Дом Живых. Арка вторая: Башни в небесах

fb2

ЛитРПГ в сеттинге Dungeons Dragons - настольной ролевой игры в жанре фэнтези, ничуть не похожая ни на что, пришедшее вам в голову при этих словах.

___

Добро пожаловать на Альвирах. Архипелаг гравитационно-магических масс, кифандиров, оставшийся от целой некогда планеты. От холодного вакуума космоса его отделяет Край — прослойка неструктурированной материи неизвестного происхождения.

Жизнь на Альвирахе нелегка — безрассудная борьба за власть стирает с карты города и государства, преступность и коррупция расцвели на руинах великих Империй, Дома Демиургов правят силой и обманом, исполинские древние твари формируют реальность, зловещие уроды крадут сны беззащитных и опрометчивых…

Но наша история не об этом. Она о маленьком провинциальном театре, поставившем пьесу масштабом в целый мир...

___

Итак: на крупнейшем из шести известных кифандиров, Конечном Крае, на западном полуконтиненте, в государстве под названием Чело, стоит город…

Глава 1

Сбруя в подарок

— Я вот сейчас не понял, — сказал Пан. — Мы что, только что остались без театра?

— Мы трижды остались без театра, — ответил Полчек спокойно. — Театр закрыт решением Дома Теней, здание арестовано муниципалитетом, а ещё он просто сгорел.

— А ещё нам теперь негде жить, — мрачно добавила Фаль, разглядывая длинную обгорелую тряпку, в которую превратился её сценический костюм.

— Пускай имущество театра

сгорело в пламени пожара,

мы живы — значит, мы актёры, — пожал плечами Шензи.

— Всё преходяще в этом мире,

и тленно всё, и люди смертны.

Искусству лишь присуща вечность, — добавил Банзай.

— Там, где вы видите руины

и пепел от надежд сгоревших,

мы видим новое начало, — поддержал его Шензи.

— Мои сиблинги хотят сказать, — пояснил Эд, — что мы не можем остаться без театра. Потому что мы и есть театр.

— А я? — грустно спросила Завирушка. — Я не чувствую себя театром. Я чувствую себя мокрой, грязной и замёрзшей.

Девушка громко чихнула.

— Для тебя ещё открыт путь… сама знаешь какой, — напомнил ей Полчек.

— Нет, — она решительно помотала головой. — Сейчас это уж точно будет неправильно. Как будто я вас бросаю в беде. А я не бросаю!

И она чихнула снова.

— Я спасла деньги, — сообщила Спичка, встряхнув глухо звякнувший мешок. — На новый театр этого не хватит, но стоять и мёрзнуть посредине улицы нам не обязательно.

— А сколько у вас денег? — внезапно заинтересовался табакси.

— Но-но! — строго ответила дварфиха. — Секиру я вытащила тоже!

— Неужели я похож на того, кто захочет обокрасть погорельцев? — возмущённо встопорщил подгорелую шерсть Рыжий Зад.

— Ещё как похож.

— Это ложное сходство.

— У тебя есть какая-то идея? — спросила Завирушка.

— Вот! — воодушевился табакси. — Девочка понимает! У меня не просто идея! У меня решение всех ваших проблем! Пойдёмте за мной.

— Куда это? — спросила подозрительно Спичка.

— А не всё ли равно? — ответил ей Кифри. — Не здесь же нам до утра стоять.

* * *

— Вот! — гордо сказал Рыжий Зад. — Это именно то, что вам нужно!

— А что это? — удивлённо спросила Завирушка и опять чихнула.

— Похоже на лодочный сарай, — задумчиво оценила конструкцию Спичка. — Который зачем-то поставили на колёса от штурмовой башни.

— Ну, в целом, примерно так и есть, — признал табакси. — Только не лодочный сарай, а амбар. Но! Кифри, поможешь мне?

Они с монахом скрылись внутри странного дощатого сооружения. Оттуда послышался шум, глухие удары, скрип, с днища посыпалась пыль.

— Отходите! Скорее отходите! — завопил табакси.

Боковая стена зашевелилась, дрогнула и, внезапно, со скрежетом откинулась на нижнем шарнире, превратившись в горизонтальную площадку. Рыжий Зад, сметая с ушей паутину, вышел на неё и заявил, подбоченившись:

— Вот она, наша сцена!

Эй, ребята, не падаем духом,

театр выживет назло разрухе!

Если город не даёт нам приюта —

обойдёмся без городского уюта!

Реально жалко прежней обители,

но театру нужны только сцена и зрители!

Все сгорело в огне пожара?

На новой сцене дадим публике жару!

Пора отряхнуть пыль с порога,

нам открыта большая дорога!

Табакси поклонился и сел на краю дощатого помоста, устало свесив хвост.

— Что за чушь! — возмутился Пан. — Мы театр, а не шайка бродячих скоморохов, которые, если публика недостаточно щедра, при случае не брезгуют ночным грабежом! Вы можете представить себе пьесы Мастера Полчека поставленными в этом передвижном сарае?

— А почему нет? — сказал вышедший из темноты повозки Кифри. — Вот здесь повесим занавес, вот тут можно придумать крепление для лёгких декораций, внутри достаточно места для всех, благо, вещей у нас теперь нет, а значит, мы освободились от самой тяжёлой части самих себя. Поверьте бывшему монаху, ничего не помнить — это благо. Цаг, Господин Утрат, самый милосердный из нефилимов, служение ему было честью для меня.

— И чего же ты тогда бросил службу? — удивился Рыжий Зад.

— Не помню, — пожал плечами Кифри. — Что само по себе благо. Вряд ли это приятные воспоминания.

НЕОФИЦИАЛЬНАЯ БИБЛИОТЕКА АЛЬВИРАХА

'Служение её было безупречно. Каждый свой день она посвящала Господину Утрат. Предавалась медитациям с костяной флейтой на погостах, отсекала привязанности, освобождаясь от гнёта памяти. Со временем жрица Цага утратила всё, что утяжеляло душу: связи, желания, страсти и даже собственное имя. На алтарь великого нефилима она возложила и последнюю жертву — свой опустошённый разум.

Когда жрица умерла, то села у врат Града Осуждённых и стала ждать, когда Господин Утрат явится за нею. Мимо шли души умерших, но никто не вложил свою руку в её. Ничей голос не подсказал ей, куда идти, в пустом небе не было знамения. Время текло вокруг неё, подобно воздуху, а Цаг так и не явился за своей верной рабой.

Даже Киноринху, нефилиму-за-Чертой, было жаль её — насколько владыка Смерти вообще способен на жалость, — но он не вмешался в её судьбу. Говорят, Жрица Цага будет сидеть у ворот Града Осуждённых вечно. При жизни она думала, что всё забыла, но истинное забвение познала после смерти'.

* * *

«Неприкаянная», дулаанзахская сказка о самоотверженной жрице Цага

— Это просто смешно! — надулся козёл. — Скажите же ему, Мастер Полчек!

Полчек подошёл к краю помоста, покачал его руками, убедившись в прочности, подтянулся и сел, скрестив ноги.

— Это не такая уж и плохая идея, — сказал он, подумав.

— Что? — возмутился Пан.

— Франциско!

— Да, господин.

Паричок гоблина под действием огня, копоти и эля пришёл в совершеннейшую негодность, но он придерживает на голове это воняющее палёным волосом недоразумение.

— Ты позаботился захватить вино?

— Всего восемь бутылок, господин. Подать?

— Будь так любезен.

— Увы, господин, бокалы не уцелели. Выбирая между бокалами и бутылками, я…

— … Сделал верный выбор, Франциско. Открой бутылку и дай сюда.

Полчек покрутил в руках бутылку, посмотрел на свет и решительно отхлебнул из горла.

— Видите ли, дорогая труппа, — сказал он после паузы. — Боюсь, что у нас нет другого выбора. Если мы, конечно, продолжаем придерживаться театральной стези, а не собираемся податься, например, в пираты.

— Ну, на небольшой подержанный шлюп у нас, пожалуй, хватит, — с сомнением встряхнула звякнувший мешок Спичка. — Но это рынок с высокой конкуренцией. Пиратское комьюнити не особо дружелюбно к новичкам.

— Я не хочу в пираты! — заявила Фаль. — Меня укачивает.

— Да замолчите вы! — прикрикнул на них Пан. — Дайте Мастеру договорить. Что там с театральной стезёй?

Полчек благодарно кивнул козлу и продолжил:

— Дом Теней не даст нам лицензии и не позволит работать без неё, а муниципалитет не продаст и не сдаст в аренду ни одного помещения. Но бродячей труппе не нужно ни то, ни другое. Если не давать более одного представления на одном месте, то лицензия не требуется, а сцену мы повезём с собой, — драматург похлопал узкой ладонью по доскам помоста.

— Вы серьёзно, Мастер? — спросил Пан с сомнением. — А как же ваша репутация?

— Она мне более не требуется, — рассмеялся Полчек с неожиданным облегчением. — Откуда возьмётся репутация у атамана банды бродячих скоморохов?

Он закинул голову, быстро допил бутылку и с хохотом кинул её в угол каретного сарая.

— Демоны Края, знали бы вы, как мне надоел этот лицемерный гадюшник, этот Порт Даль! Ну что, вы всё ещё моя труппа?

— Без сомнения, Мастер, — ответил Пан.

— Сегодня я увидела настоящую несправедливость, — вздохнула Завирушка. — Люди могли погибнуть ради торжества иллюзий. Я с вами, господин Полчек.

— А я смогу играть без ходулей? — спросила Фаль.

— Хоть без штанов, дорогая. Скоморохи славятся своим распутством.

— Надеюсь всё же прославиться чем-нибудь другим, — фыркнула Фаль, — но я с вами.

— Вы моя семья, — веско сказал Кифри. — Единственные, кого я не хочу забыть.

— В идее передвижного театра есть некое благородное безумие, — задумчиво сказала Спичка. — Кроме того, кто-то должен за вами присматривать и считать деньги. Иначе вы прогорите, даже не выехав из города.

— Театр больше, чем кулисы,

и сцена, место декораций.

Давайте увезём с собою,

великий праздник Мельпомены! — сказал Шензи.

— Нас не волнуют переходы,

ночёвки в полевом биваке.

Мы не боимся непогоды,

опасности нас не пугают, — согласился с ним Банзай.

— Одной лишь сцене мы подвластны,

но нам и в поле зал и сцена.

На ярмарке села любого,

в таверне, на лесной опушке, — закончил Шензи.

— Мои сиблинги говорят, — привычно пояснил Эд, — что нам пора расширять аудиторию. За городскими стенами множество людей, не избалованных зрелищами. Это благодарная публика.

— Искусство нужно для народа,

народ не только в городах.

Нас ждут дорога и свобода,

в лесах, степях и, блин, горах! — выдал табакси.

— Эй, блохастый, а ты что, тоже с нами намылился? — подозрительно спросила Спичка.

— Да вы без меня вообще пропадёте! — махнул лапой фелиноид. — Одно слово городские!

— Рыжий Зад, зачем тебе это? — удивилась Завирушка. — Ведь у тебя в порту столько дел? Нюхопёс твой, который великий талант…

— Гад он великий, — зло ответил фелиноид. — А не талант. Ладно, что уж теперь, признаюсь. Это я сочинял все тексты. Сам выступать не могу, Дом Теней не даёт лицензий табакси. Нюхопёс читал мои рэпчики, мы делили денежки, и всё шло неплохо. А потом он зазнался. «Я, мол, выступаю, тружусь, а ты только слова складываешь. Буду забирать себе не половину, а три четверти!» И как с таким дело иметь? Нет уж, поеду лучше с вами.

— Ты думаешь, — возмутился Пан, — мы позволим тебе горланить с нашей сцены все эти рифмованные пошлости? «Дом Живых» — театр, а не какое-то там… Тьфу! Ты ж видел нашу пьесу!

— Остынь, Пан, — сказал весело Полчек. — Наши старые постановки не годятся для бродячего театра. Нас ждёт другая публика, для которой нужны другие пьесы. И я с удовольствием их напишу! Там будет место читающему рэп табакси, гномихе без ходуль, и, может быть, чем нефилимы не шутят, даже демону в форме козла. Франциско!

— Да, господин.

— Ты что, не видишь, моя бутылка опустела!

— Но, господин…

— Следующую, Франциско! Мы начинаем новую жизнь!

* * *

— Куда ты смотрел, Пан! — ругается Спичка, орудуя топором. — Ты же можешь видеть сквозь иллюзии!

— Не всегда, а только если сделаю специальное усилие. Иначе я бы тут, в Порте Даль, с ума сошёл.

— Так сделал бы усилие, тифлинг тебя забодай!

— Кто мог подумать, что в этой колымаге больше иллюзий, чем гвоздей?

— «Подумать» это вообще не про вас, — бурчит дварфиха. — «Сначала купить, а потом…» — вот это про вас. Хорошо ещё, что эта девица завизжала, увидев крысу… А то так бы и поехали, думая, что у колёс есть оси, а не куски трухлявого непоймичего…

— Вообще-то эту телегу купила ты, — напомнил Пан. — У нас нет денег.

— Находясь рядом с вами, я катастрофически глупею, — признала Спичка. — Наверное, это закон сообщающихся сосудов. Вы так орали «Покупай, покупай!», что я даже почти не торговалась.

— Ну да, всего полчаса криков «Это разорение!», обвинений продавца в том, что твои дети будут голодать по его вине, демонстративных уходов и возвращений, — напомнил Кифри, подавая гвозди. — А ещё ты заплатила ему вполовину меньше, чем он запрашивал. Хотя никаких детей у тебя нет.

— Но могли бы быть! — шипит сквозь закушенную бороду Спичка. — И даже этого много за такую рухлядь! Куча денег уйдёт на доски и гвозди. А нам ещё надо купить всем одежду, ткань на занавес, еду в дорогу, эль для бара, а главное — тягловую упряжку. Эта штука весит как фрегат, и вряд ли вы планировали толкать её всю дорогу.

— Уж точно не я, у меня лапки! — весело заявил спрыгнувший с помоста табакси. — Но ещё у меня связи!

— Благодаря твоим связям мы уже купили эту руину на колёсах, — недовольно отвечает дварфиха.

— Она ещё себя покажет, — отмахивается фелиноид. — Зато ребята из порта пришли вам помочь!

— У нас нет лишних денег, киса.

— Это не за деньги, — пробасил могучий полуогр, подходя поближе. — Разряженные засранцы из городского совета обошлись с вами погано. А нам нравились спектакли.

— Да, уважаемая мадам Спичка, — добавил пришедший с ним дварф, — и, хотя мне так и не удалось пригласить вас в таверну и показать свою секиру, но мой молот в вашем распоряжении! Племянницы помогут мне выковать новую ось!

Две молодых дварфихи грохнули об пол переносной наковальней и заявили:

— Счастливы познакомиться, госпожа Спичка! Дядя много рассказывал о вашей секире! — сказала первая, кокетливо подкрутив усы.

— Да он только о ней и говорит! — захихикала вторая, борода которой подстрижена коротко, на грани приличия, и выглядит вызывающе ухоженной. — Такие, говорит, обводы!

Дварфодевушка показала руками в воздухе некую фигуру, более напоминающую гитару, нежели секиру.

— Ох, уж эта молодёжь, — ничуть не смутился дварф, аккуратно убирая бороду за пояс, — ничего не понимают в секирах. Но жару, надо сказать, дают отлично. Эй, племянницы, разводите горн!

Вскоре работа закипела: подошедшие из порта добровольные помощники пригнали подводу с досками и теперь бодро перебирают источенные жучками борта. Семейка дварфов куёт как заведённая, кидая в ведро с водой гвозди, петли, шкворни и прочую железную фурнитуру. Ведро с шипением выстреливает в потолок струи пара. Завирушка с Фаль отправились на рынок, где принялись нагружать тройняшек всякой бытовой ерундой: от постельного белья до кастрюль и от чашек до носков. Мешочек с монетами, выданный Спичкой, быстро худеет, но к вечеру каретный сарай завален припасами.

Напоминаю, — сказала чумазая Спичка, вычёсывая подпалины в бороде. — Хотя, хвала театральному комьюнити, мы превратили эту рухлядь в повозку, которая не развалится на первой же кочке, нам всё ещё некого туда запрягать. Сделайте с этим что-нибудь.

— А ты? — пискнула Завирушка.

— А я, — подбоченилась дварфиха, — приглашена в трактир. Нам с уважаемым Бруенором Холдерхеком надо обсудить кое-что о секирах. Скоро не ждите. И, ради нефилима, не пытайтесь закупать эль в дорогу! Вас обманут как слепых новорождённых табакси. Я сама займусь завтра. Всем пока.

Почтенный дварф подхватил Спичку под локоток, и они важно проследовали на улицу.

— Секиры, ишь ты… — сказал Кифри задумчиво. — Это какая-то дварфовская традиция?

— Не твоё дело, — осадила его Фаль. — Подумай лучше, где нам взять достаточно сильного вола.

— Вола? — засомневался Эд.

Тройняшки упёрлись плечами в заднюю стену фургона, поднатужились, крякнули, но сдвинули его всего на пол-оборота огромных колёс.

— Волов тут надо штуки четыре, — оценил их усилия Пан. — И это мы ещё не загрузили припасы и не влезли сами. Только Мастер Полчек внутри.

* * *

— Франциско!

— Да, господин.

— Почему ты купил для вина не бокалы, а вот это недоразумение? — Полчек крутит в руках толстый и не очень ровный стакан из грубо отлитого зеленоватого стекла.

— Потому что фургон, в котором мы находимся, совершенно лишён рессор, господин. Бокалы прожили бы слишком недолго.

— Ах, да. Новая жизнь требует новых решений, — задумчиво согласился драматург. — У меня здесь такой маленький кабинет!

— Осмелюсь напомнить, господин, что у остальных нет и такого. Они будут спать в каютах размером чуть больше сундука для одежды, который был у вас в «Скорлупе».

— Кстати, об одежде…

— Я осмелился пополнить ваш гардероб, господин. Позволите показать?

— Показывай, — вздохнул Полчек. — Надеюсь, это хотя бы не рубище для нищих.

— Я бы назвал этот стиль «казуальным», господин.

— М-да, — сказал Полчек после долгого молчания. — По крайней мере, никто не заподозрит во мне наследника павшего дома демиургов. Выглядит очень… Как ты там это назвал?

— Казуально, господин. Это модное слово, означающее практичную удобную одежду.

— … Которая выглядит так, как будто я собрался рубить лес.

— Это вполне уместно в путешествиях, господин.

— Рубить лес?

— Одеваться неброско.

— Начинаю избавляться от своего предубеждения к полётам на мирадах. Они хотя бы быстры. Сколько нам плестись на этой колымаге до Всеношны, Франциско?

— Зависит от того, кого в неё запрячь. Но я думаю, что, в лучшем случае, несколько недель. А мы направляемся туда, господин?

— Если кто и может нам помочь, так это Вар Архаичный. Я не собираюсь бродяжничать всю жизнь, Франциско. Я недостаточно крепок здоровьем и привык к некоторой размеренности существования. Кстати, о привычках. Ты закупил достаточно вина? Твои предположения о нескольких неделях пути вызвали у меня тревогу на этот счёт.

— Вино приобретено в количестве, соотносящемся с выделенным госпожой Спичкой бюджетом, — туманно ответил гоблин.

Полчек посмотрел на него с подозрением, но ничего не сказал.

— Оставь меня, Франциско, — вздохнул он, придвигая к себе стопку бумаги, — нам нужен новый репертуар, а я понятия не имею, каков он будет. До сих пор мне не доводилось обращаться к публике сельских ярмарок.

* * *

— И сколько эта штука жрёт? — спросила Фаль, разглядывая вола, которому едва достаёт кончиками ушей до колена.

— На сутки пути эта модель потребляет около центнера высококачественной кормовой смеси. Но тянет как десять ломовых лошадей. Десять лошадок в этой малышке!

— Модель? — удивилась Завирушка.

— Имя как имя, — пожал плечами дородный продавец, — она девочка.

— И сколько эта девочка стоит? — поинтересовалась Фаль.

— Восемьсот куспидатов. Или восемьдесят пазуров.

— Восемьсот? — всплеснула руками гномиха.

— Если ищете что-то подешевле, то могу предложить вот этого красавца, — переключился продавец. — Тяга похуже, зато экономичен, обойдётся половиной центнера, причём в корм можно добавлять обычную траву и сено. Каких-то пятьсот куспидатов, и он ваш!

— Пятьсот как-то многовато, — вздохнула гномиха. — Нет ли у вас чего-нибудь попроще?

— Экономить на средствах передвижения — не лучшая практика, дамочка, — расстроенно качает головой торговец. — Сломается в дороге, и что делать будете?

— Он ещё и сломаться может? — возмутилась Завирушка.

— А как вы думали? Тоже ведь живая тварь! Наступил не так, сломал ногу. Съел не то, заболел брюхом.

— Ложечки-окрошечки! Транспорт, оказывается, дорогое удовольствие!

— Нет денег — ходите пешком! — обиделся продавец.

— Есть у нас деньги, — вздохнула Фаль. — Просто не очень много.

— Тогда перейдём к эконом-классу. Вот этот бычок не очень силён, не особо красив и не вполне экологичен…

Пегий некрупный бычок громко и раскатисто пукнул, подтверждая его слова.

— Фу, это всю дорогу нюхать? — скривилась Фаль.

— Зато всего триста куспидатов, — успокоил её продавец. — И можно выпускать свободно пастись на привалах. Только присматривайте, чтобы волки не задрали, укусоустойчивость так себе.

— Что-то я сомневаюсь, что он утащит нашу повозку, — сказала Фаль.

— Да и эта, как её… экологичность! — сморщила носик Завирушка.

— Даже прям и не знаю, что вам предложить, — задумался торговец, — хотя…

— Вспомнили что-то? — с надеждой спросила Фаль.

— Девушки, — торжественно сказал он, — вам сказочно повезло!

— Неужели? — обрадовалась Завирушка.

— С чего бы это? — скептически спросила Фаль.

— Только что вспомнил, сегодня утром истёк срок залога за уникальный транспорт! Именно то, что вам нужно! Экономичный, тяговитый, красивый, выносливый и при этом недорогой!

— А так бывает? — удивилась гномиха.

— Не бывает! Но только для вас уникальное предложение! Пойдёмте.

Продавец подвёл их к воротам самого большого сарая и с натугой отодвинул створку.

— Чем это так странно пахнет? — потянула носом Фаль.

— Застоялся немного, ничего, на ходу проветрится. Зато посмотрите, девушки, каков красавец!

Воцарилась тишина, нарушаемая только шмыгающей носом Завирушкой.

— Ну, хоть насморк пробило, — сказала она задумчиво. — Но я уже об этом жалею. А что это?

В сарае, подпирая головой высокий потолок, стоит огромная мохнатая тварь. Косматая белая шерсть свалялась и удушающе пахнет, на длиннющей шее небольшая голова, из пасти которой торчит впечатляющий букет разнонаправленных гнутых бивней: пара вверх, крючком, а ещё пара прямо вперёд. Лохматые ноги такой длины, что даже Завирушка, не говоря уже о Фаль, может пройти у животного под брюхом, не пригибаясь. Лапы заканчиваются огромными серповидными когтями, но они загнуты назад вместе с пальцами, и существо стоит, опираясь на суставы пясти, как будто на костяшках кулаков. Увидев гостей, животное опустило к ним голову, и на Завирушку уставился огромный и какой-то очень печальный голубой глаз.

— Ой, чего оно! — испугалась Фаль, которая может поместиться в пасти чудовища целиком.

— Бррууммбр, — ответило ей существо.

— Он добрый, не бойся, — сказала Завирушка.

— С чего ты взяла? — спросила гномиха.

— По глазам.

— Ах, ну если по глазам… Что это за тварь, уважаемый?

— Редкий зверь, — с гордостью сказал торговец. — Реликтовый гигантский ленивец.

— И он может тянуть фургон?

— Он может тянуть десять фургонов и даже не вспотеет.

— И чем его кормить?

— Чем угодно, уважаемая! Мультитопливный. То есть жрёт всё, что ни дай. Что не дашь — тоже жрёт, если дотянется. Я даже мусор перестал вывозить, всё валю ему в корыто.

— Понятно, почему такая вонь, — кивнула Завирушка. — А что насчёт волков?

— Это проблемы волков. Его шерсть даже саблезубый тигр не прокусит. В Диаэнкевале их даже пытались использовать как ударную штурмовую кавалерию, вместо элефантов, потому что стрелы в шерсти вязнут.

— Пытались? — подозрительно спросила Фаль.

— Ничего не вышло. Слишком неагрессивные.

— Бррууммбр, — утробно подтвердил ленивец.

— Он так разговаривает, или это у него от мусорной диеты газы? — поинтересовалась Завирушка.

— Купите, узнаете сами, — пожал плечами продавец, — мне с товаром общаться недосуг.

— И почём такой монстр? — поинтересовалась осторожно Фаль.

— Вы не поверите, но всего триста!

— Триста куспидатов?

— Ладно, только сегодня и только для вас двести пятьдесят! Просто потому что вы мне нравитесь.

— И в чём подвох? — мрачно спросила гномиха.

— Никакого подвоха. Ах, да, чуть не забыл, сбруя! Сбруя в подарок!

— Бррууммбр? — пророкотало существо. — Буррурумрум?

— Давай возьмём его, Фаль, — попросила Завирушка, — смотри, какие глаза грустные. Ему, наверное, ужасно надоело торчать в сарае и питаться мусором. Мне бы надоело точно.

— Мы отойдём, обсудим, — сказала Фаль продавцу и потащила девушку за рукав наружу.

— Не прогадайте, барышни! Спецпредложение! Завтра скидки уже не будет! — крикнул им вслед торговец.

Третий игрок, грустно:

— Мастер, я брошу на проницательность?

Первый игрок:

— Тебе это ещё ни разу не помогло.

— Ну, должно же когда-нибудь повезти!

Мастер:

— Бросай.

*Стук костей*

— Эх. Почему я такая наивная?

— Сама посмотри, — ответила Завирушка. — Сильный, всеядный, не боится волков и недорогой. Чем не вариант? Опять же сбруя в подарок!

— Послушай, подруга, — сказала Фаль. — Тут что-то не так. Уж слишком он хочет его сбагрить.

— Двести тридцать! — донеслось из сарая.

— А я говорю, где-то тут подвох! — упрямится Фаль.

— Двести десять!

— Он тут страдает, Фаль!

— А ты хочешь, чтобы страдали мы? Если с ним что-то не так, мы окажемся без тягловой силы где-нибудь в степях Чела. Нам с тобой даже разбойников ждать не придётся, Пан уничтожит нас сарказмом.

— Демоны с вами! Двести ровно! Но это последняя цена! — крикнул торговец из сарая.

— И сбруя в подарок? — закричала в ответ Завирушка.

— И сбруя в подарок!

— Берём, Фаль. Берём же, да?

— Ох, почему мне кажется, что я об этом пожалею? — сдалась гномиха, глядя снизу вверх в умоляющие глаза девушки.

— Не гоните сразу, зверь застоялся, — напутствует их, суетливо затягивающий ремни сбруи, продавец. — Потихонечку, дайте расходиться. Он давненько в сарае торчит-то.

— Почему? — спрашивает Фаль.

— Ну… Так вышло, — отвечает тот уклончиво. — Его владелец оплатил содержание да и запропал куда-то. Теперь срок вышел, и я могу от него изба… То есть осчастливить своих любимых клиентов отличным предложением.

— Любимых? — фыркает гномиха. — Да мы час назад встретились и даже не знаем, как вас зовут!

— Любовь с первого взгляда, — выпроваживает их торговец, быстро пересчитывая серебро, — так бывает. Поздравляю с удачной покупкой. Гарантийный пробег — триста футов. Кстати, я закрываюсь. На переучёт. Надолго. Так что прощайте и не пытайтесь его вернуть, то есть, конечно, вам и не захочется, просто на всякий случай.

— Как его зовут хоть? — крикнула Фаль торговцу через ворота, которые он удивительно резво запирает изнутри.

— А как хотите, так и зовите! — послышался удаляющийся голос. — Это теперь ваша пробле… то есть собственность!

— Я буду звать тебя Шурумбурум, — сказала Завирушка, глядя в огромный голубой глаз.

— Бррууммбр, бурурур, — пророкотал ленивец.

— Мне кажется, ему нравится, — сказала девушка.

— Пойдём уже.

— Почему пойдём? Поедем! Смотри, там сверху есть нечто вроде седла.

— Уж очень высоко, — опасливо сказала гномиха.

— Я тебя подсажу, не бойся!

Через пару минут они уже созерцали Порт Даль с высоты реликтового ленивца, возвышаясь над крышами низкоэтажной застройки.

— Ух ты, отличный вид! — восхитилась Завирушка. — А кстати, как им управлять?

— Ты что, не спросила?

— А ты?

Девушки растерянно переглянулись.

— Может, вернёмся и спросим? — неуверенно предложила Фаль.

— Вряд ли у нас получится, — ответила Завирушка. — Смотри, наш продавец уже мчится галопом на север. Разве так делают переучёт?

— Так избавляются от претензий недовольных покупателей.

— По крайней мере, с него далеко видно. Эй, Шурумбурум! Но! Пошёл! — Завирушка неуверенно дёрнула за длинные и толстые, толщиной в её руку, кожаные вожжи.

Ленивец медленно повернул к ним голову и укоризненно уставился большими влажными глазами.

— Что-то непохоже, что на него действуют вожжи, — скептически сказала Фаль.

— Шурумбурум, нам надо ехать, — жалобно попросила Завирушка. — Правда, надо. Ну, что тебе стоит? Ну, пойдём? Шурумбурум, нет! Перестань, что ты делаешь, не надо! Фаль, что он творит?

— Он жрёт овощи из уличной лавки, — мрачно ответила гномиха. — Вместе с упаковкой, прилавком и весами. Хорошо, что не с продавцом.

— Бедненький, он так проголодался! Его же кормили одним мусором!

— Не знаю, кто из нас бедненький, но он только что сожрал всю нашу скидку.

* * *

Опустошив лавку и величаво подождав, пока Фаль и Завирушка рассчитаются с пострадавшим продавцом (оплатив товар втридорога, да ещё и щедро добавив за «моральный ущерб»), Шурумбурум, наконец, согласился двинуться с места. Вздохнув и не то что-то тихо пробурчав, не то громко приступив к перевариванию съеденного, он неторопливо поднял переднюю когтистую лапу, переставил её вперёд. Подумал. Поднял заднюю лапу, подержал в воздухе, передвинул. Каждое движение отличалось хорошей продуманностью и плавной неторопливостью. Видно было, что он передвигается без присущей другим верховым или вьючным животным бездумной суеты, а наоборот, тщательно рассчитывает каждое движение, до последней секунды колеблясь, стоит ли его совершать.

— За последние пятнадцать минут мы преодолели метров сто, — сообщила Фаль. — У него есть какой-то регулятор скорости? Я думала, волы медленные, но этому может дать фору любой вол.

— Даже мёртвый, — добавила она, подумав.

— Продавец сказал, что он застоялся, — неуверенно сказала Завирушка. — Может, расходится?

Примерно через час, когда животное преодолело половину улицы, и даже зеваки устали на него глазеть, пришлось признать, что это, видимо, максимальная его скорость. Стараясь не смотреть друг на друга, девушки устроились поудобнее и приготовились скучать.

* * *

— Как прошло твоё свидание, Спичка? — спросила Фаль дварфиху. — Такой любезный кавалер…

— Не заговаривай мне зубы, мелочь ушастая! Вы на последние наши деньги умудрились купить реликтового ленивца! Сколько вы ехали на нём из порта? Два часа?

— Два с половиной, — сказала Завирушка. — Его зовут Шурумбурум. И продавец сказал, что он просто застоялся.

— Застоялся? Ты думаешь, ленивцем его назвали в шутку? Эти твари до сих пор живы только потому, что опоздали на собственное вымирание! Мы все состаримся и умрём, пока доедем на этой штуке даже до ворот, не говоря уже о столице! Сколько с вас взяли за него?

— Всего ничего, двести!

— Двести куспидатов? Да вы бы переплатили, даже взяв его даром!

— Сбруя в подарок! — пискнула расстроенная девушка.

— О, я не могу! Чем вас не устроил обычный простой вол? Фаль, ладно этот ребёнок, но ты-то как могла!

— Волы были слишком дороги, — мрачно ответила гномиха, — а про ленивцев я раньше не слышала. Он выглядит сильным.

