На дереве Теоброма какао появляются большие плоды, где в мякоти вырастают семена (25–40 штук), чаще называемые какао-бобами. Культивируемое дерево достигает в высоту 4,5–7 м. Дикое может быть и выше. Цветки какао появляются непосредственно на стволе и на крупных ветвях, соответственно там же вырастают и плоды. Данная особенность, кстати, позволяет отличить тех авторов рисунков дерева какао, которые действительно видели, как оно выглядит (или слышали правдивый рассказ) — они не рисовали плоды на ветвях, словно это груши. Мякоть плода является лакомством для грызунов (в том числе белок), летучих мышей и обезьян, которые и разносят его семена. Для выращивания деревьев какао необходим подходящий климат: повышенная влажность, много воды, богатая почва, определённая постоянная температура и тень от других растущих рядом деревьев.

Вот как Бернардино Саагун описывал дерево какао в XVI веке во Флорентийском кодексе: «Дерево, на котором растет какао, называется какауакауитль, у него толстые ветви, широкие листья, оно среднего размера и образует крону. Плод, который оно дает, похож на маисовые початки, или немного крупнее, как молодой кукурузный початок. Он называется какауасинтли. У него внутри зерна какао, они как зерна маиса, снаружи фиолетовые, а во внутренней части ярко-красного или алого цвета, некоторые красноватые, некоторые белесоватые, некоторые голубоватые. Со временем его стали называть какао. Оно съедобно, его пьют».

В манускрипте Франсиско Эрнандеса «Historia de las Plantas de la Nueva Espana» (1577 г.) впервые была детально описана история дерева какао и записана различная культурная, гастрономическая и медицинская информация по вопросу употребления жидкого шоколада: «Какаоакуауитль — это дерево, по размерам и листьям похожее на цитрусовое, однако листья крупнее и шире, а плод вытянутый как крупная дыня, с бороздками и красного цвета, и называется он какаоасентли — это полное название дано семенам какаоатля, которые, как мы уже говорили, служили мексиканцам в качестве монет и ингредиента приятного напитка. Он имеет вид черноватой субстанции из различных по размеру частиц, весьма плотно прилегающих друг к другу; мягкий, весьма питательный, немного горький, чуть сладкий и умеренный, или слегка прохладный и сыроватый». Эрнандес описал сорта деревьев какао и типы какао-бобов, которые различали сами ацтеки, используя их в качестве валюты или для напитков: «Существует, как мне известно, четыре вида данного дерева: первый, называемый куаукакаоатль, самый большой из всех и плодоносит самыми крупными плодами; второй, мекакакаоатль, среднего размера, вытянутый и с плодом меньшим по размеру, чем предыдущий; третий, называемый шочикакаоатль, меньше по размеру и плодоносит меньшими плодами, а семена у него красноватые снаружи и такие же, как и все остальные, внутри; четвёртый, самый маленький из всех и по этой причине называемый тлалькакаоатль или маленький, плодоносит самым маленьким в сравнении с другими плодом, но имеющим тот же цвет. Все виды относятся к одному типу и используются для тех же целей, тем не менее, последний идёт больше для напитков, а другие больше подходят для использования в качестве монет».

В Месоамерике деревья какао специально выращивали в садах и следили за ними. Этот процесс был хорошо описан в XVI веке испанским хронистом Гонсало Фернандесом де Овьедо-и-Вальдесом и итальянским путешественником Джироламо Бенцони. Они, правда, вели речь о садах Никарагуа, однако данная техника была характерна для всей Месоамерики. Для выращивания какао использовали ирригационную систему, что было необходимо в тех регионах, где есть выраженный засушливый сезон и осадки не выпадают круглогодично. В какао-садах индейцы высаживали рядом деревья покрупнее, которые у некоторых народов назывались madre de cacao[1] («матерью какао») и были необходимы для отбрасывания тени на культивируемое дерево какао.

Иллюстрация труда Бенцони, где показано, как специально возле дерева какао выращивали дерево с большей кроной, которое отбрасывало на него тень. Чуть поодаль на мате сушились семена какао. Человек, добывающий огонь трением при помощи палки и дощечки, с заготовкой какао не связан.

Для изготовления напитков можно использовать как мякоть, так и семена плода. В Месоамерике наибольшую ценность приобрели семена какао благодаря своим вкусовым и стимулирующим качествам, а также возможности транспортировки их на большие расстояния и длительного хранения. После сбора созревших плодов семена сначала проходили предварительную обработку (ферментацию в мякоти плода), затем вынимались из мякоти и высушивались, порой их поджаривали. На тихоокеанском побережье Гватемалы в наши дни отмечен другой способ изготовления напитка из какао — всю внутренность плода кладут в специальные ёмкости и затем взбивают, отделяя мякоть от семян. Порой содержимое ёмкости оставляли бродить несколько дней вместе с семенами. После обработки какао-бобы высыпали в мягкие и гибкие контейнеры, в которых их в виду отсутствия в Месоамерике вьючных животных переносили торговцы с носильщиками. Далее этот ценный товар продавали на многочисленных месоамериканских рынках. Об одном таком, в районе Тлателолько ацтекской столицы Теночтитлана, сообщал конкистадор Берналь Диас дель Кастильо: «…торговцы, продававшие более грубую одежду, хлопчатобумажную ткань, скрученные нитки, и продавцы земляных орехов, и торговавшие какао; и таким образом продавались все те виды имевшихся товаров во всей Новой Испании…».

Карта основных центров выращивания какао в Месоамерике и Центральной Америке. В основе карта Марка Вульфа по Бергману (1969).

Особую ценность какао придавало также то обстоятельство, что подходящие для культивирования этого прихотливого дерева условия существовали далеко не на всей территории Месоамерики. Двумя основными регионами выращивания какао были тихоокеанские районы Исалько (в Сальвадоре, включая города Исалько, Наолинго, Калуко и Такускалько) и Соконуско. Накануне конкисты Исалько в основном контролировали пипили, а Соконуско — ацтеки, заставившие местные народы выплачивать дань в виде экзотических товаров: какао, тыкв для питья какао, ярких перьев и ягуарьих шкур. Именно ради этих высоко ценимых элитой Месоамерики предметов и совершили ацтеки в своё время долгий, изнурительный военный марш в столь отдалённый от Теночтитлана регион[2]. В колониальный период на богатства позарились уже испанцы, причём они в первую очередь направлялись в те регионы, которые когда-то уже были покорены ацтеками и откуда поступали большие объёмы подати, в т. ч. в виде мешков с какао (всего ацтеки получали около 980 мешков какао; в одном таком мешке находилось около 24 000 какао-бобов, которые весили примерно 22 кг.). Об этом открыто и не стесняясь пишет в своём труде испанский конкистадор Берналь Диас дель Кастильо: «Ежели, наконец, читатель спросит, почему мы, настоящие конкистадоры, не остались в городе Мешико или подле него, а пошли столь далеко, в условия необеспеченные, то я отвечу: в податных списках Мотекусомы мы нашли указания, сколько и откуда идет золота, какао, материй. Разумеется, все эти доходы должны были пойти нам, а не кому-либо иному».

В землях майя зоны выращивания какао охватывали Тихоокеанское побережье, территорию современного мексиканского штата Табаско и Белиз. В колониальное время выращивание какао в Табаско и последующую торговлю им контролировали чонтали, а на территории южного Белиза значительное влияние имели майя-ица из последнего независимого государства Месоамерики.

Для приготовленного из семян какао напитка мы будет использовать универсальный термин «какао-напиток» (реже чоколатль или шоколад, который в индейских сообществах применим в основном к напитку, а не к плиточному шоколаду). Исследуя происхождение слова какао, Кауфман и Джастесон отметили, что в ранних колониальных источниках по отношению к напитку употреблялся именно этот термин. «Напиток назывался какао», писал Молина. «Сильнодействующим напитком было какао», отмечал Хуан Баутиста де Помар. У Диего Дурана в написанных до 1586 года «Historia de las Indias de Nueva Espana» и «Islas de la tierra firme» слово шоколад не используется вообще, а какао встречается постоянно и как раз в связи с напитком. Термин чоколатль, впервые появляется у Франсиско Эрнандеса (ок. 1580 г.), а затем у Клавихеро в 1780 году. При этом непосредственно испанская версия, chocolate, впервые встречается в книге 4, главе 22 опубликованного в 1590 году труда Хосе де Акоста «Historia natural y moral de las Indias». Таким образом, вплоть до XVII века напиток из какао так и назывался — какао, а термин чоколатль только начинал своё распространение.

«Шоколад» («chocolate») происходит от науатизированного слова «chocolatl»/«chicolatl», то есть такого оригинального слова в языке науатль, вероятно, не было, точнее оно появилось уже в раннее колониальное время, но где именно в мире говорящих на науатле этот термин впервые был применён к какао-напитку нам неизвестно. Как отмечают лингвисты Кауфман и Джастесон, на текущий момент нет убедительной этимологии слова «chocolatl»/«chicolatl» (первый элемент слова, «chocol», вообще имеет неизвестное происхождение, возможно, он был заимствован из других языков, второй элемент «atl» = «вода» на науатле). В мире науа для обозначения напитка из какао использовалось слово «cacahuatl» («какао-вода» на науатле), затем появился термин «kakawatl» (впервые он зафиксирован в науатль-испанском словаре 1551 года, дополненном в 1571 году Алонсо де Молиной). Почему же испанцы не стали называть напиток словами какао или какауатль, а выдумали слово шоколад? Может быть потому, что в испанском языке первый и главный элемент слова, «caca», обозначает «экскременты»?

Какао-напиток употребляли по большей части после основных блюд. Для его приготовления семена какао размалывались и разбавлялись холодной или горячей водой, молотой кукурузой, перцем чили, мёдом, ванилью, различными фруктами и прочими многочисленными добавками с целью улучшения вкусовых качеств напитка, избавления от его горечи. Добавляли в какао-напиток и цветки: бархатцы лучистые (Tagetes lucida), «ухо-цветок» (Cymbopetalum penduliflorum), «какауашочитль» (Quararibea funebris) и другие. С особой тщательностью индейцы добивались появления на поверхности напитка пены — для этого они использовали ложку или специальный инструмент, либо же переливали какао из одного сосуда в другой. Делалось это не столько для эстетики, сколько для взбивания осевших на дне частиц молотых какао-бобов.

Подобные стимулирующие напитки весьма ценились элитой, простолюдинам же они в ряде случаев были недоступны. У науа (в частности ацтеков) чуть ли не запрещалось употреблять какао простолюдинам (они могли пить какао-напиток только будучи воинами, поскольку какао считалось стимулирующим средством). Существование ограничений отмечали многие хронисты колониального периода, в том числе Саагун во Флорентийском кодексе, где он писал, что «в давние времена только правители или великие воины или военачальники» могли пить какао. К тому же, отмечал он в Книге 4, нельзя было пить какао женщинам. По утверждению Диего Гарсия де Паласио, у пипилей из Сальвадора также никому не дозволялось пить какао-напиток за исключением касиков и великих воинов. Однако подобные запреты существовали не везде — не зафиксировано такой практики у майя и в тех регионах, где непосредственно росло какао.

Женщина переливает какао-напиток. Кодекс Тудела.

Какао в Месоамерике вообще имело прочную связь с властью и правителями, недаром последние часто обладали той или иной степенью контроля над садами и процессом выращивания деревьев, а также вели войны ради захвата территорий, где растёт какао. Например, как отмечает исследователь Освальдо Чинчилья Масариегос, есть данные о появлении на прибережных равнинах Эскуинтлы в ранний классический период теотиуаканцев, что может указывать на военную экспансию первой в Месоамерики империи и контроль ею территории, где выращивали какао. На изящных керамических вазах у ног правителей часто изображали сосуды с пенистым напитком какао, а также мешки с семенами этого дерева, очевидно, уплаченные в виде дани или преподнесенные в качестве подарка. О чем-то подобном говорится в Рабиналь-Ачи — драме майя-киче, обитателей горной Гватемалы: «Не здесь ли спрятан груз из десяти мешков какао и пяти мешков прекрасного какао, что предназначались моему владыке, правителю киче, Балам-Ахау, Баламу-воину, ибо таковы названия и рта и глаза, и крепости моей, и моего дворца». А в раннеколониальной Летописи какчикелей сообщается о передаче какао в качестве дани в Туллан (правда, в Месоамерике Толланом могли называть не только тольтекскую столицу, но и какой-либо другой значимый в конкретный период времени в ритуальном и экономическом плане город).

Какао-бобы даже стали своего рода валютой, распространённым универсальным средством обмена. Они ассоциировались с богатством. В языке шинка (проживавших на территории современных гватемальских департаментов Санта-Роса и Хутиапиа) слово tuwa означало как «какао», так и «деньги». Не зря на судебном процессе против конкистадора Педро де Альварадо какао было отмечено наряду с драгоценными камнями, золотом и жемчугами: «…В то время, когда прибыли испанцы в этот город Мешико, чтобы его завоевать и пленить Мотекусому, упомянутый Педро де Альварадо присвоил и награбил большое количество золота, жемчуга, драгоценных камней, одежды, какао и украшений… и все это не стал делить с товарищами, как следовало делать по обычаю и закону войны… и забрал себе все, не дав никому ничего и не уплатив пятую часть добычи Вашему Величеству…». Хосе де Акоста отмечал, что «за 5 какао-бобов можно было купить одну вещь, за 30 — другую, а за 100 — без торга». Хронист Берналь Диас дель Кастильо зафиксировал следующие сведения о какао в качестве средства расчётов: «…этими наполненными длинными стержнями перьев они вели между собой расчет, как и накидками, или шикипилями какао-бобов, или рабами, или другими любыми вещами, на которые обменивали». Известно даже, что их пытались подделывать — в пустую скорлупку вставляли твёрдый кусочек глины и смешивали с другими какао-бобами, чтобы в общей массе фальшивый боб не был заметен. Эту практику отмечали хронисты Саагун и вице-король Антонио де Мендоса для центральной Мексики и Овьедо для Никарагуа. В 1537 году первый вице-король Новой Испании написал королю Карлу V про то, как он пытался найти тех, кто подделывал серебряные монеты, сообщив про какао следующее: «Что касается какао, которое является используемой ими монетой, они также подделывают и её, и она выглядит схожим образом, какие то зёрна лучше, какие то хуже, и каждая единственная в своём роде».

