Слетая с обрывов, ветер свистел так, что заглушал рокот прибоя — штормило третий день, дул ненасытный норд-ост, рвал тучи, блеклые лохмотья солнца неслись по рыжей траве испуганными древними тарпанами.

Хатидже ненавидела ледяной ветер, бесконечные шторма и Крым.

Дом, последний по коротенькой улочке, дальше лишь непролазные заросли ежевики да пыльные колеи тупика — когда-то здесь разворачивались скрипучие «линейки» и шарабаны, привозившие к пляжу дачников и взыскательных городских купальщиков. В нынешние времена скрипучие татарские экипажи все чаще заменяли таксомоторы — такие же скрипучие и ободранные. Но это летом.

Лета больше не будет.

Остался бесконечный октябрь в Восточном Крыму.

— Хатидже, — прошептал больной, не открывая глаз и разразился булькающими звуками. Это даже не кашель. Человек судорожно выплевывает себя — разлохмаченные частицы легких оказываются на подушке, вокруг этих скользких зародышей мертворожденных гидр расплываются пятнышки влаги — розовые лужицы истаивающего снега жизни.

Нужно сменить наволочку.

— Хатидже, — с клекотом повторил он и снова уснул.

Сон это хорошо.

На самом деле ее звали иначе. Хатидже — сказочное домашнее имя, облепленное милой и глупой мишурой, крошками сусального золота. Случайное имя. Один из Его молодых коллег — тоже писатель, дерзкий и подающий надежды, утверждал что так звали юную бездомную девушку, наполовину волжанку, на половину курдянку, и он не встречал существа красивее. Лгал, конечно.

Нужно поесть.

Хатидже… Ей не нравилось это имя. Если уж брать сказочный псевдоним, она предпочла бы имя какой-нибудь героини Его книг.

О, Он бы страшно обиделся, если бы его в лицо назвали сказочником. А ей бы такой обиды и вообще не простил. Его миры, полные морского солнца, запахов прерий и джунглей, таинственных заговоров и благородных поединков, бесстрашных революционеров и тоскующих миллионеров, были правдой. Фантастической правдой. Там люди жили долго и счастливо, и умирали в один день, там не задумываясь спасали незнакомцев и незнакомок, там танцевали на воде и делали иные, бог знает какие несусветные глупости.

Были у Него и иные рассказы. С муштрой и унылой жизнью казарм, с каторжными этапами, мертвыми куликами, сырыми камерами и безнадежными приговорами. Но то бесконечное умирание, с запахом прокисших портянок и смутной грубой похотью, конечно, не являлось его миром. Он возвращался в этот ужас случайно, дабы ужаснуться и бежать в блистающий мир, к иронично-рассеянным мужчинам и хрупким невесомым женщинам. В города, чьи названия звонки как голос флейты, где не дуют норд-осты.

Так Хатидже казалось когда-то. Там, в Петрограде, когда они встретились. Ужасно давно. Ей было двадцать шесть, ему пятьдесят шесть. Магия цифр.

Он написал и о ней. Это получилась дурная книга. Мрачная и непонятная, как всегда когда Он писал о собственной жизни, пусть и переломленной неистовым писательским воображением.

Хатидже стала частью Его самого. Частью жизни несчастного человека.

Нужно поесть.

Он спал. Хатидже осторожно поменяла подушку под его головой — сквозь редкие волосы белела бледная, в рыжую крапинку кожа — умная голова старого обреченного ребенка.

Полоща наволочку в холодной воде и стараясь держаться спиной к ветру — сегодня двор продувался насквозь, стены из ракушечника ничуть не заслоняли от ледяных порывов — она думала, что эту больную голову, этот мозг невозможно было не полюбить. Он был гением. Ни тогда, на набережных Невы, ни сейчас, Хатидже не сомневалась в этом. Можно ли брезговать умирающим гением? Нет, не так. Позволительно ли убегать на ветреный двор и чувствовать отчетливое облегчение?

Все куда-то исчезло. Бешеные гонорары, друзья и знакомые, коллеги, редакторы. Болезнь, невозможность писать, очередная ли смена власти тому виной? Наверное. Им остался Восточный Крым, нищета, да визиты врача дважды в неделю. По пятницам Хатидже ходила в Оссовы — иной раз там ждал денежный перевод из столицы. Символическая помощь, помогавшая протянуть еще месяц или чуть больше.

Они уехали из Петрограда внезапно. Продали почти за бесценок только что купленную квартиру, мебель, фарфор. Он так решил — иной раз Он, нерешительный и нервный в общении с коллегами и издателями, проявлял удивительную твердость и упрямство. В Крым — к лету, свободе, берегам полным солнца!

«Мы найдем замечательное, уединенное место, я буду много и легко писать, и ты сможешь быть собой» — обещал Он.

Тогда Он не знал, что туберкулез уже изжевывает чернотой легкие, подбираясь к полному отчаянных надежд сердцу, а Хатидже тогда была хороша. Нет, она никогда не блистала красотой, но очевидное присутствие тайны, та удивительная привлекательность, что придает женщине загадка, позволяли очаровывать тонко-чувствующих людей. Интригуя, Хатидже искушала мужчин, а Он единственный, понявший, догадавшийся, раскрывший ее тайну до конца. Как Он узнал? Хатидже точно не знала, иногда он подтрунивал над этим, хотя шутил обычно или неловко, или грубовато. Скованный возрастом и неуверенностью мальчик. Он желал, чтобы жена хорошо одевалась, неизменно была рядом, но не желал делить ее и ее тайну с кем-либо.

Три года болезни и неудач выгрызли все до дна.

Старая прищепка не желала держать рвущуюся с веревки наволочку, Хатидже сдавила пружинку зубами, чувствуя на языке вкус соли и ржавчины, крепче пришпилила хлещущую мокрую тряпку. Не должна улететь.

Зубы у Хатидже были крупные, хорошие. В остальном женщину-тайну вряд ли кто-то смог узнать: погрузневшая, коренастая баба, с растрепанными волосами цвета ржавчины и соли. Ей нужно было толстеть, чтобы держать себя в руках. «Тебе нужно есть и есть побольше. Сейчас нам не нужны неприятности» — говорил Он, покашливая в платок.

Она ходила на рынок и покупала то, что тяжелее и питательнее. Картофель, «синенькие», свиные потрошки. Лепешки пришлось научиться печь самой — так получалось дешевле, и можно было добавлять в тесто побольше картофельной шелухи и сала. Хатидже полнела, а Его приходилось кормить почти насильно — аппетит оставлял больного. Он выпрашивал папиросы, как дитя конфету, каждый раз утверждая, что никого вреда от дыма нет, и ему уже лучше — сегодня почти не кашлял.

Продукты все дорожали, а папиросы приходилось покупать поштучно. Третья революция в очередной раз повернула мир: Петроград вновь стал Санкт-Петербургом, проходили шумные перевыборы во Временный Совет Свободной России, готовилась коронация Великой княгини Татьяны Николаевны. Тратить деньги на газеты Хатидже не видела смысла — иной раз она вслух читала старые новости, сидя у постели больного — на портретах председателя Совнаркома и депутатов Новой Думы темнели селедочные пятна и желтели семена лопнувших томатов. Иной раз Он оживал, бодрился, преисполнялся надежд. Поговаривали что очередная сумма, выплаченная по репарации побежденной Германией, будет полностью обращена на восстановление русской культуры. Можно было ожидать переиздания самых удачных Его книг. С год назад докатились слухи, что будущая царица в безумном восторге от «парусной феерии».

— Когда я оправлюсь, большой роман будет уже готов. Сюжет давно здесь, — он стучал худым узловатым пальцем по центральной залысине лба. — Я готов, и если бы вот здесь белела стопка чистой, хорошей бумаги, можно было бы начать. Милая Хатидже, ты когда-нибудь слышала слово — Зурбаган?

— Нет. А что это?

— Город, в котором будут происходить главные события. Очень славный город! Мне в ухо, словно кто-то шепчет и шепчет: «бриг вошел в порт Зурбагана ранним вечером, мальчишки щурились на белоснежный корпус корабля и торопливо сматывали удочки». И я его вижу! Удивительно настойчивое видение. Надо бы перепроверить — нет ли такого города или острова в самом деле? Хотя нет. Полагаю, это литературное название. Может, его уже кто-то придумал и написал?

— Непременно проверим. Тебе станет полегче, я съезжу в Керчь и зайду в библиотеку, — пообещала Хатидже.

Она не верила ни единому Его слову. Он уже перестал просить папиросы и почти не вставал. Если целыми днями смотришь на заросший боярышником слон Бирзов-Оба, то, что ты напишешь?

Сейчас, стоя на безумно свистящем дворе, Хатидже глянула в ту сторону — широкий горб Бирзов-Оба высился над морем. С той, сейчас невидимой прибрежной стороны, обрыв резок и великолепен. Когда нет такого ветра, то…

Она трижды поднималась на гору. Искушение было велико. Хатидже знала, что слишком растолстела, одрябла, да и вообще поздно и незачем. Нужно вернуться в дом, плотнее закрыть дверь, поставить чайник…

— Нужно вернуться в дом и поесть, — прошептала Хатидже рвущему косынку ветру. Норд-ост слышать ничего не желал, разбивая слова женщины о ее зубы.

За спиной хлопнуло — она в ужасе обернулась — веревка была пуста, лишь единственная стойкая прищепка вращалась подобно крошечному пропеллеру.

Будь оно все проклято!

Следовало пойти за забор и поискать в ежевике — наволочка вполне могла зацепиться за колючие ветви. Глупо было вешать белье в такой шторм.

— Я больше не могу, — призналась Хатидже ветру. — Я делаю бессмысленные глупости. Пора сделать осмысленные.

Он спал. Хатидже достала с полки истрепанный томик Андреева. Страницы «Рассказа о семи повешенных» слиплись, сплошь в жирных отпечатках пальцев — деньги прятал еще Он, по-мальчишески любивший играть в конспирацию. Пакет страниц пришлось выдрать целиком — внутри таились червонцы, еще советские, хранимые на ремонт крыши. Или на похороны.

Хатидже подошла к треснутому зеркалу и попыталась привести себя в порядок. Уродливое, отвратительно разжиревшее пугало. Она подвела высохшей помадой растрескавшиеся губы, сняла из шкафа питерский жакет. Да, оставить Ему отвара ромашки и написать записку…

Комната с постелью умирающего, с кружкой на табурете и запиской осталась внизу. Хатидже взбиралась по крутому подъему, срезая путь к развилке дорог. Уносимый с пляжа песок стегал по щиколоткам и лицу, но сразу стало легче. Перейти через гору, там от Оссов наверняка попутная оказия в город подвернется. Время еще утреннее, вполне можно успеть…

Городской рынок потихоньку пустел, но народ еще был. И ветра здесь почти не чувствовалось — кварталы в низине заслоняли склоны Митридата. Хатидже прошла в незнакомую часть базара — гвозди, инструменты, косы, наковальни — мужской мир. Усатые рожи насмешливо щурились на забредшую не туда толстуху. Пустое, главное, запереть в себе нерешительность.

Она зашла в лавчонку, показавшуюся самой темной и сомнительной.

— Чего, тетка, надо? Если мышеловку, то на рядах подешевле будет, — окликнул хозяин из-за груды ржавого хлама.

— Мышеловка уже есть, — улыбнулась Хатидже, пытаясь сложить губы в былое, столичное, женственное. — Иной инструмент понадобился. Надежный.

— Да ну? — щурясь, подивился хозяин. — И для каких работ, изволите искать, гражданочка?

Намеков оказалось достаточно — не глуп оказался торговец инструментом.

…— Нет, если шибко надо, то можем и помочь, — хозяин — грузный, с толстым огромным греческим носом, казалось, не слишком и удивился. — Гроши-то есть, красавица?

— Есть. Но это смотря, сколько и за что, добрый человек.

— То разговор верный, — хозяин привычно вынырнул из-за завалов железа, выглянул наружу и накинул на дверь крюк — сразу стало темно. — Значит, смотри сюда, барышня. Отдам недорого, вещь хороша, но на любителя.

Револьвер внушал уважение — главным образом, размером. Хатидже ожидала что-то гораздо более скромное — вроде того «бульдога», что хранил в своем кабинете отец. Впрочем, то было столетие назад. А здесь здоровенное оружие, с истертыми накладками из латуни или бронзы.

— Исправен?

— Не бойся, не обману, — хозяин ловко извлек из барабана четыре крупных патрона, взвел курок…

Щелчок спуска убедительно прозвучал в тесноте лавки.

— Серьезный шпалер, не то, что нынешние пистолетики, — прищелкнул языком торговец. — Отдам со скидкой. Прямо скажу — патронов к ему уже не найти. Но эти-то проверенные, не сомневайтесь. Да вам обильный боеприпас и не к месту, не куропаток же щелкать. Вы, я вижу, столичная барышня?

— Происхождение к делу относится? — улыбнулась Хатидже. — Сколько?

Выходило дорого. Торговались.

— Да шо вы прямо как в Одессе, за рубель до икоты давитесь? — дивился носатый. — Я-то ладно, при торговом деле, а вы вроде благородного воспитания.

— Мне или удавиться, или купить, — кратко объяснила Хатидже.

— Шо, такие стесненные обстоятельства? — торговец помолчал. — Сколько грошей есть-то?

Покупательница назвала и он закряхтел:

— Вот на грех толкаете. Эх, а если разницу по старинке возместите? Честно сказать, даже не знаю, как у меня и язык повернулся. Что-то в вас этакое…

…Он сидел посреди железа, откинувшись на расшатанном «венском» стуле. Хатидже стояла перед ним на коленях, служила и слушала глубокие вздохи удовольствия. Пахло от лавочника едким потом, металлической окалиной и фаршированными перцами. Здоровьем пахло.

— Постой, мешок дам. А то уронишь шпалер на людях, — пробормотал продавец, застегиваясь. — И больше не появляйся. Стыдно мне чего-то. А ты ведь сама пришла. Тьфу, что за жизнь…

Морщась, он вернул один червонец, и Хатидже купила сыра, бутылку вина и пару настоящих лепешек. Попутная бричка довезла до поворота на Оссовы.

И снова она шла сквозь свисты ветра, поглядывая слезящимися глазами на простор пролива — шторм гнал и гнал белые волны. Полупустой мешок раскачивался за плечом: бутылка и револьвер терлись друг о друга. Трое на пустынной дороге. Должно быть. Ему бы понравилось сравнение, хотя в жизни сказочник ненавидел оружие. Верно — оружейная сталь ужасно сыр крошит.

Улочка, дом, так и не ставший своим.

Он спал. Пустая кружка на полу, валялась смятая записка.

Но стоило подойти, веки вздрогнули:

— Ты⁈ Вернулась.

Шепот едва слышен, но какой страх в нем.

Смерть и одиночество — два страха. Слишком много для человека.

— Пустое. Куда же я, пока ты здесь, — Хатидже сняла жакет.

Он смотрел, как появляются из мешка бутылка, лепешки, как перекладываются в миску крошки сыра. Потом Хатидже вынула и принялась обтирать револьвер.

— А я подумал — отчего ты снова стала красивой?

Она малодушно отвернулась от жалобной улыбки на губах мужа.

— Закончим сегодня? Прости, я больше не могу.

— Верно. Я должен был сам попросить. Труслив и неуверен как всегда. И мне страшно.

— Смерть и одиночество — два страха, — вслух повторила она, разливая по кружкам вино. — Один страх я заберу. Мы вместе. Прости меня, милый.

— За что? Я виноват в тысяче вещей, — Он закашлялся.

Она протянул взятый из кармана жакета, слежавшийся кружевной платочек.

— Духи, — Он совладал с остатками легких и слабо тискал платок, испачканный. — Петербург. Счастье. Здоровье.

— Да. Хочешь курить?

— Нет. Вкус притупился как сточенный нож.

Она сама закурила, достав с полки предпоследнюю папиросу.

— Сколько ошибок, — прошептал Он, следя за сизыми разводами дыма у потолка. — Прости меня, пожалуйста.

— Пустое. Мы виноваты лишь в одном. Вернее, я виновата. Мне нужно было оставаться собой. Ну, какая из меня жена?

Он молча плакал — слезы были столь же пусты и пресны как его измученные глаза. Хатидже поднесла к губам мужа кружку с вином.

— Сил нет, — прошептал Он.

Капли вина и крови испачкали бледный рот. Вытирать не имело смысла. Хатидже машинально оторвала кусок лепешки, принялась жевать.

Он закрыл глаза, уснув или зажмурившись.

Жена, поспешно отерев ладонь о юбку, схватила револьвер. Поднесла массивный граненый ствол к виску лежащего, второй рукой попыталась взвести курок. Ужасно туго. Хатидже в отчаянии замычала, напряглась, срывая ноготь…

Выстрел.

Женщина машинально взмахнула ладонью, разгоняя пороховой дым.

Все кончено. Он лежал, навсегда отвернувшись, стена густо забрызгана. Пустое, убирать уже не придется.

Хатидже зачерпнула из миски горсточку сыра, запила вином. Жуя и покачивая гирей револьвера, пошла к двери. Здесь было нечего делать.

Рот был полон сухого сыра, крошек лепешки, кислости вина. За порогом вдова сплюнула — она никогда не любила еду.

Она плевала снова и снова, поднимаясь по тропинке. Ветер рвал юбку и блузку, нужно было взять жакет. Хатидже засмеялась — жакет⁈ Зачем жакет?

С вершины открылся пролив, серо-белый, весь в шторме. Ветер уже не свистел — выл, сбивал тысячью невидимых демонских крыльев. Хатидже едва удержалась, чтобы сходу не шагнуть туда — в поющий простор. Слишком поздно. Ты жирная, старая, трусливая баба.

Она летала, сколько себя помнила. С раннего детства. Сначала над колыбелью и по детской. Стыдно вспомнить — впархивала с горшка и ревела, когда ловили, сажали обратно. Потом взмывала над яблонями сада, над крышами усадьбы… Летать легко — такое случается. Хотя и не часто. Девочка пошла в мать, та в бабушку… Откуда взялся этот дар и проклятье — сказать сложно. Маму свою Хатидже почти не помнила, отец, вполне земной и правильный, мало что мог рассказать о тайне.

Летать легко, трудно не выдавать себя. Люди странно и подозрительно относятся к летающим собратьям. Бескрылая загадка неизменно выводит их из себя.

Шторм, соблазнял, тянул в пропасть, но напрасно. И в безрассудной юности было бы полной глупостью спорить с такими порывами норд-оста. Абсолютно нелетная погода как говорят авиаторы. Для этих мест не редкость.

— Зур-ба-ган! — сказала Хатидже ветру.

Должно быть там тепло, там сплошь восходящие потоки, а главное, нет людей. Завистливый и глупых, пытливых, учено и упрямо все отрицающих, или хихикающих, жаждущих полетать с удивительной дамой в алькове. Фу, гадость какая в последние минуты вспоминается.

Было холодно и пора кончать. Хатидже присела на камень. Справиться с массивным револьвером оказалось непросто — целить в висок он решительно не желал, в сердце тоже неловко приспосабливать. И пальцы замерзали.

— Мерзавец, отправь меня немедля! — потребовала у револьвера самоубийца и уперла оружие рукоятью в камень.

Так было удобнее. Хатидже закрыла глаза и потянула спуск. Представилась теплая страна, где легкие жакеты надевают лишь в театр или на морские прогулки.

Спуск отозвался неслышным щелчком. Осечка⁈ Будь оно проклято!

Наверное, осечки все-таки не было, потому что Хатидже почувствовала, как летит в смерть. Почти так же пел ветер в ушах, но полузабытое ощущение охватило тело, руки инстинктивно раскинулись, ловя опору меж слоев воздуха. Падение немедля замедлилось, перешло в полет, Хатидже ощутила что скользит с креном, выпустила мерзкую тяжесть револьвера и распахнула глаза.

Успела увидеть как оружие булькнуло в воду — далеко внизу простиралось бирюзовое море, левее тянулись береговые скалы, волны неслышно накатывали на полосу песчаного пляжа. Рыжий камень, голубое небо, солнце, почти штиль на волнах. Похоже на Крым, но совершенно не он! Дело даже не в погоде…

Летающие люди чувствуют воздух. Даже когда целую вечность не летали.

Хатидже попыталась набрать высоту — всё получилось, совсем как в юности. Нет, что там говорить, даже легче! Легче!

Она не выдержала и засмеялась. Полету, своей неловкой — фунтов сорок лишнего на животе и бедрах — но легкости. И одиночеству! Насколько хватало взгляда: ни лодки, ни пристани, ни единого человека!

Вот в таком месте и нужно умирать. Или уже не нужно?

Она взмывала ввысь и скользила вниз, удивляясь памяти тела. Конечно, двадцать лет назад тело казалось пушинкой. Теперь — неуклюжая курица. Но летающая. Небо — рядом!

Тело начинало болеть все ощутимее, пора было ощутить твердь. Хатидже выбрала милый песчаный мысик…

Вовсе разучилась — скорость оказалась слишком велика, летунья коснулась песка, едва не вывихнула ногу, сделала несколько широких скачков-шагов — ну курица, курица! и кубарем покатилась по пляжу. Села, хихикая, попыталась отряхнуть от песка волосы. И увидела на сыром песке странные получеловеческие следы.

— Эй, не пугайся, это наши стопы, а мы не особо хищные, — окликнули-успокоили от ближайших камней.

Потрясенная Хатидже разглядела торчащее над камнем короткое удилище, рядом по-турецки сидела босоногая баба и пес — коротконогий черный бульдожек.

Тетка приветственно помахала ладонью и пояснила на странноватом диалекте английского:

— Да, это мы, в обморок падать не стоит. Что можем сказать? Это было впечатляюще. Особенно кульбитики в высоте и посадка. Скорость хороша! Может тебе о чем-то вроде закрылков подумать? Взлетно-тормозных?

— Что? — пробормотала Хатидже, косясь на пса — тот тоже выглядел порядком изумленным, смотрел с почти человечьим подозрением.

— Ты языка не понимаешь или предложенных тех-усовершенствований? — уточнила аборигенка.

— Простите, леди, язык я понимаю, хотя мой английский, простите, несовершенен, — призналась Хатидже.

— Ерунда, вполне доступно болтаешь. И меня можно не титуловать, — разрешила тетка. — Мы зрители случайные, скромные, язык за зубами держать умеем, и от других ждем того же. А если молвить по сути, то добро пожаловать в мир новый, правильный и удивительный! На редкость эффектно ты явилась. Поздравляю!

— Благодарю. Но где я?

— Брег морской, пустынный. Место хорошее, хотя клюет сегодня дурно. Тебе, судя по всему, уместнее будет направить стопы вот туда — к солнышку. Там восток и деревушка. Людишки живут. Не забудь проявить скромность — воздухоплавательные способности напоказ не выставляй. А то заездят. Опять же конкуренция с авиапочтой, что никому не нужно. Вникаешь?

Лекция оказалось короткой, но на диво полезной. Сказано было «по ходу дела разберешься, если не круглая дура». Еще вновь прибывшую одарили надкусанным яблоком.

— Я бы тебе монетку на счастье дала, но финансы — такое скользкое дело: их или мало, или избыточно. Что балует и развращает! — пояснила рыбачка. — А в яблоке витамины, что однозначно идет впрок.

— Благодарю, но я не хочу есть.

— Понятно, похудеть тебе не мешает, но «перебарщивать нельзя ни в чем», — неожиданно ввернула с легким хохляцким акцентом туземка. — Не удивляйся, тут у нас все слегка запутанно. Ели есть у тебя талант к местному проживанию, освоишься. Нет — уж не обессудь. Не каждому дано. Помри с достоинством.

— Спасибо за совет. Скажите, а нет у вас такого города — Зурбаган?

Рыбачка переглянулась с псом:

— Гм, чего нет, того нет. Хотя мы не всю планету изучили и зарисовали, если признаться честно. Поспрашиваем, названьеце-то интересное. А может ты этот городок и сама найдешь. Торопиться тебе некуда, с социальными лифтами у нас не очень продвинуто, так что без спешки, помаленьку, шажок за шажком. Зовут-то тебя как?

— Не помню.

— Вот это правильно! Это верно! Отринем эти самые, оковы склероза старого мира, и вперед! Извини, провожать не пойдем. Клев должен начаться.

Хатидже, переставшая быть Хатидже, шла по пустынному пляжу, осторожно хрустя яблоком и думая как понадежнее расстаться с прошлой жизнью.

Нет, забыть прошлую жизнь невозможно. Но, наверное, ее можно отстранить и лишь чувствовать былую тень. Кто знает, сколько жизней у каждого из нас за спиной? Но впереди простирается пляж бесконечности, дрейфуют медузы непредсказуемости и маячит счастье нового полета. Так сгрызем же яблоко нового пути без спешки…

За мысом волна ударила в скулу барки, шкипер и Док пыхтели на веслах, Энди сидел на руле. Всем было нелегко, но человека-с-болот еще и слепило яркое солнце. «Заглотыш» неуклюже приближался к берегу и трем приметным утесам. Где-то здесь…

— Это другие скалы, наши следующие, — прохрипел Магнус, оглядываясь.

Над головами гребцов пролетела сварливая чайка. Глорский порт остался порядком как за кормой, но, казалось, от птицы пованивает какой-то сомнительной городской требухой.

Нервничали все. Доку не терпелось опохмелиться, шкипер, как и положено, волновался за весь катер и особенно за, гм… временный экипаж, Энди, по холоднокровной болотной привычке думал сначала о «Ноль-Двенадцатом», а потом обо всем остальном.

Барка зашла за скалы. Вот он — катер, притаился в полуденной тени. Энди прищурился — глаза снова жгло, невзирая на максимальную толщину дневной повязки.

— Что-то тихо, — нервно сказал Док, когда «Заглотыш» стукнулся о железо борта.

— Да уж орать, небось, устали, — пробормотал Магнус.

Ненадежные члены экипажа были оставлены на борту в связанном состоянии. Поскольку отбывшие моряки задержались в городе и дней прошло немало, состояние «домоседов» вызывало определенные опасения.

Магнус взобрался на борт катера, доктор запрыгнул следом. Энди успел привязать конец и встать в лодке. На палубе послышались быстрые шаги, звонкий звук оплеухи, второй: '

— Ой! — похоже, шарахнувшийся Док приложился спиной о дверь рубки.

Энди запрыгнул на палубу, успел увидеть держащегося за щеку шкипера, отступающего за пулемет Дока. И летящую навстречу ночному рулевому даму. Физиономию Кррукс искажала злоба…

— Леди! — предостерегающе начал Энди и едва успел отпрыгнуть за леера. Дама цепко ухватила его за рубашку, рулевой нырнул под занесенную ладонь, обхватил бешеную особу за плотную, но весьма приятную талию, прижал спиной к себе и крупом к леерам. Кррукс лягалась, била локтями — Энди слегка схлопотал по уху. Потом воительница, как это водится у дам, враз обессилила и разрыдалась. В смысле, в ее рыданиях было больше сквернословия чем всхлипов, но, поскольку смысла большей части ругательств экипаж «Ноль-Двенадцатого» не понимал, имело смысл их трактовать как «горький плач».

— Грубовато для леди, — тем ни менее, счел уместным отметить доктор, не спеша выходить из-за защиты пулеметной тумбы.

— Скотина! — заскрипела зубами маловоспитанная леди. — Лучше бы вы меня сразу удушили.

— В следующий раз — непременно, — пообещал Энди и встряхнул пленницу. — Да успокойтесь же, мисс Кррукс. Что случилось и как вы освободились?

Кррукс вновь слегка разволновалась и попробовала боднуть рулевого в нос, в маневре не преуспела, зато исчерпывающе пояснила как она освобождалась.

— Понятно, — вздохнул Энди. — Можно я вас отпущу?

— Отпускай, жабин холодный, — освобожденная женщина немедленно опустилась на палубу и заслонила лицо грязными исцарапанными ладонями.

— Умер наш гребец? — осторожно спросил доктор.

— Да лучше бы он десять раз сдох, — глухо сказала Кррукс. — Короче так, джентльмены, это если в вас осталось хоть что-то джентльменского. Сейчас вы, доктор, идете и ампутируете хвост этому несчастному идиоту.

— Я бы с радостью. Но тогда он определенно умрет, — Док неопределенно пошевелил растопыренными пальцами. — Ампутация подобного рода хвоста, это вам не шутки. Не знаю, имеет ли смысл вдаваться в сугубо медицинские детали…

— Не имеет, — сказала из-под ладоней измученная баба и заорала: — Да он уже тысячу раз сдох! И я вместе с ним. Вы знаете что такое валяться рядом с конвульсирующим и разлагающимся психом⁈ Но он еще целую вечность будет страдать и околевать, если вы немедленно не отрежете ему хвост! Идите режьте! Или просто ему горло перехватите. Хуже не будет. Господа, вы просто животные! Скоты из мерзкого хлева! Про Энди не говорю — с ним все понятно. Но вы двое — вы же в возрасте, вы в бога когда-то верили. Как можно так мучить пусть и глупейшее, но живое существо⁈

— Бог здесь при чем? — угрюмо поинтересовался Док. — Я говорю — ампутация невозможна. Я примеривался, продумывал, планировал. Мы бессильны.

— Ланцет берите. А мне топор дайте, — Кррукс с трудом поднялась. — Нужно парню наконец, дать покой.

— Какой к черту топор⁉ — разозлился Док. — Там четверть позвоночника придется удалять, причем зубилом, клещами и ножовкой. Если пила вообще возьмет этот проклятый сплав.

_х — Тогда просто убьем его, — Кррукс утерла мокрые щеки. — Вы и сами знаете, что так будет лучше. Не хотите, так дайте мне его прикончить. Я тут ничего из оружия не нашла — вы все попрятали. А душить у меня не получается, у меня руки слабые. Даже веревкой не получается.

— Давайте предоставим гребца его судьбе… — начал Док.

Розыгрыш партии Сана слишком затянулся, — пробормотал Энди и глянул на шкипера.

Магнус кивнул:

— Порой нужно быть милосердными, мистер Крафф. Проверь свои железки, может у парня и есть какой шанс.

— Что, прямо сейчас? — пробурчал доктор. — Надо бы уйти подальше от города, найти удобное место. Неровен час наткнется кто-нибудь из прибрежных.

— Лучше доделать все дела здесь, — сказал Энди. — Если мисс Кррукс не будет так громко изрыгать проклятья, то вряд ли на нас обратят внимание. Да и выйти в море мы можем только в темноте.

— Я орать не буду. Тем более, ты и так проклят, — напомнила дамочка. — За дело, джентльмены. Док, какая помощь от нас требуется?

Они начали готовиться к заранее обреченной операции, а предоставленный сам себе Энди — занялся лодкой. Как то враз его нечеловеческая сущность, и, как следствие, полная нецелесообразность привлечения к медицинским деяниям — оказалась признана само собой разумеющейся. Нужно признать, женщины в состоянии нервного срыва весьма искренни. Впрочем, оно и к лучшему. Энди перегружал на катер добычу, размышлял, имеет ли смысл оставлять на «Заглотыше» часть провизии, и просчитывал дальнейший маршрут. Уходить нужно этой же ночью, похоже, она выдастся хорошей, темной: ветер меняется. Ночной рулевой перенес в рубку мешки с серебром, переложил в шкафчик, где шкипер держал свой бесценный, но истощившийся, запас табака. Увы, одни ценности невозможно подменить другими. На дне банковского ящичка, послужившего для транспортировки добычи, лежали какие-то бумаги и мелочи. Карты, вернее, наброски карт… это любопытно Видимо, записи принадлежали какому-то штурману. Кем он приходился многоликой твари и что связывало моряка и чудовище? Вероятно, бедняга уже не ответит. Энди вспомнил злобную зеленорожую оборотниху, узкий безгубый рот и содрогнулся. На приличных Болотах столь кошмарные твари не водятся. Видимо, из городской реки, уродина. Вообще таких нужно бить наповал. Оно явно жутко злопамятное. С другой стороны — все же леди. Что ж, в любом случае это случилось в предыдущей партии и та игра завершена.

Еще в банковском ящичке нашлась пачка абсолютно непонятных маленьких деталей, изумительно аккуратно запаянных в прозрачную упаковку. Этакие металлические прямоугольники с четкими цифрами на одной из плоскостей — штуковины явно немалой ценности, но в чем их предназначение? Будет время над этим подумать. Энди отложил детали, вынул узкий сверток из сыромятной кожи. Развязав шнурок, ночной рулевой увидел нож: явно старинный, с длинной рукоятью и тонким и узким каменным лезвием, видимо, кремневым, с виду инструмент казался чрезвычайно острым. Странная вещица, даже непонятнее увесистых прямоугольничков. Захотелось немедленно выкинуть нож в воду — веяло от загадочной дряни чем-то сильным и темным. Может, он для жертвоприношений? Похож на доисторического прародителя ланцета из хирургического набора Дока. С другой стороны, вдруг это реликвия каких-то местных шаманов и имеет для них немалую ценность? Зеленорожее Оно явно не стало бы хранить в банковском подвале пустяшные вещицы.

Энди завернул нож, положил в шкафчик и извлек из банковского ящичка последнее сокровище. Однако! Журналы ночному рулевому, конечно, приходилось видеть и в полузабытой прежней жизни. Но этот был цветной, на удивительно тонкой и хорошей бумаге. Обложка и иллюстрации — изумительно четкие и яркие фотографии. Пытаясь не обращать внимания на смысл изображений, Энди пощупал бумагу, присмотрелся к шрифту. Язык непонятен, способ печати неизвестен, но, бесспорно, сделано в типографии. Вообще-то не обращать внимания на суть иллюстраций было сложно. Энди повернул журнал, повернул еще разок… нет, все-таки вот этак правильнее. Две дамы и два джентльмена, бесспорно, состоящие в весьма близких отношениях. Вернее, не состоящие, а co-лежащие. Или со-сидящие? Энди перевернул журнал еще разок. Довольно сложная игровая комбинация, хотя суть понятна. Постельный снукер, гм. Одна из дам явно мулатка. Или квартеронка? Явно не глорский журнальчик — в городе население сплошь европейского типа, даже у прачечных никаких китайцев не попадалось.

В трюме громко застонали — похоже, беднягу Сана пытались переложить на подготовленный к операции стол, и несчастный гребец пришел в себя…

Операция оказалась еще тем мученьем. Где-то через час возни Док счел, что даже двух ламп маловато и приказал вынести пациента на палубу. Магнус к тому времени сомлел, всласть проблевался, и снова сомлел — возраст шкипера сказывался, ничего тут не поделаешь. В принципе, перетаскивать исхудавшего гребца туда-сюда было несложно — его так и не развязали, и Энди ворочал костлявое тело с легкостью. Вот дышать рядом с гниющим полутрупом было куда сложнее. Док и мисс Кррукс взбрызгивали повязки на лицах джином, Энди собрал все свое болотное хладнокровие. Брызги гноя и черной крови щедро кропили хирурга и его помощников. Под гнилой плотью блестел желтоватый металл, и совладать с ним не удавалось. В перерывах медики умывались принесенной шкипером забортной водой и обсуждали ситуацию, а Энди точил ножовку.

— Если здесь не пилится, может, отступить на позвонок и попробовать? — предлагала взмокшая мисс Кррукс.

^— Да уж трижды места разреза меняли, — бубнил Док. — Какой смысл оставлять два дюйма хвоста? Да дело не в оболочке, а в сердцевине этой дрянной конструкции. Там явно другой металл, именно он не поддается.

— Где-то выше шарнир должен быть, — заметил Энди, трудясь над мелкими зубцами ножовочного полотна.

— Я не могу отрезать пациенту половину таза. Это вообще против всех правил, — возмутился доктор. — А что там пациент? Жив еще?

— Дышит, — доложил, прислушавшись, Энди.

— Что ж, продолжим, — с некоторым разочарованием призвал Док…

Попробовали снова. И выше, и ниже. Плоть с хвоста окончательно сползла, бессильно висел тонкий блестящий металлический хлыст, украшенный изуродованным штекером и остатками кисточки на конце. Под ногами чавкала раздавленная гниль. Слесарнохирургическая бригада дважды распиливала внешнюю оболочку хвоста, раздвигала «оплетку» и пыталась разъединить мельчайшие звенья скелета лезвием ножа, обрубить долотом, а потом уж и прямо топориком. Доктор и мисс Кррукс — судя по проявившимся манерам отъявленная феминистка-сквернословка — ругались в голос. Энди принес струбцину — хвост пытались сломать, но тщетно.

— Я предупреждал — медицина тут бессильна! — напомнил обессилевший Док. — Солнце уже заходит. Дамы и джентльмены, увы, но пора признать поражение.

— Попробуем еще, — запротестовала упрямая как деревенская коза мисс Кррукс. — Мы просто что-то не так делаем.

— Должны быть штифты или заклепки, — поддержал, не приближаясь Магнус. — В любом механизме существует свой принцип крепления.

— Но не в этом! Это вообще не механизм, старина. Это механический организм, — пояснил Док и с чувством выругался. — Хорошо что ты отвалил и не видишь. Завидую…

— Не будете возражать, если я взгляну повнимательнее? — спросил Энди. — Док, можно вашу лупу? И, если не затруднит, заслоните остатки солнца…

Сочленения металла, стыки тоньше волоса, Энди видел. Это было логично — если хвост гнется, он не может быть монолитным. Но проигрыш данной партии был гарантирован позицией шаров — швы слишком тонкие.

— Джентльмены, что мы имеем самое острое в нашем катерном арсенале? — поинтересовался Энди, разгибаясь над развороченной гнилой задницей. — Боюсь, что ланцет слишком толст.

Магнус принес свою бритву — но ее даже не довелось испортить — слишком грубое лезвие. Энди попробовал переточить ланцет — получалось на порядок грубее требуемого.

— Все, господа. Нужно избавить дурака от мук, — сухо констатировала мисс Кррукс. — Кто готов оказать бедняге такую услугу? Или доверите это даме?

— Как-то обидно, — признал Энди, разглядывая исковерканный, но неподдающийся хвост сквозь единственный слой ткани на глазах. — Нам просто не хватает выбора инструмента. Нужно было прихватить в городе новый хирургический набор.

— Здесь? В Глоре? — доктор хохотнул. — Да мой набор, Энди, куда современнее всех вместе взятых ланцетов здешних коновалов. Не знаю, может здесь врачуют чарами и волшебством, но уж на хирургические инструменты я потрудился взглянуть. Дикость и варварство!

— Мгновение! — Энди нырнул в рубку.

Лекари смотрели на древний нож.

— Культовые принадлежности? Откуда? — с вялым любопытством осведомился Док.

— Из банка. Я за это сокровище даме голову разбил, — напомнил ночной рулевой.

— Судя по стуку, ты рисковал сломать дубинку, а не голову этого, этой… — поморщился доктор. — И вообще не напоминай о кошмарах. Тут и так невесело. Что смысла в этой твоей диковине?

— Лезвие почти прозрачное. Тоньше у нас ничего нет.

— Сломается мгновенно. Это же хрупкий кремень, — логично, хотя и издали указал Магнус.

— Хоть попробую, — Энди склонился, осторожно примерился. Тончайшее лезвие вошло в сочленение, на миг задержалось, и вышло с другой стороны.

— Да ладно, чушь какая-то, — смаргивая, заявила мисс Кррукс. — Быть такого не может.

— Устали мы, — согласился доктор. — Кроме того…

В этот миг хвост свалился со стола, умудрившись напоследок вредоносно обдать смрадной жидкостью босые ноги дамы. Кррукс выругалась через знаменитое «хэ» и «блэ» и принялась утираться тряпкой.

— Случайность, — подумав, сказал Магнус. — Видимо, мы все-таки его сломали, а сейчас он отпал.

— Ну, раз ты так считаешь… — доктор поднял хвост за штекер. — Странно все это. Энди, это точно не магическая штучка?

— Откуда мне знать, сэр? — ночной рулевой с опаской посмотрел на нож в своей руке. — Может быть, еще попробовать? Огрызок-то торчит. Если Сан останется жить, сидеть ему будет неудобно.

— Чему тут жить? Много ты видел калек без задницы? — заворчал Док.

— В мужчине задница не главное, — отметила опытная мисс Кррукс.

— Тоже верно. Ладно, давайте еще покромсаем. Поскольку процесс уже давно приобрел сугубо академический характер, имеет смысл идти до конца. Собственно, до конца тут всего пару дюймов и осталось, — доктор взял загадочный ланцет. — Отсюда чикнуть, как думаете?

Каменное лезвие входило в плоть без сопротивление, слегка задерживалось, встречая металл. Доктор вынул из крестца пациента небольшой комок черного мяса и металлического блеска:

— Вот то, что мы имеем основание именовать «хвостовым шарниром». Полагаю, операция закончена. Хотя и абсолютно необъяснимым способом. Зашивать будем? Смысла-то особого нет.

— Нет уж, Док, давайте зашьем, — запротестовал Энди. — Я гребца знаю, он живучий. Да и вообще оставлять вот так — непристойно. ' ^м

— Ну, раз вы настаиваете…

Зашивали поочередно. Швов было порядком, а доктор уже устал. Последние стежки делал уже шкипер, набравшийся духа дабы приблизиться к уже закрытому очищенному гнойнику.

— Поздравляю, дамы и господа, — отличная работа! Хотя и бессмысленная. Но что это за штука? — Док рассматривал ланцет.

— Магический инструмент, все верно. Тут же полным полно колдунов, — исчерпывающе объяснил Магнус.

Все согласились, кроме упрямого материалиста-доктора. Тот пытался резать древесину весла — ланцет счел эксперимент явно унизительным и работать отказывался.

— Ладно, поразмыслим над этим на досуге, — сдался Док и принялся мыть инструменты джином.

Умирающего переправили в барку — приходить в сознание Сан явно не собирался. Экипаж наскоро окатил испоганенную палубу забортной водой, и, наконец, сел на носу ужинать.

— Джентльмены, мне полагается тройная порция, — предупредила мисс Кррукс и схватила огромную краюху хлеба.

— Полагаю, никто не станет возражать, — куртуазно заверил Док и потянулся к кувшину с джином.

— Без этого, — кратко молвил Магнус, отодвигая бодрящий напиток. — Нам следует принять решение, причем, незамедлительное! Энди, что думаешь?

— Сейчас поднимаем пары, в полночь выходим. Мисс Кррукс высаживаем где-нибудь у поселка поприличнее. Естественно, снабдив деньгами.

Достойная леди что-то прочавкала — рот ее был туго набит.

— А курс? Куда нам направить стопы, то бишь, нос нашего славного катера? — поинтересовался доктор, с тоской косясь на кувшин.

Шкипер не поленился встать и убрать отвлекающий от решений напиток в рубку.

— Курс. Курс как раз ясен.

Действительно, особого выбора у «Ноль-Двенадцатого» не было. Идти на запад мимо огромного города было бы чрезвычайно рискованно, уходить в открытое море — попросту глупо. Оставался восток. Вслух об этом говорить не приходилось — уши у мисс Кррукс бесспорно имелись, пусть и грязноватые.

— Не обращайте на меня внимания, — дама сделала краткую паузу в энергичном жевании. — Выдавать вас у меня нет никаких оснований. Это бы осложнило мое собственное существование. Кроме того, я плыву с вами.

— Позвольте, а какие у вас для этого основания? — удивился доктор. — Может, вы не поняли? Вы свободны, мы снабдим вас определенной суммой в глорском серебре и высадим в подходящем месте.

— Я голодная и измученная пленом, но не отупевшая, — отрезала мисс Кррукс, впихнула в рот четвертушку сырного круга, сделала необходимую паузу и продолжила, утирая подбородок: — Глор мне не понравился. Меня здесь даже жечь побрезговали. Пожалуй, мне стоит поискать более приветливые места. Да и вашим интересам это соответствует. Судя по награбленному, у города Глора теперь есть к вам вопросы. Женщина я слабая и под пытками молчать не стану. Будет разумнее вышвырнуть меня где-нибудь подальше от города. Конечно, можно и утопить прямо здесь, но это будет глубоко бесчестным поступком Вас будет мучить совесть.

— Это уж наверняка, — согласился Энди, нарезая колбасу.

— Не про тебя говорю, а про джентльменов, — дама выхватила горсть колбасных ломтиков прямо из-под ножа.

— Гм, ну, допустим, — Магнус почесал лысую губу — отсутствие усов и бакенбард его явно смущало. — Мисс Кррукс, могу я задать вам нескромный вопрос? За что вас собирались жечь в Глоре?

— В Глоре как раз не собирались. Это мои перекупщики вынашивали такой оригинальный план, — пояснила женщина, упихивая в рот луковые перья. — Существует поверье, что развеянный над полем пепел ведьмы способствует увеличению урожая. Но это запрещенный законом агрономический прием, да и ведьма должна быть настоящей. Короче, я не подошла.

— Вам здорово повезло, — заметил доктор. — Могли бы и спалить. Насколько я понял, в Глоре с лицензированием лекарств и ведьм не очень считаются.

— Мисс Кррукс повезло, а нам не очень, — напомнил Энди. — Нам такую сомнительную ведьму не прокормить.

— Наглец! — прочавкала дама.

— Действительно, Энди, прояви учтивость! — хором возмутился остальной экипаж.

— Прошу прощения, но мисс Кррукс поняла суть вопроса, — проявил твердость ночной рулевой. — Времени у нас немного, лучше все прояснить безотлагательно.

— С этим спорить не стану, — прожорливая жертва запила колбасу. — Матросского опыта не имею, но меня не укачивает. Стирать и штопать способна, мыть посуду, чистить рыбу и прибираться, тоже. Готовить обед способна, но кухонных талантов за мной не замечено, получается маловкусно. Женские услуги… Определитесь — джентльмены ли вы, и в каких границах. Я не девочка, все понимаю. Надеюсь, драк не будет?

— Мы — джентльмены! — с возмущением напомнил основной экипаж.

— Верно, — подтвердил Энди. — Был у нас один герой с широкими воззрениями на жизнь, но он решил в порту остаться.

— Я поняла, — мисс Кррукс подцепила ложкой варенье из горшка. — Ваш Сэлби явно не был джентльменом, да и работать не любил. Признаться, и я не особенно работяща, но с меня будет куда побольше толку. Обещаю.

— Приятно для разнообразия встретить искреннего человека. Пусть и женщину, — сделал комплимент ночной рулевой и пошел за чайником.

Мисс Кррукс усмехнулась ему в спину.

Странно, но именно к Энди и обратилась после ужина новая пассажирка (и судовая портниха).

— Почему я? — немного удивился ночной рулевой.

— Брось, сам же понимаешь. Я тебе не нравлюсь как баба, а в бане это немаловажно, — совершенно спокойно смотрела женщина.

Что ж, мисс Кррукс рассуждала совершенно логично.

Сначала купальщица окунулась у борта «Заглотыша» и вдоволь поплавала, впрочем благоразумно не рискуя удаляться от барки. Энди помог ей взобраться обратно на борт, взял чайник — мисс Кррукс тщательно вымыла свои недлинные волосы, причем мыло она использовала экономно, видимо, на предметы гигиены ее обжорство не распространялось.

— Благодарю, так гораздо легче, — вздохнула дама, садясь на скамью и без особой спешки натягивая платье.

Тело у нее было не то чтобы толстое, скорее, припухлое не очень здоровой пышностью. Энди такой тип телосложения, возможно и пользующийся успехом у значительной части сильной половины человечества, никогда не нравился. Вообще, в портнихе было что-то неправильное.

— Мисс Кррукс, у тех типов имелись основания спутать вас с ведьмой?

Дама глянула в лицо рулевому — глаза у нее были усталые, веки набрякшие.

— Ты видывал баб без доли ведьмовства в крови?

— Нет, таких ангельских дам встречать не доводилось, — признал Энди.

— Ангела — они бесполые. Впрочем, может и врут об этом, никто не проверял.

Богохульствуете, леди. Ну да ладно. Полагаю, штопать вы умеете не хуже чем философствовать. Ваше платье, мисс Кррукс явно нуждается в починке.

— Еще то тряпье, — кивнула дама. — Если не затруднит, Энди, то не мисс, а миссис. Вдова. Раз уж обязательно меня титуловать на чуждый британский манер.

— Прошу прощение, не знал. Приношу свои соболезнования.

— Благодарю, дело давнее. Нельзя ли упростить до имени? Или просто: 'эй ты иди

сюда'. '

С последним не выйдет. У нас тут хоть и катерные, но джентльмены. А имя' Действительно — Кррукс?

— Барочный псевдоним. Неудачный? — вдова на мгновение задумалась. — Пусть будет — Хатидже. Устроит?

— Прекрасное имя. Сдается, миссис Хатидже, вы ведете непростую игру. Надеюсь не против нас.

— Против вас? Ни в коем случае! Как обычно — против всех.

— Вы там закончите болтать, нунамля? — прохрипели из-под кормового навеса. — Сдохнуть спокойно не даете, уртвоать.

— Жив? — удивилась вдова.

Энди попробовал напоить умирающего, но тот уже обеспамятел. В общем, все шло как намечено, пора было раскочегаривать топку «Ноль-Двенадцатого»

В полночь темная тень, попахивающая странным, но кое-кому кажущимся уютным дымком, вышла из скального укрытия. За тенью тянулись буксируемые тени поменьше:' практически пустая барка и легкая лодка охотно повиновались старшему собрату. Энди стоял за штурвалом, размышлял о том, что восточное Глорское побережье словно специально создавалось для контрабандистов, пиратов и иного скромного люда. Посмотрим, что будет к востоку от реки Принца Альберта. Впрочем, до нее нужно еще добраться. Из распахнутого люка трюма доносилось похрапывание доктора — кувшин джина все же не избежал встречи с ученым. На корме сидела вдова и Магнус — там вели светский разговор и сматывали обрывки бечевы. Да, в экспедиции и снукер-гранде важна каждая мелочь.

Шифровка.

Лагуна — Твин Кастлу

На исходных. К операции готовы. Ждем объект.

Из блокнота «Г?ниальные размышления и склероз».

(Из стенограммы обсуждение сочинения-плана «Как я проведу лето?». Первый курс Общеобразовательного Университета Лагуны

Чик по горлу, говоришь? Технически все верно: горло у людей мягкое и удобное. Но учти, Киельми, на горле встречаются бороды, воротники, всяческие колье и бусики. Эти сюрпризы способны испортить настроение тебе и лезвие твоему ножу. Но сейчас взглянем на сам принцип и попытаемся оценить целесообразность скоропалительного «чик». Я вам тут о чем толкую? Люди — полезны. Да, в малых дозах, далеко не все, прямо скажем, меньшинство, но полезны! Надеюсь, все это уже усвоили? Очень хорошо! В чем сложность частных случаев? В том, что содержимое человеческой башки угадать еще посложнее чем, что за ерунда намотана на его горле. А вдруг человек нам полезен? Вдруг именно это нелепое, слюнявое и тупоумное существо способно продвинуть нас по пути к Цели? Кажется фантастикой? Но вы уже знаете, что существуют интересные и полезные люди. С некоторыми вы знакомы, о других только слышали, но уж будьте уверены — они тоже отнюдь не миф! Так каков вывод? Знакомимся, беседуем, ужинаем, узнаем новое и развивающее. А «чик» откладываем до уместного случая. Вас Лагуна не для баловства и глупых развлечений готовит!

Нужна высадка, — пробурчал Док. — Мука, яйца, солонина, зелень. И хоть что-то курительное! Пусть солома или мох. С куревом ситуация сложилась абсолютно недопустимая.

— Да, сэр. На это решительно нечего возразить, — подтвердил Энди.

Экипаж склонился над картой…

«Ноль-Двенадцатый» крался на восток девятые сутки. Естественно, двигаться приходилось ночами, в светлое время отстаиваясь в укрытиях у берега. Не всегда это удавалось, в одну из ночей катеру пришлось возвращаться на предыдущую стоянку — у голого степного берега укрыться было попросту негде. Мимо отвратительного лысого побережья проскочили следующей ночью, пришлось пустить в ход запас стратегического топлива. В остальном особых приключений не случилось. Как-то во тьме разминулись с двухмачтовиком — когг тоже предпочитал идти без огней. У мелководного мыса загарпунили плоскую, похожую на ската, рыбину — как тварь именовалась по-научному, доктор не знал, но в пищу добыча годилась. На третьи сутки «Ноль-Двенадцатый» попал в полосу волнения: лил мерзкий дождь, но настоящим штормом назвать непогоду было сложно. Хатидже пекла на барке лепешки — это блюдо оказалось единственным, вполне удающимся вдове — экипаж пил местный «чай», недурственный на вкус, разглядывал берег и пытался строить планы на будущее. С планами было сложно, как и с мукой — собственно, сама вдова и потребляла львиную долю выпечки. Попрекать портниху обжорством джентльмены никак не могли — в остальном дама исполняла свои обязанности безупречно: вся одежда была починена, хотя и без особого изящества. Но факт оставался фактом — в Глоре нужно было запасти побольше муки. Имелись и иные нужды.

— Раздобудем бронзы, за втулки я всерьез опасаюсь, — указал Магнус на список: клочок бумаги, заполненный экономными каракулями. — Еще нужна листовая медь, хотя бы небольшие куски, и прутки для изготовления болтов. И наконец, нормальная наковальня! Гвозди, смола, пенька для барки… Вообще барку-то можно и продать. Она нас отягощает.

— Подходить на ялике к местным поселкам неблагоразумно, он у нас приметный, — напомнил Энди. — Лучше уж помучаться с баркой. Она не вызывает подозрений.

— Барка неудобна, оттого что гребцов не хватает, — сказала сидящая на палубе вдова. — Вы бы человека наняли, вчетвером грести много удобнее.

Дверь в рубку была распахнута, таить от Хатидже детали предстоящей высадки моряки не собирались — дама неглупа, все равно догадается. Да и заслуживала пухлая дамочка некоторого доверия.

— Барка нам пока необходима, — доктор передвинул пустую трубку в другой угол рта. — «Заглотыша» отдадим нашей доброй спутнице, когда подойдем к иным обитаемым местам. С таким приданым Хатидже будет легче встать на ноги.

— Благодарю, но, пожалуй, не стоит, — отозвалась леди, скусывая нитку с выстиранных и зашитых кальсон из лейтенантового наследства. — Одинокая девушка с баркой приманивает проходимцев еще сильнее просто одинокой девушки. Да и грести я, как мы успели убедиться, абсолютно неспособна.

— Вам просто нужно слегка натренировать руки, — заверил шкипер. — Но отложим этот разговор на потом. Что касается найма матроса… Можем ли мы доверять чужакам? Наш катер в определенном смысле позаманчивее одинокой вдовы. Пойдут слухи, непременно начнут выслеживать…

— Нас и так выслеживают, уж будьте спокойны, — хмыкнул Док. — Матроса имеет смысл нанять. Если парень окажется годным, мы найдем слова убеждения, и он будет держать язык за зубами. Серебро у нас есть, хорошему работнику не грех и заплатить. Если же попадется бездельник и недоумок, спишем на берег. Где-нибудь подальше от населенных мест.

— Тогда лучше сразу в море списать. И надежнее, и мучиться не будет. В здешних местах выжить в одиночку все равно не получается, — пояснила милосердная вдова.

— Тоже верно, — кивнул доктор. — Но будем надеяться на лучшее, здешние аборигены закалены морем, бодры и мужественны, так отчего же нам и не подобрать достойного парня?

— Проблемы будут, — предсказал Энди. — Моряка, готового отправиться непонятно куда и поверить людям, не имеющим рекомендаций, найти не так легко. Подловить же ДЕЛЬНОГО человека с такими качествами — будет большой удачей. Шар подобного цвета не в каждом портовом кабаке отыщется.

— Энди, ты закоренелый пессимист! — упрекнул Док. — Будем надеяться на лучшее: в каждом порту болтаются беглые преступники, убийцы и насильники, только и мечтающие убраться подальше. Многие из них обладают профессиональными навыками. Вот увидишь — нам повезет! Если нет… что ж, море его примет.

— Вы берите убийцу в хороших штанах, — посоветовала вдова. — В любом случае уже прибыль.

— М-да, и мешки поможет загрузить, — шкипер всматривался в карту. — Джентльмены, полагаю, нам нужно готовить высадку в так называемых Ливнях. Судя по карте, это относительно крупный поселок с приличной якорной стоянкой. Дальше подобных населенных пунктов вообще нет.

Действительно, приобретенная в Глоре карта каботажного плаванья заканчивалась. Далее к востоку изображалось устье реки по имени Тюр — по ней указывался маршрут на далекий север к некому Королевству Ворона. Еще восточнее обозначался нечто, подписанное как «мыс Анта». Но сам мыс на карту не уместился. В запасе у штурманов «Ноль-Двенадцатого» имелись и карты из банковского ящичка, но в тех набросках сам черт ногу бы сломал.

— Что ж, высаживаться так высаживаться, — вздохнул Магнус. — Давайте решать кто идет, и дописывать список необходимых припасов…

Вдова немедленно напомнила, что нужны нитки, потом список начал пополняться провизией, инструментами, машинным маслом и иными необходимыми припасами. Доктор принялся составлять отдельный перечень лекарств, их возможных заменителей, перевязочных материалов и прочего. От мысли прикупить холста для савана гребцу, по трезвому размышлению, отказались. Раз Сан до сих пор жив и начал грызть лепешки, следовало верить в лучшее и надеяться на его полное исцеление.

В разговоре умолчали об одном немаловажном обстоятельстве: на катере нужен был местный человек. Бывалый «морской волк», знающий здешнюю мореходную жизнь, сведущий в особенностях навигации и хотя бы примерно ориентирующийся в географии. Хатидже, при всей своих округлых достоинствах и спокойно-вялом характере, этими знаниями не обладала. Конечно, не стоило давать это понять вдове прямыми грубыми намеками и упреками. Дама, несомненно, невиновна в незнании мужских предметов. Уж не говоря о том, что она и сама была не совсем аборигенкой.

Вопросов оставалось много. Часть их разъяснилась ночью, пусть и не до конца.

…Волна шла в корму, не совсем удачно — удержание катера на курсе требовало определенных усилий. Энди поглядывал на берег: крутые обрывы казались изломанной линией провалов в адову тьму, но по верхушкам гребней ветер трепал шерстку кустарника, а внизу пенилось щедрое кружево прибоя. По носу и правому борту жили бесконечные волны

— вечная забота колыбели бытия. Мир вечно жил и умирал. Нигде ни огонька — и это хорошо

— некому вмешиваться и пытаться испортить серебро ночного мирозданья.

Ну, не то чтоб вовсе некому: у трюмного люка мелькнула слабая полоска света — на палубу поднялась Хатидже. Куталась в плащ, но движения легкие, уверенные. Когда на вдову никто не смотрит, из ее полного тела исчезает любая тень грузности и неловкость. Еще одна загадка установленного на стол шара, требующая объяснения в будущем. Впрочем, странное изящество разжиревшей женщины явно не несет угрозы катеру.

Вдова стояла, давая глазам привыкнуть к темноте. В кормовом крошечном отсеке, где Хатидже обжилась, света нет, но фонарь качается у нижних ступеней трюмного трапа. Чертовски разумная женщина. Насколько Энди понимал, ночами ее никто не навещает. Не дело джентльмена следить за другими джентльменами, но когда чувствуешь катер как свою кожу, трудно не отмечать очевидного. После отбытия незабвенного Сэлби, доктор и шкипер ведут себя подчеркнуто воспитанно. Нет ничего нагляднее дурного примера, да.

Похоже, достойная вдова намерена перемолвиться словечком-другим.

Энди закрепил штурвал, выглянул из рубки:

— Душно в трюме, миссис Хатидже?

— Дурной сон, — призналась дама, кутаясь в слишком длинный плащ.

— Идите под защиту рубки, ветер прохладен. Только не споткнитесь.

Нужно признать, изображать неуклюжесть вдова не стала. Считает, что темнота простит или сознает бессмысленность лицедейства? Скорее, второе.

— Появился безотлагательный вопрос? — спросил Энди, вновь берясь за штурвал.

— Скорее, просьба, мистер Дженкинс. Будете закупать провизию, не берите много джина. Будет жаль, если Док вконец сопьется.

— Совершенно согласен. Будет жаль и весьма. Учтем при закупках. Один не начатый кувшин я припрятал на борту, в случае крайней медицинской необходимости можно использовать. Хатидже, вы вовсе не пьете алкоголя?

— Не джин. И не в мужской компании, — пояснила вдова, глядя на пару лун, прикрытых растрепанной вуалью облаков.

Интересно, какие у нее в действительности глаза? Обычно вдовушка не желает смотреть прямо на собеседника. Сейчас стоит рядом с дверью рубки, но снаружи — предусмотрительно, если кто-то из экипажа выглянет на палубу, ни малейших поводов для волнительных догадок.

— А ты ведь была чертовски красива в юности? — сделал Энди пробный удар от борта в дальнюю лузу.

Пожала плечами:

— Возможно. Скорее, интересна, чем красива. Впрочем, дело вкуса. Тебе-то зачем? Уж у тебя-то определенно иные вкусы.

— Без обид, леди. Вкусы у меня иные, но отчего не спросить? Из чистого любопытства. Редко где встретишь такую интересную вдову. Тебя ждут в Ливнях?

— Меня? Вряд ли. С чего ты взял?

— Показалось, идея о найме матроса принадлежала тебе.

— Глупая идея?

— Нет, наоборот. Весьма разумная. Прямо на удивление. Так кто нас ждет в Ливнях?

Снова пожатие плеч:

— Понятия не имею. В чем-то меня подозреваешь?

Сейчас глаза видны: вовсе не такие заплывшие, большие. Печальные. Самого светлого серебра, будто поддельного. Но сейчас она не лжет. Впрямую не лжет. Хороший игрок.

Энди улыбнулся:

— Кого же подозревать, если не тебя? Гребец думает только о своей боли, Док и шкипер вполне понятны. Должен же я кого-то подозревать и опасаться?

— Логично. Но вы меня заодно с баркой захватили. Насколько я понимаю, это была чистая случайность. Бывают случайные шпионки?

— Не знаю. Наверное, шпионки бывают разные.

Вот теперь улыбнулась:

— Странный ты парень. Даже для Болотного человека, странный. Другой бы — нож к горлу и дознание. Разными методами.

— Нет, мне не все методы интересны.

— Вот и мне не особенно интересно вас предавать, — вздохнула женщина.

— Тогда зачем? Что тебе посулили? Возвращение в свой мир?

— Нет уж! Возвращаться я не собираюсь. Мне здесь уютнее.

— Сочувствую. Должно быть, ты удрала из преисподней. Впрочем, раз вы с Саном родственники, ничего удивительного.

— Да черт бы его взял, этого твоего Сана, мы с ним не очень близкие родственники, — с раздражением заверила Хатидже. — И вообще это не твоего ума дело! Прошлое осталось в другом мире. Кстати, с чего ты взял, что мне что-то должны? Может, это я должна?

Энди прикинул комбинацию и возможную расстановку шаров и признал:

— Вполне достойный вариант. Но мы рискуем запутаться в нюансах правил игры. Такое случается. Пробьем спорный? Давай, ты сходишь на берег с Доком и Магнусом?

— Боишься за катер?

— Естественно. Это мой единственный дом. Если остаешься ты, связывать тебя мы, бесспорно, не станем, а случись шторм или еще какое-то обстоятельство, тебе не справиться.

— Могу и сходить. Но Док и шкипер тоже не очень-то мне доверяют. Они не согласятся.

— Ты им симпатична, это главное. А повод для твоей незаменимости на берегу легко отыщется. Скажем, с дамой менее подозрительно. Так что, сходишь и присмотришь за джентльменами?

— Отчего же нет? Но, честно говоря, не пойму к чему ты клонишь.

— Ничего сложного. Ты утверждала, что если мы тебя спихнем за борт, нас замучит совесть. Это правда. Но правда ведь и обратное? Готова ли ты сдать немолодых, но достойных джентльменов в пыточные подвалы или еще какие скверные места?

— Проверка? Довольно циничная — ты готов пожертвовать друзьями? — Хатидже смотрела с неподдельным интересом.

— Пока мы с катером на свободе, у них остается шанс. Так ведь?

— Да откуда мне знать? Для болотного гада ты рассуждаешь очень последовательно, но я понятия не имею, какую роль ты отводишь мне.

— Роль искренней союзницы, разумеется.

Хатидже помолчала и без особой охоты признала:

— Разумеется, я союзница. От меня джентльменам вреда не случится. Но ведь не исключены и случайности.

Энди хмыкнул:

— Совершеннейшая случайность случилась со мной на Болотах. Дальше начались всякие забавные несуразицы. Что на них обращать внимания? Мир велик и в нем водятся не только свежие лепешки. Так мы союзники, леди Хатидже?

Вот сейчас вдова без колебаний пожала протянутую ладонь.

— Прекрасно! — искренне сказал ночной рулевой. — Теперь мне гораздо спокойнее за джентльменов, за катер, да и за собственную задницу. Слушай, меня мучит один вопрос, возможно неучтивый, можешь не отвечать, но я его все-таки задам. Зачем ты столько ешь? Тебе же явно становиться дурно, а ты все жуешь и жуешь.

— Возможно, по привычке? — предположила достойная женщина. — Наголодалась, вот теперь и заглатываю впрок.

_ ~ ^Н У- голодавших людей я повидал. Ладно, пусть это остается маленькой дамской тайной. Сдается, к катеру и к нам это не имеет отношения.

— Определенно, не имеет, — подтвердила Хатидже. — Ладно, проницательный гад, пойду-ка я спать.

— Спокойной ночи! Да, так все-таки кто: Док или Магнус?

— Я еще не решила, — ответила загадочная портниха-пассажирка и невесомо исчезла в люке.

Энди улыбнулся сияющему серебру моря. Первый фрейм очередной партии был неплох. Союзница, пусть и временная, «Ноль-Двенадцатому» вдова определенно пригодится. Но кто же она такая? Похоже, ее напрасно не спалили в Глоре — такая насыщенная зола определенно улучшила бы пару немаленьких полей. Глупости, конечно. Не ведьма. Но кто? Что ж, подождем отгадки, спешить некуда. Если же подумать о текущей партии… «Может быть, это я должна?» — сказала наша достойная леди Хатидже. А версия оказалась жизнеспособна: катер успели найти еще у Глора. Кто-то поднялся на палубу, освободил несчастную вдовушку и успел ее завербовать. От пут она сама никак не могла освободиться, разрезать веревки в трюме было абсолютно нечем. Их и не резали — развязали и бросили в трюме. Ошибка оказалась незначительной: швырнули в один угол и достаточно аккуратно. Миссис Хатидже, при всей своей разумности, в тот момент была не особенно хладнокровна. Конечно, деталь малозначительная. Но не для слепого моряка.

Итак, Хатидже осталась на катере не случайно. И в Ливнях экипаж что-то ждет. Не засада — куда проще было захватить экипаж у Глора. И не катер — он-то уже и так был в руках неизвестных хитрецов. Но тогда что именно им нужно? Нечто, в чем и сам соперник не уверен? Похоже, короткой эта игра не станет. И пока самым перспективным шаром выглядит вдова — она неустойчива и сыграть ее могут обе стороны. Что ж, пора доставать мелок.

Поселок Ливни оказался довольно своеобразным населенным пунктом: с моря оказалась видна лишь цитадель — серый угрюмый замок, отнюдь не поражающий своими размерами, зато вознесенный на изрядную высоту над бухтой. Только очертания башни и намекали, насколько высоки обрывы над морем. Цитадель казалась ласточкиным гнездом, прилепленным посреди отвесных скал. Присмотревшись, можно было различить несколько строений под замком. Видимо, остальной городок скрывали прибрежные утесы. Когда «Заглотыш» выгреб глубже в бухту, открылись немногочисленные строения и крошечные пристани — то, что, видимо, и именовалось здешним «портом».

— Боюсь, полноценно пополнить запасы нам здесь не удастся, — предрек Док.

— Так всегда и бывает: или денег нет, или товара, — согласился Магнус.

Хатидже никаких глупостей изрекать не спешила — вдова сидела на корме барки, наваливаясь на неудобное весло-кормило.

Когда «Заглотыш» приблизился к причалам здешнего центра цивилизации, оказалось, что все не так плохо: строения выглядели довольно новыми, и, видимо, являлись складами для товаров. Короткие пирсы тоже выглядели исправными и аккуратными. Левее порта имелись строения куда как подряхлее, рядом с сараями лежали рыбачьи лодки. У центральных причалов покачивалась пара каботажных барок и реликтовый гребной драккар. Поодаль стоял на якоре крутобокий парусник — здешняя разновидность слегка усовершенствованного когга.

— Может, нам к рыбакам причалить? — заколебался Док. — Вдруг здесь и таможня есть? Начнут задавать вопросы. Живо засыплемся.

— Тем более нужно идти понаглее, — возразил шкипер. — Своевременная и полноценная оплата стоянки сокращает ненужные вопросы.

«Заглотыш» неуклюже подгреб к пристани. На бревнах уже стоял пузатый человек мелко-начальственного вида. Радушно поднял руку:

— Приветствую в Ливнях уважаемых господ! Вода, провизия, ремонт или отдых?

— Всего понемножку, кроме отдыха, — ответствовал шкипер. — Спешим. Заказец срочный. Вечером уйти должны.

— Понятно. Жаль, что не задержитесь, у нас в таверне новый повар, жаркое из баранины — просто песнь! — абориген аппетитно причмокнул. — Дневная стоянка, как обычно — два «щитка».

Он ловко принял брошенный конец, барка оказалась притянута к пристани, портовый служащий галантно поклонился молчащей Хатидже и принялся подтаскивать к борту «Заглотыша» короткий трапик. Нужно признать, портовая служба в Ливнях оказалась на высоте. Путники перешли на пристань, появился еще один работник, на этот раз с мечом у пояса, раскрыл книгу «Сдачи судна под охрану». Магнус поставил закорючку, отсчитал деньги за стоянку и осторожно похвалил:

— Прилично у вас тут, порядочно.

— Обижаете! Наше отделение «Морсервис Нельсона и Ко» ценит и поддерживает свою абсолютно заслуженную репутацию, — с достоинством сообщил толстячок. — Воду и дрова рекомендую взять у нас, с провизией как вам угодно, но мука у нас конгерская, качество гарантированно…

Прибывшие выслушали иные небесполезные советы и, наконец, направились вверх по мощеному съезду. Дальше начиналась узкая городская улочка.

— Дыра дырой, а обслуживают на славу, — задумчиво сказал Магнус.

— Тут тот же «Нельсон», вы заметили? — прошептал доктор. — Удивительно вездесущая фирма.

— А чем этот «Нельсон» так знаменит? — спросила неосведомленная вдова.

— Уровнем прогрессивного обслуживания, — подумав, ответил шкипер. — Значит, сначала по лавкам, потом в «Печального героя»?

По словам портового служащего, в таверне «Печальный герой» собирались моряки, корабельные плотники и прочий морской люд, ищущий работу. Конечно, исходя из размеров городка, выбор кандидатур был невелик, но попробовать можно.

Лавки городка (все три) по части ассортимента были значительно уступали столичными, но самое необходимое закупить удалось. В дополнение к списку путешественники прикупили штуку полотна, удивительно качественного и недорогого. В сопровождении посыльного юнца и загруженной тележки вернулись на пристань. У «Заглотыша» уже ждал рядок бочек со свежей водой, белые от муки мешки и иная провизия.

Магнус подозрительно принюхался к солонине — никакого подвоха.

— Все проще чем мы думали, — взбодрился доктор. — Хорошее местечко эти Ливни. А что вы все молчите, леди? Новый город, твердая земля под ногами, живописная местность, свежие физиономии вокруг, — разве не повод улыбнуться и развеяться?

— Я просто не в себе от счастья, — довольно мрачно пояснила вдова.

Переговорив со служащим «Нельсон-сервис» о сортах смолы и уточнив заказы, путешественники вновь двинулись в город. Хатидже по-прежнему оставалась мрачна — мужчины тактично делали вид, что ничего не замечают — похоже, вдова просто слегка стыдилась своего обтрепанного вида. Дамы склонны к подобным рефлексиям. На незнакомцев с любопытством поглядывали немногочисленные прохожие, в большинстве своем рыбаки и домохозяйки. Таверну «Печальный герой» найти оказалось нетрудно — она была единственной в городке. Путешественники осмотрели крошечную площадь с одиноким, с виду совсем новеньким фонарным столбом, издали оценили замок местного лорда — и из городка стены твердыни производили все то же суровое и воинственное впечатление.

— Я бы назвал это встречей цивилизаций, — изрек склонный к классификациям и обобщениям Док. — Наверху разбойничье родовое гнездо — напоминание о недавнем прошлом. Внизу — современный, пусть и небольшой порт — признак всепобеждающего прогресса. Все течет, все изменяется, друзья!

— Джин сегодня никуда не течет! — напомнил шкипер. — Берем с собой кувшин и хватит. И к пиву подойдем весьма сдержанно. Так, мистер Крафф?

— Вне всякого сомнения! — обиделся доктор. — Неужели я не помню⁈ Но пообедать-то мы можем?

Пообедать путешественникам удалось и даже весьма недурственно. Знаменитое жаркое из баранины еще только готовилось, ранним гостям пришлось довольствоваться пряной фасолью и ветчиной, но на вкус это вчерашнее яство оказалось просто чудом. Вдова живо уговорила пару мисок, джентльмены не спешили, смакуя и запивая жирное пахучее блюдо глотками пива. Подошла официантка — приятная, в годах леди — поставила на стол изящный глиняный стаканчик и блюдце с орешками:

— Вашей даме, господин шкипер. За счет заведения.

Гости посмотрели на стойку бара — оттуда улыбался хозяин.

— Гм, допустим, за счет заведения, — подозрительно прошептал Док. — Но что это за дрянь и почему именно «вашей даме, шкипер»? А, Магнус?

— Это ширитти, — сказала вдова. — Так здесь называют разновидность фруктового вина, не особенно хмельного. Почему «дама шкипера» — спрашивайте у местных. Им виднее.

— Все это ерунда, какая разница, что деревенщине взбрело в голову, — слегка смущенно проворчал шкипер. — Пойду-ка я к хозяину, перемолвлюсь парой слов насчет найма гребца…

Магнус пошел к барной стойке, а доктор многозначительно глянул на спутницу.

— Нечего на меня коситься, — сказала Хатидже. — Я здесь не причем. Вы оба вели себя по-джентльменски, а подобная глупость приводит к тому, что теперь ложиться под вас мне уже как-то неловко. Что под одного, что под другого, что под обоих попеременно. Придется сохранять добрые товарищеские отношения.

— Что ж, раз так, придется поднатужиться. Но я несколько не о том, — проворчал доктор.

— А про что? Девок здесь нет? Еще не вечер, прибегут.

— Вряд ли, — Док вздохнул, посмотрел на необычный портрет на стене. — Похоже, здесь приличное заведение.

Хатидже тоже посмотрела на картину: портрет, выполненный в оригинальной манере инкрустации темного перламутра и морских камешков, изображал мужское лицо, чрезвычайно суровое, но не лишенное своеобразной привлекательности. Интересная работа, только расположение головы на полотне выглядит несколько странным.

— Похоже, ему голову срубили, — предположил доктор. — Вот то внизу — широкое и блестящее — клинок.

— Вполне вероятно, — согласилась вдова. — Теперь понятно, почему Герой — Печальный.

И почему местные шлюхи сюда не заглядывают.

— Да, у каждого заведения имеются свои недостатки. Послушайте, дорогая Хатидже — ну к чему это простонародное «шлюхи»? Что бы там не случалось в жизни, несомненно, вы — воспитанная и достойная женщина.

— Может быть. Простите, доктор, не хотела быть грубой. Просто нервничаю.

— Отчего же⁈ — изумился добродушный эскулап. — Прекрасный обед, тихое приличное местечко. Все совершенно спокойно и удачно. Хотите еще порцию фасоли?

— Не откажусь. Но все слишком спокойно. Оттого и нервничаю.

— Это у вас чисто дамская чувствительность, дорогая Хатидже, — доктор помахал официантке насчет фасоли. — О, вот и наш шкипер идет!

Магнус опустился на табурет и успокоил спутников:

— Все нормально. Готовые наняться на судно про нас уже слышали, скоро подойдут. Тут принято дать гостям города поесть и перевести дух.

— Прекрасная традиция! — одобрил доктор.

— Замечательная, хотя и недавняя, — пояснил Магнус. — Еще пять-шесть лет назад тут рубили головы направо и налево, лорды чудили и зверствовали. Но нынче в замке новый хозяин, хотя и совсем мальчишка. Все как-то подуспокоилось, агентство «Нельсона и Ко» дало кредит на развитие порта. Собственно, хозяин таверны здесь обосновался недавно, вполне доволен. Дела потихоньку идут в гору. Леди, а вы отчего не пьете? Хозяин обидится.

— Что-то не хочется. Вдруг отравят? — пробормотала Хатидже, но все же поднесла стаканчик ко рту… — Недурно. Похоже из тутовника.

— Наша леди нервничает, — объяснил Док. — Ей кажется, что здешнее спокойствие не к добру.

— Я бы и сам так подумал, — прошептал шкипер. — Но мы же наготове?

— Мне пневм уже все пузо продавил, — заверил доктор.

Трое путешественников покосились на портрет на стене. Действительно, все шло как-то чересчур благостно.

Но в «Печальном герое» ничего не случалось. Постепенно подходили люди, вежливо приветствовали незнакомцев, выпивали кружечку пива, исчезали или подсаживались к путешественникам. Соискателей на место гребца оказалось немного. Двое сразу же сняли свои кандидатуры, узнав, что барка следует отнюдь не к Глору или Новому Конгеру. Один из моряков поцокал языком и признался, что отвык ходить на «до-походных корытах». Что было жаль, поскольку моряком этот честный джентльмен показался вполне дельным. Впрочем, он предрек, что должен подойти некто по имени Мизинчик — вот он барочникам будет в самый раз…

Хотя кандидатуры не годились, разговор с местными обитателями был любопытен и познавателен. На кухне созрела знаменитая баранина, путники продегустировали — действительно вкусно. Хатидже пошла к хозяину и попросила повторить и подать еще зелени. Вернувшись с тяжелой миской и пышнейшей лепешкой, вдова обнаружила за столом довольно смешного соискателя — с катерными джентльменами беседовал мальчишка. При приближении дамы юнец с неожиданным почтением вскочил, пододвинул табурет. Хатидже села, разговор продолжился.

…— Допустим, — доктор улыбался. — Но нам нужен гребец. Ты знаешь, что такое барка и какие тяжелые на ней весла?

— Ну. — Мальчишка перевернул кисти ладонями вверх. — С восьми лет хожу на сальми. Ладони были не то что заскорузлые и сплошь мозолистые, но убедительные.

— Все равно, парень, — шкипер развел руками. — Извини, ты не подходишь. Нам нужен кто-то повзрослей и посильнее. Поход дальний, и что скрывать, малость рискованный. То что ты в кузне работал, похвально, но маловато. Ты уж не обижайся.