— О да, он сильный! Реликтовый ленивец может утащить за собой парочку упирающихся боевых элефантов и даже не заметить. В Дианкевале их даже пытались использовать при осадах, но ничего не вышло.

— Слишком добрые? — понимающе спросила Завирушка.

— Слишком медленные. Пока они доходили до стен, гарнизон успевал умереть от голода или сдаться.

Глава 2

Театр буффонады

— Это реликтовый гигантский ленивец, — констатировал Полчек.

— Его сложно с кем-то перепутать, — мрачно подтвердила Спичка.

— Почему он здесь?

— Потому что мы его владельцы. Поскольку деньги были мои, то, наверное, именно я счастливая обладательница самой тормозной твари в Альвирахе. Но я охотно уступлю это право любому желающему.

— И зачем нам это грандиозное, но бесполезное животное? Мы собираемся показывать его за деньги селянам?

— Кстати, это была бы неплохая мысль, — кивнула двафиха, — если бы его не было видно за милю совершенно бесплатно. Но всё куда хуже, мы его запряжём в фургон. Потому что кое-кто его купил, не оставив нам денег на волов.

— Но он, кажется, довольно медленный?

— Это очень мягко сказано, Полчек. Трава растёт быстрее, чем передвигается эта тварь.

— Бруумбррбр, — согласился ленивец.

— Я читал про них, — сказал Полчек, обходя ленивца, — но вижу в первый раз. Действительно, очень интересное животное.

— Это не животное. Это разорение и катастрофа.

— Обрати внимание, Спичка, — задумчиво сказал драматург, — на нём сбруя, предполагающая крепление вьючного груза, верховую посадку и использование в качестве упряжной. Значит, это возможно.

— Наверное, предыдущий владелец ездил на нём в самые неприятные места континента.

— Почему?

— Потому что он не очень торопился туда попасть.

— И тем не менее, у меня есть одна идея, — Полчек ухватился за ремни, подтянулся и быстро оказался на спине животного.

— Бруумбррбр? Бурурумрум? — поинтересовался ленивец, повернув к нему голову.

— Не отвлекай, — махнул на него рукой драматург.

Он выпутал из своей причёски несколько мелких, как бисер, бусин. Поморщившись, выдернул с десяток длинных седых волосин и принялся ловко плести из них сложную конструкцию размером с ноготь.

— Давай сюда башку! — сказал он ленивцу требовательно, и тот, к удивлению Спички, вывернул свою длинную шею, упершись в Полчека бивнями.

— Ну вот, я так и думал, — сказал драматург удовлетворённо, — вот и место крепления…

Он прочно привязал свою плетёнку к мелким крючкам на лобовом щитке животного и что-то прошептал над ней.

— Брм? — коротко сказал ленивец на тон выше, чем раньше. — Брмр!

— Именно, — подтвердил Полчек, — так это и работало. Я читал в одной старой книге, что ленивцев использовали в качестве верховых животных именно хронурги. — А ну, давай, иди к повозке… Как там тебя?

— Я назвала его Шурумбурум, — отозвалась снизу Завирушка, заворожённо наблюдавшая за действиями Полчека.

Ленивец, на удивление быстро перебирая лапами, подошёл к фургону и ловко развернулся на месте, вставая между оглобель. Это маневр был ему явно привычным.

— Что вы с ним сделали, господин Полчек? — спросила удивлённо девушка.

— Теперь его время течёт быстрее нашего, — пояснил тот, слезая. — В своём временном потоке он движется так же медленно, как раньше, но для нас это выглядит довольно резво. Кроме того, мы относительно него замедлились достаточно, чтобы он понимал команды. До сих пор люди для ленивца были стремительными тенями, проносящимися мимо с тонким визгом.

— Тогда приступаем к погрузке, — тут же сориентировалась практичная дварфиха. — Эй, Рыжий Зад! А ну, убрал нос от моего эля! Я буду единственной на свете барменшей бродячего бара!

* * *

— Пока мне всё нравится, — сказала Завирушка, сидя на спине размеренно шагающего ленивца.

Девушка взяла на себя обязанности возницы, благо других желающих не нашлось.

— Удобнее, чем ехать в телеге с караваном. Видно далеко, и ход ровный, почти не трясёт.

— Сидящие в фургоне с тобой явно не согласятся! — хихикает Фаль, забравшаяся во второе седло на сбруе.

* * *

— Франциско! — воскликнул Полчек страдающим голосом. — Почему так трясёт! Я заляпал чернилами бумагу, стол и одежду! Хорошо, что она… Как там это слово?

— Казуальная, господин. А трясёт потому, что дорога неровная.

— Безобразие, Франциско. На что идут наши налоги?

— Вы не платите налогов, господин. Ваш театр не имеет легального дохода.

— Но кто-то же платит? Я считаю, что это безобразие.

— Совершенно согласен с вами, господин.

— Подай вино, Франциско. Писать всё равно невозможно.

— Осмелюсь напомнить, господин, что это уже вторая бутылка сегодня…

— Ты вообще что-то осмелел, Франциско. К чему бы это?

— Хотя я совсем не стар, господин, и надеюсь прослужить вам ещё много лет, я беспокоюсь о вашем физическом и душевном здоровье. Не имея возможности передать должность дворецкого по наследству, я хотел бы быть уверенным, что вы не пропадёте без моих услуг.

— А кстати, почему ты так и не женился, Франциско?

— Отсутствие денежного содержания не позволило мне сделать предложение достойной респектабельной гоблинше. Не мог же я привести в ваш дом особу, за которую семья даже выкуп не потребует?

— О, демоны Края! Я же просил, Франциско, посчитай, сколько я тебе должен!

— Я посчитал, господин.

— И?

— Сумма в пять тысяч куспидатов была бы достойной компенсацией за десятилетия службы, господин.

— Пять тысяч?

— Это существенно меньше среднего дохода дворецкого, служащего Дому демиургов. Но я не жаден, господин.

— Принеси вина и оставь меня, Франциско, — вздохнул Полчек. — Я обдумаю этот вопрос…

— Почему на этой штуке нет каких-нибудь рессор? — ворчит Пан.

— Потому что нет, — флегматично отвечает Спичка.

— Если бы вы с кавалером вместо того, чтобы таскаться по тавернам…

— Оставь мою личную жизнь в покое, козлина. Рессоры для такого огромного фургона весили бы, как племенной бык, и стоили бы не меньше. Потерпишь.

Все собрались в общем помещении фургона, которое совмещает в себе кухню, столовую, гостиную и коридор. Размеры её отнюдь не впечатляют, но всё равно тут удобнее, чем в крошечных каютках с откидными койками. Фаль с Завирушкой делят одну на двоих, у тройняшек торчат в коридор ноги, Кифри в хорошую погоду предпочитает спать на крыше, а Пану (как демону) в личном помещении отказано, он всё равно во сне не нуждается.

— Тебе не жалко было расставаться с тем дварфом? — интересуется Кифри. — Ведь ты могла бы создать с ним семью. Семья — самое важное на свете.

— До сих пор как-то обходилась, — ворчит Спичка. — Но да, Бруник галантный.

— Бруник?

— Бруенор Холдерхек. Сокращённо — Бруник. У дварфов отношения развиваются медленно. Если от знакомства до предложения руки и секиры прошло меньше десяти лет, пару упрекнут в неприличной торопливости и заподозрят в нехорошем.

— А почему ты до сих пор не замужем?

— Кифри, вместе с памятью ты утратил и манеры. Разве можно задавать такие вопросы дварфийской — да и любой другой — деве? Была занята.

— Чем?

— Другими, блин, делами! — дварфиха почесала наколотый на предплечье якорь. — Отстань!

— Семья актёру лишь обуза,

ведь он служитель Мельпомены,

которая весьма ревнива,

измены сцене не приемлет, — сказал задумчиво Шензи.

— К тому же, где семья — там дети,

они нуждаются в кормленьи,

учении, игрушках, тряпках,

что стоят денег непомерных, — добавил Банзай.

— Актёры же народец нищий,

питающийся духом сцены,

вином и гномьей самогонкой.

Диетой, отродясь не детской, — подытожил Шензи.

— Мои сиблинги хотели сказать, — пояснил Эд, — что мы предпочитаем служение искусству банальному инстинкту размножения.

— А я ещё слишком молод для женитьбы, — махнул лапой табакси. — Но однажды планирую остепениться, поднакопить деньжат, осесть в каком-нибудь приятном местечке, жить на роялти со своих текстов, которые к тому времени будут читать на каждой сцене Чела, растолстеть и облениться. Вот тогда я подыщу себе симпатичную кошечку и заведу с ней выводок очаровательных котяток.

— Я смотрю, у тебя всё продумано, блохастик, — фыркнула в бороду Спичка.

— В жизни должна быть цель, дамочка, — гордо заявил Рыжий Зад. — Какой смысл быть гениальным, если это нельзя монетизировать?

* * *

— На репетицию, все на репетицию! — надрывается Пан, стуча копытом по доскам откинутого помоста.

Фургон расположился на опушке леса неподалёку от тракта. Возле пылает костёр, на треноге висит большой котёл, в котором орудует половником на длинной ручке Спичка, периодически отгоняя этим незамысловатым инструментом табакси.

— Уйди, киса! Не готово ещё! Ужин после репетиции.

— Ничего себе он жрёт! — восхищается Фаль реликтовым ленивцем, который не стал ждать милостей от поварихи, а обеспечил себе рацион самостоятельно.

Используя бивни и мощные жевательные зубы, Шурумбурум объедает дерево за деревом, начиная с верхушки и оставляя в конце только неаккуратный пенёк. Опушка быстро расширяется вглубь леса.

— По крайней мере, ему не нужен специальный корм, — говорит Завирушка. — Главное не становиться на ночлег рядом с чьим-нибудь садом.

— Репетиция! Репетиция! Все на сцену! — не унимается Пан.

— А что мы репетируем? — спрашивает Кифри. — Наша пьеса хороша, но не для этих подмостков.

— А это нам сейчас скажет Мастер Полчек! Мастер, прошу вас.

Полчек выходит на сцену с видимой неохотой.

— Франциско!

— Да, господин.

— Вина мне!

— Но…

— Без «но». Просто вина.

Драматург задумчиво оглядывается, и заботливый Пан толкает к нему рогами лёгкое гнутое кресло.

— Благодарю.

Он усаживается, откинувшись на спинку. Не глядя протягивает в сторону руку, в которую гоблин заботливо вкладывает стакан.

— Прекрасно, — кивает Полчек, отхлебнув. — Итак, труппа. Боюсь, я вынужден признаться. У меня творческий кризис.

— Ты не путаешь его с запоем? — мрачно откликается от костра Спичка.

— Вино смягчает мои страдания, — признаёт Полчек, — но вызваны они тем, что я остро переживаю свою неспособность обратиться к публике, которая мне непонятна. Что хотят увидеть люди на ярмарках и в тавернах? Что им мило, близко, интересно? Что их увлекает, что веселит?

— Шутки ниже пояса, — фыркает Рыжий Зад. — Уж поверьте уличному реперу, достаточно помянуть в стихах жопу, как хохот публики вам гарантирован.

Он запрыгнул на сцену, подбоченился, отставив в сторону распушившийся хвост, и выдал:

Йо, братан, пошути про жопу!

Всё равно, кто ты по гороскопу,

это смешней, чем плюнуть в глаз циклопу,

не сомневайся — шути про жопу!

Зритель любит шутки про жопу,

они зайдут дварфу-рудокопу,

понравятся эльфу-филантропу,

и орку — полному остолопу,

и степному гоблину-губошлёпу,

и полурослику-мизантропу,

и рифмовать легко — давай, шути про жопу!

Табакси издевательски раскланялся и спрыгнул с помоста.

— Принято! — отсалютовал ему стаканом Полчек. — Невзыскательная публика требует невзыскательного юмора. Ещё предложения есть?

— Но, Мастер! — возмутился Пан. — Разве миссия искусства не в том, чтобы поднимать публику до своего уровня, отнюдь не снисходя к ней?

— Я не знаю, в чём миссия искусства, Пан, — драматург пытается отхлебнуть из стакана, обнаруживает, что тот пуст, и протягивает пустую посуду Франциско. Тот, вздохнув, наполняет из бутылки.

— Я знаю лишь, — продолжает Полчек, — что у меня ни гроша, и я должен даже собственному дворецкому.

— Это не обязательно, господин…

— Заткнись, Франциско. Нам нужны звонкие куспидаты, господа труппа, а не поднятие публики до какого-то там уровня. Поэтому я жду ваших предложений.

— Отчего бы не совместить? — спрашивает Кифри. — Поучительные истории и вдохновляющие повествования можно подавать и в лёгкой, не утомительной для публики форме.

— Предложения, Кифри, предложения!

— Ну, я бы подумал о музыкальном формате. Ваш «музыкал», Мастер, отлично восприняли в порту. Возможно, мы сможем предложить что-то привлекательное и сельской публике.

— Селяне любят плясать, — припомнила Завирушка. — В их жизни мало радости, и они рады любому поводу.

— У нас нет музыкантов, — напомнила Фаль. — Тифлинги с нами не поехали.

— И слава нефилиму! — откликается Спичка. — Эти пьяницы выжрали бы весь эль ещё по дороге…

— Я умею играть на укулеле! — заявил табакси. — Это как лютня, только маленькая.

— В монастыре меня научили играть на флейте, — призналась Завирушка. — Сейчас, она где-то тут…

Девушка порылась в карманах драной мантии и вытащила небольшую костяную дудочку. Приложила к губам и выдала задорную мелодийку на десяток нот.

— Ну, — с сомнением сказал Пан, — я могу стучать копытами в барабан. У меня отличное чувство ритма.

— Я когда-то играл на скрипке, — усмехнулся Полчек. — Мама настояла. Приличный паренёк из дома демиургов должен играть на скрипке, если не выказал способностей к фехтованию. Скрипка выглядела определённо легче меча, и я согласился, не подозревая, какая это морока. К счастью, моя скрипка сгорела в пожаре.

— Простите, господин, но это не совсем так… — сказал Франциско. — Я вынес её из огня.

— Франциско! Но я же не-на-ви-жу скрипку!

— Это ценный инструмент, а также память о вашем детстве.

— Память о своём детстве… Вот то, что я ненавижу даже больше скрипки! Лучше бы ты прихватил ещё пару бутылок вина. Кстати, налей мне, — Полчек требовательно ткнул стаканом в сторону дворецкого.

— Похоже, из вас получается неплохой бродячий оркестрик.

Спичка помешала поварёшкой в котле, достала, понюхала — табакси непроизвольно облизнулся — и, покачав головой, вернула свой инструмент на место.

— Мы театр «Дом Живых»! — упрямо сказал Пан. — А не какие-то там менестрели, играющие на сельских свадьбах!

— Так будем театром музыкальной импровизации! — засмеялся Полчек. — Как опера, только не опера… Как бы это назвать?

— Менестрель-оперой? — предложил Кифри.

— Рэп-оперой? — выдал свой вариант табакси.

— Назовитесь «буффонадой», — сказала мрачно Спичка, — на кисгодольском «буффон» — придурок. Готово, садитесь жрать.

* * *

«Театр буффонады 'Дом Живых», — прочитал Полчек вслух.

Буквы немного неровные, зато занимают почти весь борт фургона. Обойдя повозку (и огромную дымящуюся кучу навоза, наваленную ленивцем), драматург убедился, что надпись дублируется с другой стороны.

— И кто это сделал? — спросил он в пространство.

Пространство промолчало. Учитывая размер букв и их расположение, для такого потребовался бы кто-то большой (например, тройняшки), кто-то ловкий (например, табакси), кто-то грамотный (например, Завирушка) и кто-то, имеющий доступ к запасам краски (например, Спичка). Так что творчество, скорее всего, было коллективным, а значит, отразило внутренний консенсус труппы.

— Ну, буффонада так буффонада, — пожал он острыми худыми плечами. — Почему бы и нет.

Попутные караваны, как обгоняющие неторопливо катящийся фургон, так и обгоняемые им, а также караваны встречные, испытывают по поводу надписи бурные эмоции. Кисгодольский знают не все, но слово, за которое в трактире можно запросто выхватить по лицу, известно каждому. С телег свистят и вопят, пассажирские дилижансы накреняются на борт под весом кинувшихся к окну пассажиров, в каретах раздвигаются занавески.

— Не перестарались мы? — спрашивает Завирушка у Фаль.

— А что плохого? — смеётся гномиха, глядя на очередную толпу зевак с высоты ленивца. — Смех и радость мы приносим людям.

— А они нам принесут деньги, девушки! — табакси ловко перепрыгивает с крыши фургона на спину Шурумбурума, секунду балансирует хвостом, вцепившись когтями в сбрую, потом усаживается рядом. — Как вы думаете, те, кто нас обогнал, доехав до ближайшей таверны, что сделают в первую очередь?

— Пописают? — спросила Завирушка, которая и сама давно уже не прочь, да уж больно слезать далеко.

— Ну да, пописают, закажут комнату и ужин, занесут вещи, расседлают коней или быков, а потом что?

— Что?

— Расскажут, что видели по дороге! И угадай, о чём они обязательно упомянут?

— О чём?

— О театре придурков, оседлавшем реликтового ленивца! Те, кто от них это услышит, не особо поверят, но расскажут другим, те третьим и так далее. И когда мы приедем куда-нибудь выступать, о нас уже будет знать каждый гоблин! Это называется «вирусный маркетинг», девушки.

* * *

— Давайте остановимся тут! — ноет уставшая Фаль. — Меня достало питаться из котла и спать валетом с Завирушкой. Она костлявая и пинается.

— А у тебя уши щекочутся! — ответно возмутилась девушка. — Но я же не жалуюсь!

— Может, правда, переночуем сегодня в таверне? — спрашивает Кифри. — Поспим в постелях, поедим нормальной еды, а не варева Спички…

— Кому не нравится моя стряпня, может спать голодным! — сердито заявляет дварфиха.

— Она… э… очень сытная, — признаёт табакси. — Но всё-таки, если кидать в котёл все продукты разом, а потом долго-долго варить, то вкус получается… немного однообразный.

— Неженки какие, — сердится Спичка. — Не ели вы дварфийских полевых рационов! Ими что питаться, что заряжать катапульту — одинаково смертоносно.

— Поэтому дварфы так свирепы в бою, — проворчал Пан, — торопятся вернуться к нормальной еде. Я не ем и не сплю, но нюхать торчащие в коридор пятки тройняшек мне тоже надоело. Я бы для разнообразия переночевал в таверне.

— А деньги у тебя, для разнообразия, есть? — осаживает его Спичка.

— Простите, а вы тот самый знаменитый театр? — доносится голос с крыльца.

Там стоит полурослик, имеющий форму, почитаемую в их народе идеальной, то есть сферическую. Достигнувший паритета в росте и обхвате талии хоббит считается безусловно успешным в жизни, гармонично развитым и хорошей партией для замужества.

— Видимо, да, — с досадой отвечает Спичка. — А вы кто?

— Я владелец и управляющий этого придорожного комплекса услуг.

— Таверны, что ли?

— Некоторые называют моё заведение и так, — признал полурослик, — но я предпочитаю термин «гранд-мотель». Мои посетители как раз обсуждали, что по дороге видели грандиозный фургон, запряжённый ленивцем, и это не что иное, как бродячий театр. Театр, хм… простите, буффонады.

— Не извиняйтесь, — выскочил вперёд табакси. — Это намеренный эпатаж, призванный встряхнуть косное общество. Не стыдно буффонадить, стыдно быть скучным!

— Э, кхм… Ну, как скажете, — с сомнением ответил хозяин «гранд-мотеля». — Так вы планируете останавливаться у нас?

— Как раз обсуждаем, — ответила Спичка.

— Я готов предложить вам бесплатные номера и ужин.

— С чего такая щедрость?

— Вашего ленивца видно за пять миль. Никто не проедет мимо, не завернув посмотреть на такое диво. А если вы покажете что-то из своего репертуара для моих гостей, то я отобью все затраты на одной только выпивке.

— Ну, насчёт репертуара мы пока… — начал Полчек.

— Можем показать, без проблем, — перебил его табакси.

— Но с вас ещё и завтрак, — добавила Спичка.

— Лёгкий континентальный завтрак входит в стоимость номера, — кивнул полурослик.

* * *

Эй, дружок, где мои налоги?

Посмотри на эти дороги!

Наша гильдия Благоустройства —

это одно сплошное расстройство!

Я не верю чужому поклёпу,

лично сам растряс на ней жопу!

Пока чиновники скрипят перьями,

дорог не чинили со времён Империи!

Пока чиновник на мираде летает,

дорожное покрытие худеет и тает!

На дорожные сборы отдай куспидаты,

дорожная гильдия гребёт деньги лопатой!

Ямы всё глубже, канавы тоже,

хочется кому-то уже дать по роже!

Но эти рожи заседают в Совете,

и их не достать никому на свете!

Табакси закончил, раскланялся и пошёл между столиками с утащенной у Полчека шляпой. Хозяин таверны морщится как от зубной боли, слушая, как звякает падающее туда серебро — но, когда договаривались, что выступление будет бесплатным, о сборе пожертвований ничего сказано не было.

Публика принимает выступления благодарно. «Так и надо этим жирным задницам из Совета!» — одобряют караванщики. «Всю правду сказал! — подтверждают торговцы. — Отродясь дорог не чинили». «Ты ещё про мостовые сборы сочини, парнишка, — советуют паломники, — дерут по пять медных за колесо, а мост такой, что въехать на него страшно!»

Завирушка и Фаль поменялись ролями — теперь девушка играет Падпараджу, а гномиха — Мью Алепу. Историю возвышенной, хотя и запретной любви хихикающий и не вполне трезвый Полчек превратил, к ужасу Пана, в полный фарс: Мья и Падпараджа оказались не тайными любовницами, а не менее тайными собутыльницами. Двумя любительницами выпить, одна из которых скрывает свой жидкий досуг от мужа, другая — от ордена. (Некоторые исторические анахронизмы такой трактовки публику отнюдь не смутили.) В своём стремлении собраться и надраться, пытаясь делать вид, что ведут трезвый образ жизни, и постоянно находясь на грани разоблачения, две дамы постоянно попадают в нелепые и смешные ситуации.

— Ну, что, подруга, капелюшечку эльчику? — весело предлагает Завирушка, изображающая в своей мантии Великую Птаху.

— Но как же, подруга, ведь скоро придёт мой муж! — восклицает в ответ Фаль:

Уверен он, что я вообще не пью!

Я поклялась ему его здоровьем!

И пусть наш брак не осенён любовью,

я не хочу внимать его нытью!

Актёры то и дело переходят с реплик на пение, сопровождаемое аккомпанементом укулеле в руках табакси, залихватскими скрипичными соло Полчека и ритмом, который отбивает Пан на паре маленьких барабанчиков.

— Этот балбес не заметит, даже если ты будешь пьяна в стельку! Ну, давай, по кружечке! — уговаривает подругу Падпараджа:

Наполним элем мы вот эти кружки,

ты посмотри, как пена хороша!

Когда садятся выпить две подружки,

ликует печень и поёт душа!

Разумеется, Мья сдаётся, подруги напиваются и пьяные пускаются в пляс под такую развесёлую скрипичную партию, что у Полчека чуть смычок не дымится. Зрители в зале притопывают и прихлопывают, а эль льётся рекой. Теперь уже хозяин таверны счастлив, а Спичка смотрит на текущую мимо прибыль с изрядной досадой.

Унылого зануду-мужа играет Кифри. Он заявляется в разгар веселья и начинает подозрительно принюхиваться:

Моя супруга, в доме пахнет хмелем!

Я начинаю вновь подозревать,

что твоя кружка наполнялась элем,

и мне тебя придётся отругать!

В это время Завирушка, изображающая Падпараджу, комично подкрадывается на цыпочках к нему сзади и обливает остатками эля его штаны. Публика свистит и хохочет.

О мой супруг, не сам ли ты напился?

Ты посмотри, мокры твои штаны!

Опять до ночи в кабаке резвился,

твоим беспутством мы поражены!

Устыжённый супруг с позором сбегает, девушки выпивают ещё по кружке и снова зажигательно пляшут, увлекая за собой в хоровод караванщиков, паломников и торговцев. Табакси бегает между столиков с тяжелеющей на глазах шляпой.

— Историей такой весьма несложной,

на диво публика увлечена,

хотя сюжет глубин отнюдь не полон, — замечает Шензи.

— Зато её подача экспрессивна,

и нет морали вымученно-тяжкой,

что свойственна серьёзному искусству, — возразил ему Банзай.

— Не стоит ли и нам себе найти

какого-либо места в буффонаде,

признав её пусть странным, но искусством? — предлагает Шензи.

Эд, оглядевшись, видит, что пояснить речь сиблингов некому: Завирушка и Фаль, раскрасневшись, отбиваются от многочисленных предложений выпить, доносящихся из-за столиков; Кифри, грозно шевеля бровями, осаживает самых настойчивых. Табакси мечется со шляпой, Спичка считает выручку, Пан с досадой рассматривает пробитый копытом барабанчик, а Франциско тащит на плечах в комнату пьяного в дым Полчека. Сапоги драматурга чертят каблуками дорожки на пыльном полу, но руки крепко держат скрипку и смычок.

* * *

— Эй, хозяин, а как же мы?

— Сегодня только за наличные, ребятки, — отвечает стоящий на крыльце шарообразный полурослик.

Перед ним переминается на тёмном дворе компания пестро и причудливо одетых приезжих. Их расписной, запряжённый двумя лошадьми фургончик стоит поодаль.

— Но мы же всегда играли за еду и ночлег! — возмущается их предводитель.

— Сегодня только за наличные, — качает головой владелец таверны, — у меня уже есть культурная программа на вечер.

— Но это наше место! — настаивает тот.

— Это прежде всего моё место! — осаживает его хозяин.

Из дверей за его спиной показывается шишковатая голова и мощное плечо орка-вышибалы, и компания отступает на шаг назад.

— Но мы же настоящие менестрели, — снизив тон, продолжает уговаривать предводитель, — не какая-то там «буффонада»! Не первый год выступаем, репертуар проверенный.

— Ваш репертуар за эти годы достал даже меня. Нет ни одной шутки, которую я не слышал бы раз сто. Ваши сценки в новинку разве что младенцам, которых везут с собой паломники. Но младенцы не заказывают выпивку.

— Но-но! — кривится менестрель. — Репертуар утверждённый, лицензированный, одобрен Домом Теней. Все пьесы честно приобретены у официальных драматургов Дома, никакой отсебятины! Неужели эти новички лучше?

— То-то от вас уже мухи дохнут. От ваших песен публика спит, а от их — пляшет. Я за вечер заработал на них больше, чем на вас — за год. А ещё у них реликтовый ленивец, мимо которого проедет только тот, у кого нет ни капли любопытства. А такие люди не отправляются в дорогу. Так что или платите за ночлег и ужин, или проваливайте.

Предводитель менестрелей злобно смотрит на хозяина, сплёвывает на утоптанную пыльную землю двора, разворачивается и направляется к своему фургону.

— Пойдёмте, братва, нам тут не рады, — бросает он на ходу, и его компания, недобро переглядываясь, отправляется следом.

Менестрели загружаются в тесный фургончик, где им придётся спать вповалку, толкаясь на укрытом ветхими грязными тряпками полу, и выезжают за ворота. Там повозка останавливается.

— Проберись и разузнай про них всё, что сможешь! — напутствует их предводитель мелкого молодого хобгоблина. — Кто они такие, откуда взялись, куда едут. «Буффонада», ишь.

— Есть, шеф! Но зачем?

— Сдаётся мне, эта дорога тесновата для двух бродячих театров.

Глава 3

Прекрасная дварфийская дева

— Это они называют «континентальным завтраком»? — ворчит табакси. — Интересно, какого континента? Этим и пикси не накормишь.

— Давняя традиция таверн, — сообщает ему Спичка. — Хочешь отправиться в дорогу сытым, доплачивай. Ничего, в фургоне пожуёте.

— Жадная ты, дамочка, — вздыхает Рыжий Зад. — Сколько вчера собрали?

— Сколько собрали — всё наше.

— Я же видел, неплохой сбор.

— У нас были большие вложения. Фургон. Припасы. Жуть эта реликтовая…

— Брмр, — рокотнул ленивец.

— Вот именно. Инвестиции надо отбивать, а не проедать прибыль.

— А мне тут понравилось, — говорит, улыбаясь, Завирушка. — Постель мягкая, и её не надо делить с Фаль. И завтрак неплохой, даже кофе подали.

— Я как-то даже отвык от несолёного кофе, — жалуется мрачный Полчек. — Чем вчера всё кончилось? Почему-то я плохо помню вечер.

— Ещё бы, — язвительно отвечает ему Спичка, — под конец ты надрался как полурослик на дварфовской пьянке.

— Слишком много эмоций. Моя тонкая творческая натура подверглась ужасному стрессу.

— Вину она подверглась! Да запрягайте уже!

Ленивец, которым командует взобравшаяся в седло Завирушка, встаёт в оглобли. Тройняшки закрепляют сбрую.

— Поехали, Шурумбурум! — звонко кричит девушка, и фургон, скрипя, выезжает за ворота.

— Франциско!

— Да, господин.

— Я плохо помню, но, мне кажется, новая трактовка образа Падпараджи имела определённый успех?

— Оглушительный успех, я бы сказал. Я чуть не оглох от криков публики.

— Это надо отметить! Вина мне!

Пан недовольно топочет копытцами взад-вперёд по коридору раскачивающегося на ходу фургона, остальные смотрят на него, поворачивая головы то вправо, то влево.

— Я возмущён, — сообщает он, наконец. — Я возмущён тем, как легко вы скатились до трактирного уровня!

— Я бы назвала это «уровнем окупаемости проекта», — парирует Спичка, встряхивая мешок с серебром.

— Вам лишь бы денег заработать!— восклицает козёл.

— А что плохого в деньгах? — удивляется табакси.

— Деньги не цель, а средство!

— Без средств до цели не доберёшься!

— Хватит вам, — сказал примирительно Кифри. — Я не вижу здесь противоречия. Наша игра приносит людям радость, люди возвращают её нам звонкой монетой.

— А как же искусство? — возопил Пан.

— А почему это не искусство? — удивился Кифри.

— Наш козлоногий драматичен,

как будто в зад ему воткнули

две кочерги и поварёшку,

хотя он вовсе лишён зада, — ворчит Шензи.

— Из-за такого оснащенья

его подхвостного устройства,

он неспособен облегчиться,

и так и ходит, говна полон, — добавляет Банзай.

— А всех причин того говнизма,

что в новых наших постановках,

нам режиссёры не потребны,

и ему нету оправданий, — закончил Шензи.

— Мои сиблинги считают, — пояснил Эд, — что Пан просто чувствует себя в новом формате недостаточно востребованным, оттого и переживает «за искусство». Может быть, нам стоит найти ему новую нишу? Барабанщик он вполне приличный…

— Идите к демонам! — обиделся Пан. — Я о серьёзном, а вы…

— А мы театр буффонады, — заявил табакси. — Для нас быть серьёзными — профнепригодность. Ни одного серьёзного слова со сцены, вот наш новый девиз!

— Вы просто невыносимы! — заявляет козёл, и, не имея возможности демонстративно удалиться, демонстративно отворачивается.

* * *

— Фаль! — окликает Завирушка задумавшуюся гномиху.

— А? Чего? Прости, засмотрелась.

— Тебе не обидно, что Падпараджу теперь играю я?

— Ничуть. У тебя отлично получается.

— Но это же главная роль!

— Ну и на здоровье. Я не настолько серьёзно отношусь к своей сценической карьере.

— Тогда почему ты актриса?

— Потому что это весело. Потому что это занятие ничем не хуже любого другого. Потому что мне нравится внимание публики. Потому что это важно Пану, а он мой личный демон. Целая куча причин, как видишь. Но я не лелею мечты однажды блеснуть и стать великой, как Мья Алепу. К тому же, она плохо кончила.

— Последнее, что я могла себе представить, когда росла в монастыре, что стану актрисой, — сказала задумчиво Завирушка. — И вот я пляшу перед публикой в трактире. Странно, да?

— Не так странно, как ты думаешь. Думаю, в монастыре у тебя было не очень много возможностей поплясать.

— Конечно, — смеётся Завирушка, — настоятельницу бы удар хватил.