В качестве денежного эквивалента и средства выплаты налогов какао-бобы применялись и в раннее колониальное время. Мотолиния отмечал, что в его время носильщикам за работу платили 100 какао-бобов в день, а в одном тлашкальском документе на языке науатль (1545 года) было указано, что индюк стоил 200 какао-бобов, небольшой кролик — 30, одно яйцо индейки — 3, свежесорванный авокадо — 3, рыба, обёрнутая в кукурузный лист — 3, один большой помидор — 1 какао-боб, столько же стоил тамале. В долине Мехико такие деньги были в ходу, по крайней мере, весь XVI век.

Есть данные, что в качестве денег какао-бобы использовали вплоть до середины XIX века — например, на никарагуанских рынках Гранады и Леона они служили мелкой разменной единицей, о чем сообщал американский дипломат Эфраим Сквайр в 1860 году. Майянист Эрик Томпсон отмечал, что в Южном Белизе в колониальный период и вплоть до XIX века какао также рассматривался в качестве универсальной «валюты», а майя-кекчи там же выменивали на какао у торговцев из Альта-Верапас уипили и маты.

В 1577 году был написан ботанический манускрипт Франсиско Эрнандеса «Historia de las Plantas de la Nueva Espana», посвящённый полезным медицинским растениям Нового Света. Там встречается одно из первых упоминаний использования какао в качестве денег: «Семена какаоатля служили в качестве монет и использовались для покупки в случае необходимости основных предметов, этой традиции придерживаются до сих пор в ряде мест… На рынках было полно таких семян, которые использовались в коммерции и благодаря семенам товары пермещались к находящимся далеко владельцам. Они также изготовляли из них напиток».

Богатство, роскошь и какао не всегда восхвалялись и имели позитивные ассоциации. Некоторые ацтеки, например, считали употребление какао излишеством, как и ношение драгоценных перьев и прочих украшений. По их мнению, богатство приводило к неправильному образу жизни и разрушению связи с богами. Об этом подробно сообщается в мифологизированном рассказе об экспедиции, отправленной на поиски легендарной прародины науа Ацтлана.

Из какао-бобов индейцы научились добывать жир, о чём свидетельствовали Овьедо (в 1527 г.) для никарао и епископ де Ланда (в 1566 г.) для аборигенов Юкатана. Так, Овьедо писал, что «…размолотое и приготовленное с небольшим количеством воды какао создаёт прекрасный жир для готовки и прочих дел; и я помню, как в одном месте под названием Мамбачо был один итальянец, хороший приятель и мой друг по имени Никола… и он угостил меня и моих людей отличным ужином с большим количеством рыбы и яиц, приготовленных на этом жире. Когда я спросил его, где же он раздобыл сало, он ответил, что то было не сало, а жир какао и что он несколько раз применял его, когда был ранен или когда у него были боли и он болел… и он помог во всех случаях».

Фотография «Христа какао» («Señor del Cacao»). Ему до сих пор несут дары в виде какао-бобов. XVI век. Кафедральный собор Мехико. Фото: Anagoria.

В Месоамерике какао применялось и в ритуальных целях, связанных, например, с рождением, свадьбой и смертью. У северных лакандонов, переселившихся в XVI веке в Чьяпас, в одном их самом важном ритуале yatoch k’uj («божий дом») использовалась церемония взбивания пены у какао. Занимались этим исключительно женщины — так у лакандонов прослеживается связь какао с женским началом[3]. Монах Томас Гейдж, который в первой половине XVII века проживал в Гватемале и Мексике, наблюдал ритуал подготовки индейцев к свадьбе. Принимавшим в нем участие специальным посредникам за услуги платили какао-бобами. В XVI веке Диего Гарсия де Паласио наблюдал за ритуалом наречения имени у майя, в котором какао было передано священником и матерью только что рождённому ребёнку. Епископ Диего де Ланда описывал колониальное «крещение», которое сопровождалось угощением смесью из какао, чистой воды и молотых цветков во время церемонии инициации. Фрай Бернардино де Саагун сообщал в XVI в. о том, как отцы наставляли идущих в религиозную школу детей совершить подношение напитка какаоатль богам. Примечательным в этом плане является поклонение так называемому «Христу-какао» — скульптуре Христа XVI века, которую до сих пор можно лицезреть у часовни кафедрального собора Мехико. Сам собор примыкал к главному ацтекскому храму — Великому храму, и когда индейцы посещали собор, то обязательно оставляли подношения в качестве подаяния у ног скульптуры Христа. Этим подношением были какао-бобы, а главными бенефициарами — священники кафедрального собора. Томас Гейдж отмечал богатство мексиканских монахов и частоту употребления ими шоколада. Да он и сам не прочь был воспользовался своей связью с религией для получения персональных благ. Когда Гейдж возвращался из Америки в Европу, то был весь увешан жемчужинами и драгоценными камнями, полагая, что это самый лучший и надёжный способ доставки богатства… Ещё до высадки на берег он был ограблен пиратами.

Миштекский кодекс XIV в. Зуш-Нэттол сохранил изображение, где госпожа Йасийо («13 Змея») предлагает господину Ийанакуаа Тейусиньянья («8 Олень») чашу с какао для освящения собственной свадебной церемонии. Кроме того, там же есть сцены, связанные с обручением, детскими ритуалами, похоронами и церемониями почитания предков, где присутствует коричневый пенистый какао-напиток. В Мадридском кодексе присутствует изображение свадьбы бога Чаака с богиней Ишик Кааб’, где говорится о «передаче им какао». Сам этот термин символизировал свадьбу (в современном обществе схожую функцию выполняют деньги).

Напитки из какао служили подношениями древним месоамериканским богам. А в «Книге испытаний», относящейся к колониальному майяскому сборному манускрипту «Книги Чилам Балам», какао выступает в качестве загадки-испытания для желающих стать главами деревень и поселений: «… Смотри, запах его одежды, о которой просят, запах, который привлечен к центру небес: освещенный ладан, который горит. Вот о чем он просит, что ассоциируется с его ртом: выращенный какао, шоколад».

Миштекский кодекс XIV в. Зуш-Нэттол сохранил изображение, где госпожа Йасийоо («13 Змея») предлагает господину Ийанакуаа («8 Олень») чашу с какао для освящения собственной свадебной церемонии. Деталь.

Современные индейцы продолжают использовать какао-напитки в ритуальных целях. У некоторых народов Гватемалы какао по-прежнему ассоциируется со свадебными обрядами, праздниками дней рождения, воскрешением Христа, который воплотил в их глазах многие качества доколумбового бога кукурузы. Современные юкатекские майя, киче, мам, а также майя из столичного города Гватемала, Масатенанго и Сантьяго-Атитлан все в той или иной степени продолжают использовать какао в свадебной церемонии, когда просят руки невесты у её родителей. В 20-х годах прошлого века Эрик Томпсон зафиксировал у майя-мопан южного Белиза значимую роль какао, которую тот играл в ритуалах, связанных со свадьбой, рождением и крещением. Так, жених в случае получения одобрения от родителей невесты, должен был оплатить все расходы, связанные с празднованием помолвки, а именно: «свинью, галлон рома, тортильи и какао». В Сантьяго-Атитлане группы недавно создавших новые семьи людей проходят своего рода обряд инициации, когда на пасху отправляются к подножию горы и возвращаются оттуда через два дня, гружёные какао, паташте и другими растениями. Майя-чорти из Кецальтепека (Гватемала) продолжают проводить церемонии в честь дождя, когда водному источнику делаются подношения какао. Многие другие индейцы Месоамерики продолжают использовать какао в связанных с сельским хозяйством ритуалах. Один юкатекский целитель вспоминал, что в середине XX века в Майяпане и соседних общинах было много таких же как он целителей, использующих в своих ритуалах какао (для привлечения всего хорошего) и перец (для изгнания всего плохого).

В середине XX века Чарльз Уисдом отмечал применение какао-напитков в колдовских ритуалах у майя-чорти (южная Гватемала). Йоханна Куфер подтвердила у тех же чорти использование какао и какао-напитков в различных церемониях (например, призыва сезона дождя), особенно это касалось «чёрного чилате» (кашицы из кукурузы и какао — чортийского эквивалента известного в классический период напитка сакха (sakha’ или saka’)). Не подслащенный вариант напитка используется в ритуальных целях и носит название sak sa’ («напиток белой кукурузы» на языке чорти) — это выражение известно также на сосудах классического периода, предположительно как раз используемых под данный напиток. У современных ленка из Гондураса семена какао служат подношениями богам, когда те выпрашивают у них хороший урожай. Их же предсказатели порой используют какао-бобы для определения судьбы человека. На стол бросают 45 какао-бобов и затем по ним совершают гадание. Это обычный способ гадания в Месоамерике, однако какао-бобы используются для него редко.

Вместе с кукурузой какао стало важной частью месоамериканской космологии. Они оба объединяются в ритуальных напитках со священной водой, которой питаются боги, предки и с помощью которой обеспечивается плодородие почвы. В доколумбовой Месоамерике какао ассоциировалось с югом и подземным миром (у майя, например, подземный мир имел ассоциации с южным направлением).

В Мадридском кодексе есть изображение свадьбы бога Чаака с богиней Ишик Кааб’, где говорится о «передаче им какао» — термина, символизирующего свадьбу. Деталь.

Какао также тесно связано с культом предков. В начале XX века в Митле шоколадным напитком поливали могилы в праздник Тодос Сантос («Всех святых»). В Теуантепеке чашку с шоколадом помещают на семейный алтарь. В Кобане у кекчи устанавливаемый в День мёртвых алтарь украшают паташте (о паташте см. отдельную главу). У коренных народов Месоамерики какао ассоциировалось с кровью. Эта аналогия, вероятно, уходит корнями глубоко в историю. Иногда напитки какао даже подкрашивали в красный цвет при помощи аннато (ачиоте) — семян дерева Bixa orellana L. Связь ачиоте и какао прослеживается в одной из загадок «Книг Чилам Балам»: «„Сын мой, принеси мне четырёх Чак Цибциб, птицу кардинала, тех, что у входа в пещеру, и принеси мне их, стоящими на моем драгоценном продукте питания. Пусть их плюмаж будет окрашен красным и пусть они появятся на моём продукте питания, когда ты предстанешь предо мной“. „Будет сделано, о, отец“. Вот что он просил: ciui, паста из ачиоте; плюмаж, о котором он говорил, это пена шоколада, а драгоценный продукт питания — это какао, которое только что перемололи».

Аналогию подкрашенного в красный цвет какао с кровью отмечали хронист Гонсало Овьедо-и-Вальдес и Педро де Альварадо. На примере увиденного в Никарагуа, Овьедо писал, что «…поскольку те люди были любителями испить человеческой крови, то для создания напитка похожего на кровь они добавляли [в него] немного ачиоте и он тогда окрашивался в красный цвет». Овьедо также отмечал, что испившие такой напиток оставляли на губах и вокруг рта немного пены, и это, в свою очередь, произвело на него неизгладимое впечатление. В Чолуле даже готовили напиток какао на воде, в которой омывали ножи после человеческих жертвоприношений. А у ацтеков Саагун во Флорентийском кодексе отметил метафору «сердце» и «кровь», которая означала какао. Сам плод дерева ассоциировался с человеческим сердцем, вырванным из грудной клетки во время церемонии жертвоприношения. В «Гимне Отонтекутли», который Саагун записал в XVI веке, плод какао прямо приравнен с сердцем жертвы:

«В Ноноалько

Средь орлов-опунций,

Средь плодов какао и в облаченье полном.

Он не погиб.

Я тепанек Куэкуэшцин;

Я Кецалькоатль — Куэкуэшцин».

Какао предлагали испить жертвам, предназначенным богу торговли Якатекутли. Эта церемония проходила во время ежегодного праздника в честь бога войны и солнца Уицилопочтли, проводимого в месяц панкецалистли («поднятия флага»). Какао предлагали жертве накануне праздника, чтобы той было «комфортно». А имперсонатору Кецалькоатля давали напиток ицпакалатль («воду, омывшую обсидиановые лезвия»), основным ингредиентом которого также было какао — возможно, вместе с галлюциногенами. Ицпакалатль служил для поддержания состояния счастья жертвы до её смерти. Уже в колониальное время Саагун зафиксировал у вернувшихся из дальнего путешествия торговцев подношение чаш с жидким шоколадом старому богу огня Шиутекутли и Якатекутли. На тихоокеанском побережье Гватемалы также прослеживается связь какао с жертвоприношениями и мёртвыми воинами. Сбор какао в этом регионе приравнивался к добыче ценных жертв, которые затем питали собой древних богов. У какчикелей в календаре было два двадцатидневных месяца, посвящённых сбору урожая какао, как то отмечал неизвестный монах-францисканец в 1685 г., и оба они в своих названиях связаны с жертвоприношениями — Nabeitoεiε («первый сбор какао или время обезглавливания») и Rucactoεiε («второй сбор или компаньон предыдущего»). При этом «toε», из которого образуются названия данных месяцев, переводится, как «кремень» — т. е. это тот материал, из которого изготавливаются режущие инструменты и оружие. В письменности майя классического периода выражение «кремень и щит» использовалось для метафорического обозначения войска правителя. Даже в наше время в ритуалах индейцев тихоокеанского побережья Гватемалы прослеживается та нить, что связывала какао с войной и жертвоприношениями.

Следует отметить, что, вероятно, какао не всегда имело связь и ассоциации с кровью, жертвоприношениями и сердцем. Возможно, такая корреляция появилась со временем. Так, например, на тихоокеанском побережье Гватемалы исследователь Освальдо Чинчилья Масариегос проследил постепенное развитие религиозных верований. Выделив стилистические особенности региональной иконографии, он отметил, что на ранних доклассических фигурках группы Паки (скульптуры людей со звериными головами или масками), где есть изображения какао, никакой связи с жертвоприношениями не прослеживается. Более того, на поздних доклассических скульптурах какао вообще подозрительно отсутствует (нет его в Исапе, Такалик-Абахе и других прибрежных городах). Затем в раннюю классику изображения какао снова появляются на курильницах из прибрежных равнин Эскуинтлы, выполненных в теотиуаканском стиле — здесь на крышках изображались мёртвые воины, преображающиеся в бабочку-хищника, которая, в свою очередь, связывается с какао различными способами. В поздний классический период происходит смена представлений и внимание переносится на сбор созревших плодов какао, что символически связывается с человеческими жертвоприношениями. Такие представления, наряду с ассоциацией с женским началом, сохраняются уже вплоть до прихода испанцев. Таким образом, нам следует понимать, что символические ассоциации какао развивались вместе с изменением религиозных верований и ритуальных практик, и все эти трансформации были непосредственно связаны с переменами в культурной и политической сферах.

Керамические свистки, изображающие пленников с какао вокруг шеи. Фото: Освальдо Чинчилья Масариегос.

