© Шарапов В., 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Августовское солнце разливало теплые лучи по московским улицам. В этот год в начале августа температура воздуха днем не опускалась ниже двадцати пяти градусов тепла, балуя школьников, отдыхающих на летних каникулах, радуя дачников, с нетерпением ожидающих, когда поспеют на кустах пузатые томаты, щадя водителей трамваев, вынужденных кататься по кругу вместо того, чтобы нежиться на пляже где-нибудь в пригороде на Москве-реке. Легкий ветерок нежной свежестью шевелил начинающую увядать зелень листвы, красные флаги на правительственных зданиях и многочисленные занавески в цветочек в распахнутых настежь окнах многоэтажек.

Дом номер семнадцать на Серпуховской улице не был исключением. Тюли и занавески с первого до последнего этажа синхронно колыхались в такт августовскому ветру. Исключением было лишь одно окно на втором этаже. Закрытые фрамуги, задрапированные толстыми шторами, выбивались из общего рисунка. Редкие прохожие с недоумением покачивали головами, удивляясь странным предпочтениям хозяев квартиры, которые добровольно замуровали себя пыльными шторами в такой чудесный день.

Они бы сильно удивились, если бы узнали, что хозяйка квартиры номер семнадцать ничуть не меньше своих соседей любит свежий воздух. Более того, август месяц для нее имеет особое значение, и все же она намеренно отказывалась от прохлады, свежего воздуха и прочих благ последнего летнего месяца. Ради чего? Ради искусства, разумеется!

Да-да, именно ради искусства актриса знаменитого московского театра имени Пушкина Марианна Полянская задрапировала все без исключения окна в трехкомнатной квартире, некогда принадлежавшей ее семье, а теперь являющейся исключительно ее собственностью.

В скромной квартире на Серпуховской Марианна Полянская проживала добровольно. Много раз ей предлагали переехать в более престижный район, где и квартиры больше, и контингент жильцов намного благонадежнее, но всякий раз актриса отказывалась от лестного предложения. К чему ей другая квартира, когда здесь, на Серпуховской, прошло ее детство? Здесь она сделала свои первые шаги по дощатому полу «трешки», в те времена немалой роскоши даже для коренных москвичей. Здесь она окончила школу, здесь познала первую любовь, вышла замуж, а затем благополучно развелась. Отсюда, из этих стен, проводила в последний путь отца и мать. Так чего ради теперь, когда жизнь клонится к закату, когда за плечами пятьдесят лет и перспектива обзавестись семьей уже не светит, вдруг что-то менять?

И потом, в квартире она проводит не так много времени, а из театра ее возит на шикарной «Волге» личный водитель, так что неудобств удаленность от цивилизации актрисе не приносит. Здесь и только здесь она чувствует себя комфортно, к тому же ее квартира имеет несомненное преимущество перед любыми новомодными и престижными апартаментами. Стены квартиры практически звуконепроницаемы. Об этом позаботился покойный отец Полянской, еще в те времена, когда она, худощавый подросток с тонкими косичками, торчащими в разные стороны, жирными прыщами по всему лицу, но несокрушимой верой в свою исключительность, объявила родителям, что собирается стать актрисой. И не просто актрисой, а великой актрисой всех времен и народов.

Полянская до секунды помнила тот день, когда поняла: театр – это ее призвание. Случилось это в далеком тридцать шестом году, когда ее, тринадцатилетнего подростка, мать повела во МХАТ, где гениальный Николай Горчаков ставил пьесу не менее гениального Михаила Булгакова «Мольер». Шестнадцатое февраля 1936 года – этот день она будет помнить до конца жизни. Спектакль произвел настоящий фурор. Занавес поднимали двадцать два раза, требуя аплодисментами актеров и автора на сцену. А она, скромная Маречка, так ласково называли ее родители, сидела не дыша, боясь пошевелиться и спугнуть тот восторг, который был рожден в ее сердце гениальной игрой актеров.

«Я тоже так хочу! Хочу волновать сердца людей так, чтобы было больно дышать, чтобы каждая клеточка испытывала трепет. Что сравнится с тем восторгом, который должны испытывать актеры после такого спектакля? Да, я должна стать актрисой! Я должна сыграть роль Мадлены и произнести ее трагический монолог так, чтобы у зрителя остановилось сердце от боли и сострадания!» Примерно такую речь Полянская произнесла перед матерью и отцом, вернувшись из театра. Мать печально покачала головой и отвела взор, а отец, крякнув, заявил: «Что ж, придется озаботиться звукоизоляцией. Если ты желаешь стать актрисой, начинать тренироваться нужно уже сейчас».

И она начала тренироваться, отдавая все силы, всю глубину своей души творчеству. Она жила мечтой, что когда-нибудь она выйдет на сцену в костюме Мадлены Бежар, возлюбленной Жана-Батиста Поклена де Мольера, трагическая судьба которой вдохновила ее на титанический труд, и покорит сердца своего зрителя.

К славе Полянская шла долгим тернистым путем. Война, будь она неладна, спутала планы девочки-подростка. В сорок первом с военным эшелоном ее семья переехала в далекий город Оренбург, в те времена переименованный в Чкалов, где у матери жили родственники. Там Полянская прожила девять лет, но ее мечта о театре не угасла, и как только семья вновь вернулась в Москву, первое, что она сделала, – записалась на театральные курсы при не так давно открывшемся театре имени Пушкина.

1950 год был для молодого театра и его новоиспеченного главного режиссера Василия Ванина знаковым годом. Большая часть труппы досталась Ванину по наследству от закрытого Камерного театра, здание которого и отдали под Пушкинский театр. Чтобы «влить в потрепанные вены свежую кровь», Ванин организовал при театре курсы для молодых актеров, набирая в труппу и тех, кто успешно обучался театральному делу, и тех, кто обучение только планировал. Перед Ваниным Полянская выступала со знаменитым монологом Наташи Ростовой. Монолог «У зеркала», пронизанный жгучей сладостью и любовью, был выбран не случайно. Полянская понимала, что в свои двадцать семь не сможет произвести впечатление на главного режиссера выбором «старухи» Мадлены Бежар, но исполнить что-то столь же душераздирающее очень хотелось.

Монолог «У зеркала» имел успех, Полянскую зачислили в театральную студию и в тот же год предложили играть в основной труппе. Без образования и опыта, без специальных навыков и знания закулисных привычек! Это была настоящая удача, которой Полянская обязана великому Ванину, разглядевшему в неуклюжей девушке потенциал. В благодарность за предоставленную возможность Полянская ни разу за двадцать три года театральной карьеры не изменила Пушкинскому театру, несмотря на то что предложения поступали в большом количестве.

И вот теперь, после двадцати трех лет верности, Марианна Полянская собиралась изменить родному Пушкинскому и уйти во МХАТ. Почему? Да потому что в этот год режиссер МХАТа вновь планировал ставить «Мольера». Да-да, ее «Мольера»! Как могла Полянская упустить такую возможность? С далекого тридцать шестого неоднозначного «Мольера» ставили всего однажды в театре Ленинского комсомола, и пробиться в труппу оказалось нереально. Полянская даже не пыталась. Но теперь… Теперь она не могла себе позволить спасовать, не могла упустить и этот шанс. В родных стенах Пушкинского роли Мадлены ей не дождаться, она давно это поняла. Вот почему в конце театрального сезона она отказалась от выездных гастролей, сославшись на слабое здоровье, которое в последние годы и правда ее подводило, и осталась в Москве.

Она сама пошла во МХАТ, добилась встречи с главным режиссером и с порога заявила, что роль Мадлены должна играть она. Без перехода она прочла монолог Мадлены. Прочла так, что главный режиссер, повидавший на своем веку немало актрис, какое-то время не мог произнести ни слова, завороженный игрой Полянской. Обретя дар речи, он сказал всего два слова: «Роль ваша». Полянская поклонилась и вышла. Окрыленная успехом, она прилетела домой и с тех пор репетировала, репетировала и репетировала. Что значил затхлый воздух в квартире по сравнению с тем счастьем, которое испытывала актриса! Она будет играть Мадлену Бежар! Она будет играть возлюбленную Мольера! И не где-нибудь, а на той самой сцене, на которой она впервые увидела Мадлену и влюбилась в эту роль окончательно и бесповоротно.

– Я родила ее в провинции, уехав на время от Мольера. Когда же она выросла, я привезла ее в Париж и выдала за свою сестру. Он же, обуреваемый страстью, сошелся с нею, и я уже ничего не сказала ему, чтобы не сделать несчастным и его. Из-за меня он совершил смертный грех! – последнее слово взлетело к потолку на пронзительно высокой ноте, Полянская поморщилась и рухнула на диван. – Нет! Это никуда не годится! Просто не годится!

Полянская репетировала роль почти три месяца, до премьеры оставалось не больше трех недель, и оттачивать мастерство, по сути, не было необходимости, но актрисе казалось, что она все еще не готова. Превозмогая усталость, она заставила себя подняться, сделала два глубоких вдоха и начала сначала.

– Я родила ее в провинции…

Звонок в дверь прервал монолог. Актриса поморщилась, но пошла открывать. Не накинув цепочку, распахнула дверь и воззрилась на седенькую старушку, стоявшую на пороге.

– Доброго денечка, Марианна Николаевна, – приветливо поздоровалась старушка и тут же перешла к нравоучениям: – Снова вы распахиваете дверь, не озаботившись тем, чтобы поинтересоваться, кто к вам пожаловал! Сколько раз ваш покойный отец предупреждал вас, что подобное поведение недопустимо, тем более в наши неспокойные времена!

– Бросьте, Антонина, кому придет в голову лезть в квартиру одинокой актрисы? Что, скажите на милость, у меня брать? Старые занавески или, быть может, газеты пятилетней давности?

– Не скажите, Марианна Николаевна, вор, он всегда найдет, чем поживиться. – Старушка бесцеремонно отодвинула хозяйку, освобождая проход, и прошла в гостиную. – Ох, ну и духотища у вас! Вы бы хоть окна открыли, впустили свежий воздух. На улице погода просто волшебная, а у вас здесь как в склепе.

– Вы же знаете, Антонина, я репетирую. Звуки с улицы мешают сосредоточиться. – Полянская прошла следом за старушкой, предварительно прикрыв входную дверь.

– Снова репетируете? Ох, Марианна Николаевна, вам о старости думать пора, о том, кто поднесет вам стакан воды перед смертью, а вы все роли учите!

– Я еще не так стара, – обиженно произнесла Полянская. – К тому же мне есть кому поднести стакан воды.

– Это вы о Лизавете? Хороша подмога! – Старушка фыркнула, выражая презрение. – И где же ваша помощница сейчас? Крутит хвостом перед очередным ухажером?

– Лиза не настолько ветрена, как вам бы хотелось думать, – вступилась за девушку Полянская. – Она учится в институте. А кавалеры? Так что с того? Ей всего двадцать четыре, может позволить себе дурить голову парням.

– Она и вам голову задурила, – гнула свое старушка. – Какая она вам родня? Седьмая вода на киселе, а туда же, в племянницы набивается. И как вы не понимаете, что весь ее интерес сводится к столичной жилплощади!

– Она действительно моя племянница, пусть и двоюродная. К тому же у нее, как и у меня, родни не осталось. Почему мы не можем искренне привязаться друг к другу и поддерживать нежные отношения?

– Нежные отношения? Когда это Лизавета была к вам нежна? Разве что после того, как вы на нее свою квартиру переписали. Да ваша матушка в гробу перевернулась, когда вы совершили эту глупость! И это в пятьдесят-то лет!

– Все, хватит. Мне надоел этот разговор. – Полянская решительно взмахнула рукой, заставляя старушку замолчать. – Говорите, зачем пришли, и уходите. У меня нет времени на разговоры обо всех этих глупостях.

– Я почтальон, моя дорогая, зачем еще я могу к вам прийти, если не по трудовой надобности? – Старушка поставила на стол потрепанный портфель из кожзаменителя, отщелкнула никелированный «язычок», покопалась в недрах баула и выудила на свет толстую пачку писем, перевязанных бечевкой. – Вот. Это за две недели.

– Все мне? – Полянская не сумела скрыть радости. – Надо же, все пишут.

– Ваши поклонники знают вам цену, не то что эта пигалица Лизавета. – Старушка не упустила возможности подпустить шпильку. – Она хоть к вам захаживает иногда?

– Разумеется, Антонина. – Полянская положила руку на плечо старушки. – Лиза приходит ко мне почти каждый день. И сегодня собиралась, так что беспокоиться обо мне не стоит. У меня все хорошо, и Лиза обо мне заботится. Это правда.

– Хорошо, коли так. – Старушка внезапно прослезилась. – Эх, Марианна Николаевна, я ведь с вашей маменькой пуд соли съела, вы у меня на глазах из прыщавой пигалицы в невероятную красавицу превратились, а теперь вот живете в своей квартире как затворница. Ни семьи, ни детей.

– Только не начинайте, Антонина, – в голосе Полянской зазвучали предостерегающие нотки. – Вы знаете, я нисколько не жалею о своем решении.

– Выгнать мужа за один проступок? Разве же это решение? Это глупость несусветная, вот что я вам скажу. И кто из мужиков не погуливал в свое время? Думаете, мой благоверный так все пятьдесят лет нашей совместной жизни возле моей юбки просидел? Нет и нет! Гулял и он, да только остепенился, когда я ему Сашеньку родила. И ваш бы остепенился, а вы его поганой метлой!

– Ладно, Антонина, за письма спасибо, за заботу тоже благодарю, но в жизнь мою не лезьте. Я с ней сама разберусь.

Полянская положила письма на стол и решительным шагом направилась к входной двери. Старушке-почтальону не оставалось ничего другого, как только последовать за хозяйкой. Распрощавшись на пороге, старушка ушла. Полянская вернулась в комнату и принялась разбирать письма. Обычно актриса радовалась, получая письма поклонников. Она перебирала их, прочитывая каждое от начала и до конца, выделяя особо понравившиеся места, группировала по разделам, откладывая те, что сильнее запали в душу, чтобы в минуты тоски и одиночества перечитывать их снова.

Но сегодня привычное занятие не доставило удовольствия. Мысли крутились вокруг поднятой Антониной темы. Лиза, ее Лиза. Девушка, которая внезапно появилась в ее жизни полтора года назад, на которую она изливала всю нерастраченную материнскую любовь и заботу, остается с ней лишь из-за квадратных метров столичной квартиры? Полянской не хотелось так думать о племяннице, но слишком уж часто в последнее время они стали ссориться. Пустяковые ссоры, обычные бытовые разногласия, но они причиняли актрисе боль.

Два месяца назад Лиза предложила переехать к Полянской. Сказала, что за ее здоровьем нужно кому-то следить, раз уж у самой тетушки не хватает на это времени. Актриса, за десять лет, минувших после развода, привыкшая жить свободно, ни на кого не ориентируясь и ни с кем не считаясь, категорически отказалась от предложения племянницы. Она не настолько стара и беспомощна, чтобы обременять собой девушку. Так она сказала Лизе, но на самом деле она просто не желала поступиться своей независимостью. А Лиза словно не слышала, твердила о том, что актрисе нужно хорошо питаться, регулярно гулять, пить витамины, и она, ее племянница, обо всем этом позаботится.

На прошлой неделе произошел настоящий скандал. Такого Полянская никак не ожидала. Лиза приехала в пять часов вечера, убралась в квартире, наготовила еды на неделю, даже заставила актрису выйти из дома и прогуляться пару кварталов, заявляя, что свежий воздух пойдет ей на пользу. Вернувшись с прогулки, они вместе поужинали, посмотрели какой-то незатейливый фильм, после чего актриса решила еще раз отрепетировать диалог из пьесы «Мольер». Она намекнула племяннице, что той пора уходить, но девушка словно не понимала намеков. Пришлось Полянской прямым текстом сказать племяннице, что та загостилась и ей пора возвращаться домой. На это девушка ответила, что планировала переночевать у тетки, мотивируя это тем, что актриса в последнее время плохо выглядит, у нее несвежий цвет лица, отеки, повышенное давление и за ней надлежит присматривать.

Разговоры о самочувствии никогда не радовали Полянскую, но слышать такое от цветущей девушки оказалось невыносимым. Впервые в жизни актриса кричала на другого человека не по роли, а выражая собственные эмоции. Она обозвала Лизу лгуньей, завистницей и, кажется, что-то сказала про квартиру. После этого Лиза сникла, тихо собралась и ушла, прикрыв за собой дверь.

Торжествовала Полянская недолго, буквально через час ее начали мучить угрызения совести. За что она так обошлась с девушкой? Ведь давление у нее и правда скакало уже больше года, а когда она начинала репетировать, то запросто могла забыть и о еде, и о приеме лекарств, и о свежем воздухе. Тогда почему слова Лизы так ее ранили? Ответ казался очевидным: актриса попросту завидовала молодости Лизы. Но признаться в этом она не могла даже самой себе.

После ссоры Полянская не ждала, что Лиза когда-нибудь вернется, но девушка приехала на следующий день. Стоя на пороге теткиной квартиры, она произнесла пламенную речь, достойную наивысших театральных наград:

– Что бы вы обо мне ни думали, в чем бы меня ни обвиняли, я вас не брошу! Вы – моя плоть и кровь. Вы единственный человек на земле, которого я люблю, которому доверяю и к которому испытываю величайшее уважение. Вы – мой кумир, и я сделаю все от меня зависящее, чтобы вы жили долго и счастливо. Даже если вы будете каждый день прогонять меня, я все равно буду возвращаться. Я знаю, ваше сердце смягчится, дурные мысли уйдут из головы, и мы будем счастливы вместе.

После такой тирады обе расплакались. Обнявшись, прошли в гостиную, где Полянская заявила, что будет учить Лизу театральному мастерству, потому что именно сегодня увидела в ней тот потенциал, который разглядел когда-то в самой Полянской режиссер Ванин. Следующая неделя прошла как обычно, за исключением того, что Полянская действительно стала давать уроки актерского мастерства своей племяннице. К теме переезда они не возвращались, и внешне, казалось, все утряслось. И все же время от времени Полянская ловила себя на мысли, что Лиза не оставила идею переехать из комнаты в общежитии при институте в ее квартиру, и это омрачало существование актрисы.

– Ну почему жизнь не может быть легкой? – отбросив письма, воскликнула вслух актриса. – Почему всякий раз, когда мне кажется, что жизнь налаживается, происходит что-то, что отбрасывает меня назад, в пучину тоски и отчаяния? Неужели мне, как моей любимой героине, суждено умереть в терзаниях и одиночестве?

В дверь снова позвонили, актриса взглянула на часы, стрелки показывали без четверти двенадцать. Полянская встала, поправила волосы и зашагала к входной двери.

Старший лейтенант Александр Деев сидел в кабинете Москворецкого отдела милиции, жевал сухой бутерброд с подсохшей котлетой и размышлял о жизни. Вчера ему исполнилось двадцать восемь лет, и в связи с этим на опера убойного отдела накатила хандра. «Что-то ты в этой жизни делаешь не так, друг Сашка, что-то упускаешь. Важное упускаешь! Понятно, что начал не с того, что слишком долго искал свой путь. И все же обидно, что твой друг детства, закадычный товарищ по детским шалостям и забавам, который старше тебя на год лишь номинально, так как рожден тридцать первого декабря, уже тринадцать месяцев носит капитанские погоны, а ты лишь неделю назад «удостоился» звезд старлея, и обогнать его тебе уже не удастся. Четыре года форы, которые получил твой друг, пока ты, по совету матери, пытавшейся сделать из тебя великого музыканта, просиживал штаны в музыкальном училище, даром не прошли. Теперь тебе всю жизнь ходить у него в подчиненных».

– Здорово, Саня. Вижу, ты снова погружен в философские размышления о смысле жизни? – предмет печальных мыслей старшего лейтенанта Деева капитан Владислав Урядов вошел в кабинет, прервав размышления друга. – Чего хандрим, старлей?

– Вечно ты не вовремя, – проворчал Деев. – Сидел человек, обедал, и тут ты со своими вопросами.

– Выбрасывай никчемный сиротский обед, ворчун, я сегодня угощаю. – Капитан сбросил ноги старлея с края стола и водрузил на их место холщовую сумку.

– Ого, увесистая. – Деев, любитель поесть, моментально забыл о хандре и сунул нос в сумку. – Что тут у нас?

– Выкладывай на стол, есть жуть как хочется. В семь утра чай пустой выпил, а сейчас уже почти три. – Капитан Урядов придвинул стул к столу напарника.

Уговаривать Деева не пришлось, и через пару минут на столе образовалась приличная гора снеди: малосольные огурчики в алюминиевой миске с прилипшими веточками укропа и пластинками чеснока, румяные пирожки, завернутые в трехслойную газету «Московский комсомолец», куриные яйца, сваренные вкрутую, томаты, на вид только с грядки. И, конечно, король стола – отварной картофель в эмалированной кастрюльке болотного цвета, еще дымящийся, так как рука заботливой хозяйки обернула ее двумя слоями вафельных полотенец.

– Ты где все это взял? – Деев удивленно разглядывал «дары». – Какую-то старушку в электричке ограбил?

– Почему в электричке? – Довольный произведенным эффектом, Урядов благодушно улыбался.

– А где еще? В гастроном старушки с такой поклажей не ходят, – резонно заявил Деев. – Ясно же, собралась старушка за город, по своим садово-огородным заботам. Может, и не одна собралась, судя по количеству в продуктовой корзинке, может и всем многочисленным семейством. Набрала продуктов, чтобы и на обед, и на ужин хватило, а ты у нее из-под носа ее торбу и увел. Сидит теперь старушка в пустом вагоне электрички, слезы уголком головного платка утирает и с тоской вспоминает о потерянных деликатесах.

– Фантазия у тебя, Саня, как у сказочника Андерсена. Не было никакой электрички, а продуктами меня соседка снабдила. В благодарность за внимание и заботу.

– И какое же ты ей внимание уделил, товарищ Урядов? – Деев весело подмигнул другу. – Не знал я, что ты дамский угодник.

– Никакой я не угодник, а соседке семьдесят два года, и продовольственный паек мне выдан за отремонтированный кран на кухне.

– Семьдесят два? Так я тебе и поверил, – продолжал подшучивать Деев. – Значит, у старушки внучка лет двадцати пяти, рыжеволосая красавица с фигурой…

– Ну все, мне твои насмешки надоели, – прервал друга Урядов. – Не хочешь есть – сиди голодный. А мне на твои глупости время тратить неохота.

– Ладно, не злись, – Деев примирительно похлопал друга по плечу. – От еды только дураки отказываются, а я глупостью никогда не страдал. С чего начнем, повелитель мисок и половника?

Ответить капитан Урядов не успел. На его рабочем столе заработал селектор внутренней связи. Вздохнув, Урядов подошел к столу и поднял трубку.

– Капитан Урядов слушает, – произнес он. Выслушав ответ, Урядов вздохнул еще тяжелее и положил трубку. – Наелись, Саня. Полковник к себе вызывает.

– Полковник? Начальник отдела? – глаза Деева от удивления полезли на лоб. – Почему нас, а не Горыныча?

Георгий Мартынович Котенко служил в отделе начальником отдела по расследованию убийств, на разговорном сленге – убойного отдела. Затейливое отчество майора мало кто выговаривал целиком, сокращая до «Мартыныча». Подчиненные рангом ниже в шутку сократили имя-отчество майора до «Горыныча», и это прозвище накрепко прилипло к начальнику убойного отдела.

– Горыныч на планерке в главке, – напомнил Урядов.

– Так почему бы не подождать его возвращения?

– Вот сейчас придем к полковнику, ты у него и спросишь, – невесело пошутил Урядов, которого мысль общаться с начальником РОВД без привычного «буфера» в лице майора Котенко тоже не слишком радовала.

– Вот блин! Что же со всем этим добром делать? – Деев указал рукой на «добро», принесенное Урядовым.

– Не нужно было на глупую болтовню время тратить, – пожурил товарища Урядов. – Убирай все в стол. Будем надеяться, что надолго нас не задержат.

– Ага, если начотдел не в дурном настроении. Сам знаешь, какие у него загибы случаются.

Урядов промолчал. Наскоро убрав еду в стол, оба вышли из кабинета, прошли по коридору до лестницы, ведущей на второй этаж, преодолели два пролета, снова прошли по коридору и остановились у двери с вывеской, гласящей: «Начальник РОВД Москворецкого района полковник Платонов Виталий Семенович».

– Давай ты первым, – понизив голос, предложил старший лейтенант Деев, как всегда пасуя перед высоким начальством.

– Полковник вызвал нас двоих, – напомнил капитан Урядов. – Вместе и пойдем.

– Конечно, вместе, – заверил Деев, и поспешно добавил: – Только ты первый.

Урядов покачал головой, осуждая неуместную застенчивость напарника, положил руку на дверную ручку и открыл дверь. Войдя в кабинет, он быстро произнес:

– Здравия желаю, товарищ полковник! Капитан Урядов и старший лейтенант Деев по вашему приказанию…

– Я понял, Урядов. Вы явились, – оборвал капитана полковник. – Садитесь… Вот, проблема у нас.

Полковник обвел рукой пустой кабинет. Капитан Урядов проследил за движением руки и осторожно переглянулся с Деевым. О странностях начальника РОВД по отделу ходили разные слухи. Кто-то в них верил, кто-то нет, а кому-то, как сейчас Урядову и Дееву, приходилось не просто наблюдать их воочию, но и пытаться реагировать адекватно. На счастье Урядова, полковник косого взгляда не заметил. Его остекленевший взгляд остановился на доске объявлений, которая висела с правой стороны от входной двери и была под завязку увешана объявлениями, записочками и прочими «важными» бумагами. Урядов перевел взгляд на доску, надеясь отыскать подсказку среди множества бумаг. Увы, подсказки он не нашел, а полковник все продолжал молча смотреть в одну точку.

– Товарищ полковник, разрешите уточнить, какого рода проблема? – поняв, что молчание может затянуться надолго, задал вопрос капитан Урядов.

– Что?.. А, вы еще здесь?.. Почему медлим? – полковник всем своим видом выражал недовольство. – Разве вам нечем заняться? Или расследование убийства больше не является мероприятием номер один для отдела по расследованию убийств?

– Убийства? В нашем районе совершено убийство? – рискуя нарваться на грубость, задал следующий вопрос Урядов.

Полковник оторвал взгляд от доски и воззрился на Урядова, словно не понимая, как тот оказался в его кабинете.

– Капитан? Вы пришли по вызову? – вдруг спросил полковник.

– Так точно, товарищ полковник, – отчеканил Урядов, стараясь скрыть недоумение.

– Хорошо, садитесь. Отъезд Котенко выбил меня из колеи, – с уст начальника РОВД сорвалось внезапное признание. – Так зачем я вас вызвал?

– Не имею чести знать, товарищ полковник, – отчеканил Урядов. На этот раз он не осмелился даже краем глаза взглянуть на напарника, так как полковник смотрел на него в упор.

– Как же вы пришли к начальнику неподготовленным? – Платонов с укором покачал головой.

– В начале разговора вы упомянули о какой-то проблеме, – осмелился напомнить старший лейтенант Деев.

– Проблемы? Ах да, проблемы. – Полковник порылся в бумагах, грудой наваленных на столе, и выудил листок, исписанный убористым почерком. – Разнарядка из главка пришла. Вот, полюбуйтесь.

Полковник протянул листок бумаги капитану Урядову. Тот подошел ближе, забрал бумагу и пробежал по ней глазами.

– Смотр художественной самодеятельности? – брови Урядова удивленно поползли вверх.

– Именно так, капитан. Смотр художественной самодеятельности, – подтвердил Платонов. – Как вы знаете, у начальника главка генерал-майора Стремихина в августе юбилей. В связи с этим принято решение провести празднование знаменательного события с особым размахом. Поэтому от каждого отдела требуется три номера художественной самодеятельности для выбора номеров в концертную программу в честь юбиляра. Срок исполнения – неделя. Какие есть соображения по этому поводу?

– Товарищ полковник, у нас в отделе всего три человека, если считать вместе с участковым. Следователя и того нет, капитан Рукавишников два месяца в госпитале лежит, его работу нам с Деевым приходится выполнять. Людей и на расследование преступлений не хватает, а уж на самодеятельность…

– Отставить пререкания, товарищ капитан! Родина поручила вам ответственную работу, будьте добры выполнить ее как офицер! – От благодушного настроя полковника не осталось и следа, щеки стали пунцовыми, глаза сузились до щелочек.

«Его сейчас удар хватит, – подумал Урядов. – Вот засада!»

– Есть подготовить номер художественной самодеятельности, товарищ полковник! – чтобы не раздражать начальника еще сильнее, отчеканил Урядов. – Разрешите выполнять?

– Идите, – смягчившись, разрешил полковник и закрыл глаза.

Урядов и Деев, пятясь, тихонько выскользнули из кабинета. Молча спустились на первый этаж, прошли в свой кабинет и только тогда позволили себе комментарии.

– Попали мы, Саня, как кур в ощип. – Урядов плюхнулся на стул. – Надо же было Горынычу именно сегодня в главк уехать!

– Да уж, перспектива не из приятных. Что будем делать?

– Дождемся возвращения майора, – заявил Урядов. – Пусть он сам выпутывается.

– Будто ты не знаешь, что Горыныч скажет, – усмехнулся Деев. – Раз полковник приказал, значит, придется выполнять. А мы с тобой из всей самодеятельности только и умеем, что ножички с колена в песок загонять.

– Сдается мне, кое-кто из нашего отдела неплохо владеет музыкальным инструментом. – Урядов хитро прищурился. – Не зря же ты столько лет музыкой занимался. Посиди, подумай и выбери произведение, которое сразит наповал начальника главка.

– Так я и думал, что ты всю ответственность на меня свалишь. – Деев нахмурился. – Мало ли кто чему в молодости учился! Музыка для меня в прошлом, и больше об этом не заговаривай!

– Я-то промолчу, а вот Горыныч наверняка в первую очередь о твоих музыкальных способностях вспомнит, – усмехнулся Урядов. – Лучше смирись сейчас, чтобы не нарываться. Неужели за столько лет учебы у тебя не появилось ни одного любимого произведения, которое ты с легкостью мог бы представить на суд зрителя?

– Да пошел ты, Влад! Я, между прочим, тоже могу идейку Горынычу подбросить. Помнится, кто-то целых шесть лет в кружке при драмтеатре отзанимался.

– Вот ты вспомнил! Я в кружок до восьмого класса ходил, и особыми талантами уже тогда не отличался.

– Ничего, стихи Маяковского в твоем исполнении вполне подойдут для дня чествования юбиляра, – веселился Деев. – Вот и будем с тобой на пару выступать: я на фортепиано бренчать, а ты стишки декламировать.

В этот момент снова зазвонил телефон внутренней связи. Урядов опасливо покосился на аппарат.

– Стой, дай я возьму. – Деев рванулся к аппарату, опережая друга. – У тебя аура несчастливая.

– Чего? Аура? С каких это пор ты стал суеверным? – Урядов усмехнулся. – Нам в правоохранительных органах только суеверия не хватало.

– Старший лейтенант Деев, – не обращая внимания на подначки друга, произнес Деев. Выслушав собеседника, он бросил: – Понятно, выезжаем.

Положив трубку, он повернулся к капитану Урядову.

– Ну что, как сработала твоя аура? – с ударением на слове «твоя», произнес Урядов.

– Похоже, не очень. Либо аура подвела, либо полковник Платонов накаркал. В часть поступил звонок: на улице Серпуховской, в доме номер семнадцать произошло убийство.

– Убийство? Кто звонил известно?

– Пойдем вниз, с дежурным пообщаемся. Он принял звонок минуты две назад.

…В этот день на пропускном пункте дежурил лейтенант Иван Морозов, парень смышленый и исполнительный. Он появился в отделе не так давно, но успел снискать уважение сослуживцев.

– Привет, Вано, – поздоровался Урядов. – Что тут у тебя?

– В пятнадцать сорок три поступил звонок, – без вступления начал доклад Морозов. – Я по форме произнес стандартную фразу: Москворецкий районный отдел милиции, лейтенант Морозов слушает. Голос в трубке произнес: на Серпуховской, дом семнадцать произошло убийство. Я не успел задать ни одного вопроса, так как звонивший бросил трубку.

– На телефонную станцию позвонил? – быстро спросил Урядов, посмотрев на часы.

– Так точно. Звонок поступил с телефона-автомата. Номер автомата я записал, проверить местонахождение не успел.

– Теперь о звонившем, – перевел тему Урядов. – Кто звонил, мужчина или женщина? Какой был голос, особые приметы? Шепелявость, акцент?

– Пол звонившего определить не смогу, скорее всего говорили через платок. Акцента не было, шепелявости и других дефектов речи тоже не заметил. Хрипловатый, разве что, как будто горло больное. Но хрипло можно и намеренно говорить.

– Получается, звонивший позаботился о том, чтобы его не опознали, – размышляя вслух, сказал Урядов. – Это любопытно.

– Текст точно передал? – вступил в разговор Деев. – Больше звонивший ничего не добавил? Номер квартиры не сказал?

– Нет, номер квартиры не сказал. – Морозов протянул оперативникам листок бумаги. – Вот здесь все записано слово в слово.

– Да, негусто, – покрутив в руках листок, произнес Деев. – Ладно, лейтенант. Благодарим за службу. С остальным на месте разберемся, быть может, это шутники развлекаются и никакого убийства на самом деле не было.

– Не думаю, что это шутники, товарищ старший лейтенант, – заметил Морозов.

– Обоснуй, – потребовал Деев.

– Я не первый день у телефона дежурю, с шутниками дело имел не раз, – начал Морозов. – Обычно они не могут сдержаться, смешок на заднем фоне услышишь, или слишком долго трубку не вешают, чтобы дождаться реакции на заявление. Они ведь для развлечения это делают, для веселья. А какое веселье, когда не услышал, как на другом конце провода начали волноваться, вопросами сыпать, требовать представиться и предоставить более подробную информацию? Нет, товарищ старший лейтенант, на этот раз дело не в шутниках.

– Посмотрим. Предупреди криминалистов и судмедэксперта, если звонок не ложный, отправишь их к нам. – Деев смял листок, который дал ему Морозов, бросил в урну и обратился к Урядову: – Пойдем, капитан, прогуляемся до Серпуховской. Тут идти всего пару кварталов.

– Товарищ капитан, вы снова за следователя? – сочувственно спросил Морозов.

– Приходится, Иван. – Урядов пожал плечами. – Следователь Рукавишников в госпитале, Хватов уволился, а у Колоскова защита диплома, так что работает он только формально, когда бумажки подписать нужно. На выезды у него времени нет.

– Долго ему еще учиться?

– Через неделю должен выйти, – ответил Урядов и завершил не слишком приятный разговор: – Ладно, не будем терять время.

Оперативники вышли во двор, где на открытой площадке стояли служебные машины. Завидев Урядова и Деева, к ним навстречу заспешил водитель, приписанный к убойному отделу. Крепкий парень ростом под два метра, он едва умещался в «Москвиче», но дело свое знал отлично и мог по любому адресу доставить кратчайшим путем. За исключительные водительские способности в отделе его называли Гонщик, а его настоящее имя было известно лишь отделу кадров.

– Что, работенка наклюнулась? – поравнявшись с оперативниками, спросил водитель.

– Нет, Гонщик, тебе сегодня не светит. – Деев похлопал водителя по плечу. – У нас рутинная работа, если и понадобится машина, то только для экспертов-криминалистов, а ты же знаешь, что они предпочитают ездить на укомплектованном «УАЗике».

– Я помню: чтобы все под рукой, – разочарованно сказал водитель и вздохнул: – Ладно, пойду дальше штаны просиживать.

Деев махнул рукой, прощаясь с водителем, и побежал догонять Урядова, который к этому времени уже дошел до перекрестка.

Возле дома номер семнадцать по Серпуховской улице парнишка лет двадцати двух – двадцати трех старательно мел улицу. Оперуполномоченные Урядов и Деев подошли к нему и остановились, наблюдая за рабочим процессом. Парнишка покосился на зрителей, но работу не прервал. Пару минут опера просто наблюдали, затем Урядов произнес:

– Трудимся?

Парнишка снова покосился на непрошеных зрителей и кивнул.

– Давно трудимся?

– Вас интересует мой стаж или конкретно этот день? – парнишка перестал махать метлой.

– Конкретно этот день, – уточнил Урядов.

– Пару часов, я думаю.

– А если точнее?

– Сейчас шестнадцать ноль две, – взглянув на часы, произнес парнишка. – Занятия в институте закончились в два, на дорогу ушло двадцать минут плюс на то, чтобы переодеться, минут десять. Значит, здесь я один час и тридцать две минуты. Вас такая точность устраивает?

– Вполне. За время работы ничего подозрительного не заметили?

– А вы, собственно, кто? – парнишка вдруг осознал, что ведет разговор с двумя незнакомцами в совершенно пустом дворе. И пусть на улице светлый день, в неспокойном Москворецком районе и не в такое время можно было нарваться на неприятности.

– Капитан Урядов, уголовный розыск. Это, – Урядов кивком указал на напарника, – старший лейтенант Деев. Так видели вы что-то подозрительное?

– Покажите удостоверение, – потребовал парнишка.

Урядов достал удостоверение, раскрыл его и сунул парнишке под нос. Тот внимательно прочитал фамилию и звание и только после этого расслабился.

– Нет, товарищ капитан, ничего подозрительного я не видел.

– Уверены в этом? Никаких незнакомцев, никаких машин, отъезжающих от подъездов? Ничего?

– Я ничего не заметил, – повторил парнишка. – А что случилось?

– Это мы и пытаемся выяснить, – уклонился от прямого ответа Урядов. – Ладно, продолжайте мести улицу, а пока метете, подумайте над моим вопросом. Может, что-то и всплывет в памяти.

Урядов отошел в сторону, Деев последовал за ним.

– С какого подъезда начнем? – спросил он Урядова.

– Думаю, со среднего, – окинув взглядом фасад дома, заявил капитан.

– Почему со среднего?

– Видишь окна на втором этаже? Они закрыты и завешаны шторами. А взгляни на все остальные?

– Почти все открыты, – удивленно протянул Деев. – Думаю, ты прав: совершать преступление при открытых окнах не слишком разумно.

– Именно об этом я и подумал.

Урядов вошел в подъезд и поднялся на второй этаж. Дверь в одну из квартир оказалась приоткрыта.

– А вот и нужная нам квартира. – Урядов подошел к двери и мыском ботинка толкнул ее внутрь.

Дверь открылась, Урядов прошел в прихожую и громко произнес:

– Хозяева в доме есть?

Ему никто не ответил, тогда он пересек коридор и оказался перед закрытой дверью в комнату. Он снова толкнул дверь мыском ботинка, и почти сразу отскочил в сторону, чтобы уйти с линии возможного огня. Стрельбы не последовало, Урядов вышел из укрытия и остановился на пороге, пораженный открывшейся перед ним картиной. В самом центре комнаты стояло кресло. Не узкое подобие дивана, а ставшая привычной советским гражданам конструкция, состоящая из мягкой тканевой спинки и сиденья на тонких деревянных ножках, с подлокотниками, чуть поднятыми вверх. На этом кресле сидела женщина, ноги и руки которой были накрепко привязаны к ножкам и подлокотникам. Рот женщины закрывал кляп, а глаза… Широко открытые, уже безжизненные глаза смотрели прямо на капитана. Не было необходимости щупать пульс, Урядов и так знал, что женщина мертва.

– Проклятье! Что здесь произошло? – возглас издал старлей Деев, выглядывая из-за плеча товарища.

– Вызывай экспертную группу, Саша, – негромко произнес капитан. – Пока спецы не сделают свою работу, нам лучше ничего не трогать.

Деев вышел в коридор, в надежде найти там телефонный аппарат. Старлею повезло, квартира оказалась с телефоном. Пузатый корпус дискового аппарата ярко-красного цвета стоял на обувной тумбе, над которой висела деревянная резная вешалка. Достав из кармана носовой платок, Деев обернул телефонную трубку и поднес ее к уху. Услышав гудки, пошарил по карманам, вытащил оттуда грифельный карандаш и тупым концом быстро набрал номер телефона дежурной части.

– Москворецкий районный отдел милиции, лейтенант Морозов слушает.

– Привет, Иван, это Деев. Отправляй на Серпуховскую, 17 бригаду экспертов. У нас убийство, – произнес Деев.

– Все-таки не ложный? – чуть помедлив, спросил Морозов.

– Да, ты был прав. Вызов не ложный, так что не трать впустую время, Иван.

Деев аккуратно положил трубку на рычаги, сложил платок и вернулся к Урядову.

– Будем ждать экспертов или пройдемся по соседям? – спросил он.

– Ты иди, а я тут осмотрюсь, – ответил Урядов.

– Улики затопчешь, – предупредил Деев.

– Я умею вести себя на месте преступления. Думаю, если во сне мне приснится место преступления, я и там буду вести себя крайне осторожно. Не стоит недооценивать влияние генов. – Урядов усмехнулся, а Деев вышел из квартиры.

Урядов остался в квартире не только для того, чтобы охранять место преступления от нежданных посетителей, он хотел осмотреться до приезда экспертов. Да, ребята из экспертного отдела работали чисто и аккуратно, но все равно, как бы они ни старались ставить предметы на свои места, после этого общая картина неуловимо менялась. Урядов наблюдал подобную метаморфозу не раз, поэтому предпочитал проводить визуальный осмотр до того, как группа приступит к снятию отпечатков пальцев и прочей криминалистической рутине.

В первую очередь он вернулся к входной двери и внимательно осмотрел замок. Следов взлома не обнаружил, как и следов обуви перед дверью. Этому он не удивился: за последние десять дней ни разу не шел дождь, и на улице стояла сушь, так что следам взяться было неоткуда. В прихожей он не задержался, лишь мельком осмотрел обстановку. Заглянул на кухню, но тоже ненадолго. Так как в кухне царил идеальный порядок, Урядов решил, что вряд ли преступники в ней что-либо трогали, и более разумным будет вернуться в комнату, где находился труп.

Капитан стоял на пороге комнаты, его взгляд скользил по предметам слева направо, именно так учебники по криминалистике учили проводить осмотр при обыске, описывая каждый предмет в протоколе. При этом он вполголоса проговаривал то, что замечал его взгляд.

– Комната правильной квадратной формы, следов борьбы нет. Пуф бордовый бархатный, стоит вплотную к стене. Тонкий слой пыли позволяет сделать вывод, что им давно не пользовались, значит преступник, или преступники, на нем не сидели. Этажерка из красного дерева лакированная. Расположена в левом углу комнаты. По всей видимости, предметы с этажерки особо дороги хозяйке. В отличие от пуфа, на безделушках пыли нет. Предметы нетронуты, преступника они не интересовали, хотя, насколько можно судить из визуального осмотра, среди безделушек есть предметы, имеющие определенную ценность для коллекционеров. Идем дальше: у стены расположена горка, также из красного дерева, тонкая резьба, двустворчатый верхний отсек застеклен прозрачным стеклом. На открытой части-столешнице – шкатулка, набор для письма и стопка бумаги. Эти предметы трогали часто, определить, пользовался ли ими преступник или хозяйка квартиры, пока невозможно. Ящик, расположенный над нижней тумбой, с ключом в замочной скважине, приоткрыт. Стена с двумя окнами, задрапированными плотными темными шторами. В проеме между окон висит картина. Если не ошибаюсь, репродукция «Аленушки» Васнецова. У правой стены шкаф-гардероб. Думаю, работа хозяина квартиры, не слишком изысканная, но сделанная на совесть. Двери зеркальные, с деревянной окантовкой сантиметров по двадцать с каждой стороны. Выглядят чистыми, возможно, преступник пользовался гардеробной, а после стер отпечатки пальцев. В противном случае на дверцах остались бы следы рук хозяйки. На противоположной от окон стене расположена дверь в спальню. Дверь открыта, видна кровать. Похоже, она не убрана. Переходим к центру комнаты.

Дальше проговаривать увиденное Урядов не стал, потому что за спиной послышались шаги, а затем громкий голос эксперта-криминалиста:

– Здорово, капитан, экспертов ты вызывал?

Урядов развернулся лицом к входной двери. На пороге стоял Алексей Самохин, эксперт из Москворецкого отдела милиции. С Самохиным капитан работал не раз, и всегда оставался доволен сотрудничеством, поэтому он широко улыбнулся и произнес:

– Здорово, бродяга. Рад, что сегодня твое дежурство. Ты один, без помощников?

– Ты, может, и рад, а вот я не очень, – признался Самохин. – Вторую неделю с отпуском тянут, а я, между прочим, на Байкал собирался.

– На Байкал? Что ты там забыл?

– Как что? Ты хоть раз на Байкале был? – Самохин распахнул глаза, удивляясь вопросу капитана. – Природа там – закачаешься! А какая рыбалка… просто сказка. Брат там живет, его тоже неплохо было бы повидать. Три года не виделись.

– Прости, дружище, но, видимо, поездку придется снова отложить, – посерьезнев, произнес Урядов. – У нас тут происшествие не из простых.

– У тебя разве бывает иначе? – Самохин хмыкнул.

– Увы, не все зависит от меня. – Урядов пожал плечами. – Какой вызов поступил, с тем и работаю.

– Так что на этот раз? – Самохин отбросил шутки в сторону и вошел в прихожую.

– Сам посмотри, – Урядов посторонился, пропуская Алексея вперед.

– Ничего себе! Давненько я с таким не сталкивался, – протянул Самохин. – Ты видел эти кровоподтеки? Похоже, ее пытали.

– Вижу, Леша, и радости это не вызывает.

– Проклятье, а я, как нарочно, один. В отделе черт знает что творится, людей не хватает, судмедэксперта из соседнего района вызвали, но он только через час сможет подъехать. Да кому я это говорю, ты сам за следака сколько уже пашешь.

– Все это лирика, Алексей, а нам работать надо.

Урядов не стал вступать в бессмысленный разговор об отсутствии сотрудников в родном отделе. С некоторых пор работать в Москворецкий РОВД люди не слишком-то рвались. Слава о «странностях» полковника Платонова расходилась все дальше: люди из-под его начала старались перевестись в другие отделы, а те, кто приходили вновь, надолго не задерживались. Нехватка кадров ощущалась во всех структурных подразделениях, но особо чувствовалась в убойном отделе. Самохин понял, что поднял тему не вовремя, и, чтобы избавиться от неловкости, поспешил заняться своими прямыми обязанностями.

– Мать честная! На ней места живого нет. – Самохин подошел вплотную к жертве. – Кому в голову могло прийти пытать женщину? И зачем? Ради наслаждения? Только этого нам не хватало!

– Чего «этого»? – с опаской переспросил Урядов, догадываясь, что услышит в ответ.

– Психа-одиночки вроде Мосгаза, – Самохин понизил голос, словно опасался, что произнесенное вслух станет от этого реальностью.

Убийца по кличке Мосгаз был известен не только в оперативных кругах, о нем знала вся страна. Всего десять лет назад Москву потрясла серия кровавых убийств. Преступник, представляясь работником Мосгаза, свободно проникал в квартиры будущих жертв, оценивал обстановку и убивал хозяев. Несмотря на то что свою преступную деятельность он вел меньше месяца, следствие доказало его причастность к пяти убийствам. Среди жертв были дети, а поимкой преступника занималась вся Москва. В Управлении охраны общественного порядка Мосгорисполкома был создан оперативный штаб по поимке преступника. Дело под свой личный контроль взял министр охраны общественного порядка Вадим Тикунов. Доклад о проделанной работе от него ждал первый секретарь ЦК КПСС Никита Хрущев. Тогда все закончилось быстро, хоть и нельзя сказать, что хорошо. Расстрел, к которому приговорили убийцу, не вернул к жизни его жертв.