Мальчишка кивнул:

— Какие обиды, господин шкипер. Понимаю. Не видя меня в работе, кто ж брать-то сопляка будет. Подожду. «Старая голова» вернется, возьмут. Такая незадача вышла — они срочно в Конгер повернули малым экипажем, на ремонт. А мне два месяца ждать неохота. Деньгу-то теряю. Ну, не подхожу так чего поделать. Извиняйте, шкипер, что время отнял.

— Пустое, разговор-то дельный, — Магнус пожал мальчишке небольшую, но крепкую ладонь. — Я б тебя охотно взял, да не в этот рейс. Давай ужином угостим, я сам с твоих лет в море начал ходить, эх было время…

_ Мальчишка принялся было отказываться, но джентльмены настаивали. Паренек действительно был неплох: худощавый, но жилистый, сдержанный. Улыбался мало, но приятно. Подрастет, дамам будет головы кружить. Но сейчас куда его — на взгляд еще и пятнадцати лет нет.

Мальчишка получил миску ароматного рагу, краюху хлеба с маринованным луком, огромную кружку с медовым чаем, тактично пересел за соседний стол.

Наконец к путешественникам подошел Мизинец, у которого, как и можно было догадаться, отсутствовал палец на левой руке. Впрочем, это делу не мешало: кряжистый, коротконогий морской бродяга, явно опытный гребец. Насчет жалованья столковались, Магнус для профилактики позадавал вопросов — по всему выходило — беспалый то, что надо. Порядком хаживал Мизинец у Глорского побережья и даже намекал, что участвовал в Походе. Насчет последнего наниматели не очень интересовались — катерники уже поняли, что о мифическом Походе Великого Флота врут все кому не лень, традиция здесь такая.

Уговорились отчаливать немедля. Мизинец бахнул приличный стаканчик «отходной», звучно дохнул в сторону от дамы и побежал за пожитками. Уговорились встретиться тут же, у таверны.

— Вроде бы опытен, — с удовлетворением сказал Магнус.

— Был бы еще не болтлив, — напомнила Хатидже.

— А не слишком ли он на джин налегает? — с завистью глянул на пустую кружку доктор.

В таверну зашла странная компания, не очень уместная даже для этого спокойного питейного заведения: мальчишка в очень хорошей куртке, и красивая дама, ведущая за руку маленькую девочку. Сопровождавший троицу мужчина, с виду воин, остался в дверях. В таверне мгновенно наступила почтительная тишина, посетители поднялись, приветствуя вошедших. Мальчик сделал ответный приветственный жест, призывая не прерывать ужин. Разговоры в зале продолжились, хотя и тоном ниже. Мальчик посадил маленькую девочку на высокий табурет у стойки, девчушке немедля подали кружку с чем-то сладким и великолепную конфету на длинной палочке.

— Сам лорд Либен-младший со сводной сестрой, — многозначительно прошептал мальчишка-гребец с соседнего столика.

Шкипер поблагодарил знатока местной аристократии и заметил:

— Сразу видно — благородные. А лорд-то действительно совсем молод.

Хатидже заведомой утонченности в местном властителе не нашла — мальчишка мальчишкой, а девчонка еще и простонародно ногами болтает. Воспитание откровенно прибрежное. Дама, сопровождающая детей, действительно очень хороша и одета со вкусом. Впрочем, кто такая по статусу непонятно, может как раз гувернантку и выписали. Впрочем, благородные гости задерживаться не стали, девчонка допила лакомство и, размахивая конфетой, отправилась к двери. Лорд Либен-младший еще раз окинул взглядом зал, отдельно посмотрел на «барочников» — неудивительно, что новые лица мальчика интересовали больше всего. Присутствующие встали, провожая юного хозяина замка.

— Ну и слава богу, — с облегчением вздохнул Магнус. — Соплив лорд, а кивнет, скрутят, бросят в подвал, и рассказывай потом сказки. Не пора ли и нам идти, леди и джентльмены?

Хатидже была согласна — ее подташнивало от повторной порции рагу. И нервного напряжения. Неужели этот Мизинчик и есть «подарок» экипажу? С виду и по разговору — разве что за пирата-головореза его можно принять. Неужели здесь в шпионы никого получше не нашлось? Или настолько хорош лицедей-притворщик?

«Барочники» допили медовый чай, распрощались с хозяином, но дойти до дверей не успели: снаружи донесся вопль и непонятный шум. Встревоженные посетители таверны кинулись наружу, но Хатидже со спутниками невольно оказалась на пороге первыми.

На ступенях таверны лежал Мизинчик. Гребец был бесспорно жив, ибо стонал, ворочался, сквернословил и пытался встать. Вид у него был жутко всколоченный, глаза безумно вытаращены, рядом валялись вещички, вывалившиеся из матросского мешка.

— Эк, ты, братец… — обеспокоенный Док нагнулся над ерзающим телом. — Да что с тобой?

— У-у, оно… Иду… Оно как… Я… Да чтоб меня отбарило восемь раз… Вдруг… Дарк! Прям сюда, — хрипящий Мизинчик ощупывал свою шею и одновременно ногу. — Дарк, у-ууу!..

Хатидже толкали в спину высыпавшие из заведения горожане, все встревожено переговаривались:

— Дарки, говорит!

— Да откуда? Сам сверзился, зубы заговаривает.

— Смех один, откуда тут дарки⁈ Под фонарем-то⁈

Действительно, на скромной площади у «Печального героя» уже зажгли масляный источник света, сейчас по улице подходили мужчины, некоторые с оружием. Мизинчик пытался сесть, взвизгивал от боли.

— Похоже, нога сломана, — предупредил Док, пытавшийся ощупать кривоватую конечность пострадавшего. — А ты, уважаемый, с джином-то не перебрал ли?

— Я-ы? Откуда⁈ Это оно тут! — невнятно запротестовал Мизинчик — он явно был не в себе.

— Точно, «оно самое», можжевеловое! — засмеялись в толпе. — Хлебанул на радостях.

От бедняги Мизинчика действительно крепко разило спиртным. Но куда больше внимание Хатидже привлекла одна вещица, валяющаяся в вещах неуклюжего пьянчуги.

— Люди, да помогите же увальню! — добросердечная вдова присела, принялась укладывать разбросанные пожитки в матросский мешок. Ей немедля принялись помогать, увесистого Мизинчика дружными усилиями переложили на подогнанную тележку — жители Ливней хоть и посмеивались над пострадавшим, но, в общем-то, не были чужды милосердию. Хатидже сунула моряку под голову дорожный мешок. Мизинчик продолжал ошалело стонать.

— Не судьба! — вздохнул доктор. — Ну, выздоравливай, братец, задаток можешь себе оставить — будет на что подлечиться.

Окружающие одобрили столь великодушное решение, добровольцы покатили тележку прочь — пострадавший охал на выбоинах. Горожане принялись возвращаться в «Печального героя» — происшествие требовалось обсудить за кружечкой пива.

Шкипера подергали за рукав:

— Ну? — мальчишка-гребец, дожевывал свой ужин. — Может, возьмете пока меня? Я вообще не пью, мне мамка запретила. Нанимайте, не пожалеете. Хотя б, до следующего порта, там поменяете на какого здоровилу.

— Гм, даже не знаю, — засомневался Магнус. — Мы далеко идем. Что мамка-то скажет?

— Так ей чего? Так и сказала: чтоб был через два года к ужину. И в кошеле двадцать «корон» имел. Иначе, за ухи и пинками.

— Спартанское воспитание, — покачал головой Док.

— Ну, — подтвердил юный гребец. — Про спартов я не знаю, а у нас семейная традиция. Надоть соответствовать. Папаню впервые в море в восемь лет унесло, я-то подзадержался.

Джентльмены переглянулись:

— Допустим, мы тебя наймем. Ты с барочным веслом действительно управишься? — строго спросил шкипер.

— Тама вот мыс у выхода из бухты, — мальчишка указал в густеющий сумрак над морем. — Ежели до того момента сочтете, что весло мной болтает, а не наоборот, попросту спихнете в воду. Я в обиде не буду.

Магнус крякнул:

— Ладно, иди, вещи забирай.

— Все со мной, — новый член экипажа, подвинул висящую на боку сумку.

— Невелик багаж, — усмехнулась Хатидже.

— Так, а что в походе молодому моряку потребно? Нож, нитки с иглой, зубная щетка, да и все. Главный багаж — опыт, а его сюда собирают, — юнец постучал себя по лбу.

— Гм, что-то ты умен не по годам, — улыбаясь, заметил доктор.

— Не особо, — мальчишка вздохнул. — Счету папаня научил, а с письмом не особо преуспелось. Может, пойдем на борт, господин шкипер? А то отлив начнется, выгребать всяко потрудней будет.

— Идем. Тебя как звать-то, знаток отливов и счета?

— Гру — меня обычно кличут. Это уменьшенное от Грубияна.

— Не похож ты на грубияна, — удивилась вдова.

— Оттого и назвали. Бывало в детстве маманя хворостиной охаживает и орет: да скажи хоть слово дельное, шмондюк упертый! А что мне визжать да богов гневить? Раз попался, так претерплю. В общем, не люблю ругаться.

— Сдержанность — первая добродетель мужчины, — похвалил Док.

Пополненный экипаж быстро шагал вниз к порту. Уже зажег свой огонь небольшой маяк на утесе, все явственнее доносился шорох прибоя. Мальчишка рассказывал как лучше выходить из бухты. Вообще этот самый Гру-Безответный производил впечатление опытного путешественника.

На причале «Заглотыш» в два счета закончил погрузку и отдал швартовы. Дежурный от «Нельсон-сервиз», прокричал добрые слова напутствия. Хатидже успела перепрятать унесенную под плащом добычу и устроилась у руля.

— Позвольте, добрая леди? — мальчишка тоже пристроился у кормила. — Тут хитрость малая имеется…

Барка действительно сразу пошла увереннее.

— Дело ты все же знаешь, — одобрил шкипер, ворочая веслом.

— Детство на таком красавце провел, — пояснил новобранец. — На шаг короче была наша сальми, а так в точь-в-точь. На весле-то проверять будете?

И на весле Гру себя показал весьма положительно, заодно тактично посоветовал якорь на борот вешать — там оказался специальный вырез под якорные «лапы». Но главная проверка была впереди. Хотя Хатидже отчего-то уверилась, что мальчишка не сплохует…

К катеру выгребли уже в полной темноте, но судно мальчишка разглядел сразу и ахнул:

— Так у вас и дымоплав⁈ Ух ты! Это ж истинное чудо!

— Да ты катера видел⁈ — изумился Магнус.

— Откуда? Рассказни слыхал, но думал, чистые сказки. Дымоплавы это ж где-то на дальнем юге, за землями руколапых. Не-не, господин шкипер, я ничего не спрашиваю — лишний вопрос, он еще понелепей ругани.

— Дымоплав, который чаще называют «паровым катером», нам по случаю достался, — благосклонно пояснил Магнус. — И ты лучше именуй капитана не «господином шкипером», а просто — «сэр». У нас так принято.

— Сэр? Понял, сэр. Осмелюсь спросить, сэр, мне на барке идти или и на катер можно будет взглянуть?

— Пожалуй, можешь и взглянуть, — разрешил Магнус. — Сейчас я тебя остальной команде представлю и якорь поднимем. Мы по холодку идти предпочитаем.

— Как прикажете, сэр! — мальчишка восхищенно рассматривал стальной борт «дымоплава»…

…- Благодарю, миссис Хатидже. Рассказ был подробен и красочен, — Энди стоял за штурвалом, рассказчица сидела в дверях рубки. — Изложила ты все славно, но ход партии я все равно не совсем понял.

— Я тоже удивилась, — призналась вдова. — Похоже, вмешалась случайность. Бывают в вашем снукер-гранде случайности?

— Откровенно говоря, случайности крайне маловероятны в подобной игре. С другой стороны, снукер-гранд и есть жизнь, следовательно, случайности возможны. Теоретически возможны. Говоришь, тот морячок действительно нализался?

— Разило от него крепко. И он вообще был не в себе. Взгляд дикий. Похоже, нам повезло, что тяга к спиртному обнаружилась еще на берегу.

— Да, пьянчужки на борту уже имеются, к чему нам такое однообразие, — согласился ночной рулевой. — Но получается, что подсовываемый нам хитроумные шпион напился, да еще сломал ногу? Это крайне неуклюжий шпион, как думаете, миссис Хатидже? Или он и не был шпионом?

— Откуда мне знать? Не мальчишку же они нам подставили? Сопляк вроде бы по морю вдоволь поболтался, вряд ли они готовили шпиона заранее на ваш дрянной катер.

— Леди, вы наш катер не ругайте. И вообще, не пора ли намекнуть, кто такие «они»?

Вдова помолчала и буркнула:

— «Они» — просто они. Местные. Пришли, развязали, поговорили. Коротко. Допрашивать их самих мне как-то не пришло в голову. Я была на вас немного сердита.

— Хатидже, я уже извинялся и готов сделать это еще раз. Мы не знали, что задержимся, — серьезно сказал Энди.

Женщина покосилась на ночного рулевого:

— Я поняла. Но более подробно мне просто нечего рассказать. Трое, с определенным морским опытом. Да, вот еще — на подыхающего хвостача они глянули без особого удивления.

Энди кивнул:

— Про нас они знают достаточно много. Но почему так смехотворно получилось со шпионом? Может, этот беспалый и не был их лазутчиком?

— Скорее всего, был, — сумрачно сказала Хатидже. — Похоже, он о тебе знал и даже нес подарок. Или взятку. Держи сокровище.

— Очки? — Энди с изумлением взял неожиданный предмет, раскрыл проволочные дужки и нацепил оптический прибор на переносицу. — Славная штука для солнечного полудня. Как я выгляжу?

— Даже для болотного кикимора — жутко! — с чувством заверила Хатидже.

С закрывающими глаза темно-синими, сейчас кажущимися черными, стекляшками, штурвальный действительно выглядел зловеще. Явный слепец-маньяк.

— Значит, недурно, — удовлетворенно отметил проницательный игрок в снукер жизни. — А кто такой кикимор?

— Супруг кикиморы — известной болотной дарки.

— Хорошо что я не женат, — ухмыльнулся рулевой. — Что ж, поразмыслим над тайной охромевшего шпиона и присмотрим за мальчишкой.

— Отчего я должна думать и присматривать вместе с тобой, а не сама по себе? — спросила вдова, глядя в темное море.

— Потому что я не спрашиваю, чьей ты была женой и кто ты сама, — спокойно объяснил Энди. — Твари, болотные и иные, должны держаться друг друга — по-моему, это естественно. Если у тебя возникнут трудности, можешь рассчитывать на мою помощь. Пока ты сама остаешься на стороне «Ноль-Двенадцатого».

Вдова пожала пухлыми плечами:

— Здесь недурно кормят…

Шифровка.

Лагуна — Твин Кастлу

На исходных. К операции готовы. Ждем объект.

Из блокнота яГтниальные размышления и склероза.

…Туг я ставлю чашечку на стол и говорю:

— Вот это красиво и даже гениально, не побоюсь этого слова. Технически достоверно и выполнимо, уж в этом я бы на вашем месте не сомневалась. Но терминология? Сами прислушайтесь — <Нуль-Т'! Это же явно не взлетит!

Братья переглядываются, старший подливает мне заварки и осторожно уточняет:

— Отчего же не взлетит? Доводы?

— Название у технологии сомнительное. Звучит изящно, это да, но по сути, что у нас получается? Вы берете испытателя, к примеру, меня, запихиваете в кабину и множите на ноль. Кому это понравится? Естествоиспытатель должен быть уверен в оборудовании, в себе, и в силе советской научной мысли. А здесь… Надо бы переименовать благозвучнее. Кстати, если умножать меня на ноль, результат будет примерно тот же — неутешительный. Нет, товарищи, прыжки сквозь время и пространство — отнюдь не игры с нулевой суммой…

Увы. тогда меня не послушали. Можно понять: литераторы, им игра слогов и созвучий ближе. Не убедила. А развитие упомянутой технологии зависло примерно на том же месте. Увы, так и скачем по пространствам без всяких кабинок, сквозняки уж замучили…

Густо заросшие острова, тростник, тысячи птиц. Почти Болота, хотя впечатление весьма обманчивое. Обширная дельта реки. Нет, никакого сравнения с правильными болотами. И птицы неприятные.

Энди опустил бинокль. Последние несколько минут он рассматривал стаю бродящих на мелководье носатых уродцев. Светло-розовое оперение, тонкие ноги, голые шеи. Док утверждал, что это не настоящие фламинго, а их дальние родственники. Вживую подлинных фламинго ночному рулевому в прошлой жизни видеть не доводилось, а здешняя разновидность казалась малосимпатичной: похоже, на костистых ногах птиц имелось по лишнему суставу, а то и двум. Абсолютно неаппетитная добыча.

«Ноль-Двенадцатый» шел вдоль внешней границы островов. Углубляться в архипелаг не имело смысла, да было и опасно: частенько в протоках виднелись завалы из побелевших древесных стволов, принесенных течением Тюра с дикого севера, да и иных сюрпризов хватало.

Энди повесил бинокль на крюк, поправил очки. Денек выдался не такой уж яркий, солнце подернулось дымкой, но глаза все равно побаливали. Ветра не было, давила неприятная духота. Лето пришло или все еще весна?

— Гру, как думаешь, всё лето выдастся таким давливым?

— Едва ли, сэр. Хотя боги еще не решили, они в эту пору чем-то иным заняты, — мальчишка выжал швабру и набрал свежей забортной воды. — А сейчас я бы не стал гадать. До лета еще есть время. Но если говорить о насущном — сдается, нас прихлопнет непогодой.

— Да, дымка ненормальная. И что ты палубу так драишь? Скоро дождем ополоснет.

— Приказ есть приказ, сэр, — исполнительный юнец взялся за швабру.

— Откладывай это дело, парень, — сказал из рубки Магнус. — Барометр падает, да и колени у меня ломит. Пожалуй, нам удастся набрать вдоволь свежей воды без высадки. Что хорошо. Остальное плохо. Похоже, заштормит изрядно. Проверю-ка я машину. Зови Дока — пусть встает к штурвалу. Вы займитесь палубой — все лишнее убрать и закрепить. Мы не так богаты, чтоб терять имущество. Крикните на «Заглотыша» — пусть тоже делом займутся…

Энди отправился на корму. На барке чистили рыбу и как обычно перепирались — дальние родственники без взаимных упреков и минуты провести не могли. Странные у диких народов привычки.

— Эй, на корыте! — крикнул ночной рулевой. — Похоже, шторм идет.

Вдова смотрела из-под надвинутой на глаза косынки. Сан, бормоча угадывающееся «нуахшториляего», полез убирать в «каютки» и лари все лишнее. Двигался гребец по-прежнему неловко, сидеть мог только полу-боком, временами на обесхвосченного накатывал приступ безумья и несчастный начинал шумно и яростно спорить сам с собой. Но к этому все привыкли, а с обязанностями вечного вахтенного по «Заглотышу» страдалец, в общем-то, уже вполне справлялся.

День все тянулся — душный и тяжкий, катер успел миновать последние острова дельты

— по левому борту тянулось бесконечная тростниковая плоскость с редкими сухими скелетами умерших деревьев. Птицы зависали в густом воздухе над недвижным тростником, и, казалось, исчезали, падая камнем. Солнце растаяло — за кормой лишь слепо светилось пятно над горизонтом. Экипаж вяло поужинал: сегодня жареная рыба не лезла в горло даже вдове. Но шторма все не было…

Холодный выдох грядущего ужаса коснулся «Ноль-Двенадцатого» уже в темноте: ветер ударил с носа, загудел в короткой мачте катера. Шел ледяной норд-ост…

К рассвету Энди успел не раз вспомнить о Болотах. Хотелось домой. Или вообще куда-нибудь. Нехорошие дневные предчувствия вполне оправдались…

…Шквал ударял за шквалом, иногда удары следовали практически непрерывно. Якорь катера был потерян в первый час этого конца света, чуть позже оборвало якорь «Заглотыша». Суда несло в темноту, полутора сотен лошадиных сил «компада» хватало лишь на то, чтобы удерживать катер носом к ветру. В эту ночь экипаж оказался абсолютно слеп: даже штурвальный мог разглядеть лишь брызги и потоки серебра на стекле рубки. Снаружи смешалось небо и море: выйти на палубу было практически невозможно, легкие немедленно забывала водяная пыль, а перекатывающиеся через палубу волны, сбивали с ног. Помпа в трюме непрерывно работала, свободные члены экипажа собрались вокруг нее

— о сне нечего было и думать. Временами катер клало на бок, дважды, лихорадочно работая штурвалом, Энди полагал, что судно уже не выпрямится. Пока везло…

— Шансов немного, но мы еще поборемся, — утверждал шкипер, практически вися на стене рубки.

— Отчего и не побороться? — соглашался Энди, пытаясь предугадать новый удар шквала и подставить нос строго под него…

Тьма, казалось, пришла навечно. Паровое сердце «Ноль-Двенадцатого» неслышно стучало в реве ветра, катер еще жил и боролся. В рубку выбрался Гру и лаконично известил:

— Ну, течь.

— Пожалуй, пойду взгляну, — прокричал Магнус, выжимая и натягивая на плешь, блин фуражки.

— Конечно, сэр. Я справлюсь, — заверил Энди.

И снова несчастный нос катера принимал на себя удары огромных волн. Судно тяжелело и все хуже слушалось руля. Работая штурвалом, ночной рулевой понимал, что дело безнадежно. Слишком далеко отнесло «Ноль-Двенадцатого» от берега, при такой скорости ветра судно уже далеко в Океане, а про тот океан местные даже не чертят толковых карт. «Заглотыш» все еще болтался на буксирном тросе, но пересаживаться на барку даже в самом худшем случае нет смысла. Как говаривает Док: мгновенно расколотый череп куда поприятнее неспешного перитонита или гангрены.

Снизу доносились удары молотка — трюмная команда пыталась заделать течь. «Ноль-Двенадцатый» все сильнее оседал на правый борт. Шланг помпы еще выплескивал щедрую струю воды, бессильно, но нагло плюясь в громадные накатывающие волны. Наверх выбрался Магнус:

— Слегка заделали. Но и на корме обшивка сочится. Гм, и муке нашей пришел конец.

— Это мы как-нибудь переживем.

— Несомненно. Но помпе не справиться. Крен усиливается. Пожалуй, через часок-другой перевернемся. Желаешь малость передохнуть на барке? Если она, конечно, еще при нас.

— Ялик унесло, а «Заглотыш», судя по виду, порядком набрал воды, но держится. Имеет ли смысл пересаживаться, вот в чем вопрос.

— И я о том же, Энди. Может, подведем барку к борту и подопрем катер?

— Получится дырявая и несуразная бочка, слушаться руля будет примерно так же.

— Без двигателя руль нам не особо нужен, а котел скоро придется заглушить. Лучше сэкономить топливо, чем взорваться.

— Что ж, тогда остается обняться с «Заглотышем» и посмотреть, что из этого выйдет. Разрешите свистать всех наверх, сэр?

— Хвостатого оставь на помпе. Его все равно мигом смоет…

Энди скатился вниз — воды в коридоре было уже по пояс. Экипаж посменно работал у помпы. Сейчас Док и волонтер отдыхали, на рычагах насоса висел мальчишка и вдова. Доктор рассказывал что-то ободряющее, про венерические болезни.

— Сан у помпы, остальные — наверх! Только поосторожнее, — призвал ночной рулевой, хлюпая к котельному отсеку. — Будем подводить барку к борту.

Уровень поднявшейся воды в котельном был на грани. Несколько минут и придется тушить топку. Энди, спотыкаясь на невидимых ступеньках трапа, выбрался наверх:

— Поживее, леди и джентльмены!

Сначала за рулевого попытались оставить вдову, но первый же поворот своенравного штурвала отшвырнул женщину в угол рубки.

— Эй, сопляк, хочешь порулить? — зарычал Магнус.

— Ну! — мальчишка обезьяной повис на штурвале…

Барку попытались пришвартовать к борту катера — оба суденышка порядком отяжелели, но пока держались. Энди работал багром и вязал узлы канатов, шкипер практически нырнул в трюм, спеша заглушить котел.

— Теперь не перевернемся, а просто утонем! — проорал привязанный для страховки к пулеметной тумбе Док, и вновь взялся за канат, плотнее подтягивая барку.

— Может и не утонем, — отозвался рулевой, поглядывая на рубку — через нее перекатывались волны, но во тьме было видно, как упирается в штурвал цепкий мальчишка. Вот сопляк что-то сказал помогающей вдове, та засмеялась как молоденькая…

…Палуба вздымалась, рушилась и пыталась уйти из-под ног, но Энди ощущал, что дрожь двигателя стихла. Связанные суда оказались полностью беспомощными. Из машинного выбрался шкипер, утер мокрое лицо и ухмыльнулся:

— Гребец у помпы вопит: «я думал, вы убежали!». Я говорю — а куда мы убежали? Ругается, черт беззадый.

Док махнул рукой в сторону трюма:

— Раз ругается, значит, еще в своем уме. Кстати, мальчишка неплохо справляется.

— Это точно, — Энди переждал пока схлынет вода. — Сопляк мог бы стать недурным рулевым. Жаль, видать, не судьба.

— Но-но! Пора вспомнить, что мы британцы, пусть и беглые! — воззвал к мужеству спутников шкипер. — Возьмем себя в руки, джентльмены!

В тесноте рубки держать себя в руках было как-то попроще и потеплее. Энди вернулся за штурвал, сейчас беспомощный «Ноль-Двенадцатый», естественно, руля не слушался, но иногда что-то удавалось сделать. Рулевой всматривался в темноту: похоже, уже наступало утро, вернее, что-то на него похожее — черную тьму слегка разбавила серость. В вое ветра прибавилось монотонности, Энди мог расслышать разговор рядом. Док и шкипер посасывали мокрые трубки и рассказывали младшим членам команды всякие разности про шторма и бури. Рулевой слушал краем уха, размышлял, почему «Заглотыш» не тонет, хотя по всем признакам давно обязан пойти ко дну. Видимо, местные кораблестроители были не так просты…

Шел час за часом, ревел шторм, моряки поочередно спускались к помпе, дабы ободрить бесхвостого труженика и согреться работой. Перекусывали одинаково размокшими до сугубо кисельного состояния сухарями и солониной. Намечались планы по ремонту судна — правый борт «Ноль-Двенадцатого» из воды уже и вовсе не поднимался, но раз боги все еще размышляли над участью судна, имело смысл надеяться на лучшее.

Пока лучшего не предвещалось: к ночи катер оставался на плаву, но погрузился еще на два с лишним фута. Помпу подняли на ступени трапа, за инструментами теперь приходилось нырять. Волны катились по палубе совершенно свободно, лишь рубка скрипела под их напором.

Наступила ночь, с трудом угадываемая в бурлящей темноте шторма. Экипаж целомудренно жался к вдове — она была самая теплая. Мокрые плащи и одеяла практически не грели. Двери рубки пришлось подпирать собственными спинами: замок левой двери выломало ударом волны.

— По крайней мере, непогода не усиливается, — ободрял оптимист-Док.

— Ну. Завтра шмонданет, — предрек мальчишка. — Весенние шторма, дело известное.

Гаденыш-абориген напророчил. К следующему условному полудню ветер стал шквалистым, непредсказуемые порывы крутили связанные суда, волны захлестывали с разных сторон. Помпа уже окончательно перестала справляться. Энди пришлось перебираться на барку и поработать примитивно: ведрами. Как ни странно, в этом развлечении лучшей помощницей стала Хатидже. Зачерпнуть ведро вдове вполне было по силам, а быть смытой волной мужественная женщина отчего-то не боялась. Энди втягивал веревку с дамой и ведром обратно, черпальщики возвращались к развлечению.

— Глупейшее занятие, — справедливо отмечала леди. — Черпать воду решетом — так это у нас называется.

— Нет, решетом мы бы определенно черпать не стали.

— У вас на болотах напрочь отсутствует чувство юмора.

— У нас на болотах решето отсутствуют. Как и на борту славного «Ноль-Двенадцатого». А если бы этот инструмент имелся, мы бы его берегли. Разумнее рисковать ведрами — их на борту четыре штуки, и ни одно не потеряно.

— Ты слишком жаден для настоящего азартного игрока. И вообще дарк из биллиардной

— это противоестественно.

— Это куда нормальнее чем быть легковеснее ведра.

Вдова усмехнулась: отрицать, что сейчас она почти ничего не весит, леди не собиралась. На редкость разумная баба.

Перекрикивать шторм было сложно, черпальщики вновь сосредотачивались на работе. Борта «Заглотыша» все еще виднелись над водой, в неровных паузах между ударами ветра было слышно, как фыркает помпа на катере, устало отплевывая бесконечный океан…

Еще день и еще ночь…

Утро показалось ослепительным — небо сияло восхитительным цветом грубой оберточной бумаги. Энди впервые за эти дни вспомнил о повязке на глаза и очках. Ветер спал, волны меланхолично бились в борт катера, обдавая рубку мелкой дробью брызг.

— А хорошее стекло, — сказал мальчишка, разглядывая выстоявшее лобовое окно рубки.

— Это тебе не шутки, а Квинборский стекольный завод! — шкипер гордо поскреб щетинистый подбородок.

— Ишь ты! — восхитился юный туземец. — Это завод, который у Авмора? Там еще драконью желчь в тигли добавляют. Известное средство!

— Желчь-то? Это, да, что может быть надежнее. Стоит поблагодарить бога и инженеров. Да и дракона-благодетеля.

— Ну! — с энтузиазмом поддержал знаток местного стекольного производства. — Работаем, сэр?

Поработать пришлось крепко. Волнение успокаиваться не торопилось, откачать воду было трудновато. К вечеру «Ноль-Двенадцатый» поднялся на несколько футов, дифферент удалось уменьшить. Энди практически не поднимался из залитого трюма, заделывая разошедшуюся обшивку. Повреждения оказались не так уж велики, кроме той первой, крайне неприятной течи, отмечалась лишь легкая деформация швов.

— Переклепать местами надо, будет как новый, — отметил сообразительный мальчишка.

— Да, но для этого нужно попасть на хоть какую-то верфь, — вздохнул Энди.

Ловкий Гру оказался весьма полезен на подхвате. Мальчишка недурно нырял, не боялся оказаться на веревке за бортом, толково перестукивался через обшивку. За сутки управились с большой течью.

— Эт, млегоафиг, пятнадцатилетний поммех, — справедливо похвалил очищавший шланг помпы Сан. — Надо его из юнг повышать.

— Я бы удвоил жалование, — согласился Энди. — Поговорю со шкипером.

— Благодарю, сэр! — мальчишка, складывал молотки в ящик. — Лишняя «корона» мне не помешает. То-то маменька обрадуется!

— Ну и курва у тя мамаша, — вздохнул гребец. — Ребенка в море выгнать, стервееаком.

— Вы потише, она запросто услыхать способна, — испугался мальчишка.

Моряки засмеялись…

К следующему утру удалось воскресить «компад», и начать поднимать пары. Экипаж наконец-то попил горячего.

— Как немного нужно человеку для счастья! — философствовал доктор, разглядывая кружку с чаем.

— Это несомненно. Понять бы еще, почему при шторме в первую очередь исчезает посуда, — проворчал шкипер.

— Ее никсы воруют, — сообщил не чуждый местным суевериям мальчишка.

— Ладно, котелки уцелели, а с кружками и мисками что-нибудь придумаем, — махнул рукой Магнус. — Вопрос, куда нам держать курс, будет сейчас поважнее.

Точное местоположение «Ноль-Двенадцатого» на данный момент было абсолютно неизвестно. Шторм гнал катер на юг, но с какой скоростью и точно ли строго на юг, экипаж не знал. Секстант при отсутствии карты и странном поведении местных светил был бесполезен. Собственно, даже сколько суток длился ревущий ад было не совсем понятно. Магнус был уверен, что шесть дней, доктору казалось что пять. В любом случае, предстояло окончить восстановительные работы и лишь потом сделать выбор направления. Скромный запас оставшегося на борту топлива не позволял рисковать…

— Идем строго на север, мимо земли не промахнемся, — Магнус водил по карте пальцем с содранным ногтем.

— А если нас отнесло западнее? Выйдем прямиком к ихнему Конгеру, там кораблей порядком, заметят, — проявил осторожность ночной рулевой.

— Придется рискнуть. Это лучше, чем болтаться посреди океана без топлива. А буксировать катер «Заглотышем» — еще то удовольствие.

— Кто спорит, сэр. Но в резерве есть масло-жир, если идти «тихим», уклоняясь к востоку, запас хода приличный. Слушай, Магнус, если ненадолго забыть о нашей британской гордости, и спросить мнение мальчишки? Мы понятия не имеем, что лежит к востоку от мыса Анты. А Гру наверняка слыхал хотя бы слухи и враки.

— Не дури, Энди, при чему тут «британская гордость»? Сколько у нас в крови осталось той Британии? Даже у нас с доктором ее маловато, не говоря уже о некоторых. Лично я с готовностью поговорю с мальчишкой. Но принимать решение, основываясь на сказках и слухах… Мне казалось, ты серьезнее подходил к жизненной игре.

— Так мальчишка тоже цветной шар на игровом столе, — пробормотал Энди. — По-крайней мере, мне так кажется.

Моряки вышли на палубу. «Ноль-Двенадцатый» медленно дрейфовал к северо-востоку. Измученная вдова спала в будке-каюте на барке, остальной экипаж пытался ловить рыбу. Вернее, Док с мальчишкой возились со снастью, а беззадый гребец критиковал:

— Да ну, мляесмеходин, не разогнется, точно говорю.

— Ну. Просто попробуем, — Гру возился с плоской костью, вырезанной, видимо, из головы крупной черноперки.

Моряки с интересом наблюдали как он сгибает заостренную пластинку и прячет эту примитивную пружину в аппетитный кусок наживки.

— Любопытная идея, — Док указал на снасть пустой трубкой. — Но приманку растеребит мелкая рыба и твои старания, мой юный друг, окажутся тщетны.

— Ну. Мелкую рыбеху отпугнем, — мальчишка опустил уже снаряженную снасть в черепок разбитого кувшина, наполненного какой-то сомнительной жидкостью.

— Это что за снадобье? — обеспокоился шкипер.

— Зола, перец и моча, млеевжоп. Моча моя, — пояснил Сан.

— Ну. Его самая пахучая, — заверил Гру. — Крупного реззка вонь привлекает, а черноперка и мурука наживку обойдут.

— Вы, главное, на палубу не пролейте, — потребовал шкипер. — Кстати, Гру, что ты слыхал о побережье восточнее мыса Анты?

— Одно вранье, сэр. Туда мало кто из наших ходит. Мыс Анты длинен, как протухлая кишка йиены. За ним островки, потом где-то там порт Дюрюб. Очень знаменитый: оттуда шелк, бархат и прочее дорогое тряпье для ледей возят. Но Дюрюб далеко. Мы, скорее, в мыс Анты уткнемся. Города в тех местах обезлюдевшие, мор там приключился.

— Мор — это плохо, — обеспокоился Док. — Чума или холера запросто могут обезлюдить целую страну.

— Упаси нас боги, сэр! — ужаснулся мальчишка. — Про чму я вообще не слыхал, поговаривали, что в тамошних городах что-то у горожан с мозгами приключилось. Все не повымерли, кое-где одичавшие людишки еще бродят, но из городов посбегали. Собственно, там городов-то и было всего ничего. Лучше в них не заходить, народ от больших богатств напрасно сбегать не станет.

— Из богатств нам более всего якорь надобен, — пробурчал шкипер. — Без якоря нам и так сплошная мозговая чума обеспечена. Но до брошенных мест на Анты еще дотащиться нужно. Ладно, Энди, пойдем котлом займемся.

Моряки подтягивали хомуты на патрубках, когда на палубе раздался шум и победные возгласы.

— Поймали, — удивился Магнус. — Видать, ужин будет поинтереснее обеда.

— Да, сэр. Разнообразие в меню не помешает.

Но до ужина Энди ждал еще один сюрприз. Ночной рулевой мыл у борта руки, когда Сан принялся делать таинственные знаки и указывать на барку. Энди с недоумением подошел к гребцу.

— Я знал, млегвощеуй! — торжествующе зашептал беззадый. — Полез на барку за сковородой, а, глядь! Всонимокалзрадвсе! От же ведьма! Не, язналляее!

— И что натворила вдова? — удивился Энди.

— Ты гля, гля! Они все такие, пипвообщужас!

Рулевой осторожно перебрался на барку. Сан, приседая, и возбужденно тыча рукой, следовал за товарищем.

Вдова спокойно спала в кормовой каюте-будке. Из-за духоты дверь была приоткрыта, женщина вытянулась на коротком тесном топчане: бледное лицо, чуть заметное дыхание. Энди в недоумении оглянулся.

— А вот я всегда знал и следил! — зловеще прошептал гребец. — Это ж москалкровя, там все такие, сукееутопижоп. Ты гля внимательнее, на подгузье, гля.

Энди поправил очки, присел на корточки. Вот теперь стало понятнее. Собственно, с первого взгляда задело непонимание отчего коморка барки стала так низка, но Сан своим шепотом отвлекал.

Тело Хатидже висело. Или парило. Понятно, в последние дни было не до обжорства и вдова окончательно полегчала и обессилила. Сон глубокий, себя не контролирует, вот и прибило даму к потолку. Грудью и коленями уперлась в настил крыши, иначе бы вообще улетела.

— Я весло подсовывал, проверял, — прошептал гребец. — Висит, ужаснах! Ваще беспредел!

— Весла не для того чтоб совать куда попало. Что ты вообще всполошился? Ну, схуднула леди. Чего ты бегаешь, панически хвост задрав? У тебя и хвоста-то уже нет. Успокойся. Леди Хатидже во время шторма работала не хуже других. Претензии у нас к ней есть?

— Я же ничего про то не говорю, нунах. Но она висит, а это провокация стопроцентбяее. Это ненормально!

— Тьфу, Сан, вот ты чудной. У каждого у нас недостатки. Вдова легковесная, у тебя полужопие и бред в башке, у меня глаза. Док пьет, шкипер лысый…

— А мальчишка слишком умножопый, — подсказал гребец.

— Пусть так. Что теперь: вдову сжечь, меня окончательно ослепить, мальчишке мозги вышибить?

— Я же не к этому говорю! Но согласись, летать — это отклонение, однозначновротего.

— А хвост для джентльмена абсолютно нормален? Вдова настояла, чтоб тебя оперировали. Орала так, что мы чуть не оглохли. Гарантированно спасла тебя от поперечного перегнивания.

— Это она нарочно, млах! Чтоб я мучился, — не очень уверенно предположил гребец. — Небось, она меня и резала. От зада меньше трети осталось, ее рука — я точно знаю!

— Это мы с Доком резали. Поверь, тебе оставили все, что недогнило. Хотя спереди тоже можно было резануть. Чтоб был рассудительнее. Ты, Сан, нормальный-нормальный, а потом как понесет…

— Я — человек трудной судьбы, — вздохнул бывший волонтер. — Я, может, нормально сидеть никогда не смогу.

— Так и чего нам сидеть? Работы полно. Забудь о вдове и делом займись.

— Да как забудешь, чержее? Вдруг я буду спать, а ее на меня ветром принесет?

— Полагаешь, она станет дрейфовать с непристойными целями?

— Нет, это вряд ли, — подумав, признал гребец. — Скорее ее к Доку понесет, а гарантированнее — к шкиперу. Они самцы солидные, я нихнеговорю. Но все равно позорище!

— Сейчас разбудим, она поест и отяжелеет. Что там с рыбой?

— Готово! Реззок, наего, с соусом, — Сан облизнулся. — Но вдову сам буди, нет у меня к москалведьмоахего никакого доверия!

Шифровка.

Лагуна — Твин Кастлу

Объект потерян. Метеоусловия были тяжелые, аж шмондец. Подтяните к району операции «Квадро» и еще кого можно.

Из блокнота «Г?ниальные размышления и склероз».

Разнузданный прогресс и радиостанции-FM — зло! Отсутствие радиосвязи в экстренных случаях — тоже зло! Беседовала с Поповым и Маркони. Растолковала ситуацию, обещали придумать что-то попроще и узкоспециальное.

— Земля!

Голосила вдова — ее при условиях заключенного пари почему-то не учли, как и ночного штурвального. Понятно, что ночью первым заметить сушу мог только Энди, а вот днем… Днем все расчеты смешала зоркая леди. Было слышно как расстроено крякнул доктор…

Энди встал с рундука, на ходу надевая очки, поднялся на палубу. Экипаж взобрался на рубку и напряженно вглядывался вдаль.

— Эт горный хребет, нхегзногу! — пояснял гребец.

— С чего вдруг хребет? Просто береговые утесы, — возражал Док.

— Острова. Не особенно крупные, — пояснил из рубки шкипер, вооруженный оптикой.

«Ноль-Двенадцатый» шел на северо-восток четвертые сутки. Особых происшествий не случалось, если не считать встречи с косяком мелкой, малоизвестной, но вкусной рыбы, для простоты нареченной катерниками «сардиной». Клев был просто жуткий, под конец рыбешку черпали ведрами. Да, выдался удачный вечерок. В остальное время приводили в порядок потрепанный штормом «Заглотыш», слушали язвительное препирательство вдовы и гребца, занимались иными текущими хозяйственными делами. Хатидже переделывала из старого белья рабочую форму для мужчин. Назвали укороченные и усовершенствованные подштанники оригинальным термином «шорты». Сан требовал всенепременно пришить к форме карманы (хотя бы по одному!) и вообще втянулся в швейную работу. С барки все светлое время дня неслась ругань, прерываемая деловыми уточнениями по портняжному делу. В принципе, эти самые «шорты» получились довольно удобной неприличностью, особенно учитывая наступившую жару. Экипаж охотно переоделся, исключение составил лишь Магнус, посчитавший должность шкипера и шорты абсолютно не сочетаемыми понятиями. Рассердившаяся вдова вывесила невостребованный предмет туалета в качестве кормового флага на «Заглотыше» — вымпел выглядел недурно, особенно на закате.

— Думаю пройти мимо островов с юга, — в рубке Магнус протянул ночному рулевому бинокль. — Если все пойдет удачно, высадимся, разомнем ноги и наберем пресной воды. Конечно, если там найдутся источники.

— Прекрасная идея, сэр, — Энди повесил бинокль на крюк и пояснил. — Солнце ярковато, позже рассмотрю.

— Все забываю что ты у нас несчастный слепец, — пробурчал шкипер.

С крыши рубки свесилась мальчишечья голова:

— Сэр, а можно мне взглянуть?

— Кому же, как не юнге? — Магнус протянул мальчику бинокль. — Не забудь припомнить, что у вас там болтают про здешние острова…

Названия островов Гру не знал, что и неудивительно: на самом деле архипелаг оказался крошечным. Четыре островка (пятый совсем миниатюрный было решено считать «утесом»). Скалы красного гранита, заросли кустарника и невысоких деревьев в расщелинах, волны, недовольно разбивающиеся о неприступные, почти отвесные берега.

— Пожалуй, о высадке придется забыть, — резюмировал шкипер.

«Ноль-Двенадцатый», сбавив ход до малого, обходил компактный архипелаг с юга. Следовало опасаться рифов. Открылся берег самого крупного из островов…

— Джентльмены, я вижу бухту! — сообщил Док. — С виду вполне приветливый уголок.

— Ну. Похоже на стоянку, — подтвердили с крыши рубки.

За крайним островом открылся достаточно широкий проход. Берег за скалами открывался зеленый, тихий, угадывалась полоска белопесчанного пляжа.

— Бухта с виду весьма привлекательная, — признал шкипер. — Дымов я не вижу, строений тоже. Но нет ли иных сюрпризов? Готовим барку к разведке! Оружие держать наготове!

«Заглотыш» вошел в бухту первым. Под защитой скал сразу стало жарче — несмотря на вечер, от гранита шло ощутимое тепло. Опасных рифов на фарватере разведчики не обнаружили и катер осторожно вплыл в тишину. Снаружи доносился шорох моря, здесь стояла жаркая тишина, волны мягко накатывали на полоску пляжа — песочная полоса была узка, всего-то с полусотню шагов, но так и манила к себе. Стоя за штурвалом, Энди вглядывался в прибрежную зелень. Казалось, вот-вот кто-то из людей появится на берегу этого уютного уголка.

— Там, кажется, тропинка! — указала вдова на прибрежную зелень.

— Потише, леди. Удвоим осторожность, — призвал Магнус. — В таких местечках запросто могут поджидать гостей каннибалы. Или иные сомнительные доисторические троглодиты.

«Ноль-Двенадцатый» отдал якорь — импровизированное устройство из наковальни, усиленной привязанными малоценным инструментом, ушел на дно.

— Так, Гру, остаешься вахтенным. Не сочти за обиду, парень, потом прогуляешься, — шкипер засунул за ремень топорик и пневм.

Вооруженные моряки вновь пересели в барку, «Заглотыш» осторожно погреб к песчаной полоске пляжа. Энди с багром сидел на носу барки. С берега доносились птичьи трели, пахло листвой и иными позабытыми запахами. Легчайший ветерок покачивал лианы. Рулевой обернулся, глянул на «Ноль-Двенадцатый» — на борту катера виднелась одинокая голова мальчишки.

— Не вертись, Энди! — сердито прошептал шкипер. — Люди!

— Да, сэр. Но с виду не особо опасные, — предположил рулевой.

— Гм, ну да. Но вам нужно было переодеться. В этих проклятых шортах опозоритесь, — разволновался Магнус.

С едва заметной тропинки на пляж вышли две девушки. Вообще-то, они были одеты ненамного приличнее моряков, но, то что позволено девам, не к лицу скитальцам морей. Энди внезапно почувствовал себя полуголым и полудиким. Старина Магнус только что вспоминал о троглодитах. Угу, вот они и приплыли.

Девушки в светлых платьях издали казались очень милы. Нет, просто чрезвычайно милы и привлекательны. Робко остановились у кромки кустов, вгляделись в барку…

— Та что слева, фигуристая, — уныло признал Сан, вспомнивший о своих многочисленных недугах. — А та, что справа, вообще натуральная секси.

— Вспомни, что ты уже без хвоста, веди себя поприличнее и вообще не сквернословь, — потребовал Док, оправляя шорты. — Назвать приличную, пусть и туземную девушку какой-то «секси»⁈ Совершенно одичал наш гребец.

— Вы о чем думаете⁈ — гневно зашипел шкипер.

— Понятно о чем, — Хатидже с любопытством разглядывала туземок. — О стройных и хорошеньких феминах все они думают.

— А если это засада⁈ А если приманка⁈ — негодовал Магнус. — Энди, хоть ты прояви трезвомыслие. Поправь повязку и стань слепым. Будешь в резерве.

— Он хоть и болотный, но тоже поднапрягся, — заметила ехидная вдова. — Давайте, я в резерве буду. Меня худосочными грудями от засады не отвлечешь.

— Договорились, — зарычал шкипер. — Берите-ка, леди, багор и слепца — будете поводыршей-самаритянкой.

— Поводыршей? — обиделась Хатидже. — Что за слово отвратительное⁈

— Тише вы, нам сигналят, — шикнул доктор.

Молодые местные леди действительно жестикулировали — однозначно миролюбиво. Вот на берегу появилось еще две девушки: одна с деревянным блюдом, полным фруктов, другая с большой чашей.

— Что-то они все друг на друга похожи, — пробормотал Энди. — Сестры, что ли? Удивительно миловидное семейство.

— Вы, мистер Дженкинс, поплотнее глазенки замотайте, — посоветовала вдова. — А то у вас уже слюни вовсю капают, и в слепца местные нимфы едва ли поверят.

Энди машинально добавил несколько витков ткани. Барка уже ткнулась в песок пляжа. Бесстрашный доктор высадился первым, остальные спрыгнули в воду, Хатидже делала вид что помогает «слепому». Сан побежал к прибрежному дереву, закрепил канат.

— Об осторожности не забываем, — напомнил шкипер, одергивая не особо парадную куртку.

— Да они нас куда больше боятся, — засмеялся Док. — Лица на бедняжках нет. Еще бы, вваливается внезапно этакая звероватая толпа…

— Да уж, ужас какой, — подтвердила босая вдова, ведя под локоть рулевого.

Туземки робко приближались, две красотки выставляли перед собой блюдо и чашу с дарами.

— Травануть могут, — проявил внезапное здравомыслие гребец, ценивший остатки своего здоровья.

— Что еще за дурацкие мысли⁈ — изумился Док. — Отравить всех нас одновременно практически невозможно, следовательно…

Похоже, что травить туземки никого не собирались — та, что повыше, пригубила чашу, передала подружке…

— Догадливые или просто ритуал такой? — принялся гадать подозрительный Сан, наблюдая как красотки поочередно прикладываются к питью. Старшая из дев взяла с блюда яблоко, сочно вгрызлась…

— А на блюде апельсинки! — застонала прожорливая вдова, отпуская плечо рулевого.

Энди и сам в некоторой растерянности смотрел на беззащитных аборигенок. Странные они все же чем-то… Но вот течет яблочный сок по улыбающимся губам и мысли немного… Немного не морские.

Угадав в шкипере старшего из пришельцев, девушка с поклоном протянула ему чашу.

— Гм, ну раз такой обычай, — Магнус старался не смотреть на отчетливо угадывающуюся под тонким платьем грудь островной хозяйки. — Так… просто вода. Но вкусная.

Энди принял чашу в свою очередь, сделал маленький глоток… свежая прохладная вода, легкий привкус сладких цветов, должно быть, в родник слетали соцветья…

Самая маленькая девушка приглашающее указала в сторону тропинки.

— Пожалуй, пойдем, неудобно отказываться, — смущенно пробормотал шкипер.

Вообще-то, отказываться от приглашения и мысли ни у кого не возникало. Энди машинально опирался на пухлое и неустойчивое плечо вдовы. Видно сквозь плотную повязку было так себе хорошо. Гости и хозяйки уже вступили на узкую тропинку. Идущий впереди Док, галантно отводил колючие ветви кустов, пропуская очаровательных туземок.

На середине подъема Энди вспомнил, что оставил багор на пляже — мыслишка была глупой — не хватало еще в гости с острым железом тащиться. Остров был абсолютно безопасен, его гостеприимство рулевой чувствовал затылком, спиной, подошвами сапог, горящими щеками, а при взгляде на спину местной девушки, так и иными частями тела. Райское местечко. Удивительное. Хотя, что в этом удивительного? За столько дней тяжкого пути разве так странно встретить островок безмятежности? В каждой игре случаются приятные моменты.

Впрочем, об игре можно было подумать потом. Остров удивлял. Тропинка превратилась в каменные ступени, потом ступени расширились и стали удобной лестницей, появилась балюстрада. Затем гости вышли к дворцу…

— Боже милостивый! — в восторге выдохнул Док, любуясь великолепным зданием.

Белый камень словно светился в сгущающемся сумраке вечера. Этот естественный свет оттеняли уже зажженные светильники у лестницы. Широкие ступени просторной веранды, десятки тонких колонн, арки широких окон, изящное ограждение веранды второго этажа… На ступенях дворца стояла невысокая прекрасная женщина.

— Царица Ки! — торжественно объявила аборигенка, опускаясь на колени.

Энди невольно поморщился — резкий, грубоватый крик служанки отчетливо дисгармонировал с полутьмой чудесного вечера, прелестью изящного дворца и совершенством царицы. Положительно, если бы аборигенки и далее оставались немыми, было бы куда лучше. Впрочем, издержки чересчур тонкого болотного слуха, не стоит обращать внимания…

Собственно, Энди и не обращал — вместе со всеми гостями он преклонил колено, приветствуя хозяйку острова. Даже упрямая вдова склонилась вполне охотно.

Царица простерла обнаженные, унизанные серебряными браслетами, руки и улыбнулась:

— Благодарю богов, пославших нам гостей! Будьте как дома, морские скитальцы! Грустящим — веселья, уставшим — отдыха, больным — скорого исцеления! Наш остров скромен и небогат, но стол накрыт.

«Скромен»? Накрытый стол стоял у самых ступеней — и блюд на нем было не счесть. Вот длинное блюдо с ломтями ароматной свинины, круглые чаши (похоже, серебряные) с маринованной рыбой и овощами, нарезанные колбасы и рулеты, пудинг (здесь⁈ Истинное чудо!). Кувшины с вином и пивом (портер! Определенно, портер! Невозможно его не узнать!). Девушки подхватили гостей под руки и со смехом увлекли к столу. Плотоядная вдова уже с восторгом тянулась к свинине…

— Ты слеп? Позволь, я помогу тебе.

Вот этот голос Энди нравился. Нежный, щекочущий воображение. Прямо до боли щекочущий…

Прикосновение к руке… Рулевой смотрел на царицу, но почти не видел ее. Повязка вроде бы позволяла, но слишком сильно было волнение и надежда…

Царица Ки ростом едва ли доставала до плеча рулевого. Изящная маленькая женщина с тонким как у статуэтки, сказочно прекрасным лицом. Улыбка, блеск жемчуга зубов и драгоценных камней в тяжелой тиаре и серьгах. Длинные локоны цвета полуночного неба. Открытое плечо, парчовое тяжелое платье… или не парчовое? Детали ускользали, оставался лишь восторг.

За столом шумели, смеялись, звенели серебром кубков…

— Гость, ты совсем слеп? — спросила царица, вкладывая в пальцы рулевого большой кубок.

— О да! Сейчас… Совершенно слеп.

— Бедняга. Я чувствую — ты странен душой и удивителен. Идем, я смягчу твою боль.

Она вела за руку, почти на каждой ступени останавливаясь и прижимаясь к гостю. Энди вдыхал аромат благовоний, касался стройного удивительного тела, пригубливал кубок. Царица чуть слышно смеялась. Энди не очень связно размышлял о том, что шорты — наряд не для таких удивительных случаев, но это не имеет значения, поскольку Она все чувствует и видит. Она-то определенно зрячая.

Ложе ждало под открытым небом. Просторное как палуба фрегата, заваленное расшитыми подушками и шелковистыми шкурами ланей. Освободиться от шортов стоило определенного труда, но с этим справились и Энди рухнул в блаженство…

…После первого восторга, царица сняла повязку с глаз слепца. Красавица долго всматривалась в лицо гостя, Энди смотрел на нее, на переполненное звездами небо, на чудесный мир и от полноты чувств ничего не видел.

— Ты прекрасен, Герой-с-Моря, — прошептала царица. — Твои глаза волшебны. Я сразу почувствовала. Они драгоценны. Живое, чужеземное серебро. Ты, правда, ничего не видишь?

— Когда-то я видел сияние солнца и звезд, но в твоем присутствии ослепнет любой, — сказал моряк и не соврал ни словом. Он провел ладонью по маленькому лицу с безупречными чертами, царица обвила руками загорелую шею гостя. Властительница острова явно истосковалась по настоящим мужчинам. В общем, случился редкий вариант взаимовыигрышной партии. Редчайшая удача…

Они занимались любовью, засыпали, просыпались, пили вино и снова предавались любви. Восход коснулся своими розовыми перстами легкого шелкового балдахина, ветер вздувал облачным парусом легкую защиту, наслаждаться в тени было ничуть не хуже чем в ночной прохладе. Белый шелк бесконечно трепетал в порывах легкого бриза, царица и гость трепетали в объятьях друг друга. Иногда хозяйка покидала любовника, дабы исполнить свой долг перед гостями — внизу продолжался пир. Прекрасная Ки возвращалась с амфорой, прохладное, едва хмельное вино слегка кружило голову и будило страсть. Энди блаженствовал и засыпал, возлюбленная исчезала и возвращалась, стоило гостю-любовнику пробудиться. Они состязались в нежности, под звуки песнопений и смеха внизу, день обернулся ночью, а восход закатом. Моряк отщипывал ягоды от сочных гроздей винограда, заедал тающую на языке свинину, и мякоть пряной и острой рыбы. Поцелуи снимали сок и жир с губ, поднос великолепной чеканки катился на пол, звон серебра предвещал новые наслаждения, и скрип царской постели слагал очередной гимн любви. Лучи восходящего солнца стеснительно лобзали блеск посудного бесценного серебра, короткий дождь приносил новую свежесть пурпурным простынями. И царица Ки кричала от восторга…

Проснулся Энди от голода. Возлюбленная спала рядом, поджав маленькие ножки, и ровно, отчетливо дыша в глубоком сне. Устала прекрасная Ки. Рулевой нежно улыбнулся звездам и узкой спине любовнице: было от чего устать. Безумные сутки, такая страсть любого вымотает. У него и у самого болела голова и… иные части организма. И есть хотелось просто безумно. Энди протянул руку за ложе, пошарил… Подносов не оказалось, только кость — обглоданная весьма тщательно, и сухие фруктовые косточки. Должно быть, служанки унесли посуду. Это напрасно, теперь придется вниз спускаться. Звуки пира стали чуть глуше, зато приобрели отчетливость:

Chernyy voron, chto ty veshsya

Nad moeyu golovoy.

Ty dobychi ne dozhdeshsya:

Chernyy voron! — ya ne tvoy!

Tyleti-ka, chernyy voron…

Слова были непонятны, но дуэт вдовы и Сана вел мелодию языческого гимна с этакими душевным надрывом и искренностью, что не понять суть обращения к богам было невозможно. Энди сел среди скомканных пурпурных простыней, вытер невольно выступившие от проникновенной песенной мольбы слезы, и дотянулся до стоящего на полу кувшина. Видимо, там просто вода, но смочить высохшее горло просто необходимо. Кувшин, глиняный и довольно кривобокий, был пуст, из широкого горла пахнуло какой-то кислятиной. Рулевой, кряхтя, встал: судя по ощущениям, ноги сдвигать пока не следовало. Гм, ну да, не каждый кий нуждается в биллиардном мелке, хотя с другой стороны… Мысли ощутимо путались. И со зрением было что-то не то — Энди тщетно пытался сфокусировать взгляд на окружающих предметах: все качалось и ускользало. Очевидно, вино оказалось крепче чем представлялось. Спаси нас Болота, еще не хватало осложнений на глаза…

В спину стукнуло что-то легкое, кажется, уже не первый раз. Рулевой повернулся и машинально поймал летевший в грудь камешек. Шутники, заклюй их пеликан…

Шутник оказался один. На сей раз зрение не изменяло: над парапетом веранды торчала голова. Этот… как его… мальчик, который юнга. Гру — его зовут, да. Отчего-то корчит мрачные рожи и манит к себе.

Энди двинулся к гостю-затейнику, и моряка тут же сильно повело в сторону. Мальчишка легко перепрыгнул через перила, поймал за руку.

— Ш-ш! Сверзнешся!

— Я⁈ Да никогда!

— Тихо, сэр моряк. Подружку разбудишь.

— Никогда! Леди устала, пусть поспит.

— Вот и я о том же. Все устали, пусть спят, — злобно согласился мальчик. — Поэтому не орите.

— Я шепчу. Это внизу воют, — справедливо указал в поющий двор рулевой.

— Вы хрипите и довольно громко. А те, — Энди махнул рукой вниз, — к тем все привыкли. Никто внимания не обращает.

— Я тоже не обращаю, — подумав, решил рулевой. — Но странно, что хвостатый и вдова не устали. Я-то устал.

— Это понятно. Пить-то, небось, хотите? — прищурился мальчишка.

— Хочу. Слушай, где здесь вода?

— У меня, — Гру показал большую бутыль из-под виски.

Глянув на стеклянный сосуд, Энди вспомнил о катере. Странно, за сутки ни разу и мысли не мелькнуло о судне. А там ведь отлив, прилив. И ветер, кажется, менялся.

— Так пить будете? — мальчишка тряхнул заманчиво булькнувшей бутылью.

— Хотелось бы свежей, да уж совсем горло пересохло, давай, — прохрипел, пытаясь сглотнуть, рулевой.

— Похмелье, обычная штука, — успокоил Гру, протягивая бутыль. — Сейчас полегчает.

Энди приложился к горлышку. Вкуса он не чувствовал, но влага была невыносима приятна. Галлонная бутыль иссякла, рулевой сказал «ух!» и вытер губы.

— Сейчас полегчает, — повторил мальчишка, почему-то пятясь в сторону. — Хотя и не то чтобы сразу.

— А почему ты… — удивился Энди, удивляясь загадочному маневру мальчика, но тут пришла они… Кошмарные сестры Тошнота и Рвота.

Энди успел отковылять подальше от ложа. Перегнулся через перила, желудок взлетел к горлу, там и остался. Из рулевого хлестало и хлестало, извергнутые потоки улетали вниз, моряк и сам чуть не опрокинулся туда, к камням под стеной, но мальчишка удержал.

— Что со мной и почему ты меня как девицу за руки держишь? — простонал Энди.

Мальчишка выругался:

— А за что тебя держать? Ты вообще голый.

— Ладно. Держи… — рулевой выдал в темноту еще несколько порций, видимо, окончательных — организму, кроме боли в вывернутом наизнанку желудке, отдавать было больше нечего.

— Присядь, сосредоточься, — посоветовал Гру.

Энди сполз под перила, в спину немедленно уперлось что-то острое.

— Что со мной?

— Отблевание, отрезвление, осмысление. Что видишь?

— Ничего не вижу, — пробормотал рулевой. — Дрянь какая-то.

— Уже хорошо! — обрадовался мальчишка. — А если конкретнее?

Да что ж тут конкретного? Голова кружится, кругом какие-то сучья, тряпье, камни неровные. Энди пощупал пол у своей босой ступни. Определенно не мрамор. Пол дворца был из гладких, шлифованных плит, они пятки так и ласкали. И спина… Рулевой заерзал, обернулся. Точно, вот он сук, спину до крови проковырял. Но почему перила из сучковатого сушняка? Они же резные были, опять же мрамор изумительной полировки. Сам же на перила садился, ноги раскидывал по гладкому. И царица, да… Что за наваждение⁈

— Ты же игрок, — прошептал мальчишка. — Складывай детали позиции, просчитывай нюансы.

Нюансы… Ложе из грубых плах, зияющее щелями, раскиданное тряпье, старые огрызки кругом. Вот тот комок посветлее — эти, как их, «шорты». Ветер шевелит над головой полог — дырявое, кое-как связанное покрытие из тряпок и обрывков рыболовных сетей. На кривой жерди покачивается птичий облезлый череп. Все иначе… Нет, не все. Попка царицы все та же: округлая, изящно-прельстительная. Но что это за хлев вокруг⁈

— Что же это⁈ — в ужасе прошептал Энди.

— Это протрезвление. Поздравляю. Добро пожаловать в мир солонины, палубных работ и неудачных фрахтов. Пора вернуться к реальности.

Энди взглянул на злого мальчишку:

— Шутишь? Пусть я был смертельно пьян. Как объяснить вот это?

Гру проследил за обводящей вокруг трясущейся рукой рулевого и пожал плечами:

— Ну. Полагаю, это было очень качественное опьянение. Знаешь как это случается: немножко яда, немножко магии, чуть-чуть таланта, и готово. Ты прочухался?

— Нет. Мы же во дворце были.

— Ну, ты это, прекращай тупить. При чем тут тип архитектуры? Как говорит маменька: мир хижинам, война дворцам! В данном случае, скорее, наоборот, но не суть важно.

— Я все равно ничего не понял. Какая война? А что с экипажем?

— Вот! Переходим к сути. Док и шкипер — «в доску». Служанки туда же. Они вместе э… гуляли. Переутомились. Вдова и хвостач, с постельным делом не особо усердствовали, просто поют и летают.

— В каком смысле? Про пьют понятно, но почему летают?

Мальчишка вздохнул:

— Вы, сэр, дотошный как клещ. Откуда мне знать, почему вдова летает? Природа у нее, наверное, такая. Но сейчас она летает плохо, поскольку пьяная. То в хворост брякнется, то за дерево зацепится. А Сан ей растолковывает почему случилась полетная неприятность. Большой знаток виражей и разворотов. Теоретик.

— Но почему Хатидже стала летать? Она же скрывает.

— Перед кем тут скрывать? Все пьяные и свои. К тому же вы здорово потощали. Вдова как тростинка, может ее ветром носит. Я на эту тему не задумывался.

Энди потер лицо ладонями:

— Не сходится. Мы же эти сутки только и делали что жрали-пили. С чего нам худеть?

— Ну. Давай опять с начала, только кратко. И без повторов. Царица со своими… служанками вас опоила и околдовала. Дворца нет, роскоши нет, пира нет, прелестных дев тоже нет. Есть чары и полная распущенность нравов. Прошло восемь дней.

— Восемь? Шутишь? А что мы все время ели? Я голоден как на Болотах.

Мальчишка поморщился:

— Я бы сказал что вы ели. Но смысл? Ты и так проблевался.

— Ладно. А она? — Энди, стараясь не смотреть, указал в сторону ложа.

— Что «она»?

— Она есть? Или тоже морок?

— Она есть. Ничего себя так, соразмерная. Вполне может быть и царица. Пусть и не в моем вкусе. Впрочем, я в принципе цариц не люблю. Но ты не беспокойся, не с бегемотом порезвился. А вообще-то ты на редкость выносливый парень.

— Что, правда, восемь дней?

Гру пожал плечами:

— А что мне врать? Пять дней сидел на катере, обловил всю черноперку в бухте. Вас нет. Думаю, что делать: плыть отсюда или полюбопытствовать? Поскольку катером я управляю еще так себе, решил двинуть на разведку. И два дня лажу тут по кустам, отмахиваюсь от ос и учусь, как надо расслабляться. Подойти не решался, царица и служанки еще на ногах были. Мало ли, вдруг у твоей красавицы в рукаве еще какое колдовство? Она же морок еще на берегу начала наводить, без всякой отравы.

Энди пощупал свой живот — живот был впавший.

— Где мой ремень и нож?

— Кажется, под койкой валяется. Ты не беспокойся, царицу иное твое оружие куда больше взволновало.

— Нужно уходить.

— Ну. А я о чем толкую? — удивился мальчишка.

Энди поднатужился и встал. Ноги держали.

— Нож и подштанники я прихвачу, ты себя направляй, не завались, — прошептал Гру.

Рулевой потащился к лестнице. Мальчик неслышно шмыгнул к ложу, подхватил шорты и ремень товарища, на миг задержался и догнал Энди.

— Что там? — пробормотал рулевой, с трудом спускаясь по кое-как нагроможденной из коряг «лестнице».

— Глянул вблизи. Вполне себе царица. Так что ты по-любому лучше всех зачаровался.

— Отчего же? Служанки тоже очень милые девушки.

— Ну, как сказать.

Беглецы одновременно вздрогнули и чуть не свалились с сучковатого помоста. Внизу вновь надрывно взвыли на два голоса:

Yekhati па troyke a bubenlsami,

A vdali melkali ogonki…

Ekb, kogda by тле teper za vami.

Dasha by lazveyal ol toski!

Do/ogoy dlinnoya.

Da nochkoy Iannoya.

Da s pesney toy

Chto vdalletitzvenya…

— Надо же, еще кувшин нашли, — с определенным уважением отметил Гру. — Царица должно быть для тебя припрятала, так нет же, отыскали. Просто нюх на пойло у бесхвостого и вдовы.

— Это отраву они ищут?

— Ее. Ну, она как отрава. Типа пива, легенькое. Царица нажевывает травы, потом ставит бродить. Что там в рецепт магического добавляют, я не понял. Царица тоже порядком утомилась, на всех ее жеваного пива не хватает. Так что самое время ноги уносить, если джентльмены прямиком на месте трезветь не хотят.

— А что будет, когда протрезвеют?

— Что-нибудь да будет, — неопределенно пробормотал мальчишка. — Вряд ли что-то хорошее. Размышлять будем или сваливать?

— Сваливать. Где Док и шкипер? Лучше с них начать. Певцы возражать начнут.

— Ну. Ты явно трезвеешь.

Старшие члены экипажа отыскались совсем рядом с хижиной, в которую превратился дворец. Гру ловко перешагивал через спящие фигуры: служанки и моряки спали вповалку. Шкипер храпел относительно с краю, Энди заставил себя действовать и помочь снять с тела двух служанок. Одна из девушек слабо зашевелилась, но не проснулась. Шкипера поволокли к тропинке, оставили в тени кустов, в молчании вернулись за доктором.

— В принципе, они не такие страшные, — прошептал Гру. — Если из кустов смотреть, так и ничего. Просто особенность этакая.

Энди промолчал. Царские служанки были ужасны. Голые, всколоченные, дурно пахнущие. Но лица… Полузвериные рожи, с толстыми тупыми носами. Стройность и соразмерность фигур лишь подчеркивала жуть полусвинных лиц.

Дока пришлось раскапывать подольше. Всхрюкнула одна из служанок, которой отдавили руку, к счастью, тут же умолкла.

— Он скользкий, — прохрипел Энди, пытаясь удержать плечи доктора.

— По пьяни с каждым может случиться, — рассудительно заметил Гру.

— Я к тому, что до берега не дотащим. Я порядком ослабел.

— Предусмотрено. Я тут волокушу соорудил.

Волокуша оказалась припрятанной у спуска. Доктора свалили на срубленные и сплетенные ветви, начали буксировку.

— Главное, чтобы в кусты не залетел, — предупредил мальчишка. — А что голова постукивает, так это даже хорошо. Мозг быстрее просветлеет.

— Мозг… — Энди крепче взялся за ветви. — Мне кажется, или у него тоже с носом?

Нос доктора, в принципе достаточно красивый и в чем-то даже римский, сейчас притупился, расширился, ноздри казались вывернутыми.

— Может, само пройдет, — помолчав, предположил мальчишка. — А может он просто рожей о стол треснулся. Надо признать, пить-то Док вовсе не умеет.

Доктора оставили на пляже, вернулись за Магнусом. Старина шкипер покатился легче, вот только смотреть на его физиономию было больно.

— Даже не пойму. Он вроде и пил меньше, и с девками не особо, а «пятак» вон какой, — недоумевал мальчишка. — Необъяснимая загадка науки.

— Он, наверное, просто почувствительнее к свинству, — предположил Энди.

В очередной раз поднимаясь к хижине, ночной рулевой украдкой пощупал собственный нос. Уже не в первый раз изучал, и на ощупь все оставалось по-прежнему, по болотночеловечьему, но особой уверенности не было.

— Сейчас самое сложно, — бормотал Гру. — Оттащить от стола таких опытных забулдыг будет непросто. Хотя есть у меня старый маневр…

За столом уже не пели, там бесхвостый рассказывал про какую-то замысловатую «двойную бочку», помогая повествованию наглядным маневрированием рук и треснувшей кружки.

— О, Гру, ты где пропадал⁈ — обрадовался бесхвостый. — Тут о тебе девушки спрашивали. Не теряй момент, пидюмалтву.

— Верно. Уже взрослый мальчик. Раньше начнешь, раньше перебесишься. Иди, тут спален полно свободных и девчонки славные, — меланхолично подтвердила встрепанная вдова.

— Благодарю. Меня дома невеста ждет, — сообщил мальчишка. — Придется воздержаться.

— Что, правда, невеста⁈ — восхитился гребец. — Не, не дождется, наихвсдур. Все бабы… Да что ты пихаешься, вдова кривозакрыльчатая⁈

— Я к тому, что за невесту надо выпить, — объяснила вдова. — Только уже нечего. Последний кувшин, мляегвж.

— Так на катере есть, — напомнил коварный юнга.

— На катере⁈ — Сан схватился за голову. — Хатидже, вот мы дебилы! Там же и джин, и закусь, вотжоегона.

— Нужно проверить. Вот прямо счас, — вдова решительно встала, и рухнула на руки Энди. — Ноги онемели, суихвна.

— Это после последней посадки. Я говорил — на стол падать — вообще не маневр, вроегноги, — пояснил гребец, пытаясь встать.

Нужно признать, на спуске пьянчужки приноровились к вертикальному состоянию, обнялись и выпав на пляж завели странную:

Shumel kamysh, derevya gnulis,

A nochka temnaya byla.

Odna vozlyoblennaya pat a

Vsya noch gulyala doutta.

A poult a oni vstavaii

Ktagotn pomyataya trava…

— Бодры. Может, и барку спустим, — обнадежился Гру.

С баркой не вышло. «Заглотыш» порядком увяз в песке. Еще кое-как стоящий на ногах экипаж поднатужился — не получалось, вдова вдруг легкомысленно махнула рукой и двинулась к катеру по воде.

Энди потрясенно смотрел, как она легко шагает по гребням волн — под разодранной юбкой лишь мелькали исцарапанные бледные точеные икры.

— Постой, ты куда, думоскасукее⁈ — встревожено завопил Сан. — В одну харю будешь, да?

Вдова отмахнулась:

— Подожду. А барку пихать не буду, и не надейтесь. Они, козлблы, по гладким шмондам станут ходить, свежатенкой баловаться, а я их в лодки грузи? Так плешивому и скажи, егона.

Гребец встревоженно протрусил вдоль прибоя, вернулся к лодке и вдруг решительно бухнулся в воду.

— Куда, идиот⁈ — заорал Гру. — Потонешь как грузило.

Над волнами качнулись надувшиеся пузырем портки, потом вынырнул сам бесхвостый и на редкость ровными гребками устремился к катеру.

— Кажется, бортовому джину конец, — признал очевидное Энди. — Нам-то что делать?

— Придется протрезвлять на месте, — мальчишка запрыгнул в барку, достал еще одну бутыль. — Тащим джентльменов в воду, они пробуждаются, пьют, просветляются.

— Что ты там намешал? — рулевой мрачно глянул на внушительную бутыль.

— Не знаю. У доктора на пузырьке было написано «Рвотное». Я честно поделил между всеми.

— По-моему мне досталось больше, — сказал Энди.

— Вы, сэр, самый физически крепкий, — оправдался паршивец.

Заволоченные в полосу освежающего прибоя, джентльмены дружно забулькали и принялись пускать пузыри. Пришлось поддерживать головы страдающих над уровнем моря. Впрочем, прохладная вода сделала свое дело, пьянчуги зашевелились.

— Водички? — предложил малолетний сострадательный провокатор.

Шкипера начало выворачивать почти сразу, доктор выдул снадобье до дна, почмокал губами и с профессиональным интересом глянул на бутылку

— Kalil регтапдапаз[1 ₽

Отвечать не понадобилось — Док присоединился к очистительной процедуре. Вот теперь гуляки выглядели истинно страдающими.

Энди и мальчишка сели на песок под носом «Заглотыша».

— Испытываю неуместное злорадство, — признался рулевой, наблюдая за ползающими вдоль прибоя товарищами. — Но что толку? Двигать что-то тяжелее собственных задниц они будут способны только к вечеру. В лучшем случае. Бросить их и плыть к катеру мы не можем.

— Ну, — согласился Гру.

— Уже светает. Сейчас проснутся хозяйки.

— Отобьемся. У них только мягкая сила, а у нас сталь.

Энди посмотрел на валяющийся на песке багор.

— Выпустить им кишки? Это будет дурно. Какие ни есть, но леди.

— Отчего непременно кишки? Веслом по горбу угостить, сами разбегутся. Главное, чтобы не заколдовали еще чем-нибудь.

— Боишься ихней магии?

— Ну. У меня невеста, я же говорил.

— Невеста? Что, правда? В твои-то годы…

— Так уж сложилось, сэр. Мы не нарочно.

— Возвышенные чувства, целибат и иные самоограничения?

— Чего «целе»? Не, этого я не знаю. Просто сказала: «если подопрет, так милуйся, что с тобой делать. Но только не с шмондами!». Я ей примерно тоже намекнул. По-моему, правильно. Разлука долгая, проверим «свои сопливы чувства», как говаривает маменька.

— Умна у тебя мамаша.

— Ну. Аж жуть как, — мальчишка прислушался. — Идут эти ваши… поклонницы.

Очистившихся и окончательно обессиливших членов экипажа спешно заволокли за барку. С тропинки на берег сбежала стайка «служанок», следом спешила царица. Узнать Ки было легко — она единственная была в одежде.

— Слушай, если ты решишь остаться, так намекни, — пробормотал мальчишка. — Я особо уговаривать не стану, но хочу успеть доплыть до катера.

— Не останусь. Не люблю, когда мне лгут.

Свиноликие девицы в нерешительности остановились посреди пляжа. Царица тоже замедлила шаг.

— Опасаются трезвомыслящего сильного мужчину, — с некоторой грустью объяснил мальчишка.

— Пожалуй, мне стоит попрощаться как джентльмену, — признал Энди, поднимая багор.

Он шел навстречу островитянкам — те попятились, но моряк успокаивающе поднял руку, остановился и оперся о свое оружие. Служанки боязливо захрюкали. Энди силился вспомнить: слышал ли он вообще голоса прелестниц? Вблизи при свете дня они выглядели еще безобразнее — стройные фигурки уже никак не могли отвлечь внимание от вопиюще отталкивающих скотских морд.

— Леди, — Энди откашлялся. — Как вы догадываетесь, мы отбываем. Погостили, пора и честь знать.

— Останьтесь. Вам будет так хорошо, — тихо сказала царица.

Вотнанее смотреть было еще труднее.

— Увы, нам пора, — решительно объявил Энди. — Мы подыхаем от голода и иных высоких чувств. Нас зовет море, боги и семейные обязанности.

Служанки как-то враз, негромко, но очень горько зарыдали. Видеть слезы, текущие по свиным мордочкам было выше человеческих сил. Даже болотно-человеческих.

— Уйми плакальщиц, царица, или я их поколочу! — взмолился Энди.

— Мы не хотели вам ничего плохого, — царица утерла слезу в углу огромного глаза с воистину волшебными длинными ресницами. — Ты бы остался жив.

— Да? А мои друзья?

— Мы не в силах изменить неизбежное.

— В силах. Мы дождемся прилива и отчалим. А ты… — рулевой умолк, поковырял песок древком багра. — Зачем? Я был бы счастлив разделить с тобой самую жесткую и простую постель. Да и любой бы из мужчин сошел с ума от восторга. Зачем колдовать?

— Не любой. Мужчины взыскательны. А я хотела тебя задержать. До полнолуния. Потом бы отпустила.

— Неужели?

— Слово дочери богини тому порукой! Мне нужно всего три полнолуния. Или четыре. Мы бы тебя кормили, — царица умоляюще сложила ладошки, на веревочных браслетах топорщились побелевшие растрепанные нити.

— Четыре полнолуния с разницей в год? — Энди вздохнул.

— Что в этом плохого? Разве тебе не нравилось? Я мечтаю о детях, — прошептала красавица.

— Да вы сами с голоду подыхаете. Какие уж тут дети?

— До сих пор же не сдохли, — с обидой напомнила царица. — Приходят корабли, и не все моряки столь упрямы как вы. Твои друзья ничего бы не почувствовали и были бы счастливы. Это я виновата. Я чувствовала, что ты не слеп, но твои серебряные глаза. Горе мне! Я была слишком увлечена.

— Я тоже. Но не будем о грустном, — пробурчал Энди. — Мы уходим. Прости, царица, но не нужно нас задерживать. Возможно, я бы остался с тобой, если бы не был отравлен. Да и вообще… На дворцы я не падок, но жить в окружении полусвиней никак не могу.

