ЧВК Херсонес. Том 2

– Александр, вы ведь умеете стрелять? – наша Афродита передала мне тяжёлый антикварный наган, как было видно по клейму «Тула 1907 г.». Редкая вещь, наверняка музейная. – Патроны шумовые, но цельтесь им в морду. А я вас потом поцелую, честное слово…

Обо всём этом, наверное, чуть позже. Memento mori[1], если мы выживем, я продолжу.

…Итак, позвонить домой родителям мне удалось только ближе к рассвету. И нет, папа не удивился и мама не обиделась, что я поднял их в такое время. Меня нет дома меньше месяца, а они, оказывается, уже вовсю скучают.

Гребнева и Земнов просили передать приветы, Диня пообещал достать в следующую посылку лучшее крымское вино в тетрапаке. Бумажную коробку легче принимают на почте, чем стекло. По факту они вообще могут отказать в пересылке спиртосодержащих жидкостей, но это Крым, тут российские законы всё ещё трактуются более вольно, с поправкой на местные традиции.

Сестрёнки спали, им я напишу потом, как раз можно будет отправить последние рисунки. Одно время, пока учился и служил на флоте, помнится, я все письма не писал, а именно рисовал. Довольно удобно – и практика работы пером, и тренировка мозга.

Среди художников полно психов, это так, но, с другой стороны, в ту же старческую деменцию представители нашей профессии впадают крайне редко или не впадают вообще. Читал, что в Японии проводили целые социологические исследования на эту тему, так вот их учёным удалось доказать, что мозг рисующего человека до самого пожилого возраста в целом работает лучше, чем у человека пишущего или музицирующего. Так что, считай, мне повезло.

На всякий случай напомню: я – Александр Грин. Да. Нет. Потому что не тот самый!

Родился и вырос в Екатеринбурге, противоречивом городе, где чугунный Свердлов может бодаться с бронзовым Геной Букиным, Владимир Высоцкий – мериться стихами с Егором Летовым, а памятник обычной кухонной тёрке по-любому находится за гранью добра и зла, как и человеческого понимания. Но этот город стоит посетить, оценить и принять, я его люблю…

Выучился на преподавателя истории искусств широкого профиля. То есть могу называть себя искусствоведом, хотя практики маловато. Сам часто рисую, не профессионально, но сносно. Отслужил на флоте почти два года, морская пехота, чёрные береты, Балтика.

«Там, где мы, там победа!» Помните? Вот именно. Однако в данный момент я нахожусь в солнечном Крыму, в городе-герое Севастополе, поскольку меня приняли на работу в маленький коллектив частного выставочного комплекса «Херсонес».

Вообще-то здесь есть и куда более масштабный музей под открытым небом – знаменитый Херсонес Таврический, но мы им не конкуренты, масштаб не тот. Хотя где-то и в чём-то наш комплекс более мобилен, пусть мы уступаем по широте площадей, зато у нас и руки развязаны, а потому в нашей коллекции куда больше раритетов.

Ну да, я признаю: с частниками всегда всё непросто. Государство нас не поддерживает, большие музеи не замечают в упор, научное историческое сообщество презрительно фыркает, пресса обходит стороной. Так что всё сами, часто на голом энтузиазме и пожертвованиях неравнодушных людей. А их обычно не-много…

В нашем случае единственный (насколько мне известно), но постоянный спонсор нашего музея – это Мила Эдуардовна Аполлонова, сестра нашего же директора. Весьма, я бы сказал, специфичная девица: стреляет из лука, держит двух безбашенных доберманов, купается голой в фонтане ночью и вообще…

Хотя кто у нас тут не вообще? Мы тут все – с предысторией и креном.

Я мог бы рассказывать ещё долго, но наш грузовичок начал петлять по малоизвестным улочкам, а погоня неумолимо приближалась…

Герман вертел руль так, словно хотел оторвать его и закинуть в позе мироновского Дискобола куда-нибудь на Олимп, а лучше всего – прямиком в лоб Зевсу Громовержцу! Весёлый Денисыч по ходу разбил пустую глиняную амфору о лысый череп голой бабки с нетопыриными крыльями, пытающейся влезть в кабину нашей машины справа.

Знаток древних языков был пьян и счастливо ругался на древнеарамейском. В переводе, как мне потом пересказали, это звучало примерно так:

– С размаху засунь себе в задницу рога собственного мужа, о непристойная женщина, познавшая грязную страсть этрусских козлов, с ахейскими труселями на пустой голове!

Нет, на языке оригинала, конечно, всё звучит ярче и выразительней, но фиг выговоришь. А крылатые твари продолжали с оглушительным визгом кидаться на нашу машину. Более всего они были похожи на крайне уродливых голых старух, прицельно кидающихся (простите!) собственными нечистотами.

Сам я таких монстров раньше не видел, но прижавшаяся ко мне Светлана Гребнева сказала, что это фурии. Убивать их было бы негуманно, они в Красной книге, а вот отпугивать светошумовыми выстрелами – самое то. Хотя лично мне больше было интересно, откуда они вообще взялись в современном Севастополе и почему пристали именно к нам, когда на дороге было полным-полно других машин?

– Кстати, куда только полиция смотрит?

– Зачем нам полиция? Вы мой герой! – объявила наша специалистка по чёрно– и краснофигурной росписи древнегреческих ваз, на каждом повороте прижимаясь ко мне упругой полной грудью.

Когда она так делает, вопрос логичности появления фурий в нашем времени уже никому не интересен. Просто мозг отключается и думаешь совсем не тем, чем надо. Я спустил курок прямо в нос слишком близко подлетевшей твари.

Даже холостой выстрел из нагана на расстоянии десяти сантиметров сожжёт противнику половину лица! В нашем случае – половину морды, при всём уважении к представителям старшего поколения. Фурия отвалила в сторону с диким, режущим уши воплем и врезалась затылком в фонарный столб. Причём с такой силой, что по бетону пошли трещины…

– Саня, бро, держись, мы уже на подходе!

И да, стоило нам подъехать на квартал к музею, как бешеная стая летающих старух отвалила в едином порыве. Похоже, что ЧВК «Херсонес» боялись все, кому следовало бы. Наш маленький грузовичок затормозил у самых ворот, где в нетерпении подпрыгивал мрачный сторож Сосо Церберидзе.

Первым делом он почему-то обнюхал меня с головы до ног и лишь потом полез обниматься. Иногда мне даже кажется, что в нём собачьего больше, чем человеческого. Но это, конечно, исключительно субъективное мнение.

Диня и Светлана, держа меня с двух сторон, словно боясь потерять, кое-как втиснулись в распахнутые ворота. Разумеется, директора на месте не было, Феоктист Эдуардович всегда покидает музей на закате, но его можно застать на рабочем месте едва ли не с первыми лучами солнца. И уж поверьте, нет проблемы, которую он не мог бы решить.

Герман Земнов задержался на несколько минут, ему нужно было отогнать арендованный (читай: украденный, позаимствованный, временно одолженный без разрешения и т. д.) грузовик в гараж законного владельца. Как я понимаю, это было недалеко, практически рядом, и хозяева даже не успели написать заявление об угоне. Ну а как теперь выглядит машина и чем пахнет, лучше не задумываться…

В ночном саду на территории музейного комплекса меня ждал накрытый стол, горящие жертвенные светильники, амфоры с прохладным агорским вином и верные друзья. Когда вы регулярно слышите: «Своих не бросаем!» – это несколько начинает вязнуть на зубах, но в моём случае иначе и быть не могло.

Все музейные сотрудники всегда стоят друг за друга, это извечное братство и сестринство, без чего мы, наверное, не могли бы просто выжить в столь быстроменяющемся мире нечеловеческих скоростей и неземных технологий.

Меня усадили за стол, и тот же Диня, гордо выпятив тощую грудь под чёрной футболкой с хинкалями, торжественно произнёс первый тост:

– За моего бро, за зему, за нашего общего друга Александра, который никого не сдал, который дрался до конца и которому лично я готов доверить собственное винишко! Он без меня не выпьет и не предаст…

– Поддерживаю, – привстала наша прекрасная Афродита, каким-то чудом умудряющаяся выглядеть невероятно сексуально даже в мешковатой униформе уборщицы. – Александр, вы пленили меня! И если этот балабол по-быстрому накидается в кашу, а Герман задержится хотя бы на полчаса, то мы могли бы уединиться в моей комнате и…

– И я рад быть в кругу твоих друзей, – короче, как вы поняли, Земнов появился крайне не вовремя, но тут уж ничего не поделаешь. – Редко в наши дни можно встретить человека, к которому ты безбоязненно повернёшься спиной. А уж тех, кто готов грудью своей закрыть спину друга, ещё меньше…

– Насчёт «безбоязненно повернуться спиной» ты загнул, – хихикнул в кулачок Диня. – Но да, иногда сигара – это просто сигара.

– Мальчики, может, уже выпьем?

– Трезвая мысль, – признали мы все, делая первый глоток густого красного вина. Наш знаток древних языков на такие вещи не разменивался и сразу вылил в себя весь бокал.

Сторож Сосо к столу не подошёл, я пытался его пригласить, но остальные дружно меня отговорили. Определённая дискриминация у нас в музее ещё присутствует, с этим надо будет что-то делать. Неправильно, когда кто-то оторван от коллектива, даже если подобное положение вещей его самого вполне устраивает.

Да и вообще, после недавнего разговора со следователем у меня было много вопросов, появились серьёзные темы, которые было необходимо разрулить. Но понятно уже, что не сейчас, не сегодня и не с теми, кто поднимает тосты за дружбу, честь и музейных хранителей всего мира в целом…

– Саня, расслабься, забей на всё и тупо пей! – Из закусок на столе был белый сыр, фиолетовые сливы, хлеб, маслины и мёд. Мяса, рыбы или десертов на ужин обычно не подавали. – Завтра придёт шеф, солнышко наше сиятельное, и сам тебе всё расскажет. Мы-то чего? Мы тут все подневольные, но!..

Денисыч сделал многозначительную паузу, я изобразил заинтересованность.

– …но вытаскивать тебя из тюрьмы нас не посылали. Это мы сами! Представляешь, как директор удивится утром, а? Пришёл такой весь важный, собирается звонить по всем каналам, мол, отпустите моего сотрудника, он ни в чём не виноват, а ты такой – оба-на! «А меня, дорогой вы наш Феоктист Эдуардович, ещё ночью спасли! Между прочим-с, без вашей-с помощи-с!»

Честно говоря, я не был уверен, что это так уж хорошо. Земнов всё правильно понял и поспешил внести коррективы:

– Мила Эдуардовна всё проконтролировала. Светлана сразу ей позвонила, так что не волнуйся, руководство всегда в курсе всех дел. Но ты так и не ответил насчёт того рисунка…

– Блокнот лежит у меня в комнате, но, в принципе, рисунки скопированы на сотовый. Ты этот имел в виду? – я достал смартфон, порыскал в галерее и нашёл нужный файл.

Все трое на минуточку прилипли к экрану. Герман густо покраснел, сдвинув брови, Диня пьяно икнул и брезгливо сплюнул в траву. Светлана заметно побледнела, казалось, один вид этого существа доставляет ей физическую боль.

– Да что не так-то? Это всего лишь сон.

– Пожалуй, нам не стоит сейчас об этом говорить, – великан Земнов отнял у товарища амфору и буквально выглохтал с пол-литра, не отрываясь, прямо из горлышка. – Пусть директор объясняется, в конце концов, это его работа.

Поскольку все рассеянно закивали, я решил-таки напомнить о себе. Ну, не о себе самом как о личности или сотруднике, а по вопросам…

– Вино как бы… крепкое. Мысли немного путаются, но мне важно спросить. Ик!

На меня подняли три пары честных глаз.

– Короче, по чесноку, вы – боги?

– Я – нет, – без малейшей заминки ответил Герман.

– А я – да! Я бог пьянства, винишка и прочей алкашки-и!

– Тогда я тоже – да, только не бог, а богиня! Любви и красоты, – гордо выпрямилась Гребнева, при всех посылая мне воздушный поцелуй.

– Да вы меня троллите…

– А ещё я хочу танцевать!

В общем, они продолжали издеваться надо мной как могли. Денисыч подсунул очередной (наверное, четвёртый или пятый?) бокал, откуда-то зазвучала флейта, мелодию подхватили бубны и арфы, полилась совершенно невероятная музыка, а наша музейная сотрудница, скинув сандалии, запрыгнула прямо на стол. Кажется, меня начинает укачивать…

О небо, как она танцевала! Маленькими шажочками, на цыпочках, едва ли не порхая словно бабочка над мраморной столешницей, но не сбив ни одного бокала и не задев ни одного блюда. Танец на кончиках пальцев.

Её руки тянулись к звёздам, талия была натянута как струна, а бёдра двигались в умопомрачительном ритме. И нет, не в возбуждающе жарком, как у восточных танцовщиц, и уж тем более не в пошлом американском тверке, а именно на высокой, манящей ноте, поднимающей на высоту облаков пластике каждого движения.

Наш великан начал отстукивать ритм по перевёрнутому серебряному блюду, мы с Денисычем били в ладоши, скорость движений увеличивалась, и вдруг над головой девушки взметнулась серая куртка уборщицы. Мир замер, как моё сердце…

Я смотрел на её обнажённую спину, уходящим краем мозга понимая, что более совершенной фигуры не видел нигде и никогда. Светлана качнула бёдрами, серые мешковатые брюки начали медленно соскальзывать вниз…

– Вы б… богиня, – успел признать я.

Или не успел. Или успел, но не произнёс этого вслух, потому что, прежде чем при лунном свете томно начали обнажаться два роскошных задних полушария, я уже валялся на траве под столом, пуская носом пузыри. И на лице моём сияло неземное блаженство! По крайней мере, так мне потом описывал всё тот же неупиваемый Диня.

И увы, ему можно верить. Не всегда и не во всём, разумеется, но вот конкретно в той истории, пожалуй, да. А мне нужно научиться говорить твёрдое «нет», когда на столе за завтраком, обедом или ужином появляется алкоголь. Любой!

С одной стороны, «нет» звучит святотатственно по отношению к крымскому вину, а с другой – кому тут нужен в хлам спившийся знаток истории искусств широкого профиля? Лично я уволил бы себя же не задумываясь…

– Они его вытащили?

– Естественно.

– Но он всё понял?

– Естественно.

– Ха, значит, теперь он устроит им допрос?

– Естественно.

– Они будут выкручиваться?

– Естественно.

– Хотела бы я на это посмотреть…

– Естественно.

– Но ведь не получится, да?

– Естественно.

– Потому что нам туда нельзя.

– Ещё хоть один раз ты произнесёшь это «естественно» – и я сама тебе врежу!

– Естеств…

– На!

– Упс, а это больно…

– Естественно!

…Вставать всё равно пришлось рано. Это общие правила: во сколько бы ни лёг, но старина Церберидзе никогда не позволит вам проспать завтрак. У него какая-то странная зацикленность на соблюдении режима дня, словно у собаки Павлова.

Сначала он вежливо скребётся в дверь, а потом барабанит в неё же с такой силой, будто хочет вынести её вместе с косяками. Волей-неволей приходится вставать. Как оказалось, треть моей узкой армейской кровати занимал вечно пьяный полиглот, свернувшийся калачиком у моих ног.

В принципе, этот тип может спать где угодно: на траве, на сырой земле, на бетоне. И ведь не простужается ни разу, даже насморка нет! Что с ним станется, он у нас насквозь проспиртованный, попадая в него, любые вирусы и бактерии гибнут в страшных муках на корню…

Я через силу улыбнулся заботливому сторожу, голова после вчерашнего просто раскалывалась. Надо выпить пенталгин. Хлопнула дверь в комнату Гребневой, значит, она уже приняла душ, прошлась голой по коридору и теперь можно выходить. Разок я высовывался в коридор и раньше, но все дали понять, что подобное поведение невежливо, так что пришлось соответствовать общепринятым правилам.

Диня встанет сам, или его растолкает наш сторож, мне же оставалось пройти в душевую, умыться, побриться, привести себя в порядок и выйти к общему столу.

– О, Саня заявился! Садись, бро…

Каким чудесным образом этот гад успевает вый-ти раньше меня, свежий, улыбчивый и выспавшийся, как будто бы и не бухал вчера, – уму непостижимо. Но факт остаётся фактом. Герман сидел напротив, задумчиво рассматривая тарелку гречневой каши, нашей Афродиты ещё не было, зато меня категорически приветствовало родное начальство:

– Грин! Рад видеть снова вас в чертогах наших, достойного героя, что не стал допросу подчинятьсяи отважно своих друзей скрыл имена и внешность. Они же, невзирая на запреты, законы, правила единые для всех, пошли стеной и вырвали из плена того, кто вечной дружбою повенчан с музеем нашим, нашими мечтами и верой в то, что мир вдруг станет лучше…

Его гекзаметр был безукоризненным. Феоктист Эдуардович поправил тёмные очки и тепло пожал мою руку. Тепло в буквальном смысле: его ладонь всегда была горячей, на тридцать восемь и семь как минимум.

– Не обращайте внимания, – с пониманием улыбнулся он, – у меня врождённая патология: от рождения температура тела на один-два градуса выше нормы. Но садитесь же, рассказывайте!

– О чём именно?

– О нём, – директор раскрыл свой сотовый, показывая мне мой рисунок на экране. – Вы утверждаете, что видели это существо во сне. Оно не показалось вам странным?

– Ну… как бы половина тела мужская, половина – женская, – прокашлялся я, садясь за стол. – Как по мне, так это уже весьма странно.

– О, это как раз ерунда! Вы не хуже меня знаете, что история искусств помнит и не таких уродов. Речь о другом: как оно разговаривало?

Я попытался вспомнить. Вроде бы на нормальном русском языке, без акцента, просто…

– Наверное, как муж с женой. Одновременно споря, перебивая и дополняя друг друга, словно живут вместе уже тысячу лет. Как будто два голоса в одной голове.

Феоктист Эдуардович покосился на Германа, тот уронил ложку в кашу. Диня просвистел что-то бодренькое и, ни у кого не спрашивая разрешения, в присутствии начальства, откупорил амфору. Вроде как пить за завтраком у нас в музее не поощрялось, но директор не стал делать замечание. Он вылез из-за стола, не спеша отошёл к фонтану и встал там в позу Наполеона, наблюдающего горящую Москву.

Всеобщее молчание прервало появление женской половины нашего коллектива.

– Мальчики, почему меня не позвали на завтрак? Я чуть было не проспала: из-под этого коварного одеяла так трудно выбраться, и никто не помог мне его сбросить…

Все мы прекрасно понимали, что стаскивать одеяло со спящей в неглиже девушки – дело опасное во всех смыслах, но вежливо промолчали. Уже даже я понял, что Светлана для всех нас – это некий неприкасаемый символ женственности и красоты.

На неё разрешено любоваться, ей нужно восхищаться, носить на руках, дарить подарки, посвящать стихи и песни, но не лезть под юбку! Это она может флиртовать, искушать, завлекать, обещать всё что угодно, но не дай бог вы на это поведётесь. Я лично видел, как она укладывает здоровых мужчин связкой в два-три удара, так что в скорую помощь, реанимацию и морг стоит звонить одновременно…

– Как я понимаю, всё самое интересное опять обсудили без меня? Что ж, остаётся надеяться, что именно меня вы и обсуждали, – Гребнева чуть приподняла подол и без того очень короткого домашнего халатика и присела с краю стола, игнорируя тарелку с кашей, но цапнув себе маленькую кисть чёрного винограда. – Грин, хоть вы скажите, какие у нас планы на сегодня?

– В смысле у нас двоих? – не поверил я.

– Разумеется! Герман опять с головой уйдёт в тренировки, Диня, как сами видите, начал квасить ещё с утра, а у меня выходной, и мне нужен спутник для успокоительной пробежки по магазинам. Феоктист, вы же не против, если я одолжу у вас Александра?

Директор рассеянно кивнул, а я пытался вспомнить, слышал ли хоть раз, чтобы Светлана называла шефа просто по имени, без чинов и банального уважения к должности? Вроде бы не слышал ни разу. Быть может, их отношения более тесные, чем мне казалось?

– Забей, бро, – тихо раздалось у меня над ухом. – Они дальние родственники, и Светка имеет здесь больше прав, чем все мы вместе взятые.

– Насколько дальние? – зачем-то спросил я.

– Это такая замороченная линия… ну, типа по отцовской или дедовской, не принципиально. Но имей в виду: он с ней не спал! Никогда. Даже намёков на это не было. И если что, я тебе об этом не говорил! Тс-с…

– Почему?

– Действительно, – на миг задумался знаток древних языков. – Я же пьянь, какой с меня спрос? Но всё равно, тс-с…

Наша специалистка по росписи на древнегреческих вазах небрежно щёлкнула пальцами, и старик Церберидзе встал перед ней, едва ли не пуская слюну. Она улыбнулась, потрепала его по загривку и попросила вызвать машину в центр. После чего встала и обернулась ко мне:

– Александр, так вы едете? Я буду готова через десять минут. Если, конечно, вы вдруг заглянете ко мне помочь застегнуть лифчик…

Я закивал, не зная, на что подписываюсь, но в глазах нашей Афродиты плескалось тёплое синее море, поэтому любые сомнения были лишними. Она легко могла бы вить из меня верёвки, что, собственно, и делала. Да и кто бы мог перед ней устоять?

Директор так и не оборачивался, похоже, он ушёл в себя далеко и надолго. Великан Земнов наконец покончил с кашей, переключившись на бутерброды с маслом, сметаной и мёдом. Денисыч вообще ничего не ел, он просто пил не закусывая, и никто не делал ему замечаний.

То есть по факту я мог быть свободен и потратить такой же выходной на прогулку с самой прекрасной женщиной. Поход по магазинам меня не пугал. В конце концов, пока Светлана занята выбором или примерками нарядов, я всегда могу списаться с сестричками или посидеть в интернете. Но стоило мне встать, поблагодарить за завтрак, как Феоктист Эдуардович, не оборачиваясь, подал голос:

– Грин, я надеюсь, вы правильно поняли просьбу сотрудницы Гребневой о лифчике? На всякий случай напоминаю: это значит и носу не совать к ней в комнату, пока сама не выйдет. Поверьте, это в ваших интересах. Мы оплачиваем больничный лишь в случае травмы на работе, а не по причине личной глупости.

– Разумеется.

– И пожалуйста, постарайтесь уговорить её вернуться до обеда.

– Хорошо, попробую.

– Но самое главное – не вляпайтесь ни в какую ситуацию. Я не всегда смогу прийти к вам на помощь. И возможности Милы Эдуардовны также небезграничны.

Мне оставалось лишь кивнуть и бегом метнуться в свою комнату. Я переоделся с шорт на тонкие джинсы, сменил футболку на рубашку с коротким рукавом, проверив наличие карты «Мир» в кармане. Весьма странно, конечно, что спустя девять лет наш Сбербанк до сих пор юлит под западными санкциями, но приходится выкручиваться.

Благо ещё деньги хоть на эту карту зачисляются регулярно и такими суммами, что о дороговизне поездки именно на такси и заморачиваться не стоит. Я мог бы и целиком автобус снять, но смысл? Светлану пришлось ждать минут пять-шесть, мне как раз удалось коротенько позвонить домой, ещё раз сообщив родителям, что со мной всё в порядке, и пообещав более обстоятельно рассказать всё вечером. Афродита выпорхнула из своей комнаты ровно в ту секунду, как старик Церберидзе доложил мне, что заказанная машина ждёт напротив главного входа.

На этот раз девушка была одета в тонкий полупрозрачный сарафан, чуть выше колен, с открытыми плечами, но умеренным декольте. Волосы собраны в простой хвост, косметики минимум, а сексуальности и обаяния на три ядерные бомбы. Если вы понимаете, о чём я…

– In amore forma plus valet quam auctoritas! – процитировала она мне, прежде чем я успел открыть рот для дежурного комплимента. – В любви красота важнее репутации, не так ли?

– В вашем случае и то и другое равноценно, – как мне казалось, очень удачно выкрутился я, но Гребнева на миг нахмурилась:

– Мне всегда хотелось быть именно красивой, а не задумываться о том, что говорят о моём поведении. Бабушек у подъезда никто не переубедит. Вы бы знали, сколько раз на дню меня называли проституткой!

– Надеюсь, они все горят в аду?

– Не проверяла, но Феоктист и Мила всегда готовы помочь с банальным избавлением от трупов, – Светлана улыбнулась мне столь обезоруживающе и безмятежно, что я уже и не обращал внимания на сам подтекст. А ведь стоило бы…

Когда уже подъехало такси, я спросил, куда конкретно мы едем. Моя спутница доходчиво объяснила, что с конкретной целью – куда надо – едут только мужчины, а женщины идут гулять, попутно заглядывая во все магазинчики, которые вдруг вызвали их интерес. Что именно она собирается купить, ей на данный момент неизвестно. Но как только она это увидит, то сразу же мне скажет. Какие ещё вопросы? У меня не было, у пожилого таксиста тоже. Нас отвезли на «гулятельную» набережную, где мы первое время просто фланировали, наслаждаясь чудесной погодой и освежающим ветерком с моря. Народу было довольно много, хотя, как предупреждал тот же водитель, к вечеру будет втрое больше. Естественно, в жару севастопольцы сидят дома под кондиционерами…

Мы выпили кофе в маленьком уютном заведении почти напротив памятника затопленным кораблям. Рассчитывался я, и, надо признать, современные правила феминизма, когда «каждый платит сам за себя», наша сотрудница не принимала категорически.

С её точки зрения, если рядом с красивой женщиной идёт мужчина, то он ДОЛЖЕН иметь на кармане достаточную сумму для поддержания подобной красоты рядом. Тем более если речь о такой роскошной девушке. Короче, у неё с собой даже кошелька не было, не говоря уж о банковской карте и так далее.

А потом впереди показались маленькие бутики, и вроде бы мы направились в их сторону, но тут ей на глаза попался фирменный магазин вин «Золотая балка». Светлана захотела посмотреть ассортимент вин, вот тут-то всё и началось. Да, собственно, как говорила моя мама, всё не самое хорошее по жизни как раз таки и начинается с посещения винных магазинов.

– Нам непременно нужно взять вот это: два сухих, одно полусладкое, но самое дорогое – для шефа – и можно ещё три полусухих, под настроение.

– Итого семь бутылок.

– Восемь! Нет, девять, всегда лучше взять про запас. На «Золотую балку» в своё время заманили французских виноделов, и они оправдали свою зарплату. Александр, всё это надо немедленно брать!

– Если мы возвращаемся в музей, то да, – задумался я, поскрёбывая подбородок. – Но если вы планируете ещё куда-то зайти, то тащить с собой девять бутылок шампанского на жаре – это не лучшая идея…

– Вы сильный, я в вас верю!

– А если оно тупо рванёт?

– Нет проблем, рыба моя, у нас есть холодильник, – неожиданно прервал хрипловатый голос сзади.

Я обернулся. Гребнева даже не повернула головы: не в её правилах реагировать на каждый сомнительный комплимент. Позади нас стояли четверо классических байкеров, в чёрных безрукавках, банданах с черепушками и скрипучих кожаных штанах. На плечах – странный шеврон в виде многоголовой гидры, пальцы в массивных стальных перстнях.

Причём все парни пьянючие в ту же севастопольскую гавань. Но тот, что начал разговор, выплюнул короткую зубочистку прямо на пол и продолжил:

– Так чо, цыпа, набирай тележку и едем с нами. Этот дрыщ тебе не по классу.

– Александр, вы лично убьёте всех четверых или этим должна заниматься хрупкая, нежная женщина вроде меня?

Я ещё даже не успел ответить, а побледневшая продавщица уже лихорадочно искала сотовый в дамской сумочке. Да, да, срочно вызывайте полицию, пока наша милая Афродита не разгромила вам весь магазин. Как говорили старики латиняне, Аut vincere, aut mori![2]

– Чо зависла, чика? Мы от самого Хирурга, база есть, бабло есть, падай на хвост, и сруливаем!

– Мужики, посмотрите на себя. Вы уже хорошие, – попытался вмешаться я. – Какой Хирург? Если только Золдостанов узнает, что вы прикрываетесь его именем, он вас без наркоза прооперирует на предмет принудительной кастрации.

Байкеры неуверенно переглянулись, но, видимо, количество выпитого на корню топило любую, даже самую банальную логику.

– Ты на кого, козёл, наехал? На Хирурга? На друга нашего, гаранта? Ты охр… х… что ли?!

Вот прямо сейчас доказывать четверым упитым идиотам, что я говорил нечто прямо противоположное, было бессмысленно. Неожиданно для самого себя, я отступил и поклонился, делая рукой приглашающий жест:

– Светлана, они ваши!

Она благодарно кивнула, и далее мне уже не было нужды во что-либо вмешиваться. Иногда и женщинам нужно отводить душу. Разве что, пока шла драка (скорее, некий аналог библейского избиения младенцев), я подмигнул продавщице:

– Не нужно прямо сейчас вызывать полицию, всё будет хорошо. – А через пару минут вынужденно добавил: – А вот скорую, видимо, всё-таки надо… И да, сколько с нас за девять бутылок?

Общий разгром заведения не хотелось уточнять даже в примерных суммах. Возможно, им бы стоило просто поменять по страховке весь дизайн. Я не уверен, но оказывается, наша специалистка по росписи греческих ваз также отлично умеет расписывать какие угодно морды под Гжель в синем цвете, под Хохлому в красно-чёрном, под Китай эпохи Минь в четыре цвета на выбор! Она у нас та ещё игривая затейница…

Хвала всем богам, что такси пришло за нами на полторы минуты раньше, чем полицейский «бобик». Разомлевшая, но даже не вспотевшая от приключений Гребнева на заднем сиденье обнимала коробку с девятью бутылками шампанского от «Золотой балки».

Наш поход по магазинам закончился очень быстро, но возвращались мы с добычей и, более того, с победой! Чего же ещё большего и желать-то, а?

Так вот чего именно – мне подсказал молодой таксист, глядя в зеркала заднего вида:

– А чо там байкеры за нами пристроились?

Три громких выстрела из дробовиков по машине открыли ему глаза. На заднем стекле трещина, одно из боковых зеркал разбито вдребезги…

– Чо за беспредел, бл?.. Я щас с монтировкой выйду!

– Светлана?

– Ой, всё! Дайте уже мне ваш сотовый.

Не знаю, кого она набрала и что кому сказала. Визг шин на резких поворотах стабильно глушил звук, но через минуту яркое солнце фактически развернулось на небе в противоположную сторону, выдав такой световой удар по преследователям, что они все дружно вылетели со склона в овраг. По-моему, парни просто ослепли на месте, но как такое вообще могло произойти, даже не спрашивайте…

Молодой таксист, попеременно матерившийся и молившийся всю дорогу, затормозил напротив нашего музея. Выдохнул, оценив ущерб, категорически – до обиды и слёз – отказался брать с нас плату за проезд, но как только мы вышли, рванул с места так, словно за ним гнались все демоны крымского ада. Я его не осуждаю, скорее даже понимаю чисто по-человечески. Всё-таки здесь временами происходят несколько странные вещи.

А верный Сосо Церберидзе ждал нас у ворот так, словно бы и не отходил ни на минуту. Мне даже на минуточку стало стыдно, что я не успел закупиться сухариками или колбасными чипсами. И нет, он-то как раз о них ни разу и не вспомнил, это исключительно мои комплексы.

– Директор ждёт, – сторож по-собачьи мотнул головой. – Его одного.

Моя спутница равнодушно повела плечиками и, забрав под мышку коробку с шампанским, ушла в сад. Да, она нежная красавица с умопомрачительной фигурой, но никто и никогда не назовёт её слабой женщиной. За такие вещи от нашей Афродиты Таврической можно запросто словить вертушкой с ноги в челюсть…

Горбатый, прихрамывающий Сосо вёл меня постоянно меняющимися коридорами. И хотя я прекрасно помнил скороговорку про ниточку, он этим методом явно не пользовался. То ли помнил все повороты наизусть, то ли ориентировался на запах, а может, и вовсе пользовался каким-то своим звериным чутьём. Кажется, я многому перестаю удивляться…

– Кто к нам пришёл?! Герой ли вечера и ночи, сумевший встретить новый день, с такой же яростью и силой, что, драку учинив в безвинном (винном) магазине, его поставил вмиг на грани разорения? – директор встретил меня в своём кабинете перед открытым ноутбуком, словно бы разговаривая сам с собой. – Возницу жалко мне, но кто же виноват в том, что судьба и рок его избрали везти скромнейшего сотрудника музея? И кто бы мог предугадать погоню со стрельбой, лишь только сами боги! Один вопрос, извечный, русский: вот какого хрена, Грин, вы тут творите?!

– Мне отвечать гекзаметром?

– Извольте.

– Тогда готов признать: ошибки были, – честно кивнул я, пытаясь поймать его взгляд за глухими тёмными очками. – Однако следователь, тот, что чинил допрос мне в отделении, меня же убеждал в обратном. В обмане чёрном, в тайной наркоте, подмешанной в вино, и в том, что все вы – боги или лжецы бесстыдные. Однако я не то чтобы ему поверил. Задумался и…

– И что же, что же? – заинтересовался он, поддерживая литературную игру.

– Ничего особенного, – вынужденно признал я, переходя на нормальную речь. – Светлана искренне считает себя богиней!

– Собственно, как и большинство женщин.

– Денисыч первым объявил себя фактически богом пьянства!

– Ну, при его талантах это тоже неудивительно, – сухо поддакнул Феоктист Эдуардович. – Я ведь его уже раза три увольнял за алкоголизм. Он и кодировался, и зашивался, а всё без толку. И нет, разумеется, в нашем заведении категорически запрещены любые наркотические вещества! Мы все за здоровый образ жизни! Хотите выпить?

– Нет.

– Ну и ладно, – он убрал в нижний ящик стола бутылку красной Агоры. – Итак, говорю ещё раз: Мила разберётся со следствием, у неё свои каналы в Министерстве внутренних дел и определённые связи в Правительстве. Я звал вас не за этим. Вот посмотрите.

Он развернул ко мне экран ноутбука. Старые отретушированные фотографии, короткие обрывочные сведения, никакой конкретики, кроме четырёх слов: «Самые разыскиваемые сокровища Крыма». Ох, кажется, мы опять ввязываемся в какую-то дикую авантюру.

В прошлый раз нас закинули аж в Амстердам, где нашей маленькой команде пришлось грабить музей Пирсона, входя в прямое столкновение с рядом местной нечисти. До сих пор помню налитые кровью глаза тех мускулистых волкодлаков, что шли на меня трое против одного, и если бы не картина Куинджи «Лунная ночь на Днепре», так неизвестно, стоял бы я сейчас тут, вспоминая весь этот явно наркотический бред! Там один рогатый дьявол Фрейшютц чего стоил…

– Что я должен сказать?

– Что готовы рассмотреть и изучить эти вопросы. До вечера у вас целая куча времени, – Феоктист Эдуардович нажал кнопку лазерного принтера. – Забирайте всё. Можете посоветоваться с остальными сотрудниками. В любом случае именно от вашего решения зависит план наших действий на следующий месяц.

– Но я не руководитель…

– Зато вы знаете историю искусств! В определённых случаях это может значить больше, чем все наши усилия. Я верю в вас, Грин. Как верю в то, что вы не просто так откликнулись на наше объявление.

– Во что же вы не верите?

– В случайности…

Я забрал с десяток ещё тёплых листов, сложил их в прозрачный файл и, коротко кивнув, покинул директорский кабинет.

– Она их избила.

– Даже не начинай.

– Они его не догнали.

– Я не хочу об этом слышать.

– Он стрелял в твоих фурий.

– Ты меня бесишь.

– Кстати, метко. Не каждому удаётся сразу приноровиться к нагану.

– Бесишь и раздражаешь.

– Это не самоцель, дорогая.

– Ещё…

– Что именно?

– Ещё раз выбеси меня.

– Они добрались до музея, и никто не смог их остановить.

– Сволочь и негодяй!

– Мне повторить?

– Я хочу тебя…

– А я тебя нет.

– Мерзавец, подонок, дурак!

– Не хочу, не хочу, не хочу…

– Тебе нравится изводить меня?!

– А то ты не знала…

…Разумеется, мне следовало бы сразу начать читать про себя, а ещё лучше вслух короткий стишок про ниточку Ариадны. Просто задумался, держа перед собой файл с распечатками, и чисто автоматически пошёл той же дорогой, которой вёл меня горбатый сторож. А в результате один неверный поворот – и я опять попал не туда. Хорошо ещё знал, как вернуться. Нужно лишь повторять:

– Ариадны ниточка, доведи до…

Но тут моё внимание привлекли неожиданные звуки, вроде бы это было похоже на стук молотка, шипение пара, звон металла и чьё-то тяжёлое дыхание. Памятуя, что наш частный выставочный комплекс имеет странную тенденцию ограничений внешнего периметра и практически безграничных размеров внутри, я зачем-то остановился.

Пару раз мне приходилось попадать в неприятности именно из-за своего любопытства, а повторять одни и те же ошибки уже не хочется. Но и уходить просто так было неинтересно, поэтому я вновь прислушался и осторожно пошёл на звук. Коридор вывел меня к тяжёлой дубовой двери, именно из-за неё раздавались звонкие удары молота и глухие выдохи.

На первый взгляд, ничего страшного, возможно, всего лишь какая-то мастерская реставраторов при музее, о которых мне просто не рассказали. Но стоило деликатно постучать о косяк костяшками пальцев, как удары молота прекратились, а изнутри в дверь швырнули бронзовым копьём! Тяжёлый листообразный наконечник пробил дубовые доски едва ли не насквозь, замерев в сантиметре от моего чрезмерно любопытного носа…

– Ариадны ниточка, доведи до калиточки, – едва ли не в голос заорал я, бросаясь наутёк. – Укажи дорогу к нужному порогу! Ариадны ниточка-а…

Кто бы ни был тот безвестный мастер, но он явно не пылал жгучим желанием общаться с разными посторонними. Мне удалось крайне легко отделаться, а выход в сад оказался буквально за следующим поворотом, дальше прямо по коридору – и вот он, сияющий прямоугольник зелени и солнечного света! Свобода, жизнь, счастье…

– Или, как говорили древние, Gaudeamus igitur![3] – объявил я, выходя к фонтану.

Из свободных сотрудников нашего частного музея за столом оказался только Денисыч. Впрочем, от него толку не было, поскольку большей частью своего тела он почти уже находился под столом. Крутейший специалист по всем древним языкам, знающий сотни наречий, свободно владеющий десятками давно забытых диалектов и тем не менее набиравшийся, накачивающийся и нахрюкивающийся (в произвольном порядке) по сто пятьсот раз за день, в данный момент находился «вне зоны доступа». Где были Светлана и Герман, я не знаю, но, скорее всего, занимались своими служебными обязанностями.

Я торопливо сделал пару глотков прямо из фонтана – там всегда чистейшая и холодная вода, – после чего разложил на столе бумаги, переданные мне Феоктистом Эдуардовичем. Они заняли половину мраморной столешницы. На каждый лист пришлось положить по большой сливе, чтобы их не сдуло ветерком. После чего можно было и подумать…

Ну что ж, не всё, с моей точки зрения, было рабочим. Слишком много фантазии и мифов, хотя, наверное, всё-таки по-своему некоторые вещи могли вызвать чисто конспирологический интерес. Я в такое не верю, но ведь и забытую Трою открыл купец Шлиман, а не профессиональные археологи, верно?

Допустим, история о сокрытии документов и, главное, ящиков золота, спрятанных сотрудниками НКВД в период Великой Отечественной войны в Ак-Монайских каменоломнях, имеет под собой реальную основу. Их искали многие – как учёные, так и любители – и тогда, и потом, и сейчас, но всё безрезультатно. Хотя вроде бы эта информация в свободном доступе, места сокрытия указаны в Сети, никаких тайн нет, фактически бери лопату в зубы – и вперёд. Но увы, увы, увы…

Или что ещё интересно, ну, к примеру, сокровища хана Мамая. Да, да, того самого, что был темником в Золотой Орде и был разбит Дмитрием Донским в легендарной битве на Куликовом поле, что положило конец монголо-татарскому засилью и подняло с колен всю Русь! Так вот и он, бежав с поля боя, умудрился закопать свой клад в крымской земле под сводами пещер Чатыр-Дага.

Перекопали чёрные археологи все пещеры? Видимо да. Копают ли до сих пор? Гарантированно! Только вот найдено ли его золото? Разумеется нет! А есть ли ещё желающие его искать? Да, и с каждым годом их всё больше! Ибо есть люди, которых вдохновляет не успех, а именно чья-то неудача. Несмотря ни на что, они верят, что уж им-то точно повезёт…

Но если бы вдруг предложили выбирать лично мне, то я сделал бы ставку на золотого коня царя Митридата, хранящегося в тайных склепах под одноимённой горой на территории современной Керчи. Ну, или где-то в Армянске, или под Костелем, или аж на склонах Аю-Дага. То есть неизвестно где, но, по крайней мере, никто всерьёз не отрицал его реальность.

Золотой конь был. По одним летописям, это был цельнолитой жеребец, вставший на дыбы. По другим – грубый комок разносортного золота, сбитый вручную и при определённой фантазии напоминающий силуэт всё того же коня. Не берусь судить, правда это или вымысел, но точно так же не стал бы сразу и отрицать его существование.

Во-первых, традиция переплавки золота в тотемных животных издавна существует у многих народов. Причём не только кочевых! Можно вспомнить золотые статуи кошек или соколов Египта, золотых драконов Китая, золотых быков Индо-Персии, ну и, конечно, золотых орлов инков в южноамериканских Андах. Всё это было, и никто из серьёзных учёных таких вещей не отрицает.

А во-вторых, легенда именно о золотых конях гуляет по астраханским-калмыцким-донским степям со времён распада той же Золотой Орды, как культовое украшение ворот Сарай-Бату. Кстати, сами ворота сохранились до сих пор, можете приехать, посмотреть, потрогать, убедиться лично. Я ездил, поездом от Екатеринбурга два дня с чем-то – недалеко, мне понравилось.

Ну и до кучи, в-третьих, следы тех самых коней находят в Казани, в Оренбуржье, в Башкирии, на Алтае, в Сибири, Монголии – везде, будь оно неладно, спрятано сплошное золото! Да на Кавказе они тоже есть, там грузины платили дань чингизидам не золотым руном, а именно конями. Скорее всего, кабардинской породы. Но она стоит ого-го…

Поэтому только так – золотой конь! И других слов для обозначения этого клада нет. Разве что мне придётся обращаться к таблице Менделеева, но equus arum[4] звучит слишком уж претенциозно, с намёком на самовыпячивание. Хотя какой музейный работник удержится от лёгкого хвастовства? Лично я таких не знаю. Значит, делаем ставку на коня…

– Щем зан-маишьс-ся, Саня? – неуверенно раздалось из-под стола.

– Протрезвеешь – вылезай, поговорим.

– Да я уже сухой как лист! Ни капли синьки, – Диня выполз на свет божий, щурясь от солнца, но совершенно трезвый. Как он так делает – загадка покруче всех египетских пирамид в Гизе. – Ну чо, зема, демонстрируй, в чём затык?

– Директор поручил рассмотреть вот эти моменты. Шесть листов, так вот я думаю…

– Ва-аще не вопрос. Бери коня!

– Ты серьёзно?

– Зуб даю, бро!

Тот факт, что он с первого раза угадал все мои мысли, чудом не являлся: Денисыч отменный психолог, как и большинство высокопрофессиональных алкоголиков. Но почему он сам чётко определил главную и наиболее перспективную цель поиска? Ведь я говорил выше, что этого коня искали столетиями и никто не приблизился к цели ни на шаг? Ой, да, собственно, как и ко всем остальным сокровищам…

– Зема, я тя умоляю, чо тут сложного? Так называемого клада опального Мамая, скорее всего, и не существовало. Получив звездюлей от князя Дмитрия, он бежал в Орду, потратил кучу денег, пытался поднимать мятежи, восстановил против себя своих же соотечественников и двинул к нам в Крым. Чего уж особенного драгоценного он мог с собой вывезти? – Диня достал из холщовой сумки прохладную (как он это делает?!) амфору и выставил её на стол. – Лазить по каменоломням в поисках золотых слитков НКВД – это ж с гарантией налететь на какую-нибудь ловушку, или мину, или растяжки с гранатами.

Тут я согласился: зная сталинских умельцев – это запросто.

– Но проблема даже не в этом, а в том, что, выкопай мы всё это дело, его у нас, во-первых, сразу же отнимут, ибо музейной ценности оно не имеет, а во-вторых, за то, что мы видели секретные документы, нас тупо грохнут! Такие свидетели никому не нужны. Что остаётся? Думаем, думаем, думаем… Конь!

– Без вариантов?

– Ладно, не веришь мне – спросим остальных. Герман у нас крутой спец по древним скульптурам.

Логично, в любом случае без положительного резюме нашего гиганта всё равно бы ничего не утвердили. В любой полевой экспедиции он главный: у него и опыта больше, и нужных знаний, и к ответственности ему не привыкать.

– А он сейчас не занят?

Диня даже не удосужился ответить, а я и глазом моргнуть не успел, как мы с ним уже стояли у двери в комнатку Земнова. Наш плечистый сотрудник открыл сразу же, потому что у нашего же, если так можно выразиться, знатока всех языков на свете была дурная черта стучать в дверь ногой. Мощно так, аж известь с потолка посыпалась.

– Друзья мои, – хозяин гостеприимно пропустил нас внутрь.

Как я уже говорил, обстановка у него была самая спартанская: минимум мебели, несколько книг, стол, табурет, две гири по 60 кг и одна цитра. Это такой струнный музыкальный инструмент вроде наших гуслей или греческой арфы. Для игры на нём требуется абсолютный музыкальный слух, но у Германа его нет, поэтому он очень старается.

– Есть тема, тут Саня хочет выдвинуться на поиски золотого коня царя Митридата, – Денисыч деловито выставил прихваченную амфору и зубами вытянул из неё пробку. – Чо сам скажешь?

– Пить не буду.

– А по существу?

Герман забрал у меня лист распечатки и, положив его на стол, быстро пробежал глазами текст. На мгновенье его брови сдвинулись, плечи напряглись, но голос оставался ровным:

– Эта информация слишком поверхностна. По ней невозможно найти ничего. Однако если подумать, то… хм!

В общем, мы трое успешно пропустили обед, напрочь игнорируя вежливые царапанья Церберидзе у порога. Светлана к нам не ломилась, Денисыч сидел (честно говоря, возлежал) на кровати (ох, то есть под кроватью…) в обнимку с уполовиненной амфорой, а мы с Земновым исчеркали уже, наверное, листов шесть, строя планы и уточняя задачи. Всё действительно было не так просто…

Согласно устоявшейся версии, скифский царь (или не скифский, а боспорский) Митридат (или Митридат VI Евпатор) повелел отлить в золоте в полный рост памятник своему любимому коню. Просто в память о верном друге, и всё, ничего большего. Ну а кочующие скифы его (памятник, не царя!) просто-напросто спёрли – двойная выгода: и золото, и конь!

То есть никакого религиозного или сакрально-мистического подтекста в этом не было. Или был? Простите, я, видимо, уже сам путаюсь…

Возвращаемся по теме. Итак, согласно одним версиям, конь стоял на двух задних ногах, а передними месил воздух, и якобы этим вдохновлялся даже сам барон Клодт (представляете?!), когда делал скульптуры для украшения знаменитого Аничкова моста в Санкт-Петербурге! Я в это категорически не верю, но кто их, аристократов-художников, разберёт…

По другой легенде, благородный скакун просто стоял на всех четырёх, подражая каменным скульптурам древних тибетцев. А по третьей, этот здоровущий комок золота просто слегка напоминал силуэт пасущейся лошади. Вроде бы так, ничего личного и ничего лишнего, мы уже об этом говорили. Но дальше-то всё ещё более сумбурно, ох…

Митридат зарыл коня (зачем-то?) в горе, которую все вокруг дружно назвали его же именем, в окрестностях греческого полиса Пантикапея, а ныне – нашей российской Керчи. Был ли это искусственно насыпанный погребальный курган, где схоронили скифского царя вместе с его сокровищами, никто не знает.

Однако саму гору Митридат в начале двадцатого века взрывали два или даже три раза, но ничего, кроме десятка черепков, так и не нашли. Но поскольку этой хренью страдали военные люди, не имеющие ни малейшего понятия о ценностях археологии, то так им и надо! Каждый должен заниматься своим делом, а не лезть в чужие песочницы.

Помнится, как-то раз писатель Антон Чехов был приглашён к кому-то в гости. И там оказался полковник артиллерии, который попытался наехать на классика:

– А раз вы у нас писатель, так вы нам чо-нить почитаете?

На что Чехов незамедлительно парировал:

– А раз вы у нас артиллерист, так вы нам куда-нить стрéльнете?

Может, это и просто исторический анекдот, но ведь многие так же верили в скифскую версию кражи золотого коня. Многие учёные пытались копаться на горе Кастель, в районе Алушты. Там местные жители много лет за стакан вина охотно рассказывали всем желающим жаркие легенды о царице Феодоре! Так что, видимо, в чьём-то нетрезвом разуме имя Митридата вплелось в общий контекст и смешалось с иными. Такое часто имеет место быть. Увы…

И хотя Феодора не имела ни малейшего отношения к скифам, а обычаев хоронить цариц с конями у древних греков тоже не было, но археологи уже сделали стойку! А почему? Да потому что как у тогдашних, так и у современных историков всегда были и есть амбиции! Чего вам ещё надо? Задрав штаны, все побежали выкапывать Феодору с конём…

Ряд других учёных так же громко требовали перенести поиски в район современного Армянска! Ибо там тоже сохранились скифские курганы, как уверяли местные армяне, уже приготовившие гостевые дома, шашлык и разбодяженный коньяк для доверчивых столичных археологов. Но упёртая группа провинциальных оппонентов, наоборот, утверждала, что царь Митридат если где и похоронен, то уж наверняка в искусственных пещерах на крутых склонах горы Медведь, рядом с Гурзуфом. Представляете себе разброс поиска?

А как известно, владык такого уровня частенько хоронили с жёнами, слугами, домашним скотом и кучей сокровищ, поэтому вполне логично, что следы золотого коня следует искать именно там. Но, блин, медведь Аю-Дага большо-о-ой, перекопать его весь жизни не хватит! Не говоря уж о том, что там сейчас (опять!) открылся детский лагерь Артек, и посторонних с лопатами не пускают…

В общем, мужская часть нашего коллектива выползла из комнатки Земнова на свет божий уже ближе к закату. Нас ждал стол, накрытый к ужину, и мрачная, как бобриха, красавица Гребнева. Как вы понимаете, разборки начались практически в ту же минуту:

– Значит так, вы меня игнорируете, что ли? Позвольте узнать почему и с чего? Неужели только из-за того, что я женщина и все ваши претензии исключительно сексистского толка?! Герман, ты раньше не был таким, ты уважал Ипполиту, ты сам надевал женское платье и сидел за прялкой, поэтому я тебе верила… Да, вином пахнет только от одного из вас или уж скорее разит, как из поганой бочки, остальные не пили, верю, но… Александр, как вы-то могли? Вы же просто забыли обо мне, бросили меня одну, не вспомнив ни разу, хотя я уже готова была, образно выражаясь, раскрыть для вас свои ворота Трои, но…

Пока мы с Земновым стояли, виновато опустив головы, наш языковед вдруг испустил истерический писк придушенной мыши и собственноручно облил Светлану из амфоры красным вином от макушки до пят. Asinus asinorum in saecula saeculorum![5] Такого вопля я не слышал никогда…

– Нам пришла смерть? – тихо спросил меня Герман.

– Что бы сказала любая женщина, если б ей вылили сладкое красное вино на чистые волосы и белую тунику? – задумчиво спросил я сам себя. – Пожалуй, смерть будет слишком милосердным наказанием за такое-е…

– Кунай её в фонтан, бро! Отмоем по-быстрому, и нет проблем!

Я не знаю, почему мы послушали этого кучерявого провокатора, но в три пары рук мигом перенесли визжащую на уровне ультразвука девушку к греческому фонтану, с головой опустив её в ледяную воду!

Крики разом стихли, Гребнева сидела на самом дне, медленно отводя руками волосы от лица, и весёлые струйки били её по голове. Она смотрела на нас мрачным взглядом мокрой кошки, а потом я впервые увидел, как вокруг неё закипает вода, а месть оказалась страшной…

Розовая, в пятнах, короткая туника тяжёлым мокрым комком сбила с ног Денисыча, отправив его трансфером под стол. Потом тонкие, нежные девичьи пальчики стальной хваткой поймали меня за грудки, а Германа – за армейский ремень на камуфлированных шортах. Мама!

Секундой позже яростная полуобнажённая (в эффектном нижнем белье!) Афродита топила нас обоих в том же фонтане, где для троих явно было слишком мало места. Пьяненький Диня хихикал из-под стола, крымское солнце улыбалось оранжевым краем, клонясь к закату, ворчливый Сосо заново накрывал ужин, день прошёл недаром…

– Почему именно байкеры?

– Почему нет?

– Просто объясни, я имею право знать.

– Ой, ну они брутальны, недалёки, у них мотоциклы и полная безбашенность.

– А ещё они знают на вкус всех насекомых?

– Фу-у! Они красавчики, носят кожаные жилеты, банданы, сапоги, всё блестит…

– У тебя есть какие-то особые отношения с Хирургом?

– Нет.

– Точно?

– Естественно! Где Хирург, а где эти дебилы…

– Хорошо, а с кем тогда есть?

– Ни с кем.

– Их банда носит знак с изображением гидры. Сколько я помню, у этой твари было много голов.

– И что?

– Много голов – и ты ни с кем? Имей в виду, дорогая, я всё равно узнаю!

– Не подавляй меня как личность!

– Мы единое целое, дура! Как я могу тебя подавить?!

– Абьюзер, тиран, диктатор, варвар, асоциальный тип!

– Истеричка.

– Манипулятор.

– Иди ко мне…

– Нет, нет, нет!

– И я тебя люблю…

…Примерно через час, прооравшись, отматерившись, напроклинавшись и успокоившись, мы все как лапушки сидели за одним столом, заливая накопившиеся проблемы подогретым вином.

И хоть наш специалист по языковедению считал сотворение глинтвейна первым шагом к продаже души дьяволу, все остальные послали его в задницу Аидову. Что думает сам Аид по поводу нахождения у себя в заднем проходе пьяненького музейного работника с полудюжиной амфор – вопрос открытый. Нам оно не слишком интересно, а вам? Полагаю, тоже.

Я, Земнов и Денисыч были обмотаны вафельными полотенцами вокруг пояса, Светлана, соответственно, – от бёдер до подмышек. Как в сауне. Всё цивильно и культурно, а вот сейчас Церберидзе подал знаменитые крымско-татарские чебуреки, горячий шашлык из молодого барашка, зелень, лаваш, острый красный соус и предупредил, чтобы рёбрышки аккуратно складывали отдельно.

Как я понимаю, такая роскошь – подарок нашего шефа. Хотя вот лично я нигде ни разу не замечал никаких видеокамер внешнего или внутреннего наблюдения, но Феоктист Эдуардович всегда в курсе того, что в любую минуту происходит на вверенной ему территории!

И если он не вмешивался в нашу недавнюю драку, то у него есть на то свои причины. А чебуреки и шашлык должны примирить всех сотрудников самым естественным путём. Что, собственно, и получилось самым наилучшим образом.

Прекрасная Гребнева ни на кого больше не дулась, великодушный Земнов забыл, кто нанёс ему четыре глубокие царапины от ногтей во всю левую щёку, мне пришлось извиниться за то, что, когда она меня топила, я её душил, а Диня вообще признался всем нам в самой искренней любви! Он даже Сосо пытался поцеловать в маковку, но сторож, рыча, вырвался.

Естественно, уже после заката мы вдруг вспомнили про коробку шампанского от «Золотой балки». Зазвенели цикады, небо окрасилось в янтарь, краплак и ультрамарин; наступала душная и сладкая южная ночь. Мы зажгли большие факелы с серебряными дисками, отражающими свет, перенесли бутылки в фонтан и уже всем рабочим коллективом вернулись к заранее заданной теме. То есть к плану поиска золотого коня царя Митридата…

– Ну, что бы я сказала, мальчики, – накручивая длинный локон на мизинец левой руки, протянула наша сотрудница. – Ставки один к десяти. Этот клад – миф; все, кто его искали, даром потратили время, деньги и силы. Легенды противоречат друг другу, и как ни вертите, но у нас нет даже следа от золотого копыта…

Мы помолчали. Потом Герман взял на себя смелость возразить:

– Легенды и мифы никогда не растут на пустом месте. Был ли такой царь? Да. Мог ли он зарыть клад? Да. Кто-либо нашёл его? Нет. Но почему бы нам не включиться в игру? Я готов рискнуть.

