valenciennes — Valenciennnes Henri de. Histoire de l'Empereur Henri de Constantinople, publ. par J. Longnon. Paris, 1948.

Varagine Cont. — Iacopo da Varagine e la sua Cronaca di Genova, t. I. Roma, 1941.

Villani. Historié — Johannes Villani florentini Historia universalis. — RIS, t. XIII. Milano, 1728; Matthaei Villani ejusque filii Philippi Historia ab anno MCCCLVIII ad annum MCCCLXIV. — RIS, t. XIV. Milano, 1729.

Villeh. — Villehardouin Geoffroi de. La conquête de Constantinople, éd. et trad. E. Faral, t. II. Paris. 1939.

Wadding — Wadding Lucas. Annales minorum, t. IV–VI. Romae, 1733.

Wavrin — Mlle Dupont. Anchiennes croniques d'Engleterre, t. II–III. Paris, 1859, 1863.

Wyngaert. Itinera — Wyngaert A. van den. Itinera et relationes fratrum minorum saeculi XIII et XIV. Ad Claras Aquas (Quaracchi-Firenze), 1929.

Zakythinos. Chrysobulle — Zakythinos D. A. Le Chrysobulle d'Alexis III Comnène Empereur de Trébizonde en faveur des Vénitiens. Paris, 1932.

Zeno. Commentarii — Commentarii del viaggio in Persia di M. Caterino Zeno. — In: Ramusio G. В. Navigationi et viaggi, t. 2. Venezia, 1559.

Zorzi Delfin — Thomas. Die Eroberung Constantinopels im Jahre 1453 aus einer vene-tianischen Chronik. — SBAW, Bd. 2, 1868, S. 1–41.

Бадян. Генуезька, — I. Бадян В. В. Генуезька феодаль-I–III на колонізація Північного Причорномор'я в історіографіі дореформеноі Pociï. — Питания історіі народів СРСР, вып. 6. Харьків, 1969, с. 135–141;

II. Бадян В. В. Генуезька феодальна колонізація Північного Причорномор'я в російській історіографіі капіталистичного періоду (1861–1917). — Вісник Харьківського університету, 1970, № 45, с. 48–53;

III. Бадян В. В. Радяньська історіографія генуезьско'і колонізаціі' Північного Причорномор'я у XIII–XV ст. — Вісник Харьківського універснтету, 1967, № 22, с. 103–111.

Бадян, Чиперис. Торговля Каффы — Бадян В. В., Чиперис А. М. Торговля Каффы в XIII–XV вв. — В кн.: Феодальная Таврика. Киев, 1974, с. 174–189.

Безобразов. Трапезунт — Безобразов П. В. Трапезунт, его святыни и древности. Пг., 1916.

Берадзе. Основание — Берадзе И. И. К вопросу основания Трапезундской империи. Тбилиси, 1971 (на груз. яз.).

Вернер. Византийский город — Вернер Э. Византийский город в город эпоху феодализма: типология и специфика. — ВВ, 37, 1976, с. 8–12.

Волков. Четыре года — Волков М. Четыре года города Каффы (1453, 1454, 1455 и 1456). — ЗООИД, VIII, 1872, с. 109–144.

Горянов. Поздневизантийский феодализм — Горянов Б. Т. Поздневизантийский  феодализм. М., 1962.

Данилова. Каффа — Данилова Э. В. Каффа в начале второй половины XV в. (по документам Codice). — В кн.: Феодальная Таврика. Киев, 1974, с. 189–214.

Жаворонков. Никейская империя — Жаворонков П. И. Никейская империя и Запад (взаимоотношения с государствами Апеннинского полуострова и папством). — ВВ, 36, 197 с. 100–121.

Жаворонков. Никейско-латинские — Жаворонков П. И. Никейско-латинские и никейско-сельджукские отношения в 1211–1216 гг. — ВВ, 37 1976, с. 48–61.

История Византии — История Византии, в трех томах. М. 1967.

Карпов. Венецианско-трапезундский конфликт — Карпов С. П. Венецианско-трапезундский конфликт 1374–1376 гг. и неизвестный мирный договор 1376 г. — ВВ, 39, 1978, с. 102–109.

Карпов. Новое издание — Карпов С. П. Новое издание произведений Андрея Ливадина. — ВВ, 39, 1978, с. 262–264.

Карпов. Образование — Карпов С. П. Образование Трапезундской империи и роль Грузии (1204–1215). — В кн.: Всесоюзная научная конференция «Античные, византийские и местные традиции в странах Восточного Черноморья», май 1975 г. Тезисы докл. Тбилиси, 1975, с. 83–85.

Карпов. Особенности — Карпов С. П. Особенности образования Трапезундской империи (1204–1206). — XV Congrès int. des études byz. Résumés des communications. Athènes, 1976.

Карпов. Трапезунд и Константинополь — Карпов С. П. Трапезунд и Константинополь в XIV в. — ВВ, 36, 1974, с. 83–99.

Карпов. Трапезундская империя — Карпов С. П. Трапезундская империя в византийской исторической литературе XIII–XV вв. — ВВ, 35, 1973, с. 154–164.

Карпов. Трапезундская империя и русские земли — Карпов С. П. Трапезундская империя и русские земли. — ВВ, 38, 1977, с. 38–47.

Карпов. Эмпорий — Карпов С. П. Особенности развития поздневизантийского торода-эм-пория (Трапезунд в XIII–XV вв.) — ВО (3). М., 1977, с. 79–106.

Кикнадзе. Города — Кикнадзе Р. К. Города и городская жизнь в государстве Хулагуидов. Реф. канд. дис. Тбилиси, 1956.

Ковалевский. К ранней истории — Ковалевский М. М. К ранней истории Азова. — В кн.: Труды ХII Археологического съезда в Харькове, т. 2. М., 1905, с. 109–174.

Колли. Кафа — Колли Л. Кафа в период владения Банком св. Георгия. — ИТУАК, 47, 1912, с. 75–112.

Куник. Основание — Куник А. А. Основание Трапезундской империи в 1204 г. — УЗ АН по I и III отделениям, т. II. Спб., 1854, с. 705–733.

Курбатов, Рутенбург. Зилоты — Курбатов Г. Л., Рутенбург В. И. Зилоты и чомпи. — ВВ, 30, 1969, с. 3–37.

Липшиц. Очерки — Липшиц Е. Э. Очерки истории византийского общества и культуры VIII — п.п. IX в. М.—Л., 1961.

Литаврин. Лампсак — Литаврин Г. Г. Провинциальный византийский город на рубеже XII–XIII вв. (По материалам налоговой описи Лампсака). — ВВ, 37, 1976, с. 17–29.

Литаврин. Как жили византийцы — Литаврин Г. Г. Как жили византийцы. М., 1974.

Лордкипанидзе. Возникновение — Лордкипанидзе О. К вопросу о возникновении Трапезундского царства. — В кн.: Сб. науч. работ студентов. Тб. ГУ, Тбилиси, 1953, с. 145–170 (на груз. яз.).

Максимовиħ. Бандой Палеомацука — Максимовиħ Ль. Бандой Палеомацука — прилог проучваньу административное уреħеньа у Трапезунду. — ЗРВИ, XI, 1968, с. 271–277.

Максимовиħ. Прониjapи — Максимовиħ. Ль. Прониjapи у Трапезунтском царству. — Зборник Филозофског факултета, кн. ХII/1. Споменица Г. Острогорског. Београд, 1974, с. 393–404.

Махмудов. Взаимоотношения — Махмудов Я. М. Взаимоотношения государства Ак-Коюнлу с Венецией (60–70-е гг. XV в.). Автореф. канд. дис. Баку, 1966.

Медведев. Мануфактура — Медведев И. П. Проблема мануфактуры в трудах классиков марксизма-ленинизма и вопрос о так называемой византийской мануфактуре. — В кн.: В. И. Ленин и проблемы истории. Л., 1970, с. 391–408.

Медведев. Мистра — Медведев И. П. Мистра. Очерки истории и культуры поздневизантийского города. Л., 1973.

Мец. Мусульманский Ренессанс — Мец А. Мусульманский Ренессанс.  Изд. 2-е. Л., 1973.

Мирный. La flor des estoires — Мирный С. М. La flor des estoires de terres d'Orient Гайтона как историко-географический источник по Востоку и по истории монголов. — Сов. востоковедение, 1956, № 5, с. 72–82. (Остроумов) История — (Остроумов И. Н.?) История Флорентийского собора. М., 1847.

Поляк. Новые материалы — Поляк А. Н. Новые арабские материалы позднего средневековья о Восточной и Центральной Европе. — В кн.: Восточные источники по истории народов Юго-Восточной и Центральной Европы. Л., 1964, с. 29–66.

Поляковская. Роль — Поляковская М. А. Роль монастырских владений в Фессалонике и Серрах в XIV в. как проявление своеобразия поздневизантийского города. Автореф. канд. дис. Свердловск, 1966.

