Жанна Д'Арк, Орлеанская Дева
Сборник статей о национальной героине Франции, католической святой Жанне Д'Арк (1412–1431), опубликованных в сети Интернет.
Использованы материалы сайтов: publications.hse.ru, lit-prosv.niv.ru, zhurnal.lib.ru, 100yearswar.xlegio.ru, war100.ru, web.archive.org, ec-dejavu.ru, samlib.ru.
Ольга Тогоева
ЖАННА Д'АРК, Орлеанская Дева
Вадим Тропейко
Жанна д’Арк (1412 — 1431)
Жанна д'Арк — безусловно? самый известный персонаж времен Столетней Войны. Звезда ее вспыхнула ярко и стремительно и столь же быстро исчезла в дыму инквизиторского костра, оставив после себя легенды и вопросы.
Несмотря на огромное количество литературы — научной, публицистической, художественной (впрочем в основном англо- и франкоязычной), споры вокруг личности и деяний Орлеанской Девы не утихают. Чем дальше в глубь веков отодвигаются грандиозные события тех времен, тем больше появляется неясностей, белых пятен и нестыковок, тем труднее найти ответы на многочисленные вопросы.
Но столь ли важно, была Жанна самостоятельным военным лидером или своего рода «талисманом», была святой или обычной девушкой, действительно слышала ли она «голоса»? Как бы то нибыло, именно ее появление на арене Истории вызвало небывалый патриотический подъем по всей Франции, неожиданно коренным образом изменив ход событий. Неудивительно, что для соотечественников Жанны происходящее казалось чудом — за несколько месяцев балансирующий над пропастью Карл VII получает обратно крепости и земли, которые победоносные англичане и бургундцы захватывали в течении многих лет, путем тяжелых осад и долгих компаний. В Истории немного подобных примеров, и посему никто не может оспаривать ее почетного звания Освободительницы Франции.
Жанна родилась предположительно 6 января 1412 года в селении Домреми, в долине реки Маас (Мёз), на границах Лотарингии, в семье крестьянина Жака Дарк и Изабеллы Роме Вутон. Одна из множества легенд, связанных с именем Жанны гласит, что в ночь, когда она появилась на свет, петухи запели до зари, «словно герольды новой радости».
Несмотря на то, что современники называли его семью бедной, Жак Дарк был один из главных людей в селе, имел 50 акров земли и в списках 1423 и 1427 года числился юридическим представителем от Домреми.
Известно также, что в 1419 году, объединившись с другими семействами он арендовал для защиты укрепление Шато-д’Иль у Пьера де Бурлемона, одного из окрестных сеньоров. У Жанетты, как ее называли, были старшие братья Жакемин, Жан, Пьер, и сестра Катерина.
Как позже вспоминали многие ее земляки, Жанетта росла обычной девочкой, доброй и отзывчивой, усердно помогала по хозяйству, пряла, пасла скот, и мало чем отличалась от своих сверстников. Единственное отличие, которое отмечают все ее современники — это особенная набожность и любовь к церковным службам, проявившаяся у нее с раннего детства. Местный священник, Гийом Фронте, находил, что это «лучшая христианка в приходе». Также Жанна очень любила колокольный звон, и когда слышала его, преклоняла колени и молилась. Церковному служке она дарила немного шерсти при условии, чтобы он исправно звонил в колокола; когда же он по лености не звонил в них вовсе, она, по его словам, обрушивалась на него с горькими упреками.
Во время процесса Реабилитации, когда было опрошено множество свидетелей из Домреми, стало ясно, что ее любила вся деревня. Одни вспоминали о ее доброте, другие о целомудрии и красоте, третьи о веселом нраве и готовности помогать несчастным. Сохранилась и простодушная легенда о особых отношениях к ней птиц и животных.
Разумеется, подходить к показаниям, полученным на суде Реабилитации нужно критически, учитывая не меньшую политизированность процесса, чем Великий Процесс 1431 года. Однако следует сказать, что и англичане не смогли получить от жителей Домреми серьезных улик против Жанны.
Как вспоминал позже руанский буржуа Жан Моро: «Во времена, когда в Руане слушалось дело Жанны, туда приехал из Лотарингии некий именитый человек. Я познакомился с ним, так как был его земляком. Он сказал мне: «Я приехал из Лотарингии в Руан в связи с тем, что имел особое поручение провести расследование на родине Жанны и выяснить, что там о ней говорят. Я собрал сведения и сообщил их монсеньеру бовесскому епископу, полагая, что мне возместят расходы и оплатят труды. Но епископ заявил, что я — изменник и негодяй, так как не сделал того, что должен был сделать во исполнение своего поручения». Затем этот человек стал мне плакаться: ему не выплатили денег, потому что собранную им информацию епископ счел негодной. И в самом деле, он заявил мне, что хотел бы слышать о своей собственной сестре то, что говорили о Жанне».
Жанна впервые услышала «голоса» в 13 лет. Вот как она сама говорила об этом на суде: «Мне было тринадцать лет, когда мне было откровение от Господа, через Голос, который учил, как я должна себя вести. Первый раз я очень испугалась. Голос пришел около полудня, летом, когда я была в саду моего отца. В тот день был пост, а накануне я не постилась. Я услыхала Голос справа, со стороны церкви. Голос говорил мне о спасении моей души, он научил меня хорошо себя вести и часто ходить в церковь. Я редко слышу его без света. Свет бывает с той же стороны, с которой слышен Голос; и тогда бывает обыкновенно сильный свет… В первый раз, что я услыхала Голос, я дала обет сохранить девственность, пока Богу угодно».
Тем временем война не затихала; шайки грабителей шныряли по округе, безнаказанно грабили и жгли. В 1425 г. наемная банда одного из местных дворян угнала из Домреми весь скот, который якобы удалось отбить. В Шампани шли постоянные бои, кругом горели деревни.
Окружающие несчастия и зверства оказали свое влияние. Жанне, как она сама говорила, «стало жаль милую Францию».
А среди народа ходили легенды о чудесном, о вмешательстве Бога в людские дела, о деяниях святых.
Широко распространена была и легенда о том, что, Францию должна погубить женщина а спасти девушка.
Исполнение первой часть пророчества народ приписывал королеве Изабелле Баварской, жене Карла Шестого Безумного, заключившей мир в Труа, и гадал, когда сбудется вторая часть. В этих условиях Жанна решила, что именно ей суждено исполнить предсказание.
«Голоса» прямо сказали ей об этом, и все настойчивее указывали «идти во Францию» чтобы вернуть дофину престол и изгнать захватчиков.
Любопытно, что эти, на взгляд современного человека совершенно бредовые мысли экзальтированной 16-летней девушки преобразились в логичный и в принципе осуществимый план — отправится в близлежащую крепость Вокулер в сопровождении дяди, убедить коменданта, и с письмом и охраной отправится к дофину.
Наконец в мае 1428 года Жанна решилась. Сумев убедить своего дядю Дюрана Лассара, она отправилась с ним в Вокулер(позже все — и враги и друзья отмечали ее удивительное обаяние и дар убеждения; только одни приписывали это дьяволу, а другие богу).
13 мая, на праздник Вознесения, они предстали перед комендантом Робертом де Бодрекуром и его спутниками в Большом зале замка — испуганный селянин и спокойная девочка в бедном платье.
Бертран де Пуланжи вспоминал позже: «Жанна прибыла в Вокулер, я думаю, к празднику Вознесения. Я видел, что она говорила с капитаном, Робертом де Бодрикуром. Она сказала ему, что «Я пришла к вам от Господа моего, дабы вы дали знать дофину, что он должен держаться и избегать сражений с врагом до середины будущего поста, когда Господь мой поможет ему. Королевство принадлежит не дофину, а Господу моему. Но воля Господа моего — поручить это королевство дофину. Он сделает его королем, несмотря на его врагов, и я поведу его к помазанию».»
Разумеется, комендант принял ее за ненормальную, и посоветовал Лассару отхлестать ее по щекам и отвести назад к ее родителям. Жанна пробовала настаивать, но тщетно, и тогда возвратилась назад в Домреми.
Несмотря на неудачу дело было сделано — среди простолюдинов поползли слухи о какой-то девушке, возможно той самой спасительнице, которую ждали.
Любопытно, что и сама Жанна совершенно не разочаровалась отказом коменданта, вероятно она ожидала чего-то подобного.
Рассказывают, что отец ее пришел в полный ужас и пригрозил утопить собственными руками, если она уйдет с солдатами.
Дабы выбить дурь из головы, родители попытались выдать ее замуж за местного парня, но тут спокойная и тихая девушка проявила невиданное упорство — не помогли ни угрозы, не увещевания, ни упреки. Парень, которого ей прочили в женихи, счел себя обманутым и подал на нее в церковный суд. Дважды она ездила в Туль на разбирательство этого дела, одна, вопреки воле родителей: «Мои Голоса говорили мне, что я выиграю этот процесс». Она присягнула, что сама никогда не обещала истцу, и трибунал отверг все его претензии.
Тем временем враг добрался и до Вокулера — в июле бургундские капитаны Антуан и Жан де Верни с 800 солдат и орудиями осадили крепость и разграбили окрестности. Все жители, своевременно предупрежденные, нашли убежище в крепости Невшатель, в том числе и Жанна с родственниками. Но взять один из последних оплотов дофина в Шампани бургундцы не смогли; когда опасность миновала, люди вернулись в родные места. Разумеется, пепелища родной деревни, стоны и проклятия несчастных еще сильнее повлияло на решимость Жанны. «Голоса» все настойчивее требовали исполнить свой долг, тем более что осенью англичане начали широкомасштабное наступление на Орлеан.
«Голос говорил мне, чтобы я шла во Францию, и я не могла больше оставаться там, где была; и еще Голос говорил мне, что я сниму осаду Орлеана».
Наконец, не в силах более ждать, она вернулась в Вокулер в январе 1429 года. Согласно «Журналу осады Орлеана» она прямо «потребовала от Бодрикура конвой, чтобы идти к дофину», но комендант снова выгнал ее вон.
Тогда она поселилась в городе, рассказывая всем о своей миссии. Народ все более верил ей, и вскоре новоявленной пророчицей заинтересовалась и знать.
Когда в начале февраля она с дядей отправилась посетить Сен-Никола-дю-Порт, местную святыню близ Нанси, ее пригласил к себе герцог Карл Лотарингский, милостиво принял, «говорил с нею, и дал ей четыре франка и лошадь.»
Вернувшись в Вокулер, она приобретала все большую популярность и любовь. Наконец и оруженосцы Бертран де Пуланжи и Жан де Новеломон по прозвищу Жан из Меца поговорив с ней, обещали привести ее к королю.
Вот воспоминания Жана:
«Когда я впервые увидел в Вокулере Жанну, на ней было поношенное красное платье. Я спросил у нее: «Что вы здесь делаете, милочка? Не следует ли нам изгнать короля, а самим превратиться в англичан?». Она мне ответила: «Я пришла сюда, чтобы попросить сира да Бодрикура проводить меня к королю или дать мне провожатых, но он не обратил внимания ни на меня, ни на мои слова. И все же нужно, чтобы в урочный час я была у короля — даже если бы мне пришлось ради этого стереть ноги до колен. Потому что никто на свете — ни короли, ни герцоги, ни шотландская принцесса не смогут спасти Французское королевство. Никто, кроме меня. Я предпочла бы прясть возле моей матери. Но это от меня не зависит. Нужно, чтобы я шла.»
Было что-то воодушевляющее в ее словах; меня охватывала такая к ней любовь, которая, мне кажется, была Божией.
И тогда, я протянул Жанне руку и поклялся, что с божьей помощью провожу ее к королю. В то же время я спросил у нее, когда она хотела бы выехать. Она ответила, что лучше сегодня, чем завтра, и лучше завтра, чем послезавтра. Еще я спросил у нее, намерена ли она ехать в женском платье, на что она мне ответила, что охотно переоделась бы в мужской костюм. Тогда я дал ей одежду и обувь одного из моих людей».
Видя все растущую популярность Жанны, комендант не знал что и делать. Не нужно забывать, как поступают некоторые современные исследователи, что мировоззрение человека 15 и 21 века значительно отличается. Суеверия, предрассудки, вера в нечистую силу и колдовство, в святыни и чудеса опутывала не только народ, но и дворянство. Вот яркий пример: Как упоминают многие свидетели, Бодрикур вскоре пришел к Жанне в сопровождении священника, который свершил обряд изгнания дьявола, но не нашел никаких признаков зла.
Вероятно последним и решающим аргументом в пользу Жанны, о которой говорили уже все в городе и окрестностях, стал приезд королевского гонца с известием о разгроме французов в битве при Рувре.
Надежда на снятие осады Орлеана исчезла как дым.
Поколебавшись, Бодрикур наконец удовлетворил ее просьбу.
22 февраля отряд в семь человек покинул Вокулер. Он насчитывал: Жанну, Жана из Меца и Бертрана де Пуланжи с их слугами, некоего лучника Рошара и королевского гонца Коля де Вьенна. По преданию, на прощание комендант сказал, вздохнув: «Езжай, и будь что будет.»
Отряд двинулся через занятую врагом территорию по маршруту Вокулер — Сен-Юрбен — Клерво — Потьер — Оссер — Мезиль — Виглен — Ла-Ферте — Сен-Эньян- Сен-Катерин-де-Фьербуа — Л’Иль-Бушард — Шинон.
Переход занял 11 дней, и 6 марта Жанна и ее спутники прибыли в Шинон. Путь был проделан нелегкий — чтобы избежать встречи с неприятелем приходилось часто ехать по ночам. Вот слова Жана из Меца: «Поездка была сделана за счет Бертрана де Пуленжеи и меня непосредственно. Мы путешествовали главным образом ночью, из страха перед бургундцами и англичанами, которые были владельцами дорог. Мы путешествовали одиннадцать дней, всегда держа путь к упомянутому городу Шинон. На пути, я спрашивал ее много раз, сделает ли она действительно все то, что обещала. «Не имейте никакого опасения, " она ответила нам, ", что мне указано, я сделаю; мои братья в Раю сказали мне, как действовать: уже четыре или пять лет, с тех пор как мои братья в Раю и мой Господь сказал мне, что я должна идти и бороться, чтобы восстановить королевство Французское.
На пути, Бертран и я спали каждую ночь рядом с нею — Жанна лежала с моей стороны, полностью одетая. Она внушала мне такое уважение, что ни за что на свете не смог бы я досаждать ей; также, никогда не имел я к ней — я говорю это под присягой — никакого чувственного желания.
На пути она всегда желала слушать Мессу. Она сказала нам: " Было бы хорошо, если бы мы смогли слушать Мессу. " Но, из страха быть узнанными, мы слушали Мессу только дважды. Я имел абсолютную веру в нее. Ее слова и ее горячая вера в Бога воспламеняли меня. Я полагаю, что ее послали от Бога;»
То же подтверждает и де Пуланжи: «Я чувствовал себя вдохновленным ее словами, поскольку я видел, что она была действительно послана Богом; никогда не видел я в ней какого-нибудь зла, но всегда она была столь хороша, как будто была святой.»
В день приезда ее спутники отнесли письмо королю, однако ответа не последовало.
7 марта Жанна написала письмо герцогу Алансонскому (вернее продиктовала; писать она не умела), но также безрезультатно.
Тем временем при дворе разгорелись споры, следует ли дать аудиенцию Жанне. Президент счетной палаты Симон Шарль вспоминал:
«На обсуждение совета был поставлен вопрос, должен ли король выслушать ее или нет. С самого начала спросили у нее, зачем она пришла и с какой целью. Она ответила было, что скажет об этом только королю, но когда ей заявили, что ее просят высказаться именем короля, она согласилась поведать мотивы своей миссии. «Мне, — сказала она, — небесный царь поручил сделать две вещи: во-первых, снять осаду с Орлеана и, во-вторых, повести короля на коронацию в Реймс».
Выслушав это, некоторые члены совета заявили, что король ни в коем случае не должен доверять этой девушке. Другие же были того мнения, что, поскольку она называет себя божьей посланницей, король должен по крайней мере выслушать ее. Сам король желал, однако, чтобы ее предварительно допросили клирики и люди церкви.
Наконец, не без затруднений, было решено, что король выслушает Жанну. Но когда она уже прибыла в Шинонский замок, чтобы предстать перед королем, он, подстрекаемый своими приближенными, все еще колебался в намерении дать ей аудиенцию. Тогда ему указали, что Робер де Бодрикур сообщил письмом о том, что он посылает эту женщину, и что она пересекла занятые врагом провинции, каким-то чудесным образом переправившись вброд через многочисленные реки, чтобы попасть к нему. Это убедило короля, и аудиенция Жанне была дана. "
Аудиенция состоялась 10 марта в парадном зале Шинонского замка. Людовик Бурбонский, граф де Вандом, ввел ее в зал, наполненный сотнями людей, «освещенный едва ли пятью десятками факелов». Жанна совершенно не растерялась, и «очень скромно и просто» подошла прямо к Карлу, встала перед ним на колени и произнесла: «Благородный дофин, меня зовут Девой Жанной. Я послана к вам Богом помочь вам и вашему королевству. И объявляет вам Царь Небесный через меня, что вы будете помазаны и венчаны в Реймсе и будете наместником Царя Небесного, Который есть Король Франции», после чего попросила поговорить без свидетелей. (Симон Шарль упоминает, что король, для проверки Жанны, якобы смешался с толпой придворных, и был поражен, что она не ошиблась).
Разговор состоялся (возможно, лишь на следующий день), и как говорят, король вышел с «сияющим лицом», и оказал Жанне почести.
Духовник Жанны Жан Паскераль рассказывает о любопытном случае, произошедшем перед приемом.
«Когда она подходила к замку, появился какой-то всадник, который воскликнул, увидев Жанну: «И это Дева?» Он оскорблял ее, и поклялся с непристойным богохульством. «О! ради бога», — ответила ему она, «Почему вы поносите Бога, вы, кто так близок к собственной смерти!» И спустя час после означенного, тот человек напившись упал в колодец и утонул».
Жан Д’Олон, оруженосец Девы, лично не присутствовавший в этот день в Шиноне, но принявший участие в последующих заседаниях королевского совета, показал по этому поводу: «После того как эта Дева была представлена королю, она имела с ним тайный разговор и сказала ему некоторые тайные вещи; какие, я не знаю; знаю только, что вскоре после этого король созвал некоторых людей из своего совета, среди которых был я.
И тогда он объявил им, что эта Дева сказала ему, что она послана ему Богом помочь ему в освобождении его королевства». Было решено создать церковную комиссию и испытать ее в Пуатье, где находился парламент. Перед этим дамской комиссией во главе с тещей короля было произведено освидетельствование Жанны на предмет девственности. Часть церковников отправилось в Домреми, собирать сведения.
12 марта Жанна отправилась в Пуатье, где проходили слушания, и пробыла там до 22 марта. Протоколы этих заседаний не сохранились, и были восстановлены в основном по воспоминаниям очевидцев. Например профессор теологии Гильом Эмери спрашивал: «По твоим словам, бог хочет помочь французскому народу избавиться от бедствий. Но если Францию освободит сам бог, то зачем же тогда нужны солдаты?»
" Солдаты будут сражаться, и бог пошлет им победу», — ответила Жанна.
Монах-францисканец Сеген де Сеген, заинтересовался, на каком языке говорили с Жанной ее святые.
«На лучшем, чем ваш», — невозмутимо ответила она. «Я же, — поясняет брат Сеген, — говорил на лимузенском наречии».
Он стал требовать от нее, чтобы она дала некое «знамение», подтверждающее, что она действительно послана богом, а не является самозванкой, могущей погубить доверенных ей солдат. Тогда она сказала: «Я пришла в Пуатье вовсе не для того, чтобы давать знамения и творить чудеса. Отправите меня в Орлеан, и я вам покажу там, для чего я послана. Пусть мне дадут любое количество солдат, и я пойду туда».
В конце концов комиссия признала Жанну «истинной христианкой и хорошей католичкой», указав, что король может и должен воспользоваться ее помощью и отправить «в названный город Орлеан». Начинается невиданный доселе патриотический подъем. Здесь она диктует первое письмо к англичанам, предлагая им пока не поздно убираться из Франции. 24 марта Жанна с триумфом выезжает обратно в Шиннон. Начинается сбор войск в Туре и Блуа.
5 апреля Жанна прибывает в Тур, где для нее изготавливают белые доспехи (полированные стальные доспехи, казавшиеся белыми; в счетах Рагуйе, военного казначея, сохранилась запись: «королевскому оружейнику в Туре, за полные доспехи для означенной Девы, 100 турских ливров»). Меч, якобы найденный под алтарем церкви в Сен-Катерин-де-Фьербуа и принадлежавший по поверью самому Карлу Мартеллу она получила раньше. Боевого коня подарил ей герцог Алансонский, восхищенный умением Жанны держаться в седле. Здесь же она придумала себе знамя, больше напоминающее церковную хоругвь. Показание ее духовника Паскераля:
«Она сказала мне, что спросила Святых Господа, которые явились ей, что она должна сделать; и они сказали ей сделать знамя ее Бога. Для этого, ей сделали ее знамя, на котором был изображен образ нашего Спасителя, помещенного на облаках небес, с ангелом, держащим в его руке геральдическую лилию, которой Христос благословлял. Я был в Туре с нею, когда это знамя было окрашено. (В счетах Рагуйе: «Hauves Poulnois, живописцу, живущему в Туре, для того, чтобы окрасить и обеспечивать материалы для большого знамени, и маленького, для Девы, 25 турских ливров».) "
Здесь же, в Туре, Жанне назначили оруженосцем и мажордомом Жана д’Олона, пажами Луи де Конта и некоего Раймона, как «руководительнице боевыми действиями» выделили герольдов Амблевиля и Гиеня.
Также в ее «штате» числились уже упомянутый священник Жан Паскераль, цистерцианец Николя Вутон(родственник матери Жанны), и некий монах Машелин Рауль, казначей и духовник. По некоторым данным и два ее брата, Жан и Пьер, присоединились к ней здесь же.
Все больше знати примыкало к армии, с восхищением отзываясь о Жанне. В чем причина такой популярности?
На мой взгляд тут нет ничего неимоверного и запредельного.
Все соратники упоминают, что в отличии от мрачных религиозных фанатиков, на людях у нее всегда было веселое лицо, излучающее радость, для каждого наготове любезное и уместное слово; только наедине с Богом, во время исповеди и молитвы она плакала; ее абсолютная уверенность в победе укрепляла сомневающихся; невинность и детская непосредственность привлекала сердца грубых воинов, привыкших видеть вокруг лишь шлюх; юная красота радовала глаза, пылкая вера внушала уважение и благоговение.
Разумеется, как военного лидера ее никто не принимал всерьез в это время, считая своего рода талисманом, помогающим подымать боевой дух войск, вербовать сторонников и получать средства.
21 апреля Жанна с отрядом прибыла в Блуа, где концентрировались силы французов под командованием известных капитанов, таких как Гокур, де Рец, Буссак, Кулан, Ла Ир, Ксентрайль и прочие, а также большое количество продовольствия для осажденного города.
Она приказала удалить из лагеря всех женщин, посещать богослужения и прекратить богохульства и клятвы.
Дело в том, что среди простонародья было распространено поверье, что многие победы англичан являются следствием благочестия Генриха Пятого, и сокрушить врага можно только благочестивой армией.
Паскераль: «В Блуа она сказала мне сделать знамя, вокруг которого священники могли бы собираться, и изобразить на нем образ нашего Спасителя страдающим.
Мы сделали то что от нас требовалось. Как только это знамя было сделано, Жанна, два раза в день, утром и вечером, поручила мне собирать священников вокруг сего знамени: они тогда пели славословия и гимны Благословенной Марии. Жанна была с ними, разрешая присоединиться к ней только тем солдатам, которые в тот день исповедовались; она указывала сначала исповедоваться тем, кто хотел к ним присоединиться.
Там всюду были священники, всегда готовые исповедовать тех в армии, кто желал обратиться к ним.»
Алансонский: «Жанна была целомудренной девой; она ненавидела женщин, которые следуют в обозе армии. Я видел ее однажды в Сен-Дени, по возвращению от коронации, преследующей одну из них с мечом в руке: ее меч был сломался в этом случае. Ей очень не нравилось, если она слышала, что кто-нибудь из солдат клянется.
Она порицала меня премного и чрезвычайно, когда я иногда клялся; и когда я видел ее, я воздерживался от клятв.»
Единственное исключение было сделано капитану Ла Иру, известному своим умением браниться; ему Жанна разрешила клясться «Моим жезлом»(«Par mon martin»).
Весьма любопытно взаиморасположение таких разных фигур, как полная веры Дева и грубый ветеран, известный жестокими налётами и неуважением к перемириям. Возможно это объясняется тем, что из всех капитанов именно Ла Ир был ей наиболее известен, так как провел немало дерзких компаний в Шампани, был капитаном Витри, не исключено посещал и Вокулер, так что легенды и слухи о нем доходили и в Домреми.
Сам же Ла Ир поддерживал Жанну вероятно прежде всего за желание активно сражаться против англичан, в отличие от сонного двора. Не даром сохранилась легенда, по которой он сказал Карлу: «Я полагаю, что нельзя терять свое королевство более весело» («Je pense que l’on ne scauroit perdre son royaume plus gaiment»).
И все-таки несомненно, что моральное влияние Жанны сказывалось и на таких закоренелых бандитах, каковыми являлись арманьякские ветераны. Жиль де Рец, позже казненный за ужасные преступления, вспоминал: «Пока Жанна была жива, я не возвращался к моим прежним грехам».
27 апреля армия пошла к Орлеану левым берегом; в авангарде, вокруг знамени Жанны, шли священники, распевающие религиозные гимны. Несколько дней пришлось ночевать в открытом поле. Очевидцы расказывают, что Жанна спала прямо на земле, не снимая доспехов. 29 апреля войско подошло к Шесси, выше Орлеана, и встретилось на берегу Луары с Дюнуа.
Однако увидев реку, Жанна рассердилась, и неудивительно: ветер был неблагоприятный, а судов было мало.
Дюнуа вспоминал: «Тогда Жанна сказала мне: «Это вы —
Бастард Орлеанский? " «Да», — ответил я; — «и я очень доволен вашим прибытием! " " Так, это вы посоветовали, чтобы меня провели этим берегом реки, а не прямо туда, где находятся Тальбот и англичане?» «Да, и более мудрые чем я имели то же самое мнение, для нашего большего успеха и безопасности. " «Ради бога», — она тогда сказала, — «совещание моего Господа более безопасно и более мудро, чем ваше. Вы думали обмануть меня, но обманулись сами, поскольку я приношу вам лучшую помощь, чем, когда-либо прибывала к любому генералу или городу вообще, помощь Короля Небес. Эта помощь исходит не от меня, но от Бога непосредственно, который, заступничеством Святого Луи и Святого Шарлемана, имел сострадание к городу Орлеану, и не будет терпеть врага, чтобы тот осаждал Герцога и его город! «»
Было решено отправить основные силы назад в Блуа, чтобы они вернулись другим берегом, а тем временем продовольствие под конвоем Ла Ира, Ксентрайля и небольшого отряда солдат было переправлено в Орлеан без всяких проблем. Вечером и сама Жанна прибыла в город через Бургундские ворота. Горожане с восторгом приветствовали необычного спасителя. Вот что вспоминал некий буржуа Жан Луилье: «Я был в городе, когда Жанна достигла его. Она была принята с такой большой радостью и одобрением и старого и молодого, обоего пола, как будто была Ангелом Божьим; потому что мы надеялись через нее быть освобожденными от наших врагов, каковое дело действительно было сделано позже».
Пока ожидались основные силы, Жанна пыталась договориться с англичанами мирно, послав письмо. Она передало его с герольдами; одного герольда задержали, второго отправили обратно, пообещав сжечь и ее герольда, как пособника колдуньи, и ее саму, если она попадется. Далее Жанна бесстрашно осматривала английские укрепления, в сопровождении толпы горожан; столь же упорно как и раньше требовала посещения церковных служб, и не выносила богохульств и ругани; вдова некоего Жана Юре показала на суде Реабилитации: «Я хорошо помню, и сама видела и слышала, как однажды, знатный господин, идя по улице, начал клясться и поносить Бога; и когда Жанна сие увидела и услышала, то была очень встревожена, и подошла к господину, каковой клялся, и, взяв его за шею, сказала, «Ах! Сударь, Вы отрицаете нашего Создателя и Господина?
Ради бога, Вы должны взять свои слова обратно прежде, чем я оставлю вас. " И затем, насколько я видела, означенный господин раскаялся и исправился, от увещеваний упомянутой Девы».
Вскоре состоялось и первое боевое крещение Жанны. 4 мая наконец пришла из Блуа армия; Жанна выступила на встречу, и войско беспрепятственно вошло в город.
Днем же, когда она отдыхала, французы атаковали форт Сен-Лу. Атака развивалась неудачно, солдаты безуспешно штурмовали укрепление, и уже начали отходить, когда Жанна проснулась, и потребовала доспехи, знамя, и коня, утверждая, что льется кровь.
Поспешив к Бургундским воротам в окружении ополченцев, она воскликнула, увидев раненого: «когда я вижу французскую кровь, у меня волосы встают дыбом».
Увидев Жанну, солдаты воспряли духом и «издав громкие крики» возобновили штурм. Жанна, которую закрывали щитами несколько солдат, бесстрашно появлялась в самых опасных местах, воодушевляя своих и пугая врагов. Спустя некоторое время форт был взят и уничтожен, а большая часть гарнизона перебита.
Свидетели вспоминают, что когда бой закончился, Жанна, никогда до этого не видевшая столько крови, была очень расстроена и подавлена. Паскераль: «Когда форт Сен-Лу был взят, англичане были умерщвлены там во множестве. Жанна премного сокрушалась, когда слышала, что они умерли без покаяния, и жалела их очень. Там же, на месте она исповедовалась. Она приказала, чтобы я пригласил целую армию поступить также, во имя благодарности Богу за победу, только что полученную. Иначе, сказала Жанна, она не поможет им больше, но оставит их.»
Эта первая победа чрезвычайно подняла авторитет Девы, горожане толпами сопровождали ее всюду и ловили каждое слово. То же и солдаты, которые после этой стычки еще более поверили в ее сверхъестественные способности.
5 мая, на праздник Вознесения Господня, боевые действия не велись. Жанна еще раз попыталась убедить англичан уйти из под стен города. Паскераль: «Именно в Праздник Вознесения она написала англичанам, укрепленным в их фортах, письмо таким образом:
«Вы, мужчины Англии, которые не имеют никакого права в этом королевстве Французском, Король Небес распоряжается и приказывает вам посредством меня, Жанны Девы, чтобы вы оставили занятые вами места, и возвращались в вашу собственную страну; если же вы не сделаете этого, я учиню вам такое поражение, что будут помнить во все времена. Я пишу вам третий, и последний раз, и не напишу вам более.»
Подписано сие было таким образом: «Иисус Мария, ЖАННА ДЕВА»
И ниже:
«Я послала бы вам это письмо в более подходящей манере, но вы задерживаете моих герольдов: вы задержали моего герольда Гиеня; я прошу вас отослать его назад, и я пошлю вам некоторых из ваших людей, которые были захвачены в форте Сен-Лу, поскольку не все были убиты там.»
Как только сие письмо было написано, Жанна взяла стрелу, на конце которой она закрепила это письмо нитью, и приказала, чтобы лучник стрелял означенной стрелой к англичанам, выкрикивая, " Читайте! Вот — новости! " Англичане получили стрелу с этим письмом, которое они стали читать. Читая это, они начали выкрикивать со всей мощью их голосов: " Это — новости, посланные нам от Арманьякской шлюхи! " При этих словах Жанна начала плакать, испуская много слез, и просила Бога Небес прибыть к ней в помощь. Скоро она, однако, утешалась, имея, как она сказала, новости от ее Господа. Вечером после ужина, она приказала, чтобы я поднялся ранее, чем я сделал в Праздник Вознесения, потому что она желала исповедоваться очень рано утром: и так она и сделала.»
На следующий день, 6 мая, боевые действия продолжились. На другой стороне Луары были взяты форты Сен-Жан-ле-Блан, и Августинцев. Первую Бастилию англичане оставили без боя, вторую удалось взять только после длительного штурма, во время которого Жанна была легко ранена в ногу.
Вечером состоялось совещание, на котором часть капитанов настаивала на переходе к пассивным действиям, учитывая успехи предыдущих дней и достаточное количество продовольствия. Однако Жанне, которую поддержали Ла Ир, Ксентрайль и некоторые другие наиболее храбрые капитаны, удалось переубедить Совет.
На следующее утро, 7 мая 1429 года начался один из самых знаменитых эпизодов войны — штурм Турели.
Жанна как обычно сражалась впереди — закидывала вязанками ров, всячески подбадривала нападающих.
Французы атаковали с неимоверной отвагой и энергией, по словам современника «они сражались так, как будто считали себя бессмертными».
Но и английский гарнизон состоял из отборных солдат, ветеранов войны под командованием храброго капитана Вильяма Гласдейла («Класидас»), крепость была мощным укреплением, подступы защищены баррикадами и рвами.
После полудня натиск заметно ослабел. Солдаты устали, потеряли многих своих товарищей, и уже с меньшей энергией шли в атаку. Тогда Жанна схватила лестницу, приставила ее к стене и с криком: «Кто любит меня, за мной!» — начала подыматься к гребню укрепления. Она преодолела несколько ступеней, как вдруг зашаталась и упала в ров. Стрела из арбалета вонзилась ей в правую ключицу.
Восторженный рев англичан заглушил крики ужаса французских солдат. Жанну подняли и вынесли с поля боя. Дальнейшее описание событий отличается у различных очевидцев.
Одни утверждают, что Жанна сама вырвала стрелу из раны, после чего вновь вернулась к штурму, другие приводят иную версию. Из показаний Дюнуа, Орлеанского Бастарда:
«Жанна была там ранена стрелой, которая проникла через доспехи между шеей и плечом; но она продолжала тем не менее бороться, не обращая внимания на рану.
Нападение продолжалось повсюду, с утра до 8 часов вечера, без большого успеха для нас: по каковой причине я беспокоился, и решил, что армия должна удалиться в город. Дева тогда прибыла ко мне, прося меня подождать еще немного дольше. Вслед за этим она оставила ее лошадь, и отойдя к винограднику, в полном одиночестве молилась около получаса; после чего вернувшись и взяв свое знамя обеими руками, она заняла место на краю траншеи. При виде нее англичане дрогнули, и были охвачены внезапным испугом; наших людей, напротив, обуяла храбрость и они начали атаковать и нападать на Бульвар, не встречая особого сопротивления. Таким образом был взят означенный Бульвар и англичане там бывшие обращены в бегство: все они были убиты, среди них Класидас и другие главные английские капитаны крепости, которые, думая спастись в Башне Моста, упали в реку, где и утонули. Этот Класидас был тем, кто говорил о Деве с самым большим презрением и оскорблением.»
Де Конт, паж: «Отряды короля оставались там с утра до ночи, и Жанна была ранена: было необходимо снять ее броню, чтобы обработать рану; но едва это было сделано, как она вооружила себя заново и пошла, чтобы воссоединиться с ее последователями при нападении и штурме, которое продолжилось с утра без передышки. И когда Бульвар был взят, Жанна все еще продолжала нападение с ее людьми, призывая их иметь храбрость в сердце, и не удаляться, потому что форт очень скоро будет их. «Когда», она сказала им, " Вы увидите, что ветер ведет знамя к форту, он станет ваш! " Но вечер надвигался, и ее последователи, видя, что всё бесполезно, отчаялись в успехе; все же Жанна упорствовала, уверяя их, что они возьмут форт в тот день.
Тогда они приготовились сделать последнюю попытку; и когда англичане увидели это, они не сделали никакого сопротивления, но были охвачены паникой, и почти все были утоплены; и при этом они даже не защищались в течение этого штурма.»
Отец Паскераль, исповедник: «Нападение продолжалось с утра до заката без перерыва. При этом штурме, после обеда, Жанна, как она и предсказала, была поражена стрелой выше груди. Когда она почувствовала себя раненный, то испугалась, и горько заплакала; но она была вскоре утешена, как сама говорила… оливковое масло и жир были применены к ране. После лечения, она исповедовалась мне, плача и глубоко переживая.
После того она возвратилась со всей поспешностью к нападению, крича: " Класидас! Класидас! подчинись, подчинись Королю Небес! Вы назвали меня, шлюхой, но я имею большую жалость к вашей душе, и к вашим людям.
" В это мгновение Класидас, полностью вооруженный с головы до пят, упал в Луару, где и был утоплен. Жанна, тронутая такой его смертью, начала оплакивать душу Класидаса, и всех других, кто, в большом числе утонули, в то же самое время, что и он. В этот день, все англичане, что находились с этой стороны моста, были пленены и убиты.»
Поздно вечером войска вернулись в город через южные ворота, и «одному богу известно, — писал современник — с какой радостью встретили ее и людей ее отряда».
На следующий день, 8 мая, англичане рано утром покинули свои укрепления и построились в боевой порядок, по обычаю укрепив фронт кольями.
По свидетельству очевидцев, среди французов разгорелся нешуточный спор, стоит ли атаковать врага.
Возбужденные успехами молодые рыцари жаждали боя, и безусловно, поддержи их Жанна, сражение бы произошло. Однако ей хватило благоразумия убедить капитанов отказаться от боя. Простояв несколько часов, английские войска, оставив продовольствие, артиллерию и раненых отступили к Менгу. Укрепления англичан были тут же разграблены и уничтожены, горожане устроили праздничные шествия и многочисленные богослужения.
9 мая Жанна отбыла в Тур, на встречу с Карлом, «но сначала простилась с означенными Орлеанцами, кои все плакали от радости, и премного благодарили ее со смирением, и предлагали ей любое своё добро". 10–12 мая Жанна встретилась там с королем, откуда они отбыли в Лош (по некоторым данным Жанна встретилась с королем только здесь).
Как вспоминал казначей Императора Сигизмунда, присутствовавший там:
«… Тогда молодая девочка склонила голову перед Королем так низко, как только смогла, и король немедленно поднял ее снова; и можно было бы думать, что он поцелует ее от радости, которая его переполняет».
Тем временем(13 мая) в Лош прибыли и капитаны Ксентрайль, Дюнуа и Сен-Север, которые безуспешно пытались взять Жаржо малыми силами. Жанна настаивала на продолжении компании, пытаясь вместе с капитанами расшевелить Карла, и не теряя времени освободить долину Луары. Дюнуа:
«После освобождения Орлеана, Дева, со мной лично и другими капитанами, пошла, чтобы встретится с королем в Замке Лош, прося его напасть немедленно на города и лагеря на Луаре, чтобы делать его коронацию в Реймсе более свободной и уверенной. Об этом она молила Короля часто, убеждая поспешить, без всякой дальнейшей задержки…
В Лоше, после снятия осады Орлеана, я помню что, однажды, король находился в его личном кабинете с сиром Кристофом Аркуром, епископом Шартра, его исповедником, и сиром де Триве, ранее канцлером Франции.
Жанна и я пошли, чтобы искать его. Перед входом, она стучала в дверь; как только она вступила, она стала на колени перед Королем, и, охватывая его колени, сказал такие слова: «Благородный Дофин! не держите больше эти многие и длинные совещания, но прибудьте быстро в Реймс, чтобы взять корону, которой Вы являетесь достойным! " «Это ваш совет, кто именно сказал вам это?» — спросил Аркур. «Да,» она ответила, «и мои голоса побуждают к этому больше всего.» «Разве Вы не будете говорить, здесь, в присутствии Короля,» добавил Епископ, ", какова природа этих голосов, которые вам являются, которые таким образом говорят с Вами?". «Я думаю, что я понимаю», — ответила она краснея, — " что именно вы хотите знать; и я скажу вам охотно.» — Тогда король сказал: «Жанна, вы ответите, в присутствии людей, которые слушают нас, о том что спросили вас? "
«Да, государь, " — ответила она. И затем она сказала это, или что-то подобное: «Когда мне досаждают тем, что не верят с готовностью в то, что я желаю передать от Господа, я удаляюсь, и одиночестве молюсь Богу. Я жалуюсь ему, что те, к которым я обращаюсь, не верят мне с большой готовностью; и когда моя молитва заканчивается, я слышу Голос, который говорит мне: ‘Дочь Бога! продолжай! продолжай! продолжай! Я помогу тебе: продолжай! ‘ И когда я слышу этот Голос, я чувствую большую радость. " И, повторяя нам эти слова ее Голоса, она была — странно сказать! — в изумительном экстазе, поднимая глаза к Небесам.»
Как видим, несмотря на все продолжающийся рост популярности Жанны, многие приближенные короля, в особенности священнослужители, не слишком ей доверяли. Наоборот, среди военных людей, доверие к ней после победы значительно выросло. Даже опытные капитаны стали прислушиваться к ее советам, находя их вполне разумными.
Наконец близ Раморантена начался сбор войск. С 24 мая Жанна находилась в Сель-ен-Берри, недалеко от этого города, а также ездила по окрестностям с визитами. 8 июня, в Селе Жанна встретилась с юными братьями де Лаваль, бретонскими вельможами. Письмо Ги своей бабушке весьма любопытно, вот его часть: «…Я пошел в ее дом, чтобы увидеть ее, и она послала за вином и сказала мне, что мы будем скоро пить это вино в Париже. Это была божественная вещь — видеть ее и слышать ее. Она оставила Сель в понедельник, в час вечерни для отъезда в Раморантен, вместе с маршалом де Буссаком и очень многими солдатами. Вся она была облачена в белые латы, только голова оставалась непокрытой; в руке она держала маленький боевой топорик. Когда она приблизилась к стременам и собиралась вскочить на своего могучего вороного коня, он заржал, поднялся на дыбы и всячески противился.
Тогда Жанна сказала: «Подведите его к кресту». Крест возвышался у входа в церковь. Коня подвели, и она села в седло, и конь не шелохнулся, а стоял как привязанный. И тогда, повернувшись к церковным вратам, она изрекла своим женственным голосом: «Вы, отцы духовные и служители церкви, устройте шествие и помолитесь за наши души!». После чего повернула к дороге, и воскликнула: «Вперед!» Ее развернутое знамя нес паж, она держала в руке небольшой топорик. Один из ее братьев, прибывший восемь дней тому назад, поехал с нею. На нем были также белые доспехи…
…Сегодня герцог Алансонский, Бастард Орлеана, и Гокур должны были оставить Сель, после Девы. И люди прибывают со всех сторон каждый день, все с хорошей надеждой на Бога, который я верю, поможет нам. Но денег там не имеет ни один при Дворе…»
Фактическим командующим был назначен герцог Алансонский. Наконец 9 июня Жанна с герцогом и отрядом в 600 копий прибыла в Орлеан, где уже находились войска.
Армия прошла по южному берегу Луары и атаковала предместья Жаржо 11 июня. Сначала разгорелся спор, стоит ли атаковать с ходу сильно укрепленное место, однако Жанна сказала: «Нет, не бойтесь их численности, не смущайтесь делать нападение; Бог поддержит ваши усилия; если бы я не была уверена, что именно Бог ведет нас, я предпочла бы лучше заботиться об овцах, чем подвергать себя таким большим опасностям!».
Первая атака не удалась, враг отразил нападение и совершил вылазку; однако «увидев это, Жанна, подняла свое знамя, и вступила в сражение, призывая солдат иметь храбрость в сердце». Во время повторной атаки французы овладели предместьями.
Утром, 12 июня, начался общий штурм крепости, которому предшествовала артиллерийская перестрелка.
Суффолк пытался договориться с Ла Иром о двухнедельном перемирии, однако его отозвали.
Согласно «Журналу Осады Орлеана», тяжелая бомбарда из этого города разрушила «наибольшую башню» всего тремя выстрелами. Во время этого обстрела произошло любопытное событие, рассказанное герцогом: «В течение нападения на Жаржо, Жанна сказала мне, указывая на орудие в городе: «Сойдите с этого места, или эта махина, убьет Вас. " Я удалился, и вскоре после того, то самое орудие действительно убило господина де Люда в том самом месте, от которого она сказала мне уходить».
Вскоре начался штурм, во время которого Жанна была ранена камнем: «Жанна была на лестнице, со знаменем в руке, когда ее знамя было поражено, и сама она была поражена в голову камнем, который частично раскололся и который ударил в ее шлем. Она была сброшена на землю; но, поднявшись, она закричала: " Друзья! друзья! Вперед! Вперед! Наш Бог поразит англичан! Они наши! Держитесь храбро. " В тот момент в город ворвались; и англичане бежали к мостам, где французы преследовали их и убили больше чем 1 100 человек. "
Немедленно после победы армия вернулась в Орлеан (13 июня), и направилась южным берегом к Менгу. 14 июня вечером был захвачен мост этого города. 15 июля армия вышла к Божанси, и осадила его. 16 июля после массированного обстрела англичане оставили город и отступили в замок. 17 июля утром они по договору оставили Божанси.
Одновременно с востока к французам прибыл коннетабль Ришемон с «400 копьями и 800 стрелками».
Официально коннетабль был удален от королевского двора, и несмотря на то, что помощь нужна была французам как воздух, герцог Алансонский хотел отказаться от нее. Далее источники расходятся в оценке событий. Груэль утверждает, что Жанна не хотела видеть коннетабля, но на примирении настояли капитаны, которые якобы сказали, " что уважают его и его людей больше, чем всех дев в королевстве». Это сомнительно, сам герцог Алансонский говорит, что Жанна наоборот наиболее сильно настаивала на встрече.
Так или иначе, войска объединились. Жанна приветствовала коннетабля:
«Ах, дорогой коннетабль, вы прибыли нежданно, но поскольку вы прибыли, добро пожаловать!»
По легенде, Ришемон сказал Жанне при встрече: «Я не знаю, от Бога вы или нет. Если вы от Бога, я не боюсь вас, если же от дьявола, то я боюсь вас еще меньше!»
Английская армия под командованием Фастольфа, не зная о капитуляции Божанси, подошла к этому городу во второй половине дня. Англичане построились в боевой порядок и послали герольда с вызовом на бой. Однако французы ответили, что в этот день уже поздно сражаться. Тогда англичане снялись с лагеря и отошли к Менгу, попытавшись ночью овладеть мостом. Этого им не удалось, и после совещания было решено оставить долину Луары. Англичане двинулись к Жанвилю.
Французская армия пошла следом, но потеряла противника из вида. Военачальники стали волноваться, однако Жанна успокоила их, сказав, что врагу не спрятаться даже в облаках.
Дюнуа вспоминал: «Герцог Алансонский спросил Жанну, что должно было быть сделано. Она ответила таким образом, громким голосом: «Все из вас имеют хорошие шпоры?","Что Вы подразумеваете? " — попросили ее уточнить; " мы будем удирать? " «Нет, " она ответила, " — это — англичане, кто не сможет защищаться, и будут побиты; и вы должны иметь хорошие шпоры, чтобы преследовать их. «»
Действительно, в этот день,18 июня, французы одержали крупную победу. Солдаты противника спугнули лань, и таким образом обнаружили свое местоположение. Близ Патэ французский авангард под командованием Ла Ира и Ксентрайля(Жанна сама хотела быть в авангарде, но её не послушали) немедленно атаковал не успевших как следует укрепиться лучников, и смял их. Победа была полной, хотя бежавший Фастольф и спас значительную часть армии. В плен попали Тэлбот, Скейлз, множество других известных дворян, около 2000 солдат было убито.
Французы же якобы потеряли не более пяти человек.
Известие о таком поражении шокировало английское руководство, говорят, что во время совета, посвященного событиям при Патэ некоторые даже плакали. Сам Бедфорд же объяснял, что все это «вызвано большей частью фанатичной верой и пустым страхом, что французы имели в ученицу и слугу Врага Рода Человеческого, названную Девой, которая использует много ложных очарований, и колдовство, результатом которого является не только уменьшение числа наших солдат, но и их храбрость, удивительно упавшая, и увеличение смелости наших врагов.»
19 Июня армия вернулась в Орлеан, и Жанна принялась немедленно уговаривать Карла идти на Реймс. Многие военачальники не соглашались с этим, предлагая действовать в Нормандии; но все же в конце концов было решено идти на коронацию. К армии присоединялось огромное количество добровольцев со всех областей страны, многие закладывали свое имущество и тратили последнее на этот поход. Страну словно охватила лихорадка, безумие, которым верхушка удачно пользовалась.
Наконец 27 июня большая армия выехала из Жьена.
29 июня, около Мезилье к ней присоединился сам Карл.
30 июня армия прошла мимо Оссера. Город отказался открыть ворота, но военачальники решили не терять времени и идти дальше. Прочие города сдавались без боя, в их числе Сен-Флорентен и Сен-Фаль. Задержка произошла только у стен Труа.
Армия прибыла к нему 5 июля. Город отказался открыть ворота, и начались бесконечные дебаты; оставлять в тылу столь сильную крепость было бы неразумно, правильная осада могла растянуться на месяцы. Наконец Жанна не выдержала и пришла на Совет сама. Вот что вспоминал Дюнуа: «Место, где король сначала остановился со своей армией, было под городом Труа; он там начал совещаться с знатью крови, и другими капитанами, и решить, должны ли они остаться перед этим городом, чтобы осадить это, или продолжить путь прямо к Реймсу, оставляя Труа в покое. Совет разошелся во мнении, и никто не знал, что решить, когда Жанна внезапно прибыла, и появилась в Совете. «Благородный Дофин, " она сказала, «приказывайте, чтобы ваши люди прибыли и осадили город Труа, и не теряйте более время в этих долгих совещаниях. Ради бога, прежде, чем пройдет три дня, я добуду Вам этот город переговорами или силой, и очень изумится сему ложная Бургундия. " Тогда Жанна, поместив себя во главе армии, разбила палатки, поместив их прямо напротив городских рвов, и выполнила много изумительных маневров, о которых не додумались бы и два-три опытных командира, работая вместе.(вероятно речь о насыпи, на которой разместили орудия) И так хорошо провела она (осадные) работы в течение ночи, что, на следующий день, Епископ и граждане прибыли все дрожащие и в великом страхе, чтобы предать себя в руки Короля. Впоследствии, стало известно, что в то время, когда Жанна сказала Королевскому Совету не обходить город, жители внезапно упали духом, и заняли себя только поиском убежища в Церквях.»
Город капитулировал 10 июля. Здесь произошло любопытное происшествие: когда Жанна вошла в город, испуганные горожане с ужасом смотрели на нее, и не знали чего ожидать. Некий брат Ричард, монах, известный своими проповедями о конце света и явлении Антихриста, недавно изгнанный из Парижа, подошел к Жанне, в сомнении, кто перед ним, ангел или демон, творя крестные знамения и разбрызгивая святую воду, и стал в некотором отдалении. Тогда Жанна сказала ему со смехом: «подойдите, я не улечу!». Вскоре этот монах стал ее ярым сторонником и проповедовал о святости Девы.
Следует упомянуть и о некоей пророчице Катрин Ла-Рошель, как сказали бы на Руси, «блаженной», которая встретилась с Жанной у Жаржо, и позже время от времени сопровождала ее. Вот что рассказала сама Дева на Великом Процессе:
«…Она сказала, что белая леди приходит к ней, одетая в золотые одежды, и наказала ей проходить хорошие города с геральдами и трубами, которые Король даст ей, и объявлять, что любой, кто имеет золото, серебро, или какое-нибудь скрытое сокровище, должен принести это немедленно: и те, кто не сделает так, и кто скроет что-нибудь, то она будет знать, и будет способна обнаружить сокровище. С этими сокровищами, она сказала мне, она заплатит моим солдатам. Я сказала Катрин, что она должна возвратиться к своему мужу, заботиться о ее доме, и воспитывать своих детей.
И чтобы иметь немного уверенности относительно ее миссии, я говорила об этом, или Святой Катерине или Святой Маргарите, которые сказали мне, что миссия означенной Катрин была простым безумием и ничем иным.
Я написала Королю относительно того, что он должен делать с ней; и, впоследствии я пошла к нему, и сказала, что эта миссия Катрин была только безумием и ничем больше. Однако, Брат Ричард желал оставить ее, чтобы работать; поэтому они оба вызвали мое недовольство, — Брат Ричард и она.»
14 июля открыл ворота Шалон, где якобы Жанна встретилась с земляками, и ответила на вопрос, как это она ничего не боится — «я боюсь только измены».
Наконец 16 июля армия вошла в Реймс, горожане которого торжественно вручили ключ от города. Вот что пишет об этом Монстреле:
«По прибытию лорда де Савез, горожане обещали ему, что они будут повиноваться королю Генриху и герцогу Бургундии до смерти. Однако, из опасения Девы, о мастерстве коей и чудесах, им говорили, они решили сдать себя королю Карлу, хотя лорд Шатийон и лорд де Савез пытались убедить их к обратному. Эти лорды, замечая их упрямство, оставили город Реймс; поскольку в ответ на их просьбы не переходить на сторону соперников, они использовали очень грубые и странные выражения.»
В счетах города сохранились свидетельства, что здесь Жанна виделась с отцом и дядей. Здесь же она продиктовала письмо герцогу Бургундскому, убеждая его помириться с королем, «и если вы желаете бороться, то боритесь против Сарацинов».
На состоявшейся 17 июля коронации знамя Жанны стояло в одном ряду с знаменами знатнейших вельмож.
Согласно письму Иоланде Арагонской " в тот момент, когда король был посвящен и когда ему возложили на голову корону, все закричали: «Ноэль!» И трубы затрубили так громко, что казалось, будто свод церкви вот-вот расколется. И во время сказанного таинства Дева стояла рядом с королем со своим знаменем в руке. И было прекрасно видеть, с каким достоинством держались король и Дева». В конце церемонии Жанна, плача, наклонилась, чтобы по обычаю обнять колена короля, говоря ему: «Любезный король, отныне совершилась воля Божия». И как пишет хронист: «Никто не мог смотреть на них без великого волнения».
В качестве единственной награды она попросила только освободить от налогов родную деревню Домреми, что и было сделано позже. По одним данным, Жанна указала также, что ее миссия закончена, и попросила отпустить домой. Но многие свидетельствуют и против этого.
В этот момент влияние Жанны достигает своего пика; к ней обращаются с прошениями, и просьбами, простой народ боготворит ее. По всей Франции начинают ходить легенды и сказания о ее деяниях. Но сама Жанна немного растеряна. Она добилась своей цели, короновала короля, что же дальше? После некоторых раздумий Жанна начинает настаивать на походе к Парижу, дабы освободить столицу Франции. Пока англичане и бургундцы еще находятся в растерянности, план кажется Деве и многим капитанам достаточно реальным. Но тут начинается обычная подковерная борьба при дворе. Переговоры с Бургундией, то тайные, то явные также не прекращаются ни на минуту.
21 июня армия покидает Реймс, но идет не в сторону Парижа а на север; города продолжают открывать ворота без сопротивления или присылать своих представителей — Руси, Ванн, Лан, Суассон (23 Июля). Отсюда армия идет на юг — Шато-Тьери (27 Июля), Монтмирай (1 Августа), Провен (6 Августа), и подымается снова на север — Куломье (7 августа), Ла-Ферте-Милон (10 августа), Крепи-ен-Валуа (11 августа). Король обходит владения, занимая важные города, Жанна начинает нервничать и все чаще впадает в печальное настроение, которое развеивает только искренняя радость и любовь горожан вновь обретенных французами укреплений.
Здесь следует заметить, что эта тактика была более осторожна, чем прямая атака на столицу, которая врятле пала бы без длительной осады, но и достаточна действенна — с 21 июля (выход из Реймса) по 15 августа («стояние» у Монтепилуа) французы заняли множество укрепленных и мощных городов, и не меньшее изъявило покорность и изгнало вражеские гарнизоны самостоятельно.
Тем временем Бедфорд собрал крупную армию и согласно Монстреле, послал из Монтеро вызов «Карлу Валуа, дофину Вьенскому, в настоящее время беспричинно называющему себя королем». В письме говорится, что «…Вы делаете попытки против короны и правления очень высокого, наиболее превосходного и известного принца Генриха, милостью Бога истинного и естественного сюзерена королевств Франции и Англии, обманывая простых людей сообщением, что вы прибываете, дабы дать мир и безопасность, которая — не факт, и при этом сие не может быть сделано средствами, каковые вы использовали, и теперь еще пользуете, дабы совратить и оскорбить неосведомленный народ, при помощи суеверных и омерзительных людей, типа женщины распутной и позорной жизни, и развратных манер, одетую в одежду мужчины, вместе с отступническим и мятежным нищенствующим монахом, насколько мы были информированы, оба из которых, согласно святому Священному писанию, отвратительны Господу… ", и далее «…Выберите, поэтому, в означенной стране Бри, где мы находимся, и не очень далеко друг от друга, любое угодное место, дабы встретиться, и в установленный день, появитесь там с сей женщиной, отступническим монахом, и всеми вашими клятвопреступными союзниками, и такой силой, каковую вы сможете собрать, тогда мы будем, к удовольствию Господа, лично встречать Вас на названном месте, как представители моего сюзерена короля…»
Письмо датировано 7 августом. 13 августа, французская армия наконец повернула на Париж, однако близ Доммартена узнав о присутствии рядом крупной неприятельской армии вернулась в Крепи.
Наконец 14 августа, у Монтепилуа, недалеко от Санлиса, две армии стали ввиду друг друга. Согласно Монстреле, «…Оба (противника) были прилежны в захвате самых выгодных позиций для боя. Герцог Бедфорда выбрал сильное место, хорошо укрепленное, в тылу и на крыльях, с толстыми живыми изгородями. Но фронте, он выстроил его лучников в большом множестве, пешими, и каждый имел колья, установленные перед ними.»
Хронисты пишут, что французы значительно превосходили противника численностью пехоты, однако вступать в открытый бой не решались. По всему фронту происходили перестрелки и стычки, но не более того.
Сама Жанна колебалась и не знала как поступить — на этот раз «голоса» ее не помогли; как пишет хронист «Дева была также там, но бесконечно меняла свои решения; иногда она стремилась к бою, в другие времена нет.»
Как видим уже приобретенный опыт боролся у нее в душе с пламенной верой в свою правоту.
Как пишет Персиваль де Кагни «Тем вечером наши люди начали стычку с англичанами близко к их лагерю и в этой перестрелке были люди, убитые и плененные с каждой стороны; и взяли английского капитана д’Орбека и десять или двенадцати других, и было много людей, раненных с обеих сторон: когда ночь настала, каждый отошел к своему лагерю.»
Так проходило время в течении «двух дней и двух ночей»; армии не двигались с места. Монстреле упоминает, что обе стороны были столь разгневаны друг на друга, что умертвили всех пленных; и оценивает общие потери в 300 человек. Наконец 15 или 16 августа армии разошлись.
Бедфорд направился в Нормандию, откуда приходили тревожные вести, Карл к Компьену, который изъявил покорность.
Ранее в Шато-Тьери было заключено перемирие с герцогом на 15 дней, якобы он обещал отдать Париж без боя. Это перемирие многих насторожило; известно о письме Жанны жителям Реймса, датированное 5 августа.
«Дорогие и хорошие друзья, добрые и лояльные Французы города Реймса. Жанна, Дева, посылает вам новости от нее. Верно, что Король заключил перемирие пятнадцати дней с Герцогом Бургундии, который обещает отдать мирно город Парижа после того времени, однако, не удивляйтесь, если я буду там раньше, поскольку мне не нравится это перемирие, и я не знаю еще, буду ли я соблюдать его, а если и буду, то только из-за чести Короля.»
Карл пришел в Комьен 17 или 18 августа. Снова начались переговоры с бургундским герцогом, и хотя было решено продлить перемирие до Рождества, стычки продолжались.
Жанна продолжала настаивать на осаде Парижа, убедив многих капитанов и герцога Алансонского в целесообразности такого шага. Наконец не дожидаясь согласия короля, часть войска под командованием герцога и Жанны 23 августа отбыла в сторону Парижа.
По пути открыл ворота Санлис, где они задержались на некоторое время, возможно ожидая короля. Наконец 26 августа они вступили в Сен-Дени, оставленный жителями, бежавшими в Париж.
Всё-таки не решаясь атаковать город без санкции короля, армия занимала окрестные села, вступала в стычки и проводила рекогносцировку местности.
Только 7 сентября армия во главе с Карлом достигла Сен-Дени и было разрешено штурмовать город.
Разумеется, упущенное время парижане не теряли даром; под руководством опытных капитанов город был укреплен, созданы многочисленные отряды милиции. На следующий день, 8 сентября, несмотря на праздник Рождества Девы Марии начался штурм со стороны ворот Сен-Оноре. Бой, «серьезный и убийственный» длился более пяти часов. Французам удалось взять «бульвар», защищающий подступы к воротам, однако это был единственный успех.
Вскоре Жанна была ранена стрелой в бедро, а также был убит и ее знаменосец. Как говорят свидетели, она яростно сопротивлялась всем попыткам унести ее с поля боя, и убеждала продолжать атаку. Однако штурм прекратился. 9 сентября Жанну перенесли в Сен-Дени, несмотря на ее слова: «я не сдвинусь с места, пока Париж не будет взят». Вскоре король приказал прекратить осаду, и армия двинулась в Жьен (12 сентября).
Безутешная Жанна оставила в церкви свои белые доспехи; по свидетельству очевидцев больше в таких доспехах она не появлялась. Герцог Алансонский был также крайне раздражен решением короля, как и многие прочие капитаны. Действительно, действия Карла представляются весьма странными. Основная часть армии в штурме участия не принимала; да и сама осада не длилась и недели. Историки так и не пришли к единому мнению по поводу его решения, одни возлагают вину на Ги Тремуйля, другие на то, что король опасался армии Бедфорда. Возможно ситуация объясняется отсутствием средств на правильную осаду, ведь не следует забывать, что в каждом из множества вновь обретенных крепостей нужно было оставить гарнизон; патриотический подъем шел на убыль, и многие бойцы, воевавшие за свой счет, покидали армию.
Наконец 21 сентября армия достигла Жьена и была распущена.
Жанну продолжали удерживать при дворе, осыпая милостями и знаками внимания, однако не давая ни действовать, ни покинуть двор; ее опасались, ведь в отличии от быстро остывающего дворянства, народ продолжал боготворить ее.
По словам самой Жанны бездействие было для нее пыткой; придворная жизнь, размеренная и расписанная, загнанная в рамки этикета, пронизанная интригами и заговорами наводила тоску. После провала осады Парижа она изменилась — стала всё чаще упоминать о своей скорой смерти, по большей части молилась и находилась в подавленном настроении, хорошо осознавая свое положение птицы в золоченой клетке.
Герцог Алансонский предложил королю собрать армию, и вместе с Жанной атаковать Нормандию. Однако Карл отказал ему, чем весьма оскорбил. Герцог распустил свои отряды и отбыл в Анжу.
В конце октября Карл разрешил Жанне присоединится к кампании на границах Бургундии — осадить Ла-Шарите-сюр-Луар. Однако любопытно, что никому из преданных ей капитанов подключится не позволили. Вероятно король опасался, что Жанна опять подговорит своих сторонников поступить вопреки приказам. Командиром был назначен Карл д’Альбре, сторонник Тремуйля.
На некоторое время Жанна обрела прежнюю энергию, для нее это был словно глоток свежего воздуха.
4 ноября во многом благодаря ей была взята крепость Сен-Пьер-ле-Мутье. Вот как описывал это Жан д’Олон:
«Также, Дева и ее последователи сделали осаду против города (Сен-Пьер-ле-Мутье) в течение некоторого времени, и указали начать штурм; и так было сделано, и те, кто там был, старались взять эту крепость; но, из-за большого числа людей в городе, большой силы этой крепости и также большого сопротивления, оказанного ими, французы были вынуждены отступить, по причинам вышеупомянутым; и тогда, я был ранен выстрелом в пятку, так, что без опоры не мог стоять или идти: я заметил, что Деву оставляли сопровождаемой очень немногими из ее собственных людей и других; и я, опасаясь, что неприятность последует там, оседлал коня, и пошел немедленно ей на помощь, спрашивая ее, что она делает там одна и почему не отступает подобно другим. Жанна же, после того, как сняла шлем с головы, ответила, что она не одна, но что она имеет с собой всё еще пятьдесят тысяч из ее людей, и что она не уедет, пока не возьмет город;
И я утверждаю, что, независимо от того, что она имела ввиду — вокруг нее было не больше чем четыре или пять солдат, и это я знаю точно, и многие другие также, кто в подобной манере видели ее; по каковой причины я сказал ей снова, что она должна оставить сие место, и удалиться, как то сделали другие. И затем она сказала мне брать вязанки и доски, принесенные, чтобы делать мост через рвы города, дабы мы смогли приблизиться к нему вплотную. И как только она сказала мне эти слова, то закричала громким голосом: «Все к вязанкам и доскам, чтобы делать мост! " который был немедленно после сделан и готов; в каковом бое сделано было много чудес, поелику немедленно город был взят штурмом, без значительного сопротивления; "
Однако осада Ла-Шарите, начатая 24 ноября, успехом не увенчалась. Крепость защищал храбрый капитан Перине Грессар, с большим гарнизоном, продовольствия было вдоволь.
Французы, потеряв немало людей от болезней, испытывая недостаток провизии и боеприпасов и так и не дождавшись подкрепления, вынуждены были снять осаду спустя месяц, 25 декабря. Шартье пишет, что отступление более походило на бегство, и французы потеряли там большую часть своей артиллерии.
Разумеется, поражение повергло Жанну в еще более мрачное настроение, как не пытался двор развлечь ее. 29 декабря ей и её семье даровали дворянство. Жанна получила титул дю Лис.
Следующие несколько месяцев прошли в том же ритме — Жанну возили вместе с двором, с места на место.
Наконец в конце марта Жанна не выдержала; наняв за свой счет около 200 солдат, она, вместе с братьями и небольшим числом своих верных сторонников покинула двор. 29 марта отряд двинулся к Мелену, городу, который недавно изгнал англо-бургундский гарнизон, и которому требовалась помощь.
Именно у стен этого города «голоса» якобы предупредили Жанну о скором пленении (до праздника Сен-Жан в середине июня).
Приблизительно в конце апреля Жанна узнала, что близ Ланьи-сюр-Марн действует бургундский отряд (300 солдат, большинство конных лучников, согласно Монстреле), под командованием некоего Франке Аррасского, грабит и разоряет окрестности. Жанна, Жан Фуко и капитан Мелена де Гирезме с 300–400 солдат атаковали их недалеко от города; однако бургундцы успели спешится и укрепится на холме, и первые атаки не удались. Тогда Жанна послала гонцов в Ланьи, откуда на выручку подошел Хью Кеннеди: «Они пришли в большом числе с куливринами, арбалетами, и другими воинственными инструментами, так, что в конце концов бургундцы, после нанесения большого вреда коннице врага, были побеждены, и лучшая часть их помещена в меч.» (Монстреле)
Жанна, после некоторых колебаний, выдала главаря жителям Ланьи, которые его судили как бандита и обезглавили, о чем хронист немало сетует: «чья смерть чрезвычайно оплакивалась его партией, поскольку был он человеком наиболее отважного поведения.»
Пробыв в Ланьи некоторое время, Жанна якобы оживила там младенца. Сама она говорила об этом на суде: «Ребенку было три дня. Он лежал перед образом Нашей Госпожи(Девы Марии). Они сказали мне, что молодые девушки собрались перед этим образом, и попросили присоединится к ним, и также просить Бога и Нашу Госпожу дать жизнь этому младенцу. Я пошла и молилась с ними. Наконец, жизнь возвратилась к ребенку, который зевал три раза, и его окрестили; вскоре после того он умер, и был похоронен в освященной земле. Прошло три дня, они сказали, с тех пор как жизнь покинула ребенка; и он был черен, как мой камзол; когда он зевнул, цвет начал возвращаться к нему. Я была там с другими молодыми девушками, прося и становясь на колени перед Нашей Госпожой.»
В начале мая Жанна узнала, что крупная англо-бургундская армия идет на Компьен, и оповестив о том короля двинулась на выручку со своим небольшим отрядом. Жанна прибыла в город вероятно 6 мая. Здесь же находились и некоторые французские капитаны — Ксентрайль, Вальперга, Шабанэ, комендант города Гильом де Флави.
Примерно 8–9 мая армия герцога достигла реки Эн и осадила крепость Шуази — северный форпост Компьена.
Крепость под командованием Луи де Флавии защищалась упорно, но поскольку герцог обладал хорошей артиллерией, долго продержаться не могла.
Осознавая это, Жанна и капитаны решили захватить мост через Уазу в Понт — Левеке, близ Нуайона, выше Компьена, и отрезать таким образом армию герцога от путей доставки продовольствия. В районе 10 мая французский отряд атаковал мост, охраняемей англичанами, однако пробиться не смог — на помощь подошел гарнизон Нуайона.
Тогда французы вернулись в Компьен и попытались пересечь реку Эн у Суасона (11–12? мая), но тут Жанну ждал еще один удар — комендант крепости Гишар Гурнель не пустил в город французский отряд (вскоре он продал город герцогу). 15 мая Жанна вернулась в Компьен. Ожидая помощи, отряд Девы и Ксентрайля спустился в Крепи-ен-Валуа(17? мая). Здесь, в окрестных лесах, согласно Монстреле был разбит отряд бургундцев, идущий на помощь герцогу. Однако это была последняя удача Жанны — 19 мая Шуази был сдан на условиях почетной капитуляции и уничтожен, 22 мая герцог прибыл к Компьену.
Жанна вернулась в город вероятно 21 мая. О ее настроении хорошо свидетельствует следующий эпизод, упоминаемый очевидцами: В один из последних дней в Компьене, она по обычаю пришла на раннюю мессу в церковь Сен-Жак, и по окончанию службы, видя вокруг себя множество простолюдинов и их детей, глазеющих на нее, сказала:
«Дорогие друзья и дети, я должна сказать вам, что я была продана и предана, и скоро погибну. Я прошу вас молиться за меня; скоро я больше не буду иметь никакой возможности служить королю и королевству».
23 мая, вечером, во время вылазки Жанна попала в плен.
Вот как это произошло: Компьен расположен на правом берегу Уазы, в начале моста находилось укрепление. На другой стороне расположились противники. По дороге прямо, в Мариньи, и выше Компьена, в Кларуа, бургундцы, ниже Компьена, в Венетт, англичане.
Понимая, что с течением времени положение города будет только ухудшатся, капитаны и Жанна решили взять инициативу в свои руки — внезапно атаковать Мариньи, потом Кларуа. Чтобы англичане не ударили с тыла в «бульваре» разместили стрелков. На случай отступления были подготовлены лодки.
В пятом часу французы начали вылазку. Вначале все шло хорошо — гарнизон в Мариньи был смят; однако бургундцы быстро опомнились и сами перешли в контратаку. Закипел бой; но через некоторое время, из-за опасения, что англичане ударят с тыла, отряд начал отступать, несмотря на крики и призывы Девы. Наконец отступление стало превращаться в бегство, подоспели и англичане. Жанна храбро прикрывала отступление, стремясь дать возможность солдатам отступить без потерь, — следует признать, что в этом случае она действовала как опытный капитан. Несмотря на панику, большинство французов успело отступить или воспользоваться лодками, однако сама Дева, окруженная врагом, к воротам не успела, и какой-то вассал де Люксембурга стащил ее с коня. По словам хрониста, ее схватили с «большей радостью, чем если бы взяли пятьсот солдат».
Многие исследователи открыто обвинили Гильома де Флави в трусости, а то и в явном предательстве, однако, на мой взгляд, это не соответствует действительности.
Де Флави — прежде всего отвечал за безопасность порученной ему крепости, и поступил согласно обстоятельствам. И если потерю Девы ему могли простить, то потерю Компьена не простили бы однозначно.
Однако общие потери благодаря самоотверженности Жанны были невелики — гораздо больше был моральный вред. Как сообщает хронист, французы были весьма удручены таким бедствием. Впрочем наибольшее оцепенение охватило низы — во многих городах был объявлен траур, проходили церковные службы и процессии; двор же воспринял известие спокойно, если не равнодушно. Реньо де Шартр лицемерно писал в послании своим прихожанам, что несчастье, случившееся с Девой, произошло исключительно по ее собственной вине, «ибо она не следовала ничьим советам, но всегда поступала по-своему». Жанна была обвинена в гордыне: «Она не сделала того, для чего ее послал господь, но проявила собственную волю».
После пленения Жанну поместили сначала в Нуайон, а позже в Болье, где она находилась до начала августа.
Многие факты свидетельствуют, что герцог не собирался сразу продавать Жанну англичанам — на письмо Парижского университета от 26 мая, с требованием выдачи «означенной женщины, сильно подозреваемой во многих отдающих ересью преступлениях» он не ответил, как и на требования англичан. Переписка между Герцогом Бургундским, герцогом Савойским, посредником, и Карлом Седьмым в мае-августе свидетельствует, что Филипп Добрый прощупывал почву для дальнейших действий по отношению к Жанне, предполагая использовать ее в политической игре. И только когда Карл просто проигнорировал все сообщения о пленении Жанны, герцог начал переговоры о продаже ее англичанам.
Жанна содержалась в Болье в вполне приличных условиях, ее даже посещал д’Олон, оруженосец, однако ее ни на минуту не покидала тревога за будущее. Она попыталась бежать, однако неудачно. Когда во время суда ее спросили, почему она решилась бежать, хотя и была уверена, что избавление от плена придет к ней от самого господа бога, Жанна ответила пословицей: «Помогай себе, а бог поможет тебе» (Aide-toi, Dieu t’aidra).
Вскоре после этого ее перевезли в Боревуар, в Пикардию.
Здесь она находилась до середины ноября.
Переговоры о продаже Жанны англичанам начались в середине июля и продолжались в течение полутора месяцев. Вел их Кошон, он предложил от имени Генриха VI 10000 ливров, которые следовало распределить между «совладельцами» Жанны: Филиппом Добрым, Жаном Люксембургским и офицером, уступившим ему пленницу.
По военным обычаям того времени такой выкуп платился за принца крови, коннетабля (главнокомандующего сухопутными силами Франции), адмирала, маршала или по меньшей мере генерального наместника маршала.
В сентябре штаты Нормандии утвердили чрезвычайный налог, часть которого предназначалась для уплаты выкупа «за Жанну-Деву, отъявленную колдунью и предводительницу войск дофина».
Узнав, что ее продают англичанам, Жанну, как она сама говорила охватила «сильная ярость». Поручив себя богу и святой Катерине, Жанна выбросилась из окна верхнего этажа башни и упала на плиты замощенного двора. Ее подобрали утром — окровавленную и без сознания. Придя в себя, она сказала: «Лучше умереть, чем попасть в руки англичан».
Из протоколов суда: " … Показала, что сделала это не в безнадежном отчаянии, но в надежде спасти свое тело и пойти на помощь многим славным людям, которым эта помощь была необходима… Спрошенная о причине, заставившей ее совершить прыжок с башни Боревуара, отвечала, что слышала, как говорили, будто все жители Компьеня, включая семилетних детей, будут преданы огню и мечу. А она предпочла бы умереть, чем пережить такое истребление славных людей. И это было одной из причин…»
В Боревуаре обаяние Жанны также возымело свое действие — известно, что супруга и тетка Жана Люксембургского искренне привязались к ней, и всячески противились постыдной сделке. Только после смерти тетки, наступившей 13 ноября, ее повезли окружным путем, через Аррас, Аббвиль, Сен-Валери и Дьеп, в Руан. В конце декабря 1430 г. кортеж прибыл в столицу Нормандии.
