Как-то в детстве бабушка водила меня в океанариум. Стёкла аквариумов там украшали морские звёздочки, и я помню, как долго рассматривала их розовые присоски. Ох, как же мне бы пригодились такие штуки прямо сейчас!

Скользкий, обшитый керамогранитом фасад отеля был точь-в-точь то самое стекло. Я пыталась вжаться в него лопатками и задницей, проклиная её объём и медленно скользя голой ступнёй вдоль узенького выступа, соединяющего два балкона. Пыхтя и отдуваясь, отчаянно тянула пальцы к железным перилам.

Лёгкий шорох — и я в ужасе замерла, прислушиваясь к ночному городу. Уличный фонарь светил слишком низко, чтобы я была заметна с земли. Да и кто особо станет приглядываться к дрожащей тени, застывшей на уровне восьмого этажа?

Восьмой этаж, твою ж мать. Падать будет очень, очень больно. Но сесть на поезд в Магадан в двадцать три года куда хуже.

Сжав зубы, я упрямо продвинулась ещё на полшажочка вдоль стены и с победным выдохом ухватилась-таки за перила. Есть! Осталось надеяться, что в соседнем номере согласятся выпустить меня незамеченной. Хотя бы за пару бриллиантовых серёжек, которыми сегодня венчался мой образ невесты.

Прохлада майской ночи укусила оголённые плечи. Какое счастье, что после официальной церемонии для ресторана я переоделась в короткое коктейльное платье, пусть и традиционно белое. Вадик возмущался: в советских мозгах его семьи невеста должна быть похожа на торт, иначе вся свадьба — «как у нищих».

Вадик. Ох, бедолага. Я обязательно наберу скорую, но уже из такси, когда меня никто не вздумает обвинить в смерти жениха. Пусть он был мне безразличен и временами даже бесил, это всё же живой человек.

Наверное. Вот в этом уже не уверена вообще. При мысли о том, как Вадим хватался за сердце и в немом шоке по-рыбьи открывал и закрывал рот, меня снова окатила ледяная дрожь. Наверное, она вместе с потоком адреналина и помогла так судорожно уцепиться за перила, подтянуться и, наконец, перемахнуть на соседний балкон.

Я согнулась пополам в попытке успокоить бешено стучащее сердце. Тошнило. То ли от страха, то ли от ещё не до конца осознанного кошмара, то ли от отвратительно сладкого свадебного торта, который в меня впихивал Вадик в ресторане. Спазм подкатывал всё выше к горлу, я зажмурилась, отчаянно не желая блевать прямо с балкона, и тут…

— О, нет — только не здесь, дамочка!

Дёрнувшись от неожиданности, я оглянулась на балконную дверь. Обитатель соседнего номера щёлкнул переключателем, зажигая над нами свет и заставив сморщиться — на миг привыкшие к темноте глаза ослепило. Но тошнота никуда не уходила, горло сжалось…

Выцепив едва видящим взглядом большой керамический вазон с какой-то пальмой, я метнулась к нему и шумно вытошнила этот долбанный торт.

— Класс. Горничной завтра сама заплатишь, ясно? — насмешливо фыркнул сосед на то, как меня скрутило. — Это что, какие-то дурацкие игры богатеньких студенток? Достался неудачный фант — «залезь на соседний балкон и блевани в вазу»?

Я выкашляла последние остатки еды и напряжённо сплюнула горькую слюну. Утерев рот тыльной стороной ладони, всей кожей ощутила, что от моего мейкапа за пятьдесят косарей остались одни подтёки туши и размазанный вместе с алой помадой тональник. Наконец-то выпрямившись, я слепо нашарила застёжки серёг и одной рукой вынула их из ушей. Нетвёрдой походкой, всё ещё ослеплённая — теперь уже вставшими в глазах слезами — шагнула к балконной двери и протянула оплату соседу.

— Простите, — просипела я, отчаянно моргая, чтобы сбросить муть с глаз. — Вот, это за ущерб. Настоящие бриллианты, не фианит. Только разрешите выйти через вашу дверь.

— Думаешь, в таком случае тебя не заметит охранник у соседней двери, да? — вдруг как-то чересчур понимающе и нагло стирая вежливую субординацию спросил незнакомец.

По позвонкам колкой волной скатились мурашки. Судорожно сглотнув, я сфокусировала взгляд на мужском силуэте перед собой. Сосед оказался молодым, высоким поджарым парнем в чёрной футболке, который смотрел на меня, наклонив набок голову — будто изучая. Я нервно икнула. У него было светлое, гладко выбритое лицо с чёткими линиями высоких скул и квадратным подбородком. Парень показался… не от мира сего.

Сочетание бледности кожи с густой шевелюрой угольно-чёрных волос и падающей на левую сторону чёлкой напомнило киношки про вампиров: да уж, стригли его в забегаловке за сто рублей, и явно в прошлом месяце. Широкие, усмехающиеся губы выделялись слишком ярко, как подведённые. Однако сильнее всего вызывали желание отпрянуть его глаза — неестественно большие, и, как назвали бы в моём любимом бутике — цвета болотной зелени. Кого-то он смутно напоминал, но на фоне происходящего я не могла вспомнить, кого. Актёра из нулевых? Мозг был слишком напряжён, чтобы вспомнить имя чувака, игравшего Человека-паука.

Парень деловито сложил руки на груди, демонстрируя покрытые чёрными и синими татуировками предплечья — какими-то откровенно сатанинскими символами из чёрточек, петелек и «снежинок» наподобие тех, что рисуют первоклашки. На запястье у него мелькнул браслет, собранный из неровных светлых кусочков, слабо напоминающих полированное дерево.

А куда больше — кости.

— Ты разговаривать собираешься или так и будешь пялиться? — вопросительно задрал он хищно изогнутую чёрную бровь.

Я крепче стиснула в кулаке серьги и прикусила губу. Терпеть не могла выглядеть настолько глупо и беспомощно. В измазанном об стену уже далеко не белом платье, босиком, с потёкшей косметикой и паклями вместо причёски — не так я обычно знакомлюсь с мужчинами, ой, не так. Но раз уж он мне взялся «тыкать», то и я не отстану.

— Да. Ещё раз извини. Я немного не в себе. Перепила, ага, — извиняющаяся улыбка, и как дополнение — скрепя сердце оставила серьги на пластиковом подоконнике возле балконной двери. — И не хочу никому попасться на глаза. Я просто уйду, а ты скажешь, что не видел меня, ладно? Эти серьги стоят очень дорого.

Не знаю, почему мне показалось, что он не богат. Да, Вадик в своём скупердяйстве решил зажать денег на хороший отель и снял самый посредственный, на окраине города. Он любил пускать пыль в глаза внешним лоском, а под костюмами от «Версаче» таскать застиранные трусы с оптового рынка. И это лицемерие я в нём ненавидела…

От осознания, что подумала о нём в прошедшем времени, у меня встал в горле тугой комок.

— Всего хорошего, — буркнула я, попытавшись протиснуться мимо соседа.

Тот внезапно схватил меня за запястье, остановив следующий шаг. Я вздрогнула: пальцы его были холодными, и от касания прошли мурашки до самых немеющих ног. Если бы была чуть больше в состоянии адекватности, уже бы точно двинула ему по яйцам за такие хватания, но парень резво втянул меня в номер и закрыл за нами дверь.

— Стой. Ну куда ты пойдёшь в таком виде, босиком, без денег? Я же вижу, что трезвая. Значит, случилось что-то…

От тепла гостиничного номера, слабо подсвеченного лампой на прикроватной тумбе, у меня окончательно свело мышцы. И выдержка, которую я в себя вдолбила в момент, когда Вадик рухнул на кровать без движения, лопнула. Эта капля доброты и участия в тоне незнакомца подействовала как открывание задвижки у крана с эмоциями — а может, просто оттаял первый шок и ужас.

Обняв себя за плечи, я всхлипнула, запрокинула вверх голову, как будто на тёмном потолке написано, что делать дальше. Я и безо всяких умников понимала, что не уйду от охранника у дверей новобрачных. Что буду объясняться с полицией… и что мне не поверит ни одна живая душа. В ушах застучали рельсы: именно с таким звуком я поеду валить лес в заднице мира.

— Мой… мой жених…

Голосовые связки перехватило от жути свеженького воспоминания. Ватные колени не выдержали: без сил опустившись на край кровати, я уронила голову в ладони. Вдох-выдох. Ну же… Прийти в себя, надо прийти в себя!

— Жених? Так ты — невеста?

— Уже… уже — жена…

Слово резануло. Оно мне поперёк глотки встало ещё в ЗАГС-е. Как поставленный штампик «продано».

— Хм. Так значит, ты из соседнего номера, где была… брачная ночь. Так? — мягким тембром растекался голос незнакомого парня, и я прикусила язык, боясь сболтнуть лишнего.

Метнула панический взгляд к выходу. В ноздри забился запах табака и перца. Захотелось чихнуть.

— Думаю, мне пора, — понуро отозвалась я, выискивая силу в ногах. — Поверь, тебе эти проблемы ни к чему. Уверена, что ты не захочешь разговаривать с полицией.

И я тоже. Тоже не хочу объясняться. С чего тут начать? С того, как брат-близнец уговорил меня вытащить нас обоих из дерьма удачным браком? Или с того, как дражайшая мамочка ушла из жизни, оставив нам, всю жизнь купавшимся в благосостоянии, одни долги? Нет, начать стоило с того, как я сумела окрутить наследника сети «Райстар» и получить статус его супруги… на полдня.

Всё кончено. Мы с Женькой никогда не выберемся из этой ямы. Скоро стричься за сто рублей буду я сама.

С глухим стоном прикрыв веки, я отчаянно давила слёзы, пряча лицо в ладонях. Внезапно под нос буквально впихнули маленькую стальную фляжку, от которой пахнуло крепким спиртом и чем-то пряным.

— Выпей. Обещаю, я не пытаюсь отравить. Выпей и расскажи, что стряслось с твоим муженьком.

Наверное, виновато было понимание, что больше нечего терять. Если этот парень окажется маньяком-клофелинщиком… Что ж, будет, на кого повесить смерть Вадика, и моё имя останется чистым. Имя матушки, известное всей стране с самых семидесятых. Так что я стиснула пальцы на фляжке и сделала щедрый глоток, обжегший горло остротой перца. Пойло было отвратное, горящим комком ухнуло в желудок. Я шумно втянула воздух и выпалила:

— Он… он, кажется, подхватил инфаркт. Вадик. Мы… мы уже собирались…

Поморщилась: да ничего мы не собирались. В мои заверения в невинности-непорочности и «только после свадьбы» Вадька верил лопухом, а сегодня я надеялась сослаться на критические дни или придумать какую-нибудь болячку. Мне и терпеть этот брак долго не предстояло: спать с откровенно противным муженьком не хотелось точно.

— И? — терпеливо подталкивал меня продолжать незнакомец. — Ты оказалась так хороша, что у бедолаги сердце не выдержало?

Это уже была откровенная насмешка, которую скрыть ему не удалось. Я подняла на парня неприязненный взгляд: его болотная радужка издевательски горела в темноте. Вот уж спасибо, можно было и не напоминать, как ужасно я выглядела. Каштановые волосы из дорогущей причёски стали унылой шваброй, а через сделавшие из меня панду разводы косметики вряд ли было видно главную гордость и оружие — медово-карие глаза.

— Да, — нагло огрызнулась я, чувствуя, что глоток спиртного помогал снова стать собой и прекратить трястись. — Не поверишь, даже раздеваться не пришлось. Он только пиджак снял, на меня такую красивую посмотрел — и привет. Схватился за сердце, начал задыхаться… Я хотела налить ему воды… Но это было так быстро. Не знала, что может быть настолько…

— Одномоментно? — недоверчиво усмехнулся незнакомец. — Вот он готовился поиметь новоиспечённую женушку, а вот уже лежит и не дышит?

— Именно так, — мрачно кивнула я, отпив из фляжки ещё раз. — Секунд тридцать, не больше. Я думала, можно вызвать скорую… но он не дышал, сердце не билось. А мы только поженились. Это же выглядит как… ну кто мне поверит, что он сам?! — взвыла я, зажмурившись от ужаса перед грядущим. Нет, надо бежать, хотя бы попытаться.

— Кажется, начинаю понимать, — задумчиво протянул парень и, мягко вытянув фляжку из моей руки, убрал её на кровать. — С этим борщить не надо, дамочка.

— Юлия, — решила представиться я, на что он приглушённо хохотнул — так обыденно, словно мы только что не говорили о покойнике за стеной.

— Не скажу, что знакомство приятное, но — Матвей, — обозначил он и смерил меня пронизывающим взглядом сверху вниз. — Ну и, чего ты расселась, Юлия? Если до меня дошло правильно, то это ты вышла замуж за Вадима Демчука, сыночка и единственного наследника того самого Владимира Демчука, который кормит весь город. Свадьба на всю округу гремела. Отличная партия. И ты собираешься её проиграть из-за какого-то невовремя жахнувшего инфаркта миокарда?

— Т-ты… Что? — жалобно пискнула я на такое прямое разоблачение.

— Пошли, Ю-лия, — манерно протянул он моё полное имя и уверенно направился к двери из номера. — Давай-давай, ножками!

— Но там охранник!

Я вскочила, задыхаясь от окатившего изнутри жара. Уж чего точно не планировала — так это возвращаться к трупу Вадима. С другой стороны, если этот странный парень отвлечёт телохранителя, я бы могла рвануть в противоположную сторону. Словно услышав мои мысли, Матвей оглянулся на меня и погрозил пальцем:

— Ц-ц-ц. Уберу я твоего охранника. Причём так, что он нам совсем не помешает.

— Как? Вмажешь ему с ноги, Джеки Чан? — слегка нетрезво и самую капельку — с накатывающей истерикой хохотнула я. Вряд ли он мог бы одолеть Вадькиного дуболома. Тайком снова стащила с кровати откинутую туда Матвеем фляжку: это мне сейчас не помешает точно.

Но перечить его сумасшедшим болотным глазам отчего-то побоялась: инстинктивно стянуло живот от того, какая чернота на миг мелькнула у самого зрачка. И я осторожно пошла за ним, заметив однако, как Матвей подхватил с тумбочки у двери небольшой железный футляр, напоминающий портсигар. Только старый и затёртый, так сказать «бомж-вариант».

— В следующую минуту дыши только через рот, — спокойно велел Матвей, выглянув в коридор, где ярко горела диодная подсветка.

Он негромко щёлкнул футляром и вытянул оттуда короткую, толстую чёрную свечу. Я в полном непонимании следила за тем, как он уверенно достал из кармана джинсов дешёвую пластиковую зажигалку, и на фитиле заплясал огонёк. В сомнении почесав кончик носа, я всё-таки откупорила фляжку и глотнула перцового пойла ещё раз.

Вот же дрянь. Кажется, меня угораздило связаться с психом. У нас труп в соседнем номере, а он тут решил устроить спиритический сеанс? Похоже, и впрямь: Матвей поднял свечу на уровень глаз и, не моргая вперив взгляд в пламя, едва слышно начал что-то шептать.

Я мысленно чертыхнулась. Пьяная лёгкость и ощущение нереальности происходящего всё крепли. Если бы этот чокнутый не загородил проход — уже бы рванула по коридору в сторону лифта. В воздухе пахнуло странной смесью ароматов: свеча пахла не воском, а чем-то довольно противным, вроде жареного, но очень жирного и протухшего мяса.

Фу. Чтобы не ощущать кошмарную вонь, я задышала ртом и зажала нос. А Матвей неспешно вышел из номера и, совершенно не смущаясь, приближался к охраннику у двери в шагах десяти от нас.

Дуболом Вадьки — имя его, увы, в сознании не всплывало — с любопытством глянул на свечу в руке психа, который продолжал неразборчиво шептать. Кажется, это не на русском и не на английском. А дальше… или я умудрилась напиться вдрызг с трёх глотков, или тоже сошла с ума, но отчётливо увидела, как слабая струйка дыма от свечи потянулась вперёд, к телохранителю.

— Это чё это? Эй, парень, стой-ка, где стоишь! — пробасил тот, потянув руку к кобуре на поясе.

Матвей и впрямь остановился, а дымок его свечи добрался до лица телохранителя и окутал его голову словно быстрая, юркая чёрная змейка. И вдруг грузный мужчина как-то обмяк, привалился спиной к стене. Моргнул пару раз, а на третий уже не открыл глаз и медленно сполз на пол.

Ахнув, я кинулась вперёд, босыми пятками обжёгшись о холод плитки на полу. Мне только ещё одного трупа не хватало вдобавок к Вадьке и компании психа!

— Ты что с ним сделал, чокнутый?! — прошипела я, спешно присев перед телохранителем на корточки и прижав два пальца к его мощной шее.

Однако это было и не нужно: у него не только крепко стучал пульс, но и послышался богатырский храп.

— Просто усыпил, — невозмутимо пожал плечами Матвей, пальцами загасив свечу и убирая её в футляр. — И нечего так орать. Пойдём лучше, покажешь своего муженька.

Он по-хозяйски лениво открыл дверь номера для новобрачных, откуда тут же потянуло розами. Их я тоже терпеть не могла, предпочитая лилии, но Вадька, видимо, считал пошло раскиданные повсюду лепестки до жути романтичным жестом. Матвей шутливо и показушно махнул мне рукой, как дворецкий из какого-нибудь «Аббатства Даунтон»:

— Прошу. Или особое приглашение надо, с поклоном?

Всё ещё сидя на корточках перед телохранителем, я настороженно глянула на этого уже откровенно пугающего парня снизу вверх. Мысли путались. Одно то, что его не смутили новости о трупе и мой рассказ, вызывало беспокойство, но фокус со свечой это… какой-то сюр.

— Что в свечке? Наркотики? — испуганно-потрясённо спросила я, с опаской поднимаясь на ноги.

— Сушёное дерьмо носорога, — с серьёзной моськой поведал Матвей, но на мой скептичный смешок закатил глаза: — Да из свиного сала эта свеча, просто из сала! С красителями и консервантами. Без ГМО, экопродукт.

— Тогда как ты…

— Юлия, — вновь отчего-то не прибегая к сокращению, обратился он ко мне. — Давай мы зайдём и посмотрим, насколько всё плохо. А потом уже объяснимся, что и как. Ладушки?

Я в сомнении помялась, но всё же шмыгнула в номер, ступая по раскиданным лепесткам. Всё вокруг казалось сном, даже очертания предметов слегка расплывались. То ли алкоголь, то ли адреналин, то ли всё вместе. Кусая губы, я нерешительно, на цыпочках прокралась в комнату с огромной двуспальной кроватью, где под балдахином лежало грузное тело. Ровно так, каким я его оставила — с раскинутыми в стороны руками и ногами, в расстёгнутой рубашке и со слепыми голубыми глазами, уставившимся вверх.

— Вадька…

Сам по себе вид покойника страшен. А тут… пусть он по большей части вызывал лишь раздражение, но в последние полгода я ведь играла влюблённую: целовалась с ним, обнималась на камеру, наливала пиво и поправляла галстуки. Гладила эту самую белобрысую макушку и подбирала в бутиках рубашки на это крупное, широкоплечее и неуклюжее тело. Тучным Вадька не был, но и накаченным тоже — скорее, таких называют «здоровяк».

Вот только мне страшнее был не труп, а факт смерти. Крах надежд.

— Ты в порядке? — негромко спросил Матвей, глядя на то, как я замерла у постели, рассматривая очевидного покойника.

— Да… да, — истеричный смешок всё же сорвался с губ: — Вот же блин… а ведь почти всё получилось! Вадька, бесполезный ты придурок, ну что тебе стоило прожить ещё хоть чуть-чуть?!

Самую капельку, чтобы только пережить могучего отца, который и так уже на постоянных капельницах из-за неоперабельного рака толстой кишки. Владимир Сергеевич давным-давно вписал сына в завещание единственным наследником — нужно было только подождать совсем немного. И вся сеть «Райстар», все миллионы стали бы принадлежать Вадьке — и мне как законной супруге.

А потом я бы просто оттяпала свой кусок пирога и тихо развелась с ним, как мышка. Наш с Женькой план был именно таким. Ставкой на мою внешность, унаследованную от мамы-актрисы, да на глупость Вадьки.

— Упоительное зрелище, — негромко усмехнулся Матвей, едва взглянув на то, как я заламывала руки и чертыхалась по потерянному шансу. — Бедолага знал, что ты с ним только по расчёту?

Я фыркнула на такой очевидно укоризненный тон и устало плюхнулась в кресло напротив кровати. Приложилась к фляжке, уже почти привычно глотая спирт. Тоже мне, морализатор. Да, эта свадьба стала последним средством — все прочие за годы со смерти мамы мы с Женькой испробовали. Но деловой хватки у брата не было совсем: попытки раскрутить бизнес одна за одной сгорали, кредиты копились со скоростью света, а экономить… Нет, я не готова перейти одеваться в массмаркеты, закупаться едой в «Копеечке» у дороги и отказать себе в спа, салоне красоты, пилинге и шугаринге. А без фитнеса трижды в неделю моё вечно сражающееся с полнотой тело оплывёт в два счёта.

Пока я мысленно подсчитывала, стоило ли мне взять новый кредит на ближайший месяц и нужен ли он мне (не исключено, что в скорости одеждой и едой щедро обеспечит государство), Матвей склонился надо телом Вадьки и пальцами раскрыл его веко шире, заглядывая внутрь зрачка. На этом осмотр не закончился — лицо у парня было максимально сосредоточенным, когда он ощупал открытую грудь трупа, прикасаясь к нему совершенно буднично.

Гадость. Меня снова затошнило. Пусть даже не пробует после этого снова дотронуться до меня.

— Инфаркт, стопроцентный, — вынес он вердикт, садясь рядом с Вадькой на кровать и даже словно сочувствующе похлопав того по плечу.

— А ты врач? — заинтересованно подняла я бровь. — Можно как-то подтвердить, что он умер сам, а не я его довела или отравила какой-нибудь фигнёй?

— Это вряд ли — а уж зная папочку этого хлыща, тот в любом случае обвинит тебя, — справедливо заметил Матвей, и я снова понурила голову. — Но у тебя есть выход. Скажи, что ты на самом деле хотела от него?

Я безоружно развела руками, плеснув остатками пойла во фляжке: так ли важно теперь? Если Владимир Сергеевич в любом случае обеспечит меня душегрейкой и поездом в Магадан.

— Хотела дождаться, пока его больной раком отец помрёт и оставит Вадьке свою империю. Тогда я бы отсудила скромный кусочек, да свалила бы в закат.

Матвей осуждающе прищурился, но меня это не задело ни капли. С остатками всяких высоких моралей я попрощалась ухажёре на пятом, который оплачивал мои покупки и закрывал кредитки. Увы, дело стопорилось: пусть я с детства числилась «золотой молодёжью», училась в престижной женской гимназии и имела напрочь купленные корочки какого-там универа, знакомые в высших кругах кончались стремительно. Слух о банкротстве детей Ады Валицкой прошёл быстро; столь же быстро вместо приглашений на фотосессии в качестве модели мне стали сыпаться предложения для эскортниц. А я не могла позволить себе стать проституткой, пусть и элитной. Бабушка бы в гробу перевернулась.

— Тогда что ты ответишь, если я скажу: не всё потеряно? — как-то уж преувеличенно сладенько протянул Матвей, закинув ногу на ногу.

Мешающую ему сесть удобнее руку Вадьки он небрежно, рутинно отбросил тому на грудь. Меня передёрнуло. Угораздило нарваться на психа.

— И каким это образом, а? Ты сейчас зажжёшь свечку, и Вадька оживёт?

— Примерно так. Правда, свечек надо будет побольше, а ритуал подлиннее. Но в целом: это тело будет функционировать, ходить, выглядеть как живое при должном… уходе и питании. Вот говорить не будет, на это не надейся. Но если твоя единственная задача — чтобы он протянул дольше своего отца, то всё вполне реально. Даже больше скажу: после того, как наш молчаливый и слюнопускающий друг станет не нужен юридически, я просто закончу действие чар, и он упадёт ровно в таком же состоянии как сейчас — свеженький инфарктник. Дошло? — многозначительно хмыкнул он, и я задохнулась от такой идеи.

Бред. Сущий бред. Но если представить, что Вадька умрёт после получения наследства отца… естественным путём, на глазах людей словит инфаркт, в чём меня будет нельзя обвинить… Боже.

— Я стану наследницей всего «Райстар», — одними губами прошептала я, и даже сердце чаще забилось от волнения.

Больше никаких долгов, похотливых мужиков и ноющего Женьки. Мы заживём новыми королями города. А налаженный бизнес великого Демчука обеспечит нас до гроба.

— Вижу, предложение заинтересовало? — широко, хищно улыбнулся Матвей. — Прекрасно. Но учти, что, во-первых: нянчиться с этим бугаем будешь сама. Разумом он будет на уровне собаки, одни рефлексы вроде идти, сидеть, жрать. Жрать будет… сырое мясо, лучше живое.

— Ну хоть не мозги? На людей не станет кидаться? — я откровенно смеялась над серьёзностью поехавшего парня. Он, похоже, и впрямь верил, что создаст зомби.

— Нет, если я не прикажу. Я его бокор, он будет слушаться меня. И тебя, если правильно выдрессируешь.

— Бокор? — уловила я непонятное слово.

— Маг вуду, работающий по найму. Теперь ты веришь, что я впрямь могу его поднять? Но с тебя — плата, — мрачным шёпотом объявил Матвей.

Он вальяжно поднялся с кровати: на широких губах заиграла коварная ухмылочка. Да-да, всем лежать и бояться. У кого нахватался, недобитый альфа-самец?

Преодолевая порыв пьяно рассмеяться, я отставила на журнальный столик сбоку от себя фляжку и сложила руки на груди. Если его предложение — это просто вопрос денег, то скоро меня такое волновать не будет вообще.

Стоп, я что, уже верю в эту чушь? Так, хватит пить, Юлия Батьковна… Прочистив горло, я гордо вскинула подбородок, только сейчас заметив, как близко уже подошёл Матвей. От него пахнуло чем-то сладковатым, но не травкой: этот запах я знала. Что-то более… удушливое и цветочное.

— Сколько? — ровным тоном спросила я, будто не замечая тенью нависшего надо мной силуэта. Угрозы.

— Хмм… Скажем так, хочу пятнадцать тысяч. Деревянных, сейчас валюта такая нестабильная, — демонстративно вздохнул он, на что я уже открыто хохотнула: сумма смешная.

— Идёт. Давай, покажи, какой ты там супер-маг-вуду, или что там…

— Ежедневно. Пятнашка за каждый день, когда мне нужно будет поддерживать его тело живым. Это всё-таки большой труд. — Матвей улыбнулся ещё слаще, а затем наклонился, уперев руки в подлокотники моего кресла. Его ненормальные болотные глаза сверкали чернотой безумия в полумраке комнаты, и оказавшись прямо напротив моих они испугали не на шутку. Я едва держалась, чтобы вынести такой прямой взгляд без моргания, а он негромко добавил новое условие: — И одно желание.

— Желание? Какое? — пискнула я, всё же отстраняясь на безопасное расстояние.

Я привыкла защищаться от лишних поползновений мужчин, но от Матвея не ощущалось каких-то грязных намёков. Скорее… что-то хищное, будто он угрожал совсем не телу.

— Любое. Одно моё любое желание, — в мягком, грудном голосе заиграли нотки змея-искусителя.

Я наконец-то поняла, какие ассоциации вызывало его поведение: с торгашами из магазина бытовой техники. «Это отличный тостер, ну и что, что дорогой? Зато качество!». Рефлексы сыграли раньше меня, потому как смотря в стеклянное болото этой абсолютно ненормально блестящей радужки я хотела только остаться в целости, что бы там ни случилось дальше.

— Секса не будет, — выпалила на автомате, напряжённо посмотрев на быстро стучащую точку пульса на его шее, прямо у выступающего острого кадыка.

Он рассмеялся. С лица схлынула эта тёмная маска, вернулось что-то озорное, из насмешек и подколов.

— Да сдалась ты мне, Ю-лия. Что я там не видел? Ты свою задницу мне засветила ещё когда через балкон лезла. — Матвей приподнял мою голову за подбородок, вынуждая снова смотреть ему в глаза. Опять этот холод касания, от которого мурашки по лопаткам. — Одно желание, кроме секса. Так идёт? Ты согласна на сделку?

— Со…гласна… — выдавила я, а потом сознание прошибла картинка, как он только что трогал веки и грудь трупа.

Это стало последней каплей для бунтующего желудка. Отпрянув, я согнулась пополам — меня снова вырвало, и Матвей едва успел отскочить.

— Я же сказал, не борщи с перцовым ромом. И тренируй уже выдержку — тебе ещё долго быть женой зомби.

Я вжималась в кресло и судорожно, слепо теребила край пледа, в который завернулась в попытке остановить дрожь. Неприятную лужу на полу прикрыла сдёрнутой из душевой шторкой, а ноги поджала под себя и с опаской наблюдала за тем, что творил Матвей.

Притащив из своего номера большую дорожную сумку, он расставил на изголовье кровати и зажёг три чёрных свечи: благо, на этот раз не таких вонючих. Так и не включив верхний свет, он разложил над головой Вадьки ещё более дикие на вид предметы: перемотанную нитками высушенную куриную лапку, связанные по парам наполированные маленькие косточки, явно принадлежавшие какому-то грызуну. Надеюсь, что грызуну: сравнив цвет, я поняла, что браслет Матвея тоже из костей.

Чёрт, во что я ввязалась…

Когда этот псих уверенно отсчитал из небольшого мешочка двадцать одну горошину и сунул под голову Вадьки вместе с длинным шнурком, содержащим двадцать один узел (завязывал их он при мне) — я снова потянулась к фляжке на журнальном столике.

— Э, нет-нет! — вскинулся Матвей и перехватил у меня спасительное пойло. — Это уже не для тебя!

— А для кого?

Он не ответил. Вместо этого взял со столика бокал, всё ещё наполненный шампанским с неудавшейся брачной ночи. Небрежно выплеснул его туда же, на душевую шторку под ногами — ох, представляю, какие чаевые надо будет дать горничной за весь бардак. А затем перелил ром из фляжки в бокал.

— Нужна капля твоей крови, — почти скучающе оповестил Матвей, протянув его мне. — Сюда.

— Слушай… Я понимаю: ты, похоже, реально во всё это веришь, — неуверенно покусав губу, попробовала я воззвать к разуму поехавшего бедолаги. — Но поигрались, и хватит. Раз уж я не сбежала, давно пора вызвать полицию и скорую. И разбираться с этим телом по закону. Мёртвые — мертвы.

— А я и не говорю, что он будет жить. Кстати, ты заметила? Это первая твоя умная мысль за сегодняшнюю ночь, — ухмыльнулся Матвей и настойчивее приподнял бокал: — Капля крови. Сюда. Я должен скрепить наш контракт.

— Это что, типа подписи? — недоверчиво фыркнула я, но всё же, помедлив, сковырнула корочку у подсыхающей царапины на указательном пальце. Ею я обзавелась, когда лезла через балкон и порезалась о фасадную плитку.

— Это лучше подписи. На всякий случай предупреждаю: никогда не пытайся обмануть бокора, если не хочешь стать его слугой.

Зловещие слова не воспринимались чем-то настоящим, а скорее, пробивали на смех. Я прикинула, что если подожду ещё пару часов, а потом уже вызову все службы, можно будет хорошо изобразить напрочь шокированную, убитую горем вдову: как будто полночи рыдала над трупом. А что, это шанс. Нужно же попытаться доказать, что я не доводила Вадика до инфаркта. Вздохнув, занесла руку над бокалом и выдавила крохотную капельку крови из царапины.

— Вот и умница. А теперь сиди тихо и не спугни нашего гостя, — неприятно менторским тоном велел Матвей. Как будто он тут воспитатель, а я нерадивая ученица.

Скептично закатив глаза, я вновь откинулась в кресле и укуталась в плед поплотнее. Теплее не становилось даже несмотря на относительно спокойную майскую ночь за окном. Да и в целом казалось, что от огня горящих свечей веяло холодком.

Матвей пошарил в своей сумке и достал оттуда на свет упаковку, перемотанную знакомым золотистым шнурком: настоящие кубинские сигары. С толикой уважения оценила дорогую марку — дарила такие будущему свёкру на знакомство и знала, как трудно их достать и в какую копеечку это обходится. Матвей бережно взял в левую руку одну сигару, не потрудившись её обрезать или зажечь, а в правой сжал бокал. Отпихнув ногой сумку, он встал в изножье кровати и прикрыл веки.

Что ж, ну вот теперь начнётся самое интересное: псих будет взывать к мёртвым и верить, что они услышат. Если бы не общий кошмар ситуации, я бы пожалела, что не захватила попкорн. Зрелище обещало быть незабываемым.

На этот раз Матвей ничего не шептал и вообще, казалось, уснул, склонив голову. Только негромко, на одной ноте издавал грудной звук, схожий с молитвенным песнопением. Что-то похожее я слышала у кришнаитов, когда в феврале мы с Вадькой ездили в Индию. Низкий и неприятный, нарастающий гул-мычание, от которого поёжилась. Свечи в изголовье кровати коптили чёрным дымком и громко трещали, подобно бенгальским огням. Я старалась не шевелиться. И упрямо ждала, когда же этот цирк закончится…

Сигара в руке Матвея медленно начала тлеть. Я моргнула, не веря глазам. Её никто не поджигал, уверена! Неужели я настолько пьяна? Но всё было чудовищно реально. Запахло хорошим табаком, толстая сигара всё стремительнее укорачивалась — куда быстрее, чем если бы её курили. Красная точка почти дошла до пальцев Матвея, и тут он перестал мычать и перевернул бокал.

Ром не выплеснулся на пол. Он клубком перцово-горьковатого дыма растаял в воздухе, словно одномоментно выкипевшая из кастрюли вода. Я пискнула от потрясения, но вспомнив настояния Матвея, спешно зажала рот ладошкой.

Чёрт, чёрт, чёрт! Этого не может быть! Не может, правда же?

— Твой смиренный слуга подносит тебе дары, — потусторонним, отдалённым эхом произнёс Матвей. Не обращая внимания на моё ёрзанье, он поднял голову и распахнул веки.

Меня сковал животный ужас. Болотную радужку психа полностью затопила дегтярная чернота. Как в моём любимом сериале «Сверхъестественное», когда в человека вселялся демон. Заледенев, я тряслась как мокрая собачонка и отчаянно пыталась оправдать то, что видела, с точки зрения нормальности.

Может, в роме всё-таки что-то было? И я ловлю серьёзный приход. Или вовсе сплю, или сошла с ума, когда прямо передо мной умер жених. Но такое не могло быть взаправду — чтобы у человека пропал зрачок, а точнее, будто расширился на всё глазное яблоко. И чтобы сигары вместе с напитками испарялись в воздухе.

Матвей не шевелился долгую минуту — будто шёл какой-то разговор, которого я не могла слышать. Наконец, он кивнул незримому собеседнику и неспешно обошёл кровать сбоку. Отставил бокал на тумбу и закрыл ладонью мёртвые глаза Вадима. Символы, вытатуированные на жилистых предплечьях бокора, засветились словно неоновые. Меня рвало на части от равносильных желаний и подойти ближе, и спрятаться под плед с головой.

Матвей переместил руку на плечо безвольного тела, и тут из-под головы Вадима выполз большой, чёрный паук. Бодро семеня лапками, он подбежал к ладони колдуна и словно… втянулся в неё, распластался по тыльной стороне, запечатавшись крупным рисунком на светлой коже.

Я всхлипнула. Раньше ничего крепче травки не принимала, и такого дикого эффекта реалистичности галлюцинаций не ждала, тем более от простого рома.

Матвей же вернулся к изножью кровати, встал к телу спиной. Трижды постучал костяшками пальцев о деревянный столбик балдахина. И чётко, повелительно позвал:

— Вадим!

По гостиничному номеру будто дунул порыв ледяного ветра, погасив все свечи. Я вздрогнула, очутившись в полной темноте, но куда больше испугал отчётливый скрип кровати. Прошуршав по валяющейся на полу шторке, Матвей метнулся к выключателю и зажёг верхний свет. Глаза заслезились, но я в ужасе уставилась на парня, которого посчитала психом. С его болотной радужкой уже всё было в порядке, и он поймал мой шокированный взгляд даже как будто с озорством:

— Получите, распишитесь. Супруг к вашим услугам.

Только с этой командой я позволила себе посмотреть на кровать.

И завизжала резаной свиньёй, потому что оно шевелилось. То, что минуту назад было полностью и безнадёжно мертво, слабо дёргало головой и хрипело. Я заглушила крик, сомкнув зубы на пледе. Шумно, прерывисто выдохнула, но дыхание подводило: кислород застревал на уровне гортани.

Где-то на подкорке всплывали отголоски молитв, правда сама я вслух никогда такого не произносила. Да и в святую силу Ив Сен-Лорана верила куда сильнее, чем в богов. Вместо этого, едва убрав спасительный плед от лица, я от души, через стук зубов, выругалась.

Потом ещё раз — словами, за которые бабушка отправила бы мыть рот с мылом.

— Фу, как некультурно, — прокомментировал Матвей мои непечатные восклицания, напомнив тоном госпожу Фрекен Бок. — Вадим, сидеть.

Грузное тело моего свежевоскрешённого мужа послушно уселось на постели, сложив руки на колени и держа спину неестественно прямо. Это был вроде он… и вроде бы нет. Ни единой эмоции на пустом лице, абсолютно стеклянные глаза, подёрнутые белой плёнкой и не реагирующие на свет. Он не дышал — широкая, украшенная золотым крестиком грудь не вздымалась, не билась жилка на шее.

— И к-крестик не п-помог, — с заиканием, абсолютно растерянно пробормотала я, вжимая голову в плечи. Вид этой мёртвой куклы пугал до прыгающих перед глазами точек. Меня знобило. Но хотя бы пришло осознание, что это впрямь произошло.

Мой муж — зомби.

— Золото — это грязь, Барону оно только в радость, — услужливо отозвался Матвей, встав напротив своего творения и скептично оглядывая его отрешённо-бестолковую морду. — Вот серебряный и освящённый мог бы доставить проблем. А ещё больше — если бы твой Вадик был верующим и крещённым. А так… в целом, вышло неплохо, вон какой жирный жучок, — он демонстративно махнул рукой, показывая мне чёрного паука на тыльной стороне правой ладони.

Долбанный же придурок. Смешно ему?!

— Неплохо?! Неплохо? — взвизгнула я, вскочив с кресла. Меня буквально подбрасывало от шока, но ещё больше — от того, во что этот шизик превратил Вадьку. — Да ты посмотри на него! Кто вообще поверит, что он живой?! Эй, алё, — я бросилась к несчастному телу и пощёлкала пальцами перед его носом, на что зомби не реагировал никак. — У нас проблемы, вообще-то!

— И нечего так орать, — поморщился Матвей и шагнул к изголовью кровати, чтобы собрать с него свечи. — Ты хотела, чтобы все считали твоего мужа живым, пока не помрёт его папаша? Получай. Он будет ходить, кивать, даже за ручку тебя подержит, если надо. Только держи его подальше от соли, если не хочешь, чтобы он начал разлагаться на ходу. И обязательно кормить, иначе с голодухи на тебя же и кинется.

— Да у него глаза пустые! Бестолковые! И если это чучело будет всё время молчать — неужели никто вопросов не задаст, как думаешь?!

Матвей тяжко вздохнул, перехватив мой панический взгляд. С явным неудовольствием на лице он отложил свечи на тумбу и скептично посмотрел на Вадима. Тот продолжал сидеть истуканом, но на громкий щелчок пальцев своего бокора отреагировал, слегка повернув голову.

— Вадим, пройдись. И покрутись, давай, покажем товар лицом.

Зомби тяжело поднялся, и я спешно отпрянула, чтобы не оказаться на его пути. Шагал он неуклюже, но в целом — Вадька таким и был, неповоротливым медведем. Со спины выглядело вполне терпимо. Смешно подняв руки вверх, он покрутился, и Матвей ему одобрительно кивнул. На эту молчаливую похвалу хозяина зомби расплылся в широкой, напрочь бестолковой улыбке, напоминая тупого щенка. Изо рта у него тут же закапала слюна.

— Издержки, — пожал плечами Матвей, на что я без сил опустила голову и сжала пальцами переносицу, пытаясь проснуться из кошмара.

— Сам посмотри. Ну кого мы обманем? Его партнеры по бизнесу, секретарша, прислуга… я уж не говорю про отца. Все сразу увидят, что что-то не так.

Рухнув обратно в кресло, я страдальчески взглянула на Вадьку ещё раз. Тот вернулся на кровать, сел и вдруг сгрёб плохо гнущейся ладонью одну из разложенных поверх покрывала костей, которые Матвей использовал для ритуала. И потянул в текущий слюнями рот.

— Э-э, а ну-ка, фу! Фу, я сказал! — выдернув из руки зомби свои магические приблуды, Матвей погрозил ему пальцем. — Нельзя, ясно? Покормим мы тебя, но чуть-чуть попозже. Надо ему стейк с кровью что ли заказать, пока сойдёт…

Я мрачно молчала, наблюдая за этим «воспитанием». Несведущему человеку могло бы показаться, что Вадька просто поехал головой, мозгами впав в глубокое, подгузнико-погремушечное детство. И теперь надо вытирать ему слюни и следить, чтобы не тянул в рот всякую дрянь.

А у него миллионные контракты, ужины с поставщиками и судейство конкурса лучших шеф-поваров на носу… Мы в дерьме. Полном и беспросветном.

Явно уловив мой упаднический дух, Матвей подошёл ближе и как-то неловко похлопал по плечу — показалось издевательски. Но в голосе издёвки не было, когда он почти извиняющимся тоном заметил:

— Слушай, я же предупреждал. Твои проблемы, что ты мне не поверила сразу. Но всё ведь решаемо. Давай скажем, что у него гнойная ангина — вот прям такая, что ни из дома выйти, ни разговаривать. Температура под сорок. Пару недель на этом вполне можно выехать, заодно и лезть к нему в комнату особо никто не станет, заразиться не захотят.

— А потом?

— А потом, если уже край надо будет куда-то выйти — принарядим, подкрасим для румянца, цветные линзы в глаза вставим. Немного надрессируем его к тому времени, будет более реалистично руками махать. Скажем, что по итогу болезни ему удалили гланды, это оправдает молчание. Распоряжения от его имени сама будешь писать, ну или можно заморочиться, из старых голосовых сообщений вычленить голос и смонтировать новые записи. Выход есть всегда, тем более на кону не медалька за участие в забеге, а целый «Райстар».

Я крепко задумалась. В целом — прозвучало адекватно. Главное утром довезти его до дома — загородного трёхэтажного коттеджа в престижном микрорайоне «Маленькая Италия», где мы планировали жить вместе после свадьбы, и где я уже всё обставила под себя. А там можно будет запереть его и договориться с какой-нибудь фермой о ежедневной поставке живых кур.

В одном Матвей прав точно: за такой приз стоило поднапрячься.

— Ты едешь утром с нами, — строго обозначила я, не без неприязни скинув с плеча его холодную ладонь. — Я одна с этим возиться не собираюсь. Ты заварил кашу, ты и будешь помогать. Тем более он слушает только твои приказы.

— Так не пойдёт, — нахмурившись, он отодвинулся от меня и деловито сложил руки на груди. — Я собирался просто навещать его раз в день перед полночью, чтобы напитать силой. И всё, уже это стоит пятнадцать тысяч ежедневно. Мне и так будет несладко в следующие недели. Точнее, несолёно.

— Плачу тридцать, и ты будешь жить в его доме. И помогать.

Он возмущённо запыхтел. Я видела горящий в болотной радужке протест, и саму слегка передёргивало от мысли жить с ним рядом в ближайшее время. Теперь, когда я знала, что Матвей не псих, а настоящий маг вуду, он пугал ещё больше. Кто его знает, на что он способен? Вот только с Вадькой в его нынешнем виде одна я не управлюсь точно. Слишком много людей нужно обмануть и заверить в живости наследника ресторанной империи.

— Ладно. Может, так даже будет проще нам обоим. И не забывай, что помимо тридцати тысяч в день с тебя — одно желание.

Почему-то по его интонации показалось, что желание для него имело куда больший вес, чем деньги. Я с подозрением прищурилась: это требование виделось маленькой дуростью, когда давала согласие, но теперь… Теперь я понятия не имела, во что мне встанет поднятие зомби-муженька.

И всё же спасибо суровому воспитанию женской гимназии: держать лицо там учили лучше, чем математике.

— Я помню. Давай уже закажем Ва… этому существу стейк.

Бессонная ночь давала о себе знать: долго пришлось замазывать круги под глазами, а если вернее — рисовать мордашку с нуля. К рассвету я привела себя в терпимый вид, переоделась в припасенные на утро джинсы, свадебные туфли-лодочки и шифоновую блузу с кардиганом, собрала в высокий хвост волосы. Так что, выглядывая из номера для новобрачных, ничем не могла выдать правды о событиях ночи.

— Вы что, спите?! — громко возмутилась я, толкнув всё ещё спящего телохранителя в плечо. — Обалдеть! Вам за что платят вообще?!

Бедолага в непонимании мотнул головой и проснулся, дёргаясь от моего крика. Спешно поднялся на ноги и пригладил торчащие волосы, на ходу бубня оправдания:

— Так это… Простите, Юлия Леонидовна… Что-то меня сморило…

Я уже знала, что причины своего внезапного сна он не вспомнит. И не отступала от плана ни на шаг, когда обернулась и позвала вглубь номера:

— Вааадь?

— Да, бельчонок?

— Ты прикинь, этот твой громила всю ночь дрых как слон! — словно не замечая нарастающей паники в глазах телохранителя, я скрестила руки на груди и прислонилась плечом к двери, смерив его уничтожающим взглядом. — Бесполезное тело! Предлагаю уволить прямо сейчас!

— Да, не вопрос! — послушно отозвался из глубин номера голос Вадьки.

Я сладенько улыбнулась и провозгласила:

— Слышали? Вы уволены! За сон на рабочем месте. Обратитесь к Вике, она вас рассчитает, — небрежно обозначила я, и, будто что-то вспомнив, потребовала: — Ключи от машины.

— Да как же… Юлия Леонидовна, я всего раз оплошал, ну честное слово! Сморило! — заканючил телохранитель.

Я ограничилась тем, что скептично поджала губы и требовательно протянула руку. Тяжело вздохнув, телохранитель вложил в мою ладонь ключи от Вадькиного «Крузака» и вдруг попытался заглянуть внутрь номера. Едва успела перегородить проход, чуть не впечатавшись грудью в мощный торс дуболома.

— Простите, — бормотнул тот и добавил громче: — Извините, Вадим Владимирович, если что не так!

Не получив ответа, он понурил голову и побрёл в сторону лифта. Дождавшись, когда его широкие плечи скроются из вида, я чуть расслабила спину и нырнула обратно в номер, крепко стискивая ключи в ладони.

— Порядок? — задрал бровь Матвей, поднимаясь из кресла. В руке у него был мой «Айфон», с которого он и включал старые голосовые, имитируя ответы Вадима.

— Да, — мрачно отозвалась я, забирая у него телефон. — Но много раз такое не прокатит. Одними «да, бельчонок» миллионные контракты не подписываются. И с самой Викой, его секретаршей, тоже надо будет как-то объясниться.

Не сказать, что я полностью пришла в себя и контролировала абсурд ситуации. Даже мейкап сегодня вышел криво: для меня самый главный показатель полного раздрая. Подумав о том, как буду сочинять отговорки для вездесущей пампушки Вики — «в каждой дыре затычки», я и вовсе отчаянно прикусила щеку изнутри. Это не дуболом-охранник. Маленькая страшилка умна как дьявол.

— Давай пока придерживаться плана. Нужно доставить его домой и объявить больным, а дальше будем решать проблемы по мере их поступления, — даже как будто успокаивающе кивнул мне Матвей, и я уж чуть было не улыбнулась, однако следом он с долей ехидцы добавил: — Шевелись, бельчонок!

Я поморщилась и с раздражением подхватила свою сумку. Презрительно прищурившись, окинула насмешливым взглядом его растянутую чёрную футболку, которую он не потрудился переодеть с ночи. Обычно мужские гормоны я чуяла за версту, прекрасно улавливая эмоции, которые вызывала. Но почему этот волшебник-недоучка то словно меня жалел, то срывался на издёвки…

Я как будто его чем-то бесила. Ну и чёрт с ним: во-первых, не впервой быть чьей-то занозой в заду, а во-вторых — это же на сто процентов взаимно.

— Что позволено Юпитеру, не позволено слону, — фыркнула я, взяв такой же манерный тон, как при разговоре с охранником. — Раз ты мой работник по найму, то никакого зоопарка. Субординация, ясно?

— О, так прикажешь звать тебя «Ю-лия Леонидовна»? — по-прежнему саркастично протянул он моё имя, на что я передёрнулась.

Сама себя никогда не воспринимала «Леонидовной». Это всё равно отчество покойного дедушки, а не отца. Безотцовщина — «Батьковна». Ещё глупее факт: вся страна знала, какое отчество мы с Женькой должны были носить. Но мама ни разу за редкие визиты домой с гастролей не подтвердила никаких слухов и упрямо гнула ложь о случайной связи. А мы и не настаивали — если наш биологический отец не желал нас знать, то и он нам даром не нужен. Тем более если учесть, что знаменитый некогда режиссёр Николай Ашимов по последним известным мне данным заканчивал жизнь в доме престарелых и полной нищете.

— Просто Юля. Поднимай уже этого, и пошли, — глухо скомандовала я, отогнав эти горькие мысли.

Матвей щёлкнул пальцами, и по его приказу до этой минуты бездвижное тело на кровати зашевелилось, открыло пустые глаза. Ночью мы скормили ему пару полусырых стейков, но кажется, ел он абсолютно неохотно и с куда большим рвением тянулся за моими руками, обильно надушенными любимыми «Мон Парис». Хорошо, что потом бокор велел ему лежать смирно: это дало время собраться, убрать все следы творившейся магии и продумать хоть какой-то план действий. В целом, меня изрядно успокаивало, что зомби-муженька не придётся сторожить двадцать четыре на семь, и можно просто приказать ему не шевелиться.

— Вадим, вставай и иди с нами. Будешь вести себя тихо, договорились? И слушайся Юлю.

Матвей говорил с ним, как с ребёнком, но почему-то перед любой командой всегда называл его полное имя. Похоже, это какой-то обязательный атрибут, чтобы приказ действовал. Поставив мысленную галочку, я уже было двинулась к выходу, стуканув каблуками по паркету. Но тут Матвей остановил меня, многозначительно кивнув на вставшего в полный рост Вадьку.

— Э, горе-жёнушка! Сама прихорошилась, а ему прикажешь идти прямо так? — он указал на растрёпанную белобрысую шевелюру и расстёгнутую рубаху, и я сухо сглотнула.

— У нас была приготовлена сменная одежда для утра, — неуверенно поправила я ремень увесистой кожаной сумки на плече. — Но даже не проси меня его переодевать.

— Ладно, но хотя бы причесать можно? И накинуть пиджак. Вперёд, пора тренироваться!

Матвей усмехнулся на моё перекошенное выражение лица и присел на край тумбы в ожидании. Дрогнувшей рукой я сунула в карман ключи от машины и подошла к безразлично ожидающему зомби. Тот слепо пялился в стену, слегка приоткрыв рот, из которого тянулась ниточка слюны.

Фу, боже.