– Притормози коней, Самохин, ты еще даже не начал осмотр, – Урядов, которого перспектива получить на руки нового серийного убийцу совсем не вдохновляла, предостерегающе повысил голос. – Сам знаешь, как быстро по городу слухи разносятся. Учти, хоть кому-то подобные предположения выскажешь, и можешь на своей работе ставить крест!

– Ты чего, капитан? Я ведь только с тобой поделился, – пошел на попятный Самохин. – Не собираюсь я никому ничего говорить. И потом, ты прав, я еще ничего не осмотрел.

– Так-то лучше. Давай за работу, Леха.

Урядов прислонился спиной к стене, приготовившись наблюдать за работой криминалиста. О словах Самохина он старался не думать, но навязчивые мысли невольно возвращались. «Слишком рано делать хоть какие-то выводы, – уговаривал себя Урядов. – Мы ничего не знаем о жертве: одинока ли она или в доме помимо нее проживает куча родственников? Богата ли или бедна как церковная мышь. Покладистый ли у нее характер или настолько вздорный, что в подозреваемые можно записывать каждого второго из тех, кто с ней знаком? Нет, выводы делать преждевременно. Нужно дождаться хотя бы результатов поквартирного обхода». Урядов взглянул на часы: с момента, как ушел Деев, прошло не больше получаса.

– Послушай, Леха, я ведь тебе здесь не особо нужен? – обратился Урядов к криминалисту.

– Хочешь отлучиться?

– Саня пошел по соседям, – объяснил Урядов. – Думаю, помощь ему не помешает. Я все равно здесь без дела стою, а так и пользы больше, и время быстрее пройдет.

– Валяй, здесь работы часа на три, не меньше.

– Ну все, я пошел.

Урядов вышел из квартиры. Пару минут стоял, прислушиваясь к звукам, пытаясь определить, далеко ли ушел Деев. В подъезде стояла тишина, поэтому Урядов начал подниматься на верхний этаж, рассудив, что к соседям напротив Деев пойдет в первую очередь, а после них спустится на первый этаж, ведь мимо них мог пройти убийца, да и слышать они могли куда больше соседей с четвертого этажа. И все же опросить следовало всех, поэтому Урядов добрался до четвертого этажа и остановился на лестничной площадке с четырьмя дверьми. Урядов позвонил в ту квартиру, что была в одном ряду с квартирой пострадавшей. Дверь открыли после третьего звонка. На пороге появился довольно крепкий старик в поношенном хлопчатобумажном трико с вытянутыми коленями и полосатой майке-тельняшке.

– Чего трезвонишь? – раздраженно выдал он. – Здесь люди отдыхать пытаются.

– Оперуполномоченный капитан Урядов, – раскрыв удостоверение, произнес милиционер. – Представьтесь, пожалуйста.

– Ясно! Поспал Николай Трофимыч, – старик раздраженно фыркнул. – Придешь со смены, мечтая о тишине и покое, а тебе и дома спокойно полежать не дадут. Ладно, все равно не отвяжетесь. Оболкин я, Николай Трофимыч. Дальше что?

– Давно здесь живете, Николай Трофимович? Соседей своих хорошо знаете?

– В чем дело? Гурьевы опять дебоширят? – в глазах старика появилась заинтересованность. – Вот ведь пройдохи, и где только деньги берут, чтобы гульбарии устраивать! Нигде толком не работают, а поди ж ты, на бутылочку всегда найдут. Мать их два года назад померла, так они чуть не каждую неделю разборки устраивают.

– Гурьевы это кто? – уточнил Урядов. – В какой квартире живут?

– Гурьевы-то? В двадцать седьмой, на третьем этаже. Отец и два сына. Сыновья оба неженатые, холостякуют, хотя Лешке уж под сорок, а он у них младший. Глава семьи, если можно так назвать этого недотепу, Степан Гурьев, работал в депо на железной дороге. То ли путейцем, то ли смотрителем, а как супруга слегла, так с работы ушел, чтобы за ней ухаживать. Только все равно не уберег он ее. Сгорела как свечка. Степан с того времени вроде как немного не в себе, а его сынки непутевые этим пользуются. Пропивают отцову пенсию, и его спаивают.

– А в двадцать первой кто проживает?

– Тю! Эта-то вам зачем? Там всегда тихо, как в могиле, если не считать «особых дней», когда Машка к спектаклям чересчур рьяно готовится. У них же дополнительная шумоизоляция по всей квартире, это еще покойный Николаша позаботился. Хороший был человек, понимающий. Как дочке блажь в голову пришла актрисочкой стать, так он сразу всю квартиру укатал, чтобы от соседей стыд не терпеть.

– Машка – это хозяйка квартиры? – мягко перебил Урядов.

– Ну да. Сейчас-то она Марианна, а я ее еще Машкой знал.

– Марианна, а фамилия?

– Полянская. С фамилией ей повезло, менять не пришлось, а вот имечко подкачало. Но как, скажите на милость, они ее еще назвать могли, если отец Николай, а мать и вовсе Глафира? Кем ей быть, если не Машкой?

– Марианна Полянская? – Урядов не сдержал возглас удивления. Даже он, человек, далекий от искусства, был наслышан о талантливой актрисе молодого театра имени Пушкина на Тверском бульваре. – Хотите сказать, в вашем доме живет актриса Марианна Полянская?

– А что в этом особенного? Ее родители здесь жили, вот и она живет. Где родился, так сказать, там и сгодился.

– Просто обычно актеры ее уровня имеют жилье ближе к центру, к месту работы, а не…

– А не в такой дыре, как наша Серпуховская улица, это вы имели в виду? – старик прищурился, ожидая ответа.

– Нет, я хотел сказать, что от театра жилье слишком далеко. Это неудобно для актера, посвятившего себя театру, – Урядов уже пришел в себя от удивления и вновь перешел на официальный тон. – Я сам живу в этом районе и не считаю его дырой… А теперь вернемся к Полянской. С кем живет актриса? Муж, дети?

– Откуда! – старик махнул рукой, подчеркивая беспочвенность предположений капитана. – Разве у актеров бывают семьи? Они же и не свою вовсе жизнь проживают, а своих воображаемых героев. Обрядятся в чужую личину – и живут то в веке другом, то в стране, то возраст сменят, то происхождение. Одна Машка живет, как мужа своего непутевого выгнала, так одна и живет.

– Значит, муж у нее все-таки был? – уточнил Урядов.

– Был да сплыл. Загулял с бабешкой помоложе Машки, а она прознала и пинком под зад своего художника.

– Фамилию художника не помните?

– Фамилью-то? Не помню. Имя смешное, потому и запомнил, а фамилью – нет.

– И что за смешное имя?

– Веня, – усмехнувшись, произнес старик. – Веньямин, если полное. И кто, скажите на милость, называет своих детей кошачьими именами? Веня!

– Вы сказали, он художник, – не обращая внимания на комментарии старика, гнул свою линию Урядов. – Вольный или в организации работает?

– Раньше в театре служил, – охотно делился информацией старик, совсем позабыв о том, что собирался отдохнуть. – Там они с Машкой и схлестнулись. А как поженились, так он из театра ушел. Сказал, что будет «творить искусство», а на самом деле просто лоботрясничал. Машка его содержала, а он ей за доброту вон какой монетой отплатил.

– Где он теперь живет, тоже не знаете? – не слишком надеясь на положительный ответ, спросил Урядов.

– Откуда? Я с ним дружбы не водил. Вот Гурьевы-братья иной раз его к себе зазывали, но это еще тогда, когда мать их жива была. Машка-то, почитай, лет десять одна живет.

– Хотите сказать, что Гурьевы могут знать, где проживает бывший муж Полянской?

– А кто их знает? Может, да, а может, нет, – пожал плечами старик.

– Сама Полянская с кем-то из соседей близко общалась?

– С Надеждой из двадцатой, – подумав, сообщил старик. – Еще с учителкой из соседнего подъезда. Постойте, дайте посчитать, в какой она квартире живет. Ага, в сороковой. На втором этаже, окна во двор. Приличная женщина, ничего худого о ней не скажешь. Немного замкнутая, но это личное дело каждого.

Урядов собрался задать очередной вопрос, когда увидел, как изменилось выражение лица старика. Оно вдруг вытянулось от осознания, что происходит на лестничной площадке, в глазах любопытство сменилось подозрением, а затем пониманием.

– А почему вы не спросите о бывшем муже у самой Машки? – вкрадчиво произнес он. – Она-то наверняка знает, где искать своего непутевого мужа.

Урядов решил, что нет смысла скрывать от старика правду, все равно скоро он узнает, и мягко произнес:

– Марианна Полянская не может ответить на наши вопросы. Она мертва, убита в своей квартире.

– Убита? Машка? Нет! Этого не может быть, – новость старика сразила, он прислонился спиной к дверному косяку, так как ноги перестали слушаться. – Маруся? Да она и мухи не обидит, кто мог желать ей смерти?

– Это мы и пытаемся выяснить, – ответил Урядов. – Думаю, вам лучше присесть. Не против, если мы продолжим разговор в квартире?

Старик не возражал. Он безропотно позволил Урядову взять его под руку и ввести в квартиру. Там Урядов усадил старика на диван, сходил на кухню и, налив стакан воды, вернулся. Разговор со стариком продолжался еще минут двадцать, но ничего полезного Урядову больше узнать не удалось. Убедившись, что старик пришел в норму, капитан отправился опрашивать остальных соседей.

В двух квартирах на лестничной клетке пятого этажа жильцов не оказалось, в четвертой, угловой, дверь открыла девушка. Вести долгий разговор с капитаном она не пожелала, известие об убийстве в родном подъезде ее не тронуло, и все, что смог выжать из девушки Урядов, – это стандартное «ничего не видела, ничего не слышала, ни о чем не знаю». Урядов не стал упорствовать и тратить на девушку время. Он вежливо поблагодарил за помощь и начал спускаться на третий этаж. Он успел пройти один пролет, когда из квартиры под номером двадцать шесть вышел старший лейтенант Деев.

– Ого, да я тут не один? – весело произнес он, увидев Урядова. – Что, капитан, надоело стенку подпирать, решил в люди выйти?

– Криминалисты будут работать не один час, – объяснил Урядов. – В квартире пока делать нечего, а с опросом лучше поторопиться. Что у тебя? Есть информация?

– Почти никакой, – честно признался Деев. – Узнал имя погибшей, но это мы наверняка и на месте преступления узнаем. Документы-то должны в квартире быть.

– И как тебе новость?

– А что с ней не так? Ну актриса, и что с того? В столице каждый третий актер, в толпе пальцем ткни, обязательно на актера попадешь, – пожал плечами Деев.

– Саня, ты что, с луны свалился? Или сам не в столице живешь? Не знать Марианну Полянскую! – возмутился Урядов. – Тебя в школе в театр спящим привозили?

– Да откуда мне ее знать? Я что, всех актеров по именам должен был запоминать? Ради этого дня?

– Марианна Полянская известна половине Москвы, видно, ты в эту половину не входишь. – Урядов осуждающе покачал головой. – Ладно, проехали. Для нас это означает, что дело возьмет под личный контроль не только полковник Платонов, что само по себе не особо приятно, но кое-кто повыше.

– Да, загоняют нас, это точно, – поддакнул Деев.

– Наверняка. И спрос уже сегодня будет, так что выкладывай, что узнал.

– Так, по мелочи, – отмахнулся Деев и перевел разговор. – Ты четвертый прошел?

– Да, пообщался с любопытным старичком, и с девушкой, если это можно назвать общением. Оба ничего не видели, но старик сообщил, что у погибшей был муж, которого она выгнала за измену.

– Знаю эту историю, – усмехнулся Деев. – Видно, в этом доме любят сплетни.

– Еще старик сказал, что в двадцать седьмой квартире живет неблагополучный элемент. Ты там еще не был?

– Нет, только собираюсь.

– Тогда пойдем вместе, кто знает, что придет в голову трем пьяным мужикам? – Урядов подошел к двери с номером двадцать семь и нажал кнопку дверного звонка.

Дверь долго не открывали, Урядову пришлось давить на звонок больше двух минут, прежде чем за дверью послышались шаги.

– Чего трезвоните? – на пороге показался мужчина лет сорока с недельной щетиной и стойким запахом перегара. – Пожар, что ли?

– Оперуполномоченный капитан Урядов, уголовный розыск. Гражданин Гурьев Алексей Степанович?

Урядов решил, что представление по всей форме быстрее приведет полупьяного мужика в адекватное состояние, и не ошибся. Мужчина весь подтянулся, собрал остатки разума и кивнул.

– Разрешите войти. – Не дожидаясь ответа, Урядов отодвинул хозяина в сторону и вошел в квартиру. За ним следовал Деев. – Ваш брат дома?

– Ванька-то? Дома, где ему быть? – с трудом ворочая языком, произнес Алексей Гурьев. – Они с батей в комнате. Спим мы.

– Давно спите? – спросил Деев.

– С утра. Легли поздно, – простодушно признался Алексей.

– Придется разбудить, – строго произнес Деев.

– Разбудить? – Алексей поник. – Это сложно.

– В чем дело? Не можете сами, придется нам за дело браться, но если дойдет до этого… – Деев не договорил, давая возможность воображению Алексея дорисовать «страшную» картину.

– Не смогу я. И вы не сможете, – угроза не подействовала. – Праздник у нас был, отмечали. Малость перебрали, так что теперь они до завтрашнего обеда не поднимутся.

– О ваших праздниках мы уже наслышаны, – вступил в разговор Урядов. – Уверен, участковый милиционер тоже будет рад получить эту информацию. Попасть на карандаш к участковому – не слишком приятное дело. В ваших интересах поднять родственников, и как можно скорее.

– Да я бы рад, только как?

– Эй, Леха, гони сюда! Воду захвати! – послышался из соседней комнаты голос.

– Проснулись ваши родственники? – усмехнулся Урядов. – А вы говорили «не поднять».

– Повезло, – радостно воскликнул Алексей и помчался в спальню, выкрикивая на ходу: – Ванька, вставай! Буди батю, к нам из уголовного розыска пришли.

– Чего ты мелешь? Какой еще розыск? – снова послышался из комнаты голос.

– Может, вмешаемся? – кивнув в сторону спальни, предложил Деев.

– Подождем здесь, – возразил Урядов. – Пусть хоть оденутся.

Спустя пару минут в комнату, где обосновались оперативники, ввалился мужчина, почти точная копия Алексея, только старше. За ним семенил сам Алексей.

– Вот, брат мой, Ванька, – указывая на мужчину, произнес Алексей. – Батя сейчас выйдет, нехорошо ему.

– Неудивительно. Столько пить! – Деев взглядом указал на гору пустых бутылок-чебурашек в углу комнаты. – Беленькую предпочитаете?

– Юбилей у бати, – вступил в разговор Иван. – Водка с похорон матери осталась, так-то мы не пьем почти, а вчера решили юбилей отметить, ну и перестарались чуток.

– Сегодня весь день дома были? – сменил тему разговора Урядов, которому надоело слушать вранье братьев.

– Весь день, – ответил Иван. – Спали мы.

– В котором часу легли спать?

– А в чем дело? Соседи нажаловались? – Иван проявил большую осторожность, чем его младший брат, решив пойти в наступление, вместо того чтобы каяться в собственных грехах. – Врут они! Мы тихо сидели, мирно. Музыку не включали, сами не пели. Телика у нас нет, а в проигрывателе иголка сломалась, можете убедиться.

Иван прошел к окну, отдернул занавеску и указал пальцем на электропроигрыватель для грампластинок. Довольно свежая модель, выпущенная не ранее 1965 года, с прозрачной пластиковой крышкой и механическим переключателем скоростей, в квартире Гурьевых, набитой старьем, смотрелась как инородное тело. Слой пыли на крышке указывал на то, что проигрывателем давно не пользовались.

– Жалобы от соседей не поступали, – успокоил Ивана Урядов. – Но кое-что в вашем доме произошло, поэтому спрошу еще раз: в котором часу вы легли спать?

– Что бы ни произошло, мы к этому не имеем никакого отношения, – воодушевленный первой победой, разошелся Иван. – Мы были дома весь вчерашний день и весь сегодняшний. Даже за хлебом не выходили. И что бы вам кто ни наплел, пусть докажет, а потом обвинениями разбрасывается!

– Вас ни в чем не обвиняют, – теряя терпение, произнес Урядов. – Но на вопросы ответить придется.

– Не будем мы на вопросы отвечать! – внезапно заявил Иван. – Без адвоката ни слова не скажем! Нам ведь положен адвокат? Вот и предоставьте!

– Что, товарищ старший лейтенант, может, уважим просьбу трудящихся? – Урядов развернулся лицом к Дееву. – Надоела эта тягомотина. Вызывай бригаду, повесим убийство на этих клоунов, предоставим им адвоката. Пусть попарятся в СИЗО, раз возникло такое желание.

– Это мы запросто, – весело подхватил Деев. – Допрос вести – дело следователя, а мы свою работу выполнили.

– Стойте, стойте! Какое еще убийство? – вскричал Иван. – Мы ни о каком убийстве не знаем.

– Да как же? Раз адвоката требуете, значит, виновны, – спокойно произнес Урядов. – Мы законы чтим. Положен обвиняемому адвокат, предоставим.

– Не слушайте вы его, – вмешался в разговор вконец растерявшийся Алексей. – Он просто поспорить любит. Задавайте свои вопросы, мы на них ответим без всяких адвокатов.

– Поздно, братец, – менторским тоном заметил Деев. – Вы уже практически признались в совершенном деянии, а нам висяки не нужны. Нам чистосердечка ближе к сердцу.

В этот момент из спальни вышел глава семейства. Невысокий кряжистый мужичонка лет под семьдесят. Он подслеповато щурил глаза, пытаясь сообразить, почему в квартире так много народа.

– Ванька, ты, что ль, натворил чего? – обращаясь к старшему сыну, произнес он. – Мало тебя мать в детстве драла, все лаской ума пыталась прибавить. А откуда ему взяться?

– Ты, батя, не шуми, – Иван предостерегающе поднял руку, останавливая отца. – Тут люди из уголовного розыска. Говорят, убили кого-то.

– Убили? Вы с Лешкой убили? Ах вы ироды! – Отец с неожиданной прытью подлетел к старшему сыну и отвесил тому затрещину. – Когда только успели! Я вас, иродов, для пригляду сутками в доме держу, а вы все равно ухитрились?

– Ты что мелешь, батя? – взвились оба сына и принялись оправдываться наперебой. – Мы шагу из дома не делали! Хочешь нас под статью подвести?

– Всем молчать! – растягивая гласные, выкрикнул Урядов. – Молчать, пока я всех троих в СИЗО не определил!

Все семейство Гурьевых замолкло. Урядов удовлетворенно кивнул и продолжил:

– Все сели на диван. Без команды рот не открывать. Это понятно? – Гурьевы кивнули. – Отлично. Теперь я буду задавать вопросы, а вы на них отвечать. По существу и не приукрашивая. Ясно?

– Задавайте свои вопросы, – за всех ответил отец Гурьев, устраиваясь на диване.

– В каких отношениях вы состоите с гражданкой Полянской?

Вопрос прозвучал настолько неожиданно, что Гурьевы не сразу сообразили, о ком идет речь.

– С кем, с кем?

– В отношениях? Что это значит?

– Полянской?

– Жилица вашего дома из квартиры двадцать один, расположенной на втором этаже, – пояснил Урядов. – Известная актриса театра.

– А! Актриса! – протянули все трое.

– Так бы сразу и говорили. Актрисочка Маруся, – начал отец. – Хорошая девочка, я ее сызмальства знаю. И не чета всем этим актеришкам, которые, как только славы хлебнут, так про родные пенаты забывают. Нет, Маруся не такая, она своей малой родине верна.

– Она теперь Марианна, бать, – поправил отца Иван. – И не такая уж она хорошая девочка, как ты помнишь. Веньку-то из дома нагнала, а ему идти и некуда было. Он у нас тогда почти месяц кантовался, пока жилье себе нашел. Или забыл?

– Венька сам виноват, паразит проклятый! Такую женщину обидеть! – заявил отец. – Если бы не ваша мать, ни в жисть не пустил бы его на порог.

– Вас не об этом спрашивали, – остановил родственников Алексей. – Нас спросили, в каких мы с ней отношениях были, – и, обращаясь к Урядову, добавил: – Мы с Марианной Полянской в отношениях не состоим. Просто соседи и все.

– Постой! Это что же получается? – дошло наконец до отца семейства. – Это получается, Марусю убили?

В глазах всех троих отразился неподдельный ужас. Алексей подскочил на месте и выдохнул:

– Марианну убили? Убили?!

– Да, в вашем доме произошло убийство. Убита актриса Марианна Полянская. В связи с этим новый вопрос: как по-вашему, кто мог желать ее смерти?

– Венька, кто еще? – не задумываясь, ответил Иван. – Он на нее так зол был, когда она его выставила! Даже однажды грозился, что отомстит за обиду.

– Чего мелешь? Он тогда пьян в лоскуты был, – вступился за бывшего мужа Полянской Алексей. – Не мог он ее убить, он ее любил! Наверняка это из-за драгоценностей.

– Драгоценностей? – вклинился в разговор Урядов. – Каких драгоценностей?

– У Полянской семейные драгоценности были. Серьги, колье, кольца всякие. Мать говорила, что они кучу денег стоят. У Марианны в квартире фотка есть, она на каком-то приеме, при параде и вся бриллиантами увешана. Сам не видел, но мать рассказывала. И еще Венька по пьяни рассказал.

– Значит, Вениамин, бывший муж Полянской, выпивает? – уточнил Деев.

– Не то чтобы сильно, но надраться может, – пояснил Алексей.

– И про драгоценности жены знал, – обращаясь к Дееву, произнес Урядов.

– Про драгоценности много кому известно, – снова вступился за Вениамина Алексей. – Марианна этого не скрывала.

– Кому именно, назовите имена, – потребовал Урядов.

– Имен не назову, но половине дома точно известно, – ответил Алексей и задумался.

В комнате ненадолго установилась тишина, все переваривали известие. Затем отец Гурьев спросил:

– Что же теперь с Марианной будет? Кому ее хоронить?

– У Полянской нет родственников? – уточнил Урядов.

– Муж бывший и все, – растерянно произнес Гурьев-старший. – Вот ведь как бывает: живешь-живешь, никому плохого не делаешь, а в конце пути тебя в землю опустить некому.

– Нет, бать, у нее племянница есть, – вдруг вспомнил Алексей. – Лиза, кажется. Она к Марианне уже несколько месяцев ездит. Сам видел, когда они во дворе гуляли. Марианна мне ее представила. Гордая такая была, говорит: вот, Леша, это моя племянница, заботится обо мне.

– Какая еще племянница? – вспылил отец. – Сроду у Маруси никаких племянниц не было. Откуда им взяться, если она одна у родителей?

– Это дочка двоюродного брата по отцовой линии, так сказала Марианна, – настаивал на своем Алексей. – Очень приятная девушка. И сразу было видно, что Марианну боготворит.

– Квадратные метры ее она боготворит, – вступил в разговор Иван. – Хочет квартиру у Машки оттяпать, вот и вся любовь.

– Вечно ты в людях только плохое видишь, – обозлился Алексей. – Ты сам с батей живешь только ради того, чтобы потом хату его себе заграбастать. А у самого дом в Коломне, да только тебе он не нужен, тебе Москву подавай!

– Какой там дом? Развалюха, крыша течет, топится дровами почти по-черному. Хочешь – иди там живи, я не против! – взвился Иван. – Сам-то чего к отцу примазываешься?

– А ну стоп! – Урядов снова повысил голос, останавливая скандальную семейку. – Молчать всем! Забыли? Вопрос – ответ, и все!

Присмирив братьев, Урядов продолжил задавать вопросы. В квартире Гурьевых они пробыли еще с полчаса, пытаясь выудить всю возможную информацию, после чего продолжили опрос оставшихся соседей.

В квартиру к Полянской вернулись ближе к семи вечера. Эксперт-криминалист Самохин как раз заканчивал работу.

– Судмедэксперт уехал час назад, – сообщил он. – По трупу ничего не сказал, пообещал составить отчет сегодня к восьми вечера. Вышлет с курьером.

– Ты что-то полезное обнаружил? – спросил Урядов.

– Почти ничего, – вздохнул Самохин. – Отпечатков пальцев полно, но по большей части хозяйские. Есть еще свежие на столе и на стопке писем возле шкатулки.

– Что значит «свежие»? – переспросил Урядов.

– Человек, который их оставил, был в квартире в течение последних суток, – пояснил Самохин. – Отпечатки оставлены на местах, которыми пользуются хозяева, если проживают в квартире постоянно. Будь отпечатки более поздними, они бы затерлись, а здесь шикарные свежие следы. Более подробно изложу в отчете, а сейчас квартира в вашем распоряжении. Дерзайте, может, что-то и найдете.

Самохин сложил инструмент в чемодан и ушел, а Деев и Урядов приступили к осмотру квартиры.

Утро следующего дня началось для капитана Урядова в шесть пятнадцать. Если учесть, что накануне он ушел из отдела без четверти двенадцать, какое-то время потратил на дорогу и ужин, и еще примерно с час разбирал записи поквартирного опроса, на сон осталось три с половиной часа. Оперативным работникам было не привыкать к бессонным ночам, когда прикорнуть на кушетке в кабинете пару-тройку часов считается большой удачей. Но в эту ночь сон капитана оказался особо беспокойным, и встал он не по будильнику, а от раннего звонка телефонного аппарата, поэтому состояние оперативника оставляло желать лучшего.

Звонок поступил из дежурной части. Лейтенант Морозов сменился, и на его место заступил не слишком сообразительный Сеня Коблов. Подняв Урядова с постели, он лишь сказал, что тому велено явиться к семи утра в отдел, но ни кто вызывает, ни за какой нуждой в такую рань, Коблов объяснить не смог. Твердил одно: велено явиться. Прошедший день был тяжелым, а предстоящий грозил быть еще тяжелее, поэтому Урядов не стал тратить время на попытки выудить информацию из туповатого Коблова. Он положил трубку и поплелся в душ.

Стоя под струей горячей воды, Владислав перебирал в памяти направления расследования преступления на улице Серпуховской, резонно полагая, что в отдел его вызывают для отчета. С вечера ни непосредственный начальник отдела по расследованию убийств майор Котенко, ни полковник Платонов на доклад оперативников не вызывали. Котенко по каким-то делам проторчал в Управлении до поздней ночи, такую информацию капитан получил от дежурного, а полковник Платонов ушел из отдела еще до того, как оперативники вернулись с Серпуховской, так что докладывать о происшествии было некому.

Пользуясь тем, что начальство не стоит над душой и не раздает команды, как и что лучше сделать, Урядов и Деев просидели допоздна, разбирая записи и пытаясь выстроить картину преступления. По их выкладкам получалось следующее: актриса Марианна Полянская, пятидесяти лет, была убита в своей квартире в промежутке от тринадцати до пятнадцати часов дня. Она была задушена поясом от домашнего халата, в который была одета в момент смерти. Кроме того, на теле жертвы были обнаружены множественные следы пыток: кровоподтеки на руках и ногах, порезы на лице, разбитые ногтевые пластины на пальцах рук и ног – все это говорило о том, что преступник пытался получить от жертвы определенную информацию.

Эксперт-криминалист определил, что замки на входной двери не взломаны, следов борьбы в квартире не обнаружено, впрочем, как и отпечатков пальцев преступника или преступников. Действовал ли преступник один или на месте преступления орудовала группа, эксперту выяснить также не удалось.

Опрос соседей установил, что на момент убийства актриса проживала на улице Серпуховской одна. Десять лет назад она развелась с законным супругом Вениамином Гуляевым, вольным художником. Гуляев, оправдывая свою фамилию, завел интрижку на стороне и был уличен в измене, после чего разгневанная актриса вышвырнула его из дома, устроив большой скандал, благодаря чему о выходке Гуляева знал весь дом.

Гражданина Гуляева приютила у себя семья Гурьевых. Там он прожил больше месяца, после чего съехал, но нового адреса проживания он Гурьевым не оставил и в дальнейшем с ними не общался. Лишнее доказательство того, что люди редко платят благодарностью за бескорыстную помощь.

Также было установлено, что актриса имела драгоценности, но в квартире их не обнаружили. Доказательством наличия драгоценностей служила фотография актрисы, где она запечатлена в колье, серьгах с подвесками и двумя перстнями на руках. В квартире был обнаружен металлический сейф, закрывающийся обычным ключом. Ключ торчал в замочной скважине, но внутри сейфа находились только бумаги: документы на квартиру, свидетельства о смерти родителей актрисы и другие документы.

Соседи рассказали, что примерно год с небольшим назад к актрисе приезжала девушка по имени Лиза, и актриса называла ее племянницей. Фамилию девушки удалось выяснить на месте: в сейфе, среди прочих документов, был обнаружен договор дарения квартиры актрисой. Составлен договор за три месяца до убийства. Местом постоянной регистрации племянницы, указанной в договоре дарения как Елизавета Преснова, оказалась деревня Осенцы Пермского края. Временное место проживания в Москве указано не было, поэтому оперативникам пришлось связаться с пермскими коллегами. Ребята из Перми сработали быстро, но пользы от их оперативности Урядов с Деевым не получили. В деревне Осенцы у Елизаветы Пресновой родственников не осталось, а друзья и знакомые считали, что в Москве Лиза живет у своей тетки. Круг замкнулся, поиски Лизы пришлось приостановить и надеяться на то, что девушка объявится в квартире тетки в ближайшие дни.

Оперативники изъяли с места преступления фото погибшей, где она запечатлена в драгоценностях, и показали снимок ювелиру. Однозначного ответа о стоимости драгоценностей тот не дал, но сказал, что если камни в колье и серьгах настоящие бриллианты, то цена на украшения, особенно при продаже с аукциона, будет исчисляться не одним десятком тысяч рублей. Охота за бриллиантами казалась самым перспективным мотивом убийства. Дарственная на квартиру, подписанная всего три месяца назад, также давала повод к размышлениям. Эти два направления Урядов и Деев решили разрабатывать в первую очередь, и теперь капитану предстояло получить одобрение у майора Котенко.

В москворецкий отдел милиции Урядов пришел без трех минут семь. Дежурный Коблов, завидев капитана, выдохнул с облегчением, выскочил из-за застекленной перегородки и махнул рукой, подзывая Урядова к себе. Владислав нехотя подошел к дежурному, тот приблизился вплотную и почти на ухо прошептал:

– Там творится что-то невообразимое! Майор Котенко к шести приехал, полковник Платонов в четверть седьмого, потом их замы подтянулись, а десять минут назад шесть человек в штатском пожаловали. Их сам Платонов на крыльце встречал, провел в свой кабинет, и теперь они все ждут вас, товарищ капитан.

– Если они все меня ждут, почему ты меня задерживаешь? – сердито произнес Урядов.

– Так предупредить хотел, – растерялся Коблов. – Такая уйма народу, вдруг что-то серьезное, а вы не в курсе? Всегда же лучше быть готовым к тому, что тебя ждет, или хотя бы знать, что можно на неприятности нарваться.

– Ладно, Сеня, спасибо за заботу, – смягчился Урядов. – Пойду, нехорошо уйму народа заставлять себя ждать.

Иронии в словах капитана Коблов не заметил, поэтому довольно улыбнулся и отчеканил:

– Рад помочь, товарищ капитан!

Урядов похлопал Коблова по плечу и направился к лестнице. Предупреждение Коблова оказалось нелишним, так как Урядов не ожидал, что кроме Котенко его будет ждать еще кто-то, а тут не просто «кто-то», а целая делегация. «Интересно, кто эти люди в штатском и почему притащились в отдел в такую рань? – размышлял Урядов по пути к кабинету полковника Платонова. – И чем нам с Деевым грозит такой интерес к расследованию убийства Полянской? Явно ничем хорошим. Эх, жаль, что не удалось пообщаться с Горынычем, придется держать отчет на свой страх и риск».

Мысли капитана Урядова прервал негромкий окрик. Урядов оглянулся, в боковом коридоре второго этажа стоял майор Котенко. Он жестом подозвал Урядова к себе.

– Здравия желаю, товарищ майор, – бодро отчеканил Урядов.

– Оставь это, капитан, времени нет, – отмахнулся Котенко. – Знаешь, зачем тебя вызвали?

– Догадываюсь.

– Мало догадываться, надо знать. – Котенко покосился на дверь кабинета начальника РОВД. – У Платонова в кабинете люди из Министерства культуры. И представители прессы.

– И пресса уже здесь? Разве мы готовы сделать заявление? – удивился Урядов.

– В том-то и дело, что не готовы, – ответил Котенко, – поэтому постарайся отделаться общими фразами, детали осмотра места преступления и свои выкладки по поводу возможных направлений расследования держи при себе.

– Это как? Получается, мне практически ничего нельзя говорить. – Урядов озадаченно почесал затылок. – Странная установка.

– Какая есть, – отрезал Котенко. – Меня тоже врасплох застали, а полковник Платонов, по всей видимости, не видит причин, по которым на данном этапе сведения о ходе расследования лучше не разглашать.

Спохватившись, что выдал нелестный отзыв о начальнике перед подчиненным, Котенко нахмурился и закончил:

– Иди в кабинет, я скоро буду. И помни, Урядов, меньше слов!

Урядов зашагал к кабинету, теперь ему еще больше хотелось оказаться в любом другом месте, лишь бы подальше отсюда. Но выбора у него не было, набрав в легкие побольше воздуха, Урядов дернул дверь на себя и вошел в кабинет. От количества лиц зарябило в глазах. Урядов нашел взглядом полковника Платонова и обратился к нему:

– Товарищ полковник, оперуполномоченный капитан Урядов по вашему приказанию прибыл.

– Вольно, капитан. – Платонов поднялся. – Мы вызвали вас для того, чтобы вы ввели нас в курс дела по поводу преступления, совершенного на улице Серпуховской. Марианна Полянская – заслуженная артистка РСФСР, и наш долг сделать все возможное для поимки преступника, покусившегося на ее жизнь.

Речь прозвучала пафосно, но явно понравилась собравшимся. Представители Министерства культуры, соглашаясь с полковником, закивали, а представители прессы начали строчить в рабочих блокнотах, записывая пламенную речь начальника РОВД.

– Прошу, капитан, можете начинать, – довольный произведенным эффектом, скомандовал полковник.

– Вчера в пятнадцать сорок три в дежурную часть поступил звонок, – помня о наставлениях Котенко говорить о преступлении общими фразами, начал Урядов издалека. – Звонивший сообщил, что на улице Серпуховской в доме номер семнадцать произошло убийство. После сообщения звонивший бросил трубку, поэтому дежурному по РОВД лейтенанту Морозову не удалось выяснить никаких подробностей. Дежурный сразу же доложил о звонке, после чего я и старший лейтенант Деев направились по указанному адресу.

Продолжить Урядов не успел, так как от журналистов тут же посыпались вопросы:

– Кто звонил: мужчина или женщина?

– Вам удалось выяснить, откуда поступил звонок?

– Звонивший так и сказал: произошло убийство или формулировка была иная?

Урядов перевел взгляд на полковника, ожидая от него содействия, но тот лишь мило улыбался.

– Пол звонившего определить не удалось. – Урядов посчитал, что вопросы безопасны, и начал отвечать на них по порядку. – Разговор был слишком короткий, чтобы делать какие-то выводы. Звонили из телефона-автомата, и да, текст сообщения звучал именно так: произошло убийство.

– Что вы обнаружили на месте происшествия? – прозвучал новый вопрос от журналистов.

– Прибыв на место, мы обнаружили, что в квартире номер двадцать один в гостиной находится жертва преступления.

– Что именно вы увидели?

– В квартире кроме жертвы был еще кто-то?

– Какие шаги вы предприняли в первую очередь?

Вопросы сыпались один за другим, журналисты в буквальном смысле не давали капитану раскрыть рот. Полковника Платонова создавшийся хаос не слишком беспокоил, пришлось вмешаться представителю Министерства культуры. Седоватый солидного вида мужчина в темно-синем костюме и белоснежной сорочке встал, вышел из-за стола и обратился к собравшимся:

– Товарищи! Мы собрались здесь по весьма скорбному событию, – начал он. – Погибла женщина, замечательная, талантливая актриса. Мы все хотим знать, кто совершил это зверство, так давайте наберемся терпения и дадим профессионалам делать свою работу.

– Общественность имеет право знать подробности, – заявил один из представителей прессы.

– Она и узнает, ведь именно за этим вас пригласили на закрытое совещание, – заметил представитель Министерства культуры. – Но если вы будете забрасывать товарища капитана вопросами, мы не сможем увидеть всей картины так ясно, как если бы товарищ капитан изложил нам ее без отвлечения на ваши вопросы. Прошу вас, дайте ему сказать!

Журналисты притихли, а полковник Платонов наконец решил, что пришло время вмешаться.

– Товарищ капитан, ведите доклад без отвлечения на вопросы, – строго приказал он.

Урядов дождался, пока в кабинете наступит тишина, после чего продолжил доклад. Он говорил минут десять, опуская кровавые подробности и в большей степени освещая стандартную процедуру проведения осмотра места преступления. Он как мог обходил опасные моменты, чтобы журналисты не начали снова задавать неудобные вопросы, но понимал, что этот момент неизбежно наступит и тогда общими фразами ему не отделаться.

– Прошу прощения, что перебиваю, – будто прочитав мысли капитана, один из журналистов подал голос, – но нам хотелось бы больше конкретики. По мнению следствия, преступление совершил один человек или несколько? Каков мотив убийства и есть ли у вас подозреваемые? Если подозреваемые имеются, когда вы планируете предъявить обвинение? Думаю, все присутствующие меня поддержат, если я скажу, что эти вопросы гораздо важнее того, в котором часу приехал судмедэксперт и в каком состоянии находились предметы обихода на момент осмотра квартиры.

Журналист смотрел на Урядова в упор и ждал ответа. В комнате наступила такая тишина, что было слышно, как жужжит муха, бившаяся в оконное стекло. Урядов понял, что больше оттягивать время не получится и придется дать ответы на конкретные вопросы. Он уже открыл рот, чтобы сообщить собравшимся о том, кого подозревает следствие, и тут на столе полковника зазвонил телефон внутренней связи. От неожиданности все вздрогнули. Полковник поднял трубку.

– Слушаю, – произнес он строгим тоном.

С минуту он молча слушал, затем сердито бросил в трубку:

– У нас совещание, пусть подождет. – Видимо, ответ на его заявление пришелся полковнику не по душе, так как он нахмурил брови. – А вы объясните, что у нас тоже срочное дело. Что? Так что же вы сразу не сказали! Пусть ждет, он сейчас спустится.

Положив трубку, он обвел собравшихся взглядом и заявил:

– Совещание придется отложить. В деле актрисы Полянской появился новый свидетель. Вы все понимаете, что медлить в данной ситуации нельзя. Я вынужден отпустить товарища Урядова, а с вами мы сможем продолжить беседу завтра.

Собравшиеся загомонили, обсуждая заявление полковника, но Урядов их уже не слышал. Он тихо вышел из кабинета и помчался вниз. Спасительный звонок не только избавил его от щекотливой ситуации, но и обещал дать продвижение в деле расследования убийства Полянской. В свой кабинет он почти влетел.

– Где он? – увидев Деева за рабочим столом, быстро спросил Урядов.

– Кто он? – Деев удивленно смотрел на напарника.

– Свидетель.

– Свидетель чего? – все еще не понимая, о чем идет речь, спросил Деев. – Ты откуда такой запыхавшийся?

– Совещание у полковника, – бросил Урядов. – Полковнику позвонили, сказав, что пришел свидетель по делу Полянской. Ты что, не в курсе?

– Нет. Я здесь минут сорок, но никаких свидетелей ко мне не посылали, – ответил Деев.

– Чертов Сеня Коблов! – выдал Урядов и выскочил из кабинета.

Деев проводил его недоумевающим взглядом, но следом не побежал. Минут через пять Урядов снова появился в кабинете, на этот раз не один, а с седенькой старушкой лет восьмидесяти. Она осторожно вошла в кабинет, огляделась и, выбрав стул, плюхнулась на него, издав вздох облегчения.

– Ох и бестолковый у вас персонал на входе, – выдала она, обмахиваясь платком в цветочек, который выудила из старомодного ридикюля, расшитого серебристой тесьмой. – Полчаса пришлось вдалбливать этому недоумку, что у меня срочное дело, которое не терпит отлагательства. И как, скажите на милость, вы умудряетесь расследовать преступления с таким персоналом?

Произнеся слово «преступления», старушка вдруг сморщила лицо, силясь сдержать непрошеные слезы. Попытка не увенчалась успехом, слезы потекли по морщинистым щекам, и старушка начала раскачиваться на стуле и подвывать, причитая в такт движениям.

– И как же такое могло случиться? Я ведь ее предупреждала! А она что? Все мимо ушей. И какое животное могло пойти на такое? Ох, божечка мой, куда мир катится!

Старушка словно забыла, что в комнате не одна, она самозабвенно причитала, размазывая платком слезы по лицу, и, казалось, упивалась своим горем. Урядов выждал пару минут, затем взял со стола графин, снял пробку в виде литого шара, наполнил граненый стакан водой и протянул его старушке.

– Попейте, это помогает, – произнес капитан.

Старушка благодарно посмотрела на капитана, взяла из его рук стакан и сделала пару глотков.

– Спасибо, ребятушки, – возвращая стакан, поблагодарила старушка. – Я ведь не собиралась мокроту разводить, а вот поди ж ты.

– Вы пришли по поводу Марианны Полянской, верно? – задал первый вопрос Урядов.

– Верно, сынок, верно. Как услышала горькую весть, так и пришла, – старушка снова заплакала, но теперь без причитаний. – Я ведь ее с малых лет знаю, Марианночку-то. В голове не укладывается: как так вышло, что мне, старухе, девятый десяток, а я живехонька, а она, сердобольная, едва полтинник разменяла и нет ее!.. А может, враки это все? Наплели глупые люди и с Марианночкой все в порядке?

Старушка подняла глаза на Урядова, но надежды в них на то, что она ошибается, капитан не прочел. Он собирался ответить старушке, но она его опередила.

– Знаю, пустое болтаю, была у ее дверей, там печати на бумажках, вся дверь оклеена. А с чего бы дверь опечатывать, если ничего дурного с девочкой не случилось? Нет, убили мою кровиночку, ироды окаянные убили. А уж как я ее стращала, как уговаривала, чтобы двери всем подряд не открывала! И в тот день предупреждала, но разве она кого слушала?

– Вы были у Полянской в день убийства? – спросил Урядов.

– Была, ребятушки, была. Я ведь почтальоном работаю, уж почитай шестьдесят лет участок обслуживаю, всех жильцов наперечет знаю, а с Марианночкой у нас особые отношения были, потому как с матерью ее в дружбе была.

– В котором часу вы были у Полянской? – Урядов поспешил вернуть почтальоншу в нужное русло, пока она не окунулась в океан воспоминаний.

– Около одиннадцати, – без задержки ответила почтальонша. – Письма ей приносила от поклонников. Ей много писали, я складывала письма в отдельный ящичек и дважды в месяц приносила ей лично. Вот и в тот день принесла.

– Значит, вы работаете почтальоном, э… – протянул Урядов, ожидая, что старушка представится. Она так и сделала.

– Антонина Егоровна я, – запоздало сообщила она. – Скворцова Антонина Егоровна, почтовое отделение номер двадцать восемьдесят три.

– Очень хорошо, что вы к нам пришли, Антонина Егоровна, – похвалил пожилую женщину Урядов. – Еще лучше будет, если вы сможете ответить на наши вопросы.

– Задавай свои вопросы, сынок, все что знаю – расскажу, – заявила Скворцова. – И про Марианночку, и про самозванку, которой она квартиру свою отписала. А уж как я ее отговаривала! Мыслимо ли дело, взять и единственное жилье незнакомке подписать! Вот что из этого вышло!

– Вы знакомы с племянницей Полянской?

– Не то чтобы знакома, но пару раз видела. – Старушка утерла лицо платком. – Вертихвостка, задурила Марианночке голову. Она ведь в Москву из такой глуши приехала, страшно представить. Поселилась в общежитии при институте, но разве ей этого довольно? Нет, она хочет жить в комфорте и достатке. Марианна зарабатывала неплохо, к тому же не транжира, деньги у нее всегда водились, а Лизавета пронюхала и присосалась к Марианне как клещ.

– Вы знаете, в каком институте учится Лиза? – спросил Урядов.

– Дайте подумать, – старушка задумалась. – Ох, не вспомнить мне названия, что-то связанное с литературой.

– Литературный институт имени Горького? – предположил Деев.

– Нет, не в том смысле, что там литературой занимаются, – возразила Скворцова. – То ли печатать учат, то ли продавать.

– Издательское дело? – снова подсказал Деев.

– Точно! Издательское дело, – обрадовалась Скворцова. – Марианночка еще говорила, что профессия эта не то, что за станком стоять, там и «чистые» профессии есть, вроде как в кабинете сидеть и команды всем раздавать.

– А по какому адресу находится общежитие случайно не знаете? – задал новый вопрос Урядов.

– Откуда мне знать? Марианна Николаевна со мной не слишком часто о своей Лизавете болтала, я ведь не одобряла их общение.

– Не знаете, с кем Полянская могла говорить о Лизе?

– Да ни с кем, – выдала Скворцова. – Это на театральных подмостках Марианночка звездой была и всем нужной, а в обычной жизни у нее даже подруг не было. Как мужа своего прогнала, так одна и осталась. Может, поэтому она за Лизавету так ухватилась, чтобы в старости одной не остаться.

– Про мужа вам что известно? – спросил Урядов.

– Про мужа-то? О, мне много чего известно!

Скворцова воодушевилась, когда Урядов перевел тему на бывшего супруга актрисы. Эта тема оказалась весьма благодатной, и разговор с почтальоншей затянулся еще на полчаса. После того как Урядов и Деев выжали из старушки все сведения, которыми она владела, Урядов проводил ее до выхода, пообещав держать в курсе расследования, и вернулся в кабинет. Информация, полученная от почтальонши, требовала немедленной проверки, поэтому оба оперативника засели за телефоны.

Спустя тридцать минут Деев нашел институт, в котором проходила обучение студентка Елизавета Преснова. В деканате ему предоставили адрес общежития, в котором она проживала, а капитан Урядов вооружился адресом, по которому в настоящий момент проживал бывший муж актрисы Вениамин Гуляев.

– Я еду к Гуляеву, а ты навести девушку, – распорядился Урядов. – Посмотрим, что из этого выйдет.

В тот момент, когда Деев поднялся, собираясь выполнить распоряжение капитана, дверь открылась, и на пороге возник майор Котенко.

– Куда-то собрались? – спросил он, строго глядя на подчиненных.

– В деле Полянской появились сразу два следа, – выдал Урядов. – Собираемся навестить племянницу убитой, а также ее бывшего мужа.