– О, классное слово – «игра»! Мы ведь ничего не берём себе, бро, – нетрезво подмигнул мне знаток древних языков. – Но если найдём золото, оно по любасу не уйдёт государству, не распилится на нас четверых, а останется в музее Херсонеса. Тогда чо, я – за, поиграем!

Понимая, что все взгляды сходятся на мне, я тоже был вынужден взять слово:

– С точки зрения истории искусств мифы о золотых конях имеют давнее происхождение и очень широкое распространение почти по всему миру. Однако в реальности ни один археолог не нашёл ничего подобного. Может быть, мы единственные, кому повезёт?

– С чего такая уверенность, Александр? – фыркнула девушка.

Я замялся на секунду.

– Понимаете, золото считают металлом, воплощающим солнце. Древние думали, что светило выкатывают на небо сами боги на колесницах, запряжённых сияющими скакунами. Так вот, вам никогда не казалось, что наш директор – просто копия греческого Аполлона Бельведерского (Пифийского), приписываемого скульптору Леохару?

– Точно, – звонко чокнувшись, признали все. – Это аргумент, мы все – за!

То есть они согласились, даже не дав мне договорить. Хотя, в конце концов, разве это так уж принципиально? Самое главное, что, поставив на стол пустой бокал и бросив максимально выразительный взгляд на Денисыча, наша специалистка по вазовой росписи вдруг рассеянно пробормотала:

– А ведь вроде бы у меня были знакомые археологи (разумеется, «чёрные», и не подумайте, что негры…), которые как раз и искали этого самого коня. Ну, просто речь о том, где его ГАРАНТИРОВАННО нет. Могу отметить на карте полуострова.

Отрицательный результат есть половина решения проблемы, дружно признали мы все. Кажется, дело начинало сдвигаться с мёртвой точки. Старик Церберидзе незаметно помог освободить стол, Герман принёс из своей комнаты подробную, ещё дореволюционную карту Крымского полуострова издания тысяча девятьсот второго года.

Светлана взяла в руки красный карандаш и начала ставить крестики везде, где наверняка проводились раскопки, которые ни к чему не привели. Повторять чужие ошибки не имело смысла, так что территория поиска неуклонно сужалась. Это уже по факту в плюс.

Потом ещё Земнов сбегал за своим ноутбуком и также добавил с десяток точек, где легендарного золотого коня искали уже в наши дни. Естественно, столь же безрезультатно. Но нам и это опять-таки шло в плюс. Хотя бы просто потому, что список возможных мест неуклонно сокращался. Нас уже накрывал охотничий азарт и кураж, хотя где точно копать по-прежнему не знал никто. Ну и подумаешь…

Мы разошлись далеко за полночь. На небе висел лимонный полумесяц, как на пейзажах Левитана, цикады притихли сами, укладываясь спать, и я лично передал терпеливому Сосо большую тарелку обгрызенных костей. Он тепло улыбался и едва ли не кланялся, облизывая губы. Значит, подкармливает уличных собак, для чего же они ему ещё?

Когда я пришёл в свою комнату, наглый Денисыч уже был там, беззастенчиво пытаясь оккупировать мою кровать. А она узкая, вдвоём не уместишься никак, поэтому мне пришлось делиться одеялом и переносить гостя на пол. Диня, в свою очередь, делал вид, что недобудимо спит и тревожить его нельзя, как будто я первый день знаю этого афериста…

Но, кстати, я и сам уснул не сразу, сначала отправил подробное письмо с парой рисунков своим сестричкам. Невзирая на разницу часовых поясов и позднее время, они ответили почти сразу в своей манере, но вежливо и не переходя границ:

«Аря-ря-а! Как у тебя там круто!»

«Мы тоже хотим в Крымушек, там морюшко!»

«Светка красивая, но противная».

«Много о себе думает…»

«Вы уже целовались?»

«Она тебя динамит!»

«Пришли нам денег на билеты!»

«Потом вернём! Половину! Наверное…»

«Мы уже собрали рюкзачки, удерём без родителей, ты ведь нас встретишь?»

«Лучше скажи “да”, сам знаешь».

Разумеется, я сказал «нет». Никуда они без родителей не полетят, их ещё на пропуске в Екатеринбургский аэропорт тормознут службы охраны. Ох, мама дорогая, да они даже билеты без паспорта не купят! Чего я так парюсь?

Уснул, наверное, часа в три ночи, а с четырёх небо начинает светлеть. Как ни странно, когда я открыл глаза, часы показывали всего восемь утра. То есть проснулся в идеальное время: наша сотрудница только что пошла в душ. Можно начинать подъём.

Спящего на полу Денисыча уже не было. Впрочем, наш вечно пьяненький полиглот обладает удивительной способностью теряться и находиться самостоятельно, беспокоиться о нём не стоит. Я открыл окно в сад, пустил свежий воздух и сделал зарядку. Невзирая на количество выпитого вчера, голова не болела и общее состояние было вполне бодрым…

А минутой позже в мою дверь деликатно постучали.

– Александр, доброе утро! – красавица Гребнева, застенчиво поправляя полы короткого халатика, заглянула через моё плечо. – Диня, случайно, не у вас?

– «Случайно» нет. Но он специально был тут ночью. Когда ушёл – не знаю, у него свои ключи. А что случилось?

– Его ищет директор. И он всегда нервничает, когда не в курсе, где его сотрудники.

За спиной Светланы возникла массивная фигура Земнова. Великан объявил, что в саду, как и во всех комнатах музейного комплекса, нашего пьянчужки тоже нет. Сосо Церберидзе всю ночь чего-то грыз, потом вырубился и спит до сих пор, поэтому вполне мог пропустить так называемый переход границы.

То есть, даже если кто-то зашёл за ограду или, наоборот, вышел за неё же, хромой сторож не в курсе. Хотя это и есть его прямая обязанность.

– Да объясните же, в чём проблема-то?

На меня смотрели как на бездушного идиота. Да, в принципе, любой из нас мог, когда заблагорассудится, выйти за территорию, замков никто не вешал, и расстрел на месте за это не предполагался, но…

Куда Денисыч мог удрать в четыре утра? Все магазины закрыты. Да, есть круглосуточные ларьки, но смысл ему в них, если у него вечно всё с собой. Город спит. Кто мог выманить нетрезвого знатока всех древних языков только ради того, чтобы?..

Тут опять знак вопроса, поскольку, кому именно в такую рань могли понадобиться консультации редкого специалиста, тоже непонятно. Как непонятно и почему он никого не предупредил, хотя обычно Диня болтлив, как обезьяна бонабо, и границ личного пространства для него просто не существует. Он лезет с винишком ко всем и вся!

– Так ты идёшь? – поторопил меня Земнов.

– Извини, – опомнился я. – Две минуты, только переоденусь! Невежливо идти к шефу в растянутых трениках и майке.

– Он и не такое видел.

Не сомневаюсь ни разу, но поскольку Светлана ломилась помочь мне переодеться, я таки прикрыл дверь и уже даже через полторы минуты вышел к нашим в тонких джинсах, футболке с волком и сандалиях на босу ногу. Так можно, ведь сбор не по работе, а в целом?

Значит, вряд ли директор потребует, чтобы все мы были одеты официально, да вроде в нашем музее пока и нет строгого дресс-кода. Тот же Земнов стоит в гавайской рубашке и пятнистых шортах, Гребнева – в искушающем спальном халатике, ни у кого нет проблем.

В других частных музейчиках, кстати, тоже. Ну, разве что для бабушек-смотрительниц где-нибудь в Третьяковке или Эрмитаже обязательны чёрные юбки в пол, вязаные кофты под горло, седые кукульки на голове и непременные очки с толстыми стёклами. А где Крым – там свобода!

Мы пошли, и по пути я попытался выяснить у Германа, что там за кузница, оружейная, слесарная или реставраторская мастерская попалась мне в прошлый раз. Он задумчиво хмыкнул, сказал, что официально реставраторов у нас в штате нет, но если я ещё каким-то чудом туда забреду, то лучше бежать, не дожидаясь последствий.

С чего и почему, великан объяснять не стал, как я понимаю, ему и самому было сложно понять всю структуру взаимодействий частных служб в одном музейном комплексе. «Херсонес» вообще странное, но интересное место. Конечно, задания, которые мы получаем, скорее напоминают приключенческий экшен, но зато здесь стопроцентно не соскучишься. А ведь главная опасность в нашем деле – стать скучной музейной крысой, злобно скалящей зубки над собственными неприступными «сокровищами»…

Земнов деликатно постучал в дверь, услышал: «Вх-ходитя, ш-ш-шду!» – и, как воспитанный человек, первой пропустил Светлану. Потом зашёл я, и замыкающим уже он.

Наш шеф Феоктист Эдуардович, в мятом льняном костюме, чёрных очках и приспущенном галстуке, развалился на вертящемся офисном кресле. В правой руке он держал бокал красного вина, в левой – начатую бутылку, а четыре таких же бутыляки валялись под ногами, и при нашем появлении он безуспешно попытался закатить их под стол. В таком виде я его видел впервые.

– Вы нас звали? – без малейшего удивления спросила Гребнева, занимая свободный стул.

– Ге-екзам-тр! – набычась, потребовал директор.

Наша специалистка по красно– и чёрнофигурной росписи спокойно кивнула:

– Сиятельный вы наш, нас пригласивший, дабы поведать всем о горе или? Или о радости, настолько всевеликой, что вы вино решили откупорить уже четыре, нет, пять раз и кряду? Так вот, явились все мы, стройно, дружно, рядами греческих фаланг, и ждём приказа! Что Пифии глаголят? Где козёл был в жертву принесён и что сулят эпохе все предсказания на печени быка? Не знаем мы, но если уж по сути, то нам тоже бы налить-то не мешало б…

Директор помолчал, словно бы катая каждое её слово на языке, пьяно хихикнул от удовлетворения и, наклонившись (то есть чудом не упав!), достал из ящика стола ещё три широких хрустальных бокала. Более подходящих под виски, чем под вино, но ладно, не будем цепляться к мелочам. Интрига в другом.

– Язнаю́, кде наш Диня. Мила звонила-а… ха, смешно: звонил-а Мила-а, а Мила-а звон-ила! Так фот. Про чём я? Ифо… иго… его забр-ла, ф смысли, при-иг-си-ла Геката… Фсё! Наливай-ти…

Мы переглянулись. На лице Германа читалось полное поражение ещё до боя, в глазах Светланы плескались раздражение и презрение одновременно, поэтому мне пришлось взять нить беседы в свои руки:

– Прошу прощения, возможно, я не в…

– Гек-з-метром! – директор так хлопнул ладонью по столу, что все бокалы подпрыгнули.

– Э-э, прошу прощенья, но, возможно, я не сразу и не так вдруг оценил грядущую опасность. Поверьте, мне Денисыч тоже друг, с которым мы делили и чашу, и постель… хотя пример последний, как видно, неудачен, допуская двойное толкование событий. Так вот, я знать хотел бы, желательно в сюжете и деталях, что может нашему весёлому пьянчужке содеять некая забытая богиня?

Вот тут уже взгляды всех присутствующих сошлись на мне, и не скажу, что оно прямо-таки радовало. Я сделал большой глоток вина. Все также пригубили. Потом Феоктист Эдуардович попытался объяснить очевидное, с его точки зрения, даже для ребёнка. Наверное, лучше без гекзаметра, да? Договорились.

Итак, в сухом остатке остаётся информация о том, что некая гражданка по кличке Геката имела возможность выманить нашего специалиста по древним языкам. Причём сделано было это посредством старой сливы, забравшись на верхние ветви которой можно было просто спрыгнуть вниз, не коснувшись ограды. В противном случае сработала бы сигнализация и опомнившийся Сосо Церберидзе гарантированно поднял тревогу.

Куда конкретно и кем был увезён Диня, первое время оставалось неизвестным. Но Мила Эдуардовна подключила свои связи, и теперь мы точно знаем, что он в трёхэтажном особняке за городом, в районе виноградников той самой Золотой балки. Сколько его там продержат, неизвестно. На запросы он не отвечает, пойти и забрать нашего сотрудника силой невозможно, выкрасть тоже, остаются лишь мирные переговоры.

– А зачем он вообще куда-то попёрся?! – имел глупость спросить я.

Для всех остальных ответ был очевиден: его же поманила сама Геката. Вроде бы как некий уголовный авторитет, правящий исключительно ночью и слабо имеющий отношение к мифической богине. Всё той же госпоже Гекате (признаю, удачное погоняло) принадлежала в Севастополе сеть подпольных казино, ряд публичных (неафишируемых!) домов, также её подозревали в незаконной торговле наркотическими средствами, но все, кто чрезмерно интересовался её деятельностью, мистическим образом исчезали…

– Что будем делать? – меня угораздило задать и второй глупый вопрос.

– Его надо вернуть, – совершенно трезвым голосом ответил мне директор. – Только вот кому это поручить? Земнова к ней пускать нельзя, он опять начнёт всё громить и рушить, а нам потом оплачивай. У неё крутые адвокаты, а фонды музея, знаете ли, не золотые и не резиновые!

Герман покаянно опустил голову так, словно когда-то действительно накосячил на очень крупные суммы. Я покосился на Светлану.

– Гребневу туда и на порог не пустят! Она вечно напоминает Гекате, что та далеко не самая бесспорная красавица. Причём делает это в жутко агрессивной форме.

– Если я пару раз послала эту стерву по известному адресу, это ещё не значит, что я хабалка! – гордо выпрямилась девушка, но мы все заметили, как густо она покраснела.

Ей также приходилось скрывать свои тайны: в их отношениях с той странной дамой точно не всё было так уж просто и невинно…

– Мне идти тем более нельзя, у нас с Гекатой конкретные старые тёрки. Мы оба не умеем уступать и слишком категоричны в ряде моментов, – директор раздражённо взлохматил свои эффектные кудри, после чего вновь взялся за бутылку. – Получается, остаётесь лишь вы, Грин. Только вам я могу делегировать вести переговоры. Полиция, прокуратура и даже крымско-татарская мафия здесь бессильны.

– Но я…

– Уверен, что и она также не хочет конфронтации. Что такое тьма без света или свет без тьмы? К тому же Геката любит свежих мужчин. Ещё бокальчик, и вы идёте, верно?

Я молча выпил вино, стараясь выбросить из головы мысль о «свежих мужчинах»: что мне предстоит там сделать?

Как оказалось, в принципе, ничего особенного. Меня доставят к вышеуказанному особняку, далее следует представиться в домофон, не скрывая ни имени, ни места работы, ни цели визита. Всё равно мои данные у неё уже наверняка есть, за две недели своей службы в музее я засветился, можно сказать, много где и перед кем. Иногда даже слишком.

Если меня примут (а скорее всего, так и случится), то попросить встречи с нашим сотрудником, выяснив у него, когда он намерен вернуться к прежней работе в ЧВК «Херсонес». Ничего не ломать, никому не угрожать, не изображать Рэмбо в Афганистане. Если Денисыч в порядке, он сам договорится с хозяйкой особняка, если же будут проблемы (а они будут!), действовать по обстоятельствам, но без фанатизма. Вот, собственно, и всё.

– Да, вот, возьмите, может понадобиться, – Феоктист Эдуардович опять полез в ящик стола, однако вытащил не бутылку, а несколько золотых монет. Наверняка очень старые, но в идеальной сохранности. – Греческие динарии, дохристианская эпоха, расцвет эллинизма, найдены в Крыму, разумеется, оригиналы. Иногда Геката любит поиграть…

Больше никто никаких советов мне не давал, а появившийся из ниоткуда старый сторож потянул меня за рукав. Гребнева и Земнов остались в кабинете директора, они оба избегали смотреть мне в глаза. Когда мы вышли и двинулись по коридору, из-за закрывшихся дверей раздались раздражённые крики. Кажется, Светлана опять угрожала написать заявление по собственному, и, что удивительно, Герман её поддерживал.

Я попросил Сосо проводить меня до моей комнатки, где взял небольшую кожаную сумку через плечо, сунув в неё блокнот для рисования и сотовый.

– Какой адрес и по какому номеру вызывать такси?

– Машина ждёт, – взглянув исподлобья, приветливо проворчал старик.

Ну, то есть это я предпочёл счесть его полурычание приветливым. Как-то так. Он сопроводил меня к выходу и сам открыл ворота. В пяти шагах действительно стоял белый «Ленд Крузер» с тонированными стёклами. Солнце слепило глаза, мне дважды мигнули фарами. Всё правильно, шеф ведь сказал, что доставит к Золотой балке.

– Твой план относительно Гекаты сработал.

– А ты сомневался?

– Нет, она, конечно, наша родня по линии Пер-са, но…

– Но я умничка и прелесть!

– С этим трудно спорить.

– И главное, себе дороже, дорогой…

– Что ж, они действительно отправили его одного.

– Почему тебя это напрягает?

– Да с чего бы? Грин явно не пешка в этой игре.

– Пусть так, но, в конце концов, он единственный, кем не жалко пожертвовать.

– Кстати, о жертвах. Первые уже принесены, правда?

– Не понимаю тебя.

– Всё ты понимаешь.

– Я умоляю, чем ты опять недоволен?

– Тем, что ты ничего не сказала мне о байкерах.

– Что ты хочешь о них знать?

– Какие у вас отношения? Почему ты зациклена на них? Вы спите? Давно? С кем из них? Со всеми? Как часто?

– Ты так трогательно мил, когда ревнуешь.

– Ты ещё меня не знаешь…

…На заднем стекле багажника белела предупреждающая наклейка: «Осторожно, в машине может быть чем-то недовольный доберман. Две штуки».

Понятно. Я обошёл навороченный внедорожник, задняя дверь пассажирского места открылась, и на меня победно уставилась пара по уши довольных доберманов, изо всех сил старающихся сохранять неподкупный вид. Ангелочки, пуськи и няшки, ага…

– Садитесь на переднее, – за рулём была Мила, в белом брючном костюме свободного покроя. – В первой половине дня в Севастополе не так много пробок, надеюсь, доедем быстро.

– Добрый день, – я удобно уселся в кожаное кресло, а две собачьи морды тут же легли мне на плечи слева и справа.

– Вы им нравитесь.

– Спасибо.

– Им, но не мне, – холодно закончила Мила, поворачивая ключ зажигания.

Машина плавно пошла вперёд вдоль улицы, мягко подпрыгивая на ломаном-переломаном асфальте.

– Имейте в виду, Грин, лично я была против этой идеи. Мой брат слишком сентиментален и порой берёт на себя ответственность за тех, кто этого не заслуживает. В данном случае это ваш так называемый специалист по древним языкам.

– Денисыч?

– По мне, он просто пьянь синюшная, которому место в наркологической клинике по о-очень долгому принудительному лечению от алкоголизма! Кстати, пока он не устроился в наш музей, Феоктист практически не пил.

– Дурной пример заразителен, – чисто для поддержания беседы согласился я. То есть мог бы и поспорить, но когда тебе в уши дышат две такие белозубые морды, ну его на фиг…

– Ладно, не знаю, что вам рассказали о Гекате, но, пожалуй, немного добавлю от себя: более опасной и непредсказуемой бабы свет не видел! Многие считают её колдуньей или ведьмой, но, как по мне, так дамочке просто повезло появиться на свет в нужный час от нужных родителей. И папа, и мама были большими шишками в своё время, так что она по закону наследует целую империю. Днём – расслабленна, ленива, нежна, но попадаться ей на перекрёстке ночью я не посоветовала бы никому из смертных…

– Меня уже запугали у шефа, можно не продолжать. А уж нашего Диню переделывать – aethiopem lavare![6]

– А-а, вы, я вижу, тоже успели набраться. Да ещё на голодный желудок? – Мила Эдуардовна скользнула по мне быстрым взглядом и вновь переключила внимание на дорогу.

Оба добермана, покосившись на «маму», тоже сморщили носы и высокомерно удалились, дабы не вдыхать мои алкогольные выдохи. Всё время хотел спросить, как их зовут. Но они сами явно не ответят, ошейников с именами и адресом не носят, а их хозяйка сейчас вряд ли в настроении поболтать…

Мы выехали за город, погода была прекрасной. Солнце, жара, вокруг зелёные поля, высокие холмы, ровные ряды виноградников от шоссе до самого горизонта и… байкеры с эмблемой в виде гидры, внезапно возникшие в зеркале заднего вида.

– Что ещё? – сквозь зубы спросила Мила, краем глаза отметившая мою нервозность.

– В прошлый раз эти ребята на мотоциклах пытались расстрелять наше такси, когда мы возвращались в музей.

– Кто «мы»?

– Я и Светлана Гребнева. Они устроили драку в магазине и…

– О, тогда я их понимаю. Эта шалава выведет из себя кого угодно!

– Не надо так о ней!

– Почему?

На мои плечи вновь легли две рычащие морды, но я уже ничего не боялся.

– Потому что они вели себя как полное хамло, прикрываясь чужими авторитетами, а наша сотрудница их отшлёпала и поставила в угол! Образно выражаясь…

– Попутно раздолбав фирменный магазин «Золотая Балка» в районе порта? Узнаю Светку! Об этом уже во всех новостных каналах пишут, – с лёгким оттенком зависти протянула сестра директора. – Ладно, если это те самые, я с ними разберусь.

Два выстрела сзади, впрочем, не попавшие в цель, подтвердили мои опасения. Мила, не сбавляя хода, открыла заднюю дверь багажника и недобро улыбнулась:

– Взять их, мои защитники и слуги! Враг, что идёт по следу, никогда не должен видеть спину убегающих героев! Герой не станет умирать усталым! Он обернётся, грудью примет бой, и так пусть его с улыбкой примут боги! Отныне и навеки тот, кто трус, умрёт без славы, словно жалкий пёс, харкающий кровью вдоль канавы. А тот, кто храбр, будет жить в веках, и имя его вечное прославят как пламенные музы, так и седобородые певцы, владеющие лирою и словом…

Её гекзаметр был столь же безупречен, как и у старшего брата. Видимо, это семейное. Доберманы рванули с места, словно две чёрно-коричневые молнии, так, что лишь капли отлетевшей из пасти слюны обожгли мою шею. Наверное, и четверти минуты не прошло, как сзади нас начался натуральный ад.

Наш белый крузак притормозил. Навороченные байки вставали на дыбы, люди вылетали в кювет, выстрелы уходили в воздух, несколько машин на встречке вынужденно «поцеловали» друг друга, а зубастые псы Милы развлекались вовсю. И на всём белом свете, наверное, не было силы, способной остановить их праведную ярость! Кроме короткого щелчка пальцев хозяйки.

И вот они уже снова сидят как лапушки на заднем сиденье, от них пышет паром, тот, что слева, незаметно дожёвывает кожаный байкерский браслет, и спрашивать, что за чудовищный разгром они конкретно там учинили, наверное, бессмысленно. Эти типы не признаются.

И пусть даже уже сегодня вечером вся дорожная баталия будет выложена в Сети, доказательств нет. Потому что вряд ли хоть какие-то дорожные камеры сумеют зафиксировать двух дерзких доберманов, двигающихся с непостижимой глазу скоростью. Лично я в это не верю, а вы?

Мила Эдуардовна причмокнула губками, словно посылая собаченькам воздушный поцелуй, и оба пёселя разомлели от счастья. По факту – им мало надо. Похвала «мамы» – полный восторг и нирвана, «мама» сдвинула брови – горе, печаль, трагедия, позор, застрелиться на месте! Людям всегда есть чему поучиться у братьев наших меньших…

Дальше ехали ровно, без разговоров, без погонь и без эксцессов. Я вертел головой по сторонам, как понимаю по указателям, дорога вела в сторону Ялты, но, едва ли доехав до самого винного завода Золотой балки, мы свернули куда-то налево, в сторону гор, где на одном из склонов гордо высился чёрный трёхэтажный дом.

Не может быть!

На юге Крыма строят из белого, золотистого или розового камня, это местные традиции! Вспомнить хоть тот же Бахчисарайский фонтан или виллы императора в Симеизе. Честное слово, я даже глаза протёр, но дом реально был отделан плитами чёрного гранита. Настолько матового, что, казалось, сам камень поглощал солнечный свет…

Наш белый внедорожник проехал мимо высокого – в три метра – забора цвета густого чёрного битума. Вокруг – столь же чёрная асфальтовая дорожка, ни деревьев, ни кустика, ни травы, право, жутковато как-то. Я почувствовал лёгкий приступ паники, даже доберманы на всякий случай прижали уши. Но поздно: сестра директора остановилась напротив тяжёлых чугунных ворот. Угадайте, какого они были цвета?

– Вылезайте. Да не вы, дебилы! – Оба пса тут же опустились на своё место. – Выходит только Александр! Кстати, удачи вам там. Как соскучитесь, вызывайте такси.

– А разве вы не будете меня ждать? – я встретил её взгляд, понял, что ляпнул глупость, и, не дожидаясь, пока меня выкинут, спешно покинул машину. – Извините, спасибо, был рад общению, надеюсь, в скором времени встретимся!

– Да вы оптимист? Хотя, учитывая, как коротка жизнь человека, конечно, скоро…

Пока я подбирал подходящую цитату на латыни, «Ленд Крузер» исчез в клубах пыли. Деваться было некуда, пришлось подойти к воротам и нажать кнопку звонка.

– Кто там? – механическим голосом спросили динамики.

– Александр Грин из ЧВК «Херсонес» – к госпоже Гекате, по поводу нашего сотрудника.

– Исчерпывающе, – согласились со мной. – Что ж, входите.

Я никогда не думал, что ворота можно открывать так долго. Ну, или, скорее, наоборот: я в прямом смысле заслушался скрежетом замков, скрипом цепей, лязгом засовов, протяжёнными во времени минут на десять, если не больше. Можно было сто раз успеть решиться и убежать, но как-то неудобно, ведь вроде уже открывают… начали открывать… может, таки и откроют?

На тот момент, когда я точно решил плюнуть и уйти, ворота распахнулись невероятно плавно, без малейшего звука. Я деликатно постучал по литому чугуну ещё раз и шагнул на территорию. Меня встречали восемь или девять серых собак неизвестной мне породы. Высокие, поджарые, тонконогие, с хвостом, похожим на хлыст, и удивительно умными чёрными глазами.

Помнится, если верить даже не греческим, а более поздним римским рисункам, то это лигурийские псы. Однако в современном мире эта порода не сохранилась. Я уверен. То есть практически был уверен до этого момента. Они окружили меня, не проявляя ни дружелюбия, ни агрессии, но их полукольцо сжималось так, что волей-неволей я отступал к крыльцу дома.

В этот момент двери растворились и на порог шагнула сухонькая старушка с внешностью покойной королевы Елизаветы II. Одета в простенькую вязаную кофту и длинную юбку почти до земли. Улыбчивое круглое лицо, седые кудряшки, прямая спина и добрый, всепрощающий взгляд:

– Что привело вас в эту обитель, дитя моё?

– Добрый день! Мне нужно видеть госпожу Гекату.

– Странное пожелание. Могу ли я спросить зачем?

Ну, кем бы она здесь ни работала – домоправительницей, уборщицей, поварихой, личным секретарём, бухгалтером, – старушка явно имела право на любопытство. А вот юлить смысла не было, поэтому я ещё раз честно рассказал, что работаю искусствоведом в частном музее «Херсонес», и в свою очередь попросил встречи с Денисычем.

– Кто бы ни был этот человек, почему вы решили, что он находится именно в нашем доме?

– Если госпожа Геката скажет мне, что его здесь нет, я, разумеется, поверю ей на слово и уйду без претензий. Так она меня примет?

– Думаю, да. Вежливость всегда считалась добродетельностью, которая в наши дни становится редкой монетой. Однако она способна открыть многие двери. Ступайте за мной, мой мальчик.

Давненько ко мне так не обращались – мальчик, дитя… Хороша дитятка под тридцатник возраста! Но, с другой стороны, не поправлять же столь пожилую даму с викторианскими манерами. Она развернулась, благосклонно кивнув.

Естественно, я пошёл следом, раз приглашают. Собаки не сделали более ни одного движения, замерев, словно статуи из серого мрамора. Чугунные двери за моей спиной закрылись без единого звука. Казалось, они просто слились в единую массу, будто были сделаны не из металла, а, например, из густого чёрного дыма.

Не спрашивайте, как такое возможно. Во-первых, я сам не знаю, а во-вторых, после двух-трёх бокалов красной Агоры на пустой желудок и не такое может привидеться. Звучала тихая струнная музыка, пахло лавандой, вереском и чем-то ещё дурманным. Может, масло иланг-иланг? Не знаю. Сойдёмся на этом, углубляться не хочу, да и слишком много куда более интересного разворачивалось вокруг…

Прихожая или парадное, куда мы вошли, было невероятно длинным, словно тоннель, в конце которого мерцал холодный голубой свет. Под ногами стелился такой шикарный ковёр, густо-зелёного цвета, с длинным и мягким ворсом, что казалось, я иду по траве, проваливаясь едва ли не по щиколотку. Думаю, один уход за ним стоил сумасшедших денег.

Потолок терялся в вышине, но там угадывалась пышная лепнина, богато украшенная позолотой. На матовых тёмно-синих стенах висели картины в дорогих рамах. Я невольно залюбовался ночными пейзажами Коровина; фыркнув, оценил небольшого Шишкина – лес с лосями; ещё отметил пару графических вещей Климта; кое-кого из прерафаэлитов; потом большое – три на пять метров – полотно Генриха Семирадского.

Кстати, вот именно эту картину, изображавшую ночные танцы на греческом острове Лесбос, раньше мне видеть не доводилось. Но кисть и манера были гарантированно его, да и подпись стояла в углу холста. Слегка помолодевшая старушка мягко улыбнулась, заметив моё удивление:

– Эта вещь была заказана после ошеломляющего успеха «Фрины на празднике Посейдона в Елевсине».

– Ну, ту картину я отлично помню, сейчас она в Русском музее Санкт-Петербурга. А вот это полотно…

– Интересуетесь историей искусств, юноша?

– Это моя профессия.

– Ах, тогда вам, возможно, будет любопытно узнать, что художник отказался от денег. Как только краски и лак высохли, он принёс это полотно в подарок. С обратной стороны холста есть короткая надпись, сделанная его рукой, о том, что «Ночь на Лесбосе» сделана лишь в единственном экземпляре, все подготовительные рисунки и эскизы сожжены, а сама картина передана в дар.

– Кому?

– Разве ответ не очевиден?

На меня второй раз накатило ощущение, что эта пожилая женщина, вполне себе бодро шествующая чуть впереди, выглядит немного иначе. Кажется, у неё потемнели и удлинились волосы и вроде бы даже приподнялась грудь. Мысли странные, признаю, но…

– Вы меняетесь!

– Неужели? – хмыкнула она, обернувшись. Теперь ей никто не дал бы и больше сорока. – Молодой человек, мы почти пришли. Госпожа Геката, как вы её называете, примет вас в гостиной у камина.

– А как вы её называете? – тупо спросил я.

– Никак.

Вот и поговорили. Мы прошли ещё мимо десятка картин. Как правило, на всех была изображена ночь. Каких-то авторов, вроде раннего Николая Рериха или позднего Камиля Коро, можно было узнать сразу, других – нет. Ещё глаз автоматически зацепился за сияющую под лунным светом скульптуру лимонно-жёлтого жеребца, которому поклонялись жрецы и воины. Ну, прямо в тему наших поисков по Митридату. Надо бы спросить хозяйку, но…

Она уже провела меня в достаточно просторную комнату, где по факту можно было кататься на горном велосипеде, не боясь разгоняться и сшибать углы. У камина, в котором легко уместился бы целый бык на вертеле, стоял изящный круглый стол и три венских кресла, почему-то накрытых волчьими шкурами. Мне было предложено крайнее справа.

– Прошу вас, присаживайтесь. Мужчина, а почему вы думаете, что ваш друг хочет отсюда уйти?

– То есть он здесь?

Моложавая женщина напротив меня щёлкнула пальцами, и из-за каминной тени вышел наш Денисыч. Нет, наверное, правильнее было бы сказать, выполз на четвереньках. Пьяный в дупель, как, естественно, решил я, но нет…

– Тебе знаком этот человек? – спросила молодая, но уже никак не моложавая женщина, откидывая назад волну густых чёрных волос. – Он говорит правду?

– Саня, зема, бро… забери меня отсюда…

– Значит, правду! Это достойно внимания.

Пока я с трудом садился в кресло, красавица брюнетка погладила по голове нашего полиглота. Тот едва не заскулил от счастья. Серьёзно? Прямо вот так, да?

К моему немалому изумлению, Диня был совершенно трезв, но едва держался на ногах.

Я же чувствовал боль во всём теле, скрипели все суставы, стучало в виски и покалывало сердце, словно у столетнего старика. Мельком глянув на свои руки, я чудом сдержал крик: кожа стала жёлтой и сухой, покрывшись пигментными пятнами. Что происходит?!

– Благородный муж, вы умрёте через несколько минут от глубокой старости, если я не услышу истинной причины, по которой мой гость должен покинуть приютивший его дом.

Я смотрел, как она молодеет на моих глазах, и уже прекрасно понимал, с кем разговариваю. Геката, богиня ночи, дочь титанов, покровительница магии и волшебства, тьма, отделяющая свет, не подчиняющаяся никому, могущественная и непобедимая… Аря-ря-а?

– Время уходит, старик…

Юная стройная девушка, с едва оформившейся грудью, огромными чёрными глазами, двумя длинными косами на плечах, начала нетерпеливо постукивать ноготком по подлокотнику кресла.

– Денисыч… нужен мне, – почему-то каждое слово давалось с трудом, пару раз я даже закашлялся. – Мы с ним… друзья. Он хотел помочь мне… нам в поисках… золотого коня! Без Дини я… один… не справлюсь. Как-то так.

– Разве в музее нет других сотрудников, почему они не могут вам помочь? – парировала девочка, болтая ножками, а у меня резко прихватило сердце.

– Каждый… ох… они специалисты в своём ключе-е… Светлана разбирается в вазах, Герман он… он у нас…

– Я знаю. А чем занимаетесь вы?

– Историей… историей искусств.

– Он попал.

– Да, милая, на этот раз именно так!

– Я всегда в тебя верила! Но он не выкрутится?

– Грин попал по полной, не сомневайся. От этой женщины ещё никто не уходил…

– Я знала, что в душе она сохранила старые традиции хождения по крови людей.

– Богиня ночи даже в этом мире сильна как никогда.

– Аполлон нервно курит в уголке?

– О да! Его власть света ограничена подолом её тьмы…

– Не поняла, при чём тут подол?

– При том, что Геката никогда не выпускала жертву из своих когтей!

– Ты уходишь от ответа.

– Неважно, главное, в этом смысле она в отца.

– Почему не в мать?

– Милая, её отец – титан Перс. Перс! Тебе это о чём-то говорит?

– Да. И многое. Вот уж кто любил задирать подолы.

– При чём тут это, дорогая?

– Ты с ней спал?

– Каким боком?!

– Вот это ты мне и расскажи!

– Да я-то тут при чём?

– Не уходи от ответа…

…В тот же момент боль достигла апогея, и я повалился на пол. Геката встала и спокойно толкнула меня красной пяткой. Признаться, мне не сразу удалось вспомнить имя того древнегреческого поэта, назвавшего её «красноногой» за то, что богиня тьмы ходила по щиколотку в человеческой крови. Но как ни странно, этот волшебный пинок вдруг вернул мне силы, возраст и надежду.

– Золотой конь царя Митридата, я помню его, – девушка лет двадцати двух, в полном расцвете красоты, поправила длинное чёрное платье, вновь опускаясь в кресло. – Садитесь, Александр! Итак, вы выиграли бой, но проиграли войну.

– В смысле?

– Я не вижу весомых причин отпускать моего гостя. Как и не намерена задерживать вас, вы вправе уйти в любую минуту. Ваш друг, как вы его называете, Денисыч, периодически лечится у меня от алкогольной зависимости. Сейчас у него кризис, если он не выпьет до вечера, то умрёт. Но если не умрёт, то будет жить вечно! Разве ради этого не стоит рискнуть?

– То есть его личное мнение вас не волнует? – я не стал садиться, встав перед ней.

– Когда врача волновало мнение пациента?

– Действительно.

Глядя на собачьи глаза нашего сотрудника, было нетрудно понять, что хозяйка дома во всём права, какой бы трындец здесь ни творился. Я не могу забрать Диню силой, он же сам будет упираться руками и ногами, хотя буквально вот только что просил меня о помощи. Но и уходить просто так было совершенно невозможно…

– А если я его выкуплю?

– Вы так богаты?

Я сунул руку в карман, вытаскивая горсть золотых греческих монет, из тех, что мне дал директор:

– Можем сыграть на его свободу.

– Символ солнца? – улыбнулась хозяйка.

– Верно.

– Но у меня в покоях больше ценится луна. У вас есть серебро? – она мягко накрыла мою ладонь своей, и когда отвела руку, золотые монетки превратились в серую пыль.

– Вы проиграли.

– Видимо…

– Но проявили вежливость и такт, – без улыбки продолжила Геката. – Вы не впали в обиды, не ругались, не требовали компенсации, а это дорогого стоит. В моей власти наградить вас многим. Чего вы желаете – славы, рабынь, земель, скота, денег?

– Я хотел бы уйти со своим другом.

– Нет.

– Тогда, – я тоскливо стряхнул пыль, оставшуюся от монет, и обернулся в сторону коридора, – отдайте мне вон ту картину Шишкина, на память. Вам она вряд ли нужна, всё равно это подделка.

– В моей галерее только оригиналы! – холодно вспыхнула она.

– Сожалею, но…

Я встал, тело вновь было молодым и бодрым, движения – лёгкими, кураж кружил голову. Полотно «лесного богатыря» Ивана Шишкина, как называли его французы, висело до Семирадского, и оно изображало четырёх лосей в густой чаще. Трое больших сохатых, рядом пасётся один маленький, а луна заливает серебром их спины. По факту очень похоже на «Утро в сосновом лесу» с медведицей и медвежатами.

– Вот только на той картине Шишкин писал лишь лес, а медведей рисовал его приятель. И разница в почерке очевидна. Однако здесь мы видим одну руку. Если учесть, что уважаемый Иван Иванович лично никогда не рисовал животных, то получается, что и само полотно – явная подделка под его пейзажный стиль.

– Бро, ты труп… – впервые за долгое время пискнул Денисыч.

– Ой, я тя умоляю, да мало ли мне приходилось встречать на выставках живописи неуравновешенных экзальтированных дам, помешанных на мистике?

Пока Геката в изумлении изображала Золотую Рыбку, пуская пузыри ротиком, я смело подошёл к обсуждаемому полотну.

– Можно прибавить свет?

Ещё со второго курса нас учили, что нельзя полноценно преподавать историю искусств, не умея различать подделку и оригинал. И это совершенно правильно! Кто вам поверит, если вы не в состоянии отличать «Надевающую туфлю» авторства Матвеева начала XX века от условно современных копий Ломоносовского завода или школу кисти Моисеенко от Мыльникова. Я бы таких липовых знатоков гнал ссаными тряпками вдоль всего Невского проспекта…

– Что-то ещё? – по щелчку хозяйки дома коридор осветился сияющими лампами, так что глаза слепило.

– Спасибо, достаточно, – мне пришлось приложить ладонь козырьком ко лбу, чтобы не жмуриться. – Итак, кракелюры есть, холст оригинален, рама тоже, краски без химического анализа не проверишь, на первый взгляд, всё соответствует концу девятнадцатого века.

– Тогда в чём проблема?

– В подписи. На чужое полотно неизвестного художника поставили подпись Ивана Шишкина для увеличения стоимости картины. Тогда это делалось повсеместно, как делается и сейчас. Ничего личного, просто бизнес. А можно спросить, кто вам её втюхал?

Свет опять погас. Девушка молча вернулась к камину, я повернул было за ней, но опомнившийся Денисыч вдруг повис у меня на руке. Его редкие кудряшки едва ли не стояли дыбом, а побледневшие губы прыгали:

– Саня, валим! Валим отсюда, пока она занята-а!

Геката вдруг повела плечами, и чёрное платье упало к её ногам, словно ком полированного гранита. Её фигура казалась совершенной: узкая талия, идеальная линия спины, точёные изгибы бёдер и кожа, белая, будто бы выточенная из слоновой кости. Волосы вдруг выросли на метр или больше, закрывая девушку до середины икр. Она подняла руки, запрокинула голову и что-то запела на незнакомом мне языке.

– Это индо-голландский или скандинаво-туркменский?

– Бро, я тебе потом всё переведу, но надо уже делать ноги. Сейчас тут такое начнётся…

– Что начнётся? – упёрся я, игнорируя его попытки утащить меня в сторону выхода.

– Короче, тебе оно не понравится…

В камине резко вспыхнул огонь, из оранжевого становясь зелёным, а в чёрных волосах девушки заиграли ломаные голубые молнии. Песня оборвалась на высокой ноте, пламя упало, а из скорбно посеревших углей взвился сизый дымок, поднимаясь тонкой струйкой к потолку. А потом он вдруг стал приобретать очертания человека. Невысокого, худого, с семитскими чертами лица, совершенно голого и, кажется, смертельно напуганного.

– Ты продал мне фальшивку.

– Я бы никогда не посмел, о госпожа-а…

– Ты знаешь, что бывает с теми, кто пытается меня обмануть?

– Я не обманывал, совсем наоборот, мне…

– Ты и сейчас лжёшь мне в лицо?!

– Но это не я… меня самого подставили, я ничего не знал, я…

– Посмертные муки страшны тем, что могут длиться вечность. – Волосы Гекаты встали дыбом, вновь открывая её великолепную фигуру.

Она развела руки в стороны, и те же голубые молнии, вспыхнув на кончиках её пальцев, хлестнули призрака. Нечеловеческий мужской крик взвился под потолок. Это реально было жутко и видеть, и слышать…

– Уходите, – на мгновение обернулась девушка, и глаза её были чернее самой ночи. – Мне уже не до вас, я нашла себе другое занятие.

Как вы понимаете, дважды повторять никому не пришлось. Взявшись за руки, как два школьника, сбежавших с урока природоведения, мы с Диней рванули по коридору на выход. Если бы этот особняк строил тот же весёлый архитектор, что и частный выставочный комплекс «Херсонес», то, наверное, не выбрались бы вообще. А так – прямо, по картинной галерее, до чугунных дверей, которые беззвучно растворились перед самым нашим носом.

Лигурийские собаки показали зубы, но не более, нам вслед даже не порычали для приличия. Ворота так же спокойно выпустили нас наружу, а белый джип сестры директора стоял на прежнем месте. Получается, нас тут ждали?

– Зема, ты мой герой! – тощий знаток древних языков, не чинясь, попытался поцеловать меня в губы взасос, я едва сумел вырваться и отплеваться. – Она же вообще отбитая на всю башню! Такое с мужиками творит, без мата даже рассказать стыдно. Не-е, типа можно попробовать на храмовом диалекте Египта четырёх сотен лет до нашей эры, но ты всё равно не поймёшь, да?

Я цапнул его за рукав и потащил к машине, боковым зрением отметив, что знаменитой холщовой сумки у него на плече нет.

– Потерял, представляешь, бро! Как тускла и непоэтична жизнь без пары амфор…

Мы влезли в машину, причём сначала я закинул Диню на заднее пассажирское сиденье к общительным доберманам, а потом влез на переднее, усевшись рядом с Милой. По её словам, мы каким-то чудом уложились в час с копейками.

Разумеется, специально ждать она меня не собиралась, просто отвлеклась на телефонные переговоры с Нидерландами по поводу возврата скифского золота. Оно, само собой, уже в витринах «Херсонеса», но признаваться в этом никак нельзя. Нужно выражать озабоченность и вести бессмысленные разговоры, это политика, все врут ей, и она врёт им, такие дела.

– Кстати, забирай! – сестрица шефа протянула Денисычу пустую сумку. – Валялась у забора. Твоя?

– Да-а-а! – он запустил туда руку и тут же вытащил пол-литровый сосуд. – За моего лучшего друга, Саню Грина-а!

Короче, невзирая на рычание недовольных пусек и няшек, он уговорил в одну глотку сразу три бутыляки и к моменту нашей высадки у музея пребывал уже в полной прострации, счастливый, как макака-мазафака! Он даже доберманов расцеловал в холодные кожаные носы, и я успел вывести этого типа, когда он начал признаваться в любви Миле Эдуардовне, а она полезла в бардачок за электрошокером.

Калитку ворот открывал ворчливый сторож. Диня и его поцеловал в макушку. Директора на месте не было, время шло к обеду, в саду ждал накрытый стол и двое наших друзей.

– Подонок, козёл, мерзавец!

Светлана с ходу влепила такую звонкую пощёчину едва стоящему на ногах полиглоту, что тот укатился к фонтану. Я было попытался помочь ему подняться, но Денисыч уже спал буддистским сном праведника. Герман успокаивающе положил руку мне на плечо:

– Ты совершил благородное деяние, друг мой. Ещё ни одному смертному не удавалось живым выйти из покоев Гекаты.

– Странное место, но там всё круто, – признал я. – Современные высокие технологии, голография с изменением возраста, графический дизайн тоже на уровне, плюс ещё эта несуществующая порода собак, но картины интересные, в массе – подлинники. А что, она действительно считает себя древнегреческой богиней ночи?

Земнов промолчал, беспомощно поведя плечами, а наша Афродита, фыркнув, протянула мне визитку со стола. Я присел на прохладную мраморную скамью и прочёл вслух:

– Потомственная ведунья, Хранительница тайных знаний, Толковательница снов, Верховная ведьма от рождения, положившая начало целой магической династии, – Геката Харбиновна Аванесян! Избавляю от алкоголизма, решаю проблемы с облысением, привлекаю деньги в дом, возвращаю мужа в семью, наказываю соперниц, определяю пол ребёнка по фазам луны, помогаю угадывать цифры в лотерее, лечу ароматами, продаю щенков и многое другое. Оплата сдельно. Не колдуй у меня на пути!

– Вопросы?

– Понятно, я идиот…

– Александр, вы голодны?

– Как пёс!

На последнем слове в саду вдруг возник горбатый сторож, быстро огляделся по сторонам и, покачав лохматой головой, вновь исчез. В общем, мы трое прекрасно посидели пару часов, без всякого алкоголя, за разогретой греческой мусакой, тушёными овощами, орехами, крымским травяным чаем, хлебом и мёдом. Кажется, я уже говорил, что кормят здесь специфично.

Вкусно, но в основном всё-таки без мяса. Рыба бывает чаще, а вот свежие фрукты, кажется, стоят на столе весь день. Состояние бодрое, мозг активный, с голоду никак не умрёшь, но растолстеешь вряд ли. Хотя, наверное, это в плюс: дома меня перекармливали.

– Она сказала, что Диня сам пошёл к ней за услугами по избавлению от алкогольной зависимости.

– Пошёл сам, это правда, – кивала Светлана, отщипывая виноград по ягодке, – только не за лечением, а за тем, что здесь ему никак не светит. Герман, скажи!

– Это могут быть сплетни, – смущённо опустил взгляд наш великан. – У них что-то вроде дружеской любви или любовной дружбы. Он так сбегает раз-два в год, и чаще всего, когда очень нужен на работе. Ну а она как женщина всячески пытается его удержать.

…Господи, как, оказывается, всё просто. Я-то напридумывал себе сложностей там, где имели место обычные человеческие отношения. Мне ведь даже не пришло в голову поискать табличку на заборе, а она там наверняка есть, с тем же перечнем услуг и фамилией хозяйки.

Потом, как помнится, сразу же на пороге дома меня окутали странные запахи, мягкая медитативная музыка, и не догадаться, куда я попал, было попросту невозможно. Живые огни, тематическая подборка картин, домашние фокусы, рассчитанные на восприимчивого зрителя. Хозяйки столичных магических салонов ещё и не такие шоу устраивают для клиентов.

Получается, что следователь Ладыженский из районного управления полиции в чём-то был прав, а вот я самонадеян, глуп и слегка нетрезв. Ну, или чуточку более чем слегка…

– Да, нескучно у вас здесь.

– У нас здесь весело, это же Крым! – ответили мне, и в сад широким шагом вошёл наш директор. Вокруг сразу стало светлее, теснее и шумнее, если можно так выразиться.

Феоктист Эдуардович был одет в знакомый костюм мятого льна, сандалии на босу ногу, неизменные тёмные очки и золотистое канотье. Вот шляпу на нём я раньше не видел, на его упрямых кудрях она смотрелась несколько нелепо. Что, впрочем, ни капельки никого не смущало. Я тоже просто улыбнулся и привстал из-за стола.

– О, видят ли глаза мои героя, который, вновь на подвиг собираясь, пошёл землёй неведомой и водами столь бурными, что страшно, деяние отважное свершив? Ведь были на пути и Сциллы, и Харибды, циклопы злобные, и фурии, что мечут в нас бранные слова и нечистоты? Наш Александр пробивал щиты, не убоялся медноострых копий и бронзовых мечей, в лицо сверкавших. Но друга возвратил в родную гавань…

– В гавань он набрался по дороге, – поправил я.

– Гекзаметром, гекзаметром, таковы правила игры! – шеф погрозил мне пальчиком.

– Да, в гавань он набрался по дороге. Причём два взрослых пса, с кошмарными зубами, добрейшими сердцами и улыбкой, его сдержать ни разу не смогли. Но Мила Эдуардовна отважно доставила всех нас к дверям музея. Мы тут, на месте, а она в делах. Что до Гекаты… было жутковато, но в целом стильно: этика, дизайн. Надеюсь, что и цены там доступны?

Директор уставился на меня как на конченого дебила, потом перевёл взгляд на припухших сотрудников, следом – на храпящего Денисыча, достал носовой платок, вытер капельки пота со лба и неожиданно громко рассмеялся:

– А вы умеете повеселить, Грин! Уверен, что и коллектив это ценит.

– У меня остались монеты, возьмите…

– Оставьте себе, ещё пригодятся, уверяю вас. Да садитесь уже, я тоже слегка перекушу. Как раз и расскажете всё в подробностях!

Что ж, как говорится, мне вновь пришлось начать рассказ а limine, то есть с новой строки. Но никто не был против. Герман со Светланой с удовольствием послушали ещё раз. Директор хлопал в ладоши, на столе появилось вино, мы смеялись, шумели, беззлобно подкалывая друг друга, пока заплетающийся язык нашего полиглота громко не выдал:

– Он… он всё в-врёт!

– Ну да, дорогая, я никак не мог ожидать, что она окажется столь тщеславной!

– Вообще-то, она твоя сестра.

– Как и твоя тоже.

– Дальняя!

– Седьмая вода на киселе.

– И знаешь, милый, то, что ты называешь тщеславием, – это просто любовь к порядку.

– Она отпустила его. Отпустила их обоих! А мы о чём договаривались?

– Но ведь он был безупречно вежлив. У неё свои правила.

– Она могла сделать с ним всё что угодно! Убить, расчленить, изнасиловать…

– Ты не понимаешь, этот человечишка проявил такт.

– И что?!

– Ой, всё…

– Она дура!

– И ты рискнёшь повторить ей это вслух?

– Я?! Запросто! Потому что всё, что бы она ни сделала со мной, получишь и ты!

– Не всё, милый, ровно половину.

– И ты будешь ходить на одной ноге, с одной рукой, одним глазом, одной…

– Довольно! Мне это не нужно, я не собираюсь тебя ей сдавать.

– Докажи!

– Чем?

– Ты знаешь.

– Пошляк.

– И?

– Обожаю это делать…

…Разумеется, он объяснился. И само собой, уже через пару минут мне хотелось дать ему в рог! Земнов и Гребнева сидели с выпученными глазами, словно два ёжика с диареей под одним кустиком. Феоктист Эдуардович являл собой исключительно божественную безмятежность, и почему-то это было весьма пугающим. А Диня пел, запрокинув голову, словно учёный дрозд в серебряной клетке зоомагазина на каких-нибудь Елисейских Полях:

– Он всё врёт, меня оклеветали, всё было не так!

Если коротко, то, по его словам, никуда он добровольно не уходил, а был украден шестью, семью, нет, двенадцатью вооружёнными ниндзями в чёрном. Бой был кровавым и жестоким, наш сотрудник дрался как лев, но никто из нас (предателей!) не пришёл к нему на помощь.

В плену Гекаты он подвергался бесчеловечным пыткам в виде сексуального насилия с её стороны, не имея возможности сделать даже глоток вина для поддержания сил. Ему кололи виагру литрами прямо в вену! Он рвал цепи, он героически хохотал, он плевал в лицо своей (палачке? палачихе?) мучительнице, обзывая её страшными словами на одном из забытых диалектов языка древних эвенков!

А потом появился я, тот самый низкий обманщик и трус…

Я заискивал перед хозяйкой дома, хвалил её плохенькую галерею, сидел за её столом и грелся у её камина, пока моего друга (зему, бро, почти брата!) избивали у меня на глазах. Когда же храбрый Диня, пользуясь тем, что я слизываю человеческую кровь с пальцев ног Гекаты и она чуть отвлеклась, швырнул кресло в камин, подняв тучу золы и пепла! Представляете? Так вот в тот момент, когда она расчихалась, он сумел сбросить стокилограммовые кандалы, подхватить упирающегося и царапающегося меня, бежать со мной на плече полтора километра, плутая в лабиринте и уворачиваясь от отравленных стрел. Потом через весь двор его гнали своры лигурийских собак, роняющих пену бешенства на каменные плиты, но ему удалось с разбегу перепрыгнуть через пятиметровый забор.

А уж там, приметив на трассе (!) проезжающий (!) вдали (!) белый джип уважаемой Милы Эдуардовны, наш бесстрашный герой бросился ему наперерез, обогнал, тормознул, закинул меня в багажник и по гроб жизни будет благодарен своей спасительнице за то, что она довезла нас до музея «Херсонес», хотя уже почти уехала в Ялту.

…Получилось не слишком коротко, да? Извините, его пространный монолог был бы ещё длиннее. Я уже почти встал из-за стола, когда прекрасная специалистка по вазовой росписи нежно потянула меня обратно, прижавшись ко мне всей грудью:

– Ах, Александр, неужели вы думаете, что мы ему поверим? Диня известный врун, как и все алкоголики. Вы бы слышали, как он оправдывал себя и как обвинял меня, когда я ему отказала-а… Библейские старцы купающейся Сусанне накидали меньше грязи в панамку!

Великан Земнов смущённо кивнул, подтверждая, что таковое имело место быть, и пододвинул мне бокал вина. Знаток языков выдохся, лёг пузом на землю и пополз окунать голову в фонтан. Директор же, обмахиваясь шляпой канотье, очень серьёзно попросил:

– Светлана Сергеевна права. Не обижайтесь на него так уж. Если очень хочется, дайте пару раз по шее. Вам полегчает. Каждый визит к госпоже Аванесян аукается ему с двое-трое суток: он не в себе, бросается из крайности в крайность, пьёт ещё больше, чем обычно. У них странные и болезненные отношения. Мы-то привыкли, но вы не обязаны.

Да ладно, я отхлебнул прохладного вина. Губы девушки слегка коснулись моей шеи, и всё плохое, казалось, мгновенно отступило. Причём это даже полноценным поцелуем назвать нельзя – скорее, едва уловимое тепло от выдоха на расстоянии миллиметра. И тем не менее я бы, наверное, душу продал за то, чтобы она это повторила…

В общем, после обеда мне было предоставлено свободное время. Чем я и воспользовался в полной мере, отзвонившись родителям и сделав несколько новых рисунков в блокноте. Кажется, три из них получились ни-чего, но сестрёнкам всё понравится, они меня любят.

Я как можно точнее попытался нарисовать два образа госпожи Аванесян, или, как ей больше нравится, Гекаты. Лучше получился тот, где она вызывает призрака. Причём на меня вновь накатили события сегодняшнего утра и было очень непросто убедить самого себя, что всё произошедшее – банальная реальность, а не мистика.

