Великий, древний город, центр и столица империи Теночк. И если в величии Теночтитлана усомниться никому и в голову не приходило, то во считать его древним…Тут зависело от того, что именно считать древностью. Если срок более века — тогда да, столица империи была древняя, а камни зданий и особенно храмов помнили много чего, особенно ту кровь, что в изобилии стекала на них как от жертвоприношений, восхваляющих многочисленных и суровых богов, так и из-за случавшихся даже тут, в сердце империи, ожесточённых схваток с врагами разными, внешними и внутренними.

Сидящий в кресле с высокой спинкой рядом с окном человек знал о городе куда больше тех, кто его населял: воинов, жрецов, учёных, тем более обычных жителей, число которых заметно перевалило за половину миллиона. А ещё едва заметно морщился, стоило ему вспомнить о том, с каким трудом приходилось привыкать не к местному языку и символам, из которых тот состоял, а к числам. Тем самым, двадцатиричным, способным заставить разум кипеть в попытках не понять непонимаемое — понимание пришло сразу — а к абсолютной чуждости такого подхода. Но ничего, удалось справиться.

Неприятная мысль, едва всплыв на поверхность разума, вновь ушла куда-то, сменившись иными, куда более вдохновляющими, опять-таки связанными с историей города и вообще империи. Чуть менее двух с половиной веков назад — вот когда предки науа, тогда называвшие себя мешика, прибыли с севера в долину Анауак, что распростёрлась вокруг большого озера Тескоко. В те времена ни о каком государстве, тем более империи, и речи не шло. Мешика были беглецами, изгнанниками с прежде родных мест, вынужденными откочевать далеко на юг в поиске подходящих и, главное, свободных земель. А вот тут сразу и начались сложности.

Земли вокруг Тескоко вовсе не были ничейными, напротив, оказались разделёнными меж множеством городов-государств, что постоянно враждовали между собой. Заключались одни союзы, расторгались иные, но война, она почти никогда не прекращалась. Тогда мешика были вынуждены признать вассальную зависимость от одного из сильнейших городов, Аскапоцалько, просто для своего выживания. Именно выживания, ведь искать новые места просто не было сил, а пытаться уцелеть самим, без поддержки кого-то сильного… Человек в кресле лишь улыбнулся, зная, что это редко кому удавалось.

Два маленьких, почти вплотную друг к другу расположенных островка на озере Тескоко — вот что дала зависимость от Аскапоцалько, а к этому и участие во всех войнах, ведущихся городом покровителем. С того года началось почти семидесятилетнее не процветание, а скорее прозябание. Да, на одном из островков был построен Тлателолько, но этот город… Достаточно сказать, что города-государства, находившиеся близ Тескоко, считали мешика и их город чуть ли не самыми отсталыми и слабыми.

— Заслуженно считали, — прошептал человек. — Слабые, неумелые, бежавшие со старого места и едва зацепившиеся за новое. И больше половины века нужно было, чтобы нашёлся хоть кто-то, кому это не понравилось, кто смог понять.

Понять! Для начала то, что, будучи отсталыми, не умными, навсегда суждено остаться слабым. А слабых бьют. Ну или, если этот слабый есть данник сильного, из него выжимают весь сок, оставляя лишь самую малость, чтобы источник дани не пересох окончательно. Это сумели понять те, кто после тех самых семи десятков лет в долине Анауак основал на соседнем с Тлателолько острове новый город, Теночтитлан.

Новый город, новые стремления. Основатели будущей столицы империи решили сделать всё, чтобы перестать быть слабыми, а потому старались хватать любые знания, учиться у всех, кто был сильнее… то есть у большинства городов-государств.

Усилия быстро начали приносить плоды. Знания помогали теперь уже двум городам мешика готовить лучших воинов, правильно их обучать и достойно по тем временам вооружать. А такие данники, способные предоставлять ещё и достаточно хорошие войска, оказались гораздо ценнее для города Аскапоцалько. К тому времени тот стал наиболее могущественным в регионе Тескоко и вёл многочисленные войны, получая с завоёванных богатую добычу. Часть её, пусть небольшая, перепадала и мешика.

Половина века. Именно столько времени прошло с момента основания Теночтитлана до того дня, когда был избран Акамапичтли — первый тлатоани, севший на трон в этом городе, но не утративший при этом власть и над Тлателолько.

Бурный рост как численности населения, как и военной мощи — вот чем стали два десятка лет правления первого тлатоани. Настолько бурный, что в Аскапоцалько стали считаться с мешика, воспринимая их города уже не как данников, а скорее в качестве очень нужных и полезных вассалов. Источников немалой части воинской силы. Потому женой второго тлатоани стала дочь правителя Аскапоцалько, ещё крепче связывая два города-государства. Да, именно два города, поскольку Теночтитлан постепенно поглощал Тлателолько, делая его своей частью.

К тому времени Теночтитлан уже сам стал обрастать союзниками и полузависимыми городами, что, конечно, вызывало настороженность меняющихся правителей Аскапоцалько. Случалось в качестве показательного урока, что их войска нападали на союзников мешика, но до поры тлатоани могли лишь отворачиваться, делая вид, что ничего не происходит. Отворачивались, но помнили. А ещё ждали подходящего случая, копя военную силу и до поры изображая полную покорность покровителям.

Перелом случился около восьмидесяти лет назад, когда тогдашний правитель Аскапоцалько умер, убитый одним из сыновей — неизвестно кем, поскольку смерть была такой… странной, но хорошо замаскированной под естественную — после чего виновник и его братья устроили свару, выясняя, кому достанется выпавшая из рук мертвеца власть. Заодно один из братьев-соперников, Маштла, убил тлатоани Теночтитлана, видя в том могущего стать чересчур опасным соперника, имеющим не только права на ещё один престол, но и достаточную силу, чтобы подкрепить притязания.

— В битве горячей крови всегда побеждает холодный расчёт, — вновь нарушил тишину мужчина, глядя на полный жизни город за окном. — Только расчёт и только холодный. Жаль… Как жаль, что они этого не понимали.

Слова относились… Может к тому прошлому, может к другому периоду. Но во время становления Теночтитлана как значимой силы это и впрямь было верно. На место убитого тлатоани почти сразу был избран следующий, его брат, а также дядя «нежданно умершего» правителя Аскапоцалько. Он сразу же заключил союз с братом Маштлы, контролирующим Тлакопан, а также ужё одним своим родственником, сыном убитого прежним правителем Аскапоцалько, властителем Тескоко.

Год с небольшим длилась эта довольно ожесточённая война, в результате которой Аскапоцалько был покорён, а Маштла, чьи неудачные интриги окончились крахом, был возложен на жертвенник и сердце его было извлечено ритуальным обсидиановым кинжалом в присутствии всех трёх объединившихся против него врагов.

Собственно, именно это событие стало одновременно и символическим, и поворотным в истории Теночтитлана. Почему именно его? Просто именно у его тлатоани в «тройственном союзе» оказалось больше всего сил, а воины оказались наиболее подготовлены к боям. Звезда Аскапоцалько и его правителей закатилась, теперь центром — то есть самым могучим войском, жителями и богатствами — долины стал Теночтитлан. Союз же трёх властителей стал называться империей Теночк, а объединившиеся народы стали отзываться на имя науа.

Экспансия. Она самая, начавшаяся почти сразу после провозглашения империи и не прекращающаяся до настоящего времени. Только вот в ней было два основных периода, «до» и «после», разделом между которыми стало…

— До меня эти глупцы так и не поняли, что нужно было не брать дань пленниками и богатствами, но делать города своими. Не иногда, а всегда. Куда ступила нога истинного науа, там всегда будет империя Теночк! Подвластные города с собственными правителями, тьфу! Вот и получали одно восстание за другим. Но кто бы не восстал? Нельзя было тащить на жертвенники сотнями и тысячами сразу. Кровь гуще воды, её правильно лить надо. Правильно, слышите вы!

Обращение… Адресовано оно было богам, давно умершим жрецам либо тем, которые умерли не так давно, а то и вовсе здравствовали, покорившись новой силе? Этого не знал и сам человек в кресле. Зато его крик, оказавшийся слишком громким, привлёк к себе явно нежелательное для того внимание. Почти сразу же появившиеся в дверном проёме две безмолвные фигуры воинов-ягуаров замерли, увидев, что ничего не произошло, а их тлатоани находится в полном здравии и просто слишком громко разговаривал. С богами? С самим собой? Это для них было не важно. Зато жест, повелевающий вернуться на привычные места и не мешать, они поняли. Ещё несколько мгновений, и вот всё стало так, как было совсем недавно.

— Новый мир, чистый мир… Возможности, — вновь заговорил тлатоани, но явно обращаясь к кому-то, с кем и хотел бы поговорить, но не имел на то возможности. — Правы оказались, профессор. Только почему спустя два десятилетия оказывается, что я тут не один такой, сделавший шаг по вашей теоретически предсказанной Дороге Миров? Может быть, ответите? Не можете. И не сможете. Эти знания не для всех, они для единиц. Вы этого не поняли и… А может? Нет, точно нет, вы были слишком осторожны, скрывали даже от коллег, а семьи у вас никогда и не было. Тогда почему? Или я ошибаюсь и этот наглый щенок из Италии просто удачлив и Дорога тут ни при чём?

Мысли, теперь уже совсем мрачные, одолевали того, кто здесь получил имя Маквилмалиналли Акмапитчли. Он, конечно, ожидал, не мог не ожидать появления на континенте сперва каравелл Христофора Колумба, а затем и других, но сроки и качество этого самого появления — вот тут другое дело. Совсем другое.

Оправдывая имеющиеся у тлатоани обрывочные знания и сопоставление их с происходящим в империи, Колумб появился приблизительно в то время, как от него и ожидалось, да и завоевание Эспаньолы, будущего Гаити, сначала проходило ожидаемо. Сначала, а потом многое стало изменяться. Быстро, неожиданно, и изменения эти были не те, которые правитель империи Теночк хотел бы видеть. Да, он не был профессиональным и вообще историком, но уж о таких событиях в прошлом родного мира не мог не знать. Не было при «покорении Нового Света», как его называли там, в Европе и у проклятых гринго, никакого Ордена Храма, обосновавшегося на острове Пуэрто-Рико. Не существовало столь огромного числа кораблей и людей, с них высаживающихся. Ещё в школе он читал, что «армии» конкистадоров бывало, что пару сотен человек насчитывали. Но тут… Не сотни — тысячи, которые к тому же словно ничему не удивлялись, представляя, что их ожидает и как реагировать на приятные и неприятные неожиданности.

Быстрое, почти молниеносное завоевание Кубы, Ямайки, иных островов. Совершенно неожиданное… осторожное отношение к таино и прочим индейским племенам, сменившее первоначальную резню, естественную и известную из истории. Словно кто-то в Европе прикрикнул на Колумба и прочих, как на расшалившихся детей, и те… покорно послушались.

Уже тогда стало понятно, что чёртовы европейцы доберутся до земель его империи куда раньше, чем это ожидалось. Кортес, 1519 год… Об этом теперь стоило только мечтать, но никак не строить планы, связанные с ранее известной датой. Пришлось засылать новых шпионов на покорённые испанцами острова, да и про остров Пуэрто-Рико с загадочным Орденом Храма не забыть.

Шпионы сработали так, как от них и ожидалось, зная как о щедрых наградах за успех, так и о суровых наказаниях не за провал даже, а за недостаточные энтузиазм и умение собирать информацию. И полученные донесения уже тогда сильно не понравились тлатоани. Испанцы — это ещё понятно. Ну сумел Колумб убедить свою королеву, что нужно больше людей, кораблей… да всего, что только могло понадобиться. Знал ведь, что в новом мире хоть что-то, но может оказаться иным. Только «что-то» и «очень много чего» заметно отличаются друг от друга. Ведь шпионы не только смотрели, но и спрашивали. Задавали много вопросов, относящихся не только к тем, которые уже здесь, но и к тому, что там, за океаном.

За океаном оказалось не то, что должно было быть. Да, он не особенно знал историю этого вот времени, тем более какую-то там европейскую. А специально подготовиться… Сперва просто не верил в россказни профессора, потом, когда пришлось уцепиться за призрачную надежду, узнал, что неизвестно, в какое время иного мира он вообще попадёт. А слова «Тебя притянет то время, которому ты соответствуешь, да и место выберется Дорогой под твою суть» звучали непонятно. Тогда звучали, поскольку очутившись в империи Теночк, он сразу понял, что имел в виду старый и немного… или не немного безумный учёный, сумевший волей богов прикоснуться к самой, наверно, большой тайне мира. Той, которую унёс с собой не то в могилу, не то, что менее, но вероятно, на ту же Дорогу.

Европа! И то, что началось там десяток лет назад, перекраивая слишком многое.В его родном мире, конечно, были такие Борджиа, хотя он слышал о них так, мельком. Отравители, один был Папой Римским… Хотели объединить Италию, но ничего у них не получилось, а затем все умерли, оставшись лишь в книгах и на экранах, став такой страшноватой сказкой для обычных людей. Одной из множества.

То там, а здесь… Здесь совсем иначе. Возникшая за несколько лет империя, разгромившая в войнах как соседей, так и мусульман, завоевавшая даже сам Иерусалим и всё, что вокруг него. Очень далеко вокруг! И теперь прибывшая, то есть приславшая своих представителей через полностью послушный Орден тамплиеров в Новый Свет. А ещё такие скачки прогресса, о которых он сам мог только мечтать. Вот когда отозвалось отсутствие знаний в том, что как бы и не требовалось в его не столь долгой, но успешной жизни там. Зачем ему, не являющемуся по образованию химиком или кем-то близким, например, нужна была формула пороха или там знания, как устроен древний паровой двигатель? Последнее и вовсе общая механика, которую вроде давали в школе в рамках одного из предметов, но… Не тому учился, считая — и обоснованно — что в жизни пробиться на самый верх помогут совсем иные навыки, далёкие от тех, которыми нагружают себя разные ботаны-заучки. А вот пригодились бы!

Колесо! В империи Теночк не было известно самое обычное колесо. Зато могли проводить сложные операции, знали о звёздах и прочем. Империя безумных контрастов!Потому он почти два десятка лет и старался выправлять то, что мог и что знал, как именно исправить, надеясь получить оставшееся потом, после прибытия конкистадоров. Тем, которым, как ожидалось, обновлённая империя сможет оказать такое сопротивление, что испанцам придётся не воевать, а договариваться.

Первая встреча с испанцами, тем самым отрядом Диего Веласкеса. Неожиданной она была только для конкистадоров, но никак не для тлатоани. предупредившего своих наместников в прибрежных городах, что в любое время стоит ожидать появления чужих, прибывших из-за океана людей. Оно, это знание, хоть и скрывалось от простых науа, но высшей аристократии и жрецам было открыто как «посланное богами откровение своему верному последователю». После всего того, что он сделал для империи, после всех завоеваний и реформ… иначе как посланника богов, воплотившегося в теле правителя, его уже мало кто воспринимал.

Тогда, после первого боя, который даже провоцировать не пришлось — испанцы сами постарались — он получил главное, а именно пленников. Тех, у которых можно и нужно было узнать все тайны прогресса, которыми владели в Европе и которые отсутствовали здесь, у него. Тлатоани понимал, что обычные воины и даже офицеры конкистадоров знают немногое, но крупица за крупицей… желаемое ему всё равно удастся получить.

Порох, без которого нет огнестрельного оружия. Корабли, что должны были сменить обычные лодки, которыми обходились здесь. Ну и просто знания о войне родом оттуда, из Европы, обязанные дополнить то, что оказалось недостаточно развито здесь. Эти трофеи он хотел получить, захватывая как живых пленников, так и собирая все книги, которые ему приносили участвовавшие в нападении на крепости Кубы.

Удалось ли получить всё? Нет. Зато выбитого из пленников — часто изломанных и искалеченных до жуткого состояния, но живых и способных говорить и писать — хватало, чтобы начать. Начать! Он понимал, что с начала до получения значимых, пригодных для использования результатов, должно пройти некоторое время. Не дни, не месяцы, в лучшем случае пара-тройка лет. Рассчитывал, что это время ему дадут, будучи готовым к той самой войне с пусть более многочисленным, чем ожидалось, противником, но и с куда большими силами на собственной стороне. Обновлённая империя вовсе не собиралась быть доверчивой к пришельцам, считать их посланцами богов, пугаться лошадей и огнестрельного оружия. И быть помешанной на захватах пленников с целью непременного принесения их в жертву тоже. Не после с таким трудом, но успешно проведённых реформ, перекроивших жречество Теночка по живому, с кровью и воплями.

Надежды… не оправдались. Если испанские конкистадоры порой и поступали так, как от них ожидалось, то проклятые Борджиа… Они рушили большинство планов тлатоани, но особенно важнейшие из них. Иное оружие, корабли с паровыми машинами и действительно мощной артиллерией, совершенно не похожая на ту, о которой он смотрел и что-то даже читал тактика сражений. Тогда он почти окончательно убедился, что Дорога Миров привела в этот мир не только его, но и…

Чезаре Борджиа, Изабелла Борджиа? Он полагал, что это один из этих двух. Нормальный европейский монарх и не подумал бы самолично появиться в Новом Свете, на время, но покинув трон империи либо входящего в неё королевства. Так мог повести себя иной, чужак, выходец из другого мира, в чём-то похожий на него самого.

Цейтнот и цугцванг! Эти слова он слышал от одного из своих «Анаконд», то есть капитана крупного отряда картеля, до поры бывшего негласным хозяином сразу нескольких штатов страны, где официальные власти обладали лишь слабой тенью той самой власти. Вспомнившийся капитан увлекался шахматами, помогающими ему планировать многие из проводимых операций. Так вот сейчас у него была и нехватка времени, чтобы делать ответные ходы, и ощущение, что эти самые ходы так или иначе, но способны привести только к поражению… если резко не сломать правила ведущейся игры. Сбросить с доски фигуры и наставить на другого игрока… А что наставить? Револьвер? Так противник сильнее и уже держит тебя под прицелом, захватывая один прибрежный город за другим, после чего собирается использовать не до конца забывшие о былой независимости народы как своих союзников в борьбе против Теночка. Вроде и то же самое, что делал великий Эрнан Кортес, но на другом, более глубоком уровне. Глубоком и очень эффективном, как он, к своему неудовольствию, успел убедиться.

Угрожать сильному — глупый поступок. Пытаться поразить, запугать особенной жестокостью в надежде, что ему подобный чужак остановится? Тот, кто стал здесь тлатоани, умел здраво мыслить, понимая, что ему противостоит не тот, кого можно этим остановить. Не погрязший в заслонивший здравый смысл «правах человека» и разного рода гуманизме с толерантностью, что поразили гринго и иных, словно чума нового времени. Иной, похожий во многом на него самого, хотя и отличающийся тоже немало. Нет, угрозами не остановить, их исполнением тоже. Вот озлобить — совсем другое дело. Тлатоани прочитал созданный родом Борджиа Кодекс Войны, распространённый, как оказалось, и на империю Теночк, что заставило его и призадуматься, и начать ещё лучше понимать, с кем не повезло столкнуться. Кодекс и узнанное шпионами о том, как быстро и жестко Борджиа расправлялись с теми, кого не считали быть достойными ведения той самой, по Кодексу, войны. Османская империя, Мамлюкский султанат, другие мусульманские государства. Ничем не ограниченные в Индии испанцы с португальцами… или же ограниченные, но очень выборочно, тут тлатоани не удалось понять, да и не было это слишком важным, чтобы стараться уточнять. Важным являлось то, что в ответ на развязанный террор, страх и ужас против тех же тотонаков Борджиа лишь пожмут плечами и переведут не то всю его империю, не то только замешанных в терроре в разряд тех, с кем надо показательно и, внимание, жестоко расправиться. Примерно так же, как они расправлялись у себя в империи с теми, кто рисковал торговать опиумом, использующимся только и исключительно врачами и то в самых необходимых случаях.

Нет, против такого врага попытки нагнать атмосферу ужаса не были правильным вариантом. Да и не являлся тлатоани сторонником жестокости ради неё самой. Любое действие должно приносить прибыль, а иначе зачем оно вообще нужно? Так он считал раньше, когда отдавал приказы, от которых у обычных гражданских кровь стыла в теле, а журналисты строчили статьи и снимали репортажи один другого страшнее. Так ничего не изменилось и здесь. Не зря же он сильно ограничил жертвоприношения, понимая, что именно они привели ацтеков к краху в его мире. Покорённым народам, да и части самих науа просто надоело ждать своей очереди оказаться на жертвеннике. Вот они и воспользовались подходящим случаем. Что получили взамен — это уже другое. Но от принесения в жертвы избавились… в определённой мере.

Прагматичность! Вот что человек считал главным в принимаемых решениях. Потому, когда понял, что из уже захваченного Куйушкиуи Борджиа двинут свои войска на один из следующих крупных тотонакских городов, он отправил каждому из наместников послание, которое те должны были передать в тот момент, когда станет ясно — город не удержать.

Приглашение на переговоры, причём с двойным смыслом. Обычный текст послания, но как печать на конверте, так и вплетённые в орнамент в конце послания рисунки показывали, что написавший и нарисовавший это не из этого, а из куда более развитого мира. Если он прав, если кто-то из Борджиа тоже подобен ему — он или она обязательно ответят. Хотя бы из любопытства, оно есть у каждого. Лично он за уже две свои жизни исключений не наблюдал!

Вот вроде бы и яркий воинский успех, вроде все вокруг чуть ли не писаются от восторга, сам тоже сделал очень важный шаг к достижению основной поставленной перед собой цели, а всё равно тревожно. Причина? Да то самое послание, которое мне передал тлатоани Маквилмалиналли Акмапитчли, он же «мистер Тень», такой же, как и я с Алисой-Изабеллой, чужак в этом мире. Более того, также достигший высот, пусть и в другой части света. Нового Света, мля!

Два дня прошло с того самого момента, как гарнизон Папантла и вообще все науа вымелись из принадлежащего тотонакам города, прихватив с собой то, что могли унести на себе. Быстро так вымелись, организованно, отойдя вместе с той частью войск, которая находилась снаружи крепостных стен, создавая нам не такие и малые проблемы. Вообще никого не осталось, тлакатекатли Матлал увёл за собой всех, как и предполагалось по договорённости. Нам только и оставалось, что занять опустевший от имперцев город, начиная брать под свой контроль все ключевые места обороны. Всё по примеру Куйушкиуи, только с поправкой на то, что вместо менее десятка тысяч населения там, здесь было более полусотни. Тысяч, конечно.

И сразу же послания. Изабелле в Куйушкиуи первым делом. Затем Писарро в Веракрус, коменданту Тулума Слободану Никшичу, Колумбу в Санто-Доминго и байлифу Пуэрто-Рико фон Крайге. В Рим Белль пока что сама напишет, ну а я несколько позже, благо там послание будет многостраничное, многим адресованное.

Основное содержание срочных посланий? Те самые переговоры, равно как и то, что военные действия до собственно их начала или, на крайний случай, точного назначения места и времени, останавливаться не будут. Более того, требуется незамедлительно нанести те самые вспомогательно-отвлекающие удары, которые, не исключено, способны будут перерасти и в нечто более серьёзное. Тут уж, как говорится, разведка боем многое покажет!

Удары от Веракруса со стороны испанцев и от Тулума на уже известный Коба от нас. Это было в письмах, адресованных, соответственно, Писарро и Никшичу. Они получат оные довольно быстро, так же и ударят.

Густав фон Крайге окажется озадачен совсем иным — посланием доверенных людей к месту переговоров Анакаоны, этой главы таино на Эспаньоле, и представителей испанской короны. Важная и срочная задача, потому как они должны не просто состояться, но и привести к желаемому результату — вбиванию хар-рошего такого клина между таино и империей Теночк. У нас, Ордена Храма, уже много чего лежит в закромах, позволяющего доказать, что для таино Теночк тот ещё сомнительного рода союзник. Пришла пора достать эти козырные и местами краплёные карты, дабы использовать по полной программе. Фон Крайге опытный и хитрый управленец в сочетании с навыками переговорщика. Он сможет и сам сработать, если переговоры пройдут на Пуэрто-Рико, и правильных людей послать, если всё ж они случатся вне нашего острова.

Послание Колумбу, наконец. Никак нельзя было обойтись без оного, хотя, честно признаюсь, сильно хотелось. Ан нет, целый вице-король, которому хоть и урезали полномочий, но он так и оставался главным представителем Трастамара в Новом Свете. Чрезмерно самолюбивого и склонного к простым и зачастую неверным решением генуэзца следовало успокоить. Каким образом? Пообещав, что на переговорах империи теночк будут выставлены такие условия, что свои жирные куски получим и мы, и Испания, а также образуются как минимум два, а то и три формально свободных, но на деле нуждающихся в покровительстве индейских государства. Пускай Колумб и склонен исходить ядом при одной мысли о договорах с теми, кого не считает себе и близко равным, но выгоду собственную и короны видеть умеет. К тому же потом, не сейчас, можно и нужно будет намекнуть, что Теночку в нынешнем виде всё равно не существовать.

И вот о дальнейших действиях относительно империи Теночк — это письмо исключительно Алисе-Изабелле. Только она в полной мере понимает, кто наш противник и почему его нужно сперва выжимать, а потом давить, как выползшего в центр кухни таракана. Написав, добавить к сей однозначно радостной новости не самую приятную для «сестры»-подруги — быть на собственно переговорах ей не рекомендуется во избежание каких либо пакостей со стороны уже не «мистера Тень», а всего лишь тлатоани Маквилмалиналли Акмапитчли. Пусть понимает, что любая попытка совершить глупость против одного из нас приведёт лишь к тому, что второй/вторая устроят ад на земле, только лишь с целью отомстить, пусть даже залив кровью весь этот сраный континент. Этот хмырь не дурак, он поймёт.

Письма были написаны, отправлены двойным манером — голубиной почтой и конным курьером с охраной — в Куйушкиуи как в ближайший контролируемый нами порт, чтобы оттуда, на быстроходных парусно-паровых клиперах помчаться по волнам по остальным адресам.

Мда, бедные клиперы! В этой войне их роль большей частью сводится к тому, чтобы быть почтовыми судами, как можно быстрее доставляя послания из одного портового города в другой. Но такова уж ситуация, всем всё понятно и никакого протестующего ворчания я даже мимолётно не слышал. Слух же, он у меня реально хороший!

Второй город тотонаков, захваченный нами, но первый, находящийся не на побережье. Вообще первый такого рода, что очень и очень важно. Чем? Символистикой, доказательством для науа. Смотрите и убеждайтесь, что вы не можете успешно противостоять нам и нашему оружию не только на берегу, но и в глубине собственных земель. Тот нюанс, что это не коренные, не изначальные имперские земли, мы пока что опускаем. Да и чем, по факту, они будут друг от друга отличаться? Наличием внутри городских стен по большей части лояльного населения? Разница против имеющегося преимущества в вооружениях, особенно при осаде и штурме, уж простите, легко бьёт подобную карту. Мы не конкистадоры Эрнана Кортеса, которые и числом были невелики, и сварились друг с другом до одури, и оснащены во всех смыслах были в разы хуже нашего. Другой расклад нынче, господа ацтеки, совсем иной!

Сейчас я находился в… да, как и в случае с Куйушкиуи, в резиденции наместника города, как бы самом укреплённом и защищённом строении, этакой крепости внутри крепости. Что характерно, её строительство было окончательно завершено всего несколько месяцев тому назад. Полюбопытствовал, разумеется, касаемо подобного, хм, обновления в городах тотонаков, после чего выяснил, что это всё по приказу нынешнего тлатоани. Стены выше и прочнее, крепостные укрепления и сами цитадели также обходить вниманием не дозволялось. Просто если ближе к столице строительство шло уже давно и полным ходом, то вот до отдалённых провинций, к тому же населённых не самым покорным населением, дело или вовсе не дошло, или же дошло, но лишь частично. Как тут, в Папантла, где до поры поступил приказ лишь резиденцию наместника целиком перестроить, а лишь после завершения оной взяться за стены, а потом и остальное. Материал для перестройки стен, к слову, уже стали завозить, план строительных работ составили и готовились было начать очередную «стройку века», да вот наше прибытие помешало.

Вот как не сунуть свой любопытный нос в те самые планы перестройки? Сунул, вестимо. Ни разу не пожалел, особенно пригласив Златана Кроевича, Диего ди Ларго, а ещё Максимилиана фон Зюдова, главного артиллериста в этой части тамплиерского войска. Посидели этак с полчасика, повысказывались на тему того, как бы пришлось действовать, штурмуя не вот этот вариант города, а уже со всеми внесёнными изменениями. Фон Зюдов высказался тогда куда как экспрессивнее прочих, но в то же время со знанием дела. Ведь чтобы уметь правильно разрушать, надо хоть немного разбираться в том, как всё это построено. Он же являлся артиллеристом, знания которого прежде всего были заточены под осады разного типа крепостей, а остальное шло пусть не по остаточному принципу, но не вызывало того особого энтузиазма, возникающего у его немецкой души при обрушении части стены или разламываемых в хлам крепостных ворот.

— Толщина стен такая, что хоть ангельской головой, хоть демонской задницей колотить — не доколотиться! Наращивание высоты — это само собой, но тоже дельно. Нет лишнего, но и недостатка не наблюдаю. Ещё, синьоры, а особенно Ваше Величество, взгляните на вот это, это и… да, ещё это, — тонкая палочка, используемая в качестве указки, касалась листов с чертежами то в одном, то в другом месте на мгновение, после чего ненадолго замирала и вновь продолжала «танец». Признаться, я с трудом успевал фиксировать в своём сознании отмечаемое касаниями артиллериста. — Сто морских чертей и русалку в придачу в мою глотку, если это не те места, куда можно устанавливать пушки.

— У империи Теночк нет пушек и вообще им не знаком порох, — процедил тогда Кроевич. — И слава высшим силам, что оно так!

— Нет сейчас, но откуда мы знаем, на что рассчитывал их сношаемый рогом единорога тлатоани, когда приказывал строить именно так? Может быть, он, узнав, что пушки есть у нас, надеялся их купить, выменять, украсть и сделать собственные, изучая доставшееся. Они же не дикари, не варвары, просто… Нам чертовски повезло, что порох им неведом, разрази меня гром и поджарь пятки молния!

Умный парень этот фон Зюдов. Именно парень, потому как на несколько лет младше даже меня, ни разу не старца даже по здешним понятиям. А ещё настоящий фанатик своего орудийного дела, готовый сносить залпами любую крепость и просто стрелять по мало-мальски достойным орудий целям. С ходу ухватил то, как, по его мнению, должен был поступить действительно мудрый император, узнав, что у противника есть такое оружие, которое ему позарез требуется.

Правильно мыслит, но только в меру собственных понятий, поневоле ограниченных рамками доступных знаний. Ну откуда Максимилиану знать, что тлатоани Маквилмалиналли Акмапитчли прекрасно знал о порохе уже многие годы, просто по тем или иным причинам не смог получить его сам. Мда, сам то обзавестись не смог, а вот подготовиться к получению соображалки хватило. Ни разу не удивлюсь, если столица и многие города уже перестроены подобным образом, что стены, их окружающие, только и ждут установки на них многочисленных орудий. И ведь, что характерно, явись сюда, на земли Теночка, тот же Эрнан Кортесс, да в относительно схожее с изначально известной мне историей время… Разбили бы его нахер, после чего захваченные пленники «с радостью» поделились бы всеми своими знаниями, в том числе касаемо получения пороха из полагающихся в сём процессе ингредиентов. А то и до прихода Кортеса тлатоани подсуетился бы, похищая людей или банально выкупая через финансово и идеологически мотивированных засланцев нужные знания на Эспаньоле и других занятых конкистадорами островах. Вот и появились бы у науа технологические цепочки для создания даже не орудий, а пороха прежде всего — сами то пушки отлить куда проще — а ещё и верфи, на которых заложили бы не убогие лодчонки, а нормальные такие, сравнимые с европейскими, корабли.

И что тогда? А ничего особенного, просто соваться на материк тогда для открывших Новый Свет европейцев стало бы делом крайне сложным, а то и вовсе нереальным. В лучшем случае зацепились бы сперва за острова, а там по ситуации. Может и началась бы многолетняя война с неизвестным исходом. Может напротив, случился бы полноценный мирный договор между примерно равными по силам сторонами. Бы… Сослагательное наклонение, которое можно рассматривать в качестве гимнастики для ума, но не сейчас и не здесь. Тут у нас конкретика, при которой тлатоани просто не успел, а ещё ему сильно не повезло. Моё присутствие помешало. Равно как и ярко выраженный интерес к Новому Свету, как только тут обнаружилось нечто, не соответствующее естественным ожиданиям.

К слову о городе, в котором мы оказались. Папантла. Не захолустье вроде прибрежного, но не имеющего особого значения Куйушкиуи. Более полусотни тысяч населения — серьёзно даже по европейским меркам. Чисто городского населения, ведь были и многочисленные малые поселения, которые находились рядом с городом, но частью оного не являлись. И никаких деревянных хижин, как у тех же таино — исключительно камень, исключительно по всем канонам местной архитектуры. Изначально куда более примитивной, нежели ацтекская, но с момента прихода в города тотонаков имперской власти кое-что действительно изменилось в лучшую сторону. Качество заново выстраиваемых и совершенствуемых зданий, например. Достаточно сказать уже то, что по улицам Папантла было прогуливаться немногим менее приятно, нежели по улицам Тулума. Показатель, однако, учитывая тот факт, что Тулум уже стал и не собирался терять звание важнейшего порта Ордена Храма на материке.

Пока в городе было… суетно. Проломы в стенах, необходимость не просто ввести гарнизон внутрь стен, но и на скорую руку подготовить город к обороне от возможных — хоть и маловероятных — контратак науа. Установление порядка совместно с наиболее авторитетными тотонаками из местных. Последние, к счастью, были как раз среди тех, кто прибыл вместе с нами и участвовал в боях у городских стен. Та часть авторитетных личностей, которая стояла на непримиримых, а вовсе не соглашательских позициях. Вот так называемые соглашатели… тут скорее стоило одергивать чрезмерный энтузиазм непримиримых, считающих окончательно покорившихся империи Теночк если и не предателями, но не достойными уважительно отношения и чуть ли не этакими полусоплеменниками. Ох уж эти индейцы и их заморочки!

Вместе с тем, немного даже жаль, что Папантла мы под себя никак не подгребём. Союзников никогда не стоит обдирать, словно липу на лапти, тут со всем пиететом подходить следует. Хватит с нас из тотонакских земель исключительно Куйушкиуи и того, что находится вокруг. Остальное доберём за счёт влияния на формируемого не то вассала, не то лимитрофа, а также по тем торгово-экономическим договорам, которые непременно будут заключены. Уж кому как не мне знать, что в землях того, что позже в моём мире назвали Мексикой, таится много чего хорошего. Вот добычу этого самого хорошего и разнообразного мы и постараемся застолбить, да так, что обратно выцарапать это из загребущих лап семейства Борджиа никак не получится.

Только торговые договора — это когда тотонаки, наконец, малость придут в себя и созреют до составления даже не договора, а документа о воссоздании собственного, независимого от империи Теночк государства. В Куйушкиуи такое делать было и рановато, и вообще курам на смех. Сейчас же, после захвата одного из трёх крупнейших городов их народа — время настало. Момент, однако, его чувствовать нутром надо. Почувствовав же, не упускать момент, используя тех людей, которые одновременно и доступны, и достаточно благожелательно к тебе настроены. А у нас таковые имелись, пускай один тут, а второй по весомой причине оставался в Куйушкиуи. Вот находящегося тут я и пригласил к себе, а именно в бывшие комнаты, где со всем комфортом располагался совсем недавно аж целый «генерал», то есть тлакатекатли Матлал Чиакоапантли.

Я, пяток храмовников охраны, один из которых ещё и на весьма высоком уровне знал язык науа и должен был поработать за переводчика, а также специально приглашённый Икстли Лалитачли. Тот самый, по факту провинциал из относительно маленького города, но волею случая получивший главное — возможность взлететь вверх быстро, надежно… если, конечно, хватит сообразительности держаться за нас — тех, кто этот взлёт обеспечит, а там и поддерживать будет, страхуя от очень возможного паления.

Вот он, а вид… Сразу ощущается, как растёт уровень восприятия человеком самого себя в зависимости от того, в каком положении он находится. Относительно недавно кем он был? Пускай из древнего по меркам тотонаков воинского рода, но почти выбитого, находящегося на положении подчинённых захватчикам в небольшом приморском городе. Перспективы? Разве что участие в очередном бунте против империи Теночк, но шансы на победу или хотя бы отсутствие поражения в такой затее были минимальны… и это ещё очень оптимистично выражаясь. Даже по его тогдашней оценке ситуации, а уж после нашего захвата Икстли Лалитачли, узнав кое-что из получаемых донесений относительно планов науа окончательно придавить любые дальнейшие попытки восстаний у тотонаков, тласкальцев и… да больше никого серьёзного из противников среди покорённых на данный момент Теночком народов и не оставалось у одного хитромудрого тлатоани. Знал он все механизмы как восстаний, так и их подавления, тут сомневаться не приходилось.

Теперь же всё радикально переменилось. Икстли нутром чуял, что мы, Орден Храма, и лично я как его гроссмейстер сделали ставку на тех, кто был обязан с самого начала пути и к тому же помогал в меру тогда ещё совсем слабеньких сил. Он сам да его соратник Китлали Орматичли. Только Китлали в дне пути отсюда, а он, Икстли, тут, в пределах досягаемости за ради важного разговора. Потому в глазах энтузиазм, осанка горделивая, весь из себя воодушевлённый. Ну-ну, тут важно отслеживать, чтобы воодушевлённость не переросла в ощущение самодостаточности. Ложной, понятное дело. но от того не становящейся менее вредной для наших планов.

— С добрым днём тебя, Икстли, — приветствую тотонака, в то время как переводчик произносит то же самое на языке науа. Именно науа, поскольку ещё и тотонакский диалект учить… а оно нам вот конкретно сейчас надо? Однозначно нет! — Как дышится в освобождённом от присутствия воинов и жрецов Теночка Папантле?

— Вольно дышится, гроссмейстер Чезаре, — отвечает тот. Ну а мне, вестимо, переводят наиболее близко к сути сказанного. — Поверившие мне и Китлали тотонаки теперь уверились, что Куйушкиуи не был случаем. Он стал началом изгнания науа с наших земель. Со всех земель, которые они захватили.

— Ты понимаешь, что до конца вашей борьбы с Теночком может пройти немало времени?

— Зато у нас появилась надежда, — разумно ответил тотонак. — Вы её нам подарили, мы это помним. Я это не забуду.

— Память всегда должна быть хорошей. Однако… Теночк потому и стал империей, что имел не племенных вождей, а единого, пусть сперва и выбираемого из числа достойных, правителя. Правителя не одного города, а всего государства науа, которые тогда и науа то не назывались. Понимаешь, к чему я веду, Икстли? Догадываешься, в чём они были изначально сильнее вас, тотонаков? Не только оружие и умение применять не воинов по отдельности, а целое войско, но и форма правления. Она помогла сплотиться, избежать не всех, конечно, но немалой части раздоров, — прервавшись на несколько секунд и видя, что Лалитачли молчит, смотря на меня и ожидая продолжения, не стал его разочаровывать. — Были города государства вокруг озера Тескоко, потом ставшие империей Теночк. Были города-государства майя… и не стало, как только туда пришли объединённые единой волей науа. Сами майя остались, но лишь склонившись перед силой и приняв положение подчинённых, вассалов. Правда, было княжество Тласкала, но большая сила сломила силу меньшую. А есть вы… историю своего народа ты знаешь лучше меня. Намного.

— Знаю, — эхом откликнулся индеец. — Старшие в родах и жрецы многое говорили. Они ошибались. Ты говоришь, я тебя слушаю. И многие другие будут слушать и тебя, гроссмейстер Чезаре, и меня с Китлали, как тех, кто первыми услышал мудрые слова сильного человека. Твой совет многое изменит, будут недовольные. Сейчас их окажется меньше. Когда науа изгонят из ещё одного города — их почти не останется. Я тотонак, я знаю свой народ.

Слава хоть богам, хоть ещё каким сущностям из числа действительно влияющих на мир… миры. Не пришлось растолковывать, не вызвало сказанное резкого отрицания. Более того, чувствуется понимание необходимости перемен, пускай тех, которые могут и не нравиться. Только науа этому индейцу — равно как и большинству его соплеменников — не нравятся ещё сильнее, на что я изначально и рассчитывал.

— Отдельные города — это слабость, которая у вас была, которая чуть было вас не погубила, — продолжаю втолковывать индейцу, на коего мы собирались делать ставку, прописные истины передовой государственной политики. — Один народ, одна власть. И правитель, который вполне может быть первым среди равных, но всё равно первым. И способным лишиться этого самого первенства не по пустяковому поводу, лишь при серьёзных провалах и поражениях. Неважно, военных или иных, но также важных для всего народа.

— Как тлатоани у науа?

— Почему бы и нет? — отвечаю вопросом на вопрос, заодно малость провоцируя Икстли. — Вы слишком давно соседствуете. Да и за время бытия частью Теночка многое переняли, желая того или не очень. Про империю тотонаков я не говорю, а вот княжество или даже королевство получиться может, — на мгновение задумываюсь, как будет выкручиваться переводчик, переводя эти схожие для индейца термины. Это его головная боль, не моя. — А такому государству нужен и правитель. Один из тех, кому мы доверяем и кто пользуется уважением у своего народа. Насколько я могу видеть, вас таких двое, ты и Китлали. Думайте, как между собой власть делить станете.

Обухом топора тебя по голове, чтоб с ходу ошарашить. Одно жаль — у индейцев строение лицевых мышц такое, что сложно понять, о чём они в данный момент думают, какие эмоции испытывают. Остаётся лишь по выражению глаз ориентироваться да по едва заметным движениям тела. Они же подсказывают, что рыбка схватила наживку и вот-вот заглотит оную так глубоко, что выдрать можно будет только и исключительно со всеми потрохами.

Власть! Она, а не какие то там опиум или кока есть самый мощный наркотик.Мало кто в силах отказаться, даже имея о ней лишь теоретическое представление. Ну а попробовавший оную на вкус тем паче станет цепляться за неё всеми руками, ногами и рогами. Такова природа человеческая. Исключения, разумеется, есть, но они лишь подтверждают массовое правило. Тут, в этом мире/времени всё ещё более менее честно и открыта, не чета тому месту, в котором я вырос. Паршивая, признаюсь честно, эпоха, если не брать в расчёт технический прогресс. Ай, не о ней речь. Ведь Исктли, наконец, отмер, вновь подав признаки жизни.

— Мой друг Китлали — учёный человек, умеющий мыслить, воспитывать детей и не только. Ещё знающий сказания предков, жизни людей и богов. Он очень нужен, но не правитель, а…

— Жрец, — закончил я то, к чему Лалитачли мог идти ещё довольно долго, только вот слушать подходы мне было банально лень. — Сам он охотно на это согласится или придётся немного убеждать, приводя разумные доводы?

— Он не тянется к власти. Примет, только если посчитает необходимым.

— Совсем хорошо, — говорю, но делаю отметку в памяти, что надобно это как следует проверить, чтоб без внезапно вылезших в будущем претензий и просто непоняток. — Тогда придётся пока что нам с тобой, а потом ещё и в присутствии Китлали подробно обсудить структуру создающегося государства тотонаков, а заоднои договор между вами и нами примерный начертать.

— Слово…

— Оно хорошо, но, подкреплённое нужными бумагами, остаётся в истории и мешает как внутренним, так и внешним недоброжелателям оспорить и нарушить написанное и подписанное при достойных доверия и сильных посредниках. Создание нового княжества, военные, торговые и прочие договора, отдельные или в едином документе. Вот именно об этом и требуется начать говорить. Время сейчас такое — одновременно сложное и требующее быстрых, решительных действий.

Ментально давить слабо понимающего в интригах и политике тотонака — дело простое. Тут главное не увлекаться получением выгоды в ближнесрочной перспективе, рассчитывая на куда более отдалённые горизонты событий. Проще говоря, не пытаться включить в договор те мины, которые хоть и выгодны для нас, Борджиа, но окажутся слишком уж очевидны спустя месяцы или пару лет. Тоньше надо работать, с подобающим нашей ядовитой семейке изяществом. Вот и начнём, не озадачиваясь такими излишествами, как молитвы и прочие воззвания… к не совсем тем силам, которые я уважаю. Те же, которые уважения заслуживают — их сперва найти и узнать надо. Узнать и познать, если точнее. Благо уже известно, кто может предоставить новые материалы для этого самого познания.

Жди, тлатоани империи Теночк, совсем скоро наша встреча таки да состоится. Правда, время выберешь ты, а вот место, тут без моего с Белль согласия тебе не обойтись!

Густав фон Крайге, байлиф Пуэрто-Рико — не одноименной крепости, а всего острова, принадлежащего Ордену Храма, то есть по факту династии Борджиа — пребывал в прекраснейшем настроении, хотя последние не дни, а недели выдались чрезмерно хлопотными. Хлопотными настолько, что он даже переложил немалую часть своих прямых обязанностей на сенешаля крепости, благо Лодовико Фабри был готов выдержать и не такой груз на своих плечах.

Причина такого, на первый взгляд, небрежения к собственным обязанностям? Самая весомая — необходимость бросить ещё одну гирьку на ту чашу весов, что символизировала влияние тамплиеров в Новом Свете. Первые настоящие переговоры, которые должны были состояться в Новом Свете. Переговоры не между уже находящимися тут союзниками, а Изабеллой и Фердинандом Трастамара, властителями Испании, пускай не лично, через доверенных лиц, а также той, которую они признали не равной себе, конечно, но заслуживающей не только разговора, но и заключения договора как с полноценно независимым правителем.

Анакаона, первая среди касиков таино на Эспаньоле, к чьему мнению прислушивались непокорные испанцам касики Кубы и даже иных островов. И от чьего имени — не всех, но некоторых, она тоже готова была говорить. Очень важное событие и само по себе, а в условиях ведущейся войны с империей Теночк так особенно. Тлатоани последней, к слову, тоже желал говорить, но уже не с испанцами, а лично с гроссмейстером и императором Чезаре Борджиа.

Переговоры двух императоров — дело особенное, нуждающееся в предварительной подготовке, зачастую весьма длительной. Ну а те, что были поручены ему, байлифу первого владения тамплиеров в Новом Свете — они являлись более простыми и не такими значимыми для тех, кто не слишком умел смотреть в самую глубину вопроса, выискивая не только явный, но и скрытые смыслы. А их, скрытых, хватало!

Обе стороны были уже тут, на острове. Более того, в самом Пуэрто-Рико, принятые с предельным гостеприимством и приличествующим ситуации уважением. Посланники, облечённые доверием Трастамара — вице-губернатор Кубы Диего Веласкес и советник вице-короля Нового Света Родриго де Бастидас. Таино Эспаньолы и не только сего острова представляла сама Анакаона, доставившая испанцам столько хлопот, а в последние месяцы становящаяся всё более сильной за счёт появившегося у её воинов боевого опыта, помощи со стороны империи Теночк, а также почувствовавшая вкус ограниченных, но побед. Конечно, эта далеко не самая обычная женщина прибыла не одна, в сопровождении «свиты», в основном из её собственного рода/племени, но и несколько полностью покорных её воле касиков имелись. Символизировали, так сказать, власть Анакаоны над немалой частью самой Эспаньолы и влияние на земли вне острова.

Политика! Та самая, в которой он сам варился не первый год и не собирался покидать этот временами кипящий, временами замерзающий до состояния куска льда. Но неизменно опасный и ядовитый котёл.

Яда действительно хватало. Чего стоило хотя бы то послание, которое показал ему один из испанских посланников, Диего Веласкес Консуэло де Куэльяр! Дорогого оно стоило, особенно будучи показанным Анакаоне как пусть не полностью убедительное доказательство, но как знак угрозы со стороны… её же собственных людей. А вот кого именно и вообще не являлось ли это попыткой со стороны испанцев посеять раздор между таино и их союзниками из Теночка — тут предстояло решать лишь самой Анакаоне. Решать то да, предстояло ей, но вот наблюдать за ходом этого решения байлиф Пуэрто-Рико мог. Как лично, так и посредством доверенных глаз и ушей, умеющих не только хранить тайну, но и правильно записывать увиденное и услышанное в нужные место и время.

Наблюдение! В крепости Пуэрто-Рико хватало самых различных мест, куда вели тайные ходы, заложенные на этапе строительства. Потайные двери, скрытые в стенах; слуховые отверстия, равно как и замаскированные подкрашенным должным образом стекло смотровые щели. Обнаружить их могли лишь особо пытливые умы, к тому же знающие о том, что Борджиа пусть не везде и не со всеми, но нет-нет да и использовали старые, ещё египетские традиции знать всё, что говорят и даже чем дышат некоторые из приглашённых гостей.

Испанцы? Эти знали, а потому, даже будучи почти уверенными, что союзников хитрые храмовники нагло и открыто подслушивать не станут, всё же остерегались быть излишне откровенными в цитаделях как Ордена Храма, так и Борджиа в целом. Знали о том, что стены имеют не только уши, но и глаза. а порой ещё и охотно расступаются, отворяя путь там, где его и быть не должно.

Что до таино… Тут и упоминать о какой-либо настоящей осторожности не стоило. Не дикари, конечно, но и не бог весть какой развитый народ. Лишь с прибытием сюда, в Новый Свет, гостей из Европы, с ходу начавших самую серьёзную в их истории войну, они понемногу, но стали развиваться в верную для не просто выживания, но сохранения своей цельности сторону. Какие уж там знания и даже подозрения о возможности тайных ходов, зрительных и слуховых отверстий в толще, казалось бы, монолитного камня крепости.

Прекрасные условия для того, чтобы знать почти все стремления и намерения одной из договаривающихся сторон. В то время как вторая, испанская, если что и скрывала, то не такую большую часть. Общие интересы в Новом Свете, союзнические и близкородственные отношения династий Борджиа и Трастамара — всё это играло свою немаловажную роль.

Первой в Пуэрто-Рико прибыла Анакаона со свитой, причём, что придавало особый «вкус» готовящемуся блюду высокой дипломатической кухни, на фрегате, этом корабле нового типа, использующего как паруса, так и паровую машину для движения по воде. Все понимали, зачем это было сделано. Поразить, удивить… подавить мощью и величием тех, кто не то что согласился, а сам предложил быть посредником в мирных переговорах. После такого воздействия на разумы, в том числе и самой Анакаоны, байлифу должно было стать… Несколько проще влиять на таино, незаметно подталкивая их не просто к заключению мира, но того, который выгоден прежде всего ордену, хотя и для собственно мирящихся сторон необходим. Для обеих сторон, что было особенно важно!

Испанские же гости — гости привычные. Уже не раз что сам Густав фон Крайге, что сенешали, управляющие крепостями острова, то принимали вице- и просто губернаторов испанских владений Нового Света, приближённых вице-короля, а то и сами отправлялись с короткими визитами на их земли. Всякое бывало. Так что Веласкес с Бастидасом чувствовали себя в Пуэрто-Рико свободно, благо бывали уже. да и фон Крайге с Фабри для них были персонами знакомыми, изученными, пускай не так сильно, как им наверняка хотелось бы. Только хотения испанцев и реальность — они разные. Тамплиеры всегда оставляли немалую часть собственных мыслей, души, намерений закрытыми для всех, кто находился вне их орденского братства. Вот это действительно было тем, что перекочевало из того, старого Ордена в недавно возродившийся. Впрочем, а в каком из Орденов, канувших в Лету, существующих и тех, кому ещё, возможно, предстояло появиться, это не так? То-то и оно, ведь сама орденская структура неразрывно связана с разного рода тайнами и таинствами, куда чужим доступ закрыт.

Приглашая пройтись по крепостной террасе сенешаля Лодовико Фабри, байлиф преследовал срезу несколько целей, избавление от лёгкой утренней скуки в числе которых стояла вовсе не на последнем месте. Так уж получилось, что именно это утро оказалось… пустым, не занятым какими-либо спешными и даже не слишком делами. Очень подходящие время и состояние души для разговора, совмещённогос неспешным променадом, обсуждением сперва совершенно незначительных, потом и куда боле серьёзных вопросов. Привычка — она порой вторая натура! Так говорил не то сам гроссмейстер, не то одна из его коронованных сестёр. В любом случае, Борджиа, они и есть Борджиа со всеми их особенностями.

Несколько фраз о погоде, затем о том, как обстоят дела близ города и вообще на острове. Несколько забавных случаев, к месту вспомненных Лодовико, чтобы улучшить и без того неплохое настроение находящихся на прогулке двух тамплиеров высокой ступени иерархии. И лишь после этого фон Крайге решил закончить с прелюдией, переходя к тому, ради чего, собственно, и решил пройтись на свежем воздухе в компании сенешаля.

— Попытки местных касиков делить наши дары действительно забавны. Особенно то зеркало, в которое так понравилось смотреть дочерям что одного, что другого, что иных, не касиков. Но чтение листов, подаваемых как каждый вечер, так и внеурочно, если есть нужда, тоже интересно.

— Я внимательно читаю всё, Густав, — перешел со слегка легкомысленного на серьёзный тон сенешаль крепости. — Иногда слушаю и смотрю сам, чтобы самому почувствовать происходящее у Анакаоны. Как и ты сам.

— Да, я тоже,- не стал отрицать очевидное байлиф. — И тебе есть, что сказать о ней? Кроме того, что мы и так знаем.

— Письмо предателя. Она… поверила. Не потому, что верит испанцам, этого не было и не случится ещё долго, если вообще способно наступить. Иное здесь таится. Могла подозревать, но сомневаться. Письмо же только подтвердило опасения. Или развеяло сомнения, сказать можно разные слова, но их суть окажется одной.

— И не побоялась отправиться сюда, к нам, оставляя за спиной…

— А остался ли там кто-то враждебный? — парировал Фабри. — Шпионы наших испанских союзников донесли, что в горах перед отъездом Анакаоны и её сопровождения случилось… Нечто случилось, другого не скажешь. Исчезли двое касиков и их близкие родичи. Анакаона имела долгие беседы с посланцами империи Теночк, после которых те ходили хмурые и раздражённые. Оставшийся на время её отсутствия как главный касик Гуарионекс хорош для Анакаоны тем, что не стремится стать главным, желая лишь блага народу таино и ничего больше. Идеалы, они у него во главе всего. Предан, удобен, полезен.

— А Котубано, третий по влиянию касик, как раз и исчез, — задумчиво протянул байлиф, думая о не столь уж сложных загадках в партии, ведущейся вокруг Анакаоны. Выходит, что именно его соблазнили науа. И случился… почти случился грех иудин.

— И теперь о нем вообще не говорят. Он исчез не только для испанских и наших шпионов, но и для тех, кто с Анакаоной. Будто и не было такого человека.

— Индейцы.

Тут дополняющих слов не требовалось. Для таино и не только попытавшийся предать порой просто исчезал не только из материального мира, но и из духовного. О нём могли просто не вспоминать, вычеркнуть из разума. Не всегда, не насовсем, ведь оговорки и случайные слова никто не отменял. Однако само явление, оно являлось показательным и доказующим.

— Тогда Анакаона укрепила свой тыл перед поездкой сюда, — констатировал фон Крайге. — Вести переговоры о мире, не имея за спиной змеи, что вот-вот тебя ужалит — большое подспорье.

— Как и у испанских посланников,- слегка улыбнулся Фабри. — Вице-король, конечно, никого предавать не собирался, особенно интересы короны. Но его отношение к переговорам ни для кого не тайна. И понимается даже его семьёй как вредное — не зря же Диего Веласкес получил то самое письмо от Диего Колумба тайно, не дав тому дойти до своего отца. Мир будет заключён, здесь нет сомнений. Обе стороны хотят его, дело лишь в условиях, которые разнятся.

— Орден на то и вызвался быть посредником, чтобы не только предоставить безопасность, но и сблизить позиции сторон. Мы видим войну со стороны, сами не участвуя и не испытывая ни к кому вражды. Это помогает. Первая встреча уже показала эффективность подхода.

Встреча. Байлиф невольно улыбнулся, вспоминая её. Две таких разных делегации, отличающиеся друг от друга почти во всём, но нуждающиеся в прекращении затянувшейся войны. По разным причинам, конечно, но это не было столь важно, как само желание мира. Изображающие изысканность и утончённость испанцы, в любой момент, однако, готовые показать иную сторону своих личностей — жестокую, привыкшую к войне и даже наслаждающуюся ею. И индейцы таино, эти исконные жители Эспаньолы и других островных земель. Тут об утончённости и речи не шло, скорее о близкой к исконной, природной, силе духа. Зато готовность воевать и постепенное обучение этому сложнейшему искусству у своего противника и союзника одновременно — вот на это нельзя было не обратить внимание. Как и на первые, осторожные шаги в великом искусстве политики. Младенец вышел из колыбели и на трясущихся от прикладываемых усилий ногах прощупывал путь перед собой.

Обе стороны хотели получить как можно больше, предъявляя требования, каждая свои. Им же, выступающим в роли посредника, приходилось сглаживать чересчур большие пожелания испанцев получить находящиеся сейчас за таино земли и их разрыв с союзными им науа. Те, в свою очередь, требовали значительного отступления уже испанцев, напирая на то, что у них и сейчас хватает сил не допускать нормальной добычи золота, и в будущем возможностей не убавится. Особенно если из империи Теночк, понимая важность таино как союзника после продолжающихся поражений на континенте, станут присылать ещё больше помощи. Может даже военной, но на тех условиях, которым выставит им уже Анакаона.

Сильные карты оказались выложены на стол. Особенно Анакаоной, которая хоть и не была тонким и умелым политиком, но с чисто звериной хитростью почувствовала слабые места испанцев, равно как и желание тамплиеров закончить эту ни разу сейчас не нужную им войну между союзников… и возможным в будущем партнёром.

— Что предложим одним и что другим, Лодовико? — поинтересовался фон Крайге у сенешаля, хотя и сам знал возможные варианты, из которых следовало выбирать. Инструкции гроссмейстера хоть и не являлись жёсткими, но всё-таки очерчивали определённые рамки, выходить за которые стоило лишь при особых обстоятельствах, коих сейчас и на горизонте не наблюдалось.

— Их Величествам Изабелле и Фердинанду малоинтересен тот клочок Эспаньолы, за который уцепились Анакаона со своими касиками. Важнее скорейшее возобновление поставок золота в прежнем и даже увеличенном объёме, которое при продолжающейся войне невозможно. И отсутствие опаски продолжающегося отвлечения немалой части сил, необходимых Писарро с Пинсоном на континенте. А увеличение и расширение добычи золота Эспаньолы возможно лишь в случае мира и…

— И распространения добычи на те земли, которые подвластны Анакаоне, — проворчал байлиф, но почти сразу оживился. — Оставить земли, но заключить торговый договор. Рудники на чужой земле, за которые будет плата, разовая или ежемесячная.

— Процент! — не согласился с мнением собрата сенешаль. — Пусть Веласкес кинет его им, как собаке мозговую кость. А ещё список товаров, которые таино смогут приобретать на полагающуюся по договору долю. Пусть испанцы продают весь тот мусор, который для них и нас стоит несколько вытертых от времени медяков, получая взамен золото. Много золота.

— Поймут.

— Со временем, Густав. И шаг за шагом научатся платить более соответствующую реальности цену за тот или иной товар. Годы пройдут до того времени. Порадуются Трастамара, Колумбы, прочие. И сами таино приобщатся к веяниям развитой жизни, не в пример их нынешнему довольно примитивному существованию. Выгода для всех. Для нас тоже.

Улыбка старшего в иерархии храмовника, понимающего, что такого откровенного жульничества в торговле таино своим партнёрам не забудут. А уж воспользоваться всем этим потом, спустя годы, как раз и должен будет их Орден. Создание репутации, оно может длиться длительное время, но в итоге всё равно оправдается. Здесь главное не размениваться на мелочи и даже на полновесные золотые монеты, получаемые из самородков и золотого же песка. Ведь что такое золото? Лишь средство, но никак не цель.

— Хорошая мысль, Лодовико. Это может убедить Веласкеса с Бастидасом, а через них и властителей Испании. Вице-король смирится с неизбежным. Но таино — это другое. Анакаона оказалась прилежной ученицей и от былой доверчивости, свойственной некоторым таино, в ней и следа не осталось. Она понимает, что мир с ней нужен испанцам, чтобы воевать с её союзником, империей Теночк.

— Отношения с которой уже изрядно испорчены. После полученного письма и исчезновения предполагаемых предателей особенно, — хищно улыбнулся Фабри. — Науа сами виноваты, дав нам в руки сильный инструмент для воздействия на эту женщину.

— Даже сложный и склонный ко… всякому союзник для Анакаоны важен. Необходим. Источник оружия, доспехов, да и воинов, если захочет сама Анакаона, тлатоани предоставит, понимая важность отвлечения наших и испанских сил от своих владений.

— А если… попробовать замещение? Не через отрицание союза, а дополняя его.

Остановившись, фон Крайге призадумался, пытаясь самостоятельно понять то, что сейчас изрёк сенешаль. Смотрел на океанскую водную гладь, на вьющихся в воздухе птиц, вдыхал доносящийся со стороны воды воздух с ароматами морской соли и каких-то трав. И думал. Наконец ухватив одну из мыслей-догадок за «хвост», оказавшийся скользким и стремящимся вырваться, произнёс:

— Торговый договор… с нами, с Орденом? Поставка того, что поставляют таино науа? Гроссмейстер такое оценит, но поймут ли испанские союзники?

— Не большие поставки, не чего-то иного. Просто замещающие, — коварно этак улыбнулся Лодовико. — С правом разрыва договора и серьёзными последствиями для Анакаоны, если та осмелится нарушить мирный договор и напасть на НАШИХ союзников. А эта таино не просто так согласилась на посредничество Ордена Храма. Похоже, видит в нас «третью силу», враждебную её опасным союзникам из Теночтитлана, но и собственных друзей держащих в рамках Кодекса Войны. Это не самые сильные карты, Густав, но и их может хватить для достижения цели. Подумай об этом.

