— Мать моя женщина! — потрясённо выпалил Енох, — Моня, ты тоже видишь это?

— Меня сейчас стошнит! — сказал Моня умирающим голосом.

— Тебя не может стошнить, ты — призрак.

— Тихо вы! — прикрикнул на них я, внимательно осматривая место. То, что здесь творится какая-то непонятная и дичайшая дичь, было видно даже невооруженным глазом.

Мы находились в самом центре деревеньки под странным названием Хохотуй и изумлённо рассматривали открывшееся зрелище.

Мда. Действительно Хохотуй. Обхохочешься.

На большом лобном месте, или маленькой площади (чёрт его знает, как оно у них тут правильно называется), так вот, в самом центре, прямо на глинистой поверхности, был процарапан большой круг, в получившуюся борозду залили почти уже впитавшуюся субстанцию, судя по цвету и консистенции — кровь. От чего круг казался ржавым. В круге находились (точнее лежали) люди. Судя по тому, как по их лицам неспешно ползали жирные зеленые мухи — люди эти были мертвы.

Но потрясало даже не это. Все тела кто-то аккуратно выложил в круг, причём разложил так, чтобы ноги их оказались внутри, чётко соприкасаясь с небольшим треугольником, тоже прочерченным на земле и окроплённым той же кровью, зато все головы равноудалённо торчали наружу. Всего я насчитал шесть тел. Пять мужчин и одна женщина.

Меня передёрнуло.

Зрелище было отвратительным.

Кто-то вырезал всем бедолагам языки, это было видно в раскрытых в предсмертном крике окровавленных ртах. На лбу каждого из мертвецов был выцарапан такой же круг с треугольником. Глаза у всех закрывали одинаковые повязки.

Енох подлетел к ближайшему мертвецу и немного сдвинул повязку. Зрелище, что открылось, довело и так полностью деморализованного Моню практически до инфаркта (если инфаркты, конечно же, бывают у призраков). Да и сам я еле-еле сдержался.

Глаза у мертвеца оказались выколоты, натоместь в пустых, заполненных подсыхающей кровью глазницах, лежали плоские цветные камешки, овальной формы. Они были похожи на пёструю гальку, которую я когда-то в детстве, ещё в прошлой жизни, собирал на берегу Черного моря в Крыму. Кишки у всех шестерых были выпущены наружу и теперь подсыхали сизыми, воняющими дерьмом и кровью, осклизлыми комками. Над ними тоже роились мухи.

Но более всего нелепой казалась находящаяся в центре всего этого натюрморта тусклая бронзовая чаша с запекшейся уже явно тоже человеческой кровью, в которой плавала дохлая рыба.

— Щука, — авторитетно констатировал Енох, рассматривая рыбу с видом профессионального ихтиолога.

— Бугэээ, — страдальчески ответил Моня.

— Как вы думаете, что здесь произошло? — спросил я, продолжая обозревая жуткую композицию на расстоянии.

— Ясно что — ритуальное убийство, — авторитетно сказал Енох.

— Жертвоприношение… человеческое… — умирающим голосом влез Моня.

— Это одно и то же! — возмутился Енох.

— Нет! — возразил Моня.

— Да что ты понимаешь в этом, неуч! — рассвирепел Енох, — вот в семнадцатой главе Откровения Иоанна сказано…

— Да тихо вы! — жёстко пресёк я болтовню. — Вы только гляньте, как они одеты!

А одеты они действительно были совершенно нетипично для простых жителей Хохотуя — все мертвецы были в форменных кителях селадонового цвета, в военного образца галифе и начищенных хромовых сапогах. Даже женщина.

— Ответственные товарищи, — язвительно констатировал Енох.

— Угу, и боюсь, что это именно те товарищи, за которыми меня сюда отправил Гудков, — совсем расстроился я. — И что теперь делать?

— Нужно собрать улики и допросить местных жителей, — посоветовал Моня.

— Как я их соберу? — запечалился я, — и что за улики? Ты предлагаешь мне идти искать их вырезанные языки? Или собрать кишки в кулёчек?

— Бугэээ, — страдальчески прокомментировал мои слова Моня.

— Кишки не надо, — сказал Енох, — а вот камешки я бы собрал. Да и чаша заслуживает внимания.

— А рыбу куда я дену?

— Выпусти её на волю, — хохотнул Енох. — Но лучше оставь на ужин!

— Бугэээ, — мучительно высказал своё отношение к происходящему Моня.

— Да ты заманал уже! — вызверился на Моню Енох (причем он употребил моё выражение, и я ещё раз мысленно обругал себя и пообещал следить за собственными словами).

— Да. Ты, наверное, прав, — сказал я, — камешки соберу и чашу возьму. Жаль, что фотоаппарата нету. Гудков не поверит.

— Стой! — окрикнул меня Енох, когда я уже направился в круг. — Генка! Ты что, с ума сошел? Ты же не знаешь, что там, в круге! Куда попёрся⁈

— Ага, — растерянно сказал я. Действительно, что-то я в свете последних событий совсем храбрым стал. Бессмертным себя вообразил. Так сказать, потерял осмотрительность.

— И как тогда мне эти камушки собрать? — задумчиво спросил я. — Если в круг нельзя?

— Обойди хутор и расспроси сперва местных жителей, — влез с ценными советами Моня. Даже сквозь его призрачный лик было видно, насколько он бледно-зеленоватый от всего этого. — И возьми у кого-то вилы. Вилами подцепишь чашу.

— А камешки? Как я соберу их?

— Моня в этот раз прав, как ни удивительно, — рассудительно сказал Енох, практически без обычной издёвки. — Круг распадётся, и тогда соберёшь. Я думаю, что тут всё завязано на эту чашу.

— Ага, — кивнул я.

— Только не дотрагивайся до неё, — велел Енох строгим голосом.

— Возьми у кого-то из селян рукавицы! — напутствовал меня Моня.

Я пошел по кривоватой улице. Ближайший дом с покрытой дранкой крышей, оказался пуст. Второй — тоже. И третий… и четвёртый. Я обошел всю деревню и ни одного жителя не обнаружил.

— Никого, — расстроенно констатировал я, когда уже осматривал последнюю избу.

— Но они ещё утром всё тут были, — Енох подлетел к печи и указал на остывающий горшок с кашей.

— Может пообедать? — задумался я. — Всё равно еда пропадает… Хотя не удобно, вдруг хозяева вернутся. Я же не вор.

— В ближайшее время не вернутся, — ответил Енох, который следовал за мной.

Исходя из какого-то негласного соглашения, мои призраки разделились: Енох увязался за мной, а Моня мужественно остался сторожить мертвецов, хоть и видно было как не по себе ему.

— И животных нету, — задумчиво констатировал я, — сколько изб обошли, ни котов, ни собак. Даже птиц нету.

— Куры были, — возразил Енох.

— Куры глупые, — сказал я, — особенно чёрные.

— Чёрные да, — согласился Енох и, после секундного размышления добавил, — вот была у меня знакомая чёрная курица по имени Харитон…

— Погоди, Енох, — велел я, — давай ещё раз посмотрим. Только нужно искать и живых, и неживых. Мы прошли «по верхам», особо никуда не заглядывая. А ведь может же быть, что кто-то в подпол спрятался, или на чердаке?

— А мне кажется, люди отсюда насовсем ушли.

— Но ты обрати внимание, ничего не разбросано, не перевёрнуто, — возразил я, — если бы они второпях убегали, в каждой избе всё бы вверх дном было. Дав и подушки все эти, перины — они бы с собой забрали!

— Ну это да… — задумался Енох.

— Коров, лошадей, коз ведь тоже нету!

— Может, они их с собой увели? — предположил Енох. — А для подушек места не хватило.

— Куда увели?

— В лес… или в соседнюю деревню.

— Ага, и никаких следов! — горячился я, — вот иди за мной, что-то покажу!

Я выскочил из избы на улицу, пробежал мимо двух домов и свернул в небольшой переулочек-пятихатку. Во дворе крайней избушки, самой бедной, практически землянки, весь двор был земляной, так что там даже трава не росла.