— Значит, у тебя в организме образовался недопляс. Представь, стала бы ты птахой, солидной служительницей, настоятельницей чего-нибудь. Недопляс всё копится и копится, а потом вдруг прорывается — и ты начинаешь выплясывать прямо в храме!

— Ты надо мной смеёшься!

— Немножко, — признаёт Фаль. — Но мы театр буффонады, и очень удачно, что ты такая смешная.

Они немного порепетировали, перебрасываясь репликами, импровизируя и корча рожи, пока Фаль чуть не вывалилась из седла от смеха и не начала икать.

— Ой, ик, хватит, ик! — взмолилась она. — Тут слишком высоко. Ик.

— Надо будет попробовать добавить импровизации в выступления, — сказала Завирушка. — По-моему, у нас неплохо получается.

— Пан прогрызёт мне весь мозг. Ик. Ну и ладно. Ик. Попробуем. Ик.

Некоторое время они ехали в молчании, потом Завирушка спросила:

— Тебе не кажется, что вон тот фургон слишком долго за нами едет?

— Какой? — обернулась Фаль.

— Вон тот, расписной, запряжённый двумя лошадьми. Он легче нашего и должен быть быстрее, но с утра так и держится на одном расстоянии.

— Это общая дорога, — пожала плечами гномиха, — каждый едет по ней, как хочет.

* * *

— Репетиция, репетиция! — надрывается Пан на вечернем привале. — Потом поедите, сначала репетиция!

— Да хватит командовать, — машет на него лапой табакси. — Сами разберемся!

— Сами вы будете только тешить свою лень и бездарность! — возмущается режиссёр, но на него никто не обращает внимания.

Фаль с Завирушкой и Кифри отыгрывают новую сценку. В ней Падпараджа помогает Мье втайне от мужа приобрести новое очень дорогое платье, выстраивая вокруг этого целую комическую интригу с переодеваниями и нелепыми ситуациями. Муж, которого играет Кифри, выглядит полнейшим болваном. Полчек, сидящий в кресле у сцены, на ходу пишет реплики и выкрикивает их актерам. Драматург очень весел и очень пьян.

— Кажется, никогда в жизни не был так беззаботен! — говорит он Спичке.

— Просто ты никогда так много не пил, — отзывается дварфиха, шуруя поварёшкой в котле.

— Начинаю думать, что напрасно, — смеётся Полчек.

Франциско, стоящий рядом с дежурной бутылкой в руках, вздыхает и закатывает глаза.

— Мастер! — обращается к Полчеку Эд. — Мои сиблинги тоже хотят участвовать.

— Так в чём же дело?

— Для нас нет ролей.

— Ну… не знаю, — задумчиво смотрит на голиафа драматург. — Не слишком ли вы серьёзны для буффонады?

— Мы не знаем, Мастер. Но мы хотим участвовать. Мы актёры, наше место — сцена.

— Так идите на неё и придумайте что-нибудь, — отмахивается Полчек. — Именно так теперь создаётся искусство.

Голиафы (большие, лысые, плечистые и немного нелепые) переминаются на сцене и смотрят друг на друга с сомнением. Раньше их всегда прикрывала иллюзия, и без неё им как-то неуютно.

— Не знаем мы, что на подмостках

теперь изображать нам должно,

ведь роль для нас не написали! — жалуется, в конце концов, Шензи.

— Мы лишь простые лицедеи,

из тех, что говорят по тексту,

внимая пьесе и суфлёру, — добавил Банзай.

— В нас нет талантов драматурга

или уменья рифмоплётства,

и самомненья режиссёра… — подтвердил растерянно Шензи.

— Мои сиблинги хотят сказать, — пояснил Эд, — что мы не знаем, что нам делать. Мы не можем жить без сцены, но не умеем ничего смешного.

— Как же не умеете? — громко удивилась Завирушка. — Вы очень смешно разговариваете.

— Манера наша говоренья

для нашей местности обычна

и не считается забавной

на пустошах Дулаан Заха, — недовольно сказал Шензи.

— Великий бард, из великанов,

Бильдям Шикспар, весьма известный,

так написал все наши саги,

которые все с детства учат, — уточнил Банзай.

— И так мучительно ученье,

вбивающие в наши бошки

его божественные строки,

Что позабыть их невозможно, — закончил мысль Шензи.

— Мои сиблинги хотят сказать, — развёл мощными руками Эд, — что всех детей нашего народа заставляют наизусть заучивать строки нашего величайшего менестреля. Это единственное уцелевшее культурное наследие после того, как нефилимы уничтожили Жендрик, империю великанов, а эльфы добили выживших. Тридцать восемь пьес и сто пятьдесят четыре сонета, спасённые одним из беглецов на беду будущим поколениям. Каждый голиаф обязан знать их наизусть, поскольку других не сохранилось.

— Любой из юных голиафов

весьма силён, но не разумен

и в обученьи не усидчив,

к досаде строгих педагогов, — прокомментировал Шензи.

— И потому отнюдь не лаской,

не уговорами и лестью,

а лишь тяжёлой крепкой палкой

их принуждают к просвещенью, — мрачно сказал, почесав старые шрамы на шишковатой голове, Банзай.

— И всякий житель Дулаан Заха,

достигший лет уже почтенных,

забыть не может эти строки

и даже в снах своих бормочет, — добавил Шензи.

— Мои сиблинги хотят сказать, — уточнил Эд, — что вбить в тугую башку юного голиафа тридцать восемь пьес и сто пятьдесят четыре сонета трудно, но если получилось, то он не забудет из них ни слова. Поэтому наши соплеменники разговаривают так, как завещано Великим Бардом. Ведь ни для чего другого места в их головах уже не осталось.

— А почему ты говоришь нормально? — спросил табакси.

— Я был настолько туп, что об меня переломали все палки, но я так ни строчки и не выучил. Меня выгнали из класса за неспособность, сказав, что мне никогда не стать почтенным голиафом. В итоге это привело нас на сцену. Шензи и Банзай не смогли меня бросить. А теперь мы стоим здесь и не знаем, что нам делать.

— Так вот же! — закричала в волнении Завирушка. — Вот оно!

— Что именно? — спросил грустно Эд.

— Ваш номер! Вам не нужно ничего играть! Вам нужно просто рассказывать!

— Нам? — удивился Эд. — Рассказывать? Но что?

— Что угодно! Важно не что, а как! Вы втроём прекрасные рассказчики, зрители заслушаются!

— А ведь действительно, — смешался Полчек. — Никто ещё не рассказывал со сцены забавных историй. Пусть это будет новый жанр. Назовём его… Стойговорильня?

— Стоять-смеяться? — предложил табакси.

— Стоп-трындёж? — скептически отреагировал Пан.

— Бормотайлинг? — задумчиво предположил Кифри.

— Назовите «стендапом», — сказала ядовито Спичка. — Это недержание речи, болезнь, когда пациент болтает и не может остановиться даже во сне.

* * *

— И правда, буффоны какие-то, — тихо сказала одна тёмная фигура другой тёмной фигуре.

Обе они сидят в кустах на опушке, укрываясь в тенях и ночной темноте.

— Откуда их принесло на нашу голову?

— Ходят слухи, что они здорово накосячили в Порте Даль и теперь сваливают. А ещё одна птичка мне напела, что у Полуслова на них изрядный зуб. Да и в Доме Теней есть те, кто сочтёт их исчезновение услугой, за которую можно и вознаградить.

— Мы менестрели, а не наёмники, — возражает второй. — Ладно, прибрать то, что плохо лежит, или попугать на ночной дороге паломников, но убивать…

— За хорошую денежку можно иной раз и ручки запачкать, — пожимает плечами первый. — Но ты прав: заплатят за них, или нет — неизвестно. С Домами связываться — себе дороже. Могут и концы в воду устроить исполнителю.

— Может, просто пуганём? — предложил второй. — Пусть знают, что на дороге не только куспидаты звенят, но и железо!

— Не стоит, — не соглашается первый. — Мало ли, как дело обернётся. Тут надо либо всех валить, чтобы свидетелей не осталось, либо не светиться, чтобы по дороге слух не пошёл, мол, «Развесёлые менестрели» не только с лютнями, но и с кинжалами выступают.

— Я видел в полумиле отсюда костёр вставших на ночлег орков-дембелей, — сказал второй. — Они возвращаются домой со службы и за десятку намнут бока кому угодно. Кроме того, они наверняка уже настолько пьяные, что даже не вспомнят, кто их нанял.

— А вот это хорошая мысль! — согласился первый. — Пойдём-ка, поболтаем с этими орками.

* * *

— Мне кажется, я что-то слышала… — приподнялась в постели Завирушка.

— Да спи ты, почудилось, — проснувшаяся Фаль расправила уши, прислушалась, пожала плечами и улеглась обратно.

— Как будто кто-то вскрикнул.

— Некому тут кричать, ночь на дворе. Спи давай. И постарайся поменьше сучить ногами во сне!

— Я не могу, это же во сне! А ты каждый раз, как поворачиваешься, щекочешь мне пятки ушами!

— Ничего не могу поделать! Носки надень!

— В носках жарко!

Девушки ещё немного повозились, тщетно пытаясь устроиться поудобнее вдвоём на узкой откидной койке, но потом благополучно уснули.

О бренном существовании четверых очень отважных и очень пьяных орков-дембелей, опрометчиво засевших с целью разведки в густых и сочных кустах на опушке, утром могли бы напомнить только обломки брони в куче навоза, оставленной реликтовым ленивцем. Но желающих в нём рыться не нашлось.

* * *

— Что за дым на горизонте? — спросил табакси на очередном привале, когда все разбежавшиеся по кустам (девочки направо, мальчики — налево) вернулись обратно к фургону.

— Это, — сказала задумчиво Спичка, — не что иное, как Жерло. Дварфовский город и технологический центр континента. Там была откована моя секира, там правит Дом Камарут — единственный дварфовский Дом Демиургов.

— Это твоя родина? — спросила Завирушка.

— Не вполне, — покачала головой дварфиха, — но у меня с ним многое связано.

— И как там относятся к эстрадным зрелищам? — спросил Пан. — Дварфы — народ строгих нравов.

— Только в рабочее время. Мои соплеменники умеют работать, но такой бурной ночной жизни, как там, вы не встретите даже в Корпоре.

— А главное, — сказал недовольно жмурящийся на яркое солнце Полчек, — Дом Камарут там влиятельнее Дома Теней. И если дварфы захотят на нас смотреть, то на лицензию им будет плевать.

— Если, — вздохнул Пан. — Если… Как же было хорошо, когда у нас был определённый, отрепетированный репертуар! Эта безудержная импровизация меня пугает!

— Просто тебе надо в ней участвовать! — обнимает его за лохматую шею Фаль. — У нас с Завирушкой как раз появилась отличная идея.

Город, вырастающий по мере того, как фургон катится по дороге, выглядит строго и торжественно. Бардак Смутного Времени его почти не коснулся. Сами дварфы были слишком заняты работой — оружие, производимое на фабриках Жерла, охотно разбирали все стороны конфликта, — а дураки, желающие пограбить богатый город, убеждались, что бородачи умеют не только делать оружие, но и им пользоваться. Высокие крепкие стены оснащены впечатляющим арсеналом «перечниц» — толстоствольных картечных пушек, каждая из которых стоит целое состояние, но зато может одним выстрелом смести с поля боя штурмовую фалангу.

Построенное в имперские времена Жерло впечатляет до сих пор — в отличие от полудеревянного и несколько легкомысленного Порта Даль, здесь всё сделано из основательного крепкого камня. Может быть, архитектура мрачновата, но в величественности ей не откажешь.

На въезде стража встретила реликтового ленивца с подозрением и долго рядила, какую брать въездную пошлину — как с быка или как с элефанта. Однако вмешательство Спички, направившейся в сторожку с бочонком эля подмышкой, уладило недоразумение, и плату взяли самую минимальную.

— С моими соплеменниками надо уметь разговаривать, — пояснила она, вернувшись без бочонка.

Под колёсами фургона загремела крупная брусчатка мостовых — незамощённых улиц в Жерле нет.

— Тут красиво, но как-то безжизненно, — сказала Завирушка, осторожно направляя ленивца вдоль улицы. — Где все?

— Работают, — ответила Спичка, забравшаяся во второе седло в качестве штурмана. — Туда сворачивай, эта улица к ярмарочной площади ведёт.

— Все работают?

— Ну да, а как ты думала? Работа — суть жизни дварфа. Утром он встаёт, одевается, расчёсывает бороду и принимается за работу. До вечера куёт, сверлит, точит, паяет, а потом снова расчёсывает бороду и идёт веселиться.

— А отдыхает он когда?

— Отдыхает? Дварф? — засмеялась Спичка. — Ну ты скажешь тоже. Не суди о дварфах по мне, я заблудшая душа, испорченная соблазнами внешнего мира.

— И что именно тебя так испортило? — смеётся Завирушка.

— Но-но, — отмахивается дварфиха, — я ещё слишком молода для мемуаров. Но вот что я тебе скажу: хотя Жерло и не центр культуры, как Всеношна или Корпора, артисты и менестрели тут неплохо зарабатывают. Сами дварфы горазды разве что застольные песни орать, чтобы эль легче лился, но любят, когда их развлекают, и готовы за это платить. Благо денег у них хватает — здешняя продукция развозится караванами по всему континенту. Так что вы постарайтесь, не запорите выступление, а я уж прослежу, чтобы с оплатой нас не обидели.

* * *

Ярмарочная площадь грандиозна. Даже весьма негабаритный фургон театра «Дом Живых», влекомый массивным ленивцем, на ней сразу потерялся. Ряды навесов и палаток, ларьков и прилавков и немалое пространство для уличных развлечений. Сейчас оно почти пустует, только небольшой расписной фургончик, запряжённый парой лошадей, расположился у края.

— Скоморохи? Менестрели? Цирк уродов? — деловито спрашивает дварф-распорядитель.

— Мы — театр буффонады!— звонко отвечает ему Завирушка сверху.

— Сойдёте за цирк уродов, значит, — черкает тот в большой тетради. — Вон там становитесь.

Дварф махнул рукой, указывая место стоянки, и удалился, взяв пять куспидатов, хотя сначала требовал десять. Спустившаяся с ленивца Спичка вызвала снижение платы одним своим появлением.

— Тебя тут уважают, — сказала Завирушка.

— Тут уважают дварфов, и для своих — другие цены. Паркуй фургон, будем раскладываться.

Труппа распрягла ленивца, откинула боковую сцену и уселась на ней в некоторой растерянности. Казалось, что до них никому нет дела. Даже на Шурумбурума пялиться никто не прибежал.

— Я не рассчитывал на ажиотаж, — удивился заспанный Полчек. — Но где хоть какая-то публика?

— Рано ещё, — пояснила Спичка. — Репетируйте пока или что вы там обычно делаете.

— Я обычно пью, — пожал плечами Полчек. — Франциско! Вина и бумаги! Этот суровый город вызвал во мне прилив вдохновения.

Получив желаемое, драматург сгорбился в кресле и начал что-то быстро записывать.

— Эй, вы! — к сидящим на помосте артистам обратился человек в разноцветных одеждах, толстый, как успешный полурослик, и не достигнувший столь любимой ими сферичности только в силу более высокого роста. — Да вы! Вы кто такие?

— Театр буффонады «Дом живых», к вашим услугам, — ответил Кифри.

— Нам не нужны ваши услуги, — сказал толстяк. — Мы сами театр. Труппа «Развесёлые менестрели».

— О, коллеги, очень приятно, — кивнул Кифри. — Как дела?

— Ничего приятного! — сказал подошедший с толстяком полуэльф, настолько худой, что его как будто специально подбирали в пару к спутнику. — И наши дела будут куда лучше, когда вы отсюда уберётесь.

— С какой это стати мы должны убираться?

— Потому что вы жалкие любители, которые только всё портят!

— Думаю, мы сами разберемся, как нам поступать, но спасибо за совет, — примирительно сказал Кифри.

— А я говорю, проваливайте. Это наше место, мы приехали первыми, мы и будем выступать!

— Здесь достаточно места, чтобы выступать всем, — Кифри абсолютно невозмутим и вежлив, — зрители сами выберут, кого им смотреть.

— Дилетанты, — сказал толстый худому с отвращением.

— Любители, — подтвердил брезгливо тот. — К вашему сведению, в Жерле никто не выступает на площадях. Сюда придут менеджеры клубов выбирать артистов на вечер. И вас к этому времени тут быть не должно! Иначе…

— Иначе что? — спросила вышедшая из-за фургона Спичка. — Нет, ты говори, не стесняйся. Мне послышалось, что кто-то велел мне убираться? Мне? В Жерле?

— О демоны, у них дварф! — сразу сдулся толстый.

— Дварфийская дева, глаза разуйте!

— О, прекрасная дварфийская дева, мы приносим свои извинения за случайное недопонимание. Мы бы никогда не посмели выразить неуважения к вам и вашим товарищам.

— Ты чего? — спросил его тонкий, когда они развернулись уходить. — Подумаешь, дева какая-то…

— Заткнись, придурок! — зашипел на него приятель. — Местные за неё засунут тебе секиру так глубоко, что будет мешать сглатывать. Это же дварфы!

— Что за уродцы? — поинтересовалась Спичка.

— Коллеги наши, — задумчиво сказал Кифри. — Кажется, цеховая солидарность среди актёров не в чести.

— К чёрту конкурентов, — засмеялся Полчек. — Фаль, Кифри, Завирушка, у меня есть новая сценка для вас! Жерло будет у ваших ног, вот увидите! Франциско, ещё вина!

— Вина нет, господин.

— Не понял. Куда оно делось?

— В вас, господин. Вы выпили всё, что мы взяли в дорогу.

— Так возьми ещё!

— Где, господин?

— Там, где ты его обычно берёшь.

— В таких местах обычно требуют оплаты.

— Спичка, выдай ему денег.

— Полчек, тебе не кажется…

— Нет! Я не слишком много пью! Я пью столько, сколько в меня помещается, и ни стаканом больше!

Дварфиха неохотно развязала кошель, гоблин принял монеты в сложенные лодочкой ладони и ссыпал их в карман потасканного сюртука. Поклонившись, он направился в сторону торговых рядов.

— Интересная трактовка ролей, — сказала Фаль, с трудом разбирая торопливый почерк Полчека. — Но дварф?

— Мы в дварфийском городе, — отмахнулся драматург. — Здесь любят истории про дварфов, это естественно.

— Сыграть дварфа в дварфийском городе для зрителей-дварфов? Вряд ли у кого-то получится убедительно даже под иллюзией.

— Не надо играть дварфа. Надо взять дварфа! Спичка, дорогая!

— Что? Полчек? Ты с ума сошёл? Меня на сцену? Я барменша, а не актриса!

— Бара сегодня не будет, ты же слышала. Тут выступают в ночных клубах, что бы это ни значило.

— Это нечто вроде таверны со сценой, — пояснила дварфиха, — но почему я?

— Потому что ты дварф!

— Дварфийская дева!

— Послушай, дорогая Спичка, — убеждает её Полчек, — ты прекрасно знаешь, что отличить дварфа от дварфихи…

— Дварфийской девы!

— Да, от неё. Так вот, различить вас в половине случаев не могут даже сами дварфы. Кстати! — подскочил Полчек внезапно. — А ну, дайте текст сюда!

Он выдернул у Фаль листки с пьесой и снова согнулся в три погибели над ними, вычеркивая и дописывая.

— Ну, что ты стоишь? — сказал он оторопевшей дварфихе. — Иди, учи роль!

Когда начало темнеть, и на рынке зажглись первые магические светильники, к фургону подошел очень странный дварф. Борода его заплетена в косы, выкрашенные в разные цвета и переплетённые ленточками, на голове — шляпа с пером, а главное — вместо привычной кирасы, кольчуги или хотя бы кожаного нагрудника на нём шёлковый сюртук в три цвета.

— Одет как эльф какой-нибудь, — шепнула Фаль Завирушке.

— С кем я могу поговорить о вашем ангажементе? — вежливо осведомился дварф.

— Со мной, — развернулся к нему Полчек. — Я Полчек Кай, владелец и руководитель театра. В каком роде обращаться к вам, уважаемый или уважаемая?

(Для недварфа вполне допустимо прямо задать вопрос о поле собеседника, от чужаков и не ждут проницательности. А вот среди соплеменников это довольно щекотливая тема…)

— Очень приятно, — сдержанно поклонился гость, — Бардрин Платиновая Наковальня. Что же касается гендерных предрассудков, я ими не страдаю. Гендер — социальный конструкт, и я отрицаю навязанный обществом искусственный дуализм. Обращайтесь как вам будет угодно.

— Как скажете, Бардрин. Так что там насчёт ангажемента?

— Эй, Барди, друг-подруга, — раздался голос давешнего толстяка из «Развесёлых менестрелей», — мы как бы тут раньше встали. Что насчёт нашего ангажемента? Для проверенных ребят с большой дороги?

— Ах, это ты, Жирдяй? Извини, сегодня я ищу для нашего клуба что-нибудь свежее. Большой вечер, сам понимаешь…

— Но…

— Жирдяй, — строго сказал Бардрин, — не зли меня. В Жерле не один клуб, может, и вашей компании перепадёт что-нибудь сегодня.

— Но «Клуб Камарут»! — застонал толстяк. — Лучшая сцена города! Этим любителям!

— Жирдяй!

— Ухожу-ухожу… — толстый менестрель, вздыхая, пошёл к своей повозке.

— Так вот, возвращаясь к вопросу ангажемента, — Бардрин повернулся к Полчеку. — Мы слышали о вашем коллективе и готовы обсудить условия.

— С этим к ней, — Полчек показал на Спичку. — Она, в некотором роде, коммерческий директор нашего медиапроекта.

— О, какая прекрасная дварфийская леди, если вы, конечно, предпочитаете идентифицировать себя таким образом, — раскланялся, подметая косицами бороды мостовую, Бардрин.

— Предпочитаю, — сказала Спичка, расправляя усы. — Итак, жду ваших предложений.

— Ваша несравненная красота достойна предложений иного рода, прелестница, однако, увы, сейчас я выступаю в своей деловой ипостаси…

Они со Спичкой отошли в сторонку, где принялись, судя по жестикуляции, отчаянно торговаться.

— Спичка оставит его без штанов, — прокомментировал Полчек. — Я, разумеется, в финансовом смысле. Хотя…

— Она опытный переговорщик, — согласился Пан. — Даже не принимая во внимание секиру.

Глава 4

Менестрель-баттл

Мастер:

Мы переносимся в «Клуб Камарут» — самое роскошное и фешенебельное заведение в городе Жерло. Репутация дварфов как расы мрачноватой, суровой и начисто лишённой чувства юмора связана с тем, что большинство разумных Альвираха сталкивается с ними только в дневное время. Дневной дварф либо работает, либо стыдится того, что ничем не занят. Оба состояния не способствуют позитивной коммуникации с окружающими. Однако после того, как автоматический колокол на ратуше Жерла прозвонит окончание рабочего дня, дварф считает себя свободным от дневных обязательств и спешит наверстать упущенное. Дневной дварф и ночной дварф — два разных дварфа. Поэтому веселье в городе начинается после заката, и поэтому именно здесь изобрели ночные клубы, в лучшем из которых мы и обнаруживаем наших героев.

— Роскошно, — сказала с восхищением Завирушка. — Какая красота!

— Китч, — ответила пренебрежительно Спичка. — Попса и эпигонство. Жалкая попытка скопировать интерьер тронного зала в Пронесаде, но вместо малахита и чёрных агатов — крашеный известняк.

— А мне нравится, — запротестовала Фаль. — Такое величественное всё…

Дварфиха только фыркнула презрительно.

В большом зале зажигаются магические огни на сцене и стилизованные под шахтные фонари лампы на столиках. Дварфы Жерла, давно покинувшие Пронесад и принявшие покровительство Вечны Нашёптанной, больше тысячи лет живут на поверхности, однако (а может, именно вследствие этого) ценят традиции чуть ли не больше, чем их пронесадские сородичи.

— Господин, — обращается к Полчеку запыхавшийся гоблин.

— Где тебя носило, Франциско! — недовольно отвечает тот. — Я заждался своего вина!

— Вина нет, господин.

— Поэтому я и послал тебя его купить.

— Вина нет в городе, господин. Дварфы не пьют вина. Сотня видов эля, тысяча разновидностей самогонки и ни одной бутылки вина.

— Надо было включить вино в наш райдер, — вздыхает драматург.

— Эй, уважаемый, — ловит он пробегающего мимо Бардрина Платиновая Наковальня, — здесь есть какой-нибудь бар?

— У нас лучший бар в городе! — возмущается дварф.

— Мне нужна бутылка вина.

— Вина нет. Извините, но это Жерло, скисший виноградный сок тут не пьют. Могу предложить эль. Есть фирменная самогонка «Слеза Пронесада», но она требует привычки. Надо успеть выпить порцию, пока стакан не растворился, и лучше потом не курить, когда пойдёшь в туалет.

— А что-то кроме эля, но не растворяющее стаканы?

— О, я вижу, вы прогрессист? Уважаю. Тогда предложу новейшее модное веяние из Корпоры — коктейли. Гениальная идея — разбавляешь самогонку в пять раз, а она становится в три раза дороже! Просто магия какая-то.

— Давайте сюда ваш коктейль.

— Присылайте вашего гоблина в бар, я распоряжусь.

— Почти все столики уже заняты, — подглядывает из-за кулис Пан. — А ведь вечер только начинается. Не знал, что дварфы — такие любители искусства.

— Дварфы — такие любители выпить, — отвечает ему Спичка. — Но они не против, если их при этом развлекают чем-то, кроме застольных кричалок и боевых маршей.

— Ты думаешь, нас хорошо примут?

— Откуда мне знать? Видишь стопку тяжёлых штурмовых щитов за кулисами?

— Как раз хотел спросить, зачем они.

— Это для тех, кого приняли плохо. Каменные кружки тяжёлые и прочные, а кидают их дварфы далеко и метко. Так что очень надеюсь, что выступление тройняшек им понравится.

Троица голиафов начинает представление.

— По крайней мере, они достаточно сильные, чтобы поднять щит, — мрачно говорит Фаль. — Нам с тобой, подружка, придётся уворачиваться.

— Ты такая пессимистка, — упрекает её Завирушка. — Мне кажется, мастер Полчек написал нам отличную сценку.

— Сценку с комическим дварфом. Которого будет изображать дварфиха в мужской одежде. Не уверена, что аборигены оценят юмор.

— Разве у дварфов есть мужская и женская одежда?

— В том-то и дело, что нет, подружка, в том-то и дело. Мастер Полчек гений, ему плевать на традиции и предрассудки. Кружки-то не в него полетят…

Голиафы вышли на сцену и встали, касаясь друг друга плечами. Массивные плечистые полувеликаны смотрятся внушительно, но зрители за столиками переглядываются недоуменно — ни грима, ни сценических костюмов, ни музыкальных инструментов. Просто три лысых голиафа с непроницаемыми лицами.

— Немногие теперь припомнят

империю Дулаан Заха,

а место было недурное,

как старики нам рассказали, — начал невозмутимо Шензи.

— Там было царство великанов,

от коего теперь осталось

примерно ничего в пустыне,

за исключеньем Бос Туроха, — продолжил Банзай.

— И даже этот город мрачный,

тот, что удачно расположен

в землях далёких и никчёмных,

не всякий враз найдёт на картах, — закончил мысль Шензи.

— Мои сиблинги говорят, — пояснил Эд заинтригованным зрителям, — что даже если ты великан, не забывай смотреть под ноги. Иначе тебе однажды подставит подножку какая-нибудь слабосильная, но коварная мелочь вроде эльфов. Не успеешь оглянуться, как твои города проглотила пустыня, а твои потомки будут ростом всего в пару-тройку дварфов, а не в пять-шесть…

Фаль с Завирушкой напряглись — момент был скользкий. Но публика, секунду помедлив, грохнула кружками об столы и разразилась дружным смехом.

— По крайней мере, дварфы не лишены самоиронии, — прокомментировал Пан. — У ребят есть шанс.

— Сегодня, посмотрев на эльфов,

вы скажете «Ну и засранцы»,

ещё «Надутые придурки»

и «Пафосные долбодятлы», — сказал Шензи.

— Однако скажете всё это

вы с завистью и очень тихо,

поскольку эти задаваки

злопамятны и живут долго, — добавил Банзай.

— Однако ежели припомнить

историю Дулаан Заха,

то вы увидите в ней эльфов,

посуду моющих на кухне… — вернул себе слово Шензи.

— Мои сиблинги напоминают, — объяснил Эд, — что все эти красавчики, презирающие всех вокруг так, как будто они сами вылупились из яйца нефилима, во времена великанов были всего лишь прислугой, убирающей навоз за элефантами. Эльфы были бы счастливы, если бы все об этом забыли, но нет, прикупить монополию на долгую память не потянули даже они.

Зал грохнул дружным ржанием в бороды — дварфы традиционно не выносят эльфов. Даже больше, чем их не любят все остальные народы Альвираха.

— И кстати, говоря об эльфах,

не можем мы вам не напомнить,

где заседают эти парни,

которых все так обожают, — продолжил Шензи.

— В каких же креслах континента,

уселись эти эльфы жопой,

в которой даже геморрою,

исполнилось лет двести-триста? — повторил вопрос Банзай.

Дварфы захохотали, обливая бороды пивом.

— В Консилиуме Корпорском,

который жизнь разумным портит,

да за столами у Советов,

что в городах снимают сливки, — ответил сам себе Шензи.

— Мои сиблинги хотят сказать, что в любой администрации плюнуть некуда, чтобы не попасть в эльфа, — пояснил Эд. — Эльфы и власть, как дварфы и пиво. Тяга первых ко второму преодолевает любые препятствия.

За столиками одобрительно загрохотали каменными кружками, а Эд продолжил:

— И только в Совете Жерла и Доме Камарут нет ни одного томного красавчика. А знаете, почему вам так повезло?

— Почему? — крикнул кто-то из зала.

— Потому что тут не достать вина! Эльфы с их тысячелетним алкоголизмом, который они предпочитают называть «изысканным вкусом», не могут прожить без него и суток! А знаете, что случилось с эльфом, который попробовал дварфовской самогонки?

— Что? — снова крикнули из зала.

— Его пришлось переливать в помойное ведро из собственных сапог!

Дварфы надрываются от хохота, топают ботинками и грохочут кружками. Многие, в порыве алкогольного патриотизма погнали официантов за стаканчиком «Слезы Пронесада», которая не растворяет только лужёный дварфовский желудок, поэтому хранится в бутылях из магически выдутого алмаза.

— Как вы это назвали? Стендап? — спрашивает Полчек, отхлёбывая из бокала что-то ядовито-зелёное и пахнущее полынью. — Кажется, публика довольна.

— Никогда бы не подумала, что тройняшки так угодят нашим, — сказала задумчиво Спичка.

Братья-голиафы продолжали веселить публику. Стоя неподвижно, с серьёзными, невозмутимыми лицами, они просто говорили так, как привыкли говорить всегда, но к концу их выступления дварфы хохотали, не останавливаясь, пуская носом пивные пузыри и утирая слёзы рукавами кольчуг.

* * *

— После такого триумфа даже страшновато на сцену выходить, — пожаловалась Фаль, когда голиафы коротко поклонились, чётко развернулись и промаршировали за кулисы.

— А я рада за ребят, — сказала Завирушка. — Теперь у них есть собственный номер, и такой успешный!

— Ага, — кивнула гномиха, — только надо было их в конец программы ставить. Потому что представление должно идти по нарастающей, а мы сейчас просадим…

— Не просадим, я уверена! Пошли, сделаем это!

— Уважаемая публика! — объявил со сцены Пан. — Сейчас мы покажем вам миниспектакль «Ревнивый муж и хитрый дварф». В роли дварфа…

Спичка, вышедшая на сцену вместе с Паном, коротко поклонилась, и зал затих в гробовом молчании.

— Ой, что-то будет… — прошептала за кулисами Фаль Завирушке.

— Ого, — сказал кто-то из зрителей в тишине. — А скажи ещё чего-нибудь.

— Итак, постановка бродячего театра «Дом живых»… — немного растерянно продолжил Пан. — Комедия положений…

— Гениально, — сказал кто-то в зале. — Как будто правда козёл говорит.

— Потрясающий талант, — согласился с ним другой зритель. — Очень убедительно.

— Они приняли нас за трюк с чревовещателем! — бесится за кулисами Пан, пока работники сцены вытаскивают на неё нехитрый реквизит.