— Думаю. Прямо сейчас и со всем старанием, — резко отозвался байлиф, действительно пытающийся вместить в свою голову новый возможный путь для достижения нужного всем результата. — Что-то в этом есть, но надо добавить. Чувствую, что есть что-то ещё, но… Прости, Лодовико, мне нужно побыть одному и в тишине.

— Конечно. А вот я ещё прогуляюсь. Может тоже что-нибудь важное в дополнение к уже прозвучавшим словам придёт в голову.

Сенешаль Пуэрто-Рико отнюдь не лукавил. Всего лишь самую малость не спешил делиться теми даже не идеями, а смутно оформляющимися в разуме образами, которым только предстояло облечься плотью слов. Ведь таино уже убедились в том, что тлатоани Теночка им такой себе союзник, с которым надо вести себя очень осторожно. Меж тем имелись и другие индейские народы, которые считали Теночк не союзником, а завоевателем. И один из таких народов вот-вот мог — с лёгкой руки гроссмейстера, знающего толк в политике и связанных с нею интригах — объявить себя независимым государством. Одни индейцы, другие индейцы… Враждебное отношение к испанцам таино, безразличие со стороны тотонаков. В то же самое время они, тамплиеры, стали спасителями и надеждой для одних, средством баланса между интересами сил Нового Света для других. Почему бы и не использовать такую удачную ситуацию? Препятствий для подобного Лодовико Фабри не видел, но предпочитал сперва всё ещё раз обдумать. Вот потом, когда точно не останется сомнений, придёт пора поделиться замыслом со старшим братом-храмовником. Совсем скоро, уж точно раньше второго этапа переговоров между таино и испанцами, что должен состояться сегодня вечером.

Внезапность порой способна на многое. Разумеется, если удаётся верно использовать эту сильную, но очень уж особенную карту. Очень уж она зависима от тайны, которую необходимо обеспечить, чтобы противник не узнал о том, что именно и как ты собираешься делать. Это верно и в простых, житейских делах, а уж в военных особенно.

Слободан Никшич, комендант Тулума, не зря считался довольно изобретательным, а ещё скрытным и довольно коварным по отношению ко всем не являющимися его друзьями человеком. Давало о себя знать тяжелое, полное лишений и постоянных угроз детство. То самое, в котором ещё не было никакой Сербии, а имелись лишь подвластные ненавистным османам земли. И отрыв тогда ещё почти несмышлёного мальца от родной семьи по страшному и кровавому османскому «налогу крови», девширме. Тому, по которому из семей завоёванных народов — далеко не всех, а лишь признаваемых опасными — выдергивали детей, чтобы потом воспитать из них частицу основной опоры султанов — янычара, то есть забывшего кровь, суть, семью, что заменялись на исламский фанатизм и обращённую ко всем врагам османов ненависть.

Слободану не повезло — он оказался одним из тех, на кого попал этот омерзительный жребий. Ему повезло — отец, узнавший об этом чуть ли не в последний момент, сумел укрыть сына, вот только сам поплатился жизнью. Небольшим утешением для Слободана было то, что отец был не зарезан, как жертвенный баран, а пал с оружием в руках, защищая свою кровь и честь семьи.

Кровь. За пролитую кровь и потерю близкого человека он дал клятву мстить. Кому? Всем османам, причём не останавливаться в святом для себя мщении до той поры, пока Сербия не станет вновь свободной, а столица ненавистной империи не обратится в руины.

Наивная, данная ещё мальчишкой клятва. Вот только всё сбылось. Ну или не всё, но большая часть. Сербия освободилась от османского владычества, выметя тех, словно нанесённый долгими годами на двор мусор. Потоки уже османской крови смыли горечь поражения на Косовом поле и долгое, очень долгое время владычества тех, кого сербы ненавидели люто. Да и Стамбул был пусть и не разрушен, но полностью очищен от расстилающих молитвенные коврики для намаза по несколько раз на дню и слушающих вопли с минаретов. Казалось бы, все.

Так, да не совсем! Османская империя продолжала существовать, пускай и скукожилась, и окончательно лишилась всех своих европейских владений. Однако в Риме даже не скрывали, что спустя некоторое число лет вновь вернутся к разгромленному, но до конца не добитому врагу. Благо и повод имелся — тот самый объявленный Европе джихад, под знаменем которого, поднятым мамлюкским султаном, в конце концов оказался и султан османский, понимающий, что иначе его не поймут собственные приближённые. Но то потом, а сейчас…

Переполнявшая серба ненависть и жажда вражеской крови помогла тому взлететь довольно высоко как при освобождении его собственной страны, так и при последующем Крестовом походе, когда сила мусульманских государств Европы и Северной Африки была окончательно сломлена. Ну а жажда деятельности, нежелание сидеть и ждать, когда начнётся новая большая война против главного врага в его жизни — именно она привела Слободана Никшича сюда, в Новый Свет, после чего забросила и на пост временного коменданта Тулума.

Ненависть? Она хоть и оставалась, но тут у него просто не было ни кровных врагов, ни мусульман, которых он готов был резать и отстреливать в любом числе. Зато оставалась кипучая жажда деятельности и желание проявить себя перед гроссмейстером Ордена Храма. Ну или императором — сербу было абсолютно безразлично, под какой именно маской сейчас пребывает лицо того, кто, не зная ещё о существовании какого-то Никшича, помог тому исполнить главную в его жизни клятву.

Потому, зная о необходимости, получив в той или иной форме послание от Чезаре Борджиа, нанести от Тулума отвлекающий удар по Коба, Слободан был преисполнен решимости сделать всё порученное и даже сверх того. Помнил, что гроссмейстер и император никогда не ограничивал разумную инициативу тех, кому отдавал приказы. А что могло быть более разумным, нежели не просто изобразить удар на город науа, а взять его. Тем более зная, что и из Веракруса выдвинутся отряды или сразу небольшое войско под командованием Франциско Писарро. Того самого, который уже попробовал крепость своих зубов на Коба и вынужден был признать, что стены одного из городов Теночка оказались слишком уж крепки.

Комендант Тулума со всей внимательностью изучил попытку испанцев взять Коба, вычленил из неё сильные и слабые стороны, после чего — ещё до получения послания от гроссмейстер — стал творчески всё это перерабатывать.

Привычный для испанцев марш — не медленный, но и не быстрый? Резко изменить скорость, с самого начала задав наивысший темп передвижения. Орудия заметно и по понятной причине тормозят движение? Пустить их второй частью, с отдельным отрядом, в то время как основное внимание науа будет приковано к первому, более многочисленному и нагло себя ведущему.

О прошлом выходе испанского войска из ворот Тулума воины-разведчики науа узнали задолго до того, как тот состоялся? Естественно, после такого им ничего не помешало заранее подтянуть разного рода воинов и до неприличия усилить как гарнизон, так и атакующие войско на марше отряды. Повторять может не ошибку, но обычные в таких случаях действия союзников серб не собирался. Предельная скрытность, сохранение тайны от простых воинов и даже от большей части офицеров. О самом предполагаемом броске в сторону Коба. помимо него, знало шесть человек. Общая же боеготовность находящихся в гарнизоне Тулума войск поддерживалась постоянными учениями, пусть вызывающими некоторый ропот, но… Никшич знал, что как только всё откроется, недовольные голоса стихнут. Ну а не самое лучшее отношение к себе… Ему на это было просто плевать, собственной репутацией он с детства не стремился озаботиться, предпочитая иное — эффективность и готовность принимать для достижения желаемого сколько угодно жёсткие и даже жестокие меры. Как к себе самому, так и к подчинённым. Единственное, что его сдерживало — прямо объявленная гроссмейстером недопустимость сколько-нибудь больших потерь. И всё, больше препятствующих факторов просто не имелось.

Опаска оставить слишком мало войск в собственно доверенном ему Тулуме, к тому же на своего заместителя, сквайра Раду Лупеску? Комендант слишком хорошо знал умения этого трансильванца, в число которых входила способность создать оборону буквально из пустоты, посреди чистого поля. А здесь могучая по меркам Нового Света крепость, к тому же уже успевшая немного, но перестроиться, закрыть очевидные для европейского фортификационного искусства бреши. И грамотно расставленные на стенах орудия, которые и после снятия части артиллерии оставались очень весомым и крайне смертельным аргументом для тех, кто, не имея такого же оружия, попробует устроить штурм Тулума с любого направления.

Оставалось лишь одно — понимание довольно высокого риска всей своей затеи. Только серб привык рисковать с самого детства, считая саму свою жизнь игрой не с подкарауливавшей, но с преследующей его по пятам смертью. В былые годы он этого и не думал скрывать, бросаясь, очертя голову, в любую круговерть боя. Теперь, став и взрослее, и хитрее, научился это скрывать, умея предстать опытным и просчитывающим всё до мелочей командиром.

Да, просчитывать он умел, однако… В самые важные моменты искусно приклеенная с истинному лицу маска срывалась, порой даже с кровью от слишком резкого рывка, после чего Никшич оказывался в своей родной стихии, где риск и идущая по пятам смерть вновь кружились вместе с ним в особенном будоражащем и одновременно заставляющем саму душу замирать безумном танце. И в «отвлекающем» ударе от Тулума на Коба он собирался в очередной раз показать смерти, что опять готов щёлкнуть её по носу, после чего заново ускользнуть от взмаха пожинающей души смертных косы.

Что там у Писарро в Веракрусе, готов ли он был выдвинуться в сторону своей цели или целей? Никщич даже не собирался забивать свою голову этими лишними сейчас знаниями. Просто посреди ночи гарнизон Тулума был поднят по тревоге. Тихой тревоге, при которой не звучат трубы, не гремят барабаны. Более того, даже освещение не меняется с обычного ночного на то, что может показать наблюдателям начало нездоровой суеты.

Тихая побудка, тихие сборы, по возможности незаметная подготовка и скапливание назначенной в марш-бросок до Коба части войск у ворот крепости. И вот когда всё это было завершено — закованная в сталь и гремящая доспехами живая змея резким броском выскочила за пределы крепости, разворачиваясь в походное построение. Ну а следом, через четверть часа, максимум половину, должна была выдвинуться другая, представляющая собой охрану для влекомой немногими оставшимися в крепости лошадьми артиллерии.

Скорость. Неожиданность. Ночное, не предрассветное даже, время для начала броска к Коба. И до зубов вооружённые стрелковым оружием головорезы, которых комендант Тулума вёл лично, пообещав им пусть и не «вражескую крепость на полное разграбление», но уж точно богатую добычу, кровь и славу.

Ожидали ли такого «подарка» вездесущие наблюдатели из числа науа, постоянно снующие поблизости от Тулума, периодически отстреливаемые и отлавливаемые, но неискоренимые никакими потерями? Оказалось, что к подобному ходу они и впрямь не были готовы в полной мере. Подать сигналы своим? Это да, благо сложенные в нужных местах дрова для костров уже были политы смолой, ожидая лишь момента, когда воспламенившийся от искр трут будет брошен, разжигая пламя. Много огней, в нужных местах… Такое правильное для наблюдающих за Тулумом науа действие и оказавшееся отнюдь не столь полезным, как это ожидалось.

Ведь что должны были символизировать разгоревшиеся и издалека видимые костры? Тот факт, что в Тулуме стали готовиться к выходу, что там, возможно, собираются ударить по Коба. А возможно и нет, может это лишь очередные учения или попытка обмануть, отвлечь внимание. Вариантов было много и в том же Коба военачальникам Теночка во главе с тлакатекатли оставалось лишь гадать самим или просить совета у жрецов насчёт верности того или иного развития событий.

Быстрее. Ещё быстрее! А когда приказы и понукания уже не давали эффекта, Никшич и несколько особо близких к нему адъюнкт- и просто рыцарей находили очередные слова, которые мотивировали воинов Ордена ещё немного ускорить шаг, при этом не теряя возможности в любой миг огрызнуться как огнём, так и острой сталью.

Скорость превыше всего. И небольшое, почти ничтожное количество кружащих вокруг основной части войска оберегающих отрядов. О нет, они были, они старались и выкладывались по полной, но на сей раз ведущий их в бой командир был готов смириться с неким увеличением потерь на марше от особо хитроумных и пронырливых малых отрядов науа, только бы как можно скорее оказаться у Коба, обложить его, взять если и не в полную осаду, то вызвать замешательство. Как раз до того момента, как подойдёт артиллерия и начнёт весомо рычать разноголосьем калибров.

Ставка сыграла. Потеряв небольшую часть своего отряда, прорываясь через не ожидающих такой наглости науа, как горячий нож сквозь масло, уничтожая частыми аркебузными и пистолетными залпами всё и всех на своём пути, Слободан Никшич достиг Коба за ничтожные по ожидаемым меркам сроки. Достигнув же, наплевав на отсутствие артиллерии, продолжил пальбу. Одновременно с этим на скорую руку приказав возводить позиции для защиты как солдат, так и ожидаемой артиллерии. А ещё, чтобы в Коба и снаружи противник не смог заскучать, запалил всё, до чего мог дотянуться и что не мешало и не угрожало его собственным войскам — как уже прибывшим под Коба. так и только идущим туда.

Натиск. Наглость. Неутомимость… Неумолимость как к врагу, так и к самому себе заодно со всеми своими воинами. Эти самые «Н» сделали то, на что вряд ли мог рассчитывать кто угодно, кроме одного малость безумного серба, соскучившегося по танцу в обнимку со смертью. Гарнизон Коба просто не ожидал столь быстрого появления противника и, хотя успел и вооружиться, и относительно подготовиться, но вот вывести 'в поле’достаточное число отрядов, оставив в пределах городских стен лишь нужных для обороны…

Науа уже успели понять, что против вооружённых огнестрельным оружием, особенно пушками, тактика, при которой в самом городе находится большое число воинов, малополезна. Город просто и без особых изысков станут расстреливать из орудий, пробивая в стенах проходы или вынося ядрами и бомбами ворота. Затем, прикрываясь металлическими щитами, безостановочно паля из аркебуз, первые закованные в тяжёлые доспехи группы зайдут внутрь, закрепятся. После хлынут другие, на сей раз притащив с собой более мелкие, бьющие в основном картечью орудия, после чего начнётся планомерное продвижение от квартала к кварталу, от улицы к улице. И эти самые воины не остановятся до тех пор, пока не перебьют всех сопротивляющихся или те не бросят оружие, сдаваясь на милость победителя.

Понимали, да только что могли сделать, кроме как пытаться обстреливать обкладывающих город тамплиеров, прикрываясь зубцами стен, а также попробовать осаждающих на прочность, организовав пару вылазок, надеясь опрокинуть пока ещё не успевших укрепиться.

И тут просчитались. Не зря Никшич приказал каждому солдату взять с собой очень много всего стреляющего. Да и скорость перезарядки у храмовников была куда выше, чем у большинства испанцев, к примеру. Постоянные тренировки, непрекращающиеся внушения от старших и более опытных братьев, что именно это оружие способно спасти их жизни и даровать победу не только наличием, не только меткой, но ещё и частой прицельной стрельбой. Вот и вкусили науа горькие для себя плоды тамплиерской выучки, откатившись обратно в город составом куда меньшим, нежели выходили из ворот.

Непрекращающееся давление на врага, постоянная угроза как находящимся внутри города, так и вне его. Демонстративно возводимые дерево-земляные укрепления с местами под установку орудий и одновременно контратаки, не дающие расположенным вне стен Коба отрядам империи Теночк собраться, перевести дух, выработать новую тактику, поскольку старая в нынешних обстоятельствах никуда не годилась. Ах да, ещё предельно отвлечь их от второго вышедшего из Тулума отряда, включающего в себя как раз те самые орудия, а также порох с бомбами, ядрами и прочей картечью. Да и стрелкам Никшича он — порох, разумеется — скоро должен был понадобиться с их необычайно высоким даже по меркам Ордена Храма расходом патронов.

Продержались! Хотя можно ли вообще употреблять это слово применительно к тем, кто и в обороне толком не находился, продолжая, словно сорвавшийся с цепи хищный зверь, атаковать всех, до кого теперь мог дотянуться? Спорный вопрос, совершенно, однако, не волнующий бешеного серба, всё более горячившегося от проливающейся крови и грохота аркебузных залпов. Горячиться то он горячился, но приказы продолжал отдавать здравые, пусть и вызывающие опасения у подчинённых.

До поры вызывающие. До той самой, когда, уже к вечеру, появился заметно потрёпанный, но вполне боеспособный второй отряд, сумевший доставить столь необходимую артиллерию. Теперь оставалось установить её на заранее приготовленные места, после чего… О нет, никакого штурма Коба. Донельзя вымотанному войску требовался отдых. Долгий, как минимум до полудня. Ну а попробовавших напасть на укреплённый лагерь теперь ждали заряжённые цепными ядрами и картечью орудия, управляемые опытными артиллеристами, не привыкшими выбрасывать залпы в пустоту. А уж день это, вечер или ночь — для них давно не было особой разницы.

Ночь прошла почти спокойно. Были, разумеется, попытки прощупать лагерь тамплиеров на прочность. Однако лениво, словно нехотя, рявкали несколько орудий, трещали аркебузы разного калибра, после чего вновь на некоторое время наступало подобие спокойствия. Всего лишь очередное подтверждение уже подмеченного в этой войне двух империй — обладатели огнестрельного оружия, умеющие и любящие им пользоваться, слабоуязвимы даже во временных, полевых укреплениях, если не проявят какой-либо небрежности. И столь же уязвимы даже за внушительными каменными стенами те, кто огнестрельным оружием не обладают. Жалкая замена в виде камне- и стреломётов именно что жалкая, поскольку уничтожается парой-тройкой прицельных залпов так, что ни о каком ремонте машинерии и речи быть не может. Города, они окончательно становились западнёй для одних и желаннейшими целями для других. Сколько-нибудь серьёзные и опасные для обеих противоборствующих сторон бои могли вестись только вне укреплений, да и то максимальное выравнивание возможностей Теночка и Ордена Храма случалось лишь в лесистой местности, в которой ну никак не получалось создать большие, правильные построения, защищённые тяжёлыми щитами и огрызающиеся многочисленными залпами из далеко бьющих аркебуз. Таковой являлась ситуация, которую одна сторона менять не собиралась, а другая и хотела бы, да возможностей не имелось. Боги войны, на сей раз они улыбались лишь тамплиерам.

Утром же… Открывшиеся ворота — одни из трёх, что имелись в Коба — из которых хлынул поток воинов. Встреченный, как водится, залпами, но… Это были те ворота, которые находились по ту сторону от временного лагеря тамплиеров, а потому залпы были жидкие. Аркебузно-пистолетные, порядка ради, после чего малые отряды храмовников предпочли быстро отступить к уже собственным укреплениям. Принцип прост — хотят воины Теночка в очередной раз разбить головы и выпустить потроха погулять в атаках на защищённые немалым числом орудий позиции? Да добро пожаловать, меньше хлопот при собственно штурме города окажется!

Так думал что сам Слободан, что его адъюнкт- и просто рыцари. Только все они ошиблись. Ошибка стала очевидной довольно скоро, как только в подзорные трубы стало заметно — науа не просто выводят войска, они выводят население Коба, не желая подвергать тех опасности. Сами же частью становятся сопровождением, ну а оставшейся — и заметно большей — выстраивают заслон, будучи готовы защищать своих, давая им время уйти.

— Храбро и достойно, — процедил рыцарь Ордена Грегор Замгерц. — Помню что османов, что мамлюков — эти своих женщин спокойно оставляли.

— Потому и Кодекс к одним применим, к другим же никогда, — отозвался Слободан, умеющий ценить достойное поведение врага. — Пусть убираются. Только пошлите к ним пленных из тех, которые двигаться ещё могут — пусть скажут. Предупредят!

— О чём, сквайр?

— О том, что если вздумают поджигать город — будем перемешивать их воинов с землёй и железом, Грегор, — ухмыльнулся Никшич. — Я хочу преподнести Коба гроссмейстеру на золотом блюде. Даже с не проломленными стенами и не взорванными воротами. А ещё пригласить сюда, внутрь так и не взятой ими крепости, громко обо***вшихся Писарро с Пинсоном на торжественный обед или ужин. Пусть насладятся внутренними видами очередного города науа.

Жизнерадостный хохот собравшихся вокруг храмовников был яркой реакцией на слова их местами бешеного, дикого, иногда громко ругаемого, но всё же признаваемого одарённым военачальником собрата. Тамплиеры радовались. Чему? Не только и не столько взятию города — быстрому и не такому ух и кровавому, хотя потери были, в том числе из-за используемой Никшичем тактики — скорее уж успеху, на который, признаться, далеко не все рассчитывали. Политическому успеху, что превосходил чисто военный. Взятие Папантла с одной стороны, что давало возможность ещё сильнее влиять на теперь окончательно союзных тотонаков. И почти сразу, с малым по времени промежутком, захват не просто города науа в глубине материка, но ещё и того, в котором не было откровенно ненавидящих империю людей. В сколько-нибудь значительном количестве разумеется, ведь недовольные и ненавидящие всегда были, есть и будут. Без разницы, империя ли это Теночк, Испания или любое иное европейское государство. И не европейское тоже. Суть человеческая, вот что объединяло всё.

В любом случае, Коба был взят! Оставалось занять его, после чего отправить вести в Тулум, а оттуда уже в Куйушкуи, Папантла, Пуэрто-Рико. Ну и в Веракрус, конечно. Слободан Никшич более прочего хотел бы посмотреть на то, какие выражения появятся на лицах обоих Франциско — Писарро и Пинсона. Имелись у него сомнения, что испанцы смогут нанести нечто большее, чем просто отвлекающий удар. Бесспорно, он тоже окажется полезным, принесёт запланированный гроссмейстером результат. Только сравнение его, Слободана, усилий и усилий испанских… Пусть увенчанные коронами головы обоих находящихся в Новом Свете Борджиа сравнивают и делают правильные выводы. Ведь Борджиа. они крайне редко ошибаются, а уж вознаграждают сделавших больше ожидаемого всегда. Исключений серб припомнить просто не мог.

События неслись вскачь, словно постоянно и жесточайшим образом пришпориваемая лошадь. Мирные переговоры с таино, которые всё длились, длились, но всем было очевидно — миру быть. Просто обе стороны, уподобившись двум базарным торговкам, выбивали друг из друга наиболее выгодные для себя условия. По факту же что от Анакаоны, что от Веласкеса с Бастидасом на Эспаньолу полетели послания — от кого приказы, от кого настоятельные просьбы, подкреплённые авторитетом находящихся по ту сторону океана монархов — немедленно прекратить любые нападения. Перемирие, по-простому говоря, оно уже состоялось, дело было лишь за официальным заключением мира. Того самого, от которого изволил кривить рожу вице-король Нового Света и наверняка бесился властелин империи Теночк, наш главный и основной нынче враг. Это было хорошо.

Не менее хорошими известиями оказались и поступающие с направлений вроде как «вспомогательных» ударов. Выходка коменданта Тулума — рискованная, на грани фола, за которую выпороть бы паршивца — принесла успех. Победителей же, как известно, не судят, хотя берут на заметку во избежание новых «приступов удивления», могущих оказаться уже не столь приятными. Взятый с ходу Коба, причём быстро, нагло, с невеликими силами. Это событие, да почти сразу после падения Папантла, оно словно бы надломило боевой дух науа.

Своеобразно так надломило. Они вовсе не отказывались сражаться, просто в очередной раз убедились, что стены городов, казавшиеся им надёжной защитой при необходимости, ни черта ни стоят, когда рядом оказываются орудия, желательно большого калибра и в подобающем числе. Потому ацтекские военачальники и приняли, хм, негласное решение при серьёзной угрозе какому-либо городу просто оставлять его, не подвергая себя риску оказаться в каменной ловушке. Все бои, если нет иного выхода — вне городов, там, где артиллерия уже не так опасна, а лёгкое огнестрельное оружие частично компенсируется имеющимися у науа арбалетами. Их количество, кстати, заметно увеличилось.

А вот что оказалось действительно любопытно, как это отвлекающий рейд из испанского Веракруса по направлению к Халапа, второму из тройки наиболее значимых тотонакских городов. Ох и обстреливали выведенное Франциско Писарро из Веракруса войско, ох и мешали, наскакивая на разные его части, растянувшиеся по пути-дороге к цели, что с утра до вечера, что на ночной стоянке, что с вновь поднявшимся из-за горизонта солнышком. Потери были… немалые, причём с обеих сторон. Зато дошедший на чистом упрямстве к Халапа испанец увидел…. Оставленный войсками науа город он увидел. Не пустой, конечно, а тот, в котором хозяйничали только и исключительно тотонаки, сами, как оказалось, чрезвычайно удивленные таким резким уходом завоевателей.

Писарро только и оставалось, что не дать проявиться тем самым своим склонностям, о крайней нежелательности которых я его ещё при личной беседе предупреждал. Это касаемо жестокости к местному населению. Вроде бы пока эксцессов не наблюдалось, однако… за некоторыми людьми вот реально стоило следить.

Папантла, Халапа… Из трёх главных тотонакских городов оставалась лишь Семпоала, но с учётом возможности нанести встречные удары со сторону Папантла и Халапа, да по сходящимся в одной точке направлениям — становилось очевидным, что и этот город падёт либо будет оставлен, стоит нам с испанцами малость передохнуть, собраться с силами для нового рывка и воплотить оный в жизнь. Что затем? По всем стратегическим представлениям следовало сделать паузу на пару месяцев минимум, за время которой вооружить и натаскать на столь ненавидимую ими дичь тотонаков, да и продолжить переть вперёд с неумолимой грацией парового катка, тут пока ещё близкого к созданию, но ещё не воплощённому в металле и прочих материалах.

Следовало бы, только вот переговоры с тлатоани, от которых мне никак не стоило отказываться. Да и испанцам — всем, от злобствующего на складывающуюся ситуацию вице-короля до куда боле вменяемых военачальников и губернаторов — хотелось отдохнуть, набраться сил, освоить уже проглоченные на материке куски и, возможно, по итогам прихватить ещё что-то вкусное и земельно-обширное. Знали ведь, что Халапа за ними никак не останется, что этот город лишь важная фигура, которую предстоит пожертвовать, едва взяв. Зато земли вокруг Веракруса, немалая часть побережья… тут совсем другое дело. Будет чем порадовать Их Величеств в Испании. Что Изабеллу, любящую воевать не только мечом, но и перьями, что окунаются в чернильницу и коими выводят на бумаге нужные строки. Что Фердинанда, однозначно не могущего остаться не впечатлённым донесениями о падении одного укреплённого города империи Теночк за другим. К каждому есть свой ключ, нужно лишь верно его подобрать.

— Как они всё это едят? — возмущённо фыркнул Кроевич, отодвигая в сторону тарелку с пирожками из водорослей, лично мне напоминающих некоторые блюда из японской кухни. — И зачем ты, Чезаре, на стол ещё и насекомых по рецептам науа в блюдах и горшках поставить приказал. Знаешь ведь, что никто из нас и ты сам их есть не станет!

— Мы и не едим, — довольно флегматично отозвался спокойный вне боя Зигфрид фон Меллендорф, временно прибывший в Папантла, дабы кое-что по делам флота в Новом Свете обсудить. — Вот, тут и другого хватает. Томатли, маис, айаколт, циликайотли, чили. Они и по отдельности хороши, томатли даже просто, в сыром виде, если солью присыпать. Приготовленные с мясом или даже без хороши ещё сильнее. Новые вкусы, они меня радуют. Чревоугодие, но… Теперь это не грех, если из-за него жиром не заплывать.

Смотрю на беседу двух приближённых тамплиеров и поневоле улыбаюсь. Устроил, называется, пир в рамках сугубо ацтекской кухни, благо пусть ацтеков в Папантла и не осталось — пленных исключаем, не тот случай — но тотонаки за прошедшие годы даже рецепты блюд империи Теночк для себя перенять успели. Что до самих продуктов, так они во всей Мезоамерике практически одинаковы. И мне в большинстве своём знакомы.

Естественно, знакомы! Томатль — томат, он же «помидорус вульгарис». Маис, вестимо, кукуруза. Только вот размеры у початков раз так в несколько меньше мне привычных. Увы, века направленной селекции покамест если и начались, то до конечного результата им было ой как далеко. Айаколт — фасоль обыкновенная. Циликайотли — тыква. Ну и чили, он по всему миру чили — перец, однако, разной степени остроты, от совсем жгучего до вполне себе приемлемого.

Овощи Нового Света. Не все, вестимо, ведь тот же картофель произрастал значительно южнее. Ацтеки до него явно не добрались при всём значительном расширении своей империи. Но и уже присутствующие на столе в варёном, тушёном, печёном и иных видах, они показывали, что их есть можно, вкусно и ничуть не вредно. А пример мой и Белль, так он вообще способствовал тому, чтобы люди ближнего круга хотя бы попробовали, а уж там…

Да, Белль. Прибыла в Папантла, как только представился повод, названный ценной возможностью. Дескать, переговоры, они очень важны, а значит, пока один из Борджиа будет находиться там, второй обязан поддерживать его, будучи не там, но довольно близко, в надёжной и хорошо защищённой крепости с немалым войском внутри. И ведь не поспоришь, не опровергнешь её доводы. Потому и сидит давняя подруга, тут успешно изображающая из себя сестру, охотно потребляет как бы «новые» для себя яства. Усердно оные нахваливая.

Политическая, мать её, кулинария! И я сейчас ни разу не шучу, ибо так оно и есть. Только недавно, попав сюда, в Новый Свет, я вспомнил, как давно не видел тех продуктов, которые были привычны и знакомы с детства. Одни любил, другие не очень, третьи вообще слабо переносил. И вместе с тем… Большую часть из тут присутствующего можно и нужно было перевозить за океан и укоренять на новой почве. Как ни крути, а всё вышеперечисленное вполне могло произрастать и там, в Европе. Может не сразу, может потребуются некоторые усилия, приживётся не с первого раза, однако результат гарантирован. Проверено веками, особенно в итальянских и вообще южных и достаточно влажных землях. Тут главное без перегибов и без попыток завозить нечто вступающее в конфликт с местными флорой и фауной. А то вот завезли кроликов в Австралию, а те возьми да и начни бесконтрольно жрать, размножаться и вообще паршиво влиять на местных эндемиков. Не, такой футбол нам не требуется. Нужно иное — сохранить имеющееся в настоящее время многообразие флоры и особенно фауны. В том числе и той, которую в моём мире-времени можно было видеть лишь на рисунках, фотографиях, а то и вовсе исключительно по скелетам, оставшихся от откровенного варварства некоторых первооткрывателей.

Как к подобным «закидонам» отнесутся другие? В самом худшем случае как к очередной королевской блажи вроде той, что: «Все олени в этом лесу должны пасть только от монаршей руки!» Подобное то в истории было и не единожды. В уже случившейся тут истории, попрошу заметить.

По поводу чего был вообще организован этот небольшой пир, сооружённый поварами исключительно из местных продуктов? Право слово, их, то есть поводов, хватало. Тут и захваты городов науа, и наметившийся в их войсках надлом, и осознание тотонаками того, что два из трёх из важнейших городов уже освобождены, а скоро придёт очередь и третьего. Иные поводы также имелись, пусть и не были такими уж очевидными.

Только была и более банальная причина — хотелось сильнее погрузиться в местную атмосферу самим и малость пошутить над Кроевичем, Меллендорфом и несколькими другими из числа почти что близкого круга. Всё ж водоросли, насекомые и тушёная чихуахуатина в качестве вариантов блюд, подаваемых на стол… они иронично сочетались с тем, что действительно было неплохо приготовлено и одновременно отличалось новизной.

Взять тот же самый хлеб. Не маисовые лепёшки, а схожий с европейским по виду, но отличающийся вкусом. Не неприятным, не отталкивающим, просто иным. Уаукилитль, он же потом ставший известным как амарант. Никак не могу понять, по какой причине на этот злак ополчились не конкистадоры даже, а сопровождающие их монахи в известной мне истории. Вид не понравился? Так вроде обычное растение, ничем не хуже кукурузы либо фасоли. Тайна велика сие есть. Зато теперь это точно не повторится. На здешних землях амарант, маис, бобовые растут куда лучше и быстрее, нежели привычные для Европы злаки. Вот и пусть себе растут, а желающие привычного пусть постепенно завозят семена и устраивают собственные поля. В дополнение, но не вытесняя уже существующее.

— Цивилизация, синьоры, — напомнила про очевидное Белль. — Просто другая, от того и блюда из других ингредиентов. Сверчков и червей пусть тотонаки и иные сами едят, мы только посмеёмся. А вот остальное… не вижу препятствий, — и словно в подтверждение, потянулась за тушёным с фасолью и томатами пекари, этим подобием свиньи. — Вкусно ведь, согласитесь.

— Вкусно, — охотно согласился фон Меллендорф, тоже большой любитель побаловать вкус новыми блюдами. — Только вот если окажется, что я внезапно собаку съел… Засмеют же.

— По запаху определишь, Зигфрид, — лениво отмахнулся я. — Он такой, особенный. А вообще тут и немного другие утки, и так напоминающие фазанов гуаджолоте, оленей опять-таки хватает. Птичники, свинарники, иные места, где выращивают живность на мясо — это всё нам пригодится. Плюс озёра и море, оттуда как рыба достаётся, так и разные морские гады и травы. Уверен, повара Европы ещё спасибо огромное нам скажут, когда научатся смешивать старое с новым.

— Тебе виднее, гроссмейстер, — прожевав, согласился командир эскадры. Но если уж мы сидим за столом с индейскими блюдами, то и застольные разговоры стоит вести об их делах. Не всегда приятных. Для них… но и для нас.

— Аппетит мне это всё равно не испортит, — слегка недовольно проворчала Изабелла. — Что, как и у кого случилось?

Переглядывающиеся Зигфрид и Златан, после чего последний таки да решился «вызвать огонь на себя».

— Из Нового Света в Европу испанцы привезли сифилис, будь он проклят! Лекарства против него есть, но всё равно эта болезнь… Я с тех пор боюсь в бордели заходить, только с проверенными девицами вынужден дело иметь.

— Не ты один, — поёжился Меллендорф. — Но процесс в обе стороны идёт. Уже пришёл, если то, что вчера донесли со стороны земель науа, правдой окажется.

— Что именно за хвороба от нас сюда проскочила? — ледяным голосом вопросила Белль. — О чуме, слава творцу миров, слухов давно не было и путь много раз по столько же не будет. Или это…

— Похоже на оспу, — вздохнул Зигфрид. — Не от нас, братья храмовники и иные привиты все, исключений нет. Вот испанцы! Силком никого не тянут, оттого могло случиться, что среди людей вице-короля оказались те, кто мог принести сюда, в Новый Свет, эту заразу.

— Место? Конкретное!

— Точно не у тотонаков. У имперцев, Ваше Величество. Далеко отсюда, но не в столице Теночка. Больше ничего пока не узнали, — вздохнул фон Меллендорф, смотря на Изабеллу этак печально, но без толики вины в голосе. — Спешить смысла не видел, решил после сказать, как всё подтвердится. Ну и после званого обеда. Портить его тем, что лично нам не угрожает, а пара часов никакой разницы иметь не будут — это неправильно. Готов признать вину, если оказался неправ.

Алиса-Изабелла глубоко вдыхает, затем со свистом выдыхает воздух, тем самым удерживая себя от лишних и неуместных сейчас слов. Эмоции, они у девушек порой вперёд логики идут, особенно в определённые моменты. Ага, «красные дни календаря», именно сейчас они решили догнать подругу. Отсюда то повышенная воодушевленность, то резкие, хоть и короткие, вспышки дурного настроения. Она их, разумеется, давила, но выслушивая такое, сложно оставаться абсолютно спокойной. И жест в мою сторону. Дескать, ты сейчас играешь «первую скрипку», а я так, предпочту за твоим плечом постоять в силу уважительных причин. В том числе и особенно связанных со взбрыками гормонального фона.

— Значит, началось, — цежу сквозь зубы, понимая, какая головная боль предстоит всем собравшимся и не только.

Оспа, будь она неладна! Я, равно как и Изабелла, прекрасно знали, какое жуткое опустошение она произвела в Мезоамерике и на обоих континентах в целом, стоило ей только проникнуть сюда, попасть в самые благоприятные условия и начать заражать совершенно не знающие этой пакости индейские организмы.

Почему этот клятый тлатоани не сделал ровным счётом ничего? Понятия не имею. Быть может, рассчитывает на вариоляции, но их суть как раз в том, чтобы дать возможности болезни проявиться хоть где-то, дабы потом брать нужный для «прививания оспы» материал. Право слово, я тупо не хочу думать о своём противнике как о полном идиоте, который не знал или банально забыл о всех тех эпидемиях, которые выкашивали немалую часть индейского населения. К слову сказать, на том же Пуэрто-Рико мы постарались донести до местного населения, что есть определённая болезнь, которая может случиться, но имеется и средство защититься от неё. Сложновато было объяснить, право слово. А чтобы убедить, что вреда эта самая прививка не приносит, пришлось первыми пациентами делать или попавшихся на значимых преступлениях или жадных до денег, которым не так много, но платили, чтоб те были этакими живыми и говорящими свидетельствами и безопасности проводимой прививочной процедуры.

— Целая империя, — недовольно кривится Белль. — Миллионы душ только в ней, а есть ещё и другие, которые пока не завоёваны Теночком. И индейцы островов, что под властью испанской короны.

— Они хотя бы знают, им говорили.

— Говорили, Чезаре, — соглашается «сестра»-подруга. — А многие ли воспользовались прививкой? Для них оспа — это так, страшные сказки. Вот когда увидят, что эта мерзость из себя представляет, какой след оставляет на выживших, сколько трупов придётся закапывать или сжигать. Тогда да, проникнутся и в живые очереди выстроятся у мест, где обещают спасение. Догадывались, что может случиться, строили планы, а всё равно такая новость… неприятна.

И переговоры. О них сейчас никто не упомянул, но все подразумевали, что и они окажутся затронутыми этим, хм, ни разу не радостным известием. Реакция же тлатоани — человека вроде как знающего что такое оспа и обязанного понимать все беды, которые она способна причинить — пока оставалась не то что загадкой, но определённым фактором риска. Мы имели лишь приблизительное представление о том, как и с какой эффективностью работают ацтекские врачи. Дезинфекция, обезболивающие травяные настои, умение делать довольно сложные операции и всё в этом роде — однозначные плюсы. Касаемо же самого восприятия ими такого понятия как прививка… Тут вилами по воде. Хотя, если объявить это «откровением богов» — с нехилой религиозностью науа вполне может прокатить. Мда, тут реально оставалось надеяться на вменяемость их тлатоани, который, подобно нам, не от мира сего, а со стороны прибыл.

— Переговоры, — напомнил о себе Кроевич. — Их нужно ускорить. Место нас устраивает, а вот время, его можно подвинуть. Обстоятельства непреодолимой силы, как вы любите говорить, гроссмейстер.

— Соглашусь, — посмотрев на Белль и увидев в её глазах полное согласие, отвечаю Златану. — Вот прямо сегодня посылай к науа новых людей с новым посланием, в котором подробно так будет сказано о необходимости скорейшего заключения мира из-за серьёзных подозрений на возникшую среди науа опасную, очень опасную болезнь. Ту, против которой имеется лекарство — опиши подробно про него — но применять его нужно заблаговременно и массово. Во время войны делать подобное будет куда как сложнее.

— Сделаю. Могу прямо сейчас начать.

— Так давай, начинай, — проворчала Изабелла, настроение которой провалилось на подземный уровень и сейчас упорно рыло землю с целью спуститься ещё малость пониже. — И тотонаков нужно просвещать по этому поводу. С ними будет легче, но блаженные всегда найдутся, подавиться им собственными потрохами.

Почти сразу покинул нас с подругой Златан, спустя несколько минут, сославшись на необходимость заняться срочными делами, улепетнул и фон Меллендорф, видя настроение королевы Египетской. Опытный, однако! Ну а при мне она могла совершенно не учитывать присутствие посторонних.

— П***ой накрылась часть наших с тобой, братец, намерений!

— Не накрылась, а только немного отложилась, — попробовал я воззвать к разуму Белль. — Сама посуди, тотонаков мы уже сделали своими вассалами, они зависимы от нас так сильно, что никуда не рыпнутся. Переговоры никуда не убегут, напротив, несмотря на известия о чём-то, похожем на оспу, проведём их ещё быстрее. Заодно и покажем не самому тлатоани, сожри он полную пригоршню не коки, а чистейшего кокса разом, но его окружению, что не просто чтим собственный Кодекс Войны, но и не желаем распространения опасной болезни среди тех, с кем воюем. Особенно среди простого населения, женщин и детей.

— Обвинят в насылании болезни и попытками показаться благодетелями, её исцеляя. Там, среди жречества, не дураки сидят. А уж при этот тлатоани особенно. Не мог не научить, как измазать врага в том, что совсем не шоколад… то есть не напиток из какао, в местных реалиях.

Вздыхаю, разводя руками. Дескать, тут уж действительно ничего не поделать.Только не подвернись один повод, наверняка нашёлся бы другой. Более того, с самого начала на нас выливали ушаты грязи в пределах империи Теночк. Не тупое запугивание типа «они едят младенцев и кровью девственниц запивают» — жестокостью то науа удивить сложно — а более тонко. Дескать, пришельцы из-за океана желают не просто завоевать, а обрушить алтари богов, после чего наступит конец света. Концепция религии ацтеков и собственно так упорно культивируемых ими человеческих жертв. И вера немалой части не самых глупых людей в то, что как только поток возлагаемых на алтарь сердец прекратится — приблизится время, когда солнце будет пожрано бесконечно сильными злыми богами и наступит конец света. А жертвы, они как раз дают солнцу защиту — как прямую, так и посредством ацтекских богов, ясень пень, не заинтересованных в окончании собственного владычества над миром.

В общем, мифология то стандартная, но с определённым колоритом. И как этот самый колорит обратить против «врагов веры» — уж с подсказками «из будущего» у жрецов ума хватит. Мда, не было хлопот, как говорится.

— Справимся, Белль. Не зря же, ещё в Риме находясь, прорабатывали самые разные варианты. Оспа в них тоже встречалась, сама знаешь.

— Знаю, — как тот бобёр, выдохнула подруга, малость успокоившись. — Только, как назло, в самое неподходящее время. Подождать бы ей, болячке, ещё недели так три-четыре!

— Увы и ах, — развожу руками, тоже не будучи в восторге от навалившейся проблемы. — Хорошо ещё, что и материал для прививок у нас есть, и врачей в достаточном количестве сюда привезли. Помнишь, как в Риме многие и даже сам Родриго Борджиа ворчать изволили по поводу слишком большого их количества для Нового Света. Ан нет, теперь оказывается, что едва-едва хватит и то…

— Ацтекские «коллеги». О прибытии которых для «обмена опытом» придется вежливо просить этого… Маквилмалиналли Акмапитчли, наркораспространителя поганого.

— Ничего, вежливо поулыбаемся, поговорим на самые разные темы, заодно прощупаем сильные и слабые места. Ты же понимаешь, пока не выжмем из него все имеющиеся знания, придавить эту тварину нельзя. Сдерживай естественные порывы души, родная ты моя.

— Дни такие, — чуть болезненно поморщилась Белль, ничуть не кривя душой. ты меня давно знаешь. Тогда, сейчас… и ведь ощущения такие же гадкие, как и раньше.

— Лекарства не те.

— А то я не знаю! — фыркнула страдалица, в прошлой жизни в конкретные периоды пригоршнями глотавшая разного рода гормональные и не только таблетки, чтобы снизить «букет» неприятных и болезненных ощущений.

Тут, что бы она ни говорила, тело ей досталось не такое чувствительное к женским проблемам. Травки и достижения высокоразвитой фармы — явления, как ни крути, разных порядков.

— Рим.

— Хорошо всё в Риме, — охотно перевела тему разговора подруга. — Политика, экономика, прогресс. Всё идёт своим чередом, колёса истории теперь перемалывают то, что нам нужно, а получившееся «сырьё» идёт в нужные места, используясь по заданным чётким схемам. Да Винчи и Гортенхельц наконец ухитрились создать первый нормально работающий винт. Испытали даже. На знакомом им Тибре, на опытном пароходике.

— Читал, — невольно расплываюсь в улыбке. — Значит, через несколько лет короткий промежуточный этап гребных колёс сменится на более пристойный и привычный винтовой движитель. Многие не поймут, чем это так важно, но мы…

— Мы да, поймём.

Недолгое молчание, во время которого каждый из нс задумался о своём. Что там творилось в голове Алисы-Изабеллы, я даже гадать не собирался. Женщина, причём очень экстравагантная — это сама по себе тайна, завёрнутая в загадку. Даже она, даже для меня, знающего её вроде бы от и до. Мои же мысли скользнули в сторону того, не сильно ли мы ослабили собственные ресурсы, перекачивая в Новый Свет то, что до поры должно было укреплять положение в Европе. И сразу же отбросил эти необоснованные тревоги. Разрыв в техническом прогрессе между нами и даже союзниками, не говоря уж о находящихся в Европе и особенно вне европейских земель врагах, он всё ширился. По факту, империя под знамёнами Борджиа становилась тараном, сокрушающим одну преграду за другой на пути как технического, так и ментального прогресса. Другие, даже понимающие важность всего этого и старающиеся пристроиться в кильватер, всё равно опаздывали. К счастью для нас.

— Крым, — добавила Изабелла ещё одну грань из числа важного. — Помнишь, как ещё до нашего сюда отъезда властители польский и литовский, два родственничка, плакались, что от крымского хана одни убытки и разорения, в том числе из-за угнанных в рабство людей. Тогда решили, что воевать с этим гнойным прыщом пока рано, а вот наказать как следует давно пора. Мне понравилось!

Ещё бы ей не понравилось! Решение то было каким? Как следует собраться с силами и ударить ракетами с кораблей, да по всем прибрежным городам-крепостям ханства, после чего высадкой десантов окончательно устроить то, «что Содом не делал со своей Гоморрою» в пределах досягаемости. Сказано — сделано. Пускай пришлось малость подождать, заодно усыпляя бдительность кое-что пронюхавших крымчаков. А когда те подуспокоились, вот тогда весьма сильная и несущая на себе большое количество пушек, ракетных станков и, конечно, боеприпасов к оным эскадра двинулась в сторону Крыма. Командовал ей аж сам адмирал Гарсия де Лима, глава всего имперского флота. Символ, куда без него. В том смысле, что его присутствием Рим показывал — уймитесь, уроды, со своей ловлей рабов европейской крови, иначе раздавим, словно выползшего из-под ковра таракана.

Основной удар был по четырём направлениям, но главным среди оных всё едино был город-порт Кефе — основной центр работорговли. Кефе, она же Кафа — воистину проклятое место, куда свозили захваченных в набегах обращённых в рабство с целью последующей перепродажи и вывоза морем в… Раньше, понятное дело, в Османскую империю с Мамлюкским султанатом, но после того, как Черное море перестало быть удобным местом для кораблей мусульманских стран, возить морем рабов было смертельно опасно. Однако привычка, она и есть привычка, потому рынок рабов в Кефе всё так же процветал. До того момента, как в пределах пушечно-ракетных залпов появились корабли под флагами Борджиа и вымпелом Гарсия де Лима. Часть эскадры, в то время как три другие должны были разнесли по камням Керич, Балыклаву и Кезлев.

Ракетами по тем местам, где не должно было быть обращённых в рабство литвинов, поляков, русских и иных несчастных. Более осторожная пушечная пальба по оставшимся секторам обстрела. Ну а когда всё горит, все разбегаются, преисполненные ужаса, в изобилии увидевшие, как горят не просто люди и дерево, но порой и камень стен плачет каменными же слезами… Вот тогда и приходит время для высадки десанта. Высадиться в относительно тихом месте, но всё равно будучи прикрываемыми орудиями кораблей. Оказавшись на берегу, быстро принять один из видов боевых построений, более подходящих к конкретной ситуации, после чего начать причинять «добро и справедливость» в промышленных масштабах'.

Несколько дней на четыре этих портовых города. Больше всего, аж целых пять, пришлось повозиться с Кефе, да и то по причине отлова работорговцев, массового их повешения, а также погрузке на корабли — новые, предназначенные как раз для транспортировки добычи и освобождённых пленников — всего того, что только можно было из числа действительно ценного. А потом пришла пора иных находящихся на побережье городов и городков. Кинбурн и Ак-мечеть, Инкерман и Судак, Анаба и Суджук-кале, Келенчик и Еничи. Принцип тот же самый, только там и добычи куда как меньше оказывалось, и немалая часть крымских татар с прочими ногаями уже успела улепетнуть, опасаясь оказаться в петле или просто зарубленной. Однако обстрел, особенно ракетами, всех этих укреплённых мест Крымского ханства состоялся по полной программе. Освобождение пленников, добыча — всё это было важно и нужно, окупало обычные затраты и добавляло нам. Борджиа. политического капитала. А вот разрушение по факту всей прибрежной защиты и даже инфраструктуры ханства — это куда более серьёзный сигнал, адресованный лично Менглы-Гирею.

Переводя с языка войны на понятный, ему предъявлялся жёсткий ультиматум. Раз уж он не допёр своим скудноватым мозгом после случившегося с Османской империей и Мамлюкским султанатом. А он не допёр, напротив, возомнил себя не только первым среди мусульманских властителей, но и решил, будто может, как раньше. наводить беспорядок на землях европейских государей. Перепутал реальность и приятный сон, решив, что во время двух последних Крестовых походов с ним решили не связываться из-за силы ханства, а не по причине нежелания перенапрягать свои силы.

За ошибки в делах политики принято бить. Больно и показательно, крайне желательно ещё и с солидной долей демонстративного унижения. Вот боль и унижение Менглы-Гирей и хлебнул полной ложкой. Плюс пара десятков тысяч освобождённых рабов. Плюс немалое число пойманных уже татар с ногаями и прочими обитателями ханства, которые должны были стать обменным фондом. Не выкупным за золото или серебро, а в обмен на пленников-европейцев, включая туда и гаремных жён. А не выкупят… «Гладиаторские бои» в империи работают до сих пор, делая из новобранцев тех, чей клинок в реальной, пусть и контролируемой схватке испил крови врага. С какой стороны ни глянь — всё едино польза имеется.

— Александр Ягеллончик и Ян Ольбрахт Ягеллончик довольны, — констатировала очевидное Белль. — Правда последнего то и дело приходиться бить по шаловливым ручонкам. Вот что за король, раз то и дело сам себе из пистоля в ногу выстрелить пытается. Или прямо в яйца… может уже выстрелил, раз до сих пор нет ни жены, ни детей.

— Беда этого поляка в том, что он много чего хочет, разумно начинает, но потом чрезмерно увлекается и обнаруживает, что в казне мыши пищат, а придворные со знатной шляхтой волками на него смотрят. Про обычный народ и говорить нечего — в Польше ему тяжко живётся. И было бы ещё тяжелее, не получи он по своей дурной голове из Рима. Словами, к счастью, не стал доводить дело до совсем полного абсурда.

Смеётся Изабелла, вспоминая случившееся. Вот она, переменчивость женского настроения в известные дни. Но Ян Ольбрахт действительно порой «жёг напалмом». Желая абсолютной власти, заигрывал со шляхтой, наделяя её всё большими привилегиями. Получал взамен по факту кукиш, даже для приличия маслом не смазанный.

Использовал доходы от судоходства по Висле для того, чтобы как следует развить земледелие и скотоводство, что было абсолютно верным решением, но вместе с тем… Те самые попытки задобрить шляхту, вызвать её любовь к себе, они чуть было не закончились совсем уж плачевно. 1496 год и принятие Петроковского статута, которыйреально способен был обрушить экономическое и политическое положение Польши — что и сделал в известной мне истории наряду с ещё одной серьёзной миной, но уже не замедленного действия. Что это был за зверь такой? Скорее не зверь, а ядовитая тварина, ведь в его положениях значилось, что вводилось практически абсолютное крепостное право — прикрепление крестьян к земле — а простым людям жёстко запрещалось владеть шляхетской землёй. Последнее тупо и примитивно блокировало возможность перехода в шляхетское, то бишь благородное сословие.

С «Д» начинается дерьмо! По факту одно из значимых государств Европы нагло, никого не стесняясь, вводило у себя рабство для людей родной крови и языка, пусть и прикрываясь словами «крепостная зависимость». За подобное требовалось сразу бить по рукам… что и было сделано, пусть и несколько позже, через несколько месяцев после взятия Иерусалима и завершения «второго борджианского» Крестового похода.

Никакой агрессии, криков, угроз на всю Европу. Просто в гости к Яну Ольбрахту Ягеллончику прибыл Хуан Борджиа Льянсоль-Романи в качестве императорского посланника и родича. Прибыв же, будучи подобающим образом встречен, очень вежливо, один на один, без лишних глаз и ушей, поинтересовался у короля Польши, уж не желает ли он самоубиться, но, боясь совершить сей, по божеским законам, грех, решил переложить само исполнение процесса на войска под знамёнами Борджиа? Встретив сперва глубочайшее непонимание, Льянсоль-Романи пояснил, что рабство внутри Европы для европейцев же есть прямое оскорбление для всего рода Борджиа, особенно для составленного Кодекса Войны. Не буквы его, но духа. Да и вообще, сотворивший подобное становится духовно очень близок тем же султанам, османскому и мамлюкскому, которые хоть пока и живы, но жизнь эта так… как пламя свечи на ветру. Способна погаснуть в довольно краткий срок, если в Риме того серьёзно пожелают.

Угроза — а это была она, просто высказанная тет-а-тет и с полным пояснением причин оной — была выслушана, понята и правильно воспринята. Вскоре решения Петроковского сейма были аннулированы королевской волей.

Шляхта… До тех, которые являлись наиболее влиятельными, Ян Ольбрахт поспешил довести «крайнее неудовольствие» Борджиа, к тому же подтверждённое Святым Престолом в виде буллы «О недопустимости рабства людей европейской крови и языков, вне зависимости от названия оного». А неудовольствие Папы Александра VI выражалось вовсе не в отлучении от церкви и прочих… преодолимых проблемах. Зато яд в любых формах, а то и полноценное вторжение на земли осмелившихся игнорировать волю Рима — это всегда пожалуйста, со всей возможной щедростью и любому количеству возжелавших. Силу, тем более много раз себя показавшую, среди властителей Европы было приято уважать, а порой и серьёзно опасаться. Тут ещё и обещание, если будет серьёзное сопротивление желанию Рима не допустить сей попытки рабства для себе подобным, дать совет окружающим Польшу государствам пообкусать её с боков, а остаток, как жест доброй воли, отдать Великому князю Литовскому, Александру Ягеллончику. Тот ведь, в отличие от родича, никаких глупостей не совершал.

Было крепостное право, а вот и сплыло. Правда. несколько особо крикливых шляхтичей, видать, от великого ума попытавшихся апеллировать к другому святому престолу, Авиньонскому, да ещё вспомнивших братьев-инквизиторов… В общем, кто-то помер от яда, кого-то нашли утопленным в выгребной яме. Ну а поблизости появились листы с пояснениями, за что такие кары. Не от Борджиа. не от Ордена Храма даже. Хотя в какой-то мере тоже от Храма… Храма Бездны. А его боялись по настоящему, зная, что сей культ никого не убивает просто так, делая своими целями исключительно людей определённого рода.

Впрочем, то дела прошлые. В настоящем же Ян Ольбрахт был смирен, печален и даже полностью смирился с тем, что имеет. Боле того, всё ухудшающееся здоровье и бездетность практически стопроцентно гарантировали — в скором времени Литва и Польша окажутся под властью одного человека, Александра Ягеллончика. Тоже не фунт изюма, плюс жёнушка — любимая, что характерно — из числа Палеологов, но всё едино лучше нынешнего короля. Шляхта точно не забалует сверх допустимо разумного.

Меж тем, мысли мыслями, а основой был всё же Крым. Касаемо наиболее важных вестей из Европы, разумеется. Что я и не преминул напомнить.

— Сейчас мы и хану Менглы-Гирею внушили настоящий, нутряной страх. Ведь как мы выжгли Кефу, примерно таким же образом можем поступить и с его столицей, Бахчисараем. Просто так, чтоб неповадно было нам пакостить.

— Он, по восточному своему тупоумию, считает, что к нам, то есть к Борджиа. это никакого отношения не имеет.

— До сих пор?

В ответ на мою усмешку следует глумливый оскал Изабеллы. Оба мы знаем, что такое разного рода азиятцы и что порой самую простейшую мысль под их толстую лобную кость боевым молотом забивать следует. Неоднократно.

— М-да. Тогда подождём известий. Тех самых, с которых этот… хан ответит, готов ли менять своих на остающихся в Крыме рабов из числа представляющих для нас интерес.

— Сомневаюсь, Чезаре, — с заметным таким сожалением покачала головой Белль. — Получится только тех, кто из этой их… «знати», да ещё чьи родственники сохранили достаточно имущества и главное желания выкупить попавшего к нам. Поэтому большая часть пойдёт «гладиаторами работать», а уж сколько их вернётся после трёх выигранных боёв — нам особого дела нет.

— Зато есть дело до этих клятых людокрадов. Не поймут после показательного сожжения и разграбления городов прибрежных — следующий раз сожжём сам Бахчисарай. Ну то есть не сожжём, разумеется. Мы не «геростраты» паршивые, а в столице ханства там красивые места, кои желательно сохранить для грядущих поколений. Вот порезвимся от души, памятников архитектуры не затрагивая.

— Но не сейчас.

— Конечно же, — сразу соглашаюсь с уточнением подруги. — Пусть хан дозреет, подкоптится на вертеле в собственном соку. Вообще считаю, что к тому времени дела тут, в Новом Свете, будут закончены. Основное дело точно. А уж потом… На улучшенных то кораблях можно будет и заново сюда вернуться.

— С целью?

— Цели, они разные. Как вариант, должным образом познакомиться с империей инков. Попробовать по-хорошему, а там уж как дело пойдёт. Я человек любопытный, ты тоже ни разу не безразлична к экзотическим и красивым местам. Право слово, ну не в Индию же нам тащиться?

— А я бы не отказалась!

И смотрит так хитренько, словно испытывая мои нервы на прочность. Индия, млин. Вот только туда с туристическим визитом соваться нам и не хватало. В Европе дел предостаточно, в Новом Свете вовсе особое, ради чего можно отложить любые дела за ради главнейшей цели. Индия же… Может в дальнесрочной перспективе, но уж точно не сейчас и не в ближайшие годы.

— Поверил, да? — хихикает подруга. — Нет, Чезаре, нам там пока делать нечего. А жалею я не об отсутствии круизов в те края, а что на переговорах с тлатоани лично участвовать не смогу.

— Нельзя. Только один из нас. Страховка.

— О которой ты этому распространителю наркоты непременно поведай, — теперь Белль источала абсолютную серьёзность. — Пусть даже тени надежд не питает, что, устранив одного из нас, избавит себя от жестокой мести со стороны другого. А ещё про то, что мы уже многое знаем про перемещение между мирами и даже возвращение в тот, в котором сумели укорениться. После гибели тела, разумеется.

— Выдать гипотезу за уже нечто доказанное. Чисто женское коварство. Обожаю!

— Военная хитрость, — надула губки девушка, изображая из себя этакую невинность вкружевах. И тут же расхохоталась, зная, что в такие моменты выглядит ни разу не убедительно, но очень своеобразно. — Я в тебе уверена, ты сумеешь выжать из него всё, расплатившись вместо золотых монет паршивой подделкой, но зато ярко и призывно блестящей. И вообще, к чему будущему трупу знания?

— Трупу ли?

— И это тоже нужно выяснить. Если попал в один мир, то дальше по цепочке? Я думаю, что если один раз удалось, то потом это и само собой произойти может. Только шансы… Не хочу русскую рулетку. Хочу гарантию!

— Я тоже, Белль, я тоже. Вот и поговорим. Скоро.

Действительно скоро, ведь переговоры о встрече меня и того, что тут стал Маквилмалиналли Акмапитчли, тлатоани империи Теночк, должны были состояться уже в этом месяце. Не в каком-то городе, поскольку в контролируемые нами не поехал бы тлатоани, а я бы точно не сунулся в город, подвластных Теночку.

Нейтральный небольшой городок, очищенный от жителей, с равным количеством воинов с обеих сторон и находящийся на приблизительно одинаковом расстоянии от контролируемых обеими сторонами конфликта войск? Вот на это я бы пошёл, но науа упёрлись рогом. Причина понятна и логична — знали, наученные горьким опытом, что наличие у нас огнестрельного оружия вкупе с пребыванием в стенах города даёт такие нехилые преимущества, что не обладающий твёрдыми принципами человек способен… Да на многое способен. Как на бои внутри города, так и на подведение к месту переговоров вооружённой большим числом орудий армии, которая устроит оказавшемуся в каменной ловушке тлатоани «весело похохотать».

Пришлось искать компромисс, выразившийся в сакраментальной встрече «в чистом поле», в отсутствии поблизости как густых лесов, так и городов. В лесах обе стороны могли бы спрятать немалое число воинов. Города? Здесь тоже понятные преимущества и недостатки со всех сторон. А так… Равное число участников переговоров плюс свиты/охраны, а обычное стрелковое оружие с нашей стороны большей частью компенсировалось откровенным фанатизмом воинов-ягуаров у науа вкупе с поголовной вооружённость последних спаренными арбалетами и умением с оными как следует обращаться.

В общем. время беседы неумолимо приближалось и само по себе, а с учётом последних известий о возникших случаях заражения оспой тянуть и вовсе не следовало.

Свершилось! Я про переговоры между мной, Чезаре Борджиа, и Маквилмалиналли Акмапитчли, не знаю уж, как его раньше звали-величали. Своё прежнее имя и прозвище этому субъекту также открывать не намерен. Облезет, собака страшная, после чего неровно и погано обрастёт, становясь похожим на покрытый мхом и «удобренный» пробегающей живностью камень.