— Куда же я их дену? Я не могу убивать женщин, — всхлипнула Ки. — Видел бы ты, какими чудовищами они впервые ступили на остров. Жирные старухи-жены судовладельцев или корабельные шлюхи, беззубые и с висящими до талии грудями. Разве они не стали здесь гораздо счастливее⁈

— Не готов судить. Снизу явный выигрыш, сверху — проигрыш. Нет, мне этого не понять. Уводи их. Придет прилив, и мы исчезнем.

— Ты не можешь бросить беззащитную женщину! Я тебе нравлюсь! Очень-очень нравлюсь!

— Так кому же вы, царица, не понравитесь? — сказали из-за спины. — Истинная богиня.

Мальчишка стоял шагах в пяти, благонравно прятал за спиной корабельный топорик. Прочувственно вздохнул и продолжил:

— Вы бы, ваше величество, и сами отсюда сваливали. Остров-то так себе, откровенно нехороший островишко. Насквозь проклятый. Вы достойны лучшего. У нас-то суденышко крошечное, пассажиров брать некуда. Но вот зайдет корабль покрупнее…

— А они? — царица указала на свою свинскую свиту. — Я не могу их бросить!

— Естественно. Вы хоть и на хворосте, но царица. Причем неглупая, а где-то даже и мудрая. Найдите решение. У служанок ваших есть явные недостатки, но есть же и достоинства. В общем-то, девушки на любителя. Вашим девам что нужно? Чтоб их кормили и это… любили. Неужто не найдется в мире таких мужчин? Рекомендую подумать о крупных городах. Там такие причудливые интересы у мужчин случаются, что даже моя маменька поражается. В общем, поразмыслите.

Царица прикусила пухлую губку и в замешательстве глянула на Энди.

— Я здешние крупные города дурно знаю, — признался рулевой. — Но в принципе, да, там все что угодно случается. Идите и подумайте. А травить магией моряков не надо. Разозлятся странники. Слухи по побережью уже идут.

— Да, в Конгере об этом много болтают, — поддакнул мальчишка.

— Не останешься? — грустно спросила царица, глядя в глаза возлюбленному.

— Нет, — Энди поправил повязку на глазах.

— Что ж, прощайте, — царица протянула два тряпичных комка — брошенные шорты и брюки самой пострадавшей части экипажа.

Моряки смотрели вслед уходящей цепочке женских фигур: островитянки выглядели убитыми горем, но не забывали завлекательно вилять кормой.

— Ну. Экий странный случай, — мальчишка посмотрел на топорик в своей руке. — И как о таком приключении рассказывать?

— Зачем о нем рассказывать? Прояви скромность. Тем более, у тебя и приключения никакого не было, — намекнул Энди.

— Ну. Тоже верно.

Пришел прилив, «Заглотыш» охотно снялся с песка — видимо, тоже засиделся. Слегка пришедший в себя экипаж забрался в барку. Догребли до катера — против ожиданий там было тихо. Сидел на баке сгорбленный Сан, старательно отворачивался от кувшина с джином — с первого глотка гребцу стало худо. Островной напиток и настоящий алкоголь действовали на бесхвостого совершенно по разному. Вдова спала на корме.

— Поднимаем пары и снимаемся с того, что у нас считается якорем, — прохрипел Магнус и рухнул под стену рубки.

Впрочем, Энди с юнгой управились и сами. После полудня, «Ноль-Двенадцатый» дал короткий гудок и двинулся к выходу из бухты. Стайка провожающих столпилась на пляже. Доктор с кормы «Заглотыша» прощально махал клочком парусины и растроганно прихрюкивал.

— Интересно, куда деваются брошенные суда? — задумался Энди, стоя у штурвала.

— Штормом из бухты уносит, — пояснил мальчишка, возясь с якорным канатом. — Я за течением наблюдал, когда черноперку ловил. А на дне обломков мало.

Энди кивнул. Бечевки с повешенной для завяливания рыбой тянулись между рубкой и кормовыми леерами. Юнга «Ноль-Двенадцатому» попался работящий, без дела не сидел.

Обсуждать куда исчезают моряки с унесенных судов было бессмысленно. За царской хижиной высилась приличная куча белых, начисто обглоданных костей. Да, откровенно проклятый островок, тут с юнгой не поспоришь.

Из шифровки

Лагуна — Твин Кастлу

Объект обнаружен и взят под наблюдение. Прошу объявить благодарность экипажу «Квадро», выдать призовые конфеты или что там им полагается. При сужении района поисков ваши вспомогательные силы оказали неоценимую помощь.

Объект оказался гораздо южнее, чем предполагалось. Чертт его знает, как паршивцев туда занесло. Попутно нами обнаружено гнездо морской ведьмы. Карту с координатами прилагаю, схрон-остров обозначен как «Кикимора-Кирка». (Может, вам царицка понравится, вкусы у вас известные). Операцию продолжаем.

Из блокнота. Гавральные размышления и склероз.

Все же старые европейцы — истинные инфантилы. Пускаться в исследовательскую экспедицию с крошечным пузырьком рвотного⁈ Полагают, что географические открытия, ограбления, погони и прочие рабочие мероприятия обойдутся без глубокой очистки желудка? Поразительная наивность и легкомыслие. Неудивительно, что современная Европа обречена на закат и угасание.

Аптечка наша полупуста, вера в гомо-бритусов истрачена как та марганцовка.

С грустью я взираю на склянку.

Неблагодарность царит

p.s. Как эти хайку вообще пишутся? Нет, узкая форма, не моя.

p.p.s. Стоимость медикамента включить в накладные расходы и предъявить заказчику операции.

[1] (Перманганат калия (распространённое название в быту — марганцовка) — марганцовокислый калий, калиевая соль марганцовой кислоты.

Ночью и утром «Ноль-Двенадцатый» слегка потрепало, но корпус выдержал — новых течей не появилось. К полудню выловили недурную корягу, подняли и пристроили сушиться на корме барки. Конечно, разумнее было заготовить топлива на Свиных островах — сушняка там хватало. Но на заколдованном острове отчего-то о дровах вообще не вспоминалось.

Нужно признать, после отбытия и о самих островах вспоминали неохотно. Шкипер сожалел об утерянной куртке, но это сожаление было понятное, разумное, не имеющее отношения к щекотливым событиям. Весьма грустен был доктор. Гребец многословно размышлял о своих многочисленных недомоганиях. Энди в жаркие полдни снились страстные губы царицы, но это были сны личные, которые предстояло изгнать из головы в самое ближайшее время. О чем думал Гру, догадаться сложно — мальчишка был тактичен и скромен.

А поскольку все проявляли воспитанность и уместную забывчивость, то экипаж дружно обсуждал летучесть Хатидже, благо это удивительная способность вдовы окончательно перестала быть секретом. Жертва сплетен огрызалась, потом поняла бессмысленность отрицаний и озвучила оригинальную версию: летать-то она раньше не умела, а теперь стала жертвой побочных действий яда и коварных заклятий. Высмеивать эту выдумку джентльмены не стали. Поскольку вдова разительно изменилась и летучесть в этом ее внезапным превращении оказалась не главным чудом.

Хатидже стирала на барке, и потому на «Ноль-Двенадцатом» вновь судачили на актуальную тему.

…— Тощая, но красивая. Натуральная модель, — с осуждающими нотками пробубнил Сан, смазывая разобранный пневм.

— Вы, сэр недавно-бесхвостый, окончательно ум пропили, — внезапно разъярился шкипер. — Где это видано нормальную живую леди обзывать техническими сомнительными словечками⁈ Попридержи-ка язык!

— Сан ничего дурного не имел в виду, — заверил Энди. — Вы же знаете, сэр, гребец человеческим языком дурно владеет, да и заговаривается частенько.

— Точно, со мной такое случается, — подтвердил Сан, проявляя похвальную чуткость и предусмотрительность. — Я про изящность хотел сказать. Схуднула ведь очень леди.

— Да, весьма потеряла в весе, но полагаю, это не грозит ее здоровью, — молвил доктор, перематывающий бинты из подмокшего запаса медикаментов. — Похоже, у нашей вдовы просто такая конституция. Нервное потрясение, смена диеты, и вот результат. Кстати, она моложе, чем мне казалось. Вот это странно: обычно я не ошибаюсь с определением возраста пациентов. Возможно, умеренное отравление действительно дало положительный побочный эффект. Такие случаи медицине известны.

— А мне не помогло, — с горечью напомнил гребец. — Ничего не помогает: ни яд, ни заклятья. Такая устойчивая импотенция прицепилась, наеевжэ.

— Зато вам было весело, — отозвался с крыши рубки юнга. — Славно вы там с вдовой пели, я прямо заслушался.

— Разве что попели, мнуегна, — вздохнул Сан. — Послушайте, сэры-штурманы, а куда мы плывем? Не, я не против проверить всех ведьм по курсу, теперь мы будем наготове, чтеговжввобщ, но это же не главная задача? Хотелось бы знать цель, пусть и в очень общих, блегсовсем, чертах.

— Идем к континентальному берегу, приводим в порядок себя и суда, — буркнул Магнус и покосился на ночного рулевого. — Дальше нужно будет подумать. Что скажешь, Энди?

— Джентльмены, мы все — свободные люди, — напомнил рулевой. — Каждый имеет право решить за себя. Лично я хотел бы прояснить истоки нашего странного эмигрантского положения. Понятно, маршрут шаров нашей судьбы уже вряд ли удастся повернуть назад, но я бы дорого дал, чтобы никто из наших соотечественников — бывших соотечественников

— не оказался в столь странной ситуации. Едва ли стоит обвинять меня в приверженности к болезненной пунктуальности, но в мире должен поддерживаться определенный порядок. Мы — здесь, они — там. Пусть порой случаются непреднамеренные исключения, но вот без этих чуждых механизмов.

Все обернулись и посмотрели на дремлющий под брезентовым чехлом пулемет.

— Возразить тут трудновато, — признал шкипер. — Но понятия не имею как ты это собираешься делать. Все концы потеряны и отыскать их будет потруднее чем вернуть наш старый якорь.

— Пока не знаю, но у нас есть время подумать, — Энди краем глаза следил за мальчишкой — тот лежал на крыше рубки и разглядывал в бинокль первые, еще бледные, звезды. Похоже, чересчур глубокие намеки и непонятный разговор абсолютно не интересовали Гру.

— Ладно, пока меня куда больше интересует ремонт и запас топлива, — шкипер глянул на барку. — Да и вообще пора бы готовить ужин.

— Помогу вдове с бельем и займемся жратвой, — пообещал Энди и перебрался на барку.

Поосторожнее выжимай, совсем сносились штаны, — предупредила прачка.

— Самым нежнейшим образом, — Энди осторожно встряхнул штаны и повесил на натянутую бечеву

— Вы бы нормальных прищепок сделали, что ли, — проворчала вдова, закрепляя ценный предмет обмундирования. — Прищепок нет, совести нет… Опять мне, убогой, косточки перемывали?

— Делились всеобщим восхищением, — не стал отрицать рулевой, разглядывая пару заштопанных до невозможности носков. — Вы, дорогая леди, стали убийственно хороши. Сущее украшение нашей экспедиции

— Брехло. Я не из этой моды барышня.

Несмотря на термин из вдовье-бесхостого лексикона, смысл был вполне понятен. Встряхивая ветхие носки, Энди еще раз взглянул на спутницу. Узкое лицо, почти до неестественности огромные глаза, по-девичьи острый подбородок, высокая хрупкая шея, узкие плечи, легкое, но не выглядящее миниатюрным, тело. Длинные ноги… Она не то что красива, она чарующе воздушна. Этакая странная, обратная привлекательность, противостоящая любым канонам моды, турнюрам, корсетам и пышным завивкам. Даже волосы, отросшие чуть ниже плеч, вечно взлохмаченные, вполне уместны. Нет, не уместны. Необходимы, как точно подготовленный, завершающий удар фрейм-бола.

— Слушай, ты хороша. Может, и не убийственно, но определенно хороша. Я человек болотный, склонный к тинной созерцательности, но вот так и скажу. Ты тоже ведьма. Эльфийская. Невесомая и красивая.

— Готов влюбиться?

Энди засмеялся:

— Знаешь же, что нет. Я вообще не влюбчив. Хватит с тебя шкипера.

— Страдает, старый козел? — Хатидже сердито прищепила очередную рубашку — Как к барышням уползать, так он первый. Ну, или второй. Док, кажется, его обошел.

— Непреодолимая магия островных отрав, — Энди вытряхнул бельевую корзину. — Не будь злопамятной. Мы все были хороши.

Вдова промолчала. По некоторым недомолвкам Энди догадывался, что на пиру приключалось разное, и суровая леди из-за стола тоже отлучалась. Со шкипером уж определенно, случались ли прогулки с Доком или с обоими джентльменами, уточнять не стоило. Возможно, это все бред отравленного сознания, и вообще лучше не вспоминать.

— Со временем забудется, — сказала вдова, глядя на алеющее закатными лучами море.

— Я вот что хотела спросить, Энди. Если сочтешь наглостью, можешь сразу послать. Царица

— она была настоящая?

— Вполне. Я был весьма нетрезв, по-моему, и она тоже. Нов том, что Ки была настоящая у меня нет сомнений. Это-то и обидно. А почему ты спрашиваешь?

Хатидже убрала с глаз непослушные пряди, пожала плечами:

— Рано или поздно мне придется сойти с «Ноль-Двенадцатого». И отыскать себе что-то вроде дома. Я бы не хотела, чтобы мне потом стало нестерпимо обидно. Не хочу обмануться. Слишком часто самое лучшее оказывается пьяным бредом.

— Понимаю. Ошибиться легко, что верно, то верно. Ну, можешь на меня рассчитывать. Оценим ситуацию, сложившуюся на жизненном столе общими усилиями. Ночные и дневные глаза всегда получше чем какие-то одни.

— Сволочь ты. Тинный ящер и жаб. Ноя, пожалуй, поверю.

— Отлично. Пошли, вода для супа уже вскипела.

— Мгновение. Раз мы уж затронули эту тему, еще один вопрос. Мелкий. Барышни на острове действительно… поросятки? Я их в трезвом виде так и не увидела.

— В них порядком свинского. Объяснить трудно, но, да, весьма и весьма поросятки. А что?

— Я с одной, кажется, целовалась, — задумчиво объяснила вдова.

— Женщина, да ты вообще спятила⁉ Считай, я этого не слышал.

— Что такого? Я дама столичная, глубоко порочная. Хотелось попробовать. И не крути хлебалом, можно подумать со страстными стонами крыть свиней это вполне нормально, а целовать — полный ужас и не комильфо.

— Черт знает что за бесстыдство. Ладно, мне-то что: я ни с тобой, ни со свиньями целоваться не собираюсь. У нас на Болотах такое не принято. Все, пошли к котлу

Энди подловил момент с удачной волной и перепрыгнул на корму катера, вдове напрягаться не пришлось — играючи перешла по буксирному канату. Вот-вот, суть ангелицы непорочной…

Проснулся ночной штурвальный от беготни по палубе.

На горизонте была земля. Гру утверждал, что это южная оконечность мыса Анта, он же Край мира — его «по описанию не спутаешь». Следовало быть осторожными: где-то здесь были отмели Лабиринта, знаменитые не только рыбными уловами, но и опасными рифами.

— Сплошь дворцы, — сомневался штурман, пытаясь разглядеть в бинокль далекий берег. — Сомневаюсь, что имеет смысл в порт входить — встретят нас, сложности начнутся.

— Ну, вряд ли. Пуст город, — заверил мальчишка. — Там все давно спятили и вымерли. Кто поудачливее, успел разбежаться. Те потом уже поумирали.

— Экая оптимистичная история, — покачал головой Док. — А имя сего счастливого града история сохранила?

— Ну Известное имя у города. Только сложноватое, — Гру поднапрягся. — если целиком так «Акропоборейсес», его горожане звали. Нижний город и порт именовались попроще — Сюмболо. А как верхнюю-благородную часть обзывали, никто уже не помнит.

— Усложняли местные, — не одобрил древних жителей гребец. — Видимо, пиндосы-эмиргранты обитали, наихвощбл. Намудренно очень.

— Ты, бмня, язык попридержи! — рассердилась вдова. — Люди вымерли, что их попрекать? Совести у тебя нет!

— Так нам якорь нужен, а не совесть, — оправдался Сан. — И не ори, тоже Тайра-Бэнкша отбеленная нашлась, что б мя зангвж!

— Потом доругаетесь, — оборвал вечных спорщиков шкипер. — Решаем, как нам удобнее десант высаживать.

До заката «Ноль-Двенадцатый» отстаивался среди отмелей и крошечных островков. К порту двинулись лишь в сумерках.

Медлительно катили к берегу широкие полукружья волн. Катер осторожно подкрадывался к пугающе высокой суше — отвесные утесы и полуразрушенные дворцы на их вершинах увеличивались в сгущающейся темноте. Команда напряженно наблюдала за берегом: там ни зажглось ни единого огонька. Катер держал курс чуть восточнее, обходя крайний мыс. Открылся скрытый тенью, но угадывающийся провал глубокой бухты, далее уходили на север каменистые вершины гористого берега.

— Вот он — великий мыс Анта, — костяной хвост земли, — тихо пояснял Гру. — Все к северу и к северу тянется. Говорят, поперек мыс можно за полдня пройти, если в пропасти не упрешься. Зато с юга на север — считай, бесконечен. Вдоль восточного побережья островков уйма, вдоль западного их поменьше. А так мыс все идет и идет. Поселки и города, вроде бы, есть, но все опустевшее. Мозговой мор — страшнейшая тайна проклятия полной безмозглости. А ведь народ был, говорят, не глупее прочих.

— Не нагоняй дрожи, — попросил Энди, занявший место за штурвалом. — Мы поняли. Но безумием со свинским уклоном мы уже переболели, так что безлюдье лично меня только успокаивает. Лучше бы оно так и оставалось: темно и мертво. Якоря мертвецам ни к чему, могут и поделиться.

— Мрачно иронизируешь, Энди, — упрекнул доктор. — Ни к чему мертвых с живыми сравнивать. Живые, знаешь ли, всегда симпатичнее мертвых. Это любой анатомический театр легко докажет. А живые… Желтокожие, краснокожие, европеоиды или слегка свинообразные — так ли уж велика разница? В сущности, все мы очень схожи.

— Джентльмены, сейчас не время философствовать и вспоминать об оставленных островах, — призвал к вниманию и сосредоточению Магнус. — Город-то огромный. Могут быть сюрпризы. Вон дворец какой впечатляющий.

Катерники невольно вновь и вновь смотрели на величественные строения на вершине прибрежной горы — колоннады и высокие галереи храма (или царского дворца?) поражали воображение.

— Парфенон куда тусклее, — прошептала Хатидже.

— Да, удивительный архитектурный комплекс. Прямо-таки вершина эллинского искусства и прочей античной безупречности — согласился образованный доктор.

— Туда лучше не ходить, — пробормотал мальчишка. — Говорят, нехорошее место. Да и якорей там не найти.

— А сокровищница⁈ — оживился Сан. — Там же все ценности остаться должны! Зачем безумцам серебро и всякие короны?

— Ход твоих мыслей наглядно доказывает, что орган, отвечающий за жадность, находится в человеческом организме гораздо выше тазово-хвостового отдела, — сообщил доктор.

— Да ну, млеговобще, чего сразу хвостом попрекать? — обиделся гребец. — Я высказал предположение и версию. Не нужна нам сокровищница, так и ну ее в писопу.

Катер прошел мимо башни навсегда угасшего маяка. Открылись пристани и пирсы. У некоторых причалов из воды торчали мачты небольших затонувших кораблей…

— При случае можем присмотреть что-то вроде челнока. Наш «Заглотыш» слишком неповоротлив, — напомнил экипажу шкипер.

Энди сбавил ход до «самого малого». Огромный порт, спускающиеся к нему улицы, все пустынное и мертвое, нагоняли жути. Никаких признаков жизни, только блекло-серебристая листва деревьев слабо шевелилась на ветру Шкипер снял с пулемета чехол: лязг пулевых контейнеров, занявших место на спарке, подействовал успокаивающе.

Штурвальный подвел катер к пирсу. Легкий толчок, Гру перепрыгнул на массивный настил, накинул петлю швартового конца на чуть покосившуюся причальную тумбу-сваю. Почти неслышный рокот «компада» сейчас лишь оттенял полную тишину неизвестного берега.

— Нет здесь никого, — прошептала вдова.

Берег крепко пропах накалившимся за день камнем, старым рассохшимся деревом, пылью, и, чуть-чуть, мышами.

— Энди, будь наготове, — напомнил шкипер. — Высаживаемся…

Никаких ведьм, цариц, безумцев и оживших мертвецов поблизости не оказалось. Катерники провели разведку, осмотрелись. Якорь для «Заглотыша» удалось найти на удивление легко…

Энди нырял, бесхвостый плавал рядом, помогал привязать веревку и критиковал — с инженерной точки зрения ловцы якоря действовали абсолютно неправильно.

— Нужно барку подвести, и с блоком тянуть, черопуег…

— Усложняешь, тут и так шары встали элементарно, за пару ударов закончим, — отфыркивался рулевой.

Якорь выволокли прямо на пристань, помогали поднять трофей Док с юнгой, да и вдова приложила изящную исхудавшую руку.

— Вот без тебя бы вообще не управились, — иронизировал Сан.

— Сейчас дам по башке тупой, — немедля пригрозила вдова.

— Давайте мы вас попозже послушаем, — предложил доктор. — Сейчас нужно второй якорь искать, а еще дрова пилить. В общем, потом развлечетесь.

Мародеры разделились на две группы и принялись осматривать ближайшие портовые строения и воду у пирсов — всякой дряни там хватало. Энди поднял багром некую железяку, отдаленно похожую на якорь, но явно ей не являющейся.

— На двуногу восьмидесятидвухмиллиметрового миномета похоже, мяегвжо, — определил бесхвостый. — Как думаешь, есть тут такие штуковины?

— Вряд ли. Лично я не представляю, о чем ты говоришь. Впрочем, Гру утверждает, что на некоторых крупных кораблях ставили метательные машины, — припомнил ночной рулевой. — Но это еще когда их сказочный флот на плаву оставался.

— Да, странный мир. Между прочим, куда я не приду, оказывается, опоздал. Вот Британия, чтобеевонах, совершенно повыродилась. А здесь уже никакого флота, только так, одни расказни. Зрадный рок и невдача, млихвощвжо…

— Не улетай умом, мы якорь ищем. А что до вырождения, так это ты Глор не видел. Весьма немаленький город, и на вырождающийся ничуть не похож.

— Привираете, небось, — вздохнул недоверчивый гребец. — Я ж всерьез вмирал, что тут шутить, суегвжорда…

Давно уж дело подошло к полудню, а со вторым якорем не ладилось. Продвигаясь вдоль причалов, искатели уперлись в скалу пирсы кончились, вода вяло колыхала полусгнившие доски развалившейся сторожки, якорь среди них искать было бессмысленно. Подошли уже осмотревшие дряхлые портовые строения Докс вдовой и мальчишкой:

— Пусто. Вернее, груды мусора и осыпающиеся стены. Из любопытного — человеческие кости и череп молодого джентльмена — зубы недурны, за гигиеной горожане следили, — похвалил Док.

— Все ценное и якоря отсюда давно уж растащили. Не одни мы такие умные, за столько лет наверняка не раз заплывали сюда любопытствующие, — логично заметила вдова. — Гру, когда здесь эпидемия прошла?

— Года три как уже, — задумчиво сказал мальчик.

На него в изумлении воззрились все катерники.

— Ну, так говорят. Кто ж точно считал? — оправдался юнга.

— Ладно, на обратном пути проверим вот тот дом, а потом я сплаваю к затонувшим лодкам, может там якорь какой найдется, — сказал Энди, поправляя очки.

— Да, возвращаемся, а то старина Магнус уже наверняка беспокоится, — поддержал доктор, явно уже подумывающий об обеде.

Моряки двинулись назад — солнце изрядно припекало, от стен порта горьковато и пронзительно пахло горячей полынью. По древнему настилу пристаней ветер гонял сухие листья.

— Красивый был город, — признал доктор, поглядывая в сторону высящегося над морем дворца.

— Неприятный. И город, и дворец, — поморщилась чуткая Хатидже. — Даже без рассказов ощущаешь, что здесь прошла тяжелая болезнь.

— У людей голова — вечно слабое место, — изрек довольно неглупую мысль мальчишка.

— А, твокурвать! — внезапно взвизгнул Сан, уставившись куда-то повыше дворца. — Драконы⁈ Бэтмены⁈ Нет, птердактели⁈

— Что за буйная фантазия? — изумился доктор, вглядываясь в сияющее небо. — Просто крупные птицы.

Энди ничего рассмотреть не мог — птицы или кто там еще вдруг решил полетать — сейчас были слишком близки к солнцу Прямого взгляда на такое сияние даже защита синих очков не позволяла.

— Какие же это птицы. Док? — Хатидже из-под руки вглядывалась в небо. — Нет, это что-то иное…

— Ну! Иное! Похуже драконов. Это полный шмондец! Бегите! — проорал юнга, уже удирая со всех ног. — Это керы!

Керы? Энди смутно помнил каких-то мифологических тварей. Кажется, с ними Одиссей встречался. Или Геракл? Впрочем, об этом уместнее потом расспросить. Гру не из тех детишек, что паникуют без повода.

Катерники помчались в сторону «Ноль-Двенадцатого». До судна было далековато — увлеклись поисками, забрели на противоположную сторону порта. Прыткий Гру порядком оторвался от остальных — летел стрелой, перескакивая через бревна и сходу перемахивая проломы в настиле причала. Вот оглянулся и, кажется, еще надбавил ходу.

— Ой-ой, — вскрикнула вдова, тоже оглядываясь. — Они уже рядом. Громадные!

— Да что же это такое? — уточнил Энди, злясь на свое неудачное зрение.

— Типа ангелов. Но черные и страшные, — пропыхтел гребец. — Походу еще и дохлые, беевощх. Зомбяки!

— Не успеть, — пропыхтел доктор, выхватывая из-за пояса пневм. — Бегите, я их встречу

Он попытался сесть на изжеванное штормами и непогодой бревно и подготовить оружие, но Хатидже ухватила доктора за рубаху и взвизгнула:

— Прячемся! В сарай!

Энди схватил Дока за другое плечо, рванул в сторону ближайшего строения. Багор мешал — доктор и длинное оружие трудно сочетались. Гребец несся впереди, завывая невнятное «шведенько-швыденько!», в ушах свистело, доктор хрипел. Беглецы влетели в темный дверной проем, Энди показалось, что его мягко толкнуло в спину волной воздуха, даже очки чуть не слетели. Сзади послышался хлопок, словно развернулся огромный парус, что-то заскрежетало, с потолка посыпалась пыль, и отвратительный голос свистяще выкрикнул:

— Отдай душу, смертный!

— Твою мать! — сказала вдова, оглядываясь.

Энди отметил, что бледность в сочетании с ярким румянцем летучей вдове вполне к лицу и тоже оглянулся…

Тварь показалась ночному рулевому довольно крупной. Стены сарая вполне прикрывали от солнца, смотреть ничего не мешало. Птица-женщина, раскинув широкие массивные крылья, заглядывала в полутьму строения. Желтые глаза ярко светились, лицо, безобразное, с хищным носом и клыкастым ртом, тем ни менее, сохраняло намек на определенную красоту, пусть и засушенную. Но птичьи косолапящие ноги с огромными когтями, и костлявое, со впалыми ребрами и болтающимися мешками грудей, тело, выглядели однозначно отвратительно.

— Ты, чуждый, зачем пришел? — неразборчиво спросило чудовище. — Теперь умрешь. Но пусть к нам сначала идут люди. Или у вас есть нэк?

— Ничего нету, сами побираемся, — признался Энди и швырнул в монстра обломком жерди — тварь прикрылась крылом — пробный снаряд безвредно стукнулся в кожистую преграду.

— Упрямец! — омерзительно захохотала ужасная леди и простерла в стороны широкие крылья. — Вы отдадите свои души…

Щелкнул пневм — доктор и пистолет не сплоховали: тварь судорожно дернула головой, мотнула гривой длинных свалявшихся волос, болезненно свистнула и исчезла.

Энди и гребец поспешно закрыли рассохшиеся половинки двери, застопорили обломком жерди и привалили балкой.

— Отличный выстрел. Док! — восхищалась вдова. — Прямо в глаз!

— Это с перепугу, — признался доктор. — Но, вроде бы, небесполезно.

— Это ж керы! Керы! — заскулил Сан. — Их так не взять.

— Почему? Органов зрения у нее всего два, попробуем, — снайпер от науки и медицины принялся проверять баллон пистолета.

— Они же бессмертные, — потерянно напомнил гребец. — Все, теперь не выпустят! Эх, напизег, ирония судьбы — все равно через баб пропаду Крылатые, бессмертные — вообще изврат!

— Полного бессмертия не бывает, с научной стороны это выглядит полным нонсенсом,

— безапелляционно заявил эскулап. — Мальчик несколько преувеличивал и фантазировал.

Энди скользнул в полутьму — в тени строения рулевой чувствовал себя много лучше. Щелей в стенах просторного помещения хватало: просматривалась пристань, стоящий в двух сотнях шагов «Ноль-Двенадцатый». Видна была только корма катера — никаких следов борьбы и трупов. Надо думать, Гру успел домчаться и остатки команды заперлись в трюме. Благоразумно. Придется подождать, пока поднимут давление в котле. Энди глянул наверх: убежище выглядело куда солиднее, чем казалось при бегстве: нижнее помещение, видимо, когда-то служило складом, наверху были или жилые комнатушки, или нечто вроде торговой конторы. Сейчас сверху временами сыпалась пыль, потрескивали стропила — похоже, летучие твари устроились на крыше.

Энди повернулся к товарищам:

— Этих… дам с крыльями, сколько?

— Я видела двух, — сообщила вдова. — Одинаковые, старые и омерзительные. Но летают быстро. До корабля нам не проскочить.

С крыши донесся свистящий смешок и визгливое карканье:

— Бегите, смертные! Бегите! У вас уже нет душ! Или у вас есть нэк?

— Слух у этих летуний недурной, — отметил Док.

— Мы ничего не собираемся скрывать от этих общительных леди, — заверил Энди. — Но кто это такие и отчего они вдруг бессмертные?

Товарищи смотрели на рулевого как на полного идиота.

— Ах, так он же днем спит! — сообразил Сан. — Этдурвосездец. Хотя тебе этак поинтереснее будет помирать.

— Мне уже интересно. Что я пропустил?

— Гру нам за работой всякие басни плел про здешнюю флору и фауну, — объяснила вдова. — Не совсем басни, конечно, но пересказ пересказов. Эти вот керы, по преданью, забирают людские души. Сами они бессмертны, сталью или стрелами их не взять.

— Насколько я понял, у этих существ повышенная склонность к регенерации, — умно вставил доктор. — Если это, конечно, те самые керы. Боюсь, нам предстоит это проверить.

— У самого Гру не возникло-то сомнений насчет природы этих тварей, — припомнил ход недавних событий ночной рулевой. — Соображает и бегает он быстро.

— Что сопляка винить? Если бы у меня ноги так в усеченную жопу не отдавали, я бы тоже по-настоящему рванул… — печально признался гребец.

— Никто мальчишку и не винит. Но нам нужен план сражения, — Энди посмотрел вверх — там было тихо.

— Может, посидят, да улетят? — предположил, преисполнившийся несвойственного ему оптимизма. Сан. — Жрать в нас, нуегащепец, собственно вообще нечего — мы и сами отощавшие. А души… Я бы за такими душами вообще не гонялся, нахего.

— Да, души у нас несвежие, — согласилась вдова. — Но вы этих «ворон» видели? Голодные, а та, что окосела, так еще и плешивая. Нет, не уйдут, пока нас не съедят…

Оживленную дискуссию прервал свист и невнятный крик на крыше. Посыпалась черепица — на крышу еще кто-то приземлился.

— Дополнительная эскадрилья, — догадался гребец. — Все, щас, пинамвобщуй, полезут бетмен-вумены.

Катерники прекратили малополезные разговоры и принялись спешно укреплять свой «форт». Камни из полу-рассыпавшейся перегородки и пыльный грубый стол-прилавок подперли дверь. Энди глянул на лестницу, ведущую на второй этаж: часть ступеней отсутствует, для крылатых демоны это, конечно, не препятствие, хотя столбы-подпорки не дадут развернуть крылья. Нет, расстановка шаров на игровом столе не так уж безнадежна. Смущает предполагаемая бессмертность тварей — абсолютно непонятно как это преимущество выглядит на практике.

Невесомая вдова оказалась на верхних ступенях лестницы, присев и обхватив руками колени, внимательно всматривалась вверх: в прорехи черепицы било солнце, иногда там слышался шипящий свист. Похоже, керы совещались-секретничали.

— Все же интересно, сколько там этих красавиц, — прошептал Док.

Вдова обернулась и показала три пальца.

— Не так плохо, — признал доктор. — Энди, как думаешь, сколько нам нужно продержаться?

— Минут пять, быстрее котлу не набрать минимально необходимого давления, — прошептал рулевой. — Вот что дальше. Мы и понятия не имеем о тактике этих крылатых созданий.

— Что ж, тогда подумаем о собственной тактике, — резонно предложил Док. — Каковы наши действия при начале штурма?

С оружием у окруженных моряков было средненько: багор и нож у рулевого, славный пиратский топорик у гребца. Лучше всего был снаряжен Док: лейтенантская сабля и пневм. Хатидже имела на вооружении лишь прелесть своей изящной худобы.

Шептать Энди не решился: имелись подозрения, что враг обладает тонким слухом, и, если слова о котле и минутах керы едва ли могли правильно понять, то расстановку боевых сил озвучивать было незачем. Меж тем, диспозиция была ясна: Док и гребец прикрывают опасные направления, багор оставался в главном резерве, вдова — наблюдательница. Энди жестами объяснил ожидаемый ход компании, мужчины понимающе закивали, Хатидже жестом подтвердила, что тоже все поняла. В принципе, гарнизон был настроен решительно

— совместное плаванье сплотило экипаж, да и умирать странным бездушным способом никому не хотелось.

— Смертные, где ваши грязные души? — дуэтом вопросили на крыше. — О, есть ли у вас нэк?

Зашуршали крылья, сквозь щели были видны промелькнувшие тени. Две керы опустились на землю перед дверьми склада.

Энди, размышляя по поводу таинственного «нэка» — абсолютно непонятно, что это такое и чем именно оно так ценно — приготовился.

— Души! Мелкие сухие душонки без нэка, — свистяще предвкушали снаружи. Двери заскрипели и задергались, похоже, крылатые твари безо всяких затей наваливались на преграду. Несомненно, просто отвлекающий маневр — здешние дарки явно не отягощали себя искушениями боевого снукера.

Энди махнул гребцу и бесшумно отступил вглубь склада.

— Не лезь! Кыш пошли! Забью! — слегка визгливо, но бесстрашно предупредил Сан, показывая дверям топорик. — От сранбабсукжотвою!

Снаружи на двери попытались навалиться поплотнее, тени за шаткой и неубедительной преградой казались огромными.

— Отскочили, падлы вонючие! — завопил храбрый гребец и в ужасе оглянулся. Энди показал, что враг не так велик, это крылья у тварей огромные. Сан кивнул и клацнул зубами

— его одолевали сомнения. Двери раскачивались все сильнее. Взломщики из кер были не самые лучшие, но дряхлый дверной проем уже истошно скрипел…

Наверху рухнула черепица, помещение наполнилось едкой пылью: сидящая на крыше кера срывала кровлю мощными когтистыми лапами. Вдова спорхнула на пол. Док судорожно чихнул и приготовил пневм. Крылатая тварь уже протискивалась между стропил, вот неуклюжим прыжком достигла лестничного проема. Крылья ей мешали, кера с трудом, неуклюже пропихнула себя на лестницу.

— Отдай душу, смертный!

— Для начала, леди, угоститесь добрым британским металлом! — доктор открыл стрельбу.

Кера пронзительно свистела, отворачивая лицо и жмуря желтые глаза: пули-шары поражали ее голову, разрывая грязные уши, дырявя щеки. Шесть выстрелов нанесли чудовищу недурной урон — лопнул левый глаз, лицо стало походить на мертвецкий лик, исклеванный славным вороном-падальщиком. Седьмой шар, уже ослабевший от падения давления в баллоне, угодил в бурые клыки, тварь оскорблено выплюнула пульку, что-то невнятно просвистела. Отверстия на лице керы уже затягивались-зарастали, вот в опустевшей глазнице появился новый глаз, еще маленький, но уже пронзительно желтый. Разноглазая тварь производила несколько гротесковое впечатление, но симпатичнее в этом момент не стала.

— Действительно мгновенная регенерация! Редчайший случай в биологии, — доктор бросил бесполезный пневм и выхватил саблю.

— Грязная душа, грязная! — недобро предрекла кера, волоча по лестнице свои крылья.

Столбы-колонны мешали даркше развернуться. Что было вполне ожидаемо. Чахлая лестница раскачивалась и взвизгивала даже под этим не очень тяжелым грузом. Энди отодвинул доктора, ударил торцом древка багра под них средней колонны — столб подломился, лестница с жутким скрипом начала заваливаться. Керра, учуяв недоброе, рванулась — ее длинное крыло порвалось, зацепившись за обломок бруса — но было поздно. Рухнула часть верхнего перекрытия, отброшенная к стене тварь оказалась практически распята рухнувшими балками — просторные крылья весьма способствовали этой удачной ситуации. Энди ударил острием багра, прибивая правое, относительно свободное крыло к стене. Доктор проявил похвальную догадливость, мгновенно вооружился жердью, малоизящно подпрыгнул и с силой врезал по провисшей части перекрытия. На этот раз сверху посыпалось даже сильнее: на балках оказалось порядком черепицы. Энди едва успел выдернуть из этой лавины багор. Кера придушенно свистела из облака пыли.

— Жива, зараза, — нервно отметил гребец. — А эти вообще осатанели…

Товарки чудовища действительно ломились в дверь, но таранных способностей у летучих даркшей было не особенно много.

— Дай-ка пока секиру, — попросил Энди, просчитывая следующие удары кия битвы.

Ударную докторскую жердь мгновенно превратили в колющее оружие путем спешного заострения одного конца и совместными усилиями вогнали между балками завала. Кера неистово засвистела от боли.

— Чувствуется рука хирурга, — сказал доктору Энди.

— Небольшой опыт есть, — согласился Док. — К сожалению, попасть в сустав сейчас сложно. А не зафиксировать ли нам, леди и джентльмены, и вторую конечность этого, э… рукокрылого?

Еще одной жерди под рукой не оказалось, использовали поспешно заостренную доску. Запрыгнувшая на остатки второго этажа Хатидже руководила прицеливанием:

— Ниже, иначе в балку попадете. А теперь чуть снизу вверх… Так!

Доску вбили в стену, пронзив мятое крыло агрессорши. Приваленная и пришпиленная кера свистела, скрежетала клыками, пыталась крошить когтями балки и доски, но завал пока держался.

— А как окончательно умерщвлять этих демонов наш юнга не рассказывал? — поинтересовался рулевой, указывая вдове на крышу — было понятно, что летучие твари, пусть и порядком безмозглые, рано или поздно додумаются воспользоваться уже готовым проломом. Хатидже кивнула — за крышей она следила.

— Не припомню, — признался доктор. — Разговор шел сугубо академический, о местном бестиарии вообще, до конкретных охотничьих приемов мы не дошли.

— Да что тут думать, маеена⁈ — разгорячился Сан. — Иссечь на порционные куски и сжечь в топке, нахвообж. «Компад» и не такое пережжет.

— Для начала заиметь бы нам хоть одну алебарду, — пробормотал Энди. — Так-то эта дрянь не пожелает «иссекаться».

За дверью захлопали крылья — керы, завывая про «души», взлетели. Вдова указала тоненьким пальцем наверх.

— Увы, вполне понятно, — вздохнул рулевой. — Готовимся, леди и джентльмены. Хатидже, будь любезна спуститься и спрятаться, поскольку…

Слова Энди заглушил громогласный короткий гудок — «Ноль-Двенадцатый» набрался паровых сил и вступил в дело.

— Драккар⁉ Драккар! — свистели кружащие над сараем керы. — Много душ!

Катер успел отойти от причала и развернуться — теперь направлялся обратно, издавая гудки и дымя трубой — в ход явно были пущены стратегические запасы угля. За штурвалом стоял юнга, сам шкипер занял место за пулеметной установкой.

— Сейчас попорет как воробьев, нунавжо! — крикнул гребец, как и весь сарайный гарнизон, припавший к щели в стене…

Солнце резало глаза, очки помогали только частично. Энди видел синеватую бухту, «Ноль-Двенадцатого» взявшего боевой курс, кинувшихся навстречу катеру демониц. К сожалению, четким строем керы не отличались: хищно свистя, они налетали на катер с разных сторон. Магнус выбрал целью правую противницу стволы пулемета развернулись навстречу Было видно, как шкипер что-то прокричал — подзадоривая противника или отдавая команду рулевому, было непонятно. Хатидже ахнула — казалось, капитан «Ноль-Двенадцатого» уже упустил момент — кера была рядом с катером, когтистые лапы уже тянулись к склонившемуся за установкой пулеметчику. Нет, в последнюю секунду, Мк2.2 застучал…

Казалось, керу сшибли не столько пули, как струи раскаленного пара — рассеченная стрекотом спаренных стволов демоница, закувыркалась в воздухе, врезалась одновременно и в воду и в борт катера. В ту же секунду, «Ноль-Двенадцатый» резко изменил курс — вовремя! — падающая с левого борта кера ударилась прямо в пулеметную тумбу, полоснула когтями шкипера — Магнус успел откинуться, подхватить приготовленную кувалду Ответный удар серьезного инструмента смял костлявое плечо чудовища, прошиб перепонку крыла. К сожалению, на этом успехи шкипера в рукопашном бою и закончились — мощный взмах крыла вышиб оружие из его рук. Вовремя сориентировавшись, Магнус вниз головой нырнул в трюмный люк. Когтистая лапа твари ухватила моряка за ногу, но разношенность походной обуви сыграла спасительную роль — в когтях керы остался только шкиперский сапог. Демонша в ярости сунула голову в люк, и, видимо, схлопотала чем-то по морде. Отшатнувшись, чудовище затопталось вокруг люка: подставлять лицо оскорбляющим действиям добычи кера не хотела, а протиснуться в трюм ей мешали крылья. Сообразив, что здесь ничего не поделаешь, тварь прыжком переместился к рубке и заглянула внутрь. Судя по негодующему свисту, увиденное ее не вдохновило.

— Спрятался мальчишка? — не понял доктор.

— Нет, выскочил с другой стороны и в машинное нырнул, — пояснил Энди. — Нужно срочно отвлечь нечисть!

— Твоюжсуееть! — ужаснулся Сан. — Вторая бетмэнша вылезает!

Действительно, расстрелянная пулеметом кера вынырнула у свай пристани. По-видимому она была не в лучшей форме: огромной тряпкой болталась на поверхности, ошеломленно крутила изуродованной головой. Половина черепа отсутствовала, но огромная рана затягивалась на глазах, правда, оставаясь безволосой. Вообще-то, зрелище было отвратительным.

— Выходим и отвлекаем! — призвал Энди, торопливо отшвыривая от двери балки и доски.

Неожиданно в небе засвистели — мелодично, но изумительно пронзительно. Обе керы задрали головы, доктор и Сан приникли к щелям в стене «форта».

— Да что там еще⁈ — зарычал Энди, отваливая особо тяжелую колоду

— Так это… — потрясенно прошептал гребец. — Хатиджика… в два пальца свищет и «горку» делает.

Энди оглянулся — действительно, в сарае вдовы не было. Через крышу взлетела? Совсем, что ли, ошалела⁈

Половинка двери, наконец, поддалась. Энди и багор выскочили в омерзительно слепящий день. Рулевой, прикрывая глаза ладонью, вскинул голову…

Вдова, уже не свистала, привлекая внимание, а раскинув руки, уносилась в небо. Зрелище, которому просто невозможно поверить. Легкая фигурка-крест, несущаяся словно по воле магии. Но, похоже, кое-кто верил: кера, мгновенно сорвалась с палубы катера, резко взмахивая крыльями, устремилась наперерез.

— Эй, куда, недопырша грязная⁈ — заорал Энди, размахивая багром.

Тварь, явно не слышала, и она, и ее соплеменница-купальщица, что покачивалась на волнах, свистели одно:

— Бареды вернулись! Проклятые бездушные бареды!

Проклятий демонш моряки вообще не поняли. Рядом с Энди стоял доктор, ощупью менял баллон в абсолютно бесполезном сейчас пневме.

— Догонит! Будь я проклят, сейчас догонит.

— Черт! У меня сейчас глаза вытекут, — замычал Энди, пытаясь разглядеть происходящее в солнечном зените…

Чернокрылая тень настигала фигурку-крестик. Мощные взмахи крыльев, резкость движений — сейчас, в сравнении, кера выглядела просто огромной. Обе летуньи были уже далеко. Солнце начало выедать глаза, Энди был вынужден отвернуться и закрыть очки ладонью. Доктор охнул.

— Да что там⁈ — Энди выругался в безобразной бесхвостой манере.

— Наша в пике сорвалась. Это верно! Должна оторваться, — объяснил что-то выволакивающий из дверей Сан. — Группируйся, группируйся, давай, Хати!

Крошечная точка стремительно неслась к земле. Точка крупнее, сложив крылья, падала следом, но отставала, отставала… — Энди чувствуя, что снова ничего не видит, замотал головой и отвернулся от слепящего зенита.

— Эй, на борту!

— Да готовы мы! — одновременно в два голоса отозвались с «Ноль-Двенадцатого».

Согнутый и кривобокий Магнус возился у пулемета, Гру выглядывал из рубки, ведя катер к пристани.

— Маневрируй, только не стой! — отчаянно заорал Энди, подхватывая багор.

— Ну! — злобно отозвался юный рулевой.

Да, бесспорно, оставшиеся на борту и сами знали что им делать. Магнус с ужасом взглянул в небо, но развернул пулемет в иную сторону и выдал струи пуль по болтающейся на воде твари. От головы и плеч керы полетели ошметки, дрянная дарк исчезла с поверхности…

— Хлопцы, бронещитом прикрываемся! — призвал гребец, вздымая вертикально крышку складского стола.

В инженерном отношении мысль была недурна, но тактически непоправимо опаздывала от событий. Энди, не отвечая, нырнул в строение. Боги, как же хорошо без солнца! Рулевой-С-Болот, метнул наверх багор, подпрыгнул, ухватился за край нависающего перекрытия, подтянулся… Балка заскрипела, но выдержала. Эх, хорошо быть летучей вдовой. Сейчас она будет здесь…

Энди успел подхватить оружие, как в пролом крыши влетел скорчившийся живой шарик

— Хатидже явно пыталась затормозить свой безумный полет, но все равно ядром сшибла доски на краю провала и с хрустом улетела в угол нижнего этажа…

Снаружи застрекотал пулемет. Смотреть вверх, на открытое небо Энди опасался — сейчас зрячие глаза были нужны как никогда. В общем-то, и так понятно: Мк-2.2 имеет приспособление для зенитной стрельбы самое примитивное, очередями в воздух быстролетящую цель перехватить трудно. А кера — бесспорно весьма быстрая цель. Но перед проломом она затормозит…

Захлопали крылья, пролом в крыше закрыла тень. Энди с облегчением приоткрыл один глаз и ударил багром. По морде и сразу крюком за шею…

Притянутая к стропилу кера выкатила безумные глаза:

— Пусти, бездушный! Кто ты⁈

— Простите, леди, сам не знаю, — Энди пытался резко повернуть багор, но шея твари, не такая уж толстая с виду, не поддавалась и не сворачивалась.

Керра упиралась крыльями в стропила, временами почти отрывая рулевого от шаткого пола.

— Да где пулемет-то⁈ — замычал Энди, чувствуя, что сейчас взлетит, пусть и не так грациозно как некоторые.

Пулеметная установка «Ноль-Двенадцатого» молчала. Снаружи сиротливо щелкнул пневм — кера вздрогнула.

— Так что ты ей в задницу стреляешь, млее⁈ — завопил Сан.

— А куда еще? — уточнил доктор и выстрелил трижды.

Керра ворочалась, неуклюже, но опасно, норовя дотянуться когтями до упорного пленителя. Твари мешали стропила и остатки черепицы, но Энди начал думать, что древко багра нужно было сделать и подлинней. Рядом оказалась встрепанная Хатидже, привзлетела над полом и сунула в распахнутую пасть керы щербатый край доски. Чудовище подавилось занозами и собственным негодующим свистом, еще неистовее выкатила пронзительно-желтые глаза — взгляд крылатой дряни был на редкость ненавидящим.

— Поосторожнее! — предупредил Энди.

Вдова выругалась, увернулась от когтей и принялась пихать доску поглубже в глотку противницы. Хатидже явно не хватало точки опоры, зато хватало упорства — доска помаленьку раздирала рот твари. Кера принялась грызть орудие пытки.

— Что, не слишком вкусно? — злобно ухмыльнулась вдова и принялась оглядываться: — Сейчас что-нибудь с гвоздями подберу

Гвозди применять не понадобилось — ожил пулемет на катере. Энди закричал вдове «пригнись, зацепит!». Хатидже не стала проявлять свойственное ей упрямство, скорчилась на полу…

Керра дергалась и визжала — ливень пуль попросту сносил большую часть ее тела. Летели ошметки кожистых крыльев, осколки костей, отвалилась свисающая лапа… Полнокровностью данный вид дарков не отличался, но на голову Энди капала какая-то липкая гадость. Несколько пуль задели наконечник и древко багра, рулевой понял, что кера сейчас освободится. Почти так и вышло: тварь шлепнулась внутрь строения, но оставалось от чудовища не так уж много. Пулемет смолк…

— Как вы там⁈ — надрывался Сан. — Живы⁈

— Не тупи, топор давай быстрее, — отозвалась вдова, бесстрашно примериваясь к добыче.

Кера сохранилась примерно в объеме одной шестой части тела, это если не считать крыльев. Голова, шея, частично ключицы…

— Нужно все-таки еще укоротить, — предположила вдова.

— Несомненно!

На второй этаж закинули топорик. Хатидже вбила в пасть чудовища доску понадежнее, придерживала трофей, Энди рубил шею — сухую и неподатливую как корень самшита. Лишенная легких тварь свистеть и проклинать уже не могла, лишь ненавидяще смотрела и слабо грызла доску

— Боюсь, сегодня мы вынуждены поступать предельно жестко, — сказал Энди, заканчивая процесс.

— А что, черт возьми, нам еще делать⁈ — воскликнула летучая вдова. — Внизу еще две такие пробл…

— Я вашу терминологию не до конца понимаю, но спорить не буду, — пробормотал Энди.

Демонша, нуждающаяся в заботе, оставалась все же одна. Та, что болталась в воде, исчезла: то ли утонула, то ли уплыла заращивать крылья и все остальное. На катере Гру и доктор бинтовали шкипера — спину и бок тому распороло крепко. Сан и рулевой позаботились о плененной кере: покончить с этой тварью уже апробированным методом не получалось, поскольку лапы у чудовища имелось и приближаться на «дистанцию работы топором» было опасно. Пока что завал, удерживающий пленницу, подперли расклиненными брусьями.

— Снять пулемет и расстрелять прямо здесь как воздушную террористку- рецедивистку жоеевощуй! — предложил Сан.

— Это возни сколько вместе с котлом снимать, — вздохнул рулевой. — Пошли на борт, дух переведем и посоветуемся.

— Пообедать бы надо, етеговосем, — намекнул гребец.

Мысль была правильная, все порядком устали.

— Боевые шрамы украшают мужчин, — заверял доктор, допивая чай.

— Сзади я и раньше был сущим красавцем, — вяло согласился полулежащий на одеяле шкипер и покосился на Хатидже: — Миссис, какого дьявола вам вздумалось летать именно сейчас?

— Так сложились обстоятельства, — пояснила тощая красавица, намазывая вареньем ломтик лепешки. — Подумалось, а не размяться ли мне и не спасти жизнь кому-нибудь? Без вас, сэр-ворчун было бы скучновато. И без ловкого сопляка тоже.

— Вышло красиво, — отметил Сан. — Даже чересчур, етегнавжо. Думал, убьешься. А я предупреждал — посадку нужно отрабатывать! И выход из «штопора»! Это, епругужэ, самые сложные элементы пилотирования! Копыта переломаешь!

— Поучи меня еще, теоретик херов, — миролюбиво огрызнулась вдова, удобнее вытягивая забинтованную ногу — при скоростной посадке она слегка повредила лодыжку и расцарапала лицо.

Шкипер, неловко облокотившись о локоть, молча смотрел на Хатидже

Энди подумал, что самые безумные личные решения и роковые повреждения психики происходят в молчании. Впрочем, дело обычное, и довольно предсказуемое. Почему бы и нет? Здешний мир достаточно безумен и весел, чтобы одобрить такие нелепые решения. Хотя, эти решения людям еще предстоит осознать. Не все видят и просчитывают партию целиком.

— Сэр, не сойти ли нам на берег? — Гру успел вынуть из трюма двуручную пилу и моток крепкого фала.

— Пожалуй, не стоит откладывать тяжелую работу, — согласился Энди и встал.

— Постойте, вы за дровами? — удивился доктор. — Давайте хоть немного передохнем.

— Они не за дровами, — пояснила вдова.

— Вы ступайте, а я посуду уберу — как обычно мгновенно сориентировался Сан.

— Прибери и еще раз осмотри пулемет, — приказал шкипер.

Пулеметная установка катера сплоховала в самый неподходящий момент — задница керы была как на ладони, но подачу пуль из бункеров заклинило, пришлось менять контейнеры с боеприпасами. Все могло быть совсем плохо, если бы не расторопность юнги.

Энди и юнга сошли на берег, доктор, вздыхая, спрыгнул следом.

— Док, вы бы пока часовым постояли. Нам спокойнее будет работать, — намекнул рулевой.

— Интересы науки требуют моего присутствия, — пробормотал Док. — Хотя, откровенно говоря, мне это не доставляет удовольствие.

— Ну — кивнул Гру. — Док, а хотите знать, что означает в здешних местах «остаться без души»?

Моряки выслушали краткое описание последствий «обездушивания». Доктор кашлянул и почесал нос:

— Никогда не думал об этом вопросе со столь практической стороны. Несомненно, керы

— большое зло.

— Куда большее, чем добровольное впадение в свинство, — согласился Энди. — Не казнитесь, сэр.

— Это совершенно не то чувство, что я испытываю, — запротестовал доктор. — Что ж, приступим к препарированию.

Все кончилось довольно быстро — у команды «Ноль-Двенадцатого» уже имелся некоторый опыт.

— И все же такими открытиями нельзя пренебрегать, — доктор рассматривал полуживые головы кер. — Опыты со столь уникальными биологическими экземплярами могут принести неоценимую пользу человечеству.

— Так в чем дело. Док? Помнится, у нас есть склянка от незабвенного зайца. Остается набраться мужества и пожертвовать запасами джина. Вы готовы на столь самоотверженный поступок? — поинтересовался Энди.

Доктор посмотрел крайне укоризненно и поспешил на катер за посудиной и консервирующей жидкостью.

— Меняются люди, — заметил рулевой, приступая к конструированию.

— Ну, — согласился мальчишка, очищая найденное в развалинах кованое кольцо. — Я вот драпанул на катер, а теперь чувствую себя не очень.

— Пустое, Гру Это был очень осмысленный и целесообразный поступок. Шкипер в одиночку бы ни за что ни справился. Мы твои должники.

— Взаимозачетом пойдет, — умно сказал юнга и кивнул на новейшее изобретение: — Сомневаюсь, что это одобрят в порту Тут почище заспиртованной башки получится.

— В порт «Ноль-Двенадцатый» не ходок, ты и сам знаешь. Мы скромные, одинокие, оно и к лучшему.

— Ну, — Гру принялся привязывать к кольцу фал.

Все три керские ноги накрепко стянули между собой: якорь получился не столь уж массивным, зато острые когти сами собой хищно сгибались, норовя зацепиться за любую неровность. Четырехлапый якорь получился бы еще надежнее, но одну из конечностей пулемет разнес в клочья.

— Утяжелим, испробуем на практике, а при случае заменим на нормальный якорь, — сказал Энди, оценивая импровизированное полуживое устройство.

— Ну. При абордаже такой штуковине цены не будет, — предположил мальчишка не без опаски разглядывая снасть.

— С абордажами можно не торопиться. Нам и так нескучно, — заметил рулевой. — Хотя невеселое место этот Аккро-Поборесес. Ты заметил, тут и птиц нет. Неужели керы всех сожрали?

— Кто их знает. Странно, что вообще тут еще кто-то летает. Керы обычно к нормальным людям жмутся, а тут вдруг на нас. Надо бы сваливать побыстрее, — намекнул разумный юнга. — Дров мы и на островах напилим.

С первыми сумерками «Ноль-Двенадцатый» вышел в море.

Шифровка.

Лагуна — Твин Кастлу

Прогулялись по старым местам, поностальгировали. Толку никакого. Разве что окрепло убеждение, что вымирание гомо сапиенсов резко улучшает экологию.

Из блокнота'/ ениальныв размышления и склероз "

Отчего-то печальные дни запоминаются ярче веселых.

Октябрь мрачного Г S1 Это, Онтарио, испохабленный берег еще недавно красивой реки. Я выползаю из-под трупов, нож туп, а пояс тяжел от свежих скальпов. Лежат наши шауни, вокруг навалено янкесов в загаженных панталонах, но толку… Великий вождь пал. Индейской Конфедерации уже не подняться…

Да чертт его знает почему вспомнилось. Попробовать еще раз, что ли?

Утром прошел дождь, но сейчас берега бухты уже просохли, завалы плавника приобрели неприятный вид высохших белых костей — вот-вот начнут слепить глаза. Жужжала пила, экипаж занимался делом, хотя и не перенапрягался.

Пильщики поправили ствол на импровизированных «козлах», Гру отмерил очередной кружалок, помечая, чиркнул по древесине ножом. Энди наложил на метку пилу, и моряки принялись за дело.

— Так вот. когда все повымерли, так и навигация угасла, — продолжал рассказывать мальчишка. — Торговцам стало проще у Кадыка разгружаться и посуху перебрасывать товар к Челюсти. Там сутки-двое на возню уходит и грузчики дороговаты, но все равно попроще, чем вокруг мыса, считай, месяц тащиться. У самого города Сарканда корабли так себе, а нашим так далеко таскаться невыгодно. Да и княжество Сарканда особо веселыми не назовешь. Там и джин-то не в чести.

— Про джин и Сарканд я понял, — заверил рулевой. — Я про Кадык и Челюсти не совсем понял — получается, пять лег назад этих городов вообще не было?

— Ну, Городами их и сейчас назовешь только из вежливости, но так-то разрослись поселки, тут ничего не скажешь, представительство «Нельсона и Ко» у них, пристани новенькие, все как положено. Идут в ногу со временем, иной раз и обгоняют. Как говорит маменька: «Ежели есть деньги, так отчего и не построить»?

— Интересно с этой компанией «Нельсона», — Энди отложил в стопку «особовысококачественных» отпиленный кружак-таблетку. — Куда не поверни, все они, «нельсоновские». Весьма хваткие господа.

— Ну. Мысль у них в головах есть, да и дар убеждения имеется. Нет бы конкурентам по-честному кишки выпускать или травить — причалят с выгодным предложением, и попробуй отвертись. — одобрительно вздохнул мальчишка. — Эх, ушли старые добрые времена.

— Ладно ладно, не особо-то ты по смертоубийствам скучаешь, — усмехнулся рулевой. — Я с другой стороны на данную игровую позицию смотрю. Раз у этого «Нельсона» этакая торговая сеть, да глаза у каждой лузы, будет нам неприятности. Рано или поздно столкнемся.

— Тут даже у богов не спрашивай, — согласился Гру. — Океан велик, да порта на его берегах сосчитанные. Так и чего? Я бы, с вашего позволения, посоветовал: самим на них выйти. «Ноль-Двенадцатый» — судно отличное, нашлись бы для него фрахты, причем небезвыгодные.

— Естественно, На море у катера особых преимуществ нет. а на больших реках или в портах при нашей маневренности и независимости от ветра… Только не проскочит вариант. Ты же знаешь: мы, как принято в этих местах иносказательно выражаться — Пришлые.

— Ну, про тебя это вряд ли кто скажет, — сделал комплимент мальчишка, подвигая бревно под новый рез. — А ежели и Пришлые, так велика ли беда? В наших местах на такие мелочи, ни при найме, ни при раздевании, ни при затаскивании в постель, особого внимания не обращают. Как говориться, «был бы человек хороший».

— Опять маменька?

— Нет, присказка одного знакомого огра-людоеда.

Пильщики, посмеявшись, отложили инструмент,

— Хватит, наверное, — сказал Энди, озирая плоды трехдневных трудов.

«Заглотыша» уже солидно загрузили отборными короткими поленьями. Заготовили и порядком «таблеток», часть из них уже сушилась, пропитанная чудодейственным «масло-жиром» — небольшие, прикрытые листьями штабеля, радовали глаз.

Вообще Лакупские острова оказались весьма неплохим местечком, По-крайней мере, южная часть архипелага. Сотни мелких островков, скалистых и достаточно высоких, но с удобными якорными стоянками, буйной зеленой растительностью, пляжами желтого песка и многочисленными пресноводными источниками и ручейками. Гру утверждал, что центральная и северная часть архипелага куда как неприятнее: острова там крупнее, течения непредсказуемы, водятся стада довольно агрессивных обезьян. Собственно, у той части архипелага имелось и собственное название — Обезьяньи острова. Когда-то там была деревня и довольно известная якорная стоянка — с мыса Конца Мира частенько приплывали на охоту и заготовку мяса. Обезьянья солонина славилась неповторимым нежным вкусом, а мелких обезьянышей ловили для продажи в Сарканде и городах Глорского союза. Правда, обезьяны тоже оказались не чужды охотничьему азарту и отлавливали заготовителей — охота на островах было отнюдь не безопасна. Впрочем, с вымиранием городов полуострова охотничьи экспедиции прекратились сами собою. Имелись предположения, что обезьяны тоже не пережили «мозгового мора». Доктор считал такую версию вполне обоснованной.

Нынче доктор был вахтенным, сидел на катере у пулемета и листал Библию. С разнообразием литературы на борту «Ноль-Двенадцатого» имелись определенные проблемы. Чтение на посту — не самое правильное занятие, но поскольку еще одним постоянным часовым экспедиции оказалась вдова, то на увлечение Дока можно было закрыть глаза. Хотя Энди весьма интересовало — что доктор надеется найти в книге из Старого мира?

С края пляжа, где расположился подлечивающийся шкипер со своей худосочной сиделкой, воспарила тень. Вообще-то. Хатидже. конечно, не воспаряла, а именно взлетала: стремительный и легкий уход практически вертикально вверх, а уж потом парения, кружения и «полубочки е виражами» как многозначительно разъяснял чрезвычайно сведущий в воздухоплавательных маневрах Сан.

Самому Энди старт летуньи напоминал выстрел сигнальной морской ракеты — как-то доводилось видеть на военных судах. Только Хатидже выстреливала себя куда изящнее и абсолютно бесшумно. Вот и сейчас: вознеслась над островом, сделала полукруг, исчезла из глаз и вот уже вновь оказалась на пляже — приземлилась за деревьями и банально, ногами, вышла к морю.

— Ну весьма полезное качество для семейной жизни, — не глядя, сказал протиравший пилу юнга. — Повздорили, вспорхнула, мозги проветрила, вернулась и разговор продолжается на свежем галсе. Отличное качество. Прямо завидно.

— Да уж. Наверное, и у старины Магнуса сердце екает — вдруг не вернется собеседница?

Морская экспедиция — весьма скученное времяпровождение. Старый шкипер и почти бестелесная летунья — открытая их взаимная симпатия выглядит шокирующей в первый день, на третий становится совсем привычной, в чем-то милой, умиротворяющей деталью пейзажа. Естественно, шкипер и леди не позволяли себе ни малейшей невоспитанности и поводов думать об исключительной близости отношений. Да и распоротый бок служил веским основанием сохранять приличия. В остальном… в остальном было понятно. Вот о чем можно разговаривать так продолжительно и каждый божий день, споря, смеясь, соглашаясь и не соглашаясь, было не особо понятно.

— Послушай. Гру. меня мучает любопытство — а как тебя самого угораздило так рано обручиться? — рискнул поинтересоваться рулевой. — Несомненно, ты серьезный, глубоко положительный и внушающий доверие парень, но, все же учитывая твой возраст… Надеюсь, подобный вопрос тебя не обидит?

— Ну. чего уж там. Все подряд говорят: да вы спятили, в вашем-то возрасте⁈ С одной стороны, все верно. С другой — судьба. Куда от нее денешься? Маменька вот тоже мне весь загривок выгрызла: «куда, молодой еще, нагуляйся сперва». Потом осознала и принялась грызться с невестиной родней — там-то тоже отдавать за меня свое юное сокровище не особо спешили. Конечно, маменька их догрызет, но не в этом суть. Мы с Моей все сами решили. Не из сопливой наглости, а просто так случилось. Вернее, сначала случилось, а потом мы уж догадались. Вышло глуповато, как в балладе или саге какой-то, но что ж тут поделаешь, лучше признать свою глупость и пожениться, чем всю жизнь от большого ума одиночеством страдать.

— Видимо, да. Но прямо шекспировские страсти. Как этакое на практике получается? Ты идешь, навстречу она — о, вот она, судьба! Так, что ли?

Гру поскреб загорелый затылок:

— Про шукспиров я не особо знаю. А Аэлла Конгерская примерно такие саги и пишет. Большой популярности сочинительница, что у нас, что на диком севере. «Он вскинул взгляд… Глаза принцессы… Все решено, донесся вздох богов…» Глупость, но правда жизни. А на практике это выглядело так: мы столкнулись, в моей руке был нож, и я должен был ударить эту девчонку. Не из душегубских настроений, просто так уж сложились обстоятельства. Ноя не ударил. Почему не ударил — объяснить сложно. Но девчонка все поняла. Потом, конечно, были всякие разговоры, попреки и упреки, но главное уже случилось.

— На редкость романтическая история.

— Звучит глупейте, — согласился юнга. — Мы и сами удивляемся. Но тут важно ощущение. Как в той твоей игре — не всегда известно, какой из шаров станет решающим. Вдруг один из первых? В общем, мы свой шар загнали. Так что пользуюсь случаем и приглашаю тебя на свадьбу. Непонятно когда она. свадьба, случится, но тут лучше сказать заранее. Вообще имей в виду — свадьба на редкость затейливое и жутковатое событие. Нехорошо так говорить, но разумнее жениться на сироте. В этом вопросе мы с Моей вполне согласны — родичи и свадьба — сущий ужас. Ну. нам-то уже поздно фарватер менять, но ты имей в виду.

— Спасибо, я подумаю над этим.

Пильщики принялись переносить полуфабрикаты к костру. Гревший задницу на солнце Сон закряхтел, перевернулся и принялся размешивать в ведре драгоценное масло-жир…

После заготовки дров и четырехсуточного отдыха экспедиция продолжила путь, держа курс на юг. Шли через архипелаг — насколько далеко растянулись цепи островов с запада на восток не знал и памятливый юнга.

«Ноль-Двенадцатый» двигался с осторожностью: рифов и мелей хватало с избытком.

Порой острова соединяли настоящие мосты, висячие переходы или нечто схожее с античными виадуками, оставалось лишь искать обходные пути и удивляться причудливой игре природы. Впрочем, игры ли? Дважды ночью Энди видел по берегам вполне отчетливые развалины: плотные заросли и удары штормовых волн исказили очертания стен, но характерность массивной каменной кладки подсказывала — когда-то на островах пытались обустроиться отнюдь не обитатели Сюмболо, те строили поаккуратнее. Хотя кому интересны развалины давно исчезнувших народов?

У катерных мореплавателей хватало собственных забот. С провизией проблем пока не возникало, взятое в ливнях экономили, лепешки из подмоченной муки получались оригинальными, но съедобными, большую помощь в добыче пропитания оказала сеть-«рукавица»: ее начал плести многоталантливый юнга, а оканчивали общими усилиями — снасть получилась кривоватой, но уловистой. На островах оказалось порядком фруктов, по большей части еще зеленых, но годных для отваров и запекания в золе. Дважды попадались островки с зарослями странных орехов: не больше фундука, но с удивительно тонкой скорлупой и изумительно приятным вкусом. Орехи с высоких кустов стрясали прямо на разостланную парусину. Вошедшая в азарт Хатидже кружила над орешником, разя недоступные снизу ветви меткими ударами длинной палки — плоды сыпались градом. Лакомства набрали почти три мешка.

— Опять плотина! — донесся голос сидящего на носу шкипера. — Мистер Крафф, будьте любезны, дать «задний» и лево руля, будем обходить вокруг острова.

— Есть, сэр! — молодцевато отозвался доктор, осваивающий обязанности дневного штурвального.

Катер начал маневрировать, а Энди продолжил ворочаться. После исчезновения старого мистера Дженкинса и рождения нового Энди C-Болот, со сном стали твориться довольно странные вещи: собственно, в последнее время спать вообще не хотелось. Чувствовалось, что это как-то связано с жарой, бесконечными летними днями, да и вообще с физическим состоянием владельца странных глаз. Нужно будет осмыслить новые правила игры и ввести поправки в манеру повседневного розыгрыша.

Энди, прищурившись, смотрел на свои босые ноги. Теснота отсека, жесткий рундук и низкий потолок рулевого ничуть не смущали — привычный и даже спокойный мир. Но солнце… Сейчас даже в закрытый отсек пробивался отсвет невыносимого дневного сияния. А не стоит ли отправиться в края, где дни туманны и облачны, а ночи сухи и теплы? Существуют такие страны в здешнем мире? Нужно будет с Гру об этом поболтать…

Энди рассчитывал на длинную партию. Отыскать агентов Британии среди здешних обширных и безлюдных просторов будет совсем непросто. Вычислить врага, разыграть внезапную партию, выйти на иной уровень… Задача сложная, трудновыполнимая, но…

Потребуется много времени, но снукер-гранд и не терпит суеты. Рулевой протянул руку, оторвал от связки вяленую черноперку, мгновенно очистил — способ разделки рыбы «по-лагунски» успел освоить весь экипаж. Энди сквозь ресницы оценил результат: аккуратная шкурка с сохранившейся головой — хоть чучело набивай. Да, в жизни так случается, не только убьют, но и дважды наизнанку вывернут.

О том, что что-то случилось, ночной рулевой понял еще до того как на палубе заорали и застучали. Машинально зажав сухую и ароматную рыбешку в зубах, сдернул с крюка очки.

— Внимание! — раздалось из рубки.

— Слева тоже! — донесся с барки крик гребца и на редкость лаконичное ругательство.

Поддернув шорты, Энди выскочил на палубу и немедленно ухватился за ушибленное плечо, К ослепительному свету рулевой был готов, да очки солнце ощутимо смягчали. Но внезапный оглушительный шум и град снарядов оказались крайне неприятным сюрпризом.

«Ноль-Двенадцатый» угодил в засаду.

Сейчас катер проходил между двумя островами — пролив, узкий, но глубокий, выглядел вполне доступным. Около двадцати футов в самом узком месте, цвет воды, глубина — все подтверждало верность шкиперского решения. Двигались «самым малым» — фарватер уводил влево, а скрести прибрежные камни бортом буксируемого «Заглотыша» было бы крайне нежелательно, штурвальный вполне справлялся с непростой задачей. Но кто мог знать, что на островных скалах полно обезьян⁈

Палубу бомбили сучьями, камнями, комьями сырой земли и еще чем-то, малоубойным, но крайне неприятным. Обезьяны метались по гребню скалы, улюлюкая, визжа, непрерывно гримасничая, исчезая и появляясь с новым метательным снарядом. У Энди мелькнула довольно дикая догадка: на скале заготовлен немалый боезапас. Хорошо, что ручных бомб у мартышек нет…

Магнус с довольно ошеломленным видом, заслоняясь локтями, ковылял от носа под защиту рубки. Доктор старался не отвлекаться от управления, хотя обзорное стекло уже порядком заляпали омерзительные пятна. Юнга присел у расчехленного пулемета и уже разворачивал спарку, задирая стволы в сторону нависающей скалы.

— Снаряды давайте!

— Не надо! — закричал Магнус. — Смысл на мартышек пули тратить?

— Ну, пуганем. Иначе…

Пулемет нецивилизованных приматов ничуть не смутил, обезьяны усилили обстрел. Две особи из стаи раскачивали на ветвях, нависших над морем, визжали и тыкали нижними лапами, указывая стае цель. Вот по спине Гру двинул немаленький сук, юнга закряхтел.

— Прячь голову! — призвал Энди, дожевывая рыбешку и выглядывая из-за прикрытия стены рубки.

Малодушие судовой команды явно воодушевило нападающих — стая воодушевленно заулюлюкала и скинула со скалы древесный ствол — сокрушительный снаряд до палубы «Ноль-Двенадцатого», правда, порядком не долетел, катер лишь обдало брызгами. Командиры обезьяньего воинства разразились негодующими воплями…

Место за штурвалом занял Магнус, катер двинулся увереннее. Собственно, ничего страшного не происходило: да, палубу придется долго убирать, да и покраска рубки пострадала, но «Ноль-Двенадцатый» и так давненько утерял парадный вид…

0 пулеметную тумбу разбился плод вроде апельсина, весьма гниловатый — брызги мякоти разлетелись шрапнелью. Энди вытер испачканную ногу. Вот же зверье…

Суда все еще огибали скалы, по сути, описывая полукруг, выйти из-под обстрела не получалось. Кстати, с левого, дальнего берега, мартышки тоже пытались вести бомбардировку, но там скалы образовывали лишь невысокое плато, и усилия четырехруких канониров выглядели неубедительно — большая часть палок и камней попросту не долетала до катера и барки. Да и обезьянье воинство по левому борту бегало пожиже — всего с дюжину хвостов.

Энди обратил внимание, на то, что обезьянья армия оказалась разношерстой. Или раэнопородной? Среди буйно ухающих и визжащих воителей мелькали мелкие длиннохвостые мартышки, крепкие коренастые темные особи, похожие на шимпанзе, проскакал некто буйно волосатый и рыжий, поднимались на задние лапы гладкошерстые беломордые обезьяны-аристократы, суетились краснозадо-неприличные, явно имеющие в своих родичах павианов. Вот стайка макак волочет по камням корягу, а там кто-то ребристый и волосатый, практически человекообразных размеров, выковыривает из земли камни…

Натуралистические наблюдения пришлось прервать — камень весьма чувствительно ушиб ладонь, которой рулевой заслонял глаза от солнца. Надо бы быть поосмотрительнее. Кто-то из вожаков островного народа отличался меткостью лапы.

— Черт, да когда этот пролив закончится? — дружно заорали из рубки.

Улучив момент, из трюмного люка выскользнула вдова и немедля произвела боевой взлет. От неожиданности обезьяньи стаи онемели. Потом воинство дружно взвыло от негодования и вслед Хатидже взлетело облако камней и палок. Заградительный зенитный огонь явно припозднился — большинство снарядов свалилось обратно на лохматые обезьяньи макушки, островная армия полномерно ощутила бесполезность подобной зенитной стрельбы и сосредоточилась на катере. Сверху в два пальца засвистела вдова — судя по знакам летуньи, впереди пролив расширялся. Наконец-то…

Энди подумал, что надо бы прикрыть пулемет чехлом — напоследок окончательно загадят орудие, но тут сверху вновь тревожно засвистала Хатидже. одновременно с барки завопил благоразумно затаившийся в резерве гребец.

— Слева, етегомаще!

Впереди уже синела и блистала широкая вода, катеру оставалось пройти последнюю узость — этакие «триумфальные» островные скалистые ворота. Пролив был узковат, но безопасен для прохождения. Беда была в том. что оба берега здесь повышались, грозя нависнуть над судном. И судя по всему, обезьяны собирались воспользоваться этим тактическим преимуществом — к вершине скалы целеустремленно неслась свежая стая — невеликая числом, но отборная, «гвардейского» сложения, грозно угугухающая и скалящая клыки. Иначе как «абордажной группой» назвать этих решительных мартышек было трудно.

— Ходу! — завопил Энди, бросаясь к багру.

Шкипер уже и сам догадался — двигатель катера добавил оборотов. Проскочить между скал «Ноль Двенадцатый» скорее успевал, а если слегка пострадает обшивка буксируемой барки, то проще ее подлатать, чем отбиваться от десятков обезьян врукопашную. Имелись подозрения, что и на острове по правому борту таится подразделение рисковых хвостатых абордажников.

Так и было: вот они! По скале взлетали крупные обезьяны — их предводители: тощая противная длиннорукая мартышка и черный кривоногий крепыш совершали фантастические прыжки через расщелины, успевая на ходу метать камни, ухать и обильно плевать в сторону катера. За вожаками неслась плотная стая рядовых обезьянов. голосящих как эскадрон ошпаренных чертей.

— Напрыгнут щас! — предсказал с барки Сан и полез под поленья.

Энди пытался следить за решительными маневрами обезьяньего воинства, но мешало слепящее солнце. Вот одна из мартышек совершила отчаянный прыжок со скалы, почти дотянулась до кормового леера катера, но бухнулась в воду. На вершине взвыли от разочарования и принялись пихать над обрывом корявый древесный ствол — недурная попытка соорудить трамплин. На левом берегу штурмовая команда оказалась не столь изобретательна: оттуда попросту сигали с высоты, силясь допрыгнуть до борта «Ноль-Двенадцатого». Получалось так себе: этакий буйный хаотичный обезьянопад. Впрочем, развлечений у островных мартышек наверняка мало, плавать они умеют отлично, вот и стараются получить побольше впечатлений. Брызги и завывания окатывали борт катера, Энди для профилактики отпихнул рукоятью багра башку одной особо ретивой и плавучей особи, и взглянул на другой берег…

Ствол-трамплин уже порядком навис над водой, обезьяны суетились вокруг ствола в большей степени мешая друг другу чем ускоряя процесс. Вожаки подпрыгивали от нетерпения на самом краю обрыва. Внезапно черный вожак сильно пихнул в спину своего соратника — долговязая мартышка явно не ждала такой подлости — неловко, с изумленным уханьем полетела со скалы. Ей почти удалось сгруппироваться, но удар о скальный выступ-карниз отнял последнюю надежду на спасения — обезьяна безжизненной безобразной куклой шлепнулась в воду и исчезла где-то под кормой «Заглотыша».

«У обезьян все как у людей, даже в предательствах мы вполне схожи», — скорбно подумалось Энди.

С трамплина начали прыгать самые смелые мартышки, но момент был упущен — абордажная команда звучно шлепалась в воду. Некоторый плыли вслед катеру, иногда довольно шустро — Энди отогнал двух, еще нескольких отпугнули грозными криками доктор и юнга. На барке воскрес Сан. яростно размахивал веслом и ругал агрессоров звучными длиннющими слогосочетаниями, обезьяны со скалы и воды обиженно отвечали угугуханьем и метали вслед судам последние снаряды. Катер выволок «Заглотыша» на чистую воду широкой бухты…

— Однако, довольно неожиданное происшествие, — признал, отдуваясь, док.