— Это обязательно должна быть я? — жалобно вырвалось у меня. В напрочь пустом желудке готовилось новое восстание кишок. — Может, ты сам?

— А под ручку с ним по коридору тоже мне щеголять? Боюсь, не так поймут! Я вообще пойду чуть позже — для администратора будет слишком странно, если из номера для новобрачных спустятся трое.

Я глубоко вдохнула, признав справедливость замечания. Благо, от Вадима хотя бы ничем не разило кроме его обычного одеколона «Труссарди» — подаренного мной на двадцать третье февраля. Пыталась приобщить скрягу к прекрасному…

А превратила в монстра из голливудских ужастиков.

— Давай немного прихорошимся, — пролепетала я, успокаивая скорее саму себя. Взялась за края рубашки и потянула их к середине мощной груди. — Вот так… это просто…

Просто не было. Пусть Вадька не реагировал на мои потуги, словно манекен — застёгивать пуговицы, отчаянно боясь задеть кожу, было тяжело и неудобно. Длинные ногти с идеальным французским маникюром (безжалостно исцарапанным во время ползанья по балконам) то и дело норовили коснуться мёртвого тела.

Если бы было, чем — блеванула бы снова.

— Стоило поднять зомби ради такого зрелища, — вдруг громко гоготнул Матвей на мои потуги, и я дёрнулась от неожиданности, всё-таки скользнув указательным пальцем по груди Вадика.

— Блин! — вскрикнула я и затряслась от отвращения. — Это, мать твою, обязательно?!

— Раз я твоя компания на ближайшие недели, то привыкай: сарказм и подколы прилагаются, — широко, довольно улыбнулся Матвей, и в его болотной радужке хороводом засверкали смешинки.

— Придурок.

И всё же злить его не стоило: вдруг он реально кинет меня с этим зомбаком наедине, не соблазнившись оплатой. Так что я стиснула зубы и закончила с пуговицами, правда, задев холодную, неприятно твёрдую кожу трупа ещё пару раз. И тут же выхватила из сумки упаковку влажных салфеток, чтобы спешно вытереть руки. Трупным ядом отравиться не хватало для полного счастья.

— Мы так до третьего пришествия провозимся, — вздохнув, Матвей сжалился надо мной и взял с кресла тёмно-синий пиджак Вадима. Не дожидаясь помощи от меня, сам просунул в него руки зомби и небрежно пригладил его волосы пятернёй вместо расчёски. В качестве последнего штриха нацепил ему на нос свои тёмные солнечные очки и скептично осмотрел результат. — Сойдёт. Как будто хорошо провёл брачную ночь с молодой женой. Было бы лучше, если бы на щеке у него осталась твоя помада…

— И не проси! — пискнула я, в ужасе отшатываясь от Вадима.

— И не прошу, ваше золотожопое величество. Но носовой платок держи под рукой — ему периодически придётся вытирать слюни. Он голодный, так что когда вокруг будет много людей — закапает точно. Идите, и если встретимся на ресепшн — сделай вид, что мы не знакомы.

Я мрачно выслушала эти указания и кивнула. По мне так одни только дешёвые пластиковые очки «мэйд ин Чайна» буквально кричали: что-то с Вадькой не так. Я первой вышла в коридор, чувствуя лопатками направленный в спину взгляд и слыша грузные шаги плетущегося за мной Вадика. Поудобнее перехватила сумку, готовясь закрыть за всеми нами номер на карту-ключ, и вдруг Матвей остановился в дверном проходе.

— Ты чего? — шепнула я, оглядываясь по сторонам: на счастье, в ранний час по коридору никто не сновал.

— Секунду, — он с прищуром оглядел косяк, а затем подтянулся и сунул между плашкой и стеной что-то мелкое и плоское. Футболка задралась, обнажив полоску бледной кожи чуть выше ремня: с удивлением заметила, что и на поджарый торс у него тянулись какие-то татуированные рисунки. — На всякий случай. Это очистит ауру помещения — чтобы на следующего постояльца не упало дерьмо, которое мы разбудили.

— Какая забота, — сыграла я безразличие, дожидаясь, пока он покинет номер. — Не забудь забрать мои серёжки с подоконника. И вернуть в целости.

— Уж как-нибудь. Главное, доведи нашего малыша до парковки. Встретимся там.

Он скользнул к своему номеру и исчез в нём, оставляя меня наедине с муженьком. Я заперла дверь и обернулась к Вадику, а затем, чертыхаясь, полезла в сумку за салфеткой: тот успел заляпать слюнями лацкан пиджака от Армани. Богохульство!

— Вот же… чучело.

Преодолевая отвращение, пришлось-таки вытереть следы преступления с благородной синей ткани и с подбородка зомби. На миг я непроизвольно попыталась заглянуть ему в глаза — сколько раз мне приходилось вот так врываться в зону его комфорта для очередного флирта… Очки удачно закрывали пустоту радужки, и всё же я кожей ощущала смерть. Словно гнилая сладость на языке, холодок по позвонкам. Вздрогнув, убрала салфетку в карман джинсов и замерла в нерешительности: если мы будем идти как утка с утёнком, это будет выглядеть кошмарно.

— Возьми его под ручку и вперёд, — мягким шёпотком подсказал Матвей, чуть приоткрыв дверь.

И тут же шумно её захлопнул, как бы заявив, что на этом чит-коды закончились.

Нервно облизав накрашенные ежевичной помадой губы, я всё же сделала, как он велел — да, так смотрелось куда приличнее. Но даже через слои одежды почувствовав деревянное тело Вадьки, я тонко и жалобно проскулила. Коленки немели. Не такой я себе представляла семейную жизнь и уж точно — первое брачное утро.

— Так… Идём, мой хороший…

Я потянула его за собой, но зомби не шелохнулся, продолжая стоять посреди коридора безучастной куклой в дорогом пиджаке. Ладно, попробуем иначе.

— Вадим, идём со мной, — чётко озвучив его имя, потребовала я, и он, наконец-то, поплёлся рядом, пришаркивая туфлями по ковру.

Думаю, было очень похоже, что веду пьяного. Что ж, отличная версия. Решив её и придерживаться, я вполне уверенно дотащила муженька до лифта и ткнула в кнопку вызова. От тяжести сумки на плече, волнения и чёткого понимания, что переплела руки с трупом, ткань моей полупрозрачной блузки от Ив Сен-Лорана неприятно липла к спине. По шее скатилась капля испарины…

Лифт тренькнул, раскрывая двери. Внутри отливающей всеми оттенками начищенной стали кабины стоял тощий мужчинка в помятой рубашке и очках-половинках. Уверена, что мои глаза отразили весь ужас вселенной, потому что я напрочь забыла: свидетель со свадьбы, лучший друг Вадьки и партнёр по бизнесу, Костя Лаушин, тоже ночевал в этом отеле, но парой этажей выше.

Твою мать.

— О, Вадька! Доброе утречко. И тебе привет, Юль. Как первая ночь в качестве законной жены? — бодро улыбнулся он, чуть сторонясь и освобождая для нас место. Привычным мужским жестом протянул руку другу, но тот не реагировал никак, и момент вышел дико неловким.

Делать нечего. Пусть от мамочки мне не перепал ни грамм таланта, сейчас я откопала в себе то, чего отродясь не было. Мы зашли в лифт, и я заворковала, изо всех сил стараясь, чтобы голос не «дал петуха».

— Вадим, пожми уже руку, ты что? — пихнула я его в бок, и зомби послушно принял пожатие. Светлые брови Костика поползли ещё выше: он явно ощутил холодность ладони, так что я поспешила сгладить ситуацию: — Ох, Кость, не обращай внимания. Он ещё немного… подшофе. Мы потому и уезжаем так рано, пока никто его таким пьяным не заметил… Сам знаешь, только грязного «сарафана» свадьбе не хватало.

— А, ясно, — усмехнулся Костя, заметно расслабившись и сунув руки в карманы брюк. Дело для светских кругов было вполне знакомое. — А я-то думаю, чего не здоровается?

— Так рот откроет — ну и… сам понимаешь, — смущённо улыбнулась я и нежно погладила Вадика по плечу. — Ночка бурная была. Всё шампанское выпили, отмечали. А ты же вроде с Милкой уехал, или я ошибаюсь?

Самая лучшая тактика, как уйти от плохой темы беседы: перевести её на оппонента. Костик неразборчиво покряхтел, потёр шею, и я заметила отчётливый синеватый след на его коже. Ого, а моя однокашница оказалась не промах! В этот момент хотелось расцеловать старую подругу за то, что удачно забрала на себя лишнее внимание.

— Ну да… Она спит ещё, а у меня совещание… Решил не будить.

Он окончательно стушевался, уши смешно покраснели. А у меня заиграли победные фанфары в груди: повезло. Жена Костика не пошла на свадьбу из-за их двухгодовалой дочки, невовремя подхватившей простуду. И сейчас он наверняка… да. Что и требовалось доказать. Торг.

— Юль, слушай, ты бы могла… ну, моей ничего не говорить? — шёпотом попросил он, чуть наклонившись и обдав не самым свежим запахом перегара. — Я же так, ну святое дело, на свадьбе друга оторваться…

— Да без проблем. Только давай ты тоже нас с Вадькой сейчас не видел: не хватало сплетней в соцсетях про его ранний алкоголизм.

— Замётано, — с видимым облегчением подмигнул мне Костик. Лифт звякнул, остановившись на первом этаже, и он поспешил к выходу, на ходу бросив: — Вадька, а ты давай, отсыпайся: у нас же рыбалка на следующей неделе, на Чудиновом озере! Золотарёв баньку новую построил прямо на берегу — закачаешься!

Убежав с этими преувеличенно весёлыми словами в холл отеля, он уже не мог видеть, в каком замешательстве оставил меня. Рыбалка, банька, озеро? Он сейчас так пошутил же, да? Представив, как буду учить зомби закидывать удочку — чего сама в жизни не умела — я безнадёжно всхлипнула и едва не забыла, что надо двигать вперёд.

— Вадим, пошли.

Однако на удивление, дальше всё покатилось гладенько, как по ягодичкам после шугаринга. В просторном холле крутились только парочка горничных в красных передниках, и если их удивили тёмные очки на Вадике — виду не подали. Столь же безупречная выучка была у парнишки-администратора, которому сдала карту-ключ. Хорошо, что всё давно было оплачено. Ещё больше повезло со скупердяйством Вадьки: в той же «Олимп-плазе» мы бы так легко не улизнули, там только в подвале игра в покер тянулась до рассвета.

Что ж, иногда скромность — не порок.

Пока вела муженька на парковку, я уже в целом приноровилась к его неуклюжей походке и медлительности. Из-за них Матвей действительно управился с выездом из номера быстрее нас. Когда мы подползли к чёрному «Крузаку» Вадика, тот уже ждал неподалёку, покуривая какую-то странную сигаретку с цветочным душком.

— Как ты узнал, какая машина? — не без удивления спросила я, торопливо отстраняясь от окаменевшего в ожидании следующего приказа трупака.

— Ооо, Юлия Леонидовна, вы ещё и мозгами не блещете? — закатил глаза Матвей и щёлкнул по одному из белых шариков на капоте.

— А. Да. Я, похоже, заражаюсь кретинизмом от зомби, — нехотя признала я глупость своего вопроса. На всю парковку, ещё только-только начинающую озаряться дневным светом, лишь чёрный «Лэнд Крузер» выделялся свадебными лентами и бело-голубыми шарами.

— Ты моё творение не обижай! — оскорбился Матвей и панибратски положил ладонь на плечо безучастно зависшего Вадика. — Смотри, какой молодец — дошёл, никого по дороге не сожрал… Ай да красавчик! — казалось, последняя похвала относилась скорее к самому бокору.

Я пикнула сигнализацией на брелоке, и из-под машины вылетела облезлая кошка, которая, похоже, грелась там ночью. Смазанным пятном, с диким испуганным мявком она пролетела между моих ног. И тут Вадька с голодным рыком и неожиданной для него проворностью кинулся за ней. Я и заорать не успела, как бедная животинка оказалась смята грубыми лапищами с мерзким хрустом, солнечные очки упали на асфальт, а зомби с утробным «гх-ррр» сомкнул зубы на кошачьей шкурке.

— Твою мать! — взвизгнула я, в шоке наблюдая, как стремительно исчезало мясо вместе с шерстью во рту чудища. Клянусь: его зубы удлинились, превратившись в набор отменных острых клыков. — Фу! Брось, брось сейчас же! Вадим, прекрати! — на мои крики реакции было не больше, чем на ветер, так что пришлось переключиться на безучастно докуривающего свой навоз Матвея: — А ты, хренов Гарри Поттер, сделай что-нибудь!

— Это вряд ли, — безразлично пожал плечами он, отодвинувшись от обедающего зомби на пару шагов. — Если уж он жрёт, то жрёт. И тут даже я не прикажу ему выплюнуть добычу.

— Блин… блин…

Я беспорядочно заметалась взад-вперёд, в панике оглядываясь. Так, вроде в такую рань парковка безлюдна. Хорошо. Камеры? Повёрнуты в другую сторону. Чёрт, только не хватало к обеду словить в пабликах светских хроник фоточек с Вадимом Демчуком, с аппетитом уплетающим живую кошатину…

— Да успокойся ты, — повысил голос Матвей, заглушая хруст костей и довольное урчание, которым огласил зомби это откровенно дерьмовое утро. — Дай ему салфеточку, ты же хорошая жёнушка? И мда, пиджачок проблемно будет отстирать, тут извиняй.

Я замерла, тяжело дыша. Картина передо мной была упоительная: Вадик, словно поняв, что нашалил, торопливо запихнул в рот остатки добычи и жевал. Губы у него были в шерсти и крови, и мои многострадальные внутренности сделали цирковой кульбит в который раз за сутки. Манжеты и ворот оказались уделаны в хлам: бедный Джорджио, если бы ты знал, что в твоём творении кто-то будет охотиться за кошками…

И только Матвей совершенно гаденько ухмылялся, растирая носком кроссовка окурок. Приукрасившись для прохладного майского утра чёрной кожанкой, он казался настоящей отрыжкой из нулевых: модной такая одежда была разве что когда я училась классе в пятом.

Если этот засранец будет находиться рядом в ближайшие недели, надо его хотя бы уговорить на приличную одежду. Нелепым образом, мысль о том, во что стоило принарядить нового знакомого, помогла собраться с духом: это что-то привычное и понятное, из моего мира, а не мира чокнутых вудуистов и зомби.

— В машину. Оба, — процедила я и распахнула для себя водительскую дверцу. Раза с третьего нащупав ручку, потому как конечности онемели и никак не хотели приходить в норму.

В последний раз понятие «утренние пробки» меня коснулось года три назад, когда оформляла наследство от мамы. Я и забыла, как город мог охватывать паралич. На очередном светофоре нервно постукав ногтями по рулю, не выдержала и нагло повернула к трассе, ведущей в «Маленькую Италию». Улица разразилась возмущёнными клаксонами.

— Ты двойную сплошную видела? — вскинулся Матвей на соседнем сиденье, осуждающе подняв брови: — Минус права, Юлия Леонидовна!

— Ещё бы они у меня были, — сдавленно хохотнула я, радуясь уменьшающемуся количеству машин вокруг.

Уверена, что ни в одной из них не лежал на заднем сиденье настоящий окровавленный зомби в ожидании нового приказа. Так что потерпят и не рассыпятся. У меня и так уже всё тело чесалось: ощущение, что смерть въелась под кожу. Как в старом кошмаре — сотни дьявольских мух отложили там мерзкие личинки… Помыться. Скорее приехать домой, запереть Вадика подальше от глаз и залезть в ванну часа на два.

Кажется, Матвей моего нетерпения не разделял, и лишь устало развалился на пассажирском сиденье, заметив:

— А я-то думаю, почему так водишь — как будто ни одного правила не знаешь? Да уж, десять лет не жил в России, но даже для меня существуют светофоры.

От удивления я проглотила возражения: только хотела сказать, что для меня и впрямь непривычно быть за рулём такой махины, ещё и на механике — в своём юрком «Пежо» куда комфортнее. Но любопытство пересилило даже дикую усталость, вымотанные нервы и недосып.

— Надо же. И где ты жил, если не здесь?

Надавила на газ чуть сильнее, и мотор «Крузака» протестующе заревел, едва не заглушив вопрос. Ругнувшись, я переключила передачу.

— Слушай, не умеешь — не гони, — вдохнул Матвей на мои попытки управиться с очевидно мужской техникой. — Надо было меня посадить за руль, и всё. Ну и в целом, догадаться не трудно: где ещё можно было освоить магию вуду, как не в Африке. Не зря же её называют колыбелью человечества. В Бенине это — основная религия.

Я позволила себе отвлечься от дороги и искоса кинуть на него недоверчивый взгляд. Африка, как же. Десять лет в тропиках и пустынях? Насмешил. Да его за один только цвет кожи можно смело брать на роль Дракулы и не утруждаться гримом из муки. Скорее, поверю, что этот проходимец годами сидел в сыром подвале и медленно ехал крышей.

— Не веришь, — будто прочитав мои мысли, усмехнулся Матвей. — Не очень-то и хотелось. Но ты мне уже однажды не поверила, и вон, чем кончилось.

Он многозначительно указал большим пальцем на заднее сиденье, и я невольно посмотрела туда через зеркало заднего вида. Вадим лежал, согнув колени и не мигая уставившись в потолок. Едва помещался, и правая рука безвольно свисала к полу. Он не шевелился, как и было приказано, только изредка слабо хрипел, когда машину качало на новой кочке. Всё ещё перемазанный кошачьей кровью, бледный и пугающий до икоты.

— Если мы с тобой всё провернём как надо, это кончится замечательно для нас обоих, — глухо просипела я, стараясь убедить в этом и себя. — Так что, мальчик «руссо-африкано», предлагаю нам договориться о том, что будем нести для прислуги. В доме из постоянных — бурят-садовник и домработница, религиозная пенсионерка…

— Религиозная? — тут же насторожился Матвей.

— Ну… такая, — я неопределённо мотнула головой. — Из тех, которые строят из себя святош и бегают к батюшке, когда не знают, какой рукой подтереться.

На кой чёрт Вадька поддался уговорам и нанял для нас эту хоть и рукастую, но слишком нудную бабульку, я так и не поняла. Вроде бы, повар одного из ресторанов сети «Райстар» попросил пристроить мать. Решающим аргументом в её пользу было то, что Нина Аркадьевна вырастила одна трёх сыновей и была согласна в дальнейшем взять на себя роль няни.

Вадюша ещё попросту не знал, что я не собиралась рожать ему наследников.

— Да уж, это будет сложно, — вдруг пробормотал Матвей и устало потёр переносицу.

— Что, её молитвы впрямь будут проблемой?

— Нет, Ю-лия. Проблемой будешь ты. С твоим отношением ко всему живому я реально боюсь соблазниться и отправить тебя на тот свет в качестве маленькой экскурсии.

Я вздрогнула, вновь попыталась уловить его взгляд, но он смотрел в окно, будто намеренно отвернувшись. И по этому ровному тону было невозможно понять, шутки ли у вудуиста такие, или он впрямь сейчас погрозил меня прикончить.

Кажется, не помешает оформить добротную страховку на свою шкуру, где получателем выплаты станет Женька. Если эта авантюра приведёт меня в ад (что уже лучше женской колонии), то пусть хоть он потом поживёт на всю катушку. Ощутив холодок меж лопаток, я прибавила громкости на магнитоле и уставилась на дорогу. То, что собиралась обсудить с Матвеем какие-то планы, напрочь вылетело из головы.

По радио заиграла весёлая песенка с присвистыванием на припеве, и я уже было несколько нервно застучала в такт ногтями по рулю, но тут позади раздался душераздирающий низкий стон.

— Блин, чего это он?! — испуганно дёрнулась я и оглянулась, отвлекаясь от дороги.

Вадька мотал головой из стороны в сторону и беспорядочно махал руками, пачкая подсохшей кровью кожаные сиденья.

— Ты рули давай, а? — строго скомандовал Матвей и довольно грубо развернул меня за плечо лицом к лобовому стеклу. Я протестующе прошипела: хватка у него была стальная. Он спешно крутанул регулятор громкости на магнитоле, убирая звук в ноль. — Вадим, всё хорошо. Успокойся. Лежи.

Тот издал ещё одно возмущенное «Ы-ы-ы», но затем покорно вернулся в прежнее положение. Я с облегчением выдохнула.

— Ему что, музыка не нравится?

— Не только музыка: всё, источающее жизнь. Юля, он больше не человек. Это просто кусок мяса, который не разлагается только благодаря тому, что сосёт из меня силы. Пока я не отпущу его, мы с ним крепко повязаны. — Матвей поднял повыше руку, которую украшал чёрный паук. — Он принадлежит миру мёртвых, и чем мертвее будет среда вокруг, тем дольше он протянет свеженьким. Ему может навредить соль, не зря её издревле считали отпугивающей нечистое. Но куда хуже то, что и я теперь должен… быть максимально мёртвым.

— Это как? — от таких слов я опасливо втянула голову в плечи.

Мимо машины уже проплыла приветственная надпись коттеджного посёлка, и до безопасности оставалось всего-ничего. Если быть женой трупа можно считать безопасным.

— Есть только пресную еду. Избегать… вспышек эмоций. Вадим будет чувствовать, если слишком ускорится моё сердцебиение — может начать волноваться, как сейчас. Это причиняет ему боль, запускает разложение тканей. Никакой весёлой музыки, алкоголя, секса, громкого смеха, физической нагрузки…

— Серьёзно? — ахнула я, бросив на него потрясённый взгляд.

В голове не укладывалось, как можно на это пойти добровольно. И это не на сутки-другие, на недели! Стало ясно, почему цену Матвей назначил за каждый день своего аскетизма. Непонятно одно…

— Так получается, на музыку среагировал не он, а ты?

— Ага. Хорошая песня, — слабо улыбнулся он уголком губ. — Но больше не включай. И постарайся меня не бесить… слишком часто. Чем тоскливее будет в твоём доме, тем лучше. Не зря запасся релаксирующими травками.

Я слабо кивнула и вывернула руль, сворачивая на подъездную дорожку. Да уж, чувствую, следующие недели станут прекрасными: в компании жрущего мелкую живность зомби и вудуиста в затяжной хандре.

«Крузак» помчал нас к дому. Это был чудесный, современный трехэтажный коттедж, сияющий в утренних лучах зеркальными стёклами в панорамных окнах. Аккуратная двускатная черепичная крыша и геометрические чёткие формы для надстроек второго этажа и мансарды: фасад выглядел достаточно нетипично, но не вычурно. Просторный, засаженный цветами и голубыми елями двор начинался за кованым забором. Ворота распахнулись сами: значит, Нина Аркадьевна уже ждала. Вредная бабулька всегда на посту.

— Как мы проведём Вадима мимо домработницы? — спросила я, как только припарковала машину возле гаража. — Он же весь в кровище, очки разбились…

— Давай её немного отвлечём. Но после того, как приведём нашего малыша в приличный вид, его всё равно надо ей показать. Она должна верить, что хозяин в доме.

— И как же ты намерен её… отвлекать?

Матвей выдавил подобие снисходительной улыбки и вышел из машины. Я закатила глаза: похоже, красоваться проходимец ой как не прочь. Да и чёрт с ним, лишь бы выполнял свою работу. Покинув салон, я с наслаждением вдохнула: несмотря на то, что в мае во дворе цвели только тюльпаны и нарциссы, пахло удивительно свежо. Хвоей.

Не спеша вытаскивать на свет Вадима, Матвей довольно потянулся.

— Хорошо устроились. Прямо семейное гнёздышко, — хмыкнул он, с прищуром оглядев светлый фасад дома и просторную деревянную беседку с мангалом. — Ну что, давай подкинем этой вашей домработнице… О, сойдёт.

Он уставился на большую ворону, которая сидела на ближайшей еловой ветке. Не мигая и не сводя с неё глаз, похлопал себя по карманам куртки и добыл всё тот же старый портсигар. Это мне уже было знакомо: чёрная свеча, огонёк, вонь. Струйка дыма потянулась к вороне, оплела её клюв, крылья. Птица громко каркнула, тяжело взлетела, а затем чокнувшейся стрелой полетела прямиком в окно третьего этажа.

Продолжая оглушительно орать, она билась в стекло, безо всякой жалости к себе ударяясь снова и снова. Шум вышел впечатляющий: не сомневаюсь, что такое Нина Аркадьевна не проигнорирует. Матвей продолжал гипнотизировать взглядом ворону, с которой ворохом летели во все стороны перья. Я вздрогнула, обратив внимание на его зрачок, который снова будто расширялся, затопляя тьмой радужку.

Наконец, домработница выскочила на крыльцо и всплеснула руками, увидев сумасшедшую птицу. Та долбанулась в стекло последний раз: с хрустом сломав себе шею, она шлёпнулась прямо на ступени, под ноги ахающей бабульке.

— Да что ж это делается-то?! — запричитала та, пухлым колобком покатившись к дохлой птице. — Ой-ой… Свят-свят…

— Здравствуйте, Нина Аркадьевна, — как можно более мило улыбнулась я ей, сделав пару шагов навстречу. — Это что, бешенство у вороны было?

— Да кабы знать, Юлия Леонидовна, кабы знать! Вы уже вернулись? Как свадебка прошла?

— Замечательно. Но вот эта дохлятина точно плохая примета, — я демонстративно поморщилась, указав пальцем на ворону. — Молодожёны в дом заходят, а на пороге такое…

— Ой, и впрямь! Вы обождите, я мигом выкину. Вдруг правда бешеная какая, — засуетилась она, кинувшись к небольшой каморке за беседкой, где у садовника хранились лопаты. Пробежав мимо меня, она только сейчас заметила спокойно ожидающего у машины Матвея и удивлённо задрала криво выщипанные брови: — Здравствуйте. А вы…

— Двоюродный брат Юльки, Матвей Аристов, — непривычно широко улыбнулся он, а у меня от вида его оскала мурашки прошли по позвонкам. — Я вызвался машину вести, а то муж её того, перебрал вчера немного.

— Он из Саратова, через полстраны ехал, — вдохновлённо подхватила я отличный вариант лжи. — Поживёт у нас немного, погостит.

— Не знала, что у Ады Валицкой сёстры-братья были, — неуверенно пробормотала Нина Аркадьевна. — Ну, добро пожаловать…

Я поспешила развеять сомнения на пухлом лице и активно (и напрочь лживо) заверила:

— Были, конечно! Тётя Таня, она нигде светиться не любила. Вот такусенькую меня нянчила, — вдохновившись, изобразила руками размер батона хлеба. Кажется, это сработало.

— Ну, гости — это хорошо, — слабо улыбнулась обманутая бабулька и, опомнившись, продолжила путь к каморке садовника. — Обождите! Мигом приберу! Я так рано вас не ждала, так что завтрак пока не успела приготовить…

— Да ладно уж, не спешите. Мы не голодные, а Вадим уже поел, — вставил свою лепту Матвей, и от заложенного подтекста меня ощутимо передёрнуло.

Нина Аркадьевна скрылась из виду, перестав мельтешить круглым пятном в тёмно-синей униформе горничной. Я тут же метнулась к машине, и мы с Матвеем довольно шустро вытащили Вадьку на свет. Под командой бокора он поплёлся в дом, а мы придерживали его с двух сторон под руки на случай, если любопытная бабулька посмотрит вслед: чтобы казалось, будто вели пьяного.

К счастью, та озадачилась дохлой вороной и больше к нам не лезла. Я же пыталась дышать ртом и как можно меньше соприкасаться с ледяным твёрдым телом трупа, ещё и вымазанном кровью и кошачьей шерстью. Да, через порог вчерашнюю невесту никто переносить точно не собирался.

— Интересно… — пропыхтела я вполголоса, как только наша процессия прошла через раздвижные входные двери и оказалась в широком холле первого этажа, сияющем зеркалами. — Ты… все вопросы решаешь смертью? Даже если это ворона.

— Юля, я уже много лет служу Барону Субботе, королю загробного мира. Естественно, он даёт мне силы, которые подвластны ему самому. Летать на метле я не стану точно, и телепортироваться тоже… А хотелось бы, — он с тоской задрал голову и присвистнул, увидев закрученную спиралью дубовую лестницу. — На каком этаже его комната?

Вадька запнулся о первую ступень, и стало с ходу понятно: шагать наверх сам он не сможет.

— На третьем, — едва не простонала я.

Скрипнув зубами с досады, пришлось обхватить зомби за пояс и придвинуться к нему плотнее. Тащить грузное тело предстояло долго, мучительно и задыхаясь вонью дохлятины, которую он сожрал.

За месяц до свадьбы Вадим торжественно вручил мне ключи от своего дома и позволил всё тут менять так, как захочется. Видимо, был уверен, что я как типичная самка должна перед спариванием свить гнездо. Но мне в целом было плевать на цвет обоев, натяжных глянцевых потолков и фасон люстр: я заявила, что доверяю вкусу предыдущего дизайнера. Первый этаж занимали холл с домашним кинотеатром во всю стену, навороченная кухня — вотчина Нины Аркадьевны — и столовая. На втором расположился кабинет хозяина и три гостевых спальни, которые со временем должны были стать детскими. Ну и на третьем этаже — комната Вадьки, которая предполагалась нашей общей, гардеробная и ещё одна гостевая, где до свадьбы обжилась я.

Естественно, на каждом этаже были свои ванные комнаты. И как только зомби дотащился наверх, а с меня сошло семь потов, мы с Матвеем повели его мыться. Я ногой толкнула дверь и с облегчением отстранилась от Вадьки.

— Готово. Осталось только его помыть и переодеть. Вадим, раздевайся, — наудачу попробовала я скомандовать, как только он встал посреди сияющей белизной поверхностей ванной.

В ответ он лишь закапал слюной на нежно-розовый кафель.

— Ага, а ещё пусть решит пару квадратных уравнений, — усмехнулся Матвей на мою безнадёжную попытку. — Юля, у него не настолько работает голова. Я же сказал: только собачьи рефлексы. Жрать, лежать, сидеть, идти. Дай лапу.

— Супер. Тогда давай его раздевать.

Но паршивец растянул губы в совершенно гаденькой ухмылке и расслабленно привалился плечом к дверному косяку.

— А вот это без меня. Кто тут жена года?

— Но…

— Без но, — неожиданно жёстко прервал он мои возмущения. — Тебе пора засунуть свою брезгливость подальше, иначе мы далеко так не уедем. К тому же, ты не думаешь, что для домработницы куда логичнее будет, если вы будете принимать ванну вместе, а потом расхаживать по дому в парных халатиках? А я, как приличный брат невесты, пойду в свой гостевой уголок. Кстати, где он?

— Можешь занять любую из спален на втором этаже, — не без труда выдавила я, проглотив возражения.

Слишком логично всё это звучало. Да, эта розово-сопливая ванная прилагалась к спальне молодожёнов; да — только что вернувшейся с брачной ночи паре стоило понежиться вместе в джакузи…

Но нет, нет, не заставляйте меня это делать!

— Отлично. Удачи с намыливанием. — Матвей пошленько подмигнул и удалился, прикрыв за собой дверь.

— Я ведь… я даже без трусов его ни разу не видела, — только и осталось пролепетать мне ему вслед и с досадой прикусить губу, разворачиваясь к Вадиму. Тот приоткрыл рот, обнажая окровавленные зубы.

— Ы-ы-ы.

Святой Сен-Лоран, дай мне сил.

С детства не выносила грязь. За нами с Женькой чистоту наводили бабушка и прислуга, а уж к своему телу я относилась как святому храму. Переезжая в дом Вадьки, я привезла целый чемодан лосьонов, кремов и гелей: на любое настроение свой аромат, на любой случай жизни свой порядок умасливания конечностей. Да, содержание себя в должном виде — одна из самых длинных статей моих расходов. Но, на мой взгляд, именно в этом предназначение женщины: украшать собой мир, а вовсе не возиться в чужом дерьме.

Сегодня извозиться пришлось так сильно, что почувствовать себя собой не помогали ни полфлакона шоколадной пены для ванн, ни натёртая сахарным скрабом до шиплющей красноты кожа, ни даже распечатанный «Кристалл», весело булькающий в пустом желудке.

Такое чувство, будто всё, что я отмыла с Вадьки, налипло на меня саму. Мерещилась между пальцами кровь, а под ногтями — кошачья шерсть. Хотя для выполнения разнарядки Матвея я надевала резиновые перчатки и целлофановый фартук, найденный в закормах у Нины Аркадьевны. Мне пришлось раздеть зомби-мужа, засунуть всю его одежду в мусорный мешок, а его самого — под душ, где он первые десять минут просто стоял под обжигающе горячими струями. Дезинфицировался. А мёртвая кожа и не собиралась обугливаться от кипятка.

От одного воспоминания, как затем я тёрла Вадьку мочалкой, избавляясь от следов его кровожадности, меня снова замутило. Я отпила ещё немного шампанского из бокала, заглушая тошноту, и на миг нырнула в терпко пахнущую шоколадом воду с головой.

Не помогло. Меня мелко потряхивало, как будто только сейчас, по возвращению в привычную обстановку, подступило осознание глубины окружившей задницы.

Мы с Вадькой даже прошлись перед Ниной Аркадьевной. Я специально попросила её принести халаты — правда, ему пришлось залепить лицо одной из моих увлажняющих масок, а на глаза наложить патчи. Но домработница приняла всё за чистую монету и долго умилялась тому, как я вела временно ослепшего мужа в его спальню под ручку.

Приказав зомби лечь на кровать и не шевелиться, я накрыла его одеялом и ушла, заперев дверь на ключ — как будто он закрылся изнутри. Но в розовую ванную зайти больше не смогла. Избавившись ото всех улик, выбросив одежду Вадима в мусорный бак на улице, я залезла в ванную на втором этаже, гостевую. Тут не было джакузи, обстановка поскромнее: кремового оттенка плитка с лилиями да стандартный набор из ванны, унитаза и раковины с подвесным шкафчиком. Зато не приходилось вздрагивать от ощущения, будто пустой взгляд зомби всё ещё направлен на меня, а он примеряется для укуса.

Пена, чистота, любимое шампанское, разыгравшийся солнечный день за маленьким окном высоко на стене — всё идеально, если не считать того, как я успела пару раз смыть слёзы прямо в мыльную воду. Откинув голову на бортик, прикрыла покрасневшие глаза. От выпитого уже клонило в сон — явно из-за нервного перенапряжения и голода. Убрала бокал на круглый столик, приставленный к ванне сбоку, и не глядя пошарила пальцами в поисках коробки с клубникой в шоколаде: на большее аппетит так и не проснулся.

Но обожаемого, хоть и ужасно калорийного лакомства, призванного исправить этот дерьмовый день, не нашла.

— Вкуснятина, — раздался довольный бархатный голос над моей головой. — Спасибо щедрым лоа, хоть сахар мне можно лопать…

— Блин! — взвизгнула я, оглянувшись на Матвея, который как ни в чём ни бывало уплетал клубнику, за моей спиной усевшись прямо на унитаз поверх крышки. — Ты обалдел?! Выйди!

— Вот будешь верещать — точно заявится Нина Аркадьевна. И успокойся, не на твою жопку зашёл поглазеть: не забывай, я на ближайшие недели тот ещё импотент.

Горестно вздохнув, он вытянул из коробки на своих коленях ещё одну крупную ягоду и, не оторвав чашечки, сунул в рот целиком. Костяной браслет на его запястье неприятно стукнул о картон.

— Хандра и глюкоза — да здравствует ожирение, — буркнула я, сгребая руками побольше пены, чтобы прикрыть ею грудь. — Стучаться надо, извращенец. Между прочим, как раз импотенцию большинство маньяков и компенсировали через издевательство над жертвами.

— Ох, штарина Щикатило! — Матвей мечтательно поднял глаза к потолку. Говорил он немного невнятно, всё ещё продолжая жевать: — Как-то довелошь с ним перекинуться парой шлов. Милейший дядька, Барон ш ним периодически играет в картишки… ну, когда тому дают перерыв от адских пыток.

Я поёжилась: так и не получалось привыкнуть к проскакивающему у него сумасшествию. Он не выглядел таким, какими показывают пациентов психушек в американских фильмах, скорее… слишком буднично говорил о том, во что мне, к ужасу своему, приходилось верить.

— Похоже, ты заодно и у Гитлера нахватался: со спины подкрадываешься как фашист. Говори уже, что хотел. И хватит жрать мою клубнику.

— Так встань и отбери, — усмехнулся Матвей откровенно издевательски.

Следующую ягоду в белом шоколаде, обсыпанную моими любимыми розовыми сахарными лепестками, он демонстративно откусил и посмаковал, не отрывая от меня насмешливого взгляда. В болотной радужке играла чернота.

Пф. Не на ту напал.

Шампанское придало смелости — да и позволять хоть кому-то брать своё я не привыкла. Без сомнений поднявшись, перешагнула через бортик ванны, заливая пушистый коврик водой. Матвея перекосило: насмешка на его лице сменилась изумлением, брови поползли вверх. Костлявые пальцы с надкушенной ягодой зависли над коробкой. Замерев, он неотрывно наблюдал, как я спокойно подхватила белое махровое полотенце с крючка и замоталась в него, закрывая распаренное тело от чужих едких глаз.

Обычно для мужчины даже посмотреть на меня обходилось в пару хороших бриллиантов, но поставить хамло на место стоило куда дороже. Лениво покачивая бёдрами, я подошла к Матвею. Он ощутимо вздрогнул, когда на его джинсы капнула вода с моих волос. Наклонившись к его уху и уловив лёгкий прело-цветочный запах от кожи, я угрожающе прошипела:

— А теперь или по делу, или вали отсюда.

Забрав с его колен коробку и не встретив сопротивления, я с усмешкой встала посреди ванной и взяла одну клубнику.

Он мотнул головой и сунул в рот остаток ягоды — похоже, проглотил, не жуя. Прищурился, окинув меня неприязненным, даже как будто обиженным взглядом.

— Жестоко. Оценил. Буду стучаться в следующий раз, — на пару октав севший тембр был лучшим доказательством, что импотенция бедняге только снилась. — Ты только учти, что твой муженёк такие выходки не оценит. Я вообще-то по нескольким вопросам зашёл, и это надо было спросить тет-а-тет. А ты сразу… грудью на амбразуру.

— Дерзай, — хмыкнула я, с наслаждением доедая первую ягоду.

Сегодня мне необходим сладкий дофамин в любом виде. А то возня с зомбаком изрядно нагадила на мою самооценку. Короткая вспышка интереса в мужских глазах — то, что было нужно куда больше пузырей шампанского.

Матвей отряхнул пальцы, откинул упавшую на лоб чёлку и сложил ногу на ногу — ну чисто франт. Если бы при этом не восседал на крышке унитаза, а на чёрной футболке не было логотипа сериала «Ходячие мертвецы». Чувствуется, маечку он подбирал с подтекстом.

А ещё мне прекрасно известно, как мужчины скрывают стояк.

— Во-первых, каждую полночь я буду проводить над Вадимом ритуал, чтобы тот продолжал свою… деятельность, — явно не захотел Матвей называть его состояние «жизнью». — Будет немного шумно. Как мы объясним домработнице?

— Не проблема, — отмахнулась я небрежно. — Она уезжает в шесть вечера, сразу как приготовит ужин. До восьми-девяти утра её не будет. Так что шуми на здоровье.

— Отлично. Надеюсь, ты не забыла, что каждый день нашему малышу надо кушать что-то поживее «Агуши»? Сегодня он уже ел, но завтра ему нужно обеспечить…

— Поняла. Будут ему каждый день живые куры.

Кусочек клубники едва не встал поперёк горла. Кажется, пора подключать к делу Женьку: во — первых, нужно помочь решить вопрос с питанием Вадика, а во-вторых, с его состоянием. Уверена, что мой красивый как бог братец сможет обаять какую-нибудь медсестру, которая нарисует нужные медицинские заключения. Но для Нины Аркадьевны придётся разыграть целый спектакль с гнойной ангиной хозяина и варкой куриных бульонов непременно из живого сырья. Плюс не помешают цветные линзы и кое-какая косметика.

Хм, звучало вполне себе. Только вот любые махинации требовали денег.

— У меня встречный вопрос, — сглотнув, я отставила полупустую коробку на столик и сложила руки на груди. — Насколько Вадик… мёртв? Может, у него есть какая-то остаточная память, рефлексы, реакции на что-то яркое?

— Исключено. Это как пытаться позвонить с телефона без аккумулятора. А чего ты хотела от него добиться? — заинтересовался Матвей, так что, пожевав губу, я призналась:

— Пин-код от карты. Или от онлайн-приложений банков. Он мне ничего этого не говорил, и память у него была отличная — никогда не записывал такие вещи. Я так понимаю, тащить его к банкомату можно не пытаться?

Матвей сдавленно хохотнул и встал: в его глазах будто моментально погас весь интерес ко мне и даже на миг показавшаяся… надежда? Он что, правда решил, будто я соскучилась по мужу? Наивно.

— Да уж, Ю-лия. Ты хоть когда-нибудь перестаёшь думать про кошелёк? Не слышала такого — счастье не в деньгах?

— Так говорят только нищие. А те, у кого варит голова, прекрасно понимают, что за всё в этом мире надо платить. За хорошие вещи, жильё, еду, даже лекарства: бесплатный только воздух, и то — пока что. Нет ни одной проблемы в мире, которую нельзя решить деньгами: вопрос только в сумме. И с тобой, между прочим, мне тоже надо расплатиться — даже смерть оказалась не бесплатной. Так что хватит смотреть на меня как на продажное дерьмо: нам обоим нужны деньги Вадика. В общем-то, из-за них он до сих пор не в морге.

Закончив воодушевлённую тираду, я опрокинула в себя остатки шампанского в бокале под громкие хлопки Матвея, одарившего меня аплодисментами.

— Браво. Здравые мысли, вау. Циничные… но здравые. К слову про мою оплату, и это как раз был третий вопрос — если в этом доме меня будут сносно кормить, то согласен на отсрочку. Расплатишься в конце нашего марафона, по факту. И заплатишь всё до копейки, — зачем — то добавил он, едва заметно скривив губы.

Но его попытки меня запугать или вывести из себя на этот раз не сработали: после того как своими руками отмыла кровь с зомби, я поняла, что пойду до конца. И мы с Женькой ещё заживём на полную. Это ради нас обоих. За себя и брата я готова на любую мерзость.

— Если это всё, то иди уже, забейся в самый дальний угол дома и не мешай мне, — фыркнула я, потянувшись к узлу полотенца на груди. — Или будешь смотреть, как я натираюсь миндальным молочком? Демо-версия закончилась, дальше только по таксе.

— Спасибо, насмотрелся. Ты уже лишила меня малейшего полёта фантазии на счёт своей фигуры. Кстати, совершенно стандартной… А в ягодицах так и схуднуть не мешает. — Матвей широко, хамски оскалился, пятясь спиной к двери.

Я ахнула от возмущения, а он, более не задерживаясь, ужом выскочил из ванной. Дикое желание швырнуть ему вслед какой-нибудь бутылёк поувесистей пришлось подавить: не хватало, чтобы на шум примчала с кухни Нина Аркадьевна.

Решив заесть раздражение клубникой, я взяла из коробки последнюю и надкусила — но тут же выплюнула в ладонь.

— Фу!

Ягода оказалась напрочь плесневелой внутри. И мне упорно казалось: до того, как коробку подержал в руках бокор, она была свежей.

Закончив с приведением себя в порядок, я вернулась в свою спальню, находящуюся напротив Вадькиной. Переодевшись в домашние шорты и майку, решилась заглянуть к нему: зомби по-прежнему лежал под одеялом несмотря на довольно жарко бьющие в окно полуденные лучи и отключенный кондиционер.

Если что хорошего и было в наших с ним помывочных процедурах: меня покидал страх перед ним, осталось лишь неуютное ощущение — что-то вроде того, когда смотришь на сломанный манекен без глаз и рук. А ещё я узнала, что в брачную ночь особо ничего и не потеряла: похвастать размерами мужского достоинства Вадьке не светило.

В хозяйской спальне обстановка мне нравилась: это была просторная комната с двумя панорамными окнами, приятными зелёными стенами и рифлёной деревянной мебелью цвета «венге». Двуспальная кровать с полукруглым изголовьем, шкаф с зеркальными дверцами и толстый изумрудно-золотистый ковёр, в котором тонули пятки. Немного старомодно, немного безвкусно — как и сам Вадик — но почему-то напоминало спальню мамы в нашем старом доме.

До пяти лет мы с Женькой упорно звали бабушку мамой. Потом нам объяснили: мама — это та тётя, которая раз в месяц привозит подарки и снова уезжает на съёмки, гастроли и турне по Прибалтике. Она обеспечивала нас, оплачивала гимназии и любые прихоти, её фамилия когда-то открывала любую дверь. Но когда её не стало, ни я, ни Женька не проронили и слезинки: мы лишь думали о том, как теперь будем жить без её безлимитных карточек.

Когда нам было по десять, умерла бабушка — и вот это было тяжело и больно. Она до сих пор часто снилась мне, гладила по голове, а я всё ещё называла её мамой. И она тоже любила зелёные обои, комнатные растения и золотистые отделки в интерьере.

Я сморгнула непрошенную тоску, вызванную, похоже, переизбытком шампанского в организме, и несмело подошла к постели.

— Вадим?

Зомби послушно повернул голову и уставился на меня пустыми глазами в ожидании приказа. Я шумно выдохнула и сгребла с прикроватной тумбы его телефон, который достала из кармана брюк, когда от них избавлялась. «Айфон» ещё был заряжен, а на экране стояла биометрическая защита.

— Вадим, подними руку, — чётко приказала я, и он исполнил повеление.

Приложив его указательный палец к экрану, я стала счастливой обладательницей всего содержимого телефона. Чатов, где высвечивались десятки непрочитанных поздравлений со свадьбой, приложений от банков и каких-то биржевых сводок, в которых не понимала ничего. Присев в кресло рядом с кроватью, бодро застучала по кнопкам, отвечая на сообщения дежурными благодарностями.

«Вадим Владимирович, в «Рестории» на Советском увольняется шеф-повар. Может, перенесём конкурс на пораньше, заодно выберем нового?» — значилось в чате с Викой, и я тихо чертыхнулась.

Вот не может как нормальные, ленивые и безразличные люди! Из-за этого дурацкого конкурса поваров мы и так с Вадиком перенесли медовый месяц на Сейшелах ближе к осени. Да, сейчас это играло на руку, но мне нужно было как-то заткнуть назойливую секретутку, причём пожёстче.

«Виктория, у меня только вчера была свадьба: я сейчас не готов бросить молодую жену ради конкурса. Не будем переносить, займись «Ресторией» сама».

Оказалось довольно сложно подделать манеру Вадика: он был поразительно учтив с сотрудниками, даже когда те лезли через рамки. Внутри себя я окрестила эту податливость полной бесхребетностью. Но люди такое любили: та же Нина Аркадьевна едва ли ни ножки готова была целовать за возможность подработать на пенсии. А уж поставщики продуктов приглашались на халявные ужины в его рестораны регулярно.

Удовлетворённо кивнув экрану, я отложила телефон на тумбу и перевела взгляд на Вадика. Он всё ещё лежал с выставленной вверх рукой, не моргая и не шевелясь. И меня осенило.

— Биометрический замок, — прошептала я, осторожно коснувшись его ладони. — Самый надёжный, так ты говорил? Золотко ты моё. Просто золотко!

Осознав, что тащить Вадюшу к его сейфу в кабинете придётся на второй этаж, снова по лестнице, я тихонько выругалась. Может, отрезать ему палец, да и дело с концом?

Бр-р-р. Ну уж нет. Не в жалости дело — чисто в брезгливости, нежелании развозить новую грязь, ну и понимании: кто-то потом наверняка заметит искалеченную руку.

— Вадим, вставай. Прогуляемся, — заворковала я, потянув зомби на себя и уже вполне буднично касаясь его холодной твёрдой кожи. — Ты же хочешь сделать любимой жене подарок, правда?

Живой Вадим Демчук — редкостный скупердяй, старомодный соплежуй и простак, которым все окружающие вертели, как им вздумается. Не зря я сумела получить статус невесты за полгода, просто заглядывая ему в рот, изображая мамочкину заботу и святую невинность, а главное — полное безразличие к его благосостоянию. Охотницу за деньгами сам Вадик разглядеть был не способен, но обвести вокруг пальца его некогда великого отца: о, этим достижением я искренне гордилась. Или, скорее, радовалась везению: Владимир Демчук в молодости был фанатом Ады Валицкой, и потому сразу отнёсся ко мне лояльно и ни капли не сомневался, что я обеспечена материально.

Как же меня передёргивало от этой патриархальной семейки, дружно ожидающей моих борщей и новых наследников фамилии. Но мёртвый Вадюша, эта послушная кукла, одним касанием пальца открывшая для меня сейф, оказался прекрасен. Чёрт, я его почти полюбила в момент, когда железная крышечка со звоном разблокировалась, и запрятанный в шкафчике под письменным столом стальной ящик стал моим целиком.

— Милый, какой ты умница! — проворковала я, в порыве чувств едва не чмокнув зомби в щёку, но вовремя опомнилась и велела: — Вадим, сядь на диван.

Он натужно закряхтел и вразвалочку ушёл в указанный уголок кабинета. Диван скрипнул натуральной кожей под его весом. Я же с восхищённым писком встала перед шкафчиком на колени и принялась выгребать содержимое тайника. Перемотанные банковскими бумажными лентами ровные пачки новых розовых пятитысячных купюр ворохом полетели на нагретый солнышком ореховый паркет. За ними даже оказались и несколько стопок с долларами: похоже, остались ещё с досанкционных времён. Сейчас они уже не настолько ценны как раньше, но если по итогу придётся бежать за границу — лишними не станут.

От сердца знатно отлегло: чувствуя под задницей финансовую подушку, дышать в разы легче. Пересчитав пачки, я пришла к выводу, что наличными мне досталось миллиона три рублями и тысяч пятнадцать в долларах. До получения полного наследства Демчуков хватит с лихвой: да, лишних трат лучше пока не делать, но жить можно, и жить в кайф.

С лица не сходила счастливая улыбка, когда я закончила считать деньги и бережно сложила их на стол.

— Что тут у нас ещё? — пробормотала себе под нос, нащупав на дне сейфа две тонких папки.

Рухнув в крутящееся кожаное кресло, бросила на Вадима заинтересованный взгляд — как будто он мог мне пояснить, что ещё держал в сейфе помимо заначки. Тот, естественно, продолжал пялиться в обшитую деревянными панелями стену, не выражая ни единой эмоции.

Бревно. Но таким он нравился мне куда больше: не требовал учиться готовить и не лез под юбку. Что ж, если засунуть подальше мысли о его мёртвости, то в целом: я получила идеального мужа. Больше не надо бегать перед ним на цыпочках, увиливать от интима и целоваться — вот, что было пыткой. Со слюнями он и живой не умел сладить.

Вздохнув, я открыла первую папку, в которой нашлось несколько мультифор с документами. Договор с застройщиком о купле-продаже дома, выписки о собственности, бумаги на технику — помимо «Крузака» в гараже стоял внедорожник для рыбалок, а где-то на Чудиновом озере значился домик и прогулочный катер. Скромно. Зная реальные обороты «Райстар» — такой жалкий набор можно считать стыдным. Вадик мог бы смело купить себе личный вертолёт, яхту и пару рабов в придачу, но предпочёл скромный коттедж рядом с лесом.