– Придется задержаться, – заявил майор. – Сначала дадите мне полный расклад по делу. Я больше часа проторчал в кабинете Платонова, пытаясь удовлетворить любопытство журналистов и развеять беспокойство заинтересованных людей из Министерства культуры, не имея никакой информации на руках. К следующей встрече я должен быть во всеоружии. Давай, Урядов, докладывай обстоятельно, что вы выяснили. Надеюсь, у вас есть хорошие зацепки.

Пришлось потратить еще полчаса на то, чтобы ввести в курс дела майора Котенко. Когда Урядов закончил доклад, Котенко покачал головой и заявил:

– Ехать к Гуляеву просто для беседы опрометчиво. Нужно брать наряд и везти его в отдел.

– Но на данном этапе у нас нет никаких оснований предполагать, что гражданин Гуляев причастен к убийству бывшей супруги, – напомнил Урядов. – Нет свидетелей, которые видели бы его на месте преступления, нет его отпечатков пальцев. У нас нет на него ничего, кроме домыслов о том, что он, зная о существовании драгоценностей, мог решиться похитить их из квартиры актрисы, убив при этом саму владелицу драгоценностей.

– Вероятность существует, значит, мы должны перестраховаться, – заявил Котенко и добавил более мягко: – Пойми, Урядов, это дело попало под личный контроль полковника Платонова, а он, в свою очередь, должен ежедневно отчитываться о проделанной работе в главк. К тому же за делом пристально следит пресса, а это тебе не шутки.

– И все же я считаю, что задерживать Гуляева сейчас преждевременно, – стоял на своем Урядов. – С таким же успехом мы можем задержать и племянницу Полянской. Она стала единственной наследницей дорогостоящей квартиры в столице, чем не повод?

– Сейчас прессе хватит и Гуляева, – подумав, ответил Котенко. – Пусть Деев съездит к Лизе, прощупает почву, а потом решим, стоит ли ее задерживать. Но с Гуляевым мы рисковать не будем. Бери, Урядов, наряд из числа патрульно-постовой службы – и на выезд. И никаких возражений, это приказ.

Для большей убедительности Котенко хлопнул ладонью по столу и вышел из кабинета.

– Что делать будешь? – сочувственно спросил Деев.

– А что тут сделаешь? – пожал плечами Владислав. – Придется тащить Гуляева сюда. Если он виновен, мы лишь ускорим события. Разговор в стенах районного отдела милиции на любого нагонит страху, но если он не признается в содеянном и нам придется его отпустить, а потом окажется, что он все же виновен, мы дадим ему возможность залечь на дно. Сбежать и залечь на дно – так будет точнее. Черт бы побрал этих журналистов!

Высказав нелестный отзыв о работниках пера, Урядов поднял трубку телефона внутренней связи, отдал распоряжение дежурному, чтобы высылал наряд милиции на адрес Гуляева, удостоверился, что тот все верно понял, после чего вышел из кабинета. Деев на минуту замешкался и, хоть оперативникам было не по пути, помчался его догонять. Из здания милицейского отдела они вышли одновременно и тут же попали под объективы фото и кинокамер.

– Проклятье, и здесь они, – обозлился Урядов. – И почему им не сидится на месте? Будто убийство – это развлекательная программа, которую нужно успеть смонтировать до вечерних новостей.

– Спокойно, Влад, ничего страшного не произошло. Вон, Гонщик рукой нам машет, машину приготовил. Сворачиваем налево к служебным машинам, садимся в «Москвич» и быстро уезжаем.

Урядов перевел взгляд на стоянку для служебных автомобилей и увидел Гонщика. Он стоял у открытой дверцы «Москвича», готовый в любой момент запрыгнуть в салон.

– Молодец, Гонщик, быстро соображает, – похвалил Урядов. – Что ж, Саня, действуем по твоему плану.

Оба оперативника резко повернули налево, быстрым шагом пересекли пустую площадь и оказались в «Москвиче» еще до того, как журналисты сообразили, что происходит.

– Давай, Гонщик, гони отсюда, – произнес Урядов, хлопнув дверцей.

Указания Урядова оказались лишними, так как Гонщик, как только дверь автомобиля захлопнулась, завел двигатель и вывел «Москвич» со стоянки, едва не зацепив опомнившихся журналистов, которые кинулись загораживать проезд.

– Поберегись, паря! – высунув голову в открытое окно, крикнул Гонщик, и машина выскочила на дорогу.

Журналисты, еще надеясь догнать авто, какое-то время бежали следом, но вскоре отстали. Гонщик свернул на первом же перекрестке, и здание РОВД вместе с журналистами скрылось из виду.

– Вовремя ты сориентировался, – похвалил водителя Деев. – Иначе пришлось бы нам пробиваться сквозь толпу стервятников.

– Всегда рад помочь, – скромно ответил Гонщик. – Куда едем?

– Забросьте меня к Гуляеву. – Урядов назвал адрес. – Потом поезжайте в общежитие к Елизавете Пресновой.

– Отдаешь машину мне? – обрадовался Деев, не так часто оперативники имели возможность разъезжать по городу на служебной машине.

– К Гуляеву патрульные подъедут, я на их машину пересяду, – подтвердил Урядов. – Тебе, возможно, придется покататься. Не факт, что Елизавета окажется в общежитии, обычно в это время студенты на лекциях, а ты сам видел, на каком расстоянии находится общага от института. Без машины полдня только на покатушки потратишь.

– Вообще-то я сначала собирался в институт, – сообщил Деев. – Смысл ехать в общежитие, если все студенты на лекциях?

– Возможно, ты и прав, – согласился Урядов.

Оставшееся время до дома Гуляева, в район Новогиреево, ехали молча. Добравшись до места, высадили Владислава, развернулись и поехали в институт, который располагался недалеко от Тимирязевского парка, на улице Прянишникова, и хоть машин в это время суток было не так много, все равно на дорогу потратили сорок минут. К институту подъехали ровно в десять утра, когда лекции у студентов шли полным ходом.

Показав вахтеру удостоверение, Деев выяснил, где находится учебная часть факультета «Издательское дело», на котором обучалась Елизавета Преснова, и направился на третий этаж. В коридорах было пусто и на удивление тихо, эхо звука шагов оперативника взлетало к высоким потолкам. У двери с надписью «Учебная часть» Деев остановился, пригладил волосы и, открыв дверь, шагнул внутрь. В тесной комнатке пять на четыре стояло шесть столов, за которыми сидели женщины всех возрастов, от двадцати до шестидесяти. При появлении Деева женщины подняли глаза от бумаг и с любопытством воззрились на молодого, довольно симпатичного мужчину.

– Здравствуйте, – вежливо произнес Деев. – К кому я могу обратиться по поводу студентки, обучающейся на вашем факультете?

Вопрос Деева произвел странный эффект: интерес, возникший при его появлении, тут же угас, и все женщины, как по команде, снова уткнулись в бумаги. Деев выждал с полминуты и снова обратился к присутствующим дамам.

– Прошу прощения, что отвлекаю, но у меня срочное дело, – заметил он. – Так кто из вас может мне помочь?

– Вся информация на стенде, – не отрываясь от бумаг, произнесла женщина лет пятидесяти, сидевшая за ближним к Дееву столом.

– Мне не нужна информация со стенда, – пояснил Деев. – Я ищу студентку второго курса Елизавету Преснову, и меня интересует, в какой аудитории в настоящий момент проходят ее лекции.

– Все запросы в письменном виде на имя декана, – произнесла та же женщина.

– Послушайте, не могли бы вы оторваться от своих невероятно важных бумаг и уделить мне две минуты своего драгоценного времени? – теряя терпение, раздраженно произнес Деев.

– Я же сказала: все запросы в письменном виде, – повторила женщина, не поднимая глаз.

– А если так? – Деев достал удостоверение и сунул женщине под нос.

Красные корочки возымели действие, женщина снова оторвалась от бумаг и взглянула на оперативника. Теперь в ее взгляде вместо любопытства сквозило беспокойство.

– А в чем, собственно, дело? У нас неприятности? – спросила она.

– Пока нет, но будут, если вы и дальше станете чинить препятствия следствию, – пригрозил Деев.

– Следствию? – этот возглас прозвучал одновременно от всех шести столов. Женщины забыли про бумаги и уставились на Деева.

– Да, следствию, – повторил старший лейтенант и для большей убедительности, что это именно так, помахал в воздухе удостоверением.

– Вам лучше обратиться к декану, – настаивала женщина, начавшая разговор.

– Позвольте мне самому решать, когда и к кому лучше обращаться, – теперь Деев вел разговор строго и решительно. – И в данный момент я считаю, что помочь мне должны вы. Открывайте свои талмуды и найдите в них студентку Елизавету Преснову!

– Ларочка, это твоя юрисдикция, – повернувшись к соседке по кабинету, заявила женщина. – Списки студентов и распределение по аудиториям составляешь ты.

– Составляю я, а заверяет Раиса Семеновна, – выдала Ларочка, самая молодая работница в кабинете. – Пусть она и выдает информацию, а мне неприятности ни к чему.

– Вот уж придумала! – в разговор вступила женщина лет тридцати пяти, чей стол располагался ближе всех к окну. – Я лишь отношу документы на подпись Борису Моисеевичу, а что с ними происходит потом, меня не касается.

– Ну хватит! – раздраженно произнес Деев. – Даю вам две минуты на то, чтобы решить, кто предоставит мне нужную информацию, после чего вы все вместе отправитесь в районное отделение милиции и останетесь там до разъяснения дела!

Угроза подействовала. Работница по имени Лара подскочила со стула и помчалась к стеллажам, расположенным вдоль стены. Она раскрывала створки одну за другой, извлекала с полок какие-то папки, ловко листала их на весу и возвращала на место. В третьем шкафчике нашлось то, что она искала.

– Вот, личное дело Елизаветы Пресновой, – заявила она. – Факультет журналистики и издательского дела, второй курс, группа двадцать четыре двенадцать.

Она с торжеством взглянула на своих трусливых коллег и прошагала обратно к своему столу.

– Очень хорошо, – похвалил Деев. – А теперь скажите, в какой аудитории сейчас идет лекция для группы двадцать четыре двенадцать.

– А у них сегодня нет лекций, – порывшись в очередной стопке бумаг, ответила Лара. – На этой неделе у них производственная практика в издательстве «Советская энциклопедия».

– Хотите сказать, что студентов из этой группы в институте нет? – расстроенный Деев вздохнул.

– Увы, вы напрасно приехали, – подтвердила Лара. – Приезжайте на следующей неделе, их лекции возобновляются с понедельника.

– Скажите, вы можете связаться с издательством и выяснить, находится ли сейчас Елизавета Преснова на производственной практике? – не слишком надеясь на положительный ответ, спросил Деев.

– Каким образом? Думаете, сотрудники издательства ведут учет своих практикантов? – Лара едва сумела подавить ироничный смешок.

– Но ведь кто-то должен за ними присматривать, чтобы они не напортачили, – настаивал Деев. – Руководитель производственной практики из числа сотрудников института или старший преподаватель, есть ведь такой человек?

– Простите, но руководитель практики не обязан всюду сопровождать студентов, – ответила Лара. – Вам остается либо ехать в издательство, либо ждать до следующей недели. Могу я вам еще чем-то помочь?

Деев ничего не ответил, а молча вышел из кабинета. Постояв у дверей, решил, что нет смысла ходить по кабинетам от декана к ректору и обратно, добиваясь помощи, а проще и быстрее доехать до издательства. В очередной раз порадовавшись, что Урядов оставил ему машину, он вышел на стоянку при институте, нашел «Москвич» Гонщика и объявил, что они едут в издательство «Советская энциклопедия». Сверившись с картой Москвы, Гонщик завел двигатель и поехал на Покровский бульвар.

В издательстве дело прошло гораздо быстрее, чем в институте. Вахтер на проходной с уважением отнесся к удостоверению Деева и вызвал старшего редактора. Тот без лишних вопросов направил Деева в головной офис, где студенты второго курса проходили производственную практику. Однако на месте Елизаветы Пресновой не оказалось. Ее сокурсники сообщили, что девушка второй день не ходит на практику. Подруг, которые могли бы просветить Деева насчет причины пропусков, в группе практикантов не оказалось, в общежитии с Пресновой никто из них не жил, так что пришлось Дееву и из издательства уходить ни с чем.

– Надо было придерживаться первоначального плана, – устраиваясь в машине Гонщика, заявил Деев. – Полдня прокатались, а в итоге все равно придется ехать в общежитие.

– Ничего, зато там точно повезет, – ободрил Гонщик.

Он оказался прав: в институтском общежитии Дееву назвали номер комнаты, которую занимала Преснова, и позволили пройти к ней, правда в сопровождении коменданта. Опережая Деева, комендант, мощная женщина с огромным бюстом и басовитым голосом, забарабанила в дверь, возглашая на весь коридор:

– Преснова, открывай, к тебе из милиции пришли!

– Зачем же так сразу? – запоздало проговорил Деев. – Не стоит раньше времени пугать девушку.

– Все равно сейчас узнает, – заявила комендант и бесцеремонно похлопала Деева по плечу. – Не переживайте, откроет, никуда не денется.

Дверь действительно открылась, и на пороге показалась девушка, изящная и миловидная, портила ее немного краснота вокруг глаз и нездоровый румянец.

– Преснова, ты что, гриппуешь? – гаркнула комендант при виде девушки. – Почему не сообщила на вахту? В санчасти была? И что ты, такая больная, натворить успела? Мыслимо ли дело, чтобы милиция к студентам в общежитие ходила!

– Простите, Виолетта Игоревна, я сегодня схожу в санчасть, – промямлила Елизавета. – Но мне уже лучше, правда. А что случилось? Я ничего не нарушала.

– Товарищу милиционеру расскажешь, – усмехнулась Виолетта Игоревна. – Вот, принимай гостя.

Виолетта Игоревна прошла в комнату, жестом приглашая Деева следовать за ней. Деев остался в коридоре. Виолетта Игоревна вынуждена была вернуться к двери.

– Проходите, товарищ милиционер, – пригласила она. – Выясним, в чем провинилась гражданка Преснова.

– Благодарю за сотрудничество, Виолетта Игоревна, но дальше я сам, – заявил Деев и красноречиво посмотрел на коменданта.

– Что значит «сам»? – изумилась Виолетта Игоревна. – Преснова проживает на территории моего общежития, значит, я несу за нее моральную ответственность. Я должна знать, что привело в наши стены представителя власти!

– Узнаете в свое время, – произнес Деев. – В данный момент в вашей помощи я не нуждаюсь.

– Зато я нуждаюсь в объяснениях! – Виолетта Игоревна гневно двинула бровями. – Я остаюсь, и точка!

– Не думаю, что вам нужны неприятности. Руководство института вряд ли одобрит ваше поведение, – мягко проговорил Деев. – Препятствие следствию и все такое…

Комендант с минуту смотрела прямо в глаза Дееву, решая для себя, насколько далеко она может зайти, не опасаясь последствий, но в конце концов уступила. Явно разочарованная тем, что не может присутствовать при беседе милиционера со студенткой, она вышла из комнаты и, не оглядываясь, пошла по коридору.

Капитан Урядов стоял в пятидесяти метрах от входа в мастерскую художника Гуляева и задумчиво смотрел на вывеску, прибитую к входной двери. Вывеска гласила: «Мастерская художника Гуляева, вход свободный». После того как Марианна Полянская выгнала неверного мужа, Гуляев так и не смог решить квартирный вопрос и переехал в собственную мастерскую, которую арендовал у частного лица. Почтальонша оказалась весьма ценным источником информации. По ее наводке Урядову удалось связаться с людьми из Союза вольных художников, они-то и сообщили капитану, где искать Гуляева.

Идея майора Котенко Урядову не нравилась. Идти неподготовленным к основному подозреваемому и пытаться взять его «на испуг» хороша лишь тогда, когда главное действующее лицо твердо уверено, что иного пути нет, а Урядов такой уверенности не чувствовал. Мысль о том, что Гуляев настолько глуп, что явился в дом, где прожил долгие годы и где его знает каждая собака, чтобы не просто украсть драгоценности бывшей жены, но убить ее особо жестоким образом, не вязалась с портретом, который вырисовывался со слов людей, близко знакомых с Гуляевым.

Да, он не слишком ценил брачные узы, не любил заниматься домашними делами, не дарил актрисе дорогих подарков и беззастенчиво пользовался благами, которые предоставляла ему семейная жизнь, но разве это преступление? С юридической точки зрения – нет, а моральный аспект к делу не пришьешь. За все время совместной жизни Гуляев ни разу не ударил жену, не повысил на нее голос, по крайней мере при свидетелях. Он не устраивал попоек и пьяных скандалов, не водил в дом посторонних и вообще не заводил сомнительных знакомств. А что до интрижки, так в среде художников и актеров, так называемой богемы, подобное поведение не редкость.

Нет, Гуляев не стал бы так подставляться, скорее он выждал бы момент, когда супруга уйдет из дома, и проник в квартиру тайно. Скорее всего, у него не осталось ключей от квартиры жены, но и в этом случае он действовал бы хитростью. Приехал бы к жене, напел бы что-то о вновь вспыхнувшей страсти, стащил ключи, а потом воспользовался бы ими, опять же в отсутствие супруги. Так видел Гуляева капитан Урядов, и идти к нему в мастерскую с обвинением в убийстве, отягощенном пытками? Бред да и только.

Но спорить с начальством – все равно что пытаться сдвинуть скалу, это Урядов знал не понаслышке. Вот почему он стоял у входа в мастерскую и готовился совершить действие, полностью противоречащее его представлениям о том, как должно продвигаться следствие. Ребята из патрульно-постовой службы, которых прислал дежурный Коблов, стояли поодаль, и Урядов видел, что они уже давно потеряли терпение, но он все медлил. «Проклятье, ну почему все эти журналисты приехали именно сегодня? Подождали бы до завтра, и не пришлось бы мне стоять здесь и решать неразрешимую задачу, – мысленно возмущался Урядов. – Сейчас мне нечего предъявить Гуляеву, и, если в его мастерской не найдется доказательств его причастности к преступлению, он получит крупный козырь. Внезапность будет потеряна, и кто знает, к чему это приведет». Понимая, что оттягивать больше нельзя, Урядов отбросил навязчивые мысли и подозвал наряд милиции.

– Я войду первым, двое за мной с промежутком в пару минут, – проинструктировал он. – Один остается у входа на случай, если Гуляеву вздумается бежать. Без моей команды никаких действий не предпринимать. Вопросы есть?

– Нет вопросов, – за всех ответил сержант Игонин, назначенный старшим группы.

– Тогда начинаем, – скомандовал Урядов и быстрым шагом прошел ко входу в мастерскую.

Дверь оказалась открытой, Урядову даже стучать не пришлось. Он вошел в помещение и оказался в узком коридоре. Коридор тянулся метров на пять и в нем не видно было ни единой двери. Пройдя по коридору, Урядов свернул за угол и попал в тамбурок размером в два квадратных метра, в центре которого находилась дверь. Она была приоткрыта, из-за двери раздавалось тихое пение. Урядов заглянул в просвет между дверью и стеной и увидел такую картину: мужчина лет сорока пяти, с пышной шевелюрой, стоял у мольберта и весело напевал незатейливый мотивчик.

Он стоял вполоборота к двери. Судя по выражению лица и по пению, настроение у мужчины было великолепное. На холсте Урядов разглядел летний пейзаж: деревья пышной зеленью расположились вокруг небольшого озерца с мостками и деревянной лодкой, привязанной к мосткам толстой веревкой. Мужчина самозабвенно водил кистью по холсту, время от времени вытирая кисть о ветошь. Синий халат, в который он был одет, даже со спины весь заляпанный красками, смотрелся на удивление гармонично с обстановкой комнаты и фигурой самого художника.

Урядов вошел без стука и остановился, не доходя пару метров до художника. В отличие от узкого коридора и малюсенького тамбура, комната-мастерская оказалась довольно больших размеров, не меньше пятидесяти квадратных метров. Все пространство комнаты занимали картины. Они висели на стенах, стояли на мольбертах или просто были прислонены к стенам. Вдоль одной из стен располагались открытые стеллажи, на которых художник хранил краски, растворители и холсты. Больше никакой мебели в мастерской не было, но в дальнем углу Урядов разглядел еще одну дверь.

Урядов стоял в комнате уже несколько минут, а художник так и не заметил его присутствия. Только когда позади капитана послышались шаги милицейского наряда, художник оторвался от работы и взглянул на дверь. Увидев Урядова, он не испугался, не вздрогнул от неожиданности, а весело улыбнулся и произнес:

– Пришли приобщиться к прекрасному?

– Не совсем так, – ответил Урядов и собрался представиться, но художник его опередил.

– Напрасно, здесь есть на что посмотреть и есть чем восхититься, – самоуверенно заявил он. – Вы когда-нибудь бывали на Тихом океане в шторм? Нет? Позвольте, я устрою вам подобное путешествие, не выходя из этой комнаты.

Художник отложил в сторону кисти и быстро перешел к противоположной стене, возле которой картины располагались особенно кучно. Он отставил в сторону пару картин и выудил из кучи то, что искал. Освободив ближайший мольберт, он водрузил на него новую картину, отошел в сторону и повернулся к Урядову.

– Вот! Истинный шедевр! Что скажете?

Урядов, не особый знаток живописи, взглянув на картину, подумал: «А этот парень не лишен таланта». На картине был изображен фрагмент океана: казалось, бушующие волны выплеснутся прямо в комнату и зальют ее ледяной водой. Он даже отступил на шаг назад. От взгляда художника не укрылась реакция незнакомца, он улыбнулся и произнес:

– Искусство – великая вещь, вы не находите?

«Если этот человек виновен в смерти актрисы, то он либо напрочь лишен страха, либо актер не хуже, чем художник», – подумал Урядов, а вслух произнес:

– Не скрою, впечатляет.

– Могу уступить за символическую сумму в двести пятьдесят рублей, – не моргнув глазом, заявил художник.

– Простите, но я здесь не ради покупки картин, – признался Урядов и добавил уже не для художника, а для патрульных, которые остались стоять за дверью, ожидая команды: – Входите, ребята.

Двое патрульных вошли в мастерскую и остановились у входа. Увидев людей в форме, художник нахмурился.

– В чем дело? Я что-то нарушил?

– Это мы и пытаемся выяснить, – ответил Урядов. – Гражданин Гуляев Вениамин Дмитриевич?

– Да, это я, – без былой веселости подтвердил слова милиционера художник и повторил вопрос: – В чем дело?

– Гражданин Гуляев, где вы были вчера в промежутке между двенадцатью часами дня и четырьмя часами вечера? – Урядов намеренно увеличил временной диапазон.

– Вчера? Здесь и был, – не задумываясь, ответил Гуляев. – Как и позавчера, и днем раньше. Как и все дни недели с понедельника по воскресенье включительно.

– Вы в этом уверены?

– Как я могу быть в этом не уверен? Я работаю в мастерской, здесь же и живу. – Гуляев чуть повысил голос. – С арендной платой у меня полный порядок, краски покупаю в магазине, а не у спекулянтов, в драки не вступаю, дорогу перехожу только на зеленый свет, так в чем же я провинился?

– Весь вчерашний день вы провели в мастерской? Даже за хлебом не выходили? – Урядов проигнорировал вопрос художника.

– Может, и выходил, я не помню. Когда я работаю, то забываю о времени. О еде, кстати, тоже.

– Кто-то может подтвердить, что вы весь день находились в мастерской?

– Подтвердить? Не понимаю. – Гуляев нахмурился. – Зачем кому-то подтверждать, где я находился?

– Отвечайте на вопрос, – строго приказал Урядов.

– Нет. Так, чтобы наверняка, – нет. Вход в мастерскую свободный, вы сами в этом убедились. Люди приходят и уходят. Кто-то хочет посмотреть, как работает художник, кто-то полюбоваться на картины. Иногда приходят покупатели, но был ли кто-то вчера? На этот вопрос я ответить не могу.

– Не можете или не хотите? Неужели вы успели забыть то, что происходило вчера? – напирал Урядов.

– Забыл! Поймите, для меня все дни сливаются в один, когда я работаю. Особенно когда заканчиваю очередную картину. – Гуляев жестом указал на картину, у которой его застал Урядов. – Видите, остались последние штрихи. Добавить небольшие акценты – и картина готова.

– Поверьте, в ваших интересах вспомнить вчерашний день, – заметил Урядов. – От этого зависит, как и где пойдет наш разговор дальше.

– Что значит «и где»? – Гуляев настороженно следил за капитаном.

– Вопросы здесь задаю я. – Урядов выдал коронную фразу всех оперов. – Кто может подтвердить, что вчера вы не покидали мастерскую?

Гуляев пару минут усиленно пытался что-то вспомнить, после чего обреченно повторил:

– Никто. Вчера я был в мастерской, это точно, но приходил ли кто-то ко мне, я сказать не могу. Приходили люди посмотреть картины, приходила Анна, она забирает в стирку мое белье, приходил мой коллега художник Хотеев, приходили студенты-первогодки из художественного училища, но когда именно, вчера или на прошлой неделе, я ответить не могу.

– Печально. – Урядов покачал головой. – Печально для вас, так как я вынужден сообщить, что задерживаю вас по подозрению в совершении преступления. Вам придется проехать в отделение милиции.

– Преступление? Быть этого не может! Какое еще преступление? Хотите сказать, кого-то ограбили, а я подхожу по приметам?

– Почему вы заговорили об ограблении? – зацепился за слово Урядов.

– Не думаете же вы, что я мог кого-то избить? – Гуляев даже фыркнул. – Посмотрите на мои руки, они в жизни ничего тяжелее кисти не держали, какие уж тут побоища! Машину я не вожу, да и нет у меня машины, значит, дело не в наезде на пешехода. Воровать в магазине? Для этого у меня слишком запоминающаяся внешность. Будь я вором, продавцы описали бы мою внешность черта в черту, и у вас не возникло бы сомнений в моей причастности к преступлению. Так что остается ограбление. Его совершают в масках, так ведь? Из всех примет свидетели могут запомнить лишь рост, телосложение и цвет волос, поэтому в процессе поиска виновного легко ошибиться.

– Речь идет не об ограблении, – произнес Урядов, невольно восхищаясь точностью выкладок художника.

– Тогда о чем идет речь? Я требую ответа, – заявил Гуляев.

– Об убийстве, – коротко произнес Урядов, решив действовать открыто.

– Об убийстве? Об убийстве?! – голос Гуляева сорвался на крик. – Вы в своем уме? Я и убийство? Да это практически слова-антонимы! Это несовместимые понятия!

– Спокойнее, гражданин Гуляев, – прикрикнул Урядов. – Если вы невиновны, вам нечего бояться. Сейчас мы произведем осмотр помещения, а затем вы поедете с нами.

– И кого же я убил? – Гуляеву вдруг стало весело. – Нет, мне просто интересно, кого я мог убить и за что? Молочницу, за то, что она пропустила день доставки сливок? Киоскера из газетного киоска за углом, за то, что продал последний экземпляр газеты «Московский комсомолец»? Собачника из соседнего парка, за то, что водит своего бульдога без намордника и позволяет ему гадить на пешеходной дорожке? Скажите, кого я убил?

– Вашу жену, – фразу Урядов произнес намеренно тихо, намереваясь проверить реакцию Гуляева.

– Кого? Я не расслышал, – повторил вопрос Гуляев.

– Вашу жену, – на этот раз фраза прозвучала громче.

– Жену? Вы сказали жену? Вот уж действительно… – Не договорив фразу, Гуляев громко, от души рассмеялся.

– Вам весело? – Урядов смотрел на художника и никак не мог для себя определить: то ли Гуляев хороший актер, то ли действительно непричастен к убийству Полянской.

– Разумеется, мне весело, – выдал Гуляев сквозь смех. – Я убил жену! Смех да и только! Я убил жену, а жены-то у меня и нет!

И он снова рассмеялся. Урядов с минуту ждал, когда Гуляев затихнет, затем, не повышая голоса, произнес:

– Сейчас нет, но ведь была же.

Эта фраза подействовала на Гуляева, как ведро ледяной воды, внезапно опрокинутое на голову. Он подавился собственным смехом, побледнел и теперь смотрел на Урядова с ужасом.

– Хотите сказать… Хотите сказать, что… – художник боялся озвучить догадку. – Что Марианна…

– Да, Марианна Полянская мертва, – жестко проговорил Урядов. – Убита, жестоким образом.

– О боже! О! Марьяночка!

Гуляев покачнулся и осел на пол. Он закрыл лицо ладонями и разрыдался. Урядов его не тревожил. Подав сигнал патрульным, он начал осматривать мастерскую. Через тридцать минут осмотр был закончен, не дав результатов. Гуляев все еще сидел на полу, но уже не рыдал. Вопросов он не задавал, и вообще не обращал внимания на то, чем заняты сотрудники милиции. Отрешенным взглядом он смотрел в пустоту и не двигался. Урядов подошел к художнику.

– Поднимайтесь, гражданин Гуляев. Прокатимся в РОВД.

Гуляев поднялся, снял халат, под которым оказались вполне приличные брюки и хлопковая рубашка, словно прощаясь, окинул взглядом мастерскую, и пошел к выходу. Патрульные быстро перестроились, запирая задержанного «в тиски». Урядов вышел последним. Подумав, он захлопнул входную дверь, чтобы в отсутствие хозяина в мастерскую никто не входил, и поспешил к машине.

Оперуполномоченный Деев вернулся на два часа позже Урядова, когда тот закончил допрос Гуляева и, поместив художника в КПЗ, сидел в кабинете и усердно строчил протоколы.

– Вернулся? – подняв голову, произнес Урядов. – Как успехи?

– Глухо. – Деев плюхнулся на стул. – Племянница Полянской, как только услышала новость, впала в ступор, и как я ни бился, ничего толкового от нее получить не смог.

– Вызвал бы неотложку. Они бы вкололи ей успокоительное, и через полчаса она была бы в норме.

– Если бы! «Скорую» я вызвал, так как опасался, как бы девчушку удар не хватил.

– И что? Не помогло?

– Врачи заявили, что в результате острого эмоционального расстройства девушка впала в шоковое состояние, и ее срочно нужно госпитализировать, – заявил Деев. – Ее увезли в больницу, обкололи лекарствами, и она уснула. Сидеть и ждать, пока она придет в сознание, смысла я не видел, поэтому вернулся в отдел.

– Плохо дело. – Урядов отложил ручку. – Через час нам к Горынычу идти, а результатов нет.

– И у тебя глухо?

– Да как тебе сказать… – Урядов помедлил с ответом. – Гуляева мы взяли, но не думаю, что нам это поможет.

– Думаешь, он не при делах?

– Не уверен. Его поведение кажется вполне естественным, – начал Урядов. – Узнав о смерти бывшей жены, он вел себя так, как и полагается, когда узнаешь трагическую новость. На первый взгляд кажется, что эта новость стала для него неожиданностью.

– Но только на первый взгляд? – закончил за друга Деев.

– Что-то он точно знает, – произнес Урядов. – Или подозревает, кто мог это сделать.

– Но молчит? – догадался Деев.

– Молчит. И это сбивает с толку. В мастерской никаких улик, доказывающих его причастность к преступлению. Ни одежды со следами крови, ни драгоценностей мы не обнаружили. Он утверждает, что весь день провел в мастерской, но свидетелей представить не может, и нам придется самим искать их. Либо мы найдем людей, которые подтвердят слова художника, либо тех, кто их опровергнет. Уже здесь, в отделе, Гуляев назвал с десяток людей, которые могли его видеть.

Урядов выложил перед Деевым список. Тот покрутил его в руках и вернул капитану.

– Ходить не переходить, – прокомментировал он.

– Верно, но сделать это придется.

– Потому что ты сомневаешься в его искренности?

– Да, потому что я сомневаюсь. – Урядов откинулся на спинку стула. – Пока мы были в мастерской и беседовали с Гуляевым, у меня ни разу не возникло чувство, что он что-то скрывает, но когда я привез его в РОВД, все изменилось. Будто время, потраченное на дорогу, подействовало на Гуляева негативным образом. Он не отказывается отвечать на вопросы и про жизнь с Полянской рассказывает охотно. Он признался в том, что ему было известно про драгоценности, и сообщил, что жена всегда хранила их в сейфе. Однако заявил, что сам ни разу не видел, чтобы Полянская их надевала. Как такое возможно? Прожить с человеком десять лет и ни разу не видеть фамильные ценности? Мне кажется это подозрительным.

– Может, жена ему не доверяла, поэтому и не показывала свои цацки, – предположил Деев. – Сколько стоят драгоценности, он тоже не знает?

– Не знает.

– А как он сам объясняет тот факт, что жена не показывала ему драгоценности?

– Говорит, что она ими слишком дорожила, поэтому практически не носила. Опасалась грабителей, так он сказал. Нет, не совсем так. Он сказал: вероятно, опасалась грабителей. Они это даже не обсуждали, представляешь? – Урядов покачал головой. – Неудивительно, что они развелись. Ладно, оставим на время Гуляева. Расскажи о племяннице. Что она собой представляет? Золотоискательница?

– У меня ситуация не лучше твоей. – Деев вздохнул и начал рассказ с того места, где выпроводил коменданта из комнаты племянницы актрисы.

Когда Виолетта Игоревна ушла, Деев не сразу завел разговор о тетке Пресновой. В первую очередь он поинтересовался, как давно болеет девушка, делая вид, что проявляет вежливое участие. На самом деле он хотел выяснить, сколько дней девушка не выходила из общежития. Преснова сообщила, что гриппует всего два дня, но принимает таблетки, так что кризис почти миновал. Деев решил поддержать коменданта и заявил, что лучше бы было Пресновой обратиться в медчасть, ведь ее соседки по комнате тоже могут подхватить простуду. На это Преснова сообщила, что обе ее соседки уехали на две недели, у них что-то вроде служебной командировки, так что она не опасалась кого-то заразить.

– И что, все два дня вы лежите в постели? Кто же вам приносит еду, покупает лекарства? – продолжая изображать заботу, спросил Деев. – У вас в Москве есть родственники?

– Да, двоюродная тетка, – ответила Преснова.

Голос девушки зазвучал более хрипло, но Деев списал хрипоту на простуду. Он выдержал паузу, ожидая, что девушка сама назовет имя Полянской, но она молчала. Пришлось Дееву отказаться от намерения выудить из Пресновой как можно больше информации окольным путем и перейти к открытому разговору.

– Ваша тетка Марианна Полянская? – спросил он.

– Да, – односложно ответила девушка и вновь замолчала.

– Как давно вы виделись со своей теткой? – вынужден был продолжить Деев.

– А в чем дело? Что-то случилось? – голос Пресновой задрожал.

– Почему вы думаете, что что-то случилось? – Деев предпринял еще одну попытку вывести девушку на разговор, но и эта попытка провалилась: Преснова явно не желала откровенничать с незнакомцем.

– Мне нехорошо, – заявила она. – Я хочу лечь.

– И не хотите узнать, почему вами интересуется милиция? – спросил Деев.

– Вы все равно скажете, – произнесла Преснова. – Прошу вас, не тяните, я действительно плохо себя чувствую.

– Я вам искренне сочувствую, но вы должны ответить на мои вопросы. – Деев указал девушке на стул. – Присядьте и поговорим.

Девушка послушно села. Деев занял второй стул и продолжил:

– Где вы были вчера с тринадцати до пятнадцати часов дня?

– Здесь, в комнате.

– И вы не ездили к тетке?

– Нет.

– Кто может подтвердить то, что вы были в общежитии?

– Вахтер.

– Уверены в этом?

– Да.

Односложные ответы озадачивали Деева, но он ничего не мог поделать, девушка не желала идти на контакт. Выдержав очередную паузу, Деев произнес:

– Лиза, я должен сообщить вам прискорбную весть. Как думаете, вы готовы ее выслушать?

Преснова кивнула и опустила голову так, чтобы не было видно глаза. Деев вздохнул и выдал:

– Вчера ваша тетка Марианна Полянская была убита в своей квартире.

Девушка не вскрикнула, не заплакала, не подняла головы. Ее голова опустилась еще ниже, а спустя пару секунд она начала заваливаться набок. Деев понял, что девушка потеряла сознание, подхватил ее на руки и положил на кровать. После этого он распахнул дверь и громко крикнул, призывая коменданта. По всей видимости, Виолетта Игоревна слонялась где-то поблизости, так как примчалась на призыв через полминуты. Она в считаные секунды оценила ситуацию и, не говоря ни слова, помчалась на вахту к телефону.

Деев распахнул окно, нашел полотенце и, смочив водой, положил его на шею девушки. Пощупал пульс, тот едва бился. В коридоре начал собираться народ. Все, кто в этот день по той или иной причине пропускал занятия, высыпали в коридор и теперь таращились на Деева и потерявшую сознание девушку. Медики приехали на удивление быстро. Деловито отодвинув Деева в сторону, врач, так же как ранее оперативник, проверила пульс, затем измерила давление. В процессе проведения медицинских манипуляций она расспрашивала Деева о том, что произошло. Услышав, что девушка узнала о смерти близкого, врач покачала головой, сделала Пресновой укол и заявила, что той требуется госпитализация.

Возражать Деев не стал, лишь спросил, в какую из больниц повезут Преснову. Получив ответ, он дождался, когда санитары уложат девушку на носилки, вынесут из комнаты для дальнейшей транспортировки в больницу, а потом отправился к вахтеру, намереваясь выяснить, говорила ли Преснова правду о предыдущем дне. Вахтерша, женщина средних лет с проницательным взглядом, слова Пресновой подтвердила. Она объяснила, что в общежитии существует правило: уходя, жильцы оставляют ключи от комнаты на вахте. Все это фиксируется в журнале – и сдача, и выдача ключей. В подтверждение своих слов вахтерша предъявила журнал, в котором за предыдущий день записи в графе с номером комнаты Пресновой отсутствовали.

– Вот все, что мне удалось узнать, – завершил рассказ Деев. – Внешне все выглядит вполне невинно. Девушка заболела и весь день просидела в комнате – это логично. Она получила дурное известие и потеряла сознание – ситуация тоже не из ряда вон выходящая. То, что не проявила интереса к моему визиту, может быть от неуверенности. Возможно, она не умеет общаться с лицами противоположного пола, а может, ее ввел в ступор тот факт, что я работаю в милиции.

– Да… Ситуация… – протянул Урядов. – Два подозреваемых, и ни от одного никакого толку.

– Что поделать, так сложились обстоятельства, – поддакнул Деев. – Завтра поеду к Пресновой в больницу, попытаюсь ее разговорить. Она может дать нам новую зацепку. По словам соседей и почтальонши, Преснова очень тесно общалась с Полянской не один месяц. Вдруг она что-то слышала или видела, что могло бы навести нас на верный след.

– С нее подозрение ты уже снял? – поинтересовался Урядов. – Возможно, вся ее болезнь произошла оттого, что совесть нечиста.

– Может, и так, только вот у нее алиби, – напомнил Деев.

– Она могла сделать это и не своими руками, – заметил Урядов. – Подговорила кого-то из студенческих дружков, подослала их к Полянской, а сама на этот день притворилась больной. Чем не версия?

– Кто же станет подставляться ради чужой выгоды? Или ты думаешь, Преснова планирует продать квартиру и расплатиться с исполнителями после? Если так, то исполнители полные кретины. Девушка вступит в наследство не раньше чем через полгода. Ждать столько месяцев? Нет, Влад, твоя версия притянута за уши. И потом, если истинная цель – наследство, то зачем было пытать жертву? Ее можно было просто задушить.

– На этот счет у меня тоже имеются мысли, – ответил Урядов. – Возможно, платой за услугу служат драгоценности актрисы. Тогда все логично: Преснова нанимает дружков, чтобы они избавились от тетки, а в качестве платы предлагает забрать драгоценности. Их стоимость на черном рынке гораздо выше, чем деньги, которые могла заплатить Преснова.

– Чтобы выгодно продать краденые драгоценности, нужно иметь знакомства в определенных кругах, иначе ты не только не наваришься, но еще и попадешься с краденым. Выходит, преступники должны быть профессионалами, а это выбивается из общей картины. Откуда у иногородней студентки знакомства в уголовной среде?

– Почему бы и нет? Она ведь додумалась приехать из глубинки в Москву, чтобы предстать перед тетушкой, которая двадцать с лишним лет ее в глаза не видела. Мы не знаем, как жила Преснова до встречи с теткой, не знаем, какие знакомства водила раньше и какие водит сейчас. Мы практически ничего о ней не знаем, так почему не предположить, что у девушки есть знакомые с темным прошлым?

– Вот ты завернул! Теперь получается, что Преснова – главный подозреваемый?

– Все может быть. – Урядов поднялся. – Пойдем доложим о результатах Горынычу, а после ты вернешься в общежитие и соберешь информацию на Преснову, а я начну обрабатывать список людей, которые могут подтвердить алиби Гуляева.

Не успел Деев подняться, как в кабинет ворвался дежурный по части Сеня Коблов.

– Там вызов срочный, – едва отдышавшись, выдал он.

– Сеня, ты про телефон внутренней связи слышал? Есть такая штука: поднимаешь трубку, набираешь номер и бежать никуда не нужно, – съязвил Деев.

– Так срочно же, – искренне удивился Коблов, – а если вас на месте нет?

– Если нас нет на месте, то ты и ногами делу не поможешь, – заметил Урядов. – Что за срочность?

– Участковый звонил, сказал, что на Серпуховской подозреваемый объявился.

– Что значит «объявился»? Какой подозреваемый?

– Не знаю, он сказал, что это срочно. – Коблов нахмурился, пытаясь сообразить, что он говорит не так.

– Сеня, повтори слово в слово, что именно сказал участковый, – потребовал Урядов.

– Он позвонил, спросил, на месте ли вы, и потом сказал: пусть едут на Серпуховскую, тут кое-что произошло.

– Кое-что?

– Кажется, – Коблов сильнее наморщил лоб. – Это же значит, подозреваемого задержали, верно?

– Иди, Сеня, мы сами разберемся, – махнул рукой Урядов. – Если майор Котенко будет спрашивать, скажи – мы на выезде.

– Есть, товарищ капитан, – козырнул Коблов и выскочил из кабинета.

– И как только он в милицию попал? – проводив взглядом Коблова, проговорил Деев.

– Понятия не имею, но явно не за личные заслуги, – ответил Урядов. – Забудь о нем, нас участковый ждет. Надо выяснить, что у них там еще стряслось.

На улице Серпуховской, у дома номер семнадцать их ждал участковый уполномоченный Николай Ярцев. Его перевели в москворецкий РОВД из Подольска всего три недели назад, когда местный участковый ушел из отдела по собственному желанию. Он еще не успел изучить контингент вверенного ему участка, но рвение проявлял отменное, да и коллеги с прежнего места службы отзывались о нем как о старательном сотруднике. Завидев оперативников, он подозвал их взмахом руки.

– Здравия желаю, – полуофициально поздоровался он.

– Здорово, Коля, что тут у тебя? Коблов, как всегда, не смог внятно объяснить, – проговорил Урядов, пожимая протянутую руку.

– Пока не знаю, – честно признался Ярцев. – Но информация требует проверки.

– Говори, не томи, – поторопил Деев.

– По вашему приказу я проверял всех жильцов дома номер семнадцать и выяснил следующее: в первом подъезде, в квартире номер десять проживает гражданин Сутихин, ранее судимый за квартирные кражи. Из мест лишения свободы освободился шесть месяцев назад, вернулся на прежнее место жительства. До отсидки у него была семья, жена и сын, сейчас они проживают в Подмосковной деревушке Коледино. У сына сложности с обучением, синдром Дауна. Для более-менее сносного развития ему требуется специализированная помощь, которую ему могут оказать лишь в специнтернате. Мать не желает отдавать сына в казенное учреждение, поэтому лечит мальчика на дому, а это стоит немалых денег.

– Погоди, все это ты узнал, пообщавшись с жильцами? – уточнил Урядов.

– Нет, про Сутихина я узнал, проверяя реестры сидельцев, собранные в отделе, – пояснил участковый. – Когда вышел на Сутихина, решил прозондировать почву насчет его нынешнего статуса. Так узнал про то, когда он вышел. Сведения о наличии семьи были внесены в карту. Его соседи сказали, что в квартире Сутихин живет один, тогда я обратился в справочное бюро и по фамилии выяснил местонахождение семьи, а дальше все просто: связался с участковым из Коледино, он и рассказал про сына и его проблему.

– И все это за сутки? Молодец, Ярцев, хвалю за активность, – искренне произнес Урядов.

– Рад стараться. – Похвалу Ярцев воспринял как нечто должное и продолжил: – Вчера Сутихина дома не было примерно с десяти утра, это тоже сказали соседи, сам я к нему соваться не стал. Я решил последить за квартирой, прежде чем докладывать. Сегодня Сутихин вернулся, сейчас он дома, уже минут тридцать.

– Что соваться не стал, это правильно, – вновь похвалил Урядов. – А вот что вчера не доложил – плохо. Изображать из себя героя и сидеть всю ночь возле квартиры подозреваемого – не слишком умно.

– Я и не сидел. Попросил соседа из квартиры напротив связаться со мной, когда Сутихин объявится дома. – Ярцев и на замечание никак не отреагировал.

– И все же в следующий раз о таких вещах докладывай без задержки. – Урядов повернулся к Дееву и продолжил: – Возможно, это наш клиент. Уголовное прошлое, проблемы с сыном. Обычно воры не пакостят там, где живут, но особые обстоятельства могли толкнуть Сутихина на опрометчивый поступок.

– Что будем делать? Заберем в РОВД или на месте пообщаемся? – спросил Деев.

– Вызовем наряд и отвезем в отдел, – подумав, решил Урядов. – Сутихин – тертый калач, на контакт с милицией он не пойдет.

Урядов повернулся к участковому и спросил:

– Коля, где ближайший телефон-автомат?

– Вот он, – вполголоса ответил Ярцев, глядя куда-то в сторону.

– Где? – не понял Урядов, полагая, что Ярцев говорит про телефон.

– Сутихин, – негромко произнес Ярцев. – Не поворачивайтесь, Сутихин вышел из подъезда, стоит на крыльце.

– Сутихин? Наш подозреваемый?

– Да, это точно он. Стоит, смотрит в нашу сторону, – подтвердил Ярцев. – Что делать?

– Спокойно, – произнес Урядов и обратился к Дееву: – Саша, что там?

Урядов стоял к дому спиной и не видел, что там происходит, но Деев видел то же, что и Ярцев.

– Мужик лет пятидесяти, рост примерно метр семьдесят. Телосложение крепкое, видно, физическими упражнениями не пренебрегает. Взгляд настороженный, озирается по сторонам. Наша компания ему явно не по душе.

– Надо действовать, – произнес участковый. – Если он поймет, что вы по его душу, ждать не станет.

– Не спеши, Коля, – остановил участкового Урядов. – Пока он стоит на месте, возможно, вообще никуда не пойдет, а вернется в квартиру. Надо выждать и понять, что он задумал.

– Вдруг он машину ждет? – занервничал участковый. – Сейчас прыгнет в тачку, а мы без колес. Упустим!

– Ты видишь поблизости машину? – Владислав продолжал сдерживать участкового. – Не видишь! Вот и подожди, наберись терпения. Вполне вероятно, что Сутихин вышел в магазин за сигаретами или еще за какой-то мелочевкой, и никакого плана побега у него на уме нет. Просто купить сигареты.

– У него с собой сумка, – заметил участковый. – Небольшая, но плотная. Там могут быть драгоценности.