3 января 1431 г. Генрих VI, король Англии и Франции, особой грамотой передал своему «любимому и верному советнику» епископу Бовескому по его просьбе «женщину, которая называет себя Жанной-Девой», для суда над ней и приказал, «чтобы всякий раз, когда это понадобится названному епископу, люди короля и чиновники, которым поручена ее охрана, будут выдавать ему сию Жанну, чтобы он мог ее допрашивать и судить согласно богу, разуму, божественному праву и святым канонам». Участь Жанны была предрешена, и вскоре начался судебный процесс.
Мы не будем останавливаться на перипетиях процесса. Следует только отметить невероятную выдержку и самообладание девушки — и это несмотря на ужасные условия содержания и постоянные издевательства.
Жанну держали в железной клетке. В конце февраля, когда начались допросы, ее перевели в одиночную камеру, находившуюся под лестницей, которая вела на первый этаж большой башни Буврейского замка. Узкое оконце почти не пропускало свет; в камере стоял деревянный топчан, который позже заменили железной кроватью, намертво прикрепленной к каменным плитам пола. Заключенная была закована в кандалы; их снимали. когда Жанну выводили на очередной публичный допрос. Днем ее опоясывали цепью длиною в пять-шесть шагов, которая крепилась к массивной балке.
Ее сторожили пятеро английских солдат, отъявленных головорезов. На ночь трое из них оставались в камере, двое других бодрствовали с наружной стороны двери.
Стражники изощрялись в бесконечных и разнообразных издевательствах над заключенной — страх всегда порождает жестокость, а как вспоминал позже один из судей: «Я слышал от одного английского рыцаря, что англичане боялись ее больше, чем сотни солдат.
Говорили, что она наводит порчу. Само воспоминание об одержанных ею победах приводило их в трепет».
Возможно, такая беспримерная выдержка объясняется частично тем, что Жанна до последнего момента верила в свое спасение. Она никогда не хотела стать мученицей, и всегда просила Господа послать ей легкую и быструю смерть. Однако надеждам ее не суждено было сбыться.
Несмотря на то, что в Лувье находился Ла Ир, французы так и не предприняли ничего для освобождения Девы.
Известно о каких-то компаниях Дюнуа, якобы оплаченных и инициированных королем, также в окрестностях Руана зимой-весной 1430 года активно действовали Ла Ир и Ксентрайль. Однако, как справедливо замечал Валле де Варавиль, скорее всего речь шла об обычных рейдах.
Похоже, только 24 мая, когда Жанну уже осудили, привели на эшафот, поставили над беснующейся толпой, и она воочию увидела смерть, то осознала, что спасения не будет.
Согласно разным, часто противоречивым данным дело происходило так: после прочтения проповеди ей трижды предложили отречься. Трижды она отвечала отказом.
Кошон начал читать приговор, согласно которому церковь передавала осужденную в руки светской власти, прося эту власть обойтись с осужденной снисходительно и «без повреждения членов». Эта формула означала не что иное, как немедленную смерть на костре. Кошон прочел уже большую часть приговора, когда прервав епископа на полуслове, Жанна закричала, что она согласна принять все, что соблаговолят постановить судьи и церковь, и подчиниться во всем их воле и приговору.
" И не единожды повторила, что если священники утверждают, что ее видения и откровения являются ложными, то она не желает больше защищать их… Тогда же, на виду у великого множества клириков и мирян она произнесла формулу отречения, следуя тексту составленной по-французски грамоты, каковую грамоту собственноручно подписала».
Жанна произнесла слова покаяния, и ожидавший ее смертный приговор заменили другим, который судьи заготовили заранее, рассчитывая на то, что обвиняемая отречется. В нем говорилось, что суд учел чистосердечное раскаяние подсудимой и снял с нее отлучение. «Но так как ты тяжко согрешила против бога и святой церкви, то мы осуждаем тебя окончательно и бесповоротно на вечное заключение, на хлеб горести и воду отчаяния, дабы там, оценив наше милосердие и умеренность, ты оплакивала бы содеянное тобою и не могла бы вновь совершить то, в чем ныне раскаялась».
Огласив приговор, Кошон распорядился увести осужденную в Буврейский замок. Инквизиционный процесс по делу о впадении в ересь «некой женщины Жанны, обычно именуемой Девой», закончился.
Однако англичанам требовалась смерть Жанны, а не ее заключение; вместо церковной тюрьмы ее вернули в ту же опостылевшую камеру, к тем же мучителям, и снова заковали в кандалы. Невозможно себе представить, что творилось на душе у недавней «любимицы победы» и «дочери божьей», но через два дня ее нашли одетой в свое старое мужское платье(предусмотрительно подложенное палачами), что было рецидивом ереси и автоматически вело к костру.
У нее спросили, кто принудил ее сделать это. «Никто, — ответила Жанна. — Я сделала это по своей доброй воле и без всякого принуждения». Тогда ее спросили о причинах.: «Находясь среди мужчин, приличнее носить мужской костюм, нежели женское платье». И затем сказала, что она надела мужской костюм потому, что судьи не выполнили своих обещаний.
«Спрошенная, слышала ли она после четверга свои голоса, отвечала, что да. Спрошенная, что они ей сказали, отвечала, что господь передал через святых Катерину и Маргариту, что он скорбит о предательстве, которое она совершила, согласившись отречься, чтобы спасти свою жизнь, и что она проклинает себя за это».
Вероятно 30 мая ее повезли на казнь в тележке, одетую в полотняную рубашку, пропитанную серой.
Николай Миди произнес проповедь на текст апостола Павла: «Страдает ли один член, страдают с ним все», и окончил ритуальной фразой: «Ступай с миром, Церковь ничего больше не может сделать для тебя и передает тебя в руки светской власти».
После, по свидетельству Массье, «Жанна, на коленях, начала молиться Богу с великим рвением, с явным сокрушением сердечным и с горячей верой, призывая Пресвятую Троицу, Пресвятую Деву Марию и всех святых, некоторых называя поименно; смиренно попросила прощения у всех людей, какого бы состояния они ни были, у друзей и у врагов, прося всех молиться за нее и прощая все зло, какое ей сделали».
Лефевр также добавляет: «Она так плакала, так трогательно взывала к Богу — что самый жестокосердный человек не мог бы удержаться от слез. Помню очень хорошо, что всех присутствующих священников она попросила отслужить за нее по обедне».
Кошон прочел приговор и удалился вместе с трибуналом.
Жанну возвели на вязанки хвороста и привязали к столбу, после чего подожгли. «Потом она начала кричать: «Иисус» и призывать архангела Михаила. И до смерти продолжала кричать: «Иисус»».
Зрелище было не для слабонервных. Рассказывают, что английскому солдату, стоявшему у подножия костра и на пари глумившемуся над нею, показалась вылетевшая из пламени белая голубка. Ему стало дурно; через несколько часов, когда его откачали в кабаке, он каялся перед английским монахом-доминиканцем в том, что надругался над святой.
Также, по словам Ладвеню и брата Изамбара, когда все было кончено, «около четырех часов пополудни», палач пришел в доминиканский монастырь, «ко мне, и к брату Ладвеню, в крайнем и страшном раскаянии, как бы отчаиваясь получить от Бога прощение за то, что он сделал с такой, как он говорил, святой женщиной. И он рассказал еще нам обоим, что, поднявшись на эшафот, чтобы все убрать, он нашел ее сердце и иные внутренности несгоревшими; от него требовалось сжечь все, но, хотя он несколько раз клал вокруг сердца Жанны горящий хворост и угли, он не мог обратить его в пепел, и, пораженный явным чудом, он перестал терзать это Сердце, положил в мешок вместе со всем, что осталось от ее плоти, и мешок бросил в Сену».
Так завершилась жизнь этой удивительной девушки, и началась другая — легендарная.
Вадим Тропейко
Осада Компьена (22 Мая — 26 Октября 1430 г.)
Город Компьен, расположенный на правом берегу реки Уазы, близ впадения в нее реки Энн, являлся одним из крупнейших городов Северной Франции. За обладание этой стратегически важной крепостью, господствующей в долине Уазы, в двадцатые годы шла упорная борьба.
Занятый арманьяками в 1420 году, город был отдан англо-бургундской коалиции в июне 1422 года де Гамашем как выкуп за жизнь брата, взятого в плен при осаде Мо. В декабре следующего года французы вновь занимают его, однако долго удерживать не в состоянии — через несколько месяцев (в начале 1424) город вновь переходит к англичанам, под чьей властью и находится вплоть до августа 1429, несмотря на несколько попыток арманьяков овладеть им. После коронации Карла Седьмого практически все крепости в Шампани, а также многие в окрестных областях признали власть французов.
Не стал исключением и Компьен, депутация горожан которого пригласила короля посетить его лично. После «стояния» у Монтепилуа Карл Седьмой прибыл туда со всей армией (около 18 августа) и находился более недели, отдыхая во дворце и ведя переговоры с представителями герцога. Королевские войска покинули город в конце месяца, оставив сильный гарнизон, капитаном которого был назначен Гильом де Флави.
Осень-зима проходила в постоянных стычках с бургундцами, несмотря на то, что де-юре между противниками было заключено перемирие. Военные действия обоих сторон не мешали однако рыцарям развлекаться и иным образом — Монстреле пишет о турнире в Аррасе, на Большом Рынке 20 февраля 1430 года, в котором сражались 5 французов против 5 бургундцев. Сам герцог выступал там судьей. Как сообщает хронист, французы, среди которых бились и известные капитаны Потон Ксентрайль и Теодоро Вальперга, там потерпели поражение и «когда этот турнир был закончен, и французов хорошо развлекли, и получили они красивые подарки от герцога, то выступили из города Аррас в Компьен, очень опечаленные тем, что были настолько неудачны. Они оставили двух раненных рыцарей позади, коие были посещены хирургами герцога, и каковые в конце концов излечили их».
Малая война продолжалась, разоряя пограничные земли — «В эти дни французы на границах Бовези, на реке Уазе, делали ежедневные налеты против таковых из бургундской партии, которая возвратила комплименты, хотя перемирие было заключено и подтверждено присягой, и должно было длиться до Пасхи; и эти непрерывные походы заставили деревни и страну быть почти покинутыми» (Монстреле). Герцог прекрасно осознавал, что главной базой в этом районе является именно Компьен, и начал готовить поход против него. Во время Пасхи, 16 апреля он находился в крепости Перонн, куда, согласно Монстреле, и стягивались основные силы. Далее он пошел к Мондидье, и осадил замок Гурне-сюр-Аронд, принадлежащий Карлу Бурбону.
Осажденные, видя значительное превосходство бургундцев, капитулировали, и армия Герцога пошла к Нуайону, очищая по пути область Бовези. Параллельно Жан де Люксембург снял осаду замка Монтегю(согласно хронисту французы в спешке оставили продовольствие и артиллерию), и занял многие замки Бовези; Луи Вакур с ротой был вынужден укрыться в стенах Бове. Одновременно шли бои близ Парижа и в области Бри, в попытках англо-бургундцев ликвидировать угрозу Парижу и отрезать северные районы от Центральной Франции — оплота Карла VII. Несмотря на некоторые удачи французов — разграбление Сен-Дени 23 марта, отражение осады Ланьи, победу Жанны близ этого города и победу близ Шелль 21 апреля, общее положение сторонников Карла в этом регионе крайне ухудшилось. Заговор с целью впустить французов в Париж провалился, капитан-генерал Бри, сеньор де Тернан взял множество небольших укреплений близ Парижа, и в их числе Сен-Мор-де-Фоссе и Куллевр-эн-Бри. Сам герцог, около недели проведя в Нуайоне, двинулся к Шуази-ен-Ен, северному форпосту Компьена, предварительно оставив для охраны единственного поблизости моста через Уазу в Пон-Левеке роты Монтгомери, и в Нуайоне де Савеза. Шартье указывает в армии герцога на Жана де Люксембурга, графа Хандингтона, Арундела, Лефевр Сент-Реми добавляет сеньора Креки, мессира Ю де Ланнуа, сеньора Коммена, мессира Жака (?), мессира Давида (?), мессира Флоримона де Бримо, и Бэга де Ланнуа, коие были «все рыцари указанного Ордена Золотого Руна, сопровождаемые весьма многими и знатными сеньорами». Как сообщается, герцог обладал мощной артиллерией, поскольку уже через десять дней осады, вероятно 19 мая, гарнизон капитулировал в связи с значительными разрушениями, но почетной сдачей — весь гарнизон, во главе с Луи де Флави, с несколькими орудиями беспрепятственно отошел в Компьен. Крепость была уничтожена, а Герцог возвел мост через Уазу, вероятно потому, что берега реки Ен были болотистые.
Незадолго до падения Шуази французы предприняли отчаянную попытку изменить ситуацию — отряд под командованием Жанны, капитанов Потона де Ксентрайля, Жака Шабанэ, Теодоро Вальперга, Барталамео Баретта, Реньо де Фонтенна и вероятно Жана Фуко атаковал укрепленный мост в Пон-Левеке, единственный путь из бургундских земель. Монстреле оценивает силы французов в 2000 человек, но скорее всего их было гораздо меньше. Французы напали перед рассветом, но несмотря на все усилия, мостом овладеть не смогли.» Приблизительно тридцать были убиты на каждой стороне, и французы отступили к Компьену, откуда они прибыли. Англичане с того дня усилили их позиции на всех направлениях, дабы избегнуть подобного нападения.»
Жанна с солдатами попытались обойти врага, на этот раз решив пересечь реку у Суассона, но неожиданно их постигло разочарование — Гишар Гурнель, комендант крепости, отказался впустить войска, и через некоторое время продал город бургундцам. Жанна в отчаянии подошла к Крепи-ен-Валуа, напрасно ожидая подкрепления. Здесь бойцам Ксентрайля удалось разбить идущий на помощь герцогу отряд. Монстреле: «Вскоре, Жан де Бримо, идя к герцогу Бургундии приблизительно с ста бойцами, был внезапно атакован французской партией в лесу Крепи-ен-Валуа, которые прибыли от Атиши для этой цели, искать приключения, и без большого сопротивления сделали их заключенными. Причина того, что они были таким образом захвачены состояла в том, что его люди следовали в беспорядке, и были неспособны формироваться в боевой порядок, когда нападение случилось. Он (Бримо) был захвачен Потоном де Ксентрайлем, кто, в конце концов освободил его посредством платежа тяжелого выкупа. "
Однако это нисколько не облегчило положение французов — 22 мая герцог приблизился к городу со стороны Мондидье и расположился в Кудан. Жан де Люксембург с ротой занял Кларуа, сьерр Бодо де Нуаэль остановился в Мариньи, а англичане Монтгомери в Ла Венет. Французы решили действовать, пока Герцог не обложил город. План заключался в том, чтобы внезапной вылазкой атаковать Мариньи и далее Кларуа. Чтобы англичане не ударили в тыл, на предмостном укреплении расположили стрелков. На случай отступления были подготовлены лодки. 23 мая, в пять часов дня(в два, согласно Лефевру Сент-Реми), 500–600 конных и пеших бойцов во главе с Жанной атаковали позиции врага в Мариньи. Вместе с Нуаэлем там находились также Жан Люксембург и де Креки, державшие совет. Первоначально французам сопутствовал успех — они прошли через всю деревню без значительного сопротивления.
Однако присутствие многих знатных господ сыграло свою роль — бургундцы быстро пришли в себя и организовали сопротивление. На шум битвы подходили все новые и новые отряды из Кларуа и Кудана, завязался упорный бой. Вскоре французы дрогнули и начали отступать. Жанна прикрывала отступление, однако оно все более превращалось в беспорядочное бегство. Около ворот образовалась давка, лодок нахватало. В довершение всего из Ла Венета прибыли англичане. Стрелки в предмостном форте не могли стрелять, дабы не поубивать своих. В конце концов, видя, что враг подходит к воротам, комендант приказал закрыть их. Жанна, яростно отбивающаяся, была стянута с коня и захвачена бастардом Вандомом, вассалом де Люксембурга, вместе с ней в плен попали один из ее братьев, оруженосец Жан д’Олон и некоторые другие; но Монстреле пишет, что потери французов были не очень велики, основная масса успела укрыться в городе.
Около 27 мая начались активные осадные работы — напротив предмостного «бульвара» были сооружены земляные укрепления. Кроме того, город постоянно подвергался массированному обстрелу не только из артиллерии, но и из требюше(Монстреле пишет о сооружении напротив дверей нескольких «больших машин» метавших крупные камни). Обстрелом были разрушены городские мельницы и значительно повреждены укрепления Ворот Моста, а также убит брат коменданта, Луи де Флави. Однако несмотря на это гарнизон и горожане держались достойно.
Осаждающие также несли потери — известно о неудачной попытке подкопа и подрыва Ворот Моста — «главные из умерших были, насколько известно мессир Жан де Белль, рыцарь; Ален д’ Эскассен, Тибо де Гартинье, и некоторые другие, как сторонники бургундской партии, так и англичане». Кроме того, осаду тормозили и прочие неприятности — в десятых числах июня (Монстреле указывает начало июля)Герцог получил известия, что ополченцы Льежа, объединмвшись со сторонниками Карла Седьмого разоряют земли близ Намюра. Как пишет Лефевр Сен-Реми: «Когда эти вещи дошли до сведения герцога, стоявшего перед Компьеном, после обсуждение на совете, было решено, что сеньор де Круа пойдет в Намюр дабы сопротивляться завоеваниям вышеупомянутых льежцев, в количестве от семи до восеми сотен; и пришел он в город Намюр в шестнадцатый день июня; и нашел те города и страны вокруг чрезвычайно разрушенными.» Однако вскоре прибыло значительное подкрепление — графы Ходингдон и Арунделл и около 2000 солдат (Монстреле пишет «графы Ходингдон и Роберсар, англичане, с тысячью английских лучников»). Как пишет тот же хронист, Монтгомери тогда же отбыл в Нормандию, оставив большую часть своих солдат. В то же время, узнав, что близ Лана действуют французы, Герцог послал туда Жана Люксембурга, который взял крепость Крепи-ен-Лануа, и на обратном пути вошел в Суассон, который комендант уступил за крупную сумму денег. Также, вероятно в конце июля, англо-бургундцами был наконец взят форт Ворот Моста уже значительно разрушенный. По сообщением Монстреле его взяли внезапным ночным штурмом, пленив 8 — 10 человек. Бургундцы восстановили и укрепили этот форт, поместив там крупный гарнизон. Также англичане, дабы отрезать Компьен от путей поставок продовольствия, провели рейд по окрестностям — атаковали Пьерфон, вероятно заняли Крепи-ен-Валуа и Сенен, и разбили крестьян в Вербери, которые оборонялись в церкви.
Далее сеньоры Кревекур и де Савез отбыли на границы Бовези — дошли вести, что французы, удерживающие Крей, готовят поход на помощь городу. В первых числах августа Герцог с графами Норфолком и Ходингдоном принял капитуляцию Гурне-сюр-Аронда; как указывает Монстреле, после этоко Норфолк отбыл в Париж. 15 августа (Лефевр Сен-Реми) Герцог получил известия о смерти герцога Брабантского, не имевшего прямых потомков, и вскоре отбыл туда, претендуя на эту рерриторию. Командомать осадой был назначен Жан Люксембург, срочно отозванный из Суассона. По данным Сен-Реми, осаждающие насчитывали от 3 до 4 тысяч человек. Люксембург, переправил основные силы по мосту напротив Ла Венетт, и разместился в аббатстве Руаюлье (Royaulieu), расположенном на дороге напротив Парижских ворот. Монстреле упоминает мессира Жак де Бриме, маршала армии, мессира Ю де Лануа, сеньора де Креки, сеньора де Савез, сеньора де Юмиэр, мессира Давиода де Пуа, Ферри де Мелли, мессира Флоримон де Бриме, и некоторых прочих. Английский лагерь остался в Ла Венет. Продолжая сжимать кольцо осады, была выстроена мощная бастилия напротив Пьерфонских ворот и маленькая бастилия выше Компьена на берегу реки, напротив Кларуа. В форт Пьерфонских Ворот было помещено около 300 солдат под командованием де Креки и Флоримона де Бриме. Осажденные пытались помешать строительству, совершая вылазки «пешие и конные», однако безуспешно. Из-за возведения этого укрепления появились затруднения с подвозом продовольствия, тем более что дороги через лес были специально завалены осаждающими. Возникла реальная угроза голода (начало сентября).
Осажденные продолжали слать гонцов за помощью; тем временем, действия вокруг области Компьена продолжались. Норфолк занял некоторые крепости на границах Иль-де-Франса, Стаффорд в Бри. Солдаты маршала де Буссак, Потона де Ксентрайль и Теодоро Вальперга взяли и разрушили крепость Прузи-сюр-Уаз, однако сразу к Компьену не пошли, стягивая силы и провизию. Согласно Шартье сначала в город сумел войти отряд некоего Жамме де Теиллэ числом в 80-100 человек. Это подкрепление подняло боевой дух горожан. Вскоре по правому берегу Уазы на помощь городу двинулось и основное войско французов. Монстреле оценивает его в 4000 человек, упоменая маршала де Буссак, графа Вандома, мессира Жака де Шабанне, Потон де Ксентрайля, мессира Рено де Фонтена, сеньора Лонгвиль, мессира Луи де Вокура, Аллена Гирона, и «некоторых других… с обилием продовольствия и большим числом крестьян, у коих были некоторые инструменты: топоры, пилы, лопаты, ножи, и другие подобные инструменты, дабы снова делать и исправлять дороги среди лесов и других мест, которые осаждающие испортили.» Во «вторник перед Днем Всех Святых»(23 октября?), французы достигли Вербери, где совершили привал. Англичане и бургундцы узнали об этом, и срочно созвали совет. Некоторые предлагали атаковать французов первыми, однако в конце концов было решено ждать их у Роаюлье, между рекой и лесом.
Рано утром на следующий день бургундцы выстроились близ аббатства, упершись одним флангом в лес. К ним присоединились лучники Хадингдона (600–700 чел.); Все спешились, фронт был по обычаю укреплен. Небольшое количество солдат осталось охранять Ла-Венетт и мост около него. Лошади, продовольствие и ценности были помещены в само аббатство, которое защищал мессир Филипп де Фоссе, и сеньор де Кохан. В форте Пьерфонских ворот было оставлено 300 — 400 бойцов под командой Жака де Бримо, в прочих бастилиях также были сохранены гарнизоны.
Французы, построенные в боевой порядок подошли на полтора полета стрелы и стали; как сообщают хронисты, почти все они были конными. Тем временем, пока бургундцы ожидали атаки, французский обоз с конвоем в 100 человек совершал большой обход, чтобы войти в Компьен со стороны Шуази, в ворота Шапель, напротив которой не было бастилии осаждающих. Отряд Потона де Ксентрайля числом в 200–300 бойцов стал в лесу, напротив бастилии Пьерфонских ворот, и должен был атакой прикрыть доставку провизии. Расположенные же друг против друга войска ограничивались небольшими стычками, не перерастающими в сражение. Вскоре горожане, узнав, что к ним идет обоз с продовольствием «немедленно, в пылу смелости и большой радости, желая сполна отомстить своим врагам, которые заставляли их терпеть столько горя и неприятностей, выступили в очень большом количестве из их города, с, лестницами и оружием, и с великим мужеством, шли атаковать большую Бастилию(Пьерфонских Ворот).» Первый штурм был отбит, однако к ним присоединялись все новые горожане, «мужчины и женщины», гарнизон, и наконец форт атаковали бойцы Ксентрайля.
После долгого и упорного сопротивления форт был взят, и убито более 160 человек, в их числе «сеньор Линиэр, рыцарь, Аршамбо де Бриме, Гилльом де Пуалли, Дрюо дю Сони, Лионнэль де Тутевиль, и некоторые другие благородные господа; и другие все были взяты и доставлены в Компьен, это насколько известно вышеупомянутый мессир Жак де Бриме, маршал отеля, сеньор Креки, мессир Флорантен де Бриме, мессир Варан де Боваль, Арнуаль де Креки, Голлар де Бертанкур, сеньор де Релепо; Реньян де Сенц, Тьерри де Мазинжиан, де Ретеслэ, бастард де Реми, и некоторые другие благородные люди, которые потом, уплачивая большой выкуп, были освобождены.»
Как сообщается, Жан Люксембург, узнав, что форт атакуют, хотел послать на помощь солдат, но не решился — перед ним стояла превосходящая армия, готовая к нападению. Когда форт Пьерфонских Ворот пал, Буссак отвел армию и ввел ее в город. Люксембург, сидевший на своих укрепленных позициях, был взбешен, но не решился атаковать пехотой тяжелую кавалерию на открытом месте. Тем временем французы атаковали также небольшое укрепление напротив Кларуа имевшее 40–50 бойцов, «генуэзских арбалетчиков, португальцев, и других наемников, из Булоннуа и других мест. Какая Бастилия довольно быстро была взята и завоевана, и все те внутри, убиты, сохранен только один рутьер из Булоннуа, по имени Канар, бывший у них капитаном; он был взят и заключен в Компьене, с другими. " Поздно вечером французы атаковали также форт Ворот Моста, однако неудачно. Англичане вернулись в Ла-Венетт, обещая охранять мост, бургундцы должны были ночевать у аббатства. Однако ночью, тайно, часть солдат дезертировала. Люксембург решил переправиться к англичанам, и на той стороне дать сражение; также он опасался за судьбу форта Ворот Моста. Однако на вызов французы не ответили; вместо этого они отправились в аббатство, где нашли большие запасы продовольствия и разграбили его. После, к мосту у Ла Венет был послан отряд «наиболее благородных и лучших " рыцарей, которые «разбили вышеупомянутый мост, и скинули его в реку, на виду у англичан и бургундцев, и называя тех разными оскорблениями и гадкими словами.» После этого они возобновили обстрел бастилии Ворот Моста, который и длился весь день.
Посовещавшись, английские и бургундские командиры решили, что далее оставаться тут бесполезно — боевой дух солдат падал, ширилось дезертирство. Наконец они подожгли Бастилию Ворот Моста и «… отправились оттуда ночью в очень злом настроении и плохом порядке, в сторону Понт-Л’Евека, постыдно бросая в своих лагерях и в крупной бастилии очень большое количество крупных бомбард, орудий, серпентин, кулеврин, и другой артиллерии, с некоторыми механизмами и оружием, каковые вещи попали в руки французов, их противников и врагов;»
Французы же, развивая преимущество, без большого сопротивления овладели рядом крепостей и мостов в окрестностях: Рессон-сюр-ле-Ма, Гурне-сюр-Аронд, мост Реми, мостСен-Максенс, Лонгейль, Сент-Мари, Бертейль, замок Гермежиль, ла Бессьер, замок д’Ирелиньи-ле-Шатенье, башня Вердейль, и некоторые другие. Роль этой победы чрезвычайно высока — несмотря на значительные отвоевания англичан и бургундцев в 1430-31 году, сторонникам Карла Седьмого удалось прочно закрепиться к северу от Парижа.
Впредь столица ужа никогда не находилась в безопасности.
Вадим Тропейко
Бой при Бове «Бой Пастуха» (12 августа 1431 г.)
В начале августа в Бове собралось до 2000 французских солдат, вероятно около 600 латников, остальные пехотинцы. Хронисты упоминают маршала де Буссака, Потона де Ксентрайля, Луи де Вокура, Ла Ира, и некоторых других капитанов.
Также среди них был некий Гильом Манд из Жеводана, по прозванию Маленький Пастух. Этот молодой безумный пастушок, должен был по мнению Реньо де Шартра, архиепископа Реймсского, заменить Жанну Дарк.
В «Журнале Парижского Буржуа»: говорится, что «…он ездил верхом рядом, и показывал время от времени свои руки и свои ноги и свое тело, коие были испачканы кровью, как у святого Франциска.» (имеются в виду стигмы.)
Англичане узнали о приготовлениях противника, и опасаясь за Руан (основные силы находились у стен Лувье), немедленно стянули войска из окрестных гарнизонов и двинулись к Бове. Хронисты оценивают их силы в 2000 человек, и упоминают графов Варвика, Арундела, Суффолка, а также Томаса Кириэла.
11 августа они пришли со стороны Гурнея и остановились около Милли, недалеко от Савиньи в окрестностях Бове. На рассвете 12 августа французы, не подозревая о присутствии врага, вышли из Бове и направились к Гурнею. Впереди шла конница, за ней пехота. Когда французы подошли к Савиньи, один отряд англичан внезапно атаковали авангард Ксентрайля и Вокура (около 100 чел., включая Пастуха), а второй фланговым ударом отрезал конницу от основных сил.
Ксентрайль, сохраняя выдержку, успел перестроить своих солдат и оказал яростное сопротивление, однако маршал Буссак, посчитав, что бой проигран, дал сигнал к отступлению. Пехота с небольшими потерями укрылась в Бове, а Ксентрайль и Вокур были пленены, как и еще примерно 60 бойцов, от 10 до 80 было убито.
Также в плен попал и Пастух, участь которого была незавидна: его отдали небезызвестному Пьеру Кошону, епископу Бовесскому, и по некоторым данным позже утопили в Сене.
Шартье приводит несколько другую версию боя: — по его сведениям французов выманил из города английский авангард. Преследуя его, конница оторвалась от своих, была атакована и разбита основными силами англичан.
Ольга Тогоева
Карл VII и Жанна д’Арк: утрата девственности как утрата власти
Ранней весной 1429 г. в Шиноне, где находился тогда французский королевский двор, появилась Жанна д’Арк. Она желала встретиться с дофином, дабы сообщить ему, что только ее участие в военных действиях сможет спасти Францию от английского завоевания. Встреча состоялась, и Жанне каким-то образом удалось убедить Карла в своей миссии [1]. Возможно, впрочем, что за нее это сделали его собственные советники, использовавшие в пропагандистских целях давно известные пророчества о пришествии некой девы, которая спасет страну.
Об этих пророчествах вспоминали впоследствии многие свидетели на процессе по реабилитации Жанны д’Арк в 1456 г. Например, Пьер Миге ссылался на т. н. «пророчество Мерлина», которое он якобы вычитал в одной старой книге и которое говорило о деве, придущей из Дубового Леса, из Лотарингии [2]. Граф Дюнуа также знал это пророчество и уточнял в своих показаниях, что дева эта должна была явиться «на спинах лучников и [пойти] против них», т. е. против английских солдат [3]. Жан Барбен передавал слова некоего Жана Эро, профессора теологии, лично слышавшего пророчество Марии Авиньонской о пришествии девы в доспехах [4]. Как полагают некоторые современные исследователи, Жанна д’Арк могла и сама знать об этих пророчествах и использовать их для достижения своих целей [5].
Так или иначе, но после допросов в Пуатье, где Жанне пришлось доказывать искренность и чистоту своих намерений перед членами парламента и представителями церкви, никто из окружения дофина не сомневался в ее избранности. Жанна получила статус военачальника [6], обрела все соответствующие ему атрибуты (прежде всего, оружие и доспехи) и во главе армии двинулась к осажденному англичанами Орлеану, чтобы уже в мае 1429 г. освободить его. Так началась ее блестящая, хотя и недолгая военная карьера.
Однако современники Жанны никогда не воспринимали ее только как одного из военачальников французской армии. Ее роль была для них несравнимо больше. По мнению многих, Жанна не просто руководила военными кампаниями, она выступала от имени дофина, являлась его «управляющей» во всех делах, связанных с войной, практически правила вместо него [7]. Без Жанны Карл не принимал ни одного сколько-нибудь важного решения, он подчинил ей всех прочих своих военачальников [8]. Именно она «создавала» французскую армию, своим авторитетом обеспечивая приток в нее новых сил [9]. Противники Жанны считали ее даже важнее самого дофина (например, в качестве военнопленной) [10]. Неслучайно Ги Пап (известный юрист родом из Дофине, президент парламента в Гренобле) писал в 70-х гг. XV в., что «… эта дева правила в течение трех или четырех лет» [11]. Жанна действительно воспринималась как правитель — как военный правитель, в котором так нуждалась Франция в столь тяжелый для нее период.
Такое «присвоение» Жанной д’Арк функций правителя не должно нас удивлять — как не удивляло оно современников событий. Эти последние воспринимали нашу героиню прежде всего как антитезу Изабеллы Баварской. Это сравнение было вполне естественно, учитывая бытовавшие в то время и известные многим предсказания, по которым Францию, погубленную женщиной, должна была спасти дева [12].
Изабелла, супруга Карла VI, возможно, и не являлась в действительности злым гением французского королевства. Но в том, что именно она погубила их страну, французы не сомневались. Как отмечает Бернар Гене, обстоятельства складывались против королевы [13]. Она была иностранкой, слишком привязанной к своей баварской родне и окружившей себя немецкими слугами. Она плохо говорила по-французски. Наконец, она любила роскошь, и ее запросы считались неуместными в столь тяжелое военное время.
Но самое главное, безусловно, заключалось в том, что политическое влияние Изабеллы, власть, сосредоточенная в ее руках, постоянно увеличивались — по мере того, как приступы безумия Карла VI становились все продолжительнее. С 1401 г. королева являлась соправительницей своего супруга и замещала его в моменты его помешательства [14]. На ней лежала опека наследника престола, а также разрешение конфликтных ситуаций между ближайшими родственниками короля, герцогом Бургундским и герцогом Орлеанским, каждый из которых пытался усилить собственное влияние на больного монарха. Изабелла находилась в довольно сложном положении, лавируя между двумя политическими партиями. В тот момент, когда ее симпатии склонились в сторону Людовика Орлеанского, герцог Бургундский начал кампанию по ее дискредитации. В 1405 г. на праздник Успения в присутствии короля и королевы был прочитан молебен, в котором Жак Легранд, монах-августинец, яростно критиковал нравы, царящие при дворе [15]. По его мнению, там процветал разврат, которому потворствовала сама Изабелла. В это же время по стране поползли слухи о любовной связи королевы с герцогом Орлеанским. Эту ситуацию (реальную или вымышленную) современники характеризовали как «скандал» для французов. Когда в 1417 г. Карл VI отправил жену в Тур и распустил ее двор, это воспринималось как следствие ее развратного поведения. Точно так же был понят и договор в Труа 1420 г., хотя к этому времени король и королева успели помириться. Однако единственным объяснением того, что дофин Карл был лишен права претендовать на престол, стал для современников событий адюльтер, якобы совершенный Изабеллой. «Скандал», учиненный ею, дискредитировал власть короля, вел к его гибели и, как следствие, к гибели всего королевства [16].
Тема «развратной правительницы», своими интригами погубившей страну, в рамках которой рассматривалось аморальное поведение Изабеллы Баварской, была известна средневековой политической мысли задолго до XV в. и восходила еще к Августину [17]. В IX в. она использовалась для обвинений в адрес Юдифи, второй жены Людовика Благочестивого, и Рихарды, супруги Карла III Толстого [18]. В X в. Лиудпранд Кремонский в своем «Антападосисе» противопоставлял похотливых итальянских принцесс «святым» представительницам германских королевских домов, дабы подчеркнуть законность притязаний Оттона I на итальянские владения [19]. Идею Августина о том, что неурядицы в королевской семье напрямую затрагивают всех подданных и всю страну, развивал в своем сочинении «О разводе Лотаря» Хинкмар Реймсский: «Это дело касается всех христиан. Оно связано с королем и королевой, т. е. с христианином и христианкой, и, по брачному праву, данному Господом в Раю нашим прародителям, укрепляется церковью и подтверждается Богом через человеческие и божественные установления…» [20].
Для средневековых мыслителей королевский двор воплощал в себе все королевство. И именно королева несла моральную ответственность за порядок и спокойствие, царящие там. Следовательно, она сама обязана была быть безупречной. Если же ее подозревали или прямо обвиняли в сексуальной распущенности и прегрешениях, она дискредитировала короля, саму идею королевской власти [21].
Это было особенно важно в тех случаях, когда королева являлась соправительницей своего супруга (consors regni) и разделяла с ним власть и ответственность за страну. Насколько можно судить, термин «consortium» использовался применительно к королеве уже в коронационных чинах, датируемых 800–900 гг.: «… и как Ты позволил царице Эсфири приблизиться… к брачному ложу царя Артаксеркса и к управлению его царством, точно так же позволь милосердно своей служанке Н., присутствующей здесь, … стать достойной супругой нашего величественного короля и участвовать [в управлении] его королевством» [22]. Как отмечает Женевьева Бюрер-Тьерри, библейская Эсфирь воспринималась в средние века не просто как образец добропорядочности. В ней еще со времен св. Иеронима видели персонификацию церкви, что сближало ее с фигурой Богородицы, культ которой был необыкновенно популярен на средневековом Западе [23]. Таким образом, королева, совершавшая адюльтер, противопоставлялась самой Деве Марии.
Несколько иную интерпретацию темы «развратной правительницы» приводит в своем недавнем исследовании Филипп Бюк. Он отмечает, что в качестве соправительницы королева уподоблялась Еве — главной и единственной, по замыслу Господа, помощнице Адама в Раю. Вместе с тем именно поведение Евы привело к изгнанию из Рая, а потому она также противопоставлялась Богоматери, спасшей человечество после грехопадения [24].
Так или иначе, но королевы, известные своим аморальным поведением, у многих средневековых авторов воспринимались как антитеза Богородицы. В деле Лотаря II это противопоставление было последовательно использовано сначала для Теутберги, а затем и для Вальдрады. Так, пытаясь объяснить, каким образом Теутберга сохранила девственность после якобы имевшей место связи со своим братом и после аборта, сделанного от него, сторонники Лотаря приходили к выводу, что их сношения происходили через задний проход, как у скотоложцев и гомосексуалистов. Такое поведение будущей королевы позорило образ Богородицы, на который должна была равняться Теутберга [25]. Что касается Вальдрады, то здесь противопоставление с Девой Марией выглядело не так явно. Однако, в булле Николая I, потребовавшего возвращения Лотаря к его законной жене, говорилось, что он должен оставить Вальдраду накануне праздника Сретения, т. е того дня, в который, согласно христианской традиции, Дева Мария очистилась после родов. Это очищение означало очищение всей церкви от оскорбления, нанесенного ей Лотарем и его сожительницей. Королю также надлежало очиститься, в ином случае его ждало бы то же самое отлучение от церкви, которому ранее подверглась Вальдрада [26].
Противопоставление неверной королевы и Богородицы мы наблюдаем и в случае с Изабеллой Баварской [27]. Так, например, в письме Псевдо-Барбаро, датируемом июлем-сентябрем 1429 г. и являющемся одним из самых ранних откликов на появление Жанны д’Арк на политической арене, содержалась настоящая апология французскому королю и королевству: «Французская столица, и это факт совершенно удивительный, как будто населена не одним народом, но многими. Здесь собрались все короли и герцоги. Без сомнения, здесь — последнее пристанище знати. А о многочисленных представителях королевского дома, восходящих к Карлу, говорят, что в их жилах течет кровь Богородицы» [28]. Именно поэтому, по мнению автора письма, весь мир жаждал завязать отношения с французским королевским двором и обращал свои взоры в сторону Парижа, где уже находилось огромное количество европейских принцев со своими свитами [29]. Однако, эта благословенная земля оказалась под угрозой, и причиной тому стало недостойное поведение принцев крови, но прежде всего — самой королевы, признавшейся в совершении адюльтера, который опозорил всю династию [30]. Изабелла таким образом прямо противопоставлялась Деве Марии, и именно на этой антитезе было построено упоминавшееся выше пророчество о пришествии некоей девы, которая, подобно Богородице, спасет Францию.
Не удивительно, что многие авторы — современники Жанны д’Арк или ее ближайшие потомки — постоянно сравнивали ее с Девой Марией. Прямое уподобление мы встречаем, к примеру, в письме Панкрацио Джустиниани, включенном в хронику Антонио Морозини: «Как Он спас человечество с помощью женщины, т. е Пресвятой Девы Марии, точно так же он спас лучшую часть христианского мира с помощью этой юной девушки, что является прекрасным подтверждением [силы] нашей веры» [31]. Более сложным и более образным выглядело сравнение, использованное Кристиной Пизанской. Она писала о Жанне как о «… той Кто даст Франции [напиться] из груди Мира и сладкого питья» [32]. Как отмечает Кристин МакВебб, девой, выступающей одновременно в роли матери, в средние века считалась только Богородица [33]. То же сравнение в конце XV в. было повторено у Матье Томассена, который, ссылаясь «на трактат этой Кристины», писал: «…чтобы навечно восславить женский род, от которого все христиане видели столько добра: от Девы Марии — восстановление и спасение всего человечества, а от этой Девы Жанны — восстановление и спасение французского королевства, которое пало столько низко и почти закончило свое существование, если бы она не появилась» [34].
В последние годы в историографии стали также высказываться осторожные предположения о том, что широко распространенный в средние века культ Богородицы не мог не быть известен самой Жанне и что, возможно, назвав себя Девой, она сознательно использовала возникающие у окружающих ассоциации с Девой Марией [35]. О ее особом внимании к образу Богоматери вспоминали многие из свидетелей на процессе по реабилитации 1456 г. Еще в детстве, по словам Перрина Драпье и Жана Моро, Жанна часто посещала часовню Богородицы в Бремоне, расположенном рядом с Домреми, и украшала ее статую цветочными гирляндами [36]. Перед каждым сражением она возносила ей особо жаркие молитвы и просила об этом всех окружавших ее солдат [37]. Перед смертью именно Деве Марии, по воспоминаниям Гийома Маншона, Жанна вверила свою душу [38].
Однако, изменение имени могло свидетельствовать не только о желании нашей героини уподобиться Богородице. Вспомним, что произошло это в тот момент, когда Жанна готовилась принять на себя совершенно особые функции — функции военачальника, военного правителя. Таким образом смена имени лишний раз подтверждала новый статус Жанны [39]. Она становилась «соправителем» Карла не только на словах, но и на деле. Помимо имени, у нее появлялись соответствующие этому статусу атрибуты власти — в частности, инсигнии, обязанные быть у любого правителя. Экипировка Жанны в Шиноне свидетельствовала о получении не просто военной, но королевской власти: она отражала военные функции правителя — по защите своей страны и подданных [40].
К этим атрибутам прежде всего относился меч, полученный Жанной. Как отмечают специалисты по истории королевских инсигний, меч всегда символизировал именно военную власть вождей, был знаком их превосходства и избранности [41]. По мечам различали и признавали многих героев средневековой литературы. Обретение меча являлось одной из самых популярных тем рыцарских романов: романов артуровского цикла, «Песни о Роланде», «Песни о Сиде» [42]. Меч правителя часто имел легендарное происхождение. Таков был меч Давида, доставшийся Галахаду и указавший на его избранность в качестве короля Сарра [43]. Таков был меч Олава Святого, который он сам вручал Сверриру Магнусу, подчеркивая тем самым его новый — королевский — статус [44]. Таков был меч Артура Эскалибур, принадлежавший ирландским племенам богини Дану [45].
Безусловно, обретение меча являлось рыцарской темой. Но не только. Вспомним, что свой второй меч, помогший ему утвердить владычество над Британией, Артур взял с алтаря, сумев вытащить его из-под лежащего на нем камня [46]. Как отмечает Янош Бак, меч, взятый с алтаря, представлял собой символ коронации [47]. Именно такой меч и стал главным оружием Жанны д’Арк. На протяжении всей ее недолгой политической карьеры у нее (как у Артура или Сида) было несколько мечей. Один из них подарили жители Вокулера [48], другой — Робер де Бодрикур [49], третий Жанна добыла в сражении у какого-то бургундца [50]. Но главным — как для нее, так и для ее современников — всегда оставался меч, найденный за алтарем в аббатстве Сент-Катерин-де-Фьербуа.
Этот меч также имел легендарное происхождение. Считалось, что им владел Карл Мартелл, лично оставивший его в аббатстве после победы над сарацинами осенью 732 г. [51] Для нас особенно важным представляется то обстоятельство, что меч Мартелла не был собственно королевским. Ведь его владелец не являлся франкским королем, но был всесильным майордомом, королевским военачальником, в руках которого и находилась реальная власть [52]. Таким образом, обладание мечом Карла Мартелла лишний раз подчеркивало ту особую роль, которую играла Жанна при дофине Карле [53].
В откликах современников и ближайших потомков Жанны д’Арк, а также в сочинениях XVI–XVII вв. меч из Сент-Катерин занимал важное место. Дело в том, что именно с ним — вернее, с его поломкой — многие авторы связывали окончание миссии французской героини. Интересно, что на обвинительном процессе 1431 г. о судьбе этого меча не сообщалось ничего: Жанна якобы отказалась назвать своим судьям его местонахождение [54]. Впервые о легендарном мече вспомнили в 1456 г. на процессе по реабилитации. Многие свидетели рассказывали тогда, что Жанна использовала этот меч, гоняясь по всему лагерю за проститутками, с чьим присутствием во французской армии она всячески боролась [55]. Наиболее завершенный вид эта история обрела в показаниях герцога д’Алансона, настаивавшего на том, что Жанна в конце концов сломала меч о спины распутных девиц [56].
Такая версия событий получила развитие в хронике Жана Шартье, законченной около 1460 г. и завершившей «Большие французские хроники». Если учесть, что данное сочинение принадлежало перу официального историографа королевства, не приходится удивляться, что поломка меча в «сражении» с проститутками приобрела у Шартье весьма специфическую трактовку. Король, как сообщал хронист, был крайне огорчен и раздосадован происшедшим. Он заявил Жанне, что для подобных потасовок лучше подошла бы обычная палка, а не меч, который полагалось беречь как зеницу ока, учитывая его происхождение [57]. Объясняя причины поражения Жанны и ее смерти, Шартье прямо указывал на то, что поломка меча явилась знаком Свыше для окончания военной миссии девушки. Но та не смогла правильно истолковать его, продолжила сражаться, а потому проиграла, попала в плен и погибла [58].
Такое объяснение поражения Жанны д’Арк стало одним из доминирующих в XV в. и далее, вплоть до XIX в. Однако, как отмечает Герд Крюмейх, в то же время параллельно ему существовала еще одна версия событий, не менее популярная и конкурирующая с версией о сломанном мече [59]. Эта вторая версия делала упор на утрате Жанной девственности, что неминуемо вело ее к поражению и гибели. Насколько можно судить, эта тема вообще никогда не рассматривалась в специальной литературе, посвященной Жанне д’Арк, хотя документы, в которых она упоминается, давно и хорошо известны историкам [60].
Вопрос о девственности Жанны чрезвычайно интересовал ее современников. Причем в большинстве случаев он рассматривался в сочинениях XV–XVI вв. в связи с другой не менее важной проблемой — проблемой переодевания Жанны в мужской костюм, иными словами — в доспехи. На обвинительном процессе этот вопрос, как я уже отмечала ранее, был тесно связан с выдвигавшимся против нашей героини обвинением в проституции [61]. Однако несомненно, что для современников тема доспехов имела и «позитивное» звучание.
Прежде всего нужно отметить, что доспехи — как и меч — являлись символами военной власти. Они ставили Жанну вровень с другими военачальниками-мужчинами, соответствовали ее новому статусу. Доспехи, как мы знаем по многочисленным свидетельствам, были Жанне подарены, причем некоторые авторы настаивали, что это был королевский подарок [62].
Дарение доспехов (как и обретение меча) являлось одной из распространенных литературных тем в средние века. Если же доспехи дарили женщине (что происходило, например, в «Ионнеке» Марии Французской) они прежде всего указывали на ее женскую сущность, на ее сексуальность. Доспехи позволяли скрыть тело женщины от посторонних взглядов, от мужских посягательств [63]. Тема переодевания, необходимого той или иной героине для сохранения своей невинности и, как следствие, своего «Я», постоянно обыгрывалась и в агиографической литературе [64]. Оттуда же, как представляется, могла быть позаимствована и трактовка разрыва с семьей и отказа выйти замуж (что также произошло с Жанной, когда она отвергла жениха, выбранного ей родителями, и даже судилась с ним в городе Туле) — как необходимого условия для сохранения девственности [65].
Именно эту ситуацию мы и наблюдаем в случае Жанны д’Арк. Свидетели на процессе по ее реабилитации в один голос утверждали, что именно доспехи не позволяли окружающим видеть в Жанне обычную женщину, оберегали ее девственность. По словам Пьера Кускеля, мужской костюм был необходим ей, чтобы не привлекать к себе внимание мужчин [66]. Никого из ее соратников, находившихся рядом с ней постоянно — ни Жана из Меца, ни Бертрана Пуланжи, ни графа Дюнуа, ни герцога д’Алансона — не посещала мысль о близости с Жанной [67]. Напротив, ее присутствие в армии и ее целомудренное поведение сводило на нет даже абстрактные разговоры об отношениях с женщинами [68].
Однако, доспехи не только защищали Жанну — они, по ее собственным словам, давали ей возможность довести до конца возложенную на нее миссию, исполнить то, ради чего она была послана Господом в помощь дофину. Именно так наша героиня воспринимала собственный отказ снять мужское платье в руанской тюрьме [69]. Девственность Жанны рассматривалась таким образом как залог ее успешного «правления», как символ ее власти.
Как мне представляется, именно поэтому вопросу о девственности Жанны придавалось такое значение на протяжении всей ее недолгой карьеры как ее сторонниками, так и ее противниками. Девушка, пришедшая спасти Францию от бед, причиненных ей женщиной — «развратной» Изабеллой Баварской — по определению должна была быть девственницей [70]. Многие свидетели на процессе по реабилитации вспоминали о том, что Жанна была всегда чрезвычайно «благоразумна» [71] — понятие, в агиографической литературе являющееся антитезой «разврата» [72]. Они говорили также и о том, что в своей родной деревне Домреми девушка общалась только с «достойными» женщинами [73], что на языке судебных документов означало тех, кто не занимается проституцией [74]. Сама Жанна, судя по всему, также понимала, насколько важна для нее репутация девственницы. Об этом свидетельствуют, к примеру, показания Жана ле Февра: когда судьи в Руане спросили Жанну, почему она называет себя Девой (La Pucelle) и является ли она на самом деле таковой (т. е. девственницей), она ответила: «Я могу сказать, что являюсь, а если вы мне не верите, пусть меня осмотрят ваши женщины» [75].
Жанну осматривали по крайней мере три раза (в Шиноне, Пуатье и Руане) — как врачи, так и специально приглашенные «матроны» [76], которые неизменно заявляли, что она — «женщина, девушка и девственница» [77]. Если бы она хоть раз дала бы повод усомниться в этом, она не имела бы права осуществить возложенную на нее миссию: на обвинительном процессе 1431 г. ее прямо спрашивали о том, могла ли она услышать голоса святых, обращавшихся к ней, если бы была замужем или потеряла бы девственность [78]. Только оставаясь «нетронутой», Жанна смогла повести за собой армию, ибо, как отмечал очевидец снятия осады с Орлеана Гийом Гиро, «лишь девственнице было под силу совершить такое» [79].
Девственность являлась отличительным знаком Жанны, выделяла ее на фоне всех прочих женщин. Так, признаваясь в обмане, Жанна дез Армуаз (с успехом выдававшая себя за Орлеанскую деву на протяжении некоторого времени) заявляла в 1440 г., что она на самом деле не имела права претендовать на это высокое имя, поскольку была замужем, а, следовательно, уже не являлась девственницей [80].
Не менее важным представляется то обстоятельство, что Жанна, всячески подчеркивая и превознося собственную девственность, ставила себя таким образом в один ряд с Богородицей. В XIV–XV в. культ воинствующей Богородицы, Богородицы в доспехах, был весьма популярен как во Франции, так и в других европейских странах. Как отмечает Бернар Гене, значение этого образа только возрастало со временем, и, начиная с XII в., Богородица воспринималась не только как заступница слабых и обездоленных, но и как покровительница воинов, ведущая их к победе. В XIII в. многие европейские города, а в XIV в. — уже целые государства отдавали себя под ее защиту [81].
«Воинские» заслуги Богоматери всячески подчеркивались французскими правителями. В 1214 г. Филипп Август после победы при Бувине благодарил за нее Богоматерь, являющуюся «сильной и могущественной в воинских делах». В 1304 г. после победы при Монсе Филипп Красивый преподнес собору Богоматери в Шартре свои доспехи, а собору Богоматери в Париже впечатляющий подарок — деревянную скульптуру, изображавшую самого короля верхом на коне и в доспехах. Также поступил в 1328 г. Филипп VI после победы при Касселе. С середины XIV в. Богородица — наравне со св. Дионисием — считалась во Франции основным защитником королевства [82].
Средневековая иконографическая традиция также развивала образ воинствующей Богородицы. Хорошо известно, к примеру, изображение Девы Марии в конхе центральной апсиды Софии Киевской в образе несокрушимой защитницы — т. н. «Нерушимой стены» — созданное в XI в. [83] Известны изображения Богоматери, грозящей палицей или дубиной бесам [84]. Для нас, однако, наибольший интерес представляет образ Богоматери в центральной части т. н. Алтаря Альбрехта, заказанного королем Альбрехтом II Габсбургом для церкви Кармелиток в Вене. Алтарь «У девяти ангельских хоров» изготовили около 1439 г. [85] Богоматерь была изображена на нем в доспехах, рядом со столпом Давидовым, «сооруженным для оружий» [86]. По мнению Марины Уорнер, Мария уподоблялась здесь невесте из «Песни песней» — «блистающей, как заря, прекрасной, как луна, светлой, как солнце, грозной, как полки со знаменами» [87].
Как отмечает Эвелин Патлажан, образ воинствующей Богородицы являлся одним из самых древних и хорошо известных людям средневековья [88]. Он восходил к апокрифическому «Евангелию от Фомы», где Мария уподоблялась мужчине и — в этом новом качестве — могла рассчитывать на вечное спасение: «Симон Петр сказал им: Пусть Мария уйдет от нас, ибо женщины недостойны жизни. Иисус сказал: Смотрите, я направлю ее, дабы сделать ее мужчиной, чтобы она также стала духом живым, подобным вам, мужчинам. Ибо всякая женщина, которая станет мужчиной, войдет в царствие небесное» [89].
Однако, в отличие от Девы Марии, Жанна д’Арк потерпела поражение. И это стало для ее современников полной неожиданностью и сильнейшим испытанием. Как писал в письме отцу Панкрацио Джустиниани, узнавший о захвате Жанны в плен, «пусть Богу будет угодно, чтобы это оказалось неправдой!» [90]. Образ, выбранный Жанной или ее окружением — образ девы-воительницы, девственницы, второй Богоматери — оказался в этот момент против нее, ибо утрата власти — тем более такая внезапная и нелепая — должна была как-то быть осмыслена и понята современниками событий, она должна была получить некое логическое объяснение.
Образ девственницы идеально подходил для Жанны, пока она оставалась победительницей, пока удача сопутствовала ей. Но как только она потерпела поражение, он начал играть против нее. Перестав быть победителем и утратив власть, Жанна перестала быть самой собой — такой, какой хотели видеть и видели ее окружающие — спасительницей Франции и всего христианского мира. Но перестать быть самой собой в случае с Жанной означало и то, что она утрачивала девственность, как свое главное отличительное свойство. Именно потеря девственности в представлении современников могла объяснить неудачу, которую потерпела их героиня.
Косвенно эту мысль подтверждали уже упоминавшиеся выше показания Жанны дез Армуаз, выдававшей себя за Жанну д’Арк в течение нескольких лет. Признавая свой проигрыш, она объясняла его тем обстоятельством, что не была девственницей и не могла совершить то, что было под силу настоящей героине Франции.
Иоанн Нидер, закончивший свой знаменитый «Formicarius» в 1435–1437 гг., во время Базельского собора, где он имел возможность общаться с некоторыми из судей Жанны, пытался проанализировать процесс 1431 г. и обвинения в колдовстве, которые на нем звучали. По его мнению, Жанна не могла не попасть в плен, ибо в какой-то момент вступила в сговор с Дьяволом и, следовательно, лишилась девственности (ведь ведьма по существовавшим в то время представлениям не могла оставаться непорочной — свой договор с нечистым она должна была подтвердить, вступив с ним в близость) [91]. Таким образом, замечал Нидер, не было ничего удивительного в том, что Жанна потерпела поражение и предстала перед судом, напротив, такой конец был для нее совершенно закономерен.
Наиболее ясно мысль о том, что неудача, постигшая Жанну, была связана именно с утратой девственности, была высказана у итальянского историка Бернардино Корио, писавшего на рубеже XV и XVI вв. До этого момента, по его мнению, она была непобедима [92]. Возможно, Корио основывался на отзыве папы Пия II, который в своих «Комментариях» отмечал особую надменность, присущую французам. Жанна якобы была послана, дабы указать своим соотечественникам на их грехи [93]. Однако, если бы Жанна действительно утратила девственность, как полагал Корио, она, безусловно, лишилась бы морального права служить примером для прочих французов, она уподобилась бы им.
То, что все представители французской нации — погрязшие в грехе развратники, было общим местом в сочинениях прежде всего английских авторов, использовавших любые средства для очернения своих основных политических противников. Например, в поэме XIV в. «Спор англичанина и француза» анонимный автор настаивал на мужской несостоятельности французов и утверждал, что похотливые француженки вынуждены заниматься самоудовлетворением. Роберт Редман развивал эту мысль в своей «Истории Генриха V» (70-е гг. XV в.), рассказывая о происхождении Салического закона. По мнению этого автора, отказывая французским женщинам в праве наследовать своим отцам, король Фарамонд пытался таким образом наказать их за распутство. Впрочем, нравы французских мужчин, по мнению англичан, также были далеко не идеальны. Томас Уолсингем в «Истории Англии» (после 1422 г.) вспоминал, в частности, прославленного коннетабля Карла V, Бертрана Дюгеклена, погрязшего в разврате и стремившегося любым способом утолить свою похоть — вплоть до совокупления с еврейками [94].
В XVI в. представления о распущенных нравах французов по-прежнему оставались в Англии доминирующими. Именно поэтому сифилис именовался здесь исключительно «французской болезнью», а французские королевы и придворные дамы все как одна были склонны к адюльтеру (начиная, естественно, с Изабеллы Баварской). Как полагает голландский исследователь Тон Хёнслаар, на английских авторов, вероятно, произвело большое впечатление сочинение некоего Жана-Жака Буассара «Habitus variarum orbis gentium» (1581 г.), являвшемся чем-то вроде иллюстрированной энциклопедии мод и нравов континентальной Европы. Францию в этом издании представляли сразу три фигуры: Дама Франция и две Девы Франции. Однако автор, желая, видимо, посмеяться над своими соотечественницами, изобразил одну из Дев в профиль — так, чтобы подчеркнуть ее явную беременность. То, что для француза было всего лишь шуткой, для его английских современников явилось еще одним, дополнительным подтверждением их весьма негативного мнения о вечных противниках. Учитывая всеобщую распущенность французских нравов, не приходилось надеяться, что в этой стране вообще могут встречаться девственницы. Вот почему, считает Тон Хёнслаар, не составляет большого труда понять, откуда взялся столь неприглядный образ Жанны д’Арк в сочинениях Уильяма Шекспира. Единственный упрек, который можно высказать в адрес великого драматурга, заключается в том, что он изобразил Жанну слишком схематично, в точном соответствии со стереотипным представлением англичан о француженках, не привнеся в свое описание никаких индивидуальных черт. В роли лживой, двуличной и распутной девки французская героиня выглядела особенно ярко на фоне главного оплота непорочности и нравственности, какой только могли придумать англичане, — на фоне королевы Елизаветы. В сравнении с ней Жанна выглядела как явное отклонение от нормы, но именно поэтому ее так и боялись ее противники-англичане [95].
Об этом, подчас совершенно иррациональном страхе в источниках имеется масса свидетельств. На процессе по реабилитации Жанны о нем вспоминали практически все свидетели. Они заявляли, что англичане боялись ее «больше, чем сотни воинов» и не осмеливались появляться там, где, по слухам, она находилась [96]. Они боялись осаждать города (например, Лувье), т. к. им было известно, что туда прибыла Жанна [97]. Они считали, что она использует против них колдовские силы, а потому еще больше боялись одержанных ею побед [98]. Именно страх перед Жанной заставил англичан учинить против нее столь показательный процесс, где против нее выдвигались обвинения, которые в иной ситуации не могли бы прозвучать [99].
Как справедливо замечает Валери Хочкис, сила Жанны, по мнению ее противников, крылась именно в ее девственности. И больше всего англичанам хотелось лишить ее этого отличительного свойства, что означало — лишить ее силы в борьбе с ними. Вот почему на протяжении всей эпопеи Жанны д’Арк ее сопровождали многочисленные слухи о развратном образе жизни, о занятиях проституцией, о беременности и изнасиловании в тюрьме [100].
О том, что Жанна на самом деле обычная армейская проститутка, обманом проникшая во французское войско, англичане не уставали твердить на протяжении всех кампаний, в которых она принимала участие, начиная со снятия осады с Орлеана [101]. Видимо, слухи о распутстве нашей героини были настолько распространены в это время, что симпатизировавшие ей авторы считали своим долгом всячески оправдывать Жанну. Так, Тома Базен в «Истории Карла VII», законченной в 70-е гг. XV в., писал: «…она утверждала, что посвятила свою девственность Господу Богу. И этот свой обет она исполнила, несмотря на то, что долгое время находилась среди солдат, а также людей распущенных и аморальных. Но ни разу ее ни в чем нельзя было упрекнуть. Напротив, матроны осматривали ее на предмет ее девственности…они не смогли найти ничего предосудительного, а только то, что она оставалась совершенно нетронутой» [102].
Подобные заявления, однако, вовсе не мешали английским авторам и их идейным сторонникам сомневаться в аморальном поведении французской героини. Даже если они подтверждали девственность Жанны д’Арк (как, например, Графтон или Холл), то писали, что сохранить ее она смогла не в силу какого-то сомнительного обета, но лишь потому, что была слишком уродлива, чтобы привлечь хоть какого-нибудь мужчину [103]. Уильям Кекстон и Полидор Вергилий (а вслед за ними и Уильям Шекспир) утверждали, что Жанна, напротив, не только лишилась девственности, но и была (или притворялась) беременной во время обвинительного процесса [104].
Очевидно, что представив Жанну особой с сомнительной репутацией, англичанам было проще смириться с ее существованием. В качестве проститутки и сожительницы чуть ли не всех французских военачальников [105] она становилась понятной и — нестрашной. Ибо статус «публичной женщины» был вполне определенным и нормальным для средневекового общества XV в., тогда как девственница воспринималась как отклонение от нормы, как асоциальное явление. Девственность, по замечанию Питера Брауна, являлась знаком неприкосновенности и независимости от общества. Девственницы уподоблялись ангелам, а их существование — жизни в Раю [106]. Девственное тело было непонятным, оно пугало [107]. Следовательно, его необходимо было дефлорировать, превратить в обычное и, таким образом, восстановить естественное положение вещей.
Вот почему на процессе по реабилитации Жанны в 1456 г. речь постоянно заходила о попытках изнасилования ее в руанской тюрьме, предпринятых то ли стражниками [108], то ли каким-то высокопоставленным английским сеньором [109]. Эти рассказы не только объясняли окружающим, почему Жанна так решительно отказывалась снять мужской костюм. Помимо всего прочего они свидетельствовали о том, что англичанам на самом деле хотелось лишить свою пленницу девственности, чтобы наконец перестать ее бояться и воспринимать как обычную женщину. Чтобы лишить ее возможности сражаться против них.
Существовавшие параллельно две версии утраты Жанной д’Арк своего могущества — через потерю меча или через лишение девственности — в принципе являлись морфологически близкими [110]. Однако у меча как символа власти существовало еще одно, не менее важное значение. Меч воспринимался как фаллический символ, но вместе с тем как символ сексуального воздержания. Именно в этом значении, к примеру, обычно рассматривается меч, лежавший между Тристаном и Изольдой [111]. Как мы помним, легендарный меч Жанны, по версии Жана Шартье, ломался при ударе о спины проституток, которых она пыталась изгнать из своего лагеря. В данном случае проститутки символизировали собой всеобщее падение нравов и разврат, царящие во французском войске, — то, с чем намеревалась покончить Жанна. Как свидетельствовал на процессе по реабилитации Жан Паскерель, духовник Жанны, она искренне полагала, что присутствие проституток в армии неминуемо приведет ее сторонников к проигрышу в войне [112]. Таким образом, они мешали Жанне в соблюдении данного ею обета — не только в сохранении физической девственности, но и в выполнении возложенных на себя обязательств. Сломанный меч, возможно, указывал не только на окончание ее миссии, но и на поражение, которое потерпела Жанна в борьбе за исполнение этого обета.
Любопытная, с этой точки зрения, версия эпизода с проститутками содержалась в «Книге императора Сигизмунда» Эберхарда Виндеке. Здесь меч не ломался, зато от удара по спине умирала одна из проституток [113]. Таким образом, физическая и нравственная чистота, которой так добивалась Жанна, сохранялась. Собственную девственность, согласно Виндеке, Жанна намеревалась беречь вплоть до своего последнего часа, когда, вверив ее (как и душу) Господу, она должна была умереть на поле брани: «Тогда Дева ему (своему исповеднику — О.Т.) ответила, что до сих пор она хранила свою девственность и ни разу ей не приходила в голову мысль ее опорочить. И она хотела бы, чтобы так оставалось и впредь, с помощью Господа, до самого ее конца. А кроме того, она сказала ему, что должна случиться битва с неверными, где ее сторонники одержат победу, и что в этой битве она пожертвует свою девственность Господу, так же как и свою душу, поскольку она должна умереть» [114].
Этот пассаж интересен для нас с нескольких точек зрения.
Прежде всего, обращает на себя внимание связь между девственностью, самой жизнью героини и битвой с неверными, в которой она погибнет. Данная тема являлась одной из излюбленных на канонизационных процессах, во время которых подчеркивалось что та или иная претендентка на статус святой всячески оберегала свою невинность, предпочитая смерть в сражении с язычниками насильственной дефлорации [115].
Однако, в данном случае под неверными совсем не обязательно было понимать настоящих язычников, против которых европейские правители еще совсем недавно предпринимали крестовые походы. Конечно, идея нового Крестового похода — под предводительством Жанны д’Арк и Карла VII — витала в воздухе в первой половине XV в. [116] Однако, в это время, как отмечает Норберт Кон, центр политической активности уже сместился с Востока в саму Европу, и под неверными все чаще понимали обычных политических противников, а не жителей далеких стран [117]. Поскольку Франция в это время почиталась как последний оплот христианской веры [118], то новыми неверными автоматически становились англичане, которых так воспринимали не только французы, но и, например, итальянцы [119]. Возможно, что и Эберхард Виндеке имел в виду новое сражение с англичанами, в битве с которыми Жанна должна была погибнуть.
Интересно, что возможная утрата девственности и смерть героини оказывались у Виндеке явлениями одного порядка — точно так же, как это обычно происходило в литературе (например, в греческих романах), в фольклоре [120] или в средневековых агиографических сочинениях [121]. Женщины-святые предпочитали умереть, нежели лишиться столь тщательно оберегаемой девственности. Синонимом смерти часто выступало и сознательное членовредительство: отрезание носа (свв. Евсевия, Маргарита Венгерская), заболевание проказой(св. Энимия), вырывание глаз (свв. Люсия, Бригита) и даже отрастание бороды (свв. Галла, Паула, Вильгефорта) [122].
Связь между потерей девственности и смертью героини ощущалась и в показаниях свидетелей на процессе по реабилитации Жанны д’Арк. Так, Жан Массье, повествуя о ее пребывании в тюрьме, отмечал, что стражники «жаждали ее смерти», после чего сразу же переходил к описанию медицинского осмотра, которому подверглась Жанна [123]. Интересно, что его воспоминания были выстроены по той же схеме, что и показания других свидетелей. Однако в них имелось одно важное отличие: там, где он рассказывал о желании англичан убить свою пленницу, все прочие говорили об их намерении изнасиловать ее.
Та же связь между утратой девственности и смертью героини прослеживалась и по более поздним источникам. Так, Этьен Паскье писал в конце XVI в. о том, что Жанна до последнего сохраняла невинность, после чего последовала «жестокая смерть, которую она сама выбрала» [124].
Именно так, в представлении современников и потомков Жанны д’Арк, и должно было произойти. Правитель, утративший собственную власть и значение, должен был умереть — в действительности и/или символически. То, что после поражения Жанны последовала ее гибель, видимо, не вызывало удивления у ее сторонников. Важнее для них было понять, почему ее постигла неудача, если, как верили все, она была послана Господом для спасения Франции. Утрата девственности в этих обстоятельствах показалась окружающим весьма подходящим объяснением провала миссии Жанны — наиболее логичным, наиболее рационалистичным. Утрата девственности знаменовала собой одновременную утрату власти, а потому уже не стоило удивляться тому, что вслед за этим последовала гибель и самой героини. Символика столь заботливо выстроенного когда-то ею самой или ее сторонниками образа непорочной девы, второй Богоматери, спасительницы христианского мира была исчерпана до конца.
Примечания
[1] О подробностях этой встречи: Райцес В.И. «Свидание в Шиноне». Опыт реконструкции // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории — 2003 / Под ред. М.А.Бойцова и И.Н.Данилевского. М., 2003. С. 42–59.
[2] «Dicit etiam ipse testis quood alias in quodam libro antiquo, ubi recitabatur professio Merlini, invenit scriptum quod debebat venire quedam puella ex quodam nemore canuto, de partibus Lotharingie». - Procès en nullité de la condamnation de Jeanne d’Arc / Ed. par P. Duparc. P., 1977–1988. 5 vol. T. 1. Р. 415.
[3] «…fuit transmissa dicto comiti de Chuffort una cedula papyrea, in qua continebantur quatuor versus, facientes mentionem quod una Puella ventura est du Bois Chanu, et equitaret super dorsum arcitenentium, et contra ipsos». - Ibidem. P. 325.
[4] «…quedam Puella, que veniret post eam, eadem arma portaret et regnum Francie ab inimicis liberaret. Et credebat firmiter quod ipsa Johanna esset illa de qua ipsa Maria d’Avignon fuerat locuta». - Ibidem. P. 375.
[5] Подробнее см.: Bouzy O. Prédiction et récupération, les prophéties autour de Jeanne d’Arc dans les premiers mois de l’année 1429 // Bulletin de l’Association des amis du Centre Jeanne d’Arc. 1990. N 14. P. 39–47; Koopmans J. Jeanne d’Arc auteur de sa propre legende // Jeanne d’Arc entre les nations / Etudes réunies par T.Hoenselaars et J.Koopmans. Amsterdam; Atlanta, 1998. P. 5–15.
[6] «Voicy ung vaillant champion et capitaine pour recupérer le royaume de France!» — Le doyen de St. -Thibaud de Metz // Quicherat J. Procès de condamnation et de réhabilitation de Jeanne d’Arc, dite la Pucelle. P., 1841–1849. 5 vol. T. 4. P. 327; «…elle estoit cappitaine et chief de guerre». - Le greffier de la Chambre des Comptes de Brabant // Ibidem. P. 427 (курсив мой — О.Т.).
[7] Cм., например: «… et qu’il failloit que le roy lui baillast telle puissance que le roy pourroit finer». - Chartier J. Chronique de Charles VII Ed. par A.Vallet de Viriville. P., 1858. P. 68; " … [le roi] mit toute sa conduite et ressource entre ses mains». - Pierre Sala / Quicherat J. Op. cit. T. 4. P. 278.
[8] «Et de nos genz preux et habiles Principale chevetaine». - Christine de Pizan. Ditié de Jeanne d’Arc Ed. by A.J.Kennedy, K.Varty. Oxford, 1977. V. 285–286.
[9] «Outre plus, venoient chascun jour en l’ost gens de toutes pars, et avoient prins les François en eulx moult grant couraige et hardement pour la venue de ladite Jehanne la Pucelle, laquelle tenoient plussieurs estre venue de par Dieu, car ses oeuvres et gouvernement le démonstroient assez». - Chartier J. Chronique de Charles VII. Р. 84.
[10] «Lequel, plus joyeulx que s’il eust eu ung roy entre ses mains, l’ammena astivement à Marigny, et là, la tint en sa garde». - George Chastellain // Quicherat J. Op. cit. T. 4. P. 447.
[11] «Quae Puella regnavit tribus vel quator annis». - Gui Pape // Ibidem. P. 534 (курсив мой — О.Т.).
[12] Эти пророчества приводили на процессе по реабилитации жители Домреми, родной деревни Жанны. См., например, свидетельство Дюрана Лаксара: «…et ipsa dicebat eidem tasti quod volebat ire ad Franciam, versus dalphinum, ad faciendum eumdem coronare, dicendo: «Nonne alias dictum fuit quod Francia per mulierem desolaretur, et postea per virginem restaurari debebat?» — Procès en nullité. Т. 1. Р. 296. См. также: Ibidem. P. 298.
[13] Guenée B. Un meurtre, une société. L’assasinat du duc d’Orléans 23 novembre 1407. P., 1992. P. 147–148.
[14] Ibidem. P. 161–168.
[15] Ibidem. P. 171–173. К сожалению, текст этой проповеди до нас не дошел: Krynen J. Idéal du prince et pouvoir royal en France à la fin du Moyen Age (1380–1440). Etude de la littérature politique du temps. P., 1981. P. 60, n. 28.
[16] Ibidem. P. 174–175.
[17] Bührer-Thierry G. La reine adultère // Cahiers de civilisation médiévale. 1992. № 35. P. 299–312, здесь Р. 302–304.
[18] Подробнее см.: Stafford P. Queens, Concubines, and Dowagers. The King’s Wife in the Early Middle Ages. Georgia, 1983. P. 79–86.
[19] Buc Ph. Italian Hussies and German Matrons. Liutprand of Cremona on Dinastic Legitimacy // Frühmittelalterliche Studien. 1995. Bd. 29. P. 207–225, здесь Р. 215–216; Idem. The Dangers of Ritual. Between Early Medieval Texts and Social Scientific Theory. Princeton, 2001. P. 19–20, 27.
[20] «…quia talis est causa et in tam eminentissimis personis et in huiusmodi ordine, quae ab omnibus erit ut necesse cognosci, ita etiam ponderari; quoniam, ut Caelestinus scribit, universalis ecclesia quacumque novitate pulsatur. Est enim inter regem regum et regem terrenum in lege prima primo homini in paradiso data et a deo et homine in evangelio roborata, est etiam de causa nobis hactenus inaudita, ex qua subtiliter necesse erit auctoritates sacras revolvere et leges Christianas interrogare, pontificalem auctoritatem in sui examinatione sincero et cauto gressu incedere et quemque Christianum a recto itinere non deviare». - Hincmar von Reims. De divortio Lotharii regis et Theutbergae reginae // MGH. Consilia IV.I / Hg. von L.Bohringer. Hannover, 1992. Responsio 3, S. 132. Подробнее см.: Buc Ph. The Dangers of Ritual. P. 56–57, 64–66.
[21] Airlie S. Private Bodies and the Body Politic in the Divorce Case of Lothar II / Past and Present. 1998. T. 161. P. 3–38, здесь Р. 3, 7–8; De Jong M. Sacrum palatium et ecclesia. L’autorité religieuse royale sous les Carolingiens (790–840) // AHSS. 2003. N 6. P. 1243–1269, особенно Р. 1258–1265.