Попова. Литература — Попова Т. В. Литература Трапезундской империи. — В кн.: Памятники византийской литературы IX–XIV вв. М., 1969, с. 303–306.

Рутенбург. Италия — Рутенбург В. И. Италия и Европа на пороге нового времени. Л., 1974.

Скржинская. История Таны — Скржинская Е. Ч. История Таны. — В кн.: Скржинская Е. Ч. Барбаро и Контарини о России. Л., 1971, с. 29–64.

Скржинская. Венецианский посол — Скржинская Е. Ч. Венецианский посол в Золотой Орде (по надгробию Якопо Корнаро, 1362 г.). — ВВ, 35, 1973, с. 103–118.

Скржинская. Генуэзцы — Скржинская Е. Ч. Генуэзцы в Константинополе в XIV в. — ВВ, 1, 1947, с. 215–234.

Скржинская. Петрарка — Скржинская Е. Ч. Петрарка о генуэзцах на Леванте. — ВВ, 2, 1949, с. 245–266.

Сметанин. Аспекты — Сметанин В. А. О некоторых аспектах социально-экономической структуры поздневизантийского города. — АДСВ, 8, 1972, с. 108–119.

Сметанин. Теоретическая часть — Сметанин В. А. Теоретическая  часть эпистолологии и конкретно-исторический эфармосис поздней Византии. — В кн.: Социальное развитие Византии (АДСВ, 16). Свердловск, 1979, с. 58–93.

Соколов. Венеция — Соколов Η. П. Венеция и Византия при первых Палеологах (1263–1328). — ВВ, 12, 1957, с. 75–96.

Соколов. Образование — Соколов Η. П. Образование Венецианской колониальной империи. Саратов, 1963.

Соколов. Рец. на: Thіriet Romanie — Соколов Н. П. Рец. на кн.: F. Thіriet. Romanie. — BB, 19, 1961, c. 329–350.

Соколова. Трапезундские аспры — Соколова И. В. Трапезундские  аспры и кирманеули с именами Мануила I и Иоанна Комнинов. — Нумизматика и эпиграфика, т. XI, 1974, с. 129–143.

Старокадомская. Солхат — Старокадомская М. К. Солхат и Каффа в XIII–XIV вв. — В кн.: Феодальная Таврика. Киев, 1974, с. 162–173.

Сюзюмов. Византийский город — Сюзюмов М. Я. Византийский го род (середина VII — середина IX в.). — ВВ, 27, 1967, с. 38–70.

Тер-Акопян. Надписи Ернзы — Тер-Акопян С. Греческие надписи Ернзы. — Вестник научного института Армении, кн. 1–2. Эчмиадзин, 1921/22, с. 226–229 (на арм. яз.).

Удальцова. Борьба — Удальцова 3. В. Борьба византийских партий на Флорентийском соборе и роль Виссариона Никейского в заключении унии. — ВВ, 3, 1950, с. 106–132.

Удальцова. Борьба — Удальцова 3. В. Борьба партий в партий Византии в XV в. и деятельность Виссариона Никейского. — ВМГУ, 1947, № 1.

Удальцова. Жизнь деятельность Виссариона — Удальцова 3. В. Жизнь и деятельность Виссариона Никейского. — ВВ, 37, 1976, с. 74–97.

Удальцова и др. XV Международный конгресс — Удальцова 3. В., Наследова Р. А., Фонкич Б. Л., Банк А. В.  XV Международный конгресс византинистов в Афинах. — ВВ, 39, 1978 с. 17–45.

Удальцова. Проблемы типологии — Удальцова 3. В. Проблемы типологии феодализма в Византии. — В кн.: Проблемы социально-экономических формаций. Историко-типологические исследования. М., 1975. с. 124–157.

Удальцова. Центробежные — Удальцова 3. В. Центробежные и центростремительные силы в византийском мире (1071–1261). — XV Congr. Int. des Études byzantines. Rapports et co-rapports. Athènes, 1976.

Удальцова, Осипова. Особенности феодализма — Удальцова 3. В., Осипова К. А. Особенности феодализма в Византии. — ВИ, 1974, Ms 10, с. 98–117.

Удальцова, Осипова. Отличительные черты — Удальцова 3. В., Осипова К. А. Отличительные черты феодальных отношений в Византии (Постановка проблемы). — ВВ, 36, 1974, с. 3–30.

Удальцова, Осипова. Типологические особенности — Удальцова 3. В., Осипова К. А. Типологические особенности феодализма в Византии. — В кн.: Проблемы социальной структуры и идеологии средневекового общества, вып. 1.

Успенский. Очерки — Успенский Ф. И. Очерки из истории Трапезунтской империи. Л., 1929.

Успенский. Выделение — Успенский Ф. И. Выделение Трапезунта из состава Византийской империи. — SK, 1, 1927, с. 21–34.

Успенский. История III — Успенский Ф. И. История Византийской империи, т. III. М., 1948.

Успенский. Сообщение (1916) — Успенский Ф. И. Сообщение и отчет о командировке в Трапезунт Ф. И. Успенского. — ИАН, 1916, сер. VI, т. XI, Ms 16.

Успенский. Отчет (1917) — Успенский Ф. И. Отчет о занятиях в Трапезунте летом 1917 г. — ИАН, 1918, сер. VI, Ms 5, с. 207–238.

Успенский. Хроника — Успенский Ф. И. Хроника византиноведения. — ВВ, 23, 1923, с. 134–141.

Фионова. Венецианское кораблестроение — Фионова Н. А. Венецианское кораблестроение в XIII–XV вв. — УЗ ГГУ, 1970, вып. 109, с. 28–44.

Фионова. Столкновения — Фионова Н. А. Столкновения Венеции с турецкой опасностью в первой половине XIV в. — В кн.: Страны Средиземноморья в эпоху феодализма, вып. 2. Сб. статей. Горький, 1975, с. 89–107.

Чиперис. К истории — Чиперис А. М. К истории ранней генуэзской колонизации Северного Причерноморья. Вторая половина XIII в. — УЗ ТГУ, вып. 27, сер. истор. наук. Ашхабад, 1964, с. 30–48.

Чиперис. Социально-экономическое положение — Чиперис А. М. Социально-экономическое положение и движение моряков, социев и стипендиариев в генуэзских колониях Крыма в XIV–XV вв. — УЗ КГПИ, вып. 9. Нальчик, 1956, с. 67–79.

Чурсина. Акты — Чурсина С. А. Акты генуэзских нотариусов как источники для изучения средневековой торговли. — УЗ ЯГПИ, 1970, вып. 76, с. 56–70.

Чурсина. Генуэзская торговля — Чурсина С. А. Генуэзская торговля и купечество во второй половине XII — нач. XIII в. Автореф. канд. дис. М., 1967.

Чурсина. Торговые связи — Чурсина С. А. Торговые связи генуэзского купечества с Восточным Средиземноморьем во второй половине XII — нач. XIII в. — УЗ ЯГПИ, 1970, вып. 76, с. 71–89.

Шитиков. Венецианское купечество — Шитиков М. М. Венецианское купечество в первой половине XV века в его торговых сношениях с Византией. — УЗ МГПИЛ, № 237, история средних веков. М., 1965, с. 85–137.

Шитиков. Из истории — Шитиков М. М. Из истории венецианско-византийских торговых связей в первой пол. XV в. Автореф. канд. дис. М., 1965.

Шитиков. Константинополь — Шитиков М. М. Константинополь и венецианская торговля в первой пол. XV в. по данным книги счетов Джакомо Бадоера. — ВВ, 30, 1969, с. 48–62.

Шитиков. Накладные — Шитиков М. М. Накладные и транспортные расходы и уровень прибыли венецианского купечества в Византии в первой пол. XV в. (по данным книги счетов Джакомо Бадоера). — УЗ МГПИЛ, 1969, вып. 294, с. 225–249.

Шитиков. Торговля — Шитиков М. М. Торговля продовольствием в Константинополе и его окрестностях в первой половине XV в. (по данным книги счетов Джакомо Бадоера). — АДСВ, 8, 1972, с. 120–127.

Якобсон. Средневековый Крым — Якобсон А. Л. Средневековый Крым. Л., 1964.

Якобсон. Крым в средние века — Якобсон А. Л. Крым в средние века. М., 1973.

Якубовский. Рассказ — Якубовский А. Ю. Рассказ Ибн-ал-Биби о походе малоазийских турок на Судак, половцев и русских в начале XIII в. (черты из торговой жизни половецких степей). — ВВ, XXV, 1928, с. 53–77.

Adу. Pius II — Adу С. М. Pius II (Aeneas Silvius Piccolomini), the Humanist Pope. London, 1913.

Ahrweiler. Byzance — Ahrweiler H. Byzance et la Mer. La marine de guerre, la politique et les institutions maritimes de Byzance aux Vile — XVe siècles. Paris, 1966.