Во второй папке содержимое оказалось куда веселее. Это была заверенная нотариусом копия завещания Владимира Сергеевича: старик прекрасно знал, что при любом лечении ему не дожить до нового года. Потому и торопил нас со свадьбой: хотел успеть побывать на женитьбе сына. Вчера на торжестве он уже был в коляске, которую возила сиделка, а отбыл спустя полчаса дежурных поздравлений в ресторане. И выглядел не лучше высохшей мумии.

Завещание оказалось предельно коротким, и сюрпризом не стало: один абзац, всё — Вадику. Вот только приписка в конце заставила меня выпрямиться в кресле и ощутить холодок на лопатках.

«Виктор Владимирович Демчук и любые его потомки не обладают правом на наследство. Считать это последней волей усопшего и не признавать права вышеуказанного лица даже в судебном порядке».

— Оп-ля, — только и прошептала я, снова вопросительно посмотрев на Вадима: — Ну и кто такой Виктор Демчук? У тебя что, есть родной брат?

Новость шокировала, и очень неприятно. За полгода я ни разу не слышала и слова о каком-то там Викторе. Судя по тому, что его так категорично выбросили из завещания — от семьи от отлучён. За что? И насколько юридически защищена я от возможных посягательств этого внезапного братца, ведь когда не станет и Владимира Сергеевича, и Вадика — тот вполне может оспорить моё сомнительное право через суд.

Я выругалась и с тоской глянула на стопки денег на столе. Как бы ни оказалось, что это моя единственная выгода с происходящего дерьма. Придётся заказать консультацию юриста, и очень аккуратно, тайком. А ещё не помешает выяснить, откуда это имя вообще выползло в завещании. Вдруг на смертном одре свёкр всё-таки простит непутёвого сына (что бы он там ни натворил), и тогда я останусь у разбитого корыта.

Тянуть дальше некуда: вытащив из кармана шорт телефон, я набрала Женьке. Лгать ему не собиралась совершенно, но поверить мне он сможет лишь приехав лично. Может, и прояснит ситуацию — всё же это он был организатором нашего маленького плана касательно империи Демчуков.

— Чип, привет, — бодро отозвался в трубке родной голос после двух гудков. — Как дела у моей красотки, как брачная ночь прошла?

От одного лишь озорного тембра я почувствовала себя лучше. Словно от самого инфаркта Вадима и до этого момента на груди лежал груз, а теперь его убрали — и можно вздохнуть нормально. Близнец, родившийся на две минуты раньше меня и похожий со мной настолько, что казался мужской версией меня самой — самая светлая часть моей жизни. И мы с ним не врали друг другу никогда. Именно он уговорил меня перестать размениваться по мелочам и бросить сети на крупную рыбу. Именно он эту рыбу и прикормил.

— Привет, Дейл, — в тон ему ответила я, использовав наши старые клички, подаренные любимым некогда мультиком от «Диснея»: из тех, которые показывали по «Первому» рано утром в воскресенье. — Ты сейчас можешь говорить без чужих ушей?

В трубке послышалось лёгкое шуршание, затем скрип — похоже, от двери. А затем уже куда более серьёзный голос:

— Теперь могу. Что стряслось? Этот козёл что-то…

— Нет, совсем нет, — спешно оборвала я его предположения. На всякий случай глянула на выход из кабинета, но кажется, Матвей решил оставить меня в покое, а Нина Аркадьевна — приготовить еды на маленькую армию, и в коридоре была тишина. — Я даже не знаю, с чего начать. Да ты мне и не поверишь, если не увидишь всё сам: решишь, что я обдолбалась. Так что завтра жду тебя у нас, и не одного…

— А с кем? Надеюсь, не с судмедэкспертом? Учти, если надо кого-то закопать, это лучше ночью, и машину надо побольше…

Я задавила улыбку и на миг прикрыла глаза. Вот, за что обожаю Женьку. Ему плевать: что, как, почему. Если мне нужна помощь, он расшибётся в лепёшку. Это как старый анекдот — хочешь узнать, кто действительно твой близкий человек, так предложи ему избавиться от трупа.

— Никого не надо закапывать, но ты думаешь в верном направлении. Начинай записывать. Во-первых, завтра ты должен приехать в компании доктора. Или того, кто его хорошо сыграет. Этот человек должен изобразить для Нины Аркадьевны осмотр Вадима, выписать справку о его гнойной ангине — и может убираться. Справишься?

— Ну… Где-то был у меня номер одной хорошенькой медсестрички…

— Супер. Я заплачу, сколько скажет — но чтобы рот держала закрытым, — уже чувствуя напряжение на том конце провода, я спешно выкатила вторую просьбу: — Ещё мне нужно, чтобы ты организовал ежедневную поставку на наш адрес живых кур. Одна штука в день. Лучше пусть привозят после шести вечера или до восьми утра.

— Слушай, Чип, это конечно смешно, но твои шуточки сегодня наркоманские, — сдавленно хохотнул Женька. — Или ты серьёзно?

— Серьёзнее некуда. Ещё мне нужен набор цветных линз, голубых. Смотри, чтобы цвет был не сильно яркий, естественный. Коробку резиновых перчаток и одноразовых фартуков… Антисептик, чем больше, тем лучше. И если порадуешь меня чем-то антистрессовым сверху, будет вообще классно, — закончила я дикий список с тяжёлым вздохом.

Женька затих, так надолго, что я уже начала сомневаться, расслышал ли он меня. Попыхтев в трубку, он несмело уточнил:

— Итак, если я правильно понял: завтра мне надо приехать с поддельным доктором, живой курицей, цветными линзами, набором юной поломойки и ящиком мартини. Поправь, если что забыл?

— Всё правильно. И ещё попробуй пройтись по знакомым: нет ли у кого хорошего юриста. Нужна консультация, — нахмурившись, я постучала ногтями по папке с завещанием, которая всё ещё лежала на моих коленях. — Ну и напоследок: надеюсь, ты знаешь, кто такой Виктор Демчук?

— Знаю. Не телефонный это разговор, но можешь по его поводу не переживать: про старшего Демчука уже давно никто не слышал. А вот тебе дофига чего надо будет объяснить, — протянул Женька, и после маленькой паузы всё-таки не сдержал любопытства: — Неужели ты Вадика до смерти затрахала? Чип, если дело дрянь, может, мне прямо сейчас приехать?

— Не надо. Это лучше… один раз увидеть, чем сто раз услышать.

Я нервно сглотнула, остановив взгляд на Вадике, у которого снова сам собой приоткрылся рот. Закатив глаза, поднялась с кресла и подошла к нему. Кончиком пальца попробовала «поднять» падающую нижнюю челюсть, и, к счастью, удалось заставить его сомкнуть губы.

Уловив мой рассеянный тон, Женька больше вопросов задавать не стал.

— Окей, жди завтра. Всё будет.

— Ты знаешь, как я тебя люблю?

— Не подлизывайся, — фыркнул он, но затем приглушённо добавил: — И я тебя. В какую бы задницу ты не влетела на этот раз.

Он отключился, даже несколько поспешно — немудрено, ему за оставшиеся полдня нужно намотать пару кругов по городу. Ничего, пусть побегает. Если бы у него была хоть капля деловой хватки, мы бы не оказались на грани полного банкротства: наследство мамы быстрее профукивал как раз он, периодически пытаясь раскрутить новый бизнес и каждый раз приползая ко мне с намотанными на кулак соплями. И Юлечка, сцепив зубы, снова шла искать нового кавалера, который закроет наши долги.

«Кавалер» снова потянулся за моей рукой, как только попыталась её убрать от его лица. Причём так шустро, что я, отвлекаясь на экран телефона, едва успела одёрнуть пахнущие миндальным молочком пальцы, и зубы Вадика щёлкнули в сантиметре от них.

— Блин! Вадим, нельзя! Слышишь, тупое ты бревно? Завтра будет тебе курятина. А меня кусать нель-зя! — как можно чётко проговорила я, заглядывая прямо в подёрнутые молочной плёнкой глаза.

Нет, я определённо не создана для материнства. Тем более для того, чтобы нянчить такого детину. Не уверена, понял ли он меня, но по дороге обратно в спальню больше попробовать моих конечностей на зуб не пытался. Уложив его обратно в постель и накрыв одеялом с головой, я упорхнула прибирать деньги, а потом надолго залипла в телефоне, отвечая на поздравления со свадьбой в чатах. После и вовсе вздремнула, компенсируя бессонную ночь.

Ровно в шесть вечера далеко внизу хлопнула входная дверь, оповещая об отбытии Нины Аркадьевны. Спустившись на первый этаж к кухне в надежде наконец-то заполнить пустующий желудок, я обнаружила среди натёртых до блеска молочных фасадов шкафов и расставленных в идеальном порядке на индукционной плите кастрюль Матвея. Он тяжело облокотился на столешницу и сонно наблюдал за закипающим чайником.

— Нина Аркадьевна ушла? — спросила я у него, с интересом приподняв крышку на одной из сковородок.

Потрясающий запах пряной индейки и тушёных овощей: уж чего, а умения готовить у этой бабульки не занимать. Желудок жалобно заурчал на обещание еды, и воспоминания о голодном зомбаке уже не были способны унять аппетит. Сегодня — никаких диет и рукколы, это точно.

— Ага. — Матвей кивнул, а затем добавил как-то без особого энтузиазма: — Я с ней маленько разговорился, попросил не ходить лишний раз на ваш этаж — вроде как у вас так бурно медовый месяц начался, что даже мне стонами мешаете. Она обрадовалась, обещала за вас свечек в церкви наставить.

— Это же не станет проблемой? — на всякий случай уточнила я, потянувшись к верхнему шкафу за тарелкой.

— Ну, от одной свечки за здравие твой муженёк точно не оживёт, не волнуйся, — усмехнулся Матвей. — Лишь бы над ним самим ничего шептать не начала, а то знаешь — в Бенине сильные шаманы, но наши знахарки иногда и покруче загнуть могут. Дай там кружку заодно.

Я подтянулась повыше и добыла ему кружку — попалась та, которую в шутку дарили Вадику на мальчишнике: с негром из «Порнхаба» и надписью «секс-инструктор». Не без подкола поставив её перед Матвеем, я как можно более невинно спросила:

— А ужин? Тут на целую армию наготовлено.

— И всё — с солью, — грустно вздохнул он и покрутил кружку, оценивая картинку. — Класс. Будет моя, пока я тут вынужденно прописался. Как там правильно… «Тренеры не играют»?

От его тоскливого вида я невольно ощутила укол вины: совсем забыла попросить Нину Аркадьевну приготовить какое-нибудь блюдо без соли. И тут же потрясённо моргнула, поражаясь самой себе — чтобы я, и вдруг ощутила себя виноватой? Сожаления — для хронических неудачников.

И всё же пришлось наудачу залезть в духовку, где ожидал часа десерт: три красиво зарумянившихся тарта с лесными ягодами. Бабулька расстаралась для такого дня.

— Ну, тут соли быть не должно, — бормотнула я, с помощью прихватки вынув противень.

— Если ты предлагаешь мне в ближайшие недели есть одни сладости, то кажется, готовить придётся себе самому. Не впервой, — поворчал Матвей, однако пододвинутую ему тарелку с тартом взял.

Плеснув себе кипятка, вытащил из кармана джинсов маленький марлевый мешочек, наполненный какими-то травами, и сунул в кружку. По кухне пошёл цветочно-прелый запах, похожий с тем, который источали его сигареты. Я поморщилась и спешно положила себе индейки.

— Так выходит, тебе уже приходилось… поднимать зомби? Раз не впервой? — устроившись с ужином за барной стойкой, которой заканчивался ряд кухонных шкафов, решила я разбавить неуютную обстановку.

Иди в столовую было лень, и похоже, Матвей это разделял — усевшись напротив меня со своим непонятным чаем и тартом, он принялся уплетать еду, между дел пояснив:

— Приходилось. Но с куда более благородной целью, чем сейчас. В племени, рядом с которым я жил, порядки суровые: если отец семьи умирает, всех женщин, включая дочерей, тут же отдают замуж. От инфекции умер один работяга, у него остались жена и дочь-подросток. Их бы разлучили, и тогда они попросили меня временно поддержать жизнь в их отце и муже. Я согласился, и как только они собрали денег, чтобы перебраться подальше от местного вождя в Порто-Ново — закончил действие чар и похоронил беднягу сам.

Наверное, он ждал, что такой рассказ вызовет у меня восхищение, но я лишь поняла: похоже, он и впрямь жил в Бенине. Нарочно подобный бред не придумать. Прожевав кусочек восхитительно мягкой индейки, уточнила:

— И как долго ты держал ходячего мертвеца в прошлый раз?

— Около трёх недель. Но те женщины заботились о нём сами, — он шумно отхлебнул чаю и закусил тартом.

— Не понимаю. Ты же русский: и фамилия наша, и мордашка. Каким ветром тебя могло занести в Африку?

Невольно остановила взгляд на его предплечьях, испещрённых странной символикой. Вспомнив, как чёрточки, снежинки и кружки подсвечивались изнутри во время ритуала над Вадимом, заёрзала на высоком стуле. Это, определённо, самый дикий ужин с мужчиной, какой у меня был.

Матвей усмехнулся и вдруг задрал повыше рукав футболки, обнажая плечо. Вместо новых символов вуду там показалось куда более потускневшее тату: «A(𝖨𝖨) Rh+».

— Так ты что, солдат? — удивлённо ахнула я: уж на кого, но на вояку он точно не был похож! Да и какие русские солдаты могли быть в Бенине?

— Нет, конечно, — закатил он глаза и сунул в рот последний кусочек тарта. — Я — врач. Точнее, хотел им быть, пока меня не забрал на службу Барон.

— А поподробнее?

— А поподробнее — когда мне было пятнадцать, мы с мамой уехали спасать третий мир от очередной их заразы с миссией Красного креста… Так и остались там, где были нужны. Духом и телом.

— А дальше? — я забыла жевать и ждала увлекательнейший рассказ про африканские племена, но Матвей вдруг отставил пустую тарелку и поднялся:

— У меня так от от одного сладкого задница слипнется… А дальше, как ты сама выразилась, демо-версия кончилась: остальное по таксе, — фыркнул он на моё разочарованное выражение лица.

— Не очень и хотелось, — недовольно протянула я: изобразить полное безразличие не вышло.

Найдя в недрах холодильника бутылку кефира и пару яблок, Матвей взял их вместе с чаем и удалился на второй этаж. Я задумчиво поковыряла свой ужин ещё немного, но неудовлетворённое любопытство напрочь отбило желание есть. С тоской подумала, что всё оставшееся содержимое кастрюль придётся смыть в унитаз — для Нины Аркадьевны надо сделать вид, будто ужинало ещё двое мужчин.

Что ж, остаётся надеяться, что метастазы добьют Владимира Сергеевича поскорее: от трёх недель в доме с чокнутым вудуистом и зомби я сама могу поехать головой.

Струящаяся насыщенно-синяя ткань облепляет тело как вторая кожа, высокий разрез демонстрирует стройность бёдер, классическая длина в пол — как обманка, обещающая целомудренность. Большие серебряные птицы-заколки на плече и тазовой косточке… И сверкающие туфли на умопомрачительном каблуке, компенсирующие средний рост.

Я идеальна. С голливудской улыбкой делаю шаг к лестнице, и вдруг чувствую, как за руку меня берёт Вадим. Поворачиваю к нему голову для дежурного поцелуя в щеку, но натыкаюсь на застывшее ледяное стекло в некогда голубых глазах.

— Что ты со мной сделала, стерва?! — громом раздаётся в ушах его вопль, и я с визгом отскакиваю от скалящегося зомби…

Бум! Бац! Кубарем качусь по ступеням, ловя на каждой болезненные удары.

Охнув, распахнула глаза, чтобы понять: всё это просто сон. Всё, кроме ушибленного об тумбу локтя и отбитой задницы: я умудрилась свалиться с кровати.

— Зашибись, — простонав от столь «приятного» пробуждения, потёрла слипшиеся веки. Среди прыгающих мушек всё ещё мелькал оскал Вадима и его перекошенное ненавистью лицо.

В спальне через задёрнутые шторы едва брезжил рассвет. Проснулась до будильника, поставленного на семь тридцать: нужно было успеть подготовиться к шоу импровизации до приезда Нины Аркадьевны. Сказать, что не выспалась — не сказать ничего, потому что для меня любое время до десяти утра считалось глубокой ночью.

Широко зевнув и поднявшись с пола, я прислушалась к дому: надеюсь, мой зомби-муженёк не сбежал? А то после полуночных ритуалов Матвея улететь подальше из этой клетки для канареек хотелось уже мне. Долго и нудно из спальни Вадима разносился ускоряющийся барабанный бой. Мало того, что не давал уснуть, так ещё и моё тело реагировало на звуки странно — учащалось сердцебиение, почти больно стуча по рёбрам и перехватывая дыхание.

Но лезть в дела бокора — себе дороже, уж это мне любезно поведал «Яндекс». До двух часов ночи я штудировала статьи про вуду, везде натыкаясь на противоречивую информацию. Сейчас в голове осталась лишь каша из бессмертных духов лоа, великого божества Бондье и ещё каких-то разукрашенных рож. Чётко поняла одно: если жрецы вуду владели лишь магией целительной и «светлой», то бокоры — искусством смерти во всех проявлениях. В африканских племенах, откуда вуду ушло и в американскую Луизиану, вовсе было принято особыми символами защищать дома от этих чёрных душ: добровольно их впускали лишь идиоты.

Что ж, я не только открыла перед ним двери, но и поселила прямо под собственной спальней: о том, что Матвей тоже проснулся, поведало многозначительное пыхтение, доносящееся снизу. С учётом того, что начать день с дрочки ему противопоказано — похоже, он то ли отжимался, то ли стащил у Вадьки гантели. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы больше не оживляло никакой дохлятины.

На удивление быстро для себя расправившись с утренними процедурами и приодевшись в целомудренное хлопковое платье, я заглянула в спальню Вадима. Тот лежал на кровати вроде бы спокойно, только вокруг сильно пахло свечным воском и как будто чем-то палёным. Я шмыгнула в комнату, оглядываясь в поисках источника вони, но едва сделала пару шагов, как Вадим резко поднял голову, напугав до чёртиков. Подпрыгнув на месте от испуга, я тяжело выдохнула:

— Фу, блин. Ты чего? Вадим, лежать!

Однако зомби уставился на меня бешено вытаращенными глазами и вдруг шумно втянул носом воздух. Изо рта у него многозначительно закапала на одеяло слюна, и команде он подчиняться отказался наотрез: напротив, медленно поднялся с постели. Вспомнив, как голодная тварь кинулась вчера за кошкой и как при этом удлинились её зубы, я с писком метнулась к выходу.

И со всего маху налетела в дверях на Матвея.

— Ты совсем бессмертная что ли? — прошипел он сквозь зубы, с силой обхватив меня за плечи. — Если не принесла ему поесть, то не лезь лишний раз!

Я онемела, потеряв дар речи: то ли от того, как нагло меня вытолкали из комнаты, то ли от тепла обнажённого влажного торса, на миг вжавшегося в мою грудь. Дыхание перехватило. Зато злость Матвея была абсолютно очевидна: запирая дверь, он ругался себе под нос:

— Ходит тут, пахнет как пирожное… Не удивляйся потом, что тебя сожрали! Юля, мать твою, это всё-таки не домашний пёсик! Нашла себе чихуахуёныша…

— Да я… даже не подумала, что он на меня может кинуться! — наконец-то совладала я со стучащей челюстью и зябко обхватила себя за плечи, на которых ещё остатками холодка ощущался след костлявых пальцев бокора.

— О, а ты, оказывается, умеешь думать? Ну так подумай в следующий раз! — всунув мне ключ от спальни, он вдруг приподнял мою голову за подбородок, вынуждая смотреть себе в глаза. — Если ты его не кормишь, он ест тебя. Вдолби уже это в свою пустую башку.

Я слабо моргнула. Сгустившаяся тьма в болотной радужке пугала куда сильнее, чем голодный зомби. Зря я читала все эти статьи в интернете, очень зря: незнание было куда спокойней. А теперь меня неслабо потряхивало, и вместо чего-то достойного и едкого, я, неотрывно глядя в эту завораживающую дегтярную тьму, прошептала:

— А правда, что бокоры видят в глазах людей их смерть?

Матвей усмехнулся и отодвинулся от меня, даже как будто смутившись. Откинув мокрую чёлку со лба, прислонился спиной к стене. Я не без труда отвела взгляд от напряжённых мышц его ровного пресса и показавшихся на нём чёрных татуировок — от самых ключиц по бокам к тазовым косточкам, всё те же символы вуду, но теперь обвитые лианой. Будто попытка маскировки.

— Если захотим — то да. Что, просишь назвать дату твоей смерти? Сожрёт тебя муженёк или нет? — со смешком наклонил голову набок Матвей, и тут в дверь с силой долбанули с той стороны. — О, смотри, что ты наделала. Я слишком быстро сюда рванул…

— Ты же явно отжимался или вроде того, — хмыкнула я, удачно (как мне казалось) изобразив безразличие по отношению к его хорошо тренированному жилистому телу, на котором едва держались спортивные штаны. — Разве это было можно?

— Я не собираюсь оплывать тут ещё месяц: мне потом возвращаться домой, и там без хорошей формы можно быстро скопытиться. У меня всё было под контролем, очень щадящая нагрузка в окружении релаксирующих ароматических палочек. Но если мне придётся вот так сторожить тебя и прибегать по свистку…

— Не придётся. Я с первого раза поняла. Надеюсь, Вадим не развалится на куски из-за того, что ты за меня испугался?

Я победно вздёрнула подбородок, и Вадик, будто в подтверждение моим обличающим словам, шумно царапанул дверь с той стороны, вдобавок жалобно взвыв. Да мне и этого звука было не нужно: достаточно увидеть, как скатилась по шее Матвея капля испарины и как он нервно сглотнул.

— Конечно, испугался. Если муж тебя сожрёт, мне никто не заплатит, — фыркнул он, отлипнув от стены и направившись — несколько торопливо — по коридору к лестнице. — Советую покормить его до того, как показывать людям!

Я с интересом смотрела ему в спину, однако на лопатках никаких татуировок не заметила. Только сочащуюся через бледную кожу силу, заключенную в этих мышцах.

А он хорош. Чёрт, если его подстричь по-человечески и подобрать супер-слим рубашку от «Версаче»… хм, нет, никакой аляпистости и золота Джанни. «Бёрберри» подойдёт лучше: узкий крой подчеркнёт фигуру, а цвет хаки оттенит глаза. Классика, натуральная ткань. Так и просилась на этот разворот плеч.

Блин, и о чём я вообще задумалась? За дверью спальни уже тихо постанывал голодный Вадик, а я мысленно пыталась нарядить чокнутого бокора во что-то элегантное. Правда, вряд ли такая одежда могла пригодиться в Бенине.

Стоп. А какого чёрта он вообще делал в том гостиничном номере? Неужели у него не было никаких иных целей, раз так запросто согласился поселиться здесь, никуда не торопясь? Да уж, а ещё считала себя сообразительной — но такой простой вопрос возник только сейчас.

Однако потом в ушах раздались отголоски последней фразы Матвея, и я тихо выругалась. Сегодня зомби-мужа придётся показать людям. Вот, о чьих рубашках мне действительно стоило переживать. Так что выходки вудуиста и его татуировки быстро выбросила из головы.

Мама бы оценила то, как перед завтраком я идеально разыграла для Нины Аркадьевны озабоченность больным горлом и температурой Вадика, как при ней «звонила врачу» и вызывала на дом частного доктора. Матвей глядя на моё соло лишь посмеивался и продолжал уплетать яичницу без соли. Бабулька же поохала, и даже порывалась подняться наверх и отнести поднос с омлетом в постель, но я сказала, что заботиться о муже буду сама, а ей лучше поберечь здоровье после перенесённого полтора года назад «ковида».

Кажется, это сработало: Нина Аркадьевна ушла возиться со стиркой и мытьём полов, а мы с Матвеем остались дожидаться Женьку и доедать завтрак.

— Как думаешь, Вадим не кинется на моего брата и медсестру? Или сначала его надо накормить? — шёпотом нарушила я неловкую тишину, в которую погрузилась кухня, едва с неё убралась домработница.

Матвей шумно отхлебнул чая из той же кружки с БДСМ-негром и вполголоса ответил:

— Если я буду рядом, контролировать каждый его шаг — не кинется. Но покормить его для начала было бы надёжнее. И вообще, зачем такие сложности? Какие-то явно подставные врачи… Справку ему и я мог бы нарисовать.

— На каком основании?

— На основании корочек волонтёра Международного Красного креста и медбрата, как минимум, — терпеливо пояснил он, словно не заметив промелькнувшего на моём лице удивления. — Ты собираешься рассказать брату правду?

— Да, — без малейшего сомнения кивнула я и одним глотком допила кофе. — Мы никогда друг другу не врём.

— Ну, хоть кто-то заслужил твою честность, — хмыкнул Матвей.

Я уже и внимание перестала обращать на такие намёки: ой, да пусть считает меня хоть Медузой Горгоной. Если кого из нас двоих и стоило обвинить во всех смертных грехах и связи с демонами, то точно не меня.

Вовремя раздалась трель дверного звонка, не дав мне прокомментировать сегодняшнюю футболку бокора: на этот раз с облупившимся от частых стирок принтом «Король и Шут». Понятия не имею, кто это, но выглядели разукрашенные морды отвратно.

Ноги едва шевелились от недосыпа, однако стоило открыть дверь и увидеть широкую улыбку Женьки, как настроение улучшилось. Родные медовые глаза, нос с горбинкой и идеальный свежий запах одеколона с бергамотом — словно мгновенная терапия для нервов. Я с выдохом облегчения кинулась ему на шею:

— Дейл! Наконец-то!

— Тише, задушишь! — со смешком отозвался он, коротко стиснув меня в крепкой хватке. Отстранившись, прибавил громкости голосу и кивнул себе за спину: — А что это у вас за доктора, кто заболел? Прямо в воротах встретились!

Я быстро чмокнула его в гладко выбритую щеку: умница, он всё делал как надо. Изобразил случайную встречу для ушей Нины Аркадьевны, которые, уверена, улавливали каждый звук из холла.

— Здравствуйте, проходите пожалуйста, — елеем растеклась я, пропуская в дом невысокую спутницу Женьки в слегка коротковатом белом халате. — Вадюша с самого утра себя ужасно чувствует! Температура тридцать девять, горло болит так, что рта открыть не может…

— Здравствуйте, я Кристина Михайловна, терапевт, — пропищала девчонка, демонстрируя белый пластиковый чемоданчик с красным крестом. — Где больной?

Я окинула её придирчивым взглядом: хорошенькое личико и любимый братцем оттенок рыжих длинных кудрей. Слишком сладкая для типичной труженицы поликлиники, а снаряжение в виде болтающегося на тощей шее стетоскопа — чересчур явное. Она выглядела не как врач, а скорее как девица из костюмированного порно-ролика.

Похоже, такие ассоциации были не только у меня. Женька ухмыльнулся и нагло прошёлся ладонью по ягодицам «Кристины Михайловны», на что она игриво вильнула бёдрами.

— Вадик наверху, — хмуро обозначила я и добавила для братца шёпотом: — Умоляю, скажи, что она не проститутка.

— Чип, мы же друг другу не врём, — ещё шире улыбнулся он в ответ.

Я устало сжала пальцами переносицу, сдерживая желание от души его стукнуть. Девица уже подошла к одному из зеркал и кончиком пальца поправляла помаду. Так, вдох-выдох. В целом, глубоко плевать, откуда она — лишь бы мелькнула перед носом домработницы и громко огласила диагноз. Ей и смотреть на Вадьку не обязательно, но вот подняться в спальню придётся.

— О, у нас гости, — вдруг раздался у меня за спиной откровенно насмешливый голос Матвея. — Привет, брат! Как там, оклемался после свадьбы? А то столько с тобой выпили…

Женька в откровенном шоке приоткрыл рот на эту тираду. Я обернулась: чёртов бокор спокойно допивал чай, а вот за ним показалась Нина Аркадьевна, шустро пробежавшая через холл в кладовую. Любопытная бабулька явно наблюдала за всем этим краем глаза.

К счастью, брат у меня всегда был сообразительным. Быстро стерев изумление с лица, он подошёл к Матвею и крепко пожал ему руку.

— Да, знаешь, вчера весь день проспал! А ты решил у Юльчика остаться? Надолго?

— Как пойдёт. В Саратове сейчас дел нет, вот решил погостить…

— Мальчики, давайте вы позже поболтаете? — прервала я их дикую беседу слепого с глухим, пока никто не сморозил чушь. — Идём к Вадюше. Он, бедолага, совсем не встаёт. Наверное, всё холодное шампанское виновато.

— Да-да, идите, — кивнул Женька. — Кристина Михайловна быстро его поставит, кхм, на ноги! А я пока ваши подарки выгружу, вы же из ресторана ничего не забирали, там целый склад.

Он дождался, пока девица вместе с Матвеем уйдут к лестнице, а затем так резко рванул меня за руку на себя, что я едва устояла на ногах.

— Это что за хрен? — прошипел он мне на ухо. — Юля, какого…

— Потом. Таскай всё в мою спальню и жди на балконе, — отмахнулась я и побежала наверх: следить, чтобы всё прошло гладко.

Женька выругался себе под нос, но спорить не стал. Во рту пересохло. Взлетая по ступеням, я слышала громкий разговор: Матвей уже втирал проститутке что-то про лечение ангины кустарными методами, а она усиленно поддакивала. Добравшись до коридора третьего этажа, я застала их как раз перед дверями Вадима.

— Он изнутри закрылся — не хочет, чтобы беспокоили, — натянуто улыбнулась я, когда девчонка впустую повернула ручку.

Вытащив ключ из кармана свободного платья, я открыла дверь и с опаской заглянула внутрь спальни первой. Матвей тут же грубо оттолкнул меня одной рукой (во второй всё ещё держал кружку) и пролез вперёд сам.

— Вадим, к тебе пришёл врач. Лежи и не вставай! — чётко приказал он.

Наша процессия просочилась в комнату, и я тут же закрыла дверь. «Кристина Михайловна» с недоумением смотрела, как грузно переваливающийся с ноги на ногу зомби улёгся на кровать и замер с вытянутыми вдоль тела руками. На нём всё ещё были лишь трусы и распахнутый махровый халат — со вчерашнего дня. Вадик уставился в потолок и закряхтел, поведя носом по воздуху.

Вот уж не думала, что ему всё ещё надо дышать, и что он чувствовал запахи.

— Ч-что это с ним? — в ужасе прошептала проститутка, отшатнувшись к стене и прижав к пышной груди белый чемоданчик.

— Тебе не всё равно? — я закатила глаза и начала тихий инструктаж: — Побудь тут минут пять, а потом выйди и объяви, что у него ангина. Тебя должна услышать домработница, ясно?

— Я-ясно.

— Сколько Женька тебе пообещал?

— Пятьдесят тысяч. И я не должна никому рассказывать про это, — похоже, упоминание оплаты здорово девчонку подбодрило: она перестала стучать зубами и так ошалело хлопать наращенными ресницами. И даже позволила себе любопытство: — Так а чё это он? Хоть не заразный? Как будто слепой…

— Не заразный, — отозвался Матвей и шумно прихлебнул чай. — Подойти да потрогай, раз так интересно.

Я бросила на него предупреждающий взгляд: вот это точно ни к чему. Но он, кажется, откровенно угорал над страхом и интересом Кристины. Услужливо посторонился, и она несмело подошла к постели, с лёгкой брезгливостью оглядывая растянувшегося на ней Вадика.

— Бледный… Но глаза конечно — полный треш… Экстази? Мет? Угашенный походу в нули. Никогда такого не видела.

— И не увидишь, — нервно бросила я, сложив руки на груди. — Всё сразу, накачался лошадиной дозой, теперь вот даже говорить не может — ждём, пока оклемается.

— А, ну ясно, — протянула Кристина, и вдруг ткнула наманикюренным пальчиком в живот Вадима.

— А-а-у-ы! — заорал тот и резко сел на кровати, широко открыв слюнявый рот с мгновенно удлинившимися клыками.

Его лапищи пронеслись в паре сантиметров от девчонки, едва-едва её не схватив. К чести излишне любопытной проститутки — она не закричала. А просто отключилась, закатив глаза и без сознания падая на пол спиной.

— Вадим, лежать! Нельзя! — скомандовал Матвей и, отбросив кружку, поймал Кристину за плечи, не дав ей приложиться затылком. За реакцию — пять с плюсом.

Я в ужасе закрыла лицо руками. Дурдом продолжался. Только инфаркта проститутки нам не хватало для полного набора.

— Твою-ю ма-ать, — жалобно простонала я, боясь даже посмотреть на происходящий идиотизм и бездыханную девицу.

— Чего встала? Окно открой, путь подышит девчонка! — велел мне Матвей, казалось, ожидавший именно этого — судя по откровенно смешливому тону. — Эх, слаба оказалась, Кристина Михайловна! Ну как так-то, с такой профессией — и ни грамма выдержки?

Я послушно метнулась к окну, чтобы впустить свежий воздух. Вадим уже снова улёгся на кровать, но продолжал недовольно кряхтеть, как карапуз, у которого изо рта вытащили чупа-чупс. Матвей уложил Кристину на ковёр и осторожно похлопал по щекам.

— Давай, эй! Подъём!

— Вот зафига это было делать?! — сквозь зубы выдала я, с бешенством наблюдая за тем, как в радужке чокнутого бокора играл смех. — Это ты виноват! Постояла бы она у стеночки и всё! Но нет, надо было…

— Проучить, — вдруг спокойно отозвался он, подняв на меня внезапно очень серьёзный взгляд, который не смогла скрыть упавшая спутанная чёлка. — Пятьдесят тысяч? Она поймёт, что это того не стоило совсем. Может и задумается о чём.

— Ой, смотрите, какой морализатор! Белое пальто не жмёт? Сам-то за тридцатку трупы поднимаешь!

— Я лишь исполняю волю Барона. Если он мне велел в ту ночь быть в том отеле — я был. Если он дал силу поднять Вадима — я поднял. Пойми уже, что я — раб в ошейнике. И твои деньги… просто утешающая корка хлеба, которая не вернёт мне души.

Я тяжело сглотнула: едва ли не впервые услышала в густом, бархатном тоне Матвея отголосок какой-то внутренней, искренней боли. Таким голосом я говорила о бабушке вслух — настолько редко, что и забыла, когда в последний раз это было. Моргнув, бокор снова склонился над неподвижной Кристиной и прижался лбом к её лбу — коротко, тут же отстранившись. Она мотнула головой и тихо простонала.

Так. Выходит, и исцеление ему доступно? Час от часу не легче.

— О, а вот и наш доктор пришёл в себя, — наигранно весело прокомментировал Матвей пробуждение Кристины. — Девушка, вы как, в порядке?

— Да, — слабо пискнула та, беспорядочно моргая. — Мне такое привиделось…

— Всё может быть, мы в этой комнате забористую дурь раскуривали вчера, — спешно выпалила я, присев рядом с ней и ухватившись за первую придуманную ложь.

— Ага… Знаете… Мне бы домой надо, прилечь, — бормотала Кристина, пока мы с Матвеем помогали ей сесть.

— Конечно-конечно. Сейчас быстренько объявите диагноз, а потом Женька сразу отвезёт.

Она ещё долго охала, пока я не пообещала ей накинуть десятку к оплате. После этого удалось вывести её в коридор, где — как и ожидалось — беспокойно тёрлась Нина Аркадьевна. Услышав от девицы в белом халате слово «ангина», та ускакала на кухню, готовить куриный бульон. И только у самой лестницы Кристина вдруг остановилась, задумчиво потёрла рыжий затылок и прошептала:

— Знаете… а с колёсами-то я всё-таки завяжу…

И только я могла оценить довольную рожицу, скорченную Матвеем на это заявление. Воспитательный процесс у него прошёл на «ура».

Лишь бы не начал тем же методом воспитывать меня, чёртов садист.

Кристину мы отправили в город на такси, а зомби-питомца согласился покормить сам Матвей, не забыв добавить, что это «в первый и последний раз». Женька не перебивал мой сумбурный рассказ и выслушал всё внимательно. Только скурил три сигареты, пока мы стояли с ним на балконе. Он согласился посмотреть на Вадика лишь краем глаза — и пусть страх хорошо спрятал, я не могла не ощущать по нашей нерушимой связи, как он нервничал и внутренне отрицал всё сверхъестественное.

— Сучий бред, — подвёл он итог ситуации, и я с ним была полностью согласна. — Чип, ты меня точно ничем не накачала?

— Увы, — я безоружно развела руками и рухнула в плетёное кресло, морщась от бьющих через стекло солнечных лучей.

Женька потрепал пятернёй и без того лохматую шевелюру на голове, и вдруг в родных медовых глазах — копии моих — вспыхнул озорной огонёк:

— Так погоди… Мы уже закидываем удочку не на кусок пирога, а на весь торт, правильно? Дожидаемся, пока сват докашляет свои денёчки, и «Райстар» наш!

— Если никто не запалит, что Вадим уже труп, — мрачно кивнула я, не разделив этого энтузиазма. — Ты всё привёз? Договорился с доставкой куриц?

— Всё на мази, будет тебе живность, — подтвердил Женька, затушив сигарету в стеклянной пепельнице на круглом столике. — Юлька, заживём! Не доверяю я правда этому парню с его зомби-штучками, но блин, если всё выгорит… Наконец-то с Будулаем расплачусь…

— С кем? Я не поняла, у тебя опять долги? — вскинулась я, на что он, покусав губу, выдал:

— Да это ещё с того лета не погашено, когда у меня мастерская прогорела. Ты же знаешь, в банках мне давно ничего не дают, у частника брал, авторитет один. Не бери в голову: всё закроем, когда закончим это дело, — он широко улыбнулся, но на меня его белозубый обаятельный оскал не действовал давно.

Хитрый стервец. Я, значит, буду тут возиться в слюнях и кровище зомбака, пока он — трахать очередную «Кристину Михайловну»?

— Или это дело прикончит меня. Ты вообще в курсе, что эта тварь жрёт живое мясо и не прочь откусить мне пальцы? — обиженно пробурчала я.

Женька вздохнул и подошёл ко мне сзади, тепло приобнял за плечи. Я дулась ещё пару секунд для проформы, но когда он чмокнул меня в макушку — не смогла отстраниться. Не зря мы были близнецами и чувствовали друг друга кожей. Обижаться на него — словно обидеться на саму себя.

— Ну так для того тут и будет этот… двоюродный брат из Саратова. — Он успокаивающе погладил меня по распущенным волосам. — А ты смени «Мон Парис» на что попроще — глядишь, и зомби перестанешь соблазнять на обед. Чип, это наш шанс, просто нереальный во всех смыслах.

— Да, если только не объявится этот Виктор Демчук и не начнёт с нами судиться.

— А за этого типа вообще не переживай. Считай, и нет его, — усмехнулся Женька, и я слегка развернулась в кресле, чтобы поймать его взгляд:

— Расскажешь? Откуда он вообще нарисовался в завещании?

Он откровенно замялся. Отвёл глаза, оторвал от меня руки и достал из пачки новую сигарету, грозя сегодня превратить мой уютный маленький балкончик в курилку. Я плохо относилась к запаху табака: единственное, за что не могла боготворить маэстро Сен-Лорана, так это за пристрастие к никотину. С детства была приучена его терпеть от каждого встречного-поперечного и на всех тусовках. Но вот с фруктовым кальяном вполне ладила.

Затянувшая пауза напрягала, а Женька, зажав зубами сигарету, стянул с себя ветровку и кинул на спинку второго кресла. Я хмыкнула, продолжая гипнотизировать его требовательным взглядом. Хотя, признаюсь, глубинные струнки души тронул факт, что под курткой брат носил подаренный мной кашемировый джемпер «Исайа». Тряхнув запястьем с болтающимися на нём часами деда Леонида, он, наконец, осторожно выдал:

— Как бы помягче выразиться… Витька от семьи отлучили прочно, и уже давно. Лет двадцать назад наверное. Я перед тем как тебе наводку на Вадика дать, хорошо эту семейку прощупал и нашёл их бывшую домработницу — она мне и рассказала, что там стряслось, — как-то уж очень издалека начал Женька рассказ, то и дело затягиваясь дымом.

Держу пари, это от него у братца уже такие морщинки в уголках глаз.

— Ну и? Тебя пытать надо? За что этого Витька выперли-то? — я нетерпеливо поёрзала в кресле, но следующие слова даже у меня вызывали неприятный шок.

— За изнасилование сестры, — глухо ответил Женька и, увидев моё застывшее лицо, пояснил: — Было это в начале нулевых, «Райстар» только-только на ноги вставала. У Демчуков нормальная семья была, уже с лихвой обеспеченная на то время: отец, мать, двое сыновей. После Вадика мать его рожать больше не могла, и захотелось им девочку — недолго думая, удочерили. Лизочку, куколку. Души в ней не чаяли, родной считали. А когда Лизочке стукнуло двенадцать, старший брат её и… того. Отлюбил. То ли обкурился он тогда в первый раз, подросток тупой. Может, просто от безнаказанности таким дегроидом вырос. Лизочка не выдержала и вены себе вскрыла после такого.

— Твою мать, — прошептала я одними губами, передёрнувшись от ужаса. Ни о чём подобном не имела понятия. — Вадим мне никогда это не рассказывал…

Да я и не спрашивала, если уж начистоту. Было абсолютно наплевать. А тут, оказывается, у него была сестра примерно одного с ним возраста.

— Ага, — буркнул Женька и одной затяжкой докурил сигарету. — Я тоже офигевал с таких историй. Так вот, Демчукам скандал был не нужен, бизнесу вредить, репутации. Они это дело смазали, Витька не привлекли ни к чему. Суицид и суицид. Но урода в доме терпеть не стали, выперли его взашей — пацану уже шестнадцать, не подохнет. Вычеркнули его отовсюду, даже фотографии сожгли. Уж не знаю, как там с опекой и прочим вопросы уладили — забашляли наверное куда надо. Владимир Сергеевич запретил вообще упоминать имя ублюдка. Но жена его переживала сильно, и по Лизочке рыдала, и по сыну… Через год и её не стало, просто угасла от нервов своих. А вот где сейчас Витёк, кем вырос, чего — это без понятия. Может, и сдох давно.

— Туда и дорога. Лишь бы не заявился, — напряжённо отозвалась я. — Зашибись, и ты мне это рассказываешь только сейчас? Может, мне надо было такие вещи знать до того, как в ЗАГС-е фамилию новую взять, нет?

— А ты и не возьмёшь, — криво усмехнулся Женька. — Ты — дочь Ады Валицкой. Даже не парься с заменой документов, потому что потом придётся менять их обратно. Закончим это дело, и всё будет как раньше, до смерти мамы. Только ты, я и наша шикарная жизнь.

Я печально вздохнула, опустив плечи. Сочувствие к несчастной Лизочке перетекло в жаление себя. Да, многое бы отдала, чтобы сейчас жить так, как три года назад. Когда открыты были все двери, каждое утро мессенджеры заваливали приглашения на закрытые тусовки, а единственное моё переживание могло быть связано лишь с плотным графиком у массажистки.

Потом случился клятый китайский вирус. И упрямо игнорирующая все предостережения мама подхватила его в числе первых — её даже пришлось кремировать по предписаниям врачей. С тех пор всё упрямо катилось в тартарары.

— Ты правда думаешь, что я вывезу? — жалобно проскулила я, поймав ободряющий взгляд Женьки. — Дейл, он же… труп. Ходячий труп, как в долбанных ужастиках. А я точно не Сидни Прескотт.

— Жаль мужика, тут ничего не скажешь, — пожал он плечами, не добавив, однако, лишних соболезнований по поводу моего вдовства. — Как-то уж больно резко откинулся. Но я знаю, что ты вывезешь. Из нас двоих сильнее всегда была ты. А я буду на подхвате двадцать четыре на семь.

Мой недоспавший разум ухватил в его словах какую-то важную мысль, и я даже не сразу поняла, какую именно. Но потом две корявых детальки состыковались, заставив меня нервно икнуть.

Неожиданная, совершенно не имевшая предпосылок кончина абсолютно здорового тридцатилетнего мужика. И услужливо вспыхнувшее рядом признание Матвея: «Если Барон велел в ту ночь быть в отеле, я был».

Холодная испарина выступила на лбу. Да быть не может. Или может? Нет, силы бокора — не постановка, это точно. Вадик, ворона, исцеление обморока Кристины. Но что, если засранец там был именно ради нашей сделки? Не мошенник… но не менее скользкая тварь.

Ответы мне нужны были немедленно. Я не смогу остаться в доме наедине с тем, кому настолько не доверяю — и пока Женька здесь, мне нужно узнать всё наверняка.

— Подожди тут пока, — хмуро велела я ему, поднимаясь с кресла. — Или можешь выпотрошить все подаренные на свадьбу конверты, у меня деньги есть. Мне надо поговорить с одним хитрозадым клоуном.

— Тебе помочь? — тут же предложил Женька, на что я отрицательно мотнула головой и вернулась в свою спальню.

Из неё — сразу в коридор, где было относительно тихо. Далеко с первого этажа доносилось шипение масла на сковороде: Нина Аркадьевна ваяла очередные жирные котлеты, которые вряд ли кто-то будет пробовать. Главное, что Вадик, наевшись, больше не издавал никаких звуков из-за двери.

Почти бегом спустившись по лестнице на второй этаж, я замерла в нерешительности: понятия не имела, какую из спален занял Матвей. Наудачу толкнула первую дверь, и, к удивлению, сразу попала по адресу. Он сидел на кровати и невозмутимо грыз яблоко, попутно читая какую-то карманную книжку с чёрной обложкой. Подняв на меня взгляд, даже не удивился тому, как я запыхалась и метала глазами молнии. Только лениво заметил:

— Приличные люди иногда стучатся, — и с хрустом откусил от яблока.

— Приличные люди не убивают других людей, чтобы потом сделать из них зомби, — на одном духу выпалила я, спешно закрывая за собой дверь.

Матвей подавился, закашлявшись куском. Отложил яблоко на прикроватную тумбу, а я терпеливо ждала, пока он снова сможет говорить. Комнату он выбрал себе под стать: самую маленькую, с одним плотно занавешенным окном и тёмно-синими обоями, без балкона. Из мебели тут был лишь спальный гарнитур с комодом, на котором сейчас были выставлены чёрные свечи и разложены полированные кости, куриные лапки и даже… фу. Это что, змеиная голова?

Псих.

Матвей откашлялся и отложил книгу: от поступившей в его глазах влаги они казались ещё больше, чем обычно. Смотреть на него было неуютно. Как муха под увеличительным стеклом. Но я твёрдо вздёрнула подбородок и сложила руки на груди в ожидании объяснений. Вокруг буквально витал прело-цветочный запах с нотками перца, от которого чесался нос.

— И с чего… позволь узнать, гениальное ты создание… Выводы, что я убил твоего благоверного? — не без труда выдавил Матвей, словно сдерживая желание рассмеяться.

— А разве нет? Ты сам сказал: твой потусторонний хозяин велел тебе быть в ту ночь в отеле. Для чего? Куда ты вообще ехал и к кому, если легко бросил все дела и стал жить тут? — посыпались из меня вопросы, которые стоило задать намного раньше. Пульс бил где-то в горле от напряжения.

— Разве не очевидно? Я ехал именно сюда. Юля, я — собака на поводке. Где приказано, там и сел.

Его притихший тембр только пустил морозные нити под кожу. Как-то очень невесело думать, будто кто-то знал, что меня ожидало в брачную ночь и спокойно дал этот кошмар пережить.

— И Барон приказал тебе убить Вадика, так? — хмуро подвела я черту и несмело присела на край кровати, старательно не повышая голос. Скандалов ушам домработницы не надо. Но эта выдержка стоила мне мокрых ладоней и лёгкого спазма в животе.

Матвей устало откинулся на изголовье кровати и прикрыл веки — создалось впечатление, что сильнее его глаза просто не закатывались. Растерев пальцами виски, он выдерживал драматичную паузу, пока я нетерпеливо постукивала ногой по паркету. Я не забыла, что ему запрещены яркие эмоции: пусть успокоится достаточно, чтобы говорить без нервов.

Хорошо бы и мне научиться сохранять самообладание парой вдохов.

— Ты не понимаешь законов живых и мёртвых, — прошептал Матвей, закончив свой короткий релакс и вновь смотря на меня в упор. — Так слушай. Барон Суббота — это дух. Он не может убивать и не даёт приказов на убийства. Животные в качестве жертвоприношения — да, годится. Но в людские дела духи не вмешиваются. Это стражи, контролёры равновесия. Бокоры — такие же инструменты в их руках, как мамбо, унганы и посвящённые…

— Это кто?

— Жрецы и жрицы вуду, а посвящённые — проводники, обеспечивающие связь с предками через транс. Но если все они свободны, то бокор — собака. И именно мы выполняем поручения лоа напрямую, помогая им держать равновесие сил природы. Санитары леса. — Матвей невесело усмехнулся на такое определение и продолжил: — Я получил приказ от Барона быть этой ночью там, потому как что-то угрожало этому самому равновесию. Как видишь, не зря: нити судьбы, которые предвидят лоа, сами привели тебя ко мне. И дали мне работу. Я понятия не имею, почему умер твой муж и зачем должен держать его на земле, но знаю, что Барон никогда не ошибается и не благословляет на магию зря. А в ту ночь он принял дары и дал добро на обряд. Если он послал своего пса зачищать дерьмо, значит, оно там было навалено.

Я ошалело моргнула, пытаясь уследить за нитью рассказа. Это звучало максимально честно, но оттого не менее шокирующе: мышцы дрогнули и подвели. Без сил держаться неприступной дальше, я безоружно упала спиной поперёк кровати, свесив ноги к полу и уставившись в потолок.

Да уж, «Яндекс» рассказывал о силах бокоров иначе. Что это вроде бабок-Ёжек, которыми в странах Африки и Америки пугали детей, но никак не Церберы на цепи местного Аида. Ему дали след — и он нашёл, где должен применить свои таланты. Не сходилось лишь одно:

— Стой, так получается… Вадим не должен был умереть? Его кто-то всё-таки убил, так? — глухо прошептала я, боясь оторвать взгляд от стеклянного рожка люстры на потолке.

— Возможно. А может, и нет — просто умер преждевременно. Барон частенько жалеет людей и отказывается переносить в мир мёртвых их души. Отсюда внезапные исцеления и рассказы «с того света». Но обычно это касается детей или очень-очень светлых людей. Не думаю, что Вадим был святым… раз женился на тебе.

Матвей фыркнул и вдруг улёгся рядом, скопировав мою позу — на приличном расстоянии вытянутой руки, но я всё равно ощутила тёплое колебание воздуха и прогнувшийся матрац. Спазм в животе превратился в неприятный тяжёлый комок.

— Если я настолько конченная мразь, как ты мне постоянно напоминаешь — то какого чёрта вообще взялся помогать? Потому что так велел Барон? Или тебе для чего-то нужны деньги? — я сухо сглотнула, едва удержав последнее напрашивающееся предположение.

«Тебе просто хочется поиздеваться надо мной?».

— Мне нужны не деньги, — спокойно признался Матвей, небрежным жестом сложив руки за затылок. Он не смотрел на меня, а я на него — как будто так было куда проще говорить открыто. — Всё, что я от тебя получу, тут же переведу на счёт госпиталя, в котором работала мама.