[22] «…ut sicut Hester reginam…ad regis Assueris thalamum regnique eius consortium transire fecisti, ita hanc famulam tuam N….ad dignam sublimenque regis nostri copulam regnique sui participium misericorditer transire concedas…». — Ordines coronationis imperialis. Die Ordines für die Weihe und Krönung des Kaisers und der Kaiserin Hrsg. von R.Elze. Hannover, 1960. S. 6; «Respice propitius super hanc famulam tuam martali iunctam consortio, quae tua se expetit protectione muniri». — Ordines coronationis Franciae. Texts and Ordines for the Coronation of Frankish and French Kings and Queens in the Middle Ages Ed. by R.A.Jackson. Philadelphia, 1995. P. 85.
[23] Bührer-Thierry G. Op. cit. P. 300. О культе Богородицы на средневековом Западе см.: Iogna-Prat D. Le culte de la Vierge sous le règne de Charles le Chauve // Cahiers Saint-Michel de Cuxà. 1992. T. 23. P. 97–116; Marie. Le culte de la Vierge dans la société médiévale / Etudes réunies par D.Iogna-Prat, E.Palazzo, D.Russo. P., 1996.
[24] Buc Ph. Italian Hussies and German Matrons. P. 215–216. Интересно, что, например, Рихарда, супруга Карла III Толстого, пытаясь очиститься от обвинений в адюльтере, настаивала на том, что она девственница. Т. о. ордалия, к которой она прибегла, должна была не просто отвести от нее подозрения в совершении преступления, это было испытание на святость, сближавшую Рихарду с фигурой Девы Марии и противопоставлявшую ее Еве. Об этом конфликте подробнее см.: Bührer-Thierry G. Op. cit. Р. 307–308; Stafford P. Op.cit. P. 82.
[25] Airlie S. Op. cit. P. 20–23, 34.
[26] Buc Ph. The Dangers of Ritual. P. 64–65; Stafford P. Op.cit. P. 75–76, 83.
[27] В политических сочинениях того времени Изабелла также нередко противопоставлялась Есфири: Krynen J. Op.cit. P. 141.
[28] «Parisia rerum caput quod oppidum, mirum dictu, non uno populo sed multis ex gentibus haberi atque impleri putavisses. Illic regum omnium ac ducum conventus fieri; unum illud relique nobilitatis haud dubium domicilium esse. Quippe a Carolo repetita tot principium serie, velut dotalem hunc genetricis Dei sanguinem referunt». - Gilli P. L’épopée de Jeanne d’Arc d’après un document italien contemporain: édition et traduction de la lettre du pseudo-Barbaro (1429) // Bulletin de l’Association des amis du Centre Jeanne d’Arc. 1996. N 20. P. 4–26, здесь Р. 10.
[29] «Propinquitatibus et affinitatibus multi coniunctissimi, cum nemo non cupissime tante ac tam celebrate domus, amicitiam speraret. Eo itaque fiebat, velut ad comunem omnium tyrannorum Reginam concursus, ut saepe mirari necesse esset, tot gentium principes cum pro se quisque multa equitum milia, vel ad dignitatis speciem vel ad corporis dignitatem…duceret posse intra unius urbis moenia contineri». - Ibidem. Р. 10.
[30] «Verum haec omnia eo usque divina processit impatientia, tum Gallorum procerum superbia unius prelii momento ad Brittanos ceciderant. Captus rex huiusce regis, captiva soror, nec multo post Brittanici regis uxor facta, captiva mater, quae ne iustus heres paternum regnum capescere: proh inauditum scelus, incognitam feminae vesaniam, confessa est iuvenem se ex adulterio peperisse». - Ibidem. Р. 11. О восприятии итальяцами ситуации, сложившейся во Франции в первой половине XV в., см.: Gilli P. Au miroir de l’Humanisme. Les représentations de la France dans la culture savante italienne à la fin du Moyen Age (c.1360-c.1490). Rome, 1997. P. 94–97.
[31] «E vede con che muodo l’a aidado Dio, chomo per una femena, zioè Nostra donna santa Maria, che salve l’umana generacion, chusy per questa donzela pura e neta l’a salvado la plu bela parte de cristade». - Chronique d’Antonio Morosini. Extraits relatifs à l’histoire de France / Ed. par G.Lefèvre-Pontalis, L.Dorez. P., 1901. Т. 3. Р. 80.
[32] «…et celle / Qui donne à France la mamelle / De paix et doulce norriture». - Christine de Pizan. Ditié de Jeanne d’Arc. V. 188–190.
[33] McWebb C. Joan of Arc and Christine de Pizan: The Symbiosis of Two Warriors in the «Ditié de Jehanne d’Arc» // Fresh Verdicts on Joan of Arc / Ed. by B.Wheeler, C.T.Wood. N.-Y., 1999. P. 133–144, здесь Р. 140.
[34] «le traictié de laditte Christine … afin de tousjours honnorer le sexe féminin par le moyen duquel toute crestienté a eu tant de biens: par la Pucelle Vierge Marie la réparacion et la restauracion de tout le humain lignaige; et par ladite Pucelle Jehanne la réparacion et restauracion du royaume de France qui estoit du tout en bas, jusques a prendre fin se ne fist venue». - Thomassin M. // Quicherat J. Op. cit. T. 4. P. 310. Следует отметить, что для усиления параллели между Богородицей и Жанной д’Арк Томассен использовал для них одно и то же определение — Pucelle (Дева).
[35] Schreiner K. Maria. Jungfrau, Mutter, Herrscherin. Wien, 1994. S. 374–381; Mira C. Les nominations de Jeanne dans le «Ditie de Jeanne d’Arc» de Christine de Pizan et dans quelques oeuvres contemporaines: l’elaboration d’un myth // Images de Jeanne d’Arc / Textes recueillis par J.Maurice et D.Couty. P., 2000. P. 89–97.
[36] «Dixit etiam idem testis quod ipsa Johanna sepe ibat, cum quadam sua sorore et aliis gentibus, ad quamdam ecclesiam et heremum dictam de Bremont, fundatam in honore beate Marie Virginis, faciebat multas eleemosynas». - Procès en nullité. T. 1. P. 271.
[37] «…congregabatque religiosos Mendicantes qui sequebantur exercitum regis, et illa hora se ponebat in oratione, faciebatque decantari per illos fratres Mendicantes unam antiphonam de beata Virgine matre Dei». - Ibidem. T. 1. P. 324.
[38] «…et in fine dierum committabat se Deo, beate Marie Virgini et sanctis, cum magna devotione». - Ibidem. T. 1. P. 182.
[39] О смене имени человеком, становящимся правителем страны или претендующим на это звание, из самых последних работ на русском языке см.: Успенский Ф.Б. Имя и власть. Выбор имени как инструмент династической борьбы в средневековой Скандинавии. М., 2001; Литвина А.Ф., Успенский Ф.Б. Выбор имени у русских князей в X–XVI вв. Династическая история сквозь призму антропонимики. М., 2006. С. 199–200, 313–314, 337–339, 350–353, 356–357; Бусыгин А.В. Из истории символики королевской власти в средневековой Норвегии (К истолкованию одного сна в «Саге о Сверрире») // Средние века. 2004. Вып. 65. С. 117–124.
[40] Бойцов М.А. Власть правителя // Словарь средневековой культуры / Отв. ред. А.Я.Гуревич. М., 2003. С. 78–91; Флори Ж. Идеология меча. Предыстория рыцарства. СПб., 1999. С. 138–139, 151–163.
[41] Бак Я. Инсигнии // Словарь средневековой культуры. С. 189–195.
[42] Wheeler B. Joan of Arc’s sword in the stone // Fresh Verdicts. P. XI–XVI.
[43] Михайлов А.Д. Французский рыцарский роман. М., 1976. С. 276.
[44] Бусыгин А.В. Указ. соч. С. 121–122.
[45] Шкунаев С.В. Артур // Мифы народов мира / Гл. ред. С.А.Токарев. М., 1988. Т. 1. С. 108–109.
[46] Там же.
[47] Бак Я. Указ. соч. С. 192–193.
[48] «…ipse Bertrandus, testis loquens, et Johannes de Metis tantum fecerunt, cum adjutorio aliarum gentium de Vallis Colore, quod ipsa dimisit suas vestes mulieris, rubei coloris, et fecerunt sibi fieri tunicam et vestimenta hominis, calcaria, ocreas, ensem et similia». - Procès en nullité. T. 1. P. 306.
[49] «Item confessa fuit quod, in recessu a prefato oppido de Vallecoloris, ipsa existens in habitu virili, gestans unum ensem quem sibi tradiderat dictus Robertus de Baudricuria». - Procès de condamnation de Jeanne d’Arc / Ed. par P.Tisset, Y.Lanhers. P., 1960–1971. 3 vol. T. 1. P. 49.
[50] «Interrogata an habebat ensem suum, quando capta fuit: Respondit quod non, sed habebat quemdam ensem qui fuerat captus supra unum Burgundum». — Ibidem. P. 77.
[51] Tanz S. Jeanne d’Arc: Spatmittelalterliche Mentalitat im Spiegel eines Weltbildes. Weimar, 1991. S. 173.
[52] «Пипин [Короткий] отец короля Карла [Великого] уже исполнял эти дела словно наследственные в то время, когда Хильдерик сложил с себя полномочия. Ибо отец его Карл [Мартелл], изгнавший тиранов, присвоивших себе господство над всей Франкией, [и] подавивший после двух больших битв атаковавших Галлию сарацинов (одна была в Аквитании, около города Пиктавия [732], другая возле Нарбонны, у реки Бирры [737]) одержал такую бесспорную победу, что принудил их отойти назад, в Испанию. Карл блестяще исполнял ту же обязанность майордома, оставленную ему отцом Пипином. Честь [назначения майордомом] народ имел обыкновение оказывать не каждому, а лишь тем, кто отличался от других и славой рода, и силой величия». — Эйнхард. Жизнь Карла Великого // Историки эпохи Каролингов. М., 1999. С. 7–34. § 2 (перевод М.С.Петровой).
[53] Как и следовало ожидать, и меч, и доспехи Жанны стали впоследствии такими же реликвиями, как меч Карла Мартелла. Меч долгое время демонстрировали в Сен-Дени; в замке герцогов Лотарингских якобы хранились доспехи Жанны — как и в замке семьи Армуаз. В семействе Буше, в доме которого Жанна жила в Орлеане, хранилась ее шапка: Marot P. De la réhabilitation à la glorification de Jeanne d’Arc. Essai sur l’historiographie et la culte de l’héroine en France pendant cinq siècles // Mémorial du Ve centenaire de la réhabilitation de Jeanne d’Arc, 1456–1956. P., 1958. P. 85–164, здесь Р. 101, 104
[54] «Interrogata ubi remansit ille et in qua villa: Respondit quod obtulit unum ensem in Sancto Dionisio et arma, sed non fuit ille ensis… Sed dicit quod dicere ubi dimisit, non pertinet ad processum et non respondebit de hoc pro nunc». - Procès de condamnation. Т. 1. P. 77–78. По мнению Бонни Уилер, вопросу о мече на обвинительном процессе было уделено так мало внимания потому, что судьи боялись ненужных ассоциаций с реликвией и даром провидения, что превращало Жанну в святую и могло сильно пошатнуть обвинения в ереси и колдовстве (Wheeler B. Op.cit.).
[55] Procès en nullité. T. 1. P. 367, 374, 387, 409.
[56] «Dicit insuper quod ipsa Johanna erat casta, et multum odiebat illas mulieres que sequebantur armatos. Vidit enim ipse loquens, in Sancto Dionysio, in regressu coronationis regis, quod ipsa Johanna prosequebatur cum ense evaginato quamdam juvenculam existentem cum armatis, adeo quod, eam insequendo, disrupit suum ensem». - Ibidem. P. 387.
[57] «En ce voyant, icelle Jehanne la Pucelle, après le cry fait que chacun allast devant, tira son espée et en batit deux ou trois tant qu’elle rompit sadite espée, dont le roy fut bien desplaisant et marry, et lui dist qu’elle deust avoir prins ung très-bon baston et frapper dessus, sans habandonner ainssy celle espée qui lui estoit venue divinement, comme elle disoit». - Chartier J. Chronique de Charles VII. Р. 90.
[58] «Et n’est point à doubter que l’espée qu’elle envoya quérir en la chapelle Saincte-Katherine de Fierbois … ne fut trouvée par miracle, comme ung chascun tenoit, mesmement veu que par le moien d’icelle espée, en paravant qu’elle fust rompue, a fait de beaulx conquestz… Et estoit chose notoire que, depuis que ladite espée fut rompue, ladite Jehanne ne prospéra en armes au prouffit du roy ne autrement, ainssi que par avant avoit fait». - Ibidem. P. 122–123.
[59] Krumeich G. Jeanne d’Arc et son epée // Images de Jeanne d’Arc. P. 67–75.
[60] См., например: Peyronnet G. Une série de traditions sur Jeanne d’Arc à propos d’un livre ancien de la bibliothèque de l’Institut catholique de Lille // Mélanges de science religieuse. 1981. V. 38. N 4. P. 195–206.
[61] Тогоева О.И. «Истинная правда». Языки средневекового правосудия. М., 2006. С. 147–181.
[62] «Dicit insuper quod, ipsa Johanna existente in villa Turonensi, fuerunt Johanne date armature, et habuit ipsa Johanna tunc statum a rege». - Procès en nullité. T. 1. P. 363; «…et fecit rex fieri eidem Johanne armaturas». - Ibidem. P. 382; «… il re la fece ornare de lucentissime arme». - Ginevera de le Clare Donna di Joanne Sabadino de li Arienti / A cura di Corrado Ricci e A.Bacchi della Lega. Bologna, 1888. Р. 108 (курсив мой — О.Т.).
[63] Подробнее см.: Vincensini J.-J. Motifs et thèmes du récit médiéval. P., 2000. Р. 96.
[64] Многочисленные примеры см.: Delcourt M. Le complexe de Diane dans l’hagiographie chretienne // Revue de l’histoire des religions. 1958. T. 153. P. 1–33; Patlagean E. L’histoire de la femme déguisée en moine et l’évolution de la saintété féminine à Byzance // Studi medievali. 1976. Ser. 3. V. 17. Fasc. II. P. 597–623.
[65] Delcourt M. Op.cit. P. 22–3, 12-113.
[66] «…dicit quod populus dicebat quod nulla erat alia causa condampnationis sue, nisi resumptio habitus virilis, et quod ipsa non portaverat neque portabat ipsum habitum virilem, nisi ad hoc ut non complaceret armigeris cum quibus conversabat». - Procès en nullité. Т. 1. Р. 188.
[67] «…et per suum juramentum dixit quod nunquam habuit voluntatem ad eam, neque motum carnalem». - Ibidem. P. 291 (Жан из Меца); «Dixit etiam ipse testis quod tunc temporis erat juvenis; attamen non habebat voluntatem nec aliquem motum carnalem cognoscendi mulierem». - Ibidem. P. 306 (Бертран Пуланжи); «Affirmat preterea dictus deponens quod similiter ipse et alii, dum erant in societate ipsius Puelle, nullam habebant voluntatem seu desiderium communicandi seu habendi societatem mulieris». - Ibidem. P. 325 (граф Дюнуа); «…et aliquando videbat ejus mammas, que pulchre erant; non tamen habuit ipse loquens unquam de ea concupiscentiam carnalem». - Ibidem. P. 387 (герцог д’Алансон).
[68] Ibidem. P. 370–371.
[69] «Respondit: Quando ego fecero illud propter quod ego sum missa ex parte Dei, ego accipiam habitum muliebrem». - Procès de condamnation. T. 1. P. 344.
[70] Hastrup K. The Semantics of Biology: Virginity // Defining Females: The Nature of Women in Society / Ed. by S.Ardener. N.-Y., 1978. P. 58–59.
[71] См., например: «…erat bona filia vivens probe et sancte, ut prudens filia». - Procès en nullité. T. 1. P. 264.
[72] Vauchez A. La saintété en Occident aux derniers siècles du Moyen Age. D’après les procès de canonisation et les documents hagiographiques. Rome, 1988. P. 608–609.
[73] «…que erat bona, honesta et simplex filia, conversans cum bonis puellis et mulieribus dicte ville». - Procès en nullité. T. 1. P. 273. Что означает «быть достойной женщиной» пояснил еще один свидетель на процессе по реабилитации, Эймон де Маси. Он пытался заигрывать с Жанной, дотронуться до ее живота и груди, но она отвергла его ухаживания: «Et temptavit ipse loquens pluries, cum ea ludendo, tangere mammas suas, nitendo ponere manus in sinu suo; quod tamen pati nolebat ipsa Johanna, ymo ipsium loquentem pro posse repellebat. Erat etiam ipsa Johanna honeste conversationis, tam in verbis quam in gestu». - Procès en nullité. T. 1. P. 405.
[74] Подробнее об этом см.: Тогоева О.И. «Истинная правда». С. 122–146.
[75] «… sed bene scit quod, quadam vice, cum interrogaretur cur se vocabat Puellam, et si talis esset, respondit: «Ego possum bene dicere quia talis sum; et, si non credatis, faciatis me visitari per mulieres». - Procès en nullité. T. 1. P. 448.
[76] Подробнее об этих осмотрах: Clin M.-V. Joan of Arc and her doctors // Fresh Verdicts. P. 295–302.
[77] «Et audivit dici quod ipda Johanna, dum venit versus regem, fuit visitata bina vice per mulieres quid erat de ea, et si esset vir vel mulier, et an esset corrupta vel virgo; et inventa fuit mulier, virgo tamen et puella». - Procès en nullité. T. 1. P. 389 (курсив мой — О.Т.).
[78] Procès de condamnation. T. 1. P. 149, 244, 174–175.
[79] «Jehanne la Pucelle [trouvée] par ses euvres estre vierge et ad ce envoiée par Dieu». - Girault G. // Quicherat J. Op. cit. T. 4. P. 282.
[80] «…et fu monstrée au peuple au Palais, sur la pierre de marbre, en la grant cour; et là fu preschée et traite sa vie et tout son estat; et dit qu’elle n’estoit pas pucelle, et qu’elle avoit esté mariée a un chevalier dont elle avoit eu deux fils». - Extrait du Journal de Paris sous Charles VI et Charles VII, au mois d’aout 1440 // Quicherat J. Op. cit. T. 5. P. 335.
[81] Guenée B. La folie de Charles VI, roi Bien-Aimé. P., 2004. P. 158–161.
[82] Ibidem. P. 159.
[83] См. о ней специальную работу: Аверинцев С.С. К уяснению смысла надписи над конкой центральной апсиды Софии Киевской // Древнерусское искусство. Художественная культура домонгольской Руси. М., 1972.
[84] Аверинцев С.С. Мария // Мифы народов мира. Т. 2. С. 111–116.
[85] Schreiner K. Op.cit. S. 380.
[86] «…сооруженный для оружий, тысяча щитов висит на нем». — Песня песней. 4, 4.
[87] Песня песней. 6, 10. Warner M. Joan of Arc. The Image of Female Heroism. L., 2000 (1 ed.: L., 1981). P. 235.
[88] Patlagean E. Op.cit. Р. 607.
[89] Евангелие от Фомы. 118 // Апокрифы древних христиан. Исследования, тексты, комментарии. М., 1989. С. 262 (курсив мой — О.Т.).
[90] " E Christo I piaqua I adevegna el contrario, segundo como s’a dito, se questa cosa sia cusy la veritade!». - Chronique d’Antonio Morosini. Р. 357.
[91] «…per angelum Satanae seductam». - Nider J.// Quicherat J. Op. cit. T. 4. P. 503. Любопытно, что в представлении людей средневековья существовала известная близость между святыми девственницами (отказавшихся от замужества и посвятивших себя Богу) и ведьмами, посвятившими себя Дьяволу. См. об этом: Weinstein D., Bell R. Saints and Society.The Two Worlds of Western Christendom, 1000–1700. Chicago, 1986. P. 94.
[92] «Molti dissero ch’essa fosse invitta sino a che mantenne verginità, perduta la quale, venne a si miseranda fine». - Corio B. Storia di Milano / A.Butti, L.Ferrario ed. Milan, 1856. T. 2. P. 601.
[93] «… nunc quoque per virginem quam Deus mitteret posse defendi idque fragili commissum sexui, ne Franci suo more superbientes in sua virtute confidant». Цитирую по: Gilli P. Au miroir de l’Humanisme. P. 99.
[94] Калмыкова Е.В. Исторические представления англичан XIV–XVI вв. о Столетней войне. Формирование английского национального самосознания. Диссертация…канд. ист. наук. М., 2002. С. 422.
[95] Hoenselaars T. La Jeanne d’Arc de Shakespeare et l’art du recyclage // Jeanne d’Arc entre les nations. P. 17–30.
[96] «Et, ut audivit a quodam milite anglico, Anglici eam plus timebant quam centum armatos». - Procès en nullité. T. 1. P. 411; «Scit tamen quod quamplures habebant magnum odium contra eamdem, et maxime Anglici, qui eam multum timebant, quia ante ejus captionem non fuissent ausi comparere in loco in quo credidissent eam fore». - Ibidem. P. 429.
[97] «…et addit quod dicebatur communiter quod Anglici non audebant ponere obsidionem in Locoveris, donec mortua esset». - Ibidem. P. 241.
[98] «…et quod dicebant quod utebatur sorte, eam timentes propter victorias per eam obtentas». - Ibidem. P. 411.
[99] «Dicit pretera quod, nisi fuisset nociva Anglicis, nunquam fuisset sic tractata et condempnata, cum timerent eam plus quam magnum exercitum». - Ibidem. P. 184.
[100] Hotchkiss V.R. Clothes Make the Man: Female Dressing in Medieval Europe. N.Y.; L., 1996. Ch. 4: Transvestism on Trial: The Case of Jeanne d’Arc. P. 65.
[101] Подробнее см.: Тогоева О.И. «Истинная правда». С. 151–157.
[102] «Sed et Deo se suam virginitatem vovisse affirmabat. De cujus violacione, licet diu inter armatorum greges et impudicorum ac moribus perditissimorum virorum fuisset conversata, nunquam tamen aliquam infamiam pertulit. Quinymmo, cum eciam per mulieres expertas…super sua integritate examinata inspectaque fuisset, non aliud de ea experiri potuerunt nec referre, nisi quod intemerata virginalia claustra servaret». - Basin Th. Histoire de Charles VII / Ed. par C.Samaran. P., 1964. Т. 1. Р. 156–157.
[103] Калмыкова Е.В. Указ. соч. С. 422.
[104] «And then she sayd that she was with child». - Caxton W. // Quicherat J. Op. cit. T. 4. P. 477. «Sed Puella infelix priusquam ea poena affecta sit, memor humanitatis, quae unicuique innata est, simulavit se gravidam esse, quo aut hostes misericordia frangeret, aut faceret, ut mitius supplicium statuerent». - Polidoro Virgilio. Historiae anglicae. Leyde, 1856. P. 607. «Помилуй, бог! Беременна святая! Вот чудо величайшее твое! Иль к этому вела святая жизнь? Она с дофином славно забавлялась, Предвидел я, на что она сошлется». — Шекспир В. Генрих VI. Часть 1. Акт 5, сцена 4 (перевод Е.Бируковой).
[105] Впрочем, подобными обвинениями в адрес Жанны грешили и некоторые французские авторы, вызывая тем самым «справедливый» гнев соотечественников. Так, Жирар дю Айан (Girard du Haillan) замечал в своем сочинении «De l’estat et mercy des affaires de France»: «Некоторые говорили, что эта Жанна была любовницей (maîtresse) Жана, Бастарда Орлеанского, другие считали ее любовницей Бодрикура, а третьи — Потона [де Сантрая]». Цитирую по: Marot P. Op.cit. Р. 94.
[106] С ангелом, явившемся спасти Францию, сравнивал Жанну д’Арк Джованни да Молино, писавший из Авиньона 30 июня 1429 г.: «Io ve voio dir d’una gentil damixela de le parte de Franza, anzi a dirve meio d’uno zentil anzolo, che da Dio eser vegnudo e mandado a rechonzar el bom paixe de Franza». - Chronique d’Antonio Morosini. Р. 68.
[107] Brown P. The Notion of Virginity in the Early Church // Christian Spirituality: origins to the twelfth century / Ed. by B.McGinn and J.Meyendorff. N.-Y., 1985. P. 427–443. См. также: Dworkin A. Intercource. N.-Y., 1987. P. 85? 97.
[108] «Et tunc erat induta indumento virili, atque conquerebatur quod non audebat se exuere, formidans ne, de nocte, ipsi custodes sibi inferrent aliquam violentiam; atque semel, aut bis, conquesta fuit dicto episcopo Belvacensi, subinquisitori et magistro Nicolao Loyselleur, quod alter dictorum custodum voluerat eam violare». - Procès en nullité. Т. 1. P. 181.
[109] «Ymo, sicut ab eadem Johanna audivit, fuit per unum magne auctoritatis temptata de violentia». - Ibidem. P. 187.
[110] Точно так же воспринималось, к примеру в меровингскую эпоху, обрезание волос у возможных претендентов на престол: Le Jan R. La sacralité de la royauté mérovingienne // AHSS. 2003. N 6. P. 1217–1241, здесь Р. 1231–1237.
[111] Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жанра. М., 1997. С. 181.
[112] «…et quod caverent ne mulieres diffamate eam sequerentur, quia propter peccata Deus permitteret perdere bellum». - Procès en nullité. Т. 1. Р. 393.
[113] «Und also zouch sie ir swert uss und slüg die ein dochter durch den kopf, das sü starp». - Lefèvre-Pontalis G. Les sources allemandes de l’histoire de Jeanne d’Arc. Eberhard Windecke. P., 1903. Р. 186.
[114] «…er hette verstanden, sie hette ir reinung zu der heiligen ee gegriffen. Also antwurt im die Maget, sie hette ir jungfrouwelicheit bissher gehalten und wer ir ouch nie zu sinne komen sie zü befleken; also wolt sie ouch fürbas stete sin mit Gotes hulfe bis an ir ende. Und seite ime dobi, wie ein strit solte beschehen gegen den Ungloibigen, do solte ire parthie gesigen, und in dem strit wolt sie ir jungfrouwelicheit Got bevelhen und darzü ire sele ufgebende, wanne sie solte sterben». - Ibidem. P. 188.
[115] Подробнее об этом: Vauchez A. Op.cit. P. 394, 398, 402, 406.
[116] Valois N. Jeanne d’Arc et la prophétie de Marie Robine // Mélanges Paul Fabre. Etudes d’histoire du Moyen Age. Genève, 1972. P. 452–467.
[117] Cohn N. Les fanatiques de l’Apocalypse. P., 1983. P. 111.
[118] Lassabatère T. Sentiment national et messianisme politique en France: pendant la guerre de Cent ans: le thème de la fin du monde chez Eustache Deschamps // Bulletin de l’Association des Amis du Centre Jeanne d’Arc. 1993. N 17. P. 27–56; Guenée B. La folie de Charles VII. P. 178–197.
[119] В одном из писем П.Джустиниани встречается прямое противопоставление англичан и «христиан», т. е. французов, на чьей стороне выступает сам Господь: «E questo perche per luy fa, che questi Ingelexi sia arquanto batudi che ly son potenti, e ly altry verizando, se vada chonsumando con grando afano. E Dio, che può tuto, sia e priega al bem de Christiani!». - Chronique d’Antonio Morosini. P. 38–39.
[120] О развитии этой темы в сказках: Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1986. С. 121–129. В художественной литературе: Фрейденберг О.М. Указ. соч. С. 181, 199, 206–207. Весьма ясно связь между лишением девственности и смертью женщины прослеживается, к примеру, в «Песни о Нибелунгах»: «Король ему: «Лишь девства Брюнхильду не лишай, А в остальном что хочешь над нею совершай, И если даже смерти предашь мою жену, Вовек тебе расправу с ней я не вменю в вину». — Песнь о Нибелунгах / Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о Нибелунгах. М., 1975 (перевод Ю.Корнеева).
[121] Подробнее см.: Delcourt M. Op.cit. Р. 8, 13, 28; Anson J. The Female Transvestite in Early Monasticism: The Origin and Development of a Motif // Viator. 1974. T. 5. P. 1–32, здесь Р. 11, 31.
[122] Delcourt M. Op. cit. P. 16–17; Калыгин В.П. Ирландская Бригита и галльская Бригантия // Мифологема женщины-судьбы у древних кельтов и германцев / Отв. ред. Т.А.Михайлова. М., 2005. С. 118–129, здесь С. 122.
[123] «…et multum desiderabant ipsius Johanne mortem…dicit et deponit quod bene scit quod fuit visitata an esset virgo vel non per matronas seu obstetrices…Et post visitationem retulerunt quod erat virgo et integra». - Procès en nullité. Т. 1. Р. 431–432.
[124] «…la mort cruelle qu’elle choisit». - Pasquier E. Œuvres choisis / Ed. L.Feugère. P., 1849. T. 1. P. 177.
Ольга Тогоева
Вольтер, Жанна д’Арк и осёл
К истории одного мотива[1]
Итак, вот «Иоанна» во всей своей чистоте.
Вольтер.
«Орлеанская девственница»
В истории Франции найдется мало героев, чьи имена знакомы нам со школьной скамьи. Мы помним императора Наполеона, чья Великая Армия потерпела поражение и почти полностью погибла в России во время Отечественной войны 1812 г. Мы помним генерала де Голля, создателя французского Сопротивления, союзника СССР во Второй мировой войне, первого президента Пятой Республики. И мы, конечно же, помним Жанну д’Арк, хотя ее жизнь не была связана с историей нашей страны, с войнами, которые она вела. Ее история — это история совсем другого конфликта, длительного противостояния Франции и Англии, названного историками XIX в. Столетней войной.
Далеко не каждый из нас сможет сказать, когда начался или когда закончился этот династический и военно-политический конфликт, в действительности охватывающий не менее трехсот лет, с XII по XV в. Однако все мы хорошо знаем, что центральное место в его истории всегда отводилось именно Жанне д’Арк, что именно вокруг ее фигуры не утихали споры ни в средние века, ни значительно позже, когда из открытых дебатов они перешли в скрытое противоборство, а из сферы политики переместились в область литературы и искусства.
Конфликт культурных традиций в восприятии того или иного исторического персонажа далеко не всегда бывает выражен эксплицитно, он не бросается в глаза, а потому редко становится предметом специального интереса историка. Но именно эти качества и делают его порой столь привлекательным для исследователя. Дешифровке одного из таких противостояний, анализу его возможных исторических и литературных истоков и посвящена данная статья.
«Орлеанская девственница», одно из самых скандальных, но более других любимое самим автором произведение Вольтера [2], не часто привлекает внимание специалистов по эпопее Жанны д’Арк. Действительно, с точки зрения исторических фактов, поэма не может сообщить исследователю ничего особо нового, поскольку посвящена она всего одному, причем хорошо известному эпизоду из жизни французской национальной героини — ее участию в снятии осады с Орлеана весной 1429 г. О сочинении Вольтера вспоминают, лишь когда речь заходит об общественном резонансе, вызванном его публикацией в 1762 г. и ускорившим процесс беатификации (а впоследствии и канонизации) Жанны [3]. Изучение самой «Девственницы» является уделом, скорее, литературоведов, которых интересует в ней прежде всего язык и стиль автора [4], структура произведения [5], а также различные художественные тексты, на которые Вольтер опирался при его написании [6].
Историки и филологи движутся таким образом параллельными путями, не пересекаясь друг с другом и, как следствие, оставляя явные пробелы в исследовании этого любопытного произведения [7]. К числу последних, как представляется, относится и вопрос об исторических корнях некоторых литературных мотивов, задействованных Вольтером. И прежде всего, мотива катания на осле — одного из важнейших для понимания образа главной героини «Орлеанской девственницы».
Поэма Вольтера представляет собой типичную рамочную историю. Ее сюжет — явление Жанны д’Арк ко двору Карла VII и освобождение французскими войсками под ее предводительством Орлеана, осажденного англичанами — постоянно переплетается с отдельными, часто не связанными с основной фабулой новеллами, в которых Жанна даже не упоминается. По наблюдениям Жерома Веркрюса, историям Карла VII и Агнессы Сорель, Дюнуа, Ла Тримуйля и его Доротеи, Аронделя и Розамор, Агнессы и Монроза посвящены 6 песен из 21, т. е. четвертая часть всего текста [8].
Считается, что сложная структура «Орлеанской девственницы» была заимствована автором у Лудовико Ариосто [9]. На основе его рыцарской эпопеи «Неистовый Роланд» (1502–1532) были созданы жанровый тип рокайльной поэмы Вольтера, разработана система персонажей и сюжет, весьма упрощенный и выстроенный в симметрическую композицию, с повторами и вариациями отдельных мотивов [10]. Под влиянием Ариосто в поэме появились индивидуализированный образ повествователя, от чьего имени велся рассказ, а также ссылки на труды несуществующих авторов, якобы писавших о Жанне ранее и заслуживающих всяческого доверия (т. н. «цитатная ирония») [11]. Из «Неистового Роланда», как полагают, были заимствованы и некоторые мотивы «Орлеанской девственницы»: эротические преследования, удаленность мира волшебства от мира людей, а также — встреча героя (Жанны д’Арк) с верным спутником, крылатым конем (ослом), и пережитые ими вместе приключения [12].
По версии Вольтера, осел появляется в жизни французской национальной героини в самый ответственный момент. Жанна примеряет доспехи, доставленные ей св. Денисом, покровителем королевства, и рассматривает свое новое вооружение: шлем Деборы, булыжник Давида, клинок Юдифи и ослиную челюсть, послужившую в свое время Самсону. Единственное, чего ей не хватает, чтобы быть полностью готовой к встрече с врагами-англичанами — боевого коня: «У героини конь обязан быть; У злого ль конюха его просить? И вдруг осел явился перед нею, / Трубя, красуясь, изгибая шею» [13]. Верхом на нем Жанна устремляется сначала в Тур, дабы вырвать из сладких объятий Агнессы Сорель Карла VII; вместе с королем скачет под Орлеан, где громит врагов; оказывается в замке Гермафродита; пропадает на некоторое время из поля зрения читателя, чтобы затем вновь объявиться под стенами Орлеана, дать решающий бой англичанам и одержать победу.
Указание на близость осла Жанны и гиппогрифа, придуманного Ариосто, действительно содержится в тексте Вольтера:
«Так некогда Пегас в полях небесных
Носил на крупе девять дев чудесных,
И Гиппогриф, летая на луну,
Астольфа мчал в священную страну» [14].
Они и правда похожи: оба — крылаты, оба — чудесного происхождения, оба верно служат своим хозяевам. Однако различий между ними гораздо больше, нежели сходства.
Несмотря на то, что владельцу гиппогрифа Астольфу отводится по сюжету важная роль (он должен излечить от безумия Роланда, доставив с Луны его ум), его — в отличие от Жанны д’Арк — нельзя назвать главным действующим лицом поэмы. Это всего лишь веселый искатель приключений, а не последняя девственница французского королевства, призванная спасти страну от захватчиков. Его гиппогриф, будучи, безусловно, фантастическим существом, не является тем не менее посланцем небес, тогда как осла, наравне с доспехами и оружием, дарует Деве сам Господь. Гиппогрифа же вырастил Атлант, чей замок разрушает Астольф, который после гибели хозяина забирает его питомца себе.
И все же главное отличие между ослом Вольтера и гиппогрифом Ариосто кроется в природе их отношений с хозяевами. Астольф, насколько можно судить, не испытывает к своему спутнику какой-то особенной привязанности — он и до появления в его жизни гиппогрифа совершил множество прославивших его подвигов. Жанна, напротив, получает крылатого осла именно для того, чтобы исполнить свою миссию. Это таким образом — животное-помощник, персонаж, хорошо знакомый как по волшебным сказкам, так и по средневековым рыцарским романам и жестам. Достаточно вспомнить Грани, Бабьеку, Вельянтифа, Тансандора — боевых коней Сигурда, Сида, Роланда, Карла Великого, чтобы понять, какую роль должен в идеале играть осел Орлеанской Девы. На деле, впрочем, все оказывается далеко не так просто: осел, согласно Вольтеру, обязан не только служить Жанне в бою, но и охранять ее девственность, являющуюся залогом ее успеха:
«Итак, осел, которому Денис
Доверил честь…» [15].
Парадокс ситуации (и ее комизм) заключается однако в том, что осел не может исполнять свой долг, будучи влюбленным в Жанну:
«Давно питая в сердце тайный пыл
К прекрасной Девственнице, полной сил, –
Строй нежных чувств, которые едва ли
Ослы простые на земле знавали» [16].
И как только в посланца небес вселяется демон, он спешит воспользоваться представившимся случаем и соблазнить свою прекрасную наездницу:
«Святой осел забыл тотчас же стыд:
Из стойла прямо в спальню он спешит,
К постели, где, пленившись сладкой ложью,
Иоанна сердце слушала свое» [17].
Страстные речи влюбленного осла пленяют Жанну и поселяют в ее душе смятение:
«Иоанна д’Арк, терзаема сомненьем,
Конечно, втайне польщена была
Таинственным и сильным впечатленьем,
Произведенным ею на осла» [18].
Однако, сила духа, мысли о Франции, помощь св. Дениса и Дюнуа помогают ей справиться с собой — она отвергает «адские соблазны», несмотря на всю их привлекательность.
Что же касается осла, то его явная влюбленность в Жанну как раз и делает сомнительным его сопоставление с гиппогрифом Астульфа, который, как известно, никаких нежных чувств к своему хозяину не питал. Очевидно, что прообраз крылатого спутника Орлеанской Девы следует все же искать в других литературных источниках, указания на которые, впрочем, содержатся в тексте самой поэмы.
Прежде всего, следует обратить внимание на греческие мифы, которые были хорошо знакомы Вольтеру и в которых постоянно встречаются волшебные животные, испытывающие страсть к своим возлюбленным [19]. О некоторых из них напоминает Жанне осел, пытаясь склонить ее к близости:
«Пусть — Франция, война, победа;
Однако лебедя любила Леда,
Однако дочь Миноса-старика
Всем паладинам предпочла быка,
Орел унес, лаская, Ганимеда,
И бог морей, во образе коня
Филиру пышнокудрую пленя,
Был вряд ли обольстительней меня» [20].
Тема чудесных животных таким образом получает у Вольтера дополнительное звучание, поскольку все эти существа не просто влюблены — они добиваются взаимности чувств, соединяются со своими избранницами и производят не менее чудесное чем они сами потомство.
С этой точки зрения, выбор осла на роль верного спутника Жанны д’Арк обретает особый смысл, ибо ни одно другое животное в Древней Греции не обладало столь стойкими сексуальными коннотациями [21]. Здесь существовала масса весьма непристойного характера мифов, главным действующим лицом которых выступал именно осел. Он становился непременным участником празднеств в честь бога Диониса — фаллогогий, кульминацией которых являлся торжественный вынос фаллоса [22]. Осел символизировал и плодородие, поскольку был связан с культом хлеба, винограда и даже роз. Считалось также, что его копыто способствует внутриутробному развитию плода и помогает при родах, а вывешенный в саду или на поле череп ослицы влияет на оплодотворение [23].
Как отмечает С. В. Полякова, грекоязычная литература располагала несколькими произведениями, посвященными ослу, однако до нас дошло только одно из них — «Лукий, или осел» псевдо-Лукиана (II в. н. э.?) [24]. В нем все перечисленные выше сексуальные ассоциации, связанные с интересующим нас животным, нашли свое подтверждение. Главный герой по имени Лукий, превращенный в осла посредством колдовства, переживает на протяжении романа целый ряд приключений, причем практически все они так или иначе касаются именно сексуальной сферы [25]. Попытки Лукия найти розы, чтобы вернуть себе человеческий облик (т. е. буквально родиться заново); бегство от разбойников вместе с прелестной девушкой-пленницей на спине и предложение грабителей примерно наказать беглянку, зашив живьем в шкуру убитого осла (что можно интерпретировать как их насильственное соитие); пребывание в услужении у мельничихи (т. е. участие в производстве хлеба); попытки познакомиться с кобылами и последующие преследования со стороны жеребцов; сплетни, распускаемые погонщиком Лукия о том, что тот пристает к женщинам; наконец, действительное совокупление с влюбившейся в него женщиной — все это свидетельствует о восприятии осла в греческой культуре как фаллического животного.
Мы не можем утверждать со всей определенностью, что Вольтер читал роман псевдо-Лукиана [26]. Однако тему чудо-осла, поднятую в этом произведении, он мог позаимствовать у Апулея, чьи «Метаморфозы», по единодушному мнению исследователей, являлись латинской адаптацией «Лукия» или были написаны под его сильным влиянием [27].
У Апулея, впрочем, тема осла получает несколько иное звучание, нежели у псевдо-Лукиана. Создав рамочную историю, где основной сюжет о судьбе несчастного Луция переплетается с вставными новеллами о людях, встреченных им на пути к спасению [28], автор особое внимание уделяет проблеме супружеской неверности, разного рода любовным изменам и прочим преступлениям на сексуальной почве, свидетелем которых постоянно оказывается осел [29]. Уже самая первая история, рассказанная попутчиками Луция (тогда еще человека), настраивает читателя «Метаморфоз» на определенный лад, поскольку речь в ней идет о некоей кабатчице Мерое, превратившей своего неверного любовника в бобра [30]. Затем следуют рассказ о жене-прелюбодейке, отравившей собственного мужа [31]; новелла об Амуре и Психее, ставшая в европейской литературе Возрождения и Нового времени самостоятельным произведением [32]; история Хариты, погибшей вместе с ее мужем Тлеполемом из-за коварства Транзилла, с давних пор влюбленного в девушку и мечтающего на ней жениться [33]; история рабыни, из ненависти к неверному мужу погубившей и его самого, и их общего ребенка [34]; история ремесленника, чья жена прятала любовника в бочке во дворе собственного дома [35]; история сладострастной мельничихи, муж которой, прознав о ее проделках, присвоил себе ее любовника [36]; история еще одной прелюбодейки, на этот раз жены сукновала [37]; наконец, история мачехи, полюбившей своего пасынка, отвергнутой им и задумавшей его погубить [38].
Основной сюжет псевдо-Лукиана в «Метаморфозах» также подвергается изменениям. Попав к разбойникам, Луций встречается с Харитой (история жизни которой становится затем отдельной новеллой). При взгляде на прекрасную пленницу — «девицу, способную даже в таком осле, как я, возбудить желание» [39] — он влюбляется в нее и всячески выражает свои чувства во время совместного неудачного побега: «Неоднократно даже, повернув шею, будто для того, чтобы почесать спину, я целовал красивые девичьи ноги» [40]. Сцена с наказанием беглецов также обретает новое звучание, когда вместо зашивания Хариты в шкуру убитого осла новый член разбойничьей шайки предлагает продать ее в публичный дом: «У меня у самого, когда я еще водился со сводниками, был знакомый, который немало талантов, полагаю, дал бы за такую девушку…чтобы приспособить ее к ремеслу потаскушки; … а ваша жажда мщения была бы в какой-то мере удовлетворена, раз она попала бы в публичный дом» [41]. Впрочем, мечтам разбойников не суждено осуществиться — их новый компаньон оказывается женихом девушки, который, опоив и связав похитителей, освобождает ее и отправляет в город, усадив все на того же осла [42].
Как мне представляется, именно эта история тайной любви Луция к Харите и могла стать для Вольтера источником вдохновения: ведь в «Орлеанской девственнице» имеются прямые отсылки к Апулею и его ослу [43]. Собственно, уже предисловие «отца Апулея Ризория бенедиктинца», предпосланное основному тексту поэмы, должно было вызывать у читателя совершенно определенные ассоциации. Так же как в «Метаморфозах» [44], крылатый осел Жанны д’Арк иронически сравнивался с Пегасом, крылатым конем Беллерофонта, победившего с его помощью Химеру [45]. Так же, как и Луций, посредством волшебства превращенный в животное, осел Вольтера оказывался «ненастоящим», когда в него вселялся демон: они оба мыслили и вели себя как люди, вызывая удивление своих хозяек.
«Причислен ты будешь к древним чудесам… Если правда, что Юпитер мычал, обратившись в быка, может быть, и в моем осле скрывается какое-нибудь человеческое лицо или божеский лик?» — восклицала Харита [46], и Жанна вторила ей: «Ужели это мой осел? Вот чудо!
Он говорит, и говорит не худо!» [47].
Идентичными выглядели и сравнения ослов с другими чудесными животными из греческих мифов, использованные в обеих поэмах: Апулей вспоминал Фрикса, «переплывшего море на баране», Дриона, «правившего дельфином», и Европу с ее быком [48]; Вольтер говорил о Леде, Ариадне, Ганимеде и Филире [49]. И хотя автор «Орлеанской девственницы» отказывал своему персонажу в родстве с главным героем «Метаморфоз» [50], сам осел в речи, обращенной к Жанне, давал понять, что история Луция — часть его собственной жизни: «Впоследствии — о чем и не жалею — Я создал знаменитость Апулею» [51].
Декларируемая таким оригинальным образом полная идентичность двух персонажей естественным образом подразумевала, что восприятие осла как фаллического животного у Апулея и, соответственно, его присутствие во всех сценах «Метаморфоз», имеющих сексуальные коннотации, были также заимствованы Вольтером. Впрочем, как мне представляется, заимствование это происходило на более глубоком уровне, чем может показаться на первый взгляд.
Выше уже говорилось, что практически все вставные новеллы поэмы Апулея посвящены теме супружеской измены, в связи с чем мотив осла получал здесь совершенно особое — правовое — прочтение. Дело в том, что обычным для судов Древней Греции наказанием за адюльтер являлась так называемая прогулка на осле. Верхом на нем виновная в супружеской измене женщина должна была объехать весь город в сопровождении глашатая и толпы любопытных зрителей. После экзекуции она изгонялась навечно из своего полиса, лишаясь таким образом прав гражданства [52]. Очевидно, что Апулею была хорошо известна как сама эта традиция, так и заложенный в ней символический смысл. Ведь поездка верхом на осле интерпретировалась современниками как акт совокупления, на что указывал прежде всего термин, обозначавший прелюбодейку: «Выражение «шествовать на осле» имеет значение по-гречески, как неожиданно поясняет античный глоссарий, определенного термина — «совокупляться с ослом», и, таким образом, женщину-«онобату» следует понимать не как «шествующую на осле», но как «оплодотворенную ослом», «сходящуюся с ослом» [53].
С этой точки зрения, история Хариты и влюбленного в нее Луция получала у Апулея совершенно особое прочтение. Описание поездок девушки верхом на осле, решение разбойников зашить ее в наказание в его шкуру и, наконец, предложение переодетого Тлеполема продать пленницу в публичный дом и сделать из нее проститутку со всей очевидностью говорили о том, что юная Харита уже утратила свою невинность, а потому не сможет стать добропорядочной замужней женщиной. Не случайно Апулей в насмешку сравнивал возвращение девушки из плена с въездом в Иерусалим Иисуса Христа на осляти: «Картина была небывалая и, клянусь Геркулесом, достопамятная — как дева в триумфе торжественно въезжает верхом на осле» [54]. Божий сын, чья святость не подлежала сомнению, имплицитно противопоставлялся здесь потерявшей стыд Харите.
Если допустить, что именно история, рассказанная Апулеем, оказала влияние на Вольтера, следует признать, что его трактовка образа Жанны д’Арк значительно сложнее, чем это признавалось исследователями ранее. Главная героиня «Орлеанской девственницы» должна была восприниматься читателями не как юная неопытная девушка, с трудом отбивающаяся от предложений любви, поступающих к ней со всех сторон, но как обманщица, потерявшая невинность, спутавшись с собственным ослом.
Насколько можно судить, первые читатели Вольтера прекрасно поняли скрытые в его поэме намеки, ибо скандал, разразившийся во Франции после публикации «Орлеанской девственницы», явно превосходил по своим масштабам ожидания автора и не утихал еще в течение последующих ста лет. Настоящую антивольтеровскую кампанию развернул монсеньор Феликс Дюпанлуп, епископ Орлеана и главный заступник Жанны д’Арк, активно выступавший в 1867 г. против возведения памятника выдающемуся мыслителю и против торжеств в его честь в 1878 г. [55] Борьба с «вольтерианством» мыслилась этим достойным представителем церкви не иначе как борьба за доброе имя французской героини. Он не скрывал, что именно публикация поэмы подтолкнула его начать долгий процесс по канонизации «девственницы Домреми», сторонники которого не стеснялись именовать Вольтера «осквернителем Франции и ее народа, осквернителем нравов и [памяти] Жанны д’Арк», «аморальным комедиографом» и «старшим сыном Сатаны» [56]…
И все же, справедливости ради следует заметить, что идея свести вместе национальную французскую героиню и столь сомнительное, со всех точек зрения, животное, как осел, принадлежала вовсе не Вольтеру. Образ Жанны-распутницы не был его собственным изобретением. Тема осла применительно к событиям Столетней войны пользовалась популярностью уже в XVI в. — в английских источниках, как сугубо исторических, так и литературных.
Собственно, о распущенности Жанны д’Арк и ее аморальном поведении в армии английские авторы начали писать еще при жизни героини, в 20–30 гг. XV в. Обет девственности, данный девушкой, казался им настолько странным и пугающим, что их основные усилия были направлены на развенчание образа «святой» девы и на создание собственного мифа о королевской «ведьме и проститутке» — мифа об утрате девственности, что, с точки зрения англичан, делало Жанну уязвимой и должно было привести ее к гибели [57]. Обвинение в проституции (наряду с обвинениями в колдовстве и ереси) было одним из основных на процессе, возбужденном против Жанны д’Арк в 1431 г. [58] И хотя ее реабилитация в 1456 г. расставила, казалось бы, все точки над «i», английские авторы XVI в. продолжали последовательно развивать излюбленный сюжет. И именно в это время в их сочинениях зазвучала тема осла.
Впервые, насколько можно судить, она возникла у Эдварда Холла (1498–1547), юриста по образованию, занимавшего на протяжении своей жизни самые различные должности в городском суде Лондона [59]. Около 1532 г. он закончил свою хронику, озаглавленную «The Union of the Noble and Illustre Famelies of Lancastre and York» [60], и опубликовал ее в 1542 г. Весьма подробно излагая в ней историю Жанны д’Арк, Холл особое внимание уделял неудавшемуся штурму французскими войсками Парижа, так и не сдавшегося на милость Карла VII. Жанна, принимавшая самое активное участие в операции, по словам автора, была в какой-то момент ранена (что соответствовало действительности) и упала вниз с крепостной стены, в ров. Однако, оказалась она не под ногами своих же сторонников и не под копытами их боевых коней — вся перепачканная грязью и отбросами, она лежала под задом осла до тех пор, пока слуга герцога Алансонского, Гишар де Тьенброн, не вынес ее с поля боя [61].
Хроника Холла пользовалась в Англии большой популярностью. Она дважды переиздавалась уже после смерти автора — в 1548 и 1550 гг. — лондонским печатником Ричардом Графтоном (ум. 1572 г.), который под конец жизни также решил заняться историей и опубликовал два собственных произведения: «Abridgement of the Chronicles of England» (1463) и «Chronicle or History of England» (1468) [62]. Последняя являла собой обширную компиляцию из трудов предшественников Графтона и, в частности, Холла, у которого оказался позаимствован и выдуманный эпизод с ослом: Жанна, сброшенная с городских стен, вновь оказывалась под его задом [63].
Под влиянием Холла тема осла проникла — правда, в несколько измененном виде — даже в «Генриха VI» Шекспира, первая часть которого была создана в 1592 г. Хотя сама Жанна и была лишена здесь своего «привычного» спутника, ее сторонники, французские солдаты и офицеры, получили обидное прозвище «погонщиков мулов» [64], что лишний раз — но в полном соответствии с английской традицией — указывало на их мужскую несостоятельность [65].
Таким образом тема осла и связанные с нею ясные сексуальные коннотации применительно к эпопее Жанны д’Арк еще в XVI в. прижились в английской исторической литературе. Однако, сказать, читал ли хронику Холла, оказавшего столь большое влияние на своих соотечественников, Вольтер, значительно сложнее. Скорее, идею соединить образ Жанны с образом осла он мог почерпнуть из другого, причем хорошо знакомого ему источника — «Хроники» Энгеррана Монстреле (1390–1453), приверженца герцога Бургундского и, в силу этого, противника Карла VII и его сторонников [66].
Хроника Монстреле охватывала всю эпопею Жанны д’Арк и была для своего времени одним из самых авторитетных сочинений [67]. Неслучайно многие английские авторы пользовались ею в качестве источника. В их число, без сомнения, входил и Эдвард Холл, поскольку его пассаж об осле в крепостном рву дословно повторял текст его бургундского коллеги: «Во время этого штурма были повержены многие французы… Среди них и Дева, серьезно раненная и проведшая во рву, под задом осла, весь день до вечера, когда Гишар де Шьемброн и другие [солдаты] пришли за ней» [68].
Образ самой Жанны, как представляется, также сформировался в английских источниках XVI в. не без влияния Монстреле. В его хронике все выдающиеся, с точки зрения ее сторонников, особенности французской героини были подвергнуты сомнению. Так, Монстреле вовсе не был уверен в том, что Жанна чудесным образом послана самим Господом для спасения страны. «Она сама заявляла, что избрана Богом», — писал он [69], ставя таким образом под вопрос истинность данного факта. Точно так же бургундский хронист отказывался верить в крестьянское прошлое Жанны, настаивая на том, что «большую часть своей жизни она была служанкой в таверне» в родном Домреми [70]. Именно там, как считал Монстреле, девушка и могла освоить «верховую езду, воинское искусство и другие приемы, на которые не способны молодые особы» [71]. Эта выдумка на самом деле имела под собой вполне логичное основание, ведь средневековая таверна обычно представляла собой постоялый двор, где останавливались солдаты, с которыми, очевидно, Жанне и приходилось иметь дело.
Однако указание на место службы имело еще одно дополнительное значение, автоматически ставившее под сомнение девственность героини, ибо любая таверна воспринималась людьми средневековья прежде всего как публичный дом, где постоянно проживали проститутки, а хозяйка исполняла одновременно роль сводни [72]. Именно на этих представлениях базировались обвинения в проституции, выдвинутые против Жанны д’Арк на процессе 1431 г. [73] На том же основании Монстреле, не читавший материалов процесса, не только отказывался верить в декларируемую ею девственность, но и недвусмысленно намекал на ту роль, которую играла Жанна в войсках [74]. Что же касается осла, под ноги которого она падала, по версии Монстреле, со стен Парижа, то и он должен был добавить совершенно определенные штрихи к уже намеченному автором портрету.
Дело в том, что античная традиция восприятия осла как фаллического животного была заимствована на средневековом Западе в несколько измененном виде. В частности, прогулка на осле уже не применялась здесь в качестве наказания к женщинам, совершившим адюльтер (отныне на осла предпочитали усаживать обманутых мужей прелюбодеек) [75]. Однако связь этого животного с недостойным поведением женщин сохранялась. Особенно ярко проявлялась она, конечно, в ситуации карнавала, во время которого во многих европейских городах разыгрывалась библейская сцена бегства в Египет [76]. При этом роль непорочной Девы Марии часто могла исполнять одна из местных проституток, которую роскошно одевали, усаживали на осла, проводили по улицам города и в честь которой служили торжественную литургию, блея по-ослиному [77]. То, что поездка на осле могла иметь самые негативные последствия для репутации той или иной девицы, обыгрывалось и в художественной литературе средневековья. Так, в комическом трактате «Евангелия от прях», изданном в самом конце XV в. в Брюгге, анонимный автор доверительно сообщал своим читателям, что «мудрому мужчине» совсем не подобает ездить верхом на осле, несмотря на то, что так передвигались и сам Иисус Христос, и Мария, «которой от этого ничего не было» [78]. Что же касается карнавала, не стоит также забывать и образ шута, чей серый костюм и обязательная шапочка с длинными ушами указывали на его ослиную природу. Шуту на карнавале позволялись самые разные вольности, он мог свободно приставать на улицах к женщинам и девушкам, брать их за руки, обнимать за талию и даже хватать за грудь, что в обычной жизни было совершенно недопустимо, поскольку являлось знаком сексуального насилия [79].
Таким образом, сведя Жанну д’Арк с ослом, Монстреле совершенно недвусмысленно давал понять своим читателям, что перед ними — обманщица, давно потерявшая невинность в публичном доме, а с момента своего появления в войсках Карла VII превратившаяся в обычную армейскую проститутку. Выдумка бургундского хрониста положила начало целой историографической традиции, причем не только английской. Даже французские авторы вплоть до начала XVIII в. использовали миф о проститутке-служанке из таверны, дабы развенчать образ девственной спасительницы королевства. В 1570 г. Жирар дю Эйан (Haillan) в своем сочинении «De l’estat et mercy des affaires de France» настаивал на том, что в любовниках Жанны ходили буквально все прославленные французские полководцы: бастард Орлеанский, Робер де Бодрикур, Потон де Сантрай [80]. В 1715 г. историю о «прислуге на постоялом дворе» воспроизвел в «Abr?g? de l’histoire de France» Боссюэ [81]. Тех же взглядов на эпопею Жанны д’Арк придерживался и Поль Рапен-Тойра, французский протестант, укрывшийся в Англии, автор многотомной «Histoire d’Angleterre» (1724–1736), прямо заявлявший, что более других источников он доверяет «Хронике» Монстреле [82].
Что же касается собственно английских сочинений, то здесь выдумки Монстреле оказались дополнены новыми вымыслами. Так, Эдвард Холл (а вслед за ним и Ричард Графтон), слово в слово повторяя пассаж о служанке с постоялого двора, научившейся там ездить верхом и владеть оружием [83], заявлял, что Жанна была настоящей уродкой и ни один мужчина не желал близости с ней [84]. Хотя оба автора и упоминали о якобы данном девушкой обете девственности, ее слова они называли «выдумками» и «фантазиями», которым доверять вовсе не следовало [85]. Графтон подробно останавливался также на пребывании Жанны в армии, замечая, что в прежние времена ни одна римская матрона не позволяла себе разговаривать с мужчинами в публичных местах [86], тогда как «эта денно и нощно общается с солдатами и военными, что совершенно недостойно, аморально и бесчестно» [87]. Уважающие себя женщины так себя вести не должны, а потому, заключал Графтон, Жанна — непорядочная особа и не может быть названа святой [88]. Еще более ясно свое отношение к французской героине формулировал Шекспир. Его Жанна д’Арк, вне всякого сомнения, оказывалась настоящей армейской проституткой [89], не помнящей даже, от кого именно она ждет ребенка: от Карла VII, герцога Алансонского или Рене, короля Неаполя [90].
Образ распутницы, навязываемый английскими авторами XVI в. Жанне д’Арк, должен был поставить под сомнение ее роль в Столетней войне, опорочить сам факт многочисленных побед французских войск, одержанных с ее помощью, ибо оказывалось, что добыты они были нечестным путем. Доверие, оказанное Жанне Карлом VII и его военачальниками, с точки зрения англичан, являлось всего лишь следствием ее развратного образа жизни. Поставив во главе своего войска проститутку, король не мог рассчитывать на то, что его действия по спасению страны будут сочтены достойными, а его война — справедливой [91]. Конечно, подобное отношение к успехам Жанны д’Арк на военном поприще не было следствием одного лишь влияния «Хроники» Монстреле — оно сформировалось еще в 30-х гг. XV в. [92] и просуществовало вплоть до XVIII в. [93] Однако, образ, созданный бургундским хронистом, не был лишен известного изящества. Вместо прямых оскорблений, переполнявших в свое время английские пропагандистские сочинения [94], он использовал тонкие намеки, хорошо знакомые его современникам и ближайшим потомкам символические подтексты вполне обычных, на первый взгляд, явлений — обета девственности, визионерства, службы на постоялом дворе. И именно этим привлек внимание своих английских последователей.
Этой же «находкой» Монстреле воспользовался, как представляется, и Вольтер, задумывая «Орлеанскую девственницу». Его Жанна также представала перед читателями в виде «горничной, дебелой и румяной», с мускулистыми руками, твердой грудью, что «попу, бойцу и книжнику мила», способной отвесить оплеуху любому, кто «ее за грудь или за бедра щиплет». Она все также заботилась о «лошадях таверны», разливала вино, таскала мешки — пока за ней не являлся св. Денис: «Денис спешит, — чудно, но это так, — На поиски невинности в кабак» [95]. Чтобы сделать свою мысль еще более доходчивой, изменения в судьбе своей героини Вольтер сравнивал с изменениями в жизни какой-нибудь юной белошвейки, вместо публичного дома попадающей в постель к королю:
«Или, скорей, так швейка молодая,
Которую природа с юных лет
Готовила в бордель или в балет,
…. Когда ее Амур, везде порхая,
Кладет под короля, меж двух простынь» [96].
Появление в жизни Жанны крылатого осла должно было таким образом завершить общую картину событий, дабы у читателей не осталось ни малейших сомнений в нравственном облике Девы.
Заимствовав у Апулея тему осла как фаллического животного, катание на котором означало в символическом плане потерю девственности, Вольтер развил этот мотив, доведя его, при помощи хроники Монстреле, до логического конца. Его Жанна д’Арк не только теряла девственность, на что указывало наличие у нее чудесного спутника (как это, без сомнения, происходило и с римской Харитой) [97]. Вопреки надеждам св. Дениса, она оказывалась вполне сговорчивой особой, готовой отдаться влюбленному в нее Дюнуа, несмотря на то, что подобное поведение наносило, возможно, непоправимый урон будущему Франции.
Однако именно в этом противоречии между утратой девственности и окончательной победой французских войск над врагом и состояла главная задумка великого «либертинца» [98]. Если для противников Жанны д’Арк, англичан, обвинение ее в проституции подразумевало более тяжелое обвинение в ведении войны недостойными средствами, иными словами, несправедливой войны, то для Вольтера значение имело совсем другое. Использовав тот же самый, что и английская традиция, мотив катания на осле он лишний раз указал на пусть скрытый, но продолжающий свое существование конфликт двух культур в восприятии французской национальной героини. Официальные обвинения английских военачальников и рожденные на их основании литературные мифы об армейской проститутке не имели, по мнению Вольтера, никакого отношения к истинной роли Жанны в Столетней войне и в истории ее страны. Именно поэтому они оказались столь иронично обыграны в «Орлеанской девственнице». Впрочем, ее автор пошел еще дальше, направив свой талант на развенчание другого мифа, складывавшегося теперь уже во Франции, — мифа о святой деве, второй Деве Марии, чье житие, с его точки зрения, напоминало жизнь реальной Жанны д’Арк точно так же, как и история распутницы, едущей верхом на осле.
Примечания
[1] Статья подготовлена при поддержке гранта Американского Совета Научных Сообществ в области гуманитарных наук (ACLS Humanities Program). Я благодарна своим коллегам Н. Т. Пахсарьян, Т. Ф. Теперик, Д. Ю. Бовыкину и А. В. Чудинову за помощь, оказанную при ее написании.
[2] Как о своем «самом любимом произведении (de tous mes ouvrages, celui que j’aime le mieux)» Вольтер вспоминал об «Орлеанской девственнице» в беседе с мадам Сюар, навестившей его в Ферне в 1775 г.: /Suard //A./ Lettres à son mari. P., 1802. Lettre VI.
[3] Споры вокруг «Орлеанской девственницы» и фигуры Жанны д’Арк во французском обществе XVIII в. подробно изложены в: Raknem/ I./ Joan of Arc in History, Legend and Litterature. Oslo, 1971. P. 71–75; Winock M. Jeanne d’Arc // Les lieux de mémoire Sous la dir. de P. Nora. III: Les France. T. 3. De l’archive à l’emblème. P., 1992. P. 675–733, здесь Р. 680–686; Krumeich G./ Jeanne d’Arc à travers l’Histoire. P., 1993. P. 33–34, 172, 196–202, 266; Warner M. Joan of Arc. The Image of Female Heroism. L., 2000. P. 237–254.
[4] См., к примеру: Пахсарьян Н. Т. История зарубежной литературы XVII–XVIII веков. М., 1996. С. 78–88; Linder M. Voltaire und die Poetik des Epos: Studien zur Erzähltechnik und zur Ironie in «La Pucelle d’Orléans». München, 1980; Bessire F. De l’épopée burlesque? l’Histoire: la Jeanne d’Arc de Voltaire // Images de Jeanne d’Arc / Sous la dir. de J. Maurice, D. Couty. P., 2000. P. 189–196.
[5] /Ермоленко Г. Н. Нарративная структура поэмы Вольтера «Орлеанская девственница» как средство создания иронического, пародийного текста / Ирония и пародия. Межвузовский сборник научных статей / Под ред. С. А. Голубкова, М. А. Перепелкина, В. П. Скобелева. Самара, 2004. С. 53–69.
[6] О влиянии на Вольтера античной традиции см.: /Mat-//Hasquin //M/. Voltaire et l’antiquité grecque. Oxford, 1981; Tsien J. Voltaire and the Temple of Bad Taste: A Study of La Pucelle d’Orléans. Oxford, 2003. О библейских сюжетах, задействованных в «Орлеанской девственнице»: Russo G. M. Sexual Roles and Religious Images in Voltaire’s La Pucelle // Studies on Voltaire and the Eighteenth Century. 1977. N 171. P. 31–53 (далее: SVEC). О возможном влиянии Рабле: Nablow R. A. Was Voltaire Influenced by Rablais in Canto V of the Pucelle? // Romance notes. 1980–1981. N 21. P. 343–348.
[7] К числу редких исключений стоит отнести статью Доминик Гой-Бланке, посвященную исследованию исторических и литературных истоков сразу двух мифов о Жанне д’Арк — о ее королевском происхождении и возможной беременности во время процесса 1431 г.: Goy-/Blanquet //D/. Shakespeare and Voltaire Set Fire to History // Joan of Arc, a Saint for All Reasons. Studies in Myth and Politics / Ed. by D. Goy-Blanquet. Burlington, 2003. P. 1–38.
[8] Vercruysse J. Jeanne d’Arc au siècle des Lumières // SVEC. 1972. T. 90. P. 1659–1729, здесь Р. 1704.
[9] Ермоленко Г. Н. Поэма Вольтера «Орлеанская девственница как гипертекст // XVIII век: Литература в контексте культуры Под ред. Н. Т. Пахсарьян. М., 1999. С. 40–49; Костюкович Е./ Продвинутый Орланд // НЛО. 2004. N 70. С. 305–330, здесь С. 314, 318, 321; Calin W. Love and War: Comic Themes in Voltaire’s Pucelle // French Forum. 1977. N 2. P. 34–46, здесь Р. 34, 37, 43–44; Russo G. M. Op. cit. P. 31; Vercruysse /J. /Op. cit. P. 1703.
[10] Ермоленко Г. Н. Поэма Вольтера. С. 40–43.
[11] Там же. С. 45; Ермоленко Г. Н. Нарративная структура. С. 56–59.
[12] «Функции, которые он выполняет в поэме, вызывают ассоциации с гиппогрифом, летающим конем из поэмы Ариосто» (Ермоленко Г. Н. Нарративная структура. С. 61–62). См. также: Calin W. Op. cit. P. 37, 43; Warner/ //M/. Op. cit. P. 239.
[13] Вольтер. Орлеанская девственница / Пер. с фр. под ред. М. Лозинского. СПб., 2005. С. 26.
[14] Там же. С. 27.
[15] Там же. С. 73.
[16] Там же. С. 162.
[17] Там же. С. 231.
[18] Там же. С. 235.
[19] О знакомстве Вольтера с греческой мифологией и литературой см. прежде всего: /Mat-//Hasquin //M/. Op. cit.; Tsien /J./ Op. cit.
[20] Вольтер. Указ. соч. С. 235.
[21] См. об этом: Фрейденберг О. М. Въезд в Иерусалим на осле (из евангельской мифологии) // Фрейденберг О. М. Миф и литература древности. М., 1998. С. 623–665; Schmitt-Pantel P. L’âne, l’adultère et la cité // Le Charivari. Actes de la table ronde organisée à Paris (25–27 avril 1977) par EHESS et CNRS / Publiés par J. Le Goff et J. -C. Schmitt. P., 1981. P. 117–122.
[22] /Bowie// A. M./ Aristophanes: Myth, Ritual, and Comedy. Cambridge, 1993. Р. 26–27, 201.
[23] Фрейденберг О. М. Указ. соч. С. 635. С этой точки зрения, особенно любопытно, что Жанне помимо всего прочего в качестве грозного оружия достается челюсть ослицы (/Вольтер./ Указ. соч. С. 26).
[24] Полякова С. В. «Метаморфозы» или «Золотой осел» Апулея. М., 1988. С. 24–27.
[25] Текст романа см.: Лукиан. Лукий, или осел // Апулей. Метаморфозы, или Золотой осел. М., 1969.
[26] О возможном влиянии псевдо-Лукиана на писателей Возрождения и Нового времени см.: Ordine /N/. Le Mystère de l’âne: essai sur Giordano Bruno. P., 1993. P. 109.
[27] Грабарь-Пассек М. Е. Апулей // Апулей. Апология. Метаморфозы. Флориды. М., 1993. С. 357–372; Полякова С. В. Указ. соч. С. 19–47; Фрейденберг О. М. Указ. соч. С. 646–649.
[28] О структуре «Золотого осла» см.: Полякова С. В. Указ. соч. С. 61–89.
[29] На эту особенность обращала внимание еще М. Е. Грабарь-Пассек: «В основную фабулу вплетены двенадцать новелл… большинство их носит характер авантюрно-уголовный и в то же время эротический» (/Грабарь-Пассек М. Е/. Указ. соч.).
[30] «Любовника своего, посмевшего полюбить другую женщину, единым словом она обратила в бобра, так как зверь этот, когда ему грозит опасность быть захваченным, спасается от погони, лишая себя детородных органов; она надеялась, что и с тем случится нечто подобное за то, что на сторону понес свою любовь» (Апулей. Метаморфозы. Кн. 1. § 9).
[31] Там же. Кн. 2. § 21–30.
[32] Там же. Кн. 4. § 28 — Кн. 6. § 24. Наиболее известной переработкой новеллы Апулея является басня Лафонтена «Психея»: Ермоленко Г. Н. Пасторальные мотивы в творчестве Ж. де Лафонтена // Миф-Пастораль-Утопия. Литература в системе культуры: Материалы научного межрегионального семинара. Сборник научных трудов. Вып. 1. М., 2004. С. 24–35; Осокин М. Ю. «Psyché» Жана де Лафонтена: жанр как сюжет // Язык. Текст. Слово: Филологические исследования Отв. ред. А. Л. Гринштейн. Самара, 2004. С. 132–140; //Maud //A/. Le conte de Psyché chez Apulée et La Fontaine // Folia Electronica Classica. Juin-déc. 2002. N 4 http:/bcs. fltr. ucl. ac. be/FE/04/TM4.html.
[33] Апулей. Указ. соч. Кн. 8. § 1-14.
[34] Там же. Кн. 8. §-22.
[35] Там же. Кн. 9. § 5–7.
[36] Там же. Кн. 9. § 15–30.
[37] Там же. Кн. 9. § 24–25.
[38] Там же. Кн. 10. § 2-12.
[39] Там же. Кн. 4. § 23.
[40] Там же. Кн. 6. § 28.
[41] Там же. Кн. 7. § 9.
[42] Там же. Кн. 7. § 12–13.
[43] Как ни странно, вопрос о явном влиянии Апулея на Вольтера до самого последнего времени не становился предметом специального рассмотрения. Мельком о «традиции комической литературы» упоминает Г. Н. Ермоленко, которая, однако, никак не развивает свой тезис и не указывает на прямую связь между «Метаморфозами» и «Орлеанской девственницей»: Ермоленко Г. Н. Поэма Вольтера. С. 45. Американская исследовательница Нелли Северин, такую связь все же допускающая, полагает однако, что крылатый осел принадлежал не Жанне, а св. Денису и являлся его спутником (животным-символом), пародирующим компаньонов других средневековых святых — таких, как свинья св. Антония или собака св. Роша: Severin N. H. Voltaire’s Saint Joan: a Burlesque on Saints and Chastity // South Central Bulletin. 1976. N 36. P. 150–152. Насколько можно судить, только в недавней монографии Дженифер Цин мотиву осла и проблеме влияния Апулея на Вольтера было уделено специальное внимание: Tsien /J./ Op. cit. P. 371–389 (Ch. 3: The Animal Epic). Автор, однако, интерпретирует данную тему в рамках карнавальной теории М. М. Бахтина: с ее точки зрения, «боевой» осел Жанны д’Арк указывал всего лишь на низкое социальное положение героини, лишавшее ее права считаться настоящим героем (рыцарем). Та же идея в свое время была высказана и Уильямом Калином: Calin /W/. Op. cit. P. 38, 43–44. Таким образом, сексуальные коннотации, в первую, как мне представляется, очередь заимствованные Вольтером у Апулея, остаются до сих пор совершенно неисследованными.
[44] «Снова ты принялся хромать и шататься, и ноги твои гнилые бегать могут, а идти не умеют? А только что ты крылатого Пегаса быстротой превосходил!» (Апулей. Метаморфозы. Кн. 6. § 30).
[45] «Рассказом поделиться об осле / Святом Пегасе с длинными ушами» (Вольтер. Указ. соч. С. 229).
[46] Апулей. Указ. соч. Кн. 6. § 29.
[47] Вольтер. Указ. соч. С. 232.
[48] Апулей. Указ. соч. Кн. 6. § 29.
[49] Вольтер. Указ. соч. С. 235.
[50] «Ослу не верьте никогда. Осел Был у латинян, золотой, чудесный, Своими превращеньями известный, Но он был человек, и потому За нашим не угнаться и ему» (Там же. С. 230).
[51] Там же. С. 233.
[52] Schmitt-Pantel P. Op. cit. Р. 120–121.
[53] Фрейденберг О. М. Указ. соч. С. 645.
[54] Апулей. Указ. соч. Кн. 7. § 13. О близости этого отрывка к библейской сцене и об отношении Апулея к христианству см.: Полякова С. В. Указ. соч. С. 9–10.
[55] Подробнее см.: Krumeich /G./ Op. cit. P. 172, 196–208.
[56] Ibidem. P. 198, 202.
[57] Подробнее об этом: Тогоева О. И. Карл VII и Жанна д’Арк. Утрата девственности как утрата власти // Поблекшее сияние власти. Материалы круглого стола / Отв. ред. М. А. Бойцов. М., 2006. С. 52–83.
[58] «Domini Petri, miseracione divina Belvacensis episcopi,…prout sibi de jure licet et pertinet, contra quandam mulierem, vulgariter la Pucelle nuncupatam, se inordinate preter et contra statum muliebrem et sexum derelicto omni pudore gerentem et inverecunde habentem» (Procès de condamnation de Jeanne d’Arc / Ed. par P. Tisset. P., 1960. T. 1. P. 16). См. об этом: Тогоева О. И. «Истинная правда». Языки средневекового правосудия. М., 2006. С. 147–181.
[59] Creighton M. Hall, Edward // Dictionary of National Biographies. L., 1908. T. VIII. P. 947; Калмыкова Е. В. исторические представления англичан XIV–XVI вв. о Столетней войне. Формирование английского национального самосознания. М., 2002 (на правах рукописи). С. 105–106.
[60] Hall E. Chronicle Containing the History of England during the Reign of Henry IV and the Succeeding Monarchs / Ed. by H. Ellis. L., 1809.