– Деев! – Урядов обратился к товарищу. – Что думаешь о сумке?

– Кожаная сумка, похожа на женскую, но не уверен, – негромко начал Деев. – Сутихин засунул ее под мышку, значит нетяжелая.

– Могут в ней быть драгоценности? – спросил Урядов.

– Вполне возможно, хотя вряд ли Сутихин стал бы разгуливать с драгоценностями под мышкой спустя сутки после ограбления, – высказал свое мнение Деев.

– Он уходит, – снова заволновался участковый. – Надо что-то делать!

– Ты прав, – вынужден был согласиться Урядов. – Действуем быстро: Ярцев – иди к Сутихину, задержи его. Деев, ты прикрываешь левый фланг, я – правый. Действуем!

Капитан развернулся как раз в тот момент, когда Сутихин начал спускаться с крыльца.

– Уходит, – взволнованно произнес Ярцев. Он отделился от группы, быстрым шагом пересек улицу и махнул рукой Сутихину, привлекая внимание.

– Зачем? – успел выдохнуть Урядов, а Сутихин сорвался с места.

– Проклятье, Ярцев! Надо было подойти ближе! Теперь спугнул. – Деев бросился наперерез Сутихину, выкрикивая на ходу: – Сутихин, стой! Тебе все равно не уйти.

Урядов выругался и бросился следом за Деевым. Участковый бежал впереди всех, но расстояние между ним и Сутихиным не сокращалось. Перехватив сумку в правую руку, Сутихин свернул в подворотню, Ярцев, не оборачиваясь, крикнул операм:

– Это проходной двор, бегите за ним, я срежу через парк, так он от нас не уйдет.

– Давай! – крикнул в ответ Урядов, продолжая преследование.

Для своих лет Сутихин бежал очень резво. Услышав, что преследователи собираются взять его в клещи, он сменил тактику. Пробежав полквартала, он резко свернул с дороги, пересек проезжую часть, перепрыгнул через полуметровую ограду аллеи и помчался в противоположном направлении. Уловка Ярцева оказалась бесполезной, Урядов понял это, как только Сутихин свернул к зеленой зоне. Замешкавшись, он тоже свернул к аллее и перемахнул через ограждение.

– Саня, заходи справа! – крикнул он на ходу Дееву, но тот уже сам сообразил, что нужно делать.

Все трое бежали по аллее, Урядов и Деев постепенно сокращали расстояние, зажимая беглеца.

– Стой, Сутихин! – кричал Деев. – Стой, тебе говорят!

Но бывший зек останавливаться не собирался. Он бежал, напрягая все силы, ловко обходя препятствия, огибая деревья и кустарники. Он постоянно менял направление: то бежал вдоль аллеи, то сворачивал с дорожки, то снова на нее возвращался, будто никак не мог решить, что его спасет. Урядов пытался сообразить, что беглец предпримет дальше, в какую сторону может свернуть, если преследователи подберутся к нему слишком близко. Когда Сутихин оказался у противоположной стороны аллеи на расстоянии в пару метров, Урядов услышал характерный для двигающегося трамвая звук и сразу понял, куда так спешил Сутихин.

– Саня, трамвай! – крикнул Урядов. – Отрезай его, иначе уйдет!

У Владислава было с собой табельное оружие, но стрелять в парке, где прогуливались мирные граждане, тем более без веских на то причин, он не решился. Вместо этого он приостановился, подхватил с земли булыжник и, прицелившись, метнул в беглеца. Камень летел точно в голову Сутихина, еще секунда – и он достигнет цели. Урядов замер на месте. Каким-то шестым чувством Сутихин догадался о действиях Урядова и метнулся в сторону. Камень просвистел в полуметре от него, не задев, а Урядов потерял преимущество в расстоянии. Он продолжил преследование, хотя видел, что теперь ему Сутихина не догнать. Трамвай, весело постукивая колесами, приближался к аллее. Сутихин перемахнул через ограждение и продолжил бежать вдоль трамвайной линии, навстречу приближающимся вагонам.

Деев выскочил на тротуар у проезжей части в тот момент, когда Сутихину оставалось всего метра три до трамвая. В отчаянной попытке изменить расклад в свою пользу он продолжал бежать за беглецом, понимая, что не успеет запрыгнуть в трамвай следом за Сутихиным, так как рельсы уходили в сторону от аллеи ровно на середине пути. А трамвай приближался – старый, надежный КМ с раздвигающимися вручную дверями и деревянными сиденьями. Деев видел, что задние двери по обыкновению распахнуты. В жаркую погоду москвичи редко утруждали себя тем, чтобы закрыть их. Привычка жителей столицы всех возрастов заскакивать в трамвай в том месте, где им удобнее, была устоявшейся.

Урядов добежал до ограждения как раз в тот момент, когда Сутихин вскочил на подножку трамвая и скрылся в салоне. Капитан перевел взгляд чуть левее и увидел бегущего Деева.

– Бесполезно, – скорее самому себе, чем товарищу, проговорил Урядов. – Тебе не успеть.

Деев совершил последний отчаянный рывок и уже ухватился за поручень прицепного вагона, но не удержался. Рука соскользнула, ноги по инерции понесли Деева вперед, и он с трудом удержался на ногах. Урядов подбежал к товарищу, когда тот уже восстановил равновесие.

– Эта гонка была обречена на провал, – прокомментировал Урядов.

– Да, ты прав, – согласился Деев.

Оба тяжело дышали после стремительной гонки, настроение было хуже некуда.

– Надо было действовать сразу, – произнес Деев. – Как только Сутихин вышел на крыльцо, нужно было брать его в кольцо. Не дать уйти со двора.

– Если бы Ярцев не выкрикнул, что собирается срезать через парк, нам не пришлось бы скакать через ограждения и не пришлось бы смотреть вслед уходящему трамваю, – заметил Урядов.

В этот момент трамвай вдруг резко затормозил и остановился. Урядов и Деев лишь на секунду переглянулись и бросились к трамваю.

Георгий Сутихин начал воровать в девять лет, никого из близких и знакомых этим не удивив. Скорее они удивились, что Гошик, как называли Сутихина в детстве, так долго продержался не подворовывая. Его мать, Глафира Сутихина, понесла в шестнадцать лет, нагуляв ребеночка от залетного щипача, и это было по тем временам неслыханным позором. Отец выгнал беременную дочь из дома и спустя пять лет умер, стыдясь поступка дочери. Внука он так и не увидел. Мать непутевой Глашки первое время пыталась помогать дочери, но, оставшись без кормильца, забросила это занятие, ведь у нее на руках осталось еще шесть ртов, которые нужно было кормить. В те времена найти работу женщине было практически невозможно, и она перебивалась случайными заработками, до внуков ли тут?

Глафира Сутихина тоже не слишком преуспела в жизни. Перебравшись в Москву с младенцем на руках, она не придумала ничего лучше, как пуститься во все тяжкие. Восемь лет она «ходила по рукам», как говорили в народе про гулящих женщин, а в двадцать пять, благодаря своей миловидности, обрела-таки некое подобие дома и семьи. Глафиру подобрал безногий инвалид, получивший травму, работая на железной дороге, и Гошик с матерью переехали в однокомнатную квартиру на Серпуховской улице.

Руководство железной дороги по собственной инициативе назначило сожителю Глафиры небольшое пожизненное содержание, прожить на которое могла разве что кошка, поэтому союз инвалида и Глафиры явился спасением не столько для Глафиры, сколько для инвалида. Пользуясь связями, он устроил Глафиру на железную дорогу, где женщина занималась подноской шпал для ремонта железнодорожного полотна. Платили мало, но это было лучше, чем ничего.

Через год после того, как Сутихины переехали на Серпуховскую, сожитель Глафиры начал закладывать за воротник, а напившись, устраивать скандалы. Орудуя костылями, он гонял женщину по всей квартире, а загнав в угол, колотил до тех пор, пока она не теряла сознание. Гошик в такие моменты старался улизнуть из дома, чтобы отчим не зашиб его до смерти. Именно тогда у него появилась привычка ночевать в старом бараке за трамвайным депо.

Здесь же он встретил своего первого «учителя», вора-рецидивиста по кличке Ваня Алмаз. В тот год на Ваню Алмаза, замочившего во время последнего ограбления шишкаря из московских, охотился уголовный розыск всего Советского Союза. Им и в голову не могло прийти, что Ваня Алмаз может прятаться в самом центре Москвы, ориентировки на вора-домушника разослали по всем городам и весям, в самой же столице сыскари рыли носом землю скорее для того, чтобы показать, как активно они работают, нежели в надежде отыскать преступника.

А Ваня Алмаз преспокойно сидел в заброшенном бараке, пользовался услугами так своевременно вошедшего в его жизнь Гошика и от скуки посвящал мальца в тонкости воровской «профессии». К своим пятидесяти годам Гошик мало в чем разбирался, но воровской закон, как и Уголовный кодекс, знал назубок. Вот почему, сидя в кабинете капитана Урядова, он смело глядел в глаза опера и беззастенчиво врал.

– Сутихин, хорош Ваньку валять. Мы все равно узнаем правду. Про чистосердечку ты все знаешь, так что в твоих интересах сотрудничать со следствием.

Урядов вел допрос больше часа, но никаких подвижек не предвиделось. Георгий Сутихин продолжал идти в несознанку. Когда трамвай неожиданно остановился, Урядов и Деев, не теряя времени на размышления о том, каким чудесным образом это произошло, помчались к вагону. Сутихина они схватили, когда тот, тоже сообразив, чем ему грозит непредвиденная остановка, выскакивал в переднюю дверь. Повалив вора на землю, Урядов заломил ему руки за спину и быстро защелкнул наручники.

– Я же говорил, что он от нас не уйдет, – услышал Урядов голос участкового и поднял голову.

Ярцев стоял на рельсах широко расставив ноги и улыбался во весь рот.

– Ты что, выскочил на рельсы, чтобы остановить трамвай? – глаза Урядова от удивления поползли на лоб. – Тебе что, жить надоело? А если бы вагоновожатый не успел затормозить? Остался бы без ног, а то и вовсе…

– Но ведь все получилось, – сияя, произнес Ярцев. – Сутихин у нас в руках, значит, я все сделал правильно.

Спорить Урядов не стал, поднял Сутихина и повернулся к Дееву.

– Сумку его не видишь?

– Нет, наверное в трамвае оставил. Сейчас посмотрю.

Деев нырнул в трамвай, который продолжал стоять, так как водитель трамвая выскочил на пути и на чем свет стоит костерил Ярцева. Тот как ни в чем не бывало продолжал стоять на рельсах, не удосужившись объяснить ситуацию водителю. Пришлось Урядову самому прервать гневные речи водителя. Он предъявил удостоверение и объяснил ситуацию.

– Действия уполномоченного участкового милиционера хоть и были рискованными, но ситуация того требовала. От лица советской милиции мы приносим извинения и благодарим за содействие в поимке особо опасного преступника, – завершил объяснения Урядов, после чего водитель вернулся в трамвай, чтобы, дождавшись разрешения, убраться подальше от проклятого перекрестка.

Деев оставался в вагоне минут десять, но сумку Сутихина так и не нашел. Сам Сутихин на вопрос Урядова сделал круглые глаза и объявил, что никакой сумки при нем не было.

– Ошибся, начальник, не было никакой сумки, – твердил он раз за разом, все больше раздражая оперативника.

Трамвай пришлось отпустить, так как за ним успела выстроиться вереница из трех составов. Пока Урядов караулил Сутихина, Деев и Ярцев прошерстили отрезок трамвайной ветки от аллеи до места остановки, пробежались по аллее, надеясь, что вор сбросил сумку там, но найти ее так и не смогли. Устав от бесплодных действий, Урядов принял решение вести Сутихина в отделение, надеясь, что сумеет расколоть задержанного там. И вот Сутихин больше часа сидел в кабинете напротив Урядова, а расколоть его оперативнику так и не удалось. Все попытки разбивались о твердую уверенность Сутихина, что предъявить оперативники ему ничего не могут. И это было правдой.

– Ты же понимаешь, что сумку мы найдем, – увещевал Урядов. – В данный момент в аллее и у трамвайных путей работают с десяток участковых и патрульных. Они знают свое дело и не остановятся, пока не добьются положительного результата. Так что лучше сам скажи: что было в сумке?

– Да как же они смогут найти сумку, если ее не было? – издевался Сутихин. – А если и найдут, чем докажешь, что она моя? Опростоволосились вы, гражданин начальник, нечего вам предъявить Гошику.

– Тогда зачем ты бежал?

– На трамвай спешил, – усмехаясь, заявил Сутихин. – Трамваи по расписанию ходят, я на часы взглянул и понял, что прогулочным шагом мне не поспеть. Вот и побежал. А какого хрена вы за мной побежали, я без понятия.

– Мы еще не осмотрели твою квартиру, Сутихин. Уверен, там есть за что зацепиться. Кстати, мы можем задержать тебя на двое суток и без сумки, – сменил направление допроса Урядов.

– На каком основании? – Сутихин продолжал улыбаться. – Нет у вас такого права – людей без основания в камеру пихать.

– Основания у нас найдутся, Сутихин. Думаешь, мы случайно у твоего подъезда оказались как раз в тот момент, когда ты решил из дома удрать? Про убийство во втором подъезде слыхал?

– Убийство? Ты что, начальник, мокруху честному вору пришить задумал? – Веселость с Сутихина слетела в один миг. – Я сорок лет домушник, а мокрухи за мной никогда не числилось!

– Раньше не числилось, – сделав ударение на слове «раньше», произнес Урядов. – Жизнь, она штука сложная, Сутихин. Раз в год и палка стреляет.

– Про палку ты дуракам рассказывай, а я честный вор, мокрухи за мной нет, – стоял на своем Сутихин.

– Не хочешь узнать, кого убили? – задал вопрос Урядов.

– Мне без разницы, хоть папу римского, – хмыкнул Сутихин.

– До папы римского твои руки не добрались, слишком коротки, а вот с беспомощной актрисой ты расправился без жалости.

Урядов внимательно следил за реакцией Сутихина. Он ожидал чего угодно: насмешки, сальных шуточек, равнодушия, но только не того, что произошло. Сутихин вскинул голову и во все глаза уставился на оперативника.

– Врешь! Врешь, падла! – прошипел он. – Никто не тронет Марусю, все знают, что за это…

Сутихин осекся, поняв, что чуть не проговорился, что равносильно сотрудничеству с милицией, а это, как известно, недопустимо в воровской среде. После этого он замкнулся, и Урядов понял, что больше от Сутихина не услышит ни слова. Он вызвал наряд и отправил Сутихина в камеру, после чего вместе с Деевым отправился к тому на квартиру.

В доме Сутихина им не удалось найти никаких доказательств его причастности к убийству актрисы. Впрочем, Урядов не слишком на это надеялся. Последние слова Сутихина лучше любого алиби свидетельствовали о том, что к убийству актрисы он не имеет никакого отношения. Когда оперативники вновь вернулись в отдел, дежурный сообщил, что их вызывает майор Котенко. Не заходя к себе, оперативники прошли в кабинет майора.

– Здравия желаю, товарищ майор, – отрапортовал Урядов. – Вызывали?

– Долго же вы идете, – проворчал Котенко. – Проходите, нечего в дверях торчать.

Урядов и Деев прошли в кабинет и заняли места по обе стороны от стола. Котенко отложил папку с документами и произнес:

– Докладывайте, что у вас?

– Подвижек нет, товарищ майор, – сообщил Урядов. – На данный момент мы начали отрабатывать три версии, но все три в сыром виде.

Урядов подробно изложил, какие оперативные действия они с Деевым предприняли, и перешел к докладу о планируемых мероприятиях.

– Необходимо собрать как можно больше информации о Елизавете Пресновой, чтобы понять, что она собой представляет. Этим займется старший лейтенант Деев. Моя задача – опросить людей из списка Вениамина Гуляева и выяснить, есть ли у него алиби.

– Кандидатура Сутихина мне кажется более подходящей, – заметил майор Котенко. – Хотя, конечно, и Преснову, и Гуляева проверить нужно более тщательно.

– Если не найдется сумка, которую Сутихин скинул в трамвае, причем с драгоценностями внутри, предъявить нам ему, кроме бывших судимостей, нечего. И, если честно, я не думаю, что Сутихин причастен к убийству актрисы. – Урядов тщательно подбирал слова, стараясь правильно донести свою мысль до майора, ведь никаких доказательств в пользу Сутихина у него не было. – Думаю, Сутихина с актрисой связывали более тесные узы, чем просто соседство.

– Поясни, – потребовал Котенко.

– Когда я сказал про Полянскую, Сутихин не просто удивился или расстроился. Он разозлился, посчитав, что я просто беру его на понт, пытаюсь вывести из равновесия. Он обозвал меня, невзирая на то, что находился в отделе и запросто мог схлопотать срок за оскорбление при исполнении, потому что мои слова выбили его из колеи. И еще он выдал реплику, которая дает основание предполагать, что актриса Полянская была дорога не только Сутихину, но и кому-то из уголовной среды рангом повыше. Возможно, он оберегал актрису от посягательств местной шантрапы, преследуя какие-то свои цели, но, скорее всего, его отношение к актрисе носит сентиментальный характер.

– Но в камеру ты его все же посадил, – заметил Котенко.

– Да, думаю, его лучше оставить под замком. По крайней мере, на время.

– Опасаешься, что он начнет свое расследование, а найдя виновных, учинит самосуд? – догадался Котенко.

– Так точно, товарищ майор, – подтвердил Урядов. – Возможно, нам его рвение пригодится, но не сейчас. Отработаем версии с Пресновой и Гуляевым, а там посмотрим.

– Пусть участковый выяснит, что связывало Сутихина и Полянскую, – отдал приказ майор Котенко. – И пусть не прекращают поиски сумки. Она нам нужна, Урядов, очень нужна.

– Я понял, товарищ майор. Разрешите идти? – Урядов поднялся.

– Идите. И держите меня в курсе, журналисты с нас теперь не слезут.

Вопрос с сумкой решился сам собой. Пока Урядов и Деев держали отчет перед майором, в РОВД привезли женщину, которая ехала в трамвае с Сутихиным. Женщина возвращалась с дачного участка. Нагрузившись корзинами с яблоками, она на электричке доехала до города, а там пересела в трамвай. Придя домой, женщина не сразу обнаружила, что в одной из корзин помимо яблок появился посторонний предмет. Она так разволновалась происшествием на трамвайных путях, что, вернувшись домой, решила прилечь, чтобы успокоить расшалившееся сердце.

Отдохнув и оправившись, она прошла в коридор и решила выгрузить урожай. Приподняв головной платок, которым по обыкновению были прикрыты яблоки, она с ужасом увидела, что предмет, который искал молоденький милиционер, находится у нее дома. Сердце снова зашалило, но, невзирая на боль, женщина пошла к участковому и рассказала, что с ней произошло. Тот связался с Москворецким РОВД, где ему подтвердили историю, рассказанную женщиной. Поблагодарив за бдительность, участковый изъял сумку и отпустил женщину. Сам же отправился в Москворецкий отдел и передал сумку дежурному.

Дежурный передал сумку Урядову, но драгоценностей Полянской в ней не оказалось. Зато нашелся паспорт на имя гражданки Харитоновой, проживающей в районе Котельники. Сама сумка представляла собой нечто вроде небольшого портфеля или массивного ридикюля и могла принадлежать как мужчине, так и женщине. Почему он оказался у Сутихина и почему внутри находился паспорт, ему не принадлежавший, было непонятно.

Посовещавшись, решили, что тему с сумкой стоит отработать. Деев, как и планировал ранее, отправился собирать информацию на Елизавету Преснову, а Урядов поехал в район Котельники знакомиться с гражданкой Харитоновой. Сразу в квартиру Харитоновой Урядов не пошел, решив для начала пообщаться с участковым милиционером. Тот оказался в участке и охотно выдал информацию о жильцах вверенного ему участка. Гражданку Харитонову участковый охарактеризовал как тихую, скромную женщину. Харитонова работала в городской больнице медицинской сестрой, но ушла с работы после того, как умер ее единственный ребенок. Теперь, по сведениям участкового, Харитонова подрабатывала сиделкой. Урядов сложил два и два и, получив четыре, отправился на квартиру медсестры. На звонок дверь открыла женщина средних лет, лицо ее лучилось надеждой. Увидев на пороге Урядова, она растерялась:

– Вам кого? – спросила она.

– Гражданка Харитонова? Оперуполномоченный Урядов. Кого-то ждете? – доставая удостоверение, произнес капитан.

– Нет, я никого не жду, – поспешно ответила Харитонова.

– Уверены? Мне показалось, вы ожидали увидеть на пороге кого-то другого.

– Вам показалось. – Харитонова опустила глаза. – Вы ко мне?

– К вам. Разрешите войти?

Харитонова замялась, она явно желала поскорее избавиться от незваного гостя, но посчитала неудобным отказать представителю власти.

– Проходите. – Харитонова посторонилась, пропуская Урядова в прихожую.

– Благодарю.

Хозяйка указала рукой на дверь в гостиную, Урядов вошел и огляделся: в комнате было бедно, но чисто. У стены возле окна стоял сервант, полировка в нескольких местах отскочила, но стекла, закрывающие полки с хрусталем, блестели чистотой. Посуда за стеклом не выдерживала конкуренции с дорогими фарфоровыми столовыми сервизами и все же давала представление о прежнем достатке семьи. На окне висели довольно дорогие габардиновые портьеры с причудливым рисунком, полинявшим от времени, но все еще ярким.

У стены напротив серванта стоял диван с деревянными подлокотниками, обитый зеленым сукном. Сукно закрывал шерстяной плед, на котором в хаотичном беспорядке лежали подушки из тканевых лоскутов. В центре комнаты стоял круглый деревянный стол на массивных ножках. На столе – белая скатерть, связанная крючком, вероятно, работа хозяйки квартиры. Над столом висела трехрожковая люстра со стеклянными ограненными подвесками. Металлические дуги, загнутые к потолку, массивные и прочные на вид, были изготовлены задолго до рождения хозяйки дома. Урядов решил, что убранство дома досталось Харитоновой по наследству вместе с самой квартирой.

– Уютно у вас, – похвалил Урядов.

– Спасибо, – односложно ответила Харитонова и остановилась у стены, ожидая, когда незваный гость сообщит о цели своего визита.

А Урядов с объяснениями не торопился. Он ходил по комнате, рассматривая безделушки, поправляя подушки на диване и негромко насвистывая под нос. Он ждал, когда хозяйка квартиры потеряет терпение, но та упорно молчала, наблюдая за капитаном. Только когда Урядов направился из комнаты, собираясь перебраться в кухню, хозяйка забеспокоилась.

– Лучше поговорим здесь, – торопливо сказала она, заслоняя собой вход в кухню.

– Можно и здесь, – спокойно ответил Урядов, продолжая движение. – Вот только воды попью, в горле пересохло.

Харитонова предприняла новую попытку задержать Урядова.

– Присаживайтесь на диван, я вам принесу, – заявила она и потянула Урядова за рукав, пытаясь вернуть его в гостиную.

– Не стоит утруждаться. – Урядов мягко освободил рукав. – Уверен, я сумею найти стакан.

Он отодвинул Харитонову с прохода, вошел в кухню и сразу понял, почему хозяйка так упорно не пускала его туда. Кухонный стол был накрыт к обеду на две персоны, сомнений в том, что женщина ждала гостя, больше не осталось.

– Так значит, вы все-таки ждете гостей, – глядя на накрытый стол, прокомментировал Урядов. – Нехорошо обманывать представителя правоохранительных органов, гражданка Харитонова.

– Это вас не касается, – с вызовом проговорила Харитонова. – Говорите, зачем пришли и уходите.

Урядов взглянул на женщину. Лицо ее выражало силу и решимость, которых раньше не было, и тут до него дошло: она ждет Сутихина, вот почему так нервничает, вот почему всеми силами пытается выпроводить оперативника из своей квартиры. Выйдя сегодня из дома, Сутихин собирался к Харитоновой, но вмешательство милиции нарушило его планы. Только вот Харитонова об этом не знает, она все еще ждет, что Сутихин придет. Урядов решил проверить свою догадку.

– Он не придет, – спокойно произнес Урядов. – Сутихин не придет.

– Что? Кто? – Женщина пыталась справиться с волнением, скрыть смятение, но рука, охватившая горло, как только Урядов произнес фамилию Сутихина, выдала ее с головой.

– Вы знаете, о ком идет речь, – с тем же спокойствием повторил Урядов. – Сутихин не придет, потому что в данный момент он находится в камере предварительного заключения Москворецкого РОВД.

– Не понимаю, о чем вы. – Харитонова все еще пыталась взять себя в руки, но у нее плохо получалось.

– Понимаете, гражданка Харитонова. Понимаете лучше, чем я. – Урядов выдвинул из-под стола табурет. – Присаживайтесь. Думаю, разговор у нас будет долгий.

Урядов не ошибся, в квартире Харитоновой он провел больше часа, половину из которого потратил на то, чтобы убедить женщину рассказать правду о том, что связывает ее и вора-рецидивиста Гошика Сутихина. Рассказ женщины поразил Урядова: об уголовниках, не раз преступивших закон, он привык думать как о равнодушных, эгоистичных личностях, для которых собственные интересы всегда стоят на первом месте, и ему совсем не хотелось менять свои представления, но объективность требовала обратного.

С гражданином Сутихиным Харитонова познакомилась всего полгода назад. Когда он вышел на свободу, Харитонова подрабатывала сиделкой у его сына. Денег у жены Сутихина было немного, и все, что она могла себе позволить, это дважды в неделю приглашать медицинскую сестру для проведения необходимых процедур. Харитонова сочувствовала женщине, которой приходилось перебиваться с хлеба на квас, вязать мочалки и продавать их на рынке за гроши, лишь бы обеспечить больному сыну сносный уход.

О том, что ее бывший муж и отец ребенка сидит в тюрьме, она узнала только тогда, когда этот самый муж появился на пороге деревенского дома, в котором женщина поселилась пять лет назад, чтобы ее больной сын мог дышать свежим воздухом. Тот факт, что женщина, которой она так сочувствовала и помогала, чем могла, скрыла от нее истинные обстоятельства личной жизни, поначалу расстроил Харитонову. Но, подумав, она признала, что и сама не стала бы распространяться на эту тему, если бы ее муж, пусть и бывший, оказался преступником. Она не отказала женщине в помощи и ни разу за последние шесть месяцев не пожалела о своем решении.

Сутихин приезжал к больному сыну не чаще одного раза в месяц. Привозил деньги, минут двадцать играл с сыном и уезжал, но жизнь мальчика, как и его матери, существенно изменилась к лучшему. Харитонова по-прежнему приезжала к ним дважды в неделю, и в эти дни мать мальчика, как и прежде, ехала в Москву, чтобы продать пару-тройку мочалок и детских носочков. В деньгах они больше стеснены не были, хорошо питались и даже смогли позволить себе кое-что из мебели, но Сутихина понимала, что ее бывший муж в любой момент может исчезнуть так же внезапно, как появился, поэтому кардинально менять образ жизни не собиралась.

Все шло по накатанной колее, пока три дня назад Харитонову не ограбили. Она ехала в пригородном поезде, добираясь до Коледино. Когда она вышла на платформу, какие-то хулиганы вырвали из рук Харитоновой сумку и, прыгнув в отходящий вагон, исчезли. В сумке были деньги, шестьсот рублей, которые она сняла в сберкассе по дороге на электричку. Харитонова собиралась заменить черно-белый «Рекорд» на новую модель цветного телевизора «Рубин 401». Шикарная модель в пятьдесят девять сантиметров по диагонали, мечта домоседки Харитоновой, стоила ровно шестьсот рублей, и она долго не решалась снять со сберегательной книжки такую крупную сумму, которую копила не один год и планировала хранить «на черный день».

Несмотря на сомнения, она все же встала в очередь на приобретение цветного телевизора, ведь взять его просто «с полки» было невозможно. На покупку товаров роскоши, к которым относился телевизор, в магазинах устанавливалась очередь, в которой люди стояли годами, прежде чем получить вожделенный товар. Но вот знакомая продавщица из Центрального универмага сообщила, что на следующей неделе ожидается завоз новой партии телевизоров и она может договориться о том, чтобы Харитонову продвинули в очереди. И Харитонова решилась: дала свое согласие и сняла деньги в кассе.

И вот теперь она осталась без денег, да к тому же без паспорта, который тоже был в ридикюле, украденном хулиганами. Вся в слезах она пришла в дом Сутихиной, и по совершенно непонятной случайности в этот момент в доме был Сутихин. Он заставил Харитонову рассказать, что произошло, строго-настрого запретил обращаться в милицию и ушел. На следующий день он приехал к Харитоновой домой, привез деньги, все шестьсот рублей, и пообещал, что вернется завтра и привезет паспорт. Харитонова понимала, что деньги не ее, так как купюры были вовсе не те, что выдали ей в сберегательной кассе. Она пыталась отказаться, понимая, что они ворованные и кто-то, так же как раньше она, остался без кровных сбережений, но Сутихин заявил, что это вопрос чести и она обязана их взять.

– В котором часу к вам приезжал Сутихин? – прервав рассказ, задал вопрос Урядов.

– Примерно в час пятнадцать, – подумав, ответила Харитонова. – По Первому каналу шла передача «Товарищ песня», это моя любимая передача, и я сидела перед телевизором, когда раздался дверной звонок. Это пришел Сутихин.

– Как долго он пробыл у вас?

– Думаю, минут тридцать. После того как он убедил меня взять деньги, я не могла отпустить его, даже не напоив чаем. У меня был пирог, и от пирога он не смог отказаться. – Харитонова улыбнулась. – Мы пили чай, болтали обо всем, и я на короткое время забыла о своих неприятностях. Потом он ушел, а я села смотреть передачу «Здоровье».

– Ваш паспорт у меня. – Урядов прервал сентиментальные воспоминания женщины. – Сейчас я не могу вам его вернуть. Вам нужно будет приехать в Москворецкое РОВД, мы составим протокол, вы его подпишете и получите паспорт.

– Скажите, своими показаниями я могу навредить Сутихину? – задала вопрос Харитонова.

– Нет, по крайней мере не в той степени, как если бы не дали показаний, – честно ответил Урядов. – По сути, вы его алиби.

– Правда? Вы говорите правду? – Харитонова с надеждой смотрела на Урядова.

– Да. В доме, где проживает гражданин Сутихин, произошло убийство. Убили женщину, и он оказался под подозрением. Если вы уверены в том, что с тринадцати пятнадцати до тринадцати сорока пяти он находился в вашей квартире, то у Сутихина есть алиби.

– Убийство? О ужас! – Харитонова снова схватилась рукой за горло. – Убили женщину? Нет, это не может быть он, ведь он так внимательно отнесся к моей беде!

Урядов смотрел на Харитонову и думал о том, как мало нужно простой женщине для того, чтобы начать восторгаться мужчиной. «Она вознесла Сутихина на пьедестал, а он всего лишь посчитал, что, обворовав Харитонову, щипачи посягнули на его собственность. Вот откуда слова о «деле чести», только и всего, – размышлял Урядов. – Но как объяснить это Харитоновой, да и стоит ли? Алиби кажется не надуманным, так что ее помощь оказалась полезной. Не придется тратить время на поиски доказательств вины Сутихина, а время в нашем деле самый ценный фактор». Поблагодарив Харитонову за помощь, Урядов велел ей приехать на следующий день в РОВД, попрощался и ушел.

Пока Владислав вникал в мотивы противоречивых поступков Сутихина, старший лейтенант Деев вел беседы с друзьями и знакомыми Елизаветы Пресновой. В первую очередь, Деев вернулся в общежитие, собираясь расспросить о племяннице актрисы не только вахтера и коменданта, но и ее соседей. Удача подстерегала Деева уже у входа в общежитие. Его внимание привлекла группа юношей и девушек, которые сидели на скамейке перед входом. Еще издалека Деев услышал, как кто-то из собравшихся, узнав оперативника, сообщил всем, что «этот урод возвращается». Он был весьма удивлен нелестному эпитету, отправленному в его адрес. Подойдя ближе, он остановился около скамейки и строгим взглядом окинул молодежь.

– По какому поводу собрание? – выдержав паузу, спросил он.

– Будто вы не знаете! – с вызовом произнес высокий парнишка в очках. – Сами кашу заварили, а теперь спрашиваете.

– Отвечайте на вопрос! – повысил голос Деев.

– Леня, не лезь на рожон, – вполголоса предостерегла парнишку в очках симпатичная блондинка, после чего повернулась к Дееву и произнесла: – Мы просто сидим и общаемся. Никакого собрания нет.

– Тема разговора? – все так же строго спросил Деев.

– Если честно, мы обсуждали Лизу. Вернее то, что с ней произошло, – продолжила блондинка. – Лиза такая славная девушка. Жалко ее, понимаете?

– Понимаю. – Деев смягчил тон. – Но с ней будет все в порядке. Сейчас она в больнице, и в этом нет моей вины. Да-да, я слышал, как вы обвиняли меня в том, что случилось с Лизой. Это нормальная реакция, но неверная.

– Но ведь это вы довели ее до обморока, – в разговор вновь вступил парнишка в очках.

– Не я, а та новость, которую я вынужден был ей сообщить. – Деев посчитал нужным объясниться. – Ее тетка была убита в своей квартире, и Лиза – ее единственная родственница.

– Убита актриса? О ужас! Бедная Лиза, – на все голоса запричитали девушки.

– Лиза была близка с теткой? – задал новый вопрос Деев.

– Да, она очень привязалась к ней, – за всех ответила блондинка. – У Лизы нежная душа, она даже мимо кошки бездомной не может пройти, чтобы не погладить ее и не накормить, а тетка Лизы была очень одиноким человеком.

– Да, верно, Лиза всем помогала и всех жалела, – студенты наперебой начали расхваливать Преснову.

– Когда мне грозило отчисление, она пошла в деканат и уговорила Петра Григорьевича дать мне дополнительный месяц на пересдачу. Месяц! И он согласился.

– А мне она лабораторные писать помогала, хотя у нее своих лабораторок целая куча была.

– И продуктами всегда делилась. Не жадничала, как некоторые.

– Откуда вы знаете, что тетка Лизы была одинока? – Деев прервал поток воспоминаний студентов, обратившись к блондинке.

– Лиза рассказывала. Она сокрушалась, что у такого талантливого человека нет ни единой родственной души, – продолжила рассказ блондинка. – Она ей продукты закупала, в квартире убирала, водила ее на прогулки и не жалела времени на то, чтобы в сотый раз послушать рассказ о ролях, которые сыграла актриса.

– Она ее опекала, вот что она делала, – заключил парнишка в очках. – Неудивительно, что Лиза так расклеилась.

– Ну не знаю, раньше я за ней такой чувствительности не замечала. Наоборот, она всегда стойко держит удар, – реплику подала невысокая шатенка, которая стояла чуть в стороне и не принимала участия в общем разговоре.

– Да тебе-то откуда знать? – набросились на девушку остальные студенты. – Ты с Лизой давно не общаешься.

– Я прожила с ней в одной комнате почти год, – заявила шатенка. – Мне ли не знать, как ведет себя Лиза в сложных ситуациях?

– Брось, ты ее просто недолюбливаешь, – настаивала блондинка. – И что только вы с ней не поделили?

– Ничего. – Шатенка развернулась и зашагала к дверям общежития.

– Иди-иди, злючка! – выкрикнула ей вслед блондинка.

Деев еще какое-то время поддерживал беседу со студентами, после чего поблагодарил их за помощь и тоже прошел в здание общежития. Выяснив у вахтера имя шатенки и номер комнаты, которую она занимает, он прошел на второй этаж левого крыла, которое занимали девушки. Отыскав нужную комнату, он постучал в дверь.

– Кто там? – послышалось в ответ.

– Ольга, откройте, пожалуйста, это оперуполномоченный Деев, – проговорил старший лейтенант.

– Зачем вы пришли? Тоже решили поиздеваться? – По голосу Деев понял, что девушка плачет.

– Ольга, мне нужна ваша помощь, – произнес он. – Мне и Лизе.

Минуту в комнате стояла тишина, затем заскрипела панцирная сетка кровати, и Деев услышал, как по полу шлепают босые ноги. Через секунду Ольга открыла дверь, лицо ее было заплаканным.

– Проходите, – буркнула она, пропуская Деева в комнату.

Как только он вошел, Ольга выглянула в коридор, убедилась, что тот пуст, и захлопнула дверь.

– Они все врут, – без вступления заявила Ольга. – Мы с Лизой дружили. Крепко дружили! Она замечательная девушка, с ней легко дружить. Мы почти год прожили в этой комнате вдвоем. Вместе занимались, вместе гуляли, слушали музыку. Нам нравились одни и те же книги, одни и те же фильмы. Мы были как близнецы!

– И что случилось? Почему вы поссорились? – осторожно спросил Деев, опасаясь сбить девушку с нужной волны.

– Все из-за тетки, – без запинки выдала Ольга. – Лиза хотела уехать из общежития, переселиться к тетке, а я считала это глупой затеей.

– Почему?

– Потому что тетке она была не нужна! – безапелляционно сказала Ольга. – Я знаю таких доброхотов, сама в Москву из глубинки приехала.

– Поясните, пожалуйста, – попросил Деев.

– Тут и так все ясно, – Ольга устало вздохнула, присела на стул и продолжила: – У меня в Москве тоже есть родственники. Тетя и дядя, родня по материнской линии. Они уже лет двадцать здесь живут. Когда я поступала в институт, какое-то время жила у них. И знаете, это был полнейший ад!

– Вот как? Они вас обижали? – в голосе Деева прозвучало сомнение.

– О нет! Они меня не обижали. Просто там, в их квартире, я чувствовала себя не просто приживалкой, а никчемной безголовой тупицей. «Оленька, крышку унитаза нужно протирать влажной салфеткой каждый раз, когда ею пользуешься», «Дорогая, для сахарницы есть специальная мерная ложка. Специальная, понимаешь?», «Масло из масленки нужно набирать так, чтобы не пачкать край. Неужели тебя этому не учили?», «Девочка моя, твои волосы повсюду. Будь добра, причесывайся в прихожей. Только в прихожей! Это так трудно запомнить?». И так каждый день, каждый час, каждую минуту. Нельзя включать телевизор с одиннадцати утра до часу дня, это мешает соседям напротив. Нельзя выходить из квартиры до семи утра, консьерж в парадном это не одобряет. Нельзя ужинать позже семи часов вечера, потому что кухня уже подготовлена к завтраку. И прочее, и прочее, и прочее.

– Да, нелегкая жизнь, – искренне посочувствовал Деев.

– Верно, нелегкая. Когда мне дали место в общежитии, я съехала в тот же день, даже не переночевала, – продолжала Ольга. – С того дня я ни разу не ходила в гости к дяде и тете. Звоню с общаговского телефона раз в месяц, и все. Впрочем, они ни разу меня в гости и не позвали. А Лиза хотела переехать к тетке, но я просто не могла ей этого позволить!

– Вы ее отговаривали?

– Да, я ее отговаривала, – подтвердила Ольга. – Я рассказывала ей истории из своей жизни у московских родственников, свои и чужие, ведь я не единственная такая. Я объясняла ей, что как только она переедет к тетке, она потеряет комнату в общежитии и окажется в зависимом положении. Всеми силами я пыталась ее отговорить от этого шага, но вместо того, чтобы послушать меня, она переехала в другую комнату и перестала со мной общаться.

– Давно это было?

– В начале учебного года.

– Но к тетке она так и не переехала, – констатировал факт Деев. – Не знаете почему?

– Думаю, Лиза попросилась к тетке, но та ее не пустила, – ответила Ольга. – Другого объяснения я не вижу.

– А Лиза не могла изменить свои планы? Быть может, она больше не хотела переезжать к тетке?

– Об этом спросите у Анечки, теперь она с ней живет, – пожала плечами Ольга.

– Анечка, это та блондинка? – догадался Деев.

– Да, она самая. Всем говорит, что дружит с Лизой, а на самом деле она только пользуется ею. За этим и в комнату к себе переманила.

– Что значит «пользуется»?

– Анечка не самая умная девушка. Нет, не так: она тупа как пробка, – заявила Ольга. – Лиза делает за нее контрольные, помогает готовиться к экзаменам. Можно сказать, Лиза учится за двоих: за себя и за Анечку.

Деев воспользовался советом Ольги и пообщался с новой Лизиной соседкой по комнате. При более близком знакомстве с девушкой Деев пришел к тому же выводу, что и Ольга: Анечка не блещет умом и не питает нежных чувств к своей соседке. Дифирамбы, которые она воспевала в адрес Елизаветы Пресновой, не более чем показуха для друзей и знакомых. И все же портрет Лизы она описывала точно, хотя самой ей положительные качества соседки не казались привлекательными.

Закончив дела в общежитии, Деев собирался ехать в институт, чтобы получить домашние адреса сокурсников Лизы и побеседовать с ними, но перед этим решил позвонить в больницу. Сделал он это не напрасно. Дежурная медсестра сказала, что Лиза пришла в сознание и лечащий врач поручил ей сообщить об этом в отдел милиции.

Не тратя времени, Деев поехал в больницу. Там его встретил лечащий врач Елизаветы Пресновой. Он отвел Деева в кабинет, не желая вести разговор на ходу.

– Должен вас предупредить, – без вступления начал лечащий врач, – Лиза в очень плохом состоянии. Она на грани нового срыва, который может привести к непоправимым последствиям. Я не знаю, насколько близки они были с погибшей, но это событие отразилось на моей пациентке ужасающим образом. Насколько я могу судить по результатам обследования, до того момента, как Лиза попала к нам, ее здоровью мог позавидовать космонавт. Но сейчас это не так.

– Если можно, объясните, что вы подразумеваете под плачевным состоянием, – попросил Деев.

– Девушка в шоке, – продолжил лечащий врач. – В таком глубоком шоке, что стандартные процедуры не смогли вывести ее из этого состояния. В физическом плане она здорова, если не считать сопутствующих шоковому состоянию симптомов, таких как тахикардия, снижение объема циркулирующей крови, снижение сердечного выброса, но с этим мы справимся. В психологическом плане состояние гораздо хуже. Мы поддерживаем организм медикаментозно, но если состояние не улучшится в течение пяти дней, ее придется переводить в психиатрию.

– Разве такое возможно? – опешил Деев. – Чтобы известие о смерти близкого в один миг загубило нервную систему человека?

– Крайне редко, но такое случается, – лечащий врач помедлил, решая, что может сообщить оперативнику, потом продолжил: – Случаи, подобные этому, происходят тогда, когда пациент ранее переживал психологическую травму. Возможно, Лиза пережила нечто подобное в детстве или в подростковом возрасте. Известие о гибели тетки запустило механизм, который еще не до конца изучен. Наслоившись одно на другое, событие прошлого и событие нынешнее привели к тому, что девушка заново переживает прошлую психологическую травму, усиленную новой трагедией. Ее мозг не в состоянии оградить себя от неприятных воспоминаний, и любое напоминание о трагических событиях может привести к фатальным последствиям.

– Фатальным? Хотите сказать, от моих расспросов она может умереть? – переспросил Деев.

– Не умереть в прямом понимании этого слова, но навсегда уйти из реального мира – такое возможно.

– Не понимаю, – честно признался Деев.

– У мозга есть защитные механизмы, которые помогают нам справляться с проблемами, переживать трагедии и потери. Когда эти механизмы не работают, человек может потерять способность адекватно воспринимать действительность, простыми словами, лишиться рассудка.

– Она может сойти с ума?

– Надеюсь, до этого не дойдет. Повторюсь, в физическом плане ее организм очень крепкий. Для стабилизации психического состояния мы делаем все возможное. Остальное покажет время. Все это я сообщил вам для того, чтобы вы понимали, как себя вести. Найти убийцу родственницы Лизы очень важно, но сохранить при этом рассудок девушки гораздо важнее.

– Я вас понял и буду действовать крайне осторожно, – заверил Деев.

– Вот и отлично.

После этого лечащий врач вызвал санитара, и Деева провели в палату, где лежала девушка. На больничной койке, на фоне белых простыней, ее стройная фигурка казалась совсем хрупкой. Длинные русые с пепельным оттенком волосы разметались по подушке, придавая девушке сходство с воздушным облаком. Ее голубые глаза, подернутые дымкой, излучали печаль. От такого зрелища сердце Деева затопила нежность к этой хрупкой, несчастной девушке.

– Здравствуйте, Лиза, – поздоровался Деев, пытаясь взять себя в руки. – Вы меня помните?

– Здравствуйте, – поздоровалась Лиза. – Да, я вас помню. Вы приходили сегодня в общежитие. Это вы рассказали мне…

Девушка не договорила, так как в ее горле образовался комок, а на глаза навернулись слезы.

– Не нужно. Не произносите это вслух, – посоветовал Деев. – Вам нельзя волноваться.

– Спасибо, – поблагодарила Лиза.

Она произнесла это так, что по спине Деева пробежали мурашки. «Да что со мной такое? – Деев в недоумении смотрел на девушку, напрочь забыв о том, зачем пришел. – Почему ее голос так на меня действует? Соберись, Деев, не время раскисать». Чтобы собраться с мыслями, он оторвал взгляд от небесно-голубых глаз девушки, и осмотрелся. В палате, помимо Лизы, лежали еще три женщины. Они во все глаза смотрели на симпатичного молодого человека с копной жгуче-черных волос, так резко контрастирующих с белоснежной кожей их компаньонки по несчастью, и ждали, что будет дальше.

– Что же ты, Лизавета, держишь молодого человека у порога? – вступила в разговор женщина лет шестидесяти, кровать которой стояла ближе всех ко входу. – Проходите, молодой человек, вон, в углу табуреточка стоит. Подставляйте к кровати, так будет удобнее.

– Благодарю. – Деев прошел в палату, пододвинул табурет к кровати Лизы и присел.

– Вот и славно, – обрадовалась женщина. – Поворкуйте, голубки, а то Лиза совсем захандрила. Пойдемте-ка, девчата, прогуляемся по коридору.

Деев хотел возразить, сказать, что он здесь по службе, но увидев, что женщины засобирались, чтобы выйти, промолчал. Все три женщины поднялись с постелей и покинули палату, оставив Лизу и Деева одних. Пару минут старший лейтенант собирался с мыслями, не зная, с чего начать, чтобы не слишком огорчать девушку. Лиза лежала молча.

– Как вы себя чувствуете, Лиза? – задал наконец вопрос Деев.

– Спасибо, уже лучше.

– Лиза, я должен задать вам ряд вопросов, это очень важно, – продолжил Деев. – Как думаете, вы сможете на них ответить? Это вам не навредит?

– Я постараюсь, – ответила девушка, но в голосе ее слышалась неуверенность.

– Давайте договоримся так: я начну задавать вопросы, и если вы поймете, что не готовы ответить, то сразу мне об этом скажете. Мы отложим разговор до тех пор, пока не минует угроза вашему здоровью. – Помня о том, что девушка находится на грани срыва, Деев решил не слишком усердствовать. – Такой вариант вас устроит?

– Да, спасибо, – в третий раз поблагодарила Лиза.

– Тогда начнем.