Место подобрали неплохое. Около тридцати километров — так и не привык к местным мерам длины, всё на привычные метры с километрами перевожу и вряд ли от этого отвыкну… равно как и Белль, у неё та же самая особенность — от Папантла. Самое то расстояние и чтобы науа чувствовали себя спокойно, и для нас не было такой большой проблемой отступить под защиту каменных стен. Собственно рельеф местности, как сговаривались — равнина и никаких лесов на достаточном расстоянии. О нет, они есть, но если откуда покажется большое число вооружённых людей — у другой стороны будет достаточно времени, чтобы, огрызаясь, отступить. Риск, конечно, есть везде, особенно при таких то договаривающихся сторонах, но мы реально постарались свести его к минимуму. И нет, никаких коварных сюрпризов я со своей стороны не подготавливал. Взрывчатка, яд, хитрые тактические схемы, позволяющие подловить тлатоани на отходе…. Принципы дороже. Ещё банальный расчёт оные принципы подкреплял. Живой он мне нужен, живой и говорящий, причём первая встреча и вовсе должна пройти в предельно миролюбивой обстановке. Не как между гроссмейстером Ордена Храма и императором с тлатоани Теночка, а как двух выходцев из другого мира, оказавшихся здесь, в мире новом, где оба успели взлететь на самый верх.

Вот он, шатёр посреди поля, к которому иду я в сопровождении десятка телохранителей из числа наиболее умелых, способных обращаться что с клинками, что с аркебузами и пистолями головорезами, что тлатоани с десятком же воинов-ягуаров. Тоже, однозначно, взял лучших из лучших, готовых костьми лечь, но сохранить жизнь правителя.

В самом шатре пусто, никто не подобрался тишком, это совсем недавно троица разведчиков с нашей и их стороны проверили, после чего доложились во всех подробностях.

Молчание. Тамплиеры, среди которых исключительно адъюнкт-рыцари и тройка сквайров из числа совсем уж виртуозов мечей и пистолетов, предельно сосредоточены. Ноль доверия к науа, абсолютная концентрация на защите своего гроссмейстера. Понимаю это, потому даже не пытаюсь отвлекать их. Ответят, но выйдут из особенного состояния, в которое заново входить та ещё морока. Не следует их огорчать, они ж реально жизнь отдать готовы, меня защищая. Не слепо, а понимая весь тот гемор, который начнётся, случись что непоправимое.

Вот уже чётко видны лица как «ягуаров», так и тлатоани. Мда, отнюдь не юная персона, но оно и понятно. Около двух десятков лет тут обретается. Да и попал, насколько могу судить, не в юношу. Крепкий такой индеец, закованный в не стесняющую движений, но вместе с тем довольно тяжёлую и надёжную броню. Шлемом также не пренебрёг, в отличие от части его телохранителей. Ох уж эти ацтекские традиции, требующие должной степени раскраски собственных лиц и пышных, украшенных золотом и перьями птиц причёсок. Уязвимость, однако, которую мои парни уже приняли во внимание и, случись что, четверым целям непременно будут стрелять аккурат в голову. По два четырёхствольных пистолета у каждого, причём не кремневых, а колесцовых из числа улучшенных, заводимых-взводимых не специальным «ключом», а просто круговым поворотом специального рычажка на корпусе — это звездец всему живому. Мало какие доспехи спасут, учитывая особую, допиленную самим да Винчи конструкцию оружия личной охраны рода Борджиа.

— Я, Чезаре Борджиа, император и глава Ордена Храма, приветствую тлатоани великой империи Теночк Маквилмалиналли Акмапитчли, — произношу на языке науа, хотя его почти не знаю. Так, пару фраз выучил из числа нужных именно здесь и сейчас.

Тлатоани бросает фразу в ответ, а Марио Траццони, один из сопровождающих меня охранников, тут же переводит:

— Маквилмалиналли Акмапитчли, тлатоани, готов говорить с тобой.

Мания величия? Этикет науа, которые считают других, даже побеждающих, ниже себя? Пофиг! Тем более слова звучат от того человека, которого я всё едино намереваюсь прибить, предварительно выжав досуха. А какая разница, с какими интонациями что-то лопочет без какого-то времени труп? То-то и оно, что ноль разницы. Это мои тамплиеры напряглись, словно электричество, уже сильно желая порвать в лоскуты как самого тлатоани, так и сопровождающих его «ягуаров». Не, у меня с нервами всё в порядке. Следовательно, вместо эмоций озадачим болезного несколько иным. Словами на испанском, но переплетая во фразе здешние «староиспанские словеса» и кое-какие нотки из уже другого испанского, мне тому современного.

— Пройдём в шатёр, тлатоани всея ацтеков. Есть о чем поговорить, прояснить картину этого мира. Мир, он ведь разный, порой неуловимо меняющийся. Р-раз, а вот уже из привычного совсем другим становится. Знакомо тебе, да?

Моим пофиг, они к экстравагантности поведения всех Борджиа привыкли. Зато несколько «ягуаров», явно знающих испанский в той или иной степени, аж вскинулись, Ну как же, весь этикет под хвост пробегающей мимо кормовой псине пошёл, непорядок! Опять-таки уважения в моих словах особого не просматривалось. Уровень обычного разговора между двумя людьми, причём не совсем понятно собственно внутреннее, истинное содержание фразы. Всем, кроме самого тлатоани, который искривил губы в неприятном подобии улыбки, после чего процедил. На испанском, причём идеальном, без тени акцента. Современном для меня и слабовато понятном для моих охранников:

— Да, Борджиа, будем говорить. Ты и я, другие при разговоре не нужны, Ждать и следить!

Последние слова уже на языке науа, обращённые к «ягуарам». Пофиг, ведь такой же, как и я сам, иномирец, уже потопал внутрь шатра. Не то и впрямь ничего не опасаясь, не то успешно делая вид. Пора и мне внутрь. Разговор тет-а-тет, он такой, особенный.

Внутреннее убранство шатра было одновременно и подобающим высоким договаривающимся сторонам, и в то же время весьма аскетичным. Шелк и бархат, красное дерево походного столика и два походных же, но шикарно исполненных кресла, в которых сидеть реально удобно. Это из подобающего. Аскетизм же, если вообще можно так сказать, выражался в отсутствии золота, вычурности и роскоши ради неё самой. Сугубо функциональность, доведённая до уровня, близкого к абсолюту. На столике бумаги и карта. Опять же карты на специальных треногах, растянутые и закреплённые.

Еда и напитки? Если что понадобится — принесут промочить горло и пожевать охранники. Тут ставки такие, что реально у обоих договаривающихся о мире есть реальные опасения получить отраву если не смертельную, то усыпляющую либо парализующую. Нет, ну а что? В особой коллекции Борджиа, мной дополненной и развитой до совсем уж солидного ассортимента, теперь есть такие снадобья, которыми и вдвадцатом веке, второй его половине даже, не побрезговали бы воспользоваться. Тот же скополамин, будь он неладен — натуральный который, представляющий собой вытяжку из особого вида дурмана, только в Индии растущего. Там его вроде как «трубой ангела» называют'. Ангела смерти, ибо в минимальных дозах лишает воли и попутно растормаживает сознание, заставляя болтать лишнее. В больших же… смерть, причём мучительная, как говаривали специалисты по токсикологии ещё тогда, прежнему мне. Пусть скополамин в теории и в иных видах растений из числа паслёновых есть, но выжать его оттуда — те ёще сложности, потому не видел смысла. Особенно при наличии более лёгкого способа.

Ай, не туда мысль пошла. Сконцентрируйся. Чезаре, сейчас ты именно Борджиа, а наёмный убийца Кардинал — это уже прошлое, пережитое, осмысленное и оставшееся лишь частью тебя нынешнего.

— Вот мы и встретились — люди, оказавшиеся в не своём мире, но сделавшие его тем, чем хотели. По крайней мере, какую-то часть, — хмыкнул я, жестом предлагая стоящему передо мной человеку в теле ацтека занять место в кресле. — Присядешь или будешь изображать каменное изваяние?

— Я присяду, — согласился тот. — Имена…

— Наши, к которым привыкли. Чезаре для меня, а для тебя… Сомневаюсь, что Мак будет по вкусу.

— Правильно сомневаешься. Имя гринго — это не моё имя. Лучше Маквил.

— Пусть будет так.

К этому моменту мы уже сидели друг напротив друга. Разделённые лишь столиком, на котором была та самая карта интересующего нас обоих участка Мезоамерики, а также кое-какие нужные бумаги, исписанные на латыни и языке науа. Каждому своё, что тут скажешь.

— О здешнем или об общемировом? Многомировом, если точнее.

— Сначала местное. Как стопку текилы перед главным блюдом, — предложил своё видение разговора Маквил. — Удобнее. Мир мы могли заключить и через капитанов.

Интересное слово прозвучало, однако. Капитаны — это армейское или, что более вероятно, связанное с картелями? Латиносы часто называют своих «бригадиров» именно так. Посмотрим-прокачаем, но пока сделаем вид, что слово пропущено мимо ушей.

— Карта перед нами, карандаши тоже лежат. И не забывай, что три дня назад мои войска вошли в оставленный твоими людьми Семпоала. Три главных города тотонаков теперь вне империи Теночк. Вдобавок от Халапа, от Коба тоже начинаются расходиться небольшие армии, которые уже кое-что берут под себя. А недостатка в орудиях, чтобы установить их на стенах берущихся городов, лично у моих парней нет. Связь с Европой налажена, от причуд ветра парусно-паровые фрегаты и галеоны с клиперами не зависят. Ты и сам всё должен понимать.

— Понимаю. Я не успел. Проклятый порох!

— Хотел взять у конкистадоров?

— Да.

И лицо на мгновение чуток дернулось, проявляя скрытые под маской эмоции, главной из которых была всепоглощающая ненависть. Успешно сдерживаемая, но присутствующая. Равно как чувствовалась и привычка не просто убивать, но ещё и властвовать. Та самая, которая не отсюда, а совсем из иного места. Мда, не простой человек залетел в этот вариант реальности, совсем не простой.

— Я не Кортес, но его тактику хорошо помню.

— И развил… Тласкалу не отдам. Кровью своей там всё зальёте, пока будете до городов добираться. И испанцы особенно. Я по ним бить буду больше. Они слабее тебя, они местные, не изменённые.

— Частично изменённые, Маквил, — улыбаюсь в ответ. — Борджиа и Трастамара связаны не одним, а двумя браками. Пока, а потом будут и ещё. Стежок за стежком… разорвать будет очень сложно. Я знаю, что такое узы крови, клановость, общие интересы двух сплетающихся общими интересами и личными симпатиями династий. Политика с интригами — в этом варился столько, что и не упомнить.

Чуток тумана подбавить, перемешивая правду с… тоже правдой, просто правильно поданной. Киллер моего уровня поневоле должен хорошо разбираться в политике и интригах для банального выживания, не говоря уж о том, чтобы раз за разом устранять цели, причём не абы какие, а высокопоставленные и отбираемые по собственному желанию. Вот и получалось… Нет лжи, но и правда подавалась под своеобразными приправами. Собеседник, похоже, проглатывал куски предлагаемого ему блюда, что есть хорошо и весьма.

— Отдаю тотонаков. И те города, которые ты с испанцами уже захватил. Это много!

— Не очень, учитывая, что тотонаки становятся княжеством Тотонакским, да и твоя хоть и оскорблённая попытками её устранить, но всё ещё союзница Анакаона теперь тоже княгиня Таино. Я привык выполнять обещанное, принципы у меня такие.

— Твои тотонаки — вот и делай с ними, что пожелаешь, — повторился тлатоани.

— И предоставь Тласкале подобие автономии. Называй как хочешь, но мне нужно кинуть им кость. Обещал, а значит нужно выполнять.

— Много и опасно. Близко к моей столице.

Не совсем близко, но и не далеко, тут Маквил прав, морда нехорошая! Надо будет дать кое-что взамен, будь оно всё неладно. Не хочется, но придётся.

— Юкатан. Тулум, Коба и что вокруг, понятно, никто возвращать не станет. Но и протягивать руки к большей части майянских городов не будем. Ограничусь вот такой линией, — провожу оную карандашом от Тулума аккурат на северо-запад. — Большая часть остаётся твоей империи. И испанцы от своего Веракруса по побережью восточнее Тлакотальпана не полезут. Ну а западнее… Там то они, то мы, то тотонаки, княжеству которых без выхода к морю никак не обойтись.

— Подавишься, гринго!

— Проглочу, как следует прожевав, потомок древнего народа, в чьих жилах ещё и испанская кровь текла. Я вас, горячих и вспыльчивых латино — не сочти за оскорбление, ибо вполне вас уважаю и за равных держу, просто термин удобный и устоявшийся — много повидал там, в прошлом.

Сопит в две дырки, но выдерживает паузу. По ходу, опять гипотеза в цвет пошла. Латино как он есть, причём предпочитающий вести своё происхождение именно от ацтеков. Так оно или нет — никто не разберёт, но вот его в этом убеждённость становится очевидной. Язык тела, он редко когда обманывает. А уметь вводить собеседника в заблуждение — не вижу я у оппонента подобных навыков. Ну или он такой профи, что на пару голов меня превосходит. Ничего нельзя исключать. Вот я и не исключаю, просто пользуюсь выигрышным положением в меру сил и возможностей.

Кажущаяся излишней уступчивость тлатоани в делах, касающихся территориальных уступок? Банальный расчёт, он ведь из схожего с моим или и вовсе моего мира, а значит осознаёт, что такое прилично развитое огнестрельное оружие как «в поле», так и при осаде и штурме крепостей. Крепости вообще перед подобным беззащитны, если ответить нечем. Понимает, что если упрётся рогом и сорвёт переговоры, требуя невозможного — мы просто чуток передохнём и продолжим давить, отбирая город за городом, при этом подтягивая новые подкрепления из метрополий. Земли Нового Света, в том числе относящиеся к империи Теночк, стоят определённых жертв. Все козыри у нас на руках, их на порядок больше, нежели было у приснопамятного Кортеса.

— Поражение в войне плохо для империи. Любой, — проворчал собеседник, мрачно взирая на карту, где уже вырисовывались требуемые нами от него уступки.

— Оправдания найдутся. Много. И подслащённая пилюля в варианте мирного и торгового соглашения в едином пакете. Будете постепенно строить нормальные корабли, секрет пороха или уже выпытали из пленников или вот-вот это сделаете. Может и вовсе в экспроприированных на Кубе, из разрушенных крепостей, книгах попались нужные строки, — делаю предположения и вижу, что таки да, какое-то из них оказалось верным. — Тебе ведь нужно время, Маквил, не так ли? Лет этак несколько, а лучше пяток. Потому с самого начала не было генеральных сражений, в которых участвовали бы большие массы воинов. В империи Теночк их хватает, но ты не стал этого делать, сберёг до более подходящего случая. Так? Впрочем, это риторический вопрос, ответа на него я и не пытаюсь получить. В отличие от другого… Пленники ещё живы, надеюсь?

— Твоих тамплиеров среди них нет. Только испанцы.

Не нравится тема собеседнику, сильно не нравится. Вот только мне на это, милль пардон, положить! Испанцы являются нашими союзниками, а потому на переговорах следует заботиться не только об их интересах, но и о тех несчастных, которые попали в руки к совершенно отмороженному противнику, знающему толк в пытках и сломе воли.

— Вот их придётся вернуть. Всех, тут дело принципа.

— Принципы, — с тлатоани если не полностью маска слетела, то уж сдвинулась заметно, обнажая немалую часть сущности. — Это здесь есть всякие честь, остатки рыцарства, из которых ты слепил этот Кодекс Войны, не знаю уж, что именно решив этим достигнуть. В нашем настоящем мире… или мирах, я не знаю, откуда тебя вынесло на эту часть Дороги, всё это пережиток, пыль. Дунь и нет её. Давно уже сдули!

Власть! Деньги! Их берут только силой, наводя ужас на тех, у кого и так дрожат колени, покупая сидящих в мягких креслах политиков и полицейских начальников. Ломая и уничтожая тех, у кого есть яйца, но кто всё равно слабее, имеет слабые места, родных людей, о которых заботится. Принципы разбиваются со звоном, как запущенный в стену стакан! Кем ты был там, гринго? Ни за что не поверю, что учителем или врачом. Иные глаза, иные повадки. Ты хищник, а не мекающая коза на привязи.

Оп-па. Прорвало красавца! Психопрофиль во многом подтверждается, но не это главное. Слово «Дорога», причём явно выделенное, словно имя собственное. Часть Дороги? Явно этот мир, куда «вынесло» как его, так и меня. Попробуем зацепиться и незаметно развить интересующее меня. А для этого приоткроем то, что и скрывать нет никакого смысла.

— Высокооплачиваемый и очень разборчивый ликвидатор. С теми самыми принципами, из-за которых сперва приходилось отказываться от примерно половины заказов. Ну а потом… Заказчики просто поняли, с каким делом можно обращаться, с каким не стоит, а на кого я вообще ни за какие миллионы работать не стану.

— Такие принципиальные быстро в могиле оказываются. Год, может полтора протянут. Не дольше!

— Более полутора десятков лет. А потом, когда случилась безвыходная ситуация, ступил на Дорогу, как ты её называешь. Первый шаг всегда сложен, но не так много потерял, а многое и вовсе приобрёл. И вот сейчас… взгляни на то, что видишь. Знания и опыт остались изначальные, а вот тело Дорога даёт новое, крепкое, да ещё и из очень хорошей семьи. Как и твоё.

— Идеалисты-романтики, — прошипел тлатоани. но тут уже больше порядка ради и подтверждения своего взгляда на мир. После чего… — Ещё и опытный, если понял, что каждый шаг по Дороге ведёт к сосуду, схожему по возможностям в будущем занять сравнимое положение. Знать бы с самого начала. Теория без практики! Ладно! Верну пленных, соглашусь с потерями земель, которые ты карандашом тут на карте расчертил. А раз принципиальный — лично, в присутствии своих людей, моих испанцев и даже этих дураков таино с тотонаками поклянёшься, что десять лет не станешь пытаться захватывать мои земли! Если ты такой, каким тебя вижу — тебя нарушение обещания как клопы искусает. Ежедневно, ежечасно. Но взамен — всё о Дороге Миров или как ты её называешь. Знания о её работе, вот что мне нужно. Их не хватает, я многого не успел понять, а спросить больше не у кого. Как тебе такое предложение, Чезаре?

И тоска в глазах, совмещённая с яростью. Был ведь источник информации, однозначно был! Так печалятся исключительно о ценной потере, той, которая не успела исчерпать свою полезность, но тем или иным образом… Исчезла? Оказалась вне досягаемости тем или иным образом? Без разницы пока. Но он уверен, что я знаю про не просто Дорогу, а Дорогу Миров если и не больше него самого, то способен заполнить некоторые пробелы в теоретических… Стоп, он упомянул, проговорился именно про знания теории, но не практики. Иными словами, это перемещение из тела в тело у него первое, но вот теоретические знания он из некого источника получил. На этом и сыграем, благо есть у меня что ему впарить. Хорошо так впарить, да ещё и подтвердить одним ни разу не бьющимся козырем. Алисой-Изабеллой!

— Договор, — киваю, после чего ловлю его взгляд и веско так произношу. — Я знаю о Тропе-меж-Мирами может и не больше кое-кого особо умудрённого, но некоторые знания и особенно возможности, за них понимающие люди готовы заплатить много. Не золотом, даже не властью во всего лишь куске одного из шагов-миров.

— И что ты тогда хочешь?

— Силу, которую дают знания, — ни секунды не медля, отвечаю тем же спокойным, уверенным голосом. Главное тут не выдать свой непреодолимо сильный интерес к любому обрывку информации. — Имеющееся у меня, как ты понимаешь, тоже далеко не совершенно, знания теории, они как не до конца собранный пазл. Там нет кусочка, тут двух, а во-он в том «нижнем углу» вообще сплошное белое пятно. К тому же, сдаётся мне, как только соберёшь этот самый пазл — окажется, что он есть лишь ключ к другому, куда более сложному.

— Говорить могут все. Откуда я знаю, что ты меня не «разводишь на признанку», как паршивый коп в сельском участке?

Вот тут улыбку ему, предельно циничную и преисполненную наглости вперемешку с важностью.

— Ты ведь, Маквил, один сюда прибыл. Без приближённых, которым мог бы если не доверять, то использовать. Так?

— Конечно же. Дорога для каждого…. — заткнулся посреди фразы, после чего выдохнул, мигом потеряв всю латинско-индейскую невозмутимость. — Ты привёл с собой кого-то из прошлого мира?

— Да, есть такое дело. И ожидаю прибытие третьего, как только обстоятельства позволят.

Снова ни грамма лжи, поскольку и впрямь можно ожидать появления третьего члена нашей боевой тройки. Если, конечно, старина Мирон таки да подставится под пулю, нож или просто помрёт своей смертью. Не гарантированно, но вполне вероятно. Однако знать именно такие подробности нашему врагу не нужно. Лишь псевдоправду, но вместе с тем целиком лишённую лживых словес. Пусть сам себя обманет, без моего и Белль участия.

— Кто?

— Ты же умный человек, должен был догадаться.

— Не один из Борджиа, а сразу двое, так не свойственно для королей приплывших сюда, в Ацтлан. Сразу?

— Нет, нужна была и подготовка, и определённые факторы уже в прошлом мире. Потому тут не стану обнадёживать, Маквил — если по ту сторону кое-чего не произойдёт — тут твоим, как их, «капитанам» вроде бы, не появиться.

— Их или прикончили «федералес» с конкурентами, или переманили, или… Тюрьма у нас или сраная экстрадиция, — поморщился теперешний тлатоани. — Но докажи, что это не просто слова?

Подобное могло бы поставить в тупик, но… П — предусмотрительность. Готовясь к подобного рода переговорам, заранее предполагая крайнюю и обоснованную недоверчивость оппонента — кое-что в качестве заготовок придумать удалось.

— Держи письмо. Написано рукой моей как бы «сестры», Изабеллы Борджиа. Испанский язык, тебе знакомый и современный. Не местный. Другой почерк, свойственные иному, общему для нас времени выражения. Некоторые, полагаю, могут не совпадать, если мы из разных миров Тропы. Только сам должен понимать — создавать такую сложную фальшивку в одно лицо очень сложно. Под чужой стиль разговора подделаться, изменить почерк. Местного научить сперва иному варианту испанского, затем натаскать на принцип начертания букв. Можно, конечно, но я бы не советовал впадать в паранойю. На крайний случай можем обменяться малой частью информации сейчас, а другую выдать — как только лично побеседуешь уже с Изабеллой Борджиа. Примерно на таких же условиях встречи. Читай и думай, тлатоани, ты ведь не абы кто, а повелитель не самой слабой даже по меркам Европы империи.

С осторожностью, в сомнениях, но после прочтения письма Маквил таки да чуть отодвинул в сторону предельную подозрительность. Более того, предложил сперва показаться из шатра и сказать нашим охранникам, что мир по сути заключен и сейчас будут обсуждаться отдельные нюансы.

Идея понравилась, идея была довольно быстро исполнена, после чего мы вновь оказались внутри шатра. Опять же тет-а-тет, посторонних при такого рода беседе вообще не требовалось. Слишком рискованно, с какой стороны ни посмотри. Пусть лучше думают о том, что им доступно и понятно.

Ах да, про необходимость успокоить основную часть войск с обеих сторон тоже забывать не следовало. Раньше могли излишне нервничать, а от нервов чего только не случается. Теперь же, получив относительно успокаивающие известия… Ничего не скажу за науа, но мои головорезы бдительности и готовности ударить в любом направлении не утратят, конечно, но напряжение чуток снизится, подальше от условной «красной черты». Это полезно. Более того, это важно. Психологическое состояние воинов и особенно их командиров — штука такая, тонкая. Забывающие о сём факте рискуют сильно пролететь. Хорошо, если не с печально-фатальным для себя исходом. Бывали, знаете ли, прецеденты.

— Я выдал тебе очень интересный факт. Шагнуть на Тропу-меж-Мирами можно не в одиночку, а притягивая за собой других. С множеством ограничений, с риском для них, с массой сложностей, но тем не менее. Этого ты не знал, Маквил. И это очень важная для любого умеющего думать Идущего информация. Даже странно, что в той теории, которая у тебя имелась, не присутствовало даже намёков.

— Не моя теория, Борджиа, — рыкнул тлатоани. — Думаешь, у меня было время, управляя… организацией, на раскапывание архивов? Бумажки, которые рассыпаются от неосторожного прикосновения, разные глиняные и другие таблички, музейные редкости. Это только сдвинутые на исследованиях странного на такое способны. Я дал тому книжному червю деньги, возможности, предоставил всё, что он только хотел. И получил то, что считал детской сказкой. Раньше считал.

— Я никогда не слышал сказок о Тропе-меж-Мирами или Дороге Миров, — вновь закидываю удочку, но уже с поправкой на то, что сейчас было сказано, что Маквил не сам откопал нужные знания, а всего лишь позаимствовал. — Стык мистики и науки, вот что было верно у меня, — в гипотезах, уже задним числом размышляя над случившимся, но это не станем договаривать. — Рассказывай, сравняй счёт ценной информации хотя бы частично.

— Расскажу. В детстве моя прабабка рассказывала историю о Святой Смерти, которая иногда не успевала забрать вместе с жизнью человека ещё и его душу. Рука Смерти лишь скользила по душе, оставляя метку особенной силы. Она позволяла ускользнувшим увидеть вход на Дорогу, сделать шаг в похожий на наш мир. И каждый новый шаг давался душе легче, но всё меньше в ней было человеческого. А по её пятам шли те, кого послала сама Святая Смерть. Её посланники, её верные охотники. Прабабка говорила, что нужно бояться таких странников, что они могут искусить, отвратить от всего того, что делает человека человеком. Что Странники оставляют в мирах, через которые проходят, особенные вещи. Странные, непонятные, притягивающие. И становящиеся отравленной приманкой для добрых людей. Подберёшь её и… Ты проклят, твоя душа лишена возможности попасть в рай. И в ад тоже. Добрый и всемогущий Господь изблёвывает тебя из уст своих, теперь только охотникам Смерти есть до тебя дело. И даже она для тебя уже не Святая, а обычная. Это старая, но известная у нас в Мексике сказка. И не только там, но и среди гринго во многих их штатах. Только они улыбаются, снимают фильмы и рисуют эти комиксы. А в наших деревнях ещё верят. Не все, кое-кто.

Я внимательно слушал. Очень внимательно, окончательно убедившись — мы из разных миров. Никогда не слышал про такие сказки, фильмы, комиксы, даже краем уха не уловил, а память у меня хорошая, да к тому же тщательно натренированная.

Смерть, её охотники, преследующие Странников, некие оставляемые теми с какими-то целями предметы. Вечное не то бегство, не то прокладываемый путь, ведь сказки, они передаются простыми, тёмными людьми, склонными бояться всего непонятного. Сохраняются лишь осколки истинного смысла, как я могу предположить. Следовательно…

Стоп! Вот оно… наверное. Предметы! Странные и непонятные, притягивающие внимание. Карта Пири-Рейсса, которая на самом деле тут не имеет такого названия. Просто безымянная карта, на которой было нарисовано то, чего не должно было быть известно. Та самая, найденная в константинопольских архивах, никому по большому счёту не нужная тогда, но использованная мной и Изабеллой как средство для дополнительного убеждения «отца» в загадках, которые таит в себе Новый Свет. Тогда мы посчитали, что сюда просто кто-то попал и по памяти нарисовал карту мира с теми или иными целями, которые, хм, не увенчались успехом. Но что если?..

— Идушие-по-Тропе были в этом мире. Давно, минимум несколько веков назад, в Европе. Доказанный факт. Другие места… Пока уверенности нет. Вот тебе. Маквил, ещё одна интересная и важная деталь, которой ты мог и не знать.

— Не знать, как же! — внезапно расхохотался тот. — Не знаю, какую их метку, одну или сразу несколько, обнаружил ты. Я же знал, где лучше искать, что искать. То, с помощью чего я, не имевший отношения к Дороге Миров, сделал по ней первый шаг. Величайшее сокровище Атцлана, на которое смотрели, но не поняли его ценность. Идиоты. И наши, и гринго.

И снова есть контакт. Метод провокаций, тактика подталкивания собеседника в нужном направлении опять дала нужный результат. Догадываюсь я про «величайшее сокровище», оно же одно из «неуместных артефактов». Хрустальные черепа не то ацтеков, не то майя. По ходу, они были в том мире, откуда прибыл нынешний тлатоани, а также в мире этом. Причина?

— Получается, «метки», они же «неуместные артефакты», совпадают что в одном мире, что в другом. Не исключение, а уже ярко выраженная закономерность. Как твои хрустальные черепа. Один или несколько?

— Три, — процедил Маквил. — Подменили в музеях так, что там даже не заметили. За пару миллионов все глаза отворачивают, слепыми прикидываясь. Какой у тебя по счёту мир, Странник?

— Много хочешь знать, только что ставший Идущим-по-Тропе, — ухмыляюсь в ответ. — Довольствуйся тем, что узнал и ещё узнаешь. Ведь пока я дал гораздо больше, чем получил. Теория! Мне нужно всё то, что тебе разработали из найденного в архивах и по музеям. Систематизированное, от и до. Напряги память, если уже этого не сделал, не записал восстановленное по памяти. Я же знаю, что после переноса духа в новое тело получаешь не только память донора, но ещё и, хм, упорядочиваешь разум.

От ведь рыбка пучеглазая! А ведь снова ни слова лжи. Разум и впрямь после поглощения памяти донора получает определённый бонус. Слияние не души, но памяти, причём добавка к исконной сразу нехилого донорского объёма — оно словно разом, экстремальным образом «накачивает мышцы». Сперва даже не заметишь, да и потом нужно как следует и упорно разбираться в собственных ощущениях. Более того, я окончательно это понял лишь после появления тут Алисы-Изабеллы. Посидели, подумали, сравнили ощущения. И таки да, удостоверились, что и память стала лучше, и скорость мышления увеличилась и делает это до сих пор, просто теперь медленнее. Развитие, однако, причём первоначальным стимулом служит именно переход из старого тела в новое.

— Да, я записал, что смог вспомнить. Важное, неважное. Почти все слова профессора, которые остались в памяти. И иногда добавляю то, что он вроде бы говорил. Хочешь читать всё это? Читай! Может и найдёшь для себя что-то новое. Тебе передадут копию, у меня их целых пять. Писал, прятал, чтоб не потерять, не лишиться.

— Пригодится, — и не показывать, говоря это, насколько важными являются для меня те самые записи. — Но вот совсем опытные, прошедшие не один десяток миров Идущие-по-Тропе, зачем они оставляют Метки, чего хотят добиться?

— Я что, профессор? — окрысился тлатоани. — Он, кстати, тоже только догадывался. Говорил, что через не то десяток, не то полтора десятка шагов по Дороге от Странника начинает слишком сильно… фонить. Как от куска урана, но не радиацией, а чем-то иным. И тогда он создаёт в мире, где находится, что-то совсем отличающееся среди обычного. Одно изделие или механизм. Создаёт и что-то делает.

— Отпечаток того, что принято называть аурой. И сброс… излишков.

— Вот, ты и сам знаешь. Проф тоже так говорил, руками при этом маша, как мельница. Отвлечь внимание от себя, притянуть кого-то другого, создать другого Странника, только неопытного. Путают свой след, сбивают с него тех, кто идёт за ними. Помнишь сказку, о которой я говорил? Не от Святой Смерти, наверно, от кого-то другого охотники идут. А мы отвлекаем, притормаживаем их. Кто-то сразу, кто-то уже спустя несколько шагов по Дороге. Не знаю я, проф тоже только догадки выстраивал. Графики чертил, схемы распечатывал и всю свою лабу ими увешал, на стенах свободного места не было.

Энергия. Та самая, о которой наука слыхать не слыхивала, но однозначно существующая. Этому хомо, сидящему напротив, врать нет никакого резона. Он, собака страшная, наркораспространяющая — терминология во всей его речи типично картельская, имел с такими дело, просто он не из низов, не из среднего эшелона даже. Вершина как она есть, одна из таковых — считает меня не себе подобным Странником, а куда как более опытным. Сыграл единственный настоящий козырь — перенос следом за мной Изабеллы. А отталкиваясь от «продажи» настоящего раритета, чья подлинность подтверждена, можно и с фальшивками заморочиться. Не откровенное дерьмо вываливать, а то, что ложится на уже известные факты, на оговорки самого тлатоани и на экстраполяцию всё увеличивающегося массива данных.

— Контакт с энергией, сбор её, накопление в течение всего нахождения в очередном мире, после чего прорыв в мир новый. Сложность только с «паразитными потерями» и необходимостью «экранирования» себя любимого от постепенного истечения накопленного. На естественные механизмы полагаться я бы не хотел, а заиметь методики и ещё кое-что, имеющееся только у тех Идущих, которые дальше меня продвинулись… Твой профессор в своей теории ничего такого не выдвигал? Может просто упоминал как маловероятное, но возможное?

Мда, ни разу не специалист в технике мой теперешний собеседник, она явно вне зоны его интересов была, особенно связанная с энергией того или иного типа. Оружие — но без понимания формулы обычного пороха, ибо, как я понял «нефиг мозги лишним грузить» — управление организацией, информация о политических игрищах вкупе со способностью интригами и террором прогибать под себя всех подряд. Минимально необходимый набор качеств для большой шишки из латинских картелей. А вот глубины мышления, её как раз недоставало, мне с Белль на радость.

В общем, пришлось растолковывать, что имелось в виду под «паразитными потерями», рассеянием энергии и вообще про общую близкооккультную терминологию. Грешен, интересовался этим ещё в прошлом мире. ну а в нынешнем… Само тут моё появление из лютого атеиста сделало бы истинно и истово верующего. Вопрос лишь, в кого и во что именно. И вопрос этот до сих пор оставался без ответа, только недавно едва-едва первые штрихи к будущему «портрету» стали ложиться на бумагу.

— Не знаю. Не помню, — помотал головой Маквил, хотя явно пытался выжать из своей памяти нечто хоть приблизительно похожее. — Метку проф иногда ещё и Якорем называл. Про контакт с ней да, говорил. Без контакта на Дорогу никак не выйти. А чтобы постоянно какую-то там силу от неё собирать и удерживать — не было такого. Только вот…

— Ну?

— Он про этот, слово такое… Вектор! Вектор пути по Дороге, вот о чём перед тем как… В общем, успел и про это начать говорить. Мне тогда не до этого было, а потом проф… покинул этот мир, сохрани его душу пресвятая дева Мария, он в неё и в Иисуса Христа, Искупителя грехов людских, верил.

Мир, говоришь, покинул? А что тогда взгляд чуть в сторону вильнул, и рука едва заметно дернулась. Правая, особенно тот палец, которым на спуск пистолета нажимают? Ни разу не удивлюсь, если ты сам его и грохнул, чтоб свидетелей не оставалось, чтоб никто больше не узнал о твоей тайне. Или если б и узнал, то сложнее пришлось. Гипотеза, конечно, но оч-чень вероятная. Эх, до чего жаль, что ты пока ещё нужен и важен.

— Течение Тропы-меж-Мирами и возможность двигаться против этого самого течения либо просто сворачивать в сторону от вектора, куда тебя тащит автоматически, — киваю, словно полностью уверен, на деле же предполагая наиболее очевидное. — Он нащупал способы навигации?

— Навигации! Хорошее слово. Да, но не совсем такой. Проф понял из тех обрывков сказок, которые посложнее, и из описания Меток, что миры, где их придумали, а потом то ли притащили с собой, то ли делали на месте, в новом мире, они очень разные. Ты знаешь про хрустальные черепа, Борджиа! Так опиши, что в них было такого особенного⁈

— Возраста огромного, а словно на современных станках вытачивались, да ещё с лазерной обработкой. Это насчёт черепов, у других «неуместных артефактов» и особенности другие.

— А способность накапливать в себе электричество и бить им, если создаются нужные условия? Про такое слышал? Направленно бить, и не само по себе это происходило, не у каждого, кто череп в руку взял. Разные миры. Как наши, похожие во многом, совсем не похожие… Профессор про разные чудеса говорил.

— Что именно?

— Об их существовании, но не у нас, а далеко по Дороге. Если вектор удачно выберется, то потом, через сколько-то миров, можешь оказаться и там, где чудеса — обычная жизнь. Как сказка. Только взрослая. И наверняка не добрая. Доброта, она в сказках для детей, — хищно оскалился Маквил. — Или иначе думаешь, Борджиа?

— Схожим образом, — не мог я в этом не согласиться, после чего разговор продолжился.

Ох и продолжился, ещё часа на два с половиной, во время которых пару раз вновь приходилось выходить из шатра, убеждая охранников, что всё в порядке и даже более того, всё замечательно.

Всё и впрямь было замечательно! Я уже получил от этого долбанного тлатоани столько ценной информации, что аж распирало, до того хотелось поделиться ею с единственным человеком, который целиком поймёт и оценит. С Алисой-Изабеллой. Многое вроде как и не доказанное, но чётко ощущалось — Маквилмалиналли Акмапитчли не врёт, действительно верит в то, что ему рассказал некий профессор, посвятивший исследованию этой тайны чуть ли не три десятка лет, при этом отличаясь не слишком свойственной для учёной братии скрытностью. Видимо, понимал, какого рода тайну нащупал, вот и хотел оградить знание от… От кого, блин⁈ Оно ж в результате попало к такому типусу, что опаснее и противнее найти, конечно, можно, но не слишком большое количество находок, двуногих и говорящих, получится. Однако этого не узнать, да и не требуется оно мне, по большому то счёту.

Разные типы миров, в которых возможно всякое — от привычного нам, до «чудесного», что в какой-то мере доказывал оказавшийся у профессора и нынешнего тлатоани артефакт. Или все три артефакта, тут он сильно вилять изволил по непонятной причине. Оговорка касаемо того, что часть этих артефактов — уместных или неуместных, это уже как хочешь, так и называй — Странники могли неким образом переносить с собой из другого мира. Только артефакты или же ещё и перемещаться не чистым духом, требующим донорского тела, а во плоти? Ну или совершать преобразование из энергию в материю и обратно, это уже нюанс, хотя также чрезвычайно важный.

Вот что на фоне подобных намёков, оговорок, случайно оброненных фрагментов информации какие-то там мирный договор и даже проблемы с оспой, которую, кстати, тлатоани и сам планировал решить. Про вариоляции он, как оказалось, слышал, просто ждал нужного момента. И карантин в месте вспышки заболевания объявил жесточайший, приказав воинам-ягуарам, оцепившим местность, расстреливать из арбалетов всех, кто только приблизится к запретной черте. Но своих врачей прислать в наши города — недавно захваченные, откровенно говоря — согласился в охотку. Мышление прагматичного государственного деятеля, однако, как ни крути, плюс дополненное беспокойством о собственном здоровье. При вариоляциях то, в отличие от используемой нами прививки, и смертность могла достигать пары процентов, и риск повторного заражения присутствовал — редкий, в ослабленной форме, но всё равно.

Ах да, снова к мирному договору. Пока возвращался в сопровождении охраны, кратенько рассказал им, что в дело пошла одна из заготовок, бывших при себе. Даже править не пришлось, лишь добавить пару дополнительных пунктов относительно Тласкалы. В целом же…

Мы получали не так много в плане земель: Куйушкиуи с окрестностями и немаленькой частью побережья к западу, вплоть до Тампико, который становился крайней точкой; Тулум и Коба, причём от первого проводилась та самая линия к северо-западу, отрезающая не столь и великий кусок Юкатана. Небольшой кусок, откровенно говоря. И всё! Больше никаких территориальных приобретений, ибо жадность, она порой приводит к плохому перевариванию добычи. Испанцы также получали свой отнюдь не маленьких размеров кусок, по поводу которого грешно было жаловаться. Удачно зацепились за материк, а уж дальше… будут развивать успех, тут в них можно даже не сомневаться. Колумбы, Пинсоны, Писарро как острие копья Конкисты — эти своего не упустят. Сперва новые земли, где нет столь опасного противника, как империя Теночк, ну а потом… Мир заключается на десять лет, но если те же науа сотворят какую-то откровенную дичь, нарушающую многочисленные пункты мирного договора — тогда возможно всё. Очень-очень возможно.

И ещё одна, нет, две с половиной хитрые мины, подложенные под империю науа. Первая, вестимо, княжество Тотонакское, во главе которого встал Икстли Лалитачли и подпирающий его в амплуа верховного жреца Китлали Орматичли. Оба понимающие, что без союза с нами и/или испанцами их быстренько сожрут и даже не подавятся. Нынешний тлатоани поводы тоже искать умеет, чай, не просто так рулил серьёзной организацией, пусть и насквозь криминальной. Картелем «Кранео дель сол», то есть «Солнечного черепа». Полтора десятка лет в этой системе, из них шесть на самом верху. Проложил путь к власти, обильно набросав трупов и создав вокруг себя удушливую атмосферу ужаса. Его долгое время просто боялись трогать что конкуренты, что федеральные власти. Прагматичная, но беспредельная и с безумной фантазией жестокость — вот чем он держал в узде своих и пугал не только врагов, но и просто всех, кто знал про сей картель. Ай, даже вспоминать не хочу, что он мимоходом наговорил во время нашей с ним беседы. Тупо противно и мерзко. Савонарола и Крамер с Торквемадой его бы точно за своего приняли, если бы в вопросах веры сошлись.

Однако, не о том речь. Вторая мина — другое княжество, на сей раз народа таино, расположенное на части земель Эспаньолы, управляемое, вестимо, Анакаоной. Подписавшее мир с испанцами под наши, Ордена Храма, гарантии, но сохранившеесамые искренние отрицательные эмоции к недавним противникам. Однако и к союзникам в лице империи Теночк относящееся с подозрением. Что поделать, правители, вне зависимости от их гендерной принадлежности, очень не любят, когда их пытаются хоть убить, хоть просто лишить власти. Более того, женщины зачастую бывают куда более мстительны. А значит… Какой простор для работы дипломатии открывается в самое ближайшее время!

Наконец, половинка мины. Тласкала — уже завоёванное империей Теночк княжество, которому было обещано многое, но вот выполнить получилось лишь частично. Они оставались в составе империи, но отныне представляли из себя этакое вассальное княжество, обращение с которым было чётко регламентировано. Нарушать этот самый регламент тлатоани вряд ли захочет. И вообще, и из-за того, что у него сейчас на уме совсем другое.

Узел, ни разу не гордиев, поскольку мечом его разрубить возможностей не имелось.Мечи, они пойдут в ход, лишь если одна из сторон наплюёт на договорённости. Только вот и без столь грубого инструмента многое можно сделать. Интриги, подрывная работа, выращивание «пятой колонны», косвенные психологические атаки на саму структуру Теночка. Особенно при наличии рядом тотонаков, ранее бывших частью империи, из которых планируется сделать… Впрочем, тут ещё дополнительно обдумать следует.

Пока же обратно в Папантла, где меня ждёт Алиса-Изабелла. Сильно ждёт, сочетая беспокойство с любопытством. Если первое мигом схлынет, то вот второе… Замучаюсь я языком работать, рассказывая и уточняя, предполагая и опровергая уже её собственные гипотезы. А ведь и кроме неё будут самые разные. Но от них хоть отвязаться проще. Сослаться на усталость после переговоров и всё тут. Императорское положение, им порой стоит воспользоваться на полную катушку!

Как же хорошо посреди океана. На борту пусть не самого лучшего в принципе, но тут, в этом мире/времени наиболее современного корабля. Плеск волн, лёгкая качка… и никаких толп самых разных людей, этой элиты клятого Нового Света, успевшего мне осточертеть по самое не балуйся!

Реально устал. Ведь после той встречи с тлатоани, на которой две наши империи подписали основу мирного договора, а мы с Белль вернулись сперва в Куйушкиуи, а оттуда, задержавшись на денёк, в Тулум — а именно он волей-неволей становился центром тамплиеров в Новом Свете — туда началось настоящее паломничество. Испанцы, много и разные, но неизменно важные, включая аж целого вице-короля. Таино и тотонаки, каждый народ со своими целями и желаниями, по разному к нам относящиеся, но одинаково понимающие необходимость крепких связей. И науа, чтоб им пусто было! Эти припёрлись в не так давно утерянный ими город с целым «букетом» целей — от официального посольства, часть которого ещё и в Рим везти, равно как и в Толедо, где сейчас Трастамара обретаются, до окончательного «утрясания» мирного договора путём внесения туда дополнительных, не самых важных, но всё же существенных пунктов. И ведь не отопрёшься, поскольку тот подписанный мной и тлатоани Маквилмалиналли Акмапитчли договор нуждался в перекрытии ещё и тем, на котором стояла бы подпись испанского вице-короля.

Мда, везде свои сложности. Хорошо ещё, что Колумб был о таком варианте предупреждён и не стал раздуваться, подобно надувшейся от избытка негативных эмоций рыбе-иглобрюху, покамест тут неведомой. Напротив, изображал всяческое почтение, попутно облизываясь на полученные Испанией новые земли, а также рассчитывая, как он, с помощью своих приближённых, будет обдирать шкуру с ацтекских торговцев. Ну-ну, наивное ты генуэзское создание! Маквилмалиналли Акмапитчли, как птица высокого полёта в разного рода переговорах и торговле — нелегальщиной, но принципы от этого не сильно меняются, скорее уж становятся куда более сложными — как бы сам тебя вокруг пальца не обвёл. Прекрасно понимает ценность золота с серебром, ценных пород древесины, металлов, специй и прочего, и прочего. В общем, пусть друг другу уши пообкусывают, я возражать точно не стану.

Хорошо навязали узлов в Новом Свете, которые распутывать долгое время придётся. И основная задача выполнена примерно на две трети, если быть откровенными с самими собой. Как так? Ацтекской империи хорошенько дали по рогам. Откусили от неё немалые куски совместно с испанцами, а ещё создали под боком одно враждебное независимое индейское княжество и одну условную автономию в составе империи. Тотонаки и тласкальцы. Первые полностью зависимы от нас, вторые же недовольны, но те, которые поумнее, понимают — они получили хоть что-то, вместо того «ничего», которое имели раньше.

Это внешнее, показывающее успех Рима и вообще рода Борджиа. А вот внутреннее и самое что ни на есть тайное — тут совсем сложно. Маквилмалиналли Акмапитчли, тлатоани хренов, не рискнул нарушить обещание, прислав те самые свои заметки, в которых старался излагать известное ему по вопросу перемещения между мирами. Не знаю, может что и утаил — даже наверняка, ибо иначе о нём думать просто не получалось — но присланное соответствовало нашему с ним сперва длинному разговору, а потом и переписке. Последняя, понятное дело, была наполнена с моей стороны образами и метафорами, местным в принципе непонятными, но вот сам тлатоани… Похоже, конкретный индивид считал, что раз он де-факто могучий император, то и особо усердствовать в сохранении тайны не надо.

Разумеется, он не собирался не то что орать на всех перекрёстках, даже доверенным лицам шептать о своём происхождении. Зато считал достаточным запечатанного конверта, фанатично-преданных воинов-ягуаров в качестве курьеров-доставщиков и собственного не формального, а скорее сакрального положения «избранника богов». Дескать, письмо такого вскрыть — форменное кощунство. А и вскроют — ничего толком не поймут, сочтут за особые, продиктованные ацтекскими богами откровения. Тоже, хм, интересная и не лишённая логики позиция. Однако ни разу не моя, я по-иному воспитан и доверять бумаге больше необходимого минимума… Нафиг подобное!

— Всё лежишь и лежишь, Чезаре, — источая иронию, вымолвила Белль, с ногами залезшая в большое, массивное кресло и вооружившаяся одновременно листом бумаги и кубком с разбавленным вином. — Отходняк, да?

— Опять эти слова.

Вставать было лень, кинуть подушкой в эту оторву тоже, поэтому предпочёл просто закрыть глаза. Уши вот только заткнуть не догадался, да и нечем, чтобы это выглядело достойным образом. Плейеров то с музыкой пока не завезли-с, век не тот.

— Не-а, не спрячешься и не скроешься от любопытной и воодушевленной меня, — игривое настроение подруги, оно не покидало её вот уже не первый день. — Скажи, о чём сейчас твои мысли? Думаешь, как будешь «отцу», Лукреции с Бьянкой и, возможно, Мигелю объяснять часть узнанного? И какую именно часть доверишь? Всем поровну или кому-то побольше отжалеешь?

— Думаю пока, — произношу, даже не думая открывать глаза. — Белль, нам досталось от этого тлатоани и слишком много, и в то же время катастрофически недостаточно. Множественность миров, Дорога между ними, основные теоретические принципы.

— В которых ещё нужно как следует разобраться. Она, теория, — тут подруга особо выделила голосом, — без практики остаётся лишь догадками или перепевкой с чьих-то слов. Нужны факты, а их не так много. И из имеющегося мало что можно проверить.

— Проверим! Те же хрустальные черепа, они есть, пусть и у нашего врага. Пока их вдумчиво исследовать не получится.

— Пока!

Верно уцепилась за ключевое слово Белль, ой как верно. Не зря я даже глаза открыл, чтобы показать повышенное внимание и значимость.

— Правильно. И длительность этого самого «пока» зависит от того, насколько долго в переписке мне удастся выкачивать остатки нужной информации, а также вдумчиво и тщательно, чтоб с мизерными шансами на неудачу, подготовить похищение этих важных предметов. Тлатоани уже допустил большую ошибку.

— Выставлять такие ценные штуки на всеобщее обозрение в главном храме своей столицы. Фи! Хотя это могут быть просто копии, Чезаре.

— Могут,- охотно соглашаюсь со вполне разумной версией. — Но от любой копии тянется след к оригиналу, который можно найти. А пока наши планы насчёт черепов будут прорабатываться и проходить предварительные стадии воплощения в жизнь, нужно будет заняться иным, но родственным. Догадываешься?

— Что может быть лучше интересных тебе артефактов? Много других артефактов, ещё более любопытных. Только где ж их искать?

Пожимаю плечами. Дескать, тут уж с ходу и не скажешь. Зато дополняю к известному нам о «неуместных артефактах» ранее:

— Некая энергия, вот что важно. Если теория верна, то от найденной нами в архивах Константинополя карты тоже должно исходить нечто этакое, особенное. Согласись, раньше мы в таком аспекте изучать предмет даже не пытались. Теперь же попробуем. Чем бесы не шутят, пока демоны спят.

Меж тем Белль как следует призадумалась. Серьёзно так, от души, явно уцепившись за нечто всплывшее в памяти и нуждающееся в осмыслении. Это могло быть как надолго, так и прерваться через несколько секунд. Ну, если она призадумалась, то и мне можно мысли по извилинам погонять.

Необходимые мысли, очень. Как ни крути, а при всём узнанном в разговоре с тлатоани и из присланных им записей, оставалось под вопросом главное — полностью управляемый, сознательный шаг на Дорогу Миров. Контакты с артефактами-метками, желательность их присутствия рядом в момент смерти, тренировки по ощущению исходящей от них энергии, схожие с некими медитативными практиками, насколько я о них помнил. Помнил, но вот увлекаться не увлекался, врать не стану.

Не хватало очень важных фрагментов, которые предстояло искать самим, искать чуть ли не наощупь, руководствуясь лишь смутными подсказками. К тому же полученными ни разу не от друга/союзника, плюс и сам он не был специалистом. Воспользовавшись знаниями совсем другого человека. Та ещё задачка, да? Только работать всё едино придётся, для начала перерывая все сказания, предания и просто упоминания о разного рода странных вещах. А тут не привычное мне время с интернетом и богатейшими библиотеками, тут всё гораздо примитивнее. Вон, за ради проверки «ацтекского следа» пришлось полноценную войну устраивать. Правильно устраивать, но это уже отдельный разговор.

Искать нужно, искать! И не абы какие «неуместные артефакты», а реально выламывающиеся из всего привычного, бьющие по мозгам осознающим их сущность. Что-то такое вертится в голове, но для полной уверенности нужно будет внимательно перечитать те записи, которые в Риме остались, в замке Святого Ангела. Тогда мы с Белль много чего набросали в качестве возможных мест и предметов интереса, вот теперь и пришло время «собирать камни».

— Александрия, — сладко улыбаясь, аж пропела выплывшая из путешествия по собственному сознанию Белль. — Там действительно есть нечто, стоящее внимания. Правда, придётся как следует поискать.

— Это ты про многоуровневые подземные катакомбы, что недалеко от колонны Помпея? — чуток поскрипев мозгами, выдвинул возможную, но кажущуюся сильно натянутой версию. — Так там вроде ничего такого действительно интересного не находили. Нет, поискать можно, но тогда не только там, а вообще по остаткам роскоши былой. Египетское наследие, оно такое, во многом загадочное и шокирующее. Поищем! Быть может и найдём нечто особенное, подходящее под определённые параметры. То есть, конечно, нам найдут.

Улыбается подруга. Вот ведь коварное создание. Слишком давно и хорошо её знаю, вот и приучился понимать даже без слов. Не туда свернули мои предположения, хотя до сих пор близко. А раз близко, то…

— Нечто конкретное вспомнила, да?

— Точно, Чезаре, конкретнее некуда. Как тебе мумии, у которых в кости были вживлены золотые пластины. При жизни, насколько можно было судить из исследований, а вовсе не в процессе подготовки к погребению. И всё это в одном огромном саркофаге, не по отдельности. Если это не круче хрустального черепа, то я готова признать себя скачущей по веткам белочкой. Или находящейся в «белочке».

— Это… такого я даже не слышал.

— А вот я слышала и даже видела. Сначала не лично, только фото и видео исследований. Потом до того зацепило, что сунулась туда, где всё это изучалось. Дала денег, ну меня и пустили. Золотой ключ, он всегда большинство дверей открывает. И ты знаешь, вспомнила только сейчас, раньше словно вытравилось из памяти, когда мы с тобой о «неуместных артефактах» говорили. Странно, не правда ли?

Всё страньше и страньше, как любила говорить совсем другая Алиса, проваливаясь в кроличью нору. И это я не про мумии с золотыми пластинами в костях, что оказались туда вживлены при жизни, причём, по словам Белль, отнюдь не варварски-грубым манером. Они вполне могли оказаться тем, что мы ищем, что способно принести некую вполне ощутимую пользу. Конечно, требовалось это сначала найти, но… при имеющихся ресурсах, зная приблизительное место раскопок, нагнать нехилую толпу людей с лопатами и прочими необходимыми инструментами — дело не столь и хитрое. Нет, тут меня другое обеспокоило.

Память! Почему у моей подруги, на неё сроду не жалующейся, она выкинула такой внезапный фортель? Это ж ни разу не розыгрыш, Алиса-Изабелла реально пытается понять, но никак не может. Причина, у всего есть причина, а наблюдается здесь лишь следствие. Надо, ой как надо пройти от конца к началу. Понять и осознать, что в этом такого… Важного? Бесспорно. Но важного для чего, вот в чём главный вопрос. Вопрос, на который…

Есть на него ответ, есть! Внезапная вспышка не озарения, но той самой памяти, словно в разуме приоткрылся доселе хорошо спрятанный, укромный уголок, куда засунули, утрамбовали и как следует замаскировали то, что и знать не требовалось. Невольно морщусь от головной боли, но иду по «нити Ариадны» в глубины прошлого, случившегося ещё тогда, в прежнем мире. И не за несколько дней или там недель до гибели там и попадания сюда, а в куда более ранний период времени.

— Чезаре? Что такое? — обеспокоилась Белль. — Если голова… Нет, ты сейчас так сосредоточен. Молчу! — отстраняющийся жест и понимание в глазах. — Похоже, не одна я позабыла нечто особенное.

Нечто, хм. Неплохой термин использовала подруга, оченно подходящий к ситуации. Действительно, вспоминать то, что как будто специально — и не тобой самим, что особо характерно — было спрятано, то ещё сомнительное удовольствие. Зато необходимое, зато показывающее, что это однозначно не хлам, не «мусорные» воспоминания, каковым только и место в самых далёких закоулках разума человеческого, который окончательно ничего не забывает, но некоторые воспоминания прячет так глубоко, что и не представить.

Моё прозвище в бытность наёмным убийцей, оно ж дано было не сразу. Со временем так сложилось, причём имелся в виду не абы какой кардинал, а аккурат тот, в чьё тело я в итоге и попал самым неожиданным для себя образом. Ай, не о том речь!

Тогда о чём? О случившемся несколько позже того, как прозвище Кардинал не просто прозвучало, но и окончательно укрепилось, да и мной было принято, что называется, от глубины души. Известно, если что-то принимаешь самой своей сутью, то не можешь не начать интересоваться не просто далёким прошлым, но ещё и тем, которое связано со вполне конкретной персоной, а именно Чезаре Борджиа и его семейством. Не фанатичным манером, а просто, банального любопытства ради. По миру меня носило хорошо так, в разные уголки, тем более европейские. Носило так носило и занесло…

Меч Чезаре Борджиа, с давних пор, с XVIII века являющийся частью так называемой коллекции Каэтани. Что за Каэтани такие? Так один из родов «лордов Романии», которые в той ещё истории родного мне мира как следует огребли от семейки Борджиа, вязавшись в противостояние за Италию отнюдь не на стороне ни разу не святого семейства. Неудивительно, что глаза рода был отравлен, а другие разбежались, после чего довольно обширные земельные владения и неплохие крепости стали подвластны роду Борджиа. Потом же, после смертей обоих Борджиа, отца и сына, намного после, аж в середине XVIII-го века, глава Каэтани выкупил у «князей церкви» из числа растащивших важные для Боржиа предметы тот самый меч. Вот он и хранился у новых хозяев до того момента, когда род Каэтани окончательно пресёкся. Род то того, канул в небытие, а вот учреждённый фонд остался. Управляющие же этого самого фонда и выставили, помимо прочих экспонатов, на всеобщее обозрение тот самый меч.

Меч, да. Не боевой, а парадный, специально заказанный и созданный мастерами-оружейниками в качестве символа объединения Италии, тогда не существовавшей, но вот-вот готовой образоваться в результате усилий Борджиа, отца и сына, Папы и полководца-политика, двух самых, пожалуй, опасных людей того времени.

Символ, вот в чём была его важность. Не зря же большая часть широкого лезвия клинка была покрыта не абстрактными узорами, а вполне осмысленными картинами, этакой иконографией.

Восемь сцен, по четыре на каждую сторону лезвия, причём выполненные так, что «переплетали» воедино «цезарей» прошлого и настоящего, Гая Юлия и Чезаре Борджиа. И там было многое. Постоянно возникающий бык, фамильный герб Борджиа, который словно вторгается в самые яркие моменты триумфов того Цезаря, который Гай Юлий. Переход Рубикона, его «триумф мира и гармонии», преобладание «Веры над оружием» и символ Меркурия, обозначающий здоровье и процветание не только и не столько Цезаря, сколько его воплощаемых в жизнь планов.

Символы на мече, сам меч как символ, что явно должен был стать одной из реликвий образовывающейся страны, для создания которой Борджиа приложили все возможные усилия, которых не хватило лишь самую малость. Да и не усилий, а простой удачи, как по мне.

Тогда он произвёл на меня сильное впечатление. Как говорится, достал до самой глубины души. Стоя рядом с этим воистину историческим экспонатом, ярко выделяющимся даже на фоне всего иного, мысли приходили в голову самые разные, но среди них не было ни одной легковесной, пустой, бессмысленной. Пожалуй, как раз тогда я и получил некий «заряд» особой уверенности в собственных силах, которая незримо, незаметно даже для меня самого помогала выскальзывать из таких передряг, которые по меркам многих даже реально крутых профи могли окончиться исключительно гибелью либо попаданием в лапы властей. Ан нет, всё никак не получалось меня ни прибить, ни отловить.

И ведь одним мечом не ограничилось! К нему прилагались его «родные» ножны, составляющие с оружием одно целое. Только по странной, непонятной мне причине, хранились они отдельно от клинка, не в собрании Каэтани, а в лондонском музее Виктории и Альберта.

Там я тоже побывал, тоже, хм, «прикоснулся» к ощущению, схожему с испытанному мной от клинка, пусть и несколько менее интенсивному. Клинок и ножны действительно являлись двумя частями одного целого. На ножнах присутствовала монограмма «ЦЕЗАРЬ», личная эмблема того Чезаре в виде языков пламени, а также сцена поклонения. Не ему, а «богине мира», но символистика и тут была очевидна.

Две разделённые и по сути не соединённые воедино части. Физически не соединённые, в то время как духовно — тут дело совсем другое. Я тогда почувствовал, как ощущения от меча и испытанное при внимательном, длительном взгляде на ножны, они словно притянулись друг к другу, переплелись, становясь единым целым. Одно из самых ярких впечатлений в моей жизни, даже несмотря на всё произошедшее потом, включая случившееся уже здесь, в ином мире.

Почему? Как я вообще мог забыть подобное? Вопрос, однозначного ответа на который я бы не смог дать. Если бы не случившееся с Алисой-Изабеллой, сходное по сути. И она и я забыли нечто очень важное, вспомнив лишь сейчас, после того, как самым краем сумели прикоснуться к загадке нашего тут появления, к понятию Дорога Миров и идущим по ней Шаг за Шагом людям, называющим себя Странниками.

— Чезаре? — вырвал меня из неоднозначных мыслей голос подруги. — Ты ведь что-то понял, да? Важное?

— Более чем, Белль, и это ещё очень мягко выражаясь. По ходу, мы сумели влезть так глубоко, что теперь, даже если б и захотели, обратно не вернуться. Слушай…

Слушать Алиса-Изабелла умела. Вот и на этот раз что в её уши влетело, то в голове и осталось, даже малой частью не вылетев. Единственное, что потом вылетало, так это уточняющие вопросы в большом количестве: дельные, уместные, помогающие нам обоим сложить мельчайшие детали мозаики в единое целое.

Общая картина, она таки да выстраивалась. Хрупкая, способная развалиться на составные части от малейшего дуновения, но затона ней начинали проступать контуры чего-то нового, ранее неизвестного.

— Перенос из одного места в другое, но при этом блок на части памяти, — задумчиво цедила слова девушка. — Но у меня «неуместный артефакт», память о нём, а вот у тебя вполне себе обычный меч и ножны.

— Не обычный, а символ. Важный, к тому же бывший олицетворением надежд и планов сама понимаешь кого.

— Но не артефакт. Обычный, хотя и очень умело сделанный. Или не такой обычный? Карта, которую мы нашли, она тоже простой лист бумаги.

— Зато изображено нечто очень непростое, — киваю, соглашаясь с подругой. Карта мира, которую тут никто не мог знать. А на мече… Два «цезаря», одна… Что одна, страна или судьба?