[61] «And threwe doune Ione, their greate goddesse, into the botome of the toune ditche, /where she laie behynd the backe of an Asse,/ sore hurte, till the tyme that she all filthy with mire and dorte, was drawen out, by Guyschard of Thienbrone, seruaunt to the duke of Alaunson» (Ibidem. P. 155, курсив мой — О. Т.).
[62] Lee S. Grafton, Richard // Dictionary of National Biographies. T. VIII. P. 310–313; Калмыкова Е. В. Указ. соч. С. 106–107.
[63] «Threw downe Ione, their great Goddesse, into the botome of the towne ditche, where shee lay behinde the backe of an Asse… till the tyme that she all filthie with mire and durt, was drawen out, by …seruant to the Duke of Alaunson» (Grafton’s Chronicle or History of England to Which Is Added His Table of the Bailiffs, Sheriffs, and Mayors of the City of London (from the year 1189 to 1558 inclusive). Vol. 1–2. L., 1809. T. 1. P. 587).
[64] «Погонщики мулов! Как мужики, засели за стеной; Не смеют выйти в поле, как дворяне» (/Шекспир/. Генрих VI. Ч. I. Акт 3. Сцена 2, перевод Е. Бируковой).
[65] Подробнее см.: Тогоева О. И. Карл VII и Жанна д’Арк. С. 74–75.
[66] Об использовании хроники Монстреле Вольтер сообщал в собственных комментариях к «Орлеанской девственнице»: Вольтер. Указ. соч. С. 253, 274.
[67] Tyl-Labory G. Enguerrand de Monstrelet // Dictionnaire des lettres françaises. Le Moyen Âge Sous la dir. de G. Hasenohr, M. Zink. P., 1992. P. 409–410. Впервые напечатанная в Париже в 1490 г., хроника Монстреле в XVI в. выдержала еще по крайней мере три переиздания: Michaud-Fréjaville F/. Personne, personnage: Jeanne d’Arc en France au XVII-e siècle // Cahiers de recherches médiévales. 2005. N 12 spéc.: Une ville, une destinée: Recherches sur Orléans et Jeanne d’Arc. En l’honneur de Françoise Michaud-Fréjaville. P. 231–248.
[68] «Durant lequel assault furent renversés et abatus plusieurs desdiz François…Entre lesquelz la Pucelle fut très fort navrée, et demoura tout le jour ès fossés derrière une dodenne, jusques au vespres, que Guichard de Chiembronne et aultres, l’alèrent querre» (/Monstrelet E/. de. La chronique en deux livres avec pièces justificatives, 1400–1440 / Ed. par L. Douët-d’Arcq. P., 1890. T. IV. P. 355, курсив мой — О. Т.). Согласно словарю Годфруа, старофранцузское слово «dodenne» обозначает буквально «спина осла» (/Godefroy //F./ Dictionnaire de l’ancienne langue française et de tous ses dialectes du IX^e au XV-e siècle. P., 1883. T. 2. P. 734).
[69] «Elle fust inspirée de Dieu, comme elle se disoit estre» (/Monstrelet E. de. Op. cit. P. 315, курсив мой — О//. Т/.).
[70] «Laquelle Jehenne fu grand espace de temps meschine en une hostelerie» (Ibidem. P. 314).
[71] «Et estoit hardie de chevaulchier chevaulx …et aussy de faire appertises et aultres habiletez que josnes filles n’ont point acoustumé de faire» (Ibidem).
[72] См. об этом: Rossiaud J. La prostitution médiévale. P., 1988; Karras R. M. Common Women. Prostitution and Sexuality in Medieval England. N. Y., 1996.
[73] Подробнее см.: Тогоева О. И. «Истинная правда». С. 147–149.
[74] «Si se disoit estre pucelle, inspirée de la grace divine, et qu’elle estoit envoyée devers yceluy Roy pour le remettre en la possession de son royaume» (/Monstrelet E. de. Op. cit. P. 315, курсив мой — О//. Т/.).
[75] О системе символических наказаний, принятых в средневековой Европе в отношении преступлений, совершенных на сексуальной почве и имеющих греко-византийскую традицию, см.: Тогоева О. И. Униженные и оскорбленные. Мужская честь и мужское достоинство в средневековом суде // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории — 2006 / Под ред. М. А. Бойцова, И. Н. Данилевского. Вып. 8. М., 2007 (в печати).
[76] О параллельном заимствовании античной темы осла в христианском культе и карнавальной культуре см.: Фрейденберг О. М. Указ. соч. С. 653–654.
[77] Подробные описания см.: Greene H. C. The Song of the Ass // Speculum. 1931. Vol. 6. N 4. P. 534–549; Реутин М. Ю. Народная культура Германии. М., 1996. С. 26; Колязин В. Ф. От мистерии к карнавалу. Театральность немецкой религиозной и площадной сцены раннего и позднего средневековья. М., 2002. С. 99.
[78] «Onques homme sage ne monta sur asne, pour l’onneur de Nostre Seigneur, qui dessus monta, mais très bien sur cheval, car qui chiet de l’asne, il dit: «crieve» et qui chiet de cheval, il dit: «lieve». Glose. Sur cest article se puet faire un argument, car quant Joseph mena la Vierge Marie en Egypte, elle monta sur un asne et toutesfois elle n’en eut nul grief». (Les évangiles des quenouilles Ed. critique, introd. et notes par M. Jeay. Montreal, 1985. P. 90, курсив мой — О. Т/.).
[79] Gauvard C. «De grace especial». Crime, Etat et société en France à la fin du Moyen Age. P., 1991. P. 726–727.
[80] «Les uns disent, que cette Jeanne était la maîtresse de Jean, bastard d’Orléans, les autres du sire de Baudricourt, les autres le Pothon» (Цит. по: Marot P. De la réhabilitation à la glorification de Jeanne d’Arc. Essai sur l’historiographie et la culte de l’héroine en France pendant cinq siècles // Mémorial du V-e centenaire de la réhabilitation de Jeanne d’Arc, 1456–1956. P., 1958. P. 85–164, здесь Р. 94).
[81] «Servante d’auberge» (Цит. по: Ibidem. P. 105).
[82] Ibidem. P. 112; Vercruysse J. Op. cit. P. 1695–1696.
[83] «There came a mayd… named Ione, …which was a greate space a chamberleyn in commen hostery, and was a rampe of such boldnesse, that she would course horsses… and do thynges, that other yong madens, bothe abhorred and wer ashamed to do» (/Hall E./ Op. cit. P. 148; Grafton’s Chronicle or History of England. Р. 580).
[84] «Yet as some say, whether wer because of her foule face, that no man would desire it… She (as a monster) was sent to the Dolphin» (/Hall E./ Op. cit. P. 148; Grafton’s Chronicle or History of England. P. 580).
[85] «Rehersyng to hym, visions, traunses, and fables, full of blasphemy, supersticion and hypocrisy, that I maruell much that wise men did beleue her, and lerned clarkes would write suche phantasies» (/Hall E/. Op. cit. P. 148; Grafton’s Chronicle or History of England. P. 580).
[86] «First shamefastnesse, which the Romaine Ladies so kept, that seldome or neuer they were seene openly talking with a man» (Grafton’s Chronicle or History of England. P. 589).
[87] «Where was her shamfastnesse, when she daylie and nightly was conuersant with comen souldiours and men of warre, amongst whome is small honestie, lesse vertue and shamefastnesse least of all exercised or vsed?» (Ibidem).
[88] «So that if these morall vertues lacking, she was no good woman, then it must needes consequently folow, that she was no saint» (Ibidem. P. 590).
[89] «Злой дух французов! Мерзостная ведьма! Среди толпы любовников своих Тебе ли над сединами глумиться, Полуживого в трусости корить? С тобою, девка, снова я сражусь, Не то от срама пусть погибнет Толбот» (Шекспир./ Генрих VI. Акт III. Сцена 2).
[90] «Меня простите, вас я обманула: Не Карл, не Алансон меня пленил; То был Рене, Неаполя король. / Женатый человек! Недопустимо!» (Там же. Акт V. Сцена 4).
[91] Подобное отношение к Жанне д’Арк и ее роли в Столетней войне стало меняться в Англии только в самом конце XVIII в.: /Sullivan //K/. «La justice magnanime des anglais». Les biographes britanniques de Jeanne d’Arc // Jeanne d’Arc entre les nations / Etudes réunies par T. Hoenselaars, J. Koopmans. Amsterdam-Atlanta, 1998. P. 115–132.
[92] Об английской пропаганде XV в., направленной на очернение Жанны д’Арк в рамках дискурса справедливой войны, см.: /Тогоева О. И./ «Истинная правда». С. 175, 180.
[93] White K. A Complete History of England. L., 1706. P. 357–366; Vercruysse J. Op. cit. P. 1661–1695, 1724–1725.
[94] Как о «непристойной и уродливой женщине, которая одевается как мужчина и ведет развратный образ жизни», писал о Жанне в сентябре 1429 г. герцог Бедфорд. «Проституткой, переодевшейся девственницей» и «женщиной, выдающей себя за девственницу» называл ее анонимный автор созданного примерно в то же время «Английского ответа на Virgo puellares» (Тогоева О. И. Указ. соч. С. 175).
[95] Вольтер. Указ. соч. С. 21.
[96] Там же. С. 25.
[97] Любопытно, что текст «Орлеанской девственницы», опубликованный без ведома Вольтера в 1755 и 1756 гг., заканчивался сценой соблазнения Жанны ослом, которой в издании 1762 г. уже не оказалось. Исследователи до сих пор расходятся во мнениях, принадлежала ли столь фривольная концовка самому автору или была добавлена кем-то из почитателей его таланта (Tsien /J./ Op. cit. P. 306–307).
[98] Как отмечает Герд Крюмейх, именно «Орлеанская девственница» позволила противникам Вольтера обвинять его в скрытой приверженности идеалам либертинцев (Krumeich /G/. Op. cit. P. 34).
Павел Крылов
Мужской костюм Жанны Д'Арк: неслыханная дерзость или вынужденный шаг?
13 февраля 1429 г., в первое воскресенье великого поста, из Французских ворот Вокулера Жанна д’Арк отправилась в тот путь, что поведет ее из Шинона в Орлеан, из Реймса в Сен-Дени, из Компьена в Руан, где он завершится 30 мая 1431 г. на площади Старого Рынка. На ней были шоссы, камзол, плащ, сапоги и шпоры — подаренная горожанами мужская одежда, в которую она, по ее собственным словам «охотно переоделась бы» перед дорогой. Их запомнил один из ее спутников, Жан де Мец, предлагавший ей платье одного из своих слуг [1]. Мужской костюм девушка не снимала до 24 мая 1431 г., когда она отреклась от него по приговору церковного суда, но через три дня вновь облачилась в прежнюю одежду, в которой оставалась до тех пор, пока в рубашке кающейся грешницы, босая, не взошла на костер.
Постоянство, с каким Орлеанская Дева носила мужское платье, многие отмечали как любопытную деталь, а некоторые придавали ему едва ли не большее значение, нежели прочим ее деяниям. Вот два ярких примера невероятных домыслов, которыми обросла история Жанны д’Арк вскоре после ее гибели. Пересказывая проповедь великого инквизитора Франции Жанна Граверана, произнесенную в Париже в день св. Мартина-летнего, 9 августа 1431 г., «парижский горожанин" сообщал: «И еще говорил, что была она дочерью очень бедных людей и примерно в четырнадцать лет облачилась в мужской костюм, за что мать и отец ее охотно убили бы, если бы не опасались нанести этим ущерба своей совести, и тогда она покинула их в сопровождении злого духа…» [2]. А хроника пикардийского происхождения так описывает «рецидив ереси», стоивший девушке жизни: «Но когда она увидела, что ей хотят вернуть женское платье, она начала отказываться (от своего отречения — П.К.), говоря, что лучше умрет в том, в чем жила» [3].
Точки зрения на причины, побудившие Жанну надеть мужской костюм, можно разделить на три группы.
Одни объясняют выбор Девы утилитарными соображениями: для мужского дела подобало мужское одеяние. Об этом писал еще Жан Жерсон, магистр Сорбонны, современник Жанны, выступивший в ее поддержку [4]. Впоследствии это предположение нашло подтверждение в словах самой подсудимой: «Спрошенная, по какой причине она надела мужскую одежду (после отречения на кладбище аббатства Сент-Уэн), ответила, что среди мужчин ей скорее подобает носить мужское, а не женское платье» [5]. Многие биографы Жанны д’Арк, в том числе католические, настаивают: если девушка и нарушила запрет, согласно которому «на женщине не должно быть мужской одежды, и мужчина не должен одеваться в женское платье; ибо мерзок перед Господом, Богом твоим, всякий делающий сие» (Втор. 22, 5), то сделала это вынужденно, чтобы предотвратить более тяжкий соблазн, тем более что ветхозаветные запреты утратили во времена Нового завета безусловный характер [6].
Другие выдвигают на первый план причины социально-психологические: сознательное изменение костюма в эпоху его символического восприятия означало разрыв с заранее предписанной обществом ролью и сословными барьерами [7].
Третьи проводят параллели с историями о святых женщинах, изменивших одеяние, чтобы вступить в монастырь и следовать идеалу благочестивого поведения, доступному, тогда только мужчинам (истории св. Маргариты-Пелагия и св. Марины из «Золотой легенды», св. Ефросиний. останки которой захоронены в Компьене, св. Евгении Александрийской и св. Хильдегунды из Шонау) [8].
Мотивы, побудившие Жанну д’Арк облачиться в мужской костюм, — тайна ее внутреннего мира, которую наука едва ли когда-либо разгадает до конца. Но мы сможем приоткрыть завесу этой тайны, если выясним, как отнеслись окружавшие Жанну люди к ее выбору. Не свидетельствует ли принятый девушкой подарок вокулерских горожан отом, что ношение женщиной мужской одежды, по крайней мере в начале эпопеи Жанны д’Арк, не вызывало в людях резкого неприятия, как нечто новое и немыслимое?
Степень интереса современников Жанны д’Арк к ее одеянию различна — от полного равнодушия до навязчивой идеи.
Летом 1429 г. появился трактат, приписываемый традицией Жану Жерсону, в котором доказывалось, что Дева может выступать на стороне добра, несмотря на осуждаемое церковью одеяние [9]. Трактат написан в форме ответа оппоненту, как если бы костюм Жанны стал объектом полемики в тот самый момент, когда о нем только-только узнали. Жерсону вскоре после неудачного штурма столицы 8 сентября 1429 г., состоявшегося при участии Жанны д’Арк, ответил неизвестный парижский клирик: «Если бы она была послана Богом, — настаивал он, — она не надела бы одеяния, запрещенного женщине Богом иканоническим правом под страхом отлучения в главе «О женщине», Декреталии, 30-й раздел, часть I» [10]. Но особенно греховность мужского одеяния подчеркивалась в преамбуле обвинительного процесса: «Слух дошел уже до многих мест, что эта женщина, презрев всякое достоинство, приличествующее ее полу, презрев всякий стыд и честь, присущие женщине, с неслыханной дерзостью носила непотребные мужские одежды» [11]. На фоне туманных намеков на идолопоклонство и колдовство, ношение мужского костюма выдвигается в качестве едвали не главной причины начала инквизиционного процесса. В письме Генриха VI английского Филиппу Доброму, увидевшем свет 28 июня 1431 г., также подчеркивается роль одежды в окончательном решении судьбы недавно казненной Жанны [12].
Но полемика, имеет или не имеет право Жанна д’Арк носить мужской костюм, и в среде служителей церкви не стала всеобщей: симпатизировавший Деве римский клирик в дополнении к «Breviarium historiale», появившемся между 8 мая и 26 июля 1429 г., защищал ее от обвинений в магии и святотатстве, игнорируя упреки в ношении мужской одежды. Автор знал, что Жанна носит латы поверх камзола и шосс, но эта информация в его подаче выглядит совершенно нейтральной [13].
В сходном ключе пишут о Жанне Антонио Морозили и Эберхард Виндеке. Последний сообщает о Деве несколько легендарных историй, напоминающих по стилю ехеmplа, в одной из которых рассказывается, как Жанна сумела обнаружить в войске двух женщин, несмотря на то, что на обеих были латы. Одну из них она с такой силой ударила мечом по голове, что несчастная умерла. Не ношение мужской одежды предосудительно в данном случае, а разврат, который ею покрывается [14]. Персеваль де Буленвилье, советник Карла VII, в письме герцогу миланскому Филиппу-Мария Висконти восхищался тем, как девушка носит доспехи [15]. Но самое, пожалуй, удивительное свидетельство невнимания к костюму Жанны содержит дневник секретаря парижского парламента Клемана де Фокамберга. 10 мая 1429 г. он записал достигшее Парижа известие о победе войск дофина в сражении под стенами Орлеана. Там были и такие слова: «И была в их числе некая девушка, владевшая среди них знаменем, как о том говорили». На полях он сделал рисунок, изображающий женщину в юбке, с длинными волосами, с мечом и знаменем в руках [16]. Мы предполагаем, что секретарь вряд ли впервые в тот день услышал о Жанне. Ибо тогда же, 10 мая, венецианский торговый агент Панкрацио Джустиниани писал домой своему отцу Марко из Брюгге: «За пятнадцать дней до этой новости и после продолжали говорить о множестве пророчеств, найденных (siс!) в Париже, и о многих других вещах, подтверждающих, что дела дофина в скором времени пойдут на лад» [17]. Если слухи о Деве успели: дойти из Парижа до Брюгге, то в столице о ней уже судачили вовсю, по крайней мере, в те самые пятнадцать дней, что предшествовали записи в дневнике Фокамберга. Возможно, говорили и раньше, ибо, по свидетельству руанского горожанина Жана Моро, первое известие о Деве было принесено в столицу Нормандии двумя купцами-медниками Никола Соссаром и Жаном Шандо еще в те дни, когда она пребывала в Шиноне [18]. Несмотря на то что свидетельство было сделано на процессе реабилитации, 27 лет спустя, оно может, на наш взгляд, заслуживать доверия. Первое известие о Жанне в их рассказе предшествует другому яркому событию: ее победе под Орлеаном.
Во всех этих слухах не обсуждается одеяние Жанны, словно оно недостойно внимания. Даже парижские доктора теологии, стремившиеся, по словам Морозини, добиться ее осуждения перед лицом папы, «утверждали, что она грешит против веры, потому что хочет, чтобы верили ее слову, и заявляет, что она знает то, что должно случиться» [19]. Столь важная впоследствии улика, как мужское одеяние, не принималась ими в рассмотрение. И в сочинении т. н. «парижского горожанина» (на деле бывшего университетским клириком) первое упоминание о мужском костюме Девы появляется не в рассказах о битвах под Орлеаном или о штурме Парижа, а лишь когда он повествует об отречении и гибели Жанны.
Внимание к одеянию Жанны д’Арк не было, таким образом, ни всеобщим, ни всецело неодобрительным. Модный светский мужской костюм, подчеркивающий контуры тела, действительно подвергался нападкам со стороны ряда церковных моралистов [20]. Осуждавшие «непотребный костюм» {deformes habitus) Жанны д’Арк клирики, возможно, исходили не столько из того, что он мужской, сколько из того, что он богатый [21] Изредка Жанну хвалили, как это сделал Буленвилье. В основном же к одеянию Жанны относились нейтрально.
Напротив, положительный образ женщины в мужской одежде был тогда достоянием не только агиографических произведений и хроник. М. Уорнер мимоходом упомянула о его присутствии в пьесах религиозного театра [22]. Речь идет о мираклях № 28 «Чудо Оттона, короля Испании» и № 37 «Чудо дочери короля» из «сборника Канжэ» 1405 г., носящего название «Чудеса Девы Марии в лицах» [23]. Пьесы были поставлены, по мнению Дороти Пенн и Эли Кенигсона, во второй половине XIV в. [24] Однако, судя по записи в регистре капитула собора Парижской Богоматери от 23 марта 1424 г., постановки мираклей о чудесах Богоматери продолжались даже в самые тяжелые годы Столетней войны [25].
Главный персонаж «Чуда дочери короля» — Изабель, дочь некоего короля. Спасаясь от кровосмесительного брака с отцом, на котором ради благополучия королевства настаивают его вассалы, она бежит за пределы страны в мужском костюме. После множества злоключений, из которых девушку выручают архангелы Михаил и Гавриил, являющиеся ей то в образе рыцаря, то в образе оленя, она оказывается в Константинополе. Там Изабель попадает на войну с турками, становится маршалом византийской армии и одерживает победу.
Образ облаченной в латы девушки во главе войска не противоречил духу пьесы, поставленной в благочестивых целях, возможно, при участии монахов и клириков. Изабель возносила молитвы в мужском одеянии, вероятно, подходила к таинствам, и ей это не ставилось в вину, как Жанне д’Арк [26]. Автор пьесы был, напротив, уверен в эффективности молитв Изабель, на помощь которой всегда приходил один из двух архангелов, — тех же, о которых говорила Жанна [27].
Женщины носят мужские одежды не только на страницах ехemplа или театральных подмостках. Жаклин, графиня д’Эно, воспользовалась мужской одеждой, чтобы, как рассказывает Монстреле, бежать из бургундского плена [28]. Похожий случай произошел в жизни английской визионерки Маргери Кемпе. Особое место в этом ряду занимает Жанна де Монфор, супруга герцога Бретани Иоанна, соперника Карла Блуаского. Она возглавила борьбу своей партии за герцогскую корону, после того как ее муж оказался в плену, одержала победу над французской армией под стенами Энбонна и приняла участие, по крайней мере, еще в одном сражении 15 августа 1342 г. [29] Монфоры в результате завладели Бретанью, присоединение которой к Франции было отложено на полтора столетия. Внуки славной графини де Монфор, герцог Иоанн VI и Артур де Ришмон, опальный коннетабль Карла VII, испытывали явный интерес к Орлеанской Деве [30].
Подводя итоги, мы ясно видим: мужская одежда Жанны д’Арк была фактом, заслужившим устойчивое внимание более чем ограниченного круга людей. Даже среди клириков, относившихся к ней в большинстве своем скептически, (если не враждебно) и даже в стане ее противников не все осуждали ее за выбор костюма [31].
По этой причине нам представляется, что обвинение в «ношении непотребного костюма», растиражированное в письмах Бедфорда от 8 и 28 июня, доселе едва упомянутое в тексте отречения Жанны 24 мая 1431 г. и вовсе отсутствующее в окончательном приговоре (siс!), должно было поразить современников [32]. «Многие говорили и утверждали, — сообщает «Хроника Турнэ», — что из-за зависти французских полководцев и расположения некоторых членов королевского совета к Филиппу, герцогу Бургундскому, и мессиру Жану Люксембургскому стало возможным сжечь названную Деву в Руане без всякой иной причины и вины, кроме той, что во время всех ее побед она носила непотребное платье». Таким же видит повод для осуждения Жанны д’Арк и автор цитированной нами пикардийской «Книги о предательствах, совершенных Францией по отношению к Бургундии» [33]. Миряне, далекие от высоких богословских понятий о формальных отличиях божественных видений и голосов от дьявольских наваждений [34], не вполне осознавали, за что Дева была отправлена на костер. Тогда им, судя по проповеди Жанна Граверана в изложении «парижского горожанина», в качестве главной улики против Жанны была преподнесена мужская одежда [35]. После чего недоумение только возросло — выходит, за ношение камзола и шосс любую женщину ныне можно осудить на сожжение. Кто-то просто удивился, а кто-то укрепился во мнении: костюм только предлог для мести англичан, пообещавших сжечь девушку еще весной 1429 г. Так или иначе, интерес современников к мужскому платью Орлеанской Девы, едва заметный в начале ее пути, был сильно подогрет пламенем руанского костра.
Возвращаясь к внутренним мотивам, побудившим Жанну надеть мужской костюм, можно предположить, что ее мнение совпадало с тем, что думали до суда над ней ее современники-миряне [36]. Она не могла понять настойчивости судей, изо дня в день мучивших ее вопросами об ее одежде, она не знала, что ей следует отвечать. Заметим, Жанна не столь уж упорствовала в отказе от женского платья. Спрошенная о том, пошла бы она к мессе в женской одежде, 15 марта она попросила себе длинное платье горожанки. Через день, 17 марта, когда девушке повторно задали этот вопрос, она вдруг ушла от прямого ответа и, словно предчувствуя развязку процесса, сказала: «Если будет угодно Господу, и меня поведут на казнь, и станут раздевать, я попрошу господ судей оставить мне женскую рубашку и головной убор». «Ты говоришь, что носишь твое одеяние по воле Божьей, так почему же ты просишь перед смертью женскую рубашку?» — не унимался мэтр Жан де ла Фонтэн, рассчитывая и здесь поймать подсудимую в ловушку. «Мне достаточно, чтобы она была длинной», — только и смогла проронить в ответЖанна [37]. Мужской костюм был для девушки средством, помогавшимоставаться собой в походах и темницах, сохраняя природную стыдливость, — таким же, как длинная рубашка, в которой она предстала наэшафоте перед тысячами глаз. Однако чем дальше, тем больше костюм становился своего рода вызовом, брошенным трибуналу. 24 мартаобвиняемая говорит: «Дайте мне женское платье, чтобы я могла вернуться в дом моей матери, и я возьму его» [38]. И тут же признается, что, оказавшись за стенами тюрьмы, она получит совет ее голосов*,что ей делать дальше. На следующий день она отказывается от предложения надеть женское платье, чтобы пойти к мессе [39]. Высшая точка была достигнута 27 мая 1431 г., когда, спустя три дня после отречения, осужденная вновь надела мужской костюм. Спрошенная опричинах такого поступка, она ответила в числе всего прочего: «Потому что не выполнены данные мне обещания: допустить меня к мессе, дать причаститься святых даров и снять оковы» [40]. Рецидив ересибыл для судей налицо. Своим шагом Жанна обрекла себя на смерть, причиной которой в глазах многих явился костюм. Ожидавший Девукостер обеспечил ее костюму славу среди современников и память потомков.
Ношение женщиной мужской одежды, разумеется, не считалось в те времена нормой, как, впрочем, не считается и сегодня. Отклоненияот нормы, однако, не всегда вызывают немедленное наказание, иногда их сознательно (применительно к обстоятельствам) терпят, а иногда грань между нормой и отклонением настолько незаметна, что этоотклонение игнорируют, пока на него не укажут со стороны. Так было, по нашему мнению, и в случае Жанны д’Арк. Современники, безусловно, видели в ее облике нечто необычное, но не все из них читали Второзаконие и задумывались над тем, нарушает ли она ветхозаветный запрет. Житейский опыт, напротив, подсказывал, что поведение девушки вполне разумно в тех условиях, в каких она оказалась. Иначе думало меньшинство, но именно его мнение определило судьбу Жанны.
********************
Примечания
1. Proces en nullite de la condamnation de Jeanne d’Arc / Ed. par P. Duparc. P., 1977. Vol. 1.P.290.
2. Journal d’un bourgeois de Paris / Ed. par C. Beaune. P., 1990 (annee 1431, 580). P. 297–298.
3. Quicherat J. Supplement aux temoignages contemporains sur Jeanne d’Arc // Revue historique. 1882. T. XIX. P. 83.
4. Proces de condamnation et de la rehabilitation de Jeanne d’Arc, dite la Pucelle: In 4 t. // Ed. par J. Quicherat. P., 1841–1849. T. III. P. 304.
5. Допрос 28 мая 1431 r. Proces de condamnation de Jeanne d’Arc / Ed. par P. TissetY.Lahers.P., 1960. T. I. P. 396.
6. Ayroles J.-B.-J. La vraie Jeanne d’Arc: La Pucelle devant 1’eglise de son temps.Documents nouveaux. P., 1890. Liv. I, ch. II. P. 28; Roy J.-J.-E. Histoire de Jeanned’Arc dite la Pucelle d’Orleans. Tours, 1865. P. 246; Hanotaux G. Jeanne d’Arc. P.,1938. P. 78; ср. также мнение Режин Перну: Перну Р., Клэн М.-В. Жаннад’Арк. М., 1992. С. 28; PemoudR. La spirituality de Jeanne d’Arc. P., 1992. P. 106.В последней работе содержится ко всему прочему гневная отповедь тем, ктодает мужскому костюму Жанны медицинское объяснение (С. 107–108).
7. Lucie-Smith E. Joan of Arc. L., 1976. P. 34. С ним отчасти соглашался В.И. Райцес: Райцес В.И. Жанна д’Арк: Факты, легенды, гипотезы. Л., 1982.С. 98–99.
8. Райцес В.И. Указ. соч. С. 102; Barstow A.L. Joan of Arc: heretic, mystic, shaman.Lampeter, 1986. P. 107; Bynum C. Jeunes et festins sacres. Les femmes et la nourriture dans la spiritualite medievale. P., 1994. P. 399, 409; DekkerRM., PolL.C. vande. The Tradition of female transvestism in Early Modem Europe. N.Y., 1989. P. 46;Warner M. Joan of Arc, the image of femal heroism. L., 1981. P. 150–152.
9. Его датируют периодом между победой под Патэ 17 июня и 12 июля — днемсмерти знаменитого богослова. См. Proces de condamnation et de la rehabilitation… T. III. P. 304.
10. Valois N. Un nouveau temoignage sur Jeanne d’Arc, texte de la reponse d’un clercparisien a 1’Apologie de Jeanne d’Arc par Gerson. P., 1907. P. 16.
11. Proces de condamnation de Jeanne d’Arc. T. 1. P. 1.
12. Ibid. P. 423. «Появилась на свете некая женщина, вызывающая удивлениесвоей дерзостью, прозванная среди черни Девой. Надев против веления природы мужскую одежду, облачившись в боевые доспехи, она отважилась причинить многим гибель в боях и стычках, в которые она вмешивалась».
13. Delisie L. Nouveau temoignage relatif a la mission de Jeanne d’Arc // Bibliothequede 1’Ecole des Chartes. 1885. T. 46. P. 664–665.
14. Lefivre-Pontalis G. Les sources allemandes de 1’histoire de Jeanne d’Arc P 1903P. 99.
15. Proces de condamnation et de la rehabilitation… T. V. P. 120.
16. Journal de Clement de Fauquembergue, greffier du Parlement de Paris. 1417–1435.In: 3 t. Ed. par. A. Tuctey. P., 1909. T. II. P. 306.
17. Morosini A. Chronique. Extraits relatifs b 1’histoire de France / Ed. par G. Lefevre-Pontalis ct L. Dorez. T. I–IV. P. 1901. T. III. P. 38.
l8. Proces de condamnation et de la rehabilitation… T. V. P. 129.
19. Morosini A. Op. cit. T. III. P. 133.
20. Blanc 0. Vetement feminin, vetement masculm a la fin du Moyen Age. Le point devue des moralistes // Cahicrs de Leopard d’or. P.. 1989, N 1. P. 249.
21. Нам кажется очень важным замечание М. Уорнер о том, что предшественницы Жанны носили мужскую одежду из смирения, а она одевалась модно(Warner M. Op. cit. P. 152). Уже находясь в бургундском плену, в Аррасе, она заказала себе новый костюм на деньги, что ей прислали горожане Турнэ, пикардийского города, признававшего над собой власть Карла VII. О богатстве одеяния Жанны см.: HarmandA. Jeanne d’Arc. Ses costumes, son armure.Essai de reconstitution. P., 1929. P. 7.
22. Warner M. Op. cit. P. 156.
23. Miracles de Nostre Dame par personnages / Ed. par G. Paris, U. Robert. P., 1930.T. VII.
24. Penn D. The staging of the «Miracles de Nostre Dame par personnages». N.Y., 1933. P. 9; Kohigson E. Structures elementaires de quelques fictions dramatiques dans lesmiracles par personnages du manuscrit Cangd // Revue de la Soci6tee d’histoire dutheatre. 1957. T. 29, P. 105.
25. Roy E. Etudes sur le theatre Francais du XIVe et du XVe siecle. La comedie sans litreet les Miracles de Notre-Dame par personnages. P., 1902. P. II.
26. Статья 5 обвинительного заключения. Proces de condamnation de Jeanne d’Arc.T. I. P. 377; Journal d’un bourgeois de Paris… P. 294.
27. На допросе 24 февраля Жанна призналась в том, что часто пела со своимиподругами под сенью «Древа фей» — большого бука, росшего неподалеку отдеревни. Что она пела? В числе песен — баллады о героических девах, дочерях королей («Алевин»).
28. Chronique d’Enguerrand de Monstrelet / Ed. par L. Douet-d’ Arcq. P., T. IV. P. 248.
29. Chronique de Jean Froissart. Liv. I. T. II. Ch. 166. P. 144–145.
30. Proces de condamnation et de la rehabilitation… T. IV. P. 496–498; T. V. P. 264.
31. Мы не согласны с А.Л. Барстоу, апеллирующей к тому, что «тем из нас, ктопривержен стилю «унисекс», сложно осознать, насколько злило теологовпоявление Жанны в брюках» (Barstow A.L. Op. cit. P. 106). Мы видим, что даже незнакомые со стилем «унисекс» современники Орлеанской Девы не были едины в осуждении ее костюма.
32. Proces de condamnation de Jeanne d’Arc. T. I. P. 389, 391. 423, 426.
33. Quicherat J. Supplement aux temoignages… P. 62, 83.
34. Восходящая к Августину традиция разделяла видения на «видения плоти» — visio corporalis, «души» — visio spiritualis и «разума» — visio intellectualis. Плотские видения считали плодом дьявольского наваждения. Божественномупроисхождению приписывали видения разума — «невидимое и невыразимоесловами», чистое созерцание Бога (cm. Schmitt J.-C. Les revenants. Les vivantset les morts dans la societd medievale. P.,-1994. P. 37–38). Одним из центральныхпунктов обвинения были доказательства плотского происхождения голосов и видений Жанны.
35. Journal d’un bourgeois… P. 298–299.
36. Жанна не побоялась появиться на людях в мужской одежде еще до прибытия в Шинон. Так, по дороге из Вокулера она вместе со спутниками присутствовала на мессе в соборе города Осер, о чем рассказала на допросе 22 февраля (Proces de condamnation de Jeanne d’Arc. T. I. P. 50).
37. Ibid. P. 167.
38. Ibid. P. 181.
39. Допрос 25 марта (Ibid. P. 182).
40. Ibid. P. 396.
Ольга Велейко
Оклеветанная Жанна, или разоблачение «разоблачений»
«В истории трудно найти более загадочную героиню, чем Жанна д'Арк. Здесь все тайна и мистификация, переходящая порой в откровенную фальсификацию. Начиная с имени, которым при жизни никто ее не называл, до гибели на костре, которая оспаривается серьезными исследователями. Есть даже сомнения насчет ее пола. Не сомневаемся мы лишь в том, что Жанна Дева действительно существовала. Все остальное — ложь и вранье на службе у высокой политики. Словом, пример исторического пиара»[1].
Так лихо и эффектно начинаются очень многие современные публикации об Орлеанской Деве, выходящие под громким наименованием — «исторические исследования». Их достаточно в русскоязычном Интернете, и хотя официальной наукой такие «сенсации» всерьез не воспринимаются, недооценивать их влияние на умы нельзя, поскольку они читаются, одобряются и распространяются многими. Клеветнические нападки на образ Жанны Девы можно назвать частным проявлением настоящей эпидемии дискредитации великих имен, которая в наше время распространяется по планете. Все эти «разоблачения» отличает общая черта — к гигантам в них приложены мерки пигмеев, великое низведено до уровня обывателей, карьеристов и интриганов.
Попыткой разобраться в этом явлении, проверить достоверность и обоснованность измышлений клеветников является представленная работа.
Часть 1. С чего все началось?
Началось все в первой половине XV века — яркой кометой пронеслась над истерзанной Столетней войной Францией феноменальная личность, в течение года переломившая ход истории. Исследователь, доктор наук, Ф.Ромм пишет: «Крестьянская девушка, получившая графский титул Лилий для себя и своей семьи — за беспрецедентные заслуги перед своей страной… Семнадцатилетняя главнокомандующая, создавшая сильную армию из нескольких мародёрских шаек, освободившая половину своей страны, разгромившая три регулярные английские армии за полтора месяца и переломившая ход одной из самых больших войн в мировой истории — благодаря использованию тех тактических приёмов, которые в двадцатом веке получили название «молниеносной войны»… Крестьянка, короновавшая короля и преданная им на муки и смерть… Католическая святая, оклеветанная и приговорённая к жестокой смерти католической церковью… Неграмотная пастушка, на протяжении трёх месяцев выдерживавшая натиск шестидесяти двух церковных схоластов и в отчаянных попытках спасти свою жизнь нашедшая ответы на теологические вопросы, считавшиеся тогда неразрешимыми… «Рекордсменка» как по числу имён и прозвищ, которыми её называют на разных языках, так и по числу посвящённых ей художественных произведений… Личность, которую иначе как легендарной не назовёшь — несмотря на то, что практически вся её биография известна чуть ли не с точностью до одного дня… " [2].
Другой исследователь — В.Тропейко — пишет: «Именно ее появление на арене Истории вызвало небывалый патриотический подъем по всей Франции, неожиданно коренным образом изменив ход событий. Неудивительно, что для соотечественников Жанны происходящее казалось чудом — за несколько месяцев балансирующий над пропастью Карл VII получает обратно крепости и земли, которые победоносные англичане и бургундцы захватывали в течение многих лет, путем тяжелых осад и долгих компаний. В истории немного подобных примеров, и посему никто не может оспаривать ее почетного звания Освободительницы Франции» [3].
Однако, уже через сто с небольшим лет после гибели Жанны д`Арк среди благодарных потомков начинают появляться желающие опорочить каким-либо образом имя своей освободительницы. Так, в 1570 году Жирар дю Айан пишет работу «О состоянии дел Франции», в которой повторяет слухи, распространенные среди англичан, о том, что Жанна якобы была любовницей либо Дюнуа, либо де Бодрикура, либо Потона. Впрочем, тогда эти слухи сразу были опровергнуты Франсуа де Белльфоре, проанализировавшего как материалы обвинительного, так и Оправдательного процессов.
Проходит еще двести лет, и «век Просвещения дополнил историю Жанны весьма враждебно настроенным произведением Вольтера «Орлеанская Дева». Почти десять лет оно тайно будоражило лучшие умы, пока не вышло в свет в 1762 году его официальное издание. Впоследствии книга переиздавалась более шестидесяти раз, что свидетельствует о ее популярности. Вольтер изображает средние века как коррумпированную, варварскую, невежественную цивилизацию. Другие великие авторы писали о Жанне, не постигая ее натуры; они видели в ней лишь орудие политической игры. Даниэлю Поллюшу с великим трудом удалось возразить этим авторам» [4].
В начале XIX века Пьер Каз выдвигает фантастическую гипотезу о том, что Жанна д`Арк — побочная дочь супруги Карла VI Изабеллы Баварской. Этот момент можно считать рождением направления, которое сегодня принято называть «ревизионизмом биографии Жанны д`Арк». В XX веке, как пишет Режин Перну, директор Центра Жанны д`Арк в Орлеане, «каждый год выходят в свет одно-два издания, объявляющие при поддержке широкой рекламы, что наконец-то обнаружены новые документы, позволяющие утверждать, что Жанна д'Арк не была сожжена, что она внебрачная дочь Изабеллы Баварской и Людовика Орлеанского, то есть сестра Карла VII. Безудержная фантазия толкает на инсинуации, согласно которым она совершила побег, а Кошон, Бедфорд, Варвик сделали все возможное, чтобы ее не сожгли и на костер возвели кого-то другого, и так далее и тому подобное… «Я, Жанна-послушание», или «Жанна д'Арк и мандрагора», или же «Секрет Жанны д'Арк, Орлеанской Девы» — все эти книги не отличаются оригинальностью и повторяют друг друга. Одни воспроизводят псевдодоказательства XVII и XVIII веков, другие — утверждения некоего Пьера Каза, супрефекта Бержерака, который скуки ради выпустил в свет в 1805 году книгу, в которой Жанна д'Арк впервые была объявлена незаконнорожденной дочерью Изабеллы Баварской» [4].
В середине XX века член французской Академии Истории Робер Амбелен публикует книгу «Драмы и секреты истории», которую с восторгом начинают цитировать все любители скандальных разоблачений. Явление ревизионизма, характерное первоначально только для французских авторов, быстро стало распространяться, и сейчас уже в русской прессе можно найти немало материалов, где вовсю использованы теории «ревизионистов». В этих материалах дискредитация образа Жанны происходит по всем направлениям, факты искажаются и подтасовываются таким образом, что руанский трибунал позеленел бы от зависти.
Попробуем суммировать эти нападки и разоблачить «разоблачения», пользуясь историческими документами и простой человеческой логикой.
Часть 2. Разоблачение разоблачений.
«Разоблачение» — 1.
Дворянский род д`Арков.
«Уже сами имена так называемых «родителей» Орлеанской девы свидетельствуют о принадлежности их к дворянскому, а вовсе не, крестьянскому сословию (правда, как указывают документы, д'Арки были временно лишены прав состояния, что, впрочем, не лишало их привилегии носить родовой герб)» [5].
«У этого семейства еще до XV века был герб: «На лазоревом поле золотой лук и три скрещенные стрелы с наконечниками, две из которых окованы золотом и снабжены серебряным опереньем, а третья — из серебра с золотым опереньем, с серебряной главой, увенчанной червленым львом».
В средневековой Франции подобные гербы у «землепашцев» — явно большая редкость»[6].
Как свидетельствует история, после снятия осады с Орлеана Карл VII в порыве благодарности за защиту «королевских лилий» жалует Жанне и всей ее семье дворянское звание, причем, чтобы особо отличить весь этот род, дает особую привилегию — женщины в роду д`Арков имеют право передавать дворянство своим мужьям, если те окажутся простого звания. Кроме этого, роду д`Арков (дю Лис, как отныне станут именоваться их потомки) был пожалован герб, в котором королевские лилии и корона соединяться с победоносным мечом Жанны. К этому гербу нам еще предстоит вернуться.
Возникает вопрос, на которых не дают ответа «разоблачители»: зачем королю понадобилось даровать дворянство и герб тем, у которых, якобы, все это уже имелось? «Этот выразительный герб (приписываемый ревизионистами д`Аркам) не существовал до пожалования дворянства и был придуман в более позднее время» [4].
Еще одним аргументом в пользу якобы знатного происхождения считают написание имени «д`Арк», где апостроф указывает на принадлежность к дворянскому званию. Российский историк В.И.Райцес, который был консультантом Глеба Панфилова на съемках фильма «Начало», посвященного Жанне д`Арк, глубочайшим образом исследовал этот вопрос в своей работе «Жанна д`Арк: факты, легенды, гипотезы» [7]. Р.Перну также подробно описывает происхождение апострофа в фамилии Жанны.
В XV веке вообще не знали апострофа и не отделяли при письме «благородные» частицы «де», «дю» и «д». «В XV веке никогда не ставили апостроф: Дальбрэ, Далансон или Долон писали в одно слово; лишь в современной орфографии раздельное написание указывает на происхождение из определенной местности или принадлежность к знати. Пишут герцог д'Алансон, герцог д'Арманьяк, но также Жан д'Олон, Жан д'Овернь, Гийом д'Этивэ, обозначая лишь место происхождения» [4]. «Современники Жанны писали ее фамилию слитно. Впрочем, они еще вообще не знали апострофа, который вошел в употребление лишь столетие спустя, в середине XVI в. Да и сами частицы «де», «дю», и «д'» вовсе не яв-лялись во времена Жанны обязательным признаком и при-вилегией дворянской фамилии. Они употреблялись в своем прямом значении предлога («из») и указывали, если речь шла о простолюдине, откуда этот человек родом. В инте-ресующем нас случае фамилия Дарк или д'Арк, которую, кстати сказать, до XVII в. произносили и писали по-разному — и Дар (Dаre, Dart), и Тар (Таrt), и Дай (Dау), и Дeй (Dеу), — говорила лишь о том, что отец Жанны происходил из семьи, которая жила в некоем Арке — и не более того… Апост-роф в фамилии Жанны встречается впервые в изданной в 1576 г. «Истории осады Орлеана», причем не в самом тексте хроники, где эта фамилия ни разу не упоминается, а в приложенных к нему стихотворении и «Уведомлении читателю». Это вовсе не значило, что анонимный поэт и издатель видели в Жанне дворянку, ибо в самой хронике рассказывалось о ее крестьянском происхождении»[7].
«В ходе процесса, подвергшего ее осуждению, как ведьму, Жанна с высокомерным презрением отвергла утверждения, будто она пасла домашний скот или работала по хозяйству»[6].
Процитируем протоколы допроса Жанны в Руане: «На вопрос, научилась ли она в юношеском возрасте какому-нибудь ремеслу, она сказала, что научилась шить полотняное платье и прясть и не уступает в этом деле любой руанской женщине».
«…Она прибавила далее, что, пока была в доме отца, занималась домашними делами своей семьи и не ходила в поля с овцами и другими животными». Это было записано 22 февраля, а 24 февраля, Жанна поясняет: «На вопрос, водила ли она стадо в поля, она сказала, что прежде уже ответила на это и что, после того как стала более взрослой и достигла зрелого возраста, обыкновенно не пасла стадо, но, несомненно, помогала гнать его на пастбища и в замок по названию Остров при угрозе нападения солдат; но она не помнит, пасла ли она в юношеском возрасте стадо или нет»[8].
Таким образом, заявление о «высокомерном презрении» есть ни что иное, как ложь.
На этот счет существуют также свидетельства жителей Домреми, знавших Жанну в детстве. Вот, например, слова ее близкой подруги Манжеты: «Дом моего отца находился почти рядом с домом отца Жаннеты, и я хорошо знала Жаннету-Деву, потому что часто пряла вместе с ней и делала другую домашнюю работу днем и по вечерам… Она работала с охотой, и у нее было много дел: она пряла, делала различную домашнюю работу, ходила на жатву, а иногда, в свой черед, пасла скот и при этом пряла» [7].
Конечно, Жак д`Арк, отец Жанны, не был «бедным землепашцем» в традиционном понимании этих слов. Он являлся одним из главных людей в селе, имел 50 акров земли и в списках 1423 и 1427 года числился юридическим представителем от Домреми. Известно также, что в 1419 году, объединившись с другими семействами, он арендовал для защиты укрепление Шато-д'Иль у Пьера де Бурлемона, одного из окрестных сеньоров. Однако, несомненно, что Жак д`Арк был крестьянином и получил дворянство только в 1429 году, благодаря подвигам своей дочери.
««Разоблачение» — 2.
Жанна — внебрачный отпрыск королевского рода.
«Во время процесса Жанна нигде не называет своей фамилии. Автор исследования «Судебная петля» советский историк Е. Б. Черняк упоминает, что Орлеанская дева почему-то совсем не хотела называть своих родителей. Только через месяц с лишним девушка заявила, что ее отцом является Жак д'Арк, а матерью — Изабелла Роме, т. е. Римлянка»[1].
Приведем цитату из протокола от 21 февраля 1431 года (первый день допросов): «Затем на вопрос об имени отца и матери ответила, что отца зовут Жаком д'Арк, мать же — Изабеллой» [8].
«На самом деле она только сказала своим судьям: «Меня зовут Жанна Девственница». И добавила, что в детстве ее называли Жаннетой. Сообщив имена своих родителей, она словно дала понять, что не собирается именоваться д'Арк. Ни в одном из документов — до ее реабилитации в 1456 г. — ее не называют Жанна д'Арк. Но везде — Жанна Девственница или Дева. Вольтер в «Орлеанской девственнице» тоже не называет свою героиню этим именем» [9].
Ответим на этот довод цитатой из книги Р.Перну и М.Клэн: «При жизни Жанну никогда не называли Жанной д'Арк. В XV веке было принято добавлять к имени название местности, поселка или упоминание о происхождении; иногда к имени добавляли прозвище. Мать Жанны Изабеллу называли в текстах Изабеллой Роме, это прозвище она получила благодаря якобы совершенному ею паломничеству в Рим. Жанна сказала также, что у нее на родине дочери носят фамилию матери. Но она называла себя «Жанна Дева». Она гордилась этим именем и видела в нем символ своего призвания» [4].
«В Руане судили не Жанну д'Арк. Судили «некую женщину по имени Жанна, обычно называемую Девой». Лишь в одном — единственном из дошедших до нас прижизненных документов она была названа по имени и фамилии. Это грамота аноблирования (возведения в дворянство) самой Жанны и ее родных (декабрь 1429 г.); в подобном случае, естественно, нужно было указывать фамилию получателя дворянства» [7].
Обратим внимание на этот факт — существование государственного документа, в котором Жанну называют фамилией д`Арк.
21 февраля 1431 года на первом публичном допросе руанского трибунала Жанне был задан вопрос об ее имени и прозвище. «На это она ответила, что на родине ее зовут Жаннета, а после того как пришла во Францию, прозвана Жанной. Относительно своего прозвища она сказала, что она его не знает» [8].
«Французский черновик протокола допроса (так называемая «минута») употребляет здесь слово surnom, а официальный латинский текст — cognomen. Оба этих термина могли в равной мере означать как фамилию в современном значении слова, так и «прозвание». Задавая подсудимой первый «анкетный» вопрос, судьи, очевидно, имели в виду ее фамилию, но она поняла их иначе. «Прозвание» у нее было, ее повсеместно называли Девой, но назвать себя так на суде она не могла, не навлекая на себя обвинение в смертном грехе гордыни. Позже она поняла, чего от нее хотят, и через месяц, 24 марта, когда следствие подошло к концу, и подсудимую ознакомили с записью предыдущих допросов, она уточнила свои первоначальные показания. Жанна за-явила, «что была прозвана д'Арк или Роме и что в ее краях дочери носят прозвание матери».
В том, что Жанна и сама толком не знала, кто она такая — д'Арк или Роме, — нет ничего удивительного. В крестьянской среде даже мужчины — и те далеко не всегда имели устойчивые родовые «фамилии»; жизнь не часто ставила их в ситуации, когда требовалось установ-ление личности. Подчас родные братья могли носить разные «фамилии». Что же касается женщин, то их обычно называли только по именам» [7].
«С прозвищем Жанны La Pucelle — «Девственница» тоже не все ясно. Французское слово происходит от латинского puella — «дочь», для «девственницы» имеется совершенно иначе звучащий латинский термин — virgo. Значит, это намек на ее происхождение из Орлеанского дома?»[1].
Вывод более чем странный. Вообще в отечественной историографии традиционно принято прозвище «Дева». Однако это не совсем точный перевод. «Дева» по-французски звучит «la Vierge», и это установившееся имя для Девы Марии. Прозвище Жанны было «la Pucellе» — буквально «Девственница». Вторым значением этого французского слова является «девушка из простой семьи», «простая девушка».
Кажется, все ясно. Однако, исходя из своих маловразумительных доводов, авторы «разоблачения» строят умопомрачительный воздушный замок — Жанна была якобы приемной дочерью в семье д`Арков, а настоящими родителями ее являлись королева-мать Изабелла Баварская и Людовик герцог Орлеанский. Дабы подкрепить эту сенсационную версию, ее сторонники приводят массу аргументов. Попробуем в них разобраться.
Согласно версии ревизионистов, с 1397 года до 1407 года королева и ее деверь герцог Орлеанский состоят в любовной связи, от которой рождается несколько детей. Последнее дитя — мальчик, нареченный Филиппом — появляется на свет 10 ноября 1407 года и умирает в тот же день. Его тело отвозят в аббатство Сен-Дени и погребают в королевской часовне. Священник из Сен-Дени запишет: «Накануне дня святого Мартина зимнего, около двух часов пополуночи, августейшая королева Франции родила сына… Этот ребенок прожил совсем немного, и близкие короля успели лишь дать ему имя Филипп и окрестить его». Вокруг этого-то умершего мальчика и начинают искусственно создавать ореол таинственности, превращая его, путем подтасовки фактов, в Жанну д`Арк.
«Вероятно, окружающие знали, что сей младенец — плод прелюбодеяния и от него необходимо скорее избавиться. Вероятно, близкие королеве люди знали, что ребенок будет тайно перевезен в другое место, в деревню под Парижем. Это не первая в истории Франции инсценировка смерти отпрыска королевского дома. Заменить в кружевных пеленках здоровую девочку на мертвого мальчика очень просто, если заранее приготовиться к такой подмене, и если близкие королеве люди заинтересованы в сохранении тайны.[6]
«Января 6 дня 1407 / 1408 годов (по григорианскому календарю — 17 января) в Домреми ночью начался переполох. Вот как описывает это событие сенешаль Берри Персиваль де Буленвиллье в письме к герцогу Миланскому: «В ночь на Богоявление люди с факелами нарушили обычный покой. Поселяне, не ведая о рождении Девственницы, бегали взад и вперед, пытаясь выяснить, что же произошло, после того, как их призвали отпраздновать это событие»».[6]
Вообще, хотелось бы подробнее остановиться на упомянутом письме Буленвилье к герцогу Миланскому. Чтобы понять, что именно имеет в виду Буленвилье, описывая рождение Жанны, необходимо привести указанную выше цитату полностью, в ее истинном виде, не вырывая слов из контекста: «Я полагаю, государь, что ваших ушей уже коснулся слух о некоей Деве, которая, как благочестиво считают многие, была послана нам Богом. А посему, прежде чем изложить вам в немногих словах ее жизнь, деяния, положение и нрав, расскажу о ее происхождении. Она родилась в небольшой деревне Домреми, что в бальяже Бассиньи, в пределах и на границе Французского королевства, на берегу Мааса, по соседству с Лотарингией. Ее родители слывут людьми простыми и честными. Она увидала свет сей бренной жизни в ночь на Богоявление Господа, когда весь люд радостно славит деяния Христа. Достойно удивления, что все жители были охвачены (в ту ночь) необъяснимой радостью и, не зная о рождении Девы, бегали взад и вперед, спрашивая друг друга, что случилось. Некоторые сердца испытывали при этом какой-то неведомый прежде восторг. Что еще? Петухи, словно глашатаи радостной вести, пели в течение двух часов так, как никогда не пели раньше, и били крыльями, и казалось, что они предвещают важное событие».
Как видим, в настоящей цитате не указан 1407 год, нет никаких упоминаний о появлении «людей с факелами», нет ни малейшего намека на то, что некий младенец королевской крови был привезен в Домреми, более того Буленвилье ясно пишет, что родилась Жанна в Домреми, и ее родители — люди простые. Как пишет Райцес, «в основе этого послания, содержащего жизнеописание Девы с момента рождения и вплоть до битвы при Пате, лежала концепция чуда». Действительно, данный отрывок проникнут мистическими знамениями, предвещающими появление героя, и построен в соответствии с теми же принципами, по которым строятся все легенды. Впрочем, некоторые историки объясняют необычное радостное настроение поселян, описанное в письме, тем, что в ночь на Богоявление люди предавались праздничному веселью.
Обратим также внимание на дату — 6 января 1407 года. Если принять 1407 год за год рождения Жанны, то на момент суда в Руане и казни ей должно было быть двадцать четыре года. Сравним эту цифру с показаниями Жанны на процессе 1431 года: «На вопрос, сколько ей лет, ответила, что, как ей кажется, около 19 лет» [8]. Ревизионисты используют этот неуверенный ответ для подтверждения своей версии, однако неуверенность Жанны объясняется тем, что она не умела считать и писать, и как большинство ее деревенских сверстников не знала в точности своего возраста. Когда в 1429 году в Шиноне Жанну спросили о том, сколько ей лет, она ответила: «Семнадцать или девятнадцать», значит, годом ее рождения был 1410 или 1412. Большинство серьезных историков более склоняются ко второй дате. Однако сторонники ревизионизма бессовестно переиначивают слова Жанны:
«Самой Жанне на тот момент минуло 20. Она по поводу своего возраста заявила в Шиноне: «Мой возраст составляет трижды семь», т. е. 21 год, а вовсе не 17 лет, как пытается уверить нас официальная легенда».[6]
Есть еще одна явная нестыковка в домыслах о младенце, отданном на воспитание в деревню — вспомним, что ребенок королевы был окрещен, и крещение это состоялось в день родов. Обратимся к свидетельским показаниям жителей Домреми, присутствовавшего при ее крещении в церкви святого Реми, и зададимся вопросом — неужели в эпоху, когда соблюдению церковных таинств придавалось главенствующее значение, могло случиться так, что младенец оказался крещеным дважды?
Еще один вопрос, возникающий в связи с данной теорией — где находился «выживший» и «подмененный» младенец с 10 ноября по 6 января?
«В ходе нашего расследования период в целых два месяца остается совершеннейшим темным пятном. Где содержали ребенка? Кто за ним приглядывал? Почему его только через два месяца перевезли в деревню? Дожидались, пока подрастет немного? На все эти вопросы ответов нет даже предполагаемых. Правда сохранилась одна устная традиция. Но опираться на нее невозможно, так как даже Робер Амбелен, упоминающий о ней, не считает возможным называть какие-либо имена»[6].
Тем не менее, домыслы продолжаются:
«Двадцать лет спустя жители Домреми не лукавя засвидетельствуют перед двумя уполномоченными, присланными церковным судом из Пуатье для расследования, что малышка появилась в деревне днем и что означенная Жанна была известна в этой деревне, как дочь Изабо Баварской и герцога Луи Орлеанского»[6].
Хотелось бы спросить господ «историков» — где же эти свидетельства и почему официальная историческая наука ничего о них не упоминает? Напротив, сохранившиеся материалы Оправдательного Процесса, в ходе которого были допрошены жители Домреми, близко знавшие Жанну в детстве и ее родителей, говорят обратное:
«Овьетта, бывшая неразлучной с Жанной, — она вышла замуж за крестьянина из Домреми Жерара — явно рада представившемуся случаю рассказать о подруге: «С юных лет я знаю Жанну Деву, родившуюся в Домреми от Жака д'Арка и Изабелетты Роме. Супруги были усердными землепашцами, истинными католиками, пользовавшимися доброй славой. Я знаю это, ибо не расставалась с Жанной и как ее подруга ходила в дом ее отца»[9].
Вот свидетельство крестной матери Жанны — Беатрисы, вдовы д'Эстеллена, крестьянина из Домреми: «Жаннета родилась в Домреми от супругов Жака д'Арка и Изабеллеты, крестьян, истинных и добрых католиков, честных и достойных людей, живших по их средствам, но не слишком богатых».
А как же быть с показаниями главного свидетеля — матери Жанны, Изабеллы Роме?
«7 ноября 1455 года в Соборе Парижской Богоматери открылось первое торжественное заседание, а Изабелла де Вутон, подавшая прошение папе о санкционировании реабилитации, на нем не присутствовала. Она вообще не выступала свидетелем, хотя могла бы сообщить множество достоверных сведений о той, которую вырастила. Может быть, ее не заслушивали от того, что будучи в уже очень преклонном возрасте, Изабелла де Вутон могла впасть в противоречия, а то и сболтнуть лишнее».»[10]
Как не стыдно врать, господа «историки»? Вот слова, сказанные Изабеллой Роме 7 ноября 1455 года в Соборе Парижской Богоматери, и зафиксированные в документах Оправдательного Процесса: «У меня была дочь, родившаяся в законном браке, которая была достойно крещена и прошла конфирмацию и была воспитана в страхе перед Господом Богом и в уважении к традициям церкви, насколько то позволял ее возраст и скромное положение; так что, хотя она и выросла среди полей и пастбищ, она постоянно ходила в церковь и каждый месяц, исповедовавшись, получала таинство евхаристии; несмотря на свой юный возраст, она с великой набожностью и усердием постилась и молилась за народ, находившийся в столь большой нужде, и сочувствовала ему от всего сердца; однако… некоторые враги… привлекли ее к суду, поставив под сомнение ее веру, и… сей невинной девушке не оказали никакой помощи, и она предстала перед судом вероломным, жестоким и несправедливым, в котором не было ни капли законности… и ее осудили преступным и достойным порицания образом и, жестоко осудив, сожгли на костре».
Опровергая доводы ревизионистов, Ф.Ромм пишет: «Заметим, что если отцом Жанны был герцог Орлеанский, то очень странно, что девочку не воспитывали в тех же условиях, что и другого незаконнорожденного ребёнка герцога — Дюнуа Орлеанского. Кто стал бы допытываться о матери, если бы сводные брат и сестра росли вместе? Зачем понадобилось посвящать в дворцовые дела постороннюю крестьянскую семью? Да и странно, что глава семейства Жак Дарк относился к Жанне, как обычный крестьянский отец к своей дочери: пытался насильно выдать её замуж и даже угрожал убить. Ему-то какое дело до поведения принцессы, отданной ему на временное воспитание?» [2]
Легенда о королевском происхождении развивается дальше:
«Как же она росла в Домреми, как воспитывалась? У автора этой статьи слишком мало данных, но и тех, что есть, вполне хватит, чтобы сделать вывод: она получила очень неплохое образование и все те умения и навыки, которые необходимы даме знатного происхождения».[10]
Интересно, как же при такой образованности Жанна не научилась грамоте? «Ни «а», ни «б» не знаю», скажет сама Жанна. Известно, что только в 1429 году она выучилась писать свое имя, а во всех ранних документах вместо подписи ставила крест.
«Управляющий от имени короля небольшим городком Вокулер, возле которого и находилась деревушка Домреми, Робер де Бедрикур, скорее всего, был обязан «присматривать» за Жанной, попутно обучая ее кое-чему, в том числе и воинским искусствам».[6]
Невероятно! Наверное, именно поэтому, когда Жанна явилась в Вокулерский замок, де Бодрикур дважды выставлял ее оттуда ни с чем. Об этом говорят свидетельства очевидцев его первой встречи с Жанной.
Дюран Лассар, родственник Жанны, крестьянин из Бюрей-Ле-Пти (он был первым человеком, которому Жанна открыла свой замысел и которому доверяла): «Я сам пошел за Жанной в дом ее отца и привел к себе. Она заявила мне, что хочет отправиться во Францию, к дофину, чтобы короновать его, говоря: «Разве не было предсказано, что Францию погубит женщина, а спасет дева?» Она про-сила меня пойти с ней к Роберу де Бодрикуру, чтобы тот приказал проводить ее туда, где находится дофин. Сей Робер сказал мне, повторив несколько раз, чтобы я отвел ее домой, к отцу и дал оплеуху».
Бертран де Пуланжи, местный дворянин, состоявший в то время на службе у де Бодрикура, впоследствии ставший соратником Жанны: «Жанна-Дева пришла в Вокулер, как мне кажется, незадолго до дня Вознесения Господа, и я видел, как она говорила с Робером де Бодрикуром, который был тогда капитаном названного города. Она ему сказала, что явилась к нему, Роберу, от своего господина, дабы передать дофину, чтобы он крепко держался и не воевал с врагами, ибо ее господин пошлет ему помощь не позднее середины великого поста. Жанна говорила также, что королевство принадлежит не дофину, но ее господину; однако же, господин ее желает, чтобы дофин стал королем и владел королевством. Она сказала, что наперекор недругам дофин станет королем, и она сама поведет его к миропомазанию. Названный Робер спросил у нее, кто ее господин, и она ответила: «Царь небесный». Сказав это, она вернулась в отчий дом вместе со своим дядей Дюраном Лассаром из Бюрей-Ле-Пти. Потом в начале великого поста Жанна снова пришла в Вокулер, прося, чтобы ей дали провожатых к дофину, и, видя это, мы с Жаном из Меца предложили провести ее к королю, в то время дофину».
И, наверное, именно потому, что сир Робер был посвящен в тайну королевского происхождения Жанны, перед тем, как отправить ее в Шинон, он попросил вокулерского кюре Жана Фурнье прочесть над Жанной формулу заклинания злых духов, дабы убедиться, что она не ведьма.
О том, почему доблестный комендант Вокулера, расценивший первоначально слова Жанны как насмешку, изменил свое отношение, есть разнообразные версии. Самая обоснованная и она же самая простая — за время, которое Жанна провела в Вокулере, она приобрела огромную популярность среди людей, начавших видеть в ней Деву Спасительницу из распространенного тогда пророчества. Популярность эта была так велика, что слухи о Деве достигли ушей герцога Лотарингского, который пожелал с ней встретиться. Об этой встрече мы будем еще говорить отдельно. Однако среди некоторых довольно авторитетных биографов Жанны существует суждение о том, что за согласием де Бодрикура может скрываться некая государственная тайна. «Согласно этой точке зрения, сразу же после встречи с Жанной комендант Вокулера уведомил дофина о появлении в вверенной ему крепости «посланницы неба» и получил распоряжение отправить ее ко двору. Дело в том, что в числе провожатых Жанны в Шинон был некий Коле де Вьенн, названный в показании ее другого спутника, Жана из Меца, королевским гонцом» [7].
«Заметим прежде всего, что вся конструкция держится на одной единственной «опорной свае» — на упоминании о Коле де Вьенне. Больше нигде в источниках — ни в материалах руанского процесса, ни в материалах процесса реабилитации, ни в хрониках, ни в административной переписке, финансовых счетах и других правительственных документах — мы не найдем ни малейшего намека на то, что комендант Вокулера получил распоряжение отправить Жанну к дофину. И если вначале это молчание могло быть еще как-то связано со стремлением правительства держаться в стороне до тех пор, пока миссия Девы не получила официального признания, то в дальнейшем — после победы под Орлеаном, разгрома англичан при Пате, триумфального похода на Реймс — оно является совершенно необъяснимым. Известно, что летом 1429 г., когда Жанна находилась на гребне славы, французская пропаганда всячески подчеркивала тезис о наличии глубокой мистической связи между королем и Девой. И эта пропаганда, безусловно, использовала бы версию о приглашении Девы в Шинон, если бы такая версия имела под собой основание.
Более того, предположение, что встрече дофина с Жан-ной предшествовала переписка между Вокулером и Шиноном, противоречит показаниям самой Жанны. На четвертом публичном допросе 27 февраля 1431 г. она заявила, что послала Карлу письмо только из Сант-Катрин-де-Фьербуа, когда уже пересекла Луару и находилась всего в одном переходе от Шинона (30 км). «В этом письме она спрашивала, можно ли ей явиться в тот город, где находится король, а также сообщала, что она проехала полторы сотни лье, чтобы прийти к нему на помощь, и что у нее есть для него хорошие вести». Из слов Жанны явствует, что дофин тогда впервые узнал о ее существовании… Ни эта просьба, ни эти обещания не имели бы смысла, если бы существовала предварительная договоренность и Коле де Вьенн явился бы за Жанной, чтобы доставить ее к дофину» [7].
В этой связи хотелось бы привести также слова Жана де Меца: «Поездка в Шинон была сделана за счет Бертрана де Пуланжи и меня непосредственно». Впоследствии, когда Жанну уже поставят во главе французского войска, Карл VII возместит де Мецу и де Пуланжи их расходы. Тем не менее, очевидно, что именно эти двое дворян, поверивших в Жанну и поклявшихся ей в верности, Робер де Бодрикур, на свой страх и риск пославший Жанну к дофину, давший ей рекомендательное письмо для него, сказав ей на прощание: «Иди, и будь, что будет», верный Дюран Лассар, да еще святая вера простых людей, помогли Жанне начать осуществление ее миссии, и никаких тайных инструкций из Шинона не было.
Однако, ревизионисты не преминули ухватиться за версию об участии членов королевского дома в этом мероприятии и раздули ее до фантастических размеров:
«Кстати, о пути в Шенон. Начнем с того, что в январе 1429 года, незадолго до отъезда туда Жанны, в селение Домреми, где она жила в семье д'Арков, прибыл королевский гонец Жан Колле де Вьенн в сопровождении шотландского лучника Ричарда. По его распоряжению был сформирован эскорт из рыцарей Жана де Новелонпон и Бертрана де Пуланжи, их оруженосцев и нескольких слуг. По дороге отряд заехал в Нанси, где Жанна долго совещалась о чем-то с герцогами Карлом Лотарингским и Рене Анжуйским, а также «в присутствии знати и народа Лотарингии» приняла участие в рыцарском турнире с копьем. Если учесть, что турниры были исключительной привилегией знати, что вокруг ристалища выставлялись щиты с гербами участников, то представляется совершенно невероятным, будто Карл Лотарингский и прочие сеньоры примирились бы с тем, что на чистокровного боевого коня взгромоздилась крестьянка, причем вооруженная копьем, пользоваться которым имели право исключительно посвященные рыцари. И еще вопрос: откуда у нее взялись доспехи? Подобрать на ее рост чужие было бы весьма и весьма затруднительно… Наконец, под каким гербом она выступала? Лишенных (пусть даже временно) дворянских прав д'Арков? Вот уж кому это было, как говорится, не по чину!»[5]
«Приходится признать, что в присутствии герцога Лотарингского Жанна воспользовалась привилегией, совершенно недоступной для крестьянки. Почему же ей это позволили? Очевидно, при дворе герцога Лотарингского знали или догадывались, что Жанна — принцесса королевской крови. Именно принцессе, а не простой крестьянке за проявленное умение в боевых играх был преподнесен в подарок великолепный вороной скакун»[6].
«Как бы то ни было, но еще до отъезда Жанны в Шинон, где в это время находился престолонаследник Карл, из этого самого Шинона в Домреми прибыл человек, о присутствии которого многие французские историки упоминают неохотно, поскольку с ним связаны весьма деликатные обстоятельства. Что же это за таинственный человек? Это Жан Колле де Вьен, королевский гонец, сопровождаемый шотландским лучником Ричардом. Любопытное обстоятельство. Не правда ли?»[6].
«Наконец, по прибытии в Шенон Жанну незамедлительно приняли обе королевы — Иоланда Анжуйская, теща дофина Карла, и ее дочь, Мария Анжуйская, жена Карла. Как видите, Деву доставили в Шенон с почетом, и ни о каком преодолении препон говорить не приходится»[5].
Разберемся по пунктам.
1. На суде в Руане одним из пунктов обвинения было нарушение заповеди родительского послушания. «Спрошенная, хорошо ли она поступила, уйдя из дому без позволения отца и матери, отвечала, что во всем остальном, кроме ухода, она была им покорна, но что позже она им об этом написала, и они ее от души простили». Жанна ни разу не упомянула о том, что из Домреми ее увезли по распоряжению из Шинона.
Интересный факт: незадолго до того, как Жанна уходит из дома, ее отец видит сон о том, что Жанна ушла с солдатами. По словам Изабеллы Роме, матери Жанны, Жак д`Арк после этого сказал своим сыновьям: «Если это и вправду случится, вы должны ее утопить, а если вы этого не сделаете, то я утоплю ее сам».
По свидетельству соседей семьи д`Арк, «и ее отец и мать почти потеряли рассудок, когда она ушла из дому, чтобы направиться в Вокулер». Если версия ревизионистов верна, то как объяснить такую реакцию родителей Жанны на ее уход? Для них это было явной неожиданностью. И как объяснить, что в показаниях жителей Домреми на Оправдательном процессе нет ни одного упоминания о прибытии в их деревню королевского гонца в январе 1429 года?
2. «Что же касается Коле де Вьенна, то здесь нужно иметь в виду, что, хотя Вокулер и находился в глубоком бургундском тылу, его связи с французским правительством не пресекались, и королевские гонцы периодически появлялись в далекой крепости с депешами и распоряжениями. Нет поэтому никаких причин считать очередной приезд такого гонца каким-то чрезвычайным событием, и, тем более, связывать его с секретными планами правительства в отношении Жанны д'Арк. Заметим попутно, что сама Жанна не только не догадывалась до конца своих дней о «тайной миссии» Коле де Вьенна (что, конечно же, было бы невозможно, если бы он дей-ствительно доставил ее в Шинон по распоряжению до-фина), но и вообще не выделяла его из четверки безымянных «слуг», сопровождавших ее, Жана из Меца и Бертрана де Пуланжи. Другое дело, что приезд гонца, которому был знаком наиболее безопасный путь через оккупированную территорию, оказался очень кстати и немало облегчил практическое осуществление замысла Жанны» [7].
Таким образом, роль Коле де Вьенна ревизионистами сильно преувеличена. Что касается отряда, для сопровождения Жанны в Шинон, то сформирован он был по распоряжению де Бодрикура, а не королевского гонца, и произошло это уже после визита Жанны в Нанси.
3. Поездка в Нанси, по поводу которой ревизионисты делают столько далеко идущих предположений, была инициирована самим Карлом Лотарингским. «Герцог рано одряхлел, его одолевали болезни (через два года они, свели его в могилу), лекари и лекарства не помогали. До него дошел слух об объявившейся неподалеку боговдохновенной деве, и он распорядился послать за ней. Что может быть более естественно для того времени? Жанна рассказала Карлу о своем замысле, просила помощи, но ничто, кроме собственного здоровья, того не интересовало. «Герцог Лотарингский приказал, чтобы ее к нему привели, — сказано в протоколе второго публичного допроса Жанны в Руане, — она отправилась туда и сказала, что хочет идти во Францию. Герцог расспрашивал ее, как ему восстановить свое здоровье, но она ему ответила, что ничего об этом не знает. О своей поездке (во Францию) она говорила мало; однако же, сказала герцогу, чтобы он дал ей своего сына и людей, которые проводят ее во Францию, и она будет молить бога об его здоровье». Сыном герцога Жанна называла его зятя, Рене Анжуйского.
Некоторые подробности разговора Жанны с Карлом Лотарингским сообщила на процессе реабилитации Маргарита Ла Турульд, вдова королевского советника Рено де Булинье. В ее доме в Бурже Жанна провела осенью 1429 г., после коронационного похода, около трех недель. Маргарита сблизилась со своей почетной гостьей, и та ей о многом рассказывала. Зашла у них речь и о визите Жанны к герцогу Лотарингскому. По словам Маргариты, герцог позвал к себе Жанну потому, что был болен, а Жанна заявила ему, что он не выздоровеет до тех пор, «пока не исправится» и не воссоединится со своей добродетельной супругой. Скандальное поведение герцога, открыто сожительство-вавшего с некоей Ализон Дюмей, ни для кого не было секретом, а зная характер Жанны и ее отношение к по-добным вещам, можно не сомневаться, что она выложила ему все напрямик» [7]. Одним словом, не нужно искать тайн там, где их нет.
4. Упоминание об участии Жанны в рыцарском турнире в Нанси взято из «Бюллетеня общества археологии и Лотарингского исторического музея», и серьезными специалистами его достоверность подвергается сомнению. Уместно также вспомнить о том, что во время поездки в Нанси при Жанне никаких доспехов и гербов не было. Первые свои латы Жанна получит позже — в Туре.
5. Аудиенции у Иоланды Анжуйской добился Бертран де Пуланжи, Жанна на ней не присутствовала. Теща Карла VII действительно проявляла интерес к загадочной девушке, о которой уже ползли слухи, как о Деве из знаменитого пророчества, и подробно расспросила о ней де Пуланжи. Вполне возможно, что она внесла свою лепту в то, чтобы убедить Карла принять Жанну.