Он резко замолчал, и я повернула голову. Взгляду предстал лишь его ровный профиль с острым носом и высокими скулами. Только очевидное напряжение в плотно сжатой челюсти и дёрнувшийся кадык выдал, насколько важным было него слово «мама».

Я тяжело выдохнула. Для меня такие чувства — что-то чужое и дикое. В комнате повисло неловкое молчание, и через пару тугих ударов пульса я со скрипом осознала, почему: Матвей сказал о ней в прошедшем времени. В Бенине его не ждали пирожки из папайи и кокосовое молочко из рук мамы. Сдаётся, что люди, у которых ещё жив некто настолько дорогой, не становятся одинокими «санитарами леса».

Я всё смотрела на него, не испытывая капли смущения разглядывала пряди слишком сильно отросшей чёрной чёлки и изгиб бровей. Даже приподнялась на локте, с прищуром ожидая, когда он сам созреет для продолжения: чего-то, что поставит точку в вопросе доверия к нему. Пальцы закололо странным желанием провести ими по линии этого квадратного подбородка.

— Так в чём же тогда твоя выгода? — не выдержав, решилась я спросить. — Барон не приказывал тебе оживлять Вадима, ты придумал это сам. И плату тоже назначил сам. Деньги ты отдашь больным бедолагам Африки, значит, дело в желании? Загадаешь потом, чтобы я отписала тебе всё наследство Вадима?

Его отрешённый взгляд сфокусировался на моём лице — в болотной радужке вспыхнула искра азарта. Кривая ухмылка исказила губы, и я вздрогнула — резко захотелось отползти подальше. Прелый аромат сушёных цветов стал ощущаться сильнее.

— У тебя всё сводится к деньгам и выгоде, — констатировал Матвей, но как-то без обличающего тона: просто фактом.

— Такова жизнь, — пожала я плечами, не став отрицать очевидного. — Или имеешь ты, или поимеют тебя. Поверь, я хорошо это усвоила. Особенно когда за пару месяцев большая часть друзей превратилась в ублюдков, пытающихся меня «снять» для своих развлечений.

— Значит, у тебя просто не было друзей. Или твоя жажда наживы сама написала на тебе ценник. Будь честна — ты в итоге продала себя, пусть и задорого. Изображала любовь к тому, кто был безразличен — это и есть проституция.

Я нахмурилась и резко села на кровати, стараясь больше на него не смотреть. Матвей говорил тихо, без попытки пристыдить — но как раз так у него и получилось вызвать все неприятные воспоминания. Про то, как однокашники, которые раньше и не вздумали бы меня лапать, после маминой смерти разом стали запускать руки под платье на каждой тусовке. Как каждый чёртов самец вокруг меня уверовал, что я беззащитная лань, готовая на всё ради святого покровительства мужчины. И как мне приходилось им подыгрывать, чтобы вытащить Женьку из долгов. Как я терпела чужие ненужные касания на теле. Терпела слюнявые поцелуи Вадима и даже готовила себя к мысли, что буду вынуждена с ним спать.

Скоро всё это закончится. Я буду жить в счастливом одиночестве, скупать все новые коллекции Ив Сен-Лорана до поступления в бутики и пить шампанское, не вылезая из ванной. И больше в жизни не позволю никому считать себя беспомощной.

Да пусть Вадик хоть сгрызёт мою печень. Оно того стоило.

— Ты уже сделал обо мне все возможные выводы, — глухо подвела я итог тяжёлому разговору, поднявшись с кровати и встав лицом ко всё ещё лежащему Матвею. — Дешёвая меркантильная сука. Ну и ладненько: ты тут не для того, чтобы я тебе угождала. И чтобы дальше не было неприятных сюрпризов, будет отлично, если ты прямо сейчас озвучишь своё желание.

— Ты немного торопишь события, — хмыкнул он, окинув меня придирчивым едким взглядом. — Но в целом, у нас и впрямь не так много времени — пора заняться делом.

Я вопросительно подняла бровь: мол, рожай уже быстрее. В голове вертелись сотни вариантов того, что он мог бы захотеть: заставить меня пройтись голой по площади, каждое утро приносить завтрак ему в постель или отрезать себе палец — мало ли, какие ещё вуду-ритуалы у него на уме. Пока Матвей нарочито медленно вставал с постели и приглаживал взлохмаченные вихры, я успела придумать всё самое дикое.

Но точно не ожидала, что он протянет руку, кончиками холодных костлявых пальцев коснётся моего плеча и, чуть наклонившись ко мне, шепнёт:

— Моё желание — нарисовать тебя, Юля.

А потом мой и без того частивший пульс подпрыгнул к горлу, перехватил дыхание. Тук. Тук. Куда-то в висок, в кончики пальцев на ногах, разнося жар по телу и волну слабости в колени. Прело-цветочный запах ядом забрался в нос, записался на корочку мозга и…

И я поняла, что мне конец.

Поездка в салон за новым маникюром и массажем, обёртывание шоколадом, разминка в тренажёрном зале — в остаток дня пошли все средства, лишь бы вернуться домой к ночи и больше не столкнуться с Матвеем. Я даже забила на то, что должна играть озабоченную здоровьем мужа жёнушку, когда под предлогом покупки лекарств улепётывала к машине Женьки.

Помогло ли это бегство и экстренный курс спа-процедур отделаться от напряжения, захватившего каждую клеточку тела? Ни капли. Насмешливые болотные глаза преследовали на каждом шагу, а прело-цветочный запах облепил рецепторы хуже паутины. Я почти не слышала слов ни массажистки, ни мастера маникюра, и только рассеянно кивала невпопад.

Моя попытка отшутиться от заявления Матвея — «Ты что, фанат грёбанного «Титаника»?» — казалась глупой и провальной. Ведь у самой немели колени от мысли, что он и впрямь заставит меня позировать голой. Казалось бы, ну и что такого? Это определённо не самое худшее, что он мог загадать. Работа натурщицей — пфф, какая жалкая ерунда. Как будто я не участвовала в сотне фотосессий едва ли не с пелёнок.

Так я себя уговаривала до самой ночи, но глаз сомкнуть не могла долго. Пыталась найти подвох в этом диком желании. Когда кто-то мог потребовать у тебя вырезать почку и сожрать, а вместо этого просит всего лишь позволить нарисовать портрет — на такое должны быть весомые причины.

И логичной выглядела лишь одна: он запал на меня, как бы ни пытался это отрицать. Бедолага. Искренне его жаль, но чтобы я хотя бы допустила мысль об отношениях с подобным парнем, мало красивого тела и притягательной мордашки: к этому должны прилагаться солидные счета в Швейцарии.

В итоге всех раздумий мне снилось, как Матвей взял кисточку в руку, украшенную пауком на тыльной стороне ладони, и вместо холста принялся рисовать прямо на мне. Щекотно, влажной краской, не разрывая тяжёлого зрительного контакта выводил узоры вокруг ключиц, а я почему-то не могла дышать. Цветные капли текли в ложбинку груди, пускали мурашки по коже…

Проснулась я в холодном поту на рассвете, с дикой головной болью. Долго ворочалась, больше не сумев нащупать желанный отдых сознания. К семи утра, когда к воротам подъехал неприметный серый грузовичок, а курьер без лишних слов оставил возле них клетку с курицей, я уже попрощалась с попытками уснуть и протопала за завтраком Вадима сама, кутаясь в махровый халат от прохлады. Дождавшись, пока нанятый Женькой курьер уедет, забрала из-за ограды клетку и с тоской посмотрела на жмущуюся к стальным прутьям перепуганную птичку.

— Прости, но тебе сегодня не фартануло, — вздохнула я, потащив её в дом.

Кормить Вадика оказалось удобнее в ванной, чтобы сразу смыть все следы его грязной трапезы. Вчера Матвей сделал всё сам, даже помыл потом рожу и руки зомби, но раз уж сегодня меня одолела бессонница — моя очередь возиться в этом. Я зашла в комнату Вадима, велела ему идти за мной, и он послушно поплёлся следом, то и дело шумно втягивая запах добычи. Стараясь не дрожать от мысли, что и мной голодная тварь в растянутых трусах полакомиться не прочь, я выпустила несчастную курицу в ванной и спешно отскочила к стене, чётко скомандовав:

— Вадим, жрать!

Издав радостное «Ы-ы-ы!» зомби шустро бросился за своим отчаянно хлопающим крыльями завтраком и умял его с неприятным хрустом костей, предсмертным кудахтаньем и полетевшими во все стороны перьями. Это и заняло не больше минуты: шмяк, и одни брызги крови на нежно-розовом кафеле. Уже представляя, чего ждать, я с толикой извращённого любопытства наблюдала, как Вадим запускал длинные и даже на вид острые клыки в плоть и перемалывал всё разом словно мясорубка — мясо, пух, даже с треском сломавшийся птичий клюв.

— Да уж, это тебе не гаспаччо и не паэлья с креветками, — только и пробормотала я, вспоминая, как придирчиво раньше он относился ко всему, что попадало в его гурманский рот. Не зря судить конкурс шеф-поваров хотел лично: угодить тонкому вкусу был способен далеко не каждый кулинар.

Вадим сглотнул в последний раз и как будто бы даже с тоской посмотрел на пустоту в своих испачканных ладонях — если бы подёрнутые белой пеленой глаза ещё могли выражать тоску. Он поднял голову и вдруг с оскалом шагнул ко мне, на что я спешно приказала:

— Вадим, стоять! Всё, золотой мой, завтрак закончен, десерта не будет. Дальше мы умываемся и как хорошие больные ангиной мальчики укладываемся в кроватку, ясно?

Естественно, реакции на это не было, но клыки в окровавленной пасти медленно, словно нехотя втянулись обратно в челюсть. Облегчённо расправив плечи, я натянула перчатки и почти без желания блевануть умыла Вадика, увела обратно в спальню и уложила. Для верности напялила на него свою маску для сна: с рисунком из парочки пушистых рыжих котят. До приезда Нины Аркадьевны ещё предстояло убрать беспорядок в ванной и разложить в спальне лекарства.

На прикроватной тумбе вдруг настойчиво загудел телефон Вадима, ещё каким-то чудом не разрядившийся. Мельком глянув на экран, я тихонько ругнулась: гора пропущенных, чаты в мессенджерах разрывались, а особенно настойчиво закидывала деловыми вопросами Вика.

Словно почувствовав, что получит ответ, она позвонила снова, и пришлось с тяжким вздохом разблокировать экран пальцем Вадика.

— Доброе утро, Виктория, — сухо поздоровалась я, присев на краешек кресла.

— Вад… а, это вы, Юлия Леонидовна, — тут же угас источаемый писклявым голоском запал, когда она поняла, кто взял трубку. — А Вадима Владимировича можно услышать?

— К сожалению, нет. Вадим серьёзно заболел, гнойная ангина. Температура под сорок, не может ни говорить, ни решать никаких…

— Ангина? — едва ли не в священном ужасе ахнула Вика и затараторила так, что у меня зазвенело в и без того гудящем затылке: — Гнойная! Кошмар какой! А врач смотрел? Отёк гортани есть? Глотать может? А антибиотики купили? Может, в аптеку сгонять? Или бульончик, я сама сварю, меня бабушка научила…

Я поморщилась: мне только и осталось что слушать это с открытым ртом, потому как вставить хоть какой-то вяк не получалось. Нет, не было никакого секрета в том, что маленькая страшилка (как я мысленно называла эту круглую булочку ростом в метр пятьдесят) боготворила своего босса до полной шизы. Она подобострастно заглядывала ему в рот, бегала за ним по пятам и выполняла даже самые дикие поручения — вроде привезти ему свежую рубашку на совещание к восьми утра, потому что свою успел изгваздать в кофе.

Понятия не имею, каким образом она тогда купила в ещё не открывшихся бутиках шикарную новенькую сорочку с галстуком в тон глаз Вадика, привезла вовремя, да ещё и не ошиблась с размером. Но меня эта услужливость порядком раздражала.

— Виктория, успокойтесь, — кое-как заглушила я её тираду, когда она прервалась для вдоха. — Вадима вчера осмотрел врач, выписал лекарства. Мы с Ниной Аркадьевной о нём позаботимся, но вам пока что придётся взять на себя дела, перенести встречи. У него температура, спит почти всё время.

— Но через неделю же день рождения Владимира Сергеевича! — едва не простонала та, со всхлипом добавив: — Скорее всего, последнее… он так хотел собрать всю семью. Вадим Владимирович и подарок уже ему придумал, я хотела обговорить заказ…

Я мысленно чертыхнулась. Вот этого точно не хватало: чтобы пришлось показывать Вадюшу отцу. Пусть тот уже и из инвалидного кресла не вылезал, но вряд ли его получится заверить, что с сыном всё в порядке. Особенно если тот будет слепо пялиться в одну точку или пытаться откусить папаше уши. Дражайший свёкр даже до сих пор не соглашался на обезболивающие уколы, так что с мозгами у него явно порядок: его брехнёй про воспалённые гланды не обмануть.

— Эм… Виктория, я думаю, за неделю Вадик вряд ли поправится… Не могли бы вы передать это Владимиру Сергеевичу вместе с нашими извинениями? — робко попробовала я увильнуть от грядущего мероприятия, но натолкнулась на неожиданный отказ.

— Ну уж нет, — резко пропищала она. — Это уже ваши, семейные дела. Сами звоните и рассказывайте умирающему старику, почему его единственный сын не приедет поздравить с последним днём рождения. Вы же у нас законная жена! А я — никто! Вот и разбирайтесь сами!

Она отключилась, из трубки пошли гудки, и казалось, даже через них сочился яд. Я вздрогнула и с недоумением взглянула на телефон, а потом на безучастно валяющегося на постели Вадика.

— Чего это с ней? ПМС замучил?

Он, естественно, не ответил — только рыжие котята на маске таращили на меня зелёные глазищи. Пожав плечами — ещё бы по поводу недотраха какой-то очкастой блошки у меня голова не болела — я поставила телефон на зарядку и принялась дежурно отписываться во всех чатах одинаковыми сообщениями и всех ставить в известность о тяжёлой болезни Вадика.

Во рту пересохло, когда список дошёл до Владимира Сергеевича. Тот не пользовался чатами, но уже дважды звонил, и я нервно покусала губы, понимая, что ему тоже придётся толкать ложь об ангине. Палец с новеньким матово-бордовым маникюром завис над экраном, и тут до ушей донёсся слабый хлопок ворот, от которого подскочила как ужаленная: восемь тридцать! Нина Аркадьевна уже притащилась, а в розовой ванной всё ещё валялась клетка от курицы, кружил ворох перьев и алели капли крови…

С паническим писком я метнулась в коридор, напрочь забыв запереть дверь на ключ. Халат развязался, шёлковая сорочка неприятно прилипла к телу, но стоило глянуть в сторону ванной комнаты, как напряжение спало — из-за двери показалась лохматая макушка Матвея, а затем и он сам с чёрным непрозрачным мусорным пакетом в руках.

Я запрокинула голову, с облегчением прикрыв глаза: ещё ни разу не была настолько рада его видеть.

— Спасибо, — от души выдохнула я, даже улыбнувшись краешком губ.

— И тебе доброе утро, — хмыкнул он, небрежно закинув пакет на плечо. — Правда, своё я точно не планировал начинать с оттирания крови, но из тебя хозяйка никакая.

Он небрежно почесал выглядывающую из-за застиранного ворота футболки шею и прошёл мимо меня, не удостоив и взглядом. Казалось, я его интересовала меньше чем панно с цветами на стене, и это абсолютное безразличие раздражало до икоты.

Всё-таки на мне шикарный кремовый шёлк от «Джин Ю», пусть и частично прикрытый махровым халатом. И чёрт возьми, он просто не имел права не обратить внимания на умасленное шоколадным обёртыванием тело! Уязвлённая женская гордость заставила резко развернуться и, уперёв руки в бока, с вызовом бросить в спину Матвею:

— А вчера ты казался очень даже заинтересованным! Можно уточнить, в каком виде ты собираешься меня рисовать? Боюсь, не запаслась огромными сапфирами.

Он остановился и медленно, нехотя повернулся ко мне. Я жадно ловила в болотных глазах малейший проблеск той голодной искры, из-за которой обычно мужчины предлагают «пофотографировать» или ещё как-то запечатлеть девушку. Но в тёмной зелени была лишь сонная скука.

— Мне всё равно, что ты оденешь или снимешь, — ровным тоном отозвался Матвей, смотря при этом исключительно на моё лицо и ни миллиметром ниже. — Я не буду рисовать одежду или обнажёнку, только тебя саму. Приду на твой балкон после обеда — там самый лучший свет.

Я вздрогнула от лёгких повелительных ноток, проскочивших в его голосе. Это была не просьба и не вопрос о дозволении: он просто поставил перед фактом.

— Вот так, да? — с прищуром заметила я. — И никаких шансов отказаться?

— Не советую их искать. Я называл свою цену, ты на неё согласилась и дала мне свою кровь. Так что сделка подписана даже не со мной, а с духами. Попытаешься обмануть, увильнуть… И сама станешь моей слугой вместо Вадима.

Он гаденько усмехнулся, наконец-то опустив едкий взгляд на мою грудь, всё чаще вздымающуюся под шёлковой сорочкой. Только теперь мне до ужаса не хотелось такого внимания: запахнув халат, я слабо пискнула:

— Ч-чего? В с-смысле — если от-ткажусь, то стану з-зомби?

— Ой, а я разве не говорил? — притворно удивился Матвей. — Вот же дырявая башка! Но да, сделка заключается только так. Или ты поработаешь натурщицей, или сама будешь жрать живых кур.

Он поудобнее перехватил висящий на плече пакет, отвернулся и пошёл к лестнице, негромко насвистывая себе под нос. Я же так и осталась безмолвной шокированной рыбкой посреди коридора, слепо открывающей и закрывающей рот. Зябко закуталась в халат, который совсем перестал греть.

Чудесные, блин, новости.

Поняв, что выхода у меня нет, я занервничала ещё сильнее. Поплясав озабоченной здоровьем мужа козой перед Ниной Аркадьевной и выпив чашку молочного улуна с круассаном, я снова завалилась спать — только беспокойный сон не помог унять тревогу. В итоге, когда ровно в два часа дня Матвей постучал в дверь моей спальни, я едва не подпрыгнула на кровати от страха.

Впускать его не хотелось совершенно. Интересно, какие такие закорючки рисуют на стенах африканцы, чтобы к ним не заходили бокоры? И не делали ни из кого истекающее слюнями мёртвое мясо…

— Ты откроешь или мне ломиться силой? Сама просила озвучить своё желание сразу, я за язык не тянул, — раздался приглушённый голос из-за двери.

Я нехотя соскользнула с постели и поправила подол широкого домашнего платья. Перешагивая через многочисленные коробки, так и расставленные на полу, поплелась ему открывать. За последние сутки моя уютная спальня в кофейных тонах превратилась в склад — начиная от ещё запакованных в яркую бумагу подарков со свадьбы и заканчивая ящиком мартини от Женьки.

Тормознув возле него, я вытянула одну бутылку и одобрительно хмыкнула. Что ж, если озабоченному вудуисту приспичило меня нарисовать, пусть рисует как есть: взлохмаченную, ненакрашенную и с бокалом в руке. Щёлкнув задвижкой, я посторонилась, впуская Матвея в свой скромный уголок.

— Подожди пять минут, я сейчас приду. Раскладывай пока… что там у тебя.

К удивлению, похвастать он мог лишь маленьким деревянным чемоданчиком в руках, чуть больше школьного пенала, да рулоном ватмана — который, уверена, стащил из кабинета Вадима.

— Да уж, ну и свинарник, — пробормотал он, окинув придирчивым взглядом мою комнату, на что я фыркнула:

— У меня хоть змеиных голов на комоде не лежит.

И упорхнула на кухню за коробкой апельсинового сока и бокалом, оставив мартини на тумбочке. Уверена, что слегка взбодриться мне сейчас не повредит.

К сожалению, так просто к холодильнику пробраться не получилось — у раковины я столкнулась с Ниной Аркадьевной, которая слабо всхлипывала. Не то, что мне было дело до того, как она пускает сопли на тарелки, но приличия ради я тихонько поинтересовалась:

— Эм… С вами всё хорошо?

— Да где там, Юлия Леонидовна! — она выключила воду и вытерла руки о фартук. — Сердце рвётся от беспокойства, как же там Вадим Владимирович… Я уж не захожу, у меня же внуки, не хочу их потом заразить. Вы супчик-то ему уносили? Как он, поел?

— Кое-как пару ложек впихнула и всё: горло опухшее, — заученно отозвалась я, едва сдержав желание закатить глаза.

Да твою мать, бабулька явно переигрывает. Ей платят за работу, и рыдать из-за болезни хозяина… не верю, что он ей настолько не безразличен. Однако она и впрямь утирала слёзы, а затем шумно высморкалась в кухонное полотенце. Я слегка брезгливо попятилась к холодильнику, обещая себе в жизни больше не касаться этой тряпки.

— Боже мой, да как так угораздило… Мне уже и Зиночка, сиделка Владимира Сергеевича, звонила, спрашивала про него — я уж как есть рассказала, что и врач приходил, и лечим чем можем… Может, водочкой обтереть его, температуру собьём…

Я как можно более искренне улыбнулась: отлично, «сарафан» уже запустился. Через сутки каждая собака в городе будет знать, что Вадик болеет, а значит и с его отцом тоже не придётся долго объясняться.

— Не переживайте так, я отлично забочусь о Вадюше: вчера купила все лекарства, антибиотики пьём, ибупрофен есть. Да и брат мой вовремя приехал — помогает. Вы только много не готовьте, он на диете спортивной, соль вообще не ест, да и я больше по салатам. А Вадику только бульончик или каши. Вот, сок апельсиновый попросил.

Я достала из холодильника коробку, и Нина Аркадьевна сама всучила мне стакан:

— Конечно-конечно! Только холодное уж не давайте…

— Ага, — устав тянуть улыбочку, я спешно ретировалась с кухни.

Прямо на прикроватной тумбочке смешав себе самый традиционный из женских коктейльчиков, я разом выпила половину стакана и сразу ощутила приятное тепло в кончиках пальцев. Так уже было куда лучше — пару раз проведя расчёской по волосам и оставив их свободно спускаться на плечи шоколадной волной, я прошла на залитый солнцем балкон. Через раздвинутые в стороны стёкла шёл чудесный запах хвои от голубых елей в саду.

Матвей уже подготовился: притащил из кабинета Вадима магнитную доску на ножках для презентаций, закрепил на ней ватман — вышел почти что мольберт. На кофейном плетёном столике он разложил краски из деревянного чемоданчика и кисти разных размеров.

— Хм, Пикассо или Джек Доусон? — со смешком прокомментировала я то, как он вскрывал цветные тюбики и протирал тряпкой пластиковую палитру.

— Ни то, ни другое, — буркнул он, откинув со лба мешающую чёлку и подняв на меня взгляд. — Иди сюда и дай руку.

Я недоверчиво прищурилась, но после щедрого глотка сладкого алкоголя нашла в себе смелость подойти ближе. Несмотря на ясный день, лёгкое платье грело плохо — всё-таки май пока не славился жарой. Намереваясь согреться изнутри, я протянула Матвею слегка дрожащую руку, и вдруг он перехватил её за запястье, взял со стола канцелярский нож и, будто не заметив моего протестующего вскрика, полоснул лезвием по пальцу.

— Ай! Придурок, предупреждать надо! — прошипела я, залпом допив мартини и преодолевая порыв разбить стакан об макушку недобитого Рембрандта.

— Предпочитаю не предупреждать о нападении, — спокойно отозвался Матвей и, продолжая держать меня за запястье, подтянул руку к палитре. — Выдави кровь сюда. Или это сделаю я.

— Пусти, — с раздражением вывернувшись из его хватки, я закусила губу и выдавила пару алых капель на пластик. Дождавшись, когда Матвей одобрительно кивнёт, прижала к себе руку и оглядела покрасневшее запястье, ноющее не меньше, чем дёргала царапина на пальце. — Садист. Тебе это в кайф, да? Ну и зачем опять понадобилась моя кровь?

— Как зачем? Мешать на ней краску, — оскалился он и кивнул на кресло напротив стойки с ватманом. — Сядь. И постарайся не двигаться.

Тихонько ворча, я всё же сначала вернулась в спальню — залепить пластырем ранку, накинуть на плечи тёплый плед и налить ещё стакан мартини, захватив с собой и бутылку. И только потом плюхнулась на указанное место, приготовившись быть запечатлённой.

— Это же не просто картина будет, так? — хмуро спросила я, наблюдая, как Матвей безо всякого наброска принялся сразу делать кистью какие-то мазки на листе. — Собрался рисовать профессиональным акрилом на дешёвом ватмане без эскиза, взял у меня кровь, и тебе вдобавок всё равно, во что одета и как сидит натурщица. Художники так не работают.

Он на секунду отвлёкся, поймав мой раздражённый взгляд, и даже как будто улыбнулся уголком губ. Я сухо сглотнула, чувствуя, как шею залил жар — то ли от солнца, то ли от алкоголя в венах. Признать пришлось: кисть в его длинных пальцах смотрелась куда лучше, чем рисовало подсознание во сне. И даже застиранная футболка не портила подтянутой фигуры.

— А ты всё-таки не так тупа, как хочешь казаться. Знаешь, как выглядит акрил, и что им рисуют на холсте. Но я просто любитель, а не профи, и у меня ограничен выбор материала.

Я фыркнула и откинулась в кресле — почти допитый второй стакан мартини благотворно влиял на моё желание пообщаться и успокаивал волнение. Поджав под себя ноги, лениво пояснила:

— Мой дедушка хорошо рисовал. Я его почти не помню, но в кладовке у нас дома лежали его засохшие краски и мольберт. И картины на стенах висели — закачаешься… Никогда больше не видела таких пейзажей.

— Где эти картины теперь? — вдруг заинтересовался Матвей, но не отводил глаз от листа и продолжал аккуратно орудовать кистью, выводя какие-то мелкие мазки.

— Продали, — пожала я плечами, запив внезапную горечь глотком мартини. — Мы всё давно продали: и дом, и картины, и мамины безделушки… С молотка! — сипло хохотнув, я хлопнула ладонью по бедру, изображая тот аукцион двухлетней давности. Когда мы с Женькой стояли и смотрели, как по кускам разлеталось наше детство и память поколений дворян Валицких.

— Почему я даже не удивлён… — тяжело вздохнув, Матвей коротко посмотрел на меня, но тут же вернулся к работе: казалось, выверял пропорции лица. — Есть хоть что-то, что вы ещё не продали? Совесть например?

— Слушай, не начинай. Сам-то удачно продал душу какому-то чудиле с того света — и как оно, сколько выручил?

Я спешно прикусила язык и потянулась за оставленной у кресла бутылкой, чтобы подлить себе ещё алкоголя. Смелость на подобные заявления тому, кто утром грозил сделать из меня живой труп, явно подкинули лишние градусы.

Матвей молчал долгую минуту — настолько неловкую, что казалось, даже свет дня померк в клубящихся облаках. Продолжал рисовать, напряжённо поджав губы. А потом вдруг расплывчато, глухо произнёс:

— Когда на кону жизнь самого дорогого тебе человека, не думаешь о цене. О том, что будет завтра — потому что кажется, если потеряешь его, то завтра не придёт вообще. Если ты сейчас поняла, о чём я, то может, для тебя ещё и не всё потеряно.

Мне стало стыдно за свой вопрос, но потом ещё и больно — настолько, что я отставила стакан на пол и принялась пить неразбавленный мартини с горла, чтобы затопить это чувство. Потому что помнила себя в десять лет, захлёбывающуюся слезами у гроба бабушки и уверенную, что теперь никогда никому не буду нужна. Что весь мир погружается под землю, а я остаюсь выжившим Робертом Невиллом* среди полчищ злобных мутантов, которые хотят оторвать от меня кусок пожирней.

И чтобы это чувство не воскресло и не начало снова пожирать меня изнутри, я жадно глотала алкоголь.

_________

*Роберт Невилл — главный герой фильма «Я — легенда»

Вообще-то со спиртным я дружила: спасибо пубертату в женской гимназии, ночным вылазкам с девчонками в клубы и сотне вечеринок, на которых попробовала всё от тайской водки до первого секса. Но сегодня что-то капитально пошло не так: то ли зашкаливал уровень стресса, то ли весеннее солнышко на балконе слишком припекало, то ли разговор с Матвеем доканал психику.

Выносить его внимание к чертам моего лица, раз в минуту пересекаться взглядами и отводить глаза, будто пойманной на чём-то стыдном, было сложно. Я казалась себе школьницей в метро, которая подглядывала за понравившемся незнакомцем. Вместе с градусами в крови будто повышался уровень адреналина, заливая краской шею и щёки каждый раз, когда Матвей сосредоточенно поджимал губы и заносил руку над ватманом. В одной его расслабленной позе оказалось больше эстетики, чем в любом из моих предыдущих фотографов: он словно весь погрузился в невидимое творческое облако.

И притягивал к себе всё сильнее с каждым новым глотком намешанного коктейля.

С трудом выдержав ещё часок работы его нетрезвой музой, я выперла этого измазанного в краске Рембрандта за дверь под предлогом усталости и дала обещание не смотреть на незаконченную работу, которую он прикрыл куском ткани.

Мне отчаянно требовалось что-то нормальное, настоящее, моё — привычное, проверенное годами средство отвлечения. Распечатав вторую бутылку мартини, я включила на телефоне музыку, и под бодрый голос старушки Кэти Пэрри принялась потрошить шкаф и туалетный столик в просторной гардеробной.

В результате тщательных трудов, ценой одной сломанной помады и полного бардака, к вечеру моим образом можно было гордиться. Узкая кожаная юбка отлично сочеталась с графитного оттенка жакетом, на лацканах отделанным чёрной кожей. Под ним, в лучших традициях экстремально-раскрепощенного стиля моего модного кумира, красовалась прозрачная чёрная блуза — правда, всё же бельём я озаботилась. Хотя сам Ив всегда говорил, что нет ничего прекрасней обнажённого тела и даже участвовал в скандальной фотосъёмке лично, но я понимала: в нашей немного патриархальной стране не все подобные идеи способны оценить по достоинству.

Дополнив вид массивным колье с тигровым камнем, парой золотых серёг-цепочек и клатчем, я взяла ключи от «Пежо» и резво скатилась вниз по лестнице. Мартини весело искрило в венах, подгоняя шевелить ногами, а понимание, что надзор в виде домработницы уже не препятствие благодаря позднему часу, грело изнутри. Сунув ноги в туфли на экстремальном каблуке, я исчезла из этого треклятого дома как дым, на ходу набирая всем знакомым по очереди: ну хоть кто-то же поддержит мой порыв в будний день? Точнее, уже почти ночь.

Милка — та самая однокашница, которая в первое брачное утро спасла меня от любопытства Кости (пусть об этом и не знала) — отозвалась с трёх гудков. Оказалось, что она и так уже плясала в «Сохо», довольно элитном заведении, куда частенько приглашались гастролёры из Москвы и где в завсегдатаях числились все детишки обеспеченных родителей. Я даже не помнила, как плюхнулась за руль и умудрилась выехать на ведущую в город трассу: подаренные алкоголем лёгкость и беззаботность помогали отключить мозги не меньше, чем музыка из магнитолы: наконец-то, на всю громкость!

Никакой хандры, никакого мрака и смерти — сегодня я собиралась жить! Пошёл к чёрту этот долбанутый бокор с его зомбаками, угрозами и портретами на крови! С его чересчур внимательными глазами и животным магнетизмом, который больше невозможно не замечать.

— Ещё чуть-чуть, и прямо в рай — и жизнь удала-а-ась…, — в полный голос подпевала я старой песне по радио, небрежно крутя руль. На пустых тёмных улицах почти не было движения, так что можно ехать хоть по встречке.

Клуб встретил меня полупустой парковкой, где я бросила машину рядом с навороченной двухдверной матовой «Ауди» — как получилось, не особо заботясь о том, чтобы встать ровно. Да оно бы всё равно не вышло, если начистоту. Милка уже ждала у самого входа под неоновой вывеской и курила, строя глазки хмурому охраннику.

— Юльчонок! — радостно встрепенулась она, завидев меня и улыбнувшись во все тридцать два. — Ура-ура! Я уж думала, благоверный теперь запрёт нашу принцессу в башне и не даст толком потусить!

— Пусть только попробует! — фыркнула я, подлетев к подруге и изобразив поцелуйчики в обе щеки без касаний. — Шикарно выглядишь! Дай угадаю — платьишком от «Версаче» порадовал новый ухажёр?

Милка улыбнулась ещё шире, отбросила сигарету в урну и покрутилась, демонстрируя поблёскивающую серебром ткань классического коктейльного платья, сидящего на тонкой фигуре как вторая кожа. Лейбл громкий, коллекция свежая, но я проглотила мысль о том, что наряд слишком бледен для её очень светлой кожи и длинных платиновых кудрей — она просто в нём потерялась как рыбка в чешуе.

— А ты как всегда, всё про всех знаешь, — она озорно склонила голову набок и окинула меня придирчивым взглядом, но я была уверена в образе на все сто. — Неплохо. Хм, кожа и блузки Сен-Лорана: ты себе не изменяешь. Да, Костик меня немного… поблагодарил за компанию на свадьбе.

— А уж как я тебе благодарна, дорогая, что ты его заняла! — от души кивнула я, и не думая осуждать её за интрижку с женатым мужчиной. — С меня сегодня выпивка.

— Ого! Удивляешь всё больше… Неужели Вадик расщедрился?

— Вадик немного приболел, наглотался холодного шампанского, — как можно более сочувствующе вздохнула я, поудобнее перехватывая клатч. — Так что я пока птица вольного полёта.

— Найс! Тогда что же мы стоим, мадам Демчук? Угощаешь!

Милка подмигнула охраннику, и тот посторонился, пропуская нас внутрь — нам в таких местах хватало вполне примелькавшихся мордашек для прохождения фейс-контроля. Процокав каблуками по плиткам, мы прошли по тёмному коридору к источнику громкой музыки: просторному залу, откуда выпрыгивали цветные огни.

Я с наслаждением вдохнула смесь ароматов: дорогие духи, горящий «Б-52» на барной стойке, текила и лайм, натуральная кожа диванчиков и лоск. В разы лучше всего дерьма, в котором я тонула со дня свадьбы. Милка сразу уверенно повела меня за собой на балкон, обрамляющий танцпол, где отплясывало под жёсткие биты человек двадцать, не больше: для буднего дня почти аншлаг.

— Какие люди, и без охраны! — раздалось шумное приветствие, когда мы с Милкой остановились у одного из круглых столиков, занятых очень знакомой компанией. — Юльчонок, вот это сюрприз!

Широко оскалившись в подобии радости, сказавший это Тимур даже вскочил с диванчика, чтобы демонстративно поцеловать мне руку. Я не противилась светской вежливости: таков уж был шут Фатеев, любитель показушности и бабник в седьмом поколении.

Наверное, единственная, с кем он ещё не переспал в этом клубе — я. Остальные успешно велись на флирт, который летел из него автоматом, да на смуглую морадшку с оленьими глазами.

— Привет, Тим, — я панибратски положила ему руку на плечо, всем языком тела говоря, что воспринимала его только другом. — Развлекаетесь, ребятки?

— Мы всё ещё провожаем в замужнюю жизнь боевую подругу, а она уже тут собственной персоной, — едва сумев перекричать музыку, отозвался второй завсегдатай нашей тусовки: сынок мэра города, худой как палка Стас, не расстающийся с тонированными очками. Вообще-то, для зрения он мог носить и линзы, но сделанные на заказ во Франции очки казались ему куда более стильными.

— Ага, значит я попала на собственные поминки? Вот вы добрые! — хохотнув, я плюхнулась на диван, закинув ногу на ногу и вынудив Стаса подвинуть зад.

— По случаю воскрешения Юльчика — всем текилы! — провозгласила Милка, и парни засуетились, наполняя стопки.

Разговаривать, перекрикивая музыку, было неудобно — да и не для того мы обычно так собирались в «Сохо». После первого же опрокинутого шота и затяжки кальяном я ощутила долгожданную свободу: все эти живые мертвецы, грязь, кровь и магия вуду оставались где-то далеко, в чужой реальности. Настоящими стали пьяный смех, фруктовый дым, кислый лайм и мимоходом пытающиеся погладить мои коленки мужские ладони, по которым едва успевала предупреждающе хлопать. Это давно стало частью моей жизни, и я знала: ни у Стаса, ни у Тимура никогда не родится идеи напоить меня и сотворить что-то мерзкое. Слишком им дорога репутация, да и вообще — для них это соревнование за внимание, а не сексуальный сигнал.

Они просто развлекались, как и я сама.

— Я тоже хочу замуж, — заявила вдруг Милка, когда мы дружно выпили третий шот. — И свадьбу нормальную, на островах!

— Да хоть сейчас, моя хорошая! — заржал Тимур, широко расставив руки как для объятий: — Иди сюда, будем выбирать острова… Нижние, верхние?

Милка с хохотом вскочила с дивана, едва не сбив с ног пробегающего мимо официанта.

— Ну не за тебя же! За нормального мужика!

— Не, а я чё, не нормальный? — Тимур надулся и повернул ко мне голову, округлив глазки оленёнка Бэмби. — Юляш, я не нормальный?

— Ты балбес, — хохотнула я и толкнула его плечом. — Пусти, мы идём танцевать!

Он тяжко вздохнул, но поднялся и позволил мне выйти, а потом с шумом плюхнулся обратно:

— Стасян, наливай. Меня оскорбили в лучших чувствах!

Мы с Милкой похихикали над его уморительно скорчившимся лицом и поспешили к танцполу — смешанная с парами кальяна текила настойчиво требовала разогнать кровь. Неоновые огни отражались от сверкающего платья подруги, ритмичный трек тянул за собой, и я помню, с каким отрывом ушла в толпу скачущих девчонок и парней. Помню, как кружилась голова, как гудело в затылке, и как ноги и руки жили сами по себе. Как мы с Милкой что-то пьяно орали бармену, когда он наливал нам цветные шоты «Радуги».

А потом в памяти осталась только чёрно-пятнистая каша.

В следующий раз более-менее осознанно я смотрела по сторонам, уже будучи на улице и жадно вдыхая холодный ночной воздух — видимо, именно он и заставил мозги очухаться. И то, что увидела, утешило мало: это были задние огни фар отъезжающей от клуба машины Стаса. С трудом, но удалось вспомнить, как минуту назад попрощалась с друзьями и заверила, что доберусь до дома сама.

Смелое заявление, учитывая, что кривой шажок к парковке едва не закончился падением носом в асфальт.

— Девушка, вам такси вызвать? — услужливо пробурчал за моей спиной охранник, на что я слабо икнула.

— Н-нет, спасибо.

С толикой удивления обнаружив в руках каким-то чудом — или стараниями Милки — не потерянный клатч, я нашарила в нём ключи и, пошатываясь, побрела к машине. Каблуки скребли по дороге, и звук показался донельзя смешным.

— А Юлечка-то в го-о-овно… — пропела я себе под нос и прыснула, давя смех.

Жакет оказался где-то потерян, и мне стало ужасно холодно: прозрачная блузка не грела совсем. С третьего раза попав в кнопку на брелоке сигнализации, которая почему-то всё время убегала из-под пальца, удалось шмыгнуть в салон и даже завести движок.

— Тр-тр-трр… мы едем-едем-едем в далёкие края… хорошие соседи, счастливые друзья…

Врубив радио и печку, я постаралась выдохнуть и сосредоточиться. Мне нельзя было ехать на такси и бросать тут машину, иначе утром придётся за ней ехать, оставлять Вадима с Ниной Аркадьевной… хреновая идея. Нет уж, не настолько я и пьяная — по пустым улицам потихоньку доеду. Пару раз сжала переносицу, чтобы сбросить стоящую перед глазами дымку, а затем как можно более уверенно взялась за рычаг передач. Так, плавно сдаём назад… по чуть-чуть…

Шмяк.

Отчётливый звук удара тут же дополнился оглушительной сиреной.

— Ойч…

Втянув голову в плечи, я одним глазком посмотрела в зеркало заднего вида и закусила губу: бампер смачненько впечатался в капот той самой матовой «Ауди» и к чертям разбил фару.

Ну я же потихоньку! И как так вообще вышло…

Уставшая тяжёлая голова не выдержала громкого звука орущей сигнализации и опустилась на руль. Дико хотелось лечь и уснуть прямо сейчас.

— Девушка! Эй, мадам, подъём! — заорал взбешённый мужской голос совсем рядом. — Охренеть, она там спит! Слышь, курица, а ну выползай!

Водительскую дверцу беспардонно рванули, и поток холодного воздуха снова укусил кожу. Я поёжилась и со вздохом откинулась на сиденье, не без усилия разглядев перед собой крупного бритоголового мужика в добротной рубашке.

Злого, как все адские черти.

— Прости-те… Это ваша машина? — пробормотала я, виновато потупив взгляд. — Вы только не вызывайте никого, я заплачу…

Нашарив на пассажирском сиденье брошенный там клатч, я открыла его и вытрясла содержимое — «Айфон», помада, зеркальце, расчёска, салфетки, кошелёк. Вывернув последний наизнанку, с грустью осознала, что взятые с собой деньги уже успела оставить в клубе.

Вот непруха.

— Заплатит она, ага, — хозяин поруганной тачки зло сплюнул на асфальт. — Бухая в сопли. Мужик у тебя есть, с кем разговаривать по-нормальному?

— Есть, — пробубнила я слабеющим голосом, потому как этот бритоголовый упорно расплывался, а сознание уносило в туман. Не особо соображая, сунула ему телефон и с облегчением снова положила голову на руль. — Там… Женька. И дверь закройте, холодно же.

Бритоголовый смачно выругался, но телефон взял и закрыл дверь. Я же уплыла в ласковые объятия черноты, которая качала тело и заводила в голове блаженные «вертолётики».

Кажется, длилось это не больше пары минут. Потому что в следующий момент в окно настойчиво постучали, и пришлось разлепить веки, нащупать кнопку стеклоподъёмника и немного протрезветь.

— Ты что тут… ик… делаешь? — прошептала я, завидев знакомую черноволосую макушку и горящие в темноте болотные глаза.

— Жопку твою из дерьма вытаскиваю, не заметно? — прошипел Матвей, кинув короткий взгляд на бампер. — Ничего лучше не придумала, да — в таком виде и за руль?

Ответить я не успела: из «Ауди» выбрался бритоголовый и направился к нам.

— Эй, ты жених этой швабры? — гаркнул он на всю парковку, благо, пустующую в такой час. — Я вроде с тобой говорил? Или у неё каждый хер женихом подписан?

Я глухо простонала, слипшимся от текилы разумом сопоставив два и два: он позвонил не Женьке, а тому, кто значился в контактах как «жених». Вадику. Но трубку тот взять не мог, вот и вышло, что вызван в качестве спасательной бригады оказался бокор.

М-да уж… Так, мне не помешает свалить. Прямо сейчас. Если эти двое не поубивают друг друга, то прибьют меня, оба. Заставив себя поднять зад, я сбежала так далеко, как получилось: перекинула безвольную тушку на пассажирское сиденье прямо поверх рассыпанных на нём дамских безделушек.

— Со мной, да, — спокойно отозвался Матвей и достал из внутреннего кармана пачку пятитысячных купюр, выглядящих очень знакомо. — Извините, она просто перепила. Давайте без ДПС, миром разойдёмся?

— А вы часом не прихренели оба? — не унимался бритоголовый, хотя деньги небрежно свернул и сунул в карман джинсов. — Сначала эта овца мне разбивает тачку, а ты блин в курсе, ущербный, сколько сейчас запчасти на неё стоят?! Потом я тут час сижу, жду адекватную рожу, а приезжает додик на токсе! Короче, чучело — платите ещё столько же, или я ментов вызываю. Вон, охранник свидетелем будет!

Почему-то в этот момент мне стало страшно. То ли от того, что начал выветриваться алкоголь, то ли от раздражённого прищура Матвея, то ли от того, как он во время этой тирады протянул руку к карману и вынул из него знакомый портсигар. Я скинула туфли и забралась на сиденье с ногами, растирая окончательно замёрзшие плечи.

— Думаю, этой суммы вполне хватит, чтобы восстановить машину — у неё всего-то одна фара разбита, — невозмутимо ответил Матвей, не дрогнув ни единой мышцей лица.

— А я думаю, что прямо сейчас вызову ментов!

— Ну… удачи! — на этих внезапных словах бокор вдруг высыпал из портсигара какой-то чёрный песок прямо под ноги бритоголовому и одним прыжком подлетел к водительской двери «Пежо».

— Какого…

— Юль, не сейчас! — рявкнул он и провернул ключ в зажигании.

Спешно выжав газ, Матвей выруливал с парковки, и я смогла увидеть через лобовое стекло, как бритоголовый не просто ничего не предпринимал, он вовсе… застыл. Как стоял, с раскинутыми в возмущении руками и перекошенной мордой, с открытым ртом, который не мог закрыть, и безумно вытаращенными глазами. В темноте и со светящим в другую сторону фонарём это было не видно у дверей клуба, зато хорошо мелькнуло в свете фар.

Мужская фигура, застывшая словно в игре «море волнуется».

— Ты чего с ним наделал? — в ужасе всхлипнула я, отчаянно вжимаясь в сиденье и отодвигаясь от водителя как можно дальше, пока он уверенно вывел машину на дорогу и помчал от клуба.

— У нас минут пять, потом отомрёт, — севшим голосом пояснил он, чуть расслабив пальцы на руле. — Могильная земля в ноги, быстро и эффективно. Угораздило же тебя въехать именно в этого придурка! Не девчонка, а тридцать три несчастья!

Я обняла колени, совершенно не заботясь о длине юбки, из-под которой наверняка было видно резинку чулок. Осознав, что Матвей не просто приехал за мной, но и вытащил из дерьмовой ситуации, ощутила приятный прилив тепла в груди. Обо мне редко заботились. Я всегда была сама за себя, а то и за Женьку тоже. Даже в детстве это мне приходилось отбивать его от задир на игровой площадке, а тут…

— Спасибо, — выдохнула я, расслабленно положив голову на колени и качаясь от скорости, с которой мы летели в «Маленькую Италию». И от алкоголя, который теперь, когда успокоились инстинкты и затихла кнопка «опасность», требовал лишь одного — спать.

За окном мелькали огни ночного города, в салоне пахло прелыми цветами и игривыми нотами груши с мускусом, составляющими «Мон Парис». Матвей не говорил больше ни слова, да у меня бы и не получилось воспринимать информацию. В прозрачной блузке и с оголёнными бёдрами я чувствовала себя укутанной в безопасный кокон как никогда прежде, и от этого хотелось мурлыкать. Танцевать. Летать. Касаться.

Последнего я желала всем сонно-пьяным нутром настолько сильно, что когда машина наконец-то тормознула у ворот, а Матвей хлопнул водительской дверцей — озорная мысль вспыхнула в голове и тут же получила реализацию. Я максимально расслабила конечности и откинула голову на сиденье, прикрыв глаза и изобразив глубокий сон.

— Ты идёшь или нет? — недовольно позвал Матвей, открыв дверцу, но не получив от меня никакой реакции. — Класс. Час от часу не легче. Юля, вставай!

Он мягко похлопал меня по щеке, но я сморщила нос и промычала нечто нечленораздельное — слегка перебор, но сойдёт. Всё-таки гены актрисы не гарантия таланта.

— Ещё и босиком, — пробурчал Матвей себе под нос, и после короткой паузы я-таки получила, чего добивалась.

Его прохладная правая рука осторожно подобралась под мои колени, мягко скрипнула кожаная куртка. Левая поддерживала спину, и он поднял меня с сиденья, крепко прижав к себе.

Потрясающе. Такой… твёрдый. Жаль, что я не могла видеть его лица, но позволила себе откинуться на подставленное плечо и прижаться щекой поближе к шее — так, чтобы чувствовать запах кожи. Тут он был насыщенней. Слаще. Высохшие цветы в его сигаретах явно были особенными — свежими и пряными одновременно. Чёрт возьми, как же приятно.

В животе будто свернулся клубком огромный пушистый кот, когда Матвей потащил меня в дом. Он ступал так мягко и осторожно, словно не хотел меня разбудить. А я старалась только не улыбаться и сохранять видимость сна.

И слышала ровный, как метроном, пульс, не участившийся ни капли. От отсутствия реакции с его стороны эйфория разъелась как кислотой: неужели ему всё равно? Плевать, что его холодные пальцы на моём бедре, плевать на моё горячее дыхание на своей шее, плевать на то, как доверчиво я к нему прижалась.

Но мне было абсолютно не наплевать, и это бесило. Ужасающая смена позиций, с которой я не собиралась мириться. Это меня мужчины добивались, это от меня хотели касаний!

Матвей явно не улавливал этой волны возмущения. Неспешно отнёс меня на третий этаж, даже не запыхавшись. Толкнул ногой дверь в мою комнату — что мы уже там, я поняла по запаху своих духов и апельсина от пролитого на тумбочке сока. Опустив меня на кровать, Матвей уже собирался распрямиться, но я приоткрыла веки и требовательно потянула его за плечо.

— Не уходи. Пожалуйста…

Он замер, смотря на меня с открытым недоумением сквозь темноту спальни. В болотной радужке отражалась растерянность и моё лицо, как в искажающем зеркале. Я сухо сглотнула, скользнула пальцами к его шее, находя точку пульса. И порыв взять под контроль следующий удар его сердца вышиб остатки здравого смысла из мутной головы.

Матвей уже приоткрыл рот, явно намереваясь бросить очередное ехидное замечание, но я не позволила. Приподнялась навстречу, ухватившись за него со всех сил, и прижалась губами к его губам — не дав шанса на отказ.

Горькая сладость на кончике языка. Прохлада. Как дуновение северного ветра или брызги дождя, если бы с неба лилось шампанское. Я была осторожна, просто желая попробовать, каково это — целовать смерть. Волнующе-остро, рискованно-сладко. Короткое касание тьмы, закончившееся спустя миг, когда Матвей резко оторвался от меня, так и не ответив на поцелуй и смотря в мои глаза почти испуганно.

— Юля, нет. Ты пьяная. Спи, пока я сам тебя не усыпил, — строго, отрывисто бросил он, выпутываясь из моих цепких рук и спешно отходя от кровати на полшага.

— Трус, — выдохнула я, упав на подушку. Слабо моргнув, словно хотела сбросить затопившее наваждение, наблюдала за бегством Матвея из моей спальни: он так громко хлопнул дверью, как если бы боялся преследования. — И врунишка…

Лжец, потому что я успела ощутить прошедшую по его телу дрожь. И уловить, как под подушечками пальцев зачастили удары, с которыми сердце гоняло подогретую кровь. Может, из меня и плохая актриса, но женщина… В свои двадцать три я могла составить карту мужского тела и все его реакции.

А потому знала точно — если бы поцелуй продлился хоть на секунду дольше, Матвей бы этой ночью уже не покинул мою кровать. Так что засыпала я с блаженной, победной улыбкой.

Юля, ты невозможная идиотка.

Зачем, зачем пить столько, чтобы утром хотеть отпилить себе гудящую голову и выплёвывать к чертями кишки? Ну как, утром… часы в телефоне любезно поведали, что открыть глаза вышло только к одиннадцати. К двенадцати я успела сходить в душ, максимально близко поздороваться с белым другом, проклясть себя и весь свет и, закутавшись в халат, сползти на первый этаж за живительным стаканом водички с лимоном.