— Да, на редкость деятельные мартышки здесь обитают, — согласился шкипер. — Так загадить судно за пару минут — это нужно уметь.

— Ну, — юнга с грустью озирал палубу, превратившуюся в свинарник.

На барке неожиданно визгливо заверещал гребец. Все вздрогнули…

Собственно, визжал не Сан, а мелкая мартышка, вцепившаяся в пустой барочный мешок — гребец ценную тару не отдавал, крыл воровку вполне привычной бранью, но мартышка его заглушала. Энди с багром поспешил на корму.

Обезьяна надрывалась дичайшим дискантом, оглушенный Сан орал ей: «удавлю, диверсантка!». К схватке за мешок присоединилась снизившаяся Хатидже, замахавшая на обезьяну руками и закричавшая: «кыш! кыш, пошла!». Обезьяна уступать трофей явно не желала, но усмотрела багор в руках перебравшегося на барку рулевого, и решила отступить пред явно превосходящим силам противника. Плюнув в сторону летуньи, мартышка отпустила мешок, подхватила какой-то тряпичный лоскуток и сиганула в воду.

— Вот же тварь, еще и плюется! — возмутилась парящая вдова.

— И не говори! — поддержал взъерошенный гребец, грозя волнам спасенным мешком. — Развели тут заповедник антропоидов нелюстрированных!

На катере хохотали.

— Вот чего смешного? — проворчал гребец. — Теперь прибираться трое суток будем, чтбихвжвало.

— Стойте! Тут еще одна! — встревожилась Хатидже, облетающая корму «заглотыша».

Сан немедленно вооружился веслом, они с Энди перевесились за борт барки: в волнах покачивалась обезьянья тушка.

— Трупак! — догадался гребец. — Вот, писопа, его возьми, еще и сеть, небось, порвал.

— А как обезьяна вообще в сеть угодила? — удивился Энди.

— Так я экспериментировал, ловил на ходу, туденахвж. Утром с Гру поговорили, решили попробовать, — пояснил Сан. — А тут этот налет из зоопарка. Понятно, я сеть поднять не успел, жевподву. Мартышка и запуталась. В принципе, можно на ужин сготовить. Она свежая.

— Я обезьян есть не буду! — предупредила сверху вдова, — Она наполовину человекообразная.

— Ты вторую половину ешь, не человекообразную, — предложил ядовитый гребец. — Она, между прочим, довольно крупная. Говорят вкусные.

— Для начала нам бы сеть спасти, — заметил Энди.

Процесс оказался сложен. Обезьяна попалась длинная, чрезвычайно мосластая и угловатая, запуталась она и ногами, и головой. Пришлось выволакивать на корму вместе с сетью.

— Сеть не цепляем! — руководил Сан. — Тут каждый узел такая морока, наегвощж. Самка, между прочим. Они понежнее или наоборот?

— Сам ты самка собаки, — поморщилась севшая на крышу каютки вдова. — Тут одни кости, на холодец и то не годятся. Вообще не обезьяна а сплошной ужас. Неандертальский, Может, она старая? В смысле, давно в воде болтается? Вон крестец какой.

Обезьяна лежала мордой вниз, задом к солнцу и ее ягодицы, сплошь покрытые темными струпьями, кровоподтеками и чем-то вроде мозолей казалась абсолютно неаппетитными. У Энди появились нехорошие предчувствия.

— Вон копыта какие. — ворчал гребец, брезгливо выпутывая из порванной сети заднюю лапу утопленницы.

— Что-то она совсем не волосатая, — занервничала тоже почуявшая недоброе Хатидже,

— Неандертальцы они вообще какие были?

— Они в шкурах бегали, — сматывая сеть, веско напомнил. Сан. — А тут наоборот, жееверблская. Лысая обезьяна неандертальцем считаться не может!

— Кто бы она ни была, давайте ее морю отдадим. Море всех примет, — Энди взялся за центр тяжести утопленницы.

Тут обезьяна подала явные признаки жизни — блеванула и весьма обильно — под сложенные бревна хлынула изрыгаемая морская вода.

— Ой! — сказала, отшатываясь, вдова.

— А с жопы же совсем мертвая была, — встревожился Сан, нашаривая весло.

Энди вздохнул — день грозился выдастся на редкость хлопотливым…

Ненужный улов сидел на корме барки — весь такой уродливый, кривобокий и похожий на чересчур круглоголового, согнутого вдвое полудохлого фламинго. Левая лапа (верхняя конечность? Верхне-передняя лапа? Первый манипулятор по левому борту? Или нижний нужно считать первым?), в общем левая, ближайшая к голове, лапа была вывихнута. По-видимому обезьяне было больно, но она помалкивала. Длинная, мокрая и слипшаяся шерсть, свисая с черепа, закрывала опущенную морду.

— Все же это не человек, — пробормотал Энди. — Так-то похожа, но повадки и телосложение не те.

— Как знать, етиеихзнавжо, — немедленно возразил гребец. — Может, мутантка⁈ У нас на Эоне, чтобевнхвот. говорят, подобные бегали. Радиация, грибки-боровички, рыбы двухголовые, и вот. То была провокация, нарочно взорвали, радиомором хотели запугать…

На Сана посмотрели сочувственно, гребец зажал себе рот, пресекая опасное уплывание в хвостячьи инстинкты.

— Атавизмы — дело обычное, но в данном случае я бы не стал спешить с классификацией, — неопределенно начал доктор. — В общем, я пока определить не могу. Приматология и ихтиология достаточно удаленные друг от друга научные дисциплины.

— Причем тут ихтиология? — удивилась вдова. — Делать-то с ней что? Раз выловили, значит, нужно что-то предпринять.

— А давайте ее обратно в море спихнем? — предложил остроумный гребец. — Раз выловилось непонятно что. значит, разумнее положить где взяли. Её ж все равно ни продать, ни сменять, ни… ежехто… использовать. Пусть плывет куда хочет, а?

— Ты же сказал что это, возможно, человек? — нахмурился шкипер. — К тому же, у нее травма. Джентльмены, станем ли мы топить беспомощное существо?

— Я про мутанта сказал, — напомнил Сан. — Мутант и человек — две разные разновидности. Но про травму все верно. Утопление выглядит не джентльменским способом. Может, потом, когда подлечится…

— Выловили, выкормили-вылечили и утопили? Так даже с котятами не поступают, — поморщилась летучая вдова. — Если топить, то сразу.

— Вот что ты придираешься⁈ — возмутился гребец. — Было предложение сразу топить-отвергли, блегвж, выдвинул идею не сразу топить — опять не прошло. Давайте проведем закрытое голосование!

— С вариантами: сразу топить — не сразу — съесть на ужин? — немедля начала глумиться вдова.

— Предложение об употреблении в пищу было необдуманным, нахеготак, — признал Сан.

— По виду у «утопленницы» синдром иммунодефицита или чумка. Несъедобна она.

— Вы бы эти смешки отложили, — сказал Энди. — Убивать вроде бы жестоко, проще попробовать высадить на какой-то остров. Сейчас проблема в ином — она человек или нет? Будет ли кусаться, если попробовать ей вправить лапу? Что скажете, Док?

— Сложно сказать. Иные люди куда глупее животных, И наоборот, — доктор посмотрел на барку — Если мы наблюдаем человеческого детеныша, взращенного дикими обезьянами, то как предугадать ее поведение? Хотя Энди прав: при первом взгляде особь весьма отличается от типичного гомо сапиенса. Возможно, это что-то сугубо местное. Гру, что ты молчишь? Она Дарк или нет?

Мальчишка, наблюдавший за «уловом» лежа на крыше рубки, опустил бинокль, но ответил не сразу

— Сомневаюсь, сэр. Обычно Дарков сразу угадываешь. В них нечеловечье чувствуется. Но с обезьянством все сложнее. Я видел мартышек на рынке и пьяными в таверне. Те, что рыночные, вели себя поспокойнее. Но они сидели на веревке, здесь ни веревки, ни джина. Как предскажешь поведение? Такая может и покусать. А если она человек — на что очень похоже — так тем опаснее. Незнакомые и непроверенные человеки кусаются не так часто, но серьезно гадят практически всегда. Это в человеческой традиции. Но пока по вот этой отдельной мартышке ничего определенного не скажешь.

— Видимо, придется проверить на практике. — резюмировал рулевой. — Доктор, мы с Саном ее придержим, а вы вправьте сустав.

— Гм, не уверен, что у меня получится, тут необходима специфическая ветеринарская практика, — засомневался доктор. — Я не люблю когда меня кусают. С другой стороны мне приходилось когда-то пользовать вывихнувшую ногу овцу. Что мы, в конце концов, теряем?

— Побольше решительности! — ободрила мужчин Хатидже. — Я обезьянку отвлеку, а вы попробуйте управиться.

Вдова взмыла над катером, сделала изящную «горку» и закружилась над «Заглотышем». обезьяна, полная самых скверных предчувствий, неловко задрала голову и попыталась сдвинуться за поленья.

Ветеринары перебрались на барку. Пленница выглядывала из укрытия, видимо, все же что-то видела сквозь свою длинную шерсть.

— Надо бы предупредить, вдруг поймет? — проявил достойное мягкосердечие доктор и довольно живописно изобразил боль и неловкую левую лапо-руку. взялся за нее правой рукой, дернул и облегченно заулыбался. Неизвестно, что из этой пантомимы поняла обезьяна, но ответный страдальческий звук она издала.

— Вот мастер вы запугивать, Док, — сказал из-за спины осторожный гребец. — Теперь она будет думать, что вы ей все лапы повырываете. млихна. Кстати, у нее и задние толчковые с виду неслабы, да и с когтями.

Мужчины приблизились, в последний момент жертва попыталась вскочить, но ее прижали к борту. Обезьяна завизжала, но было поздно — доктор с доброй улыбкой ухватил ее за предплечье, дернул. Щелкнул сустав, обезьяна мгновенно обмякла в бессознательности.

— Доктор, вы истинный Айболит! — восхитилась сверху Хатидже. — Даже лучше чем с овцой вышло.

— Вышло недурно. — согласился эскулап, вытирая руки. — Но с овцой получилось иначе. Там, по-видимому, был не вывих, а перелом. В общем, мы ее съели за ужином. Но там было однозначно парнокопытное!

— А эта не овцой пахнет, — заметил Сан. — Вроде и помылась в сети, а вот ныхвамтут. Скунсовая мартышка!

— Это от шерсти. Там, наверняка и блохи есть, — предположила вдова, воспаряя повыше. — Ее бы керосином вымыть.

Энди пожал плечами и достал нож. Спутанные лохмы поддавались лезвию, но скрипели и вообще держать их было противно.

— А блохи-то племенные, панцирные! — констатировал гребец.

Все с любопытством принялись разглядывать открывшийся обезьяний лик, а Энди, поспешил перегнуться за борт, дабы вымыть ладони и нож.

— М-да, лик отнюдь не божественный, на пару очков в пользу версии человекообразности придется прибавить, — отметил доктор.

На взгляд Энди, беглая стрижка ножом лишь прибавил обезьяне дикости — теперь она стала еще тощее и голоднее, а клочковатость на голове привнесла солидную долю дикообразьей зловещести. Впрочем, сейчас, когда обезьяна бесчувственно полусидела, она все же чуть больше походила на человека, форма черепа, впалые щеки и вздернутый нос вполне подошли бы разумному существу. Но оттопыренные круглые уши, слишком крупные зубы, белеющие в бессильно приоткрытом рту, широкие безобразные мозоли на локтях и коленях… В лучшем случае нечто переходное между мартышкой и ярмарочным акробатом-забулдыжкой.

— Возраст пациентки оценить не берусь, — сказал доктор, все еще вытирая руки, — Особь молода, где-то между четырнадцатью и восемнадцатью годами.

— Если между восемнадцатью, то где сись… в смысле грудь, тудегвжо? — поинтересовался гребец, игнорируя презрительную гримасу порхающей представительницы прекрасного пола. — Вот там, у островных обезьян самки были очевидные, я даже испугался.

— Возможно, представительница отдельного своеобразного вида. Или особенность конкретной конституции, — предположил Док. — Вообще перед нами, конечно, представительница гомо сапиенс. Но необычная, возможно и уникальная.

Представительница отдельного уникального вида приоткрыла глаза, мутно взглянула на доктора, потом на Энди, плотно зажмурилась и притворилась мертвой.

— Притворство означает определенные зачатки интеллекта, в писопу его головой, — пояснил Сан. — Испугалась синей морды великана, затаилась. Умна, этого не отнять.

— Это я «синемордый великан»? — удивился Энди.

— А кто еще? Отъелся, заматерел, в плечах с доктора шириной, а с виду и посильнее.

— Все так, мой друг, — подтвердил Док. — Морской воздух тебе на пользу. Но сдается, обезьянку больше напугали твои очки.

— Ничего, попривыкнет. С очков воду не пить. Теперь ты, Энди, на ней обязан жениться. Со спасенными всегда так — выловил, под венец веди, традиция, чегутопвж, — торжественно объявил гребец.

Вдова хихикнула.

— Помниться, мы полуобезьяну вместе из сети выковыривали. — ухмыляясь, припомнил Энди.

— От брака вынужден уклониться. По медицинским показаниям, — вздохнул Сан. — Если надо, доктор мне освобождение выпишет.

— Ладно, друзья мои, что над этим островным казусом стоять? — вопросил доктор. — У нас полно дел с уборкой. Массовый набег обезьян, это, знаете ли… Хорошо хотя бы не все из них вздумали в гостях остаться.

Ночь проходила спокойно. Последние острова Лакупского архипелага остались далеко за кормой, «Ноль-Двенадцатый» неспешно, но уверенно продвигался к северу. Палуба судна была относительно чиста, пованивало уже не так, разве что на баке чувствовался устойчивый запах обезьянника — почему-то именно туда пришлись основные попадания нечистотных снарядов. Привести катер в порядок стоило определенного труда и утомленный экипаж рано завалился спать. На барке с обезьяной ночевать никто не рискнул, там хоть и было просторнее, но близость существа неопределенной породы спокойному сну никак не способствовала. Впрочем, обезьяна вела себя тихо: то ли лапа у несчастной болела, то ли дикарка предалась невеселым размышлениям о превратностях своей островной судьбы.

Луна и Темная Сестра сегодня были не ярки, море светилось ровным цветом зыбкого серебра, словно под поверхностью неспешно ходили медлительные косяки сытой муруки. Ветер тянул с норд-веста, Энди держал курс на тройную звезду — сегодня провисит над горизонтом до восхода. Откуда пришло понимания взбалмошного характера здешних непредсказуемых звезд рулевой не знал. Наверное, очень многое про звезды понимали Болота, вот и нашептывали…

— К утру ветер посвежеет, — сказал сидящий на палубе юнга.

— Скорее всего, — согласился Энди. — Но до серьезного волнения не дойдет.

Оба вахтенных посмотрели в сторону суши: на западе горизонт заслоняли тени горного хребта мыса Края Мира — до берега было не более трех миль. В здешних местах высота горных «позвонков» была достаточно велика. Судя по имеющимся смутным описаниям местности, до Кадыка и настоящего материкового берега было не так уж далеко.

— Без карты ходить неприлично, — сказал, видимо, размышлявший о том же самом, Гру.

— Чего нет, того нет. Вернее, есть разрозненные наброски, но что там начеркано, и про здешние ли края, мы не знаем.

— Ну, случайная карта лучше чем никакая. Я бы глянул, вдруг пойму, — намекнул юнга.

— Хорошая мысль.

Вахтенные замолчали, глядя на серебро моря.

Стоять вахту с мальчишкой Энди нравилось. Во-первых, юнга действительно был человеком моря. В отличие от Дока, гребца и вдовы, имевших свои несомненные достоинства, и, гм… особенности, но бывшими людьми глубоко сухопутными (или воздухоплавательными). С юнгой «Ноль-Двенадцатому» откровенно повезло, даже среди опытных моряков такие парни встречаются нечасто. Энди пару раз обсуждал это обстоятельство со шкипером, — вместе поудивлялись. Во-вторых, Гру не был болтуном. Нет, угрюмым молчуном он тоже не был — просто говорил точно к месту. Достоинство, встречающееся еще реже чем «морской дар».

Энди подумал о том, что «Ноль-Двенадцатый» ведет с судьбой строго равную игру. Удачный удар с ограблением в Глоре уравновешивается сокрушительной штормовой серией в море, а внезапное попадание точно в лузу в ливнях уравнивается бессмысленностью постыдного бытия на Свинячьих островах. Изобилие рыбы нивелируется попаданием в сети полудохлых обезьян. Впрочем, утопленница вроде бы не сильно обжористая, запасы катерной провизии не должны непоправимо пострадать.

— Слушай, а как у мартышки с аппетитом? — спросил рулевой.

— Умеренно. Дал ей на ужин черноперку. лепешку и галету. По-моему, ей хватило. Рыбу сразу сожрала, лепешку опасается, а галету повертела, присмотрелась, начала грызть.

— Галета — продукт специфический, — кивнул Энди. — Значит, на давнюю вдову не похожа?

— Ну. Эта не объест.

Вахтенные ухмылялись. После разоблачения летучей тайны, злопамятный гребец долго укорял вдову напрасным переводом продуктов, «для балласта можно и песок глотать, и камешки, кто ж нормальные харчи на технические цели переводит⁈» Вдова в долгу не оставалась и тема обжорства превращалась в осуждение «хвостоотращивания и умозагнивания». Впрочем, дальние родственники уже давно переключились на споры по иным темам.

— Но мартышка — не мартышка, — внезапно сказал Гру, поднося к глазам бинокль и озирая море.

— Гм. А кто? Человеком ее тоже назвать трудно.

— Ну. Уши, повадки, мозолесть. Глаза. Еще хвост на затылке.

Хвост Энди видел. Не такой как у гребца, естественно, да и вообще не хвост. Просто от затылка ПО шее мартышки тянулась щеточка-полоска волос. На вид нестрашная, но однозначную принадлежность к людям отнюдь не подтверждающая. В глазах обезьянки разница, конечно, была еще очевиднее: белки темные, почти неотличимые от зрачков.

— Не человек, не зверь, и не Дарк, — задумчиво пробормотал юнга. — Наверное, боги еще не решили, кого сделали. Так довольно часто случается.

Энди вновь кивнул. Если вспомнить незабвенного Сэлби, да и многих иных формально людей, приходится соглашаться, что стандарт глаз, отсутствие хвоста и дар речи, не всегда вернейший признак гомо сапиенсов. Как-то доктор и гребец обсуждали этот вопрос с научной точки зрения и получалось, что к «гомо», можно прицепить что угодно, наличие «homocaudasll]» столь же вероятно? как и homo егесЩзИ или банальных широкоизвестных homosexus.

— В принципе, когда ты человек, кажется, что это единственно верный вариант, — сказал Энди. — А попав по иную сторону игрового стола, догадываешься, что варианты розыгрыша куда разнообразнее.

— Ну и как с «той» стороны?

— Вроде бы неплохо. Ничего не болит. Днем, конечно, неприятно. Мозг иной раз прямо выжигает.

— Это тоже нормально. Лето — оно такое. Иной раз маменька, ужначто склонна к теплу и работяща, и то в полдень вопить начинает: «да пошла она. эта шмондячья работа! Купаться желаю!»

— Иной раз купание — попросту необходимое занятие, — признал Энди. — Разумна твоя родительница и чужда предрассудкам.

— Ну. Иной раз малость злопамятна и сварлива маменька, а так просто идеал. — подтвердил юнга.

Ночная вахта окончилась без происшествий, может, оттого рулевой и выспался очень быстро. Не открывая глаз, послушал катер: уютно постукивала машина, моросил мелкий дождь, на баке дочищали палубу и перепирались на воздухоплавательную тему теоретик-гребец утверждал, что в легкий дождь летается лучше чем в ливень, вдова говорила что «все едино». Голос Хатидже сегодня звучал иначе. Рулевой улыбнулся — появление нетонущей обезьяны судьбоносным образом воздействовало на ночное размещение экипажа. Но истинные джентльмены не имеют привычки намекать на несущественные обстоятельства.

Энди зашел к кухонному столу, взял оставленную дежурным коком кружку с чаем и лепешку, намазанную пастой, именуемой юнгой «ореховым сыром» — довольно странным, но вкусным блюдом.

В рубке Док и шкипер рассуждали над странностями погодной видимости в этих местах: теплый дождь иногда оставлял прорехи в своей завесе и внезапно открывался удивительный «коридор» — то к скалистому берегу, то просто длинная полоса безмятежного моря, с качающимися на волнах томными чайками.

— Гляньте — миль пять и четко без всякого бинокля, — указывал трубкой Магнус.

На палубе вдруг заорали:

— Ты! Тварь невоспитанная! Что творишь⁈ Вот тя. чрежвякоблом!

Разорялся и грозил «Заглотышу», естественно, Сан. Проклятья относились не непосредственно к барке, а к единственной пассажирке.

Обезьяна гадила. Собственно, сейчас уже не гадила, вспугнутая негодующим воплем чистоплотного гребца, а свалилась с крыши каютки за дрова и там затаилась. Но доказательства полной мартышкиной невоспитанности имелись и вполне наглядные.

— Позавтракала она, понимаешь ли! Тут чистишь-чистишь, а она, засейвжвосна! Спряталась и думает себе!

— Увы, обычная проблема недрессированных животных, — вздохнул доктор. — Сан, да перестань орать, мой друг. Оглушаешь.

— джентльмены, у нас все же судно, а не… — шкипер не нашел подходящих слов и лишь негодующе развел руками.

— Я обезьянке насчет уборной уже говорила, — призналась Хатидже. — Похоже, она вообще не понимает.

Энди вздохнул. Иной раз люди, даже летучие, проявляют малодушие и отказываются понимать, что при элементарной расстановке шаров и удар в лузу должен быть самым простейшим.

Рулевой посмотрел на багор, на швабру, и выбрал последнее. С уборочным инструментом в руках направился на корму.

— Ититьб, так и будем за ней убирать⁈ — возмутился гребец. — Списать засранку! На первый же остров, наейсолях! Ведро-то возьми, там и замывать надо.

Энди пробрался между штабелями поленьев. Мартышка забилась между увязанной поленницей и бортом, предчувствуя недоброе закрылась лапами и пялилась из-под мозолистых локтей. Глаза, похожие на влажные орехи, перепуганно блестели.

Рулевой указал шваброй на кучку на кровле кормовой каморки:

— Нельзя!

Энди сбросил продукт жизнедеятельности за борт, замыл оскверненное место. Потом спрыгнул вниз, приспустил штаны и присел на борт:

— Вот так.

— Ух! — ответила обезьяна — похоже, фокус манипуляции со штанами потряс ее значительно больше, чем всякие загадочные и невнятные «нельзя».

Энди скептически кивнул, снова взял швабру, указал наверх, затем на нижнюю палубу барки:

— Здесь нельзя!

Мартышка помалкивала с очевидным большим сомнением. Энди прихватил ее за тощую шею, вскинул легкое тело на сложенные поленья — осознать угрозу недотопленная утопленница не успела. Рукоять швабры дважды крепчайшее врезала по тонкой и костлявой обезьяньей спине — руку истязатель не сдерживал, древко уборочного инструмента аж затрещало. Обезьяна потрясенно выдохнула «ух-ух!».

Энди отпустил жертву и двинулся на нос «Заглотыша». Перед тем как перескочить на катер, обернулся — мартышка выглядывала между поленьями. Рулевой погрозил ей шваброй — мгновенно спряталась.

Экипаж встретил возвращение истязателя беззащитных засранцев многозначительным молчанием. Потом шкипер кашлянул:

— Не чересчур ли?

— Леди и джентльмены! — Энди вернул швабру на место. — Я понимаю, что выгляжу не лучшим образом. Но кто-то должен это сделать. Воспитывать уговорами и упреками в данном случае нецелесообразно. Это все равно, что резать хвост по кусочкам. Обезьяна или поймет или не поймет. Надеяться, что она внезапно поймет послезавтра или через месяц — бессмысленно. Разум или есть, или его нет.

— Минутку, логика твоего решительного воздействия вполне понятна, — признал доктор.

— Но есть ли смысл в столь жестких мерах? Если особь способна к общению с людьми, понимает речь, следовательно, она способна адаптироваться в человеческое общество, и избивать ее не за что. В противном же случае, особь сбежит при первом удобном случае, а значит мучить ее опять же бессмысленно. Ну, нагадит слегка, велика ли беда? В конце концов, у нас тут не Букингемский дворец, переживем.

— Дело не во дворцах, и не в дерьме. — пояснил рулевой. — Она не сбежит, а значит, ее придется кому-то передать. Желательно в приличные руки.

— А почему она вдруг не сбежит? — мрачно спросила вдова. — Животным свойственно стремиться к возвращению в свою стаю. Или к вхождению в новую стаю.

— Наверное. Но если бы она хотела сбежать, то мы уже проходили мимо островов. Больная лапа тут не помеха, попыталась бы доплыть. Боюсь, что мартышка выбрала человеческую стаю. — пояснил Энди. — Она питает глупейшие иллюзии, что мы добрее животных.

— После того как ты ей чуть хребет не сломал, наегтак? — высказал общее сомнение гребец. — Нехсебегё, доброта.

— Обезьяний выбор, он вообще загадочный, — Энди мельком глянул на юнгу, тот чуть заметно кивнул.

Похоже, Гру был единственным, кто видел при каких именно обстоятельствах самолюбивая мартышка отправилась под корму «заглотыша». Несомненно, она не человек, но раз обладает памятью и осознает что такое предательство, то зачем к ней относиться как к несмышленой зверушке? Это бесчестно. Но объяснять все эти незначительные детали экипажу затруднительно, да и незачем.

— В общем, давайте так: я буду жестоким, миссис Хатидже — доброй, а остальные — справедливыми. — предложил Энди. — Скорее всего, нам придется оставить мартышку в каком то поселке. В лучшем случае, она к тому времени будет способна выполнять легкую работу. В худшем, ее засадят в зоосад. Гру, здесь случаются зоосады?

— Зверинцы. Но она слишком простовата для зверинца, — отметил юнга. — Лучше научить ее драить палубу и еще паре фокусов. Можно будет пристроить в таверну или трактир.

— В таверну⁉ — ужаснулась вдова.

— Ну. Там сытно, — пояснил Гру. — Уж точно получше, чем попасть к колдуну на опыты. Или опыты для науки все же нужнее, а доктор?

Док замахал руками:

— Не берусь судить, здесь особый случай. Пожалуй, я пройдусь к несчастной и гляну — целы ли у нее ребра? Энди, ты все же поосторожнее.

— Непременно, сэр. Но, полагаю, с ней все в порядке. Она довольно выносливая. И желудок здоровый.

Насчет желудка рулевой оказался не прав — полученный на обед суп впрок мартышке не пошел. Для начала она обожглась едва теплым варевом, потом сожрала все и вылизала миску, а потом до заката сидела на борту «Заглотыша» над волнами, разглядывала чаек, ухала, и вздрагивала, когда на корме катера появлялся рулевой. Доктор счел, что динамика положительная, адаптация началась, а суп для подопытной нужно разбавлять пожиже.

Вечером людская часть команды сидела на баке, грызла орехи и размышляла над тайнами обезьяньего мироустройства. Вообще тайн в этом мире (не только обезьяньем) насчитывалось огромное количество. Хатидже рассказала, что уже трижды видела над морем какие-то странные штуковины, похожие на аэростаты. Правда, очень издали, подробностей не рассмотреть. Мореплаватели начали расспрашивать юнгу о всяких летающих чудесах. Мальчишка сказал, что про «эростаты» ничего не слышал, хотя о волшебных воздушных кораблях болтают довольно часто. Но скорее это стаи птиц либо шайка оживленных некромагами летучих обезьян, а возможно призраки погибших стурвормов. О морских ящерах-дарках команда «Ноль-Двенадцатого» была вполне наслышана, к счастью, последний раз этот реликтовый ужас встречался у глорских берегов более года назад. Вот о летучих мертвых обезьянах узнать было любопытно. Гру принялся рассказывать о научно доказанном случае появления зомби-обезьян в местностях неподалеку от Нового Конгера. Виной всему тогда стал пиратский колдун…

Энди стоял за штурвалом, размышлял о том, что самые правильные тайны — тайны, остающиеся тайнами.

Из шифровки

лагуна — Твин Кастлу

Продолжаем наблюдение. Ситуация катастрофичная: такой унылости у нас еще не случалось. Объект едва тащится, причем без определенной цели. Там орехов наберут, сям обезьянку подловят. Черту знает что такое, а не шпионы. Предлагаю ускорить события. Готова взять на себя оперативную роль второй обезьяны. Эти шпионишки у нас живо куда-то доплывут.

с ихней бабой, как выяснилось, я уже встречалась. Она Пришлая, была худой и летучей, в неопределенных злодейских целях потолстела и перестала летать, сейчас опять похудела и стала узнаваемой. Полагаю, не наш клиент — просто слегка психанутая. Ничего удивительного, поскольку русская…

Из блокнота. Гзниальвыеразмышления и склероз'

Обезьяны — весьма загадочный отряд животного мира. Большинство приматов вполне человекообразны, но, к примеру, бабуины — Собакины дети. Как-то сидели на берегу Нила с Хуфу, ловили рыбу, беседовали о прикладном-хозяйственном использовании пирамид. Выскакивает здоровенный ошалелый бабуин, накидывается на нас как волкодав какой-то и пытается беспричинно покусать. Сдала шмондюка на Юкон. Через год проведала — вожак упряжки, взял приз Айдитародтонки. Вот чего он, дурак, овощи на нильских огородах воровал⁈

Вовремя осознать свое истинное призвание- основная задача мыслящего существа!

[1] (лат. вульгарно) Человек хвостатый.

[2](лат.) Человек прямоходящий

На день хватит, не больше — предрек Магнус, откладывая гаечный ключ.

Экипаж предчувствовал неприятный, но неизбежный момент серьезной поломки машины. Сальники текли все сильнее, барахлил насос, фильтры установки подготовки воды нуждались в неотложной чистке, и все эти, не столь уж роковые, но угрожающе скопившиеся мелкие сложности внушали серьезные опасения.

— Надо бы найти место для стоянки и перебрать насос. Заодно осмотреть фильтры и если от них что-то осталось, прочистить, — шкипер тяжко вздохнул.

Необходимость ремонта «Ноль-Двенадцатого» обсуждали уже неоднократно. Но сейчас, когда замаячили очевидные сложности, разбирать машину стало попросту страшно.

— Отжегблнах, — гребец потянул в узость машинного отделения кишку помпы. — Насос-то мы подправим, но сальники и сетки фильтров…

— Придется все же нам что-то изобрести, — изрек бессмысленную банальность Энди, убирая инструменты.

Разгонять по лузам шары машинного ремонта с одной стороны просто: известна последовательность, логика и смысл каждого отдельного действия. С другой стороны, возникают труднопреодолимые препятствия — трудно сыграть шар, который попросту отсутствует на борту судна. Сломавшийся шток насоса, механики заменили самодельным: процесс изготовления потребовал немалых усилий, но оказался вполне возможен. А вот сальники из подручных материалов вышли негодными. О сетках фильтров и говорить нечего — для их изготовления требовалась пайка воистину ювелирной тонкости; ни нужного инструмента, ни опыта подобных работ у членов экипажа не имелось.

— Ну, якорь-то заменили. И тут что-то найдется, — проявил оптимизм юнга, сидящий наверху и наблюдающий за дискуссией через люк машинного отделения.

— Это что, кер отлавливать и кожу с них на прокладки сдирать? — уныло поинтересовался Сан. — В жопихпотакбл, такие приключения.

Механики выбрались из душного отсека, зафыркала помпа, откачивая скопившуюся воду. Гру налегал на рычаг, на другой присела скучающая вдова, помогала в меру своей легковесности. На барже любопытная мартышка поднялась на задние лапы, вытянула шею…

— Интересуется, гуманоидное недоразумение, — заворчал критически настроенный гребец. — Надо было, в писопу ихнее племя, наловить побольше мартышек. Посадить на весла, поволокли бы катер как миленькие, бнавж.

— Ты и эту-то съесть или утопить собирался, — фыркнула Хатидже.

— Правильно я собирался, вжтакднь! Вот что с нее, с одной толку? — отмахнулся Сан.

Сердитый гребец был прав лишь частично. Некоторый толк от обезьяны все же наметился: работала она с удовольствием, пусть и глуповато, зато постоянно развлекая экипаж. Назвали беспородно-неопределенную пассажирку — Манки[1], соображать что обращаются именно к ней обезьяна научилась сразу же, и даже на переиначенное вдовой и бесхвостым родственникомпрозвище «Манька» вполне реагировала. В остальном сообразительность «промежуточного звена», как обзывал пассажирку гребец, оказалась избирательной. К примеру. Манки обожала мыть палубу. Швабру ей не доверяли по понятным причинам, но тряпку обезьяна освоила, научилась великолепно отжимать и полоскать, с энтузиазмом гоняла лужицы воды по палубе, оттерла почти добела борта и планшири «Заглотыша». Похоже, мытье Манки считала чем-то вроде развлечения и сам процесс ей ничуть не надоедал. Забрасывать ведро за забортной водой ей нравилось даже больше, но тут ее контролировал гребец или Гру, иначе переливание моря в море грозило растянуться на часы. «Утопит она нам когда-нибудь ведро» — предрекал прижимистый Сан.

Наравне с отдраиванием палубы обезьяну восхищала чистка кухонных котлов и кастрюль. Вдова научила пассажирку использовать золу, обезьяна без устали начищала стенки котелков, прерываясь лишь, чтобы полюбоваться результатом и тайком лизнуть блестящую поверхность. Собственно, по этой причине ей и не доверяли мойку мисок и кружек: комбинированные способы чистко-вылизывания личной посуды нравились далеко не всем членам экипажа.

Еще Манки жутко любила слушать работу машины и разговоры экипажа. Понимала слова она, видимо, слабо, но слушала с огромным вниманием, от напряжения аж приоткрывая рот. Взгляд ореховых глаз перепрыгивал с говорящего на следующего собеседника и обратно. Доктор полагал, что она пытается осознать смысл слов и по идее должна постепенно расширить свои речевые возможности. Пока было понятно, что значение «швабра», «мыть», «нельзя!» и «кушать» обезьяна усвоила прекрасно. На катер Манки перепрыгивала только с разрешения кого-то из членов экипажа: такая предосторожность была вполне обоснована, ибо стоило отвернуться и не сказать «нельзя», как пассажирка принималась деятельно изучать рукоять на двери рубки или какой-либо неосторожно оставленный ценный предмет. Внутрь рубки или в трюм мартышка заглядывать опасалась «Заглотыше», где обезьянка, по сути, хозяйничала безраздельно, забираться в каютки она тоже избегала, спала на крыше кормовой надстройки или, в случае дождя, под куцым навесом-козырьком. Иной раз Манки начинала подправлять и перекладывать оставшиеся на барке поленья, видимо, имея в голове какие-то собственные представления о обезьяньем порядке и «проекте»[2] как говорил склонный к замысловатым терминам гребец.

Швабра и Энди пугали обезьяну в одинаковой степени. К рубке, когда за штурвалом стоял ночной рулевой. Манки не приближалась, швабру тоже обходила — Гру приходилось переставлять уборочный инструмент, дабы пассажирка могла помыть палубу в «опасном» месте.

Вообще юнга и мартышка испытывали друг к другу заметную симпатию. Манки размахивала лапами (или тряпкой) указывая особо крупных птиц над катером, Гру давал ей взглянуть в бинокль — потрясающая магическая штуковина — «ух-ух-ух!».

В часы, когда мыть или вылизывать было нечего, обезьяна разглядывала море и чаек, висела на крыше каюты «Заглотыша», кувыркалась по поленьям, временами звучно бухаясь за борт. Попытки запретить эти опасные купания ни к чему не привели — Манки явно не могла понять, что в море ее может поджидать не только освежающая вода, да и вообще отстать от барки проще простого. Плавала мартышка великолепно, забраться из воды обратно на борт «Заглотыша» ей ничего не стоило. «Даром что чуть не утопла, дура, млеена!» — сердился осторожный гребец.

Да, в некоторых вещах обезьяна была упряма прямо таки по-ослиному. Сшитую из мешка рубаху-платье Манки носить отказывалась — этот цивилизованный наряд на нее можно было натянуть, но стоило отпустить жертву приличий, как обезьяна немедля выпутывалась из одежды. Вышвыривать отвратительную рубаху за борт мартышка не собиралась, предпочитая валяться на мягкой мешковине.

— В сущности, незлобное и даже в чем-то милое создание, — вздыхал шкипер. — Но ни малейшего представления о стыдливости.

— К чему им стыдливость? — вопрошала Хатидже. — На всяческих островах эти предрассудки вообще не в ходу.

Намеки на приключения на Свинячьих островах Магнус воспринимал стойко, они с вдовой устраивались на корме и принимались обсуждать что-то свое. С барки поближе к беседующим подбиралась обезьянка, слушала, простодушно открыв рот, и пыталась понять сложных людей. Вид у всех троих был несколько, э… наивный.

Энди в рубке слушал не совсем здоровый стук двигателя, следил за неторопливо гаснущим морем и думал что наивность и бесхитростность — весьма зыбкие субстанции. Любое существо может казаться беззащитным и добрым, а может встать за пулемет и безжалостно расстреливать чудовищ. Или болтаться на ветвях над морем, злобно ухая и требуя от своих подданных точнее метать камни в людей. Кстати, тогда ведь запросто могло кому-нибудь из экипажа и череп раскроить. Да и вообще, можно ли возглавлять стаю, предварительно не свернув для порядка пару непокорных обезьяньих шей? Как-то перемолвились об этой стороне биологического игрового поля с Гру.

— Не боишься когда она вертится совсем рядом? — спросил Энди. — Полагаю, мартышка вполне способна разозлиться и вцепиться кому-нибудь в горло. Или пихнуть за борт. Ей подобные приемы определенно знакомы.

— Ну, еще бы, — юнга ухмыльнулся. — Ну так и нам те манеры не внове, не так ли, сэр рулевой? Нож при мне, да и легковата обезьянка для рукопашной. Но она не пустоголова — к чему ей меня вдруг душить? Но ты прав — Манки умнее чем кажется.

— Именно это меня и смущает. Слегка. Судя по ее способности раскачиваться-болтаться вниз головой и взлетать на борт — это забавное существо способно отправить за борт половину экипажа, пока вторая половина успеет спохватиться.

Захватить «Ноль-Двенадцатый» и

по-видимому, ее пугали темные закрытые пространства. На

— Малость преувеличиваете, сэр. Захватить «Ноль-Двенадцатый» и начать капитанствовать Манки не приходит в голову Что бы там не таилось в ее клочковатой башке, зверек она одинокий и, в сущности, несчастный. Но, без сомнений, обстоятельства не помешают нам за ней приглядывать, причем самым внимательным образом.

Энди кивнул. Как обычно, юнга смотрел на вещи трезво и сделал единственно правильный вывод. Хотя и слишком человеческий.

Несчастливость живого существа — в осознании отсутствия счастья. У людей существуют четкие ориентиры счастья и несчастья, и как следствие курс судьбы пролегает в соответствии с сигнальными огнями створов этих неоднозначных маяков. У существа с болот или у представителя «переходного звена» со створами обозначения фарватера полная неопределенность. Когда у тебя ничего не болит и ты сыт — счастье ли это? Манки не знает, что чудовищно некрасива. Вот она сидит, худая и сутулая, вся в царапинах и пятнах мозолистых наслоений, с лапами-руками, свисающими ниже колен. Держит свои ступни, почти выворачивая их наизнанку, перебирает пальцы в мозолях, дергает носом — дырочки ноздрей ловят ветер с запада, полный запахов волнующей земли и свежей растительности. Похожа на карикатурно тощую четырехрукую свинюшку, да не услышит нас сейчас впечатлительный доктор. При ходьбе предпочитает опираться на поджатые кисти рук — звериная манера, теряющая нелепость лишь во время прыжков. Привычка болтать отвисшей нижней губой и ухать от полноты впечатлений пассажирку тоже не украшают…

Энди улыбнулся: что за блажь думать о не-человеке как о человеке? Некие существа с болот, вполне прямоходящие, умеющие внятно излагать и хорошо скрывать свои мысли, одетые в замечательные, тщательно заштопанные шорты — разве они гордятся своей мнимой схожестью с человеком? Едва ли. «Человек — это звучит гордо!» как парадоксально сказанул Сан, вычерпывая жижу из угольного бункера. Тонкая ирония, этого не отнять. Человек — название биологического вида. Не лучше, и не хуже иных, существующих рядом, видов. Сородичи Манки совершенно обоснованно считают мозоли на заднице — полезной и элегантной особенность своего вида. С чего бы вообще обезьянам быть со спины похожими на царицу Ки? Это нерационально. Кстати, мартышки и врут куда поменьше цариц.

эти

— Глушим. Иначе котлу конец, — сказал шкипер.

Сан нырнул в машинное отделение и остановил двигатель.

Катер дрейфовал ввиду берега: пологие холмы ярусами поднимались от моря на многие мили, словно складки на боках и загривке тучного быка. Собственно, континентальный берег и был огромным зверем. Негостеприимным. До рассвета еще оставалось время. Корабли здесь, должно быть, нередкие гости, но можно попытаться уклониться от встречи. В машинном отделении «Ноль-Двенадцатого» наступила неприятная тишина. Над бортом барки возникла голова обезьяны — Манки тоже беспокоилась.

— Там, похоже, устье реки, Попытаемся укрыться?

Энди указал в сторону характерного выступа берега.

— А если там рыбачий поселок или еще какие людишки? — предположил гребец.

Все обернулись юнге. Тот пожал плечами:

— Вряд ли. Далековато от Кадыка. А от Сарканда еще дальше. Ни то и ни се. Что тут людям делать? Но гарантий нет.

— Это-то понятно, — шкипер взглянул на Энди. — Что думаешь, рулевой?

— К берегу. Иначе матч-бол точно не наш. А в открытом море отыграться сложно. Миссис Хатидже?

— Немедля слетаю, — живо отреагировала вдова. — Только вы уж осторожнее. Сэр?

— Не волнуйся. Мы успеем, — заверил Магнус.

Хатидже вспорхнула на леера и исчезла в предрассветном сумраке. На барке обезьяна немедля запрыгнула на каютку и выпрямилась, пытаясь разглядеть унесшуюся летунью.

— Джентльмены, нам придется славно поработать, — провозгласил Магнус.

На штурвале оставили слабосильного Сана, остальные спешно перебрались в барку, перекинули остатки поленьев и разобрали весла. Перепуганная мартышка забилась под навес.

— Ну, сэр «Заглотыш», пришел ваш черед потрудиться! сознательности и сотрудничеству Док.

призвал барку к

От работы веслами все порядком отвыкли. Барка шла тяжело, буксируемый катер казался воистину недвижимым имуществом.

— К вечеру там будем, — прокряхтел шкипер.

С легким дуновением ветра явилась вдова, села на корму катера:

— Огней нет, дымом не пахнет. Только это не река, а залив или озеро. Реки в нее впадают. Подробнее не рассмотрела, спешила.

— Прекрасно. Если вас не затруднит, займите место у штурвала, мисс Хатидже, — попросил шкипер. — А сэру гребцу предложите заняться любимым делом.

— Да иду я уже, мнхегз, — отозвался Сан.

Энди налегал на весло. Светало необычайно стремительно. Рулевой вспомнил, что очки остались на катере.

— Нам бы еще человек шесть, — просопел гребец. — Я, нунх, говорил что обезьян нужно было погуще наловить.

— Ну. Сейчас сплаваем, наловим, — поддержал Гру.

Экипаж засмеялся, хотя смешного было мало.

На корме осторожно завозились — Манки выволакивала тяжелое запасное весло.

— Это ты, Манька, молодец. Сознательная, — одобрил Сан. — Только ведь грести еще и уметь нужно.

— Пусть садиться. Хуже не будет, — сказал Энди.

Обезьяна, услышав его голос, замерла.

— Садись-садись, — негромко успокоил юнга. — Вот к злому дядьке и садись, он самый сильный, ему в паре можно поменьше помогать.

— Вам, сапиенсам, лишь бы над нелюдьми поизмываться, — проворчал Энди.

Он забрал у обезьянки весло, вставил на уключину, знаком показал как сесть. Манки уселась, косясь на страшного соседа, едва слышно «уухнула» и ухватилась за толстую рукоять весла.

— Ну, сразу легче пошло. Главное, теперь о берег нам не расплющиться, — напомнил юнга.

Посмеиваясь и хрипя, все навалились.

Попадаться на глаза местным мореплавателям было крайне нежелательно. О моряках Сарканда юнга знал не то чтобы очень много, но, по его мнению, особо добрым нравом и приветливостью мореплаватели ближайшего княжества не отличались. Впрочем, сама характерность и исключительность технического устройства «Ноль-Двенадцатого» была достаточным основанием уклоняться от любых встреч.

— Левее, на три градуса. Так держать! — изредка командовала с катера штурвальная вдова. — Podnavalis, до сиесты еще далеко.

Моряки старались «podnavalis» что бы не означал этот странный призыв. Энди несколько раз поправлял обезьяньи лапы на весле, показывая как грести правильнее. Манки косила испуганным глазом — зрачки в полутьме можно было угадать лишь по блеску. В целом мартышке удавалось управляться с веслом, хотя сама она была слишком тоща для нормального гребца: было заметно как напрягаются худые ноги, а пальцы ступней изо всех сил вцепляются в упор нижней решетки-настила. Видимо, от напряжения полопались короста мозолей на коленях — по икрам-деревяшкам текла сукровица, блестела как и глаза островитянки. Энди подумал, что жалость не нужна, как болотным жабо-ящерам, так и поскакучим островным представительницам четвероруким.

— Внимание, камни! — крикнула вдова.

Камни Энди видел краем глаза, барка противилась веслам, катер тоже не желал входить в сомнительную воду — по характеру волны было понятно, что это уже пролив.

— Так-так, джентльмены! Мы почти на месте, — прохрипел шкипер. — Хати, штурвал круче! Еще!

Вдова с управлением справилась — «Ноль-Двенадцатый» прошел близковато от берега, слегка задел килем отмель, но вокруг была уже вода поспокойнее и пахло от нее иначе.

— Устье недалеко, соли поменьше. Здесь и бабур может ловиться, — отметил хладнокровный юнга.

Катер провели дальше от пролива, укрыли под скалой — лапочный якорь закинули на берег, в «Заглотыша» пришвартовали к борту «Ноль-Двенадцатого». Обезьяна, запрыгнув на каютку, тянула шею, вглядываясь в заросшие скальные осыпи.

— Ступай, Манки, прогуляйся, — сказал шкипер.

Мартышка неуверенно глянула на Энди — рулевой устало махнул рукой.

Спешно простучали лапы — пассажирка со всех четырех руко-ног толкнулась с носа барки и исчезла.

— Ишь сиганула, манхее, притворяется. Я таких, маихзногще, знаю. Драпанет, да еще и каменюкой запустит на прощание, сепаратистка, хеорва.

На катере фыркнула вдова.

— Миссис Хатидже, если вы не слишком устали, осмотритесь еще раз, — попросил Магнус. — Но осторожнее, уже светло.

Вдова взлетела. Вершины холмов действительно уже озарились восходящим солнцем: казалось, по берегу вырастают слепящие частоколы света и тени. Энди пошел за очками. На барке спорили о том, нужно ли сразу выставлять часового и куда удрала мартышка.

Рулевой, с облегчением поправляя на переносице синий мягкий мир стекол-очков, перегнулся через леера:

— Она сейчас вернется. Док, если не затруднит, смажьте ей успокаивающим. К гребле мартышка не привыкла.

— Ну, если вернется.

заворчал измученный Сан. — А дисциплинированной она

не очень уверенно пообещал доктор.

лапы

чем-то

Энди нырнул в трюм — даже легкое касание отмели грозило корпусу катера новыми неприятностями — «Ноль-Двенадцатый» пребывал не в лучшей форме. На барке переводили дух и негромко продолжали обсуждать обезьянью судьбу.

— Ну, раз Энди сказал что вернется, так чего. Он мартышку понимает, — изрек юнга.

— То конечно, етьегха, — согласился гребец. — Но Манька может вообще и не мутантка, и не мауглиха. Просто порода неизвестная. А может, тамошняя этническая народность, их хрена поймешь, отсталых.

Энди улыбнулся

избавившись от хвоста, гребец немедля перешел в твердые и

принципиальные гомо сапиенсы.

…- Море чисто, зря беспокоились, — разъясняла игровую обстановку вдова. — В озеро впадает две речки — отнюдь не Миссисипи масштабом — и порядком ручьев. Дальше от берегов лес, вернее, негустые рощи. У ближней речки развалины хижины — явно нежилая. На берегу старая лодка, с воды ее не видно, плавником завалена. Свежих человеческих следов не видела.

— Ну и слава здешним богам, — с облегчением сказал Магнус. — Осматриваемся, проверяем судно, решаем, что делать дальше.

В воду озера что-то плюхнулось, видимо, брошенный камень. По каменным уступам скакала Манки, размахивала какой-то веткой.

— Да хрень у нее в лапе какая-то, — сказал, присмотревшись, гребец. — Вроде дикой вишни, еще незрелая отрава, млегна. Однако прискакала наша этническая к завтраку-то.

— Нужно на нее мешок все-таки напялить. На берегу голышом вообще непристойно смотрится, — занервничала вдова, порой чересчур чуткая к приличиям и требованиям моды.

…- Тут требуется настоящая кузня и ювелир, — признал шкипер. — Самим нам сколько не ковыряйся, толку не будет.

Механики разглядывали разложенные на чистой тряпке части фильтров насосов. Вернее, остатки тонких сеток фильтров.

— Ну, видится оно так,

неспешно начал Гру. — Деревня тут не подойдет. Сельский

кузнец вопросов задавать не станет, но и сделать требуемое не сможет. Только город. Ближайший — Сарканд. Так себе городишко, но до других мы попросту не доберемся. Ювелиры там, бесспорно, есть. Князь Сарканда — богатый шмондюк, это широко-известно, серебро в городе водится, мастера найдутся.

— А сколько до этого Сарканда по твоим предположениям? — спросил Энди.

— Для «Заглотыша» — шесть-семь дней. При удачном ветре. И если поставим парус.

— Из чего парус⁈ Наегхвблдело, — запричитал Сан. — Мачта есть, но парус нам достался гноихвж.

— Ну, понятно. Изобретать нужно, — сказал юнга.

Гру был прав — попытка добраться до города на веслах выглядела затеей откровенно каторжной и самоубийственной, это понимали все.

— Для начала проведем разведку, — решил Магнус. — Если оставлять катер здесь, все равно нужно убедиться, что место спокойное. Может, у хижины какие-нибудь мешки отыщутся или вдруг тряпье там побросали. Попробуем сшить или наизобретать.

за двое суток сменные наблюдатели, выставляемые на

Берег выглядел спокойным скалах мыса, заметали единственный парус — к западу прошло одномачтовое судно с косым парусом. «Саркандская флюга» — как определил юнга. Тем не менее, требовалось оставить на катере охрану. Добраться до замеченной с воздуха хижины и вернуться за один день вряд ли бы получилось — «Заглотыш» скоростными качествами не отличался.

На судне решили оставить доктора и Сана. Ночной штурвальный, несмотря на светлое время отправки экспедиции, мог понадобиться для обсуждения техническо-парусных задач, а без наводки воздухоплавательной вдовы обойтись вообще было невозможно. Шкипер же оказался единственным мореплавателем, действительно серьезно ходившим под парусом. А Гру… без знатока местных условий отправляться в подобную экспедицию попросту бессмысленно. Разведчики принялись снаряжать барку, тут проявила беспокойство обезьяна и немедленно прибежала с берега, где ловила мелких, но довольно вкусных крабов.

— Маньку с нами оставляйте, — потребовал слегка обиженный гребец. — Пусть нам вишню на компот, наегвж, собирает. Вам она мешать будет.

Мартышка недобро «у-ухнула» на Сана и замахала лапами на весла.

— Нет уж, дорогая, оставайся-ка ты дома, — сказал шкипер. — Могут хищники встретиться, от них камнями и палками не отобьешься.

Манки сделала вид, что ничего не поняла и запрыгнула на корму барки.

— Ну, раз капитан приказал, так оставайся дома. Лапы долечишь, — доброжелательно посоветовал юнга.

— Брысь на берег! — приказала суровая вдова, собираясь взлетать.

— Нам бы на весла четвертого, — напомнил, не глядя, Энди. — И есть случай попытаться напялить на мартышку броню культуры и пристойности.

— Какую еще броню? Если тебе с этнической загадкой повеселее так и скажи… — завозмущался Сан, но имеющая некоторое представлении о педагогике и дрессуре вдова уже догадалась о чем речь.

— Ну-ка, надевай!

Мартышка несчастно засопела, но взяла протянутый платье-мешок. Заползала она в него на четвереньках, зато вполне управилась самостоятельно.

— Немного задом наперед наделось, но в целом элегантно, — похвалил юнга. — Двинулись?

Гребли неспешно, обсуждая принципиальные возможности «Заглотыша» ходить под парусом. Манки высовывала язык, слушала, старалась. Пока барка шла не особо хорошо, да и на курсе вихляла — явно не хватало человека на руле. Периодически к медлительному корыту подлетала Хатидже встающая на воду и идущая-танцующая на легких волнах вдова очаровывала глаз не только шкипера. Странно все же и удивительно — летающая без крыльев женщина, это вам не обезьяна в мешке, сидящая на веслах. К такому чуду вообще не привыкнешь — здесь чистая, хрустальная, романтическая магия.

— Чего уставились? — поинтересовалось низколетающая фея. — Гребите в силу, а то до ужина не доберемся.

парящая, как некоторые выражались «на бреющем» или

Озеро «Заглотыш» все же пересек. Миновали чахлые тростники, открылась заводь, почти сплошь заваленная стволами плавника.

— Словно нарочно сюда натащили, — пробормотал шкипер.

Барка протиснулась по узкой протоке вдоль берега — Энди отталкивался от камней веслом, мартышка грозно скалилась на древесные завалы. Место действительно казалось недобрым — это, кажется, все чувствовали.

— Вот та рухлядь! — указала тонкой рукой воздухоплавательница.

Энди щурился на берег, солнце было уже в зените, слепило. Среди ворохов выброшенных на гальку древесных скелетов, покоился корпус корабля. Судя по всему, это была местная флюга: один из бортов проломан, мачта оперлась о береговой скос, галька и песок засосали оборванные и ветхие снасти.

— Ну. Давно лежит. Неслабым штормом выкинуло, — с уважением прокомментировал юнга.

— Хижина там дальше, — пояснила сверху Хатидже. — С виду окончательно гнилая. Но я не спускалась.

— Вот за это спасибо, — сдержанно поблагодарил шкипер. — Чувствуешь, что дурное место?

— Гнилое редко кого радует, — признала вдова. — Там еще косточки под берегом…

Вооружившиеся разведчики высадились, безоружная мартышка с носовой надстройки пугала мертвый корабль воинственными гримасами. Выбираясь на берег с багром наготове, Энди подумал, что особо безоружной обезьянку не назовешь — зубы-то крепкие, серьезные.

Обследование берега показало что он, в общем-то, безопасен, хотя и труднопроходим: все время приходилось перебираться через стволы и уклоняться от острых сучьев. В полуразвалившейся хижине ничего интересного не попалось — юнга нашел массивный топор, но качество и сохранность инструмента катерников не порадовали.

— Может, на корыте хоть нормальный якорь найдется, — понадеялся шкипер. — Наш-то лишний раз в руки брать поопасаешься.

— Зато наш цепкий, — напомнил Энди.

Взглянув на кости

двинулись к брошенному судну.

— Вообще-то неплохо сохранилось, — признал Магнус. — Хотя не лучшей постройки, грубовата обшивка и обводы так себе.

— В трюме что-то есть — сверху сквозь щели видно, — сказала вдова, ступая по краю высокой кромки берега.

вроде бы человеческие, но порядком раздробленные, разведчики

Тихо плескали озерные волны, поблизости от погибшего судна завалов древесных стволов не было, тянулась ровная площадка песка и мелкой гальки. Конструктивно старый корабль имел палубу лишь частично: под приподнятыми носом и кормой были закрытые отсеки-каюты.

Магнус, держа наготове пневм и саблю, заглянул в пролом борта:

— Гм, темновато и песка нанесло. Гру, соорудишь факел? Лезть туда ощупью не особо хочется.

Факела имелись на «Заглотыше», юнга принялся высекать огонь, Манки вертелась рядом — искры ей были жутко интересны.

— Я пока гляну? — предложил Энди, пытаясь понять, чем так настораживает корабль.

— Погоди, подсветим, если что-то поджидает, огнем пугнем, — шкипер явно нервничал.

Энди сел в тени корпуса флюги, подумал, что за время путешествия люди и не-совсем-люди частично переняли чутье друг друга. Интересно, так всегда случается в здешнем мире? Нужно будет у мальчишки спросить.

…Разведчики порядком накоптили факелом, разглядывая сумрак в корме и носу судна. Из отсеков крепко разило плесенью и гнилой кожей. Чихая и кашляя, моряки обменялись мнениями.

— Похоже, кожаные кули, просмоленные, — сказал Гру. — В таких упаковках хорошую ткань возят, от сырости берегут. Непонятно, почему их так мало. Если судно шло в Глорские земли, так груженное должно быть. Если наоборот, то с глорским грузом. А так непонятно.

— Насчет фрахта сказать ничего не могу. Но вот… — шкипер замялся. — В корме то, что нам кажется?

— Прямо вот так нас и ждет⁈ На мышеловку для особо жадных похоже, — фыркнула Хатидже. — Мы же не такие тупые!

уточнил ночной рулевой, по понятным причинам не особо

— А что там такое?

рвавшийся разгадывать тайны при ярком огне факела.

— Сокровища,

Один треснул: серебро, камни, корона какая-то.

— По-моему, там ваза, — возразил шкипер.

— Да вы чем смотрите? — удивилась Хатидже. — Браслеты сверху, весьма массивные. Но камни, это точно. Рубины!

Моряки в сомнениях переглянулись.

— На морок похоже. Весьма похоже. Но если там обманник, то он должен нам всем одно показывать, — принялся рассуждать юнга. — А если морок не совпадает… Что бы это такое могло быть?

Про обманника катерники знали — водился здесь такой хищник, любитель человечинки. Устраивал в укромных местах ловушки, подманивая ротозеев иллюзией-мороком кладов. Тварь редкостная, сам Гру таких не видел, но ему рассказывали «правдивые люди».

— Так я гляну? — предложил Энди, поудобнее перехватывая верный багор.

Рулевому посоветовали быть поосторожнее, но он и не собирался рисковать. Сокровища — дело небесполезное, но для Болот серебро и камни не являются особой ценностью. Вот если бы в бочонках запас масло-жира нашелся…

Энди поднял на лоб очки, отодвинул от пролома мартышку — та тоже вглядывалась в могильную сырость.

Смотреть пришлось долго: видно отчего-то было не слишком четко. Испарения или действительно морок?

— Я один бочонок вижу, — вокруг всякая дрянь и гниль.

— Нет, я определенно два бочонка видел, — не поверил шкипер.

— Три там их как минимум! — отрезала Хатидже.

— Мы с вами, миссис летунья, жаднее, — ухмыльнулся юнга. — Мне тоже три бочонка примерещилось.

— Можно потом пересчитать, — заметил Энди. — Я могу попытаться выкатить багром крайний бочонок. Но не разумнее ли заняться для начала носом и выволочь эти заманчивые тюки? Они нам могут оказаться полезнее всяких рубинов.

— Абсолютно верный подход! — одобрил шкипер. — Леди и джентльмены, за дело!

пояснил Гру. — Симпатичные такие бочонки, хотя и чуть гниловатые.

признался Энди. — Действительно, вроде камешки блестят. А

Тюки оказались увесистыми, но цеплять их было удобно. Энди выволок все четыре, порченую кожу взрезали, развернули содержимое. Моряки замерли в молчании: роскошь старинной ткани потрясала.

— Это что? Парча? — прервал молчание шкипер.

— Не знаю, на тафту похоже, — прошептала Хатидже.

— Похоже, это действительно поценнее содержимого бочонка, — констатировал Энди, морщась от блеска одной из ткани — крайний рулон слепил блестящим шитьем даже сквозь стекла очков. — Рискнем ли мы сшить из сокровища парус, вот вопрос для следующего планта[3].

— А если… — начал юнга, но тут в корабле завизжали.

Мартышка, соблазненная блеском камней, все же забралась в корму флюга…

Энди с багром нырнул в пахучую полутьму. Сырая заплесневело-шерстяная тень трюма шевелилось и корчилось: обезьяна уже не визжала: яростно лягалась свободной ногой и отчаянно пыталась вырваться. Вторую тощую ногу мартышки втянуло в себя нечто смутное и неопределенное. Ночной штурвальный обеспокоился за свои глаза — зрение явно шалило — и поднял на лоб очки. Лучше не стало: хищное пятно осталось мутной плоской тенью, непонятной и пугающей в своей аморфной загадочности. Правда, Манки теперь выглядела четко и даже красиво — этакий буйный силуэт, обведенный легкой серебряной каймой. Уже не лягалась, а пытаться драть врага когтями нижней лапы. Ну, с этим у нее не очень — не тигр — коротковаты когти.

Энди для пробы ткнул непонятного врага в дальнюю часть пятна. Острие багра почти ничего не почувствовало — словно в гнилушку ударил. За спиной в дыру корпуса лезли моряки, клинок сабли и сталь топора кидали неприятные взблески, мешая видеть, да и багром работать стало неудобно. Над палубой ругалась невидимая взлетевшая вдова.

— Назад сдайте! — рявкнул Энди, пытаясь решить — где же у противника лузы?

Догадливый юнга выпихнул шкипера обратно на солнце.

Мартышка сопротивлялась, не давая утащить себя в сырой мрак, упиралась локтями и свободной ногой, швыряла в алчную тень песок и все что подворачивалось под руку. На головы сражающимся сыпались трухлявые щепки и песок.

— Ползи на свет! — скомандовал Энди и уже обдуманно пустил в дело багор. Раз колоть бессмысленно, будем цеплять.

— Ууух! — застонала обезьяна и изловчилась перевернуться на живот. Ее заглоченную ногу уже не было видно выше колена. Энди крюком багра отжал что-то относительно живое к борту судна, затем дернул на себя — враг не поддавался, словно прилипнув ко тьме, даже наоборот, ощутимо потянул к себе живую добычу. Манки поехала на животе в сырой ужас, «уухнула», ухватилась за бочонок с сокровищами. Верно, якорь недурной.

— А ну вместе! Podnavalis — призвал рулевой, глубже вонзая крюк багра.

Вместе рванули тьму к свету, к пролому борта — вот теперь пошла! Манки использовала бочонок как точку опоры, Энди сработал багром как рычагом. Вышвырнутые наружу обезьяна и враг кубарем покатились по гальке.

— Точно! Обманник! — радостно завопил юнга-всезнайка.

Энди поспешно скинул на нос очки и выбрался на дневной свет.

Вдохновленная почти-свободой обезьяна пыталась уползти к воде, лупя пяткой по уродливому мешку, упрямо заглатывавшему ее ногу. Больше всего коварный хищник был похож на плоского кожистого слизня. Шкипер полоснул мерзкий живой мешок саблей, Гру деловито примерился топориком.

— Лапу Манькину не заденьте! — руководила сверху вдова, устроившаяся на борту флюки.

— Рубить бесполезно, — предупредил Энди. — Стягивается как смоляная дыра.

Действительно: широкая рана от сабли затягивалась почти мгновенно, лишь по краям разреза бледная плоть пузырилась жидкой кровью. Живой мешок поволок обезьяну обратно к уютной дыре в корпусе. Манки ухватила голыш и лихорадочно лупила по

предположительной голове врага.

— Спокойно! Растягиваем шмондюка по песку и пришиваем! — догадался опытный юнга.

Дружными пинками сапог моряки сдвинули обманника дальше от корабля. Обезьяна дважды перевернулась вместе с хищником, ни издала ни звука, вновь принялась колотить по врагу своим жалким оружием. Энди тщательно выбрал местечко на матовом плоском теле обманника и глубоко вогнал острие багра в песок, прибивая тушу к месту. Что-то хрустнуло.

— Полагаю, хребет у него все-таки есть, — отметил рулевой.

Прибитая к земле туша беззвучно колотилась, разлеталась галька, обезьяну мотало как тряпичную куклу.

— Не так велик, но силен, — удивился Гру и принялся наносить сильные удары, метя обухом топорика вдоль предполагаемого позвоночника. Шкипер сунул в ножны малополезную саблю, подхватил тяжелый обломок шпангоута. Энди счел уместным вспомнить о найденном топоре. Бить, держа ржавое железо двумя руками было не особенно удобно, но в данный момент решающим было общее количество и сила ударов.

Через минуту-две обманник начал сдаваться и выплюнул добычу. Мартышка отползла в сторону и принялась шумно и облегченно сопеть.

— А переваривает он медленно, — сказал, глянув на обезьянью конечность, Магнус.

— Ну. В сущности вяловатая тварь, — согласился юнга, продолжая топориком делать из врага что-то на манер огромной отбивной.

Нога Манки была румяна как морковь — похоже пострадал верхний слой кожи, но не то чтобы непоправимо…

Энди пришлось бросить топор и удерживать древко багра — упорный обманник пытался вырваться, раскачивая пришпилившую его огромную «булавку».

— На редкость живучая уродина, — очень верно подметила высокосидящая Хатидже. — Может, его все-таки разделать?

— Хорошая мысль, — согласился запыхавшийся юнга. — Сэр, а если его аккуратно, как камбалу?

Острый сабельный клинок погрузился в угадываемую пасть обманника, начал вспарывать тварь по периметру. Гру ловко впихнул в разделяющуюся плоть широкий обломок шпангоута — бледные края с тонкими костями зашлепали в тщетных попытках срастись. К тому времени как Магнус, кряхтя, довел клинок до другого края пасти, из обманника получились два полу-обманника.

— Растаскиваем! — призвал Энди, выдергивая из песка багор.

Моряки разволокли половинки твари подальше друг от друга. Обманник еще подавал признаки жизни: по пластам туши — каждая половина была не толще двух дюймов — проходила дрожь, но сползтись воедино чудовище уже не пыталось.

— Где глаза и где верх-низ даже не угадаешь, — отметила наблюдательная вдова. — Как такой экземпляр будем описывать доктору и классифицировать, ума не приложу.

— Если попроще: действительно сухопутная камбала с засадной манерой охоты, — пояснил Энди, вытирая багор.

— Да, но чем оно питается, когда нет людей? — шкипер с сомнением рассматривал хищника, ставшего похожим на пару плохо выделенных жирных шкур.

— Ну, ничем он не питается, — пояснил юнга. — Дремлет и ждет. Ему торопиться некуда. Кстати, хорошо, что голодный. А то бы мы здорово перепачкались.

Обезьяна заползла в воду и принялась болтать-ополаскивать пострадавшую лапу.

— Надо бы чем-то обеззараживающим ей ногу обработать. Все же неизвестно что у твари в пасти, — спохватилась Хатидже.

Мартышка с печалью посмотрела на заботливую вдову, выбралась из воды, отряхнулась и похромала за судно.

— Это она куда? — встревожился шкипер. — Еще кому-нибудь попадется…

— Не попадется, — успокоил юнга. — Она — обеззараживать. Проверенными средствами. В сущности, обезьяны неглупы. Просто слегка легкомысленны.

— Эй, легкомысленная! — сказал Энди в сторону возни и страдальческого уханья за судном. — Вернемся на катер, напомни о швабре.

Из-за корпуса злосчастной флюги уухнули погромче и еще печальнее.

— Слушай, ты все-таки излишне жесток, — прошептала вдова. — По-крайней мере сейчас можно и обойтись без воспитаний. Она страху и так натерпелась.

— Она знала, что лезть туда нельзя, — напомнил рулевой.

— Справедливо. Должна понять, что нужно головой думать, а не тощей «кормой», — поддержал Гру. — А мы сами-то туда полезем? Бочонок-то вроде дельный.

Бочонок с сокровищами Энди осторожно выкатил багром.

— Ловко! — одобрила вдова.

полюбуемся. «Все орешки не простые, все скорлупки золотые, ядра — чистый изумруд»…

Моряки расселись на деревянных обломках, лишь удрученная Манки лазила, шурша сухой травой у откоса за судном. Энди, не очень-то понявший намек на экзотические драгоценные орешки, снял подгнившую плашку дна бочонка, вынул крайний скользкий сверток, развернул почерневшую кожу:

— Так… монеты, вполне серебряные, похоже полновесные. Нужно почистить, чеканку я не разберу.

— Откладывай, потом почистим, я хороший способ знаю, — сказал юнга.

— Далее эта штуковина, которая корона-браслеты-ваза, — Энди протер сочно заблестевшие в темной оправе камни. — В драгоценностях я разбираюсь дурно, но, по правде говоря, ни на что из перечисленного эта ценность не похоже. Для короны велика, для браслета мала. Гм, на ошейник похожа. Хотя камни, наверное, настоящие…

Товарищи как-то странно и многозначительно молчали. Энди покосился на шкипера — старина Магнус, ошеломленно выкатив глаза, немигающе пялился на штуковину с рубинами. Вдова выглядела примерно так же. только еще рот по-обезьяньи приоткрыла. Энди подумал, что летучая фея порой не чужда определенной простонародной вульгарности и хмыкнул:

— Эй, я чего-то не знаю? Что это за штука? Гру, что на эту тему болтают моряки?

Энди взглянул на юнгу и встревожился по-настоящему: мальчишка замер все с тем же ошалелым вниманием, пожирая глазами кровавые камни, все ярче сверкающие на тусклом серебре. Вот это было плохо. Вдова — леди и впечатлительна по определению, шкипер в возрасте и нынче эмоционально слегка не в себе, но если и ушлый юнга очарован… Похоже, вещь серьезной магической силы.

Из-за судна, встревоженная наступившей тишиной, высунулась мартышка.

— Не смотри! — рявкнул Энди.

Напуганная Манки немедленно спряталась.

Рулевой осторожно положил проклятую штуковину на бочонок, подумал и прикрыл сокровище фуражкой шкипера. Ничего особого не произошло — теперь околдованные разведчики слегка косили взглядами. Энди накрыл бочонок крупным куском старой кожи — ситуация не изменилась. Пришлось поднатужиться и задвинуть увесистый бочонок обратно в дыру корпуса флюги. Толку чуть — околдованные теперь смотрели прямо перед собой, что выглядело чуть поприличнее, но существенно ситуацию не изменило. Энди помахал ладонью перед лицами товарищей, тревожно прислушался — дышат, пусть и едва слышно. Рулевой достал бочонок обратно, еще раз протер колдовской ошейник (в целом сомнительно, что штуковину когда-то использовали действительно как ошейник, но по факту она именно так и срабатывала). Энди поставил артефакт между остолбеневшими товарищами, поднес поочередно к лицу каждого — тщетно, не расколдовывались. Что за странный флюк⁈

— Ух? — нервно спросила мартышка, выглядывая из-под трухлявого руля судна.

— Вот сейчас вынужден с тобой целиком и полностью согласиться, — признал Энди. — Полное «ух». И довольно внезапное.

Отгонять Манки было бессмысленно — во-первых, ошейник она видела вблизи раньше, еще в трюме, во-вторых, на нее магия явно не действовала.

— А вдова-то, выходит, гораздо более человечна, чем мы с тобой. — пробормотал рулевой и пошел за ведром.

Выкладывай драгоценности неспешно, с чувством, мы

Начать имело смысл с юнги: Гру младше по званию, да и очнись мальчишка, будет больше толку. Когда Энди опрокинул полное ведро над головой сидящего, щедро окатив околдованного водой, обезьянка восхитилась и зашлепала ладонями по гальке. Иных положительных изменений не случилось — Гру молча обтекал. Рулевой на всякий случай повторил процедуру, потом дал понюхать зачарованным спутникам гнилую кожу — по идее, ядреный запах мог прочистить МОЗГ не хуже нюхательных солей. Но не помогло. Манки ускакала по берегу и тут же вернулась с дохлой рыбой.

— Ты полагаешь? — Энди с большим сомнениям предложил товарищам новый аромат. Не подействовало.

Рулевой забросил расползающуюся рыбу подальше в воду и сообщил:

— Мы следуем не тем логическим курсом. Трезво размышляя, запахи тут ни при чем. Они же не лишились чувств, не в обмороке? Нужно поразмыслить и найти правильный порядок розыгрыша шаров.

Манки очевидных возражений не высказала. Энди прогулялся вокруг флюги, дошел до «Заглотыша» и обратно, посидел на удобном, похожем на кресло, стволе сушняка. Подсказок не находилось. Меж тем. солнце уже цепляло вершину холма на западе: скоро начнет темнеть. Конечно, можно было загрузить жертв внезапного колдовства на барку и попробовать добраться до «Ноль-Двенадцатого» — это потребует немалого времени, но вполне достижимо. Собственно, мартышка вполне способна помочь — есть у нее похвальные склонности к мореплаванью. Но вдруг ключ к исцелению от заклятия кроется именно здесь, на этом непростом месте? Увозить отсюда несчастных моряков, означает обречь их на… Непонятно на что. Вдруг им вдали станет лучше? Или наоборот?

Меж тем. Манки предпринимала собственные попытки справиться с неожиданной напастью: дергала моряков за одежду, звучно фыркала им в уши, стучала палкой по бочке. Еще раз обойдя флюгу и вернувшись, Энди обнаружил на голове вдовы двойной сучок, очевидно, символизирующий рога. Что ж, ритуальные приемы сейчас действительно могли быть вполне действенными.

— Все же убери, магии, да и вдова всерьез обидится. Если бы они жили долго и счастливо, рога, скорее всего, появились бы у старины Магнуса. Не хочу сказать ничего дурного, но обычно именно так случается.

Неизвестно поняла ли обезьяна сомнительный намек, но сучок с головы вдовы сняла и закинула в воду. Потом Манки задумчиво поскребла жеваную лапу, указала на ошейник и махнула в сторону воды.

— Утопить? А не рановато? — Энди с омерзением глянул на сокровище. — Вдруг эта дрянь их и расколдует? «Подобное лечат подобным» как говорит Док. Что думаешь по этому поводу, четырехрукая леди? Не пора ли прервать обет молчания? Самое время, а?

Мартышка посмотрела убедительнейшим и насквозь бессмысленным взглядом, зашла в воду и сделал вид что ловит рачков. Худая задница торчала из-под мешковинного подола. Энди с горечью посмотрел на струп, похожий на королевский вензель «V»: вокруг него виднелась розовая свежая кожа. Линяет хитрозадая обезьянка. Конечно, она куда поумнее, чем хочет выглядеть, но что толку? Этак и загнешься в компании полуживых статуй и неопределенного коварного существа, занятого рачками. Нет. нужно идти строгим путем стратегии снукер-гранда и не отвлекаться.

Долетел порыв теплого ветра, на обломанной мачте зашуршали снасти. Вздох невидимых богов — что на самом деле есть сугубый эффект звуковой иллюзии. А звуковые иллюзии нам не к чему, поскольку первопричина неприятной ситуации — иллюзия оптическая. Ведь ошейник никаких звуков не издавал, на него именно смотрели.

Энди хмыкнул. Обезьяна бросила изображать рачколовлю и с интересом воззрилась.

Смотреть — значит обманываться. Обманываться блеском зловещих рубинов или синей стеклянной защитой очков — не все ли равно? Вдруг причина не-восприятия колдовства обезьяной и выходцем с Болот отнюдь не нечеловеческая природа, а простейший фильтр? Очки, необычный цвет зрачков, или и то, и иное, вместе взятое? Конечно, надевать очки на очарованных моряков немного поздновато. Но если попытаться оптически исказить воздействие магического предмета? Бесспорно, это большой риск.

— Манки, как ты относишься к рискованным брейкам|4]?

Мартышка хлопнула себя по животу — звук вышел глуховатым из-за мешковины. Манки подобрала подол и повторила шлепок по оголенности — теперь получилось куда звонче.

— Это насчет ужина или все же насчет риска? — уточнил рулевой.

— Ух! — отрезала мартышка.

Энди кивнул — несомненно, по обоим вопросам сразу. Что ж. придется рискнуть. Пока еще достаточно светло.

В сущности, основы оптики чрезвычайно просты. Энди заполнил ведро водой наполовину, осторожно погрузил туда ошейник — рубины притупили свой блеск. Что ж. попробуем. Понятно, дело заведомо обреченное на неудачу — истинный серьезный маг наверняка годами бы просчитывал эффект преломления, степень прозрачности воды и силу падающего света. Зато в проверке способ элементарен.

— Отверни-ка морду, — на всякий случай скомандовал магический естествоиспытатель сосредоточенно наблюдавшей мартышке, взболтнул ведро и поставил его между жертвами колдовства…

Вот теперь результат был. Рулевого оглушило и сбило с ног. Околдованные моряки, кажется, даже не успели и взглянуть в ведро. Лица их исказил ужас, с неистовым криком зачарованные сорвались с места и бросились прочь — юнга сшиб куда более рослого и тяжелого Энди как кеглю, видимо, даже не заметив.

Энди послушал как дикий крик «ааааааа!» стихает вдали, закряхтел и сел. Гнаться за (излечившимися? переколдованными? лишившимися рассудка?) беглецами бесполезно. Насколько мог заметить поверженный маг-оптик, разведчики кинулись в разные стороны, причем видеть в старине Магнусе этакую прыть было уж совсем странно. Впрочем, вдова даже не подумала взлететь, а Гру не подхватил топорик — абсолютно на них не похоже. Спятили.

— В добрые старые времена колдунов жгли на кострах. Простой, но действенный подход к черному шару сей проблемы. — поведал Энди перепуганной и запрыгнувшей на сломанную мачту мартышке.

Манки прислушалась, сползла на борт корабля, похлопала себя по животу.

— Думаешь, они вернутся к ужину? Нет. это вряд ли. — рулевой поднялся.

Энди указал на рогульку. — Чересчур простовато для рубиновой

было

Он осмотрел местность с верхушки прибрежного обрыва — ни души, только несколько птиц парят над дальними рощами у холмов. Да. абсолютно проигранный фрейм-бол.

Поскольку перспективы дальнейшей разведки были неясны, требовалось заняться розыгрышем ближних шаров. То есть ужином.

Топлива, вполне сухого, вокруг хватало. Энди наломал сушняка, обезьяна с готовностью стаскивала топливо к будущему кострищу.

— Хочешь разжечь? — рулевой показал огниво.

— Ух-уух! — мартышка принялась увлеченно высекать искры, а Энди в сомнениях присмотрелся к половинкам обманника. Неизвестно какова на вкус коварная тварь, с другой стороны, она свежая, а провизию лучше экономить. Ему удалось вырезать кусок с виду пожирнее. Манки все еще сражалась с хитроумным приспособлением для добычи огня.

— Ладно, давай сюда, у меня быстрее выйдет, — вздохнул ночной рулевой.