«По традиции Жанну должны были задержать стражники у ворот Шинона для выяснения личности, затем ей предстояло бы объяснение с дежурным офицером, затем — с губернатором, и только после этого ей назначили бы аудиенцию у короля, если бы, конечно, ее допустили к нему. Некоторые знатные дворяне иной раз не по одному дню дожидались аудиенции. А тут простая крестьянка. И все же Жанне не пришлось проходить через все эти процедуры. Никто не требовал удостоверять ее личность. По всей видимости, Жанну в Шиноне знали и ждали. Ждали с нетерпением. [6]
Ответим на эту сентенцию цитатой из книги историков, работающих с реальными историческими документами, а не вторичными, весьма сомнительными источниками: «Король приказал своим советникам отправиться на постоялый двор, где остановилась Жанна, и расспросить ее: зачем она приехала и чего просит? Жанна колеблется; она хочет говорить о своей миссии только в присутствии короля, но, так как на ответе настаивают, она, в конце концов, говорит, что у нее два поручения от Царя Небесного. Во-первых, снять осаду с Орлеана, а затем проводить короля в Реймс, дабы он был там миропомазан и коронован. Установив это, советники вернулись к королю. Их мнения разделились. Одни считали, что эта девица явно сумасшедшая и поэтому ее следует без обиняков выпроводить, другие полагали, что королю следует, по крайней мере, выслушать Деву. Вполне вероятно, что Карл окончательно принял решение и согласился принять ее в замке лишь после того, как получил послание Робера де Бодрикура, отправленное вскоре после отъезда маленького отряда и подтверждающее сказанное Жанной и ее спутниками. Если бы не заверения капитана, не так давно вновь доказавшего свою преданность королю, недоверчивый и подозрительный Карл не принял бы Жанну.
Подумать только, что пришлось преодолеть этой девочке: долгое трудное путешествие по территориям, которые в другие времена назвали бы «оккупированной зоной», переправа вброд через вздувшиеся от паводка реки; а сколько раз можно было наскочить на вражеские гарнизоны и военные отряды в пути и на остановках! И все это надлежащим образом подтверждено закаленным в боях капитаном далекой крепости; все говорит в пользу того, что надо хотя бы переговорить с девушкой. Задним числом понимаешь мудрость Жанны, которая сначала отправилась в путь со своими двумя спутниками, затем вернулась в Вокулёр и заявила: «Не так нам пристало удаляться». Настойчивость, с которой она стремилась переговорить с Робером де Бодрикуром, теперь кажется вполне оправданной: ей было необходимо ручательство капитана» [4].
В качестве аргумента в пользу версии королевского происхождения ревизионисты выдвигают почему-то фразу, сказанную Жанной во время знакомства с герцогом Алансонским:
«Уже на следующий день после официального представления при шенонском дворе Жанна беседовала с дофином Карлом, причем — и это отмечают все свидетели — сидела рядом с ним, что могла себе позволить лишь принцесса крови. При появлении герцога Алансонского она бесцеремонно поинтересовалась:
— А это кто такой?
— Мой кузен Алансон.
— Добро пожаловать! — благожелательно проговорила Жанна. — Чем больше будет нас, в ком течет кровь Франции, тем лучше…» [8]
Здесь мы имеем намеренное искажение слов Жанны. Приведем воспоминание самого Жана д`Алансона: «Когда Жанна приехала к королю, тот был в городе Шиноне, а я в городке Сен-Флоран (около Сомюра); я охотился на перепелок, когда прибыл гонец и сказал мне, что к королю приехала Дева, утверждающая, что она ниспослана Богом изгнать англичан и снять осаду этих англичан с Орлеана; вот почему на следующий день я отправился к королю, пребывавшему в городе Шиноне, и увидел там Жанну, разговаривающую с королем. В тот момент, когда я подошел, Жанна спросила, кто я, и король ответил, что я герцог Алансонский. Тогда Жанна сказала: «Вам добро пожаловать, чем больше людей королевской крови Франции соберется вместе, тем будет лучше».
Как видим, первоначальная фраза несколько отличается от той, которую приводят ревизионисты, причем это небольшое отличие коренным образом меняет смысл. Р. Перну по этому поводу пишет: «Иногда ответ Жанны трактовали неправильно (единственно из-за ошибки в переводе, ведь она определенно сказала: «Quanto plures erunt», т. е. «чем больше их будет»)»[4].
Теперь давайте вернемся к гербу Жанны д`Арк. Ранее мы немного коснулись темы аноблирования Жанны, указав, что в конце 1429 года Карл присвоил семье Жанны и ей самой дворянские права и даровал герб с изображением королевских лилий.
«Дарованный Жанне дофином герб не имеет ни малейшего отношения к гербу д'Арков, указывая на совсем иное, куда более высокое происхождение».[5]
«Этот герб воспроизведен в книге Ж. Песма «Жанна Д' Арк не была сожжена» (П. - 1960 г.), Э. Вейль-Рейналя «Двойная тайна Жанны Девственницы» (П. - 1972 г.), а так же описан Ж. Жакоби в его исследовании «Знатность и герб Жанны Д' Арк»: «щит с лазурным полем, в котором две золотые лилии и серебряный меч с золотым эфесом острием вверх, увенчанный золотой короной». Специалисты считают, что такие короны помещались на гербах «принцев крови» (А. Лаббит. «Начальный трактат о гербе», П. Жубер. «Лилии и львы, введение в искусство герба».). Что касается меча, то многие специалисты склонны видеть в нем пресловутую «темную полосу незаконнорожденности»…
…Герб Жанны говорил о королевской крови и ничего не говорил о незаконнорожденности, только намекал, так как вместо классической «темной полосы» была использована символическая композиция, расшифровка которой являлась непосильной задачей для большинства».[6]
Следует отметить здесь, что сама Жанна не придавала никакого значения полученному дворянству, что явствует из руанских протоколов: «Спрошен-ная, имела ли она щит и герб, отвечала, что не имела ни того, ни другого, но что король даровал ее братьям герб, а именно щит лазоревого цвета с двумя лилиями и мечом посередине… Затем она сказала, что сей герб был да-рован королем ее братьям без всякой просьбы с ее стороны или откровения».
Хочется задать ревизионистам вопрос: если данный герб был пожалован не одной Жанне, а и ее родным, то не следует ли из этого, что в жилах всей семьи д`Арк текла королевская кровь?
Разберемся теперь с еще одним «доказательством». Наши псевдоисторики пытаются подвести под свою теорию прозвище Жанны — Орлеанская Дева:
«Под прозвищем Орлеанская Девственница она была известна задолго до того, как освободила город Орлеан. Архиепископ Амбренский в письме к Карлу VII (март 1428 года) уже называет ее Орлеанской Девственницей, а, между прочим, она еще преспокойно обретается в тот момент в Лотарингии, еще никто не знает (или не должен знать), что, прежде всего, она собирается освободить Орлеан. В данном случае прозвище Жанны выглядит, как указание на принадлежность к Орлеанскому дому»[6].
Исследуя вопрос возникновения прозвища «Орлеанская Дева», В.И.Райцес пишет: «Это выражение встречается впервые в тексте 1555 г., а через двадцать лет, в 1576 г., можно было уже прочесть: «Жанна д'Арк, именуемая обычно Орлеанской девой» [7]. Режин Перну соглашается с этим утверждением: «Выражение «Орлеанская Дева» появляется в XVI веке…» [4]. Райцес также пишет: «Немногочисленные исследователи, занимавшиеся вопросом о появлении термина «Орлеанская дева», связывают это понятие с местным культом Жанны в Орлеане. Известно, что сразу же после освобождения там стали ежегодно отмечать это событие торжественной процессией; эта традиция сохранилась до наших дней. В начале XVI в. на Орлеанском мосту был сооружен первый памятник Жанне д'Арк. Орлеан был единственным городом, в котором память о Жанне по-стоянно поддерживалась и материально воплощалась; естественно, что и само представление о Деве все более ассоциировалось с тем местом, где она совершила свой первый подвиг» [7].
«Во время той же коронации в Реймсе только один штандарт Девственницы получил право находиться на хорах собора в Реймсе» [6].
Ответ на этот вопрос давала сама Жанна. Когда на суде в Руане ее спросили: «Почему ваше знамя внесли в собор во время коронации в предпочтение перед знаме-нами других капитанов?», она сказала: «Оно было в труде и по праву должно было находиться в почести».
Таким нелепым образом выглядят попытки сделать из Жанны принцессу. Возникает два вопроса: зачем нужны эти домыслы и можно ли назвать их клеветой?
При подготовке данного очерка автор связался с одним из распространителей этих слухов. Вот цитата из ответа этого оппонента: «Знатное происхождение — оскорбление для героя? С каких пор? Бедные декабристы! Да все известные и прославленные люди, кто рождён в лучших условиях и с голубой кровью при подобной постановке вопроса — никто и звать их никак. Что, крестьянка, получившая несколько серьёзных ранений, страдает больше, чем получившая такие же ранения принцесса крови? Или происхождение влияет на качество отваги, решимости, мужества, на глубину горечи, боли, терзаний? У Вас классовый подход, неверно усвоенное марксистско-ленинское учение мозги застит?»
Действительно, казалось бы, что оскорбительного в россказнях о якобы знатности, если не считать того, что они лживы? Однако, при детальном рассмотрении эти басни оказываются не так уж и безобидны. Подумайте, какая разница между реальным образом Жанны — простой безвестной девушки, которая через все препятствия доходит до короля, попутно завоевывая уважение и преклонение воинов — грубоватых мужчин, привыкших к войне и крепкому словцу, добивающаяся расположения недоверчивого и скрытного Карла, побеждающая своей непоколебимой верой образованных теологов в Пуатье, и образом принцессы, пусть незаконнорожденной, но которую «с почетом» приводят к дофину, дают войско, и всяческие привилегии только благодаря ее принадлежности к королевскому дому.
«…Если Жанна — дочь королевы, то она была сестрой дофина Карла. Тогда становятся вполне объяснимы все почести, оказанные ей в Шиноне весной 1429 года, и все полученные ею привилегии. Более того, появление их даже закономерно, ведь она — «дочь Орлеанского дома» [10].
С помощью своих лихих кульбитов ревизионисты пытаются доказать всему миру, что ничего исключительного в Жанне не было, что она такая же, как все. Можно было бы не делать таких резких выводов, если бы на этом фантазия клеветников иссякала. Однако продолжим.
««Разоблачение» — 3.
Голоса Жанны — мистификация придворных советников Карла VII
Из протокола допроса Жанны Девы от 22 февраля 1431 г.: «Далее она призналась, что ей было тринадцать лет, когда она имела откровение от Господа нашего посредством голоса, который наставлял ее, как ей следует себя вести. В первый раз она сильно испугалась. Этот голос раздался в полдень, летом, когда она была в саду; в тот день она постилась; голос шел справа, со стороны церкви. Он сопровождался светом, который исходил с той же стороны. Редко бывало так, чтобы, слыша голос, она не видела бы света, обычно очень яркого. Когда она пришла во Францию, она часто слышала этот голос. Он показался ей благородным, и она считает, что он исходит от Бога, а услышав его трижды, поняла, что то был голос ангела. Она сказала также, что этот голос всегда охранял ее, и она его хорошо понимала».
Из протокола допроса от 27 февраля 1431 г.: «Я уже достаточно вам говорила, что ничего не делала, кроме как по указанию Бога».
Из протокола допроса от 3 марта 1431 г.: «На вопрос, твердо ли верят ее сторонники, что она послана Богом, она ответила: «Я не знаю, верят ли они в это, и я оставлю это на их совесть; но если они этому и не верят, я все же послана Богом».
Феномену Голосов Жанны посвящено много исследований. Существует несколько версий об их происхождении.
Первая основана на убежденности в мистической природе Голосов и видений Жанны. Одни считают, что Жанна имела реальное общение с Архангелом Михаилом и Святыми Екатериной и Маргаритой. Другие полагают, что она обладала выраженной способностью к ясновидению, и ее прозрения, преломляясь через призму религиозного сознания, приобретали удобную для восприятия форму.
Сторонники второй версии считают, что Голоса были вымышлены самой Жанной для того, чтобы придать своим словам и действиям больший вес.
Третья версия предполагает, что Жанна д`Арк страдала психическим расстройством, и ее видения соответствуют клиническим проявлениям шизофрении.
Однако, гораздо эффектнее с точки зрения ревизионистов выглядит другая теория — о том, что Голоса Жанны являлись инсценировкой со стороны придворных Карла VII, создавших сложную и запутанную интригу. Согласно этой версии, некая придворная группировка сыграла на ярком воображении девушки и внушала ей под видом Святых Екатерины и Маргариты выгодные для этой группировки мысли и решения.
Первые три версии — предмет отдельного анализа. Здесь же остановимся на четвертой.
«Жанна не только слышала голоса. Она иногда и видела святых, и обнимала (так, как обнимают рыцаря при посвящении). То есть происходил феномен материализации всех трех названных ею «святых», материализации трехмерной, что нечасто случается в истории паранормальных явлений. А вот когда она оказалась узницей, то «святые» больше не являли ей свой лик, она слышала лишь их голоса» [6].
«Углубленные исторические исследования, проведенные по распоряжению папы Иоанна XXII, показали, что кое-какие святые, в том числе и названные в начале этой главы, никогда не существовали, как реальные исторические лица. В результате по приказу папы Иоанна XXII их имена были вычеркнуты из святцев. Следовательно, в Домреми, в Шиноне, в Руане Жанна видела, вступала в телесное соприкосновение или слуховой контакт с лицами, никогда не существовавшими в истории, с людьми, которых никогда не было на свете. А ведь именно «святые» женского пола настойчиво рекомендовали ей устремиться на помощь королевству, венчать на царство Карла VII в Реймсе и обречь на провал притязания семейства Плантагенетов, поддержав семью Валуа… Видения Жанны были удивительно на руку именно партии арманьяков» [6].
«Если уж партии арманьяков были так выгодны видения Жанны, то, может быть, они сами их и организовали?»[6]
«Трудно сказать, что действительно думают серьезные французские историки о видениях Жанны, но или кто-то успешно манипулировал нашей героиней, или она сама сознательно включилась в эту сложную игру, серьезно и добросовестно играя свою роль. Впрочем, возможен и третий (смешанный) вариант»[6].
«Карлу VII были необходимы какие-то факты или события, обосновывавшие его претензии и подтверждавшие его права на французскую корону, по крайней мере, в глазах собственного народа. И в этих событиях ясно должен был просматриваться тот самый «промысел божий». А если вдохновленный народ ко всему еще и кинется отвоевывать Орлеан, Париж и другие захваченные англичанами города, то лучшего и желать нельзя. Конечно, это только предположение, и, возможно, все происходило совсем не так. Цели и мотивы могли быть иными»[6].
Итак, по мнению ревизионистов, эти «тайные советники» преследовали одну цель — убедить общественность в том, что Карл VII — монарх Именем Божиим, и короновать его в соответствии со всеми обычаями. После этого Жанна стала не нужна, и ее стали «выводить из игры»:
«Тот, кто задумал всю эту комбинацию с выведением на политическую арену Франции Девственницы, «…мудрейший в отличие от прочих…» по мнению папы Пия II, начал постепенный вывод Жанны из «большой игры «"[6].
Однако, как считают наши «разоблачители», Жанна вовсе не собиралась уходить со сцены:
«Если кто-то и считал Жанну марионеткой, то сама она себя таковой не числила»[6]
«Она одержала несколько побед на севере Франции и теперь рвалась в Компьен. К этому ее подталкивали голоса «святых», обещая пленение герцога Бургундского, главного союзника англичан. Если исходить из того, что голоса «святых» были спланированной акцией, то приходится признать, что Жанну предали. Предали сознательно. Она не хотела понимать, что больше не нужна, упорно не хотела выходить из «игры», ведь для нее это вовсе не было игрой. Ее вывели насильно и весьма жестким методом»[6].
Снова разберемся по пунктам.
1. Вообще возникает множество вопросов о технической стороне подобной мистификации, если бы таковая имела место. Допустим, что кто-то мог, переодевшись в святых, приходить и наставлять Жанну. Допустим, что одурачить таким образом религиозную тринадцатилетнюю девочку было можно. Но как быть с голосами, которые слышала Жанна при самых разных обстоятельствах: в саду, в церкви при молитве, в Шинонском замке на приеме у Карла, в пылу сражений, в заточении и т. д. Вспомним слова Жанны о том, как именно происходили эти явления. Чтобы предположить, что некто в течение семи лет повсюду незаметно следовал за Жанной, прячась в кустах, и под столом, или еще непонятно где, при этом тщательно выбирая положение «со стороны церкви», да еще и таская с собой загадочный осветительный прибор, который мог бы производить «очень яркий» свет, необходимо обладать в высшей степени богатым воображением. Также нужно учесть, что этот некто должен был производить свои действия незаметно для окружающих. Как при этом быть с тем, что часто свои озарения Жанна получала в присутствии других людей? Согласитесь, что в этом случае нашему предполагаемому супермену пришлось бы сообщать свои советы Жанне так, чтобы их не услышали эти свидетели.
2. Очень странно, что ревизионисты не указывают, какие именно святые были вычеркнуты из святцев, как несуществующие.
Святая Екатерина — реальное лицо, она жила в Александрии во времена правления императора Максимина. Католической церковью признается.
Святая Маргарита (Марина) — также реальный персонаж, жила и приняла страдания за веру в Антиохии во времена раннего христианства. Католической церковью также признана.
Следует сказать, что в вопросе о Св. Маргарите не все однозначно. Дело в том, что во времена Жанны была распространена легенда о еще одной Маргарите — Пелагее, которая действительно является фигурой апокрифической. «Она никогда не была канонизирована, а ее жизнеописание в сочинении Якова Ворагинского представляет собой весьма вольное переложение жития св. Марины в сочетании с некоторыми эпизодами из жития св. Пелагеи» [7]. Тем не менее, во-первых, св. Пелагея персонаж реальный.
А, во-вторых, сама Жанна никогда не говорила, что общается с Маргаритой — Пелагеей. Напротив, известно, что когда плененную Жанну перевозили из Клэруа в Болье, то сделали остановку в замке Бовуар, расположенном неподалеку от деревушки Элинкур, где находился монастырь святой Маргариты Антиохийской. Считается, что Жанна попросила и получила разрешение пойти преклонить колени, дабы почтить ту, чей голос она слышала.
Конечно, Жанна могла наделять Маргариту Антиохийскую какими-то чертами Маргариты-Пелагеи, могла даже вообще не различать их, но это все же никак не доказывает того, что она вступала в мистический контакт с лицом вымышленным.
3. В качестве возражения утверждению о том, что «тайным советникам» после коронации нужно было отстранить Жанну от дел, а она сопротивлялась, можно привести тот факт, что уже в день помазания Карла Жанна попросила об отставке. Действительно, в те дни она могла считать свое дело сделанным: сила королевского венчания была такова, что по выражению герцога Алансонского, Карлу достаточно было только показаться перед стенами Парижа, и его ворота бы открылись. Однако Карл и отставки не принимает, и Жанну не отпускает. В дальнейшем, уже после неудачной попытки взять Париж, Жанна снова просит отпустить ее домой. «Жанну удерживали при дворе, но не давали возможности действовать. Она просила, чтобы ее отослали к войску, — ее не слушали; она просила отправить ее домой — ее не отпускали» [11]. Жанна вовсе не была одержима войной, как пытаются представить ревизионисты, однако вынуждена была действовать, поскольку понимала, что интриги придворных и нерешительность Карла погубят все ее дело.
4. Непонятно, зачем было затевать всю историю с пленением Жанны, и в то же время предупреждать ее об этом?
«На недавно прошедшей Пасхальной неделе, когда я находилась в крепостном рве Мелёна, мои голоса, то есть голоса святой Екатерины и святой Маргариты, сказали мне, что еще до наступления дня святого Иоанна меня возьмут в плен». На суде в Руане Жанна признается, что ее Голоса повторяли свои предупреждения неоднократно и настойчиво.
Пасхальная неделя в 1430 году приходилась на 17 — 22 апреля, то есть те самые «советники», которые планировали таким образом вывести Жанну из игры, за месяц стали предупреждать ее о том, что готовят эту операцию? Судя по высказыванию на заседании Парижского парламента адвоката Раппиу, операция эта обошлась недешево: «Не уверен, что Гийом де Флави закрыл бы ворота Жанне Деве, не получив 30 000 желаемых экю, из-за чего она была схвачена, говорят также, что, закрыв вышеназванные ворота, он получил несколько слитков золота» [4]. Если бы Жанна, испугавшись предупреждений, все-таки не повела свой отряд в Компьен, то затеявшие предательство «советники» потеряли бы круглую сумму.
Впрочем, некоторые из ревизионистов по-другому объясняют происхождение Голосов Жанны:
«Голоса», призвавшие Жанну к исполнению высокой миссии, также делаются более объяснимыми, если вспомнить не о семействе д`Арков, а о действительных ее предках и родичах: дед ее, Карл V Мудрый, был женат на Жанне Бургундской, вошедшей в историю, как Жанна Безумная; отец, Людовик Орлеанский, страдал галлюцинациями; сводная сестра Екатерина Валуа, жена английского короля Генриха V Плантагенета, — тоже; их сын Генрих VI опять-таки известен под именем Безумного» [12].
Обоснованность версии о том, что Жанна имела отношение к королевской семье, мы уже проверили. Впрочем, каких аргументов можно ожидать от «историков», которые все как один именуют Генрихов V и VI Плантагенетами, и это при том, что еще в конце XIV в Англии произошел династический переворот, и на смену роду Плантагенетов пришла династия Ланкастеров.
«Разоблачение» — 4.
В освобождении Франции заслуг Жанны нет.
«Она не была военачальницей — о полководческих ее дарованиях военные историки отзываются весьма скептически. Да этого и не требовалось: стратегией и тактикой с успехом занимались такие как Бастард Дюнуа или Жиль де Рэ. А задачей Жанны являлось утверждение прав дофина на французский престол»[5].
«Как справедливо отмечают военные историки Эрнест и Тревор Дюпюи, «Жанна д'Арк военачальницей, по сути, не была и — не считая осознания важности морального фактора — в военном деле совершенно не разбиралась». Да ей и не надо было — в военном деле за нее превосходно разбирались Бастард Орлеанский и Жиль де Рэ»[12].
«Официальная легенда приписывает все заслуги Жанне. Но не надо забывать, что под ее началом находились: Бастард Орлеанский, впоследствии прославленный полководец; знаменитый Жиль де Рэ, будущий маршал Франции; Этьен де Виньол по прозвищу Ла Ир, прославленный ратными подвигами; братья де Шабанн, потомки Каролингов, «наводившие большой страх на англичан» и т. д. Лучшие воинские таланты, оказавшиеся на службе у Карла VII, были приданы Жанне в помощь для борьбы за Орлеан»[6].
Во-первых, хочется спросить: чем занимались все эти воинские таланты на протяжении долгих лет войны, которая к моменту появления Жанны поставила Францию на край гибели? Во-вторых, хочется отметить, что очень часто Жанна спорила с перечисленными прославленными полководцами и, в конце концов, поступала вопреки их советам, благодаря чему и выигрывала многие сражения. Вот один из множества подобных примеров, сообщенный устами Дюнуа: «Тогда Жанна сказала мне: «Это вы — Бастард Орлеанский? " «Да», — ответил я; — «и я очень доволен вашим прибытием! " " Так, это вы посоветовали, чтобы меня провели этим берегом реки, а не прямо туда, где находятся Тальбот и англичане?» «Да, и более мудрые чем я имели то же самое мнение, для нашего большего успеха и безопасности. " «Ради бога», — она тогда сказала, — " совещание моего Господа более безопасно и более мудро, чем ваше. Вы думали обмануть меня, но обманулись сами, поскольку я приношу вам лучшую помощь, чем, когда-либо прибывала к любому генералу или городу вообще, помощь Короля Небес".
Тему военных заслуг Жанны достаточно полно исследовал Ф.Ромм, цитата из работы которого приведена ниже.
«Первой её победой, по-видимому, следует считать переправу обоза с продовольствием, под охраной небольшого числа воинов, с левого берега Луары на правый — под носом у англичан — в самом начале кампании под Орлеаном. Значимость этого успеха, спасшего город от голодной смерти, едва ли меньше, чем всей последующей кампании. Просто невероятно, как это могло получиться: ведь из-за английского обстрела орлеанцы даже не могли удить рыбу в реке! Впрочем, разгадка этого успеха становится ясной, если вспомнить, что в те же самые минуты на левом берегу, перед стенами Турели, находилась основная часть французской армии. Иначе говоря, внимание англичан было отвлечено мнимой угрозой штурма (производить который французы совершенно не были готовы), а тем временем продовольствие было переправлено в голодающий город.
Почти сразу после этого Жанна одержала ещё одну бескровную победу, когда провела главные силы армии мимо английских бастионов на правом берегу Луары. Описания этого события довольно скудны, но они позволяют сделать вывод, что девушка использовала тот приём, который мы называем «психическая атака».
Сразу после этого была произведена серия успешных атак на английские укрепления. Тактика была, как правило, довольно простой: люди Жанны нападали на противника, отвлекали его внимание, а тем временем кто-нибудь из других французских капитанов беспрепятственно подходил к тому же бастиону с другой стороны, после чего следовал общий штурм, гибельный для осаждённых.
Отметим, что при взятии бастиона Сен-Луи (на правом берегу), когда из ближайшего укрепления прибыл отряд англичан на выручку осаждённым, Жанна моментально среагировала на изменение обстановки, направив 600 ополченцев с пиками навстречу новому противнику. Англичане вынуждены были остановиться, и бастион был успешно взят.
О личной отваге и мужестве Жанны говорят события, связанные со взятием Турели (на левом берегу Луары), когда Жанна, будучи раненой, подняла войско в решающую атаку, благодаря которой главный бастион англичан был взят.
Решающей стала битва при Патэ (вскоре после захвата Жаржо), когда французская конница, вопреки обычной французской тактике, внезапно с марша атаковала значительно превосходящие силы англичан.
Итак, налицо следующие составляющие побед Жанны: 1) тщательная подготовка каждой операции, 2) широкое использование военных хитростей, 3) моментальное реагирование на внезапные изменения военной обстановки, 4) стремительное маневрирование после каждого успеха, с тем, чтобы не дать неприятелю возможности оправиться, а также 5) личный пример солдатам. Заметим, что если первые два фактора не были необычными для методов ведения войны в те времена, то быстрота манёвра отнюдь не была тогда отличительной особенностью французской армии» [14].
В заключении хочется привести еще одно свидетельство Дюнуа, наблюдавшего за Жанной при подготовке к штурму Труа: «Она отдавала превосходные распоряжения, так что самые известные и опытные военачальники не могли бы сделать лучше».
«Разоблачение» — 5.
Меч Жанны.
В истории Жанны есть один удивительный факт. Во время подготовки к походу на Орлеан, Жанна неожиданно посылает людей в церковь Сент-Катрин-де-Фьербуа в письмом к тамошним священникам, объяснив, что за алтарем этой церкви хранится меч. Удивленные священники действительно обнаружили этот меч и передали его Жанне. В Руане ее спросят о том, как она узнала, что в этой церкви был зарыт меч, и запишут ответ: «Этот меч лежал в земле, весь проржавевший. На нем было выгравировано пять крестов; то, что меч находится там, она узнала от своих голосов, но никогда не видела человека, который пошел за вышеупомянутым мечом, и она написала священнослужителям этой церкви, чтобы они были так любезны и отдали ей этот меч, и они его ей послали…Этот меч был неглубоко зарыт в землю, и священнослужители тут же выкопали его и очистили от ржавчины…На поиски меча отправился оружейных дел мастер из Тура… а священнослужители церкви Сент-Катрин-де-Фьербуа подарили ей ножны, равно как и жители Тура; таким образом, у нее было двое ножен: одни из ярко-красного бархата, другие из золототканого полотна, а сама она заказала ножны из крепкой кожи, очень массивные…Когда ее схватили, при ней был не этот меч, а меч, который она взяла у одного бургундца».
Этот чудесный меч, по преданию принадлежавший некогда франкскому королю Карлу Мартеллу, стал своеобразным талисманом Жанны, символом ее воинской удачи. Когда он сломался, многие увидели в этом дурное знамение.
Еще один меч Жанна привезла с собой из Вокулера — это был подарок Робера де Бодрикура. «Кроме того, она признала, что при отъезде из вышеназванного города Вокулёра она была в мужском костюме, носила меч, который ей дал Робер де Бодрикур, другого оружия не имела».
Был еще трофейный меч, который Жанна принесла в дар аббатству Сен-Дени вместе с доспехами, когда вынуждена была уезжать из-под Парижа.
Итак, всего у Жанны было четыре меча — «чудесный» меч из Фьербуа, меч де Бодрикура, бургундский меч, подаренный Сен-Дени, и меч, с которым ее захватили в плен, также взятый «у одного бургундца».
Но мановением пера ревизионистов меч из Фьербуа превращается…
«И самый поразительный факт: Жанна потребовала меч, некогда принадлежавший не кому-нибудь, а легенде Франции, знаменитому военачальнику — Бертрану дю Геклену, коннетаблю Карла V; потребовала его — и получила. И еще одна деталь: перстнем дю Геклена она уже обладала, явившись в Шенон. Как попал он в руки крестьянки?»[5].
Существует сохранившееся письмо одного из внуков Бертрана дю Геклена — Ги де Лаваля — датированное 8 июня 1429 года. В нем Ги де Лаваль пишет своей матери и бабушке: «Дева сказала мне, когда я был у нее в гостях, что три дня тому назад она послала вам, бабушка, золотое кольцо, но что это мелочь по сравнению с тем, что она хотела бы послать столь достойной женщине, как вы». Как пишет по этому поводу В.Райцес: «Этот эпизод объясняется просто: бабушка Лавалей была вдовой прославленного Дюгеклена, «великого коннетабля», который полувеком раньше руководил операциями по изгнанию англичан» [7].
Не это ли колечко, «мелочь», по словам Жанны, подаренное ею, как дань памяти легендарного коннетабля, ревизионисты объявляют «перстнем дю Геклена»?
Приведенное выше утверждение, по сути относящееся к череде аргументов в пользу королевского происхождения Жанны, мы рассматриваем отдельно потому, что за ним лежит более глубокая подоплека. Дело в том, что легендарный Бертран дю Геклен — предок Жиля де Рэ, который на протяжении нескольких веков был символом порока и едва ли не воплощением дьявола. Превращая меч, который молва связывала с военными успехами Жанны в меч, полученный из рук Жиля де Ре, ревизионисты намекают на таинственную связь, якобы существовавшую между Жанной и Жилем.
Рассмотрим этот вопрос глубже.
«Разоблачение» — 6
Жанна и Жиль.
Жиль де Лаваль, барон де Рэ, сеньор де Блезон родился в 1404 году, происходил из таких знаменитых французских фамилий, как Монморанси и Краон, и, благодаря своему владению де Рэ, считался первым бароном герцогства Бретань. Жиль де Рэ был человеком очень образованным и одаренным, владел замечательной библиотекой, и многие из книг возил с собой повсюду. Жиль был также талантливым военачальником, и слыл «добрым и храбрым капитаном». В 1429 году он единственный из участников снятия осады с Орлеана, кроме самой Жанны, удостоился права поместить изображение королевских лилий на свой герб. Через три года после гибели Жанны, Жиль де Рэ финансирует постановку «Мистерии об осаде Орлеана», где сам играет собственную роль. Однако, в 1440 году против Жиля инициируется светский и инквизиционный процесс, на котором его обвиняют во всех мыслимых и немыслимых преступлениях — связи с дьяволом, колдовстве, сексуальных извращениях и многочисленных убийствах детей. 26 октября 1440 года маршал Франции, барон Жиль де Рэ будет повешен, после чего его тело будет предано сожжению.
В течение многих веков после смерти Жиля де Рэ его имя связывалось с самим воплощением зла и жестокости, и до сих пор существует мнение о том, что именно Жиль стал прототипом героя сказки Ш.Перро «Синяя Борода». Это мнение так прочно вошло в общественное сознание, что даже самые крупные и глубокие исследователи жизни Жанны д`Арк очень осторожно и вскользь упоминают имя Жиля рядом с именем Жанны. И стоит ли удивляться тому, что ревизионисты взялись за разработку этой темы прямо-таки с лихорадочной энергией?
«Самую пакостную версию преподнес русско-американский автор Г. Климов, автор «Князя мира сего» и «Имя мне легион» — этаких романизированных версий «Молота ведьм»… Вот что Климов пишет по интересующему нас вопросу — «конечно, они были друзьями! Два сапога — пара, и не потому, что в Жиле было что-то хорошее, а потому что Жанна была по натуре столь же жестока, безжалостна и бесчеловечна. Просто она сумела сублимировать свои жестокость и кровожадность, поставив их на пользу государству, а он, дурак, не сумел» [13].
Но фантазия последователей Р.Амбелена толкает их дальше. Дружба — это скучно, считают они. А вот безнадежная любовь…
«Безнадежность эта порождалась вовсе не разницей в положении… Причина была свойства физиологического. Орлеанская Дева являлась гермафродитом»[12].
«В его (Жиля) глазах Жанна была пажом, одним из тех мальчиков, чью подростковую двуполость он обожал»[12].
«Один из ближайших сподвижников Девы Жиль де Рэ, которого впоследствии повесят, а потом и сожгут по обвинению в колдовстве, половых извращениях и убийствах детей, стал ее телохранителем и наставником. Один из прообразов «Синей Бороды», он с отрочества предавался содомскому пороку, сначала играя пассивную, а затем активную роль, используя для этой цели мальчиков и девочек. Жиль влюбился в нее с первого взгляда. Его очаровало это двуполое существо, напоминавшее, как мы бы сейчас сказали, унисекс. Жанна не пыталась исправить преступные наклонности своего соратника-садиста, который насиловал беззащитных детей, и смягчить его дикий нрав. За ним закрепилась репутация вешателя, обрекавшего на мучительную гибель всякого, кто не мог заплатить за себя выкуп»[1].
Оставим эти грязные инсинуации на совести их авторов. Отметим лишь несколько фактов:
1. Дважды — в Пуатье и в Руане — Жанна проходила комиссию, долженствующую установить ее девственность. В обоих случаях никаких «отклонений от нормы» обнаружено не было. Но, вероятно, некоторым трудно понять, как девушка, находясь среди мужчин, может сохранить невинность, не будучи гермафродитом.
2. По воспоминаниям современников Жанна внушала такое уважение и благоговение мужчинам, что они и не помышляли в ее присутствии ничего дурного.
«Как говорили, Гобер Тибо был сильным и статным и, бесспорно, из числа тех людей, которые с достаточной степенью проницательности могут судить о чистоте и невинности; наверное, именно он наиболее тонко почувствовал отношение солдатни к Жанне в то время, когда любая девица, следовавшая за армией, считалась солдатской девкой: «В армии она была всегда среди солдат; я слышал от многих близких Жанне людей, что она никогда не вызывала у них вожделения, то есть иногда они чувствовали желание плоти, но никогда не смели поддаться ему, и они считали, что нельзя хотеть ее; часто они разговаривали между собой о плотском грехе и произносили слова, способные возбуждать сладострастие, но, когда они видели ее, и она приближалась к ним, они замолкали, и внезапно прекращалось их плотское возбуждение. Я расспрашивал об этом некоторых из тех, кто иногда проводил ночь рядом с Жанной, и они мне отвечали, как я уже говорил, добавляя, что при виде Жанны они никогда не испытывали плотского желания» [9].
Похожее воспоминание оставил Бертран де Пуланжи:
«За пределами (вокулерского) края хозяйничали английские и бургундские солдаты, и, опасаясь встречи с ними, мы провели в дороге всю первую ночь. Жанна-Дева хотела послушать мессу, но кругом шла война, а нам нужно было проехать незамеченными. Каждую ночь она ложилась рядом со мной и Жаном из Меца, не снимая плаща и сапог. Я был молод тогда, но, несмотря на это, не испытывал ни желания, ни телесною влечения и не посмел бы тронуть Жанну по причине той добродетели, каковую в ней видел».
Точно так же отзывается о Жанне Жан де Мец:
«На пути, Бертран и я спали каждую ночь рядом с нею — Жанна лежала с моей стороны, полностью одетая. Она внушала мне такое уважение, что ни за что на свете не смог бы я досаждать ей; также, никогда не имел я к ней — я говорю это под присягой — никакого чувственного желания».
Жанна, без всякого сомнения обладала тем, что сейчас принято именовать «харизмой», она покоряла сердца и простых людей и знати мощным обаянием добродетели. Вот что пишет об этом В.Тропейко:
«Все соратники упоминают, что в отличие от мрачных религиозных фанатиков, на людях у нее всегда было веселое лицо, излучающее радость, для каждого наготове любезное и уместное слово; только наедине с Богом, во время исповеди и молитвы она плакала; ее абсолютная уверенность в победе укрепляла сомневающихся; невинность и детская непосредственность привлекала сердца грубых воинов, привыкших видеть вокруг лишь шлюх; юная красота радовала глаза, пылкая вера внушала уважение и благоговение» [3]. Безусловно, что Жиль де Рэ не стал исключением и поддался этому влиянию, и только нравственная убогость желает видеть в симпатии Жиля порок и похоть.
3. Жанна неустанно привносила в грубый солдатский быт французской армии элементы духовной жизни, по мере сил стараясь исправить дурные наклонности своих соратников. Вот слова герцога Алансонского: «Жанна сильно гневалась, когда слышала, что солдаты сквернословят, и очень их ругала, и меня также, когда я бранился. При ней я сдерживал себя».
Есть свидетельства о том, что Жанна призывала солдат исповедоваться и причащаться, прогоняла из лагеря женщин легкого поведения, строго запрещала грабить. Так чего же стоят утверждения о том, что Жанна знала о «преступных наклонностях» своего сподвижника и не пыталась их изменить, если даже совершенно незнакомые и посторонние люди не оставляли ее равнодушной? Вот, например рассказ вдовы некоего Жана Юре на Оправдательном процессе:
«Я хорошо помню, и сама видела и слышала, как однажды, знатный господин, идя по улице, начал клясться и поносить Бога; и когда Жанна сие увидела и услышала, то была очень встревожена, и подошла к господину, каковой клялся, и, взяв его за шею, сказала, «Ах! Сударь, Вы отрицаете нашего Создателя и Господина? Ради бога, Вы должны взять свои слова обратно прежде, чем я оставлю вас. " И затем, насколько я видела, означенный господин раскаялся и исправился, от увещеваний упомянутой Девы».
4. В 1992 году коллегия французских юристов подняла материалы процесса над Жилем де Рэ, и, внимательно их изучив, пришла к выводу, что процесс был сфабрикован церковными и светскими властями герцогства Бретань в сугубо корыстных целях.
«Обвинением не было предъявлено никаких вещественных доказательств. Убитые горем родители порой не могли назвать ни пола, ни возраста, ни имени своих погибших детей. Из многочисленной дворни Жиля только двое слуг дали однозначные показания против своего господина, за что и были в благодарность сожжены как сообщники. Зато все прочие «подельники» были освобождены — в первую очередь алхимик Франческо Прелати, показания которого сыграли роковую роль в обвинении (впоследствии Прелати все же был повешен, но не за алхимию, а за кражу и подделку печатей казначея Бретани), затем духовник Жиля Эсташ Бланше (его роль в деле неясна), и, что самое интересное, некая ведьма Перрин Мартен, по прозванию Ла Меффрей («наводящая страх»), обвинявшаяся в том, что поставляла Жилю детей — и это при том, как беспощадна была инквизиция к женщинам, лишь заподозренным в причастности к ведовству. Владения Жиля перешли почему-то именно к тем лицам, кто дал ход делу и санкционировал смертный приговор — епископу Нантскому и герцогу Бретонскому, а жители Нанта, где происходила казнь, оделись в траур и оплакивали осужденного» [13].
Таким образом, через 552 года после казни, Жиль де Рэ был реабилитирован.
Хотелось бы отметить, что в «трудах» ревизионистов нравственный облик Жанны выведен с точностью до наоборот по отношению к тому, который предстает со страниц исторической литературы. Делается это как бы исподволь и между строк, однако довольно четко прочитывается. Один из таких примеров приведен выше — Жанна, не пытающаяся повлиять на Жиля-садиста. Здесь используется психологический ход — подсознательно люди считают того, кто знает о преступлении и молчит, соучастником преступления. Вспомните шаблонную фразу: «С их молчаливого согласия…»
Ниже будут рассмотрены другие попытки вывернуть образ Жанны наизнанку.
«Разоблачение» — 7.
Безнравственная и жестокая Жанна.
В первую очередь искажаются мотивы, подвигнувшие Жанну вступить на ратное поприще.
«Жанна выполнила в пресловутый третий день большую часть миссии, возложенной на нее, — убедила Карла VII в том, что он король «милостью божией». Она сделала это в ущерб законному монарху, будь то малолетний король Англии (в соответствии с правом единоутробности и согласно завещанию), или герцог Орлеанский (в соответствии с салическим правом). Английский король Генрих VI Плантагенет приходился ей всего лишь племянником, герцог Орлеанский — сводным братом, а вот Карл VII — братом родным. «В средние века люди не затрудняли себя особыми принципами, каждый думал о своей выгоде и боролся за нее»» [6].
Как видим, Жанна, болеющая душой за родную землю, которую попирают чужие сапоги, и превозмогающая свою женскую природу в стремлении вернуть Франции свободу и независимость, ревизионистов не устраивает. Им намного приятнее думать, что все это она проделала ради «своей выгоды».
«Жанна не обращала английских наемников в бегство мановением своего штандарта, напоминает член французской Академии истории Робер Амбелен в «Драмах и секретах истории» (Robert Ambelain. «Drames et Secrets de L'Histoire. 1306 — 1643). Сама Жанна признавалась, что «многократно» поражала врагов своим мечом из Фьербуа» [1].
«На вопрос, что она больше почитала, свое знамя или меч, она ответила, что гораздо больше почитала, т. е. в сорок раз, знамя, чем меч. На вопрос, кто приказал ей нарисовать на знамени упомянутое изображение, она ответила: «Я уже достаточно вам говорила, что ничего не делала, кроме как по указанию бога». Она также сказала, что, когда нападала на противников, сама носила указанное знамя, с тем чтобы никого не убивать; и она сказала, что ни разу не убила человека» (из протокола допроса Жанны в Руане от 27 февраля 1431 года) [8].
Вопрос: когда Жанна заявляла о том, что «многократно» поражала врагов «чудесным мечом»?
«Сразу после коронации у Жанны отобрали приданный ей ранее отряд из высокопоставленных полководцев и семи тысяч солдат. Объясняли это тем, что Жанна своей властностью, несдержанностью и другими действиями восстановила против себя своих соратников. К примеру: «… приказала отрубить голову… Франке Д' Аррасу» (см.: Ангерран де Монстреле. Летопись, гл. 84); «Когда кто-нибудь из ее людей совершал ошибку, она изо всех сил колотила его своей дубинкой» (см.: Персиваль де Буленвиллье. Письмо герцогу Миланскому). Действительно, такое вполне могло иметь место. Великодушие и буйная жестокость — вот ее наследственные черты» [6].
1. Инцидент с Франке из Арраса случился намного позже, чем пишет автор данной реплики. В апреле 1430 года, незадолго до пленения под Компьеном, отряд Жанны вступает в стычку с англобургундской бандой, предводителем которой являлся наемник Франке д'Аррас. В результате этого сражения банда разбегается, а сам Франке попадает в плен к Жанне. Незадолго до этого события в Париже был разоблачен крупный заговор против бургундских властей, в котором принимали участие представители духовенства, ремесленники, торговцы. Жанна хочет обменять плененного Франке из Арраса на одного из участников этого заговора — некоего Жака Гийома, однако вскоре узнает, что Жак был казнен. Тогда Жанна не «приказывает отрубить голову» своему пленнику, а принимает решение передать его в руки бальи Санлиса, который требовал выдачи д'Арраса как преступника. После двухнедельного уголовного процесса Франке из Арраса был осужден и казнен.
2. Никакой дубинки в снаряжении Жанны не было. Что касается «жестокости» Жанны, то можно привести массу примеров того, как она относилась не только к своим солдатам, но и к вражеским.
После первой победы, по словам Жана Паскереля, «когда форт Сен-Лу был взят, англичане были умерщвлены там во множестве. Жанна премного сокрушалась, когда слышала, что они умерли без покаяния, и жалела их очень. Там же, на месте она исповедовалась. Она приказала, чтобы я пригласил целую армию поступить также, во имя благодарности Богу за победу, только что полученную».
В битве за Турель Жанна, получившая ранение и вернувшаяся в бой, кричала английскому военачальнику: «Класидас! Класидас! подчинись, подчинись Королю Небес! Вы назвали меня шлюхой, но я имею большую жалость к вашей душе, и к вашим людям». В это мгновение Класидас, полностью вооруженный с головы до пят, упал в Луару, где и был утоплен. Жанна, тронутая такой его смертью, начала оплакивать душу Класидаса, и всех других, кто, в большом числе утонули, в то же самое время, что и он».
Луи де Кут на Оправдательном процессе описал эпизод, произошедший после битвы при Патэ. «К концу дня я застал ее там, где рядами полегли мертвые и умирающие. Наши солдаты смертельно ранили английского пленного, слишком бедного, чтобы заплатить выкуп. Жанна издали увидала это злое дело; она примчалась туда вскачь и послала за священником, а сама положила голову умирающего врага к себе на колени и старалась облегчить ему последние минуты нежными словами утешения, как сделала бы родная сестра, — и слезы сострадания струились по ее лицу».
«Своих солдат, отправившихся накануне сражения к гулящим девкам, она разбранила. Оседлав коня, Жанна гонялась за путанами по лагерю и даже сломала об их спины знаменитый меч, доставшейся ей от ее действительного отца Луи Орлеанского»[1].
Прошу обратить внимание на совершенно омерзительные интонации, которыми описана вышеприведенная сцена.
Герцог Алансонский на Оправдательном процессе действительно утверждал, что Жанна сломала свой меч о спину девушки из Оксера или Сен-Дени, но Луи де Кут категорически опроверг это заявление в своих показаниях: «Она не хотела, чтобы в армии находились женщины, и однажды около Шато-Тьерри, увидев девицу, прогнала ее, пригрозив мечом, но она не ударила ее, ограничившись тем, что мягко и сдержанно посоветовала ей не появляться больше среди воинов, иначе она, Жанна, примет против нее меры».
«Разоблачение» — 8.
Жанна д'Арк не была сожжена.
Кульминационным моментом в мероприятиях по дискредитации имени Жанны Девы является попытка изъять из ее жизни главный подвиг — духовный, и главную победу — победу над страхом смерти.
«Историкам все это давным-давно известно. В том числе — что Жанна вовсе не была сожжена на костре: ведь королевская кровь священна (счет казненным августейшим особам открыли впоследствии несчастные английские Стюарты — сперва Мария, а потом Карл I); монарха или принца крови можно низложить, пленить, заточить, убить, наконец, — но никоим образом не казнить.
До февраля 1432 года Орлеанская дева пребывала в почетном плену в замке Буврей в Руане, потом была освобождена, 7 ноября 1436 года вышла замуж за Робера дез Армуаза и в 1436 году вновь возникла из небытия в Париже, где была и узнана былыми сподвижниками и обласкана Карлом VII (нежно обняв ее, король воскликнул: «Девственница, душенька, добро пожаловать вновь, во имя Господа…»). Так что легенда об ее аресте как самозванки создана трудами приверженцев мифа. Скончалась Жанна д'Арк (теперь уже дама дез Армуаз) летом 1449 года. Знают об этом все — кроме тех, кто не хочет знать.» [5]
«Где бы она ни находилась, везде пользовалась привилегиями рыцаря королевской крови. Вот удивительно! Уж враги-то должны были разоблачить жалкую крестьянку и обращаться с ней соответственно. Куда там! Даже пребывая в руках англичан, Жанна находилась в гораздо лучших условиях, чем могла бы рассчитывать дочь «бедного пахаря»[6].
«Англичане поместили Жанну в замок Буврей в Руане. Туда же сразу приехал герцог Бедфордский с супругой Анной Бургундской. Местом заключения Девственницы и стал этот Королевский покой. У нее была там комната с постелью»[6]
Два слова по поводу «почетного плена» и условий содержания Жанны в Буврее. «Согласно осуществленной реконструкции в толще стен было три ниши: первая — окно, на котором, без сомнения, была решетка, вторая — для отхожего места и, наконец, третья, должно быть, непосредственно сообщалась с лестницей и, поскольку выходила, вероятно, на бойницу, давала возможность тому, кто там находился, слышать все, что говорилось в комнате, оставаясь незамеченным. Возможно также, что наблюдение осуществлялось и через пол, отделяющий эту комнату от помещений третьего этажа. Охранял Жанну в основном королевский конюший Джон Грей, которому помогали два англичанина: Джон Беруайт и Вильям Талбот. Всех троих заставили поклясться на Библии в том, что они будут бдительны и никого не допустят к узнице, не получив предварительно разрешения лично от Кошона или же от Уорвика, хозяина замка. Известны и другие помощники Грея, например «пять англичан самого низкого происхождения, те, кого по-французски называют «скандалистами» (от этого слова происходит глагол «скандалить», что достаточно показательно)» [4].
«Не полагаясь на прочность стен и бдительность стражи, Уорвик приказал заковать заключенную в кандалы; их снимали, когда Жанну выводили на очередной публичный допрос. Днем ее опоясывали цепью длиною в пять-шесть шагов, которая крепилась к массивной балке. Все эти меры предосторожности были вызваны не только жестокостью тюремщиков, но и их страхом перед колдовскими чарами Жанны: боялись, что «ведьма» ускользнет» [11].
В таких невыносимых условиях Жанна будет находиться почти полгода, до самого дня казни.
«Уже то, что Жанну поместили в один из руанских замков, было нарушением правил: поскольку обвиняемая должна была предстать перед инквизиционным трибуналом, ее надлежало содержать в женском отделении церковной тюрьмы. Тем не менее, для нее сделали столь необычное исключение»[6]
.
Да, но исключение это было совершенно иного характера, нежели хотят представить ревизионисты. То, что по их мнению, было некоей привилегией, на самом деле являлось грубым нарушением процессуальных норм того времени, единственной целью которого было психологическое давление на Жанну. С того момента, как Генрих VI передал Деву в руки суда Инквизиции, она теряла статус военнопленной и должна была содержаться в женском отделении архиепископской тюрьмы, которое обслуживали монахини. Сама Жанна неоднократно просила судей перевести ее туда, однако ей отказывали.
«По правилам того времени Жанне, как представшей перед инквизиционным судом, запрещалось иметь адвоката. Но было разрешено защищаться самой, что удивительно»[6].
В том, что Жанне «разрешили» защищаться самой, как раз ничего удивительного нет — это было ее право. Удивительно другое — на момент процесса Жанне было около девятнадцати лет, и по закону, как несовершеннолетней ей был положен адвокат. Несмотря на это, Жанне адвоката не дали, и неграмотная девочка вынуждена была защищаться одна от внушительного количества маститых теологов и схоластов.
О размахе этого процесса пишет В.И.Райцес: «Обычно при расследовании дела о ереси на заседаниях суда присутствовало, помимо должностных лиц трибунала, несколько советников-асессоров, выбранных судьей из среды местного духовенства. Не будучи судьями, в прямом смысле этого слова, т. е. не имея права выносить приговор, они, тем не менее, пользовались широкими полномочиями. Асессоры могли вмешиваться в дебаты, допрашивать подсудимого, наблюдать за процессуальной стороной разбирательства и сообщать судьям свое мнение по данному делу. И хотя судьи вовсе не были связаны этим мнением, они всегда к нему внимательно прислушивались. Число таких советников-асессоров редко превышало 10–12 человек.
Но суд над Жанной д'Арк не был обычным разбирательством по делу веры. Это был сенсационный процесс — то, что сейчас назвали бы «процессом века». И чтобы придать трибуналу особый авторитет, а самой судебной расправе видимость полной законности, организаторы процесса привлекли к нему великое множество асессоров. Общее их число составило 125 человек» [11].
«Среди тех, кто присутствовал при ведении процесса, некоторые (как, например, бовеский епископ) повиновались своей приверженности англичанам, других (двух-трех английских докторов) побуждало желание мести, третьи (парижские доктора, например) были привлечены платой, четвертые (среди которых был вице-инквизитор) уступили страху». Эти слова скажет позже брат Изамбар де Ла Пьер, помощник инквизитора на этом процессе. Главную роль играл Пьер Кошон, о личности которого пойдет речь ниже.
«Организация процесса была поручена с одной стороны преданному в это время англичанам Парижскому университету, с другой стороны — епископу Бовэ Пьеру Кошону де Соммьевр. В работах некоторых российских ученых, посвященных данной теме, Пьер Кошон называется бессовестным клевретом герцога Бедфордского, присудившим Жанну к сожжению. Но так ли это? Попробуем разобраться. В свое время Пьер Кошон являлся секретарем и дипломатическим агентом королевы Изабеллы Баварской (отец Пьера был обязан королеве дворянским званием). И, скорее всего, выбор на него пал не случайно. Недаром же он продемонстрировал ожесточенное нежелание в ответ на требование парижских инквизиторов немедленно выдать им Девственницу, чтобы как можно скорее отправить ее на костер. Инквизиторы вместо Жанны получили неприлично затянувшийся по времени процесс»[6]
Итак, епископ Бове, под чьим «чутким руководством» был проведен весь процесс над Жанной, чьими руками она была отправлена на костер, вдруг оказывается тайным благодетелем Жанны.
В первую очередь заметим, что как раз таки у Пьера Кошона были причины желать скорейшего завершения судебного разбирательства. «Очередное поручение Кошон принял с откровенной радостью. Прежде всего, потому, что удачно проведенный процесс позволял ему достичь заветной цели — стать руанским архиепископом. Это место было вакантно с 1426 г., и многие священники из числа сторонников англичан стремились его занять. Но кардинал Винчестерский, в руках которого находились все нити церковной политики в оккупированных районах, не спешил назвать имя нового пастыря Нормандии: вакансия была приманкой, с помощью которой он подогревал рвение своих агентов. Трудно сказать, было ли дано Кошону какое-либо формальное обещание на этот счет; несомненно, однако, что сам бовеский епископ связывал исход предстоящего процесса со своими планами.
Кроме того, у него были личные причины ненавидеть Жанну. Дважды победы ее армии заставляли его бежать. Первый раз это произошло, когда французское войско заняло Реймс — его родину и излюбленную резиденцию. Кошон бежал в Бове. Но пробыл он там недолго. Современный хронист так рассказывает о последующих событиях: «В 1429 г. город Бове сдался королю Карлу VII. А в этом городе герцог Бургундский поставил епископом некоего парижского доктора по имени мессир Пьер Кошон, самого ревностного сторонника англичан. И вот против его желания горожане Бове отдались под власть французского короля, а названный епископ был вынужден бежать к герцогу Бедфорду».
Кошон бежал в Руан. Его земельные владения были конфискованы, а денежные доходы взяты в казну Карла VII. Потеря богатств вновь низвела его на положение платного агента в самом прямом смысле этого слова: жалование, пенсия и случайные платежи вновь стали единственным источником его существования. Легко представить, как ненавидел он Жанну, которую считал главной виновницей постигших его неудач, и как ликовал, когда ему неожиданно представилась возможность свести с ней счеты. Да, английское правительство знало, на ком остановить свой выбор»[11].
Причины проволочек в процессе над Жанной становятся понятными при внимательном рассмотрении материалов данного процесса.
Расследование спотыкалось на каждом шагу. Кошон направил на родину Жанны в Домреми человека, который должен был привезти доказательства связи Жанны с дьяволом. Однако, его посланец не смог добыть никаких сведений, порочащих Деву. Опросив жителей Домреми и соседних приходов, он заявил, что хотел бы слышать о собственной сестре то, что говорили о Жанне.
В связи с этим существует интересное свидетельство, описывающее реакцию Кошона на полученные сведения:
«Во времена, когда в Руане слушалось дело Жанны, — показал на Оправдательном процессе руанский буржуа Жан Моро, — туда приехал из Лотарингии некий именитый человек. Я познакомился с ним, так как был его земляком. Он сказал мне:
«Я приехал из Лотарингии в Руан в связи с тем, что имел особое поручение провести расследование на родине Жанны и выяснить, что там о ней говорят. Я собрал сведения и сообщил их монсеньеру бовескому епископу, полагая, что мне возместят расходы и оплатят труды. Но епископ заявил, что я — изменник и негодяй, так как не сделал того, что должен был сделать во исполнение своего поручения». Затем этот человек стал мне плакаться: ему не выплатили денег, потому что собранную им информацию епископ счел негодной».
Если Пьер Кошон был действительно заинтересован в затягивании процесса, то как объяснить его негодование?
«Парадоксально, но факт: судья не сумеет сформулировать ни одного серьезного пункта обвинения. Скрупулезное изучение этого обвинительного процесса Пьером Тиссе выявило следующее: Жанна была приговорена лишь на основании показаний, полученных в Руане. В этом — очевидная слабость процесса, ставшего для Истории не менее очевидным свидетельством того, какой яркой личностью была Жанна д'Арк. Против Жанны не могли выдвинуть ничего и осудили ее, умело используя ее же слова, записанные ее же врагами, в то время как эти слова дают нам представление о величии и чистоте этой возвышенной натуры» [4].
Показательно также то, каким образом Кошон расправлялся с любыми попытками со стороны других участников трибунала помочь Жанне. Описан эпизод с руанским клириком Никола де Гупвилем. «Как-то в частном разговоре он имел неосторожность высказаться в том смысле, что с правовой точки зрения компетенция суда в деле Жанны д'Арк представляется ему весьма сомнительной, поскольку трибунал состоит из одних лишь политических противников подсудимой, и что, кроме того, духовенство Пуатье, а также архиепископ Реймсский — церковный патрон бовеского епископа — уже допрашивали Жанну и не нашли в ее поступках и речах ничего предосудительного.
Об этих словах сразу же узнал Кошон. Он вызвал к себе Гупвиля и потребовал, чтобы тот их повторил. Гупвиль (если верить его показанию перед комиссией по реабилитации Жанны) отказался это сделать, заявив, что он, как член руанского капитула, неподвластен монсеньеру епископу. Он был немедленно арестован и брошен в королевскую тюрьму, откуда его с трудом вызволил один из влиятельных друзей» [11].
«Ей инкриминировали 12 статей, сформулированных уже в ходе процесса. И занимался этим Парижский университет. А не Пьер Кошон»[6].
Маленькая ремарка: первоначальный обвинительный акт содержал семьдесят статей, и лишь после того, как Жанна спокойно и уверенно отвела большинство обвинений, этот внушительный документ был забракован, и парижскому теологу Никола Миди было поручено составление нового.
«Через три дня новый документ лег на судейский стол. Он содержал всего лишь 12 статей и не имел ни преамбулы, ни общих выводов. В нем вообще не давалось оценки поступкам и словам подсудимой. Каждая статья представляла собой подборку показаний Жанны, относящихся к одному из главных предметов следствия. Были убраны явные нелепости и прямые политические выпады. Осталось наиболее существенное: «голоса» и видения, «дерево фей», мужской костюм, непослушание родителям, попытка самоубийства, уверенность в спасении своей души и, конечно, отказ подчиниться воинствующей церкви.
Подобно первому варианту обвинительного акта «Двенадцать статей» были фальсификацией, но более тонкой и квалифицированной» [11].
Следует отметить, что и первый, и второй акты были составлены в Руане, где председательствовал Кошон. Со вторым опусом Жанна не была ознакомлена и не имела на этот раз возможности постоять за себя. Так в очередной раз на этом судилище были нарушены процессуальные нормы. Документ был утвержден Кошоном и лишь после этого отправлен в Парижский университет для окончательного заключения.
Теперь судьям нужно было заставить Жанну отречься от своих заблуждений. Для начала в ход пустили «милосердные увещевания» — безрезультатно.
Далее последовал шантаж. Жанна тяжело заболела и, думая, что не выживет, попросила Кошона исповедовать ее и причастить. Однако, «предупредительный» Кошон попытался использовать ситуацию и вынудить Жанну покориться, если она хочет приобщиться к таинствам. «Если я умру в тюрьме, то, надеюсь, вы похороните мое тело в освященной земле», — был единственный ответ Девы.
Жанну выходили лучшие врачи — смерть девушки не входила в планы ее врагов.
Теперь Жанну попытались запугать. 9 мая, едва окрепшую от болезни, ее привели в камеру пыток и стали угрожать.
Использовать камеру на самом деле никто не собирался. Если бы собирались, то давно бы уже применили. Ведь инквизиция при обвинении кого-либо в колдовстве любой допрос сопровождала пытками. Так было положено, такие существовали правила. Считалось, что только под пытками человек говорит правду. К моменту вынесения приговора любой подследственный являл собой истерзанный, искалеченный полутруп. К Жанне же никаких пыток применять и не думали. Удивительно, не правда ли? Совершенно не согласуется с практикой инквизиции. А камера… Что камера? Так, попугали девушку немного и все. Мотивировали же отказ от применения пыток тем, что она осталась «полностью безразлична ко всем этим приготовлениям». Хотелось бы знать, есть ли еще в истории инквизиционных судов случаи, когда безразличие подсудимого к ожидающим его пыткам заставило бы судей эти пытки отменить? К тому же, Жанну могли заранее предупредить доброжелатели, что никакие пытки применены не будут, вот она и не беспокоилась или делала вид, что спокойна»[6]
Здесь, как и во всех других случаях, имеет место полное непонимание характера Жанны — смелого, твердого, неукротимого. Вот, что сказала сама Жанна, когда ее привели в пыточную камеру: «Воистину, если бы даже вы вырвали мне руки и ноги, и моя душа покинула бы тело, я бы вам ничего больше не сказала; а если бы и сказала что-нибудь, то после этого я бы рассказала, что вы силой заставили меня сказать это».
«Хотя судьи уже и привыкли к ответам Девы, подобного они явно не ожидали. Кошон решил повременить с пыткой и заручиться поддержкой более широкого круга лиц. Для этого в следующую субботу он собрал в своем доме дюжину заседателей, из которых только трое заявили, что им кажется «полезным» подвергнуть Жанну пытке, дабы «узнать правду о ее измышлениях»: Обер Морель, Тома де Курсель и Никола Луазелёр, от которых, без сомнения, всего можно было ожидать. Кажется, на Кошона подействовал довод, выдвинутый Раулем Русселем, которого спросили первым. Тот заявил, что он против применения пытки, «ибо не хочет, чтобы на процесс, столь прекрасно проведенный, как этот, могли возвести напраслину» [4].
Известно, что через два дня после отречения Жанны на Сент-Уэнском кладбище, где она обязалась в числе прочего снять мужской костюм, Жанну обнаружили в ее камере снова одетую в мужское. Это — так называемый «рецидив ереси», результатом которого был однозначный смертный приговор.
Историки расходятся во мнениях по поводу причин, заставивших Жанну нарушить обещание и, невзирая на угрозу костра, надеть мужское платье. По одной версии, основанной на свидетельстве Жана Масье, Жанну вынудили к этому охранники: «Вот что случилось в воскресенье на Троицу (27 мая)… Утром Жанна сказала своим стражникам-англичанам: «Освободите меня от цепи, и я встану». Тогда один из англичан забрал женское платье, которым она прикрывалась, вынул из мешка мужской костюм, бросил его на кровать с возгласом: «Вставай!», — а женское платье сунул в мешок. Жанна прикрылась мужским костюмом, который ей дали. Она говорила: «Господа, вы же знаете, что мне это запрещено. Я ни за что его не надену». Но они не желали давать ей другую одежду, хотя спор этот длился до полудня. Под конец Жанна была вынуждена надеть мужской костюм и выйти, чтобы справить естественную нужду. А потом, когда она вернулась, ей не дали женское платье, несмотря на ее просьбы и мольбы».
По другой версии, основанной на показаниях самой Жанны, она одела мужской костюм добровольно, как протест против произвола судей, не выполнивших своего обещания перевести ее в женскую тюрьму, освободить от кандалов и допустить к мессе и причастию. «Спрошенная, почему она надела мужской костюм и кто заставил ее надеть его, отвечала, что она надела его по своей воле и без всякого принуждения». Эту тему очень подробно разрабатывает В.Райцес.
Как бы то ни было, все историки сходятся во мнении, что имела место провокация. Однако, у ревизионистов свое мнение об этом инциденте.
«Подставные лица предложили ей бежать. Жанна не выдержала: облачилась в мужскую одежду, которую перед судьями обязалась не носить более, и сделала попытку к бегству. Ее поймали. Враги в тайне потирали руки. Теперь ей не отвертеться»[6].
На чем основана эта версия — неизвестно.
По мнению ревизионистов, казнь Жанны, последовавшая за этим, была инсценировкой, а Кошон был участником этой инсценировки и одним из «спасителей» Жанны.
«Жанну объявили вероотступницей. Теперь и речи не могло быть о выкупе. Только тайное освобождение. Но какое?
Пьер Кошон и тут не сплоховал. Инквизиторский суд вынес приговор. Довольно странный в таких обстоятельствах. В позднейшей рукописи монсеньера Пьера Кошона (хранится в библиотеке Национального собрания) находим следующее воспроизведение приговора: «… поскольку, как мы только что отметили, ты дерзновенно погрешила против Господа и его святой церкви, мы, судьи, чтобы ты могла предаться спасительному покаянию, со всем нашим милосердием и умеренностью осуждаем тебя окончательно и бесповоротно на вечную тюрьму, хлеб страдания и воду тоски так, чтобы ты могла там оплакивать свои грехи и больше не совершала таких, которые пришлось бы оплакивать».
О костре, если читатель успел заметить, и речи нет»[6].
Откуда же взялся костер? Ведь даже судьи приговорили Девственницу не к смерти, а к пожизненному заключению»[6].
Следует заметить, что вышеприведенная цитата относиться к приговору, произнесенному на Сент-Уэнском кладбище, после отречения Жанны. Разумеется, в нем не было речи о костре! Приговор, зачитанный Кошоном перед казнью Жанны звучал иначе:
«Именем Господним… мы объявляем тебе, Жанна, что должно тебе, как члену гнилому, быть из Церкви исторгнутой, дабы всех остальных членов не заразить… Мы извергаем тебя, отсекаем тебя, оставляем тебя, прося светскую власть вынести над тобой умеренный приговор, не доходящий до смерти и до повреждения членов».
Речи о костре напрямую нет и здесь, однако, эта лицемерная формула обязательно фигурировала в приговорах о передаче в руки светской власти и во всех случаях означала сожжение на костре. Просьбой церкви к мирским властям «милостиво поступить с осужденной», церковь очищалась от крови казнимого, ибо церковь милует, а государство казнит.
Обычно, после передачи осужденного в руки светской власти, служители церкви произносили формулу «Ecclesia abhorret a sanguine» («Церковь отвращается от крови»), после чего удалялись с места казни.
Никто, скорее всего, не собирался держать Жанну взаперти всю ее жизнь. Не было нужды. А вот вывести ее из игры окончательно нужда была у всех. И костер — самая лучшая маскировка для этого. Иди потом, доказывай, кого сожгли на самом деле»[6].
Так появляется утверждение о том, что на руанской площади была сожжена не Жанна, а другая женщина.
«К месту казни привели женщину, у которой на голову был надет капюшон, а сверху капюшона еще и колпак. Неясно, зачем вдруг понадобился капюшон?? Обычно несчастные, осужденные к сожжению, шли на костер с обнаженной головой, если не считать бумажного или картонного колпака, обмазанного, как и рубаха, сернистым составом. Может быть, капюшон оказался необходим, чтобы скрыть лицо бедной женщины?»[6]
«В данном случае было сделано все, чтобы не только толпе, но и солдатам, ее сдерживающим, практически ничего не было видно. Вопреки обычной практике на площади находилось 800 (!) солдат, оттеснявших народ на самый край площади Старого рынка. Площадь не так уж и велика, и солдаты стояли плотной стеной. Много ли разглядишь из-за такой «стены»?» [6]
«Далее, костер частично загораживал огромный деревянный щит, на котором большими буквами начертали причину приговора»[6].
Данная версия не выдерживает никакой критики. Существуют многочисленные показания свидетелей, говоривших с Жанной в этот день, видевших ее перед казнью, и утверждающих, что казнили именно ее.
«Рано утром в среду 30 мая в темницу к Жанне вошли два монаха-доминиканца: Мартен Ладвеню, которого она уже видела на процессе, где он был заседателем, и брат Жан Тумуйе, помогавший ему. Юный, впечатлительный брат Жан оставил волнующий рассказ о встрече с Девой: «В этот день Жанна была передана светскому суду и предана сожжению… Утром я находился в тюрьме вместе с братом Мартеном Ладвеню, посланным к ней епископом Бове, дабы сообщить о скорой смерти, заставить ее воистину покаяться и исповедать ее. Все это названный Ладвеню выполнил тщательно и милосердно. И когда он объявил несчастной женщине, какой смертью она должна умереть в этот день, как то предписали ее судьи, а она услышала, какая тяжкая и жестокая смерть ее столь скоро ожидает, она начала горестно и жалобно кричать и рвать на себе волосы: «Увы! Неужели со мной обойдутся настолько ужасно и жестоко, что мое нетронутое тело, доселе неиспорченное, сегодня будет предано огню и превращено в пепел! Ах! Я бы предпочла, чтобы мне семь раз отрубили голову, чем быть сожженной. Увы! Если бы я была в церковной тюрьме и охраняли бы меня духовные лица, а не враги и недруги мои, со мной не случилось бы такой беды. Ах! Я обжалую перед Господом Богом, Великим Судией, огромный вред и несправедливость, причиненные мне». И прекрасно звучали жалобы ее на тяготы, которым ее подвергали в темнице тюремщики и другие, кого настроили против нее. После этих жалоб явился упомянутый епископ, которому она сразу же сказала: «Епископ, я умираю из-за вас». И он начал укорять ее, приговаривая: «Ах! Жанна, сносите все терпеливо, вы умрете, ибо вы не выполнили то, что обещали нам, и вновь обратились к колдовству». И бедняжка Дева отвечала ему: «Увы! Если бы вы поместили меня в тюрьму церковного суда и передали в руки компетентных, правомочных и достойных церковных стражей, этого не случилось бы. Вот почему я взываю к Богу против вас». После этого, — пишет Жан Тумуйе, — я вышел и больше ничего не слышал»[4].
Если Жанна знала, что ее ожидает спасение, чем объяснить такое ее состояние?
«Потом ее вывели из тюрьмы, посадили на повозку и повезли к месту казни. На ней было длинное платье и шапочка. Она тихо и горько плакала.
Толпы народа стояли на ее пути. Английское командование опасалось беспорядков и вывело на улицу весь гарнизон нормандской столицы. 120 солдат сопровождали повозку, еще 800 выстроились на площади Старого рынка. Там, неподалеку от церкви Спасителя, сложили костер» [11].
Практика аутодафе в XV веке обязывала складывать костры для приговоренных с таким расчетом, чтобы дым быстро задушил жертву (сожжения заживо стали применяться Инквизицией позже, в XVI веке). Однако при таком расположении хвороста не видно было осужденного, поэтому в случае Жанны и из этого правила сделали исключение, чтобы все видели, что сжигают именно ее.
«Будучи глубоко набожной, Жанна попросила, чтобы ей дали крест; услышав это, какой-то англичанин, находившийся рядом, сделал деревянный крест из палок и передал его Жанне, она его благочестиво приняла и поцеловала, взывая к Господу Спасителю нашему, страдавшему на кресте; знак, изображающий его, был у Жанны, и она положила сей крест на грудь между телом и одеждой».
Брат Изамбар де ла Пьер, услышавший эту просьбу, пошел за крестом в расположенную неподалеку церковь святого Лаврентия, «дабы держать сей крест прямо у нее перед глазами до ее последнего вздоха, так, чтобы она, пока будет жива, постоянно видела крест, на котором был распят Господь». Брат Изамбар свидетельствует, что, «объятая пламенем, Жанна ни на минуту не переставала до самого конца жаловаться и во весь голос исповедоваться, называя Святое Имя Иисуса, и не переставая умоляла всех святых рая, и взывала к их помощи, и, более того, испуская дух, склонив голову, произнесла имя Иисуса в знак того, что она ревностна в вере в Бога» [4].
«Можье Лепарментье, которого ранее призвали в донжон Руанского замка, чтобы пытать Жанну, также свидетельствует: «Когда огонь охватил ее, она крикнула более шести раз «Иисус!», и особенно громко она крикнула, испуская последний вздох, «Иисус!», так что все присутствовавшие могли услышать это; почти все плакали от жалости» [4].
Если вместо Жанны в Руане сожгли «другую женщину», то поведение этой женщины в свете приведенных свидетельств выглядит необъяснимым.
Существуют документы, ясно свидетельствующие о том, что Жанна Дева была казнена. «Хронист описывает ее пленение: Жанна «была приведена, связанная по указанию вышеназванного суда, на площадь Старого рынка в Руане и была сожжена при всем честном народе… После казни вышеназванный король Англии известил в письмах, как сказано, вышеназванного герцога Бургундского, чтобы сие справедливое действо во имя его, равно как и других государей, было оглашено во многих местах и чтобы их подданные отныне были бы более уверены и лучше осведомлены и не доверяли этим и подобным ошибкам, которые случились из-за названной Девы».
Все знали о смерти Жанны; так, в «Дневнике парижского горожанина» отмечается: «В день святого Мартина зимнего устроили общее шествие, посвященное святому Мартину, покровителю полей, и была проповедь, и читал ее брат ордена святого Доминика, который был инквизитором веры… и говорил он о всех деяниях Жанны Девы до ее казни на костре… к такой смерти она была приговорена светским судом».
Генрих VI разослал письма через восемь дней после казни королям, герцогам и другим правителям христианских народов, в которых сообщил им об обвинении и казни Жанны. 28 июня 1431 года он оповещает об этом «прелатов, герцогов, графов и других вельмож, а также города его королевства во Франции». И разве не Кошон, желая оградить себя от пересудов, просит официальных грамот, подписанных в королевской канцелярии Англии, разрешающих взять «под свое покровительство всех тех, кто участвовал в процессе, обвиняющем Жанну и передавшем ее в руки светского правосудия»? Можно ли не принимать во внимание показания свидетелей процесса по отмене приговора, которые под присягой заявили, что присутствовали при казни: Пьера Кюскеля, Л. Гедона, Ж. Рикье, Гийома де Ла Шамбра, епископа Нуайона, Жана де Майи, а также нотариусов Гийома Маншона, Гийома Колля, Никола Такеля? Можно ли игнорировать свидетельства брата Мартена Ладвеню, брата Изамбара де ла Пьера или Жана Массьё? Как можно видеть в процессе над Жанной только шумный маскарад, устроенный Изабель Роме, безутешной матерью Жанны, требующей отмены приговора своей дочери, сожженной англичанами?» [4]
В 1432 году папа Евгений IV, поставляя Пьера Кошона в епископы Лизьеские, напишет ему: «Добрых дел твоих благоухание да распространяется все далее… С помощью Божией осуждена та, чьим ядом отравлен был весь христианский мир».
«Несколько часов пылал костер, а когда погас, Уорвик приказал палачу собрать останки Жанны и бросить их в Сену, чтобы народ не наделал из них Святых мощей. Массьё расскажет позднее: «Я слышал от Жана Флери, подручного бальи и писца, что палач рассказал ему: когда тело сгорело и превратилось в пепел, сердце ее осталось целым и невредимым и полным крови. Палачу было приказано собрать прах и все, что осталось от нее, и бросить в Сену, что он и сделал». Брат Изамбар добавляет, что палач утверждал: «Даже употребив масло, серу и уголь, он никак не мог ни истребить, ни обратить в пепел… сердце Жанны, чем был поражен как совершенно невероятным чудом» [4].