— Ничего, — успокаивает его Завирушка, — зато у нас есть ещё один запасной номер. Для него вообще ничего не нужно — выходите вдвоём с кем угодно, твой партнёр молчит, а ты разговариваешь.

— Это оскорбительно!

— Это шоу, — смеётся Полчек, — в нём только одно правило.

— Какое?

— Шоу должно продолжаться! — в его стакане ярко-красный напиток, который пахнет попыткой перебить сивушный дух ягодами.

На сцене два кресла и стол. В одном сидит сердитый Кифри, в другом, поджав под себя коротенькие ножки, уютно расположилась Фаль. В новой пьесе она не Мья Алепу, а просто жена ревнивого мужа, который так третирует её за выдуманные измены, что она решается ему назло изменить по-настоящему.

Пристроившийся в уголке сцены табакси ударяет по струнам, и действие начинается.

— Тебе не верю я, моя супруга!

Я видел, как смотрела ты в окно! — поёт Кифри.

— Ко мне должна прийти моя подруга,

хотя тебе, конечно, всё равно! — вторит ему Фаль.

Подругу играет Завирушка. Она вбегает в комнату и поёт:

— Привет-привет, счастливая семейка!

Как рада вас увидеть снова я!

— Твоя подруга та ещё злодейка,

подругам не доверятся мужья! — продолжает пилить жену Кифри.

Когда он удаляется, Фаль жалуется гостье, что муж ревнует её как ненормальный и выгнал очередного портного, потому что тот мужчина.

Мне нечего надеть, моя подруга!

Мои наряды — старое тряпьё!

А главное — как зла я на супруга!

Как надоело мне его нытьё!

Коварная и находчивая Завирушка предлагает хитрый план — привести к ней портного-мужчину под видом портнихи-женщины. Так Фаль сможет и пополнить гардероб, и наставить рога постылому мужу.

— Но как же нам рассеять подозренья?

Мужчину не подпустит он ко мне! — сомневается Фаль.

— Не бойся, я придумала решенье,

ведь это будет дварфиха в броне! — отвечает ей Завирушка.

Когда на сцену, наконец, выходит Спичка, играющая торговца платьями, притворяющегося торговкой платьями, ревнивый муж не рискует настаивать на проверке её гендерной принадлежности.

— Ах, эта дварфиха, она такая грозная!

В ночи её секира так блестит!

Но говорят, портниха виртуозная,

пускай жена мою заботу ощутит! — радуется Кифри и легко оставляет супругу в обществе Спички.

Интрига быстро развивается, дело доходит до примерки, дварфиха с гномихой скрываются за ширмой, откуда, под дружный свист зала, вылетает сначала женское платье, а потом выкатывается дварфовская кираса.

В следующих сценах ловкая Завирушка устраивает им свидания под самым носом у мужа, отвлекая его разговором, пока за ширмой идёт очередная «примерка». И всё бы хорошо, но вскоре новые платья становятся узки в талии весёлой жёнушке. Муж ликует, что их брак, долгое время бывший бесплодным, наконец-то принёс наследника.

— Как счастлив я, ребёнок наш родился!

Наш брак надёжен стал как никогда!

Я в верности её зря усомнился,

но у младенца почему-то борода… — поёт напоследок Кифри, и зал взрывается хохотом и аплодисментами.

Дварфы топают, хлопают и даже стучат по полу древками секир, выражая максимальное одобрение. Спичку раз за разом вызывают на бис, каждый раз встречая приветственным рёвом и кидая к её ногам кошели с серебром.

— В каждом втором кошеле — приглашение, — делится она, пересыпая монеты в мешок. — Вот, например: 'Обладательнице лучшей секиры, виденной мной когда-либо!

Не соблаговолите ли вы почтить приятностию встречи одинокого, но очень респектабельного дварфа (меня)? Имею долю в фабрике по производству подкованных боевых сапог наилучшего качества, каковые отлично смотрелись бы на вашей прекрасной ножке, прелестница. Всего лишь за одно упоминание со сцены предприятия «Сапоги-эльфодавы братьев Рамхайн» я готов обуть всю вашу труппу, включая чревовещательного козла!'

— Ничего себе, — удивилась Завирушка. — Какие перспективы!

— Никогда не бери за рекламу товаром, — тут же подскочил табакси. — Ты уникальная звезда дварфийской сцены, а не какая-нибудь полурослица-стримерша из захолустья, кривляющаяся в хрустальный шар для полсотни подписчиков.

— И не собиралась, — фыркает в бороду Спичка, — хотя сапоги у него отличные. Известный бренд!

* * *

— У нас тут небольшой форсмажор, — Бардрин Платиновая Наковальня выглядит непривычно смущённым, теребя ленточки в бороде.

— В каком смысле? — напряглась Спичка.

— Давайте выйдем на сцену, — отводя глаза, сказал дварф. — Сами увидите.

На краю сцены возле рампы стоит, подбоченившись, давешний толстяк из труппы «Развесёлые менестрели». За ним, почти невидимые в сумраке зала, столпились его товарищи.

— И что это значит? — недовольно спросил Полчек.

Поднявшись из кресла, он внезапно обнаружил, что коктейль — не такой безобидный напиток, как казалось, и ноги держат его не так прочно, как хотелось.

— Мы вас вызываем! — гордо заявил Жирный.

— Куда? — не понял Полчек.

— Дилетанты! — донёсся презрительный громкий шёпот от менестрелей. — Любители!

— На менестрель-баттл, разумеется!

— А зачем оно нам? — пожал плечами Полчек.

— Традиция, — быстро шепнул ему Бардрин. — Древний обычай бродячих менестрелей. Нельзя отказываться.

— Ну, нельзя так нельзя, — равнодушно кивнул Полчек. — Принимаем вызов. Пойду присяду, а то что-то устал. Франциско!

— Да, господин.

— Принеси мне ещё стакан… Пожалуй, того, малинового.

— Но, господин… — Полчек проигнорировал его, направившись за кулисы.

— И как это происходит? — поинтересовалась Спичка.

— Менестрели выступают по очереди. Публика оценивает. Кого оценили выше, тот и победил.

— Звучит несложно. Но зачем это им?

— Думаю, «развесёлым» никто не предложил ангажемент сегодня, и это для них единственный способ попасть на сцену, — уверенно предположил Бардрин. — Кроме того, успешность выступлений определяется по размеру доната. Видите те ящики?

Два работника клуба вынесли одинаковые коробки с прорезями вверху и установили их на разных концах сцены.

— Одна ваша, другая труппы Жирного. Зрители будут кидать монетки тем, кто им понравился. Кому накидали больше — тот победитель, но каждый исполнитель в конце заберёт содержимое своей коробки. Дела у Жирного идут не очень. Думаю, ему просто нужны деньги.

— Кому они не нужны? — вздохнула Спичка.

— А с вами, прекрасная дварфийская дева, мы этот вопрос ещё обсудим отдельно! — подмигнул ей Бардрин и ушёл со сцены.

* * *

— Вызвавший выступает первым, — заявил Жирный. — На первый раунд я выйду сам!

Толстяк с лютней влез на сцену и раскланялся. С минуту он крутил колки и дёргал струны, пытаясь добиться от инструмента хоть какого-то строя. Лютней, похоже, чаще лупили по головам в кабацких драках, чем использовали её по назначению. Потом, видимо, отчаялся и решил играть так.

— Под небом из дымов

Есть город и завод.

С крепчайшими воротами,

Из вековых дубов… — запел он оду Жерлу.

— Хороший заход, — шёпотом прокомментировал Бардрин, — дварфы — изрядные патриоты.

И действительно, к левой коробке, предназначенной «Развесёлым менестрелям», потянулись зрители. Зазвякало серебро.

— В том городе куют,

и в формы льют металл,

промышленный стека-а-ется,

В него весь капита-а-ал… — разливается хриплым соловьём Жирный.

Зрители одобрительно кивают, серебро звенит активнее.

— Купи, купец, гвоздей и молотков,

И запаси коням стальных подков,

С ними получи топор на сда-а-ачу,

Он в дороге принесёт уда-а-ачу! — завыл бард берущий за сердце припев.

Некоторые дварфы даже прослезились от такого трогательного текста.

— Да, перебить это будет нелегко, — мрачно сказал Бардрин, когда певец закончил. — Но вы уж постарайтесь. Если они победят, придётся дать им ангажемент. Вы себе не представляете, как они меня достали: пьют всё, что горит, и тащат всё, что гвоздями не приколочено.

— Не вопрос, братан… Или сеструха, — сказал табакси. — Моя очередь.

Фелиноид развязной походкой вышел на сцену, подпрыгнул, поклонился, взмахнул хвостом, отстучал задними лапами короткую чечётку и начал:

Я чего вам скажу, братушки-дварфы,

этот жирдяй — он реальный варвар!

Он не видит в Жерле ничего, кроме дыма!

Это, парни, вообще типа мимо!

Город вы строили своими руками,

топорами, молотами и мастерками.

Чего жирдяю никогда не понять —

этот город никому не отнять!

Он видит в Жерле только товары и деньги,

но взять их руки его короте́ньки,

он просто жадина придурковатый,

желающий забрать ваши куспидаты.

Жерло — не только заводы и банки,

это храмы и мосты, бублики и баранки,

это, не буду невежлив и груб,

в том числе и ваш ночной клуб!

Жерло — город тысячи улиц,

десятков заводов и сотен кузниц,

но главное, что не понял тот варвар,

Жерло — это город дварфов!

— Всё, они его с потрохами, — прокомментировал Бардрин, — я сам готов бежать к ящику, развязав кошель… Как верно он сказал про «город дварфов»!

Менеджер клуба вытер скупую слезу, сбежавшую по бороде.

— Надо же, кошак драный — а как понимает! Как тонко чувствует!

Серебро в коробку с надписью «Дом Живых» сыплется чуть ли не горстями, «Развесёлые менестрели» мрачнеют на глазах.

— … и не надо каркать подобно ворону,

этот город имеет и ночную сторону!

Вот чего не увидел этот тупица —

дварфы умеют повеселиться! — закончил топтать соперника табакси.

Рыжий Зад раскланялся, а зал встал и начал ритмично стучать кулаками в кирасы и топать ногами.

— Никогда такого не видел, — признался Бардрин. — Вам агент не нужен?

— У них есть, — сказал вернувшийся со сцены табакси. — Я за него. А она — коммерческий директор, — указал он на Спичку. — Так что всю бюрократию мы возим с собой.

Шензи и Банзай принесли коробку и весомо грохнули ей об пол.

— Нас здесь неплохо привечают,

для города, где мы впервые,

хоть номера и сыроваты… — сказал Шензи.

— Да, мы неплохо выступаем,

хотя почти без репетиций,

но всё же нет ли здесь подвоха? — сомневается Банзай.

— Пусть даже публика довольна,

но, руку положа на сердце,

признайте — мы могли бы лучше! — соглашается с ним Шензи.

— Мои сиблинги хотят сказать, — поясняет Эд, — что нам не стоит опьяняться сиюминутной эйфорией успеха.

— Не знаю, как твои сиблинги, — сказала Фаль, — а я намерена опьяниться прямо сейчас. Выступление закончено, время бара! Подружка, ты со мной?

Гномиха обняла Завирушку на уровне середины бедра.

— Как ты думаешь, у них там есть морковный смузи? — спросила та тихо. — Нормальный, а не как у Спички?

— У дварфов-то? — захохотала Фаль. — У них если напиток, капнув на стойку, не прожёг в ней дыру, то его наливают детям в бутылочку с соской и требуют подать настоящее пойло. Но эль у них, говорят, неплох.

— Мне кажется, я качусь по наклонной. Пошла по кривой дорожке. Потеряла моральные ориентиры. Настоятельница бы меня не одобрила, — вздыхает Завирушка. — Но не могу же я отпустить подругу в бар одну? Должен же кто-то подсадить тебя на табурет?

* * *

— Как насчёт постоянного контракта? — наседает Бардрин на Полчека. — Я готов дать вам пустой бланк, чтобы вы сами вписали сумму!

— Мы не планируем оставаться в Жерле надолго, — отмахивается от него стаканом драматург. — Нас ждёт Всеношна.

— Ну, конечно, — с досадой говорит менеджер, — как я сразу не догадался. Конечно, столица снимает все сливки, а нам достаются остатки. Но поверьте опытному антрепренёру, Всеношна воистину пожирает таланты. Она легко падает к ногам новых кумиров, но лишь для того, чтобы начать их переваривать. Как только вы решите, что поймали удачу за хвост, вы пропали. Как и все, кто покорял Всеношну до вас. Где они, кумиры столичной сцены? Между тем, контракт с приличным клубом в тихой, но богатой и культурной провинции — верный кусок хлеба на годы. Публике вы приглянулись, сборы будут отличные, клуб создаст все условия…

— Благодарю, — кивает Полчек, — но нам действительно надо во Всеношну.

— Ах, да, — вздыхает Бардрин, — разумеется, это бесполезно. Сладкий морок столичных соблазнов манит вас, как огонь манит мотыльков. Но я хотя бы попытался. Может быть, вы останетесь на несколько дней? Три-четыре выступления не задержат вас надолго.

— Ну, я даже не знаю… — Полчек оценил на просвет ярко-оранжевую жидкость в стакане. — Эти ваши коктейли, конечно, идея любопытная, но я предпочитаю вино…

— Мы тут не останемся, — решительно заявила Спичка, врываясь в комнату. — Даже на ночь. У вас есть чёрный ход?

— Что случилась, о прекрасная…

— Заткнись, а то стукну! — рявкнула на него дварфиха. — Слышать уже не могу, какая я прекрасная!

— Что случилось? — спросил удивлённый Полчек.

— А то, что пока ты тут наливаешься ядовитой смесью сивухи с сиропом, под дверью гримёрки собралась толпа поклонников!

— Чьих поклонников?

— Моих поклонников, алкаш малолетний! Толпа дварфов, которые желают немедля продемонстрировать мне свои секиры и уже готовы порубать друг друга ими в капусту за право сделать это первым!

— А чего вы ожидали? — рассмеялся Бардрин. — Дварфийская дева на сцене клуба — само по себе сенсация, а уж столь очаровательная, сколь и талантливая… Да ещё и искусная чревовещательница!

— Она не чревовещательница, — мрачно сказал вошедший Пан. — Просто я демон в обличии козла.

— Вот видите! — смеётся дварф. — Даже я чуть не поверил! Удивительно похоже выходит.

— Вы удивитесь, — Пан нервно перетаптывается копытами, — но я считаю, что нам надо немедленно уезжать. Мы, конечно, выступили неплохо, но если останемся, то это плохо кончится. Сам не верю, что это говорю, но к демонам ангажемент. Меня только что чуть не украли менеджеры соседнего клуба! Они думали, что я реквизит, и хотели потребовать вашего выступления в качестве выкупа. Я не желаю, чтобы меня похищали! Особенно как реквизит! Это унизительно!

— Ах, негодяи! — завопил Бардрин, выбегая из комнаты. — Охрана! Где охрана! Подать сюда мою секиру, я сам пущу им кровь!

Из бара вернулись Фаль и Завирушка.

— Мне тут не нравится, — сказала Фаль. — Впервые в жизни ко мне в баре подкатывали дварфы! Я не то чтобы против межрасовых отношений в принципе, но я не понимаю, зачем мне смотреть на их секиры!

— Почему-то все решили, — пояснила Завирушка, — что в спектакле всё было взаправду, и спрашивали, серьёзно ли у них со Спичкой, как к этому относится Кифри, и не хочет ли она расширить список близко знакомых дварфов. Было очень неловко. Лично я считаю, что нам надо уехать.

— Говорят, дварфы страшны в драке, — сказал вошедший в комнату табакси, — но я вам вот что скажу — дварфийская благодарность куда хуже. Меня чуть насмерть не загладили за мой рэпчик! Согласен, я демонски талантлив, но я не могу обниматься с сотней одинаковых бородатых рож, каждая из которых смертельно обижается на отказ с ней выпить! Не говоря уже о том, что выпить они предлагают что-то такое, что у меня от одного запаха усы заворачиваются!

— Почему все хотят с нами разговаривать? — добавляет Эд.

Тройняшки тоже пришли в комнату, и в ней сразу стало очень тесно.

— И слушают нас так, как будто им Вечна прокукарекала? Иногда разговор — это просто разговор! Мои сиблинги чуть с ними не подрались. Мне кажется, нам надо уехать отсюда поскорее.

— Что ж, — подытожил Полчек, — поскольку вина тут не достать, я поддержу мнение большинства. Эй, Рыжий Зад! Ты наверняка уже разнюхал, где чёрный ход.

— Уж будьте уверены, — засмеялся фелиноид, — табакси всегда первым делом прикидывают, как будут удирать!

— Прощай, Жерло! — сказала грустно Спичка. — Опять у нас не заладилось…

И труппа театра «Дом Живых» направилась к выходу.

Глава 5

Не ходи по рыбе

— И как тебе бремя славы? — спрашивает Фаль зевающую Завирушку.

Гномиха поливает ей из ковшика, девушка умывается, где-то рядом, под сенью утреннего тумана, сопит и вкусно хрустит ветками Шурумбурум.

— Бремя, от которого надо удирать через чёрный ход под покровом ночи? Да я просто в восторге! — фыркнула та.

Труппа покинула Жерло в темноте, менеджер Бардрин рыдал им вслед, обещал золотые горы и клялся в вечной любви, но удерживать не пытался. В темноте запрягли ленивца, выехали из города, какое-то время тащились по дороге при свете луны, но потом Завирушка стала засыпать в седле, и пришлось остановиться на первой же подходящей придорожной лужайке.

— Неужели тебя ничуть не тронул восторг публики? — дразнит её Фаль.

— Пожалуй, это было приятно. Хотя звездой вечера была, конечно, Спичка, но и нам немного аплодисментов перепало.

— Немного? — возмущённо трясёт ушами Фаль. — Просто ты, подруга, балована. Пришла в «Дом Живых» как раз тогда, когда мы внезапно стали популярны. До этого к нам годами ходили одни и те же странные портовые театралы, каждый раз обсуждающие потом в баре, какие мы бездарности, но почему-то приходящие снова и снова. Наверное, им больше некого было унижать. Так что лично я, с твоего позволения, за нас порадуюсь!

— Прости, — смутилась Завирушка. — Просто я, наверное, пока не чувствую себя частью всего этого. Как будто я играю саму себя, играющую на сцене. Я стала актрисой слишком недавно и слишком внезапно.

— У вас же эти странные тайные дела с Полчеком… Они, наверное, важнее.

— Я не знаю, Фаль, правда. И не могу рассказывать. Но да, из-за них я чувствую себя так, как будто настоящая жизнь ждёт меня впереди, как корабль в порту. А сейчас просто приятное развлечение в ожидании, пока объявят посадку.

— И, поднявшись на борт этого твоего корабля, ты сразу забудешь нас, театр, сцену, публику и так далее? Уплывёшь в свою настоящую жизнь, а мы будем смутным воспоминанием твоей беспутной молодости? — Фаль говорит в шутку, но Завирушка чувствует нотку грусти в её голосе.

— Тебя я точно не забуду, — обнимает она гномиху. — У меня ещё никогда не было настоящей подруги.

— Знаешь, что я скажу тебе как подруга? — серьёзно отвечает та. — Живи здесь и сейчас. Кто знает, попадёшь ли ты на свой корабль. Жизнь непредсказуема и полна сюрпризов. Глупо просидеть её в ожидании чего-то «настоящего». То, что происходит сейчас — это и есть твоя жизнь. Меня всегда удивляло, как легко вы, короткоживущие, относитесь к своей крошечной жизни… Казалось бы, ну сколько вам отведено? Семьдесят? Восемьдесят? Молодость вообще пролетает так, что и не заметишь, а ты всё ждёшь, когда «настоящая жизнь» начнётся. Алё, да она закончится быстрее, чем ты заметишь!

— Слушай, — озадачилась вдруг Завирушка, — а сколько тебе лет? Прости, если это неделикатно…

— Всего-то сто восемьдесят три. Интересоваться моим возрастом станет неделикатным лет через сто или сто пятьдесят.

— А сколько это…

— В человеческих? Ну, можешь считать, что по-вашему мне двадцать с небольшим.

— Не так уж ты, выходит, меня и старше, — рассмеялась Завирушка.

— Эх, а ведь могли бы в куспидатах купаться! — потягивается, выгибая спину, вылезший из фургона табакси. — Был бы сыт, пьян, и нос в сушёной валерьянке. Так нет же, бежали от собственного счастья так, как будто колбасы кусок со стола спёрли.

— Ты и сам был не против, — напоминает Пан.

— Каюсь, — согласился Рыжий Зад, — фортуна повернулась к нам лицом слишком внезапно для тех, кто долго привыкал созерцать противоположную часть её анатомии. Нервы сдали. Но в следующий раз я буду готов. Столица, жди нас!

До Всеношны, столицы Чела, оставался ещё день пути, и мысленно все были уже там.

— Франциско.

— Да, господин?

— Когда мы приедем?

— С тех пор, как вы спрашивали в прошлый раз, господин, прошло примерно полчаса. На это время и сократилось ожидание.

— Между мной и моим вином по-прежнему много миль! — горестно воскликнул Полчек.

— Мы неуклонно приближаемся к нему, господин.

— Как вы думаете, — спрашивает Кифри, — столица будет к нам так же благосклонна, как Жерло?

— Вот ещё! — фыркает в бороду Пан. — Там плевать хотели на провинциальных звёзд. Пока тебя не знают столичные антрепренёры, ты никто и звать тебя никак. Начинать придётся с самого низа, причём, буквально — во Всеношне чем выше, тем круче, а самый писк — Верхний Архаизм с его роскошными залами.

* * *

— Как странно, — замечает Завирушка, вглядываясь в дорогу с высоты седла.

— Что именно? — спрашивает, встряхнувшись, задремавшая под мерную раскачку ленивца Фаль.

— Фургон! Тот самый фургон давешних менестрелей. Он раньше ехал за нами, помнишь? А теперь едет навстречу!

— Может, они вчера тоже уехали, а теперь решили вернуться? Надеются, что без нас им повезёт больше?

— Мне они не очень-то понравились, — поёжилась Завирушка. — Недобрые какие-то.

— Мне кажется, ты права, — согласилась Фаль, — и то, что они делают сейчас, мне не нравится ещё больше.

Фургон впереди разворачивается боком, перегораживая дорогу, из него выпрыгивают «Развесёлые менестрели», но отнюдь с не лютнями и дудками, а с мечами, луками и кинжалами. А у их предводителя, Жирдяя, в толстых руках ручная перечница — оружие дорогое, редкое и весьма опасное.

Завирушка натягивает вожжи, ленивец останавливается.

— Что случилось? В кусты приспичило? — спрашивает выглянувшая в окошко Спичка.

— Кажется, нас сейчас будут грабить, — звонко кричит ей сверху Фаль.

— А может, даже убивать, — мрачно добавляет Завирушка.

— А, ну-ну, — отвечает дварфиха, закрывая окно.

— Эй, вы, «Дом Живых»! — орёт издали Жирдяй.

— Чего надо? — отвечает ему Фаль.

— Верните наши деньги, и никто не пострадает!

— Откуда у нас взялись вдруг ваши деньги?

— Мы прибыли в Жерло первыми, это по всем понятиям был наш ангажемент! Так что отдавайте всё, что заработали в клубе! Иначе станете не «Дом Живых», а «Сарай с покойниками»!

— Придите и возьмите! — коротко отвечает Спичка, выпрыгивая на дорогу с секирой в руках.

Мастер:

— Итак, бросаем инициативу!

*Стук костей*

— Жирдяй поднимает перечницу и, зажмурившись, нажимает на спуск. Кремень ударяет по огниву, но слабая искра не поджигает порох на полке. Осторожно открыв глаза, главарь менестрелей кричит: «Демонова желязяка!» ― и пытается взвести оружие заново. Его ход на этом закончен…

— Демонова железяка!

Спичка срывается с места и с криком «Аррргхх!» бежит в сторону противника со всей скоростью, которую позволяют её не слишком-то длинные ноги. Шлем, который она успела нахлобучить, угрожающе наклонен рогами вперёд, секира в руках сияет на солнце.

Противники переглядываются, один из них натягивает лук.

Завирушка кубарем скатывается с ленивца и оказывается сидящей на попе в дорожной пыли. Вид её вызывает только смех или жалость, поэтому лучник выпускает стрелу не в неё, а в бегущую дварфиху. Стрела, дзинькнув по шлему, улетает в кусты.

Фаль, свесившись с седла, распускает ремни, крепящие оглобли фургона к упряжи.

— Что стоите, обалдуи? — кричит Жирдяй, возясь с перечницей. — Бейте их!

Из фургона выскакивает бодрым галопом Пан, и, увидев творящееся вокруг безобразие, растерянно спрашивает: «Это что, совместная репетиция? Почему меня не предупредили?»

— Кажется, есть шанс проломить пару голов? — интересуется выглянувший Эд.

Мы никогда не против драки,

насилие нас не пугает,

хруст вражьих черепов приятен, — заявляет Шензи, вышедший с кухонным ухватом в руках.

Потом опять зеваки скажут,

что голиафы агрессивны,

хотя мы только защищались! — посетовал Банзай, разминая огромные кулачищи.

— За ангажемент! — кричат менестрели, бросаясь в атаку. — За монетизацию контента!

В двери фургона выглядывает заспанный Полчек, которого разбудил поднявшийся шум:

— Какого демона? — спрашивает он.

— Осторожно, Мастер, двери закрываются! — кричит ему Кифри, но поздно — качнувшаяся створка бьёт драматурга в лоб, снося обратно в фургон. — Будьте внимательны и осторожны! У нас тут бой!

— Ой… — отвечает, почёсывая лоб Полчек. — А почему я такой пьяный?

На крышу фургона бодро карабкается табакси, зажав в одной лапе гриф укулеле.

— А драться ты не собираешься? — кричит ему сражающаяся с пряжками ремней Фаль.

— Я бард! — гордо отвечает Рыжий Зад. — Моё дело вдохновлять союзников!

Эй, подруга, поднажми немного.

Пусть секира найдёт дорогу!

Не поможет никакой оберег,

если дварфиха наберёт разбег!

Мастер:

— Табакси, используя «вдохновение барда», воодушевляет Спичку, она получает кость Дэ-шесть, которую может добавить к любому броску.

Второй игрок:

— Слава котикам!

Мастер:

— Рыжий Зад кастует на себя «отражения», теперь на крыше фургона отплясывают четыре табакси, поющих хором. Растерянный лучник не знает, в кого стрелять.

Второй игрок:

— Не стой под стрелой!

Жирдяй, наконец-то перезарядивший перечницу, вскидывает оружие к плечу и дёргает спусковой крючок. Из раструба на конце дула вырывается огонь, летят клочья пыжа, всё заволакивает густым белым дымом. Ленивец дёргается, обрывая последний ремень, и решительно направляется в сторону обидчика. На его спине болтается, вцепившись в упряжь, чудом не слетевшая на дорогу Фаль. На задней ноге белую шерсть пятнает кровь.

Вдохновлённая табакси Спичка влетает в ряды противника, как ругающееся и размахивающее секирой пушечное ядро. Ближайшие менестрели разлетаются, точно сбитые кегли, но она не обращает на них внимания, нацелившись на Жирдяя. Тот принимается судорожно перезаряжать своё оружие, дрожащими руками засыпая в ствол порох из массивного рожка.

— Угадай, куда я тебе сейчас засуну эту штуку! — кричит дварфиха в азарте.

Один из менестрелей, зажав в зубах кривой нож, запрыгивает на ремни упряжи и быстро лезет на спину ленивца.

— Не влезать! — верещит сверху Фаль, отчаянно пинаясь. — Не прислоняться! Это вам не слон!

— Они ранили Шурумбурума! — возмущается Завирушка. — Ну, я вам сейчас! Фаль, проверь заземление, я кастану молнию!

Третий игрок:

— Кастую молнию в направлении противников!

Мастер:

— Какого уровня?

— Третьего! Они моего ленивца обидели! Мстя моя будет ужасна!

— Брось Дэ-двадцать.

— Зачем?

— А вот узнаешь.

*Стук кубика*

— Ой, единица. Что теперь будет?

— Ты чародейка дикой магии. Всегда есть шанс, что она проявит свою дикость. Именно это с тобой и случилось. Ты попадаешь в хаотический цикл «волна дикой магии». Бросаю Дэ-сто, и мы узнаем, какой из эффектов тебе выпал.

*Стук кубика*

Завирушка решительно машет рукой в сторону атакующих, но, как она ни трясёт пальцами, молния не спешит поразить врага.

— Не получается! — обиженно говорит она, с недоумением проверив маникюр.

Возникший из воздуха рыболовный баркас рушится на дорогу, разбрасывая в стороны обильный улов.

— Эй, ты! — кричит ей обалдевший рыбак. — Не ходи по рыбе!

— Вперёд, Шурумбурум! Кавалерия, в атаку! — кричит сверху Фаль, пытаясь пришпорить ленивца. Даже в ускоренном временном потоке тот не слишком-то быстр.

Бард менестрелей решительно вешает на шею барабан и устремляется навстречу.

— Не обтирай барабан на ходу! — кричит ему Жирдяй, но поздно: увлёкшись приведением инструмента в порядок, тот поскальзывается на селёдке и падает, пробивая мембрану.

— Кто доверил дятлу барабан? — возмущается предводитель.

— Опять по моей рыбе! — возмущается рыбак. — А вот я тебя зюзьгой!

Третий игрок:

— Чем-чем?

Мастер:

— Зюзьга. Сачок на длинной палке.

Третий игрок:

— Почему это кажется мне знакомым?

Пан подпрыгивает всеми копытами сразу, и перед ним открывается небольшой портал, в который решительно ныряют тройняшки, тут же вывалившись из него шестидесятью футами далее, за спинами противников.

— Чем дальше влез, тем ближе вылез, — комментирует Эд. — Круши черепа!

— Круши черепа! — подхватывают древний боевой клич голиафов Шензи и Банзай.

— Давай, Шурумбурумчик, быстрее! — погоняет ленивца Фаль.

Вываливавшийся из фургона Полчек, обводит мутным взглядом воцарившийся вокруг хаос, горстью сгребает с волос бусины и давит их в кулаке.

— Твоё прошлое абдоминально, — кричит он ленивцу, — но твоё будущее конгруэнтно!

Бусины просыпаются из ладони пылью, а гигантский зверь внезапно ускоряется так, что его очертания смазываются. Уши Фаль развеваются флажками на ветру, и через несколько секунд противники исчезают. Куда именно — кто знает? Желудок гигантского ленивца вмещает многое и переваривает всё.

— Моя рыба! — возмущённо кричит рыбак и с хлопком исчезает вместе с баркасом.

Второй игрок:

И это всё? Мне опять не дали толком подраться!

Третий игрок:

А где моя лопата кумкватов?

Мастер:

Проявите терпение, всё ещё будет.

НЕОФИЦИАЛЬНАЯ БИБЛИОТЕКА АЛЬВИРАХА

«Если ты живёшь на земле, ты никогда не видишь неба. Да и смотреть там не на что. Люди слышат слово 'башни» и представляют себе изящные маленькие шпилики, которые, может быть, торчат по углам поместья вашего местного дворянина. Этого добра у нас хоть отбавляй. Но сам город — это Башни-Сердечники. Стены у них такие толстые, что вышеупомянутый дворянин может разместиться в них вместе с поместьем, и его никто не заметит.

Во внешние кварталы народ выходит разве что подышать — это лишь мосты да платформы между башнями. Жизнь кипит в стенах — там простые всеношники живут и трудятся. Непростые всеношники (мы не прибегаем к оскорбительным терминам) обитают внутри, их районы помещаются в полых колодцах монструозных башен. Если, находясь внизу, вы посмотрите вверх сквозь Всеношну, то увидите море мерцающих огней. Это не звёзды, какие бывают видны с Корки, и это точно не небо. Вы смотрите вверх через милю фонарей и окон, освещающих колодец, и на районы над вами.

Если ты живёшь высоко, ты трогаешь небо. В середине ты ещё можешь видеть солнце. В низах только сумерки и сырость, вода и что похуже, капающее со стен города на головы людей'.