Деев пробыл в палате минут тридцать, прежде чем Лиза попросила прервать беседу. За это время он сумел узнать о том, как развивались отношения тетки и племянницы, с кем из друзей и знакомых актрисы была знакома девушка, о ее чувствах к тетке, но ни слова о том дне, когда произошло убийство. Как только Деев подбирался к нужному вопросу, глаза девушки увлажнялись, губы начинали трястись, и Деев отступал. Он боялся, что его вопросы приведут к необратимым последствиям, а этого он допустить не мог. Поняв, что больше ничего от Лизы не добьется, Деев попрощался и ушел, пообещав снова навестить девушку.

На четвертый день после убийства состоялись похороны Марианны Полянской. Пышная церемония прощания прошла у стен Пушкинского театра. Капитан Урядов переходил от группы к группе, прислушиваясь к пересудам, которые непременно бывают во время подобных мероприятий. Актерская братия держалась особняком от толпы поклонников, наводнившей площадку перед театром, и если в кругу поклонников разговоры сводились к восхищению актерским талантом погибшей актрисы, то актеров больше беспокоила причина трагической гибели, а также ее последствия.

За день до похорон капитан Урядов посетил Пушкинский театр и успел побеседовать с теми актерами, которые уже вернулись с гастролей. На главный вопрос, который он задавал коллегам Полянской, были ли у актрисы враги, все опрошенные дали отрицательный ответ. Никто и помыслить не мог, что Полянскую кто-то ненавидел так сильно, что решился на убийство. Относительно возможной причины убийства предположения высказывались разные: случайный грабитель, псих-одиночка и даже ошибка. Некоторые считали, что в квартиру Полянской грабитель забрался случайно, перепутав ее с кем-то другим. О фамильных драгоценностях Полянской в театре никто не слышал и ни разу не видел. Большая часть актеров сомневалась в том, что они существуют.

Надежды на то, что в театре Урядов найдет зацепку, которая позволит продвинуться в расследовании, рассыпались в прах. Впрочем, как и все предыдущие попытки найти нужное направление в расследовании. Опрос возможных свидетелей из списка, составленного художником Гуляевым, дал не те результаты, на которые рассчитывал капитан. После четырех часов, потраченных на встречи и беседы с людьми из списка, Урядов нашел человека, который предоставил Гуляеву пусть не железное, но все же алиби.

В день гибели Полянской в мастерскую Гуляева приходил покупатель. В списке художника он значился как Руслан Закиров. Все, что знал о нем художник, это то, что он работает в Доме пионеров, но в каком именно, понятия не имел. Урядов посадил участкового обзванивать все Дома и Дворцы пионеров в поисках Закирова. Спустя час тот предоставил Урядову нужный адрес, и капитан, не откладывая дело в долгий ящик, отправился к Закирову.

При встрече с Урядовым Руслан Закиров подтвердил, что захаживает в мастерскую Гуляева довольно часто. Он рассказал, что время от времени возит туда своих учеников, школьников от восьми до двенадцати лет, с которыми занимается изучением секретов живописи. В день гибели Полянской Закиров приезжал в мастерскую по просьбе своего приятеля, который решил украсить гостиную в доме шедевром живописи за «приемлемую цену». Закиров вызвался помочь и поехал к Гуляеву. По словам Закирова, в мастерскую он приехал в двенадцать тридцать. Гуляев в это время работал над картиной. Он отложил работу и больше часа показывал Закирову пейзажи, из которых тот выбрал подходящую работу для своего друга. Расплатившись с художником, Закиров уехал. Никаких подтверждающих документов вроде квитанции об оплате или документа, передающего права на картину, Гуляев и Закиров не оформляли, поэтому дату и время подтвердить было нечем, и все же это было алиби.

Посовещавшись с майором Котенко, Урядов решил Гуляева отпустить и подозрение в совершении преступления с него снять. Так как гражданка Харитонова подтвердила алиби вора-рецидивиста Гошика Сутихина, его тоже отпустили. Отработка связей и знакомств племянницы актрисы Елизаветы Пресновой не выявила никаких подозрительных личностей, никаких противоправных действий со стороны девушки, поэтому и ее привязать к убийству не представлялось возможным. Вот так вышло, что к моменту похорон актрисы у капитана Урядова на руках не осталось ни одного подозреваемого, и теперь он отчаянно пытался получить хоть какую-то зацепку. Он переходил от одной группы актеров к другой и слушал, слушал, слушал…

– В гримерке остались ее вещи. Интересно, кто их заберет, ведь у Марианны нет родственников, а я слышала, что Светлана Игоревна уже метит на ее место…

– Похороны оплачивает Всероссийское театральное общество. Это своего рода признание…

– У Борисовой аж слюни текут, так ей хочется забрать все роли Марианны, но не думаю, что главреж на это пойдет. Я слышала, что у него новая инженю…

– В плане актерского таланта мало кто сравнится с Марианной. И неудивительно, она всю жизнь посвятила только сцене. Ни детей, ни мужа…

«Не то, все не то! Пустые разговоры и пересуды», – с досадой думал Урядов. Он отошел в сторону и прислонился к стене здания. Взглядом он отыскал в толпе Деева, который кружил среди поклонников, так же как и Урядов, надеясь услышать что-то стоящее внимания. На вопросительный взгляд капитана Деев отрицательно покачал головой и перешел к следующей группе. «Похоже, здесь ловить нечего», – невесело заключил Урядов.

Он устало пробегал по толпе глазами, решая для себя, стоит ли продолжать бесполезное занятие, когда его взгляд зацепился за небольшую группу актеров, стоящую в паре метров от него. Актеры из этой группы занимали в театре самое скромное место, так как их использовали для исполнения эпизодических ролей. Вчера, во время опроса, он пообщался с большинством из них, но одна актриса, рыжеволосая девушка со смешливыми глазами, показалась ему незнакомой. Урядов прикрыл глаза, чуть отстранился, чтобы не привлекать внимания актеров, и прислушался.

– Говорят, Марианне сильно досталось, – молоденькая актриса, принятая в труппу Пушкинского театра год назад, промокала глаза тоненьким платочком и сокрушенно качала головой. – Удивительно, что гримерам удалось придать ей такой цветущий вид.

– Цветущий вид в гробу? Аллочка, ты просто прелесть, – рыжеволосая девица со смешливыми глазами, на вид ненамного старше Аллочки, прикрыла рот ладонью, чтобы окружающие не заметили улыбку.

– Не придирайся к словам, Фаина. – Аллочка возмущенно сдвинула брови. – Марианна и в гробу выглядит потрясающе. Она – легенда! Двадцать три года в одном театре и все время на ведущих ролях!

– Ну, в легендах ей недолго оставалось ходить, – фыркнула Фаина. – Умри она через год, всей этой шумихи, возможно, и не было бы.

– О чем ты? – в разговор вступил молодой человек, сильно смахивающий на Чарли Чаплина. – Ты что-то слышала?

– О да, Фаина всегда в курсе свежих сплетен, – комментарий высказала полноватая брюнетка. Запихивая в рот мармеладную конфету, которую выудила из кармана, она осуждающе посмотрела на подругу. – И как только у тебя язык до сих пор не отсох, Фаечка?

– Сама ты Фаечка, – обиделась рыжеволосая. – Я Фаина, и нечего уменьшать мое имя, словно я кошка.

– Отстань от нее, Добдина, – шикнул на брюнетку парнишка «Чарли Чаплин». – Пусть расскажет!

– И правда, расскажи, Фаина, – потребовала Аллочка. – Что ты узнала о Марианне?

– Между прочим, то, что я слышала, никакие не сплетни, а сущая правда, – обращаясь больше к брюнетке, чем к остальным, заметила Фаина. – Меня, как вы знаете, на гастроли не взяли, оставили в театре. Так вот, месяц назад я слышала разговор главрежа с администратором Гвоздевым. Они говорили про Марианну. Главреж сердился, а Гвоздев успокаивал его. Ну, все в своем репертуаре, типа: возможно, все к лучшему, вольем свежую кровь и так далее. Я сидела в зале, на последнем ряду, они не могли меня видеть, так как освещение не включали. И говорили они очень громко, так что ошибиться я тоже не могла.

– Да что говорили-то! Скажешь нам или так и будешь воду в ступе толочь? – сердито оборвал Фаину «Чарли Чаплин».

– А то, что Марианна ушла из театра! – выдала Фаина и торжествующе обвела товарищей взглядом.

– Ушла из театра? Чушь какая-то! – «Чарли Чаплин» едва сдержал смех. – Марианна никогда не ушла бы из театра!

– А вот и не чушь! Вы все знаете о ее голубой мечте – сыграть Мадлену Бежар?

– Этот спектакль ставит Горьковский МХАТ, – ахнула Аллочка. – И что, Марианну пригласили играть Бежар?

– Не пригласили, она сама ходила и просилась на эту роль. – Фаина завладела вниманием всей группы и была на вершине блаженства. – Пришла к режиссеру и заявила: эта роль должна быть моей.

– И он согласился? – ахнула Аллочка.

– Разумеется. – Фаина снисходительно похлопала Аллочку по плечу. – Это же Марианна, кто ей откажет?

– И как восприняли новость актеры мхатовской труппы? Должно быть, ведущая актриса рвала и метала, когда узнала, что Марианна украла ее роль.

– А ты как думаешь? Главреж сказал, что изначально эту роль прочили Берте Сейбель, – продолжала Фаина. – Сейбель не настолько стара, как Марианна, и для роли Бежар слишком молода, но у нее есть немалое преимущество.

– И какое же? – Аллочка изнывала от нетерпения узнать все подробности.

– Она близка с их администратором, а тот, в свою очередь, является сводным братом директора театра, об этом мне рассказала моя знакомая из МХАТа. Вы же знаете, я несколько месяцев у них проработала, – чуть понизив голос, сообщила Фаина. – Сами понимаете, кумовство в театральной среде не приветствуется, но так как Сейбель официально им не родня, то на это закрывают глаза.

– И что же сделала Сейбель?

Дослушать историю про актрису, чью роль забрала Марианна Полянская, Урядов не успел. Церемония прощания подошла к концу, гроб с актрисой подняли на катафалк, и люди, планирующие ехать на кладбище для дальнейшего прощания, начали рассаживаться по автобусам. Группа молодых актеров рассыпалась и затерялась в толпе, а Урядов остался стоять у стены здания, анализируя услышанное. Спустя несколько минут к нему присоединился Деев.

– Ну и тягомотина, – выдал он. – Театральные поклонники просто невыносимы. Восхищаются игрой актрисы, льют неподдельные слезы, а как только в поле зрения появляется маститый актер, готовы забыть о скорбном моменте и рваться с блокнотом за автографом. В чем интерес, заполучить закорючку на листочке бумаги? И что они с ними делают – перебирают перед сном, как скупец перебирает свои богатства?

– Без понятия, – на автомате ответил Урядов, продолжая размышлять о своем.

– Вот и я без понятия, – подхватил Деев. – Никогда не думал, что желающих получить автограф у знаменитости так много. И знаешь, разговоры у них тоже только об одном: кто, где и у кого сумел взять проклятый автограф. Несколько часов коту под хвост!.. У тебя та же история?

– Не совсем. – Урядов взглянул на товарища. – Оказывается, Марианна Полянская собиралась коренным образом изменить свою жизнь. Ее племянница об этом не говорила?

– Нет, ни о каких изменениях речь не шла, хотя девушка в таком тяжелом состоянии, что мы особо ничего обсудить и не смогли, – сообщил Деев.

– Ты же вчера два часа у нее просидел, – напомнил Урядов. – Хочешь сказать, что за все это время она ничего тебе о жизни актрисы не рассказала? Какого черта ты тогда там торчал?

– Кое-что она говорила. – Деев смутился и покраснел. – И потом, никогда ведь не знаешь, в какой момент прозвучит именно то слово, которое решит исход дела.

– Деев, ты что, влюбился в подозреваемую? – Урядов оттолкнулся от стены. – Э, брат, сдается мне, я тебя таким смущенным первый раз в жизни вижу.

– Ничего я не влюбился. – Деев смутился еще сильнее. – И Лиза не подозреваемая. Мы проверили все ее связи и ничего подозрительного не обнаружили.

– И все же она проходит по делу об убийстве, – напомнил Урядов. – Тебе не стоит крутить шашни с фигурантом уголовного дела.

– Отстань, Влад. Ни с кем я шашни не кручу. Лучше расскажи, что там с коренными переменами в жизни погибшей, – Деев резко сменил тему.

– Пока не знаю, имеет ли это какое-то отношение к ее смерти, но проверить не помешает. Дело в том, что Полянская, проработав в Пушкинском театре больше двадцати лет, решила из него уйти, – выдал Урядов.

– Ну и что с того? Надоел один театр, она пошла в другой. – Деев пожал плечами. – Лично мне это не кажется подозрительным.

– Не сам факт ухода, – пояснил Урядов. – А то, что в другом театре, в который ушла Полянская, она заняла чужое место. И многим это не понравилось.

– Думаешь, за роль можно убить? – засомневался Деев.

– Если честно, я в это не особо верю, но других зацепок нет, так что придется работать с тем, что есть. – Урядов вздохнул. – Поехали во МХАТ, Саня. Общение с театральной богемой еще не закончено.

Они прошли полквартала до места, где до начала церемонии прощания припарковали служебную машину. Гонщик сидел за рулем и изнывал от скуки.

– Долгая церемония, – заметил он, когда оперативники сели в машину. – Теперь куда, в отдел?

– Если бы! – Деев вздохнул. – Вези нас во МХАТ. Мы с Урядовым теперь по искусству специализируемся.

– Хороший выбор, – пошутил Гонщик, поворачивая ключ в замке зажигания. – Спектакли у них действительно стоящие.

– Ты, оказывается, театрал! – удивился Урядов.

– Почему бы и нет? Живое исполнение пьесы никакой фильм не заменит, – ответил Гонщик и шутливо добавил: – Пристегните ремни, уважаемые, доставлю вас на место в максимально короткий срок.

Центральных вход в театр имени Горького оказался опутан сигнальными красными флажками на толстых веревках, привязанных к металлическим переносным столбикам. В центре, на более высоком столбике, красовалась табличка: «Хода нет». Никакой надписи, которая объяснила бы, почему вдруг посетителям запретили входить в театр, оперативники не увидели, но нарушать запрет не стали. Они обошли здание и направились к служебному входу. У служебного входа на крутящемся стуле, предназначенном для игры на фортепиано, сидел мужчина средних лет и листал газету. При виде посетителей он отложил газету в сторону, поднялся с крутящегося стула, доковылял до цепочки, преграждающей вход, и поинтересовался:

– Вы к кому?

– Директор театра подойдет, – не раздумывая, ответил Деев.

– Куда подойдет? – вахтер странно посмотрел на Деева.

– Не куда подойдет, а нам подойдет, – пояснил Деев, но и это объяснение до вахтера не дошло.

– К вам подойдет? Так вам назначено? – снова спросил он. – Тогда ждите.

Вахтер, кряхтя, как старый дед, поплелся на место. Деев посмотрел на Урядова и покрутил пальцем у виска, давая оценку действиям вахтера. Урядов хмыкнул и взялся за дело сам.

– Нам нужен директор театра, – громко, чтобы вахтер наверняка расслышал, проговорил Урядов, глядя в спину вахтеру. – Прошу вас его позвать.

Вахтер оглянулся.

– Позвать директора? Вам назначено?

– Нет, – признался Урядов.

– Тогда бесполезно, – выдал вахтер. – Директор принимает только по предварительной договоренности.

– А вы передайте, что к нему пришли из уголовного розыска. – Урядов полез за удостоверением, взмахнул красными корочками, ожидая моментального эффекта.

Урядов не ошибся, как только вахтер увидел удостоверение, у него тут же пропало расслабленное состояние. Он подскочил к цепочке, заграждающей вход, сорвал ее с крючка и широким жестом пригласил оперативников войти.

– Что же вы сразу не сказали, что из милиции? Разве стал бы я вас задерживать? – лепетал вахтер. – Надеюсь, вы не в обиде? Не станете жаловаться на меня директору?

– Ни на кого мы жаловаться не будем, – заверил Урядов. – Скажите только, как пройти в кабинет директора?

– Прямо по коридору, третья дверь по левой стороне, – заученно произнес вахтер и тут же добавил: – Только директора на месте нет.

– Что значит нет? – опешил Урядов. – Вы же только что предлагали нам его подождать.

– Ждать не запрещается, – чуть смущенно произнес вахтер. – После обеда он точно будет, а сейчас он на похоронах. Тут на днях нашу коллегу, актрису, убили, а она к нам работать собиралась. Директор и главреж посчитали своим долгом почтить память безвременно ушедшей актрисы.

– Так на месте нет ни директора, ни главного режиссера? – Урядов нахмурился.

– Все на похоронах, – подтвердил вахтер.

– Тогда зовите администратора. Есть же в вашем театре администратор?

– Есть, – кивнул вахтер и снова добавил: – Есть, но нет.

– Что это значит? – переспросил Деев.

– Должность такая в театре есть, но на данный момент администратора нет. Вернее, он есть, но как бы и нет.

– Послушайте, нам ваши шарады разгадывать некогда, – рассердился Урядов. – Или зовите кого-то из административного аппарата, или мы привлечем вас к ответу за препятствие следствию!

– Да кому же я препятствую? Я бы и рад кого-то позвать, но директор, заместитель директора, главный режиссер и порядка двадцати актеров сейчас находятся на похоронах, отдают последний долг коллеге, а администратор еще третьего дня пропал. И где он, не знаю не только я, но и сам директор.

– Пропал? – Урядов насторожился. – Как так пропал?

– Так и пропал. Дома его нет, на работе не появляется, жена понятия не имеет, где он.

– Супруга в розыск подала? – задал вопрос Урядов.

– Не знаю, но когда он отсюда уходил, вид у него был очень странный.

– Погодите, так вы последний, кто видел администратора? – Вахтер интересовал Урядова все больше и больше.

– Ну да. Вообще-то мы, вахтеры, сменяемся в восемь утра. Приходим к восьми, сменяем сторожей и работаем двенадцать часов, ровно до восьми вечера, когда сторожа сменяют уже нас. Но в среду я на работу приехал к шести. Один из сторожей, Сенька Ключников, попросил меня подменить его пораньше. Он заядлый рыбак, а в тот день его шурин на рыбалку зазвал, место новое испытывать, вот Сенька и торопился.

– В здании несколько сторожей? – уточнил Урядов.

– Да, сторожат сразу три человека. Каждому достается по крылу – левое, правое и центральное. Сенька за левое крыло отвечает, как раз за то, в котором мы сейчас находимся.

– Почему другие сторожа не могли подменить Сеньку? – задал вопрос Деев. – Им же все равно в здании до восьми торчать.

– Потому что двери открываются в половине восьмого, когда начинают съезжаться сотрудники. И у каждой двери должен сидеть человек. До восьми утра это сторож. Занимать сразу два поста сторож физически не в состоянии, так как входы далеко друг от друга. Но и закрытым вход держать нельзя, потому что администрация по шапке даст.

– Ясно. Итак, в эту среду вы были в театре в шесть часов утра, – напомнил Урядов. – Расскажите, что произошло в этот день.

– Приехал я в шесть, даже чуть раньше, – начал рассказ вахтер. – Поболтали с Сенькой про рыбалку, минут пять, не больше. Потом Сенька сдал мне ключи и уехал. А я занял свое место. Вот как сейчас, только дверь была еще закрыта на замок.

– Как ваше имя? – внезапно перебил Урядов. Он уже понял, что разговор с вахтером получится более личный, чем предполагалось вначале, а по опыту Урядов знал, что свидетели намного охотнее делятся информацией с милицией, если оперативник обращается к ним по имени-отчеству.

– Андрей Степаныч, – на автомате выдал вахтер.

– А я – капитан Урядов, – запоздало представился Владислав. – Мой товарищ – старший лейтенант Деев.

– Центральный вход уже тогда не работал? – спросил Деев.

– Не работал. Его в середине июля ремонтировать начали, с тех пор центральным входом никто не пользуется, – ответил вахтер.

– Так что там с администратором, Андрей Степанович? – напомнил Урядов.

– Точно! Администратор… – вахтер сконцентрировался на воспоминаниях. – Где-то в шесть пятнадцать – шесть двадцать он вдруг появился у моего входа, я и не знал, что он в здании. Администратор приказал мне открыть дверь, что я и сделал. Он вышел, и больше его никто не видел. Вот такая история.

– Андрей Степанович, вы уверены, что это вся история? – понизив голос до шепота, спросил Урядов.

– Это все, что я могу рассказать до особого распоряжения директора, – вахтер также понизил голос.

– Никакого распоряжения вам не нужно, чтобы рассказать сотруднику уголовного розыска всю правду, – вклинился в разговор старлей Деев. – Более того, сказать правду – ваш долг.

– Так-то оно так, – вахтер почесал затылок. – Только работа эта мне уж больно нравится. Удобно тут, в тепле, и дом рядом, буквально в двух шагах. Скажешь что-то лишнее, подведешь директора, – и без работы останешься. Администратор директору родня, так что я лучше подожду.

– Не думаю, что директор станет возражать, – заметил Урядов. – В конце концов, рассказать нам о событиях того дня все равно придется, только если ждать директора, мы потеряем время. А кто знает, что сейчас происходит с вашим администратором? Быть может, ваш рассказ спасет ему жизнь. А не ему, так другому человеку. Ведь раньше он так не исчезал, верно?

– Я не знаю, в театре я человек новый, всего два года работаю, но то, что он исчез, довольно странно.

Урядов видел, что вахтера терзают сомнения и что если надавить еще чуть-чуть, он сдастся и выложит все, что хотят услышать оперативники. Он еще сильнее понизил голос, склонился над вахтером и зашептал ему на ухо:

– Странно то, что никто его не ищет. Ни жена, ни директор. А если учесть обстоятельства, при которых он пропал, то и вовсе непонятно. Ведь могло произойти все что угодно, а вы – единственный свидетель. Так ведь, Андрей Степанович?

– Нет, я не свидетель, я просто на вахте стоял, – вахтера слова капитана несколько встревожили. – Ничего такого я не видел, так что свидетельствовать не о чем.

– Так ли это? – Деев понял план Урядова и подхватил эстафету. – Не видели или убеждаете самого себя, что не видели? Ох, Андрей Степанович, по тонкому льду ходите. Как бы вам соучастником не оказаться, когда все всплывет.

– Каким соучастником? – вконец растерялся вахтер. – Он же ничего не сделал, я тем более. Я только выпустил его, и все. Хотел сумку помочь вынести, но потом решил, что не мое это дело.

– Сумку? Су-у-умку… – протянул Урядов. – Понятно!

– Что? Что понятно?

Вахтер нервничал все сильнее, а Урядов и Деев продолжали нагнетать обстановку. Игнорируя вопрос вахтера, Урядов обратился к Дееву:

– Как думаешь, это то самое?

– Похоже на то. По крайней мере, все сходится к тому, – Деев почти шептал, делая вид, что боится, как бы не услышал вахтер. – Свидетель ведь про сумку говорил?

– Да, говорил. – Урядов отодвинулся от вахтера на пару шагов и потянул за собой Деева. – Надо бригаду вызывать и с вахтером что-то делать.

Услышав последние слова, вахтер подскочил к оперативникам.

– Послушайте, я не сделал ничего плохого. Не надо со мной ничего делать! – воскликнул он, поочередно заглядывая в глаза то Урядову, то Дееву. – Если так надо для следствия, я расскажу все, что знаю, отвечу на все вопросы.

– Как думаешь, Деев, дадим человеку шанс исправиться? – Урядов украдкой подмигнул Дееву.

– Ну не знаю. Если бы не сумка… – Деев в сомнении качал головой. – Он ведь его выпустил, сумку не проверил.

– Мы и не должны сумки проверять, – вклинился вахтер. – У нас ведь не режимное предприятие.

– Да еще и поднести хотел помочь, – продолжал Деев, не обращая внимания на реплики вахтера, – а это уже статья.

– Какая еще статья? Всю жизнь считалось добрым делом больному человеку помочь, а теперь за это в тюрьму сажают? – взвился вахтер. – Да что же это в мире творится?

– Больному помогать и сейчас занятие почетное, – заметил Деев.

– Ну вот! А он и был больной, – обрадовался вахтер. – Я ведь поэтому и хотел с сумкой помочь. Он вышел весь всклокоченный, в странной одежде, будто он ее в костюмерной взял, лицо злое, а руки в бинтах и в крови – жуткое зрелище, вот я и решил помочь. Только он не позволил. Гаркнул: «Не лезь не в свое дело!» Я и не стал лезть. От греха подальше.

– Вы кому-нибудь об этом рассказывали? – спросил Урядов.

– Только директору, они ведь родня.

– Так сразу и пошли к директору? – не поверил Урядов.

– Не сразу, – чуть помедлив, признался вахтер. – Сначала я вообще никому не собирался об этом рассказывать. Не люблю сплетни разносить, а в большом коллективе такая новость сразу разошлась бы по всем углам.

– Но потом передумали? – догадался Урядов.

– Да, передумал. В четверг в обед я кое-что услышал и поэтому пошел к директору.

– Что именно вы услышали? – спросил Деев.

– Девчата из кадрового отдела судачили, а я услышал. Их кабинет как раз напротив комнаты отдыха, я перекусить туда пришел, дверь открытой оставил, а кадровичкам, похоже, без разницы было, услышит их кто-то или нет.

– Так что вы услышали, Андрей Степанович? – повторил вопрос Деев.

– Что Платон Евгеньевич исчез, – понизив голос, ответил вахтер.

– Платон Евгеньевич – это администратор? – уточнил Урядов.

– Да, это он, – подтвердил вахтер. – Фамилия Верховский.

– Андрей Степанович, попытайтесь передать разговор кадровичек дословно, – попросил Урядов. – Это может оказаться очень важно. Любое искаженное слово может привести к неверным выводам, так что постарайтесь не импровизировать.

– Да-да, я понимаю, – заверил вахтер и начал рассказ.

В тот день кадровый отдел работал в полном составе. Все пять сотрудниц находились на своих рабочих местах, а так как им нечасто выпадало пообщаться в таком широком кругу, работа отошла на задний план, уступив место разговорам и пересудам. Андрей Степанович застал тот момент, когда разговор кадровичек дошел до обсуждения актрисы Берты Сейбель и, конечно, смерти Марианны Полянской. Девушки усматривали в смерти Полянской некий знак высших сил, ведь она должна было выйти на сцену нового театра, чтобы сыграть роль своей мечты, но судьба распорядилась по-своему, и это казалось чем-то мистическим.

Девушки самозабвенно перемывали косточки двум актрисам, и было непонятно, сочувствуют ли они хоть одной из актрис. По их словам, Сейбель ходила с надутым видом с того самого момента, как главный режиссер объявил, что роль Бежар достанется актрисе со стороны. Услышав это, Сейбель сразу побежала к Верховскому, но тот заявил, что не станет вмешиваться. Он сказал, что распределение ролей – дело главного режиссера, а не администратора. Тогда Сейбель заявила, что доступ в ее гримерку Верховскому закрыт, намекая на их интимные встречи. Верховский принял условия, но выдержал только неделю, после чего пошел к главному режиссеру просить за свою пассию.

Главреж отказал, жестко и категорично. Заявил, что роль Бежар достанется Полянской, что бы ни произошло. Чтобы смягчить отказ, он предложил Сейбель любую роль из этого спектакля на выбор. Верховский сообщил Сейбель о результатах разговора с главрежем, но та и слышать ничего не желала. Теперь заполучить эту роль стало для нее принципиальным вопросом. Два месяца она пилила Верховского, подлизывалась к главному режиссеру, настраивала труппу против Полянской, но, опять же, по мнению девушек, лишь выставляла себя на посмешище.

Дальше девушки принялись обсуждать «до какого немыслимого унижения опустилась эта Сейбель». За три дня до гибели Полянской Сейбель пришла в театр не совсем трезвой. Она явилась в кабинет главного режиссера и потребовала отдать ей роль Бежар. На это главный режиссер выдал гневную тираду в духе «учись смирению» и «не по Сеньке шапка» и выпроводил актрису. Непонятно почему, но в происходящем Сейбель винила Верховского, и кто-то из девиц-кадровичек слышал, как она одну за другой бросала угрозы в адрес администратора. Она грозилась, что «разберется с лживым обманщиком», и желала ему всяческих бед.

И тут одна из кадровичек, по имени Зоя, вдруг выдала:

– Девочки, я вам сейчас такое скажу, вы ахнете!

Девушки все внимание перенесли на Зою, так как тема успела поднадоесть, а желание работать так и не возникло.

– Что, Зоя, говори! Ты что-то знаешь про Берту? – загомонили они.

– Нет, не про Берту, но, мне кажется, это связано с ней, – заявила Зоя. – Я, конечно, могу и ошибаться. Да только выводы слишком очевидны. Раньше я не могла связать одно с другим, так как не владела всей информацией, но теперь, когда Галочка рассказала о том, как Берта поливала грязью Верховоского, да еще эти угрозы…

– Зоя, что случилось? Причем тут Верховский? – снова загомонили девушки.

– А при том, что он пропал! – торжественным тоном произнесла Зоя и обвела подруг многозначительным взглядом.

Услышав это, кадровички заохали-заахали и принялись с новым энтузиазмом обсуждать свежую сплетню.

– Пропал? То есть исчез? Без следа?

– И никто не знает, где он?

– Да нет, скорее всего, он просто уехал, а кто-то неверно истолковал его отсутствие.

– Пропал в смысле «исчез» или в смысле «пропал для нас как коллега», потому что уволился из театра? Я слышала, что его два дня нет на работе, но думала, он взял отгулы или заболел. Ты уверена, что он не заболел?

– Уверена. – Зоя терпеливо выслушала всех, прежде чем рассказать подробности. – Вчера я ехала в одном трамвае с Николеттой.

– С Николеттой? С нашей Николеттой?.. – перебил Зою кто-то из девушек. – Неужели она, как все смертные, воспользовалась трамваем?

– Девочки, не перебивайте, – попросила Зоя. – Я сама обо всем вам расскажу.

– Прости, дорогая. Продолжай, – извинилась виновница вынужденной паузы.

– Так вот, вчера я ехала в одном трамвае с Николеттой, – Зоя начала с самого начала. – Николетта редко ездит на трамвае, но в этот день она рассорилась со своим женихом и демонстративно ушла из театра без него.

– Тогда понятно, – снова вклинилась в рассказ одна из девушек. – Николетта та еще зараза. И как только ее Саша терпит?

– Да прекрати ты перебивать! – возмутилась Зоя. – Так я до конца никогда не дойду.

– Прости, прости, я не нарочно, – снова извинилась девушка.

– Жениха она оставила с носом, но ехала в трамвае не одна, а с какой-то женщиной, – продолжила Зоя. – Я ее не знаю, она точно не из театра, но с Зоей они довольно близки.

– С чего ты взяла?

Этот вопрос не показался Зое ненужным, поэтому она ответила без возмущения.

– Потому что они обсуждали очень личные темы, – ответила она. – В том числе и Верховского. Оказалось, та женщина – соседка Верховского. Она-то и рассказала Николетте, что Верховский не появляется дома.

– В каком смысле не появляется? Он забрал вещи?

– Он бросил жену? Ушел от нее?

– А как же дети, с ними он общается? – теперь поток вопросов шел непрерывно.

– Девочки, вы не поняли! – Зоя возвысила голос, чтобы перекричать подруг. – Он не ушел из дома, не собрал вещи, он просто не вернулся домой. С работы! И не позвонил. И не написал. Исчез!

На короткое время в кабинете кадрового отдела стояла тишина, девушки переваривали новость, но потом заговорили сразу все.

– Что-то ужасное творится, правда, девочки?

– Верховский исчез, и это ужасно!

– И Берта из труппы ушла. Где она теперь, никто не знает.

– Да еще Марианна…

Дальше вахтер слушать не стал. Для девушек из кадрового отдела исчезновение Верховского было всего лишь сплетней, но он-то знал еще один секрет, и воображение живо дорисовало недостающие части картины. Борьба за роль, убийство актрисы, кровавые руки Верховского, а затем его исчезновение – разве бывает столько совпадений? Вахтер в такие совпадения не верил. Это заставило вахтера пойти к директору и выложить все про встречу с Верховским.

К рассказу вахтера директор отнесся на удивление спокойно. Заявил, что дело это семейное, заверил Андрея Степановича, что Верховский никуда не исчезал и семья прекрасно осведомлена о его местонахождении. Что касается Сейбель, директор сам попросил ее на время покинуть труппу. До тех пор, пока актриса не успокоится и пока не уляжется шумиха вокруг несостоявшегося спектакля. Вахтеру ничего не оставалось, как принять объяснения директора и вернуться к своим трудовым обязанностям.

Но если вахтер поверил заверениям директора на слово, то Урядов с Деевым такого позволить себе не могли. Они должны были опираться на факты, а факты говорили о том, что поведение Верховского вызывает слишком много вопросов, чтобы их игнорировать. В любом случае, рассказ вахтера требовал осмысления, поэтому они попрощались с вахтером, посоветовав ему держать язык за зубами, и ушли.

Выйдя из здания театра, оперативники остановились.

– Похоже, это наш клиент, – потирая руки, произнес Деев.

– Не факт, – бросил Урядов.

– Почему? Все ведь черным по белому! – Деев говорил воодушевленно. – Любовница Верховского так жаждала получить роль, а главный режиссер открытым текстом заявил, что роль достанется другой. Стерпеть такое она не смогла и подбила своего любовника разобраться с ситуацией. Раз Полянская мешает карьере, нужно ее убрать. Он так и сделал: пришел к актрисе и убил ее. А когда понял, что натворил, вернуться домой побоялся. Приехал в театр, сменил одежду, а потом свалил из города. Возможно, и любовницу предупредил, чтобы та залегла на дно. Все же ясно как белый день.

– Тебе ясно, мне нет, – возразил Урядов. – Слишком много несостыковок.

– Да какие несостыковки? То, что Верховского увидел вахтер? Ерунда. Верховский не подумал, что его кровавые руки заставят вахтера рассказать нам о том, что он видел. Может, он и думал, что тот расскажет, но только директору. Тот так и сделал. Директор его успокоил, и он ему поверил. Если бы мы не приехали именно сегодня, в смену Андрея Степановича, то и не узнали бы о Верховском.

– И ты готов идти с выкладками к Горынычу? – спросил Урядов.

– Ну, может, не сразу. – Деев задумался. – Конечно, лучше сначала пообщаться с директором или найти самого Верховского, но, думаю, дело в шляпе.

– Пообщаться с директором идея хорошая. Только не здесь. В здании театра, в своем кабинете он будет чувствовать себя слишком комфортно, и разговор может не дать результатов.

– И где мы будем его ловить? – спросил Деев.

– На кладбище, где же еще? – ответил Урядов. Он хотел еще что-то добавить, рассказать Дееву о том, что его беспокоит, но передумал. Сейчас его больше волновало, успеют ли они поймать директора до того, как он вернется в театр. Все остальное он решил обдумать уже после.

Благодаря умелому вождению Гонщика к воротам кладбища они подъехали как раз в тот момент, когда похоронная процессия только-только начала рассаживаться в автобусы и личные автомобили. Выскочив из машины, Урядов быстрым шагом дошел до процессии и, выбрав небольшую группу актеров, обратился к ним с вопросом:

– Подскажите, пожалуйста, директор МХАТа еще не уехал?

– А вот же он, – молодой актер ткнул пальцем в направлении черной «Волги», в которую садился мужчина лет пятидесяти пяти.

– Как его зовут? – снова задал вопрос Урядов.

– Александр Тихонович, – чуть удивленно произнес актер и добавил: – Хорошую он речь сказал над гробом, верно?

Но Урядов не ответил, он уже бежал к «Волге», выкрикивая на ходу имя директора.

– Александр Тихонович, подождите минуту!

Услышав свое имя, директор остановился. Урядов подошел к машине и поздоровался.

– Здравствуйте, Александр Тихонович. Мы можем поговорить?

– У меня мало времени. – Директор демонстративно посмотрел на часы. – Будет лучше, если вы запишетесь на прием.

– Не думаю, что так будет лучше, – ответил Урядов и показал удостоверение.

– Милиция? Однако… – протянул директор. – Что-то случилось в театре?

– Не совсем, – ушел от прямого ответа Урядов. – Мне не хотелось бы начинать разговор на ходу. Предлагаю пройтись.

– Послушайте, у меня действительно мало времени, – голос директора звучал спокойно, но глаза выдавали тревогу. – Этот разговор нельзя отложить до завтра? Сами понимаете, сегодня не слишком подходящий день.

– К сожалению, нельзя. Мы можем сэкономить ваше время, если вы согласитесь поговорить со мной в машине, – пошел на уступки Урядов.

– Хорошо, садитесь, – подумав, согласился директор.

Урядов обошел «Волгу» с водительской стороны, открыл заднюю дверцу и занял место на пассажирском сиденье. Директор что-то сказал водителю, и тот поспешно вылез из машины. После этого директор занял место рядом с Урядовым и произнес:

– Я вас слушаю.

– Речь пойдет о вашем родственнике, администраторе вашего театра Верховском, – произнес Урядов.

Директор не изменился в лице, не дернулся, он вообще никак не отреагировал. Сидел и ждал продолжения разговора. Урядов посчитал это не очень хорошим знаком, но, так же как и директор, вида не подал.

– Скажите, вы знаете, где сейчас находится ваш родственник? – спросил он.

– Могу я узнать, по какой причине Верховским интересуется милиция? – выдержав небольшую паузу, спросил директор.

– Можете, но сначала ответьте на мой вопрос, – ответил Урядов.

– На самом деле мы с ним не слишком близки, несмотря на то что работаем в одном театре, – начал директор. – Наше родство лишь номинально. После смерти моего отца моя мать повторно вышла замуж и родила сына. К тому времени мне было уже двадцать два года, я переехал в Москву и жил отдельно от матери. Потом Верховский тоже переехал в Москву, и мать попросила помочь ему с трудоустройством. Я помог, на этом наше общение практически прекратилось.

– Это очень увлекательная история, но суть моего вопроса в другом, – не стараясь скрыть иронию, проговорил Урядов.

– Я не понимаю, в чем дело? Что он натворил? В чем вы его обвиняете? – теперь директор начал нервничать.

– Мы ни в чем его не обвиняем. Пока… – произнес Урядов. – Мы хотим знать, где его найти. Еще мы хотим знать, насколько много знаете вы.

– Знаю о чем?

– О Верховском. – Урядов намеренно уходил от прямого ответа, пытаясь выбить директора из колеи и вынудить проговориться.

– Почему вы приехали сюда? Почему не спросите о нем у его жены? – директор держался, но было видно, что готов сдаться.

– Кого и когда опрашивать решаете не вы, – заметил Урядов. – В данный момент я говорю с вами, а не с женой Верховского. И я спрашиваю еще раз: вы знаете, где сейчас находится ваш родственник? Отвечайте, или нам придется продолжить разговор в другом месте!

И тут директор сдался. Он закрыл лицо ладонями и застонал.

– Проклятье! Я знал, что этим кончится. Знал! Я не хотел ему помогать, мы с ним даже не близки. Пару раз в год совместные ужины в доме матери, не более того. Зачем я согласился? С самого первого дня я знал, что это решение обязательно выйдет мне боком!

– Говорите, Александр Тихонович, – мягко произнес Урядов. – Расскажите все, и, возможно, я смогу вам помочь.

Директор опустил руки, устало вздохнул и начал рассказ.

В свою квартиру на улице Большой Пионерской капитан Урядов вернулся к полуночи. Уставший и голодный, он открыл дверь ключом, вошел в пустую квартиру и привалился к стене. В такие минуты он особенно остро чувствовал свое одиночество. Отец получил эту квартиру за трудовые заслуги, но пожить в ней толком не успел. Каких-то два года, а после… после героическая смерть. Так написали на надгробной плите его товарищи по оружию. Сколько тогда было ему, позднему, долгожданному сыну? Три? Четыре? Не больше.

Мать так и не вышла повторно замуж, предпочла растить сына в одиночку. И жизнь их не была серой или скучной. Не была она и непомерно трудной. Мать работала на заводе, он учился в школе, занимался в театральном кружке и в футбольной секции. На любительском уровне, но его устраивало. Жизнь текла легко и весело, по накатанной, как у всех. Окончил школу, отслужил в армии. Когда пришло время выбирать профессию, вопрос выбора перед ним не стоял: куда же идти сыну опера, геройски погибшего при задержании особо опасного преступника, если не в милицию? Возражала ли мать? Нет, не возражала. Она гордилась выбором сына, и разве мог он ее подвести?

Увы, рассказывать внукам истории про героического деда матери не пришлось. Она угасла быстро, в одночасье. Еще весной высаживала на окне рассаду, планируя огородные работы, а в июне ее уже не стало. Скоротечное развитие рака, так сказали врачи. И он, Владислав Урядов, новоиспеченный лейтенант милиции, остался с жизнью один на один. Со смерти матери прошло шесть лет, а он так и остался холостяком, который после долгого трудового дня приходит в пустую квартиру, где его никто не ждет.

Почему он оставался один? Ведь по всем статьям жених он завидный: статный, высокий, с мужественной внешностью, с жилплощадью и всеми причитающимися атрибутами обеспеченной жизни. И девушки его вниманием не обходили, а вот поди ж ты, холостой. Сам Урядов считал, что всему виной его работа. Как он мог предложить девушке связать с ним жизнь, завести семью и нарожать кучу детей, когда его жизнь ему не принадлежала? Он целыми сутками гонялся по городу, разыскивая преступников. Не всегда эти погони оказывались безопасными. Пару-тройку раз он был на грани жизни и смерти. Столько же раз попадал с огнестрельными ранениями в больницу. У него не было выходных в традиционном понимании этого слова. Он не ходил в отпуск, не праздновал день рождения. Одним словом, его жизнь ему не принадлежала. А если она не принадлежала ему, то что он мог предложить супруге?

– Все, хватит. Закрыли тему. – Урядов оторвался от стены, пошарив, нашел выключатель. Свет разлился по прихожей, и дурное настроение начало рассеиваться.

– Так-то лучше, – сам себя похвалил Урядов, сбросил ботинки и прошел на кухню.

С некоторых пор у него вошло в привычку разговаривать вслух. Не каждый раз, но все же часто. Если это происходило во время поиска нужных ответов при расследовании преступления, Урядова это не волновало. Мысли, высказанные вслух, обретали новый смысл, и нередко только так можно было нащупать правильное направление в расследовании. В других случаях это несколько напрягало, но Урядов старался об этом не думать.

На кухне он первым делом заглянул в холодильник: полупустые полки не радовали глаз. Он достал три яйца, кусок сыра и пачку масла. Подумав, прихватил бутылку кефира. Срок годности, отбитый на крышке из фольги зеленого цвета, опечалил. Кефир оказался просрочен на три дня.

– Ничего, желудок у тебя крепкий, – успокоил сам себя Урядов. – Если на вкус не противный, значит, не испортился.

Он достал из навесного шкафа граненый стакан, проткнул крышку большим пальцем и налил полный стакан. Отхлебнув, удовлетворенно крякнул, запечатал остатки кефира и убрал в холодильник. Отпивая кефир небольшими глотками, Урядов достал из духового шкафа сковородку, зажег конфорку. Поставив на нее сковородку, плеснул из литровой бутылки немного масла и оставил прогреваться. Пока сковорода грелась, наполнил водой из крана алюминиевый чайник и тоже поставил на огонь.

– Жаль, нет колбасы, – посетовал он. – Было бы куда сытнее.

Разбив в сковороду три яйца, подумал и добавил еще два. В боковом шкафу нашел хлеб, нарезал ровными толстыми кусками и сложил на тарелку. Туда же добавил несколько кусков сыра. Заглянул в керамический заварной чайник, полюбовался на подплесневевшие чаинки, вытряс их в мусорное ведро. Ополоснув заварной чайник, достал с полки пачку грузинского чая. Всыпал щедрую щепоть и залил кипятком. Закончив приготовления, расставил еду на столе.

– Что ж, ужин небогат, но с голодом справится, – выдал он излюбленную фразу, присел за стол и начал жевать.

Сегодня скудный ужин холостяка особо остро навевал тоску. Возможно, оттого, что его закадычный друг, друг детства Санька Деев влюбился, и в его жизни очень скоро могли произойти глобальные перемены. Скоро он уже не будет жевать черствый сыр и запивать его дешевым чаем. Скоро он будет наслаждаться пышными пирогами с яблоком, а может, и с мясом, и запивать их ароматным компотом из сухофруктов, потому что у него появится жена. Глядя на желтые глазницы яичницы, Урядов вспоминал, какие вкусные блины пекла его мать. Как щедро поливала их вишневым вареньем собственного производства и как счастлив он был тогда.

– Ну все, хватит! – Урядов оборвал собственные мысли. – Всему свой черед. Ностальгию прочь и за дело, капитан.

Он сложил грязную посуду в раковину, стер со стола крошки и прошел в прихожую. Оттуда он вернулся с портфелем. Разложил на столе документы, которые забрал из отдела. Он знал, что подобные действия не приветствуются, но расследование зашло в тупик, и с этим нужно было что-то делать. Проверка Верховского лишь отняла у них время. Подозрительные события и действия Верховского на деле оказались не чем иным, как домыслами досужих сплетников. То, что внешне выглядело подозрительно, вылилось в банальную семейную разборку.

Разговор с директором дал Урядову все, что нужно. Ему и с Верховским встречаться не пришлось. Дело было в следующем: Верховский, как стало известно из разговоров актеров, изменял своей жене с актрисой Бертой Сейбель. Его жена оставалась в неведении ровно до того дня, когда погибла Марианна Полянская, и этот факт является чистым совпадением. В то самое время, когда злоумышленники находились в квартире Полянской, Берта Сейбель, раздираемая обидой и злобой на своего любовника, который не сумел убедить главного режиссера отдать ей заветную роль, явилась в дом Верховского и объявила его жене, что ее благоверный несколько лет нарушает супружескую верность. Она предоставила жене неоспоримые доказательства измены мужа и ушла.

Жена, терзаемая сомнениями и лелея смутную надежду, что его похождения на стороне неправда, вызвала Верховского домой и потребовала объяснений. Муж не нашел ничего лучше, чем подтвердить факт своей неверности. И тогда жена поступила совершенно непредсказуемым образом. Она на глазах супруга выпила целый пузырек снотворного, после чего заперлась в ванной комнате. Верховский попытался уговорить жену открыть дверь, но когда это не сработало, решил выбить дверь, чтобы не дать жене умереть. Умелец из него оказался еще тот, и в процессе выбивания двери он разбил обе руки в кровь, да так, что кровь начала заливать пол. Опасаясь теперь не только за жизнь жены, но и за свою собственную, он позвонил сводному брату и попросил о помощи.

Директор Александр Тихонович приехал в дом Верховского, оценил обстановку и, будучи человеком дела, стал действовать. Он вызвал «скорую помощь», уговорил жену Верховского открыть дверь, заверив ее, что изменника-мужа она больше не увидит. Верховскому же он велел ехать в театр и сидеть в своем кабинете, не высовываясь до того момента, пока не получит новые указания. Верховский послушался и ушел. Жену сводного брата Александр Тихонович отправил в больницу, договорившись с врачами, что они закроют глаза на попытку самоубийства и представят дело как несчастный случай.