По поводу несгоревшего сердца Жанны ревизионисты выдвигают следующую версию:
«Робер Амбелен полагает, что осужденной, игравшей роль Жанны, предварительно дали какое-нибудь сильное наркотическое снадобье, чтобы подавить ее волю и не допустить разных эксцессов. «Ведь Светоний в своих «Жизнеописаниях двенадцати цезарей» уверяет нас, что некий яд (возможно, изготовленный на основе пасленовых, — Р.А.) делал сердце, до которого доносила его кровь, недоступным действию огня, то есть несгораемым». Что ж, возможно и такое. В средневековой Франции яды любили, знали их великое множество и достаточно широко применяли»[6].
Необходимо отметить, что профессиональный химик Ф.А.Ромм категорически опровергает возможность существования химического соединения, столь специфически воздействующего на человеческий организм — и нервную систему угнетает, и сердце делает несгораемым…
Кроме того, почему находясь под воздействием «сильного наркотического снадобья», подавляющего волю, казнимая плакала, горячо молилась и призывала Иисуса и Святых?
«Разоблачение» — 9
Спасенная Жанна — Клод дез Армуаз.
Итак, согласно утверждениям ревизионистов, на площади в Руане казнили вовсе не Жанну д'Арк, а некую безвестную женщину, накачанную наркотиками.
«Внутри главной башни этого замка, которая до сих пор существует и известна под названием башни Жанны Д' Арк, (так как Жанну в утро казни причащали именно там) имеется колодец, сохранившийся до наших дней. Колодец этот сообщался в свое время с подземным ходом, что удалось доказать в наше время. В ходе войны 1939–1945 гг. руанское гестапо не раз пользовалось сим подземным ходом. Единственное, что сейчас неясно, это — куда конкретно вел подземный ход? Робер Амбелен утверждает, что вел он в так называемую башню «К полям». В утро казни женщину, заменившую Девственницу, повели из замка на площадь, а саму Девственницу — по подземному ходу прочь из города»[6].
«К несчастью, при раскопках замка в Руане этот «таинственный» подземный ход не был обнаружен. Но этот факт не принимается ими (ревизионистами) во внимание, и они придумывают подземный ход, опираясь на одну из записей процесса: «Quod dux Bedfordiae erat in quodam loco secreto ubi videbat eamdem Johannam visitari». «Loco secreto» превращается в «подземный ход». А фраза, на самом деле означающая: «У герцога де Бедфорда было укромное место, где он мог принимать Жанну, которая наносила ему визиты», приобретает совсем другой смысл: «…подземный переход, ведущий из застенков в жилище регента» [4].
Сама же «Жанна», по утверждению наших псевдоисториков, некоторое время проводит в плену при бургундском дворе, потом ее выкупает некий рыцарь и заточает в башню, пытаясь добиться ее любви. Там «Жанна» проводит четыре года, а в 1436 году появляется под именем некоей Клод дез Армуаз. Сюжет, достойный Голливуда.
Итак, из всех самозванок, появляющихся в разное время во Франции после руанских событий и объявляющих себя спасенной Жанной, ревизионисты выбирают одну. Нет необходимости описывать похождения этой авантюристки, тем более, что Режин Перну в своей книге убедительно опровергает тождество личностей Жанны д'Арк и Дамы дез Армуаз. Здесь уместно будет лишь отметить тот факт, что в «Дневнике парижского горожанина» упомянуто то, что в 1440 году Клод дез Армуаз признала свое самозванство перед собранием парижских богословов. «Кем она была разоблачена — Парижским университетом, королем или Парижским парламентом, — неизвестно. Несомненно одно: начиная с 1440 года о Клод-Жанне дез Армуаз больше не слышно» [4].
Итак, давайте обобщим образ, который при помощи лжи и подтасовок пытаются нам навязать. Жестокая и беспринципная девица (впрочем, девица ли?), бездарная (ведь все за нее делали другие), получившая готовенькую армию, конечно, попавшая в плен в результате интриг, но благополучно из него освободившаяся, и, зная о том, что другой человек вместо нее принял страшную смерть, со спокойной совестью продолжающая жить, и даже получающая пенсию.
Клевета ли это? Решайте сами.
Заключение
При подготовке данного очерка, я постоянно задавала себе вопрос — откуда возникает явление повального очернения всего светлого и вдохновляющего? И, как мне кажется, я нашла ответ. Позвольте в заключении процитировать статью великого русского мыслителя Н.К.Рериха «Тушители»:
«Все человечество делится на два вида — тушители и вдохновители. На каждого доброго, жизнерадостного вдохновителя найдется десяток мрачных тушителей…
Тушителей не исправить. Как бы неизлечимая мозговая болезнь… Но опасность в том, что эти носители микробов заражают все на своем пути. Как говорится: «И трава не растет на следу их!»
Они прикидываются авторитетами. Запасаются иностранными терминами. Окутываются лживой ласковостью. Полны всяких уловок — лишь бы повлиять на слушателей…»
Что ж, каждый должен сам для себя решить, идти ли ему за вдохновителями или оставаться с «тушителями». Но, даже слушая «тушителя», главное — не потерять внутреннего чувства правды, и четко различать, где кончаются поиски истины, и начинаются спекуляции и мертвое тупое отрицание.
Литература
1. И. Буккер «Жанна д`Арк — пример исторического пиара».
2. Ф. Ромм «Загадки Орлеанской Девы».
3. В. Тропейко «Жанна д`Арк».
4. Р. Перну и М.-В. Клен «Жанна д`Арк»., Москва, 1992
5. Р. Амбелен «Орлеанская Дева: конец легенды».
6. Е. Квашнина «Легенда о Жанне д`Арк».
7. В.И. Райцес «Жанна д`Арк: факты, легенды, гипотезы», Ленинград, «Наука»,1982
8. «Протоколы обвинительного процесса Жанны д`Арк».
9. Р. Перну «Святая Жанна».
10. Н.А. Ионина «Жанна д'Арк в замке Шинон».
11. В. Райцес «Процесс Жанны д'Арк», Ленинград, 1964
12. А. Балабуха «Когда врут учебники истории. Прошлое, которого не было».
13. Н. Резанова «Святая и чудовище: вариации одного мифа»
Ольга Велейко
У Жанны д'Арк была шизофрения?
Столкнувшись примерно год назад с ревизионизмом биографии Жанны д'Арк и многочисленными публикациями приверженцев этого ныне модного течения, я написала очерк «Оклеветанная Жанна, или разоблачение «разоблачений»», надеясь для самой себя, для собственного внутреннего понимания образа этой великой героини, навсегда этот вопрос закрыть. Тем не менее, осталась маленькая, но чрезвычайно неприятная заноза — очень часто, даже самыми, казалось бы, культурными и образованными людьми предпринимаются попытки приписать Орлеанской Деве наличие того или иного психического заболевания. Делается это чрезвычайно легко, подчас даже весело, словно речь идет о весьма забавном и ничего не значащем анекдоте.
— Что здесь такого? — удивляются эти культурные и интеллигентные люди, когда кто-либо указывает им на некорректность подобных высказываний. — Разве герой не может быть сумасшедшим?
Конечно, возможно, что и сумасшедший может быть героем. Однако мы ведь имеем дело не с гипотетической личностью, а с вполне конкретной исторической, реально жившей, реально страдавшей и реально погибшей. Имеем ли мы моральное право почти через шестьсот лет после смерти Жанны д'Арк вешать на нее ярлык душевной болезни — просто так, не корысти ради, а в процессе светской беседы, как бы между прочим, ради красного словца? Мое личное нравственное чувство и совесть восстают против такого легкомыслия, поэтому я снова с отточенным пером в руках вынуждена становиться на защиту имени Орлеанской Девы и вооружиться теперь уже не только исторической, но и психиатрической литературой.
Сразу оговорюсь — я не врач, тем более не психиатр, поэтому статья моя ни в коем случае ни на что не претендует. Я всего лишь позволяю себе усомниться в том, что Жанна д'Арк страдала душевной болезнью, поставить некоторые вопросы и попробовать найти на них ответы. В своих выводах я буду опираться не на диплом, а на логику и интуицию, а также на стопку самой что ни на есть доступной медицинской литературы — той самой, которую могут взять в руки все желающие поставить Орлеанской Деве «диагноз»:
«Краткий терминологический словарь по общей психопатологии», Минздрав РФ, Челябинская Государственная Медицинская Академия.
В.А.Гиляровский «Учение о галлюцинациях», Изд. Академии медицинских наук СССР, 1949
М.Ромм, С.Эшер «Признание голосов», Издательство «Сфера», 1998
У.Джеймс «Многообразие религиозного опыта», «Русская мысль», 1910
В.М. Блейхер. Расстройства мышления. НЦ психического здоровья РАМН.
Психиатрия и религия на стыке тысячелетий: Сборник научных работ Харьковской областной клинической психиатрической больницы N 3 (Сабуровой дачи) и Харьковской медицинской академии последипломного образования, Харьков, 2006.
Со всем этим приступаю к непрофессиональному анализу, втайне надеясь на замечания, дополнения и конструктивную критику со стороны какого-нибудь случайного читателя-профессионала.
Шизофрения?
Когда о личности Жанны д'Арк и ее Голосах заходит речь в кругу людей, знакомых с ее биографией лишь поверхностно, чаще всего можно услышать легкомысленно произнесенное слово «шизофрения». Отчего именно шизофрения? Просто оттого, что именно это психическое заболевание в умах обывателей связывается с проявлением слуховых и зрительных галлюцинаций. Классическая психиатрия также смотрит на галлюцинации, прежде всего, как на симптом психического заболевания, в частности, шизофрении. Однако в последнее время эта интерпретация претерпела изменения, на которых я остановлюсь подробно чуть ниже.
Здесь же и сейчас хочется огорчить всех любителей свести любое, малообъяснимое с точки зрения академической науки проявление человеческой психики, к психическому заболеванию. Шизофренией Жанна д'Арк не страдала! Чтобы понять это, достаточно открыть любой медицинский справочник, сравнить приведенные в нем описания клинической картины этого душевного расстройства с психологическим портретом Жанны, составленным ее современниками, и убедиться в этом.
Ниже приведены десять симптомов, совокупное (подчеркиваю — совокупное) проявление которых может позволить предположить наличие у человека шизофрении:
1. Снижение уровня физической и интеллектуальной активности.
Это совершенно неприменимо к Жанне. Вспомним, что говорят о ней ее современники. Ее паж Луи де Кут вспоминал спустя много лет, что она проделала свой первый поход, не снимая лат, к которым у нее не было никакой привычки, и даже провела в них ночь. Персеваль де Буленвилье, советник и камергер короля Франции и герцога Орлеанского, королевский сенешаль, в своем знаменитом письме, о котором мы уже говорили в первой части книги, пишет, что Жанна «претерпевает неслыханно тяжкие труды, а когда носит оружие, показывает такое упорство, что день и ночь в течение шести дней может непрерывно оставаться в полном вооружении». Совершенно потрясающая физическая выносливость Жанны отмечается всеми.
То же самое касается ее интеллекта. Вспомним, с какой ясностью ума Жанна отвечала на сложнейшие и хитроумные вопросы богословов в Пуатье и Руане. «Говорит она мало и выказывает чудесный ум», — пишет о Жанне все тот же де Буленвилье.
2. Замкнутость и нелюдимость.
Довольно трудно назвать девушку, к которой приходило множество людей за помощью и поддержкой, и которая для каждого находила ласковое слово, которая не оставалась равнодушной к самой маленькой беде самого маленького человека, замкнутой и нелюдимой. Девушкой со «смеющимся лицом и глазами, часто полными слез» Жанну запомнил де Буленвилье. «Ее любила, можно сказать, вся деревня», — вспоминал на процессе Реабилитации Жан Моро из Домреми. Люди обычно не очень-то любят замкнутых и нелюдимых.
3. Агрессивность.
Этот вопрос я уже достаточно исследовала в очерке «Оклеветанная Жанна». Однако повторюсь — Жанна не была агрессивна. «Добрая, простая и мягкая», — вспоминает о Жанне ее подруга детства Овиетта. «Добрая, простая и мягкая», — говорят о ней на разные лады и другие жители Домреми на процессе Реабилитации. В пылу сражений Жанна не перестает скорбеть о гибнущих воинах — как о французах, так и об англичанах. Повторно приведу здесь показания Луи де Кута о поведении Девы после битвы при Патэ: «К концу дня я застал ее там, где рядами полегли мертвые и умирающие. Наши солдаты смертельно ранили английского пленного, слишком бедного, чтобы заплатить выкуп. Жанна издали увидала это злое дело; она примчалась туда вскачь и послала за священником, а сама положила голову умирающего врага к себе на колени и старалась облегчить ему последние минуты нежными словами утешения, как сделала бы родная сестра, — и слезы сострадания струились по ее лицу».
Да и самих сражений Жанна старается по возможности избегнуть, отправляя во вражеские лагеря письма-ультиматумы, в которых призывает англичан вернуть французам ключи от занятых городов и заключить мир: «Я сначала просила противника об установлении мира, а если мира не хотели, я готова была сражаться», — скажет Жанна перед лицом руанского трибунала. Ее «военные действия» носят характер вынужденных, она всеми силами души не желает кровопролития, но чувствует себя обязанной помочь своей стране. Находясь на поле битвы, она брала знамя в руку, «чтобы не убить кого-нибудь», а мечом только защищалась и отражала удары.
4. Изменчивое (часто негативное) отношение к близким людям.
Этот пункт также невозможно применить к Жанне. Постоянство ее отношения к людям (и не только близким) просто поразительно. Достаточно вспомнить, что даже перед угрозой костра на кладбище Сент-Уэн Жанна защищала предавшего ее Карла VII: «Что же касается моих слов и поступков, то в них не повинен ни король, ни кто-либо другой. А если в них и было что дурное, то в ответе за это только я». По свидетельству брата Мартена, проповедник воскликнул: «О дом Франции! До сих пор ты не знавал чудовищ! Но теперь ты обесчещен, поскольку доверился этой женщине, колдунье, еретичке и суеверной». Тогда Жанна перебила его, крикнув: «Не смей говорить о моем короле, он добрый христианин!»
5. Бедность содержания мышления, нелогичность рассуждений, обрывы мыслей.
Никакого отношения к Жанне эти симптомы не имеют. Логика Жанны — железная, ее рассуждения поражают самых маститых схоластов, а язык Жанны вызывает восхищение. «Эта девица говорила очень хорошо, — скажет о ней пожилой дворянин из окрестностей Вокулёра Альбер д'Урш и добавит: — Я бы очень хотел иметь столь достойную дочь». Клирики в Пуатье также будут вспоминать, что она отвечала им «с великой мудростью, как хороший богослов».
6. Расстройства восприятия реального мира.
Жанна всегда адекватно оценивала ситуацию и события окружающей ее действительности, реагируя на них точно и молниеносно. Никаких сомнений в этом не может быть хотя бы на том основании, что она была прекрасным полководцем и хорошо разбиралась в политической ситуации того времени.
7. Сниженный эмоциональный фон.
Неприменимо к Жанне. Ее эмоциональный фон, скорее, повышенный. Ее чувствительность и склонность к слезам описывали и герцог Алансонский, и все тот же де Буленвилье, и другие. Однако не следует рассматривать эти частые слезы, как некую патологию. Ни нравственный, ни светский кодекс того времени не предписывал благовоспитанным людям сдерживать свои эмоции. Плакали много, плакали все — не только женщины, но и мужчины — считая «дар слез» добродетелью.
8. Нарушение внимания и восприятия.
Опять не о Жанне. Свою способность брать себя в руки и концентрироваться в самых тяжелых условиях Жанна доказала в заточении, когда после бессонных ночей и психологических унижений, которым она подвергалась в своей камере, могла часами отвечать на вопросы суда, не сбиваясь, не путаясь, попутно решая теологические головоломки и отводя нелепые обвинения. Пожалуй, не каждый человек, привыкший думать о себе, как о психически здоровом, способен переносить такие нагрузки.
9. Неспособность разграничивать внутренний и внешний мир.
Это очень важный пункт. Большинство психиатров признают ультимативным критерием психического здоровья отношение индивида к реальности.
«Наиболее важной характеристикой шизофрении является нарушение контакта с реальностью. Шизофреники испытывают наибольшие трудности при различении фантазии и реальности. Их мышление алогично и бессвязно, ассоциативная активность при этом нарушена. На это наслаиваются бредовые расстройства. Помимо дефекта мышления, они не могут интерпретировать внешние события из-за нарушенного восприятия».
Вне всякого сомнения, Жанна была способна отделять явления внешнего мира от своих внутренних переживаний. Чтобы в этом убедиться, достаточно вспомнить о том, что уже с тринадцати лет имея мистические переживания, она, тем не менее, упорно, в течение четырех лет скрывала от окружающих то, что с ней происходит. Вообще об этих сокровенных переживаниях Жанны мы знаем крайне мало. Жанна относила их к своей интимной, внутренней зоне, и в нашем распоряжении сейчас имеются лишь некоторые свидетельства о ее озарениях, оставленные соратниками Жанны, и кое-какие ее собственные слова, записанные в протоколах допросов. При чтении этих скудных сведений у меня возникает ощущение того, что Жанна старалась говорить об этом как можно меньше, только по необходимости, даже тогда, когда в ее интересах было всячески афишировать эту сторону своей жизни.
10. Галлюцинации (слуховые, зрительные, обонятельные и др.)
Из десяти перечисленных симптомов к Жанне можно отнести только десятый, если, конечно, назвать ее видения и голоса галлюцинациями. Даже если временно принять именно этот термин для определения переживаний Жанны, все-таки необходимо признать, что одних галлюцинаций недостаточно для того, чтобы объявлять Деву душевнобольной.
В начале XX века классик отечественной психиатрии В.А.Гиляровский написал исследование «Учение о галлюцинациях», по сей день являющееся настольной книгой для многих врачей. В этой работе Гиляровский показывает, что галлюцинации, как таковые, нередко встречаются у совершенно ПСИХИЧЕСКИ ЗДОРОВЫХ людей.
Формальным критерием, применяемым в психиатрических исследованиях, например, в пилотном исследовании шизофрении, выполненном Всемирной Организацией Здравоохранения, является различие между так называемыми «истинными» и «псевдогаллюцинациями». Истинные галлюцинации рассматривались как симптомы шизофрении.
Однако современные психиатры Мариус Ромм и Сандра Эшер, очень серьезно занимающиеся именно этим вопросом, провели серию исследований и доказали, что и пациенты психиатров и психические здоровые люди, столкнувшиеся с проблемой галлюцинаций, испытывают и тот и другой вид галлюцинаций.
Это показывает, что само по себе слышание Голосов Жанной не может рассматриваться как признак специфического заболевания.
Истерия?
Немного выше я уже упомянула о том, что Жанна, по воспоминаниям современников, была склонна к слезам. В связи с этой особенностью ее характера мне доводилось слышать мнение о том, что она страдала истерией. Поэтому сделаю небольшое отступление и вновь открою медицинский справочник:
«Истерический синдром чаще всего возникает в экстремальных или конфликтных ситуациях; включает обратимые по своей природе нарушения, отличающиеся разнообразием симптомов и их сочетаний и нередко имитирующие проявления различных неврологических и соматических заболеваний (парезы, параличи, гиперкинезы, алгии, анестезии, слепота, глухота, спазмы, обмороки, припадки, яркие образные видения, расстройства сознания и др.). Отличительной чертой истерической симптоматики является театральность, демонстративность проявлений. Их возникновение нередко сопровождается бурным, обычно неадекватным силе психогенного раздражителя выражением чувств и чрезмерной аффектацией — истерическим припадком, который длится от нескольких минут до нескольких часов и характеризуется разнообразными двигательными проявлениями, иногда выгибанием всего тела с опорой на затылок и пятки («истерическая дуга»), криками и рыданиями, вегетативными расстройствами и помрачением сознания».
Да, многие современники Жанны упоминают о том, что она часто плачет, но нет ни одного свидетельства, описывающего какие-либо проявления, похожие на вышеприведенные. Сделаем вывод — истерией Жанна тоже не страдала.
Синдром Кандинского-Клерамбо?
Некоторые любители клеить ярлыки поставили Жанне еще один «диагноз» — синдром Кандинского-Клерамбо. Звучит очень красиво, грозно и непонятно. Однако давайте посмотрим, что это за синдром и может ли он иметь отношение к Жанне. Итак:
Кандинского — Клерамбо синдром (синдром психологического автоматизма) — одна из разновидностей галлюцинаторного параноидного синдрома; включает в себя: псевдогаллюцинации, бредовые идеи преследования и воздействия (психологического и физического характера) и явления психического автоматизма (чувство отчужденности, неестественности, «сделанности» собственных движений, поступков и мышления)».
Разберемся по пунктам.
Бредовые идеи преследования и воздействия.
Вообще, под термином «бред» психиатры понимают совокупность болезненных представлений, рассуждений и выводов, овладевающих сознанием больного человека, искаженно отражающих действительность и не поддающихся коррекции извне. Болезненные бредовые идеи — это отнюдь не то же самое, что ошибочные представления или убеждения. В основе бреда всегда лежит искривленная логика, искажение реальности и отрыв от нее, нарушение восприятия связей между явлениями окружающего мира. Замысел Жанны — спасение своей страны — невозможно назвать бредовой идеей, хотя бы потому, что она свой замысел осуществила. Переживания Жанны не оторваны от реальности, напротив, они логически завершают реальность и активно ее преображают.
Однако в связи с синдромом Кандинского-Клерамбо упоминает вполне конкретная группа бредовых идей — идеи преследования и воздействия, или так называемый персекуторный бред. Что это такое?
«Как правило, персекуторный бред всегда протекает с чувством страха, недоверия и подозрительности к окружающим. К персекуторному бреду относятся бредовые идеи отношения, значения, преследования, воздействия, отравления, ущерба. Наиболее выражены персекуторные особенности бреда при идеях преследования. В этих случаях воздействие извне носит всегда отрицательный для больного характер, направлено против него. Бред преследования может быть систематизированным и отрывочным. При бреде воздействия больные убеждены в том, что они подвергаются воздействию с помощью различных аппаратов, лучей (бред физического воздействия) или гипноза, телепатического внушения на расстоянии (бред психического воздействия)»
Полагаю, что желание приписать Жанне синдром Кандинского-Клерамбо связано с трактовкой ее убежденности в общении со святыми, как бреда психического воздействия. Однако есть несколько немаловажных несоответствий в подобной трактовке. Во-первых, больные персекуторными бредовыми расстройствами всегда выступают в качестве жертвы, чем и вызывается описываемые психиатрами страх, недоверие и подозрительность к окружающим. Такого рода бредовые идеи всегда имеют негативную эмоциональную окраску: «На меня воздействуют, меня заставляют». Отношение же Жанны к ее Голосам было исключительно положительным: «Они <Голоса> мне очень нужны», — скажет она в Руане. И добавит: «Я бы умерла, если бы не Голос, ободряющий меня каждый день».
Как говорится, почувствуйте разницу: при персекуторном бреде на человека «воздействуют», «заставляют» делать что-то против его воли, а в случае с Жанной ее «ободряют», вдохновляют, помогают. И, что немаловажно, никакого страха и подозрительности по отношению к окружающим Жанна не испытывала.
2. Явления психического автоматизма.
Бредовые персекуторные идеи при синдроме Кандинского-Клерамбо формируются отнюдь не пустом месте. В их основе лежит сложное явление — психический автоматизм. Его проявления разнообразны, но общим для всех является восприятие любого ощущения или действия не как элемента собственного «я», а как нечто чуждого, навеянного посторонней силой, то есть, говоря языком психиатрии — отчуждение собственного психического акта. Это интереснейший феномен! Человек чувствует себя примерно так: «Я — это не я». Многие больные при этом говорят: «Мной думают», «Мной смеются», «Мной ходят» или «Мной говорят». Другие испытывают чувство звучания собственных мыслей, их «открытости», и уверены в том, что каждая их мысль мгновенно становится известна всем.
Хочется спросить тех, кто «диагностирует» у Жанны синдром Кандинского-Клерамбо — что из вышеперечисленного имеет отношение к Жанне? И повторить — Жанна очень четко идентифицировала себя, осознавая свои мысли, поступки, желания и отвечая за них.
3. Псевдогаллюцинации.
Я уже упоминала выше, что ни истинные, ни псевдогаллюцинации сами по себе в представлениях современных врачей не рассматриваются, как симптомы психического заболевания. Тем не менее, хочется вкратце пояснить, какая же разница между истинными и ложными галлюцинациями.
«ГАЛЛЮЦИHАЦИИ ЛОЖHЫЕ (псевдогаллюцинации) — для них хаpактеpно следующее: 1) пpоекция внутpи собственного тела или за пpеделами чувственного горизонта; 2) лишенность свойств объективной pеальности и чувственной живости; 3) кpитеpий сделанности (кем-то, чем-то); 4) кpитеpий актуальности не хаpактеpен; 5) эти явления носят сугубо личный хаpактеp; 6) напpавлены, в основном, на психическое «я»; 7) колебания во вpемени суток не наблюдается».
«ГАЛЛЮЦИHАЦИИ ИСТИHHЫЕ — для них хаpактеpно следующее: 1) объективная pеальность воспpинимаемого обpаза; 2) объективная достовеpность, яpкость; 3) пpоекция во вне; 4) напpавленность на физическое «я»; 5) обычно усиливаются к вечеpу».
Говоря простыми словами, при ложных галлюцинациях человек воспринимает зрительные образы или слышит голоса не в объективном окружении, а во внутреннем, субъективном мире.
Здесь считаю важным отметить, что даже руанские судьи, допытываясь подробностей мистического опыта Жанны, выясняли, каким же образом она видит ангелов, и ее пояснения, что видит она их «глазами тела», не переставая видеть людей («Я часто вижу ангелов среди людей»), теологи того времени сочли поводом для придирок. Не стану здесь пояснять, что же именно так смутило судей в Руане, чтобы не уходить от темы. Подчеркну только, что если уж говорить о видениях и голосах Жанны формальным языком современной психиатрии, то все указывает на то, что «галлюцинации» Жанны были истинными.
Таким образом, синдром Кандинского-Клерамбо не имеет к Жанне НИКАКОГО отношения.
Nota bene! Я хотела бы обратить внимание уважаемого читателя еще и на тот немаловажный факт, что никто из ее современников никогда не посчитал Жанну душевнобольной! Это кажется мне чрезвычайно серьезным аргументом. Мы можем относиться к средневековому невежеству с улыбкой образованного превосходства, но, анализируя личность Жанны, ставя диагнозы и вынося приговоры, мы не имеем права игнорировать отношение людей, который знали эту личность не по книгам и общались с ней непосредственно. В конце концов, мы доверяем их мнению тогда, когда они отзываются, например, о Карле VI, как о «безумном», так почему же не прислушаться к ним и тогда, когда речь заходит о Жанне?
Повторяю и подчеркиваю — никто из людей, знавших Жанну лично, на протяжении длительного времени, не отметил никаких признаков психического расстройства! Даже ее враги.
Галлюцинации или нечто неизученное?
Итак, психической патологии не было. Тем не менее, то, что происходило с Жанной трудно считать чем-то обычным, конечно, если под «обычностью» подразумевать среднестатистического обывателя с нервами, как у жвачного животного. Для того чтобы вникнуть в суть происходивших с Жанной явлений, необходимо исходить из особенностей средневекового менталитета и психологии. Люди, окружавшие Жанну, не считали ее общение со святыми и ангелами невозможным, патологическим и даже чем-то из ряда вон выходящим. Как пишет в своей статье «Телепатические контакты с иными мирами или синдром Кандинского-Клерамбо?» психиатр А.Т.Щедрин: «Граница между патологией и нормой — весьма условна, определяется характером культуры эпохи, выбором картины мира из того многообразия, которое в ней присутствует. То, что в рамках различных вариантов научной картины квалифицируется как патология, девиация, в контексте религиозной, мистической, эзотерической картин мира может выступать нормой; и, соответственно, наоборот».
Примерно до 1300 года до нашей эры слышание голосов рассматривалось как нормальный способ принятия решений. В дохристианских политеистических и монотеистических обществах признавалось, что внутренняя жизнь человека может быть доступна для того, что считалось пророческим, или для необъяснимой передачи сокровенных знаний или какой-либо информации. Следы таких верований имеются как в египетской культуре, так и в древней греческой — например, Сократ позволял руководить своей жизнью «голосу мудрости», который он не воспринимал как выражение собственных мыслей.
Позже основатели западных монотеистических религий — Моисей, Иисус и Мухаммед — слышали голоса, неслышные для других. Современники Иисуса временами считали его одержимым. Однако там, где эти монотеистические религии стали господствующими, несмотря на гонения, уцелела идея, что божественное может быть открыто в человеческом сознании. Эта идея распространялась приверженцами суфизма в исламских странах, каббалистами у евреев, и ранними гностиками, а позже розенкрейцерами, масонами и квакерами в христианских странах. В разное время, при разных обстоятельствах, постоянно или эпизодически, на собственном опыте сталкивались с феноменом неких «голосов» Шопенгауэр, Гейне, Гофман, Ламартин, Байрон, Черчилль, Сведенборг, Бёме… Этот список может быть продолжен. Было ли это свидетельством безумия всех этих людей? Если кому-то нравится считать так, то ему следует продолжить логическое развитие этой мысли и постулировать, что современная западная цивилизация и культура имеет в основании краеугольный камень безумия, ведь она выросла, питаясь идеями и плодами трудов этих «безумцев». Может ли такое быть? Весьма маловероятно. Более логично предположить, что имеется в структуре психики человека какой-то любопытный и практически неизученный механизм. У одних он не работает — и они не сталкиваются с подобными явлениями, у других — работает, но по каким-то причинам неправильно и потому разрушает их психику, а у третьих — работает отлично и позволяет им выходить за границу собственного сознания.
Что же это за механизм и как именно он работает — задача, которую должны решать совместными усилиями ученые самых разных областей науки. А мы пока будем ждать и надеяться, что когда-нибудь феномен Голосов Орлеанской Девы получит научное объяснение и обоснование. Но до тех пор… давайте воздержимся от скоропалительных и уничижительных выводов, господа!
Ольга Велейко
Точка зрения врача на психическое здоровье Орлеанской Девы
В биографии знаменитой французской героини XV века Жанны Дарк есть загадка, решение которой, пожалуй, может стать ключом к ответу на вопрос: каким образом скромная деревенская девушка смогла сделать то, что не под силу оказалось грамотным и искушенным в боях военачальникам, и за несколько месяцев переломить ход войны, длившейся столетие? Эта загадка, принадлежащая сфере личности самой Жанны — ее Голоса. По словам Жанны, с 13 лет она имела некое мистическое общение со святыми Екатериной и Маргаритой и Архангелом Михаилом, которые учили ее, давали советы и наставления, помогали и предупреждали об опасности, посредством голосов и видений. По поводу этого феномена существует большая литература и несколько версий происхождения Голосов Жанны. Но первое, что приходит на ум обычному современному человеку с прагматичным мышлением и не слишком обремененному религиозностью — Жанна, увы, страдала заболеванием психики. Так ли это на самом деле?
Очень сложно говорить о наличии или отсутствии у Жанны Дарк какого-либо психического заболевания без привлечения компетентного специалиста. Выступить в качестве такового и прокомментировать этот вопрос любезно согласился врач, психиатр-нарколог из города Кременчуг Полтавской области Сезин Сергей Юрьевич
— Сергей Юрьевич, понятно, что одним из немаловажных методов медицинской диагностики является непосредственное наблюдение за пациентом. Понятно, что, говоря о человеке, умершем шестьсот лет назад, мы не можем этим методом воспользоваться. Мы можем опираться только на исторические документы, зафиксировавшие воспоминания современников, «наблюдавших» Жанну вместо нас. При этих условиях, какова может быть степень достоверности наших оценок ее психического здоровья?
— Посмертная и заочная диагностика наиболее сложны. В случае Жанны дело осложняется еще и тем, что имеющиеся документы специфичны — нет личных писем Жанны или подробных описаний ее мыслей и поступков, написанных, скажем, близким человеком, видевшим Жанну регулярно и постоянно. Я думаю, что наша «диагностика» будет строиться на принципах — «скорее всего нет» или «возможно да».
— Однако, это уже немало. Сергей Юрьевич, говоря о голосах и видениях в общем, современная психиатрия пользуется термином «галлюцинации». Поясните, пожалуйста, при каких заболеваниях психики человека в принципе возможно появление галлюцинаций?
— Таковых много. Но в случае Жанны у нас имеется длительный процесс, причем, не сопровождающийся значительными изменениями личности. Плюс мы можем исключить (почти) наличие серьезных инфекций и серьезных заболеваний внутренних органов.
— Если говорить конкретно о Жанне Дарк: большинство людей, далеких от медицины, склонны смотреть на видения и голоса Жанны, как на проявления шизофрении. Вы не могли бы в общих чертах обрисовать, что это за заболевание и как оно внешне проявляется? Другими словами, как должен вести себя человек, чтобы окружающие могли заподозрить у него шизофрению?
— Наиболее характерным и отличающим шизофрению признаком следует считать патологию мышления, оскудение эмоциональной сферы и прогрессирующую дезадаптацию в обществе.
— Сергей Юрьевич, Вы проанализировали протоколы Руанского процесса, в которых содержатся собственные слова Жанны, и другие источники. Что Вы можете сказать о возможности существования у Жанны Дарк такого психического заболевания, как шизофрения?
— С моей точки зрения (и с точки зрения моих коллег, с которыми это обсуждалось) говорить о классических вариантах шизофрении нельзя. Почему?
Первое. Видения Жанны красочны, разнообразны, локализованы вне ее, кроме того, имеются сочетание восприятий святых из нескольких анализаторов — она их видит, слышит, даже ощущает запах. При шизофрении зрительные галлюцинации чаще бедные, сочетание восприятий из нескольких анализаторов — редкость, галлюцинации часто имеют контурный характер (видны только контуры), больной даже может видеть через эту галлюцинацию. Красочность и богатство видений характерно больше для другой патологии.
Второе. При раннем начале (в 13 лет) и времени существования шизофрении 6–7 лет Жанна должна была при этом заболевании превратиться в человека с руинированной психикой. Но Жанна даже в тюрьме, в последние дни жизни не является таковой.
Третье. Нет характерной симптоматики, той самой «десятки симптомов»
Четвертое. Больной шизофренией не способен возглавить движение и повести за собой. Он не генерирует уверенность в себе, харизму и прочее. Он может быть способен на индивидуальные поступки, да и то чаще нелепые. Поэтому вы можете ожидать, что он будет сопротивляться захвату его, сражаться до последней силы, но при этом он скорее выбьет запертую дверь, но не пройдет в соседнюю комнату и не выйдет через окно.
— Хм… Интересно, что одна из попыток бегства Жанны из плена была связана именно с тем, что она старалась выбраться через окно…
— Пятое. Характер ответов на суде не характерен для больного шизофренией. Нет ни одного паралогичного ответа, нет ответа вне плоскости вопроса, нет бесплодного мудрствования.
Шестое. Никто не отмечает у Жанны (ни на процессе, ни в окружении странностей в поведении). Ни в быту, ни в бою, нигде.
Можем ли мы видеть какую-то патологию мышления у Жанны Дарк? Нет. Ощущает или обнаруживает Жанна скудность и бедность своих эмоций, разрыв эмоциональных связей с окружающими, отсутствие адекватной эмоциональной реакции на происходящие вокруг события? Нет. Существовала ли прогрессирующая дезадаптация ее в обществе? Нет.
— Хорошо. То есть шизофрению можно уверенно исключить из списка возможных диагнозов?
— Исключить шизофрению можно с очень большой степенью вероятности. Вообще существуют относительно слабопрогредиентные формы ее, не дающие резкой дезадаптации, но все-таки о шизофрении может говорить только галлюцинаторно-параноидный синдром. Но он у Жанны будет не совсем типичен в своих проявлениях для больного шизофренией. При подробном рассмотрении начинаются нестыковки. Существует такая форма как шизофрения с «привитой» эпилепсией, когда у больного развивается чаще травматическая эпилепсия на фоне уже имеющейся шизофрении. Тогда состояние больного резко улучшается. Но у Жанны не было больших эпилептических припадков. Нет и изменения отношения к голосам и видениям. Улучшиться состояние с редукцией психопатологической симптоматики могло от хорошего курса лечения в современной клинике, чего тогда не было. Хотя бы длительной болезни с высокой лихорадкой тоже не было. Нет — шизофрения должна быть отвергнута.
Я обсудил ситуацию с тремя коллегами. Стаж работы в психиатрии и смежных областях от 23 до 52 лет. Шизофрения отвергнута ВСЕМИ.
— Вы упомянули о том, что красочность переживаний Жанны может вызываться чем-то еще. Чем же?
— А вот тут мы возвращаемся к уже звучавшей у Ивана Лесны в книге «Болезни сильных мира сего» идее эпилепсии. Вот эпилептики как раз очень стеничны, заражают своей энергией, всегда готовы стать лидерами (и реально становятся — Цезарь, Мухаммед).
— Да, о том, что Цезарь страдал эпилепсией, упоминает Плутарх. Так же, как и о его невероятной харизме, о том, что он пользовался такой любовью среди своих воинов, что даже люди, которые в других войнах храбростью не отличались, ради Цезаря бросались в бой с необыкновенной отвагой. Невольно возникает параллель с Жанной и ее возгласом на поле сражения: «Кто любит меня — за мной!»
— Такие есть и в наши дни. И еще один момент. Часто эпилептики ощущают контакт с Богом — либо перед припадком (та же аура может так ощущаться), либо постфактум. А греки так и объясняли их припадки — нисхождением Бога.
— Но ведь у Жанны не было судорожного синдрома, сопровождающего эпилептические приступы, как, например, у того же Цезаря, которого приступы иногда поражали даже в публичных местах…
— Существует возможность эквивалентов больших эпилептических припадков — когда они могут проявляться по-другому. Их так и называют «эквиваленты». Судорог может внешне и не быть. Просто человек говорил с вами, а потом как бы выключился и на короткое время погрузился в себя. После заново включился. Все это можно понять как размышление над заданным вопросом.
— Сергей Юрьевич, поясните, пожалуйста, такой момент — обычно эпилептики не запоминают того, что было во время приступа. А Жанна очень хорошо помнила не только свои видения, но и осознавала все, происходящее вокруг в те моменты, когда слушала свои Голоса, и реагировала на эти события. Такое возможно при эпилепсии?
— Сам эпилептический приступ — это момент отключения сознания. Если бы память на него сохранялась, то больной запомнил бы падение и ощущения, как у него сокращаются мышцы, как он врезается в разные предметы, как он собирает на себя грязь….То, что запоминает больной — это не видения в приступе, а так называемая «аура», то есть субъективно окрашенные ощущения — предвестник припадка. Они-то запоминаются. Только ауры бывают разные. Поэтому можно запомнить из них разное. Грубо говоря, аура — это проявления начинающегося отека мозга, а далее отек нарастает и выключает сознание. Как аналогия — вот человеку приставили к груди пистолет и выстрелили. Он ощущает толчок в грудь и теряет сознание. Вот аура — этот толчок и есть.
Насчет контролирования себя при приступе. При больших припадках этого нет. Максимум — человек, ощутив ауру, быстро ляжет, чтобы не ушибиться. При малых припадках — у человека судорожно сокращаются часть мышц, но он может даже стоять. При эквивалентах же — человек как бы ненадолго ушел в себя, а потом включился. Но вообще-то, Жанна, как мы знаем, имела голоса и видения довольно часто…
— Да, по поводу частоты этих переживаний есть кое-что в материалах Руанского процесса: она говорила, что слышит голоса по нескольку раз в день, во время допросов тоже и даже «чаще, чем она об этом говорила». При этом никто из присутствующих ничего не замечал.
— Каждый день по нескольку припадков — это уже многовато для того, чтобы это проходило без последствий… Поэтому, если это и эпилепсия, то очень редкая форма должна быть. Но, вероятнее всего, эпилепсию следует отвергнуть.
По альтернативному заболеванию Жанны — это может быть результат сосудистой патологии. Именно сосудистые поражения дают очень яркие галлюцинации с задействованием нескольких анализаторов сразу.
— Например?
— Типичный пример — гипертонический криз. И мушки перед глазами мелькать будут, и ляпнуть можно что-то несуразное, и рвота бывает. Это то, что почти каждый может наблюдать, если не у себя, то рядом. Из-за отёка мозга при нарушении кровообращения может и нечто картинное привидеться.
Еще пример — мигрень — нарушается кровообращение в бассейне одной из артерий — и вот вам Пилат Булгакова. А всего-навсего можно было пальцем прижать в одном месте и глядишь, не надо полдня лежать и решать вопросы о казни на больную голову.
Следующий пример — после контузий развиваются на месте мелких кровоизлияний рубчики. А рубчик — сосудик там, где не надо. Отекает окружение рубчика — страдают окружающие нейроны.
Но, к сожалению, нигде ни в литературе, ни лично мне не попадался человек с подобными видениями, как у Жанны. Яркие галлюцинации бывают, но не святая Катерина.
— Сергей Юрьевич, в справочнике по психиатрии сказано, что галлюцинаторный синдром может возникать при шизофрении (которую мы отвергли), эпилепсии и сосудистых заболеваниях центральной нервной системы (этот вопрос нами тоже рассмотрен), интоксикациях (полагаю, что алкогольную или наркотическую интоксикацию у Жанны никто не заподозрит) и симптоматических психозах. Поясните, пожалуйста, что представляют собой последние.
— Это психические расстройства (обычно с так называемыми продуктивными расстройствами), обусловленные не внутренними процессами в головном мозге, а внешними (по отношению к головному мозгу). Воспаление легких, сыпной тиф, гинекологическая патология с гнойным воспалением, опухоль в стадии распада — под влиянием интоксикации появляются психические расстройства. Степень их выраженности совпадает с основным процессом — пошла температурная кривая вверх — больной увидел, что пушку втащили в комнату (как булгаковский герой). Температура упала или гнойник вычистили — психоз прошел. Рецидив лихорадки с 40 градусами — опять.
К этим психозам можно отнести психозы вследствие интоксикации наркотиками — принял человек лишнюю дозу кокаина и ощутил…
В случае Жанны маловероятно. В течении 6–7 лет у нее имеются галлюцинации, но не видно какой-то болезни, которая прогрессирует. По крайней мере, туберкулез, малярию, опухоли, пневмонию, гнойные заболевания можем исключить точно.
Интоксикация — есть соблазн приписать спорынье, дающей обильные галлюцинации. Но Жанна при постоянном видении и слышании должна была постоянно отравляться и умерла бы. Кроме того, интоксикация спорыньей дает яркий психоз с помрачением сознания, чего не наблюдалось.
— А существует ли вообще какой-либо ультимативный критерий, позволяющий судить о том, здоров ли человек психически или болен?
— Наиболее интегральным критерием нормальности следует считать все-таки адаптацию человека в обществе и возможность ведения полноценной жизни им. Тут к Жанне тоже претензий быть не должно. Ее поведение нормально для средневекового сознания. Что касается голосов и видений святых (или их интерпретации как козней дьявола), то все это лежит в нормальном русле для средневекового человека и вполне спокойно им воспринимается. Друг ее считает, что Бог послал ее, чтобы спасти Орлеан, враг — что ее послал черт, чтобы погубить английское войско. И для обоих она действует абсолютно логично и не вызывает вопросов, не сумасшедшая ли она. Нет у них такого ощущения.
Этот культурологический момент важен — сам по себе рассказ, скажем, о хунганах и зомби не говорит о патологии у ямайца, но вызывает некоторые вопросы и подозрения у сибиряка.
Данные, которые у нас есть, не свидетельствуют однозначно в пользу болезни. После признания этого факта профессиональная добросовестность должна заявить, что раз полных оснований нет, то нельзя говорить об этом абсолютно утвердительно. Эту сомнительную честь надо оставить непрофессионалам.
— Спасибо за интересную беседу, Сергей Юрьевич!
Елена Квашнина
Легенда о Жанне Д'Арк
Русский читатель за последние десять лет привык к тому, что в средствах массовой информации с удивительным постоянством развенчиваются мифы и легенды родной истории. Читатель привык. И уже считает мифы характерной чертой отечественной исторической науки. А напрасно. Ложью, фальсификациями, тщательно скрываемыми тайнами истории может похвастаться любая страна. Отголоски этих тайн слышны и поныне, причем в разных уголках мира.
Когда-то давно, на уроках истории средних веков в шестом классе мальчишки и девчонки с замиранием сердца слушали рассказ учителя о Столетней войне между Англией и Францией (1337 — 1453 гг.). И чья-нибудь рука неумело рисовала на полях тетрадки закованную в латы Жанну Д’Арк. Еще бы! Сгореть заживо на костре, защищая свою родину, — это вам не фунт изюма! В одном из параграфов учебника даже была статья под названием «Народная героиня Жанна Д’Арк». Вот выдержка из этой статьи: «В подъеме народной борьбы против захватчиков большую роль сыграл подвиг Жанны Д’Арк. По описанию современников, это была высокая, сильная и выносливая крестьянская девушка. С детских лет Жанна видела вокруг себя бедствия народа. На ее родную деревню не раз нападали враги. Позже Жанна говорила, что ее «точно змея жалила в сердце скорбь о несчастьях милой Франции». Жанне не было и восемнадцати лет, когда она покинула родные места, чтобы принять участие в борьбе за освобождение родины. С большим трудом девушка добралась до крепости на Луаре, где находился наследник престола, и добилась с ним встречи. Придворные поняли, что ее глубокая вера в победу может поднять боевой дух войск. Поэтому Жанне был дан отряд рыцарей, который влился в войско, направляющееся на помощь Орлеану…». Ну и так далее. Авторы учебника не хотели или не могли сказать правду. А скорее всего, просто не знали, что эта легенда являлась одной из версий (и при том весьма противоречивой) произошедших в действительности событий. Познакомиться с трудами французских историков и, прежде всего с книгой Робера Амбелена «Драмы и секреты истории» было трудно. Тайны в Легенде о Жанне Д’Арк начинаются с самого первого слова. Взять хотя бы то, что при жизни Жанна никогда и никем не называлась Д’Арк, а только Жанной Орлеанской Девственницей.
РОЖДЕНИЕ ОФИЦИАЛЬНОЙ ЛЕГЕНДЫ.
Автором первой легенды был директор национального архива (1831 г.) Мишле. Он создал шеститомную «Историю Франции», не особенно сообразуясь с доступными ему документами. Обычно так поступают, выполняя социальный заказ. Примеру Мишле последовали и другие историки. Ярким примером является «Полный курс истории Франции» Д. Бланше и Ж. Пинара за 1890 год. Авторы рассказывают о Жанне следующее:
«… «Дочь народа» увлекла народ за собой, решив выдворить англичан из Франции. То была дочь пахаря, Жака Д’Арка, и супруги его Изабеллы Роме. Она родилась в деревушке Домреми, в Лотарингии … То была набожная, трудолюбивая девушка, простодушная и наделенная благородным сердцем».
Бессмыслиц и противоречий в данном тексте, как указывает Робер Амбелен, хватает с избытком. Но мы остановимся только на наиболее интересных.
В ходе процесса, подвергшего ее осуждению, как ведьму, Жанна с высокомерным презрением отвергла утверждения, будто она пасла домашний скот или работала по хозяйству. Несколько позже, на процессе, ставившем целью оправдать Жанну, секретарь королей Карла VI и Карла VII Ален Шартье заявил: «Создавалось впечатление, что эта девушка воспитана была не в полях, а в школах, в тесном общении с науками». Она, по рассказам очевидцев, изумила Карла VII и герцога Алансонского мастерством в верховой езде, в играх, распространенных среди знати (кентен, игра в кольца) и требовавших совершенного владения оружием.
Что же касается фамилии Д’Арк, то ее никто не называл по этой фамилии чуть ли не до нашего времени. Сама же она в ходе осудившего ее процесса не раз заявляла, что ей не ведома ее собственная фамилия, уточняя при этом, что зовут ее Жанна Девственница и что в детстве ее называли Жаннетой, дабы не путать с ее крестной матерью Жанной Д’Арк (с этой тезкой Девственницы мы еще столкнемся в нашей истории). На вопрос о родителях Жанна Девственница ответила конкретней. Родителями назвала Жака и Изабеллу Д’Арк, выговаривая «Тарк» вместо «Д’Арк». Выходит, сама она эту фамилию носить не собиралась?
Жан Новелонпон, частенько бывавший в гостях у семейства Д’Арк, на процессе по оправданию Девственницы дал отрицательный ответ на вопрос судей о том, был ли он знаком с матерью Жанны. Сам собой напрашивается вывод, что супруги Д’Арк не были подлинными родителями Жанны.
«БЕДНЫЙ ЗЕМЛЕПАШЕЦ» Д’АРК.
У этого семейства еще до XV века был герб: «На лазоревом поле золотой лук и три скрещенные стрелы с наконечниками, две из которых окованы золотом и снабжены серебряным опереньем, а третья — из серебра с золотым опереньем, с серебряной главой, увенчанной червленым львом».
В средневековой Франции подобные гербы у «землепашцев» — явно большая редкость.
Интересующее нас семейство было родом из Арк-ан-Барруа, откуда и происходит ее фамилия. Еще в 1380 году оно обладало несколькими небольшими ленами (лен — феодальное земельное владение). Сам «бедный землепашец» Жак Д’Арк родился в 1375 году в Сеффоне, в старинном рыцарском семействе. Так получилось, что ветвь, к которой принадлежал Жак, из-за Столетней войны разорилась и временно утратила дворянское звание. Тем не менее, Жак женился на знатной девице Изабелле де Вутон по прозвищу Римлянка (она совершила паломничество в Пюи, что приравнивалось к паломничеству в Рим). Ряд ученых пользуется в своих исследованиях этим прозвищем, ибо оно маскирует знатность Изабеллы, о которой свидетельствует истинная фамилия. Богатством правда Изабелла не обладала, но зато ее семья гордилась брачными связями с известными дворянскими семьями.
Итак, Жак женился и стал жить в Домреми, где за счет доходов от прежних ленов он брал в аренду обрабатываемые земельные участки. В 1419 году Жак Д’Арк был дуайеном (старостой) Домреми, где командовал лучниками местного ополчения. А еще он был генеральным откупщиком в этих местах, управлял сеньорией Домреми, взимал подати, командовал небольшой крепостью на острове, руководил операциями полиции. Наконец, в Гре у него была небольшая усадьба. Его ежегодный доход составлял пять тысяч золотых франков. Так был ли Жак Д’Арк представителем крестьянской бедноты?
У Жака от Изабеллы де Вутон по прозвищу «Роме» было несколько детей, один из которых, Пьер, в 1436 году получил от герцога Карла Орлеанского звание рыцаря Дикообраза. Для получения этого ордена требовалось быть дворянином и иметь предков — дворян не менее чем в течение четырех поколений. Кроме всего, представители другой ветви этой семьи уже с 1408 года в разном качестве служили при дворе короля Карла VI. Становится очевидным, что официальные сообщения, изображавшие Жанну Девственницу дочерью бедных крестьян, не более чем миф.
ТАИНСТВЕННЫЙ РЕБЕНОК.
Здесь надо рассказать сразу о двух таинственных детях, чтобы потом стало более ясным настоящее социальное положение Жанны Орлеанской Девы и механизма тех интриг, которые плелись вокруг нее на протяжении всей ее жизни.
В средневековом обществе Франции существовали различные социальные категории: крепостные крестьяне (сервы); вилланы; буржуа (разночинцы); духовенство; знать. Но выделялись и несколько необычные категории: «… например, подкидыши — дети, брошенные на произвол судьбы, которых взял под свое покровительство сеньор данного лена. В этом случае они были крепостными (сервами). Незаконнорожденные отпрыски знати, рожденные матерями, числящимися по разряду разночинцев, и непризнанные своими отцами, пользовались в лене определенными привилегиями и занимали несколько особое положение. Бастарды (дети, рожденные матерями из разночинцев или из знати — прим. Е.К.), официально признанные как таковые, считались дворянами и просто должны были иметь на гербах своих родителей особый геральдический символ, так называемую черную полосу (знак незаконнорожденности)» (см. книгу Р. Амбелена).
Ясно, что лучше было оказаться бастардом знатного семейства, чем законным чадом разночинца. Таинство брака в глазах знати вовсе не стояло на первом месте. И бастарды были почти в каждой знатной семье. Особенно прославился в этой области Людовик герцог Орлеанский. Его называли и проще — Луи Орлеанский.
Начиная с 1392 года, короля Карла VI периодически поражали приступы безумия, перемежавшиеся периодами ясного сознания. Но безумный или в ясном сознании, король давно не выносил вида королевы Изабо. Он жил во дворце Сен-Поль с дочерью нормандского «барышника» Одеттой де Шандивер. Королева Изабо Баварская платила мужу той же монетой: «Король сильно стесняет меня, когда он безумен, и еще больше, когда он таким не является …»
Королева жила во дворце Барбетт, где не боялась быть избитой до полусмерти Карлом VI. И каждый день она принимала там своего деверя, красивого и во всех отношениях блестящего Луи Орлеанского. Она не стеснялась показываться с ним на людях, вызывая этим возмущение в народе. Их связь началась в 1397 году и продолжалась до самой смерти Луи Орлеанского. Никто теперь не узнает, была ли то дань моде или истинная любовь. Мы же попробуем исходить из того, что это были искренние чувства.
От связи королевы Изабо с Луи Орлеанским на свет появилось несколько детей. Поговаривали, что герцог Туренский, родившийся в 1398 году и умерший от отравления ядом в 1416 году, являлся отпрыском этой связи, так же как и его младший брат Карл, наследник французской короны (будущий Карл VII). Существовал и еще один ребенок, родившийся примерно в 1403 году, ставший впоследствии известным как Жан Дюнуа Бастард Орлеанский. Его матерью считалась официальная любовница Луи Орлеанского Марьетт Д’Энгьен. Но кое-какие данные позволяют предполагать, что Марьетт согласилась спасти честь одной очень знатной и высокопоставленной дамы и только играла роль настоящей матери, в то время как Луи Орлеанский действительно был отцом Жана графа Дюнуа Бастарда Орлеанского. А кто мать? Невольно напрашивается вывод: Изабелла Баварская. Тем более, что к моменту рождения Бастарда Орлеанского его уже нельзя было выдать за одного из сыновей Карла VI. Король полностью отказался от какого-либо общения с женой.
Если все вышеизложенное — правда, то становится понятным отношение Карла VII к Бастарду Орлеанскому, его терпимое отношение ко всем выходкам и проискам Жана графа Дюнуа. Ведь они были или сводными, или родными братьями.
Именно в этот период в Париже появляется уже встречавшаяся нам ранее дама по имени Жанна Д’Арк, свояченица Жака Д’Арка и будущая крестная мать Девственницы. Предположительно именно она помогала решить все организационные вопросы, связанные с первыми месяцами жизни Жана Дюнуа: перевозки с места на место ребенка, поиски кормилицы, сохранение тайны и т. д.
В июне 1407 года небезызвестная Жанна Д’ Арк вновь объявляется в Париже. Королева Изабо в тот момент на пятом месяце беременности и уж совершенно точно не от короля. Очевидно, свояченицу Жака вновь призвали на помощь, чтобы заранее подготовить все необходимое к моменту рождения еще одного ребенка.
В среду 10 ноября 1407 года (по юлианскому календарю, а по григорианскому — 21 ноября), «в два часа пополуночи», королева Изабо родила ребенка, «умершего в тот же день и отвезенного в Сен-Дени». Во всяком случае, так сообщает аббат Клод де Вилларе во «Всеобщей истории французского королевского дома». В первом издании этого труда (1764 г.) этого ребенка аббат называет Филиппом. Позже, во втором издании (1770 г.) Филиппа заменила девочка по имени Жанна. В третьем издании (1783 г.) нет и попытки исправить ошибку, допущенную тринадцатью годами ранее: «Жанна, прожившая всего лишь один день». Не странно ли? Дело в том, что аббат де Вилларе сначала пользовался таким источником, как «Генеалогическая и хронологическая история Французского королевского дома» (1726 — 1732 гг.) отца де Сент-Мари. Этот автор называл ребенка Филиппом. Де Вилларе в своем первом издании послушался его, но затем внес странную поправку, переименовав Филиппа в Жанну. Может быть, изменение было вызвано вмешательством высокопоставленных лиц или появлением новых, более достоверных источников информации? Это не-удивительно, так как де Вилларе занимал должности, позволившие ему знакомиться с недоступными для многих архивными документами. Что бы там ни было, сам де Вилларе свой поступок никак не объясняет. А после его смерти историки вновь возвращаются к версии о рождении мальчика, именуемого Филиппом.
Оставим в стороне половую характеристику ребенка. Ясно и так, что она под сомнением. Посмотрим, что было дальше.
Преждевременная кончина дитя погрузила королеву Изабо в глубокую скорбь. Особенно, если учесть, что с похоронами младенца весьма поспешили: «… Дитя сие прожило недолго, и близкие… едва успели наименовать его… и окрестить малым крещением… вечером следующего дня (т. е. сразу после крещения, — Е.К.) отвезли тело в аббатство Сен-Дени… и погребли его… в часовне короля…» («Хроники монаха Сен-Дени»).
Все это время королева провела в слезах. Луи Орлеанский часто навещал ее, дабы утешить и смягчить скорбь. Но в канун дня святого Климентия, чуть менее чем через две недели, «безутешные» родители по сообщению той же «Хроники» «весело» ужинают.
Во всей этой истории много неясного. Почему, например шестерых детей королева рожала во дворце Сен-Поль, а последнего — во дворце Барбетта? Почему при родах не присутствовали главные члены короны и дамы, которым надлежало принять на попечение новорожденного: гувернантка; лейб-кормилица; пеленальщица; горничная; запасные кормилицы и прелат высокого церковного ранга? Никого из вышеперечисленных лиц возле королевы не было. Почему ребенка похоронили так быстро, вопреки принятым традициям? И быстро же утешилась мать, славящаяся своим истинным чадолюбием?
Вероятно, окружающие знали, что сей младенец — плод прелюбодеяния и от него необходимо скорее избавиться. Вероятно, близкие королеве люди знали, что ребенок будет тайно перевезен в другое место, в деревню под Парижем. Это не первая в истории Франции инсценировка смерти отпрыска королевского дома. Заменить в кружевных пеленках здоровую девочку на мертвого мальчика очень просто, если заранее приготовиться к такой подмене и если близкие королеве люди заинтересованы в сохранении тайны. Но откуда мог появиться мертвый мальчик? В самом деле, не специально же его убивать? В Париже (да и в других крупных городах) присутствовало очень много военных, что предполагало очень высокий процент соблазненных, да и просто изнасилованных девушек. И если знать, как правило, не отрекалась от своих незаконнорожденных отпрысков, то простой люд занимался этим повсеместно. Недаром перед церквями, у самого входа, специально стояли походившие на корыта «скамейки для подкидышей». В них и оставляли матери из простонародья своих незаконнорожденных младенцев.
Та зима 1407/1408 гг. была лютой, страшной: «Мороз длился шестьдесят шесть дней, да такой крепкий, что когда настала оттепель, то парижский Новый мост обвалился в Сену». У церквей находили много замерзших детей. Но мальчик? Французские историки (Лами, Амбелен и т. д.) считают, что это было сделано специально — замести следы. Автору данной статьи кажется по-другому. Скорее всего, труп младенца для подмены был доставлен во дворец немного ранее рождения ребенка. Никто не мог знать заранее, каков будет пол новорожденного, а тратить время на поиски подмены после родов, значит включить в число посвященных большее количество людей. Это чревато серьезными последствиями. Да и подмену найти уже труднее, что увеличивает степень риска. Отсюда и несоответствие между половыми характеристиками детей.
Читатель может задаться вопросом: для чего столько хлопот? А, правда? Почему королева не сделала аборт? Почему не оставила бастарда при себе? Наконец, почему не воспользовалась услугами раз ее уже выручившей Марьетты Д’Энгьен?
Аборт в те времена и в той среде не делался. Аборты вообще карались смертной казнью. Положение королевы не облегчило бы в случае чего участи Изабо Баварской, особенно если учесть наличие у нее многих недоброжелателей и врагов, главным из которых был король. Да и Луи Орлеанский на это бы не пошел. Кроме того, Изабо Баварская действительно нежно и страстно любила своих детей, пока они не подрастали. Но и оставить ребенка при себе она не могла. Во-первых, доподлинно было известно, что Карл VI не является отцом ребенка. Во-вторых, постоянно бы существовала реальная угроза жизни и здоровью дитя, использование его в политических интригах (что, впрочем, впоследствии и случилось). В-третьих, если бастард не был позором для мужчины, то для замужней женщины или даже для девушки он был чем-то постыдным. С другой же стороны дети представляли собой моральное, а то и политическое богатство в связи с возможностью заключения выгодных браков и использования в интригах. Исходя из всего перечисленного выше, ребенка нужно было передать на воспитание в надежные руки. И сделать это очень быстро, сохраняя тайну рождения, чтобы никто не смог воспользоваться ситуацией, завладеть малышом или даже убить его.
Возможно, Марьетта Д’Энгьен и согласилась бы еще раз опозорить себя в глазах общества, выручая из затруднительного положения свою королеву. Но к тому моменту она уже оставила сей бренный мир.
А что же отец? Разумеется, Луи герцог Орлеанский не оставил бы на произвол судьбы свое чадо, сделал бы для него все необходимое и сумел бы защитить. Только и его уже не было на свете. Через тринадцать дней после разрешения королевы от бремени, после того, как история с инсценировкой смерти новорожденного благополучно завершилась, знатные любовники позволили себе отметить удачный исход дела «веселым ужином» (автор статьи ранее уже упоминал об этом событии). Возвращаясь с этого ужина, герцог Орлеанский был злодейски убит.
ДОМРЕМИ.
Время выждали и следы запутали преотличнейшим образом. В ходе нашего расследования период в целых два месяца остается совершеннейшим темным пятном. Где содержали ребенка? Кто за ним приглядывал? Почему его только через два месяца перевезли в деревню? Дожидались пока подрастет немного? На все эти вопросы ответов нет даже предполагаемых. Правда сохранилась одна устная традиция. Но опираться на нее невозможно, так как даже Робер Амбелен, упоминающий о ней, не считает возможным называть какие-либо имена. Все же для соблюдения логики данной статьи автор счел необходимым привести этот отрывок из текста книги Амбелена целиком:
«… об одной устной традиции, зафиксированной самыми надежными источниками: в одном замке в Гюйени, в 1936 году, некий морской офицер, убитый при Дюнкерке в мае 1940 года, якобы нашел много архивных средневековых документов, связанных с только что купленной им усадьбой и содержавших некое командировочное удостоверение 1407 года, в котором некто, кому оно предназначалось, находившийся тогда в Париже, был призван во дворец Барбетт для того, чтобы принять под свою ответственность младенца, какового надлежало в сопровождении 14 вооруженных людей отвезти в Домреми, в Барруа. Морской офицер, бывший студент Католического института, с трудом расшифровавший тогдашний почерк, потрясенный своим открытием, помчался в Париж и сообщил о нем Монсеньору Бодрийяру, ректору института, который собрал специалистов, заверивших его в подлинности документа. Его не вернули офицеру, его владельцу. Как мы проверили, все это происходило в католических кругах старого толка. За неимением других сведений мы воздержимся от того, чтобы учитывать этот документ. Мы упоминаем о нем для памяти, из соображений скромности не упоминая никаких имен, допуская, что его существование могло быть реальным».
Допустим и мы, что такой документ реально существует. Уж кому, как не русскому человеку знать о любви определенных лиц прятать понадежней документы, если они опровергают официальные легенды. Но вернемся к деревушке Домреми.
Января 6 дня 1407 / 1408 годов (по григорианскому календарю — 17 января) в Домреми ночью начался переполох. Вот как описывает это событие сенешаль Берри Персиваль де Буленвиллье в письме к герцогу Миланскому:
«В ночь на Богоявление люди с факелами нарушили обычный покой. Поселяне, не ведая о рождении Девственницы, бегали взад и вперед, пытаясь выяснить, что же произошло, после того, как их призвали отпраздновать это событие».
Между тем, трудно себе представить, чтобы жители деревни, в которой и всего-то было 34 хозяйства, в течение целых девяти месяцев не догадывались о беременности Изабеллы по прозвищу Роме. Тем более, друзья и соседи должны были уже некоторое время готовиться к тому моменту, когда добропорядочная супруга Жака Д’Арка, управителя, разрешится от бремени., Двадцать лет спустя жители Домреми не лукавя засвидетельствуют перед двумя уполномоченными, присланными церковным судом из Пуатье для расследования, что малышка появилась в деревне днем и что означенная Жанна была известна в этой деревне, как дочь Изабо Баварской и герцога Луи Орлеанского.
Надо полагать, уполномоченных такая крестьянская прямота поставила в затруднительное положение. И все же они зафиксировали сведения, полученные в Домреми. Ко всему прочему выясняется, вопреки общепринятому мнению, что не только крестьяне Домреми оказались посвященными в тайну происхождения Жанны. Под прозвищем Орлеанская Девственница она была известна задолго до того, как освободила город Орлеан. Архиепископ Амбренский в письме к Карлу VII (март 1428 года) уже называет ее Орлеанской Девственницей, а, между прочим, она еще преспокойно обретается в тот момент в Лотарингии, еще никто не знает (или не должен знать), что, прежде всего, она собирается освободить Орлеан. В данном случае прозвище Жанны выглядит, как указание на принадлежность к Орлеанскому дому.
Всем уже, думаю, ясно, что происхождение нашей героини особой тайны не составляло. Как же она росла в Домреми, как воспитывалась? У автора этой статьи слишком мало данных, но и тех, что есть, вполне хватит, чтобы сделать вывод: она получила очень неплохое образование и все те умения и навыки, которые необходимы даме знатного происхождения. По воспоминаниям лиц, лично знавших ее, она отличалась хорошими манерами, знанием этикета. Речь ее ничем не напоминала простонародный говор крестьян. При дворе Карла VII ее манеры никого не удивляли, но никого и не оскорбляли, ибо не были вульгарными.
Управляющий от имени короля небольшим городком Вокулер, возле которого и находилась деревушка Домреми, Робер де Бедрикур, скорее всего, был обязан «присматривать» за Жанной, попутно обучая ее кое-чему, в том числе и воинским искусствам. Зачем? Зачем девице благородного происхождения умение владеть оружием, разбираться в военных действиях? Может быть, Робер де Бедрикур учил ее тому немногому, что хорошо знал сам? А, может, был специальный расчет? В любом случае, это только предположения автора данной статьи, основанные на косвенных данных.
Надо сказать, что Жанна тепло относилась к управляющему Вокулером, часто употребляя выражение «добрый Робер». «Добрый Робер» так же тепло относился к Жанне. Он сквозь пальцы посмотрел на поездку Девственницы в Нанси (январь 1428 года), что бы побеседовать с герцогом Лотарингским. Официальным поводом для поездки послужило приглашение Жанны, как ясновидящей и целительницы, для излечения хворобы герцога. Самое интересное, что ни до той поездки, ни после никто не упоминал, и ничто не свидетельствовало, что Девственница занималась целительством. Даже слухов таких не ходило. Из чего напрашивается вывод, что приглашение попользовать герцога своими средствами являлось лишь ширмой.
В Нанси к тому моменту собрался целый «военный совет»: сам герцог Лотарингский, герцог Барский — Рене Анжуйский, Жан де Дьелуар. Во имя чего он собрался? И о чем могла беседовать простая крестьянка Жанна с лидером этого «совета» герцогом Лотарингским? Вряд ли это станет когда-нибудь известно. А догадки можно строить самые разные. Зато благодаря «Бюллетеню общества археологии и Лотарингского исторического музея» (Нанси, 1929 г.) стал известен другой, не менее любопытный факт той поездки Жанны:
«В январе 1428 года на площади замка в Нанси Жанна … верхом на лошади приняла участие в турнире с копьем в присутствии знати и народа Лотарингии».
«Если учесть, что турниры и боевые игры были исключительно уделом знати, что вокруг ристалища выставлялись щиты с гербами, осведомлявшие о составе участников, то трудно допустить, будто герцог Карл Лотарингский и знатные господа герцогства примирились бы с тем, что на боевого скакуна взгромоздили крестьянку, что она участвовала в состязании между знатными господами и что она была вооружена копьем, пользоваться которым могли одни только рыцари» (см. книгу Р. Амбелена).
Если факт, сообщенный «Бюллетенем», правдив, то приходится признать, что в присутствии герцога Лотарингского Жанна воспользовалась привилегией, совершенно недоступной для крестьянки. Почему же ей это позволили? Очевидно, при дворе герцога Лотарингского знали или догадывались, что Жанна — принцесса королевской крови. Именно принцессе, а не простой крестьянке за проявленное умение в боевых играх был преподнесен в подарок великолепный вороной скакун.
Из поездки в Нанси Жанна благополучно возвращается в Домреми. Почти в то же самое время жители Орлеана получают письмо от Жана графа Дюнуа Бастарда Орлеанского (предположительно единокровного брата Девственницы), в котором содержится знаменитое извещение о том, что дева, пришедшая с Лотарингских рубежей, вскоре освободит их город. Письмо это попадает на благодатную, подготовленную почву. Вот уже некоторое время по Франции ходили странные слухи и пророчества, согласно которым страна, которую погубила женщина — Изабелла Баварская, будет вновь отвоевана женщиной же. Якобы с Лотарингских земель поднимется непорочная дева (в смысле: девственница), которая спасет Орлеан, а королевство будет возвращено своему подлинному государю, Карлу VII.
Доказать следующее умозаключение невозможно или очень трудно, но складывается впечатление, что определенные настроения специально и с тонким расчетом подготавливались. В ряде пророчеств, например, упоминалось, что дева придет из «Дубового леса», священного леса друидов. Надо сказать, что этот «священный лес», действительно дубовый, принадлежал Жаку Д’ Арку и Жанна часто подолгу гуляла там, особенно возле «Дерева Дам», т. е. возле дуба, у которого по преданиям собираются феи. Кроме того, Жанна была истинной непорочной девственницей. Дефект физиологического характера не позволял ей быть женщиной, о чем свидетельствовали результаты нескольких медицинских осмотров, проводимых как доброжелателями Жанны, так и ее врагами. Т. е. из-за особенностей своего физического строения Жанна не могла иметь полноценных интимных отношений с мужчиной. Она была Девственницей. И именно с большой буквы.
Слишком уж совпадали пророчества с реальной действительностью, совпадали даже в таких тонких деталях. И это весьма подозрительно. Может быть, в мировой истории и зафиксированы случаи, когда пророчества до мелких деталей совпадали с реальной ситуацией, но автору данной статьи они неизвестны. Даже наиболее нашумевшие пророчества Нострадамуса недостаточно конкретизированы. Здесь же мы сталкиваемся именно с конкретикой. Так что не стоит с ходу отметать предположение, что такое необычное появление Жанны Девственницы на политической арене Франции было тщательно спланированной акцией. Зачем? Ответы могут быть самые разные. Но самый простой и убедительный лежит на поверхности. В появлении Девы и французский народ, и захватчики-англичане должны были увидеть промысел божий. Английская королева, исполнявшая в то время обязанности регента, претендовала на французскую корону для своего сына Генриха VI. Кое-какие основания у нее для этого были и по праву рождения, и по салическому праву. Она звалась Екатериной Валуа и была (или, по крайней мере, считалась) единоутробной старшей сестрой Карла VII. Если она и не являлась настоящей дочерью Карла VI, то доказать это было гораздо труднее, чем установить подлинного отца ее младшего брата Карла VII. Таким образом, Карлу VII были необходимы какие-то факты или события, обосновывавшие его претензии и подтверждавшие его права на французскую корону, по крайней мере, в глазах собственного народа. И в этих событиях ясно должен был просматриваться тот самый «промысел божий». А если вдохновленный народ ко всему еще и кинется отвоевывать Орлеан, Париж и другие захваченные англичанами города, то лучшего и желать нельзя. Конечно, это только предположение, и, возможно, все происходило совсем не так. Цели и мотивы могли быть иными.
Как бы то ни было, но еще до отъезда Жанны в Шинон, где в это время находился престолонаследник Карл, из этого самого Шинона в Домреми прибыл человек, о присутствии которого многие французские историки упоминают неохотно, поскольку с ним связаны весьма деликатные обстоятельства. Что же это за таинственный человек? Это Жан Колле де Вьен, королевский гонец, сопровождаемый шотландским лучником Ричардом. Любопытное обстоятельство. Не правда ли?
Жанна, видимо, была готова, поскольку тот час же собралась. И тот час же был создан эскорт для нее, состоящий из рыцарей, оруженосцев-дворян и лучников, — всего семь человек. Эскорт этот — дело рук небезызвестного Робера де Бедрикура, сильно беспокоившегося о безопасности Жанны и настроенного против такого путешествия. Не менее мужа беспокоилась и госпожа де Бедрикур. Она взяла клятву с командира эскорта Жана Новелонпона довезти Деву до Шинона в целости и сохранности. Тревога госпожи де Бедрикур за «жалкую пастушку» весьма необычна, даже если учесть, что Жанна могла и в самом деле обладать некоторыми способностями к ясновидению.
Наша героиня, вопреки опасениям, благополучно добралась до Шинона. Ее там ждали, так как вместо ночлега на постоялом дворе, как следовало бы ожидать, как полагалось бы малоизвестному «феномену» из простонародья, Жанна ночевала во вполне приличном и респектабельном доме у вдовы Гюстава де Куньи, а ее свита поселилась ни много ни мало у королевского оруженосца Г. Тьебо. Тем же вечером Жанну приняла у себя Иоланда Анжуйская, теща Карла VII. Мужчин, сопровождавших Жанну, принял сам Карл VII и долго беседовал с ними, в заключение чего приказал им выдать сто ливров для возмещения их дорожных расходов.
По традиции Жанну должны были задержать стражники у ворот Шинона для выяснения личности, затем ей предстояло бы объяснение с дежурным офицером, затем — с губернатором, и только после этого ей назначили бы аудиенцию у короля, если бы, конечно, ее допустили к нему. Некоторые знатные дворяне иной раз не по одному дню дожидались аудиенции. А тут простая крестьянка. И все же Жанне не пришлось проходить через все эти процедуры. Никто не требовал удостоверять ее личность. По всей видимости, Жанну в Шиноне знали и ждали. Ждали с нетерпением. Уже на следующий вечер Луи XI Бурбонский, главный церемониймейстер королевского двора, принц крови и кузен Карла VII, в сопровождении знатных господ лично спустился из замка в город дабы проводить гостью к королю.
Король долго беседовал с Жанной в стороне от придворных, у оконного проема. После этой беседы, заставившей Карла VII радостно прослезиться, начались уж совершеннейшие чудеса.