Но тут уж либо – либо: либо ты включаешь логику и рациональный взгляд на вещи, либо признаёшь её древней богиней Ночи, а себя – психом. Всё, третьего не дано. А меня и второй вариант мало устраивал, ибо если я реально теку крышей, то нужно бежать к врачу, так? Вроде да.

Однако чтоб человек в нашей стране сам, добровольно пришёл в психиатрическую клинику и сдался на обследование? На такое способны лишь закоренелые преступники и призывники, желающие любой ценой откосить от армии или тюрьмы. Я своё уже отслужил, а серьёзных обвинений следователь Ладыженский пока не выдвинул. Можно спать спокойно.

Три золотые монеты, подарок директора, я переложил на стол. Они красивые, с дельфином, совой и всадником. Мне даже не пришла в голову мысль их спрятать, у нас тут не воруют. Я ещё раз погладил указательным пальцем монетку со всадником и… И вот только тут вспомнил ту картину:

– «Золотой конь Митридата»! Художник видел его и знает место! А может, по рельефу местности её можно опознать и сегодня? Гер-ма-ан!

Видимо, заорал я столь неожиданно и громко, что через полминуты в мою комнатку ворвался грозный знаток скульптур из металла и мрамора. В одной руке у него была зажата шипастая дубина из дуба (уж простите!), в другой – беспроводная компьютерная мышь, брови сдвинуты, губы сжаты, а в глазах – яростная жажда боя! Аж неудобно стало…

– Ты звал меня на помощь! Где враги?!

– Извини, я по другому вопросу. Просто только что вспомнил, что у той женщины, армянской гадалки, к которой бегает Денисыч, на стене висела одна картина.

– Одна?

– Нет, по факту их там до сотни, но нам сейчас важна одна, – попытался объяснить я, не дожидаясь, пока он даст мне по башке от разочарования. – Относительно небольшой холст, без рамы, метр на полтора, наверное, начала девятнадцатого века или конца восемнадцатого, но там изображена сцена поклонения золотому коню!

– Почти у каждого народа есть своё предание о…

– Да знаю, знаю! Но и сама Геката упомянула золотого коня Митридата. Просто потому, что привыкла видеть ту картину и точно знала, что именно на ней изображено.

– Как выглядел конь? – Герман опустил дубину на пол.

– Ну, пожалуй, низкорослый, коренастый, длинный хвост, густая грива, больше похож на лошадку монгольского типа. Не английская чистокровная, если ты об этом.

Он закусил нижнюю губу, помолчал, вновь вскинул дубину на плечо и молчаливым кивком головы предложил следовать за ним. Уже в его комнате мне было выдано на руки несколько листов бумаги для принтера формата А4 и чёрный фломастер – рисуй!

Почему нет? Я и сам бы так поступил, вспомни о том полотне вовремя, когда мы все сидели за общим столом. Вот по памяти изобразить пейзаж и людей рядом с конём было труднее. Честно говоря, просто невозможно. Я же не рассматривал её в деталях.

Интересно, а есть ли копия этой картины в Сети? Вряд ли, тогда бы Герман сам нашёл, он за этим конём охотится годами. Наверняка полотно в единственном экземпляре и нигде не выставлялось. Такое вообще возможно в наше электронное время?

Ха, для женщины, у которой на стене висит здоровенная и никому не известная «Ночь на острове Лесбос» кисти самого Генриха Ипполитовича Семирадского, возможно всё…

– Думаю, это он, – сурово подтвердил Земнов, рассматривая мои рисунки. – В те времена коневодство в Крыму находилось в зачаточном состоянии. Скифы на своих низкорослых, но очень выносливых лошадях могли преодолевать большие расстояния.

– Ту же методику взяли и татаро-монголы. Одна лошадь под всадником, другую он ведёт в поводу. Как устанет один конь, воин пересаживается на другого.

– Вот именно. Конечно, греки на своих длинных галерах перевозили сюда фракийских жеребцов, но их было очень мало. К тому же войска крымских ханов нуждались не в скорости, не в красоте, а именно в жилистости и возможности сгрузить как можно больше награбленного на терпеливого коня. Я уверен, что конь Митридата был именно такой.

– А это значит, что неизвестный художник XVIII–XIX века либо видел его, либо ему кто-то максимально точно описал искомую скотину.

– Золотого коня. Не надо фамильярности, – насупился Герман, но тут же извинился: – Прости меня. Когда речь заходит об этой скульптуре, я немного теряю голову. Идём к шефу?

Я попросил минуту, чтобы забежать к себе и взять блокнот с рисунками. Ещё в первый день моей работы Феоктист Эдуардович просил меня показывать свои наброски. Не с целью запрета или советов, а исключительно в заботе о творческом росте сотрудников музея.

Мне не жалко, пусть смотрит. Тем более что он действительно ни разу ничего у меня не критиковал и не лез с поучениями. Я же не для выставки рисую. Хотя если посмотреть современные тенденции развития изобразительного искусства, то умение именно рисовать художнику не нужно от слова «вообще»! Достаточно иметь хорошего продюсера или рекламного менеджера.

Но когда я вышел из своей комнаты, то Германа в коридоре не было. Зато мне почудился запах навоза и конского пота. Я повернул голову и ахнул:

– Sina era est studio[7]. Но что это?!

В дальнем углу коридора, пригнув голову, стоял кентавр. Нижняя часть тела примерно как у андалузской породы, а верхняя – мускулистый парень, лет двадцати пяти – тридцати, с длинными спутанными кудряшками, рыжей бородой и горящими глазами. Он нервно переступал копытами, ловя носом какие-то далёкие ароматы, и тут из своей комнатки вышла Светлана. На ней был полупрозрачный, ничего не скрывающий пеньюар.

– Александр, вы не заняты? Я хотела поговорить о…

Большего она сказать не успела, потому что кентавр заорал: «Са-би-нян-ка-а!», взмесил передними копытами воздух и бросился в атаку. Я попытался храбро преградить ему путь, но был сметён, словно картонный солдатик. Больно до жути, а уж как обидно, вы себе не представляете, поймаю – убью!

Хохочущий кентавр на скаку подхватил нашу специалистку по чёрнофигурной и краснофигурной росписи, направляясь в сад. Гребнева картинно хлестала его по щекам и визжала, как тормоза. Но уже на самом пороге негодяй чуть не присел на круп: его перехватила за хвост железная рука Германа. А он такой, он шутить не любит.

Но как оказалось, и кентавр тоже. Один удар тяжёлым задним копытом – и здоровяка Земнова снесло в его же комнату. Так вот именно в этот пиковый момент на пути получеловека-полулошади встал тощий дрыщ с пузиком, всклокоченной бородкой и холщовой сумкой через плечо. Диню штормило, то есть он качался в произвольном ритме справа налево и взад-вперёд.

– Ты щё?! Щё творишь, я… тя… спр… пр… шиваю? Ты обр… обр… обр?!.

– Оборзевший? – подсказал я.

– Тощно, сп-сиба, бро! Пшёл ты вон, скотиняка-а непарнокопытная ф… в… ф стойло!

Он достал из сумки большую амфору литра на три и кинул кентавру. Тот мигом выпустил из рук девушку ради более желанной добычи. Поймал амфору на лету и, звонко цокая копытцами, ускакал в коридорную даль. Похоже, ничего большего ему и нужно не было. Действительно, на фига мужику баба, когда есть винишко?

Минутой позже мы все четверо стояли в саду, тяжело дыша и не смея смотреть друг другу в глаза. Что тут у нас происходит? Откуда взялся кентавр? И не надо мне говорить, что это был обычный всадник, а остальное просто показалось. Я не пьяный и не укуренный, я всё видел.

– Никто ничего не хочет рассказать?

– Мы не хотим, – тихо ответил Герман.

– То есть если и хотим, то уже всё рассказали, – также едва слышно поддержала его Светлана. – Если вас что-то не устраивает в коллективе или работе, вы всегда можете уволиться. У нас редко кто-то задерживается больше недели…

– Зема, они чаще сбегают ещё быстрее, но двое или трое таки умерли, – совершенно трезвым голосом припомнил Денисыч. – А ты держишься, за что наш респект и уважуха!

– Так что там по поводу кентавра? – напомнил я.

– Голограмма, – едва ли не хором ответили они все.

– Это Мила Эдуардовна придумала? Новые технологии на службе старого музея, современные течения, интерактивные экспозиции, полное погружение в эпоху, ожившие мифы, типа так?

– Точно, – столь же дружно согласились все.

Больше говорить было не о чем. Если и теперь у меня оставались вопросы, то только к директору нашего ЧВК «Херсонес». О чём я и объявил во всеуслышание. Мне пожелали удачи una voce, что значит «единогласно»…

– Нам необходимо быть впереди него хотя бы на шаг. Лучше на два. Нет, на три!

– Он бог, мы не сможем обманывать его долго.

– Какой бог, о чём ты, дорогой? В смысле о ком?

– Я об их новом сотруднике.

– Александре Грине? Но что в нём божественного?

– Он слишком много знает, и ему нереально везёт!

– Это случайность, но да, он приносит нам ряд проблем.

– Соглашусь, милая. Хотя на вид совершенно невзрачный человечишко.

– Да, он скучен, глуп, доверчив, некрасив, невзрачен, типическое лицо, не герой…

– Продолжай?

– Он болтлив, много мнит о себе, плохо рисует, не умеет пить, ест что попало…

– Ещё?

– Высокомерен, фамильярен, строит из себя дурака, но себе на уме, храпит во сне…

– Довольно!

– Не поняла? Ты затыкаешь мне рот, милый?

– А ты слишком много о нём думаешь.

– Ой, ой, ой… мы опять ревнуем?!

– А ты не даёшь повода?

– Даю! Везде и всегда! Разумная доза здоровой ревности приятна любой женщине.

– Ах вот как? Тогда я не ревную тебя.

– Неправда.

– Правда.

– Вот ты сейчас специально это сказал, чтобы меня позлить?

– Разумеется. Ты так возбуждаешь, когда злишься.

– Гад, подлец, ненавижу!

– Да-а-а…

…Я дошёл сам: считалочка, помогающая сотрудникам музея ориентироваться в лабиринте, работала безотказно, хотя и совершенно непонятно как. Вот только кабинет был заперт и на мой стук в дверь никто не ответил. Зато в конце коридора промелькнул знакомый белый пиджак. Пришлось догонять.

– Феоктист Эдуардович, подождите!

Ага, как же… Так он меня и послушал. Мне пришлось идти за ним быстрым шагом, двигать вприпрыжку, а потом практически бежать, но он всё равно опережал меня на пару десятков шагов. Лысеющий толстячок, явно не первой молодости, старше меня лет на двадцать как минимум, тем не менее легко, без спешки шёл по своим делам, а я, как ни старался, не мог его догнать. Что происходит-то?

Коридор незаметно вывел меня в полуподвальное помещение. То есть вот только что я бежал по паркетному полу, как вдруг под ногами оказался аккуратно уложенный кирпич, а потом и вовсе утоптанная глинобитная дорога с периодическими вкраплениями отполированного чёрного камня. Куда на этом моменте исчез наш шеф – неизвестно, но в лицо вдруг ударил запах морской воды и передо мной открылась интересная картина.

– Это шутка?

Непохоже. Но и всерьёз относиться ко всему увиденному тоже было невозможно. Итак, высоченный потолок из грубо обработанного гранита, уходящий в темноту. Тем не менее холодного, голубовато-зелёного света вполне хватало от одного-единственного фонаря, чтобы разглядеть ещё обшарпанный бетонный причал и небольшую алюминиевую лодку без мотора.

Сидящий на краю причала старик в джинсовых шортах и полосатой воздушно-десантной майке удил рыбу. Волна тяжело накатывала и откатывала от каменистого берега, а сама вода скорее уж походила на мазут. Зрелище, в общем-то, вполне себе бытовое, но в данном случае почему-то угнетающее. Хотя повторюсь: ничего особо страшного или угрожающего в глаза не бросалось.

– Добрый день!

– Ты находишь? – не отрываясь от рыбной ловли, спросил старик.

– Ну, в целом да. Скажите, пожалуйста, тут случайно не проходил Феоктист Эдуардович?

– Случайные люди сюда не приходят.

– Хорошо, не буду спорить. А специально он тут не появлялся?

– Я ни у кого не спрашиваю имён, – наконец-то соизволил обернуться рыболов. – Клёва нет, что ж, судьба. Так тебе на ту сторону?

Естественно, я решил, что всё понял правильно и меня отвезут к шефу. Прошёл на причал, сел в замершую на волнах лодку и сам взял единственное весло. Старик встал, тяжело вздохнул, качая бородой, и требовательно протянул мне сухую ладонь:

– Плата за перевоз?

– В царских рублях или греческих драхмах? – пошутил я, вспомнив, что оставшиеся две или три золотые монеты директора выложил на стол. – У меня только банковская карта.

– Этот мир катится в Тартар…

Тем не менее, пошарив в карманах, он извлёк портативное платёжное устройство:

– Прикладывай.

Я послушно полез доставать карту, пискнул перевод, даже не знаю какой суммы. И вот тут за моей спиной раздался изумлённый голос:

– Какого… пряника гнойного, если спросить без мата, вы здесь делаете, Грин?!

Слева позади, шагах в десяти от причала, стоял наш шеф. Вытянувшееся лицо Феоктиста Эдуардовича было более чем удивлённое. В руках он держал небольшой блокнот.

– Вы не желаете объясниться?

– Я шёл за вами, хотел обсудить новые моменты в деле о золотом коне.

– Александр, я много лет руковожу этим музеем, – насупился он, взлохмачивая редеющие на затылке кудри. – Всё, что вы хотели сообщить, мне уже известно. И не надо за мной бегать! Если бы я шёл в туалет, вы бы так же меня догоняли? Идёмте уже отсюда.

– Он оплатил свой переезд, – старик неожиданно выхватил у меня весло, перекрывая выход на причал. А этот дряхлый перец, оказывается, весьма жилист и крепок.

– Ничего страшного, – примирительно улыбнулся я, демонстрируя максимальное дружелюбие. – Ну, допустим, оплатил. И что? Просто не поеду. Не надо ничего возвращать. Всё в порядке.

– Каждый, кто сел в мою лодку, будет доставлен по оплаченному маршруту.

На этот раз в самом тоне старика звучала даже не угроза, а железобетонная уверенность. Меня никто никуда не собирался отпускать. Что было по меньшей мере как-то странно, нет?

– Харон, верни моего сотрудника, или я за себя не отвечаю!

– В мире теней у тебя нет власти, – старик презрительно сплюнул в сторону нашего раскрасневшегося шефа.

Кажется, меня тоже неслабо накренило. Так нельзя поступать!

Я схватился за весло. Тот, кого назвали Харон, был нереально сильным, но если правильно раскручивать рычаг вверх-вниз, вправо-влево и мощно тянуть на себя, то можно добиться того, чтобы…

– Ты не пройдёшь! – не хуже легендарного Гендальфа из «Властелина колец» закричал он, упираясь изо всех сил.

А я вдруг отступил, поднимая руки, и распрямившееся весло, словно пружина, попросту выкинуло меня даже не на причал, но аж на сам берег!

– Бултых, – успел сказать старик в тельняшке, в свою очередь, улетая в воду.

– Может, ему помочь? – спросил я, потирая ушибленное колено.

– Пусть поплавает, в его возрасте это полезно, – добрейшей души Феоктист Эдуардович подал мне руку, давая возможность побыстрее встать на ноги.

– Бульк… Это нечестно-о! Он сам просил его перевезти.

– Грин – мой сотрудник, и пока он не умер, только мне решать, куда и зачем он пойдёт.

– Это против закона, – обиделся странный бородач, выплёвывая струйку воды, вставая на ноги и угрожающе подхватывая проплывающее мимо весло наперевес. – Я буду жаловаться!

Но на толстеющего директора ЧВК «Херсонес» это не произвело ровно никакого впечатления. Мой шеф, закрывая меня спиной, на секундочку приподнял очки, встречаясь с перевозчиком взглядом. Тот мгновенно отступил назад, прикрывая ладонью глаза.

– Не стоит повышать голос, Харон. Я не всегда бываю добрым и светлым.

– Да, верховный… но если узнает Аид…

– Он узнает. Напрямую от меня, не сомневайся, – уверенно ответил мой шеф, и, быть может, впервые в его голосе звучала такая сталь. – Грин, идите вперёд, я за вами.

Почему-то в этот раз я послушался его, словно маленький ребёнок, не задавая ни одного глупого вопроса. Старик по прозвищу Харон (а оно ему явно подходило) злобно ворчал нам вслед, как собака, у которой отняли кость, и, кажется, даже пытался кое-где переходить на личности.

Будь я на месте Феоктиста Эдуардовича, так непременно развернулся бы, чтобы дать ему его же веслом по башке, раз и навсегда расставив все точки над «ё».

Но наш директор спокойно пыхтел мне в спину, вытирая лоб платочком. Мы свернули направо, потом налево, и, к моему удивлению, я уткнулся носом в директорский кабинет. Так быстро? То есть туда я топал минут пятнадцать-двадцать, а назад мы дошли на раз-два-три?

– Возвращайтесь в сад, Грин. Время уже к ужину. Как я понимаю, все уже ждут вас.

– Я хотел поговорить относительно той картины в галерее госпожи Гекаты Аванесян.

– Мы созвонились с ней, она обещала прислать копию на почту. Спросите у Германа Земнова, возможно, он уже получил файл.

– А этот старик на причале, он действительно настоящий Харо…

– Забудьте, – тепло попросил шеф, и я вдруг потерял нить разговора. – Сосредоточьте свои усилия на золотом коне царя Митридата. С остальным я разберусь сам. Вас проводить?

Я замотал головой. Считалочка про ниточку Ариадны всё ещё работала, а дорога с ней была лёгкой, короткой и максимально безопасной. Выход из коридора в сад тоже оказался буквально в двух шагах. Удивляться ничему уже не приходилось, тем более что Светлана в тонком белом платье на бретельках приветливо помахала мне из-за стола:

– Александр, где вы ходите? Мы все вас ждём!

Хотел бы я ей ответить, где конкретно (не в грубой форме, а шуткой), но, к сожалению, ни одного даже самого лёгонького воспоминания в голове не оказалось. Это, конечно, странно, но не страшно. Но ведь меня точно где-то носило?

А-а, ладно. Я улыбнулся в ответ и пожал плечами:

– Честно говоря, сам не знаю. Бесцельно бродил по коридорам взад-вперёд и, наверное, как всегда, заблудился. Но мне приятно, что вы скучали.

– Ещё как, бро, – ко мне кинулся с объятиями заметно протрезвевший Денисыч. – Давай к нам за стол, тут Герман такие ходы надыбал! Хоть сейчас металлоискатель на плечо, лопату в зубы – иди и копай! Но сначала перекусим и выпьем…

Как вы понимаете, он уже и близко не заморачивался, что каких-нибудь два-три часа назад обвинял меня во лжи. Сам. Ртом. Которым теперь он зазывал меня на ужин. Вот как к нему относиться после всего этого, а? Лично я понятия не имею.

В общем, я тоже приобнял его за плечи и похлопал по спине.

Красавица Гребнева демонстративно подвинулась на скамье, всем видом показывая, куда мне должно сесть. Земнов головы не поднимал от своего ноутбука, и по его напряжённой фигуре было ясно, что вот прямо сейчас лезть к нему с вопросами не стоит. Я присел напротив, плечом к плечу со Светланой.

– Он нашёл?

– Почти, – так же тихо ответила она. – Уверен, что узнаёт тот чёрный хребет вдали, но место поклонения жрецов – не обязательно место сокрытия коня.

– Понимаю. Картина может изображать подготовительную стадию, а непосредственно сам клад зарыт хоть в пяти километрах по радиусу.

– Местность гористая, вряд ли в каменистой почве можно было вырыть достойную могилу.

– Искусственный курган? – предположил я, почему-то уставившись на её грудь.

– Мои курганы натуральны, – подчеркнула она, томно облизала губки и потянулась ко мне, опустив ресницы.

Именно в это время чёрт дёрнул знатока всех языков великодушно влезть между нами с двумя бокалами вина и, естественно, облить нас обоих. На него-то, кстати, не упало ни капельки!

В результате очередное белое платье девушки расцветилось красными винными пятнами, и она, влепив Денисычу звонкую затрещину, ушла к себе. Слёз в её глазах не было, только ярость и раздражение. Но тут девушку можно понять, мне тоже пришлось снять мокрую рубашку, метко закинув её комом в фонтан. Само прополоскается. Нам, мужчинам, несколько проще.

Но вот не знаю, правда, как теперь Светлана будет со своим платьем возиться? Во-первых, отстирывать вино очень трудно, а во-вторых, я вообще не представляю нашу блистательную Афродиту занятой банальной стиркой, с руками по локоть в пене и мыле. Я вдруг всерьёз задумался, что и стиральной машины в музее не было, а как же тогда…

– Александр, – вдруг поднял руку Земнов.

Разумеется, я тут же пересел на его сторону. Герман открыл сразу четыре вкладки, демонстрируя мне мои же приблизительные рисунки в контексте старых и современных линий Карадага. Вот, значит, где он планирует начинать поиски.

– Но в легендах Коктебеля ничего не говорится о золотом коне.

– Если бы говорили, то, наверное, люди за эти годы изрыли бы все горы вокруг. Друг мой, если ты прячешь что-то в лесу, говори всем, что вышел в степь. А если в степи, то кивай в сторону гор. Ну, и если в горах, то…

– Клянись, что всё сбросил в море? – логично предположил я.

Великан поднял вверх кулак правой руки с оттопыренным большим пальцем. Жест, конечно, скорее римский и не во всём приличный, но уж ладно, сойдёт.

– Хорошо, значит, мы посетим Коктебель, волошинские места, нудистские пляжи и отметимся в кафе татарской кухни. Я читал, что именно там делают лучшие во всём Крыму чебуреки.

– Какие места? – явно затупил Герман.

Мне пришлось объяснять, хотя какой работник любого крымского музея не знает имя Максимилиана Волошина? Нет, нет, нет, его можно не любить, но чтобы ещё и не знать?!

Художника, по чьим акварелям учёные-гидрографы до сих пор сверяют профиль остывшего вулкана. Поэта, чьи стихи вошли золотой страницей в элиту поэзии Серебряного века. Гражданина мира, который одновременно прятал в своём доме на разных этажах красного комиссара и белогвардейского офицера.

Щедрого друга всех известных писателей, поэтов, актёров, художников и музыкантов. Ну, кроме Николая Гумилёва и Осипа Мандельштама: с первым он стрелялся из-за Керубины, а второй у него книгу спёр и возвращать отказался.

Могучего мужчины, ломавшего все традиционные запреты в убеждении красоты и совершенства человеческого тела, а потому создавшего первый нудистский пляж на черноморском побережье. Хотя и заплатившего штраф за это дело.

Но будущее его оправдало. Как говорит нам Википедия, после очередного небольшого землетрясения в Коктебеле скала, уходящая в море, явила всем чистой воды профиль, в котором только упёртый дурак откажется видеть реалистические черты Макса Волошина! Да проверьте сами, что вам стоит…

– Коктебель большой.

– Нет, друг мой, это относительно компактный, уютный посёлок на море. А учитывая саму цель наших поисков, о купании вообще вряд ли стоит говорить. Думаю, нам придётся идти в горы.

– Герман, ты щё? – вмешался Диня, за минуту без присмотра успешно опустошивший все наши забытые кубки. – Ты эт… сам как-то обмолвился, чо в горах копать ни-и-зя!

– Мы и не будем копать, – вдруг понял я. – Мы будем искать пещеру, где скрыт золотой конь царя Митридата. Так ведь?

Земнов удовлетворённо кивнул. Я был готов к любому походу, лишь бы мне дали полчаса на посещение музея легендарного художника, поэта и авантюриста. Это ведь не займёт так уж много времени и не задержит нас в поисках. Хотя, конечно, желательно было бы знать, с чего мы начнём?

– Личн я, зема, нащл бы с… с ихнего вин-н-нго завода!

– Кто бы сомневался? – отмахнулся я, а Герман увеличил одну из картинок на весь экран.

…На фоне голубого неба и сине-бирюзового моря поднималась величественная скала. Та самая, с профилем бородатого человека, навеки прославившего эту землю. Что ж, если кто и был способен хранить тайну золотого коня, то это только Волошин. Тут я охотно поверю…

– Ты пьяная?

– Н-нет…

– Как нет, ты пьяная!

– А фот и н-нет… хи-хи…

– Как ты вообще сумела набраться? Я же трезвый!

– И чо… и чо… и чо?

– Ты поставила себе капельницу в вену, пока я спал?

– Фу-у… не-е…

– Тогда как?

– Ни ск-жу! Ни ск-жу… иди сюда…

– Перестань меня хватать! Пусти, пусти, тебе говорят!

– Т-ты скушный…

– Зато трезвый! Ладно, я не спрашиваю как, но зачем?

– …ик?

– Я говорю, напиваться зачем?

– Поцелуй м-ня!

– Как? Как я тебя поцелую?!

– Н-не хочешь м-ня, не любишь…

– Хорошо, скажи хоть, что ты пила? Мне же оно аукнется!

– Мы ф… ф Круму… ф Крыму!

– И что? Говори, меня, кажется, накрывает…

– Сдесь фезде ви-ни-шко-о!

– Ик? Ну фсё… я тоже ф кашу-у…

– Тип-перь поцелуишь?

– Хр-р…ом, ном, ном, хр-р-р…

– Н-не п-няла?

– Я сплю.

– Фсе мужики сволочи-и…

…Утром встали рано, все невыспавшиеся, все с больной головой. А почему? Потому что ночи у нас фактически не было, а то, что было, напоминало сражение при Фермопилах. Попробую рассказать, хотя определённые моменты из памяти уплывают безвозвратно, может, оно мне даже приснилось, теперь остаётся только гадать.

Итак, Диня утомился нашими расчётами и отправился спать, когда мы с великаном ещё сидели в ночном саду за ярким экраном ноутбука. Наш покачивающийся герой дошёл до дверей в дом, шагнул внутрь, прикрыл дверь и намеревался отоспаться у меня, но в коридоре встретился нос к носу со Светланой. Прекрасная Афродита похоже перепробовала все доступные средства, чтобы спасти залитое вином платье.

Ещё пару часов назад оно было белым, а теперь – бледно-розовым, с пошлыми несимметричными разводами. Настроение у девушки колебалось от «кроваво убью на месте, скотина пьяная!» до «закопаю живьём в развалинах Херсонеса Таврического, если найдут археологи, вот удивятся-то!» Хотя вообще-то она у нас добрая и отходчивая…

Но при виде довольного жизнью виновника гибели новенького платьишка девушку перемкнуло. Денисыч не успел чирикнуть, как словил пластмассовым тазом с мокрым бельём поперёк физиономии, улетев в самый дальний угол коридора! Три амфоры из его сумки разбились при падении…

На вопль души и самую грязную сионистскую ругань прибежали мы с Германом. Удержать красную от ярости Гребневу было не проще, чем уговорить голодную тигрицу выплюнуть ногу Запашного. Знаток древних языков, посидев в луже на осколках, вдруг осознал масштаб потери и не задумываясь запустил в голову Афродиты уцелевшую полуторалитровую бутыль!

Когда музейщики дерутся, они не церемонятся.

Греческая амфора действительно ловко попала в голову, но не Светлане, а неловко подвернувшемуся Герману, который свёл глаза в кучку и, падая, всей тушей придавил меня и девушку. Точнее говоря, ниже всех оказался я, лежащий в том же проклятом тазу, на мне – расплющенная Светлана, поверх неё – великан, который, кажется, уже начал похрапывать. Ему тепло и мягко, а нам?

Виновник торжества пытался удрать, но мне каким-то чудом удалось поймать его за тощую щиколотку и дёрнуть на себя. Диня хряпнулся затылком об пол и тоже прилёг надолго. Я знал, что если прямо сейчас умру, то меня хотя бы похоронят в обнимку с самой прекрасной на свете специалисткой по росписи древнегреческих ваз! Да что там в обнимку, мы явно стали одним целым…

Ибо разъединить нас в тот момент можно было только хирургическим путём, и, будь ситуация хоть капельку обнадёживающей, я был бы обязан жениться, как честный человек. Хотя тогда Герман тоже должен будет сделать предложение и ей, и мне. А Диня пойдёт свидетелем, если сможет отцепить от своей ноги мою руку. Которую теперь ему проще отгрызть или перепилить, как волку, попавшему в капкан. Vincere aut mori![8]

Кстати, мне даже без разницы, что он будет отпиливать – мою руку или свою же ногу, по-любому проблемы с гангреной гарантированы. Но ситуацию спасло неожиданное появление нашего сторожа. Лохматый горбун Сосо оказался сильным и упёртым человеком, отступать перед трудностями явно было не в его духе.

Каким только образом ему удалось поднять и унести в сторону могучего великана Земнова, остаётся только гадать. По весу и габаритам Герман был круче всех нас вместе взятых! Потом он умудрился отклеить от меня Светлану, причём мне показалось, что она была против и упиралась как могла. Уж я-то упирался точно, не сомневайтесь даже…

Когда он отнёс девушку в её комнату и вернулся, я уже сам пытался разжать свои же пальцы на щиколотке Денисыча. Сторож решил помочь и вылизал горячим шершавым языком его ногу и мою руку. Фу-у! Но тем не менее благодаря этим липким слюням знаток всех древних языков и наречий обрёл долгожданную свободу. Хотя в себя не пришёл, видимо, крепко приложился – гематома будет. Или нет, он же на холодном полу лежит?

Мысленно послав его к лешему, я пополз в сторону своей комнаты. Уже там кое-как сумел вытащить свой таз из пластмассового таза Гребневой. Тьфу, как же всё это жутко двусмысленно звучит! Но вы ведь поняли правильно, да? Сны были короткими, рваными и малопонятными, хоть к гадалке иди или к той же Гекате Аванесян, она точно занимается подобными вопросами.

Проснулся в семь утра в обнимку с Диней. Видимо, ночью он замёрз на полу и полез греться под одеяло. Осуждать его не было сил, он явно не имел в виду ничего непристойного, хотя гомосексуализм у многих древних народов был нормой, а не преступлением. Но дабы никто не смел обвинить наш музей в пропаганде ЛГБТ, скажу твёрдо: ничего не было! Даже намёка!

Мы вышли в коридор вместе, плечом к плечу, чтобы встретить там страдающую Светлану с мокрым полотенцем на лбу и мрачного Германа, держащего замороженный пакет пельменей на затылке. Несколько секунд мы смотрели друг на друга, как заспавшиеся еноты, а потом, не выдержав, расхохотались хором. Всё-таки музейное братство превыше всего, с остальным справимся…

– Бог ждёт, – вежливо прорычал Сосо Церберидзе, появляясь в дверном проёме, ведущем из коридора в сад.

Мы все прекрасно знали, кого он имеет в виду. Но я повторюсь: лично меня такое чинопочитание до сих пор задевало. Словно бы наш сторож сам не человек и имеет меньше прав, чем директор или кто бы там ни был вышестоящий. Грузины чаще надменно горды и более чем уверены в себе, а этот тип… странный какой-то…

Феоктист Эдуардович действительно ждал нас в саду. Пару минут спустя мы с Германом сели за стол. Денисыч успел на минуту раньше, но я ни разу не видел, чтобы он умывался, причёсывался или торжественно переодевался на выход. Светлана Гребнева, естественно, появилась примерно через полчаса, когда всё на столе уже остыло, а мы, мужчины, разрешили между собой все вопросы.

– Всем привет, мальчики! – она положила себе в тарелку кисточку красного винограда, пару оливок и слегка пригубила вино. Всё. С её точки зрения, завтрак закончен.

– Когда выступаем?

– Милочка, вот только что мы об этом и говорили, – мягко ответил директор, который, кстати сказать, за весь завтрак тоже лишь пил вино маленькими глотками, но не прикоснулся больше ни к чему. – От нас до Коктебеля не более пяти-шести часов на такси. Но можно сэкономить, если пойдёте налегке.

– В купальниках и плавках? – не поверил я.

– Можно вообще без них, – Светлана причмокнула губками в мою сторону. – Пока вы с Земновым будете шариться по пещерам, я могу загорать на нудистском пляже.

– А я тогда устрою ревизию на их винном заводе, – горячо поддержал её Денисыч. – От меня в пещерах тоже мало толку, я же не крот!

– Ну если так смотреть, то и Герман великоват для спелеолога…

Шутка не удалась, все четверо уставились на меня с живым интересом. На минуточку мне показалось, что я где-то допустил роковую ошибку и сейчас меня надуют. Так оно и произошло, словно подстава была отрепетирована заранее:

– Зема, заметь, не мы это предложили, но ты как с языка снял!

– Вы чего? – подозрительно сощурился я, но было поздно.

– Грин, вы официально назначаетесь ответственным руководителем этого проекта, – бодро хлопнул в ладоши Феоктист Эдуардович, вставая из-за стола. – Поздравляю! Буду с нетерпением ждать вашего доклада. Необходимая экипировка, снаряжение и разрешение на археологическую деятельность в Карадагском природном заповеднике уже лежат в вашей комнате. В остальном все действуют по одобренному мной плану.

Он встал и решительным шагом вышел из сада. Я тоже встал и тоже было намылился следом, потому что, знаете ли, у меня были вопросы и к нему, и к троим, с позволения сказать, сотрудничкам, но не успел.

Директор ловко скрылся за дверью, а остальные просто бесследно растворились в воздухе, стоило мне обернуться за разъяснениями. Вот только сидели рядом за столом – и нет их! Ни одного! Разве что старик Сосо зачем-то улыбнулся мне из-за ствола большой сливы, но как раз к нему-то у меня ни одного вопроса не было. Пришлось улыбнуться в ответ и двигать в свою комнату.

– Как? Ну вот как у них это получается? Почему я снова должен всё делать в одиночку?

Сотовый, лежащий на столе, отозвался коротким сигналом Сбера о зачислении средств. Я открыл сообщение и охнул: там была премия в сто пятьдесят тысяч рублей с пометкой «Геката». То есть за какие-то пару часов с утра я получил свою двухмесячную зарплату?

Типа да. Директор – честный и щедрый человек, если ты влился в коллектив и приносишь реальную пользу, без материального поощрения тебя не оставят. А что, почётная грамота или устная благодарность были бы лучше? Ой, да при таком раскладе пошли все претензии в задницу, мне категорически нравится здесь работать!

На моей кровати лежал аккуратно сложенный камуфляжный костюм: брюки и короткая куртка в пояс. На прикроватном коврике стояли новенькие ботинки с высокой шнуровкой и шипами на подошве. Как я понимаю, это для покорения пещер?

Рядом с ботинками лежал небольшой рюкзак такой же в тон костюму хром-марс-пятнистой расцветки. В рюкзаке оказались моток верёвки с карабинами, горный молоток с крюком на конце, мощный фонарь и почему-то нагайская плеть. Кстати, очень красивая, явно антиквариат.

Знаете, такая тонкая длинная рукоять в серебряной оправе и сложного плетения хлыст. Исключительно для управления лошадью, чтоб не причинять ей травм. И да, уж никак не для разгона демонстраций революционно настроенного пролетариата! Историю всегда стоит учить.

Три золотые монеты положил в нагрудный карман. Вроде и все сборы. Поскольку точного времени выхода мне никто не озвучивал, то я ещё успел порисовать, набрать пару звуковых сообщений маме, чтоб не волновалась, отправить рисунки и получить ответы от сестрёнок:

«Это кто? В школе всё норм, не парься».

«А чо она голая? Ты чем там занят, а?!»

«Ух ты! А у нас две пятёрки по русскому и двойка одна на двоих по физре…»

«Не хотели прыгать через козла! Мальчишки смеются и подсматривают…»

«Крутой старикан! Вы с ним дружите?»

«Твой Герман похож на какого-то грека из мифов. Точняк, как этот… Не помним…»

«А чо Светка, чо Светка, чо Светка? У вас уже было? Нет? Почему?»

«Хотим к тебе в Крымушек!»

«Аря-ря-а!»

Они всё равно хорошие, даже если кажутся глупыми. Когда эти две одинаковые масявки появились на свет, мне казалось, что родители вообще забыли о моём существовании. Первые три месяца казались сущим адом (в прямом смысле этого слова!), а потом близняшки стали улыбаться мне, и я размяк. Когда им исполнилось полгодика, нас уже было водой не разлить!

Кратко отписавшись по всем вопросам, кроме личных, я быстро переоделся. Ботинки на шнуровке оставил, ну их, в своих кроссовках мне комфортнее, закинул рюкзак за плечи, толкнул дверь и… вышел из кабинки для переодевания на центральном пляже Коктебеля!

…В лицо ударило пылающее солнце, в ноздри – солёный ветер, а по ушам – счастливые крики отдыхающих, плещущихся в гостеприимных волнах Чёрного моря…

– И разумеется, я здесь один.

– Конечно нет, друг мой! – с ближайшего лежака поднялась массивная фигура в плавках, и здоровяк Герман помахал мне рукой. – Мы не бросаем сотрудников, но нам придётся собирать их по всему побережью. Шеф ведь предупреждал.

Чего он там предупреждал, я уже и не помню. Кажется, что всё идёт по плану. То есть если подумать, то специалистку по росписи греческих ваз нужно искать на нудистском пляже, а знатока древних наречий вообще на винно-коньячном заводе? Да мы тут застрянем до вечера!

– Хотя… почему бы и нет? – спросил я сам себя. – Погоды стоят прекрасные, небо синее, море тёплое, девушки красивые, куда спешить?

– Золотой конь царя Митридата, – напомнил мне великан, быстро натягивая джинсовые шорты и облегающую футболку с надписью: «Если хочешь меня – улыбнись!»

Пришлось обломаться и пилить за Германом по жаре вдоль по набережной. К чести нашего специалиста по мрамору, бронзе и меди, улыбались ему все. Вообще все! И мужчины, и женщины, и старики, и дети. В случае детей, разумеется, никакого сексуального подтекста не было, им просто нравился дяденька с плечами древнегреческого Геракла.

Старики, впрочем, тоже вели себя крайне прилично, исключая двух местных старушек из крымских татар, которые непременно хотели затащить Земнова на бокальчик вина и шурпу с бараниной, чтобы по ходу дела незатейливо познакомить с толпой незамужних внучек!

У него не было обручального кольца на пальце, поэтому мы с трудом выкручивались. Я говорю «мы», хотя на его фоне моей скромной неженатой личностью вообще никто не интересовался…

– Нудистский пляж, – объявил наш великан, торжественно раздеваясь догола. Да? Да!

– Я не буду.

– Это невежливо.

– Мне пофиг! – я отвернулся от него, чтобы не впасть в ещё большие комплексы.

– Но людям-то неудобно.

– Герман, я сказал, что не буду тут сиять голой задницей, мотая направо-налево всем, чем мотается? Вот и не доставай меня!

– Но Светлана будет совершенно обнажённой.

– Тем более!!!

Одежда хоть как-то замаскирует мой «высокий» интерес к её прелестям. Земнов счёл меня занудой, переложил свои вещи в пластиковый пакет, который, кстати, достал из кармана своих шорт, словно точно зная, куда и на что ему предстоит идти, а потом решительно двинулся вперёд, обгоняя меня на шаг-другой. Я же не знал, куда деть глаза…

Если кто-то наивный до сих пор думает, что на нудистском пляже загорают самые молодые, красивые, эффектные и сексуальные люди или, как выражаются современные поэты:

Море целует твои пальчики, когда тыОсторожно ступаешь по мокрым камням.То же море мурлыкает в такт твоим шагам.Каждая роковая, облизывающаяся волна,касаясь твоих загорелых колен,Сама попадает в такой же коварный плен.И тоже выводит давно забытые нами мелодии,лаская солнце на линии неба.Мне кажется, ты и море – равноценная небыль.Второго такого – чёрного, синего, жадного,страстного, дикого, нежного – нет.Ничто, кроме этого моря, не дарит такой свет.Вот так же глаза твои, смешивая синий,зелёный и серый в одном узоре,Вмещают в себя всё это дивное море,В котором я не тону. Оно мягко и бережнодержит за плечи меня на плаву.Поэтому только твои глаза ставятся во главуВсего, что со мною было, во всём и всем.Вне всяких логических выкладок и теорем,Вне научных цитат и привычных схем…Иначе и сам якому,зачем?

…Ох, нет! Вот прямо-таки абсолютно точно, бесповоротно, стопроцентно, увы, но нет! Нет, от слова «совсем»! Простите меня. Или не прощайте, уже не важно, этого не развидишь…

…Пляж набит десятками, сотнями пожилых извращенцев с толстыми пузьями и отвисшими задницами. Женщины не отстают от мужчин в махровом бодипозитиве, который после сорока пяти отнюдь не делает любую бабу ягодкой! А волосатые ягодки – это тот ещё лютый шок! Люди, будьте милостивы друг к другу! Нам ещё вместе жить…

– Оставь одежду, всяк сюда входящий! – кричали мне в лицо отдыхающие, грозно тряся всем, чем их одарила природа.

Наверное, многие хотели бы меня даже побить, но наличие обнажённого Германа, шествующего впереди, снимало все претензии и вопросы. Во-первых, специалист по бронзе и мрамору был красив как полубог, а во-вторых, его мышечная масса не оставляла сомнений в том, что такой мужчина способен уложить наповал половину пляжа. Если не всех! А чего, с него станется…

– Где мы тут будем искать Светлану?

– Это легко, друг мой! Нам нужно лишь отметить самое большое скопление народа.

Мужчины будут взаимно восхищаться ею, а женщины столь же дружно проклинать её!

Действительно, если подумать, то ничего сложного. Фактически прямо на холме, где были похоронены в склепе представители семейства профессора Юнге, собственно и создавшие славу коктебельских виноградников, стояла наша музейная Афродита Таврическая, а толпы туристов ложились носом в песок и гальку, подтверждая её божественную исключительность.

И да, обнажённая Гребнева была этого достойна!

Её кожа излучала золотистый свет, а великолепная фигура, гибкая и каноническая, без единого волоска на теле, с волной янтарно-золотых кудрей, ниспадающих на спину, казалась вычерченной стальным гвоздём Валентина Серова на неподкупной эмали голубого неба. Кажется, именно он ввёл в лексикон художников начала двадцатого века это понятие: рисунок должен быть сделан словно бы «гвоздём», то есть не имея ни малейшего шанса на исправление, а потому единственно верным и честным.

– То есть нам ещё нужно будет отыскать Диню на винном заводе? – с трудом удерживая нарастающее сердцебиение, уточнил я.

– Именно так! Но без Светланы мы его там нипочём не отыщем…

– Почему?

– Потому что только женщина способна найти пьяного мужчину. Ибо у них одна логика и один образ мыслей.

– И ведь не поспоришь, – согласился я. Снял с себя камуфляжную куртку и накинул на плечи нашей специалистки по древнегреческой росписи ваз.

Божественное сияние её кожи мгновенно потухло. Гребнева опомнилась, просунула руки в рукава, запахнулась поплотнее, застенчиво улыбнулась мне и первой пошла вперёд, даже не спрашивая куда и зачем. Такое впечатление, что территорию Коктебеля она знала едва ли не наизусть. Да, она была здесь, и не раз, уверен на все сто!

Другие нудисты, мужчины и женщины, вытягивали шеи, вставали с тоскливым воем и пустыми взглядами тянулись за ней. Мы увеличили шаг, они тоже. Положение становилось двусмысленным. Мы побежали, за нами неслись, наверное, с полторы сотни голых людей в разной степени возбуждения.

– Я их задержу, друзья мои!

– Дурак, они пройдут по тебе, как по асфальту, и не заметят. Бежим!

Накал страстей рос. Светлана бежала, как горная серна, преследуемая волками. Герман на бегу отмахивался чьими-то сброшенными плавками, для надёжности завернув в них крупный камень-голыш. Да, тут даже камни голые, представляете?

Рюкзак бил меня по спине, я боялся оборачиваться…

– Как же болит голова-а…

– А у меня нет.

– Почему? Мы же единое целое! У тебя тоже должна болеть твоя половина-а…

– Потому что пила ты, а мне лишь досталось рикошетом.

– Это несправедливо-о…

– Ага, вспомни ещё, что с тобой было в прошлый раз, когда ты накурилась!

– Между прочим, это ты подсунул мне ту траву-у…

– Я пытался выкинуть её, но ты заверила меня, что нам прямо-таки жуть как нужно знать слабости людишек!

– И это действительно было важно-о…

– Вот и не ной.

– Ты зло-ой!

– Естественно.

– Не жалеешь меня-я…

– А ты не пей.

– Кто угодно запьёт с таким бездушным мужчиной-ой…

– Да ладно.

– Хнык…

– Вот только не надо!

– Хнык, хнык…

– Да что же такое? Я куплю тебе пенталгин, куплю!

– Хнык, хнык, хнык… а ты меня любишь?

– Да!

– Не верю. Повтори…

– Да-а-а!!!

…Мы втроём успели ворваться на территорию завода марочных вин «Коктебель» ровно за минуту до того, как перепугавшийся сторож, реагируя на несущуюся толпу, успел закрыть все замки. Голая груда людей ударилась в железные листы всей массой, но ворота выдержали. Разочарованный вой взлетел, казалось, до самых вершин Карадага, отразившись эхом в жерле погасшего вулкана. Мы были спасены.

Уточнив, где находится дегустационный зал, и оставив спешно одевающегося Земнова объясняться с охраной, мы вдвоём направились по склону горы наверх. Там в окружении плотных рядов сосен стояли заводские корпуса, и аромат выдержанного вина перебивал запах хвои.

– Да как, собственно, мы все сюда попали?

– Вы ничего не помните?

– Ну, я вошёл в свою комнату, переоделся, вышел – и вот оно… Что ещё я должен помнить?

– Как мы выпили на дорожку, как сели в микроавтобус, как добирались, как разошлись по локациям?

– Вам не кажется, что мы странно разговариваем?

– В смысле?

– Вы шутите?

– В смысле знаками вопросов?

– А что, разве нет?

– А что в этом странного?

Я махнул рукой. Всё равно вразумительного ответа от этой девушки добиться невозможно. И не потому, что она не хочет отвечать. Просто её ответы вечно обламывают мои первоначальные предположения. Но разве это только её вина? Вроде как нет.

Гребнева неспешно перебирала босыми ножками по бордюру, кутаясь в мою куртку. На тротуаре было слишком много опавших сосновых игл. Каким-то чудом она умудрялась и в грубом камуфляже выглядеть невероятно соблазнительно, хотя тот был ей размера на четыре-пять больше по всем параметрам. Но тем не менее…

– Где мы будем искать Диню?

– Он всегда прячется там, где его по определению не может быть, – эротично покусывая нижнюю губу, определилась Светлана. – Если по залу ходят экскурсии, он увяжется следом, а потом незаметно… Что вон там?

Как я понимаю, это была обширная территория, где в огромных бочках выдерживали вино на свежем воздухе. Использовались старые греческие технологии, по которым дубовые бочки дремлют то на солнце, то в тени от полугода и выше, вино должно состояться и надышаться нотками дуба. Но не полезет же он в…

– Нет, – уверенно поддержала меня наша сотрудница, – Диня – эстет, он никогда не позволит себе лезть губами к несовершенному вину. Нам нужен другой корпус.

Слева высились стены бетонного хранилища, больше похожего на бомбоубежище.

Нам туда? Мы успешно упали на хвост проходящей мимо группы, прячась в задних рядах так, чтобы не заметила экскурсовод, и вместе с гостями завода вошли на территорию, где в ещё более огромных бочках вино стояло годами.

Тут выдерживались знаменитые портвейны и креплёные вина. Здесь можно было замёрзнуть, но зато прослушать интереснейшую лекцию, а кроме того, узнать некоторые тайны виноделов и даже посмотреть сквозь решётку на закрытую «библиотеку марочных вин».

Девушка-экскурсовод сказала, что «библиотека» неприкосновенна, там собираются лучшие умы учёных-виноделов со всего мира. Они сравнивают на свет плотность, цвет и другие канонические параметры алкогольных напитков, хранящихся тут столетиями! Но не откупоривают и не пьют, а именно двигают науку, не затрагивая редчайших экспонатов.

Вот на этом моменте самая прекрасная специалистка по чёрнофигурной и краснофигурной росписи вдруг резко схватила меня за руку, утягивая в тёмный угол между такими большими бочками, что в каждой из них поместилось бы по две сотни нудистов.

– Он придёт сюда!

Если я на что-то вдруг и понадеялся, то зря, наша Афродита просто пряталась, никак не с целью зацеловать меня там всего снизу доверху. Экскурсия, нафотографировавшись, назадавала вопросов и дружной толпой двинулась к выходу, не заметив потери двух бойцов. Народу и так хватало.

Тётенька, сидящая в кабинке на охране, тоже удовлетворилась тем, что закрыла дверь, и вернулась к своим делам. То ли вязанию, то ли кроссворду, то ли мексиканскому (турецкому) сериалу на планшетике. Ей было чем заняться, как, собственно, и нам.

Мы замерли, словно охотники в засаде, но тем не менее ни я, ни Светлана не могли точно назвать тот момент, когда белая тень в чёрной футболке с хинкалями вылезла буквально из-под земли (в данном случае – из-под бетонного пола!) и скользнула под тяжёлые кованые (запертые на четыре замка!) двери в ту самую «винную библиотеку». Конечно, он не мог удержаться от подобного искушения, тут надо знать Дени-сыча…

– Ты что творишь, сукин сын? – зашипел я, выходя на свет. – Тут учёные люди всего мира собираются коллективно пробку понюхать, а ты… Положь бутылку на место!

– Саня, зема, бро, это ж номерной полусладкий мерло позапрошлого столетия…

– Положь бутылку!

– Я сдохну, если не отхлебну-у…

– Ты музейный сотрудник, а не левая алкашина на ставке, – упёрто не сдавался я. – Марш за мной, нас ждёт конь царя Митридата!

– Ну хоть потом мы выпьем? – взмолился он, баюкая на руках коллекционную бутылку, как священного младенца.

– Потом я лично оболью тебя целым ведром крымского портвейна!

– Саня, зема, бро, я с тобой!

…Когда мы трое выходили из помещения, женщина-охранница дважды протёрла очки. А потом ещё и обыскала нас всех и даже обнюхала на предмет выпивания хотя бы одного глотка из того, что составляло золотой фонд русского виноделия. Думаю, наказанием в этом случае был бы расстрел на месте без суда и следствия. На счастье, наш полиглот не успел вскрыть ни одну пробку. Нас выпустили «догонять экскурсию»…

Уже на улице Диня честно повинился, что увлёкся близкой темой, но всё осознал, готов исправиться и искупить, а потому мы всей нашей группой можем наконец-то выдвинуться к скале с профилем Макса Волошина. Если вычисления Германа верны, то гипотетическую могилу царя Митридата следует искать именно там.

Забирая от ворот знатока бронзовой и мраморной скульптуры, успешно переодевшегося в шорты и рубашку с коротким рукавом, я краем глаза отметил, что охранник спит с фиолетовым бланшем на половину лица. Значит, нашему здоровяку пришлось-таки применить силу. Но времени на упрёки не было, солнце поднималось в зенит, я достал сотовый и вызвал местное такси. Оно здесь мобильное и недорогое.

Ждать также пришлось недолго, в машину влезли все, а уже через какие-то пятнадцать-двадцать минут с учётом насыщенного автомобильного движения мы прибыли максимально близко к подножию горы. Ну, не на сам пляж и не на вершину, разумеется, но всё же.

– Идём все вместе или?..

– Глупый вопрос, – оборвала меня Светлана Гребнева. – Идём все! Но мальчики – вперёд!

Денисыч вроде как пытался что-то там протестовать, но быстро сдался, не получив никакой поддержки. Могучий великан Земнов первый из нас полез в гору, нащупывая случайные тропинки. И да, у него получалось.

Видимо, он мог разбираться не только в искусственно обработанном камне, но и в природных вариациях. Лично я и близко не предполагал за ним таких альпинистских талантов. А уже через пару минут сверху упала толстая верёвка. Я покосился на Светлану и Денисыча, они оба дружно сделали вид, будто бы рассматривают облака. Собственно, как и всегда.

Я ещё раз проверил рюкзак за плечами, взялся за верёвку покрепче и, упираясь ногами, полез вверх. Ничего такого уж сложного, гора была доступна почти для любого неопытного скалолаза. Но разок, когда подошва кроссовок скользнула по камню и я буквально повис метрах в десяти над землёй, уверенная рука Германа подтянула меня на безопасную площадку.

– Осталось немного, – улыбнулся он, и в его глазах горел азарт кладоискателя.

В общем, не теряя ни своего, ни вашего времени, скажу, что примерно через полчаса все мы четверо стояли, образно выражаясь, под носом Волошина на его усах. Звучит не очень, понимаю. С эстетической точки зрения поднимать голову и смотреть в ноздрю, представляя, что оттуда может на нас обрушиться, – малоприятно во всех смыслах. Хотя вдруг оно кому и нравится?

А Земнов указал пальцем на плоские камни, словно рукотворная тропинка ведущие вверх к входу в глубокий тоннель…

– Нам прямо туда?

– Ты прав, друг мой. Это ступени. Камень обработан, на нём до сих пор можно различить следы молотка и зубила.

– Думаешь, древние мастера позаботились об удобстве археологов?

– Нет, – он закусил нижнюю губу. – Я думаю, ступени были нужны для того, чтобы полностью обустроить могилу царя. Потом их завалили рабы, но в прошлом веке произошло проседание почвы, гора ожила, и оползни открыли нам путь.

– Лично я в ноздрю не полезу, – твёрдо объявила наша Афродита. – Я брезгую! Куда вы ещё заставите меня лезть, в какое отверстие?!

– Бро, давай пол-литра, и я полезу первым! В любую дыру, мне оно пофиг!

– Сидите все уже тут, – решил я, вглядываясь в темноту так называемой ноздри. – Герман просто не протиснется, а Светлана…

– Зема, я всегда говорил, что он толстый! А вот Светка может, она любит сиять обоими полушариями мужикам в лицо!

Денисыч мигом словил сдвоенный подзатыльник от покрасневшего великана и от побледневшей Гребневой, после чего затих на грани потери сознания. Нестрашно, обычное дело, дайте ему понюхать пробку от вина – и он снова живчик!

А вот карабкаться по ступеням наверх предстояло, естественно, мне. Кто бы сомневался, да? Но мне уже и самому было интересно, что там прячется, какой клад…

Земнов сложил ладони ступенькой, словно цирковой атлет, помогающий гимнасту. Один мягкий толчок – и он подбросил меня в ту самую ноздрю Максимилиана на три или даже четыре метра вверх. Он мог и выше, но там тоннель делал поворот, и я рисковал бы разбить голову, а это не было ни в чьих интересах. Уж не ЧВК «Херсонес» точно.

Мне удалось зацепиться, выгнуться, упереться коленом и продолжить путь. Тоннель вёл вверх и в целом был вполне себе широк, чтобы передвигаться на четвереньках, а в отдельных местах позволял даже вставать на полусогнутые ноги. Фонарь давал достаточно света, иногда даже слепя мне же глаза. Кстати, должен признать, что чем дальше мне удавалось вскарабкаться, тем шире становился проход.

И вот на последнем десятке метров я уже мог идти, выпрямившись во весь рост.

– Мы нашли его, – невольно вырвалось у меня, когда впереди открылся довольно высокий подземный зал.

Освещения, разумеется, не было никакого, в отличие от подземного храма в Красных пещерах под Гурзуфом. Но благодаря неизвестным мастерам древности, до зеркального блеска отполировавших стены, сияния одного фонаря хватало на всё. Перечисляю: на осмотр всего рукотворного зала; на плиты с неизвестными надписями на древних, давно забытых языках; на причудливо декорированные кувшины, полуистлевшие ткани; на медные блюда, наполненные драгоценностями, и самое главное – на детальный осмотр фигуры золотого коня. «Ну, или скорее Конька-Горбунка», – подумав, признал я.

Вопреки передаваемым из уст в уста легендам, золотой конь не был отлит из благородного металла во весь рост. Или нет, я неправильно выразился, эмоции перехлёстывали, простите великодушно! Это был не высокий боевой конь фракийской породы и даже не низкорослая скифская лошадка, нет. Просто миниатюрная копия коняшки высотой с овцу, стоявшая на невысоком песчаном холмике и с ног до головы покрытая грубо кованными пластинками золота, словно рыцарскими латами…

– Вполне себе реалистичный, – разговаривая сам с собой, признал я. – Но на таком малыше нельзя не то что ездить, а даже сидеть. Вдруг раздавишь?