* * *

Гидон Зевака, автор самиздатной брошюры «Путеводитель Зеваки по Всеношне»

Столица Чела сияет издали. Столетиями растущий вверх город, увенчанный роскошным венцом Плато Архаичного, влечёт к себе многих. Чем ближе к городу, тем плотнее движение, неохотно расступающееся перед гордой поступью реликтового ленивца. Во Всеношну стекаются не только артисты в поисках признания. В первую очередь, богатый город влечёт беженцев. Их палаточные лагеря заполнили всё пространство вокруг городских стен. Среди них множество тифлингов: на их родине не так давно произошёл выброс хаоса, обезлюдивший целое государство, и они не прочь сменить подданство. Впрочем, хватает и других разумных — отчего-то многие думают, что столице есть дело до чьих-то проблем. Но Всеношна занята собой и не очень интересуется тем, что происходит за её стенами. Стража на воротах не пропускает того, кто не может заплатить немаленькую пошлину, но беженцы не теряют надежды.

— Грустное зрелище, — комментирует Завирушка липнущие к стенам времянки и трущобы, выстроенные из городского мусора и им же пополняемые. — Почему их проблемами никто не занимается? Ведь Всеношна так богата!

— Потому что если помочь этим, то завтра у стен будет стоять в сто раз больше, — отвечает Фаль. — А так есть надежда, что они пойдут и что-то сделают со своей жизнью сами.

— Мне кажется, ты к ним несправедлива. Не все могут решить свои проблемы самостоятельно. Я долго жила в монастыре, и птахи всегда помогали тем, кто оказался в тяжёлой ситуации.

— Боюсь, светские власти менее чувствительны к нуждам тех, кто не платит налоги. Единственное, что они им говорят: «Идите и найдите себе работу!»

Въездная плата заставила досадливо кряхтеть даже Спичку. Кошели с серебром, радовавшие после Жерла приятной округлостью, снова похудели. За большой фургон и гигантского ленивца насчитали как за целый караван, а торговаться со столичной стражей бесполезно. Правда, когда дварфиха, мрачнея лицом, рассчиталась, всем, даже Пану, выдали нашейную бляху, подтверждающую законность их нахождения в столице. Бляхи велели беречь и предъявлять городской страже без возражений. Также выдали «парковочный талон» — кусок пергамента, дающий право оставить фургон на одной из «перехватывающих парковок» — больших площадей неподалёку от въезда, где за плату хранятся повозки караванщиков. Въезд в город им закрыт, да и не проедут они по узким улицам нижних районов. Здесь же расположены вольеры для тягловых и верховых животных, и, поскольку на ленивца они не рассчитаны, ему выделили отдельный загон, за который опять же пришлось платить вперёд минимум за неделю. Потом потребовалось оплатить корм, воду, уборку навоза… Спичка с тревогой взвешивает в руке стремительно худеющие кошели.

— Я слышала, что в столице жить дорого, но это уже просто грабёж, — возмущается она. — Если вы, мои дорогие в буквальном смысле актёры, не заработаете себе на прокорм, то наших запасов не хватит надолго, — мрачно сообщает она.

— Я настолько срочно нуждаюсь в паре бутылок вина, — не менее мрачно отвечает ей Полчек, — что даже готов обратиться к некоторым давним знакомствам, которые меня не красят. Франциско!

— Да, господин.

— Мне надо нанести пару деловых визитов. У нас есть одежда, которая не выглядит так, как будто я бежал в ней из-под стражи через канализацию, отстреливаясь?

— Есть, но она выглядит ещё хуже.

— Очаровательно. Спичка, дай денег.

— Полчек, наши капиталы…

— Давай сюда, — он выдернул у дварфихи из рук один из кошельков. — Это инвестиция.

— Иллюзия обошлась бы дешевле…

— Тут у всех нюх на иллюзии.

* * *

— Господин, вы могли бы выбрать портного и подешевле, — тихо ворчит Франциско, стоя за креслом Полчека с подносом.

— Ты не понимаешь. Я не могу прийти к человеку, которого не видел много лет, одетый как оборванец. Кроме того, у дешёвых портных не подают вина ожидающим клиентам. Кстати, мой бокал пуст.

— Сию секунду, господин, — гоблин наполнил бокал и подал его драматургу.

— Ох, как я об этом мечтал! — Полчек отхлебнул вина, зажмурился, покатал его по языку, проглотил и причмокнул от удовольствия. — Отличное кисгодольское. Узнай потом сорт, купим в городе.

— Если нам будет, на что его купить, после оплаты счёта за одежду, — укоризненно комментирует гоблин.

— Не волнуйся, Франциско. Это Всеношна. Денег здесь более чем достаточно, надо только уметь их взять.

— А вы умеете, господин?

— Твой сарказм избыточен для дворецкого.

— Даже для дворецкого, не получающего жалования?

— Я всё тебе компенсирую, — скривился Полчек. — Моя одежда — первый шаг на пути твоего личного процветания. Кстати, я заказал тебе новую ливрею. Правда, её доставят из магазина готового платья. Здесь не шьют на гоблинов.

— И паричок?

— И паричок.

— Я польщён, господин, — коротко поклонился гоблин.

— Все только начинается, Франциско!

* * *

— Полчек! Кого я вижу! Это же старина Полчек Кай! — роскошно, но несколько безвкусно одетый эльфийский квартерон раскрыл объятия, но издали, не вставая из-за стола, как бы обозначив к ним готовность. После чего довольно сухо и нейтрально пожал руку. — Давненько тебя не заносило в наши низы. Говорят, ты теперь высоко летаешь…

— Меня тошнит на мирадах, — со смешком отвечает Полчек, — так что стараюсь летать пореже. Рад встрече, Комеций Тиг.

— Я такой же Тиг, как ты Кай, — ответил тот, — а ты таскаешься в гости к Вару, чьи родители приложили немало усилий для уничтожения наших домов. Так что же привело тебя сюда, а не на Верхний Архаизм, к твоему приятелю?

— Вар, — это не его родители, Комеций, — покачал головой Полчек. — Он не слишком популярен в Доме Теней.

— Кровь есть кровь. И это касается как его родителей, так и той крови, которая пролилась между вашими домами. Но это твоё дело, Полчек. Не дому Тиг судить дом Кай. И все же, что привело тебя ко мне? Если бы ты просто хотел повидаться с другом детства, то не стал бы выжидать десять лет.

— Да, Комеций, я не слишком сентиментален. Впрочем, ты тоже. Но, заметь, когда у меня появилась выгодная тема, я сразу подумал о тебе!

— Выгодная кому, Полчек?

— Тебе, в первую очередь. И я не шучу. У меня есть для тебя реальное сокровище, о котором ещё никто не слышал, и ты сможешь снять сливки, прежде чем его утащат вверх по башням.

— Ну, не знаю, — Комеций побарабанил по столу пальцами в толстых золотых перстнях, — моя сцена расписана на неделю вперёд.

— Освободи её. Тебе никто не нужен, кроме этих ребят, и они заполнят тебе всю программу.

— А кто они? Музыканты? Певцы? Фокусники?

— Всё это и многое другое. Это театр буффонады «Дом Живых».

— Что-то я слышал… Стоп, это не за них в Жерле менеджеры клубов на секирах бились?

— О, неужели слухи уже долетели? Тогда тебе стоит поторопиться, пока до них не добрался кто-нибудь из заведений повыше ярусом.

— Я думал, это очередной провинциальный скандальчик. Ну, знаешь, мне это подали как анекдот про дварфов. «Ха-ха-ха, на секирах!» Они что, правда, чего-то стоят?

— Они стоят всего, что у тебя есть. Но поторопись, их быстро заберут.

— А ты как с этим связан, Полчек Кай?

— А тебе не всё равно, Комеций Тиг?

— Не хочу покупать табакси в мешке.

— Только между нами.

— Замётано.

— Это бывшая моя труппа.

— Я слышал, что у тебя нечто вроде театра… Но почему «бывшая»? Раз они, как ты говоришь, прогремели, самое время отбивать вложения!

— Боюсь, этот период моей жизни заканчивается, Комеций. Меня влекут другие дела и другие задачи. Как ты говоришь, «Кровь есть кровь».

— Это то, что я думаю, Полчек Кай?

— Это может быть тем, что ты думаешь, Комеций Тиг. Но лучше тебе не знать об этом наверняка.

— Ну что же, Полчек Кай, удачи тебе в том, о чём я не знаю наверняка. И тащи своих ребят, раз ты так в них уверен. Ты с детства отличался хорошим вкусом.

— А ты нет, — засмеялся Полчек, показывая на перстни.

— Ах, это… — смутился Комеций. — Это, в некотором роде, рабочая униформа. На нижних уровнях так принято. Иначе пацаны не поймут…

* * *

— Что, совсем ничего не осталось? — Спичка растерянно треплет в руках пустой кошель. — Полчек, ты за полдня просрал кучу денег!

— Спокойно, — драматург слегка пьян и демонстративно позитивен. — Эта сумма покажется тебе смешной мелочью уже к полуночи. Всеношна много просит, но и щедро одаривает.

— Эй, Мастер Полчек, — нервничает табакси, — мы тут уже полдня торчим. Выступать тут нельзя, я спрашивал, менеджеры клубов не бегут расстилать перед нами ковровую дорожку, а знакомств в столице у меня нет. Я простой провинциальный паренёк, да и вообще табакси в столице почему-то не жалуют.

— А где их жалуют? — ворчит Спичка. — Уж больно вы ушлый народец…

— Спокойно, труппа! — улыбается Полчек. — У вас уже есть ангажемент на сегодня.

— У нас?

— У нас, у вас, у театра «Дом Живых». Столица готова распахнуть свои объятия, и обошлось это всего-то в один приличный костюм.

— Полчек, мне не нравятся твои интонации, — нахмурилась Спичка. — Ты пьян или задумал какую-то глупость?

— Я соскучился по столичным башням, я соскучился по приличному вину, я устроил вам шикарный… ну, ладно, средней шикарности, но надо с чего-то начинать, ангажемент, и что я получаю вместо благодарности? — прищурился драматург. — Кажется, за время пути вы успели забыть, что это мой театр!

— Полчек, не заговаривай мне зубы! Я тебя с младенчества знаю! Вот так же ты меня забалтывал, когда стащил мамину парадную мантию чтобы поменять её на…

— Наш Мастер лучше знает! — перебил её Пан. — Не будем забывать, что это он привёл нас к славе. Я верю, что приведёт и к богатству!

— А в крайнем случае, никогда не поздно вернуться в Жерло, — фыркнула Фаль.

— Не надо ссориться, мы же семья, — мягко укорил всех Кифри. — Пойдёмте, а то есть хочется.

* * *

— Ого, у меня отдельная гримёрка! — удивляется Фаль. — Мне с непривычки в ней одиноко.

— Вон та дверь в ваши апартаменты, мадам! — показывает вежливый служащий.

— Ничего себе, — гномиха сунула нос в дверь и огляделась. — Завирушка, ты видела?

— У меня такие же, — сказала девушка, входя. — Мне будет не хватать твоих ушей, щекочущих пятки.

— А мы ведь ещё даже не выступали! Недаром говорят, что во Всеношне деньги растворены прямо в воздухе.

— Спичка сказала, что Мастер Полчек выбил нам какой-то фантастический аванс.

— Ну, теперь-то её корыстная дварфовская душа довольна? — засмеялась Фаль.

— Нет. Она переживает за Полчека. Он куда-то исчез.

— Наш Мастер определённо может о себе позаботиться! — отмахнулась беззаботно гномиха. — А нам пора переодеваться, подруга, мы просто обязаны покорить столицу!

* * *

— Труппа может сама о себе позаботиться, Франциско, — недовольно говорит Полчек семенящему рядом гоблину. Они идут по улице Всеношны, поднимаясь выше по лестницам и межстолповым эстакадам. — Я устроил им отличный старт, дальше они справятся.

— И всё же, господин, если мне позволено будет высказать своё мнение…

— Можно подумать, если я скажу «нет», ты помолчишь.

— Не очень честно вот так уйти, не попрощавшись.

— Если всё пойдёт правильно, то я вернусь за девушкой.

— Завирушкой?

— О, так ты всё-таки запомнил её имя? Да, за ней. Тогда и попрощаюсь, если они к тому времени смогут вспомнить, кто я такой. Столица заставляет забыть старые знакомства, Франциско. Память разменивается на успех. А сейчас будет лучше, если никто не свяжет их со мной. Для их же безопасности. Дом Теней здесь весьма силён, Полуслово тоже, да и Вару лучше пока не знать, что я прибыл не один.

— Мне кажется, господин, вы недооцениваете их верность вам.

— А ты, Франциско, переоцениваешь людскую память и благодарность. Демоновы лестницы! Сколько же их? Надо было купить летательный артефакт. Но я оставил почти весь аванс Спичке, им на первых порах нужнее.

— Господин…

— Что, Франциско?

— Мне очень стыдно, но…

— Да что такое? — Полчек обернулся и увидел, как гоблин оседает на мостовую. Его морщинистая кожа на глазах приобретает салатовый оттенок из нормального огуречного.

— Что с тобой? — драматург подхватывает Франциско, не давая упасть.

— Мне бы передохнуть, господин… Все эти лестницы…

— Что же ты сразу не сказал? — Полчек заозирался. — За что люблю Всеношну, тут на каждом углу питейное заведение!

Он взвалил гоблина на плечо и направился к дверям бара. На двинувшегося к ним вышибалу глянул так грозно, что тот сразу сделал вид, что люди с полудохлыми гоблинами на плечах — самые обычные для их заведения посетители.

Полчек пристроил дворецкого на диванчик и пододвинул к себе столик.

— Мне вина, — сказал он подлетевшему официанту, — а ему… Франциско, что ты пьёшь вообще?

— Иногда я позволял себе допивать из вашего бокала, господин…

— Значит, бутылку и два бокала. Что у вас есть из еды?

— Мы не подаём еду в это время суток…

— Значит, сделайте исключение! Быстро неси что-нибудь, пока я не превратил тебя в жабу! — Полчек щёлкнул пальцами, вокруг них забегали зловещие синие огоньки.

— Вроде бы повар ещё не ушёл, попрошу его сделать омлет, — испуганно ответил официант, — прошу вас, господин маг, не превращайте меня ни в кого!

— Посмотрим на твою расторопность.

— Но… господин… — тихо сказал Франциско. — Разве вы владеете магией метаморфоза?

— Нет, конечно. Но он об этом не знает. Прости, Франциско, я совсем тебя загонял. Забываю, что ты старик.

— Я ещё не стар, — упрямо отвечает гоблин, — служить вам мой долг.

— Это у меня перед тобой долг. Пять тысяч куспидатов.

— Я… служу вам… не за деньги…

— Я знаю, но долг есть долг, и я про него помню. На вот, выпей вина. Не знаю, полезно ли пить в твоём состоянии, но лекаря тут нет и запретить некому.

— Простите, господин маг, — к столику подошёл дородный мужчина, — но в нашем заведении не обслуживают гоблинов.

— Это мой дворецкий, — спесиво ответил Полчек, — если бы я зашёл сюда с чемоданом, вы пришли бы сказать, что не обслуживаете чемоданы?

— Но вы поите его вином…

— Я заплатил за это вино и могу делать с ним что угодно. А сейчас пойдите и проследите, чтобы нам принесли омлет, если не хотите узнать, каковы на вкус мухи!

— Извини, Франциско, — сказал он, когда метрдотель удалился, — я не считаю тебя чемоданом. Но я действительно не умею превращать людей в жаб, и у меня почти кончились боевые заклинания.

Полчек пробежался пальцами по причёске, в которой теперь не хватает бусин.

— Драка истощила мои запасы, а сесть и наделать новых нет времени, что звучит несколько иронично для хронурга.

— Я понимаю, господин. Я не обижаюсь, господин.

Официант подал омлет, и Полчек, не обращая внимания ни на слабые протесты Франциско, ни на возмущённые взгляды персонала, накормил им гоблина чуть ли не с ложечки. Тому на глазах становится лучше, кожа вернула себе нормальный тёмно-зелёный цвет, обвисшие уши расправились, глаза заблестели.

— Ну вот, — удовлетворённо констатирует драматург, — совсем другое дело. Я всегда говорил, что вино — лучшее лекарство. Эй, официант! Счёт и ещё бутылочку с собой!

— Господин, — сказал гоблин, когда они вышли на улицу, — у вас теперь совсем не осталось денег.

— Они мне не нужны. Мы идём к моему старому другу, Вару Архаичному. Он меня либо убьёт, либо примет с распростёртыми объятиями. В обоих случаях деньги нам не пригодятся.

— Вы считаете, что этот визит опасен, господин?

— Кто знает, Франциско? Именно Вар навёл меня на мысль искать носителей антиморока. Но обрадуется ли он, что я их нашёл? С того разговора прошли годы, его приоритеты могли измениться. В этом случае я — нежелательный свидетель его интриг против верхушки собственного Дома. Хотя ничего кроме намёков не было, он может решить не рисковать. Боюсь, что в этом случае, Франциско, тебя убьют тоже. Я не очень-то заботливый хозяин.

— Это мой долг, господин. Я бы оскорбился, если бы вы решили иначе. Но ведь нас не обязательно убьют?

— Я почти уверен, что Вар продолжает лелеять планы по водружению свой задницы в одно из самых высоких кресел. Во-первых, такие планы лелеет каждый член Дома. Это, можно сказать, корпоративный стандарт. Даже самый задрипанный отпрыск самого замухрыжного семейства непременно имеет в загашнике план того, как пролезть на вершину пищевой пирамиды, если вдруг представится такая возможность. Поскольку Вар всё ещё во Всеношне, а не в Корпоре, то его позиции в Доме не стали крепче. А поскольку Вар всё ещё Вар, он не перестал думать о том, как это изменить.

— Вы очень умный, господин.

— Скоро мы узнаем, так ли это. А сейчас крепись, нас ждёт очень много лестниц.

Глава 6

Подозрительный оборванец с дохлым гоблином

— Чего тебе нужно, подозрительный оборванец с дохлым гоблином на плече?

— Оборванец? Этот костюм обошёлся мне в две сотни! — возмущается Полчек.

— На низах пошито! — откровенно смеётся привратник. — Там и за две тысячи сошьют дрянь. Так что тебе нужно, убогий? Мы не подаём по вторникам.

— Только по вторникам? — уточнил Полчек.

— Нет, вообще не подаём. Но так звучит лучше. Дохлых гоблинов мы тоже не покупаем.

— Он не дохлый, просто устал. Я пришёл к моему другу, Вару Архаичному.

— У нашего хозяина нет друзей, выглядящих как бродяги, собравшиеся позавтракать падалью гоблина.

— Просто доложи, что пришёл Полчек Кай.

— Аж самому Вару? — смеётся скучающий привратник. — «Дорогой хозяин, тут вам дохлого гоблина принесли, не желаете отведать?»

— Он не дохлый, а я начинаю терять терпение.

— А я теряю с тобой время. Иди отсюда, придурок, пока не спустил на тебя сторожевых гиен.

Первый игрок:

Мастер, я могу кинуть убеждение?

Мастер:

— Полчек проверяет убеждение.

*Стук кубика*

Первый игрок:

— Да что ты будешь делать! Единица!

Мастер:

— Полчек, привратник смотрит на вас как на кучу навоза и не верит ни единому слову.

— Так не сообщишь?

— Нет, конечно.

— Очень напрасно. Одно из самых неудачных решений в твоей жизни.

— Проваливай, я устал над тобой смеяться.

Полчек отошёл на сотню шагов и уселся на лавочке, пристроив гоблина рядом.

— Как ты, Франциско?

— Очень вымотался, господин. Тысячи ступенек до Верхнего Архаизма мне оказались не по силам. Очень жаль, что вам пришлось меня нести.

— Мне тоже. И вино, как назло, кончилось. Посиди, отдохни. Больше я тебе предложить ничего не могу, потому что деньги кончились тоже.

— Простите, господин, что подвёл вас. Что же с нами будет дальше?

— Всё будет хорошо, Франциско. Просто не сразу. Тебе придётся подождать меня здесь.

— Вы же не бросите меня, господин?

— Ни в коем случае.

— Тогда я готов ждать, сколько будет нужно.

Полчек поправил гоблину сползший на одно ухо паричок, сочувственно потрепал по плечу и направился в одну из улиц, огибающих резиденцию Вара Архаичного.

— Вот как знал, что пригодится, — сказал он себе минут через десять, отодвигая замаскированную дверь в стене.

Вздохнув, он пригнулся и осторожно пролез внутрь.

— Ну и пылища в этих тайных коридорах! Неужели нельзя завести штат тайных уборщиков? — ворчал он, пробираясь по тёмным узким лазам, подсвечивая дорогу магическим шаром. — И повесить указатели? Демоны Края, ну где же эта дверь? О, вот он! Мой любимый винный погреб!

Полчек налёг плечом на фальшпанель, и она со скрипом провернулась.

— Кто ты и что делаешь в моей энотеке?

— Вар, какого демона ты пьёшь тут один?

— Приветствуем нового игрока!

Первый игрок:

— Моё почтение, мадам! Вы неизменно прекрасны!

Второй игрок:

— Рад знакомству!

Третий игрок:

— Здравствуйте!

Мастер:

— Дорогая, представь своего персонажа, пожалуйста.

Четвёртый игрок:

— Перед вами — Вар Архаичный. Немного томный, но неизменно ироничный и полный ядовитого сарказма роковой красавчик. Полуэльф с удачным сочетанием генов обеих рас, поэтому хорош собой, но не чрезмерно женственен. Высок, темноволос, с правильными чертами лица, идеальным прямым носом, большими серыми глазами, в которых потонуло немало светских красоток. Будучи главным распорядителем Дома Теней в столице, втайне воспринимает это как ссылку, прекрасно понимая, что вся большая политика вершится в Корпоре. Успешный менеджер, поставивший на прочное коммерческое основание доминирование Дома в области досуга и развлечений и не забывающий при этом себя. Поэтому примерно треть наиболее успешных заведений на всех уровнях Всеношной принадлежат ему через подставных лиц и компании-прокладки. И это не считая шикарных залов Верхнего Архаизма, которыми он владеет совершенно официально. Его личное состояние настолько велико, что пришлось купить банк для его обслуживания. И всё же в глубине души ему не даёт покоя тот факт, что в управляющую верхушку дома ему путь закрыт. Поговорка «Лучше быть первым во Всеношне, чем вторым в Корпоре» явно не про него. Денег у него и так больше, чем он может потратить, но Вар уверен, что управлял бы Домом гораздо эффективнее, чем нынешняя элита, и это его уже много лет бесит.

— Полчек? — Вар погасил уже начавшее формироваться атакующее заклинание, оно жалобно пискнуло и истаяло струйкой дыма в руке. — Ну да, где ещё можно тебя найти, как не среди бутылок. Но было бы приличнее сначала зайти и поздороваться с их владельцем.

— Я пытался, — мрачно сказал Полчек, — дай сюда.

Он выхватил из рук Вара бокал и опустошил его в два глотка.

— Уфф!

— Это была «Золотая лоза Диаэнкевала», — укоризненно сказал Вар, проводив взглядом пунцовую жидкость. — Виноградник выпускает всего сотню бутылок в год.

— Уверен, все они у тебя.

— Даже мои возможности не беспредельны. Всего семьдесят. Это была двадцать седьмая. Сколько она стоит, я тебе даже говорить не буду.

— Ты определённо можешь себе это позволить, а я утомлён жаждой. Кстати, там у тебя на входе стоит редкостный хам и придурок. Можешь его четвертовать, посадить на кол или что ты там обычно делаешь с нерадивыми слугами?

— Отправляю работать драматургами в провинциальные театры. Но насчёт четвертовать — идея хорошая. Давно пора отказаться от излишней жестокости в кадровой политике. Чем он тебя так достал?

— Не впустил и обозвал бродягой.

— Буду откровенен, у него были для этого все основания. Кто пошил тебе этот чудовищный сюртук? И зачем ты им вытер пол, прежде чем напялить?

— Это лучшее, что я мог получить в сложившихся обстоятельствах. Не придирайся.

— Ах да. Обстоятельства. Точно. Твои обстоятельства. Знаешь, Полчек, нам стоит их обсудить. Но сначала прими ванну и переоденься. Я распоряжусь, чтобы тебе принесли что-нибудь получше этих кошмарных тряпок.

— И пусть подадут вина в ванну.

— На «Золотую лозу Диаэнкевала» не рассчитывай. Я не жадный, но когда ты её хлебаешь, как эль в таверне, моё сердце обливается кровью.

— Не ври, у тебя нет сердца. Ах, да, там перед входом сидит на скамейке старый гоблин — это мой.

— Франциско? Он ещё жив?

— Скорее да, чем нет. Отправь кого-нибудь за ним, и пусть, демоны побери, проявят уважение.

— Знаешь, Полчек, когда ты прилетал мокрый и замёрзший на заблёванном мираде, это было и вполовину не так смешно. Ты определённо растёшь над собой! Рад тебя видеть, дружище!

— И я тебя, Вар.

— Обнимемся позже, сначала ванна!

* * *

— Скажи мне, Полчек, — задушевно начал Вар, когда чистый и облачённый в роскошный халат драматург устроился в кресле у камина с бокалом. — Кто-нибудь знает, что ты направлялся ко мне?

— Я не объявлял об этом на площадях по дороге, если ты об этом. Так что, если ты решил сэкономить на вине и скинуть меня с Плато Архаичного, — самое время. Я всего вторую бутылку пью.

— Я серьёзно, друг мой. Меня уже спрашивали о тебе.

— И кто же такой любопытный?

— Дом Теней. Орден Птах. Полуслово. Приставы Порта Даль. Театральная комиссия. Лицензионный надзор. Ты удивительно популярен в последнее время.

— Птахам-то что от меня надо? — недовольно проворчал Полчек.

— Мама за тебя волнуется.

— О, Вечна! Она что, достучалась до тебя?

— До моего секретаря. У меня заблокированы входящие от незнакомых ментальных магов.

— Пошлю ей письмо при случае. Мы всё ещё не в лучших отношениях.

— Это меня не касается, Полчек. А вот то, что ты натворил в своём театре, касается, и ещё как. Потому что театральная комиссия Порта Даль является региональным подразделением театральной комиссии Всеношны…

— … Которой управляешь ты.

— Вот именно! И мне задают неудобные вопросы.

— Так замети это под ковёр, как ты умеешь, — пожал плечами драматург.

— С одной стороны так, — кивнул Вар. — И если бы дело касалось только твоих сценических вольностей, я бы так и поступил. Для чего ещё нужны друзья, как не для безудержного непотизма? Но кое до кого в Доме Теней дошли слухи об использовании магии антиморока. Конечно, все на официальном уровне над этим громко посмеялись, но неофициально… Что это было, Полчек?

— А что бы ты хотел, чтобы это было, Вар? — помолчав, задал встречный вопрос драматург.

— Вот, значит, как… — Вар встал и в задумчивости прошёлся туда-сюда по кабинету. — Нет, значит, дыма без дракона. Ну что же, понимаю тебя. Я бы тоже осторожничал.

— Ты неплохо устроился тут, Вар.

— Да-да, я понимаю, о чём ты. Мол, не решил ли Вар довольствоваться имеющимся, не прилип ли жопой к креслу, не перерос ли свои амбиции, не сдаст ли меня Дому… Об этом ты думаешь сейчас, Полчек?

Тот лишь пожал неопределённо острыми плечами и отхлебнул вина.

— Спроси это прямо.

— Зачем тебе Корпора, Вар? — спросил драматург. — Гнусный, в сущности, продажный городишко, который, вдобавок, постепенно тонет в океане, с каждым годом забираясь всё выше и выше по уходящей под воду горе. Это же просто символ тщеты всех амбиций! Как бы ты ни рвался к вершине, однажды воды Срединного океана сомкнутся и над ней. Здесь ты крутишь Советом как хочешь, а там будут пытаться крутить тобой. Зачем тебе власть над Домом? Место у руля? У тебя и так есть всё, что можно себе представить. Мне терять нечего, но ради чего готов всё поставить на карту ты?

— Видишь ли, — Вар поставил бокал на столик, — если, допустим (не будем сейчас уточнять обстоятельства), возникнет возможность занять руководящее место в Доме… Пусть не кресло Матриарха Кхузи, не сразу, есть и другие позиции, позволяющие влиять на политику. Если эта возможность возникнет, я ухвачусь за неё не для того, чтобы получить что-то ещё к тому, что у меня уже есть. Ты прав, я богат и влиятелен, как мало кто на континенте. Но Корпора… Корпора даёт возможность что-то менять. Ты бы не поверил, скажи я, что забочусь о благе разумных Альвираха. Да это и не так. Я забочусь прежде всего о своём будущем. Моё богатство, влияние и благополучие — это, прости за невольный каламбур, «тень Дома Теней». Силён Дом — силён я. Слабеет Дом — и Вар никому не нужен. А Дом слабеет, Полчек. Это ещё незаметно снаружи, да и внутри это мало кто видит — отчёты с мест одни другого краше, с точки зрения руководства, всё идёт идеально, — но я вижу, что мы перевалили пик могущества и вот-вот покатимся вниз.

— То есть, — спросил сухо Полчек, — ты хочешь усиления Дома? Тебе мало того, что он и так в каждой заднице затычка?

— Я хочу изменения Дома. Не спеши набрасываться, послушай. При Империи Дом Теней был так, третий сорт. Магия иллюзий — да какой от неё прок? Театры, да развлечения, да красоткам перед балом прыщи припудрить. Великие Дома правили огнём и светом, хаосом и безумием, зажигали Солнце и сотрясали Край. А потом они сцепились друг с другом, обрушили себя и Империю, оставив руины, которые прикрыли своими иллюзиями мы. Вскоре оказалось, что для того, чтобы править миром, не нужно сносить магией города и выжигать леса. Достаточно показывать людям то, что им нужно видеть, и скрывать то, что им видеть не нужно. Очень скоро эти люди начинают жить в мире, сотворённом тобой. Контролируя, что они видят, ты контролируешь то, что они делают. Без насилия. Без разрушений. Без катаклизмов, войн и потрясений. Дом Теней — мягкая сила. То, что было нужно израненному Смутой Альвираху.

— К чему ты ведёшь, Вар? Я и так знаю, что прячется в Тенях. И не могу сказать, что меня это радует.

— К тому, что знают немногие. К тому, за что уничтожили Дом Кай. Да, Полчек, я, разумеется, знаю об этом. И считаю, что это хуже, чем преступление. Это ошибка. Дом Теней получил всё, но захотел большего. Купив руководство Ордена Птах, он взял под контроль нашего нефилима, Вечну Нашёптанную. Укутал её коконом иллюзий, отгородил от разумных континента. Решил, что с ней сработает тот же подход: «Контролируя условия, контролируешь результат». Я понимаю, почему такое решение было принято — Дом, получив всё, заинтересован в сохранении этой ситуации. Но пока нефилим меняет мир, ничто не навсегда. Матриарх Дома решила, что мы должны зафиксировать Альвирах таким, каков он есть, пока он нам выгоден. А значит, исключить из уравнения нефилима. Обернуть ватой иллюзий и задвинуть в дальний угол, позаботившись о том, чтобы никто её не побеспокоил. Потому что мало ли как она изменит мир в следующий раз? Вдруг это будет невыгодно Дому?

— Вар, — сказал Полчек, — ты рассказываешь мне то, что я и так знаю. Вассальные дома Кай, Тиг, Ори и Пелан не поддержали это решение и были уничтожены. Скажи что-нибудь новое.

— Новое в том, Полчек, что это решение усилило Дом лишь вначале. А затем оно начало его убивать. Отсутствие изменений во внешнем мире привело к внутренней стагнации. Верхушка загнила, остальные думают только о себе.

— И что бы ты поменял, если бы мог?

— Отставил нефилима в покое. Снял иллюзии в храмах. Вернул обратную связь.

— Серьёзно?

— Ещё как. Я боюсь, Полчек. Мир едет куда-то под откос, а нефилиму, который его направляет, показывают вместо реальной дороги красивые картинки. Я не хочу однажды увидеть, чем закончится эта поездка. Я знаю, что ты не любишь Дом Теней, и тебе есть за что, но в этом мы с тобой союзники.

— И ты готов довериться врагу своего Дома?

— Твой враг — не Дом. Твой враг те, кто им управляет. Если ты задумаешься над этим, то поймёшь, что падение Дома Теней было бы чудовищной катастрофой для всех. Вторым Смутным Временем, когда мы ещё от первого не оклемались. Помоги мне взять власть, и я верну к жизни Дом Кай!

— Даже так? — засмеялся Полчек. — Хотел бы я посмотреть на физиономию мамы, если это случится!

— У тебя есть шанс. А теперь скажи, ты нашёл?