— Всё вместе! — прищёлкнула пальцами Белль. Румянец на щеках, глаза горят, кубок с вином давно забыт, отставлен в сторону, а сама она уселась «по-турецки» на одной кровати со мной. — Страна, которая была, но которой не было. «Цезари», похожие по взглядам на мир, замыслам, даже чертам характера. Взлёт к самым вершинам у одного, почти удавшийся взлёт туда же у другого. И оборванные жизни. У первого сразу, явными предателями. У другого похоже, но не так.А ведь мысль о создании Италии из ничего, из множества разрозненных кусков, она была такой… несвоевременной, такой чуждой всем. Только кое-кто плюнул на все препятствия и, пробивая преграды головами врагов и собственными силой и хитростью, чуть было не сотворил невозможное.

— Думаешь?

— Может быть, так, а возможно просто подсказали. Или помогли. История, она такая, — Белль неопределённо этак пошевелила пальцами, — такая часто переписываемая. Истину не всегда найти удаётся. И не нужно нам это сейчас, своих дел хватает.

Намёк понят, принят и осознан. По ходу, меня сюда перетащил не углублённый контакт с «неуместным артефактом», а «духовное прикосновение» к артефакту иного типа, скрытому от посторонних, но в то же время несущему в себе нехилый такой заряд той энергии, что использовалась Странниками в своих непонятных покамест целях. Может для сбивания со следа неких «охотников», а может для чего иного. Изучать тут ещё и изучать! Что до отсутствия непосредственного контакта с мечом и ножнами, так, по ходу, он не являлся обязательным, а лишь усиливал… нечто. Или просто произошла некая синергия, из-за чего энергетика принадлежащих тому Чезаре Борджиа предметов находилась уже на мою сущность, во многом перекликающуюся с великим италийским политиком и военачальником. Не зря ж Кардиналом прозвали, ой не зря! Итог? Образовавшийся «духовный якорь», к которому меня при смерти физического тела и притянуло, тем самым вырывая из… А из чего, кстати? Небытия? Иного типа перерождения? Попадания в условное посмертие варианта «каждому по вере его»? Не знаю, но узнать очень хочется.

— М-да, похоже с необходимыми условиями переноса не только разобрались, но ещё и удостоверились, — задумчиво так произнёс я, глядя до на потолок каюты, то на подругу. — К сожалению, причины блокировки маленькой, но важной части памяти так и остаются непонятными. Одни гипотезы.

— Зато гипотез много!

— Это как всегда.

— Но не просто так, не без цели и смысла, — с абсолютной убеждённостью в голосе произнесла Белль. — Мне кажется, блок возникает только тогда, когда человек не понимает, с чем именно контактирует. Вот этот ублюдок-тлатоани знал про Дорогу, Странников и прочее, потому у него таких проблем не возникло. Фильтр! Естественный или искусственный — ещё узнаем.

— Узнаем, — эхом отзываюсь я. — А ещё нам и впрямь нужно будет разворачивать особо бурную деятельность по поиску чего угодно, выламывающегося за пределы нормального и естественного даже в малой степени. Ещё раз пройдёмся по «неуместным артефактам», подумаем про артефакты иного типа, скрытые на первый — а то и на второй с третьим — взгляд. Ты же хочешь сделать второй и последующий Шаги по столь интересной нам Дороге?

— Хочу! Но сперва подготовившись. Времени на это у нас с тобой, «братец» Чезаре, ещё много.

Невольно улыбаюсь. Думать то можно как угодно, но от «неизбежных случайностей», а то и конкретных намерений разного рода недоброжелателей никто из нас не застрахован. Можно лишь понизить вероятность подобного, но никак не свести в ноль. Белль умная, тоже это понимает, просто иногда не хочет вспоминать. Но пока… Плыть нам ещё не один день, а потому не стоит терять времени. Хочется прибыть не просто подготовленными, а чтобы можно было с ходу и включиться в дальнейшую работу, и в то же время показать своим близким, что оказавшееся довольно долгим путешествие увенчалось полным успехом.

В том, ещё изначальном Риме, полководцы после действительно значимых побед возвращались с триумфом. И слово это было отнюдь не тем, каким оно стало к моему родному времени, да и тут, в начале века XVI, об истинном значении многие забывать стали.

Какое оно, истинное? С самого начала — торжественное вступление в столицу, то есть Рим, самого полководца и его войска. Не обязательно всего, можно было и части, но непременно из особо выделившихся в сражениях воинов. Ну а при возвращении полагалось возблагодарить богов, что помогли полководцу и его воинам одержать нужную и важную для «города на семи холмах» победу. Допускался этот самый триумф как и полном поражении врага, так и просто очень тяжёлого поражения оного.

Красивый был церемониал, величественный! Полководца облачали в одеяния, схожие с теми, что были на статуе Юпитера Капитолийского, в руках оказывались лавровая ветвь и скипетр из слоновой кости, увенчанный орлом. Лавровый же венок на голове, про него тоже не забывали.

Не пешком шёл полководец, что более чем разумно. На позолоченной квадриге ехал, запряжённой по сложившемуся обычаю белыми лошадьми. Он ехал, являясь центром шествия, а впереди тогда, в давние республиканские, а потом и имперские времена шли сенаторы и магистраты. А уж потом, за колесницей триумфатора, шествовали воины, частью просто, но по большинству своему несущие особо выдающиеся и поражающие публику трофеи: вражеские знамёна; оружие и доспехи, взятые не с простых врагов, а с их лидеров; различные диковины, если таковые присутствовали. Пленники опять-таки, если были захвачены не абы кто, а вражеские правители, военачальники и тому подобные видные персоны.

Традиции, частью которых являлась и одна весьма интересная. Рядом с триумфатором на квадриге, облачённый в серые незаметные одеяния, стоял некто, нашёптывающий победителю, что всё преходяще, в том числе и мгновения триумфа. Напоминающий, что «memento mori», то есть все смертны, всё рано или поздно умрёт.

Мысли о прошлом, узнанные ещё в далёком будущем, да. А также понимание того факта, что «memento mori» уже не столь довлеет над теми, кто смог узнать нечто особенно важное о самой сути мира и потаённого механизма, позволяющего находить потайные, скрытые от почти всех людей пути-дороги.

— Вернулись… почти, — кривовато так усмехнулась едущая рядом со мной Белль. — Скоро и Рим.

— Скоро, — эхом отзываюсь я. — Вроде понимаю, что спешить смысла особого и нет, а всё равно. Любит реальность, нас окружающая, подгадить. Особенно тогда, когда вроде всё идёт если не идеально, то близко к этому.

— И не говори, братец. Но ты ведь и сам этого если не ожидал, то остерегался.

Остерегался. Более того, вроде приложил все возможные усилия для того, чтобы сохранить жизнь и здоровье основы рода Борджиа в целости и сохранности — выродок Хуан не в счёт, он просто не мог не отправиться куда подальше из этого мира — да только жизнь всё равно сумела подложить большую, противно хрюкающую свинью.

Патриарх всех Борджиа Родриго, он же Папа Римский Александр VI таки да вляпался. И ведь поставить случившееся «отцу» в вину не получилось бы при всём на то желании. Как ни крути, а когда человеку заметно за седьмой десяток в этом тяжёлом времени со слабо развитой — несмотря на все мои старания — медициной, то риски для здоровья возрастают многократно. Добавить к этому тот факт, что патриарх рода просто не мог отойти в сторону от своего любимого дела — интриг, политики, показательных перестроений и так до неузнаваемости изменившегося понтификата и всего, что с этим связано — любовь к красивой и насыщенной женщинами, яствами, вином и прочими увеселениями жизни… Перегрузка. А при подобном раскладе какие наиболее уязвимые места страдают? Верно, сердце либо мозг. Сердце, хвала богам да демонам, у «отца» было как у зверя с герба Борджиа. то есть воистину бычье, а вот мозг подкачал.

Инсульт. Точнее сказать, по всем признакам это было то, что позже назовут именно таким словом. Сейчас использовалось название «апоплексический удар», пришедшее ещё от врачей Древней Греции, но суть от этого всё едино не менялась. И «отцу» ещё очень сильно повезло, что удар хватил его не ночью, а во время того, когда он работал с бумагами в кабинете, в хвост и гриву гоняя аж трёх секретарей. Они не могли не заметить резко изменившееся состояние понтифика, а будучи на всякий случай проинструктированными на все случаи жизни, сразу начали делать то, что и полагалось.

Что именно полагалось? Та самая доврачебная помощь и срочный вызов собственно врачей. А в Риме, империи и вообще в европейских государствах нормальных врачевателей становилось всё больше, в то время как число шарлатанов и недоучек неумолимо сокращалось. Лечение «святой водой», костяной мукой, крысиным помётом и прочей хренью вообще беспощадно каралось — в империи однозначно, в других местах… разные были случаи — да и апологеты сомнительных средств и обильных кровопусканий как панацеи от всех болезней тоже нещадно шельмовались. Рим же… Столица империи, а следовательно и предельная концентрация действительно знающих и умелых спецов по врачеванию тел.

В общем, врачи императорского двора сделали всё, что в принципе могли, используя те средства, которые имелись. Увы, но инсульт, он и в моём родном мире-времени частенько приводил если не к смерти. то к тяжелым формам инвалидности, а уж тут, с зачаточной фармакологией, оставалось рассчитывать лишь на везение. На то, что он окажется если не микро-, то хотя бы не геморрагическим, который хуже всего прочего.

Надеяться, да. И судя по тем сведениям, которые мы с Белль получили, всё было хоть и хреново, но не безнадёжно. Родриго Борджиа пребывал в сознании, речь не была утрачена, хотя и стала довольно невнятной, да и паралич его не разбил… почти. Левая рука двигалась очень плохо, да и соответствующая нога была далека от идеала. Время, требовалось должное время, чтобы понять, запустит ли организм естественные восстановительные процессы, малость подстёгнутые тем, что здесь и сейчас хоть немного могло сойти за подобающие ситуации лекарства. Нам же, двум коронованным особам из числа Борджиа, оставалось лишь поспешить. Не просто долга ради, а в моём случае ещё и из реального беспокойства за того, кто хоть и не являлся для меня настоящей семьёй, но успел стать действительно близким человеком. И никакого лукавства, я это окончательно понял и принял уже несколько лет тому назад.

В общем, тот ещё оказался путь сперва из Остии в Рим, а потом и проезд по улицам «вечного города». Триумфальный, но с заметным привкусом горечи, тем более печальной, что оказалась она слишком уж неожиданной.

Зато римляне реально были в восторге. В очередном, поскольку поводов для радости у них в последние годы реально хватало, даже если учитывать отсутствие действительно значимых побед, каковыми мы, Борджиа, радовали горожан и гостей Рима в первые годы своего прихода к власти. Тогда да, были войны сперва для сохранения своей власти. затем для её расширения, а потом… Потом потребовалась не самая короткая пауза для нормального переваривания захваченного. Та пауза, которую мы может и продлили бы ещё лет на несколько, но обстоятельства раздали нам такие карты на руку, что не играть было бы огромной глупостью.

Вот мы и сыграли, получив в результате такой выигрыш, что голова шла кругом. Более того, явную часть выигрыша сейчас и предъявляли ликующей толпе, уже успевшей привыкнуть, что где появляются знамёна империи и Ордена Храма, там всегда победа. А какие усилия для такого результата приходится прикладывать… Увы и ах, но здравая оценка ситуации и способность грамотно анализировать происходящее всегда были уделом меньшинства. Равно как и самая ценная добыча, полученная нами в Новом Свете. Она и вовсе окажется сперва для считанных единиц, а потом… Действительно, что потом? Одно лишь знание о том, что при приложении определённых усилий можно управлять перерождением души после гибели телесной оболочки, причём не завися при этом от прямой воли высших сил, оно ставит всё с ног на голову для восприятия мира, которое складывалось вот уже не один век. Однако, что особенно забавно, данное знание никоим образом не является богоотрицающим, поскольку полноценно доказывает существование сил, выходящих за пределы обыденного. Уже не «голая» вера, а она же, но подкреплённая доказательствами. Пускай часть из них не может быть обнародована даже в очень узком кругу, но и оставшегося будет достаточно. Близкий круг Борджиа. он такой, успевший лишиться ограничивающих оков и научившийся смотреть на мир со всеми его тайнами куда как пристальнее, не отмахиваясь от того, что шло вразрез с навязываемыми с давних пор догмами. А посему… Была у меня чёткая уверенность, что слова не просто достигнут разума семьи и приближённых но ещё и будут верным образом восприняты.

Ещё имелся в наличии Орден Храма и особенно Храм Бездны — те самые структуры, в которых чуть ли не с самого возрождения и создания использовалась совершенно отличная от привычной методика приобщения неофитов. Никакого слепого подчинения, никаких «красных флажков» и обхода «проклятых» вопросов. Напротив, всячески поощрялось стремление «посмотреть в Бездну» и заглянуть за грани привычного. Ой не зря не только в Авиньонском Папстве, но и просто в головах многих «князей церкви» тамплиеры вновь становились особой силой, которую теперь никак не получится разгромить, распалив пламя костров. Про Храм Бездны и вовсе говорить не стоило — роскошная пугалочка для желающих возвращения старых порядков вышла. Это, попрошу заметить, помимо основного назначения структуры — того самого стремления заглянуть за грань и посмотреть в глаза не то чудес, не то чудовищ, что так любят селиться в Бездне… или Безднах, тут вопрос однозначно дискуссионный.

Всё. Почти прибыли, оставляя с приближением к Ватикану, а значит и замку Святого Ангела позади все эти радостные толпы, громкие крики и прочие атрибуты триумфального возвращения в столицу империи. Победного возвращения. Что до случившегося с «отцом», так секретность то была поставлена на более чем высоком уровне, вот и не знал никто из не умеющих держать язык за зубами о произошедшем. Замок Святого Ангела — это своего рода вещь в себе, за его стены выходит только то, чему разрешено отправиться во «внешний мир». Пусть век вокруг самый что ни на есть XVI, самое его начало, но я то родом из XXI, а значит понимаю в необходимости секретности и умениях её организовывать несколько получше, опираясь на тот самый «опыт веков грядущих». Его и использую чуть ли не с самого момента своего тут появления.

— Мост.

— Он самый, — вздыхаю, понимая, что вот-вот окажусь не просто в Риме, а в цитадели рода Борджиа. — И там вся семья, которая сейчас… обеспокоена.

— Сильно обеспокоена, — подтвердила мои обоснованные опасения Белль. — И тебе сейчас предстоит их всех утешать и подбадривать. Зато не пустыми словами, а теми, под которыми есть прочный фундамент.

Пояснять не требовалось — я сразу понял, что имеет в виду моя боевая подруга.Дорога Миров и то, как именно можно сделать первый шаг по ней. Та самая наша добыча, полученная в Новом Свете, ради которой мы туда и рванулись, ввязываясь в, по большому счёту, сейчас не нужную империи войну. Ан нет, пришлось. И теперь реально было чем успокоить Лукрецию, Ваноццу, прочих. Тех, кого я увижу уже через пару минут, ведь ворота замка вот они, распахнутые, ожидающие нас двоих, уже давненько там не бывших.

Дом, милый дом! И это не шутка, а суровая правда жизни. Более полугода меня не было в Риме, и хоть данный период никак нельзя было назвать потраченным впустую — вернуться в обжитое и ставшее максимально комфортным для меня в этом мире место являлось очень приятным событием. Что до случившегося с «отцом»… Как я уже не раз говорил что сам себе, что Изабелле, а теперь и Лукреции, «матери» и прочим — удивительным сие несчастье не стало. Слишком патриарх семейства привык чувствовать себя почти что неуязвимым, имея на то достаточно веские основания. Только защита была от людей, а вот болезни, вернее их часть, она, увы, плевать хотела на всю уверенность понтифика, гордо носящего тройную тиару и чувствовавшего себя одним из тех, кто держит в руках множество нитей, управляющих судьбами людей и даже целых стран.

Бледная как мел Лукреция, явно находящаяся под действием успокоительных настоев Ваноцца, с трудом сдерживающая слезы Хуана… даже предельно флегматичный Джоффре. прибывший в Рим буквально вчера, бросивший не такие срочные, но всё же дела, выглядел откровенно потерянным. Тогда, пару часов назад, когда мы только-только встретились. Чего уж удивляться, что, увидев такой откровенный раздрай и упадок, в котором находилась их психика, я первым делом поспешил всех успокоить, не забыв предварительно выставить за двери даже охрану. Они то люди свои, доверенно-проверенные, но даже так… На сей раз только семья по крови и духу, больше никого. Тут разве что Мигель отсутствовал, поскольку находился в Приштине. Бьянка же, ну куда без неё! Кстати, именно она была спокойнее всех остальных вместе взятых сразу по нескольким причинам.

Каким именно? Помнила, что наша с Белль поездка в Новый Свет была не просто так, да и письмо, оставленное на всякий маловероятный случай, не только прочитала, но и сумела не поддаться эмоциям. Как ни круги, Родриго Борджиа ей, по большому счёту, не столь близкий человек. А вот успокоить Лукрецию… видимо, даже её сил на это не хватило. Что поделать, «сестрёнка» очень любит своего отца, это очевидно всем и каждому, кто с ней общался сколь-либо долгое время. Проклятье, она, несмотря на истинную кровь Борджиа в своих жилах, подразумевающую коварство и жестокость к врагам, к семье относится нежно и трепетно. За теми редкими исключениями, когда люди упорно доказывают, что общего у неё с ними только кровь. Ага, это я про ныне окочурившегося Хуана, да будет земля ему стекловатой. И пофиг, что такого явления в этом мире-времени нет. Пусть земля всё равно будет именно ею либо иглами бешеных дикобразов, вымоченных в кислоте.

Успокаивающие слова всем вместе, каждому по отдельности. Сперва обычные, приличествующие ситуации, ну а потом пришла пора слов особенных. Тех, которые не стоило слышать даже перепроверенной охране, что по одному приказу-жесту испарилась из помещения. И подслушивать не станут, поскольку… Ну не по чести это и всё тут. И даже если предположить немыслимое — всё равно толком не поймут. А поймут, так не поверят. А поверят — это будет лишь ещё один камень на чашу весов, где оцениваются сотворённые родом Борджиа откровенные «чудеса» по здешним то меркам.

— Успокойтесь, родные вы мои. Ещё раз всем и каждому повторяю, — тяжко вздохнул я. — Берите пример пусть не с меня и Белль, но хотя бы с Бьянки. Лукреция, сестрёнка, ты ведь знаешь ровно столько же, сколько и она. Письмо наверняка прочитала, понять смогла. А сейчас, будь самую малость спокойнее, по одним нашим с Белль лицам увидела бы — мы вернулись не просто с победой, но и с полным успехом. О чём, кстати, и в отправленных с клиперами письмах речь шла. Теперь осознаёшь?

— Я… Да, наверное, — Лукреция словно сбросила с себя откровенно мешающую ей пелену тревоги и беспокойства за близкого человека. Не отбросила, а сбросила, осознав, наконец, что я сейчас не просто так говорю, а по делу. Более того, она могла это понять ещё и по строкам писем, и по словам своей подруги-любовницы. Просто у всех у нас есть свои слабые места, по которым могут очень болезненно ударить хоть люди, хоть сама жизнь. — Тайны души, доказательства её перемещения из тела в другие места. То, о чём говорят, во что верят, но что никак не получалось «пощупать руками». Ты… вы оба смогли⁈

Обнимаю бросившуюся ко мне «сестрёнку», чувствуя, как та, оказавшись в крепких объятиях, понемногу расслабляется. Мне же только и остаётся, пока Белль временно перетягивает на себя внимание остальных. Шептать ей на ушко, что всё будет если и не совсем уж хорошо, то с высокими шансами на успех. Что даже если старое, изношённое тело «отца» не выдержит, есть сильно отличающаяся от ноля вероятность обставить дело особенным образом, чтобы не надеяться на высшие силы, а взять собственную судьбу в свои же руки. Только вот чем дольше «отец» протянет, тем больше окажется и вероятность успеха.

Обнадёживающие и в то же время жёсткие слова. никаких пустых обещаний, никаких «он непременно поправится», «мы обязательно вырвем его из лап смерти» и прочих благоглупостей. Только трезвый расчёт, грамотная оценка ситуации, которая должна была дойти до девушки, являющейся истинной Борджиа как по крови, так и по духу. И они, слова эти, дошли. Лукреция мягко отстранилась, пристально на меня посмотрела и спросила:

— Чем я, то есть мы все можем помочь?

— Для начала — никому и в голову не должно прийти, что с отцом что-то не так.

— Это уже сделано, — отвечает на не заданный ещё вопрос Бьянка. — Для всех понтифик отдыхает и готовится к тому, чтобы по итогам встречи возлюбленных детей своих подготовить новую буллу о произошедшем в Новом Свете. Или не буллу, но всё равно важный документ, требующий долгой и усердной работы над ним. На простых людей это хорошо действует. Аристократия тоже с пониманием относится к желанию нашего рода выдавить ещё немного масла из, казалось бы, уже выжатых оливок.

Киваю, заодно искренне улыбаясь, показывая подруге, что она просто умничка. Сохранять хладнокровие и правильно оценивать ситуацию — именно то, в чём у неё раньше бывали некоторые накладки — это снова свидетельствовало о растущем дальше и дальше потенциале Бьянки де Медельяччи, герцогини Форли.

— Замечательно. А вот дальше мои слова могут показаться несколько необычными, — делаю небольшую паузу, после чего продолжаю. — Сейчас я к отцу, поговорить с ним, успокоить по возможности теми новостями, что мы привезли из Нового Света. И во время этого разговора пусть к нам доставят ту карту мира из моего кабинета. Из тайника. Бьянка?

— Сделаю. Я знаю.

— Лукреция…

— Чезаре?

— Возьмёшь с собой Изабеллу и пройдётесь по тому собранию церковных и не только диковинок и реликвий, что как в этом замке, так и в Ватикане. Это действительно важно. Объяснения… Как только вернётесь, а я закончу разговор с отцом.

— Ты знаешь, что делаешь, брат, — а голос уже твёрдый. Решительный, как и полагается венценосной особе.

— Хуана, дорогая моя, — обнимаю и целую прекрасную испанку. — Всё будет в порядке, так или иначе. Мама, — просто объятие. — Джоффре. Просто постарайтесьнемного отстраниться, веря в лучшее и не впадая в черную тоску. Вы ведь понимаете, что я из кожи вон вылезу, но сделаю всё возможное и даже немного невозможного.

Разные голоса, отличающиеся друг от друга слова, но все трое понимали — так и есть, никакого лукавства и тем более откровенной лжи от меня сейчас не исходит. Среди своих это в принципе недопустимо, а собравшиеся тут были именно своими, без каких-либо исключений.

Ах да, чуть было не забыл!

— Римляне, да и прочие, люди простые. Они видели, что мы вернулись с триумфом, порадовались, глядя на то, как мы вступили в ворота Вечного Города и прошлись по улицам. Но одного вида мало, нужны и празднества. С щедрыми угощениями, развлечениями, дарами всем и каждому. Пусть разноцветье праздника выбьет из их голов самые малые сомнения в том, что у нас, Борджиа, всё обстоит не так хорошо, как могло бы. Хуана, матушка. Понимаю, что прошу многого, но попробуйте помочь тем, кто будет организовывать праздник для горожан. Ну а ты, Джоффре… Бдительность лишней не бывает, так что ещё раз обойди нашу главную цитадель, проверь, как и чем дышат находящиеся в ней. Просто смотри, слушай, но делать что-либо сейчас не надо.

Всех озадачил. Равно как и получил подтверждение, что озадаченные займутся поручениями, а не будут постоянно находиться близ больного отца, супруга и кем там Родриго Борджиа приходится остальным, даже голову ломать неохота. Да, рядом с больным всегда должен быть кто-либо из близких, но «кто-либо» и «все сразу» — это, знаете ли, большое и важное отличие. Более того, столпившиеся, не отлипающие от постели родственники вполне могут навести больного на мысль, что дела совсем плохи. Особенно такого знатного параноика и циника как Родриго Борджиа. Лучше уж если с ним рядом будет один из близких, причём смена пусть происходит в рваном ритме и хаотическом порядке, ну а остальные — только если сам захочет.

Однако сейчас мне по любому нужно его увидеть. Именно сейчас, ведь остальные члены рода/клана озадачены теми либо иными поручениями, ни одно из которых не является бессмысленным. Просто значимость каждого разная, только и всего. Но пока…

Ловлю себя на мысли о том, что непроизвольно откладываю момент, когда придётся зайти туда, в комнату, где, в данный момент находясь в обществе пары действительно хороших, избавленных от недавно господствующих околорелигиозных бредней докторов, лежит один из влиятельнейших людей мира, к тому же мне отнюдь не чужой человек.

Почему так? Эх, все мы родом если и не из детства, то из своего прошлого. Я тут ни разу не исключение. Смерть от инсульта — вот то, что случилось с моим отцом. Не мгновенная, а отсроченная на несколько недель, проведённых тем в реанимации одной из лучших больниц. Не того города, где он в то время находился, в одной из лучших германских клиник, куда его доставили в специальном реанимационном боксе, но… Костлявая с косой всё равно его забрала. Да и в сознание он так и не пришёл. Больно было, жуть. Мне больно было видеть сильного, недавно ещё полного сил, несмотря на переваливший за восьмой десяток лет возраст, человека, который просто лежал и смотрел в потолок. Ничего толком не понимая, не осознавая. И чувствовать, что никакие деньги и связи не в состоянии изменить эту жуткую ситуацию, что некого даже пристрелить из числа виновников. Не было их, виновных, да и лечили его всеми мыслимыми средствами. Просто не повезло, просто организм решил таким образом «подшутить» над своим хозяином.

Мда, память. Эта жуть случилась за три с половиной года до того, как я оказался в этом мире. Три с половиной там, почти полтора десятка лет тут, но всё, словно вчера. И очень не хочется видеть пусть не отца, но человека, ставшего другом и сподвижником — искренне считающим меня своим родным сыном, но тут уж так карта легла — в не столь тяжёлом, но напоминающем о случившемся с отцом состоянии. А надо! Только и оставалось, что загнать всплывшие тяжёлые воспоминания обратно в глубины памяти, сделать первый шаг. Затем ещё один, ещё и, отворив дверь, оказаться в комнатах, где находились сейчас хлопочущие врачи. «Предбанник», за которым расположилась и та самая комната с Родриго Борджиа, по прежнему остающимся Папой Римским Александром VI.

— Здравия тебе, отец, — приветствую больного и вижу притом, что тот полностью понимает и, более того, вполне способен двигаться, хоть и с ограничениями левых руки и ноги. — Гадостная ситуация, понимаю, но и из неё есть выход. Апоплексический удар далеко не всегда приговор, да и врачи у тебя не чета тем, которые «лечили» предыдущих понтификов. Делают всё, что могут и умеют, работают не только за звонкие монеты, но и за идеалы.

— Т-твои… воспит… танники.

Присаживаюсь на край кровати, благо она большая, места с избытком хватает.Вокруг сейчас никого, даже дежурного врачевателя попросил удалиться, против чего тот и пискнуть не решился. Тут дело даже не в моём императорском и сыновнем по отношению к больному статусе, а в двух совершенно иных причинах: сейчас Родриго Борджиа был в стабильном состоянии, а также всем было известно, что меня отнюдь не просто так прозвали «аптекарем Сатаны». Яды, лекарства от оспы и сифилиса, использование дурманящих средств как обезболивающих, обеззараживание при операциях и не только, новые инструменты для хирургов и многое иное. Пришлось двигать медицину вперёд по простой причине — а ну как со мной что-то случится! А доверять хоть по минимуму тому, что я увидел по прибытии сюда, в данном времени/реальности… Нафиг, я не мазохист и не самоубийца.

Надо отметить, за прошедшие годы изменилось очень и очень многое. Новые лекарства. Отсутствие псевдоврачебного шарлатанства и мракобесия. Доказательство природы болезней опять же, чему сильно способствовало создание первых микроскопов. Используя оные достижения оптики, что логично, легко получалось увидеть различных микробов, появляющихся в определённых условиях, местах и так далее. После подобных исследований уже никак не получалось свалить болезни на «гнев господень» и вообще кару каких бы то ни было высших сил. Вот они, виновники, смотрите и офигевайте! Посмотрели, впечатлились — из тех, конечно, кто не был поражён фанатичной верой и терминальным мракобесием — после чего с ещё большим усердием стали не только перенимать им показываемое, но и сами стараться двигаться вперёд. А это чрезвычайно важный фактор!

Как бы то ни было, но «отца» сразу после инсульта лечили по максимуму от здесь возможного. Могли, конечно, немного, но что могли, то реально применяли. Не исключаю, что именно эти своевременные действия и тщательное наблюдение за пациентом помогли Родриго Борджиа перенести удар легче, чем могло быть, а то и вовсе удержали в этом мире, не дав телу умереть. Дав возможность не просто говорить с ним, зная, что тот понимает и способен разумно отвечать, но и шанс воспользоваться привезёнными из Нового Света — как он сам и все, помимо нас с Белль должны считать — знаниями.

— Если удержался тут, зацепился за наш мир телом и волей, то выздоровление возможно. Полное или частичное, тут уж не знаю, а чрезмерно обнадёживать не буду. Не тот ты человек, чтобы верить слабости успокаивающих слов.

— Сам так говорю. Только… страх.

Слова были искажёнными, приходилось прикладывать усилия, чтобы понимать их значение, но оно и понятно. Слишком мало времени прошло, слишком серьёзное повреждение мозга. Хорошо хоть это самое «слишком» оказалось не столь жёстким. Лишь частичный паралич руки и ноги, успевшее проясниться сознание — сперва же. как мне доложили врачи, речь была несвязной, фрагментарной — способность здраво рассуждать.

— После пережитого тобой это нормально. Абсолютно бесстрашных людей просто нет.

— Не это. Боюсь умереть и оказаться перед теми, кто… судьи. Грехи… Много.

Ах вот оно что. Всё же влияние среды, в которой человек вырос, окружающего его времени, многодесятилетнее пребывание не просто в среде «князей церкви», но на самой верхушке и близ неё — это не могло не отпечататься в личности Родриго Борджиа. причём глубоко, на всех слоях. Вдобавок пугалочки про ад, загробные муки для тех, кто не показал себя «добрым и смиренным рабом божьим» — это звучало на каждом углу, от каждого монаха, аббата, бродячего проповедника. Да и многочисленная духовная литература была подобным перенасыщена. Это лишь в последние годы мракобесы получали не поощрения, а пинки и презрительные окрики, в то время как раньше… Неудивительно, что патриарх рода Борджиа в такой вот тяжёлой ситуации вновь вспомнил о раннем страхе, которого так сложно было избежать. Ведь все мы ни разу не «добрые и смиренные» и тем паче не «рабы божьи».

Если есть страх, должны быть и средства его преодолеть. Иногда они надежные и результативные, как удар шестопёром по не прикрытой шлемом голове противника. Порой менее убедительные, но всё же имеющие под собой чёткую доказательную базу. Иногда же… Дела духовные относились к последней и особой категории, в которой многое, если не вообще всё, приходилось принимать на веру. Веру в кого-то или кому-то, ведь доказательств просто не имелось. Не считать же за оные разного рода «чудеса» типа «плачущих икон» и «чудесных исцелений», которые организовывали предприимчивые «князья церкви», дабы наивные верующие пошире открывали свои кошельки. А летописи о временах минувших, в них многие верили истово, ну а люди с пытливым умом порой и хотели верить, но не всегда и не у всех получалось. По себе знаю, по своему времени.

Зато что тут, что там, в родном мире, люди реально боятся того, чего не изменить, а можно лишь оттянуть. Смерти! И даже самые верующие — неважно, в какого или каких божеств — нет-нет, да и ловят себя на мысли: «А вдруг мы ошибаемся, вдруг вера ошибочна и „за чертой“ нет вообще ничего, кроме всеобъемлющей пустоты небытия?» Там больше таких мыслей, ну а здесь куда чаще опасаются адских мук, как бы они ни назывались. Авраамические религии, они такие, специфические — хлебом их жрецов не корми, но дай попугать своих верующих разными ужасами. Плюс концепция первородного греха, которая проходит ярким следом через определённые их творения. Кстати, нужно было бы как-то её если и не совсем ликвидировать в сознании людей, то хотя бы замести веником в дальний и пыльный угол. Однако это не сейчас. Нынче совершенно иные хлопоты, куда более срочные.

— Есть грехи, нет их. А какая вообще, отец, разница, если нам с Изабеллой удалось привезти из Нового Света ключ к той Дороге, которая позволяет избежать внимания богов и более того, воплотиться в новом теле с полным сохранением личности, то есть памяти, эмоций, взгляда на мир вокруг? Уверен, тебя такое точно заинтересует. И плевать на тех, кто пытается пристегнуть к твоей душе какие-то там грехи. Оценивая их на собственных, а вовсе не на наших весах?

— Это звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— Однако так оно и есть. Более того, нам удалось лично пообщаться с одним таким переродившимся в чужом теле. Цел, здоров, злобствует, но вынужден разговаривать и давать столь ценные для нас знания. Жаль только…

— Где он? Хочу видеть!

И аж напрягся. Да и голос стал куда громче. Разве что речь оставалась искажённой, но тут уж пока ничего нельзя было сделать. Зато успокоить Родриго Борджиа следовало. Не тот у него диагноз, чтобы позволять такие вот нервные встряски, ой не тот.

— Целого тлатоани империи Теночк сюда не притащишь,- развожу руками. — Пленить такого вот было бы очень сложно. Риск того, что сам себя порешит и тем самым удерёт в новое тело, слишком велик. Пришлось договариваться. Зато мы действительно получили от него всё или почти всё нам необходимое. Только… не волнуйся. Тебе сейчас нужно быть спокойным.

— Спокойным? — и так перекосившееся после удара лицо патриарха Борджиа сложилось в совсем нехорошую гримасу. — Это шанс. Для меня, великого грешника, которого, кроме адских мук, ничего не ждёт. Для прощения Господом нужно покаяние, настоящее, а не то, которое выдавали по индульгенциям. А у меня его нет. Я не жалею ни о чём сделанном. Только о том, что удар превратил меня… вот в это.

— Пока ещё не превратил, — отрицающим жестом прерываю «отца». — Рука и нога не полностью потеряли подвижность, речь сохранилась. Следовательно, восстановление возможно. А врачи сделают всё возможное. Уже делают. В том числе и по моим указаниям. Я ведь «аптекарь Сатаны», вот и пришло время оправдывать прозвище.

— Хочется верить, — произнеся это, Родриго Борджиа прикрыл глаза, но говорить не перестал, лишь ненадолго прервавшись. — И где та потайная дверь, сын, открыв которую, можно избежать Суда Господня?

— Я расскажу. От тебя сейчас требуется только одно — слушать спокойно, не давая болезни шанса взять верх раньше, чем мы сумеем приоткрыть найденную, как ты её назвал, дверь. Я, признаться, рассчитывал на пару тройку лет спокойного и неспешного изучения, но придётся ускориться. Сильно, жёстко, приложив предельные усилия. Ничего, справимся, как и полагается настоящим Борджиа. Если уж мы сумели за какие-то полтора десятка лет стать доминирующей силой в Европе, то почему б не замахнуться и на большее? Например, на то, что раньше считалось прерогативой богов и лишь на словах имелось у тебя, отец. Я сейчас про «власть над душами». Не чужими, а своими собственными.

— Другие понтифики обвинили бы тебя в богохульстве…

— Ага, например Джулиано делла Ровере, что сидит не на престоле, а в лучшем случае стульчике, а то и стульчаке в Авиньоне, — усмехнулся я, попутно отмечая, что Родриго Борджиа заметно оживился, и даже речь стала чуть более разборчивой. Воистину нет предела скрытым возможностям человеческим, да и вообще, именно дух двигает материю, вовсе не наоборот. — Плевать на него как тебе, так и всему нашему роду. Но сейчас слушай.

И понеслось. Я рассказывал «отцу» многое, но далеко не всё по понятной причине. Моя истинная суть, равно как и суть Изабеллы — следовательно, всё с этой тайной связанное — так и должно было оставаться скрытым. В остальном же никаких умолчаний, чёткий и ясный расклад, сулящий допущенным до этих воистину про́клятых знаний невообразимый выигрыш. Как бы ни был плох Родриго Борджиа, но он слушал, понимал, осознавал. Скорейшее освоение полученного было именно в его интересах. Состояние здоровья после инсульта, оно штука особенная, способная в любой момент качнуться в самую неприятную сторону. А труп или же «живой труп» не способен окажется подготовиться к правильному переходу из одного мира в мир иной.

Ах да, насчёт множественности миров хоть и сказал, но покамест общими словами. Дескать, владыка империи Теночк оказался не слишком разговорчив относительно своего родного мира, его отличиях от этого. Я же не настаивал, первым делом желая получит самое важное, а вовсе не «побочный продукт». Вновь отсутствие лжи. Исключительно правда, но поданная в нужном ракурсе. Сейчас так всем будет лучше. А то вдруг у «отца», несмотря на сразивший того апоплексический удар, в голове сложится не самая сложная мозаика относительно сходства произошедшего взрывного роста в империи Теночк и у нас, в италийских землях с центром в Риме. Не-е, нафиг такое счастье, от него исключительно головная боль приключиться может. Теперь отнюдь не фатальная и даже не шибко серьёзная, но если неприятности реально избежать, лучше поступить именно таким манером. А ещё…

Стук в дверь и почти сразу она приоткрывается. Показавшееся же лицо Белль, донельзя сосредоточенное и в то же время довольное, намекнуло, что она нашла нечто особенное. Любопытно!

— Отец. Мне срочно нужен Чезаре. По тому вопросу. о котором вы с ним говорили. А с тобой пока Лукреция посидит, да?

Получив согласие, пусть не словами, а кивком, Белль буквально впихнула в комнату королеву Сербии, после чего вновь поманила меня жестом и ну о-очень серьёзным выражением лица. Оставалось подчиниться столь убеждающему исполнению, временно покинув Родриго Борджиа, но пообещав в самом скором времени снова появиться. Впрочем, основное я уже успел ему рассказать, пусть теперь переваривает. Он получил главное — не иллюзорную, а вполне себе крепкую надежду на то, что даже смерть тела теперь не будет окончательным финалом, после которого останется надеяться разве что на милосердие высших сил, как бы они не назывались. Очень важно в его то положении и с его психотипом. Что до меня… Сейчас узнаю, какого лешего Белль одновременно источает серьёзность и дикий восторг. Редкое сочетание, я подобные у неё несколько раз за всё длительное время знакомства видел.

Не только Белль, но ещё и Бьянка. Только последняя, в отличие от моей очень давней, аж в двух мирах, подруги, просто пришла и держит в руке тубус с находящейся там картой уже не Пири-Рейсса, а… просто картой. Той самой, из константинопольских архивов многовековой давности, не раз нами использованной в собственных целях, но теперь оказавшейся, возможно, чем-то ещё большим, нежели просто «неуместный артефакт». Только с картой чуть после, первым делом надо узнать, почему Алиса-Изабелла сияет так, что аж жуть.

— Чем-то явно порадовать хочешь, Белль. Так давай, не тяни кота за хвост и прочие причиндалы.

— Сейчас, Чезаре. сейчас, — и улыбается этак коварно, а взгляд в сторону. Как раз туда, где находится деревянный продолговатый футляр. Содержимое же… Я не рентген, сквозь преграды смотреть не обучен. — Ватикан, редкости. Сразу приходят на ум разного рода святыни, но не обычные «нетленные кости», ясно что из себя представляющие, а нечто более серьёзное. Когда ты про особенное оружие со мной на фрегате разговор завёл, у меня кое-что в голове щёлкнуло, но тогда я до конца не поняла. Зато теперь… Оружие, понимаешь! Реликвия, особо важное и ценное.

— Ясно, копьё Лонгина притащила, — вздыхаю я, понимая, что именно находилось в том самом футляре. — Надеюсь, что не пустышка.

— Настолько не пустышка, что у меня чуть глаза на лоб не вылезли, — невольно передёрнулась Белль. — Стоило только рядом с этой штуковиной оказаться, вспомнить прежние ощущения, о которых мы с тобой тоже говорили, на том же самом корабле, и вот, накатило. Я руку протягиваю, хватаюсь, значит, за древко, и сразу понимаю — оно!

— Копьё как копьё, только с историей, — пожала плечами пока ничего не понимающая Бьянка. — Оно ещё при прошлом Папе, Иннокентии VIII в Риме находится. Паломники на него молятся, щедро монет отсыпают. А настоящее оно или нет… Даже если и так, что нам с него?

— А вот сама посмотри!

Произнеся это, Белль метнулась к футляру, раскрывая тот, тем самым давая нам рассмотреть копьё Лонгина, пусть и разделённое на две части. Увы, но часть древка была отломана, а уж почему не восстановили — бесы их ведают, «князей церкви». Мне, признаться, до недавнего времени и дела не было, равно как Бьянке, озвучившей свою позицию. Это только в Новом Свете, после беседы с таким же, как и мы с Белль, иномировым вселенцем в здешнее тело, кое-что стало совсем иначе восприниматься.

Меж тем Изабелла, поудобнее ухватив ту часть копья, которое с наконечником, то есть именно что оружие, взяла и… нанесла небрежный тычковый удар аккурат в стену. Каменную стену, если что.

— Входит, — хмыкнул я, наблюдая, как, казалось бы. обычный металлический наконечник протыкает камень, словно горячий нож кусок масла. — И выходит. Замечательно выходит!

— Это… ничего себе, — широко раскрыв глаза, охнула Бьянка. — Но почему?

— Почему никто раньше этого не заметил? — тяжело дыша, озвучила не прозвучавший вопрос Изабелла. Мда, судя по всему, такой вот удар копьём Лонгина был не просто так, а потребовал чего-то взамен. — А этого просто не было. Вот ты сама попробуй, осторожно, без лишней силы, попытайся вонзить его в камень стены. Держи, не робей!

Бьянка и робость? «Ха-ха» три раза! Разумеется, бывшая наёмница и нынешняя герцогиня Форли сразу же, шагнув к Изабелле и выхватив у неё из рук мифическое копьё, попробовала ударить им о стену. Пустое. Только лёгкий звон и несколько высеченных искр. А ещё неимоверное удивление в глазах боевой подруги.

— Как так? Я же сама только что видела, мне не могло померещиться!

— Не просто оружие, а артефакт, — поясняю, аккуратно беря оружие из рук девушки. — Пока ты и впрямь не можешь с ним ничего сделать. Но если кое-чему научиться, почувствовать суть таких предметов, то можно будет сделать вот так.

Как же хорошо, что ещё там, в родном мире, я много чем увлекался, в том числе и не совсем материалистическими вещами. Выхлопа с этих увлечений было ровным счётом ноль, но любовь ко всему запредельному, выламывающемуся за привычные рамки, она как возникла в подростковом возрасте, так никуда и не делась. После же переноса души из одного мира в другой появилась и стопроцентная уверенность в сложности мира… миров. И что всё далеко не так просто, как многие думают, хотят думать или пытаются убедить в той самой простоте всех вокруг себя.

В общем, много чего читал про «почувствуй силу, падаван юный» и всё в этом роде. Как претендующие на серьёзность книги, так и художественную литературу. Видимо, этого оказалось вполне достаточно.

Для чего? Понимания, конечно. Стоило моим пальцам сомкнуться на древке копья, как я сразу почувствовал этакую неуловимую, почти неощутимую вибрацию. Оружие словно «пело» в моей руке, только и ожидая момента, когда будет использовано. Ощущения, скажу я вам, абсолютно не сравнимые ни с чем из того, что приходилось испытывать до сего дня.

Оружие и я, хм. Мы неразрывно связаны с давних пор, вне зависимости от того, какое именно оно: пистолет, нож, винтовка, удавка. Да и твоё собственное тело может стать оружием, если уж совсем край пришёл и нет иного выхода, кроме как использовать собственные руки и ноги, дабы кого-то покалечить или и вовсе прикончить. Всякое бывало, ой всякое. Только сейчас в моих руках копьё с особенной энергетикой, понимание сути оружия и тот «багаж знаний», которые я до поры считал просто интересными выдумками. А потом, попав сюда, теоретически возможным, но… Именно что «но», ведь с момента появления в этом мире и по сей день ничего подобного я в принципе не ощущал. Зато теперь вот оно, получите и можно даже не расписываться. Действовать надо, вот что.

Энергию оружия чувствую? Бесспорно. Знаю, что именно хочу с ним сделать? Разумеется. Остаётся только взять и сделать это. Замах, режущий удар, благо данный вид копья это позволяет. Я буквально чувствую, как металл рассекает камень стены, ощущая лишь незначительное сопротивление, после чего испытываю на себе вполне ожидаемые, но от того ничуть не менее удручающие последствия. Слабость в ногах, попытка рук задрожать, «поплывшая» голова. Ничего, я в достаточной мере контролирую своё тело, чтобы отодвинуть подобную попытку бунта в сторону, а вдобавок трезво оценить ситуацию. Если бы реально понадобилось, то ещё пять-шесть ударов подобного рода я бы нанёс, прежде чем свалиться в полубессознательном состоянии.

— И ты так тоже сможешь, Бьянка, — подмигиваю открывшей ротик от удивление воительнице. — Не сразу, конечно, а после того, как поймёшь суть подобных артефактов и тренировок. Возможно, весьма длительных.

— Хочу! — безапелляционно заявила герцогиня Форли. После такого… Это же настоящее чудо! Покажи такое перед толпой, истинно уверуют даже те, кто не был в ней крепок.

Смех. Двойной, поскольку Белль с давних пор была со мной на одной волне, да и понятие смешного/ироничного являлось близким. И её искренние, пусть и выдавливаемые сквозь хохот слова:

— Интересно, что было бы, покажи им Чезаре или я хрустальный череп, способный испускать молнии в находящихся поблизости? Прицельно, болезненно! Копьё Лонгина просто один из артефактов, которые есть везде, нужно только суметь сперва найти, а затем пробудить

— Черепа? Хрустальные?- тут же последовала новая вспышка любопытства. — Где их можно увидеть, они тоже у вас?

— Увы, но до них пока не добраться, — качаю головой в непритворном сожалении. — Они у Маквилмалиналли Акмапитчли, властвующего над империей Теночк. А такое сокровище он по доброй воле точно не отдаст. Однако я не зря попросил тебя принести ту самую карту. Дай мне её.

— А я пока у тебя копьё заберу и обратно в футляр упакую, — разумно подметила Белль. — Сперва надо разобраться с картой, а то вдруг два артефакта рядом чудить станут. Опыты проводить потом время придёт.

Бедная Бьянка. Сперва показывают самое настоящее чудо, потом ошеломляют заявлением, что подобные, хм, чудеса свойственны не только христианским реликвиям, но и иным предметам. Теперь вот ещё и про известный ей кусок пергамента говорят нечто похожее. Но вместе с тем прозвучало обещание научить, что нужно делать, чтобы она сама могла «творить чудеса», пускай и с помощью определённых предметов-артефактов. А длительное общение со мной, оно в достаточной мере развило её способность воспринимать новое и даже шокирующее быстро, без проблем и встраивать воспринятое в собственное восприятие реальности. Она, Мигель, Лукреция — вот, пожалуй, трое наиболее близких мне по духу людей из этого мира. Наверняка именно эти трое быстрее остальных сумеют освоить возможность чувствовать и использовать ту самую особенную энергию, которой пользуются Странники. Энергию, необходимую, чтобы сделать первый Шаг по Дороге Миров. Причём Шаг этот будет не наполовину случайный, как у нас с Алисой-Изабеллой, а полностью осознанный. Это не может быть незначительным аспектом, уверен в этом если не на сто, то уж точно на девяносто с лишним процентов

Беру в руки уже знакомую мне карту — тот самый, изначальный вариант, а не одну из копий — после чего начинаю искать. Не смотреть, а попробовать почувствовать сходство с тем, что случилось, когда я взял в руки копьё Лонгина. Сперва казалось, что тут мы однозначно дали маху, вытянули пустой лотерейный билет, однако… Спустя минуту кончики пальцев, которые дотрагивались до карты, начало словно бы покалывать. Сперва это чувство было едва ощутимо, но затем оно становилось сильнее и сильнее. Незримый огонь, он одновременно и обжигал и замораживал, явно что-то делая, как-то на меня влияя. Стоп. Не влияя, а таинственным манером связывая меня и карту, которая действительно оказалась артефактной, просто или иного типа, или куда слабее. Что именно было верным, я сказать затруднялся. Мало, очень мало данных!

— Есть, — тихо, но уверенно произношу я. — Это оно. Ещё одна до конца не понятная штука. Белль, Бьянка, попробуйте прикоснуться к карте одновременно со мной. Кажется, ещё немного и…

И что? Понятия не имею. Зато интуиция, она редко когда меня подводила. Полагаю, не подведёт и на сей раз.

Вот уже мы трое прикасаемся к артефакту, и как минимум двое из нас чувствуют его не то «пробуждение», не то подготовку к активации. Огонь и лёд, а ещё словно разряды электричества — вот вся та гамма ощущений, которые испытываю я, наверняка ощущает Белль, ну а Бьянка… Ей, уверен, это ещё предстоит.

Карта! Она начала меняться. Очень медленно, так, что можно было принять за обман зрения. Только не здесь, не сейчас, не в той ситуации, когда чего-то подобного и стоило ожидать. Стык между Южной Америкой и Антарктидой ме-едленно так растворился, тем самым превращая карту мира в ту, которая была для меня абсолютно привычной. И особенно резкий укол-импульс, от которого я даже поморщился, Белль кратко выругалась, да и Бьянка сперва ойкнула, а потом…

— Я это почувствовала! Карта меня как будто укусила!

— Хороший знак, очень хороший, — отвечаю ей. — Главное, не выпускай из рук. Не разрывай контакт. И, если не заметила, обрати внимание, что теперь между нижней частью Нового Света и материком, который обозначен как покрытый льдом, появился пролив, теперь они не одно целое. И кто знает, возможно, это ещё далеко не конец.

Снова сочетание огня, льда и электроразрядов. И вуаля, линии на карте мира снова плывут, после чего появляется ещё один не то большой остров, не то маленький континент. На севере, там, где в моём мире всё покрыто льдом, в Арктике. Только тут нет никаких знаков льда — ни в Арктике, ни в Антарктике.

— Гиперборея?

— Может как раз она, Чезаре, — чуть призадумавшись, кивает Белль. — И это явно другой мир. Третий. Наш, потом это разделение между Новым Светом и ледяным континентом, а теперь льда нет вообще. Зато есть то самое, что в легендах многих народов. Даже интересно, покажут ли нам что-нибудь ещё?

Нет, не покажут. Карта вновь «уколола» нас троих энергоразрядом, но теперь куда более сильным, а заодно выкачивающим силы уже из нас. До такой степени, что и пальцы сами собой разжались, да и на ногах удержаться лично мне удалось с огромным трудом. Белль, едва-едва себя контролируя, добралась до одного из кресел, ну а Бьянка. та и вовсе мягко так осела на пол. Но сознание не потеряла, да и вообще не было похоже, что артефакт причинил кому-либо из нас вред. Банально выкачал имеющиеся у нас силы для… Для своей работы пожалуй, именно такое определение было более правильным.

— Кажется, для дальнейшего мы пока ещё слишком слабы, — криво усмехнулась Белль, в то время как я, приложив оставшиеся силы, помог Бьянке подняться и, поддерживая подругу, довёл её до стоящего у стены небольшого диванчика. Да и сам плюхнулся рядом, ибо явный перебор по нагрузке на сегодня.

— Две новых карты из непонятно какого числа, что способен нам показать этот артефакт. Это плюс способное рассекать камень и вообще почти любой, я полагаю, материал копьё Лонгина, — подвёл я промежуточные итоги. — Два из трёх точно известных и уже проверенных нами артефактов. Много или мало?

— Plus ultra, — улыбнулась Изабелла. — Все мы ведомы по жизни именно таким девизом. Ты, я, она, — взмах лапкой в сторону Бьянки. — Все мы хотим больше и готовы на многое, чтобы получить желаемое. Возможность шагнуть на Дорогу Миров — это такой приз, от которого никто и никогда не откажется, если он в здравом уме.

— Только вставать на неё лучше всего тогда, когда должным образом подготовишься. Поэтому…

— Артефакты. Много их, как можно больше.

— Даже не думаю возражать. Вопрос лишь в том, что именно они дают.

— Вот это нам и предстоит выяснить, Чезаре. А пока давай поясним Бьянке несколько важных нюансов. Там и Лукреция от отца вернётся, ей тоже узнать не лишним окажется.

— Факт, — киваю в знак согласия. Вообще никаких сомнений относительно того, что она и поймёт, и сумеет начать использовать артефакты. Она, а вот насчёт другого человека… — Отец, с ним будет гораздо сложнее. Артефакты, как мы выяснили, очень любят кушать наши собственные силы, а он не в самом лучшем состоянии, и это я ещё очень преуменьшаю.

Задумалась Белль. Серьёзно так, чтобы не допустить даже малого шанса ошибки. Минута, полторы, и вот она нарушает повисшую было тишину. Что я, что Бьянка не собирались отвлекать её от раздумий.

— Нам придётся как следует изучить, как именно артефакты утомляют нас при работе с ними. Можно ли это ослабить и если да, то какими именно способами. Жаль.

— Чего или кого?

— Того, что у нас их только два, братец. Пока два, — и коварная улыбка. Дескать, оба мы знаем, где с высокой долей вероятности удастся раздобыть ещё как минимум один, пусть и состоящий из нескольких элементов. — Мы же начинаем масштабные поиски, да?

— Уже начали, — соглашаюсь с ней. — Прошерстим закрома по всему Риму и не только, попробуем «сетями» пройтись по таким местам как Александрия и иные египетские города, Константинополю, Иерусалиму, прочим. Обратимся к союзникам и просто к европейским государям на предмет разного рода диковинок из числа имевших когда-то сакральное значение или просто очень необычных, с особенной историей. Что-нибудь да удастся раскопать.

— А с какой целью?

Бьянка. Пока ещё только-только прикоснулась к поднимаемой теме, но задала хоть и простой, но очень дельный вопрос. Для себя, поскольку нам с Белль и так всё понятно.

— Изучение артефактов как таковое. Проверка возможности усиления или ослабления их действия при нахождении рядом или одновременном/связанном использовании. Развиваются ли силы человека, использующего артефакты, при просто частом применении, либо при определённых тренировках, с которыми тоже надобно разобраться. Но это вторично. Главное же…

— Сила, — веско так вымолвила Белль. — Дорога Миров — это сила, которая будет использована всеми нами, но в будущем. А вот артефакты, которые, я так думаю, оставлены с определённой целью Странниками, бывшими в нашем мире — это тоже сила, но уже проявляющая себя в настоящем. Ты сама упомянула слово «чудо».

— Упомянула. Кто угодно согласится с этим!

— Пусть хоть соглашаются, хоть радостно молятся или пляшут на площадях — до них дела нет. Я хочу понять границы силы артефактов, нам оставленных. Можно ли самим развить в себе нечто подобное? Может не сразу, а спустя годы. Пусть не крошить руками камень, но создавать мечи и копья, способные это делать. Или рисовать карты, показывающие не только нарисованное на них, но и скрытое, может даже отделённое от нашего обычного взора стенами иных миров. А они есть, теперь в этом не получится сомневаться. Уж ты, Бьянка. сама себя сотворившая, поднявшаяся от обычной девчонки до герцогини, должна хотеть ещё большего.

— Я и хочу! — взвилась та в ответ на слова Алисы-Изабеллы. — Только покажите мне путь, я сразу по нему побегу, обрушу все стены, если их передо мной поставят!

Узнаю ту самую Бьянку. Какой она была, такой и осталась. И это радует, причём сильно. А пока добавлю-ка я пару слов, чтоб они звучали как жирная точка в нашем сегодняшнем разговоре.

— Сначала семью во всё это ввести надо. Аккуратно, осторожно, шаг за шагом. Лукреция, с ней как раз проблем не будет, а вот матушка, может даже Джоффре — тут побольше осторожности требуется, ведь многое, почти всё, идёт настолько вразрез с христианскими догмами, что просто ой.

— Тогда именно Лукреция, — охотно «сдала» свою любовь Бьянка. — она среди всей семьи самая обаятельная и убедительная, когда хочет. И её все любят. От такой прелестницы и красавицы любые слова проще воспринимаются и их смысл становится не таким резким и пугающим.

Таки да согласен, что ещё сказать можно? Разве что о необходимости по полной раскрутить активность по поиску того, что может быть артефактами, само собой, авраамической сферой не ограничиваясь. Европа, по возможности Новый Свет, да и Индия плюс мусульманские страны вниманием обделиться не должны. В индийских землях активно действуют испанцы с португальцами, которые точно не откажут помочь в таких, как им однозначно покажется, мелочах. Мусульманские же территории… Там исключительно через засланных агентов работать, пользуясь тем, что чтящим Аллаха нет дела ни до чего, кроме собственных реликвий, коих, собственно, по пальцам пересчитать можно. Остальное? Тут скорее стоит беспокоиться о том, что всё нужное уже уничтожено. Артефакты, они такие, отнюдь не неуязвимые. Хотя… Возможно, это зависит от их состояния — «спящего» либо активированного, каковыми, например, сейчас являются «карта» и копьё Лонгина. Тут тоже изучать надо. Сильно изучать, настойчиво, погружаясь в исследование проблемы так глубоко, как многим и не снилось.

Если погружаешься в какую-то серьёзную проблему с целью её решения, да к тому же понимая всю возможную глубину оной — поверьте, окружающий мир с весьма высокой вероятностью забросает вас возможностями зарыться в исследуемую область ещё глубже. А ведь сперва, первые недели полторы после нашего возвращения в Рим, ничего не предвещало подобного. О, разумеется, эти дни были заняты полным введения в курс происходящего семьи и ближнего круга, проведением опытов над двумя уже имеющимися артефактами, даже очень осторожным применением менее затратного по энергии — не карты, как я сперва думал, а именно копья Лонгина — на Родриго Борджиа. Разумеется, никто его копьём не тыкал, совсем наоборот, он — с посильной помощью меня и Белль как наиболее понимающих и продвинутых пользователей этих предметов — попробовал осознать суть артефакта и использовать. Не сразу, но получилось. Более того, последовавший за этим упадок сил не ухудшил общее состояние его крепко подорванного инсультом здоровья.

Одной проблемой меньше! Признаться, несмотря на теоретические рассуждения и кое-какие проведенные опыты, имелась определённая доля риска. Имелась, но не воплотилась, слава богам. Зато собственно копьё Лонгина переехало к Родриго Борджиа на постоянное место жительства, причем стояло в изголовье его кровати. Уверенности в эффекте, конечно, не было, но он мог быть, а значит… В конце концов, вреда от этого точно не имелось.

Торжества в Риме длились как раз неделю, начавшись буквально через два дня после нашего сюда возвращения. Пышные, массовые, такие, чтобы никто из горожан и гостей Вечного Города и пискнуть не смог относительно того, что они ему не понравились либо не запомнились. Расходы, конечно, удручали, но в казне империи специально на такой случай имелись фонды, а потому «кровопускание» было предвиденным. Опять-таки, реально было рассматривать траты как долговременную инвестицию в психологическое состояние столичных жителей в частности и подданных в целом. Ведь если империя устраивает столь шикарные праздники, то явно не на последние резервы. Так думает толпа, хотя далеко не всегда это её мнение сколько-нибудь близко к истине. Ну да не в нашем случае.

Вот что было совсем хорошо — так это отвлечение народа, в том числе и особо религиозной его части, от продолжающегося отсутствия понтифика на публике. Праздник, он таки да заслонил всё остальное, выполнив, помимо основной, ещё и эту задачу. Ну а потом сразу два известия, одно другого ярче.

Хорошие? В какой-то мере несомненно. Только одно хорошее однозначно и без вариантов, а вот второе, помимо потенциальной пользы, сулило ещё и нехилый такой гемор. Оно, кстати, прилетело «на крыльях» парового клипера, а потом сверкнуло оптикой расположенного в Остии телеграфа первым, опередив второе буквально на пару часов. Я тогда как раз сидел у себя в кабинете и разбирался как с полученной от агентов корреспонденцией, так и с теми посланиями, которые должны были быть им отправлены. Тема? Тот самый поиск возможных артефактов, их изъятие — за деньги, на обмен или иными способами — и последующая доставка сюда, в замок Святого Ангела.

Стук в дверь и сразу же появившаяся на пороге Лукреция — на сей раз за засов я дверь не запер, не ночь же, да и число охраны в твердыне Борджиа было, хм, весьма немалым — с ходу заявляющая:

— Братик, мы теперь точно знаем, где находится ещё один артефакт. И он си-ильный! То есть уже действующий. Его многие видели, ещё большее число увидит.И это очень-очень нехорошо для нас.

— Да ну? — саркастически хмыкнул я на подобное смелое заявление. — Попрошу доказательства.

— Мекка, Черный камень Каабы, — затараторила Лукреция, словно бы в опасениях, что её могут перебить, хотя на самом деле просто от избытка эмоций. — Сияет неземным светом, раз в день вспыхивает, и эта вспышка лишает зрения тех, кто в то мгновение на него смотрел. Еще скажу о тех, которые муллы и кто там ещё. Они не знают, как к таким ослеплённым относиться. Грешники, которых покарал Аллах, или лишившиеся зрения, увидев отблеск их рая? Камень то, по их вере, когда то был там, в раю, а потом упал сюда, в обычный мир, как великий дар.

— Не упал, а был принесен ангелами на какую-то там гору, где ими и охранялся. Лишь потом стал даром одному из пророков, Ибрагиму, когда возводилась Кааба. И вроде раньше был белым, но стал чёрным, пропитавшись человеческими грехами.

— Не занудствуй! Ты же понимаешь, что для нас это… плохо. А для их джихада хорошо. Того и гляди снова попрутся целой ордой… куда-нибудь. Для нас это лишние хлопоты.

— И возможность, — появившаяся на пороге Белль склонна была оценивать случившееся несколько с иной стороны. — Был Иерусалим их, стал наш. Была Мекка с таким ценным артефактом у мусульман… у них и останется, только уже без этого интересного артефакта. Заодно и самых ярых сторонников джихада укоротим на головы и прочие части тела. Нельзя оставлять им такой вот символ. А чтобы некоторые из сильно верующих уже наших воинов не приуныли — придётся показать им копьё Лонгина. По-настоящему показать, причём быть оно должно в твоих, Чезаре, руках! Так сказать, клин клином выбить. И только потом…

— Что потом? — с ходу заинтересовался я, почуяв нечто важное и нужное в недосказанности «сестры»-подруги.