Вчерашний вечер и ночь всплывали мутными урывками. Но вот когда увидела в гостиной Матвея, сидящего в кресле с карманной книжкой, от досады на себя едва не простонала.

Я вспомнила, чем закончился парад развлечений. А с учётом того, какие до стыдного драные чулки стянула с ног после пробуждения — осталось лишь осторожно попятиться к кухне с надеждой, что останусь незамеченной.

Как же в этот момент мечталось, чтобы моя дрожащая от похмелья тушка провалилась сквозь землю.

Увы, все желания разлетелись в мириады пылинок, играющих в лучах солнца, бьющего в панорамные окна гостиной. Потому как Матвей поднял тяжёлый взгляд от книжки и поймал меня с поличным на попытке просочиться бочком вдоль стены. Кривая ухмылка исказила его губы, но то была большая разница с тем, как он почти улыбался вчера на балконе. Замаскированная, сдерживаемая злость, пробившаяся наружу в том, как до побелевших костяшек он сжал резко закрытую книгу.

— Привет, — сипло бормотнула я, решив выбрать самый безопасный вариант для всех девушек в подобных ситуациях: изобразить амнезию. — А где Нина Аркадьевна?

— Уехала за продуктами, — безупречно ровным тоном отозвался Матвей, продолжая буравить меня едким взглядом. — Твоего мужа я покормил и убрал за ним. Снова.

— Спасиб…

— Вот не надо этого, ладно? — вдруг довольно угрожающе вспыхнули его глаза, и он даже вскочил с кресла, но тут же прикрыл веки и сделал два длинных выдоха. — Мы так не договаривались. Я тут не за спасибо, и должен был только помогать, но не нянчить зомби вместо тебя, когда ты решишь пуститься во все тяжкие!

Ему явно с усилием давалось самообладание: отложив книгу на журнальный столик, он взлохматил и без того беспорядочно торчащие волосы, продолжая глубоко дышать. Я с прищуром сложила руки на груди: ещё не хватало получать выговор за гулянку, как тупому подростку!

— А что, мне теперь надо спрашивать твоего разрешения, если захочу развлечься? Я не в тюрьме, да и ты вообще-то тоже. И сидеть сутками напролёт рядом с трупом никто не обязан.

— Святые лоа… — почти простонал Матвей, посмотрев на меня как на несмышлённое дитя. — Юля, твою же мать, да включи мозги! Это не манекен, не кукла! Это создание, у которого на подкорке один инстинкт: жрать. Он опасен. Он может ночью услышать какую-нибудь крысу во дворе и вышибить окно, чтобы догнать добычу. И тогда молись, чтобы это была только крыса, а не кто-то более разумный. У него хватит сил, чтобы выбить дверь, если за ней будет ждать живое мясо. Его нельзя бросать на произвол судьбы и убегать на тусовки. А если бы я не приехал вчера, если бы тебя в итоге забрали в обезьянник за вождение без прав в нетрезвом виде, да ещё и аварию? Ты хоть маленько подумала, что одним хлопком чуть не профукала всё?

Судя по вздувшейся венке на шее, он закипал с каждым словом — таким взбешённым мне ещё не доводилось его видеть. Где-то наверху уже послышался болезненный стон Вадима, улавливающего частоту пульса хозяина, и тот спешно упёр кулаки в спинку дивана, опустив голову и восстанавливая нормальный ритм. Чётче проступили жилы на напряжённых предплечьях под чёрточками татуировок.

Я не чувствовала себя виноватой за этот срыв: его попытка запугать меня не удалась. Как и выставить себя героем-спасителем. Сглотнув позыв тошноты, сухо заметила:

— Если ты вчера приехал за мной только чтобы потом этим попрекать — мог бы не утруждаться. Меня бы легко забрал из ментовки Женька, если бы до этого дошло — не в первый раз, уж поверь. Хватит тут строить из себя… уж не знаю даже, озабоченного папашу. Я с десяти лет ни перед кем ни за что не отчитывалась и не извинялась: не надейся, что начну сейчас.

Гордо вздёрнув подбородок, я отвернулась и протопала на кухню, наконец-то смочить пересохший рот. Почему-то мне было обидно до комка в горле — словно подсознательно ожидала совсем иного разговора. Не о трупе на третьем этаже, который и живым-то не затрагивал ни единой струнки в душе.

Собиралась изображать амнезию, а кажется, её успешно демонстрировал сам Матвей. Ровно до того момента, как я наполнила водой из кувшина стакан, бросила туда дольку лимона, и вдруг услышала за спиной тихую насмешку:

— Значит, за свои приставания ты тоже не будешь извиняться?

Вода встала поперёк глотки: я закашлялась, едва не уронив стакан на кафель. Стерев проступившие на глазах слёзы, обернулась и шокированно прошептала, глядя на эту застывшую в дверном проёме чёрную фигуру:

— Приста… вания?

Слово-то какое… архаичное. Одним махом выставляющее меня редкостной шалавой, соблазняющей невинного старшеклассника.

— А что ещё это было? — издевательски протянул Матвей, и только короткая озорная вспышка в болотной радужке выдала, какой отличный карт-бланш для подколов он получил. — Только не делай вид, что не помнишь — иначе бы не кралась на кухню как недобитая Мата Хари.

Я практически залпом осушила стакан, со всей силы стиснув его пальцами и сдерживая желание запустить им в лоб этой ехидной заразе. Что ж, если враньё не прошло, придётся говорить правду, а она порой куда более неприятная. Поймав почти победный взгляд Матвея, я прислонилась к холодильнику и как можно более безразлично пожала плечами:

— Любопытство. Не обольщайся, мне всего лишь было интересно, как ты отреагируешь. Зачем-то же взялся меня рисовать. Скажи честно, этот портрет будет чем-то вроде приворота? Настолько отчаялся найти себе девушку, что решил приворожить своими крибли-крабли-бумс?

По его лицу пробежала какая-то странная, неуловимая эмоция, которую он очевидно сдерживал. Но затем всё-таки открыто хохотнул, даже забыв держать маску отстранённости.

— Приворот… Ох, Юлия, и умеешь же ляпнуть, — выдавил он через пробивающиеся смешки, на что и я непроизвольно, на короткий миг улыбнулась этому проблеску света. — Я не сраный Гарри Поттер, ну! Этот портрет не оживёт, не начнёт песни петь. Да, он немного особенный, и если всё получится — станет для меня отличной платой за услуги. Но точно не потому что я буду смотреть на него ночами и вытирать слёзки по несостоявшемуся сексу с тобой, уж поверь.

— И всё же — в чём тогда его смысл? — поморщилась я от таких насмешек.

Потому что где-то глубоко под рёбрами неприятно резануло: для него это смешно. Мой пьяный, но искренний порыв коснуться его оказался смешным; Матвей вовсе не воспринимал мыслей обо мне всерьёз. Вчера, когда я любовалась его сжимавшими кисточку пальцами и игрой света в чернильных волосах, он смотрел на меня исключительно технично. Не чувствовал того напряжения, которое довело меня до поездки в «Сохо».

И то, что даже сон не стёр воспоминания о вкусе прохладной сладости на кончике языка, лишь делало обиду глубже. Кислее.

— Я расскажу, что это за портрет, когда его закончу, — небрежно бросил Матвей. — Может, это тебя чему и научит. А пока будь хорошей жёнушкой, таскай сама обеды для дохлого муженька, и если совсем станет невмоготу — купи вибратор, а не вешайся на меня.

Это стало последней каплей. Окончательно забыв про все симптомы похмелья, я сцепила зубы и вышла из кухни, в дверном проёме от души толкнув бокора плечом.

— Классная идея. Тогда я поехала в секс-шоп, к ужину можешь не ждать, — моё яростное шипение он встретил раздражённым протестом:

— Эй, ну-ка, постой! Я не собираюсь опять оставаться нянькой для зомби! Юля!

Я лишь криво усмехнулась и направилась к лестнице, слыша в спину его приглушённые ругательства. Ох, мальчик, ты ещё не знаешь, как я умею мстить! И сейчас всё моё захлебнувшееся в обиде нутро требовало крови. Не существовало мужчины, который имел бы право так себя со мной вести. Который бы смеялся над моими желаниями и не разделял их.

Или делал вид, что не разделял? Не могла моя женская интуиция так сильно ошибиться ночью. Принять вибрацию ответного желания за отвращение. Но раз он собрался корчить из себя недотрогу, это уже был открытый вызов — а соревнования я любила. Не зря всегда выходила победительницей тусовочных баттлов «кто первая охмурит вон того красавчика». Просто надо вооружиться для серьёзного поединка.

В своей комнате стерев припухлость с лица огуречной маской и наложив чуть больше косметики, чем обычно, я приоделась в солнечно-жёлтое платье с юбкой-«солнце», взяла из тумбочки пачку купюр и прикинула маршрут. К умелице Тане в салон — за укладкой и обновлением ресничек. Потом в пару бутиков, за боевым арсеналом. Ну и остаток дня можно провести в зале, принадлежащем родителям Милки: может, и с ней получится пересечься. Главное, не возвращаться как можно дольше.

Сам разбудил во мне бойца — значит, будет война!

Проверив напоследок Вадима, мирно лежащего в постели в обществе раскиданных на тумбе таблеток, я на всякий случай задёрнула в спальне шторы и после недолгого колебания решилась на страховку — бельевой верёвкой привязала его за щиколотку к ножке шкафа, стоящего напротив кровати. Удовлетворившись видом, заперла дверь на ключ, сунула его с собой в сумочку и не без удовольствия вышла во двор.

Правда, удовольствие это оказалось очень коротким. Возле брошенной вчера за воротами машины уже курил Матвей, щурясь от яркости солнца. Будучи в той же растянутой чёрной футболке с логотипом «КиШ», он пускал короткие струйки сладковато-цветочного дыма, с озабоченным видом оглядывая слегка помятый вчера бампер.

Я сделала вид, что его не заметила — точнее, что он мне интересен не больше, чем прошедшая по дороге со своим доберманом соседка. Пикнув сигнализацией, села на водительское место, и уже собиралась было кинуть сумочку на пассажирское сиденье, как вдруг его резво заняла непрошенная задница бокора.

— Эй! А ну брысь! — вскинулась я, на что он фыркнул и хлопнул дверцей.

— А что, только тебе можно развлекаться? Фигушки. Раз ты — избалованный и абсолютно безответственный ребёнок, то и я не собираюсь нянчиться с твоими проблемами, — вдруг как-то предельно серьёзно и сухо обозначил Матвей, посмотрев на меня до мурашек пристально. — Ты правильно сказала: я тебе не папочка. И тому любителю курятины — тоже. Думаешь, если он кого-то сожрёт, пока мы шляемся по городу, это буду разгребать я? Нет, Юлечка, это дерьмо свалится на твою миленькую головку. Но в такую погоду грех сидеть дома, правда же? Весна на дворе! Гуляем!

Он явно пытался таким образом заставить меня передумать. Но я уверенно сунула ключ в зажигание и оповестила:

— Вадик привязан и закрыт на ключ, Нина Аркадьевна к нему не войдёт. Так что если правда собрался со мной, то пристегнись.

— Надо же, кто-то вспомнил о технике безопасности? Да это как привязывать летящий на скорости самосвал!

Проигнорировав его ехидность, я сама натянула ремень и предельно осторожно вырулила на дорогу. Сам того не зная, Матвей здорово подпортил мне планы, и теперь маршрут представлялся слабо. Ладно, пока просто доедем до центра — а там может он и сам найдёт, куда податься.

Протянув руку к магнитоле, я тихо чертыхнулась и вернула её на руль: даже музыки в его компании не включить.

— А тебя вообще ничего не остановит, если уж идёшь к цели, да? — вдруг почти миролюбиво усмехнулся Матвей и расслабленно откинулся на сиденье. Правда, тут же с шипением вытащил из-под задницы брошенную там вчера вместе с другим хламом расчёску, но вместо нового упрёка пробормотал: — Ну и рожа была у того оленя на «Ауди»…

Невольно вспомнив, как тот стоял с вытаращенными глазами посреди парковки, я тоже прыснула со смеху. Видок у бритоголового и впрямь был потрясный — точнее, потрясённый.

— Прикольный финт с могильной землёй. Надеюсь, он после этого не вызвал ментов, как грозился.

— А кто ему поверит, что он пять минут не мог пошевелиться? — пожал плечами Матвей. — Исходя из моего опыта — обыватели, почувствовавшие на себе нечто подобное, изо всех сил стараются больше никогда не столкнуться с вуду. Учитывая, что деньги он за фару получил — вряд ли захочет ещё раз со мной поболтать.

— Да уж, мне бы такие силы, — с лёгкой завистью вздохнула я, не отводя глаз от дороги, на что получила моментальный ответ:

— Никогда этого не желай. Это не дар, а проклятие. Не представляешь, как много я готов отдать за то, чтобы Барон освободил мою душу. Чтобы меня перестала окружать одна смерть и кровь, чтобы я мог делать лишь то, что хочу сам…

— А что бы ты сделал, если был свободен? — не сдержала я осторожного любопытства, бросив на него мимолётный взгляд и невольно поёжившись от слишком отрешённого выражения на бледном лице.

— Уехал бы к морю. Не в эти сраные тропики, насквозь проеденные заразой и малярийными комарами, а к нашему морю. Растил бы виноград, делал своё вино и купался бы ночами, когда нет туристов.

Сказать, что ответ удивил — не сказать ничего. Словно Уэнсдей Аддамс мечтала нарядиться в розовое: настолько его желания не сходились с тем, кем он казался. Возможно, и вся бледность вкупе с костлявостью — издержки проклятия, и Матвей совсем бы не против загореть на настоящем солнце.

— Довольно… простые и выполнимые мечты, или я не права?

— Выполнимые. Только за всё придётся платить. Я может и не совсем понимаю твоего взгляда на жизнь, но ты права в одном: бесплатного не бывает ничего. И за самое дорогое отдаёшь не деньги. Это просто бумага. За бумагу не получить ни человеческой искренности, ни здоровья, ни настоящей дружбы. Твой муженёк наверняка знал, что ты его не любишь, но пытался купить любовь — и где он теперь?

— Думаешь, я настолько дерьмово играла свои чувства? — краешком губ печально улыбнулась я. — Пусть мы с ним и не спали, но в остальном я старалась изо всех сил. Мы за полгода даже ни разу не поссорились, потому что я всегда и со всем соглашалась…

— Женщина не истерит, не предъявляет претензии и не пытается исправить мужчину только в двух случаях: или ей от него что-то нужно, или он ей безразличен, — прервал мои попытки доказать верность делу Матвей. — С тобой же просто комбо, и я правда удивлён, как Вадим умудрился на тебе жениться и не заметить этого. Либо ты тоже нужна была ему чисто для статуса… Не верю, что владелец серьёзного бизнеса мог быть настолько слеп. У тебя же на лице написано, когда тебе не плевать, а когда ты притворяешься.

Я нервно передёрнулась и крепче сжала руль. Как-то и мысли не допускала, что в этом расчётливом браке пользовалась не только я, но и мной: а ведь и впрямь, Вадик частенько упоминал при друзьях, на чьей дочери собрался жениться. Владимир Сергеевич вовсе был в восторге от идеи породниться с Валицкой, носительницей дворянской фамилии его кумира.

У меня даже бисеринки пота проступили на лбу от дурацкой мысли: Вадим женился на мне, чтобы порадовать умирающего отца. Чтобы тот ушёл в иной мир со спокойной душой и с гордостью за сына. Мне ли не знать, как сильно он любил и боготворил старика.

— Кажется, я где-то попал в точку, — тихо прокомментировал Матвей моё замешательство. — Не думаю, что для тебя это какой-то шок: когда позволяешь поставить на себе цену, будь готова стать предметом торгов.

Я тормознула на перекрёстке, и это дало возможность перевести дух. Запрокинуть голову, чтобы вернуть обратно напрашивающиеся на глаза слёзы. Эти отношения, этот брак был практически единственным моим достижением, и признать, что ему я обязана не собственной привлекательностью и женскими чарами, а всего-навсего маминой фамилией…

Если бы я была Ивановой, то наверное, вовсе не представляла бы из себя ничего.

— Скажи честно, как мужчина, — севшим от ерша в горле голосом попросила я, покусав губы и к чертям съев с них помаду. — И без попытки меня задеть. Всю мою жизнь окружающим важно было лишь то, как я выгляжу — достаточно ли милые бантики для фотки в журнал, правильно ли села и как улыбнулась. Так вот, неужели к двадцати трём годам я умудрилась потерять даже это? Матвей, вот правда — я что, такое конченное страшилище?

Возникшая после странного вопроса неловкая пауза заставила с преувеличенным рвением вперить взгляд в мигнувший жёлтым светофор. Выжав газ, я максимально сосредоточилась на дороге, всем пульсирующим в напряжении телом ощутив, как по нему прошёлся вниманием Матвей. Я не напрашивалась на комплименты и не играла — в этот момент мне физически было нужно ощутить себя человеком, который не зря делал в этой жизни хоть что-то. Пусть даже заботился о себе самом.

— Ты красивая, Юль, — без тени издёвки отозвался он почти шёпотом. — Наверное, не ты сама виновата в том, чем загажена твоя голова. У тебя удивительные глаза, такие тёплые. И кукольный овал лица — вчера заметил, когда начал рисовать. И это тебе дано не фамилией матери или достатком, а природой. Каждому человеку дано немного красоты. У Нины Аркадьевны красивые руки — даже на вид мягкие. Наверное, внуки обожают с ней обниматься. А в Бенине у меня в одном племени есть приятель, от которого шарахаются сородичи — но как же он заразительно смеётся! И это тоже красиво. Красота относительна, она в глазах смотрящего. Если ты сама не видишь её в своём отражении, надо менять не наряд и не зеркало, а свой взгляд.

Такого ответа я не ожидала точно, и как реагировать на него — не понимала. Вроде бы лестные слова, и в то же время замечание: комплимент при желании можно сказать каждому. Наверное. Интересно, если в каждом человеке находить нечто красивое, можно научиться смотреть на мир так, как он? Стоило попробовать. Подход уж точно нестандартный: как напялить розовые очки, которые всех сделают капельку прекраснее, включая тебя самого.

Вот только мне пробовать подметить в Матвее нечто особенное было не нужно: он весь был соткан из чего-то потустороннего и оттого притягательного, как всё запретное. Благодарно посмотрев на него, я осторожно улыбнулась и наконец-то поняла, куда мы поедем.

— Ну, раз ты всё равно испортил все мои планы, предлагаю потратить время с пользой. Ты ведь вроде как играешь роль моего двоюродного брата, а ходишь… не пойми в чём.

— И чем это тебе не угодила моя одежда? Да уж, и кому я тут объясняю… — закатил он глаза. — Мы же дома сидим, какая разница?

— Вот именно, что Вадима может быть придётся повести в люди. А у тебя ни одной приличной рубашки, так? — не успокаивалась я, словив внезапный азарт.

Машина уже бодро мчала по центру города, и мимо замелькали знакомые вывески магазинов. Решив не мудрить и начать с малого, я остановилась на парковке перед универмагом — а от него уже пойдём по проспекту к набережной, если сразу ничего не подберётся.

Хотя что-то подсказывало: на эти плечи даже холщовый мешок сядет как влитой.

— Хорошо, если тебе так надо — возьмём какую-нибудь рубашку на всякий случай. В счёт моей оплаты, — недовольно пробурчал Матвей. — С одним условием: потом ты пойдёшь со мной, куда скажу.

— Если это не алтарь для жертвоприношений Барону, то мы договорились.

Я спрятала коварную усмешку: о, если он думал, что мы так быстро с этим разделаемся, то у меня плохие новости…

Спустя час я уже чувствовала себя вполне отмщённой за утренние насмешки Матвея: достаточно было посмотреть на его страдальческую мордашку, когда продавщица притаскивала ему новую стопку подобранной мной одежды. Я же потягивала на бархатном диванчике кофе и остановиться с примерками просто не могла: его нестандартная внешность открыла такой простор воображению, что даже консультантки в бутике издавали невнятные писки, стоило ему показаться перед зеркалом в идеально пошитом пиджаке с громким лейблом.

— Твою мать, — прошептала я, увидев вновь вышедшего в торговый зал Матвея: в графитово-чёрном костюме и приталенной рубашке цвета хаки, как мне и представлялось с самого начала. «Бёрберри». Определённо его стиль и крой.

— Я похож на гея в презервативе, — прошипел он, явно не разделяя моего восхищения, и с брезгливостью отряхнул рукав от несуществующих пылинок.

Зато в моих руках дрогнула чашка, и пришлось спешно поставить её на столик. Дыхание перехватило, и виной тому было не успешно отступающее похмелье. Зелёный оттенок идеально подчеркнул глубину и темноту его больших глаз, которые уже плохо получалось скрыть чёлкой. Две девчонки-консультантки, предлагавшие Матвею одежду по моим указаниям, смотрели на него как на восьмое чудо света, а одна потянулась к карману за телефоном, но получила по рукам от другой.

Что и говорить, если даже у меня заныло в груди от того, как же паршивца украсил изысканный лук.

— Ты похож на внебрачного сына Джонни Деппа, — вздохнула я, как можно более критично оглядев его худощавую фигуру. — Не хватает ремня для брюк. Девушки, принесите «Сантони», тот кожаный.

— У вас шикарный вкус, — даже без намёка на наигранность отозвалась консультантка. — Такой образ собрали… Мы и сами не предложили бы лучше. Как будто совсем другой человек.

Я вежливо улыбнулась, но слова оказались и впрямь приятны: хоть в чём-то у меня получалось быть знатоком. Действительно, хмурый парнишка, который сюда вошёл час назад и этот молодой тёмный бог из рекламы одеколона — как два лишь отдалённо похожих незнакомца. Ах, если бы ещё поколдовал хороший парикмахер… Довольно сложив ногу на ногу, я наблюдала за реакцией Матвея на собственное отражение, и в отличие от всех присутствующих дам она была весьма прохладной.

— Мне неудобно, — прошипел он и вдруг стянул пиджак, с раздражением откинув его на спинку ближайшего кресла. — Ткань скользкая, противная.

— Ну, конечно: футболка, которой лет десять, куда лучше люксового хлопка, — фыркнула я, следом слегка нервно сглотнув: Матвей в попытке упростить вид расстегнул пуговицы на манжетах и попытался завернуть рукава рубашки.

Ох ты ж… Пришлось на короткий миг прикрыть веки, чтобы успеть помолиться всем святым модельерам сразу. Если бы хоть кто-то из мэтров увидел его в этот момент, мир моды перевернулся бы к дьяволу. Потому что эта внесённая лёгкая небрежность вкупе с выглядывающими из-под закатанных рукавов татуировками жилистых предплечий — как вишенка на готовом пирожном. Дала маленькую искорку бунтарства и окончательно заставила меня напрячь бёдра, по которым прошли мурашки.

Чёрт, я сама вырыла себе яму. Даже смазливость Тимура не шла ни в какое сравнение с этой естественной аурой мужчины, которой пропитался воздух.

— Какая разница, десять ей лет или нет, — тем временем бурчал Матвей, словно действительно не понимал, как сногшибательно выглядел. — Я вообще-то её на концерте «КиШ» покупал, ещё когда Горшок живой был.

Да уж, вот эта его фразочка моментально спустила с небес на землю. Нутро не переправить качественной тканью. Погуглить хоть что ли, про кого речь? Едва сдержавшись от желания тут же отдать его футболку на половые тряпки, я хлопнула в ладоши и подытожила:

— Берём всё. Костюм, ремень, три рубашки… Ещё нужны хорошие туфли.

— Юль, ты сдурела? — тут же возмутился Матвей, мельком глянув на ярлычок с ценником на пиджаке. — Ну и нафига оно мне за такие деньги?

— Цыц, — прошипела я, резво поднявшись с дивана. Подошла к нему ближе, доверительно подалась вперёд и прошептала, чтобы нас не слышали убежавшие за ремнём консультантки: — Неприлично в таких местах говорить о цене.

— Неприлично — продавать пару тряпок по цене истребителя. С ума блин сойти, тут нитки золотые что ли…

Он всё продолжал бухтеть, а мне с новым вдохом пришлось отойти на полшага. Аромат его кожи — прелых цветов, дыма и нотки горечи — волной захватил рецепторы и дал слабостью в колени. Фантазия пустилась в разгул, стремительно подбирая дополнение к этому запаху: что-нибудь свежее, древесное.

Да, я однозначно поняла, какой одеколон ему бы подошёл. Но, увы, протащить Матвея ещё и до магазина с косметикой стало задачей невыполнимой: даже в обувном он уже не позволил мне вмешаться в выбор и взял классические туфли-оксфорды. Благо, хотя бы итальянские.

Бросив все покупки в машину, я уже было собиралась скользнуть за руль, но тут он перехватил моё запястье и потянул за собой вдоль оживлённого проспекта.

— Я побыл твоей куклой, так что теперь твоя часть сделки, — заметно взбодрившись, провозгласил Матвей, заглушая звуки улицы и стук моих каблуков по тротуарным плитам.

— И куда мы идём? — осторожно поинтересовалась я, вытянув руку из его прохладных пальцев. Кожу окатило мурашками.

— Жить. Юль, я не был в России лет… пять, наверное, — он задумался и любовно погладил принт на груди: к моему сожалению, после бутика дурацкая футболка снова обезобразила его тело. — И не жил тут на постоянной основе с две тысячи тринадцатого. Я скучал по родным местам, по нашему языку и нашему солнцу, которое не пытается сварить тебя живьём.

Он развёл руки, словно пытался обнять воздух, и тёплый весенний луч озарил бледное лицо. Несколько прохожих с недоумением отшатнулись в стороны. Я тяжко вздохнула: понятно, его сейчас аки Серёжку Есенина потянет обниматься с берёзами и бегать по травке. Но мой вид точно не предполагал таких мероприятий — ни довольно лёгкое жёлтое платье, ни туфли на каблуке, ни едва вынырнувшая из похмелья мордашка. Не хватало знакомых встретить в такой компании…

— Так может, вернёмся домой и выпустим тебя по лесу там погулять? Поцелуешься с ёлочками, споёшь белочкам песни «Любэ», и на этом закончим порыв патриотизма?

Он глянул на меня с налётом грусти, но всё-таки немного утихомирился и сбавил шаг.

— Ты безнадёжна, — вздохнул он с печальной улыбкой. — Но кажется, начинаю к этому привыкать. Просто прогуляйся со мной немного, я хоть надышусь. Мы же правильно идём, впереди набережная?

— Да, но к ней дорога через Парк Чудес, — на автомате ответила я, и тут с запозданием сообразила: — Так это не твой родной город? Откуда ты?

Мы тормознули на светофоре, и пришлось переждать шум проносящихся мимо машин, чтобы не пришлось кричать. Если бы знала, что Матвея потянет аж до вод местной реки, точно бы не пошли пешком — туфли здорово натирали мне пятки.

— Я с Урала, у вас вообще впервые, — пояснил он, когда мы продолжили путь. — Парк Чудес говоришь? Прям то, что надо!

Мои брови невольно поползли вверх от удивления. Причём и от того, что бокор захотел погулять среди пищащих детей, и от понимания: выходит, он рванул из Бенина в наш далеко не столичный и незнакомый ему городок только потому что ему приказали потусторонние силы. Бред.

Но именно в этот момент я чётко представила на его тощей шее здоровенный собачий ошейник.

Впереди показались аллейки парка, и послышался гомон детворы, восторженных криков от крутящихся аттракционов. Солнечный день выкурил из домов всю округу, и здорово пахло цветущими нарциссами вперемешку со свежим попкорном. Пусть лишние звуки неприятно давили на виски, но общая атмосфера пёстрого праздника с кучей воздушных шаров и ненавязчивой музыкой вызывала ностальгию по детству.

— Зачем тебе парк, если всё равно ни на одной карусели не покататься? Эмоции же запрещены, а тут музыка, смех и прочее, — мягко напомнила я, потому как Матвей бодро прошёл на территорию детской радости через приветственную арку. Мимо нас пробежала звонко хохочущая девчушка в розовом платьишке, рассеивая вокруг себя мыльные пузыри.

— О, ты вдруг начала думать о моих эмоциях, — с озорным прищуром глянул на меня бокор. — Лучше бы подумала об этом вчера. Представь, каково это: постоянно на грани сознания контролировать пульс. А в это время одна невыносимая козявка делает всё, чтобы ты сорвался. По сравнению с тем, что творишь ты, всё это вряд ли может меня сильно затронуть. Но я хотя бы буду помнить, что ещё не подох.

В груди кольнуло от радости: он признал. Признал, что ему не всё равно, и отсутствие внешней реакции на меня — просто ради соблюдения условий сделки, ради неразлагающегося тела Вадима. Глупая улыбка расплылась на лице, и сверкающие вокруг огоньки каруселей стали в разы ярче, а день — светлее.

Наверное, именно из-за них я и не заметила, что прямо на нас летел подросток на электросамокате.

— Значит, невыносимая козявка…

— Эй, осторожней! — крикнул Матвей, обхватив мою талию и резко, почти больно дёрнув меня на себя за секунду до того, как самокатчик на полной скорости сшиб бы мою тушку. — Смотри, куда прёшь! — бросил бокор вдогонку даже не тормознувшему придурку.

Я ошалело хлопала глазами, не сразу вообще осознав, что сейчас произошло. Прохлада мужских пальцев чувствовалась даже через ткань платья, а мои ладони каким-то чудесным образом оказались на твёрдой груди Матвея прямо поверх облупившегося принта. Не отрывая испуганного взгляда от моего лица, он громко сглотнул и с глухой безысходностью пробормотал:

— Да. Невыносимая. Тридцать три несчастья, — торопливо выпустив меня из рук, он прикрыл веки и сделал длинный выдох, приложив большой палец к точке измерения пульса на своём запястье. — Ты как вообще до такого возраста дожила, если постоянно притягиваешь неприятности?

Он поморщился и закусил губу, явно пытаясь сосредоточиться. Дышать размеренно. И моя победная радость сменилась жгучим стыдом — он же делал это ради меня. Ради нашей сделки, чтобы я получила всё состояние Демчуков. Уверена, что даже сейчас Вадим в своей комнате выл и метался по кровати, и вдвойне дерьмово, если Нина Аркадьевна уже вернулась…

Нет, план стать хозяйкой «Райстар» определённо важнее, чем моё острое желание прижаться к этому твёрдому телу ещё раз.

— Я была не права, — каким-то чудом сложились у меня эти тихие слова, почти неслышные из-за общего гомона парка и музыки. — Я не должна тебя провоцировать и делать твою задачу сложнее. Мне… жаль, Матвей.

Ох, это оказалось трудно. Сломать в голове своё «хочу», чтобы понять: ему хуже. Потому его так раздражало моё наплевательское отношение к безопасности — он прикладывал для воплощения плана в жизнь куда больше сил, чем я, а испортить всё можно одним поцелуем.

Наверное, то просто успокоилась моя женская гордость: понимание, что могу получить всё, чего захочется, моментально делало из желанного приза ненужную безделицу. Точнее — ту, без которой можно и обойтись. Тем более ради нас с Женькой.

— Думаю, от тебя это мало кто слышал, так что приму как извинения, — слабо улыбнулся Матвей, и мы продолжили идти по аллее на приличном расстоянии друг от друга. — Может, сладкой ваты в знак обретённого понимания?

— Это же так вредно… Сплошной сахар, — без особого протеста простонала я, некстати заметив с правого края ларёк с жужжащим аппаратиком и девочкой-продавщицей в бейсболке. — Мне потом что, умереть на тренажёрах?

— Одну на двоих. Это же как… вкус детства. Если бы за чем я и вернулся на родину, так это за пирожками с капустой и за ватой.

Больше не слушая моих стенаний, Матвей тормознул у ларька и купил это белое облако на палочке за добытый из кармана джинсов мятый полтинник. Я не удержалась и осторожно отщипнула кусочек, пообещав себе, что только попробую. И воздушная сладость привкусом жжёной карамели растеклась по языку.

— Блин… вкусно, — пришлось признать с тяжким вздохом, пока бокор отрывал себе сразу здоровенный кусок и не стесняясь ловил ртом кончик получившейся сахарной ленты.

— Ты что, никогда не ела вату? — с любопытством задрал он бровь, пока мы продолжили неспешно плестись в сторону набережной.

— Пару раз, тайком с Женькой. Нам нельзя было есть много сладостей и портить фигуры и зубы. А на аттракционы нас водили, чтобы снять очередную рекламу. Помню, однажды нас катали на «диком поезде» три часа подряд, потому что нужные дубли никак не получались. Пока не приехала бабушка и не устроила всем разнос. Блевали мы потом всю ночь…

Я замолчала и спешно запихнула в рот ещё один комочек ваты, чтобы смягчить давление в горле. Наверное, лишь с возрастом пришло понимание, как наши с братом милые мордашки безжалостно эксплуатировали мамины маркетологи. Подобные вещи обставлялись как игра: ну какая семилетка откажется кататься на каруселях часами подряд? Наряжаться в платья принцессы, строить рожицы в камеру, носить шикарные причёски с тоннами лака, краски и блёсток?

Только сейчас я не могла отрастить здоровых волос и до середины спины, даже с учётом всех лечений и инъекций: они безжалостно испорчены до практически генного уровня. Никакая сила не заставит меня сесть в кабинку «дикого поезда», а от необходимости надеть в ЗАГС пышное платье у меня была беззвучная получасовая истерика в туалете. Просто поток слёз, капающих в унитаз.

— Радует, что хотя бы бабушка у тебя была хорошим человеком, — вдруг заметил Матвей, прервав эти мрачные воспоминания. — Как давно её не стало?

— Разве я говорила, что её больше нет?

— А думаешь, это не слышно? Когда кто-то говорит о близком, которого потерял, даже тон голоса меняется.

Его проницательность вызвала неуютные мурашки. Поёжившись, я опустила взгляд на асфальт, присыпанный цветными бумажками конфетти.

— Мне было десять, когда она умерла, — наконец-то получилось ответить спустя неловкую паузу.

— Совсем рано… Но теперь мне многое понятно, — задумчиво пробормотал Матвей и протянул мне изрядно потрёпанное облачко ваты, от которого я с благодарностью отщипнула и заела горечь. — Спасибо, что поделилась.

— Может, теперь твой черёд? Бартер. Ты уже знаешь обо мне куда больше большинства моих подруг, зато я о тебе — практически ничего. Может, если это исправить, мы могли бы… стать друзьями? — странное слово царапнуло горло, и я очень надеялась, что он не услышит за ним ничего иного. Только предложение хрупкого мира, который лучше доброй войны.

— Предпочитаю не заводить дружбу с теми, с кем у меня не совпадает группа крови, — усмехнулся он, но в коротком взгляде в глаза чувствовалась несерьёзность заявления, которая и меня заставила сбросить хандру и слабо улыбнуться.

Аллеи парка оставались позади, зато всё ближе — свежий и прохладный речной ветер. Мы подошли к высоким каменным ограждениям, обрамлявшим дорожку вдоль набережной, и не сговариваясь сели на ближайшую скамейку, полубоком друг к другу. Матвей откинул палочку от ваты в урну и положил правую руку на спинку скамьи, с довольным прищуром ловя лёгкие дуновения ветра. Тот играл его волосами, окончательно растрепав чёлку.

Я с облегчением вытянула ноги, уставшие от каблуков. Знала бы, куда нас занесёт — выбрала бы с утра кроссовки. Но неожиданная прогулка на удивление понравилась. Та надёжность, которую чувствовала физически. Отсутствие лжи или попыток приукрасить себя, что сопровождало меня при любом общении с людьми. Было не стыдно показать, как на самом деле неудобны туфли, и без всякой неловкости облизать сладкие от ваты пальцы. Естественно. И совершенно естественным виделось согласие Матвея открыться мне.

— Хорошо, — кивнул он, неотрывно глядя только на слабо колышущиеся волны. — Ты сегодня и так радуешь прогрессом, так что бартер будет справедливым. Что именно ты хочешь обо мне узнать?

— Всё, — без раздумий ухватилась я за свой шанс открыть шкатулку с секретами. — Где твоя семья, что стало с твоей мамой… Я ведь тоже умею улавливать тон. Как ты стал рабом Барона и почему.

Он усмехнулся уголком губ — немного печально. Глубоко вдохнул и поймал мой внимательный взгляд, а потом снова отвернулся к реке: словно прикинул, можно ли мне рассказать. И негромко обозначил:

— Это скучная, долгая и сопливая история. Но раз уж напросилась… Отцом моим был суровый челябинский работник сталеплавильного завода. Вот что ты сейчас представила, так оно и было, — хмыкнул он, как будто пара этих слов достаточны для рисования самой стереотипной картинки. — Бухающий как чёрт мужлан, которого я видел только в двух состояниях: пьяным и с похмелья. Он от души поколачивал маму, если она попадалась под горячую руку, но надо сказать, меня никогда не трогал. Не знаю, зачем мы его терпели: жили всё равно на её зарплату педиатра, свою он пропивал. Я тогда учился в девятом классе, пришёл как-то со двора вечером, а там папаша… отжигает. На маме уже живого места не было, он пинал её в живот… и у меня переклинило. В глазах потемнело, я вообще плохо помню, что делал. Только что кинулся на него со спины, дал ему чем-то по голове и бил, бил…

Он прервался, голос дрогнул. Я закусила губу, боясь и вмешаться в рассказ, и слышать, что было дальше. Это была жизнь с другой стороны медали, с обратки социальной лестницы. О таком рассказывали в новостях с присказкой «в неблагополучной семье». Всё, на что решилась — осторожно положить ладонь поверх пальцев Матвея, которыми он вцепился в спинку скамьи. Мягко сжала, чтобы убрать это напряжение. И уже пожалела, что попросила этот рассказ, который, однако, продолжился:

— Я сломал ему три ребра и вывихнул плечо, а вместо морды осталось месиво. Мы с мамой сбежали ночевать к её подруге, думали, он заявит на меня… Но вместо этого он решил сам меня прибить вместе со своими дружками. Вроде как позорно, что его на адреналине отметелил пятнадцатилетний пацан. И тут маме подвернулось предложение от Красного креста, в Африке была какая-то эпидемия, нужны были педиатры. Мы свалили, не раздумывая. Она пыталась меня защитить, увезти как можно дальше от этого урода. Жалко, что надо было дождаться полной жопы, чтобы наконец-то решить из неё выбираться.

— И вы переехали в Бенин? — понимающим кивком продолжила я, стыкуя детали его биографии. — Она работала в Красном кресте, на что стал учиться и ты…

— Само выходило, — пожал плечами Матвей, и мрачная тень на его бледном лице понемногу рассеялась. — Образования ноль, только куча практики. Я куда лучше знаю, как вылечить человека каким-нибудь ядом местных тарантулов, чем антибиотиками, которые вечно в дефиците. У меня появились новые друзья из местных племён, я учил их язык и обычаи. Так постепенно и узнал о вуду, и мне эта вера показалась… самой логичной? В России я рос атеистом, потому как не мог христианский Бог допускать то, что мне приходилось видеть изо дня в день. А в вуду тому есть объяснение — Боньде создал наш мир и попросту свалил в просторы вселенной, скинув заботу о человечестве на лоа, духов. А духи — вполне себе существа со своими желаниями и слабостями. Именно поэтому в мире такой бардак.

Он говорил не как фанатик веры, а скорее как отчаявшийся. И мне легко представился этот мальчишка в дикой для него стране: его боль, обида и страх, его поиски ответа «почему так». Отлучённый от родины, которую действительно любил, от привычной жизни подростка и одноклассников, он нашёл свои оправдания произошедшему с его семьёй. Поверил в них. Спас через веру свой рассудок.

Когда-то и я искала этот якорь. Но просто утонула в попытках забыться: кутежах, погоне за лейблами и игре в дорогую куклу. Вдохнув поглубже, едва преодолела желание придвинуться чуть ближе и пригладить эти разметавшиеся от ветра чернильные вихры Матвея. Как-то передать, что я понимаю. Вместо этого осталось лишь слушать вторую часть истории.

— Мне уже было лет двадцать, я тогда вполне освоился, получил корочки медбрата по маминой протекции, — бодро вещал он, даже слегка улыбаясь: похоже, те годы и впрямь были неплохими. — Да, скучал по России, и даже приезжал сюда увидеться со школьными друзьями — тогда и узнал, что отец давно допился до горячки и умер. Но нам с мамой уже было некуда особо возвращаться, да и незачем — мы устроили свою жизнь, прикупили маленький домик недалеко от Порто-Ново, лечили детишек. Мама даже нашла себе ухажёра, такого смешного француза-гедониста… А потом мы попали в местный замес.

— В каком смысле? Не помню, чтобы в последние годы в Африке была какая-то война, — нахмурилась я, изо всех сил вспоминая, что вообще слышала про Бенин. Наверное, вовсе ничего.

— Да это не войны, у них, как бы выразиться, периодическая делёжка земель между племенами, — пояснил Матвей, переведя немного недоумевающий взгляд на наши руки на спинке скамьи: словно только сейчас заметил моё касание. Но вопреки мелькнувшему было опасению, не вытащил ладонь из-под моей. Голос его стал ещё тише. — И в одной такой делёжке граница вдруг нарисовалась прямиком по палатке врачей. В потасовке в маму прилетели стрелы с ядом. Я уволок её подальше от этих дикарей, пытался что-то сделать… Но когда вытащил первую стрелу и понял, чем она смазана — шансов просто не осталось, — он растерянно моргнул, выдавая всё дальше торопливым шёпотом: — Не знаю, что тогда меня вело: паника, глупость, слепая вера или всё вместе, но я начал рисовать на земле символы веве*, все, какие помнил. Молиться всем лоа разом. Обещать им что угодно. И одному из них предложение показалось заманчивым… Барону Субботе, хранителю мира мёртвых.

— Тогда почему твоя мама всё-таки…

— Потому что меня обманули, — прошипел Матвей, жёстко сжав челюсти, и от вспыхнувшей в его болотной радужке тьмы у меня пробежал холодок по лопаткам. — Вот, что значит: читай мелкий шрифт, когда подписываешь что-то кровью. Сделка звучала как «твоя душа принадлежит и повинуется мне, и тогда я излечу тело твоей матери». Излечу, а не оживлю. Когда ритуал был закончен, и я открыл глаза… мама уже была мертва. Да, Барон при мне любезно затянул её раны, но какой в этом уже был смысл, если душа ушла? Помню, как он со смехом предложил сделать из неё зомби…

Его кулак под моими пальцами сжался сильнее. Я не выдержала и подалась ближе, приложив свободную правую ладонь к его щеке. Матвей вздрогнул, встречаясь со мной взглядом, и у меня сжалось внутри от того, как несправедливо обошлась с ним жизнь.

Он прав, он чертовски прав: если бы Бог — любой Бог, любой веры — был в этом мире, такого дерьма никогда бы не случалось.

— Это был бесчестный обман, — убеждённо кивнула я, продолжая отогревать ладонью его холодную скулу, даже на ощупь напрягшуюся до сведённой челюсти. — Матвей, ты не должен быть рабом и платить за то, чего в итоге не получил. Это неправильно. Мне очень, очень жаль.

Я не дышала — и он тоже замер, пока его дыхание приходило в норму, а кулак медленно разжимался. И когда его губы уже почти тронуло подобие улыбки, из висящей на моём плече сумочки раздалась настойчивая трель. Мы дёрнулись почти одновременно: резкий звук здорово привёл в чувство и заставил меня отпрянуть и прекратить его касаться.

— Прости, — бормотнула я неловко, потянувшись за телефоном. На экране высветилось имя домработницы, из-за чего пересохло во рту. Голос сел на пару октав. — Да, Нина Аркадьевна?

— Юлия Леонидовна, а вы где? Тут к Вадиму Владимировичу приехала его помощница, Виктория. А он не открывает, да ещё и звуки такие — стучит, воет… Ох, боюсь, ему совсем плохо! Вы приезжайте, с вами скорую и вызовем!

_______________

*Веве — религиозный символ, используемый в вуду. Во время религиозных церемоний веве выступает в качестве «маяка» или «пригласительного билета» для духов лоа и представляет их во время ритуала.

За окном «Пежо» мелькали насаженные вдоль дороги тополя, уже вовсю распустившие свежие листочки — но я вряд ли вообще замечала что-то кроме щёлкающего в голове счётчика оставшихся до «Маленькой Италии» поворотов. Меня потряхивало. Всё, на что хватало слипшихся от тревоги мозгов — каждые три минуты умоляюще просить Матвея, занявшего место водителя:

— Быстрее, пожалуйста, быстрее…

— И что это изменит? Успокойся и придумай адекватное оправдание вместо того, чтобы стучать зубами, — раздражающе спокойным тоном отозвался он, продолжая уверенно держать руль. — Изобразить глухоту было ужасной идеей.

Согласна. Услышав, что под дверью Вадика собралась коалиция из неравнодушных тёток без ключа, а сам он далёк от мирного больного, я в панике бросила Нине Аркадьевне первое, что пришло в голову: мы с мужем смотрим боевик. И отключилась, как последняя трусиха.

Думай, Юля, думай. Как теперь вывернуться? И приспичило этой Вике заявиться, вот же наглая прилипала!

— Так. Скажу им, что мы с Вадькой смотрели кино, очень громко. Не слышали, как они стучатся, уснули. И по телефону я её тоже слышала сквозь сон. Это объяснит громкие звуки…

— Да, вот только ты заявишься с улицы, — справедливо заметил Матвей, не отрывая сосредоточенного взгляда от дороги. — Нестыковка.

Я покусала губы, скептично оглядела подол нарядного платья. Да уж, именно в таком виде люди валяются до трех дня в постели. Дерьмо… И так неприятно жгущие пятки мозоли. Неожиданно через них и подкрался выход:

— А я не зайду через дверь. Напротив окна Вадьки растёт берёза, он специально её оставил, когда ландшафтник рисовал дизайн двора. Я заберусь по ней и влезу через окно…

Меня перебил глухой смех Матвея.

— Ты человек-паук, женская версия? — выдавил он сквозь смешки, так что пришлось спешно хлопнуть его по плечу и напомнить:

— Хватит ржать! Тебе вообще-то нельзя!

— Ну прости, как представлю тебя, расфуфыренную куколку на каблуках, зубами хватающуюся за ветки, так на хи-хи пробивает.

— Каблуки можно и снять, — обиженно надув щёки, пробормотала я. — И вообще, я не такая уж слабачка. Залезу!

— И просочишься через закрытое окно? Или уговоришь Вадюшу его открыть?

— А ты для чего? Вернёшься через парадную дверь, скажешь, что по магазинам катался. Откроешь ключом комнату Вадьки, зайдёшь один на правах брата. Вроде как проверить, почему не открываем. Впустишь меня и заодно успокоишь его. Дело пяти минут!

Матвей притих, но в этом молчании я слышала осуждение и полное несогласие с планом: оно сквозило в нахмуренных бровях и едва заметно дёрнувшемся кадыке.

Знаю, звучало не очень вдохновляюще. Но наша главная задача: сделать вид, что с Вадькой всё относительно в порядке. И спровадить Вику, да так, чтобы она свалила со спокойной душой и не сеяла слухи среди шишек «Райстар».

— Если ты не грохнешься жопкой на забор, то в целом, может и сработать, — с тяжёлым вздохом согласился Матвей спустя затянувшуюся паузу, пока машина уверенно подкатывала к воротам дома.

Возле них уже стояла скромная китайская малолитражка Вики из разряда «бабская бибика». Я нервно передёрнула плечами. Вездесущая зараза. Может, уволить её так же, как охранника? Вадим ведь вполне способен кивнуть на моё «увольняем?». Только сдаётся, эта мадам далеко не тот дуболом и устроит озёра соплей, если не получит именно от хозяина внятного объяснения причин увольнения. Их отношения были для меня довольно странными: взять хотя бы факт, что именно с Викой он обсуждал подарок для отца, в то время как я не имела понятия, что он собирался дарить.

Обидно? Хах, как будто я сама ему доверяла хоть что-то достаточно сокровенное.

Оставив машину за оградой, мы с Матвеем тихонько просочились через ворота. Во мне лишь теплилась надежда, что домработница не караулила у окна и не выскочит нам навстречу — тогда всё будет насмарку. К счастью, удалось сойти с мощёной тропинки и, пригнувшись под окнами первого этажа, ринуться огибать дом. Бокор зачем-то пошёл со мной, на что я обернулась и остановила его яростным шёпотом:

— Куда? Иди через дверь…

— Сначала убедимся, что ты сможешь залезть.

Презрительно фыркнув, я продолжила путь, отчаянно проваливаясь в землю каблуками. И за кого он меня принимает? Да он просто не сбегал с уроков из женской гимназии под самым носом у вездесущего директора. И по водосточным трубам скатывались! Правда, мне тогда было пятнадцать, и жопка у меня была поменьше.

Остановившись под крепкой раскидистой берёзой, которая планировалась как средство подъёма, я с тоской глянула вверх.

— Чёрт…

— Идея — дерьмо, — тут же кивнул Матвей. — Может, у садовника в его каморке есть лестница?

— Не такой высоты, — грустно вздохнула я и не без облегчения скинула туфли.

— Как знаешь, но я не буду потом из тебя делать зомби со сломанной шеей. Неэстетично.

Вот уж спасибо. Прям полегчало. Смерив его как можно более гордым взглядом, я потянулась к нижней ветке, но не достала буквально чуть-чуть, чтобы ухватиться. Подпрыгнула. Ногти скользнули по коре, собрали кучу грязи, но зацепиться не помогли: всё-таки я не женщина-кошка.

Внезапно крепкие руки обхватили меня за бёдра, на что я протестующе пискнула:

— Поставь!

— Ты по-другому не достанешь!

Глубоко вдохнув, я позволила Матвею приподнять себя, старательно при этом игнорируя мысль о его ладонях на своём теле. Сосредоточилась на задаче — взявшись за ветку, со всех сил подтянулась и сумела-таки забраться на первую «ступень». Отлично. Цепляясь за ветки поменьше, я осторожно выпрямилась, уже примеряясь для следующего подъёма, и тут густо покраснела.

Юбка. Расклешённая.

— Всё, иди отсюда, — прошипела я Матвею, который с улыбкой чеширского кота наблюдал за мной с земли и — даю руку на отсечение — мог заценить каждый завиток французского кружева на моих ягодицах.

— Шикарно смотришься, — ехидно прищурился он, как будто от солнца, даже приложив ладонь ко лбу «козырьком». — А уж для соседей вид вообще отличный.

Поморщившись и проглотив ругательства, я перевела взгляд на ожидающие меня ветки. Сдаётся, он мне ещё долго будет это припоминать… Главное, самой забыть как можно скорее — и забылось бы, если бы бёдра не горели от ещё как будто ощущаемого твёрдого касания. Мысли путались — но кажется, именно это вкупе с врождённой упрямостью и злостью помогло ухватиться за следующую ветку и, уперев босую ступню в ствол берёзы, вскарабкаться выше.

Закрепившись, я победно убрала мешающую прядь волос за ухо и глянула вниз, но Матвей уже ушёл в дом. Видимо, поверил наконец, что я справлюсь. Дерево было старое, крошилась под пальцами кора, но главное — хватало высоты. Мешалась лишь юбка: при подъёме на следующую ветку я крепко зацепилась за острый сучок, и громкий треск ткани стал похоронным маршем для одного из любимых платьев. Жёлтый лоскут остался одиноко болтаться среди листьев.