Ассоциации какао с жертвоприношениями встречались не только у индейцев Месоамерики — в XVI веке Диего Гарсия де Паласио отмечал, что в доколумбовое время у индейцев пипиль из Никарагуа был обычай помечать будущих жертв бусами из какао-бобов[4], перьями и зелёными камнями: «все, кто был на войне, прибывали в порядке, распевая и танцуя, и они приводили тех, кто был предназначен для принесения в жертву, со множеством перьев и драгоценностей на их ногах и руках, с нитками какао вокруг их шеи, и вели их капитаны в середине». Впрочем, эти ассоциации не должны удивлять, поскольку пипили сами когда-то мигрировали из Центральной Мексики.

Примечательно, что, несмотря на столь зловещее символическое значение, испанцы не стали запрещать использование какао, как, например, они поступили с амарантом.[5] Очевидно, экономическая целесообразность оказалась сильнее идеологических соображений, и испанцы не стали полностью разрушать экономическую систему, в том числе систему сбора дани, где какао играло немаловажную роль, а подстроили её под свои нужды.

Ацтеки и другие народы региона широко использовали какао и напиток из него в похоронных обрядах. Монах Диего Дуран записал информацию о похоронах ацтекского правителя Ашайакатля в 1481 году. Вместе с ним на тот свет отправились слуги, а также богатые подношения из какао и других ценных предметов. Его тело одели в наряды бога, а жёны поднесли ему в дар пищу и тыквенные сосуды, наполненные шоколадом.

У майя вместе с собственной кровью, выпускаемой посредством порезов на своём теле, какао также считалось священным подношением богам. В отличие от ацтеков, майя, по всей видимости, не связывали человеческие жертвоприношения с какао — нет тому свидетельств. В то же время символические связи проследить можно. Как отмечал Карл Таубе, на одном из сосудов позднего классического периода майя изобразили головы бога кукурузы на дереве какао (в верхней части изображения исследованного им сосуда среди какао-бобов спряталась еще одна человеческая голова, которая частично превратилась в плод дерева какао), а снятие созревших початков для них имело ассоциации с обезглавливанием божества, т. е. жертвоприношением (сравни с описанными выше ассоциациями сбора какао на тихоокеанском побережье Гватемалы).

В постклассическом пантеоне майя существовал бог Эк-Чуах («чёрный скорпион»), покровитель торговли и какао, имевший связи с ацтекским богом торговцев Якатекутли. Во время месяца муан владельцы участков с какао подносили собаку «с пятнами цвета какао» в жертву определённым богам, в т. ч. Эк-Чуаху. Майяский Бог Кукурузы также имел связи с упомянутыми выше богами торговли и какао — он после своей смерти воскрешался в виде растений, а какао было вторым по значимости после кукурузы растением.

Боги, жертвующие кровью из своих ушей, омывая ею плоды какао. Деталь Мадридского кодекса (стр. 95–96).

Важным предметом торговли и употребления какао оставалось и для последнего независимого царства майя-ица, просуществовавшего анклавом внутри сплошной подконтрольной испанцам территории вплоть до конца XVII века. Причём на собственных землях у них выращивалось лишь незначительное количество какао ввиду отсутствия благоприятных условий, поэтому майя-ица путём военной интервенции вынудили соседние области участвовать в своей торговой системе, выменивая, например, текстильные изделия и краску на какао, ачиоте и прочие важные для них товары.

Первое же упоминание какао европейцами было сделано Колумбом сотоварищи, когда в 1502 году они захватили у острова Гуанаха (о. Бонака у совр. Гондураса) принадлежащее майя-чонталям каноэ с 25 гребцами и навесом посередине, в котором находился груз загадочного «миндаля», о ценности которого не подозревал ни сам адмирал, ни его команда. Причём в этот момент произошёл курьёзный случай. Испанцы уронили несколько «миндалин» из-за которых возникла свалка — индейцы бросились подбирать их, а некоторые даже «бросились в воду, пытаясь поймать их, да так, как будто это их глаза выпали из головы».

Затем о какао писал в своей второй реляции королю Испании от 30 октября 1520 года покоритель Мексики Эрнан Кортес: «…и какао, из коего здесь готовят напиток… …и посажены две тысячи деревьев какао, это плод вроде миндаля, который они продают в молотом виде и весьма ценят, так что по всей их земле он имеет хождение вместо денег и за него покупают все необходимое на рынках и в других местах». Также об употреблении напитка из какао говорится и в манускрипте конкистадора Берналя Диаса дель Кастильо: «От времени до времени ему подносили золотой кубок с особым питьем, который они называют „какао“ и который будто бы возбуждает. Иногда к трапезе приглашались шуты, гадкие горбатые карлики, но большие ловкачи, иногда фокусники, танцоры или певцы. Такие увеселения Мотекусома очень любил и нередко потчевал их какао». Возможно, именно во дворце Монтесумы испанцы проведали, что из какао-бобов можно приготовить жидкий напиток. Однако они могли узнать о нём и ранее, их, например, могли угощать напитком уже на берегу Мексиканского залива после высадки у современного города Веракруса, как об этом сообщал сам Берналь Диас дель Кастильо — правда, он говорил, что напиток приготовили для ацтекских сборщиков дани: «Кортес утешал их сколько мог, давал разные обещания и уверения, но все же не мог избавить их от страха перед Мотекусомой. К тому же не замедлил и подходящий пример. Именно, донесли, что в поселение только что прибыли пять мешикских чиновников для сбора налогов. Касики побледнели и затряслись при этой вести и сейчас же ушли для встречи нежданных гостей, для которых моментально приготовлены были покои и кушанье, особенно какао — весьма вкусный напиток». Продолжая тему конкистадоров, укажем и на упоминание о посевах какао, увиденных Педро де Альварадо в 1524 году у гватемальского поселения Сапотитлана: «И на следующий день я пошёл осмотреть дорогу, по которой должен был идти, и увидел, как сказал, еще воинов, а земля была такой заросшей посадками какао [cacaguatales] и кустарником, что была более благоприятна для них, нежели для нас…». Более того, есть упоминания о какао в истории конкисты от Лопеса де Гомары, личного историка Эрнана Кортеса. Он писал, что во время конкисты испанцы уже были осведомлены о какао-бобах и их назначении: «Самыми важными среди всех, также используемые в качестве денег, были напоминающие миндаль [семена], которые они называли какауатль, а мы — какао, как они были известны нам на островах Куба и Гаити». О какао также сообщается в манускрипте «Рассказ о некоторых вещах Новой Испании и великом городе Теместитане, Мехико» за авторством Анонимного конкистадора, предположительно одного из капитанов Эрнана Кортеса (ок. 1556 г.): «Этот напиток является самым полезным и самым питательным из всей известной на земле еды, так как тот, кто выпьет кружку этого напитка, хотя и может предпринять долгое путешествие, теперь может обойтись весь день без еды, и, будучи холодным, его лучше пить в жаркую погоду, нежели в холодную».

Хронист Диего Дуран отмечал, что испанцы поначалу были чуть ли не в ужасе от напитка: «Двое ацтеков кушали различные блюда и когда испанцы заметили, что те трапезничали, то они тоже стали кушать индейку, тушёное блюдо и кукурузную лепешку, получая от этого наслаждение, много смеясь и пребывая в азартном настроении. Но когда подошло время пить шоколад, который был им поднесён, самый ценимый индейцами напиток, то они [испанцы] испытали ужас. Когда индейцы увидели, что те не осмеливаются пить, то сами начали пить из всех тыквенных сосудов и тогда испанцы утолили свою жажду шоколадом и поняли каким живительным напитком он был».

Среди представителей католической церкви первым упоминанием о какао следует считать рассказ Торибио де Бенавенте (Мотолинию), который отмечал, что «когда какао размолот и смешан с кукурузой и другими семенами, которые тоже размалывают… является хорошим напитком и потребляется в таком виде… Он неплох и они считают этот напиток питательным». О какао он вспоминал и когда сообщал о праздниках и обычаях Мексики: «В дни празднеств они приносили служителям храмов кур, собачек и перепелок, приносили свое вино и хлеб, и все напивались допьяна. Покупали для торжества охапки роз и сосуды с благовониями и с какао — это у них очень вкусный напиток, — а также фрукты».

Есть упоминание о какао и у Бартоломе де Лас Касаса: «Напиток [шоколад] является смесью воды с мукой, полученной из орехов, называемых какао. Он питателен, очень бодрит, вкусный и приятный, и не опьяняет».

Пишет о какао-напитках и Диего де Ланда, касательно употребления его индейцами майя Юкатана. Он отмечал, что в качестве альтернативы перца чили какао можно добавлять в пинолли (поджаренную размолотую кукурузу, которую брали с собой путешественники). Также он говорил о пенном напитке из молотого маиса и какао, который майя пили на своих праздниках. Ещё есть у него упоминание о напитке, приготовленном из какао-масла, полученного путём взбивания молотых какао-бобов, разбавленных водой. Испанцы употребляли полученную субстанцию с сахаром и корицей, либо добавляли её в свой шоколадный напиток.

В 1582 году о какао в ответах на вопросник Филиппа II (утверждён в 1577 г.) сообщает мексиканский писатель Хуан Баутиста де Помар[6]. Говоря об обычаях центральной Мексики XV–XVI вв., он писал следующее: «Имели обычай, после того, как поели и выпили свое какао, вдыхать дым из кусков тростникового стебля, которые поджигали, наполненных ликидамбаром и другими благоуханными веществами, и также им давали цветы, собранные в букеты, до которых они были очень охочи… Питьем могущественных было какао, и в качестве лакомства пили пиноль, изготовленный из шалфея, некоего очень мелкого семени, очень освежающий и очень питательный, и его обычно употребляли простолюдины, потому что в большинстве собирали его на своих участках». Он также отметил, что какао часто выплачивалось в качестве дани: «Им давали какао и хлопок в коробочках, белый пчелиный мед, перец разных сортов, щиты…».

Европа начала своё знакомство с какао в середине XVI века. В 1544 году монахи-доминиканцы привезли с собой на встречу с принцем Филиппом (позже ставшим королём Филиппом II) представителей знати майя-кекчи и тогда же был представлен какао-напиток. После этого в течение века какао проникает во Францию, Англию и другие страны Западной Европы. Далее европейские державы стали культивировать дерево какао в других подходящих по климату регионах планеты — французы на Карибских островах, испанцы на Филиппинах, а англичане (с 1880-х гг.) в западной Африке. Нельзя сказать, что распространение какао по Европе происходило быстрыми темпами, вероятно потому, что для европейцев его горьковатый вкус и вяжущая консистенция были непривычны. Как писал в 1590 году иезуит Хосе де Акоста: «Из какао главным образом изготовляли напиток, который назывался шоколадом и который был странно ценимой здесь вещью. Он был не очень приятен тем, кто не привык его потреблять из-за его пены на поверхности и пузырей… Это был ценный напиток, который индейцы предлагали правителям, которые приходили на их земли, или же просто проходили через них. И испанцы-мужчины, и даже в большей степени женщины — тоже наслаждались чёрным шоколадом». Лишь много позже в шоколад добавили молоко, сахар и загустили его, превратив в плиточную версию (а после падения цен на сырьё, он стал доступен практически всем).

Отдельно нужно рассказать об английском монахе с интересной судьбой Томасе Гейдже, путешествие которого в Америку, предпринятое в первой половине XVII века, затем легло в основу вышедшей в 1648 году книги. Целую главу он посвятил какао и какао-напитку. Он сам любил пить его за едой, в промежутках между приемами пищи и на ночь. Для этого он даже носил с собой специальный портативный набор для приготовления шоколада. В своей книге Томас Гейдж осуждал английских каперов, выбрасывавших по своему невежеству за борт захваченные на испанских судах мешки с какао — монах очень переживал, что так бездарно пропадало столь ценимое им лакомство[7], которое он советовал приправлять сахаром, корицей или гвоздикой, или прочими пряностями.

Следует отметить, что в XVI–XVII веках у католиков был целый диспут о какао и его употреблении в период поста. В колониальной Месоамерике и католических странах католикам воспрещалось потреблять какао во время поста. И здесь мнения теологов разделились — кто-то считал какао пищей и поддерживал запрет, кто-то настаивал, что какао — это напиток, и поэтому запрет не должен на него распространяться. Были развёрнуты целые дискуссии по данному вопросу. В конце XVI века римский папа Григорий XIII (в большей степени устно, нежели письменно) исключил какао из списка запрещённых к употреблению во время поста продуктов (его по этому поводу дважды консультировали жители Чьяпаса, отмечая, что какао — это напиток). Однако дискуссии и споры на этом не прекратились. Побывавший в Чьяпасе монах-путешественник Томас Гейдж рассказал, как запрет на употребление какао предположительно даже вылился в смерть епископа. В XVII веке епископ запретил женщинам высшего сословия пить шоколад, подаваемый им слугами во время мессы. Дамы отказались нарушать устоявшуюся традицию, отмечая, что шоколад им необходим для нормализации состояния желудка во время проведения религиозного обряда. Тогда епископ пригрозил отлучить от церкви всех, кто не выполнит условие. В итоге женщины стали посещать небольшие церквушки, где им было дозволено пить шоколад во время мессы. Здесь же и оставлялись щедрые пожертвования дам. Тогда разъярённый епископ пригрозил отлучить от церкви всех священников и монахов, потакающих данной привычке. Вскоре после этого епископ заболел и умер, как говорят, от выпитой чашки отравленного шоколада, который был тайком передан в дом одной из разгневанных дам.

В настоящее время культ какао среди коренных жителей Месоамерики претерпел изменения, порой значительные. Хотя испанцы после конкисты не стали запрещать использование какао, в связи с резким сокращением аборигенного населения в колониальный период (по разным оценкам, его численность катастрофически уменьшилась на 80–90 % с момента первых контактов с европейцами), выращивание и употребление этого дерева в Месоамерике сократилось. Кроме того, засухи, обезлесение и эрозия почв привели к исчезновению многих садов какао. Так, например, произошло в восточной Гватемале у чорти, которые, тем не менее, продолжают покупать какао-бобы на рынках и использовать их для приготовления традиционных напитков, в том числе на фестивалях. Поиск экономически более выгодных способов использования земли побудил крестьян во многих местах отказаться от выращивания какао. Примечательно в этом плане культивирование кофейных деревьев взамен какао-деревьев, поскольку традиционные места выращивания какао оказались очень благоприятными для кофе. Кофе, как напиток, даже стал в некоторых общинах (например, у чорти) вытеснять какао в качестве ритуального питья (в то же время, какао все ещё незаменимо в качестве подношения.). Как результат, использование какао в некоторых современных индейских общинах сошло на нет, к сожалению, многие традиции не были задокументированы этнографами и потеряны. Тем не менее, можно отметить, что во многих других месоамериканских сообществах какао продолжают выращивать и покупать как для употребления в пищу и приготовления напитков, так и в ритуальных целях. Какао по-прежнему ассоциируется с водой, плодородием, перерождением и прочими явлениями и процессами.