— Может быть. Не всё сразу, Вар. Нам надо сначала оговорить условия. А сейчас я пойду проведать своего гоблина!

Полчек встал, слегка покачнулся, схватившись за спинку кресла, чтобы удержать равновесие, но упрямо наполнил бокал снова. С этим бокалом он и удалился, покинув кабинет.

Убедившись, что он ушёл, Вар звонко щёлкнул длинными пальцами.

— Вызывали, господин? — в кабинет вошёл секретарь.

— Да. Отправь людей выяснить, как, когда, а главное, с кем прибыл в город наш гость. Информация нужна мне немедленно, так что поторопись.

— Слушаюсь! — секретарь коротко кивнул и покинул помещение.

— Полчек-Полчек… — задумчиво сказал Вар, подходя к окну. — Неужели ты нашёл?

* * *

— Как самочувствие, Франциско?

— Благодарю вас, господин, я совершенно здоров! Прошу простить за проявленную слабость, это не повторится. Я готов приступить к своим обязанностям!

— Нет уж, отдохни ещё пару дней. Здесь мне твои услуги не требуются, прислуги и так полно. Конечно, никто из них не умеет правильно посолить кофе, но тебя и не пустят на кухню.

— Но, господин…

— Без возражений, Франциско! В кои-то веки попробуй, каково быть с другой стороны подноса. Пусть прислуживают тебе, а не ты. Когда ещё доведётся? Но сильно не привыкай, скоро мы покинем этот гостеприимный и вызывающе роскошный дом, и вернёмся к нашей нормальной бедности.

— Вы добились того, чего хотели, господин?

— Ну, мы ещё живы, верно? Значит, мой старый приятель Вар Архаичный врёт мне, как минимум, не во всём.

— Вы не верите ему?

— В намерениях — скорее да, чем нет, в мотивах — скорее нет, чем да. Мы союзники, но когда ситуация изменится, то я стану ему не нужен.

— А как же благодарность?

— Благодарность удивительна тем, Франциско, что позволить себе это сокровище может только нищий. Чем человек богаче и влиятельнее, тем дороже она ему обходится. Для того, кто взобрался на вершину, цена уже неподъёмна. А Вар хочет именно туда, на самый верх.

— Очень мудрая мысль, господин. Вам стоит вставить её в какую-нибудь пьесу.

— Публика не любит морали, Франциско, — рассмеялся Полчек, — но щедро одарит тех, кто призовёт от неё отказаться.

— Мы богаты! — хохочет табакси. — Клянусь моими мохнатыми бубенчиками, мы богаты! Я знал, что это однажды случится!

Рыжий Зад привольно раскинулся на широком диване. На шее его золотая цепь, сюртук блещет золотым шитьём, в левой лапе у него кружка эля, правой он обнимает молоденькую привлекательную кошечку-табакси редкой расцветки «триколор». Вторая, приятно-дымчатого окраса, массирует ему задние лапы.

— Ты удивительно наглядно демонстрируешь, как успех портит исполнителя, — укоризненно сказал Пан.

— А ты зануда, рогатый! — фелиноид отпустил кошечку, наклонился к столику и через золотую трубочку всосал ноздрёй дорожку порошка. — Ух, какая чистая валерьяночка! Просто отпад! Угощайтесь, девочки!

Кошки метнулись к столу и стали, шипя, вырывать друг у друга трубочку.

— Публика любит меня, Пан, смирись! Мой последний хит про четырнадцать эльфийских моряков порвал зал, реально порвал!

— У пирса «Порта Даль»,

грузя на борт миндаль,

«Валарка» оправляла такелаж.

Но прежде чем уйти

в далёкие пути,

на берег был отпущен экипаж, — запел табакси.

— Разве это похоже на то, что ты пел раньше? — спросил Пан. — Я не поклонник рэпа, но это было хотя бы искренне.

— Зато за это платят, рогатый! — рассмеялся Рыжий Зад и запел снова.

— И, свой покинув борт,

сошли гурьбою в порт

четырнадцать эльфийских моряков.

У них походочка ―

Как в море лодочка,

и котты узкие трещат по швам

— Это пошло.

— Пошло.

— Это вторично.

— Факт.

— Это даже не твоё.

— Это называется «адаптация», рогатый. Вряд ли тут много знатоков портового фольклора.

— Это дешёвка.

— А вот тут ты не прав, — смеётся табакси, — никогда ещё я не продавался так дорого!

— Тебе не кажется, что ты предал рэп ради денег?

— Что бы ты понимал! Рэп нельзя предать ради денег! Суть рэпа в том, чтобы бичуя пороки, заработать на них. Деньги — его душа, звон куспидатов — его ритм! Нищета — вот реальная измена рэпу. А ну, киски, дайте сюда трубочку!

* * *

— Неплохо, — Спичка взвесила на руке мешок. — Мне срочно нужен надёжный дварфовский банк. Таскать всё это серебро на себе становится утомительно. Тем более, что уже завтра мы поднимемся на следующий ярус. Менеджеры рыдают и выпрашивают прощальный концерт, но нас зовут выше. Этак через несколько дней мы поднимемся до самого верха. Кстати, что там?

— Верхний Архаизм? — переспрашивает Фаль. — Лучшие залы континента. На билет в любой из них не заработали бы за всю жизнь даже представители долгоживущих рас Альвираха.

— К счастью, платить будете не вы, а вам, — улыбается Кифри.

— Кстати, ты не хочешь получить на руки часть денег? — спрашивает его дварфиха. — Табакси, вон, выгребает свою долю сразу.

— Зачем мне деньги? — искренне удивляется Кифри. — Кормят нас бесплатно. Но я рад тому, что вы хорошо зарабатываете. Потому что это радует вас. Жаль только, Мастер Полчек не с нами, без него семья не полная.

— Я догадываюсь, куда он мог пойти. Но раз эта вертихвостка ещё здесь, то он вернётся. Хотя бы попрощаться.

Завирушка и Фаль сидят в одном кресле и весело болтают — ногами и друг с другом. Фаль пьёт эль, а девушка наконец-то получила настоящий морковный смузи. Впрочем, эль она тоже иногда отхлёбывает у подружки.

— Отличная вышла сценка! — веселится Гномиха. — Особенно там, где выезжаю верхом на Пане!

— Да, зрители чуть со стульев не попадали от хохота! — смеётся Завирушка.

— До чего я докатился! — мрачно комментирует Пан.

— Брось, не дуйся! — Фаль спрыгивает с кресла и обнимает его за лохматую шею. — Ты же всегда хотел быть на сцене, а не за ней!

— Но не в качестве же верхового животного!

— Это было шикарно, признай! — Завирушка тоже обнимает козла.

— Уйди, девочка! — сбрасывает её руку Пан. — Это было унизительно!

— Не обижайся, Пан не в духе, — говорит ей Фаль. — Ему не хватает режиссёрского драйва. Панургодормон, дорогой! Мы обязательно придумаем тебе роль побольше, клянусь!

— Не очень-то большой выбор ролей для козла! Козёл может играть только самого себя… — расстроенно говорит Пан и уходит.

— Чего он? — удивляется Завирушка.

— Не обращай внимания, — отмахивается Фаль. — Он немного ревнует нас к успеху. Ведь он достигнут без его мудрого руководства.

— Успех наш кажется случайным,

ведь очарован новизною,

а не талантом этот город,

не спящий бурными ночами, — сказал вдруг Шензи.

— В нём то, что ново, то и любо,

будь хорошо оно иль даже,

напротив, мусорно-фальшиво,

как брошенный конфетный фантик, — добавил Банзай.

— В угоду к новизне влеченью

нас здесь осыпали дарами.

Да новизна, увы, проходит,

оставив только горький привкус, — закончил Шензи.

— Мои сиблинги хотят сказать, — заявил Эд, — что за стремительными взлётами обычно следуют не менее стремительные падения. Интересы столичной публики переменчивы. Сейчас мы в моде, и нас тащат вверх с яруса на ярус, но однажды мы проделаем весь этот путь обратно. Может быть, не так быстро, как вверх, но уже без надежды подняться снова.

— Поэтому, — веско сказала Спичка, — я сейчас пойду и отнесу наши деньги в надёжный дварфийский банк. Возражения, предложения? Это ведь и ваши деньги.

— Ничего не понял, — признался табакси, — надеюсь, на валерьянку и кошечек мне останется?

— Сможешь пасти свой гарем на валериановой поляне.

— Тогда я согласен!

Со стороны других будущих акционеров возражений тоже не последовало.

* * *

— Дама желает снять или положить? — опытный менеджер банка «Северный Рамнахейм» определил пол посетительницы моментально и безошибочно.

— Дама желает открыть счёт.

— И каков объём предполагаемых операций?

— Примерно три раза по столько, — Спичка грохнула об пол мешком, стены содрогнулись, но менеджер и глазом не повёл. Дварфы отличаются большим пиететом к наличному денежному обороту, поэтому дварф с мешком серебра — вполне благонадёжный дварф и желанный клиент. — Остальное потом принесу, за раз не утащила.

— Не стоит утруждаться, для крупных вкладчиков у нас есть услуга инкассации.

— Чего?

— Надёжные ребята с большими секирами доставят ваше серебро, и ни монетки не пропадёт. А сейчас давайте пройдём в кабинет управляющего, он будет рад лично заняться такой перспективной клиенткой.

— Даррак Холдерхек, к вашим услугам! — поклонился важный дварф с платиновой цеховой бляхой на толстой цепи, свисающей из-под бороды, аккуратно разделённой на две части. Видимо, чтобы бляху не закрывала.

— Бруенор Холдерхек вам не родственник?

— Мой брат. Вы знакомы?

— Доводилось встречаться. Спичка Горелая, к вашим услугам.

— Та самая Спичка? — почтенный дварф аж подпрыгнул, звякнув всем навешанным на него металлом, как драгоценным, так и смертоносным.

— Что значит, «та самая», позвольте поинтересоваться? Вы обо мне что-то слышали?

— Слышал ли я о вас, драгоценная Спичка? И вы ещё спрашиваете! Мой брат! Мои дочери! Мои родственники из Жерла!

— Ах да, племянницы Бруенора… Ваши дочери отлично дают жару!

— В нашей семье умеют воспитывать детей в правильном дварфовском духе! Хотя, конечно, — вздохнул Даррак, — с бородами они обращаются несколько более вольно, чем позволяло себе наше поколение.

— Так же говорили наши родители про нас, уважаемый Даррак.

— Только этим и утешаюсь, драгоценная Спичка, только этим! Но, как бы это ни было обидно, давайте перейдём к делу. Вижу, вы сумели достойно монетизировать ваш сценический талант, так потрясший Жерло. Как вы желаете распорядиться этим капиталом?

— Это коллективный капитал, принадлежащий в равных долях нашей труппе, которую я представляю здесь как коммерческий директор проекта.

— Такая практичность при такой красоте!— умилился дварф. — Не будь я давно и счастливо женат, уже лежал бы у ваших сапог. Впрочем, может быть, моему брату повезёт? В семействе Холдерхек не помешает столь преисполненная талантов дварфийская леди! Итак, деньги. Во что бы вы хотели их вложить?

— В банк, разумеется. Иначе зачем бы я сюда пришла?

— Вы не совсем поняли меня, драгоценная. Разумеется, вы можете просто положить эти деньги на счёт и получать проценты, как обычный рантье. Это вполне достойный консервативный подход. Однако я уверен, что вы оцените новый, очень перспективный финансовый механизм, именуемый «инвестированием»!

— И что он означает?

— Вы не просто кладёте ваши деньги в банк, вы вкладываете их в надёжные дварфийские предприятия, как бы становясь совладелицей оных. Ваши деньги не лежат, а работают на вас!

Спичка задумчиво попинала сапогом мешок.

— И как же это они могут работать? Это просто куча серебра!

— Приведу пример! На вашей очаровательной ножке, я вижу, самая новая модель «Эльфодавов» от предприятия «Сапоги-эльфодавы братьев Рамхайн». Кажется, «Коленоломки два-ноль» с усиленными вставками в носах?

— Небольшой рекламный контракт, — покраснела под бородой Спичка.

— Прекрасно! Вы можете прикупить пакет акций обувного завода братьев Рамхайн. Ваши деньги пойдут на расширение предприятия, оно выпустит коллекцию обуви нового сезона, их продажи вырастут, прибыль увеличится, а вы получите её часть, соразмерно вашей доле в капитале.

— То есть как бы стану немножко «сестрой Рамхайн»? — удивлённо спросила Спичка.

— Ну, чтобы стать целой сестрой, вам пришлось бы купить не менее тридцати трёх процентов акций, но тенденцию вы уловили верно. «Эльфодавы» сейчас на подъёме, ликвидный актив, рекомендую.

— Какая забавная схема, — заинтересовалась дварфиха, — а какие ещё инвестиции вы можете мне рекомендовать?

— Ну, я бы посоветовал вложить не менее половины в низкомаржинальные, но высоконадёжные акции, например, пакет из долей сталелитейного консорциума братьев Балиных, «Малого лафетостроительного» и «Большой перечницы». Если добавить немного венчурного инвестирования, например, в «Хрустальные шары с изъяном», то будет вполне сбалансированный портфель. Кроме того…

— Продолжайте, продолжайте, — сказала Спичка, потирая широкие ладони, — мне очень интересно!

— Есть одно условие, уважаемая.

— И какое же?

— Инвестиционная деятельность требует раскрытия вашей родовой фамилии. Счёт может быть заведён только на неё.

— Надеюсь, она нигде не будет озвучена?

— Тайна вклада священна для нас!

— Запишите на Фламерию д’Камарут, — сказала Спичка, с досадой глядя на то, как сползает под стол побледневший банкир.

Глава 7

За козла ответишь!

— И каких же ты хочешь гарантий? — спросил Вар.

Он изящно опирается на ограждение балкона. Внизу раскинулись десятки ярусов и сотни этажей вертикального города. Над головой плывут удивительно близкие облака. Всеношна очень красива, если смотреть на неё сверху вниз, а не наоборот.

— Ты меня не понял, — мотает головой Полчек.

В его причёске снова вплетено множество разноцветных бусин, он с пользой провёл несколько вечеров.

— Понятно, что никаких гарантий, кроме твоего слова, быть не может.

— А тебе этого мало? — улыбается Вар.

— Мы не дети, — ответно улыбается драматург. — И знаем, чего стоят клятвы при таких ставках.

— Тогда в чём дело? Я показал свой интерес, твой мне известен. Мы союзники до тех пор, пока не станем противниками, но это относится к любому союзу. Глупо было бы требовать чего-то сверх этого.

— И каков, по твоему мнению, мой интерес? — спросил Полчек.

— Ты идеалист и романтик, — смеётся Вар, — это хорошо для театра и не очень — для жизни. Ты хочешь покарать Дом Теней за ту резню, которую они устроили Дому Кай, но ещё больше ты хочешь какого-то абстрактного добра для всех. Первый мотив меня не пугает, второй — веселит, так что вперёд, развлекайся.

— Это, по-твоему, смешно?

— Это, по-моему, наивно. Я согласен с тобой, что надо вернуть Краю нефилима. Пусть Вечна осенит его своими крылами, или что она там обычно делает. Слава ей и всё такое. Но это не сделает никого счастливее, а мир лучше.

— Почему?

— Потому что Вечна не исполняет желания — за что ей, кстати, большое спасибо. Страшно подумать, чего бы тут нажелали. Она — непостижимое древнее метасущество, и разумные для него значат меньше, чем для тебя муравей на дороге. Их счастье не является её целью, что, опять же, очень правильно, потому что под счастьем они частенько понимают довольно странные вещи. Нефилимы меняют мир, но цель этих изменений неизвестна, а возможно, что никакой цели и нет. Мы с тобой оба хотим возвращения Вечны, но разница между нами в том, что я считаю благом изменения как таковые, а ты хочешь изменений к лучшему. При этом спроси тебя, что именно ты считаешь «лучшим», ты только руками разведёшь. Потому что невозможно придумать ничего абсолютно «лучшего», что бы ни стало для кого-то «худшим».

— Как всегда циничен и как всегда прав, — со смешком развёл рукам Полчек. — Я действительно не знаю, как сделать мир лучше. Но между нефилимом и Домом Теней я выберу нефилима. Он непредсказуем, а значит, хотя бы случайно может сделать хорошо. Про Дом Теней этого не скажешь.

— Право же, Дом Теней — не худшее, что случалось с нашим миром, Полчек. Заметь, падение Империи и Смута были до его возвышения. Дом Теней по крайне мере не стёр с лица континента ни одного города. Впрочем, это пустой философский спор. Мы делим панцирь неубитого анкхега, а я даже не видел оружия, с которым мы собрались выходить на охоту. Итак, с чем — или с кем — ты ко мне пришёл?

— Я нашёл потомка той девушки, о которой ты мне рассказывал.

— Потомка?

— Не буду пока уточнять. Летану, её мужа и старшего ребёнка убили андеды Дебоша Пустотелого.

— Ого! — удивился Вар. — Кто-то не поскупился. Но почему остались выжившие? Андеды всегда доводят дело до конца, им спешить некуда.

— Когда давали заказ, второго ребёнка ещё не было. О его существовании просто не знали. Родителям удавалось скрываться удивительно долго. Повезло.

— И ты ухитрился его найти? Да ты упорнее андеда!

— Мне тоже повезло.

— Иногда я думаю, — сказал тихо Вар, — что Дом Теней недооценил могущество нефилима, и Вечна освобождает себя сама, незаметными воздействиями сводя в одну точку людей и обстоятельства. Впрочем, случайности тоже не стоит недооценивать. Итак, Полчек, где же он или она? Неужели в твоей труппе, которая сейчас стремительно всплывает по ярусам Всеношной, меняя залы как перчатки и удесятеряя гонорар на каждом шагу?

— О, ты уже про них услышал?

— Они сейчас получают лучшие залы. А лучшие залы в столице — мои! Но кто из них, Полчек?

— Пусть это будет сюрпризом, Вар!

— Значит, говоришь, гномиха с козлом, молодая девушка, три голиафа, монах-скорбец, табакси и дварфиха?

— Да, господин Вар, — коротко поклонился человек в капюшоне и маске ассасина.

— Сколько лет монаху?

— По скорбцам трудно сказать точно, но, скорее всего, за сорок.

— Тогда вариантов не остаётся — это девушка. Доставьте мне её.

— В каком виде, господин Вар?

— В живом, разумеется, что за вопросы! Живой, неповреждённой, желательно, не слишком сильно напуганной. Как дорогую гостью доставьте!

— Как скажете, господин. Полуслово ценит ваш вклад в наше общее дело.

— Деньги мои оно ценит, — буркнул Вар, — не затягивайте, девушка нужна мне как можно быстрее. По возможности — но именно по возможности — избегайте попутного насилия в отношении остальных. Они всё же приносят моим заведениям неплохую прибыль.

— Примем во внимание, господин Вар, — ассасин ещё раз поклонился и вышел в окно.

Вар сразу выглянул вслед и не увидел того ни на стене, ни внизу.

— Выпендрёжники, — мрачно сказал он.

— Нам надо поговорить, — заявил Пан угрюмо.

— Мой дорогой демон! — отозвалась Фаль. — Может, не сейчас? Это у тебя четыре ноги, а у меня всего две маленькие ножки, и они очень устали!

— Интересно, от чего это они так устали? Это ты каталась на мне по сцене взад-вперёд, а не я на тебе!

— Ладно-ладно, — вздохнула гномиха, заваливаясь в кресло и задирая ноги на подлокотник. — Рассказывай, что опять не так. В последнее время ты такой нытик и зануда, Панургодормон! Я тебя прямо не узнаю!

— Это я тебя не узнаю! — взорвался козёл. — Ты бросила меня, своего демона! Ты общаешься только с подружкой! А на мне ездишь верхом! Уверен, это она придумала! Специально, чтобы меня унизить!

— Стоп, Пан, ты что, ревнуешь? Серьёзно? Ревнуешь меня к Завирушке? Ты с ума сошёл?

— Я не ревную! То есть ревную, но… Это нечестно! Мы с тобой знакомы полтора века, через столько всего прошли, и ты меняешь меня на какую-то вертихвостку?

— Эй, Пан, ты что! Мы просто подруги! Коллеги по сцене. Она такая наивная и забавная! Не с тройняшками же мне общаться, они на меня сядут случайно и не заметят! Пан, прекрати, это глупо. Ты — мой демон, она — моя подруга. Не вижу, почему бы мне не общаться с вами обоими. А если я однажды заведу семью? Что тогда, Пан? Ты с ума от ревности сойдёшь? Знаешь, когда мы с тобой заключали договор патронажа, в нём не было пункта «всю жизнь общаться только друг с другом»!

— Мы не заключали договор, — напомнил Пан, — всё случилось само собой.

— Ну да, маленькая безмозглая гномиха-потеряшка и лишившийся своего патрона демон. Что могло пойти не так? Мне тогда всего-то тридцать с небольшим было, совсем ребёнок, и ты не то чтобы потрудился объяснить мне все условия!

— У нас не было на это времени, если помнишь. Если бы ты не согласилась принять меня, то погибла бы. И я бы остался совсем один в целом мире. Но, Фаль! Я снова чувствую себя так, словно один в целом мире! Я никому не нужен! Я больше не режиссёр, на меня всем плевать, а теперь и ты меня воспринимаешь как мебель! У меня тоже есть чувства, между прочим!

— Иди сюда, дорогой!

Пан положил рогатую голову ей на колени, и гномиха принялась чесать его за ухом.

— Мне кажется, дело не в Завирушке. Ты просто выпал из жизни театра. Никак не можешь найти себе места в нашем новом формате.

— Новый формат ужасен! Воистину буффонада, в самом худшем смысле! Вы поднимаетесь вверх по столице, но скатываетесь на дно в искусстве!

— А мне это кажется вполне безобидным и забавным, — не согласилась Фаль. — Да, мы не поднимаем таких серьёзных тем, как раньше, но это же и не обязательно. Театр состоит не из одних лишь драм и трагедий, Пан. В нём есть место и для веселья.

— И, конечно же, именно это место стало нашим!

— А разве плохо?

— Мне — плохо!

— Бедный! — гномиха обняла козла за шею. — Всем хорошо, только тебе плохо. Ну давай подумаем, как сделать так, чтобы и тебе было хорошо!

— Оставь эту девчонку! Или я, или она!

— Пан! Это глупо и нечестно, — Фаль выпустила шею козла и села в кресле, поджав под себя босые ноги. — Завирушка совершенно не виновата в том, что у тебя кризис среднего возраста.

— Что ты понимаешь в возрасте демонов!

— Я кое-что понимаю в кризисах! Тебе надо искать себя, а не пытаться избавиться от неё. Она, кстати, хорошо к тебе относится.

— Как к козлу она ко мне относится!

— Она такая добрая девочка, что хорошо относится даже к козлу! Пан, проблема не в ней, проблема в тебе! Жизнь изменилась, и тебе надо меняться. Найти нового себя!

— А старый, значит, тебя уже не устраивает?

— Он не устраивает тебя, Пан. Ты весь извёлся. Так нельзя, ты мучаешь и себя, и меня.

— Ах, так? Я, значит, тебя мучаю? Тебе с мной плохо! Ах ты… — козел прыгнул к двери, боднул её головой, распахнув створки и выскочил в коридор, чуть не сбив с ног Завирушку.

— Ого! — сказала та. — Что это с ним?

— Представь себе, — сказала Фаль задумчиво, — он меня ревнует.

— К кому?

— К тебе.

— Ой, — сказала Завирушка. — Ой-ой. Но мы же…

— Не ищи объяснений. Иногда их просто нет. Дело не в тебе вообще.

— Мне ужасно неловко.

— Мне тоже. Мы с ним очень давно вместе, не помню, чтобы хоть раз ссорились.

— Как ты вообще стала ворлоком?

— Случайно. У меня нет особых способностей, просто Пан не сберёг своего предыдущего ворлока (он не виноват, так вышло) и начал развоплощаться от горя и одиночества. А я попала в большую беду, шли последние годы смутного времени, войска Консилиума вовсю наводили порядок в стране, все более-менее вменяемые сложили оружие, чтобы попасть под амнистию, так что в бандах остались полные отморозки. Одна из таких напала на наш караван. Они убили всех, включая моих родителей, а я убежала — точнее, думала, что убежала. На самом деле отпустили специально, устроив соревнование, кто меня поймает. Я долго бежала, потом наткнулась на руины и забилась в тёмный подвал. Меня бы всё равно нашли, они шли по следам. Я была совсем юной, мне очень хотелось жить. В подвале я наткнулась на козла, рыдающего над трупом человека. Я бы убежала и от него, но сил бежать больше не было. И тогда Пан предложил мне договор патроната — я приму его как своего демона, он меня — как своего ворлока, и вместе мы спасёмся. Выбора у меня, как ты понимаешь, не было. Так что я не настоящий ворлок, я не смогла бы призвать его магией. Это просто партнёрство. Мы были нужны друг другу, а потом как-то привыкли. Гномихе, путешествующей с козлом, сложновато заводить новые знакомства, так что «Дом Живых» стал для нас отличным местом, где можно осесть. Кроме того, Пан нашёл себя в режиссуре, а мне нравится играть на сцене. Особенно сейчас, когда для этого не надо напяливать ходули. Вот такая история, подруга.

— Думаю, ты очень много для него значишь, — сказала Завирушка.

— Он для меня тоже, поверь. Но из этого не следует, что я должна потакать его капризам!

— А если для него это не каприз? Может, мне и правда, не мешать вашим отношениям?

— Подруга, — заржала Фаль, — ты говоришь так, как будто я за ним замужем! Прекрати, нам с тобой надо новую сценку придумать.

— Давай тогда хотя бы дадим ему роль побольше.

— И как ты себе это представляешь? Сейчас он играет козла. А будет кого? Большого козла?

* * *

— Госпожа Спичка.

— Для своих просто Спичка, девочка. Чего тебе?

— Вы сказали, что знаете, куда делся господин Полчек, — сказала Завирушка.

— Я сказала, что догадываюсь. Это не точно.

— Скажите, как его найти! Мне надо с ним поговорить.

— Если бы тебе надо было знать, где он, он сказал бы тебе об этом, не сомневайся. Если он не объявляется, значит, так надо.

— А вдруг он попал в беду? Вдруг он нас бросил?

— Тебя бросил, ты имеешь в виду?

— И меня. Нет, я не в том смысле…

— Да-да, ты про ваши с ним великие планы, в чём бы они ни заключались.

— Вы знаете?

— Я не хочу знать. Потому что ничего хорошего из них не выйдет, а слушать меня он не станет. Только нервы себе портить. И тебе рекомендую не думать о всякой ерунде, а радоваться жизни, пока театр оседлал волну. Публика вас обожает, деньги льются рекой, наслаждайся, это не навсегда.

— Понимаете, Фаль из-за меня поссорилась с Паном, а я даже не знаю, как долго это продлится! А вдруг завтра господин Полчек скажет: «Пора». Так может быть, мне уйти заранее? Почему он мне ничего не сказал?

— Потому, что это Полчек. То ещё сокровище, между нами говоря. Ему, я уверена, даже в голову не придёт, что ты о чём-то там переживаешь. А когда он объявится, то даже не спросит, каково тебе было в подвешенном состоянии.

— И что же мне делать?

— Девочка, никто из нас не знает, что с ним будет завтра. Мы все в одном положении, даже если думаем, что это не так. Просто живи.

* * *

— Полчек, всё хуже, чем я думал.

— Извини, Вар, но это звучит слишком привычно, чтобы я испугался, — драматург салютует приятелю полным бокалом. — Я не избалован хорошими новостями.

— Как ты и просил, я навёл справки в Корпоре. Послал ментограмму надёжному человеку. Сегодня с курьером прибыло письмо.

Вар вытащил из кармана свёрнутый в трубочку пергамент, развернул его и принялся читать:

'Дорогой Вар! Не знаю, что ты нашёл в этом Полчеке — как по мне, его талант как драматурга сильно переоценён… ― Полчек фыркнул в бокал, Вар недовольно покосился на него, сделал паузу и продолжил. ― …Хотя сам я его пьес не видел и сужу лишь с чужих слов, но поразить публику Порта Даль — дело нехитрое. Портовым театралам жопу со сцены покажи — и они будут обсуждать это как перфоманс года. Но, прости мою желчность, я отвлёкся. Просто мне никогда не было понятно твоё увлечение этим сомнительным новаторством. Сейчас же и вовсе не лучшее время оказывать ему протекцию. По большому секрету скажу тебе, что дело Полчека сейчас обсуждается на самом верху. Да, именно той, о ком ты сейчас подумал! Я не знаю, что именно натворил твой протеже, чтобы заинтересовать Матриарха, но тебе лучше держаться от него подальше. Не напоминать о том, что ты покрывал его сценические шалости и практически прямо велел местной театральной комиссии закрывать глаза на то, что у него нет лицензии. Полчек — токсичный актив, Вар, сливай его немедленно. Забудь и сделай вид, что никогда не слышал. На него пало тяжкое внимание иерархов, это подобно наступающему на жабу лошадиному копыту. Отойди подальше, чтобы не забрызгало. Полчек обречён, и, как только его найдут, ему не поздоровится. Я не пожалею о нём ни секунды, но потерять тебя и наш маленький совместный бизнес в столице было бы обидно. Знаю твоё упрямство, но, надеюсь, на этот раз ты услышал меня, Вар.

Искренне расположенный к тебе…'

— … Неважно кто, — закончил чтение Вар.

— Прелестно, — прокомментировал Полчек. — Польщён высоким вниманием.

— Ты понимаешь, что это значит?

— Что Дом Теней меня не любит? Тоже мне новость.

— Если по твоему делу собрался Малый Совет, высшие из высших, реальные вершители судеб мира, это может быть вызвано только одной причиной.

— Они потрясены моим успехом и хотят взять автограф?

— Они всерьёз приняли угрозу антиморока, шутник. Может быть, не уверены на сто процентов, но решили не рисковать.

— Мы ведь всё равно собирались их скинуть и водрузить в ещё тёплое главное кресло твой тощий зад? Так какая разница, что они там решили?

— Такая, что они могут добраться до нас быстрее, чем мы до них.

— О, прям «до нас»? Не до меня? Ты не сольёшь меня, как настойчиво рекомендовал твой корпорский визави?

— Соблазн велик, — признал Вар, — тем более, что ты так до сих пор и не раскрыл карты. Но я верю тебе, Полчек, и не хочу упустить шанс. Тащи сюда того, кого ты нашёл!

— Не спеши, Вар. Не будем класть все яйца в одну корзину.

— Между прочим, не сдав тебя Дому, я уже ставлю на кон свою должность, положение, а, возможно, и жизнь, — укоризненно сказал Вар. — А ты демонстрируешь в ответ обидное недоверие. Мы не можем постоянно играть по твоим правилам, надо быть командой!

— Когда мы отправимся в Корпору, нужный человек будет на борту твоего корабля, это я тебе обещаю. А до того он тебе не нужен. Меньше знаешь — крепче спишь.

— Моего корабля? — рассмеялся Вар. — Забудь, Полчек! Теперь мы не можем плыть в Корпору кораблём. Ни моим собственным, ни зафрахтованным, ни обычным пассажирским. За тобой пустили ищеек Дома. Нас возьмут прямо в порту — здесь или в Корпоре, неважно. Или, что ещё хуже, нас перехватят в море.

— Мирады? — предположил драматург. — Ненавижу летать…

— Никаких мирадов!

— Слава Вечне!

— Они слишком заметны. Ты бы ещё на драконе предложил полететь.

— У тебя есть дракон?

— У меня нет дракона! Ни у кого нет дракона, это никому не по карману!

— Тогда как мы попадём в Корпору?

— Я работаю над этим, Полчек. У меня есть пара идей. Но ты тоже мог бы сделать шаг мне навстречу!

— Только за новой бутылкой вина. Остальное потом. Не дави на меня, Вар, это бесполезно.

* * *

— Не дави на меня, Пан! — кричит Фаль из ванной. — Мы работаем над этим! Не так-то просто придумать большую роль козлу!

— Уже не нужно, — отвечает демон. — Я, как ты и сказала, решил искать нового себя.

— Ого! Подожди, сейчас выйду. Собственная ванна — это новый для меня уровень роскоши. Боюсь привыкнуть, но не могу отказаться. Так и валялась бы в тёплой водичке весь день.

Из-за закрытой двери доносится плеск, шорох, влажное шлёпанье босых ножек.