— Иди сюда! — поманил я Еноха и подошел к покосившемуся сараю. Очевидно, в нём хозяева держали коз, так как корова обычных размеров туда не поместится.

— Иду, — буркнул Енох. Ему это всё явно не нравилось.

— А теперь смотри! — я раскрыл дверь абсолютно пустого сарая. В углу лежала почти не тронутая охапка сена.

— И что? — не понял Енох.

— То, что здесь была коза. Или овца. Ну, в общем, кто-то небольшой был.

— Скажи ещё — пони или единорог, — ехидно хмыкнул Енох.

— Ну, во всяком случае, кто-то жвачный, кто ест сено. Обычно в деревнях это коровы, лошади, овцы или козы, — сказал я и рассердился, — да и не важно это! Пусть хоть кентавр! Важно, что в сарае кто-то был. Условно давай примем рабочую версию, что это коза.

— Ну, хорошо, давай, — кивнул Енох и заметил, — и что из этого?

— А ты смотри дальше! — сказал я и вернулся во двор. — Сюда глянь.

— Что смотреть? — не понял Енох.

— Да ты на землю смотри! — меня уже начинала бесить его непонятливость, — на землю глянь, что ты видишь?

— Ну… грязь, камешек, — начал перечислять Енох, — твои следы, ещё камешек…

— Да! Именно так! — вскричал я, — ты видишь только мои следы! Мои свежие следы. А где тогда следы хозяев? А где следы этой козы из хлева?

— А, может её в хлеве не было… — начал Енох.

— А сено тогда зачем бросили? Сено-то свежее!

— Ну это да… — задумчивым голосом протянул Енох.

— Теперь иди сюда, — поманил я его за собой. — Давай зайдём в первую попавшуюся избу.

Я вышел из земляного двора и повернул к соседнему двору, где новый бревенчатый дом смотрел на нас широко раскрытыми резными ставнями сразу трёх окон. И ворота там были новые, только недавно окрашенные, да ещё и щедро разрисованные кривоватыми незабудками.

— А почему именно к этому дому? — спросил Енох, мерцая от любопытства, — чем тот дом плох?

— В том доме, по всей видимости, одинокая старушка жила. Или старичок, — сказал я. — Выборка будет недостоверна. А я тебе хочу доказательства так привести, чтобы ты и возразить ничего не мог.

— Ну ладно, давай свои доказательства, — вздохнул Енох.

— В этом доме много народа жило, он большой, новый, — пояснил я, — ну или молодая семья.

— Да понял я, понял!

— Смотри сюда! — я подошел к большому хлеву, предназначенному как минимум для трёх-четырёх коров и раскрыл дверь — картина повторилась: сено есть, даже вода в ночвы налита, а вот самого скота нету. Пусто. Словно испарились.

— Пошли в дом! — велел я и первым взбежал по ступенькам крыльца.

Толкнул дверь, вошел в пахнущие зверобоем и сушенными яблоками холодные сени, затем зашел в следующие, что были поменьше. Открыв оббитую новой мешковиной дверь, вошел в дом. Там тоже было абсолютно тихо и безлюдно.

— Эй! Хозяева! — на всякий случай крикнул я.

В ответ ожидаемо — тишина.

В этом доме было несколько комнат. Мы с Енохом прошли первую, с большой выбеленной извёсткой печью, от которой доносились умопомрачительные, с дымком, запахи настоявшегося борща с мясом и фасолью. Так одуряюще пахнет лишь еда, приготовленная в русской печи.

Я невольно аж слюнки сглотнул. Гудков прямо с утра отправил меня в Хохотуй и я не успел позавтракать. А уже время давно перевалило за обед.

В животе жалобно заурчало.

В общем, ситуация была такая — после всего того, что приключилось с нами той коммуне, которая в результате оказалась тайным женским монастырём, наша Агитбригада «Литмонтаж» отправилась дальше строить коммунизм и бороться с мракобесием в крестьянских массах, согласно графику, согласованному от Культпросвета города N. Я всё свои дела сделал, с отшельником встретился, всё более-менее выяснил, и даже приобрёл настоящее оружие против потусторонних сил. Поэтому я уже сильно настроился возвращаться обратно в город. У меня там была непереведённая книга Лазаря с тайнами и секретами, куча незаконченных дел и главное — перспектива поездки в столицу, в магазин «МамбуринЪ и сыновья», чтобы начти ключ к миллионам Генкиного отца. Но график Агитбригады культстроителей коммунизма был суров и негибок.

Этот чёртов график, который ну никак нельзя было нарушать, так вот он гласил, что у нас еще несколько населённых пунктов, которые нужно посетить с выступлениями и пропагандой. Причём в обязательном порядке. И вот два дня тому назад мы прибыли в городок с поэтическим названием Хлябов. Глава этого поселения собирался забабахать большой праздник в пику христианской пасхе. С демонстрацией, маршами, речёвками, транспарантами и театральной пропагандой, куда и пригласили присоединиться нашу Агитбригаду. Гудков никак не мог пропустить такое мероприятие, так что пришлось задержаться.

Дело усугублялось приездом неких полуответственных товарищей, которые должны были выступить с пламенными речами на демонстрации в поддержку праздника. А так как все бегали, суетились, готовились и разучивали слова, то встретить товарищей Гудков отправил меня. Нет, вы не подумайте, что никого более ответственного не нашлось, но я же говорю — в городе царили суета, кавардак, все «красили траву», так что да, пришлось «сбегать» мне. Благо тут всего три километра.

И вот результат — шесть трупов и полностью опустевшее село… А я брожу тут и не знаю, что делать.

— И что ты собираешь мне тут показывать? — начал было Енох, но закончить ему не дали. Во дворе послышался какой-то звук.

— Хозяева вернулись? — удивился и я выскочил из дома.

Енох устремился за мной.

Я огляделся: во дворе было всё по-прежнему.

— Глянь туда, — сказал Енох и кивнул на забор.

Я обернулся. Верхом на заборе сидела маленькая девочка с трогательными косичками и увлечённо баюкала замурзанную тряпичную куклу.

— Генка, это же ребёнок! — удивился Енох. — Что он тут один делает⁈ Одна, то есть…

— Тихо ты! Напугаешь, — шикнул на него я, мучительно размышляя, как заговорить с нею, чтобы не испугать.

— Придётся с собой забирать, — вздохнул Енох, — вот Гудков «обрадуется», когда ты вместо этих ответственных товарищей приведёшь её.

— Да не собираюсь я её никуда тащить! — огрызнулся я шёпотом, наблюдая за девочкой.

— Сам посуди, ну разве можно ее здесь бросить? — вопрос был важным и не давал покоя. — Такую маленькую. В этой странной деревне. Одну.

Я вздохнул и покачал головой. Обзаводиться ребёнком мне не улыбалось.

— Маленькие дети должны быть рядом со взрослыми, — продолжал убеждать меня Енох. — Иначе они становятся непредсказуемыми. Шумят. Бегают. Нет ничего хуже, когда шумят и бегают. Мда… вот как-то меня временно приютили в одном монастыре, и у нас там был один маленький ребенок. Правда не девочка, а мальчик. Но тоже шумел и бегал. Настоятель от такого беспокойства совсем не мог спать и постоянно пил вино. Уфффф… хорошее вино было у настоятеля…

Енох сглотнул, но тут вспомнил о маленькой девочке, которая продолжала сидеть на заборе и баюкать куклу.

— Да, хорошее вино…

От забора послышалось сдавленное хихиканье.

— Генка! Она меня слышит! — удивился Енох и крикнул ей, — эй, девочка! Ты меня видишь?

Девочка, не поднимая низко опущенной головы от куклы, кивнула.

— Ты правда видишь меня и слышишь? — не унимался донельзя удивлённый Енох.

Девочка кивнула опять.

— Генка, нам нужно её отсюда забирать, — тревожным шепотом сказал Енох. — Она меня видит! Ты представляешь⁈

Пока я мучительно думал, как поступить, Енох опять окликнул её, строго сдвигая брови.

— Ты пойдёшь с нами?