Аirаldi. Studi — Аirаldi G. Studi e documenti su Genova e l'Oltremare. Genova, 1974.

Angelov. Source — Angelov D. Une source peu utilisée sur l'histoire de la Bulgarie au XVe siècle. — Byzantinobulgarica, 2, 1966, p. 169–179.

Année charnière — 1274. Année charnière. Mutations et continuités. Paris, 1977.

Antoniadis-Bibicou. Recherches — Antoniadis-Bibicou A. Recherches sur les douanes à Byzance. Paris, 1963.

Ashtor. Aspetti — Ashtor E. Aspetti della espansione italiana nel basso medioevo. — Rivista storica italiana, XC, f. 1, 1978, p. 5–29.

Ashtor. Social and economic history — Ashtor E. Social and economic history of the Near East in the Middle Ages. London, 1976.

Ashtor. Venetian Supremacy — Ashtor E. The Venetian Supremacy in Levantine Trade: monopoly of the pre-colonisation. — JEEH, III, 1974, N 1. p. 5–53.

Astuti. Colonie — Astuti G. Le Colonie genovesi. — Rivista storica del diritto italiano, XXV, 1952, p. 19–34.

Atiya. Crusade — Atiya A. S. The Crusade in the Later Middle Ages. London, 1938.

Babinger. Date — Babinger F. La date de la prise de Trébizonde par les Turcs (1461). — REB, 7, 1950, p. 205–207.

Babinger. Mahomet II — Babinger. Mahomet II Le Conquérant et son temps, 1432–1481. La grande peur du monde au tournant de l'histoire. Paris, 1954.

Вalard. Génois — Вalard M. Les Génois dans l'Ouest de la Mer Noire au XIVe siècle. — Actes du XIVe Congr. Int. des Etudes Byz., vol. 2. Bucureçti, 1975, p. 21–32.

Вalard. Notes — Вalard M. Notes sur l'activité maritime des Génois de Caffa à la fin du XIIIe siècle. — In: Sociétés et compagnies de commerce en Orient et dans l'Océan Indien. Actes du VUIème Colloque int. d'histoire maritime. Paris, 1970, p. 375–385.

Вalard. Romanie, I–II — Вalard M. La Romanie génoise (Xlle — début du XVe siècle), vol. I–II. Roma — Genova, 1978.

Balbi. Studi — Balbi G. P. Gli studi genovesi sulle colonie del Mar Nero. — In: Colloquio romeno-italiano "I genovesi nel Mar Nero durante i secoli XIII e XIV". Bucureçti, 1977, p. 63–86.

Вalletto. Astigiani — Вalletto L. Astigiani, alessandrini e monferrini a Caffa sulla fine del sec. XIII — Rivista di storia, arte e archeologia per le province di Alessandria e Asti, LXXXV, 1976, p. 171–184.

Вalletto. Genova  — Вalletto L. Genova. Mediterraneo. Mar Nero (secc. XIII–XV). Genova, 1976.

Вalletto. Grano — Вalletto L. Commercio di grano dal Mar Nero all'Occidente (1290–91). — Critica storica, anno XIV, 1977, N 1, p. 57–65.

Вalletto. Pesce — Balletto L. Il commercio del pesce nel Mar Nero sulla fine del Ducento. — Critica storica, anno XIII, 1976, N 3, p. 390–407.

Banescu. Conflit — Banescu N. Le conflit entre Gênes et l'empire de Trébizonde à la veille de la conquête turque (1418–1449) — SBN, V (Atti del V. Congresso Int. di Studi bizantini), 1939, p. 4–10.

Barante. Histoire — De Barante. Histoire des Ducs de Bourgogne de la maison de Valois, t. II. Bruxelles, 1838.

Bautier. Relations — Bautier R. H. Les relations économiques des occidentaux avec les pays d'Orient au moyen âge. Points de vue et documents. — In: Sociétés et compagnies de commerce en Orient et dans l'Océan Indien. Actes du VIII-ème colloque int. d'histoire maritime. Paris, 1970, p. 263–331.

Beck. Geschichte des — Beck L. Die Geschichte des Eisens in Eisens technischer und kulturgeschichtlicher eziehung, Abt. 1. Braunschweig, 1884.

Bees. Inschriftenaufzeich — Bees N. Die Inschriftenaufzeichnung nung des Kodex Sinaiticus Graecus 508 (976) und die Maria — Spilâotissa — Klôsterkirche bei Sille (Lykaonien). — In: Texte und Forschungen zur Byzan-tinisch-neugriechischen Philologie. Berlin — Wilmersdorf, 1922.

Beldiceanu. Empire — Beldiceanu N. L'Empire de Trébizonde à travers un registre ottoman de 1487. — АП, 35, 1979, p. 54–73.

Beldiceanu. En marge — Beldiceanu N. En marge d'un livre sur la Mer Noire. — Revue des études islamiques, 39, 1971, N 2, p. 389–400.

Berchet. Commercio — Berchet G. Del commercio dei Veneti nelT Asia. Venezia, 1864.

Berindei — Veinstein. Tana — Berindei M., Veinstein G. La Tana-Azaq de la présence italienne à l'emprise ottomane (fin XIIie — milieu XVIe siècle). — Turcica, 8/2, 1976, p. 110–201.

Bratianu. Commerce — Bratianu G. Le commerce génois sur le Danube à la fin du XIIIe siècle. — Bulletin de l'Institut pour l'étude de l'Europe sudorientale, IX. Bucureçti, 1922.

Bratianu. Guerre de Curzola — Bratianu G. I. Les origines de la Guerre de Curzola (1294–1299) entre Gênes et Venise. — In: Mélanges d'histoire générale, publ. par C. Marin es eu. Cluj, 1927, p. 87–100.

Bratianu. Мег Noire — Bràtianu G. I. La Mer Noire. Des origines à la conquête ottomane. München, 1969.

Bratianu. Politique du Sénat — Bratianu G. I. Les Vénitiens dans la Mer Noire au XIVe siècle. La politique du Sénat en 1332–33 et la notion de Latinité. — Académie Roumaine. Etudes et recherches, 11, 1939.

Bratianu. Recherches — Bratianu G. I. Recherches sur le commerce Génois dans la Mer Noire au XHIe s. Paris, 1929.

Bratianu. Recherches-Vicina — Bratianu G. I. Recherches sur Vicina et Cetatea-Alba. — In: Université de Cluj. Studii de istorie generala, I. Cluj, 1935.

Bratianu. Vénitiens — Bratianu G. I. Les Vénitiens dans la Mer Noire au XlVe siècle après la deuxième guerre de Détroits. — EO, 1934, N 174, p. 148–159.

Bratianu. Vicina — Bratianu G. I. Vicina. Contributions à l'histoire de la domination byzantine et du commerce génois en Dobrodgea. Bucureçti, 1923 (Académie Roumaine. Bulletin de la section historique, X, p. 113–189).

Bryer. Edward I — Bryer A. Edward I and the Mongols. — History Today, XIV, 1964, N 10, p. 696–704.

Bryer. Estates — Bryer A. The estates of the empire of Trebizond. — АП, 35, 1979, p. 370–477.

Bryer. Fate — Bryer A. The fate of George Komnenos, ruler of Trebizond (1266–1280). — BZ, 66, 1973, S. 332–350.

Bryer. Greeks and Turk — Bryer A. Greeks and Turkmens: the mens Pontic exception. — DOP, 29, 1975. p. 113–148.

Bryer. Latins — Bryer A. The Latins in the Euxine. — XV. Congrès Int. des ét. byz., Rapports et co-rapports. Athènes, 1976.

Bryer. Littoral — Bryer A. The Littoral of the Empire of Trebizond in two fourteenth century portolano maps. — АП, 24, 1961, p. 97–127.

Bryer. Ludovico — Bryer A. Ludovico da Bologna and the Georgian and Anatolian Embassy of 1460–1461. — Bedi Kartlisa, 19–20, 1965, p. 178–198.

Bryer. Pisanello — Bryer A. Pisanello and the Princess of Trebizond. — "Apollo", N. S., vol. 76, 1962, p. 601–603.

Bryer. Rural Society — Bryer A. Rural Society in the Empire of Trebizond. — АП, 28, 1966/67, p. 152–160.

Bryer. Shipping — Bryer A. Shipping in the Empire of Trebizond. — The Mariner's Mirror, 52, 1966, N 1, p. 3–12.

Bryer. Trebizond and Rome — Bryer A. Trebizond and Rome. — АП, 26, 1964, p. 290–307.

Bryer. Trebizond and Serbia — Bryer A. Trebizond and Serbia. — АП, 27, 1965, p. 28–40.

Buongiorno. Amministrazione —  Buongiorno M. L'amministrazione genovese nella "Romania". Legislazione-magistrature-fisco. Genova, 1977.

Byz. Stadt — Die byzantinische Stadt. — In: Discussionsbeitràge zum XI. Int. Byzantinistenkongress. München, 1961, S. 75–102.