Отследить первичную доместикацию дикого растения весьма сложно. В случае с деревом какао существуют разные точки зрения на данный вопрос. По мнению одних исследователей, впервые его культивирование произошло в Месоамерике, другие ученые считают, что дерево одомашнили в Южной Америке, есть и те, кто говорит об одновременной доместикации в обоих регионах. Вопрос возможной доместикации какао в Южной Америке непосредственно в Амазонии не должен вызывать у читателей скепсис. Регион Амазонии у Анд считается одним из центров культивации растений на Американском континенте. Здесь важно отметить, что именно мы подразумеваем под доместикацией. Например, в Южной Америке нет свидетельств специального выращивания деревьев какао и изготовления напитка из его семян и мякоти. Тем не менее, очевидно использование мякоти его плодов человеком. Древний человек, испробовав плоды многих видов какао, определил наиболее вкусные и питательные для себя, невольно став их распространителем — например, взяв с собой в другое место вкусный плод какао. И если данное место вполне соответствует климатическим характеристикам, необходимым для нормального развития растения, то семена какао могли пустить корни, прорасти, а дерево прижиться и дать шанс возникновению сада. Таким образом и получалась селекция, а какао в дальнейшем могло уже самостоятельно распространиться в конкретном округе без помощи человека (дерево какао может расти и плодоносить без человеческого вмешательства), в том числе очутиться по ту сторону Анд.

У нас есть данные, что у проживавших в Амазонии племен вообще не было необходимости заниматься садоводством — известно, что сады с деревьями какао были в достаточном количестве по берегам рек и местные жители пользовались ими, не тратя сил на культивирование и прочие отнимающие время занятия. Первые колонисты не упоминали о какао, возможно, просто потому, что данное дерево было знакомо им под другим, местным названием. А вот те, кто уже был знаком с какао и его значимостью для Центральной Америки, весьма удивились, увидев в Амазонии огромные сады вдоль берегов рек. Так, в 1641 году отец Кристобаль Акунья составил отчёт о своём путешествии, совершённом двумя годами ранее. В 1639 году он сопровождал экспедицию одного испанца из Кито в Белем и вот как описал увиденное: «… берега рек были полностью усажены деревьями какао и порой, когда для лагеря отряда срубали деревья, лишь немногие из них не были теми деревьями, плоды которых так высоко ценят в Новой Испании и странах, где знают о шоколаде. Этот сорт какао очень прибылен — каждое дерево даёт ежегодный доход за вычетом расходов в размере девяти серебряных реалов. На данной реке тот же вид деревьев можно выращивать с лёгкостью, даже обладая минимумом знаний о садоводстве, поскольку сама природа заботится об изобилии его плодов».

Также следует отметить упоминания о некоей экспедиции, направленной Франсиско Писарро после покорения Инкской империи на исследование земли «Чунчос». Она проходила в 1538–1539 гг. под командованием Перансуреса де Кампо Редондо. Говорят, что тогда впервые в большом количестве были встречены на берегу деревья какао. Вероятно, участники экспедиции уже имели возможность в Центральной Америке узнать, чем ценны его плоды.

Одно ясно точно — в вопросах происхождения видов какао и их культивирования точку ставить ещё рано. Каждый год мы узнаём что-то новое и совершаем небольшой шаг вперёд. Дальнейшие генетические исследования должны будут подтвердить или опровергнуть отмеченные выше предположительные выводы.

Если же мы говорим о какао, подразумевая напиток из его семян и/или мякоти, тогда доместикация, как считается, происходила в Месоамерике — самые ранние и частые археологические свидетельства использования какао в качестве напитка относятся к этому региону. Там же его и стали выращивать в специальных садах, то есть собственно культивировать.

Однако и здесь не всё так однозначно. В 2013 году были сообщены некоторые результаты археологических работ эквадорских и французских исследователей в местечке Санта Ана-Ла Флорида (культура Майо-Чинчипе-Мараньон) в кантоне Паланда провинции Самора Чинчипе (Эквадор), по которым выходило, что какао-бобы там употребляли 5500 лет назад. Это стало известно после анализа ёмкостей, созданных народностью майо-чинчипе-мараньон.

Действительно ли история использования какао-бобов именно для приготовления напитков насчитывает почти 6-тысячелетнюю историю и произошёл ли первый случай приготовления напитка в Южной Америке, мы надеемся узнать из дальнейших исследований учёных. В то же время, весьма странно, что в Южной Америке культура потребления какао-напитка не получила дальнейшего развития.

Иное дело Месоамерика, где напитки из какао-бобов высоко ценились во всей культурно-географической области. История их употребления в этом регионе насчитывает, как минимум, четыре тысячелетия. Первые из них начали появляться ещё ок. 1900 года до н.э, однако когда и как это происходило, мы если и узнаем, то, вероятно, не скоро. Некоторые исследователи считают, что напиток из какао-бобов вообще является побочным следствием приготовления алкогольного напитка брожения из мякоти плода дерева какао. По их предположению, люди сначала научились готовить алкогольный напиток, что не лишено смысла, так как сделать это было довольно легко — достаточно оставить мякоть плода на некоторое время забродить.

Высушенные семена какао (не очищенные от кожуры). Фото: F Delventhal (flickr).

По данным Кэмпбелла и Кауфмана (1976) слово какао (ka-ka-w (a)) имеет михе-сокеанские корни, а его зарождение относит нас к 1500 году до н. э., когда на побережье Мексиканского залива проживали загадочные древние ольмеки. Быть однозначно уверенными в этом у нас пока полных оснований нет, т. к. вопрос происхождения данного слова сложен и неоднозначен, и существует альтернативная версия, в которой прослеживаются науасские корни. Так, В 2000 году Дакин и Вихманн опубликовали свою, альтернативную версию происхождения слова — из языка науатль, которое затем распространилось в других месоамериканских языках. В 2007 году Кауфман и Джастесон ещё раз попытались проследить происхождение слова какао, опровергая альтернативные выводы Дакин и Вихманн.

В 2008 году публике были представлены результаты исследования 117 сосудов из городищ побережья Мексиканского залива и Тихого океана (регион Соконуско), где проживали древние ольмеки и представители культуры Мокайя[8]. Мокайя являются одними из первых народов Месоамерики, перешедших к осёдлому образу жизни в ранний формативный период (около 1900–1700 гг. до н. э.) с появлением керамики и развитием сельского хозяйства. В одном керамическом коричневом ребристом сосуде типа Коричневый Байо, найденном поверх Строения 4 Маунда 6 фазы Барра (1900–1700 гг. до н. э.) в Пасо-де-ла-Амада, были обнаружены следы теобромина — маркера какао. Там же в Строении 4 Маунда 6 фазы Локона (1700–1500 гг. до н. э.) был найден черепок керамического сосуда, также содержавшего следы теобромина.

Не отставали от Мокайя и представители древней ольмекской цивилизации. В ольмекском поселении Сан-Лоренсо учёные отмечают непрерывное употребление какао с 1800 г. до н. э. и вплоть до упадка, который случился ок. 1000 гг. до н. э. Следы теобромина были обнаружены на осколках следующей посуды: 9 открытых мисок, 1 чаши (удобна для индивидуального употребления напитка) и 2 бутылей (удобны для хранения и подачи в них напитков). В данной посуде, скорее всего, присутствовал напиток из какао, однако был ли это жидкий шоколад, приготовленный из какао-бобов, или же напиток брожения из мякоти плода дерева Теобромин какао, остаётся пока невыясненным, поскольку технология не позволяет определять наличие алкоголя в керамике такого возраста. Было отмечено, что на сосудах ранних фаз, в которых содержался напиток какао, нет украшений и орнаментов. Обычно на сосудах, служивших для приготовления и хранения какао-напитков, украшений нет, в то время как на сосудах, из которых его употребляли, украшения и орнамент могли как присутствовать, так и отсутствовать.

Всего в Сан-Лоренсо в разных исторических фазах было обнаружено множество содержащих следы теобромина сосудов. Они относятся к различным типам посуды, что подразумевает широкий спектр деятельности, связанной с какао: от приготовления (в больших мисках, ковшах, кувшинах с горлышком и без) до подачи (в бутылях и больших мисках) и индивидуального употребления (в чашах и кубках). Отметим, что в более поздние исторические периоды и фазы развития Сан-Лоренсо появляются крупные сосуды, что может служить маркером возрастания роли какао-напитка для общества и/или увеличения количества социальных торжеств.

В Сан-Лоренсо были также найдены сосуды со следами теобромина в контексте уникального для ольмеков погребального элитного ритуала. Сверху одного захоронения были обнаружены осколки сотен сосудов вместе с расчленёнными останками жертв. Всё указывает на то, что здесь проводился постпогребальный обряд, в том числе с использованием сосудов, в которых было насыщенное содержание какао-напитков. Затем использованную во время праздника посуду могли намеренно разбить и поместить в верхнем слое захоронения.

Ещё у древних ольмеков отмечают присутствие следов какао на керамике типа Пятнистый Чайя из городища Эль-Манати. Найденный там черепок был когда-то элементом глубокой чаши с внешним украшением в виде широких горизонтальных красных полосок у основания и пятнистым или зубчатым орнаментом в верхней части. Контекст, в котором был найден осколок (а его обнаружили среди богатых предметов, таких как изящные керамические изделия, каменные ступы, зелёные камни и жадеитовые топоры, скульптуры из дерева, каучуковые мячи, различные растения и семена, а также кости черепах и оленей), подразумевает связь с ритуальной активностью в 1650–1500 гг. до н. э.

Фигурка Группы Паки (деталь) из региона Масатан (шт. Чьяпас), датируемая фазой Окос (1250–1100 гг. до н. э.). На теле фигурки изображены «растущие» плоды какао. Зарисовка Освальдо Чинчилья Масариегоса по Lesure 1997:236.

Обратим теперь внимание на район аллювиальной долины реки Улуа северного Гондураса, где находится древнее городище Пуэрто-Эскондидо. Данный регион известен под названием «колыбель шоколада» из-за плодородной почвы и превосходных условий для выращивания какао. Пуэрто-Эскондидо был постоянно заселён с 2000 года до н. э., по большей части сельскими жителями. Об этнической принадлежности людей, живших там во втором тысячелетии до нашей эры, ничего неизвестно. В 2007 году было выяснено, что в Пуэрто-Эскондидо в 1400–1100 гг. до н. э. тоже потребляли какао как в виде напитка, так и в твёрдом виде. При этом напиток был слабоалкогольным (содержание алкоголя около 5 %), полученным путём брожения из мякоти плода дерева какао. Данные напитки обычно не такие густые и тёмные, как полученные из молотых какао-бобов.

В регионе Соконуско на тихоокеанском побережье мексиканского штата Чьяпас были обнаружены первые на текущий момент изображения какао в Месоамерике. Его плоды какао зафиксированы на керамических скульптурах со звериными головами или масками Группы Паки фазы Окос (1250–1100 гг. до н. э.).

В области майя индейцы также употребляли какао. Об этом свидетельствовали найденные бобы и их обжаренные фрагменты, а также изображения на керамике.

На территории современного Белиза индейцы майя разводили какао уже с 800 гг. до н. э. Об этом стало известно по обугленному куску какао-дерева, датированному 800–400 гг. до н. э. В 2002 году следы какао были обнаружены в найденных в гробницах 3-х керамических кувшинах с носиком из расположенного в северном Белизе городища Кольха — 2 сосуда датировались средним доклассическим периодом (ок. 600 г. до н. э.), а третий датировался поздним доклассическим периодом (400 гг. до н. э. — 250 гг. н. э.).

В 2012 году Национальный институт антропологии и истории Мексики сообщил о результатах анализа остатков на черепках глиняной посуды, найденной в начале нашего тысячелетия в местечке Пасо-дель-Мачо (Юкатан). Судя по одному черепку, который когда-то был тарелкой, а не сосудом, оказалось, что жители полуострова уже ок. 500 года до н. э. использовали какао в приправе, которая по консистенции походила на моле. На момент открытия это был первый случай нахождения древних следов отличной от какао-напитка консистенции. Следует отметить, что осколки керамики были найдены недалеко от поля для игры в мяч.

В классический период цивилизации майя какао играло видную роль в общественной жизни и выступало одним из маркеров высокого социального положения для представителей элиты. Употребление разнообразных вариантов пенного напитка какав являлось важнейшей составляющей торжественных церемоний и пиршеств, в ходе которых заключались или подтверждались союзы, происходил обмен дарами и предметами роскоши. Подробнее об этом смотрите в специальной главе.

В целом, можно отметить, что в тех местах Месоамерики, где климат благоприятствовал росту деревьев какао, индейцы довольно быстро и масштабно разбивали культивированные сады. Даже сейчас в непроходимых джунглях встречаются многочисленные реликтовые свидетельства некогда пышных садов какао-деревьев.

Вдоль тихоокеанского побережья Гватемалы какао-напиток часто готовят из мякоти плода (причём несозревшего, поскольку так мякоти больше и она вкусней). Он называется здесь refresco de pocha (pocha — название плода какао). Содержимое плода (мякоть и семена) кладут в контейнер с небольшим количеством воды и взбивают деревянной палкой. Когда мякоть превращается в однородную массу, то в контейнер добавляют сахар и подливают воду. Такой напиток потребляют сразу же, либо оставляют на 3 дня в прохладном месте, чтобы добиться его ферментации, так он ещё не успевает стать алкогольным. При этом в Гватемале refresco в основном готовят из Теобромы какао, а в Никарагуа часто делают из Теобромы биколор (паташте).

Из refresco, как из какао, так и из паташте, можно за определённое количество дней приготовить алкогольный напиток guaro[10]. В контейнер с какао-плодом добавляют воду, cal (известь в порошке), sebo (животный жир), panela (нерафинированный тростниковый сахар) и jocote de leche (разновидность испанской сливы, Spondias sp.). Полученную смесь готовят, затем процеживают через дуршлаг или ткань и оставляют на три дня — за это время напиток становится алкогольным.

У ленка из Гондураса молотые семена какао могут добавлять в чичу (алкогольный напиток брожения из кукурузы), преподносимую в дар земле.