С женой Верховского Александр Тихонович провозился до позднего вечера, и так вымотался, что совсем забыл про сводного брата. Вспомнил о нем ближе к полуночи, но звонить в театр в такое время не стал, решив поговорить с Верховским утром, когда приедет на работу. Но на следующий день, приехав в театр, Верховского он там не нашел. Подумав, он пришел к выводу, что все что ни делается, к лучшему. Верховский исчез в неизвестном направлении, а это значит, что его проблемы можно не решать. Вместо этого он назначил встречу Берте Сейбель и, пригрозив, что напишет заявление в милицию, обвинив Берту в доведении человека до самоубийства, вынудил уйти из театра. Сейбель, напуганная жуткой перспективой, написала заявление по собственному желанию, собрала вещи и ушла.

После этого Александр Тихонович решил, что справился с непростой ситуацией и может больше не думать о семье сводного брата. Когда Урядов подошел к нему на кладбище, он сразу понял, что речь пойдет о Верховском и о Сейбель. Он подумал, что Сейбель опередила его и обвинила в притеснении или в чем-то подобном и ему грозит судебное разбирательство. Он и подумать не мог, что его сводный брат подозревается в причастности к убийству Полянской. Когда ситуация прояснилась, Урядов поблагодарил директора за содействие следствию, заверил, что с его стороны никаких действий против директора предпринято не будет, и ушел.

Вернувшись в машину к Дееву, он пересказал историю директора и заявил, что не видит смысла дальше копаться в грязном белье Верховского. Деев с ним согласился, и они вернулись в отдел. С тех пор прошло двое суток, а у них так и не появилось ни одной новой зацепки. За эти два дня они вместе с участковым повторно прошли по всем соседям, опросили продавцов из близлежащих магазинов, побеседовали со всеми уборщицами и дворниками на Серпуховской улице. Деев вновь съездил к племяннице Полянской и беседовал с ней два часа, пытаясь зацепиться хоть за что-то. После визита к племяннице он отправился в узел телефонной станции, обслуживающей дом Полянской, но все, что смог узнать, это то, что телефонные звонки с адреса Серпуховская, дом семнадцать не фиксировались больше недели, включая день смерти актрисы. Досадный сбой по неизвестной причине, так сказали ему на станции, и поделать с этим он ничего не мог.

Пока Деев занимался племянницей и телефонной станцией, Урядов перетряс списки всех, кто ранее судился за квартирные кражи. Он обзвонил все отделы милиции Москвы, выясняя, не происходило ли в их районе подобных преступлений. Он встретился с экспертом-криминалистом Алексеем Самохиным и заставил его дать подробные выкладки по результатам осмотра места преступления, думая, что тот мог что-то упустить, составляя рапорт. После встречи с Самохиным он поехал к судмедэксперту и прошелся с ним по результатам вскрытия, отыскивая нестыковки, странности и вообще любые нюансы, не вошедшие в протокол. Но все оказалось тщетно.

Этим вечером, прежде чем идти домой, Урядов отправился к вору-рецидивисту Сутихину. В отчаянной попытке выйти из тупика он обратился к Сутихину с просьбой о помощи, понимая, что надеяться на его помощь не стоит. Чтобы вор, живущий «по понятиям», помогал краснопогоннику? Такое нечасто случалось. И все же он пошел. В квартиру его Сутихин не пустил, но выслушать выслушал. Долгую минуту, пока Сутихин молча смотрел в пол, Урядов думал, что тот выставит его ни с чем, и он почти не ошибся. Подняв глаза, Сутихин с презрением посмотрел на оперативника и громко произнес:

– В жизни не помогал легавым и начинать не собираюсь.

Урядов промолчал, ожидая, что Сутихин захлопнет дверь, но этого не произошло. Он продолжал стоять и смотреть на оперативника. После очередной паузы он произнес следующее:

– Маша Полянская была светлым человеком. Честным и правильным. Тот, кто сделал с ней это, не имеет понятия о чести. Ни о какой чести.

Сутихин произнес последнюю фразу с нажимом, будто хотел, чтобы Урядов обратил на нее особое внимание. Владислав снова промолчал, и снова Сутихин не захлопнул дверь. Капитан понял, что тот тщательно подбирает слова, потому что ему очень сильно хочется натолкнуть оперативника на правильную мысль, но произнести ее вслух открыто не позволяет воровской закон, который запрещает любые контакты с представителями правоохранительных органов. Еще Урядов понял, что, вставь он в разговор хоть слово, Сутихин сразу уйдет. И он продолжал молчать. Прошла еще пара минут, прежде чем Сутихин продолжил:

– Все считают, что в воровской среде одно отребье. Но у этого отребья правила покрепче, чем божьи заповеди у верующих. Пытать ради наживы – это западло. А теперь уходите, – и Сутихин захлопнул дверь.

Урядов с минуту постоял у порога, затем развернулся и сбежал по лестнице вниз. Оказавшись на улице, он некоторое время стоял без движения, а потом направился в соседний подъезд, в квартиру Марианны Полянской. Участковый уполномоченный Николай Ярцев, которого Урядов вызвал перед визитом к Сутихину, ждал капитана в квартире. Здесь же на банкетке сидела почтальонша Скворцова Антонина Егоровна, которую также вызвал Урядов. Поздоровавшись, капитан прошел в комнату, где была убита Полянская. После того как увезли труп, Урядов здесь не был, но в комнате мало что изменилось, разве что стул, к которому была привязана актриса, стоял теперь пустой.

– Антонина Егоровна, пройдите, пожалуйста, сюда, – пригласил Урядов, и, обращаясь к участковому, попросил: – На всякий случай найдите понятых.

– Думаете увидеть что-то новое? – спросил участковый.

Урядов не ответил, и участковый ушел. Антонина Егоровна прошла в комнату и остановилась на пороге. Она смотрела на пустой стул и буквально не могла отвести от него взгляд. Урядов понимал, в каком состоянии находится женщина, и не пытался отвлечь ее от мыслей о том, что произошло в комнате неделю назад. Он знал, что сделать это не получится, поэтому перешел сразу к делу, чтобы не затягивать и без того тяжелый визит.

– Антонина Егоровна, я понимаю, как это трудно, но нам нужна ваша помощь, – начал он. – Раньше вы говорили, что приходили к Марианне Полянской в день ее гибели, это так?

– Да, – едва слышно произнесла Антонина Егоровна.

– Вы проходили в комнату?

– Да, – снова подтвердила Антонина Егоровна.

– И раньше вы тоже бывали в этой квартире?

– Да. Много раз.

– Значит, вы знаете, как выглядела комната раньше?

– Да, наверное.

– Посмотрите, пожалуйста, внимательно. Все ли предметы стоят на своих местах?

– Ох, да разве я упомню? Я ведь не присматривалась. – Антонина Егоровна сумела отвести взгляд от стула и взглянуть на оперативника. – Я и в своей-то квартире не всегда знаю, что где стоит.

– Это не страшно, главное начать. Сейчас вам кажется, что вы не можете вспомнить, где у Полянской стоял пуфик, а где лежали просмотренные газеты, но, начав вспоминать, удивитесь, как много вы помните. Давайте поступим так: я буду задавать вопросы, а вы попытаетесь на них ответить. Попробуем?

Антонина Егоровна, соглашаясь, кивнула, и Урядов приступил к опросу:

– Стол всегда стоял в центре комнаты?

– Да. Раньше, когда семья была большая, Полянские обедали в этой комнате. Несколько раз и я с ними обедала.

– Хорошо. Идем дальше, – подбодрил Урядов. – На столе всегда лежала скатерть?

– Всегда. Это мать Марианночки ее вязала. Она очень гордилась своей работой и не позволяла снимать скатерть со стола. Марианночка чтила память о матери и продолжала застилать стол даже после ее смерти.

– В тот день стол был застелен именно этой скатертью?

– Да. Я помню это, потому что раскладывала на столе документы для подписи, – Антонина Егоровна всхлипнула, вспомнив о том, как это было. – Марианночка расписалась, я убрала бумаги в баул и отдала ей письма поклонников.

– Что она сделала с письмами?

– Оставила на столе. Думаю, после моего ухода она их читала.

– Сейчас их на столе нет, – заметил Урядов. – Как думаете, куда она могла их убрать?

– В шкатулку, – без задержки ответила Антонина Егоровна. – Вон она, на горке стоит. Посмотрите там, на письмах, свежие штемпели.

– Вы уверены, что в шкатулку, не в ящик? – уточнил Урядов.

– Нет, только в шкатулку. Если письма новые – то только в шкатулку. Те, что уже прочитаны, Марианночка убирала в гардеробную. Там у нее хранятся специальные коробки для писем от поклонников. Штабеля из коробок.

– Хорошо, спасибо. – Урядов перешел к следующему вопросу. – Осмотрите комнату, все ли предметы стоят на своих местах?

– Да, вроде все. У Марианночки никогда не бывало беспорядка, даром что профессия у нее богемная. Каждая вещь должна знать свое место, так говорила ее мать, и Марианночка заучила этот урок на всю жизнь.

– И все же посмотрите внимательнее. Быть может, чего-то не хватает, – настаивал Урядов. – Возможно, какой-то предмет переставлен на другое место.

Антонина Егоровна осматривала комнату минут десять, после чего неуверенно произнесла:

– Я, конечно, могу ошибаться, но мне кажется, вот здесь, рядом со шкатулкой, раньше всегда лежала трость.

– Какая трость? – Урядов подошел ближе к горке.

– Обыкновенная трость, для ходьбы, – ответила Антонина Егоровна. – Знаете, такая модная вещица, сделанная на заказ.

– У Марианны были проблемы с ногами? – уточнил Урядов.

– Нет, не у нее, у ее мужа. Вы ведь знаете, что у Марианны был муж?

– Да, нам об этом известно, – подтвердил Урядов. – Так трость лежала в те времена, когда Полянская жила с мужем?

– Не только тогда, но и после развода. Это был подарок Марианны мужу, и когда она его выгнала, то забрала у него все до единого подарка. А трость хранила на видном месте, чтобы не забывать о том, как лживы бывают мужчины. – Антонина Егоровна снова всплакнула. – Это не мои слова, так говорила Марианночка.

– Скажите, в тот день трость тоже лежала на месте? – Урядов вернулся к разговору о трости.

– Не знаю. – Антонина Егоровна сокрушенно покачала головой. – Не обратила внимания. Возможно, Марианна решила вычеркнуть из своей жизни прошлое, так как собиралась начать новую жизнь. Как-то она говорила об этом.

– Что именно говорила?

– Я ведь ее ругала за то, что она мужа выгнала, – призналась Антонина Егоровна. – И за то, что вещи его хранит как напоминание о дурных днях, а не о добрых. Я и в тот день ее ругала за то, что Лизавету привечает и квартиру на нее переписала. Я ведь чувствовала за нее ответственность, так как много лет была дружна с ее матерью. И зачем я только ее ругала!

– Вы желали ей добра, – подбодрил старушку Урядов и вернулся к интересующей его теме: – Так что она говорила про трость?

– Ах да, трость! – Антонина Егоровна достала из кармана носовой платок, промокнула глаза и продолжила: – Как-то я в очередной раз журила ее за то, что она не умеет прощать. Я говорила, что счастливому человеку не следует держать перед глазами предметы, которые напоминают о плохом. Я имела в виду трость, и она это поняла. Она засмеялась и сказала: если бы вы знали, насколько дорога была ему эта вещица, то не удивлялись бы моей прихоти. Еще она сказала, что выбросит трость только тогда, когда найдет истинное счастье. Быть может, этот момент наступил.

– Хотите сказать, у Марианны появился мужчина? – выдвинул предположение Урядов.

– Нет, не думаю. Это я про Лизавету, – ответила Антонина Егоровна. – Возможно, именно эта девочка сумела скрасить одиночество Марианночки и сделать ее истинно счастливой.

Осмотр квартиры длился еще с полчаса, после чего Антонина Егоровна и понятые подписали протокол, составленный участковым по результатам повторного осмотра, и все разошлись по своим делам. Урядов задержался в квартире чуть дольше. Ему все казалось, что в комнате должна быть подсказка. Стоит только постараться, посмотреть более внимательно, увидеть то, что скрывает комната, и преступление будет раскрыто. Но чуда не произошло, комната осталась всего лишь комнатой, и Урядову пришлось смириться. Закрыв дверь на ключ и вернув на место полоску бумаги с фиолетовым оттиском гербовой печати, он спустился вниз и вышел на улицу. Там его ждал участковый. Он забрал у Урядова ключи, вяло посочувствовал тому, что дело зашло в тупик, и на этом они простились.

И вот теперь капитан Урядов сидел в своей квартире, смотрел на настенные часы и пытался справиться с унынием. Дело не клеилось, и, как всегда, Урядов во всем винил себя. Где-то недоработал, где-то поспешил и не услышал нужного слова, не увидел главного сигнала, который подбрасывала ему судьба. Да, он твердо верил, что в оперативной работе последнее слово всегда за госпожой Удачей: везение, стечение обстоятельств, сложившихся определенным образом, а не иначе, – вот составляющая победы в деле расследования.

Только на этот раз удача от Урядова не просто отвернулась, она еще и дверью хлопнула. Ни одной зацепки, как такое возможно?

– Нет, такого быть не может. – Владислав снова заговорил вслух. – Зацепка быть должна. Должна! Я это чувствую!

«Тогда почему ты ничего не можешь найти? – возражал внутренний голос. – Почему топчешься на месте целую неделю? Журналисты твой отдел на все лады склоняют, полковник Платонов с давлением слег, майор Котенко еле успевает отбиваться от представителей из Министерства культуры, а ты сидишь на кухне, трескаешь бутерброды и ничего не делаешь. Сидишь и ноешь, вместо того чтобы вспомнить, чему тебя учил твой наставник, положивший пять лет жизни на то, чтобы из тебя, желторотика, вышел приличный опер».

– Нужно менять тактику либо возвращаться к самому началу, – вслух сказал Урядов, и взгляд его потеплел. – Так говорил дядя Миша, когда дело заходило в тупик.

Дядей Мишей в Москворецком отделении милиции звали майора Фирсова, следователя по особо важным делам, проработавшего в уголовном розыске порядка сорока лет. Это обращение не было фамильярным, в нем ощущалось тепло. Майор Фирсов был щедрым и бескорыстным. Он был требователен к сослуживцам, заботлив и терпелив с новобранцами, строг и неподкупен с подозреваемыми, но при этом легким и оптимистичным человеком. Новичков он всегда брал под свое крыло, называя их «своими утятами», которых нужно научить плавать, чтобы они не утонули в первой же луже.

Учил он упорно и самозабвенно, используя весь свой опыт, и его обучение непременно приносило плоды. За многие годы службы дядя Миша воспитал для органов милиции не меньше трех десятков оперативников, следователей и участковых милиционеров. Гордился ли этим майор Фирсов, Урядов не знал, но сам он, несомненно, испытывал гордость, что служил под началом дяди Миши. Год назад майора Фирсова не стало, но его ученики продолжали пользоваться плодами его труда, следовать его советам и наставлениям.

Как всегда, мысли о майоре одновременно и успокоили, и вселили уверенность, что все получится. Улыбаясь своим мыслям, Урядов начал методично перебирать документы, бумажку за бумажкой. Он читал отчеты, разбирая их до последней буквы. Выписывал моменты, которые показались хоть сколько-то значимыми. Затем откладывал бумаги и анализировал сделанные записи. И снова перебирал протоколы допросов, осмотров места происшествия, рапорты, опросы свидетелей: все то, из чего состояло стандартное уголовное дело.

Еще в самом начале расследования оперативники пришли к выводу, что наиболее вероятным мотивом преступления является желание преступников завладеть фамильными драгоценностями актрисы. По мере проведения оперативно-разыскных мероприятий, когда мотивы мести и ревности отпали, вероятность ограбления как мотива преступления стала еще выше. Эта версия Урядова не смущала. Кто-то так сильно жаждал заполучить дорогостоящие побрякушки, что пошел на убийство, и в этом не было ничего из ряда вон выходящего. Но вот для чего было пытать женщину – этот вопрос не давал капитану покоя.

Неужели Марианна Полянская была настолько глупа, что для нее сохранить драгоценности, пусть и фамильные, оказалось важнее, чем сохранить жизнь? По рассказам соседей, друзей и знакомых, глупостью Марианна никогда не страдала, также она не была привязана к материальным ценностям. И все же ее пытали, а это означало, что добровольно отдать драгоценности Марианна не желала. Это не вписывалось в привычную схему. Многолетний опыт показывал, что, когда в доме появляются грабители, жертва готова отдать им все, только бы они сохранили жизнь. Да, тот же опыт говорил, что в такой ситуации свидетелей крайне редко оставляют в живых, но ведь это его опыт, опыт сотрудника уголовного розыска по особо тяжким, а Марианна всего лишь актриса. Ее опыт отличается от его, он основан на вымышленных образах и сюжетах, в лучшем случае на рассказах знакомых и соседей. Она не могла знать, что преступники, скорее всего, ее не пощадят. Но даже если и знала, как быть с болью?

А боль она испытывала, и немалую. Марианна терпела эту боль, зная, что ее в любом случае убьют, и все равно не отдавала драгоценности? Глупо, очень глупо. Разве что… Мысли Урядова сменили направление. Все это время он рассматривал вариант, в котором грабители являлись посторонними людьми, которые хитростью проникли в дом актрисы. Почему хитростью? Да потому что замки не были взломаны, значит, актриса сама впустила преступников в дом. Но ведь того, кого актриса знала лично, она тоже впустила бы в дом добровольно.

Кого из своего окружения Марианна могла впустить в тот день в дом? Вывод напрашивался сам собой, вернее на этот вывод наводила трость, о которой только сегодня говорила почтальонша. Трость, не имеющая особой ценности для грабителей, для бывшего супруга Полянской Вениамина Гуляева могла иметь огромное значение. Своего рода символ его позора или, наоборот, атрибут прежней обеспеченной жизни. Что, если в доме Полянской все же орудовал Гуляев?

Урядов начал развивать версию, и чем дольше о ней думал, тем больше проникался уверенностью, что слишком рано сбросил Гуляева со счетов.

– Допустим, Гуляев пришел к Марианне. Открыла бы она ему дверь? Судя по тому, что рассказывала почтальонша, Марианна вообще не имела привычки интересоваться тем, кто за дверью, и цепочкой не пользовалась. При таком подходе к ней мог вломиться любой, тем более бывший муж, – Урядов начал размышлять вслух. – Итак, он позвонил и попросил его впустить. Марианна должна была дать разрешение, так как Гуляев, которого в доме знали все, не стал бы давать повод бывшей супруге поднять шум, поэтому будем считать, что она его впустила. Они прошли в комнату. Что было дальше? Дальше события могли развиваться в двух направлениях, и это зависит от того, планировал ли Гуляев завладеть драгоценностями или ситуация вышла из-под контроля уже по ходу дела? Так как они не общались уже несколько лет и актриса не ностальгировала по прежним временам, то вряд ли Гуляев пришел налаживать отношения. А зачем он еще мог прийти, если не в корыстных целях?

Урядов продолжил развивать мысль, и у него получалось следующее: Гуляев пришел к Марианне, убедил ее впустить его в квартиру, а как только хозяйка закрыла входную дверь, начал действовать. Он оказался за спиной актрисы, ведь от Гуляева, с которым актриса прожила десять лет, она не ждала физической агрессии. Скорее всего, он оглушил женщину и, пока она была без сознания, обыскал сейф. Он наверняка знал, где лежит ключ, ведь актриса не ожидала его вторжения, поэтому ей не имело смысла менять место для хранения ключей. Но в сейфе драгоценностей не оказалось, а актриса начала приходить в сознание. Что делать? Разозлившись, Гуляев мог принять неверное решение: он привязал актрису к стулу, сунул ей в рот кляп и принялся пытать, требуя отдать драгоценности. Он не боялся, что соседи что-то услышат, так как знал о дополнительной звукоизоляции.

– В случае, если пытал актрису Гуляев, она могла проявить упрямство и не сразу отдать драгоценности, – наливая новую порцию чая, продолжал размышлять Урядов. – Это могло случиться по трем причинам. Причина первая: актриса была слишком зла на бывшего, чтобы добровольно отдать ему драгоценности. Причина вторая: она не допускала мысли, что ее бывший муж решится на убийство. И третья причина: она до последнего надеялась, что придет помощь. Помощь не пришла, Гуляев получил то, что хотел, забрал драгоценности и избавился от жертвы, чтобы она не смогла свидетельствовать против него. Он собирался уходить, и тут его взгляд наткнулся на трость. Его трость, которой он владел, будучи супругом актрисы, и которую она отняла у него при разводе. И он решил прихватить трость как лишнее напоминание о том, что в конечном итоге он взял верх над бывшей женой. Конец истории. Но как тогда быть с алиби?

Алиби сильно портило нарисованную им картину преступления, которая и так не слишком нравилась капитану. Он общался с Гуляевым, беседовал с его соседями и знакомыми, именно поэтому он никак не мог представить его в роли убийцы жены. Даже сгоряча, даже по пьяной лавочке. А тут преднамеренное убийство, да еще отягощенное пытками. Получается, что сорок пять лет Гуляев был одним человеком, а тут вдруг изменился, пошел вразнос, стал жестоким преступником. И все это внезапно, в одночасье? Если так, то для подобной метаморфозы все равно должна быть причина. Получается, нужно искать причину, которая могла побудить Гуляева пойти на преступление, ведь даже слова Сутихина не противоречат общей картине преступления, а лишь подкрепляют ее.

Сутихин сказал, что человек, пытавший актрису, не имеет представления о чести. Урядов понял, что он имел в виду воровскую честь, тут провидцем быть не требуется. Затем Сутихин добавил, что пытать ради наживы западло. Что он хотел этим сказать? Что преступники, живущие по понятиям, не станут убивать, если этого можно избежать? И по его подсказке выходит, что убийца не сидел и не знает уголовных законов? С минуту подумав, Урядов отложил бумаги и перебазировался в гостиную. Там он уселся в кресло, для удобства поставил на колени телефонный аппарат и набрал номер. Он прождал восемь гудков, прежде чем на том конце взяли трубку.

– Какого черта? – прозвучал из трубки хрипловатый бас.

– Привет, дядя Коля, – поздоровался Урядов. – Вопрос есть. Поможешь?

– Влад, ты? Ошалел, что ли?

– Я, дядя Коля, – подтвердил Урядов. – Так поможешь?

– Ты на часы смотрел? – Тот, кого Урядов называл дядей Колей, негромко выругался. – Половина второго ночи!

– Да? Прости, не заметил, – ничуть не смутившись, произнес Урядов. – Но дело правда срочное.

– Ладно, выкладывай, что у тебя на этот раз? – смирился дядя Коля.

– Скажи, преступник, соблюдающий уголовные законы, может совершить убийство ради того, чтобы завладеть драгоценностями на крупную сумму?

– Предумышленное?

– Не знаю, не обязательно, – ответил Урядов. – Это важно?

– Да, это очень важно. Если вор защищает свою жизнь или жизнь подельника, то убийство оправданно. Если внезапно возник свидетель и есть вероятность, что он пойдет к ментам и сдаст всю группу, тоже разрешается. Таких, как мы с тобой, замочить, так это и вовсе геройский поступок. Одним словом, ситуации разные. Если хочешь выяснить что-то конкретное, лучше не ходи вокруг да около, а дай полный расклад. Тем более что ночь на месте не стоит, а мне завтра к шести на смену.

Николай Подколесников был другом отца, а после его смерти другом семьи Урядовых. Он служил тюремным надзирателем, или, на официальном языке, контролером, следил за порядком в Бутырском следственном изоляторе, или Бутырке, поэтому, когда Урядову потребовалась консультация относительно порядков, принятых в уголовной среде, он, не раздумывая, позвонил Подколесникову.

– Я понимаю, дядя Коля, да вот не знаю, с чего начать. У меня на руках нет подозреваемого, нет свидетелей и все, чем я владею, не более чем догадки.

– Ты, Влад, не рассуждай, ты дело говори, – посоветовал Подколесников. – Я уже понял, что поспать в эту ночь не придется, поэтому не спеши. Расскажи подробно, что тебя беспокоит.

– У нас в районе произошло убийство, – начал Урядов. – Возможно, ты уже слышал, в прессе несостоятельность сотрудников местного уголовного розыска мусолят не один день.

– Актриса? Слыхал, – подтвердил Подколесников.

– Да, жертва актриса. Ее убили в собственной квартире, задушили поясом от домашнего халата. Но сначала ее пытали, жестоко пытали. Предположительно, хотели заставить отдать драгоценности. Один человек сказал мне, что такое преступление не мог совершить тот, кто соблюдает законы уголовного мира. Сказал, что для вора это западло. Что это значит?

– Он прав, ни один уважающий себя уголовник так не поступит, – подтвердил Подколесников. – Вскрыл хату, а там хозяин – сваливай оттуда, в другой раз повезет. Уже в хате и хозяин пришел – беги, оглуши хозяина, если надо, и беги. Хозяин не из робких и поднял шум, ну что ж, тут либо ты его, либо он тебя. Это другой расклад. А если ты пришел в дом с намерением пытками выяснить, чем можно поживиться, значит, ты отморозок. Такие тоже встречаются, хоть и нечасто.

– Отморозок?

– Да. Преступник, полностью лишенный нравственных принципов. Таким должен быть ваш убийца, – произнес Подколесников. – Или же дилетант, тот, кто раньше преступлений не совершал или не сидел. Одиночка, который решил сорвать куш во что бы то ни стало.

– Тот, кто не совершал преступлений, – протянул Урядов и тут вспомнил слова эксперта-криминалиста Лехи Самохина, который осматривал место преступления. – А если псих? Если драгоценности его не интересовали и он пытал жертву ради получения удовольствия?

– Вполне возможно, – подумав, ответил Подколесников. – Если так, жди продолжения.

– Спасибо, дядя Коля, – поблагодарил Урядов и положил трубку.

Разговор с Подколесниковым выбил Владислава из колеи. Мысли начали кружиться вокруг случая с преступником по прозвищу Мосгаз. Урядов не хотел думать об этом, но и отмахнуться от такой вероятности тоже не мог. Теперь, когда перед ним замаячила перспектива получить на руки психа-одиночку, он почти мечтал о том, чтобы преступником оказался Вениамин Гуляев или сосед Полянской вор-рецидивист Сутихин, кто угодно, только не псих-одиночка. И все же он в это не верил. Промучившись тягостными мыслями до пяти утра, Урядов забылся тревожным сном.

Ему снились актеры Пушкинского театра, которые махали платочками вслед катафалку с гробом Полянской. Снился художник Гуляев, который малевал красками холст, и из-под его кисти выходила комната убитой, с фигурой, сидящей на стуле. Над всей этой фантасмагорией парило лицо вора Сутихина. Глаза-щелочки смотрели пронзительно, а губы что-то шептали. Что-то важное, что-то необходимое Урядову. Во сне Урядов пытался понять по губам, что хочет сказать Сутихин, но внимание рассеивалось, а лицо Сутихина расплывалось, исчезало, словно облако, и в итоге исчезло окончательно.

Спустя минуту зазвонил будильник, и сон исчез, не оставив в голове Урядова воспоминаний, лишь ощущение чего-то незаконченного. Поднявшись с дивана, Владислав босиком прошлепал в ванную комнату и встал под душ. Прохладная вода помогла освежиться и встретить новый день без головной боли. А еще через полчаса Урядов стоял у дверей кабинета майора Котенко, сжимая в руках портфель с документами, и ожидал вызова.

Майор Котенко прибыл в отдел ровно к восьми утра. Когда он вошел в здание отдела, капитан Урядов уже подпирал стену возле его кабинета. Здесь же, чуть в стороне, на старом театральном кресле, обитом потертым плюшем бордового цвета, примостился старший лейтенант Деев. Звонок Урядова буквально вырвал его из постели, и известие о том, что Горыныч ждет их на доклад ровно в восемь и ни минутой позже, радости старлею не прибавило. Как всегда, аккуратный и пунктуальный, Урядов был в РОВД без четверти восемь, тогда как старший лейтенант Деев едва успел проскочить пост дежурного за пару минут до прихода Горыныча. Естественно, обсудить события вчерашнего вечера, такие как встреча с Сутихиным, повторное проведение осмотра квартиры почтальоном Антониной Егоровной, ночные выкладки и выводы Урядова, они не успели.

– Вид у вас неважнецкий, – Котенко окинул взглядом подчиненных и покачал головой. – И как я вас в таком состоянии журналистам буду предъявлять?

– Журналистам? – удивился Деев. – Но ведь они предпочитают общаться с начальством.

– Раньше предпочитали, – ответил Котенко. Он прошел в кабинет, жестом приказав подчиненным следовать за ним. – Мои расплывчатые объяснения их больше не удовлетворяют. Вчера вечером пришло распоряжение из главка: организовать для журналистов круглый стол с оперативным составом, задействованным в расследовании убийства Марианны Полянской. Сделать это велено в максимально короткий срок, следовательно, сегодня утром. В девять часов они будут ждать вас в актовом зале.

– Товарищ майор, но мы же не успеем разработать стратегию. – Урядов расстроился. Это утро он планировал провести в кабинете майора Котенко, только задачи при этом решать совершенно иные. – Нельзя ли перенести встречу? Сегодня мы собирались обсудить с вами дальнейший ход расследования. Разве не будет более разумным, если мы сначала получим ваше одобрение на дальнейшие действия, а уж потом сообщим об этом журналистам?

– У вас есть шестьдесят минут. – Котенко бросил взгляд на часы. – Теперь уже пятьдесят восемь, так что советую приступать к докладу. Будет лучше, если ваш доклад будет четким и ясным. Тогда есть вероятность, что я успею подсказать вам, чем можно поделиться с журналистами, а какие вопросы затрагивать не следует.

Урядов посмотрел на Деева, понял, что тот ему ничем не поможет, и начал доклад. Он сообщил Котенко о результатах осмотра квартиры, о беседе с Сутихиным, о консультации с Подколесниковым, дал все свои выкладки, а в конце выдал совершенно неожиданное заключение.

– И все же, несмотря ни на что, я не верю, что убийство совершил Гуляев.

– Странный вывод, – Котенко бросил взгляд на часы, стрелки приближались к без четверти девять. – И откуда такая уверенность?

– Я понимаю, как это выглядит. – Урядов вздохнул. – Трость, пропавшая из квартиры Полянской, принадлежит Гуляеву. Сутихин недвусмысленно намекнул, что искать нужно дилетанта. То же самое сказал и Подколесников, но я в этом сомневаюсь. Человек, который ни разу не преступил закон, может совершить убийство в состоянии аффекта, по дикой случайности, но чтобы пытать, а потом убить, для этого сам человек изначально должен быть жестоким. Либо же он должен быть доведен до отчаяния. Общаясь с друзьями и знакомыми Гуляева, а затем с самим Гуляевым, я пришел к выводу, что он не жестокий и не отчаявшийся человек. Я чувствую, что с Гуляевым мы не закончили и ему есть что скрывать, но он не убийца.

– Однако фактов у тебя нет, – заметил Котенко.

– Фактов нет, только алиби, – напомнил Урядов.

– Его алиби ничем не подкреплено, – в свою очередь, напомнил Котенко и вновь взглянул на часы. – Значит, поступим так: сейчас вы пойдете к журналистам. Вы пообщаетесь с ними и будете вести диалог так, чтобы ни одна фамилия не засветилась в прессе. Вы будете говорить о расследовании, не давая никаких конкретных фактов.

– Товарищ майор, это невозможно, – вклинился в разговор Деев.

– А вы сделайте так, чтобы это стало возможным, – отрезал Котенко. – Не моя вина, что вы неделю топчетесь на месте.

– С журналистами понятно. – Урядов казался спокойным. – Как быть с Гуляевым?

– Гуляева задержать и доставить в отдел. Пусть посидит под замком. И раз уж ты так уверен в его невиновности, найди настоящего убийцу и обели Гуляева. Даю тебе два дня, если за это время ничего не изменится, будешь готовить материалы в прокуратуру.

– На Гуляева?

– У тебя есть другие кандидатуры? По мне, так он вполне подходит на роль убийцы. – Котенко поднялся. – А теперь пойдемте в актовый зал.

Два часа спустя капитан Урядов стоял в мастерской художника Гуляева. Встреча с журналистами прошла быстро и безболезненно. То ли в главке перестарались, когда нагнетали ситуацию на очередной планерке, то ли у журналистов интерес к делу Полянской поостыл, но вопросы они задавали вяло и почти не цеплялись к неопределенным ответам оперативников. Как бы там ни было, круглый стол завершился буквально за двадцать-тридцать минут.

После этого Урядов и Деев отправились к себе в кабинет, чтобы разработать план дальнейших действий. Разрабатывать, честно говоря, было особо нечего. Обсудили версии, сошлись на том, что, кроме задержания Гуляева, никаких вариантов нет, и поехали к нему в мастерскую. И вот тут их ждал неприятный сюрприз. Хозяина в мастерской не оказалось, а продавщица из магазина напротив сообщила, что час назад видела, как Гуляев вышел из мастерской, держа в руке чемодан, сел в машину и уехал.

Урядов тут же вызвал участкового милиционера, чтобы тот вскрыл дверь мастерской. Участковый пришел спустя пятнадцать минут, но вскрывать дверь не торопился.

– На каком основании вскрываем? – поинтересовался он.

– От соседей поступил сигнал, – не моргнув глазом, заявил Деев. – В квартире слышали звук, похожий на выстрел. Хозяин мастерской неделю назад потерял жену, и они беспокоятся, как бы он что-то с собой… Ну, вы знаете, как это бывает.

– Звук выстрела? Уверены? – участковый смотрел подозрительно, но открыто обвинить оперативников во лжи не решался.

– Мы-то ни в чем не уверены, – ответил Деев. – Но вот соседи, они беспокоятся.

– Почему тогда они рассказали об этом вам, а не позвонили мне? – задал резонный вопрос участковый.

– Вам позвонили мы, – продолжал Деев. – Разве этого мало? Нужно заставить звонить и их?

– Не нужно, только все равно непонятно, как получилось, что они сообщили вам? – Участковый все еще колебался, выполнять ли требование оперативников из другого района.

– Ладно, недоверчивый ты мой, расскажу, как все было, – в дело вступил капитан Урядов. – Гражданин Гуляев проходит свидетелем по делу об убийстве своей жены. Мы приехали к нему, чтобы уточнить некоторые детали дела. Гражданин Гуляев, который и работает, и проживает в мастерской, дверь не открыл, несмотря на ранний час. Нас это обеспокоило, и мы решили выяснить у соседей, не знают ли они, где можно найти Гуляева. И тут они рассказали о звуках, похожих на выстрел. Теперь нам необходимо проникнуть в мастерскую, чтобы убедиться, что гражданин Гуляев не лежит на полу с простреленным черепом и не истекает кровью. Я подробно все описал?

– Хорошо, вскрываем так вскрываем. Инструмент есть? – покорился обстоятельствам участковый.

– В машине должна быть монтировка, – ответил Деев. – Думаю, она подойдет.

– Несите монтировку, я пока акт составлю.

Участковый отошел от двери, уселся на скамейку, достал из планшета бланки и принялся строчить акт. Деев сбегал к машине и привел водителя с монтировкой. Приладив монтировку между косяком и дверным полотном, за пару минут вскрыли входную дверь, после чего водитель вернулся в машину, а участковый уполномоченный, Урядов и Деев вошли в мастерскую.

– Никакого трупа с простреленной головой я не вижу, – оглядевшись, заявил участковый.

– Вы как будто разочарованы этим, – поддел его Деев.

– Не разочарован, а озадачен, – участковый решил оправдаться. – Как мне теперь объяснять, почему мы вскрыли дверь без ведома хозяина?

– Не думаю, что хозяин придет, чтобы предъявить вам обвинение, – растягивая слова, произнес Урядов.

– Вашими устами да мед бы пить, – заметил участковый.

– Нет, это не предположение, это констатация факта. – Урядов махнул рукой, подзывая участкового и Деева. Он стоял на пороге комнаты, служившей художнику спальней. – Посмотрите сюда, и все поймете.

Участковый подошел ближе, ожидая увидеть в комнате труп. Он заглянул в дверной проем, перевел взгляд на Урядова и произнес:

– Это не труп. Разве что ограбление.

– Верно, это не труп, – согласился Урядов, – но и не ограбление. Это побег.

Комната Гуляева выглядела так, как будто над ней поработала банда грабителей, вот почему у участкового и сложилось такое мнение. Дверцы шкафов распахнуты, вещи с полок сброшены, ящики из прикроватной тумбочки вырваны, их содержимое разбросано по комнате. И лишь кровать осталась нетронутой. Покрывало застелено по струнке, и на нем возвышалась гора подушек.

– Побег? И для чего же ему бежать, если он всего лишь свидетель? – удивленно протянул участковый.

– Это нам и предстоит выяснить, – ответил Урядов. – Вы можете идти, а мы здесь осмотримся. Может, удастся найти всему этому объяснение.

Участковый ушел, а Урядов и Деев приступили к осмотру. Они перебрали все до единой бумажки, прощупали все карманы на оставшейся в квартире одежде, перетрясли коробки с красками и даже залезли в мешки с использованной ветошью, но все оказалось напрасно. Никаких намеков на то, куда мог отправиться Гуляев, они не нашли. Как не нашли и ответ на вопрос: зачем ему сбегать?

На обыск они потратили час, и теперь Урядов стоял в самом центре комнаты и ловил себя на мысли, что его выкладки могут оказаться неверными. «Где я ошибся? В какой момент я сделал неправильный вывод? Я был уверен, что Гуляев не убивал Полянскую, но его поведение говорит о том, что в чем-то он все-таки замешан. Я ошибся? Гуляев преступник и теперь мы его упустили?» Мысли роились в голове, не давая сосредоточиться на главном: каков должен быть следующий шаг.

– Не кори себя, Влад. – Деев подошел к товарищу. – Ты не мог знать, что так все обернется.

– Не мог, но должен был, – возразил Урядов. – Нужно было приставить к нему человека, тогда бы нам не пришлось стоять здесь и гадать, куда он мог отправиться.

– На каком основании ты стал бы просить начальство, чтобы за ним установили слежку? У него алиби, подозрения сняты, следовательно, и следить за ним нет смысла.

– Как видишь, смысл был. Где теперь его искать?

В этот момент в мастерской зазвонил телефон. Урядов и Деев переглянулись: они облазили всю мастерскую сверху донизу, но телефонный аппарат им не попадался. И вот теперь веселая телефонная трель разливается по мастерской.

– Откуда? – произнес Деев. – Не видел, чтобы…

– Помолчи, – оборвал его Урядов и пошел на источник звука.

Он дошел до выхода, остановился и снова прислушался. Звук шел из-за картины, висевшей при входе чуть левее электрического выключателя. Небольшая абстракция размером тридцать на сорок закрывала собой что-то вроде мини-шкафа в стене. Урядов снял картину, открыл дверцу, за которой увидел телефонный аппарат. Он поднял трубку, но опоздал, звонок прервался, и в трубке зазвучали короткие гудки.

– Кому придет в голову прятать телефонный аппарат? – в недоумении произнес Урядов.

– В мире много людей со странностями, – заявил Деев.

Урядов набрал номер телефона отдела. Трубку взял дежурный.

– Оперуполномоченный капитан Урядов, – представился он. – Записывай номер.

Урядов продиктовал телефонный номер с таблички на нижней части телефонного аппарата, дождался, пока дежурный его запишет, и продолжил:

– Срочно свяжись с телефонной станцией Новогиреевского района, обслуживающей этот номер. Мне нужна распечатка всех телефонных звонков за последний месяц. Пусть поторопятся.

– Будет сделано, – отчеканил дежурный.

– Это не все. Пять последних номеров, на которые звонили с этого номера и с которых звонили на этот номер, нужны мне прямо сейчас.

– Сделаю все, что смогу.

– Не что сможешь, а все, что нужно! – отрезал Урядов и бросил трубку.

Дежурный справился оперативно, в ожидании ответа прошло минут десять.

– На телефонной станции сообщили, что с данного номера телефона за месяц было сделано всего девять звонков, самому владельцу номера звонили и того меньше, – сообщил дежурный.

– Пять последних номеров, – напомнил Урядов. – Говори про них.

– Здесь все просто. За неделю с номера телефона не было сделано ни одного звонка, а поступило всего два. И оба с одного номера. Оператор сказала, что это номер телефона городской больницы.

– Больницы? Дай угадаю, номер принадлежит Городской больнице номер пятьдесят Тимирязевского района? – произнес Урядов.

– Точно. Как вы догадались? – в голосе дежурного звучало изумление.

– Телепатия, мой друг, – невесело пошутил Урядов, положил трубку и повернулся к Дееву. – Итак, наша Лиза активно общалась с Гуляевым. Интересно, во что это выльется?

– Думаешь, это она ему звонила? – Деев казался озадаченным.

– А ты считаешь, что это совпадение? Брось, Саня, таких совпадений не бывает. – Урядов с огорченным видом покачал головой. – Похоже, мы все-таки просчитались, и оба наших подозреваемых, с которых мы так легко сняли подозрения, оказались с гнильцой.

– Не понимаю, как они вообще могли пересечься? Ведь Лиза появилась в жизни Полянской спустя несколько лет после того, как ее тетка порвала с Гуляевым.

– Поехали в больницу, там и узнаем.

– Что с дверью делать будем? – спросил Деев.

– Позвони участковому. Пусть придет со слесарем, – предложил Урядов. – Заколотят дверь, опечатают, а с бумагами потом разберемся.

Деев так и сделал. Дожидаться возвращения участкового не стали, прикрыли взломанную дверь и ушли. К больнице подъехали около полудня, часы посещений к этому времени закончились, и в приемном покое наступило время затишья. Урядов предъявил вахтеру удостоверение и заявил, что им нужно срочно пообщаться с пациенткой из палаты номер двадцать четыре. Как всегда, удостоверение сотрудника милиции подействовало должным образом, и вахтер хоть и неохотно, но пропустил посетителей. Однако в палате оперативников вновь ждал неприятный сюрприз. Девушки на месте не оказалось.

– Вы к Лизавете? – узнав Деева, спросила одна из соседок по палате. – Опоздали, красавчик. Выписали ее.

– Выписали? – Деев озабоченно нахмурил брови. – Но только вчера лечащий врач заявлял мне, что девушке нужен полный покой, ввиду чего ее продержат здесь не меньше недели.

– А сегодня выписали. Лизонька собрала вещи и уехала, – повторила соседка.

– И ее вот так отпустили? Одну?

– Почему одну? За ней друг приехал, – сообщила словоохотливая соседка. – Видать, тоже красавчик. Лиза так торопилась, вещи в пакет побросала – и бегом из палаты.

– Вы его видели, красавчика? – спросил Деев.

– К сожалению, нет. Лиза не стала его дожидаться, так что нас удовольствия лицезреть своего красавчика она лишила, – пояснила соседка.

– Я видела, – вдруг заявила женщина, чья кровать располагалась у окна. – И никакой он не красавчик. Старый, хромой да еще с проплешиной. Вот уж действительно, любовь зла.

– А тебе бы всех охаять, Надежда. Ты и санитара, который к Лизоньке клинья подбивал, специально при ней раскритиковала всего. А уж он и молодой был, и привлекательный. И по всему видно, что Лиза ему в душу запала, а ты взяла, отворотила девушку от парня.

– Вот что я тебе скажу, Клавдия: если ее так легко отворотить, то ничего твой санитар не потерял. Ишь, краля. Слово ей скажи, она и нос воротит.

– Погодите, погодите, не так быстро, девушки, – притормозил спор старлей Деев. – Я уже совсем запутался, где и о ком идет речь. Давайте сначала про красавчика, который оказался не слишком привлекательным.

– Да нечего про него говорить. Приехал на «Москвиче», старенький такой, развалюшка. Потом ушел, а когда я его снова увидела, он вел Лизу к машине. Прижал к себе девушку, будто не он, а она его несет. Сумка, правда, у мужичка на плече висела.

– Значит, девушка шла добровольно? – задал вопрос Деев.

– Разумеется, милок, как иначе? Он ей чуть до подбородка достает, на палочку опирается, а ты думаешь, он ее силком тащил? – Надежда фыркнула.

– Всякое бывает, – не согласился Деев. – Иногда психологическое давление сильнее физического действует.

– Не было там никакого давления, – заявила Надежда.

– Откуда такая уверенность? – спросил Деев.

– Да потому что она сама его и вызвала. – Надежда переключила внимание на Урядова. – Вчера звонила ему из дежурки. Я как раз по коридору прогуливалась, мне положено три раза в день по пятьсот метров проходить, вот я по коридору и гуляю. На третьем круге как раз Лиза ему и звонила.

– Кому – ему? – уточнил Деев.

– Мужичку, который ее забрал, – уверенно ответила Надежда.

– Она называла его по имени?

– Нет, я разговора не слышала, так догадалась.

– В каком смысле догадалась? – продолжал допытываться Деев.

– Да что тут думать? И как только вас таких бестолковых в милицию берут?

– Ты, Надежда, не зарывайся, с милиционером все-таки разговариваешь, – вступила в разговор Клавдия. – Объясни толком, почему ты решила, что Лизонька этому мужичку на «Москвиче» звонила?

– А кому еще? Она несколько дней здесь пролежала, и кроме товарища оперуполномоченного к ней никто не приходил. И тут вдруг она кому-то звонит, и после этого звонка за ней приезжает хромой мужик. Вывод напрашивается сам собой: хромому она и звонила.

– Постойте! – вдруг вскричала третья соседка. – Вчера к Лизе кто-то приходил! Мужчина.

– Когда?

– С чего ты взяла?

Женщины загалдели, взволнованные новостью соседки. До этого момента Урядов в разговоре участия не принимал, но теперь решил, что пора вмешаться. Он вышел вперед и поднял руку, привлекая внимание женщин.

– Предлагаю всем успокоиться, – произнес он. – Мы с напарником пришли сюда не для светской беседы, а по оперативно-разыскной необходимости. Это значит, что каждая минута промедления может стоить кому-то жизни. Надеюсь, вы отнесетесь с пониманием к моей просьбе, а просить я буду вот о чем: сейчас я буду задавать вопросы, а вы по очереди на них отвечать. Постарайтесь не перебивать друг друга и быть максимально точными. Возможно, от ваших ответов зависит жизнь Лизы. Вы готовы нам помочь?

На женщин речь Урядова произвела сильное впечатление. По их лицам было видно, что под таким углом они визит милиции не рассматривали. Слова оперуполномоченного даже несколько напугали, но зато дальше разговор пошел в конструктивном ключе, чего капитан Урядов и добивался.

После получасового диалога Урядов получил от пациенток палаты номер двадцать четыре все, что ему было нужно, и восстановил хронологию событий предыдущего и текущего дня. Картина складывалась следующая: в день, предшествующий визиту оперативников, пациентка по имени Дарья ходила на процедуры. Это было примерно в пятнадцать тридцать. Путь до процедурной лежит мимо комнаты для посетителей. Там-то Дарья и увидела, как Лиза общается с каким-то мужчиной. Ей не показалось, что эти двое знакомы, поэтому она сделала вывод, что мужчина пришел не к Лизе, а просто выяснял у нее некую информацию. Например, как найти главврача, или пройти к рентгеновскому кабинету, или еще какую-то нужную информацию. Одним словом, Дарья не обратила на мужчину внимания и не рассказала о нем соседкам по палате. Она и не вспомнила бы об этом эпизоде, если бы позднее не состоялся разговор с оперативниками.