Девочка хихикнула и кивнула.

— Она согласилась! — сообщил мне Енох и опять крикнул девочке, — Обещаешь вести себя хорошо?

Девочка, чуть помедлив, кивнула, от чего обе косички весело подпрыгнули.

Солнце припекало, старательно освещая забор, двор и избу. От этого света и весь хутор Хохотуй, и маленькая хрупкая девочка казались золотисто-прозрачными, почти розовыми. Густо и безмятежно пахло весной. Большие шмели с сердитым жужжанием носились над дворами.

— Тебя как зовут? — не унимался Енох. — Где твои родители?

Девочка не ответила, продолжая играть с куклой.

— Ну что ж, — вздохнул Енох и задумчиво замерцал. — Без имени никак нельзя. Нужно дать тебе имя. Хотя бы временное.

Он засмотрелся на покрытую дранкой крышу дома, беззвучно шевеля губами. С сердитым жужжанием у самого лица пролетел шершень. И хоть он пролетел сквозь Еноха, но тот всё равно нетерпеливо от него отмахнулся и сообщил результат:

— Будешь Маруся?

Девочка повернула голову и кивнула. Бледно-восковое лицо ее искажал косой рваный шрам, тонкие губы разошлись в оскале, обнажив два ряда длинных и острых зубов. Нижней части подбородка у нее и вовсе не было, и позвоночная кость алебастрово белела сквозь зияющую дыру.

— Эммм… в-вот и с-славненько, — охнул Енох.

— Ты в этом точно уверен? — я очумело посмотрел на чёртового Еноха, — что-то я в сомнениях…

— Ты у нас главный, вот ты и решай! Не надо на меня перекладывать! — сварливо выкрутился Енох и заторопился куда-то, по одному лишь ему понятному делу.

А я остался во дворе с Марусей. Между прочим, наедине. И, между прочим — в странной деревне, где недавно совершили ритуальное убийство шести человек. Причём не просто человек, а ответственных товарищей.

Я посмотрел на Марусю. Маруся посмотрела на меня. Меня аж прошиб пот и зазнобило.

— Ну пойдём, что ли… — промямлил я непослушными губами, в надежде, что ну а вдруг она где-то по дороге потеряется.

Маруся кивнула. При этом отсутствующая часть подбородка полыхнула перламутрово-белым. Я поёжился и оглянулся. Гадского Еноха и след простыл.

— Спросить тебя, кто ты и что ты здесь делаешь бессмысленно, да? — спросил я Марусю.

Она повернула ко мне лицо. Тонкие острые зубы ощерились в оскале (улыбкой назвать это язык не поворачивается).

— Ну, ладно, — сказал я, про себя костеря Еноха на все лады. — Пока пошли, а дальше будет видно…

Маруся схватила куклу и сильно прижала к себе. Затем она спрыгнула с забора на землю. Выглядело это так, словно сверху сбросили мешок цемента (я потом посмотрел, там, на земле была вмятина, словно точно мешок с цементом со всей дури швырнули наземь).

Но маленькая девочка, даже пусть и такая, не может столько весить!

Маруся не дала мне времени на раздумья и бодро пошагала вперёд, только косички взметнулись. Я, соответственно, поплёлся сзади.

— Ну, где вы столько ходите! — набросился на меня истосковавшийся по живому общению Моня. — Сколько вас ждать можно⁈ Бросили тут меня с мертве…

Он осёкся на полуслове, внезапно узрев Марусю.

— К-кто эт-то? — выдавил он из себя.

— Да это Енох тут по случаю подружкой обзавёлся, — тут же наябедничал я и не удержался от сарказма. — Видимо, удочерить хочет.

— Почему сразу Енох⁈ Чуть что, там Енох! — сварливо маякнул прямо в воздухе передо мной Енох и тут же исчез.

Повисла тяжелая пауза.

Точнее для нас она была тяжелая, так как девочка стояла и с любопытством рассматривала натюрморт из мертвецов в круге. Ноздри её при этом хищно раздувались.

— К-как тебя з-зовут, девочка? — выдавил из себя Моня, внезапно решив поиграть в воспитанность.

— Ми-ми, — довольно членораздельно ответила Маруся и с гордостью посмотрела на меня.

— Молодец, — похвалил я.

Маруся, или как она себя сама назвала, Мими, одобрительно кивнула и переключила внимание на мертвецов в круге. Глаза её при этом загорелись красным и замерцали, примерно, как Енох в волнении.

— Даже и не думай, — на всякий случай сказал я ей. — Иначе наши пути разойдутся. Если ты хочешь идти с нами, то будешь выполнять общие правила и мои приказы.

Мими внимательно посмотрела на меня. Безэмоционально.

— Пойми, Мими, я никого возле себя не удерживаю, и ничего не заставляю. Но если кто-то решил идти со мной, то он прежде всего должен делать то, что я скажу.

Мими продолжала пристально на меня смотреть.

— Так что сама делай выбор. Или ты с нами и подчиняешься общим правилам, или мы расходимся, и дальше каждый сам за себя.

Мими задумчиво рассматривала меня, склонив голову набок. Под этим взглядом я аж взмок.

Наконец, очевидно, приняв для себя какое-то только одной ей понятное решение, Мими кивнула и сказала:

— Ы!

— Это означает согласие? — на всякий случай решил уточнить я.

— Ы! — настойчиво повторила Мими и потеряла ко мне интерес, переключившись на чашу с рыбой. Заключалось это в том, что она, пьяно покачиваясь, бродила вокруг ритуального круга и, хищно раздувая ноздри, принюхивалась к чаше с дохлой рыбой.

— Ты вилы взял? — тут же влез Моня, бросая на неё опасливые взгляды.

— Какие там вилы! — возмутился я, — чёртов Енох сбежал, сбросив на меня Мими.

— Кто бы сомневался, — ядовито хихикнул Моня.

— Между прочим, я бы попросил! — возмущённо проревел Енох, появляясь прямо из воздуха. — И за спиной обсуждать — это признак невоспитанности…

— Енох, — мстительно перебил я его словоизлияния. — Проведи Мими инструктаж, как тут у нас и что. Теперь мы с Моней сходим за вилами. И не отходи отсюда никуда!

Моня довольно захохотал, Енох что-то сварливо пробурчал, что, очевидно, означало крайнюю степень негодования, но я его слушать не стал, ибо это будет надолго.

Мы с Моней вернулись в деревню.

— Здесь все дома пустые, — пояснил я ему. — Люди исчезли, скот с хлевов исчез. Даже следов на земле нету. Только еда в печи горячая осталась и сено свежее в хлеву.

— Этого не может быть, — растерянно вякнул Моня.

— Согласен, — подтвердил я, — но это именно так и есть.

— Они не могли просто взять и испариться.

— Да? — я аж остановился и скептически посмотрел на Моню, — тогда что здесь произошло, по-твоему?

— Ну, я не знаю, — дипломатично увильнул Моня, — ты у нас главный, ты и решай.

— А на что оно мне? — задал резонный вопрос я.

— А зачем ты тогда всё это затеял?

— Возьму вилы, заберу чашу и камни и свалю отсюда.

— А Гудкову что скажешь?

— Ну… что они мертвы… — пожал плечами я.

— И он сразу же возьмёт и тебе поверит, да? — язвительно хмыкнул Моня.

Меня аж досада взяла. Как ни крути, а он прав, Гудков мне не поверит. Более того, зная Зубатова, вполне могу допустить, что эти убийства могут повесить и на меня. А если и не сами убийства, так то, что бросил трупы здесь.

Чёрт! Куда не кинь — всюду засада.

И что делать?

Решение возникло, как ни странно, в момент, когда я выбирал вилы среди наваленных скопом инструментов в одном из сараев.

— Вот эти бери! — одобрил мой выбор Моня, — у них ручка длиннее и крепче.

Я взял вилы и, на всякий случай прихватил топор.

И тут появилась Мими.

Сонно щурясь на солнце, она подошла к нам почти вплотную, так, что Моня, тоненько взвизгнув, растворился в воздухе.

И этот гад бросил.