Cahen. Commerce  — Cahen Cl. Le commerce anatolien au début du XII le siècle. — In: Mélanges d'Histoire du Moyen âge, Louis Halphen. Paris, 1951, p. 91–101.

Canale. Della Crimea — Canale M. da. Della Crimea, del suo commercio e dei suoi dominatori dalle origini fino ai di nostri, vol. 1–3. Genova, 1855–1856.

Сarile. Cronachistica — Сarile A. La cronachistica veneziana (secoli XIII–XVI) di fronte alia spartizione della Romania nel 1204. Firenze, 1969.

Caro. Chronologie — Caro G. Zur Chronologie der drei letzten Bûcher des Pachymeres. — BZ, 6. 1897, S. 114–125.

Caro. Genua — Саго G. Genua und die Mâchte am Mittelmeer 1257–1311. Ein Beitrag zur Geschichte des XIII Jahrhunderts, Bd. 2. Halle, 1899.

Chapman. Michel Paléologue — Chapman C. Michel Paléologue res taurateur de l'Empire byzantin (1261–1282). Paris, 1926.

Chrysanthos. Έκκλησια — Χρύσανθος. Ή Εκκλησία Τραπεζουντος.  — ΑΠ, 4/5, 1933, переиздание:  1973.

Chrysostomides. Venetian comm, privileges — Chrysostomides J. Venetian commercial priveleges under the Palaeologi. — "Studi Veneziani", 12, 1970, p. 267–356.

Cirac. Spanier — Cirac S. Spanier besuchen zantinische Welt im Jahre 1404. — In: Akten des XI. Int. München, S. 78.

Colonna. Storici — Colonna Μ. E. Glistorici bizantini dal IV al XV secolo, fani. Napoli, 1956.

Costamagna. Notaio — Costamagna G. II notaio a Genova tra prestigio e potere. Roma, 1970.

Dal Lago. Sulle Relazioni — Dal Lago G. B. Sulle Relazioni della Repubblica di Venezia coll'Oriente. Feltre, 1872.

Dalla Santa. Patrizio — Dalla Santa G. Di un patrizio veneziano del Quattrocento e di Francesco Filelfo, suo debitore. — NAV, n. s., t. XI, parte 2, 1906, p. 63–90.

Dalleggio d'Alessio. Podestats — Dalleggio d'Alessio E. Des podestats de la colonie génoise de Péra (Galata) des prieurs et sous-prieurs de la Magnifica Communita. — REB, 27, 1969, p. 151–157.

Da Mosto. Archivio — Da Mosto A. L'Archivio di Stato di Venezia. Indice, t. I–II. Roma, 1940.

Décarreux. Arrivée — Décarreux J. L'arrivée des Grecs en Italie pour le Concile de l'union des églises d'après les Mémoires de Syropoulos (1437–1438). — Revue des études italiennes, 7, 1960, p. 27–58.

Décarreux. Grecs, I–V — Décarreux J. 1) Les Grecs à Ferrare pour le Concile de l'union des églises... — Revue des études italiennes, NS, 9, 1962/63, p. 33–99; 2) Les Grecs à Florence… — ibid., 10, 1964, p. 219–239; 3) ibid., 11, 1965, p. 472–490; 4) ibid., 12, 1966, p. 246–268, 374–387; 5) ibid., 13, 1967, p. 148–183.

De Negri. Storia — De Negri T. O. Storia di Genova. Milano, 1968.

Depping. Histoire — Depping G. B. Histoire du commerce entre le Levant et l'Europe depuis les croisades jusqu'à la fondation des colonies d'Amérique, t. 1–2. Paris, 1830.

Diehl. Catherine — Diehl Ch. Catherine ou Théodora? — BZ, 22, 1913, S. 88–89.

Diehl. Empire — Diehl Ch. L'Empire byzantin sous les Paléologues. — Ch. Diehl. Etudes byzantines. Paris, 1905, p. 217–240.

Diehl. Princesse — Diehl Ch. La princesse de Trébizonde. Histoire orientale. — Ch. Diehl. Dans l'Orient Byzantin. Paris, 1917, p. 203–227.

Diehl. Voyageur — Diehl Ch. Un voyageur espagnol à Constantinople. — Mélanges G. Glotz, I. Paris, 1932, p. 319–327.

van Dieten. Erlâuterungen — van Dieten J. L. Niketas Chômâtes. Erlâuterungen zu den Reden und Briefen nebst einer Biographie. Berlin — N. Y., 1971.

Dοneaud. Commercio — Dοneaud A. G. Il commercio e la navigazione dei Genovesi nel Medioevo. Oneglia, 1882.

Ducange. Histoire — Ducange du Fresne C. Histoire de Constantinople sous les empereurs français. Paris, 1680.

Edler. Glossary — Edler F. Glossary of mediaeval Terms of Business. Italian Series. 1200–1600. Cambridge (Mass.), 1934.

Ennen. Stadt — Ennen E. Die europâische Stadt des Mittelalters, Aufl. 2. Gottingen, 1975.

Eubel. Hierarchia — Eubel C. Hierarchia Catholica Medii Aevi, t. I. Regensburg, 1898.

Evert-Kappesowa. Société byzantine — Evert-Kappesowa H. La société byzantine et l'union de Lyon. — BS, 10, 1949, p. 28–41.

Evert-Kappesowa. Une page, I — Evert-Kappesowa H. Une page des relations byzantino-latines. I. Byzance et le St. Siège à l'époque de l'Union de Lyon. — BS, 16, 1955, p. 297–317.

Evert-Kappesowa. Une page, II — Evert-Kappesowa H. Une page de l'histoire des relations byzantino-latines. II. La fin de l'Union de Lyon. — BS, 17, 1956, p. 1–18.

Evert-Kappesowa. Une page, III — Evert-Kappesowa H. Une page de l'histoire des relations byzantino-latines. Le clergé byzantin et l'Union de Lyon (1274–1282). — BS, XIII, 1952, p. 68–92.

Fallmerayer. Geschi — Fallmerayer J. Geschichte des chte Kaisertums von Trapezunt. München, 1827.

Fedalto. Chiesa, I–III — Fedalto G. La Chiesa latina in Oriente, t. 1. Verona, 1973; t. 2. Verona, 1976; t. 3. Verona, 1978.

Ferrer i Malol. Dos — Ferrer i Malol M. T. Dos regis-registres très de l' "Officium Maris" de Genova (1402–1403, 1408–1410). — In: Atti del I Congresso storico Liguria — Catalogna. Bordighera, 1974, p. 238–348.

Filiasi. Memorie — Filiasi G. Memorie storiche de'Ve-neti, t. VI, parte 2. Venezia, 1797.

Finlay. Empire of bizond — Tre-Finlay G. The History of Greece from its conquest by the crusaders to its conquest by the turks and of the Empire of Trebizond; 1204–1461. Edinburgh & London, 1851.

Finlay. Greece — Finlay G. A History of Greece from its conquest by the Romans to the Present time, vol. IV. Oxford, 1877.

Finot. Projet — Finot J. Projet d'expédition contre les Turcs préparé par les conseillers du Duc de Bourgogne Philippe-le-Bon (janvier 1457). — Mémoires de la Société des sciences de l'agriculture et des arts de Lille, 4e serie, XXI, 1895, p. 161–206.

Fliche. Problème — Fliche A. Le problème oriental au second concile oecuménique de Lyon (1274). — OCP, 13, 1947, p. 475–485.

Forcheri. Navi e navi — Forcheri G. Navi e navigazione a gazione Genova nel Trecento. Il 'Liber Gazarie'. Genova, 1974.

Francès. Constantinop — Francès E. Constantinople byzantine aux XIVe et XVe siècles. Population — Commerce — Métiers. — RESEE, VII, 1969, N 2, p. 405–412.

Francès. Féodalité — Frances E. La féodalité et les villes byzantines au XIIIe et au XIVe siècles. — BS, 16, 1955, p. 77–96.

Geanakoplos. Michael Palaeologus — Geanakoplos D. J. Emperor Michael Palaeologus and the West. 1258–1282. A Study in Byzantine — Latin relations. Cambridge, 1959.

Gerland. Geschichte — Gerland E. Geschichte des lateinischen Kaiserreiches von Konstantinopel. Homburg, 1905.

Gill. Church Union — Gill J. The Church Union of the Council of Lyons (1274) portrayed in Greek Documents. — OCP, XL, 1974, p.. 5–45.

Gill. Concile — Gill J. Le concile de Florence. Tournai, 1964.

Gill. Council — Gill J. The Council of Florence. Cambridge, 1959.

Gill. Tractate — Gill J. A. Tractate about the Council of Florence attributed to George Amiroutzes. — Journal of Ecclesiastical History, IX, 1958, p. 30–37.

Gill. Constance et Bâle-Florence — Gill J. Constance et Bâle — Florence. Paris, 1965.