Позже в этот же день пациентка Надежда увидела, как Лиза разговаривает с кем-то по телефону. Разговора она не слышала, но выражение лица Лизы ей запомнилось. Девушка была взволнована, очень взволнована. Когда Лиза вернулась в палату, Надежда попыталась выяснить, что так тревожит девушку, намекнув на телефонный разговор. Лиза не отрицала, что кому-то звонила, но и не подтвердила эту информацию. Она просто ушла от разговора, и Надежда, не будучи по натуре прилипчивой, отступила.

На следующий день девушка внезапно засобиралась домой. С самого утра она была как на иголках, рассеянная и раздраженная. Даже медсестре нахамила, когда та делала ей укол. Несколько раз за это время она подходила к окну, но соседки по палате списали странности поведения на болезнь, они знали о тяжелом душевном состоянии девушки. В промежутке с половины одиннадцатого до одиннадцати Лиза выходила из палаты и звонила по телефону, это видели все пациентки, так как сестринский пост находится напротив их палаты. Женщины решили, что на ее звонок никто не ответил, так как Лиза положила трубку, так и не сказав ни слова. А после звонка она быстро собрала вещи и ушла из палаты.

Надежда, которая лежала у окна, поддавшись настроению Лизы, тоже стала периодически посматривать в окно. Своего рода зеркальный эффект: когда рядом с тобой человек зевает, ты тоже начинаешь зевать, так вышло и с окном. Именно поэтому она заметила припаркованный «Москвич» и хромого мужичка, а затем и Лизу в компании этого мужичка. Номерного знака автомобиля Надежда не запомнила, но методом исключения, воспользовавшись машинами, припаркованными у больницы, как образцом, Урядову удалось выяснить модель и цвет машины хромого, и это было уже кое-что.

С момента, как мужчина припарковал машину, и до того момента, как вернулся к машине вместе с Лизой, прошло примерно полчаса. Надежда решила, что это время Лиза потратила на получение медицинской выписки, ведь из стационара просто так не уходят, но выяснять что-либо у нее не было оснований. Теперь же, после слов Урядова, женщина пришла к выводу, что Лиза не брала никакой выписки. Девушка попросту сбежала из больницы, и никто из присутствующих в палате женщин этому не помешал.

Ни Дарья, ни Надежда мужчину не разглядели. Все, что запомнила Дарья, это то, что мужчина был низкого роста, а Надежда отметила еще и хромоту. Дать полное описание, по которому можно было бы составить фоторобот, ни та ни другая не взялись. Расплывчатые приметы можно было приписать художнику Гуляеву, красотой он не блистал, ростом похвастаться тоже не мог, и к тому же, по словам почтальона Антонины Егоровны, пользовался тростью, следовательно, мог и хромать.

Во время задержания, когда капитан Урядов увозил Гуляева из мастерской, он не заметил хромоты, но в тот день Гуляева водили под руки парни из опергруппы, да и то только до машины, так что Урядов хромоту мог и не заметить. Впрочем, под такие скудные приметы можно было подогнать половину мужского населения Москвы. И Урядов, как никто другой, это понимал. Являются ли художник Гуляев и незнакомый хромой одним и тем же лицом, оперативникам еще предстояло выяснить. Как и то, права ли Надежда, считая, что Елизавета Преснова сбежала из больницы, не выписавшись. Поблагодарив женщин за помощь, Урядов посоветовал им не волноваться, пообещал разобраться в сложившейся ситуации и найти Лизу.

Выйдя из палаты, оперативники отправились на поиски лечащего врача Елизаветы Пресновой. Как и предполагалось, никто Преснову не выписывал, разрешение покинуть больницу не давал, и вообще понятия не имел, куда она могла отправиться. Выяснив это, оперативники поехали с докладом к Горынычу.

Каким бы расплывчатым ни было описание хромого мужчины, с которым уехала Лиза, и Урядов, и Деев сошлись на том, что это именно Вениамин Гуляев. Об этом они и доложили майору. Котенко выслушал рассказ оперативников и недовольно проговорил:

– Да, отличная новость, иначе не скажешь. Неделя работы, а в итоге что? Побег двух подозреваемых?

– Товарищ майор, мы отработали и Гуляева, и Преснову еще в первые два дня расследования. Ничто не указывало на то, что они причастны… – начал Урядов.

– Значит, плохо отработали, – отрезал майор. – У вас на руках преступный сговор, а вы его прозевали! Об этом я должен буду доложить наверх и сообщить прессе. Как думаете, какова будет реакция?

– Еще неизвестно, сговор ли это, – Владислав вновь попытался оправдаться.

– Урядов, ты что, первый день в уголовном розыске? Если подозреваемый бежит, восемьдесят процентов за то, что он виновен!

– Но в двадцати процентах выясняется, что он просто испугался, – возразил Урядов. – Люди, которые редко или вообще никогда не имели дел с уголовными преступлениями, ни разу не подвергались задержаниям и допросам, попросту пугаются. Они боятся оказаться в тюрьме за чужое преступление и бегут, не понимая, что тем самым только усугубляют свое положение. Думаю, случай с Гуляевым и Пресновой как раз такой.

– И на чем же основаны твои предположения? Снова на интуиции? – Котенко резко поднялся. – Знаешь что, капитан, засунь свою интуицию куда подальше. С этой минуты Гуляев и Преснова главные подозреваемые, пока не доказано обратное. Это ясно, капитан?

– Так точно, товарищ майор. – Капитан понял, что в данный момент лучше промолчать.

– Вот и отлично. Найди их, Урядов, или предоставь неопровержимые доказательства их невиновности. Даю тебе срок до завтрашнего вечера. Не будет доказательств – напишу рапорт на имя полковника Платонова о твоей профнепригодности ввиду халатного исполнения служебных обязанностей.

– Товарищ майор, да при чем тут Урядов, – вступился за друга Деев. – Он не принял ни одного неверного решения, и в том, что Гуляев и Преснова сбежали, нет его вины.

После слов Деева майор Котенко изменился в лице, у него запульсировала вена на виске, что означало крайнюю степень гнева. Пару минут Котенко молчал, после чего выдал тираду:

– Вот оно что! Невиновен? А ты, значит, его адвокат? Спасибо, что просветил, а то ведь так можно ненароком обидеть невиновного. Но нет, ты обо всем позаботился. Молодец, товарищ старший лейтенант, так держать. Только вот что я тебе скажу: раз ты уверен, что твой напарник невиновен, значит, ответ держать будете вместе. Мне нетрудно написать рапорт на двоих. – Котенко указал рукой на дверь. – Вон отсюда. Оба.

Урядов и Деев вышли от Котенко, в полном молчании дошли до своего кабинета и, только закрыв дверь, заговорили.

– Какого черта ты полез? – начал Урядов. – Знаешь же, когда на Горыныча находит, лучше к нему не соваться.

– Я должен был промолчать, когда он напрасно поносит тебя? – возмутился Деев. – Нет, Влад, так товарищи не поступают.

– Как раз так и поступают. Что мы будем делать, если нас обоих отстранят от дела? Об этом ты подумал?

– И пусть отстраняют, пусть сами убийцу Полянской ищут, раз им наша работа не по вкусу, – продолжал возмущаться Деев. – Мы неделю без сна по городу носимся, а нам за это вместо благодарности тычки да угрозы.

– Ты не прав, Саня. На этот раз мы облажались. Если ты посмотришь на ситуацию глазами Горыныча, ты с ним согласишься. – Урядов присел на край стола и указал Дееву на стул. – Не маячь, садись. Вместо того чтобы дуться, давай обмозгуем, как так вышло, что Преснова и Гуляев оказались в одной связке.

Деев с неохотой подчинился, Урядов подсел ближе, положил перед собой чистый тетрадный лист, взял карандаш и начал чертить квадраты и прямоугольники. Деев на него не смотрел, он сидел, угрюмо потупив взгляд, думая о своем. Ситуация выбила его из колеи, он никак не мог примириться с мыслью, что Лиза Преснова оказалась не той девушкой, какой он рисовал ее в своем воображении. Он ведь почти влюбился! Да и как было не влюбиться? Лиза стройна, красива даже на больничной койке, скромна и обаятельна. Она с уважением относится к старшим, трепетно к родне, а какой у нее голос! А какие красивые были бы у них дети!

– Саня, ты что, не слушаешь?

Голос Урядова вернул Деева из мира грез в реальный мир. Смущенный собственными мыслями, Деев покраснел, будто Урядов мог прочесть их. Чтобы предотвратить нежелательные расспросы о мыслях, которые мешают Дееву сосредоточиться на деле, он быстро сменил тему.

– Что за ковер из геометрических фигур ты нарисовал? – обратился он к Урядову, сделав вид, что не расслышал замечания.

– Именно об этом я тебе сейчас и рассказывал. – Владислав не поддался на уловку Деева. – Что с тобой происходит? Ты рассеян и, как мне кажется, расстроен. Неужели угроза Горыныча выбила тебя из колеи?

– Нет, конечно. – Деев машинально открестился от неверного предположения, но тут же пожалел об этом. Обида на Горыныча избавляла от дальнейших расспросов, а расспросы Дееву сейчас были ни к чему, поэтому он тут же поправил сам себя. – То есть да, слова Горыныча не дают мне покоя. Его угрозы оскорбительны, и это просто неприемлемо.

– Переигрываешь, Саня. – Урядов откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на товарища. – Не забыл, что я знаю тебя столько же лет, сколько ты на свете живешь? Вранье из твоих уст – это не просто вранье, это несусветная глупость, так как я раскушу тебя еще до того, как ты закончишь произносить лживую фразу.

– Да пошел ты, – беззлобно огрызнулся Деев, признавая правоту товарища.

– Сам иди. – Урядов улыбнулся. – Не хочешь рассказать, что тебя на самом деле расстроило?

– Пока нет.

– Ладно, тогда смотри сюда. – Капитан повернул исписанный лист так, чтобы было лучше видно товарищу. – Квадраты – это люди, с которыми знаком или сталкивался Гуляев. Прямоугольники – люди, с которыми знакома Преснова. Если появляются те, с кем были знакомы и тот, и другая, соединяем фигуры линией.

– Пытаешься выяснить, через кого Преснова и Гуляев могли познакомиться? – дошло до Деева.

– Верно. Гуляев ушел от жены десять лет назад и с тех пор, насколько нам известно, в ее доме не появлялся, – начал Урядов. – Преснова появилась в жизни Полянской не более двух лет назад. Теоретически с бывшим мужем тетки она пересекаться не могла, по крайней мере не в квартире Полянской. Но тогда каким образом они узнали друг о друге? Как вышло, что сегодня они уехали из больницы вместе? Более того, у Елизаветы откуда-то появился номер телефона мастерской Гуляева. Напрашивается вопрос: откуда?

– Представления не имею. – Деев озабоченно рассматривал листок, который Урядов так щедро разрисовал квадратами и прямоугольниками. – Судя по твоим записям, людей, которые знали сразу и Гуляева, и Преснову, не так уж мало. Почтальон Антонина Егоровна, продавщица из Гастронома у дома Полянской, соседи Гурьевы да и не только они.

– Все это так, только общались они с ними тоже в разное время. С Пресновой так не особо кто и общался, скорее знали, что она существует, чем имели с ней общие дела.

– Антонина Егоровна несколько раз говорила с Лизой, – напомнил Деев.

– Вот разве что Антонина Егоровна.

– Думаешь, стоит с ней еще раз встретиться? – спросил Деев.

– Не знаю. Наверное, придется. – Урядов задумчиво рассматривал листок с записями. – Плохо то, что никто номерной знак «Москвича» не запомнил. Будь у нас номер, было бы проще. Нашли бы хозяина и вытрясли из него нужную информацию. Хотя цвет – уже кое-что.

– В каком смысле нашли бы хозяина? – удивленно спросил Деев. – Разве нам хозяин машины неизвестен?

– А разве ты его знаешь? – вопросом на вопрос ответил Урядов.

– Так художник же, Гуляев Вениамин Дмитриевич.

– Нет, Саша, «Москвич» не его. Водительские права у него есть, так как он водил машину в те времена, когда жил с Полянской. Но бывшая жена оставила автомобиль себе, хотя и не собиралась на нем ездить.

– Ты про авто отца Полянской? Но у него же «Победа».

– Без разницы, – отмахнулся Урядов. – Я говорю, что у художника нет своей машины: ни «Победы», ни «Москвича», ни другой. Водить он умеет, но транспортом не владеет. Отсюда следует, что машину он одолжил.

– Или за рулем сидел кто-то третий, – выдал Деев.

– Может, и так. Пациентка из палаты Лизы не говорила, сел хромой за руль или на пассажирское место. Но это и неважно. Все равно в первую очередь нужно искать машину.

– А во вторую? – задал новый вопрос Деев.

– Во вторую – место, куда Гуляев и Преснова могли отправиться.

– И как же мы это сделаем?

– Пойдем по второму кругу, Саня. Пообщаемся с Антониной Егоровной, возможно, она расскажет, когда и где могли пересечься Гуляев и Преснова. Затем поедем обрабатывать друзей и знакомых художника.

– Надеешься, что они укажут нам место, где Гуляев может залечь на дно? Сильно в этом сомневаюсь, Влад.

– А ты не сомневайся, Саня. В нашем деле главное – не терять надежды. Может, место они нам и не укажут, но вот подсказать, кто из друзей художника владеет «Москвичом», могут.

– Что ж, можно попробовать, – согласился Деев. – Тогда давай вызывать Антонину Егоровну.

– Нет, это слишком долго. Поступим так: ты идешь в почтовое отделение, а я свяжусь с ГАИ, попрошу подготовить мне список всех владельцев автомобилей «Москвич-407» голубого цвета. Эта модель выпускалась всего два года – с пятьдесят шестого по пятьдесят восьмой, и не все владельцы данного авто проживают в Москве, так что есть надежда уже в списке найти знакомые фамилии.

– Встречаемся здесь? – поднимаясь, спросил Деев.

– Думаю, да. Как поговоришь с Антониной Егоровной, возвращайся. Дальше будем действовать в зависимости от того, что удастся выяснить.

Деев ушел, а Урядов засел за телефон. Через полчаса из Центрального отдела ГАИ с посыльным ему прислали список владельцев автомобиля «Москвич-407», зарегистрированных в Москве и Московской области. И здесь ему повезло, буквально на первой странице он увидел знакомую фамилию. Владелец авто числился в списке Гуляева, который он представил в день задержания. Охтомцев Анатолий Васильевич, 1925 года рождения, проживал в Московской области в населенном пункте под названием Электросталь, расположенном в пятидесяти километрах от Москвы. Урядов выписал адрес Охтомцева, позвонил в служебный гараж и заказал машину.

Дожидаясь возвращения Деева, он решил связаться с коллегами из Электростали, чтобы прощупать почву относительно благонадежности Охтомцева. В районном отделе Электростали на Охтомцева ничего не нашлось, не было ни приводов, ни административных нарушений. Он даже правила дорожного движения не нарушал. Коллеги из Электростали предложили послать к Охтомцеву участкового, но Урядов отказался, опасаясь давать Охтомцеву повод к панике.

Деев вернулся через сорок минут. Антонину Егоровну он на почте не застал, так как она ушла разносить заказные письма и бандероли. Пришлось побегать по домам, вылавливая старушку. Но усилия оказались напрасными, о связи Пресновой и Гуляева почтальонша ничего не знала. Более того, она была уверена, что Полянская ни за что не стала бы знакомить свою племянницу с бывшим мужем. Деев не стал посвящать Антонину Егоровну в подробности утренних событий. На всякий случай спросил, не было ли у Гуляева автомобиля «Москвич», и, получив отрицательный ответ, откланялся.

– У меня улов получше, – сообщил Урядов. – Среди владельцев «Москвичей» нашелся знакомый художника. Он зарегистрирован в Электростали, так что мы с тобой едем туда.

– Правда? Так это же здорово. Я вот думаю: побег Гуляева и Пресновой еще не доказывает их вину. Когда я только заговорил о том, что Преснова и Гуляев могли знать друг друга, она сразу замахала руками. Сказала: быть того не может! Мол, Марианна никогда не пошла бы на такое. Она не желала иметь с бывшим мужем ничего общего, а уж делить с ним внезапно приобретенную родственницу и подавно, – с воодушевлением сообщил Деев. – Возможно, мы все же ошиблись и хромой на «Москвиче» вовсе не Гуляев. Да, художник сбежал, но ведь не факт, что он сделал это вместе с Лизой.

– Все еще надеешься, что Лиза не имеет отношения к убийству тетки? – догадался Урядов. – Да, Саня, удивил ты меня.

– Чем удивил? Тем, что хочу верить в то, что кровь не вода? – с вызовом произнес Деев.

– Тем, как сильно она тебе в душу запала, – честно признался Урядов. – Кажется, я еще ни разу не видел, чтобы ты так защищал кого-то.

– Отстань, Влад, мне и так тошно. – Деев отвернулся, чтобы скрыть смущение. – Собирайся, поехали в твою Электросталь. Чем быстрее найдем владельца машины, тем быстрее во всем разберемся.

Урядов понял, что откровенничать Деев не станет, и отступил. «Ничего, придет время, сам все расскажет», – решил он. Поднявшись, он вышел из кабинета, Деев последовал за ним, а через десять минут они уже катили по дороге к городу Электросталь.

Капитан Урядов и старший лейтенант Деев стояли в пролеске в пятистах метрах от дачного поселка «Возрождение», расположенного в пятнадцати километрах от города Электросталь. Часы показывали четверть девятого вечера. Приехав в город, они довольно быстро нашли дом Охтомцева, но на месте его не застали. Словоохотливая соседка сообщила, что искать Охтомцева нужно на работе, во втором корпусе металлургического завода, где Охтомцев трудился на протяжении многих лет. Попасть на завод оперативникам не удалось, даже используя силу красных корочек, но Охтомцева им отыскали и предоставили возможность с ним пообщаться.

О проблемах Гуляева Охтомцев явно не знал, потому что с легкостью выдал оперативникам всю интересующую их информацию. «Москвич» достался ему от отца и стоял без надобности, так как четыре года назад Охтомцев купил себе более новую модель. Художник довольно часто одалживал у Охтомцева авто, поэтому, когда накануне вечером Гуляев приехал и попросил на время машину, ничего странного в просьбе приятеля Охтомцев не усмотрел. Более того, он отдал Гуляеву ключи от своего домика, расположенного в дачном поселке, и позволил пожить там пару-тройку недель.

Оперативникам Охтомцев сообщил, что Гуляев приезжает к нему в дачный поселок пару раз за летний сезон, так как на реке Вохонке, протекающей в окрестностях поселка, шикарная рыбалка. В этот раз приятель тоже решил порыбачить и даже одолжил у Охтомцева его новые снасти для удочек. И только когда оперативники потребовали адрес дачного домика, Охтомцев заподозрил неладное. Он разволновался и принялся выспрашивать, для чего оперативники разыскивают Гуляева. Чтобы развеять беспокойство Охтомцева, Урядов рассказал об убийстве бывшей супруги Гуляева и сообщил, что тот нужен следствию, чтобы уточнить некоторые детали, так как у них появился подозреваемый. Кто, как не бывший супруг, лучше всех знает привычки жены? И кто, как не он, всеми силами готов помочь следствию?

Охтомцев купился на заверения капитана. Он начал расхваливать Гуляева и заявил, что, кроме той глупой выходки, когда художник завел интрижку, для актрисы он был идеальным мужем. Урядов охотно с ним согласился и как бы ненароком поинтересовался, есть ли на его даче телефон, сославшись на то, что это ускорило бы процесс получения нужной информации. Как он и предполагал, телефона в дачном поселке не оказалось. Тогда оперативники быстро попрощались и отпустили Охтомцева на работу. Сами же, не теряя времени, поехали в дачный поселок. Смена Охтомцева заканчивалась в восемь вечера, про телефон они выяснили, следовательно, нужно было добраться до места, где скрывается Гуляев, раньше, чем Охтомцева вновь охватят сомнения и он помчится в поселок, чтобы предупредить друга о прибытии милиционеров.

После разговора с Охтомцевым оперативники пришли к общему мнению, что не стоит тратить время на доклад майору в ожидании одобрения их планов. Да, явиться в поселок, не имея подкрепления, было несколько рискованно, но и кататься из Электростали в Москву тоже не слишком разумно, особенно учитывая временные рамки. О том, что связаться с майором Котенко можно по телефону, обратившись в любой участковый отдел или же воспользовавшись телефоном-автоматом на улице, оперативники предпочли не думать. Чем меньше начальство знает, тем меньше палок в колеса будет вставлять, так они решили.

Но, приехав в поселок, Деев вдруг засомневался и начал убеждать Урядова, что стоит повременить и для начала предупредить начальство.

– Давай установим за домом наблюдение, останемся здесь, а машину отправим в Москву. Пусть водитель обрисует обстановку Горынычу и попросит прислать наряд, – заявил он.

– Ты что, Саня, белены объелся? Мы уже на месте, поздно сомневаться, – опешил Урядов. – С чего вдруг сомнения?

– С того, что нас могут уволить, – ответил Деев. – Забыл, какой настрой был у Горыныча, когда он выпроваживал нас из кабинета? Не стоит лезть на рожон, Влад.

– Забудь ты о его угрозах. – Урядов осуждающе покачал головой. – Мы даже не знаем, здесь ли Гуляев. Докладывать еще нечего.

– И все же мы сильно рискуем, – заметил Деев. – Если Гуляев виновен в смерти жены, он ни перед чем не остановится.

– А как же Лиза? Или ты окончательно решил, что она тоже виновна? Что, если он держит ее силой?

– Скажешь тоже, силой. Ее соседка по палате сказала, что Лиза ушла из больницы добровольно, – напомнил Деев.

– Это она так сказала, но ты-то знаешь, что давление бывает не только физическим, но и психологическим. Он может угрожать не ей, а ее близким.

– Нет у нее близких, Влад.

– Наверняка мы этого не знаем. Возлюбленный, близкая подруга, тайный ребенок – вариантов множество, – продолжал Урядов. – Гуляев ее запугал, и ей ничего не оставалось, как согласиться уехать с ним.

– Ты правда думаешь, что он забрал Лизу силой? – взволнованно спросил Деев.

– Нет, не думаю, но Горынычу эту версию представить вполне возможно. – Урядов усмехнулся. – Расслабься, Саня, если что-то пойдет не так, вину я возьму на себя. Я старше по званию, и ты вынужден выполнять мои приказы. Разве нет?

– Будешь козырять передо мной своим званием? Серьезно? – Деев передернул плечами. – Не ожидал от тебя, Влад.

– Не лезь в бутылку, Саня. В любом случае отвечать мне, скажи я об этом или промолчи. Ты это знаешь не хуже меня, поэтому и психуешь. Не за свою шкуру ты сейчас печешься, только я не маленький мальчик, которого нужно оберегать от неприятностей.

– Слушай, забудь о том, что я говорил, – Деев махнул рукой. – Пойдем и выясним, что задумал Гуляев.

– Вот это другой разговор, – похвалил Урядов. – Выясним, а уж потом будем решать, что именно докладывать Горынычу.

Они оставили машину на въезде в дачный поселок и дальше пошли пешком. По адресу, указанному Охтомцевым, они нашли одноэтажное летнее строение. Участок оказался крайним в ряду и граничил лишь с одним соседним участком. Полутораметровый забор из штакетника, обвитый плющом, частично скрывал от любопытных глаз клочок земли двадцать на двадцать метров. Он же помог оперативникам подобраться к дому незаметно. Заглянув во двор, они увидели «Москвич», о котором рассказывала Надежда. Вид у него и правда оказался неказистым. Одного взгляда на машину было достаточно, чтобы понять, что хозяин не слишком дорожил своим четырехколесным другом: «крылья» и капот подгнили, почти на всех элементах, включая крышу, проглядывала ржавчина, а внешний вид целиком просто вопил, требуя тряпку и воду.

– Надо же так машину ухайдокать, – прошептал Деев, любитель техники, у которого никогда не было своего автомобиля. – Она просто развалюха.

– Не о том думаешь, Саня, – одернул товарища Урядов. – Смотри, на крыльце стоят босоножки. Чуть дальше ведро с водой, вода чистая, видно, недавно принесли. Думаю, они оба в доме.

– Что будем делать? Просто войдем и поговорим?

– Давай переберемся во двор, разведаем обстановку, а потом будем решать. С восточной стороны окно открыто. – Урядов указал рукой на окно. – Попробуем заглянуть.

Они прошли до конца проулка, свернули за угол и оказались вне зоны видимости с улицы. Урядов пошел вдоль забора, прощупывая штакетины, пока не нашел слабое место. Чуть пошатав, он осторожно вытащил штакетину вместе с гвоздями, отложил ее в сторону и протиснулся в образовавшийся проем. Осмотревшись, прошептал через плечо:

– На задах никого, погнали, Саня.

Оказавшись во дворе, они перебежали через запущенный двор и прижались к стене дома.

– Я пойду к окну, а ты страхуй, – приказал Урядов. – Если что, свисти.

Деев кивнул в ответ, и Урядов двинулся вперед. До окна он добрался без происшествий. Присев, продвинулся ближе и прислушался. В доме стояла тишина. Тогда он приподнялся и заглянул в окно. На диване сидела девушка и беззвучно плакала. В комнате она была одна, но теперь Урядов слышал отдаленные звуки, доносившиеся из соседней комнаты. Время от времени девушка поднимала глаза на дверной проем, вздыхала и снова заливалась слезами.

«Неужели мои слова насчет Гуляева – правда? – пронеслось в голове Урядова. – Он увез Лизу насильно? Иначе что заставило девушку так отчаянно плакать и при этом не издавать ни звука?» То, что он увидел, и правда выглядело так, будто Лизу держат в доме насильно, а плакать боится, потому что это может разозлить того, кто ее сторожит. Подумав, Урядов решил еще понаблюдать, прежде чем вламываться в дом, полагая, что это поможет составить правильную картину происходящего.

Он перешел ко второму окну, которое было закрыто, но не завешено. Заглянув внутрь, Урядов рассмотрел комнату: обычный деревенский интерьер с кроватью с панцирной сеткой, круглым столом в центре, накрытым бархатной скатертью с бахромой, громоздким сундуком с кованой крышкой и тряпичными половиками на полу. Через дверной проем просматривалась еще одна комната, которая должна была выходить к входной двери. В дальней комнате кто-то двигался, до Урядова доносился звук переставляемой посуды.

«Решил подкрепиться, – подумал Владислав. – Раз готовит еду, значит, посторонних не ожидает. Нужно действовать, пока он занят стряпней». Урядов вернулся к Дееву и вкратце рассказал о том, что видел.

– Тогда чего мы ждем? Пойдем скорее, – потребовал старший лейтенант.

– Только не теряй голову, ладно? – предостерег Урядов. – Я войду в дверь, а ты – в окно. Не напугай девушку!

Но Деев уже не слушал, он в два прыжка оказался у окна и приготовился к действию. Урядов быстро перебрался на крыльцо, досчитал до трех и рванул на себя дверь. Она оказалась не заперта, капитан беспрепятственно проник в дом и оказался лицом к лицу с Гуляевым. Художник держал в руке половник и удивленно смотрел на оперативника.

– Гуляев, руки в гору! – выкрикнул Урядов. – Живо, живо!

После выкрика Урядова в соседней комнате, где находилась Лиза, послышался шум, затем испуганный возглас Лизы, а следом голос Деева, который что-то быстро говорил девушке.

– Что происходит? – взволнованно произнес художник. – Что происходит?

– Это вы мне скажите, гражданин Гуляев. – Урядов перехватил инициативу. – Что происходит, почему вы здесь и почему с вами племянница вашей убитой жены?

– Это не то, о чем вы подумали, – залепетал Гуляев. – Все совсем не так!

– Думаю, прокурор с вами не согласится, – отрезал Урядов. – Сядьте.

Гуляев послушно опустился на табурет. Только теперь капитан получил возможность рассмотреть его как следует. На преступника Гуляев не тянул: в цветастом переднике, какие надевают аккуратные хозяйки, когда готовят пищу, с алюминиевым половником в руке, он больше походил на карикатурного поваренка. «И как такой несуразный человек умудрился вляпаться в эту историю?» – успел подумать Урядов, и в этот момент из соседней комнаты выбежала Лиза, а за ней по пятам и Деев.

– Постойте! Не трогайте его, он ни в чем не виноват! – воскликнула девушка и встала между Урядовым и Гуляевым, заслонив собой художника.

– Спокойнее, девочка, спокойнее, – негромко произнес Владислав. – Если никто не виноват, вам бояться нечего.

– Нет, вы не понимаете! Он защищал меня! Он – хороший человек, – взволнованно продолжала Лиза.

– Отлично. Мы любим хороших людей, правда, Саня? – Урядов бросил взгляд на Деева, пытаясь понять, что произошло в комнате.

– Неправда! Вы пришли арестовать его, – выкрикнула Лиза, – а он ни в чем не виноват! И он не забирал меня силой, он мне помог.

– Тогда успокойтесь и расскажите, как вы оказались здесь – Урядов указал на скамью у окна. – Или вы предпочитаете говорить стоя?

– Мне все равно, я готова пойти в тюрьму. – Лиза будто не слышала слова капитана. – Я виновата – мне и отвечать. Только Вениамина Дмитриевича не трогайте!

– Вот оно как? Хотите нам что-то рассказать? – произнося это, Урядов старался не смотреть на товарища, понимая, как на него подействовали слова девушки о ее виновности, но отказаться от возможности получить чистосердечное признание не мог. – Что ж, я вас слушаю.

– Лиза, ты не должна ничего говорить! – вдруг выдал Деев, сбившись на «ты». – Лучше молчи, это твое право по закону! Лучше молчи!

– Нет, я должна сказать! Я больше не могу держать это в себе, – выпалила Лиза. – Просто не могу!

– Ничего, Лизонька, это ничего, – на этот раз в разговор вмешался художник. Слова, обращенные к девушке, звучали мягко и сочувственно. – Расскажи им все, и тебе станет легче.

– Прекратите! – Деев с раздражением оборвал художника. – Вы не имеете права заставлять ее! Лиза, ничего не говорите без адвоката. Ни единого слова! Чистосердечное признание вам зачтется и в присутствии адвоката.

– Что? Нет! Вы что, подумали, что я хочу признаться в том, что убила Марианну? – глаза Лизы округлились в неподдельном удивлении.

– А разве вы не в этом хотели сознаться? – в свою очередь удивился Деев.

– Нет конечно! Как только вам в голову пришла такая мысль? – воскликнула Лиза. – Чтобы я навредила Марианне? Да я боготворила ее, она единственная после смерти моих родителей относилась ко мне по-отечески. Она любила меня, а я любила ее.

– Тогда в чем вы собирались признаться?

– Ох, это слишком тяжело, – Лиза вдруг сникла, праведный гнев улетучился, и она снова заплакала. Она плакала беззвучно, и оттого ее горе казалось еще более отчаянным.

– Давайте пройдем в комнату и там поговорим, – предложил Урядов.

Не глядя на товарища, он подошел к девушке, подал ей руку, и та ухватилась за нее как за спасительную соломинку. Художник следовал за ними по пятам, Деев замыкал шествие. Урядов прошел в комнату, в которой раньше сидела девушка, усадил Лизу на диван, сам занял стул у окна. Гуляев занял место рядом с Лизой, а Деев остался стоять в дверях. Вид у него был виноватый: мало того, что он нарушил все мыслимые и немыслимые правила оперативной работы, так еще и девушку, которая ему нравилась, обвинил в убийстве. От такого любой почувствует себя виноватым.

– Лиза, мы вас слушаем, – произнес Урядов.

– Я не знаю, с чего начать, – успокоившись, произнесла девушка. – И еще я боюсь.

– Чего вы боитесь? – спросил Владислав.

– Что вы мне не поверите, – чуть слышно проговорила Лиза.

– Начните с самого начала, с того, что вас не пугает, – посоветовал Урядов. – Начните с того, как вы познакомились со своей тетей, рассказ сам выведет вас на нужную линию. А насчет того, поверим мы или нет, не думайте. В любом случае теперь вам придется все рассказать, так что доверьтесь нам.

Лиза вздохнула и перевела взгляд на художника. Гуляев ободряюще улыбнулся, взял девушку за руку и легонько погладил.

– Говори, Лиза, возможно, все к лучшему, – произнес он.

Лиза еще с минуту собиралась с мыслями, а затем начала говорить. Сначала, как и советовал капитан, она рассказала, как приехала в Москву, как разыскала Полянскую, как та обрадовалась нежданной родственнице и как они постепенно сблизились. Лиза рассказала, что тетка переписала на нее квартиру, несмотря на то что Лиза об этом не просила.

– Нет, я не хотела отказываться от жилплощади в Москве, – честно призналась Лиза, – но и не желала, чтобы Марианна думала, что я сблизилась с ней только ради квадратных метров. Это не так! Я искренне привязалась к тетке, она была замечательная: умная, веселая, талантливая. Только ухаживать за собой не умела, но это не беда, с этим вопросом я справлялась. Да, у нас случались размолвки, потому что я видела, что ей нужна помощь. Она нуждалась в человеке, который жил бы с ней постоянно. Не пару раз приехать, чтобы убраться или приготовить нормальную горячую еду, а постоянно. Когда она репетировала, то обо всем забывала. Могла забыть поесть или выпить таблетки от повышенного давления. Могла забыть закрыть кран с водой или поставить чайник на плиту и вспомнить об этом только тогда, когда по всей квартире расползется дым. Это не слабоумие, просто рассеянность занятого человека, но ведь она могла от этого пострадать!

– Вы хотели переехать к Полянской? – догадался Урядов.

– Да, хотела. Но она противилась. – Лиза нахмурилась, вспомнив последнюю ссору с теткой. – Она не хотела обременять себя, не желала делить кров с кем-то, даже со мной. Но я не могла отступить, потому что беспокоилась за нее.

– Вы поссорились?

– Да. Незадолго до ее… – Лиза запнулась, всхлипнула, но взяла себя в руки и продолжила. – Но мы помирились, и после этого стали даже ближе друг другу. Она сказала, что у меня талант к актерскому делу и начала давать мне уроки актерского мастерства. С той ссоры я приезжала к ней каждый день, и мы занимались по нескольку часов.

– В тот день вы тоже приезжали? – Урядов постарался скрыть волнение.

– Да, в тот день я была у тетки, – еле слышно проговорила Лиза. – Я была у нее.

– В какое время?

– Я приехала без четверти двенадцать. Марианна только закончила читать письма от поклонников. К ней приходила почтальон, Антонина Егоровна, она и принесла письма. Антонина Егоровна ее чем-то расстроила, потому что она не захотела говорить о ней. И о письмах не захотела говорить, хотя обычно она рассказывала о том, что в них написано, а иногда давала мне их читать.

– Но в этот день вы не читали, – подсказал Урядов, увидев, что девушка не может подобрать слова, чтобы продолжить. – Вы сразу приступили к репетиции?

– Нет, репетировать она тоже не хотела, – теперь Лиза говорила еле слышно и, казалось, каждое слово дается ей с великим трудом. – Она сказала, что мы не будем репетировать. Сказала, что вместо репетиции она покажет мне Москву. Такую, какой она ее любит.

– Вы собирались на прогулку? – задал новый вопрос капитан.

– Да, мы должны были пойти на прогулку, – подтвердила Лиза и снова заплакала. – О! Если бы мы только не потратили столько времени на выбор наряда для Марианны, она была бы сейчас жива! Если бы я знала, что так случится, я утащила бы ее на улицу прямо в домашнем халате! Да я бы и голышом ее вытащила, если бы знала, что это спасет ей жизнь!

Как бы сильно капитан Урядов ни желал, чтобы девушка продолжала рассказ, ему пришлось прерваться. Рыдания сотрясали Лизу, она закрыла лицо ладонями и раскачивалась из стороны в сторону. Так долго сдерживаемое горе прорвалось наружу, и остановить его не представлялось возможным. Художник прижал девушку к груди и что-то ласково нашептывал ей на ухо. Деев стоял в дверях, растерянно глядя на страдания девушки. Урядов вздохнул, поднялся и прошел в кухню. Там он отыскал алюминиевую кружку, зачерпнул из ведра воды и вернулся в комнату.

– Лиза, возьмите, – он вложил кружку в руки девушки. – Попейте, это поможет вам успокоиться.

Лиза послушно взяла кружку, но вода выплеснулась ей на колени. Тогда художник одной рукой перехватил кружку и начал поить Лизу как маленькую девочку, продолжая нашептывать что-то успокаивающее. Вода подействовала. Лиза уже не захлебывалась в рыданиях, а лишь тихонько всхлипывала. Гуляев поставил кружку на пол возле дивана и произнес, глядя на Урядова:

– Думаю, она готова продолжить.

– Лиза, это так? Вы готовы продолжить? – спросил капитан, обращаясь к девушке.

– Да. Кажется, да, – ответила Лиза.

– Тогда мы вас слушаем. – Урядов вернулся на место и приготовился слушать.

– Я была в гардеробной, – произнесла Лиза и снова замолчала, не в силах вымолвить то, что должна была сказать.

– В гардеробной? Вы выбирали одежду, так? – попытался подтолкнуть ее к дальнейшему разговору Урядов.

– Да.

– А когда выбрали, что было дальше?

– Нет, вы не поняли. Я была в гардеробной все это время, – теперь слова полились сплошным потоком. – Когда они пришли, я была в гардеробной. Я услышала звонок в дверь, услышала, как Марианна прошла в прихожую, чтобы открыть дверь, и то, что случилось потом. Я слышала все, что происходило в комнате. Все-все. Как они ворвались в квартиру, как ударили Марианну и заставили ее сесть на стул. Как кричали, требуя от нее то, чего она исполнить не могла. Слышала, как ее били, как кололи чем-то и как она стонала. О! Как она стонала! Она даже кричать не могла, потому что они заткнули ей рот. Могла только стонать. Боже, этот стон я не забуду до конца своих дней!

Девушку снова затрясло, на этот раз без рыданий. Тело сотрясал беззвучный плач, лицо исказила гримаса боли и ужаса. Урядов подскочил к дивану, взял девушку за руки.

– Лиза, не впадайте в панику, смотрите на меня, – размеренным тоном произнес он. – Все закончилось. Вы в безопасности, вам никто не навредит, никто не причинит вам боль. Я обещаю! Просто смотрите на меня и дышите. Дышите, Лиза.

Несколько минут, которые показались вечностью, капитан думал, что сердце девушки не выдержит, что она сломается. Но Лиза справилась, взяла себя в руки и продолжила:

– Я хотела выйти, хотела помочь ей, но не могла себя заставить. Мне было так страшно, так страшно!

– Вы правильно поступили, Лиза, – уверенно произнес Урядов. – Если бы вы вышли, то все равно не смогли бы помочь Марианне. Вы бы пострадали вместе с ней, но не смогли бы этим спасти ей жизнь.

– Все равно я должна была выйти. Если бы они увидели, что Марианна в доме не одна, они могли уйти. Не стали бы делать то, что они сделали. Я могла подтвердить слова Марианны о том, что драгоценностей не существует, и они могли мне поверить. – Лиза покачала головой, отгоняя дурные воспоминания. – Но я не вышла и не подтвердила.

– Вы ничего не могли сделать. Ничего, – повторил Урядов.

– Нет, могла. Я могла рассказать все, и не один раз, – теперь Лиза обращалась только к Дееву. – Когда вы приходили в больницу, я много раз хотела это сделать. Но как только я думала, что готова признаться, страх сковывал мне горло. Я все время ждала, что они придут. Узнают про меня и придут за мной. Сделают со мной то же, что и с Марианной. Я хотела рассказать, честно!

– Я вам верю, – негромко ответил Деев. – Верю, что хотели рассказать, но не могли решиться.

– А когда появился Вениамин Дмитриевич, я подумала, что это мой шанс признаться. Я расскажу ему, и он сумеет меня спрятать. Он же столько лет живет в Москве. И он так же сильно, как и я, любил Марианну.

– Наверное, в этом виноват я. В том, что мы приехали сюда, а не в милицию, – в разговор вступил художник. – Я был на похоронах Марианны и там услышал о том, что у нее появилась племянница. Не знаю почему, но мне просто невыносимо захотелось с ней познакомиться. Узнать, какими были последние дни Марианны, была ли она счастлива, умерла ли счастливым человеком. Глупо, я знаю, но это так. Я попытался выяснить, кто из присутствующих племянница Марианны, но оказалось, что на похороны Лиза не пришла, и это показалось странным. Тогда я узнал, где живет Лиза, и приехал в общежитие. Вахтер рассказала про нервный срыв и госпитализацию. Я приехал в больницу и вызвал Лизу. Я представился и сказал, что хотел бы помочь. Я правда хотел помочь. Удивительно, но Лиза – точная копия Марианны в молодости! И она нуждалась в помощи, я это чувствовал. Когда Лиза сказала, что ей ничего не нужно, я не поверил. Оставил номер своего телефона и попросил звонить в любое время. А вечером она позвонила и сказала, что знает, кто убил Марианну. Еще она сказала, что боится и ей нужно спрятаться. Я, не раздумывая, предложил свою помощь.

– И вы решили спрятать ее здесь, – подытожил Урядов.

– Да, я взял у друга машину и ключи от дачного домика. Я хотел дать Лизе возможность почувствовать себя в безопасности, прежде чем уговаривать ее идти в милицию. Мы приехали в дом, Лиза мне все рассказала, но она была не готова говорить об этом еще с кем-то, поэтому мы остались. А потом появились вы.

– Что теперь будет? – Лиза смотрела прямо в глаза Дееву и ждала ответа. – Что будет с нами?

– Лиза, вас никто не осудит. Вы спасали свою жизнь, – произнес Деев.

– Это так. Вы спасали свою жизнь и ничего не могли сделать. В тот момент – ничего, – Урядов перехватил инициативу в разговоре. – Но вот что вы действительно можете сделать, это помочь поймать преступников. Вы их видели, вы видели все, что они сделали. Да, вы не сразу рассказали нам об этом, но из-за страха, вполне понятного чувства. Теперь же вы побороли свой страх, верно?

– Не знаю, – голос Лизы звучал неуверенно. – Не думаю, что это вообще возможно.

– Лиза, вы хотите, чтобы виновные были наказаны? – Урядов старался говорить мягко, чтобы не лишиться того доверия, которое начала испытывать к ним Лиза.

– Да, я этого хочу, – ответила девушка.

– Тогда вы должны побороть страх. Вы должны нам рассказать все, что знаете. Подробно, не упуская ни одной детали. Мы найдем преступников и посадим на скамью подсудимых, но мы сумеем и вас защитить. Верьте мне!

– Я вам верю, – произнесла Лиза. – Кажется, я готова рассказать все, что знаю.

– Не торопитесь, время у нас есть, – подбодрил Урядов.

Лиза встала, подошла к окну, повернувшись спиной к мужчинам, она начала свой рассказ. Их было трое, двое парней и девушка. Молодые, каждый не старше тридцати. Первое, что услышала Лиза, это как щебечет девушка. Она восхищалась талантом актрисы, восторгалась возможностью лично пообщаться с театральной звездой. И вдруг щебетание оборвалось. Лиза услышала, как захлопнулась дверь, и тут же – громкий хлопок. Позже, прокручивая эпизод в голове, она поняла, что это была пощечина. Затем мужской голос грубо обозвал актрису и приказал ей не рыпаться, если не хочет, чтобы ее покалечили. Марианна молчала, видимо находясь в шоковом состоянии. И снова мужской голос произносил угрозы, и снова последовала пощечина, а затем другой голос спросил, где Марианна хранит драгоценности.

Актриса ответила, что никаких драгоценностей у нее нет, что они могут проверить сейф и убедиться в этом. Она сказала, где взять ключ, показала, где находится сейф, и там действительно не оказалось драгоценностей. Марианна пыталась объяснить, что все украшения, в которых она когда-либо снималась для журналов, всего лишь бутафория. Лиза замерла в гардеробной, она оцепенела от страха и не знала, что ей делать. Выйти или остаться? Когда выяснилось, что драгоценностей в сейфе нет, Лиза подумала, что грабители уйдут. Зачем оставаться, если добычи не будет?

Один из парней думал так же, как Лиза. Он сказал: мы в пролете, надо сваливать. Но другой заартачился. Сказал, что ему нельзя вернуться без колье и серег «этой стервы». А потом он швырнул актрису на стул и велел второму парню привязать ее. Второй делать этого не хотел. Они начали ругаться. Первый все твердил, что не может вернуться ни с чем, а второй пытался убедить его, что никакие цацки не стоят того, чтобы идти на мокруху.

И тут вмешалась Марианна. Она предложила парням уйти, сказала, что никому не расскажет о том, что произошло. «Просто забудем обо всем произошедшем. Вы ошиблись, залезли не в ту квартиру, такое бывает. Драгоценностей у меня нет и никогда не было. Это шутка, просто шутка. Разойдемся и забудем», – уговаривала она. Но ее слова возымели обратный эффект: они разозлили первого парня, очень сильно разозлили, потому что Лиза снова услышала звук удара, а затем звук падения тела. Марианна потеряла сознание. Вот тогда уже разозлился второй парень.

– Ты охренел, Дрозд? – заорал он, забыв о конспирации. – Решил нас под «мокрую» подвести? На пятнарик меня посадить?

– Остынь, Гога, ничего не будет. Мы только попугаем ее. Я точно знаю, цацки при ней, – заявил тот, кого называли Дрозд. – Посидит привязанная, пару оплеух получит и расколется. Уж я-то знаю!

– Да пошел ты, Дрозд. Я ухожу, и Марго уходит со мной.

– Ну и вали! Только не приходи ко мне за своей долей. С этой минуты ты ее теряешь, – выкрикнул Дрозд.

– Гога, мы что, без бабла останемся? – вклинилась девушка, которую парни называли Марго.

– Таких бабок нам не надо, Марго. Ты не чалилась, не знаешь правил, но поверь мне на слово – за этот беспредел Дрозд еще ответит.

– Валите отсюда, – прорычал Дрозд. – Пошли вон!

Лиза услышала, как снова хлопнула входная дверь и как грязно выругался оставшийся в комнате Дрозд. Лиза набралась храбрости и перебралась поближе к двери, чтобы посмотреть, что происходит в комнате. Лучше бы она этого не делала! Парень успел привязать актрису к стулу и теперь хлестал ее по щекам, пытаясь быстро привести в чувство.

– Давай, карга старая, очнись уже, – бурчал он себе под нос. – Просыпайся, у нас много дел. И не смей больше говорить мне о том, что драгоценности не существуют. Не смей, иначе выведешь меня из себя. Уж я-то знаю!

Когда Марианна очнулась, Дрозд снова начал требовать отдать драгоценности, но актриса не могла выполнить его требование, потому что у нее действительно ничего не было. Дрозд злился все больше, и когда дошел до предела, он начал душить Марианну. Лиза не могла пошевелиться, она не могла даже отползти в дальний угол, чтобы не видеть этого ужаса. Все, что она могла, это закрыть глаза и молить неизвестно кого, чтобы происходящее оказалось сном. Дурным, страшным сном.

А потом все закончилось. Марианна захрипела и испустила дух. Дрозд не сразу сообразил, что убил актрису. Какое-то время он пытался привести ее в чувства, хлеща по щекам, но потом до него дошло, что женщина мертва. И тогда он запаниковал. Он стал метаться по квартире, держа в руках пояс, которым душил Марианну, и вытирать все, к чему мог прикасаться. Затем бросил пояс Марианне на колени и вдруг осел на пол. Он отполз к стене, прислонился спиной и часто-часто задышал, словно ему не хватало воздуха. Затем он заговорил сам с собой.