Подойдя поближе и присмотревшись, я увидел небольшую прорезь прямо на холке, вроде как для просовывания монет или жетонов. Не знаю, что именно толкнуло меня под руку, какой бес или демон-искуситель, но я храбро достал из кармана деньги и опустил пару золотых. Зачем? Ага, нашли что спросить!

Раздался мелодичный звон. Я был в эйфории, а потому чисто автоматически сел на маленького конька, словно на лошадку детской карусели. Всё было легко и празднично, хотя ноги пришлось поджать. С мягким металлическим скрежетом золотой конь повернул голову и покосился на меня.

– Круто, – я сразу почувствовал тебя царём Митридатом. – Значит, это ещё и один из первых механических роботов? Как всё-таки мало мы знаем о древних технологиях.

А стоило бы знать больше. Если бы я ещё и доверял фильмам о приключениях Индианы Джонса, то помнил, что в подобных сакральных пещерах всегда полно ловушек и тайн.

Под моим весом копыта коня ушли в неплотно утрамбованный песок. Отполированные стены вдруг откликнулись мелкими трещинами. Сверху посыпалась вековая пыль, каменные плиты на полу задрожали, кувшины опрокинулись, жемчуга и драгоценные самоцветы запрыгали, как дождевые капли. Всё это было явно похоже на механизм самоуничтожения…

Пещера рушилась, я был готов бежать, но тело отказывалось подчиняться, словно парализованное. Совершенно потеряв голову, я пытался позвать на помощь, но кто бы меня услышал? Зато в рюкзаке очень вовремя нашлась серебряная нагайка и…

– Аря-ря-а! – только и успел сказать я, когда, в шоке хлестнув по золотому крупу справа налево, вдруг почувствовал, что конь царя Митридата полностью оживает.

Слезть с него уже не удалось. Проще было бы сразу самоубиться. Я что, дурак, да? Нет!

Но размышлять на эту животрепещущую тему было и некогда, и не перед кем. Резвый золотой конёк скакал как деревенский козёл, уворачиваясь от падающих с потолка камней! Каким чудом мне удавалось на нём держаться – ума не приложу. Я не техасский ковбой, не мексиканский пеон и не венгерский цыган, чтобы вот так запросто объездить любую лошадь. Но уж тут…

– Да остановись ты, скотиняка ржавая! – шёпотом орал я, держась изо всех сил и продолжая яростно размахивать нагайкой. – Мы всё равно в ноздре и по этим узким проходам никуда не выскочим! Давай просто умрём героями?

Конь меня не слушался, у него были свои взгляды на будущее. А потом, кажется, Макс Волошин чихнул…

Если вы поняли, то мы каким-то неопознанным чудом вылетели вместе с каменными соплями на сто метров вперёд, легко сбив по ходу и здоровяка Германа, и красавицу Светлану, и – до кучи – протрезвевшего Денисыча! Мы все четверо, а, включая коня, считай, все пятеро, покатились по волошинской бороде вниз. Полёт был коротким, но, блин, ярким…

Земнов опрокинулся на спину, сверху его накрыла Гребнева, поверх неё, ногами к лицу, лёг Диня, а уже на его спине оттоптались по полной золотые копыта! Конь царя Митридата показал себя весьма весёлым и жизнелюбивым существом, хотя каким образом он вообще двигался в этом мире, не знал никто. Уж я – так точно!

Не робот, не оживший металл в стиле второго Терминатора, не что-то иное из технологий пришлых инопланетян. Я бы охотно порассуждал со всеми вами на эту тему, но, наверное, всё-таки как-нибудь немножечко после, если только буду жить. Пока же всё моё внимание было зациклено на том, чтобы обнять руками и ногами холодное тело золотого коняшки и не свалиться носом вниз, хотя древний скакун, похоже, думал иначе…

– Он нашёл его?

– Ха, само собой! Мы же всё для этого сделали.

– Ты сделал, милый.

– И ты!

– Он же убьёт его?

– Заклятие царя Митридата убьёт любого!

– Я горжусь тобой…

– Это заслуженно…

– Я в восхищении!

– Иди ко мне-е…

– Погоди, итак, короче, он нашёл царского коня.

– О чём ты?

– О том, что ему неизвестно, что золотой конь неуправляем.

– Древнее заклятие, я помню. Я только что сказал тебе об этом, иди ко мне…

– Конь царя послушен лишь золоту Аполлона и серебряной плети Аида.

– Которые были утеряны ещё десять столетий назад, так?

– Ну, вроде да.

– Я и говорю, иди ко мне… хочу тебя… хочу…

– Просто мне кажется, что…

– Нет.

– Да.

– Откуда у простого специалиста по истории искусств эти монеты и плеть?

– Понятия не имею. Может быть, одолжил в ЧВК «Херсонес»?

– Это всё происки Феоктиста Эдуардовича, убил бы…

– Милый, ты меня пугаешь?!

– Я сам от себя в шоке…

…Маленький золотой конь, выскочивший из ноздри Максимилиана Волошина, бросился наматывать круги по побережью, от центрального пляжа до нудистского. И как мне показалось, мы разогнали с десяток отдыхающих по туалетам, полусотню закинули в море, а ещё составили не менее ста случайных пар, произвольно укладывая голых людей друг на друга. Но никто не протестовал, всем всё нравилось!

По пути, как водится, мотанулись до винного завода, до шоссе с аркой и надписью «Страна Коктебель», едва не врезавшись лоб в лоб в туристический автобус, далее – по прямой мимо сети отелей, кафе, столовок, мангалов, сувенирных и винных магазинчиков, вновь в сторону моря до музея великого художника и поэта, а оттуда обратно.

Я уже даже не орал, я пытался не смотреть вниз и не упасть.

Но вот у подножия бороды Макса Волошина конь, эффектно поддав «козла», умудрился выбросить меня из седла, а сам попал в могучие объятия силача Земнова. Я же приложился спиной о камни, сполз головой вниз, не в силах даже выровнять дыхание, за что был от души поцелован Светланой Гребневой прямо в губы! Право, это стоило жизни…

– Саня, ты его сделал! Золотой пони наш! Дай я тоже тебя поцелую, бро!

Мне чудом удалось увернуться. Оказывается, в ряде случаев наш тощий спец по всем забытым языкам весьма силён и может настоять на своём, даже если мужчина/женщина против. Впрочем, в моём случае он не так чтобы и настаивал. Это приятно.

В могучих руках нашего великана золотой конь повёл себя, как и все прочие металлы. То есть притих и покорился специалисту по бронзовой, медной и мраморной скульптуре. Сам Герман любил тяжести, хоть из металла, хоть из камня, и они, в свою очередь, казалось, также уважали его. Не знаю как метафизически, но чисто визуально уж точно.

Конь царя Митридата замер недвижимым изваянием общим весом с полтонны, то есть явно под пятьсот килограммов, но Земнов держал его на вытянутых руках легко и нежно, словно невесту…

– Куда мы теперь? – спросил я Светлану, всем сердцем надеясь, что она прямо сейчас назовёт адрес отеля, где заранее сняла номер с видом на море и двуспальной кроватью.

– Диня зарезервировал столик на всех четверых в кафе. Говорит, что хозяин-грек очень уж активно зазывал и предлагает обед за полцены. Вы любите мидий в белом вине?

Люблю. Наверное. Потому что не пробовал никогда. И вообще, мне сейчас хотелось не есть, а… какая разница, на что я там разлакомился?! Увы и ах, сплошные обломы-с…

Мы все спустились вниз, Денисыч пожертвовал свою грузинскую футболку с хинкалями, чтобы хоть как-то укрыть коня, а там уж дошли до шоссе, оттуда я вызвал такси. В принципе, за полчаса-час могли бы дотопать и пешком, но, кажется, все устали. Даже я!

Хотя по факту остальные и не перенапрягались особо. Нет, Герман – да! Если вы понимаете, о чём речь, но два других сотрудника нашего музея просто наслаждались видами со скалы в море и на музей Макса Волошина. В больших усилиях пока ни Диня, ни Светлана замечены не были. Хотя, с их точки зрения, как посмотреть…

Мы уселись в небольшом милом кафе прямо на набережной. Греческие колонны, витой виноград, ненавязчивая музыка, шикарная панорама моря с двухмачтовым парусником на горизонте и солёный ветерок, спасающий от жары. Название мне не запомнилось, да и важно ли?

Вопреки всем устоявшимся традициям, я заказал не вино, а местное пиво «Чёрная гора». Наш полиглот проклял меня там же на месте, доставая из своей бездонной сумки две полуторалитровые амфоры красного. И да, Герман с Гребневой поддержали-таки его, а не меня.

Я же, быть может, начал немного уставать от ежедневного виновозлияния, хотелось чего-нибудь попроще. И да, пиво оказалось прекрасным. Холодное, в меру крепкое, приводящее в порядок голову и мягко расслабляющее на фоне всех красот побережья. Короче, самое оно!

– Друг мой, рассказывай, как ты это сделал? – попросил Земнов, и все с ним согласились, чокаясь бокалами. Что ж, сюжет был коротким, ничего особенного: пришёл, увидел, божественным наитием понял, куда бросить монеты, тупо сел и…

– Без божественного наития ничего бы не получилось, – дружно признали все. – Да и золотой конь мог подчиниться только человеку!

– В смысле?

– Такому как ты, зема! Чо неясно-то, ась?! Герман бы его раздавил, я бы свалился по пьяни, а Светка… она… короче… не на конях скачет и подпрыгивает, если ты понял…

Мне даже подумать на эту тему не удалось, потому что пришлось поднимать из-под стола слишком болтливого товарища, мгновенно получившего тяжёлую карму пустой тарелкой по башке. За дело, признаю́! Длинный язык – короткая жизнь, как говорил… не помню кто, но смысл правильный. И пиво вкусное!

Когда подали жареную барабулю на большом блюде и греческий салат, я пошёл мыть руки. Туалет был за углом, и мне, кажется, даже удалось заметить два или три чёрных навороченных байка на соседнем перекрёстке. Примерно на этом моменте память обрывается резкой болью в затылке, яркой вспышкой с коротким переходом в абсолютную темноту…

…По жизни мне доводилось терять сознание. Впервые это произошло на флоте, когда меня отметелили трое старослужащих: я им не понравился. Да, собственно, им вообще никто не понравился из нашего призыва, но выбор пал на меня, потому что я на гражданке изучал историю искусств. Двум парням из Ставрополья и одному рыжему подпевале из Элисты это казалось чем-то неприличным, чуть ли не гейским.

Отлежавшись в госпитале, я сдружился с другими парнями из «дедов», получил полезные советы и, вернувшись, уложил всех троих поодиночке обычным носком с песком и гравием. Начальство узнало, но наказывать никого не стали. Морской пехотинец Балтийского флота России должен уметь самостоятельно разбираться с проблемами.

Кстати, за то, что я не настучал на них командованию, ставропольцы стали моими хорошими товарищами, с одним мы переписывались и после службы. Такое бывает. Так вот…

Потеря сознания может быть совершенно беззвучной, бесчувственной, безболезненной и слепой комой, а может оказаться наполнена цветными снами. Мне доводилось падать и в тот и в другой вариант, и, кстати, второй в чём-то интереснее. Вот и в этот раз, когда я открыл глаза, то стоял на вершине горы, волосы трепал ветер, небо над головой было пронзительно синим и гоняло стада облаков по всей линии горизонта, изумрудное море играло барашками, а воздух казался наполнен стихами…

– Он нас не замечает?

– Спроси сам.

– Я уже спрашивал. Он не реагирует. Если не ответит и в третий раз, я ему врежу.

– Ты серьёзно? Может, его уже не стоит больше бить по голове?

– Скажи это своим байкерам.

Нет, конечно, это были не стихи, а чистейшей воды диалог в прозе. Более того, два этих голоса, мужской и женский, казались мне смутно знакомыми. По крайней мере, собачились между собой точно супруги, прожившие вместе лет пятьдесят-шестьдесят как минимум…

– Ты заглянул ему в мозг?

– Пытался, но если люди теряют сознание, то их мозг, как правило, неактивен.

– Что, совсем ничего?

– Почему? Буквально на днях его жутко интересовали Семирадский и Шишкин.

– Милый, ты прекрасно знаешь, о чём речь, но специально бесишь меня, да?

Если они продолжат так вот невнятно препираться, ничего не объясняя толком, но просто доставая друг друга, то я смогу продолжить за них в их духе, очень даже запросто. Всё равно в информационном плане голяк полнейший. Ex nihilo nihil fit![9]

– Может, подселить ему Червя?

– Глиста?

– О небо, не смешно! Милый, признай, что юмор – это не твоё.

– Между прочим, всем нравится. Я бы мог выступать в стендапе.

– С чем? Рассказывая, какая тупая твоя жена, как ты боишься проктолога и какой у тебя маленький…

– Это нормально, они все про это рассказывают!

– Вот именно – все. Сажай уже Червя!

Я вдруг почувствовал неприятное шевеление в правом ухе. То есть именно потому, что его не должно быть: при потере сознания активируются скорее положительные эмоции, а любые отрицательные ощущения, наоборот, гаснут. Слова насчёт «подселить Червя» мне тоже совсем не понравились, но вряд ли с этим можно было что-то сделать прямо сейчас.

– Ну что, мы возвращаем его? За ним пришли.

– Я бы не хотела, чтоб пострадали мальчики.

– Они тебе так важны?

– Не начинай опять.

– Чисто из интереса, а какой из них более дорог?

– Мне дорог ты, но…

– Поздно, милая…

Голоса исчезли, небо стало ещё более синим, я, не удержавшись, сделал шаг вперёд, ласточкой бросаясь со скалы вниз в ласковые объятия волн! Нырнуть красиво не получилось, я упал на живот, а в рот вдруг хлынула обжигающе холодная волна полусухого красного. Я чуть было не захлебнулся, всем телом рванулся вверх и только тогда открыл глаза…

– Ты в порядке, бро? – встревоженный Денисыч перестал заливать мне в горло вино и осторожно похлопал по щекам. – Тебя пытались увезти вон те нехорошие чуваки, но Герман с ними уже разобрался!

Я с трудом повернул голову: трое здоровенных байкеров на перекрёстке были увязаны в причудливую металлическую композицию вместе со своими мотоциклами. Кое-какие детали торчали у парней из самых неподходящих мест. Каких – догадайтесь сами. И пусть у нашего специалиста по древней бронзовой скульптуре не самая богатая фантазия, зато силы и ярости – раз в сорок сверх меры!

– Светка первая заметила, что тебя нет. Где, говорит, мой Саня, чего он там столько времени моет в туалете? Сидит теперь, плачет-рыдает, обиженная, что ей не дали никого убить.

Я посмотрел в другую сторону: да, там за столиком сидела наша Афродита, но, честно говоря, она не выглядела расстроенной ну ни капельки. Просто отламывала тонкими пальчиками маленькие кусочки белого хлеба, запивая их такими же маленькими глотками белого вина. Тот факт, что у её ног под столом пускает кровавые сопли коварный хозяин кафешки, куда нас так подозрительно зазывали, был отмечен мною заметно позже.

Голова болела, на затылке запеклось немного крови, благо ударили вскользь. В правом ухе саднило, я дважды прочистил его ногтем мизинца, но неприятное ощущение всё равно оставалось. Вернувшийся Земнов, не задавая вопросов, поднял меня на ноги, быстро осмотрел, приложил мне указательный палец к носу, поводил им вправо-влево, проверил, как я, держусь ли, и честно спросил:

– Александр, идти можешь? Пожалуй, нам стоит убираться отсюда.

– Куда?

– Домой.

И мы все четверо вышли из кафе, честно расплатившись за барабулю и пиво. За общий ущерб здоровью владельца и престижу заведения не оставили ни копья! Здоровяк Герман нёс на плечах золотого коня царя Митридата, Диня поддерживал меня слева, Светлана Гребнева – справа. Я, конечно, старался сам передвигать ноги, но от помощи не отказывался – это было бы глупо. После такого удара по затылку самонадеянность преступна.

Собственно, и ушли мы недалеко, метров пятьдесят, – до ближайшего погребка крымских вин на розлив. Я даже помню, как спустились по ступенькам в обволакивающе нежную прохладу, а потом хромой старик Сосо Церберидзе закрыл за нами дверь, сопровождая в вечерний сад…

– Ну всё, теперь он наш.

– Ты слишком самоуверен.

– Червь никогда не подводит. По крайней мере, именно эта порода.

– Как ты сумел добраться до Цирцеи, она же в тюремной камере?

– Знаешь ли, если что-то очень нужно для дела, то мужчина способен горы свернуть!

– Знаю, милый. Слишком хорошо знаю…

– Мне не нравится твой тон.

– А мне не нравится, что ты с ней спал.

– Я с ней не спал!

– О да, конечно! И я, как дура, поверю…

– Мы не спали!

– Естественно, дорогой, вы бодрствовали…

– Вот почему ты всё вечно переводишь на тему секса?

– Потому что ты спишь со всем, что шевелится.

– Она не шевелилась!

– Ох, и когда тебя это останавливало?!

– Я не в этом смысле. Она спала, когда я забрал Червя!

– То есть ты хочешь сказать…

– Да. Именно это. Я могу проходить в ЧВК «Херсонес». И они об этом не знают.

– Ты мой герой! Я хочу тебя-я!

– Ну, если я что-то заслужил, так, может быть, ты?..

– Ни слова больше! Я уже внизу…

…В тот вечер мне пришлось отказаться от ужина. Слишком болела голова, и казалось, что лучше прилечь. Все всё поняли правильно, даже наш вечно нетрезвый языковед отказался праздновать общую победу за столом без моего участия. Договорились, что всё перенесём на утро, как раз и Феоктист Эдуардович сможет присоединиться.

До сих пор не очень понимаю, почему он так жёстко отказывается посидеть с коллективом вечерами, но домашние проблемы у каждого свои, и если суровая жена поставила условием непременное возвращение мужа после заката, то, видимо, увы, тут не поспоришь…

Спал я хорошо. Наверное. В том смысле, что сами сны были короткими и болезненными, а вот пробуждение вполне себе ярким. Крымское солнце пробивалось сквозь ветви деревьев, добираясь ласковыми щекочущими лучами и до моей маленькой комнатки. Вроде бы я чувствовал себя вполне отдохнувшим, голова прошла (ещё с ночи закинул две таблетки нурофена и аспирин). Получается, помогло.

На затылке прощупался небольшой пластырь – видимо, кто-то из наших позаботился. Тоже приятно. И да, общее состояние вполне себе бодрое, готов, так сказать, к труду и обороне!

Дверь распахнулась без стука, на пороге стоял горбатый сторож:

– Боги ждут.

– О, их уже много? Не один директор? – улыбнулся я, и он вдруг улыбнулся мне в ответ: – Твоя голова не болит? Я там зализал и пластырь наложил. Мало ли.

Вот буквально на секунду у меня всё опустилось внутри. Когда это он мне ранку на затылке зализывал?! Фу-у! А потом я первый рассмеялся сам над собой за то, что попался на такое детское разводилово. Ну, несерьёзно же, стыд и позор…

Сосо тоже в такт пару раз то ли гавкнул, то ли хрюкнул, но развернулся в дверном проёме, предлагая мне следовать за собой. Естественно, я встал, потянулся и пошёл. Даже переодеваться не потребовалось: вчера я уснул в одежде. Ну и ладно.

…Как оказалось, в кабинете шефа собрались практически все, кроме великана Земнова. Наш сотрудник забыл принести золотого коня из своей комнаты, ему пришлось срочно бежать обратно, а поэтому он появился через пару минут после меня. Запыхавшийся и несчастный.

Лично я думаю, что вовсе и не забыл. Герман – охотник по своей сути, он слишком трепетно относится ко всем нашим заданиям, и ему безумно трудно расставаться с добычей. С него станется часами сидеть перед каждым новым артефактом, осматривать, измерять и взвешивать его со всех сторон, но нипочём не выпускать из рук.

Но, кстати, с меня за это время спросили полный отчёт по золоту и не потерял ли я нагайку с серебряной рукояткой. Разумеется, всё было возвращено. Одну оставшуюся монетку я выложил из кармана на стол в кабинете шефа, нагайка осталась в рюкзаке, за ней был послан старик Сосо. Он обернулся в оба конца с нереальной скоростью, словно бежал, как пёс. Принёс, конечно, чуть ли не в зубах, кто бы сомневался.

Светлана Гребнева сидела в лёгком шёлковом халатике, нога на ногу, и что-то рассматривала на потолке. А может, и просто мечтала, она натура романтическая.

Диня же, наоборот, навязчиво пытался всем рассказывать, как круто он провёл время на экскурсии по винному заводу Коктебеля, как открыл для себя новые ароматы и как жаль, что мы забрали его до заранее заявленной дегустации. Но тогда мы бы его только на собственном горбу и тащили…

– Герой отважный наш вновь проявил отличье! И, не впадая в пошлую гордыню, сумел собою овладеть, все чувства подчиняя лишь единой цели – найти коня! Добыть извечный клад и, главное, суметь живым вернуться в родимый дом, которым, верю, стал уж ему наш скромный, тихий ЧВК. Что премии? Они, конечно, будут! Аплодисменты? Кормят лишь актёров! Но что ему желаннее в награду за этот подвиг в стиле древних греков? Ясона ли, Персея ли, Тезея…

Прекрасно понимая, чего от меня ждут, и старательно следуя традициям, я на секунду задумался, после чего постарался ответить в том же ключе:

– Наивен или глубоко был глуп я, когда бы одному себе причислил все те свершения, что сумели вместе, уверенной четвёркой верных душ произвести мы. Дружно и едино! Без них троих да кто бы был я? Скучнейший книжный червь, достойный сожаления и чёрной скуки, мрачный от тоски, грызущий лишь архивы да осколки чужих отметок в картах приключений, чужих следов на горизонтах мира…

Светлана пару раз вяло хлопнула в ладоши. Остальные промолчали. Даже директор, который обычно хвалил меня за достаточно свободное владение гекзаметром. Но это, честно говоря, не очень трудно. Всё дело в ритме, если вы владеете хоть каким-то музыкальным слухом, то на раз-два справитесь и с греческим гекзаметром, и с японским хайку или танка.

– Что ж, дорогой мой Александр Грин, – шеф привычно поправил очки и, аккуратно прикусив золотую монетку, убрал её в ящик стола. – Мы сумели получить легендарного коня царя Митридата, и это можно полностью отнести на ваш счёт. Нет! – он упреждающе поднял руку. – Я ни в коей мере не принижаю участие остальных наших сотрудников, но без вас они бы не справились. Однако же что мы имеем на данный момент?

Все сделали вид, будто глубоко задумались. Актёры погорелого театра…

– Да, это тот самый артефакт. Да, повреждения, нанесённые вами скале Макса Волошина, входящей в список особо охраняемого природного заповедника, незначительны. Да, владелец кафе на набережной не выдвинул (и уже не выдвинет, он резко покинул полуостров и едет в Израиль!) никаких обвинений. Но, клянусь кудрявой бородой Зевса, вы все можете работать хоть сколько-нибудь аккуратнее? Без вечных разрушений, повреждений и оплаты больничного? Почему нам с Милой Эдуардовной постоянно приходится за вами хоть что-то да разгребать?!

Я несколько удивлённо обернулся, но все наши, опустив носы в пол, даже не пытались спорить. Видимо, каждый из наших сотрудников знал за собой немало косяков, а потому и не особо парился с оправданиями. Я тоже вовремя прикусил язык, давая шефу возможность высказаться, ну и на всякий случай хоть кому-то вставить слово. Но все нити разговора постепенно вернулись ко мне…

– Теперь вы, Грин, – похоже, шеф долго подбирал подходящие слова, отметал их, искал новые, смущался, краснел, пытался находить аналоги на английском, но в конце концов сдался. – Александр, вот лично вы можете быть хоть чуточку менее доверчивым? Эта спевшаяся или спившаяся троица наших сотрудников работает здесь уже давно, и вы для них лишь свежее мясо!

Герман было вскинулся с протестом, но Диня удержал его руку.

– Они же на каждом задании практически подставляют вас! Как вы этого не видите, я не понимаю? Но по-любому эти умники в сторонке, а именно вам достаются, как говорят в Рязанской области, «Всё синяки да шишки, а им калачи да пышки!».

– Вообще-то вы лично приказали мне иметь с Александром только рабочие отношения. А если я хочу нечто большее, то сразу озабоченная, да?! – в свою очередь начала закипать Светлана, но тут уже великан Земнов поспешил её остановить.

– Я по-прежнему запрещаю вам все романы в служебное время, – повысил голос Феоктист Эдуардович, нервно поправляя очки, от чего все неожиданно примолкли. – А неслужебного у вас нет! Да, увы, таково предсказание! И если так вещали мойры, то, значит, изменить того и невозможно! Сколько раз ещё мне повторять очевидное?!

– Ну, типа мойры не в курсе, что наш бро знаток истории искусств… – очень тихо брякнул Денисыч, но тем не менее его услышали все. – А чо я такого сказал? Он разбирается лучше всех нас. Герман знает своё, но в той же эпохе Раннего Возрождения – дуб дубом! Без обид?

Земнов уныло кивнул.

– Светка, она в своём роде лучшая. Никто так не знает всё про роспись ваз, там, кувшинов, тарелок всяких или ещё чего. И это, сиськи у неё – ва-аще бомбические! Но спроси, где Ренуар, а где Пикассо, так она же тупа как пробка-а…

Естественно, Гребнева вырвалась, и болтливый знаток всех языков, так сказать, был вынужден прикусить язык. То есть она ему врезала в прыжке с ноги, и он затих минут на пять. С этой девушкой шутки плохи. И как вы догадались, все присутствующие дружно уставились на меня, словно бы только я тут что-то решаю!

– Ну, если вопрос стоит прямо вот так… Хотел бы сказать, что ребята – это лучшая команда, о которой только можно мечтать. Герман Земнов – надёжный и верный товарищ, на чью помощь я всегда могу положиться. Светлана Гребнева – высокий специалист, чьи умения были невероятно полезными во всех наших экспедициях! И да, у неё не только прекрасная грудь, но и вообще божественная фигура… Кхм! Я понимаю, что речь не об этом. Но если вам нужно знать роль Денисыча в наших походах, то…

Директор молча указал нам пальцем на выход. Видимо, мы его реально достали.

– Подите вон все, кроме Грина.

– То есть именно я…

– То есть именно вы можете остаться. Но признайтесь, Грин, вы действительно не имеете ни одной претензии к прочим сотрудникам?

– Ни одной.

– А я говорил! – вдруг грозно вскинулся Феоктист Эдуардович, едва ли не подпрыгивая на месте. – Я сразу вам говорил, что это наш человек! А вы?

Никто не подтвердил, что был против. Дураков нет. Я тоже, если что, был не дурак. Не дебил, не идиот, не кретин и не даун. Хотя, прошу прощения, теперь все эти слова считаются неприличными, ибо по определению диктуют медицинские диагнозы. И конечно, я не врач, чтоб безоглядно бросаться такими терминами, но в свой-то адрес разрешается…

– Прошу прощенья, но можно ли нам отдохнуть после задания?

Шеф безмятежно отмахнулся: конечно можно, развлекайтесь, ребята! Мы вышли из кабинета все вчетвером, золотого коня пришлось оставить, хотя Герман пытался его зажать.

Увы, начальство проявило твёрдость, и наша банда отправилась в сад.

Завтрак был накрыт, а учитывая, что от ужина я вчера отказался, мой желудок начал издавать приглушённое бурчание голодного мамонта. На этот раз, впрочем, как и обычно, на столе лежали свежие фрукты, два вида сыра, мёд, белый хлеб, сметана, масло и большущие турецкие оливки. В центре высился стеклянный кувшин воды со льдом и лимоном, но все с готовностью повернулись к Дине, который уже откупоривал первую амфору:

– Не знаю, кто как, а мы опять нагнули, мать её, историю! Ещё один древний артефакт, по чести, наш. Подставляй бокалы, сотруднички!

Прохладное белое вино как нельзя лучше освежало, даря бодрость и энергию. Хотя обычно у полиглота в сумке красное. Неважно. Помните, есть поговорка: «С утра выпил – весь день свободен!» Так вот это не про Крым и не про музейных работников. После первого же бокала я набросился на еду, словно голодал неделю.

Светлана почти ни к чему не притронулась, она бережёт фигуру. Пара оливок, небольшая кисть винограда, ломтик белого сыра – и всё. Земнов всегда заправлялся основательно, для его могучих мышц утреннее топливо было важнее всего. Ну а наш весёлый пьянчужка, как всегда, только пил и лишь изредка закусывал чёрными сливами или белым хлебом.

«Посидим, попьём вина… – вдруг вспомнилось мне, – закусим хлебом или сливами…»

– Ты о чём, бро?

– Так, осторожно цитирую Бродского.

– Иосифа? – понимающе закивал Денисыч, баюкая полупустую амфору. – Кучерявый такой, тощий и курит как не в себя? Был он у нас, фоткался в Севастопольской бухте. Даже в музей заходил, выпивали, экспонаты смотрели, мы ему тут на память римскую монетку подарили. Вот у него соответственные стихи и попёрли.

– Ты-то откуда знаешь? Тебе сколько лет тогда было?

– Да все про это знают!

– Ну вот врёшь ведь и не краснеешь.

– Саня, чо ты до меня докопался? – уже почти обиделся наш знаток древних языков. – Пошеруди в инете, там написано: был Бродский в Крыму! А то сразу: врёшь, врёшь…

Я махнул на него рукой, всё равно толку по нулям, и повернулся к Герману:

– Тот золотой конь, что мы нашли в скале Волошина, он… он, собственно, что?

Великан поднял на меня неуверенный взгляд. Я помотал головой и попытался конкретизировать вопрос:

– Это какой-то древний механизм, биоробот, инопланетные дары землянам? Как он работает? По принципу игрального автомата или карусели? Бросил монету – и поехали? Весь его корпус покрыт золотыми пластинками, что защищает и обеспечивает работу всех частей – ног, головы, шеи. Допустим, это я могу понять. Но та скорость и сила, с которой он носил меня по пляжу, километров сорок – пятьдесят в час, – это же практически нереально.

– Что же ты хочешь услышать от меня?

– То, что даже современные технологии не позволяют нам создать нечто подобное. А ты изучал все легенды об этом коне. Его искали не только и не столько из-за золота, верно?

– Ты прав, – без малейшей заминки согласился Герман. – Поэтому я и хотел забрать его в свою комнату для полноценного изучения. История этого, с позволения сказать, механизма теряется в глубине веков. И нет, он не был создан на Крымском полуострове. Лично я склоняюсь к тому, что его путь начался в песках Аравии или в низовьях Египта. Он мог быть завезён со звёзд. А уж царь Митридат через десятые, если не сотые, руки приказал придать этой машине подобие и вид коня.

– А золото сразу снимает все вопросы, – признал я. – Люди гонялись за внешней формой богатства, мало интересуясь тем, что находится под драгоценной оболочкой.

– Но мы – музейщики. Нам неважно, сколько можно получить за продажу такого раритета. Мы должны понять, изучить, описать его и выставить на витрину для всего человечества.

– Мальчики, почему вы такие скучные? – томно протянула наша Афродита, ложась грудью на стол и протягивая мне руки. – У нас выходной. Александр, вы не составите мне компанию по походу в центр? Этот пьяный дурак испортил уже два моих белых платьишка, и теперь я хочу новые-е…

Разумеется, я кивнул и чуть не застонал от боли: резкая вспышка буквально обожгла затылок. Со вчерашнего дня голова не проходит, может, давление? Ладно, приму таблетку – и вперёд. Отказаться от перспективы прогуляться по приморскому городу в обществе такой красавицы не смог бы ни один мужчина. Уж я так точно!

…Когда через полчаса (девушки быстрее на выгул не собираются, Светлана ещё рекордсмен в этом смысле) мы вышли за ворота, там уже стояло жёлтое «рено» с шашечками такси. Мы сели в машину, оба – на заднее пассажирское сиденье. Но стоило водителю дать газ, как я отметил в зеркальце бокового вида двух мотоциклистов в чёрной коже, глухих шлемах, сорвавшихся за нами вслед. Как же они всех нас забодали!

– Кто забодал, дорогой? Только скажи! – не оборачиваясь, улыбнулся возрастной тощий, как изобретения да Винчи, водитель, заросший чёрной щетиной до самых глаз, демонстрируя нам нереально длинные и белые клыки.

Кажется, мы попали не в то такси…

– Ты опять пустила по их следу байкеров…

– Это вопрос или утверждение?

– Скорее, некоторое недоумение.

– Мы вроде закрыли эту тему.

– Но этого почему-то не произошло.

– Ты просил, чтобы я разорвала с ними все отношения.

– Ну и?

– Я так и сделала. А то, что они сейчас преследуют Грина, – это их личная месть.

– Но он не один в машине.

– Богиня всегда сможет позаботиться о себе.

– Если она хотя бы оцарапает пальчик, это может вызвать неконтролируемые…

– Фу, какой ты нудный!

– …последствия. Нам невыгодна прямая конфронтация и…

– И ещё душный!

– Ты не слушаешь меня…

– И токсичный!

– Есть только один способ всё это прекратить…

– Да! Сделай мне больно!

– Милая, на нас и так смотрят как на двух извращенцев.

– Двух в одном? Это возбуждает…

– Как же ты меня достала!

– Просто опусти руку…

– Ладно, где у тебя эта штучка, на которую надо нажать?

– А-а-ах… да, чуть ниже… именно там…

– Афродита, счастье моё, сколько лет мы не виделись, э? – жутковатый таксист фамильярно подмигнул Светлане, видимо прекрасно зная её служебное прозвище.

– Арсен, я тебя умоляю, от силы пару месяцев.

– Воистину, они показались мне столетиями!

Моя спутница устало закатила глаза, всем видом показывая, как ей тяжело переваривать дежурные комплименты.

– А этот молодой человек – твой избранник?

– Арсен, будь добр, заткнись и включи музыку.

– Мне уже пора начать ревновать? – беззлобно рассмеялся он, подмигивая мне в зеркало заднего вида. – Не обижайся, дорогой! Каждый второй таксист в этом городе знает нашу Афродиту из «Херсонеса», но никому ещё не повезло так, как тебе. Просто посидеть с ней рядом – уже счастье, э?

– Кто он? – очень тихо спросил я. – Почему он весь волосатый, нос баклажаном, брови сросшиеся, а зубы – вообще ночной кошмар стоматолога?!

– Это Арсен, – спокойно ответила Гребнева, честно глядя мне в глаза. – Волк-оборотень, один из тех, кто сопровождает Гекату в прогулках по ночным перекрёсткам.

– Угу, вот я так сразу и подумал. А если серьёзно?

– Хорошо, скажу по-другому. Он подрабатывает на шоу у госпожи Аванесян, носит съёмные протезы, развлекает туристов, получает свой процент с каждого доставленного клиента. Люди любят мистику и тайны. Если к великой гадалке и ведьме тебя везёт не обычный таксист, а волк-оборотень, это вызывает куда большее доверие. О деньгах уже никто и не думает, за такое идёт двойная оплата…

– Теперь понятно, – согласился я. – Больше вопросов нет.

А то мне вечно втюхивают какую-нибудь РЕН ТВ-шную версию всего происходящего, что, как правило, имеет обычное объяснение, если только присмотреться ко всему трезвым и непредвзятым взглядом. Я же музейный работник, история искусств не подразумевает мистики, фантазий или суеверий, здесь ценится объективность, беспристрастность и научный взгляд на вещи, с которыми мы обязаны изучать эти же самые суеверия, фантазии и мистику.

Два мотоциклиста висели у нас на хвосте, разумно не приближаясь ближе чем на пятьдесят метров. Видимо, на сегодняшний день их задача заключалась именно в слежке, а не в провокации нападений. Ну а сами мы тем более не собирались ни на кого бросаться просто так, первыми, превентивно и без повода.

– Сколько же их в целом в этой двухколёсной банде? – вслух задумался я. – Двух или трёх вчера положил Герман, до этого доберманы Милы раскидали человек шесть-семь, ещё ранее ты отмутузила четверых. Уже больше десятка, а они никак не поумнеют.

Гребнева не ответила, даже бровью не повела, тема байкеров-мазохистов не волновала её ну ни капельки. Зубастый таксист, не прекращая ненавязчивой восточной болтовни, вёз нас, не спрашивая адреса, словно и без того прекрасно зная, куда нам нужно добраться. Я же совершенно не представлял себе Севастополь, поскольку сам по городу гулял от силы раз-два и то классическим туристическим маршрутом.

Мы же минут за двадцать вырулили к небольшому торговому центру в спальном районе. Два этажа, продукты, одежда, сувениры, мелкий ремонт одежды. Я выходил первым, вежливо подавая руку даме. Она успела о чём-то предупредить своего знакомого, довольно жёстко цапнув его точёными ноготками за волосатое ухо. Арсен, даже не пытаясь сказать хоть слово в свою защиту, лишь закусил нижнюю губу от боли.

– Всё в порядке? – на всякий случай уточнил я.

– Разумеется!

– Но мы не заплатили за такси.

– Так ему и надо, – Светлана лучезарно улыбнулась в ответ, взяла меня под руку и повела через стеклянные двери мимо продуктового маркета на второй этаж.

Именно там, среди разных отделов, она уверенно направилась в самый дальний угол, к неприметному местечку с вывеской «Арахна». Здесь на высоких декоративных решётках действительно висели женские платья, очень красивые, в массе – белые и голубые или пастельных оттенков. Большей частью вязанные из тонких атласных лент, с бантами и газовыми подолами. Ну, и всякие другие, выбор казался впечатляющим, невзирая на маленькое помещение.

Мою спутницу здесь тоже знали.

– Детка, ну наконец-то! Я таки вся скучала, так шо пила капли, – откуда-то из примерочной выползла очень толстая носатая старуха с высоким искусственным шиньоном на голове, одетая в чёрный балахон и разношенные туфли без каблука. В руках у неё были спицы с клубком. – Пришла за новым платьишком или уже вся решилась показать тёте Моте вон того скромного мальчика?

– За платьем, – коротко ответила Светлана, одним взглядом останавливая продавщицу.

Тем не менее та всё равно пробилась вперёд, не прекращая вязания, обняла мою сотрудницу на уровне талии и, прижавшись щекой к животу, похлопала её по спине:

– Ты опять не беременна? Ой вей, часики тикают, а ей зачем-то всё равно! Молодой человек, идите сюда, она нас не представит, так шо я уже всё сделаю вам сама. Итак, меня можете звать просто тётя Мотя, так все делают, шоб вы их знали! Каким именем мне звать вас, если вдруг, не приведи боже, придётся за вас орать, а вы так далеко?

– Тётя Мотя? Она так шутит, да? – с надеждой прошептал я на ухо девушке, но Гребнева лишь подняла на меня недоумённый взгляд, типа, а что тут такого, имя как имя.

Норм. Я слегка откашлялся и кивнул:

– Александр Грин.

– Таки по-родственному буду звать вас Шуркой или Гриней, ещё не решила, – женщина тут же кинулась обнимать и меня, рискуя проткнуть мне же бок острыми спицами. – Мой вам совет, шоб вам было оно на счастье: любите Светочку, это ж сплошное чудо, прям как я в молодые и очень недалёкие годы, шоб вы поняли и не соскочили!

Пока я лихорадочно определялся с более или менее достойным ответом, тётя Мотя вновь переключилась на нашу утомлённую болтовнёй Афродиту Таврическую. Не уверен, что хозяйка магазинчика знала это прозвище, но, может, она просто предпочитала официальные имя-фамилию, без прозвищ и кличек. В каждой шарашке свои таракашки…

– Мне нужно два летних платья, – вежливо диктовала Светлана, но сам тон её словно бы подчёркивал дистанцию. – Свободный крой, в греческом стиле, по фигуре, но не облегающие, дышащая ткань, тонкая, но не просвечивающая.

– Таки их есть у меня! – всплеснула руками старуха, наконец-то бросая вязание в угол.

Не знаю, кому как, а мне показалось, что у серого клубка выросли восемь ног и он быстро убежал в щель между рулонами тканей. Я даже протёр глаза, незаметно, чтобы остальные не стали хихикать. Почему-то именно перед Светланой Гребневой мне категорически не хотелось выглядеть идиотом. Только получалось всегда наоборот…

– Детка моя, иди сюда, будем мериться! – тётя Мотя достала откуда-то сверху сразу шесть белых платьев, кинула их на старенький табурет и подмигнула мне: – Гриня, шо вы застыли, как статуя не к ночи будь помянутого Владимира Ильича с кепкой в руке? Держите уже этот край тряпочки достаточно высоко, а я подержу тут, и Светочка таки может немножечко раздеться! На неё никто не смотрит, хотя когда она стеснялась?!

Наша специалистка по древним вазам прошла два шага вперёд, на ходу снимая через голову короткий шёлковый сарафан, и, только оставшись в одних тонких стрингах, спряталась за занавеской, которую держали мы с хозяйкой отдела.

– Ой вей, как он покраснел! Я вас умоляю, молодой человек, шо вы строите мне тут дореволюционную гимназистку, вернувшуюся с пузом к маме в Жмеринку? И не смотрите на меня, шо вы на мне хотите увидеть? Поверните уже голову в нужном направлении, девочка вся в новом платье, зацените, как оно шикарно сидит!

Я попеременно краснел и бледнел, кусая губы и не зная, куда деть глаза. Щёки полыхали, горло перехватило так, что не выдавить ни звука, а сердце билось внутри грудной клетки, увеличиваясь с каждым ударом. Скоро оно просто сломает мне рёбра, и я умру в муках.

– Таки шо оно вам всем как? Греческий стиль, приталенный силуэт, золотая тесьма по краю, подол выше колен, чтоб другие сдохли от зависти! Да если бы такое носила сама жена Зевса, он нипочём бы не бегал вприпрыжку по другим левым бабам!

– Александр? – Светлана немного отступила, поворачиваясь перед относительно небольшим, в альбомный лист, зеркалом.

– Вам идёт, но…

– Но?.. – в один голос спросили покупательница и продавщица.

Я опустил голову:

– Это не греческий стиль. Греческие женщины не носили короткие вещи, в отличие, допустим, от этрусков. Можно было даже появляться с почти обнажённой грудью, но подол всегда достигал щиколотки. К тому же золотая тесьма по краю вообще турецкая.

– Он шо у тебя, разбирается в моде? Нет или таки уже да?

– В истории искусств, – поправила девушка, и мне вновь пришлось поднимать руку, пока она примеряла другое платье, а первое комком полетело в дальний угол.

Тётя Мотя явно хотела сказать что-то ещё, но в этот момент в маленький отдел вломились две крупные фигуры в кожаных штанах, чёрных косухах со знакомыми шевронами и глухих шлемах на голове. Байкеры не задали нам ни одного вопроса, ничего не сказали, просто достали из-за спины короткие обрезы охотничьих двустволок и выпалили четыре раза. После чего так же быстро развернулись и свалили в туман.

– Видимо, порох был дымным, – успел подумать я, прежде чем осознал, что моя рубашка становится мокрой от крови…

– Останови их! – сухо приказала Светлана, и старуха продавщица буквально покатилась по проходу, с нереальной скоростью перебирая ногами.

Я осел на пол, в глазах всё двоилось, кажется, в меня попали, и не один раз.

– Ой вэй, детка, не надо паники, Арсен взял их всех на улице! Шо там у нашего Грини? Четыре пулевых отверстия, от то, шо ближе к правому лёгкому, таки очень неприятное…

– Зашей его.

– Не поняла, милая, ты уже хочешь, шоб он жил? Он же в упор тебя не видит.

– Зашивай, старая паучиха! Третий раз повторять не стану.

– Когда я с тобой спорила, детка? Вот именно. Но смотри сама, от там сплошь крупная дробь. Начну выковыривать ногтем, так шо делать, если оно ему будет больно…

– Не будет, – наша Афродита наклонилась ко мне и одарила долгим, влажным поцелуем в губы.

…Это последнее, что я запомнил на тот момент. Потом всё ушло в яркий, насыщенный подробностями сон про то, как меня попросила помочь с какими-то косяками на концерте моя хорошая знакомая Елена Ваенга. По факту я её и близко не знаю, но это же сон. Так вот я развлекал публику приветствиями на польском, чешском и армянском, пока она готовилась.

Потом прогонял настырного ксендза со сцены, а следом ко мне ещё подошёл Жан Рено в тулупе и красном женском платке на шее. Кстати, ему идёт, ему всё идёт. Так вот его спутница, блондинка с короткой стрижкой и идеальным русским, предложила издать мою книгу во Франции. А я не пишу книг, но зачем-то соврал, что у меня их девяносто восемь.

Потом меня качнуло влево, вправо, отбросило назад, машина пошла ровнее, и я очнулся. Солнце клонилось к закату. Учитывая, что мы уехали после завтрака, считай, прошёл весь день. Ещё на мне была новенькая, ни разу не стиранная гавайская рубашка. Очень похожая на мою прежнюю, но не та, хотя банковские карты по-прежнему лежали в нагрудном кармане. А ещё я отметил новенькие джинсовые шорты. Меня модно приодели?

Не помню. Почему не помню? Надо спросить у…

– Афродита, счастье моё, мечта моя, рыба золотая, не пропадай, э? – скалил зубы уже знакомый водитель Арсен, который, кажется, подрабатывает оборотнем на постановочных шоу Гекаты Аванесян. – И ты, друг, держись, второй раз может так не повезти!

Я обернулся в некотором недоумении, и он радостно добавил:

– А ещё тебе привет от тёти Моти!

Взревел мотор, жёлтое «рено» мягко тронулось с места и вдруг рвануло так на третьей космической, словно за ним гнались дементоры, все на одного.

Невозмутимая Гребнева, в новеньком платье, с большим пакетом в левой руке, потащила меня правой к дверям музея. Бдительный Сосо Церберидзе как раз открывал калитку ворот. Поведя носом в мою сторону, он вдруг недовольно зарычал:

– Кровь…

– Всё в порядке, пёс! – резко оборвала его девушка. – Проводи Александра Грина куда-нибудь отдохнуть, а мне нужен директор. Вот только посмей сказать, что он ушёл!..

Вопреки моему предположению, старик сторож вовсе не обиделся на то, что его обозвали псом, а, вежливо поклонившись, кивнул мне в сторону сада. Меня, видимо, укачало в машине, потому что всё ещё болела голова и на глаза периодически наплывала какая-то розоватая дымка. Я тяжело опустился на прохладную мраморную скамью, тело было лёгким и слабым.

– Зема, бро, что с тобой? Ты весь бледный, как брюхо у лягушки! Смотри сюда, – на меня коршуном бросился выползший из-под стола Денисыч, – следи за бокалом вина! Вправо, влево, к кончику носа… Реакции замедленные, но в целом норм, можешь вы-пить.

– Не хочу, я не в настроении.

– А кто тебя, немощь тусклую, спрашивать будет? Пей! У настоящего мужчины всегда должен играть румянец на щеках и быть бодрым… этот, короче, лингам в штанах! Пей, говорю, возвращай себе здоровье, греческое вино плохого не посоветует.

Я не хотел, честное слово, но он же и мёртвого уговорит. Да и действительно, стоило мне выпить залпом, не отрываясь, большой стакан в триста грамм, как головная боль отступила, по всем мышцам разлилось восхитительное умиротворение, дыхание стало размеренным, а мир вокруг вновь обрёл прежние краски.

– Хвала Дионису!

– Спасибо, очень приятно…

– Диня, я ж не тебе.

– А-а, да, извини, бро! Ещё наливаю?

– Давай. Какие-нибудь закуски есть?

– Скоро ужин, – в наш разговор вмешался третий мужской голос. – Александр, друг мой, что произошло в городе? Меня чуть не сбила с ног наша прекрасная сотрудница, так она спешила разнести кабинет Феоктиста Эдуардовича вдребезги и напополам! Вы с ней не поссорились?

Герман, подойдя сзади, развернул меня за плечи и нахмурился:

– Ты и вправду бледен, как будто потерял полведра крови. И… от тебя, кажется, пахнет овечьей шерстью?

– Ой, я не знаю. Лично по мне, бро, Саня ничем не пахнет!

– Потому что ты разбираешься только в запахах вин.

Могучие руки Земнова подняли меня как пушинку, поставив лицом к нему. Не задавая вопросов и не спрашивая разрешения, он буквально стянул с меня рубашку, чудом не порвав её на куски.

– Четыре пулевых отверстия. В тебя стреляли!

– Чего-чего? – нервно спросил я, опустил глаза и причудливо выругался на латыни.

– Тётя Мотя зашивала? – со знанием дела присвистнул наш полиглот, вновь подсовывая мне вино. – Только она использует лечебную паутину и вату из шерсти ягнёнка! Тебе повезло, зема!

…Вот теперь я вспомнил всё.

Поездку со Светланой Гребневой на такси за новым платьем. Зубастого водителя с именем популярного французского вора-джентльмена Люпена. Двоих байкеров в чёрном, увязавшихся за нами следом. Общительную и добродушную старуху продавщицу с ярко выраженным псевдоодесским акцентом.

Да, да, как раз она и представилась мне тётей Мотей! Представляете? Абсурд и ходячая пародия, но если человека так назвали родители, то что ты будешь делать? Да ничего. Только обнять себя и плакать от осознания, какие весёлые неформалы у девочки папа и мама…

Потом наша сотрудница при мне примеряла платье, это было куда круче стриптиза и невероятно красиво. Когда она надевала второе, вошли двое парней в кожаном прикиде и мотоциклетных шлемах, вытащили обрезы, с четырёх стволов выпалив картечью. Но как же…

– Афродита не пострадала?

Великан и пьяница озадаченно переглянулись:

– Бро, ты чо, Светку ничем не убьёшь!

– Она же у нас богиня красоты, её все боятся!

Ну, как вы поняли, естественно, объяснять мне никто ничего не собирался. Дежурно проехались по ушам, и всё. Ладно, спрошу сам, когда она вернётся. Делов-то! Голова опять закружилась, и, кажется, я упал. А потом уснул. Или сначала уснул, а потом упал. Неважно…

– Ты знала, что они будут стрелять! Ты была в курсе!

– Ой, откуда я могла такое знать?

– Ты сама мне сказала, что эти придурки будут мстить!

– И что? Людишки любят месть. Никто давно не призывает к мести высшие силы, все всё делают сами.

– Да? Но мстят не только люди! Боги тоже обожают это дело, и теперь нам придётся прятаться!

– Можно подумать, что сейчас мы не прячемся!

– Сейчас нас не ищут! А теперь будут!

– И что с того?

– И то! Куда ты спрячешься от солнца?!

– Не нагнетай, милый. Допустим, мальчики увлеклись, такое бывает. Это стоит твоих нервов?

– Я сию же минуту пойду и поубиваю их сам!

– Это вряд ли…

– То есть ты со мной не пойдёшь?!

– Не вижу смысла убивать мёртвых.

– Кто это сделал – волк Гекаты, старуха Арахна?

– Я, милый, я…

– Хочу тебя.

– Раздевайся…

– Уже!

Я проспал, наверное, часа три или четыре. За окном уже вовсю разгорались ночные звёзды. Голова побаливала, но мне удалось откинуть тонкое одеяло, встать и с помощью маленького зеркала хоть как-то рассмотреть свои раны. Небольшие, аккуратно залепленные кружочками ваты, на груди, животе и левом плече, крови нет, синяки будут. Ничего не болит, но адски чешется. Что ещё можно сказать?

Скорее всего, стреляли резиновыми пулями из травмата. Я стоял ближе всех, поэтому мне и досталось. Гребнева закрывалась плотной занавеской. Правда, я отчётливо помню, что видел кровь. Свою, не чью-то. Опять же, зачем бы тогда Светлане понадобилось одевать меня в новую одежду? Только если старая безвозвратно испорчена. Я встал и осмотрелся по сторонам.

На спинке стула аккуратно висели моя рубашка и шорты. Мои, прежние, те самые! Нового прикида, в котором меня вернули в музей, не было нигде. Внимательно осмотрев гавайку, я не обнаружил ни одной дырочки от предполагаемых пуль или картечин. Получается, их даже не заштопали, а как бы срастили нитку к нитке заново. Такое возможно?

– In vina veritas! – сообщил я сам себе. – Истина, конечно, в вине, но только не в этом случае. Мне явно не стоило начинать разборки с большого стакана красной Агоры. Интересно, все наши уже спят или мне есть с кем об этом поговорить?

Одевшись, я вышел в сад. За столом не было никого, но на всякий случай лично для меня оставили накрытую полотенцем тарелку с остывшим мясом и овощами. Денисыч позаботился о бокале густого мерло, так же аккуратно прикрытого виноградным листом. У местных крымчан считается, что именно оно лучше всего восстанавливает кровь.

Над лампой вились мошки, попискивали цикады, и, быстро перекусив, я не придумал ничего лучшего, как отписаться сёстрам. А потом вообще сбегал в свою комнату за блокнотом и ручкой: душа требовала рисования. Тем более что и впечатлений хватало.

Тот же Арсен со сросшимися бровями и синей щетиной до самых глаз или толстая тётя Мотя, на тонких ножках, с вязанием в руках и длинными, словно рапиры, спицами. Байкеры, конечно, сумели врезаться в память, но вот изображать их как раз таки совершенно не хотелось. Ну не знаю, может, потом, но не сейчас, это точно.

Так я провозился над бумагой, наверное, около часа, совершенно счастливый самой возможностью рисовать. Любое творчество возвышает и успокаивает человека. И неважно, что именно у тебя в руках – гитара, фломастеры, ножницы для оригами, старый плёночный фотоаппарат, нитки с бусами или закачанная в сотовый программа по самообучению ирландскому степу. Главное, что ты творишь. Творишь в хорошем смысле! А всё остальное приложится.

Когда я начал слишком часто зевать, то в блокноте было уже семь или восемь рисунков. Может, даже больше, надо посчитать. Новые завтра пересниму на сотовый и отправлю сестрёнкам. Да, ещё копию директору. Наш Феоктист Эдуардович старается быть прогрессивным руководителем и всегда поощряет внерабочее творчество сотрудников ЧВК «Херсонес».

Хотя про рисунок той странной двуполой фигуры, которую я видел во сне, он отозвался неодобрительно или даже тревожно. Надо будет ещё раз спросить, в чём там вообще дело?

Мне ведь тоже интересно, вдруг полуночные демоны, приходящие к нам во время сна, реальны? Я улыбнулся собственной наивности и, забрав свои вещи, отправился спать. Лампу не тушил, она так волшебно освещала сад, что гасить такую красоту просто не представлялось возможным…

Вот только уснуть мне не пришлось.

Фактически стоило мне раздеться, как раздался деликатный стук в дверь. Я укутался в тонкое одеяло и пошёл открывать. На пороге стояла Светлана Гребнева, одетая в… ну или, скорее, раздетая. Потому что две ленточки и прозрачная газовая комбинация вряд ли всерьёз считаются одеждой. Она сделала шаг вперёд, быстро прикладывая мне пальчик к губам:

– Молчите! Сегодня вы закрыли меня собой. Никаких оправданий или отказов! Я всё сделаю сама.

Она закинула руки мне на шею, так сладко и нежно целуя в губы, что у меня закружилась голова, а последние остатки инстинкта самосохранения храбро капитулировали перед не менее базовым инстинктом продолжения рода. Её горячее тело было так близко, между нами рухнули все мосты, словно во всём мире не было силы, способной нас разъединить.

Не прекращая поцелуя, девушка мягко толкнула меня к кровати, уложила, сдёрнула уже бесполезное одеяло, выкидывая его за спину, пробежалась губами по моим плечам и груди, спускаясь к…

– Простите, друзья мои! Я не думал, что вы с Александром так заняты, – смущённо отводя взгляд, прогудел великан Земнов, припёршийся с ноутбуком. – У меня к нему срочное дело, но…

– Я тебя убью! – страстно пообещала наша Афродита, театрально заламывая руки.

– …но да, могу и подождать. Минут десять вам хватит?

– Герман, а можно завтра? – уже на исходе сил простонал я.

– Бро, никогда не откладывай на завтра то, что можно выпить сегодня! – из-за спины нашего большого друга высунулся вечно приходящий не вовремя, слегка поддатый знаток всех языков на свете. – Вижу, что вечеринка уже подходит к кульминации, а мы все тут ни в одном глазу! Светка, ты чего творишь, вы же оба трезвые?! Сейчас поправим! Где тут у вас стаканы?