— Даже тупой фанатик не сможет сказать ничего против человека, в руках которого копьё Лонгина проявило свою настоящую силу. Даже когда он покажет, что не им единым ограничиваются «чудеса». Мы ведь запланировали собрать все артефакты, до которых дотянемся, и которые окажутся таковыми.

— А сумевшего использовать такую великую реликвию как копье Лонгина, не получится обвинить в колдовстве, ереси и прочем, — торжествующе улыбнулась Лукреция. Но Чезаре, есть Авиньон! Они вновь заорут о колдовстве, стоит только начать показывать любые чудеса.

— На каждого крикуна найдётся адепт Храма Бездны, — жестко, без тени сомнений произнёс я. — И если хоть где-то начнут разгораться костры… В общем, не завидую я тем местам. Инициаторы сами сгорят на разожжённом ими пламени. Только так и никак иначе. В том числе и потому идея Белль просто не может быть отброшена. Враг внешний, что по духу и крови, и возможное оживление врагов внутренних, что не в империи, но в Европе — этого нам точно не потребуется. Мда, думалось, что прикосновение к тайнам сути души и перемещения оной меж мирами принесет одну лишь пользу после того, как сумели вырвать это у тлатоани, а оказалось, что всё только начинается.

Точнее сказать, продолжается. Впрочем, лично мне не привыкать, да и Лукреции с Белль тоже. Она была лично мной с подросткового возраста воспитана и заточена как жёсткая, решительная правительница. Не боящаяся ни земного, ни небесного. Про Алису-Изабеллу и говорить не стоило. Это в начале своего тут появления подруга вынуждена была отыгрывать роль той, в чьё тело попала, изображая пусть быстрый, но не нереальный прогресс по пути развития. Зато сейчас все признавали, что королева Египта если кому в жёсткости и решительности с хитростью уступает, то разве что своему брату. Оно и понятно — другие времена, они дали совсем иную базу, используя которую, так хорошо получать преимущество здесь, в этой реальности.

Что до очередной войны, в которую империя влезала, едва успев завершить войну колониальную, по ту сторону океана. Справимся, как иначе то! Особенно учитывая тот факт, что на сей раз войска доставлять не так и далеко придётся. Добавить к тем, которые и так присутствуют в Египте, особенно мотивированных и надёжных головорезов, не забыть про тамплиеров, «постучаться» к иоаннитам, испанцам с португальцами — а может и к иным желающим, если те достаточно быстро зашевелятся — после чего, пользуясь полным доминированием нашего флота в Красном море, базирующегося в основе свой на Эс-Сувайс, он же Суэц, устроить бомбардировку Джедды, да и высадиться на зачищенной территории. А от Джедды до Мекки расстояние откровенно смешное — меньше сотни километров. Климат, правда, откровенно паршивый, ну да это дело такое, перетерпеть можно. Зато…

— Третий за время понтификата отца Крестовый поход. Неожиданный такой, но зато какую роскошную цель под него получается подвести. Одно жаль.

— Папа не сможет огласить буллу о его начале, — тяжело вздохнула Лукреция, утирая непрошенную слезинку. — Это так… Даже думать об этом не могу.

— Посмотрим. Смотря по ситуации, можем сказать народу, что понтифик простудился и временно потерял голос. Вместе с тем, врачи советуют попробовать порой выводить больного на свежий воздух. Конечно, показывать истинное состояние отца не стоит, но богато украшенный паланкин — самое то. А уж поднять руку и поприветствовать римлян он сможет и, более того, подобное способно даже помочь. Ему.

Пояснять не требовалось. Родриго Борджиа, помимо прочих проблем, сейчас терзался и тем, что люди узнают о его болезни, слабости, беспомощности. А тут реально было устроить этакий промежуточный вариант. Дескать, болен понтифик, но не чем-либо серьёзным, а так, обычной простудой, пусть и оказавшейся чрезмерно сильной, на время отнявшей возможность громко и красноречиво говорить, завораживая толпу.

— Демонстрация копья Лонгина перебьёт всё остальное, — к месту подметила Белль. — Кстати, особенно забавно то, что все остальные, хм, «святые реликвии» оказались теми ещё пустышками. Мощи там, другие Орудия Страстей. Не списать даже на то, что на копье Лонгина была божественная кровь. Есть ведь гвозди, крест, то есть его куски. И вроде даже истинные, с высокой вероятностью.

— Слышали бы нас сейчас добрые римляне.

Улыбнулась Лукреция, сумев-таки преодолеть мгновения слабости. Вот и иронизирует, благо понимает, что и сама она, и мы, да и очень многие из близкого круга Борджиа успели стать очень далёкими от каноничной веры, заменив её на… Тоже на веру, но в нечто совершенно иное. Та же Дорога Миров, она ну никак не близка тому же христианству уже потому, что подразумевает одним своим существованием возможность вырваться за пределы разным там «божьих кар», «единства бога-творца» и прочего, как по мне, откровенного пусть не бреда, но мании величия той самой конкретной высшей силы. Она явно не одна, есть и другие, раз существует сама Дорога Миров и выход на неё. Пусть далеко не для всех, но сам факт, сам факт!

Ещё чуток поговорить насчёт планируемых мероприятий, собственно Крестового похода. Очередного, но оказавшегося внезапно необходимым. Разговор, собственно, был в самом разгаре, когда нас настигла та самая вторая новость. На сей раз однозначно хорошая и полезная, пусть и требующая того, чтоб её держали в тайне от большинства людей.

— Иногда не знаешь, где искать нужные артефакты, а порой они чуть ли не на голову тебе падают, — усмехнулась Изабелла, как только я закончил читать вслух не самое длинное, но очень важное послание из Франции, от представительства Ордена Храма. Расположенного в замке Тампль, что с определённых пор вновь являлся иглой в жопе как нынешнего французского короля, так и его окружения. — Ирония судьбы порой запредельна! Ты так умело и качественно пугал ныне покойного короля Франции, его маршала, короля нынешнего и прочих знаменитым проклятьем тамплиеров. не будучи уверен в его истинности. А оно возьми и окажись реально существующим. Да и с обвинениями в адрес нашего Ордена, как оказалось, всё было отнюдь не однозначно.

— После создания братом Храма Бездны, настоящего такого культа, враждебного всему христианству, плевать, — отмахнулась Лукреция. — И нынешние тамплиеры сильно отличаются от тех. От большинства тех. Уверена, больше половины, даже если прямо сейчас и без подготовки узнают то, что в этом письме и даже больше… Они только улыбнутся и попросят о возможности самим всё это внимательно почитать и даже «прикоснуться к памяти прошлого».

Киваю, соглашаясь с мнением воспитанного мной прекрасно-ужасного создания рода Борджиа. Действительно, нынешние храмовники не чета тем, которые большей частью так и не решились на открытое и кровавое противостояние со своими врагами. Эти готовы сожрать какого угодно противника, даже не задумываясь. Нужно лишь указать направление и сказать: «Вперёд!». Главное, чтобы не переходить границы тех самых принципов. Того Кодекса, который так тщательно создавался, для обновлённых тамплиеров в том числе.

Что же было в письме из Тампля? О, это отдельная и очень интересная история. Если вкратце — некоторое время назад — что характерно, после активации нами обоих имеющихся сейчас в распоряжении артефактов — в одном из подвалов замка слуги заметили то и дело раздающиеся звуки, вибрацию пола и прочие «сатанинские происки». Слуги же, тёмный народ в большинстве своём. Присутствующие в замке тамплиеры — это совсем иное дело. Возглавляющий посольство во Франции сенешаль Диего де Варгас, получив от слуг полные страха смутные рассказы, решил проверить, что же это такое творится на вверенной ему территории столь важного и символичного для Ордена Храма замке. Спустившись в сопровождении пятерых братьев-храмовников в той самый подозрительный подвал, выждал некоторое время и… Странный шёпот в голове, вибрация стен и пола, едва заметное даже при погашенных источниках света свечение — всё это подсказало Варгасу, какое именно место является наиболее подозрительным и в то же время интересным.

Место найдено — место должно было быть изучено. Удары кирки быстро разворотили стену, открыв совершенно пустое небольшое помещение. Может быть кто другой на этом и успокоился бы, но не конкретный тамплиер. Понимая, что если кто-то хочет спрятать действительно нечто важное, то простой стены — особенно в обшаренном в поисках тамплиерских сокровищ французами Тампле — явно недостаточно, сенешаль крепко так призадумался. Обдумав как следует, вновь приказал своим людям — да и сам не позабыл — продолжать прислушиваться и присматриваться к странному. Не зря. Теперь источником являлся каменный пол. Плиты оного также вскрыли, после чего пришла очередь лопат и… Новые плиты, на сей раз скрывающие под собой истинное помещение, куда следовало попасть. Попав же, сенешаль и выбранные им для помощи храмовники испытали если не шок, то серьёзное такое удивление.

Святилище. Небольшое, зато очень впечатляющее. Только далёкое от того, которое можно было бы назвать христианским. Зато тому же Храму Бездны оно бы подошло как нельзя лучше. Тому самому, о котором Диего де Варгас знал вполне достаточно, как и немалое число тамплиеров. Более того, осознавал, что гроссмейстер-император планировал постепенно сделать оба Храма двумя сторонами одной монеты, хотя и понимал, что процесс растянется в лучшем случае на десятки лет. Сам считал подобное довольно опасным, но поскольку любил риск, сражения и вообще полную событий жизнь… В общем, найденное святилище вызвало у сенешаля вполне конкретный интерес, равно как и то, что являлось в нём главными находками. Не роспись стен, не те ещё, времён минувших, оружие с доспехами, даже не рукописные книги, в которых наверняка можно было найти немало интересного. Сложное построение, выбитое прямо на каменной плите, в центре которой находилось пустое от символов пространство, где лежала довольно габаритная шкатулка, а в трёх отдельных местах, на небольших постаментах, стояли три статуэтки: серебряная, ониксовая и из непонятного, не опознаваемого металла.

Статуэтки. Варгас был человеком образованным, к тому же сведущим в истории собственного Ордена с самого момента его зарождения. Поэтому не мог не опознать по крайней мере одну из статуэток. Изображение в металле и камне того, что потом было названо именем Бафомет. Статуэтка мужской, женской и чудовищной формы. Скорее всего, ведь пока он мог лишь предполагать. Зато выбитая на крышке шкатулки надпись звучала следующим образом: «Тому, кто готов принять наследство тамплиеров».

Вот и что в такой ситуации оставалось делать сенешалю, верному как Ордену, так и гроссмейстеру оного? Правильно, собрать сии неоднозначные, но несомненно важные реликвии, после чего, подробно и качественно перерисовав выбитое на каменной плите ритуальное построение, отправить из Парижа в Рим как бы обычный посольский отряд храмовников. Не с собой во главе, ибо подобное могло бы вызвать определённую… тревогу. Зато незаметность и обыденность вполне способны стать лучшей из возможных защит.

Сюрприз? Бесспорно. Приятный? Однозначно. И осталось подождать совсем немного, ведь известие о столь ценном и важном эхе времён минувших — о котором я, признаться, и помыслить не мог — опережало собственно движущийся уже по имперским землям солидный отряд не столь и на большое расстояние. День, не больше, и храмовники из Тампля прибудут в Рим, «догнав» отправленного гонца с посланием.

Мда, причудливо сплетаются мифы и реальность, ой как причудливо! И в то же время у меня не было сомнений, что происходит нечто совсем важное, куда значительнее нахождения отдельных артефактов. Цепная реакция — вот как можно было назвать происходящее. И запустили её мы, тут даже гадать не стоило. А вот как именно и к чему в итоге это способно привести, тут надо было серьёзно поразмыслить.

Некоторые вещи должны оставаться тайной для большинства. Если же кто не понимает сей простейшей истины… Что ж, судьба подобных индивидуумов редко когда бывает сколь-либо радостной, порой от них даже могилы и то не остаётся. Семейство Борджиа к подобным наивным созданиям не относилось, а потому прибывшую из Тампля «посылку» приняли без шума и пыли. Приняв же, начали изучать, благо было что. И начать следовало не со статуэток — хотя хотелось и весьма — а с закрытой шкатулки, которую сенешаль Тампля Диего де Варгас даже и пытаться открывать не стал, разумно посчитав, что выбитая на крышке оной надпись адресована явно не ему, сенешалю, а именно что гроссмейстеру Ордена.

Как бы то ни было — Варгас своё поощрение уже заработал. Просто получит его сперва не столь явно. Равно как и вообще все причастные к обнаружению и доставке артефактов храмовники. За подобные неожиданные подарки правители-идиоты ликвидируют ставших волей-неволей причастными к тайне, а вот умные, те напротив,награждают сперва, а затем присматриваются. С какой целью? Понять, была ли это единичная «вспышка удачи» или фортуна действительно озарила одного или сразу нескольких причастных. Если последнее, то подобных персон можно и нужно использовать ещё сильнее и с большей эффективностью, нежели раньше. Ну а если случай оказывался единичным… Что ж, тогда и поощрение за улыбку фортуны тоже оказывалось разовым. Пускай и щедрым.

Ай, пока что меня не сильно волновал что сенешаль Диего де Варгас, что глава посланного им отряда сквайр Алонсо Гриадо. Про прочих храмовников и вовсе речь не шла. Впрочем, письмо Варгасу на скорую руку я набросал, где уверил отличившегося храмовника, что наградой он точно не будет разочарован. То же самое было сказано сквайру и прочим, а потом… Да-да, пришло время «открытий чудных». Нет, а какими ещё они могут быть, когда прикасаешься к настоящему наследию Ордена Храма, считавшемуся в моём мире проходящим исключительно по категории легенд. Ан нет, всё оказалось куда сложнее и интереснее.

Шкатулка. Каменная, большая, закрытая не на замок, к которому потребовался бы ключ, в при помощи обычного механизма, для использования которого достаточно было всего-навсего сдвинуть небольшой выступающий «рычажок» в нужном направлении. После чего ещё раз, но под другим углом. Случайно не откроешь, исключительно с намерением это сделать. Следовательно…

— Правильно, самим такое открывать не стоило, — усмехнулась Белль после того, как из комнаты вывели специально приведённого смертника-«гладиатора», которому вместо одного из трех необходимых для освобождения боёв было предложено всего лишь открыть безобидную шкатулку, после чего немного побыть в конкретном помещении, а затем ещё — но про это он заранее не знал — около суток находиться под наблюдением врачей. Мало ли какой ядовитый сюрприз мог быть оставлен «Тому, кто готов принять наследство тамплиеров».

Перестраховка? Возможно, однако рисковать не имелось ни малейшего желания. Поэтому лишь после успешного вскрытия шкатулки, наблюдения за подопытным и тщательного исследования на предмет разного рода ядов как внутри шкатулки, так и на страницах содержимого, можно было начинать собственно изучение.

— Сутки не потеряны, а разумно использованы, — вторила той Лукреция, к слову, как и Белль с Бьянкой, и я, сейчас щеголявшая плотными перчатками на руках.

Переворачивать страницы, оно, знаете ли, незащищёнными пальцами не стоит. Вроде и проверено, но на деле мало ли как всё обернуться может. Поэтому, кстати, я даже не собирался допускать прекрасных леди до прямого контакта с древними листами, на которых хранилась очень ценная для всех нас, знающих о Дороге Миров. информация. Сам и разверну туго скрученные в трубочку листы, сам и зачитаю на них начертанное, благо с дикцией и умением выразительно читать проблем не наблюдалось. И понеслось!

Автор строк, тамплиер, разумеется, пожелал остаться безымянным, с самого начала не назвав даже своё положение в официальной иерархии Ордена Храма. Очевидным являлось лишь одно — было оно достаточно близко к вершине, но вместе с тем не публичным. Зато знал он об Ордене Храма очень много, практически всё, включая то, что лично мне — как и слушательницам — и привидеться то не могло.

История Ордена Храма, основанного аж в 1118 году и официально признанногоспустя два года специальным собором в городе Наблус, что в Палестине, в области Самария. И более того, тогдашний король Иерусалима Болдуин II отдал новообразовавшемуся Ордену так называемый Храм Соломона — он же мечеть Аль-Акса — Оттуда и появившееся название Орден Храма.

Аккурат с этого события пошло-поехало. Изначально созданный для защиты паломников от магометан Орден стремительно набирает силу, влиятельные сеньоры, в том числе коронованные, передают тамплиерам крепости на границе их земель с мусульманами, чтобы те помогали им в начавшемся противостоянии Европы и не Азии даже, а просто всего Востока, по умолчанию враждебного, договариваться с которым, как тогда правильно понимали европейские правители, себе дороже. Папское благословение, устав Ордена и… В 1134 году происходит и вовсе невероятное по меркам многих — король Арагона Альфонсо I завещает своё королевство не кому-то, а именно что Ордену Храма, наряду с госпитальерами и рыцарями Гроба Господня. Пусть это и не было исполнено, но… То-то и оно, что «но»!

Как раз это событие и стало условным «спусковым крючком» для первого магистра Ордена Храма Гуго де Пейна. Не отказ арагонской правящей династии исполнить волю Альфонсо I Воителя, который почти всю свою взрослую жизнь воевал с маврами, а то, кому они решили передать корону и что в итоге получилось. Власть передали младшему брату умершего короля, Рамиро — тому самому, который ещё в юности ушел в монастырь, стал аббатом, затем епископом, да и просто был совершенно далёк от не то что войны с маврами, но и просто управления государством. Тот ещё, хм, наследничек!

Более того, сразу после своей коронации эта жалкая пародия на монарха проявила то единственное, что могла — подавила готовящееся восстание арагонского дворянства, недовольного появлением такого правителя. Причём не с оружием в руках, а подло и коварно пригласив предполагаемых лидеров к себе в гости, после чего передав тех, беззащитных по большому счёту. считавших себя в безопасности под защитой рыцарских правил и королевского гостеприимства, палачам. Это, если что, было в ту самую эпоху, когда рыцарская честь не была пустым словом, а являлась очень важной частью бытия. Вот только чести как раз у Рамиро II Монаха в принципе не водилось.

Как всё это относилось не просто к тамплиерам, но к рукописному содержимому шкатулки? Самым прямым образом. Неизвестный тамплиер писал, что великий магистр Ордена Храма был в ярости, узнав о подобном, после чего… Да, именно после этого у тамплиеров внезапно появились эти самые три статуэтки, словно возникшие ниоткуда. Фактом являлось одно — принёс их сам Гуго де Пейн, он же и объяснил братьям-храмовникам, что они из себя представляют, как с ними обращаться и что, если тамплиеры не потеряют бдительность и не ослабнут духом, эти реликвии будут очень долго оберегать Орден Храма.

Три статуэтки неведомого существа, три его ипостаси, нераздельные и неслиянные. Естественно, не имеющие ничего общего с христианством, а потому само их существование оставалось тайной для большей части Ордена Храма. Лишь способные посмотреть на мир вне догм и многочисленных запретов в принципе могли быть допущены к главным и очень опасным тайнам Ордена.

Усилитель разума, воли, духа — вот что представляли собой эти три реликвии, объединённые в единое целое и дополненные правильным расположением и нужными, хоть и на неведомом языке, символами. Серебряная статуэтка женщины. Неизвестного, неземного происхождения металла — мужчины. Ониксовая — чудовища, в котором, тем не менее, можно было при должном внимании найти черты двух других. Три в одном, разные ипостаси или же формы одной и той же сущности, которая не находилась в этом мире, но одного «эха» присутствия коей было достаточно, чтобы помочь тамплиерам сохранить приобретённое величие, преумножить его и ни в коем случае не потерять.

А спустя год великий магистр Ордена Храма… исчез. Кончено же, был пущен убедительный слух, что он, как и полагается любому человеку, тем паче благочестивому христианину, умер и был с подобающими положению почестями похоронен. Вот только… Где же тогда располагалась его могила, просто обязанная стать для тамплиеров важным местом? Это так и оставалось загадкой для всех исследователей тамплиеров даже в XXI веке моего родного мира, не говоря уже о мире этом, недавно ступившем за порог века XVI.

Зато содержимое шкатулки прямо и однозначно давало ответы на этот вопрос, на одну из загадок тамплиеров времён их становления. Великий Магистр Ордена Храма Гуго де Пейн просто спустился в тайное святилище — оно тогда находилось на землях Палестины — вошёл в центр ритуального построения, основными узлами которого послужили три статуэтки, после чего просто взял и исчез. Сам исчез, но для немногих посвящённых в тайну реликвий Ордена оставил главное — знание о том, что наш мир не просто не единственный, а всего лишь один из множества. И между этими мирами можно перемещаться — как бесплотным духом после гибели материального вместилища, так и во плоти, но последнее, по его словам, было возможным лишь для тех, кто прошёл даже не через несколько, а через десяток-другой миров, причём в каждом из них делал всё новые и новые шаги по совершенствованию себя самого, а также по изменению мира вокруг.

— Вот и настоящие, истинные тайны Ордена Храма, — мечтательно протянула Белль. — Такое берегут, как зеницу ока. За такое и убивают. Много, без сомнений и колебаний.

— Филипп Красивый и Климент V не могли знать о таком, — покачала головой Лукреция. — Если до них что и дошло, то лишь смутные обрывки, основанные на слухах. Отец ещё тогда, когда ты, Чезаре, сказал о возрождении тамплиеров, долго изучал документы из ватиканских архивов. И потом тоже, уже из любопытства, сравнивая минувшее и новое. Ни намёка, ни даже тени его. А знай понтифики о Дороге Миров, хоть отблеск, но появился бы. Смерти боятся почти все, а о том, как большинство понтификов пытались её избежать — вот про это упоминалось и много-много раз, Иногда прямо, иногда теми самыми намёками. Эзопов язык, он многое позволяет.

— Согласна, — а это уже третья из леди, Бьянка. — Только не пойму, почему, если тамплиеры прошлого имели такую реликвию, помогающую им, пали. Или разучились использовать?

— Вот сейчас и узнаем.

Сказав это, я вернулся к листам, исписанным чуть ли не каллиграфическим почерком безымянного тамплиера, продолжая раскрывать тайную часть истории Ордена Храма. А раскрывать было что, даже помимо уже узнанного. Как ни крути, а очередное свидетельство того, что Странники в этом мире появлялись, и число их было явно не самым маленьким. Более того, с высокой вероятностью они прикладывали руки и особенно волю к весьма важным событиям, способным изменить или же, напротив. сохранить типичный ход истории. Ведь если те же хрустальные черепа ацтеков и «карта Пири-Рейсса» ни на что, по имеющимся у меня сведениям, не влияли, то вот копьё Лонгина и основание с последующим приобретением силы Ордена Храма — это совсем другие расклады.

И ведь действительно, сразу после того, как начали работать мистические реликвии, Ордену Храма попёрло не по-детски… даже в сравнении с тем, что удалось достигнуть при собственно его основателе, Гуго де Пейне. Английская королева и очередной король Арагона — вовсе не убогий и одновременно жестокий Рамиро Монах — передают Ордену очередные замки и земли на границе соприкосновения с магометанами. Сразу два понтифика, Иннокентий II и Целестин II, один за другим выпускают две очень важные для тамплиеров буллы, что дают им немало привилегий в сравнении с другими Орденами, а главное, очень большую долю независимости от Рима.

Затем второй Крестовый поход, в котором Орден Храма играет очень значимую роль, равно как и в последующих за ним сражениях. Множатся земли, растёт влияние, усиливается и экономическая мощь Ордена. Ибо что великие магистры, что их близкое окружение понимали, насколько важным компонентом успеха это всё является.

Менялись времена, менялись и великие магистры Ордена. И всё они, естественно, были посвящены в то, что являлось главной тайной тамплиеров и немалой частью их силы. Кто-то воспринимал это с энтузиазмом, кто-то не был слишком рад такому вот мистическому, но явно не христианскому содействию некоей высшей силы, но реликвии использовались, ведь отрицать их эффективность было невозможно. Так продолжалось вплоть до восьмого главы тамплиеров, Одо де Сент-Амана.

Времена, кстати, были сложные. Распри между крестоносцами набирали обороты, в то время как магометан сколачивал в единый и сильно-сильно превосходящий числом ударный кулак султан Саладин. Надо сказать, что Одо являлся выдающимся человеком, который ставил честь и славу своего ордена превыше прочего и уж точно не собирался прогибаться под какие-то там договоры с сарацинами, которые если и признавал, то чисто формально. Тому явные примеры — отказ в выдаче тех своих братьев, которые обвинялись в убийстве сарацинов, пусть даже каких-то значимых. Прямо отказывал даже коронованным особам, пусть порядку ради и отбрёхивался тем, что лишь понтифик в Риме имеет некую власть над членами Ордена. На деле же… По словам автора читаемых нами строк, он и понтифика бы отправил в далёкое путешествие, если бы тот попробовал приказать нечто, что входило бы в явное и чёткое противоречие с интересами собственно Ордена Храма.

Яркие победы, строительство новых крепостей на порубежье, наплевав на какой-то там договор с сарацинами о недопустимости подобного. Одо вообще не признавал такого рода договоров, считая их недостойной европейских государей слабостью. И правильно делал, ведь именно выстроенный вопреки всяческим договорённостям замок Шастеле близ ключевых в плане стратегии Голанских высот долгое время держал осаду, напрочь блокируя орды Саладина, рвущиеся на штурм Иерусалима. Крепость пала, но пали и планы Саладина, войско которого было частью перебито, а частью просто истощено, после чего уползло обратно в свои норы.

Увы, но в то же время, в 1179 год в сражении при Мар-Айюн, Одо де Сент-Аман, прикрывая короля Иерусалима, важного и нужного для продолжения войны с сарацинами, попал в плен. Это оказалось невосполнимой утратой для ордена Храма уже потому, что великий магистр хоть и сделал всё возможное, выполнив поставленную цель даже ценой собственной жизни — напрочь отказавшись, чтобы ради его выкупа Орден поступился чем-то действительно важным — но не позаботился о подходящем преемнике. Верхушка же Ордена, на которую он мог положиться, она немалой частью полегла на полях битв. Оставшихся же просто не хватило, чтобы избрать подобающую замену, а не её жалкое и извращенное подобие. Ведь именно тогда закончился взлёт Ордена и началось сперва незаметное, но падение.

Девятый глава тамплиеров, Арно де Торож, хоть и был довольно искушённым военачальником, но его склонность решать вопросы дипломатическими методами… Мирные переговоры с Саладином — это было бы смешно, если б не было так грустно. Ведь они проводились сразу после того, как войска крестоносцев впервые всерьёз угрожали исламским святыням. Следовало напротив. собрать все силы и додавить врага, но де Торож был лишь бледной тенью своего предшественника. Более того, опасался по настоящему использовать реликвии Ордена, помогающие обострить разум и укрепить волю. Дескать, они есть, вот и пусть себе существуют, а самим пользоваться… Опасения, нерешительность, страх перед возможным «небесным воздаянием».

А затем на смену бледной тени пришло полное ничтожество по имени Жерар де Ридфор. Тот самый, с чьим именем связано не просто поражение в битве при Хаттине, где все тамлиеры были убиты и добиты прямым указанием Саладина, что опасался рыцарей Ордена Храма сильнее всех прочих своих врагов. Не просто поражение — не пустые слова, ведь сам де Ридфор отнюдь не был убит. Это подобие тамплиера оказалось в плену, где со всей доступной мерзостью гнилой своей души продало с потрохами свой собственный Орден. Откровенно трясясь за собственную шкуру, ничтожный глава могущественного Ордена отдал приказ комендантам крепостей, таких как Газа и другие, сдать их без боя войскам Саладина.

Могли ли храмовники не выполнить приказ, послав по известному адресу слова явного предателя? Могли, вот только… Сложность состояла в том, что наиболее верные заветам тамплиеры либо пали при Хаттине — а в поражении был виновен прежде всего сам де Ридфор, измотавший войско тяжелейшим маршем по пустыне, никому не нужным и ни разу не выгодным — либо находились достаточно далеко и не могли либо не успевали вмешаться.

Так или иначе, крепости были сданы, предательская шкура отпущена на все четыре стороны и… естественно, вернулась в Орден, словно ничего и не было.

Раскол. Именно тогда он и случился. Тайный, конечно, но именно верные той, прежней политике отсутствия каких-либо договоров с магометанами совершили то, что раньше и помыслить бы не могли — скрыли реликвии Ордена. Как оказалось, сделали это совсем не зря.

Вернувшийся из плена предатель. Вновь требующий подчинения себе, но не находивший его в немалой части храмовников попытался было метнуться к реликвиям с целью «перенести их в иное место», но сделал это столь неловко, что сразу стало ясно — опять же не всем, а лишь малой части вообще посвящённых в существование и истинную суть оных — предатель сдал не только крепости, но и все тайны Ордена, только бы уцелеть самому.

А затем… Поняв, что до реликвий ему не добраться, де Ридфор вновь решил предстать в ореоле «доблестного борца с сарацинами». Только вот дураков верить ему было маловато, а те относительно немногочисленные сторонники или просто фанатично соблюдающие устав Ордена — в том числе касаемо подчинения главе оного — были специально подведены в ловушку, которая и захлопнулась в битве при Акре. Предатель вновь оказался в плену, а поскольку больше ничего предложить не мог, да и его сторонников в Ордене изрядно проредили тем или иным образом — был банально обезглавлен как абсолютно бесполезный для сарацин кусок мяса.

Более чем годовой период отсутствия магистра как такового, сильное ослабление воинской силы Ордена Храма, да и хранители реликвий, ушедшие в подполье, скрывшиеся от любопытных глаз, присматривались, чтобы не совершить новую ошибку. Затем становление главой тамплиеров Робера Де Сабле — может и не самого лучшего и талантливого, но хотя бы верного идеалам. Очень недолгое правление и гибель в очередной битве. И снова продажная шкура, выдвинутая той частью Ордена, которая хотела не чести и славы, а скорее золота и удержания власти над находящимися далеко от мест военных действий владениями. Только на сей раз магистр Жильбер Эрайль даже увидеть реликвии не смог, как недостойный. Именно тогда малая часть Ордена, сама себя назвавшая Хранителями, окончательно обособилась и одновременно ушла в тень. Можно было и не подозревать, что обычный брат-тамплиер на самом деле есть куда большее и важное звено незримой цепи, которая сдерживает Орден Храма от окончательного упадка и последующего развала.

Закрутилась карусель. То пост великого магистра получали бездарности либо откровенно вредные для идеалов тамплиеров люди, то внезапно поддерживаемой Хранителями части храмовников удавалось протолкнуть на пост главы достойного человека. Излишне говорить, что только такие, достойные, вообще могли увидеть и время от времени взаимодействовать с реликвиями, дающим Ордену немалую часть силы.

— И почему у тех, прежних тамплиеров, хватило осторожности скрыть реликвии от недостойных, но не оказалось достаточно мужества и наглости, чтобы самим взять власть. Артефакты то были у них, они могли использовать их постоянно. Солидное подспорье!

— Другие времена, иные идеалы, Бьянка, — грустно и с полным пониманием «крика души» моей подруги ответила Белль. — Не могли они пойти против того, что им внушалось с самого детства. Мы то с тобой, с Лукрецией уже иные, Чезаре тем более. А они…

Как говорится, комментарии были излишними. Хранители хранили, а Орден Храма проваливался всё ниже и ниже вкупе с другими Орденами и вообще крестоносцами. Пошли такие откровенно гнилые штуки как договора о союзе с магометанами, углубление участия в распрях между европейскими правителями и всё в таком духе. Главы тамплиеров теперь лишь знали о том, что их Орден поддерживает сила особенных реликвий, но не видели их. Знали, что есть Хранители, но их личности с какого-то времени стали тайной, а немногие известные умирали своей или же не очень смертью, в боях или иначе. И вот это самое «иначе» ещё сильнее разрывало связи между основной частью Ордена и теми, кто знал о нём действительно всё.

Недоверие Хранителей. Оно привело уже и к тому, что даже к стремящимся хоть как-то поправить дела внутри Ордена великим магистрам они относились настороженно, не полностью им доверяя, предоставляя лишь эпизодический доступ к источникам силы Ордена. Тайный, непредсказуемый, когда были уверены, что они точно не окажутся в руках открытой, известной всем верхушки Ордена Храма.

Ну и закономерный конец. Ослабленный несколькими откровенными предателями, потерявший немалую часть силы воинской и твёрдости духа Орден стал лакомой добычей для тех, кому было плевать на войну с истинными врагами европейских правителей, но кто более прочего хотел сиюминутных выгод и просто устранить тех, в ком, несмотря на все беды, неудачи и предательства, ещё сохранялись настоящие идеалы, заключающиеся в бескомпромиссной, ведущейся до победного конца, невзирая на жертвы, войны с магометанами.

Король одной из сильнейших в то время держав Европы, Папа Римский как явные враги. Молчаливая поддержка части иных государей и трусливое «закрытие глаз» на творящееся остальных. Ведь никто, действительно никто не объявил о полной поддержке Ордена Храма, не выслал свои войска на помощь тем тамплиерам, которые таки да решились за вооружённое сопротивление, обороняя немногие оставшиеся под их контролем крепости.

Печальная последняя страница и, как последний аккорд в битве Ордена против ополчившихся на него — то самое проклятие, как оказалось, вполне себе реальное, весомое, озвученное последним великим магистром Жаком де Моле и воплощенноё немногочисленными — а число их становилось всё меньше и меньше со временем — Хранителями. Теми самыми, которые за долгое время успели весьма глубоко проникнуть в саму суть дарованных Гуго де Пейном реликвий-артефактов, в том числе ипонять, как осознанно сделать свой первый Шаг на Дорогу Миров. Туда они и ушли, хотя их к моменту падения Ордена и оставалось то десятка полтора. Последний же уходящий оставил после себя ту самую шкатулку, содержимое которой мы изучали со всем подобающим вниманием.

Мог бы возникнуть вопрос, каким образом тогда артефакты оказались замурованными в столь хорошо скрытом и замурованном СНАРУЖИ месте. Мог бы, но не возник, поскольку из того самого, найденного нынешним сенешалем Тампля святилища выходил ещё и подземный ход. Тайный опять же, замаскированный… и напрочь обрушенный по всему своему пути, чтоб точно никто его не нашел и не добрался до того, до чего добираться постороннему не следовало.

Посторонним не следовало. А вот мы добрались. Да, совершенно неожиданно для себя, но факт оставался фактом. Получили не только артефакты и историю их появления и «инструкцию по азам эксплуатации», но и нечто большее. Что именно? Пусть словесное, но подтверждение того, что сделать Шаг по Дороге Миров можно и в своем теле. Именно в своём, к тому же каким-то образом проигнорировав то, что для подобного Страннику требовалось приобрести особенный опыт, научиться использовать и накапливать определённую энергию.

Как именно тамплиеры-Хранители обошли вроде бы непреодолимую преграду? А вот тут разгадки не было, лишь совет типа: «Ищите, а пытливый разум всегда найдёт нужные ему ответы!» Что ж, мы поищем, нам не впервой сложные загадки разгадывать и прогибать под себя аж целую реальность, в которую двое из присутствующих перешли из иного мира, ну а оставшиеся просто сумели развиться до должного уровня, пусть и с соответствующей помощью.

— Вся история Ордена если не с ног на голову перевернулась, то уж точно способна ввергнуть в шок большинство людей, — выдохнула впечатлённая узнанным Лукреция. — Весь приписываемый тамплиерам мистицизм оказался даже более серьёзным.

— И между Орденом Храма и Храмом Бездны, который ты, Чезаре. создал, даже тогда, при прежних тамплиерах, была не пропасть, а лишь трещина, через которую можно если не перепрыгнуть, то перебросить мостик.

Бяьнка, однако. И ведь верно говорит, хотя и чуток сглаживает ситуацию. Впрочем… Если брать тех, последних тамплиеров, преданных теми, кого они по своему уставу и идеалам должны были защищать от врагов с Востока — вот они действительно могли бы понять как создание Храма Бездны, так и те принципы, на которых он основывался. Костры, на которых горят твои братья по духу, предшествующие им жесточайшие пытки — они хорошо так прочищают мозг уцелевшим.

— А если бы Хранители не ушли, не ограничились лишь наложением проклятья, то могли бы объединить оставшихся. Сперва тайно. Потом, через некоторое время, и выйти из-под покрова тайны. Например, после ещё нескольких смертей в довесок к де Ногаре, Филиппа Красивого, Папы Климента V.

— Могли бы, Белль. Только не стали, — отвечаю я Алисе-Изабелле. — В этом мире. А ведь в каком-то могли и восстать, сразу либо несколько позже. Миров то, как мы успели узнать, немало, причём часть из них очень похожа на наш, отличаясь лишь в незначительных деталях. Зато теперь у нас есть шикарный комплект артефактов, которыми мы сможем правильно пользоваться. Равно как и искать пути к более глубокому и эффективному применению оных.

— Это да, это мы непременно, — закивала боевая подруга и как бы сестра. — Но сначала копьё Лонгина, его демонстрация на публике, чтоб в противовес Черному камню Каабы, которым пытаются показать свою значимость эти выкидыши джихада.

— Демонстрация и объявление Крестового похода. Такого, которого ещё не было, — с загоревшимися от энтузиазма глазами вымолвила Лукреция. — Иерусалим уже был завоёван до нас. Зато до Мекки не добирался никто. Пришла пора! Придавим их так, что только пискнут и лопнут!

Люблю энтузиазм своих близких. Особенно когда он не просто так, а основан на реальных возможностях и здравой оценке ситуации. А раз так, то действительно пришло время. Однозначно пришло, без сомнений и колебаний.

Семь лет относительного спокойствия — именно столько прошло с момента, как Мамлюкский султанат, лишившийся немалой части земель, был вынужден перенести свою столицу из Каира в Медину. Сам же их султан, Аль-Ашраф Кансух аль-Гаури объявил себя Хранителем Мекки и Медины, Защитником Веры, а также призвал к джихаду против неверных всех магометан и особенно их правителей. Понимал, равно как и его племянник-наследник, Туман-бай аль-Ашраф, что опасно, будучи проигравшими войну, пытаться сотворить подобное, но иного пути сохранить хотя бы часть султаната под своей властью у этих двух просто не имелось. И ведь тогда им, дяде и племяннику, повезло. Напирающие на султанат с другой стороны османские войска остановились, поскольку большинство правоверных не желало лить кровь единоверцев, когда из самой Мекки был объявлен джихад против неверных. Ну а крестоносцы во главе с этими Борджиа, коварными родичами иблиса, вырвавшихся неведомым образом из самого джаханнема — те просто остановились, сочтя, что оторванный от султаната кусок достаточен для их целей. Тогдашних целей!

Зато Османскую империю они разорвали на куски столь жестоко и показательно, ввергнув её султана, Баязида II, в полное ничтожество, лишив того всех европейских владений, столицы и «подарив» грызню за остатки власти с оставшимися после той войны и взбунтовавшимися против отца сыновьями, что… Нет, мамлюкский султан мог лишь вознести хвалу Аллаху и тихо-тихо, чтоб никто кроме разве что племянника не услышал, признать — ему ещё повезло, ведь всё могло оказаться гораздо хуже.

Например, то самое объявление джихада. По сути спасшее его султанат от неудержимого и неостановимого продвижения османских войск, оно ведь было направлено против неверных, против Борджиа в особенно. А противостоять им, опираясь пусть на самых истово верующих в Аллаха, было… Он сказал бы сложно, но на самом деле правильным являлось употребить иное слово — невозможно.

Только Аллах не оставил своей милостью Хранителя Мекки и Медины, Защитника Веры. Неверные, словно лишившись разума, просто не обращали особого внимания на попытки воинов султаната и не только нести знамя джихада на осквернённые гяурами земли. Те земли, которые раньше принадлежали ему, султану. Ну или просто не считали такие попытки для себя опасными, используя их в своих целях, чтобы войска постоянно были в готовности воевать. Наследник султана, Туман-бай аль-Ашраф, считал именно так.

Считал и оказался прав. Одно дело, когда на воинов джихада и их попытки покарать иноверцев не обращают должного внимания несколько месяцев. Иное — когда подобное длится годы и без каких-либо видимых изменений. Всего лишь, опираясь на цепь уже имеющихся и недавно выстроенных крепостей по границе между входящим теперь в империю Борджиа королевством Египетским и Мамлюкским султанатом, перехватывали и беспощадно уничтожали идущих в бой под зелёным знаменем пророка. Раз за разом, месяц за месяцем, год за годом.

Вместе с тем, даже когда самому султану, не говоря уже о его наследнике, стало ясно, что ведущийся против Борджиа и прочих джихад те воспринимают в качестве повода как следует обучить своих солдат… Прекратить его всё равно было бы губительным. Именно положение Защитника Веры давало султану возможности, о каких раньше тот даже подумать не мог. В головах многих правоверных преломилось представление о крушении Османской империи и тем, что незадолго до этого войска султана Баязида II продолжили войну с тем, кто объявил себя Хранителем Мекки и Медины, да ещё и провозгласил джихад против неверных. За что и поплатился.

Развеивать подобное заблуждение? Храни Аллах от подобного! Напротив, что мамлюкский султан, что его наследник все минувшие годы охотно и изо всех сил выжимали это «благоволение Аллаха к верным своим слугам и защитникам зримых святынь Мекки». Ведь без этих самых святынь и проводимого — пусть плохо, без явных и зримых результатов — джихада положение султаната оказалось бы совсем печальным. Что было источником силы и влияния мамлюков в мире правоверных? Святыни и золото, которое добывалось разными путями. Разными, но часть из них с утратой Египта заметно оскудели. Например, сельское хозяйство. Раньше именно Нил являлся основным и самым богатым источником влаги, а значит и плодородной земли для выращивания хлопка, сахарного тростника и иного.

Теперь Нила не было. То есть сама река всё так же несла свои воды, раз за разом разливаясь и оставляя после отлива много того самого ила, делающего возможным земледелие и дающего возможность собирать действительно богатые урожаи. Только теперь всё это богатство питало не Мамлюкский султанат, а раскинувшуюся уже не только в Европе, но и в части Африки империю Борджиа. Вдобавок не стало немалой части рабов, ведь любой набег за христианскими рабами на земли уже борджианского Египта карался ответными набегами, в которых воины империи Борджиа выжигали и уничтожали всё на своём пути.

Попробовать сунуться куда-либо на кораблях? Настоящее самоубийство, ведь в море господствовали суда тех, кто двумя последними Крестовыми походами почти полностью сокрушил могущество верующих в Аллаха и Пророка его Магомета. Причём корабли неверных год от года становились лишь всё более мощными, опасными… и продолжающими топить попадавшиеся им на пути корабли мусульманских правителей. Да и торговля, она теперь велась только их кораблями, для остальных море было закрыто. Совсем! Разве что утлые рыболовецкие судёнышки трогать даже не собирались, но и только.

Торговля. Теперь только идущие по суше караваны. В заметно ссохшуюся, но ещё живую Османскую империю, в Ак-Коюнлу, Йемен, к бедуинским племенам Аравии. Хорасан, Синд, Делийский султанат и иные государства были слишком далеко, а корабли для морской, а не караванной торговли… Увы, но залив Эс-Сувайс и город-порт Суэц также были подвластны Борджиа. Именно там находились не только корабли их империи, но и суда испанцев с португальцами, идущие в Индию за ценными товарами или возвращающиеся оттуда с ними. Пряности, ткани, редкие камни, особое дерево, золото с серебром, много чего иного. Те товары, которые редко когда покупались, чаще всего брались по праву силы. Тому праву, которое Аль-Ашраф Кансух аль-Гаури и Туман-бай аль-Ашраф и хотели бы себе вернуть, да только получалось как-то не очень.

Сперва была ещё попытка, перейдя Эс-Сувайс, сунуться в Нубию и Эфиопию. Там было чем поживиться. Особенно учитывая, что в Нубии ещё оставались христианские области, а Эфиопия и вовсе являлась страной неверных.

Основные надежды правителей Мамлюкского султаната были связаны с тем, что они знали — Борджиа глубоко безразличны к судьбам тех, кто был с ними не единой или не родственной крови, а Испания с Португалией, как их союзники, не собирались ссориться с могучим и очень полезным для их королевств другом из-за подобной мелочи в их понимании. Вот мамлюки и сунулись сперва в Нубию, выбрав ту как боле слабую цель. Только не до конца учли некоторые особенности. Переправку войск через Красное море первым делом. Пусть в нём, в отличие от моря Средиземного, Борджиа не ставили себе целью уничтожать все корабли правоверных и не только их, но их пираты резвились так, как некоторое время назад в том самом Средиземном.

В общем, сложно оказалось. Очень сложно. Вроде кое-что и получалось, но завоевать всю Нубию, а не зацепиться за малую её часть — этого так и не вышло. Зато подготовка вторжения в Эфиопию, заручившись поддержкой других правоверных, чтобы излишне не рисковать, полагаясь, помимо милости Аллаха, ещё и собственные силы и силы союзников — вот она шла и должна была вскорости состояться. Совсем скоро, потому что внезапно титул Хранителя Мекки и Медины, Защитника Веры, возложенный на себя мамлюкским султаном, в один ничем не предвещающий день стал чем-то гораздо большим, нежели был раньше.

Чёрный камень Каабы! Он ожил, сверкая божественным светом, смотреть на который смертному было можно, но с возможностью ослепнуть в любой момент. Раз в день, в совершенно случайное время, вспышка и… И «узревшие отблеск рая» теряли возможность видеть мир обычный, их окружающий.

О, Аль-Ашраф Кансух аль-Гаури сразу понял, что именно даёт ему и всему его роду подобное! Теперь уже никто не мог оспаривать, что Хранитель Мекки и Медины появился не зря, что во время его «хранения» и в период бедствий, обрушившихся на правоверных, сам Аллах ниспослал знак своего благоволения и… А что ещё «и» решать уже ему с наследником. Для начала — то самое завоевание Нубии и Эфиопии, за которыми придёт черёд того же Йемена. Усилившись же, можно будет подумать о том, чтобы поглотить Ак-Коюнлу либо и вовсе то, что осталось от Османской империи. Название то сохранилось, а вот сила уменьшилась, И теперь точно никаких бунтовщиков, можно отдавать почти любые приказы, которые ни один фанатично верующий не в силах будет оспорить. Джихад и его знамя, они могут и должны стать настоящей угрозой! Сперва для тех целей, которые он мог одолеть, а уж потом… О, это сладкое слово «потом»!

Только «потом» бывают разные, некоторые из которых несут отнюдь не сладость, а куда более неприятные вкусы и ощущения. Пусть в империи Борджиа было очень сложно получать хоть какие-то нужные знания о творящемся там, но порой золото находило путь к душам не самых ничтожных подданных этих порождений иблиса. Тем более весть о новой булле Александра Борджиа, где говорилось о новом Крестовом походе, теперь направленном именно в центр духовной силы правоверных, в Мекку — подобное неверные скрывать даже не собирались. Напротив, желали, чтобы эти слова как можно быстрее достигли ушей как друзей, так и врагов. В противовес ожившему Черному камню император Чезаре Борджиа продемонстрировал тысячам римлян иной символ — то самое копьё Лонгина, которое, оказавшись в его руках, способно было рубить металл, камень и вообще что угодно. Не просто так показал, а чтобы у людей не возникло сомнений, будто только Аллах, всемилостивейший и милосердный, подал особый знак верующим в него.

И вот… Дворец в Медине, новой столице султаната, общество племянника, во многом помогающего вот уже долгие годы, и понимание, что в этот раз даже пытливый и коварный разум Туман-бай аль-Ашрафа вряд ли сможет помочь.

— Их нечем остановить, Туман, — жаловался султан своему племяннику и наследнику, рассеянным взором смотря то на него, то в окно, то на заставленный яствами, напитками и картами вперемешку низенький столик. — Наши корабли ничто против изрыгающих огонь и дым кораблей неверных. У нас есть пушки и ружья, но сравнить наши орудия и их, наши ружья и их аркебузы. Ты умный, ты знаешь. Хотя я послал людей ко всем правоверным властителям, даже к Баязиду II. Он должен понимать, что падение Мекки нельзя допустить, это ударит по всем, по нему тоже. Может, они и пришлют нужную помощь, а неверные завязнут в горе тел, которыми мы попробуем их остановить. Или у них просто кончится порох!

— Джедда. Там они высадятся, получив сдавшуюся крепость или её дымящиеся руины после обстрела бомбами и особенно ракетами, — скрипнул зубами султанский наследник, понимая, что тут они и впрямь ничего не смогут сделать. Выждут, когда с кораблей сойдёт нужное им число войск, своих и союзных, а потом… От Джедды до Мекки путь близкий. Только им она не нужна.

— Символ величия нашей веры, затронутый дыханием самого Аллаха и Магомета, пророка его! Они уже вернули себе Иерусалим, так зачем им отказываться от Мекки, если они могут её взять?

— Понять неверных могут только они сами, дядя, — перебирая зёрна чёток, процедил Туман-бай аль-Ашраф. — Я не просто так переманивал от османов тех, кто оказался в их империи, перебежав от франков, италийцев, испанцев ещё тогда, когда Дом Османа был силён и внушал страх всей этой Европе! Они понимают родную кровь, хотя и предали её.

— Нет предательства в том, когда гяур оказывается достаточно озарён милостью Аллаха.

— Есть мы, и есть они. Мы их не поймём. Нынешних их. А те, кто были раньше испанцами или италийцами по крови и духу, даже предав, не утратили хотя бы частью это понимание. И за звонкие монеты делятся им со мной. Правы оказываются не всегда, но более чем наполовину. Даже это лучше, чем ничего.

— Продолжай, мой дорогой наследник! — оживился султан. — Твои советы всегда услаждают мои уши и успокаивают разум.

— Разуму успокаиваться нельзя, дядя, — Туман ещё сильнее вцепился в чётки, до побелевших пальцев. — Как только он успокаивается, мы становимся ещё слабее, чем были до этого. А мы слабы. Если сравнить нас с империей Борджиа, испанскими Трастамара, португальскими Ависсами — мы очень слабы. Как они лишили нас Египта, Иерусалима, так могли лишить и Мекки ещё тогда. Или несколько лет спустя. Могли, но не сделали. И всего год назад Борджиа отправились за океан, в места, которые называют Новым Светом. Вели там войну, выиграли её, получив то, что хотели. И вернулись победителями, под восторженные крики толпы. Они осторожны, расчётливы, никогда не бросаются на одну добычу, не убедившись, что предыдущая проглочена и усвоена. А теперь это! Спешить с объявлением новой войны, когда прошлая едва закончилась — для них необычно, неправильно. Почему так?

— Шайтан, от которого они берут злость и ненависть к правоверным, наконец, омрачил их взор.

Туман-бай аль-Ашраф лишь вздохнул. Затем, пытаясь немного успокоиться, залпом выпил не самый маленький кубок с вином, пусть и запрещённого для правоверного, но это было малое прегрешение. Особенно сейчас, когда на волоске висела судьба не какого-то города, а самой Мекки.

— Ничего он им не омрачил, дядя. Они приняли решение начать новый Крестовый поход, лишь когда узнали о Черном камне, о том, что он делает. И сразу же вытащили из своих кладовых копьё Лонгина. Не раньше, не сразу, как только узнали, а именно перед оглашением новой буллы своего Святого Престола. Им нужны не мы, не Мекка, а только Чёрный камень. Если бы мы могли им его отдать — они развернули бы свои войска. Только мы не можем, это то же самое, что самим отдать себя на растерзание толпы.

— Черный камень? Не Мекка с Мединой? Только он? Но зачем?

Череда вопросов от султана, на которые его наследник не знал точных ответов, но, купив слова старых, умудрённых ренегатов из числа европейцев, мог хотя бы с достаточной уверенностью предполагать.

— Ты знаешь, дядя, сколько «копий Лонгина» и каких-то других «чёрных камней» Борджиа могли у себя собрать? Император, этот «аптекарь шайтана», всегда привечал алхимиков. Тамплиеры, которые ещё века назад были самой большой для нас угрозой в Крестовых походах, возродившись, снова доказали свою силу. И это их знаменитое во всех странах неверных проклятие! Действующее. Не утратившее силу и века спустя. Ещё сильнее ставшее, когда Чезаре Борджиа возродил Орден Храма. Просто слова были в том проклятии или не только они? Их не просто так обвиняли в колдовстве. А теперь их глава император, а его отец папа Римский. Им понадобился именно Черный камень. Отдать нельзя и защитить не получится.

— Подменить?

— Раньше было бы можно, а теперь, — безнадёжно махнул рукой Туман-бай аль-Ашраф. — Сияет, каждый день вспыхивает, лишая паломников зрения. Никто из нас не сведущ в колдовстве, а если кто и был… Их убивали не только христиане, но и мы, правоверные. Это опасная сила, дурная, противная Аллаху, идущая от самого иблиса и слуг его. Но сейчас я бы принял совет даже от противных Аллаху колдунов! Если бы они были.

— Но что же нам делать?

Недолгое молчание, во время которого наследник султана подбирал такие слова, которые не вызвали бы лишнего страха и чёрной печали у дядюшки.

— Оборонять Мекку так, чтобы все видели — мы, как Хранители и Защитники Веры сделали всё. И выдать поражение за победу.

— Поражение⁈ Это невозможно, нас сметёт чернь!

— Чернь глупа, дядя. Если я окажусь прав и проклятым Борджиа нужен только Чёрный камень, то мы… договоримся с ними. Тайно, чтобы никто даже не подумал. И никто, никто из тех, кто об этом знает, кроме нас двоих, не должен будет остаться в живых.

Мимолётная гримаса на лице султана. Дескать, это само собой, так было, так и будет, пока небо не обрушится на землю.

— О чём и когда?

— Об их уходе из Мекки. Сперва просто, а потом, когда мы, с помощью призванных союзников-единоверцев, покажем чудеса стойкости и множество павших в неравной борьбе тел защитников святынь при обороне Мекки — правильной стойкости и нужных тел, дядя! — тогда о выгодном для нас уходе. Будто они сумели забрать только Чёрный камень как знак своего присутствия в Мекке победителями, но на самом деле вынуждены были отступить.

— Я… понимаю. Ты не зря читал их Кодекс Войны и. наверное, ещё законы того, прежнего рыцарства.

— Именно их, дорогой дядя.

Улыбки обоих, султана и наследника, более прочих живых существ сейчас подошли бы голодным, но видящим ослабленную, сильно раненую добычу гиенам. Однако… Восток, он всегда являлся делом особым, тонким, доступным для понимания немногих, кто не являлся с рождения его частью.

Особенно спешить в случае конкретно этого Крестового похода было некуда. Вот объявить оный, не откладывая сие действо в долгий ящик — другое дело. Показать «городу и миру», особенно миру союзному, что пришедшее из Мекки известие врасплох не застало, есть чем ответить и вообще, подобное требует жесткой и яркой реакции. Как ни крути, а никто не собирался забывать про объявленный аккурат из Мекки джихад всей Европе. Точнее, европейским странам, в какой бы части света ни находились их владения. И раз у провозгласивших этот самый джихад появилось «божественное знамение» в материальном воплощении — нужно, объявив очередной Крестовый поход, их этого самого воплощения банально лишить. Деловито так, без лишней суеты и тем более панических телодвижений.

Демонстрация копья Лонгина, к слову сказать, произвела ожидаемое впечатление. Восторженные охи-ахи увидевших, разлетевшаяся весть, а ещё — вот это ни разу не радовало — устремившиеся в Рим паломники, желающие «прикоснуться к божественному чуду». Пришлось обломать в полный рост, сказав, что данный артефакт, показавший свою силу, теперь вовсе не будет стоять у всех на виду. И вообще, отныне его появления станут ну очень эпизодическими и по серьёзным поводам.

Помогло? Беса с два! Теперь эти религиозно озабоченные, жаждущие очередной дозы «опиума для народа» готовы были разобрать на составляющие те самые каменные плиты, которые были проткнуты либо прорублены копьём Лонгина. Хорошо хоть унести их тёмной ночью и тем более в кармане никак не получится — огромные, тяжёлые и к тому же накрепко состыкованы с другими. А то точно унесли бы, знаю я этих фанатиков! В Авиньоне, кстати, началось настоящее смятение и раздрай. Ну как же, явление «чуда», причём не абы какого, а настоящего, на глазах у людей и со зримым, наглядным эффектом, который можно было увидеть, пощупать, да хоть облизать, млин! И это самое «чудо» сотворил «аптекарь сатаны» сын «антихриста в тройной тиаре» и «лжепапы», долго и упорно проклинаемого в Авиньоне Родриго Борджиа. Таки да разрыв шаблона случился у многих верунов, причём полный, сложно такой склеить.

Ничего, следом за одним разрывом шаблона мы им и другие устроим, на сей раз совсем неоднозначные. Например, совмещая демонстрацию действия копья Лонгина и иных артефактов с не менее красочными и действенными эффектами. Дескать, в руках Борджиа в частности и Ордена Храма в целом работают как однозначные с точки зрения Святого Престола святыни в виде того самого копья, так и иные предметы, обладающие особенной силой. Теперь, когда инквизиторы уничтожены и у фанатиков, ненавистников как науки так и «чудес», вырваны зубы, кусаться им будет на-амного сложнее. Ну а работать с психологией толпы — будучи вооружёнными знаниями веков грядущих, мы уж как-нибудь постараемся обернуть ситуацию наилучшим из возможных для себя вариантов. Планы, они вообще лично у меня наполеоновские. И пофиг на то, что тут Наполеона Буонапарте нет и далеко не факт, что такой персонаж вообще появится. Слишком многое изменилось, возврата к прежнему просто нет, он принципиально невозможен.

Впрочем, речь сейчас не о том. После той самой демонстрации копья Лонгина и оглашения буллы об очередном, уже третьем за время понтификата Александра VI Крестовом походе, началось главное — быстрая, но эффективная подготовка, включающая в себя сбор свободных союзнических сил. Никто не требовал многого — достаточно было чисто символического участия, поскольку и целью похода был, хм, символ, на сей раз символ мощи всего магометанского мира и объявленного нам, европейским государям, джихада. Угрозы от него, конечно, маловато было, ибо набегающие не такие уж и орды под зелёными знамёнами быстро и качественно множили на ноль, но сам факт… Идеальным было бы выбить из их голов само понятие джихада. Ибо нефиг!

Расстояния и проблема передачи сообщений, если они являлись большими по меркам этого времени. Во многом решённая проблема, поскольку по морям уже довольно резво бегали скоростные парусно-паровые клиперы, а по суше… Оптический телеграф, он за прошедшие годы прочно вошёл в обиход европейских стран. Каждая «станция» оного была пусть маленьким, но довольно укреплённым местом, чтобы разного рода лихой люд не пытался «набИгать и огрОблять». А то были вначале попытки — откровенно странные, ибо ну не было внутри этих мест никаких особых ценностей. И что только в головах у разбойничающих недоумков творилось? Загадка, да и только. Зато как только к каждой станции телеграфа приставили нехилую охрану и просто укрепили место, близ оного быстро стали появляться трактиры, тропинки — если станции стояли вдалеке от основных дорог — превращались в полноценные дороги. Эх, вот они какие, законы этого времени. Ну да не нам, Борджиа, жаловаться, точно не нам.

Изабелла Трастамара, Мануэл Ависс, то есть властители Испании и Португалии, получив известия о новом Крестовом походе, не могли остаться в стороне. Уж точно не после прошлого, в результате которого им достался Иерусалим. Пусть в совместное, общеевропейское, пользование, но сам факт многое значил. И вот теперь Мекка. Разумеется, от союзников не было почти никаких тайн относительно целей похода. Захват Мекки? Бесспорно. Постоянный? А вот этого однозначно не требовалось. По крайней мере, в ближайшей и среднесрочной перспективе. Зато для желающих появлялась возможность откусить по городу-другому по обе стороны Красного моря. Ну, помимо Джедды, которую мы решили застолбить для себя, равно как и главный трофей, ради коего всё и затевалось — Чёрный камень.

И вот тут возражения отсутствовали. Что Изабелла, что Мануэль, что куда более тесно связанные с нами союзники, а именно правители Флоренции и Милана, соглашались — оставлять в Мекке такого рода пробудившийся и показывающий «божественную» силу символ — дурное решение. Тем более лично я пообещал извлечь этот самый носитель силы и сделать так, чтобы он в принципе не мог воодушевлять своим сиянием магометан и, прямо либо косвенно, вредить планам и замыслам европейских государей. Так сказать, разбить форму для отливки пушек и перебить специалистов врага ещё до того, как он начнёт производить артиллерию в нехилых и внушающих опасение объёмах.

Остальные государства? Приглашение поучаствовать было направлено каждому, но такое, без малейшего принуждения. Дескать, однозначно справимся и сами, ибо цель отнюдь не из сложных. Оно и действительно, излишнее многолюдство там ни к чему, ведь силы нынешнего Мамлюкского султаната были крайне скромны. И даже если они призовут единоверцев из рядом находящихся стран типа Ак-Коюнлу и даже изрядно обрезанной нами, лишившейся всей европейской части Османской империи… Разное качество вооружения, уровень подготовки войск, преобладание в наших войсках ветеранов, прошедших далеко не одну победоносную войну. Чаши весов без вариантов склонялись в нашу сторону, если только не делать глупостей и не допускать какой-либо внутрисоюзнической грызни. Ведь именно последняя раз за разом являлась ахиллесовой пятой при борьбе Запада с Востоком. Становилась раньше, но теперь не-а, шалишь!

Порт Суэц, вот какое место на этот раз стало точкой сбора союзных сил. Учитывая же отжатый по итогам последнего Крестового похода у мамлюков Египет — добираться до него было вполне комфортно, если не учитывать откровенно паршивый климат. Хорошо ещё, что сейчас было не лето. Осень, она хоть немного сглаживала творящееся климатическое безумие, когда мозги реально плавились, стоило побыть несколько часов на этой безумной жаре, к тому же без всех веяний технического прогресса, к коим я привык ещё там, в прежнем и родном мире.