— А ху-ху не хо-хо? — откликнулась стоящая на четвереньках мартышка, осознала что наделала, и с ужасом глянула из-под руки.

Энди прихватил ее за лодыжку здоровой ноги, поднял в воздух. Нужно отдать должное — Манки висела покорно, не пытаясь плеваться или кидаться огнивом. Весу в ней было поменьше чем в половинке обманника.

— Бить не буду, — мрачно сообщил рулевой. — Но начинать владеть речью с подобного сомнительного словосочетания — сущая глупость. Это сквернословие, к тому же хвостообразное. О тебя вдова всю швабру обломает, когда услышит. Если, конечно, вернется. Или помалкивай или учись приличным словам.

— Уух, — признала ошибку обезьяну.

— И когда висишь вверх ногами, прижимай к ногам мешок. Приличия у людей даже поважнее умения болтать.

Мартышка шлепнулась на гальку, поползла к подготовленному костру. Энди, морщась от ярких искр, показал как правильно пользоваться огнивом. Запылал огонь, рулевой пошел к воде и промыл вновь заболевшие глаза. День все не угасал, на дальних восточных склонах играли солнечные лучи, отражались от водной поверхности. Будет сегодня ночь или так и придется мучиться?

Отвернувшись от костра, Энди нарезал полоски обманника и объяснял, что костер придется поддерживать всю ночь. Мартышка осознала, пошла подтаскивать ветви покрупнее. Рулевой слушал шуршание и «уухи» за кораблем и в кустах. Нужно будет растолковать, что на суше разумнее вести себя потише. Привыкла к жизни в стае и к относительной безопасности корабля.

Обезьяна пихала в костер ветки и пыталась жарить на прутьях квадратики мяса, Энди неспешно рассказывал всякие поучительные вещи о материковых хищниках (в основном о людях), смотрел на старый корабль — что полезного можно с него снять, если все благополучно обойдется? Мартышка «у-ухала», удивляясь всяким ужасам вроде леопардов и городских стражников. Периодически доносилась вонь сгоревшего мяса — кулинарного опыта у Манки не имелось в принципе. Жрать сырое мяса Энди все же не разрешил, благо полутушки обманника были обширны, тренироваться было на чем.

Лучшие порции поджаренного обманника оказались суховаты, трещали на зубах, но на вкус вышли вполне пристойными. Мартышка хрустела во всю, уже почти не обжигаясь.

…- За воровство сажают в клетку, часто металлическую. Или приковывают к веслам. Цепью, тоже металлической!

— Ух-хухух! — дивиласьжестокостям человеческого мира вольная островитянка.

Энди разгрыз лепесток мяса и сказал:

— Ты бы как-то разнообразила беседу. Если желаешь играть равную партию за человека, то всего многообразия «у-ух» будет недостаточно. Нужно усваивать как минимум: «о!», «да» и «нет». Полагаю, ты вполне способна к такому подвигу.

— О, да, сэр, нет. Вкусно! — подумав, объявила мартышка.

Звучали слова несколько своеобразно, но отчетливо. В сложном «вкусно!» прищелкиванием зубов чудился даже излишне хищный оттенок.

— Неплохо, — одобрил рулевой. — «Сэр» можешь оставить в резерве — в здешних местах это слово употребляют редко. «Вкусно» используй пореже, иначе прослывешь невоспитанной обжорой. «О», «да», «нет» для молодой леди более чем достаточно. И улыбайся скромнее — зубы у тебя слишком хорошие, разом найдется много завистников. А трусоватые людишки попросту напугаются.

— У-ух. да!

Энди подумал, что в действительности многообразие у-уханья несет в себе не меньше оттенков чем человеческие «да-нет». По сути, мартышке и этого достаточно. К чему цивилизованному миру болтливые обезьяны и какие, собственно, преимущества они тогда будут иметь перед людьми? С другой стороны, рано или поздно Манки встретиться с посторонними гомо сапиеис и общеупотребительных словечек.

— Не поджарить ли нам еще мяса? — Энди протянул сотрапезнице нож.

Мартышка высунула язык и принялась нарезать филе обманника. Орудовать ножом у нее получалось куда получше опытов с огнивом.

— Ух, чай, сэр?

— Все верно, мисс Манки…

Звезды на миг закрыла темная тень — Энди вздрогнул. По правде говоря, тень показалась немаленькой. Манки тоже подскочила, задрала голову.

— Это еще что такое⁈ — прошептал рулевой.

Разведчики бросились на прибрежный откос. Мартышка запрыгнула наверх быстрее, закрутилась, озирая небосвод. К полуночи на небо нагнало облаков: меж звезд дрейфовали косматые хвосты туч. обметали вершины дальних холмов. Мир жил оттенками ярко-расплавленного серебра звезд пробивающихся сквозь приглушенную патину туч. густой завесой благородного тумана и резкой чернью холмов.

Мартышка нюхала воздух.

— Согласен. Вроде бы, дым, причем характерный, — согласился Энди. — Но наш «Ноль-Двенадцатый» определенно не летает.

— Ух-х! — подтвердила встревоженная обезьяна.

Они повернулись в сторону озера. Энди приходилось жмуриться и отворачиваться от ослепительного пятна костра. Остальная часть озерного простора играла ленивой чернильной рябью. До «Ноль Двенадцатого» было далековато: даже если там решились зажечь кормовой фонарь для ориентира разведчиков, отсюда его не разглядеть.

— А нам придется рисковать, — напомнил Энди. — Подсунем в огонь корягу. Должны же увидеть.

Мартышка сиганула вниз, рулевой, опираясь о багор, съехал к мертвому кораблю. Подкатили к огню сухое бревно. И рулевой, и его соратница понимали, что спятившие и разбежавшиеся разведчики, если опомнятся, то попытаются выйти к огню. Остаться в холмах без оружия и снаряжения — не лучшая игровая позиция. Нет, должны вернуться к кораблю. При условии, что в головах сохранился относительно здравый рассудок.

…- Так вот, людям свойственно находить простейшую отгадку и свято верить в нее, — продолжил Энди, отворачиваясь от огня. — Даже если ложность отгадки очевидна до полной смехотворности и ни один шар не пошел в лузу, человек будет считать что фрейм за ним. Люди жутко самоуверенны. Одетую и вежливую обезьяну будут считать смешным глуповатым человечком. Очевидного слепца — беспомощным попрошайкой. И это хорошо.

— Ух-у! Да!

— Но это и плохо. Никто и не подумает с тобой считаться. При необходимости придется доказывать, что ты способна соображать. А ведь такие ситуации случаются, пусть и не чересчур часто. Доказать что ты говоришь умно — чертовски сложно, почти нереально. Люди полны предрассудков. Это. во-первых. Во-вторых, пренебрежение бывает обидным.

Обезьяна посмотрела на два загнутых пальца на своей руке, поразмыслила и не согласилась:

— Не ух-у! Обид — невкусно!

— Несомненно. Чаще всего обида весьма горчит. Но что такое вкусно? И как это «вкусно» отличить?

Мартышка указала на прутик с мясом, на огонь, исцарапанному колену

— Вкусно! Ух-у, ух-у!

— Даже два раза? — засомневался рулевой и вздохнул. — Забудь про последнюю составляющую. Она — прямой путь к швабре.

У мартышки имелся серьезный недостаток — Манки несокрушимо считала физическую близость (или, как мудрено формулировал чересчур образованный гребец «сексуальные отношения» — заведомым благом. Это чудовищное заблуждение порядком пугало команду «Ноль-Двенадцатого». Особенно учитывая широкую трактовку этих самых «отношений» простодушной мартышкой. Вдова впала в настоящую истерику, когда ее попытались погладить абсолютно неприличным способом (как выяснилось на практике свою «столичную немыслимую порочность» Хатидже порядком преувеличивала). Шкипер при заигрывании без разговоров схватил швабру, от доктора мартышка получила по игривым лапам. «Обезьяна, что с нее возьмешь, млжее», — как объяснял гребец, несколько обиженный отсутствием мартышкиных посягательств, что впрочем, было объяснимо. Как складывались отношения юнги и Манки в данной щекотливой области Энди не знал — Гру был из парней, способных без шума решать подобные мелкие проблемки. К самому рулевому мартышка не приставала — кроме пары робких намеков вспомнить было нечего — репутация «Повелителя Швабры» весьма облегчала жизнь. В принципе, диковатые повадки невоспитанной пассажирки скорее веселили Энди — мартышка, несмотря на свои мелкие размеры и островную наивность, несомненно являлась особью относительно взрослой. В биологическом смысле. В смысле кодекса человеческих отношений мартышку требовалось еще лупить и лупить. Поскольку иначе четверорукая гарантировано влипнет в неприятности — в любом портовом городе и не подумают смотреть: уродлива девчонка или миловидна? Порт — это вам не обезьяний остров.

— Приставание — запрещенный правилами удар. Потому эти шары тоже вне правил, — пояснил Энди. — Позже, когда уловишь нюансы игры, может быть вернешься к подобной тактике. Пока просто забудь.

— О, да-нет. Где? Ухххх-у? — осторожно уточнила обезьяна.

— Риск именно в непредсказуемости этих множественных «уххххх», — пояснил гребец. — Поймешь позже. Если будешь жива. А пока просто придержи лапы и все остальное. Иначе такая швабра случится, что…

Манки почесалась и задумалась.

для подобного случая ей нужно иметь пару

рулевой встал, чтобы двинутся за котелком.

потом

похлопала себе по

Потом пили чай. Энди рассказывал про деньги и уличных комедиантов. В глухую заполночь к костру выбрела пара разведчиков — те, кто по всей логике игровой ситуации должны были укатиться шарами примерно в одну сторону. Вид у шкипера и вдовы был потрепанный, но обошлось без серьезных травм. Особой разговорчивостью пара не отличалась, но ход событий был ясен: отрезвев от последствий колдовства и вспомнив о том. что умеет летать, Хатидже провела близлежащий осмотр местности и отыскала шкипера. Потом они вместе выбирались к берегу озера, счастливо уклонившись от встречи с неизвестным животным… в общем, ничего интересного.

Обрадованная обезьяна предложила жертвам магии прутики с жареным обменником, отрекомендовала как: «вкусно, у-ух!».

— Разговаривает? — вяло удивился Магнус. — Что, тоже магией стукнуло?

— Скорее всего, — не встал вдаваться в неуместное философствование рулевой.

Беглецы были порядком измучены, попив чаю, завернулись в драгоценную ткань и заснули, против всех правил приличий откровенно обнявшись.

Мартышка со значением глянула на Энди.

— Не тот случай, — пояснил рулевой. — Иной раз воспитанным людям и нелюдям приличествует делать вид что они ничего не заметили.

— Хо-хо. у-ух, — скептически отозвалась Манки и упрыгала за очередной порцией дров.

Юнга приплелся на рассвете. Выглядел он поприличнее шкипера с подругой, но был весьма мрачен. Положил дубинку, сел у костра. Энди протянул ему жареные обрезки и сообщил:

— У нас обезьяна заговорила.

— Пора, — без всякого удивления кивнул мальчишка. — Ей бы еще осанку подправить — сутулость при человеческой должности будет ей вообще безо всякой пользы.

Гру пожевал мясо, запил чаем и кивнул в сторону старого корабля:

— Эта штука, стурворм ее высри, там? Я пока бегал, вспомнил — сторож это. На самом деле мудрено как-то по магическому называется. Можно у настоящего колдуна уточнить, он и ключ подскажет. Вещица небесполезная, особенно если что-то хорошее и ценное приходиться без охраны оставлять.

— Сторож? Возникала у меня такая версия. — признался Энди.

— Вот-вот, а я опозорился, — поморщился самокритичный мальчишка. — Ведь возникло предчувствие, а я все равно как шмондюк какой-то уставился на цацку. Ладно, как рассветет, грузиться начнем?

— Я бы прямо сейчас начал, — намекнул ночной рулевой…

Шифровка

Лагуна — Твин Кастлу

Объект застрял западнее Сарканда. У них технические сложности. Провели явочную встречу с агентом Огрызком. Суть анализа ситуации: стратегических планов у объекта наблюдения нет и не предвидится.

Исходя из оперативной обстановки, предлагаю варианты:

1. Скинуть катеру запчасти.

Э. Скинуть на катер бомбу. (Боеприпас я достану, в единственном экземпляре, расходный акт приобщим к делу).

З. Плюнуть на этот треклятый катер и заняться своими делами.

Из блокнота «Гениальные размышления и склероз».

Лингвистический аспект — один из сложнейших в шпионском деле. Русско-шпионский диалект вообще невозможно взвешено преподавать. Давеча беру двух отличников, на большой перемене идем агентурно позавтракать. Перекусили. Потом две лекции объясняла, почему «траттория» это не место «специально отведенное для трат-таха», а совершенно иная и итальянская терминология. «Русский язык мы портим. Иностранные слова употребляем без надобности», как-то жаловался мне Ильич за чаем. Как глубоко прав был вождь! Да, упустили мыв свое время, просрали эту лингвистику…

(1] Манки — от английского «monkey» — обезьяна.

|2]Речь о дизайне (от aHTn.desi’gn — первоначально: проект, план, проектировать, чертить, задумывать)

|3 — Плант — сыгрывание необходимого шара через другой шар (или через два).

[4] Брейк — непрерывная серия ударов удачливого игрока.

— Сарканд — город контрастов, етегвр, — несколько испуганно промямлил гребец.

Столица княжества действительно поражала воображение. Не столько размерами — Глор явно был куда более населенным и обширным городом — как специфическим расположением и архитектурой. По сути. Сарканд оказался вертикальным городом.

…Бухта, узкая и достаточно извилистая, окруженная немыслимой высоты обрывами. Наверняка склоны не были столь уж отвесны как выглядели издали, но все равно ужасали. Вертикальных мили светло-серых, местами покрытых густой цепкой зеленью, скал. Конечно, внизу, у моря, строения теснились куда гуще, но даже на середине обрывов виднелись приклеившиеся к скале галереи, дома и арки у угадывающихся темных провалов пещер и гротов. Было понятно, что их соединяют нитки подъемников, кое-где можно было различить медленно ползущие точки грузовых платформ. С пресной водой в городе, видимо, проблем не имелось: каскады узких живописных водопадов оживляли склоны; на восточной стороне бухты по скале струилась целая река — там можно было различить мельницы или нечто им подобное, прилепившееся у краев бурного потока. Еще восточнее водопады рассыпались на десятки, если не сотни, мелких каскадов-косичек, почему-то кажущихся особо нарядными, пестро-разноцветными.

— Ну, там красильни, — пояснил Гру. — За счет покраски и перекупки тканей местный князь-то и жиреет. Ну и таможня на Нитке — лакомый кусок.

Про стратегическое ущелье, именуемое Ниткой, экипаж барки был наслышан. Как выяснилось в пути, скромный юнга знал о городе чуть больше, чем казалось поначалу. Сейчас выход к морю знаменитой Нитки угадывался в западной части Саркандской бухты — туда выходила единственная дорога, связывающая северные и северо-восточные земли с самой удобной бухтой здешнего побережья. Именно сюда стекались караваны с тканями. По слухам, путь с северо-востока был тяжел и неблизок: до ближайших обжитых долин лежало не менее месяца пути. Обитали в тех краях, естественно, дикари, способные выращивать хлопок, ткать недурные ткани (шелковые, в том числе), но не неспособные ни толком покрасить товар, ни разок собрать войско, и раз и навсегда обеспечить своим товарам свободный выход к морю. Князь Сарканда крепко держал за жабры своих союзников и поставщиков. Северо-восточные долины, вроде бы, торговали и с землями, лежащими дальше к востоку, но про те далекие дела даже юнга-всезнайка мало что мог рассказать.

— Богатая палитра, — признал доктор, разглядывая разноцветные водопады у красилен. — Истинное буйство рукотворных радуг. Энди, видишь или слепит?

— Вижу, — заверил ночной рулевой, работая веслом.

Очков на гребце сейчас не было — этакая роскошь не к лицу бедному слепцу, он тряпкой на морде обойдется. Впрочем, смотреть сквозь ткань было неплохо.

— Водопады хороши, но от красок в бухте воя рыба сдохла, — заметил практичный Гру. — Живут у моря, а рыба на городских рынках втридорога. Пока рыбаки из бухты выйдут, да пока сети расставят… Есть несколько рыбачьих поселков восточнее, но оттуда улов опять же далековато возить. Тощают горожане. Зерно привозное, фруктов мало, одна козлятина, да и та жилистая, горная.

— У-ух! Невкусно! — забеспокоилась мартышка, работая веслом.

— Мы сюда ненадолго, — успокоил ее Док.

Многодневный каботажный переход «Заглотыша» сделал из гребцов барки примерно тех же горных козлов — одни жилы да кости. Никто из моряков и раньше не проявлял склонности к полноте (разве что тяготеющий к размышлениям и сидячей письменной работе мистер Крафф, хотя и доктору последние месяцы приходилось специализироваться на менее интеллектуальных занятиях), но начало пути вышло воистину тяжким. В принципе, новый парус барки оказался действенным подспорьем. В случае удачного ветра. Но поначалу приходилось больше рассчитывать на весла.

С самого начала экспедицию в Сарканд преследовали неурядицы. Без сомнения, возглавить поиски фильтров и иных необходимых запчастей должен был лично шкипер. Но у старины Магнуса открылись раны на боку — схватка с зачарованным кладом не прошла бесследно. Грести шкипер в ближайшее время не мог, а ждать его полноценного выздоровления не имело смысла — озеро Обманника не являлось таким уж надежным убежищем.

Поскольку шкипер волей-неволей оставался на борту «Ноль-Двенадцатого», оставалась и вдова. Это обстоятельство никому даже в голову не пришлось подвергать сомнению. Жаль, конечно, — моряки привыкли к удобству воздухоплавательной разведки — но что же поделаешь.

Энди рассчитывал остаться на катере — неспешная возня с переборкой механизмов, вдумчивой подгонкой обшивки корпуса и тихими вахтами, выглядела куда предпочтительнее путешествия в шумный город на неудобной барке. Но добыть в Сарканде нужные части насоса и двигателя без настоящего механика было бы задачей трудновыполнимой. С чисто механической частью задачи вполне бы справился Сан — но у бесхвостого случались очевидные периодические сбои в мозгах. У юнги с головой все было нормально, да и добыть он мог что угодно, но с практической механикой и конструированием у Гру было слабовато, что при его возрасте и малом катерном опыте вполне естественно. В столь непростой ситуации присутствие в экспедиции Энди выглядело обязательным.

Доктор попросил конфиденциального разговора со старшими механиками, в коем и обосновал, почему ему самому непременно нужно участвовать в походе. Нельзя сказать, что для Энди дальнейшие планы доктора оказались полнейшим сюрпризом, но все равно решение экипажного эскулапа выглядело весьма неоднозначным. Что ж, джентльмен вправе разыгрывать жизненную партию, так как считает нужным. Пусть это и кажется сущим безумием. Впрочем, для того чтобы окончательно рехнуться, доктору требовалось вернуться на «Ноль-Двенадцатый» в полном здравии и по пути не передумать. Оба обстоятельства пока никто не гарантировал.

Сан и Манки… Гребец отправлялся на барке в полном соответствии со своей штатной должностью, и вдобавок как сведущий в механике специалист. Обезьяна до полноценного изучения основ эксплуатации паровых котлов и машин явно не доросла, а в городе скорее бы отягощала экипаж, но на барке требовалась пятая пара рук. Или хотя бы лап. Без рулевого идти было рискованно. Понятно, в сложных ситуациях на руль мартышку никто сажать не собирался, но веслом она ворочала исправно — мелкое, зато двужильное создание, этого не отнять.

Было и еще оно серьезное обоснование необходимости скорейшего обезьяньего знакомства с городским обществом. Но эту причину Энди озвучивать не стал. Игра в разговорный снукер не так сложна: поспорили, поу-ухали, повыдвигали встречные и взаимоисключающие доводы, к однозначным выводам не пришли, тем не менее, довольная Манки оказалась включена в состав экспедиции.

Путь вдоль побережья оказался утомительным, достаточно опасным и небыстрым. Трижды «Заглотыш» садился на мель, открылась течь, при ночевке на абсолютно безопасном с виду песчаном мысу, моряков пыталась атаковать стая странных тварей, напоминающих помесь водяных крыс с норфолк-терьерами. Большая часть экипажа оказалась слегка покусанной, к счастью, отъявленной ядовитостью крыс-терьеры не отличались. Случались и иные происшествия, но ничего летального не приключилось. Из приятных сюрпризов можно было вспомнить нахождение зарослей любопытного растения, похожего на табак. Листьев нарезали про запас, в солнечные дни сушили на крыше каютки — Док надеялся при возвращении порадовать шкипера.

Но вое это осталось в прошлом — сейчас «Заглотыш» входил в порт и предстоял «рисковый моментик» как выразился ушлый юнга.

— А кораблей у них не так много, — отметил доктор, озирая причалы.

— Ну. Что-то конвойных флюг не видно, — сказал Гру. — Они с виду повыше и с боевыми щитами. А здесь только грузовые «торгаши» торчат. Наверное, поход какой-то наметился или грабеж выгодный.

— Ух-х! Грабеж? Море? Да? — уточнила мартышка, продолжающая пытливо овладевать первоочередными человеческими познаниями.

— На море. Или высаживаются у какой-нибудь разбогатевшей деревеньки. К востоку места сытные, непуганые: ни государств, ни особо толковых воинств. Даже обезьян там нет. Что хочешь, то там и твори. Если, конечно, ту деревеньку вообще отыщешь, — доброжелательно пояснил юнга.

— Дикость и бескультурье неосвоенных нами земель, наихвще, — поморщился нервничающий гребец.

— Нет. Там у-уух! — не согласилась Манки, поглядывая на город.

Обезьяна тоже явно волновалась — похоже, огромный город и порт ее пугали.

«Заглотыш» скромно отвернул подальше от солидных пристаней, направляясь к малым причалам, где вперемешку покачивались барки, широкие лодки для скота и убогие рыбацкие «баркасы». Когда выгребли поближе, на пирсе уже скопилась небольшая толпа — чужие суда, даже столь ничтожные как «Заглотыш», здесь были редкими гостями.

— Кто такие? Откуда? — начальственным басом окликнул с причала упитанный бородач.

— Конгерцы, с глорского побережья, господин начальник! — немедля отозвался Гру. — Добрались, слава богам! Потоп наш когг, и хозяин утонул, и капитан, да примут девы-нереиды их души в прохладные и сладкие объятия. Вот мы чудом уцелели, просто не вериться, да благословит Логос нашу удачу и славный город Сарканд!

— Деньга за стоянку есть или как? — задали ключевой вопрос с пирса.

— Есть! Имеем малость серебра, не нищенствовать приплыли, — поспешил успокоить местное начальство Гру. — Эх, столько добра потопло, крохи спасли, истинные крохи!

На пристани приняли швартовые концы, «Заглотыш» причалил и Гру немедленно начал свою трагическую повесть.

Легенда была заготовлена и тщательно заучена всеми катерниками. Шел когг из Нового Конгера: грузом — посуда и ламповое масло. Но главное — хозяин — славный купец Куп — желал в Сарканде открыть собственную контору и основать торговое дело. Потому и поперлись вокруг мыса Края Мира, да вот боги за дерзость наказали: шторм, рифы, кто успел в буксируемую барку пересесть, того провиденье и хранило. В легенду ничего особенно сложного не впихивали, даже Манки все уяснила, хотя ей было и не обязательно.

И тут налетает вал! — вскочивший на «банку» Гру воздел руки к мачте. — А мы бортом! Кладет! Прямехо меж рифов! Руль — хрясть! обшивка — хрусть! из трюма груз — аж до небес взлетело. Клянусь, видел как капитан небу грозил. Вот этими самыми глазами видел! Колпак с лысины сорвал, трясет, проклинает: шмондовая требуха, вы, а не боги! А блюда на него градом, фарфор, между прочим. Расписной! Этакие желтый узорчик мелкой лесенкой.

— Что, так блюдами и зашибло⁈ — вопросили в сочувственно замершей толпе.

— Врать не буду не видал, — признался, тяжко вздыхая, Гру. — Тут нас вовсе положило. За борт лечу — вода — лед! О папенькиной куртке только и вспомнил — эх, не взял! Бахнуло меня, челюсть свихнуло, — мальчишка запихнул ладонь почти целиком в рот, убедительно пошевелил где-то в районе гланд, прошмякал: — Хватаюсь за чтой-то! Веревка! Барка! Заполз кое-как. С другой стороны еще кто-то лезет. А вокруг жуть! Конец света у Края Мира! Камни, волны, пена! Бочки, люди, бабы! Хозяин-то наш с семьей ехал. Вот, ученый господин лекарь за старшую дочь был просватан. Такое горе! Невинность, деньги, сундук — все мигом ко дну!

— До сих пор в себя не приду, — признался Док. — Как живая перед глазами стоит. Прогневали мы богов!

— Это уж верно, — тактично согласился чернобородый местный чиновник. — Чего делать-то думаете?

— Так это, ждать придется попутный корабль. Страховка у господина Купа была, оплатится наше возвращенье. Вот только пока дойдем… Маменька, небось, убиваться-то как будет, — Гру неожиданно пустил вполне натуральную слезу.

В толпе тоже расчувствовались — рассказ о горестях конгерцев действительно вышел проникновенным. Мальчишка, растирая по роже слезы, поочередно представлял спасшихся искалеченных счастливцев: прибахнутого о риф матроса Сана, слепца Энди с выбитыми снастью глазами, младшую Купцову дочку «умом и до несчастья скорбненькую». Про несостоявшегося Купцова зятя-горемыку саркандцы уже и так все поняли.

— Что ж, пошли в книгу запишу, — решил чиновник. — За стоянку — «серебряный» в пять дней, если чиниться будете, так монета в четыре дня.

— Как же не чиниться⁈ — Гру мужественно утер морду. — Барка неказиста, да еще послужит, что ж добром бросаться…

Они с чиновником и Доком ушли в конторку, ставить подписи и высчитывать оплату. Народец у барки потихоньку редел — новости были любопытные, но у портового люда имелись и собственные дела.

— Однако, Гру — прям Джек Николсон, млегна, — пробормотал гребец. — Достоверно. Я уж и сам поверил.

— Мы все достоверные, — согласился Энди — сидеть без движений как настоящему слепцу оказалось довольно утомительным делом.

Первая встреча с Саркандом прошла довольно гладко. Мартышка тоже не подкачала — в кривовато сшитом платье (ткань взяли самую дешевую из найденных, но все равно получилось излишне богато) обезьяна выглядела вполне человечески, а когда с открытым ртом пялилась на внезапное лицедейство юнги, то и казалась стопроцентно слабоумной. С распределением ролей и розыгрышем начального фрейма саркандской партии Гру был абсолютно точен — убогие убедительно сыграют убогих. Да и в целом шло неплохо: через пару дней «Заглотыш» станет привычной деталью пейзажа, хождения «конгерцев» за инструментом и материалами для ремонта барки не будут выглядеть подозрительно. Начнутся сложности в общении с мастерами-ювелирами — заказ достаточно небанален, но туг уж придется уповать на жадность исполнителей. Деньги у гостей города пока имелись.

— И как тебе город, купчиха, еття? — интересовался Сан у мартышки. — Не видала ничего подобного, а?

— У-ух. Много.

— Много людей? Эх, дитя пальмы, мныегна. Этот городишко на Баклаву похож. Был у нас такой курортный городишко, пока агрессор… аоблеугрмавыклеосвлд, зрадегнаамерпощна!

Сана от усталости и волнений немедля начало уносить в хвостатость, Энди потянулся пнуть товарища, но обезьяна оправилась сама.

— Утття! Щипаться-то зачем! — взвизгнул гребец.

— У-ухх! Дурь.

— Животное ты, — мрачно и убежденно поведал страдалец. — Отдаленно гуманоидное, в писопу тебя башкой. Я ей про город рассказываю, развиваю ей интеллект…

— Ты рассказывай, а заодно делай что-то, — посоветовал Энди. — А то сидим как на поминках. Это подозрительно. Ладно мы убогие, а ты-то только контуженный.

Обиженный гребец взял ведро и, ворча, ушел на нос барки вычерпывать воду. Энди сидел по-слепецки неподвижно глядя на бухту, слушал порт. Ничего особенного, перекликались грузчики, чуть иные словечки и произношение чем в Глоре, но вполне похоже.

— Хамло, — хорошенько подумав, сообщила обезьяна.

— Если ты про Сана, то напрасно. Тем более взяла привычку ругаться вдовьими словечками. Они туг не в ходу. Бери пример с Гру — он умеет правильно разговаривать.

— У-ухх. Шмондюк. Сан.

— Теперь сказано вернее, но все равно напрасно. Что смысла его ругать? Он тоже был обезьяной, его лечили, учили, но не совсем вылечили.

— Обезьян нет плохо! — запротестовала мартышка.

— Не спорю. Возможно, у обезьян есть уйма скрытых достоинств. Но не во время пребывания в человеческом обществе. Что со спиной?

Манки уухнула сквозь зубы, но выпрямилась. Отучить мартышку ссутулиться, видимо, было невозможно. У нее болела спина, плечи, да и вообще не видела обезьяна никакого проку в неестественно прямой осанке. Но это не повод прерывать пусть и обреченную на

проигрыш партию.

Вернулись моряки.

— Уладили дело, — доктор утер вспотевшую макушку. — Похоже, с нас содрали на пару «корон» больше, хотя Гру торговался как истинно потерпевший кораблекрушение.

— К чему нам лишние подозрения? — юнга выглядел озабоченным. — И так хватит проблем.

— Все же наши бумаги не совсем подошли? — уточнил Энди.

Страховой полис и рекомендательное письмо купцу Купу моряки состряпали самостоятельно. Эти «размокшие и потекшие» листки документами могли считаться только условно, расчет был на удачные обстоятельства.

— Нет, о бумагами проскочило, — успокоил доктор. — Делопроизводство тут неразвито, это не Глор. Тут любая бумага вызывает уважение. Купеческую Гильдию Глорского союза здесь нелюбят, но уважают.

— Ссориться с Гильдией никому не хочется, — подтвердил Гру. — Корабли с запада сюда забредают редко, встретить кого-то точно знающего, что купец Куп помер еще в Великий Поход, мы не особо рискуем. Вот с ремонтными делами можем крепко застрять. У них тут

праздник на носу…

Город Сарканд собирался праздновать княжеское бракосочетание. Событие было значительным и торжества планировались широкие. Возможно, народное ликование затянется дней на десять, а то и дольше. По-крайней мере так случилось в прошлую княжескую свадьбу.

— Богато живут, — удивился Энди. — А что, похороны княгини тоже с таким размахом отмечают?

— Про похороны пока непонятно, — признался юнга. — Последние похороны были давно, а свадьбы идут через год. Это пятая избранница князя. Или шестая. Уточнять было неудобно. Местные полагают, что про их паршивого князя и его семейное положение весь мир знает и судачит.

— Та вообще туг не Европа! — возмутился гребец. — Разврат и мракобесие. Гаремы развели, наетхвжще!

— Про «харемы» ничего не говорят. Но сдается, князь этак остроумно поддерживает свое благосостояние, — пробормотал Гру. — Тут принято подносить подарки властителю. Его Светлость Смелое Солнце Сарканда — скромен. Четверти годового дохода от ткачей, красильщиков и купцов ему в свадебный подарок вполне достаточно. Для воинов, каменщиков и прочих горожан какая-то своя такса, мы пока не запомнили. Мы же к купечеству формально относимся.

— С нас четверть⁈ Да пшел он, вжегногпосамуш! Ханду хеть! Диктатор коррупционный! — понесло Сана…

Гребцу дали воды и промеж лопаток, подождали пока прокашляется и успокоится.

— Закон есть закон, а взять с нас нечего, — сказал Док. — У нас все утонуло.

— Утонуть-то утонуло, только если мы начнем размещать недешевые заказы, то может и всплыть неувязочка. Мы-то чужаки и на самом виду, — Гру как всегда недурно просчитывал вероятный отскок шаров. — В любом случае нужно пока присмотреться, принюхаться…

Энди брел, постукивая палочкой, заботливо поддерживаемый спутниками. Обезьяна, правда, больше висла на локте слепого — Манки было страшно. Действительно, улица частенько превращалась в истинную канаву, зажатую между двух и трехэтажными домами. Сарканд оказался весьма тесным городом, плотно прилепившимся к скальным обрывам. Обычно улицы здесь шли под наклоном, практически не пересекаясь, лишь иногда смыкаясь и переходя из одной в другую. На подъеме навстречу все время что-то текло, причем, отнюдь не освежающая ручейная влага. Спускаться тоже было несладко — ноги скользили. С канализацией город был незнаком в принципе. Просто счастье, что из гужевого транспорта на узких улицах встречались только вьючные ослы и рабы с корзинами.

— Где-то здесь свершает чудеса этот замечательный лекарь, — заверял Гру, озирая условный перекресток. — Вот Старый проход, а вот Грушевый дом.

— Что, так и называют — Грушевый? — уточнил слепец, разглядывая сквозь тряпичную броню повязки зеленую крону дерева, росшего за высоким каменным забором.

— Достопримечательность, — подтвердил юнга. — Уважают здесь роскошь. Княжеский сад — вообще чудо чудес. Там даже абрикос растет!

Гру побывал в городе уже трижды. Оценил рынок, службу городской стражи, расценки на взятки, уточнил о праздниках и прочем насущном. Купил туфли и платье для обезьяны — как показали наблюдения, в самодельном наряде Манки привлекала многовато внимания — не то, что наряд был дурно скроен, но вот роскошь ткани озадачивала горожан. В тканях здесь разбирались. В остальном столица княжества была так себе. Откровенное захолустье.

— Вон оно — больное око! — обрадовался юнга, углядев вывеску.

— Ухххх-х, — в ужасе пролепетала мартышка, глядя на покачивающийся на веревке огромный тряпичный глаз — рекламный символ был потрепан временем, но яркая багровосинюшная расцветка, очевидно, символизирующая воспаление больного органа, художникам явно удалась.

— Проходим, не писаемся, эка невидаль — глаз из тряпок, — призвал Гру. — Главное, чтобы лекарь пожаднее оказался…

Саркандский специалист по зрению оказался в самый раз — менее чем за две «короны» и смотреть не пожелал. Таких трат чужеземцы себе позволить никак не могли и были немедля выставлены на улицу.

— Ух-хух! — с облегчением вздохнула Манки, оказавшись вновь под открытым небом — пребывание в каменных стенах, пропахших неизвестными, но наверняка спасительными снадобьями, пугали мартышку больше вонючей улицы.

— Чему тут радоваться? Могла бы и порыдать малость, — укорил Гру. — Земляк твой вообще без лекарской помощи остался, того и гляди бедолага на себя руки наложит. Нет в тебе девичьего милосердия!

Обезьяна начала думать про милосердие — это чудное слово она пока знала слабо. Путники двинулись по улочке в сторону большого водопада.

— Красильни и мастерские ближе к пресной воде жмутся, хотя там земля дорогая, — пояснял юнга. — Ну, нам-то, бездельникам чего не прогуляться, раз лекарь не смилостивился. Господин незрячий, вы палкой не так шибко стучите, вы еще не попривыкший к своему бедственному положению.

— Исправлюсь, — пообещал Энди. — Слушай, а как тут ночью? Спокойно?

— Ночью хорошо, — заверил знающий юнга. — Большинство горожан ужинают, выплескивают горшки на улицу и наглухо запираются. Во тьме из скал выходят труа — чрезвычайной зловредности дарки, даром что мелкие и трусливые. До утра жизнь продолжается в княжеском замке и у мастерских — туда все уличные стражники заблаговременно отходят. На улицах темнотища, поскольку светильное масло жутко дорогое, да и с дровами туго. Котати, на ночь все подъемники останавливаются. Тогда город превращается во что-то вроде плохого каннутского пирога: слоев начинки много, а кусни, все порознь разваливаются вместе не соберешь.

Путники поднялись по улице: здесь уже чувствовалась близость мастерских: дым горнов, едкие запахи красок, гул водопада…

— Уу-х, вкусно, — тихо сказала мартышка.

— Журчит приятно, — согласился Гру. — Вблизи поток не такой бурный как из порта кажется. Хотя странно: бежит себе вертикальная река, будто так и надо. Ну, нам-то что удивляться: мы слепые и малоумные.

Предупреждению следовало внять — внимание чужаки привлекали вполне умерено — слепой и есть слепой, пусть и непонятно отчего вдруг по улице шляется. Если понадобятся объяснения: шли к лекарю, да неудачно, вот и завернули насчет ремонта уключин выспросить. Слабость в таком толковании имелась — кузницы по грубым работам располагались вовсе не в этом квартале, ну так приезжие — заблудились простофили среди мудреных ярусов славного города Сарканда.

Собственно строения мастерских располагались частыми бесконечными уступами: одна над другой, соединяясь короткими подъемниками и уличной каменной лестницей — довольно «скачущей» пролетами, что объяснялось, очевидно, производственной целесообразностью и иными историческими причинами.

«Слепые-малоумные» поднялись на несколько пролетов, Гру огляделся.

— Вот та мастерская. Манька, сгинь и затаись. Если стража попрется, кинь на крышу камешек, чтоб мы живо поджались.

— Ух-х! — обезьяна мгновенно запрыгнула на скальный уступ у соседней мастерской и исчезла.

— Не нравится ей город, — заметил юнга. — В порту интереснее.

— Попривыкнет. Я думал — хуже будет.

— Ну, тут через одного горожане — сутулые, кривые и с башкой набекрень текущей. Красильщики — те еще и сгнившими легкими непрерывно плюются. Бабы-то и вообще… Манки освоиться — за настоящую красотулю сойдет. Ладно, рискнем?

На лестнице-улочке никого не было. Шумела река-водопад — на той стороне слили что-то зеленое: поток на миг помутнел, снова стал молочным, пенным. За забором монотонно стучали тяжелым молотком, звон металла гас в рокоте реки. Шум — это хорошо. Вероятность удачного розыгрыша столь рискованной партии Энди определял процентов в тридцать. Ювелир сотрудничает со скупщиками краденного, в огласке не заинтересован, но и идти к нему без рекомендаций и поручителей — авантюра. Вот только более результативного удара по установленным шарам пока не предвиделось.

Энди сдернул с глаз повязку, приготовился к боли. Ничего, не так уж остро прожгло, смотреть сквозь ресницы можно — не зря вторую половину дня выбрали, великая саркандская Стена-обрыв от прямого солнца сейчас прикрывает.

Гру стукнул дверным кольцом. Несмотря на речной шум, услыхали незамедлительно, на двери открылось оконце, глянула заросшая морда:

— Кто?

— К господину Хохату. По делу, — кратко и значительно молвил Гру.

— Что-то не знаю вас, — рожа мальчишку вообще проигнорировала, с подозрением уставилась на Энди.

— Покажи, — с должным высокомерием приказал рулевой, не поворачивая головы.

Гру крутанул в пальцах кусок зверски омятого серебряного браслета из клада озерного обманника:

— Пыль есть. Надо бы сплавить как дельный сор.

— Не пойму о чем толкуете, — хмыкнул бородатый страж. — Может, господин Хохлат разгадает.

Засов на двери сдвинули. Гру юркнул внутрь. Предупреждающих знаков он не делал, но Энди и сам понимал — в подобную игру проще войти, чем из нее выйти. Вгонят в лузу мигом, только дай прицелиться.

— Дубинку оставь, — предупредил в полутьме бородач.

Энди кивнул, прислонил палку у двери. Требований задирать руки и выкладывать ножи-кастеты не последовало — не по местным правилам этакое бесстыдство. Ну и хорошо: кто знает здешние нравы, может у них какие особые предрассудки в отношении багров-коротышей?

Прошли в соседнюю каморку здесь сидел еще один заросший молодец — вроде дремал, свесив длинные руки до полу — чисто мартышкина манера. Из двери несло запахом раскаленного металла, что-то тихо постукивало. Мастерская. Еще человека два, не больше. Гру предполагал худшую ситуацию.

Из мастерской вошел человечек постарше, потщедушнее. Но по тому как сел и как глянул — понятно — хозяин.

— Что за дельце? Кто такие?

— С порта, — Гру не стал отрицать очевидное. — Дельце небольшое, но выгодное. Сеточку нужно сделать. Для курильницы, верованье у нашего хозяина такое, семейные боги тому давнюю привычку имеют. «Пыль» имеется, отход материала весь ваш.

— Образчик есть или как? — поинтересовался господин Хохат.

Гру развернул тряпицу с остатками фильтра.

— Тонкая работа. Никак стальная, — ювелир тронул прогнившую сетку ногтем. — А теперь, стало быть, раздобрели боги, к серебру их потянуло? Материал-то о собой?

Юнга положил на стол несчастный браслет:

— Неплохая серебрушка, не сомневайтесь.

— Так вижу что недурна. Работа местная, даже знаю чья. Хотя мало что из чеканки тут не сплющили. Сколько сетки-то надо?

Пришло время вступать в игру, Энди достал нарочито простенький чертеж, объяснил.

— А материала, у вас, значит хватит? Глянуть бы, — намекнул господин Хохат.

Переглядываться с Гру не имело смысла — и так понятно, не туда шар пошел. Жаль. Но нужно местным дать выбор ударов, тут уж риска никакого.

Мальчишка достал сверток с серебром:

— Должно хватить.

— Вижу что должно, — ласково улыбнулся ювелир. — Оставляйте. И больше здесь не появляйтесь. Смолчу что были. Понятно или нет?

Бородачи как по команде сдвинулись за спины гостей. В мастерской затихло. Подмастерье сейчас стоит за дверью, хозяина прикроет. Ход фрейм-бола понятен.

— С чего так сурово? — счел долгом уточнить Энди — подробности отрицательного решения ювелира были небезынтересны.

— Вы ж конгерцы, — пожал плечами ювелир. — Серебро местное. Откуда взяли — спрашивать? Не надо? А нам здесь загадок не надо. Колдовство в Сарканде не в чести. Кровь ли вы этаким дорогим ситом цедить станете, золу ли жертвенную провеивать — мне без разницы. Пошли вон, дикари!

В руках бородачей мгновенно сверкнула сталь — полукинжалы длиной с локоть. Одновременно из мастерской ввалился крепкий горбун с недурным молотком в лапе.

— Дверь сами найдете или стражу позвать? — безмятежно поинтересовался ювелир.

— Стражу? Зачем сразу стражу? — вздохнул Гру. — Странно вы здесь дела ведете. Не вдумчиво. Логос может обидеться. Примочку прямехо лепите, однако.

С примочкой было понятно: сейчас гостей вкатят в лузу беспомощности и лузу иллюзии, что их чуть-чуть обобрали. Чужаки поверят, а вечерком к ним заглянут в порт и оберут по-настоящему. Если игрок смолчал, так отчего не довести брейк до полноценного матч-бола?

— Проваливайте и своих поганых богов с собой прихватите, — посоветовал хозяин, неспешно придвигая к себе сверток с серебром. — И этого дупеля забирай. Ишь глянуть в глаза боится, колдуний прихвостень.

— Ну, болен он. А боги наши пока сами ходят, их прихватывать без нужды, — с достоинством ответил Гру и повернулся к двери. — Эх, упускаете вы свою выгоду, господин Хохат.

— Идите себе, не пугайте. Нас тут… — закончить ювелир не успел.

Гру никого пугать и не думал — просто шагнул ближе к охранникам. Вот что у него в обеих руках ножи — это даже для Энди оказалось сюрпризом. Единственное широкое движение — словно мельница лопастями кратенько повела: у одного из охранника из-под подбородка брызнула кровь, второй оказался расторопнее, успел уронить полукинжал, умудрился двумя ладонями зажать свое распоротое горло.

Особо любоваться было некогда — Энди рванул из-под куртки багор, врезался в горбуна

— вместе ввалились в дверь мастерской. Со стен посыпались инструменты, подмастерье еще только поднимал молот для удара, а острие морского оружия о хрустом вошло ему под грудину…

…Энди помог вздрагивающему телу улечься на пол. Умирающий держал грудь, смотрел куда-то в потолок: должно быть, уже видел свои Горбатые Болота.

В коморке юнга беседовал с хозяином.

…— боги не велят этак сразу, — бормотал ювелир.

— Отчего же сразу? Поверхонили, вразумились, — логично напомнил Гру. — Пришли как к законному темщику, а ты кидалово ушмондячил. По понятиям? Или, раз мы конгерцы, так и ющец нас заешь?

— Недопонял. Я возмещу! — заверил хозяин.

— Начинай. Что на кону?

Энди стоял в дверях, наблюдая как ювелир выкладывает мешочки с серебряной дрянью, и говорит, говорит, уговаривает… Нелепая ситуация: два взрослых джентльмена прекрасно понимают чем дело кончится, что не оставят хозяина с головой и языком во рту, но играют до конца. Рискнет на сенчурП] хозяин?

Рискнул — швырнул в лицо юнге кошель, развязанный для демонстрации полновесности монет, нырнул за стол — не к двери — в угол по-крысиному. Гру, без особого труда заслонившись от града «корон», шагнул следом — узкий нож играет у бедра. Хозяин понял, что не успеет юркнуть в потайной лаз, метнулся в отчаянии прямиком на Энди.

Хрустнуло…

Хозяин еще стоял — Энди дернул-качнул багор — крюк вышел из пробитого черепа. Господин Хохат мешком сел на пол.

— Экий звук неприятный, — заметил юнга, пряча нож.

— Хруст как хруст. А в груди крюк застревает, — пояснил Энди.

— Ну, ты в полсилы бей, им хватает.

Моряки спешно собрали что понужнее. Было понятно, что излишне отягощать себе ни к чему — могут возникнуть подозрения. Впрочем, у Гру оказался при себе удобный мешок.

— Молоток нам зачем? — слегка удивился юнга.

— Ухватистый. Для трюмных работ самое то. Рукоять отшлифую, не узнают.

— Если пройдем удачно, так отчего не шлифануть. Вот если сразу опалимся. — Гру явно имел приличный опыт и в транспортировке награбленного.

— Если на слепого торбу навесить, выйдет приемлемо, — прикинул соседствующие шары Энди.

Так и сделали. Снаружи, на лестницах было чересчур светло и ярко. Через три пролета недолгих гостей ювелира догнала обезьяна, уцепилась за локоть. Не у-ухала и вопросов не задавала. Запах крови Манки явно чуяла. В общем-то, с обезьяньей точки зрения, и отчасти с людской: кто первым орех вздумал отнимать, тот и виновен. Что по этому поводу думают Болота пока оставалось неясно — на болотах орехи вообще не растут.

Шума за спиной не слышалось — оскорбленный саркандцами Логос явно встал на сторону гостей.

До порта добрались небыстро, но благополучно. Бесспорно: чужак-слепец придурошная девчонка — весьма приметны, и если кто-то на Лестницах-Мастерских вспомнит прохожих, да вздумает сопоставить… Но, раз сразу не кинулись, должно обойтись. В мастерской добрейшего господина Хохата гости слегка передвинули тела, вложили в руку хозяина нож. Поссорился ювелир с работниками, такое случается. «На почве жадности и личных неприязненных отношений» — как красиво сформулировал юнга.

Ночью Гру решил искупаться, привязал мешок с добычей к свае причала и погрузил на дно подальше от барки. Со шлифовкой молотка имело смысл подождать. Потом сидели на «Заглотыше», юнга сох, остальные размышляли.

— Значит, не вышло? — осторожно спросил доктор — ни он, ни Сан, явно не жаждали узнавать подробности неудачного визита.

— Уу-х! Шмондюки. Там! — исчерпывающе махнула лапой мартышка.

— Да мы поняли, в писопу этот косой город, — гребец поежился. — Может, поплывем отсюда? На соседней лодке старый парус продают. Поторговаться, скидку делают. Снисходя к нашему бедственному положению, наегвжхня.

— Нужно глянуть, — заинтересовался Гру. — Паруса тут недурны и дерут за них скромно. А плыть, не, не будем спешить. Подозрительно выйдет. Догнать-то нашего «Заглотыша» — что кружку пива пропустить. Завтра схожу в город, послушаю. До праздника всего ничего осталось.

— Праздник-то нам к чему? — зашептал Док. — Если с фильтрами дело безнадежно?

— Как говориться, нет таких крепостей, которые не могли бы взять моряки с лагуны, — пробормотал юнга. — Но дело посложнее, чем я ожидал. Сетки фильтров сложны, их за мгновенье не сделаешь, а вопросы местные начинают задавать куда как прытко. И мастерских подходящих маловато.

— Вопрос времени важен, — сказал Энди. — За какой срок такие сетки могут изготовить два-три хороших мастера? Шанс на розыгрыш у нас остается, видимо, всего единственный. Иначе на внезапные неприятности в ювелирных мастерских начнут обращать внимание. Полагаю, рисковать не стоит. Выберем гарантировано хорошую мастерскую. Лучшую.

— А как узнать какая из них лучшая? Расспросы вызовут подозрение. Особенно учитывая характер заказа и странные местные предрассудки насчет магов, — резонно указал доктор.

— Если взглянуть на игорный стол и оценить достоинства ювелирных мастеров чисто умозрительно, то можно предположить, что самая лучшая мастерская — самая богатая и известная мастерская. Сейчас на каждом углу Сарканда говорят о свадьбе и изумительном подарке Его Сиятельства своей счастливой избраннице. Жемчужное ожерелье и какие-то «проуши» — уж не знаю что это такое. Но изготавливали сей чудесный подарок ювелиры князя. Имеет ли смысл нам предположить, что замковая мастерская и есть лучшая ювелирная мастерская? — закончил свою достаточно пространную мысль рулевой.

Молчаливую паузу прервал гребец, яростно пихнувший мартышку локтем:

— Нет, ты, шимпанзина, слыхала⁈ И это он называет «не рисковать», негвжще⁈

Мартышка без всякого у-уханья двинула гребца по шее.

— Прекратите обезьянничать! — призвал Док. — Но вообще-то ты в своем уме, Энди? Штурмовать замок? Что за чушь?

— Штурмовать — определенно чушь, — согласился ночной штурвальный. — Но в дни столь знаменательного события как княжеское бракосочетание — кому дело до ювелирной мастерской? Бесспорно, ювелиры по горло заняты свадебными приготовлениями накануне, но уж в счастливые моменты церемонии и собственно празднования кому придет в голову сидеть в мастерской? Если в этот момент оказаться на месте, прихватить для компании хорошего мастера, то что помешает нам предаться неспешному созидательному труду?

— А в замок как попасть? Нет, это невозможное дело, — запротестовал Док.

— В замок попасть как раз не проблема, — вздохнул Гру. — Празднование будет на площади рядом, шум, музыка, драки, прочие развлечения. Проблема в том, что в мастерские должны попасть не только мы, но и ювелиры. Желательно больше одного. И еще они должны там охотно поработать. И их в это время никто не должен хватиться. Что сложно, поскольку богатые мастера имеют привычку обзаводиться семьями, детьми, домочадцами и любовницами. В общем, собрать мастеров и заткнуть рты их бабам — задача непростая.

— У-уэх! — мартышка воинственно выхватила нож.

Гребец шарахнулся, остальные тоже вздрогнули.

— Дорогуша, а это еще откуда⁈ — ахнул доктор.

Мартышка застеснялась.

— Без швабры прямо никуда, — мрачно констатировал Энди. — Ладно, это подождет. Джентльмены, предлагаю обдумать вариант с мастерской. Он действительно чрезвычайно сложен в исполнении. Поразмыслим, что иного мы можем сделать. Чем больше вариантов розыгрыша, тем лучше…

Сидели на корме в узком кругу. Манки согнулась втрое, спрятала голову между колен и на всякий случай заслонила затылок растопыренными пальцами.

— Ты зачем туда шныряла? — ворчал юнга. — Видишь, уходят товарищи «с дела». Догоняй без разговоров. Какой шмондюк дернул?

— У-ух. Интерес, — прошептала обезьяна.

— А нож зачем? Там, между прочим, все по местам лежало.

— Клык. Ценный. Ничей. Я не там брать.

Ножик Манки стащила действительно не с места побоища. Успела проскочить в мастерскую и прихватить рабочий нож — на самом деле довольно дрянной. Быстрая и бестолковая. Что касается «ничей» и «ценный»…

Энди посмотрел поверх скорчившейся островной фигурки на юнгу — тот развел руками. Да, с этим недодумали. Глупо. Считали ее обезьяной и девчонкой, но Манки же не тупая и вполне способна осознать какая для нее ценность — нож. Не просила, не пыталась украсть у команды — туг она все поняла. Ну, а в мастерской., «чей» или «ничей» там инструмент сказать действительно сложно.

— Во многих городах за воровство рубят руки. И лапы, — многозначительно сообщил Гру.

Мартышка поспешно подсунула лапы под себя и прижалась к доскам еще плотнее.

— Запомни про лапы и в следующий раз советуйся со знающими людьми. Полагаю, сейчас сэр Энди тебя накажет. И поделом! Могла нас всех подставить. Теперь страдай. А я спать пошел, — юнга соскользнул с крыши каюты.

Оставшиеся помолчали. Обе луны светили с кромки Саркандской Стены, барка покачивалась, тень согнутой обезьяньей фигурки скользила по «банкам», то удлиняясь, то укорачиваясь. Доносилось похрапывание доктора. Мартышка смотрела на Энди одним глазом откуда-то из-под переплетенных рук и ног.

— Сейчас или до возвращения подождешь? — проворчал ночной штурвальный.

— Сейчас. Ждать невкусно, — призналась обезьяна.

Энди кивнул.

Лупить вдвое свернутой веревкой было неудобно. Манки тоже как-то неуверенно дергалась, даже не у-ухала…

…Мартышка осторожно натягивала платье — похоже, наказание чужой и неправильной веревкой ее обидело.

— Без швабры вообще не то, — признал рулевой, возвращая орудие экзекуции на место.

— Придется тебе так осознать. Головой. Манера шмыгать где попало приведет к тому, что нас убьют. Здесь тебе не море.

Манки удрученно у-ухнула.

— Ладно, теперь смотри, — Энди поднял над бортом краденый нож, разжал пальцы — улика беззвучно кануло в воду. Обезьянка издала горестный звук. — Дрянное оружие, — заключил рулевой. — Никогда не хватай такие какашки, если можно сказать мне или сэру Гру. Завтра он купит подходящий нож. Будешь носить и вести себя прилично. И никогда не размахивай сталью, если не собираешься по-настоящему убивать. И вообще, если что-то нужно — спроси. Ртом. Понятно?

— У-ух, да. Меня здесь полупить? А потом — кресало.

— Можно. Но лупить станем потом — когда к швабре вернемся. Кресало тебе будет. Но если вздумаешь город спалить — посоветуйся со знающими людьми. Юнга в этом чертовски прав. Кстати, полагаю, он точно знает с какого конца города надлежит поджигать.

Днем мыли барку — без особого восторга — вода за бортом была вонючей до изумления. Подлатали левый борт. Потом разбирались с купленным парусом. Потом вернулся из города юнга, сказал, что нашел плотников и конопатчиков и принес всякие новости…

«Заглотыша» вытащили на примитивный настил-стапель, четверо мастеров немедля принялись за работу — рассчитывали управиться до праздника, по их меркам объемы действительно были пустяковые. Энди вынужденно грелся на солнце, слушал болтовню юнги с рабочими. Искусству Гру выуживать из пустопорожнего трепа весьма ценные новости стоило поучиться…

День выдался томительным до изумления. Ничего не делать было сложно и Энди устал так, будто трое суток греб без отдыха. Правда, из лодочной мастерской был недурно виден город: день выдался пасмурный, и ничего не мешало рассматривать городские обрывы и подъемники. Княжеский замок угадывался по высокой башне. Слепой рулевой неспешно проигрывал предполагаемые партии, благо про праздничные обычаи и свадебные традиции рабочие болтали без умолку. Конечно, оставалась тысяча вопросов по расположению шаров-ювелиров, по лузам замковой охраны и многому иному…

Часть отгадок принес юнга, зря времени в городе не терявший. С придворными ювелирами все оказалась просто — издавна одна семья этим прибыльным делом для князя занималась. Известные традиции, уважаемые люди. Мастерская не в самом замке, но по соседству.

— Как бы там замок, но не замок, — объяснял Гру. — Квартал о домами княжеских приближенных, зерновым складом и той мусоркой, что у них здесь считается за «арсенал». Охраняют довольно неплохо, стены серьезные. Днем через квартал пройти можно — проход сквозной, выводит горожан напрямую к реке. Но приглядывают там зорко. На ночь запираются. Кстати, там водопровод есть. Знаешь, что такое водопровод?

— Примерно. А что кроме водопровода?

Юнга принялся рисовать на песке, благо рабочие уже ушли, доктор и гребец из города еще не вернулись, а истомленная бездельем мартышка, смотрела внимательно, но в разговор не лезла. Из чертежа следовала уже определенная и понятная расстановка луз и бортов: с востока квартал подпирал водопад, по древней саркандской традиции именуемый Средней рекой. С юга стена квартала выходила на море и Корабельные воротаа — у замка имелась своя пристань, не то что огромная, но вполне серьезная. На севере квартал ограничивала площадь с Храмом Пасифы. Площадь считалась самой просторной и знаменитой в городе, сейчас на ней заканчивались приготовления к княжеской свадьбе. Там пройдет и очередная церемония, пир для именитых горожан, представление и прочие непотребства.

— Площадь не то что 6 очень широкая, но длинная, — пояснял юнга. — У храма помост, лавки и столы расставлены вдоль. В центральной части сидят приглашенные почище мордами, дальше от помоста — народ попроще. А начнется все с пристани — туда княжеские флюги торжественно пристанут — вроде как только из похода и битвы вернулся Его Смелое Солнце, весь в поту, трофеях и нестерпимой тяге обнять возлюбленную.

— Романтично, — признал Энди. — А что храм? Велик ли размером и кому там покланяются?

— Размером так себе. Стены толстые, но невысокие, массивные колонны у входа. Как бы это пояснить… Со строениями Акропоборейсеса схож, но здешний храм возведен вроде как жрецами-пропойцами, единственный раз нормальную архитектуру повидавшими, да и то в бреду. Не дворец, больше на склеп похоже. Собственно, так и есть — там жертвы приносят. Некому здешнему Зверю — ужасному и бессмертному. Он под храмом обитает. Всуе про Зверя не принято упоминать — дурной тон. Сейчас жертвы довольно часто приносят, считай, каждый день, поскольку ежели Зверь поднимется из пещер в канун свадьбы и накажет жрецов внезапным поеданием — выйдет дурное предзнаменование и вообще князь сильно огорчится.

— Гм, а что этот Зверь частенько поднимается и берется за божественный кий своего дела сжирания судеб?

— Ну, по преданиям, в старину случалось. Но давно и правда ли — сложно сказать. Вообще сказку про этого Зверя я и раньше слыхал. Подземелья, уродец со звериной головой, которому юношей и девушек регулярно подсовывают. В общем, обычный разврат пополам с людоедством. По преданию из подземелья можно выйти только следуя указаниям привязанной нити. Каждой жертве наверху великодушно вручают клубок красных ниток, благо этот товар в Сарканде дешев. Выйти пока никому не удалось: то ли нити коротковаты, то ли зверь всей этой возни с клубками вообще не ценит. Жрецы утверждают, что когда-нибудь неминуемо явится герой и запобедит вечного Зверя. Героя как-то на «Т» кличут, но о точной кликухе есть самые разные мнения.

— Понятно. Сказка действительно известная. Но у нас никаких героев на «Т» в экипаже нет, следовательно не суждено нам геройски Зверя прирезать. Ну и пусть живет, — махнул рукой Энди.

— Так-то конечно. Вот только с жертвами сейчас в Сарканде туговато. Пленных у князя давно нет, годных рабов спихивать в подземелье — чистое разорение. Ловят и скармливают Зверю кого не жалко, слухи об этом по городу идут упорные, но горожане не возражают. Все считают, самих себя очень ценными и нужными.

— Полагаешь, чужаки могут пригодиться в этом святом кормлении?

— Вряд ли. Совать приличному Зверю слепых, косых и придурошных не очень-то пристало — на такой корм любое чудовище обидится. Могли бы Дока или меня подловить, но доктор считается ценным родичем конгерского купечества, да и вообще сильно грамотным

— такого скармливать себе дороже. А я постараюсь не попасться. Так что маловато у нас шансов познакомиться с Саркандским Зверем.

Висевшая на борту «Заглотыша», кверху тощей кормой и следящая за разговором мартышка издала чуть слышный огорченный «у-ух» — по-видимому весь этот бред с подземным Зверем ее страшно заинтересовал.

— Слазь, я тебе ножик принес, — сказал юнга.

Нож был недурен: прямой клинок, в меру длинный, с рукоятью из просто выглядящего, но непонятного дерева. Узкие ножны с крепкими шнурками.

В немом восторге Манки запрыгнула обратно на борт, спрыгнула, снова запрыгнула…

— Хватит мелькать, — призвал к приличиям Энди. — Примерься к инструменту и прячь. Носить на виду будет неразумно.

— Это точно, — поддержал юнга. — Здесь дамы тихонькие, не скачущие и вообще лишний раз на глаза чужим не являющиеся. Скучные дамочки. Так себе городок, я уже предупреждал.

Мартышка налюбовалась на нож и принялась пристраивать его под платье. Юнга сказал, что на такую заголенность ему невеста смотреть вообще не позволяла и пошел разжигать костер для готовки ужина.

С ножами Манки обращаться привычки, естественно, не имела — ножны топорщились даже под свободным платьем. Из-за худобы обезьяньей, что ли? Энди отрезал кусок веревки помягче:

— Иди сюда, палубное чудовище.

Теперь нож висел как нужно, оставалось подогнать длину веревочной перевязи. Энди сидел на корточках перед задравшей платье мартышкой, вязал узел. От обезьянки пахло теплым деревом и свежей смолой. Сухая она как щепка, грудь едва заметна. Дитя скал и беззаботных игр на ветвях.

Скальное дитя чуть заметно покачивало бедрами.

— Не надо, — оказал ночной рулевой, зубами затягивая узел.

— Невкусно? — вкрадчиво прошептала соблазнительница.

— Полагаю, что вкусно. Прямо таки даже уверен. Но я, видишь ли, еще частично джентльмен.

— Осел ты, — подумав, сообщила мартышка.

Энди закончил с перевязью, ухмыльнулся, и одернул обезьянье платье.

— Я ног мыть, — сердито сообщила мартышка, поддернула подол еще выше и направилась к воде. Шла как учили всем экипажем: разогнувшись в полный рост, держа спину прямой, а подбородок поднятым. При этом ягодицы, в сущности столь поджарые, что и ягодицами их не назовешь, играли с поразительной отчетливостью. Прямо парочка красных шаров[2], пусть и невеликой, но очевидной ценности. Вот кто мартышку этому игровому приему учил? Вдова, что ли, развлекалась?

Рулевой вернулся к костру. Гру, экономно колющий здешнюю дорогую щепу, и, конечно, ничего не видевший, заметил:

— Изменилась девица.

— Наполовину. Одна нога гладкая, другая в мозолях.

— Ей же обманник одну ногу обсосал. Но я больше про манеру хода дамскими галсами. С кормы весьма заметно.

— На пользу ли? Лучше бы ей с головы начать меняться. Вихляние задом — сомнительный курс к человеческому счастью.

— Ну, островитянка же. Трудный и непредсказуемый народ.

— Обезьяний народ?

— Обезьяний, болотный, долинный или песочно-прибрежный — разве поймешь разницу?

— юнга потянулся к мешку. — Я колбасы принес, можно поджарить. Вот шмондючья ситуация — денег хватает, а колбасу приходится брать — без поджарки такую и есть страшно.

— Скромность и еще раз скромность, — напомнил Энди, думая вовсе не о дешевой колбасе.

Шифровка

Лагуна — Твин Кастлу

Да сколько можно⁈..……и полная… Доползли до Сарканда. Ждем. Но это ж дыра! В

смысле, отвесная полудыра. Третий день сидим на обрыве, плюем вниз, попадает ли на кого — вообще не видно.

Проведена конспиративная встреча с агентом Огрызок. Агент погряз в механомещанстве. Патрубки-вытрубки, фильтры-мыртры, сальники-дульники. Скоро совсем спятит. Считаю дальнейшее проведение операции нецелесообразным.

Из блокнота ^Гениальные размышления и склероза.

Заметки к лекции «Психиатрическое значение календаря гомо сапиенс и связанные с ним предрассудки».

Жизненный пример. Назначена конспиративная встреча. Место — подземка-«Дзержинская», время — 22:30 местного отсчета. Место рандеву мне знакомо, обстановку знаю. Прибываю из Прыжка строго на платформу станции «Дзержинской», сразу на эскалатор и наверх. Метод прост и проверен: выйти на место рандеву строго к назначенной минуте. Вид неброский: красно-желтый сарафан, «лодочки» на каблуке, шестимесячный перманент, папочка с документами подмышкой — аборигенки все так ходят. Соскакиваю с эскалатора — дорогу мне заслоняет странный самец. Длинная шуба, дубинка, морда прикрыта белым…

Мозг мой работает как челюсти акулы-голохвостки. Дубинка? Не мент. Шуба в пол? Не поп, и не купец — эпоха не та. Маска белая? Явно не гангстер, но тоже что-то сакральное. Замаскированный агент перехвата? Нет, глаза слишком блудливые.

Тут это чучело орет:

— С новым годом, девушка! С новым счастьем!

Вежливо улыбаюсь:

— Спасибо, мне уже подарили.

Ныряю под лапу в рукавице, прибавляю ходу. Вот она — дверь на площадь!

Осознаю, что мне холодно и что все окружающие пялятся анормально. На самку выше средней привлекательности смотрят чуть иначе. И тут все логически сходиться: чучело — лицедей, а вовсе не продавец календарей; на улице зима, а я промахнулась с календарным отсчетом. «Элементарно, леди Лоуд», как говаривал один мой стажер. В сущности, мелочь: август или январь — и то, и то старинно-латинское и замшелое, а ведь смотрят на тебя как на невидаль этакую. Туг и до провала недалеко.

Записываем: ошибки в календарных отсчетах приводят не только к опозданиям на явочные встречи, но и к чудовищному насморку.

А интересный теоретический вопрос: «а куда люди девают старое счастье, меняя его на новое?» будем рассматривать на практических занятиях. Видимо, это какой-то круг ихнего

ада: там слоняются миллионы исхудавших и рыдающих старых счастьев. Душераздирающее зрелище! У людей всегда так.

[1]Сенчури — непрерывная серия одного игрока (брейк) из 100 и более очков.

|2 — Имеется в виду не собственно цвет шаров, а их «цена» в снукер-транде.

Грохотали многоголосым пафосом барабаны, сверлили сумерки пронзительные дудки и басовитые трубы. Танцевали на улицах лицедеи в разноцветных одеждах, ходили на руках и на ходулях, лихо всвистывая и хекая, толпа била в ладоши и подбадривала удальцов одобрительными криками. Сарканд начал празднование.

К счастью темнело, а большую часть ламп, жаровен и факелов собрало роскошное застолье на Храмовой площади. Пировать там еще не начали, но площадь так и сияла.

Энди с отвращением посмотрел в сторону ослепительной и шумной Храмовой, покосился на соучастников. Мартышка заворожено слушала музыку — барабаны поразили воображение островитянки. Гру все еще раздумывал о последних поправках к избранному плану — задуманное явно не приводило юнгу в восторг. Что ж, у каждого игрока собственные представления о розыгрыше сложного матч-бола.

— Рискую в большей степени я один, — негромко напомнил ночной штурвальный.

— Ну. Успокоил, — скривился Гру. — Мы же не джентльмены, нам-то что. Шмондец с тобой, подумаешь какая потеря.

— Я, постараюсь не попасться, — улыбнулся Энди. — Идем?

Заговорщики проскользнули мимо толпы, быстро заполнявшей переулок. Барабаны били все призывнее — у очарованной обезьяны приоткрылся рот. Энди и сам чувствовал некоторое возбуждение и опьянение — ночь манила и притягивала как очень красивая и желанная женщина. Надоело изображать убогого слепца.

Высокие стены и резкие тени княжеского замка: факелы пылают только на башнях, ветер с моря колышет огромные знамена — они свисают низко, как вуали скромных супруг здешних ревнивых богачей. Сарканд ценит и прячет красоту своих женщин, даже на празднике их роль неочевидна. Что ж, меньше будет визгу.

В замок путь уличным зевакам, естественно, был закрыт. Иное дело стена-виадук, отделяющая Храмовую площадь от Княжьего квартала: ворота внизу распахнуты, кипит людской водоворот, нарядные гости стекаются к столам, навстречу им и обратно снует прислуга с подносами и целыми носилками яств, а вот катят бочки со сладким уттыком. Напиток из смеси козьего забродившего молока, сока укуши, меда и пряностей слаб в воздействии на голову, но если его поглощать в достойных дозах… Сарканду будет весело.

Гру сует стражнику медяки

плата за счастье поглазеть, пусть и издали, на

восхитительный пир. Стражник окидывает жаждущих зрелищ людишек проницательным взглядом: Гру в саркандской рубахе и широких штанах ничем не отличается от горожанина, щупленькая обезьяна с прикрытой недорогим платком рожицей — подросток или шлюшка (или то и другое сразу) из Базарного квартала. Штурвальный крупнее и мог бы считаться подозрительным, но он сутулится в мартышкиной манере, подслеповато и просительно мигает на факел и господина стражника. Три медяка неподкупному стражу Сарканда ясно с первого взгляда.

цена таким гостям, это

Трое любопытствующих поспешно поднимаются по крутой лестнице. Наверху, в тени чуть задерживаются.

— Здесь, — кратко говорит Гру.

Энди оценивает угол между башней и стеной. Подойдет. Камни достаточно изъедены временем, от стражи и зрителей угол над воротами прикрыт зубцами стен. В будни и праздники проходы охраняются по разным схемам, что и логично, и удобно. Для всех удобно.

— На стражу чересчур придурковато смотришь. И глаза под веками блестят, — сообщает юнга.

— Факел близко, — поясняет Энди.

Насчет придурковатости нужно учесть. Гру лишнего не укажет, он прирожденный игрок…

Над воротами зевак погуще. Простонародье, принаряженное, но все равно нищее и грубоватое. Здесь и женщин больше — дамочки вроде Манки — сплошь сомнительные. Не в смысле островного происхождения, а исходя из принадлежности к ремеслу. Яркие платки, изобилие медных украшений. Да именно с этим и возникнут сложности.

— Серебро или медь, в сущности, не так уж важно, — шепчет Гру, точно так же улавливающий мелкие детали и думающий о сути партии.

Энди кивает.

Медная проволока слишком дешева и ее может не оказаться на месте. Но не будем заранее игнорировать шар везения.

…Гудит и громыхает площадь. Сотни барабанов, тысячи огней. Энди пытается смотреть исключительно сквозь ресницы, но все равно больно. Ряды столов, скамьи, постепенно заполняющиеся уважаемыми гостями, княжеский помост с роскошными креслами, застланное белым шелком место для невесты, и все неистовее завывают трубы, бесноватей кружатся танцоры, сильнее болят глаза. Стоит отстраниться от парапета, как место между зубцами тут же занимают оживленные зрители-соседи. Мартышка остается лежать животом на камне, кто-то из саркандцев вкрадчиво прижимается локтем к поджарой попке. Город тайных похотей и беззащитных мартышек, ух-ух…

Старшие заговорщики смотрят в другую сторону. В Княжьем квартале тоже полно народу, но тут все спешат и суетятся. Отсюда подают яства, сюда подходят спешащие гости, тени факелов скользят по стенам тесных домов, урчит близкий водопад, кидает в лицо порывами свежести.

— Крайний к речной стене дом. Мастерская прямо над стеной. Крики может приглушить шум реки, но стража рядом, указующих тыканий пальцем.

предупреждает юнга, естественно, воздерживаясь от

Гру почти местный — водопад для него «река». Княжеский квартал мальчишка знает как свои пять пальцев. Дом понятен, лузы речной стены и мастерской очевидны. Придворного ювелира зовут Саатдж. Вернее, это они — Саатаджи — достойное семейство потомственных мастеров. Одиннадцать голов, включая трех мастеров и зятя, вошедшего в семью после семи испытательных трудов в качестве подмастерье-огранщика. Многовато.

За спиной кто-то ахает и к заговорщикам присоединяется мартышка.

— У-ух! А я что?

— Ты-то туда все равно не пойдешь, — напоминает Энди, косясь на привалившегося к зубцам стены, скорчившегося горожанина — по-видимому, тот перешел границы терпения обезьяньей задницы и получил локтем в живот. Или коленом чуть ниже.

— Хамье, — небрежно поясняет Манки.

Мартышкин глаз лукаво блестит, но сейчас не до обсуждения ее манер.

— Жди и не глупи, — просит юнга. — На праздник смотри, этакое редко случается.

— У-уух! — соглашается мартышка. — Барабаны!

Да, барабаны все сильнее давят на уши. Гру исчезает. Энди отступает ближе к башне. Видно отсюда неважно, зато до угла ближе. Действовать придется быстро, а толкаться у дома никак нельзя. Энди слишком приметен и не умеет растворяться среди людей. В этом отношении юнга — игрок иного уровня неброского уличного снукер-гранда. Мальчишки нет, но он все время там. Вот несет поднос с фруктами, вот спешит с пустым ведром, вот что-то объясняет носильщику факелов… Гру не стоит у дома ювелира, просто он все время рядом. Невидимый в своем мелькании как поршень набравшей ход машины. Энди не сводит с напарника взгляда, лишь изредка поглядывая на мартышку. С Манки все в порядке — она с тремя девицами — оживленно размахивают лапами-руками, указывая на площадь. Гм, видимо все девушки легкого поведения отнюдь не чужды обезьянничанью…

Спешащий с охапкой факельных черенков Гру, внезапно стягивает со лба повязку, утирает распаренное лицо. Пора. Слава Болотам, ожидание закончилось.

Энди плавно кидает свое тело за стену. Пальцы с легкостью находят щели между камнями, здесь не так высоко — рулевой падает-скользит по внешней стене. Одно мгновение спина чувствует свою открытость — фигура, прилипшая к плоскости всегда уязвима. Но опасный миг позади, под сапогами мостовая, никто не закричал. В углу стоит ведро, приготовленное заботливым юнгой. Энди на ходу перегружает сверток из-за пазухи в приготовленную емкость — изнутри пахнет овсом. Впрочем, это не важно. Нужно поспешить.

Огибая слуг, Энди широко шагает к речным воротам. Здесь все спешат, уклоняясь от носильщиков, отягощенных цельной жареной козьей тушей, рулевой сворачиваем к дому. Гру уже у самих дверей — неузнаваем. Борода и высокая шапка юнге ничуть не идут. Борода к тому же отвисает-болтается.

— Не смешно, — шепчет мальчишка, спешно подвязывая-подтягивая тесемки мужского украшения.

Изнутри слышны голоса, щелкает засов, дверь дома Саатдж распахивается. На пороге явно сам хозяин. Нарядный, в длинной шелковой куртке…

Энди с любопытством в долю мгновения оценивает соперника. Грузен, толстая цепь на шее, суровое лицо с модной саркандской бородой — особого восторга перед великолепием нынешнего праздника господин Саатдж не испытывает. Усталый неглупый человек. Увы, ему придется пережить несколько неприятных мгновений.

— Господин Саатдж! Что вы наделали⁈ — приглушенно вопит бородатый мальчик-юнга. — Его Сиятельство в неистовстве!

— Что? Вы кто⁈ — изумляется застигнутый врасплох и на пороге ювелир.

— Мы от Аталы. Господин требует объяснений. Неотложных! — угрожающе намекает Гру-

Энди вталкивает ювелира обратно в дверь. Это нелегко — внутри полно людей. Семейство, нарядное и готовое к празднованию, теснится в полутьме. Ахает женщина — ей наступили на ногу.

— Господин, Саатдж, где ваши сыновья⁈ Быстрее! Случилось ужасное! — суетливый юный бородач хватает ювелиров за широкие рукава, тянет в сторону.

Энди, раскинув руки и размахивая ведром, оттесняет женщин и детей в следующую комнату

— Не слушайте, лишние уши могут пострадать.

Одна из чутких женщин и девочка лет десяти начинают всхлипывать. Бедняжки.

— Все еще может обойтись, — со вздохом заверяет коварный гость и извлекает из ведра опасную вещь: — Вот взгляните…

Достаточно одного взгляда. Восемь человек — взрослые и дети замирают, уставившись на Сторожа.

Энди прячет артефакт в ведро, накидывает на голову капюшон. Пора брать иную роль и иной, тяжелый, игровой кий.

В прихожей повышают голоса:

— Я ничего не понимаю! — теряет терпение господин Саатдж.

Энди распахивает дверь:

— Поздно! Мы опоздали! Они околдованы. Князь нас четвертует!

Вот крайне дурной момент. Мужчины семьи Саатдж теряют голову, тщетно пытаясь привести в чувство своих жен и детей. Среди очарованных затесался и мужчина — вполне себе взрослый. Хотелось бы верить: тот самый зять-огранщик, иначе дело затруднится.

— Как⁈ Как⁈ — отец и сыновья готовы потерять рассудок. Увы, это жестокая игра, господа ювелиры, вам можно посочувствовать.

— Я позову на помощь! — младший из сыновей кидается к двери, путается в ногах (подножка юнги их ловко заплетает), рушится на порог. Энди грубо вздергивает молодого ювелира на ноги.

— Сохраняйте хладнокровие! Еще не все потерянно. Нужно срочно применить охранный амулет. Иначе зараза заклятья охватит весь город.

— Какой амулет? Да что за ересь? — бормочет господин Саатдж, судорожно обнимая неподвижную внучку.

— Я позову стражу, мы окружим дом, — пятится к дверям юнга-бородач.

— Да, из дома никто не должен выходить! — «спохватывается» Энди. — Передайте князю, я сделаю все что смогу.

— В такой день, в такой день… ой, беда-беда! — бормочет юнга, удирая.

— Кто вы? — ювелиры семьи Саатдж не сводят взглядов с недоброго гостя.

— Страж магии, — Энди смотрит из-под капюшона и знает, что вот сейчас он выглядит не совсем человеком, сейчас все почти по правде. — Все дело в камнях с востока. Вы напрасно вставили в украшения невесты тот бомбейский опал.

— «Бом-бейский опал»? Что за чушь⁈ — совершенно справедливо изумляется княжеский ювелир. — Не было там вообще никаких опалов!

— Там — не было. О, да! Так вам и кажется, — скорбно бормочет Энди. — Вот результат.

Ювелиры в отчаянии смотрят на околдованных домочадцев.

— Отец, я ему не верю! — рычит один из младших ювелиров. — Это вообще не человек. Я позову стражу. Светлейший Атала должен знать…

Энди не знает точно кто такой этот Атала — вроде бы министр князя или кто-то вроде визиря. Гру не загружал заговорщиков лишними деталями, и правильно делал. Сейчас придется быть жестоким.

От удара юный ювелир падает на колени, Энди-страж магии расчетливо добавляет парню по ребрам — коротыш древка багра не должен поломать руки мастера. Младший Саатдж хрипит.