Giurescu. Génois — Giurescu С. C. Les Génois au Bas Danube aux XIIIe et XIVe siècles. — In: Colloquio romeno-italiano "I Genovesi nel Mar Nero durante i secoli XIII e XIV". Bucureçti, 1977, p. 47–61.

Grégoire. Notes — Grégoire H. Notes épigraphiques. — Revue de l'Instruction Publique en Belgique, NS, LII, 1909.

Grumel. Ambassades — Grumel V. Les ambassades pontificales à Byzance après le Ile concile de Lyon. — EO, XXIII, 1924, N 136, p. 437–447.

Guillou. Civilisation — Guillou A. La civilisation Byzantine. Paris, 1974.

Hagia Sophia (1968) — Talbot-Rice D., Ballance S., Rice T. T., Winfield D. The Church of Hagia Sophia at Trebizond- Edinburg, 1968.

Hasluck. Genoese Monuments — Hasluck F. W. Genoese Heraldry and Inscriptions at Amastra, appendix I. Genoese Monuments at Trebizond. — Annual of the British School at Athens, XVII, 1911, p. 141–142.

Hasluck. Notes — Hasluck F. W. Notes on Manuscripts in the British Museum relating to Levant Geography and Travel. — Annual of the British School at Athens, XII, 1905/06, p. 196–215.

Heers. Commercio — Heers J. Il commercio nel Mediterraneo alla fine del sec. XIV e nei primi anili del XV. — Archivio Storico italiano, CXIII, 1955, N 2, p. 157–209.

Heers. Gênes — Heers J. Gênes au XVe siècle. Activité économique et problèmes sociaux. Paris, 1961.

Heers. Génois — Heers M. L. Les génois et le commerce de l'alun à la fin du moyen âge. — Revue d'histoire économique et sociale, XXXII, 1954, N 1, p. 31–53.

Heyd. Histoire — Heyd W. Histoire du commerce du Levant au moyen-âge, vol. I–II. Leipzig, 1885–1886.

HMA, IX, 1 — Histoire du Moyen âge, t. IX, Première partie. L'Europe orientale de 1081 à 1453, par Ch. Diehl, R. Guilland, L. Oekonomos, R. Grousset. Paris, 1945.

Hoffmann. Rudimente — Hoffmann J. Rudimente von Territorialstaaten im Byzantinischen Reich (1071–1210). München, 1974.

Hоpf. Reiseberichte — Hоpf K. (Reiseberichte). — Monatsbericht der Kônigl. Preuss. Akad. der Wissenschaften zu Berlin, Febr., 1862, S. 79–91.

Hrochovâ. Mësta — Hrochovâ V. Byzantskâ mësta ve 13–15 stoleti. Praha, 1967.

Hrochovâ. Aspects — Hrochovâ V. Aspects sociaux et économiques de la décadence des villes byzantines à l'époque des Paléolo-gues. — In: Actes du XIVe Congr. Int. des Études Byzantines, vol. II. Bucureçti, 1975, p. 127–131.

Hrochovâ. Villes — phénomène — Hrochovâ V. Les villes byzantines aux lie–13e siècles: phénomène centrifuge ou centripète dans l'évolution de la société byzantine? — XVe Congr. Int. d'études byzantines. Rapports et co-rapports. Athènes, 1976.

Hunger. Literatur — Hunger H. Die hochsprachliche Profane Literatur der Byzantiner, Bd. I. München, 1978.

Janin. Églises — Janin R. Les églises et les monastères des grands centres byzantins (Bithynie, Hellespont, Latros, Galèsios, Trébizonde, Athènes, Thessalomque). Paris, 1975.

Janssens. Trébizonde — Janssens E. Trébizonde en Colchide. Bruxelles, 1969.

Jerphanion. Σαμψών — Jerphanion G. de. Σαμψών et 'Άμισος. Une ville à déplacer de neuf cents kilomètres. — OCP, 1, 1935, p. 257–267.

Iliescu. Nouvelles éditions, I — Iliescu O. Nouvelles éditions d'actes notariés instrumentés aux XIIIe–XIVe siècles dans les colonies génoises de la Mer Noire. — RESEE, 14, 1976, N 3, p. 523–529.

Iliescu. Nouvelles éditions, II — Iliescu O. Nouvelles éditions d'actes notariés instrumentés au XVe siècle dans les colonies Génoises des bouches du Danube. Actes de Kilia et de Licostomo. — RESEE, 15, 1977, N 1, p. 113–129.

Inalcik. Closing — Inalcik H. The Question of the closing of the Black Sea under the Ottomans. — АП, 35, 1979, p. 74–110.

Ioannides. 'Ιστορία— Ίωαννιδης Σ. 'Ιστορία καί στατιστική Τραπεζουντος και της περί ταυτην χωράς. Έν Κωνσταντινουπολει, 1870.

Jorga. Aventures — Jorga N. Les aventures "Sarazines" des Français de Bourgogne au XVe siècle. — In: Mélanges d'histoire générale, vol. I. Cluj, 1927, p. 9–56.

Jorga. Politique — Jorga N. La politique vénitienne dans les eaux de la Mer Noire. — Académie Roumaine. Bulletin de la Section historique, 2, 1914, p. 289–370.

Jorga. Une nouvelle — Jorga N. Une nouvelle théorie sur l'origine et le caractère de l'empire de Trébizonde. — RHSEE, XIII, 1936, N 4–6, p. 172–176.

Irmscher. Stimmen — Irmscher J. Zeitgenôssische deutsche Stimmen zum Fall von Byzanz. — BS, 14, 1953, S. 109–122.

Karpov. Trebizond and — Karpov S. P. The Empire of Tre-Venice bizond and Venice in 1374–1376 (a chrysobull redated). — In: XIIth Spring Symposium, 1978, Centre for Byzantine Studies, Univ. of Birmingham (=АП, 35, 1979, p. 290–298).

Kedar. Merchants — Kedar B. Z. Merchants in crisis. Genoese and Venetian men of affairs and the Fourteenth-Century Depression. New Haven — London, 1976.

Kékélidzé. Répercus sions — Kékélidzé K. Répercussions provoquées en Géorgie par la chute de Constantinople. — Bedi Kartlisa, 15–16, 1963, p. 72–77.

Kirsten. Stadt — Kirsten E. Die byzantinische Stadt. — Berichte zum XI. Int. Byzantinistenkongress. München, 1958.

Kretschmayr. Geschichte — Kretschmayr H. Geschichte von Venedig, Bd. 2. Gotha, 1920.

Kursanskis. L'Empire de Trébizonde — Kursanskis M. L'Empire de Trébizonde et la Géorgie. — REB, 35, 1977, p. 237–256.

Kursanskis. Alliance — Kurèanskis M. Une alliance problématique au XVe siècle. Le mariage de Valenza Comnena, fille d'un empereur de Trébizonde, à Niccolo Crispo, seigneur de Santorin. — АП, 30, 1970/71, p. 94–106.

Kursanskis. Coinage — Kurèanskis M. The coinage of the Grand Komnenos Manuel I. — АП, 35, 1979, p. 23–37.

Kursanskis. Sources géorgiens — Kursanskis M. Autour des sources géorgiens de la fondation de l'empire de Trébizonde. — АП, 30, 1970/71, p. 107–116.

Kursanskis. Usurpation — Kursanskis M. L'usurpation de Théodora Grande Comnène. — REB, 33, 1975, p. 187–210.

Laiou. Constantinople — Laiou A. E. Constantinople and the Latins. The Foreign Policy of Andronicus II, 1282–1328. Cambridge (Mass.), 1972.

Lamprоs. Αυτοκράτωρ — Λάμπρος Σπ. Ό τελευταίος "Ελλην Αύτοκρατωρ. — NE, 14, 1917, ρ. 270–293.

Lamprоs. Catalogue — Lampros Sp. P. Catalogue of the Greek Manuscripts of Mount Athos, t. 2. Cambridge, 1900.

Lampsides. Alexis II — Lampsides U. Alexis II Empereur de Trébizonde (1297–1330) et l'Église de Rome. — BZ, 36, 1936, S. 327–329.

Lampsidis. 'Ανταγωνισμός — Λαμψιδης Ό. '0 ανταγωνισμός μεταξύ των κρατών της Νίκαιας και των Μεγάλων Κομνηνων διά τήν κληρονομιάν της Βυζαντινής Ίδεας. — ΑΠ, 34, 1977/78, ρ. 3–19.

Lampsidis. — BZ, 63 — Lampsidis Ο. Bespr.: Ε. Janssens. Trébizonde. — BZ, 63, 1970, S. 112–116.

Lampsidis. Βασιλεύς — Λαμψιδης Ό. Ό βασιλεύς της Τραπεζουντος κατά το Χρονικόν Μιχαήλ του Παναρέτου. — ΕΕΒΣ, 23, 1953, ρ. 567–576.