Для приготовления какао-напитков индейцы также пользуются плитками шоколада. В западной Гватемале, например, так поступают в Масатенанго и Мишко. Сами плитки готовят из сахара и шоколада в соотношении 2 к 1, добавляя для вкуса ваниль и/или корицу.

В Копане, где народ переключился на выращивание кофе, какао-напиток готовят в схожей манере, что и кофе. Семена сначала вымачивают в воде, но лишь для смягчения шелухи, не допуская ферментизации. Часто какао здесь смешивают с кофе и готовят напиток из получаемой смеси.

В целом какао-напитки продолжают готовить по старинке, однако здесь тоже произошли изменения после контакта с европейцами. Некоторые ингредиенты были заменены более доступными и менее горькими. Так, например, использование в качестве добавки цветка Cymbopetalum penduliflorum во многих местах прекратили, заменив его горьковатый привкус импортным перцем и корицей. В напитке panela корица заменила цветки Quararibea funebris.

Таблица. Напитки, изготавливаемые из какао и паташте[11]

Несмотря на свою лаконичность, стандартные тексты на керамике и предметах мелкой пластики, для которых недавно было введено более точное обозначение «Посвятительные формулы», имеют большое значение и пристально изучаются историками. Во-первых, они дают представление о круге лиц, составлявших верхний слой общества майя в классический период, ведь парадную керамику, резные раковины, жадеитовые кельты и другие статусные предметы могли позволить себе только цари и люди из их окружения. Для нашей темы, однако, более важно, что подавляющее большинство расписной керамики, прежде всего вазы цилиндрической формы, названо в «Посвятительных формулах» чашами для питья какао: счет таких сосудов идет на сотни. Посуду для шоколадного напитка иногда изготавливали и из более экзотических материалов, например, раковин и даже жадеита, как в случае с замечательными мозаичными вазами, найденными в царских гробницах в Тикале. Это неоспоримое свидетельство его важности в придворной культуре майя. Далее мы расскажем о том, как бобы какао стали предметом дани и средством платежа, об употреблении получаемого из них напитка в ходе важных ритуальных церемоний и даже о связанных с какао сюжетах мифологии майя. Но для начала давайте посмотрим, какими любопытными способами майя фиксировали на письме сам этот термин.

В своем основополагающем исследовании «Первичной стандартной последовательности» М. Ко, не имея тогда возможности прочесть иероглифы, дал им условные обозначения на основании внешних форм. Один из знаков он назвал «рыбой». Годом позже Ф. Лаунсбери первым дешифровал запись ka-ka-wa на страницах Дрезденского и Мадридского кодексов, связанную с изображениями богов, удерживающих чаши, из которых растут плоды какао. Форма записи в данном случае довольно простая: два гребнеподобных знака для слога ka и слоговый знак wa образуют какав. Дешифровка Лаунсбери стала общепризнанной, но прошло еще десятилетие, прежде чем Д. Стюарт опознал на многочисленных сосудах классического периода гораздо более распространенный и ранний вариант записи того же слова. Он показал, что хорошо известный эпиграфистам иероглиф «рыба» — это изначальная, архаичная форма записи слога ka, производная от слова кай, «рыба». Во многих примерах перед ним стоят две маленькие точки, что по правилам иероглифической письменности майя обозначает удвоение чтения соответствующего слогового знака. В других случаях вместо точек стоит еще один знак ka, обычно имеющий форму плавника, то есть опять-таки сокращенного обозначения рыбы. За этими элементами обязательно следует слоговый знак wa, что вместе дает запись ka-ka-wa, какав, «какао». Иногда майя прибегали к характерным для их письменности сокращенным написаниям и обходились одним знаком ka в виде рыбы, к которому добавляли wa. Данный пример показывает нам, сколь необычные и любопытные метаморфозы случались порой с иероглифами майя: знак, изображающий рыбу и производный от слова «рыба», стал обычным слоговым знаком и использовался для записи названия шоколадного напитка.

Иероглифическая запись слова какав на сосуде К3230. Прорисовка: Ю. Полюхович.

Наибольшее распространение сосуды с «Посвятительными формулами» получили в регионе Петен — ядре и колыбели цивилизации майя. Первые образцы таких текстов могут быть датированы временем не позднее 250 года, то есть самым началом классического периода. Насколько можно судить по имеющимся в настоящее время данным, традиция нанесения их на керамику зародилась в центральной части Петена — области, где в раннюю классику процветали такие важные города, как Тикаль, Вашактун и Эль-Соц. По мнению Д. Стюарта, появление «Посвятительных формул» на сосудах — это один из элементов масштабной, но еще не вполне понятной нам трансформации общества майя при переходе от доклассического к классическому периоду, проявившейся, прежде всего, в возрастании роли иероглифической письменности. Хотя древнейшие известные надписи из Петена датируются примерно рубежом нашей эры, с началом классического периода наблюдается качественный скачок: становится заметен акцент на индивидуальность, по всей низменной области майя устанавливаются стелы с портретами царей. Тексты на сосудах, обозначающие их предназначение и владельцев, вполне вписываются в общий тренд. При этом, сопоставив керамику из разных городищ, можно легко обнаружить очевидные региональные особенности и предпочтения. Так, на вазах, происходящих из области близ современного городища Наранхо, довольно часто можно увидеть тексты, поясняющие, что это сосуд для питья какао, принадлежащий местному царю. С другой стороны, еще одним крупным центром производства парадной расписной керамики стало царство Ик’а’ (Мотуль-де-Сан-Хосе), однако на вазах оттуда сцены придворной жизни сопровождаются указанием, что это изображение правителя с чих — мяйяским алкогольным напитком из агавы, аналогом более известного пульке. В Паленке, несмотря на наличие впечатляющего корпуса монументальных надписей, тексты на керамике встречаются крайне редко и являются, скорее, исключением из правила. Сказанное справедливо и для другого крупного центра в долине Усумасинты, Пьедрас-Неграса. В Копане в раннеклассических царских погребениях найдены сосуды, в которых путем химического анализа были выявлены остатки какао, хотя «Посвятительные формулы» на них отсутствуют. В позднюю классику в этом городище, расположенном на границе области майя, сложилась своя особая традиция производства сосудов, украшенных плодами какао и лицами богов или предков. Они использовались для совершения подношений и очень отличаются от керамики из Петена. Большое количество резных сосудов так называемого стиля Чочола было произведено в Северном Юкатане. Судя по «Посвятительным формулам», многие из них предназначались для какао.

Покрытый штуком сосуд-трипод с крышкой, найденный в раннеклассическом погребении царицы в Копане. Химический анализ показал наличие в нем остатков какао. Сосуд К6785. Фото: Д. Керр.

Находки в Копане сосудов, содержащих остатки какао с рыбьими и индюшачьими костями, говорят о том, что майя использовали бобы этого дерева для приготовления соусов. Однако основной формой употребления какао, несомненно, был шоколадный напиток. Как древние майя его делали и отличались ли их рецепты от наших собственных? К сожалению, ни одного подробного описания ингредиентов и процесса приготовления в классический период не сохранилось. Судя по сцене на знаменитой «Принстонской вазе» (К511), майя, как и другие народы Месоамерики, переливали какао из одного сосуда в другой для получения ценившейся ими пены. «Посвятительные формулы» свидетельствуют о том, что различалось множество вариаций этого напитка, имевших свои нюансы. Как ни странно, простые «чаши для питья какао» — редкость, обычно при описании их содержимого использовались те или иные дополнительные характеристики. Подчас можно встретить весьма неожиданные комбинации, например, сосуд K2777, принадлежавший женщине из царского рода, предназначался для «шоколадного атоле» (ti’ kakawal ul). Атоле — это жидкая кукурузная каша, еще одно важное блюдо в кухне древних и современных майя. По-видимому, в данном случае в нее добавили какао для придания пикантного вкуса. Также в надписях на керамике упоминаются «зрелое какао», «медовое какао», «сладкое какао», «вишневое какао», а чаще всего «свежее какао», «плодовое какао» и загадочное «кукурузного дерева какао», к обсуждению которого мы еще вернемся. Как видим, у майя существовала своеобразная классификация напитков какав с выделением той или иной отличительной черты, характеризующей каждый способ приготовления. В большинстве случаев речь шла о состоянии зерен какао или вкусовых качествах напитка, различных добавках к нему. Но иногда встречаются более сложные для истолкования примеры. Так, на сосуде K7529, созданном в регионе Наранхо, столицы «Священных Са’альских Владык», указано, что он предназначен для «са’альского какао» (sa’al kakaw). По мнению Д. Стюарта, в данном случае писцы предпочли подчеркнуть место происхождения напитка. Наранхо действительно располагается в Восточном Петене — области, где природные условия позволяли выращивать какао. Если Стюарт прав, то мы имеем дело с древним аналогом современных меток типа «цейлонский чай», «ассамский чай» либо, как вариант, с указанием, что содержимое сосуда предназначено исключительно для представителей династии «Священных Са’альских Владык». С другой стороны, Д. Беляев, А. Давлетшин и А. Токовинин отмечают, что в ранних словарях колониального юкатекского языка слово sa’ обозначает кукурузную кашу атоле вообще, тогда как ul — это более изысканная сладкая разновидность атоле из молодой и мягкой кукурузы. Вполне возможно, что данное различие существовало уже в классический период. В надписях на керамике ul встречается гораздо чаще чем sa’, но это не вызывает удивления, ведь логично, что элитная расписная посуда предназначалась для особых блюд. Таким образом, sa’al kakaw могло обозначать еще одну разновидность смеси какао с кукурузной кашей, подобной вышеупомянутому «шоколадному атоле». Стоит отметить, что некоторые термины, раскрывающие особенности тех или иных видов напитка какав, по-прежнему не дешифрованы или не поддаются переводу. Можно поэтому надеяться, что впереди ученых-эпиграфистов ожидает еще немало открытий и дальнейшие исследования позволят лучше понять, каким было «какао по-майяски».

«Принстонская ваза» (К511). Обратите внимание на даму, переливающую какао из одного сосуда в другой для получения пены. Фото: Д. Керр.

Красочная посуда с лакомыми блюдами, несомненно, предназначалась для торжественных случаев. К таковым относились пиры, а также различные церемонии во дворцах. Общепризнанным шедевром монументальной скульптуры древних майя является панель 3 из Пьедрас-Неграса, созданная в конце VIII века. Это уникальный памятник, ведь на нем показан прием местным правителем Ицам-К’ан-Ахком IV делегации из соседнего Па’чана (Йашчилан), а в редком по своей подробности иероглифическом тексте описаны состоявшееся тогда торжества, которые затянулись на несколько дней. Поводом для праздника стал двадцатилетний «юбилей» пребывания Ицам-К’ан-Ахка IV на троне. По этому случаю его царство владык Йокиб-К’ина’ посетили правители и царевичи из династий Па’чана и Хишвица (Сапоте-Бобаль), что, очевидно, символизировало доминирование Ицам-К’ан-Ахка IV над соседями. Торжественный прием был дан 31 июля 749 года, а 2 августа Ицам-К’ан-Ахк IV совершил танец и уже после захода солнца пил «хмельное какао». Мы видим, что в данном случае питье какао выступает в качестве важнейшего элемента праздничного действа. Оно удостоено упоминания в монументальной надписи и поставлено в один ряд с ритуальным танцем.

Панель 3 из Пьедрас-Неграса. Фото: Хорхе Перес де Лара.

К сожалению, тексты классического периода характеризуются исключительным лаконизмом, на основании этих скупых протокольных сообщений довольно трудно воссоздать живую атмосферу придворного праздника. Епископ Д. де Ланда оставил более подробное описание пиршеств, проходивших на колониальном Юкатане в XVI веке: «Сейчас они едят и пьют, как мы. Индейцы были очень распущенны в питье и пьянстве, и у них от этого случалось много дурного… Когда оргия была общей и с жертвоприношениями, ее оплачивали все; когда же она была частной, издержки нес тот, кто ее устраивал, с помощью своих родичей… Они ели, [развлекаясь] танцами и зрелищами (con vailes y regozijos), сидя попарно или по четыре. После еды виночерпии (los escancianos), которые не имели обыкновения опьяняться, приносили несколько больших кувшинов (artezones) для питья, пока не начинались ссоры, и тогда женщины должны были отводить своих пьяных мужей домой. Они растрачивали на оргии то, что заработали за много дней торговли. У них было два обычая устраивать праздники: первый — обычай сеньоров и людей знатных — обязывал каждого гостя устроить другой такой же пир. Каждому из гостей давали жареную птицу, хлеб и напиток какао в изобилии, а в конце пира они имели обычай давать каждому плащ, чтобы покрыться, скамеечку и сосуд, очень изящный по возможности. Если один из них умирал, то обязан был устроить пиршество его дом или родичи. Другой обычай был между родственниками, когда их дети вступали в брак или праздновали память дел своих предков, и он не обязывал возместить [пир]; однако, если сто [гостей были приглашены] к индейцу на праздник, то каждый [из них] приглашал [его], когда устраивал праздник или женил детей. Они очень чувствительны к дружбе и сохраняют память об этих пирах, хотя бы и далеких одни от других. На этих праздниках им подают напитки красивые женщины, которые, подав сосуд, поворачиваются спиной к тому, кто его взял, пока он его не осушит»

Ваза K2784. Фото: Д. Керр.

Итак, снова употребление какао — неотъемлемая часть пиршества. Сцены на керамике классического периода в целом согласуются с рассказом Ланды. Например, на цилиндрической вазе K2784, судя по форме предназначавшейся для какао, мы видим восседающего на троне майяского владыку, окруженного посетителями или придворными. Стоящий на коленях слуга подносит царю тарелку с тамалями, а один из участников торжества, кажется, держит чашу с какао и ведет беседу с важным гостем, владыкой Ахкаля. Примечательно, что, как и на панели 3 из Пьедрас-Неграса, пиршество происходит в ночное время суток, а поводом для него, вероятно, опять-таки послужила коронация правителя. Чаще всего на сосудах запечатлевали праздники в царских дворцах, но иногда главными героями сцен становились представители высшей знати. Так, на уникальной с точки зрения внимания к деталям повседневной жизни чаше для плодового какао К2914 показан дом лакама (один из титулов майяской знати) Наханаль-К’инича. Хозяин сидит в окружении своих родственников, других сановников и слуг. Перед ним стоит высокая цилиндрическая ваза для какао и зеркало. О богатстве лакама свидетельствуют изображения мешков с фасолью и стопок тканей.

Ваза K2914. Изображение дома лакама Наханаль-К’инича. Фото: Д. Керр.