Суэц! Раньше это название ярко и прочно ассоциировалось с такой штукой как Суэцкий канал, связывающий Средиземное море с Красным. Раньше, в будущем иного мира. Увы и ах, сейчас время его создания ещё не пришло, прогресс ещё не набрал должных оборотов, хотя всё сильнее к этому приближался. Посему пока только порт и важная заметка на будущее. Надеюсь, что ещё при моей жизни здесь, в бытность императором и гроссмейстером Ордена Храма. Дорога Миров, она пусть и манит к себе, но ступать на неё в осознанном варианте стоит лишь тогда, когда почувствуешь себя достаточно сильным. А я… мы все пока слишком далеки от этой планки. Потому и охота за артефактами, оттого и стремление понять их суть, научиться использовать, а там, чего греха таить, выучиться и самим делать что-то такое, выламывающееся за пределы обыденности.

Порт Суэц, пока только порт. Удобнейшая точка, где загружались и разгружались испанские и португальские корабли, идущие из метрополии в индийские земли, а зачастую просто курсирующие туда-сюда, аки вьючные мулы. Туда оружие, порох, новых людей, среди которых были не только воины. Обратно же те самые товары, столь ценные в Европе да и просто в мире. Без подобного «сократителя пути» приходилось бы делать непременный круг, огибая аж целую Африку. А так… Некоторые корабли шли именно подобным образом, вкругаля, но редко, в основном лишь если требовалось перегнать новые суда.

Мда, короткий путь! Что португальские наместники, что испанский вице-король Индии Алонсо де Охеда, внезапно для самого себя ставший прямым родственником династии Трастамара, женившись на одной из дочерей Изабеллы Католички — все они по достоинству оценили такое вот удобство сообщения с метрополиями и трафика товаров.

Ценили и мы, перегнав в Суэц достаточное число кораблей, чтобы создать большую, внушающую почтение эскадру. Ну и наши каперы, эти по факту пираты на службе империи, которым в Средиземном море делать было откровенно нечего, а в Черном и Азовском добыча хоть и имелась, но скудноватая, избирали именно Суэц как основную базу. Именно отсюда рвались на морские, а там и океанские просторы как старые, ещё парусные каравеллы с каракками, так и новые, парусно-паровые клиперы с фрегатами. Всякой твари по паре, как ни крути! И добычи покамест было в избытке для всей этой полувольной братии, одновременно накрепко, стальными канатами привязанной к империи и её интересам.

К чему это всё? Исключительно к тому, что достаточно было небольшой части этих вышеупомянутых кораблей, чтобы спалить либо принудить к сдаче Джедду, после чего сразу или за несколько ходок высадить с опорой на эту крепость достаточное количество войск, припасов всяческого рода. А там… Джедда ведь была выбрана именно потому, что от неё до Мекки добраться удобнее всего. По прямой километров восемьдесят, не больше. А по кривой в этих клятых аравийских пустынях с редкими оазисами и кусками относительно живых земель редко когда смысл двигаться имеет.

Что до Джедды — с ней, против некоторых ожиданий, даже возиться не пришлось. Едва только эскадра подплыла к городу на полагающееся расстояние, сделала парочку «приветственных» залпов даже не бомбами и тем более не ракетами, а обычными ядрами… Начался исход. Массовый такой, показательный. Дескать, мы уже убираемся, только не стреляйте. Даже официальный ультиматум предъявлять не пришлось.

Неожиданный сюрприз. Не с точки зрений классической логики, а исходя из знания психологии мусульманских фанатиков. Они не могли не знать, что Джедда для нас в конкретной ситуации — это промежуточный пункт по дороге в Мекку, куда мы собрались заявиться отнюдь не с мирными намерениями. Однако раз уж так карта легла, то ничего не поделать, придётся до поры продолжать заранее намеченное, но готовиться к любой пакости.

Штурмовые отряды, первыми высадившиеся на берег и оснащённые всем необходимым, быстро перебрались через ограждающие город стены и… И ничего! Помимо совсем уж немногочисленных фанатиков, пытающихся нападать из-за угла, непонятно на что рассчитывая. К слову сказать, это было для нас даже полезно, поскольку на подобный случай у солдат имелся чёткий приказ — убивать не всех, постаравшись некоторую часть захватить живыми для последующего допроса. Опыт, он доказывает, что даже самого фанатичного из фанатиков можно разговорить. Не до самого дня расколоть, если мозг окончательно замещён словами чьих-то проповедей, но всё едино вытащить немалую часть того, что фанатик считает собственными мыслями.

Час с небольшим после высадки на берег и проникновения в город штурмовых отрядов, после чего в нужных местах поднялись флаги империи, показывающие. что всё чисто, спокойно, можно производить полноценную высадку. Она и началась.

— Странно это всё, — задумчиво вымолвила Катарина Сфорца, Львица Романии и Миланская Паучиха, которая не отказала себе в удовольствии лично возглавить миланскую часть крестоносцев. — Подарили нам целую крепость, даже не попытавшись защитить.

— Прошлая война, Катарина. Тогда они точно так же покинули египетские города, лишь для «приличия» оставив кое-где фанатиков и не самых важных для себя наёмников.

— Тогда им было куда отступать, Чезаре, — обоснованно возразила герцогиня. — Теперь рядом Мекка, а за неё они будут держаться до последнего фанатика. Их у магометан много.

— Бросить нам на поживу прибрежную крепость, а самим отступить в Мекку, которую сделать… Сделать чем? — задал я сам себе столь важный вопрос. — На неприступную крепость она не слишком похожа. У мамлюков слабая артиллерия, она вряд ли достанет до наших осадных батарей. Про ракеты речи не идёт, применять их по Мекке лишено смысла, можно повредить нужное нам. Но хватит и обычных проломов в стенах и бомбардировки всего, что рядом. Султан не может этого не понимать, он уже успел повоевать с нами, сумел оценить разницу в силах. Тогда что?

— Ты спрашиваешь меня или сам себе задаёшь вопросы, чтобы на них ответить?

— Совмещаю одно с другим, Катарина, — улыбаюсь в ответ, благо эта собеседница имеет особенность улучшать настроение. Почти во всех ситуациях, что характерно. — Кое-какие мысли у меня есть, но звучат они слишком уж отвратительно. Надеюсь, что звучание это останется только в моей голове, что я ошибаюсь.

Сильно надеюсь, но знаю, что надежды — штука такая, далеко не всегда сбывающаяся. Особенно когда слишком хорошо знаешь своих врагов, имеешь представления об их психотипах и основных моделях поведения в кризисных ситуациях. Они ж от времени не особо меняются, база остаётся прежней, как ни крути.

Пока же, перебрасываясь словами с Катариной Сфорца. я наблюдал за высадкой войск. Наши и испанские, португальские и миланские с флорентийскими. Плюс Орден иоаннитов, они же госпитальеры, под управлением уже не Пьера д’Обюcсона, мирно скончавшегося от старости пару лет назад, а Хуана де Омедеса, его преемника, — яростного сторонника активных действий, молодого и в последние годы правления д’Обюсона помогавшего тому держать в рамках пристойного «французскую фракцию», настроенную не так чтобы очень благожелательно относительно тесного союза с Орденом Храма.

Войско, да. Вовсе не армада, а ровно столько, сколько с гарантией хватило бы для того, чтобы паровым катком раскатать любое сопротивление, которое может быть оказано при взятии Мекки, после чего, захватив город и подчистив в нём всё для нас мало-мальски ценное, отправиться обратно, в Джедду. Вполне вероятно, по дороге отбиваясь от ещё не угробленных исламских фанатиков.

Не лишним являлось отметить, что союзники прислали во главе своих войск либо статусных персон, либо мощных, успевших себя показать военачальников. К статусным относился родственник португальского короля, Жорже де Ленкаштре, глава Орденов Ависского и Сантьяго. Испанскими вояками командовал тот же самый Гонсало Фернандес де Кордова, уже успевший показать себя как во время прошлых Крестовых походов, так и в итало-французской войне и даже в конце Реконкисты. Пьеро Флорентийский, тот не стал изображать военачальника ни сам, ни заставлять это делать кого-либо из своих родственников, прислав прижившегося при его дворе и по сути ставшего командующим армией герцогства Николаса ван Бюрена, благо тот ещё со времён сражений с французами показал себя знающим дело войны человеком. Да, путь от кондотьера до ближайших приближённых монархов за последние десятка полтора лет сделали многие, тут ничего не скроешь, да и скрывать подобное не следовало.

Забавно получилось с венецианцами. Насильно их никто сюда звать не собирался, вот они и воздержались. Воистину, опыт минувшего — свой и чужой — некоторых не учит ровным счётом ничему. Венецианский дож Агостино Барбариго, до сих пор сохраняющий свой пост, успешно лавирующий между грызущими друг друга партиями «аристократии» и хотел было пристегнуть республику к Крестовому походу, благо понимал всю пользу от оного. Отнюдь не в плане добычи, по большей части лишь как укрепление авторитета собственного государства среди прочих европейских стран. Ведь последние Крестовые походы дали Венеции действительно много, несмотря на то, что поведение республиканских военачальников, по собственной воле и по приказам от вышестоящих, было порой весьма и весьма неоднозначным.

Но нет, опять наступают на те же самые грабли, с упорством, достойным лучшего применения. Дескать, опасаются они, что после рейда на Мекку выжимать деньги из мусульманских стран, продавая им пусть разрешённое, но втридорога, будет либо сложнее, либо и вовсе невозможно из-за совсем уж серьёзного обострения ненависти. Золото-золото, как же ты умеешь застилать глаза разного рода торговцам, которые тем или иным образом почти всегда приходят к власти во всякого рода… республиках. Предсказуемо, местами забавно и перспективно на будущее. Вот Агостино Барбариго, тот, несмотря на все свои недостатки как правителя, понимает ошибку неучастия. Понимает, только сделать ничего не может. Не «не решается», а именно что не может, поскольку у его партии недостаточно сил не только для мирного подавления противников, но и для чисто силового переворота по примеру флорентийского. Только с опорой на внешние силы, то есть нас или там испанцев.

На такое клан Барбариго пойти не решался… пока не решался. Однако постоянная переписка с нами, Борджиа, равно как и с нашими союзниками со стороны Барбариго, очень даже дружественная, она давала основания надеяться на то, что спустя несколько лет или даже десяток-другой оных Венеция таки да примет куда более пристойный вид, нежели сейчас. Всё же олигархическая республика, полностью, со всех сторон окружённая землями с совсем иной формой правления — это как-то неэстетично и даже неправильно. Впрочем, это построение политического конструкта лишь начинается, едва-едва первые камни заложены в будущее здание обновлённой Венеции. А уж останется ли она независимой полностью, частично или вообще станет одной из имперских провинций — время покажет.

Мысли мыслями, а когда ноги ступили с колышущейся палубы фрегата, а затем лодки на твёрдую землю, мозг словно сам переключился на иное. На тот город, которым нам преподнесли вот реально «на блюдечке с золотой каёмочкой». Именно с золотой, поскольку Джедда для Мамлюкского султаната являлась даже сейчас, с большими проблемами в судоходстве, одним из важнейших городов. И вот р-раз и нам её сдают, даже не попытавшись защитить. Оно понятно, что это бы у них не получилось, но между выбором «сдать неверным дымящиеся руины крепости» и «преподнести целый и пригодный к использованию объект» султан Аль-Ашраф Кансух аль-Гаури и его хитромудро-зверохитрый племянник Туман-бай аль-Ашраф выбрали второе. «Это ж-жж неспроста!» — как верно говаривал один говорящий и любящий пофилософствовать медведь.

Совсем скоро, оказавшись посреди довольно пошловатой восточной роскоши местного эмира, сбежавшего даже раньше гарнизона и обычных жителей, я, ожидая прибытия сюда лидеров Крестового похода, снова прикидывал возможные варианты, пытаясь понять, какой концентрации пакость ожидает нас, как только мы подойдём к стенам Мекки. По всем признакам выходило, что мало никому не покажется.

К — концентрация. По имеющимся данным, в число коих входили и допросы немногочисленных пленных из числа не сбежавших из Джедды, мамлюкский султан, он же теперь больше упоминаемый как Защитник Веры, созывал реально всех «правоверных» под зелёное знамя Пророка. Реально же в Мекке не то оказались, не то вот-вот должны были оказаться довольно немалые числом войска уже давно знакомого нам султана Османской империи Баязида II, султана Ак-Коюнлу Ахмада и шейха Йемена Аль-Малик аз-Зафир Салах ад-Дин Амир II ибн Абд аль-Ваххаба. Имечко у последнего, доложу я вам! Язык сломаешь, пока выговоришь. Впрочем, после имени ацтекского тлатоани и прочих ацтекских же важных персон успел привыкнуть, даже как-то буднично отношусь к подобным языколомным конструкциям.

Итак, что имеем? Мамлюки как основа, а к ним многократно битые нами османы, а также ещё не сталкивающиеся с нами напрямую в серьёзных боях на суше войска Ак-Коюнлу и Йемена. Не зря упомянул именно сушу, поскольку на морях имперские каперы под разнообразно-весёлыми флагами топили что йеменские лоханки, что посудины из Ак-Коюнлу. Без объявления войны как таковой, просто так, заработку ради и внушению страха для. А возможные протесты… Право слово, было бы интересно за таковыми понаблюдать, особенно учитывая тот факт, что дипломатических отношений мы, Борджиа, с этими государствами не поддерживали и устанавливать оные даже не собирались. Пока что точно, а там… в зависимости от политической необходимости. Например, при официальном закрытии этого дурного джихада — а в нём, если что, участвовали как бы все связанные с Меккой по их религиозным то канонам, насколько я понимал. Было ли так изначально либо стало после того как Аль-Ашраф Кансух аль-Гаури объявил себя Защитником Веры — право слово, даже не вдавался в подробности. Главное, что так было и всё. То есть чисто теоретически все эти страны и не только они находились если не в официальном состоянии войны — по европейским меркам — то casusbelliприсутствовал просто непробиваемый! Даже против Османской империи, которая хоть и вела себя до последнего времени тихо, словно мышь под метлой, но выслав путь не регулярное войско, а «отряды добровольцев» в помощь мамлюкскому султану… Все всё поняли, да?

К слову об Османской империи. Херсекли Ахмед-паша он же Стефан Херцегович Косача — этот уже дважды предатель так и оставался великим визирем Баязида II, а заодно нашим невольным, но надёжным информатором. Понимал, собака страшная, что как только вскроются все его «заслуги», то его не просто на кол посадят, а будут рвать на куски столь затейливо и долго, что даже привыкшие к мерзким и жестоким казням османы ужаснутся. Впрочем, не о казнях речь. Херсекли Ахмед-паша сохранял свой пост не в последнюю, а то и в первую очередь благодаря нашим усилиям. Хм, правильнее было сказать, помощи от нас. Нужная информация, которую из иных источников не получить — она очень дорогого стоит. Например, о слабых местах соседей ныне урезанной, но всё ещё не столь немощной Османской империи. Особенно это ему помогло удержать и зацементировать своё положение в первые пару-тройку лет после заключения мира. Ведь тогда попробовать «на зуб» ослабевшего, совсем недавно могучего соседа пытались и Ак-Коюнлу, и Крымское ханство.

Попробовали, только безуспешно. Наш флот, он был не просто так, а если каперы из его состава наносили то один, то другой удар по болезненным точкам вышеупомянутых стран, то тем становилось куда менее удобно воевать. Потопленные корабли, обстрелянные прибрежные города, высадки десантов, что имели целью не занять новые земли, а просто пожечь и пограбить. В общем, Херсекли Ахмед-паша находился в козырном положении, зная примерно, как и на что следует реагировать. Плюс ко всему прочему, в отличие от многих других визирей до него, практически не воровал из казны, что по меркам османов было чем-то совсем невозможным. Исключительно приём «благодарностей» от разного рода торговцев', но и то за те дела, которые он обязан был решить, только делая это быстрее прочих. Почти святость по османским меркам!

Посему ничего удивительного, что заметно слабевший Баязид II обеими руками держался за такого визиря, даже не думая его менять. Плюс родственная связь через султанскую дочь. Хоть у мусульман женщины по сути являлись существами второго сорта, но после откровенного предательства — благодаря «милым и очаровательным» традициям Дома Османа — Баязид II как-то заметно сблизился с дочерьми уже потому, что с их стороны не видел стремления и возможности выхватить из его рук власть. Политика и психология, они порой ну совсем нераздельны!

Меж тем, пока в голове сплетались в паутину очередные мысли по поводу творящейся сейчас и могущей воплотиться в жизнь обстановки в мире вокруг нас, в помещение, где до сего момента были лишь несколько телохранителей да увлечённо что-то рассматривающая на карте Катарина Сфорца, стали заходить и остальные. Первым появился Хуан де Омедес — великий магистр Ордена госпитальеров. Весь воодушевлённый, готовый к тому, чтобы не просто поучаствовать в великих свершениях — участие в тех, прошлых Крестовых походах у него «в багаже» имелось, причём более чем достойное — но уже во главе своего Ордена. Заметно же придавив попытавшуюся взбрыкнуть после кончины д’Обюссона «французскую партию», новый великий магистр иоаннитов, опиравшийся при этом прежде всего на Рим, чувствовал себя и вовсе замечательно. Не удивлюсь, если по итогам утащит из Мекки нечто важное и символическое, после чего поместит этот самый символ или символы триумфа в центральной резиденции Ордена. Понимаю и всячески разделяю подобные «души прекрасные порывы» — главное, чтоб не пытался руки тянуть в сторону Чёрного камня или иных, пока неизвестных и необнаруженных артефактов.

Гонсало Фернандес де Кордова — это личность и вовсе знакомая, показавшая себя со всех сторон как верный паладин династии Трастамара, прежде всего руководствующаяся благом Испании. Вошёл с достоинством, поприветствовал каждого из троих уже присутствующих с тем же достоинством и подобающим ситуации колоритом. Как ни крути, а император, герцогиня независимого государства, великий магистр опять же самостоятельного Ордена. Старый кастильский гранд знал и этикет, и в политике плавал, как рыба в воде. А мутная она или чистая — опыт, он позволял в любой спокойно ориентироваться.

Едва де Кордова закончил плести положенные по испанскому этикету словесные кружева, дверь вновь отворилась, пропуская очередную персону — на сей раз внебрачного сына прошлого португальского короля, несостоявшегося наследника престола Жорже де Лекшантре. Король нынешний, Мануэл I Ависс откупился от не столь и любимого родственника не землями, конечно, а статусом и политическим влиянием, подтвердив назначение того главой Орденов Ависского и Сантьяго. Символы, статус… и сила, но при этом подконтрольная не только и не столько конкретному главе, столько главе Ависской династии, а именно самому Мануэлю.

Португальца назвать полностью довольным жизнью не получалось. Нет, ну а что удивительного? Уплывшая из рук корона, обида на покойного ныне отца, не имевшего достаточно воли, чтобы противостоять влиянию супруги, которая собственно и уговорила Жуана II переназначить наследника с незаконного сына на… брата супруги, того самого Мануэла, тогда бывшего «всего лишь» герцогом Бежа. Тот факт, что в завещании Жуана II было прописано, что при отсутствии детей у Мануэла трон перейдёт к Жорже было тем ещё утешением. И возможным источником войны за корону, к слову сказать. Неудивительно, что Мануэл I относился к Жорже де Ленкаштре как к ядовитой змее. Находящейся рядом и способной укусить в любой момент. особенно учитывая тот факт, что избавиться от него как по-тихому, так и открыто ну никак не получилось бы. Немалая часть португальской знати внимательно следили за ситуацией и случись что с нынешним главой Орденов Ависского и Сантьяго… Раскол и война за престол были весьма вероятны.

По имеющимся у наших шпионов и купленных информаторов сведениям, в отношениях короля и Жорже де Ленкаштре наступил очередной «зимний период», вот Мануэл и решил временно избавиться от опасного для себя человека. Как по мне, не самым лучшим образом, однако… Есть ли нам, Борджиа, особое дело до внутренних португальских свар? Нам важна союзность ависской династии в целом, а вовсе не то, кто именно из них восседает на троне. А что с Мануэлом, что с бастардом Жуана II были вполне себе пристойные отношения. Не без шероховатостей, конечно, ну а где можно найти идеал в делах высокой политики? То-то и оно.

Несколько общих фраз, в которых большей частью обсуждалось столь лёгкое и беспроблемное занятие Джедды. Португалец с иоаннитом склонны были считать, что мамлюки бежали исключительно из страха, вспоминая то, как в прошлую войну объединённые наши войска просто выбили их отовсюду без особых проблем, даже из столь важного для обеих сторон Иерусалима. А вот Катарина Сфорца с поддерживающим её де Кордова заняли несколько иную позицию — дескать, противник произвёл заранее спланированный отход на основной рубеж обороны, разумно посчитав, что прибрежную крепость ему всё равно никак не удержать при абсолютном нашем превосходстве в кораблях и особенно оружии, на них установленном.

Дискуссия, впрочем, длилась недолго. Как раз до того момента. как появился, точнее появились последние — командующий войском герцога Флорентийского Николас ван Бюрен и сопутствующий ему «скромный» такой граф, ни разу не военный, но вместе с тем по влиянию своему во Флоренции второй после герцога де-юре, ну а де-факто… Имя Никколо Макиавелли, оно о многом говорило уже не только узкому кругу понимающих расклады политики нынешней Европы, но и просто тем, кто умел и любил читать. Книги Макиавелли «Государь», «Империя» и вот совсем недавно вышедший из типографий «Путь прогресса» — они, каждая по своему, но неизменно «взрывали» умы и души многих читателей.

На кой здесь появился Флорентийский Змий, как называли и продолжали называть Макиавелли, ныне не просто главного советника Пьеро Медичи, но ещё и получившего титул графа Ливорнского? По непосредственному приглашению, переданному через лично герцога Флорентийского. Не простому, а с просьбой приехать туда, где ему не просто покажут кое-что интересное для следующего эпохального труда, но и раскроют некоторые тайны, которые иначе так и останутся таковыми. Ещё намёк, что тайна эта связана как с копьём Лонгина, так и с Чёрным камнем Каабы.

Каждой рыбке своя наживка. Макиавелли, которого я реально считал самым умным и коварным человеком Европы, имел по сути единственную слабость — то самое желание остаться в веках не как воин, правитель, политик, но лишь в качестве творца идей и увековечивания их таким образом, чтоб они и спустя века оставались живыми, сохраняя память и величие себя любимого. Манией величия этот гений ни разу не страдал, он ей самозабвенно наслаждался. Потому и прибыл в края далёкие, ибо идея написать не просто четвертый свой эпохальный труд, но теперь на совершенно иную тему, густо замешанную на мистицизме, но мистицизме доказанном, имеющем материальные подтверждения — она его реально так захватила. А ещё это было нужно мне! Почему? Отдельный вопрос с особенными ответами. Однако беседа тет-а-тет с Флорентийским Змием должна была состояться после беседы общей, а посему…

— Все в сборе, синьоры и синьора, — улыбнулся я, глядя на всё ещё сохранявшую, несмотря на бурную и полную опасностей жизнь, свою красоту Катарину Сфорца. — Следовательно, пора начинать.

— Мы здесь, Мекка в паре дней пути, — не удержался Макиавелли. — Отсюда строятся лишь планы, но не штурм. Только у мудрого государя планы заметно опережают действия.

— Бесспорно, Никколо, — киваю в знак полного согласия с этим циником и мудрецом, слившихся в единой личности. — Потому есть различные варианты, предстоит лишь, во-первых, выбрать, а во-вторых, возможно, немного изменить один из уже имеющихся.

Довольная улыбка на лице, которое сейчас больше всего напоминало маску дьявола, одну из возможных. Макиавелли, он воистину Макиавелли. Порой кажется, что понимает как тебя, так и твои намерения ещё до того, как ты сам успел их не то что озвучить, а осознать внутри собственного разума. Приходится иногда гнать в сторону мысли, что будь у этого человека ещё и воля к власти… Мда, о таком даже думать то не хочется, хотя и приходится держать в голове и такой вот вариант, равно как и планы контрдействий на подобный случай. А вот догадывается ли об этом он сам? Вот что точно спрашивать и на дурную голову б не пришло.

— Что доносят ваши шпионы в Мекке, гроссмейстер? — нарушил едва повисшую было тишину иоаннит. — Моим братьям удалось выяснить слишком мало. Магометане повсюду. Доброму христианину или даже тем, кто сочувствует нам туда почти не подобраться.

— Золотой ключ открывает разные двери, — беззлобно проворчал Гонсало де Кордова. — Или он, или сила, или те, кто кажется магометанами. Как это было перед взятием Константинополя.

Напоминает испанский военачальник о том, что у нас, Борджиа, есть разные пути получения ценной информации. Так то оно так, но ситуация с тех пор несколько изменилась и не в самую лучшую для нас сторону.

— Сам султан не колодец с мудростью, а вот племянник его, Туман-бай аль-Ашраф, тот куда поумнее будет к большому сожалению для нас. Дошли до него сведения или сам понял, что мы чужую нам кровь используем лишь как подкупаемых или на смеси страха и денег держим. Так что в Мамлюкском султанате не как в Османской империи — по крови только чужие нам. Остаются в качестве подходящих для влияния и активного действия исключительно те, кто в гаремах и сохранил душу, но это далеко не так много, как нам всем хотелось бы.

— Крепкий дух даже в хрупком теле двигает не только материю, но и историю, — опять напомнил о себе Макиавелли. — Тот же случай с Юдифью и Олоферном. Он хоть и сомнителен как бывшее в действительности, но о многом говорит. Тем, кто понимает.

— Тут непонимающих нет.

Ответная змеиная улыбка флорентийца. Ни разу не для мебели он здесь, хотя и не военачальник, а просто герцогский советник и… Ага, про гениальность этого человека в моём мире и спустя половину тысячелетия забывать не собирались. Правда стали разные, прорвавшиеся на вершину не силой и умом, но слабостью и подлостью, искренне ненавидеть и выставлять как этакого «антигероя» и щедро измазывать «портрет» великого человека грязью вперемешку с чёрной краской. Только умные всё равно понимали тщетность подобного «лая лишаястой моськи» на откормленного такого не слона даже, а тираннозавра. Ни разу не сравнимые по масштабам фигуры.

— Мекка будет защищена так, как нам очень не хотелось бы, — процедил я, переводя взгляд с одного из присутствующих на другого. — Фанатичная вера всегда была отличительной чертой живущих в Мекке и стремящихся попасть туда. Добавить к этому особую вспышку после «пробуждения» Чёрного камня, особенно сильные завывания мулл и прочих муэдзинов, а также… Мамлюкский султанат купил много опиума. Очень много.

— Курильщики дурмана плохо сражаются, он лишает разума, хотя и даёт чувство ложной силы, — вымолвил Жорже де Ленкаштре. — Они сделали нам подарок, Чезаре. Мы должны поблагодарить Господа, омрачившего разум наших врагов.

— Если бы, — скривился я, вспомнив, что именно донесли простимулированные немалым числом золотых монет прознатчики. — Опий получат не воины, а обычные жители. Все жители, включая женщин и детей. Эти две скотины, дядя с племянником, творчески подошли к наследию Хасана ибн Ас-Саббаха, который у себя в Аламуте готовил гашишинов или же ассасинов, как их не совсем правильно порой называли. Тот выродок готовил убийц-смертников, долго и тщательно совмещая проповеди и гашиш. Эти, если можно так сказать, решили очень ускорить процесс. Несколько совмещённых с проповедями фанатичных мулл приёмов опия, после чего… Ливорно покажется нам детским криком на лужайке!

— Использовать силу врага как его слабость,- задумчиво процедил Макиавелли. — Я помню тот Ливорно и «божьих детей», выращиваемых наследниками Савонаролы. Нас встретили в этом проклятом месте именно они. Зато сам бог постыдился участвовать в такой встрече. Кто-то внимательно читал ваш Кодекс Войны, Чезаре. И мои книги, особенно первые две. Это будет… непросто.

— Это будет ужасно, — аж передёрнуло Катарину. — Я читала о гашишинах, они просто не понимали, что такое смерть, считая её только шагом к вечному блаженству, которое испытывали, но которое было от того самого гашиша. И Ливорно, где без всякого опиума «божьи дети» и другие одурманенные словами Савонаролы и его последователей кидались на войска пришедших освобождать «Божье царство» от безумия с палками и бросались камнями. Им что, нужны тела?

— Много тел, — отозвался де Кордова. — Показать, что воины Креста есть дикие и безумные звери, убивающие всех, не щадящие ни женщин, ни детей, что пытались своими телами заслонить святыни всех «правоверных».

Циничный смешок, он мог принадлежать только одному из собравшихся, поскольку даже меня пронимала вся та жесть, в которую мы вот-вот должны были вляпаться. Должны, поскольку отступать — это однозначно проигрышный вариант. А так…шансы проскочить меж Сциллой и Харибдой таки да имелись и не столь малые, как сперва могло показаться.

— Последняя ставка проигравшегося игрока, — явно подводя для себя итоговую черту, сказал Макиавелли. — Султан с наследником понимают — им этого не простят. Вы, Борджиа, не простите. Это удар не только по репутации Крестовых походов. Новых, а не старых, которые следовали скорее Кодексу Бесчестия, если вспомнить про катаров. Они хотят измарать грязью Кодекс Войны, ведь вы его. Чезаре, вывели из тех, старых правил рыцарства, добавив много нового.

— Как мы и ожидали от графа Ливорнского, — пристально глядя на Макиавелли, вымолвил глава Ордена иоаннитов. Симпатии к ядовитому и опасному флорентийцу во взгляде обнаружиться в принципе не могло. Но понимание и готовность прислушиваться к словам признанного всей Европой мудреца… — Может и совет дадите тому и даже тем, кто многократно упомянут в ваших книгах?

Улыбка. Никколо и впрямь был первым и наиболее важным советником герцога Пьеро I Флорентийского. Да и большинство тут присутствующих были как минимум пару-тройку раз упомянуты в его уже трёх эпохальных и донельзя ядовитых трудах. Если уж даже знакомый мне с отроческих лет «Государь» здесь заметно отличался от «каноничного», то не существовавшие тогда и в проекте «Империя» и «Путь прогресса» вывели Флорентийского Змия на новый, ещё более высокий уровень описания европейской и общемировой политики. Так что да, посоветовать он мог, умел… порой даже практиковал.

— Кодекс Войны как альфа и омега того, что будет происходить в этом особенном Крестовом походе, — прикрыв глаза и откинувшись на спинку кресла, начал вещать умудрённый жизнью и собственным до пределов развитым разумом циник. — Мекка. Город-символ для всех мусульман, её нельзя рушить и оставлять следы боле значимые, чем несколько проломов в стенах и сбитые орудия на них же. Никаких бомб и ракет, только аккуратные, как нож в руках хирурга, действия. Цель — унижение мусульманского мира и как его апофеоз отнятие зримого и легкого при переносе символа, Чёрного камня?

— Истинно так, Никколо.

— Не сомневался в этом… государь, — и особые интонации. Дескать, государь тот, который описан в моей книге, но не мой личный. Хотя… тут же тень намёка на то, что в будущем дела могут и иначе обернуться. Хитёр и очень, очень опасен, что ни разу не секрет, с самого начала знал, что это за человек. — Кодекс можно и нужно сохранить, он — тот груз на чаше весов, что не даёт деяниям государей, королевств и империй, укрепившихся Крестовыми походами и поддерживаемыми Конкистой в Новом Свете и землях индийских рухнуть обратно, в пучину раздоров и междоусобиц. И вот уже третий для многих тут собравшихся поход Креста позволит Римскому Престолу окончательно показать Авиньонскому… Очень многое показать, как и тому королю, кто поддерживает сидящего там. Как и тем, кто лавирует между двух островов, до конца не решив, куда именно причалить и стоит ли причаливать вообще. Но!

— И в этих самых «но» заключены, как правило, разные сложности.

— Как и во многих книгах, где лишь мудрец сумеет прочитать заложенное между строк, скрытое под внешним, очевидным для всех слоем, — витийствовал флорентиец, оседлавший любимого «коня», а к тому же имеющий подобающую его разуму аудиторию. Аккурат тех самых «государей», для которых, по большому счету, и писались его книги, первые две так точно. Как уже достигших власти, так и для тех, кто лишь стремился к ней. Макиавелли, больше и добавить то нечего. — Вам предстоит выполнить парадоксальную задачу — беря штурмом город, защищать его, оказавшись внутри.

Легкое непонимание собравшихся, мой тяжёлый вздох, ведь Флорентийский Змий озвучил то, что можно было представить. Зато Катарина Сфорца, усилием разума таки да проникшая в извилистые мысли Макиавелли, вымолвила:

— Возможно, защищать не «его», а «их»? Тех, кого Кодекс Войны не велит убивать без крайней нужды. Только тут их и в крайней нужде придётся не убивать, а… Оглушать, ранить, но чтобы ещё и не покалечить.

— Львица Романии умеет достойно уподобиться тому зверю, в честь которого получила прозвание. Сила и разум, дополненные опытом и умением разгадывать загадки врагов, — слегка смягчившийся голос графа Ливорнского вновь принял прежние нотки. — Не просто не убивать, не калечить. Пленять, не давать причинять вреда не только «неверным», но и «правоверным» и даже самим себе. Гашишинов могли направить на самые странные действия, у которых цель не обычна — не защитить священный для магометан город и зримые святыни, поскольку это невозможно при явном неравенстве сил. Цель другая — мученичество, смерть во имя Аллаха. Мученичество, которое укрепит не Мамлюкский султанат уже, а просто всех магометан, где бы они ни были. И особенно вознесёт Защитника Веры, который хоть и не сможет выполнить своё назначение Защитника Мекки и Медины, но станет… Название неважно, важна опасность. Будущая. Спустя годы или десятки лет.

— И для предотвращения подобного понадобятся куда большие потери среди войск, чем того хотелось бы. Чем те, которые считаются нами приемлемыми, — поневоле поморщился я, в голове уже примерно прикидывая, в какое число потерянных жизней нам обойдутся откровенные подлости султана Аль-Ашраф Кансух аль-Гаури и его племянника Туман-бай аль-Ашрафа. — Убивать только воинов, то есть мужчин зрелого возраста с оружием в руках. Женщины же и дети, даже те, которых вот-вот можно считать юношами… Только обезоруживать, вязать и уводить из Мекки в ту же Джедду для начала. И ни в коем случае не в невольничьем положении.

— Не убивать — это я понял. Но почему остальное? — призадумался де Кордова. — Вы не раз доказывали, что ничего не делаете просто так, но это пока ускользает от меня.

— Если мысль ускользает, то она будет непременно поймана за хвост и препарирована, — уже привычно для себя скалюсь в ухмылке, которая так не нравится врагам и к которой уже успели привыкнуть друзья и союзники. — Не убьём мы — после того, как уйдём из Мекки их свои могут прирезать или умертвить иными, куда как более затейливыми способами, ну а потом сделают из нас новые воплощения Влада Дракулы по прозванию Колосажатель. Не удивлюсь, если будет что-то вроде «распятий правоверных на крестах», разрубание женщин мечами и топорами… опять же «крестовым» образом и нечто похожее и однозначно гнусное. Гадать никакого желания не имею, да и нужно ли оно нам?

— Не нужно, — отчеканил глава иоаннитов. — Мы поняли, что грозит не телам, а душам воинов Креста! Обвинения пустые, в которые поверят только враги, но для них они и будут стараться. Хоть это и претит мне и моим братьям, но мы будем защищать тех, кто, одурманенные гашишем и опиумом, станут бросаться на нас с палками и камнями. Женщин, детей, не совсем уже детей. И пусть они потом окажутся здесь, в Джедде, не как невольники, а как… гости.

Морщится Хуан де Омедес, но понимает — говоримое им сейчас необходимо для полноценной победу в Крестовом походе. Удар, нанесённый не только по телам врагов. но ломающий их души — это куда важнее просто взятых городов и заметного уменьшения числа воинов. Остальные же? Про Макиавелли и Катарину Сфорца даже говорить нечего — эти двое остротой ума превосходят многих и многих. Хмурящийся, держащийся за крест и шёпотом произносящий краткую молитву де Кордова. Не нравится, но вынужденно согласен, к тому же абсолютно предан династии Трастамара, а уж Изабелла успела понять, что мои замыслы ей только на пользу идут. Хотя и перепроверяет каждый в силу природной осторожности и подозрительности. Ну и португалец. Однозначно не то услышал, что ему хотелось бы, но молчит, только губу прикусил. Ничего, против общего мнения не пойдёт, не в том положении.

Итого — есть консенсус. Следовательно, можно начинать обсуждать, как именно в скорректировавшихся условиях предстоит выполнять как основную задачу, так и дополнительные. Поневоле приходило на ум то, что не раз и не два случалось в родном мире/времени, когда разного рода исламисты творили откровенную дичь, используя тех самых одурманенных смертников, самоподрывающихся и в качестве заслона, этакого живого щита. Что поделать, в меняющемся мире и такие вот озарения случаются. И не у одних твоих союзников или хотя бы нейтралов. Враги, им никогда нельзя отказывать в хитрости, уме, коварстве. Пытающиеся впасть в манию величия и неадекватно оценивающие ситуацию, они чаще всего печально заканчивали своё правление, а зачастую и саму жизнь. Таковы уж законы если не мироздания, то человеческого общества.

Как предполагалось на том совете в Джедде, так оно и вышло. Стоило нам довести войско к стенам Мекки — по дороге, что характерно, не было почти никаких попыток нападения, так, мелочи, внимания не стоящие — как обнаружили то, что ожидали, но чего надеялись не увидеть.

Мешанина. Для начала на стенах этого важнейшего для мусульман города. Закованные в броню воины Мамлюкского султаната, Османской империи, Йеменского эмирата, султаната Ак-Коюнлу, они находились вперемешку с практически или вообще лишёнными защиты женщинами, детьми, подростками. Причём те, кого я по привычке называл «гражданскими», находились по большей части в наиболее уязвимых местах, а то и вовсе прикрывая собой «воинов Аллаха». Обычное дело, привычное дело… для моего родного мира-времени. Я это подозревал, вот подозрения и подтвердились.

Ступор, непонимание, что именно делать в подобной ситуации у немалой части военачальников объединённого войска. Ведь им поступили от нас, лидеров Крестового похода, довольно чёткие указания, что делать можно, а что категорически не рекомендуется. А тут вот какой неожиданный и однозначно неприятный «подарок» на стенах, с ходу. Ядрами из дальнобойной артиллерии по позициям уже вражеских орудий? Так там на одного их артиллериста с пяток баб или детишек. Идти на штурм, не подавив артиллерию и просто стрелков? Огромные потери, которые если не полностью уничтожат, то заметно просадят боевой дух войска. Сложная ситуация, как ни крути. Новая для многих и многих, но с которой им сейчас придётся справляться.

— Бить по стенам, как и обычно. Только по довольно узкому участку. Единственный, но большой пролом — вот что нам нужно, — именно такие слова услышал главный в этом походе артиллерист, Франц Рихтхоффен.

— Но приказы избегать смертей женщин и детей, что с ними?

Тяжело вздыхаю, прежде чем пояснить жестокий, но необходимый приказ. Скорректированный по причине того, что все мы видели на стенах.

— Принцип «меньшего зла». Затыкаем только те орудия, которые смогут доставать до намеченной зоны пролома в стене. Грех не на нас, а исключительно на тех, кто прикрывается слабыми, беззащитными, одурманенными. Не удивлюсь, если своими женами, детьми, матерями. Только орудия заговорят не сразу, а после наших аркебузиров под прикрытием щитовиков. Нужно попытаться снизить жертвы ещё сильнее.

— Понял вас, гроссмейстер.

Получив разрешающий определённые действия приказ, Рихтхоффен удалился, спеша озадачить уже собственных подчинённых. Мне же оставалось стоять и в подзорную трубу рассматривать окрестности. В том числе немалую часть стены этой клятой Мекки.

Перестроили, улучшили, понимая, что прежняя стена и вообще система обороны города ни черта не годится против заметно улучшившихся за последние годы орудий. Впрочем, улучшалась в основе своей пассивная защита, поскольку с активной её частью у магометан всё было куда как печальнее. Активная — это крепостные орудия, правильное их использование и всё в этом духе. А откуда всему упомянутому взяться? Немногочисленные перебежчики к магометанам по возможности устранялись, попытки шпионить на наших землях карались быстро, беспощадно и без какого-либо милосердия. Тут уж привнесённые из иных времён знания помогали бороться с местного розлива прознатчиками, а своих рассылать, причём умело, чтоб до-олго раскрыть не могли. Страх и идея, золото и шантаж, ненависть самых разных форм — всё это использовалось, всё помогало.

Ладно, не о том речь. В любом случае, стены вокруг Мекки стали более толстыми, ветхие места тем более устранили. Орудий понаставили, мягко скажем, в немаленьком числе. Тех, которые у Мамлюкского султаната и их соседей считались лучшими из имеющихся и вместе с тем отстающими уже не на одно, а скорее на два поколения от использующихся у нас, в имперской армии. И на поколение от имеющихся у испанцев, португальцев и прочих миланцев с флорентийцами. Однако и они могли доставить проблем, если не соблюдать режим правильного поэтапного штурма.

Штурм, будь он неладен! Поневоле пожалел о том, что сейчас со мной нет никого из тех, кто был бы действительно из числа близкого круга. Раталли, Рикотто, Рихтхоффен и иные военачальники поменьше калибром — это несколько иное. Свои, доверенные клана Борджиа, но не собственно Борджиа по крови либо духу.

Почему так? Белль некоторое время была в Египте, в Александрии, где с упорством, достойным сотни кротов, руководила раскопками. И ведь успешно! Сумели откопать тот самый саркофаг, внутри которого находились три мумии — двое мужчин и женщина — внутри костей которых оказались встроены золотые пластины в немаленьком таком числе.

Артефакты, об этом и гадать не приходилось, поскольку Алиса-Изабелла с ходу почуяла исходящую от них энергию, стоило только взять в руки первую из пластин. Назначение артефактов пока оставалось загадочным, но я был уверен, что в Риме, куда отправилась как она, так и добыча, общей «мозговой атакой» скрытую суть этих составных артефактов разгадать сумеют. Заодно и тридцатитонныйсаркофаг из чёрного гранита в Рим поехал. Мало ли, вдруг вместилище тоже имеет какое-то знамение. А даже если и не имеет — чисто художественную ценность никто не отменял. Стильно, однако.

Джоффре, того спешно делегировали чрезвычайным и полномочным послом во Францию. Таким, против которого никто и пискнуть не посмеет, если не хочет ну очень больших и серьёзных проблем со всей нашей семейкой. Париж, затем Авиньон, заезд в некоторые другие города и маленькое, но гордое королевство Бретань. Смысл? В Париже Тампль, в Авиньоне среди многочисленных, хм, «святых реликвий» таки да могло проскользнуть нечто вроде копья Лонгина, пусть не столь мощное и фундаментальное. Ну а Бретань… Анна Бретонская, как знающая многие тайны Парижского двора, могла навести на тот или иной след, сама того не подозревая. Надежды на успех невелики, но не проверить эти следы я просто не мог.

Мигель, успевший укорениться в Приштине до такой степени, что наверняка считал столицу Сербии основным местом пребывания, копал на территории всех Балкан. Лично, понятное дело, ему было не разорваться, а вот собрать разного рода сказания, мифы, после чего проследить, под какими из них есть реальное зерно… Друг у меня умный, он справится.

Бьянка. Её пришлось оторвать от любимой королевской особы по имени Лукреция, отправив в Константинополь. Многовековое сердце Византийское империи — сперва полное сил, затем слабое, потом и вовсе одряхлевшее, успевшее побывать ещё и Стамбулом. Именно там мы выкопали карту Пири-Рейсса. Но кто сказал, что там было лишь единственное сокровище? Теперь, зная и понимая, что именно требуется искать, моя бывшая телохранительница, ныне же герцогиня Форли, сумеет обнаружить хоть сам возможный артефакт, хоть ведущий к нему след.

Дальние родственники, а именно Хуан Борджиа Льянсоль де Романи и Франциско де Борджиа, они также не остались без своей доли хлопот. Пусть не понимающие в полной мере сути, используемые частично втёмную, они также искали, каждый в своём секторе. Франциско де Борха, вот уже долгие годы бессменный посол в Московском царстве, главный проводник политики рода, обязан был перетряхнуть то, что в принципе могло привести к тем ещё, дохристианским следам на Руси. Глядишь, и ниточки к настоящему наследию потянутся. Ну а кузен, который Льянсоль де Романи, он окучивал династию Трастамара, благо частенько имел дело с правящей четой, а к тому же пользовался определённой симпатией у Изабеллы Католички. Воистину каждому своё место и своя область ответственности.

А кто же «в лавке», то есть в Риме остался? Лукреция как основа, краеугольный камень, на котором должно было держаться практически всё во время нашего временного отсутствия. Хуана и Ваноцца, как ни крути, ни разу не жёсткие личности, не правительницы. Что до Родриго Борджиа, то патриарх клана покамест нуждался в покое, продолжении лечения и очень-очень осторожном взаимодействии с оставленным в его распоряжении артефактом. С картой Пири-Рейсса. А вот какие-либо попытки напрягать разум с целью вновь подхватить немалую долю политических нитей… Рано! Сейчас однозначно рано.

Рассчитывал ли я на скорый и непременный успех по всем основным направлениям а также дополнительным — Новый Свет, Англия с Шотландией, индийские земли и т.п. — где также работали хоть и верные люди, но не члены клана? Естественно, нет. Месяцы явно не тот срок, а вот годы — это куда более вероятно. Равно как и целая куча ложных следов, откровенного мусора или имеющих только историческую ценность предметов, в том числе подделок, на создание которых люди вообще горазды. Но даже если на тысячу ложных следов будет один настоящий — оно того всё равно стоит.

Казалось бы, на кой оно всё мне и вообще нам, Борджиа, раз уже имеется несколько вполне себе действующих артефактов, коих более чем достаточно для уверенного выхода — когда придёт время, разумеется, спешить как-то не хочется — на Дорогу Миров? Тут и банальное предчувствие, и намётки действительно грандиозного плана, который в будущем позволит не просто изменить историю сего мира — что уже произошло — но сделать его тем, на что вряд ли кто-то рассчитывал. Но пока…

Заговорили аркебузы, затем орудия. Касаемо последних, на сей раз никаких залпов, исключительно одиночные, аккуратные выстрелы, корректируемые с воздушных шаров специально обученными наблюдателями, вооружёнными лучшей на сегодняшний момент оптикой. Следовательно, началось. Пора и мне. Что именно? Использовать наследие тамплиеров, благо всё к этому готово, да и тестовые испытания были проведены ещё в Вечном Городе.

Большой шатёр, стража из рыцарей-тамплиеров вокруг и пара даже внутри, заранее вычерченное ритуальное построение и установленные в нужных местах статуэтки. Осталось лишь занять место в центре. Ну а насчёт быстро и качественно сконцентрироваться — с этим проблем никогда не было. Причём, согласно записям того безымянного тамплиера, ушедшего по Дороге Миров и оставившего столь шикарное наследство тому или тем, что сумеет возродить Орден Храма, именно сразу после начала битвы было наиболее подходящее время для военачальника. Сперва требовалось увидеть общую картину, накрепко уложить её в собственном разуме, а только потом воспользоваться помощью артефактов, помогающих тому самому разуму находить наилучшие решения и обострить интуицию. Единственный дополнительный фактор — присутствие в шатре человека, не принадлежащего ни к Ордену Храма, ни к клану Борджиа. Флорентийский Змий, специально приглашённый и заранее предупреждённый, что пока не разрешили говорить — ему следует просто смотреть и помалкивать.

Занимаю место в центре ритуального построения, кинжалом провожу последние несколько черт, делая построение полностью законченным, после чего закрываю глаза и…

Словно разряд электрического тока, только не болезненный, не травмирующий, а будто прочищающий разум, дающий возможность уложить воедино всё то, что раньше, как оказалось, было разбросано в полнейшем беспорядке. Перед глазами словно картинки Мекки, причём с разных сторон, со всеми участками стены, башнями, воротами, расположенными орудиями и людьми. План находящегося внутри крепостных стен, предполагаемые места размещения вражеских войск, возможное для тех прикрытие одурманенными живыми щитами. И обострившееся мышление, помогающее выстроить сразу несколько вариантов действия с учётом уже узнанного. Те, которые вроде и приходили в голову раньше, даже частично были проработаны, но теперь, как становилось ясно, зияли заметными огрехами.

Всё, довольно! Излишне долгое пребывание в подобного рода трансе до добра тоже не доводит — тут и записи прошлых тамплиеров, и собственный опыт. Выныриваю из изменённого сознания, получив то, что и хотел. Волна слабости и неудержимое желание прилечь — это нормально, это после любого активного взаимодействия с любым артефактом. Они всегда возьмут свою плату некой загадочной энергией, которая есть у каждого человека, но которая восстанавливается сама по себе. И чем ты чаще и более умело взаимодействуешь с артефактами, тем тебе легче. Судя по всему, не то меньше сил отдаёшь, не то наращиваешь их запас, словно при раскачке мускулов. Пока одни гипотезы, но на первых этапах изучения неведомого без них никуда. А ещё…

— Это было необычно, государь, — на сей раз в голосе Макиавелли звучало искреннее удивление. — Я видел копьё Лонгина и как оно действует. Многие тысячи людей видели и неопровержимо убедились в том, что величайшая святыня не миф, но реальность. И реальность, способная укрепить веру в тех, кто в ней усомнился. Но эти реликвии уже другого вида, принадлежащие Ордену Храма. Теперь всё понятно и про проклятие тамплиеров, и про то, ради чего старались такие не самые глупые люди как Филипп Красивый, Папа Климент V и особенно Гийом де Ногаре. Не только золото и влияние тапмлиеров, но и та сила, которой они, как оказалось, действительно обладали.

— Обождите некоторое время, Никколо. Мне сейчас нужно отдать приказы.

Флорентиец неглубоко поклонился и замолк, превратившись в живую статую, разве что глаза следили за мной с таким живым интересом, что всё становилось совсем понятно — Змий почуял ценную для себя добычу и теперь ни за что не отлипнет, пока не получит хоть часть желаемого. Впрочем, на то и был расчёт. Артефакты, они ж работают не просто так, а с впечатляющими по местному представлению визуальными эффектами. В данном случае это было меняющее цвет и интенсивность сияние, исходящее от статуэток, а также искажения пространства — не то попытки породить нечто похожее на голограмму, не то нечто большее. И, сдаётся, пока у меня просто не хватало сил и опыта для того, чтобы артефакты, их объединённая в единое целое триада, вышла на полные обороты, показывая все или, на крайний случай, большую часть своих возможностей.

Что же я? Вышел из шатра и сразу же начал отдавать новые, несколько скорректированные в сравнении с прежними, распоряжения. Вроде почти те же самые, но то малость сместить батареи, то уделить большее внимание вроде и не такому важному участку стены. Ранее ускользающие мелочи теперь оказывались и не ускользающими, и порой вовсе не мелочами.

Шахматная партия. Именно так сейчас ощущался мной осторожный, пошаговый, предельно бережный штурм Мекки. Только поле для игры было не в пример более сложным, многомерным, а «фигуры» обладали свободой воли и не ограничивались какими-либо правилами, тем более жёсткими.

М-да! Теперь я ещё лучше понимал те возможности, которые предоставляли артефакты тем, старым тамплиерам. И сильно удивлялся тому, что они с такими то возможностями поганой метлой не вымели сарацин, попутно установив власть вкупе с непререкаемым авторитетом своего Ордена. Гуго де Пейн сделал своим последователям воистину великий подарок, да только использовать его по полной они… Не смогли? Не хватило умений? Мешала та или иная доля страха? И это я говорю про тот, начальный период, когда тамплиеры были на взлёте, набирая силу и мощь. Загадки, как есть загадки.

Понимая, что до той поры, пока в нужном секторе выбьют орудия защитников города и сделают необходимый для штурма пролом, пройдёт ещё довольно много времени, я вернулся в шатёр. Ритуальное построение уже было затёрто, артефакты убраны в особый сундучок, который с самого начала похода защищался лучше, чем многое иное. Зато Макиавелли, тот всё так же ждал, благо с терпением у Змия Флорентийского всё было в порядке.

— И что теперь, гроссмейстер? — нарушил он тишину. Полную, поскольку в шатре сейчас были только он и я. — Реликвии тамплиеров помогут быстрее и проще взять город?

— Не прямо, лишь косвенно. И не реликвии, а артефакты, так правильнее называть подобные предметы. Одни из них действуют прямо, наподобие копья Лонгина, прорубая металл, камень и вообще любой известный у нас материал. Другие, как вот эти статуэтки, действуют иначе, опосредованно.

— Мне будет позволено узнать, как именно?

— А иначе были бы вы вообще допущены сюда, в святая святых тайн обновлённого Храма? — усмехнулся я. — Сильно в том сомневаюсь.

— Ордена Храма? Храма Бездны? Или двух Храмов, которые на самом деле есть одно, только разделённое… до нужного вам времени?

Карты на стол? А пожалуй, что Макиавели именно это и сделал. Почуял, зверь хитромудрый и гениальный, что раз допустили до реальных тайн, то уж точно не с целью прикопать в аравийском горячем песочке на известной глубине. Вот и зондирует почву на предмет того, до какой степени перемешанный со здоровой — очень здоровой и отожранной наглостью — интерес он может проявлять здесь и сейчас. Сумел провести логические цепочки относительно своей важности и нужности, пусть наверняка не до конца понял, что именно ему хочу поручить в будущем. Или даже это понял? А вот возьмём да и проверим!

— Оставим пока дела Храмов тем, кто является их неотъемлемой и добровольной частью. А вот по поводу артефактов действительно поговорить можно и нужно. Копьё Лонгина, рассекающее любой, самый казалось бы крепкий, материал на пути своего удара. Особенная карта, показывающая не только наш мир в целом, включая до сей поры не открытые его части, но и позволяющая увидеть очертания миров иных, немного или же заметно отличающихся очертаниями континентов, океанов и прочего. Хрустальные черепа, способные поражать создаваемыми молниями тех, кто нарушит, скажем так, охранный контур. Золотые пластины, вживляемые в человеческие кости и дающие телу… особые, хотя до конца не понятные возможности в сравнении с телом обычным. Чёрный камень, раз в сутки выжигающий глаза тем, кто имеет несчастье на него в тот момент посмотреть. Наконец, те три статуэтки, которые с давних пор помогали великим магистрам и просто военачальникам Ордена Храма концентрировать разум, делать мышление более острым на какое-то время. Это, сами понимаете, весомая помощь в планируемых сражениях и не только в них.

— Разные… артефакты. И назвать богоугодным для «доброго христианина» получится лишь один, копьё Лонгина, одно из Орудий Страстей.

— В то время как остальные есть ничего не значащие и не стоящие предметы, если не брать религиозную и историческую составляющие, — усмехаюсь я. — Но продолжайте. Никколо, вы, я чувствую, взяли верный курс.

— Нельзя обвинить в колдовстве того, кому подчиняется копьё Лонгина. Особенно если обвинять станут те, кто не сможет его «оживить», в чьих руках оно останется просто… реликвией, как было долгие века до недавнего времени. Но если один или несколько людей одновременно используют как оказавшееся, как вы сказали, артефактом, одно из Орудий Страстей, так и иные предметы, совершающие называемое «колдовством» или «чудом». Можно изменить многое. Главное — отношение к чудесам, после чего сблизить одно и другое.

— И тогда слова библии «Ворожеи да не оставляй в живых» станут окончательным пережитком прошлого, если уравнять условные ворожбу и чудеса. Я полагаю, интересная тема для новой книги, которая по своему значению ничуть не уступит даже «Государю».

Оценивающий взгляд, сделавший бы честь любому ювелиру, со всех сторон через увеличительное стекло рассматривающему ещё не огранённый, но несомненно большой стоимости камень.

— То, о чём я писал, требовалось изучить. Тщательно, не упуская ничего. Иначе не получится того, что должно, что оставит след в разумах, душах, истории. Вам нужно именно это, государь.

— Нужно. И только от вас можно получить произведение искусства такого качества. Направляемого особым разумом, способным объять… почти что необъятное.

Льщу флорентийцу, но не так чтобы сильно. Равных Макиавелли в современной Европе действительно нет, а воспитывать подобного пусть не с нуля, но с самых азов… Не мой профиль, откровенно говоря, да и время, и наверняка многочисленные не самые удачные и совсем не удачные попытки. Лучше уж использовать вот этого самого уникума, которых мир порождает хорошо если раз в столетие, а то и вовсе делает долгую, порой чересчур долгую паузу в их сотворении.

— Я видел действие копья Лонгина, теперь реликвий. Простите, артефактов тамплиеров, которые, по вашим словам, или сам сделал, или достал откуда-то сам Гуго де Пейн, основатель Ордена Храма. Но вы говорили об иных предметах.

— Один из которых совсем рядом, во-он за теми стенами, — небрежный взмах рукой в направлении невидимой за тканью шатра Мекки. — Увидите и Чёрный камень, и иные артефакты. Я скажу даже больше — со временем, как только подготовитесь, сможете лично опробовать какой-либо или какие-либо из них.

— Подготовка?

— В руках простых людей артефакты не имеют никакой силы. Просто копьё, статуэтка, карта…

— А Чёрный камень?

Умело ухватился за очевидную для умного человека нестыковку Флорентийский Змий, надо отдать ему должное. И правильно сделал, поскольку меня самого сильно так удивляет произвольный переход артефакта в активное состояние. А может вовсе не самопроизвольное, а осознанное? Тоже тот ещё вопрос, весьма и весьма важный.

— Есть вопросы. Или что-то вызвало его пробуждение, или его пробудили намеренно, с непонятными мне целями.

— Подождите, — нахмурился флорентиец, на лице которого сейчас отражалась усиленная работа мысли. Видно было, что он отчаянно пытается выстроить известные ему факты в единую цепь, скрепляя пустые места гипотезами той или иной степени достоверности. Что же до результата, тут будем посмотреть. — Вы же решили собрать артефакты для себя, для Борджиа или Храмов, которые тоже теперь часть вашей силы?

— Допустим, так и есть.

— И говорили про хрустальные черепа, карту и иные предметы с чудесными свойствами. Все ли они у вас?

— Нет.

— А что если те, другие или другой, тоже хотят собрать артефакты? И используют Чёрный камень как приманку.

— Убить меня? — поневоле улыбаюсь, хоть и кривовато. — Это уже ничего не изменит. Теперь весь род Борджиа и особо к нам близкие знают определённые… тайны и ни за что не отступятся от достижения поставленных целей.

— Целью может быть не только убийство. Или оно, но не сразу. Или не только ваше.

Змий! Настоящий, патентованный, умеющий зреть в корень и извлекать из тени на яркий свет самые опасные из возможных вариантов. Не-ет, не зря я его и сюда вытащил, и вообще решился привлечь к такому серьёзному делу, как изучение артефактов. Разумеется, рассказывать ему всё нет даже мысли, но вот аккуратно дозируемая информация, минимально необходимая для работы уникального мозга флорентийца — тут как раз то, что доктор прописал.

— И снова вы не разочаровываете меня, Никколо. Уверен, что такому человеку не составит особого труда поладить с артефактами. И не только с копьём Лонгина или статуэтками Храма, но и иными. Разумеется, под присмотром, дабы не случилось чего со столь ценным и важным для нас, Борджиа, человеком.

— Я понимаю… государь.

Ох как понимает, гений интриг и политики. Не зря же последнее произнесённое слово прозвучало с самую малость, но иными интонациями. Граф Ливорнский, первый советник герцога Флорентийского и его главная опора, он только что легчайшим изменением интонации намекнул, что возможность изучения тайн артефактов интересует его до такой степени, что служба одному государю, она легко дополняется службой другому. А уж если интерес и получаемые знания окажутся соразмерны ожиданиям и тем паче выше… Тогда приверженность интересам второго государя станет куда более весомой, нежели интересам первого.

Макиавелли! И добавить к этому слову как-то нечего. Можно и нужно использовать всё, что от него удастся получить, только и всего. И не хотел с ним серьёзно, плотно связываться, а вот пришлось. Слишком серьёзная игра. Чересчур высоки ставки. В таком раскладе не пренебрегают никаким оружием, даже особенным, того и гляди способным вывернуться из твоих рук, дабы тебя же и ужалить.

Рухнувший участок стены. Хорошо так рухнувший, без каких-либо шансов восстановить оный. И сбитые со стен орудия, которые могли бы достать до тех, кто пойдёт на штурм города.

Штурм, да. Тот самый, сулящий массу проблем и немалые жертвы, которых ну никак не получится избежать. И с нашей стороны, и со стороны фанатиков-гражданских по ту сторону стен, к тому же одурманенных до полной потери рассудка вкупе к и без того цветущему исламскому фанатизму. Эти самые потери гражданских и без того начались, хотя мы и постарались их снизить. Стоят на стене орудия? При имеющейся возможности прикрытый стальными щитами-павезами отряд аркебузиров подбирался на предельное для прицельной стрельбы расстояние и… Аркебузы аркебузам рознь, знаете ли! Даже у нынешних, заряжающихся с дула, в стволе могли быть нарезы, увеличивающие дальность и точность стрельбы. И плевать на то, что пулю в ствол приходилось как бы «забивать» особым «шомполом-молоточком», что заметно снижало скорость ведения огня. Для специальных ситуаций — самое оно. Вот как здесь и сейчас.

Прикрываются, паскудники, женщинами и детьми/подростками? По возможности вооружённые нарезными аркебузами стрелки либо выщелкивали собственно прикрывающихся, либо, при отсутствии такой возможности и высоком риске, использовали принцип меньшего зла. Проще говоря, простреливали «живым щитам» ноги. Да, варварский метод, к тому же с немалой вероятностью делающий попавших под такой огонь калеками. Однако не трупами, а заодно открывались настоящие, истинные цели, непременно получающие свинцовый подарочек аккурат в лоб или иные места, несовместимые с дальнейшим функционированием бренной телесной оболочки.

Боль, она хорошо прочищает даже одурманенные опиумом и «опиумом» мозги.Вот и отползали некоторые подстреленные, хотя некоторые либо оставались, во что бы то ни стало решив умереть, либо просто неудачно падали… вниз, с крепостной то стены.