Lampsidis. Bessarions Zeugnis — Lampsidis Ο. Bessarions Zeugnis über den Titel ΜΕΓΑΣ ΚΟΜΝΗΝΟΣ.— АП, 30, 1970/71, S. 386–397.

Lampsidis. Γάμος — Lampsidis Ο. Ό γάμος Δαβίδ του Μεγάλου Κομνηνου κατά το Χρονικόν του Παναρέτου. — „'Αφηνα", 57, 1953, ρ. 365–368.

Lampsidis. Datierung — Lampsidis Ο. Datierung des Έγκωμιον Τραπεζουντος von Kardinaî Bessarion. — BZ, 48, 1955, S. 291–292.

Lampsidis. Εμπορική σημασία — Λαμψιδης Ό. Ή 'εμπορική σημασία της Ποντικής Τραπεζουντος. ΆΦηναι, 1963.

Lampsidis. Grands Comnènes — Lamρsidis O. Où en sommes-nous de l'histoire des Grands Comnènes? — Actes du XIIe Congr. Int. d'Êtudes byzantines, t. 2. Beograd, 1964, p. 165–169.

Lampsidis. 'Ίδρυσιν — Λαμψιδης O. Περί την ''ιδρυσιν του κράτους των Μεγάλων Κομνηνων. — ΑΠ, 31, 1971/72, ρ. 3–17.

Lampsidis. Rivalité — Lampsidis Ο. La rivalité entre les états de Nicée et des Grands Comnènes pour l'héritage de l'idée byzantine. — XVe Congr. Int. d'Etudes Byzantines. Résumés des communications. Athènes, 1976.

Lampsidis. Τουρκοκρατια — Λαμψιδης Ό. Ή Τουρκοκρατία στον Μικρασιατικά Πόντο, 1463–1922. — АП, 33, 1975/76, р. 115–208.

Lampsidis. Bessarions Lobrede — Lampsidis U. Zu Bessarions Lobrede auf Trapezunt. — BZ, 35, 1935, S. 15–17.

Lane. Fleets — Lane F. C. Fleets and Fairs: the fonctions of the Venetian Muda. — In: Studi in onore di Armando Sapori, V. 1. Milano, 1957, p. 649–663.

Lane. Merchant galleys — Lane F. C. Venetian merchant galleys, 1300–1334: Private and communial operation. — Speculum, XXXVIII, 1963, p. 179–203.

Lane. Merchant marine — Lane F. C. Thé merchant marine of Venetian Republic. — In: F. C. Lane. Venice and History. Baltimore, 1966.

Lane. Venice — Lane F. C. Venice: A Maritime Republic. Baltimore & London, 1973.

Lane. Venetian Ships — Lane F. C. Venetian Ships and Shipbuilders of the Renaissance. Baltimore, 1934.

Laurent. Assassinat — Laurent V. L'assassinat d'Alexis IV, empereur de Trébizonde (+1429). Date et circonstances. — АП, 20, 1955, p. 138–143.

Laurent. Sceau — Laurent V. Sceau inédit de David Comnène, libérateur du Pont et cofondateur de l'empire de Trébizonde. — АП, 19, 1954, p. 151–160.

Lemerle. Saint Louis — Lemerle P. Saint Louis et Byzance. — JA, t. 258, 1970, fasc. 1, p. 13–24.

Loenertz. Missions — Loenertz R. Les Missions Dominicaines en Orient au XIVe siècle et la Société des Frères Pérégrinants pour le Christ. I) — Archivum Fratrum Praedicatorum, 2, 1932, p. 1–83. II) — ibid., 3, 1933, p. 5–55.

Loenertz. Société — Loenertz R. J. La Société des Frères Pérégrinants de 1374 à 1475. Etudes sur l'Orient Dominicaine. — Archivum Fratrum Praedicatorum, XLV, 1975, p. 107–145.

Longnon. Empire — Longnon J. L'Empire Latin de Constantinople et la Principauté de Morée. Paris, 1949.

Longnon. Histoire — Longnon J. Sur l'Histoire de l'empereur Henri de Constantinople par Henri de Valenciennes. — Romania, LXIX, 1946, N 274, p. 198–241.

Lopez. Sensali — Lopez R. Sensali nel medio evo. — Nuova Rivista storica, XXII, 1938, p. 108–112.

Lopez. Storia — Lopez R. S. Storia delle colonie genovesi nel Mediterraneo. Bologna, 1938.

Luzzatto. Activités — Luzzatto G. Les activités économiques du Patriciat vénitien. — In: Luzzatto G. Studi di Storia economica veneziana. Padova, 1954, p. 125–165.

Luzzatto. Attività — Luzzatto G. L'attività commerciale di un patrizio veneziano del Quattrocento. — In: Luzzatto G. Studi di Storia economica veneziana. Padova, 1954, p. 167–193.

Luzzatto. Storia — Luzzatto G. Storia economica di Venezia dall' XI al XVI secolo. Venezia, 1961.

Malowist. Kaffa — Malowist M. Kaffa — kolonia genuenska na Krymie i problem wschodni w latach 1453–1475. Warszawa, 1947.

Maltezou. θεσμός — Maltezou Ch. Ό θεσμός του 'εν Κωνσταντινουπολει Βενετου Βαϊ.λου (1268–1453). Athenai, 1970.

Marin. Storia — Marin C. A. Storia civile e politica del commercio de' Veneziani, vol. VI. In Vinegia, 1800.

Martin. First Venetians — Martin M. E. The first Venetians in the Black Sea. — АП, 35, 1979, p. 111–122.

Mastrodimitris. Σε κουνδινος — Mastrodimitris P. D. Νικόλαός κουνδινος Σεκουνδινος (1402–1464). Βιος καΐ "εργον. Άθηναι, 1970.

Matschke. Zum Charakter — Matschke K.-P. Zum Charakter des rakter byzantinischen Schwarzmeerhandels im 13. bis 15. Jahrhundert. — Wiss. Zeitschrift d. Karl-Marx Universitât Leipzig, Gesellsch. und Sprachwiss. Reihe, 19, 1970, Heft 3, S. 447–458.

Matteucci. Missione — Matteucci G. La missione Francescana di Costantinopoli. Firenze, 1971.

McNeill. Venice — McNeill W. Venice. The hinge of Europe, 1081–1797. Chicago — London, 1974.

Miller. Gattilusj — Miller W. The Gattilusj of Lesbos (1355–1462). — BZ, 22, 1913, S. 406–447.

Miller. Trebizond — Miller W. Trebizond. The Last Greek Empire. London, 1926.

Milner-Gulland, Bryer. Two Metropolitans — Milner-Gulland R. R., Bryer A. Two Metropolitans of Trebizond in Russia. — АП, 27, 1965, p. 21–27.

Minne. Privilèges — Müller J. Ueber einige byzantini-vénitiens à Constantinople sous les Paléologues. — Bulletin de la Faculté des Lettres de Strasbourg, janvier, 1970, année 48, p. 235–241.

Mitchell. Laurels — Mitchell R. The Laurels and the Tiara. Pope Pius II 1458–1464. N. Y., 1962.

Moliat. Papes — Moliat G. Les papes d'Avignon (1305–1378), 9-ème ed. Paris, 1949.

Morgan. Venetian claims — Morgan G. The Venetian daims commission of 1278. — BZ, 69, 1976, S. 411–438.

Müller. Ueber einige — Müller J. Ueber einige byzantinische Urkunden. — SB der philosophisch-historischen Classe der k. Akademie der Wissenschaften. Wien, VII, 1851, S. 331–337.

Murait. Die Genuesischen Colonien — Murait E. Die Genuesischen Colonien am Schwarzen Meere. Nach unedierten Handschriften der Genuesischer Bibliotheken. — Archiv für wissenschaftliche Kunde von Russland, Bd. 18. Berlin, 1859.

Murait. Essai — Murait E. de. Essai de chronographie byzantine. 1057–1453, t. I–II. Spb. 1871.

Musatti . Venezia — Musatti E. Venezia e le sue conquisti nel medio evo. Verona — Padova, 1881.

Musso. Armamento — Musso G. G. Armamento e navigazione a Genova tra il Tre e Quattrocento (appunti e documenti). — Miscellanea storica Ligure, III, NS, t. 2, N 1, 1973, p. 5–77.

Musso. Navigazione — Musso G. G. Navigazione e commercio genovese con il Levante nei documenti dell'Archivio di Stato di Genova (secc. XIV–XV). Roma, 1975.

Musso. Note — Musso G. Note d'archivio sulta "Massaria" di Caffa. — Studi Genuensi, V (1964/65), 1968, p. 62–98.

Musso. Nuove ricerche — Musso G. G. Nuove ricerche d'Archivio su Genova e l'Europa Cenro-Orientale nell'ultimo Medio Evo. — Rivista storica italiana, 83, 1971, N 1, p. 130–143.

Musso. Nuovi documenti — Musso G. Nuovi documenti delî'Archivio di Stato di Genova sui Genovesi e il Levante nel secondo Quattrocento. — Rassegna degli Archivi di Stato, XXVII, N 2–3, maggio-dicembre 1967, p. 443–496.