Естественно, майяские праздничные застолья и используемая на них посуда изучаются не только эпиграфистами, но и археологами. В качестве положительного примера, когда используемые археологами методы подкрепили выводы специалистов по письменности, можно привести случай с раннеклассической вазой из богатого погребения в городище Рио-Асуль. Этот необычный сосуд украшен расписанными по штуку иероглифами, поясняющими, что чаша предназначалась сразу для двух разновидностей напитка какав. Химический анализ показал наличие в вазе остатков какао. Археологические данные подтверждают также, что практика обильных пиршеств получила в среде знати майя широкое распространение, правда, они не всегда легко согласуются со свидетельствами иконографии и эпиграфики. Например, археологи обнаружили следы пиршеств в вышеупомянутом Мотуль-де-Сан-Хосе, а также в соседнем городище Тринидад-де-Носотрос, которое, кажется, использовалось царями Ик’а’ в качестве портового центра и рынка. Тем не менее, пока нельзя утверждать с уверенностью, что именно эти празднества запечатлены на керамике, происходящей из Ик’а’. В Мотуль-де-Сан-Хосе пиршества с употреблением пищи имели место на городской площади, тогда как сцены на сосудах неизменно носят более интимный характер, разворачиваются внутри дворца или дома. В Тринидад-де-Носотросе пышные торжества происходили на стадионе для игры в мяч и соседней площади и, вероятно, приурочивались к важным событиям. Однако, несмотря на обильные находки полихромных сосудов, там не выявлено ни одного фрагмента расписной керамики, сходной с известными нам образцами изящной посуды, принадлежавшей «Священным Владыкам Ик’а’». Таким образом, хотя цари Ик’а’, видимо, организовывали пиршества в Мотуль-де-Сан-Хосе и Тринидад-де-Носотросе, пока нет никаких доказательств, подтверждающих, что именно эти события запечатлены на K1453 и других вазах. Некоторые исследователи даже сомневаются, правильно ли называть сцены на керамике «пиршествами», ведь обычно мы видим на них лишь демонстрацию изысканных блюд, таких как тамали или напиток какао, а вот собственно процесс еды и питья изображался крайне редко, такие случаи являются, скорее, исключениями из правила.

Так или иначе, для правящей элиты коллективные торжественные собрания служили важнейшим средством коммуникации и подчеркивания своего высокого статуса. Во время подобных мероприятий заключались или подтверждались союзы, происходил обмен дарами и предметами роскоши. Сюзерен использовал их для демонстрации своего богатства и власти, обеспечения лояльности со стороны вассалов. Таким образом, пиршества были одним из ключевых способов политического и экономического взаимодействия между представителями высших слоев общества. Видимо, именно их значимостью и можно объяснить появление парадной расписной керамики со сложными сценами и надписями, указывающими имя владельца. В доклассический период сосуды имели простую форму и окрашивались одним (чаще всего красным или оранжевым) или иногда двумя цветами, но при переходе к классике обычная повседневная посуда трансформировалась, поскольку стала маркером политического и общественного статуса ее хозяина. Она теперь предназначалась для особо изысканных кушаний, таких как тамали, сладкий атоле и различные вариации напитка какав, ее демонстрировали уважаемым гостям в торжественных случаях.

Ваза K2800. Еще один яркий пример изображения пиршества, в ходе которого его участники пьют какао. Фото: Д. Керр.

Многие сосуды, например знаменитая «Ваза с кроликом» К1398, в «Посвятительных формулах» названы «тонкостенными чашами» для какао. Это не случайно. Они действительно отличались от более грубых бытовых гончарных изделий с толстыми стенками. Высокая степень мастерства, с которой придворные художники расписывали элитную керамику, придавала этим произведениям искусства особую ценность и препятствовала их хождению в широких слоях общества. Правда, есть свидетельства того, что условный «средний класс» пытался подражать правящей верхушке и иметь у себя похожие вещи. В домашних и административных контекстах археологи часто находят остатки полихромных сосудов, которые украшены псевдоиероглифами, имитирующими подлинную письменность, и с точки зрения качества производства и сложности росписей также заметно уступают керамике из дворца. Вероятно, это показывает, что знать среднего уровня вполне могла позволить себе пиршество с питьем какао, пусть и более скромное, чем у владыки, но изящно расписанные сосуды с «Посвятительными формулами» доставались ей лишь изредка, скорее всего, в виде дара от сюзерена. Посуду для царей и высшей знати, видимо, производили в специальных мастерских, пользовавшихся протекцией двора и укомплектованных высококвалифицированными кадрами. Как свидетельствуют надписи, некоторые талантливые художники непосредственно принадлежали к правящей элите, являлись близкими родственниками царей. Например, сразу несколько ваз, созданных по заказу «Священных Владык Ик’а’», были расписаны «владыкой из Туубаля» — местности, упоминаемой также на стелах из Наранхо. Здесь уместно сказать, что и на каменных монументах (стела 7 из Агуатеки и другие) встречаются подписи резчиков с титулами владык. Они дают основания предположить, что младших царских отпрысков, которые не могли претендовать на высшую власть, но обнаруживали талант к рисованию и каллиграфии, видимо, отдавали в особые школы при дворцах, где принцев обучали сложному мастерству росписи или резьбы. В условиях полигамии и наличия у правителей майя многочисленного потомства мужского пола это, помимо прочего, был еще и один из механизмов, позволявших до поры до времени ослабить напряжение внутри элиты, дать возможность младшим царевичам занять достойное общественное положение. Схожую ситуацию мы встречаем у науа кануна Конкисты, где, например, сын знаменитого царя Тескоко Несауалькойотля по имени Уэцин занимался изготовлением скульптур из цветного камня.

Особо хотелось бы упомянуть текст на цилиндрической вазе К635, предназначавшейся, согласно «Посвятительной формуле» в верхней части сосуда, для питья свежего какао. Внимание эпиграфистов с конца 80-х годов привлекала нижняя полоска иероглифов, которая в зависимости от порядка чтения знаков дает почву для различных толкований. Д. Стюарт в свое время интерпретировал всю нижнюю полосу как подробную подпись художника, расписавшего сосуд. При таком чтении получалось, что мастер, который называет себя просто ах Машам, то есть «человек из города Наранхо», приходился сыном «Священному Са’альскому Владыке» и царевне из Йаши (Йашха). Под влиянием публикации Стюарта красивая история о царевиче, расписывавшем изящные сосуды для какао, прочно вошла в научно-популярную литературу и часто пересказывается по сей день. Тем не менее, после более внимательного изучения надписи она была поставлена под сомнение. Крайне маловероятно, что вся нижняя строка — это подпись художника. Скорее, она представляет собой продолжение предыдущего фрагмента — столбцов, в которых назван хозяин чаши. Последний, несомненно, принадлежал к династии правителей Наранхо, он носит традиционные для местных царей титулы «Священного Са’альского Владыки» и сак чувена. Логично поэтому думать, что именно владелец сосуда назван сыном царя и царицы, художник же скромно именуется «человеком из Наранхо» и в данном случае представителем правящего рода, скорее всего, не был.

Цилиндрическая ваза К635. Фото: Д. Керр.

Д. де Ланда в своем «Сообщении…» отмечает, что пир у знатных майя на Юкатане завершался вручением ценных подарков. Можно сказать с уверенностью, что похожая практика существовала и в классический период. В качестве даров гостям, вероятно, могли передавать самые разнообразные ценные предметы, от тканей и бобов какао до украшений из жадеита, но надежнее всего археологически засвидетельствовано распространение расписной керамики, в том числе цилиндрических ваз для напитка какав. Например, ваза K4464, знаменитая своим изображением танцующих богов кукурузы, изначально служила одним из сосудов для питья какао «Священному Са’альскому Владыке» К’ахк’ — Тилив-Чан-Чаахку, но археологи нашли ее не в его столице, а внутри богатого погребения в городище Буэнависта-дель-Кайо (Белиз), расположенном в 14,5 км на восток от Наранхо. Последние находки подтверждают, что Буэнависта-дель-Кайо являлась центром скромного царства Комкомских владык, которое в 696 году потерпело от Са’аля военное поражение, после чего оказалось в его сфере влияния. Напрашивается поэтому вывод, что К’ахк’ — Тилив-Чан-Чаахк подарил свою личную чашу для какао за верную службу некоему вассалу из Буэнависты, видимо, местному правителю. Сосуды, принадлежавшие «Священным Владыкам Ик’а’», обнаружены в гробницах Эль-Перу, Дос-Пиласа, Тамариндито, кроме того, есть свидетельства, что иногда художники из Ик’а’ расписывали посуду изначально предназначавшуюся для владык из других царств. Замечательная чаша для «свежего лесного какао», известная теперь как «Ваза начальной серии», была создана мастерами из Па’чана (Эль-Соц), но нашли ее археологи Института Карнеги (Вашингтон) в ходе раскопок погребения в соседнем Вашактуне. Наиболее вероятно, что расписная керамика передавалась из рук в руки прямо во время совместного пиршества. Последнее, таким образом, выступало одновременно средством подтверждения политического союза или лояльности и формой распределения ценных вещей между представителями узкого круга элиты, своеобразной альтернативой открытых для более широкого доступа рынков.

Ваза K4464, подаренная правителем Наранхо своему вассалу из Буэнависта-дель-Кайо. Фото: Д. Керр.

Майя ценили какао не только потому, что из него можно было приготовить разнообразные и вкусные напитки. В Месоамерике бобы этого дерева использовались в качестве платежного средства, своеобразного заменителя монет. Для Центральной Мексики XVI века испанские авторы оставили нам целые перечни с указанием стоимости тех или иных товаров и услуг в какао-бобах, также имеются сведения о сумме дневной зарплаты в бобах для представителей различных профессий. Д. де Ланда не балует читателей своего «Сообщения…» такими подробностями, но он также пишет о том, что для майя Юкатана бобы какао представляли ценность как средство оплаты: «Они вывозили соль, ткани и рабов в землю Улуа и Табаско, обменивая все это на какао и камешки (cuentas de piedra), которые служили у них монетами. На них они имели обыкновение покупать рабов и другие камешки, изящные и красивые, которые сеньоры носили на себе как драгоценности на праздниках».

На расписной керамике классического периода не раз можно увидеть сцены подношения майяскому правителю больших свертков, обернутых белой тканью или перевязанных веревками. Иероглифические подписи свидетельствуют о том, что в них содержались предметы дани, вручаемые владыке его сановниками. Судя по имеющимся данным, получение сюзереном дани от вассалов являлось одним из ключевых элементов отношений господства-подчинения в политической иерархии майя. К сожалению, в надписях отсутствуют подробные отчеты о поступлении дани с перечислением ценных предметов, из которых она состояла. На основании разрозненных свидетельств можно сделать вывод, что правителей майя интересовали ткани, яркие перья птицы кецаль, шкуры ягуара и, конечно же, украшения из жадеита. Но одной из самых распространенных форм уплаты дани являлась передача определенного количества бобов какао. Так, на фреске из Бонампака рядом с царским троном изображен большой мешок, на котором написано, что в нем содержится «пять раз по восемь тысяч (бобов) какао», то есть сорок тысяч бобов. Другой важный пример мы имеем на вазе K5453, где под царским троном можно увидеть мешок, подписанный «три раза по восемь тысяч (бобов) какао», что суммарно составляет двадцать четыре тысячи бобов. Данная сцена интересна еще и потому, что в ней запечатлен прием «Священным Кукульским Владыкой» посланника от «Священного Канульского Владыки». Читателям сайта «Мир индейцев» уже, вероятно, хорошо известно, что кукульские и канульские владыки — это две наиболее могущественные династии, которые на протяжении большей части классического периода боролись за гегемонию в мире майя. Здесь не место подробно вдаваться в сложный вопрос, представитель какой именно ветви «Священных Кукульских Владык» выступает главным героем на вазе K5453 и как следует понимать прием канульского посла в общем контексте истории майя. Для нашей темы важно лишь отметить, что бобы какао, весьма вероятно, были переданы посланником в качестве щедрого дара, призванного закрепить достигнутый договор или склонить кукульского царя к союзу. Постоянное стремление писцов указать точное количество бобов, видимо, не случайно и говорит о том, что древним обитателям Месоамерики какао заменяло монеты еще за много веков до испанского завоевания. Правда, трудно утверждать с уверенностью, что подписи на мешках в дворцовых сценах следует понимать буквально как фиксацию одновременного поднесения царю десятков тысяч бобов. Возможно, это просто символическое обозначение богатства правителя.

Как средства платежа бобы какао играли важную роль при осуществлении сделок купли-продажи. Д. де Ланда отмечал склонность майя к торговле. Яркое свидетельство ее значения в жизни общества классического периода мы имеем из городища Калакмуль, где в VII–VIII веках располагалась резиденция «Священных Канульских Владык». В ходе раскопок Северного акрополя археологи обнаружили небольшую квадратную пирамиду, покрытую извне разноцветными росписями. На фресках представлены изображения групп мужчин, женщин и детей разного социального положения, которые передают, принимают, насыпают или употребляют еду, пьют напитки, а также переносят сосуды и различную поклажу. Рисунки сопровождаются иероглифическими подписями, которые относятся к конкретным персонажам и переводятся «это изображение человека с атоле», «человек с табаком», «человек с глиняными горшками», «человек с кукурузой», «человек с солью» и так далее. Пояснения обычно прямо соответствуют изображениям. Хотя о смысле и предназначении этих росписей исследователи продолжают спорить, наиболее вероятно, что перед нами сцены повседневной жизни на рынке, персонажи, с которыми связаны подписи, являются продавцами товаров, а остальные их покупателями. Следует отметить, что у современных майя-чорти продавец кукурузы до сих пор именуется «человеком с кукурузой», а продавец фасоли, соответственно, «человеком с фасолью». Упоминания «человека с какао» на фресках в Калакмуле отсутствуют, зато на фрагменте алтаря и стеле 7 из Ицимте сохранились подписи резчика, который назван «человеком с какао» и «мудрецом». В жилом «Сооружении F4–6» в Тонине найдена любопытная скульптура собаки, известная теперь как монумент 89. Ее хозяин опять-таки носит титул «человека с какао». Возможно, в таких случаях мы имеем дело с упоминаниями людей, которые достигли богатства и высокого общественного положения, занимаясь торговлей. О ценности бобов какао в качестве средства платежа, вероятно, свидетельствует также находка в гробнице самого знаменитого из царей Эк-Балама (Северный Юкатан, Мексика) Укит-Кан-Леек-Тоок’а. Среди прочих подношений археологи обнаружили там набор раковин, которым древние мастера придали форму бобов какао. Скорее всего, их предназначение заключалось в том, чтобы обеспечить покойного царя вечной неразрушимой валютой в потустороннем мире. Также здесь можно усмотреть намек на какао как источник богатства «Священных Талольских Владык», правителей Эк-Балама.