— Не заставляйте меня кого-то убивать, — требует Энди, обращаясь к главе семьи. — Дело зашло слишком далеко. Магия всегда отвратительна. Если мы не сделаем амулет до полуночи, боюсь, нам всем придется плохо.

Глава семьи умен и умеет отбрасывать заведомо негодные варианты розыгрышей.

— Да демоны вас возьми, что именно мы должны сделать⁈

— Увы, демоны уже здесь, — соглашается незваный визитер. — Необходим защитный амулет. Серебряная проволока, круг точного размера, сетка с ячеями не толще человеческого волоса.

— Если вам нужно серебро… — начинает средний сын.

Энди достает кошель, встряхивает:

— Я оплачу ваши внеурочные труды. На случай если спасение собственной семьи для вас ничего не значит. Нам нужна тонкая очищающая сетка: она отсеет вредоносные сущности и нежелательные мельчайшие фракции ядовитого демонства.

Звучит настолько глупо, что ювелиры начинают верить. И пугаться. Хозяин мастерской неуверенно подходит к столу с тиглями, оборачивается:

— Но что будет с моей семьей?

— Если мы успеем, то ничего страшного. Вот чертеж амулета…

Мастера смотрят в незамысловатый рисунок, где главное — строгость размеров и сечения проволоки.

— Послушай, колдун. Но это же сито. Просто очень мелкое сито.

— Все гениальное — просто, — повторяет Энди где-то подслушанную весьма толковую игровую мысль. — Работайте. Поверьте, у нас очень мало времени.

Ювелиры наконец-то начинают заниматься делом. Загорается огонь, начинает вздыхать небольшой мех. Пахнет металлическим жаром и инструментами. Энди начинает скучать по «Ноль-Двенадцатому». Нужно не забыть о белой краске.

— Хорошо, мы спаяем. Не так уж и сложно, — ворчит хозяин мастерской — взявшись за инструменты, он слегка успокаивается. — Не понимаю что в таком сите магического?

— Но что магического вот в таких щипчиках? — кивает на инструмент гость. — А ведь они способны сотворить истинное рукотворное чудо. Вот и с магией всегда так — она труднообъяснима.

— Эта проволока подойдет? — средний сын показывает моток тонкого драгоценного материала.

От светильников и огня горна у Энди начинают болеть глаза, но разглядывать проволоку приходиться тщательно. Не хватает после такой возни все испортить некачественным изготовлением.

— Вполне. Главное, спаивайте ровно и надежно. Кстати, господин Саатдж, у вас не найдется медной проволоки такого же сечения?

— Разумеется, найдется, — сквозь зубы заверяет мастер.

— Боюсь вас лишний раз затруднять, но благоразумнее сделать и медную сетку. Всегда лучше подстраховаться…

Мастера работают. Паять берется средний сын — зрение у него, разумеется, получше отцовского. Печально, что младший Саатдж все еще полон обид. Можно понять — падать на пол мало кому нравится, но повторение подобных фокусов в эту ночь никому не нужно.

— Господин Саатдж, напомните своему младшему отпрыску, что речь идет о его матери и родственницах. К тому же дом окружен, князь не одобрит, если дикая магия вырвется в город. Да и вообще сын может упасть и что-то сломать из костей. Да уберегут нас боги от таких неприятностей.

— Сядь и займи руки, — кратко приказывает отец своему младшему.

С площади доносится непрерывный гул барабанов и надсадное завывание труб, крики людей, неясный шум, вот кто-то многоного пробегает по улицам. Довольно нервный праздник эта княжеская свадьба. А в мастерской тихо, иногда звякает металл, пахнет делом жаром. Толковые мастера-ювелиры в городе Сарканде. Поговорить бы с ними как честному заказчику, «Ноль-Двенадцатому» хорошие мастера пригодятся. Но, увы…

— Готово?

Энди берет первый фильтр. Он еще горяч и приятно греет пальцы. Сработан действительно недурно: сетка ровна, словно плели на станке. Старая, добрая ручная работа. Мастера косятся на то, как гость поправляет свободный капюшон — полагают, что скрывает лицо. Это верно, но глаза болят уже не на шутку…

Вот они: еще три фильтра. Прекрасные изделия.

— Благодарю! Вы оказали неоценимую помощь в борьбе с демоном коррозии.

Как и следовало ожидать, именно этот момент младшенький Саатдж избрает для внезапной и бессмысленной атаки. Брусок от пресса выхвачен из-под стола, в другой руке струбцина-«кастет». Мысль хорошая, но исполнение томительно запаздывает…

Энди встречает атакующего безумца ударом сапога в грудь, добавляет (вполсилы) в пах. Онемевший от боли ювелир корчиться на полу, обе руки и струбцинка зажаты между ног. Ну, прохладный металл, прижатый к ушибу, частенько облегчает боль.

— Нетерпелив. И весьма нетерпелив, и некстати нетерпелив, — укоризненно говорит Энди побледневшему отцу.

— Молодость, — бормочет мастер Саатдж. — Что будет с нашими женщинами?

— Полагаю, сейчас мы их расколдуем. Но должен предупредить — отливающая магия оставляет некоторую, гм… окалину рассудка. Женщины могут оказаться не в себе. К полудню последствия колдовства должны пройти без остатка.

Теперь бледнеет и средний сын. Лишь младший отвлеченно кряхтит на полу — удар по гениталиям временно лишает человека любых родственных чувств. Такова жизнь.

Тянуть незачем. Кувшин с чистой водой уже ждет. Энди с посудиной выходит в комнату. При виде неподвижных фигур старшие Саатджи издают болезненный стон. Действительно, зрелище почти неживых скульптур крайне удручает. Гость достает один из фильтров, сосредоточенно переливает сквозь него воду из кувшина, наполняя ведро. Лежащий на дне Сторож ехидно подмигивает сквозь прозрачную воду хищным рубиновым глазом. Да, иной раз искусство снукер-гранда скатывается до низкопробного фарса.

— Господа, теперь на мгновение отвернитесь к двери. Может зацепить заклятием, — предупреждает Энди, отставляя кувшин.

Ювелиры настороженно отворачиваются. Гость, наклоняя ведро, подставляет его содержимое взглядам «статуй»…

Эффект разителен: комната пустеет мгновенно, от дверей доносится визг и вой: расколдованные домочадцы и увлеченный ими старший Саатдж выкатываются вон из дома, сшибленный с ног средний сын ползет на четвереньках следом. В мастерской в ужасе орет младшенький ювелир. Шумновато…

Бормоча проклятья, Энди вылавливает из ведра Сторожа, обтирая о плащ, взлетает по лестнице наверх. Присмотренное заранее оконце вблизи выглядит тесноватым, но ночной маг протискивается. Несколько шагов по крыше: снаружи жутко шумно, зато не так светло — Энди соскальзывает по стене в узкую щель дровяного дворика. Маленькие поленья — серьезная ценность в Сарканде — тщательно связаны и ровно уложены. Лучше лестницы и не придумаешь. Проход между стенами преграждает высокий забор с калиткой, но сейчас она не заперта — замок испарился стараниями умеющего все на свете юнги…

На улице не то, что шумно — тут оглохнешь. Кажется, барабаны грохочут еще невыносимее, а трубачи напрягаются до рвоты, к тому же улица орет на все голоса. Похоже, ошалевшее семейство ювелиров рвануло прямиком на площадь. Будем надеяться, князь не слишком осерчает. Слуги и носильщики, привставая на цыпочки, пытаются рассмотреть происходящее на пирующей и слегка спятившей площади, Энди тоже смотрит туда, но пятится в иную сторону. К реке, там есть тропинка в обход…

— Стой! — шепчут сбоку.

Это Гру. Плохо. Юнги здесь не должно быть. Значит, что-то пошло не по плану. Что ж, в игре все флюки и миссы просчитать никогда не удается.

— Мартышку повязали, — шепчет Гру. Он явно нервничает, а для спокойного мальчишки это необычно. Нет, не необычного. Даже при налете кер юнга был поспокойнее.

— Как это получилось?

— На виадуке загребли. С двух сторон полезла стража, там всех похватали. На вертушок купили.

Энди не совсем понимает о чем речь, но уточнять некогда. Судя по голосу мальчишки, дело плохо.

— И?

— В храм потащили. Зверь выл, требовал праздничной жертвы. Вот и схватили кто под руку подвернулся. Шлюшек, зевак.

— Точно не сбежала?

— Нет, повязали. Сначала всем непонятно было что происходит, потом она башкой завертела. Мы ж сказали — только по сигналу. А я далеко был. Пока к стене пробился…

Это он лишнее говорит. От волнения.

Энди сует юнге тряпицу с фильтрами.

— Ты куда намылился? — в ярости шепчет Гру. — Там не проскочишь. Сплошь сидят, а ворота храма прямяком за княжеским помостом. Через крыши нужно, в обход.

— Не успеем. Ее, дуру, зверь съест. Я так пройду.

— А я? Как шмондюк последний останусь⁈

— Нет. Ты отвлечешь чем сможешь. И фильтры Доку передашь. Иначе вообще получается вхолостую сходили.

Гру скрипит зубами, но Энди его отпихивает:

— У груши жди. Сегодня и завтра. Если получится, туда выйдем.

В снукер-гранде фреймы частенько следуют безо всякого перерыва. В принципе, Энди чувствует себя достаточно готовым к продолжению: багор и артефакт при нем, сам особо не устал. Вот только слишком много огней. Хотя легкая игра — вообще не игра. «Мне нужен мелок и что-то на глаза» — думает ночной штурвальный. Ледяная ярость его бодрит и слегка пьянит. Что еще за дикость безвинных обезьян хватать⁈ Манки вообще никому ничего плохого не делала, только глазела.

Все же большой город — отвратительная местность. Бестолковые обезьянки страдали невинно, а горожане веселились, воровали княжеские яства, посуду, блевали и дрались. И это доверенная прислуга, коей следует достойно выполнять свой долг⁈

Церемониться было некогда, действуя как дубинкой-древком коротыша, Энди уложил двух «официантов». Один, конечно, успел заорать, но в шуме барабанов и песнопений лишний вопль особого внимания не привлек. Тела, сидящие в бессознательном состоянии у стены, опять же не испортили праздничной картины. Энди поднял упавшее блюдо: рыба, замечательного размера и отменно запеченная, слегка испачкалась, но тут уж не до кулинарных приличий. Пришлось поднатужиться — блюдо не зря несли вдвоем. Энди пристроил яство на плечо, сунул в рот кусок мякоти — на вкус оказалось тоже недурно. Оставалось дождаться удобного момента: в арке виадука стояла стража, а рулевой даже в подобранном за пояс плаще на подносчика не очень-то походил. В Сарканде прислуживать на пирах в капюшонах вообще было как-то не принято. Что же Гру медлит?

Рыбу и поднос Энди чуть не уронил. Это когда у стены что-то взорвалось, да так солидно, что народ замолк, а потом взвыл. Неужели у юнги и бомба была припасена? Или просто петарда?

Разорванных тел и окровавленных жертв Энди не наблюдал, но беготня случилась изрядная. Еще хорошо что барабаны порядком притупили слух горожан. Саркандцы с воплями метнулись от виадука к реке, потом обратно, поскольку навстречу спешил резервный отряд стражи. У прохода на площадь воины столкнулись со своими коллегами, высланными от княжеского помоста. Все дружно вопили о колдовстве (видимо, предыдущая непонятность со спятившими ювелирами сыграла свою роль). Впрочем, ощутимая вонь химии подтверждала неприятные догадки о зловещей магии.

— Рыба! Княжеский сом! — орал Энди продираясь сквозь толпу.

Химия, взрывы, колдовство — все это чрезвычайно мешало, но следовало поспешить к обезьяне. Вполне могло оказаться, что уже поздно. Случаются в снукер-гранде непоправимые ошибки.

Проход под виадуком Энди миновал беспрепятственно — стража кинула взгляд на огромную рыбу, на самого носильщика и не посмотрела принюхивались к отравленному воздуху. Ну и плевать на них.

воины встревожено

Игра требовала прямых коротких быстрых ударов. Энди обогнул столы лиц «средней приближенности», оттуда алчно поглядывали на рыбу, но не претендовали. Хуже пришлось с центральными столами, там норовили нагло ухватить и остановить официанта, пришлось пнуть кого-то в колено:

— Княжеская!

Вообще-то, пирующие упорно игнорировали, взрывы, колдовство, прочие малозначимые детали происходящего. Понятно, с таким свадебным налогом постараешься сожрать хотя бы она дну сотую суммы от затраченной на подарок. Но нужно считаться с возможностями организма. Энди уклонился от очередного блюющего гостя. Барабаны и визг труб оглушали, свет изжигал мозг, хотелось начать всех убивать. Энди сдерживался…

Шпион и рыба миновали столы для свадебных подарков: здесь громоздились груды кошелей, мешков, шкатулок и целых ящичков с налогом, торчали изнывающие копейщики стражи, несколько песцов озабоченно сверялись с длинными списками дарителей. Княжеский помост, на удивление малолюдный: почти все кресла пусты, сидит располневший человек в белом, с отвращением слушает нашептывания двух других, перед помостом кружатся танцовщицы. Плясуньи, кстати, недурны, хотя факела мешают рассмотреть. Князь понятен, с ним ближайшие советники…

Оставалось с десяток шагов, а направление удара еще не определилось. Кстати, и луза княжеского стола занята — просто некуда там пристроить «сома». Да и подниматься на помост носильщику как-то неуместно. Обойдется Смелое Солнце. Столы-то стоят и рядом. Воины в богатых офицерских, хотя и не особенно искусных доспехах, властные горожане в парче, жрец…

Жрец…

Храма ли Зверя? Или есть здесь и другие жрецы?

Время решения истекло, нацеленный кий скользнул к шару-жрецу.

— Вам приказано! Храму! — сказал Энди, заслоняя свою голову рыбьим боком.

— Храму? — кажется, приятнейше удивился худосочный жрец.

— Давайте быстрей донесу, а то спина треснет, — прокряхтел носильщик-доброхот.

— Не ленись, святое дело, — укорил жрец, сам явно бы не осиливший и пустой поднос этакого размера.

Энди показалось, что многие смотрят вслед уплывающей рыбе. Кажется, и князь обернулся с некоторым удивлением. Ничего, потом разберутся, по-свойски.

Храм был уже в двух шагах, когда жрец величественно указал на заваленный объедками стол:

— Сюда ставь, младшие жрецы заберут.

— А в храм не надо? — уточнил Энди, кренясь под тяжестью.

— Зверь только что принял жертву, спит, — снисходительно пояснил тощий служитель прожорливого Зверя.

Энди бухнул поднос на стол — вышло шумновато, с ближайших столов обернулись. Жрец замахал на алчущие лица руками в кольцах:

— Храмово! Храмово, говорю!

Пирующие разочарованно отвернулись, Энди решил, что от угощений и чародейств пора переходить к более примитивным воздействиям. Благо одеяния на жреце выглядели просторными и вполне проницаемыми…

…Вот подобного коварства служитель Зверя не ожидал — поддетый железом, резво поднялся на цыпочки, застонал:

— Ты-ыыыыы⁈

— Пасть захлопни, — шепнул рулевой. — К храму и без болтовни!

Сунутый за шиворот «рясы» багор-коротыш подцепил служителя культа между ног и удерживал довольно строго. Со стороны казалось что «официант» панибратски приобнял достопочтенного жреца, что, бесспорно, являлось всяческим нарушением субординации и приличий. Но воззвать к вниманию и состраданию пирующих служитель культа никак не мог — у него дыхание накрепко перехватило. Растопырив руки, жрец сделал несколько танцующих шажочков и едва слышно заскулил:

— Ты-ыыыыы…

— В храм! Зверю поклонимся, — призвал рулевой.

Вообще рулить человечком, подцепленным-подсеченным грубым и острым крюком, весьма просто. Главное самому курсом не ошибиться.

Широкая и низкая дверь в храм, видимо, была заперта.

— Если откроют, тебе будет лучше, — подсказал Энди, подсекая чуть-чуть резче.

Жрец попытался взлететь, не преуспел в этом не всем данном умении, и отчаянно заскребся в дверь.

Говорить ничего не потребовалось: открылся глазок, жреца узнали, отперли дверь.

Жрец-балерина и Энди жив вошли.

— А что… — начал недоумевающий внутри-храмовый жрец, с виду телосложением куда покрепче своего коллеги.

— Подношение. От Его Сиятельства, — кратко известил Энди, отпуская багор и извлекая из-за пазухи Сторожа.

Подловленный багром священнослужитель Зверя успел облегченно выдохнуть и набрать воздуха для вопля оглашающего богохульство, измену и все такое прочее, но покосился на артефакт и тоже остолбенел…

Запирая солидную задвижку на двери, Энди подумал, что в толстых стенах и прочной двери есть свои очевидные достоинства относительная тишина так и радовала слух, от барабанов можно было чуть-чуть отдохнуть.

гвалт и стук площади как отрезало.

К сожалению, храм был пуст. Не то чтобы совсем: шестеро жрецов торчали малопривлекательными изваяниями, еще одна скульптура откровенно каменная, видимо, символизировала Зверя и тоже помалкивала. Валялась куча какого-то тряпья, на столе среди ломтей лепешек и надкусанных помидоров поблескивала горстка стеклянных украшений и невпечатляющая кучка монет, у стены стояла стойка с длинными грубыми пиками. Больше ничего примечательного. Кроме колодца.

квадратная, условная и

Энди склонился над решеткой, заслонился ладонями от мешающего света факелов. Дно видно. И чьи-то ноги. До дна футов двадцать, достаточно чтобы переломать эти самые ноги. Достаточно для неуклюжего человека, мартышке нужно свалиться в пропасть посолиднее.

— Эй, Манки?

Тишина. Даже эха колодец не дает. Придется лезть.

Энди в сердцах плюнул на рясу ближайшему жрецу, подумал, что окончательно теряет остатки джентльменского воспитания — виной тому слишком долгое общение с обезьянами, хвостачами и прочими летающими красавицами — и собрался искать ключи от решетки. Оказалось, что ключей не требуется: решетка запиралась на толстый, хорошо смазанный болт. Рулевой откинул массивное кованое железо, прислушался и принюхался: снизу доносились неопределенные звуки, но явно издалека. Видимо, лабиринт обширен. Кстати, зверинцем из колодца не пахло. Либо Зверь крайне чистоплотен, либо он вообще понятие философское, нематериальное.

Спускаться было несложно: выступов хватало, Энди без труда цеплялся пальцами и лишь слегка упирался носами сапог. Странно, что жертвы не пытаются вернуться из норы. Хотя, если учесть пики жрецов…

На дне все-таки попахивало кровью. Энди осмотрел тело: парень, довольно молодой, с виду из мелких бандитов или просто бедняков. Похоже, попросту свернул себе шею — накапавшая изо рта кровь уже впиталась в пыль на прохладном камне.

Особого выбора путей не имелось: коридор шел в одну сторону, уводя от колодца с чуть заметным уклоном верх. Энди приготовил багор — Зверь, видимо из породы минотавров, способен проявить изрядное хитроумие и продуманные приемы маскировки. Пока засада не грозила: проход шел прямо, на полу изредка валялись клочья одежды, гребец поднял довольно крупную бусину. Из узкой расщелины выглянула крыса, сверкнула серебряными бусинами глаз, исчезла. В лабиринте слегка сквозило, вновь донеслись смутные звуки. Впереди угадывалось развилка или комната…

Мартышка сидела на полу с ножом наизготовку и с плотно закрытыми глазами. Плотно закрытыми и мокрыми.

— И что ты тут забыла? — поинтересовался Энди.

— У-ух! Это ты? Думала — казаться. Точно ты?

— Я. — Энди сел рядом. — Ты чего здесь ждешь, а. Манки?

— У-уууух. Жду подохнуть, — обезьяна нащупал его кисть и сжала так, что рулевой подумал, что пальцы сейчас хрустнут. — Тут камень и ночь вообще.

Энди сообразил, что она абсолютно ничего не видит. Не в смысле как нормальные люди и обезьяны слабоватые ночным зрением — а вообще ничего. Ну, да подземелье же. А Манки склонна к клаустрофобии, как многозначительно называет этот смешной страх Док.

— Ты бы могла у колодца сидеть, — заметил Энди. — Там есть немного света.

— Там на голову ронять. Жертвы. Они вообще без ума, — обезьяну начало трясти.

Энди осторожно вынул из ее горячих пальцев нож. Порежется сдуру.

— Ты зачем вообще пошла в храм? Мы же не могли знать, что так получится. Нужно было удирать.

— У-ух, ждать сказали. И я хотела глянуть Зверя.

Оправдания были несколько противоречивы, но Энди не стал на этом заострять внимание. Похоже, мартышке было совсем худо.

— Ладно, успокойся. Сейчас переведем дух и выберемся.

— Дух? Я дух испускать. Тут камень вездесь! — Манки вцепилась на этот раз в плащ спасителя, довольно крепкая ткань затрещала.

Энди неловко обнял узкие плечи:

— Спокойнее. Ты же держалась и пугала темноту ножом. А сейчас нас двое.

Тут обезьянку проняло…

…Ее колотило как сорвавшийся с шатуна поршень, она бешено лупилась о камень, о колени Энди, пыталась пробить лбом стену. Энди, бывший должно быть втрое сильнее, практически не мог удержать мартышку — извивалась как безумная. Рулевой прижал легкое тело к себе еще крепче; коридор дергался, шуршало эхо, покачивались привязанные к каменному столбу бесконечные нити: частью новенькие, частью ветхие и уже порвавшиеся; эта странная редкая паутина тянулась вглубь лабиринта, сплетаясь, обвисая и обрываясь на острых каменных уступах. Цвет нитей можно было только угадать, но, бесспорно, они были красные. Или красно-пыльные от времени.

Возиться на сброшенном плаще оказалось как-то поуютнее. Сражавшаяся сразу с двумя противниками: с припозднившимся рулевым и собственным безумием — мартышка подустала. Упорные и бессмысленные изгибы тела, дрожь и жар горячей плоти привели к довольно странному и печальному итогу. Энди стало слегка стыдно, но что поделаешь — он же не нарочно. Непроизвольная реакция.

— Уу-х? — в замешательстве, явно не веря, пробормотала жертва клаустрофобии.

Энди хотел оправдаться и сказать нечто убедительное. Но каков смысл оправданий? Она и так все чувствует. Да и к чему врать? Она приятная. Вот сейчас, когда ушки серебрятся и хаотично подрагивают неровные прядки сумасшедшей прически…

— Уууу, — умоляюще прошептала Манки, с отчаянной надеждой вжимаясь попкой…

Энди не был настоящим джентльменом. Он был болотным джентльменом, и хотя сие обстоятельство ничего не оправдывает, оно многое объясняет…

Как привыкла выражаться обезьянка — это было вкусно. И так вкусно, и наоборот, и снова так… Конечно, островным приматам неоткуда набраться столь порочного опыта и изысканной изощренности как ночным даркшам Глора или одиноким царицам. Да и чересчур человеком была Манки, чтобы взлетать к порогу ненасытной страсти истинных дарков. Но все же она оставалась немного и не-человеком — поскольку выдерживала и хотела еще. Не ухала и не визжала, хотя порой и сам болотный рулевой был готов взвыть от блаженства — долгое воздержание напоминало о себе. Но двое, оглушенных двойным близким дыханием, сохраняли тишину. Где-то пищали крысы, кто-то бегал по дальним коридорам, сверху доносился далекий-далекий рокот барабанов и вой труб, где-то стучали в запертые двери храма; все это Энди слышал, но не слушал. Только дыхание и тихий звон серебряного сияния полнейшего блаженства…

Вынырнув из, в очередной раз лопнувшего сияния, рулевой слегка отпустил ведомую лодку — Манки не помешает хорошенечко вздохнуть, хотя она, похоже, готова и вообще не дышать.

— Если вы пока все, можно я пройду? — басом спросили из темноты.

Мартышка взвизгнула совсем не по-обезьяньи и принялась нашаривать нож, Энди положил руку на багор.

— Да вы не беспокойтесь, — сказал басовитый гость. — Если уж так, то я потом приду. Но он может завоняться.

— Кто? — рискнул уточнить Энди, по стечению обстоятельств находящийся не в лучшей интеллектуальной форме.

— Тело, — обладатель баса указал вглубь коридора. — Иной раз очень быстро пахнут. Что не всегда прилично. На тело могут упасть следующие, людям будет неприятно.

— У-ух, — подтвердила мартышка, пытаясь что-то рассмотреть во тьме. — Люди падать не умеют. Мне в спину ногой топнули. А ты кто?

— Манки, веди себя вежливо, — поспешил напомнить Энди. — Это хозяин здешних мест. Минотавр, я полагаю?

— Минотавром был тот первый и древний, я едва ли достигну его величия, — вежливо поправил хозяин подземелья. — Обычно меня называют просто — Авр.

Минот-Авр производил приятное впечатление своей скромностью и сдержанными манерами. Несколько неожиданно было встретить столь достойного дарка в подземельях провинциального Сарканда. Хотя, нужно признать, Энди представлял себе минотавров несколько иными.

Нельзя сказать, что саркандский минотавр был так уж мелок: весом он явно вдвое превосходил окрепшего ночного рулевого. Но фигура подземного жителя отличалась нестандартностью — он был прямоуголен, причем более в горизонтальной чем в вертикальной проекции. Короткие толстые ноги, чрезвычайно, если не сказать чудовищно развитой плечевой пояс с длинными мощными руками, крупная, но достаточно обыденная голова, несущая не слишком очевидные бычьи признаки. Но рога имелись, ярко-выраженные, но отчего-то криво-посаженые. В целом, местный минотавр казался довольно странным, недоделанным чудовищем.

— Очень приятно. Простите, мы тут забылись и повели себя несколько раскованно. Вы очень тихо ходите, — извинился Энди.

— Нет-нет, все нормально. Тьма, волнения, не каждый день вас в жертву приносят, вполне можно взволноваться и утешиться. Это я виноват. Мне нужно было покашлять, — в очередной раз проявил удивительную воспитанность минотавр.

— Тогда забудем, — улыбнулся рулевой. — Такое иной раз случается. Давайте сходим за телом — несчастный при жизни был довольно увесист, вам на поворотах будет его неудобно нести, вы и сами весьма широкоплечи.

— Вместе таскать веселее, — согласился Авр. — Простите за нескромный вопрос — а вы меня видите?

— Да, несомненно вижу. Простите, мы сразу не назвались. Эту девушку зовут Манки, она, э-э…

— Из обезьян. У-ух, из островных, — со сдержанной гордостью представилась мартышка.

— Слышал про вашу замечательную народность. Видеть не приходилось, очень рад такому случаю, — признался минотавр.

— А я из болотных дарков. Из ночных, вижу в темноте недурно, — пояснил, не вдаваясь в подробности, Энди.

— Дарки в лабиринте редки. Одного жертвовали, но, кажется, он говорил неправду и был немного самозванец, — сказал Авр. — Вы первый настоящий с такими глазами.

Новые знакомые направились к жертвенному колодцу.

— А он какой? — прошептала мартышка, спотыкаясь и цепляясь за руку спасителя.

— Да что с тобой сегодня? То в колодец нырнула, то о приличиях забываешь…

— Ух-ухху-х! Это я забывать⁈

— Я не про то. Хозяин же слышит. Как можно его обсуждать?

— Я слышу, — подтвердил минотавр. — У меня слух хороший и уши большие. А вообще я очень некрасивый.

— У-ухх! Тоже⁈ И я некрасивая! — обрадовалась обезьяна. — Вкусно и удачно!

— Да? В каком смысле? — заинтересовался Авр, еще не знакомый со своеобразием мартышкиных определений.

— Манки говорит об удачном совпадении, — расшифровал Энди. — Вот наш бедняга.

Мертвеца сдвинули с прохода, минотавр заботливо вытер окровавленный рот покойного:

— Подсохло уже. А в храме тихо. Ушли праздновать?

— Нет, они там немного отвлеклись. Кстати, нам нужно подняться и кое-что забрать. Уважаемый Авр, а вы не хотите выглянуть на храм?

— Он, у-хухух, тяжкий, — влезла мартышка.

Энди молча посмотрел на нее — слабый свет падал на дно колодца и Манки мигом осознала свою несдержанность и зажала лапами рот.

— Влезть я могу, — заверил минотавр. — Когда-то мне очень хотелось взглянуть на храм. Но наверху решетка и жрецы колются таким острым.

— Пики, у-ух! — проявила эрудицию по оружейной части мартышка и снова виновато зажала рот.

— Именно. Бок довольно долго болел, — подземный дарк потрогал свою широкую грудную клетку.

— Сейчас решетка открыта, а за пики хвататься некому, — заверил Энди.

Манки смотрела вопросительно, но помалкивала.

— Нет, я никого не убивал. Жрецы немного околдованы, — расплывчато объяснил спаситель.

— Я бы взглянул, — стеснительно признался минотавр. — Настоящая магия и весь верхний храм — редкий случай. Когда еще выпадет… Но боюсь ослепнуть. Там много светильников, а мои глаза слишком слабы.

— Вполне понимаю ваши чувства, сам страдаю, — Энди достал синие очки.

Рулевой о мартышкой без особого труда взобрались из колодца и сбросили подземному дарку веревку. Минотавр упираясь ногам в стену, поднялся наверх, сел на край колодца и принялся с глубочайшим любопытством озираться. Синие очки в сочетании с рогами и бычьими ушами выглядели отчего-то вполне естественно. Энди прогуливался по храму и раздумывал как забрать Стража — оставлять артефакт, бесспорно не следовало, но ведра в храме не нашлось, а бросать жрецов зачарованными было бы необдуманным посылом шара — тут отскок не угадаешь. Меж тем мартышка мародерствовала, обшаривая жрецов и закоулки храма.

— Уху-х! Я не грабить. Трофеи! — Манки сочла нужным пояснить минотавру.

— Я в этом не разбираюсь, — заметил подземный дарк. — Но этих можно бы и убить. Не люблю жрецов. Жадные и злые.

— Ух-хуххухух! — согласилась обезьяна, глянула на Энди, но предлагать немедленное умерщвление жрецов благоразумно не решилась.

— Убивать сейчас никого не будем, — пробормотал рулевой, разглядывая глубокую миску с объедками. — Разумнее провести эксперимент.

— Такого слова я тоже не знаю, — признался минотавр. — А вообще что вы думаете дальше делать? В рабы? Или пробиваться? — он указал в сторону двери.

— «В рабы» это едва ли. А насчет иных вариантов нужно подумать, — сказал Энди, вытряхивая корки из миски.

Мартышка упихала трофеи в узел, принесла начатый каравай хлеба, принялась уверенно, хотя и криво нарезать ножом. Минотавр отказываться от угощения не стал, усевшись втроем на колодец, не спеша перекусили. Кроме лепешек и хлеба у жрецов нашлись куски жареной козлятины.

— Жаль, запить нечем, — сказал Энди, вытирая руки.

— Внизу у меня колодец. Довольно приличный. Если пойдете в рабы, то до этого можно отдохнуть, умыться и напиться, — пригласил радушный подземный дарк.

— Как я понимаю, из лабиринта есть и второй выход?

— Естественно! — слегка обиделся минотавр. — У меня маленький, но правильный лабиринт. Еще два выхода, но один из них замурован.

— Я в рабы не очень ух, — сообщила мартышка. — Зачем тебе вообще раб?

— Мне⁈ — изумился Авр.

Он вкратце рассказал смысл лабиринта. Собственно, Энди уже и сам все понял, но подробности были небезынтересны…

Сарканд, как город гордый, но не особенно богатый, не мот себе позволить регулярные и обильные жертвоприношения. С другой стороны, святая традиция есть большая ценность и отказываться от ценностей не в привычках человеческого общества. Посему был найден здравый компромисс. По сути, храм и лабиринт являлись перевалочным пунктом. Людей сбрасывали в колодец, они блуждали в подземелье и выходили к тайному выходу, где их встречали стражники. После этого «спасшиеся от минотавра» счастливцы оказывались проданными в рабство — по большей части новые невольники отправлялись на восток, растить хлопок, кормить (в хорошем смысле этого слова) шелковичных червей на тамошних таинственных «паучьих» фермах и заниматься иными полезными делами подальше от Сарканда. После ужаса подземелий судьба рабочего раба не казалась несчастным такой уж горькой, учитывая, что житье в северо-восточных долинах было довольно сытным. Конечно, случались и досадные накладки: кто-то ломал себе кости в жертвенном колодце или умирал от ужаса в лабиринте.

— Я вроде бы стараюсь помочь, но многие меня боятся до жути, — подземный дарк слизнул крошки с ладони размером с кочегарную лопату.

— Хамье! — вздохнула мартышка. — У-ух, чего бояться? Ты интересный монстр.

— Гм, ну, рад слышать, — Авр поправил ободранные тесноватые штаны.

— Сам-то не думаешь уйти? — прямо спросил Энди.

— Куда? С моим-то зрением? На солнце сразу умру. Я вообще уже начал помирать. Снизу, — грустно признался минотавр.

— Как это? — удивилась Манки.

— Ноги начали болеть. Распухли. Временами едва ковыляю. Вот носки подарили — малость мне полегчало. Отличные носки! — Авр гордо пошевелил толстой нотой.

— Ух-ух-ух! — одобрила мартышка, оценивая обувку на ощупь.

Носки действительно были странные — Энди до сих пор не приходилось таких видеть: плотные, округлой формы, похоже из толстого войлока.

— Действительно ценный подарок. Это же практически настоящие сапоги, — рулевой тоже потрогал носок-сапог.

— Дама благородная подарила. Исследовательница! — пояснил минотавр. — Говорит, попала не туда, с коор динатами что-то спуталось. Я ей лабиринт показал, поговорили. Она домой было пошла, но вернулась — вот с подарком. Я ей говорю — неудобно же, мне и отдарить нечем, а она «пустое! Мы, угнетенные всех шахт и ан дер граун дов, должны держаться вместе!». Тоже, кстати, матичка.

— И как эта матичка уходила? «В рабы» или поверху? — поинтересовался Энди.

— Она вообще магически исчезала, без определенности, — Авр прислушался к шуму на площади. — Хорошо гуляют. Свадьба — это красиво?

— Не особенно, — поморщился рулевой.

— Красота! — не согласилась мартышка. — Барабанов — ух-ух! Много!

— Давайте вот что, — задумчиво начал излагать план следующей партии Энди. — Гулять будут еще несколько дней. Мы у вас, уважаемый Авр, до следующей ночи передохнем и рискнем прорваться через рабские ворота. Через храмовые идти — все же шумновато получится, весь город всполошится. Проще будет через стражу пройти. А детали плана додумаем у вас. Не возражаете?

— Сочту за честь! С вами весьма интересно, — сказал минотавр.

— Это верно. Боюсь, что сейчас будет как раз чрезвычайно интересный момент, — проворчал рулевой. — Лучше бы вам заранее вниз спуститься.

Основная «интересность» момента заключалась в том, что под рукой не имелось воды. Конечно, можно было сходить к подземному колодцу, но Энди счел такой вариант чересчур сложным и утомительным. Не заслуживали жрецы такого уважения. В общем, воду заменила иная жидкость, благо мочевой пузырь как раз напомнил о себе. Погрузив в миску артефакт, рулевой подошел к храмовой двери и прислушался. Снаружи еще гуляли, но торжество шло наубыль — саркандцы имели немалый свадебный опыт и умело распределяли свои силы на все дни празднования. Вообще Энди свадьбу не очень понимал: с точки зрения прибыльности для князя праздник был вполне объясним, но отчего горожане так воодушевленно поддерживали фальшивые торжества? Впрочем, обычаи аборигенов — всегда загадка для досужих путешественник. А Сарканд вообще отличается скрытностью — могли бы хоть новую княгиню показать. Ну, да ладно. К чему это любопытство? Имело смысл побеспокоиться о ювелирах: вполне достойное семейство, если не считать младшего глуповатого сына. Пришли ли в себя домочадцы, не разгневался ли князь?

Энди вздохнул и осторожно отодвинул массивный запор на двери. Теперь медлить не стоило: случайные свидетели колдовства были бы откровенно излишни. Рулевой еще раз просчитал отыгрыш к колодцу и наклонил миску перед живыми статуями…

…Нужно признать, смена состава жидкости разительно изменила воздействие драгоценного Стража. Видимо, дело в разнице коэффициентов оптического преломления. Жрецы ожили и мгновенно начали драться. В безмолвии слышались лишь звуки ударов, скрип раздираемой одежды и треск ломающихся костей. Шокированный «колдун» повис на решетке внутри колодца, в некоторых сомнениях попробовал завинтить болт-замок. Чувство беззащитности рук, подставленных под любой случайный удар, оказалось до крайности неприятным. Энди наживил квадратную гайку и поспешил съехать на дно колодца.

— И что они там? — спросил, прислушиваясь, любознательный минотавр.

— В большой злобе, — не стал скрывать неприглядную правду Энди.

Узники лабиринта послушали хрипы и треск мебели наверху.

— Пожалуй, нам лучше уйти, — признал чувствительный Авр.

Мужчины подняли труп, обезьяна волокла узел с трофеями и пику, прихваченную из храма на всякий случай — оружием Манки норовила прощупать путь.

— Все же колдовство — жутко таинственная вещь, — задумчиво сказал минотавр.

— Точно. Лучше без колдовства обходиться, — Энди перехватил порядком окоченевшее тело, дабы удачнее миновать поворот. — Но порой сталкиваешься и с магией, куда же деваться.

— Таков мир, — подтвердил Авр и посоветовал обезьяне: — Неси наконечником назад, а то ты нас подколешь.

— Извиняюсь, разворачивать длинное оружие. — У-ухх, вовсе слепая.

профыркала несвойственное ей

слово Манки и принялась

Пришлось ждать неловкую пикинершу. Наконец, выбрались к кладбищу.

— Тут и хороню, — указал минотавр на тщательно заложенный камнями проход.

— Аккуратно, — похвалил Энди.

— Вы к колодцу ступайте, — предложил хозяин подземелья. — Вы устали и дело не особо приятное. Да и зверьки шныряют, а они чужих не любят.

Энди поблагодарил и повел мартышку к колодцу.

— У-ух, я не совсем понимать, — вполголоса сказала Манки. — Он мясо мертвых ест или зверьков?

— Полагаю, сначала крысы едят мертвецов, а потом он съедает крыс. Он приличный минотавр и знает порядок.

— Да, так гораздо приличнее, — согласилась мартышка. — Он мне, уу-х, нравится.

— Хочешь остаться здесь?

— То будет невкусно. Моря нет, рыбы нет, солнца нет. Нет, я идти на катер. С тобой. А Авра взять вместе с нас, ух-хух-хух?

— Мы можем еще раз ему предложить. Слушай, Манки, я хотел сказать…

— Я обезьяна, а не глупый гребец. Ух-о-о, ты меня вкусно успокоил. Я — не приставать. Понимать: я — простой островная примат, ты — рулевой и почти маг! Красавец! Где тут ровня?

Энди подумал что, кажется, мартышка осваивает иронию. Впрочем, разбор розыгрыша сложных партий имеет смысл оставить на потом.

— Вот он, колодец.

Вода негромко журчала: чистая, проточная, но уж слишком холодная. Узники лабиринта не торопясь напились и умылись. По коридору кто-то пробежал, донеслись загнанные стоны и мольбы. Мартышка завертела головой.

— Это отставшие жертвы. Никак до дверей «в рабы» не добегут, — объяснил Энди. — Коридор закольцован, нужно сообразить где ворота, но не все соображают.

— Ух-ху-ху — с печалью вздохнула Манки, — совсем тупые.

— Не так тупы как испуганы, — защитил несчастных жертв рулевой. — Все же темнота, волнение, отчаяние.

— Понимай. Ноя тут местами вижу. Но мало, — призналась обезьяна.

— Это минотавр чем-то светящимся повороты и углы метит. Чтобы жертвенные не особенно лбы расшибали, — пояснил Энди, давно уж заметивший мерцающие нездоровым серебром мазки странной краски на стенах.

В коридоре тактично покашляли, вошел бесшумный, невзирая на размеры, минотавр:

— Похоронил как положено. Вы есть хотите? Я двух зверьков освежевал, не думал, что сегодня будут еще жертвовать. Есть немного соль-мха, с ним вкуснее. Можно воды набрать и в мой зал пройти.

— Ух, мы же только завтракали, — напомнила обезьяна. — А где твой зал?

Минотавр показал свое обиталище. Мартышка ощупывала стены и ложе, хвалила. На Энди произвел впечатление календарь: аккуратные черточки, подытоженные по десяткам, занимали все стену и уже перебрались на соседнюю.

— Для подземного жителя ты ведешь вахтенный журнал просто образцово, — с искренним уважением признал рулевой.

Про журнал Авр понял:

— Жизнь такова, нужно ее ценить день за днем. Если бы не ноги, и жаловаться не на что. Дело в лабиринте всегда найдется. Вот одеяло — плел сам, с узлами долго решал. С того края кривовато, но потом лучше пошло.

Одеяло, сплетенное из тех же красных нитей, коих в лабиринте было напутано предостаточно, действительно украшало жилище одинокого минотавра. Сейчас на ложе развалилась, забывшая, что тьма — тьма не для всех. Манки, задрала ногу на ногу и задумчиво трогала одеяло. Одна нога (естественно, та, что поглаже) оголилась, тапок покачивался на кончиках пальцев. Минотавр смотрел на гостью со сложными чувствами. Энди догадался, что обезьяна не то чтобы уж совсем обо всем позабыла, и хотел намекнуть, но Манки уже одернула подол и легла поприличнее, свернувшись клубком.

Уставшая мартышка задремала, а мужчины беседовали о происходящем наверху.

…— эти свадьбы Сарканд до добра не доведут, — тихо рассказывал минотавр. — С жертвами должен быть порядок. А в последнее время, то сыплются как жуки весной, то сунут мимоходом непонятно кого и много дней тишина. Все ж, ежели жертвуешь, так сталкивая осторожно, аккуратно, или спускай на веревке. Зимой пожертвовали троих — те все кости переломали. Один парень дней десять отлеживался, я ему ребра замотал, да куда там. Помер.

— Мне кажется, нынешний князь не особо удачливый правитель, — осторожно предположил Энди.

— Плесень, а не князь! — решительно заявил, как оказалось, не чуждый революционным настроениям, минотавр. — Вот его отец — тот поумней был. Но отравили его. В смысле, я за достоверность отравления, конечно, поручиться не могу, но так говорят. Три года назад пожертвовали сюда одного умного старичка. Раб из него, конечно, никакой. Но мудр был и знающ. Свечей с собой прихватил, заранее знал свой приговор. У меня прекрасный огарок хранится, да. Старичок много рассказывал. Он из судовладельцев был, про заговоры знал и всякое такое. За то и в лабиринт согнали. Будто у меня туг тюрьма, а не святое жертвенное место.

— Умер?

— Нет. В рабы пошел. Передохнул малость, поразмыслил. Говорит: «я еще подергаюсь, начать сначала — это никогда не поздно».

— Умный человек.

— Это верно. Интересно с ним было. Вообще, интересные люди частенько попадаются. Раз в год уж точно. А то и чаще. Но им же здесь — как могила. Что ж, я понимаю, — минотавр печально обхватил свои колени в уютных носках.

— А сам-то ты как? Все же нет желания рискнуть и начать новую Верхнюю жизнь? Верно же говорят умные люди — никогда не поздно начать сначала, — вернулся к актуальному вопросу осторожный штурвальный.

— Мысли такие всегда были, — признался Авр. — Мне и мама говорила — если боги позволят и почувствуешь что готов, выходи к солнцу. Но то когда говорилось? Я же ослепну, да и ноги уже умирать начали. Нет, поздно мне мечтать.

— Постой, ты, что, свою маму помнишь? — уточнил немало изумленный Энди.

— Так она меня сюда и привела. Плакали мы вместе, — минотавр скованно покрутил головой. — Печальные дни. А куда деваться? Еще трое братьев. Не всей же семьей погибать? Они-то люди, а я вот так., минотавриком уродился. Нет, мама у меня очень хорошая была. Сердце у нее разрывалось, все, что могла она для меня сделала. Я все ее советы помню. И бутыль вон храню. Она сказала «на черный день». Но, конечно, самый-самый черный разве определишь? Отпиваю по глоточку, когда сильно подпирает. Вкуснота! Думаю, как смерть повыше коленок подлезет, так допью да помру. Как думаешь, с какого места Совсем Смерть считается?

— Не знаю. Откровенно говоря, моя смерть прямиком с головы и начала. Потом дело как-то приостановилось.

Помолчали. Мартышка-притворщица безмолвно плакала. Минотавр все равно заметил — знаком спросил — отчего так? Энди развел руками. Видимо, обезьянка свою маму тоже помнила или, по крайней мере, о ней думала-вспоминала. Вообще-то, лабиринт не место для умолчаний. Темнота и покой способствуют полной откровенности.

— Я полагаю, что с мамами вам повезло, — пробурчал рулевой. — Моя-то мать вполне жива, да только плевать на меня хотела. Даже когда почти рядом жил, зайти проведать даже не думала. Обидно было, но свыкся уж давно.

— Бывает и так, — сказал умный минотавр. — Не огорчайся.

— Да чего уж теперь. Но насчет ног ты напрасно. Скорее всего, это ревматизм. Довольно часто с людьми случается. Тепло и сухость вполне помогают излечению. Ну и к лекарю неплохо бы наведаться.

— Лекарей сюда жертвуют редко, — усмехнулся Авр. — Пока ни разу не скинули. Так что придется мне как-то обойтись.

— Не дури, — сипло сказала мартышка. — У-ух, пошли с нами. Лекарь у нас есть. Настоящий док, а не хамло какое! Энди, чего язык прикусил?

— Я не молчу. Лекарь у нас есть и приотличнейший. Но до него еще нужно добраться, — напомнил рулевой.

— Трудности меня не пугают, — вздохнул минотавр. — Но обузой быть не хочу. Да и не умею. Я хожу трудно, а еще как и ослепну. Как называется… «как крот», вот! Что это, кстати, за дарк такой, никто не знает?

— Крот — это выдумка. Из мира, у-ухух, мертвых, — не замедлила предположить не чуждая склонностей к поэтическим фантазиям, обезьяна.

— Крот — это очень мелкое подземное животное. Я их в детстве видел, — признался Энди. — Да боги с ними, с кротами. Авр, шанс есть и недурной. Наденешь очки, выйдем ночью, прикинешь, как и что. Если совсем будет плохо, что мешает вернуться в лабиринт? Пробьешься, сюда влезть всяко проще чем отсюда. Но мне кажется, ты вполне способен к вольному существованию.

— Хотелось бы верить, — минотавр явно колебался. — Но как я могу взять очки? Это большая ценность!

— Слушай, давай начистоту. Ты весьма толковый дарк. Нам бы в команде такой не помешал. Ну, или не в команде, а просто как надежный друг с подземными способностями. При желании всегда будем друг другу полезны. У нас вот даже обезьяна, уж на что была безмозгла и какашками кидалась, а вполне при деле, цветет и хорошеет.

— А ты. Манки, совсем была безмозгла? — заинтересовался Авр.

— Ух, ваматвж, я не безмозглая была, а очень дикая! — обиделась мартышка.

— Бесспорно, у каждого из нас есть и останутся, как недостатки, так и достоинства. И глаза здесь не главное, — намекнул Энди. — Пойдешь в ночную вахту, оно бы нам не помешало. Мне ночами иной раз и поговорить не с кем.

— Море, да, — минотавр на миг зажмурился. — Мне кажется, я его помню. Красивое!

— Вкусно, ух-ух-ух! — подтвердила «очень дикая».

Энди лежал и придумывал конкретную последовательность ударов очередного розыгрыша, а соратники укорачивали древко пики и обменивались боевыми воспоминаниями. Кстати, рулевой услышал довольно много любопытного об искусстве метания камней, кривых палок и «вонь-хлоп». Авр тоже имел некоторый опыт рукопашных схваток — в лабиринт иной раз скидывали весьма неадекватных и буйных жертв. Некоторые из этих безумцев почему-то винили в своих неприятностях именно минотавра. «Им разве сходу объяснишь»?

Шифровка

Лагуна — Твин Кастлу

…Ситуация обострилась. Возможно, объект все-таки имеет второе дно. Цель действий по-прежнему не ясна, но все покатилось живенько. Продолжаем наблюдение.

Кстати, насчет оплаты внеурочных и прочего бездуховного. Что там нынче с котировками акций «Нельсона» и как отнесутся акционеры к возможному открытию дочернего предприятия «Нельсон-Авиапочта морей»? Естественно, при условии создания профильного профсоюза, достойных условий труда и официальной практики академических отпусков. Тут нам финансовые средства предлагают. Брать или не брать? Дело-то хлопотное…

Из блокнота'/ запальные размышления и склероз "

К вопросу о разности минотавров и ответственности производителей, (проф. Л. Островитянская).

Консультировалась с К. Линнеем и Карлушей Дарвином. Посидели добро, но к однозначному ответу не пришли. Про минотавров вообще сугубо мутно — лабораторных исследований недостаточно. В несуразице оценок биометрических параметров виноваты, очевидно, антики: сами-то они были мелковаты, зато фантазией воспаряли. По совести говоря, размеры миноского Мини надлежит урезать раза в три. Будет время, схожу, проверю, (рулетку не забыть!) Но в биологическом конструировании полно и иных загадок. Вот: сахелантроп, ардапитек. Homo antecessor и Homo sapiens, автрало-афаро-гайдельбергпитеки и прочая неандертало-шобла. В принципе, логика экспериментаторов понятна, тупиковость сляпанных моделей вполне очевидна. Но чего инициаторы опытов хотели добиться в идеале-то? Теорий масса, ответа нет. Договорились подумать и пересечься еще раз. (Карлу занести аспирина, Карлуше — еще одну модельку «Бигля» (и клей!!!))

Проснулись узники лабиринта от невыносимого рева — мощный звук, угрожающе дребезжа, разлетался по подземелью, бился о потолок и стены тупиков.

— Можете еще поспать, — в паузе сокрушительного рева и эха сказал Авр. — Это вроде бы я. Требую новых жертв.

— Уху-хух-себе! А зачем ты требуешь? — оглушенная мартышка ошалело озиралась во тьме.

— Это не Авр требует. Это требует труба от его имени, — объяснил, морщась, рулевой — рев болезненно воздействовал на болотные уши.

— Трубы! — уточнил минотавр. — Старинная вмурованная медь. Левая труба засорилась камнями, чистоты звука уже не дает. Нынче жрец вообще уже не тот: вовсе не хотят ничего чистить и работать. Но жертв сегодня не будет. Так сигналят — в назидание и для порядка.

Пережили еще один рев-призыв, обсудили вырождение жрецов и начали собираться. Угадать точное время было сложновато, но Авр уверял, что уже вечереет. План на фрейм был достаточно прост, а пожитков у минотавра имелось не то чтобы очень много. Решили на прощанье зажечь свет — мужчинам требовалось приучать глаза к огню, ибо блаженная темнота должна в скором будущем закончиться. Манки гордо высекла огонь — огниво, как и нож, жрецам отдавать обезьяна не стала бы ни за что, да те и не настаивали. Общение с жертвами у храмового колодца было упрощено: хочешь иметь шанс остаться наверху — выкладывай все ценное. Упрямых спихивали в первую очередь, а всяких умных-щедрых уже во вторую.

При свете заветного огарка жилой зал казался гораздо теснее. Минотавр, страдая от света, нацарапал в настенном календаре очередную полоску.

— Вдруг и вправду это последний день? Не верится.

— Наверху не так плохо. Ух-ху, если головой соображаешь — выживешь, — разъяснила мартышка. — Если тупишь, тогда нхвсж! — забьют всмерть шваброй.

— Она шутит, — заверил Энди.

— Я⁈ Ух-ух-ох-ох! Мне с домом даже попрощаться не дали! — возмутилась Манки.

— А как ты уходила? — поинтересовался минотавр.

— Меня предали, спихнули в море, утопили, связали сетью, насильно оживили, а потом стали забивать вонючей шваброй, — с горькой гордостью перечислила цепь судьбоносных событий бесстрашная обезьяна. — Вот такое ух!

— Может потом еще и надругались? — не удержался и предположил рулевой.

— Память не вмещает всех жутких бед, — подумав, сообщила Манки. — Я в самом начале башкой треснулась, с таким жутким ух-ух, и уже не уверена как все шло!

— Шутите, — догадался минотавр. — А мне вот немного страшно.

Энди по-дружески похлопал подземного обитателя по массивному плечу. Авр, хоть и был самоучкой, по праву мог считаться отличнейшим игроком в индивидуальный снукер-гранд. А беспокойство перед решающим матч-болом с судьбой свойственно каждому мыслящему существу.

Время еще оставалось (Энди считал необходимым выступить уже в полной темноте). Перекусив парой крыс, жертвы и хозяин пошли прогуляться по лабиринту — у минотавра тут с каждым камнем было связано какое-то воспоминания, желание попрощаться было вполне объяснимо. Манки, поухивая, ушла с огарком вперед: подземелье, знакомое ей только на ощупь, весьма интересовало любознательную мартышку. Мужчины миновали кладбище, минотавр поправил камни в кладке:

— Сто двадцать четыре человека, насколько мне помниться.

— Пусть боги и судьба даруют им покой. Авр, а как ты научился считать?

— Кажется, меня еще мама начинала учить. Потом как-то сам собой. Это, вроде бы было несложно, — попытался вспомнить минотавр.

— А как с письмом и чтением?

— Буквы выспросил у жертв, заучил и накарябать на камне умею. Вот читать здесь вообще нечего.

— Еще один повод выйти в мир, — ободрил нового друга Энди. — Там есть что почитать. К примеру, в Глоре выходят недурные газеты. Я в них даже кроссворд видел.

— Вам-то точно нужно отсюда выбираться, — признал минотавр. — Сейчас взглянем на Стражницкий выход. Полагаю, там прорваться будет не так уж сложно. Вот дальше…

— Дальше Манки тебя поведет. В определенном смысле Сарканд похож на ее острова: полным полно скал, обезьяна себя чувствует неплохо. Главное, присмотри, чтобы ее не утянуло к барабанам и свету. Это для вас обоих будет вредно.

Впереди замелькал огонек свечи, оживленно заухала мартышка:

— Тут девка!

— Манки! — ужаснулся шокированный Энди.

— Ух, извиняюсь. Девица. Принаряженная! Княжья!

— Неужели она в рабы не выбралась? — встревожился минотавр.

Девица сидела под стеной, заслоняясь ладонями от слепящего огонька свечи.

— Не свети ей в лицо, — потребовал Энди.

— Ух-хух-хух! А куда ей светить? — заворчала обезьяна.

Девица была весьма юной, относительно миловидной, наряженной в изящное, хотя и жутко выпачканное белое платье. Волосы, уложенные в высокую прическу, растрепались и облипли паутиной.

— А какое отношение она имеет к князю? — засомневался рулевой.

Обезьяна захихикала:

— Сэр Энди, ты где был-то? Тут же свадьба! А это ж, ух-ух-хох, невеста!

— Полагаю, да, — подтвердил минотавр, с любопытством разглядывая девушку. — Невеста князя. Или уже жена? Не знаю, как оно должно считаться. Но я думал, она, гм, посолиднее. Все же княжеская

Особа в белом, действительно, была худощава — ничуть не откормленнее Манки. На взгляд рулевого, будущие княгини, пусть даже столь захудалых городов как Сарканд, должны быть ярче и виднее. Здесь: острый подбородок, худые колени, отсутствие признаков пышности в э-э… необходимых для благородной леди деталях. Девушка уставилась на минотавра в полнейшем ужасе, похоже даже онемела. Впрочем, последнее вполне понятно: рогатый и малокрасивый Авр сейчас еще и зверски морщиться от света — такое кого угодно напугает. Но все же эта девица абсолютно непохожа на невесту.

— Ух-ху! Чего молчишь как побитая? — поинтересовалась мартышка.

Девица в белом скорчила невразумительную гримаску (тут выяснилось, что у нее острые, хотя и правильные зубы) но оторваться от лицезрения ужасного хозяина лабиринта так и не смогла.

— Влюбилась, не иначе, — прокомментировала сытая и развеселившаяся Манки.

Тут из-под руки молчаливой девицы высунулась маленькая усатая мордочка и сурово присвистнула:

— Сю!

Грызун был пушист, породой не совсем очевиден, но агрессивен.

Манки отпрыгнула и ткнула пальцем:

— Шмык! Вот за эту гадливость князь девицу и сжертвовал!

— Какой милый зверек! — восхитился минотавр и потянул к грызуну лапу.

Грызун, прежде не видевший Авра, взглянул на темного гиганта, в панике выпучил глазки:

— Сю-ююююю⁈

Нервы редкопородной крысы не выдержали, она рванула прочь от чудовища. Девушка, с тревожным «ыыы!» метнулась в темноту следом за питомцем.

— Ух-хухух! Ноги поломаете! — предупредила мартышка, вздымая прикрытую ладонью свечу и упрыгивая по коридору следом за беглецами.

— Я же только погладить… — горько вздохнул Авр и двинулся следом.

Энди пожал плечами и сел под стену. Здесь царил едва ощутимый запах духов. Неужели действительно княгиня? Но почему здесь, в лабиринте? Властитель Сарканда решил ускорить круговорот невест в природе?

Размышляя над загадочными фрагментами этой головоломки и думая о том, что из подземелья еще и выбраться не успели, а суета уже началась, ночной рулевой любовался спокойной темнотой. По опыту вчерашнего дня Энди знал что круговой пробег стандартной жертвы по лабиринту занимает около восьми минут, это если в единицах измерений старого недоброго мира.

Видимо, пушистый грызун имел недурное ночное зрение, поскольку бегал гораздо шустрее стандартной жертвы. Мягкий мячик несся по коридору, подпрыгивая и резво отталкивая как от пола, так и от выступов стен. При виде поднявшегося навстречу Энди, зверек прижал круглые ушки, грозно оскалил резцы приличных размеров. Судя по выражению морды, крыса была самочкой.

— Пардон, мадам! — отчего-то по-французски извинился ночной рулевой и перехватил норовящий отрикошетить к потолку живой шар. Зверек яростно клацнул зубами, заизвивался, пытаясь вырваться из мозолистой матроской руки или хотя бы славно цапнуть ее за пальцы. Но держать пленницу за мягкую шкурку на шивороте было удобно, а попытки кусать Энди умело отклонял. Из коридора вышел печальный минотавр, мартышка сидела на его спине и бережно защищала ладонью остаток свечи.

— Верхние меня все же сильно боятся, — вздохнул Авр.

— Не все! Ух-хух, вовсе не все, — утешила его верховая обезьяна.

— Кстати, это недурная идея, — признал Энди, следя за зверьком — мадам-крыса отчаянно пыталась выскочить из собственной шкурки и все-таки цапнуть пленителя. Экая боевая неукротимость.

Последней из коридора вышла пошатывающаяся девушка — внезапный круговой забег ей дался нелегко.

— Мисс, мы решительно извиняемся, произошло недоразумение, никто не хотел вашей питомице вреда, — сказал Энди, возвращая хозяйке неукротимого зверька — тот немедля втиснулся в декольте платья, и принялся скалиться уже оттуда. — Мы не ожидали встретить здесь вас и вашу пушистую подругу, вы же, без сомнения, были напуганы нашим внезапным появлением. В лабиринтах подобные случае, увы, нередки. Позвольте представиться…

Энди отрекомендовал присутствующих, сам назвался «другом мисс Манки».

— А вас-то как зовут, ух? — прищурилась обезьяна на несчастную жертву свадьбы.

— Манки, вспомни об инструменте приборке! — призвал Энди подругу. — Нельзя вести себя так невоспитанно, тем более в отношении особы, ограниченной в выражении своих чувств. Дамы и так весьма измучены.

— Ы-их, — горько признала девушка-жертва.

— У-эх! Что, правда, немая⁈ — восхитилась мартышка. — Слышь, Авр, а в городе не врали!

— Манки, ряди всего святого, изволь обойтись без вульгарности! — рассердился Энди. — Давайте проводим дам к воде, им необходимо умыться и напиться. Если хозяин лабиринта, конечно, не возражает…

Жертвы отдыхали и беседовали с минотавром и мартышкой — последние изо всех сил старались вести себя гостеприимно. Как ни странно, немота несостоявшейся княгини абсолютно не мешала взаимопониманию: девушка, представившаяся кратким именем Ша, умела удивительно доходчиво пользоваться смесью жестикуляцией, мимики и односложных восклицаний. В некоторые моменты ей на помощь приходила пушистая подруга, подчеркивающая своим присвистом и разнообразными «сю!» оттенки сказанного. В целом эта странная пара производила впечатление достаточно опытных игроков в снукер-гранд, пусть из скромности и не пытавшихся подчеркивать свои достоинства. Учитывая складывающиеся обстоятельства, это качество им было только на пользу.

— Что ж, пора выходить из этой непростой ситуации, — кашлянул Энди.

Беседующие на просторной минотавровой «кровати» немедля притихли и обратили внимание на рулевого — Энди был чужд любым желаниям «возглавлять и командовать», но иных кандидатур на должность капитана попросту не имелось.

— Насколько я понимаю, следовать обычной дорогой «в рабы», вы не собираетесь? — скорее констатировал, чем высказал предположение Энди.

Жертвы дружно замотали головами. Ша уже рассказывала-показывала, что побывала в рабынях и сейчас повторять этот неоднозначный опыт у нее нет ни времени, ни настроения. Достойная твердость для столь юной девушки. Ситуация ясна, но вежливость требовала произнести несколько вводных слов.

— В таком случае предлагаю присоединиться к нам, — продолжил рулевой. — Замысел прост: пробиваемся сквозь стражу, далее, при необходимости, я отвлекаю противника, а Манки уводит вас к спокойному месту. Возможно, отвлекать никого не придется, но ситуацию при выходе мы знаем лишь приблизительно.

— Ых, эу, ны… — принялась показывать несостоявшаяся княжна.

Как оказалось, в ситуации она кое-что понимала, поскольку представляла куда именно выведет «Стражницкий выход». Шары на столе расположились примерно так: выйти можно только в башню, оттуда рабов обычно препровождали к торговом воротам у рынка и передавали на руки покупателям. Но это в спокойные будние дни. Нынче, и вокруг башни, и вокруг рынка толклось слишком много празднующих. Незаметно выйти будет практически невозможно.

— Именно поэтому вы и ждали окончания этой странной свадьбы? — догадался Энди.

— Сю! — твердо подтвердил зверек, причисляющий себя к малоизвестной и редчайшей породе странствующих шуршулл — об этом нацарапала на стене грамотная, но несчастливая в браке «княгиня».

— План выжидания логичен, но нам, к сожалению, не подходит, — объяснил рулевой. — Видите ли, могут возникнуть проблемы в порту, и мы упустим судно. Или вы собираетесь надолго задерживаться в Сарканде?

Задерживаться в городе свадебные жертвы не собирались. По-правде говоря, унылая княжеская столица всем поднадоела, даже минотавру.

— Пробиваемся, — подвел итог краткому обсуждению Энди. — Мисс Ша, то, что вы знаете город, пусть и поверхностно, весьма облегчает задачу. В первое время господину минотавру потребуется помощь. Сразу адаптироваться снаружи Авру будет сложно.

— Ны, ы? — скромно предложила девушка.

— Хорошо, обойдемся без церемоний и упростим обращение, — согласился рулевой. — В конце концов, мы в бою, давайте без титулов…

Девица с лаконичным именем Ша производила приятное впечатление. Избытком манер и воспитанности она явно не страдала, но прилично вести себя умела. Робкими этих подруг опять же назвать было сложно. Проскочат. Манки тоже держала себя недурно: никаких признаков ревности, сама доброжелательность пополам с любопытством. Подобное настроения всех присутствующих можно назвать истинным везением.

Перешли к последним приготовлениям. Ша с шуршуллой наблюдали с некоторым ужасом и восторгом: похоже, в их практике (несомненно, богатой) подобного плана прорыва сквозь противника еще не бывало.

Пахло уттыком. Энди и минотавр закончили обнюхивать дверь и многозначительно переглянулись. Что ж, шары для розыгрыша заняли благоприятное положение. Из-за двери доносился отдаленный грохот уличных барабанов, крики праздновавших, поближе невнятно разговаривали, кого-то ругали стражники. Тянуть было нечего — Энди предупреждающе тронул за локоть ничего не видящую обезьяну. Авр хотел известить ослепшую немую, но ту уже потеребила коготками за руку шуршулла — зверек видел во тьме не хуже рулевого.

Манки тщательно ощупала дверь — преграда «Стражницкого выхода» была сколочена из весьма крепких досок, крошечные щели мерцали лишь вверху. Мартышка была совершенно права — первые мгновения должны решить почти все, подробное изучение двери лишним не будет. Энди ободряюще погладил подругу по узкой спине — как ни странно, великоватое свадебное платье обезьянке вполне шло: светлая хорошая ткань обтекала щуплую сутулую фигурку, делая и женственнее, и выше. Манки кивнула — она была сосредоточена и готова.

Минотавр кинул последний взгляд во глубины родного подземелья, неслышно вздохнул и сжал локоть Ши. Отставная невеста медлить не стала:

— Ы! Ых! Ммммм!

Колотила она в дверь кулачками отчаянно, но слабосильно, разумно скрывая восстановленные при помощи спокойного отдыха и крысиного мяса, силы.

— Ыы! Ы!

За дверью услышали:

— О, никак жива избранница? Надо же…

Неучтивые стражи грубо пошутили насчет княжеской невесты и минотавра (упомянутый дарк лишь пожал широченными плечами, а «ыкающая» жертва подземелья поморщилась). Заскрипел отодвигаемый засов…

Манки напряглась: под платьем на миг обозначились узкие, почти железные мускулы. Касанием проверила нож под платьем — Энди очень надеялся, что оружие ей не понадобиться, но обезьянка опять же абсолютно права. Сейчас любое движение игрового кия должно быть безукоризненным…

Дверь приоткрылась — с осторожностью, стражники имели немалый опыт в общении с нервными жертвами. Но противостоять обезьянам им не доводилось. Манки мгновенно просочилась сквозь щель — гибкая как змея, быстрая и мелкая, юркнула на уровне колен воинов. И уже изнутри взвыла:

— Ыыыыы! Ух, ыы же! Минотавр! Ыыыы!

— Взбесилась! — ахнул один из стражников, пытаясь схватить фигуру в белом. — Держите ее!

Стражников было шестеро — в этом предположении по численности врага атакующие почти не ошиблись. Кто-то из воинов схватил веревку с кожаными ремнями-путами, другие заслонили проход к двери из башни. Но Манки туда и не стремилась. В одно мгновение обезьяна взлетела на пиршественный стол, сшибла нижней лапой висящий над столом большой светильник: угли посыпались на миски и кувшины с уттыком. Далее обезьяна прямо со стола скакнула на плечи оторопевшего стража, выдернула из крепления на стене факел и крепко огрела чадящим оружием другого воина по шлему:

— Ыы-ух, минотавр идет, нахвавжо!

Потухший факел полетел в рожу подступающему стражнику, мартышка перепрыгнула на цепь котла, завывая от жара, перевернула котел в очаг. Помещение наполнилось паром, дымом и руганью. Один из воинов перехватил неистово скачущую обезьяну, за что немедля поплатился полуоткушеным ухом…

Далее Энди не смотрел, поскольку уже оказался в комнате и занялся делом. Сбить со стены последний факел было несложно, далее оставалось валить с ног потерявших ориентиры воинов, что рулевой и делал посредством ударов древком багра-коротыша под кольчужный дых и по затылкам. Последнего стражника поймал минотавр и бережно стукнул лбом о стену.

— Ух, все, что ли, ух-э? — недоверчиво спросила в дымной темноте мартышка и принялась плеваться.

— Пока все. Что с тобой?

— Приматка успела привыкнуть к чистым, ух, джентльменским ушам. Теперь противно, — сообщила мартышка, с треском сдирая что-то с бесчувственного тела стражника.

— Шумно-то там как, — пробормотал минотавр, с ужасом глядя на бойницы башни.

— Праздник. Обычно в подлунном мире много тише. От этих барабанов голова просто разламывается, — признался Энди. — Но как подальше отойдете, будет поспокойнее.

Девица Ши, в относительной полутьме обретшая уверенность, проявила похвальную расторопность и уже вытаскивала из лабиринта увязанные пожитки. Пора было переходить к следующему этапу розыгрыша.

— Уходите сразу. Манки, если что, догонит. В любом случае собираемся у груши, — напомнил Энди. — Как я свечусь?

Шу, успевшая выглянуть из окошечка в двери башни, оглянулась и подняла большой палец. Жест, бесспорно, был одобрительным.

Энди действительно светился: смазанное минотавровым маркирующим средством лицо и руки слегка чесались, да и вообще запах был малоприятен, но тут уж ничего не поделаешь. На одежду запасов смеси не хватило, но некоторый ореол измазанные плечи и рукава давали.

— Ы! — с трепетом сказала Шу, разматывая нитяное одеяло.

Рулевой кивнул

отыгрыш однозначно спорный, но если можно избежать бессмысленных смертей, то цивилизованные создания просто обязаны это сделать. Мартышка запрыгнула Энди на спину, на них накинули огромное одеяло.

— Все же узелки не задались, — посетовал минотавр, разглаживая свое плетеное детище.

— Ых, ых! — запротестовала Шу, эффектно драпируя складки импровизированной накидки-мантии. Шуршулла поддержала соратницу коротким свистом — изделие лап минотавра нравилось обеим.

— Давай сигнал, — попросил Энди хозяина лабиринта.

Минотавр подошел к мятым раструбам из потемневшей меди — сигнальные трубы «жертвования» уходили под камень подобно неуклюжей пародии на некую паровую охлаждающую систему.

— Всегда подумывал это свершить и показать людям как надо, — признался Авр, примериваясь к наконечникам раструбов и набирая воздуха в необъятную грудь.

Энди осознал что поглаживает колено мартышки — та сидела, тесно прижавшись под одеялом, почти невесомая, озабоченная удержанием тлеющих углей на остриях вилок, позаимствованных со стола стражников. Впрочем, не так уж озабоченная. Немедля прошептала в ухо:

— А вторая коленка ух как глаже.

Ответить Энди не успел, поскольку жертвоприношении и все оглохли…

…Зудящий рев меди еще вибрировал глубоко в камне, когда Энди распахнул дверь башни…

Народ снаружи замер: на гудящую башню обернулись сотни лиц, озаренных огнями факелов и жаровен. Смотрели и стоящие рядом, пялились и из-за крайних пиршественных столов, и дальше, дальше… тоже лица… Чудовищный рев меди заставил замереть всех. И вся площадь видела возникшую на пороге башни фигуру: крупную, уродливую и горбатую, запахнутую в кровавый длинный плащ.

Мартышка дунула на угли и под капюшоном чудовища — там, где и лица быть не могло — зажглись яркие «глаза»

— Я вышел к вам! — рявкнул Энди во все горло. — Зверь Сарканда пришел на свадьбу!

Вышло, должно быть, даже слишком звучно, поскольку мартышка чуть не упала со своего «коня». Ну, Энди и сам был порядком оглушен предыдущей неистовой трубой.

— Я пришел! За вами! — прогрохотал рулевой повторно, призывая на помощь все силу матросских легких и темных болотных вод.

— У-ууууууух, — низким сиплым эхом поддержала из-под одеяла мартышка. Видимо, для нужной сиплости она зажала себе нос, поскольку один глаз-уголь, соскользнул с двузубой вилки.

Получилось, что Саркандский Зверь подмигнул своим обожаемым горожанам. Возможно, это сыграло решающую роль…

Храмовая площадь в ужасе закричала. Энди понял, что добром из города уже не выбраться — вот просто таки суждено здесь навсегда оглохнуть.

не

минотавр дал

сигнал

последнем

…Энди прыгал через скамейки и бежал по столам — пирующих вокруг уже не было: зато у виадука и всех выходов с площади творилось истинное светопреставление — давились там просто жутко. Мартышка на спине вроде бы во все горло завывала и радостно ухухукала, хотя смысла в этом не было никакого — вопли толпы и треск ломающейся мебели заглушали все…

Сшибая кувшины, горшки, кости и недоеденных жареных курей, горбатая тень в развивающемся плаще пронеслась через площадь. Багор-коротыш Энди держал наготове, но пускать оружие в ход пришлось всего лишь раз — какой-то сбрендивший купец сослепу кинулся наперерез. Энди развернул безумца крюком багра и сшиб с ног… Потом Манки исключительно из обезьяньей вредности метнула вилку в какого-то удирающего стражника… Потом площадь кончилась, Энди свернул вдоль стены в вонючую тень закоулка:

— Спрыгивай!

— Ух! А если… — начала мартышка.

— Я тебе сейчас такую швабру устрою, — с чувством предупредил рулевой.

Манки фыркнула, спрыгнула и немедля полезла на стену. Энди, также не задерживаясь, принялся взбираться на противоположную. Каменная кладка позволяла, но вот громоздкое плащ-одеяло весьма затруднял маневры. Придется потерпеть: остальные беглецы должны уйти подальше, а значит, лже-минотавру нужно привлечь к себе внимание и любая скромность в этом деле излишня.

Энди прошелся по крыше — дом подвернулся богатый, добротный. Рулевой окинул взглядом угол площади: сплошные убытки по части разбитой праздничной мебели и посуды. Вдоль стен отползали помятые пострадавшие, в ближайшем переулке продолжалась давка, кто-то там нарывно кричал про «ногу-ногу!». Возле храма суетились жрецы, у княжеского помоста и «подарочного места» не было ни души. Все же уважают Зверя в славном городе Сарканде — минотавр может собою гордиться.

Энди подтянулся, простер руки, пытаясь сделать одеяльный плащ повеличественнее и взвыл:

— Жертву мне!

Он не был уверен что его хорошо видно, да и вообще без выразительной горбатости. Зверь заведомо утерял солидную долю своей импозантной внушительности. Однако увидели и оценили.

Энди несколько удивило, что вопли подхватили и у реки, и даже за храмом.

— Зверь! Зверь! Он вышел! — неслось вокруг площади.

Ну, тем лучше.

Энди прыгал по крышам, очень надеясь, что проклятый плащ ни за что не зацепиться. К счастью, труб на саркандских крышах не имелось. Но вообще-то джентльмен (даже болотный) чувствует себя весьма глуповато, галопируя на виду у толпы в столь странном одеянии и временами вопя всякие глупости. Да где же стража?

— Вон он! Вон чудовище! Стреляйте!

Наконец-то! Группа стражников не очень стремительно пересекала площадь. Осторожные бойцы. Энди с определенной тревогой ждал первых стрел. Но ничего страшного — то ли среди лучников не было никого, слышавшего о Робин Гуде, то ли саркандские стрелки попросту стеснялись метить в «минотавра». Тоже верно: какой не есть, а городской бог. Из полудюжины стрел лишь одна попала в крышу.

И все же пора было отыгрывать в дальний борт.

Энди постоял, сложив руки на груди, дождался, когда лучники наложат на тетиву следующие стрелы, красиво откинул полу плаща и отошел от края крыши. В одеяло, кажется, все же попали, но рукоделье минотавра, увы, в любом случае было обречено. Рулевой вспрыгнул на примыкающую к тыльной стороне дома скалу, полез вверх. На площади загалдели в смысле «напугалось проклятое чудовище!». Сейчас осмелеют и кинутся в погоню, что неприятно, но необходимо. В любом случае устраивать эпическую рукопашную битву с саркандским воинством и прославляться навеки душегубством лже-минотавр не собирался…

Выбравшись на верхнюю улицу — оказавшуюся куда поуже и погрязнее — Энди подобрал хвост плаща и огляделся. Воинов здесь пока не было, а напуганные горожане были. Рулевой поправил импровизированный капюшон, шагнул наперерез удирающим горожанам — вот плотный саркандец тащит под мышкой кувшин с уттыком. Энди выпятил намазанный подземным свето-блеском подбородком и грозно рявкнул:

— Куда⁈ Ты отдал мне жену, смертный?

Смысла слов горожанин, похоже не осознал — просто взглянул под капюшон чудовищу, догадался кто перед ним, взвизгнул, неожиданно ловко метнул в монстра кувшин и кинулся удирать. «Зверь-Зверь-Зверь!» вопил беглец, таранно сшибая окружающих. На Энди начали оглядываться — пришлось надуваться и многозначительно кутаться в пышный плащ.

— Готовьте вкусных жен, саркандцы! — провозгласил лже-минотавр и подумал что вряд ли кто расслышит сие непристойное требование. Барабаны, наконец, умолкли, но шуму и так было предостаточно. На площади и в замке пронзительно гудели сигнальные рога, мелькала уйма факелов, что-то отчаянно кричали у княжеского помоста. Вроде бы даже и не минотавра там проклинают. Вот как в таком хаосе божественному Зверю общаться с горожанами?

Энди подобрал обломок жерди размером чуть выше своего роста, для острастки двинул гуманным оружием по спине зазевавшегося купца, горланя о женах и собственном аппетите, сшиб со стены ближайший факел, бахнул дубиной в двери дома. Наконец, взвыл рог и на этой улице — приближались сбившие боевой строй удалые саркандские воины. Рисковать не стоило. Подобрав хвосты плаща, размахивая «палицей» и громогласно напоминая о вкусных женах, лже-минотавр направился в сторону реки. Отчего в голове застряла идиотская мысль об аппетитных горожанках, Энди объяснить не мог. Видимо, сказывалось внезапные и слишком близкие отношения с обезьяной.

К водопаду монстр вышел, сохраняя достойный отрыв от преследующих стражников — те проявляли достойное здравомыслие и под лапы и рога минотавра не рвались. Шумел водопад-река, разбегались граждане, огни факелов мутно отражались в водном тумане. Энди оглянулся — линия стражников приближалась и факела у воинов выглядели куда ярче и неприятнее. Рулевой резко сменил направление, свернув к подъемнику. С деревянной платформы, освещенной единственным факелом, разглядели чудовище, торопливо закрутили рукояти барабана — подъемник начал медлительное движение вверх. Энди в два прыжка настиг неуклюжую конструкцию, запрыгнул со скалы на истертые перила платформы. Шестеро прикованных к лебедке рабов дружно взвыли и чуть не выпустили рукоятки воротов. Рулевой ободрил их магическими и чувствительными прикосновениями жерди:

— Сожрать вас?

Рабы молчали — и правильно — не дело вступать в дискуссию с Великим Зверем.

— Мордами к вороту и вздымайте меня к Луне! — зарычал Энди.

Снизу открыли стрельбу лучники, но без особого успеха. Поскрипывало примитивное устройство, спины рабов живо заблестели потом. Здоровенные парни, таких полезных в лабиринт не бросают, там норовят никчемными жертвами отделаться. Вот и довели столь оскорбительным пренебрежением минотавра до справедливого бунта.

Озираясь, Энди с интересом оценил примитивный, но оригинальный стопор на лебедке. Остальное было не так любопытно — судя по суете факелов и перекличке воинских рогов, стражники только-только преступили к воплощению плана по правильной облаве. Вот у соседних подъемников замелькали огни. Похоже, хотя ночь была и праздничной, часть примитивных механизмов привычно прекратила свою работу и требовалось время для их запуска. Впрочем, Энди не был в этом уверен — ближайшие «лифты» часто скрывались за домами и выступам скал, а пространство восточнее захваченного монстром подъемника напрочь заслонял поток водопада.