— Ну, что тебе? — нелюбезно спросил я. Спросил, внутренне замирая. Но подавать вид, что я опасаюсь, было неправильно. Нужно сразу продемонстрировать, кто в стае главный, иначе пойдет разброд и шатание, а я этого допустить не могу.

— Ы! — сказала Мими.

— Я тебя не понимаю, — пожал плечами я.

— Ы! — настойчиво повторила Мими и поманила меня пальчиком.

Ну ладно, пойдём поглядим.

Я вышел со двора на улицу. Мими пошла вперёд, а я опять поплёлся следом.

На окраине деревни она показала на слабо накатанную дорогу:

— Ы! — сказала она и показала пальцем куда-то вдаль.

Я посмотрел в ту сторону. Но сколько я бы не прищуривался, проклятое солнце слепило глаза и рассмотреть, что там за «ы», не представлялось возможности.

— Дым, — сказал материализовавшийся сзади Моня.

От неожиданности я чуть не подпрыгнул.

— Тише ты! Так и до инфаркта довести можно! — рассерженно прошипел я.

— Дым от печи. Не костёр, а дым. Там изба, или избы, — повторил Моня, которому солнечные блики совершенно не мешали.

— Ты хочешь сказать, там деревня? — переспросил я.

— Именно так, может, просто пятихатка на отшибе, но избы там точно есть и они сейчас топятся, — сказал Моня, а Мими согласно кивнула.

— Так, — глубокомысленно сказал я, думая, а зачем мне эта деревня.

— Там можно попросить телегу и лошадь, — подсказал Моня, поняв, что я зависаю, — и перевезти трупы в город. Как доказательство. Иначе Гудков тебя сожрёт.

— Понятно, — но я таки решил сперва вернуться и забрать чашу и камни, раз Енох говорит. Авось потом пригодится всё это.

Не буду описывать, с какой попытки удалось подцепить эту чёртову чашу, да так, чтобы не расплескать её содержимое.

— И что теперь с этим дальше делать? — пробормотал я, склонившись над чашей, до полвины, заполненной подсыхающей, словно испорченное желе, кровью, из которой торчала дохлая, воняющая тухляком, рыба. Глаза у этой рыбы, между прочим, были разного цвета — один вишнёво-коричневый, второй — желтовато-зелёный. Интересно, в природе разве такое бывает?

— Как что? Забирай чашу и начинай собирать камни, — склочным голосом старой еврейской бабушки подсказал Енох.

— Это я понимаю, — сказал я, — с рыбой что делать?

— На ужин… — опять развеселился Енох, но под моим тяжелым взглядом сник.

— Выбрось её обратно, на то же место… — посоветовал Моня.

— Вот кто тебя, такого дурака, спрашивает? — возмутился Енох, — эту рыбу никак нельзя обратно. На ней же всё завязано. Ты не понимаешь разве, что она стоит на пересечении прямой линии, ведущей от самой нижней Сефиры Малкут к наивысшей Сефире Кетер! И если её там опять закрепить, то Седьмой Ключ…

— Ничего себе! — сказал Моня, а Енох раздражённо сплюнул и замолчал. Добиться от него больше ничего не вышло.

Пока мы так спорили, Мими подошла ближе. В одной руке она держала свою тряпичную куклу, в другой, прихваченное откуда-то со двора — кайло (кирку).

Ни на кого не обращая внимания, Мими деловито вошла в круг и окунула кайло в чашу с кровью.

— Ты гля, что делает? — охнул Моня.

— Интересно, а зачем? — сказал я, ни к кому не обращаясь.

— Она явно что-то задумала, — изрёк великую мудрость Енох.

Но этого Мими показалось мало, она ловко, двумя пальцами вытащила дохлую рыбу из чаши, и принялась внимательно её рассматривать, хищно раздувая ноздри.

— Сейчас съест? — предположил Енох.

— Бугэээ, — ответил Моня.

Мими есть дохлую рыбу не стала. Ухватила её за хвост и ушла из круга.

— Куда она её потащила? — слабым голосом спросил Моняю

— Может, хоронить? — предположил Енох.

— Зачем её хоронить эту рыбу? — хмыкнул я.

— Ну не знаю… — задумчиво сказал Енох, — может, это какая-то знакомая её рыба?

На это я не нашелся, что сказать.

— Быстрее собирай камни, — велел мне Енох, и дальше размышлять о дальнейшей судьбе дохлой рыбы я не стал.

— Генка! — сварливо начала Клара. — Я хочу, чтобы ты приворожил ко мне Виктора! Срочно!

— Но ты же сама передумала, — возмутился я. — Из-за монашки этой.

— Анна уже в прошлом, — она брезгливо поморщилась, — сейчас Виктор уйдёт на повышение, я слышала, как Гудков рассказывал, и ему отдельную квартиру дадут. Со всеми удобствами, между прочим. Нет, я своё терять не хочу!

— Клара, он тебе не нужен, — попытался увещевать девушку я, — ты же сама видишь, у него мораль как у хомяка. С таким никогда ни в чём нельзя быть уверенным. Он, если надо, и через родную мать переступит.

— Я ему не мать, — отмахнулась Клара и горько добавила, — понимаешь, я думала, что после всего этого, с монашками, меня от него навсегда отвернуло. Но время идёт, а я только о нём и думаю. Ещё больше даже думать стала…

Она всхлипнула, но сразу взяла себя в руки.

— И сейчас вокруг него эта Ирина увивается, — на её тонком, обтянутом кожей личике заходили желваки, — а я не позволю всяким дешёвым провинциалкам разевать роток на мои куски. Что мне причитается — всё моё!

— Но Клара…

— Всё, Генка! — отрезала категорическим тоном Клара, — вопрос закрыт. Даю тебе сроку — три дня. Пока мы уедем, наконец-то, из этого захолустья, он уже мне должен предложение руки и сердца сделать. А к Ирине этой пусть начнёт ненависть испытывать. Можно её туда же отправить, где Анна. Я не расстроюсь!

— Клара, послушай…

— Ты тоже хочешь туда же, где сейчас Анна? — зло выпучила глаза и поджала тонкие губы Клара, чем стала похожа на замшелую сову. — Так я тебе быстро устрою, поверь! Или стукну, куда надо, и тебя на опыты заберут. Лоботомия и остальное…

С этими словами она подскочила и вышла из моей комнаты, громко хлопнув дверью.

Мими, которая чинно сидела на краю моей кровати, болтала ногами и очень внимательно слушала весь этот разговор, моментально соскочила на пол (с грацией мешка цемента, я уже упоминал это) и пошла, переваливаясь, за ней.

— Мими, — строго сказал я. — Даже и не думай!

— Ну вот что ты сразу начинаешь! — вступился за свою протеже Енох (как бы он не доказывал, что ничего подобного, но все это заметили, даже Моня), — она же ещё ребёнок.

Мими склонила голову на плечо и посмотрела на него, как мне показалось слегка даже насмешливо.

— Мими, — я пропустил возражения Еноха мимо ушей, тоже мне педагог нашелся, Сухомлинский, мля, недоделанный, — если узнаю, что ты ей причинила вред — ты сама знаешь, что будет.

Мими изобразила мне насмешливый реверанс и, схватив куклу, вернулась обратно и взгромоздилась на сундук, периодически зыркая на меня периодически полыхающими глазами.

Я находился сейчас на квартире. Глава Хлябова расстарался, принимая нас в городе. Всех нас определили на отдельные квартиры. Только Люся и Нюра жили вместе, но тут уже они сами так попросились, потому что боятся спать в темноте. Вообще я даже восхищался этим человеком, если отбросить его непомерные амбиции, то хозяином он оказался крепким: городок держал жесткой рукой, о жителях заботился, как о родных детях.