Грустить об этом было некогда. На высоте второго этажа ветер гулял куда сильнее, облизывая ноги до мурашек. Предплечья и икры покрывались слоем царапин от всех случайных веток, хлещущих кожу. Чем выше, тем они тоньше и ненадёжнее — впервые грудь сдавило страхом, когда я забралась на уровень промежутка между вторым и третьим этажом.

Отсюда уже и впрямь можно упасть довольно серьёзно.

Упрямо закусив губу, я вскинула голову в поисках следующей опоры и разочарованно ахнула. Дерево практически кончилось — бесполезные верхние ветки не доставали до крыши. Твою мать, почему мне казалось, что оно выше?! Потенциальных опор не осталось: ни одна из последних веток не выдержала бы мой вес. Даже та, за которую я до судороги цеплялась всеми пальцами ног сейчас, и то угрожающе покачивалась на ветру.

Окно над моей головой открылось, и из него показалась макушка Матвея.

— Живей, они под дверью ждут! — прошептал он, явно не желая издавать лишний шум.

— Не могу… ухватиться не за что, — сглотнув, отозвалась я.

— Руки давай!

Не знаю, откуда взялось столько храбрости — казалось, что уже просто некуда отступать. Только довериться вспышке в болотных глазах бокора и под его немигающим взглядом несмело выпрямиться. Держаться было не за что, моя голова оказалась напротив железного отлива окна, и в какой-то момент кроме слабой опоры под пятками не было вообще ничего — полная невесомость и огнём охвативший ужас.

— Ты не упадёшь, — твёрдо заверил Матвей и до самого пояса перекинулся через окно, протягивая мне руки. — Хватайся.

Я качнулась от нового порыва ветра и закусила губу, чтобы не заорать от страха. Дважды просить не пришлось — ухватившись за его костлявые пальцы, с надеждой посмотрела ему в глаза. Серьёзно, он сможет меня поднять?

Оказалось, боялась зря. Он сцепил зубы, но медленно втащил меня в комнату, только пару раз тяжело выдохнул. Правда, едва только я ступила на подоконник, согнулся пополам и утёр пот со лба.

— Шевелись, — бросил он, пока я вкатывалась в спальню, от шока до сих пор не веря, что мы впрямь это сделали.

Саднили полученные царапины, бешено долбило в рёбра сердце, а уже надо было соображать, что делать дальше. Я мельком оценила обстановку: оставленный мною полумрак, привязанный за щиколотку к шкафу Вадик, с глухими протяжными стонами выписывающий круги по комнате. Живописные вмятины на изголовье кровати. И неприятный сладковатый запах смерти, которого тут не было утром…

— Твою мать, — только и осталось подвести итог и попросить Матвея: — Закрой окно.

Пока он выполнял просьбу и задвигал обратно шторы, я кинулась приводить всё в божеский вид. Убрать и закинуть под кровать верёвку, не глядя стянуть через голову рваное платье и выхватить из шкафа мужской махровый халат. Закутавшись в него и удачно спрятав исцарапанные конечности, закидала подушками изголовье кровати. Следующим пунктом был Вадик: вытащила из тумбочки привезённые Женькой линзы и подошла к муженьку, которого уже уговаривал вести себя спокойно его бокор.

— Вадим, стой смирно…

— Что это? — ахнула я, кинув взгляд на его тело, открытое благодаря распахнутому халату.

На груди Вадима живописно разливались тёмно-розовые, местами тёмно-синюшные пятна. Они уходили на левый бок и судя по тому, как несмотря на команду хозяина дёргал головой зомби — причиняли боль. Мои кишки перекувыркнулись с жалобным внутренним стоном, который удалось подавить, задержав дыхание.

— Трупные пятна, — невозмутимо констатировал Матвей. — Моя вина.

— Потом разберёмся. — Я быстро запахнула халат на груди Вадима, скрывая ужасную картину и от себя самой.

Примерившись к его глазам, подцепила линзу и вставила на положенное место. У зомби не было слезы, и моё ковыряние в своей радужке он не воспринял никак. Где-то в затылке у меня скребнулось, что я по-хозяйски лапала труп голыми руками, но сейчас точно было не до перчаток.

— Сойдёт, — кивнула я, посмотрев на результат: цвет глаз Вадима стал почти прежним, тумана больше не было заметно. Осмысленности особо не прибавилось, но рассеянность внимания можно списать на лекарства.

В дверь раздался осторожный стук:

— Матвей, там всё в поря…

Я изобразила громкую зевоту и последним штрихом кинула на постель раскрытый ноутбук Вадима, до этого стоявший на комоде.

— Нина Аркадьевна? Да мы уснули… сейчас…

Походя ногой затолкав рваное платье под кровать, я прошла к двери и распахнула её. Для убедительности поёжилась, как ото сна, и плотнее закуталась в халат.

— Что за шум? — наигранно недовольно задрала бровь, окинув взглядом домработницу и выглядывающую из-за её спины Вику, чьи стрекозиные очки нельзя было перепутать ни с какими другими.

— Слава Богу, — протянула Нина Аркадьевна с извиняющейся улыбкой. — А мы стучим-стучим… Хорошо, хоть брат ваш вернулся, открыл…

— Спали оба без задних ног, да ещё и кино включили, — с готовностью подхватил Матвей, незаметно оттянув меня за руку от двери, чтобы желающие могли войти и убедиться в правдивости его слов.

— Так я же звонила…

— Правда? — наигранно удивилась я. — Вы уж простите, Нина Аркадьевна, я сквозь сон могла на автомате вызов принять и ничегошеньки не услышать. В детстве вообще лунатила постоянно. О, Виктория, и вы здесь! — кивком поприветствовала я незваную гостью.

И если домработница заходить в хозяйскую спальню не спешила и явно смущалась, то эта особа без лишних церемоний вышла вперёд и переступила порог комнаты. Я скривилась, хотя прекрасно понимала: пока она не увидит Вадика сама, не успокоится.

— Здравствуйте, Вадим Владимирович, — проигнорировав меня, поприветствовала она зависшего у кровати босса, на что он и не думал реагировать.

Голос у неё был по-детски сладкий, а бесформенно круглую фигуру-«яблоко» сильно портили неудачные широкие брюки и вельветовый пиджак, делающий плечи квадратными. Её бы переодеть, запретить закупаться на китайском рынке, да сводить в парикмахерскую, чтобы вместо учительского пучка голову украсила нормальная стрижка… Но это Вика. Она составляла отдельный график для похода в барбершоп для Вадима, а сама не брала выходных с нового года.

Заметив её недоумение от отсутствия реакции со стороны хозяина, я резво подключилась к концерту. Подскочив к муженьку, как можно более уверенно приобняла его за на плечи, стараясь не замечать появившегося от трупа сладковатого запашка.

— Виктория, вы не обращайте внимания, он на таких антибиотиках, что голова кругом. Вадим, ложись уже, разбудили тебя, да? Хороший мой, сейчас супчика тебе сделаем…

Повинуясь завуалированному приказу, зомби покряхтел и тяжело опустился на кровать. Я тут же заботливо накрыла его одеялом, чтобы слишком неестественная поза скрылась от чужих глаз, и попутно нечаянно смахнула с тумбочки блистер с таблетками.

— «Амоксициллин»? — фыркнула Вика, подняв его и вчитавшись в название. — Серьёзно? И это — супер-антибиотики?

— Бедный Вадим Владимирович, — где-то у дверей всхлипнула Нина Аркадьевна. — Выздоравливайте, я пойду, бульончик поставлю… Матвей, а вы мне не поможете пакеты стаскать на кухню?

— Эм, конечно, — с лёгкой заминкой отозвался он и покинул комнату, оставив меня разбираться с наглой помощницей одну.

Вот это уже не очень желанный поворот. Потому как Вика скептичным взглядом окинула спальню и подошла к окну.

— Шторы задёрнули, как будто покойник в доме. Вадим Владимирович же тут задохнётся! Проветривать надо. И вообще, гулять выводить. Ангина ангиной, но дышать-то тут как? — на этих словах она раздвинула шторы, впуская солнечный свет.

Яркий луч упал на лицо Вадика, и я чётко увидела у виска ещё один неприятный синяк. В горле встал тошнотворный комок. Казалось, весь фарс происходящего подсветили прожектором.

— Виктория, а вы по какому-то определённому делу приехали или просто так решили, что вам позволено вмешиваться в личную жизнь начальника? — вскинулась я, встав как можно удачнее — чтобы бледность и трупные пятна зомби не стали предметом осмотра.

Она открыла на проветривание второе окно и посмотрела на меня с откровенной неприязнью, смешанной с презрением: как на облезлую дворовую кошку, которая пыталась ластиться к прохожим. И без того тонкие губы сжались в нитку.

— Следить за комфортом и здоровьем начальства — моя прямая служебная обязанность, — процедила она. — Вадим Владимирович, вы совсем не можете говорить?

— Вадим только кивает, у него слишком болит горло, — сложив руки на груди, попробовала я дать новый непрямой приказ, и к счастью, зомби впрямь активно закивал.

Увидев это, Вика грустно вздохнула, но подходить ближе не стала — для этого ей пришлось бы протаранить меня.

— Ужасно. Ещё хуже то, в каких условиях он тут лежит: вы только посмотрите, какая грязь, а пылища! — она многозначительно провела пальцем по комоду. — Антисанитария полная. Сами не в состоянии прибраться в комнате больного, так хоть Нину Аркадьевну впускайте. А то заперлись и с концами, пичкаете его дрянью всякой. Какой врач ему умудрился «Амоксициллин» прописать? У него же аллергия на пенициллины!

Внутри у меня всё сжалось от ужаса: вот этого я не учла, да и не знала в принципе. Скупила все самые традиционные лекарства в аптеке, не особо думая о том, как их прописывают. Весь план задрожал на тончайшей ниточке вместе с моими голосовыми связками.

— Знаю, потому и блистер целый, видите? — кивнула я на таблетки в руке Вики. — Он их не принимал, это мой брат купил по незнанию. Я ему колю из ампул, они в холодильнике хранятся. И вообще, не видите, что Вадюше плохо? Оставьте его в покое! Ему сейчас точно не до работы и не до вас!

Попытка уйти в угрозы особого эффекта не возымела: Вика словно почуяла, на какой грани лжи пошёл разговор. Шагнув ко мне навстречу, она не стесняясь прошипела:

— И что он в тебе нашёл… Эгоистичная дрянь с громкой фамилией. Не знаю, какого чёрта тут творится, но знаю Вадима: если бы он сейчас хоть капельку соображал, уже бы объяснил мне всё даже без голоса, написал, показал жестами. А он лежит бревном, — она вдруг шумно шмыгнула носом и приподняла очки, чтобы стереть проступившую на глазах слезинку. — Я не вызову полицию разбираться с этим только потому что это может навредить ему и его репутации. Но тебя предупреждаю: через четыре дня он должен быть на дне рождения своего отца, а через шесть — выступить председателем жюри на конкурсе поваров. И если он не появится в добром здравии, я переверну тут всё вверх дном, приеду с бригадой лучших врачей и заодно с нарядом полиции.

— А ну, пошла вон, хамка, — в том же стальном тоне ответила я, едва не выдав себя мелкой дрожью. — Завтра же ты будешь уволена. И Вадим сам подпишет твой приказ на увольнение. Совсем забыла, с кем говоришь? Я жена твоего босса…

— Ты — печать в паспорте у моего босса, и ничего больше. И если мне действительно прилетит приказ об увольнении, я засужу всю компанию по полной программе, — не дрогнув ни единой мышцей лица, неожиданно жёстко отсекла Вика. Переведя взгляд на Вадима, печально улыбнулась уголком губ и смягчила голос: — Поправляйся. Если ты правда болен, конечно, а не накачан какой-нибудь гадостью. Я тебя не брошу в лапах этой дешёвой суки.

От её наглости у меня пропал дар речи — пока я раздумывала, не влепить ли ей затрещину, Вика уже шустро удалилась, прикрыв за собой дверь спальни.

Возмущения застряли в горле. Маленькая страшилка оказалась чересчур сообразительна и явно не поверила в представление ни на грамм. Краем глаза взглянув на своё отражение в зеркале на дверце шкафа я тяжело выдохнула: тут бы поверил только слепой. Халат надет на левую сторону, яркая царапина на щеке, пара листьев и мелких веточек в волосах, грязь под ногтями и при всём этом парадный макияж. Да уж, только что проснулась… Можно было не утруждаться с проникновением в дом через окно: обмануть вышло разве что Нину Аркадьевну, и то, потому что та максимально тактичный человек.

Зато Вика, кажется, и впрямь неравнодушна к Вадиму: ну какая личная секретарша устроит подобный беспардонный разнос, грозящий ей увольнением, только потому что болезнь начальника показалась липовой?

— Не думала, что тебя можно и впрямь вот так полюбить, — приглушённо заметила я, развернувшись к Вадиму. — Она ведь готова за тебя глотки рвать. Почему ты тогда женился на мне? Ради отца? А она бы сделала тебя счастливым. Варила борщи и рожала детей, как ты и мечтал. Глупые мужики, подавай вам смазливую мордашку…

Вместе с этим грустным пониманием пришло и другое: оправданий отсутствию Вадима на дне рождения отца не будет. Он должен приехать хотя бы формально, на полчаса. Иначе дело станет в разы хуже.

До самой ночи меня одолела тоска. Уехала Вика, отправилась домой Нина Аркадьевна, а у меня не просыпалось желания хотя бы сварить себе чашку кофе. Пока отмывала отчаянно щиплющее тело и прибиралась в комнате Вадика, думала только об одном: всё кончено. Если уж секретарша легко вычислила попытку обмана, то Владимир Сергеевич раскусит нас в два счёта. А учитывая, что его сынок вопреки всем заверениям бокора всё-таки начал медленно тухнуть — сдаётся, пора доставать всю наличку включая доллары, хватать Женьку и пилить куда подальше. Оставить надежды на «Райстар» и дать бедолаге Вике мирно похоронить Вадима.

Я села разбирать гору свадебных подарков, которые давно мешались под ногами, когда в мою комнату постучался Матвей. За окном уже была кромешная темнота, а стрелки часов подбирались к полуночи.

— Не спишь, актриса сгоревшего театра? — вполне дружелюбно позвал он.

— Уснёшь тут, когда надо разгребать наваленный бардак, — мрачно отозвалась я, подняв голову от очередной яркой упаковки. Фантазии гостей хватало лишь на конверты, чайные сервизы и мультиварки. Какой-то аноним сунул китайский робот-пылесос.

— Не поможешь мне? Это быстро.

Я поднялась с пола, поправила шорты и без лишних разговоров вышла на зов. Меня снова подташнивало, наверное, от голода — а ещё сильнее скрутило живот, когда почувствовала исходящий из открытой спальни Вадима сладковатый смрад.

— Ты всё ещё собираешься проводить полуночный ритуал? — нахмурившись, сообразила я. — Брось, Матвей. Всё кончено. Он уже гниёт, и через четыре дня точно не сможет свеженьким пройтись перед отцом и убедить того…

— Сдаёшься? — удивился Матвей, едва не выронив из рук свою спортивную сумку. — Не верю. Ты проползла по дереву на высоту третьего этажа, обнималась с зомби и рисковала шеей, чтобы так легко признать поражение? Нет, это точно не ты! Где упрямство, где храбрость?

Я подавила улыбку: в его устах всё звучало куда круче, чем было на самом деле. И тёплый поток надежды начинал воскресать в груди от сквозящего в болотных глазах восхищения. Вот уж парадокс: мне удалось его восхитить не откровенным нарядом или умасленным в спа телом, а своим покорением берёзы в саду.

Ненормальный. Но и я тоже уже вряд ли могу считаться образцом адекватности. Обречённо пробормотала:

— С чем тебе надо помочь?

— Я обещал, что он упадёт абсолютно свежим трупом тогда, когда тебе будет нужно. И что он начал… портиться — моя вина и мои излишние эмоции. — Матвей неловко замялся, пряча от меня взгляд, но и без того было ясно, кто причина и настоящая виновница трупных пятен. — Всё ещё можно поправить, правда, будет грязно и в целом довольно опасно. Принеси аптечку, обязательно со жгутом. Чистить зомби от гниения — то ещё занятие.

Скрывая нервную дрожь, я кивнула и бросилась выполнять просьбу. Аптечка нашлась в верхнем шкафу на кухне, там же на плите стояла кастрюля куриного супа, к которому никто не притрагивался. Как-то бесчеловечно заставлять Нину Аркадьевну готовить, а потом выливать всё в унитаз… Может, дать ей неделю отпуска? Неплохая идея.

Вернувшись на третий этаж, я застала Матвея идущим по коридору вслед за плетущимся Вадимом. Бокор завёл его в ванную, стянул с него халат и приказал лечь прямо на пол.

— Что ты будешь делать? Надеюсь, не кромсать его на куски? — глухо прохрипела я, ужаснувшись получающейся картине.

Вадик послушно растянулся на кафеле и уставился невидящим взглядом в потолок. В глазах у него всё ещё были линзы, от чего вид был куда человечнее.

А чувство вины перед ним — острее.

— Кромсать придётся не его, — между дел бросил Матвей, раскрыв сумку и достав из неё чёрные свечи. — Жгут принесла?

Я поставила аптечку на крышку унитаза и вытащила резиновую «кишку», пока бокор методично раскладывал вокруг зомби обмотанные нитками куриные лапки и мелкие полированные косточки.

— Приготовь ещё бинт и отойди подальше. Не бойся и не вмешивайся, что бы ни произошло. Когда свечи погаснут, сможешь меня перевязать, но не раньше, — строгие наставления эхом разошлись по прохладной розовой ванной, и я зябко поёжилась, пятясь к стене.

— Т-ты… будешь себя резать? — шокированным шёпотом уточнила я. — Не надо. Правда, оно того не стоит.

— Посмотри на него, — хмуро указал Матвей на грудь Вадима, всё ещё живописно покрытую следами смерти. — Это нарушение сделки. Если хоть одна сторона не выполняет всё как договаривались, сделку можно аннулировать. Я точно не хочу, чтобы за нарушение слова меня покарал Барон. Так что просто помоги, если не сложно: я могу отключиться, нужно будет остановить кровь. Жертвенного барашка у нас тут нет, так что бараном быть мне. Если, конечно, не хочешь предложить себя, — хмыкнул он, попутно поджигая фитиль последней свечи, и поставил её в ногах зомби.

Мне много хотелось сказать. Но ещё больше — отлупить себя за глупость. Это не он виноват и не ему теперь должно быть больно! Это я лезла к нему с поцелуями, это я вывела на откровенный разговор, это мой невозможный эгоизм и желания теперь проступили пятнами на Вадиме. От пекущей внутренности вины я забилась в угол, обняла себя за плечи и хмуро принялась наблюдать за происходящим. Холодный кафель жёг исцарапанные ступни.

Матвей невозмутимо нарисовал чёрным мелком у самой головы Вадима несколько символов: ромбик и звёздочки; нечто, слабо похожее на витиеватый крест со снежинками на концах. Закончив, он затянул жгут на предплечье, помогая себе зубами — так легко, как будто далеко не впервые. Я было хотела предложить помощь, но прикусила язык: просил же не вмешиваться, пока не погаснут свечи.

Вынув из джинсов телефон — впервые за все эти дни увидела у него потёртый чёрный смартфон — включил на нём громкий и ритмичный барабанный бой и положил гаджет на пол. Я сухо сглотнула: так вот, откуда этот звук каждую полночь. Последним из сумки бокора показался короткий нож с костяной рукоятью, а после он выключил верхний свет и погрузил ванную во мрак.

Барабанный бой эхом откатывался от стен и дрожью уходил в живот. Матвей сел по-турецки сбоку от Вадима, положил рядом нож и закрыл глаза, медленно покачиваясь взад-вперёд в одном ритме с барабанами. Кажется, это было вхождение в транс — по крайней мере, похоже на медитацию. На этот раз он не призывал хозяина и не приносил ему дары: видимо, этот ритуал считался чем-то не требующим вмешательства лоа напрямую.

Всё это были одни только догадки. А тем временем бой ускорялся, и моё сердце словно тоже уловило темп, стуча всё быстрее. Пульсация в кончиках пальцев — интересно, если это ощущала даже я, каково Матвею? Он продолжал раскачиваться со всё большей амплитудой, затем медленно поднял руки. Символы на его предплечьях излучали слабый синеватый свет. Я не сразу заметила у него нож, а когда лезвие сверкнуло в пламени свечей, едва сдержала испуганный вскрик.

Безо всякой жалости, одним точным жестом Матвей глубоко разрезал правую ладонь — ту, у которой на тыльной стороне был паук. Чёрный узор словно налился кровью, став ярко-алым, когда вязкий ручеёк полился на грудь Вадима. Добравшись до трупных пятен, капли сами скатывались в лужи, равные им по форме, и с шипением испарялись с тела.

Кровь бокора уносила в розоватый пар и все следы на его слуге. Матвей сжал ладонь, щедро поливая зомби алой жижей, и даже принялся размазывать её по бокам — везде, где мы заметили повреждения. Последним он коснулся виска Вадима, и я увидела, как сильно дрожали от напряжения его пальцы. Несмотря на жгут и в целом безопасное место для раны, поток крови был пугающе сильным, аномально. Как будто суть не в жидкости, и это только проводник внутреннего электрического заряда.

Свечи трещали, барабанный бой не затихал, а ванная утонула в розоватом тумане. На языке проступил неприятный привкус металла. Матвей не останавливался, продолжая поливать кровью Вадима и что-то шепча себе под нос с закрытыми глазами. До этого лежавший смирно, зомби вдруг громко взвыл, и в этом крике мне чётко слышалась боль.

Только после этого Матвей слабо прохрипел, распахнул дрожащие веки. Оторвал руку от своего слуги и внезапно без сил завалился набок. Кровь продолжала течь из его руки, и я было дёрнулась помочь, но пришлось подождать ещё несколько ужасно долгих секунд, пока не погасли все свечи и вместе с этим закончилась звуковая дорожка в телефоне.

Метнувшись к выключателю, я зажгла в ванной свет и схватила бинт.

— Матвей? Ты как? Очнись, эй!

Мой зов он явно не услышал. Чёрт, если этот идиот подохнет из-за пореза на ладошке, я сама его прибью!

А внутри ядовитой змеёй колыхнулось: подохнет из-за тебя.

Ну уж нет. Подтянувшись к его руке, я принялась наматывать на рану бинт, моментально пропитавшийся алым. Это точно было не в порядке нормы — казалось, что порезана как минимум вена, чего не могло и быть. Затянув потуже повязку, я обхватила пугающе холодное лицо Матвея в ладони, пытаясь привести в чувство.

— Ну же, очнись…

Его веки слабо затрепетали, но открыться не спешили. Чертыхнувшись, я попробовала легонько похлопать его по щеке, и тут до меня донеслось лёгкое сопение.

Так он что, уснул?!

Приложив ухо к его груди, убедилась в чётком, ровном биении пульса. Умирать никто точно не собирался, но силы зомби он отдал до дна. К слову, тот как будто даже с любопытством сел на полу и наблюдал за мной, так что пришлось резко осадить перепачканного до самой макушки муженька:

— Вадим, иди в душ. Прямо, где вода, где мы с тобой мылись. Сейчас уложу этого Гарри Шпроттера и займусь тобой. Ясно?

Не знаю, как много он понял, но всё же неуклюже поднялся и потопал, куда было велено. За ним на кафеле оставались красные следы ступней.

Матвей не просыпался, но когда я осторожно развязала жгут, больше крови на бинте не было. Добавив еще пару слоёв в повязку для верности, закинула левую руку горе-колдуна себе на плечо и медленно подняла его с пола. К моему удивлению, весил он куда больше, чем казалось на вид.

Проглотив возмущения, я полностью приняла его вес на себя и как могла потащила из ванной. Если он и спал, то точно не обычным сном. Отдал все силы и не мог теперь даже глаз открыть — похоже, знал, что так и будет. Что цена исправления ошибок довольно высокая и неприятная. Я и сама устала до жути, и волочить его дальше собственной спальни точно не была способна: пусть поспит тут ночь. С трудом скинув с себя безвольное тело бокора на мягкий матрас своей постели, на мгновение замерла от ощущения странно-перевёрнутого дежавю.

Поменялись ролями за сутки. Супер. Вот только больше — никаких потаканий желаниям, если ещё собираюсь стать хозяйкой «Райстар». Матвей громко, расслабленно выдохнул, когда его голова коснулась подушки, и у меня пропали мысли, что о нём стоило волноваться.

Зато перехватило дыхание, когда взгляд зацепился за эти длинные ресницы. Умиротворённо расслабленное лицо бокора виделось ещё бледнее, чем обычно. Скулы острее, а сам он — беззащитнее. Во рту пересохло. Нельзя быть таким… притягательным, когда пару минут назад проводил ритуалы над трупом. Это не стыковалось, как летающие в потоке смертельного урагана плюшевые мишки.

Пульс снова застучал быстрее. Глупая, глупая Юля со своими глупыми желаниями: откинуть с его лба чёлку, накрыть одеялом, выключить в комнате свет. Зачем мне заботиться о его удобстве?

И всё же спустя короткий миг колебаний я это сделала — прикрыла Матвея пледом, щёлкнула выключателем и вышла на балкон. Вдохнуть глоток кислорода после всех кровавых паров и аромата прелых цветов, которыми теперь будет пахнуть моя кровать.

Завтра же поменяю постельное бельё.

Голова гудела. Дурацкое ощущение, что я отделилась от своего тела, от собственного «я»: Юля Валицкая не перевязывала ничьи раны, не знала ни вины, ни стыда, и уж точно не жалела о браке, который сулил разрешение всех финансовых проблем. А той Юле, что сейчас стояла на озарённом уличным фонарём холодном балконе, было так тошно от себя самой, что хотелось взвыть на всю чёртову «Маленькую Италию».

Раздвинув створки окна, я обратила внимание на так и оставшуюся рядом стойку для презентаций, которую Матвей использовал как мольберт. Нарушать обещание не подглядывать — нехорошо, но сейчас мне до дрожи было нужно хоть что-то приятное. Он меня рисовал. Неспроста же, правда?

Скользнув к стойке, я взялась за край ткани и приподняла её. И застыла в изумлении. Ожидала, что фонарь высветит набросок настоящей красоты, эскиза мастера, но вместо этого на ватмане была странная красно-коричневая мазня, лишь отдалённо напоминающая очертания женского лица. Отдалённо — потому что у него были пугающие чёрные провалы вместо глаз… Жуткий призрак. Отпечаток какого-то уродства без яркого цвета и формы.

— Любитель? Да уж прямо скажем — талантом тут не пахнет, — задумчиво протянула я, закрыв это чудище тряпкой.

И зачем вообще тратить время и краски на такую откровенную грязь? Между лопаток скатились ледяные мурашки: казалось, то тёмное месиво с бумаги отпечаталось в памяти так крепко, что будет преследовать во снах вместе с неприятным пониманием…

То, что делал Матвей с помощью моей крови, явно не имело никакого отношения к искусству.

— Ну что, «Ходячие мертвецы» или «Дневники вампира»? — между дел поинтересовалась я, одной рукой закидывая в рот попкорн, а другую по-хозяйски положив на плечо Вадима.

Он кивнул, чем меня безумно порадовал: тренировки последних трёх дней давали плоды. Я больше не пыталась спрятать зомби подальше, а после визита Вики дала Нине Аркадьевне неделю отпуска. И теперь Вадим сопровождал меня постоянно. Приходилось заставлять себя не морщиться и не дрожать, прикасаясь к нему, а заодно учить его командам, которые пригодятся на приёме в честь дня рождения Владимира Сергеевича.

Почему-то тот до сих пор не звонил, хотя всё, что получил от меня — переданную через его сиделку новость об ангине сына. Это молчание казалось бы странным, если бы не всё дикое дерьмо, которое окружало мою замужнюю жизнь.

Я довольно неплохо приловчилась командовать зомби без слов. Положить руку на плечо — «кивни», взять за запястье — «топай за мной», пригладить волосы — «покажи пальцем на горло». Не сразу, но до Вадима дошёл хотя бы этот набор команд, и теперь ожидание грядущей встречи с его отцом не несло прежнего страха.

Выкрутимся. Особенно если Женька сегодня не подведёт и поможет сыграть новое представление.

— Правильно, зомби нам и в реале хватает, давай уж лучше вампиров, — согласилась я с немым кивком своего дохлого муженька, взяв ещё попкорна из чашки на подлокотнике.

Со стороны посмотреть — прямо идеальная парочка перед телеком в гостиной. За три этих безумно гадких дня висящая в доме хандра вынудила меня начать разговаривать хотя бы с трупом, чтобы не сойти с ума от тишины. Никто в здравом уме не назвал бы меня хорошей девочкой, но я усвоила уроки и знала: чем дать Матвею снова резать себя, лучше сохранять дистанцию любой ценой. И у нас неплохо получалось избегать друг друга.

Утром мы вставали в разное время и в разное время завтракали. Я не заходила на второй этаж вообще, а он поднимался на третий только в полночь, когда я крепко закрывалась в спальне. Мы оба не хотели появления новых трупных пятен на нашем общем «малыше», и потому виделись лицом к лицу лишь раз в день, на сеансе рисования. Он молча приходил на балкон, молча подставлял палитру для сбора кровавой дани под мой уже незаживающий под пластырем палец и молча продолжал картину, на которую я больше не хотела смотреть.

А не смотреть на сосредоточенно хмурящегося художника с его падающей на лоб чёлкой — не могла. И вполне замечала, что с каждым таким сеансом Матвей казался всё более угрюмым, очевидно недовольным своей работой. Пару раз даже чертыхался и менял краски на палитре, словно внесение иных цветов спасло бы его адовую мазню.

Всё ещё чувствуя вину за порез на его ладони я все три дня оставляла на кухне для него заказанные в одном из Вадькиных азиатских ресторанов блюда, где соль заменялась ламинариями. А он для меня — свежесваренный кофе в турке по утрам. Мы не договаривались и не обсуждали это, ведь с той ночи, как Матвей спал на моей кровати, между нами звенела одна только напряжённая тишина, стоило оказаться наедине.

Поэтому я везде ходила с Вадькой. Чтобы не задохнуться в этом кипящем супе, который только нагревался сильнее каждую ночь через исходящий от моей подушки запах прелых цветов. Я сменила всё бельё кроме наволочки. Наверное, поэтому мне снилась всякая дичь, непременно с участием костлявых прохладных пальцев, которые оказались такими крепкими. Руки — надёжными. А чувство защищённости манило, как уютная норка манит дикого зверька.

Его запах меня успокаивал. Дарил уверенность, что афера всё-таки выгорит.

На огромном плазменном экране уже мелькало «в предыдущих сериях», когда с лестницы послышались тихие шаги. Я убрала руку с плеча Вадима — блин, глупо-то как! — и мельком глянула на настенные часы. Семь вечера, Женька должен приехать с минуты на минуту. Неплохо было бы предупредить бокора о наших с братом планах.

— Подержи, — сунув чашку с попкорном в руки Вадиму, велела я, и тот впервые выполнил приказ без обозначения своего имени.

Хотела было подняться с дивана, но неожиданно Матвей сам подошёл к нам и сел в кресло напротив с задумчивым выражением лица.

— Хорошо справляешься, — кивнул он на зомби, который с сомнением принюхивался к попкорну. — Так бы сразу. И многих проблем удалось бы избежать.

— Вау, мы снова разговариваем? — вопросительно подняла я бровь, беспокойно заёрзав.

Стоило ему появиться и бросить на меня один такой вот изучающе-пронизывающий взгляд — и в груди сладко потянуло от воспоминания ощущения, как эти самые руки держали меня на весу на уровне третьего этажа. Страх, невесомость и полное доверие, пусть всего на миг, и всё же упустить контроль над своей жизнью оказалось… приятно.

— Не я объявил игру в молчанку, — невозмутимо пожал плечами Матвей, словно не заметив моих порозовевших от удовольствия щёк и нервного покусывания губ. — Ты сама решила, что так безопаснее, и я согласился. Кстати, спасибо за ужины с ламинариями: это куда лучше пресной еды.

Болотная радужка просветлела — или мне так показалось в свете ламп от хрустальной люстры над нашими головами. У скул на миг мелькнули ямочки, словно он хотел улыбнуться, но изо всех сил сдерживался. А вот я не умела ограничивать себя в эмоциях.

— Тебе… спасибо за кофе, — прошелестела в ответ, наконец-то открыто встретившись с ним взглядом.

Зомби рядом со мной многозначительно и беспокойно задёргал головой, на что пришлось спешно убрать с его коленей попкорн и заверить:

— Вадим! Эй-эй! Всё хорошо! Успокой…

Но его бокор не стал тратить время на уговоры. Лишь краем глаза я заметила, как он щёлкнул пальцами, а затем сжал их в кулак. И зомби тут же прекратил брыкаться, сев с идеально ровной спиной и вперив мутные глаза в телевизор.

— Какого… — пробормотала я в полном непонимании, убирая за ухо мешающую прядь волос. Посмотрела на руку Матвея, ту самую, с пауком, всё ещё сжатую в кулак. Затем снова — на Вадима. И дикая мысль вспыхнула в голове: — Стоп-стоп-стоп… Так ты можешь…

— Сделать вот так? — озорно прищурившись, выдал Матвей, сопроводив слова парой быстрых жестов: похожих на «окей» с оттопыренными пальцами, сменившиеся хлопком.

Меня резко, без предупреждения обхватили за талию огромные лапищи Вадика. Я взвизгнула от потрясения и попыталась вывернуться, а он тем временем бескомпромиссно и не замечая сопротивления усадил меня на свои колени. Попробовав поскрести ногтями по его твёрдым ледяным предплечьям, моментально осознала: боли он не почувствует, и пока не прекратится приказ, все мои извивания только повеселят его хозяина. Это всё равно, что толкать танк.

— Хватит! Фу! Вадим, отпусти! — наудачу попробовала я закончить демонстрацию, при этом зло смотря только на давящего смешки Матвея.

— Его тело полностью под моим контролем, не считая реакции на мой пульс. Мне не нужно озвучивать все повеления, — как ни в чём ни бывало заявил он, поднимая вверх раскрытую ладонь, и зомби тут же разжал хватку, позволив мне вскочить на ноги. — Но это нужно было тебе, научиться и осознать ответственность…

— Ах, ответственность! Отмороженный садист, да тебя прикалывало издеваться надо мной!

Я схватила ближайшую диванную подушку и от души запустила в его чёрную макушку. Матвей с готовностью отклонился, так что снаряд прилетел в вазу с конфетами на журнальном столике. Та грохнулась на паркет и моментально разлетелась на осколки, смешавшиеся с леденцами монпансье.

— Да я не издевался, честно! — напрочь выдавая себя широкой улыбкой оправдывался Матвей, пока я со скрипом зубов тянулась за второй подушкой. — Юль, ну всё, сейчас весь дом разнесёшь! Я же тебя учил, балбеска! Чтобы ты смотрела на меня и сама привыкала с ним обращаться. И ты молодец, свою систему команд для него придумала — теперь я точно спокоен…

— Спокоен?! Так может, тебя давно никто не раздражал?! — тяжело дыша от возмущения, никак не могла унять я праведный гнев, отправив в него подушку, которую он перехватил на лету.

Словно болея в этой битве за меня, издал подбадривающее «Ы-ы-ы» Вадик, напомнив причины, по которым не рекомендовалось затягивать бокора в такие бои. Сукин сын, даже не врезать ему как следует!

— Так было надо, — выдохнул Матвей, тут же прикрыв веки и сев в кресле ровнее. Костлявые пальцы сильнее вцепились в подушку, что заставило и меня оставить все ругательства на языке: пусть успокоится, пока это не получило последствия. — Если бы ты сразу знала, что я могу управлять им без слов, то точно не стала бы учиться. А тебе это нужно, я же не всегда рядом. Ты три дня прекрасно справляешься с ним сама, вот я и решил…

— Ты поедешь с нами, — не терпящим возражений тоном отрезала я, сложив руки на груди. — Завтра день рождения отца Вадика. И ты едешь с нами. Если что-то пойдёт не по плану, если я не смогу вовремя дать ему нужную команду перед гостями, нужна будет твоя помощь.

— Если моё присутствие не будет выглядеть странно — без проблем, — безоружно пожал он плечами с извиняющейся улыбкой. — Прости, что недоговаривал тебе.

Я демонстративно отвернулась, как бы говоря, что подумаю над прощением, но ещё не уверена — хотя в душе прекрасно знала, что извинила его за эту ложь ещё с первой подушкой. Теперь вот надо осколки убирать — эх, тяжко без домработницы…

Вдруг с улицы раздался громкий ор сирены, и я ахнула, потому как совершенно забыла о планах на вечер:

— Чёрт, это Женька…

— Твой брат? На скорой?

— Да. Мы с ним договорились, что сегодня изобразим, как будто Вадима повезли на удаление гланд. Ну чтобы завтра перемотать ему горло, и он мог молча ограничиться коротким дежурным визитом. А приезд скорой если что подтвердят соседи, народ тут дико любопытный, — быстро объяснила я суть происходящего и побежала к полочке у входной двери за пультом от ворот.

— И твой брат смог найти машину скорой помощи, которая приедет на фальшивый вызов? — с интересом следил за мной Матвей, пока я щёлкала кнопкой, впуская долгожданную «карету».

— Ну, у водителя скорой тоже есть дети, которым нравятся дорогие подарки. Ничего сложного, грузить к ним Вадика мы не будем — машина просто приедет, посверкает мигалками во дворе и уедет. За воротами никто и не поймёт, отправился кто-то в стационар или нет.

На этих словах я с широкой приветственной улыбкой распахнула дверь, и как раз вовремя: по ступеням крыльца уже поднимался Женька в наспех наброшенном на плечи белом халате. С радостным писком бросившись к нему на шею, я с превеликим удовольствием прижалась к брату и расцеловала его в обе щеки. Родной запах бергамота и табака словно погладил рецепторы: в полумраке под порогом мне не нужен был свет, чтобы знать, как он наверняка улыбался в ответ.

— Ого, я как будто с того света вернулся! Ты чего как из леса сбежала, Чип? — со смехом приобнял меня Женька в ответ и чуть тише добавил: — Всё, как заказала. Скорая с сиренами во дворе, мольберт потом выгружу. А он тебе зачем, кстати?

Я смутилась, не желая особо рассказывать о том, какой подарок решила сделать для Матвея. Мне просто за эти дни уже стало неловко наблюдать за тем, как ему приходилось склоняться над листом на наших сеансах и постоянно поправлять отъезжающую стойку, совершенно не предназначенную для рисования. Это — мелочь в сравнении с тем, как он проливал кровь за мою тупость.

— Да так, небольшой презент для друга, — расплывчато сформулировала я ответ, на что Женька как-то уж очень понимающе шепнул ещё тише:

— Это кстати наш. Не покупной, наш, деда Леонида. Я сохранил, — гордо выпятил он грудь, вынуждая отойти на полшага и восхищённо пролепетать:

— Серьёзно? Ты… молодец, Жень. Спасибо.

Благодарно потрепав его по каштановым вихрам, я посторонилась и наконец пропустила брата в дом. Он между дел разулся и по-мужски пожал руку тут же вышедшему навстречу Матвею:

— Ну привет, братец. Как тут ваши дохлые дела? — слегка преувеличенно бодро поинтересовался Женька, хотя мне слышалось напряжение в тоне.

— Да так же, как и ваши живые: тянемся помаленьку, — даже не повёл бровью бокор.

Обменявшись дежурной любезностью, они прошли в гостиную, а я закрыла входную дверь и метнулась следом, прошлёпав босыми ногами по паркету. Но как только верхний яркий свет упал на лицо Женьки, громко ахнула:

— Это что?!

Прекрасную, совершенную мордашку моего близнеца обезобразил смачный кровоподтёк на скуле. Кинувшись к нему, я приподняла его голову за подбородок, поворачивая синюшной стороной к свету, и от злости сжала челюсти, моментально словив дежавю из детства. О том, как каждый, кто смел обидеть моего брата, получал люлей от меня.

— Кто это сделал? — прошипела я, и Женька смущённо вывернулся из моих рук, пряча взгляд чуть остывших медовых глаз.

— Чип, ну не сейчас…

— Кто. Это. Сделал? — настойчивее отчеканила я, едва сдерживая желание вспомнить пару некрасивых приёмов времён песочницы и оттаскать за волосы неведомого обидчика.

Женька умоляюще посмотрел на Матвея, и тот без слов понял просьбу. Ох уж эти мужики: чтобы признаться в слабости, да на глазах другого самца, это мы ни в жизни!

— Вадим, за мной, — небрежно скомандовал бокор, наверное, лишь по привычке использовав слова. Зомби, послушно поднявшись с дивана, потрусил следом.

Я с раздражением прищурилась, наблюдая за ними. Матвей не утруждался больше никакой комедией: поставив на раскрытую левую ладонь указательный и средний палец правой руки, имитировал ими высокие шаги, которые Вадим старательно копировал. Никакого физического волочения по ступеням и надрывания кишок.

Нет, этот засранец и правда устроил для меня личный театр садизма, вот и всё. Вопрос лишь в том, почему решил закончить этот урок…

Женька проводил их полным ужаса и недоверия взглядом, а когда они скрылись из виду — передёрнулся всем телом.

— Полная жуть, — пробубнил он. — Покойники, шаманы. Как ты тут ещё не свихнулась?

— Да уже почти, — мрачно отозвалась я и плюхнулась на диван, кивнув ему на кресло. — Рассказывай. Кто тебя так разукрасил?

— Шавки Будулая. У двери в квартиру караулили, скоты.

Он притих и сел на предложенное место, едва не наступив на рассыпанное стекло. Пришлось со вздохом поднять-таки зад и пойти к кладовой за щёткой и совком. Мой обречённый вид при этом не остался без удивлённого комментария:

— Ты сама убираешься? А где ваша бабулька-божий одуванчик?

— В отпуске, — чуть громче чем обычно отозвалась я, вытаскивая из владений Нины Аркадьевны орудия труда. — Не хочу, чтобы её сожрал Вадька. Он тот ещё проглот.

Если до этого мне Женька казался непривычно тихим, то теперь он и вовсе замер, а глаза его медленно увеличивались в размере. Списав это на шок осознания, в какой на самом деле опасности мне приходилось жить уже вторую неделю, я не спеша начала сметать в совок осколки и конфеты.

— Чип, ты… как? — вдруг глухо спросил Женька, пытаясь заглянуть мне в лицо. — Честно, ты держишься? А то мне кажется, у тебя слегка… ну…

— Крыша поехала? — понимающе хмыкнула я и мягко стукнула ему щёткой по лодыжке. — Ноги подними.

Он выполнил просьбу, смешно задрав ступни в идеально белых носках, и я вымела из-под них возможные мелкие стёклышки. Всё знаю, ему можно и не говорить вслух: я отказалась от своего удобства ради безопасности бабульки, на которую мне вообще-то должно быть плевать. Хорошо, что он не знал про ежедневную доставку блюд для Матвея и то, как я своими руками четвёртый день подряд мыла за нами посуду.

Такого от меня и родная бабушка с трудом добивалась, а для Вадима мой потолок возможностей когда-то закончился на заваривании чая из пакетика.

— Слушай, со мной всё нормально, — не очень-то уверенно успокоила я тревогу брата, так и не поднимая головы. — Пока держусь, завтра вот повезём нашего ходячего мертвеца на прогулку. Кстати, попроси курьера с утра привезти парочку куриц, пусть наестся до отвала…

— Как скажешь. Я между прочим даже с первой городской договорился, если кто спросит — Вадим лежал этой ночью там, и ему нельзя говорить после операции ещё сутки. — Женька шумно выдохнул и тяжело откинулся в кресле, снова засветив синяк во всей красе. — И когда этот дурдом уже кончится?

— Как только перестанет коптить небо Владимир Сергеевич, — нараспев ответила я, завершив с уборкой осколков и поставив полный совок возле журнального столика. Присев на краешек подлокотника кресла, озабоченно нахмурилась: — Умеешь ты перевести тему. Что там с этими твоими кредиторами-авторитетами? Твою мать, как будто в девяностые живём!

Женька невесело усмехнулся и сгрёб в охапку мою ладонь, согревая её своими — наш привычный жест, от которого так теплело в груди.

— Так эти и есть — пережитки девяностых. Я так-то и не сильно много у них занимал, тысяч тридцать…

— Полагаю, не рублей?

— Естественно. Но мастерская в гору не пошла, я решил отдать попозже, тут ещё банки наседали. Так эти засранцы мне счётчик включили. Требуют теперь какую-то бредовую сумму, но я больше чем брал точно отдавать не собираюсь. Обойдутся, шавки поганые, — он вскинул квадратный подбородок, как поруганная невинность, и я обречённо прикрыла глаза:

— Хочешь сказать, что эти уроды получат от тебя тридцать тысяч и благополучно отстанут? Слабо верится.

— А ты поверь. Юль, у меня тоже друзья есть, я не пальцем деланный. Закончим это дело с «Райстар», и сразу им отдам, но ни копейкой больше чем брал. Они и так по факту больше получат, сейчас доллар в два раза дороже стал.

Кажется, он говорил серьёзно. По крайней мере, верил, что сможет разрулить ситуацию. Я печально улыбнулась уголками губ и мысленно прикинула оставшуюся в тумбочке сумму. Это были деньги на крайний случай, на возможный побег. Отдав их я буквально отрублю себе пути отхода. Но одного короткого взгляда на Женькин синяк хватило, чтобы принять единственно верное решение:

— Ничего ты не будешь ждать. Вдруг они снова заявятся? Хочешь, чтобы тебя начали прижигать утюгом? Сиди здесь. Дам я тебе твои тридцать тысяч… или около того, — без лишних раздумий встав на ноги, я пошла к лестнице, краем уха слыша в спину приглушённое «спасибо, Чип».

А мне не казалось, что делала нечто благородное. Украденные купюры, которые и не были моими. Не мой дом, не мои шмотки в гардеробе и дизайн стен, который не нравился мне. Не знаю, почему это всё стало заметно только теперь, когда я сама начала хоть как-то следить за чистотой. Но остаток вечера после того как уехал с деньгами заметно повеселевший Женька грозил стать кошмарно тоскливым.

Со двора выкатилась скорая, светя мигалками. Я щёлкнула пультом, закрыв за ней ворота, и устало прислонилась затылком к входной двери. Конец мая, ночь была совсем тёплой, а мне казалось, что с улицы веяло зимним морозом по босым пяткам и неприкрытым короткими шортами коленям.

В прихожей братец оставил дедушкин деревянный мольберт — старый, местами с каплями въевшейся краски. Мы знали, что такая вещь стоила как настоящий антиквариат, да ещё и принадлежала довольно известному в узких кругах мастеру-дворянину: Женька бы выручил хорошую сумму, продав такое вместе со всем достоянием Валицких. Но счёл нужным оставить память… Как у меня остались от бабушки старинные серьги с янтарём.

Подхватив мольберт, я не без кряхтения затащила его в гостиную, и как раз кстати: с кухни слышалось бурление закипающего чайника, поставленного не мной.

— Матвей? — осторожно позвала я, слегка смущённо прислонив свой немного странный презент к стене. — У меня для тебя кое-что есть.

Он с любопытством выглянул из кухни, а увидев за моей спиной мольберт застыл с приоткрытым ртом. Ещё не наполненная кипятком кружка в его руке заметно дрогнула.

— В смысле — для меня? — неуверенно уточнил он глухим шёпотом, как будто я могла ошибиться.

— Ну а кто у нас тут ведёт кружок юного художника, я что ли? Могу отдать Вадику, конечно, но думаю, он больше оценит жирную живую индюшку, — неуклюже отшутилась я, как можно незаметнее пятясь к дивану.

Ой, не нравилось мне это его замешательство. Сразу поселило в разделявших нас метрах воображаемую огромную и неповоротливую розовую слониху: по крайней мере, ощущалось ровно так. Выдавливало воздух из помещения и заставляло краснеть от неловкости.

Матвей мотнул головой, медленно подобрался к мольберту — как будто это ядовитая змея, которая вот-вот схватит за нос. Я окончательно стушевалась и пробормотала:

— Ну, он правда не новый. Тебе же неудобно рисовать на стойке, вот я и попросила Женьку… Это дедушкин. Пользуйся.

Всё, конец красноречию. Горло сжалось, и чтобы скрыть волнение, я улеглась на диван, скрываясь за его спинкой. Дрогнувшими пальцами нашарила пульт и включила оставленный на паузе сериал. Вот так, идеально: как будто мне глубоко плевать, и вообще, может хоть на дрова выкинуть этот мольберт.

Снова тишина, которую нарушили только голоса актёров, которые проносились мимо слуха. Мой мозг был целиком поглощён тем, чтобы улавливать звуки за спиной: шаги, дыхание, зазвеневшая на кухне посуда. Спустя ещё минуту Матвей вернулся и вдруг протянул мне дымящуюся кружку с молочным улуном.

— Держи. И спасибо, — улыбнулся он уголком губ, а как только я села ровнее и приняла чай, устроился на другом конце дивана и как ни в чём ни бывало спросил: — Так что смотрим?

У меня по-глупому онемел язык, а по спине прошли мурашки. Это было так до странного обыденно. Я подогнула под себя ноги и с удовольствием втянула запах улуна, к которому примешалась тонкая нотка знакомой до боли прелости — от кружки Матвея. От него самого. От внезапного уюта, который принес он с собой.

— Да это так… старый сериальчик, я его уже раза три смотрела, — прочистив горло, всё же нашла я слова и спешно ткнула в кнопку на пульте, возвращая к начальному экрану онлайн-платформу. — Можем включить, что захочешь. Если, конечно, тебе можно…

— Не думаю, что кино способно как-то выбить меня из равновесия. А Вадим мирно лежит в кроватке, — весело отозвался Матвей и пригубил чай.

Я проводила сомневающимся взглядом всю ту же пошлую картинку с негром на его кружке и прикусила щеку изнутри. Не кино тут опасно ускорением пульса. Или я снова переоценивала магию своих голых коленок? Отставив чашку на подлокотник, наклонилась и выдвинула из дивана ящик, в котором лежали пледы. На всякий случай прикрылась одним из них до самого подбородка и переключила всё внимание на экран.

Так-то лучше. Никто не скажет, что я не пыталась соблюдать безопасность и приличия.

— И всё-таки отбрасываем комедии, мелодрамы и боевики с кучей экшена, — строго провозгласив святую истину, я побегала по вкладкам и в итоге осталась перед неутешительным выбором: — Детектив, фэнтези или ужастик?

— Ну, если учесть, что большая часть ужастиков мне заходят как комедии — то давай что-нибудь пугающее по меркам адекватного человека. И можешь включать практически любой фильм, выпущенный после две тысячи тринадцатого: по-любому не смотрел. Давай, порадуй современным искусством! — Матвей довольно-таки скептично хмыкнул, поудобнее устраиваясь в своём углу и откинувшись на спинку дивана.

— А что, в Бенине совсем не было возможности смотреть кино? Музыку же ты слушал, — я указала взглядом на его майку с «КиШ», которую он не потрудился погладить после стирки.

Спешно прикусила язык: вот и выдала ненароком, что всё-таки поискала в сети, кто это такие, и даже послушала пару песен на ночь. Кошмары потом были ещё те, хотя общая мелодичность их стиля неожиданно понравилась.

— Не было у меня там времени на это. Редко когда вообще получалось выбить выходной и остаться дома, да и с интернетом там напряжно. А уж когда на выезде с бригадой, то и связи не было. — Матвей тяжко вздохнул и прокомментировал мои путешествия по спискам популярного: — Знаешь, как отличить хороший ужастик от плохого?