— Уже иду! Вот, уже совсем иду! Сейчас… А-а-а! — Фаль отпрыгивает и захлопывает дверь, поскальзывается на мокром полу и плюхается на задницу. — Что ты такое? Где Пан?

— Это я, Фаль, не пугайся. Новый я, как ты и хотела.

— Пан, это правда ты? Выглядишь как ночной кошмар.

— Правда. Я трансморфировался.

— Но почему в этакую жуть?

— Хотел принять человеческую форму. Но, видишь ли, я почти тысячу лет не тренировался. До сих пор я всех устраивал в форме козла. Кому какое дело, как выглядит демон?

— Меня, вообще-то, тоже устраивало, — Фаль осторожно приоткрывает дверь и выглядывает. — Это тебе что-то не нравилось… Ой, какой кошмар!

Стоящее перед дверью существо прямоходящее, с полукозлиным-получеловеческим лицом, тёмной кожей выше пояса и чёрной шерстью ниже. Ноги остались козлиными, сгибающимися назад, лохматыми и копытистыми.

— Ты похож на дико уродливого фавна. Те-то хоть сверху красавчики, а тебе как-то не повезло.

— Боюсь, это лучшее, на что я сейчас способен. Придётся подождать лет сто, подкопить сил и попробовать снова.

— Ну что же, — вздохнула Фаль, — В конце концов, действительно — кому какое дело, как выглядит демон?

— Я тебе отвратителен?

— Я привыкну. Но ты не мог бы… Ну… Одеться? В этой форме у тебя проявились… Хм… Некие анатомические особенности. И на них сложно не обращать внимания!

— Я пытался стать человеком! Ради тебя, Фаль! Это было непросто, я потратил прорву энергии! Я не виноват, что для людей так важны… Хм… Эти детали.

— Я ценю твоё старание, Пан, правда. Но это, честное слово, не то, чего мне в тебе не хватало.

— Пойду, поищу какие-нибудь штаны, — вздохнул Пан. — Ты же не станешь разрывать наш договор из-за такой ерунды?

— Формально у нас нет договора, — напомнила Фаль. — Мы, скорее, старые друзья. И мне, правда, всё равно, как ты выглядишь. Ну, в целом. Просто я пока не привыкла видеть тебя таким. Впрочем, есть и хорошие стороны — под фавна придумать роль проще, чем под козла. Сейчас найду Завирушку и займёмся.

— Всё-таки Завирушку, — мрачно констатировал Пан. — Я-то думал, что мы теперь станем сценической парой.

— Давай не будем себя ограничивать. Завирушка и Кифри прекрасно впишутся. И найди уже себе одежду!

— Я всего наполовину человек, и уже столько хлопот!

— Тебе тоже придётся к этому привыкнуть.

* * *

— Козлом ты мне нравился больше, — честно сказала Спичка, — но кто я такая, чтобы возражать против смены самоидентификации взрослого демона?

— Если тебе комфортнее в этой форме, да на здоровье, — пожал плечами Кифри.

— По крайней мере, теперь никто не будет ездить на тебе верхом, бро! — махнул лапой табакси.

— А мне даже нравится, — призналась Завирушка. — Выглядит оригинально. Мне кажется, публике понравится новый образ.

— Спасибо, — надулся Пан, — я не нуждаюсь ни в чьём одобрении, особенно, в твоём!

— Я чем-то тебя обидела?

— Отстань!

— Наш друг, премного изменившись,

не перестанет нам быть другом,

поскольку форма преходяща,

а содержанье неизменно, — заявил Шензи.

— Его всегда принять готовы

мы в форме той ли, или этой,

ведь друг наш, перевоплотившись,

остался тем ещё козлиной, — добавил Банзай.

— При нашем дружном коллективе

мы здесь вполне разнообразны,

не акцентируя вниманье

на нашей внешности различьях, — закончил мысль Шензи.

— Мои сиблинги хотят сказать… — начал Эд.

— Мы давно научились их понимать, дружище, — мягко сказал Кифри.

— Это не повод нарушать наш повествовательный ритм, — помотал лысой головой голиаф. — Итак, мои сиблинги хотят сказать, что у нас поразительно разнообразный состав труппы. Это большая редкость, обычно тифлинги прибиваются к тифлингам, табакси — к табакси, дварфы — к дварфам, а эльфы на дух не переносят даже друг друга. На этом фоне разница между козлом и фавном не имеет значения.

— Спасибо за вашу сомнительную толерантность, — недовольно сказал Пан. — Глупо было ожидать, что кто-нибудь скажет «Молодец, Пан» или «Отлично выглядишь, Пан». Думаю, оценка «Ты всё равно козёл» — это тот максимум социальной поддержки, на который я могу рассчитывать.

— Ты знал, с кем работаешь, — философски заметил табакси. — Творческие люди эмпатичны только к себе самим.

* * *

— Здравствуй, Шурумбурум, соскучился? — Завирушка вскарабкалась на седло ленивца, тот повернул к ней длинную шею и подставил голову для чесания.

Девушка запустила обе руки в его жёсткую белую шерсть.

— Наверное, тебе тут очень одиноко, — сказала она. — Все про тебя забыли. Спичка даже платежи за твоё содержание поручила банку. Стоишь тут один-одинёшенек. Бедный. Я так тебя понимаю! Я тоже, представь себе, чувствую себя совсем заброшенной, как ты. Мастер Полчек оставил меня, отправившись по своим странным делам, а мадам Спичка не говорит, куда. А вдруг оказалось, что у меня нет никакого великого предназначения, и он за мной не вернётся? Что мне тогда делать со своей жизнью? Вернуться в птахи уже кажется странной идеей. Наверное, той Завирушки, которая была готова на служение без воздаяния, больше нет. Сцена испортила меня, Шурумбурум. Я привыкла к ней. Оказалось, это совсем не страшно, надо было только понять, что к огням рампы выхожу не я. Выходит Падпараджа, выходит разбитная подружка Фаль, выходит кто угодно. Меня там нет, и это хорошо. Но знаешь, Шурумбурум, это не моё. Стоит мне представить, что я занимаюсь этим всю жизнь — день за днём, год за годом на моих ногах на сцену выходит кто-то другой, возвращая мне меня только за кулисами, — и становится страшно. В конце концов, эти роли ничего не оставят от меня, Завирушки. Я сотрусь об эти образы, ведь они куда ярче, выпуклей и интереснее меня. Ты понимаешь меня, Шурмбурум?

— Брумк. Брмбр, — подтвердил магически ускоренный ленивец и подставил под почёс другую сторону головы.

— Только ты меня и понимаешь. Фаль, вон, надо мной смеётся. Говорит, что я забиваю себе голову ерундой, и надо просто наслаждаться моментом. Фаль хорошая, но я так не могу. У меня голова сама ерундой забивается. Наверное, у меня просто ерундовая голова, как ты думаешь, Шурмбурум?

— Бурмррр, — не то согласился, не то возразил ленивец.

— А теперь, когда Пан превратился в фавна, Фаль вообще стало не до меня. Они репетируют новую сценку, где мы с Кифри просто для мебели. Пан ревнует её ко мне, а Фаль боится его обидеть, ведь он ради неё трансформировался, потратив энергию, которую накапливал столетиями. Кроме того, они вдвоём отличная сценическая пара. Публике очень нравится Пан — такой брутальный, особенно на фоне хрупкой гномихи. У них отлично получается, но мне стало немного одиноко, Шурумбурум. Оказалось, что я на сцене больше ради Фаль, чем ради самой сцены. У меня никогда не было такой близкой подруги, а теперь, кажется, её снова нет. Мне грустно, дорогой Шурумбурум. Давай, поверни голову, ещё тут почешу. Как ты думаешь, может, мне стоит уйти из театра и отыскать Мастера Полчека?

— Может быть, и стоит.

— Ой, Шурмбурум… А, это ты. Напугала меня, Фаль. Ты много услышала?

— Достаточно.

— Прости, мне очень неловко.

— Нет, я тебя понимаю. Мне тоже неловко, что я так тебя забросила в последние дни. Это всё Пан — его за рога не оттащить от сцены, и он замучил меня репетициями. Дорвался. У нас бы всё со временем наладилось, подружка, я уверена, но…

— Но?

— Я пришла сказать, что тебе действительно лучше не возвращаться в театр. Хотя бы какое-то время.

— Но почему? — удивилась Завирушка.

— Когда ты ушла, ко мне в гримёрку вломились какие-то ассасины и стали спрашивать про тебя. Где, мол, носит твою подружку. Я сказала, что не знаю — я и правда не знала. А они сказали, что отрежут мне уши, если я не скажу.

— Какой кошмар!

— И не говори, подруга, в ушах вся моя харизма!

— И что было дальше?

— Вернулся Пан, опять ему что-то в его роли не нравится. Он меня достал исправлениями, но в тот момент я его капризам очень обрадовалась. Пан накинулся на них как демон! Впрочем, он и есть демон. Ассасины такого не ожидали и сбежали через окно. Я немного подумала и сообразила, где тебя можно найти. И вот я здесь.

— Зачем я кому-то нужна?

— Понятия не имею. Но я бы думала в сторону Мастера Полчека и ваших с ним секретиков.

— Да, — признала Завирушка, — на нас однажды уже нападали из-за меня. Но я не знаю, где Полчек!

— Я выпытала у Спички, что Мастер хорошо знаком с Варом Архаичным, владельцем самых лучших залов Всеношны. Скоро мы будем там выступать, но тебе, наверное, стоит подняться на Верхний Архаизм прямо сейчас.

— Но как я туда попаду?

— Это утомительно, но несложно — просто иди всё время вверх. Или можешь купить левитирующий амулет, говорят, ими не так уж сложно пользоваться.

— У меня нет денег…

— Ты что! — засмеялась Фаль. — У тебя кучища деньжищ! Ты просто не привыкла к этой мысли, подруга. Они хранятся в банке, точнее, не просто хранятся, а что-то там делают… Спичка объясняла, но это слишком сложно для моей маленькой ушастой головки! В общем, если ты соберёшься замуж, то будешь одной из самых богатых невест… Правда, не во Всеношне, тут и побогаче найдутся, но в Порте Даль — наверняка. А пока вот тебе на карманные расходы, — и Фаль передала девушке звякнувший тугой мешочек.

— Наверное, ты права, — сказала Завирушка. — Мне стоит отправиться на поиски Мастера Полчека. Спасибо тебе.

— Не за что. Надеюсь, это какое-то недоразумение, и мы ещё не раз выйдем на сцену вместе. Даже если для этого мне снова придётся встать на ходули.

Глава 8

Я тучка-тучка-тучка…

— У меня лучшие амулеты во всей Всеношне! — клянётся полурослик. — Девушка, ну куда же вы! Берите, не пожалеете!

— Выглядят они как-то подозрительно, — недоверчиво говорит Завирушка. — Как будто вы их нашли на помойке.

— Самый модный в этом сезоне трэш-дизайн!

— Не слышала про такую моду.

— Потому что она появится завтра. Возможно, начавшись именно с вас. Вы будете модней модного — завтрашняя мода уже сегодня!

— Я не гонюсь за модой. А амулеты выглядят использованными.

— Разумеется, не гонитесь! Я сразу вижу, когда девушка серьёзная, и её волнуют по-настоящему важные вещи, а не сиюминутные веяния! И это, разумеется, экология, я угадал?

— Ну…

— Экология — это очень важно, юная леди! Вы знаете, что тысячи использованных амулетов выбрасываются на свалки, где они накапливаются, засоряя воду и почву остаточной магией? Вы представляете, какую проблему это создаст нашим потомкам? Большинство амулетов могут фонить тысячелетиями, на свалках самозарождаются странные создания, которые, по слухам, портят детские сны, воруют молоко из кошачьих мисок и наводят на подростков прыщи.

— Какой ужас! — всплеснула руками Завирушка.

— Не то слово, девушка! Не то слово! Но мы предлагаем решение! Вторичные амулеты Бадика Косопузого! Это, кстати, я, — полурослик гордо подбоченился. — Наша (моя) фирма предлагает технологию повторного использования одноразовых амулетов! Неслож… То есть очень сложная и высокотехнологичная процедура перезарядки позволяет использовать выброш… отработанные амулеты снова и снова!

— Но почему так не поступают все? — удивилась Завирушка.

— Люди чрезвычайно безответственно относятся к экологии, — грустно разводит руками полурослик. — Они предпочитают покупать новые и новые амулеты, использовать их и выбрасывать. Многие горожане настолько ленивы, что даже не используют специальные контейнеры для магического мусора, а просто кидают их в помойку!

— Это неправильно, — согласилась Завирушка.

— Как приятно встретить понимающего клиента! — обрадовался Бадик. — Разве можно оправдывать загрязнение природы тем, что вторичные амулеты, якобы, менее надёжны?

— А они ненадёжны?

— Ну что вы! Процент отказов соответствует техническим условиям, необходимым для сертификации изделия.

— Звучит не очень понятно, — призналась Завирушка.

— Я вас уверяю, девушка, ни один покупатель летательного амулета ещё не возвращался с претензиями! Берите, не пожалеете! Экология — это важно! Сделаем Альвирах зелёным вместе!

Завирушка вздохнула и выложила на прилавок два десятка серебряных куспидатов. Почему-то вторичный амулет стоит даже дороже нового, но как же загрязнение природы?

— Смотрите, всё просто, — торопливо объясняет продавец, крутя в руках легковесную поделку из планочек и пёрышек. — Надо выше — крутите сюда, ниже — наоборот. Вперёд — вот этот узелок по этой верёвочке, вот эта палочка — право-лево. Ну, разберётесь, дело нехитрое. Счастливого полёта! Не ронять, не нагревать, не теребить без дела, не взлетать выше Верхнего Архаизма, не выбрасывать в бытовой мусор. Будьте ответственным пользователем, после применения утилизуйте экологично, поместив в специальный контейнер для магических отходов. Оттуда их проще воров… извлекать для повторного экологичного использования!

— Обязательно, — заверила продавца проникшаяся идеей экологии Завирушка. — Значит, говорите, крутить сюда?..

Левитационная магия швырнула девушку в небеса, как из требушета. Вниз понеслись этажи и ярусы, прогуливающаяся по переходам публика с интересом провожает глазами фигурку, проносящуюся мимо с криком: «Ой-ой-ой!».

— Уф, повезло, — сказала Завирушка себе, чудом разминувшись с очередным мостиком. — Не ожидала, что это будет так… Энергично.

Она болтается в воздухе на уровне шпилей самых верхних башен — видимо, это предельная высота, на которую способен поднять амулет, — и старается не смотреть вниз. Впереди виднеется особняк Вара Архаичного — его несложно узнать, это самое большое и роскошное здание на Плато.

— Этот узелок? — вспоминает она, пытаясь успокоить дыхание и унять дрожь в руках. — Или этот? Ну почему они все одинаковые? Ой, кажется, я что-то сделала не так…

Вместо того, чтобы полететь вперёд, девушка начала плавно и неторопливо вращаться на месте.

— Может, вот этот…

Верёвочка, по которой должен ездить туда-сюда узелок, без малейшего усилия оторвалась и осталась у неё в руке.

— Ой. Ой-ой-ой, — горестно сказала Завирушка. — Что же, ветер попутный. Буду надеяться, что он не переменится и донесёт меня до плато, а не унесёт в пустоши. Это, надо полагать, будет очень экологично. А ещё буду надеяться, что мне не захочется в туалет…

И она, вздохнув, продолжила медленно вращаться в небесах.

— И куда вы дели девчонку? — мрачно спросила Спичка. — Я что, за всеми должна смотреть, как за детьми?

— Он ушла искать Мастера Полчека, — призналась Фаль.

— Она сама приняла это решение! — заявил Пан.

— Я ничего не знал, — вздохнул Кифри, — уверен, у меня бы получилось её отговорить.

— И я об этом узнаю, только увидев, что её нет на сцене?

— Мы прекрасно обошлись без неё на сцене! — с вызовом сообщает Пан. — Её роль в представлении преувеличена!

— Мне плевать на ваши актёрские разборки, — отрезала дварфиха, — но Полчек вам головы пооткручивает и будет прав. Потому что вы должны были не выкидывать её на улицу, как надоевшего котёнка, а сказать мне! Какие-то ассасины, кто-то нападает на вас прямо в гримёрке, и вы молчите⁈

— Я справился с ними сам! — гордо заявляет Пан.

— Думаю, мы просто были им не нужны, — поправила его Фаль. — Вряд ли они от тебя убежали.

— Я был грозен! Я был страшен! Я их напугал!

— Да замолчи ты, — оборвала его Спичка, — пугака грозный. Ну почему вы такие балбесы все? Вот не было мне больше занятий, пойду искать маленькую девочку в большом городе.

— Мы с тобой! — заявила Фаль.

— Ничего подобного. Совершенно незачем у меня в ногах путаться. Вам ещё не сообщили, но сегодня «Дом Живых» отправляется выступать в «Коллизиум» — лучший зал Всеношны и всего Края, бриллиант континента, высшая точка Верхнего Архаизма и высшая ступень в карьере творческого коллектива. Поздравляю, вы достигли всего.

— Мы достигли! — горячо перебивает её Фаль. — Мы! Как же мы без тебя?

— Подумаешь, — отмахивается Спичка. — Тоже мне, нашла звезду. Это вам не Жерло, тут всем плевать, что я единственная дварфиха на сцене. Кроме того, у меня больше нет козла, чтобы выдавать себя за чревовещательницу. Готовьтесь, репетируйте, попробуйте поразить самую взыскательную публику Альвираха, которая заплатила за билет больше денег, чем вы видели за всю свою жизнь.

* * *

— Пойдёшь смотреть на своих питомцев? — спросил Вар. — Они сегодня дают выступление в «Коллизиуме».

— Билеты в эту безвкусную пафосную гробницу искусства мне не по карману, — ответил Полчек.

— Эта пафосная, как ты выразился, гробница, принадлежит мне. Так что я, так и быть, проведу тебя через служебный вход.

— Хочешь узнать, кто именно носитель антиморока? Ай-ай-ай, какое недоверие!

— Как ты сам сказал, ставки высоки. Мне втайне передали, что Дом Теней высылает сюда комиссию с чрезвычайными полномочиями. Они уже не готовы верить на слово, что я не знаю, где ты. Я под подозрением.

— Очень тебе сочувствую, — равнодушно ответил Полчек. — Лично я, кажется, уже под топором палача. Причём ты можешь откупиться мной, а я тобой нет. Так что сочувствие моё не слишком велико.

— Отличное у нас доверие в команде, — рассмеялся Вар. — Так что, оставить тебе место в ложе?

— Ладно, посмотрю на них напоследок.

* * *

— Ой-ой, — сказала Завирушка, — Ой-ой-ой. Кажется, ветер меняется. И холодает. И вечереет. И голова кружится. И очень хочется писать. Интересно, когда в амулете кончится заряд, это произойдёт постепенно, и я медленно опущусь? Или…

Девушка вздохнула, вытащила из котомки книжку в тонкой бумажной обложке, из тех, что продаются не у букинистов, а на лотках, и повествуют не о Домах Демиургов и нефилимах, а о любви и приключениях. Она постаралась устроиться поудобнее — насколько это возможно, паря над городом по воле ветров, и раскрыла её.

— «Тайная страсть», — прочитала она. — «История любви красивой, но бедной девушки и могущественного демиурга, скрывающегося под личиной». Наверное, ерунда какая-нибудь. Если амулет отключится внезапно, то последние часы моей жизни пройдут очень глупо и непродуктивно.

* * *

— Обязательно надо было налепить столько золота? — недовольно морщится Полчек, располагаясь в персональной ложе Вара.

— Не нравится? — смеётся тот.

— Мне это кажется пошлым. Но пара бокалов вина примирят меня с даже с таким интерьером.

— Вино сейчас подадут. Это старый имперский стиль, Полчек. В этом зале выступала сама Мья Алепу, и тогда он выглядел точно так же, как сейчас. Несколько режет глаз, согласен, но традиции важнее. Я владелец этого заведения, но, если попробую тут что-то изменить, зрители мне не простят.

— Заложник толпы?

— В определённых пределах. Например, из-за этого я вынужден приглашать всякие сомнительные, но модные коллективы, вроде твоего. Зрители «Коллизиума» хотят видеть то, о чём все говорят, но не хотят менять привычки. Поэтому иногда я приношу уличный балаган в эти древние стены и бросаю его к ногам пресыщенной публики: «Смотрите, вот оно, то самое, о чём судачит толпа. Смотрите и ужасайтесь!» После этого можно с облегчением вернуться к классическому репертуару.

— И как, ужасаются?

— По крайней мере, делают вид. Положение обязывает. Я-то знаю, что многие из них, переодевшись в платье попроще, посещают балаганы Нижнего Архаизма, где не надо изображать хороший вкус, а можно хохотать над пошлыми шутками и любоваться на полуодетых дамочек.

— Эти заведения тоже принадлежат тебе?

— Разумеется. Ты удивишься, но они приносят больше денег, чем этот золочёный имперский сундук. Билет там дешёвые, зато желающих их купить намного больше, а накладные расходы куда меньше.

— Ты всегда был практичен. О, начинают!

Занавес из серебряной вышитой ткани поднялся, открывая небольшую сцену. Несмотря на престижность зала, он невелик — билеты сюда по карману настолько немногим, что даже атриум в Скорлупе вмещал больше зрителей. Зато каждый из них числит себя тонким ценителем искусства.

Не сцене стоит в небрежной позе рыжий табакси в золотистом халате.

— Йоу, публика, — обращается он в зал.

Сегодня вы увидите то, что не видели.

Сегодня вы услышите то, что не слышали.

Сегодня мы для вас подготовили,

то, о чём вас не предупреждали родители.

Эти стены просто гнутся от золота,

под вашими кошельками прогибаются кресла.

Пока за стенами погибают от голода,

Те, чья судьба вам неинтересна!

Конечно, жизнь несправедливо устроена,

и не вы такие, а жизнь такая.

Но наша труппа сегодня настроена,

Выставить всех вас дураками!

Табакси издевательски поклонился и ушёл со сцены, уступая место тройняшкам.

— Смелое начало, — сказал задумчиво Вар. — Полчек, ты верен себе. Выйти на самую высокую сцену Альвираха и смачно харкнуть с неё в зал — в этом ты весь.

— Ты удивишься, Вар, но это они сами.

— Значит, ты отлично их воспитал. В своём духе. Посмотри на этих голиафов, они ещё рот не раскрыли, а я уже вижу, что это лысые уродливые Полчеки.

— Я вижу в зале множество людей,

которые отдали много денег,

чтобы смотреть как лысые уроды,

их будут развлекать на этой сцене, — Шензи звонко пошлёпал себя ладонью по голове.

— В почёте здесь не те, кто развлекает,

а те, кто платит за такое кресло,

где даже жопа чувствует величье,

империи, давно уже почившей, — подхватил Банзай.

— И если б эта жопа научилась

словами выражать своё желанье,

то лопнули бы от её гордыни

у зрителей на жопе шаровары! — издевательски сообщил Шензи.

— Мои сиблинги хотят сказать, — невозмутимо добавил Эд, — что за стоимость билета в этот зал можно было бы месяц кормить всех беженцев с Седьмого Неба, которые сейчас осаждают стены Всеношной.

— Знаешь, — признался Вар, — мне уже самому интересно, как отреагирует публика. По крайней мере антрепренёры не обманули в одном — такого тут ещё не видели.

Зал хранит гробовое молчание, зрители переглядываются, не зная, как реагировать.

— Богатым быть нимало не зазорно,

коль денежки не грабежом добыты.

Мы сами, будем, братцы, откровенны,

бываем рады звону куспидатов, — снова вступил Шензи.

— Однако же нельзя не удивиться,

как часто наша жизнь несправедлива,

одним давая сверх любых желаний,

других лишая средств необходимых, — проложил мысль Банзай.

— И пусть исправить всё несовершенство,

которым мир пронизан, невозможно,

но может каждый в меру пониманья,

устроить жизнь вокруг немного лучше, — закончил Шензи.

— Мои сиблинги хотят сказать, — пояснил Эд, — что гонорар за наше выступление в «Коллизиуме» труппа отдаст на помощь беженцам. Потому что неприлично одним людям получать столько денег, когда другие умирают от голода в паре миль вниз отсюда. А ещё каждый из вас может принять участие в сборе пожертвований. Сейчас Шензи обойдёт вас с ящиком. Любой волен положить туда монетку, мешочек с монетами или ничего. Это совершенно не обязательно, ведь вы уже и так потратились сегодня, купив билеты…

Шензи сбегал за кулисы и вышел оттуда с большим ящиком в мощных руках.

— Прозрачный ящик… Это гениально! — отмечает Вар. — Теперь они будут стараться переплюнуть друг друга.

Эй, приятель, не держись за карман,

клади свой кошель в этот стеклянный стакан!

Не пожалей для людей куспидата,

ты всё равно гребёшь деньги лопатой!

Ты себе купишь вина бутылку,

картину, мирада, на камин копилку,

всё это мило, но мать твою ёж,

Ты ведь без этого не помрёшь!

Те, кто ждёт у ворот приёма,

они реально живут без дома,

им вообще ни на что не хватает,

они без дураков голодают!

Их города снесены катаклизмом,

им не помочь будет полным говнизмом.

Если вы будете над монетами сохнуть,

их дети могут тем временем сдохнуть!

Это, народ, вообще не шутка,

для них целая жизнь, для вас одна минутка!

Не поленись, протягивай руки,

кидай кошель, прекрати эти муки!

Вся Всеношна сегодня увидит,

что демиург беженца не обидит!

Пока зритель монетку кидает,

за ним вся столица наблюдает!

Видите гномиху с хрустальным шаром?

Может, это будет для вас ударом,

но знайте, люди, сейчас в каждом шаре,

в тавернах, барах и на тротуаре,

все жители города вами любуются,

хвалят или неодобрительно хмурятся.

Будьте щедрыми, богатеи,

иначе народ вам намылит шеи!

Табакси снова поклонился со сцены и объявил:

— А теперь наши замечательные артисты покажут вам сценку «Богатый фавн и хитрая гномиха»! Встречайте — Фаль и Пан, а также Кифри в роли беженца.

— Полчек, они что, действительно показывают представление из «Коллизиума» в тавернах через хрустальные шары? — поразился Вар.

— Технически это несложно, — признал драматург. — Пригоршня недорогих амулетов, и каждый, у кого такой есть, сможет подключиться к передающему шару.

— Но зачем?

— Как минимум, можно продавать права на трансляцию. Любой владелец таверны, который не поскупится на амулет, многократно отобьёт затраты за счёт посетителей. Ещё бы, зрелище для самых богатых богатеев столицы с доставкой прямо к стойке бара! Не удивлюсь, если это Спичка придумала.

— Даже не сомневайся! — в ложу ввалилась встрёпанная дварфиха. — Эта тема ещё перевернёт мир. А вот сбор для беженцев — это Завирушки твоей идея. Я её хотела сначала придушить, такие деньжищи на ветер! Но потом передумала. Отобьём на репутации.

— Мадам, или кто вы там, — возмутился Вар, — это моя личная ложа!

— Да ложи́ чего хочешь, мне просто надо с этим пареньком поболтать, — она указала толстым пальцем на Полчека.

— Мы выйдем, Вар, прости, что помешали.

— Ничего, вы навели меня на мысль о лицензировании трансляций. Закон искусства: не можешь победить технологию — получи с неё роялти!

* * *

— Твоя подопечная пропала, — заявила Спичка сходу.

— Завирушка?

— У тебя есть другие?

— Что значит «пропала»?

— Ушла искать тебя. Насколько я вижу, не нашла. Но назад не вернулась.

— Зачем ей меня искать?

— Затем, что ты эгоистичный самовлюблённый засранец, думающий только о себе. Наобещал девочке с три короба, а сам развлекается с приятелем, бросив её одну.

— Во-первых, не одну, а с труппой. Во-вторых, это для её же безопасности.

— А сказать ей не судьба? Переломился бы объяснить? Ей шестнадцать лет, между прочим. Напомнить, что ты в этом возрасте творил?

— Не надо, — поморщился Полчек, — хорошая память — моё проклятие.

— И, к слову, о безопасности. Её чудом не похитили прямо из театра. Какие-то ассасины, я не очень поняла.

— Полуслово, — мрачно констатировал драматург. — Быстро нашли. Скорее всего, навёл кто-то.

— В общем, кончай развлекаться, пошли искать девчонку. Если тебе, конечно, на неё не наплевать, как на всех остальных, включая меня. Мне, напоминаю, ты тоже не сказал ни слова, молча свалив в туман.

— Спичка, я…

— Не надо оправдываться, я-то тебя всю жизнь знаю. Всю твою жизнь. И до сих пор гадаю, что я сделала не так, раз ты вырос таким засранцем.

— Прости, мне жаль.

— Не убедительно. Ни фига тебе не жаль, на самом деле. Пошли уже. Ты безнадёжен, но девочку жалко.

— Вар, мне надо идти, — заглянул Полчек обратно в ложу.

— Как знаешь, — пожал плечами тот, — а я, пожалуй, досмотрю. Зрелище абсурдное и нелепое, но парадоксальным образом увлекательное. Я должен его немедленно запретить за злонамеренное попрание канона, но публика мне этого не простит, так что сделаю вид, что бюрократия не даёт провести это решение быстро.

— Тем более что бюрократия это ты и есть, — понимающе кивнул Полчек.

— Именно. Такие смелые перфомансы быстро приедаются, так что триумф их будет недолгим. Моя карета доставит тебя в особняк, там и увидимся вечером.

* * *

— И куда она могла пойти? — спрашивает Полчек в пространство.

— Понятия не имею, — отвечает Спичка. — Юные девицы бывают крайне непредсказуемы. Но, стоя на балконе особняка, ты её вряд ли высмотришь. Боюсь, придётся оставить бокал и спуститься в город, чего ты так не любишь.

— Мастер Полчек! Мастер Полчек!

— Откуда это? — закрутили головами драматург и дварфиха.

— Вы меня слышите? Ну, пожалуйста-пожалуйста!

— Завирушка? Ты где? Слышу тебя, но не вижу!

— Я вверху! Смотрите вверх! Слава Вечне, ветер наконец притащил меня поближе, но я всё ещё не могу спуститься! Пожалуйста, помогите! Я замёрзла, проголодалась и очень хочу в туалет! Чувствую себя тучкой, которая может вот-вот пролиться тёплым дождём. Я тучка-тучка-тучка…

— Я даже не буду спрашивать, как тебя угораздило, — вздохнул Полчек, рассматривая подошвы её сапожек футах в сорока над своей головой.

— Это всё амулет левитации, — пожаловалась девушка. — Он слишком экологичный.

— Эй, ты, — окликнул драматург охранника внизу, — да, ты! Раз уж Вар не посадил тебя на кол и не скормил гиенам, раздобудь где-нибудь верёвку с грузом.

Первый игрок:

— Я брошу на ловкость?

Мастер:

— Бросай.

*Стук костей*

— Да что ж такое!

Второй игрок:

— Персонаж — косые руки!

Первый игрок:

— Отстань, дварфийская дева!

Первые три броска были неудачными — верёвка пролетала далеко, и Завирушка не могла её схватить. В четвёртый раз груз больно ударил её по коленке и снова упал вниз.

— Ой-ой-ой! — вскрикнула она.

— Разве я не попал?

— Не то чтобы совсем не попал… Но только не попал в руки.

— Может, лучше я? — мрачно спросил охранник. — Метание в цель явно не сильная ваша сторона, господин.

— Я ещё зол, что ты не впустил меня тогда. Но, может быть, хоть какой-то прок от тебя есть?

— В нашем районе выживал только тот, кто мог из пращи сбить себе ворону на ужин. И господин Вар уже лишил меня премии. «За полное отсутствие политической интуиции». А я, между прочим, очень на неё рассчитывал, хотел девушку в ресторан сводить, предложение сделать…

— Видишь, Полчек, даже тут ты разрушаешь будущую ячейку общества, — засмеялась Спичка.

— Мне не стыдно, — буркнул драматург, — да кидай ты уже!

Охранник уверенно раскрутил грузик на верёвке и отправил его в полет так точно, что тот прилетел Завирушке прямо в руку.

— Похоже, ты не оставался без своей вороны на ужин, — одобрительно хмыкнула Спичка.

— Я был лучшим! — гордо сказал охранник, подтягивая девушку к балкону. — И, как видите, выбился в люди!

— В охранники, — уточнил Полчек.