Наше прибытие он воспринял, как очередную возможность показать себя наверху с хорошей стороны, поэтому расстарался максимально. Нас заселили в отдельном двухэтажном доме, из которого жильцов уже переселили в новые дома, а здесь планировалось создать временное ведомственное жильё для молодых служащих. Вот лично мне досталась аж двухкомнатная квартира, в которой даже была огромная чугунная ванна на кривоватых ножках. Воду в эту ванну подразумевалось таскать вёдрами от колонки в соседнем дворе, греть её на плите, короче, куча суеты при минимальном результате. А потом, после помывки, таким же путём грязную воду надо было выносить опять же вёдрами. Меня на такие подвиги не тянуло. Поэтому умывался-ополаскивался я в большом тазу, а чаще даже — под всё той же колонкой, в соседнем дворе, а полностью нормально мыться ходил в местную баню. Право работала она (во всяком случае мужское отделение) ежедневно (о женском, если честно, не знаю).

Единственным (и существенным) недостатком здесь были клопы. Дом старый и поэтому клопов была уйма, особенно в моей квартире почему-то. Но тут помог Моня. Я так и не понял, что он сделал, но пока я жил в этих комнатах, ни один клоп не проник в моё жилище.

Зато вторым достоинством этой квартиры было наличие отдельного входа. Так-то был общий вход, по большой лестнице в подъезде, но конкретно из этой квартиры был ещё один, чёрный. Как я понял, по нему заносили дрова и уголь, и выносили помои.

Рядом с моей квартиркой поселили Макара Гудкова и Виктора Зубатова (им достались аж четырёхкомнатные апартаменты), с другой стороны — Клара Колодная и Семён Бывалов, но тем дали трёхкомнатные. Остальные агитбригадовцы разместились на первом этаже, но тоже неплохо так. Думаю, мне повезло попасть в такую элитную, можно сказать, компанию, так как именно в эту квартиру никто заселяться не хотел — из-за большого количества клопов, как я уже говорил.

После нашего эпичного въезда с нагруженной трупами подводой в Хляпов, суета началась знатная. Мало того, что я получил нагоняй за срыв генеральной репетиции, и за нарушение сроков (по мнению Гудкова, я должен был управиться за полдня, а я проторчал в Хохотуе почти весь день), так ещё и сорвал городской праздник. Этого мне глава Хлябова простить не мог и лишь наличие трупов высокопоставленных товарищей и необходимость разобраться в этом таинственном деле сдерживало его досаду. Пока ещё сдерживало.

Кстати, совет моих призраков взять телегу на хуторе мне очень помог — дед Христофор стал важным свидетелем, он смачно, в красках, с бесконечными подробностями описывал как лежали мертвецы в круге и что он при этом почувствовал. Иначе, если бы не он, думаю, Зубатов раздул бы это капитально, и я бы стал крайним.

Глядя на него, как он изменился, я уже начал задумываться, действительно, может стоит приворожить его к Кларе. Пусть всю жизнь мучается. Пусть они оба мучаются.

Но это я шучу, конечно же. Я не собираюсь этим заниматься. И, тем более, позволять вить из меня веревки каждой дуре. С Кларой, кстати, что-то предстояло решать. Она дала мне три дня и за это время я должен найти выход. Не такой кардинальный, как подразумевала Мими, но тем не менее.

— Ну это чёрт знает, что такое! — уже в четвёртый (или в пятый?) раз возмущённо воскликнул Гудков. — Я хочу знать, кто из вас сделал это⁈

Все с надеждой переглянулись и опять преданно уставились на Гудкова.

Дело происходило в комнате Клары. Гудков велел всех срочно собрать и уже второй час он всем нам проводил воспитательную экзекуцию. Все дико устали и мечтали поскорей упасть и уснуть, ведь было уже далеко за полночь.

— Я ведь всё равно выясню! — злобно сообщил всем Гудков и для дополнительной аргументации потряс сжатым кулаком в воздухе. — И вам же лучше признаться, и тогда мы все разойдёмся!

Но ни на кого эти крики впечатление не произвели — во-первых, он уже не первый раз вот так угрожал, во-вторых, все смертельно хотели спать, поэтому было в принципе уже безразлично.

— А завтра представление, — жалобно пробормотала Нюра. — Точнее уже сегодня…

— А мне плевать! Мне плевать, в каком вы виде будете выступать! Вы оскорбили, обидели, унизили, напугали товарища! — брызгая слюной, Гудков забегал ещё пуще по комнате. — Мерзкий бесчестный поступок! И я желаю знать, какой мерзавец сделал это⁈ А если этот мерзавец вдобавок ещё и трус, то будем все здесь сидеть до вечера!

Я незаметно оглядел собравшихся. На подоконнике, еле сдерживая зевоту, сидел Зёзик. Жорж развалился на сундуке (у нас в каждой квартире был большой сундук, видимо, вместо шкафа) и вполглаза дремал. Люся и Нюра чинно примостились на свободном стуле, вдвоём на одном. Нюра зябко куталась в вязанную шаль, хоть в комнате и было душно. Остальные расселись на полу, даже Клара. Так как кровать была вся залита кровью, а на подушке возлежала и укоризненно смотрела на нас разноцветными глазами дохлая рыба, то пришлось всем нам сидеть на полу. Хорошо, хоть Клара — чистюля и пол в своей квартире вымыла как надо (не то, что я).

— Я в последний раз спрашиваю — кто это сделал⁈ — заверещал Гудков.

Все вздохнули. Экзекуция пошла уже по шестому кругу.

Снаружи о стекло монотонно билась ветка и стучали, убаюкивая, крупные капли дождя — ветер крепчал. Где-то в глубине Хлябова, кажись в частном секторе, закукарекал первый петух. За ним подхватил второй. Спать захотелось ещё сильнее.

— Вот видишь, Мими, из-за тебя всё, — укоризненно сказал Моня, который парил на полметра над полом и пытался увидеть себя в большое напольное зеркало. — Генка спать вон как хочет, а теперь ему сидеть тут до утра придётся и слушать все эти вопли.

— Да, Мими, ты зря так, — поддержал одноглазого Енох.

Мими, которая на слова Мони не обратила ровно никакого внимания, ощерилась и мгновенно спрыгнула с сундука (она его делила с ничего не подозревающим Жоржем). Звук как от удара мешка с цементом, казалось, заставил задребезжать стёкла, причём во всём здании. Я аж голову в плечи втянул. К счастью, никто ничего не услышал. Мими усмехнулась и поковыляла прочь из квартиры (хорошо, что из-за духоты, дверь была открыта на коридор. А то даже не представляю, если бы она её туда-сюда открывать стала прямо на глазах у агитбригадовцев).

— Так, давайте ещё раз! — рубанул воздух ладонью Гудков и откашлялся. — Мы вошли в здание все вместе. Дальше! Какие у кого дальше действия?

— Мы сразу пошли к себе, — со вздохом сказала Нюра.

А Люся согласно кивнула.

— Ладно, — хрипло сказал Гудков и перевёл взгляд на Жоржа.

— Я зашел к себе, взял ведро. Вышел в коридор, а Люся попросила им тоже набрать и дала ведро. Я сходил до колонки, набрал два ведра воды, — послушно повторил Жорж, — одно ведро поставил под дверью девчат и постучал им, чтоб забрали, а второе занёс к себе. Потом разделся, умылся и сразу лёг спать.

— Так было? — Гудков прищурился на Люсю.

— Да, — кивнула та.

— Вы больше не выходили?

— Нет, мы умылись и ещё раз стихи повторили, а потом проверили друг у друга, — перебила Люсю Нюра. — У нас же новые стихи, ты ведь знаешь. Амфибрахий, трудно учить.

— Знаю, — кивнул Гудков и, потеряв к ним интерес, повернулся к Зёзику. — А ты?

— А я сразу ушел к себе, — таки не сдержал зевок Зёзик, — и лёг спать.

— Кто это может подтвердить? — подозрительно прищурился Гудков.

Все затихли.

— Мы можем, — пискнула Нюра.

— Ого! — уважительно присвистнул Семён и заговорщицки подмигнул Зёзику.

— Да нет! Не в том виде! — вскинулась Люся и сильно покраснела.

— Ага, — хохотнул Семён. — Мы знаем. Стихи вы читали друг другу!

По комнате прошелестели понимающие смешки. Люся сидела вся красная, Нюра — наоборот, побледнела. Губы её дрожали.