— Посмотреть отзывы? — неуверенно предположила я, на что он отрицательно мотнул головой:

— В плохом ужастике тебя пытаются напугать дешёвыми скримерами, воющими мертвяками и резкими звуками. А в хорошем — в кадр тихо-мирно вползает милый ёжик, но от этого уже можно словить сердечный приступ. Так что, выходили тут хорошие ужастики в последние десять лет?

Я задумалась, вспоминая довольно богатый перечень всего, что вообще смотрела в предыдущую пятилетку, и что меня реально пугало. Красный воздушный шарик? Безобидный шарик, от вида которого бросало в дрожь. Остановив выбор на первой части «Оно», с довольным видом отложила пульт и взяла приятно согревающую чашку с чаем.

— О, ты читала Кинга? — с какой-то затаённой надеждой спросил Матвей, на что пришлось с досадой пожать плечами:

— Нет. Но фильм крутой.

Не признаваться же вслух, что ничего длиннее прайса в спа-салоне я не читала очень давно. Да и в гимназии ограничивалась кратким содержанием всей заданной литературы, целиком осилив разве что «Евгения Онегина».

Почему-то сейчас за это стало стыдно. Как будто я много упустила, не прочитав ни единой книги с самого получения аттестата.

Но Матвей не стал меня осуждать, дав полностью погрузиться в происходящее на экране. Не знаю, почему меня так трогала история двух братьев, где один не уследил за другим: кажется, я слишком легко ассоциировала себя с Биллом. Почему-то считала себя старшей и ответственной за Женьку. И когда монстр оторвал руку бедному Джорджи, вздрогнула всем телом, моментально подумав о синяке на лице брата.

Хватит ли ему денег, чтобы больше его никто не тронул? Чтобы никакой уродец не утащил его на дно канализации? Смогу ли я продолжать эту игру, чтобы только мы оба жили в достатке до самой старости…

Я спешно отпила чай, смачивая пересохшее горло. Усталость. Она была далеко не физической, но пропитала меня до постоянного нытья в висках. Для Женьки я говорила «держусь», но на самом деле не могла нормально спать, а за эту неделю успела схуднуть так сильно, что заострились скулы и стали торчать тазовые косточки.

И сейчас я всей душой была благодарна Матвею за этот небольшой вечер нормальности. Просто посидеть перед телеком с кем-то живым, кто тихо посмеивался над тем, как зрителя запугивали клыками Пеннивайза и даже иногда комментировал, как на моменте с ожившей хищной картиной:

— Ух, а вот это правда жуть.

И мне хватало, чтобы окончательно успокоить натянутые нервы, допить остывший чай и расслабиться впервые за долгие дни. К середине фильма я устала сидеть в одной позе и после недолгого колебания всё-таки аккуратно улеглась, свернувшись калачиком и плотно завернувшись в плед, а голову устроив на маленькой подушке. Длины дивана было достаточно, чтобы не касаться Матвея ни единым волоском, но даже чувствовать живую душу рядом и этот умиротворяющий запах цветов было чудесно.

Лучший день за всю мою брачную жизнь.

Если бы ещё можно было подтянуться хоть чуть-чуть поближе. Вместо слишком жёсткой подушки устроить голову на его коленях. Ощутить, как он перебирает мои волосы. Его ладонь на своём плече. Интересно, она зажила или ещё саднила? Насколько я могла видеть, он просто залеплял ранку пластырем и давно её не бинтовал.

Злобный клоун на экране уже вовсю вонзал зубы в несчастных детей, а мои глаза медленно слипались. Недосып и кошмары уходили под звуки фильма ужасов — парадокс. Изображение становилось всё мутнее, когда я почувствовала — а может, мне просто показалось сквозь приходящий сон — как упавшую на лицо прядь волос осторожно, едва коснувшись, заправили мне за ухо. Прохлада на шее, совсем мимолётно.

Неужели — кончики пальцев?

И как бы я ни хотела привстать, перехватить их и податься к Матвею так близко, чтобы вдохнуть аромат кожи, ощутить надёжную твёрдость мужского тела и сказать все желания вслух, это всё было под строгим запретом. Запрет, который поставила сама. Запрет, который стоил целой ресторанной империи и очень длинного банковского счёта.

Дорого ли это? Сейчас цена казалась смешной.

К счастью, затем мой размягчённый разум всё-таки утонул в спасительной темноте, напоследок лишь где-то на краешке осознания впитав странный вой и стук. Наверное, из жуткого кино. А может быть, и с третьего этажа, где снова бесновался зомби, уловивший учащённый пульс своего хозяина.

Что надеть на день рождения к человеку, который умрёт в ближайшие месяцы? Жаль, такой статьи не нашлось ни в одном выпуске «Вог». Искать баланс между приличием, лоском и лёгким трауром пришлось самой. Спасло максимально целомудренное платье цвета молочного шоколада: с шифоновыми рукавами в три четверти, школьной длиной подола «два пальца выше колена» и атласным пояском-бантом на талии. Зато удачно подошло под бабушкины янтарные серьги, а сегодня всеми своими талисманами хотелось обвешаться с ног до головы. Я даже предала туфли на шпильке, заменив их более широким, устойчивым каблуком. Собрав волосы на затылке массивной заколкой с вкраплениями янтаря, подхватила клатч и спустилась на первый этаж.

Меня уже ждали. Усадив наряженного в приличный синий пиджак Вадима на диван, Матвей пытался завязать на его шее галстук. Я нервно сглотнула при виде поджарой фигуры бокора в выбранном мной графитовом костюме — чёрт, как ему всё-таки шло. Похоже, он даже причесался по такому случаю, что вовсе был нонсенс.

Но галстуки для него точно были филькиной грамотой. Подавив улыбку, я подошла ближе и забрала у него концы скользкой ткани.

— Давай сюда.

Матвей неловко посторонился, позволив мне встать напротив Вадика, и я всей кожей ощутила его долгий, оценивающий взгляд на себе.

— Здорово выглядишь, — вдруг проронил он с налётом удивления. — Как-то… иначе.

Да и чувствовала себя тоже странно. Вместо золота — только старинные серьги с тёплым камнем и растительным узором. Вместо открытости и вызова в стиле — редкостная скромность цвета и абсолютное незнание, к какому бренду относилось платье. Я просто боялась привлекать к себе хоть капельку лишнего внимания гостей, и вдвойне дико, что такой наряд вызвал куда больше интереса у Матвея, чем мой вид при поездке в «Сохо».

— Главное, чтобы Вадим выглядел максимально привычно для всех, — смущённо буркнула я, затягивая узел галстука на мощной шее зомби.

Причёсанный, с линзами в радужке и с хорошенько подрумяненной косметикой мордашкой, тот казался очень даже похожим на себя живого. Не хватало разве что мимики, но благодаря плотному завтраку изо рта не капали слюни — уже хорошо. Поправив ворот рубашки, я тяжело вздохнула и взяла его за твёрдое запястье. Команда сработала: поднявшись с дивана, Вадим пошёл за мной к двери.

— Его секретарша утром оставила подарок для именинника. — Матвей кивнул на объёмный прямоугольный свёрток в серебристой бумаге, приставленный к креслу. — Берём?

— Вадик обсуждал с ней, что хотел подарить. Так что вряд ли там бомба — больше похоже на картину, — предположила я, с прищуром оценив вид свёртка. Сама нагло собиралась заехать в универмаг и купить приличный коньяк, но раз уж Вика подсуетилась — грех не воспользоваться. — Меньшее, что мы можем сделать — это передать его подарок отцу как последнюю волю.

Сама не ожидала от себя подобных слов. Даже на долю секунды, на одном быстром виноватом взгляде на безучастно ожидающего у двери Вадима, кольнуло внутри нечто отвратительно похожее на стыд.

— Это не слишком? — одними губами шепнула я, ощутив мурашки между лопаток. — Старик и так умирает, ему наверняка хочется просто попрощаться с родными и друзьями, а мы будем внушать ему эту лажу про его сына…

Матвей не спешил ответить: казалось, тоже глубоко задумался. Взяв подарок в левую руку, обошёл нас с Вадимом и правой открыл перед нами дверь, только после этого заметив:

— А думаешь, милосерднее сообщать умирающему, что его единственный сын мёртв? Тогда уж лучше пустить пулю в лоб — будет гуманнее. Пусть старик закончит дни с лёгким сердцем и уверенностью в будущем своей семьи и своего дела.

Это придало смелости. Смотреть на нашу миссию сегодня не как на грандиозный обман, а как на акт милосердия, стало куда легче в моральном плане. Благодарно улыбнувшись Матвею уголком губ, я вышла на крыльцо и зябко поёжилась: несмотря на последние майские дни, погода стояла пасмурная, и платье было тонковато.

Покинув дом, мы дружно загрузились в «Пежо», усадив Вадима на переднее сиденье рядом со мной. Попутно обговаривая мелкие детали и условные знаки, которые бы означали просьбу о помощи или критичное «пора валить», довольно быстро преодолели путь до загородной резиденции Демчуков.

Да, меньше, чем резиденцией, этот массивный двухэтажный особняк в стиле абсолютно пошлого цыганского «дорого-богато», назвать было нельзя. Посёлок «Заимка» сильно отличался от элитной, но в целом эстетично-европейской «Маленькой Италии»: его строили в девяностые, и этим всё сказано. Всего одна улица из дюжины домов, но каждый из них занимал площадь солидного поля для гольфа. К слову, и они тут имелись у парочки зажиточных хозяев.

Особняк косил фасадом под восемнадцатый век: череда колонн, барельефы с отвратительными жирными младенцами, изображающими купидонов. Сам же двор был как нежилой, окружённый высоким чёрным кованым забором и радующий только простором для парковки. Где-то за заднем дворе, как я знала, имелся бассейн, но он уже много лет был никому не нужен и потому никогда не наполнялся водой. Присыпанная гравием площадка перед этим замком Дракулы уже была плотно заставлена по меньшей мере шестью машинами, среди которых мой «Пежо» оказался гадким утёнком.

Кажется, начинала понимать, почему же после детства в такой бетонной коробке Вадим поселился рядом с лесом, в коттедже с панорамными окнами. Вот уж не думала, что в посмертии он станет для меня куда интереснее, чем был живым.

Наша странноватая компания направилась к массивным, дубовым парадным дверям. Ладони потели: я не могла скрыть волнения и отделаться от мысли, что Владимиру Сергеевичу хватит одного взгляда, чтобы раздолбать всю нашу легенду и жалкие поптыки вранья так же легко, как заподозрила неладное Вика.

— Тут пахнет смертью, — вдруг едва слышно прошептал Матвей, задумчиво оглядев узорчатый орнамент на дверном полотне. — Нет, тут просто… могильник.

Я передёрнулась, но от комментария воздержалась, и как можно увереннее взяла Вадика под локоть. Замечание совсем не удивило: хозяин дома не первый месяц боролся с болезнью, которую даже чудом современной медицины не победить.

Мы прошли в дом, с первых шагов едва не ослепнув от блеска громадной хрустальной люстры в просторном круглом холле. Вдоль стен были расставлены штук пять ваз с лилиями и розами, и резкий запах цветов закружил голову. Где-то из соседней комнаты слышалась ненавязчивая игра на пианино и приглушённые голоса гостей, смешанные со звоном бокалов.

Колени подкашивались от напряжения. Вцепившись в пиджак Вадима со всех сил, я задала ему направление к лестнице, возле которой заметила коляску хозяина. Ожидала, что от него, как и на свадьбе, не будет отходить сиделка, однако стоявший рядом высокий, крупный мужчина в небрежной голубой рубашке и с зализанными назад светлыми волосами был мне незнаком.

— Здравствуйте, Владимир Сергеевич! — с улыбкой поприветствовала я практически облысевшего старика, заботливо наряженного в праздничный светло-серый костюм с галстуком-бабочкой. — С днём рождения!

Он поднял на нас взгляд, и у меня свело лопатки в ожидании эмоций — узнавания, вопросов, порицания из-за пропущенных звонков… И вздрогнула всем телом: пустота в радужке. Такая же серая, мутноватая пустота, безумно похожая на зрачки Вадика без линз. За прошедшие со свадьбы дни Владимир Сергеевич сдал очень сильно — кожа посерела, собралась в десятки новых морщин, свисала складками с выпирающих скул.

— Добро… пожаловать… — прошамкал он почти неразличимо, и казалось, даже эта малость отняла у него кучу сил. Устало прокряхтев, он откинулся в коляске и тяжело моргнул, а после перевёл мутный взгляд на сына.

Ох, чёрт. Стыд жёг грудь, когда мне пришлось с той же натянутой улыбкой начать лгать.

— Вы уж простите, мы ненадолго. Вадим только сегодня с больницы, ночью удаляли гланды — говорить ему совсем нельзя. Захватила с собой своего двоюродного брата, он медик, поможет если что…

— С днём рождения, — неловко подхватил Матвей и протянул старику свёрток. — Простите, что навязался — вдруг зятю плохо станет…

Владимир Сергеевич машинально принял подарок и растерянно захлопал глазами. Он как будто вообще не уловил ничего из наших слов и вдруг повернул голову назад в ожидании спасения от своего молчаливого помощника, которого я посчитала новым секретарём.

— Давай помогу развернуть, пап, — как ни в чём ни бывало метнулся тот разрывать подарочную бумагу, и я в шоке застыла на месте.

— Папа…? — ахнула я, чувствуя, как бешено стучащее сердце ухнуло в пятки.

— Да, вы, наверное, меня не знаете, — широко улыбнулся мне «секретарь», походя комкая упаковку. — А вот Вадику стыдно не узнать родного брата! Хотя понимаю, столько лет прошло… Я Виктор, старший брат Вадима.

Он протянул руку, но я настолько застыла от потрясения и узнавания в чертах лица Виктора наследственных широких скул и глубокой посадки глаз Демчуков, что забыла про команды. К счастью, Матвей сориентировался быстрее и одним малозаметным движением пальцев велел зомби принять пожатие.

— Брат… Сколько лет прошло. Возмужал! И жена — красавица. Юля, правильно?

Повинуясь бокору, Вадик кивнул, и я наконец-то позволила себе встрять в эту совершенно не отдающую родственной теплотой встречу:

— Постойте… А вы, значит, помирились с отцом?

Переведя взгляд на Владимира Сергеевича в ожидании хоть какого-то кивка, я икнула от нового потрясения: оказывается, мы подарили тому не просто картину. И сейчас он слепо шарил высохшими дрожащими пальцами по полотну с семейным портретом. Это явно рисовалось на заказ со старых фото: на диване сидела милая пара, сам значительно омоложенный свёкр и его покойная жена, красивая блондинка с идеальной осанкой. Рядом стоял Вадик, тоже моложе, чем сейчас — нескладный подросток в белой рубашке. А на полу перед ними полубоком сидела улыбающаяся девочка лет двенадцати в нежно-розовом платье и с длинными золотистыми кудряшками.

И никакого старшего сына тут не значилось точно.

Владимир Сергеевич всё продолжал обводить пальцами силуэты жены и дочери, гладил их волосы. С новым стыдом заметила скопившуюся в уголках его глаз влагу: что ж, он точно не зомби, как показалось мне поначалу. И помнил, кто он, и кто его семья. Но почему тогда позволял этому уроду Виктору стоять рядом с ним?!

— Какой красивый портрет, — с елейной улыбкой заметил тот, мягко вытягивая картину из рук отца. — Повешу в его спальне. И Юля, мы, конечно, не знакомы, но всё-таки давайте наши семейные вопросы останутся между мной и папой. Последнюю неделю он не проводит и дня без обезболивающих уколов, так что ему тяжело адекватно реагировать. В том положении, в котором он сейчас, очень трудно продолжать держать глупые обиды на родных детей.

Я с трудом сглотнула едкие слова, которые просились на язык: ничего себе, глупая обида — да он фактически убил эту прелестную девчушку и собственную мать заодно! Ах, если бы Вадим сейчас был жив и мог спустить гадёныша с лестницы! Не сомневаюсь, что он бы не подал ему руки, если бы сам принимал решения.

— Конечно, — сдавленно процедила я, изо всех сил держа себя в руках. — Это не моё дело. Рада, что о Владимире Сергеевиче есть, кому позаботиться в такое время. Мы пойдём, присоединимся к гостям.

— Да, добро пожаловать в наш дом, — подчеркнув слово «наш», кивнул Виктор на распахнутые двери в столовую, откуда доносились голоса и музыка.

Как же зачесалась ладонь в желании дать ему пощёчину. Он точно не имел права здесь находиться и прикасаться к портрету с уничтоженными им людьми.

Я лопатками ощущала, как он смотрел нашей процессии вслед, пока тянула Вадика за собой. В голове творился хаос: то, чего опасалась с самого начала, всё-таки произошло. Виктор вернулся, сумел занять место рядом с отцом, а значит, вполне мог бы и заставить того переписать завещание…

— Не могу понять, что с ним такое, — прошептала я, чуть подавшись влево, чтобы меня слышал только идущий рядом Матвей. — С Владимиром Сергеевичем. Он не мог простить этого ублюдка, точно не мог…

— Простить за что?

Я мысленно чертыхнулась: точно, он же не имел понятия о трагедии Демчуков. Но делиться таким, входя в просторную столовую, наполненную гостями, официантами и стойким запахом роз, было однозначно не к месту. Вздохнув, я протиснулась к ближайшему уголку с бархатным диванчиком и усадила на него Вадима.

— Держи, — сунул мне в руку приятно прохладный бокал Матвей, успевший мимоходом добыть нам шампанское. — А то тебя трясёт так, что зубы стучат. Расслабься, пока не вызвала никаких подозрений.

Благодарно ему улыбнувшись, я поймала подбадривающий взгляд болотных глаз и пригубила бокал. Вряд ли он понимал, что весь наш план летел к чёртовой матери, но за источаемое им уютное спокойствие я была очень признательна.

— Спасибо. Давай покрутимся тут для приличия минут пятнадцать, да…

Договорить мне не дали. К диванчику подошла поздороваться пожилая семейная пара: сухонькая дама в старомодном бархатном платье и седовласый мужчина, которого я пару раз видела на званых ужинах и помнила по свадьбе. Вроде бы, кто-то из постоянных партнёров «Райстар». Пришлось быстро включаться в игру, с извиняющейся улыбкой объяснять немоту Вадика, напоследок погладив его по волосам и дав команду «укажи на горло», что он выполнил с блеском.

— Ох, как же вас угораздило так заболеть, Вадим Владимирович! — всплеснула руками дамочка, едва не расплескав своё шампанское. — Сейчас, наверное, гланды куда проще удалить, а вот мне помнится в советское время наживую драли, представляете…?

— Люда, ну кому это интересно, — смущённо закашлялся её муж. — Кстати, ты Рому не видела? Я как раз хотел его представить сегодня, всё-таки мне скоро на покой, а он займёт моё место.

— Я тут, пап, — раздался за его спиной смутно знакомый мужской голос, и увидев его источник, я залпом опрокинула в себя остатки содержимого бокала.

Эта бритоголовая макушка вспомнилась на удивление легко — учитывая, в каком состоянии нестояния я видела широкоплечего парня в прошлый раз возле «Сохо». Ночью. Застывшим с открытым ртом.

— А, вот и мой сын, Роман, — довольно прищурившись, мужчина вытолкал его вперёд, и тот протянул руку Вадику. — Наследник и гордость!

«Наследник и гордость» перехватил мой удивлённый взгляд и побледнел. Вытянутая рука затряслась, и хоть Вадим послушно пожал её под командой Матвея, у бедняги выступила испарина на лбу.

— Приятно познакомиться, — попыталась я сгладить странную паузу. — А это мой двоюродный брат, Матвей.

Вот это точно было зря. Бокор протянул Роме руку, и тот моментально отпрянул назад. Его родители наблюдали за сценой с полным непониманием, пока он нелепо пытался скользнуть подальше. Мне в нос ударили пузырьки шампанского, и я тихо хихикнула: смотреть, как лощёный «наследник и гордость» откровенно боялся Матвея, оказалось смешно на грани с лёгкой истерикой.

— А мы же знакомы, кстати! — широко улыбнувшись, объявила я. — Это же вы мне машину помяли тогда возле клуба, да?

— Д-да…

— Ничего страшного, все мы иногда можем перебрать с алкоголем, — я активно закивала, зато отец Ромы побагровел и с силой дёрнул его на себя.

— Ты помял машину жены Демчука? — прошипел он, а его жена рассыпалась в извинениях:

— Простите, как же неудобно вышло! Ну вот что делать с этим мальчиком, всё шатается ночами где попало! Оболтус!

Семейка спешно ретировалась, дав мне с облегчением выдохнуть. Я отставила бокал на поднос пробежавшего мимо официанта и без сил в дрожащих ногах плюхнулась на диван рядом с Вадиком.

— Дурдом какой-то…

Но дурдом только начался. Следом к нам подошёл Костик Лаушин в компании своей несчастной благоверной, и поток вранья пришлось начинать заново. Выслушав сетования друга Вадима о пропущенной им рыбалке, я поняла, что ещё одного неравнодушного знакомого просто не выдержу. Подхватив муженька под руку, потащила его к выходу, но была остановлена громким возгласом Виктора, который прикатил отца в столовую и ревностно оберегал его от навязчивости гостей.

— Юля, Вадим — уже уходите? Ещё даже за стол не садились! — он демонстративно поцокал языком, и я неловко помялась, чувствуя, что взгляды всех присутствующих направлены на нас.

— Вы извините, но Вадиму всё равно есть пока нельзя, зачем соблазняться? Мы только поздравить заехали, ему вообще постельный режим прописан, — повернувшись к Владимиру Сергеевичу, я постаралась изобразить улыбку. — С днём рождения ещё раз. Мы обязательно заедем, когда Вадик поправится.

Тот неопределённо мотнул головой — нечто среднее между кивком и пожатием плечами. Посчитав это разрешением на бегство, я утянула Вадима из столовой, и, как оказалось, очень вовремя: стоило скрыться от чужих глаз и глянуть на него, чтобы увидеть, как он от души истекал слюнями на лацканы пиджака.

Надеюсь, люди это спишут на проблемы с глотательным рефлексом после операции.

Выскочив на крыльцо, я безнадёжно простонала: клубящиеся с самого утра тучи выливали потоки дождя на серый асфальт. Промозглый холод колкостью прошёлся по телу, но тут на мои дрожащие плечи лёг пиджак, пахнущий прелыми цветами.

— Накинь, а то совсем промокнешь, — пояснил Матвей на моё изумление такому жесту.

Тепло трепетом пронеслось от самой нагретой его телом ткани до сжавшегося сердца. Я онемела, не в силах даже пробормотать благодарность, и только неуклюже кивнула, первой двинувшись к машине. На ходу просунула руки в рукава, пропитываясь запахом, который уже столько дней был моим маленьким успокоительным и в то же время — тайным афродизиаком.

Я села за руль, и на этот раз Матвей усадил Вадика назад, а сам пристроился рядом со мной. Мы выехали со двора: видимость была кошмарная, дворники почти не помогали расчистить лобовое стекло от потоков воды. Но в этом салоне я ощущала себя в куда большей безопасности, чем в доме, пропитанном смертью.

— Так что это за хрен нарисовался? Что за внезапный старший брат? — поинтересовался Матвей, едва только двор Демчука остался позади.

— Его отлучили от семьи ещё подростком за изнасилование младшей сестры, — мрачно обозначила я, неотрывно глядя только на дорогу и нервно покусывая нижнюю губу. — После чего Лизочка покончила с собой, а её мать от горя тоже прожила не долго. Я видела копию завещания Владимира Сергеевича — Виктор настолько категорично из него исключён, что не сможет претендовать ни на копейку своего отца. И всё, что мы сегодня видели… какой-то бред. Он не мог его простить, если был в здравом уме. Хотя это как раз очень сомнительно. Он точно не зомби или какой-нибудь вурдалак?

— Точно. Я бы почуял. И хорошая для тебя новость в том, что бедному старику осталось от силы недели две — это я точно увидел в его глазах. — Матвей откинулся на сиденье и растрепал вымокшие под дождём волосы. — А плохая… там стояла такая дикая вонь.

— Вонь? Я только кучу цветов уловила, ну и одеколоны гостей.

— И не просто так эти цветы были расставлены. Они заглушали запах смерти. Обычный человек это не почувствует вообще, но например в доме Вадима пахнет так же — логично, потому что он труп, и потому что в его доме живу я. А Владимир Сергеевич живой… пока что, — неуверенность этих слов меня не шутку испугала.

— Ты сейчас хочешь сказать, что в его доме живёт бокор? — прошептала я, на миг отвлёкшись от дороги и повернув к пассажиру голову.

И тут раздался жуткий грохот. Машина налетела на нечто массивное, я с нецензурным криком дала по тормозам. В ужасе уставилась на бесформенную коричневую кучу, которой стало то, что отлетело от бампера «Пежо» метров на пять вперёд. Нечто с длинными ветвистыми рогами.

— Твою мать! — ахнув, я вылетела из машины, забыв про дождь и холод.

Проплюхав по лужам, подбежала к несчастному животному и вцепилась в волосы: чёрт, это определённо был олень, и определённо дохлый судя по неестесвенному излому длинной шеи. Меня затрясло как эпилептика, я присела перед убитым мною зверем на корточки, а он смотрел на меня широко раскрытыми круглыми глазами как будто с укором. Всхлипнув, я оглядела его распластанную тушу, и замерла, забыв дышать.

«Упокой мертвецов, сучка», — выведено алой краской на ещё тёплом шерстяном боку. А может, совсем не краской, потому что оттенок был точь-в-точь как у лужи, вытекающей из-под оленьей туши.

— Юля! — звал меня где-то далеко за звоном в ушах голос Матвея, но не добирался до осознания.

Истерика накатывала как волны на море — с каждым рваным вдохом всё выше, всё сильнее подбрасывало от дрожи тело, всё туже узел в животе и горле. Я держала его ещё секунды две, а потом просто взорвалась. Глотку рвали панические всхлипы, волосы прилипли к шее и щекам, я обхватила себя за плечи и всё равно не могла удержать. Вырвалось всё — напряжение этого дня, ложь, стыд, страх, вина, жалость к бедному оленю и откровенная паника понимания: кто-то знает. Знает, что рядом со мной неупокоенный мертвец.

Мне конец, однозначный и бесповоротный.

Поток слёз смешивался с дождём, и через эту плёнку я почти не видела лица Матвея. Он силой поднял меня на ноги, от души встряхнул и позвал снова, но у меня получалось только немой уничтоженной рыбкой открывать и закрывать рот, не в силах издать ни звука. Мокро, холодно и страшно до животного желания бежать как можно быстрее и дальше — если бы у меня двигались ноги.

— Юля, услышь уже меня! Ну же, посмотри хотя бы! — взывал ко мне Матвей, заключив моё мокрое и солёное лицо в ладони, которые огнём ощущались на застывшей коже. — Ты справишься, я с тобой, правда, с тобой…

Во вспыхнувшей передо мной болотной радужке вдруг загорелась чернотой незнакомая решимость. Отчаяние — во мне, в его пальцах на моих щеках. И он впился в мои дрожащие приоткрытые губы, словно делал искусственное дыхание утопающему. Как поцелуй под водой, вдыхая в мои лёгкие воздух, который я так быстро теряла в своих страхах.

То знакомое и давно желанное, но теперь совсем иное: неповторимая горьковатая сладость приобрела сверкающее послевкусие желания. Теперь это не я пыталась разбудить его, а он отогревал меня. Нежным касанием языка к моей нижней губе, уверенностью углублённого проникновения. Я шумно выдохнула и прикрыла глаза, отдаваясь этому напору целиком.

Всё растворялось — дождь и соль моих слёз, паника и дрожь. Хотелось лишь продлить момент и не отпускать этих твёрдых плеч, на которые непроизвольно легли мои ладони. Хотелось, чтобы мир рухнул, а остались только мы и этот миг, когда бешено стучали два пульса и мы оба без слов признавали, что друг другу нужны.

А потом раздался оглушающий крик боли, за которым последовал глухой удар по железу. И пришлось разорвать поцелуй, чтобы увидеть, как заднюю дверцу машины не просто выбил — вывернул из пазов вопящий зомби.

Не медля ни секунды, Вадим с необыкновенной прытью убежал с трассы в придорожную лесополосу, скрывшись среди ветвей и пелены дождя.

По щиколотку проваливаясь в мокрую землю, я с трудом продиралась между кустов шиповника, подолом цепляясь о шипы. Пиджак на плечах уже не спасал, и промокнуть пришлось до самого белья. Шагах в двадцати параллельно мне брёл вперёд Матвей, то и дело безуспешно пытаясь позвать в глубину леса:

— Вадим! Сейчас же сюда!

Увы, но беглец упрямо не отзывался на команды. Ещё бы — после такого-то наглого слома запретов.

— П-почему он н-не сл-лушается т-тебя? — не сдержавшись, через стучащие от промозглого холода зубы выдавила я.

— Во-первых, ему было больно, — спустя долгую паузу чуть севшим голосом отозвался Матвей и с хрустом наступил на кусок древесной коры. — Во-вторых, мне нужен хотя бы визуальный контакт для приказа, а я его не вижу. Ну и в третьих… Тебе не понравится.

Я хохотнула на грани с лёгкой истерикой: как будто до этой секунды у нас тут был чёртов курорт, где мне всё нравилось. Очередная ветка как раз запуталась в мокрых волосах, и следующий нетвёрдый шаг оставил меня без целой прядки.

— Ауч! Матвей, это уже вообще не смешно! Как мы его найдём? Вадим! — наудачу крикнула я, и тут бокор замер с занесённой ногой:

— Тихо, — шикнул он мне, приложив к губам палец, и прислушался. — В-третьих, он мог найти добычу.

Я икнула, замерев следом за ним и втайне молясь, чтобы в лесополосе в разгар дождя не было никаких грибников. В памяти всплыло, как Вадик с аппетитом пожирал кошку на парковке отеля, в то время как его хозяину осталось только ждать окончания трапезы — ведь поделать с голодом зомби он ничего не мог.

Надежда на лучшее не оправдалась, потому как через шум льющейся с грязно-серого неба воды до ушей долетел отвратительный хруст, знакомый до дрожи.

— Нет, нет, нет! — запищала я и в панике бросилась к источнику звука, наплевав на тут же хлестнувшие по лицу ветки.

Только бы этот монстр никого не слопал! Чёрт, если из-за того, что я на пару минут потеряла над собой контроль, кто-то пострадает… Пульс подпрыгнул к горлу, дыхание вовсе пропало, а по замёрзшим дрожащим ногам прокатил сноп мурашек.

Матвей оказался проворнее — ещё бы, ему-то не надо на каждый шаг выдёргивать из чавкающей земли каблуки — и в его поле зрения Вадик оказался быстрей. Я едва не налетела на спину бокора, когда тот остановился и выдохнул с явным облегчением:

— Малая кровь.

Под этой многозначительной фразой крылась мерзкая, но уже достаточно привычная картина. Сев под ближайшей осиной, растрёпанный и мокрый зомби заострившимися зубами отрывал куски от тушки маленькой лисицы. Кости хрустели в его прожорливой пасти, рыжим мехом и кровавыми подтёками покрылся весь пиджак, рукав которого оказался оторван. Меня передёрнуло от отвращения, но в то же время отлегло от сердца: это всего-навсего лисица. Хотя бы не человек.

Устало вытерла пот и влажные капли дождя со лба. Не сразу поняла, что лицо мокрое ещё и от слёз, бесконтрольно катящихся по щекам. Да, нервная система всё-таки лопнула как перегревшася лампочка. Появление Виктора, сбитый олень, угроза, побег Вадика, поцелуй… Слишком много для меня, и без того едва державшей здравый рассудок последние дни.

К счастью, Матвей это как будто понял сам. Дождавшись, пока зомби закончит обед, он взял Вадика под полный контроль и повёл его к машине. Я настолько замёрзла, что мечтала лишь о тепле и сухости, чего не смогла в полной мере дать автомобильная печка — учитывая, что пассажирская дверь так и осталась искорёженным куском железки на дороге. Не представляю, что могли подумать о нас случайные прохожие, когда несчастный «Пежо» возвращался обратно в «Маленькую Италию». Но в свете всего остального на это было плевать.

Дома облегчения так же не пришло, и напряжение сквозило в каждой клеточке тела. Матвей отказался от моей помощи и сам пошёл приводить Вадима в человеческий вид, дав мне возможность отмыться самой. Однако горячий душ только щипал кожу, не затрагивая комка льда под рёбрами. Я всхлипывала, остервенело цепляясь за мочалку, а в затылке гудело от понимания — всё было зря. Весь пережитый потусторонний кошмар, жизнь рядом с трупом, смрад и кровь себя не оправдали.

Даже плохо соображающей, гудящей головой мне удалось сопоставить два и два: возвращение Виктора, угроза через оленя-самоубийцу, выскочившего на трассу под колёса в точности как заколдованная Матвеем ворона билась в окно. Плюс запах смерти в доме Владимира Сергеевича и внезапное расположение к проклятому им сыну. Череда уж слишком явных совпадений. Нет, тут и гадать нечего — Виктор тоже имел отношение к вуду, либо сам, либо имея в услужении своего бокора. И тягаться с таким соперником мне не по плечу.

Закутавшись после душа в махровый халат, я вышла в коридор и вместо направления к лестнице взяла другое — к комнате Матвея. Пора кончать фарс, ничего не выгорело. И лучшим исходом для меня будет как можно скорее и прилюдно упокоить бедолагу муженька, наследовать хотя бы этот дом и нехитрое личное имущество вроде «Крузака», обналичить да свалить куда подальше.

В Бенин, к примеру.

Матвея в комнате не оказалось. Только всё те же плотно завешенные синие шторы на окне, уже вечерний полумрак и чёрная карманная книжка на тумбочке. Преодолев желание в неё заглянуть, я устало села на кровать и плотнее закуталась в халат. С мокрых волос всё ещё капала вода, а мылась я в кои-то веки заботясь только о чистоте, а не об умасливании тела, и теперь от меня пахло лишь шоколадным гелем для душа.

Долго ждать не пришлось. Спустя минут пять дверь в спальню открылась, впуская хозяина. Судя по спортивным штанам и полотенце на шее, он тоже успел привести себя в порядок после хождения по лесу.

— Юля? — вопросительно задрал он бровь, и потянувшаяся было к выключателю рука замерла, так и не озарив спальню светом. — Всё в порядке?

— Да, — как можно более уверенно кивнула я, не чувствуя однако и толики этой самой уверенности. Оголённый торс Матвея ещё сильнее отвлекал и путал мысли в чёрно-синих узорах его татуировок. — Я просто… принесла твои деньги.

Дрогнувшими пальцами достала из кармана халата последние пачки купюр и положила на тумбочку. Честно сказать, не считала даже, за сколько дней ему должна и сколько в итоге отдала. Надеюсь, там хватит, потому как больше всё равно нет, остальное уже у Женьки.

Матвей нахмурился, отбросил на комод полотенце. Я опустила голову, чтобы так открыто не пялиться на его гибкое тело, которое даже в полумраке манило прикоснуться. Нет, не так — как раз в полумраке его и хотелось трогать ещё сильнее. Провести пальцами вдоль этих замысловатых рисунков, очертить рельеф пресса. Даже губу пришлось прикусить от усилия. Не привыкла я отказывать себе хоть в чём-то.

Запах сладких прелых цветов сегодня был чуть-чуть с ноткой влаги и дождя, когда его носитель неспешно сел рядом со мной на кровати.

— Ты просто в шоке и устала, — вдруг тихо произнёс Матвей, взяв по-отчески успокаивающие ноты. — На самом деле, всё в порядке. Вадима я уложил, и он очень вовремя и очень сытно поел, так что новых пятен на нём…

— В порядке? — глухим смешком перебила я эту вдохновляющую речь, позволив себе искоса взглянуть на непроницаемое бледное лицо бокора. — Это ты называешь в порядке? Чокнутый маньяк, изнасиловавший собственную сестру, теперь явно имеет в арсенале потусторонние силы и угрожает мне. Тут не надо быть гением, чтобы понять, у кого больше прав на наследство и возможностей его получить. Спасибо, но я предпочту жизнь, пусть и не такую сладкую как могло быть. Забирай деньги, Матвей. Завтра закончишь свою картину, и мы в расчёте. Вадима отпустишь, когда мы с ним приедем послезавтра на конкурс поваров, чтобы свидетелей было побольше.

Завершив тираду, я окончательно потеряла воздух и сорвалась на всхлип. Глаза снова пришлось прятать, потому как их запекло обидой и разочарованием. Ненавижу проигрывать. Но тут у меня уже просто не осталось выдержки.

Чего я точно не ожидала — что на плечо вдруг осторожно ляжет тёплая рука. Не встретив сопротивления, она двигалась всё увереннее, пока не стала бережным объятием — мягким, обволакивающим в незримый кокон защиты. Неужели тот поцелуй посреди дороги был не просто из-за адреналина, не просто попыткой отвлечь меня от истерики? Я шумно выдохнула и сдалась этому притяжению, позволив себе прикрыть веки и положить гудящую голову на плечо Матвея.

— Пасуешь за шаг до победы, — прошептал он, прижав меня к себе чуть теснее, до пропущенного вдоха и лёгкого трепета в животе. Приятно до мелкой дрожи. — Юль, даже если ты права, и Виктор тоже бокор, он не всемогущий. Человек — не олень и не ворона, волю тут не подчинишь, и завещание переделать не заставишь. Твоим планам ничего не угрожает.

— Но Владимир Сергеевич выглядел таким…

— Слабым и не в своём уме, да. Это естественно, когда до смерти считанные дни. И мне кажется, его хорошо так накачивают обезболами. Ни один нотариус не заверит завещания, написанного в подобном состоянии. Наследник всё ещё Вадим, а значит — ты. Если не спасуешь в последний момент. Ну же, ты настолько далеко зашла ради этих денег!

Непоколебимости его тона так хотелось верить. Я неосознанно подалась чуть ближе, почти ткнувшись носом в шею и втягивая успокаивающий аромат прелых цветов. Жаль, через толстый халат невозможно было ощутить тепло тела, но если мы ещё не бросаем белый флаг — это было бы лишним. Да даже вот так сидеть практически в обнимку опасно…

— Я не хочу сдаваться, — пришлось мне признать спустя неловкую длинную паузу. — Ты прав, слишком многое пришлось пережить, чтобы сейчас просто отдать всё состояние этому уроду. Деньги нужны не только мне, но и Женьке. Вадику ведь уже… всё равно, как и его отцу. Но если у Виктора впрямь есть какие-то силы, то мне… страшно. Я видела, что можешь ты. И не представляю, какие кошмары можно сотворить, если эти способности есть у кого-то с такими… сомнительными моралями, как Виктор. Он же полный отморозок, а я всего лишь…

— Не надо бояться. Бокор не может больше, чем ему бы позволил Барон. А тот не вмешивается в земные дела и не может никому дать сил на настоящий вред человеку. Так что выдохни, и через пару недель всё закончится.

В комнате повисло молчание, но на этот раз не тягостное, а умиротворяющее. Меня наконец-то перестало потряхивать и морозить изнутри, разжимал тиски страх, разбуженный надписью на оленьей туше. Я понимала, что уже бы пора встать и уйти, но не могла подчинить себе ноги. В этой тёмной комнатке, с этой уверенной твёрдой рукой на плечах мне было слишком уютно.

Мы не обсудили лишь одно: как в следующие недели нам не сорваться на ещё один поцелуй, если даже сейчас губы пересохли от желания. От переполняющей грудь благодарности, которая стоила в разы больше всех денег на тумбе. Всего злосчастного «Райстар».

— На Вадиме точно не появилось новых пятен? — осторожно спросила я, нарушая эту тишину лишь с одной целью: получить повод остаться ещё хоть на пару минут. — Ты сказал, ему было больно.

— Потому он и бросился в лес за добычей. Свежая кровь вовремя остановила разложение. Всё правда под контролем, Юль. Иди спать.

Матвей мягко отстранился, забирая с собой приятное тепло. А меня едва не затошнило от мысли подняться на третий этаж и снова спать напротив комнаты с зомби. Пару раз моргнув, я успешно выдавила ещё и не до конца растворённую его утешениями слезинку, глухо пробормотав:

— Мне страшно…

Тысячу раз до этого момента мне казалось, что Матвей равнодушен к любым женским уловкам из моего арсенала. Но сейчас он тяжело выдохнул, потянулся к подушке, достал из-под неё всё ту же футболку с «КиШ» и натянул её на себя. Только после этого устало улёгся на кровати, приглашающе раскинув руки:

— Только сегодня, ладно? И без твоих глупостей. Раз мы ещё в игре, не хочу рисковать целостностью Вадима.

Я согласно закивала. Спрятав победную улыбку, тут же устроилась рядом с Матвеем, намеренно повернувшись к нему спиной, чтобы было поменьше соблазна. Толстый махровый халат создал отличную преграду между нашими телами, но под рёбрами всё равно затрепыхалось волнующе до комка в горле.

— А когда… когда всё закончится… ты сразу вернёшься в Бенин? — осторожно поинтересовалась я как бы невзначай, устраиваясь поудобнее в этих потрясающе крепких руках. Чувствуя горячее дыхание в своих так и не просохших волосах.

Ладонь Матвея, целомудренно лёгшая на мою талию, вдруг сжалась в кулак и тут же расслабилась. Мне показалось, что он едва заметно дёрнулся, прежде чем суховато обозначить:

— Давай не будем загадывать. Спи. Уже слишком поздно.

И пусть последние его слова показались до странного многозначительными, я не решилась переспрашивать. А как можно скорее закрыла глаза и практически моментально провалилась в исцеляющий сон.

Слишком будничное утро для ужасного прошлого дня и странной ночи в чужой постели. Я проснулась одна и поспешила ретироваться из комнаты Матвея к себе, чтобы как можно скорее заняться обычными делами и сделать вид, словно ничего не было.

Что я ничего к нему не чувствовала.

Чёрт, сколько раз я посмеивалась над героинями сериалов и фильмов для подростков, сколько раз закатывала глаза, когда очередная юная дева превращалась в глупую курицу с сердечками в зрачках. Но сегодня, пока на автомате занималась завтраком Вадима, переодевалась, умывалась и брела на кухню, могла думать только о том, что наконец-то понимаю, почему влюблённость так отшибает мозги девчонкам. Ведь всё, чего мне хотелось сейчас: не крупное наследство, не ряд процедур в спа, не новая коллекция Сен-Лорана и даже не отпуск на Мальдивах. А ещё одна ночь в окружении сводящего с ума запаха, в кольце прохладных надёжных рук, и уже желательно без лишней одежды.

Как же я докатилась до этого? Я, Юля Валицкая, в режиме нон-стоп без зазрения совести игравшая на чувствах мужчин, сама прищемила хвост в этом капкане. Стыдно. Ещё более неловко стало, когда с чашкой кофе (как обычно в последние дни оставленного для меня на плите) вернулась в свою спальню и увидела на балконе Матвея, уже готовящего к работе мольберт и краски.

Всегда была уверена, что меня способен заинтересовать исключительно парень с безупречным вкусом, хорошим банковским счётом и перспективами ранга детей Абрамовича. Что я не способна вот так на минуту зависнуть, через стекло балконной двери наблюдая за каждым движением испещрённых снежинками вуду рук. За тем, как Матвей мимоходом отбросил назад чёлку и оценивающе оглядел свою картину. Как недобро, недовольно вспыхнули тьмой его большие болотные глаза и поджались в нить узкие губы. На потрескавшемся принте его чёрной футболки едва можно было различить знакомую надпись.

Я выдохнула, спешно перевела взгляд на зеркало на дверце шкафа: простое домашнее платье на бретелях приятного бежевого оттенка, распущенные и немного взъерошенные волосы из-за сна без предварительной сушки. В целом, не так уж плохо, хоть и простовато для меня. Достаточно прилично, чтобы смело скользнуть на балкон и занять место натурщицы в плетёном кресле, на ходу отпивая из чашки.

— Привет, — неуклюже улыбнулась я и уселась удобнее, подогнув под себя ноги. — Уже готов? Кровь нужна?

— Подожди пока, — отрешённо кивнул мне Матвей, не спеша как обычно разводить краски на палитре и продолжая напряжённо осматривать портрет. — Чёрт-те-что…

Он покусал губу, взял со столика простой карандаш. Впервые за все дни работы как будто попробовал наметить линии на ватмане, а не рисовать сразу красками. Через приоткрытое окно на балкон дул прохладный майский ветерок, играя в небрежной смольной чёлке моего художника. Пока он не поймал меня на повышенном интересе к своей персоне, я двумя глотками осушила чашку и приподнялась, чтобы убрать её на столик.

Матвей чуть нервно повёл плечом, бросил на меня тревожный взгляд. Зрительный контакт вышел чуть больше допустимого и чуть откровеннее, чем следовало: он будто искал что-то в глубине моих глаз, смущая всё сильнее. Карандаш выскользнул из его костлявых пальцев и упал на пол — громкий звук отрезвил и заставил моргнуть, сбрасывая наваждение. Я поёжилась и поспешила вернуться в кресло.

— Мы же закончим сегодня? — на всякий случай спросила, пока повисшая тишина не взорвала напряжённую обстановку.

— Ага, — прочистив горло, не особо уверенно подтвердил Матвей и взял со столика палитру. — Сейчас, только кое-что поправлю. Сядь и не шевелись… пожалуйста.

Я кивнула и замолчала, позволяя ему продолжить работу, но этим пасмурным утром у него явно ничего не клеилось. Он провёл было кистью по бумаге и снова задумчиво нахмурился. Быстрым взглядом на меня сверил оригинал с портретом, от чего я сухо сглотнула и вытерла взмокшие ладони о подол платья. Правки повторились ещё несколько раз, после чего Матвей устало отшатнулся от мольберта и прислонился затылком к стеклу, по которому стучал мелко накрапывающий снаружи дождик.

— Всё не так, — пробормотал он, жмурясь с досады. Резко открыл свои сумасшедшие болотные глаза, жадно вглядываясь в моё лицо, и шёпотом добавил: — Не должно было быть так…

— Что именно не получилось? — осторожно спросила я, молясь лишь, чтобы он не заметил, как у меня задрожало в горле от его повышенного внимания.

— Всё. Это чересчур… красиво.

Мои брови удивлённо поползли вверх, и сдержать любопытство не вышло. Да, я знала, какая там на мольберте адовая мазня, и подготовилась к лживой похвале, когда встала и подошла поближе. Матвей наблюдал за мной с обречённостью приговорённого к казни и не стал мешать, молча позволяя взглянуть на картину.

Из моего рта вырвался изумлённый вздох. На ватмане уже не было тех жутковатых тёмных красок, как на наброске. Больше того, мне показалось, что портрет заменили полностью — теперь на нём легко узнавалась именно я, мои каштановые волосы, изгиб губ, линия скул и оттенок кожи. Самыми чудесными вышли глаза: если в наброске это были жуткие тёмные провалы, то сейчас они сверкали как живые, моим родным шоколадным теплом в обрамлении пышных ресниц. Это не просто другой портрет, это произведение мастера… В котором все небрежные мазки встали в новом, идеальном порядке.

— Что тебя не устраивает? — откровенно не поняла я раздражения Матвея, подарив ему восхищённую улыбку. — Обалденный портрет, мне очень нравится. И правда вышло красиво.

Хоть и не понимаю, как. Как та небрежная и грязная пакость, которую видела здесь несколько дней назад, вдруг стала лучше любой фотографии.

Матвей не реагировал на одобрение его работы, только тяжело выдохнул и попытался снова откинуть чёлку со лба. Его пальцы были в краске, а в левой руке он всё ещё держал палитру, с которой текло на пол красно-коричневое месиво. Он и не заметил, что сам измазал себе скулу, и я как можно более ободряюще усмехнулась:

— Вот теперь ты точно выглядишь как настоящий художник.

Это был полушаг, который не получилось остановить. Как и потянувшуюся к его лицу руку, тыльной стороной ладони стирая с бледной кожи грязный мазок. Матвей вздрогнул, но не отстранился, наблюдая за мной глазами побитого щенка. В последнюю секунду, когда я уже отступала на шаг, он вдруг перехватил меня за запястье и сам прижал мою ладонь к своей щеке. От неожиданности вздрогнула до самых ослабевших коленей.

— Чем больше я пытаюсь сохранить в силе нашу сделку… Тем сильнее мне хочется её нарушить, — тихо признался он.

— Так давай нарушим, — охрипнув от такой внезапной откровенности, шёпотом попросила я. — Мы же оба этого хотим. Пошло оно всё, все эти грязные деньги и ходячие трупы. Я хочу жить, здесь и сейчас. А ты?

Матвей шумно втянул воздух, подался ближе ко мне, и тепло его звенящего от напряжения поджарого тела окатило волной до ноющего чувства в животе. От запаха прелых цветов закружилась голова, а в ожидании нового прикосновения пересохло в горле. Из-за разницы в росте ему пришлось наклониться к самому моему уху, чтобы следующий вопрос прозвучал едва слышно, только для глубинной струны в центре груди:

— Серьёзно? Ты правда готова выбрать меня вместо целого состояния?

— Я уже выбрала.

Не дожидаясь, пока он снова во мне усомнится, сама подалась к нему навстречу и невесомо прикоснулась губами к губам — лучше лишних слов. Почти неощутимый поцелуй, смешав два учащённых дыхания в единую симфонию. Внутри всё перевернулось вверх дном и замерло в ожидании реакции: нового отказа, очередного напоминания о запретах, холодного отступления…

Ничего этого не произошло. Только лёгкое колебание воздуха на резком выдохе, когда Матвей углубил поцелуй, медленно пройдясь языком по моей нижней губе. Уронил палитру, чтобы правой рукой обвить мою талию и вжать в себя сильнее. Его левая ладонь мягко легла мне на шею, большим пальцем он невесомо поглаживал скулу, словно задавая темп, контролируя каждый мой прерывистый вдох.

Знакомое горько-сладкое послевкусие кружило голову. От твёрдой холодной ладони Матвея по моим позвонкам волнами бежали мурашки. Я могла лишь следовать за ним, за влажными движениями его языка, чувствуя восторженные искры в животе. Непроизвольно обвила руками жилистые плечи, собрав в кулак футболку. Где-то там, в плохо осознаваемой реальности, до слуха доносился печальный вой запертого в соседней комнате зомби, до которого сейчас не было никакого дела.

Я подняла руку чуть выше, зарываясь пальцами в чернильные пряди волос. Жёсткие, как и мужская хватка на талии, словно капкан. Требовательные прохладные губы Матвея перешли на мою скулу, и разгорячённая румянцем кожа вспыхивала от этого жеста. Колко в кровь. Смазанная тропа к моему уху, мимолётно прикусив мочку вместе с серёжкой — звонко. Пульс беспорядочным боем долбил в висок.

И даже мысли не мелькнуло остановить происходящий бардак. Напротив, я откинула голову, позволяя Матвею провести губами вдоль стучащей венки на шее. Ниже к оголённому плечу, нежно, но уверенно пройдясь вдоль бретельки платья. Его пряное дыхание будоражило воображение: сколько ещё огня внутри этого внешне застывшего раба духа смерти? Узнать требовало всё моё дрожащее от желания нутро, и я осторожно просунула ладонь под его футболку, очертив пальцами напряжённые мышцы.

Его, всего, без соли и перца — немедленно. Едва проглотила робкий стон, как вдруг Матвей замер и звенящим от напряжения голосом выдал:

— Юля… подожди, я должен…

— Раздеться. Единственное, что ты сейчас должен, — нетерпеливо прервала я этот внезапный отказ, но тут он оказался непреклонен.