Жанну разместили в замке, предоставив в качестве личных апартаментов башню Кудрэ. Ей определили личный штат и военную свиту! Хотя она пока еще не совершила ничего, говорящего о ее ниспосланности небесами. В ее личном штате была фрейлина — Анна де Беллье, из высшей знати. Были паж и оруженосец, оба из очень знатных семей. Оруженосец же по совместительству состоял еще и членом королевского совета. Был так же капеллан, как для принцев крови. Назначили и дворецкого, под началом которого находилась шотландская гвардия из 12 благородных кадетов. Далее — два герольда, три секретаря. Получила Жанна и конюшню из 12 лошадей: 6 парадных коней и 6 боевых. Ей предоставили право иметь свой боевой стяг, что было привилегией знатных сеньоров. Задолго до коронации в Реймсе, бургундский летописец Клеман де Фокемберк уже сообщает, что во всей королевской армии среди французских сеньоров одна только Жанна обладала этим правом «развернуть стяг». Во время той же коронации в Реймсе только один штандарт Девственницы получил право находиться на хорах собора в Реймсе. Жанна умудрилась получить «золотые шпоры», которые могли носить только рыцари. Вручили ей и самые дорогие доспехи, меч ее предполагаемого отца Луи Орлеанского. Изначально этот меч принадлежал национальному герою Франции Бертрану Дю Геклену и сам являлся одной из национальных святынь Франции. Специально для Жанны был выкован боевой топор с ее инициалом, увенчанным маленькой короной. Огромные суммы выделялись на ее личные расходы. Получила Жанна и герб (о нем речь еще впереди). И, наконец, Карл VII предоставил ей последнюю, совершенно невероятную привилегию. Имеется в виду «право помилования», которым Девственница один-таки раз воспользовалась. Вообще, это право мог осуществлять только сам король. За всю историю Франции данный случай, когда «право помилования» было предоставлено кому-то помимо царствующего монарха, да еще женщине, даже не исполнявшей обязанностей регента, — данный случай был единственным. И все это дочери «простого пахаря», никому не известной ясновидящей? В такое просто невозможно поверить.
ГЕРБ БЛАГОРОДНОЙ ДАМЫ.
Сразу по приезде в Шинон Жанна обзавелась пышным гардеробом: в него входила очень богатая мужская и женская одежда, ткани же были цветов Орлеанской династии. Все оплатил из Лондона герцог Орлеанский Карл. Это означало, что он признавал Девственницу членом названной династии. Ее обычным головным убором был голубой капюшон, украшенный золотыми лилиями (флер-де-лис — королевская лилия, — Е.К.). Таков был обычный головной убор принцев из французского королевского дома.
«Эта Девственница необыкновенно роскошно одета и держится как мужчина. Она неразговорчива и удивительно осторожна в высказываниях. Насколько она любит общество воинов и знати, настолько же ей неприятны посещения и разговоры людей из толпы» (см. Персиваль де Буленвиллье. Письмо герцогу Миланскому). Сдается, что сама Жанна и не думала причислять себя к простому люду.
Ей никогда не присваивали дворянского звания. Зачем? Чтобы подтвердить все те привилегии, которыми она пользовалась? Но в этом не было никакой необходимости, если окружающие и так знали, что по рождению она дворянка, принадлежавшая к одному из самых знатных и древних родов. Гербы, которыми ее наделяли, говорили сами за себя.
«Известно, что … когда речь шла о возвращении дворянского звания семье, утратившей временно свои дворянские привилегии, что делалось в так называемых «грамотах возвышения», герба ей не полагалось, поскольку таковой у нее уже имелся: такая временная утрата … вовсе не отменяла права на ношение герба. Она лишь означала, что утрачивалось право ношения тэмбра — украшений, обрамлявших щитовую часть герба, — и временная утрата не помечалась никакой «черной полосой» (см. книгу Р. Амбелена).
Жанне не возвращают «тэмбр» герба семейства Д’ Арк, временно утратившего свои привилегии. Жанну наделяют своим собственным гербом, который никогда в прошлом не принадлежал Д’ Аркам. Этот герб воспроизведен в книге Ж. Песма «Жанна Д’ Арк не была сожжена» (П. - 1960 г.), Э. Вейль-Рейналя «Двойная тайна Жанны Девственницы» (П. - 1972 г.), а так же описан Ж. Жакоби в его исследовании «Знатность и герб Жанны Д’ Арк»: «щит с лазурным полем, в котором две золотые лилии и серебряный меч с золотым эфесом острием вверх, увенчанный золотой короной». Специалисты считают, что такие короны помещались на гербах «принцев крови» (А. Лаббит. «Начальный трактат о гербе», П. Жубер. «Лилии и львы, введение в искусство герба».). Что касается меча, то многие специалисты склонны видеть в нем пресловутую «темную полосу незаконнорожденности».
У Жана Дюнуа Бастарда Орлеанского в гербе «на лазоревом поле были три золотых цветка лилии … с серебряной гербовой связкой из трех подвесок, каковые принадлежат Орлеанскому роду, с красным жезлом, концы которого не достают до краев щита» (не правда ли, что наблюдается некоторое сходство с гербом Жанны? — Е.К.). В данном случае роль «темной полосы» исполнял красный жезл и его изображение было убрано, когда Бастард Орлеанский получил от Карла VII королевскую грамоту, наделявшую его титулом законного (!) принца, великого камергера Короны.
В гербе Жанны не жезл, а меч. Меч этот не темного, а светлого цвета. Гербовые судьи умудрились, с одной стороны, сделать намек на незаконнорожденность Жанны, а, с другой стороны, дали понять о ее королевском происхождении, причем и то, и другое было недоказуемым. Намек был слишком тонок, чтобы неспециалист смог разобраться в этих нюансах, а специалисту, понимавшему толк в гербах (таковыми можно считать всех представителей высшей знати), все становилось ясно: и символика герба, и подоплека такой символики, и то, что говорить вслух об этой подоплеке было небезопасно.
Дело вот в чем. Признать открыто, что Жанна — дочь Луи Орлеанского и королевы Изабеллы Баварской, законной супруги Карла VI, значило признать незаконнорожденность этого ребенка, появившегося на свет в результате прелюбодеяния, и, следовательно, значило бы укрепить слухи и подтвердить те же самые предположения о ее «сводном» брате Карле VII, что и так уже было провозглашено его собственной матерью (см. текст Трактата, заключенного в Труа). Но в статье 5-й «Правил, определяющих условия получения французской короны» оговорено, что суверен должен быть рожден в праведном, законном браке, в результате брака его родителей. Так что, признавая Жанну своей «сводной» незаконнорожденной сестрой, Карл VII тем самым лишался права на французскую корону. Вот гербовые судьи и постарались. Герб Жанны говорил о королевской крови и ничего не говорил о незаконнорожденности, только намекал, так как вместо классической «темной полосы» была использована символическая композиция, расшифровка которой являлась непосильной задачей для большинства. Сведущим же людям все становилось ясно, а доказать это они не смогли бы.
ВИДЕНИЯ ЖАННЫ.
Что касается видений нашей героини, то это одно из самых темных мест как в легенде, так и в исторических исследованиях.
Объясняя причины, по которым она оказалась в Шиноне, Жанна говорила, будто с тринадцати лет начала слышать голоса святых, внушавшие, что ей придется отвоевать Орлеан и спасти Францию. Тогда она была сильно напугана и никому не открыла свою тайну. Но голоса святых, — архангела Михаила, св. Маргариты и св. Екатерины, — продолжали беседовать с ней (особенно в «Дубовом лесу» у «Дерева Дам»). Жанна не только слышала голоса. Она иногда и видела святых, и обнимала (так, как обнимают рыцаря при посвящении). То есть происходил феномен материализации всех трех названных ею «святых», материализации трехмерной, что нечасто случается в истории паранормальных явлений. А вот когда она оказалась узницей, то «святые» больше не являли ей свой лик, она слышала лишь их голоса.
Жанна вполне могла страдать галлюцинациями. Если, конечно, исходить из того, что ее отец — Луи Орлеанский. Несколько поколений французских королей заключали внутрисемейные, единокровные браки, женясь на двоюродных сестрах, тетках, племянницах и прочих достаточно близких родственницах. Эта неувядающая забота о чистоте королевской крови в династии Валуа привела к прогрессирующему вырождению. У всех членов данной семьи в той или иной степени наблюдались признаки вырождения. Кое-кто был порочным эротоманом, подверженным приступам жестокой агрессии, а кое-кто страдал и прямыми приступами буйного помешательства (Жанна Бурбонская, ее сын Карл VI). В отличие от своего старшего брата Карла, Луи Орлеанский, как и его отец Карл V, помешательством не страдал. Но зато и отец, и сын были подвержены частым слуховым галлюцинациям и редким моментам ясновидения. Так что экзальтированность Жанны, галлюцинации вполне могли достаться ей по наследству.
Только есть тут небольшая неувязочка. Углубленные исторические исследования, проведенные по распоряжению папы Иоанна XXII, показали, что кое-какие святые, в том числе и названные в начале этой главы, никогда не существовали, как реальные исторические лица. В результате по приказу папы Иоанна XXII их имена были вычеркнуты из святцев. Следовательно, в Домреми, в Шиноне, в Руане Жанна видела, вступала в телесное соприкосновение или слуховой контакт с лицами, никогда не существовавшими в истории, с людьми, которых никогда не было на свете. А ведь именно «святые» женского пола настойчиво рекомендовали ей устремиться на помощь королевству, венчать на царство Карла VII в Реймсе и обречь на провал притязания семейства Плантагенетов, поддержав семью Валуа. Каково, а?
Впрочем, эти видения были палкой о двух концах. С одной стороны, в появлении Жанны «ясновидящей» можно было усмотреть волю божью, с другой — руку сатаны. Карл VII решил (вполне благоразумно, надо сказать) подстраховаться. Для этого церковный суд в Пуатье (1428/1429 гг.) подверг Девственницу проверке. В этой проверке так же участвовали теща Карла VII Иоланда Анжуйская и многочисленные фрейлины. Комиссия по расследованию желала или делала вид, что желала, точно выяснить происхождение видений и голосов, на которые ссылалась Жанна. Выводы, сделанные в результате трехнедельного расследования, комиссия свела в реестре, называемым в наши дни «Книгой Пуатье». Окончательное решение было для Жанны положительным. Выяснилось, что она действительно была девственницей, а это помогло устранить подозрения в колдовстве, так как в те времена твердо верили, что любая колдунья должна была отдаваться сатане в первый же раз, когда ей доводилось участвовать в шабаше. Выяснилось и то, что она — добрая христианка, прилежно соблюдавшая обычаи церкви.
Именно такие результаты и требовались сторонникам Карла VII. Значит, Жанна могла вести престолонаследника Карла на коронацию в Реймс. И бургундская партия (сторонники англичан) никогда бы не смогла обвинить его в том, что троном он обязан колдунье, т. е. Дьяволу.
Чтобы немного развеять туман политических интриг того времени, автор данной статьи позволит себе более глубоко ввести читателя в курс дела. Целью и войны, и интриг была победа в борьбе за французскую корону. За шесть лет до описываемых событий, 21 октября 1422 года, скончался французский король Карл VI. Его официальным преемником являлся малолетний английский король Генрих VI Плантагенет, родной внук покойного. Еще при жизни Карла VI и с его полного согласия в Труа был заключен Трактат (21 мая 1420 г.), согласно которому законным наследником французского престола назначался Генрих VI. Тем не менее, партия арманьяков, главой которой был Карл Орлеанский, не допустила такого решения вопроса о престолонаследии. Все сыновья Карла VI к тому моменту умерли. За исключением Карла VII, но от него отец сам отрекся в вышеназванном Трактате. В глазах партии арманьяков корону по салическому праву следовало передать Карлу Орлеанскому. К сожалению, герцог Орлеанский находился в плену у англичан (он пробыл там 25 лет) и свобода ему «не светила». А вопрос с престолонаследием нужно было решать скорее. В силу этого взоры арманьяков обратились на Карла VII, так как он хоть и был рожден от внебрачной связи, но юридически считался сыном Карла VI, и им легко можно было манипулировать в то время. Отсюда можно сделать вывод, что видения Жанны были удивительно на руку именно партии арманьяков.
Интересные размышления по этому поводу нам оставили современники тех событий. Так папа Пий II, преемник Каликста III, оправдавшего Жанну, писал в своих «Мемуарах»:
«Было ли сие дело рук божеских или человеческих? Затруднительно … для меня решить это. Иные мыслят, что коль скоро раскол воцарился между знатными людьми…, то некто среди них, мудрейший в отличие от прочих, замыслил сей выход, заключавшийся в том, чтобы допустить, будто эта Девственница была ниспослана Господом, чтобы взять на себя это верховенство в делах. Ни один человек не осмелился бы уклониться от исполнения воли Господней».
Вот еще документ, обнаруженный Пьером де Сермуазом в 1937 году в Библиотеке имени Мазарини (рукопись? 1999, документ?1):
«Вся история с Орлеанской девственницей была всего лишь политической хитростью, изобретенной придворными Карла VII..; и, веря, что все это совершалось во имя религии и по велению чуда, весь народ Франции устремился туда, как на пожар».
Если уж партии арманьяков были так выгодны видения Жанны, то, может быть, они сами их и организовали? Ведь так называемые «святые» вдруг начали ошибаться в своих «пророчествах» и «наставлениях». Например, св. Екатерина возвестила Жанне, что той предстоит пленить в Компьене герцога Бургундского (Филиппа Доброго), в то время, как пленницей в Компьене стала сама Жанна, а герцог в тех местах и в то время если и был, то только мысленно, о чем не преминули напомнить Девственнице судьи на процессе в Руане.
Трудно сказать, что действительно думают серьезные французские историки о видениях Жанны, но или кто-то успешно манипулировал нашей героиней, или она сама сознательно включилась в эту сложную игру, серьезно и добросовестно играя свою роль. Впрочем, возможен и третий (смешанный) вариант.
ПОДВИГИ ЖАННЫ ДЕВСТВЕННИЦЫ.
Эта глава нашего расследования будет наиболее достоверной, так как именно деяния Жанны меньше всего подлежат сомнению.
Итак, Жанна добралась до Шинона. На второй день уже получила аудиенцию у короля. На третий … О третьем дне следует рассказать поподробней.
Жанна потребовала в тот день от престолонаследника Карла, чтобы он принес ей в дар свое королевство. Удивленный (?), но не осмелившийся возражать (вероятно, он не был полностью посвящен в происходящее), Карл повелел королевскому нотариусу составить акт о таком даре. В течение нескольких минут Жанна Девственница являлась королевой Франции, а потом она торжественно вручила свое королевство «царю небесному», от имени которого она затем передала его Карлу. Сия трогательная сцена разыгралась в присутствии герцога Алансонского и Ла Тремоя. Герцог Алансонский сообщил об этом на процессе, оправдавшем Жанну (см. Процесс, III). Если учесть религиозные верования того времени, Жанна Девственница тем самым узаконила положение Карла VII как короля. Отныне Карл VII располагал своим королевством «по божественному праву», его положение стало неоспоримым в глазах народа.
Жанна выполнила в пресловутый третий день большую часть миссии, возложенной на нее, — убедила Карла VII в том, что он король «милостью божией». Она сделала это в ущерб законному монарху, будь то малолетний король Англии (в соответствии с правом единоутробности и согласно завещанию), или герцог Орлеанский (в соответствии с салическим правом). Английский король Генрих VI Плантагенет приходился ей всего лишь племянником, герцог Орлеанский — сводным братом, а вот Карл VII — братом родным. «В средние века люди не затрудняли себя особыми принципами, каждый думал о своей выгоде и боролся за нее».
После акта «вручения королевства» на Жанну посыпались почести. Затем трехнедельное разбирательство в Пуатье. А уже в конце апреля 1429 года (в те времена год во Франции начинался на Пасху — отсюда путаница в датировке) Жанна во главе небольшого отряда из семи тысяч солдат оказалась на дороге, ведущей к Орлеану. Сопровождали ее отпрыски знатнейших дворянских родов, как на подбор бывшие талантливыми воителями. Средний возраст знатных соратников Жанны — 25 лет. И ничего удивительного в этом не наблюдается. В те времена дети дворян поступали на военную службу и принимали участие в боевых действиях начиная с 14-ти лет. Самой Жанне на тот момент минуло 20. Она по поводу своего возраста заявила в Шиноне: «Мой возраст составляет трижды семь», т. е. 21 год, а вовсе не 17 лет, как пытается уверить нас официальная легенда.
Ранее упоминалось, что Жанна разбиралась в ведении боевых действий, а ее соратники были по-настоящему хорошими военачальниками. Надо вспомнить и свидетельства о всеобщем народном воодушевлении и народной поддержке. Тогда сразу становится понятным успех Жанны при снятии осады с города Орлеана.
20 апреля 1429 года под вечер Жанна торжественно вступила в охваченный ликованием город. Ее приветствовали лучшие люди Орлеана, называя «Дама Жанна, благородная принцесса …». Вся власть в городе сразу и полностью перешла в руки Девственницы. «Ее появление воодушевило французское войско и вселило надежду на победу. Французы начали теснить англичан, захватывая одно за другим укрепления противника, построенные для блокады города. 8 мая 1429 года (по григорианскому календарю, — Е.К.) англичане ушли из-под Орлеана. Это был решающий перелом в ходе Столетней войны» (см. учебник по истории средних веков под ред. Н.Ф. Колесникова, М-80, с. 210).
Девять дней длились боевые действия, в результате которых осада с Орлеана была снята. Официальная легенда приписывает все заслуги Жанне. Но не надо забывать, что под ее началом находились: Бастард Орлеанский, впоследствии прославленный полководец; знаменитый Жиль де Рэ, будущий маршал Франции; Этьен де Виньол по прозвищу Ла Ир, прославленный ратными подвигами; братья де Шабанн, потомки Каролингов, «наводившие большой страх на англичан» и т. д. Лучшие воинские таланты, оказавшиеся на службе у Карла VII, были приданы Жанне в помощь для борьбы за Орлеан. И это не случайно. Освобождение Орлеана являлось крайне важным в стратегическом, политическом и моральном аспектах. Проиграть битву за Орлеан Жанне позволить не могли. И битва была выиграна.
Жанна возвращается в Шинон, откуда, одержав еще несколько побед, и ведет королевские войска к Реймсу.
Город Реймс, традиционное место коронации французских королей, распахнул ворота перед Девственницей. В Реймском соборе Жанна торжественно возложила на голову Карла VII корону. Король был коронован в соответствии с принятыми обычаями и ритуалами. Тем самым была окончательно узаконена его власть и подчеркнута противозаконность оккупации англичанами Парижа и многих областей Франции. Миссия Жанны оказалась выполнена. Необходимость в Девственнице отпала.
Тот, кто задумал всю эту комбинацию с выведением на политическую арену Франции Девственницы, «…мудрейший в отличие от прочих…» по мнению папы Пия II, начал постепенный вывод Жанны из «большой игры".
О том, что Жанна была всего лишь марионеткой и теперь ее устраняли, свидетельствуют некоторые факты. Ее всего лишь один раз пригласили для участия в Королевском совете, проходившем 8 июля 1429 г. в Шалоне-сюр-Марн, во время похода на Труа, закончившегося коронацией в Реймсе (см.: Валле де Виривилль. Сборник исследований о XVI в.). Больше ей такой чести не оказывали. Кроме того, сразу после коронации у Жанны отобрали приданный ей ранее отряд из высокопоставленных полководцев и семи тысяч солдат. Объясняли это тем, что Жанна своей властностью, несдержанностью и другими действиями восстановила против себя своих соратников. К примеру: «… приказала отрубить голову … Франке Д’ Аррасу» (см.: Ангерран де Монстреле. Летопись, гл. 84); «Когда кто-нибудь из ее людей совершал ошибку, она изо всех сил колотила его своей дубинкой» (см.: Персиваль де Буленвиллье. Письмо герцогу Миланскому). Действительно, такое вполне могло иметь место. Великодушие и буйная жестокость — вот ее наследственные черты. Но вряд ли можно ожидать большей сдержанности и от других представителей знати. В то же время Жанна никогда не теряла голову, возгордившись своими успехами. «Она неразговорчива и удивительно осторожна в своих высказываниях …» (письмо герцогу Миланскому).
Что же касается ее испорченных отношений с соратниками, то этому вряд ли можно верить. Жиль де Рэ до самой своей страшной смерти был искренне предан Девственнице. Когда Жанна попала в плен, он предпринял ряд попыток к ее освобождению, собирая и оплачивая наемников для этой цели. Во славу Жанны он приказал написать «Орлеанскую мистерию» и оплачивал бесконечные расходы по постановке и представлению этого действа в различных местах Франции в течение нескольких лет, чем окончательно расстроил свои финансы. После «воскрешения» Девственницы в облике Дамы дез Армуаз Жиль де Рэ оказывал ей действенную помощь в ее военном походе военными советниками, войском, оплаченным из собственного кармана, и личным участием. Жан Дюнуа Бастард Орлеанский подозревался в том, что немало потрудился для подготовки и проведения переговоров с англичанами сначала о выкупе Жанны, а потом об инсценировке сожжения. Старший из братьев де Шабанн, Жак по прозвищу Ходок, нежно и трепетно, но молчаливо любил Жанну (если верить архивам семейства де Шабанн). Именно он увез Жанну, когда она была ранена при взятии Турнеля. Именно он в один из моментов помог Девственнице отбиться от врагов в вылазке под Компьеном еще до того, как она была взята в плен.
«Воскресшая» Девственница в лице Дамы дез Армуаз встретила в 30-х годах очень теплый и радушный прием у жителей Орлеана, Тура, Арлона и у своих бывших сподвижников.
Следует сделать вывод, что обвинение в «восстановлении против своей персоны соратников» было лишь удобным предлогом для удаления Жанны с политической арены.
ПЛЕНЕНИЕ ОРЛЕАНСКОЙ ДЕВСТВЕННИЦЫ.
Если кто-то и считал Жанну марионеткой, то сама она себя таковой не числила. После того, как у нее отобрали войско и отстранили от руководства боевыми действиями, она на свои деньги сформировала «bande» из 2-х трубачей, 95-и шотландских арбалетчиков и 200 пьемонтских наемников под командованием Бартелемео Баретты. В отряде насчитывалось 300 лошадей. К этому отряду добровольно (!) присоединилась большая часть «восстановленных против нее» соратников (Дюнуа, де Рэ, братья де Шабанн, Ла Ир. Де Ксентрай и т. д.)
300 воинов — не 7 тысяч. И все же Жанна предприняла попытку захватить Париж осенью 1429 года. К сожалению, наивность и политическая неопытность нашей героини не позволили ей учесть, что парижане были активными сторонниками бургундской партии, следовательно, англичан, и ярыми противниками арманьяков. Почему ее не предупредили боевые друзья, почему не остановили от опрометчивого шага? Может быть, и предупреждали, а она не послушалась. До нашего времени такая информация не дошла. Кроме того. По косвенным данным можно предположить, что они верили в Жанну безоговорочно, беззаветно. Но в данном случае вера не помогла. Столицу взять не удалось, а Жанна была ранена 8 сентября (стоит запомнить этот факт, — Е.К.).
Оправившись от ранения, Девственница выступила в новый поход. Она одержала несколько побед на севере Франции и теперь рвалась в Компьен. К этому ее подталкивали голоса «святых», обещая пленение герцога Бургундского, главного союзника англичан.
Если исходить из того, что голоса «святых» были спланированной акцией, то приходится признать, что Жанну предали. Предали сознательно. Она не хотела понимать, что больше не нужна, упорно не хотела выходить из «игры», ведь для нее это вовсе не было игрой. Ее вывели насильно и весьма жестким методом.
Во время одной из вылазок при Компьене (23 мая 1430 года), где численный перевес был на стороне противника, Жанна со своим отрядом оказалась в тяжелом положении. Надо было отступать. Она пыталась пробиться к крепости, чтобы укрыться за ее стенами. Но комендант замка, впоследствии оправдывавшийся опасностью прорыва врага, приказал раньше времени поднять мост и закрыть ворота. Жанна была взята в плен людьми Бастарда Вандоннского, вассала Жана Люксембургского. Они тут же сорвали с Девственницы всю одежду, оставив девушку обнаженной, чтобы проверить, мужчина она или женщина: это, как известно, весьма занимало ее врагов. Данный эпизод подлинный. Его описал в своем труде «Книга добродетелей Филиппа, герцога Бургундского» тогдашний епископ Шалон-сюр-Сон Жан Жермен. Конец безобразной сцене положило лишь появление Бастарда Вандоннского. Жанна смогла одеться. С этого момента с ней стали обращаться, как с любым рыцарем, взятым в плен. Ей предоставили шатер для ночлегов, вернули оруженосца Жана Д’Олона и стали дожидаться приезда герцога Бургундского. Герцог по приезде имел длительную беседу с Девственницей, о содержании которой ничего не известно даже приблизительно, а через несколько дней продал свою пленницу англичанам за 10 тысяч ливров (ноябрь 1430 года). Таким образом, в плену у бургундской партии Жанна пробыла более четырех месяцев. Сначала ее увезли в замок Болье-ан-Вермандуа. А затем в замок Боревуар. Там она провела несколько месяцев, как пленница, под честное слово в обществе сиятельных дам Люксембурга, окруживших ее сердечной нежностью. Она нарушила слово и попыталась бежать. Тогда ее перевели в Кротуа. Но, где бы она ни находилась, везде пользовалась привилегиями рыцаря королевской крови. Вот удивительно! Уж враги-то должны были разоблачить жалкую крестьянку и обращаться с ней соответственно. Куда там! Даже пребывая в руках англичан, Жанна находилась в гораздо лучших условиях, чем могла бы рассчитывать дочь «бедного пахаря».
Англичане поместили Жанну в замок Буврей в Руане. Туда же сразу приехал герцог Бедфордский с супругой Анной Бургундской. Местом заключения Девственницы и стал этот Королевский покой. У нее была там комната с постелью. Руанский гражданин Пьер Кюскель заявлял: «Я никогда не видал, чтобы ее вели в тюрьму, но два-три раза я видел ее в одном из помещений замка в Руане. Около задней двери».
СТРАННОСТИ ПРОЦЕССА ПО ОБВИНЕНИЮ.
Уже то, что Жанну поместили в один из руанских замков, было нарушением правил: поскольку обвиняемая должна была предстать перед инквизиционным трибуналом, ее надлежало содержать в женском отделении церковной тюрьмы. Тем не менее, для нее сделали столь необычное исключение.
Граф Линьи-Люксембург, графы Уорик и Стауффорт, канцлер Англии предложили Жанне освобождение в обмен на выкуп и «при условии, что она никогда больше не возьмет в руки оружия против англичан». Это ведьме-то?! Жанна решительно отказалась. Лишь тогда ее решились судить.
Организация процесса была поручена с одной стороны преданному в это время англичанам Парижскому университету, с другой стороны — епископу Бовэ Пьеру Кошону де Соммьевр. В работах некоторых российских ученых, посвященных данной теме, Пьер Кошон называется бессовестным клевретом герцога Бедфордского, присудившим Жанну к сожжению. Но так ли это? Попробуем разобраться.
В свое время Пьер Кошон являлся секретарем и дипломатическим агентом королевы Изабеллы Баварской (отец Пьера был обязан королеве дворянским званием). И, скорее всего, выбор на него пал не случайно. Недаром же он продемонстрировал ожесточенное нежелание в ответ на требование парижских инквизиторов немедленно выдать им Девственницу, чтобы как можно скорее отправить ее на костер. Инквизиторы вместо Жанны получили неприлично затянувшийся по времени процесс. Пьера Кошона отличало предупредительное внимание к Девственнице. Что явствует из материалов процесса в Руане.
Англичанам важно было полностью использовать политические выгоды, которые им сулило взятие в плен Жанны. Герцог Бедфордский в Париже (ноябрь 1430 года) провозгласил своего племянника Генриха VI королем Франции. Но ведь в Реймсе уже короновали Карла VII? Жест Бедфорда выглядел в тот момент и неприлично, и незаконно. Так процесс и осуждение Жанны должны были доказать, что Карл VII был возведен на престол еретичкой и ведьмой, действовавшей по наущению Сатаны.
Тем не менее, Пьер Кошон так вел процесс, что многие обвинения выглядели несостоятельно. Формулировка обвинения в связи с дьяволом и ведении распутной жизни была отменена еще до начала процесса. В присутствии герцога Бедфордского Жанна подверглась тщательному медицинскому осмотру. Результаты осмотра Пьер Кошон ни замалчивать, ни подтасовывать не стал. И от этого обвинения пришлось отказаться.
Суд открыл заседания в декабре 1430 года. По правилам того времени Жанне, как представшей перед инквизиционным судом, запрещалось иметь адвоката. Но было разрешено защищаться самой, что удивительно. Ей инкриминировали 12 статей, сформулированных уже в ходе процесса. И занимался этим Парижский университет. А не Пьер Кошон. В упомянутые статьи входили: притязания на беседы со святыми; ношение на груди корня мандрагоры; фальшивые пророчества; еретическое убеждение, что Жанна должна подчиняться только богу, но не церкви; ношение мужской одежды; ношение герба Франции и так далее — вплоть до неповиновения воле родителей.
Процесс длился несколько месяцев. Кошон столь хитроумно проводил допросы, что многие обвинения рассыпались на глазах. Как, например, ношение на груди корня мандрагоры. Ведь в момент пленения наемники раздели Жанну до нага и никакого корня мандрагоры при ней найдено не было.
К сожалению, сама Жанна иной раз путалась и давала противоречивые ответы. При показаниях о мандрагоре, находившейся недалеко от ее деревни, она сначала признала, что мандрагора росла поблизости от Домреми, но сама она ее никогда не видела. А в дальнейшем очень точно указывала местонахождение этого растения. Сначала заявила, что не знает, для чего служит мандрагора. Затем уточнила, что хранить это растение очень опасно, так как нехорошо, что мандрагора приносит своему владельцу колдовскими чарами любовь, деньги и могущество. Конечно, она не могла не знать о мандрагоре, росшей у «Дерева Дам», где любила прогуливаться, не могла не знать о свойствах, приписываемых мандрагоре народом. Мандрагоры у Жанны, конечно, не было. Но после таких ее ответов доказать это было трудно.
Пьер Кошон старался не очень заостряться на таких противоречиях. Но были у Жанны кое-какие поступки и слова, на которые епископ Бовэ при всем своем желании не мог посмотреть сквозь пальцы. Не позволили бы. К примеру, Жанна соглашалась прочесть вслух в зале суда молитву «Отче наш» только в том случае, если Пьер Кошон сам примет у нее исповедь, чего епископ Бовэ и не мог, и не хотел. Ведь по церковным правилам после принятия исповеди у Жанны он уже не смог бы председательствовать на процессе. Возможно, голоса «святых» посоветовали Жанне вести себя так. Они опять появились и внушали Девственнице, что она должна быть стойкой, не уступать и тогда спасется, непременно получит свободу. Возможно, Жанна не догадывалась даже об истинной роли Пьера Кошона. И все же по поводу отказа Жанны прочитать «Отче наш» недоумевали не только ее противники, но и сторонники тоже. Надо сказать, недоумевают до сих пор. По средневековым поверьям ведьма могла читать «Отче наш», но только наоборот, то есть задом наперед — с конца к началу. Стоило Жанне правильно прочитать молитву и ряд обвинений отпал бы сам собой. Она этого не сделала. Вероятно, потому что ее так научили. А Жанна страдала излишней доверчивостью.
В принципе, кроме Парижского университета и его сторонников, никому не нужна была смерть Девственницы, но и на свободе Жанна всем мешала.
Поведение Жанны точно вписывалось в заранее определенные для этого рамки, если предположить, что «некто мудрейший в отличие от прочих» продолжал направлять ход событий. Обвинения, по которым ее могли осудить на длительное заключение, потихонечку подтверждались. Взять хотя бы историю с подписями Жанны. На процессе выяснилось, что у нашей героини было два рода подписи. Когда она подписывалась крестом, это означало лживость ее слов, необходимость исправления их смысла. Напротив, подписываясь кольцом, то есть кружком, она давала понять, что сказанное ею надлежит истолковывать буквально. Значит, крест был для нее символом лжи, а кольцо (оно, как правило, защищало того, кто предавался магии) было средством выражения истины. Возможно, Жанна вкладывала иной смысл в эти значки, но на процессе она не вдавалась в разъяснения по данному вопросу. И судьи сочли это отягчающим обстоятельством, подтверждающим колдовскую сущность Девственницы.
Процесс потихоньку двигался к своему завершению. Но материалов для вынесения сурового приговора было маловато. Суд попытался воздействовать на пленницу иными средствами. Ее проводили в специальную камеру, где все было готово к применению пыток. Угрожали сожжением и адскими муками. Использовать камеру на самом деле никто не собирался. Если бы собирались, то давно бы уже применили. Ведь инквизиция при обвинении кого-либо в колдовстве любой допрос сопровождала пытками. Так было положено, такие существовали правила. Считалось, что только под пытками человек говорит правду. К моменту вынесения приговора любой подследственный являл собой истерзанный, искалеченный полутруп. К Жанне же никаких пыток применять и не думали. Удивительно, не правда ли? Совершенно не согласуется с практикой инквизиции. А камера … Что камера? Так, попугали девушку немного и все. Мотивировали же отказ от применения пыток тем, что она осталась «полностью безразлична ко всем этим приготовлениям». Хотелось бы знать, есть ли еще в истории инквизиционных судов случаи, когда безразличие подсудимого к ожидающим его пыткам заставило бы судей эти пытки отменить? К тому же, Жанну могли заранее предупредить доброжелатели, что никакие пытки применены не будут, вот она и не беспокоилась или делала вид, что спокойна. Если этих рассуждений недостаточно, то можно вспомнить, что во время процесса Жанна неожиданно заболела и ее тюремщики, страшно перепугавшись, изо всех сил лечили свою пленницу. Еще бы. Ведь сам Генрих VI заявил к тому времени, что любит Жанну.
Вот только одна беда. Девственница неожиданно для всех дрогнула. Видимо, камера пыток и угрозы адских мук произвели все-таки нужное впечатление. Никто не ожидал подобного. Жанна начала вдруг менять свои показания. «Святые» Екатерина. Маргарита и архангел Михаил, бывшие до того в ее рассказах нормальных человеческих размеров, теперь превратились в крошечных и бесчисленных (так в те времена представляли себе бесов). Потом последовало признание в гордыне и отречение от нее. Затем — церемония отречения от своих верований и деяний, от мужской одежды и оружия на кладбище Сент-Уэн. Не это было нужно окружающим. Английской стороне требовалось тайно спасти Жанну и при этом сохранить ее образ как колдуньи. Карл VII желал и жизнь Девственнице спасти, и ореол «святой». Шли переговоры о выкупе. Рассматривались и другие варианты. Генрих VI готов был за деньги уступить Жанну в жены рыцарю Эмону де Маси, искренне влюбленному в нее. И лишь Парижский университет жаждал крови, оголтело требовал сжечь «еретичку». Последовавшие за тем события показывают, что люди, представлявшие вышеупомянутое заведение, готовы были идти до конца. Их не устраивало отречение Жанны, их устроило бы только аутодафе. Был нарушен строжайший приказ Анны Бургундской не прикасаться к Жанне, как к женщине. Объяснили это потом тем, что в платье, которое теперь носила Жанна вместо так любимой ею мужской одежды (и сшитое для нее Анной Бургундской), Девственница выглядела слишком соблазнительно. Наемники, охранявшие ее, попытались овладеть ею силой, хотя, по известным причинам, и не смогли. Сие безобразие продолжалось три ночи и три дня. Нашу героиню «отделали» так, что все «лицо у нее было истерзанное и покалеченное». А тут еще подставные лица предложили ей бежать. Жанна не выдержала: облачилась в мужскую одежду, которую перед судьями обязалась не носить более, и сделала попытку к бегству. Ее поймали. Враги в тайне потирали руки. Теперь ей не отвертеться. На процессе сразу было заявлено, что отречение Жанны на кладбище Сент-Уэн оказалось показным. Жанну объявили вероотступницей. Теперь и речи не могло быть о выкупе. Только тайное освобождение. Но какое?
Пьер Кошон и тут не сплоховал. Инквизиторский суд вынес приговор. Довольно странный в таких обстоятельствах. В позднейшей рукописи монсеньера Пьера Кошона (хранится в библиотеке Национального собрания) находим следующее воспроизведение приговора:
«… поскольку, как мы только что отметили, ты дерзновенно погрешила против Господа и его святой церкви, мы, судьи, чтобы ты могла предаться спасительному покаянию, со всем нашим милосердием и умеренностью осуждаем тебя окончательно и бесповоротно на вечную тюрьму, хлеб страдания и воду тоски так, чтобы ты могла там оплакивать свои грехи и больше не совершала таких, которые пришлось бы оплакивать».
О костре, если читатель успел заметить, и речи нет. Жанна приходилась родной сестрой Карлу VII, теткой Генриху VI Плантагенету, сводной сестрой английской королеве, герцогу Орлеанскому, графу Дюнуа, кузиной через брачные связи герцогу Бедфорду и его жене, герцог Бургундский приходился Жанне деверем и пр., и пр., и пр… Таких лиц, как Девственница, состоящих в близком родстве, по крайней мере, с половиной высшей знати Англии и Франции, к сожжению на костре не присуждают. Отравить? Да. Подстроить несчастный случай? Да. Сгноить в темнице? Да. Но только не публичная казнь. Откуда же взялся костер? Ведь даже судьи приговорили Девственницу не к смерти, а к пожизненному заключению. Никто, скорее всего, не собирался держать Жанну взаперти всю ее жизнь. Не было нужды. А вот вывести ее из игры окончательно нужда была у всех. И костер — самая лучшая маскировка для этого. Иди потом, доказывай, кого сожгли на самом деле.
Кстати, протокол (то есть документы самого Руанского процесса в их подлинном виде) довольно быстро исчез. Пьер Кошон затратил шесть лет на то, что бы переписать их заново и по-латыни. Чего, спрашивается, ради? Что именно подлежало уничтожению в оригиналах протокола? Опять же, текст, находящийся в Англии, отличается от того, которым располагает Франция.
В любом случае судьи знали, кого они судят. Не могли не знать, если и английская, и французская стороны, и бургундская партия, и партия арманьяков — все были в курсе дела. Знали и, следовательно, не могли приговорить Девственницу к смерти. Для принцев крови как пытки, так и смертная казнь исключались.
МИФИЧЕСКАЯ КАЗНЬ.
Официальная дата казни была установлена впоследствии. И установлена (как для рождения и смерти Иисуса Христа) произвольно. Для того, чтобы покончить с вызывающими неудобство расхождениями.
Сейчас принята дата 31 мая 1431 года (у российских историков — 30 мая). Однако английские летописцы У. Кэкстон, П. Виргилиус заверяют, что казнь состоялась в феврале 1432 года. Такая разница никоим образом не следует из того, что в те времена год во Франции начинался на Пасху. Согласитесь, противоречие существенное.
Так же обстоит дело и с числом, и с месяцем. Президент Эно, суперинтендант в штате королевы Марии Лещиньской, получил доступ к самым тайным архивам Короны. В своих «Мемуарах» датой казни он называет 14 июня 1431 года. Жан де Серр в «Обзоре истории Франции» (1597 год) сообщает, что казнь имела место 6 июля 1431 года.
Действительно, сожжение на костре имело место. Но только когда и кого? Многие историки, как зарубежные, так и наши, не хотят сознаваться в том, что доказательств ее гибели почти нет. Доказательства гибели весьма условны, доказательства же ее существования нашли отражение и в финансовых документах того времени.
Англичанин Кэкстон, родившийся в 1422 году, в своей «Летописи Англии» (1480 г.) заявляет, что во время поездки ко двору герцога Бургундского он узнал, что Жанна Девственница провела в заключении девять месяцев после сцены сожжения на костре в Руане. Можно обратиться и к уже не раз упоминавшемуся «Дневнику парижского горожанина», автор которого являлся ярым сторонником бургундской партии и открыто ненавидел нашу героиню:
«Некий монах из ордена св. Доминика, каковой был инквизитором и магистром богословия, выступил с проповедью. Проповедник сей еще сказывал, что она отреклась от своих заблуждений и что ей было назначено провести четыре года в тюрьме на хлебе и воде, из каковых она там не провела ни дня. По ее распоряжению с нею обращались, как со знатной госпожой … Брат Ришар приносил причастие этой Даме, Жанне Девственнице».
За неимением времени и места автор статьи не приводит другие подобные высказывания различных людей, бывших современниками событий. Пусть читатель поверит на слово, что подобных высказываний достаточно много. Почитатели изо всех сил отказывались верить в гибель Девственницы. Ее враги так и вовсе не верили.
Слух о спасении Жанны так быстро распространился после ее «казни», что это встревожило парижские власти и они попытались провести расследование. Был даже затеян опрос свидетелей, не пренебрегал ли Пьер Кошон возложенными на него обязанностями? Прежде всего, на волнующие вопросы могли бы ответить помощники Кошона, его асессоры. Однако (вот странно!) они один за другим скончались вскоре после Руанского процесса. Но (что еще более удивительно!) через четверть века, при подготовке к процессу по оправданию Жанны, удалось-таки найти около дюжины лиц, входивших в состав Руанского суда. Пятеро из этих лиц заявили, что ничего не видели, трое — что уехали еще до окончания заседаний, а двое сослались на слабую память, не позволяющую им помнить что-либо, касающееся Руанского процесса (Ибид, с. 86–87).
Из чего же делались выводы, что Жанна не была сожжена, что ее заменили другой женщиной? А вот из чего:
Не сразу, а только через неделю после сожжения Жанны Пьер Кошон составил текст официального извещения о казни, и уже после этого соответствующие ноты от имени английского короля были направлены различным европейским дворам;
В процедуре исполнения приговора есть бросающиеся в глаза нарушения установленных норм. Прежде всего, смертного приговора не было вынесено вообще. Осужденную должны были передать в руки светских властей, которые юридически и присуждали к смерти на костре (церковные судьи по правилам того времени лицемерно ходатайствовали у светских властей о наказании «без пролития крови»). И судьи вроде бы объявили о передаче Жанны в руки светской власти, но передача так и не состоялась. Помощник бальи (главы судебной власти) Руана Лоран Гедон сообщил: «Никакого приговора не выносил ни бальи, ни я сам, на которых лежала эта обязанность» (см.: Лами. Жанна Д’ Арк, II-87) «Нет впечатления, что были соблюдены все правила. Через некоторое время какой-то злоумышленник по имени Жорж Фоланфан был точно так же передан в руки светских властей во исполнение церковного приговора. Тогда он был приведен в гражданский суд и приговорен гражданским правосудием. На казнь он был отведен не столь быстро» (см.: Лоран Гедон. «Показания на Руанском процессе»).
Герцог Бедфордский и губернатор Руана граф Уорик на казни отсутствовали. А герцог вообще покинул Руан еще во время процесса и к моменту казни, по-видимому, не вернулся.
Известно, что в утро казни Жанна исповедовалась самому Пьеру Кошону и получила отпущение грехов. Это притом, что ее к тому моменту отлучили от церкви. Надо полагать, ее отлучение от церкви к тому моменту было уже предано забвению, ибо отпущение грехов, это религиозное таинство, ни в коем случае не предназначалось для колдуний. Но вот соборовать Жанну перед «смертью» не стали, хотя в XIV–XV вв. от этой процедуры были избавлены только дети и те, кто вел праведную жизнь. Робер Амбелен делает следующий вывод: «… ей было отказано в этом высшем таинстве, поскольку было известно, что ей отнюдь не предстояло умирать».
В архивах Нижней Сены и Руанского архиепископства за 1430–1432 гг., а в платежных книгах города Руана за 1430–1431 гг. содержатся отчеты о суммах, уплаченных палачу и его помощникам, о суммах, истраченных на приобретение дров для костра, серы и т. д… а так же имена и фамилии каждого из осужденных, на казнь которых пошли эти деньги (среди них и 5 «ведьм»). Но расходы, связанные с казнью Жанны нигде не отмечены. Ее имя нигде не встречается: ни среди имен «колдуний», ни среди имен других осужденных.
К месту казни привели женщину, у которой на голову был надет капюшон, а сверху капюшона еще и колпак. Неясно, зачем вдруг понадобился капюшон?? Обычно несчастные, осужденные к сожжению, шли на костер с обнаженной головой, если не считать бумажного или картонного колпака, обмазанного, как и рубаха, сернистым составом. Может быть, капюшон оказался необходим, чтобы скрыть лицо бедной женщины? «Привели ее из замка. Лицо ее было закрыто» (см.: Персиваль де Каньи, «Летопись»). Кое-кто усмотрел в слове «embroncher» («надвинуть, покрывать, скрывать») указание на то, что колпак был надвинут кое-как. И неправильно усмотрел. Первоначальный вариант словаря Литтре уточняет, что старофранцузское слово «embroncher» имеет три значения: «скрывать», «прикрывать», «наклонять». Очевидно, что выражение «embroncher» в данном случае означает «закрытое, прикрытое, наклоненное лицо». А для чего в данном случае было прикрывать лицо? Вероятно, чтобы никто не мог увидеть, кого сжигают на самом деле.
Руанский палач Жофруа Тераж, ранее видевший Жанну, не узнал ее во время казни.
В описываемые времена такую казнь полагалось проводить при стечении народа, чтобы показать, что в споре с церковью последнее слово никогда не остается за дьяволом. Наши, российские ученые считают, что казнь в присутствии многолюдной толпы устроили англичане, «желая убедить народ в смерти «колдуньи»…» (см.: Е.Б. Черняк, сб. «Судебная петля», М-91, с. 27). Но эти разногласия не играют никакой роли, так как в данном случае было сделано все, чтобы не только толпе, но и солдатам, ее сдерживающим, практически ничего не было видно.
Вопреки обычной практике на площади находилось 800 (!) солдат, оттеснявших народ на самый край площади Старого рынка. Площадь не так уж и велика, и солдаты стояли плотной стеной. Много ли разглядишь из-за такой «стены»? Да и сами солдаты находились не слишком близко к месту казни, чтобы разглядеть подробности. Но и этого показалось мало. Приговоренную окружало 120 (!) воинов. Сама приговоренная маленького роста (он известен в точности — 158 см), в то время как Жанна Девственница была, по многочисленным воспоминаниям знавших ее лично, довольно высокого для женщины роста.
Далее, костер частично загораживал огромный деревянный щит, на котором большими буквами начертали причину приговора.
В те времена люди любили смотреть на казни. Казни наиболее известных преступников превращались в своеобразные народные «гуляния», где заранее занимались зрительские места. Знать и богачи предпочитали наслаждаться зрелищем из окон второго и третьего этажей домов, выходящих к месту казни. И за такие места выплачивали владельцам приличные суммы. Так вот, в данном случае власти предписали, чтобы окна домов, выходящих на площадь, были наглухо закрыты деревянными ставнями. Спрашивается, для чего? Ответ, думаю, ясен.
На взгляд автора данной статьи доказательств того, что произошла подмена, и сожгли не Жанну, вполне достаточно. Конечно, историки консервативного толка вправе выдвинуть свои соображения и возражения. Такое количество солдат могли выставить, как меру предосторожности, чтобы в последний момент народ не сделал попытку освободить Жанну. Но это маловероятно, так как население Руана держало сторону англичан и на протяжении всего времени, что Жанна находилась в городе, не выказывало никаких симпатий к Девственнице и уж тем более не делало попыток вступиться за нее. Руанский священник Жан Ринье писал, что англичане опасались, «как бы не стали говорить, что она (Жанна — Е.К.) спаслась», палачу был дан приказ сразу после смерти осужденной на время потушить пламя и показать присутствующим, что казнена именно Жанна. Палач так и поступил (см.: А. Декокс. «Большая тайна…», — 66, с. 23). Тело жертвы было наполовину сгоревшим. Но возникает вот какой вопрос: можно ли было опознать издалека, из-за спин солдат, обгоревшее лицо? Одежду и колпак осужденных специально смазывали серой, дабы усилить процесс горения в несколько раз. И после того, как рубашка и кол-пак загорались, после того, как пламя полыхало некоторое время, было явно невозможно опознать кого бы то ни было даже с очень близкого расстояния.
Да и сама католическая церковь внесла свой вклад в сомнения по поводу гибели Девственницы: ежегодная месса по святой Жанне Д’ Арк и до сих пор служится, в самом деле, в белых одеяниях, а не в красных, которые применяются для мучеников.
Тем не менее, верующие до сих пор настаивают на том, что была сожжена именно Жанна. Поскольку она настоящая святая, то Бог отметил ее своим перстом, то есть после сожжения этой женщины было обнаружено не превратившееся в пепел сердце. Робер Амбелен полагает, что осужденной, игравшей роль Жанны, предварительно дали какое-нибудь сильное наркотическое снадобье, чтобы подавить ее волю и не допустить разных эксцессов. «Ведь Светоний в своих «Жизнеописаниях двенадцати цезарей» уверяет нас, что некий яд (возможно, изготовленный на основе пасленовых, — Р.А.) делал сердце, до которого доносила его кровь, недоступным действию огня, то есть несгораемым». Что ж, возможно и такое. В средневековой Франции яды любили, знали их великое множество и достаточно широко применяли.
Итак, казнь состоялась, но Жанна спаслась. Предположим (подчеркиваю — предположим!), что все так в действительности и происходило. Какую картину тогда мы можем наблюдать? Английская сторона получила то, чего хотела: Девственницу осудили как «ведьму», но тайно сохранили ей жизнь. Карл VII тоже должен был быть удовлетворен: Жанне сохранили жизнь, а слухи о несгоревшем сердце продолжали поддерживать веру большинства в святость Девственницы. Ну а Парижский университет, так жаждавший крови, устроил милое его сердцу аутодафе. Как гласит русская поговорка «И волки сыты, и овцы целы».
ВОСКРЕШЕНИЕ ЖАННЫ. ТАЙНЫЙ ПЛЕН.
Версия о спасении Девственницы покоится на ряде документов, таких, как счетные книги Орлеана, хроника декана Сен-Тибо, кое-какие мемуары. Брачное свидетельство Дамы дез Армуаз, купчая этой Дамы и ее супруга и т. д. К несчастью ряд документов в течение, примерно, последних ста лет, т. е. уже в нашем столетии, когда Жанна была канонизирована, таинственным образом исчезает. Пропадают один за другим несколько томов «Счетов Орлеанской крепости», некоторые документы, подтверждающие, что по приказу Карла Орлеанского город Блуа выплатил некую сумму Жанне в качестве приданного, брачный контракт Жанны и т. д. Французские историки предполагают, что таинственно исчезнувшие документы и предметы (в том числе надгробная плита Жанны Д’ Арк в Сен-Дени и надгробная плита с могилы Жанны дез Армуаз) частично уничтожены, а частью осели в тайных архивах Ватикана. Зачем? Казалось бы, прошло уже несколько столетий, давно не сидят на французском троне потомки Карла VII, да и самой монархии во Франции не существует. К чему теперь скрывать подлинные страницы истории? Но тогда католическая церковь вынуждена будет сознаться в многовековой и столь грандиозной фальсификации. Это потянет за собой раскрытие и других, не менее существенных тайн. Пусть уважаемый читатель поставит себя на место отцов католической церкви. Решился бы он уничтожить подобными действиями авторитет церкви? Решился бы он на серию мировых скандалов? Ватикан не только не решается, Ватикан делает все, чтобы подобных скандалов избежать.
Впрочем, автор статьи приносит свои извинения, так как немного уклонился в сторону от логики повествования. Учитывая, что сохранились простые копии и фотокопии части исчезнувших документов и вещей, будем и дальше исходить из предположения о спасении Девственницы. 1431 год — Жанна спасается. Но открыто появляется перед народом только в 1435–1436 годах. Где же она провела целых четыре года? Вот на этот счет не сохранилось никаких документов, только косвенные данные — упоминания в некоторых мемуарах, устные предания. Хоть автор не берется утверждать, что таких документов и в природе не существует. Многие дворянские семьи до сих пор отказываются не только предоставить свои многовековые архивы для изучения, но даже просто показать их. Кто знает, какие документы могут храниться в закрытых для всего мира архивах?
Робер Амбелен попробовал на основе косвенных данных реконструировать основные этапы жизни Жанны за 4 года, когда о ней не было ни слуху, ни духу. Эта версия не слишком убедительна, может быть. Естественно, из-за отсутствия каких-либо документов. Но с другими версиями автор данной стать попросту не встречался, поэтому позволил себе предложить читателю реконструкцию господина Амбелена.
До пресловутой казни Жанна содержалась в замке Буврей. Внутри главной башни этого замка, которая до сих пор существует и известна под названием башни Жанны Д’ Арк, (так как Жанну в утро казни причащали именно там) имеется колодец, сохранившийся до наших дней. Колодец этот сообщался в свое время с подземным ходом, что удалось доказать в наше время. В ходе войны 1939–1945 гг. руанское гестапо не раз пользовалось сим подземным ходом. Единственное, что сейчас неясно, это — куда конкретно вел подземный ход? Робер Амбелен утверждает, что вел он в так называемую башню «К полям». В утро казни женщину, заменившую Девственницу, повели из замка на площадь, а саму Девственницу — по подземному ходу прочь из города. По некоторым данным можно предположить, что следующие девять месяцев Жанна провела пленницей при Бургундском дворе. Очевидно, шли переговоры о ее дальнейшей судьбе, которую никак не могли решить. Затем Жанну передали в руки Амедея VIII Савойского, сторонника англичан и кузена Девственницы через брачные связи.
В двух лье от Аннеси, столицы герцогства Савойского, в Ущельях Гордеца, точнее перед выходом из этих Ущелий, находится замок Монротье. Вдоль стен этого замка извивается ущелье длиной в 800 м, расположенное между отвесных скал. Лучшей тюрьмы не выдумать. В главной башне замка Монротье находилось помещение, называемое «тюрьма Девственницы». Это название приписывается традиции, восходящей к XV веку. Замок принадлежал Пьеру де Монтону, вассалу и советнику Амедея VIII Савойского и его дипломатическому посреднику между Карлом VII, Филиппом Бургундским и Карлом Орлеанским. Согласно устной традиции замком от имени Пьера де Монтона управлял Эмон де Маси — тот самый влюбленный в Жанну рыцарь, который пытался ее выкупить у англичан. Далее автор статьи позволит себе привести выдержки из книги Р. Амбелена.
«Жозеф Жиро в своей брошюре, выпущенной в Аннеси в 1949 г. под названием «Замок Монротье», излагает следующие факты:
«Рассказывают также, что в помещении, расположенном над предыдущей комнатой, так называемой тюрьмой Девственницы, некая девушка была заточена за то, что отказывалась поддаться требованиям своего господина; дни своего заключения она отмечала черточками, вырезанными в оконном проеме своего жилища».
…Автор пишет слово «Девственница» с большой (!) буквы, и черточки в оконном проеме замка… соответствуют четырем годам, то есть именно тому времени, которое Жанна Девственница провела в неизвестном месте… В народной легенде явно смешалось несколько фактов, причинная связь которых в сознании деревенского люда не поддавалась никакому объяснению. Много месяцев напролет в самой верхней комнате главной замковой башни была заперта девушка, которую называли «Девственницей», как выражались воины, разговаривая на эту тему в деревенской харчевне. Конечно, для того, чтобы оказаться в таком заключении, не было другой причины, кроме той, что она не захотела отдаться своему владыке …» Если бы заключенная в башню девушка была из местных, то в народных преданиях, скорее всего, сохранилось бы ее имя, а не только прозвище «Девственница». Думается еще, что Эмон де Маси вполне мог осуществить свою мечту и все же выкупить пленившую его Жанну у англичан, но не получить в ответ никакой благодарности. Версии могут быть разные за отсутствием каких-либо документов.
Четыре года в заключении. А как же приговор: «… на вечную тюрьму, хлеб страдания и воду тоски…»? Весьма вероятно, что Карл VII, пытавшийся ранее выкупить Девственницу и грозивший англичанам в случае ее смерти смертью многих знатных своих пленников, не согласился с тем, чтобы та, которая вручила ему французскую корону, которая была его сестрой, закончила свою жизнь узницей.
Интересен тот факт, что через восемь месяцев после «казни» Жанны недалеко от замка Монротье появляется Рауль де Гокур во главе целого маленького войска. Он уходит с непосредственной службы Карлу VII и поселяется в Валансе, объясняя это необходимостью разобраться с кое-какими вопросами наследства. Войско ему, видимо, было необходимо для моральной поддержки. Или для того, чтобы попытаться освободить Жанну. Взять приступом Монротье невозможно и опасно. Устроить побег? Это проще и легче. Правда, для такого подвига время было неподходящее. Да и Жанну могли еще не доставить в замок. А вот к 1436 году условия сложились очень даже подходящие. К этому году герцог Бургундский освободился от вассальной зависимости по отношению к королю Франции и от союзнических обязательств по отношению к королю Англии. Между Бургундией и Францией временно установился мир. Это позволяло решить вопрос о дальнейшей судьбе Жанны к всеобщему удовлетворению.
Карл VII, обеспокоенный захватническими в отношении Лотарингии планами герцога Бургундского, передислоцировал в Лотарингию часть войск под командованием Жана Потона де Ксентрая (одного из сподвижников Девственницы) и его помощника Жана де Бланшфора, связанного через браки родством с де Шабаннами. Пусть читатель запомнит эти имена. Они скоро нам встретятся.
В «Летописи» (XVI в.) гражданина города Меца Филиппа де Виньель сообщается:
«В воскресенье, в 20-й день мая 1436 года, девица, именовавшаяся Клод, одетая по-женски, была явлена (а не явилась (!) — Е.К.) как Жанна Девственница, и найдена она была в некоем месте подле Меца, именуемом Гранж-оз-Орм («Гумно под вязами»), и были там оба брата названной Жанны, каковые удостоверили, что была она» (см.: Процесс, V, 234).
В относящейся к тому же времени «Мецкой летописи настоятеля собора святого Тьебо» говорится о том же:
«В сем году (1436), в 20-й день мая, Девственница Жанна, каковая пребывала во Франции, прибыла в Гранж-оз-Орм подле Сен-Приве и была приведена (!) чтобы поговорить с некоторыми из вельмож Меца, и велела называть ее Клод … И в тот же день навестили ее оба брата… И думали они, что она была сожжена. И когда увидели они ее, они ее признали, и так же поступила она с ними».
Жанна была «явлена», «приведена» под именем Клод и опознана, как Девственница. Из вышеприведенных и других, не упоминаемых здесь, свидетельств можно сделать вывод, что Жанну в Лотарингию привезла группа сопровождавших лиц под вымышленным именем и в женской одежде.
Французский историк Жан Шнайдер (просьба не путать с Эдуардом Шнайдером) сделал при работе в архивах настоящее открытие, тем более ценное, что сам Ж. Шнайдер всегда искренне считал вновь объявившуюся Девственницу самозванкой. Результаты этого исследования он опубликовал в 1976 году в книге Ф. Контамина «Знать в средние века…» в главе, посвященной горожанину Меца Николя Луву:
«Весной 1436 г. Жан Потон де Ксентрай возвратился с Жаном де Бланшфором для того, чтобы расквартировать свое войско «живодеров» в Жарнизи, где у Робера де Бодрикура были связи … Два этих человека доставили в окрестности Меца некую молодую особу, первоначально именовавшуюся Клод, в которой по приглашению Бодрикура двое братьев и одна сестра Жанны … признали Девственницу».
Так за чем же был отправлен в Лотарингию де Ксентрай? Укреплять ее безопасность и обороноспособность? Или кроме этого на него была возложена и другая миссия? Следов штурма замка Монротье нет никаких. Скорее всего, для Жанны был организован побег, после которого небольшой вооруженный отряд доставил Девственницу к де Ксентраю на пограничную территорию. Женская одежда и имя Клод (и мужское, и женское одновременно) помогали запутать следы. Затем небольшое войско под водительством самого де Ксентрая добралось до Жарнизи, где оно и разместилось, а Жанну из Жарнизи препроводили туда, где ее должны были найти, — в Гранж-оз-Орм, в Сен Приве (расстояние в 18 км), не забыв известить о ее возвращении де Бодрикура, который затем должен был вызвать братьев Жана и Пьера Д’ Арк, а так же Катрин Д’ Арк (если доверять тексту). Что Бодрикур и исполнил.
Вернемся к «Мецкой летописи»:
«И в понедельник 21 мая они (братья Д’Арк, — Е.К.) доставили свою сестру в Бакийон, а там владыка Николя Лув, рыцарь, дал ей скакуна ценой в 30 франков и пару кожаных поножей. Сеньор Обер Буле дал ей капюшон, а владыка Николя Гронье — меч».
По этому и другим источникам можно убедиться, что наша героиня, как только оказалась среди своих и в безопасности, сразу же сменила женскую одежду на так любимую ею мужскую, и сразу же вооружилась.
СВИДЕТЕЛИ ОПОЗНАНИЯ.
Начать эту главу нашего расследования надо, пожалуй, с того важного обстоятельства, что вновь объявившаяся Девственница вернулась на жительство в ту же местность — в места своего детства, туда, где она легче всего могла быть узнанной, а самозванка — разоблаченной, и это случилось всего лишь через четыре года после ее официально провозглашенной смерти. Наверное, самозванка должна была бы отправиться на поиски простаков подальше от тех мест, где Девственницу знало огромное множество людей. Обратимся опять к «Мецкой летописи»:
Жофруа Декс и «несколько лиц из Меца», навестивших Жанну, «доподлинно признали, что она, несомненно, Жанна Девственница Французская».
Заметим, что лица, опознавшие Жанну (Николя Лув, Обер Буле, Николя Гронье) были один — камергером и советником Карла Бургундского, потом Карла VII, другой — главой старшин в Меце, третий — губернатором. Зачем нужно было им участвовать в мошенничестве, из-за которого они могли получить только крупные неприятности? «Она сказала несколько слов владыке Николя Луву, из которых он понял, что именно она пребывала во Франции, и она была опознана по нескольким признакам (!) как Девственница Жанна Французская, которая привела короля Карла VII на коронацию в Реймс» (см.: «Мецкая летопись»). Возможно, речь здесь идет о кое-каких особых приметах. Ведь у Орлеанской Девственницы было родимое пятно красного цвета за правым ухом и шрамы от трех ранений. Если пятно и можно было подделать, то, как быть со шрамами в точно определенных местах?
Город Орлеан оказал Жанне восторженный прием. Из «Счетов Орлеанской крепости»:
«3 августа: … Флер-де-Лису … два золотых реала за то, что он доставил в город письма от Жанны Девственницы»
«21 августа: …Жану дю Лису (Жану Д’ Арку, ставшему к тому времени рыцарем и под новой фамилией, — Е.К.), брату Девственницы …12 турнейских ливров… дабы он мог вернуться к упомянутой сестре…». Это, учитывая официальную версию, на тот свет что ли?
В июле в Орлеане состоялась встреча между Жанной и Карлом VII. Согласно Гийому Гуффье, камергеру Карла VII, «было оно в саду, в большой беседке». Имеется ввиду сад Жака Буше, управляющего городом Орлеаном. И далее:
«Жанна направилась прямо к королю, чем он был поражен, и не сумел найти других слов, как те, что сказал ей очень ласково, поклонившись (!): «Девственница, душенька моя, добро пожаловать, во имя Господа нашего, ведающего тайну, которая есть между Вами и мной … Эта мнимая девственница, едва услыхав слово «тайна», преклонила колени». Конечно, любой критик может прицепиться к словам Гуффье «мнимая девственница». Но, во-первых, он пишет слово «девственница» с маленькой буквы, а не с большой, как принято было для Жанны; во-вторых, Жанна к тому моменту уже была обвенчана с Робером дез Армуазом, то есть стала замужней женщиной и, следовательно, в глазах подавляющего большинства собственно девственницей считаться уже не могла, ведь о ее физиологической особенности знал очень ограниченный круг лиц.
То, что Карл VII недвусмысленно опознал Жанну в Даме дез Армуаз, подтверждается и дальнейшим поведением короля. Никогда никаких обвинений в самозванстве, никогда никаких претензий не предъявлялось ни к ней, ни к ее близким, ни к ее спутникам. При встрече короля с Жанной присутствовали Жан Дюнуа Бастард Орлеанский, Карл Анжуйский, господин де Шомон, архиепископ Вьеннский, Жан Рабато, у которого Жанна проживала в 1429 году, архиепископ Реймский Реньо. Все эти имена уже встречались читателю раньше. Люди, носившие эти имена, прекрасно знали Девственницу задолго до ее пленения. И никто ни устно, ни письменно не поднял вопрос о самозванстве Дамы дез Армуаз. После встречи с королем у нее не было никаких неприятностей, дознаний и прочего. Наоборот. Она прожила еще какое-то время в Орлеане и во время этого пребывания свободно разъезжала по городу, а приемы в ее честь следовали один за другим. Обратимся вновь к «Счетам Орлеанской крепости» («эти бесценные документы еще существовали в 1969 году). Приемы и угощения вином для Дамы дез Армуаз: 18 июля 1439 г., 29 июля 1439 г., 30 июля 1439 г.,31 июля 1439 г., 1 августа 1439 г… И того же 1 августа город преподнес ей в дар 210 ливров «за добро, которое она сотворила для города во время осады». И уточняется: «Жанне дез Армуаз». Когда Жанна вернулась в Орлеан через год, город вновь устроил в ее честь празднества. Надо заметить еще вот что: после официальной казни Жанны Девственницы в 1431 году (1432 г. — ?) в городе Орлеане, обожавшем нашу героиню, проводились ежегодные обедни за упокой души Жанны (естественно, за счет городской казны). С появлением Жанны дез Армуаз в городе в 1439 году эти обедни Орлеан более не служил. А возобновил их только после смерти вышеупомянутой Дамы. Недоверчивые орлеанцы таким образом отказывались признать Жанну воскресшей в 1436 году (когда везде начали говорить о ее возвращении) с чужих слов, они дождались личного свидания с ней в 1439 году, увидели ее, услыхали ее голос, убедились, что это именно их любимица, и только тогда перестали устраивать заупокойные службы. В 1438 году, овдовев, в Орлеан на жительство переехала Изабелла де Вутон, «официальная мать» Девственницы. Город принял ее с почетом, назначил ренту, выплачивавшуюся ей до самой ее смерти. В финансовых документах Изабеллы де Вутон на ренту после смерти Дамы дез Армуаз появляется новая деталь, незначительная лишь на первый, поверхностный взгляд. Вместо «матери Девственницы» Изабеллу де Вутон теперь именуют «мать покойной Девственницы». Кстати, Изабелла де Вутон по прозвищу «Роме» не разоблачила Жанну как самозванку. И, если бы самозванство в действительности имело место, то Изабелла оказалась бы в положении гораздо худшем, чем остальные участники этого «мошенничества» (король, его родственники, приближенные и придворные, братья и сестры Жанны, жители Меца и Орлеана, высшее духовенство). Ведь Изабелла — «мать» и, следовательно, первая должна была разоблачить мошенницу-самозванку.
Можно попробовать составить примерный список тех, кто признал Жанну: Карл VII, его теща Иоланда Анжуйская, его жена Мария Анжуйская, Карл Анжуйский, Жан Дюнуа Бастард Орлеанский, господин де Шомон, архиепископ Вьеннский, архиепископ Реймский, монсеньор Рено де Шартр (великий капеллан Франции), супруги де Бодрикур, Жан Потон де Ксентрай, весь совет города Орлеана и жители этого города, многие почтенные граждане Меца, братья и сестра Д’ Арки, два бывших герольда Жанны Флер-де-Лис и Кер-де-Лис, Жиль де Рэ, Жак Шабанн Ла Палис, Жофруа Декс (казначей города Меца), Жан де Тонелетиль, Гобеле де Ден (королевский прево) и т. д. Никому тогда и в голову не пришло обвинить в самозванстве Даму дез Армуаз. В тот период было три случая самозванства. И всех трех претенденток на звание Девственницы разоблачили и подвергли публичным наказаниям. Но никто тогда не выказывал сомнений в отношении Жанны дез Армуаз. Сомнения стали высказываться много позже и людьми, которые никогда не знали Жанну.
Странно и некорректно выглядят утверждения некоторых современных ученых, отделенных от описываемых событий пятью веками, что множество людей, лично знавших Девственницу, оказались дураками, подвергнувшимися коллективной галлюцинации. Причем этой галлюцинации подверглись люди, находившиеся в разных местах и в разное время. Столь же странно выглядит предположение, что «воскрешение» Жанны специально инсценировано, так как королю необходимо было оправдаться перед народом. Многие из воинов и простого люда знали Жанну, видели ее неоднократно и уж кто-нибудь должен был, заметив самозванство, во всеуслышание воскликнуть: «Это не Жанна! Нас обманывают!» Особенно это относится к орлеанцам. Но никто не воскликнул. Не начали разрастаться слухи и пересуды, не отмечены такие замечания в письмах и дневниках. Дама дез Армуаз для всех была вне подозрений. Для современников. Но не для исследователей, живших в более поздние времена, и уж тем более не для историков наших дней.
ДАМА ДЕЗ АРМУАЗ.
Вернемся к «Мецкой летописи»:
«После того, как братья увезли ее, тотчас же вернулась она на Троицын день в город Марьель … А потом направилась в город Арлон … она пребывала постоянно подле герцогини Люксембургской и находилась там долгое время, пока граф де Варнембург не увез ее в Кельн … он велел сделать для нее красивейшую кирасу …»
Внимательный читатель смог, наверное, отметить два факта. Во-первых, после возвращения наша героиня вращается исключительно в кругу знати. И ни одному представителю этого круга не приходит в голову, что Жанна — крестьянка и мошенница. Вероятно, образование, манеры, образ мыслей Жанны вполне соответствовали ее окружению. Во-вторых, как только появилась возможность, Девственница не только влезла в так любимую ею мужскую одежду, но и постепенно обзавелась доспехами. Неспроста же графу де Варнембургу взбрело в голову подарить ей кирасу. Для любой другой женщины подобный подарок был бы удивителен, непонятен и, может, даже оскорбителен. Для любой другой, но не для Орлеанской Девственницы. Далее мы увидим, что Жанна вновь устремилась в военные походы против англичан. Автор статьи позволит себе заметить, что вряд ли самозванка могла быть столь уверена в своих силах и воинских талантах.
Попробуем же немного проследить дальнейшую судьбу Девственницы.
«… потом вернулась она в Арлон, и там был заключен брак мессира Робера дез Армуаз, рыцаря, с названной Жанной Девственницей. И потом уехал этот господин дез Армуаз со своей женой Девственницей в Мец, в свой дом…»
Надо заметить, что Робер дез Армуаз являлся кузеном Робера де Бодрикура. Тот прекрасно знал Девственницу, знал о ее знатном происхождении и вряд ли позволил бы самозванке окрутить своего родственника. Брак же с подлинной Жанной был престижен и почетен.
Обратимся к подлинной родословной семьи дез Армуазов, хранящейся в архиве этой семьи и поныне (с.4):
«Благородный Робер дез Армуаз сочетался браком с Жанной дю Лис в Гранж-оз-Орм 7 ноября 1436 года» Автор позволит себе напомнить читателю, что эта фамилия (дю Лис) была присвоена братьям Д’Арк (мнимым братьям Девственницы) несколько ранее вместе с дворянством. А вот документ о передаче доходов, который был составлен в тот самый день 7 ноября 1436 года. Робер дез Армуаз соглашался сдать в аренду земли, приносившие доход. Арендную плату должна была получать Жанна.
«Мы, Робер дез Армуаз, рыцарь, сеньор Тишемона, и Жанна дю Лис, Девственница Франции (!), Дама названного Тишемона, моя жена, действующая в согласии и с разрешения моего … приложили и поставили наши собственные печати к настоящим грамотам». Документ засвидетельствован Жаном де Тонелетилем, могущественным сеньором той области, и Собеле де Деном, королевским судебным чиновником, прево Марвилля. Во Френ-ан-Вуавр, в конторе нотариуса Марти, долгое время находился подлинник брачного контракта Робера дез Армуаза и Жанны Девственницы Франции. Уже в XVIII в. достопочтенный отец Вигье засвидетельствовал, что держал его в своих руках, находясь в семейном архиве дез Армуазов, сеньоров де Жольни («Галантный Меркурий»). Брат отца Вигье подтвердил это обстоятельство в письме, направленном герцогу де Грамону. «В более недавнее время Альбер Байе, профессор в Эколь де От Этюд, в 1920 году, когда в Риме было вынесено решение о причислении Жанны к лику святых, созвал группу журналистов, чтобы поведать им о сделанном им открытии. В 1907 году во Френ-ан-Вуавр он держал в руках брачный контракт Робера дез Армуаза и Жанны Девственницы Франции, отметив при этом, что ее подпись была совершенно такой, как та, что находится на письме Жанны жителям Реймса, датированном 16 марта 1430 года… На смертном одре он подтвердил это обстоятельство журналисту Иву Лавоке … Существование этого брачного контракта засвидетельствовали и другие, и в том числе председатель совета министров Эдуард Эрио, … так же граф Гобер де Лабессьер, … пребывавший от этого открытия в потрясении до самых последних мгновений своей жизни» (см.: Р. Амбелен, с. 194–195).
К глубокому прискорбию приходится констатировать тот факт, что все нотариальные архивы Френ-ан-Вуавр исчезли в период с1914 г. по 1918 г. то ли в результате полного разрушения этой деревни во время артобстрелов, то ли по какой еще причине … Тем не менее, о вышеупомянутом браке свидетельствует и другой текст того времени. Это знакомая уже нам «Мецкая летопись»:
«И там был заключен брак между Мессиром Робером дез Армуазом, рыцарем, и упомянутой Жанной Девственницей (!), а затем уехал названный господин дез Армуаз с женой своей Девственницей (!) на проживание в Мец…»
Вышеперечисленные документы — одно из важнейших доказательств тождества между Жанной Орлеанской Девственницей и Жанной Дамой дез Армуаз. В документах того времени только наша героиня именуется Девственницей да еще с большой буквы. И нет ничего удивительного в том, что определение «Орлеанская» заменяется на «Девственницу Франции», ведь она столько сделала для Родины и она — сестра Карла VII, ставшего королем и к тому моменту единственным правителем страны. Ни за какими другими Жаннами прозвание «Девственница» не закреплялось ни документами, ни устной традицией. Кстати, в гербовнике Карла Смелого (сына Филиппа Доброго, герцога Бургундского), где помещены гербы семей, породненных с герцогами Бургундскими, гербы главных суверенов Европы, гербы знатных вельмож, числящих свой род от французской королевской династии, на 203 листе этой рукописи помещены гербы 6 главных баронов (пэров) Франции. Во главе этого листа, на почетном месте, первым — находится герб, которым Карл VII наделил Жанну Орлеанскую Девственницу, с подписью: «Девственница Франции». Этот гербовник находится в Национальной библиотеке, в отделе рукописей, под шифром N. А. Т. 4381. Можно даже проследить изменение именования Жанны с течением времени и в соответствии с ее заслугами. Сначала она просто Девственница, потом Орлеанская Девственница, а после освобождения — Девственница Франции. И в дальнейшем во всех документах именуется уже так и никак иначе.
Если для кого-то приведенные материалы не выглядят как серьезные доказательства, то для автора данной статьи они — весомое свидетельство в пользу тождества между Орлеанской Девственницей и Жанной Дамой дез Армуаз Девственницей Франции. Косвенно это тождество подтверждает и дальнейшая судьба Дамы дез Армуаз.
Итак, Жанна вышла замуж за господина дез Армуаза в ноябре 1436 года и уехала с ним в Мец. И почти сразу же рассталась с мужем. Супружеские отношения их были невозможны, а человеческие, дружеские — видимо, не сложились. Жена отправилась в поход, а муж ушел в монастырь. Эта супружеская чета не оставила, да и не могла оставить потомков.
В декабре 1436 года Дама дез Армуаз, выехав из Меца, направилась в Тиффож, где проживал небезызвестный уважаемому читателю маршал Франции Жиль де Рэ. Жиль де Рэ в ожидании встречи с обожаемой Девственницей велел приготовить в ее честь новое представление «Орлеанской мистерии». Похоже, бывшие сторонники поддерживали между собою связь.