— Прекратить! — вызверился Гудков и смешки прекратились.

— Всё не так было! Не так! — выпалила Нюра. — Зёзик так храпел, что мы с Люсей стучали в стенку. А он ругался. Поэтому мы можем подтвердить, что он точно был в комнате.

— Ладно. Принято, — пробормотал Гудков и наморщил лоб. — Так, ну Клара, Генка Капустин и Семён были у меня на виду, Виктор тоже, я шаги его в комнате слышал. А вот где этот гад Караулов шляется?

— Так он к той блондиночке пошел ночевать, — наябедничал Зубатов. — Сразу после всего.

— А он с нами разве не входил в здание? — уточнил Гудков. — Я что-то и не вспомню.

— Не входил, — почти хором сказали все.

— И сейчас не вернулся ещё?

— Нет!

— Макар, а давай я сбегаю, гляну! — подорвался Зёзик, который похоже мечтал улизнуть и поспать хоть часок.

— А ну сядь! — рявкнул Гудков, — дверь в здание заперта на засов изнутри. Так что он не войдёт, а будет стучать — так мы услышим.

— Да он до утра теперь не вернется, — хохотнул Зубатов. — Там у этой блондиночки такие бубсы, что ой.

Люся посмотрела на него укоризненно, и он покраснел.

— Товарищ Зубатов, попрошу не выражаться, — едко промолвила Клара и поджала губы.

Она уже слегка пришла в себя и только по дёргающемуся глазу можно было понять, что недавно её так перепугали дохлой рыбой.

Экзекуция продолжалась ещё примерно минут сорок.

Наконец, к огромному облегчению всех агитбригадовцев, Гудков устал. Вымотался.

Он, наконец понял, что его угрозы и крики не оказывают на ребят никакого воздействия, да и сам окончательно умаялся. Поэтому со вздохом распустил нас, напутствовав грозными словами:

— И пусть тот мерзавец, что сделал это, хорошо подумает. Я надеюсь, что человеческого в нём больше, чем мещанского. И завтра жду его с раскаянием.

Мы все выдохнули и начали торопливо расходиться.

— Нюра, Люся, — окликнул Гудков девчат, — думаю, Клара одну ночь у вас переночует. Там есть ещё угловая квартира, но у меня сейчас ключа нету. Завтра у коменданта возьму, и она переедет. Кто ж думал, что так всё будет…

— Хорошо, — сказала Нюра, — только тогда пусть Жоржик с Генкой сдвинут наши кровати. Мы втроём прекрасно поместимся.

— Ой, сколько там того Генки, — с подвыванием зевнул Жорж и крепко, до хруста, потянулся, — сам сдвину.

— Но они тяжелые… — девчата и Жорж вышли в коридор и оттуда долетали обрывки спора.

— А ты чего стоишь? — нахмурился, глядя на меня Гудков, — или спать!

— Генка, уходи лучше побыстрее, а то сейчас опять за что-нибудь прицепится, — поддакнул Моня.

— Спокойной ночи, — сказал я и вышел вслед за Зубатовым.

Гудков выглянул в коридор, где Зубатов как раз заходил к себе в комнату:

— Виктор, на минуточку, — отрывисто сказал он.

— Иду, — подавил тяжелый вздох Зубатов.

— Да нет, пошли лучше ко мне, здесь курить нельзя, а у меня балкон, — сказал Гудков. — Я вот что думаю…

Концовку я не расслышал, закрыл свою дверь и приготовился рухнуть на кровать. Спать оставалось всего каких-то пару часов.

И только я снял штаны (после инцидента у Клары Гудков позволил хоть сбегать одеться), как из квартиры Гудкова, справа раздались такие маты и крики, что я думал, у меня уши в трубочки посворачиваются.

— Что там стряслось? — подскочил я.

— Сейчас я гляну, — кивнул Моня и просочился сквозь стену.

Я принялся торопливо натягивать штаны обратно.

Через секунду вернулся Одноглазый и коротко сказал:

— Мими.

Рядом хлопнула дверь у Бывалова — он тоже услышал шум.

Я вылетел в коридор и толкнул дверь в квартиру Гудкова:

— Что такое, Макар? — спросил я, заглядывая внутрь.

Картина, открывшаяся перед глазами, повергла меня в эсхатологический ступор — с потолка, на грязной верёвке свисала дохлая кошка. Причём дохлой она была уже давно, примерно с месяц, если не больше, так как вонь от неё шла такая, что я торопливо зажал нос. При этом кошка казалась вполне живой, так как её лапы подрагивали, а живот шевелился. От ужаса я аж вздрогнул, но потом увидел, как в прорехи в облезлой шкуре вываливаются белые мучнистые опарыши.

Но самым жутким элементом зомби-натюрморта был невинный розовый бантик, аккуратно завязанный на шее у кошки. Точно такой же я видел у Мими на косичках.

— Капец, — только и сказал я.

Семён Бывалов, который заглядывал в комнату поверх мой головы, выразился значительно крепче.

В связи с тем, что все агитбригадовцы были на глазах у Гудкова, а когда он выскочил на шум к Кларе, никакой дохлой кошки у него в комнате точно не было, то шум в этот раз решили не поднимать, девчат, Жоржа и Зёзика не тревожить, пусть спят.

Бывалов, Зубатов и Гудков прошлись ещё раз по всему дому, внимательно заглядывая во все возможные места, где теоретически мог притаиться злоумышленник. Меня же отправили спать и велели никому ни слова.

А я что? Я ничего.

Когда я вернулся обратно на квартиру, Мими, как ни в чём ни бывало, сидела на сундуке, болтала ножками и баюкала куклу.

— Я сейчас спать, — строго сказал я ей, — а завтра у меня к тебе будет серьёзный разговор.

Мими ощерилась.

— Зря ты её ругаешь, — вступился Енох, — этой кошкой она сделала тебе и остальным железное алиби.

— А рыбой? — ехидно хихикнул Моня.

— Ну знаешь… — вскинулся Енох, но что там они обсуждали дальше я уже не слышал — провалился в сон.

В себя приходил тяжко. Сквозь плотно-тягучую боль пытался продраться наружу, но не получалось что-то никак. Такое впечатление, словно меня сунули в густой кисель из обжигающей боли.

Что ж так плохо-то, а?

Наконец, собравшись, мощным усилием воли я таки вынырнул из бессознательного клея и с трудом разлепил глаза. Болело всё: каждый сантиметр головы, каждая молекула головного мозга.

Невольно я застонал.

— Очнулся! — ударил по ушам знакомый голос. Да так громко, что я поморщился.

— Моня, — прохрипел я, — не ори…

— Генка, — свистящим шепотом завопил Моня и вдруг сообщил мне, — ты живой!

По поводу последнего я был не совсем уверен, но разубеждать одноглазого не стал.

Когда взгляд сфокусировался, я обнаружил себя лежащим на грязном вонючем полу ангара, а вокруг меня собралась вся моя нечисть: Енох, Моня и Мими. Но если Енох и Мими хранили молчание: Енох озабоченное, а Мими, как обычно, отстранённо-равнодушное, то Моня метался, словно бешенная пчела, которая сдуру обожралась перебродившего мёда.

— Генка, — сказал Енох и вид у него был крайне серьёзный, — ты же чуть не погиб.

— Ыыыы, — простонал я.

— Если бы не Мими… — продолжил он, — ты бы точно умер.

— Мими? — удивился я и перевёл взгляд на Марусю.

Та не обратила на меня ровно никакого внимания и продолжала заниматься куклой.

— А причём здесь она?

— Мими тебя нашла и спугнула тех, кто на тебя напал, — пояснил Енох.

— А как она тут оказалась? — не понял я. — Я же отправил её домой.

Я перевёл взгляд на Мими, но та сделала вид, что кроме куклы её больше ничего не интересует.

— Мими, — ты почему ослушалась? — из-за слабости у меня не получилось придать голосу строгости, возможно поэтому Мими меня проигнорировала.