Musso. Orientali — Musso G. G. Gli orientali nei notai genovesi di Caffa. — Archivi e cultura, VII, 1973, p. 97–110.

Musso. Storia — Musso G. Per la storia dei declino dell'impero genovese nel Levante nel sec. XV. — ASLSP, N. S., vol. III (LXXVII), fasc. 2, 1963, p. 265–286.

Musso. Tramonto — Musso G. G. II tramonto di Caffa genovese. — Miscellanea di storia ligure in memoria di Giorgio Falco. Genova, 1966, p. 313–339.

Musso. Ultime speranze — Musso G. G. Le ultime speranze dei genovesi per il Levante; ricerche d'Archivio. — In: Genova, la Liguria e l'Oltremare, I. Genova, 1974, p. 1–39.

Nannei. Megollo Lercari — Nannei B. Megollo Lercari. Genova, 1930.

Nàsturel. Une préten — Nàsturel P. Une prétendue oeuvre due oeuvre de Grégoire Tsamblak: Le Martyre de Saint Jean le Nouveau. — In: Actes du Ier Congr. Int. des Etudes Balkaniques et Sud-Est Européennes, t. VII. Sofia, 1971, p. 345–351.

Nicol. Byzantine Reaction — Nicol D. M. The Byzantine Reaction to the Second Council of Lyons, 1274. — Studies in Church History, vol. 7. Cambridge, 1971, p. 113–146.

Nicol. Last Centuries — Nicol D. M. The Last Centuries of Byzantium, 1261–1453. London, 1972.

Nicol. Ogerius — Nicol D. M. The Greeks and the Union of the Churches. The Report of Ogerius, Protonotarius of Michael VIII Palaiologos in 1280. — Proceedings of the Royal Irish Academy, vol. 63, Sec. C, N 1, 1962.

Norden. Pappstum — Norden W. Das Pappstum und Byzanz. Berlin, 1903.

Nystazopoulou. Reconquête — Nystazopoulou M. La dernière reconquête de Sinope par les Grecs de Trébizonde (1254–1265). — REB, XXII, 1964, p. 241–249.

Nystazopoulo u-Pélékidis. Venise — Nystazopoulo u-Pélékidis. M. Venise et la Mer Noire du XIe au XVe siècle. — θησαυρισματα, 7, 1970, p. 15–51.

Oikonomides. Chancery — Oikonomides N. The chancery of the Grand Komnenoi: imperial tradition and political reality. — ΑΠ, 35, 1979, p. 299–332.

Oikonomides. Décomposition — Oikonomides N. La décomposition de l'Empire Byzantin à la veille de 1204 et les origines de l'Empire de Nicée: à propos de la "Partitio Romaniae". — XVe Congr. Int. d'études byzantines. Rapports et co-rapports. Athènes, 1976.

Oikonomidès. Hom — Oikonomidès N. Hommes d'affaimes d'affaires res grecs et latins à Constantinople (XIIIe–XVe siècles). Montréal — Paris, 1979.

Orgels. Sabas Asidénos — Orgels P. Sabas Asidénos, dynaste de Sampsôn. — Byz., X, 1935, fasc. 1, p. 67–80.

Orlandini. Marco Polo — Orlandini G. Marco Polo e la sualo famiglia. — Archivio Veneto-Tridentino, IX, 1926, p. 1–68.

Pandiani. Senarega — Pandiani E. Un cronista Genovese del Rinascimento: Bartolomeo Senarega. — Giornale storico e letterario delIa Liguria, anno V, fasc. I–II, 1929, p. 18–30.

Papacostea. De Vicina à Kilia — Papacostea S. De Vicinana à Kilia Byzantins et Génois aux bouches du Danube au XlVe siècle. — RESEE, XVI, 1978, N 1, p. 65–79.

Paranikas. Τραπεζους — Παρανικας Μ. Ή Τραπεζους κατα τον ιδ' αιώνα. — ИРАИК, 4, 1899, p. 186–203.

Passini. Genovesi — Passini G. I Genovesi a Trebisonda (una vendemmia di nasi). — II Secolo XX, anno XV, fasc. VI. Milano, 1916, p. 513–517.

Pastor. Histoire — Pastor L. Histoire des Papes depuis la fin du moyen âge, t. 3. Paris, 1903.

Picotti. La dieta di Mantova — Picotti G. B. La dieta di Mantova e la politica de' Veneziani. — Miscellanea di storia Veneta, ser. III, t. 4. Venezia, 1912.

Pistarino. Banchi — Pistarino G. Banchi e banchieri del '300 nei centri genovesi del Mar Nero. — Cronache Finmare, 1974, N 5–6, p. 8–13.

Pistarino. Genova — Pistarino G. Genova medievale tra Oriente e Occidente. — Rivista storica italiana, 81, 1969, N 1, p. 44–73.

Pistarino. Mercantinel Levante — Pistarino G. Mercanti del Trecento nel Levante genovese. — Clio, 1974,  N 1, p. 33–65.

Pistarino. Mercanti da Savona — Pistarino G. Mercanti del Trecento da Savona al Mar Nero. — In: Studi in memoria di Federigo Mclis, vol. 2, 1978, p. 31–51.

Polonio. Amministra — Polonio V. L'amministrazione della zione Res Publica genovese fra Tre e Quattrocento. L'archivio "Antico Comune". Genova, 1977 (ASLSP, NS, t. XVII/1).

Polonio. Fonti — Polonio V. Le maggiori fonti storiche del medioevo ligure. — Studi Genuensi, V, 1964/65, p. 5–38.

Pragenau. Ludwig — Pragenau M. L. von. Ludwig von Bologna, Patriarch von Antiochien. — "Mitteilungen des Instituts für Oster-reichische Geschichtsforschung", Bd. XXII, 1901, S. 288–296.

Primaudaie. Commer — Primaudaie E. de la, Etudes sur ce le commerce du moyen âge. Histoire du commerce de la Mer Noire et des colonies génoises de la Krimée. Paris, 1848.

Richard. Début — Richard J. Le début des rélations entre la Papauté et les Mongols en Perse. — JA, vol. 237, 1949, fasc. 2, p. 291–297.

Richard. Papauté — Richard J. La Papauté et les missions d'Orient au moyen âge, XIIIe–XVe siècles. Roma, 1977.

Roberg. Union — Roberg B. Die Union zwischen der griechischen und der lateinischen Kirche auf dem II Konzil von Lyon (1274). Bonn, 1964.

Romanin. Storia — Romanin S. Storia documentata di Venezia, t. 3–4. Venezia, 1855.

Runciman. Byzantine — Runciman S. Byzantine Trade and Trade Industry. — In: Cambridge Economie History, vol. 2, 1952, p. 86–118.

Schilbach. Métrologie — Schilbach E. Byzantinische Métrologie. München, 1970.

Serristori. Illustra — Serristori L. Illustrazione di una carta del Mar Nero del MCCCLI. Firenze, 1855.

Setton. History — Setton К. M. (ed). A History of the Crusades, vol. 2. The Later Crusades, 1189–1311, 2nd ed. Madison, Milwaukee & London, 1969.

Setton. Papacy — Setton К. M. The Papacy and the Levant, vol. 1. The Thirteenth and Fourteenth Centuries. Philadelphia, 1976.

Sevcenko. Society — Sevcenko I. Society and intellectual life in the XIVth Century. — In: Actes du ХІVе Congr. Int. des Etudes byzantines, t. I. Bucureçti, 1974, p. 69–92.

Silberschmidt. Orientalische Problem — Silberschmidt M. Das orientalische Problem zur Zeit der Entstehung des türkischen Reiches nach venezianischen Quellen. Ein Beitrag zur Geschichte der Beziehungen Venedigs zu Sultan Bajezid I, Byzanz, Ungarn und Genua und zum Reiche von Kiptschak (1381–1400). Leipzig — Berlin, 1923.

Sinogowitz. Kaisertum — Sinogowitz B. Ueber das byzantinische Kaisertum nach dem vierten Kreuzzug. — BZ, 45, 1952, S. 345–356.

Skrzinskaja. Ambasciatore — Skrzinskaja E. C. Un ambasciatore veneziano all'Orda d'Oro. — Studi veneziani, XVI, 1974, p. 67–96.

Skrzinska. Colonie — Skrzinska E. Le colonie genovesi in Crimea, Teodosia (Caffa). — L'Euгора orientale, 14. Roma, 1934, p. 113–151.

Skrzinskaja. Storia della Tana — Skrzinskaja E. C. Storia della Tana. — Studi Veneziani, X, 1968, p. 3–45.

Soranzo. Accenni — Soranzo G. Accenni a navigazione di Veneziani e Provenzali nel Mar Nero durante l'lmpero Latino d'Oriente. — Archivio Veneto, XV, 1934, p. 305–311.