— Стоп машина! — взрычал лже-минотавр.

Рабы содрогнулись, но старший из подъемщиков послушно поставил лебедку на стопор.

— Вниз смотреть — на град нечестивый! Почему не возносите хвалы и молитвы Зверю? — вопросил Энди. — Прогневили богов, всех прогневили. Вот ухухукнутся вам грехи, помянете мои слова.

Подъемщики задрожали сильнее, но продолжили хранить молчание. Энди вынул из держателя факел, отворачиваясь от мерзки слепящего пламени, принялся размахивать осветительным прибором, выписывая в воздухе кренделя и иные таинственные знаки. Заметят или нет? От мелькания света уже резко резало глаза.

От мерцающих огоньков параллельно ползущего подъемника вроде бы донеслись крики. Ну, будем надеяться.

— Крутите, нечестивцы! — лже-минотавр подтвердил приказ тычком жерди.

Рабы, не решаясь обернуться к зловещему монстру, навалились на рукояти ворота. Платформа заскрипела, вновь двинулась вверх. Миновали еще одну улицу, на следующей пришлось прекратить общение с послушными подъемщики — «лифт» добрался до верхней точки своего подъема.

— Помолились бы, пока время есть, — посоветовал Энди на прощание.

Подъемщики, звякнув цепью, дружно бухнулись на колени. Эх, рабство — какое отвратительное изобретение цивилизации. Ведь цепь чисто символическая, с палец толщиной. Выдергивай кольца, да иди на все четыре стороны. Нет, здесь-то кормят, а на свободе еще неизвестно как сложится.

производственной:

кривоватые двери

Улица-ярус оказалась производственной: все кривоватые двери входов в многочисленные пещеры заперты. Судя по запаху, здесь вымачивали или красили кожи. Чихая и кашляя, Энди дошел до соседнего подъемника — тот оказался безлюден и заперт на огромный замок. Что ж, оно и к лучшему, общаться с рабами лже-минотавру порядком надоело. Энди подвязал полы плаща и двинулся верх прямо по скале. Поверхность была приятно прохладна, вонь кожевников быстро осталась внизу. Порой приходилось прыгать и рисковать с поиском удобной расщелины или опоры, но для ночного рулевого эти препятствия труда не составляли. Вперед, к Луне и ее доброй Темной Сестре!

Ближе к гребню Энди все же несколько подустав и выбравшись на кромку, с облегчением сел на камень. Здесь дул ветер, далее, к северу от обрывов, простиралось бесконечное холмистое плато: абсолютно лишенное начисто вырубленной растительности, с тоненькими нитками немногочисленных дорог и тропинок, с радующим глаз блеском ручьев. Восточнее угадывался каньон с дорогой на дне — та самая стратегическая Нитка, дававшая жизнь доходной торговле Сарканда.

— На редкость четкая грань миров, — сказал Энди ветру и глянул вниз.

С высоты Саркандская бухта, да и сам город выглядели гораздо привлекательнее. Мягкий шелк моря за длинной кишкой бухты, зернышки кораблей у причалов, крошечные редкие огоньки — только у замка и Храмовой площади горела целая россыпь ядовитого ожерелья. Впрочем, издали она казалась даже красивой.

Энди нашел уступ повыше, сел, кутаясь в плащ — на вершине было весьма свежо. Пришлось ждать…

Он успел вдоволь насмотреться на город и море (последнее все равно было куда приятнее глазу), когда на кромке обрыва, наконец-то, появились храбрые саркандские воины. Пришлось встать, пустить плащ развиваться по ветру и гордо скрестить руки на груди. Энди пытался должным образом сутулиться-горбиться, но к этому делу нужен талант. Истерично провыли тревогу боевые рога — загонщики взбунтовавшегося Зверя наращивали силы. Когда и с другой стороны у обрыва замелькали боевые факелы, стража начала осторожно подступать. Энди игнорировал эти маневры, неподвижно и мудро вглядываясь в город у своих ног; плащ-одеяло эффектно бился за спиной, звезды мерцали над капюшонистой главой чудовища, лик его отражал лунный свет. (Ну, хотелось в это верить, хотя во время подъема часть чудесной мази явно стекала вместе с потом).

Когда враг, подбадривая себе храбрыми выкриками, пустил первую стрелу. Зверь обернулся к ничтожным людишкам и сатанински расхохотался. Совсем сатанински не получилось, поскольку ветер вбивал хохот обратно в горло. Пришлось сократить заготовленную речь.

— Сарканд — мой! Ждите! — проорал Зверь и свирепо взмахнул крыльями огромного плаща…

…Когда кровавые крылья опали, Саркандский Зверь исчез. Вернее, еще парил над пропастью плащ — как известно предметы повышенной парусности падают довольно медленно. Но Восставший Минотавр сгинул!

Соскользнуть на стену было легко, вот отбросить обширное плащ-одеяло, причем отбросить эффектно — куда сложнее. Энди падал-скользил, придерживаясь скальной вертикали плащ парил далеко вверху, относимый порывами ветра и снизу похожий на огромную птицу. Нужно будет рассказать Авру, что он воспарил над городом — минотавру наверняка будет приятно об этом узнать. Если он сегодня вконец не ослеп, конечно.

…И вновь опасное скольжение, когда ноги и руки ведут игру сами собой, а мозг отдыхает в полном ужасе и восторге, приносило истинное наслаждение. Энди заставил себя остановиться на пятом ярусе сверху, спрыгнул с крыши липнущей к стене пристройки и двинулся по улице как обычный скучный человек. Глянул вверх: плащ еще парил, на кромке обрыва замерла длинная цепочка факелов. Следят и восторгаются.

— Откуда во мне эта страсть к театру⁈ — сумрачно спросил штурвальный у пустынной улицы. — Вдова сказала бы 'ну что за пошлость⁈"и была бы абсолютно права.

Он подошел к водопадной реке — здесь небольшой, «ручейной», и принялся умываться. Остатки мази оказались стойки, натертая кожа уже болела. К удобному плоскому камню у воды подскочил шустрый мальчишка с двумя кувшинами, принялся спешно наполнять посудины. Покосился:

— Чего застрял, моряк? Поспеши!

— Уттык, — заплетающимся языком поведал Энди, икнул и продолжил тереть лицо.

— Меру нужно знать! — по-взрослому напомнил юный саркандец. — Беги скорей, стража поймает. Велено всем по домам сидеть, иль ты не слышал? Зарубят вмиг!

Энди тревожно икнул.

— Вот и я говорю! Беги, прячься! — мудрый мальчишка, раскачиваясь под тяжестью кувшинов, метнулся к ближайшему дому.

Стражи Энди не особенно опасался: городские воины сейчас слегка напуганы, ибо, как известно. Минотавр взбешен и опасен, потому противостоять ему разумнее большими дисциплинированными отрядами. А с крупными воинскими соединениями довольно легко разминуться. Но следовало поспешить — утро не за горами.

Бывший лже-минотавр с удовольствием соскользнул еще на три яруса к порту. До Грушевого дома оставалось спуститься еще на один, но лучше подойти к месту встречи поверху…

Недоброе он заметил сразу. Улочку частично заслоняли крыши, но свесившийся с мостовой человек — видны были лишь его ноги — выглядел заведомо мертвым. Судя по сапогам — стражник. Пятна, серебрящиеся тускло и вязко на камнях мостовой, тоже были понятны. И ничего живого рядом…

Наблюдать дальше не имело смысла — засаду ночной штурвальный почувствовал бы сразу. Где же беглецы? Задержаны или отбились и удрали? Исходя из игровых возможностей Авра, стражников на улице должно валятся погуще. Но минотавр не привык к игре на открытых подлунных пространствах, мог и слабину дать.

Следовало осмотреть место происшествия. Энди бесшумно соскользнул на крышу дома, спрыгнул во двор, прошел под раскидистой грушей — дерево выглядело старым, торчали засохшие ветви — еще пара лет и Сарканд останется без замечательной достопримечательности. Вот паршивый городишко…

Стражника прирезали явно без боя — лишь небольшая рана в область печени. Но брызг крови и следов вокруг было многовато. Энди глянул вниз, с обрыва — так и есть: на нижней крыше валялась малопривлекательная куча тел. Стражники, пятеро. То-то будет утром радости владельцам нижней лачуги…

— Сы! — донесся короткий приглушенный свист.

Шуршулла затаилась на столбе забора Грушевого дома. Приглашающее указала лапкой. Энди кивнул — четвероногая шпионка шустро засеменила по забору, указывая дорогу. Рулевой отправил труп стражника к остальным усопшим и поспешил за четвероногим проводником.

Беглецы и примкнувший к ним Гру, дожидались в узком проходе между дворовых стен. Вернее, бывшая невеста дожидалась, очкастый минотавр зачарованно глазел на бухту, а юнга и боевая обезьяна увязывали стражницкое оружие.

— Зачем нам столько? — поинтересовался Энди, глядя на связку боевых копий и откуда-то взявшийся небольшой барабан.

— Нынче лучше иметь оружие, чем не иметь, — пропыхтел юнга. — Вкратце игровая ситуация такова: стража шла арестовать нас на «Заглотыше». Пришлось с ними встретиться прямо на улице. На причалах было бы многовато лишних глаз и ушей.

— По здешнему розыгрышу я понял. Но почему они шли на «Заглотыш»? Откуда страже знать? — удивился Энди.

— А они и не знают, — Гру торопливо укладывал в мешок тяжелые комки свернутых кольчуг. — Просто мы первые на подозрении. Чужеземцы, воры и нищие всегда за все отвечают в первую очередь. С чужаками в Сарканде не очень изобильно, так что о нас вспомнили немедля. Ты, видимо, не знаешь, но у князя сперли свадебные подношения. Все увели, до последней «короны». Его Светлость Смелое Солнце Сарканда безутешен и в ярости.

— Неужели все так и украли? Там же куча денег была, попросту не унести, — не поверил штурвальный, помогая завязывать мешок.

— Ух-хух! Все на нас свалили. Хамло и жулье! — возмутилась обезьяна. — Надо было и нам «коронок» прихватить.

— Там и без нас все взяли, специалисты имеются, — мрачно пробормотал юнга. — Энди, нам бы надо поспешить. Времени в обрез.

— Что предлагаешь?

Гру бросил короткий взгляд, убедился, что товарищ уже посчитал расстановку шаров…

Ситуация на игровом столе резко ухудшилась. О том, что с отрядом стражи, направленном для ареста «конгерцев» не все благополучно, в замке догадаются очень быстро. До рассвета «Заглотыш» успеет разве что выбраться из сарканской бухты — это при большом везении. И при условии, что флюка, вставшая на фарватере у выхода из порта — болтается там совершенно случайно. Следовательно, уходить нужно берегом. Что тяжело, малоперспективно и сулит почти гарантированный проигрыш: местность незнакома, срезать припортовый мыс придется через обрывы без подъемников, далее… Бегуны из большей части экипажа «Заглотыша» еще те. Нет, не вариант. Сдаться властям? Возможно, оправдают после пыток — но кого это утешит? Немой невесте и Авру даже на пытки надеяться не приходиться. Так каков вариант попытки идти на выигрыш? Он в стремительном и резком разгоне по лузам ближайших шаров.

— Дозорная флюка, — буркнул юнга, взваливая на спину мешок с трофеями.

— Предупреждаем «Заглотыша» и вплавь? Ты, я, и…? — уточнил Энди.

— И я! Ух-хух-хух, я одина тут рыбная! — поспешно напомнила мартышка, от волнения снова сбившаяся на полу-обезьяний.

— Не рыбная, а хорошо плавающая, — поправил рулевой, подхватывая связку копий.

— Все верно, но потому термины уточните. Сейчас несемся как ветер, — призвал Гру.

Беглецы поспешно выскочили на улицу…

…Оказалось все не так плохо. Было еще достаточно темно, чтобы минотавр чувствовал себя комфортно. Бегал по открытой местности он. правда, так себе — бухал ногами в «носках» исправно, но коротковатость нот задавала малую скорость. Правда, Авр забрал мешок с награбленным у стражников — на его скорость увесистый груз все равно никак не влиял. Остальные оказались легконоги: мартышку, скачущую с барабаном под мышкой, пришлось пару раз одернуть, чтобы не вырывалась вперед, про и Гру говорить нечего. Невеста тоже не подкачала впередсмотрящего грызуна, и даже не пытаясь ныть-мычать. На ней было короткое платье Манки и рулевой был вынужден отметить что у отвергнутой князем невесты весьма стройные ноги и красивые икры. Вообще властитель Сарканда оказался откровенно скудоумен: и от симпатичной и идеальной в семейном общение девушки вздумал отказаться, и Святого Зверя упустил, да еще и деньги у него украли. Сущий разиня.

неслась как лань, привычно придерживая на плече

У причалов пришлось сбросить скорость — топающий по доскам минотавр мог наделать много шума. Впрочем, до «Заглотыша» оставалось рукой подать.

Вахтенным стоял Док компанию, хотел зажечь фонарь, но его туг же остановили:

доктор порядком изумился, разглядев пополнившуюся

— Отчаливаем! Готовьтесь сразу отвалить… — юнга лаконично описал ситуацию.

— Джентльмены, да вы спятили, — растеряно пробормотал доктор. — А это точно минотавр?

— Он. Потом отклассифицируете. Сейчас никаких задержек. И учтите, сэр, — пыточные у князя весьма устаревшие, инструментарий там по слухам вообще не стерилизуют, — предупредил Энди, поспешно укладывая добычу.

Док только крякнул и принялся будить безмятежно спящего Сана. Вот тут вышла неприятность…

Гребец, продирая глаза, сел, глянул с сонным удивлением на невесту, на оценивающего барку грызуна, посмотрел на скромно молчащего Авра, на ноги минотавра и подскочил:

— Москаль⁈ В valenkakh⁈ И тут воны кляты, ахеёебнаетх…

Медлить было некогда — спросонок бесхвостого прижало крепко, того и гляди разорется на всю пристань. Энди мигнул доктору, вместе схватили больного за штаны, разом опустили за борт, головой в воду. Там активно забулькало… Рулевой обернулся к вновь прибывшим:

— Не принимайте за свой счет. Последствия болезни. Так-то он неплохой парень.

— Увы, от рецидивов никто не застрахован, — подтвердил Док.

Невеста и минотавр смотрели во все глаза и очки, шуршулла кивала с умным видом — видимо, видывала и не таких сумасшедших.

Сан перестал дергаться, выставил из-под воды раскинутые руки, показывая, что пришел в себя.

Его извлекли из воды.

— Дерьмо же сплошное, — жалобно прокашлял гребец, утирая морду. Повернулся к гостям:

— Прошу прощенья. Привидится со сна всякое.

— Ух-ху идти быстрее! — разувшаяся мартышка уже балансировала на борту барки, преисполненная жажды битв и приключений.

— Док, объясните ситуацию бесхвостому и следите за сигналом, — Энди скинул свою рубашку.

— И штаны, ух! — немедленно потребовала Манки.

— После дела посмеемся. Швабра нас подождет, — напомнил рулевой.

Обезьяна лишь ухмылялась.

Втроем пронеслись мимо спящих лодок и барок — входить в воду имело смысл с дальних, выдающихся в воду камней.

— Будем надеяться, что в бухте чуть почище, — в сомнениях пробормотал юнга.

Мартышка сиганула в воду первой, бледно сверкнув задницей. Платье она сбросила еще на «Заглотыше» — непростительно дерзкие и невоспитанные манеры, но что поделать — обстановка диктовала примитивнейшие решения.

— И когда отъесться успела? — мимолетно удивился юнга и «рыбкой» вошел в воду.

Плавали эти двое весьма недурно для существ с не-болот. Энди почти не приходилось сдерживать себя.

— Я с кормы, вы с бака, — профыркал Гру. — Как понимаю, вы успели славно сработаться.

— Уу-ух! — заверила мартышка.

Энди подумал, что юнга чертовски догадлив. При всех недомолвках и баснях о «мудрой маменьке», вот откуда мальчишке иметь столько житейского опыта? Впрочем, розыгрыш текущего фрейма требовал стремительности и философствовать попросту не оставалось времени.

Борт флюки уже можно было разглядеть в подробностях. Одно из относительно крупных суденышек княжеского флота: около двадцати пяти шагов в длину, подобие надстройки с каютой на корме, трюм, частично перекрытый палубным настилом, единственная мачта[1]. Правда, косой парус, несомый двумя реями, выглядел куда прогрессивнее примитивного парусного вооружения «Заглотыша». С таким парусом еще нужно приноровиться работать.

— Обычно человек двенадцать. Если всех на борт успели собрать, — булькнул Гру, естественно, тоже размышляющий об экипаже противника.

— Скольких их не ух-ыых? — деловито уточнила мартышка.

— Не терпится своего второго на сталь поддеть? — поморщился юнга.

Манки против обыкновения промолчала. Энди подумал, что мальчишка не так уж проницателен. Или не хочет лишний раз задевать и так сомнительную репутацию уроженки Лакупских островов. Больше одного у нее на счету, определенно больше.

— По обстоятельствам оставляем, — предположил рулевой. — Но двоих определенно стоит приберечь.

— Верно, — Гру с отвращением утер лицо — вода бухты своей чистотой по-прежнему оставляла желать лучшего. — Расходимся. Манки, помни — здесь они могут и ждать.

Пловцы разошлись-расплылись, заодно и изменив стиль плаванья. Энди большей частью плыл под водой, осторожно, без всплесков, поднимая голову. Обезьяна двигалась примерно так же — ныряя, рулевой видел ее ноги с тонкими щиколотками и поблекшими отметинами старых шрамов, ласкаемых серебром вздымающихся пузырьков. Узкая, почти рыбья спина, ореол коротких неровных волос. Кстати, плавая, мартышка ничуть не сутулилась.

Бледное пятно света от кормового фонаря флюки ложилось широкой неприятной плешью на воду, в ее мертвенной желтизне собиралась глупая любопытная черноперка. На борту пока никто не кричал, не взмахивал копьем. Спят?

Манки ушла в глубину, рулевой последовал за ней. Видел как обезьяна вновь тронула отвисшие на веревочной перевязи ножны. Все же нервничает. Или просто боится нож потерять?

Вынырнули под самым смоляным бортом, и Энди сразу услышал тихую беседу на судне:

только наливаю вторую кружку, а они — хвать за шиворот! «На борт, ишачий сын»! Вот чего это за праздник такой⁈

— Так Зверь во всем виноват. Кто знал что взбунтуется да еще на деньги покуситься?

— Зачем Зверю деньги? — засомневался третий голос. — Он и так на всем готовом: и кормят, и развлекают. Сам Смелое Солнце Сарканда ему свежую жену пожертвовал.

Моряки захихикали:

— Я бы свою старуху тоже пожертвовал. Хотя она и не кусается — нечем ей, — заметил один из опытных саркандских мореплавателей. — Зверю любая баба подойдет, даже непродажного вида.

Манки зловеще ухмыльнулась. Ободки ее зрачков светились живым золотом — редчайшим цветом в спокойном серебре здешнего мироздания — и это было красиво. Энди показал напарнице, чтобы не дурила и поднырнул под днище флюки. С другой стороны света поменьше, там поприятнее. Сейчас…

Ощутилось легкое вздрагивание корпуса корабля — юнга атаковал с кормы. Энди ухватился за достаточно высокий планширь, вскинул тело из воды. Открылась палуба бака, замершие моряки — резвая обезьяна уже сидела на борту.

— Мерроу! — пробормотал оторопевший саркандец, пялясь на маленькую грудь волшебного создания — она блестела от капель воды и жирных сточных разводов. «Мерроу» ласково улыбнулась и выхватила нож.

— Трево. — так толком и не прозвучавший крик на корме перешел в хрип — Гру решил начать со шкипера флюки. Разумно.

Энди выхватил из петли на поясе коротыш, расчетливо приложил по затылку ближайшего моряка — тот вздумал вскинуть руку на рукоять короткого изогнутого меча. Воинственные торопыги тут вообще не нужны.

Мартышка, хищно ссутулившись и помахивая ножом, наступала на троих моряков — те пятились. Один по-глупому оступился, бухнулся в неглубокий трюм, другой малодушно кинулся к борту — Манки мгновенно оказалась на его спине. Энди зацепил крюком багра за плечо третьего саркандца, кратко посоветовал:

— Сиди!

Убивать обезьяна не умела. Вернее, умела, но по-звериному. Одной лапой перехватила горло несчастного, не давая вопить, а ножевой клинок во второй лапе полосовал по человеческой спине — широко, размашисто, широко разбрызгивая кровь. Энди с грустью догадался, отчего на мостовой перед Грушевым домом оказалось так грязно.

— Ткни левее хребта, да и все, — без эмоций посоветовал юнга, уже овладевший ситуацией на корме.

Манки ткнула. С трудом освободила нож — мертвец беззвучно лег животом на планширь, медлительно сполз за борт — даже помогать не пришлось — лишь стоптанные подошвы сапог на миг задрались к луне. Обезьяна слизнула кровь с клинка.

Скорчившиеся на корточках пленные с ужасом смотрели из трюма. Оттуда долетел запах свежей горячей мочи.

— Поспокойнее, герои Сарканда, — призвал Гру. — Нам ваши руки нужны. Будете разумны — будете живы…

Юнга сигналил фонарем с кормы, Энди наблюдал как пленные ставят парус. Мартышка сидела на баке, тесно сдвинув ноги, ковыряла шершавую коленку.

— Не скобли, — сказал, не оглядываясь, рулевой. — И куртку надень. Все правильно, только грязно вышло.

— Ну, — отозвался с кормы Гру. — Теперь замывать придется. Да все одно: любой корабль ежедневного ухода требует. Да вы, парни, на нее не коситесь. Так-то она не слишком злобна, просто к ножу толком не привыкла. Все больше зубами да когтями рвет. Ну, мы-то работаем, работаем, не отвлекаемся.

— Уху-хух, — вздохнула обезьяна и принялась стаскивать куртку с ближайшего покойника.

Саркандцы заработали со снастями еще шустрее.

флюга двинулась навстречу медленному «Заглотышу», приняла с барки буксирный конец. На борт взобрался гребец, хозяйственно оглядел корабль, погрозил кулаком пленным и укорил полуголых захватчиков:

— Разве так абордажат? Нужно было нам объяснить и зайти с отвлекающем маневром. Вот подошли бы мы, тогда, етегнхще.

— Ух-ух, вы бы до утра подходили, — возмутилась обезьяна. — Следующий раз сам плывешь, покажешь.

— Я вовсе не про то, а про стратегию, — намекнул Сан и занялся делом.

Энди с юнгой спустились на «Заглотыша» и сказали несколько слов минотавру. Нужно было подумать о будущем. Авр суть идеи уловил, протестовать не стал. Шлем удалось пристроить на один из рогов, кожаную отражницкую рубаху распороли по шву — получилась куцая накидка. Слегка помогли Зверю принять важный вид снятые со жрецов нашейные цепи — с загребанием этого богатства мартышка оказалась прозорлива. Позвякивая цепями, шлемоблещущий Минотавр поднялся на борт флюги. Саркандские моряки оторопели. Захватчики почтительно поклонились величественному Дарку Сан, пихая в спины, порекомендовал одуревшим саркандцам проявлять должное уважение к Зверю и работать пошибче.

— Живей, мои верные слуги. Я спешу! — пробасил минотавр и прошествовал на нос флюги. Рядом с ним пристроилась высокомерная шуршулла.

— Пошевелись, не слыхали, что ли⁈ — прошипел юнга сборной команде.

Корабль двинулся к выходу из бухты. За кормой блекли редкие огни городских скальных ярусов — уже светало. Доктор посоветовал абордажной команде как только судно окажется в открытом море немедленно помыться чистой водой. Это верно — у Энди уже свербело между лопатками, мартышка тщетно пыталась пригладить патлы, а сдержанный Гру чесался и ругался уже практически во вдовьей манере.

флюга миновала уродливый маяк у выхода в бухту отплывающие предали водам пролива бренные тела моряков, и на этом визит в Сарканд можно было считать завершенным. О чем никто особо не жалел.

— Надо бы нам поспешить, — сказал юнга, оглядываясь на уже скрывшийся за скалами город. — Они ведь не успокоятся. Саркандский князь так же жаден, как и глуп.

Шифровка

Лагуна — Твин Кастлу

Этап операции в Сарканде завершен. Город пострадал не сильно. Хотя бескультурье здесь ужасное. Деградируют на глазах. Кстати, может вам угтыка прислать? Козлиный кефир с эффектом шампанского — довольно оригинально.

Из блокнота ^Гениальные размышления и склероза.

От неудач никто не застрахован. Взять нашу экспедицию на Марс. С самого начала все шло наперекосяк: народонаселение несознательное, рыбу готовить вообще не умеют, кактусы колючие, кругом шпики и заумные девайсы, да еще вся эта амурная история. Короче, толковое подполье организовать не удалось, замаячил стратегический тупик и угроза ликвидации экспедиционного состава. Отходить пришлось в спешке, спецназ Совета Инженеров шел за нами по пятам. Мы с Лехой прикрывали отход, патроны на исходе, я все оглохшая и практически раненая, откидываться от гадов приходилось теми золотыми сувенирами, благо я заранее пару мешков нагребла. Ничего, прорвались к полевому космодрому. Наш «яйцеобразный» набит беженцами, все кричат, орут, паникуют, красивые глаза закатывают. Пора стартовать и сваливать, но нельзя же без «последнего меткого привета». Гусев мою идею осознал, побледнел, говорит «Люда, это перебор. Ладно бы газ ядовитый, или динамитом заминировать…» Я говорю: «а они нас жалели⁈ Не боись, мы-то им выбор оставляем». Состряпала шифровку, замаскировала «дезу» как могла, бросила среди гильз…

Чего скрывать, сомневалась в результате. Все ж экспромт, под обстрелом, тут попробуй сообрази.

Недавно наведалась, проведала планетку. А всё — пусто. Вымерли. Пыльные каналы, груды бутылок, прочий мусор. Потому как истинная диверсия это вам не подрыв стратегических водяных цирков и не штучный отстрел всяких тускубов. Оставляем туземцам рецепт текилы и спокойно ждем — время и флора работают на нас.

|1] Отчего саркандские корабли именуются именно «флюгами», а не «дау» или «багала», с которыми по конструкции они более похожи, остается тайной местных корабелов.

Зюйд-ост был свеж — упорно гудел в парусе, играл скрипом снастей, сливался с тихим «там-туру-та-там» барабана. Уж непонятно отчего мартышка не пыталась громыхать во всю мочь, а едва касалась лапами звучного инструмента: то ли, оттого что рядом сидел чуткий слухом минотавр, то ли в силу природно-островного чувства ритма. В целом ритмичный аккомпанемент ветру и волнам ничуть не раздражал.

— Талант у твоей, прямо хоть сейчас ее в герлгрупп, нихвшмонех, — поглядывая на бак, сказал гребец.

— Ты в натяг держи, — проворчал Энди, имея в виду концы сращиваемого каната. — Отчего это обезьяна вдруг «моя»?

— А чья ж, нунх? Ты ее выловил, шваброй воспитывал, нож держать учил. И вдруг не твое сокровище? Такую ценить надо: говорят, ворога вмиг разделывает до голых ребер.

— Это кто ж такой говорливый? — удивился рулевой.

— Фигура речи, в писопу ее. Никто не говорит, я сам видел. Все в брызгах, а сама скалиться с ножом в лапе, и так добро-добро, аж все саркандцы уссавшиеся, — пояснил Сан.

— Если бы я учил, она бы аккуратнее резала, — пожал плечами Энди.

Третьего дня уцелевших саркандцев из экипажа захваченной флюги высадили на крошечном островке. До континентального берега оттуда было рукой подать — доплывут во время отлива. Дальше миль пять до деревушки, прячущейся за крепкой каменной стеной. Вокруг места безлюдные, высаживать где попало людей без оружия и провизии — все равно что казнить. Оно бы и вернее — мертвые языками не болтают, но не все на борту одобрили бы столь однозначный розыгрыш. Увы, непременно наговорят помилованные саркандцы лишнего, но вот к добру это или худу — сказать сложно.

Беглую флюгу преследовали. Упорства от княжеского флота следовало ожидать, но уж очень быстро саркандцы прицепились. В первый раз погоня была замечена уже на следующий вечер после выхода из порта. Сколько кораблей — оставалось неизвестным. За ночь беглецам удалось оторваться: хороший ночной рулевой многого стоит. Но к вечеру паруса преследователей вновь показались на горизонте. Преследуемых отягощал буксируемый «Заглотыш» и не слишком острое желание пленных моряков ускорять ход судна. Подбадривающие пинки помогали лишь отчасти: корабль — дело тонкое, по палубе и снастям можно метаться как ошпаренному, делать вид что из кожи лезешь, а толку… Конечно, одна-вторая безвременная смерть сделала бы свое дело. Но скорее всего, всерьез оторваться все равно не удалось бы. Главная проблема оставалась в том, что преследователи точно знали, куда двигаются беглецы. По сути, просчитать несложно, далеко от берега не предназначенная для походов в открытом море флюга попросту не могла отойти, следовательно, курс на запад был немного предсказуем. Без сомнений, беглецы могли бежать и на восток, вероятно, туда тоже были отряжены княжеские боевые суда для поимки «бесчестных воров».

Наверняка высаженных сарканцев уже подобрали и с пристрастием допросили. Значит, были подтверждены догадки преследователей: минотавр со своими прихлебателями спешит удрать в Сюмбало. Там, в знаменитых подземельях под дворцами планирует надолго обосноваться коварный дарк. Существуют ли в самом деле под брошенными замками Сюмбало-Акропоборейсеса какие-либо подземелья оставалось загадкой. Неслучайные обрывки судовых разговоров и недомолвки (наверняка запомненные пленными сарканцами) избегали конкретики. Гру надеялся что хотя бы часть саркандских кораблей вскоре сменит курс на юго-западный, дабы перехватить беглую флюгу где-то у берегов мыса Края Мира. Удастся ли уловка — пока было непонятно. Возможно, суда княжеского флота попросту не рискуют уходить от берега, надеясь срезать угол позже.

Морские погони — не самое красочное зрелище. Проходят десятки часов, прежде чем становиться очевидным к какой лузе катиться шар судьбы.

— А ветер все тот же, беегнха, — пробубнил гребец, задирая свой костлявый нос. — До темноты уже недолго. Может, глянем?

Энди вновь пожал плечами. Можно смотреть, можно не смотреть: дело решиться завтра, когда корабли подойдут к проливу Обманного озера. Если это случиться ночью, то шансов у беглецов прибавится. Если в светлое время — придется разыгрывать фрейм импровизации. С управлением флюги беглецы вполне освоились, но входить в столь узкий пролив непросто даже очень опытному шкиперу. Зависит от уровня воды, ветра, знания фарватера и норова судна. В любом случае, это потеря времени. А уходить в озерный залив на глазах преследователя — самим себя загонять в мышеловку.

— Эх, Манки, разомнись, а? — крикнул Сан.

Мартышка охотно отложила барабан, в два прыжка оказалась у мачты, одним махом взлетела на рею, привстала, балансируя… Штаны, снятые с одного из покойников, были великоваты и эффектно парусились.

— Ух-ху, там они!

— Понятно, что там, — недовольно заворчал гребец. — Но ближе или дальше? Давай уж поподробнее говори, прыгало торопливое, тявнаще.

— Сам ты ыгало! — парировала обезьяна. — Вижу четыре паруса. И еще подальше накапано. Но четыре — точно. Такое вот ухух!

— А вчера вечером было «три и накапано», — Сан высморкался. — Сближаемся. Такая вот тенденция, на хух-её-ухух.

Мартышка на миг повисла на рее вниз головой, но зная, что моряки не одобряют кульбиты и иную сомнительную гимнастику на снастях, задерживаться не стала — соскользнула на палубу, тут уж крутанулась через голову за планширь, но, само-собой, в воду не плюхнулась, лишь перебросила себя за вантами и вновь оказалась палубу. Через миг сидела с барабаном между колен рядом с Авром — дарк одобрительно кивал.

— Снюхались, — пробубнил гребец. — Я бы на твоем месте, сэр Энди, начал беспокоиться. Дарки, они, этакие… ититьеглево, темпераментные.

— Угу, минотавр так вообще неукротим. Уймись, Сан. Я мартышке не сторож. Если дело не касается корабельной жизни, браться за швабру даже не подумаю. Кстати, она вообще не дарк.

— Вот и я говорю — не дарк. Глаза у нее просветлели, хотя Док и говорил, что такого не бывает. Что лишний раз подтверждает что медицина полна пафосной рекламы всезнайства и самомнения, наегвж, а как на деле, так даже хвост толком отрезать не могут, разве то европейский уровень здравоохранения, в писопу его… — гребец свершил сверхусилие совладал с бесом призрачной хвостатости и вернулся к связности и здравомыслию. — Вот Манки вообще дарк и не обезьяна, а ты ее мартышкой специально дразнишь. А вот нахфига, спрашивается?

— Просто нравиться дразнить, — усмехнулся Энди.

Некоторые вещи лучше и не пытаться объяснять. Дело не в былой умственной хвостатости гребца. Док тоже смысла не понимает, старина Магнус удивлялся, хотя до Сарканда изменения в обезьяне были не так заметны. Вдова могла бы понять, но не хочет — должно быть, попросту считает Энди слишком юным для подобного таучинг-болла. Минотавр чересчур тактичен для размышлений над подобными вопросами. Возможно, Ша догадывается — иной раз у нее очень понимающий взгляд. Что странно: сама она сущая соплячка, откуда ей иметь опыт в личном снукере. Наблюдала за кем-то знающим? Было бы недурно с ней поговорить, но, увы…

Понимает ли обезьяна, почему она обезьяна? Видимо, да. Но можно ли быть в этом уверенным?

Энди сомневался. С некоторых пор он думал над отвлеченными вещами непозволительно много. Сейчас надвигался неизбежный розыгрыш финала с саркандским флотом, потом (если удастся остаться живым) необходимо двинуть шары на шпионском столе. Вот позже… Снукер гранд — воистину бесконечная игра…

Там-туру-та-там, — легко касались маленькие исцарапанные ладони гулкой барабанной кожи. На пальце блестел жреческий перстень — слишком громоздкий и неуклюжий для обезьяньей лапы. Вот всегда у нее так.

Ложились на волны серые хлопья дымки первых сумерек, и грубое жреческое серебро казалось фальшивым в предчувствии живого серебрения ночи…

В эту ночь на борту спали мало. Энди сидел на носу, изредка переговаривался с занявшим место у рулевого весла минотавром — маневрировать ходом и парусом сейчас не имелось необходимости — ветер оставался строго попутным. Впередсмотрящий следил за спокойной рябью волн: глубина достаточная, рифы и иные неприятности маловероятны. Конечно, море никогда не станет столь же понятным и близким как Болота и все же Энди осознавал, что моряк из него вышел недурной. Еще бы чуть-чуть опыта и везения… Именно о везении негромко беседовали в носовой каюте Док с гребцом и несостоявшейся княгиней. Немногословная, но выразительная Ша определенно немало попутешествовала морями и вполне осознавала сложность ситуации. Не спала, но почему-то помалкивала мартышка. Вот кто спал и не показывался из кормовой коморки — так это юнга. Видимо, Гру помогали железные нервы и уже всем известное давешнее строгое напутствие мамани — «не перетруждаться!».

Начало светать из каюты высунула нос Манки, поглазела на небо, независимо прошла к мачте, прищурилась на парус.

— Можно и не лезть, — сказал минотавр. — Они не отстали. Семь огней, полагаю, семь кораблей. С полным уважением к нам и с запасом.

Мартышка выругалась.

— Прекрати, — потребовал, не оглядываясь, Энди. — День будет длинным, и основательные поводы посквернословить еще возникнут. А отстать саркандцы не могли: и погода, и море идеальны.

— Ух-хух, верно Гру говорил — колдун-погодник у них, — заметила многоопытная в обсуждении магии обезьяна.

Энди тоже начинал верить в магов, способных управлять ветром. Звучало достаточно дико, но погода последних дней подсказывала, что в этом суеверие таиться немалая доля правды. Впрочем, все это уже не так уж важно — расстановка шаров ясна. Скоро покажется луза приозерного пролива, прибрежные холмы уже начали менять свой характер.

— Холмы тают, ух. Придется нам идти мимо, чего шмондюков к катеру приводить, — пробормотала мартышка. — Но вообще, сэр Энди, я вовсе не это хотела спросить.

— Да? А что? — Энди не выдержал и на миг обернулся. Кажется, обезьяна причесалась.

И вообще выглядела пугающе серьезной. И еще она волновалась.

— Будет сраженье и потому я хотеть спросить… нет, сказать… нет, у-эх, предложить… — мартышка запуталась, гневно фыркнула и замолчала, пытаясь собрать раскатывающиеся шары внезапно позабывшихся слов.

— Ты по-простому скажи, и лучше без «сэров», — буркнул рулевой, вновь глядя в море.

— Ухух-ху-ху, да. Я понимаю: обезьяна и шкипер — это вообще никак. Я не такая глупая. Но ты не мог бы сделать мне детеныша?

— Гм, это что, так срочно?

— Сейчас-то уже некогда, — признала очевидное мартышка. — Но вечером? Если не поубивают? Как раз полнолуние на небесе. Я уже не мелкая, мне пора вынашивать. Ты подходишь как самец. Давай? Что тебе стоит, а, Энди? Будет приятно, ух — да!

— Давай-ка к этому вопросу вернемся, если действительно нас не поубивают. Сейчас мне на твоем внезапном и лестном предложении трудно сосредоточиться.

— Э, ухух, что тут сосредотачиваться? — удивилась мартышка. — Сделаем, да и все! Или я обидно сказала?

— Нет. Не обидно. Мы уговаривались что лучше всё спрашивать прямо и это остается очень верной манерой игрового розыгрыша. Но сейчас нам лучше подумать о бое.

— Ух-хух! Верно! Ждать тяжело, — мартышка отчаянно, до хруста в суставах, потянулась.

— Сраженье! Но потом ты подумаешь?

— Непременно.

Манки удовлетворенно «ухухнула» и шмыгнула на корму к минотавру — корпус судна отвечал легким припрыжкам ее босых лап едва ощутимыми вздрагиваниями — ходить обутой мартышка так и не привыкла.

Энди знал, что милое предложенье слышал весь экипаж — недаром стоит полная тишина. Все верно: тут не знаешь смеяться или грустить. В слишком различные игры играют люди и дарки на одном и том же игровом столе моря и земли…

Рассветный розыгрыш начался внезапно и с приятного хода.

— Да я вас едва узнала! — на палубу прямо с воздуха элегантно сбежала летучая вдова.

— Хорошо, что флаг разгадала.

— Ну и слава богам! — только что вышедший из каюты Гру воспитанно сдержал зевок. — Не зря возились.

Идея с флагом принадлежала дальновидному юнге: зеленый прямоугольник с нашитым посередине маленьким белым кругом сшили уже на борту, но кусок яркого шелка Гру заранее припас в Сарканде.

— флаг хорош, но этот… герой внес определенное сомнение, — на минотавра, потрясенного внезапным явлением летающей красавицы, Хатидже не указывала, но понятно кого имела в виду.

Энди познакомил вдову с новыми лицами (и пушистыми мордами) и катерники сразу перешли к делу.

— Как я понимаю, погоня? — Хатидже указала за корму. — Магнусу я уже сказала, мы готовы. «Ноль-Двенадцатый» на ходу — поставили матерчатые фильтры, на десять-двадцать миль их хватит. Проскакивайте в озеро, дальше разберемся.

— Этак мы прямиком к вам саркандцев и приведем, — возразил Гру. — У нас за кормой тащиться шесть-семь корыт, на каждом копий по пятнадцать-двадцать.

— Восемь парусников. Я пересчитала, издали они выглядят довольно одинаковыми. Эка невидаль. Котел отлично держит давление, пулемет свое слово отстрочит. И потом каков иной вариант? Мы просто остаемся в стороне? Чтобы сидеть и смотреть? — резко осведомилась вдова.

— Раз вы такой розыгрыш не рассматриваете, не будем о нем и упроминать, — заверил юнга. — Но надо бы саркандских шмондюков попытаться растянуть и запутать.

— Садимся у перешейка, раскатываем по лузам, уходим по мысу? — озвучил уже наметившуюся комбинацию рулевой.

— Примерно так, но предлагаю закинуть пару дополнительных крючков… — ухмыльнулся юнга…

Вдова взлетела немедленно по уточнению плана.

— У нас не очень многочисленная, но незаурядная команда, — заверил Энди несостоявшуюся княжну, с ужасом и восторгом глядящую вслед летучему ведению. — Лично для вас с уважаемой Шилкой имеется весьма ответственное задание.

— Ыы-ы-ныы? — предположила догадливая немая.

— Именно. Быть быстрыми, понятливыми и не мешать, — подтвердил штурвальный.

Вдова присвистела еще раз — перед самым началом операции. У Магнуса возникло интересное дополнение к плану. Вообще из Хатидже получился просто идеальный посыльный-порученец. Рулевой переглянулся с Гру — шансы на достойную игру повышались на глазах. Кстати…

Энди неспешно перемотал защитную повязку на своих глазах. Манки проверила узел.

— И все же я просто обязан вернуть замечательные очки, — снова завел свое излишне педантичный минотавр. — Тебе нужнее.

— Полагаю, день будет беспокойный, очки с меня все равно могут слететь и разбиться. У меня рогов нет, любой удар оптику заденет, — пояснил Энди.

— Ух-ху-ху, жаль-жаль, — засокрушалась мартышка. — Рога тебе бы не помешали.

— Это вот умная шутка или остроумная? — спросил рулевой у минотавра.

Авр показал огромные зубы. Нужно ему почаще улыбаться — на саркандцев наверняка подействует.

Мартышка выволокла боевое древко багра, Энди без спешки проверил наконечник. Соратники с уважением наблюдали.

— Мне бы такую штуковину, но покороче и потяжелее, — размечтался Авр.

— Видимо, то будет называться «боевой молот», — кивнул Энди. — Увы, нам такое оружие в трофеи пока не попадалось.

— Ух-хухух, может у саркандцев найдется? — предположила мартышка. — Сэр рулевой, может тебя поцеловать? На счастье? Так, вроде бы, положено.

— А ты умеешь?

— Ух, нет. Но мне Ша объясняла. Должно получиться.

— Поцелуи — это редчайшее дело, — сообщил минотавр. — Мне вообще видеть не приходилось, жертвы целоваться избегают. Видимо, в этом деле много тонкостей и традиций, нужно полное сосредоточение.

Энди подумал что запас иронии в арсеналах объединенной команды заметно превосходит все иные виды вооружения.

— Леди и джентльмены, пора начинать! — окликнул с кормы Гру.

Флюгу посадили на камни аккуратно — корабль был ни в чем ни виноват, его было жалко. Перед этим неблаговидным поступком преследователей пришлось подпустить ближе: саркандцы должны были видеть кораблекрушение, но без излишних подробностей. За дистанцией следил Гру — на его дневные глаза сейчас приходилось полагаться целиком и полностью. Флюга беглецов совершила несколько суетливых панических маневров и выбрала себе камни.

…Обшивка жалобно скрипела, берег был в тридцати ярдах. Мартышка и Ша бегали по прибрежному склону, взмахивали плащами, разбрасывали тряпки, пустые бочонки и вообще всячески изображали суету. Представительный Док стоял на уступе, командно взмахивал руками и играл важного господина. Шуршулла подпрыгивала на камне, свистела и помогала чем могла. Гребец, пыхтя, втаскивал на склон мешки с самым необходимым имуществом.

— Достаточно! Драпайте и передайте шкиперу, что неожиданности непременно будут. Кто знает, что у туповатых саркандцев в башках, да и головами ли они вообще думают, — напомнил юнга.

Мартышка скатилась обратно к берегу, остальные скрылись за гребнем холма — еще раз показалась шуршулла, на миг замерла столбиком, грозно взглянула в сторону приближающего врага и удрала.

— Ну, поехали, — призвал юнга уже из «Заглотыша».

Барочная боевая команда взялась за весла, но заколебалась.

— Может, мне все же здесь остаться? — спросил минотавр. — Конечно, я ужасный и отчасти магический дарк, но не лодочный. И бегать не умею.

— И я! — поддержала мартышка.

— У нас был план или не было плана? — сухо уточнил Энди, стоя на накренившемся борту флюги.

— Действительно, хорош дурить! — рявкнул юнга в барке. — А ну, podnavalis!

Лодочники дружно взялись за весла и «Заглотыш» бодро двинулся вдоль берега. Мартышка на миг отвлеклась и сделала лапой странный жест, обращенный остающемуся на флюге рулевому. Минотавр явно удивился фокусу и повернулся к Гру, видимо, спрашивая о смысле жеста. Впрочем, разговора слышно уже не было.

Энди подумал, что обезьянка чудовищно продвинулась по тернистому пути цивилизованного самосовершенствования. Воздушный поцелуй, надо же. Сказывается влияние Ша — девицы практичной, но не лишенной определенной романтичности. В отличие от вдовы, которая любую поэзию и чувствительность на дух не выносит. В чем, конечно, совершенно права.

Покинутый корабль казался гораздо просторнее, чем час назад. Плескали волны и шуршал недалекий прибой, болезненно скрипел сидящий на камнях корпус флюги. Нет, течь не так уж велика, можно и залатать.

Раздумывая над всякой второстепенной ерундой, Энди наблюдал за маневрами противника. Саркандцы, видимо, рассмотрели все представление и не колебались. Передовая группа судов разделилась: три флюги продолжили следовать мористее — явно намереваясь отрезать и прижать к берегу трусливого «Заглотыша». Два других корабля нацелились на «брошенную» флюгу беглецов. Расстановка не принципиальна, сейчас следовало беспокоиться об отставших судах противника. Знают ли саркандцы об озерном проливе и готовы ли к маневру по обходу? Войти в озеро и окружить беглецов на мысу — план вполне напрашивающийся, но сочтут ли княжеские моряки его разумным и необходимым? Противник имел инициативу и массу возможностей для вольного розыгрыша шаров в данной ситуации. В снукер гранде такое случается довольно часто.

Солнце пекло шею. Сейчас яркий свет обязан стать союзником человека-с-болот: саркандцы должны все видеть и обманываться. Но в двух рубахах и спрятанной между ними кольчуге все равно было жарко. Энди с сомнением пощупал живот. К доспехам у воина должна появиться солидная привычка, иначе они могут больше навредить чем помочь. Но, как говориться, ухух вам — что поймаем, то и грызем.

Корабли были уже близко — Энди знал что пора предельно сосредоточиться на четкости розыгрыша. Недурно было бы, случись на головной флюге сам Его Светлость Смелое Солнце Сарканда. Впрочем, это оказалось бы слишком большой удачей. Кстати, а как вообще выглядит князь? Энди пытался вспомнить — видел же Его Светлость на пиру, пусть и мельком. Но в памяти почему-то всплывал более поздний эпизод…

…Нет, определенно тогда не целовались. Не до того было, да она действительно и не умеет. Вспоминать было стыдно, и… гм… «Вкусно» — вот в этом описании бесстыдного чувства Манки удивительно права.

Плеск разрезаемых форштевнем волн, невнятные голоса… Энди с удовольствием потянулся — тело отозвалось приятным ноющим предвкушением большого дела — и встал, демонстрируя себя над бортом.

— Их слепец! Берегись! — немедленно заорали с близкой флюги.

Энди ссутулился в худшей обезьяньей традиции, слепо вытянул дрожащую руку:

— Помилосердствуйте! Дайте слово сказать! На милость князя уповаю!

С корабля ответили чрезвычайно грубым пожеланием и вопросили:

— Где серебро, козий сын?

— Откуда мне знать, благородные господа? — искренне удивился Энди. — Я вообще безглазый.

— Сейчас еще и безголовый будешь! — пообещали с флюги искренние саркандцы, пуская в ход багры и притягивая корабли борт к борту. — Кто похитил княжье серебро и свадьбу опозорил? Говори, урод!

— Ах, вы про то подарочное серебро? — догадался Энди. — Богами клянусь, ни единой монетки в руках не держал. Это не мы. Но благородный лорд Минотавр оставил князю выкуп…

Тянуть дальше было неразумно. Князя на борту подошедшего судна явно не имелось, вторая флюга неудачно отставала, зато первый особо прыткий моряк-саркандец, грозя мечом, уже перепрыгнул на борт.

— Вот, вот выкуп! — заторопился Энди и воздел над головой Сторожа. Рубины коварно блеснули в солнечных лучах…

Людям свойственно интересоваться всяческими выкупами и вообще ценностями. Даже если они предназначены вовсе не им. На артефакт уставились почти все моряки, а прозевавшие поспешили узнать, что так поразило их товарищей и повторили ошибку, корабль превратился в музейный зал с замершими скульптурными группами. Довольно уродливыми.

К сожалению, до второй флюги магия Сторожа не дотянулась. Там после краткого мгновения тишины возопили на разные голоса:

— Заколдовали!

— Как жрецов с ума сведут!

— Спасайся!

Кормчий флюги спешно переложил руль, но дистанция была малой, а саркандское корыто, пусть и не готовое похвастать гигантскими размерами, все же отличалось маневренностью от послушной и чуткой лодочки. Корабль по инерции скользил к своему «вымершему» собрату…

Энди подбросил носком сапога багор, ждавший на палубе, и еще не поймав оружие в руку, вспрыгнул на планширь. Чреда движений тотал-клиренс[1] уже была намечена — ночной рулевой молниеносно пересек палубу заставленной живыми скульптурами, флюги, не останавливаясь взлетел на нос и прыгнул на двигающийся второй корабль. Конечно, саркандцы были не дети — успели среагировать. Две пущенные второпях стрелы Энди не особенно обеспокоили, вот нацеливающиеся наконечники копий пришлось отводить-отбивать древком багра. Под ногами промелькнула вода, сапоги ударились о палубу; оказавшись на корме судна, рулевой заработал багром, цепляя крюком, вспарывая острием лица и шеи, подсекая древком ноги… Не убить — ошеломить и запутать. Раненые и просто сшибленные с ног саркандцы валились на палубу, рядом с их телами упал увесисто стукнувший о палубу багор атакующего…

С носа и из-за мачты выскакивали разъяренные моряки:

— Где колдун⁈

— В каюте! — провыл один из лежащих, держась за сломанное колено.

Энди действительно был в каюте — приятно темной и уже спокойной. Пришлось немедля всадить нож в бок какого-то шарахнувшегося боязливого господинчика — по виду писаря или иного низко-благородного умника. Бедняга повалился под стол и не мешал. Энди сорвал висящую под потолком лампу, локтями и ногами сгреб в кучу все способное гореть, вылил сверху ламповое масло. К счастью, мартышкино огниво осечки не дало. Смотреть как разгорается было некогда — в дверь уже лезли особо храбрые воины, наперебой выставляя мечи и копья. Энди показал им Сторожа — двое храбрецов замерло, один, видимо подслеповатый, шарахнулся назад:

— Колдует!

Палуба взвыла, Энди, щурясь, подул на разгорающийся огонь, попробовал выдернуть из рук замершего в дверях саркандца копье — тот, пусть и бессмысленно пучил глаза на манер французского мопса, отдавать оружие не пожелал. Пришлось выталкивать копейщика на палубу целиком и с оружием. Прикрываясь этим полуживым щитом, рулевой выскочил из дымной каюты. Момент отыгрыша был весьма опасен — и действительно рубанули сразу с двух сторон. Кольчугу не пробили, но все равно было больно. Но больше рулевого напугал удар, пришедшийся по спрятанному на груди Сторожу. Даже боги не знают, что может натворить поврежденный артефакт!

Энди в ярости прихватил за запястье ближайшего противника, сшибая других отшвырнул воина к борту — кости саркандца отчетливо треснули. В спину крепко кольнуло болью — видимо, стрела. Но рулевой уже покатился по палубе, нашаривая надежное древко багра. Вот оно! Энди лягнул кого-то ногой, ящерицей соскользнул в трюм, уже снизу, продолжая движение длинного кия-багра всадил наконечник промеж ног особо несчастливого воина — тот взревел воистину нечеловеческим голосом — казалось, палуба на голову рухнет. Порядком оглушенный, Энди вскочил на бочку, чуть в нее не провалился, ударил багром сунувшегося по трапу мечника и в ярости взревел:

— Ух-хух! Слава Святому Минотавру-Авру!

В воплях и шуме едва ли кто-то осознал смысл боевого клича — но вышло, по мнению рулевого, вполне достойно. Впрочем, по палубе топали и голосили куда громче:

— Пожар, спасайся!

Наконец-то плеснула вода за бортом — кто-то из саркандцев счел уместным первым покинуть корабль.

Не медля Энди выпрыгнул на палубу. Да, дыма было уже изрядно. Хрипели раненые, на баке метались смутные силуэты — что-то хватали-спасали из имущества. Жадность — неискоренимый порок.

— Ух-хух! Минотавр грядет! — громогласно напомнил Энди и швырнул в кого-то подобранный с палубы топор. Мишень бухнулась на колени, но тут же живо поползла к борту и перевалилась через планширь. Примеру непробиваемого товарища последовали и другие моряки. Палуба живо опустела.

В кормовой каюте славно трещало пламя. Кашляя, рулевой отступил подальше. Было бы милосердным добить корчащегося раненого, но Энди считал себя игроком, но отнюдь не всесильным судьей снукер-гранда. Вдруг несчастному удастся выжить и поумнеть? Ну, или особо истошно покричать перед смертью и нагнать на удирающих дружков побольше страха.

Крошечная переполненная лодочка торопливо выгребала в море, за ней плыли припозднившиеся саркандцы. С этими понятно: на вражеский берег высаживаться не рискнули, постараются добраться до ушедших вперед кораблей. Благоразумно. Но кто-то из моряков поплыл и к берегу. Ошалели со страху?

Энди перепрыгнул с палубы горящего корабля на флюгу, заполненную живыми статуями. Перекинется огонь или нет? Разгорающийся корабль вроде бы относило в море. Впрочем, все равно ничего поделать нельзя — сдвинуть судно в одиночку никак не получится. Пора сходить на берег.

Вода была освежающа и приятна, прибой умиротворяющее плескал о камни, но тяжесть кольчуги и ощутимая боль в спине напоминали, что розыгрыш длинной партии едва начат. Опираясь на багор, Энди выбрался на берег. Лежащий на камнях саркандец пытался отползти, но замер и притворился мертвым.

— Есть тут кто-то? — настороженно вопросил рулевой у небес, слепо задирая голову.

Раненый моряк молчал, с ужасом глядя на жуткого слепца и шевеля губами в отчаянном призыве к богам. Нога у саркандца была сломана, ниже колена из порванной штанины торчала бледно-розовая кость. Уже не игрок. Вернее, игрок не боевого фрейма.

Энди горестно вздохнул, поправил мокрую повязку на лице:

— О, мои глаза! Боги, как вы жестоки! Слава Великому Минотавру-чудотворцу! Я иду, иду, мой господин!

Нащупывая путь древком багра несчастный слепец принялся взбираться на склон…

Линия прибоя осталась внизу, на скале ветер принялся трепать мокрую одежду, а солнце немедля попытаталось выесть глаза. Рассматривать берегу замерших кораблей или разыгрывать комедию с выбравшимися на пляж саркандцами у рулевого не имелось ни малейшего желания. Сейчас было важнее иное. Прикрывая ладонью глаза, Энди оценил обстановку у дальних луз поля битвы. «Заглотыша», несомненно, настигли. Самой барки отсюда видно не было, но одна из саркандских флюг стояла у самого берега, две приближались к ней. Казалось, оттуда донесся истошный крик, но в этом рулевой не был уверен. Устойчивый восточный ветер, наконец-то, сменился на северный — сейчас дуло с озера. Полоса спокойной озерной воды за нешироким скалистым мысом слепила солнечными бликами. Вдоль скал мыса поднималось несколько дымов костров — летучая вдова не теряла времени. В целом, игра на том углу стола развивалась как и было рассчитано.

Энди взглянул на восток. Здесь шары расположились в весьма предсказуемой, но отнюдь не самой благоприятной позиции. Все три вражеских флюги стояли на якоре. Напротив ли входа в озерный пролив, определить было трудно, но бесспорно где-то рядом. Дымы у озера саркандцы, бесспорно, разглядели, ситуация их должна обеспокоить. Подозревают засаду. Решаться ли продолжить преследование?

Рулевой еще раз взглянул в сторону затаившегося «Заглотыша» и трех саркандских корыт. Да помогут боги хитроумному юнге и минотавру разыграть фрейм достойно, и да упасут мартышку от стрел. Лодочникам сейчас ничем не поможешь. Энди вскинул багор на плечо и запрыгал через расщелины. Обломок стрелы в спине порядком мешал, но нужно было поспешить к катеру…

Манки бегала над прибрежным обрывчиком, стараясь не слишком ловко прыгать, вскидывала к солнцу лапы, пыталась рвать на себе волосы, хотя с косынкой делать это было ух как непросто. «Изображай приманчивое отчаяние» сказал Гру. Обезьяна поддернула подол юбки, напяленной поверх подкатанных штанов, взбежала наверх, заломила лапы и повернула обратно. Хватит, наверное. Ближайшая флюга уже огибала прибрежные рифы — скоро высадятся. Манки глянула на уткнувшийся в расщелину «Заглотыш» — это ж сколько добра на барке приходиться бросать⁈ Ух-хуххухух, прямо сердце не выдерживает. Обезьянка еще раз подхватила подол: икры хоть и худющие, но издали должны сверкнуть. С флюги невнятно, но азартно завопили. Именно. Все саркандцы — хамье и шмондюки. Ухух, все до одного!

Манки нырнула в щель — берег здесь был сплошь скалистый, крупная расщелина глубоко врезалась в тело мыса — юнга очень правильно ее углядел.

— Как? — озабоченно спросила обезьянка.

— Ну, цирк и даже лучше, — скорее одобрительно, чем насмешливо заверил Гру. — Давай поживее.

Прыгая по камням, беглецы углубились в сырой сумрак расщелины. Под ногами между острых камней еще журчали вяло докатывающиеся сюда волны прибоя. Далее скальные стены начинали смыкаться-подниматься.

— Готов? — спросил юнга, взбираясь по уступам.

Минотавр с удобством сидел в коротком ответвлении, отдыхал и набирался боевой злобы.

— Не сомневайся, — заверил подземный дарк. — Главное, известите поточнее, когда нужно будет дальше удирать. В шуме опасаюсь не услышать.

— Известим, — заверил Гру.

— Ух-ух! — подтвердила мартышка.

Они выбрались на солнце.

— Твой правый фланг, — напомнил юнга.

Впору было обидеться — совсем обезьяну за бестолковое создание принимают. Но Манки знала, что сейчас вся обидчивость ни ко времени и вообще от нервности. Поэтому просто кивнула.

— Не надувайся, — попросил догадливый Гру. — Сейчас лучше все перепроверить и с должным занудством. Пока время еще есть.

— Да я понимать. Но битва большая, ту, ух, зачешешься, — призналась Манки.

— Это верно, — согласился юнга. — У меня прям как медузу-волосянку между лопаток раздавило, так свербит. И тяжел брюхом будто меда обожравшийся.

Они похихикали. Манки тоже примеряла кольчугу, но в доспехе словно черепахой становилась — к земле так и тянуло. Для самцов доспех может и подходит, но стройным обезьянкам это сущее мучение. Да еще и почесаться под этим железом вообще не получается.

— Я, ух, еще камней соберу, — сказала Манки, возвращаясь мыслями к грядущему сражению.

— Только не высовывайся. И дай мне косынку. Да, браться за дело — только по команде, — вновь напомнил юнга.

— Да, сэр, — кратко, как надлежит, ответила обезьянка, понимая что условности людям ужас-ужас как нужны.

Она ныряла в скальные щели, выбирая камни получше, складывала в горки. Засада была делом знакомым, но здесь людей по обе стороны очень много, все пойдет хитроумнее, медленнее и со всякой ихней человечьей заумью. Так, конечно, интереснее, но и ошибиться ух как легко. Нужно не забыть и уточнить что такое «цирк». Судя по смыслу, вроде борделя, только для особо умных.

— Идут! — предупредил юнга с другой стороны расщелины.

Манки затаилась в короткой каменной норе. Взвешивала в лапе самый лучший камень: кидать, как известно, следует по затылку — там у людей слабое место. Если снизу кидать, то можно и промеж ног, но снизу тут никак не выйдет. Дис-поз-иция не позволяет. Обезьяна прислушивалась к приближающимся голосам, щурилась на солнце и свободной лапой обирала лишние нитки с покороче оборванного подола. За платье ругаться не будут сраженье это сраженье! Вот солнце нынче слишком яркое — сэру Энди будет неудобно.

Высовываться Манки не собиралась — когда-то Гру очень толково разъяснял про эту извечную обезьянью ошибку. Люди в ошибках много понимают, этого у них не отнять. Вообще становиться человеком — сложно, интересно, но утомительно. С другой стороны если взглянуть на бесконечный матч-учебу — иной раз можно просто валяться и всецело надеяться на опытного друга. С обезьянами, так, ухух, не получается. У них никакой не цирк, а просто визгливый бардак в смысле беспорядка, в жегнахще, как говорят гребцы и вдовы.

Саркандцы шли и расщелиной и малым дозором поверху — предусмотрительные — все как Гру рассчитывал. Голоса приближались. Манки поняла, что от нетерпения у нее ладони и подошвы аж зудят. Нет, сидеть, ждать…

…- Вон, платок зацепился!

— Это та поскакучая девка потеряла!

Азартны, шмондюки-хамло верхнего дозора. Вкусное будет дело.

Манки не увидела — услышала движение по другую сторону расщелины. Кто-то из дозорных ахнул.

— Давай! — негромко и спокойно сказал Гру.

Обезьянка подскочила…

Из трех стражницких копий в руках у юнги оставалось лишь одно. С этими палками остро-наконеченными Гру немало повозился: укорачивая, шлифуя и вымеряя неведомый «бал-анс». Сейчас копья не сплоховали. Один из саркандцев сидел, придерживая пронзившее живот копье, другой вовсе лежал — забавный, ну словно сверчка тростинкой в горло проткнули. Лишь третий, завывая, бежал прочь.

— Что там у вас⁈ — многоголосо орали из расщелины — саркандцев там напропихалось видимо-невидимо.

— Займись! — кратко указал Гру, прыгая к расщелине…

Манки метнула в беглеца-дозорного камень. Сначала снаряд летел, вроде, хорошо и точно, потом саркандец оступился на неровности. Щелк! — камень стукнул отчетливо, костяно, но слишком высоко. «Темя» так называется оно у шмондюков-хамло, если они без шлема. Саркандец выронил топор, закачался. Мартышка понеслась к нему, готовя второй камень… Ух-ху, не понадобилось. Стоял на коленях, ухватившись за голову. Бить в печень, как обучали, было неловко. Манки припомнила другой урок. Левой рукой за нос, задрать, нож в правой — по горлу! Ух-хе! Даже в крови вообще не испачкалась!

Обезьяна понеслась обратно, обтирая ладонь о юбку. В крови не испачкалась, но нос у саркандца оказался сопливым. Хамло! Сплошь они хамло!

— Бомби! — завопил мечущийся вдоль расщелины юнга.

У-хух! «Бомби» — это не просто «кидайся». Тут настоящее сраженье, об таких днях в человечьих легендах пишут. Нож в ножны — не потерять! И камни!

…Внизу, в тесноте расщелины действительно рычала и выла истинная битва. Минотавр крушил дубиной ошеломленных саркандцев. В дарка пытались стрелять лучники, но извилистая расщелина такому хитрому маневру порядком мешала. Лопались головы, хрустели под кольчугами и кожаными, обшитыми бляхами, рубахами, кости…

— Во имя Писифы! — громыхал глоткой как древней жертвенной медью минотавр и градом осыпались от этого волшебного гласа глыбы со скал, падали люди…

Довольно скоро Манки сообразила что для «бомби» камней нужно было собирать побольше. Попасть с небольшого расстояния труда не составляло, но хитрые саркандцы затылков не подставляли, падать с первого камня не спешили, многие были в отвратительных шлемах, да еще со щитами. Ловкий Гру падал на колено на краю расщелины, бил копьем как острогой, держа за самый конец древка. Вот он попадал почти каждый раз, а у обезьяны — ух-хе-хе — разве что на третий раз получалось. Впрочем, саркандцы уже вовсю ломились назад по тесной расщелине, вопя, бросая мешающие копья и затаптывая раненых…

— Стоп! — крикнул Гру, останавливаясь. — Отходим.

Манки хотела обругать глупого юнгу — нашел когда командовать. Но тут же осознала ход игры. По расщелине от моря продвигалась следующая многочисленная стая саркандцев, взобрались они и на верхний склон. Многовато, ухух их в писопу!

Шагах в двадцати позади боевых лодочников начинался уклон в сторону озера: десятки промоин, берег здесь словно когтями расцарапали — всё как рассказывала летучая вдова. Отходящие скатились по ближайшей промоине, тягомотный минотавр норовил отстать, юнга поторапливал, мартышка размышляла над тем, что люди ловко умеют придумывать слова: вот называют «отход!» и получается вовсе не то что «драпать». Но саркандцы сейчас отстали — не рискуют в щели сходу соваться, там, ухухух, не угадаешь на что налетишь, потерял враг храбрых «отходчиков»…

— Вон он, плот! — разглядел юнга.

Плот, приготовленный Магнусом и вдовой, по правде говоря, был попросту тремя стволами, связанными веревками. Шкипер явно недооценивал вес минотавра.

— Ничего, нам путешествовать недалече, — напомнил Гру.

Предусмотрительный Авр скинул свои роскошные сапоги-носки, ступил в воду, мощно оттолкнул плот от береговых камней. Мартышка с юнгой чуть не слетели в воду:

— Ух-хух! Ты нас так на другой берег вышвырнешь! Залазь.

Минотавр запрыгнул на стволы — соратники снова чуть не скатились в воду.

— Ты уж к середке двигайся, — пропыхтел юнга.

Авр утвердился на притопших стволах, загреб широкими ладонями — пошли не хуже чем на катере, Гру лишь подправлял движение шестом-веслом.

Вот теперь саркандцы углядели беглецов, негодующе завопили и кинулись к озеру. Но они были далеко — плотовщики имели солидную «фору» — как именует такие удачные боевые положения особо умный сэр-рулевой.

Плот удалялся в сторону противоположного берега озера. Один из неистовых саркандцев стрельнул вслед из лука — стрела упала в воду, порядком не долетев до цели.

— Помаши им, что ли, — юнга протянул мартышке косынку.

— Ух! Ух! — Манки схватила почти потерянный замечательный предмет одеяния. — Какой ты памятливый! Спасибо!

Она стояла на плоту, держась за рог минотавра и прощально махала светлым платком — оставшиеся на берегу саркандцы аж выли от ненависти и бессилия. Было очень здорово!

— Авр, мы сейчас не особо гребем, а только для виду, — озабоченно напомнил юнга. — Возвращаться будет далеко.

— Да, битва еще не закончена, — минотавр нежно водил по воде лапищами.

Саркандцы стояли на берегу, глазели то на озеро с плотом, то на дымы костров восточнее по мысу, то в сторону моря — там тоже поднимался густой дымный хвост. Все верно. Манки и сама бы тут крепко задумалась. Вот шмондюки из Сарканда повернулись к озеру задами…

— Уходят! — возрадовалась обезьянка.

— И мы сворачиваем потихоньку, — скомандовал Гру.

Плот начал забирать вдоль берега — поймут саркандцы маневр или нет, уже не так важно — они все равно запутались. А опаздывать к битве невежливо…

Сначала Энди вышел к наблюдательному посту на одной из высот мыса, потом увидел стоящего под прикрытием озерных скал «Ноль-Двенадцатого». Катер был в порядке — над трубой мерцал воздух — котел работает, корабль готов к делу. Впрочем, у старины Магнуса иначе и быть не могло.

— Жив, Энди? — окликнул исполняющий обязанности наблюдателя Док. — Славно горят посудины!

— Хорошие флюги, — согласился рулевой, оглядываясь на дымные столбы у берега моря.

— Черт! — доктор ахнул, увидев обломанную стрелу в спине товарища.

— Неглубоко. — успокоил Энди. — Едва кольчугу и рубахи пробило. Сэр, будьте добры обломить еще покороче, сейчас она двигаться мешает.

— Покороче⁈ Ты в своем уме? Немедленно давай сюда спину…

Энди лежал на животе, разглядывал в бинокль суда саркандцев. Противник по-прежнему делился на группы: две флюги стояли на якоре у входа в озеро, один корабль болтался у горящих посудин, остальные торчали в том месте, где был настигнут «Заглотыш» — что там происходило, рассмотреть было трудно — похоже саркандцы снимали с мыса десант. Энди размышлял над грядущим новым розыгрышем: пока расстановка шаров оставалась неочевидной — шар-биток и право удара у противника, пока не начнут, нет смысла волноваться. Но наблюдение отвлекало от крайне неприятных ощущений в спине: наконечник Док извлек, но теперь саднило даже больше.

От катера прибежал Сан. сказал про ранение «могло быть хуже, вот если бы пониже — в хвостовой отдел, тот самый болезненный» и сообщил что группа Гру отошла благополучно — вдова к ним слетала — сейчас подгребают к катерной стоянке. Саркандцев потрепали — одну из команд флюг можно списать в расход.

— Это хорошо, — Энди растопырил руки, давая доктору забинтовать себя, — Но вряд ли князь уйдет. Сам он в деле еще не был. И Гру его не видел, так?

— Вроде не было князя. Хотя может его наш геройский бык затоптал. Он там в тесноте ворогов по стенам аж размазывал, могли не разглядеть князя. — предположил гребец.

— О планах противника мы узнаем своевременно, к чему гадать, — справедливо заметил доктор. — Энди нужно обильное питье и отдых.

— Питье — это хорошо, — согласился рулевой. — Отдохну на борту, нужно переговорить с Магнусом.

Сан остался наблюдателем, Энди с доктором спустились к катеру.

— Рад тебя видеть. — шкипер пожал руку долго отсутствовавшему рулевому. — Пока вас не было, произошли всякие немаловажные события, впрочем, сейчас их пересказывать некстати. Пока о главном: «Ноль-Двенадцатый» на ходу и ограниченно готов к бою. Пулемет мы перебрали и смазали.

— Весьма своевременно, — порадовался Энди.

— Благодарите Хатидже, — со сдерживаемой гордостью отметил шкипер. — У нее открылись таланты к механике.

— Весьма ограниченные таланты. — мрачно уточнила вдова. — Мне бы отожраться до приличного веса, а так трехдюймовый гаечный ключ едва удерживаю.

— С гайками мы и сами управимся, вы уж лучше летайте, мисс Хатидже, — запротестовал Энди.

— Хватит болтать, немедленно иди и ложись, иначе свалишься в самый неподходящий момент, — потребовал Док.

Энди вытянулся на животе и закрыл глаза. Спина ныла и дергала, но жестокость знакомого, застланного вытертым одеялом, рундука и уют тесной каюты действовали поразительно благотворно. Наконец-то «Ноль-Двенадцатый», чудесная плавучая нора. Энди нащупал кружку — доктор оставил целый кувшин кислого отвара. Видимо, вдова отыскала заросли каких-то ягод, судя по бодрящему вкусу — исключительно целебных. Просто замечательно.

Рулевой раздумывал над новым фреймом, слушал катер. Вот приплыли и поднялись на борт воины Гру. Было слышно, как мартышка живописует сражение: «они слева набегают — ух-ух из луков!». Энди ухмыльнулся — тянуло в дрему, не хотелось ни о чем думать. Потом обезьяна осторожно заглянула в каюту.

— Ты как, сэр-Энди?

— Хорошо. Но думаю, мне следует отдохнуть.

Манки болтать языком не стала, присела на пол. прислонилась спиной к рундуку. От воительницы пахло озерной слабосоленой водой, влажной тканью и немного кровью. Энди, не открывая глаз, положил ладонь на обезьянью макушку — пальцам было приятно на подсохших неровно стриженых прядях.

— Сколько?

— Ух, всего одного, — прошептала мартышка. — И еще камнями. Вместе со всеми. Гру копьем как змеюка-ффу, а минотавр просто зверь!

— Хорошо-

Энди знал, что она тоже закрыла глаза. Это было славно. Полуденный свет едва попадает в каюту, пахнет котлом, пеньковыми канатами, железом, призраками давно забытых грузов шерсти, апельсинов и пороха, а еще свежим питьем и свежими мартышками. Но снаружи все еще полдень и до спасительной темноты слишком далеко. Саркандцы начнут раньше. Но все равно хорошо…

Наверное, он все-таки заснул, потому что когда вновь стал думать. Манки в каюте не было, а на палубе обсуждали маневры врага — саркандцы всей флотилией шли к проливу.

Энди осторожно встал и прислушался к телу — вполне терпимо. Но возвращение кольчуги пробитой спине явно не понравится. Ну, «легким» грядущий фрейм никто и не называл.

Шифровка

Лагуна — Твин Кастлу

Этот Сарканд удивительно туповатый город как политически, так и по части стратегии военного дела. Вот куда все флотом поперлись? А если город вражеский контингент захватит внезапной и героической атакой? Впрочем, этот Сарканд нам и даром не нужен. Таким городишком завладеешь — до пенсии очистные сооружения придется строить. Уныла же печаль твоих судеб и стоков©. в общем, продолжаем наблюдение.

Из блокнота ^Гениальные размышления и склероз'.

Проф. Островитянская. Тезисы к курсовой лекции «физиология и этика в отношениях тупиковых видов»

Секс, секс! Да задолбало уже этим сексом, порочное и извращенное человечество! Психи ошалевшие, фетишисты изобретатели разнузданные! Но невозможно объяснить нормальному земноводному студенту что плотное всасывание пастями и обмен слюнями — не пытка, не издевательство, а проявление высокодуховного чувства глубокой личной симпатии. Начинаем теорию, заучиваем «эрос», «филию», «строге-агапэ-людус» и прочие «прагмы» — тяжеловато, но доступно. Техническая сторона вопроса: стыковка, нагнетание давления, расстыковка — аудитория хихикает, но принцип понимает. Поцелуи — вообще никак! Не воспринимают и вое. Что делать? Думала подкорректировать человечество — если там в эпохах покопаться, можно подчистить этот шокирующий атавизм. Проверила — шимпанзе и бонобо тоже целуются. Не ожидала, считала приличными приматами. Шмондец какой-то, безвыходная ситуация.

[1] Тотал клиренс — непрерывное забивание всех шаров — от первого до последнего — в лузы.

Солнце висело строго над палубой и Энди вспомнил иллюстрации к старинному роману о Дон Кишоте — заиметь широкополую бронешляпу сейчас было бы к месту. Ночной рулевой стоял у пулеметной установки, хотя лучшим катерным стрелком по праву считался старина Магнус, сейчас шкипер управлял катером — днем в столь ответственный момент заменить его было некому.

Наученные горьким опытом саркандцы проявляли предусмотрительность и осторожность. Головную флюгу вводили в пролив на буксире две лодки. Пролив был достаточно широк чтобы впустить сложные в маневрировании парусники, но фарватер таил рифы-сюрпризы. Саркандцы рисковать не желали: остальные их четыре корабля выстроились в колонну перед проливом — будут ждать буксировщиков.

— Ветер слабый, южный, все как им нужно — приходится верить в этих проклятых погодников, — проворчал Магнус. — Полагаю, нам придется атаковать первыми.

— Да, сэр, иных вариантов не видно, — согласился Энди.

— Что ж, выждем, когда судно начнет выходить из пролива, — шкипер продолжал оценивать место предстоящего сражения.

— Джентльмены, мы должны помнить, что котельное отделение — истинное сердце нашего корабля и оно нуждается в особой защите, — несколько нервно напомнил Сан, занявший место кочегара, и скрылся в люке.

Было слышно, как кочегар-гребец задраивает крышку люка.

— Уверен, он выполнит свой долг, — заверил остальных моряков Энди.

— А что еще бесхвостому остается делать, — усмехнулся шкипер. — Насколько мы поняли, саркандский князь милосердием не отличается и весьма зол на вас. Гм, теперь и на нас тоже. Кстати, отчего этот маньяк столь безжалостен к своей несчастной невесте? Скармливать девушку минотавру в день свадьбы — подобное коварство явный перебор даже для какого-нибудь замшелого античного злодея.

— Ну, на самом деле князь милосерднее — отлично знает, что минотавр живых людей не ест. Так что невеста предназначалась к выгодной перепродаже. Формальным же поводом считался укус. В смысле, невеста цапнула Его Сиятельство.

— Да? Несколько эксцентрично, хотя с девушками такое случается. Не думаю, что импульсивный укус оправдывает жестокость аристократа-истязателя.

— Несомненно! Насколько я понял, дело обстояло так: Ша была вынуждена пойти на условия князя и изображать невесту. Она чужеземка, родственников в Сарканде не имеет, что заметно облегчало брачные формальности и себестоимость церемонии. Но Его Сиятельство пошел дальше оговоренного и предпринял неподобающие шаги, склоняя фиктивную невесту к не фиктивной близости. Тут она его и укусила.

— О! То есть укус был конкретен и точен? — догадался шкипер.

— Более чем. Когда я видел князя, Смелое Солнце Сарканда выглядел чрезвычайно мрачным и осторожным в движениях.

— Города — истинные рассадники разврата и нравственного разложения, — задумчиво сказал Магнус. — Я как раз хотел обсудить этот вопрос с тобой, Гру и доктором. Впрочем, подождем до конца сражения, возможно и обсуждать-то будет нечего. Кстати, наши саркандские друзья практически миновали пролив. Нам пора…

Бронещит пулемета успели слегка расширить деревянными накладками. Энди проверил манометр, ободряюще похлопал ладонью по крышке пулевого бункера — тот ответил понимающим металлическим гулом. Почти мартышкин барабан. Что ж, спаренный Мк2−2 — дитя чужого мира, но подвести не должен.

Палуба «Ноль-Двенадцатого» дрогнула — катер двинулся навстречу противнику. Пока что боевой корабль скрывали откосы мыса. Энди знал, что сухопутно-десантная часть небольшой Озерной армии сейчас с замиранием сердца наблюдает за разворачивающимися боевыми действиями.

По сути, острой необходимости прямолинейным плантом[1] атаковать саркандцев в выходе из пролива не имелось. «Ноль-Двенадцатый» мог уйти в озеро, попытаться подняться по течению одной из рек, надеясь скрыться от преследователей. Можно было рассчитывать, что неприятелю надоесть вести поиски среди тростников и холмистых берегов — вдова рассказывала что заросли там достаточно густы. Но если саркандцы проявят настойчивость и отыщут катер, бой придется принимать в статичном положении и на открытой местности, где у противника будет явное преимущество. Скорее всего, тогда «Ноль-Двенадцатый» будет потерян. Да и наличие пулемета не удастся разыграть должным образом. Катерники предпочли атаковать, и, желательно, — внезапно.