Весной 1437 года Дама дез Армуаз отбыла из Тиффожа в сопровождении многочисленного войска, оплаченного Жилем де Рэ. Командовал этим войском один из вассалов Жиля Жан де Сиканвилль. Из текста грамоты о помиловании этого самого Жана (см.: Сокровищница хартий, Национальный архив) можно сделать вывод, что и сам Жиль де Рэ принял участие в походе Жанны.
Кишера в своем сочинении в V томе передает то, что было написано в «Испанской летописи» дона Альваро де Луна, коннетабля Кастильского. 46-я глава этой летописи озаглавлена «О том, Как Девственница, будучи под Ла-Рошелью, послала за помощью к королю и что коннетабль сделал для нее». Пусть уважаемый читатель попробует оценить данный факт по его весомости. Жена простого дворянина, какого-то там дез Армуаза, через посла обратилась ни много, ни мало, а к испанскому королю (для самозванки это и вовсе уж слишком). И что бы вы думали? Король Испании направил ей корабли для помощи при осаде Ла-Рошели. Вот для чего отправилась в поход Жанна — продолжить дело своей жизни, завершить освобождение Франции от англичан. В той же «Испанской летописи» сообщается:
«… получив эту помощь, Девственница овладела упомянутым городом и одержала еще несколько побед, в которые кастильский флот внес большой вклад».
Подробности об этих подвигах сообщались в «Летописи Девственницы», рукопись которой ныне утрачена, но текст был напечатан в 1562 году в Бургосе под названием «История Орлеанской Девственницы».
Автор делает вывод, что «посмертное» существование Жанны не составляло секрета для королевских семейств как Франции, так и Англии, Люксембурга, Испании.
После Ла-Рошели Жанна направилась в ту часть Гюйени, которая была еще занята английскими войсками, в Блэ. О взятии Блэ свидетельствует великий судья Богемии Леон де Розмитал, находившийся там в это же время. В своей «Реляции» (Кишера, том IV) он сообщает:
«В течение 150 лет этот город принадлежал королям Англии, но он отнят одной вещуньей, которая отвоевала у англичан все Французское королевство…»
Далее Жанна осадила занятый англичанами Бордо. Они капитулировали через 6 недель. Затем предприняла осаду Байоны, откуда английским войскам пришлось бежать. Об этих походах рассказано в «Истории Карла VII» Валле де Виривилля, который сообщает, что в 1439 году Дама дез Армуаз отличилась в Пуату, где вспыхнула гражданская война. Она находилась там в обществе маршала Франции Жиля де Рэ. В том же 1439 году во время похода в Пуату распространился слух, что Жанна погибла от смертельного ранения. В Орлеане тотчас же было приказано отслужить восемь заупокойных месс (июнь 1439 г.). К счастью Дама дез Армуаз, в самом деле получившая тяжелое ранение, выжила и начала поправляться. Но командование войсками вынуждена была оставить и передать Жану де Сиканвиллю. Ей пришлось покинуть место боевых действий. А через два месяца город Орлеан вместо заупокойной мессы устроил по случаю ее возвращения многочисленные празднества.
Начиная с 4 сентября 1440 года в распоряжении исследователей нет более ни одного документа из официальных источников, который свидетельствовал бы о ее жизни. «Счета Орлеанской крепости» гласят:
«4 сентября 1440 г. Жану Пишону, за шесть пинт и кружек вина по 8 денье за пинту, коими угощали госпожу Жанну дез Армуаз: 4 соля 4 денье».
Через Монтаржи, Труа, Сен-Дизье, Коммерси, Токур она добралась до Жольни. Больше она никогда не уезжала из Лотарингии.
В 1441 году заболела официальная мать Девственницы Изабелла де Вутон по прозвищу Роме, проживавшая в Орлеане на улице Пастушков. Вновь Орлеан проявляет о ней заботу. В реестре городских расходов есть запись: «Изабо, мать Девственницы». А вот через семь лет, с сентября 1449 года, в различных счетах и документах пишут уже: «Изабо, мать покойной Девственницы». Кроме того, в тот же 1449 год Английский двор перестает выплачивать Даме дез Армуаз пенсию, которую она получала девять лет, начиная с 1440 года. На основании этих и ряда подобных документов можно сделать вывод, что Жанна дез Армуаз Девственница Франции умерла в период между апрелем и июлем 1449 года. И Орлеан был об этом извещен. В различных документах именно с этого времени стали делать уточнение — «покойная Девственница». Тогда же возобновили ежегодную заупокойную мессу по Орлеанской девственнице.
В жалованных грамотах, подписанных Карлом VII и Карлом Орлеанским, и определяющих различные дары, которых были удостоены «братья» нашей героини, тоже появляется слово «покойная», в то время как этого слова не было в грамотах, исходивших от тех же лиц до 1449 года. Эта подробность показывает нам, что для Карла VII и Карла Орлеанского Дама дез Армуаз была именно Жанной Девственницей, а дата смерти Девственницы не совпадала с сожжением в Руане, зато совпадала с датой смерти Дамы дез Армуаз.
РЕАБИЛИТАЦИЯ.
Через год после смерти Дамы дез Армуаз Карл VII отдал приказ о подготовке и проведении процесса по реабилитации Девственницы. Почему не при жизни Жанны? Тому были серьезные причины. Над Девственницей по-прежнему висело обвинение в ереси, колдовстве и прочих грехах.
Почти сразу после «воскрешения» Жанны произошла прелюбопытная история. В данной работе уже упоминалось, что Девственница (после того, как объявилась и была узнана) отправилась в Арлон, где пребывала подле герцогини Люксембургской, затем уехала с графом де Варнембургом в Кельн. Вот в Кельне-то и случилась некоторая неприятность. В тот момент шла нелегкая борьба между двумя претендентами на пост архиепископа в Трире. Жанна встала на сторону одного из претендентов, проявив при этом свой боевой и самовластный характер. Тотчас же ее вызвал к себе для расследования дела главный инквизитор города Майнца отец Генрих Кальтизерен (его еще называют Кальтайзен или Кальтизен), находившийся по служебным делам в Кельне. Жанна поспешила покинуть Кельн. А вскоре вышла замуж и стала именоваться Дама дез Армуаз. Не потому ли она поспешила с замужеством, хотя никогда не была склонна к этому, что боялась преследования церкви и решила прикрыться фамилией мужа? Кто знает? Но для такого поведения Жанны были причины. Охранная грамота, выданная ей графом де Варнембургом на имя Девственницы Франции, гласила:
«Девственнице Франции охранная грамота сроком на месяц может быть объявлена недействительной за три дня» (документ хранится в муниципальном архиве Кельна).
А отец Кальтизирен выступил с решением о полном отлучении Жанны от церкви. И так, как по-прежнему против нее действовал судебный приговор, вынесенный в Руане, то нашу героиню вполне могли потащить на костер без всяких предварительных формальностей и без надежды на повторное «воскрешение».
Вся эта занимательная история с массой подробностей поведана миру достопочтенным отцом Жаном Нидером, летописцем, принадлежавшим к ордену братьев-проповедников «Инквизитор ведьм», в его книге «Формикариус», законченной в 1437 году. Отец Жан Нидер в той же книге приписывает Жанне необыкновенные чудеса, порицает ее за ношение оружия, военного снаряжения, за пляски в хороводах с оруженосцами и за участие в пирах чаще, чем следовало. Кроме того, Жан Нидер подтверждает, что по мнению достопочтенного отца Кальтизирена, именно эта Жанна якобы по «Господнему повелению» «венчала на царство короля Карла Французского». Выходит, и для инквизиции не была секретом «посмертная» жизнь Девственницы?
Как бы то ни было, кельнское приключение вполне могло обернуться бедой. Так что для Жанны было выгодно числиться «сожженной». Выгодно это было и Карлу VII, так как в результате своего побега Жанна оставалась виновной в неявке в суд, на нее по-прежнему распространялось действие приговора, вынесенное в Руане. А освобождать ведьму от костра было весьма опасно для любого лица, предпринявшего такую попытку: ему прежде всего грозило отлучение от церкви, не считая других кар. Кроме того, признать фальсификацию исполнения приговора значило необходимость разъяснять причины, побудившие к этому. Что привело бы к огласке факта королевского происхождения Жанны и, следовательно, к разговорам о сомнительности прав Карла VII на королевский престол. Жанне лучше остаться «мертвой». Но и реабилитация была необходима. Не мог Карл VII признать, что получил престол от «ведьмы». Жанна должна была быть посланницей божией, что подтвердило бы божественное право Карла VII на корону. Отсюда и проистекают установки, данные для реабилитационного процесса: Девственница являлась дочерью землепашца, неотесанной и неграмотной, робкой и набожной девицей, действительно общавшейся со святыми, сотворившей чудо по промыслу божию и сгоревшей на костре. Для Карла важно было так же не предпринимать мер по оправданию Жанны от своего собственного имени. Иначе не избежать расспросов о столь неожиданной и внезапной заинтересованности. В 1450/ 1451 гг. магистр Гийом Буйе, доктор богословия, получил от короля Карла VII письмо, повелевавшее ему начать следствие по делу Жанны Девственницы, приговоренной церковным судом в Руане к сожжению за ересь, колдовство и пр., пр., пр. Комиссия по расследованию, созданная господином Буйе, целых четыре года рассматривала этот вопрос и приняла положительное решение о начале процедуры реабилитации. Только тогда в Ватикан папе Николаю V было направлено соответствующее прошение. Прошение носило частный характер, и подписали его Пьер Д’ Арк, мнимый брат Жанны, и Изабелла де Вутон по прозвищу «Роме», мнимая мать Девственницы. Хотелось бы знать, где эти «родственники» были раньше и почему ждали 18 лет?
В Ватикане знали или предполагали, что это прошение исходило от Карла VII, прикрывавшегося Д’ Арками. Рескрипт о реабилитации был подписан в 1456 году. Именно в этом документе Жанна Девственница была впервые названа Жанной Д’Арк. Таким образом, папа Каликст III (папа Николай V умер в 1455 году) сделал определенного рода реверанс Карлу VII, подчеркнув незаметно свое желание сохранять с королем Франции хорошие отношения. Все последующее показывает, что оправдательный процесс был заранее подготовлен и проведен в полном согласии между папой Каликстом III и королем Карлом VII.
Сначала началось расследование условий, в которых происходил суд над Жанной. Задача заключалась в сборе свидетельств, для чего было необходимо отыскать и заслушать свидетелей. Чтобы процесс проходил в заранее определенных рамках, нужны были не все свидетели, а лишь некоторые из них. Кое-кто из свидетелей вообще был не нужен, потому что опасен. Случилось так, что Филибер де Сантиньи, епископ Кутанса, внезапно скончался. Пьер Луазлер, попытавшийся спастись бегством в Базель, тем не менее так же скоропостижно скончался. За ним столь же неожиданно последовал Николя де Ру. Произошел несчастный случай с вдохновителем процесса в Руане Жаном Д’Эстиве. Он утонул в болоте. А комиссар-следователь Ла Фонтен вообще бесследно исчез. За немногими исключениями лица, показания которых были теперь заслушаны, благожелательно относились к Жанне. Прочие же свидетели, предосторожности ради, перестали быть столь строгими и в свои новые заявления внесли тонкие нюансы. Возможно, этому обстоятельству способствовали внезапные смерти некоторых причастных к процессу в Руане лиц.
Но что еще интересно! 7 ноября 1455 года в Соборе Парижской Богоматери открылось первое торжественное заседание, а Изабелла де Вутон, подавшая прошение папе о санкционировании реабилитации, на нем не присутствовала. Она вообще не выступала свидетелем, хотя могла бы сообщить множество достоверных сведений о той, которую вырастила. Может быть, ее не заслушивали от того, что будучи в уже очень преклонном возрасте, Изабелла де Вутон могла впасть в противоречия, а то и сболтнуть лишнее.
Историк Жюль Кишера в своих «Новых заметках по поводу истории Жанны Д’ Арк (1850 г.) признал, что показания жителей Домреми «полностью совпадают: они изображают Жанну существом незначительным, робким и набожным». Это говорилось о женщине, которая осмелилась пробиться к королю, иметь смелость или даже наглость разъезжать всюду в мужской одежде и военном облачении и неоднократно водить войска в бой? Да полно, правда ли это?
Академик Луи Бертран в своем исследовании о Жанне Д’Арк в Лотарингии (1928 г.) писал: «… оправдательного процесса, в ходе которого показания свидетелей выглядели так, как будто они подчинялись общему указанию…» Из свидетельств, зарегистрированных на оправдательном процессе, возникает портрет «…робкой безграмотной крестьянки, пожалуй, даже несколько простоватой…» (см.: Р. Амбелен, с. 229). И этот «портрет» не согласуется с «портретом», созданным документами Руанского процесса.
ЗАКОНЧИЛАСЬ ЛИ ИСТОРИЯ ОРЛЕАНСКОЙ ДЕВСТВЕННИЦЫ С ЕЕ СМЕРТЬЮ?
Последние годы своей жизни Жанна Дама дез Армуаз Девственница Франции провела в замке Жольни недалеко от Меца. Замок этот был собственностью ее супруга Робера дез Армуаза. Изредка она навещала кое-кого из родственников мужа и только. В 1871 году тогдашний владелец замка Жольни принял у себя одного деревенского каменщика. Каменщик этот утверждал, что в его семье из поколения в поколение передается предание, по которому владелицей замка была Жанна Девственница, ставшая Дамой дез Армуаз в результате брака. Якобы дед этого каменщика был доверенным лицом последних хозяев замка времен Великой Французской революции (1789–1794 гг.), от которых накануне их отъезда в эмиграцию в 1790 году получил поручение замаскировать живописное изображение Жанны и Робера дез Армуаз. Это изображение находилось где-то в замке. Каменщик уверял, что об этом знала не только его семья, но и некоторые другие жители деревни.
Тогдашний владелец замка лишь недавно приобрел его. Видимо, он еще был полон энтузиазма по поводу своего приобретения. Каменщику, во всяком случае, поверил и решил предпринять поиски означенного изображения. Поиски были бесплодными до того момента, когда некий архитектор из Меца приехал в замок для выполнения ряда реставрационных работ. Этот архитектор и обнаружил в одной из комнат (после того, как со стен там убрали слой, состоящий из глины и соломы) великолепный камин из резного камня XV в., над которым находилась фреска с двумя портретами, так долго разыскиваемыми. Робер Амбелен утверждает, что лицо Жанны на этом портрете очень похоже на лицо ее предполагаемого отца Луи Орлеанского.
По некоторым данным Жанна в последние годы жизни часто появлялась во владениях сеньоров Д’ Отре, будучи крестной матерью маленького наследника этой сеньории. Во владениях Д’ Отре располагалась деревушка Тюллиньи. В церковь этой деревушки и полюбила заходить Девственница. Церковь была бедной, и наша героиня пошла на значительные траты, дабы скрасить ее убожество. Кроме того, высказала пожелание быть погребенной после смерти именно там. Похоже, воля ее была исполнена. Рядом с Жанной похоронили и ее супруга. В 1929 году Николя де Сермуаз, один из нынешних представителей рода дез Армуаз, побывал в Тюллиньи. В церкви тогда работал аббат Пиан. От него Николя де Сермуаз услышал следующее:
«На правом краю хора и главного нефа в этой церкви была погребена со своими кольцами и другими драгоценностями Девственница Жанна, ставшая Дамой дез Армуаз. Рыцарь Робер, облаченный в свои доспехи, покоится рядом с ней. В конце XVII века члены этого семейства распорядились о том, чтобы на стене рядом с могильной каменной плитой появилась мемориальная доска, ибо камень этот уже начал разрушаться под ногами верующих…» (см.: Р. Амбелен, с. 224).
Из рассказа аббата явствовало, что на мемориальной доске была надпись: «Здесь покоится тело Жанны дез Армуаз с ее драгоценностями, а также тело ее мужа, рыцаря Робера дез Армуаза в его доспехах». Но в 1890 году сия доска была снята. По мнению господина Амбелена, в то время в Риме делались первые шаги по причислению Жанны к лику святых, и доска была снята умышленно, так как некие важные лица хорошо знали, кто лежит в этой могиле, и не хотели допустить распространения этого знания. Тем не менее, люди, снявшие памятную доску, ухитрились забыть срезать лепной орнамент, обрамлявший неугодную надпись. Этот орнамент существует и ныне.
Кроме истории с доской были предприняты и другие шаги. Древние плиты в полу церкви были заменены кухонными плитками. Исчез надмогильный камень супругов; частично его прикрыла ступенька хора, частично — уже упоминавшиеся плитки, доходящие сейчас до края нефа.
В ноябре 1968 года еще один потомок рода дез Армуазов граф Пьер де Сермуаз побывал в Тюллиньи. Он встретился с мэром коммуны господином Жиро и с бывшим мастером-каменщиком господином Флорантеном. Они не только подтвердили слова аббата Пиана, с которым были близко знакомы, но и добавили кое-что еще:
«Рядом с могилой герб Девственницы был высечен на камне свода на пересечении его стрелок. Во время революции он был сбит»
Автор позволит себе напомнить читателю, что господа имели в виду Великую Французскую буржуазную революцию 1789–1794 гг. Действительно, в соответствии с декретом от 1793 года в то время гербы уничтожались: либо их сбивали, либо сильно повреждали.
В том же ноябре 1968 года с согласия аббата Кретьена одна ступенька в церкви была снята, счищен ее цемент. Тогда обнаружился угол могильной плиты, на которой удалось прочесть часть надписи, сделанной готическими буквами XV в.: «Молитесь за душу ее…». Надпись неполная, ее, в самом деле, пытались сколоть. Еще в этой надписи присутствовал крест — в точности такой же, какой был на знаменитом и всем известном кольце Девственницы: с расширяющимися концами и в круге. Если допустить, что могила принадлежит не Девственнице, то какому слабоумному пришло в голову в 1890 году убирать все опознавательные знаки, тщательно маскировать захоронение? Зачем? Другое дело, если это действительно могила нашей героини. Ведь любопытные исследователи вполне могут добиться эксгумации. И кто знает, какие свидетельства они при этом могут обнаружить?
Жанна дез Армуаз Девственница Франции умерла в 1449 году. С тех пор прошло более пяти веков. Но закончилась ли история Девственницы с ее физической смертью? Похоже, что нет. Ее история все еще продолжается…
Ольга Велейко, Фредди Ромм
Ревизионизм биографии Жанны Дарк: научное открытие, заблуждение, фальсификация?
Впечатления по прочтении опуса Е.Д.Квашниной «Легенда о Жанне Д’Арк»
Дамы и господа, вам никогда не приходилось исправлять классиков? Приятное занятие, чёрт возьми. Он, классик, вот тут ошибся, а я исправлю и на весь мир продемонстрирую, насколько я умнее, проницательнее, компетентнее. И тут уж не важно, в какой сфере знания я утираю нос классику — в физике, математике или истории. Пожалуй, в истории лучше всего: никакие эксперименты и исследования меня, драгоценного, не опровергнут, а все свидетели случившегося всё равно давно умерли.
И если после всего этого хвалят не меня, а всё того же классика, это несомненно происки врагов, решивших замолчать Моё Великое Открытие. «Но я и тут молчать не буду!», как сказал один персонаж Хазанова. Пусть все знают, кто чего стоит и чьих рук дело этот заговор молчания вокруг моих гениальных свершений!
К чему это мы? Да вот, знаете ли, недавно встретилось следующее утверждение: ревизионизм биографии Жанны Дарк более научен, чем ортодоксальный взгляд, так как основывается на документах. То есть что на документах основано, то и истина, а остальное заблуждение, ложь и заговор молчания. «Без бумажки ты букашка, а с бумажкой и букашка человек». Например, если в документах Х века написано, что тогда Земля была плоская и покоилась на трёх китах, значит, так оно и было. И вообще, непонятно, как это очкарики судят о событиях, которые произошли в эпохи, когда ещё никакой письменности не было. Не иначе как сами придумывают.
Что же, очень милая позиция. Давайте-ка рассмотрим её повнимательнее.
О научности ревизионизма биографии Жанны Дарк.
Прежде всего: что следует считать более научным и менее научным? Наука как таковая — это способ рационального познания окружающего мира, основанный на некотором базовом методе. Этот метод должен применяться, в рамках данного научного знания, единообразно, независимо от того, какая задача решается. Для естественных наук, характерен метод эксперимента: многократное воспроизведение изучаемого эффекта, с целью выявления его общих и особенных характеристик. Для математики, эксперимент не типичен, и базовым является математико-логическое исследование, использующее основные методы логики. Не всегда характерен эксперимент также для гуманитарных наук. Особенно это касается истории, которая в принципе не допускает проведение экспериментальных проверок тех или иных гипотез. Однако для всех сфер науки характерен логический подход, без которого, собственно, не существует рационального начала. Поэтому можно утверждать, что любое исследование, вступающее в конфликт с логикой, не является научным (даже если оно использует другие средства научного познания).
Остановимся на вопросе, что, собственно, должна давать история как наука. Разумеется, ту или иную теорию, картину событий прошлого. Каким образом эта картина строится и проверяется — отдельный разговор, а пока отметим, что конкретная картина событий должна быть логически-непротиворечивой как внутри себя, так и по отношению к известным фактам и другим картинам событий (относящимся к иным историческим вопросам). Если картина событий непротиворечива, имеет смысл рассматривать её, сравнивать с иными гипотетическими картинами событий. Если же логика нарушена, рассматривать попросту нечего — во всяком случае, в научном смысле.
А теперь посмотрим, как реально работает критерий непротиворечивости картины событий в различных ревизиях биографии Жанны Дарк. Однако прежде изложим вкратце «ортодоксальную» картину событий:
Жанна Дарк родилась в состоятельной крестьянской семье в деревне Домреми не позднее 1412 года, когда шла Столетняя война между Францией и Англией. В возрасте 13 лет Жанна пришла к выводу, что способна повлиять на события войны, а именно — способствовать коронации дофина Карла. В рамках решения поставленной ею для себя задачи, Жанна обратилась за помощью к местному феодалу де Бодрикуру. При этом она уверяла, что с ней общаются высшие силы («Голоса»), которые дали ей миссию по снятию осады Орлеана и коронации дофина. Через некоторое время де Бодрикур поверил Жанне, направил её с небольшим отрядом ко двору дофина и дал рекомендательное письмо. В это время при дворе дофина готовилась экспедиция по спасению Орлеана, и среди гостей будущего короля были гонцы из осаждённого города. Встретившись с Жанной, они уверились, что она действительно может серьёзно способствовать спасению Орлеана, и вместе с королевой Иоландой, которая спонсировала будущий поход, убедили дофина принять гостью из Домреми. В тот период было популярно «Пророчество Мерлина», согласно которому Францию должна была спасти простая девушка из «дубовых лесов Лотарингии», и многие французские патриоты решили, что Жанна и есть героиня этого предсказания. Это значительно способствовало приходу во французскую армию ополченцев. Специальная церковная и медицинская проверка установила как физическую, так и психическую нормальность, а также христианскую лояльность Жанны.
Явившись под Орлеан (апрель-май 1429), Жанна нанесла противнику ряд серьёзных поражений, что вынудило его снять осаду. При этом Жанна часто вступала в конфликт с другими французскими командирами, прежде всего, по вопросу об интенсивности наступательных действий французов. После победы под Орлеаном, Жанна успешно провела также Луарскую кампанию, практически полностью обескровив англичан и лишив их плодов побед, одержанных после взятия Парижа. Победы на Луаре позволили французам короновать дофина (Карл Седьмой). Однако затем Жанна была отстранена от реального командования, но не отправлена в отставку. Вскоре (1430 г.) англичане перебросили во Францию дополнительные силы и вместе со своими союзниками, бургундцами, предприняли ряд наступательных операций, пиком которых стала осада Компьеня. Жанна, по собственной инициативе выступившая на помощь осажденному городу, совершила вылазку, в результате которой оказалась в бургундском плену. Король Франции не предпринял ничего для спасения пленницы, и она оказалась продана англичанам за выкуп, который уплачивался за принцев крови. Англичане решили дезавуировать подвиги Жанны с помощью Обвинительного церковного процесса против неё, однако формулировка обвинения оказалась затруднена как безукоризненной репутацией Жанны, так и её успешной защитой на суде. Тем не менее, используя обычные методы фальсификации, судьи подготовили обвинение в ереси и приговорили Жанну к казни на костре. Под страхом казни, Жанна подписала отречение, но затем была обвинена в нарушении его (отречения) условий и казнена. Её казнь не дала англичанам ожидаемых результатов, и вскоре они потерпели окончательное поражение во Франции.
Такова «ортодоксальная» версия биографии Жанны Дарк. В этой картине событий немало белых пятен. Так, неясно, что следует понимать под Голосами, которые, по словам Жанны, дали ей миссию, которую она блестяще выполнила. Не вполне ясно также, почему Карл Седьмой не отправил Жанну в отставку, а вместо этого позволил врагу опорочить и жестоко убить её. Есть и многочисленные другие загадки (они рассмотрены, вместе с возможными решениями, в книге «Загадки Орлеанской Девы»).
Среди этих загадок видное место занимает некая мадам дез Армуаз, которая появилась после казни Жанны и якобы была опознана братьями Жанны как их сестра.
Вообще говоря, наличие белых пятен характерно для любого значительного исторического факта, биографии каждой видной исторической личности. Само по себе это ничуть не удивительно. Однако наличие подобных загадок приводит к явлению, которое называется историческим ревизионизмом. Сам по себе ревизионизм не хорош и не плох, он характерен для всех сфер науки. Так, теория Эйнштейна явилась, по сути, ревизией механики Ньютона, а геометрия Лобачевского — ревизией геометрии Эвклида. Однако решающим критерием научности ревизии является следующий:
Ревизия научной теории должна давать ответы на все те вопросы, которые решены в рамках прежней научной теории, плюс разрешать некоторые другие проблемы, неразрешимые для «ортодоксальной» теории.
Эйнштейн и Лобачевский блестяще соблюли этот критерий. А как обстоит дело с ревизией биографии Жанны Дарк?
Прежде всего — какие есть формы ревизионизма биографии Жанны? Самые заметные из них следующие:
1) Батардизм и сюрвивизм, отрицающие крестьянское происхождение Жанны, приписывающие ей королевское происхождение и оспаривающие факт её казни;
2) Отрицание военных заслуг Жанны, приписывание их другим французским капитанам;
3) Отрицание психической (а зачастую и физической — как женщины) нормальности Жанны.
А теперь применим указанный выше критерий правомерности научной ревизии к этим ревизионистским направлениям.
Батардизм-сюрвивизм. По сути, оспаривание факта рождения Жанны в Домреми. Предлагает своё объяснение Голосов (как придворных Изабеллы Баварской и Карла Седьмого) и мадам дез Армуаз (якобы это Жанна, спасённая от гибели добросердечными англичанами и церковниками). Приписывает военные победы Жанны другим французским капитанам. Отрицает смысл Обвинительного процесса. Однако при этом не объясняет, почему те же французские капитаны до и после Жанны то и дело проигрывали сражения, почему Карл Седьмой не отправил Жанну в отставку, зачем англичанам понадобилось выкупать Жанну, если Обвинительный процесс всё равно был фиктивен — да и зачем он им вообще понадобился? Почему англичане из-за Обвинительного процесса на полгода прекратили активные боевые действия? Зачем мадам дез Армуаз, если она была спасённой Жанной, раскрыла своё инкогнито, когда смертный приговор ей оставался в силе? И почему церковь никак не отреагировала на нарушение этого инкогнито?
Полагаем, приведенных логических нестыковок вполне достаточно, чтобы говорить о ненаучности этого направления ревизионизма. Однако добавим ещё одну деталь: базовым допущением батардизма является утверждение, что документ о рождении и смерти Филиппа, незаконнорожденного ребёнка Изабеллы Баварской, был фальсифицирован в той части, которая касается смерти. Однако если так, то этот документ вообще не заслуживает доверия, а потому есть все основания поставить под сомнение и первую его часть (в том, что касается рождения Филиппа). Что в лоб, что по лбу.
Перейдём к другому варианту ревизионизма биографии Жанны Дарк — отрицание её заслуг как военного командира. Смысл этого направления ревизионизма в том, что все победы французских войск в сражениях с участием Жанны приписываются другим командирам, а все поражения — Жанне. Увы, и тут логика рядом не стояла: ведь если Жанна вообще не командовала, то ни малейшей её вины в поражениях под Парижем, Ла Шаритэ и Компьенем быть не могло. Правда, документы говорят, что очень даже командовала — решающим образом способствовала взятию Сен-Лу, возглавила решающую атаку на больверк Турели, пресекла мирные переговоры и приказала штурмовать Жаржо, отдала решающий приказ о конной атаке при Патэ. Ревизионисты утверждают, что Жанна была неправа, когда предпочитала штурмовать вражеские укрепления, вместо осады. Однако так же поступал и Солсбери, едва не взявший Орлеан. Солсбери объявлен ревизионистами великим полководцем, а Жанна, использовавшая сходную тактику — никто? Это по какому научному критерию?
И, наконец, версия психической ненормальности. Её подробный анализ даётся в статье «У Жанны д’Арк была шизофрения?». Здесь же отметим одно: эта версия противоречит историческим сведениям о том, что Жанна дважды проходила медицинскую проверку — весной 1429 (при дворе дофина Карла) и зимой 1431 г. (в плену). Оба раза врачи признали Жанну совершенно нормальной девушкой.
Таким образом, с научной точки зрения существующие направления ревизионизма биографии Жанны Дарк совершенно несостоятельны, так как нарушают базовые законы научной методологии. Вместе с тем, интересно посмотреть на ревизионистов, исходя из их собственных критериев. Так как насчёт подтверждающих документов?
Букашкины бумажки,
или
Гражданка Квашнина, у Вас документы не в порядке!
По прочтении предыдущей части статьи, в которой авторы упорно стараются убедить аудиторию в важности логики, чтобы, как Лаплас, делать открытия на кончике пера, у читателя, вполне возможно, сложилось подозрение, что авторы попросту не располагают теми документами, которые имеются у ревизионистов. К стыду своему признаёмся, что так оно и есть: почти ничего из тех документов, на которые ссылаются ревизионисты, а в частности, ведущая батардистка-сюрвивистка Самиздата Е.Д.Квашнина в своей работе «Легенда о Жанне Д’Арк», мы не видели. Оправдывает нас разве что тот факт, что не видела их и сама госпожа Квашнина. По её словам, эти документы видели её друзья, пожелавшие остаться неизвестными, а ей, г-же Квашниной, они предоставили переводы этих документов на русский язык.
По мнению господ ревизионистов и лично г-жи Е.Д.Квашниной, официальная наука игнорирует существующие документы и строит свою теорию на пустом месте. Почему игнорирует? А потому, что существует всемирный заговор ученых-историков, которые сами не желают посмотреть правде в глаза и тщательно скрывают эту правду от общества. По словам г-жи Е.Д.Квашниной, «защитники официальной версии зачастую забывают называть первоисточники, цитируя из них микроскопические дозы, выдранные из контекста, вероятно, боясь серьёзного анализа со стороны». Только не спрашивайте, почему ревизионисты не подают на ортодоксов в суд, по примеру «группы поддержки» Жиля де Рэ, которые в 1992 году добились его посмертной реабилитации!
Ладно, оставим в покое прах Жиля де Рэ и перейдём к документам, на которые ссылаются ревизионисты. И начнём с самого что ни на есть важного для биографов Жанны Дарк документа: протоколов Обвинительного и Оправдательного процессов. Внимание, дамы и господа! Вот они на французском языке, а вот на английском — протоколы Обвинительного трибунала и Оправдательного трибунала.
С чего начинается батардизм? Да вот с чего:
«В среду 10 ноября 1407 года (по юлианскому календарю, а по григорианскому — 21 ноября), «в два часа пополуночи», королева Изабо родила ребенка, «умершего в тот же день и отвезенного в Сен-Дени». Во всяком случае, так сообщает аббат Клод де Вилларе во «Всеобщей истории французского королевского дома». В первом издании этого труда (1764 г.) этого ребенка аббат называет Филиппом. Позже, во втором издании (1770 г.) Филиппа заменила девочка по имени Жанна. В третьем издании (1783 г.) нет и попытки исправить ошибку, допущенную тринадцатью годами ранее: «Жанна, прожившая всего лишь один день». Не странно ли? Дело в том, что аббат де Вилларе сначала пользовался таким источником, как «Генеалогическая и хронологическая история Французского королевского дома» (1726 — 1732 гг.) отца де Сент-Мари. Этот автор называл ребенка Филиппом. Де Вилларе в своем первом издании послушался его, но затем внес странную поправку, переименовав Филиппа в Жанну. Может быть, изменение было вызвано вмешательством высокопоставленных лиц или появлением новых, более достоверных источников информации? Это неудивительно, так как де Вилларе занимал должности, позволившие ему знакомиться с недоступными для многих архивными документами. Что бы там ни было, сам де Вилларе свой поступок никак не объясняет. А после его смерти историки вновь возвращаются к версии о рождении мальчика, именуемого Филиппом» (здесь и далее цитируется по вышеупомянутой работе Е.Квашниной).
Такое поведение со стороны господина де Вилларе, конечно, никуда не годится. С гневом и возмущением отвергаем его домыслы, а вместо этого попросту даём ссылку на французскую королевскую генеалогию. Итак, в ноябре 1407 г. у королевы Изабеллы действительно родился ребёнок. И если де Вилларе что-то напутал по поводу младенца, то, госпожа Квашнина, уж простите его. Вы сами разве никогда не ошибаетесь, а? В конце концов: если Вы полагаете, что генеалогия неверна, то нет никаких оснований считать, что у Изабеллы Баварской вообще родился в те дни ребёнок. А если она верна, то это был мальчик Филипп, а не девочка Жанна. И, наконец, если ребенок умер, прожив всего один день, на основании каких документов мы все должны считать, что Жанна Дарк — это и есть то самое несчастное дитя Изабеллы Баварской?
Собственно о мальчике Филиппе пишет и летописец — священник аббатства Сен-Дени, в котором этого мальчика похоронили: «Накануне дня святого Мартина зимнего, около двух часов пополуночи, августейшая королева Франции родила сына… Этот ребенок прожил совсем немного, и близкие короля успели лишь дать ему имя Филипп и окрестить его» («Хроники монаха Сен-Дени»). На эту летопись ссылается и Е.Квашнина, правда, цитирует приведенный отрывок как-то странно и куцо, снабжая его многочисленными многоточиями: «… Дитя сие прожило недолго, и близкие… едва успели наименовать его… и окрестить малым крещением… вечером следующего дня (т. е. сразу после крещения, — Е.К.) отвезли тело в аббатство Сен-Дени… и погребли его… в часовне короля…» Интересно, почему г-жа Квашнина маскирует многоточиями однозначно указанный хроникером пол и имя младенца?
Таким образом, дамы и господа, мы видим, что батардизм имеет в своей основе всего лишь описку, сделанную де Вилларе через 363 года после интересующего нас события.
Ну-с, а теперь пройдёмся по некоторым другим откровениям г-жи Квашниной. Итак:
1. «В ходе процесса, подвергшего ее осуждению, как ведьму, Жанна с высокомерным презрением отвергла утверждения, будто она пасла домашний скот или работала по хозяйству».
Приводим протоколы допроса Жанны в Руане от 22 и 24 февраля 1431 года:
«На вопрос, научилась ли она в юношеском возрасте какому-нибудь ремеслу, она сказала, что научилась шить полотняное платье и прясть и не уступает в этом деле любой руанской женщине».
«На вопрос, водила ли она стадо в поля, она сказала, что прежде уже ответила на это и что, после того как стала более взрослой и достигла зрелого возраста, обыкновенно не пасла стадо, но, несомненно, помогала гнать его на пастбища и в замок по названию Остров при угрозе нападения солдат; но она не помнит, пасла ли она в юношеском возрасте стадо или нет».
Вопрос: какими документами подтверждается заявление Е.Квашниной о «высокомерном презрении», с которым Жанна отвергла утверждение о том, что она работала по хозяйству?
2. «Что же касается фамилии Д’Арк, то ее никто не называл по этой фамилии чуть ли не до нашего времени».
С утверждением о том, что современники предпочитали называть Жанну не по фамилии, а по прозвищу («Дева»), соглашаемся. Однако существует документ, составленный при жизни Жанны (!), в котором она названа именно по фамилии — Дарк. Это не что иное, как грамота аноблирования (возведения во дворянство) Жанны и ее родных (декабрь 1429 г.). Просим убедиться. Через некоторое время после смерти Жанны, ее фамилия появляется также и в материалах процесса по отмене приговора. В 1445 году папа Каликст III в рескрипте называет ее братьев: «Пьер и Жан Дарк и их сестра quondam Johanna Darc». Архиепископ Реймский также упоминает семью Дарк: «Изабелла Дарк, Пьер и Жан Дарк, мать и братья покойной Жанны Дарк, обычно называемой Девой (…Isabelle Darc, Pierre et Jean Darc, mere et freres defunctae quondam Jeannае Darc, vulgariter dictae la Pucelle)».
Вопрос: на каком основании Е.Квашнина игнорирует эти документы? Ах да, друзья скрыли…
3. «У этого семейства еще до XV века был герб: «На лазоревом поле золотой лук и три скрещенные стрелы с наконечниками, две из которых окованы золотом и снабжены серебряным опереньем, а третья — из серебра с золотым опереньем, с серебряной главой, увенчанной червленым львом»».
Снова вернемся к материалам Руанского процесса и процитируем собственные показания Жанны:
«Спрошенная, имела ли она щит и герб, отвечала, что не имела ни того, ни другого, но что король даровал ее братьям герб, а именно щит лазоревого цвета с двумя лилиями и мечом посередине… Затем она сказала, что сей герб был дарован королем ее братьям без всякой просьбы с ее стороны или откровения».
Обратим внимание:
1) Жанна ОТРИЦАЕТ, что у нее был герб от рождения;
2) Герб с лилиями и мечом дарован Карлом VII ВСЕЙ СЕМЬЕ Дарк. Зачем бы, спрашивается, если «у этого семейства еще до XV века был герб»?
Вопрос: какими документами подтверждается наличие у семьи Дарк герба до того, как его им пожаловал Карл VII?
4. «Сам «бедный землепашец» Жак Д’Арк родился в 1375 году в Сеффоне, в старинном рыцарском семействе. Так получилось, что ветвь, к которой принадлежал Жак, из-за Столетней войны разорилась и временно утратила дворянское звание».
Таково мнение госпожи Квашниной. Веско, не правда ли? Разорился — лишить титула! Странно только, почему бедный гасконский дворянин д’Артаньян, у которого не было денег на еду, считался дворянином? Видимо, А.Дюма был знаком с вопросами дворянства хуже, чем г-жа Квашнина. Где уж ему.
Не был лишён дворянства за недостаток средств и сир Робер дез Армуаз, очень хорошо известный всем ревизионистам. А семейство Дарк — почему лишили?
Вредные историки полагают, что дворянства лишали за сословные преступления, прежде всего — за измену королю. Правда, в ходе Столетней войны французским королям кто только ни изменял, и ничего, остались дворянами.
Вопрос: а лояльную семью Дарк за какие особые преступления наказали?
5. «Кроме всего, представители другой ветви этой семьи уже с 1408 года в разном качестве служили при дворе короля Карла VI».
Вопрос: какие именно представители? Какой именно семьи — Дарк или де Вутон? В каком качестве эти представители служили при дворе Карла VI? Где документы???
6. «Января 6 дня 1407 / 1408 годов (по григорианскому календарю — 17 января) в Домреми ночью начался переполох. Вот как описывает это событие сенешаль Берри Персиваль де Буленвиллье в письме к герцогу Миланскому: «В ночь на Богоявление люди с факелами нарушили обычный покой. Поселяне, не ведая о рождении Девственницы, бегали взад и вперед, пытаясь выяснить, что же произошло, после того, как их призвали отпраздновать это событие»».
Полагаем необходимым полностью привести описание рождения Жанны из указанного документа — письма Буленвилье герцогу Миланскому:
«Я полагаю, государь, что ваших ушей уже коснулся слух о некоей Деве, которая, как благочестиво считают многие, была послана нам Богом. А посему, прежде чем изложить вам в немногих словах ее жизнь, деяния, положение и нрав, расскажу о ее происхождении. Она родилась в небольшой деревне Домреми, что в бальяже Бассиньи, в пределах и на границе Французского королевства, на берегу Мааса, по соседству с Лотарингией. Ее родители слывут людьми простыми и честными. Она увидала свет сей бренной жизни в ночь на Богоявление Господа, когда весь люд радостно славит деяния Христа. Достойно удивления, что все жители были охвачены в ту ночь необъяснимой радостью и, не зная о рождении Девы, бегали взад и вперед, спрашивая друг друга, что случилось. Некоторые сердца испытывали при этом какой-то неведомый прежде восторг. Что еще? Петухи, словно глашатаи радостной вести, пели в течение двух часов так, как никогда не пели раньше, и били крыльями, и казалось, что они предвещают важное событие».
Вопрос: откуда в ревизионистском переводе письма Буленвилье появились «люди с факелами», нарушившие покой жителей Домреми? Откуда появились 1407/1408 годы? Почему Е.Квашнина не привела отрывок полностью и забыла процитировать вполне ясные слова Буленвилье о том, что Жанна родилась именно в Домреми и «ее родители слывут людьми простыми и честными»?
7. «Двадцать лет спустя жители Домреми не лукавя засвидетельствуют перед двумя уполномоченными, присланными церковным судом из Пуатье для расследования, что малышка появилась в деревне днем и что означенная Жанна была известна в этой деревне, как дочь Изабо Баварской и герцога Луи Орлеанского».
Мы имеем в распоряжении материалы Оправдательного Процесса. Полагаем необходимым привести показания жителей Домреми, которые «не лукавя засвидетельствовали» следующее:
«С юных лет я знаю Жанну Деву, родившуюся в Домреми от Жака д’Арка и Изабелетты Роме. Супруги были усердными землепашцами, истинными католиками, пользовавшимися доброй славой. Я знаю это, ибо не расставалась с Жанной и как ее подруга ходила в дом ее отца» (свидетельство Овьетты, подруги Жанны из Домреми).
«Жаннета родилась в Домреми от супругов Жака д’Арка и Изабеллеты, крестьян, истинных и добрых католиков, честных и достойных людей, живших по их средствам, но не слишком богатых» (свидетельство Беатрисы, крестной матери Жанны).
«Жанна родилась в Домреми и была окрещена в приходской церкви Святого Реми. Её родители — Жак д’Арк и Изабель — оба работники в Домреми» (свидетельство Жана Мореля из Грё).
«У меня была дочь, родившаяся в законном браке, которая была достойно крещена и прошла конфирмацию и была воспитана в страхе перед Господом Богом и в уважении к традициям церкви, насколько то позволял ее возраст и скромное положение…однако… некоторые враги… привлекли ее к суду, поставив под сомнение ее веру, и… сей невинной девушке не оказали никакой помощи, и она предстала перед судом вероломным, жестоким и несправедливым, в котором не было ни капли законности… и ее осудили преступным и достойным порицания образом и, жестоко осудив, сожгли на костре» (свидетельство Изабеллы Роме — родной матери Жанны).
И, в дополнение, приведем слова самой Жанны из протоколов Руанского процесса: «Далее на вопрос о месте рождения ответила, что родилась в деревне Домреми, которая сливается с деревней Грё, и что в деревне Грё находится главная церковь. Затем на вопрос об имени отца и матери ответила, что отца зовут Жаком Дарк, мать же — Изабеллой» (протокол от 21 февраля 1431 года).
Вопрос: Елена Дмитриевна, предъявите документы, в которых жители Домреми свидетельствуют о том, что «Жанна была известна в этой деревне, как дочь Изабо Баварской и герцога Луи Орлеанского»!
8. «Под прозвищем Орлеанская Девственница она была известна задолго до того, как освободила город Орлеан. Архиепископ Амбренский в письме к Карлу VII (март 1428 года) уже называет ее Орлеанской Девственницей, а, между прочим, она еще преспокойно обретается в тот момент в Лотарингии, еще никто не знает (или не должен знать), что, прежде всего, она собирается освободить Орлеан».
Официальные историки считают, что выражение «Орлеанская Дева» впервые появляется в XVI веке.
Вопрос: где находится письмо, на которое Вы, Елена Дмитриевна, ссылаетесь в этом отрывке? Что думает официальная наука насчет его подлинности? И, наконец, приведите цитату из этого письма, в котором кто-то в 1428 году называет Жанну Орлеанской Девой!
9. «Управляющий от имени короля небольшим городком Вокулер, возле которого и находилась деревушка Домреми, Робер де Бедрикур, скорее всего, был обязан «присматривать» за Жанной, попутно обучая ее кое-чему, в том числе и воинским искусствам… Это только предположения автора данной статьи, основанные на косвенных данных… ".
На «косвенных данных», понятно… Но у нас есть прямые доказательства того, что Жанна познакомилась с де Бодрикуром не раньше 1428 года, и первоначально тот отнесся к ней пренебрежительно.
Материалы Оправдательного Процесса:
«Я сам пошел за Жанной в дом ее отца и привел к себе. Она заявила мне, что хочет отправиться во Францию, к дофину, чтобы короновать его, говоря: «Разве не было предсказано, что Францию погубит женщина, а спасет дева?» Она просила меня пойти с ней к Роберу де Бодрикуру, чтобы тот приказал проводить ее туда, где находится дофин. Сей Робер сказал мне, повторив несколько раз, чтобы я отвел ее домой, к отцу и дал оплеуху» (свидетельство Дюрана Лассара, дяди Жанны).
Вопрос: какие именно «косвенные данные» позволяют Е.Квашниной предполагать, что Робер де Бодрикур «присматривал» за Жанной и обучал ее?
10. «Он (де Бодрикур) сквозь пальцы посмотрел на поездку Девственницы в Нанси (январь 1428 года), что бы побеседовать с герцогом Лотарингским».
Вопрос: почему де Бодрикур должен был смотреть на эту поездку не «сквозь пальцы», если герцог Лотарингский сам прислал гонца с охранной грамотой для Жанны?
11. «И о чем могла беседовать простая крестьянка Жанна с лидером этого «совета» герцогом Лотарингским? Вряд ли это станет когда-нибудь известно».
Почему же «вряд ли»? Очень даже известно.
Материалы Руанского процесса (протокол от 22 февраля 1431 года):
«Он расспросил меня, можно ли вернуть ему здоровье, и я сказала, что ничего в этом не понимаю. Я мало говорила с герцогом о своем отъезде, но просила его, однако, чтобы он отпустил со мной своего сына и людей, чтобы ехать во Францию, и обещала молить Бога о восстановлении его здоровья».
Вопрос: почему Е.Квашнина игнорирует собственные показания Жанны Дарк, касающиеся этого вопроса?
12. «Из поездки в Нанси Жанна благополучно возвращается в Домреми».
По официальной версии, Жанна из Нанси совершает паломничество в Сен-Никола-дю-Пор, а оттуда возвращается в Вокулер. В Шинон Жанна отправляется именно из Вокулера, а не из Домреми.
Вопрос: где документы, говорящие о том, что Жанна из Нанси вернулась в Домреми?
13. «Почти в то же самое время жители Орлеана получают письмо от Жана графа Дюнуа Бастарда Орлеанского (предположительно единокровного брата Девственницы), в котором содержится знаменитое извещение о том, что дева, пришедшая с Лотарингских рубежей, вскоре освободит их город. Письмо это попадает на благодатную, подготовленную почву».
Проверим, что говорит об этом сам доблестный Дюнуа. Вот его собственные показания из материалов Оправдательного процесса: «Я был в Орлеане, осаждённом англичанами, когда поступило сообщение о девушке, названной Девой, которая только что проехала Жиен, направляясь к дофину, с намерением снять осаду Орлеана и привести дофина в Реймс для коронации».
Иначе говоря, Дюнуа узнал о Жанне, когда она уже была на пути в Шинон. Соответственно, когда она вернулась из Нанси, он ещё понятия о ней не имел.
Вопрос: где письмо Дюнуа, отправленное им жителям Орлеана в то время, когда Жанна вернулась из Нанси? Откуда оно отправлено, если сам Дюнуа находится в это время в Орлеане?
14. «Дефект физиологического характера не позволял ей быть женщиной, о чем свидетельствовали результаты нескольких медицинских осмотров, проводимых как доброжелателями Жанны, так и ее врагами. Т. е. из-за особенностей своего физического строения Жанна не могла иметь полноценных интимных отношений с мужчиной».
В материалах Оправдательного процесса сохранились показания Жана Массье, в которых он свидетельствует: «Я знаю, что согласно приказу герцогини Бедфордской, Жанну навестили матроны и повивальные бабки Руана, среди них Анна Бавон и ещё одна, которую не помню. Жанна была найдена девственницей, так мне сказала Анна. Герцогиня Бедфордская категорически запретила стражникам пытаться изнасиловать Жанну» (протоколы от 17 декабря 1455 года и 12 мая 1456 года).
Вопрос: что называет Е.Квашнина «дефектом физиологического характера»? Девственность? Если «из-за особенностей своего физического строения Жанна не могла иметь полноценных интимных отношений с мужчиной», для чего было герцогине Бедфордской запрещать что-то стражникам? И, наконец, где документы, доказывающие истинность утверждения о физиологическом дефекте, якобы наличествующем у Жанны?
Елена Дмитриевна! Утверждая, что Жанна гермафродит, Вы фактически пытаетесь переписать историю Столетней войны. Гермафродит имеет как женские, так и мужские половые признаки, и, если бы Ваша версия была верна, не понадобилось бы разрешение трибунала Пуатье Жанне на ношение мужского платья, и едва ли Руанский суд стал бы придираться к ней по этому вопросу. И уж тем более её бы не осудили на смерть за ношение мужского платья.
15. «Английская королева, исполнявшая в то время обязанности регента, претендовала на французскую корону для своего сына Генриха VI».
Ортодоксальная версия считает, что титул верховного регента принадлежал не английской королеве, а герцогу Бедфорду.
Вопрос: на основании каких документов утверждается, что регентом являлась английская королева?
16. «Как бы то ни было, но еще до отъезда Жанны в Шинон, где в это время находился престолонаследник Карл, из этого самого Шинона в Домреми прибыл человек, о присутствии которого многие французские историки упоминают неохотно, поскольку с ним связаны весьма деликатные обстоятельства. Что же это за таинственный человек? Это Жан Колле де Вьен, королевский гонец, сопровождаемый шотландским лучником Ричардом. Любопытное обстоятельство. Не правда ли?»
Действительно любопытное обстоятельство! Тем более, что:
1) Коле де Вьенн прибывает из Шинона не в Домреми, а в Вокулер, к Роберу де Бодрикуру;
2) Историки, в том числе и французские, вполне спокойно упоминают о его присутствии: «Жанну сопровождает небольшой отряд, в нем — королевский гонец. Он привык быть в пути: его обязанность — незамедлительно передавать послания. Это некто Коле де Вьенн, и он, конечно, мог провести небольшой отряд по дорогам и указать места, где можно перейти реки вброд; ему-то и предназначено скакать впереди на этом последнем этапе» (цитируется по Р.Перну и М.-В.Клен «Жанна д`Арк», Москва, 1992). О королевском гонце де Вьенне совершенно спокойно пишут и Мишле, и С.Люс, и А.Франс, и Р.-А.Менье, и Ж.Кордье, выдвигая самые разные версии. В.Райцес посвящает роли Коле де Вьенна несколько абзацев своей книги «Жанна д’Арк: факты, легенды, гипотезы», где подвергает критическому анализу гипотезу о том, что королевский гонец прибыл в Вокулер целенаправленно за Жанной.
Вопрос: какие документы свидетельствуют о том, что де Вьенн приезжал в Домреми, и для чего Е.Квашнина искусственно нагоняет ореол таинственности там, где его нет и в помине?
17. «Эта Девственница необыкновенно роскошно одета и держится как мужчина. Она неразговорчива и удивительно осторожна в высказываниях. Насколько она любит общество воинов и знати, настолько же ей неприятны посещения и разговоры людей из толпы» (см. Персиваль де Буленвиллье. Письмо герцогу Миланскому). Сдается, что сама Жанна и не думала причислять себя к простому люду».
Снова цитируем соответствующий отрывок из письма Буленвилье полностью: «Дева сия сложением изящна; держится она по-мужски, говорит немного, в речах выказывает необыкновенную рассудительность; у нее приятный женский голос. Ест она мало, пьет еще меньше. Ей нравятся боевые кони и красивое оружие. Она любит общество благородных воинов и ненавидит многолюдные сборища. Обильно проливает слезы, хотя лицо у нее обычно веселое».
Из анализа несоответствий цитаты, приведенной Е.Квашниной, оригинальному тексту замечательно видно, как легким движением руки можно превратить белое в черное. Там где Буленвилье подчеркивает исключительность Жанны, ее необычность, непохожесть на иных женщин — отсутствие жеманства и болтливости, рассудительность, скромность в потребностях — ревизионисты пытаются показать высокомерие. В конце концов, не любить «многолюдные сборища» и не любить «посещения людей из толпы» — абсолютно разные вещи! Собственно как и «сложением изящна» не то же самое, что «необыкновенно роскошно одета».
Вопрос: с какой целью Е.Квашнина уже не в первый раз искажает первоисточники?
18. «Ей никогда не присваивали дворянского звания. Зачем? Чтобы подтвердить все те привилегии, которыми она пользовалась? Но в этом не было никакой необходимости, если окружающие и так знали, что по рождению она дворянка, принадлежавшая к одному из самых знатных и древних родов».
Вопрос: на каком основании Е.Квашнина игнорирует грамоту возведения Жанны Дарк во дворянство, датированную декабрем 1429 года?
19. «Признать открыто, что Жанна — дочь Луи Орлеанского и королевы Изабеллы Баварской, законной супруги Карла VI, значило признать незаконнорожденность этого ребенка, появившегося на свет в результате прелюбодеяния, и, следовательно, значило бы укрепить слухи и подтвердить те же самые предположения о ее «сводном» брате Карле VII, что и так уже было провозглашено его собственной матерью (см. текст Трактата, заключенного в Труа). Но в статье 5-й «Правил, определяющих условия получения французской короны» оговорено, что суверен должен быть рожден в праведном, законном браке, в результате брака его родителей. Так что, признавая Жанну своей «сводной» незаконнорожденной сестрой, Карл VII тем самым лишался права на французскую корону».
Заявление, мягко говоря абсурдное. Карл VII лишался права на французскую корону только в одном случае — если он сам не являлся сыном Карла VI — Салический закон.
Вопрос: на основании какого закона Е.Квашнина делает заявление о том, что если бы Жанна была признана сводной сестрой Карла, он лишился бы права на престолонаследие?
20. «Углубленные исторические исследования, проведенные по распоряжению папы Иоанна XXII, показали, что кое-какие святые, в том числе и названные в начале этой главы, никогда не существовали, как реальные исторические лица. В результате по приказу папы Иоанна XXII их имена были вычеркнуты из святцев. Следовательно, в Домреми, в Шиноне, в Руане Жанна видела, вступала в телесное соприкосновение или слуховой контакт с лицами, никогда не существовавшими в истории, с людьми, которых никогда не было на свете».
По словам Жанны, она вступала в контакт со следующими святыми: Св. Екатерина, Св. Маргарита, Архангел Михаил.
Святая Екатерина — реальное лицо, она жила в Александрии во времена правления императора Максимина. Католической церковью признается.
Святая Маргарита (Марина) — также реальный персонаж, жила и приняла страдания за веру в Антиохии во времена раннего христианства. Католической церковью также признана.
О Михаиле Архангеле и вовсе говорить не приходится — вряд ли даже ревизионисты рискнут заявить, что он не признан католической церковью и «вычеркнут из святцев»!
Вопрос: какие именно из этих святых были вычеркнуты папой Иоанном XXII из святцев и признаны никогда не существовавшими? Доказательства — ????
21. " Если уж партии арманьяков были так выгодны видения Жанны, то, может быть, они сами их и организовали? Ведь так называемые «святые» вдруг начали ошибаться в своих «пророчествах» и «наставлениях». Например, св. Екатерина возвестила Жанне, что той предстоит пленить в Компьене герцога Бургундского (Филиппа Доброго), в то время, как пленницей в Компьене стала сама Жанна, а герцог в тех местах и в то время если и был, то только мысленно, о чем не преминули напомнить Девственнице судьи на процессе в Руане.»
Не преминем и мы напомнить, что в протоколах Руанского процесса (4 марта 1431 года) были зафиксированы следующие слова Жанны: «На недавно прошедшей Пасхальной неделе, когда я находилась в крепостном рве Мелёна, мои голоса, то есть голоса святой Екатерины и святой Маргариты, сказали мне, что еще до наступления Иванова дня меня возьмут в плен».
Итак, мы видим, что еще в конце апреля 1430 года Жанна узнает о том, что не позднее 24 июня она сама попадет в плен, а не возьмет в плен кого бы то ни было.
Помимо этого, в утверждении Е.Квашниной содержится и фактическая ошибка: Филипп Добрый (герцог Бургундский) находился в это время в самой непосредственной близости от Компьеня — в Кудэне — и, узнав о том, что Жанну взяли в плен, примчался сразу же.
Вопрос: на каких документах основано утверждение Е.Квашниной о том, что голоса святых обещали Жанне пленение герцога Бургундского? Почему Е.Квашнина заявляет, что в Руанских протоколах содержатся сведения, которых там на самом деле нет?
22. «По традиции Жанну должны были задержать стражники у ворот Шинона для выяснения личности, затем ей предстояло бы объяснение с дежурным офицером, затем — с губернатором, и только после этого ей назначили бы аудиенцию у короля, если бы, конечно, ее допустили к нему. Некоторые знатные дворяне иной раз не по одному дню дожидались аудиенции. А тут простая крестьянка. И все же Жанне не пришлось проходить через все эти процедуры. Никто не требовал удостоверять ее личность. По всей видимости, Жанну в Шиноне знали и ждали. Ждали с нетерпением. Уже на следующий вечер Луи XI Бурбонский, главный церемониймейстер королевского двора, принц крови и кузен Карла VII, в сопровождении знатных господ лично спустился из замка в город дабы проводить гостью к королю».
У нас имеются источники, которые содержат сведения о том, что Жанна отнюдь не сразу добилась аудиенции у Карла VII. Вот, в частности, свидетельство Симона Шарля, одного из доверенных советников Карла:
«Я знаю, что, когда Жанна прибыла в Шинон, в Совете спорили о том, должен ли король ее выслушать. С самого начала у нее спросили, зачем она пришла и чего хочет. Сначала она не желала говорить ни с кем, кроме короля, но, когда к ней обратились от имени короля, она согласилась поведать мотивы своей миссии. Она сказала, что царь небесный поручил ей совершить два дела: снять осаду с Орлеана и повести короля в Реймс для коронации и миропомазания. Выслушав это, одни советники заявили, что король ни в коем случае не должен доверять сей Жанне, а другие были того мнения, что поскольку она называет себя божьей посланницей, то королю следует, по крайней мере, выслушать ее. Сам же король желал, однако, чтобы ее предварительно допросили клирики и священнослужители, что и было сделано. Наконец, не без трудностей было решено, что король все же выслушает ее. Но, когда она уже прибыла в Шинонский замок, чтобы встретиться с королем, он под влиянием своих главных советников все еще колебался в намерении говорить с нею — до тех пор, пока ему не доложили, что Робер де Бодрикур написал ему, что посылает эту женщину, а также, что она пересекла занятые врагом провинции, переправившись почти чудом через многочисленные реки, чтобы прибыть к нему. Это убедило короля, и Жанне была дана аудиенция».
Как видим, перед тем, как Карл принял Жанну, она имела предварительную беседу сначала с советниками, затем с клириками, но и после этого не сразу было решено дать ей аудиенцию, и в Шинонском замке возникли разногласия и колебания по этому вопросу. Предварительная беседа со священнослужителями описана также и неоднократно цитируемым ревизионистами (хотя и превратно) Персевалем де Буленвилье: «Едва она сошла с коня, как была тщательным образом испытана в вере и добронравии архиепископами, аббатами и докторами обоих факультетов» (имеются в виду факультеты теологии и канонического права). Бельгийский историк К. Дезама подчеркивал, что благоприятные результаты этого предварительного расследования были определяющей причиной того, что король согласился принять Жанну.
Вопрос: как в свете этих документально подтвержденных сведений трактовать высказывание Е.Квашниной о том, что Жанну при дворе Карла «знали и ждали с нетерпением»?
23. «Жанна выполнила в пресловутый третий день большую часть миссии, возложенной на нее, — убедила Карла VII в том, что он король «милостью божией». Она сделала это в ущерб законному монарху, будь то малолетний король Англии (в соответствии с правом единоутробности и согласно завещанию), или герцог Орлеанский (в соответствии с салическим правом)».
В соответствии с салическим правом, законным монархом должен был стать Карл VII.
Еще раз повторим — Карл VII лишался права на корону только в случае его незаконнорожденности.
Вопрос: какие доказательства незаконнорожденности Карла VII имеются у Е.Квашниной? Результаты ДНК-экспертизы? А если доказательств нет, то на каком основании Е.Квашнина безапелляционно заявляет о том, что Жанна короновала Карла VII в ущерб закону?
24. «Английский король Генрих VI Плантагенет приходился ей всего лишь племянником, герцог Орлеанский — сводным братом, а вот Карл VII — братом родным».
Для начала небольшое замечание: удивительно, но из одной ревизионистской статьи в другую кочует одна и та же ошибка. Почему-то Генрих VI Ланкастер с упорством, достойным лучшего применения, величается ревизионистами Плантагенетом.
Вопрос же следующий: где документальное подтверждение такого смелого и категоричного высказывания о кровном родстве Карла VII и Жанны???
25. «Она по поводу своего возраста заявила в Шиноне: «Мой возраст составляет трижды семь», т. е. 21 год, а вовсе не 17 лет, как пытается уверить нас официальная легенда».
Официальная «легенда» уверяет в этом нас на серьезных основаниях, поскольку в Шиноне Жанна по поводу своего возраста сказала: «Семнадцать или девятнадцать», а через два года в Руане «на вопрос, сколько ей лет, ответила, что, как ей кажется, около девятнадцати лет» (протокол от 21 февраля 1431 года).
Вопрос: а на каком основании Е.Квашнина искажает документы и «пытается уверить нас» в том, что Жанна была старше? И для чего? Уж не для того ли, чтобы было удобнее подогнать возраст Жанны под возраст прожившего один день и умершего сына Изабеллы Баварской Филиппа?
26. «Сразу после коронации у Жанны отобрали приданный ей ранее отряд из высокопоставленных полководцев и семи тысяч солдат. Объясняли это тем, что Жанна своей властностью, несдержанностью и другими действиями восстановила против себя своих соратников. К примеру: «… приказала отрубить голову … Франке Д’Аррасу» (см.: Ангерран де Монстреле. Летопись, гл. 84)».
В таком коротеньком высказывании сразу несколько непростительных ляпов!
1) Армия, созданная Жанной, была распущена не «сразу после коронации», которая, как известно, произошла 17 июля 1429 года, а гораздо позже — в сентябре 1429 (после 12 сентября). И распустили ее на том основании, что бой за Париж был проигран, а на содержание армии у Карла якобы не было денег, а вовсе не потому, что кто-то обвинил Жанну во властности и несдержанности.
2) Инцидент с Франке из Арраса случился намного позже — в апреле 1430 года, незадолго до пленения под Компьеном. В результате стычки отряда Жанны с англобургундской бандой, предводителем которой являлся наемник Франке д`Аррас, Франке попадал в плен к Жанне. Незадолго до этого события в Париже был разоблачен крупный заговор против бургундских властей, в котором принимали участие представители духовенства, ремесленники, торговцы. Жанна пыталась обменять плененного Франке из Арраса на одного из участников этого заговора — некоего Жака Гийома, однако вскоре узнала, что Жак был казнен. Тогда Жанна не «приказала отрубить голову» своему пленнику, а передала его в руки бальи Санлиса, который требовал выдачи д`Арраса как преступника. После двухнедельного уголовного процесса Франке из Арраса был осужден и казнен.
Вопрос: на основании каких документов Е.Квашнина притягивает за уши ко времени коронации Карла VII события, которые реально произойдут позже?
Логическое заключение
Итак, дамы и господа, наше историческое путешествие по страницам опуса Е.Д.Квашниной «Легенда о Жанне Д’Арк» подошло к концу. Собственно, путешествовать по нему можно было бы еще очень долго, отдавая дань пытливому уму и бурной фантазии Е.Д.Квашниной, потому что ляпов и несуразностей в этом труде осталось предостаточно, однако авторы данной статьи вовремя вспомнили закон Шапиро, гласящий: «Высказывание идиотского утверждения требует на порядок меньше усилий, чем его последовательное и обоснованное опровержение». А посему, экономя собственную и вашу энергию, авторы заканчивают свою статью, умывают руки, пожимают их друг другу и предоставляют вам право судить самостоятельно, к какому жанру должен быть отнесён труд Е.Квашниной: к истории ли, к фантастике или попросту к примитивной фальсификации, которая держится до первой элементарной проверки?
Хронология
1337, 24 мая. Начало Столетней войны.
1412, 6 января. Жанна д’Арк родилась в местечке Домреми на границе Шампани и Лотарингии, в семье зажиточного фермера Жака Дарк, и Изабеллы Роме. Кроме нее в семье были братья Жакемин, Жан, Пьер и младшая сестра Катерина.
1415, 13 августа. Воспользовавшись безумием короля Франции Карла VI и распрями между членами его совета, король Англии Генрих V высадился в Арфлёре со своей армией.
1415, 25 октября. Битва при Азенкуре. Имевшая многократное численное превосходство французская армия потерпела поражение.
1420, 21 мая. Договор в Труа, по которому территории Франции перешли англичанам. Этот договор, подписанный обеими сторонами, предусматривал, что после смерти Карла VI французская корона перейдёт Генриху V, который женился на дочери Карла VI, Екатерине Французской. Таким образом, Карл VI лишал престола своего сына, дофина Карла, будущего Карла VII. Карл VII фактически сохранял за собой территории Южной Франции.
1422, 21 октября. Карл VI скончался через два месяца после смерти Генриха V. Сына Генриха V провозгласили «королем Франции и Англии» под именем Генриха VI. Ему было десять месяцев. Вся Западная Франция, включая Париж, сплотилась вокруг Генриха VI. Его регентом во Франции стал герцог Бедфорд, племянник Генриха V.
1425, лето. Жанне 13 лет. В отцовском саду она впервые слышит голоса. Они призывают её освободить Францию от захватчиков и добиться коронации дофина Карла в Реймсе.
1428, 13 мая. Первая встреча Жанны с Робером де Бодрикуром, королевским комендантом гарнизона крепости Вокулёр. Шестнадцатилетняя Жанна просит Бодрикура проводить её в Шинон к дофину Карлу. Робер де Бодрикур не воспринимает Жанну всерьёз.
1428, июнь. На Домреми совершен набег, Жанна с семьей в Невшателе.
1428, 12 октября. Бедфорд начинает осаду Орлеана, последнего верного дофину города к северу от Луары.
1429, январь. Вторая встреча Жанны с Робером де Бодрикуром в Вокулёре.
1429, 12 февраля. Третья встреча Жанны с Робером де Бодрикуром в Вокулёре.
1429, февраль. Визит в Нанси к Карлу Лотарингскому.
1429, 22 февраля. После поражения при Рувре, которое Жанна заранее предсказала коменданту Вокулёра, Робер де Бодрикур соглашается предоставить охрану и дает Жанне рекомендательное письмо. Отъезд из Вокулёра в Шинон. Жанну сопровождает небольшой отряд во главе с Жаном де Мецем.
1429, 24 февраля. Жанна в Сен-Урбане.
1429, 27 февраля. Жанна в Оксере.
1429, 1 марта. Жанна в Жьене.
1429, 4 марта. Жанна в Сен-Катерин-Фьербуа.
1429, 9 марта. В Шиноне Жанну принимает дофин Карл.
1429, 11 марта. По просьбе дофина Жанну подвергают допросу богословы университета Пуатье, чтобы освидетельствовать её девственность и благочестие.
1429, 21 марта. Богословы признают Жанну достойной служить дофину.
1429, 22 марта. Жанна диктует первое письмо англичанам, в котором предлагает им оставить Орлеан и убраться из Франции.
1429, апрель. Жанна Туре и Блуа.
1429, 27 апреля. Войска выступают в Орлеан из Блуа.
1429, 28 апреля. Утром армия подходит к Орлеану. Жанна с продовольствием и отрядом солдат идет к Шесси, что в 9 км. выше по течению Армия возвращается в Блуа, чтобы оттуда пойти другой дорогой и не форсировать реку.
1429, 29 апреля. В Орлеан доставляется продовольствие, вылазка Дюнуа прикрывает эту операцию. Вечером Жанна входит в Орлеан через Бургундские ворота.
1429, 1 мая. Д’Олон и Дюнуа выезжают встречать армию. Жанна пытается вести с англичанами переговоры.
1429, 2 мая. Жанна инспектирует английские укрепления.
1429, 3 мая. Прибытие французских гарнизонов из Жьена, Монтаржи и Шато-Райнард.
1429, 4 мая. Дюнуа прибывает с французской армией. Атака на Сен-Лу, которая благодаря вмешательству Жанны удается — восточная дорога свободна.
1429, 5 мая. Перемирие в честь церковного праздника.
1429, 6 мая. Французы занимают форт Иоанна Белого и штурмом форт Августинцев.
1429, 7 мая. После упорного боя (с утра до 9 вечера), в котором Жанна была ранена стрелой в ключицу, но вернулась в бой, французы взяли Турель, и фактически сняли осаду
1429, 8 мая. Утром остатки английских войск вышли из фортов и заняли сильную позицию. Французы не стали их атаковать, и англичане отступили к Менгу. Уильям Гласдейл, английский комендант, падает с крепостных стен в Луару и тонет.
1429, 10 мая. Жанна едет из Орлеана в Тур.
1429, 11 мая. В Туре Жанна встречается с дофином. Дюнуа и Ксентраль безуспешно штурмуют Жаржо.
1429, 12 мая. Жанна в Лоше.
1429, 24 мая. Жанна в Сель-ан-Берри.
1429, 7 июня. Жанна в Раморантене.
1429, 9 июня. Жанна в Орлеане.
1429, 12 июня. Начало «Луарской кампании». Взятие Жаржо. Герцог Саффолк взят французами в плен.
1429, 13 июня. Жанна в Орлеане.
1429, 15 июня. Битва при Мен-сюр-Луар.
1429, 16 июня. Взятие Божанси.
1429, 18 июня. Битва при Пате. Главнокомандующий Джон Тальбот взят французами в плен. Франция полностью очистила берега Луары от военного присутствия англичан.
1429, 19 июня. в Орлеане, Сюлли, Сен-Бенуа.
1429, 24 июня. Жанна в Жьене.
1429, 27 июня. Жанна в лагере.
1429, 30 июня. Начало похода на Реймс.
1429, 1 июля. Жанна у Осьера, город отказался сдаваться.
1429, 4 июля. Жанна в Сен-Флорентане.
1429, 5 июля. Жанна в Сен-Фале.
1429, 13 июля. Жанна в Труа. Город открывает ворота после первого же штурма.
1429, 14 июля. Жанна в Бюсси-Летре.
1429, 15 июля. Жанна в Шалон-сюр-Марн.
1429, 16 июля. Жанна в Сет-Со.
1429, 17 июля. Коронация Карла VII в Реймсе.
1429, 21 июля. Жанна в Сербее, Вайи, Суассоне.
1429, 29 июля. Жанна в Шато-Тьери.
1429, 1 августа. Жанна в Монмирай-ан-Бри, Провене, Коломьерсе и Шато-Тьери.
1429, 14 августа. «Стояние» при Монтепилуа. После продолжительной перестрелки с англичанами французов отошли.
1429, 16 августа. Жанна в Крепи-ан-Валуа и Компьене
1429, 26 августа. Жанна в Сен-Дени и Ла-Шапель.
1429, 5 сентября. Начало атаки французских войск на Париж.
1429, 8 сентября. Во время атаки на ворота Сен-Оноре Жанна ранена в бедро.
1429, 10 сентября. Французы снимают осаду Парижа и отходят.
1429, 11 сентября. Жанна в Ла-Шапель и Сен-Дени.
1429, 14 сентября. Жанна в Линьи, Шаторенаре, Монтаржи, Жьене.
1429, 21 сентября. Король распускает армию в Жьене.
1429, октябрь. Жанна в Менге и Бурже. Набор войск для компании против Ла Шарите под командованием Карла Альбре и Жанны Д’Арк.
1429, 4 ноября. Штурм Сен-Пьер-ле-Мутье.
1429, 9 ноября. Жанна в Мулине.
1429, 24 ноября. Начало осады Ла-Шарите.
1429, 25 декабря. Французская армия снимает осаду Ла-Шарите.
1429, 29 декабря. Жанне и ее семье даровано дворянство и титул «дю Лис».
1430, 3 марта. Жанна в Сюлли.
1430, 29 марта. Жанна покидает двор в Сюлли и с отрядом в 200 бойцов идет к Мелену.
1430, 17 апреля. Жанна в Мелене.
1430, 29 апреля. Бой при Линьи.
1430, 6 мая. Жанна вьезжает в Компьен.
1430, 9. мая. Бургундцы осадили Шуази близ Компьена.
1430, 10 мая. Бой у Пон-Левека
1430, 11 мая. Жанна близ Суассона. Комендант крепости не пропускает французские войска.
1430, 15 мая. Жанна в Компьене.
1430, 17 мая. Жанна в Крепи-ан-Валуа. В это время, в лесу вблизи города французы уничтожили отряд бургундцев численностью до 100 человек.
1430, 19 мая. Шуази капитулировал.
1430, 22 мая. Бургундцы осадили Компьен.
1430, 23 мая. Жанна в Компьене. Неудачная атака на Марни, при отступлении перед ней запирают ворота. Жанна попадает в плен к бургундцам.
1430, май. Жанна в заключении в Болье.
1430, июнь. Жанна пытается сбежать из замка Болье.
1430, июль. Жанна в заключении в Боревуаре. Ещё одна попытка побега.
1430, ноябрь. Жанна продана англичанам.
1430, 23 декабря. Жанна перевезена в Руан, посажена в башню и закована в кандалы.
1431, 9 января. Начало судебного процесса над Жанной.
1431, 24 мая. Жанне зачитывают смертный приговор на эшафоте. «Отречение» Жанны.
1431, 28 мая. Снова надев мужскую одежду, Жанна даёт повод к процессу о «вторичном впадении в ересь».
1431, 30 мая. Казнь. Жанну сжигают на костре на площади Старого рынка в Руане.
1455–1456. Реабилитационный процесс. По просьбе матери Жанны папа Каликст III приказывает пересмотреть её дело.
1456, 7 июля. Приговор, вынесенный через 25 лет после смерти Жанны, объявляет первый судебный процесс недействительным и полностью реабилитирует Жанну и её семью. Большинство судей первого процесса, включая епископа Кошона, к тому времени умерли.
1869. Епископ Орлеанский, Феликс Дюпанлу, просит папу Пия IX начать процесс канонизации Жанны.
1909, 18 апреля. Беатификация Жанны папой Пием X.
1920, 16 мая. Канонизация Жанны папой Бенедиктом XV.