И да, я чуть было не обрушился на обоих мужчин матом, но дикая головная боль, от правого уха вверх к виску, чудом не заставила меня потерять сознание. Я кое-как сдержал крик, до крови закусив нижнюю губу. Пенталгин уже не помогает.

Гребнева выпрямилась, злая и бесстрашная, подобрала моё одеяло, завернулась в него и, надувшись как белка без орешков, уселась на край моей кровати. Герман занял табурет и стол, раскрывая экран. Денисыч в пару секунд раздобыл посеребрённые чаши, явно позаимствованные в музейных фондах, и начал разливать красное вино. Я же сопьюсь на этой работе…

Романтический момент был утерян напрочь, остаток ночи плавно перешёл в примиряющую и продолжительную пьянку. Пять слов подряд на «п» – как я это выговаривал после второй амфоры чёрного греческого муската? Хоть кому-то оно важно?

Вам? Вряд ли. Ну а мне уж тем более нет…

Однако, во сколько бы мы ни легли, начиная с восьми утра горбатый сторож уже долбил тяжёлой головой все двери. Традиционно директор приглашал к себе на короткое совещание за полчаса до завтрака. Что удивительно: невзирая на поздние вчерашние возлияния, встал я абсолютно бодрым, в здравом уме и трезвой памяти. Хотя вчера та же память была в гавань!

Впрочем, на планёрку пошли не все. Специалистка по росписи греческих ваз послала старика Сосо гулять до Олимпа задом, а знаток всех древних наречий вообще исчез в неизвестном направлении. Нет, не сбежал из музея, но столь успешно притворился ветошью, что найти его и притащить за шиворот было не самым простым делом. Если пьяница не хочет, чтоб его беспокоили, фиг вы его найдёте.

Короче, пошли я и Герман. Но шеф не обиделся. Ему вполне хватало нас двоих.

– Не хочу напрягаться с гекзаметром, хотя, по мнению современных учёных, чтение стихов экспромтом заметно отодвигает старческую деменцию. Разумеется, мне это и без того не грозит. Я звал вас по другому вопросу. Только не помню по какому…

– Касым, – тихо подсказал Земнов.

– Касым, Касым… он был косым? – весело рассмеялся Феоктист Эдуардович, как ему казалось, над ужасно смешным каламбуром. – Нет? Обычно у меня сногсшибательные шутки. Все так говорят.

– «Потому что вы директор», – подумал я про себя, но он погрозил мне пальцем так, словно мои слова прозвучали вслух.

– Вы хотели поговорить о кладе разбойника Касыма, – спасая положение, ещё раз вежливо напомнил мой товарищ.

– Глупости! Кому он интересен? Этот ваш крымско-татарский Робин Гуд, который грабил богатых и всё раздавал бедным. Кто-то ещё верит в эти сказки? – Феоктист Эдуардович нервно поправил очки, посчитал нас с Германом и спросил: – А где остальные? Вообще-то я надеялся увидеть здесь нашу Афродиту. У меня есть пара вопросов, а ответы как раз находятся в её компетенции.

– Она обязательно придёт позже, – в один голос заявили мы с Германом. – Не выспалась. Переутомление. Женские дни.

– После того что она устроила мне тут вчера (между прочим, из-за вас, Грин!), пытаясь надеть раритетную карту полуострова мне же на голову, и наговорила такого, что… Сию минуту доставьте сюда эту истеричку!

– От истерички слышу, – в дверях кабинета стояла Гребнева. Волосы убраны в высокую причёску, голубое платье в пол, золотой поясок, нервно вздрагивающие губы и предгрозовые молнии в глазах. – Вам угодно что-то показать мне? Надеюсь, это не то, чем вы обычно хвастаетесь перед нимфами и наядами?

На секундочку мне захотелось спрятаться под стол. Земнов тоже не испытывал жгучего желания попасть под перекрёстный огонь, но тем не менее прикрыл меня широкой спиной. Однако взрыва не произошло, Феоктист Эдуардович лишь покраснел до состояния помидора «Бычье сердце» и молча развернул свой ноутбук экраном к нам.

– Керчь, старый греческий полис Пантикапей. Ныне это музей под открытым небом. Меньше, чем Херсонес Таврический в Севастополе, но место, достойное исследований и уж точно имеющее огромную историческую ценность, – великан вытянул шею, с первого взгляда опознав ряд фотографий. – Но там всё копано-перекопано, что вы хотите нам показать?

– Так уж и всё? – шеф щёлкнул правой клавишей беспроводной мышки. – А теперь?

– Склеп Деметры, – так же безошибочно угадал Герман, и я невольно сделал шаг вперёд: мне тоже интересно. – Культурное наследие России, занесено в список общемировых ценностей ЮНЕСКО.

– А теперь вы, Грин, посмотрите внимательно. Вас ничто не смущает в этой знаменитой фреске?

– Трудно судить по фото, но, на первый взгляд, нет. Ничего такого. Скорее всего, это оригинал.

– Ещё бы! Уж это проверил не один десяток историков и археологов, – фыркнул Феоктист Эдуардович. – Светлана Сергеевна, могу ли я попросить и вас взглянуть?

На этот раз он полез в ящик стола и выложил перед нами фото с осколками древних ваз.

– Краснофигурная роспись, миф о спуске богини плодородия Деметры в Тартар, где её дочь, красавица Персефона, вынуждена стать женой Аида, – скучным лекторским голосом протянула наша сотрудница и вдруг, присмотревшись, резко сменила тон: – Этого не может быть! В тот исторический период расписывали чёрнофигурные вазы, что было связано с проблемой качественных красок и желанием художника экономить чёрный цвет, оставляя незаписанные фоны просто красной глиной.

– Вы уверены?

– Нет, могло быть всякое, но… тем не менее я бы…

– Отлично, вы отправляетесь в Керчь!

– С какой целью? – едва ли не в один голос спросили мы трое. Директор задумался…

– Честно говоря, до конца я ещё и сам не знаю. Но это официальная просьба наших коллег из музея Херсонеса Таврического. И пусть у них несколько отбитое руководство, пусть они нас не любят, презирают и вечно пытаются поставить на место, но прямо отказать им мне было неудобно, потому что… – Феоктист Эдуардович сам забыл, с чего начал, – потому что на вас, Гребнева, приходит уже шестая жалоба! Вы опять гуляли по колено в морской пене на их берегу совершенно… э-э… обнажённой?

После секундной паузы золотая голова нашей Афродиты склонилась в коротком поклоне.

– Вот именно! Грин, вы едете с ней! Возражения не принимаются! Но если я узнаю… то есть когда я узнаю… а я совершенно точно узнаю, что вы занимались не тем, ради чего отправлены в служебную командировку, я вас…

– Уволите? – сразу понял я.

– Хуже, заставлю жениться, как честного человека, – грозно привстал он, закрывая ноутбук. – И уж поверьте мне, для любого мужчины на этом свете нет худшего наказания!

– То есть мне можно остаться и заниматься изучением золотого коня царя Митридата? – воспрял надеждой Герман.

Директор милостиво кивнул. Вопрос об участии Денисыча вообще никем не поднимался. Лично мне было бы проще, если б наш вечный пьяница так и оставался кутить в саду под столом. Гребнева, надеюсь, также меня поддержала.

И наконец-то, когда судьба предоставляет нам возможность побыть вдвоём, лучше понять и оценить друг друга, никто не будет тоскливо дёргать струны цитры или приставать с откупоренной амфорой молодого винишка! Если бы не нарастающая, сверлящая боль в голове, всё складывалось просто шикарно…

– Что ж, друзья мои! Не смею больше задерживать! Папки с материалами по делу ждут вас в ваших комнатах, выезд в Керчь на место древнего города Пантикапея через час после обеда. Хотя чего тянуть? Давайте уж сразу после завтрака!

Мы все дружно сказали спасибо и покинули кабинет директора. Герман резво рванул в сад, как я понимаю, возможность изучения золотого коня перекрывала для него все иные ценности этого мира. Светлана шла молча, сосредоточенно шевеля губами, словно бы проговаривая про себя все невысказанные моменты. Косясь на неё, я даже не решался приставать с вопросами по организации поездки.

В конце концов, в этом плане у нас обычно всё решается как надо. Спрошу Сосо, он, как всегда, в курсе всего происходящего. А ещё выпить пенталгин. Незамедлительно. Кажется, я его уже просто ем, но других вариантов нет. Когда вернусь из командировки в Керчь, сразу же обращусь к врачу. В любом случае медицинская страховка должна быть предусмотрена в моём рабочем контракте.

На минуточку зайдя за таблетками в свою комнату, я обнаружил несколько сообщений от мамы и сестрёнок. Маму, разумеется, волновало лишь, почему я так редко звоню, а вот близняшки, как всегда, умели поддать жару:

«Аря-ря-а!»

«Папа сказал, что следующим летом мы едем к тебе!»

«Точно-приточно!»

«Причём все сразу!»

«И навсегда! Готовься!»

«Нет, они с мамой уедут раньше, а мы останемся…»

«Или просто сбежим!»

«Но ты же нас не сдашь, правда? Ты хороший! Мы знаем!»

«А чо у тебя с этой Светкой? Чо, чо, чо?!»

Отвечать что-либо одобрительное вряд ли стоило. Забирать двух экспрессивных мартышек к себе на работу – тем более. Я не готов с таким справляться, и, в конце концов, мои родители рожали их для себя, а не ради того, чтоб повесить на мою шею. Решение уехать из Екатеринбурга подальше на юга выглядело теперь единственно правильным!

К слову, никакой папки с заданием на моём столе не было. Возможно, потому, что в этом деле главной назначалась Гребнева, а я лишь вспомогательный резерв. Значит, она поставит меня в известность по всем вопросам, когда надо будет. А сейчас – завтрак!

За накрытым столом в саду сидел я один. Как последний дурак. Герман выбежал лишь на минуту, цапнул полбуханки хлеба и убежал обратно. В его глазах горела жажда познания, и никакие высшие блюда любой кухни мира от повара с пятью звёздами Мишлен не могли бы оторвать его от золотого коня царя Митридата. Тут он сразу пас.

Светлана даже не появилась. Но учитывая, что она ест как птичка колибри или бабочка, её присутствие на общекорпоративных пирах ограничивалось лишь украшением данных мероприятий. Она редко пила больше одного бокала, закусывала сыром или фруктами, практически не ела мяса, хлеба потребляла по минимуму, только белый и, как правило, с капелькой мёда. Не знаю, что это за диета, но фигуру она помогала сохранять идеально! Может, стоит запатентовать?

– Саня, а ты чо тут один? – вдруг раздалось из-под стола, хотя минуту назад я сам проверял: никого там не было. – Где все? Куда их смыло морским прибоем из кабинета директора?

– Вылезай! – я протянул Денисычу руку.

– Спасибки, бро, – наш специалист по древним языкам показался на свет божий, помятый, дрожащий, сонный, благоухающий винными ароматами, но, как всегда, абсолютно довольный собой. – Чо там было-то, куда на этот раз вострить лыжи?

Я не хотел, но пришлось ответить. Может быть, это странно, но вот кому-кому, а именно Денисычу соврать практически невозможно! Он, конечно, махровый выпивоха, но тем не менее (или благодаря этому, хрен знает!) крутейший из всех известных психологов, разбирающийся в самых тонких оттенках человеческих настроений, понятий и чувств.

Выслушав меня до конца, он сделал до-олгий глоток красного прямо из амфоры, громко икнул, чуть не поперхнувшись вином, и резюмировал:

– Зема, ты как хочешь, но тебе один на один со Светкой ни-и-зя!

– Почему?

– А ты читал, какой закон требует принять один шибко продвинутый архиепископ Сыктывкарский Коми-Зырянский Питирим? – интригующе сощурился Диня и, нервно сглотнув, закончил: – Что жертвы насилия не должны обижаться на своих насильников и подавать в суд, а просто простить их по-христиански! Потому что наказанный насильник в тюрьме раскается и попадёт в рай, а не простившая его жертва уж точно обречена за такое дело гореть в аду!

– Что за хрень?! – искренне не поверил я.

– Сам почитай в инете.

– Ты вообще о чём? Я не собираюсь никого насиловать!

– Бро! Так я и не о тебе говорю!

– А о ком? – раздался звонкий голосок нашей Афродиты.

И вот тут мы оба предпочли торжественно заткнуться. Потому что один ещё не окончательно пропил мозги, а второй просто перестал ощущать биение сердца, когда самая красивая девушка на свете, в новом белом платье, купленном в магазинчике тёти Моти, присела к их столику. Надеюсь, вы меня поймёте? Ну а если и нет, то…

– Итак, похоже, на этот раз мы победили?

– Ага, конечно…

– Я имел в виду, что на этот раз нам удалось разъединить их и заманить в ловушку.

– Ну да, ловушка – это серьёзно? После того, как ты опять даришь им то золотой меч, то сокровища скифов, то легендарного коня царя Митридата…

– Милая, я не виноват в том, что этот дурак вылил быкам три литра красного вина вместо жертвенной крови!

– А то ты первый день его знаешь?!

– Ну, он пьяница, конечно, но…

– «Конечно» и «но» лишние!

– Каждый мужчина имеет право выпить в пятницу.

– Вот у него ровно семь пятниц на неделе, да? И главное, синька всегда с собой!

– Между прочим, на днях ты тоже неслабо дерябнула…

– И что? По крайней мере, не я «договаривалась» с твоим нежным Фрейшютцом, профукавшим всю операцию в Нидерландах!

– А чьи байкеры позволили им увезти золотого коня?!

– А давай не будем!

– Вот именно!

– Сам такой!

– Иди ко мне!

– Сам иди!

– Да-а-а…

…Вежливости ради мы посидели ещё с полчаса втроём. В прошлый раз, помнится, Светлана жутко, буквально до слёз, разобиделась на всю мужскую часть нашего скромного коллектива за то, что ей пришлось завтракать одной. И пусть никто, кроме меня, особого значения той истерике не придавал, но и повторения также не хотелось никому.

Гребнева сложный человек. Хотя кто тут у нас простой, да? Ладно, все мы сложные, но она ещё и женщина, а это всегда накладывает определённый отпечаток на поведение. К тому же ей приходится выживать одной в чисто мужском коллективе. То есть постоянно отстаивать себя, свои права на собственную индивидуальность, уважение, неприкосновенность и банальное равенство.

Так-то в «Херсонесе» работает ещё и Мила Эдуардовна, сестра нашего шефа, плюс по совместительству спонсор музея. Но мы её редко видим, а Гребневу как раз таки каждый день, да ещё и не по разу за день.

– Александр, я ещё раз посмотрела график своих… файлов, – наша специалистка по чёрно– и краснофигурной росписи древних ваз, блюд и амфор на минуточку склонилась ко мне, интимно мурлыча. – Так вот, ближайшие три дня будут просто идеальны для… единения по работе в неформальной обстановке. Надеюсь, вы не против задержаться в каком-нибудь уютном отельчике Керчи?

Я просто кивнул, поскольку слова застряли где-то в районе солнечного сплетения, а ошалевшее от таких перспектив сердце взяло минутную паузу. В её глубоких глазах отражалось всё: небо, море, зелень сада, грядущие надежды, скрытые смыслы и, наверное, даже моя жизнь. И я абсолютно точно знал, с кем хочу её разделить…

– Так вы со мной?

– Да, да, конечно, – каким-то чудом сумел выдохнуть я. – Уединение в Керчи – это замечательно!

– Сколько времени вам нужно на сборы?

– Нам нужно примерно полчаса, – опережая меня, вылез полиглот нашего музея. – Светка, я еду с вами! Не спорь и не парься, мешать не буду. Тем более что вы уже целовались…

– Александр, это серьёзно? Эта пьянь зелёная будет вечно тереться рядом?

Далее, если кто не понял, следовал длинный, пространный и очень эмоциональный монолог от раненного в самую душу, вечно поддатого героя, который был готов на всё ради друга, а этот самый друг прямо сейчас менял его на юбку и каблук! Достойно шекспировского стиха, благо рифма уже есть. Нет, лучше есенинского, Шекспир писал без рифмы.

В общем, кажется, я становился свидетелем другой яркой истерики, поскольку обиженные мужчины в этом смысле оказываются ничуть не лучше женщин. Сколько тут было драматургии, театра, эмоциональных качелей, накала страстей, рваных нервов, глухих рыданий, хватаний за сердце, предынфарктных судорог! Для нас изобразили такую древнегреческую трагедию минут на десять-пятнадцать, что сам Еврипид обзавидовался бы…

– Пусть идёт, – не выдержав, сорвалась Светлана, дважды пиная валяющегося у неё в ногах Диню. – Но если он хоть раз полезет ко мне в… в куда не просят, или сунется туда, где ждут не его… Я за себя не отвечаю! А потом пусть хоть пожизненное дают…

– Саня, зема, бро! Я не подведу! Уж что-что, а историю Деметры с доченькой мне лично приходилось переводить на двадцать шесть языков мира. Я ж её чуть ли не у самих очевидцев записывал! Такое знаю, что без меня вам в Керчи один сплошной секир-башка будет, э?!

– Это серьёзно? – теперь уже в свою очередь спросил я.

Гребнева неопределённо передёрнула плечиками и вскинула чернёные брови: типа если что и не так, то уж она-то в этом разрезе точно не при делах. Причём произведено это несложное действие было столь красиво и эротично, что я не задумываясь согласился отнести все возможные издержки на свой счёт!

Как у неё такое получается? Наверное, надо всего лишь быть самой восхитительной женщиной на всём белом свете…

Собственно, вот так разговоры и закончились. На общие сборы после завтрака ушло, наверное, около часа, может меньше. Нас вышел проводить сам директор. Немного удивился покачивающемуся в нашем строю тощему Денисычу с неизменной холщовой сумкой, набитой амфорами, но уточнять ничего не стал, а просто благословил на дорожку. Весьма своеобразно, кстати.

– Друзья мои! Отважные герои! Ваш путь усеян трупами врагов! Богиня Ника, что всегда крылами готова храброго укрыть от стрел и копий, а было дело, и от гнева других богов, она не отводила взгляда, но защищала славою и честью тех, кто отмечен был её улыбкой! Так пусть и ныне вы пройдёте там, где, может быть, иные отступили. Так пусть и ныне, кто бы ни посмел вас оскорбить хоть словом, хоть движеньем, падёт под острой медью или бронзой, – он сделал красивую паузу, выравнивая дыхание: всё-таки гекзаметр требует оперных лёгких. – А вы же исполняйте долг! И пусть доверие, что вам оказано музеем Херсонеса, не канет втуне, словно звук пустой. Короче, победите всех там на хрен!

Я кивнул, Денисыч икнул, Светлана опустила лицо в ладони, словно ей было жутко стыдно за всех нас скопом. Феоктист Эдуардович всё понял правильно, сделал вид, что ни на кого не обижается – это выше его достоинства. Он лишь поправил неизменные чёрные очки и направился в основной корпус, поманив нас за собой. Переход из наполненного солнцем сада в полутёмный прохладный коридор на минуточку заставил меня прикрыть глаза, а в следующую секунду щеки коснулся солёный морской бриз…

– Как вы это делаете?

– Привыкайте, Александр. Наша Мила хоть и стерва, каких поискать, но для музея готова на всё! Ни у кого больше таких технологий нет, – задумчиво протянула Гребнева.

– Так где мы?

– Керчь, город, запирающий пролив, – с наслаждением запрокидывая голову и дыша полной грудью, объявил наш разговорчивый сотрудник. – Он же Пантикапей, он же Мирмекий, он же Тиритака, он же Чарша, он же Восперо Киммерион, он же, если считать по названию турецкой крепости, Ени-Кале! В общем, имён много! Да и кто тут только ни жил, ни торговал, ни воевал и ни правил за два тысячелетия…

Мы стояли на старой площади в тени густых лип и тополей, перед нами высилась колонна, увенчанная золотым грифоном, на горизонте сияла изумрудная линия моря. За нашей спиной высилась гора, на которую вели десятки, если не сотни, ступеней. Городские здания были самыми разными: от купеческих особняков, чудом уцелевших в Великую Отечественную войну, до сталинских построек, жёлтых хрущёвок и современных эффектных высоток.

Трудно судить сразу, но на первый взгляд мне тут понравилось. В этой нарочитой эклектичности чувствовался какой-то домашний уют, история не давила, а вывески магазинов или кафе не бесили навязчивостью. Воздух казался смешанным из ароматов моря, незнакомых мне цветов и степного зноя. Небо над головой казалось голубым британским фарфором.

Я с удовольствием осмотрелся по сторонам, но работа превыше всего, нам срочно требовалось осмотреть склеп Деметры, дабы найти что-то, что не было замечено и описано русскими, советскими, российскими или иностранными историками и археологами. Как такое вообще может быть, даже не спрашивайте, я знаю не больше вашего…

– Куда теперь?

– Ах, Александр, я тоже здесь впервые, – Светлана поправила выбившуюся на левом виске непослушную золотую прядку. – Пусть Диня отрабатывает свой хлеб. Иначе, в конце концов, зачем бы мы ещё его взяли?

Знаток всех языков гордо выпятил петушиную грудь, задрал нос, вздёрнул кучерявую бородку и, по-военному развернувшись – на-пра-а-во! – бодро замаршировал в сторону белой лестницы. По пути он прочёл нам целую лекцию по поводу того места, куда мы направлялись.

Если вычленить из неё самое главное, то запомнить надо было одно: эта лестница построена в честь того самого Митридата, у которого мы фактически скоммуниздили легендарного золотого коня. На одноимённой горе, названной в честь всё того же знаменитого царя, и находились развалины старого греческого полиса.

Музейный комплекс под открытым небом, да, признаю, здесь было что посмотреть и о чём подумать. Однако, с учётом нашей цели, мне пришлось разбираться с охраной и даже вызывать местных сотрудников, потому что склеп Деметры обычно закрыт для посетителей. В такие места туристов не пускают, и правильно. Сейчас и в Эрмитаж вход ограничен.

Но в нашем случае музейное братство (плюс прямой звонок Милы Эдуардовны кому надо) творит чудеса, нам дали экскурсовода и сняли все запреты. Сутулый парень лет двадцати двух-двадцати трёх, с прыщами на щеках, изо всех сил пытался произвести впечатление на прекрасную Афродиту. Но Гребнева была чрезвычайно рассеянна, отвечала невпопад и вертела головой, словно кого-то ища.

В конце концов наш экскурсовод обиделся, открыл нам железные ворота в склеп, включил свет и откланялся. Причём в самом прямом смысле, резко закрыв за собой двери и щёлкнув снаружи замком. Если это такая шутка, то я её не понял. Но мои спутники даже не почесались.

Хотя с чего бы им чесаться-то? Они не собаки, не кошки и в душ ходят каждый день. Уж Светлана так точно, а Денисыч чаще моется в фонтане. Ну, как моется, он падает туда по пьяному делу, так что всегда чист, свеж и нетрезв одновременно. И да, у него это получается самым естественным образом, даже позавидовать можно. Чуточку…

– Прошу прощенья, а что, вот так запирать нас для осмотра склепа – это правильно?

Мне никто не ответил. Знаток всех древних наречий, почти беззвучно шевеля губами, кинулся переводить надписи на стенах и потолке, а наша сотрудница почему-то прислонилась спиной к той же двери, скрестив руки под пышной грудью, тем самым приподнимая её ещё выше. Я пожал плечами: ладно. Раз они не парятся, то и мне нет смысла подпрыгивать.

Видимо, мне стоит описать то помещение, куда нас привели. История богини Деметры, входящей в главный список богов Олимпа, достаточно известна. Кто не знает, так Яндекс-поиск вам в помощь, если библиотека в детстве не помогла. Уважайте себя, ищите знания!

Мы находились в относительно небольшом прямоугольном помещении со сводчатым потолком. Старые фрески где-то обрушились, где-то сохранились, но в целом вполне себе адекватно передавали старую легенду. Поскольку я сам рисую, то не могу не отдать дань уважения безвестным художникам, оставившим нам эту красоту…

Красивая колесница Аида, царя Тартара, запряжённая четвёркой коней, увозящих испуганную Персефону. Виноградные грозди, растительный орнамент, голубые и розовые ленты, символизирующие глобальные потери матери-земли, если богиня плодородия перестанет одаривать её урожаем.

И самое главное – удивительное по трагизму и напряжению лицо самой Деметры. Забыть эти карие глаза просто невозможно.

– Всю боль матери, навеки потерявшей любимую дочь, не передать никакими словами, – неожиданно для самого себя вдруг сказал я. – Но художник сумел это сделать. Он тоже знал, что такое терять…

Диня и Гребнева обернулись ко мне с полным недоумением на лицах. Конечно, для них двоих, как более опытных музейщиков, все эти фрески были лишь произведением искусства, предметом изучения истории, сохранением этой красоты для грядущих поколений. Но я-то смотрел на такие вещи чуточку иначе…

– Ребята, так зачем мы здесь?

Мой вопрос также остался без ответа. Есть подозрение, что сотрудники ЧВК «Херсонес» просто не знали, что говорить. Один присел в угол, прямо на пол, и начал привычно раскупоривать амфору. Другая встала перед фреской лица Деметры и не отводила от неё пристального взгляда, глаза в глаза.

– Хорошо, спрошу иначе. Я-то вам зачем?

– Бро, ты редкий человек и слишком много знаешь… Нам без тебя никак!

– Александр, кого вы слушаете? Он пьяный дурак, и шутки у него дурацкие, – почему-то то бледнея, то краснея, вмешалась Светлана. – Скажите, а вам самому ничего здесь не кажется странным?

– Нас заперли. Если кто не заметил!

– Это ерунда. Пожалуйста, посмотрите на фрески.

– А что такого? – немного удивился я.

– Деметра шатенка.

– И в чём проблема? Тут так и нарисовано.

– Да в том, что все мифы упоминают цвет её золотых волос, – не выдержала Гребнева, повышая голос. – Любой древнегреческий живописец твёрдо знал: она блондинка! А здесь всё нарисовано иначе!

Честно говоря, я так и не понял, чего от меня хотят. Но видимо, этот момент почему-то казался нашей спутнице ключевым. Диня молча поднял полный кубок в мою честь. Как я понимаю, он тоже не так чтобы слишком в теме? Но хотя бы на моей стороне. Что ж…

– Насколько я могу судить, эта фреска была написана до знаменитых фаюмских портретов. Эллины прекрасно разбирались в человеческом теле, и до сих пор их скульптуры являются каноном красоты. Позднее факел, если так можно выразиться, был подхвачен итальянцами. Микеланджело и Донателло. После них разве что француз Роден, а из наших – Антокольский и Лансере по-настоящему умели лепить. Но никто из них не изображал Деметру!

– Зема, речь о фресках…

– Я к этому и веду. Ни для кого не секрет, что греки и римляне раскрашивали свои скульптуры для придания им максимального сходства с живым человеком. То есть Светлана права: автор фресок не мог не знать, что Деметра блондинка! Если только…

– Договаривайте, – холодно кивнула наша специалистка по росписи древних ваз.

– …если только он не видел её лично. Что, разумеется, невозможно, потому что она – богиня, а богов, как известно, придумали люди!

– Что-то ещё?

– Ну, я бы отметил разницу в масти лошадей, влекущих колесницу. Вороные и гнедые – вполне себе подходящие цвета для царя подземного мира. Но, учитывая, что местные скифы традиционно не выращивали белых лошадей (они слишком заметны в набегах), получается, что художник всё-таки был уроженцем Пантикапея. И…

На меня обернулись две пары глаз.

– И если он был столь щепетилен в изображении масти лошади, то вряд ли бы позволил себе вольности с цветом волос богини!

Светлана и Денисыч победно хлопнулись ладонями. Что это могло бы значить, они мне не сказали, но, видимо, оно по факту имело своё сакральное значение. Я уже привык к тому, что наша команда не то чтобы что-то там от меня скрывает, но, похоже, давно имеет свои устоявшиеся системы оповещения друг друга.

И, разумеется, мне ещё предстоит их изучать, в то время когда остальные принимали информацию если не с полуслова, то уж точно с полужеста. Такое возможно лишь, если люди работали вместе не один десяток лет. Ну, или я несколько преувеличиваю, что тоже вполне имеет место быть. Все мы живые люди! По крайней мере, на тот момент мне так казалось…

А потом электрический свет вдруг стал мигать, с потолка посыпались зелёные и голубые искры, прогремело нечто вроде грома небесного (хотя откуда бы ему взяться в подземном склепе?), и фрески вдруг вспыхнули неоновым огнём. Всё помещение озарилось необычными люминесцентными цветами, а строгий голос нашего Дини оповестил всех:

– Мы пришли как гости! Принесли в жертву богам кровь и вино! И да, двое, кроме одного из нас, равны детям Олимпа! Так что хренушки, если кто не понял…

Признаюсь, в первую очередь ничего не понял я, но концовка по-любому завораживала, определяя все вопросы в нужном русле. Не в самом дипломатическом, это верно. Но чья вина, что в последнее время все «владыки мира» понимают только такой язык?

Так я и сам вырос не в элитарном районе Екатеринбурга, но именно этот город научил меня мгновенно давать сдачи и, более того, изо всей силы бить первым, когда иного разрешения проблемы просто нет! Мы такие.

Вообще люди, выросшие не в центральной части России, не на югах Краснодара и не на севере Архангельска, а за Уральским хребтом, всё равно другие. Да, русские, но иные! Не знаю, как это более-менее внятно объяснить. Да и надо ли?

Тем более что воздух вокруг нас вдруг стал заметно холоднее, а дальняя стена неожиданно заколебалась, словно бы мерцая в пространстве. Я только успел поёжиться, когда наш нетрезвый полиглот быстро подал мне медную чашу с креплёным агорским вином. Как я понимаю, для Дини это единственное, всеобъемлющее и максимально эффективное лекарство от любой проблемы.

И есть ли кто-то, желающий это оспорить? Не знаю. Но у меня вдруг резко разболелась голова. Такое впечатление, будто бы кто-то сверлит мой мозг. И это уже не первый раз за последние дни. Как вернёмся в Севастополь, сразу же запишусь к врачу! В любую платную клинику, благо ЧВК «Херсонес» платит нереальные премии. Думаю, с такими суммами меня бы и в Израиле приняли на лечение. Но боль отпустила так же резко, как и началась…

– Пришельцы в Аидово царство посредством старинного склепа, зачем вы явились сюда с непонятною целью? Ужель вы намерены что-то просить у Владыки подземного мира, который не щедр на подарки? Но плату взимает сполна и с любого, так будь он хоть смертный, хоть бог, хоть вообще вольтерьянец!

Поскольку голос звучал отовсюду, мои спутники молчали, а коварное вино, как я уже говорил, вытеснило боль из правого виска, то и отвечать пришлось мне:

– Да, мы все трое – жрецы ЧВК «Херонес». Нет, не военной компании вовсе, но мирные слуги музея. А к вам мы пришли за разгадкой портрета Деметры. Вот наша красавица, прозвище коей – сама Афродита, к вам пару вопросов имеет по росписи краснофигурной. Ну, или же чёрнофигурной, я сам и запутался, кстати. Так, может, уже перейдём на привычную ритмику речи, а старый гекзаметр просто оставим в прихожей?

После о-очень долгой паузы свет стал мягче, дальняя стена окончательно растворилась на две половинки, и нам навстречу вышел высокий лысый мужчина с длинными, закрученными усами, самой благородной внешности, в строгом костюме-тройке и дорогой обуви. В пальцах правой руки тлела синим пламенем зелёная сигара. И в целом он почему-то напоминал шерифа из голливудских фильмов об освоении Дикого Запада.

– Позвольте представиться: Александр Грин, – я сделал шаг вперёд. – У вас шикарные спецэффекты! Заказывали в Москве или это местные мастера?

Брови мужчины недоумённо поднялись вверх…

– Итак?

– Веселье началось!

– Ты сама договорилась с той шишкой из Херсонеса Таврического подставить их?

– О, ей было достаточно лишь намекнуть! Лёлечка всё сделала сама! Творческая зависть – великое чувство…

– Особенно когда она женская?

– Не смей так выражаться в моём присутствии, мужлан! Или ты тоже сторонник МуДэ?

– Ты назвала меня мудэ? Вообще-то правильно говорить муда… с «ка» на конце.

– Я знаю! Не тупее паровоза!

– Давай сменим тему. Неужели дела Таврического так плохи, что они готовы кидать подлянки частным выставочным комплексам?

– Во-первых, мы сменим тему, когда я захочу! Во-вторых, я захотела! В-третьих, что за выражение «кидать подлянки»? Фу-у! Мы же представители высшей расы! И в-четвёртых, нет, у них всё прекрасно: государственное финансирование, охраняемая территория, археологи, учёные, историки, толпы туристов, свои магазины, но…

– Ты хочешь сказать, что золото Крыма вернул всё-таки Аполлонов?

– Да им плевать на это! Но тот факт, что сотрудники ЧВК «Херсонес» могут позволить себе гулять голыми, пить вино, стрелять из лука, купаться в фонтане, держать собственного минотавра и предоставлять кров любому мифическому существу, начиная от трёхголового пса и заканчивая самими богами…

– Согласен, это реально бесит.

– Хуже всего, что в Севастополе знающие люди ищут уже именно этих частников. Огромный Херсонес Таврический знают все, а вот своими глазами увидеть богатства маленького музея…

– Я понял. Она хочет, чтобы их не стало.

– В первую очередь, Грина.

…Высокий мужчина чопорно склонился перед Светланой, целуя кончики пальцев её правой руки. Отметив взглядом побледневшего Денисыча, он после секундного размышления протянул ему ладонь, которую наш пьянчужка пожал едва ли не с благоговением.

– С кем имею честь, молодой человек?

– Александр Грин, сотрудник музея «Херсонес». Вас должны были предупредить о нашем визите.

– Ко мне приходят без предупреждения. Если кто кого и предупреждает, то это я, – ещё раз покосившись на Диню, он сунул сигару в зубы, вытер ладони платком и только потом протянул мне руку. – Татарский Франц Кроносович. Потомок французских дворян ещё со времён Крымской войны. Занимаюсь связями с общественностью и общими хозяйственными делами при музее Пантикапея, мы дружим с вашим директором.

– Он ему даже где-то родня, – влез знаток всех языков, но заткнулся, едва ли не прикусив собственный под ледяным взглядом Франца Кроносовича.

– Александр э-э…

– Просто Александр, можно без отчества.

– Вы стыдитесь имени отца? Что ж, времена меняются, и молодёжь предпочитает европейский подход, называя лишь имя и фамилию, скоро и её перестанут указывать в резюме.

– Александр Викторович, – невольно стиснул зубы я.

– Защитник мужей, сын победителя? Звучит впечатляюще, ваши уважаемые родители знали толк в именах, предсказывающих судьбу. А вы знакомы с Сосо Церберидзе?

– Конечно, это наш сторож.

– Сторожить он умеет, это да. Я хорошо знал его, но не будем отвлекаться. Итак, повторюсь, Александр Викторович, зачем вы здесь? Чем я могу помочь моему дорогому братцу из Севастополя?

Я повернулся к Гребневой. Она всё это время хранила каменное молчание, хотя по факту именно ей мы были обязаны нашей поездкой в Керчь. Высокий мужчина, вежливо выдыхающий дым в сторону, также стал перед ней лицом к лицу:

– Афродита, мы не виделись тысячелетие или больше?

– Светлана Сергеевна, – без улыбки поправила она. – Больше, со времён коронации Тиберия. Это были последние официальные празднества в мою честь. А ты в те годы активно поддерживал дружбу с моим вторым мужем.

– Если точнее, то твоим любовником.

– Слова насильника и лжеца!

– Насилие имело место быть, возможно, мы все немного заигрались. Но лжеца?! Не переходи грани. Разве и я не был обманут?

– Так, минуточку, – теперь уже пришлось вмешаться мне. – Может, вам двоим как-то обсудить прошлые проблемы за чашечкой капучино на набережной? Потому что так-то у нас тут свои дела.

– Чем могу помочь? – мгновенно обернулся Татарский.

– Всего один вопрос: почему у здешней Деметры волосы тёмные, когда все другие греческие художники изображали её золотоволосой?

– Тут всё просто: она богиня. Одна из высших. Старшая сестра Зевса, принимала участие в мятеже против Кроноса. Впоследствии отвечала за земледелие, а потому была очень важна для людей. Само её имя в переводе с греческого «до» и «метрои» дословно означает «мать земли». Её изображали со снопом колосьев и рогом изобилия, поэтому, разумеется, её волосы должны были быть золотыми.

– Но на этой фреске…

– Молодой человек, а вы не хотели бы расспросить об этом самого художника? – на губах Франца Кроносовича впервые мелькнуло лёгкое подобие улыбки. – Это же куда интереснее, чем слушать традиционные пересказы экскурсовода из чужих книг.

– Новые технологии? – легко догадался я. – Да, с удовольствием!

Заведующий недоумённо покосился на Гребневу, нервно кусающую губы:

– Дорогая, к чему такие театральные страсти? Это всего лишь игра. Даже боги любят игры, что уж говорить об остальных. Александр Викторович, вы курите? Хорошая сигара позволяет мужчине отличать добро от зла, иллюзию от реальности, а правду ото лжи.

Я отрицательно помотал головой. Боль вдруг возобновилась, но не так чтоб слишком сильно, к тому же в нагрудном кармане у меня была упаковка пенталгина. Но надо прикупить в аптеке что-нибудь более сильное и не вызывающее привыкания.

– Кстати, хотел спросить. Сосо Церберидзе всё ещё у вас?

– Да, – ответил я, потому что остальные молчали. – А что?

– Ничего такого, просто раньше он служил у меня, – заведующий убрал остаток погасшей сигары в специальный серебряный футляр. – Не смею задерживать! Вас уже ждут внизу…

– Я! Пойду! С ним!

Мы обернулись в сторону тощего знатока всех языков, храбро вздёрнувшего длинный красный нос:

– Да! И чо? Ф смысле, и щё?! Я и-иду со восоим, бро!

– Он что, пьяный? – Татарский попытался изобразить Капитана Очевидность.

Ясен пень, что пьяный! Денисыч переходит от состояния «в гавань» до «как стёклышко» порой в течение пяти-шести минут. И это ещё не рекорд. Светлана бросилась вперёд и, поймав низкорослого пьяницу за грудки, трясла его как грушу. Нет, как боксёрскую грушу, поскольку навешивала справа и слева тяжёлые оплеухи, перемежая удары с крепким русским матом и горючими слезами…

– Светка, утешься, я всё равно пойду, – абсолютно трезвым голосом объявил Денисыч, когда она устала, намоталась, отругалась и нарыдалась. – Зема, ты ведь не против? Я тоже хочу ощутить на себе эти… новые технологии и спецэффекты.

Заведующий связями с общественностью в музее Пантикапея лишь развёл руками.

Почему нет? Вдвоём действительно интереснее, и впечатления ярче. Признайтесь честно, если вы хоть раз катались на «американских горках», «ладье викингов», «молоте Тора» или любом другом головокружительном веселье из парка аттракционов, так ведь в компании оно всегда куда круче, чем одному! И вообще…

– Non progredi est regredi![10]

– Вот об этом и речь… – сразу же согласился со мной Диня, протягивая кубок красного вина. – На посошок, зема! И м-мы… пшли… ик!

К чести Татарского, он лишь разгладил пышные усы, сразу делая вид, будто бы не замечает столь недопустимого на территории любого музея возмутительнейшего нарушения порядка, как распитие спиртного. Просто отвернулся, произведя пару пассов руками, словно какой-нибудь Дамблдор перед детишками маглов. Хотя внешне он больше походил на Волан-де-Морта – у того тоже сплошные французы в семье.

Я ещё даже улыбнулся, вспомнив о том, что имя, которое нельзя произносить вслух, по сетевому переводчику будет значить всего лишь «мёртвый волан», где волан – это тот самый шарик с перьями, который используют в бадминтоне. Ну никак не «Владыка Смерти», смешно же, честное слово…

– Александр Викторович, прошу вас, – передо мной открылся полутёмный сводчатый проход, в конце которого мелькал жёлто-зелёный свет. – Тартар жаждет. Царство мёртвых открыто для вас и вашего друга. Если в пути вы сумеете избежать ловушек и искушений, то под факелом будет ждать тот, кто ответит на все ваши вопросы.

– Красиво, – согласился я, невольно завидуя тому, что у нас в «Херсонесе» до сих пор нет таких экскурсионных шоу.

Пантикапей в этом смысле реально был круче! Значит, нам есть над чем работать и куда стремиться. По возвращении обязательно расскажу обо всём директору и его сестрице. Если они сумели закупить современное оборудование для перемещения в пространстве за секунды, то уж подобный квест тем более сделают на раз-два!

– Ещё один момент: у вас есть сотовый? Обычно он есть у всех людей вашего возраста. Так вот, оставьте его здесь. Там, куда вы направляетесь, звонки или эсэмэски не разрешаются.

Что ж, я достал свой смартфон, но, повинуясь невнятному порыву, передал его не заведующему, а нашей Светлане. Она быстро убрала его в сумочку и, закусив губу, показала мне «сердечко»…

– Всё? Тогда аря-ря-а!

И мы с Диней пошли. Точнее, это я пошёл, а он висел на моей правой руке, едва перебирая ногами и не келеча языком ни одного мало-мальски вразумительного слова. Сам проход из ровного бетонного покрытия под ногами быстро перешёл в плохо обработанный булыжник.

Хорошо, что на мне были летние сандалии с мягкой подошвой, а вот наш босой полиглот быстро ушиб себе большие пальцы ног, оба мизинца и левую пятку. Естественно, он протрезвел и всю дорогу ныл, но свет факела неумолимо приближался. Пока нас не…

Не попыталось остановить натуральное привидение. Бесполое, но вроде как мужское:

– О, путники, прошедшие ужасные врата Аида, внемлите ли слову? Услышите ли глас, что обречён на муки? Воспримете ли боль чужую как свою?

– Нам оно пофиг, – пробормотал мой спутник, на ходу выплёскивая в лицо привидения полчаши красного вина.

Вопреки моему оханью, призрак сладко облизнулся, завертелся на месте и запел:

– Эй, хозяин, налива-ай цимлянского вина! Пей, дружище, пей до дна-а! На что нам жизнь дана-а?

– Бро, не обр-щай внимания на эти полупр-зрачные субст-нц-и! Сл-шай меня, и прём как танки до упора. Ик! Какие танки – консервные банки?.. Ой, как м-ня клинит-то, а…

Он отхлебнул прямо из амфоры, взглядом предложив мне, но я отказался. А путь меж тем преградили ещё три полупрозрачные красавицы с такими могучими сисяндрами, что у меня на минуточку перехватило дыхание. Пластику тогда не делали, значит, всё это – супернатуральное!

– Мужчинка не желает ли взглянуть на прелести девичьи, и бесплатно? Вот если мацать или жамкать их, тогда, конечно, подавай монету. Но ты ведь можешь просто провести в объятьях наших вечность, даже более. Мы не откажем никогда ни в чём – ни в позе ли, ни в месте ли, ни в смысле тех или иных услад и извращений. Ты можешь с нами всё! Готов ли заплатить?

– Саня, даже… ик!.. Н-н-не оборачивайся. Они чуют страх. Тупо в-валим…

И да, мы обошли их, а потом валили ещё метров пятьдесят, пока меня не попыталась поймать за ногу какая-то подозрительная старуха:

– Постой же, путник! Хочешь, назову я имя благородное твоё? А кроме-то всего скажу тебе открыто о том, что на пути твоём стоит. Сердечной муки боль, засаду у дороги, вино, разбавленное чёрным ядом, и скифскую стрелу, и копий строй, и нож разбойный, что точит хан с предгорий Аю-Дага, – всё расскажу без спешки и обмана. Позолоти ладошку-у…

– Бро, кого ты слушаешь? Это ж инфоцыганство чистой воды. Дёргаем отсюда!

Благо призрачные пальцы старухи не могли удержать мою лодыжку, столь далеко голограммы не шагнули, а, наверное, уже метров через тридцать или чуть больше в расплывающейся полумгле стал более чётко виден одинокий силуэт стройного парня, держащего затухающий факел над головой.

Если я хоть что-то толком понимаю, то эта тень и была моей целью. В глаза сразу бросался прозрачный фартук, испачканный красками, и две кисти в зубах. Сам так делал на этюдах, знаю, о чём говорю.

– Вы?..

– Ты, – с ходу поправил он, ловко перекидывая кисти в левую руку. – Один художник разглядеть способен другого за минуту. Ну а меж своими нет превышенных речей. Мы равные друг другу. Так и будет из века в век! Так спрашивай, мой брат, явившийся живым на земли Смерти, чем я могу помочь, советом или делом?

– Зема, это твой шанс! Реки ему в рыло…

– Всеки? – сбился я.

– Мама дорогая-а, ты чем слушаешь, а? Реки! С ударением на последний слог! То есть отвечай, говори, повествуй гекзаметром! Чо не ясно-то?!

– Я – Александр Грин из Херсонеса. – Кажется, так следовало отвечать по правилам квеста, а в том, что это был именно квест, я не сомневался уже ни капли. – Открой своё мне имя, пленник тени, и расскажи историю свою коротким слогом, без длиннот и пауз.

Покачивающийся Денисыч поднял большой палец вверх, одобрительно подтверждая, что уровень чёса гекзаметром у меня на вполне приличном уровне.

– Мне имя Триптолем, я назван в честь царя, который вдруг на мать отца взор обратил однажды. Он дед мне был, но сына признать наследником не мог, хоть дал образование и должность, – без малейшего снобизма или печали в голосе ответил парень. – Я – царский внук, мне даровали честь расписывать все храмы на Боспоре. Из зависти соратниками был убит, а всё списали на зловредных скифов. Но это ведь не тот вопрос. Не ради биографии моей собрат-художник Александр наш Тартар посетил, рискуя вновь не видеть света солнца.

– Ты прав, о Триптолем, – так же откровенно признался я. – Скажи, ведь ты писал тот лик Деметры в склепе? Но золото её волос вдруг сделал непривычно тёмным. Так тому была причина?

– Причина – мать моя. Её лицо ты видел…

В общем и целом, наверное, уже стоит отступить от протокольного дублирования всего диалога и просто пересказать его нормальным русским языком. Слова призрака подтверждали и опровергали Франца Кроносовича: 1) да, Деметру чаще всего рисовали золотоволосой; 2) нет, точно так же часто её волосы были каштановыми, рыжими и даже чёрными. Причина проста.

Во-первых, да – волосы богини плодородия должны быть золотыми! Во-вторых, нет – гречанки всех регионов страны крайне редко были блондинками, а художники всегда стремились передавать правду жизни! Получается, что Деметра стала заложницей ситуации.

И наш призрачный герой честно писал её лицо с собственной матери, почему оно и получилось таким живым, настоящим, с глазами, исполненными истинного трагизма. А по поводу росписи на вазах выходила вообще полная нелепица: если изображение краснофигурное, то у богини красные волосы, а не золотые. Если же оно чёрнофигурное, то кудри Деметры именно чёрные, уж никак не иначе!

– Саня, я таки запутался. Чо мы тут творим? Хотим знать настоящий цвет волос Деметры? Так я тебе прямо скажу: она была блондинка блондинкой! Можно уже домой?

Собственно, да. Чего ещё тут делать? Я поблагодарил нашего собеседника и развернулся в ту сторону, от которой мы шли. Там была глухая скала, чья вершина терялась в серой дымке.

– Не понял, а как же…

– Из Тартара нельзя уйти дорогой той, которой ты пришёл, – грустно улыбнулся мне Триптолем, – и путь назад сложнее, с чем себя поздравить можешь, брат-художник! Да, увы. Простишь ли ты меня за то? Не знаю. Не я тебя призвал, но ты пришёл ко мне!

Боль в правом виске ударила так резко, что я едва не заорал в полный голос…

– Ты уверена, что он попал?

– Грин? Сто процентов! Он в царстве мёртвых.

– А что остальные, они не вернутся?

– Вернутся, боги найдут путь назад. Они выкрутятся. У них везде связи.

– Это я понимаю: старший брат не тронет младших. Хотя, конечно, те же олимпийцы не задумываясь занимались сексом со всеми подряд! Хоть с братьями и сёстрами, хоть с животными, хоть с деревьями.

– Гея, жена Урана, была его же матерью. Зевс рождён от Кроноса и Реи, брата и сестры, а впоследствии женился на своей сестре Гере. Я уж молчу о том, как ему самому потом пришлось рождать собственную дочь Афину! А Европа, которую он украл, превратившись в быка, его племянница…

– Ну, так и та же вечная девственница Гера родила кузнеца Гефеста отнюдь не от мужа! Который потом при случае хотел изнасиловать свою же сестру Афину. Боги Древней Греции те ещё шалунишки!

– Кстати, у Афродиты и Диониса тоже был родственный инцест.

– Который они оба отрицают. Так что это сплетни!

– Тем не менее людишки верят.

– Даже в школах это преподают.

– Хотя богам до нас далеко…

– В смысле?

– Ну чо ты, как эта?

– Убери руку!

– Чего?

– Убери, говорю!

– Будь со мной поласковее…

– Я не в настроении!

– Ой, ой, ой… А если я? А-ай, больно же!

– Я тебя предупреждала.

Призрачная фигура Триптолема зыбко вздрогнула и начала таять в воздухе. Он пытался что-то сказать мне или о чём-то предупредить, но, видимо, уже не мог. Его голограмму отключили. В последнем жесте молодой художник успел протянуть руку вправо, там виднелась извилистая тропа.

– Похоже, туда нам и надо двигать?

– Зема, т-ты на меня н-не смотр… ри… ик! Я пряма… от… вот щас… пл-охой сов-ветч-ик-ик!..

Ну а поскольку оставить на полпути нетрезвого друга мне не позволяло российское воспитание и екатеринбургские традиции, я честно взвалил его себе на плечо и потащил в неведомую даль. Мы своих не бросаем. Так принято, кто бы что ни говорил.

Любой квест хорош тем, что если ты выбрал правильное решение, то обязательно пройдёшь все опасности, победишь и получишь приз! Но если даже нет, то придут сотрудники музея, отвечающие за прохождение тропы, и выведут тебя к выходу. Никто не должен пострадать.

Конечно, неприятно проигрывать, но ведь бывает всякое, верно? А вот если ты так и не научился достойно принимать поражения, то жизнь будет совать тебя в них носом раз за разом, день за днём, пока не…

– Так, или я опять туплю, или вот конкретно этот спецэффект самый крутой?

Тропинка вывела нас к оранжевому свечению, которое шло от неширокой, но явно очень глубокой огненной реки. Запах гари, ощущение огня, раскалённые камни, зыбкий воздух и тонкий стальной канат, натянутый вместо моста. Диня дважды икнул и поднял на меня страдальческий взгляд:

– Двигай, бро! Я ща… в такую кашу-в-гавань-в-стельку… короч, точняк не пройду… ик!

Я беспомощно обернулся: тропинка позади нас плавно превращалась в незыблемую скалу, уходящую своей головой под невидимые небеса или, что ещё хуже, просто упирающуюся вершиной в такой же каменный потолок. Это не вдохновляло, ну вот ни капли. Тем более что наш специалист по всем древним языкам вдруг стал изображать белорусского партизана:

– Брось меня, командир… вдвоём не пройдём. У меня ноги прострелены фашистами проклятыми. Сам не дойду и весь отряд подведу. Брось меня!

Я стиснул зубы. Как он меня достаёт…

– Передай директору, что задание выполнено. Одного бойца потеряли, но дело того стоило. Отдай Герману мою сумку, пусть выпьет за упокой. Не чокаясь. Скажи Светке, что я всегда её любил и чтоб назвала сына моим именем! Хоть от тебя, зема, но моим…

Я внимательно посмотрел на слегка провисший стальной канат, покрытый в определённых местах конкретной ржавчиной. Вроде бы легендарный солнечный клоун Олег Попов ходил по нетуго натянутому канату. Но если это мог он, то ведь это не значит, что на то же самое способен любой другой? Например, я…

– Бро, я перебрал… Если так можно выразиться, – надоедливо выдохнул мне в ухо Диня, уже практически не чувствующий берегов. – Брось меня, командир…

– Нет.

– В последний раз говорю, брось меня и беги…

В его голубых глазах была такая страстная мольба и боль, что я едва не согласился с его просьбой. Но неожиданный укол боли в виске, то исчезающий, то появляющийся в произвольной ритмике или без всякого ритма, внёс свои коррективы.

Я даже не понял, каким чудом взвалил лёгкого, словно пушинка, Денисыча на свои плечи, уравновесил правую и левую сторону, а потом ступил на канат… и сразу же пожалел об этом.

– Audaces fortuna juvat![11] – зачем-то успел подумать я – и всё. То есть всё, что было дальше, проходило уже как-то мимо меня.

Я помнил только, что мне кто-то давит острым коленом в бочину, что жутко чешется шея, а глиняные бутылки стукаются друг о друга так, словно намерены расколоться в единодушном порыве. Хотя вроде бы оно не в их интересах, как мне кажется?

Ещё что на шее у меня пыхтит вечно недовольный слон, который весит словно немецкий концерн «Мерседес», ворчит на трёх языках, плюётся и пытается соскользнуть. Под ногами туго натянутый канат, который на самом деле провисший, но под таким весом дрожит, как контрабасная струна. Но тем не менее каким-то чудом я иду, иду, иду и… всё!

На последнем шаге мне всё-таки не повезло, пятка пошла не туда, я успел чудом сбросить тощего Денисыча со своих плеч на противоположный край пропасти, а сам…

– Саня, т-ты куда? – тонкие пальцы пьяненького полиглота поймали меня в полёте за воротник и одним небрежным движением выкинули из горящей бездны. – Ты щё?! Там внизу ва-аще ничё интересного-о! Я тя уверяю!

Потом мы лежали плечом к плечу на опасной кромке скалы. Ноги припекает, но в целом опасности нет. Каким чудом всё это произошло, даже не спрашивайте, я не знаю, а Диня не объяснит, у него язык заплетается…

– И эта… бро… ты мне должен за две амфоры! Они из сумк-ки вып-пали, пока ты меня нёс.

– Сколько?

– Ой, я тя умоляю… Шучу, к-нешна! Шучу-у, зема…

Повернув голову, он посмотрел мне в глаза совершенно трезвым взглядом и просто улыбнулся. Иногда двум мужчинам не нужно слов, чтобы выразить благодарность друг другу. Если бы не я, он по пьяни ни за что бы не прошёл по канату; если бы не он, я бы свалился в пропасть в полуметре от спасительного края. Так что да, мы квиты. Рукопожатия и братские объятия, скупые слёзы умиления – уже лишнее, и так всем всё понятно.

– Пошли? – предложил я.

– Пошли, смысл валяться-то? – согласился он.

Я встал первым, подав ему руку. Он заметно протрезвел, и дальнейшую часть квеста мы двигались довольно бодрым шагом, кое-где на поворотах срываясь в плохо прикрытый бег. Но не потому, что мы какие-то там трусы, а просто нервы несколько на пределе. Если только вы понимаете, о чём речь. Честно говоря, я и сам не очень понимаю. Просто бегу…

И мы выбежали в склеп богини Деметры ровно за секунду до того, как Светлана замахнулась, собираясь влепить пощёчину благородному заведующему связями с общественностью от музея Пантикапея.

– Вы не скучали без нас?

Не знаю, о чём они говорили и что её сподвигло на такую спонтанную реакцию, но зато отлично помню, какие тяжёлые кулаки у нашей сотрудницы, способной в одиночку отлупасить в мясо четырёх здоровенных байкеров. Кажется, в тот раз в магазине «Золотая балка» у неё ушла на всё про всё пара минут. А посмотреть было круто…

Гребнева охнула, побледнела, опустила руки, её губы задрожали, и она в слезах кинулась обнимать меня, одновременно отпихивая коленом пытающегося вклиниться Диню. Тот, конечно, продолжал лезть, но главной проблемой было не это, а то, что насупившийся Татарский начал нервно крутить усы…

– Ничего не понимаю. Должен был вернуться один.

– Нас двое! – гордо ответил специалист по всем древним языкам.

– Из Тартара выходит один, второй всегда остаётся внизу в качестве платы за проход. Почему ты не оставил его там?