С последним пока получалось. Рубка скрывала от Энди происходящее прямо по курсу, но вопль изумления противника он слышал. Низкомачтовый «Ноль-Двенадцатый» выскочил из-за берега как черт из табакерки. Застигнутые врасплох гребцы в небольших лодках-буксировщиках забыли о веслах, с борта флюги тоже смотрели разинув рты. Действительно, с паровыми судами саркандцам сталкиваться пока не приходилось. Впрочем, это дело ближайшего будущего. Катер развил «самый полный» скудоумием не отличались, посему догадались о неприятном развитии событий, принялись прыгать в воду и плыть подальше с курса вражеского корабля. В следующее мгновение «Ноль-Двенадцатый» протаранил одну из лодок — особого толчка даже не почувствовалось, лодочная скорлупка попросту лопнула от удара стального форштевня.

— Орудию — правый борт! — скомандовал из рубки Магнус — в голосе шкипера звучал не очень-то подобающий его возрасту азарт.

Энди подумал, что семейная жизнь действует на старину шкипера довольно странно: хотя и вдова уже не девочка, но оказавшись вместе эта пар разительно помолодела. Неожиданный результат тонко разыгранной личной партии — ведь на двоих им уже крепко за шестьдесят. Впрочем, отвлеченные размышления не приготовиться составлении плана сражения. Энди навел пулеметные стволы на должную высоту, бросил еще один взгляд на манометр — идеально!

Шкипер дал сигнальный гудок. Пулеметчик нажал спуск…

«Ноль-Двенадцатый» прошел в пятнадцати-двадцати ярдах вдоль борта флюги, расстреливая вражеское судно кинжальным пулеметным огнем. Энди был уверен, что первая очередь зацепила нескольких саркандцев, потом моряки неприятеля инстинктивно попадали на палубу и мишенью шаров-пуль стал в основном парус и такелаж флюги. Впрочем, такой результат был предсказуем — спаренная установка Мк2−2 предназначалась для борьбы с легкими и незащищенными целями — пробить обшивку флюги нечего было и думать. Вот рулевое весло противника Энди счел более серьезной целью — сосредоточенный огонь исклевал и разрушил древесину как целая стая термитов. Пулеметчик прекратил огонь — дистанция быстро увеличивалась. С палубы флюги наугад выстрелил лучник — стрела оказалась неопасной.

— Как? — окликнул из рубки Магнус.

— Правый ствол барахлит, — отозвался стрелок, отчетливо прочувствовавший разницу темпов стрельбы спарки.

— Выбирать не из чего. Podnavalis, джентльмены! — призвал шкипер. — Уходим сразу после второго судна.

Пока задуманный план претворялся в жизнь без изменений — враг не ожидал дерзких маневров. По правде говоря, саркандцы о катере и его возможностях и не подозревали. К сожалению, эффект сюрприза мимолетен.

Со второй флюги действительно уже стреляли лучники. Довольно точно — наконечник звякнул о бронещиток, вторая стрела задела стену рубки. Энди взглянул на глубокую царапину, поправил повязку и открыл встречный огонь. Дистанция оставалась великоватой, но требовалось вспугнуть лучников, ведь могут ненароком и зацепить. Осыпаемый пулями нос флюги мгновенно опустел. Двумя очередями Энди распорол парус противника и прекратил обстрел, экономя пули.

— Берегись! — призвал шкипер, беря право руля.

По сути, катер уже вышел в открытое море. Наступал самый неприятный момент атаки: «Ноль-Двенадцатый» норовил проскочить между кормой второй флюги и носом третьей. Следовало ожидать перекрестного обстрела. Развернуть пулемет Энди мог лишь в одну сторону и от предчувствия очередной дырки в спине ощутимо заныла уже имеющаяся рана…

На третьей флюге сидели стрелки еще непуганые, свежие: бородатые воинственно оскаленные рожи, натянутые луки… Энди показалось, что он даже граненые наконечники рассмотрел — страх способен вытворить даже с дневным зрением истинное чудо. Дистанция оставалась все же великоватой для неновых стволов Мк2−2 — стрелять приходилось почти настильно. Пулеметчик все же задел нескольких стрелков, инстинктивно пригнулся — стрелы так и стучали по щиту и тумбе — сказывалась отнюдь не восхитившая катерников меткость противника. Спарка, брызжа злыми струями пара, выпустила строчку пуль по парусу противника — нанести серьезный ущерб пулеметчик не надеялся, но иных целей на флюге-3 сейчас не имелось. Пора было переносить огонь на ближнее, уже поврежденное судно — катер обогнул корму флюги-2…

Энди успел развернуть установку, но тут течение боевого фрейм-бола оказалось сломано разительно и бесповоротно…

С моря ударил шквал. К счастью, «Ноль-Двенадцатый» уже почти закончил разворот, удар ветра пришелся в большей степени не в борт, а в корму и не смог опрокинуть катер. Тем ни менее, судно чудовищно швырнуло, правый борт на миг оказался под волной, Энди едва удержался, намертво вцепившись в пулеметные рукояти и чувствуя, как его крутит вместе с турелью. Рядом с «Ноль-Двенадцатым» над поверхностью воды практически взлетела флюга-2. Показалось, что смоляное и порядком корявое днище сейчас обрушиться прямиком на борт, но саркандское судно все же плюхнулось не на катер, а в воду рядом. Энди еще крепче вцепился в пулемет — на сей раз стрелка едва не смыл водяной вал. В корму вновь ударил шквал, катер чудом не зашвырнуло на оказавшиеся немыслимо рядом прибрежные камни, над головой пулеметчика пролетел сорванный с флюги якорь, сам саркандский корабль заплясал на волнах, практически встав на бушприт, клочья порванного паруса срывало и уносило в сторону озера. Энди потрясло что там, дальше, вода оставалась совершенно спокойной: покачивались на волне с любопытством следящие за происходящим чайки, волны слепили теплыми солнечными бликами…

Третий удар шквала оказался еще чудовищнее. Энди был уверен что какое-то мгновение болтался вообще за бортом, причем, вместе с пулеметом. «Ноль-Двенадцатый» все же выпрямился, пулеметчика крепко двинуло по голове канатом, хлестнувшим с близкой флюги. Все вокруг крутилось, хрустело и трещало. В рубке кратко в хвостато-вдовьей манере выругался шкипер. Энди осознал, что катер оказался в самом центре груды смоляных бортов, порванного такелажа, огромных комков сорванных с камней, и, видимо, дна, пахучих водорослей. Везде была вода, щепки, клочья мокрой парусины, донный песок. Один из пулевых контейнеров на пулемете смяло и перекосило, лопнувшая трубка паропровода изумленно свистела, выпуская бессильный пар. С крыши рубки изумленно пучил глаза огромный лангуст. Рядом мрачно темнел смоляной борт. В корме флюги, промявшей леера «Ноль-Двенадцатого» кто-то застонал, потом там заорали:

— Режь колдунов! Это из-за них!

На накренившуюся палубу катера бухнулся лысый крепыш с безумными глазами и изогнутым мечом крайне дикарского вида.

— Слепой! — с восторгом процедил визитер.

Хуже всего было то, что Энди и понятия не имел куда ускользнул багор — бешеные прыжки катера, да и всего пролива, загнали ситуацию в глубочайшую лузу полнейшего абсурда. Пришлось делать единственный возможный отыгрыш в данной ситуации — пулеметчик резко развернул установку в сторону гостя. Лысун изменился в лице: даже разительное шквалистое безумие сохранило в головах саркандцев долю уважения к скорострельному механизму.

На палубу «Ноль-Двенадцатого» спрыгнул еще один агрессор, и еще… Из рубки донесся узнаваемый, но крайне огорчительный щелчок.

— Руби колдуна! — неуверенно призвал саркандец с собранной в «ослиный хвост» сальной шевелюрой.

Пришлось нажать на спуск. Враги шарахнулись в стороны — в большей степени от струи пара, чем от безвредно запрыгавших по палубе бессильных пуль-шаров. Боевого давления в Мк2−2 оставалось маловато — примерно как в Сане любовного влечения к дамам.

Требовалось срочно взглянуть на расположение шаров с иной точки зрения. Не дожидаясь тычка наконечником копья, пулеметчик пустился в бега и юркнул за рубку.

— Да он, навозный сын, все видит! — возмутился самый тугодумный из саркандцев.

Энди проскочил мимо распахнутой двери рубки, оказался на баке. Враги, естественно, не устремились за пулеметчиком всем стадом — двое обогнули рубку с иной стороны. Из рубки донесся очередной бессмысленный щелчок: старина Магнус с абсолютно невозмутимым лицом стоял с двустволкой и методично перезаряжал стволы — под штурвал укатывались отказавшиеся исполнять свое предназначение патроны. Энди подумал, что проклятое ружье давно нужно было утопить, и запрыгнул на крышу рубки. Саркандцы слегка ошалели от не совсем человеческой резвости прыжка, впрочем, копейщик немедля попытался достать прыгуна длинным оружием — Энди пришлось срочно откатываться по крыше рубки. На миг он увидел трюм флюги: там ворочался остальной помятый экипаж саркандцев — шквальные удары порядком спутали как содержимое корабля, так и сознание моряков. Впрочем, и в флюге заметили резвого слепого — разом завопили, принялись хвататься за оружие и иные недобрые предметы. Задерживаться на рубке не имело смысла — выхватывая нож, Энди скатился вниз, оказался лицом к лицу с тем обаятельным лысуном. Руку с мечом удалось перехватить и отвести, избегая укола в живот. Саркандец возжелал по-боевому взреветь в замотанное лицо слепца, но лишь всхрапнул — добрая английская сталь пробила его кольчугу под левой подмышкой. Энди выдернул нож, но опрокидывать противника за леера не стал: лишняя помеха на палубе затруднит игру саркандцам. Из рубки донесся щелчок очередной осечки — должно быть, уже шестой по счету. Энди подхватил падающий трофейный меч и толкнул ослабшего лысуна навстречу выскочившему из-за рубки очередному врагу. От укола копьем уклониться удалось просто чудом. Пришлось отыгрывать назад под защиту пулеметной тумбы. Саркандцы подступали со всех сторон: на палубе их заметно прибавилось, да еще над планширем флюги появились чернобородые рожи. Скрипнул натягиваемый лук…

— Сдавайся, слепой колдун! — повелел брюхастый воин с толстой цепью на шее.

Энди краем затененного глаза видел, как из рубки шагнул Магнус — лицо шкипера по-прежнему было хладнокровно, двустволка в руках не дрожала. Достойное поведение и недостойное оружие…

Ружье бабахнуло. Дуплетом. Эффект оказался ошеломляющим. Палубу заволокло удивительно вонючим дымом, где-то в сердце его завесы болезненно выругалсясам шкипер. Потом взвыли саркандцы: ранены были почти все, включая стоящих на планшире флюги. Энди и сам почувствовал боль в правой руке. По-видимому, ружье попросту взорвалось. Впрочем, размышлять над непредсказуемым поведением иномирового оружия было некогда. Энди проскочил в дым, дважды полоснул ножом, не очень ловко рубанул с левой руки саркандским мечом…

— Ух-хух! — в дым свалилось нечто знакомое и отягощенное длинным оружием. Мартышка оставила свою ношу, обдавая брызгами с одежды, метнулась по палубе к врагам, сработала ножом…

— Назад! — заорал Энди, подхватывая с палубы длинное древко — это был, конечно, не багор, а некая саркандская пика, отягощенная смехотворным флажком у наконечника. К счастью — достаточно удобная!

Все смешалось. Дым медленно сносило к близким береговым скалам, Энди сбивал и колол толкущихся саркандцев. Манки вертелась за спиной, пугая воплями и ножом вздумавших приблизиться врагов. Кто-то падал на палубу с флюги — похоже там тоже дрались — мелькнул юнга с топориком в руке, где-то сыпал латинской бранью Док. В победу по очкам верилось слабо: экипаж «Ноль-Двенадцатого» противостоял двум командам, а сейчас к сцепившимся судам подойдут еще три корабля со свежими, жаждущими крови саркандцами. Совершенно напрасно мартышка на борт запрыгнула…

— Прекратить безобразие! А ну, немедля расцепились, шмондюки позорные! — разнесся громогласный приказ с небес.

Все невольно задрали головы. Над безобразно сгрудившимися и практически выброшенными на камни кораблями проплывала внушительная темная тень. Судя по продолговатости знакомой, хотя и полузабытой формы — это был дирижабль, вполне известной Энди, патрульно-разведывательной модели «Ее Величества Морских Воздухоплавательных Сил „Скаут-2“». Откуда⁈

— Что неясно⁈ — грозно вопросили с воздухоплавательного призрака. — Разошлись, говорю! Что за беспочвенный каннибальский милитаризм⁈ Маньяки одичавшие!

До Энди осознал, что первое впечатление было ошибочно. Это явно не британский дирижабль. С какой стати с борта воздухоплавательного судна Ее Величества станет орать в рупор сварливая дама, да еще излагая в столь странных формулировках⁈

Продолжать сражение ни у катерников, ни у саркандских моряков особого желания не имелось. Почти все на сцепившихся судах были ранены, рубиться до смерти просто не оставалось сил. К тому же вмешательство практически божественного провидения…

Энди осознал, что они с Манки пятятся к рубке, а саркандцы, с ужасом поглядывая вверх на плывущую тень, перелезают к себе на флюгу. Все происходило в тишине, даже Гру, помогший перебраться через борт саркандцу с распоротой ногой, не издал ни звука. Кажется, битва действительно иссякла…

Предсказывать ход партии, упуская из виду шары на дальнем краю игрового стола — весьма неразумно. В проливе властно провыл боевой рог и в небо взлетели десятки стрел: подходили тыловые княжеские суда и с их палуб уже начали бесстрашный обстрел небесного аппарата.

— Вот, маму их ослиную… — отчетливо сказал воздухоплавательный рупор. — Да когда эта вонючая аристократия окончательно выродиться⁈ Князек тухлый. Ну, сам напросился…

Дирижабль заложил неожиданно резкий вираж и набрал высоту. Судя по струе пара — управляться стосильным «компадом» машины воздухоплавательного судна там вполне умели. Сейчас, когда дым развеялся, рассмотреть вытянутое тело дирижабля и компактную гондолу было проще. Бесспорно, стандартная военная модель, но обшивка корпуса пестрит разноформенными заплатками, да и перекрашена в необычный светло-серый, трудноназываемый цвет. Днище гондолы оказалось дополнительно бронировано металлическими накладками. На корме пустотелой «сигары» красовался непонятный символ: что-то вроде разорванного овала.

— Ух, это что за летучая дыня? — прошептала Манки, утирая слегка разбитый нос.

— Дирижабль, — пояснил Энди, машинально протягивая обезьяне тряпицу «носового платка».

Команды — и катерная, и обе смешавшиеся саркандские — зачарованно наблюдали за разворачивающимся немыслимым боем. Вообще-то, даже самому Энди было трудно поверить что здесь, в безымянном озерном проливе происходит столь странная схватка глубоко чуждых эпох.

Меж тем, дирижабль действовал решительно — его опытный пилот вызывал искреннее восхищение. После безукоризненного маневра воздухоплавательный аппарат вышел на пересечение курса головной флюги, резко клюнул носом — куда-то запропастившийся гребец наверняка бы именовал данную фигуру пилотажа — сомнительным французским словечком «пике». От гондолы оторвался небольшой снаряд, сопровождаемый кратким рупорным ругательством. Насколько мог судить Энди — бомбометание было выполнено идеально. Снаряд угодил в трюм за мачтой флюги, чуть ближе к корме. На дирижабле разразились торжествующим лаем — издеваться там явно умели…

Энди, иной раз вспоминавший, что он не только человек-с-Болот, но и выходец из прогрессивного XIX века, ожидал вспышки, взрыва, клубов пламени и кусков разорванных человеческих тел. Ничего подобного — попадание не дало ни малейшего эффекта. В первые мгновения. Но чуть позже команда флюги с поистине нечеловеческим воплем покинула судно. Энди вообще не мог представить, что прыгать за борт можно с такой скоростью. И катерники, и участвующие в абордажном бою саркандцы, смотрели на происходящее, открыв рты и тщетно пытаясь осознать суть. Потом сцепившиеся суда накрыла волна вони…

— Какой ужас! — Магнус зажал ладонями окровавленный нос и рот.

Энди в силу болотной крови, относящийся к смраду поспокойнее, тоже оказался порядком оглушен. Вонь оказалась редкостной концентрации: кроме стандартной тухлости и омерзительной горько-сладкости, в запахе присутствовало нечто малообъяснимое, если можно так выразиться — вопиюще звериное, отчего невыносимо хотелось прыгнуть за борт, доплыть до берега, перебежать мыс, пересечь озеро, двинуться на север, и дальше, дальше, ко льдам Белых земель…

— У-уууууу…. — из глаз мартышки потекли слезы.

С кораблей донеслись дружные стоны и проклятия. Слой густого смрада раскатился над волнами, временами сгущаясь до невыносимости. Пытающиеся спастись с разбомбленной флюги моряки со всей мочи плыли прочь от корабля: некоторые саркандцы устремились к соседним судам, но большинство стремилось подальше — к восточным, безлюдным утесам пролива. Энди начал догадываться, что битва окончена.

Дирижабль угрожающе двинулся к тыловым судам саркандской флотилии — там осознали опасность — две ближайшие флюги поспешно развернулись к востоку, последний корабль, видимо, с ослабленной командой, наполненный ранеными еще в первом утреннем бою, замешкался. Воздухоплавательный аппарат прошел над ним, с дирижабля что-то угрожающе проорали в рупор и опять же насмешливо облаяли обреченное судно. Но бомбить беспомощное судно дирижабль почему-то не стал, а развернулся и пошел к сцепившимся кораблям. На флюге, подпиравшей «Ноль-Двенадцатый», кто-то горестно застонал. Энди понимал саркандцев — задыхаться от ядовитых газовых бомб — это совсем не то, что умирать в честном поединке, скрестив с противником стальные клинки и бесстрашие мужских характеров.

— Тю, тут нам пежнасем, — вздохнул сидящий в люке котельного отделения Сан. — Вдребезги разнесет!

Энди машинально шагнул к пулемету, двинул стволы вверх. Один из паропроводов оставался относительно цел, возможно, удастся напугать…

— Бесполезно, — не глядя, сказал юнга. — От этих вообще не уйдешь.

Действительно, бесполезно: стволы к небу вообще не поднимались. Что за день такой проклятый? Энди отлично помнил, что возможность стрельбы по зенитным целям определенно входит в перечень ограниченных достоинств Мк2−2. Отчего же спарка не желает задираться? О! К шестерне вертикального наведения оказалась приклепана пластина примитивного ограничения угла — заклепки стояли довольно криво, но надежно. До ночного рулевого начала доходить вся парадоксальность ситуации…

Энди оглянулся. Мартышка со слегка распухшим носом зачарованно следила за надвигающимся дирижаблем. На береговых камнях замерли тылы отряда береговой обороны: застывшая столбиком шуршулла, рядом квадратный минотавр прикрывал лицо от солнца ладонью-лопатой. Ша привстала на цыпочки и, заметив что рулевой на нее смотрит, успокаивающе замахала рукой. На катере тоже вели себя странно: вдова утирала окровавленное лицо шкипера, доктор тоже прижимал тряпку к поврежденному лицу, вот покосился на Магнуса и спросил:

— Полагаю, это опять они?

— Скорее всего, — прокряхтел шкипер.

— Шутите что ли? — возмутилась Хатидже. — Вы же голос слыхали.

Упомянутый голос не замедлил напомнить о себе, как только дирижабль завис над кораблями. Рупор осведомился:

— Чего встали как дуболомы? Живо расцепиться, осмотреть повреждения, доложить! Огрызок, чего замер? Видишь не в себе человеки, подпихни слабоумных.

Юнга подавил тоскливый вздох и завопил:

— Эй, на флюге⁈ Расходиться будем или как? Чего молчите, герои Сарканда?

С корабля ответили приглушенным опасливым ругательством…

саркандцы проявляли предусмотрительность

замиранием

— гребцы в лодках особым

отвлеченные размышления не помешали пулеметчику маневр прохода правым бортом к противнику обсуждался при

Вот рулевое весло

патрульно-разведывательной

Разойтись оказалось непросто. Одна из флюг плотно села на камни, практически приковав товарищей по несчастью к берегу. Пришлось работать совместно, переругиваясь и порядком напрягаясь. С дирижабля взбадривали насмешливыми замечаниями, гавканьем и иной раз ценными советами. Воздухоплаватели явно знали возможности катера. К счастью, двигатель и винт «Ноль-Двенадцатого» остались не поврежденными — после немалых условий суда удалось чуть раздвинуть, катер отработал задним ходом и выбрался на свободу. Некоторые повреждения обшивки и остатков краски можно было не считать. Катерники великодушно отбуксировали две флюги на глубину — третью снимать с рифа было бессмысленно — затонет немедленно.

— Управились? Поздравляю! Кто старший в ОРеГе ПеГеТе Сарканд?

— Наверное, я… — неуверенно ответил с флюги кто-то из саркандцев, смущенный загадочной, но бесспорно ученой формулировкой. — Но Его Светлость Смелое Солнце Сарканда…

— Зашло ваше Солнце. В смысле драпануло оно, — сообщили с дирижабля. — Сейчас я спущусь на борт и дам вам жизненый совет. Необязательный к исполнению, поскольку вы всегда можете предпочесть умной мысли попадание разящего мистического вонь-снаряда или иную сногсшибательную альтернативу.

Саркандцы помалкивали. День выдался утомительным, воевать и спорить уже исчезло и последнее настроения. Тела троих убитых передали на флюги, раненых было куда больше: кроме приличествующих случаю колотых и резаных ран, имелись десятки легко пострадавших. Это от проклятого ружья: стволы разорвало самым жутким образом, сам Магнус просто чудом остался жив и зряч. К счастью, битву изгадили патроны снаряженные легковесной утиной дробью. Несколько дробин поймал и сам Энди, а доктору мелкий свинцовый шарик угодил точно в кончик носа. Впрочем, мужественный эскулап, наскоро замотав нос, неутомимо оказывал помощь раненым саркандцам. Ружейный взрыв и нанесенные им повреждения оба отряда на редкость единодушно отнесли к последствиям магии — в каком-то смысле так и было: что погодное колдовство, что пороховое — лучше держаться от них подальше.

— Готовы? — испросил рупор с дирижабля. — Спускаюсь. Экипажу катера приготовиться к построению!

«Ноль-Двенадцатого» наблюдали как по узловатой веревке, сброшенной летательного аппарата, на палубу флюги соскользнула — легко и с определенным театральным изяществом — невысокая фигура. Определенно дамская, хотя и одетая по-мужски. Рупор дама оставила в дирижабле и до катерников доносились лишь отдельные слова ораторши — без сомнения, опыт красноречия она имела изрядный.

— Ух-э, а нам-то что приказано? — с тревогой уточнила мартышка.

— Как что, вжегна⁈ Построиться на палубе и ждать начальство, — растолковал Сан. — Похоже баба-то из служивых.

— Не из служивых. И лучше не называй ее «бабой», — сумрачно предупредил юнга. — Строиться не обязательно. Это так, для порядка сказано.

— Я строиться и не собирался, — с горечью сказал Энди.

Все было понятно. Кроме нескольких отдельных нюансов этой вчистую проигранной партии, впрочем, ночной рулевой знал, что их уточнение никакой радости не принесет.

С берега на борт катера перебрался минотавр и Ша с грызуном. Бывший полубог и бывшая почти-княгиня благоразумно держались подальше от саркандцев — имело смысл соблюдать дистанцию, политический розыгрыш сложившейся ситуации еще не завершился.

Речь воздухоплавательной дамы не затянулась — саркандцы ответили нестройным хором на последнее пожелание ораторши и дирижабль, неся на веревке строгую капитаншу, направился к катеру. Толкающий винт мягко крутился, сверху потянуло таким знакомым дымом «компада», аппарат завис над катером и дама снизошла на крышу рубки.

— Так… — гостья окинула суровым взглядом команду и пассажиров, спрыгнула на палубу. Среднего возраста, с миловидным, но не ярким лицом, она выглядела абсолютно непохожей, но Энди уже был уверен — то самое, женско-ужасное существо из Глорского банка — сомнений уже не оставалось. Именно это впечатление беззащитности-безоружности в соединении с наглейшей необъяснимой самоуверенностью — весьма редкий и запоминающийся коктейль. Неочевидный коктейль, но ведь ночной рулевой его скорее чуял, чем видел. Надо полагать, дама-чудовище под иллюзией не только нож скрывала.

Катерники заворожено уставились на даму. Большинству она была уже знакома, про нож и истинную природу гостьи экипаж сейчас тоже не думал. Штаны! Брюки с таким количеством карманов и карманчиков, петель, карабинов, замков и иных металлических штуковин так и притягивали взгляд. Энди невольно почувствовал себя столь же наивным глупцом. Вот эта полированная мудреная стальная штуковина с крюком — это для чего?

Гостья, давая осмотреть свои бесподобные ноги, прошлась по палубе. Пожала руку шкиперу:

— Наблюдали. Впечатлены. Славно маневрировали, респект.

Магнус кивнул:

— Благодарю. Если бы не шквал, мы бы им показали.

— Нас тоже порядком отшвырнуло, причем в самый неподходящий момент, — подтвердила глубоко сведущая в морских сраженьях гостья. — Случается, что поделать. Магия, чтоб ее навсегда под полный ноль отшмондючило.

Дама доброжелательно взглянула на вдову:

— Ничего-ничего, Хати, все нормально. Такое уж их мужское дело, им без баталий и шрамов что без пряников.

— Именно, леди Лоуд, — вдова тяжко вздохнула.

Молчащего юнгу гостья проигнорировала, пожала руку доктору:

— Бинты, нитки, зеленка? Всего хватило?

— Благодарю, леди Лоуд. Хватило, хотя ушло подчистую.

— Пополним.

На Сана всезнающая гостья взглянула неодобрительно, поджав губы.

— А я что? Я вообще них…ничего такого, работал, — попятился к искореженным леерам гребец.

— А не перетрудился там, в трюме, хвостатая полудуша? — поинтересовалась суровая дама.

— Сан держал давление котла, это было необходимо, — сказал Энди, сдерживаясь.

— Держал он… Мы еще разберемся, кто чего держал, — не оглядываясь на рулевого, процедила гостья.

Она обратила свой взор на минотавра:

— Как копыта? Как обувь? Не жмут?

— Благодарю. С ногами заметно полегчало, — заверил Авр, осторожно пожимая женскую РУКУ-

— А я что говорила⁈ Столько лет безвылазно в тяжелых шахтных условиях. Это же не метрострой и не ударная стройка. Нужно бороться за свои трудовые права. Нужно! — с напором провозгласила леди Лоуд и погрозила пальцем напрягшимся Ша и шуршулле. — Нужно бороться, но с позиций здравого смысла и профсоюзной целесообразности, а не как попало!

Несостоявшаяся княгиня и грызун изобразили на лицах-мордах глубокое раскаянье. Видимо, их взаимоотношения с проницательной гостьей имели немалую историю.

Леди Лоуд остановилась перед мартышкой:

— А это, значит, у нас знаменитый примат? Ничего так, симпатичная. Правильноправильно, начинать с нижних званий — самый верный подход к карьерному росту, — гостья одобрительно похлопала обезьянку по худому плечу.

— Ух-ух, стараемся! — заверила Манки и ткнула пальцем в тот самый блестящий прямоугольный инструмент, болтающийся на поясе визитерши: — А это для чего?

— Универсальная штуковина. Вытаскивать застрявшие крючки из рыбьих зубищ, дергать гвозди, обжимать эти… как их… детонаторы и демотиваторы — для всего годиться.

Гостья, наконец, повернулась к рулевому:

— А ты мне что скажешь, сэр Энди?

— Тогда был неправ. Прошу извинить, — кратко ответил рулевой.

— Что ж первый посыл верный. Бить одинокую беззащитную женщину палкой по башке, отбирать последние ценности, дорогие сердцу памятки и душевные сувениры — это из ряда вон! Я уж не говорю о подрыве едва зарождающейся банковской системы Глорского союза. Хотя, по-правде говоря, нет у меня особой уверенности в необходимости и гуманитарной составляющей данного вида финансовой жизнедеятельности. Но меня и вдруг сраной палкой⁈ Это вообще как⁈

— Был напуган. И вообще не имел уверенности, что передо мной дама. Что меня не оправдывает, но… — Энди замялся.

— Не оправдывает, — подтвердила гостья. — Логос — свидетель, тут вообще никаких оправданий и с фонарем не сыщешь. Даже трудно вспомнить, когда я подвергалась подобному унижению. А давай-ка, разберемся с этим дельцем по-нашему, по-морскому.

Она достала торчащую за ремнем на спине дубинку. Эту крепкую деревяшку Энди уже отметил, не сомневался, что палка отнюдь не иллюзорна, да и предназначение ее было очевидно. Что ж, о реквизиторской составляющей фрейма леди-оборотень позаботилась.

— Да, мадам, — рулевой приклонил одно колено.

— Все же умный, — с удовлетворением констатировала визитерша. — «Мадам»! Тонко, почти даже вообще и не лесть. Но раньше нужно было думать.

Вообще-то, Энди надеялся что удар будет символическим. Все же текущие обстоятельства должны сыграть роль. Однако треснула его по лбу проклятая мадам Лоуд крепко. В голове рулевого загудело, брызнувшие из глаз искры чуть не прожгли повязку. Сквозь звон в ушах донеслось яростное ухуханье мартышки.

— Спокойно! — призвала гостья. — У нас тут все взрослые, и расчеты взрослые, без театральных хохмочек. Все, забываем о том банковском безобразии. Вставай, гангстер. Был бы ты без дырок от стрел, я быпо-настоящему огрела. На, вот, глотни.

Она пошарила в необъятном набедренном кармане и извлекла серебряную фляжку. Оглушенный Энди машинально глотнул — что-то вроде бренди, но не бренди. Впрочем, способность мыслить наладилась.

— Так, прощаемся и отбываем, — призвала коварная дубинконосительница. — Гру, как понимаете, мы от вас забираем. Хватит, отдохнул и будет.

— А вы точно его маманя? — уточнила разозленная мартышка. — Вы, ух, вообще совсем не похожи мордами лиц.

— Морды — вопрос узкой философии и сложного фарша генома, — сообщила прогрессивная гостья. — Не будем упрощать и вульгаризировать. Строго говоря, я — бесспорно, маманя, но сынуля ли он — это еще вопрос. Может, он нагло примазывается и надеется унаследовать мою коллекцию памяток и университетскую пенсию? Лично меня это бы не удивило.

Наверху, на дирижабле, кто-то сердито фыркнул.

— Ну что за чушь вы городите, а, маманя? — страдальчески поморщился Гру. — Нашли, тоже, момент.

— Ладно, раз у вас «момент» так и объясняйтесь. Я вот пока девушкам хвост накручу, — Лоуд направилась к мгновенно погрустневшим Ша и шуршулле.

Рулевой поднял повязку на лоб и Гру взглянул ему в глаза и вздохнул:

— Ну, как-то так получилось. Собственно, после Акропоборейсеса я намекал, но потом случился насос и все остальное. Извини. Как-то не до этого было.

— Просить прощение за шпионство? Оригинальный отыгрыш.

— Не отыгрыш. И не за шпионство извиняюсь. Мне пришлось здесь кое-что забрать. Нужно было объяснить вам почему, но было уже некогда. Сражение могло и иначе закончиться.

— Так ты еще и воришка, а не только шпион? — усмехнулся Энди.

— Ну, шпион. А ты сам-то кто? Кто явился к нам без приглашения? То, что ты стал болотным, понятно. Здесь все меняются. Но должны мы были убедиться или нет что ты не враг? Короче, какого шмондюка я должен оправдываться за логичный проверочный розыгрыш? Вот брать у вас без спроса — иное дело. Не хотелось. Но вещь чужая, опасная, а вы про нее ничего не знаете. Ухвати Мартышка ненароком…

— Ух-ух-ух! Опять я виновата⁈ Фигасенхвж! — возмутилась обезьянка.

— Я не про то, — отперся бывший юнга. — Ты просто любознательная. Да и у Дока могли руки до той загадки дойти. Исследовать такие штуковины наугад, это чистый кикс выйдет.

— Что ты оправдываешься? — буркнули с дирижабля. — Для начала вспомним, что именно англы загребли в Глоре чужое, причем без всяких там джентльменских ужимок.

— Про что вообще речь? Я, ух, вообще уже не соображать, — задрав голову, вопросила Манки у обшарпанного и исцарапанного дна гондолы.

— Разговор о налете на банк. Тебя еще с нами не было, — пробормотал Энди и вновь взглянул на бывшего юнгу: — Мне на банк и нужные вам «штуковины» — наплевать. Берите что хотите. Но стопор на пулемете — это иное дело. Так джентльмены не поступают. Я тебе доверял.

— Пулемет остался вполне исправен, — напомнил Гру. — Здесь керы в небесах не парят, палить вверх и дырявить союзные дирижабли абсолютно незачем.

— Логос свидетель — мальчишка верно говорит, — подтвердили (и подгавкнули) из гондолы. — Оболочку заклеивать — это вам не фильтры на насосах менять. Гру этих латок уж сотню поставил, можно понять что ему крепко надоело.

— Сочувствую, — холодно заверил Энди. — Но сути дела это не меняет. Вы можете нас утопить или отравить газовыми бомбами. Но портить катер без ведома шкипера и экипажа — НЕПОЗВОЛИТЕЛЬНО и БЕСЧЕСТНО!

Гру пожал плечами:

— Что сделано, то сделано. Мне жаль. Ну, все равно я отбываю.

— Верно! — поддержала маманя, уже окончившая воспитания блудной княгини и грызуна. — Воителям следует отдохнуть, перевести дух, пораскинуть мозгами. А нам пора ужинать. Солнце уж на закате, а мы еще и варить ничего не поставили! Опять жрать консервы и лапшу я отказываюсь, так и знаете! Короче, отбываем! Всем попрощаться, обменять магнитиками, поцелуями и прочей сентиментальщиной.

— Ыы! Ых! — возопила несостоявшаяся княгиня.

— Шмондец! Про Светлое Солнце Сарканда забыли! — спохватилась леди Лоуд. — Вот он — склероз! А все из-за неупорядоченного приема пищи. С князем нужно что-то решать. Достал монарх убогий. В угнетении трудящихся и дешевых оправданиях ранним средневековьем тоже нужно иметь меру ответственности. Я уж не говорю про фокусы с погодниками. Это вообще не по понятиям!

— Так уплыл мерзавец, — осторожно напомнил минотавр. — Разве теперь догонишь?

— От нас, мой юный копытастый друг, не так-то просто уплыть, — заверила маманя Лоуд. — Не будем откладывать в долгий ящик справедливое отмщения. Тем более, у особо униженных и оскорбленных есть предложения по технической стороне ведения заседания. Но нужна помощь товарища Хатидже и сэра Энди. Как, готовы? Или представители принципиально обиженного английско-морского пролетариата предпочтут саботировать окончательную ликвидацию прогнившего саркандского самодержавия?

— Э… нет, принимать сторону князя я не собираюсь, — заверил рулевой, не совсем уверенный, что полностью осознал глубины витиеватых формулировок хитроумной мадам-мамани. — Нужен Сторож?

— Обидчив, но соображает быстро, — удовлетворенно кивнула Лоуд…

Особо обсуждать было нечего: детали рискованной операции исполнители собирались уточнить в полете, а остающиеся на озере все равно ничем не могли им помочь. Энди передал артефакт — «Хранитель» был надежно упакован в кожаный мешочек. Вдова опасливо взяла магический предмет, сосредоточенную шуршуллу, и взлетела в гондолу дирижабля. Маманя заверила что «все вернут в полной целости» и, мелодично бренча штанами, взобралась на борт воздушного судна. Тут же высунулась:

— Эй, приматка, прокатишься? Место есть, а тебе будет полезно для общего развития.

— Уууу-х! — задохнулась от восторга мартышка и почему-то взглянула на Энди.

— Если очень хочешь… — без особого восторга кивнул рулевой.

Обезьянка мгновенно взметнулась по веревке, только мелькнули над бортом гондолы вдрызг растоптанные туфли.

Остающиеся смотрели вслед набирающему ход дирижаблю.

— Не волнуйся, старина, наша Хатидже, без сомнения будет осторожна, — заверил доктор мрачного шкипера. — А не заняться ли нам пока неотложными делами?

Занялись делами. Желания возиться в машинном вместе с юнгой, который, конечно же, не упустил шанса последний раз поковыряться с механизмами «Ноль-Двенадцатого», у Энди не имелось — вместе с минотавром отправились отлавливать саркандский «ялик». Сами побежденные мореплаватели приводили в порядок суда и себя на восточном берегу пролива и на брошенное имущество претендовать не собирались — не до того было саркандцам. Отравленная бомбой флюга медленно дрейфовала к середине озера. После шквалов и прочих ужасов, и на море, и на озере царил полный штиль.

— Леди-мадам говорит, что подниматься на борт ядовитого судна пока нечего и думать, — сообщил Авр. — Только после трех-четырех «солидных» дождей можно будет рискнуть. А сейчас даже с дарковским обонянием там не сдюжишь.

— Понятно. Странно, что с такими бомбами дирижабль не подумал разогнать всю саркандскую флотилию.

— Так у них был только один горшок с ядом. Или, как ты выражаешься, «одна бомба». Возят с собой на крайний случай.

«горшок-бомба» был единственным, догадаться было

Энди кивнул. Про то что несложно. И почему заряд израсходовали на боевой корабль, а не на уничтожение Его Сиятельства, тоже понятно. Пилоты дирижабля своего «сынулю» все же ценили и спасали в первую очередь. Остальные загадки Энди планировал решить попозже, когда голова окончательно перестанет болеть. Впрочем, уточнить мелочи по свежим следам не помешает.

— Послушай, а она не упоминала что за невыносимая химия в этом самом снаряде?

— Не знаю, точно ли это именуют химией, но в горшке был кал некого дарка веги-дича и стабилизаторы вкуса Е-455. Не знаешь что это такое?

— Увы, не приходилось слышать.

— Жутко редкая и опасная субстанция. На дирижабле ее и сами опасаются. Как говориться: «полдня упаковываешь, полдня распаковываешь, а ведь частенько и мимо усвистит».

Лодку с трудом высмотрели среди камней, Энди, наконец, снял утомительную кольчугу, доплыл до примитивного «ялика». Спину, дырки от вынутых дробин соленая вода приятно прижгла. Да и шишке на лбу полегчало.

При ближайшем рассмотрении лодка оказалась не так плоха, да и весла в ней уцелели. Обратно к «Ноль-Двенадцатому» направились водой и с удобством.

— Может, сразу к княжескому кораблю пойдем? — предложил минотавр, которому явно нравилось грести. — А то ты волнуешься за обезьянку, шкипер за вдову, девушка за шмыка. Чего ждать?

— Нужна наводка. Корабли могли уйти от берега в море. Князь способен схитрить.

— Обхитрить леди-мадам и шкипера дирижабля? — засмеялся Авр. — Догонят.

— Скорее всего. Послушай, а почему ты ее леди-мадам именуешь?

— Титулы эти мне незнакомые. Но, по-моему, ей как раз сдвоенный очень подходит.

Энди кивнул. Как всегда минотавр проявлял изрядную проницательность и чувство вкуса. Бесспорно, «маманя» — ничуть ни леди, и не мадам. Черт его знает, что она такое и как надлежит вежливо обращаться к нечеловеческим шпионам-оборотням. Но определенно с ними лучше быть поучтивее.

Дирйжабль вернулся удивительно быстро — что значит иной уровень прогресса, чтоб ему вжнпоуши.

Первой на катер спикировала усталая вдова, потом по веревке соскользнула мартышка. А из гондолы уже орали:

— Штурмовая группа готова? В лодку и поживее! Буксир принять! Опаздываем! Гру, шевелись, хорош прощаться!

Энди не стал смотреть как юнга и экипаж «Ноль-Двенадцатого» желают друг другу успехов и прочего самого доброго. Спрыгнул в ялик, принял буксирный конец, проверил оружие. В лодку опустилась переживающая Ша — ее пушистая подруга осталась на борту захваченного корабля, тут был повод волноваться. На весла сел Минотавр, тут же рядом хлопнулась мартышка:

— Ух-хух, без меня нельзя, я там все видела!

— Ладно, только поспокойнее.

— Готовы? — возопили о дирижабля. — Не трястись, держаться!

… В первый момент Энди показалось что ялик перевернется, причем незамедлительно. Но на дирижабле выровняли полет — буксируемая лодка перестала скакать по гребням волн ошалевшей черноперкой, заскользила ровно, но с пугающей скоростью.

— Однако это рискованно, — признал минотавр, отплевываясь от мелких брызг.

— Ух, а на дирижопеле еще быстрее! — похвасталась Манки. — И видно весь мир! Он, кстати, как орех. Круглый. Мир — круглый! Я думала — они шутят, но вдова подтвердила. Такие вот дела!

— Круглый? Это как-то неожиданно, — усомнился Авр. — Хотя что мы знаем о большом мире?

Над бортом гондолы показалась голова леди-мадам и еще чья-то помельче. Энди хотел удивиться облику пилота дирижабля, но рассмотрел что это собака. По виду — вполне обычный в иных мирах бульдожек.

— И там зверь? — изумился минотавр. — Это везде так заведено? У нас в Сарканде в основном козы и шмыки.

— У тебя был бедный город, — разъяснила мартышка. — А это собака! Очень полезный в путешествиях зверь-дарк! Я когда разбогатею — тоже себе такого заведу. Ухух! А то вы все вечно молчите как сильно переевшие, словом перемолвиться не с кем.

— Мы молчим, поскольку после того как ты выучилась говорить, перебить тебя все равно невозможно, — намекнул Энди. — Вот, бери пример с разумной девушки. Скромна, молчалива, в высшем свете бывает.

Ша засмеялась и «ыкнула» в том смысле, что брать с нее пример не стоит.

— Не, я в высший свет не хочу, — подумав, объявила мартышка. — Там из хорошего только духи и платья, остальное скучно. А болтливый я потому что впечатления. Много! «Ничто так не способствует развитию ин-тил-лех-та молодежи как путешествия» — ух-ух-хух!

Энди незаметно указал в сторону

— Ты о деле что-нибудь расскажешь? продолжающей нервничать отставной княгини.

— О! Ух, извиняюсь! — спохватилась обезьянка. — Там все в полном порядке. Мы зашли со стороны солнца, над самой водой выпустили десантную группу. Потом сделали «горку», Лоуд в рупор приказала шмондюкам на корабле «сушить весла, задирать руки, склоняться к суициду и вообще безоговорочно кап-улировать». Саркандцы обделались, но сдаваться, конечно, не рискнули — Смелое Солнце бегало по палубе, размахивало мечом и кричало непотребности. Мы прошли над самой мачтой, обгавкали мерзавцев и легли на боевой разворот. Навстречу полетели стрелы, леди Лоуд показала врагу котелок и проорала, что будет травить ядом прямо сейчас. Они все, ухух, как взвыли! Бомбить мы не стали, пошли параллельным курсом. Отвлекали! Тогда вдова на цыпочках подлетела к носу флюги и высадила магически вооруженную шуршуллу. Шилка выкатила из мешка Сторожа, подождала пока вдова отойдет «на бреющем» подальше. Ух-хух! Шуршулла свистнула — так нежно-нежно! Саркандцы — глядь на нос! Он! — стоят все как столбики! Легче чем орех раздавить!

— Ыы! — Ша держалась за сердце — несколько картинно, но изящно.

— Я и говорю — все как проскочило как по улиткиным соплям. Шилка сделала лапой вот так, — мартышка приложила сложенную лодочкой ладонь к своей брови, — и мы понеслись назад.

— А что означает этот особенный жест? — уточнил минотавр.

— Военное приветствие и знак что все идет по плану, — пояснил Энди. — Мне кажется, у мисс Ша и храброго грызуна множество знакомств среди авантюристов самых разных слоев здешнего общества.

Несбывшаяся княгиня улыбнулась, но возражать не стала.

— Но что с двумя другими оаркандскими флюгами? Уж не могла ли они прийти на помощь князю? — предположил вдумчивый Авр.

— Ух-ух, да в псиону князь им сдался? — замахала лапами обезьянка. — Они как нас увидели, так и драпанули к берегу. После операции их флюги в биноклю едва нашли — удирали как подпаленные.

— Как ошпаренные, — для порядка поправил Энди.

— И как ошпаренные тоже, ух, — не стала возражать Манки. — Зачарованный князь и все с ним остальное сейчас дрейфует вдоль берега. На обратном пути мы спорили, что с ними делать. Кто знает, а? Леди Лоуд предлагала набить из монарха чучело, но папаня Гру сказал что это хлопотно и попахивать будет.

— Ы-ых! — холодно сказала Ша.

— Нет, если вы знаете, то мы протестовать не станем, — заверил ее Энди. — В конце концов, вы с ним почти женаты.

— О, ух, тут я чуть не забыла! — схватилась за уши обезьяна. — Лоуд говорит: если вам охота влезть на Саркандский трон и справедливой, но твердой рукой повести народ вперед — к суциальному прогрессу, то это можно обделать. Сарканд вполне готов к смене режима и проглотит что угодно. Особенно если вы поженитесь.

Минотавр и несостоявшаяся княгиня оторопело уставились друг на друга.

— Это не обязательно, — поспешно заверила мартышка. — Но вдруг вам покажется смешным. Ты — полубог, она — избранница князя. Все, ух, очень складно.

— Что-то мне не кажется это особенно складным, — предупредил Авр. — И вообще от Сарканда у меня ноги болят. Лучше я попутешествую и заведу себя собачку или иного шмыка. А жениться мне рановато, я еще молодой.

Ша хлопнула его по широченному плечу и в лодке захохотали.

Смеркалось достаточно быстро, но беспомощно дрейфующий корабль десантники увидели издали.

— Заходим с носа, атаковать быстро, решительно и бескомпромиссно! — предупредили в рупор с дирижабля. — Если кто там не-до-колдован — резать, не дожидаясь перитонитов! Потом извинитесь.

Минотавр понимающе помахал дубиной.

— Вот-вот, — подтвердили из гондолы. — Вы там попроще, побыстрее, а то мы уже давно из графика выбились.

Ялик вывели к носу корабля с ювелирной точностью и отпустили буксирный конец. Энди предупреждающе глянул на мартышку.

— Я вторая, ух-ух! — заверила та.

Показалось, что нос ялика слишком громко ткнулся в корпус корабля. Энди прилип к обшивке, в несколько движений оказался на борту. Мартышка передала багор и мигом оказалась рядом. На палубе торчали разнообразно застывшие живые изваяния, поскрипывали снасти, спокойно мерцал Сторож.

— Сю! — окликнули десантников.

Шуршулла лежала на чьем-то плаще, весьма расслабленная и слегка замусоренная опилками. Судя по уцелевшей тетиве, грызун поужинал саркандским боевым луком.

Самым сложным в десантной операции оказалось помочь минотавру поднять на борт — дарка смущало непрерывное и малопредсказуемое раскачивание борта, лодки и веревки.

— Прошу простить, я непременно приноровлюсь, — пообещал Авр, наконец спрыгивая на палубу.

— Да, во всем нужен навык, — согласился, отдуваясь, рулевой.

Они обернулись на странные звуки…

Ша и шуршулла двигали к борту князя — замершая с приоткрытым ртом грузная статуя оказалась крайне неудобной в перемещении. Ронять на палубу нелепую фигуру врага соратницы предусмотрительно опасались — поднимать будет еще сложнее.

— Чего скрывать, весь Сарканд достало наше Смелое безмозглое Солнце, — пробормотал минотавр.

Сообщницы поднатужились, шуршулле пришлось запрыгнуть на планширь и упереться в богатую кольчугу лапками, взмокшая княгиня подхватила несбывшегося жениха под колени, с ненавистью боднула головой. Наконец, громко плеснуло под бортом…

— Ух-хух, свободен трон-то! — констатировала мартышка.

Минотавр сплюнул за борт и выругался отнюдь не по-саркандски.

— Похоже, все по распорядку? — с зависшего над кораблем дирижабля спустилась леди-мадам и осмотрелась. — Чего тут есть хорошего? Ничего? Ладно, тогда иди-ка сюда штурвальный на пару слов…

Энди, пряча за пазуху упакованного Сторожа, подошел к борту.

Можешь не

— Значит, по сути дела, — негромко начала прожженная шпионка.

отвечать, мне все равно спорить некогда. Первое — начет британских гостей можешь не волноваться. Нанесен упреждающий визит, и в ближайшие годы никто из вашего паршивого Лондона сюда носа не сунет. Второе — если из Британии не сунутся, это не значит, что не сунутся вообще. Идиотов в мирах хватает. Следовательно, если всерьез хочешь заняться безопасностью здешнего мира, входи в коллектив. Понятно, нам ты вообще не доверяешь, так что лучше встреться с кем-то авторитетным. Например, с Леди-Медвежьей-Долины. Довольно известная в узких кругах специалистка по этой самой части планетарной безопасности. Ну, не маленький, сам справки наведешь, иначе опять заподозришь нас в смешных интригах. Так, вроде все. А, вот еще что. Ты вроде бы тоже слегка земноводный, так что скажу тебе как дальняя родственница: к чему эта мелочность и чисто обывательская злопамятность? Шпионство — дело нервное, но тут у нас никто никого не убил и даже не порезал. Ну, отработал мальчонка по тебе, убедился что не враг. Ты бы и сам так сделал. Мой-то сопляк, конечно, поопытнее, и твоя детская обида вполне понятна. Так с кем не бывает, каждый может лохануться. В общем, поразмысли на досуге. Сам-то ты вроде приличный дарк, пусть и не урожденный. Так что без обид? — Лоуд протянула руку.

— Никаких обид, — Энди пожал прохладную ладонь. — Ни к вам, мадам, ни вообще. Но и доверия к Гру нет. Уж не взыщите.

— Откуда же доверие, ежели туг в деле целый пулемет фигурирует⁈ Такая ценность! Мы ж не неучи какие, понимаем. Эх, помниться, погоняла я на тачанке… Впрочем, пустое, что вам, молодым, о легендарных временах объяснять. Все, мы полетели… — Лоуд двинулась к веревке, задержалась у одного саркандца, пощупала его плащ, осталась недовольна, сорвала плащ с соседней «статуи», сунула под мышку и полезла по веревке.

— Бываете, молодежь! Авр, осваивайся, пересечемся как-нибудь. Блошка, следующий раз я тебя прямо в заботливые руки сдам. Совести у тебя нет, эгоистка! Мартышка, про походку я тебе говорила? Имидж — это все! Иной раз поважнее ужина будет. Эх, вы, отсталое поколение! А ведь когда-то было, было! Эх…

Звени, отваги колокол! В дороге все, кто молоды! Нам карта побед вручена. Запомните их имена:

Любовь, Комсомол и Весиа[2]1

Напевая, поэтичная дама забралась в гондолу, там гавкнули, немного поспорили, вышвырнули в море комок плаща, дирижабль взял курс к берегу и ускорился.

— Какая опытная женщина, — покачал головой минотавр. — У такой учиться и учится.

Спорить с этим верным замечанием никто не стал, пора было поужинать чем боги послали ныне заколдованным саркандцам, и поработать.

— Су-с! — вспомнила шуршулла.

— Что, так и сидит внизу? — удивился минотавр. — Однако терпеливый.

Вооружившись, десантники двинулись отлавливать затаившегося в трюме особо хитрого саркандца.

Саркандец оказался не столь хитрым, как надежно прикованным цепью. Собственно, похоже, он и саркандцем-то не был.

Катерники осматривали оборванную фигуру тощую, со следами свежих побоев на лице и багрово-заплывшим глазом. Несчастный щурился, помалкивал.

— Кажется, это Погодина и есть, — сказал Энди, осторожно подцепляя крюком багра холщовую сумку, набитую растрепанными книгами, флаконами с зельями и мешочками с сухой травой.

— Ух, тебя, погодник, расковывать или ты коварный? — прямолинейно спросила мартышка. — Если что — так убьем!

— Я не коварный. И у меня ребра сломаны, — хрипло сообщил узник-колдун.

— Ый-ый, — проявила уместное сострадание девица-Ша.

Погодник оказался белобрыс, молчалив, на всей левой стороне верхней и нижней челюстей у него напрочь отсутствовали зубы: похоже, их неспешно, по одному выламывали. Звали колдуна — Тиселинум[3], если попроще — Тисе.

То, что он весьма молод, стало возможным рассмотреть только когда парень выбрался на палубу.

— Ух-ух! Так работа или все же сначала покушать? — уточнила мартышка. — Тетка Лоуд говорит: «война войной, а ужин по расписанию».

Энди догадывался, что от вездесущего призрака присутствия тетки-мамани-мадам-леди удастся избавиться очень нескоро. Если вообще удастся. Но сентенция насчет ужина была верна. Даже странно, почему такая внятная мысль вдруг оказалась изреченной устами вечно спешащей и невыносимо заумной земноводной оборотнихи?

Шифровка

Лагуна — Твин Кастлу

Матч окончен. В смысле — операция завершена. Итоговый отчет потом напишу. Когда-нибудь. Вообще тут и писать-то нечего. По сути, тянули пустышку. Ну какие они агенты и шпионы? Обычная наша шайка, отягощенная атавизмом в виде пулемета.

Мы улетели. Если что, найдете. Привет семье.

Из блокнота ^Гениальные размышления и склероз'

Лекция проф. Островитянской Л. Б. «Люди и иные отсталые виды. Дружба: Миф? Басня? Легенда?»

Итак: валенки в обмен на лояльность, политическое сотрудничество и иные ништяки? Цинизм и обман — скажет иной студент и будет частично прав. «Частично» — ключевоеслово. Нельзя быть частично умным, поскольку это полоумно. А поло-умность — означает: пустой, ограниченный и откровенно хилый разум.

«Честность — лучшая политика!» — воскликнет тот частично умный студент и продолжит: «Война до победного конца! Трюмы крови, акулы, обожравшиеся человечиной, кишки, развешанные по всем прибрежным кактусам». Такая точка зрения имеет право на существование. Более того, некогда ваша профессор полностью разделяла и проповедовала эти идеалы. Но должна предупредить: сие есть крайне утомительная жизненная стратегия. (Уж не будем упоминать, что людишки отчего-то норовят встречно поубивать нас самих). Поэтому повторяю для ленивых и разумных — дарите оппонентам валенки! Результаты вас приятно удивят!

|1 — Плант — сыгрывание намеченного шара через шар (иногда через два), игрок бьет по прицельному шару, который попадает в другой шар, падающий в лузу.

|2 — Строки малоизвестной на Саркандском побережье песни «Любовь, комсомол и весна» Стихи Н. Добронравов.

[3] Отчего колдун носит нечастое латинское имя звучащее как Peucedanum paluslre(Тиселинум Болотный) в данной истории не будет раскрыто из соображений строгой секретности и полной ненужности. Пока есть возможность лишь приоткрыть завесу тайны — в русской обыденной жизни это кличка звучит как Горичник Болотный.

— Ехегвжо, совсем обезлюдело, — с некоторой грустью отметил гребец и пошел купаться.

Замечание было верно. В озерном импровизированном порту, у диковатого, связанного из принесенных волнами стволов пирса, оставался только катер. И сидящий на его леере бывший рулевой, выбравший момент поразмышлять над жизненной ситуацией.

Саркандцы отправились домой третьего дня, вчера двинулся в путь Док. «Ноль-Двенадцатый» отбуксировал врачебную флюгу в открытое море, там окончательно распрощались.

— Не передумал? — спросил Энди, хлопая минотавра по плечу — этак хлопать нравилось всем катерникам — будто живой шкаф у тебя в друзьях (ухух, да!).

— Извини, шкипер, схожу с доктором, поднаберусь классического морского опыта, — улыбнулся Авр.

— Ничего, еще встретимся. Всегда буду рад видеть тебя в ночной вахте.

Лекарская флюга уходила на юг. Давненько Док обдумывал эту идею, намекал товарищам и колебался. Что ж, человек должен заняться тем, к чему его влечет долг джентльмена и фантазия. Тем более что в данном случае эти две субстанции счастливо совпали, да и «ничейно-княжеское» судно очень кстати подвернулось. Экипаж был скромен: кроме самого Дока и малоопытного в матросском ремесле минотавра, двинуться в странную экспедицию согласилось трое саркандцев. Да, далеко не все мореплаватели княжеского флота спешили вернуться в родной город — бессемейных туда не особо тянуло, ибо грозили Сарканду беспокойные и несытные времена. Кто в ближайшее время займет княжеский трон оставалось неясным, да и с политикой-экономикой намечались очевидные проблемы. При внезапной смене власти всегда так. Док же обещал морякам скромное, но достойное жалование, да и сама идея нашла отклик в не таких уже черствых сердцах саркандцев.

Доктор Крафф, несколько смущаясь, объяснял рулевому:

— Понимаешь, она мне говорит — «Благородно, свиньи — тоже люди, спорить не стану. Но к чему искусственно сужать рамки, а, доктор? Иные дарки и натуральные человеки тоже нуждаются в квалифицированной медпомощи. Да и вообще Первая Прибрежная Плавучая Межвидовая Амбулатория-Консультация — это же звучит круто!» Я подумал что звучит на редкость глупейше, но ведь сама идея… Конечно, я не настоящий врач, но на побережье и таких как я практически нет. Сделаю что могу, возможно, удастся найти и пригласить к сотрудничеству приличного практикующего лекаря. Доходным такое ремесло едва ли назовешь, это верно…

— Насколько я понимаю, вы определенно прокормитесь, — успокоил Энди. — Тем более, леди-мадам намекнула на поддержку и одобрение идеи всесильной «Компании Нельсона и Ко»…

Да уж, мадам Лоуд успела сунуть свое миловидное оборотничье рыло практически повсюду. О ее тесных связях с «Нельсоном и Ко» догадаться было несложно, но как выяснилось, Энди многое из произошедшего за это время упустил. О многих событиях рулевому сообщили уже после бурных событий дня битвы и устранения ее последствий.

Пока экспедиция в Сарканд добывала фильтры и знакомилась с храмовыми подземельями, на озеро к шкиперу и вдове заглянули гости. Ничего особенного: зашла шхуна с представителями строителей от «Нельсона и Ко», прибыли они с сугубо мирными намерениями — искали место для возведения маяка. Судоходство у Озерного Мыса считалось опасным, редкие нездешние суда частенько садились на малозаметные коварные рифы, а компания вынашивала далеко-идущие планы по обустройству регулярного судоходства к востоку от Глорского побережья. Моряки шхуны немало удивились, обнаружив на мысу живых людей (спрятанный катер Магнус и вдова гостям не показали, хотя глорцы возможно что-то такое заподозрили).

— Приличные люди. Капитан произвел весьма приятное впечатление, такой невысокий, но вдумчивый, — рассказывал Магнус. — А кок у них… Клянусь, так и в ресторане не кормят. Меня сначала смутило одно обстоятельство. Видимо, это чистое совпадение. Шхуна называлась «Коза».

— Та самая, — пробормотал Энди. — И девица их на борту была?

— Была, — шепотом подтвердил шкипер. — Милая такая, немногословная. Не мог же я обознаться, учитывая вид корабля и его название. Да и девица на редкость прехорошенькая. Определенно, это та же «Коза».

Катерники помолчали, вспоминая Глорский порт и последнее приключение лихого храбреца Сэлби.

— Едва ли это совпадение, — указал на очевидное обстоятельство рулевой. — Тем более, раз на «Козе» оказалась и леди-мадам. Но как это объяснить? Почему она везде? Может, все оборотни друг друга знают? Вроде масонской ложи?

— Слушайте, какое нам дело до здешних дарков-масонов, даже если они существуют? — вопросила до сих пор молчавшая вдова. — Какие политические игры могут вестись здесь, у безлюдного озера и будущего маяка? Понятно, вас как подозрительных англичан выслеживали, но это и не удивительно. Британию нигде не любят, вот и… Впрочем, это уже в прошлом. Короче, наплевать мне на масонов, а тем более на оборотней. Да и вообще Лоуд не из экипажа «Козы», скорее, ее привезли консультантом вместе с инженером. Она тут руками размахивала, указывала как должен смотреться маяк на фоне холмов. Есть у тетки определенное чувство стиля и размах воображения, этого не отнять. Но мы, собственно, хотели с тобой иное обсудить…

— Дорогая миссис Хатидже, сэр, если вы желаете остаться, и уверены что так будет лучше для вас, то неужели кто-то станет возражать?

— Хати тут нравиться. И летать ей удобно. Учитывая обстоятельства… — шкипер замялся. — Скоро придет корабль со строителями. Зиму проведем в компании и при деле. К весне здесь будет стоять маяк, а маяку нужны смотрители и уход. На башню поставят новейший пузырь-фанарь. Довольно любопытная штука. Полагаю, я справлюсь с техническим обслуживанием. Мне тяжко расставаться с «Ноль-Двенадцатым», но все же… Пора.

— Катер будет сюда заходить, и я тебя отпущу в море. Но не слишком далеко! — вдова без стеснения обняла шкипера. — Так, Энди?

— Еще бы! Нужно признать, катеру не помешала бы надежная база и помощь лучшего специалиста по «компадам». Хотя и грустно с вами расставаться, сэр и мисс-летунья. Но мы обязаны до отплытия построить вам хижину!

Сложить стены общими усилиями было несложно. Поучаствовали и саркандцы, которым катерники в свою очередь помогли в ремонте потрепанных флюг, как инструментами, так и материалами. Маленькая импровизированная кузня и мастерская под временным навесом пока вполне оправдывала себя.

Накануне отплытия саркандцев собрали общий прощальный ужин. Рыбы наловили порядком — имелись сети, а минотавр перенял у моряков способ плетения верш-ухваток и, похоже, у него снасти выходили даже уловистее.

На тропинке от берега Энди перехватил у вдовы тяжелую корзину:

— Это к чему, мисс? Успеете надорваться, когда нас не будет. Хотя сейчас эти попытки вообще не к месту.

Хатидже фыркнула:

— Никогда не чувствовала себя лучше! Эй, рулевой, а ты откуда знаешь?

— Откуда же мне знать? Просто догадываюсь, — Энди засмеялся. — Я же дарк, мы мгновенно догадываемся.

— Хвастун и болтун, — нервно огрызнулась вдова. — Я и сама две недели как убедилась, а он, болотный, вдруг сходу «догадывается». Хотя я, кстати, тоже даркша, если проявлять щепетильность в вопросах происхождения.

— Ты в малой доли крови, наш Сторож тому свидетель, — вполне серьезно объяснил Энди. — Просто ты русская, Магнус — британец, и на будущих детей столь незначительное различие никак не влияет. Не стоит волноваться.

— Это ты меня утешаешь или действительно чувствуешь? — на редкость жалобно уточнила Хатидже, расчищая место на столе.

Энди высыпал рыбу и объяснил:

— Просто знаю. Как выражается всезнающая мадам Лоуд: «инстинкт земноводных безошибочен!»

— Прекрасное научное обоснование, — проворчала вдова, беря нож. — Я сразу успокоилась.

— Конечно, вы будете волноваться. Повод достойный. Но следующей весною ты вспомнишь слова безглазого болотного создания и убедишься, что твари с Болот бывают частенько правы. Впрочем, до того времени мы наверняка еще повидаемся, — Энди начал чистить некрупную реззку.

— Вот это звучит уже серьезнее, — согласилась вдова. — Если что пойдет не так, я тебе…

— Даже не подумаю пугаться, здесь заведомо верный розыгрыш шаров, — ухмыльнулся рулевой. — Хати, могу я задать вопрос? Несколько щекотливый, но он меня интересует не из пустого любопытства и не из желания поиздеваться. Хочу уточнить, правильно ли я понимаю…

— Давай-ка покороче.

— Ты чертовски привлекательная леди и умеешь летать. Так почему именно Магнус?

Вдова засмеялась:

— Сразу видно, что у вас на Болотах нет, и не было баб. Ничего вы не понимаете. Если не Магнус, то кто? Заарканить шмондюка вроде мерзкого саркандского князя или отыскать короля побогаче и потупее? Красавца-воина или могучего чреслами мага? Да на что они мне сдались? У меня одна жизнь. Не две! Я не хочу и не буду забывать начало своей судьбы и не желаю раскаиваться в душераздирающей финальной сцене.

— Шкипер так похож на твоего первого мужа? — подумав, уточнил Энди.

— Нет! Наоборот. Но я не хочу и не могу это объяснять. Просто у меня чувство: я там где должна быть и с тем с кем должна быть, — Хатидже указала ножом на откос, на озерный залив. — Взгляни: здесь будет маяк, там маленький порт. Наверху дуют прекрасные ветра, ближняя речка очень красива, а на берегах дальней реки еще не ступала нога человека. Я рожу ребенка, а если повезет, и еще двоих. Мы будем зажигать огонь на башне, приветствовать заходящие корабли, слушать матросские слухи и враки. Вечерами мы будем неторопливо заниматься любовью, а после полночи я буду летать. Потом я похороню Магнуса и стану жить дальше. Может, у меня будут любовники, а может я предпочту ворчать на детей и воспитывать внуков. А вон там будет неспешно расти поселок, он станет городом, я знаю, как его назовут. А потом, много позже, когда мне уже все надоест и меня не станет, в порт войдет корабль с яркими парусами. На нем будут счастливые влюбленные и, возможно, они захотят здесь поселиться и следить за старым маяком. Впрочем, это абсолютно неважно. Просто я хочу детей и жить с Магнусом на маяке.

— Что ж, это отличный план, — признал Энди. — Искренне восхищен. Хатидже, ты удивительно мудра и дальновидна.

— Это не я. Это мой первый муж мне все придумал, — объяснила вдова и принялась чистить рыбу.

В чем определенно была права вдова — важно вовремя остановиться и непременно у нужной лузы. Гм, поселок, а потом город. Видимо, действительно вон там — восточнее реки. Что ж, место красивое, его бы и взыскательная леди-мадам одобрила. «Мадама» — как обзывает оборотниху чрезвычайно иронично настроенный в ее отсутствие гребец.

— Ух, о чем задумался, шкипер? — с берега на корму запрыгнула мартышка. В безрукавке и тщательно ушитых и отягощенных широкими карманами (о, мода! мода!) штанах она выглядела мельче и изящнее.

— О погодах, озерах и прочем, — ответил Энди. — Тисе, говорит что завтра будет дождь, а послезавтра можно подумать и о выходе. Принесла?

Манки показала срезанную веточку: конец ее был тщательно разжеван до состояния пушистой кисточки. Редкостные кусты с столь удачными для жевания ветвями могла отыскивать лишь обезьянка, привыкшая начищать такими палочками зубы после каждой трапезы. Все ли приматы Лакупских островов обладают столь полезными гигиеническими навыками, оставалось неизвестным — Энди предпочитал не расспрашивать. Но Док перед отъездом тщательно зарисовал растение и заверил, что распространит полезное зубочистное открытие по всему побережью.

Мартышка отдала кисточку, рулевой подправил ножом «щетину» и принялся откупоривать заветный горшочек с белой краской. Катерники спустились на шаткий причал. Буквы на носу судна уже были намечены. Энди окунул в краску кисть и принял выводить первую букву:

— Итак?

— Ух, это «S». Запомнить легко — похожа на змеюку-ффу, — сообщила ученая мартышка. — А теперь ты «п» начинаешь…

Энди не торопясь закончил вырисовывать личное имя «Ноль-Двенадцатого». Манки разъясняла про знакомые и не очень знакомые буквы, потом спросила: значит ли новое имя и новый корабль?

— Еще чего! — возмутился шкипер. — «Ноль-Двенадцатый» — достойное и славное звание. Но кораблю не повредит и правильное личное имя. Как-то странно корабль все время именовать по званию.

Ремонтники подновили и старые цифры на носу корабля. Мартышка отметила что вырисовывать «2» довольно сложно — все время путается куда цифра должна повернуться башкой.

— Проблема, — согласился Энди. — Но не сомневаюсь, ты осилишь.

Кажется, она вздрогнула. Но ничего не сказала. Обезьяны дорастают до уровня, когда начинают играть в свой личный снукер-гранд. Что грустно, но, несомненно, правильно и естественно.

Утро выдалось приятно-туманным. Якорь поднял Тисе — ему следовало привыкнуть к своенравному характеру лапоногого устройства. После битвы катер обзавелся и вполне обычным якорем саркандского производства, но хваткие лапы кер считались понадежнее.

Провожающих было немного: на берегу оставалась временная хижина со свежей камышовой крышей, причальчик, у него лодка, кажущийся в сравнении с ней великаном «Заглотыш», и двое будущих служителей маяка. Хотя, возможно следовало считать уже троих? В некоторых сторонах жизни Энди чувствовал себя сущим профаном, впервые взявшим кий в руки, и это нервировало.

Старина Магнус напомнил о регулярной проверке сальников, вдова прощально подняла руку. С кормы замахали отъезжающие: Ша и шуршулла расчувствовались, да и мужчинам было как-то не по себе. Но это пройдет, стоит выйти в море. Там все пройдет. Нечего грустить.

— Маяк-то как назовете? — крикнул Сан. — И как будет зваться город?

— Зарбаган. Зурбаганский маяк! — отозвалась Хатидже.

Энди зашел в рубку и дал приветственный гудок. «Снукер» двинулся к проливу. Новый шкипер открыл металлический шкафчик и в очередном приступе сомнений уставился на содержимое.

— Надевай, не сомневайся, — посоветовал стоящий за штурвалом Сан.

— Не отвлекайся. А то на камни прямо сейчас сядем и опозоримся, — проворчал Энди.

— Есть, сэр, не опозориться!

За время катерного ремонта изобильное содержимое «сейфового шкафчика» заметно поубавилось: часть прокладок, хомутов и крепежа пошла в дело. Но оставалось здесь еще порядком незаменимых ценностей. Очки лежали поверх связки полудюймовых кранов — отличные очки, просто до неестественности удобные. Выпуклые, с темно-зеркальным покрытием, плотно прилегающие к лицу и при этом удивительно легкие. Забрав никому не нужный древний ланцет, хитрый юнга попытался искупить свою вину. В общем-то, обмен катеру был выгоден. Но доверие ценнее любой прибыли. Энди попросту не мог дружить с людьми, которым не доверял. И с нелюдьми, тоже не мог. Именно поэтому было отклонено предложение Дока идти к Свинячьему архипелагу двумя кораблями. Бесспорно, помощь нищей царице и ее несчастным «свинкам» — благое дело. Энди без колебаний отдал половину своей доли серебра доктору — плавучей Амбулатории наверняка понадобятся средства, когда корабль доберется до цивилизованных мест. Но деньги это одно, а совсем иное дело — встретиться и заговорить с Ки. Все же даже у болотных джентльменов существуют определенные представления о достоинстве.

История с Гру, конечно, иное дело. Юнга вообще не красотка, и он даже почти не лгал, а делал свое дело. Не вина мальчишки, что некий слепой дурень проиграл ему поединок. Игра есть игра. Но изумительные очки надевать все равно не хотелось.

С другой стороны, не выбрасывать же их? Команда неопытна в работе со штурвалом, «Снукер» нуждается в постоянной заботе, а пассажирам — Ша с грызуном — очень нужно попасть на восток — они ищут Очень Важную Личную Вещь и надеются на нового шкипера. Да и вообще разве не любопытно взглянуть что там дальше на востоке, за Саркандом? В сущности, очки всего лишь очки. Защитный прибор…

Стоило надеть, и мир разом стал втрое мягче и приятнее. Не ночь, конечно, но весьма и весьма. Тут юнга тоже переиграл — отказаться от удобства очков теперь практически невозможно.

— Давай, сменю.

— И то верно, — с облегчением вздохнул гребец-рулевой, уступая штурвал. — Камней тут, наихвж.

— Камни не так уж опасны. Со строителями прибудут водолазы, обозначат буями фарватер. А глубины здесь хорошие…

Дискутируя о возможностях водолазов всесильного «Нельсона и Ко», катерники вышли в море…

Двигались «малым» ходом. Сан поинтересовался отчего «волочимся», шкипер ответил, что машину лучше неспешно и с толком попроверить. Но тянуть бесконечно было нельзя. Энди взглянул на береговую череду мысов и песчаных отмелей (вполне подойдет), передал управление и вышел на палубу. Мартышка сидела, опершись спиной о пулеметную тумбу, скрестив вытянутые ноги. На туфлях красовались следы свежей починки. Шкипер подумал, что левую подметку нужно было подшить понадежнее.

Под боком Манки лежал узелок с немногочисленными обезьяньими пожитками. Сама мартышка, прищурясь, взглянула на Энди.

— Не так, — кратко сказал шкипер.

— Ух-ху, совсем не так? — уточнила обезьянка, даже не дернув носом.

— Совсем, — подтвердил Энди.

Говорили о каюте. Даже не-до-воспитанные мартышки отлично знают, что на судне нельзя брать в лапы не свое и вселяться в чужие каюты. Новый шкипер теперь занимал капитанскую конуру и Манки ждала приглашения. Но приглашения не было. Был отыгрыш к совсем иной лузе.

Она не спросила почему, и не заскулила. Уже слишком умная для этого. Просто встала и выругалась. Еще, и еще раз.

Энди молчал. Броня волшебных очков защищала глаза от света, но не от выражения на лице обезьяны. Обида всех Лакупских островов от начала здешних времен, и до… Навечная обида.

— Ладно. Не будет у меня детеныша с ночными глазами. И швабры не будет, — лапы обезьянки опускались все ниже, вот кисти свесились ниже колен — как тогда, в первые дни, когда сидела голяком на корме «Заглотыша». — Ладно. Но ты еще пожалеешь!

Она побрела к борту, ухватилась за леера — и вот тут сделала жест, от которого сердце Энди облегченно стукнуло. В следующий миг. Манки прыгнула в воду. Без излюбленного сальто и иных фокусов — скучной рыбкой вошла в воду.

— Ой! Нунх, человек за бортом! — после растерянной паузы завопил из рубки рулевой.

Катер отдал якорь — идти следом за дезертиршей к берегу было бессмысленно: отмель за отмелью, сядешь килем, если не за первой, так на следующей «банке»'. Впрочем, Энди не собирался идти к берегу — куда разумнее было уйти в каюту. Но шкипер стоял и смотрел, хотя знал, что она доплывет. Ну, еще бы не доплыла.

— Чего ты торчишь как чурбан⁈ — волновался гребец-штурвальный. — В лодку, да хватай ее, зажееисе!

— А у нас цепь есть? — пробормотал Энди. — Или ошейник?

Сан осознал и изумился:

— Но она же тебе нравится! И она это знает. Нуегнщевж, я вообще не понимаю…

— Это заметно, — согласился шкипер.

С кормы на него старались не смотреть, но все равно смотрели, Ша и грызун. Помалкивали…

Мартышка прошлепала по последней отмели, взобралась на камень и принялась выжимать рубашку. Сидя спиной к морю и упорно не оглядываясь…

Она так и упрыгала по камням, ни разу не оглянувшись.

— Дойдет, — заверил Сан. — Она ловкая, а тут, пивсенаму, недалеко.

— Дойдет. Про нож она не забыла, — сказал внимательный Тисе.

Именно. Перед леерами то самое, жизненно-нужное касание — проверка ножен.

Энди спустился в каюту. Слишком большая коробка отсека, койка, тут даже ноги можно вытянуть. Когда-то на этом тюфяке сдох позабытый лейтенант Келлог. Новому владельцу каюты сейчас тоже хотелось умереть. Но здесь пахло давно закончившимся шкиперским табаком и строгой легкостью летучих женщин. Они все сделали правильно. Высший уровень личной игры, да ух-ух.

Очки были сняты, глаза закрыты, но звуки катера никуда не делись.

— Да чего волноваться, нухна. Дойдет она до этого, как его, Зурбагана, — заверял команду гребец. — Кстати, название какое-то знакомое. Кажется, кабаку нас так назывался. Ну, то еще в позапрошлой жизни было, чтоб ее в писопу…

— Ы-ы-ыхх! — с чувством сказала Ша.

— Чего это я дебил⁈ — обиделся Сан. — Может, чего и путаю, так чего тут удивительного, вжеена. Побывала бы ты в киборгах, посмотрел бы я на тебя…

Энди заснул. На редкость крепко, поскольку неуверенность последних дней осталась в прошлом, переиграть партию при всем желании уже невозможно. Все сделано.

Проснулся шкипер уже в сумерках. Катер покачивался — ветер изменился, все шло, как предвещал ненавидящий свое проклятое научное колдовство, но отлично чувствовавший погоду. Тисе.

— Эй, на борту? Чего делаем, отчего стоим? — заорал Энди.

— Рыбу удим, — отозвался гребец. — А плыть команды не было. Да и темновато уже, чоегнпы. «Банок» кругом полно.

— Поднимай пары, хватит черноперку дразнить, — призвал шкипер, натягивая сапоги.

«Снукер» двинулся на восток, а очередная ночь спустилась совсем летняя, темная с чернильными непроницаемыми пятнами глубин и бледными, серебрящимися лунной чешуей, полосами отмель.

— Да не волнуйся ты, — Сан благоухал свежепожареной рыбой. — Дойдет она. Приютят. Там не чужие люди.

— Не нужно ее «ютить». Она свое всегда с лихвой отработает, — проворчал шкипер.

— Тем более. Вообще не пойму я тебя. Ловкая такая девка, даже почти хорошенькая, вот я бы… — гребец покосился на Энди и быстро сказал: — Спать я пошел, вженгона…

Исправно дышало котельное сердце катера, дышали волны, колыхалось над мачтой звездное небо. Тяжелый день кончился. Все было правильно, и мартышка не сплоховала, вот только опять напоследок в словах запуталась. «Ты еще пожалеешь» — это неправильно. «Жалел» — «жалею» — «буду жалеть» — вот такие свинцовые шары неспешно раскатились по игровому полю.

Ночное море жило и радовалось лету и сестрам-лунам, а катер спал. Хотя и не весь — бесшумно завалилась в рубку шуршулла, вскарабкалась к лобовому стеклу. Вместе смотрели в блистающую темноту.

— Сю, — мудро отметил проницательный грызун.

— Именно. А у нас здесь только рыба и швабра. Что мы еще можем дать?

Шуршулла согласно дернула пушистым шариком хвоста. В рыбу грызун вообще по жизни категорически не верил, а в швабру… В швабру верят все, но нельзя же выстроить на швабре все свое личное мироздание?

Будет восток и новые карты, а очертания островов и проливов на захватанных лапами, закапанных жиром и полустертых листах старых карт померкнут и забудутся. Так всегда случается. Игра сложна, но в ней есть свои нерушимые правила.

Книга предоставлена Цокольным этажом, где можно скачать и другие книги.

Сайт заблокирован в России, поэтому доступ к сайту через VPN. Можете воспользоваться Censor Tracker или Антизапретом.

У нас есть Telegram-бот, о котором подробнее можно узнать на сайте в Ответах.

Если вам понравилась книга, наградите автора лайком и донатом:

Сводный экипаж