– Спокойно, еще ничего не случилось, – убеждал он себя. – Она окочурилась, и что с того? Тетка вдруг померла, ничего особенного. Может быть, у нее сердечный приступ. Нужно только положить ее на кровать, и все подумают, что она умерла во сне.

Какое-то время Дрозд сидел, вытянув шею, словно прислушивался к чему-то, после чего снова заговорил:

– Да, верно, несчастный случай тут не подстроишь, у нее на шее борозда толщиной с удава. Надо ее подвесить, чтобы все подумали, что она повесилась сама.

И снова непродолжительное молчание и неслышный разговор с «внутренним голосом», после которого нашлись новые аргументы против версии самоубийства.

– Знаю, и это не прокатит. Она уже мертва, мертва! Черт! Почему я должен разгребать все это? Почему я?

На этот раз внутренний голос говорил с Дроздом долго. Без движения он просидел почти десять минут. Лиза наблюдала, как двигается секундная стрелка на настенных часах, которые висели над входом в гостиную. Она уже решила, что Дрозд просидит так до тех пор, пока их кто-то не найдет. Но нет, он встал, вернее вскочил и со злостью пнул стену, так как внутренний голос никакого совета ему не дал.

– Да пошло оно все! – выкрикнул Дрозд и заметался по комнате. – Почему я?

Лиза оцепенела от ужаса. Она ждала, что Дрозд ворвется в гардеробную, вытащит ее на свет и тогда… Не осознавая, что делает, девушка забилась в дальний угол гардеробной, спрятавшись за груду чемоданов, навалила на себя пледы и одеяла и замерла. Больше она ничего не видела и почти ничего не слышала. В какой-то момент ей показалось, что Дрозд снова разговаривает, затем она услышала, как он бросил телефонную трубку. Затем снова раздались шаги по комнате, быстрые, хаотичные. Потом возглас: «Нашел!» – а затем хлопнула входная дверь, и Лиза поняла, что Дрозд выбежал из квартиры.

Лиза не сразу решилась выйти. Просидела в гардеробной не меньше получаса, так ей было страшно, думала, что, как только она покинет укрытие, Дрозд вернется и расправится со свидетелем его преступления. В конце концов, выйти ей помог тот же страх, только теперь она испугалась того, что нагрянет милиция, обнаружит ее в гардеробной и обвинит в смерти Марианны. Лиза встала, аккуратно сложила одеяла, выровняла чемоданы, вышла из гардеробной и, не глядя на Марианну, выскочила в прихожую, оттуда на улицу и не оглядываясь пошла прочь. Оказавшись в двух кварталах от дома тетки, она увидела телефон-автомат. Она вошла в будку, набрала «02» и стала ждать. Пока ее соединяли с районным отделом, она едва сдерживала рыдания. Хриплым от плача голосом Лиза сообщила о случившемся и бросила трубку.

Выслушав рассказ девушки, Урядов начал задавать вопросы:

– Значит, их было трое, – произнес он, выдержав паузу. – Вы видели всех троих? Сможете их описать?

– Нет, только того, последнего, – ответила Лиза. – Это плохо?

– Не обязательно. Судя по жаргону, которым они пользовались в разговоре между собой, мы имеем дело с сидельцами, а их отыскать проще.

– С сидельцами? – Лиза в недоумении смотрела на Урядова.

– Скорее всего, ранее оба мужчины отбывали наказание в местах лишения свободы. Если это так, то по приметам, а также по кличкам, которыми они пользовались, мы сумеем их найти.

– Но я могу описать только одного, – напомнила Лиза.

– Ничего, найдем одного, отработаем его окружение и выйдем на остальных. Лиза, вы сказали, что все трое молоды, не старше тридцати лет. Почему вы так решили, ведь двоих вы даже не видели?

– Не знаю. Наверное, по голосу, по тому, как они разговаривали, – ответила Лиза. – У девушки совсем молодой голос был. И еще она сильно расстроилась, когда ноготь сломала. Люди в возрасте на такие мелочи внимания не обращают.

– Она сломала ноготь?

– Да. Кажется, это произошло в тот момент, когда ее парень, Гога, сказал, что они уходят. Она сказала: черт, я из-за тебя ноготь сломала, весь маникюр насмарку. А он ответил: незачем красить ногти ярко-красным цветом, как шлюха. Простите за грубость, но это он так сказал.

– Я понял, Лиза. А теперь попытайтесь вспомнить, как выглядел Дрозд. Рост, телосложение, возраст, цвет кожи и цвет волос. Были ли какие-то особые приметы вроде родинки на лице или хромоты. Быть может, дефекты речи: акцент, шепелявость или еще что-то. Важна любая деталь.

– Не очень высокий, может чуть выше меня, а у меня рост метр семьдесят, – Лиза сосредоточилась на описании внешности. – Думаю, ему лет двадцать – двадцать два. Волосы обычные, русые, или светло-каштановые. Акцента не было, и шепелявости тоже. Он часто повторял фразу: «Уж я-то знаю», но это все, что я запомнила. Никаких особых примет вспомнить не могу.

– Ничего, этого хватит. Поработаете с нашим штатным художником, он сумеет по вашему описанию составить фоторобот.

– Нет-нет! Я не пойду в милицию! Не заставляйте меня, прошу вас! – предложение капитана вернуло все страхи Лизы, и она снова была готова разрыдаться.

– Послушайте, Лиза, без вашей помощи мы не сможем привлечь преступников к ответу. Вы – единственная свидетельница. Стоит вам дать показания в суде, и обидчики вашей тетки надолго окажутся за решеткой. Но для этого нужно составить фоторобот, а затем выступить в суде.

– Я этого не сделаю, – Лиза замотала головой. – Нет, я не могу это сделать.

– Но почему? Вы же хотите, чтобы они получили по заслугам? – недоумевал Урядов.

– Хочу, но еще больше я хочу жить, не оглядываясь на прошлое. Ходить по улицам и не бояться, что сзади ко мне подкрадется один из тех, кто убил мою тетю, и вонзит мне нож в спину. Я хочу жить, понимаете? Хочу жить! Разве это так плохо?

– Успокойтесь, Лиза, вам не придется всю жизнь бояться. Мы вас защитим, – снова начал Урядов, но Деев его перебил:

– Если вы не можете свидетельствовать в суде, никто вас не заставит. Мы найдем другой способ засадить преступников за решетку, – решительно сказал он. – А портрет? В этой комнате находится отличный художник, почему бы ему не написать портрет преступника, которого вы видели? Гражданин Гуляев, вам ведь это по силам?

– Спрашиваете! Я работаю грифелем с пятилетнего возраста. Ваш портрет в черно-белых тонах я напишу с закрытыми глазами, – не без доли хвастовства заявил Гуляев.

– Вот и отлично. Ты ведь не возражаешь, Влад? – вопрос Деева был адресован товарищу.

– Если другого выхода нет, придется попробовать, – вынужден был согласиться Урядов. – Вениамин Дмитриевич, у вас с собой есть бумага и карандаш?

– Материалы для работы у меня всегда с собой, – ответил Гуляев. – Лиза, давай переберемся в комнату со столом и приступим к работе.

Гуляев и Лиза устроились в соседней комнате и начали работу над портретом преступника. Вначале Урядов и Деев наблюдали за их работой, но художник и правда знал свое дело, поэтому оперативники вернулись в соседнюю комнату, чтобы обсудить дальнейший план действий. Разговор начал Урядов, он был зол на товарища из-за его самонадеянных обещаний девушке, но выяснять отношения сейчас, когда за стеной находились посторонние, считал неуместным.

– Каким образом ты собираешься обойтись без показаний Пресновой? – спросил он.

– Не знаю, – честно признался Деев. – Что-нибудь придумаем.

– Придумаем? Весело.

– Влад, я понимаю, что поступил неправильно, – начал Деев, – но ты и сам видишь, в каком состоянии Лиза.

– Не будем сейчас об этом, – остановил его Урядов. – Ты сказал то, что хотел сказать, и на этом все. Будем решать насущные проблемы, а лирику оставь при себе, хорошо?

– Злишься? – Деев не мог оставить тему, так как чувствовал себя виноватым. Еще ни разу за время службы он не ставил интересы свидетеля выше, чем интересы следствия, и теперь не знал, как исправить положение.

– Я же сказал – не сейчас, – оборвал его Урядов и сразу перешел к делу. – Что у нас есть на данный момент? Мы знаем, что преступников было трое. Судя по тому, как легко Гога отказался от выполнения плана, организатором преступления является Дрозд. Мы предполагаем, что оба, и Дрозд, и Гога, сидели. Возраст Дрозда дает возможность предположить, что сидели они на малолетке. Значит, искать их нужно и в базах малолеток. Девица, Марго, скорее всего, встречается с Гогой, ведь она ушла с ним по первому зову. Гога сказал, что она не чалилась, значит, ее в базах данных искать бесполезно. И все же найти Гогу, зная, что у него есть девушка, будет проще. Теперь обсудим общую картину преступления.

– Думаю, Дрозд от кого-то услышал о драгоценностях и решил поживиться. Он нашел подельника из числа тех, с кем когда-то сидел. Но он не проверил информацию и не знал, что на самом деле у актрисы драгоценностей не было. Разозлившись, он вышел из себя и убил Полянскую. Он этого не планировал, просто дело вышло из-под контроля, – выдал свою версию Деев.

– Все верно, но эта версия порождает массу вопросов. Вопрос первый: от кого Дрозд мог услышать о драгоценностях?

– Он живет в доме актрисы? Является ее поклонником? Входит в число дальних родственников или знакомых? – Деев выдвинул сразу несколько версий.

– Вряд ли хоть одно из этих предположений окажется верным. Проверить придется, но я не думаю, что проверка даст положительный результат. И все же Дрозд откуда-то узнал о драгоценностях. Хорошо, этот вопрос задали. Какой следующий?

– Почему он не ушел вместе с Гогой? – произнес Деев.

– Верно. Почему не ушел? Почему ему настолько важно было получить эти драгоценности? Помнишь, какую фразу он произнес, когда Гога первый раз предложил уйти? Он сказал: я не могу вернуться без колье и серег этой стервы. Вернуться куда? К кому? К тому, кто жаждет заполучить колье и серьги Марианны?

– Черт, я об этом не подумал, – признался Деев. – А ведь верно, Дрозду важны были не просто драгоценности, а конкретные драгоценности. Возможно, тот, для кого он планировал их украсть, и есть лицо, которое навело на квартиру Полянской.

– Женщина, которая жаждала получить то, что имела Марианна, – поправил Урядов. – Уверен, что это женщина.

– Выходит, он грабил для своей возлюбленной?

– Да, Саня, похоже на то. Возможно, она поставила условие: либо Дрозд приносит ей колье и серьги, либо они расстаются. Звучит глупо, но ведь и у преступника может быть своя ахиллесова пята. Эта женщина должна была знать Марианну или кого-то из ее окружения. Того, кто был уверен в том, что Полянская владеет драгоценностями. Конкретными драгоценностями.

– Получается, женщину, виновную в смерти актрисы, нужно искать в окружении Марианны Полянской?

– Выходит так. И эту версию мы можем проверить уже сейчас, – заметил Урядов.

– Каким образом? – не понял Деев.

– Художник, – коротко ответил капитан.

– Точно! Он прожил с Полянской десять лет. Возможно, он знает и ту, которая мечтала о драгоценностях Марианны, – согласился старший лейтенант.

– Шанс вычислить женщину небольшой, но что мы теряем? – подтвердил Урядов. – Задать лишний вопрос не сложно. Не повезет с Гуляевым, пойдем отрабатывать всех знакомых и коллег. Где-то эта женщина должна проявиться. Пойдем, покончим с этим вопросом прямо сейчас.

Гуляев сидел спиной к двери и старательно водил грифельным карандашом по бумаге. Лиза следила за его рукой и время от времени вносила поправки.

– Кажется, брови чуть ниже, и не такие кустистые. Губы тоньше, он их все время ладонью утирал, как будто ему слюни покоя не давали. И глаза не такие добрые.

– Сделаем, Лизонька, сделаем, – пришептывал Гуляев, продолжая работу.

– Как продвигаются дела? – остановившись в дверях, задал вопрос Деев.

– Почти готово, – в один голос ответили Гуляев и Лиза.

– Это хорошо. – Урядов вышел вперед. – Потому что у нас к вам, Вениамин Дмитриевич, назрел вопрос.

– Ко мне? Но чем же могу помочь вам я? – удивился художник. – Меня не было в квартире, и я ничего не видел.

– И все же вопрос к вам, – повторил капитан. – Вы прожили с Марианной десять лет, срок немалый. Вы знали всех ее подруг и коллег, верно?

– Да, когда-то я сопровождал ее на все мероприятия, на все праздники и юбилеи, – подтвердил Гуляев.

– Скажите, в ее окружении было много женщин?

– Не так чтобы много. Она дружила с парой актрис. Нет, скорее приятельствовала. Марианна имела слишком большой успех, чтобы обзавестись подругами из актерской среды.

– В актерской среде кто-то думал, что Марианна владеет фамильными драгоценностями?

– Даже не знаю. Может, да, может, нет. До вчерашнего дня я сам был уверен, что у Марианны есть эти пресловутые драгоценности, – выдал Гуляев.

– Вот как? Вы думали, что у вашей жены есть драгоценности? – заявление художника озадачило Урядова.

– Да, думал. У нее на этажерке всегда стояла фотография, где она запечатлена в шикарном наряде. На шее колье из неимоверного количества бриллиантов, а в ушах серьги из таких же бриллиантов. Своего рода гарнитур, а гарнитуры ценятся куда выше отдельных украшений. Марианна любила смотреть на эту фотографию и говорить, что, если наступят тяжелые времена, она сможет продать драгоценности и жить припеваючи. – Гуляев печально улыбнулся. – Знала бы она, что эти драгоценности принесут ей смерть!

– Значит, именно этот комплект хотел заполучить Дрозд? Скажите, это фото когда-то печатали в журналах? Именно это фото с конкретными драгоценностями? – снова задал вопрос Урядов.

– Нет, не печатали. В этом наряде Марианна получала свою первую награду, мы тогда еще не были женаты, но я точно знаю, что в журналах этой фотографии не было. В те годы Марианна еще не была до такой степени популярна, чтобы ее фотоснимками украшали журналы, – ответил Гуляев. – А в чем дело? Почему вас так заинтересовало фото?

– Мы предполагаем, что Дрозд пришел в квартиру Полянской не случайно. Он пришел за колье и серьгами с той фотографии. Еще мы предполагаем, что на это его подбила женщина, которая видела фото и мечтала о таких серьгах и колье. Об этих серьгах и колье, – объяснил Урядов.

– Женщина? О боже! – Краска сошла с лица художника. – Женщина!

– В чем дело? Вы что-то знаете? – Урядов подался вперед. – Говорите же, Гуляев, что вас так поразило?

– Кажется, я знаю, кто виновен в смерти Марианны, – выдал художник. Он выронил грифель и с тоской посмотрел на Лизу. – Прости, девочка, я не знал, что все так получится.

В девять вечера следующего дня капитан Урядов вошел в комнату для допросов Москворецкого участкового отдела. За столом, привинченным к полу, сидел молодой человек. Он никак не отреагировал на приход оперативника: поникшие плечи не дрогнули, голова не поднялась, ни один мускул на лице не дернулся. Казалось, он находится где-то далеко, в своем воображаемом мире, в который оперуполномоченному Урядову доступа нет.

После заявления художника Гуляева о том, что он знает виновника преступления, прошли почти сутки. За это время оперативники успели проделать огромную работу, в результате которой этот парень оказался в комнате для допросов. Там, в дачном домике, художник рассказал оперативникам историю своей интрижки с некоей Тамарой. Эффектная двадцатилетняя девушка пришла однажды в мастерскую Гуляева и буквально с первых минут вскружила ему голову. Он, тридцатишестилетний мужчина, который считал, что счастлив в браке, вдруг влюбился как мальчишка. Казалось, девушка отвечает взаимностью, и для не слишком привлекательного художника это казалось почти чудом.

Их тайные встречи продолжались около трех месяцев, когда девушка начала свои атаки, так впоследствии охарактеризовал поведение возлюбленной сам Гуляев. Сначала она исподволь начала вытягивать из художника деньги, а так как сам он зарабатывал не слишком много, ему пришлось хитрить и прикарманивать деньги жены. Затем у Тамары появилась новая блажь: она стала одержима желанием попасть в квартиру актрисы. И художник снова не сумел выдержать напор девицы. В то время Полянская как раз уехала на гастроли, и Гуляев решился. Рискуя быть разоблаченным любопытными соседями, он все же привел Тамару в свой дом. Вернее, в дом Полянской.

Здесь-то Тамара и увидела фото, на котором Марианна снялась с бриллиантовым колье и серьгами. Тот день оказался роковым для Гуляева. Тамара принялась обрабатывать его, требуя достать ей колье и серьги жены. Она буквально помешалась на них, снова и снова твердила о том, что в жизни должна восторжествовать справедливость, ведь несправедливо, что Марианне все: и квартира, и признание, и деньги, и муж, а ей, Тамаре, нельзя иметь даже колье. И как-то так вышло, что Гуляев согласился украсть у жены драгоценности и передать Тамаре. Та обрадовалась, стала ласкаться к художнику и пообещала, что, получив колье, сделает его самым счастливым мужчиной на свете.

Неизвестно, чем бы закончилась эта история, если бы не сбылись самые худшие опасения художника. В тот день, когда он собирался тайно вскрыть сейф и забрать драгоценности, он пришел домой и обнаружил у порога чемоданы. В гостиной у стола стояла Марианна и опустошенным взглядом смотрела на своего супруга. Лишенным эмоций голосом она сообщила, что знает о молодой любовнице мужа и не желает ни дня терпеть изменника в своей квартире. Гуляев не сопротивлялся изгнанию, так как чувствовал себя вдвойне виноватым: за измену и за тайный умысел обокрасть жену. Но идти ему было некуда, и он набрался смелости – попросил оставить на время свои вещи. Марианна отказала, и художник, забрав чемоданы, ушел.

В подъезде ему встретилась супруга Гурьева-старшего и из жалости позволила оставить вещи в своей квартире. Гуляев вернулся в мастерскую, дождался прихода Тамары и рассказал ей о том, что произошло. Узнав, что любовник пришел без драгоценностей да еще потерял доступ в квартиру актрисы, она развернулась и ушла. Больше Гуляев ее не видел. Мастерскую, аренду за которую оплачивала Марианна, пришлось оставить, в квартиру к Марианне возврата не было.

Гуляев остался ни с чем: без жены, без денег, без жилья и даже без любовницы. Какое-то время он горевал, заливал горе вином, затем понемногу оправился. Продал часть картин, подзаработал денег, снял помещение для мастерской. Жизнь постепенно наладилась, и он все реже вспоминал о незадачливой любовной интрижке. Затем и вовсе забыл. Но когда услышал версию оперативников о женщине, которая жаждала заполучить колье и серьги его бывшей жены, на ум тут же пришла Тамара.

Получив от Гуляева и Пресновой нужную информацию, оперативники велели им оставаться в дачном доме до тех пор, пока ситуация не прояснится, а сами поехали в Москву. Идентифицировать ранее сидевших Дрозда и Гогу труда не составило. Дроздом оказался судимый за кражу Николай Дроздов, а Гогой – его сокамерник, также судимый за кражу, Георгий Красноженов. Но с Тамарой оперативникам не повезло. Художник Гуляев за несколько месяцев знакомства не удосужился узнать о девушке ничего. Он не знал, где она живет, не знал, есть ли у нее родственники, работает она или учится. Он даже фамилии ее не знал. Зацепиться было не за что, поэтому Урядов и Деев решили, что стоит сначала расколоть Дрозда, после чего тот сдаст Тамару.

Местопребывание Дрозда и Гоги удалось установить к пяти часам следующего дня. Получив нужные адреса, оперативники отправились к майору Котенко просить содействия в получении разрешения на задержание подозреваемых. Когда с формальностями было покончено, Урядов и Деев разделились и, взяв два наряда, поехали за Дроздом и Гогой. Дроздова взяли дома, пока он спал в своей постели, накачавшись алкоголем. Его привезли в отдел, закрыли в комнате для допросов, чтобы дать время протрезветь. Гоги дома не оказалось, и опергруппа Деева осталась у него в квартире, дожидаться возвращения хозяина. К девяти часам Гога все еще не был задержан, но ждать дольше капитан Урядов не стал, решив начать допрос Дрозда.

Состояние задержанного Урядову не понравилось, и он пожалел, что не вызвал к нему врача, чтобы облегчить похмелье. Разложив на столе бумаги, Урядов занял место напротив Дрозда.

– Гражданин Дроздов, я старший оперуполномоченный Урядов. Вы понимаете, где находитесь?

Дрозд не отреагировал. Урядов переложил бланки протоколов, постучал ручкой по столу и снова обратился к задержанному.

– Вы понимаете, почему вы здесь? За что вас задержали? – ответа не последовало, и Урядов решил, что пора раскрыть карты. – Вас задержали по подозрению в совершении особо тяжкого преступления. Убийство, то есть умышленное причинение смерти человеку, карается законом от шести до пятнадцати лет лишения свободы. В вашем случае приплюсовывается сговор с целью наживы, убийство группой лиц, моральное и физическое насилие, особая жестокость. Мне продолжать?

– Плевать. – Дрозд поднял глаза на оперативника. – Я ни в чем не виновен, вам нечего мне предъявить. Через трое суток вам все равно придется меня отпустить, так что не утруждайтесь, говорить с вами я не буду.

– А вот тут вы не правы, – спокойно проговорил Урядов. – Ваше положение незавидно уже потому, что у нас есть свидетель, который видел, как вы вломились в квартиру Марианны Полянской, как наносили ей физические увечья, пытаясь выбить информацию о том, где она хранит свои драгоценности. А затем вы ее убили, задушили поясом от ее же халата. Мы знаем, как вы бегали по квартире, пытаясь стереть свои отпечатки пальцев тем самым поясом, как бросили его на колени задушенной вами женщины и как вам пришлось уйти ни с чем, потому что у Полянской никогда не было драгоценностей, за которыми вы пришли.

Дрозд отпрянул, он не ожидал услышать подробности своего злодеяния на пятой минуте допроса. Обычно следователи, ведущие допрос, ходят вокруг да около, пытаясь заставить задержанного нервничать, теряться в догадках, что есть у следователя на них, и в итоге засыпаться на каких-то мелочах, случайно оброненных фразах, и подобной ерунде. Но тут все было иначе, и Дрозда такой подход обескуражил.

– Чего вы хотите? – от растерянности Дрозд забыл о своем желании молчать. – Думаете, начнете рассказывать кровавые подробности и я зальюсь слезами раскаяния?

– Не думаю, что это возможно, – проговорил Урядов. – Что мне действительно интересно, так это то, зачем вы это сделали? Ради чего пошли против своих же убеждений? Ведь вы же не убийца, Дроздов. Вы живете за счет квартирных краж, а это другая статья. Неужели вы не знали, что на зоне ваш поступок не прибавит вам авторитета, лишит поддержки? Вы же теперь изгой, Дроздов, даже в своем сообществе.

– Плевать. – Дроздов снова опустил глаза, не желая смотреть в открытое лицо оперативника. – Я ничего не делал, а показания вашего свидетеля можете засунуть сами знаете куда.

– Напрасно вы так, – слова Дроздова не задели капитана. – Наш свидетель выдержит все проверки на благонадежность, а вот вы лишитесь возможности получить снисхождение суда, отказавшись от чистосердечного признания. Думаете, Тамара это оценит? Уверен, она уже дала вам от ворот поворот.

Имя Тамары, прозвучавшее в комнате для допросов, подействовало на Дрозда как удар хлыста. Он вскинул голову и со злобой процедил:

– Пошел ты со своим чистосердечным!

– А вот хамить не нужно, – все так же спокойно произнес Урядов и по примеру Дрозда перешел на «ты»: – Я понимаю, тебе не по вкусу, что я так много знаю о твоих сердечных делах, но тут уж ничего не поделаешь. Ты облажался, Дрозд, по-крупному облажался. Твоя подружка тебя подставила, а потом бросила, и теперь тебе светит долгий срок за преступление, которое ты совершил по ее настоянию.

– Мне плевать, что ты знаешь, – процедил сквозь зубы Дрозд. – Есть что предъявить – предъявляй. А пугать меня не советую, пуганый.

Урядов понимал, что для того, чтобы выйти на Тамару, он должен разговорить Дрозда. Также он понимал, что вряд ли сумеет «надавить на совесть», сомневаясь, что она вообще имеется у задержанного. Оставалось надеяться на хитрость и ждать, пока его план быстрого воздействия на задержанного вступит в силу. Минуту спустя после ультиматума Дрозда дверь комнаты для допросов распахнулась, и на пороге возник дежурный по РОВД лейтенант Иван Морозов.

– Мы их взяли, – не обращая внимания на Дроздова, выпалил он. – И Гогу, и Марго. Девушка так напугана, что поет похлеще соловья. Дело сделано, капитан, можно передавать в прокуратуру.

– Отличная работа, лейтенант, – похвалил Урядов. – Составляй протокол. Как только оба подпишут признание, можешь готовить бумаги, а этого, – Урядов кивком указал на Дрозда, – забирай в камеру. Нам он больше неинтересен.

– Вот сука! – Дроздов изменился в лице. – Говорил же, не стоит брать на дело эту дрянь!

– Простите, вы хотели что-то добавить? – Урядов повернулся к Дроздову. – Боюсь, меня уже мало волнуют ваши показания. Морозов, вызывай охрану, пусть уводят.

– Стойте! Я буду говорить, – выпалил Дрозд. – Я сдам вам Тамару. Девка про нее ничего не знает, Гога тоже. О ней знаю только я, а ведь она спланировала убийство.

– Вот как? Убийство? – Урядов скрыл усмешку. – Значит, Тамара спланировала убийство ради того, чтобы завладеть драгоценностями Марианны Полянской?

– Нет, это произошло случайно. – Дрозд обмяк на стуле, смирившись с неизбежным. – Тамара подбила меня на ограбление, но она знает про убийство. И да, она от меня ушла. Выбросила как потрепанный тапок. Ушла и не оглянулась. Если мне придется чалиться за убийство, я хочу, чтобы она пошла ко дну вместе со мной!

Морозов незаметно подмигнул Урядову и вышел, закрыв за собой дверь. Лицо его сияло от радости. Хитрость, которую они с капитаном уговорились провернуть до того, как начался допрос, сработала. Да, прием старый как мир, но, несмотря на свою шаблонность, сработал безотказно. «Теперь осталось дождаться, когда вернется старший лейтенант Деев с остальными подозреваемыми, и дело в шляпе, – радостно думал он. – Теперь, когда заговорил Дрозд, Гогу заставить дать признание будет гораздо легче».

Уловка действительно сработала, и даже лучше, чем предполагал капитан. Николай Дроздов больше не казался таким неуязвимым и уверенным в себе, как в начале допроса. Теперь он «пел», забыв о том, что давал клятву никогда не сотрудничать с представителями власти. Он рассказал, как познакомился с Тамарой, почти сразу после отсидки. Она была старше Дрозда на восемь лет, но в тот момент его это не волновало. Изголодавшись по женскому телу, он готов был прыгнуть в постель и к пятидесятилетней калоше. А Тамара в свои тридцать была хороша собой, ухоженна и абсолютно лишена стыдливости.

Две недели пролетели как один день. Тамара не отходила от Дрозда ни на шаг, исполняла все его прихоти, а он просто млел от наслаждения. Молодое тело требовало удовлетворения, и то, что его желания исполнялись по первому зову такой умудренной опытом женщиной, льстило его самолюбию. Через месяц Дрозд решил, что Тамара влюбилась в него как кошка, но на самом деле это он влюбился или стал зависимым от ее услуг. А еще через месяц Тамара начала петь песню про то, чего она достойна и чем Дрозд, при желании, мог ее порадовать. Разумеется, Тамара говорила о драгоценностях.

Так прошло два месяца, потом три, между Дроздом и Тамарой все чаще возникали скандалы. Женщина упрекала Дрозда в скупости, в неспособности содержать свою женщину. Дрозд пытался ей угодить, потому что уже не мыслил своей жизни без Тамары. Он приносил ей безделушки, золотые украшения, снятые с прохожих, но этого Тамаре было мало. Она хотела колье и серьги из бриллиантов, и чтобы они обязательно составляли гарнитур. Дрозд понимал, что такую вещь можно снять лишь с определенной категории граждан, но их, как правило, охраняли обученные люди. К тому же он никогда не вращался в подобных кругах и представить не мог, как подступиться к подобному делу. К тому же, только откинувшись с зоны, он не стремился попасть туда вновь.

И вот, когда накал в отношениях достиг пика, Дрозд сдался. Он заявил, что найдет место, где взять вожделенные драгоценности для своей женщины, и докажет свою мужскую состоятельность. И как только он это произнес, Тамара сообщила, что искать ничего не нужно, она знает, где взять то, что она хочет. Так Дрозд подписался на ограбление Марианны Полянской. Узнав все подробности, Дрозд понял, что одному ему ограбление не провернуть, и позвал «в долю» бывшего сокамерника Гогу. В плане опыта преступных действий Гога превосходил Дрозда, и поэтому именно он разработал план, как и когда проникнуть в квартиру Полянской. Для того чтобы актриса не заподозрила плохого раньше времени, Гога предложил взять на дело свою подружку Марго.

– Мы не собирались ее убивать, – под конец рассказа голос Дрозда звучал все тише. – Я не собирался. Просто все пошло не так, как планировалось.

– Драгоценностей у актрисы не оказалось, – подсказал Урядов. – Твой напарник понял, что поживиться здесь нечем, и предложил уйти. Но ты не мог уйти.

– Да, я не мог уйти, потому что не представлял, как вернусь к Тамаре с пустыми руками, – подтвердил Дрозд. – У меня просто крышу снесло, когда я узнал, что никаких драгоценностей нет. Я все думал, что, если надавить на актрису сильнее, она отдаст цацки. Я все давил и давил, пока она не умерла. Потом я испугался. Я не знал, что мне делать, носился по квартире, пытаясь придумать выход из положения, и тут увидел телефонный аппарат. Тогда я позвонил Тамаре, решив, что она сумеет найти выход. Я рассказал ей, что произошло. Она не бросила трубку. Сказала: в квартире наверняка есть ценные вещи, забери их и уходи. Я огляделся и увидел трость с резным набалдашником, сказал про трость Тамаре. Она вроде как обрадовалась, велела мне забрать эту трость, чтобы запутать следствие. Я не понял, как это должно сработать, но спорить не стал. Забрал трость и убрался из квартиры.

– Эта трость принадлежала бывшему мужу Полянской, с которым Тамара крутила роман десять лет назад, – объяснил Урядов. – Думаю, Тамара хотела, чтобы исчезновение трости навело милицию на мысль, что в смерти Полянской виноват ее бывший муж.

– Я не знал, – произнес Дрозд. – Не знал, что бывший муж актрисы был любовником Тамары. Выходит, она закрутила со мной только ради драгоценностей?

– Думаю, да. Это не ты нашел ее в той забегаловке, а она вычислила тебя. Ты сидел за кражу, поэтому она тебя и выбрала. Хотела, чтобы ты украл для нее драгоценности.

– Зачем ей это? Зачем они ей? Не понимаю.

– Своего рода одержимость, я думаю, – ответил Урядов. – Столько лет лелеять мечту получить определенную вещь может только одержимый человек.

– Будь она проклята! – выкрикнул Дрозд и уронил голову на руки. – Будь она проклята!

К тому времени, как Деев привез в отдел Гогу и Марго, Николай Дроздов выложил про свою любовницу все, что знал, и был отправлен в следственный изолятор. На то, чтобы расколоть его подельников, потребовалось не больше получаса. Предъявленные показания Дрозда сделали свое дело. Ни Гога, ни Марго брать на себя вину за содеянное Дроздовым не желали, поэтому давали показания активно и подробно. О существовании Тамары они действительно не знали, и помочь в ее поисках не могли, но оперативники все равно были довольны тем, что преступники задержаны и во всем признались и им есть что сообщить начальству.

Несмотря на поздний час, майор Котенко еще не ушел из РОВД и принял оперативников в своем кабинете. Услышав о признании Дрозда, Гоги и Марго, он удовлетворенно кивнул.

– Хорошая работа, – похвалил он. – Завтра возвращается следователь Рукавишников, его выписали из госпиталя, так что можете передать все данные по делу ему. Он подготовит документы для передачи в суд, а вы можете отдыхать. Идите домой и хорошенько выспитесь, вы это заслужили.

– Товарищ майор, – Урядов не спешил покинуть кабинет начальника. – Как быть с Тамарой?

– А что с Тамарой? Приметы у нас есть, разошлем их по всем отделам, будем искать. Не найдется в Москве, объявим всесоюзный розыск. Рано или поздно она попадется, – ответил майор. – Или у тебя на этот счет другое мнение, капитан?

– Она виновна больше других, – начал Урядов. – Она подстрекала к совершению преступления сначала Гуляева, затем Дроздова. Только из-за ее одержимости погибла талантливая актриса. Нельзя допустить, чтобы она вышла сухой из воды.

– У тебя есть конкретные предложения или эту речь ты произнес в порыве праведного гнева? – слегка иронизируя, проговорил майор Котенко.

– У нас с Деевым есть кое-какие соображения, и мы бы хотели их проверить, – подтвердил догадку майора Урядов.

– Вот как? Любопытно послушать, что вы придумали. – Майор откинулся на спинку кресла. – Надеюсь, это не попытка уйти от необходимости участия в конкурсе на лучший номер художественной самодеятельности? Представление номеров уже завтра, а я еще не видел вашего выступления.

– Так это правда? Нас действительно хотят заставить выступать на сцене? – вырвалось у Деева.

– Что значит «заставить»? Подбирайте выражения, товарищ старший лейтенант! Да будет вам известно, это инициатива полковника Платонова. И раз уж он выдвинул подобную инициативу на совещании в главке, кто, как не мы, должны его поддержать? – строго произнес майор, но не сдержал улыбки. – Вольно, товарищи оперуполномоченные, расслабьтесь. В связи с затяжным расследованием убийства Марианны Полянской состояние здоровья полковника Платонова ухудшилось, поэтому его идея потеряла актуальность. Хотя, если честно, мне немного жаль. Интересно было бы посмотреть на вас в театральных костюмах.

– Мы лучше поработаем на благо Родины, – высокопарно произнес Деев, но веселые нотки в голосе выдали его радость.

– Так что у вас по поводу Тамары? – напомнил майор Котенко.

– Вопрос, на который мы не получили ответа ни от Гуляева, ни от Дроздова, почему Тамара так отчаянно мечтала завладеть ювелирными украшениями актрисы, – без предисловия начал Урядов, – навел нас на мысль, что Тамара должна быть каким-то образом связана с ювелирным делом. По роду своей деятельности она постоянно видит украшения стоимостью в десятки тысяч рублей, которые другие приобретают для своих женщин и которые она приобрести не может. Ее это бесит, не дает спокойно жить, но украсть драгоценности она опасается, так как боится сесть в тюрьму. Я проконсультировался со штатным психиатром, и он поддержал эту теорию.

– Полагаете, она работает на ювелирной фабрике?

– Скорее в ювелирном магазине, товарищ майор. Но не в обычном магазине, на прилавки которых попадают изделия для широких масс, иначе те цепочки и серьги, которые Тамаре приносил Дрозд, ее удовлетворили бы. Думаю, она работает в одном из магазинов, где выставляются товары, приобретаемые за инвалюту.

– Вот как? Думаешь, она сумела попасть на работу в такой магазин? – майор удивленно приподнял бровь.

– Почему бы и нет? По словам Гуляева и Дроздова, Тамара довольно привлекательная женщина. Была такой в двадцать, и такой осталась в тридцать. Почему бы не предположить, что, не имея нравственных принципов, она воспользовалась своими чарами для того, чтобы получить место в престижном магазине?

– Согласен, в твоих словах есть резон, – сказал майор. – Продолжай.

– Десять лет назад, во времена знакомства с Гуляевым, она чуть не получила то, о чем мечтала, и с тех пор эта возможность заполучить желаемое не дает ей покоя. Воровать из квартиры гораздо безопаснее, чем из магазина или с ювелирной фабрики, вот почему, наблюдая за тем, как другие женщины уходят из магазина с эксклюзивными украшениями, она не перестает думать о тех драгоценностях, которые, по ее мнению, хранятся в квартире Полянской. Она начинает посещать места, где отдыхает преступный элемент, и находит Николая Дроздова. Молодой, с криминальным опытом, охочий до женских ласк, он идеальная мишень. И Тамара начинает его обрабатывать. Она не водит его в свою квартиру, потому что не собирается продолжать с ним отношения после того, как получит то, о чем мечтает. Она не называет свою фамилию, не знакомит со своими друзьями, не рассказывает, где работает. По сути, Дроздов ничего о ней не знает, кроме того, как она выглядит.

– Мы тоже ничего о ней не знаем, – заметил майор Котенко. – И как знание, что она одержима бриллиантами, поможет нам ее найти?

– Мы обойдем все ювелирные магазины и, если наша версия верна, найдем Тамару, – уверенно произнес Урядов. – Не думаю, что она откажется от места в привилегированном магазине, даже зная, что ее афера привела к смерти человека.

– Что ж, шанс ее найти есть, – майор поднялся. – С завтрашнего дня начинайте отработку ювелирных магазинов. Надеюсь, вам повезет.

Урядов и Деев быстро вышли из кабинета. А в девять утра стояли у филиала № 1 магазина «Березка», центрального валютного магазина Москвы. В случае неудачи оперативники собирались объехать все филиалы, расположенные при московских гостиницах, в которых принимали иностранных граждан, но Урядов очень надеялся, что найдет ответы на свои вопросы именно здесь, в центральном магазине.

Чутье его не подвело, молодая продавщица, которой он задал вопрос про Тамару, скривив неприязненную гримасу, заявила:

– Да, у нас работает Тамара Неклюдова. Только она сейчас в отпуске.

– В отпуске? – Урядов едва сдержал разочарование.

– Ну да. Несколько дней назад мне позвонил наш управляющий и попросил выйти на смену вместо Тамары. Сказал, она взяла отпуск по семейным обстоятельствам. А какие могут быть обстоятельства, если у нее и семьи-то нет!

– Вам она не нравится? – догадался Урядов.

– Она никому не нравится. Выскочка и подхалимка. Видели бы вы, как она вешается на покупателей. Сколько раз наш управляющий Михаил Илларионович делал ей замечания, но она продолжает вести себя неподобающим образом, а это на всех нас бросает тень, – возмущалась девушка. – Понятно, что она уже старуха и ей до смерти хочется подцепить завидного жениха, да только на нее никто не клюет.

– Старуха? – Деев еле сдержал смех. – Но ей только тридцать.

– А мне двадцать один, – с гордостью заявила девушка. – Для замужества Тамара давно старуха.

– Возможно, вы правы, – встал на сторону девушки Урядов. – А вы случайно не знаете, где Тамара обычно проводит отпуск?

– Без понятия. Вы у Михаила Илларионовича спросите, – понизив голос, девушка добавила. – У них с Тамарой вроде интрижка, но это между нами.

– Спасибо за информацию, – поблагодарил Урядов. – И еще один вопрос: где нам найти Михаила Илларионовича?

– Он приезжает в магазин только к полудню, так что, скорее всего, он дома, – ответила девушка.

– А адреса его вы случайно не знаете? – спросил Деев.

– Случайно знаю, – смеясь, ответила девушка.

Она назвала адрес управляющего и поспешила к покупателю, который только что вошел в торговый зал. Урядов и Деев вышли из магазина и поехали на квартиру к Михаилу Илларионовичу. До нужного места добрались к десяти часам. На звонок в дверь им открыла миловидная женщина лет пятидесяти пяти.

– Вы к кому? – задала она вопрос, оглядев посетителей с ног до головы.

– Мы к Михаилу Илларионовичу, – ответил Урядов.

– Он вас ждет? – задала новый вопрос женщина.

– Не думаю, но уверен, что он нас примет, – произнес Урядов и достал удостоверение.

При виде милицейских корочек женщина растерялась. Урядов воспользовался замешательством, отодвинул ее в сторону и вошел в квартиру. Деев проследовал за ним. Вместе они прошли в гостиную, которая оказалась пуста, и двинулись к двери, вероятно ведущей в спальню. Только тогда женщина обрела дар речи.

– Вам туда нельзя, – довольно громко произнесла она. – Михаил Илларионович не один.

– Нас это не смущает, – заметил Урядов, намереваясь открыть дверь.

– Постойте, так же нельзя! – выкрикнула женщина.

Урядов толкнул дверь и заглянул в комнату. Михаил Илларионович, набросив на голое тело халат, стоял у кровати, на которой, закутавшись в простыню, лежала Тамара.

– Кто вы такие? Что вы себе позволяете? – возмущенно произнес Михаил Илларионович.

– Уголовный розыск. – Урядов в очередной раз показал корочки. – И здесь мы не по вашу душу. Гражданка Тамара Неклюдова, вы арестованы за подстрекательство к преступлению, а именно к совершению кражи, отягощенной убийством.

С лица Михаила Илларионовича сошла вся краска, он пошатнулся и схватился за сердце.

– Томочка, о чем они говорят? – с трудом вымолвил он.

– Не слушай их, сладкий, все это неправда. – В отличие от любовника, Тамара держалась весьма хладнокровно. – Я никогда не делала ничего противозаконного.

– Одевайтесь, Тамара, – приказал Урядов. – Даю вам на сборы ровно три минуты.

После этих слов он вышел из комнаты, предварительно убедившись, что других выходов из комнаты нет. Спустя три минуты Тамара вышла в сопровождении Михаила Илларионовича. Он нежно держал женщину за руку.

– Тебе понадобится адвокат, моя кошечка, – вполголоса увещевал он свою любовницу. – Постарайся выдержать несколько часов. Я обо всем позабочусь. Я вытащу тебя из этой передряги.

– Не трудитесь, Михаил Илларионович. – Урядов покачал головой, удивляясь, как одна женщина сумела задурить голову стольким мужчинам. – Конечно, если вы не состояли в сговоре с преступницей с самого начала.

– Прекратите бросаться обвинениями, – потребовал Михаил Илларионович. – Из какого вы отдела?

– Москворецкий РОВД. – Урядов назвал адрес. – Хотите навестить нас?

– Через час я буду там со своим адвокатом, тогда и поговорим, – заявил Михаил Илларионович.

– Позвольте дать вам дружеский совет, – произнес Урядов. – Прежде чем очертя голову бросаться на защиту этой женщины, соберите факты. Уверен, будь у вас на руках факты, которыми владеем мы, вы не стали бы ее защищать.

Но Михаил Илларионович не слушал, он видел только Тамару и думал только о ней. Подхватив женщину под руки, Урядов и Деев вывели ее из квартиры, посадили в машину и доставили в участок. Как и предполагали оперативники, говорить Тамара не собиралась. Обещание любовника придало ей сил, она не желала сотрудничать со следствием, но этого и не требовалось. Очные ставки с Гуляевым, а затем и с Дроздовым все поставили на свои места. Когда Михаил Илларионович, приехавший в отдел с адвокатом, узнал, в чем обвиняют его любовницу, услышал о молодом любовнике, из постели которого Тамара прыгнула в его постель, он был шокирован и все же попросил поговорить с любовницей. Урядов решил, что хуже от этого не станет, и позволил любовникам поговорить, но в его присутствии.

Тамара приходу Михаила Илларионовича обрадовалась, но, увидев выражение его лица, поняла, что помощи от него можно не ждать. Не подавая вида, она защебетала, прикидываясь несчастной женщиной, попавшей в беду.

– Как я рада, что ты пришел! Я ждала тебя.

– Меня или своего молодого любовника? Как его зовут? Ах да, Николай, – голос Михаила Илларионовича сорвался, его переполняла обида.

– Мишель, прости меня, – заламывая руки, простонала Тамара, понимая, что отнекиваться бесполезно. – Я не знаю, как это получилось. Он задурил мне голову, впутал в дурную историю, а я попалась, как наивная дурочка. На самом деле я любила только тебя!

– Меня и еще три десятка мужчин, которых ты пыталась окрутить, работая в моем магазине, в который я устроил тебя по своей глупости!

– Нет, Мишель, это неправда. Я просто хотела, чтобы они делали больше покупок. Все это я делала только ради тебя! – Тамара продолжала ломать комедию.

– Я пришел для того, чтобы сказать тебе одно: между нами все кончено. Не жди от меня помощи, – сдерживая гнев, произнес Михаил Илларионович.

– Значит, адвоката не будет? Мишель, ты бросишь меня сейчас, когда я так уязвима, так нуждаюсь в твоей помощи?

– Да, Тамара, я бросаю тебя. Адвоката не жди.

Михаил Илларионович поднялся и, не глядя на бывшую любовницу, вышел из комнаты для допросов.

– Итак, Тамара, вы остались в одиночестве, – выдержав паузу, проговорил Урядов. – Будете продолжать настаивать на невиновности?

– Я не скажу ни слова без адвоката, – сверкнув глазами, гневно сказала Тамара.

– Что ж, это ваше право, – признал Урядов. – По большому счету ваши признания нам не нужны. Свидетельских показаний будет много, а когда мы получим распечатку телефонных звонков на ваш домашний номер телефона, мы получим дополнительные доказательства вашей причастности к смерти Марианны Полянской. Ваш молодой друг оказался настолько недальновиден, что позвонил вам с телефонного аппарата из квартиры убитой. Время, зафиксированное на телефонной станции, докажет, что звонили тогда, когда актриса уже была мертва. Все еще хотите молчать?

– Я жду адвоката, – повторила Тамара и отвернулась от капитана.

– Не скажу, что ваш отказ меня расстраивает. Заговори вы, нам пришлось бы смягчить наказание за чистосердечное признание. Но я считаю, что вы не заслуживаете снисхождения! – произнес капитан Урядов и вышел из комнаты.

Спустя месяц суд вынес приговор по обвинению в совершении преступления группой лиц по предварительному сговору Николаю Дроздову, Георгию Красноженову, Маргарите Якуповой и Тамаре Неклюдовой. Племянница актрисы Елизавета Преснова пересилила свой страх и дала показания. В суд ее сопровождал жених, старший лейтенант Александр Деев, свадьба с которым была назначена на начало октября. Художник Вениамин Гуляев присутствовал на всех заседаниях, желая загладить вину перед бывшей женой, ведь это он показал Тамаре фотографию Марианны и ее драгоценностей, которые вызвали такую зависть в бывшей любовнице. Полковник Платонов подал в отставку по состоянию здоровья, и вместо него место начальника Москворецкого РОВД занял майор Котенко, которого по этому случаю повысили в звании. И только в жизни капитана Урядова не произошло никаких изменений, но его это не печалило, ведь он сумел распутать сложное дело, водворить преступников на скамью подсудимых, добиться справедливого возмездия за смерть Марианны Полянской. Он испытывал чувство удовлетворения, а впереди ждала целая жизнь, полная сюрпризов и приятных моментов. И где-то там, за поворотом, в метро или в придорожном кафе, его ждет встреча, которая изменит его жизнь. Надо только верить!