– Потому что, блин горелый, это он НЕ БРОСИЛ меня! Не я, а он. Взвалил себе на плечи и пронёс через огненную пропасть! Кстати, я уронил две амфоры с красным винишком Агоры, и не думай, бро, что я тебе это хоть когда-нибудь забуду…

– Так, – Франц Кроносович начал массировать лысые виски, – хорошо. Допустим. Пусть даже так, но если в склеп вошли трое, то выйдут двое – это общее правило!

Наша Афродита на минуточку отвлеклась от меня, вытерла слёзки и быстро набрала двузначный номер. По факту такого не существует. Даже скорая, полиция или пожарные – это три цифры. Но ей хватило двух.

– Приезжай. Нет. Нет. Да, проблемы. И нет! Как хочешь. Жду.

– Куда она звонит? – тихо спросил я у Денисыча.

Тот молча поднял палец вверх. Типа я должен сам всё понять. Ну если так, то простите, лично я ничего не понял. Зато роскошные усы Татарского вдруг приподнялись вверх, словно две чувствительные антенны. Он тревожно обернулся к закрытым дверям, когда с наружной стороны раздался гулкий звук направленного взрыва! От железных ворот в склеп остались лишь аккуратно покорёженные петли…

– Дорогая? – в дымном проёме показался широкоплечий, толстеющий мужчина с ястребиным профилем, в камуфляже и погонах генерала штаба Министерства обороны Российской Федерации.

Гребнева сделала шаг навстречу, но чётко давая понять, что ничего интимного в качестве благодарности ждать не стоит. Её голос был холоден как броня:

– Спасибо, что помог.

– Но ты могла бы…

– Нет!

– Не повышай на меня голос, женщина!

– Вот поэтому мы и расстались.

Военный жёстко уставился на Гребневу, встретив тем не менее ещё более твёрдый взгляд. И да, вряд ли кто победил бы её в этом поединке. Впрочем, как и любую женщину. Если глаза в глаза, то они всегда сильнее нас, мужчин. Как у них такое получается, не знает никто. Даже они сами. Ну и ладно…

– Ты сама меня вызвала.

– Ты сам говорил, что всегда придёшь на помощь.

– Ну… вот я и пришёл.

– Но это не значит, что я тебе чем-то обязана!

– Понятно. Кто твой новый избранник? – военный повернулся ко мне, и я замер, словно кролик перед удавом. Его глаза были абсолютно чёрными от края до края, без белков и блеска. Это не то чтобы пугало, но просто парализовало на месте. – Ага, это он!

В общем, если кто не понял, то этот разговор мог бы закончиться далеко не так мирно, но тут вдруг мявшийся на месте Денисыч резко шагнул вперёд и огрел военного своей холщовой сумкой по кумполу! Дзынь – звук от разбитых амфор прогремел, как звон колоколов на Святую Пасху! Генерал рухнул там же, где и стоял, словно морж, склеивший ласты…

– Пошли вон, – едва слышно, сквозь зубы предложил Татарский, его усы опустились вниз, словно обвисшие сосульки. Кстати, крупные такие, пожалуй, больше похожие на ливерную колбасу, но всё равно.

Диня схватил левой рукой меня, правой – Светлану Гребневу и потащил всех на выход. Правда, выбрались мы из сумрачного склепа, щурясь от дыма и солнца, почему-то прямо в прохладный зелёный сад. Э-э, вроде бы даже как в наш?!

По крайней мере, от фонтана навстречу нам с улыбкой поднялся Герман Земнов:

– Друзья мои, как я рад, что вы столь быстро вернулись!

– Ва-аще фигня! Сплошной тухляк, ничо фильдеперсового! Заманили нас как… этих… лохов в засаду, а мы вырвались! Саня меня спас, я его, а Светка нас обоих… Кароче! Мне надо выпить…

Наш великан изумлённо захлопал ресницами, а Гребнева, вдруг выхватив из рук Денисыча глиняную бутылку, выгрызла пробку и буквально вылила в горло с пол-литра не моргнув. После чего с бритвенно-опасной нежностью в голосе спросила:

– Друг мой, а ты знал, что в склепе Деметры хозяйничает Татарский?

– Нет.

Я сразу поверил в это «нет», но Афродита выпила ещё и вновь подняла взгляд. Теперь её голубые глаза казались разбавленными красным вином в густой ультрамарин:

– Ты не знал, что из склепа прямой путь вниз? Не знал, что призраки мёртвых всегда врут? Не знал, что вход бесплатный, но за выход взимают плату жизнью?!

– Триптолем не врал, – вмешался я, осторожно пытаясь отобрать у неё полупустую амфору. – Он художник, мы прекрасно поняли друг друга.

– Александр, он должен был задержать вас ровно настолько, чтоб вы прониклись его историей и не захотели уходить! А ещё он отлично знал, что вам двоим оттуда не уйти. У Дини, кстати, по-любому был шанс, но ты… ты…

Она от всей души приложилась ещё раз, зачем-то швырнула бутылью в Германа (тот легко увернулся) и просто рухнула мне на руки, пьяная, как Золушка после бала. Не тогда, когда она сбежала от принца, теряя жутко неудобную хрустальную туфельку, а когда сидела в слезах и соплях на кухне перед раздолбанной тыквой и квасила самогонку с мышами…

– Я отнесу вас в вашу комнату.

– М-мой геро-ик! – й… В-споль-зуй-ся мной… прям… там! Ик…

– Он вышел.

– …

– Если ты не расслышала, то я повторю: он вышел. Александр Грин. Сам, собственной персоной.

– …

– Из Тартара. Живым и здоровым, своими ногами, вроде как бы после лёгкой туристической прогулки по историческим местам.

– …

– Он не только вышел оттуда, но ещё и этого вечного пьянчужку вытащил. На своих плечах. Фактически спас бога. Ничего себе так, да?

– …

– А потом она вызвала Ареса. Нет, не Арестовича, а другого, того самого. В сухом остатке – разнесённые ворота, опозоренный Татарский. Нет, не мультипликатор, а другой, тот самый.

– …

– Но они опять ушли. Беспрепятственно. В свой частный выставочный комплекс на окраине Севастополя. И никакие твои левые знакомые из руководства официального Херсонеса Таврического не смогли им помешать.

– …

– Значит, теперь мы молчим, да? Ты устроила всю эту операцию, ты договорилась с важными лицами, ты подключила всех, кого могла и кого хотела, правда ведь? Или нет?!

– …

– То есть это опять я во всём виноват? А ты ни при чём просто потому, что ты – женщина? Получается, я – абьюзер, манипулятор, тиран, мизогинист, сексист, полное воплощение всего дна! Слушай, а это удобно…

– Да!

…Нет, между нами потом ничего не было, если оно вас так уж интересует. Когда я донёс на руках нашу специалистку по росписи красным и чёрным на вазах, блюдах и чашах до её комнаты, она уже не просто дрыхла, но даже чуточку прихрапывала. Какая, нафиг, любовь? Она же спит как убитая…

Я уложил её на кровать, укрыл тонким одеялом и, подумав, забрал из сумочки свой сотовый. Светлане он на данный момент без надобности, а мне нужно успеть отправить сестрёнкам новые рисунки. Да и в любом случае я ни на секунду не собирался воспользоваться её беспомощностью…

– Ну и дурак, – как показалось, донеслось мне вслед, когда я закрывал дверь.

Естественно, я распахнул её снова! Но золотоволосая девушка так и спала, разве что повернувшись ко мне спиной. Значит, точно показалось. Многим кажется. И художникам, и поэтам…

Вот ты легко выходишь из морской волны,Одна из тысяч, богинь не бывает много.Не все Дейнерис, что в пламени рождены,Не все Афродиты нашли из пены дорогу.Нет, пены хватает на всех, как пыли и пепла.Но есть в тебе нечто большее, как писал Пруст.Твоя кожа прохладна, и вечный огонь пеклаТут же гаснет, коснувшись упругих твоих уст.Так же гаснет ярость моя, гаснет гнев мой,Под твоими ресницами снов моих вечная сень.Где над синим Олимпом плывёт облаков строй,Я кричу тебе в небо, как из бездны Аида тень.Я любуюсь тобой, я нашёл тебя в мраморе,Из хрустального моря делающей первый шаг.Афродита, мёртвой рукой изображённая на амфоре,Слеплённой из той же глины, что и моя душа…

Вернувшись к себе в комнату, я успел переодеться, хлебнуть воды, сесть за стол и с головой уйти в рисование. Триптолем был прав: два художника всегда поймут друг друга, даже если, допустим, один рисует как Карл Брюллов, а другой расплёскивает краску по холсту в стиле Джексона Поллока. Я попытался отрешиться от всего бренного в этом мире, здесь и сейчас максимально чётко вспоминая то, что было, в том, там и тогда.

Зачем Франц Кроносович носил такие смешные усы? Как призрак древнегреческого живописца разговаривал со мной пусть и гекзаметром, но на современном русском языке? Почему тот странный военный, которого, походу, вызвала Светлана, был так похож на американского сержанта? И самое главное, если Триптолем всего лишь рисовал свою собственную мать, то почему люди столь охотно верят, что именно так и могла выглядеть богиня Деметра?

Если подумать, то вряд ли эту нашу экспедицию можно было бы назвать удачной. С другой стороны, если с опасного задания мы вернулись все, то так ли уж оно плохо? Как по мне, так прямо наоборот. В конце концов, мы всего лишь музей, а не военная организация. Хотя аббревиатура ЧВК и мне по первому разу показалась чуточку странной, но тут у каждого свои тараканы.

Бывшего, как я понимаю, мужчину той же Гребневой захотелось нарисовать в профиль. Такие лица чеканили на древних монетах. А вот господина Татарского изображал уже в три четверти, несколько более добродушным, зато усы получились как надо.

На самом деле искусство художника состоит не в документальном отражении того или иного предмета, а в его творческом переосмыслении. Быть может, у «Купчихи за чаем» были маленькие усики? Кто это знает, кроме Бориса Кустодиева? Леонардо да Винчи писал «Мону Лизу» несколько лет, разве он не видел, как она менялась? Но, может, Пабло Пикассо реально нашёл первого человека, созданного из кубиков? А тот факт, что у большинства моделей Рубенса даже непредвзятым взглядом заметны ожирение и целлюлит, разве обесценивает его богинь?

Но почему подавляющее большинство художников не стремится выпячивать недостатки? Да потому, что любой творец создаёт своё понимание окружающего мира. Той самой реальности, которую видел только он, и никто, кроме него, не мог показать это людям. И вот здесь кто-то отмечает в любом уродстве красоту, а кто-то – в любой красоте уродство!

Я люблю историю искусств в первую очередь потому, что познать её до конца невозможно, как нельзя за одну короткую жизнь осознать, понять и просчитать Вечность…

В дверь деликатно постучали.

– Не помешаю? – на пороге стояла Мила, в синей блузке под горло и тёмно-изумрудном брючном костюме. Очень строгом, официальном, но подчёркивающем фигуру.

Две чёрные молнии, не спрашивая разрешения, метнулись в мою комнату, обнюхали всё и спокойно вернулись к хозяйке: опасности нет, «мама» может заходить. Поскольку условия у нас тут спартанские, я мог предложить гостье единственный табурет, но она предпочла присесть на краешек кровати.

– Мне уже рассказали о вашем путешествии. Я отругала братца.

– За что же?

– За то, что пошёл на поводу у не самых порядочных людей, – ровно, без презрения или осуждения пояснила сестра нашего шефа. – Обычно музейное братство всегда славилось пониманием общих целей, но, с другой стороны, и конкуренцию никто не отменял.

– Ничего страшного не было.

– Ваши спутники считают иначе. Но расскажите мне во всех подробностях. Это ваши рисунки? Как ни меняется мир, но некоторые лица узнаваемы всегда.

Пока я припоминал всё с самого начала, Мила Эдуардовна попросила разрешения снять обувь, сказала, что дико устала от беготни, и с ногами забралась на кровать. Не знаю уж, так ли я плох в роли рассказчика, монотонно говорю, перегружаю текст деталями и образами или девушка действительно просто вымоталась, потому что минут через десять она уже просто спала, свернувшись калачиком.

Я встал с табурета и деликатно укрыл её пледом. Два добермана, следившие за каждым моим движением, удовлетворённо кивнули, сдвинули на меня оранжевые бровки, чтоб не расслаблялся, и также улеглись на полу. Дремали по очереди. Каждые пять-шесть минут один поднимал морду вверх, а второй, наоборот, потягивался и посвистывал во сне.

За это время мне даже удалось сделать пару набросков спящей девушки с натуры. А потом дверь распахнулась без всякого предупреждения и ко мне пылко бросилась наша Афродита Гребнева. Наверное, уже и так можно выразиться. Её глаза горели, золотые кудри были рассыпаны по плечам, а одета она была в полотенце.

Небольшое, розовое, пушистое, ровно от середины груди до… ну, чуть ниже всех норм морали. Хотя где мораль, а где прекрасная специалистка по чёрнофигурной и краснофигурной росписи этих долбаных ваз…

– Александр, я… О, вижу вы не один?

– Она просто спит.

– На вашей кровати и под вашим одеялом. Как просто… как у вас у мужчин всё просто…

Доберманы недовольно заворчали, но Светлана развернулась так резко, что я умудрился схлопотать пощёчину её тяжёлыми длинными волосами. По факту стоило бы извиниться, только непонятно кому: мне или ей? Наверное – на всякий случай – лучше мне. Но я не успел.

Секундой позже она вернулась, переодетая в мешковатую футболку чуть выше колен, а в руках у неё было ведро воды! И нет, оно предназначалось не мне… ну, или не всё мне…

Попробую пояснить, это важно. В один широкий взмах безмятежно спящая Мила Эдуардовна была щедро облита ледяной водой с макушки до пят вместе с перепуганными доберманами, а пустое ведро надето мне же на голову! Dictum – factum![12]

От оглушающего визга оба пса забились под кровать, выставив наружу только дрожащие купированные хвостики. Я оглох и ослеп одновременно. В моей маленькой комнатке – на мокром полу, на стенах, на потолке – дрались две бешеные кошки так, что только брызги, лоскуты и шерсть летели во все стороны!

Прибежавший на шум великан Земнов героически спас меня, перекинув через плечо и вынеся в сад. Вторым заходом он вернулся с двумя кроткими доберманами под мышкой. Резко протрезвевший Денисыч просто прикрыл дверь, ведущую из коридора в сад, и подпёр её тяжеленной мраморной скамьёй. Возможно, на несколько секунд это сдержит их ярость и две роковые красавицы не выплеснут её на нас.

Со второго раза я тоже поумнел, так что впредь вмешиваться в женские драки не имел ни малейшего желания. Но меньше чем через полчаса всё стихло. Укоризненно цокающий языком Сосо освободил проход и потащился со шваброй и тряпками приводить помещение в порядок. Мы же, трое мужчин, присели на бордюре, и запыхавшийся полиглот раздал всем медные чаши. Вот сейчас реально стоило выпить и немножечко успокоиться.

Обед мы успешно пропустили, но тот же Герман сбегал куда-то, вернувшись с большим куском белого сыра и караваем свежего хлеба. Денисыч, порыскав в неизменной сумке, вдруг достал банку с большущими чёрными оливками. Я нарвал в саду спелых фиолетово-сизых слив, вымыл их в фонтане, и скромный стол накрылся.

Собакам налили воды, но, быстренько похлебав, они заняли пост поближе к коридору в ожидании любимой «мамы». А к нам через какое-то время присоединился директор. Феоктист Эдуардович был довольно рассеян, явно не знал, о чём говорить, зато три или четыре раза тыкал в меня пальцем, словно желая убедиться, что я не призрак и не развеюсь на ветру.

Общий разговор не особо клеился. Я всё ещё плохо слышал, получив такой гиперзвук по барабанным перепонкам, Диня напропалую хвастался своей храбростью: как он выбил себе место в экспедиции, как показал нам Пантикапей, как пошёл проводить меня в так называемый Тартар и прошёл весь квест, а в конце не побоялся вырубить по башке бывшего мужчину Гребневой, хоть тот, между прочим, настоящий генерал.

Здоровяк Земнов смущённо извинялся за то, что не принял участие в Керченском походе. Он всё это время возился с золотым конём царя Митридата, уже понял, как тот включается и выключается, но покуда не в курсе, каким образом эта техника вообще функционирует. Какой самовозобновляемый источник энергии заставляет коня двигаться, как им управлять, и не проще ли вообще отложить под витринное стекло в ожидании консультаций с более серьёзными специалистами в области подобных неосвоенных технологий? Хоть ту же рыжеволосую Чапман подключить, например? Или сразу весь канал РЕН ТВ?

Директор кивал, хвалил, обещал премии. Причём всем, включая меня, Диню и Гребневу. Хотя по факту хоть чем-то полезным занимался разве что один Герман. Мы так, просто развлекались в собственное удовольствие.

– Кстати, молодой человек, если вы заметили, наша Афродита уже третий раз спасает вам жизнь. Это ли не повод сделать ей предложение?

– Какое? – не понял я. Временная глухота начинала отступать, но тут внезапно, словно в наказание за глупость, тонкий укол головной боли прошил виски…

– Грин, вам плохо? Вы так побледнели, – встревожился шеф.

– Голова болит второй день, – ответил я, скрипнув зубами. – Надо выпить таблетку и, наверное, показаться врачу. Может, давление, может, вино…

– Не греши на вино, зема! Уж что-что, а это у нас в Крыму лучшего качества. Особенно то, которым тебя угощает такой высокий алкопрофессионал, как я!

– Так, ты заткнись. А вы, Земнов, напомните мне, в каком кабинете у нас принимает врач?

– Алексей Херонович? Вроде бы в левом крыле, рядом с кабинетом вашей сестры.

– А у Милы тут есть свой кабинет? – искренне удивился Феоктист Эдуардович, по-детски всплеснув руками. – Странно, почему мне не доложили? День полон открытий! Ладно, пока проводите Грина, ему нужна помощь.

Герман коротко поклонился, помог мне встать, и мы пошли. В принципе, наверное, я бы мог настоять на том, чтобы съездить куда-нибудь в платную клинику, вряд ли при музее работает профильный врач. Но потом вспомнил, что мы частники, а значит, вполне можем сдавать квадратные метры в аренду любой фирме. К тому же толчки в висках усилились, и я был готов уже на любого врача, лишь бы у него было обезболивающее.

Не знаю, сколько времени мы шли, вряд ли очень уж долго, но эта дорога показалась мне длиннее жизни. Если бы не помощь нашего добрейшего специалиста по мрамору и бронзе, сам я бы точно свалился где-нибудь в длинных и запутанных коридорах. Но действительно, за первым же поворотом налево от надписи «Основная экспозиция» висела небольшая мраморная табличка. Нет, на ней не было ничего написано, зато красовалась змея, обвивающая чашу.

Земнов деликатно постучал, и нас впустили. В смысле дверь открылась, и мы вошли в просторный врачебный кабинет. Лампы дневного освещения под потолком, кушетка, покрытая чистой простынёй, большой шкаф со стеклянными дверцами, сквозь которые видны разноцветные банки и медицинские инструменты, раздвижная ширма. Больше, кажется, ничего.

Из-за письменного стола навстречу нам поднялся с колченогого табурета невысокий молодой человек в белом халате. Скорее даже подросток, лет шестнадцати от силы. Сутуловатый, поджарый, кучерявый, с большими глазами и оттопыренными ушами.

– Приветствую тебя, приятель старый Герман! Ужели снова потянул мениск иль сыпь в ненужном месте поразила? А это кто с тобой? Так бледен он. Я знаю, знаю, новый друг, с которым ты вновь боролся на кровати и победил, так что ему ходить теперь проблемно, так ли? – после чего паренёк искренне рассмеялся, предлагая нам оценить его недалёкий юмор.

– Это наш сотрудник Александр Грин, специалист по истории искусств широкого профиля, – Земнов сдвинул брови, сразу пресекая весь стендап. – Да, он мой друг. У него болит голова, и если ты продолжишь юморить, то у тебя она заболит тоже!

– Да брось, я же шучу! Шутить нельзя? Увольте! Врачебный юмор крайне специфичен, но без него не выжить эскулапу. Представлюсь новому сотруднику – Асклепий! Тот самый, что учился у Херона, ветеринар, но мы здесь без чинов, поэтому для вас я просто – Лёха!

– Он издевается? – спросил я у здоровяка Германа, но тот лишь махнул рукой и повертел пальцем у виска, типа кое у кого не все дома. – Я так и подумал. Может, всё-таки в клинику?

– Так, значит, голова, а не копыта? – врач Алексей продолжал болтать всё в том же ритме вольного гекзаметра, начиная засучивать рукава. – Ложитесь на кушетку. Газы есть? Давно болит? Что пьёте?

– Что и все.

– Ну, что они все пьют, я это знаю. Что пьёте вы, чтоб боль унять свою? Таблетки, капли, может, крепкий виски, примочки с имбирём, слабительное или?..

– Обычный пенталгин, но съел уже полпачки, – я не заметил, как сам начал отвечать ему в его же стиле. – С чего всё началось, не знаю. Не падал, ударяясь головой, не мучился похмельем, и давление – всё было в норме.

– Откройте рот. Ага, ага, ага! Лечили зубы? Вижу. Повернитесь, штаны снимите. Ладно, я шучу! Врачебный юмор, говорил же, право… Вот здесь болит? А если так? А тут? Тут не болит, понятно. А теперь держитесь…

Не знаю, на что он нажал в области шеи, я лежал на кушетке лицом вниз, но сознание этот гад выключил мне легко и сразу. Свет погас, и лишь спустя целую вечность или даже две я расслышал далёкие голоса. Один из них предлагал меня усыпить, другой требовал, чтоб кто-то нашёл лекарство. Кому они принадлежат, я понял не сразу, хотя мог бы и догадаться…

Алексей уверял, что меня всё равно не спасти, ни клистиром, ни кровопусканием, ни ампутацией конечности, потому что это голова. Боль будет усиливаться, пока не доведёт меня до сумасшествия. Быстрая смерть в этом случае является естественным милосердием! Ну и что с того, что я так много чего сделал для музея? Загнанных лошадей пристреливают, это общепризнанная мировая врачебная практика.

Герман орал, что я его друг, мы прошли вместе не одну горячую точку, он обязан мне жизнью и не бросит меня одного даже во тьме Тартара! А если парнишка хочет продолжать работать под крылом нашего ЧВК, то ему лучше подумать, как изготовить (найти, заказать, купить, украсть…) то самое лекарство, которое избавит меня от головных болей. Это приказ директора, а Феоктист Эдуардович не всегда расположен к шуткам, тем более к таким. Третьего специалиста по истории искусств за полгода теряем…

– Я не могу ему помочь! Никак, ничем! Что понимаешь ты в вопросах исцеления? Ты можешь угрожать, ругаться, бить, но, думаешь, ему вдруг станет легче? Но нет, прости! Как нет лекарства, ибо вся боль его не так проста. Она растёт, становится сильнее и проникает уж не только в мозг, но и в сознание. Воистину, печальную судьбу ему предначертали сами боги! День или два – и он сойдёт с ума, его изгложет Червь…

– Если моему другу суждена такая ужасная смерть, мой долг проводить его до Стикса.

– Твой долг, его долги, долги ли? Не мне судить. Рекомендую лишь эвтаназию, а там уже мужайтесь!

…А ничего, что я тоже тут лежу и всё слышу? Видимо, ничего…

– Ты следишь за ним, дорогой?

– Я слежу за Червём. Эти твари безжалостны, быстро растут и всегда голодны.

– Он наверняка пойдёт к врачу.

– Ни один врач не способен спасти от Червя. А нам остаётся лишь наблюдать за муками человечка, посмевшего стать на пути у титанов!

– Хотела спросить, а почему ты просто не убил его, когда была такая возможность?

– Убивать скучно. Тебе самой это не надоело за столько тысячелетий?

– Нет.

– Я попробую объяснить. Итак, придуши я его на месте, все остальные поняли бы, чьих рук это дело, проверили систему безопасности «Херсонеса», и я больше не смог бы туда попадать. Даже сейчас это связано с большим риском, но когда…

– То есть ты рискуешь мною, пока я сплю?

– Милая…

– Дорогой!

– Не надо ставить вопрос именно так. Я прекрасно отдаю себе отчёт в том, что делаю, и никогда не позволил бы себе подвергнуть тебя опасности.

– Но себя ты подвергать не боишься. Браво. А ничего, что мы одно целое?

– Я же объясняю, ты всё не так поняла и слишком драматизируешь.

– Ага.

– Что «ага»?

– Вот только усни теперь.

– Начинается…

…В общем, мне помогли сесть на той же кушетке, и Алексей Херонович, размешав содержимое трёх пузырьков в одном стакане, заставил меня выпить какую-то вонючую бурду, равно отвратительную как на вкус, так и на цвет и запах. Однако головная боль прошла почти мгновенно. Этот юный коновал знал своё дело.

– Что со мной?

– Переутомление, – одним словом попытался отделаться врач, но я резко поймал его за воротник халата:

– А теперь правду. Я всё слышал, но хочу знать детали. Какой такой Червь? Откуда он в моей голове? Как скоро я сойду с ума? Что подразумевал Земнов, говоря, что проводит меня до Стикса? Типа поможет умереть достойно?

По выражению лица нашего великана было и без слов понятно, что я попал в цель. Но вот молодой парень ни капельки не испугался, не смутился, не запаниковал, а одним неуловимым глазу движением сбросил мой захват.

– Я пациентам не даю отчёта. Фантазии их могут быть печальны, а могут вдруг, наоборот, вселять в сердца немыслимую радость. Но тот, кто дорожит своею честью эскулапа, на пошленький обман не станет тратить сил. Я всё сказал, что счёл особо важным, и более не пророню ни слова. Подите оба вон. Приём окончен!

– Вот придушу на месте гада! Пусть суд, тюрьма, но душу отведу, – в той же ритмике тихо предупредил я, и в ту же секунду был вынесен из кабинета своим могучим другом. Да, он просто взвалил меня на плечо и вынес в коридор, пока я брыкался и орал что-то вроде:

– Ты труп, студент! И я тебя запомнил! Cum mors ludi mali![13] Ходи оглядывайся – это не спасёт!

Даже сейчас стыдно, как вспомню. А вспоминать я начал не сразу и не всё: после того страшного дня память возвращалась урывками. Наш великан левой пяткой захлопнул дверь, направляясь по коридору в сад. Там он сгрузил меня на скамью, за накрытым к скромному ужину столом нас терпеливо ждали Гребнева с Денисычем.

Тот, походу, уже неслабо принял, но девушка даже не прикоснулась к кубку красного вина, стоящего перед ней, и сразу обернулась мне навстречу:

– Александр, как вы? Что сказал врач?

– Что я сдохну…

– Бро, фсе мы сдох-ним! За эт-та нада фы-пи-ть… ик!

– Не может быть?! Почему? Что случилось? Герман, объясни!

– Светка, я те обьяснюяю… люди н-недолга-веичныи-и! Так вот…

Понятное дело, что горбоносый полиглот словил по ушам ещё до того, как довёл свою мысль до конца. Земнов же, встретившись глазами с нашей прекрасной сотрудницей, опустил взгляд и сокрушённо помотал головой.

– Неужели ничего нельзя сделать? – глотая слёзы, прошептала она, а я вдруг, к своему удивлению, властно положил руку ей на колено:

– Но можно провести мой последний день так, как я хочу. Раздевайся!

Лицо Гребневой приняло цвет всё тех же краснофигурных ваз, специалисткой по которым она и считалась при штате музея. Я сам на секундочку ужаснулся тому, что делаю. Но тем не менее продолжил, словно кто-то подталкивал меня под локоть:

– Раздевайся здесь и сейчас! К дьяволу все эти тряпки! – Мои пальцы сжали ткань её подола и рванули изо всех сил. Тонкая ткань не выдержала, обнажая белое бедро девушки.

– Зема, ты чо?! – кинулся к нам мигом протрезвевший Денисыч, но я не задумываясь огрел его глиняным блюдом с фруктами. Яблоки, сливы, персики, виноград и осколки терракоты – всё в пюре!

– За что? – всхлипнул он и рухнул навзничь.

– Александр, что с вами? Вы ведёте себя как варвар, как дикарь, как…

– Я! Приказал! Тебе! Живо! – в моей руке сам собой оказался довольно длинный нож для резки хлеба, и вот тут вмешался уже Земнов, грудью закрывая перепуганную девушку.

– Это не он, это Червь у него в голове. Он убивает Грина: сначала сумасшествие, потом смерть. Мы не можем ему помочь…

Я не помню, что сказал в ответ. Кажется, какие-то вариации грязного мата, но возможно, что и вообще ничего. Любые слова были лишними, а нож в моей руке вдруг закружился своей собственной жизнью. Да, Герман был спортсмен и силач, но любая заточенная железка делает вас как противника втрое опаснее. К тому же он боялся причинить мне вред, а я ему – нет. Наоборот!

– Ты мой друг! Не нужно… – наш хвалёный великан пропустил два скользящих удара по груди и предплечью. Светлана закричала от ужаса, но не пыталась даже убежать.

Первую каплю крови мне вдруг жутко захотелось с наслаждением слизнуть с клинка. На шум выскочил горбатый сторож, но, прежде чем он хотя бы открыл рот, я с ноги влепил ему пинок в бочину! Старина Сосо опрокинулся в кусты, жалобно завывая…

– Что здесь происходит? Я уже собирался идти домой, но услышал крики, – в вечерний сад решительно шагнул наш директор. – Молодой человек, сейчас же прекратите это безобразие! Гребнева, идите к себе! Земнов, шагом марш к Алексею Хероновичу, дорогу вы знаете. Пусть обеззаразит и сделает перевязку! А это кто? Денисыч? Почему он лежит, как мёртвый элот?

– Никто никуда не двинется, – зарычал я, разворачиваясь к нему. – Потому что вы все меня ненавидели! Вы презирали, подставляли меня, ждали, когда я совершу смертельную ошибку и сдохну, как бешеная собака! И всё это чтоб не платить мне премий?! Но я заберу вас с собой… каждого… всех!

Я бросился вперёд, замахиваясь для коварного удара снизу шефу в подбородок, ускользнул от неуклюжего Германа, торжествующе захохотал и…

Феоктист Эдуардович всего лишь снял очки. Яростная, неуправляемая и неумолимая вспышка света невероятной мощи так хлестнула меня по глазам, что я потерял сознание. Наверное, это можно сравнить с ударом несущегося КамАЗа лоб в лоб или взрывом мозга изнутри! Необъяснимый никакой современной наукой секундный переход из божественного солнечного сияния в глухую, непроницаемую тьму.

Всё. Дальше абсолютное безмолвие вечности.

То, что было на самом деле, и то, что происходило потом, мне просто пересказали. Возможно, где-то приврав, а может, и полностью всё выдумав, как их теперь всех проверишь-то?

Итак, я валяюсь на траве, фактически ослепший, не в силах даже кричать от разрывающей мозг боли. Где-то очень далеко, на расстоянии параллельной вселенной, звучат знакомые голоса, обрывки фраз. Мне падают крупные капли на лицо – слёзы, брызги воды или вина, а может, вообще слюны? Учитывая, какую патетическую и чудовищную хрень я только что нёс, обвиняя всех и вся, удивительно ещё, что меня не поливают расплавленным металлом…

Кто-то требовал вызвать врача, потому что надо перевязать резаные раны. Ему отвечали, что это пустяковые царапины, но Алексея Хероновича всё равно звать нужно, дабы примерно наказать его за плохое лекарство, спровоцировавшее неконтролируемый выплеск агрессии у пациента.

Кто-то надрывно скулил на одной ноте, кто-то рыдал, но громче всего звучали срывающиеся призывы успокоиться и выпить. Какофония противоречивых голосов стихла, лишь когда сдвоенный собачий лай, короткий и резкий, словно команда, отданная на немецком, образно выражаясь, навёл порядок на плацу.

– Ты и ты, держите его ноги. Ты – руки. Когда начнёт биться в конвульсиях, не позволяйте ему переломать собственные кости.

– То есть если он начнёт?

– Нет, именно когда! А ты держи голову, он не должен задохнуться во время обряда.

– Подружка, а кто уполномочил тебя командовать нами? Или ты знаешь, как изгнать Червя, не убив человека?!

– Я знаю ту, что способна на это.

– М-м-илочка, ты щё, уже дерябнула?! Её низ-зя пускать на н-нашу тер… ритор… на територир… ик! Сюда, короче! Низ-зя!

– Это опасно. Ещё никто не выжил после поцелуя Гекаты.

– Все высказались? Отлично. Тогда ничего не делаем и пусть он умрёт. Так?

Повисла долгая минута тишины, прерываемая лишь осторожным стуком моего сердца. После чего меня, похоже, привязали к позорному столбу. Руки, завёрнутые за спину, попали в стальной капкан, к ногам привязали чугунные гири, а на лоб легли тёплые лебединые крылья. А потом глаза открылись и мир прояснился. Или нет?

Попробую пояснить. Сейчас я отлично видел всё, но увиденное казалось мне настолько неестественным, зыбким и причудливым, что не могло быть реальностью. Я стоял в нашем музейном саду, прижатый к могучему стволу старой оливы, небо искрилось звёздами, рогатый месяц отражал золото недавнего заката. Воздух всё так же пах цветами и морской солью.

Вот только здания самого частного выставочного комплекса «Херсонес» словно бы не существовало в помине. Вместо него высились стройные греческие колонны, мрамор был чистым и ослепительно-белым. Судя по наклонному фронтону крыши, передо мной – небольшой храм Аполлона, бога Солнца, всегда почитаемого не только в эллинистических мифах, но и под разными именами встречающегося практически во всех древних религиях нашей планеты. А может, и не только нашей.

Звенела далёкая мелодия флейты. На ступенях храма сидела маленькая девочка лет пяти в чёрном платье, на её голове сиял серебряный обруч, увенчанный тем же полумесяцем. Она посмотрела на меня, и я почему-то сразу понял, что знаю её, мы уже встречались и, кажется, расстались друзьями. Вот только я никак не мог вспомнить её имя.

Девочка улыбнулась, поправила густые тёмные волосы и, вскочив на ножки, пошла ко мне, меняясь с каждым шагом. Это было красиво и жутко. Вот передо мной юная девушка, потом – зрелая женщина, а сейчас – высокая старуха…

– Александр Грин, – необыкновенно нежным голосом прошептала она, – отныне ты – мой должник. Если ты знаешь молитвы, то сейчас для них самое время.

Я хотел ответить, честно. Просто не мог и губ разомкнуть, а старуха вдруг вытянула чёрный раздвоенный язык и воткнула его мне в правое ухо, раскалённой иглой пронзая мозг. В тот момент вся прежняя боль показалась мне сладкой, сознание вспыхнуло, и всё, что раньше было мной, рассыпалось чёрным пеплом…

– Он жив? Герман, не держи меня, скажите, он жив?!

– Это невероятно, но…

– П-пульс и-есть! Гекатощка-а, моё п-щтение! Прими от души! Ч-чёрный мускат, сп-спес-ц-сиально для тебя! За моего бро-о!

– Червя я заберу себе.

– Мой брат будет против…

– Ага, пусть только попробует со мной спорить! Никто из вас, хвалёных олимпийцев, не спас бы жизнь этого человека. У него в голове был Червь этой стервы Цирцеи! Я могу спросить, как вы вообще допустили такое?

– Мы не…

– Бардак! Не музей, а проходной двор! Заходи, убивай, трави… Неудивительно, что искусствоведы мрут у вас как мухи! Вино я тоже заберу. Провожать не надо.

…Я проснулся довольно поздно, часов в одиннадцать или двенадцать. Солнечный свет бил в окно. Голова была упоительно ясной, хотя всё тело ломило, словно меня прогнали через кузнечный пресс. Как лёг спать – не помню, но после крымского вина и не такое забывается. Хорошо ещё, не рухнул в одежде, а сумел раздеться, сложить вещи на стул, укрыться тонким пледом.

За дверью раздалось осторожное поскрёбывание, неуверенное поскуливание, потом заливистый лай, и два добермана, ворвавшись в комнату, вновь свалили меня на кровать, вылизав всё лицо! Пуськи и няшки, иначе про них и не скажешь.

– Аря-ря-а, – поддержал я, от души потрепав псов за острые уши, – значит, Мила Эдуардовна уже здесь? Меня ждут у директора или в саду?

Мне дали минуту, чтобы одеться, и едва ли не лапами вытолкнули в сад. К моему удивлению, там никого не было, хотя на столе меня ждал завтрак. Значит, все наши уже заняты своими делами сообразно занимаемым должностям. Ну, или они сидят на очередном совещании, а меня просто не стали будить. Случись что интересное, всегда расскажут потом.

Да, служебная дисциплинка у нас хромает на обе ноги. Мне, как жителю сурового Екатеринбурга, до сих пор трудновато принимать эту расслабленность или почти даже безответственность южан! Но я учусь, потому что, оказывается, очень важно успеть прочувствовать вкус жизни, не превращаясь в музейного червя, корпящего над старыми папирусами, затёртыми черепками, ржавым железом и вечным подглядыванием за чужой жизнью давно умерших людей.

Я снял белую салфетку с тарелки, обнаружив бутерброды с сыром, жареный куриный окорочок и пару больших слив. В стеклянном стакане была просто чистая вода. Я выпил залпом и набрал из фонтана ещё: казалось, именно это больше всего и нужно моему организму.

Оба добермана честно сидели напротив, словно охрана и конвой одновременно. На предложение разделить со мной завтрак они и бровью не повели. Вот это воспитание.

Я ещё даже успел позвонить маме, она загрузила меня проблемами соседей и настоятельно требовала прекратить всяческое общение с моим другом-полиглотом. Судя по тому, как я его нарисовал, он слишком много пьёт, не следит за собой и наверняка научит меня чему-нибудь плохому. Ну да, конечно, а как же…

Светлана Гребнева тоже ей категорически не понравилась, но тут, скорее, сыграло свою роль то, что рисунки с неё как раз таки очень понравились папе. И мне ещё весьма повезло, что сестрички не стали выкладывать всё моё творчество. Как видите, там было за что зацепиться и к чему придраться, а мама в этом деле специалист со стажем!

Но самое странное, что я почему-то больше не чувствовал головной боли, терзавшей меня в последние дни. Сейчас в определённой творческой среде стало модным говорить не «последний/последние» (это формирует неправильный запрос к Вселенной), а более нейтрально – «крайний». Хотя, как по мне, то «крайние дни» звучит полной дичью.

Так вот, отсутствие боли было настолько неожиданным и приятным, что я не сразу заметил вдвое сложенный лист белой бумаги под тарелкой. Там был небольшой текст, отпечатанный на фирменном бланке «Херсонеса». Буквально четыре-пять строк.

Буквы поплыли у меня перед глазами, потому что там сообщалось, что начиная с сегодняшнего дня никто более не нуждается в моих услугах. Моя удвоенная зарплата и обещанные премии будут зачислены на карту МИР в течение суток. Подпись директора Аполлонова Ф. Э.

Я уволен.

– Цирцея-а!

– Можно не так громко, я пытаюсь уснуть.

– Геката-а!

– Да что ж такое-то…

– Какое из двух имён тебе дороже? Одна дарит ему Червя, которого тот запускает в голову самого настырного сотрудника некоего ЧВК. Типа чтоб он сдох в муках. Но другая преспокойно спасает ему жизнь, а ещё и подставляет всех нас!

– Черви от Цирцеи никогда раньше не подводили.

– А, ну естественно, ты же не рассматривал возможность того, что всё в мире бывает впервые?

– Геката, кстати, больше твоя подруга, чем моя.

– Так, значит, она всё-таки твоя подруга?! Хорошо-о…

– Не цепляйся к словам. Чего ты вообще от меня хочешь?

– Чтобы ты перестал пользоваться услугами этих баб!

– Милая, ну вот при всём моём уважении к тебе их не стоит так называть.

– Почему же?

– Потому что Геката не прощает определённых вещей.

– Значит, всё-таки она? К ней ты бегаешь ночью, когда я сплю!

– Как меня это всё достало…

– А меня?!

– Кстати, на электронной почте письмо от твоих байкеров. Они утверждают, что ты с ними не расплатилась.

– Так расплатись за меня! Кто из нас двоих мужчина?

– Могу закрыть твой счёт, как хочу?

– Да пожалуйста!

– Легко!

– Только попробуй…

…Вышедший из коридора Сосо передал мне мой чемодан. Судя по весу, всё уложено, а зная дотошность горбатого сторожа, вряд ли он что-то забыл.

– Могу я хотя бы попрощаться с коллективом?

Старик отрицательно помотал головой. Доберманы скорбно прижали уши и вдруг, повинуясь резкому душевному порыву, шагнули ко мне. Типа на, прощайся с нами, мы не боимся! Я автоматически погладил их по загривкам, и сторож сопроводил меня к выходу.

Пока шли по коридору, я надеялся, что хотя бы один звук раздастся из-за дверей комнат Светланы и Германа. Не знаю какой – смех, ругань, плачь, звуки цитры, да что угодно…

Тишина.

Volens-nolens[14], но красивая история моей работы в Крыму, наполненная безбашенными приключениями и новыми друзьями, закончилась слишком быстро. Быстрее, чем я даже мог надеяться ранее.

Один росчерк начальственного пера – и вот я сижу на ступеньках частного музея «Херсонес», без крыши над головой, перспектив, с невнятной формулировкой расторжения трудового договора; горло першит от обиды, но мир в целом полон несправедливости, так что чего уж…

Жёлтое такси, вздымая клубы пыли, вылетело из-за угла. Знакомый водила улыбнулся мне от уха до уха, демонстрируя страшные волчьи зубы, и присвистнул:

– Выгнали, э? Не огорчайся, дорогой, отсюда своими ногами ушёл – уже праздник, да! Куда тебя подвезти? Всё равно заказов нет.

Кинув чемодан за заднее сиденье, я плюхнулся рядом, рассеянно пожимая плечами. Куда идти и что делать, совершенно неизвестно. Арсен цыкнул зубом и обернулся ко мне вполоборота:

– Я тебе так скажу, только не обижайся: мужчина должен есть мясо! А у вас в музее чем кормят? Сыр, хлеб, фрукты, вода, э!

– Вино, – зачем-то поправил я. – Много вина.

– Это верю, это да! Слушай, поехали в порт, я тебе такую чебуречную покажу, там такая официантка есть – пальчики оближешь!

Если честно, то я не собирался есть чебуреки, равно как и облизывать пальчики незнакомой девушки. Но кто меня спрашивал?! Местное гостеприимство диктует собственные законы, и вот мы уже мчали вперёд, петляя на узких улочках частного сектора, пока не выбрались в центр.

Всю дорогу таксист развлекал меня бородатыми анекдотами вперемешку с вариациями русского рока на сумасшедшей балалайке Елены Варфоломеевой. Солнце слепило глаза, листья деревьев казались изумрудными, свежий ветер из опущенного стекла трепал волосы, в парках играли дети, слышался девичий смех, а запах моря щекотал ноздри.

– Я не хочу отсюда уезжать…

– Что ты сказал, дорогой?

– Ничего, мысли вслух. Далеко ещё?

– Приехали, э!

Арсен первым выскочил из машины, любезно открыв мне заднюю дверцу. Мы находились на второй линии от порта. Мне показалось, что там нельзя парковаться, но мой водитель только поправил аэродромную кепку, лихо крутя ключи на указательном пальце, как ковбои крутят кольт. Он явно считал себя хозяином жизни, которому в родном городе можно всё.

Мы вместе спустились вниз мимо кучи сувенирных киосков, зазывал на туристические маршруты одного дня, бесконечных ларьков, магазинчиков и столиков, пока не вышли к крохотному уличному кафе буквально на два столика, без стульев. Вход прикрыт марлевой занавеской. Надпись над заведением чёрным по голубому гласила: «Манана. Лучший крымский чебурек!»

Возможно, впервые после своего увольнения я не смог сдержать улыбку. Но когда этот «лучший чебурек» в одной тельняшке значительно выше колен и кружевном передничке вышел нам навстречу, я вовремя успел закусить нижнюю губу. Я был впечатлён и раздавлен!

Манана оказалась настоящей пышкой: невысокая, с пятым размером бюста, коротко подстриженными рыжими кудряшками, бёдрами вдвое шире, чем круглые плечи, румяными щёчками и такой теплотой в изумрудных, как морюшко, глазах, что любые шуточки на тему её внешности считались бы просто бестактными.

При всём этом от девушки буквально веяло добротой, открытостью и чисто детской любовью к самому маленькому муравьишке! Да, да, о ней можно было говорить только в уменьшительно-ласкательной тональности, никак не иначе…

– Она сама мяса не ест, вегетарианка, но как готовит, как готовит, э-э?! – Водитель такси, подрабатывающий волком-оборотнем у госпожи Аванесян, восхищённо облизнул растянувшиеся губы, уставясь на её груди. – Манана-а, детка моя! Как я счастлив вернуться к твоим пышным, сочным, мясистым, жирным…

Не выдержав, я толкнул его локтем. Нельзя так откровенно троллить милую девушку.

– …чебурекам!

– Арсэнчык, ти пиришёл? Увах, как я вся скучаль…

Пока я приходил в себя, ушибленный на всю башку этим невероятным сочетанием славянской внешности и дичайшего псевдокавказского акцента, эти двое церемонно обнялись, держа друг друга за локти, и сделали вид, что чмокнулись в щёчки. Думаю, она просто не хотела колоть нежные губки о его щетину.

– Каво ти мине сичас привозиль, коварний шалун, ай? Иди сюда! – Девушка так же широко распахнула объятия, и мне ничего не оставалось, кроме как упасть в них.

Кстати, это было приятно.

Её руки оказались неожиданно сильными, а от волос пахло гремучей смесью хмели-сунели и чеснока. Нет, я вовсе не так хорошо разбираюсь в специях, просто есть ароматы, которые уже никогда не забудешь. А потом она вдруг без предупреждения лизнула меня в шею…

– Манана, детка, это наш друг! – тут же между нами втиснулся горбоносый таксист. – Он из «Херсонеса». Из того, который ЧВК. Очень голодный, очень устал, накормишь нас, э?

– Канечна, увах! Тибе фирменный чебурек, а ему баранин, гавядин, свинин, курыц?

– Бери баранину, рекомендую, дорогой!

Что ж, я послушно кивнул. Хозяйка чебуречной, не удержавшись, погладила меня по спине и чуть ниже, сокрушённо вздохнула и ушла к себе за занавеску. Через минуту оттуда послышалось шипение горячего масла.

– Как она тебе? – фамильярно подмигнул таксист, почесав кадык жёлтыми крепкими ногтями. – Красавица, э? Добрая, покладистая, а как готовит…

Ответить мне было нечего. Да и некогда, потому что фактически в этот момент девушка вынесла нам два чебурека, и это было нечто. Длина в полметра, ширина, наверное, в две моих ладони и гарантированно на ладонь в высоту! Но это был не пирог, а именно чебурек, и запах от него исходил восхитительнейший!

– Манана! Ещё чай, прошу тебя! Извини, дорогой, вина тут не дают. Манана не пьёт, а я за рулём. Но здесь такой чай на травах, э!

Почему же нет? Я, честно говоря, несколько утомился пить каждый день на работе в «Херсонесе». Так что даже вполне был рад отдохнуть с бумажным стаканчиком ароматного чая. После первых же двух глотков на меня вдруг накатило удивительное спокойствие, в желудке разлилось приятное тепло, а все проблемы неспешно отошли в сторону. Чай рыжей Мананы воистину творил чудеса…

Огромный чебурек следовало аккуратно примять руками, выпустить пар, потом скатать в рулон и откусывать, широко раскрывая рот. У меня оно вышло не с первого раза, но зато у Арсена это изумительно получалось, он заглатывал еду, словно голодный волк: ом-ном-ном – и всё! Просто поразительно, честное слово.

– Манана, – вытирая губы салфеткой, честно признал я, – это самый большой и самый вкусный чебурек на свете! Вы – богиня кулинарии?

– Увах! Канешна нэт! – печально улыбнулась она, теребя заметно засаленные кружева белого передника. – Эта у нас Деметра богин! Она красивый, она добрый, она урожай даёт, всех людэй кормит!

– Детка, это был комплимент, э!

– Камплимиэнт?! Я его не понял, вот я глупый женщина-а… – хозяйка чебуречной искренне рассмеялась, и мы с Арсеном улыбнулись ей в ответ.

Но в этот момент смех Мананы был заглушён рычанием мотоциклетных моторов.

Я, даже не оборачиваясь, догадался, что произошло. Холодок пробежал по спине, но и здоровая злость проснулась в ту же секунду: когда уже они от меня отстанут? И самое главное, если у них такие тёрки с нашим ЧВК, то почему эта безымянная байкерская банда охотится именно за мной? Я-то чем конкретно их всех достал?!

– Увах, Арсэнчик, исчо клиэтав привёл, – разулыбалась румяная Манана, но, покосившись на меня и водилу, понимающе сменила тон: – Нэхарошие люди, да? Я решу ваш проблэма.

Двое мотоциклистов в чёрных косухах с шевронами с изображением гидры, кожаных штанах и шлемах, украшенных черепами, одновременно достали толстые железные цепи. Один такой удар на скорости с размаха способен раскроить человеку череп или на всю жизнь сделать калекой. Куда только полиция смотрит?! Севастополь, столица Крыма, а тут эти…

– Дорогой, прими совет: не вмешивайся. А лучше вообще не смотри. Не надо, – Арсен подвинулся так, чтобы закрыть от меня плечом всю картину, но я видел.

Хозяйка чебуречной, сделав два шага вперёд, вдруг встряхнулась, как собака, выходящая из воды. Это было невероятным, но она словно сбросила весь жир, всю восхитительную пышность тела, в один миг став стройной и опасной, как испанская шпага. Её рыжие кудряшки встали дыбом, на предплечьях заиграли мышцы, а ногти заметно удлинились.

Вновь взревели моторы, байкеры сорвались с места, взмахнув цепями. Девушка, вытянув руки, бросилась им навстречу, в одном длинном прыжке покрывая метров пять-шесть, и, невероятно изогнувшись, сбросила обоих мужчин на асфальт!

Грохот был такой жуткий, что я невольно зажмурился. А когда открыл глаза, заботливая пышка Манана, приняв прежний облик, уже заносила к себе за занавеску два бессознательных тела. Оба навороченных байка, крутя колёсами в воздухе, лежали друг на друге.

– Итак?

Я посмотрел в звериные глаза Арсена, он не отвёл взгляд. Хорошо, повторю, мне не трудно:

– Итак, что это было? Кто она?

– Манана? Ну, как сказать, девочка из неблагополучной семьи, э!.. Её дед был натуральным зверем, внучка сбежала из дома, выросла здесь в припортовом районе, дралась в боях без правил. Башку ей отбили, да? Но денег хватило на свой бизнес, и мы её поддерживаем, она добрая. Сам видишь, э…

– Сам я вижу несколько другое.

– А зачем ты чай пил? – весело хмыкнул коварный таксист. – Здесь такой чай дают!

Волшебный чай, да-а…

Короче, как я понимаю, меня и тут подставили. Если не вино, то неизвестные нормальным людям травяные сборы, вызывающие лёгкие, но устойчивые галлюцинации. Мне жутко хотелось треснуть Арсена по уху, но он быстро слинял, переставляя валяющиеся мотоциклы в уголок в тень. Я сунулся было в чебуречную, но едва коснулся белой занавески, как на меня грудью попёрла хозяйка:

– Увах, сюда нэ хади! Нэхарашо. Чай пей, чебурек кюшай, минэ на работе нэ мишай, пажалюйста-а!

– Извините, ради бога. Я просто хотел убедиться, что с теми ребятами всё в порядке.

– Пачему с ними всё в парадки? Савсем нэ в парадки! Гостей Мананы обижат нильзя, да!

– Vae victis![15] Так, может, уже скорую вызвать или полицию?

Хозяйка удивлённо вскинула круглые бровки, потрогала мне лоб, не горячий ли, печально покачала головой и очень вежливо развернула за плечи обратно:

– На свэжий воздуха иди. Сейчас тибе исчё чебурек дам. Вкусыный! С баранин?

– С курыц, – обречённо выдохнул я. – Только можно его взять с собой?

– Канэшна!

Освободившийся Арсен пообещал мне помочь с жильём. Денег на карте хватало, поселюсь где-нибудь в маленьком отельчике, высплюсь, отдохну, порисую, а завтра с утра буду искать новую работу. Потому что так быстро уезжать из Крыма мне не хотелось, да и некуда. Не под родительское же крыло в родной Екатеринбург. Это будет поражением.

А здесь, допустим, можно попробовать устроиться в Государственный историко-архитектурный музей-заповедник Херсонес Таврический, люди с моей профессией нужны именно там. Но если ребята говорили правду, то местное руководство нас недолюбливает. Хотя, с другой стороны, раз меня уволили из нашего маленького ЧВК, так, может, большой музей возьмёт просто из вредности? Ну или искать место где-нибудь ещё…

– Тут есть одно местечко, дорогой, – беззаботно болтал Арсен, когда, расплатившись по счёту, с запакованным горячим чебуреком на вечер и поцелуем в щёку от горячей девушки в тельняшке, мы уселись в его жёлтое такси. – Почти самый центр, но у нас тут всё перерезано оврагами, поэтому покрутимся, э?

Он опять завёз меня в какой-то частный сектор, где даже дороги были грунтовые, а не асфальтовые, и остановился у высокого металлического забора. Кому-то позвонил, куда-то сбегал, и я получил шикарные однокомнатные апартаменты в соседнем коттедже.

Евроремонт, новая мебель, стиль хай-тек, большая кровать, ортопедический матрас, широкая плазма на стене, выделенный вайфай, чистый туалет, душ, здоровенный холодильник, кондиционер, своя кухня с плитой и сковородками – за смешные две тысячи в сутки! И даже не спрашивайте у меня адрес, я под угрозой пыток на электрическом стуле не сдам это место! Можете жаловаться в редакцию…

Арсен, сотворивший для меня это чудо, категорически отказался брать деньги, пожал мне руку и уехал. Всё-таки он удивительный мужик! Чисто внешне я б к такому и подойти побоялся, не то чтобы в машину сесть, а по характеру, порядочности и душевному отношению к людям он многим профессиональным психологам фору даст. Так что очень правильно делали школьные учителя, когда ещё с первого класса учили нас не судить о книге по обложке.

Я вышел до соседского магазинчика, когда уже начинало темнеть. Закупился минеральной водой, кофе и фруктами, в номере поставил чайник, после чего, не раздеваясь, завалился на кровать, щёлкнул пультом от телевизора и…

В дверь постучали. Как же мне не хотелось вставать, кто бы мог представить!

– Александр, открывайте. Я знаю, что вы здесь, вы не спите и вы не в душе.

Дружный рык двух доберманов подтвердил, что медлить не стоит. Эти ангелочки шутить не любят.

– Ты всё-таки сделал это…

– Ты о чём, дорогая?

– Умоляю тебя, не надо этих фальшивых нот изумления в голосе. Ты прекрасно знаешь, о чём я.

– А-а, ты про то, что директор «Херсонеса» выкинул Грина? Да, теперь этот дурачок ещё и безработный.

– Не беси меня! Я в курсе, что он уволен. Речь не об этом!

– Ну, если опять про своих нежно любимых байкеров, то… Во-первых, чисто технически их убил не я. Во-вторых, с юридической точки зрения ты сама мне это разрешила. А в-третьих, фактически они живы.

– Сплошная казуистика! Ты заманил и послал двоих на верную смерть!

– Я всего лишь указал им, где в данный момент находится тот, кого они почему-то считают первопричиной гибели всей своей банды. Никто не виноват, что у них не хватило терпения подождать в засаде.

– Я разрешила тебе самому разобраться с ними. Самому! Пусть даже эта тупая девка не убила их, а сдала в психушку, но теперь они не лучше овощей!

– О, дорогая, поверь, Манана-то никак не тупая девка. Она…

– Да! Я жажду подробностей! Кто эта рыжая тварь?!

– Внучка или правнучка знаменитого Немейского льва. Того самого порождения Ехидны и Тифона. Уж их ты наверняка помнишь. Так вот она – их дитя, плод насилия.

– Зверь, которого задушил Геракл?

– Да, именно так. Но, между прочим, этот лев, знаешь ли, был не только вечно голоден, но и весьма плодовит. И образно выражаясь, имел кого хотел! Девочка после рождения была проклята богами, но сумела вырасти среди людей. Я удивлён, что ты не знаешь Манану! У неё действительно впечатляющие чебуреки…

– Догадываюсь, что ты называешь этим словом. Ты её лапал?