Soranzo. Missione  — Soranzo G. Una missione di Sigismondo Pandolfo Malatesta a Maometto II nel 1461. — La Romagna, VI, 1909, fasc. I–II, p. 43–54.

Soranzo. Papato — Soranzo G. Il Papato, l'Europa cristiana e gli Tartari. Un secolo di penetrazione occidentale nell' Asia. Milano, 1930.

Sottas. Messageries — Sottas J. Les Messageries maritimes de Venise aux XlVe et XVe ss. Paris, 1929.

Surdich. Genova e Venezia — Surdich F. Genova e Venezia fra Tre e Quattrocento. Genova, 1970.

Tenenti-Vivanti. Film — Tenenti A., Vivanti C. Le film d'un grand système de navigation des galères marchandes vénitiennes, XIVe–XVIe siècles. — Annales. Economie, Sociétés, Civilisation, 16, 1961, N 1, p. 83–86.

Thiriet. Crise — Thiriet F. La crise des traffics vénitiens au Levant dans les premières années du XVe siècle. — In: Studi in memoria di Federigo Melis, vol. 3, 1978, p. 59–72.

Thiriet. Histoire — Thiriet F. Histoire de Venise. Paris, 1961.

Thiriet. Observations — Thiriet F. Quelques observations sur le trafic des galées vénitiennes d'après les chiffres des incanti (XIV–XVe siècles). — In: Studi in onore di A. Fanfani, vol. 3. Milano, 1962, p. 495–522.

Thiriet. Proposta di lega — Thiriet F. Una proposta di lega an titurca tra Venezia, Genova e Bisanzio nel 1362–1363. — Archivio Storico italiano, anno CXIII, 1955, N 3, p. 321–334.

Thiriet. Romanie — Thiriet F. La Romanie Vénitienne au moyen âge. Le développement et l'exploitation du domaine colonial venitien (XII–XV siècles). Paris, 1959 (2e éd.: Paris, 1975).

Thiriet. Vénitiens — Thiriet F. Les Vénitiens en Mer Noire. Organisation et traffics (XIIIe–XVe siècles). АП, 35, 1979, p. 38–53.

Tоmadakis. Άμιρουτζης — Τωμαδάκης N. Έτούρκευσεν ό Γεώργιος Άμιρούτζης. ΕΕΒΣ, 18, 1948, ρ. 99–143.

Tria. Schiavitù — Tria L. La shiavitù in Liguria — ASLSP, LXX. Genova, 1947.

Valentini. Crociata — Valentini G. La crociata da Eugenio IV a Callisto III (dai documenti d'Archivio di Venezia). — Archivum Historiae Pontificae, 1974, N 12, p. 91–123.

Vasiliev. Empire — Vasiliev A. A. The Empire of Trebizond in History and Literature. — Byz., XV, 1940/41, fasc. 1, p. 316–377.

Vasiliev. Foundation — Vasiliev A. A. The Foundation of the Empire of Trebizond (1204–1222). — Speculum, 11, 1936, N 1. p. 3–37.

Vasiliev. Goths — Vasiliev A. A. The Goths in the Crimea. Cambridge, 1936.

Vasiliev. Pero Tafur — Vasiliev A. A. Pero Tafur, a Spanish traveller of the XVth century and his visit to Constantinople, Trebizond and Italy. — Byz., VII, 1932, p. 75–122.

Venise — Venise au temps des galères. Paris, 1968.

Verlinden. Esclavage — Verlinden Ch. L'esclavage dans l'Europe médiévale, t. 2. Italie-colonies italiennes du Levant. — Levant latin. — Empire Byzantin. Gent, 1977.

Verlinden. Routes — Verlinden Ch. Les routes méditerranéennes. — Bulletin de l'Assoc. Int. d'Êtudes du Sud-Est Européen, t. XII, 1974, N 1, p. 27–42.

Vigna. Vescovi — Vigna R. A. I vescovi domenicam liguri ovvero in Liguria. Genova, 1887.

Villain-Gandossi. Contribution, I — Villain-Gandossi C. Contribution à l'étude des relations diplomatiques et commerciales entre Venise et la Porte ottomane au XVIe siècle. — Südost Forschungen, XXVI, 1967, p. 22–45.

Vincens. Gênes — Vincens E. Histoire de la republique de Gênes, vol. I–III. Paris, 1843.

Vitale. Megollo Lercari — Vitale V. La leggenda di Megollo Lercari. — Genova. Rivista del Comune, febbr. 1952, p. 11–13.

Vitale. Notai — Vitale V. I notai genovesi del medioevo, con integrazione e appendice a cura di T. O. De Negri. Genova, 1955.

Vries. Innozenz IV — Vries W. de. Innozenz IV (1243–1254) und der christliche Osten. — Ostkirchliche Studien, 19, 1963, S. 113–131.

Vryonis. Byzantium — Vryonis Sp. Byzantium and Europe. London, 1967.

Vryonis. Decline — Vryonis Sp. The Decline of medieval Hellenism in Asia Minor and the Process of Islamisation from XIth through the XVth Century. Berkeley, 1971.

Vryonis. Mines — Vryonis Sp. The Question of the Byzantine Mines. — Speculum, XXXVII, 1962, N 1, p. 1–17.

Winfield. Note — Winfield D. A note on the South-Eastern Borders of the Empire of Trebizond in the XIIIth Century. — Anatolian Studies, 12, 1962, p. 163–172.

Winfield. Report. Ayasofia, 1959–1961 — Winfield D. A Report of work accomplished at Trabzon. — Tiirk. Arkeol. Dergesi, 9, 1959, N 1, p. 41–43; Winfield D. Ayasofia Camii, Trabzon, 1959. — Tiirk. Arkeol. Dergisi, 10, 1960, N 1, p. 71–72; Winfield D. Ayasofia. Trabzon. 1960. — Türk. Arkeol. Dergisi, 11, 1961, N 1, p. 37–39; Winfield D. Ayasofia. Trabzon. 1961. — Tiirk. Arkeol. Dergisi, 11, 1961, N 2, p. 56–58.

Zachariadou. Trebi — Zachariadou E. A. Trebizond and zond and the Turks the Turks (1352–1402). — АП, 35, 1979, p. 333–358.

Capellari. Campidoglio Veneto — Capellari G. A. II Campidoglio  Veneto, t. 1–3. — Cod. Marc. it. Cl. VII, N 15–17 (8304–8306).

АДСВ — Античная древность и средние века (Свердловск)

ВВ — Византийский временник

ВИ — Вопросы истории

ВМГУ — Вестник Московского гос. университета

ВО — Византийские очерки

ЖМНП — Журнал министерства народного просвещения

ЗНУ, ЗИНУ — Записки (императорского) Новороссийского университета

ЗООИД — Записки Одесского Общества истории и древностей

ЗРВИ — Зборник Радова. Византолошки институт

ИАН — Известия Академии наук

ИРАИК — Известия Русского археологического института в Константинополе

ИТУАК — Известия Таврической ученой архивной комиссии

СОРЯС — Сборник Отделения русского языка и словесности Академии наук

УЗ АН — Ученые записки Академии наук

УЗ ГГУ — Ученые записки Горьковского гос. университета

УЗ КГПИ — Ученые записки Кабардинского гос. пед. института

УЗ МГПИЛ — Ученые записки Московского гос. пед. института им. В. И. Ленина

УЗ ТГУ — Ученые записки Туркменского гос. университета им. Мечникова

УЗ ЯГПИ — Ученые записки Ярославского гос. пед. института

АП — Άρχεΐον Πόντου, Άθηναι

ASLSP — Atti della Société Ligure di Storia Patria

ABAW — Abhandlungen der Historischen Classe der Bayerischen Akademie der Wissenschaften BS — Byzantinoslavica

Byz. — Byzantion

BZ — Byzantinische Zeitschrift

DOP — Dumbarton Oaks Papers

ΕΕΒΣ — Έπετηρΐς Εταιρείας Βυζαντινών ΣΛουόών

EO — Echos d'Orient

JA — Journal Asiatique

JEEH — Journal of European Economie History, Rome

HPM — Historiae Patriae Monumenta

ΚΕΦΣ —Ό εν Κωνσταντινουπόλει Ελληνικός Φιλολογικός Σύλλογος

NE — Νέος Έλληνομνήμων, Άΰήναι

OCP — Orientalia Christiana Periodica

PG — Patrologiae cursus completus. Series graeca, ed. J. Migne

PL — Patrologiae cursus completus. Series latina, ed. J. Migne

REB — Revue des études byzantines

RESEE — Revue des études sud-est européen

RHC — Recueil des historiens des croisades

RHSEE — Revue historique du sud-est européen

RIS — Rerum Italicarum scriptores, ed. L. Muratori

ROL — Revue de l'Orient Latin

SBAW — Sitzungsberichte der Bayerischen Akademie der Wissen-schaften

SBN — Studi Bizantini e neoellenici

SK — Seminarium Kondakovianum