Мозг, разогнанный от души воздействием артефактов, подмечал самые разные мелочи. В том числе и те, что потери тех, кого терять не хотелось бы — в том числе и со стороны как бы противника, точнее, живого щита — действительно не были столь велики, как те сами рассчитывали. Да и видно было, что мы, пришедшие под стены Мекки, щадим всех не воинов, но вот использующие «живой щит»… Эти должны умереть. Всё, кто хоть краем причастен к подобной мерзости. Следовательно, придётся «отцу» запускать по европейским народам очередную буллу, в которой подобные очень хорошо знакомые мне по векам грядущим «фокусы» будут объявлены одним из тяжелейших грехов. Караемых непременно смертью и обязательно позорной.

Сейчас же… Положение гроссмейстера и лидера Крестового похода тоже даёт нехилые такие полномочия в идеологическом аспекте. И позорную казнь авторам и исполнителям увиденного, которые нам попадутся живыми, я гарантирую.

— Они пытаются перемещать орудия с других участков стены, Чезаре, — доложил подошедший Гаэтано Рикотто, один из двух ключевых военачальников из числа тех ещё, начинавших со мной ещё до полноценного взлёта. — Прикрываются женщинами… снова и снова.

— Пресекаете?

— Аркебузиры, прикрытые щитами, отстреливают, кого и как получается. А попытка вылазки, её вы видели.

Киваю, соглашаясь с Рикотто. Действительно, ну вот чего тут не видеть то? Посчитав отряды прикрытых щитовиками стрелков лёгкой добычей, из быстро открывшихся ворот выплеснулась было немалая толика конницы. Полезный такой и приятный подарочек оказался, поскольку на сближении их и бомбами порадовали, и залпами уже других, куда боле быстро заряжающихся аркебуз хлестнули, затем добавив из многоствольных пистолетов. Стандартная тактика небольших, но крепких отрядов, действующих против превосходящих числом конников противника. Мало кто из вроде бы мамлюков и йеменцев смог уйти обратно, в обречённый на взятие город. Зато отряд сумел подобрать несколько пленников из числа тех, кто и одеты были богаче прочих, да и в целом выглядели не простыми воинами.

— Нечто новое сказали или всё то же и о том же, только на разный лад?

— Надеются на милосердие Аллаха к правоверным и на то, что Чёрный камень вспыхнет так, что испепелит всех неверных. Нас испепелит. Мне на эти угрозы постоянно битых плевать, но кое-кто из союзников, из их солдат, может начать… сомневаться.

— Не успеют как следует начать это делать, — отрицающе качаю головой. — Стена рухнула, вон движутся куда более многочисленные отряды стрелков с должным прикрытием, тащат батареи, чтобы, случись нужда, ударить хоть ядрами, хоть чем иным по баррикадам, которые могут попытаться воздвигать на месте пролома.

— Они то воздвигают, но не из дерева и камня. У них в эти дни живая и говорящая плоть как щит в цене!

Возмущается Гаэтано, благо что в бытность кондотьером, что после, уже на службе у Борджиа ему бы и в голову подобное не пришло. А тут ещё и Кодекс Войны, который за годы с момента своего создания крепко так пустил корни в разумах и душах большей части европейцев. Усилий для этого, конечно, было приложено ой как много, зато результат откровенно радовал.

Ничего, справятся. Уже справляются. Пусть молчат батареи, зато аркебузиры нещадно опустошают запасы пороха и пуль, раз за разом выцеливая тех, кого нужно непременно прикончить и иных, коих допустимо как максимум ранить. Учитывая же калибр — тут стреляли исключительно по конечностям.

Сооружённая баррикада, за которой стояли местные, хм, вояки, а впереди «вооружённые» каким-то хламом или откровенными палками женщины и прочие некомбатанты? На неё надвигались штурмовые отряды. Медленно так, уверенно, сами прикрытые цельнометаллическими ростовыми щитами-павезами. А ведь изначально их считали архаизмом, пережитком эпох минувших. Ну-ну! Я то хорошо помнил, что нечто подобное и в моём мире-времени применялось, но уже полицейскими отрядами при штурмах квартир или баз, где засели до зубов вооружённые бойцы банд и картелей.

Выстрелы, снова выстрелы, что характерно, с обеих сторон. Только пальба защитников города была куда как менее результативной. Простой кусок свинца, он, столкнувшись с толстой металлической пластиной, просто сплющивается, после чего либо опадает вниз, либо остаётся уродливой нашлёпкой. Немногие же миновавшие щитовое прикрытие, попавшие в доспех одного из тамплиеров — а в этих штурмотрядах были именно они — большей частью тоже не причиняли особо сильного урона. Ушибы, боль, но вот пробитие утяжелённой брони… Не-а, шалишь! Лишь редкие исключения из правила. Вот их, таких пострадавших, старались поскорее эвакуировать, предварительно оказав первую необходимую помощь. Теперь многие даже из простых солдат империи были обучены хотя бы самым азам.

Хороши стали подзорные трубы! С правильной позиции видно в них… И в подробностях, и практически без размытости получаемого изображения. Красота да и только. Вот я и наблюдал, как приблизившиеся вплотную к баррикаде штурмовики заняты ни разу не свойственным для них делом — приведением в бесчувственное состояние некомбатантов, оттаскиванием их в безопасное место — с прикрытием, дабы долбанные любители прикрываться беззащитными людьми не учинили ещё большую пакость — после чего пошла как усиленная стрельба, так и забрасывание защитников баррикады ручными бомбочками. Простенькими, примитивными, но такая вот «карманная артиллерия» в условиях штурма городов была более чем уместна. В конкретной ситуации, пока местные «защитники веры» не обновили свой «живой щит».

Петарды. Те самые, на треногах, с дополнительными подпорками, для направленного взрыва. Установка, недолгое ожидание, слышимый даже тут нехилый грохот…

— Вот и нету баррикады, — радостно скалюсь я, ни к кому конкретно не обращаясь, однако ответ всё равно получаю. От Рикотто, вестимо.

— Мы в городе. Теперь предстоит долгая, кровавая и очень утомительная работа. Для всех, не только для тамплиеров.

— Главное, чтоб без вредных для нас жертв, — напоминаю об очевидном. Хотя прекрасно знаю, что перестраховываюсь. — И, во избежание разных случайностей, даже близко к Чёрному камню не суйтесь, даже не смотрите в ту сторону. С ним лично я буду разбираться, равно как и руководить окончательным вытеснением местных из того сектора.

— Пленники из числа воинов?

— Попадутся? Замечательно. Только им всё равно не жить, а значит никаких обещаний сохранения жизни. Исключительно отсрочка смерти — малая или не слишком, тут как ситуация сложится. Не станут поднимать лапки кверху и бросать оружие? Мне без разницы. Хотя… — тут я маленько призадумался. — Местную верхушку я бы подопрашивал, прежде чем закопать.

— Именно закопать?

— Ну не сжигать же все эти трупы! Ладно, Гаэтано, там видно будет, кто к нам в руки попадётся, а кто помрёт до сего ни разу не приятного для них момента. Главное, чтоб из собственно города особо наглые или хитрые выскользнуть не сумели.

— Не сумеют, — радостно оскалился опытный вояка. — Батареи выставлены у всех ворот, отряды кавалерии тоже. Пеших догонят, а конные… 'Чесноком не зря всё вокруг засеяли, потом собирать нам это всё не пересобирать.

— Мелочи. Уж в сравнении с таким трофеем как взятая Мекка особенно.

Тут Рикотто не мог не согласиться. Мекка, да. По факту ни один из Крестовых походов и близко не подбирался к этому месту. Была одна потенциальная угроза, да вот не сумели тогдашние крестоносцы понять всю перспективу многообещающего рейда. Большая, серьёзная ошибка с их стороны… со стороны тех, кто тогда ими командовал.

Что же сейчас оставалось делать лично мне? Просто ждать, ведь соваться внутрь города, в котором разгорались особо кровопролитные и вместе с тем сильно ограничивающие возможности наших войск уличные бои… Не то время, не то положение. Чезаре Борджиа уже давно всем и всё доказал на полях сражений, теперь моё место вот здесь, в некотором отдалении, в роли координатора всего происходящего, а не отдельных эпизодов. Впрочем, нелишним будет подготовиться к тому событию, в котором именно мне предстоит участвовать — тем самым, связанным с завладением артефактом, непонятно по какой причине перешедшим в активное состояние и продолжающим в нём пребывать. Серьёзная загадка, ответа на которую у меня покамест просто не имеется. Пока не имеется, но будет, я искренне в это верю!

Трое суток. Именно столько потребовалось нашим войска с того момента. как первые штурмовые отряды проникли в город. Много это или мало? Смотря с какой стороны посмотреть. И какие цели планировалось достигнуть.

Мерзкое это было дело — брать штурмом заполненный фанатиками, к тому же одурманенными — словами и химией — город. Каждый дом, дворец, тем более мечеть — все они становились в той или иной мере укреплениями, в которых находились… Да кого там только не находилось! Мамлюки и османы, йеменцы и бедуины, воины султаната Ак-Коюнлу и Крымского ханства. В общем, всякой твари и далеко не по одной паре! В наших воинов летели стрелы и камни, домашняя утварь и проклятья, лилось расклеенное масло и подожжённая смола либо иные горючие жидкости. Про кипяток местные тоже не забывали, частично мешало им разве что небольшое количество дров, но… их замещала мебель и вообще всё, способное гореть в кострах. И каждый дом, склад, мечеть — всё это штурмовали, руководствуясь тем самым Кодексом Войны.

Эксцессы? Куда ж без них. У некоторых вояк — как наших, так и из числа союзников — от накала эмоций и озверения вследствие стремления врага прикрыться живыми щитами — реально включался «режим берсерка» или просто временно сносило крышу. Итог — начинали рубить всё и всех на своём пути, отличая разве что своих от чужих. Нервы, аффект, нельзя не понять и не войти в положение, особенно если это случалось после потерь, без которых можно было обойтись, не будь защитники Мекки столь подлы в своих «изобретениях». Таких просто отводили в тыл, давая время прийти в себя, а там уж старались оценить, можно дальше применять человека в конкретно этом штурме или лучше не стоит.

Не просто кровь, а грязь, с ней перемешанная — вот как в метафизическом смысле выглядело происходящее. А ещё множились силы тех, кто охранял тех самых пленников и пленниц, которых по Кодексу Войны трогать было нельзя, иначе как в случаях самозащиты. Да, тут можно было под неё подвести, но вот с точки зрения репутации проводимого нами, Борджиа, Крестового похода, из-за категорического нежелания давать врагам мощный козырь в руки для дальнейшего использования однозначно не следовало. Настоящим, серьёзным врагам, к коим теперь относились Мамлюкский султан Аль-Ашраф Кансух аль-Гаури и наследник оного Туман-бай аль-Ашраф. Им уже вынесен приговор, который будет приведён в исполнение при первой же возможности. И пофиг, в какую именно щель или дыру/нору они забьются. Равно как больше не играет значения, что раньше мы не ставили целью физическое устранение коронованных особ и их близких родственников. Нет уж, в планируемой булле, в отдельном, дополнительно введённом пункте Кодекса Войны будет специально прописано, что творящие подобное, использующие в битвах «живые щиты», ставят себя вне любых законов, божеских и человеческих. А потому только и исключительно смерть, словно бешеным собакам.

Трупы, трупы, трупы… Множество раненых, оказывая помощь которым, наши врачи уже выбивались из сил. Сначала, понятное дело, занимались своими, но ведь имелись ещё и эти, одурманенные проповедями и наркотой не то заложницы. Не то смертницы, не то странных гибрид оных. Плюс дети и подростки, а с последними хлопот было поболее прочих. Они то уже ненавидели нас более чем осознанно. Впрочем, надежно фиксированный пациент и лечится проще, не брыкается… хоть и с анестезией. Её, кстати, удалось значительно пополнить, пусть не сильно и требовалось. Чисто случайно в одном из складов нашли немалое количество этой дурманящей мозг отравы, напрочь запрещённой в странах Европы всем, кроме врачей, использующей оную лишь при операциях и в редких случаях для облегчения сильных болей пациентов.

Другие случаи… их даже эксцессами назвать никак не получалось, уже со стороны врагов. Некоторые из числа особо офанатевших, к тому же обкуренные до полного исчезновения здравого рассудка, сжигали себя в домах, самоубивались — и пофиг бы на это — но ещё и тех самых некомбатантов с собой на тот свет утаскивали. Жесть как она есть, пресекать которую получалось в малой части случаев. Воистину. Ливорно по сравнению с Меккой был детской песочницей. Зато этот штурм в очередной раз и теперь уже с абсолютной наглядностью показывал, с каким именно врагом вот уже не первый век столкнулись государства Европы.

Дым пожарищ, резкие запахи разлагающейся крови, прочие ни разу не ароматы. Хорошо ещё, что специальные похоронные команды спешно оттаскивали трупы в заранее вырытые общие могилы. Климат, знаете ли, на такой жаре чуть промедлишь и можно получить оч-чень неприятные последствия.

Беглецы. Их было не так много, видимо и впрямь здесь собрали самых что ни на есть идейных. Не так много, но были они, ой как были. Попытались было прорваться, но напоролись на обильно высеянный «чеснок» и вернулись обратно. Это было в первую ночь. А вот затем, во вторую… Поодиночке или малыми группами спуститься со стен на верёвках, после чего, воспользовавшись темнотой, проскользнуть мимо наших конных ипеших патрулей. Таковы были планы.

Ну-ну! Были да сплыли, будучи жестко раскрошены в мелкую пыль. Кольцо. Множество не простых факелов, а керосиновых светильников, поднятых на высоких шестах, они пусть и не делали ночь днём, но уж точно не позволяли всяким-разным удрать под шумок, не получив заслуженного воздаяния. Вторая ночь и особенно третья. О, третья ночь! Тогда уже всем всё было ясно, за исключением совсем уж обкурившихся или просто отбитых на всю голову. По факту в руках защитников города оставалась лишь мечеть Аль-Харам с незначительным куском прилегающей территории, да отдельные очаги сопротивления, разбросанные в совершенно хаотическом порядке. Стены уже были под нашим почти полным контролем, но. То самое «но»! Я даже и не думал, что местные прокопали столь нехилое количество подземных ходов. Вели они не так чтобы далеко от стен, однако исход по ним планировался знатный.

Планировался, да только, как уже упоминалось, обломились они, планы, с жалобным хрустом раздавленных «бубенчиков». Брали «тёпленькими», если и не у самых выходов, то не столь далеко от оных. А затем у каждого такого выставляли отдельный отряд, дабы никто не попробовал повторить «подвиг великого убегания». И да, как и в случае с бегущими из Ливорно «савонаролышами»-инквизиторами здесь драпали отнюдь не фанатики, а самые что ни на есть кукловоды. Одна беда — среднего ранга значимости, поскольку самые важные персоны находились не в Мекке, а в Медине или иных местах.

Зато как «пели» пойманные функционеры того самого среднего звена! На все голоса и даже не фальцетом — «фаберже» обрезать не требовалось, хватало нескольких угроз, произнесённых с некоторой даже ленцой, но с абсолютной уверенностью в голосе.

Планы. Они являлись именно теми, о которым нам доносили купленные или иным образом мотивированные прознатчики. Разве что некоторые нюансы и изменения, о которых не то не успели доложить, не то банально не знали. Как ни крути, но то адское варево, которое булькало в голове у Защитника Веры и его особо злобнохитрого племянника то и дело прорывалось вонью из очередного лопнувшего пузыря, ввергая нормальных людей если не в ступор, то в нехилое омерзение.

Мекку отдавали нам на заклание. Всю, без сомнений и колебаний. И чем больше будут разрушения, жертвы, чем сильнее станет литься кровь не воинов, но простых людей — тем оно лучше для далеко идущих планов. Ну а потом, случись нам проявить милосердие и не добивать… кого бы то ни было — в город должны были войти нанятые отряды особо диких бедуинских племён с целью не оставить никого живого. Естественно, кроме нескольких «чудом уцелевших», а на самом деле специально подготовленных. Цель очевидна — вылепить из нас всех настоящих чудовищ, чтобы использовать подобное и сразу же, и спустя долгие годы. По разному использовать.

Краткосрочная перспектива — сохранение мамлюкским султаном титула Защитника Веры и упрочнение положения лидера всего исламского мира. Накопление сил, приведение к вассальной или иной зависимости других мусульманских стран, затем глубочайшие преобразования на манер европейских со всеми аспектами прогресса, которые удастся узнать/украсть/выменять. План на долгие, очень долгие годы, но с непременным затем реваншем, который, по планам, должен был состояться, когда образовавшееся сейчас относительное единство Европы вновь пойдёт трещинами… как им хотелось надеяться.

Облезут и неровно обрастут! Подобное мы уже предполагали, а следовательно были готовы предпринять контрмеры. И предпримем, готов в этом поклясться собственной головой.

Однако имелся и ещё один нюанс, на сей раз касающийся того, ради чего мы на самом деле сюда заявились и что сумели осознать наши главные враги. Тот самый Чёрный камень, артефакт непонятной природы и спектра воздействия. Его тоже готовы были сдать, но с дальним прицелом. Понимали, неплохо изучив уже конкретно нас, Борджиа, что мы потащим столь ценный трофей к себе, то есть в Рим. Притащив же, никуда оттуда не денем, тем самым создав для будущих «воинов джихада» этакий путеводный маяк. «Рим должен быть разрушен!» — возвестит какой-нибудь там мулла, а остальные поддержат, после чего лично Защитник Веры произнесёт это уже в той же Мекке, «сожжённой, разграбленной и залитой кровью отважных защитников, среди которых были и женщины с детьми, воедино вставшие…» Простенькое «блюдо» по моим понятиям, но по местным — близко к вершинам «политическо-религиозной кулинарии».

Типа была у Крестовых походов цель — освобождение, а затем возврат потерянного Иерусалима. А у их предполагаемого «джихадного нашествия» будет цель иная — возврат святыни, того самого Чёрного камня, попутно с разрушением «нечестивого города» под названием Рим и уничтожением тех, кто «осквернил» его… да чем угодно. Пусть даже присутствием в одном городе. Неплохо, доложу я вам, очень даже неплохо! Только броненосцы следует давить, пока они ещё чайники! Вот мы этим и займёмся, точнее, уже занимаемся, да по полной программе и от всей широты души.

— Последний рубеж, — отвлекла меня, стоящего под защитой телохранителей на крыше одного из наиболее сохранившихся дворцов поблизости от Аль-Харама Катарина Сфорца. — Орудий там они не установили, но набились, как рыбаки набивают улов в бочонок для последующего засола. Что будешь делать с остатками защитников города и особенно с теми, кому решил сохранять жизнь, Чезаре?

— Никаких отличий, Катарина. Аккуратное проникновение, на сей раз через ворота, с использованием защищённого тарана и лёгких, особо точно выверенных для данной задачи петард. Потом то же самое, что и во всём остальном городе. Только вот потери, — поневоле морщусь, вспоминая доклады. — Хвала высшим силам, что врачам был отдан приказ взять тройной запас всего. Иначе и не знаю, как бы мы лечили не только своих солдат, но и тех несчастных, которых их же собственные единоверцы, правители, а то и родная кровь использовали как живой и говорящий щит, только чтобы самим прикрыться. Массово, по заранее выверенному плану.

— Это даже многое повидавшего тебя затронуло. Немного удивлена.

— Что я, даже Макиавелли… А его душа куда как прочнее моей относительно наблюдения за мерзостями тварного мира. Особенно тех тварей, которые это сотворяют в своём разуме, лишь потом отдавая приказы. Охотно выполняемые, что…

— Разочаровывает тебя в роде людском?

— Нет, Львица Романии, за минувшие годы я успел навидаться всякого. Просто до сих пор сохранил желание надеяться на лучше, более… достойное.

— Не доброе, а достойное. Это не была случайная оговорка.

— Доброта для каждого своя. Инквизиторы тоже «несли добро», только в своём, очень особенном понимании. Другие, несть им числа, также с очень специфическими, но истинными для их общностей пониманиями добра и зла. Размытые категории, Катарина. не люблю я их использовать.

— Гроссмейстер Ордена Храма, — развела руками герцогиня Миланская, с которой мы уже долгие годы общались не только по делам, но и просто по дружески.

Сфорца не сразу, но всё же спустя некоторое время после своего воцарения на герцогском троне уверилась, что мне Милан не нужен, да и от неё хочу исключительно союзных отношений и не более того. Никакого покушения на независимость — почти никакого, ибо это всё должно было растянуться за десятки лет — да и просто человеческая симпатия, которую она вне семьи — род Сфорца оной для женщины не являлся по множеству весомых причин — крайне редко видела… до определенного момента. А момент, когда она вошла почти что в ближний круг Борджиа, остановившись — надеюсь, до поры — лишь в единственном шаге, да и дети её находились довольно близко к оной незримой черте. В общем, тесная связка Борджиа, миланской ветви Сфорца и Медичи уже стала чем-то совершенно обыденным, не вызывающим даже мимолётного удивления.

Разговор со Сфорца. продолжающийся и периодически перескакивающий с одной темы на другую, являлся для меня неплохим поводом немного отстраниться от происходящего там, у мечети Аль-Харам, к воротам которой уже подобрался таран, внутри которого ещё и петардщики со своими устройствами скрывались. И не приходилось сомневаться, что…

Какие уж тут сомнения! Парни своё дело туго знают. Приземистая и бронированная стальными листами со всех сторон коробочка тарана медленно отползала от ворот, ну а на оных, как я понял, повисло сразу несколько петард, то есть аутентичных этому времени мин направленного взрыва с уже тлеющими фитилями. Короткими, аккурат рассчитанными на то, что установившие их сумеют убраться на безопасное расстояние.

— Не «большой бум», а маленький, зато эффективный, — заявил я, чуток предупреждая события. — И останется только….

— Проделать внутри Аль-Харама то, что было во всей Мекке, — понятливо продолжила Сфорца. И останется всем нашим войскам другая работа — трофеи, а ещё перевозка оравы женщин и детей разного возраста отсюда в Джедду. Нужно не забыть про запасы провианта. Лучше взять отсюда, чем возить из Суэца на кораблях.

— Все равно возить придётся многое. И сильно думать, сколько в итоге предстоит держать в этой самой Джедде, а может и не только в ней, огромное количество ни разу не симпатизирующих нам людей. Кормить, лечить, следить, чтобы не сбежали. При этом не допуская жестокости. Особая ситуация, в которую нас угораздило вляпаться из-за особо едкого дерьма, плещущегося у головах мамлюкского султана с его окружением.

На мои высказывания Катарина давно уж не обращала особенно внимания. Привыкла, как и многие другие, что некоторые представители рода Борджиа способны не просто чудить, а делать это и с размахом, и замысловато. Вообще. «чудачества» королей и императоров, они порой становятся образцом для подражания придворной элиты, а там и более широко распространиться в состоянии. Ну а я — и с некоторых пор Белль, как только стала Алисой-Изабеллой — с полным пониманием ситуации всё ускоряли и ускоряли переплавку «ментального фона» вокруг нас от привычного здесь, в начале XVI века, к привычному для нас, выходцев из века XXI, пусть и иной ветви реальности. Собственного комфорта ради, спору нет, но ведь он, комфорт для себя любимых — очень важный, если вообще не один из важнейших факторов. Плевать, что поначалу многим те или иные действия, выражения, образ жизни и мышления казался теми самыми чудачествами правящих особ. Стали перенимать сперва близкие, потом те самые придворные, а потом «круги по воде» стали расходиться всё дальше, в то время как в эпицентр бросали всё новые и новые камни, порой весьма тяжёлые, значимые для аккуратно «переплавки» сознания европейцев.

Присутствие рядом прекрасной дамы, пусть и ни разу не моей, но просто эстетически радующей взор — это неплохо отвлекает от не самого приглядного, про продолжало происходить в Мекке. То есть уже заканчивалось, но последняя вспышка, она порой самая яркая и ожесточённая. Скопившиеся внутри мечети фанатики реально готовы были умереть, что и делали, устилая телами путь для наших воинов и идущих в авангарде тамплиеров. Именно в авангарде, поскольку удержать их от подобной славы я, по положению гроссмейстера Ордена, просто не мог. Да и не хотел, если честно. Как ни крути, а сейчас на очередной — и очень значимой — странице летописи мировой истории ставилась жирная такая точка. Запад наконец-то в полной мере пришёл на Восток, теперь не отвоёвывая бывшее своим, как это случалось с Реконкистой, Константинополем, возвращением Иерусалима и прочего, не столь символического. Сейчас мы брали то, что всегда было Востоком, одно из его настоящих «сердец», символов, который ценен ещё и тем, что сюда не ступала нога европейца как хозяина положения. Пусть этот город не был нам нужен, плевать. Что мы не собирались его удерживать в целом и даже сколь-либо долгое время. Символы, всё дело в них.

Там почти нет женщин, Чезаре, — наблюдающая в подзорную трубу Катарина сообщила то, о чём я и сам уже знал, но рад был услышать известное ещё раз. — Неужели решили, что такое слишком даже для них?

— Слишком хорошо думаешь о сотворивших весь этот ужас, Львица. Тут иное. Собравшиеся на защиту своих святынь магометане желают если пасть мучениками у своей Каабы и Чёрного камня, то в окружении таких же, как и они, но не рядом с женщинами, которыми, по их представлениям, можно и нужно «торговать на базаре. как мешком орехов». Не-ет, тут нам просто повезло, что фанатичная вера пересилила даже то, что сказал им аж сам Хранитель Мекки и Медины, вдохновитель всего этого паршивого джихада, мамлюкский султан. Воистину повезло!

Никаких шуток, реальное везение. После всех ужасов штурма города, после возни с многочисленными пленными, большая часть которых была женщинами с детьми, завершить оный обычной по большому счёту резнёй наших давних и естественных врагов — оно словно глоток родниковой воды после «дегустации» разносортных помоев.

Молчание. Оно не повисло между мной и Сфорца мрачной тучей, а просто… символизировало предельное внимание к тому действу, которое мы наблюдали лишь частично с помощью подзорных труб. Последняя фаза битвы за Мекку должна была скоро закончиться, невзирая на число врагов, которые набились внутрь Аль-Харама. Их додавливали преимуществом в вооружении, тактике, классе бойцов. Число, оно с определённого момента развития перестаёт быть действительно значимым аргументом.

И не долго, и не коротко, а примерно ожидаемый срок прошёл до того момента, как стало окончательно ясно — Мекка пала, сопротивление последних защитников сломлено, ну а город наш. На некоторое время, но точно наш, без сомнений и колебаний.Это доложили примчавшиеся аккурат от стен Каабы рыцари Храма, числом аж в целую пятёрку, причём было видно — все они только что из боя. Помятая броня, кровь — вроде не своя, что радовало — взгляды людей, которые душой и мыслями ещё там, в сражении. Сказанные же ими слова были просты и понятны: «Мекка пала, гроссмейстер!»

Да, Мекка пала, но мы не те. древние римляне. А потому вовсе не намерены каким-либо образом повторять ситуацию с Карфагеном. Символическое взятие города, обычная воинская добыча и… Чёрный камень. Пришло время, теперь оно действительно пришло.

Вот я и не просто в Мекке, а аж внутри Аль-Харама, она же Запретная мечеть. Были запреты, да только сплыли… вместе с теми, кто её защищал. Сейчас воткруг творилась настоящая суета с выносом трупов, засыпанием песком луж крови, вообще приведением места в относительный порядок. Пускай мы и не собирались оставаться в городе долго, но термин «долго» может быть весьма и весьма относительным. Лично меня очень уж смущал сам факт непонятной мне активации артефакта. Другие по умолчанию в пассивном состоянии пребывают, а тут вон оно как! И не намёками он «объявил» о готовности сработать в нужных или там достаточно умелых руках понимающего человека, а просто взял и… засиял, порой, словно забавы ради, выжигая глаза посмотревшим на него в неудачный момент времени. Хорошо ещё, что лишь раз в сутки и с момента последнего такого «фокуса» прошло лишь пять часов. То есть времени на исследование с запасом. Первичного исследования, ведь насколько оно затянется — разве что высшие силы и ведают. Какие именно? Ну…. как по мне, те, которые ходят по Дороге Миров, как по коридорам родного дома, к тому же отнюдь не первую сотню лет. Ведь в существовании подобных созданий я уверен практически на сто процентов… в отличие от иных, чисто мифологических.

Вокруг собственно Каабы никого, как и было приказано. Поблизости тоже, лишь в относительно дальнем оцеплении стоят рыцари Ордена Храма, скованные чётким и однозначным приказом, от меня полученным. Приказ прост: «Чёрный камень может быть опасен, никому не подходить. Лишь тот, кто разбирается в подобных вещах, может попробовать понять, что он такое и какой силой обладает».

Потому в руке копьё Лонгина, на поясе в специально сделанных футлярах три статуэтки-артефакта, наследие первых тамплиеров. Именно те артефакты, которые могут помочь. Которые должны помочь и, я чувствую, без этой самой помощи никак не обойтись.

Причина? О, она есть у всего, у моей серьёзной тревоги в том числе. Если для того, чтобы почувствовать, ощутить на себе или вообще действие уже знакомых артефактов, требовалось взять их в руку, дотронуться или находиться рядом — как в случае со статуэтками тамплиеров — то вот от Чёрного камня прямо-таки шибало по разуму чем-то таким особенным, но несомненно энергетическим. Плохо шибало, с ходу настраивая лично меня на очень подозрительный лад. Оттого и приказ не соваться, если и подстраховывая, то исключительно издалека, со стороны.

Шаг вперёд, ещё шаг. С каждым шагом расстояние до Каабы и вмурованного в неё Чёрного камня сокращалось, ну а моей голове становилось всё печальнее. Вот уж действительно — обычная и привычная — даже несмотря на смену тела и переселение в иной мир — реальность резко закончилась, началось нечто иное, щедро приправленное мистикой. Сам туда влез, знаю, но иначе просто не мог. Имея шанс такого рода. им не воспользоваться… Нет уж, я бы сам себе никогда подобного не простил! Плюс собственно Дорога Миров тянет к себе так, как никакому промышленному магниту не снилось. Эх, расклад! Потому и предварительная подготовка… длиной, как я надеюсь, на всю долгую и в здравом состоянии жизнь вот этого, уже второго для меня по счёту тела. И изучение нужного, и получение с развитием необходимых знаний и силы.

Мысли в голове неслись, словно пришпоренные, а меж тем стена Каабы с вмурованным туда артефактом была совсем рядом. Сама же Кааба… Древняя постройка однако, к тому же более восьми веков не перестраивавшаяся, лишь косметическими ремонтами затронутая. Восточная и западная стены — примерно метров по 14. Северная и южная, те поменьше, около десяти каждая. А вот Чёрный камень был вмонтирован в восточном углу, на высоте примерно полутора метров. По факту, осколки некогда, полагаю, целого камня, скреплённые между собой строительным раствором, размера этакпятнадцать на двадцать сантиметров, изначально чёрно-красного цвета — это если не брать в расчёт мифов, в коих камень сначала был цельным и белым, а потом стал иным из-за грехов людских. Ну и как обрамление — массивная серебряная оправа.

Сейчас артефакт сиял всеми цветами, которые менялись то быстро, то медленно. причём в совершенно хаотическом порядке. И каждая такая смена цвета-сияния сопровождалась… Твою же мать, да это реально попытка воздействовать на мой разум. Сначала они, попытки эти, были едва заметными. Но их сила всё нарастала и нарастала, становясь куда как более весомой и… опасной.

Отступление, пускай даже тактическое? А вот хрен вам всем в известные дыхательно-пихательные! Не первый раз сталкиваюсь с артефактом, да и начальные теоретические знания о них удалось получить сразу из двух источников: от такого же, как и я, попаданца в этот мир; от того самого безымянного тамплиера, бывшего одним из Хранителей реликвий Ордена Храма и ушедшего с немногими себе подобными по той самой Дороге Миров, оставив триаду артефактов в качестве «наследия достойным». Я это самое наследие получил, начал пользоваться, а потому… То самое достоинство, оно просто не позволяет отступать при первых же признаках угрозы. Мало ли кто и когда мне угрожал что в первом, что в этом мире. Где они теперь, угрожавшие? То-то и оно, что немалой частью души покинули их тела в результате, хм, действий насильственного характера, выполненных лично или посредством помощников, прямо или косвенно.

Подобное подобным! Это я про артефактное воздействие. Если что-то давит тебе на разум неестественным образом, то почему бы не попробовать использовать в качестве защиты другую мистическую чудасию. Хотя б то самое копьё Лонгина, которое у меня в руке. «Потянуться» к нему — не рукой, она и так обхватывает уже скреплённое воедино, ранее поломанное древко — а мысленно, добавив некую толику того, что артефакты забирают у нас в качестве платы за свою активацию.

Разом полегчало. Давление на разум не то чтобы совсем исчезло, просто понизилось до совсем уж ничего не значащего уровня. Неприятно, раздражает, вроде комариного писка, но по большому то счёту так, пустышка. Пока, по крайней мере. А вот чтобы всё так и оставалось, я, приблизившись к Черному Камню, не стал до него дотрагиваться просто рукой или взаимодействовать иным образом, а предпочёл совсем уж перестраховаться, начав копьём Лонгина чертить на каменной плите под ногами то самое ритуальное построение, предназначенное уже для иных трёх артефактов. Сил на это хватит, чувствую. Научился уже за прошедшее время и определять подобное и даже дозировать прикладываемые при задействовании копья Лонгина усилия.

Быстро провожу нужные линии, окружности, рисую символы, часть из которых так пока и оставалась для нас, Борджиа. загадкой. И статуэтки в нужные места: первую, вторую… третью. Делаю это, чувствуя, что Чёрный камень явно не закончил преподносить мне сюрпризы. Интуиция? И она тоже, но не только. Тут уже нечто большее, появляющееся у всех нас, кто серьёзно и на постоянной основе начал «общаться» с артефактами, по факту мистическими предметами, источниками того, что в моём мире довольно иронично называли паранормальщиной. Ну-ну! Там то может и так, но здесь, а, вполне себе вероятно, и в прежнем мире, просто не сумел добраться до таких тайн. Полностью не сумел, ведь и по сути случая хватило, чтобы душа, вылетев из тела, оказалась не абы где, а отправилась в иной мир по вполне конкретному адресу, о чём я нисколько не жалею.

Готова триада артефактов, по сути являющаяся неотъемлемыми частями друг друга, просто на три части «разделённая». Последние штрихи в ритуальном построении и вуаля, активация уже и их в компанию с так и продолжающим действовать в настоящем, истинном режиме копьём Лонгина.

Обострение разума, уже хорошо знакомое, но на сей раз не только и не столько оно. Теперь, стоило посмотреть на Чёрный камень, как в его сиянии, постоянно меняющемся, становилось очевидной некая инстинктивно понимаемая закономерность. Более, того, становились видны некие странные символы, чередующиеся всякий раз, как менялся цвет оного сияния.

Символы — это хорошо, это просто замечательно. Запоминать оные — рискованно. Можно ошибиться в какой-то мелочи и в результате полный швах вместо чего-то, вероятно, действительно ценного. Потому, опустившись на колени и положив на них копьё-артефакт — дабы не терялся контакт, а подобного, по ранее проведённым опытом, после первичной активации вполне себе хватало — достаю лист бумаги, карандаш и… начинаю зарисовывать то, что не должно быть отброшено в сторону и тем паче потеряно.

Странные символы, много символов. И абсолютно чужие, от них словно чем-то зловещим и бесконечно далёким от человеческой психики несло. Десяток, второй…. двадцать семь ровно. Никаких ошибок, я предпочёл ещё немного подождать, но окончательно в этом убедиться. Теперь можно было убрать лист бумаги, уже представляющий немалую ценность из-за начертанной на нём информации. Собственно символы, последовательность их «возникновения», примерные представления о частоте оных. Пофиг, что предстоит неведомо сколько расшифровывать, такие знания ценны уже самим фактом своего существования.

А сейчас можно осторожно, со всеми предосторожностями… дотронуться до того, что называется Чёрным камнем. Встаю, но при этом остаюсь в центре ритуального построения, затем протягиваю руку и кончиками пальцем дотрагиваюсь до артефакта…

Шок! И с огромным трудом, опираясь за собственную волю, а также на силу, как оказалось, защищающую и подпитывающую со стороны собственных артефактов, сохраняю здравый рассудок… равно как и зрение, и вообще способность продолжать. Долбаный сюрприз в виде яркой вспышки ни разу не порадовал, особенно учитывая тот факт, что прикосновение, оно действительно много чего мне дало. В частности и особенно — понимание, куда я… мы все чуть было не вляпались.

Ловушка! Коварная, многоступенчатая, рассчитанная на естественную для не столь давно ступивших на Дорогу Миров и понявших всю важность собственно артефактов людей. Тот самый «огонь», на который порой так охотно делят наивные бабочки, а порой и разные не совсем умные птицы. Огонь-обманка. Нет, даже не так. Огонёк-светлячок, который «зажигают» столь экзотические создания как глубоководные рыбы-«удильщики». Тот самый, ориентируясь на который, добыча сама заплывает к ним в пасть, после чего происходит «ам» и наивное создание отправляется в желудок вечноголодного проглота.

Туманно звучит? Не без того, спору нет. Только стоит ли ставить это мне в вину. Учитывая, что я только что отразил более чем опасную атаку на собственную суть. Ту атаку, которая должна была, по ситуации, либо выжечь разум, превратив пускающего слюни идиота. Либо… заместить моё сознание на иное. Не мгновенно, после некоего временного периода, во время которого тело Чезаре Борджиа лежало бы у Каабы бессознательной грудой материи, а дух Кардинала, начинающего Странника по Дороге Миров, отправился бы… Похоже, на ту самую Дорогу, но в ослабленном состоянии, а вдобавок ещё и с неким «маячком», по которому найти меня было бы легко, просто и с однозначно печальными последствиями. Насчёт последнего сомневаться даже не приходилось, хотя прямо вот железобетонных доказательств привести я банально не мог. Только и ощущения за глаза хватало, равно как и воющей, аки пароходная сирена, интуиции, которой я давненько доверять научился.

Что мне помогло отразить ту самую атаку на разум, произведённую Чёрным камнем? Другие артефакты — копьё Лонгина и статуэтки Ордена Храма. Особенно последние, поскольку, будучи помещённые в правильное построение, оказались способны не только усиливать разум, но и защищать. От многого, лежащего за пределами банального, но столь естественного для многих вульгарного материализма.

Вспышка, ещё одна. Ещё… Целая череда. На сей раз разноцветных, поскольку в коварный артефакт оказалось встроено много чего волей неведомых создателей. Чёртов артефакт пытался пробить мою защиту. Опирающие также на артефакты, но вместе с тем именно эта «настойчивость» давала мне возможность, хоть и с огромными усилиями, понять суть уже самого Чёрного камня. И то, что я видел, что понимал — оно являлось настоящим шедевром. Настоящий многопрофильный артефакт, состоящий из целого набора отдельный функций, соединённый условной «оправой» в единое целое. От простого к сложного, от сложного к простому, от одной крайности к другой… и всё это никоим образом не мешало частям являться единым целым.

Воодушевитель. Ох не зря его установили в Каабу как условный «центр», средоточие веры. Эта штука собирала условные эманации толп верующих, перерабатывала, после чего исторгала обратно, поддерживая и усиливая не просто веру саму по себе, а устойчивое желание расширять «ареал присутствия», который и выражался в стремлениях ислама захватить побольше «жизненного пространства» Иными словами, каждая волна паломников, оказывающаяся в Мекке, контактирующая с артефактом. Она, вернувшись в родные края, распространяла полученное и на других, там не бывших. Эффект был куда слабее, но он был, а вот нюансы подобного взаимодействия… увы, пока лично у меня не хватало знаний понять, как это происходило. Ничего, если дать достаточное время на изучение и собственное развитие- и с этим получится справиться.

Манок-ловушка. Ой не зря именно этот артефакт — пока что единственный из тех, с которыми мы, Борджиа, столкнулись до сего момента — проявил себя явно и открыто, словно бы сам по себе, да ещё и так ярко. Сияние, ослепление тех, кто попадал под ежесуточные вспышки — это именно что действие артефакта в постоянном режиме, без каких-либо воздействий извне. Что вы говорите, методы получения энергии на подобное? Те самые паломники, идущие в Мекку. По малой толике от каждого, вот и «полна коробочка», даже через край выплёскивается. Причём выплески, те самые вспышки, тоже использовались, а не рассеивались без цели и смысла.

Почему вообще включился режим манка? И тут не было особенных тайн. Просто Чёрный камень работал ещё и в качестве сенсора, отслеживая вспышки родственной энергетики в огромном радиусе. Не удивлюсь, если этот самый радиус распространялся на всю планету. Собственно, а что мешало то? В теории ровным счётом ничего, учитывая, что об используемой артефактами энергии мне пока известны сущие крохи. В любом случае, как только уровень используемой артефактами энергии превышал некое пороговое значение — то бишь появлялись люди, знающие о сути подобных вещей и начинающие их использовать — Чёрный камень задействовал активный режим и тем самым привлекал к себе внимание. Привлекал не просто, а с целью либо по примитиву выжечь мозг подошедшему к нему человеку, понявшему суть артефактов, научившегося азам использования той самой особенной энергии, либо… Да, был ещё и второй вариант. при котором не возникало внезапного трупа, а образовывался иной расклад — новое сознание в старом теле… скорее всего, как я полагаю, в очередной раз. Противостоять этому было можно, но лишь если твоя воля и сила духа перевешивала то, что заложили в сей многопрофильный артефакт. Собственная сила или же сцепленная воедино с артефактными костылями, как в моём конкретном случае. Выкусите, собаки страшные!

Было ли подобное раньше? Да кто ж его знает. Пока он находился тут, в Мекке, являясь частью Каабы — однозначно нет. Хроники бы не могли вымарать память о подобном. А вот раньше, тут ещё бабушка надвое сказала. Лично я без понятия, но ни разу не исключаю, что эта штуковина была в этой реальности задолго до нашей эры, а может ещё и во времена совсем древних цивилизаций. Всё может быть, ведь жизнь, как снова и снова доказывалось — она очень многогранна, причём часть граней остаётся скрытой для большинства не то что простых людей, но и активных исследователей тайн бытия.

Усилие уже с моей стороны, попытка проникнуть ещё глубже, на ещё один, доселе скрытый уровень работы артефакта и… Вуаля, готово!

Сенсорика, она штука такая, многогранная. Можно отслеживать общий фон энергии, а можно и прощупывать мир в поисках мест её концентрации, то есть артефактов в активном или же спящем режимах. Можно и. как оказалось, здесь были аж несколько режимов.

Паутина, вот что мне напомнила представшая перед внутренним взором картина. Та самая, центр которой находился тут, в Мекке, а нити раскинулись вот реально по всему шарику. Нити очень яркие, средней интенсивности и едва заметные. И сразу было понятно, что каждая категория собой представляет. Яркие — это те артефакты, которые сейчас находятся в активном режиме. И таких… да, таких сейчас ровно два, они почти вплотную с центром паутины, копьё Лонгина и статуэтки Ордена тамплиеров. Кстати, насчёт копья тоже вопрос — оно было создано или изменено специально в год перемены эпох для конкретной цели или же тоже, хм, всплыло из более древних времён, после чего было использовано с конкретной целью? Загадки и нет пока на них никакого ответа!

Нити средней яркости, они для тех артефактов, которые уже выведены из состояния условной спячки, но в конкретный момент не используемые. Ага, их у нас пять, причём четыре ведут в сторону итальянского «сапога», а одно за океан, в сторону той самой мезоамерики, а точнее того места, где находится империя Теночк. Карта Пири-Рейсса и загадочные пока золотые пластины — три набора оных — однозначно являются той самой чётвёркой артефактов. Что до последней нити, уходящей за океан, к ацтекам — это наверняка триада хрустальных черепов. Именно триада, но вместе с тем являющаяся единым целым. Аналогично моим статуэткам, что сейчас используются, защищая мой разум и помогая мне проникать в сущность Чёрного камня.

И всё, больше ничего подобного нет. Что же тогда есть? Нити бледные, но зато их несколько десятков. Ведущие в самые разные места. Обе Америки, Европа, Азия, северная часть Африки, несколько даже в сторону Антарктиды протянулись, тем самым показывая, что по крайней мере в этом мире данный континент когда-то был чем то большим, нежели банальная, лишённая жизни ледяная пустыня. Любопытно, однако!

Любопытство, к слову, ничуть не помешало мне делать заметки касаемо того. какая нить куда ведёт. Такое и увидишь, так ни хрена не забудешь! И будь я проклят, если в ближней и среднесрочной перспективе в самые разные стороны не отправятся дополнительные поисковые группы, целью которых будет выяснить конкретику, а затем и получить те самые артефакты, покамест неизвестной сути и назначения.

Очередная попытка таки да взломать мой разум, которую уже привычно сбрасываю, благо с каждым разом это получается всё более естественно. Причины? Надо подумать, но ни разу не исключаю, что этакая экстрим-тренировка уже много чего способна дать. Если же добавить ещё и…

Стоп машина! Очередная попытка атаки, но направлена не на меня, куда-то в сторону, минуя мой разум. Это может означать… а что? Твою ж мать! Рву контакт с Чёрным камнем — благо уже успел узнать всё необходимое — и, чувствуя заметное головокружение и слабость во всех частях тела, оборачиваюсь, меж тем не выходя за пределы центра ритуального построения. И остатком того самого, возникшего при контакте с мощнейшим артефактом, восприятия, не чувствую, а вот реально вижу, как вспышка бьёт не по площади, а по вполне конкретному человеку — по одному из членов Ордена Храма. Не могу понять, по кому именно, но чувствую, что тот если и не упал в обморок, то уж точно покачнулся, поплыл, сложно пропустивший несколько мощных ударов боец на ринге. А ещё… Ну да, чего тут удивляться то? Не можешь выжечь мозг и убить либо заменить сознание чужака на чьё-то иное? Ищи обходной путь, используя Чёрный камень как возможность переправки в этот мир ментальной матрицы того, кто на многое способен. С целью? Как я полагаю, уничтожить меня, а заодно и всех других попавших в тела местных из иной реальности либо реальностей. Этакие «защитные механизмы», непонятно кем установленные. Наверняка какими-то силами, заинтересованными в том, чтоб по Дороге Миров не шлялись всякие-разные.

Ещё одна вспышка, ещё… И непонятные вспышки-лучи, числом два, отправляются куда-то совсем далеко. Куда-то? Ой, а ведь есть у меня одна очень нехорошая гипотеза, способная оказаться истинной. Для её же подтверждения придётся разобраться, в кого попало энергетическое воздействие вот прямо тут, в Мекке. В кого из собратьев-тамплиеров, если быть совсем точным.

Матерясь по себя совсем уж нецензурными и многоэтажными конструкциями, поднимаюсь на ноги, вновь и вновь осматривая окрестности. Стыл и срам, однако! Не кому-то, а конкретно мне. Ведь если бы был самую малость более внимательным — наиболее яркое и очевидное изменение вокруг заметил бы сразу, а не спустя десяток секунд.

Чёрный камень. Совсем недавно он сиял, вспыхивал, вёл себя крайне агрессивно и с вполне конкретными намерениями. Сейчас же… Можно было подумать, что он всё, вернулся в прежнее, пассивно-выключенное состояние. И лишь как следует к нему присмотревшись, удавалось заметить едва заметную, но всё же не иллюзорную искорку внутри артефакта. Дескать, выключился, не то исчерпав энергию, не то просто выполнив предельно возможную задачу. Только вот сколько времени продлится это самое отключение? Тайна велика сие есть.

Впрочем, сейчас немного не до артефакта. И вообще, я не настолько идиот, чтобы, узнав ранее неизвестное, даже думать о том, чтобы тащить эту мину со скверным характером и однозначно заточенную против мне подобных в Рим. Проклятье! Да вообще куда-либо, равно как и думать о возможном скрытии или уничтожении. Подобное — и это уже не гипотеза, но то, что удалось понять, изучая артефакт во время ментального с ним контакта — приведёт к такому всплеску иномирового внимания, что таки ой. К подобному ни я, ни мой ближний круг однозначно не готовы. Посему просто сделать вид, что всё идёт так, как и должно идти, оставить нового «знакомца» в стене Каабы, после чего свалить отсюда подальше, вместе с тем по возможности отслеживая дальнейшее поведение артефакта, надеясь, что следующая вспышка активности если и будет, то крайне нескоро.

А ещё… Ещё есть с кем поговорить. Вдумчиво, обстоятельно, причём собеседник однозначно должен быть скован по рукам и ногам, чтоб и дернуться не мог. Вот нутром чую, что тут никакие меры предосторожности излишними не окажутся.

Удивление. Именно это всеми силами пытался изобразить Антонио Сальетти, адъюнкт-рыцарь Ордена Храма, когда его вежливо так, осторожно, но с предельной серьёзностью разоружили и взяли под самую жёсткую охрану. Хорошо, что другие тамплиеры умели «складывать два и два», а потому могли связать внезапный «приступ дурноты» с кратковременной потерей сознания, нахождение рядом с Чёрным камнем Каабы и крайней осторожностью к подобного рода «совпадениям».

Никаких шуток, никакой недооценки возможных проблем, способных обрушиться на головы именно нас, рода Борджиа. Ведь именно я со своим ближайшим кругом знали, что такое эти самые артефакты и как они связаны с такой штукой, как Дорога Миров. А посему… В Рим сразу, незамедлительно было отправлено адресованное Белль, Лукреции и Бьянке послание. Его смысл? Рядом враг, причём он может оказаться в любом теле. Однако есть и признак, по которому его можно обнаружить — в упомянутый день и даже более того, час с минутами он должен был либо лишиться сознания на короткое или не очень время, либо испытать приступ сильнейшей головной боли. И хвала богам и каким бы то ни было иным высшим силам, что это произошло отнюдь не в тёмное время суток. Ночью то немалое число людей просто спит, причём свидетелей оного сна найти, хм, сложновато будет.

Зато уж ввести повышенные меры безопасности, быстро и чётко профильтровать охрану и всё в таком духе — на это у адресатов, а особенно у Изабеллы, навыков и опыта предостаточно. Главное, чтобы письмо дошло быстрее, чём неизвестный засланец начнёт действовать. Я ведь ни шиша не знаю относительно того, в кого именно может произойти вселение чужого сознания. Какие, так сказать, подходящие условия, по каким критериям осуществляется выбор. Вместе с тем… ну да, у меня есть особо ценный «язык», которого надо постараться заставить говорить. Вопрос тут лишь в том, какими именно средствами это реализовать. Позиция у меня очень уж шаткая. Чем можно угрожать тому, кто, как я предполагаю, как подселился в тело адъюнкт-рыцаря Храма, так и улизнёт обратно при гибели оболочки? Не знаю, но пробовать всё едино надо. Очень надо, ведь даже крохи полученной информации будут очень дорогого стоить!

— Я не понимаю, Чезаре, — как и всегда в моменты душевного волнения, Раталли отбрасывал в сторону церемониал, обращаясь ко мне по имени. И ведь, что характерно, знал, что может это делать практически всегда, помимо совсем уж официальных мероприятий. Но пользовался подобным правом друга и близкого мне человека… отнюдь не часто. Впрочем, у каждого свои заморочки, в которые лезть не стоило. — Что случилось с Сальетти, почему он теперь скован по рукам и ногам? Орден верит своему магистру, но у многих всё равно появятся вопросы. А слова, что он 'поражён враждебным влиянием Черного камня… После копья Лонгина, реликвий прежних Тамплиеров, увиденного сейчас — тебе верили и будут верить. Только хочется, чтобы ещё и осознавали происходящее. Ты сам говорил о вере слепой и осознанной.

— Сальетти уже не Сальетти и будет ли им когда-нибудь — вопрос сложный и однозначного ответа не имеющий, — приоткрываю карты. — Никакой «одержимости демонами», но некоторые… артефакты, как оказалось, могут не только рубить сталь и камень, но и творить нечто совсем невообразимое для большинства. Например, заменять душу в теле.

— Боже, храни нас…

— Не сохранит, — прерываю Винченцо на полуслове. — По множеству причин, ни одна из которых тебе не понравится, друг мой. Игры высших в сравнении с человеком сущностей, они очень особенны. Можно или принимать свое положение пешек либо фигур различной ценности в этих игрищах, как делает большинство, даже не пытаясь что-то изменить, или… поступать так, как это делаем мы, Борджиа. Поверь, копьё Лонгина и прочие ему подобные артефакты стали «творить чудеса» отнюдь не по «милости божьей». Это мы, перешагнувшие определённую черту люди, заставили артефакты пробудиться и покориться новым хозяевам. Никакой святости, никакой богоизбранности — исключительно разум, воля и сила духа тех, кто поставил перед собой цель и к ней идёт

— Я понимаю, хотя это и звучит опасно даже теперь, когда нет ни инквизиторов, ни прочих, — вздохнул бывший кондотьер, а ныне один из ключевых полководцев империи. — Но чтобы не только поверили, а ещё и поняли большинство храмовников — тебе, Чезаре. нужно будет показать нечто… нечто такое, особенное что ли!

— Что-нибудь уж сумею придумать, — приободрил я Раталли перед тем, как отправиться туда, где содержался тот, кто раньше был один из членов Ордена Храма, адъюнкт-рыцарем Антонио Сальветти.

Не подвал, не нечто непотребное, а вполне себе обычная комната в одном из наиболее сохранившихся и в то же самое время достойных моего нынешнего статуса зданий Мекки. И скованный по рукам и ногам пленник, которому и пошевелиться то было сложно, не говоря о том, чтобы попробовать освободиться. Охрана опять же… покинувшая помещение, как только это было приказано.

Разговор тет-а-тет, именно такой формат и без вариантов, равно как и гарантия того, что подслушивать нас никто не будет. Закрытая дверь и, конечно, отсутствие у охраны желания подслушивать. Остаётся лишь извлечь кляп, поскольку были реальные опасения насчёт откушенного языка и попытки таким образом самоубиться. Ну а определённые «заготовки» на случай удачного или не очень стечения обстоятельств также успел соорудить. Получится применить — отлично. Не получится… невелика потеря.

— Не желаю тебе здравствовать, неведомый гость с Дороги Миров, но вот приемлемого для нас обоих разговора и исхода оного поделать вполне могу, не кривя душой, — начал я, уже по глазам пока безмолвного собеседника видя, что он меня не только понимает, но и иллюзий особенных по поводу ситуации не испытывает. — Ты провалился с самого начала, оказавшись не в состоянии исполнить порученное тебе. Остальные двое… Ничего не скажу за того, чей дух отправился куда-то туда, в сторону империи Теночк, но вот направившемуся в Рим тоже ничего хорошего не светит. Предвидено, а значит подобраться к кому-то из посвящённых в определённого рода тайны тоже навряд ли получится.

Молчание. Только внимательный взгляд без тени ненависти — что удивило, поскольку либо наёмник, либо до поры скрывает истинное отношение — но зато с явственно проглядывающим интересом исследователя.

— Не люблю монолог, предпочитая пусть и ограниченный, но диалог. Договоримся о переходе именно на эту форму взаимодействия?

— Не вижу смысла, — распечатал свои уста бывший Сальетти. — Тебе нужно что-то от меня. Мне от тебя… Нужное недостижимо. Остаётся только покинуть это тело, остановив сердце или откусив язык и захлебнувшись кровью.

— Нужное, как я полагаю, моя… не смерть, но уничтожение тела. Так?

Кивает, зараза этакая, хорошо хоть не пытаясь скрывать очевидного. Ну-ну, а попробую закинуть крючок, авось да клюнет жирная рыбка.

— Вот ты говоришь, что остановишь себе сердце. Знаешь, ведь остановил бы уже сейчас, если бы мог. Но не останавливаешь. А значит… Не можешь вообще или не в состоянии пока это сделать. Может просто тело ещё недостаточно сроднилось с новой душой? Я ведь правильно понимаю, что требуется определённый адаптационный период, лишь после которого дух и материя сливаются воедино. Появляется возможность использовать как все телесные возможности, так и ту самую, особенную энергию, дающую силу использования артефактов и не только их. И да, это не вопрос как таковой, скорее констатация реальности.

— Сколько миров, Бегущий?

— Ой какие интимные вопросы стали звучать, цепной пёс высокопоставленной сущности… сущностей, — нарочито добавляю в голос издевательских ноток. — Какой смысл мне на них отвечать, не получая ничего взамен? Или просто не отдав приказ начать рвать твоё нынешнее тело на части. Вдруг да удастся использовать доступные мне средства для того, чтобы пробить барьер твоей сниженной или вообще отсутствующей чувствительности к боли? Сам понимаешь, как я отношусь к тому, кто воплотился в этом мире для того, чтобы обгадить мои далеко идущие планы.

— Пытать одного из своих, верного воина Храма? Я читаю память бывшего хозяина тела, как открытую книгу. Ты, Чезаре Борджиа, называющий себя им беглец от неизбежного, выстроил репутацию так, что не захочешь её замарать.

А кто сказал, что я её замараю? Тебя слышат, пёсик, вот прямо сейчас, причём далеко не один человек. Ты сам, чудовище, признался, что захватил тело их брата по Ордену, выкинув настоящего хозяина… куда-то, сейчас не столь важно, куда именно. Окончательно, безвозвратно, то есть по факту убив. А что услышано несколькими братьями, заслуживающими доверия и достаточно высокого положения, то и другими воспримется как данность, как непреложный факт.

— Ты… ты не мог этого сделать. Выдать себя? Нет, даже вы, бегущие от судеб, не так глупы, чтобы, кроме непокорности истинному порядку вещей, раскрывать себя перед простецами, замкнутыми внутри одного мира, не подозревающими о Дороге. о великом замысле Держателей, о… Ты лжешь!

— Доверие к ближнему кругу, глупец, — усмехаюсь я, разворачиваясь и идя к двери, после чего открываю её и произношу:

— Винченцо, ди Манфреди, зайдите.

Несклоько секунд и вот они, Раталли и один из тамплиеров, сквайр. Та самая заготовка, по сути банальный блеф, но ведь здоровая наглость и готовность рисковать, они порой многое способны дать.

— Вы всё слышали, — на самом деле ничего, но это мелочи. — Новая сущность в теле бывшего ранее тамплиером. Чуждая, враждебная, желающая уничтожить меня и тех, кто мне близок, стремящаяся предотвратить открытие нами, Борджиа. новых мистических знаний тем, кто есть наши верные последователи. Слыша это всё, разве вы отступите от своей верности.

— Нет, магистр, — чеканит Раталли, сейчас донельзя официальный. — Этот, — жест в сторону «Сальетти», — уже не станет отпираться, что он только чужак в теле нашего собрата. Его можно просто убить, но лучше пытать, чтобы рассказал все тайны.

— Да, — склоняет голову сквайр, — это уже не наш брат. Орден просит достойного воздаяния за преступление.

— Услышано, — произношу, после чего вежливо предлагаю обоим удалиться, прикрыв за собой двери. Дождавшись же, вновь обращаюсь к пленнику. — Вот как-то так. Или ещё нескольких ближников привести, чтобы в твоей голове уложились очевидные мысли? Уже ничего не изменится. Знания о как бы запретном начали распространяться. Пробка вылетела из бутылки и обратно её затолкать. Можете попробовать, да только будет ли стоить игра сожжённых свеч? Лично мне о-очень сомнительно. Однако… Ты ведь по любому скоро вернёшься к своему хозяину. Так неужели не хочешь притащить в зубах вкусную косточку, дабы не получить болезненных пинков?

Молчит. Недолго, после чего злобно шипит, пытаясь хоть как-то меня уязвить:

— Ты… вы все… Вы всё равно проиграете. Не убежите. Не скроетесь, не успеете набрать силу. Держатели остановят, не дадут сделать то, что однажды привело к катастрофе! А я уйду и снова вернусь. Не сейчас, не через годы, но всё равно вернусь. Вернусь и посмотрю, как этот мир будет гореть в очищающем пламени, где сгорит вся скверна, вами распространяемая. И не останется ни вас самих, ни того, что вы называете артефактами, что смушают умы с ними соприкоснувшихся. Только сторожевики, только то, что позволит нам держать реальности под суровым, но праведным контролем. Благо общего сильнее стремлений отдельных «я»!

— Всё надеешься на этот, хм, Чёрный камень и ещё кое-что, пока спящее, да? — продолжаю провоцировать, ступая на тонкий лёд догадок, но нутром чувствуя, что подобный артефакт-ловушка и по совместительству «маяк» для притяжения подобных существ не может быть единственным. Не должен быть по всем логическим раскладам. — У меня и других достаточно умений, чтобы контролировать и если не заблокировать приход тебе подобных, то уж точно отслеживать и отлавливать сразу, пока не успели освоиться, затеряться, а потом начать гадить в чужие карманы. А без подобных штук ну что вы можете то, а? Право слово, немногое. И сроки, сроки…

— Отсрочка неминуемого, — сверкнул глазищами враг. Да, однозначный и стопроцентный враг, тут никаких сомнений быть не могло. — Ты знаешь, Бегущий, что как только я вернусь, бросив это тело, к Держателям, то скажу им координаты этого мира. И сюда направятся настоящие, оснащённые всем нужным Экзекуторы, а не одинокие Охотники вроде меня. Они пойдут по самой Дороге Миров, а это не прервать, не остановить. Даже если тебе повезёт и теневые шторма их замедлят… Вместо десяти лет ты получишь двадцать или целых двадцать пять. Жалкие капли в клепсидре вечности! И тебе или оставшимся тут к тому времени уже ничего не поможет. Убежишь из этого мира? Мы узрим след и снова последуем на оступниками. Последуем и найдём! Найдя, скуём дух и забросим его туда, откуда нет выхода, где самое место таким, как ты и сам Искушающий. А теперь… До скорой встречи, изменник!

Выкрикнув последние слова, пленник содрогнулся, застыл на несколько секунд окаменевшей статуей, после чего… обмяк. Мда, тут и проверки то не требовалось, дабы понять — та самая сознательная остановка сердца. Однако я всё ж подошёл, проверил пульс, после чего, убедившись в отсутствии оного, присел на стоящий поблизости стул, обдумывая узнанное. А его, узнанного, было отнюдь не столь мало, как могло показаться на первый взгляд.