И тут мне в голову пришла ещё одна мысль:

— Ладно, предположим Мими выследила меня, пришла и спугнула нападающих. А вы-то как здесь оказались?

Енох смущенно потупился, а Моня вообще сделал вид, что внимательно наблюдает, как Мими играется с куклой.

— Бунт? — тихо спросил я.

— Пойми, Генка, — печально сказал Енох, — мы же от тебя зависим, мы повязаны. И если бы они тебя убили, то непонятно, что с нами было бы. Ну, кроме Мими, наверное. Поэтому мы не можем рисковать тобой.

Вот, значит, как. У меня появилась охрана. Или таки тюремщики?

Но разбираться с моральной дилеммой лёжа на грязном полу и вдыхая миазмы тухлых испарений, мне совершенно не улыбалось, поэтому я попытался встать. Голова сразу же отозвалась вспышкой дикой боли. Поневоле я застонал.

— Попробуй через правый бок, потихонечку, — посоветовал мне наблюдавший Енох, — индийские йоги так делают.

Я внимательно посмотрел на него, но он сделал вид, словно это самые обычные знания любого призрака.

— Мими, — сказал я, — кто на меня напал? Ты видела?

Мими сперва пожала плечами, затем кивнула и сказала:

— Ы!

— Понятно, — вздохнул я.

— Это были люди, — вдруг сказал Моня.

— Откуда ты знаешь? — вскинулся я.

— Следы, — Моня указал на отпечатки обуви. — Взрослые. Мужчины. Двое.

— Ты прям как Шерлок Холмс и Собака Баскервилей в одном флаконе, — язвительно прокомментировал Енох.

— Почему это⁈ — взвился Моня.

— Умничаешь, когда не просят, и бесишь так, что пристрелить хочется, — он обидно заржал.

Моня надулся.

— Ладно, — я с трудом встал на ноги и попытался отряхнуть грязь с брюк. — Надо отсюда уходить.

— Сумку не забудь! — кивнул Енох на мой рюкзачок, который я сшил самолично из всякого ненужного Кларе хлама. Он был небольшой, но зато его было удобно таскать на плечах.

— Угу, — сказал я и поплёлся к раскуроченному рюкзаку.

Мда. Досталось ему знатно.

Я поднял рюкзак и, постанывая от боли в голове, натянул лямки. Заодно прохлопал себя по карманам и застонал уже громко.

— Что⁈ Что случилось⁈ — наседкой закудахтал Енох.

— Нож! — выдохнул я, — в смысле заточка, что дал отшельник. Нож пропал!

— Ипическая сила! — потрясённо выпалил Моня, рассматривая одним глазом открывшуюся картину.

А обалдеть от чего было: в отдельном кабинете провинциального ресторана, который и рестораном называть можно было лишь с большой натяжкой, прямо на полу лежали три трупа: Ирины, Зубатова и незнакомого мне официанта. Горло Ирины было перерезано, точнее создавалось такое впечатление, что оттуда зверски вырвали большой кусок вместе с гортанью. Официант выглядел чуть получше — ему просто проломили голову бутылкой шампанского и сейчас под ним натекла огромная лужа крови пополам с комочками мозговой субстанции (никогда бы не подумал, что у официантов может быть столько мозгов). А вот Зубатов, как ни странно, был абсолютно цел, как огурчик. И лишь отсутствие дыхания и сердцебиения, что подтвердил случайно затесавшийся на гулянку в общем зале фельдшер, указывали, что его с нами больше нет.

— С ума сойти! — в очередной раз растерянно повторил Моня.

Я ответить ему не мог. Иначе это странно было бы воспринято окружающими. В кабинет набилось народу столько, что яблоку негде было упасть, от служащих заведения до посетителей, и даже репортёр один затесался. Поэтому Моня мог причитать сколько угодно, я вынужден был молчать, ведь деваться мне было некуда.

— Р-рас-ступись! Дайте пр-ройти! Дор-рогу! — раздался зычный начальственный рык, но небольшая толпа, и так опьянённая свежей кровью и любопытством, сомкнулась ещё плотнее.

— Дор-рогу! — требовательно гаркнуло ещё несколько казённых глоток.

Понемногу начальство пробивало себе путь сквозь стадо зевак. Голос раздавался всё ближе, мысли мои заметались в поисках выхода, но из-за такой толпы уйти незаметно теперь стало невозможно. Ну и чёрт с ним. Буду смотреть чем всё закончится.

— Генка, уходи, они же могут к тебе прицепиться, — подкинул дровишек в пожар моего беспокойства Моня.

Я в какой раз пожалел, что не умею воздействовать на призраков физически — так хотелось его чем-нибудь треснуть.

— Енох, — хрипло прошептал я (скорее просипел).

Ответа не последовало.

— Енох! — чуть громче, чем следовало, рыкнул я.

— Что? — повернулся ко мне репортёр, но я пожал плечами, кивнул на официанта и доверительно сказал, — какой ужас!

— Мда-с, кошмар, — охотно подтвердил писака и вдруг спросил, — а вы что, знакомы с убитыми?

— Да кто ж их не знает, — пожал плечами я, — вон тот прибыл из соседней губернии с Агитбригадой, давали недавно генеральную репетицию…

— Ага, я тоже посетил, — кивнул писака. — Там ещё в конце телега с трупами приехала…

— Женщина работала в клубе, её в Хляпове все знают. А официант… Думаю, что завсегдатаи сего почтенного заведения его знают лучше меня.

— Мда-с, — поскрёб кудрявую голову акула пера, — а вы чем занимаетесь?

— А я — воспитанник трудовой школы, — честно ответил я.

— А что воспитанник трудовой школы забыл в ресторане? — попытался поддеть меня журналюга.

— Увольнительная у меня сегодня, — доверительно сказал я, — и вот, пользуясь возможностью, желал мамзельку склеить, чтоб приличная была…

— Понятно-с, — кивнул журналюга и потерял ко мне всякий интерес, сосредоточившись на том, что таки протиснулись начальственные личности и принялись выяснять, что здесь произошло.

— Енох пропал, — растерянно сказал Моня, появившись прямо у меня перед лицом.

Я изогнул бровь в вопросительном жесте. Задавать вопросы и опять попасться на прицел журналиста было чревато.

— Что? — затупил Моня.

Я изогнул вторую бровь.

— Что такое? — продолжал изображать дятла Моня.

Ну вот как ему объяснить, если говорить я не могу, чтобы не привлечь к себе лишнего внимания?

Я ещё раз бросил взгляд на трупы. У всех на лицах застыло одинаковое выражение — крайнего удивления. Это меня зацепило: ведь если Зубатова непонятно как убили, то теоретически он мог в этот момент удивиться. Даже в ситуации с официантом я ещё кое-как допустить могу. Но вот Ирина. Никогда не поверю, что она удивлялась в том момент, когда ей вырывали гортань. Боль, ужас, ярость, всё что угодно, но только не удивление.

Вот это-то и было самым странным.

И не логичным.

Ещё такие моменты меня цепанули тоже: куда девался Енох? Что случилось с Мими? Кто отобрал у неё куклу. Которую она почти никогда не выпускала из рук? Где Клара? Причастна ли к этому Клара?

— Дайте пройти! — опять раздались голоса. Смутно знакомые голоса.

Я вздрогнул. Вот и Гудков пожаловал. Ну так-то это логично. Виктор Зубатов из Агитбригады, которую возглавляет Макар. Так что, конечно же, ему сообщили в первую очередь.

— А ты здесь что делаешь? — зацепился за меня взглядом Гудков.

— Все побежали, и я побежал, — пожал я плечами, — интересно же, что случилось. А потом смотрю — а тут Виктор.

Журналист развернулся и впился в меня пронзительным взглядом.

— А я говорил, тебе надо было уйти незаметно, — попенял меня Моня, — сейчас начнётся.

Я пожал плечами.

Журналист расценил это, как мой ответ ему и, кажется, обиделся.

— А что ты делал… — начал было гудков, но я перебил:

— Макар, ты же сам меня видел в коридоре. Я с Гришкой разговаривал.

— А сюда тебя чего принесло? — нахмурился гудков.