– Я бы не рискнул…

– Значит, она тебя лапала!

– Началось…

…Мила Эдуардовна была, как всегда, безукоризненно одета: на стиле, в кремовом костюме, приталенный пиджак, классические брюки, шёлковая блузка в тон и туфли на низком каблучке. На левом плече небольшая сумочка, думаю, недешёвая, хотя я мало разбираюсь в брендах.

Два элегантных пса ввалились первыми, бесцеремонно обнюхав меня и всю комнату. Я скрестил руки на груди, вопросительно подняв брови.

– Милое местечко, – задумчиво, но без тени скептицизма отметила сестра моего бывшего работодателя. – Садитесь, не стойте. Вы не в гостях.

– Спасибо. Вы тоже присаживайтесь. Чай, кофе?

– Все мои предки были греками, так что либо вино, либо… – она взгромоздилась на высокий табурет у кухонной стойки.

Я достал минералку из холодильника и снял два стакана с полки. Оба пёселя посмотрели на меня требовательным взглядом, так что мне пришлось поставить большую тарелку с обычной водой из-под крана им на пол. Мила неторопливо сделала два глотка, поставила стакан и перешла к делу:

– Не буду томить вас ожиданиями. Итак, сегодня утром вам сообщили об официальном увольнении из ЧВК «Херсонес». Двухмесячная зарплата и премии должны были поступить на счёт.

– Пока ничего нет.

– Значит, поступят до двенадцати ночи.

– Могу спросить, а за что, собственно, меня турнули? Я был плохим сотрудником?

– Прямо наоборот, – также без улыбки кивнула она. – Слишком хорошим. Настолько, что некоторым силам, скажем, конкурирующих с нами организаций, это показалось недопустимым. Брат просто не мог рисковать вашей безопасностью.

– Хм, знал бы он, что со мной было сегодня…

– Он знает. Неужели вы думаете, что Арсен случайно подхватил вас утром?

Я чуть не прикусил край хрустального стакана. То есть всё это время они меня вели и контролировали?

– Разумеется, – подтвердила Мила Эдуардовна. – Оставлять вас в «Херсонесе» было бы рискованно, но и отпустить без всякой охраны на вольные хлеба – просто невежливо. Нам отлично известно, кто такие Арсен и Манана, с ними вы могли бы успокоиться, расслабиться, ну и в случае непредвиденных обстоятельств эти двое встали бы грудью на вашу защиту.

В свете полученной информации спрашивать, как она нашла меня, было глупо. Меня и не теряли, всё время держа на коротком поводке. Это, пожалуй, могло бы даже показаться обидным, если бы не последующее предложение:

– Ну а с учётом того, что на данный момент вы являетесь безработным, то я хотела бы вас нанять. Как вы смотрите на то, чтобы подключиться к прежнему коллективу, но уже в статусе внештатного специалиста?

Я недоверчиво прочистил мизинцем левое ухо.

– Разумеется, зарплата и страховка останутся прежними. Финансово вы ничего не потеряете, но какое-то время поживёте вот здесь. В конце концов, эти апартаменты намного круче вашей крохотной комнатки в помещении «Херсонеса».

Мила поднялась, развернувшись к двери, и на прощанье протянула мне руку.

– Не буду вас торопить. Выспитесь, отдохните, ваш положительный ответ можно озвучить завтра.

Если бы она ещё закончила словами «Честь имею!» и козырнула на манер офицеров царской армии, я бы наверняка не удивился. Но чего не было, того не было, смысл врать?

Когда сестра шефа ушла, а за ней и оба добермана, многозначительно сдвинув круглые оранжевые бровки, покинули помещение, я достал блокнот и гелевую ручку. Рисование приводит в порядок голову, а мне о многом стоило подумать. Итак, что у нас главное за сегодня?

Меня уволили, это факт, но сделали это ради моей безопасности. Кого-то очень не устраивает моё присутствие в штате сотрудников «Херсонеса», а заботливый Феоктист Эдуардович не хочет мною рисковать. В это вполне можно поверить.

Именно поэтому, делая вид, что я на него больше не работаю, он передвигает меня к своей сестре, по совместительству спонсору и совладелице нашего музея. То есть фактически я ничего не теряю, просто иду по другой платёжной ведомости. Значит ли это, что мне точно разрешат работать в прежней команде с Германом, Светланой и Денисычем?

– Если да, то я категорически согласен!

Рисунок прекрасной хозяйки чебуречной получился вполне себе характерным, а портрет небритого водителя такси у меня был и раньше. Я попробовал набросать Милу с доберманами, но это вышло не сразу. Таких сложных псов по памяти не нарисуешь, они – живая ртуть, ни секунды без движения и ненавидят сидеть на месте.

Ещё великий анималист Василий Ватагин сетовал, что звери тут же меняют позу, когда замечают пристальный взгляд человека. Лучше делать быстрые наброски каждого положения, рано или поздно животное вновь вернётся в то, которое вам нужно. Вот так непросто быть художником. Если, конечно, ты не Таринан фон Анхальт или Жоан Миро. Там умение рисовать, скорее, даже лишнее, отвлекает от бизнеса.

Меня же отвлёк требовательный стук в дверь. Мила что-то забыла? Хорошая рифма, как у директора, кому надо – берите. Но на пороге оказалась не она…

– Бро! Как я скучал по теб… – изрядно накушавшийся Денисыч практически упал на меня с порога.

Спрашивать, как именно он нашёл это место, было бессмысленно. В карих глазах вечно пьяненького эксперта по древним языкам плескалась искренняя мужская дружба, на три четверти разбавленная красным вином. Я поймал его под мышки и перетащил на кровать, аккуратно переставив сумку с амфорами на столешницу. Ровно за минуту до того, как в дверь вновь постучали.

– Саня, не выдавай! – трагическим шёпотом взмолился мгновенно протрезвевший Диня, ловко укатываясь под кровать. – Если узнают, что я тут был, уволят к хвостам собачьим вслед за тобой! А кому я ещё такой нужен? Сопьюсь под забором и умру навеки…

Я кротко выдохнул и пошёл открывать. На пороге стоял смущённый Герман, в руках у него был набитый пакет с надписью: «Здоровое питание».

– Мне можно войти?

– Вообще-то уже ночь. Не ожидал, что сегодня я так популярен, но заходи, конечно.

– Друг мой, это тебе, – великан Земнов поставил пакет на табурет, не рискнув сесть сам, и поэтому говорил со мной стоя. – Ты должен знать, что мы все были против твоего увольнения. И я, и Светлана, и Диня, и даже Сосо. Но директор сказал, что для тебя так будет безопаснее, потому что… Просто поверь. Я всегда буду твоим другом, и нет ничего, чтобы…

Ответить мне не пришлось, так же как ему – завершить фразу. Сказать, что произошло? Правильно, в дверь опять постучали. Встретив перепуганный взгляд нашего здоровяка, я молча указал ему пальцем под кровать. Ничего, она двуспальная, как-нибудь уместятся.

– Александр…

– Светлана? – чисто из вежливости я постарался изобразить на лице хоть какое-то удивление. Хотя уже прекрасно понимал, кого ещё у нас тут не хватает для полного боекомплекта.

– Я узнала от Арсена, где вы поселились, – Гребнева, в коротком джинсовом платье с открытыми плечами и глубоким декольте, без малейшего стыда втолкнула меня в комнату, разворачивая к кровати. – Никто не в курсе, что я сбежала к вам. Ночью меня не хватятся, а утром нам уже будет всё равно. Не думайте обо мне плохо, я не такая, я…

Она закрыла мои губы поцелуем, фактически повалив на одеяло. Пружины матраса скрипнули, прогнулись едва ли не до пола, издав характерное «упс…» и пьяненькое «ик!». Наша восхитительная Афродита, уже сидя на мне, одними губами спросила:

– Мы что, тут не одни?

Я помотал головой. Не одни, нас тут много, считай, все специалисты «Херсонеса», за исключением директора. Светлана капризно закусила нижнюю губу, наконец-то соизволив обратить внимание на сумку с амфорами и набитый пакет из магазина «Здоровое питание».

– О-о, мужчины… Как я вас всех ненавижу, – утомлённо простонала она, пересаживаясь на табурет. – Вылезайте уже, накрываем стол!

…В общем, как и в первый день моего устройства на работу, мы дружной четвёркой расстелили покрывало на кровати, выложили на тарелки кто что принёс, разлили вино по чашкам и бокалам, проводя время весело, но умеренно громко, чтоб не беспокоить соседей.

Денисыч рассказывал жутко смешные в своё время (лет этак три-четыре тысячи назад) древнешумерские анекдоты. Уверял, что в его молодости все просто с ума по ним сходили:

Скажи, чего никогда не случалось в истории?

Чтобы молодая жена испортила воздух на коленях у мужа!

Светлана искренне пыталась смеяться и краснела как девчонка, если попадались слишком уж фривольные. Типа древнеегипетских, вот таких:

Как развеселить скучающего без дел фараона?

Закутать кучу голых баб в рыболовную сеть, сунуть в Нил и отправить властителя на рыбалку!

Герман больше молчал, улыбаясь невпопад и рассеянно кивая, но в глазах у него были заметны слёзы умиления: он действительно дорожил всеми нами и боялся потерять хоть одного. Как-нибудь при случае надо расспросить его о других специалистах по истории искусств, которые были до меня. Если это удобно.

Огромный чебурек от Мананы мы скатали в рулет и честно разрезали на троих, Гребнева отказалась есть на ночь, хотя тайком отщипывала кусочки белого сыра, закусывая ими вино. Наш полиглот почему-то предпочитал красное, чаще игнорируя белое, хотя великолепно разбирался во всех видах алкоголя. Не знаю почему – он не отвечает, а спорить бесполезно.

На столешнице появились почти все красные вина Агоры, всех сортов винограда: сухие, полусладкие, купажированные, но исключительно тихие. Шампанское он нам не доставал ни разу. Хотя, если подумать, тут же как раз рядом лозы «Золотой балки», севастопольский и инкерманский винзаводы, какие-то ещё, – Денисыч рассказывал, но я забыл. Наверное, чтобы во всём этом разбираться, тут надо жить.

Где-то после трёх ночи Диня решил продолжить традицию общего купания, но остальные его не поддержали. Собственно, правильно, это из коридоров «Херсонеса» можно было попасть практически куда угодно – новейшие научные разработки, порталы и всё прочее.

Из обычной гостиницы не всегда выйдешь прямо к морю, хотя в Севастополе и такие есть. Но они сто́ят в сутки, как три айфона. Короче, не идём. У нас ванна есть. Но туда вчетвером не втиснешься, а при любой делёжке по двое выходили не самые лучшие комбинации. Опять не идём.

Как я уснул – тоже не помню. Зато отлично помню сны. Их было несколько, калейдоскопом сменяющих друг друга. Снились родители, почему-то моя бывшая девушка, которая пыталась меня познакомить со своими подругами, но все они были жутко страшными и целовались между собою взасос. Меня они игнорировали.

Потом снилась Прага, где я никогда не был, но всегда хотел побывать. Там были узкие зелёно-коричневые улочки, как на картинках. Тёплый воздух пах пивом, а встречные люди улыбались. Мне там нравилось: красивые дома, чудесная атмосфера, никто никому не угрожает и ни одного байкера на горизонте. Вроде и мелочь, но как приятно.

Третий сон запомнился больше других, быть может, потому, что вряд ли это было сном. В общем, я опять видел того самого монстра. Страшного и красивого одновременно, абсолютно голого, ровненько состоящего из двух идеально подогнанных половин – мужской и женской. Это было противоестественно, но говорю как есть.

Только на этот раз он ничего не сказал, просто смотрел на меня, как будто бы пронизывая взглядом насквозь. Хотя мне, если честно, даже хотелось пообщаться. Не знаю, что бы я спросил, как часто бывает в снах, язык не поворачивался и губы не размыкались. Мы просто стояли где-то в пустой комнате и смотрели друг на друга. Он изучал меня, я – его. Всё.

Подъём был ранним, хоть я и лёг почти на рассвете. Никого из сотрудников «Херсонеса» в комнате не оказалось. Видимо, не желая меня будить, они ушли по-английски. Я проверил телефон, который выключал на ночь. Никаких входящих звонков не было, разве что ряд шумных голосовых сообщений от моих дивных сестрёнок:

«Папа точно сказал, что мы едем к тебе в Крым!»

«Только следующим летом, печалька-а…»

«Мама говорит, что там у тебя может быть опасно».

«А мы знаем! И мы не против! Где нехорошие враги?»

«Нас записали в секцию айкидо! Теперь мы можем всех победить!»

«Даже тебя!»

«Если ты немножко поддашься…»

«Ты Денисыча смешно нарисовал. Но мне лошадка больше нравится…»

«А скала прям реально профиль Волошина, да?»

«Круть…»

Я тоже наговорил им в ответ пару голосовых, успокаивая и обещая непременно встретить всех в Севастополе следующим летом, но при условии, что они будут хорошо учиться и слушаться папу с мамой. Это, кстати, и в моих интересах. Наши родители вполне могут привезти их сюда, оставить под моим присмотром, а сами двинуть отдыхать в Ялту. Они любят этот город, были там ещё в советское время. Вдруг захотят, так сказать, освежить воспоминания молодости.

Завтракать было нечем, мы всё успешно съели прошлой ночью. В холодильнике нашлась только небольшая литровая амфора, а на столе – вскрытая пачка кофе. Вот, собственно, пока я его пил, включив новости в телевизоре, пришло первое сообщение от Милы Эдуардовны:

Как я понимаю, вы в моей команде. Это не вопрос, я отлично знаю, когда и с кем вы провели ночь. В иной ситуации я бы ревновала, но вы не мой типаж.

Хм, честно говоря, даже чуточку обидно. Но, с другой стороны, если я так уж совсем ей не интересен, то смысл мне об этом писать? Конечно, есть определённый процент женщин, которые не интересуются мужчинами, но не прощают им же отсутствие интереса к себе.

Такое бывает. Взять хоть миф об Артемиде и Актеоне. Молодой охотник случайно увидел богиню, купающуюся в лесном ручье вместе с подругами. И если бы он восторженно замер, сражённый её красотой, а потом вежливо ушёл, опустив глаза, так не было бы проблем!

Но этот дурак начал ржать, показывая на неё пальцем, типа голая баба, гы-гы-гы! В результате разгневанная девушка, являющаяся по совместительству богиней первого ранга, родной сестрой и зеркальной ипостасью самого Аполлона, превратила охотника в оленя, и бедолагу порвали собственные собаки! Которые потом так же верно служили и самой Артемиде. Псы не могли остаться брошенными в лесу, без хозяина. Не стоит их осуждать. Однако, пока я размышлял на эту тему, ко мне пришло второе сообщение:

Итак, я жду вас в тринадцать часов у старых колонн Херсонеса Таврического, на берегу моря. Купите билет, пройдите как турист, нигде не светите вашим удостоверением ЧВК. Мой брат сказал, что не отбирал его у вас.

Я быстро проверил свой чемодан. Действительно, в одной из рубашек в нагрудном кармане лежала моя музейная корочка. Автоматически переложив её в небольшой файл для документов, я начал экстренно собираться. До встречи с Милой оставалось ещё часа четыре, но надо бы добраться до места, где-то перекусить и, пользуясь случаем, успеть погулять по территории этого знаменитейшего музея под открытым небом.

Да, если кто считает, будто бы, после того как некие лица из администрации Херсонеса Таврического подставили нашу группу в Пантикапее, мы должны страшно обидеться, проклиная всё и вся, так вот нет.

Нет! Мы умеем отличать временщиков от вечности. В директорских кабинетах сидят люди, чаще всего весьма немолодые, и не я им судья. Пусть творят что хотят, пока могут. Любые их запреты, декреты, интриги не могут закрыть для нас путь к Херсонесу Таврическому, греческому полису, городу моря и солнца, колыбели русского христианства, месту силы и вдохновения для любого художника или поэта…

Будьте добры, захватите с собой ваш блокнот с рисунками. Это не моя просьба, мой братец удивительно быстро стал фанатом вашего творчества. Лично мне кажется, что вы слегка переигрываете, больше уходя в карикатуру, но…

Понятно, я натянул тонкие джинсы, накинул поверх футболки лёгкую джинсовую куртку без рукавов и сунул во внутренний карман свой скетчбук. Сумку через плечо решил не брать, в конце концов, сегодня у нас чисто деловая встреча. Мне разъяснят мои новые обязанности, очертят фронт работ, предложат то или иное творческое задание в сотрудничестве с прежней командой. Думаю, как-то так.

Надо ли говорить, что я ошибался? Видимо, нет…

Арсен внизу. Всё оплачено, не вздумайте предлагать ему деньги.

– Милый, с тобой всё в порядке?

– Ну, насколько могу судить по своей половине, да.

– Тебя ничего не раздражает?

– Нет.

– И ты не хочешь спросить в ответ, не раздражает ли что-нибудь меня?

– Не хочу.

– Почему же?

– Потому что ответ очевиден. Тебя сегодня всё бесит.

– И ты, понимая это, тем не менее ничего не делаешь?

– Хорошо, делаю, вот…

– Руки убрал!

– Ты же сама просила…

– Руки свои убрал!

– Если быть точным, то одну руку.

– Хочешь об этом поговорить?

– Нет.

– Ну хорошо, раз ты хочешь…

– Я не хочу.

– Ты только что сказал! Я слышала! Не делай из меня дуру!

– Кто там говорил, что ПМС – выдумка?

– Кто там хочет получить по башке? Вот прямо сейчас, у меня не застрянет!

– Милая, но ведь отключимся оба. Тебе оно надо?

– Ах, это значит, только мне оно всё надо? А ты – невинная жертва женских циклов, да? Тебя пожалеть?!

– Не стоит.

– Вот именно! Убила бы прямо сейчас, честное слово…

– Может, переключишься на Грина?

– Ты мне ещё указывать будешь! Рот свой закрой! Кстати, а где спрятался этот настырный любитель истории искусств?

– Я рад, что ты спросила. Он…

– Я сказала, рот свой закрой!!!

…Через пять минут я уже садился в знакомое жёлтое «рено», от души пожимая жёсткую руку водителя. Почему-то вдруг мне показалось, что чёрные волосы растут на его ладони между пальцами и даже с внутренней стороны. Чушь какая-то, у людей так не бывает.

– Херсонес Таврический, да? Всё сделаем, дорогой! Кстати, сама Манана о тебе только и спрашивала, когда придёшь за чебуреком, женатый ли ты, как относишься к любви с первого взгляда? Ты ей понравился, э!

На мой уклончивый ответ Арсен с пониманием кивал, крутя баранку и одновременно пытаясь выковырять что-то ногтем из зубов.

– Манана – это сказка! Это мечта любого мужчины! Никто так не умеет готовить, а какая она умница, ты не знаешь, я знаю! А добрая какая, э? Вот ты думаешь, она байкеров побила? Она их к себе унесла, накормила, напоила чаем и сдала с рук на руки в больницу! Потому что людям помощь нужна, если они на других людей колёсами наезжают, да…

Должен признать, это было приятно слышать. Лично я почему-то думал, что она тех двоих потом на фарш для чебуреков перекрутила. С её широкой души и не такое станется. Но, возможно, я привереда. Не хочу спорить, просто попробую поделиться.

На мой вкус, девушки типа той же Светланы Гребневой – неприступные и страдающие, верные и отстранённые, нежные и сильные, пылкие и закомплексованные одновременно – вызывают больший отклик в душе. А искренняя, открытая, жизнерадостная оптимистка Манана, как ни верти, гарантированно способна сделать счастливым миллион мужчин! Только меня среди них нет…

Это не значит лучше или хуже. Это значит, что, скорее всего, я просто влюбился.

– Всё, приехали, дорогой! – Арсен остановил машину прямо напротив касс в музейный комплекс. – Не волнуйся ни о чём, я тебя подожду, э! А насчёт Мананы подумай: такая девушка – персик, пышка, мечта-а…

Когда я выходил из «рено», он наконец-то выковырял что-то меж зубов, и лично мне вдруг показалось, что это смятая байкерская серёжка. С первого взгляда чуть ли не мороз по коже, а потом самому смешно. Иногда и не такие вещи могут привидеться, правда?

Билеты стоили недорого. Правда, пришлось постоять в очереди перед смешанной группой из Москвы, ребята никак не могли определиться, брать им экскурсовода или нет, платить за общий вход или каждому индивидуально, парни берут билеты всем девушкам или только своим, потому что у остальных феминизм, а что это такое, короче, затык. Ну и сами девчушки то хотят посмотреть, а то им уже неинтересно; а есть ли на территории кафешки и вайфай, а что там подают, а почему нет салатов, а какой обжарки кофе, итальянской или французской…

Полагаю, что с такими людьми, стоящими в очереди впереди вас, так или иначе сталкивались все. Бесит оно нереально, однако и сделать ничего невозможно. Когда подобные разборки между собой устраивают питерцы, они всегда пропустят вас вперёд. Москвичи – нет! Возможно, сейчас во мне говорит коренной житель Екатеринбурга, но при всех равных слагаемых утончённая вежливость – на стороне Северной столицы нашей общей родины…

В целом получилось, что у меня на осмотр было больше двух часов. Я прекрасно успел съесть круассан и выпить вкуснейшего капучино в крохотном кафе на три столика, благо в первой половине дня народу почти не было. Потом погулять по всей обширной территории, от края до края. Посетить выставки греческого и византийского периода. Гулять там без спешки и суеты…

Это было восхитительно! Я любовался старинными фресками, греческими мозаиками с изображениями птиц и обнажённых богинь, останками древних ваз, монетами и домашними фигурками богов из обожжённой глины. А чего стоили останки одной лишь мраморной статуи Геракла! Или чёрнофигурные росписи рождения Афродиты из морской пены! Ну и огромные декорированные крутобёдрые кувшины для хранения вина, дара Диониса, восхваляемого древними греками!

Ох, признаю: как художник, я просто наслаждался лицезрением и того, и другого, и третьего, и четвёртого, и пятого… Да меня всё здесь впечатляло!

Конечно, это если не знать, какие чудесные сокровища хранятся в нашем частном выставочном комплексе. Но это – тс-с…

Вот тут, на берегу Чёрного моря, с коринфскими колоннами за спиной, присев на краешек скального берега, я вдруг поймал себя на мысли о том, что за всё время моей работы на «Херсонес» я ни разу не видел посетителей музея. То есть от слова «вообще»! А какой же музей может существовать без людей, для которых его, по сути, и открывали? Не знаю, и, похоже, никто не знает.

– Давно вы здесь? – в голосе Милы Эдуардовны, вдруг раздавшемся за моей спиной, не было ни нотки удивления. Она просто констатировала факт. – Я не особо люблю это место. Греки вырубили много деревьев, открывая себе удобный проход к морю. Сейчас там пытаются возродить сады, которых не было раньше. Пусть. Это хоть что-то.

Два знакомых добермана по-быстрому обнюхали меня, один так даже лизнул в щёку в надежде, что «мама» не видит, и оба уселись рядом, спокойные, как китайские бронированные крейсера. Ну, или, скорее, как боевые роботы будущего из текучего металла. Доберманы, они такие.

– Добрый день! Присаживайтесь, берега хватит на всех.

– Его всегда хватало, – сестра директора «Херсонеса» не чинясь присела рядом, по-турецки скрестив ноги. – Крым удивителен уже тем, что все, кто тут властвовал, всегда понимали, что они не первые и не последние. Скифы, татары, византийцы, итальянцы, турки, русские, англичане, опять русские, немцы, потом снова русские, украинцы и опять русские, но все они прекрасно отдавали себе отчёт, что в конце концов эта земля примет своими лишь тех, чьё имя встречалось чаще других. Поэтому Крым вернулся в Россию, и лично я считаю это единственно правильным.

– Мой город в противоположном конце нашей страны, – задумчиво ответил я, – но мне здесь нравится, я не ощущаю себя чужим, мигрантом или понаехавшим. Я останусь.

– Этого достаточно. Вы приняты на работу.

– Спасибо, а что…

– Не перебивайте. Я не мой мягкотелый братец. Просто слушайте, – довольно резко, но без малейшей грубости в голосе оборвали меня. – Наша тема – это некий господин Мидаускас из Прибалтики, в годы правления Украины успевший оформить на себя ряд квартир, два участка под строительство коттеджей и уютную виллу на берегу Чёрного моря под Симеизом. Есть слухи, что в то время он скупал любые археологические находки с территории Крымского полуострова.

– Мы будем следовать завету Владимира Ильича: «Грабь награбленное!»?

– Разумеется нет, – раздражённо сплюнула Мила Эдуардовна, сдвинув брови (что было немедленно повторено её верными доберманами), – я лишь хочу, чтобы вы осмотрели его коллекцию в целях выявления предметов, имеющих не частное, а общемировое значение.

– Допустим, я что-либо найду, и…

– Любые дальнейшие действия мы скорректируем на месте. Разумеется, вам не нужно что-либо решать самому в плане виновности или невинности нашего клиента. Ваша задача – лишь осмотр.

– А потом подключаются наши ребята из ЧВК?

– Ну, допустим. На определённом этапе. Как-то так.

Так-то согласен, в принципе, ничего удивительного: как правило, специалистов широкого профиля и привлекают для подобных целей. Я разбираюсь в истории искусств, значит, вполне логично, что мне предоставляют возможность осмотра и оценки чьей-то коллекции. Если никакого криминала в подаче нет, то в чём засада? Мила правильно истолковала мои сомнения:

– Да, это не совсем легально. Однако ничего преступного я бы вам не предложила.

Мидаускас сам в той или иной форме обратился ко мне за помощью в каталогизации. Именно это вы и должны сделать, не отвлекаясь более ни на что иное. Я не прошу вас ничего скрывать от хозяина дома, просто всю информацию о коллекции вы продублируете и мне.

Не скажу, будто бы всё это так уж мне нравилось. Почему-то в словах сестры моего бывшего директора на миг промелькнули растерянные нотки. Как если бы она не совсем была уверена в том, что её задание не просто «не совсем легально», а ближе к чему-то из серии «полукриминального». Типа, например, если бы я осмотрел и оценил чью-то коллекцию, а человека потом вдруг ограбили. Кто первый под подозрением? Правильно, ответ один: я…

– Мы не воры, мы музейщики, – неожиданно ответила она на мой молчаливый вопрос. Ровно так же, как в своё время говорил мне и Феоктист Эдуардович. Поэтому я не задумываясь дал согласие, и всё дальнейшее развитие событий просто втянуло меня, как котёнка Мурра в крутой водоворот Бамберга, то есть точно такого же замеса малообъяснимых, но знаковых событий. Но, как говорится, Historia est magistra vitae![16]

– Один вопрос: мои друзья по «Херсонесу» в деле?

– Разумеется! Как же без них? Кто будет очаровывать хозяина дома, кто принесёт лучшее вино для отвлечения внимания, кто организует вашу охрану и прикроет спину в случае непредвиденных обстоятельств? Никто не справится со всем этим лучше вашей буйной компании.

– Принято, – вежливо кивнул я. – Располагайте мной.

Мила улыбнулась и, неожиданно наклонившись вперёд, неловко и неумело поцеловала меня в щёку. Честно говоря, от этого детсадовского поцелуйчика у меня всё тело пробило нервной дрожью, словно мощнейшим электрическим разрядом, от макушки до пят.

Если от губ Светланы Гребневой я терял и разум, и сознание, то здесь имело место нечто другое. Не менее высокое, но совершенно не похожее ни на что. Я, наверное, даже не смогу это объяснить обычными словами. Всё на уровне ощущений и каких-то давно забытых животных инстинктов.

В общем, если верить Пушкину, за ночь с Клеопатрой люди отдавали жизнь, а за один скромнейший поцелуй тихой Милы Эдуардовны можно было отдать и все грядущие перевоплощения! Это если вы буддист. А если нет – то просто отдать всё что угодно…

Да, ещё она перефотографировала мои рисунки из блокнота. Как я понимаю, это для шефа. Язык не поворачивается постоянно называть его «бывшим начальством». Мне было немного неудобно показывать ей те рисунки, что я делал по памяти, когда она стреляла голой у фонтана. Но Мила лишь на мгновенье вскинула брови, вроде бы ни капли не обидевшись:

– А это я? Это же я, верно? Ну ладно…

Мне ещё раз вспомнился миф об Артемиде и Актеоне. Оба добермана фактически дышали мне в затылок, но команды не было, так что будем считать, будто бы мне крупно повезло. Хотя где там Мила и где Артемида, благо они не одно и то же лицо и даже не перевоплощение сквозь время. Мы, искусствоведы, в подобную фигню не верим. Точно так же, как не верим в сходство нашего президента с мужчиной на картине голландского художника Яна ван Эйка «Портрет четы Арнольфини».

Ну, или правильнее так: некое условное сходство есть, но это точно не ранняя реинкарнация Путина! А все сторонники заговора и перемещения лиц из эпохи в эпоху, так называемые попаданцы, с точки зрения современной нам науки идут в пень! Хотя вполне возможно, они окажутся правы в будущем. Но не сейчас, увы…

Хотя да! Лично мне странно, что того же Байдена, Трампа, Обаму или (не к ночи будь помянуты) Макрона, Шольца, Бербок никто на картинах прошлого не разглядел, а наш российский президент, получается, вечный?! Вот товарища Си вы везде найдёте запросто! Хотя для нас все китайцы на одно лицо. Как, собственно, и мы для них. Тут уж без всяких вариантов, так устроены люди…

– Когда отправляемся? – спросил я, и вопрос повис в воздухе.

Секунды не прошло, но, когда и как ушла сестра директора вместе с верными собаченьками, неизвестно никому. Я склоняюсь к версии магии, прекрасно отдавая себе отчёт, что это глупо и антинаучно. Мне захотелось прилечь на прогретые солнцем камни и, быть может, проваляться так ещё минут десять, наслаждаясь голубизной неба, синевой моря, белизной облаков и криками чаек. Это было невероятным релаксом, честное слово…

Правда, потом всё-таки пришлось встать и направиться долгой дорогой к выходу. По факту все предварительные вопросы разрешены и согласования получены. Уверен, что небритый Арсен отлично знает, куда меня везти. Иначе и быть не может. Тут все всё решают за меня, не спрашивая и не консультируясь, – это Крым, признай его как данность, и жизнь станет проще.

Ну, или не станет, можешь брыкаться, вдруг и выплывешь, тут уж кому как везёт.

Когда я вышел на стоянку, жёлтое «рено» терпеливо ждало меня, не трогаясь с места ни на сантиметр. Храпящий водила вовремя приподнял козырёк огромной кепки и ласково обнажил все зубы сразу:

– А, дорогой, ты нагулялся, да? Всё посмотрел, что хотел? Молодец!

Я сел поближе к нему на переднее пассажирское сиденье.

– Куда едем, э?

– К господину Мидаускасу.

– Минут тридцать-сорок, э? Сейчас такие пробки…

…Клянусь чем угодно, я просто не обратил внимания на временные рамки! Это сейчас я знаю, что от Севастополя до Ялты на машине гнать часа два-три, а от Ялты до Симеиза ещё не менее получаса по узким улочкам, сверху вниз. А на тот момент мне пришлось наивно поверить на слово небритому вруну с пятисотлетним стажем! Да, да, увы и ах…

Вроде бы мы только-только вырулили из Севастополя, благо новые современные дороги со времён возвращения полуострова быстро покрыли его целой сетью направлений. И сколько мне ни доводилось потом общаться с самыми разными водителями, единым, с их точки зрения, было одно: почему раньше в Крыму не делали таких шикарных дорог? А потому что!

И других объяснений нет.

Арсен указал мне слева базу байкеров Залдостанова. Я её видел по телевизору, но тем не менее. Не на море, скорее глубоко в горах, но зелёная зона с высотками и площадками для мотоциклетного спорта реально впечатляла. Я лишний раз вспомнил нападавших на нас байкеров и признал: да, эти уроды не могли быть из багряно-рождённой кавалерии Хирурга или его друзей. А едва ли не напротив, но уже по правую руку, тянулись бесконечные виноградники «Золотой балки».

Говорят, они выкупили какого-то крутого французского винодела, заплатив ему втрое больше того, что он мог бы получать на родине. Плюс премии, квартальные выплаты, тринадцатая зарплата, переезд, предоставление жилплощади и так далее. Мужик оказался честным и за семь-восемь лет создал на винном заводе линейку отличнейших вин, так что сейчас они могут конкурировать с другими не только на российском рынке.

Примерно так же якобы поступили дагестанцы, купив себе винодела из Италии, и подняли свою продукцию на несопоставимый с прежним уровень! Что ж, ребята имеют полное право. Тихие вина с золотым оленем или шумные, с перекрещёнными шашками, вполне достойны внимания. И это ещё при вполне бюджетных ценах.

Как по мне, так ничего плохого в покупке услуг иностранных профессионалов нет, но, думается, самым главным сомелье является всё-таки наш знаток всех древних языков на свете! И вот он вдруг встал перед нами, отчаянно размахивая руками:

– Тормози, тормози! Бро, ты ведь в Ялту? Подкинете меня по дороге? Там есть приятный винный магазинчик на набережной, так вот мне туда. Т-скть, приглашён как консультант!

Естественно, мы усадили его на заднее пассажирское, и уже там, удобно развалившись, он откупорил первую амфору:

– Арсенчик, тебе не предлагаю, ты за рулём. Саня, держи бокал, если полиция не видит, то у нас можно. А они такое не видят, потому что видели и не такое, уж поверь…

Ума не приложу, как у них на полуострове это прокатывает, но да! Если водитель трезв, а пассажир пьян, то все вопросы к пассажиру. В том случае, конечно, если его поведение мешает ведению транспортного средства. А если тот, кто за рулём, в принципе, не против, то вроде и арестовывать или штрафовать обоих особенно не за что, верно?

В общем, я махнул рукой и принял из его рук белый пластиковый стаканчик с густо-красной Агорой. Вино было восхитительным, как я понимаю, полусухое саперави? Хотя знаток у нас Диня, я-то могу запросто ошибаться. Но после первых же двух глотков мне стало это совершенно фиолетово. Ну ошибся, и что, подумаешь…

– А где остальные?

– Светка всё ещё прихорашивается, Герман ушёл к шефу за уточнениями, но застрял. Так что, зема, едем вдвоём, ты шебуршишь по своей искусствоведческой специальности, а я тупо спаиваю хозяина дома!

– Я так понял, что он известный коллекционер?

– Не то слово, бро! Дядька буквально превращает в золото всё, чего касается руками. И при этом чист перед законом! Просекаешь такую фишку? Там такие криминальные таланты, что ни старичок Сорос, ни сам Абрамович рядом не стояли…

В принципе, Мила Эдуардовна на что-то подобное и намекала, хотя не в столь категоричной форме. В мою задачу входит осмотр предметов живописи, графики, скульптур или ещё чего там есть. Как я понимаю, коллекция не самая маленькая.

И, видимо, в случае, подобном конфузу у госпожи Аванесян, когда мне без труда удалось доказать, что полотно с лосями не может быть работой Шишкина, здесь от меня ждут столь же подробного разбора. Это не слишком сложно, тем более для первичного осмотра.

Хотя обычно коллекционеры не склонны приглашать независимых экспертов: вдруг они увидят то, что не понравится владельцам? Например, картину, украденную из Лувра и находящуюся в международном розыске. Будет нехилый скандал-с…

– Саня, н-не п-парься, я же с тобой! И эт… если чо… не н-надо сразу лепить им правду-матку в… в рожу! В морду! Упс, типа в лицо-о! Мы все та-кие в-жлив-е искус-с-ствоведы… К-как я эта в-выговрил, бро?!

Я отсалютовал ему пустым стаканчиком. Куда бы ни вела нас дорога, но общий смысл оставался понятным: не тупи, не руби сплеча, не лезь ни на рожон, ни в бутылку! Это не всегда просто, понимаю, но стремиться к этому надо. Прям вот да!

Люди несовершенны, как и я в первую очередь, поэтому умение находить компромисс всегда было важной составляющей в образовании любого искусствоведа. Хотя наш курс в Екатеринбурге смеху ради называли «искусствоведьмы» и «искусствоведьмаки». Почти по пану Анджею Сапковскому, но с уклоном в образовательную часть.

И да, мы, студенты, старались соответствовать своим прозвищам…

– Ты живой?

– Нет.

– Раз отвечаешь, значит, живой.

– А я говорю, нет! После того как ты избила меня буквально ни за что, я более не вправе называть себя живым. Я – труп.

– Мама дорогая… кто ты?

– Труп.

– Ты?

– Я.

– А с кем тогда я разговариваю?

– Ни с кем.

– Да неужели?

– Да. Действительно, если я труп, я же должен молчать? Я молчу.

– Прекрасно! Это же так удобно – молчать, когда тебе оно надо, и говорить, когда я не хочу слушать.

– …

– А между прочим, это твой Грин…

– Он не мой.

– Ага, значит, ты уже не молчишь?! Конечно, одно лишь мужское имя – и ты сразу включаешься в разговор, прекращая меня игнорировать!

– Грин – это фамилия.

– А то я не знала! Ты перестанешь меня изводить?

– Я вообще ничего не делаю.

– Вот именно!

– Типа я…

– Да!

– То есть…

– Ты уже будешь хоть что-то делать или мне продолжать скандал?

– Ну, допустим, если я сделаю вот так?

– О да-а-а…

…Тот момент, когда мы конкретно въехали в Ялту, я упустил, потому что брал в руки второй стаканчик вина от Денисыча. Расчёт времени вообще не принимался к сведению, поскольку вся наша дорога на такси вылилась в какие-то полчаса или чуть больше. И то лишь потому, что две слишком резвые легковушки умудрились притереться боками друг к другу на самом широком участке трассы. Ну и нам пришлось какое-то время ждать.

Зато, выбравшись в центр, Арсен ловко вырулил нам к мосту через пересохшую речку (знал бы я, как она поднимается после дождей!) и остановился почти у самого массандровского пляжа. Ближе не подкатишь никак, если не давить лежаки с отдыхающими и киоски, набитые сувенирами. Наш горячий водила хоть и с волчьими зубами, но на такое не подписывался.

Мы с Денисычем вышли из машины и, поблагодарив за хорошую поездку, пошли тусить по солнечной Ялте. Благо, как я понимаю, на встречу с неким товарищем Мидаускасом (или, скорее, господином, потому что ни разу он нам не товарищ!) следовало прибыть к вечеру.

Часы показывали начало второго, лично я был голоден. Если вспомнить, сколько и чего мне пришлось перекусить с утра, то для взрослого мужчины моих лет это значило – нигде, ничего и ни о чём! Но сначала мы зашли в большой, с моей точки зрения, винный магазин на набережной, где мой нетрезвый друг успел отрекомендоваться, передать визитку, договориться о встрече с начальством на неделе, забрать две бутылочки «Севастопольского бриза» и сопроводить меня в незаметное рыбное кафе. Местечко оказалось знаковым…

Там можно было посидеть со своим алкоголем, а повара готовили свежий морской улов едва ли не в присутствии клиента. Дизайн и обстановка достаточно демократичные, то есть скромные, без фанатизма, но почему-то меня подкупил запуганный тощий чёрный котик. Он изо всех сил выпрашивал себе кости от той же барабули, но жутко боялся и отпрыгивал, стоило человеку протянуть руку в его сторону.

Кота было жалко, признаю, и что с этим делать, тоже непонятно. Не с собой же взять? Наш полиглот просто складывал хвосты, головы и хребты на салфетку, а её выносил за дверь, где несчастный черныш мог хоть что-то себе ухватить.

Правда, вскоре его стали грубо третировать другие коты, что посильнее и понаглее, а когда их стало уже четверо, Диня вступился всерьёз:

– Кто тут самый толстый? Типа этот? Ну, тогда пусть побегает, ему полезно.

Мой приятель смешал в стакане три столовые ложки чего-то там в маленьких пузырёчках, достав их из своей вечной сумки, и преспокойно облил самого бессовестного кота с замашками тирана, внешне похожего на Бормана. Резкий запах валерьянки разнёсся в воздухе. Толстяк аж присел от шока, а остальная братия вдруг посмотрела на него с неизбывной любовью и…

– Беги, дурак, беги, – тепло посоветовал Денисыч.

Вопль котов, кинувшихся в погоню за ароматизирующим Борманом, был слышен ещё минут десять, потом стих и вновь взорвался на самой истерической ноте – видимо, догнали. Мы с Диней церемонно чокнулись бокалами, а не верящий своему счастью чёрный котик торопливо догрызал головы барабульки и скумбрии.

Фактически к тому времени, когда мы наелись и наболтались (причём в общественных местах мой друг мог держать себя в руках, пить понемногу и совсем не пьянея, оказывается!), мне пришло сообщение на сотовый. Адрес и время ожидания моей светлости господином Мидаускасом. Я развернул экран к Дине.

– Пс-с, бро, фактически мне пилякать туда же, но на десять минут раньше. Операцию задумала Мила, а у неё всё рассчитано едва ли не посекундно!

– Понимаю. Вот только не совсем ясно, а смысл всей операции в чём? Мы же не собираемся грабить честного коллекционера?

– Зема, я те умоляю! Где этот прибалт и где честность?!

– Мы не воры.

– А то я не в курсах! Твоя задача – исследовать его коллекцию, не более. Он тот ещё жучара и, образно выражаясь, не самый святой человек после Папы Римского. Его собрание древностей легко даст фору хоть тому же Ялтинскому музейчику. А почему? А потому что музею надо дарить, но он платит наличкой, и немало!

– Тогда зачем идёшь ты?

– Я? О, мон ами, я есть дйюг господина Майкона из Фйянции! Известный сомелье и знаток куйтуазных вин, месье Дионьсе!

Мне пришлось протереть глаза. Прямо сейчас, в моём же присутствии, наш полиглот достал из кармана тонкую водолазку в полоску, шарфик на шею и довершил образ модным красным беретом. Теперь передо мной сидел идеальный француз! Настоящий типаж утончённого, штампованного парижанина, словно сошедший с рисунков газет “le Figaro”.

– Диня, ты…

– Саня, я рад, что тебе нравится. Но так-то мы друзья, не забыл? Я не такой, если чо…

Он ещё что-то там собирался фантазировать на эту тему, но мне удалось остановить его безумный полёт, просто вылив ему на голову полстакана красного. Мой друг опомнился, собрался, вытер лоб салфетками и объявил, что ему пора. После чего тупо слинял, оставив меня расплачиваться за всё.

И даже котика на прощанье не погладил. Хотя не факт, что тот бы разрешил…

Собственно, мне оставалось выпить пару чашек крепчайшего турецкого кофе, чтоб слегка протрезветь и отбить возможный запах алкоголя, после чего собраться и, оплатив картой, оставить чаевые. Девочки-официантки старались, так что всё честно. Ялта начинала мне нравиться. И это я ещё не гулял по набережной.

А поскольку время позволяло, мне удалось пробежаться мимо основных знаковых мест: памятника Чехову и так называемой Даме с собачкой напротив роскошной и безуспешно продаваемой виллы Софии Ротару; скульптуры бессмертного Михаила Пуговкина, удостоенного бронзы за роль режиссёра Якина в фильме про Ивана Васильевича; также скромной фигуры писателя Юлиана Семенова, на мой взгляд, больше похожей на современного фантаста Сергея Лукьяненко. Но это только моё мнение, я на нём не настаиваю.

Кстати, именно с этой статуи начинался подъём в гору, где стоял целый квартал элитных, дорогих многоэтажек. Вот в одной из них меня и ждали. Получив заверение консьержа, что попал я правильно и меня готовы принять, я прошёл к лифту, где был вынужден пройти ещё очередную ступень проверки.

– Sine ira et studio[17], – пробормотал я, нажимая на кнопку звонка. Передо мной загорелся дежурный экран.

Там откликнулся мажордом, или дворецкий, или смотрящий за подъездом, или охранник, или я уж не знаю, кто у них там. Он выслушал, к кому я направляюсь, в какую квартиру, удостоверился, что меня там ждут, и потребовал документы. Я отказал, потому что это уже крайности. Да паспорт, честно говоря, остался в гостинице Севастополя.

Мужчина всерьёз обиделся, посмотрел на меня как на клятвопреступника, изменившего родине в самый трудный час, но таки впустил и кивком головы указал на лифт. Ехать пришлось на тринадцатый этаж. В некоторых западных странах люди настолько суеверны, что просто убирают цифру тринадцать, указывая на кнопке «12–14». Слава России, до нас подобная фишка ещё не докатилась. Хотя, говорят, кое-где подобные прецеденты есть…

– Видимо, мне сюда, – решил я с учётом того, что на всей площадке была всего лишь одна-единственная дверь.

Как мне показалось на первый взгляд, из пуленепробиваемой брони.

И как оказалось впоследствии, мне не показалось.

– Александр Грин? – на пороге меня встретил пухлый, неулыбчивый (если не сказать мрачный) тип, на голову ниже меня, но держащийся с достоинством дона Корлеоне. Кудрявые длинные волосы с глубокими залысинами, мясистый нос, серые, блёклые, но цепкие глазки, испанская бородка, усики вверх и короткая сигара в зубах. Я его потом нарисую.

– Добрый день. Меня направила Мила Эдуардовна для осмотра вашей коллекции, а вы…

– Мидаускас, Раймонд Петриус. Заходите. Вам по коридору и налево.

По-моему, он сказал это в стену, потому что явно смотрел сквозь меня. В другой ситуации, наверное, стоило бы обидеться, возмутиться или как-то иначе продемонстрировать свою значимость, но вряд ли этот момент мог бы сейчас хоть кто-то оценить. Без толп благодарных зрителей подобные эскапады выглядят жалко и пошло.

В конце концов, я направлен сюда с конкретной задачей и никто не обязан прыгать передо мной в ритме диско, предлагать чай с конфетками, расспрашивать о здоровье родителей и так далее. А снобы бывают всякие. Не потребовали разуться до носков или надеть бахилы – уже спасибо! Паркетный пол был идеально чистым, а в воздухе чувствовались ароматы антисептика и валерианы, клининговая служба наверняка нанималась не из самых дешёвых.

Мне пришлось пройти шагов двадцать, за поворотом налево, войдя в длинную галерею, скорее похожую на антикварный магазин. В том смысле, что тут всего было набито до отказа от пола до потолка, но ни смысла, ни системы, ни…

За моей спиной почти бесшумно опустилась стальная решётка. Я даже не сразу понял: это в смысле как?

– Увы, если за ваш профессионализм поручились очень высокие лица, – равнодушно ответил хозяин на мой возмущённый взгляд, – то кто поручится за вашу личную порядочность? Сложные времена диктуют непростые нравы.

– И после этого вы рассчитываете, что я помогу вам с коллекцией?

– На самом деле мне абсолютно всё равно.

– Зачем же вы меня пригласили?

– Я вас не приглашал, – устало поморщился Раймонд Петриус. – Но счёл возможным оказать небольшую любезность одной небезызвестной даме с собачкой. То есть с двумя собаками. Через час решётки откроются автоматически. Другого времени у вас не будет.

Он повернулся ко мне спиной и ушёл. Получалось, я пленник. Это несколько нервировало, но либо я уже привык к тому, что, работая в ЧВК «Херсонес», мне вечно приходилось сшибать углы и заглаживать чужие косяки, либо, в конце концов, я могу просто сделать то, ради чего мы приехали, – осмотреть коллекцию. Выбор невелик.

– Ладно, будь по-вашему, дорогая Мила Эдуардовна, – пробормотал я, оглядываясь по сторонам.

Видеокамеры были натыканы везде, практически через каждые три-четыре метра. Уверен, что и сигнализация тут на самом современном уровне. Зачем же меня и Диню и вроде бы всех остальных послали в дом к этому странному типу? Странному, если не сказать больше, откровеннее и матом…

Но поскольку за мной оставалось решение – осмотреть коллекцию или тупо сесть на задницу и ждать шестьдесят минут до открытия дверей, – я предпочёл первое. В любом случае это интереснее и тут явно есть на что обратить пристальный взгляд искусствоведа. Я пошёл вперёд по левой стороне, рассчитывая вернуться назад по правой. Вся галерея представляла собой пёстрое собрание знаменитого Плюшкина.

Нет, не того, которого высмеял Гоголь, а реального прототипа, о котором писал Валентин Пикуль. Некий мелкий помещик середины девятнадцатого века объявил крестьянам, что он скупает ВСЁ! И к нему реально тащили всякую ерунду, но этот мудрый человек умудрялся из общего хлама вылавливать раритетные предметы войны тысяча восемьсот двенадцатого года, утерянные картины, редкие медальоны, оружейный антиквариат, из чего впоследствии был создан уникальный музей! Представляете?

– А вот это достойно уважения, – подтвердил я сам себе, отмечая среди нагромождений псевдоисторического мусора, тряпок, обуви, мебели, посуды, керамики, холстов неожиданное нахождение трёх миниатюрных, не более ладони, картин Похитонова.

В той же куче нашлись два неизвестных пейзажа Поленова, утерянный (или уже нет?) портрет работы Ильи Репина, два наброска Серова, бронза Лансере, сабля турецкая с клинком позолоты Бушуева, мейсенский фарфор, включая уникального «Казака, везущего пакет»!

Разумеется, не пакет с продуктами, а письмо командованию. Сам казак в форме кубанцев из Собственного Его Императорского Величества Конвоя, на белом липицианском жеребце, что представляет нереальный взгляд немецкого художника на русские реалии и по всем параметрам уже уникально как факт! Я мог бы перечислять и дальше, если бы не…

Сквозь мат и грязный шум пивнойРождаются портреты Афродиты.Её глаза всегда полуприкрыты,Словно ей видим мир совсем иной.Лишённой пошлости, её не знали греки.Водою разбавлялось всё вино,И на отливе обнажая дно,Первопроходцы выходили в реки.Там строили колонии и быт,Молились всем богам, включая местных.Купцы и воины в сражениях безвестныхЛожились скифскому коню между копыт.Но полисы стояли, значит, КрымИх принял не гостями, а родными.И вот Феодосийской бухты имяПослало в небо жертвеннейший дымОт крови бычьей до девичьих слёз.От бронзовых мечей к серёжкам медным,Что служат украшением для бедных,Но не заменят золота всерьёз.Которым ныне светится виноИ барабуля в масле на закате.За пиво чек, представленный к оплате,Как будто в вечность тянется длиной.И с греческой сиртаки на слуху,Я в ту же вечность вывожу строку…

…Честно говоря, я ни капельки не удивился, встретив его здесь, подвыпившим, декламирующим чужие стихи. В поэзии он разбирался – тут не поспоришь. А вот шпион из него был никакушный, если уж по совести. Поверьте, два стакана вина – и вот тот же Диня без пыток, охотно и легко, выболтает вам что угодно, любые тайны, все военные секреты, ради чего пришёл и с какой диверсионной целью…

– Это ты, бро? А м-мня раскрыл-ли. Ф пять минут! Чо я делаю не так, а?

– Попробуй не пить во время задания.

– Ага, типа я… Я типа этот… пр-глашённый сомелье, к-торый ни-и пьёт! Серьёз-на?!

Согласен. Это вряд ли бы сработало. Тем более кто бы и что бы ни говорил, но трезвый Денисыч – это нечто противоестественное. Тут я совершенно согласен с Гребневой: если человек таковым родился, то глупо пытаться его переделывать. Хотя вроде как тому же Робинзону Крузо удалось отбить у Пятницы вкус к человечьему мясу? Просто поверим ему на слово, что отныне дикарь ест только хлебушек и коз…

– Сиди тут, никуда не уходи. Я продолжу осмотр.

По факту если не заморачиваться на мелочные детальки, то получалось, что примерно двадцать процентов собранного чего-то стоило. Нет, и остальные восемьдесят можно было как-нибудь продать. В конце концов, есть люди, совершенно не разбирающиеся в искусстве, но желающие иметь дома настоящую старину. А старина бывает разной…

Можно завешать весь дом иконами, но каждая из них едва ли стоит ста рублей. По цене дерева, получается. Даже краски не в счёт. А тут среди псевдорелигиозного хлама попадались медные складни, каждый из которых стоил бы на рынке антиквариата тысячи долларов. Но в этом же разбираться надо!

Так просто вызовите специалиста, оплатите его работу, оно себя окупает. И я нашёл в общих завалах, наверное, до полусотни вещей, каждая из которых могла окупить весь этаж! Это при том, что левый мусор пришлось бы вывозить экскаваторами…

Но один предмет заставил меня остановиться на несколько минут. Потом я сделал фото на сотовый и пошёл дальше. Время, отпущенное мне хозяином дома, неумолимо истекало. Я подал руку нашему полиглоту, подхватил его на плечо и потащил к выходу. В конце концов, никто же не думал всерьёз, что я его тут брошу? Но стальные решётки не открылись в указанный час.

– Я так и думал, что вы вместе, – скучно сообщил нам господин Мидаускас, появляясь из-за поворота с нереально накрашенной Гребневой под ручку. – Вы никуда не выйдете.

Светлана была одета в неприлично короткое красное платье, чулки в крупную сетку и стояла на таких каблучищах, словно пыталась вырасти выше Германа, что в реальности просто невозможно: он здоровяк и великан! Но если она играет свою роль, значит, Мила меня не обманула, вся наша команда включена в дело этого странного типа.

– Я не буду писать заявления в полицию, но мои котики научат вас манерам, – хозяин дома важно развернулся, прихлопнув нашу сотрудницу ниже поясницы.

Светлана громко и глупо захихикала, позволяя увести себя обратно за угол. Когда цоканье каблуков стихло, я опомнился. То, что удалось накопать в галерее, не может не быть важным. Я просто уверен, что некоторые вещи украдены из провинциальных музеев в лихие девяностые годы. Но есть момент, куда более интересный лично для меня…

– Денисыч, напомни, среди подвигов Геракла была борьба с Лернейской гидрой? Была, я уверен. А почему этот знак в виде шести отрубленных змеиных голов мы встречали на шевронах тех байкеров? Они служат «Гидре» или гидра для них просто мистический символ – сколько ни отрубай голов, их становится лишь больше?

– Саня, бро, чо пристал? Видишь, я на расслабоне…

– Да потому, что мы влетели по полной. Надо выбираться отсюда. Если наш господин Мидаускас руководит той самой бандой байкеров, то… Трезвей уже, чтоб тебя!

Пьяненький полиглот мельком глянул на экран моего сотового, что-то сопоставил в голове, икнул, бодро выпрямился и одним махом выдохнул из себя весь перегар, скопившийся за день. Я почувствовал весёлое головокружение: надо же, как накрывает-то…

– Зема, зема, ты чего? Не вдыхай, это опасно, – Диня резко развернулся ко мне спиной и продолжил: – Там у тебя два фото – общий план и укрупнённый. Осколок греческой чёрнофигурной вазы с изображением одного из подвигов Геракла. Кстати, его настоящее имя Алкид. Там на рисунке он прижигает факелом шеи отрубленным головам гидры из Лерны. И да, точно таких же тварей мы видели на мотоциклах, шевронах и пряжках у банды приставучих байкеров. Из этого ты сделал вывод, что Мидас, тьфу, Мидаускас связан с ними?

– Да.

– А чо, очень похоже на правду. И отлично объясняет, почему Милка (миль пардон, Мила Эдуардовна, конечно!) закинула нас всех сюда.

– Светлану я видел, этот негодяй куда-то повёл её.

– Куда, куда? А ты типа не понял? Бро, прости, мне опять надо… короче, я в кашу…

Бывший трезвым целых две минуты, Диня глупо хихикнул, вытащил амфору из сумки и, даже не предложив присоединиться, вылил себе в глотку не меньше трети. Я же вдруг почувствовал прилив плохо контролируемой ярости. Хотя в целом, как вы заметили, всегда был довольно мирным и неконфликтным человеком.

Я злился на всё и всех: на Милу и директора – за то, что своими интригами сунули нашу команду в логово маньяка; на Денисыча – потому что пьянь и не вовремя; на Светлану – поскольку она вырядилась как шлюха; на Германа – потому что шляется неизвестно где, когда нужен тут и сейчас; на себя – за то, что ровно ничего не могу сделать! Или могу?

Помнится, на уроках нам рассказывали забавную историю. Давным-давно в Германских землях некий мастер меча вызвал на дуэль незнакомого ему художника. Тот не мог отказаться от драки, в минуту распахал противнику грудь и, проведя бросок через бедро, в придачу сломал ему руку в трёх местах. Дуэлянт выжил, но махать мечом уже не мог. А того художника звали Альбрехт Дюрер, тот самый, кто рисовал пособия по фехтованию и рукопашному бою.