Много, очень много новых слов, примерное представление о том, чего можно ожидать от врагов и примерно в какие сроки. Так себе сроки, откровенно говоря, но если не хлопать ушами и с толком использовать последующее десятилетие, то можно будет в должной мере подготовиться. А уж к полноценному противостоянию или банальной эвакуации в случае несопоставимых сил — это время покажет. Ясно лишь одно — артефакты любой разновидности и есть тот самый ключ, воспользовавшись которым можно и нужно развивать как себя любимого, так и близких, а затем и просто признанных в достаточной мере лояльными. Печёнкой чую, нам понадобится всё возможное и даже немного сверх того. Но главное сейчас — это чтобы засланец, отправленный артефактом в сторону Рима, не сумел добраться до кого-то из ближнего круга до того момента, как туда придёт отправленное послание. Мда, остаётся надеяться на не самое удачное вселение, а также на то, что Белль окажется способной и сама по себе, без дополнительных предупреждений, поддерживать нужные меры безопасности. Надеяться… Ждать и надеяться!

Близился к концу 1504-й год от известного события. Вот совсем-совсем близился, до конца оставалось каких-то пять дней. Настроение же было далеко не столь однозначное, как хотелось бы. В том смысле, что мы, Борджиа — как по крови, так и по духу — сумели выиграть важнейшее по сути сражение из всех случившихся до сего дня, но вот про выигрыш в войне можно было только мечтать. Впрочем, всегда стоило быть реалистами и стремиться к невозможному, как говаривал кто-то из философов-экзистенциалистов двадцатого века в моей реальности.

Два с небольшим месяца, именно столько прошло с того момента, как я лично столкнулся не просто с переселенцем из одного тела в другое, а переселенцем однозначно враждебным, к тому же являющимся не одиночкой, не частью малой группы, но частицей некой большой и очень серьёзной организации, возглавляемой существами, именующими себя Держателями. Что они держали, с какими целями? Увы, исключительно намёки и не более того. Зато их намерение во что бы то ни стало уничтожить пусть не наши души — этого они, по ходу, сделать просто не могли — но как минимум тела, а желательно и всё, нами в этом мире сделанное — тут уж, как говорится, ноль сомнений.

Слава… неизвестно кому из высших сил, но однозначно уму и сообразительности Алисы-Изабеллы — попытка «римского вселенца» что-то сделать провалилась пусть не с ходу и не быстро, но всё же окончательно и бесповоротно.

Почему всё произошло именно таким, благоприятным для нас образом? Просто в тот момент, когда Чёрный камень был использован как транслятор «духовных матриц», сама Белль внимательно и во всех нюансах старалась изучить те самые золотые пластины, добытые в закопанном близ Александрии саркофаге. Изучая же, находясь в предельно концентрированном состоянии, не могла не заметить резкое и ощутимое для научившихся чувствовать энергию вспышку, общее изменение «фона». Ощутив же, сопоставила примерное время, в которое я мог добраться до Чёрного камня и вот это вот всё. Любая странность для давней моей подруги и напарницы по делам разным, сложным и рискованным — повод повысить безопасность и нежно пестуемую паранойю. Вот она и объявила условное «осадное положение», настоятельно посоветовав всем действительно близким не то что не покидать замка Святого Ангела, но ещё и минимизировать контакты с людьми. Ну чисто так, на всякий случай. И ведь не зря, ох как не зря!

Кардинал Джованни Конти! То самый, который вроде как ни рыба ни мясо, но находился в коллегии кардиналов ещё в да-авние времена и продолжал в оной пребывать. Как оказалось, именно в него переместилось сознание второго Охотника. Переместилось, как выяснилось позже, прямо во время беседы оного с парочкой епископов в присутствии секретарей и немалого числа слуг. Поскольку и возраст был не самый юный, и здоровье далеко от идеального — замещение души произошло с не самыми лёгкими для тела эффектами. Потеря сознания, пребывание в полубреду более суток… В общем, когда Охотник пришёл в себя и начал осваиваться в новом для себя теле, обладающем, надо признать, отнюдь не малыми возможностями — было уже, хм, поздно. Попытка нанести визит Папе Александру VI с ожидаемым результатом пусть не провалилась, но была отложена. Желание пересечься с кем-то из семьи викария Христа… Учитывая, что Белль и сама до поры не собиралась выползать из твердыни Борджиа, и другим настоятельно не рекомендовала, мотивируя это вполне убедительными доводами — и тут для Охотника всё обломилось с печальным хрустом известных причиндалов. А там и послание подоспело. Моё, из Мекки, доставленное скоростными клиперами по воде и оптическим телеграфом по суше.

При наличии шикарной подсказки сложить два и два, получив в итоге имя кардинала Конти как первого и наиболее вероятного подозреваемого… Как два пальца о пока толком не применяемый тут асфальт. Отправленным Изабеллой храмовникам только и оставалось, что, появившись у дома кардинала — естественно, обложив оный со всех сторон — вежливо предложить тому проследовать на столь чаемую тем встречу с Родриго Борджиа. Тот последовать не захотел и самовыпилился из реальности, даже не удосужившись такой штукой, как остановка сердца. Обошёлся банальным кинжалом, коим и перехватил себе горло от уха до уха. Сделав же это на глазах собственного секретаря, равно как и парочки служанок — оставил у тех, а значит и у римлян в целом стойкое впечатление о причастности к какому-либо из плетущихся против рода Борджиа заговоров. Удачно сложилось, чего греха таить! Разве что Белль сперва мало-мало расстроилась, равно как и Бьянка с Лукрецией. Ненадолго, до моего возвращения в Рим, поскольку в беседе узнали, что подобных типусов нет никакого резона допрашивать по причине способности самоубиться в любое время.

А вот третий Охотник, тот наворотил дел… в пределах своего разумения, конечно. Выполнил частную задачу, оказавшись в теле одного из приближённых тлатоани империи Теночк Маквилмалиналли Акмапитчли. Я, конечно, не забыл отправить предупреждение и этому, хм, коллеге, причём не и каких-либо симпатий, а исключительно из-за того, что планировал выкачать из объекта ещё немного ценной информации. Однако ой! Охотник, оказавшийся в теле одного из момояктли, этих воинов-жрецов — да не простого, а из числа приближенных к телу правителя Теночка — сработал быстро и чётко. Ему только и нужно было, что оказаться в относительной близости от тлатоани, после чего рывок, удар и… В общем, этот тлатоани кончился, несите следующего!

Случилась ли полноценная смута в империи Теночк? Отнюдь, поскольку Маквилмалиналли Акмапитчли, пользуясь опытом своей иномировой жизни в качестве видного деятеля наркокартеля, построил добротную такую иерархию, да и о передаче власти на всякий случай позаботился. Одному из своих сыновей, разумеется, не постороннему хрену с бугра. Только выгоды для нас, Борджиа, с такой замены было куда меньше, нежели на престоле остался бы прежний тлатоани. Обидно, досадно, ну да ладно. Зато появилась возможность либо выкрасть, либо обменять на нечто важное для той стороны триаду хрустальных черепов. Как ни крути, а их ценность для нового тлатоани и его окружения была гораздо меньше той, которую они представляли для нас, понимающих силу артефактов и умеющих её использовать. Были у меня, хм, весомые подозрения, что покойный ни с кем не стремился делиться своими самыми главными тайнами. Психопрофиль очень уж специфический… был.

В любом случае, вся троица проскользнувших в этот мир Охотников была ликвидирована, нами или же другими, что не суть как важно. Важным же являлось иное, ради чего, собственно, и собрались очень узким кругом, включая даже Родриго Борджиа, постепенно восстанавливающегося после инсульта и даже осторожно, при помощи других, но начинающего ходить, пусть и в пределах пары комнат. Более значимые расстояния — тут уж до поры исключительно в кресле на колёсах.

Компания собралась, как говорится, небольшая, зато крайне приличная и значимая. Сам патриарх семейства, его дети числом четверо — я, Лукреция, Изабелла да Джоффре, толку с коего было немного, но всё ж — Бьянка с Мигелем, ради такого случая оставившего дела сербские, да сумевший всеми правдами и неправдами пролезть в этот узкий круг Хуан Борджиа Льянсоль де Романи. Чисто в теории могли бы присутствовать Ваноцца с Хуаной по праву крови и полного к ним доверия, однако… Они сами не особенно то желали участвовать в подобных сборищах, предпочитая узнавать нужное — и в не самом подробном изложении — от кого-то из нас.

— Начнём, наверное, — обведя взглядом всех собравшихся — кого за столом, кого стоящего у стены, как Мигель, или у открытого окна, как предпочла Бьянка — произнесла первые касающиеся сути сегодняшнего собрания слова Лукреция. — Мы снова на войне, причём и враг смутен и сроки начала действительно серьёзных сражений неизвестны.

— Годы. Долгие, — не преминул отметить важный факт Мигель. — Если с избрания Его Святейшества на конклаве прошла всего дюжина лет, а столько всего изменилось… Даже если минет всего десять до появления этих новых и опасных врагов — мы многое успеем.

— Нужно успеть не много, а достаточно, чтобы не уподобиться крысам, бегущим с обречённого потонуть корабля, — привычно для себя выдала очередную порцию яда Белль, с некоторых пор вообще переставшая ограничивать свою истинную суть. Дескать, развитие завершилось, теперь я совсем новая и вообще, посмотрите на Чезаре. если кто не верит в возможность таких вот изменений. — Развитие наук, войска, культуры, продолжение изменения мыслей у не большинства, но действительно важных в империи людей. И поиск новых сил и их источников. Все же понимают, о чём я сейчас.

— Артефакты. Обучение их использованию, а там, если удастся, и способность обходиться без подобного рода костылей.

Тут уж и я вступил в начавшееся обсуждение, благо момент выдался чрезвычайно подходящий. Как ни крути, а тут присутствующие не просто убедились в возможности и действенности использования уже имеющихся у рода Борджиа артефактов, но и почувствовали изменения самих себя в процессе использования оных.

— Ищем, — процедил Льянсоль де Романи. — Полученное тобой, Чезаре, при контакте с Черным камнем, нанесли на карту. Много всего, очень. Мифы и легенды скандинавов, бывшей Киевской Руси, земель французских, испанских и иных европейских, их проверить легче. Сложнее с Новым Светом, Востоком, иными далёкими землями, о которых мы едва-едва знаем.

— Сложно, но искать надо. Настойчиво, упорно, покупая сначала сведения, а потом и сами нужные нам артефакты. Золотом или сталью, смотря какая плата окажется для нас более выгодной.

— Да, сын, — всё ещё с заметным трудом произнося слова так, чтобы они выходили без искажений, подтвердил Родриго Борджиа. — Если Господь не даёт помощи нам, возносивших ему молитвы долгими годами… Что ж, пришло время посмотреть на мир иными глазами. Нельзя отрицать чудеса, даруемые доставшимися нам артефактами. Идущее на благо Борджиа не может быть объявлено проклятым или греховным.

— Ведь что хорошо для Борджиа, хорошо и для империи… даже для всего мира, — хитро так протянула Бьянка, только и ждущая возможности лично поучаствовать в чём-либо авантюрном. — А теперь, после уже третьего для нас Крестового похода, авторитет никто не оспорит.

Что да, то да. Пускай мы и покинули Мекку, но остались как в Джидде, так и ещё в целом ряде прибрежных крепостей, тем самым окончательно контролируя Красное море как собственными силами, так и с помощью союзников, которым тоже достались не самые скромные куски очередного пирога. Плюс заключённый с мамлюкским султаном Аль-Ашрафом Кансух аль-Гаури негласный, но договор. Какой? По сути о возврате ему Мекки в обмен на то, что там будет расположено не то чтобы посольство, а скрытый наблюдательный пост из числа тамплиеров. Цель последнего? Единственная, но крайне важная — наблюдение за поведением Чёрного камня.

Не согласиться тот не мог, поскольку альтернативой была бы полная оккупация столь значимого для всего магометанского мира места и, что логично, падение его личного влияния. А так… Да, очередной проигрыш в войне. Однако Мекку то ему как бы удалось за собой удержать, пускай и ценой потери куска прибрежных земель. Типа Защитник Веры, изо всех сил превозмогая, таки да защитил важнейшую святыню! Ну-ну, пускай пудрит мозги своим подданным и не только им. Нас пока устраивал и такой вот вариант. Факт оставления Чёрного камня на исконном его месте? Объяснялся просто и банально — дескать, больше он угроз не представляет, а перемещать его как трофей — не стоит по целому ряду причин,. Часть из оных была озвучена для широких народных масс, часть же осталась либо для верхушки крестоносцев, либо и вовсе для очень узкого круга посвящённых. Что до покинутой Мекки, так подготовленная совместными усилиями речь об итогах состоявшегося Крестового похода объясняла это со всей возможной убедительностью. Дескать, нам чужие святыни не нужны, а показательная порка и без того была организована. Это если совсем кратко и примитивно выражаясь.

Собственно же султан и его племянничек? Они всё равно помрут, просто не вот оче-очень скоро. а просто скоро. И не во время штурма их укрывищ, а тихо и неожиданно: от яда в кубке или еде либо от тихо свистнувшего в ночи либо ясным днём арбалетного болта. Ну и ещё способы имелись, самые разные. Совершённое ими не прощалось. Никак. Никогда.

Обсуждение временно свернуло в сторону более обыденных дел. Те самые результаты Крестового похода, политическая обстановка в Европе и не только, отношения с союзниками, нейтралами и затаившимися недоброжелателями. Всё это было нужно, важно, однако…

— С делами обычными мы разберёмся, как и всегда, — без тени сомнения вымолвила Лукреция. — Империя будет становиться ещё сильнее, войска умелее, науки двигаться вперёд, всё убыстряясь. Только главная угроза, она вне этого мира. Охотники, Экзекуторы, стоящие над ними Держатели. Дорога Миров, которая связывает привычный и единственный ведомый нам мир и нечто иное, о чём можем только догадываться или опираться на очень обрывочные сведения.

— Мы понимаем, дочь. Поиск артефактов, их изучение. Обучение использованию их и не только. Это уже не раз обговорили. Что ты предлагаешь, кроме известного?

— Совокупить в единое чудеса и науку, отец! Набрав ещё артефактов, сможем изучать и использовать не только сами, не только узким кругом посвящённых, но и… Если в университетах есть теология, она привычна и обыденна, то почему бы не начать изменения. Сначала осторожные, а потом, если получится, и более значимые. Инквизиции больше нет, их последователи если и остались, то сидят тихо-тихо. Репутация организаторов целых трёх успешнейших Крестовых походов заткнёт рты даже тем, кто осмелится поднять голос против.

Ай да Лукреция, ай да «родригова дочь»! По сути она предложила то, о чём я только-только начинал задумываться — обучение не абы чему, а полноценному оккультизму. Не с бухты-барахты, а после того, как отрицать разного рода «чудеса» не получилось бы ни у кого. Более того, немалая часть этих чудес не являлась однозначно связанной с церковью. Всё это плюс напрочь вырубленная поросль инквизиторских сорняков, от коих и корешков то почти не осталось — оно вполне могло дать мощный стартовый толчок подобного рода изучению. Опора на авторитет победителей Крестовых походов, общее влияние рода Борджиа, явную силу возрождённых тамплиеров и тайную Храма Бездны… Что получаем в итоге, если ещё и артефактами соответствующими разживёмся? Верно, зародыши магических академий, как их называли создатели многочисленнейших романов в жанре «фэнтези» в родном времени/реальности. А уж опираясь на их выпускников из числа готовых к переменам юных и не очень представителей европейской элиты, будет куда легче противостоять тем, кто прямо угрожает вторгнуться сюда с не до конца понятными, но однозначно не полезными для нас целями. А посему… да будет так! И пусть враги умоются кровью. Своей собственной кровью, разумеется. Ну а я… Что ж, теперь можно чётко и однозначно сказать: «Совершённого уже не изменить, не вернуть. И сам мир, в котором я оказался, никогда не будет прежним. Зато есть шанс стать гораздо большим, выйдя за запретную черту, увидев реальность и даже реальности вокруг новым взглядом. Шанс есть. Остаётся его не упустить, пусть для этого и придётся сражаться с новым, теперь действительно страшным даже для моей безбашенности и отмороженности врагом. Ну да ничего, не впервой! Ведь даже смерть, как оказалось, может обернуться лишь временным неудобством».

1492, 2 января — падение Гранады (Гранадского эмирата), этого последнего мусульманского государства на испанских землях, знаменует собой окончание Реконкисты. Авторитет Изабеллы Кастильской и Фердинанда Арагонского поднимается на доселе непредставимый уровень.

1492, 8 апреля — умирает Лоренцо Медичи по прозвищу Великолепный, правитель Флорентийской республики, великий дипломат и интриган. Власть переходит к его сыну Пьеро Медичи, чьё положение изначально неустойчиво.

1492, 5 июня — попадание Кардинала в тело Чезаре Борджиа

1492, 25 июля — смерть Папы Иннокентия VIII

1492, 2 августа — начало конклава

1492, 3 августа — начало первой экспедиции Христофора Колумба

1492, 4 августа — окончание конклава, 214-м Папой Римским избран Родриго Борджиа.

1492, 21 августа — Родриго Борджиа, принявший имя Александр VI, коронован папской тиарой.

1492, 1 сентября — становление Чезаре Борджиа кардиналом. Вместе с ним в сан кардинала возведён Бернардино Лопес де Карвахал, посол Кастилии и Арагона при Святом Престоле.

1492, 3 сентября — булла, запрещающая настоятелю монастыря Сан-Марко Джироламо Савонароле проповедовать на землях Флорентийской республики, а также находиться там, объявление его и его сторонников еретиками. Бегство Савонаролы, до которого дошли сведения о готовящемся принятии этой буллы, из Флоренции.

1492, 21 сентября — заключение между родами Борджиа и Медичи союзного договора.

1492, 26 сентября — кардинал Джулиано делла Ровере покидает Рим, направляясь в Остию, город, где у рода делла Ровере много сторонников, а у Папы нет и тени власти.

1493, январь — посланники Александра VI заключают договор с султаном Османской империи Баязидом II об обмене находящегося в Риме брата султана Джема Гияс-ад-Дина на немалое количество христианских пленников из числа воинов, захваченных османами.

1493, 11 февраля — бегство кардинала Джулиано делла Ровере во Францию.

1493, 20 февраля — Александр VI объявляет как самого Савонаролу, так и всех его последователей, не пожелавших раскаяться, еретиками, отлучёнными от церкви.

1493, конец февраля — прибывшие во Флоренцию войска Чезаре Борджиа захватывают — с полного согласия Пьеро Медичи — монастырь Сан-Марко, этот оплот Савонаролы и поддерживающей его флорентийской знати. Пьеро Медичи, поддержанный Римом, объявляет себя герцогом Флоренции.

1493, 15 марта — возвращение Христофора Колумба в Испанию с известиями о Новом Свете и его богатствах.

1493, 4 апреля — смерть «от естественных причин», выразившихся в удавлении гарротой, Джема Гияс-ад-Дина в замке Святого Ангела. На территорию Папской области прибывают последние из выкупленных христианских пленников, что должны составить ядро армии рода Борджиа.

1493, 23 апреля — булла «Об изничтожении оспы». В Риме открываются первые места, где любой человек может получить прививку от этой опаснейшей в то время болезни, уносившей ежегодно многие и многие тысячи жизней, а немалый процент выживших оставляя обезображенными на всю оставшуюся жизнь.

1493, 5 мая — коронация Пьеро I Флорентийского в Риме. Речь «О подготовке к Крестовому походу» и соответствующая булла. В этот же день умирает от яда Джан Галеаццо Сфорца. герцог Милана, отравленный по приказу собственного дяди, Лодовико Моро Сфорца.

1493, 7 мая — консистория, на которой возведены в кардинальское достоинство Диего Уртадо де Мендоса-и-Киньонес, архиепископ Севильи, Франсиско де Борджиа, архиепископ Неаполя, Хуан де Борджиа-Льянсоль де Романи, архиепископ Сполето, Доминико Гримани, патриарх Венеции, Ипполито д’Эсте, архиепископ Эстергома.

1493, 10 мая — булла «О Новом Свете», устанавливающая исключительные права належащие к западу от Канарских островов территории Испании, Португалии и… Святого Престола.

1493, 14 мая — взятие в результате военной хитрости войском Чезаре Борджиа Остии, важнейшей крепости рода делла Ровере, «морских ворот» Рима.

1493, 20 мая — Лодовико Сфорца узурпирует власть в герцогстве Миланском в обход законных наследников, то есть детей отравленного Джан Галеаццо. Вместе с тем. опасаясь чрезмерных осложнений с Римом и Неаполем, он высылает вдовствующую герцогиню и её детей в Неаполь, к родным.

1493, конец мая — войско под командованием Мигеля де Корельи, соратника Чезаре Борджиа, вынуждает к сдаче Арче и Сору, столицы двух небольших герцогств на востоке Папской области, принадлежащих роду делла Ровере. Теперь у главных врагов Борджиа в Папской области остаётся лишь Сенигаллия.

1493, 29 мая — договор между родом Борджиа и Ферранте Неаполитанским о помолвке между Джоффре Борджиа и внучкой короля Ферранте Санчей, герцогиней Салерно и Бишелье. Также заключён оборонительный союз между Римом и Неаполем.

1493, 19 июня — войска Борджиа захватывают Сенигаллию, последние владения рода делла Ровере. Сами члены этого семейства, забрав оставшихся верными людей и сокровища, покидают Сенигаллию морем, пользуясь отсутствием у Борджиа флота.

1493, 27 июня — первая часть французской армии под жезлом маршала Луи де Ла Тремуйля входит в Милан, соединяясь с войсками Лодовико Сфорца, герцога Миланского.

1493, 9 июля — булла «О восстановлении Ордена Храма», де-юре восстанавливающая тамплиеров в правах и объявляющая юридически ничтожным роспуск Ордена и казнь его лидеров. Великим магистром возрождённых тамплиеров становится кардинал Чезаре Борджиа. Вдобавок к этому вместо обетов безбрачия и бедности новые тамплиеры, согласно повелению Александра VI, должны приносить клятвы супружеской верности и отчисления части доходов Ордена в адрес Святого Престола.

1493, 16 июля — умирает Ферранте Неаполитанский, королём Неаполя становится его сын Альфонсо.

1493, 23–27 июля — соединение войск Борджиа и Медичи, «замирение» Болоньи. Попытавшийся 'играть в независимость фактический правитель Болоньи Джованни Бентивольо отказывается открыть ворота и впустить войско Чезаре Борджиа, посланника Папы Римского, своего сюзерена де-юре. После обстрела крепостных стен и довольно больших разрушений на отдельном участке, Бентивольо с союзниками вынуждены капитулировать. Болонья переходит под власть Ордена Храма и его великого магистра, а бунтовщики изгнаны с конфискацией большей части имущества.

1493, 2–5 августа — римско-флорентийские войска входят на земли герцогства Модена, принадлежащие Эрколе д’Эсте, герцогу Феррары и Модены. Последний отвёл свои войска в Феррару и вывез казну, тем самым демонстрируя обеим сторонам конфликта абсолютный нейтралитет, но одновременно преследуя далеко идущие цели.

1493, 7–8 августа — обеспокоенные возможностью удара по Парме, герцог Лодовико Сфорца и маршал Луи де Ла Тремуйль выдвигаются в сторону этого города. Туда же движутся и римско-флорентийские войска под командованием Чезаре Борджиа и Пьеро Флорентийского, которых в скором времени должна усилить армия Альфонсо Неаполитанского. Тем временем войско Карла VIII также приближается к италийским землям.

1493, 14 августа — начало второй экспедиции Христофора Колумба в Новый Свет.

1493, 17 августа — битва при Реджо-Эмилии между франко-миланскими и римско-флорентийско-неаполитанскими войсками. Из-за перехода большей части неаполитанцев, недовольных своим королём Альфонсо, на сторону французов, Альфонсо Трастамара бежит в Неаполь с остатками войск, покидая поле боя. Римско-флорентийским войскам удаётся, несмотря на это, вырвать победу, но она не становится разгромом. Отход войска Борджиа и Медичи к Модене из тактических соображений.

1493, 26 августа — заключен договор между Римом и Флоренцией с одной стороны и Францией с её союзниками с другой. По нему немалая часть французской армии получает проход к Неаполю через земли Папской области, но с рядом существенных ограничений. Также король Карл VIII может получить корону Неаполя из рук Александра VI. Границы Флоренции и Папской области остаются неприкосновенными.

1493 4 сентября — Папа Александр VI возлагает на голову Карла VIII Валуа корону Неаполя.

1493, 6 сентября — Борджиа заключают союз к Катариной Сфорца, графиней Форли и Имолы. Её владения становятся герцогством, а она, соответственно, герцогиней, тем самым повышая свой статус.

1493, 19 сентября — посланник Борджиа в Кастилию и Арагон, кардинал Хуан Борджиа Льянсоль де Романи заключает союз между Борджиа и королевской четой Изабеллой и Фердинандом Трастамара, направленный против короля Франции и его союзников. Планируется раздел королевства Неаполь.

1493, 1 октября — войска Карла VIII входят в Неаполь, столицу одноимённого королевства. Альфонсо Трастамара и его ближайшие родственники подписывают отречение от престола и отправляются в изгнание на Сицилию, во владения своих родственников-Трастамара

1493, 20 октября — Диего де Фуэнтес, тайный агент Борджиа при Анне Бретонской, герцогине Бретани и жене Карла VIII Валуа, предлагает ей план бегства в Бретань и восстания с целью вернуть независимость герцогства.

1493, декабрь — переговоры между Римом и Венецией заканчиваются созданием союза с целью противостояния французской экспансии в Италию. Испанские войска под командованием Гонсало Фернандеса де Кордовы высаживаются на юге королевства Неаполь, а флоты Испании и Венеции перекрывают морские пути, тем самым закрывая «неаполитанскую ловушку».

1494, 16 января — вошедшие в сговор с французами враги рода Борджиа в Папской области восстают против сюзерена. Центром сбора их сил становится город Перуджа. а формальным лидером — Гонфалоньер Церкви Никколо Орсини ди Питильяно. Чезаре Борджиа выдвигает собранные войска, чтобы подавить мятеж в зародыше.

1494, 23–27 января — битва при Перудже. в которой войска Борджиа наносят поражение мятежникам, часть из которых отступает в направлении республики Сиена. Штурм крепости Перуджа и падение власти над ней семейства Бальони.

1494, 30 января — взятие замка Маджоне, где находится один из лидеров мятежа, кардинал Орсини. Войска Борджиа соединяются с венецианскими и выдвигаются навстречу французской армии, решившей прорываться из Неаполя.

1494 4 февраля — мятеж на землях Флоренции, ранее бывших Пизанской республикой, инспирированный французами. «Знаменем» мятежа становится доминиканский проповедник Джироламо Савонарола.

1494, 8 февраля — прибывшая в Рим Катарина Сфорца получает и принимает предложение стать герцогиней Миланской вместо Лодовико Сфорца после того, как часть территорий герцогства отойдёт Венеции и Борджиа.

1494, 15 февраля — сражение на территории Папской области у города Палестрина между римско-венецианскими и французскими войсками. В результате. бросив «золотой обоз» и швейцарских наёмников. Карл VIII Валуа с конной частью армии прорывается в направлении Сиены, имея промежуточным пунктом назначения Геную. Возникает конфликт интересов между Борджиа и республикой Венеция, заявившей о поддержке «Пизанского восстания» и поддержавшего оное республики Сиена.

1494, 20 февраля — Анны Бретонская при помощи наёмников Борджиа покидает Амбуаз («золотую клетку», созданную мужем для неё и дофина) вместе с сыном, направляясь в Ренн, столицу Бретани.

1494, 27 февраля — добравшийся до Генуи Карл VIII Валуа получает известие о бегстве жены, забравшей с собой дофина и о восстании в Бретани за восстановление независимости герцогства. В результате он вынужден вместе с гвардией и частью рыцарской кавалерии отправиться в Париж, оставив вместо себя в Италии маршала Луи де Ла Тремуйля.

1494, март — семьи Орсини и Колонна, бывшие основными организаторами мятежа против Борджиа, склоняются перед ними, в качестве «выкупа» передавая немалую часть принадлежащих им крепостей на территории Папской области.

1494, 16 марта — Борджиа получают послание от королевы Кастилии и Арагона Изабеллы Трастамара, в котором та предлагает укрепить союз между Трастамара и Борджиа бракосочетанием своей дочери Хуаны и Чезаре Борджиа.

1494, апрель — фактический раздел Милана между Борджиа, Венецией и Катариной Сфорца. Бегство Лодовико Сфорца в контролируемую им Геную. Ввод войск Флоренции в Лукку и в княжество Пьомбино. Князь последнего сам признаёт себя вассалом Пьеро Флорентийского, чтобы получить защиту Флоренции и Рима от республики Сиены и территорий под властью Савонаролы.

1494, 18 апреля — прибытие в Рим Изабеллы и Хуаны Трастамара.

1494, 22 апреля — достигнута договорённость между Борджиа и Трастамара о разделе Неаполя. Трастамара получают «каблук» и «носок» итальянского «сапога», равно как и сам Неаполь. Остальное отходит Борджиа. Начинается подготовка к образованию королевства Италия, коронации Чезаре Борджиа и последующей свадьбе.

1494, 2 мая — убийство Карла VIII Валуа во время переговоров с Анной Бретонской. Королём становится Людовик XII Валуа, бывший герцог Орлеанский.

1494, 17 мая — прибытие в Рим посланника Франции, желающего заключить мирный договор, по которому Франция уступает Неаполь, подтверждает раздел Милана, сохраняя лишь своё присутствие в Савойе и Салуццо, а также принадлежность Генуи (за исключением Корсики) Лодовико Сфорца.

1494, 25 мая — выигравшие «битву за Италию» Борджиа, готовясь к подписанию мирного договора, коронации Чезаре Борджиа и его свадьбе, планируют новую военную кампанию, на сей раз направленную против истинных врагов Европы — мусульманских владык.

1494, 6 июня — в Риме происходит коронация Чезаре Борджиа Железной короной, в результате чего Борджиа становятся семьёй, властвующей как над Святым Престолом, так и над возрождённым королевством Италия. Официальной столицей становится город Перуджа, хотя де-факто центром власти Борджиа остаётся Рим.

1494, 10 июня — Катарина Сфорца получает корону великого герцогства миланского из рук Александа VI, в результате чего Итальянское королевство получает ещё одного сильно обязанного союзника.

1494, 17 июня — подписание мирного договора между всеми участниками Итальянской войны.

1494, 1 июля- свадьба короля Италии Чезаре Борджиа и испанской инфанты Хуаны Трастамара.Образование династического союза между Борджиа и Трастамара, ещё более укрепляющего союз политический между Италией, Испанией и Святым Престолом.

1494, август — вместе с несколькими кораблями, прибывшими из Нового Света с золотом и иной добычей, в Испании появляются первые больные неизвестным в Европе сифилисом. Установленный карантин не даёт болезни распространиться, идёт создание лекарства.

1494, ноябрь — готовность первых, опытных препаратов на основе полученного йода показывает эффективность и в потенциале позволяет сдерживать распространение сифилиса.

1495, январь — начало масштабной каперской охоты итальянских кораблей за судами Османской империи, а также иных мусульманских стран.

1495, 10 февраля — отправка итальянского посольства к царю Руси, Ивану III.

1495, 22 февраля — после ухода «по тяжкой болезни» генерального магистра Ордена святого Доминика Джиоаччио Ториани, на его место избирается одиозная персона — инквизитор Генрих Крамер, автор «Молота ведьм».

1495, 19 марта — итальянские каперы, разграбляя очередные османские корабли, захватывают, помимо прочего, тайное венецианское посольство, возвращающееся в республику от султана Баязида II.

1495, 14 апреля — прибытие в Рим Яноша Корвина, герцога Славонии — части венгерского королевства — бастарда покойного короля Венгрии и основного потенциального соперника действующего венгерского короля, Владислава Ягеллона. Цель — договорённости об участии в готовящемся крестовом походе в обмен на поддержку и защиту хотя бы в пределах его нынешних владений.

1495, апрель — неудачное нападение османского отряда на посольство Италии в Зете (по сути Черногория в описываемое время) для срыва заключаемых договорённостей и устрашения господаря Зеты, Георгия IV Черноевича. Заключение договора о возможности использования портов Зеты для стоянки итальянского флота и высадки войск.

1495, конец апреля — в преддверии неминуемой войны агенты Борджиа в Османской империи и особенно в Стамбуле проводят ряд диверсий, направленных на физическое уничтожение значимых персон противника. В ход идут яды, арбалетные болты и прочие средства, вызывающие панику в высших кругах империи.

1495, 11 мая — флот Османской империи под командованием Кемаль-реиса, выйдя к Ионическим островам, нападает на венецианские корабли.

1495, 16 мая — Чезаре Борджиа, находясь в Неаполе вместе с союзниками, официально объявляет войну Османской империи, а соответственно и начало нового Крестового похода.

1495 — 20 мая — оглашение Александром VI буллы «О Крестовом походе» и призыв ко всем странам если не помогать делом, то никоим образом не мешать. «Просьба», а по сути настоятельная рекомендация о прекращении всех войн между христианскими странами Европы на время Крестового похода.

1495, конец мая — пользуясь тем. что несколько заражённых сифилисом моряков, вернувшихся из нового Света, минуют карантин и начинают тем самым разносить болезнь, монахи-доминиканцы пытаются воспользоваться этим в целях дискредитации Папы Римского, разнося слухи о новой «каре Господней».

1495 — 28 мая — битва при Лефкасе, в котором объединённый флот крестоносцеводерживает внушительную победу над флотом Османской империи.

1495, 10 июня — высадка войск крестоносцев в Зете, используемой как база для продвижения на земли Османской империи.

1495, 16 июня — ультиматум властям республики Дубровник, являющейся данником Османской империи. Опасаясь военных действий и осознавая явное преимущество объединённого флота крестоносцев, власти республики принимают его требования, предоставляя порт, а также территорию республики для базирования и прохода войск.

1495, июль — король Франции Людовик XII при поддержке кардинала Джулиано делла Ровере и его союзников, а также доминиканцев и иных недовольных политикой Рима, готовится к инициации церковного раскола. Также планируется тайный и ситуативный союз с Османской империей для ослабления позиций Борджиа в Европе.

1495, 12 июля — взятие союзными войсками Подгорицы — одной из ключевых крепостей Османской империи на Балканах.

1495, 18 июля — в Подгорицу поступают известия о том, что в направлении крепости движется огромная армия османов под командованием великого визиря Коджи Дамат Давуд-паши.

1495, 23 июля — в Риме проходят первые испытания прототипа паровой машины, тем самым открывая «эру пара», значимую на пути прогресса…

1495, 27 июля — битва при Подгорице. Полный разгром османской армии, десятки тысяч убитых и пленных. Бегство остатков армии. Первое применение воздушных шаров как средств наблюдения и для корректировки артиллерийского огня.

1495, август — в германских землях усилиями инквизиторов вновь вспыхивает охота на ведьм, причём в нарушение негласных запретов на оную со стороны Рима.

1495, 7 августа — булла «О различии колдовства и науки», по факту запрещающая охоту на ведьм, а также до минимума урезающая полномочия инквизиции. Требование явиться в Рим для разбирательства всех отцов-инквизиторов, выносивших приговоры так называемым ведьмам.

1495, 10 августа — Борджиа и Медичи заключают договор о совместном управлении Банком Медичи, тем самым распространяя финансовое влияние на большую часть европейских стран, в той или иной степени.

1495, 17 августа — отравление Савонаролы, совершённое его приближёнными из числа доминиканцев, но представляемое как действия Папы Римского и короля Италии.

1495, 20 августа — встреча между тайным посланником султана Баязида II и маршалом Франции Луи де Ла Тремуйлем. Достижение договорённости о французском влиянии на Венецию скорейшем объявлении Авиньонского Раскола для сдерживания Крестового похода и скорейшего его завершения, что в интересах как Франции, так и Османской империи.

1495, 30 августа — сдача Сараево, достигнутая путём подкупа командира гарнизона и ещё нескольких ключевых фигур.

1495, 11 сентября — взятие Приштины. В результате основные крепости Балканского региона находятся под контролем союзного войска. Продолжается движение вглубь контролируемой османами территории, а также постепенных захват островов в акватории Эгейского моря. Последнему способствует уничтожение большей части османского флота и отступление оставшихся кораблей в Мраморное и Чёрное моря.

1495, 14 сентября — булла «О церковной реформе», основа которой заключается в отмене целибата как такового, запрете продажи индульгенций, а также усиления контроля над монашескими орденами как таковыми.

1495, 18 сентября — заключение под стражу Томаса де Торквемады, великого инквизитора Испании и его ближайших сподвижников. Этим Изабелла и Фердинанд Трастамара однозначно показывают, на чьей стороне в уже неминуемом расколе церкви они находятся.

1495, 23 сентября — прибытие в Приштину османского посольства во главе с сыном Баязида II Селимом с целью заключения скорейшего мирного договора.

1495, 25 сентября — убийство Селима, сына Баязида II другими членами посольства по султанскому же приказу с целью одновременно избавить главу Дома Османа от возможного соперника и получить козырь на ведущихся переговорах. Провалившаяся попытка свалить убийство на сербских мстителей.

1495, 1 октября — Авиньонский Раскол. В городе Авиньон пятью мятежными кардиналами, главами доминиканцев и союзных им монашеских орденов выбрансобственный понтифик, коим стал Юлий II, ранее известный как Джулиано делла Ровере. Европа стоит на пороге новых религиозных войн.

1495, 3 октября — подписание мирного договора между Османской империей и коалицией крестоносцев. От Османской империи отпадают все острова акватории Эгейского моря, а также земли, ранее принадлежавшие королевству Сербскому. Готовится раздел завоёванного между участниками Крестового похода.

1495, декабрь — Лукреция Борджиа становится королевой Сербии и после проведённой в Риме коронации отбывает в Приштину. сербскую столицу, вместе с советниками во главе с Мигелей Корелья.

1496, февраль — после затянувшихся междоусобий правителем Мамлюкского султаната становится Аль-Ашраф Кансух аль-Гаури, компромиссная для враждующих эмиров фигура.

1496, 12 июля — провалившийся заговор Софьи Палеолог в Русском царстве (спровоцированный посольством короля Италии). Её бегство вместе с детьми и свитой в Литву. Окончательное поражение «византийской» придворной партии и поддерживающей оную консервативной части духовенства. Положение объявленного ранее наследником Дмитрия, внука царя Ивана III, становится крепким, как никогда ранее.

1496, 23 июля — занятие столицы Ливорнской республики союзными итало-флорентийскими войсками. Окончательное крещение «Царства Божьего» последователей Савонаролы.

1496, 7 августа — объявление Папой Александром VI инквизиторов, причастных к пыткам и казням «еретиков», вне закона. Заочный смертный приговор для тех из них, кто в двухмесячный срок не предстанет перед судом в добровольном порядке. Длительное заключение в монастырских кельях для тех, чья вина является менее «прямой».

1496, сентябрь — Венецианская республика предпринимает попытки договориться с Мамлюкским султанатом о союзе в случае нападения на последний Османской империи. Платой за союз должен стать город Иерусалим с окрестностями, переданный Италии. Предложение не находит понимания со стороны мамлюкского султана.

1496, 14 октября — первый колесный пароход, созданный да Винчи и Гортенхельцем, совершает непродолжительный переход по водам Тибра.

1496, 22 октября — в Авиньоне отравлены глава Ордена святого Доминика Генрих Крамер, кардинал Шпенглер и ещё несколько представителей верхушки инквизиторов.Исполнитель, Отто Виттерштейн, не один год находившийся вреди орденской братии, после совершенного им отравления, и умирающий от того же яда, взрывает себя на главной площади Авиньона, предварительно прочитав собравшимся зевакам проповедь в качестве адепта антихристианского культа.

1496, 26 октября — испытания в окрестностях Рима ракетного оружия, аналога «ракет Конгрива».

1496, ноябрь — Возвращение в Испанию и Португалию экспедиций Васко да Гама и Алонсо де Охеда, направленных искать дорогу в Индию. Обе экспедиции, пересекшиеся и объединившие усилии в индийских водах, привезли с собой редкие и дорогие трофеи, а также карты тех мест и знания. необходимые для «второго шага», то есть создания полноценных плацдармов.

1496, 22 ноября — в Каире толпой фанатиков взят штурмом дом венецианского посольства. Все венецианцы перебиты, в то время как мамлюкский султан, чувствующий недовольство улицы возможным союзом с неверными против Османской империи, занял выжидающую позицию, даже не пытаясь этому помешать.

1496, 2 декабря — перехват итальянским капером венецианского торгового судна, на котором отправлялось в Венецию мамлюкское посольство с «откупными дарами» дожу за гибель его посланников в Каире. Судно, равно как и послы, продолжило путь, но благодаря этому перехвату в Риме скоро узнают о всей подоплёке случившегося в Каире и реакции султана.

1496. 15 декабря — в Риме принято решение о новом Крестовом походе, главной целью которого намечено взятие Иерусалима. Причём этот город намечено сделать «открытым», общего владения с совместным гарнизоном стран-участниц похода. Вместе с тем сами Борджиа нацелены получить египетские порты, дельту Нила и выход к Красному морю.

1496, 29 декабря — Папой Александром VI объявлен Крестовый поход на Иерусалим. Государи Европы призваны принять в нём участие тем или иным образом.

1497, январь — Юлию II (Джулиано делла Ровере) удаётся кое-что узнать о культе, один из членов которого уничтожил верхушку Ордена святого Доминика: название, а именно Храм Бездны, их «священные книги» и общее направление деятельности. Однако любые связи и тем более прямой контроль культа со стороны Борджиа остаются тайной для Авиньона.

1497, 5–8 января — ракетный обстрел итальянским флотом побережья близ крепости Думьят, этих «Нильских врат». Последующая высадка на берет и и ракетно-артиллерийский обстрел уже самой крепости, оставивший после себя лишь саму крепость и полностью сожжённое «содержимое».

1497, 19 января — гарнизону Александрии предъявлен ультиматум — разделить судьбу сожжённого Думьята либо покинуть город с сохранением жизни. Свободы и личного оружия для гарнизона. После непродолжительных раздумий, ультиматум принимается.

1497, 23 января — войска Османской империи переходят границы Мамлюкского султаната, тем самым начиная войну меж этими странами.

1497, 28 января — на фоне поступающих из Рима и Мамлюкского султаната известий, король Франции Людовик XII Валуа из опасений стать окончательным изгоем для европейских государей разрывает союз с султаном Баязидом II — официально так и не заключённый — после чего приказывает перенаправить готовящийся удар в сторону Хафсидского халифата. Начинается экспансия Франции на африканский континент.

1497, февраль — высадка отрядов крестоносцев, союзных Италии, в египетских портах и начало их продвижения в сторону Иерусалима. Наступление османов с направлении Антиохии и иных сирийских земель, находящихся под контролем мамлюков.

1497, 17 марта — падение Каира, столицы Мамлюкского султаната. Гарнизон, ослабленный отсутствием лучших войск, ранее вместе с султаном отступивших в сторону Мекки и Медины, сдаётся итальянским войскам, покидая город вместе с большей частью населения.

1497, 8 апреля — прибытие Чезаре Борджиа в Каир для координации действий итальянских и союзных войск, а также окончательного закрепления на завоёванных территориях.

1497, 14 апреля — мамлюкский султан Аль-Ашраф Кансух аль-Гаури объявляет себя Хранителем Мекки и Медины, Защитником Веры, а также призывает к джихаду против неверных всех магометан и особенно их правителей.

1497, май — фактическое прекращение войны Османской империи против остатков Мамлюкского султаната из-за отказа немалой части войск сражаться против страны, объявившей джихад общим врагам магометанства.

1497, 7 мая — в Испании культом Храм Бездны отравлен находящийся в опале и помещённый под домашний арест бывший Великий инквизитор Томас Торквемада.

1497, 13–16 мая — резня христианского населения в Стамбуле и иных османских городах, спровоцированная муллами из числа особо фанатично настроенных.

1497, 2 июня — взятие войсками крестоносцев Иерусалима.

1497, 15 июня — смерть русского царя Ивана III. Ему наследует внук, Дмитрий II, регентшей которого до совершеннолетия становится мать, Елена Волошанка.

1497, 26 июня — неудачное покушение на Чезаре Борджиа по дороге в Иерусалим, совершённое по указанию мамлюкского султана, но при содействии Шехзаде Ахмета, сына султана Османской империи Баязида II.

1497, 5 августа — Франция заключает мирный договор с Хафсидским султанатом, по которому султанат теряет больше половины своей территории, включая столицу.

1497, 13 августа — прибытие в Рим к Борджиа посла от семейства Палеологов с целью предложить свои связи в Османской империи и всяческую помощь в обмен на помощь в получении обратно престола Мореи (греческих земель).

1497, 19 августа — в Стамбуле группой храмовников захвачен с целью вывоза в Рим барон Клод дю Шавре, французский ренегат, на службе османского султана, ранее бывший тайным послом Баязида II к Людовику II Валуа.

1497, 30 августа — ликвидация Храмом Бездны кардинала Жоржа д’Амбуаза, ближайшего советника французского короля.

1497, 9 сентября, — получив ультиматум от Италии и её союзников по Крестовому походу — связанный с покушением на Чезаре Борджиа — Баязид II соглашается втайне избавиться от сына, Шехзаде Ахмета. Однако провалившееся отравление приводит к уже открытому восстанию последнего. Османская империя погружается в пламя междоусобиц.

1497, 21 сентября — встреча Людовика XII Валуа с послом Италии, Хуаном Борджиа-Льянсоль де Романи. Шантаж раскрытием тайных договорённостей Людовика XII и Баязида II позволяет Италии добиться выгодных для себя условий: изгнания инквизиторов с земель, духовно подвластных Авиньону; формальное присоединение к Крестовому походу; возврат в собственность Ордена Храма Тампля, главной французской твердыни тамплиеров.

1497, 9 ноября — в Риме собираются европейские государи либо их полномочные представители с целью раздела уже полученных и только запланированных завоеваний в ходе Крестового похода, а также для распределения примерных колониальных «зон влияния» вне Европы. Де-факто происходит создание политической межгосударственной европейской структуры.

1498, конец января — молдавские и венгерские войска переходят границы османской империи, атакуя валашские и болгарские земли.

1498, 13 февраля — взятие с моря объединённым флотом крестоносцев крепости Чанаккале, ключа к проливу Дарданеллы.

1498, 18 февраля — корабли объединённого флота, войдя в Мраморное море, подходят к Стамбулу, столице Османской империи.

1498, 23 февраля — бегство султана Баязида II, направляющегося с двором и верными войсками в азиатскую часть империи.

1498, 26 февраля — после многодневной бомбардировки и зачистки предместий, войска крестоносцев входят внутрь Стамбула, добивая немногочисленные остатки защитников.

1498, 4 марта — бегство правителя Сиенской республики Пандольфо Петруччи со сторонниками и приближёнными в Венецию. Бескровная сдача Сиенской республики на милость Рима.

1498, 10 марта — Мехмет, сын Баязида II, сидящий в Салониках, объявляет о независимости своих владений как Морейского эмирата, рассчитывая на нейтралитет крестоносцев и поддержку Палеологов и союзных им Ягеллончиков.

1498, 13 марта — высадившись с войсками в Синопе, султан Баязид II начинает активные боевые действия против своего сына Ахмета и всех, кто его поддерживает. Остатки Османской империи окончательно тонут в трясине гражданской войны.

1498, 17 марта — господарь Валахии Раду IV объявляет об отречении от престола Валахии от своего имени и от всего своего рода в обмен на гарантии неприкосновенности и защиты. Начинается политическое противостояние между Венгрией и Молдавией за выбор кандидатуры на освободившийся трон.

1498, 7 апреля — крестоносцами полностью взяты под контроль земли по обоим берегам проливов Босфор и Дарданеллы.

1498, 24 апреля — взятие с моря города-порта Измир — ключевого города под властью Дома Османа в восточной части Эгейского моря.

1498, 6 мая, — падение Пловдива, последнего города, помимо морейских (греческих) земель в Европе под властью османов.

1498, 18 мая — отряды Палеологов, усиленные литовско-польскими войсками, переходят границы Мореи, поддержанные с моря флотом и десантами крестоносцев.

1498, 5 июня — объявление о создании Медитерранской империи и императора Чезаре I Борджиа со столицей в Риме, включающей в себя королевства Итальянское и Сербское, Константинополь и Египет.

1498, 17 июня — взятие Палеологами Салоников и захват при попытке бегства Мехмета из Дома Османа.

1498, 25 июня — восстановление государства Морея как королевства со столицей в Салониках. Коронация Василия Палеолога, последовавшая вслед за казнью путём публичного посажения на кол Мехмета, объявившего себя ранее эмиром Мореи.

1498, июль — прибытие в столицу Польши посольства Борджиа, предъявившего королюЯну Ольбрахту ультиматум, под угрозой папской буллы об отлучении и ввода экспедиционного корпуса в земли королевства требующий отмены принятого в 1496 году Петроковского статута о введении фактического рабства — абсолютного прикрепления крестьян к земле и запрета простым людям (блокирока любого шанса перехода в благородное сословие). Вынужденный приём королём ультиматума и отмена указа.

1498, 5 сентября — подписание договора с Ягеллончиками, согласно которому те получают право преимущественной торговли с Мореей и использования портов королевства.

1498, 15 октября — не в силах договориться о кандидатуре господаря Валахии, устраивающего обе стороны, короли Венгрии и Молдавии делят её на Западную и Восточную марки, назначая туда своих наместников. Тырговиште, бывшая столица Валахии, отходит Молдавии, равно как и Трансильванская область.

1498, 20 ноября — раздел республики Сиена между Медитерранской империей и Флорентийским герцогством

1499, 1 января — окончательное оформление структуры империи. отныне состоящей из четырёх королевств: Итальянского, Сербского, Египетского и Константинопольского. На Изабеллу Борджиа возложена корона Египта.

1499, 30 января — вход в состав Медитерранской империи Феррары и Модены с сохранением д’Эсте герцогских титулов и большей части власти.

1499, 14 февраля — на тех же условиях к империи присоединяется Мантуя под управлением Гонзаго.

1499, 10 марта — герцоги Сфорца, Лодовико Моро Генуэзский и Катарина Миланская, заключают меж собой договор, по которому Милан получает выход с морю, а Генуя — гарантии безопасности со стороны Рима. Тем самым окончательно оформляются контуры оставшихся независимыми италийских государств.

1499, 27 марта — Орден тамплиеров законодательно получает в Новом Свете форпост — остров Пуэрто-Рико, передаваемый Их Величествами Изабеллой и Фердинандом Трастамара Чезаре Борджиа как главе Ордена Храма.

1499, 13 апреля — царь Дмитрий II Московский разрывает заключённый его дедом, Иваном III, союзный договор Руси с Крымским ханством.

1499, 16 августа — русские войска, подошедшие к Казани, смещают вассального Москве хана Абдул-Латифа, ликвидируя само ханство и сажая в Казани своего наместника с русским же гарнизоном. Казанское ханство окончательно исчезает с политической карты, теряя последние остатки независимости.

1500, май-июль — провальный набег Крымского хана Менглы-Гирея на Русь. Крымчаки просто не доходят до ключевых и густонаселённых мест, будучи остановленными выстроенной сетью малых каменных крепостей, обильно оснащённых артиллерией и с крепкими гарнизонами. Последующее сражение с подошедшим русским войском завершается отступлением крымчаков, понесших большие потери от качественно превосходящих в оружии и амуниции противников.

1500, сентябрь, — после длительной и кровопролитной войны с собственными сыновьями, султан Баязид II окончательно подтверждает своё положение на территории значительно сократившейся Османской Империи, столицей которой объявлен Синоп. Сын Баязида II Ахмет обезглавлен, иные его приближённые казнены более жестокими способами, остальные выступившие против отца сыновья заключены в темницы.

1501, февраль — объявление Швейцарией независимости с формой правления в виде аристократической республики.

1501, март-май — попытка императора Священной Римской империи Максимилиана Габсбурга вернуть отколовшуюся провинцию (Швейцарию) обратно заканчиваются провально. Аристократия Швейцарии начинает поиск монарха из значимого в Европе Дома, способного устроить большинство заинтересованных сторон.

1502, 24 апреля — смерть от передозировки опиума Хуана Борджиа, в результате которой императорский Дом избавляется от явного уязвимого места.

1502, 7 мая — провинция Франции Гиень, поддержанная Англией, частично Испанией, а также связанная тайным договором о поддержке с королевством Бретань, поднимает восстание с целью вернуться под покровительство английской короны. Момент выбран удачно, так как расширяющаяся экспансия в Африке забирает у Франции немалую и лучшую часть армии.

1502, 9 декабря — Франция и Англия подписывают мирный договор, согласно которому провинция Гиень переходит под власть английской короны. Также заключён десятилетний договор о ненападении, гарантированный Мадридом и Римом.

1503 — май-июль — набег восстановившего численность войска Крымского хана Менглы Гирея на Польшу и Литву. Просьбы от польского короля Яна Ольбрахта и литовского великого князя Александра Ягеллончика к Риму о содействии в наказании обидчика.

1503, июнь — нескончаемые склоки по поводу Болгарии, которую заинтересованные стороны до сих пор не могут либо поделить, либо найти устраивающего монарха. Ослабление связей между болгарскими провинциями и повышение вероятности окончательного раскола государства.

1503, июль — высадка отряда испанцев под предводительством Диего Веласкеса Консуэло де Куэльяра на землях империи Теночк (ацтеков). Спустя несколько дней в подвластном империи городе Тулум происходит столкновение науа (ацтеков) с испанцами. Разгром и отступление остатков отряда Веласкеса к кораблям.

1503, сентябрь — атака на кубинские крепости силами империи Теночк, поддерживаемых местными племенами индейцев таино из числа недовольных владычеством испанцев. Падение двух из шести кубинских крепостей.

1503, октябрь — допрос Чезаре Борджиа захваченных испанцами во время боёв на Кубе ацтекских пленников, пересланных в Европу, показывает следующее — государство ацтеков заметно отличается от ожидаемого. По ряду признаков, тут. Так и в случае в Римом, не обошлось без постороннего вмешательства.

1503, 22 ноября — отплытие из Остии в Новый Свет новейшей эскадры под флагом главы тамплиеров Чезаре Борджиа, понимающего, что не посвящённый в множественность миров человек не сможет в полной мере разобраться в сложившейся ситуации.

1503, 7 декабря — прибытие эскадры в Пуэрто-Рико, владение Ордена Храма в Новом Свете.

1503, 12 декабря — визит Чезаре Борджиа и его сестры Изабеллы в столицу Эспаньолы, город Санто-Доминго. Встреча с вице-королём Нового Света Христофором Колумбом, его родственниками и приближёнными, что готовят карательную экспедицию во владения империи Теночк.

1503, 13–20 декабря — попытки разобраться в ситуации на Эспаньоле приводят к выводам. Что вице-король спровоцирован, а экспедиция с высокой вероятностью обречена на большие потери. Также Чезаре Борджиа прогнозирует возможность повторения кубинского сценария, но с некоторыми изменениями.

1503, 24 декабря — попытка переговоров с мятежными касиками Эспаньолы окончательно убеждает Борджиа в их связи с представителями империи Теночк. Хотя он вынужденно присоединяется к морской части экспедиции, организованной Колумбом, при этом ему удается убедить того предельно усилить меры безопасности на Эспаньоле.

1504, 4 января — отплытие объединённой испано-тамплиерской эскадры. Анакаона, лидер свободных касиков Эспаньолы, чьи отряды обучены инструкторами науа, отдает приказ нанести как можно больше ущерба всему испанскому на Эспаньоле с целью увеличения эффективности последующей атаки отборных отрядов империи Теночк.

1504, 10 января — нападение войск касиков Таино, обученных наставниками из империи Теночк, на золотые рудники Эспальолы, в результате которых большинство из них разрушено и прерваны поставки золота в метрополию.

1504, 12 января — взятие испано-тамплиерским десантом Тулума после предварительного обстрела с моря. Город оказывается покинут почти всеми жителями, уступленным без боя из-за понимания бесперспективности его обороны. Франциско Пинсон, приближённый вице-короля, становится временным губернатором города.

1504 — январь, начало февраля — взятие испанскими войсками прибрежного города Колуа (переименованного в Веракрус), островов Хайна и Пьедрас. Передача Тулума тамплиерам по личной договорённости между Изабеллой Страстамара и Чезаре Борджиа.

1504, конец января — неудачная попытка испанских войск по приказу вице-короля Христофора Колумба взять город Коба, расположенный в паре дней пути вглубь материка от Тулума.

1504, 8–10 февраля — разведрейд тамплиеров на Куйушкиуи, прибрежный город империи Теночк, расположенный на землях покорённого народа тотонаков. Захват города, не ожидающего нападения, разгром гарнизона науа.

1504, 24–25 февраля — попытка войск Теночка отбить Куйушкиуи и уничтожение немалой части отправленных под Куйушкиуи войск силами гарнизона тапмплиеров и прибывшей из Тулума эскадрой с подкреплениями.

1504, март — стягивание Орденом Храма к Куйушкиуи тотонаков и формирование из них вспомогательных войск. Подготовка к наступлению на основные города тотонаков и отвлекающих ударов по империи Теночк со стороны Тулума и Веракруса.

1504, 5 апреля — получение Анакаоной, лидером таино Эспаньолы, приглашения на переговоры о заключении мира межну ней и Испанией при возможном посредничестве Ордена Храма.

1504, 9–14 апреля — марш-бросок тамплиеров, поддержанных вспомогательными отрядами тотонаков,из Куйушкиуи к Папантла, одному из крупных городов тотонаков, блокировка и начало штурма

1504, 15 апреля — ацтекский военачальник, руководящий обороной Папантла, понимая, что город обречён пасть, передаёт Чезаре Борджиа послание тлатоани, властелина империи Теночк, о начале переговоров. Войска науа покидают город. Чезаре Борджиа (Кардинал), прочитав послание, окончательно убеждается, что ему противостоит такой же. как и он сам, только оказавшийся в теле тлатоани Маквилмалиналли Акмапитчли.

1504, май — в Пуэрто-Рико начинаются переговоры между Испанией и Анакаоной, признанным лидером касиков народа таино. По их итогам Испания признаёт гарницы княжества Тотонакского в тех границах, которые в настоящее время удерживают подвластные Анакаоне войска. Сама же таино признаётся княгиней образовавшегося на политической карте мира государства.

1504, май — отправка эскадры под флагом адмирала Гарсия де Лима для удара по побережью Крымского ханства как ответ за похищения крымчаками людей в своих набегах на польско-литовские земли. Разрушение Кефе и иных крепостей, как центров работорговли, так и просто. Массовое освобождение пленников и серьезный урон экономике и инфраструктуре ханства.

1504, 24–27 мая — рейд из принадлежащего Ордену Храма Тулума на Коба, завершившийся взятием ацтекской крепости.

1504, 5 июня — испанский полководец Франциско Писарро берет оставленный науа тотонакский город Халапа.

1504, 11 июня — отряды тамплиеров заходят в оставленный науа Семпоала, последний из трёх ключевых тотонакских городов.

1504, 14 июня — переговоры между Чезаре Борджиа и Маквилмалиналли Акмапитчли, тлатоани империи Теночк, проведённые на «нейтральной полосе». Договор о выходе из империи Теночк всех тотонакских земель, образующих независимое княжество, частичная автономия Тласкалы. Помимо этого, войска Борджиа и Испании оставляют за собой уже захваченные крепости, но вместе с тем не претендуют за оставшиеся земли и города Юкатана. Соглашение о невозобновлении боевых действий всеми участвовавшими в войне сторонами сроком на десять лет.

1504, июль — возвращение Чезаре и Изабеллы Борджиа в Рим. Первые полученные и подтверждённые фактами знания о связи некоторых особых предметов и возможности перемещения человеческих дух между мирами (Дорога Миров и Шаги по ней)

1504, 19 июля — в Париже, в подвалах Тампля тамплиерами посольства найдены реликвии изначального Ордена Храма, обладающие особенными свойствами, вкупе с прилагающимися к ним записями, объясняющими предназначение этих реликвий. Тайная отправка оных реликвий в Рим, Чезаре Борджиа.

1504, 23 августа — оглашение буллы о начале очередного, третьего за время понтификата Александра VI, Крестового похода, целью которого объявлено взятие Мекки.

1504, 8 октября — взятие крестоносцами Джедды (почти без сопротивления отупивших защитников), важной прибрежной крепости Мамлюкского султаната, своеобразных «морских ворот», ведущих в Мекку по кратчайшему пути.

1504, 14 октября — штурм Мекки, защищаемой не только сводным гарнизоном из отрядом разных магометанских стран, но и одурманенными опиумом местными некомбатантами, используемыми в основном как «живой щит».

1504, 17 октября — падение Мекки. начало перемещения гражданского населения в Джедду в качестве не пленников, но «охраняемых гостей» до момента, когда их можно будет без опасений вернуть обратно. Прорыв в реальность и вселение в «доноров» сразу трёх сущностей с Дороги миров, называющих себя Охотниками, цель которых — уничтожение узнавших о той самой Дороге и их убийство. Уничтожение одного из них, нацелившегося на Чезаре Борджиа.

1504, 21 октября — раскрытие и последующее «самоустранение из мира» Охотника в Риме, захватившего тело кардинала Конти.

1504, 24 октября — третий и последний проникший в мир Охотник гибнет при успешном уничтожении тлатоани Маквилмалиналли Акмапитчли.

1504, ноябрь — войска крестоносцев покидают Мекку, но оставляют за собой захваченные крепости побережья Красного моря. Тайное соглашение между Борджиа и мамлюкским султаном о нахождении в Мекке тайного наблюдательного поста империи, наблюдающего за обстановкой в городе в обмен на, собственно, возвращение Мекки султанату.

1504, конец декабря — из-за узнанных намерений существ, способных осознанно преодолевать границы между мирами, а также предположительных сроков оных Борджиа принимают решение — немалая часть усилий империи будет брошена на поиск «предметов силы» и последующую «легализацию» их существования и обучения использованию и возможному созданию подобных. Начинаются коренные изменения самого восприятия реальности и сил, в ней действующих.