Тяжело дыша, заключил моё пылающее лицо в прохладные ладони и поймал мой затуманенный взгляд своим. В манящей зелени его радужки тлели чёрные угли возбуждения.

— Не подумай, что я не хочу. Святые лоа, я до жути хочу тебя. Но тебе надо услышать кое-что важное прежде чем ты сделаешь окончательный выбор…

От ощущения твёрдого тела, по-прежнему вжимающегося в мою грудь без белья под тканью платья, мне всё меньше хотелось думать и всё больше — продолжить начатое. Но его серьёзный тон заставил-таки сосредоточиться, и когда я уже осторожно кивнула, из спальни раздалась оглушительная трель телефонного звонка.

— Блин, это Женька, — пришлось досадно сморщиться от узнавания рингтона. Братец что, уловил через километры, как я приготовилась спустить наше дело в помойку? — Это может быть важно. Пять минут, ладно?

Матвей опустил руки, позволив мне порхающей от нетерпения птичкой покинуть балкон. Помимо звонка сюда долетали и отголоски жалобного воя Вадима, дополняющегося скрипом ногтей по двери. Плевать, мы со всем обязательно разберёмся, как только сорвём оставшиеся печати запретов. Я нервно сглотнула и как можно скорее схватила с тумбочки телефон.

— Да, Дейл?

— Слушай сюда, овечка, — вдруг вместо родного голоса послышался грубый и прокуренный, от которого меня словно окунули в ледяной прорубь и заставили замереть на полушаге. — Твой обсосок братец у нас. Живенько сгребаешь сто кусков, или через час начнём отрезать этому чмырю пальцы. Сечёшь?

— Кто это…

— Меньше базарь, больше шевели жопой! — рявкнули на том конце провода. — Ждём на старом заводе КМЗ, и чтоб без фокусов там. Сто кусков!

— Да откуда у меня столько, вы в своём уме? — только и осталось пролепетать мне, с трудом сдерживая заикание в горле.

— Зубы мне не заговаривай, овца! У жены Демчука, и вдруг лавэ нет? Час даю, я сегодня добрый.

Незнакомец отключился, и от раздавшихся в трубке гудков у меня в затылке словно заорала сирена.

Чёрт, чёрт, чёрт! Женька, придурок, с кем же ты связался?! Жить надоело?! Не сработал его план, не хватило ему денег, чтобы рассчитаться с кредиторами, и поздно шептать «Я же говорила».

Паника подкатывала медленно и уверенно, вместе с полным непониманием, как мне теперь вытаскивать задницу брата, если таких невозможных денег у меня действительно нет и их негде достать за час. А мысль о том, что в эту секунду кто-то делает моему близнецу больно, и вовсе стянула желудок спазмом тошноты и назревающей ярости.

— Что случилось? — озабоченный тон Матвея вернул в реальность, когда тот заглянул в спальню. — Ты побледнела.

— Женька. Его кредиторы… взяли в заложники. У меня час, чтобы найти сто тысяч зелёных, или его начнут… калечить, — севшим голосом выдавила я и без сил плюхнулась на кровать, по-прежнему прижимая к груди телефон. Вдох, выдох. И поиск хоть какого-то ответа в потемневшей болотной радужке. — Что мне делать?

— Ну, для начала — выдохнуть и успокоиться, — спустя короткую паузу обозначил Матвей и шагнул ко мне ближе. Присел передо мной на корточки, продолжая смотреть в глаза. — А потом вспомнить, что ты наняла бокора. И у того есть отличный, слегка разъярённый после твоих поцелуев, непробиваемый как танк и теперь наверняка пугающий трупным видочком слуга. К тому же, сейчас он нереально голодный!

Мои руки слишком дрожали, так что руль «Крузака» пришлось доверить Матвею. Тот казался на удивление спокойным, когда грузил Вадьку на заднее сиденье и озвучивал походя свой наспех сляпанный план:

— Отдашь им рюкзак с деньгами, отвлечешь. Пока сообразят, что там купюры только сверху, я рассыплю могильную землю. Погнаться за нами они не смогут, ну а если дело станет совсем дрянь — в ход пойдёт твой муженёк.

Я лихорадочно кивала, прижимая к груди кожаный рюкзачок, который имитировал деньги для выкупа. В висках стучали назойливые молоточки, не давая сосредоточиться. Сев рядом с водителем, слепо уставилась в окно, то и дело смаргивая пелену перед глазами. Накинутая на плечи ветровка не грела, и думать получалось только о том, что сейчас происходит с Женькой.

Хоть бы его не покалечили. Не избили, не сломали кости, не вырвали ногти… Как там ещё разделывались с должниками в старой-доброй «Бригаде»? Заставляли копать себе могилу? Меня в очередной раз передёрнуло от страха, и я закусила губу до лёгкой боли, сквозь зеркало заднего вида глянув на ждущего приказов Вадима.

Он натужно кряхтел, даже немного постанывая на новом повороте. Маршрут до заброшенного завода Матвею подсказывал навигатор на моём телефоне — я понятия не имела, в какую глушь надо ехать. Осознание, что главная надежда на спасение брата сейчас заложена в живом трупе несчастного муженька, снова давило на совесть. Мало того, что собиралась обобрать беднягу, так теперь ещё и буду использовать его как злую псину на коротком поводке…

Он однозначно такого не заслуживал. Если уж судьба остановила его сердце раньше срока, то хотя бы на безболезненное посмертие и покой он мог рассчитывать: всё же человеком был удивительно безгрешным. Если бы не я, не моя жажда денег, будь они неладны, если бы не вмешательство потусторонних сил и вдобавок ко всему мои неправильные желания, снова оставившие на его мощной шее несколько трупных пятен.

— Мы всё прекращаем, — хрипло выдавила я, смотря при этом исключительно на дорогу через лобовое стекло, по которому дворники размазывали капли дождя. — Завтра же, на конкурсе поваров, отпустишь Вадима. Я не имею права обращаться с ним… так. Заставлять мучиться даже после смерти. Продолжать использовать и издеваться над телом.

Боковым зрением уловила брошенный на меня внимательный взгляд бокора, но не хотела обсуждать что-либо сейчас. Сначала выручим Женьку, и пусть это будет последнее, что Вадик сделает для меня.

— Как скажешь, — не стал спорить Матвей. — На нём новые пятна…

— Да и чёрт с ними. Если он умрёт на глазах десятков людей, ни у кого в здравом уме не хватит фантазии решить, что он был зомбаком. Патологоанатом может и удивится тому, как быстро тело подпортилось, но повода для расследования нет. Инфаркт. Всё, точка.

Стоило только сказать это слово, как чуть разжались тиски в груди. Завтра же всё закончится. Или прямо сейчас — если бандюки, к которым мы едем, вооружены, и превратят всех нас в сито, не получив откуп.

— Вадима не прошибёшь пулей или ножом, всё это не оставит на нём никаких следов, — словно уловив мои опасения, успокоил Матвей, походя сворачивая с трассы на грунтовую дорогу по приказу навигатора. — Так что в случае чего можешь смело прятаться за его спиной. И не дрейфь, ясно?

— Слушай, а не получится этих уродов усыпить, как тогда с охранником в отеле? — пришла мне неожиданно светлая идея, и я с надеждой посмотрела на карман его чёрной кожанки, в который, как знала, он сунул портсигар с арсеналом вудуиста.

Матвей задумчиво пожевал губу, постучал пальцами по рулю. И с тяжёлым вздохом признал:

— Вряд ли эти ребята будут мирно стоять и ждать, пока я разожгу свечу, и до них дойдёт дым. Если бы знать, как будет выглядеть помещение, можно ли например подойти к ним незаметно сзади или сбоку — то да, имело бы смысл отправить тебя с Вадимом вперёд как отвлечение. А так…

— Вот именно так мы и пойдём. Ты же сказал, что я всегда могу спрятаться за ним. И на крайний случай — дать ему команду «фас». Пока я буду заговаривать этим козлам зубы, ты попробуешь подобраться незаметно и усыпить их или хотя бы обездвижить.

В моей медленно светлеющей голове такой вариант выглядел идеально. Никаких жертв, никаких разборок — все просто замрут на месте и дадут мне спокойно забрать Женьку. Но, кажется, Матвею идея не очень понравилась: пока машина медленно вкатывалась на территорию завода через ржавые и гнутые железные ворота, он становился всё мрачней.

— Выглядит так себе, — резюмировал бокор, когда навигатор торжественно объявил «вы прибыли».

И правда, судя по виду раздолбанных бетонных стен, разрисованных баллончиками руками местной шпаны — эти задворки города давно стали уголком для нелегальных делишек всяких упырей. А стоило приоткрыть дверцу, как в нос ударил затхлый, кисловатый запах гнили, плесени и дерьма. Я скривилась, но смело ступила на припорошенную осколками и мусором землю — после такой прогулочки белые кроссовки можно будет выкинуть. Старое, обсыпающееся трёхэтажное здание бывшего завода смотрело на нас чёрными провалами вместо давно выбитых окон.

— Вадим, вперёд, за Юлей, — уже командовал зомбаку Матвей, но тот будто упрямился. Бестолково мотал головой и жалобно кряхтел, и только спустя небольшую заминку поплёлся за мной. Похоже, его покорность изрядно потрепали эмоции хозяина, и теперь он голоден не на шутку.

— Мы через центральный вход, а ты ищи боковой, — напоследок кивнула я Матвею, и он трусцой побежал огибать здание. Мелкие капли затихающего дождя блеском покрывали его куртку и чёрные вихры.

Выдох. Ну вот я и практически одна, с очень сомнительной защитой в виде трупа собственного мужа. Вцепившись в рюкзак покрепче, как можно более уверенно пошла вперёд, слыша за спиной тяжёлые шаги Вадика. Дверей у завода не было — наверное, та же шпана выкорчевала и сдала на цветмет. Так что пройдя через проём, где они предполагались когда-то, оказалась в огромном цеху. Пока что света с улицы было достаточно, чтобы не натыкаться на раскиданные бетонные балки и останки от конвейера, но вот куда идти дальше? Впереди зияла сплошная темнота.

Чертыхаясь себе под нос, я продвинулась ещё шагов на тридцать вглубь цеха, стараясь не запинаться об торчащие железки и куски арматуры. Позади раздался жуткий грохот, от которого вздрогнула всем телом и оглянулась: ну, конечно. Вадику ловкость и при жизни была чужда, а теперь он просто пёр вперёд как самосвал без шофёра, сшибая по пути всё подряд.

— А ну, встали! — вдруг эхом прогремел знакомый по телефонному звонку грубый мужской бас, и из темноты показались смутные силуэты людей. — Курица безмозглая, тебе кто разрешал кого-то с собой брать, а? Почему не одна?

— Т-так деньги же его, — заикнувшись от неожиданности, выдала я первое пришедшее на ум оправдание. — Это мой муж, Вадим.

— Ну, допустим, — неуверенно протянул незнакомец и медленно вышел из тени.

Ублюдков оказалось двое. Один высокий и поджарый, смуглый, в добротном вельветовом пиджаке и явно уроженец кавказских регионов судя по оттенку волос и бородки. Второй коренастый, в спортивном костюме и стрижкой под «ёжика», и даже морда у него казалась туповатой — но именно он и толкал вперёд связанного по рукам грубой верёвкой Женьку с тряпкой во рту.

— Твою ж мать, — только и всхлипнула я, увидев, во что скоты превратили любимого брата.

Избитое лицо отекло, запёкшаяся кровь разводами покрывала скулы, вспухшую губу и рассечённый лоб. Один глаз заплыл так, что вовсе не открывался. Свитер и джинсы были сплошь в грязи, левую ногу Женька приволакивал за собой, а на новый тычок кончиком толстого охотничьего ножа в спину, заставивший его выйти ближе к свету, едва слышно простонал.

— Убедилась, а? — без малейшего акцента провозгласил кавказец и довольно хмыкнул, глядя на моё наверняка побелевшее лицо: — Живой, пока что даже без лишних переломов. Бабки гони, или прямо при тебе ему рёбра посчитаем. Эй, муженёк, а ты там хоть моргни что ли?

— Он контуженный, — буркнула я, пока труповатый вид застывшего за мной Вадика не привлёк ещё больше внимания. — Сначала отпустите Женьку. Вот, деньги при мне. Правда, только в рублях.

С этими словами я негнущимися пальцами расстегнула рюкзак и наклонила, показывая купюры. Это были те самые, которые пыталась отдать Матвею, и лежали только сверху — дальше рюкзак был забит бумагой.

— Кидай сюда, — протянул вперёд руки кавказец, на что пришлось резво возразить:

— Развяжите…

— Ты рот-то прикрой, а?! — рявкнул второй бандюган, демонстративно покрутив ножом в воздухе. — Бабе слова не давали! Нал посчитаем, тогда и получишь своего утырка!

И тут где-то слева от нас раздался грохот, бряцание металла о бетонный пол. Вздрогнув, я с надеждой глянула в темноту, ожидая увидеть спасительный дымок свечи бокора. Однако со следующим стуком пульса в виске вся вера в лучшее разлетелась в пыль.

Преодолевая сопротивление извивающегося Матвея, его тащил на свет ещё один хмырь, толстомордый амбал с руками-кувалдами, ростом выше даже здоровяка Вадьки. Прижав к шее своей добычи ярко сверкнувшее лезвие, он торжествующе объявил:

— Я ж сказал, с ней ещё кто-то был! Нашла дебилов, ага! Пытался сзади подлезть, щегол!

Матвей было зло дёрнулся в его руках, но нож сильнее вжался в бледную кожу, оставив на ней тёмно-алую полосу. Я мимолётно встретилась с ним взглядом — уверена, в моём читалась сплошная паника, в то время как он что-то шептал одними губами… И знакомая чернота медленно затопляла его радужку.

Понятия не имела, что он делал. Но у самой внутри больно рвалось от вида крови — и его, и слабо мычащего Женьки. И пока Матвея вели ближе, я резко оглянулась на всё громче, натужней пыхтящего Вадика.

Кажется, остался только план «Б». Дерьмо. Убийцей становиться не хотелось до немеющих коленей. Это уже чересчур.

— Ну что, овечка, не сканало нас обдурить, да? — тем временем открыто насмехался кавказец, делая широкий шаг мне навстречу. — Бабки сюда. Без фокусов.

— Мне очень жаль, — шепнула я, смотря на это хищно скалящееся лицо. Понимая, что другого выхода уже нет. Только жертва.

«Решайся, решайся» — стучало где-то в затылке понимание, какой кошмар собиралась сотворить. И что дорога сюда, в точку невозврата, началась задолго до неудачной брачной ночи…

— Чего тебе жаль, дура?

— Вадим, жрать! — крикнула я во всё горло, и заветное для зомбака слово звонким эхом разнеслось по цеху.

Ему в ответ раздалось утробное, голодное рычание. Трансформация из грубого увальня в машину для перемалывания мяса была до дрожи знакома. Вадим сверкнул клыками и ринулся вперёд, протянув к кавказцу жадные до добычи руки.

— Э-э… Чегой-то… Да твою ж мать! — в ужасе завопил он от этого зрелища и только успел отскочить с пути голодного зомби, как тот с победным «Ы-ы-ы!» наклонился и выцепил из-под ближайшей балки жалобно пискнувшую жирную крысу.

Под общими шокированными взглядами Вадюша с довольным хрустом откусил крысе голову и принялся жевать свежее мясо, пока кровь текла у него по подбородку.

— Едрить…, — добавив ещё парочку непечатных слов, бандюган, державший Женьку, выронил нож и попятился назад, интуитивно спасая шкуру.

Его коллеги оказались чуть более тормознутыми. Но их здорово подбодрило, когда Вадик проглотил последний кусок крысятины и оскалился во все тридцать два окровавленных клыка, с очевидным аппетитом глянув на кавказца.

— Ы-ы-ы…

Ждать, когда он продолжит обедать кем-то покрупней, никто не стал. Напрочь потерявшие браваду ублюдки бросились врассыпную, побросав ножи и оглашая цех отборными матами. Я едва сдержала желание дать-таки Вадику новую команду и позволить закусить одним из них — на самом деле, странно уже то, что он сразу не выбрал жертвой кавказца.

— Вадим, тихо. Всё хорошо. Послушный мальчик, — выдохнул освободившийся от хватки амбала Матвей, не мигая смотря на своего слугу. Зрачки у него всё ещё были неестественно большими, так что догадка пришла сама:

— Так это ты его направил на крысу? А я уж думала, сейчас будет невкусная сцена из «Ходячих мертвецов».

— Нам обглоданных трупов не хватало для полного счастья, — фыркнул Матвей и поднял с пола нож, который только что был у его горла. Подошёл к застывшему в полнейшем шоке Женьке и начал разрезать верёвку на его запястьях. — Лучше помоги своему братцу, а то он, кажется, в жизни не отомрёт.

И правда, в себя Женька не мог прийти долго. Пока мы вели его к машине, он то и дело вздрагивал и бурчал едва различимые ругательства себе под нос. Я хотела было обработать его раны на лице, даже достала из бардачка аптечку, но быстро поняла, что тут нужна помощь посерьёзнее. Рассечение на лбу точно придётся было зашивать, проверять глаз, делать рентген ноги и рёбер.

— Он съел, реально сожрал живую крысу, — наконец-то хоть что-то пролепетал Женька, когда я усадила его на переднее пассажирское сиденье.

— Да ладно, до тебя только сейчас дошло, с кем я живу? — хмыкнула я и не удержалась от клокочущих в горле эмоций, срывающимся голосом добавив: — Дейл, ты когда уже башкой начнёшь думать, а? Да нам тупо повезло, что эти уроды обосрались и сбежали, а если бы нет? Что, надо было дать Вадьке их сожрать? Только он, блин, и тобой мог бы закусить! Понимаешь ты или нет, балбес, какое всё это…

— Дерьмо, — прошептал Женька и откинул голову, тут же прошипев от боли. — Прости. Прости, Чип. Я ведь… не понимал до конца. Знаешь, ну его нахрен, вали-ка от этого потустороннего говна как можно дальше. У меня всего одна сестра.

Я всхлипнула и осторожно обняла его за плечи. Пусть мой пустоголовый братец не умел считать деньги и не отличался деловой хваткой, но он меня действительно любил.

Не став рисковать остатками его здоровья, я уговорила Женьку обратиться в больницу. На обратной дороге в город мы завезли его в ближайший травмпункт, где пришлось соврать о нападении в тёмном переулке. Матвей же повёз Вадима обратно в «Маленькую Италию», оставив меня разбираться с братом. Короткого осмотра хватило, чтобы сразу определить Женьку в стационар на ближайшие дни — нашлось и сотрясение мозга, и переломы двух рёбер, и вывих лодыжки. Благо, хоть не ослеп. До самого вечера я проторчала с ним в палате, и домой пришлось ехать затемно на такси.

Голова шла кругом от очередного безумного дня. И всё же я была рада, что Женька согласился забыть про все наши планы и отпустить Вадима. По возвращению домой моих сил едва хватило, чтобы подняться по лестнице, но вместо того, чтобы пойти к себе, я замерла у дверей в хозяйскую спальню.

Глупо, наверное. И всё же чувство вины после произошедшего выросло до такой степени, что я словно носила в желудке огромный тошнотворный комок, тяжёлый и пекущий изнутри. Сухо сглотнув, несмело зашла в комнату Вадима и включила верхний свет.

Он не отреагировал — продолжал лежать на кровати, заботливо одетый в чистый халат и слепо смотрящий в потолок. Похоже, Матвей хорошо его покормил после приключений на заводе, раз зомби не заинтересовался моим запахом. Тем лучше. Я тихо подобралась к постели и присела на самый краешек, пытаясь найти нужные слова.

Как же сложно. Даже когда хоронила бабушку, я не разговаривала с покойной — как-то не сложилось у меня с верой в то, что от человека что-то остаётся после смерти, кроме куска бесполезной плоти. Но в этот момент мне до жути хотелось верить, что Вадим услышит. Где бы он сейчас ни был.

— Прости меня, — прошептала я, дрогнувшими пальцами накрыв его ледяную ладонь. — За всё. Что обманывала, что играла в чувства, которых нет. Что хотела просто выпотрошить твои карманы. Воровка… банальная воровка. Бабушке было бы за меня стыдно, — голос сорвался, и я запнулась, чувствуя, как защипало подкатившими слезами нос. И всё же продолжила, глядя прямо в пустые глаза покойника: — Так виновата перед тобой. Не дала тебе даже спокойно умереть, издеваюсь над трупом. Завтра всё закончится, обещаю. Тебя смогут оплакать все, кому ты правда был дорог. Прости. Даже после смерти ты оказался лучше меня и продолжаешь спасать, хоть я этого не заслужила. Спасибо за сегодня… И за всё.

Красноречие окончательно меня покинуло, оставив всхлипывать на полуслове. Так как я ни разу не произнесла его имени, Вадим по прежнему слепо смотрел в потолок, не поворачивая головы. Лишь чуть заметно дёрнул рукой, как будто пытаясь избавиться от моего касания.

Всё верно. Прощения я тоже не достойна.

Шумно выдохнув, утёрла слёзы рукавом кофты и поспешила уйти к себе. Легче не стало, комок внутри не рассосался ни на грамм. А когда уловила в своей комнате лёгкий аромат прелых цветов и перца, ещё и тревожно дёрнулось сердце — Матвей ждал на балконе, включив там свет и сидя в плетёном кресле прямо напротив мольберта.

Что-то неладное было в его позе. Всегда лениво-расслабленный, сейчас он казался натянутым как струна — любопытно, почему это не отразилось на Вадиме. Бокор курил явно не первую сигарету, аккуратно стряхивая пепел прямо на палитру с засохшими красками. Окно на балконе было распахнуто, унося лишний дым и делясь свежестью наступающей майской ночи.

Я как можно смелее пересекла комнату и поёжилась от холода, едва ступила на дощатый пол.

— Давно ждёшь? — как можно более небрежно поинтересовалась у Матвея, который в ответ не удостоил меня взглядом, продолжая смотреть только на картину.

— Достаточно, чтобы увидеть всё, — пространная фраза дополнилась новой затяжкой, после чего он затушил окурок в краске. — Только что я увидел и понял… откуда взялось то, чего тут быть не должно.

Он устало откинулся в кресле и сжал пальцами переносицу. Я же, в отличии от него, понять не могла ни черта, а потому напряжённо сложила руки на груди и прикусила губу, прежде чем решиться на вопрос:

— Продолжение будет? Или так и будешь нести всякий бред?

Матвей наконец-то соизволил открыть глаза и встретиться со мной взглядом. В болотной зелени не оказалось ни типичного для него ехидства, ни подкола, ни вызова — только нечто, ужасно напоминающее моё собственное отражение в последние дни.

Стыд. Вина. Желание провалиться сквозь землю от ощущения, что ты последнее дерьмо.

— А ты знала, что я абсолютно не умею рисовать? В школе по ИЗО была тройка из-за полного пространственного кретинизма, — глухо пробормотал Матвей, опустив глаза. Словно не выдержал прямого зрительного контакта.

— Разве? Кажется, этот портрет рисовал опытный художник.

— Он рисовал себя сам. Я лишь… лил замешанную на твоей крови краску.

Матвей вскочил с кресла и резким движением сдёрнул ватман с мольберта. А затем перевернул его, показывая мне обратную сторону листа, тщательно испещренную чёрным мелком. Сотнями крохотных символов вуду по всему периметру и ровными дорожками до центра — снежинки, чёрточки, кресты и черепа. В середине они сливались в сплошное чёрное пятно.

— И… что это означает? — с трудом выдавила я, стараясь не придумать дюжину пустых догадок.

— Что я конченный мудак. — Матвей так яростно принялся сворачивать ватман в рулон, что костяшки пальцев побелели от напряжения. Больше он не смотрел на меня, только на лист в своих дрожащих руках. — Твоя плата… о которой ты не имела малейшего понятия. Тогда, в ту ночь в отеле, я решил, что это мой шанс. Передо мной была какая-то избалованная меркантильная овечка, не стоящая и ломаного гроша. И я решил… что это именно то, за чем меня послал Барон. Что хозяин сам дал мне возможность скинуть ошейник. Наконец-то решил исправить свой старый грешок… Но духи не знают стыда и жалости.

Я практически не дышала, всё ещё плохо улавливая, что он пытался сказать. В груди стучало всё быстрее, потому что таким глухим, покаянным тоном и усиленно пряча глаза о простых вещах не говорят.

— Юля, этот портрет… не простая мазня. Этот лист отражает душу. Если вспомнишь историю про Дориана Грея — уловишь связь. Только он не уродуется взамен изображённого, он зеркалит то, что внутри. А если я запечатаю его, поставлю последний штрих — твоя душа потянется за ним, куда бы я его не использовал. Кому бы не отдал. Даже духу смерти.

— И ты собирался… через мою выторговать собственную душу у хозяина, — ахнула я, наконец-то сопоставив все его признания в одно целое.

— Да, — тут же подхватил Матвей, натянуто улыбнувшись моему шоку. — Пока портрет был уродлив, я был спокоен. Мои предположения только укреплялись: повёрнутая на деньгах зараза настолько прогнила изнутри, что отдать такую душу в обмен на долгожданную свободу казалось… честным? Нормальным? По крайней мере, справедливым. За всю херню, что ты творила с собственным мужем. Но потом краски потекли не в то русло. Я пытался испортить каждый новый мазок кисти по бумаге, а твоя кровь всё равно вставала на верные места. Отражала изменения, которые происходили с тобой день ото дня. И сегодня, когда портрет стал безупречным, я понял, что проиграл.

От этого потока сдавленных эмоций и горечи, который вылился на мою гудящую голову, хотелось выть и кричать. Я всё стояла, словно пришпиленная, не в силах выплеснуть хоть толику своих желаний… А хотелось многого. Подлететь, дать смачную пощёчину, двинуть ногой в пах. Кто дал этому засранцу право решать, кем можно торговать, а кем нет?! С чего он вдруг решил, будто его душа дороже моей?!

Почему я всё ещё слушала этот бред, не в силах сморгнуть влагу с щиплющих глаз. Больно, чёрт, как же больно давило грудь, как сильно перехватывало горло.

— Но знаешь, Юль, я рад, — вдруг горячо продолжил Матвей, словно не замечая моего агрессивного ступора. — Рад за тебя. Что ты так сильно изменилась, что твоя душа стала настолько прекрасной. И пусть… пусть я останусь рабом до гроба, но не сделаю того, что собирался. Не обменяю тебя на себя, потому что теперь эта душа куда более ценна, чем моя. Не будем радовать Барона такими щедрыми подарками. Утром ты собиралась разорвать сделку… Так вот, это официально делаю я сам.

Он вдруг достал из кармана куртки зажигалку, второй рукой поднял повыше свёрнутый в рулон портрет. Глядя прямо на меня, задыхающуюся от гнева и клокочущих изнутри эмоций, улыбнулся во все тридцать два. И понёс к кончику листа плящущий в его кулаке огонёк.

Бумага легко загорелась, живо съедая сантиметр за сантиметром, пока пламя не начало лизать пальцы бокора. Он небрежно стряхнул последний кусочек на всё ту же палитру, грозя пожаром плетёному столику. Я не мигая наблюдала за тем, как огонь уничтожал мой портрет… Отражение моей души, которое едва не стало клеткой до конца дней. Чуть было не сделало из меня рабыню духа смерти.

Лишь потому, что у бокора встал член на моё тело? Господи, и это я про него решила, что он другой… другие мужики хотя бы были честны со мной. И не желали поработить душу, только оттрахать тело. Что ж, и это он почти сделал, если бы у нас было лишних полчаса до звонка Женьки.

Идиотка, какая же я наивная идиотка. Ничем не лучше наивных дур из голливудских фильмов. Да мной просто собирались воспользоваться.

— Пошёл вон, — процедила я хрипло, как только к сжатому тисками боли горлу вернулась способность издавать звуки. — Сейчас же. Иди к своему дьяволу, или Барону, или кто он там. Чтобы я больше не видела тебя.

— Юль, я понимаю…

— В задницу себе засунь свои понимания. Бери деньги и вали отсюда ко всем своим потусторонним чертям. И не забудь завтра упокоить Вадима, как только он окажется на людях. Желательно при этом не показываться мне на глаза, а то не сдержусь и дам ногой по яйцам.

— Знаю, я не должен был… Делать о тебе поспешных выводов. — Матвей попытался поймать мой взгляд, но я вылила на него такой ушат льда и презрения, что ему осталось лишь вздрогнуть и спешно застегнуть куртку. — Ладно. Если ты так хочешь… Не волнуйся, завтра Вадим окончательно умрёт. И больше ты меня не увидишь.

— Очень на это надеюсь.

Он пролетел мимо меня так быстро, словно его кусала за задницу собственная совесть. Если бы она у него была.

А я ещё долбанных пять минут не могла пошевелиться, глядя на тлеющий на палитре пепел.

Никакая косметика этим неожиданно солнечным утром не помогла замазать синяки под опухшими от слёз глазами. Я не спала практически нисколько с тех пор, как ушёл Матвей — как есть, пешком до самого города, не вызывая такси. Всё пыталась уложить в голове наши разговоры, которые казались такими искренними. Понять, как можно было утрами варить для меня кофе, а днём продолжать рисовать этот дьявольский портрет.

Лицемерный сукин сын. Редкостная двуличная скотина, и я не лучше — повелась, серьёзно, как школьница-малолетка, повелась на эту вот уж действительно смертоносную харизму, мнимую заботу, чувство защищённости… В какой-то момент и впрямь решила, будто влюбилась. И больнее всего этой ночью было ощущать повсюду словно пропитавший стены запах прелых цветов, отзывающийся дрожью в конечностях.

Чёрт возьми. Бумеранг или насмешка судьбы? Скольких мужчин вот так же обвела вокруг пальца я, но ощутить себя на их месте, преданной и оставленной…

Меня словно выпотрошили. За эту очень долгую ночь я выплакала столько слёз, что к рассвету от шикарной Юли Валицкой осталась одна выеденная и бледная оболочка. И вот эта разбитая скорлупка кое-как заставила себя замазать макияжем все трещины, нарядиться в первое попавшееся бледно-голубое платье с атласным поясом и встать на каблуки. Привести в человеческий вид Вадима и погрузить его в «Крузак», чтобы как можно быстрее закончить мучения бедного создания.

А потом уползти в какую-нибудь максимально тихую нору и зализывать ранки ещё пару лет.

Надо признать, выглядел муженёк не лучше меня. Куча тональника ушла на то, чтобы замаскировать его лицо и шею от десятков трупных пятен. Сытный завтрак из живой курицы не помог, и он продолжал беспокойно кряхтеть рядом со мной, пока мы ехали к ресторану «Юнона» — самому крупному и пафосному из всех заведений «Райстар», где и должен был пройти пресловутый конкурс.

Местечко действительно оказалось непростым. На парковке уже теснились автомобили элитных марок в нелепом соседстве с фургончиками прессы. Пройдя через раздвижные стеклянные двери, мы с Вадимом оказались в просторном холле, где от обилия зеркальных поверхностей на миг ослепило глаза. Я как можно быстрее взяла мужа под локоть, и как раз вовремя: к нам навстречу уже бежала Вика, сегодня нарядившаяся в бесформенный парчовый мешок. Платьем это язык не повернулся бы назвать.

— Добрый день, Вадим Владимирович! — широкой улыбкой поприветствовала она босса, и чуть более натянуто кивнула мне: — И Юлия Леонидовна, конечно. Как здоровье? Слышала, на дне рождения вы едва мелькнули и уехали…

— Да, Вадюше пришлось удалить гланды, — объяснилась я и пригладила ему торчащие вихры, на что зомби тут же выполнил заученную команду и показал пальцем на своё горло. — Пока разговаривать нельзя. Да и пробовать блюда на самом деле тоже.

— Как жаль, он же так ждал этого судейства, — сочувствующе протянула Вика, и её взгляд через стёкла очков на шею Вадима показался мне уж слишком подозрительным.

Я как могла прикрывала на нём пятна высоким воротом рубашки и галстуком. Похоже, кое-что всё равно не удалось замазать, а эта секретутка чересчур любопытна. Осталось надеяться лишь, что как только в зале станет не протолкнуться, Матвей выполнит свою часть уговора и отпустит беднягу на тот свет. Увы, конкурс сегодня сорвётся.

— Ничего, оценит хотя бы внешний вид блюд и профессионализм поваров. Попробовать найдутся другие желающие, — попыталась я сгладить заминку и потянула Вадика за собой в общий зал. — Где нам сесть?

— Стол жюри напротив сцены.

Народу в ресторане действительно было немало. Суетились на небольшой полукруглой сцене организаторы, устанавливая технику для приготовления блюд. Занимали круглые двух-трёхместные столики слишком рано прибывшие гости — скорее всего, болельщики участников. Телевизионщики расставляли по углам зала штативы с камерами, и суетливо бегали официантки, предлагая прохладительные напитки до начала конкурса. За центральным прямоугольным столом для судей пока было пусто, и я уже было направилась к нему, как короткий взгляд на лицо Вадима свёл спазмом внутренности.

Новое, смачное грязно-синее пятно растекалось по его скуле у меня на глазах. Зомби жалобно проскулил — к счастью, звук проглотила музыка — и закапал слюнями на пиджак. Чёрт его знает, что его так взволновало, но в таком виде на яркий свет показываться нельзя.

Бурча под нос ругательства, я сменила направление к заботливой стрелочке со значком «WC», радуясь, что захватила с собой тональник и салфетки. Лопатками ощущала неприязненный взгляд Вики, так что идти старалась как можно увереннее и создавать впечатление, будто не я тащила мужа за руку, а он вёл меня.

Не задумавшись залетев в женский туалет, я запустила руку в сумочку за своим арсеналом, мимоходом скомандовав:

— Вадим, стой смирно.

К счастью, у рядка с раковинами оказалось пусто, и никакого копошения в двух кабинках тоже не слышалось. Добыв заветный тюбик, я уже было примерилась к скуле зомби, как вдруг за спиной мягко хлопнула дверь, и раздался смутно знакомый голос:

— Как мило ты заботишься о трупе. Саму не тошнит?

Вздрогнув всем телом, я резко развернулась и выронила крем из рук. Белобрысый братец Вадима стоял, небрежно подперев мощным плечом стену, и наблюдал за мной со снисходительным прищуром серых глаз. По старой привычке я невольно оценила, как здорово облепляла накачанную фигуру тёмно-синяя рубашка от Армани.

— Так вы… ты в курсе? — кое-как удалось мне выдавить хоть слово сжавшимся от страха горлом.

Вопрос, естественно, тупейший: как будто ещё после дня рождения Владимира Сергеевича было непонятно, кто подослал оленя-смертника. Похоже, глупость оценил и Виктор, с кривой ухмылкой поднимая вверх руку. На пальцах у него переливались золотом три крупных перстня с яркими камнями — красным, зелёным и жёлтым. И когда он громко щёлкнул пальцами, между этими кольцами отчётливо засверкали искры.

— Давай без прелюдий, Юля. Не хочется надолго занимать этот милый нужник, — демонстративно вздохнул Виктор и небрежно указал перстнем на дверь.

В которой с оглушающим щелчком тут же закрылся замок, не потребовавший ключа.

Я сухо сглотнула и смахнула со лба выступившую испарину. Руки дрожали не меньше, чем колени, и единственное, что придало сил говорить дальше — стоящий рядом Вадим, готовый к любым командам.

— Значит, ты тоже… имеешь какие-то силы. И что же тебе нужно от меня?

— Ну, это просто. То, что ты так нагло хотела присвоить — моё законное наследство.

— «Райстар» тебе не принадлежит. Я читала завещание…

— И в задницу эту бумажку, оригинал которой я нашёл и сжёг сразу, как только приехал домой. — Виктор усмехнулся и потянулся к карману брюк за пачкой сигарет. Вопреки моим ожиданиям, обычным ментоловым «Кентом», а не каким-то шаманским навозом. Закурив прямо рядом с приклеенной на стене табличкой с перечёркнутой сигаретой, он любезно продолжил: — Как ты понимаешь, расклад совсем не в твою пользу. Как только папаша откинется, без завещания единственным наследником окажусь я. И чтобы у нас не возникло никаких споров и судов… Ты сегодня устроишь маленький концерт и сама на глазах всех репортёров воткнёшь нож в грудь Вадима.

Мои брови медленно поползли вверх: за кого этот ненормальный меня принял?! Да, я далеко не святоша, но втыкать в кого-либо ножи… И к чему, если тот уже мёртв?

Природная наглость взяла верх — а может, просто запустился защитный инстинкт. Сложив руки на груди, я смерила Виктора снисходительным взглядом:

— И за каким хреном мне делать такое? Я пока не собираюсь в тюрьму за убийство. А бокоры не имеют власти над человеческой волей…

Виктор поперхнулся новой затяжкой ментолового дыма и заржал так громко, что ледяной пот побежал у меня по позвонкам.

— Это тебе сказал твой ручной гот? Ну, может у него и нет таких сил. Он всего-то пёс на побегушках Барона Субботы. И не учёл одной простой вещи: не все бокоры подчиняются Барону. Есть сотни других лоа, и те, которые не первый год принимают мои дары в обмен на силу, могут заставить тебя сделать всё, что мне надо. Да что стоять и болтать — я бы проверил это прямо сейчас!

На этой воодушевлённой фразе Виктор вытряхнул из всё той же пачки сигарет совсем иную — чёрную самокрутку без фильтра. Я в ужасе пискнула, представив, как действительно втыкаю в Вадима нож на глазах сотен людей.

— Стой! Если ты её зажжёшь, я натравлю на тебя Вадика! — в доказательство угрозы я схватила зомби за руку, надеясь укрыться за его широкой спиной. — Это же ты его убил той ночью в отеле, так? Вот он тебя и сожрёт!

Виктор смерил меня настолько снисходительным взглядом, словно я брякнула очередную глупость. Даже чёрную сигарету опустил, левой рукой занырнул во второй карман брюк и вынул маленький пластиковый пакетик на зип-застёжке.

— Страшно не хочется тебя огорчать, Юля. Ты такая милашка, — преувеличенно сочувствующе вздохнул Виктор и вытряхнул себе на ладонь содержимое пакетика. — Вот только жизнь твоего муженька в моей полной власти с той самой брачной ночи. И мне ничего не стоит сделать вот так…

Он показал мне, что именно было при нём всё это время — крохотная, разве что с его мизинец, соломенная куколка. Из головы у неё торчали короткие блондинистые волосы, а из груди — обычная швейная иголка. Виктор потянул за неё, и тут Вадим захрипел и…

Закашлялся.

Я в ужасе отпрянула от него, и как раз вовремя — Вадик шатнулся и кулем повалился на кафельный пол, откашливая мелкие куриные косточки и перья, остаток завтрака мертвяка. Свернувшись калачиком, он жалобно простонал, не открывая глаз и дрожа всем телом. Дрожа от холода и боли, живой, человеческой боли.

— Не может…

— Очень даже может. Да, всё планировалось не так, но я рад, что сохранил куклу. Сейчас вы оба вдохнёте поглубже, а потом пойдёте и сделаете, как я велю — ты станешь убийцей, а он, наконец-то, обычным тру….

Договорить он не смог. Дверь туалета резко распахнулась, и только сейчас я заметила, что из-под неё давно валил чёрный пряный дымок. Думала, не захочу его видеть больше никогда, но в эту секунду я до пропавшего дыхания была рада появлению Матвея. Он выглядел запыхавшимся, держал в руке горящую чёрную свечу, и смотрел на трясущегося на полу Вадима с неменьшим ужасом в глазах, чем я.

— А вот и пёсик Барона! — даже как будто обрадовался Виктор. — Ты вовремя. Я как раз заканчиваю болтовню, дальше всё самое интересное. Убийство в прямом эфире!

— Кому ты служишь? — с подозрительным прищуром прошептал Матвей, сделав шаг вперёд и прикрыв за собой дверь. — Ты не мог убить его без дозволения лоа. Так значит, вот, почему Барон послал меня сюда — не дать свершиться этому убийству, на которое не давал добро. Не дать умереть тому, чьё время ещё не пришло. Держать тело Вадима живым, пока ты не уберёшь иглу.

— Вот только меня уже не остановишь, мальчик, — нагло ухмыльнулся Виктор. — Тот, кому я служу, дал мне силу вершить чужие судьбы.

И он так быстро поджёг чёрную сигарету, что за стуком в висках я не различила щелчок зажигалки. Красновато-коричневая струйка дыма потянулась к потолку, и тут Матвей на секунду зажмурился, чтобы в следующий миг распахнуть затопленные тьмой глаза:

— Твой смиренный слуга взывает к тебе, хранитель людских душ, — чётко произнёс он, и свеча в его руках затрещала, ярко вспыхнул и взвился вверх её огонёк.

Я присела на корточки перед Вадимом, который лишь тихо стонал на полу. Выдернула из его нагрудного кармана платок и спешно прижала к его носу, сама задержала дыхание. Кто бы не выиграл в этом противостоянии, но простым смертным лучше поберечься.

И тут… прямо посреди этого несчастного туалета, у самых раковин зарябил воздух. Он сгущался, питаясь дымом свечи Матвея, пока не стал чётким мужским силуэтом в шляпе-цилиндре. Из самих стен раздалось потустороннее глухое эхо:

— Ты нашёл его, мой верный раб. Того, кто пытался выкинуть в ад душу, ему не принадлежащую.

— Он здесь, и он ждёт твоего наказания, — покорно склонил голову Матвей.

— Вы не сможете! — вскинулся заметно побледневший Виктор, с надеждой наблюдая за красным дымом своей сигареты. — О, великий, взываю к тебе…

— Ты нарушил равновесие, нарушил древние законы живых и мёртвых. Твой покровитель не станет бороться со мной за твою гнилую душу. Теперь ты принадлежишь только мне, — любезно пояснила чёрная тень Барона, и он покровительственно поднял руку.

И действительно, красный дымок словно развернулся назад. Втянулся обратно, после чего сигарета в руке Виктора распалась на алые искры. Он выругался и прошипел от боли ожога, а искры всё не угасали, играя на его коже. По ладони и выше, к рукаву рубашки, как будто съедая кусочки плоти. Закапало на пол расплавленное золото трёх его перстней.

Виктор взвыл, но наказание от высших сил не заканчивалось. Его тело будто растворялось, горело без огня сантиметр за сантиметром. Я не могла больше терпеть без воздуха и вдохнула — зря, потому что жутко воняло палёной плотью. За минуту нарушитель порядка стал горсткой серого пепла на блестящем кафеле, после чего тень Барона развернулась к Матвею.

— Ты хорошо послужил мне, раб. А теперь иди прочь, — он небрежно махнул рукой, и отражающий его сущность чёрный дым начал медленно рассеиваться.

Я попыталась поймать взгляд Матвея, но его глаза всё ещё наполняла слепая чернота. На бледном лице не было ни единой эмоции, когда он затушил и убрал в карман кожанки свечу. А потом развернулся и вышел из туалета, как и было велено послушному псу — прочь.

— Матвей! — попыталась я его остановить, но тут снова глухо застонал рядом со мной Вадим, и бросить внезапно ожившего зомби здесь в таком виде я точно не могла. — Тихо, тихо, милый… У тебя, наверное, жуткое несварение…

— Что со мной? Где я? — прошептал он, едва сумев проморгаться и поймать мой взгляд. — Юля… Мы в отеле? Нас чем-то отравили на свадьбе? Чёрт, как болит желудок…

И как бы мне не хотелось броситься вслед за ушедшим — теперь уже наверняка навсегда — бокором, я устало положила голову Вадима себе на колени и пригладила его волосы.

— Ты разве не помнишь последних недель? Кажется, тебя и впрямь пытались отравить, но не на свадьбе. Раз даже память отшибло.

И на ходу придумывая успокоение для слабо постанывающего мужа, я изо всех сил сдерживала слёзы, одна из которых всё же упала на его лицо. Потому что каждой клеточкой дрожащего в лёгком ознобе тела поняла, что это конец. Раб духа смерти ушёл выполнять новый приказ хозяина, ни разу не оглянувшись назад.

А мне не должно быть так больно это осознавать.

Золотым листопадом осень вступила в свои права. Припорошила хрустящим жёлто-оранжевым ковром дорожки в центральном парке и принесла первые холода. Лето было слишком жарким, а для меня — поворотным.

Спустя три месяца после пережитого потустороннего кошмара я наконец-то могла назвать себя свободной. Неспешно брела с работы с бумажным стаканчиком кофе в руке, наслаждаясь свежестью пропитанного смолой воздуха. День выдался чудесный: мы с девочками из бутика «Ив Сен Лоран», где мне удалось получить должность продавца-консультанта, разбирали новую осеннюю коллекцию, восхищаясь провокационными нарядами. Каждую минуту я ощущала себя на своём месте — когда подбирала образ для очередного клиента, оформляла витрину или развешивала товар так, чтобы привлечь покупателей. Мне оказалось вовсе не обязательно носить лейблы на себе, а благодарные и счастливые улыбки преображённых моими руками женщин и мужчин стали лучшими чаевыми.

Зная, что ад существует на самом деле, очень хочется заслужить в конце жизни свой рай. Пусть даже делая счастливыми других людей.

С Вадимом я развелась практически сразу после несостоявшегося конкурса поваров. Он так и не вспомнил, что делал всё время, пока был зомби. Пришлось наврать ему, что сам спустил деньги из сейфа и исцарапал двери и стены в своей спальне, будучи под кайфом. Он вроде поверил, пару дней попил активированный уголь и стал как новенький, а поход к кардиологу не выявил ни малейших патологий: Вадик действительно был жив и здоров. Убедившись в этом, я сразу покинула его дом, и в следующий раз — последний — мы увиделись только в ЗАГС-е.

Кажется, он даже не был особо огорчён. Потому как в ноябре уже назначена его свадьба с Викой, что совсем не стало для меня сюрпризом. Его отец действительно, как и предсказывал Матвей, умер в июне, тихо и мирно, в своей постели. И про старшего сына ни разу не спросил — похоже, от обезболивающих он действительно не понимал, что рядом с ним был тот самый Виктор.

С Женькой у нас состоялся серьёзный разговор сразу после того, как его выписали из больницы. Не уверена, на сколько братца хватит, но пока что он смиренно работал маркетологом в небольшой строительной фирме, и втюхивать людям новенькие квартиры у него получалось куда лучше, чем вести свой бизнес. Я пока что жила у него, но получив вторую зарплату, уже присматривала себе уголок в спальном районе.

Жить честно, свободно, ни от кого не зависеть — оказалось настолько здорово, что меня порой бросало в дрожь от мыслей, как можно это променять на что либо. И с каждым днём отступала обида на Матвея за его обман, ведь несмотря ни на что, он оставил мою душу мне. Дал мне шанс искупить вину, шанс на эту новую жизнь.

Его я не видела больше ни разу. Жалела ли об этом? И да, и нет. Хотелось многое сказать, многое прояснить. Признать, что тяга к нему не отболела и не оставила меня до конца. Что я долго искала духи с запахом, похожим на прелые цветы, и не нашла. Что скучала по его ехидной мордашке и сильным рукам. Но боюсь, если и впрямь снова сведёт с ним судьба — убегу куда подальше, потому что потустороннего дерьма в моей жизни хватило с лихвой.

Кофе закончился. Выбросив в урну стаканчик, я присела на лавочку под раскидистым клёном и порылась в сумочке в поисках наушников. Иди домой в такую солнечную, ясную погоду не хотелось совершенно. Лучше включу старого-доброго «Короля и Шута», дочитаю скачанный роман про великую любовь на пиратском судне, а потом забегу в магазин за новыми кроссовками. Всё-таки сколько можно обещать начать бегать по утрам — пора бы и держать слово.

С такими бодрыми мыслями я запустила руку в дальний карман сумочки, но как назло, проводки наушников зацепились за ключи. Дёрнув посильнее, я в итоге уронила на асфальт и их, и складную расчёску. Чертыхнулась, наклонилась в поисках упавших вещей, и тут в поле зрения показались смутно знакомые итальянские туфли-оксфорды. В воздухе сладко пахнуло жжёной карамелью…

— Не это ищешь? — раздался над головой любезный вопрос тем самым, неповторимым мягким тембром, от которого по позвонкам скатились мурашки.

Я резко выпрямилась, задохнувшись от нахлынувших эмоций. Чуточка страха, чуточка гнева, но под всем этим острым перцем — сладко-радужная радость, которой не удалось скрыть.

— Матвей? Это… правда ты?

Пришлось моргнуть, потому что человек передо мной был словно перевёрнутая картинка того самого хмурого бокора. Белая футболка под расстёгнутой синей кофтой, светлые джинсы. Выгоревшие на солнце тёмно-русые, но уже не чёрные волосы в аккуратной стрижке без чёлки, открывая большие зелёные глаза. И ровный, настоящий загар вместо вечной мертвенной бледности кожи. Заметно раздавшиеся плечи, словно его оставила смертельная болезнь, подавлявшая естественное развитие мышц.

Вместо лёгкого запаха смерти — только мужской одеколон. Тот самый, древесно-освежающий, который я сама собиралась ему подобрать. А в руке — белое облако на палочке, символ нашей «дружбы».

— Вопрос спорный, — вдруг широко, открыто улыбнулся Матвей и протянул мне ключи. — Это я, но уже без ошейника.

— Барон тебя отпустил? — недоверчиво покусала я губу, но всё же приняла из его руки свою вещь.

Мимолётно дотронулась до пальцев, уже не настолько костлявых, но всё ещё твёрдых и… тёплых. Наконец-то тёплых.

И вдруг он перехватил моё касание, взял меня за запястье и подтянул к себе. Я шатнулась на каблуках, а сопротивляться не смогла — этому тёмному водовороту в болотной радужке, по которому скучала слишком долго. Нервная дрожь подкосила колени.

— Я больше не его раб, Юля. Он признал, что без меня бы не справился с тем, во что превратился Виктор, а он был серьёзной угрозой равновесию. И в награду я выпросил свободу.

Неверящим взглядом я встретилась с его — искрящимся настолько искренней радостью, что она делала иным выражение лица. Не сдержав порыва, я осторожно коснулась кончиками пальцев его скулы, проверяя, что картинка не зарябит и не изменится снова. Что теперь он обычный человек.

И тут мозг прошибла мысль, от которой невольно поджала губы:

— То есть ты свободен уже три месяца, но всё это время даже не мог дать о себе знать?

— Я был в Бенине, — виновато улыбнулся Матвей. — Заканчивал там дела, продал дом, попрощался со всеми. Чтобы сейчас вернуться…

— А как же тёплые края? Виноградники и море?

— Только если ты со мной. Потому что я вернулся к тебе.

Он отщипнул комочек сладкой ваты и поднёс к моим губам с такой хитрой мордашкой, что мне сразу стал понятен жест. Приму или нет этот знак примирения. Прощу или нет за то, что он собирался со мной сделать.

— А может, я не жду твоего возвращения? Не думал, что всё ещё не хочу тебя видеть? — помедлила я, не решаясь признать очевидного: каждая клеточка моей души ждала этой встречи и мечтала увидеть свободным. Вот таким улыбающимся и счастливым, который мог бы жить на всю катушку.

— Тогда придётся тебя переубедить, — жарко шепнул Матвей и всё-таки вложил сахарный комочек мне в рот.

А затем дополнил его поцелуем — искрящимся и нежным, с тающей сладостью на языке. И отвечая на его порыв, я уже знала, что больше не отдам этого чудака никаким духам, чертям или ангелам.