– Поэтому никому не следует портить настроение специалисту по истории искусств широкого профиля, – сквозь зубы прорычал я, снял со стены тяжёлую алебарду (лезвие – оригинал, древко – новодел) и в три минуты раздолбал на разноцветные пиксели Кандинского все видеокамеры наблюдения!

Очень надеюсь, что тот, кто сидит за мониторами, постарается как можно быстрее предупредить домовладельца. Тем более что у нас тут планируется пожар…

Я аккуратно сложил несколько самых дурацких и не имеющих ровно никакой ценности картин впритык к решётке и попытался поджечь их, выбивая искру из старенького кремневого турецкого пистолета XVIII века.

– Зема, пл-пл-сни, помогаи-е-ит, – мой приятель что-то быстро сунул в сумку, взамен протягивая мне пластиковый стаканчик чистого спирта.

Да, признаю: так оно загорелось гораздо веселее!

А дальше всё по плану. Противопожарные системы всего мира в целом одинаковы: в течение минуты включились разбрызгиватели воды под потолком и автоматически открылись все двери. Мы с Денисычем ломанулись на выход, причём алебарду я прихватил с собой.

Чисто на всякий случай. И да, случай не преминул представиться.

Двое бритоголовых охранников, как я понимаю, те самые «котики», попытались встать у нас на пути. Да, у них были травматические пистолеты, но, прежде чем я замахнулся алебардой, наш знаток всех древних языков раздолбал амфору о свою же голову и, сжимая в руке глиняную «розочку», весь в красном вине и терракотовых осколках, заорал как ненормальный:

– Всех попишу, век воли не видать! Козлы-ы, петушары-ы, вертухаи беспонтовы-я!

Почему-то его сразу поняли правильно, и нам безропотно уступили дорогу. Мы рванули вперёд, а охрана, широко перекрестившись, дружно пошла писать заявление на увольнение с этой нервной работы. Видимо, такие условия, как гарантийная остановка двух истерических психов, не входили в трудовой договор. Очень правильно, переквалифицируйтесь в коллекторы, всё безопаснее, чем стоять на пути у скромных музейных сотрудников…

– Куда нам?

– В спальню!

– Диня, чтоб тебя, нашёл время! Я спрашиваю, где искать Гребневу?!

– Я и говорю: в спальне!

– Ясно.

– А ты о чём подумал?

– Ой, всё…

Я не знал, куда бежать и где расположена спальня. А учитывая, что владелец скупил весь этаж, за ним можно было гоняться долго. Но Денисыч, всё ещё пребывающий в образе пьяного вора в законе, кажется, совершенно точно знал, где тут что находится, и уверенно вёл меня вперёд. Охрану мы встретили ещё дважды.

Первую тройку молодых, а потому слишком ретивых ребят я сбил с ног одним широким взмахом алебарды на манер размашистого удара клюшкой, как это делают канадские хоккеисты. Получилось шикарно: все трое дружно подпрыгнули, спасая ноги, и столь же успешно столкнулись головами в высшей точке прыжка. Звук трёх пустых тыкв наверняка был слышен и на Массандровском пляже!

Мне начинало всё это нравиться. Грозный Диня хохотал фальцетом, словно пьяная маркитантка времён Гуситских войн. Распахивая все двери, заглядывая во все комнаты, мы, с одной стороны, поражались всему золотому: лепнине, украшениям, росписи потолка, отделке мебели и прочее, а с другой – вздрагивали от этой лютой цыганщины! По-моему, у хозяина явно был пунктик на золото, человеку лечиться надо, а мы тут под ногами мешаемся…

– Бей в песи, круши в хузары! – на манер летучих героев Отечественной войны двенадцатого года орал горячий полиглот с греческим профилем, размахивая во все стороны горлышком от винной амфоры, разгоняя сивушные и валерьянковые пары…

И да, никто не рисковал к нему приближаться. Ещё трое охранников даже за пистолеты не хватались, сразу рассосались вдоль стен. Если кто всерьёз считает, что, наняв за деньги крутую охрану, вы таким образом преспокойно доверяете жизнь людям, которые, если что, готовы положить за вас свою, то… увы! Разочаруйтесь. Добровольно калечиться, становиться инвалидом, а уж тем более героически умирать за невнятную зарплату никто не намерен. Хороших телохранителей всегда меньше, чем желающих их нанять, и культовые фильмы Голливуда в этом плане никак не показатель. Хотя красивая сказка тоже чего-то да стоит, правда? Особенно под…

– Мазафака! – не сдержавшись, выдал я, когда мы таки нашли ту самую спальню.

Светлана Гребнева стояла к нам спиной у полураскрытого окна, любуясь морским пейзажем. Из всей одежды на ней была тончайшая газовая комбинация.

Сам домовладелец лежал распятый на двуспальной кровати, поперёк алых шёлковых простыней, прикованный розовыми наручниками, почти голый, с красным шариком во рту. Почти – потому что на нём оставались советские семейные трусы произвольного покроя серо-синего цвета. Да, и полосатые носки. Длинные, до середины икр, но это всё.

– Вы в порядке?

– Ах, Александр! Мой спаситель! Вы, как всегда, вовремя… – девушка бросилась мне на грудь, прижимаясь всем телом. На секундочку я пожалел, что здесь слишком много свидетелей. – Надеюсь, вы успели найти то, что искали?

– Не знаю. Но кое-что важное я уж точно нашёл.

– Кхм… Ик?! – напомнил о себе Денисыч, и мне пришлось поправиться: – В смысле мы нашли. Вдвоём.

– Не понимаю, – явно всё понимая, мягко улыбнулась Гребнева. – А что, Герман так и не появился? Это странно.

– М-мы с земой ва-аще в шоке!

Думаю, наш общий разговор мог бы затянуться надолго, но лично мне казалось более правильным побыстрее свалить. Все согласились. Не сразу, но да. Господин Мидаускас бился всем телом, как карась под сметаной на сковороде, но убирать шарик или размыкать его наручники никто не собирался.

Да, обычно подобные эротические игрушки открываются на раз, но наша умненькая специалистка по краснофигурной и чёрнофигурной росписи использовала настоящие милицейские «браслеты», подкрашенные и декорированные под стиль секс-шопа. Короче, без ключа не откроешь. Полежи, подумай о своём поведении. Как-то так. Абзац!

– Минуту, – вдруг спохватился я, когда мы трое, включая переодевшуюся и снявшую влажной салфеткой косметику Светлану, пошли на выход, – а почему в прихожей так пахло валерьянкой?

– Бро, тебе оно так парит?

Не знаю. Но когда мы после долгих переходов выходили к лифту, из-за двери на нас смотрел ненавидящим взглядом тот самый толстый кот, которого мы прогоняли в рыбной кафешке. На мгновенье мне показалось, что я уже где-то видел эти презрительные серые глаза. Но двери закрылись, кот исчез, а лифт нёс нас вниз.

Вот так и закончились эти странные похождения в большом доме Мидаускаса. Мне было что рассказать Миле Эдуардовне, мои друзья могли отчитаться перед своим прямым начальством. А наш общий друг Земнов, сволочь, слов нет…

Мы нашли его на набережной, где он выигрывал очередной приз на турнике. Вроде бы простенькое задание: подпрыгнул, взялся надёжным хватом – и виси. По условиям всего три минуты. Вот только статистика показывает, что человек может держать так свой вес на турнике минуту-полторы. Уличные «развлекаторы» свою работу знают, их не проведёшь.

Но наш тяжёлый великан висел уже пятую минуту под бурные аплодисменты и радостный рёв толпы. Сами понимаете, ему было не до нас.

– Пусть развлекается, он любит цирк, – философски хмыкнула Гребнева, поводя круглыми плечами. – Мальчики, я хочу выпить кофе! Где здесь можно расположиться?

– Так это он?

– Я сплю.

– С ним?!

– Просто сплю-ю…

– Значит, ты нашла этого престарелого оборотня – коллекционера древностей, наняла его, и он дал тебе своих мальчиков. А чем же ты с ним расплатилась? Можешь не отвечать…

– Хр-р-р, мыр-мыр…

– Не отворачивайся, милочка! У нас и так сплошные проблемы, а когда в «Херсонесе» поймут, кто именно нанял банду «Гидры», то они как следует потрясут этого бывшего царька, и он сдаст тебя…

– Ну и что? Что? Что они все могут мне сделать?

– Боги выйдут на охоту! А у них, знаешь ли, есть опыт расправы над титанами.

– Так давай просто убьём их первыми – и нет проблем!

– Ты соображаешь, о чём говоришь?! Убить солнце, убить любовь, убить природу…

– Хорошо, этих нельзя, а убить алкоголизм можно?

– Он не алкоголик.

– Я тебя умоляю! Пьёт как лошадь, синячит не переставая, неорганизован, постоянно всех подставляет, тащит, что плохо лежит, и…

– Стопэ! Что он украл?

– Я сплю.

– Что! Он! Забрал! В той галерее?!

– Ерунда, какие-то драные сандалии с крылышками…

– Крылатые сапоги Персея?! Нам конец. Ты меня слышишь?

– Хр-р-р, мыр-мыр…

Пока счастливый от внимания публики Герман собирал призы, мы присели в небольшом турецком кафе. Здесь подавали совершенно невероятную пахлаву, всяческие восточные сладости и, разумеется, кофе, сваренный по-восточному, в раскалённом песке. Нам принесли его в маленьких чашечках, Диня воротил нос, но мы с Афродитой отвели душу.

А потом к нам подошли коты. Мрачные, с уголовными мордами, горящими глазами, сплёвывающие сквозь зубы на пол, а возможно, и вообще все в наколках, просто под шерстью не видно…

– Здесь вроде бы не пахнет рыбой? – удивился я, когда шестеро разномастных котиков с самыми угрожающими выражениями морд перекрыли единственный вход и выход.

Седьмым из-за их спин вышел тот самый серый толстяк, которого Денисыч обливал валерьянкой и который почему-то оказался в тех же апартаментах господина Мидаускаса. Его взгляд не сулил нам ничего хорошего, тем более что две продавщицы и турок, варящий кофе, вдруг мгновенно испарились из заведения. Что тут происходит, а?

– Н-не чморите на… тьфу, не смотрите на мня! Я уже датый…

– Александр, мне страшно! Почему они так агрессивно воют и идут на нас?

Я тоже понимал не больше остальных, но и в полный голос звать на помощь могучего Земнова казалось чем-то неприличным. Типа нас, троих взрослых людей, терроризируют семеро котов с воинственно задранными хвостами? Вы серьёзно?

– Смерть ворам, – вдруг на чистом русском языке объявил толстый серый кот.

Я прочистил ногтем ухо и посмотрел на остальных: слышали ли они то же самое или у меня какие-то невнятные глюки от бодрой порции кофеина? Светлана влезла на стул с ногами, а наш полиглот вообще, кажется, задремал, пуская пузыри, словно младенец в люльке. С него взятки гладки: когда он в таком состоянии, его даже электрошокером не вернёшь в реальный мир.

А серый толстяк вдруг без предупреждения или повода резко ударил когтистой лапой своего же товарища справа. Тот возмущённо взвыл, осторожно потрогал четыре розовые царапины и вдруг опрокинулся на спину, словно окаменев…

– Трупный яд из египетских гробниц, мгновенное действие, – равнодушно предупредил говорящий кот, вразвалочку двигаясь в нашу сторону.

Честно говоря, мы все впали в ступор. Кроме Дини, но тот и не выходил из алкогольного дурмана. Звать на помощь широкоплечего специалиста по мрамору и бронзе вряд ли имело смысл. Во-первых, не факт, что докричишься и он услышит нас сквозь бурные вопли восторженной толпы, подтягиваясь двадцатый раз на одной руке. А во-вторых, что он может поделать с мимимишными котиками?

Предложит им сметанку или молочко? Почешет всем пузико, лишь бы главарь этой пушистой банды никого из нас не оцарапал? Пообещает наловить свежей рыбки или закупиться годовым запасом вискаса в ближайшем продуктовом киоске? Договорится с мэрией города о запрете гонений на котов, орущих в марте? О включении всей Ялты в борьбу за освобождение кошек из плена цирка Куклачёва? Ну, на большее у меня уже фантазии не хватает, я выдохся…

– Пусть он отдаст, что украл!

Мы со Светланой изумлённо уставились на посапывающего Диню. Но серый кот указывал обличающей лапкой именно на него, а не на кого другого. Наш полиглот – вор?

– По-моему, это какое-то сумасшествие… Если мы разговариваем с котом, то место в психушке ждёт именно нас, а не его!

– Да мне лично без разницы, – парировала Гребнева. – Просто пните уже этого гада, он меня нервирует!

Я не успел внятно ответить, потому что оставшиеся пять котов пошли в атаку по приказу серого.

– Аря-ря-а!

Мне ничего не оставалось, кроме как толкнуть ногой аппарат для варки кофе, рассыпав раскалённый песок, и мурлыки отступили, с воем дуя на обожжённые лапки.

– Вы трупы, – покачал головой толстун, но в этот пиковый момент в дверях вдруг показался ещё один кот. Тощий, чёрный, с горящими глазами, больше ничего не боящийся и вставший на нашу защиту!

Бой того самого, вечно голодного котика, которого кормили мы с Диней, был яростен и страшен. Черныш оказался очень ловким и уходил от самых коварных ударов. Хотя любая, даже маленькая случайная царапинка грозила ему смертью. Серый толстяк носился за ним как баскетбольный мяч, подпрыгивая и нападая со всех сторон одновременно.

Всё кончилось, когда мы с очухавшимся Денисычем, вытянув шеи, подбадривали чёрного кота. То есть на самом интересном месте…

– Нам пора домой, – объявила крутая специалистка по росписи греческих ваз, подняв над головой столик и опуская его на обалдевшего серого толстяка. Нахала расплющило в коврик!

Мы замерли, не зная, что сказать и как реагировать.

– Друзья мои! – на пороге возник смущённый и раскрасневшийся Земнов. – Как я рад видеть вас во здравии и в порядке! А мне тут пришлось немного развлечь публику, местные шутники считали свои задания неисполнимыми для человека. Пришлось их разочаровать.

Мы, все трое, молча обнялись с ним, горячим и потным, после чего вышли к морю. Я по привычке, на всякий случай, пытался оставить чаевые, но меня хлопнули по рукам: сами виноваты, нефиг пускать злобных котов в приличное заведение. Согласен.

Только я всё ещё не мог понять слова того серого толстяка: «Пусть отдаст, что украл!» Это он кому? Я ничего не крал, хотя да, искушение было, а маленькие перлы того же Ивана Павловича Похитонова отлично уместилась бы за пазуху. Наш знаток всех древних языков тем более не мог ничего скоммуниздить, он же валялся пьяный, когда я его оставил, и был таким же, когда я вернулся. О чём тогда речь?

– А я выиграл восемь призов! Там даже были два сотовых телефона, но я раздал всё детям. Вы же не против?

– Герман, мы тя люб-бим, чо бы ты ни творил, сук-к… – торжественно стукнув себя кулаком в тощую грудь, объявил Денисыч. И мы с Гребневой его поддержали. Пусть так и будет, чего нам делить…

Мы дружно вышли на улицу. Героический чёрный котик прощально махал нам лапкой. Надеюсь, теперь у него всё будет хорошо. А нас призывали требовательным лаем в соседнее кафе в отдельный кабинет два высоких добермана, те самые, что пуськи, няшки и ангелочки. Поскольку особых вариантов, куда пойти, не было, мы двинулись в указанном направлении, где в полуподвальном кафе Мила Эдуардовна вкушала греческий салат.

Так же, как и наша Афродита Таврическая, она причисляла себя к вегетарианкам. Но, разумеется, её доберманы питались иначе. Пёсиков не заставишь жрать капустные котлеты вместо мозговой косточки. И я их прекрасно понимаю! Как там говорили древние греки: Gaudeamus igitur![18]

– Угощайтесь, обед за мой счёт, – сестра нашего (или, в моём случае, бывшего) директора заняла отдельный зал для деловых встреч. – Здесь средиземноморское меню и готовят очень неплохо. Герман, рекомендую говяжьи стейки. Светлана, мидии в сливочном соусе. Александр, свиные рулеты на гриле. Диня… ну, что посоветовать… а, здесь можно со своим вином без пробкового сбора!

И, несмотря на то что сказано всё это было без малейшего приказного тона, мы все дружно кивнули, подтверждая заказ молоденькой официантке. Пока икающий знаток древних языков разливал густое бордовое вино по хрустальным бокалам, я давал подробный отчёт своей новой работодательнице. Хотя вроде бы она и так всё знала.

Шевроны, рисунки, тиснение на ремнях и куртках, пряжки с изображением гидры были достаточно известны не только в байкерской среде. Мало ли кого и чего они там изображают, лично я видел в брутальном рокерском магазинчике в Москве даже Губку Боба Квадратные Штаны на пряжках! Представляете себе крутого бородатого байкера, джинсы которого поддерживает ремень с оптимистичной мордочкой квадратной жёлтой губки? Милота-а…

Но, оказывается, именно такой вот рисунок гидры в точности копировал элемент древнегреческой чёрнофигурной росписи, а, по словам Гребневой, подобное детальное изображение вполне могло являться частью некоего культа. И ей можно верить, она жёсткий специалист в своей теме.

В общем, интерпретируя один из подвигов Геракла, определённые силы решили создать секту «Гидра» в ряде греческих полисов в Египте, Иудее и Персии. Их адепты устраивали акции запугивания и террора, никогда не отступая и не убегая с места преступления. Они принимали мученическую смерть в полном убеждении, что на месте одной отрубленной головы вырастают две.

Правительства и цари в конце концов объединились, в буквальном смысле выжигая ряды сектантов. Те ушли в подполье, о них не слышали тысячелетия, и вот…

– Кто-то нашёл эту золу и вдохнул в неё жизнь, – закончила Мила, постукивая вилкой по краю пустой тарелки. – Мой братец считает, что это Раймонд Мидаускас. И мы бы давно с ним разобрались, будь это правдой. Но спираль закручена сильнее, чем нам представлялось. За этим тусклым типом стоят иные силы. Он думает, что управляет ими, они уверены, что управляют им. Но мне кажется, что ими всеми играет третья сторона.

– Прямо-таки какой-то шпионский детектив, – хмыкнув, пошутил я.

Все ответили мне совершенно серьёзными взглядами без малейших намёков на улыбку. Даже доберманы. Хотя уж эти-то обожают улыбаться и строить рожи.

– Да, тот говорящий кот утверждал, будто бы я или Денисыч что-то у кого-то украли. Я понимаю, что говорю сейчас голимый бред, но вдруг это важно…

– Если вы разговаривали с котом или котами, то не затруднит ли вас побеседовать и с моими пёсиками? – Мила Эдуардовна, кажется, изо всех сил сдерживалась, чтоб не прыснуть со смеху. – Мерзавцы никак не хотят признаваться, куда исчезла нарезка испанской колбасы из холодильника! Может, вам удастся их разговорить?

– Ничего не могу сказать о вашей колбасе, но то, что тот серый котяра разговаривал, видели и слышали мы все!

– Меня там не было, – виновато пожал плечами великан Земнов.

– Зема, я ж… пьянючий б-был, н-чо ни помню! Но типа я з-за т-ебя!

– Александр, хотите я вас просто поцелую? – предложила Гребнева, и в глазах её читалось явное сострадание к больному товарищу.

Ну, как хотите, а я видел то, что видел! И слышал то, что слышал! Я не псих! Наверное…

– Ладно, не буду спорить. Но хочу спросить: вот, допустим, эти байкеры с гидрой подчиняются, а значит, состоят на довольствии господина Мидаускаса. Мы это знаем, он это знает, тогда, может, уже пора обратиться в полицию?

Я сознательно игнорировал дружный хохот и уверенно продолжил:

– Ничего смешного! На нас регулярно нападает некая ОПГ, мы даём отпор по мере наших возможностей, но если они успешно пополняют свои ряды, то есть, фигурально выражаясь, «Гидра» отращивает новые головы, то рано или поздно нас добьют. Почему этим делом не должны заниматься органы охраны правопорядка?

– Александр, – вытирая выступившие от смеха слезинки, за всех ответила Мила, – во-первых, мы в Крыму. Тут не всё решается с наскока, как это возможно в любой другой части мира. Во-вторых, в полиции тоже служат люди, а у каждого человека кроме долга перед законом есть и свои личные планы на жизнь. И никто не обязан отдавать её за нас!

– Я понимаю, о чём вы…

– Не понимаете. Я не говорю, что всё вокруг куплено. Нет! Просто есть вопросы, которые здесь принято решать самим. Как в случае с тем толстым котиком… Надеюсь, Гребнева его прибила?

– Я очень старалась, – успела вставить слово наша Афродита Таврическая, когда в дверях залы показался побитый, потрёпанный и даже, кажется, пожёванный господин Мидаускас.

За его спиной сгрудилась толпа бородатых бруталов в байкерском прикиде. Лично я сразу отметил у ближайших троих шевроны с гидрой. Походу, нас опять нашли и время мирных переговоров кончилось.

– Нужно поговорить, – сиплым от ярости голосом объявил замотанный мафиози местного разлива.

Добрая Мила Эдуардовна мягко кивнула на вопросительный взгляд Земнова. Он всё ещё пребывал в комплексах от того, что, когда был нужен нам, висел на турнике, выигрывая призы болеющим за него детишкам. Причём ни разу не своим! Наш великан поднялся и вывел толпу байкеров из кафе – «перетереть тему на улице».

Сразу скажу: мы не видели, что там происходит или уже произошло, но и малейших сомнений в позитивном результате «переговоров» тоже ни у кого не было. Здесь же разворачивался совершенно другой сюжет. Дипломатия против хамства, диалог против наезда, закон против понятий…

– Пусть он отдаст, что украл!

– Кто именно?

– Не знаю. Кто-то из этих двоих! Они вырубили камеры наблюдения, когда я их запер…

– Чудесно. Вы лишили свободы тех, кого сами пустили в дом.

– Это вы меня попросили!

– Я не отрицаю, но что конкретно пропало?

– Не скажу. Он сам знает!

– Кто он?

– Этот! Или вон тот!

– Очень интересно. А откуда у вас то, что, как вы считаете, было украдено?

– Я купил!

– Такие вещи не продаются в магазине.

– А я купил на уличной распродаже!

– Где? За сколько? Когда? У кого?

– Не ваше дело!

– Тогда мне будет проще поверить в версию о том, что у вас украли ранее украденное вами же, – безжалостно резюмировала Мила, и оба добермана, вывалив языки набок, радостно закивали ей в такт.

– Я буду жаловаться в полицию!

– На что?

– На то… на то, что…

– Сначала вам придётся объяснить нахождение в вашей коллекции некоторых вещей, которые были похищены ещё в девяностых годах в ряде небольших музеев России. Грин может назвать все их поимённо.

– Да откуда ему знать, что там и где было…

– Именно поэтому нам и был нужен специалист по истории искусств широкого профиля. Обычные искусствоведы не всегда справлялись, но этим человеком мы дорожим.

Мидаускас бросил на меня злобный взгляд, но возвращение даже не запыхавшегося Германа существенно поменяло его планы, сделав гораздо более вежливым.

– Они все лежат у входа, штабелем, двенадцать человек. Укладывал по четверо, крест-накрест, но так, чтобы не мешать проходу посетителей ресторана, – козырнув на манер Дзюбы, отчитался наш здоровяк. – Честно говоря, висеть на одной руке труднее. Хоть бы каких-то подготовленных ребят вызывали, что ли. Гопота одна, дерутся как первоклассники…

Наш грозный собеседник затравленно огляделся, зашипел по-кошачьи и, не сказав более ни слова, бросился на выход. Никто не пытался его останавливать, даже доберманы, никому не было до этого дела.

– Пообедаем в следующий раз. А сейчас настоятельно прошу всех пройти в женский туалет, – предложила Мила, хотя скорее это звучало как приказ. – Не надо стесняться, там никого нет. Марш, марш, марш!

Гребнева демонстративно взяла меня под ручку, Земнов перекинул на плечо абсолютно невменяемого Денисыча, и мы все дружно прошествовали к дверям так называемой дамской комнаты. Но…

– Они раскрыли нашего агента.

– Не нашего, а твоего, дорогая.

– Хорошо, но он работал ради наших интересов.

– Ради твоих. Но за мои деньги.

– Не будь меркантилен…

– А ты не пытайся уверить меня в том, что твои интриги служат на пользу нам обоим! Пора отвечать за свои косяки…

– Я в чём-то виновата?! Ну, разве только в том, что рядом не было настоящего мужчины, готового взять на себя всю ответственность!

– Рядом? А ничего, что я навечно обречён быть настолько рядом, что физически неотделим от тебя, стерва ты эдакая?!

– Ну вот, опять обиды, упрёки…

– Просто скажи мне, что ты тупанула и теперь знать не знаешь, как сбросить этот балласт по фамилии Мидаускас! Скажи, пока он не утянул нас за собой. В бездну!

– Дорогой, не стоит драматизировать.

– Да неужели? Они раскрыли сеть «Гидры», они знают, кто за этим стоит, им осталось выяснить, кто прикрывает нас с тобой! Дорогая?

– Это невозможно.

– Да неужели?

– Они не посмеют!

– А кто их остановит?

– Но так же нельзя! Это нарушение всех правил, которые мы для них установили!

– Ещё раз, если ты не поняла: Кто Их Остановит?! Нет, не старых богов, с ними всё более-менее понятно. Но вот кто способен остановить людей вроде Александра Грина…

– Я.

– Ты?!

– Мне повторить?

– Не надо.

– Повторяю: я! И вот как мы поступим…

…Поскольку мы с Гребневой шли в женский туалет первыми, то мне оставалось лишь на секунду зажмуриться приличия ради. А открыл глаза я уже в коридорах музейного комплекса «Херсонес» в двух шагах от своей старой комнаты. Дверь была открыта.

– Там помыли полы и перестелили бельё, – улыбнулась мне золотоволосая специалистка по всяческим древним росписям. – Заходите и живите. Директор так и сказал.

Я с трепещущим сердцем вошёл в своё недавнее жилище. Ничего не изменилось, всё так и стояло на своих местах. Ну, разве что на кровати были аккуратно навалены мои вещи, оставленные в севастопольском отельчике. Кто и когда их сюда перевёз, можно было только гадать. Хотя нужно ли?

Я сел на старенький, но крепкий табурет у окна, достал блокнот для рисования и задумался. Потом сделал набросок Германа, когда тот подтягивался, развлекая гуляющую по набережной публику. Вроде получилось, хотя не хватало игры солнечных пятен, но, в принципе, для наброска нормально. Если вдруг решу перевести в масло, тогда конечно…

Потом нарисовались котики. Мне не очень удаются животные, но вот черныш и тот болтливый толстяк именно что нарисовались сами, практически без моего осознанного участия. Пришлось повозиться с портретом Денисыча, изображающего француза-сомелье, хотя Диню я рисовал уже не раз, модель знакомая. Тем не менее я испортил два листа, прежде чем хоть как-то поймал его полуигривый, полутрезвый, полупьяненький взгляд.

Из дома пока не звонили и не писали. Ладно. Я успел отправить сестрёнкам фото с новых рисунков, а потом в дверь постучали.

– Вы позволите? – не дожидаясь моего ответа, Феоктист Эдуардович шагнул в комнату и, также не дожидаясь приглашения, уселся на скрипнувшую под ним кровать. На нём был всё тот же льняной костюм, чёрные круглые очки, как у кота Базилио, и растоптанные итальянские сандалии. – Мне стоит объясниться, Грин. Хоть извинений вы и не дождётесь. Я сделал то, что сделать был обязан, желая жизнь вам сохранить и силы. Возможно, вы обижены? И зря! Ужель сестра моя невнятно объяснила причины тайные, подводные течения, интриги грязные и сплетни, что пошли кругами на воде и нам затмили реальный взгляд на сущность всех вещей? Изгнали вас? Увы, такое было. Вас приняли, едва вы вышли за ворота, спасали вас, вам дали кров и хлеб. И да, призна́ю, вы сумели равно нам отплатить по совести и чести!

– Да бросьте. Всё в порядке, – улыбнулся я.

– Гекзаметром!

– Да бросьте, всё в порядке, – мне пришлось подчиниться. – В конце концов, мы выяснили вместе, кто нам есть друг, а кто есть враг коварный. И да, друзья меня не бросили. Никто не отказался пожать мне руку, никто не плюнул вслед, никто не проклял за те часы, что вместе мы сражались с нацистами, которые восстали вдруг из мёртвых! И с фуриями злыми, чьи когти источают смрад и гниль, с бесчестной нечистью земель голландских, да мало ль было их… Но вы меня вели и прикрывали спину, претензий нет, я счастлив вновь вернуться в родной ЧВК!

Директор трижды хлопнул в ладоши, признавая во мне достойного собеседника, с которым можно часами болтать гекзаметром, и, встав, по-отечески обнял меня за плечи.

– В саду накрывают стол в честь вашего возвращения.

– Ну, не сказать, что это такой уж праздник, – смутившись, покраснел я. – После того как меня отправили для оценки коллекции того проблемного типа, осталось слишком много вопросов.

– Как раз будет повод всё это обсудить. Будут все, и даже моя нежная сестра, которая категорически не любит крымские застолья, но всё равно забежит хоть на минуточку.

«Хм», – подумал я, вспоминая все наши встречи с Милой Эдуардовной, сказать, что она не любит выпить в хорошей компании, – это соврать самым бесстыжим образом. Вообще-то, если вспомнить её поцелуй, так эта дамочка с доберманами та ещё штучка! И она мне нравится…

Не так, как Гребнева, разумеется! В этом смысле всего один откровенный взгляд нашей Афродиты может заставить потерять сознание от счастья. А страстный поцелуй в губы так вообще стирает память! Ты не помнишь даже своего имени, не знаешь, где ты и зачем, куда несёт тебя рок, и не видишь ничего, кроме всепоглощающей красоты её синих глаз! В тот момент ты можешь отдать за неё жизнь, даже не заметив этого…

– Так что, вы идёте?

– Разумеется!

Мы ещё раз пожали руки друг другу, потом я пропустил его вперёд, а в саду вовсю суетился хромой горбун Сосо, расставляя тарелки и блюда. И к моему удивлению, на тарелках было ровно то, что мы заказывали, но не успели получить в ялтинском кафе. Все уже сидели за столом, приветствуя нас поднятыми бокалами с красным вином. Один день без выпивки, вспомнил я? Ха, и тот не сложился: к ночи припёрся Диня, а там уже закрутилось…

– За Крым и наш «Херсонес», – первым объявил я, прекрасно отдавая себе отчёт, чем оно всё по-любому закончится.

Все дружно поддержали, даже доберманы, сев на хвост, помахали передними лапками, старательно изображая группу девочек-черлидеров. Сходства – ноль, но зато они чёрно-коричневые, что по западным законам уже очень правильно и толерантно. Так что собаченьки всегда в теме, за это хотелось произнести второй тост, но меня перебили.

– За моего бро! За нашего зему! За Саню, который таки сумел выжить! А кое-кто в него не верил?! Так пусть тот и не пьёт! Ик… чёт меня на поэзию потян-ну-ло. Набрался, короче…

Тем не менее все присутствующие, привстав, чокнулись бокалами. Не пили только доберманы Милы и хромой сторож. Ну, он так вообще близко к столу не подходил, что мне всегда представлялось жуткой дискриминацией. Хотя остальные сотрудники считали это нормальным и, более того, вежливо останавливали меня, когда я пытался, с их точки зрения, чрезмерно панибратствовать с Церберидзе.

…Примерно через пару часов, когда солнце ещё не село, а директор не спешил покинуть наш весёлый коллектив, именно он сам попробовал ответить на волнующие меня вопросы:

– Да, благодаря вам теперь мы точно знаем, кто стоит за байкерской бандой «Гидры». Конечно, вы можете написать заявление и обратиться в полицию. Но вспомните ваш прошлый визит к нашим, так сказать, законоохранительным органам. Вас сгребли под подписку о невыезде, фактически посадив под домашний арест.

Я кивнул, крыть нечем, козырей нет, шеф во всём прав.

– Мила Эдуардовна, – наш директор отвесил старомодный поклон в её сторону, – сама, своими связями, разрешила эту некрасивую ситуацию. Но стоит ли вновь давать местной полиции повод обратить на вас внимание?

Я пожал плечами.

– В конце концов, какой непоправимый вред причинили лично вам эти тупенькие байкеры? Они в вас стреляли. Да. Но не попали же! Нет, нет, попали, но ведь не убили! Они угрожали вам, Светлане Гребневой, Герману Земнову и даже нашему пьянице, но… Мы все сейчас здесь. Все вместе и живы. А у них несопоставимые потери, как имиджевые, так и личного состава. Так что скорее уж они могут предъявлять нам претензии! Поэтому давайте пока мы просто выпьем…

Денисыч, откупорив новую амфору с чёрным мускатом, объявил очередной тост за музейное братство без лицемерного начальства Херсонеса Таврического, и в принципе все мы это поддержали. Писатели, художники, музыканты, актёры, музейщики, хранители, люди культуры всегда должны поддерживать друг друга, а не враждовать… Только так!

…В общем, мы, наверное, очень хорошо посидели. Потом мне понадобилось заглянуть в туалет, уж простите за документальность сюжета и позывы физиологии, знаю, что у великих писателей не принято об этом говорить, ну и пошли они в… А я пошёл в туалет.

Собственно, проблем там не было. Они появились ровно после того, как я, отсчитывая повороты, попытался вернуться в сад. А фигу мне! Дорога изменялась в произвольном режиме – так, как хотелось ей или какому-то неизвестному разуму. Когда я понял, что, во-первых, попал не туда, а во-вторых, напрочь забыл примитивный текст песенки про ниточку Ариадны, передо мной вдруг самостоятельно распахнулась одна из дверей. Странноватая, но эффектная внешне дамочка в жёлтой тунике обернулась мне навстречу, поманив пальцем:

– Кого я вижу? Новый гость пришёл к Цирцее, готовый скрасить вновь печальную юдоль былой царицы. – Женщина казалась довольно молодой, не больше двадцати пяти, но держалась так, словно ей уже далеко за восемьдесят пять. – Войди же, путник! Посмотри и оцени меня, как ценят боги гордого героя, красавицу, достойную постели Зевса, или, допустим, как простой крестьянин, которому корова лишь корова, а не прекрасная ли Ио? Да?

– Понятия не имею, – с трудом не сбиваясь на гекзаметр, извинился я. – Прошу прощения, так-то я искал… ну не вас. Мне бы…

– Ты лев? Ты тигр? Или же свинья, что верещит без цели, если с дуба не жёлуди упали, но лишь листья, что горькие на вкус?

– Н-нет, не свинья. Хотя напился именно как… ик. Извините ещё раз. Я пойду.

– Куда, куда же?

По факту мне можно было прямо ей ответить, потому что мочевой пузырь, он не резиновый, но за моей спиной вдруг раздался уверенный голос Афродиты. И признаю, что такие слова на моей памяти слетали с её нежных губ впервые. Естественно, гекзаметр…

– Исчезни, тварь! И думать не надейся, что этот человек твоей покорен власти.

– Он сам пришёл!

– Скажи ещё, мерзавка, что ты не виноватая ни в чём. Я тоже насмотрелась всяких фильмов, «Бриллиантовую руку» например, так знаю текст почти что по слогам и точно наизусть. Ему не быть твоим – ни стражем, ни едою.

– Он сам пришёл!

– Любой мужчина поддаться может вдруг самообману, свершив неверный шаг. Но только боги им возвращают праведность пути! Хотя и врать их тоже учат боги…

– Да уж, вот в этом деле вам равных нет!

– Вот именно. Поэтому не зли и не беси, – Светлана властной рукой сгребла меня за воротник и потащила в сумерки прохладного коридора. – Он сам пришёл? Уйдёт он тоже сам.

– Отдай, отдай, злодейка! Хочу его, хочу!

– Облезешь, тварь…

Мне даже не понадобилось извиняться, поскольку туалетные комнаты “WC” оказались буквально за следующим поворотом. И да, она честно ждала, пока я выйду, чтобы проводить меня, не позволив вляпаться ещё в какую-нибудь глупую историю…

– Спасибо. Я всё ещё путаюсь в этих архитектурных изысках.

– А вы повторяйте за мной, пока от зубов не будет отскакивать: «Ариадны ниточка, доведи до калиточки. Укажи дорогу к нужному порогу». Это же так просто.

Собственно, да. Надо бы записать текст ещё и в сотовом, чтобы не блуждать изменчивыми коридорами, когда вызывает шеф или срочно надо пройти по нужному маршруту.

– А что там была за сумасшедшая?

– Которая?

– Ну та, что называла себя Цирцеей. Это вроде бы из мифов о возвращении Одиссея?

– Он просто вернулся спустя до фигища лет, а потом напридумывал для жены кучу левых приключений, чтобы объяснить такую долгую дорогу домой, – устало вздохнула наша специалистка по чёрнофигурной и краснофигурной росписи ваз, мягко переводя тему. – Где реально шлялся этот поц, не знает никто. Но тем не менее его романчик с несовершеннолетней Навзикаей был отмечен даже Гомером. А вы что думаете по этому поводу?

Я замешкался с ответом, и Светлана вновь взяла себе слово:

– А вот лично я считаю Одиссея полной сволочью! Он шлялся по бабам где хотел, ни разу не спеша домой и легко жертвуя всеми своими спутниками. Но как только прошёл слушок, что он может разом лишиться и жены, и сына, и царства, так этот морячок мигом умудрился доплыть куда надо!

– Но разве он не в своём праве?

– Да неужели?! Он тупо перестрелял всех женихов своей жены, которая по греческим законам давно считалась вдовой. И он задал ей хоть один вопрос типа: милая, я так долго шлялся, прости, так, может, тебе уже кто-то из этих ребят нравится? Тогда я благородно отойду в сторонку… Как же! Он убил всех! Без разбора! И это герой?

Самое разумное, что я мог сделать в данной ситуации, – это пьяно икнуть и продолжить идти дальше. Отдаю должное нашей сотруднице: она подставила мне плечо и помогала делать каждый шаг. Если какой-нибудь дурак из МуДэ априори считает женщин зависимыми и слабыми, так я лично готов дать ему в морду! Светлана была сильной и гибкой, словно полоса стали, которую можно согнуть, но нельзя сломать, потому что она по-любому выпрямится!

И да, я не знаю ни одной подобной девушки. Или женщины, раз уж она была замужем и имела любовника. Но если бы хоть кто-то – и тогда, и сейчас – бросил на неё косой взгляд, ему хана! Или, выражаясь по крымско-татарски, кирдык! Любой мужчина из нашего музея (Герман, Диня, директор, Сосо…) был готов пришить за неё не задумываясь! Как и я тоже…

…Когда Гребнева вернула меня в сад, там сидел один лишь Денисыч, наслаждаясь опускающимися сумерками. Куда ушли все – вопрос открытый, ответа нет. То есть он есть: ушли по своим делам! Но ведь это вряд ли всё объясняет, верно?

– Бро, я те скажу… правду! Все эти… которые… и кот, а уж… Мидаускас он же… Ты понял, да? Он мог быть самым богатым, но… А я ничо не крал! Зема, он врёт! Я эта… взял, чо не его… Ну, типа, полюбасу ему не п-нардлежит!

Кажется, до меня вдруг стал доходить истинный масштаб трагедии. Хотя на тот момент я точно не мог знать, какой он…

– Ты сказала, что справишься.

– Я и не отрицаю.

– Ну и?

– Что «и»?

– Справляйся! Грин вернулся в музей, он сидит себе в саду, пьёт вино, ест мясо, а мы тут как дураки грезим местью…

– Я не понимаю, чего ты хочешь?

– Чтобы ты делала уже чего-нибудь!

– Я всё сделала. Договорилась с кем надо, закинула крючочки, забросила сети. Он будет наш, несмотря на то что из него извлекли Червя. А это, кстати, твоя недоработка.

– Моя? Ох, слов нет. Моя. Типа я один всё это придумал. Но когда план не сработал, виноват только я! А пока он страдал с Червём в голове, я был вполне хорош, верно?

– Ты грубишь.

– Неужели?

– И это тоже грубо.

– Мне заткнуться?

– Сделай милость.

– …

– Я не просила твоего совета.

– …

– Не надо на меня давить!

– …

– Да, я дура! И что?!

– !..

– Ой, всё…

…Солнце почти село, в быстро синеющем небе загорались звёзды. На столе всё ещё стояли остатки недавнего пиршества, под столом лежал Диня. Я неловко плюхнулся рядом с ним, постаравшись усесться поудобнее. Светлана, закатив глаза к небу, сообщила, что ей нужно попудрить носик, а нам двоим наконец-то поговорить по душам. Может, оно и правильно, ибо назрело…

– Я не спрашиваю, кто такой Раймонд Мидаускас, я не прошу раскрыть мне все секреты, я не ищу оправданий тому, что ты меня подставил, но я хотя бы вправе знать, что ты там спёр?!

– Бро, я тя умоляю… – наш нетрезвый полиглот сунул руку в мешок и вытащил на свет божий пару обуви. – Сам смотри чо!

А ничо! Старые, пыльные сандалии, на первый взгляд, сорок второго размера, с декоративными крылышками из грубо обработанной тиснёной кожи. На секунду в голову даже стукнулась мысль – примерить, но это явно был перебор. Не стоило столько пить.

Всё-таки фонтаны вина в нашем музее – это не преувеличение, а скромная метафора. Из фонтана течёт вода, холодная и чистая, от которой трезвеешь с нереальной скоростью. Но сначала надо выпить её хоть два-три глотка, а потом опустить туда голову. Вот при таком подходе всё работает как надо!

Я подумал и воспользовался этим методом прямо сейчас. Алкогольные пары улетучились в минуту! Мне подали полотенце, и я не сразу понял кто. Но суровый Церберидзе, мрачно сдвинув густые брови, сообщил, что у ворот нашего «Херсонеса» стоит представитель полиции и убедительно просит встречи именно со мной. Сам визит неофициальный. Посетитель утверждает, что он следователь Ладыженский и мы с ним вроде бы как бы знакомы.

– Ну допустим. А ордер есть?

– Что такое ордер?

– Саня, н-не будь душнилой, п-рпусти представителя власти, – посоветовал Денисыч, на минуту приходя в сознание.

– Сосо, будьте так добры, проводите гостя сюда. Alea jacta est![19]

Горбатый сторож забрал полотенце и ушёл, приведя минутой позже немолодого мужчину в гражданском. Олег Дмитриевич выглядел точно так же, как и в нашу прошлую встречу, разве что был небрит и серебристая щетина уже играла на его подбородке.

– Добрый вечер, Грин!

– К вашим услугам. Присаживайтесь. У нас тут немного не прибрано, но…

– Было что праздновать? – Он сел на скамью, презрительно окинув взглядом пьяненького специалиста по древним языкам, свернувшегося калачиком на траве.

– Могу предложить бокал вина. Если вы не на работе.

– Ну, официально – нет. Поэтому формально – да. Могу позволить себе выпить.

Денисыч, не поднимая головы, протянул мне свежеоткупоренную амфору. Я налил майору и себе. Олег Дмитриевич посмотрел на меня пристальным, всепроницающим милицейским взглядом и поднял бокал:

– За вас и ваших высоких покровителей.

Не скажу, что мне так уж понравился тост, но я пригубил вино. Следователь Ладыженский не задумываясь выпил всё в три глотка и требовательно поставил бокал на стол. Мне оставалось только наполнить.

– Грин, поверьте, я вам не враг. Наша служба, в частности, состоит и в предотвращении преступления, это всегда проще, чем иметь дело с уже свершившимся фактом. Ком проблем имеет тенденцию нарастать. Как я понимаю, вы впервые у нас в городе, живёте тут меньше месяца, а на вас уже поступило шестнадцать жалоб. На мэра меньше за тот же срок!

– Сочувствую, – согласился я. – Но чем могу помочь?

– Давайте просто поговорим. Без протокола, – устало предложил майор. – Вы же понимаете, что бросать все дела ради ваших развлечений у полиции нет ни сил, ни людей. Скажите честно, кому вы так наступили на хвост?

– Видимо, тем, кто пишет жалобы?

– Они все анонимны! Представляете? А мы обязаны реагировать на эту фигню! – Походу, следователю было достаточно. Но его бокал стоял пустым, и майор смотрел на него недоумевающим взглядом. Пришлось долить.

– Вас видели входящим в элитную многоэтажку на набережной. Владелец апартаментов взял моё начальство за шиворот и орёт, будто бы вы его обокрали! Между нами, Грин, вы ведь там были?

– Был, – не стал спорить я, потому что наверняка меня засняли все камеры и точно вспомнит нанятый мажордом. – Меня пригласили как специалиста по истории искусств для осмотра коллекции хозяина квартиры. Некоего господина…

– Мидаускаса! Наливайте уже и не тяните.

– Может, вам чем-то закусить? Вот оливки и сыр или…

– Не надо! Мы в полиции пьём водку. Литрами. Ваше вино… мне это… как компот. Уж простите!

Что ж, я рассказал ему всё (что можно было рассказать), делая особый упор на редкие вещи, явно пришедшие с чёрного рынка. Того же Похитонова, а он большой художник малых форм. Ему место в Третьяковке или в Русском музее Санкт-Петербурга, но уж никак не в пыли среди всякого псевдоисторического хлама. Ладыженский внимательно слушал и кивал…

– Всё понимаю. Да, на этого типа у нас уже есть свои намётки. Однако он очень аккуратен и знает, кому платить. Пока мы бессильны. Но я обязан спросить вас: что вы-то у него украли?

– Лично я? Ничего.

– По вашему ответу можно понять, что акт воровства имел место быть, но был совершён не вами, тем не менее вы точно знаете кем?

Вот тут он меня подловил. Я не сразу понял как, но, видимо, их в полиции учат таким вещам.

А пока я собирался с достойным ответом, снизу, из-под стола, вновь поднялась белая рука Дини, протягивая мне старые сандалии.

Хорошо, будь по-твоему. Я честно попытался взять вину на себя:

– Вот что было украдено. Можете вернуть это владельцу и не заводить дело?

Майор едва не поперхнулся вином, облившись как младенец:

– Вот это? Старые штиблеты, да?

– Да.

– Фы серьёзно?!

– Только они, и ничего другого. Клянусь!

– Н-н-ливайте, – потребовал он, хотя, по-моему, уже был перебор: человек начал спотыкаться в согласных и глотать гласные. Но кто я такой, чтобы спорить с полицейским чином, когда он просто приходит в гости немножко выпить?

– Налито! Ваше здоровье?

– Псиба! Итак, фы утверж-да-ите, што взяли (ил-ли были св-детелем, как хто-то фзял) именно эту обувь? Защем?!

Я опустил взгляд к нашему полиглоту, но он уже практически спал, и добиться от него вменяемого ответа было попросту невозможно. Да, кстати, и вряд ли нужно…

– Цель к-кражи? – Олег Дмитриевич вдруг перестал быть гостем нашего музея, резко переквалифицировавшись в профессионального следователя. – В них чо-та есть? Они дорг-гие? Антикф-в-риат? Кстати, м-мой размерч… размрчик! Фы не протиф?

– Сколько угодно, – великодушно разрешил я.

Олег Дмитриевич мигом скинул тесные ботинки, пинком отправив их почти до ограды, а потом сунул ноги в чёрных носках в старые сандалии. Я ещё хотел сказать ему, что это не приветствуется стандартами современной моды, но не успел…

– Чо… за… йня?! – истерически вопил в полный голос следователь Ладыженский, взлетев едва ли не до звёзд. – Чо вы творитя-я? Волк-и п-зорныя-я! Всех п-сажу! Мама-а…

– И в самом деле, а что происходит-то? – спросил я, подмигивая вставшему Дине.

Тот наполнил свой бокал, принюхался, одобрительно покачал головой и, только сделав первый глоток, ответил:

– Саня, оно те вот прямо уж так надо? Развлекается человек, да и пусть, чего плохого?

– Его вниз башкой по всему небу носит, это вообще нормально?

– Пусть не пьёт, если не умеет, – философски ответил знаток всех языков на свете, дунув мне в лицо.

После чего я выпал в осадок и проснулся лишь утром на кровати в своей комнате, мало что помня, но пребывая в полной уверенности, что хотя бы выспался я хорошо. И это было правдой! На полу рядом с рабочим столом валялись небрежно брошенные старые сандалии с крылышками. Кажется, именно их мне вчера показывал наш Диня. Или не их? Не помню…

Голова не болела, на теле ни синяков, ни ссадин, а толкнув дверь, я успел увидеть, как совершенно обнажённая Светлана Гребнева с полотенцем через плечо прошествовала в душевую. День начинался как обычно, и это не могло не радовать.

Я вернулся к себе, присел за стол, проверяя сотовый и почту. Мне никто не писал большие письма, это факт, но у сестричек никогда не застревало с ответом на рисунки. Во-первых, оно им было интересно, а во-вторых, они искренне считали себя самыми креативными критиками моего творчества. Не критиканами, которым лишь бы заплевать! А именно конструктивными и полезными советчиками…

«Мы тебя любим! Не забыл?»

«Мама говорит, что ты беспомощный…»

«А папа с ней спорит. Они ругаются из-за тебя!»

«Позвони маме!»

«Скажи ей!»

«А чо твоя Светлана? Чо она? А ты чо?»

«У нас три двойки. Мы скрываем…»

«Не, папа знает…»

«Ты там не пей!»

«Мама переживает!»

«Ой, да пей, только ей пьяным не звони, как вчера…»

Это что же получается? То есть мне прямым текстом написали, что именно вчера я набрал сотовый мамы и, явно будучи не самым трезвым, наговорил ей такого, что она теперь волнуется?! Я же раньше никогда себе такого не позволял.

Хорошо ещё, что она у меня женщина достаточно прогрессивная, чтобы понимать ситуацию: Homines non odi, sed ejus vitia![20] Но рисунки с Денисычем больше ей показывать нельзя. А сотовый перед застольем, оказывается, лучше выключать и прятать от себя же…

…Когда я прошёл в душевую, казалось, она ещё хранила ароматы и запах кожи нашей Афродиты Таврической. Тёплая вода спасала от всех дурных мыслей, мне даже иногда казалось, что вместе с потом и пылью я смываю с себя усталость прошлых дней. Как будто обновлялась не только кожа, но и сама душа! Как такое получается, даже не представляю…

На завтрак мы вышли все почти вовремя, так что никого не пришлось ждать. Светлана по-прежнему ела как птичка-синичка, Герман принимал пищу за троих, Денисыч только закусывал, и мне оставалось находить своё место где-то посередине.

Учитывая, что наши завтраки, как правило, вегетарианские (то есть колбасной нарезки не будет), то мёд, масло, творог и свежий белый сыр должны заместить все мясные продукты. И да, я не помню, чтобы кто-то там из наших активно протестовал, требуя пельменей! Не было такого, уж увольте, врать самому себе всегда накладнее…

– Как ночь и сны? – вежливо кивая всем сразу, спросил я.

Никто не ответил, но Денисыч приветствовал меня полным стаканом красного вина. Великан Земнов, привстав, отсалютовал правой рукой на манер древнеримских гладиаторов. Ну а наша красавица просто улыбнулась. Однако свет от её улыбки на миг озарил весь сад, и я снова почувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Как она такое делает, кто бы знал?

– Ко мне вчера после закрытия музея приходил следователь. Опять задавал разные вопросы. Никто не помнит, во сколько он ушёл?

Мои слова вновь канули в пустоту. За столом все сидели почти что молча, ограничиваясь разве что просьбами передать соль или нож. Диня явно избегал темы вчерашнего вечера. Гребнева делала вид, будто бы вообще ничего и ни о чём не знает. А наш крутейший знаток мраморной и бронзовой скульптуры бормотал что-то невнятное себе под нос, нимало не обращая внимания ни на кого. Обычно они все куда более общительные, но тут что-то не так…

Хотя лично мне никак не давала покоя загадка, как на старых сандалиях летал туда-сюда следователь Ладыженский? Это не могло быть правдой, хоть я видел оное собственными глазами. Правда, с устатку и после изрядного количества красно-синей греческой алкашки! А в таком состоянии привидится что угодно. Проверено на себе.

Но ведь и что там было на самом деле, как оно функционировало и действительно ли на тех сандалиях можно было парить в воздухе, спросить всё равно не у кого. В смысле народу куча, но они все молчат как неродные! После завтрака, пока старик сторож убирал со стола, я попытался задать те же вопросы и ему.

– Следователь был. Ты сам сказал впустить.

– Я помню, спасибо. А когда он ушёл?

– Темно было.

– Понятно. Майор Ладыженский ничего не просил мне передать?

– Сказал, что ему лечиться надо. Что больше он не пьёт. К тебе нет претензий.

Я пожал ему руку, сомневаться в честности хромого горбуна не было ни малейших оснований. Кажется, этот человек напрочь лишён фантазии и поэтому просто не способен на ложь или фальшь. Даже из самых благих намерений.

– Что у нас по плану работы на сегодня?

– Александр, видимо, нам всё-таки придётся поговорить откровенно, – опустив глаза, начала Афродита. – Вы не дурак и не могли не заметить, что всё вокруг не всегда то, чем кажется. Мы – не мы, этот мир не наш, а наши деяния не… Ох, но хотя бы вы – это вы!

– После завтрака вас тянет на философию Канта?

– Друг мой, – перебил меня Герман. – Поговорим как мужчина с мужчиной. Наш частный выставочный комплекс не то, за что себя выдаёт. Мы занимаемся не музейными делами. Но в рамках музея. То есть не совсем музея, но он тут тоже есть, ты сам видел, правда? Но что бы ты ни думал о нас, обо мне, обо всём этом, – мы все вместе стараемся не ради себя, а во благо сохранения музейных ценностей всего Крыма. И не только. Вот.

– И что теперь?

– Я не умею красиво говорить…

– Внятно излагать свои мысли ты тоже не умеешь, – сорвался я. – Диня, хоть ты объясни, с чего они оба пытаются до меня докопаться?

– Саня, зема, бро! Чо ты от меня хоч-шь? Я же прям ща-с буду в стельку-у…

…Дальнейший разговор не состоялся, потому что в эту минуту из дверей основного корпуса в сад вышел наш директор. Он сам, своею рукой, налил себе бокал вина, беззастенчиво отобрав у нашего полиглота крепко удерживаемую им амфору Агоры. Ни с кем не делясь, неторопливо выпил, картинно запрокидывая голову, и только после этого обернулся ко мне:

– Вот от кого-кого, но от вас, Грин, я ничего подобного не ожидал…

Просто сказать, что я удивился или даже крайне удивился, – значило ничего не сказать.

– Ты доложил?

– Да.

– И что она?

– Мягко говоря, недовольна нами.

– Но мы же старались. Мы делали всё что могли, мы рисковали не только нашей жизнью, но и нашими отношениями!

– Дорогая, ты всерьёз полагаешь, что ей это важно?

– Я смела надеяться, что это важно тебе.

– Мне?

– Нет?!

– Я не мыслю собственного существования без тебя.

– Как и я без тебя.

– Мы едины.

– Но ей не важны наши чувства. Почему ты до сих пор служишь ей?

– Потому что ты также не можешь отказать прародительнице! Она – последняя из своей семьи. Как и на всём белом свете больше нет таких, как мы.

– Возможно, мы зря держимся за эти земли?

– Пока здесь есть старые боги, будем и мы.

– Нет, они пошли навстречу людям.

– Ты об Александре Грине?

– Я о том, что люди могут выжить без богов.

– Но жизнеспособны ли боги без людей?

– Да.

…Феоктист Эдуардович достал из кармана мятого льняного пиджака ещё одну металлическую пряжку с байкерского ремня и положил её на стол:

– Это мне сунули сегодня в почтовый ящик! «Гидра» опять поднимает голову. Или, правильнее сказать, головы. Они объявили нам войну, они нападают на нас, а мы лишь даём сдачи. Так вот…

Мы все замерли.

– Так вот, лично мне это надоело! Я не хочу больше терять своих сотрудников. Как говорит наш президент, если драка неизбежна – бей первым!

– Аря-ря-а! – вдруг дружно закричали все.

И мне было некуда отступать от коллектива…

Конец