— Для паренька из самого низа города это отличная карьера, вам не понять… Вот, давайте руку, девушка. Где там ваш неисправный амулет? Демоны, на какой помойке вы нашли этакую дрянь?

Охранник решительно разломил рукой конструкцию из палочек и верёвочек. Завирушка приземлилась и тут же обрушилась в объятия Полчека.

— Ноги совсем затекли! — пожаловалась она. — И голова кружится. И мне очень, очень срочно надо в туалет! А то совсем скоро станет уже не надо…

— Пойдём, отведу тебя, — подхватила её могучими руками Спичка. — Хотела задать вопрос «Где тебя носило?», но ответ на него слишком очевиден.

* * *

— А твои неплохо устроились, — комментирует Вар, развалившись в кресле с бокалом. — Отказавшись от гонорара в пользу беженцев, они собрали с трансляций больше, чем потеряли, а их репутация взлетела до небес. Если я их закрою за нарушение канона, в городе будет бунт с ритуальным сожжением тележных колёс на площадях. Это правда ваша идея, девушка?

— Моя, — признается Завирушка, — но я ничего такого не имела в виду. Просто хотела помочь беженцам.

— Значит, ваш финансовый директор не упустил подвернувшейся возможности, — Вар кивнул Спичке. — Уважаю.

— Кто-то должен думать о деньгах, — отсалютовала ему дварфиха кружкой эля, который специально для неё доставили из ближайшей таверны. — Пока остальные думают об искусстве.

— Как я вас понимаю, мадам! — приложил руку к сердцу Вар. — Как понимаю!

— Мадмуазель, с вашего позволения, — фыркнула в бороду Спичка. — Но мы же не для взаимных комплиментов тут собрались?

— Полчек, насколько эта дама в курсе твоих планов? Мы можем их обсуждать при ней?

— Отчасти, но от неё все равно ничего не скроешь, мы слишком давно знакомы.

— Итак, это и есть дочь Летаны? Похожа на мать.

— Вы знали мою мать? — вскочила с кресла Завирушка.

— Не то чтобы близко.

— Это… Это… У меня столько вопросов!

— Вряд ли я смогу ответить даже на малую часть из них, — отмахнулся Вар. — Она была мила, несколько взбалмошна и легкомысленна, но бойка на язык и позитивна. Это, пожалуй, всё, что я могу сказать о твоей матери. Видел её пару раз на мероприятиях Дома, не более того. Отца же твоего я вовсе не знал. Так что вечер познавательной ностальгии отменяется, извини.

— Как жаль…

— Не живи прошлым, девочка, время подумать о будущем! Итак, ты действительно носитель антиморока?

— Я могу разрушать иллюзии, господин Вар.

— Любые? Как далеко?

— Не знаю, господин Вар. Основной моей проблемой было научиться не сносить их со всего города сразу…

— Однажды она накрыла весь порт, — пояснил Полчек, — прихватив немного прилегающих улиц.

— Этого более чем достаточно, — задумчиво сказал Вар.

— Для чего? — просила Завирушка. — Я ведь до сих пор не знаю, что вы задумали.

— Мы раскрываем карты, Полчек?

— Да, Вар. Она должна понимать, на что подписывается.

— Как скажешь. Итак, девушка, как тебя там…

— Завирушка.

— Допустим, хотя вряд ли это имя, которое тебе дали родители. Впрочем, неважно. Идея состоит в следующем: повторить то, что однажды совершила твоя мать. Разрушить иллюзии на празднике Воссияния Вечны. Но иначе. Их надо убрать в момент, когда паломники соберутся у Гнездовища, чтобы…

— … Чтобы передать свои истории нефилиму, — подхватила Завирушка. — Очень красивая, говорят, церемония. А чего мы этим добьёмся?

— Сейчас паломники общаются с иллюзией, отделяющей их от нефилима и нефилима от них. Так что церемония красивая, но бессмысленная. Это очень прочная иллюзия, созданная лучшими из лучших, через неё не увидеть даже тем, кто способен к прозрению мороков. Разрушить её могли бы только те, кто создал, но их уже нет в живых. Удивительная череда несчастных случаев с оружием, неаккуратного обращения с ядами и внезапных самоубийств.

— Какой кошмар! — воскликнула Завирушка.

— На твоём месте, девочка, я бы задумалась, что это обычная судьба всех, кто оказывается замешан в дела сильных мира сего, — мрачно сказала Спичка. — Но «задуматься» — это явно не про тебя.

— То, что они сделали с нефилимом, ужасно! — отвечает ей Завирушка. — Орден птах превратили в ширму для грандиозного обмана! Люди едут со всего континента, а их истории пропадают в пустоте! Это же кошмар!

— Ты родилась и выросла при этом «кошмаре», и тебя всё устраивало, пока ты о нём не узнала.

— Но, Спичечка, дорогая, я же узнала! Я не могу разузнать это обратно!

— Делайте что хотите, — махнула рукой дварфиха. — Но не говорите, что я не предупреждала.

— Безусловно, мадам, — сказал галантно Вар, — мы понимаем опасность этого мероприятия. Однако оно того стоит.

— Вы-то, может быть, и понимаете… Да и то вряд ли. Но ребёнка втянули зря.

— Я не ребёнок! — вспыхнула Завирушка. — И могу решать сама!

— Да можешь, можешь, — вздохнула Спичка. — Решительная ты наша.

— Итак, — продолжает Вар, — мы с Полчеком и этой отважной юной леди отправляемся в Корпору, и…

— Даже не думайте, что я вас отпущу одних, — заявила дварфиха.

— Ты хочешь с нами? — удивился Полчек.

— Нет, не хочу. Я считаю, что это дурацкий план с нелепой целью и негодными средствами. Но должен же кто-то за вами присмотреть? Ну, или хотя бы проследить, чтобы вас похоронили достойно.

— Ты удивительная оптимистка, Спичка! — смеётся Полчек.

— Какая ни есть, а я еду с вами!

Глава 9

«Безумный Крылодыр»

— Итак, никаких мирадов, никаких кораблей. Что же нам остаётся? — скептически спрашивает Полчек.

— Лодочники, — отвечает Вар.

— Ты серьёзно?

— Более чем. Демиурги Киноринха, нефилима смерти, Лодочники пользуются полной экстерриториальностью. Никто не остановит ладью Лодочника, вошедший на её борт считается временно умершим и не подлежит преследованию, потому что мёртвым судья лишь сам Киноринх.

— Уж очень они жуткие.

— Не без того. Но почти все, кто всходил на палубы их ладей, благополучно сходили с них обратно. Если, конечно, оплатили проезд.

— У тебя есть чем расплатиться с Лодочником?

— Об этом я и хотел поговорить. Нам нужна Монета Души.

— Я слышал, что они демонически дороги, — кивнул Полчек, — но, к счастью, вижу перед собой самого омерзительно богатого сукина сына в здешних краях.

— Дело не в деньгах, хотя стоимость действительно запредельна. Дело в том, что нельзя купить то, чего нет. Я готов дать любую цену, но никто не хочет продавать. Те, кто достаточно богат, чтобы запастись для себя, не спешат с ними расставаться, поскольку люди это, в основном, пожилые и очень предусмотрительные. «Зачем нам ещё деньги? — рассуждают они. — У нас их и так больше, чем мы успеем потратить. А вот Смерть может прийти неожиданно, и к этому надо быть готовым».

— Весьма здравая позиция, — согласился Полчек, — для тех, кто может позволить себе такую роскошь. К счастью, помереть можно и бесплатно. Я не знаю, действительно ли Монетами Душ можно подкупить Киноринха, и сильно сомневаюсь, что это так. Мне хочется верить, что некая справедливость, уравнивающая богатых с бедными, должна быть хотя бы за гробом.

— Типичная точка зрения для нищего, — рассмеялся Вар. — А вот я не вижу, почему за Чертой всё должно быть не так, как здесь. Во Вселенной всё подобно всему, и иметь отдельные законы для Посмертия нерационально. Так что когда я стану противным старикашкой и почую дыхание смерти на шее, то сгребу все Монеты Душ, до которых смогу дотянуться. И так же, я тебя уверяю, поступают все богатеи. Поэтому найти эту валюту в свободном обращении почти нереально. Во всяком случае, не за несколько дней.

— Тогда к чему все эти разговоры про Лодочников? Они же не возьмут другой платы.

— Поездку можно оплатить в кредит.

— Ого, это что-то новенькое! Не думал, что есть банки, кредитующие в валюте Киноринха! Где нефилим смерти, а где банковская система…

— При чём тут банки, Полчек?

НЕОФИЦИАЛЬНАЯ БИБЛИОТЕКА АЛЬВИРАХА

Сама идея Монет Душ проста до беспощадности: магическая и личностная сущность индивида — его так называемая «душа» — вкладывается в диск из малахита. Только их принимают Лодочники и иные последователи Киноринха, потому что, по слухам, это единственная валюта, имеющая хождение за Чертой. Ничто из земных богатств: ни серебро, ни золото, ни земли, ни дворцы — не забрать с собой в Посмертие, но Монеты Душ сохраняют свою ценность и там. Говорят, ими можно откупиться даже от удела Града Осуждённых, а иной раз и от самой Смерти.

Такие монеты — большая редкость. С их помощью можно оплачивать путешествия между городами, наёмников, покупать зачарованные артефакты и даже питать некоторые магические механизмы. Но всё это проще обеспечить обычным золотом, которое можно заработать, украсть или отнять у других. Монеты Душ — другое дело. Чаще всего ими расплачиваются с Лодочниками — мистическими перевозчиками, способными пересекать Край. Многие верят, что души умерших в Град Осуждённых тоже перевозят они. Тогда запасённая монета может изменить ваше посмертие к лучшему, ибо Лодочники при всей их мистической загадочности живые существа, а всё живое подвержено коррупции.

Мне доводилось общаться с Лодочницей, которая призналась, что хранит одну монету, которой подкупили её, и которой она надеется откупиться сама.

Она же свела меня с полуэльфом, который после смерти обязался отдать свою душу на производство монеты. Мне удалось заглянуть в подписанный им договор, текст оного приведён ниже…

[Далее следует детально проработанный юридический текст на старом перинарском, полсотни страниц с головокружительным количеством сносок.]

* * *

«Феномен Монет Душ», исследование Пиуса Скабрёзного, спонсированное Башней Безвестности во Всеношне

* * *

[От издателя: Данное исследование является частным изысканием автора, целиком и полностью проведённым в Диаэнкевале. Руководство Безвестности не одобряет экспериментов с душами Разумных.]

— А вот и мы! — радостно приветствует всех Завирушка.

Они с дварфихой ввалились в гостиную, нагруженные сумками и торбами.

— Мы со Спичечкой ходили по лавкам! Тут всё такое красивое продаётся! Только дорого. Но Спичка сказала, что я могу себе позволить. Смешно, я так и не знаю, сколько у меня денег, представляете? У меня никогда раньше не было денег, и я совсем не умею с ними обращаться. Но мне была нужна одежда для путешествия, у меня же совсем нет ничего! И мы пошли по лавкам, и вот! — девушка вывалила на пол кучу пакетов.

— Она всегда такая болтливая? — спросил Вар у Полчека.

— Раньше не замечал.

— Столица всех портит.

— Теперь у меня есть в чём плыть на корабле, — закончила свою речь Завирушка. — Мы же плывём на корабле, да? Летать мне теперь ещё долго не захочется…

— Мы как раз обсуждаем логистику нашего мероприятия, — сказал Вар.

— Он предлагает, — пояснил Полчек, — нанять Лодочника.

— В этом есть некая безумная логика, — согласилась Спичка. — Пожалуй, это самый надёжный способ добраться до Корпоры. Никто не остановит Лодочника, никто не заметит его прибытия, никто не перехватит его ладью. Их пути закрыты для живых. Они стали бы самым популярным транспортом Альвираха, но уж больно цена кусается. У вас, надо полагать, есть чем заплатить?

— В том-то и дело, что нет, — ответил Полчек. — Но Вар говорил о каком-то кредите…

— Ого, — дварфиха посмотрела на полуэльфа с уважением, — не ожидала такой самоотверженности.

— А кто сказал, что кредит буду брать я? — фыркнул тот.

— Тогда я не ожидала такого скотства, — буркнула Спичка, отворачиваясь. — Это нельзя предлагать другим даже спьяну.

— Я ничего не поняла! — жалобно сказала Завирушка. — Кто-то может мне объяснить, что за кредит такой?

— Мне бы тоже не помешало, — поддержал её Полчек. — Я о нём не слышал.

— И не надо об этом никому слышать, — отрезала дварфиха. — Это худшая из идей, которые только могут прийти в чью-нибудь дурную голову.

— Может, пояснишь?

— Придётся, потому что этот смазливый хитрован явно пытается тебя развести, мальчик мой. Суть в том, что Лодочнику можно заплатить вперёд, а можно заключить договор. Тогда он всё равно получит свою плату, но не сразу, а когда подписавший его умрёт. Душа клиента после смерти окажется в Монете Душ вне зависимости от того, где, когда и как произойдёт это событие. И никакой маг не вытащит её оттуда, и никакой юрист не разорвёт договор. Подписавший кредит у Лодочника лишается посмертия в обмен на проезд. Не очень-то равноценно, не так ли?

— А что станет с душой этого несчастного? — спросила испуганно Завирушка.

— Кто знает? — пожала плечами Спичка. — Я не сильна в мистических материях.

— Я согласен, — заявил Полчек.

— Что? Ты меня слышал вообще? Твоя душа окажется в монете!

— Я не сильно дорожу возможным посмертием, — улыбнулся Полчек. — Если верно то, что говорят о Граде Осуждённых, который ждёт нас за Чертой, я окажусь не на лучших его улицах. Киноринх, взвесив мои деяния, вряд ли будет рад новому жильцу. Так что я выбираю небытие, тем более, когда посмертия можно лишиться за неплохую плату.

— Что вы такое говорите, Мастер Полчек! — всплеснула руками Завирушка. — А представьте себе, что вы однажды влюбитесь! Найдёте девуш… то есть даму своей жизни, женитесь на ней, проживёте жизнь в любви и согласии. Неужели мысль о том, что вы не сможете встретиться за Чертой, что ваше расставание навеки, не будет глодать вас все эти годы?

— Такое развитие событий представляется мне маловероятным, юная леди. Отношения непрочны, жизнь переоценена, а посмертие и вовсе ничего не стоит…

НЕОФИЦИАЛЬНАЯ БИБЛИОТЕКА АЛЬВИРАХА

Какова цена жизни? Тема слишком философская, чтобы всерьёз рассматриваться на страницах данного труда. Однако, если отбросить мистицизм и сентиментальность, столь часто затуманивающие наше суждение, становится ясно, что если жизнь поддаётся однозначной оценке, то не все они одинаково ценны.

То, что разрушение материальной формы существа не означает конец его пути, известно более-менее достоверно. Некоторые считают, что наши души после смерти обладают даже большей свободой и лучшим осознанием себя, поскольку не ограничены убогим опытом смертного и его примитивными чувствами. Однако вот вам парадокс — даже самые ярые приверженцы этой теории отчего-то не спешат обрести эти свободу и осознание, досрочно прекратив земную фазу своего бытия.

Сам факт посмертия никем не оспаривается. Да это было бы и странно, учитывая, что в любом Краю найдутся жрецы достаточно могущественные, чтобы вернуть жизнь душе, которая будет сочтена достойной или же будет жаждать возвращения достаточно горячо. Мало кого удивит также, что обычно эти души оказываются принадлежащими людям, хорошо обеспеченным.

Однако мне приходилось беседовать с теми, кто вернулся в мир подобным образом — и они показались мне настолько лишёнными какого бы то ни было интереса к заново обретённой жизни, что я не в состоянии вообразить, к чему они так жаждали возвратиться. Никто из них не поведал о своём загробном опыте ничего определённого. Видимо, нет иного способа познать посмертие, нежели как на своём опыте. По крайней мере путь туда бесплатен для каждого.

Возможно, однажды моя учёность принесёт мне довольно знаний или хотя бы богатства, чтобы пройти этим путём — и вернуться!

* * *

Фрагмент «Нового Метатекста» Жозефы Медвуль, учёной дамы, отлучённой от церкви Лодочника за еретические попытки воссоздать Метатекст, хронику скрытого и утерянного знания перинаров.

— Господин, мне уже пора собираться в дорогу?

— Как ты себя чувствуешь, Франциско?

— Я полностью здоров, господин. Меня угнетает лишь невозможность служить вам. Здешняя прислуга хорошо вышколена, но разве она так хорошо знает вас, как я?

— Франциско, отдых идёт тебе на пользу, но ты пока выглядишь несколько… потрёпанным.

— Ветер странствий взбодрит меня, господин.

— Да, о ветре странствий… — Полчек замялся. — Дело в том, Франциско, что ты со мной не едешь.

— Но, господин…

— Подожди, выслушай. Мы отправляемся в Корпору способом весьма странным и рискованным. Тебе же лучше ещё какое-то время провести в покое, набираясь сил…

— Господин, я в чём-то провинился?

— Ни в коем случае, Франциско. Это лишь забота о тебе…

— Моё место рядом с вами, господин!

— И ты его непременно займёшь. Чуть позже. Когда я закончу свои дела в Корпоре, то немедленно пришлю за тобой.

— Но господин, так нельзя! За что?

— Так, подожди минутку, я сейчас вернусь.

Полчек вышел из комнаты, выделенной престарелому гоблину в крыле прислуги, и быстрым шагом направился в гостиную.

— Вар, — сказал он торопливо. — Дай денег.

— Сколько?

— Пять тысяч куспидатов.

— Зачем тебе вдруг?

— Тебе не всё равно?

— Ты всю жизнь нищий, Полчек, я всю жизнь богат, но ты никогда не просил у меня даже медного мизинца. Что изменилось?

— Тебе жалко? Бутылка вина, которое ты сейчас пьёшь, наверняка стоит дороже.

— Сильно дороже, — подтвердил Вар. — ты прав. Тебе серебром?

— Лучше золотом, такой мешок серебра ему не поднять.

— Кому?

— Франциско, моему дворецкому. Я должен ему за годы службы, но сейчас нет времени ждать, пока эти деньги появятся. Кто знает, что с нами случится в Корпоре? Считай, что это в долг. Я отдам. Или не отдам, как выйдет. К демонам, ты дашь мне денег, или мне выйти на улицу и кого-нибудь ограбить?

— Не надо нарушать общественный порядок, — вздохнул Вар, — да и грабитель из тебя никакой.

Он щёлкнул пальцами и велел появившемуся секретарю:

— Десять тысяч серебра золотом.

— Я просил пять, — напомнил Полчек.

— Выдашь ему премию за верную службу. В конце концов, он действительно терпел тебя всю жизнь, это дорогого стоит. Я распоряжусь, чтобы о нём позаботились в наше отсутствие.

— Спасибо Вар.

— Ерунда. В конце концов, у него потребностей меньше, чем у кошки.

— Вот, Франциско, это тебе, — Полчек протянул гоблину увесистый мешочек.

— Что это, господин?

— Плата за твою службу, плюс премия в размере оклада. Итого десять тысяч куспидатов в золотых пазурах. Ты это заслужил, Франциско.

— Господин… вы что… выгоняете меня? — гоблин побледнел до светло-салатового и покачнулся.

— Нет-нет, что ты! Я обещал, что Дом Кай исполнит свои обязательства, и они исполнены.

— После стольких лет службы… — Гоблин качает удручённо головой. — Мог ли я подумать… И зачем я теперь? Кто я? Что мне делать?

— А я знаю? — развёл руками Полчек. — Это твоя жизнь. Ты свободный гоблин с неплохим капиталом, можешь осесть, купить домик, завести семью. Или просто спокойно доживать свой век без хлопот, поместив эти деньги в банк и получая проценты. Спичка наверняка подскажет тебе, как лучше ими распорядиться…

— Господин, за что вы так со мной? Я же не… — Франциско схватился за сердце, пошатнулся и начал оседать на пол.

— Эй, кто-нибудь! Сюда! Скорее! Лекаря! — закричал подхвативший его Полчек.

— Он просто умер, Полчек, — сказал Вар. — У меня отличный лекарь, но этот гоблин был слишком стар.

— Я убил его, Вар.

— Не говори ерунды!

— Вот этим мешком золота. Убил так же верно, как если бы огрел им по голове.

— Он не выдержал известия о том, что ты его оставляешь, — безжалостно сказала Спичка.

— Путешествие в Корпору его бы доконало!

— Одиночество и заброшенность доконали его надёжнее.

— Бедный Франциско, — всхлипнула Завирушка. — У него было доброе сердце.

— Доброе, но слабое, — прокомментировал Вар. — Не выдержало стресса. Кстати, у него оказалось завещание, представляешь? Оформлено у портодальского нотариуса, всё честь по чести.

— Не знал, что у него есть наследники. Он никогда не говорил об этом.

— Всего один. И это ты. Так что ты стал богаче на одиннадцать тысяч куспидатов.

— Почему на одиннадцать? Там же было десять?

— Ещё тысячу мелочью он скопил сам. Теперь она твоя.

— Так я ещё и разбогател на его смерти?

— Везунчик, что тут скажешь.

— Забери эту десятку, она твоя.

— Оставь себе, Полчек. Ты мне ничего не должен.

— Это всё ужасно, Вар. Чувствую себя предателем и убийцей.

— Вы хотели как лучше, Мастер Полчек! — протестует Завирушка. — Вы ни в чём не виноваты!

— Самые ужасные злодейства на свете сопровождались этими словами, — мрачно констатировала Спичка.

— Ну, спасибо за поддержку! — обиделся Полчек.

— На кой тебе поддержка? Не тебя сегодня сожгут и развеют прах. Ты жив, здоров, и даже подзаработал.

— Спичка! Прекрати! — толкнула её крошечным кулачком в массивное плечо Завирушка. — Это нечестно!

— Ладно, — вздохнула дварфиха, — мои соболезнования всем нам. Мне будет не хватать этого зелёного зануды. Давайте выпьем за то, чтобы посмертие было к нему милосердно.

* * *

— Вряд ли Франциско мог ожидать, что его прах развеют аж с самого «Верхнего Архаизма», — сказала задумчиво Фаль. — Но отсюда по крайней мере отличный вид.

— Всегда печально, когда семья уменьшается, — согласился Кифри. — Я могу забрать ваши вещи с памятью об этом, уменьшить боль потери.

— Не надо, — помотал головой Полчек. — Я хочу помнить о нём всё. И то, как он умер, тоже.

— Не вините себя, — коснулась его локтя Завирушка. — Просто так вышло.

— Я не нуждаюсь в сочувствии такого рода, но спасибо за попытку.

— Он был дорог всем нам, — сказал Пан. — Не самый заметный, но важный член коллектива «Скорлупы». Но «Скорлупы» больше нет, и «Дом Живых» теперь жив не весь…

— Почти не знал его, — кивнул табакси, — но зелёный старик был гоблином твёрдых принципов. Уважаю.

— Не можем мы вернуть за Край ушедших,

но можем постараться их запомнить,

что тоже в своём роде вид бессмертья,

доступного лишь памяти достойным, — сказал Шензи.

— Его судьба извечного служенья

немаловажна, хоть и незаметна.

И мы должны воздать ему за это,

устроив подобающую тризну, — добавил Банзай.

— Однажды, может быть, великий Полчек

увековечит бедного Франциско

в строках своей очередной пиесы,

назвав её, допустим, как театр, — предположил Шензи.

— Мои сиблинги хотят сказать, — вздохнул Эд, — что Франциско был достойным товарищем и важной частью нашего театра. Мы скорбим вместе с вами, Мастер Полчек.

— Благодарю, друзья, — кивнул драматург. — Франциско было бы приятно услышать ваши речи в свой адрес. А сейчас Вар Архаичный приглашает всех нас в свой особняк принять участие в прощальном ужине.

* * *

— Неужели вы покидаете нас, мастер? — спросил Пан Полчека. — Но «Дом Живых» — ваш театр!

— Вы неплохо справляетесь сами, согласись.

Фавн и драматург стоят на балконе, глядя вниз на расцвеченную огнями ночную столицу.

— Не буду спорить, — кивает рогатой головой фавн, — особенно теперь, когда я в новом амплуа. Но без вас, Мастер, нам чего-то не хватает. Глубины, может быть. Масштаба. Устремлённости. Мы успешны, но лишь пока развлекаем публику.

— Нет ничего дурного в развлечениях, Пан.

— Так что, мы теперь сами по себе?

— Боюсь, что да. Чем бы ни закончилась моя история, её финал вряд ли пройдёт на сцене под аплодисменты зрителей.

— Я буду надеяться, что однажды вы вернётесь.

* * *

— Я буду скучать, — сказала Фаль Завирушке. — Ты уверена, что тебе действительно надо ехать? Я не знаю, что вы с Полчеком задумали, но у меня нехорошие предчувствия.

— Что-то вроде «лопаты кумкватов»? — рассмеялась девушка.

— Вот именно, — серьёзно ответила гномиха. — Не стоит недооценивать предчувствия.

— … И кумкваты?

— И их тоже. Будет очень грустно, если мы больше не увидимся. Я к тебе привязалась, подружка.

— И я к тебе, — Завирушка присела на корточки и обняла гномиху. — Но я ведь уезжаю не навсегда! Я сделаю то, что должна, и буду свободна. Я же не Падпараджа, которая совершала подвиг за подвигом, пока не стала в Империи главной. Эта судьба не для меня. Я с удовольствием вернусь на сцену, и мы ещё не раз повеселим публику!

— Знаешь, — задумчиво сказала Фаль, — я думаю, что Падпараджа даль’Обигни тоже не мечтала быть Верховной Птахой и уж тем более не хотела стать Единождымученицей. Просто каждое принимаемое решение вело её к этой судьбе. Я не знаю, каков был её первый шаг. Может быть, она тоже думала, что «сделает, что должна, и будет свободна», но именно он привёл её в итоге к Осьмишелковому Променаду, где её повесили на больших пальцах по приговору Консилиума.

— Я не Падпараджа, Фаль, — улыбнулась Завирушка, — я всего-то сыграла её несколько раз на сцене. И меня ещё где-то ждёт лопата кумкватов. Я бы и рада не связываться, но судьба слишком настойчиво требует. Ничего, немного поскучаем и снова встретимся.

— Я буду слать тебе сообщения! — сказала гномиха. — Пан обещал научить. Сказал, что у меня есть способности.

— Это же прекрасно! Будем на связи!

— Учти, если что, я примчусь тебя спасать, даже если мне придётся бежать из Всеношны в Корпору на ходулях!

— Договорились, — засмеялась девушка.

Когда тризна по гоблину закончилась и актёры отбыли назад, в свои роскошные номера для звёзд Коллизиума, Вар подошёл к Полчеку, печально сидящему у камина.

— Я договорился с Лодочником, — мягко сказал он. — Ты готов?

— Как никогда, — кивнул тот в ответ. — Больше меня тут ничего не держит.

— Ну что же, постарайся тогда выспаться. С утра в дорогу.

* * *

— Это как-то не очень похоже на ладью, — скептически сказал Полчек, рассматривая причудливый транспорт.

— Название — всего лишь традиция, — сказал стоящий рядом человек в тёмном балахоне.

Из-за закрывающей лицо сплошной маски с дыхательными трубками из тусклой меди и круглыми стеклянными окулярами, обрамлёнными в латунь, голос его звучит глуховато, но разборчиво.

— Это краевой проницатель, было бы странно, если бы он походил на убогую каботажную посудину из числа лоханок, на которых возят дешёвую контрабанду. Его название — «Безумный Крылодыр».

— Вы — Лодочник? — поинтересовался Полчек. — Нам нужно знать о вас что-то ещё?

— Я — Лодочник, и этого достаточно. Мы не дышим вашим воздухом и не сообщаем вам своих имён. Не сочтите это неуважением, но чем меньше связь с этой стороной Грани, тем легче принимает та.

— Мы уважаем ваши обычаи, — кивнул Вар.

— Это не обычаи, — отрезал Лодочник. — Просто техника безопасности.

— Как вам будет угодно. Нас четверо, мы все здесь, мы готовы отправляться.

— Вы изъявили желание заключить кредитный договор. Кто именно оплатит проезд?

— Я, — коротко сказал Полчек.

Спичка шумно вздохнула и закатила глаза — все споры на эту тему оказались безрезультатны. Драматург настоял на своём, совершая, с её точки зрения, непростительную ошибку.

— Вам известны условия?

— В общих чертах. Я обмениваю посмертие на право проезда, моя душа переходит в монету.

— Не совсем так, — поправил его Лодочник. — Ваша душа становится монетой. Детали важны. Впрочем, вы можете ознакомиться с договором, там всё написано.

Он достал из рукава своей плотной хламиды свёрнутый в трубочку документ и протянул его Полчеку. Руки Лодочника оказались закрыты перчатками из толстой кожи, проклёпанной и усиленной медными накладками.

— Тут сложно то-то понять, — признался Полчек через несколько минут. — Слишком много сносок и толкований терминов.

— Так и есть. За века применения пришлось внести множество уточнений в текст. Каждое поколение юристов пыталось оспаривать его пункты заново. Разумные Альвираха отчего-то склонны в старости менять свои решения относительно посмертия, принятые в молодости. Но я сразу предупреждаю — ни один договор ещё не был расторгнут по юридическим основаниям.

— А какие ещё бывают основания?

— Взаимное согласие сторон. Неисполнение обязательств с нашей стороны. Прочее, — перечислил Лодочник. — Случаи единичны, не советую рассчитывать, что оплата не состоится. Наш нефилим, Киноринх, Великий Червь Проницающий Грань, лично гарантирует исполнение сделки.

— Я не планирую изменять своё решение, — заявил Полчек. — Где подписать?

— Никто не планирует, — философски заметил Лодочник, — но люди меняются. Подписать здесь. Кровью, уж извините. Техническое требование, ничего личного. Вот эта ручка вам поможет. Не волнуйтесь, я стерилизую её в автоклаве после каждого клиента.

Он протянул драматургу сложное устройство из стекла и латуни, снабжённое хищным жалом в виде косо срезанной иглы.

— Вам помочь?

— Справлюсь, — Полчек, скривившись, воткнул инструмент себе в руку, и, когда стеклянная ёмкость наполнилась тёмной кровью, расписался на договоре. — Что-то ещё? Как это вообще будет выглядеть… Ну, технически?

— Исполнение? — понимающе переспросил Лодочник. — Не волнуйтесь, от вас не потребуется никаких специальных усилий. Процедура автоматическая и полностью безболезненная для донора. Разумеется, оферта не распространяется на обстоятельства смерти, каковые могут иметь в том числе и насильственный характер, речь идёт лишь о том, что произойдёт после. Ваша душа не последует через Край, а будет со всем уважением трансформирована в материальный носитель такого вида.

Лодочник извлёк из кармана хламиды несколько каменных дисков. Каждый из них размером примерно с ладонь и имеет в центре отверстие, в которое продета бечёвка, соединяющая их в единую связку.

— Цвет монеты индивидуален и договором не гарантируется, — пояснил он. — Также, вопреки суевериям, он не отражает душевных качеств донора. То, что якобы «чёрные монеты выходят из чёрных душ» — предрассудки. Тёмная гамма действительно преобладает, но исследование таких взаимосвязей не проводились.

— Каждая из этих монеток — Разумный Альвираха? — ужаснулась Завирушка. — И Мастер Полчек однажды повиснет на этой верёвочке?

Её почему-то очень напугала такая перспектива.

— Это не совсем так, — покачал головой Лодочник. — Разумный — это больше чем его душа. Дети Альвираха весьма телесны в сути своей. Эмоция, чувства, страсти, стремления и желания — суть производное взаимодействия телесных субстанций. Очищенный от них экстракт, называемый душой, лишь малая часть Разумного. Монета, что окажется однажды на той связке, не будет тем Полчеком, которого вы знаете, девушка. Хотя, по сути, вы правы. Теперь его посмертие пройдёт в моём кармане. Вы готовы взойти на «Безумного Крылодыра»?

— Готовы, — сказал Полчек.

— Готовы, — подтвердил Вар.

— И я готова, — кивнула Завирушка, поглядывая на странный корабль не без опаски.

— А чего тянуть? — буркнула в бороду Спичка. — Уплочено.

— Тогда добро пожаловать на борт. Наш маршрут проляжет через Край, его протяжённость зависит от нашей удачи, в пути вам будут предложены еда и напитки.

— Прощай, Всеношна, — сказал Полчек, поднимаясь по трапу. — Жди нас, Корпора!

* * *

Конец второй части