Пример из гробницы в Эк-Баламе подводит нас к последнему аспекту, на который хотелось бы обратить внимание — роли какао в религии и мифологии майя. Как и все земледельцы, майя тесно связывали свои представления о жизни и смерти с окружающей средой. Под влиянием наблюдений древнего человека за сменой циклов природы, которая словно «умирает» осенью либо в начале сухого сезона и «воскресает» весной или с приходом первых дождей, в мифологиях многих народов мира сложился сюжет об умирающем и воскресающем боге. Классическими стали мифы о египетском боге продуктивных сил природы и владыке загробного царства Осирисе, убитом родным братом Сетом, а затем воскрешенном из мертвых сыном Хором или о древнегреческой богине плодородия Персефоне, которая весну и лето проводила на Олимпе, а на осень и зиму уходила в царство к своему мужу Аиду. В религии майя таким умирающим и воскресающим божеством был бог кукурузы Ишиим. Рассказы о нем сложились и приобрели огромную популярность задолго до расцвета цивилизации классического периода. К сожалению, пока не найдено ни одного подробного изложения мифа о смерти и воскресении Ишиима в письменной форме, поэтому исследователи вынуждены реконструировать его сюжетную линию на основании интерпретации различных памятников изобразительного искусства, в первую очередь сцен на расписной керамике. Если говорить кратко, то отделение кукурузного початка от стебля во время сбора урожая воспринималось как обезглавливание божества. Умерший бог переплывал потустороннюю реку в каноэ, которым управляли так называемые «боги-гребцы», начиная тем самым свое долгое и полное опасностей путешествие по подземному миру. При поддержке героев-близнецов и других персонажей Ишиим одержал победу над владыкой царства мертвых Ицамаатом, а затем воскрес, вернувшись в мир живых из расколотого панциря черепахи, который в представлениях майя олицетворял землю. Этот сюжет дополнялся и трансформировался на протяжении столетий, в видоизмененном виде он послужил основой знаменитого эпоса майя-киче «Пополь-Вух», записанного при помощи латиницы уже после прихода испанцев.

Так называемая «Тарелка воскресения» (K1892). На ней показан выход Ишиима из расколотого молнией панциря черепахи, олицетворяющего землю. Сцена символизирует возвращение бога кукурузы из царства мертвых в мир живых. Фото: Д. Керр.

Но какое отношение миф о воскресении бога кукурузы имеет к какао? Дело в том, что в мировоззрении древних майя это дерево было особым образом связано с миром мертвых. На замечательном раннеклассическом сосуде K6547, известном также как «Берлинская ваза», можно увидеть тело умершего и погребенного владыки, над которым произрастают три различных дерева с человеческими лицами. Каждое из деревьев можно идентифицировать по его плодам, например, в центре растет какао. На знаменитом саркофаге правителя Паленке К’инич-Ханаахб-Пакаля предки царя связаны каждый с определенным плодовым деревом, в частности его мать Иш-Сак-К’ук’ — с какао. Исследователи по-разному интерпретируют сцены такого рода. В. Талах полагает, что на саркофаге в Паленке изображены деревья, произрастающие в майяском «раю» (о таком «рае» с «изобилием еды и питья великой сладости» упоминает Д. де Ланда), а их плодами питаются души умерших правителей. С другой стороны, Л. Шиле и Д. Фрейдель связывали изображения деревьев с представлениями индейцев о том, что плоть погребённого превращается в дерево, вырастающее из его могилы (такие верования известны, например, у цутухилей горной Гватемалы). С. Мартин также полагает, что на «Берлинской вазе» и саркофаге в Паленке представлено превращение умерших в деревья. Правда, в случае «Берлинской вазы» над могилой одного покойника растут сразу три дерева, но исследователь объясняет это тем, что в помещенное посередине дерево какао превратился сам хозяин сосуда и гробницы, а справа и слева изображены его родители. Умирающий и воскресающий владыка отождествлялся с богом кукурузы, повторял его путь. Поэтому, по мнению С. Мартина, мотив прорастания из тела покойника плодовых деревьев можно понять таким образом, что разлагающийся Ишиим давал жизнь многочисленным растениям, чьи плоды использовались в пищу человеком. Кукуруза, которая была и остается главным продуктом в рационе жителей Месоамерики, при такой интерпретации выступает в буквальном смысле основой всего живого.

Конечно, с точки зрения обеспечения жизнедеятельности человека какао не может сравниться по значимости с кукурузой, но, во всяком случае, для майяской знати это, видимо, был столь же бесценный и незаменимый продукт. На раннеклассическом резном сосуде K4331, являющемся теперь частью коллекции в Думбартон-Окс и сделанном, что довольно необычно, из камня, изображен в различных позах юный бог, из тела которого растут плоды какао. М. Ко, первым проанализировавший иконографию сосуда, принял его главного героя за майяского бога какао. Однако по мере прогресса в дешифровке иероглифической письменности стало понятно, что в данном примере все не так просто и однозначно. Подписи к сценам на K4331 свидетельствуют о том, что это изображения «кукурузного дерева» или «дерева бога кукурузы» (ишиим те’). Внешние черты молодого божества — напоминающая зрелый початок продолговатая и остриженная голова, жадеитовые украшения — соответствуют отличительным признакам Ишиима. Загадочное ишиим те’ часто упоминается на керамике как элемент описания одного из вариантов шоколадного напитка (ишиим те’ель какав), буквально «какао кукурузного дерева». Д. Стюарт в свое время предположил, что это собственное название ароматических растений, листья или плоды которых добавлялись к какао (действительно, на Юкатане название iximche’ имеют несколько растений, в том числе лекарственных, а именно Casearia nitida, Citharexylum Schottii и Andira inermis). Однако, по мнению С. Мартина, сцены сосуда K4331 доказывают, что в представлении древних майя между какао и кукурузой существовала особая тесная связь, которая и отражена в общем понятии ишиим те’ель какав, объединяющем эти растения. Героя сосуда K4331 он считает богом кукурузы, олицетворяющим дерево какао или принимающим его облик. В. Талах полагает, что ишиим те’ — это растение кукурузы, на котором одновременно растут плоды какао, то есть вариант мифологического «древа изобилия», с которого происходят разные (иногда — все известные людям) плоды. Такое дерево изображено, в частности, на главной панели из «Храма лиственного креста» в Паленке, где оно названо «Деревом Пяти Миинов» (Миины — мифологические существа с телом оленя, лапами ягуара и загнутым кверху хоботом, относящиеся к древнейшем насельникам Вселенной). На связь происхождения какао с Миинами прямо указывает текст на резной кости № 56 из погребения царя Хасав-Чан-К’авииля I в Тикале: «В день 9 Имиш выросло какао у Первого Рогатого Земного Миина, из драгоценного моря какао Кукурузного Дерева». Если эта гипотеза верна, то майя считали какао плодом древнего «древа изобилия», росшего среди первозданного моря.

Сосуд K4331. Фрагмент. Фото: Д. Керр.

Развивая идею превращения кукурузы в плодовые деревья, о которой шла речь выше, С. Мартин предложил собственную реконструкцию мифа о воскресении Ишиима и роли какао в данном сюжете. При этом он опирался на аналогии с источниками более поздней эпохи. Хорошо известно, что в «Пополь-Вух» голову убитого владыками подземного мира отца героев-близнецов Хун-Хун-Ахпу, которого исследователи считают поздней кичеанской версией бога кукурузы, поместили посреди ветвей калебасового дерева, находящегося около дороги. Тотчас дерево, никогда раньше не приносившее плодов, внезапно покрылось ими. По мнению С. Мартина, аналогичный сюжет принесения богом кукурузы жизни в растительный мир в классику являлся частью мифа о смерти и воскресении Ишиима, но в этом случае вместо калебасового дерева оплодотворялось какао. В качестве обоснования своей точки зрения исследователь приводит сцену на вазе MPV 0093 (К5615 у Д. Керра), где голова бога кукурузы изображена висящей на дереве среди плодов какао. Влияние различных вариаций мифа оказалось столь сильным, что во многих языках майя понятия «плод» и «лицо» обозначаются одним словом.

С. Мартин интерпретирует сцену на данной вазе как превращение головы бога кукурузы в плод какао. Коллекция музея Пополь-Вух университета им. Франсиско Маррокина, Гватемала. MPV 0093.

С. Мартин далее отмечает, что, как и калебасовое дерево Хун-Хун-Ахпу в «Пополь-Вух», какао на керамике классического периода растет в подземном мире, представляя значительный интерес для его обитателей. На сосуде MPV 0093 показан двор владыки царства мертвых Ицамаата, известного в литературе также как «Бог L». Хозяин подземного мира ведет беседу с богом молнии К’авиилем, который жестом указывает на антропоморфное дерево с приметными крупными плодами какао. Без сопроводительного иероглифического текста смысл сцены понять трудно, однако Мартин полагает, что это опять-таки один из эпизодов мифа о смерти и воскресении Ишиима. Если так, то Ицамаат в данном контексте выступает как предшественник владык Шибальбы из «Пополь-Вух». Обезглавив бога кукурузы, он завладел деревом с плодами какао, которое, видимо, стало источником богатства его двора. На «Принстонской вазе» Ицамаат восседает на троне в окружении молодых красивых женщин, одна из которых готовит для него пенное какао. Его дворец поражает роскошью и блеском. Следует сказать, что майя почитали «Бога L» не только как владыку подземного царства, но и покровителя торговли. Бобы какао, как мы помним, заменяли им монеты в качестве средства оплаты товаров. На фреске из Какаштлы (Мексика) «Бог L» изображен как странствующий торговец, обративший лицо к дереву какао. Практическая и символическая связь какао с торговлей оставалась нерушимой и в позднейшие времена: Д. де Ланда пишет, что на Юкатане покровителем какао выступал бог торговли Эк-Чуах.

Сосуд К631. Фото: LACMA / www.lacma.org

В конечном итоге, однако, богатство не уберегло Ицамаата от поражения и последующего унижения. На нескольких сосудах в разных вариантах запечатлена утрата владыкой подземного мира своей одежды и знаков власти. Судя по всему, в классический период существовал большой цикл мифов о победе молодых богов над силами смерти. В борьбе против Ицамаата и его подданных помимо бога кукурузы активное участие принимали герои-близнецы, богиня Луны и ее неизменный спутник кролик. Не остался в стороне и вышеупомянутый бог К’авииль. Как олицетворение молнии, персонификация топора в руках бога дождя Чаахка, он имел непосредственное отношение к плодородию и земледельческому циклу, поэтому соприкасался с Ишиимом. Чаахк освободил Ишиима из панциря черепахи с помощью молнии, то есть К’авииля. По всей Месоамерике широко распространен миф, согласно которому семена полезных для человека растений изначально были скрыты внутри большой горы и извлечены оттуда молнией. Именно под углом такого рода представлений С. Мартин интерпретирует появление К’авииля на сосуде К631. Сохранилось изображение этого бога, несущего в руках большой мешок с множеством плодов какао. Особый интерес представляет утраченная теперь сцена из «Храма сов» в Чичен-Ице, показывающая возрождение К’авииля в небесах. Бог молнии выходит из подземного мира через раскрытую пасть змея и держит в одной руке тарелку с жадеитовыми шарообразными бусинами и ушными вставками. Желтые зрелые бобы какао свисают с небес и преисподней, словно растут из них. По мнению С. Мартина, эта сцена символизирует происхождение какао из подземного мира. Бог молнии освобождает семена, показанные в виде драгоценностей, приносит их из преисподней на землю и в небеса.

Реконструкция С. Мартина приобрела значительную популярность и обильно цитируется сегодня в научных публикациях. Впрочем, письменные источники, которые содержали бы подробное изложение мифологических сюжетов классического периода, в том числе мифа о смерти и воскресении Ишиима, пока не обнаружены, а сцены на керамике и памятник иной исторической эпохи (Пополь-Вух) — это весьма зыбкая почва для реконструкций. В таких условиях возможны и даже неизбежны различные интерпретации имеющегося материала. Например, В. Талах полагает, что С. Мартин несколько искусственно соединил в единую систему мифологические сюжеты, связь которых между собой и с повествованием о боге кукурузы совершенно не ясна и, возможно, вовсе отсутствовала. Первый сюжет — это вышеупомянутое дерево изобилия, с которого происходят в частности плоды какао. Второй сюжет — особая роль дерева какао в царстве мертвых Ицамаата. И, наконец, третий сюжет — это миф, героями которого выступают К’авииль и Ицамаат, но его детали нам неизвестны и связывать его с мифом об Ишииме, по мнению В. Талаха, нет достаточных оснований.

Еще один очень архаичный миф о происхождении какао записан у соседей майя, пипилей Западного Сальвадора, однако, по мнению Р. Кинжалова, отражен на фрагменте майяского расписного сосуда из Альтун-Ха. В нем говорится, что удачливый охотник, преследуя раненого оленя, оказался в подземном мире, где живут олени-оборотни. Старший из них принуждает охотника остаться с ними и вступить в брак с девушкой-оленихой, которая ежедневно рождает от охотника сыновей-оленей. В конце концов, олени отпускают охотника и в награду вручают ему семена дерева какао, растущего в подземном мире, взяв с него обещание больше не убивать оленей, а жить благодаря выращиванию какао. Очевидная агитация к переходу от охоты к земледелию позволяет отнести появление мифа к раннему неолиту.

Итак, в обществе майя классического периода какао играло видную роль. Для представителей элиты оно выступало одним из маркеров высокого социального положения. Употребление разнообразных вариантов пенного напитка какав являлось важнейшей составляющей торжественных церемоний и пиршеств, в ходе которых заключались или подтверждались союзы, происходил обмен дарами и предметами роскоши. Видимо, именно значимостью подобных мероприятий можно объяснить появление парадной расписной керамики — ваз, чаш и тарелок, украшенных мифологическими сценами или изображениями правителей, восседающих на троне в окружении подданных. Очевидно, что столь ценная посуда приберегалась хозяином для особых случаев и изысканных кушаний, таких как тамали, сладкий атоле и, конечно же, какав. Также бобы какао использовались в качестве платежного средства, своеобразного заменителя монет. На расписной керамике можно увидеть большие мешки с множеством бобов, подносимые правителю его подданными или посланниками из других царств в качестве дара либо дани. В мифологии майя классического периода с какао связаны различные сюжеты, которые, по одной из версий, являлись частью большого цикла мифов о смерти и воскресении Ишиима.

Именно взбитая пена считалась лучшей частью напитка. Шоколад взбивался не только палочкой, которую терли между ладоней, или венчиком. Например, у Саагуна с шоколадом делали все возможные манипуляции для создания пены: газировали, фильтровали, процеживали, переливали.

На рынке в Теночтитлане одно из главных мест занимали торговцы какао — исп. какауэтерос. Были там и те, кто подготавливал его семена для приготовления напитка, и там же на месте делали из этой массы шоколад. Саагун оставил нам описание того, как правильно нужно было обрабатывать семена с целью получения напитка. Первым помолом зерна раздавливались и измельчались, затем их растирали еще более тщательно, смешивая с отваренными зернами маиса до получения густой однородной массы, которую помещали в специальную чашу и разбавляли водой. В полученном напитке воды не должно быть много.

Для кулинарного использования лучше всего подходили мелкие бобы. Их небольшой размер давал некую гарантию того, что они не были дешевой подделкой в виде оболочки боба, наполненного грязью или землей. Плоды полудикого какао (паташте) также могли быть использованы в качестве основного ингредиента для какао, но считалось, что это подходит только бедным и в большинстве своем такие бобы давали как милостыню.

Берналь Диас дель Кастильо при описании пира Монтесумы также упоминал напиток из какао, который правителю ацтеков после приема основных блюд преподносили в золотых чашах, и, как объяснили испанцам, это лакомство благотворно влияло на общение с женским полом. За тот ужин Монтесума, если верить хронисту, выпил более 50 таких чаш.

Напиток какао не изготовлялся по единому рецепту, количество ингредиентов в нем могло значительно варьироваться и сильно влиять на вкус готового продукта. У ацтеков существовало множество блюд из какао-бобов. В основном это были напитки, хотя в некоторых случаях встречаются упоминания о том, что какао бобы ели как сырыми, так и поджаренными, возможно, их также подслащивали.

Хорошее какао, по словам Саагуна, обладало следующими характеристиками: оно было мелко помолото, мягкое, с пышной пеной, красноватое, горькое, с водой-чили, диким медом, цветами и ароматной цветочной пудрой. В него добавляли такие растения, как uei nacaztli (Enterolobium cyclocarpum, «ухо-цветок»), teonacaztli (Chiranthodendron pentadactylon, хирантодендрон), которые имели вкус горького черного перца, mecaxochitl (Piper amalago, разновидность черного перца, листья которого до сих пор используются в качестве приправы к блюдам), piztle (семена Pouteria sapota, называющейся в народе «мармеладный плод»), чей вкус был схож с горьким миндалем, семена pochotl (Ceiba spp., сейба семейства мальвовых), описаваемые как сладкие, вкусные и душистые.

Кроме того, Клавихеро упоминает бархатцы (Tagetes lucida), которые также известны как мексиканский эстрагон и почти не имеют запаха; цветки Bourreria huanita из семейства эретиевых, называвшиеся у ацтеков «распустившимися цветками маиса», которые смешивались с какао-бобами (либо хранились в плотно закрытом сосуде с сырыми или жареными зернами какао) для придания им аромата; yolloxochitl («цветок-сердце», Magnolia Grandiflora), вкус которого напоминал спелую дыню, упоминаемый в манускрипте Бадианус как лекарство от бесплодия и вкусовая добавка в какао-напиток.

Франсиско Эрнандес де Толедо перечисляет четыре рецепта напитков с какао, и один из них именует шоколадом, в состав которого вошли в равных пропорциях семена плодов сейбы (pochotl) и какао. Их измельчают, перемешивают, взбивают до пены, добавляют немного размягченного маиса, пену снимают, а смесь пьют холодной. Но автор предупреждает, что это крайне питательная вещь. Другой напиток, о котором он пишет, это atextli. Для его приготовления 100 зерен сырого какао поджариваются, измельчаются, затем добавляется столько размягченного маиса, сколько можно взять в две руки, а также различные специи: ваниль, Piper amalago и Cymbopetalum penduliflorum. Третий рецепт включает кору корня какого-то кустарника, придающую напитку освежающе-горьковатый привкус и увеличивающую пенообразование. И последний рецепт напитка под названием tzone очень прост: для его приготовления в равных пропорциях поджаривают и измельчают маис и какао, а для густоты добавляют еще немного размягченного маиса.

В менее качественный и изысканный какао-напиток добавляли маисовую муку и воду, а также лимонную воду. Он был бледным, а его пена быстро оседала.

Шоколад служил не просто напитком, которым запивали еду. Он был сакральным, ритуальным. Только кровь и шоколад могли быть красными и горячими.

Какао-напиток имел высокое религиозное значение и являлся важной составляющей погребальных и поминальных церемоний. Его давали усопшему для путешествия по подземному миру, возможно, в качестве источника энергии, чтобы умерший смог преодолеть все те испытания, которые его ожидали после смерти. Об использовании этого питья в поминальных церемониях, в частности, говорится на страницах Кодекса Мальябекки:

«Его оплакивали его дети и родственники и давали ему на дорогу какаватль [cacavatl]».

Оплакивание почившего, Кодекс Мальябекки.

«Это изображение того, как индейцы устраивали поминки по своим усопшим на празднике, который называют Тититль [tititl], как ранее о том же празднике сказано по поводу изображения того, по ком справляли поминки. Оно было как это, помещенное здесь далее. И вставляли ему в нос некий предмет из голубой бумаги, который они называли йакашиуитль [yacaxuitl], что означает „нос из травы“, а позади лица, которое было из дерева, втыкали маленькие белого цвета перья индюка, и вместо украшения из перьев помещали палку, с которой свисали бумажки, каковые они называли аматль, а на голову ему в качестве головного убора помещали траву, называемую ими малимали [malimali], а из затылка у него выходило другое украшение из перьев, которое они называли пантололе [pantolole], из бумаги, а со спины — много бумаги, и его губную вставку, и на шею ему вешали в качестве ожерелья одну зверушку, которую они называют хилотль [jilotl], и ожерелье называют шолокоскатль [xulocuzcatl], и оно было из раскрашенной бумаги, и одну палку, обмотанную бумагой [revestida de papelpintada], раскрашенной как бы крестами, а внизу ношу из листов бумаги, и какао, или еды, а впереди два, или три, или больше индейцев, которые усаживались, пели и играли на одном барабане, который они называли уэуэтль [vevetl], „v“ гласные, и это делали ежегодно до четвертого года после смерти покойника, и не больше».

Поминальный обряд, Кодекс Мальябекки.

Диего Дуран также упоминал об этом ритуале, описывая похороны ацтекского правителя Ашайякатля в 1481 году, в захоронение к которому положили какао, рабов и другие ценные вещи, которыми он будет пользоваться в загробной жизни. После того, как тело нарядили в одежды бога, его жены сделали подношения в виде еды и тыкв, наполненных шоколадом. Какао-напиток давали тем, кого должны были принести в жертву, например, богу торговли Якатекутли. Также какао было основным ингредиентом итцпакалатля (itzpacalatl) — напитка, который давали имперсонатору Кецалькоатля, чье название в переводе с науатля означает «вода, омывающая обсидиановые лезвия». То есть лезвия, которыми жрецы вспарывали жертве грудную клетку, чтобы извлечь сердце. Этот отвар, возможно содержащий какие-то галлюциногены, гарантировал жертве радостный настрой до самой смерти.

Как и майя, ацтеки пили какао-напиток на свадебных церемониях и праздниках по случаю «крещения» или достижения совершеннолетия. Праздничная трапеза в честь «крещения» была значительным событием в жизни человека и подготовка к ней являлась чрезвычайно важным делом. В первую очередь, следовало выбрать и купить какао и все необходимое для его приготовления и потребления (специи, чаши, палочки для взбивания). Празднества начинались в полночь. Какао-напиток подавали после приема основных блюд в специальных чашах, которые получали все мужчины, а женщинам давали кашицу из кукурузного или другого теста.

Ацтекские торговцы, вернувшиеся из дальних странствий, также совершали подношения какао-напитка Якатекутли, богу торговли, и Шиутекутли, богу огня. В объемном труде Саагуна содержится небольшое описание того, как отцы советуют своим сыновьям, которые выбрали кальмекак (школа для высшего сословия), совершать подношения какао-напитка богам.

Ацтеки переняли от месоамериканских культур-предшественниц и представление о связи какао с кровью. Это нашло отражение в языке: на науатле метафора «сердце, кровь» означала какао, а плод этого дерева олицетворялся с вырванным для жертвоприношения человеческим сердцем. В миштекском кодексе «Виндобоненсис» есть несколько изображений храма крови и какао, что также иллюстрирует символическую связь этих двух веществ.

Изображения храмов с «кровоточащими» какао, фрагменты Кодекса Виндобоненсис.

Какао, как это ни странно, довольно редко фигурирует в мифах и легендах науа. В одном из таких рассказов оно, подобно многим другим плодам, предстает как божий дар. Кецалькоатль обнаруживает гору, в которой растут различные съедобные плоды. После того, как гора была расколота, все эти ценные растения даровали людям для пропитания.

Ещё одна легенда также связана с именем Кецалькоатля, но не божества, а легендарного правителя. В Толлане, где он правил, существовало широкое многообразие какао разных цветов и назывались они шочикакаоатль. Когда Кецалькоатль был вынужден покинуть Толлан, он доверил свои сокровища принцессе. Враги захватили ее в надежде выведать местонахождение сокровищ. Но, не добившись желаемого, убили пленницу. Ее кровь напитала землю, и в том месте, где она пролилась, выросло дерево какао. Его плод стал считаться даром бога, однако был горьким — как страдания девушки, и красноватым — как пролитая жертвенная кровь.

Подобно многим другим вещам, какао у ацтеков не рассматривалось исключительно как благо. Философия дуальности вещей проявила себя и здесь. В одной из легенд рассказывается об ацтекских посланниках, отправленных на поиски легендарной прародины Ацтлана. Они хотели передать свои богатые подарки матери бога Уицилопочтли, Коатликуэ («Та, чья юбка из змей»), однако не смогли подняться к ней на холм, потому что сильно устали и были настолько тяжёлыми, что увязли по пояс в песке. Как им потом разъяснили, всё это произошло из-за того, что они пили какао-напитки, предавались чревоугодиям и вообще вели слишком роскошный, неправедный и неправильный образ жизни.

Однако у какао была и вполне практичная, земная функция. Благодаря тому, что оно являлось привозным, достаточно ограниченным и ценным товаром, какао использовали в качестве денежного эквивалента, причем эта практика сохранялась долгое время после прихода испанцев. Саагун в своем труде упоминал, что стоимость раба для жертвоприношения (молодого, хорошей комплекции и достаточно выносливого) доходила до 4000 какао-бобов.

В «Кодексе Мендосы», где указаны виды и количество ежегодной дани, какао занимало три позиции: какао обработанное, какао красное, обычное какао. В общей сложности за год в Теночтитлан привозили из разных районов более 20 тысяч кг какао.

Тихоокеанское побережье Чьяпаса и Гватемалы имело стратегическое значение именно потому, что там выращивали какао. Из провинций этого региона и поступало больше всего указанного продукта: Шоконочко, Айотлан, Койоакан, Мапачтепек, Масатлан, Уистлан, Акапетлатлан, Уэуэтлан каждый год поставляли в ацтекскую столицу 400 нош какао и 1600 сосудов-текомате для питья благородного напитка.

200 нош какао и 800 сосудов текомате, Кодекс Мендосы.

Куэтлаштлан, Миктланкуаутла, Тлапаниситлан, Ошичан, Акоспан и Теосиокан поставляли 200 нош какао ежегодно. Столько же давали провинции Точтепек, Шайако, Отлатитлан, Косамалоапан, Миштлан, Мичапан, Айоцинтепек, Мичтлан, Теотлилан, Шикальтепек, Ошитлан, Цинаканосток, Тототепек, Чинантлан, Айосинтепек, Куэскоматитлан, Поктлан, Тетеутлан, Ишматлатлан, Йаотлан, Тостлан и Тлакотлальпан.

Из Сиуатлана, Колимы, Панотлана, Ночкока, Истапана, Петлатлана, Шиуакана, Апанкалекана, Косоуипилекана, Койокака, Сакатолана и Шолочиуйана каждый год привозили по 160 нош красного какао.

Кауточко, Теусольцапотитлан, Тототлан, Точсонко, Ауилисапан, Каутетелько и Ицтейокан поставляли 20 нош какао в год.

Тлателолько поставлял каждые 80 дней по 40 больших корзин размером в полфанеги (1 фанега = 55,5 л) молотого какао с маисовой мукой, называвшегося какауапиноли (cacahuapinoli), и в каждой корзине было 1600 бобов какао.

40 корзин молотого какао, Кодекс Мендосы.

Ряд провинций, таких как Тлапан, Шокотла, Ичкатеопан, Амашак, Аукатла, Акокоспан, Йоалан, Окоапан, Уицамола, Акуитлапан, Малинальтепек, Тотомиштлауакан, Тетенанко и Чипетлан поставляли в Теночтитлан каждые полгода по 800 чаш, «которые называются текомате [tecomates], из числа хороших, из которых пьют какао».

В Тескоко при правителе Несауалькойотле ежегодно поставлялось порядка 3,5 тысячи кг какао, что по сравнению с Теночтитланом выглядит довольно скромно.

Испанцы быстро осознали всю значимость данного товара как для региона, так и для своего кошелька. Многие местечковые властители требовали от населения уплаты налогов и штрафов в виде зерен какао. Например, в колониальный период за совершение языческого обряда на индейцев могли наложить штраф до 125 000 зерен какао.

Свои плантации какао были у Кортеса, их ему подарил Монтесума II. Предприимчивый идальго расширил доставшиеся ему от ацтекского правителя владения какао в Мексике, создал плантации на Гаити и Тринидаде, и даже на одном из островов Западной Африки, откуда в 1879 году началось промышленное выращивание какао в Гане.

Энергетические свойства данного индейского напитка испанцы также оценили довольно высоко, особенно религиозные люди, ревностно соблюдавшие посты. Однако, как водится, нашлись и ярые противники какао, которые считали его греховным напитком. Порой доходило до нешуточных страстей. К примеру, монашкам из монастыря кармелиток в Мехико даже приходилось давать обет «не пить шоколад и не подталкивать к этому других монахинь». А вот в другом, мужском монастыре, монахи поставили себе «шоколадню», где могли свободно вкушать полюбившийся им напиток.