— Да я так просто… — изобразил смущение я.

— Отвечай. Капустин. Иначе я за себя не ручаюсь! — рыкнул гудков, и я сделал вид, что испугался:

— С мамзельками хотел познакомиться…

Навостривший уши журналист отмер. Гипотезы, высказанные ему и Гудкову, вполне сходились.

— Да ты! — задохнулся от возмущения Гудков, — а ну марш домой! Скажешь Бывалову, что ты под домашним арестом. Я вернусь и разберёмся с тобой ещё!

Выпустив пар, Гудков принялся разговаривать с представителями властей и рабочей милиции. А я пошел домой.

Кстати, мне показалось или нет — но вот Гудков ни капельки не расстроился, обнаружив, что Зубатов мёртв. А ведь они были приятелями. Во всяком случае держались вместе и поддерживали друг друга. Из всех агитбригадовцев Макар его выделял.

Или он себя так в руках умеет держать?

— Напугал! — чуть не подпрыгнул от неожиданности я.

— Ты меня слышишь, Генка⁈ — возмутился Енох, — я говорю, что знаю, куда ходила Клара!

— Куда? — моментально влез Моня, опередив меня на какую-то долю секунды.

Я же спросить не успел, так как за спиной послышался какой-то глухой звук. Я машинально обернулся — Мими где стояла, прижимая куклу к себе, там и уселась на пол. Причём, когда она обычно прыгала, то звук был словно от удара мешка с цементом, то, когда она уселась, то звук вышел точно таким же, только ещё более сильным и глухим.

И сейчас она рассматривала куклу с таким неподдельным изумлением, словно это не самая обычная дешевая игрушка, а, как минимум, живой утконос. При этом вертела её перед глазами туда-сюда и даже трясла.

— Что это с ней? — удивился Енох.

— Не знаю. Она вернулась без куклы, Генка ей дал эту, ну и вот… — попытался объяснить Моня.

— Может, не нравится она ей? — предположил Енох. — Бантиков и рюшиков там не хватает, к примеру? Или что там маленькие девочки обычно любят в куклах?

— Так что там с Кларой? — поторопил его я.

— В общем, слушай. Вышла она из дома, а я увязался за ней…

Договорить ему не дала Мими.

С утробным рычанием она оторвала кукле голову и отпрыгнула в сторону, зло ощерившись.

— Что это она делает⁈ — взвизгнул Моня и на всякий случай отлетел подальше.

— Может, играет? — предположил Енох недовольным тоном, так как его уже в который раз перебивают из-за ерунды.

— Так не играют! — заметил Моня, рассматривая издалека, как Мими, угрожающе рыча, крадучись, ходит вокруг безголовой куклы на некотором расстоянии, словно опасаясь приближаться.

Такое впечатление, что она то ли боится эту куклу, то ли наоборот.

— С ума сойти! — покачал головой я. Меня уже всё это начинало раздражать. Хотелось спать, а не вот это вот всё.

— Предыдущей кукле она голову не отрывала, — тревожно заметил Моня и добавил громким шепотом, — и вот зачем она это делает?

— Так спроси у неё! — сварливо ответил Енох.

— Сам спроси! — вызверился Моня.

Мне это уже вконец надоело.

— Так! — строго сказал я, — отставить галдёж! Я спать хочу. Мими!

Мими повернула голову ко мне.

— Что ты эту куклу мучаешь? Если не нравится, я тебе завтра другую куплю. Пойдём в магазин, и сама выберешь. Договорились?

Мими зашипела, бросилась к кукле, осторожно потянула её за ногу и уселась в углу, настороженно наблюдая за безголовым игрушечным трупиком. Кудрявая голова осталась одиноко лежать на полу в центре комнаты, укоризненно глядя на нас пуговичными глазками.

— Ну как хочешь! — пожал я плечами, — потом не говори, что тебе не предлагали.

Мими вытянула голову и возмущённо зашипела.

— Дальше! — я обернулся к призракам, — Моня! Закрой рот и молчи!

Моня набрал воздуха, чтобы возразить, но, наткнувшись на мой недобрый взгляд, сдулся.

— Дальше! Енох!

При упоминании его имени, Енох расцвёл и замерцал, как новогодняя ёлка.

— Рассказывай, куда ходила Клара! Только кратко и ёмко! Без лирических отступлений.

— Ну так вот, увязался я за ней и догоняю её, а потом смотрю…

— Енох!

— Ладно, — вздохнул Енох, — к гадалке она ходила. На соседней улице живёт, в частном секторе.

— Зачем?

— Попросила сделать Зубатову приворот на неё, и отворот на Ирину эту.

— Гадалка-то хоть настоящая? — спросил я. — Могла она такой отворот сделать, что Зубатов с Ириной сразу умерли?

— Настоящих гадалок не бывает! — влез Моня, — шарлатанки они все!

— Моня! — рыкнул я. — прошлая гадалка в Яриковых выселках была как раз настоящей!

— Да молчу я, молчу! Больно надо! — фыркнул Моня и, надувшись, демонстративно отвернулся от нас с Енохом и принялся смотреть, как Мими играет с кукольным трупиком.

— Она погадала ей на картах, потом на кофейной гуще, — принялся перечислять Енох, но договорить опять не успел, раздался крик Мони:

— Смотрите!

Мы с Енохом обернулись — одноглазый призрак указывал дрожащим пальцем на Мими:

— Ч-что? Ч-что это?

Я перевёл взгляд на Мими и глаза полезли у меня на лоб — та тыкала куклу когтями и из трупика поднимался зеленовато-сизый дымок.

— Вы это тоже видите? — заикаясь, бормотал Моня.

— Угу, — сказал я, продолжая наблюдать, как из дымки формируется полноценный призрак. Сперва он был в виде эфемерного марева, затем эфир всё уплотнялся, пока не принял смутно знакомые очертания.

— Епифан! — пробормотал я.

— Ага, он, — поддакнул Енох.

У меня аж руки похолодели. Я помнил, чего мне стоило победить Епифана. Секту он тогда создал мощную, что ого. Чуть не погубил ведь всех нас. И лишь чудом удалось с ним справиться и пленить его дух в куклу. Но тогда у меня хоть оружие, выданное Софронием, было. А сейчас — ничего нету. И что я против него могу с голыми руками?

— Ща начнётся, — упавшим голосом подкинул дровишек в костёр моего сомнения Енох.

— Беги, Генка! — сказал Моня, правда неуверенным голосом, — мы задержим его!

Енох посмотрел на Моню, как на придурка, но ничего не сказал.

— Мими! — потрясённо вымолвил я, — что же ты натворила! Зачем⁈

Мими повернула голову ко мне и спокойно сказала:

— Ы!

При этом она ткнула пальцем в Епифана. Тот моментально развалился на куски.

— Она что, его убила? — потрясённо выпалил Енох. — Вот это да!

— Нет, гля, он обратно слипается! — сказал Моня.

И действительно, куски призрачной «ваты» вдруг начали слипаться, срастаться и уже буквально через пару мгновений перед нами стоял всё тот же Епифан.

— Что делать? — спросил я мою нечисть, впрочем, не ожидая внятного ответа, просто, чтобы слышать звук голоса.

— Ы! — сказала Мими и подошла к Епифану, нацелившись на него когтями.

— Генка! Скажи ей! — вдруг попросил меня Епифан. — Пусть не трогает меня!

— Зачем? Чтобы ты на меня напал? — покачал головой я и принялся наблюдать, как Мими опять ткнула Епифана, заставив его развалиться.

— Это ж она и нас так может, — глубокомысленно сообщил умную мысль Моня.

Енох аж завис и не ответил ничего.

— А ведь это ты, Енох, считай, её к нам притащил! — обличительно возмутился Моня и сварливо добавил, — надеюсь, она так разорвёт только тебя, а меня не тронет.

Пока призраки пререкались, Мими ещё трижды «разрывала» Епифана. Сейчас она напоминала мне толстого сытого кота, который играет с мышкой, прежде, чем её сожрать.

— Генка! — умоляюще вскричал Епифан, когда опять слипся, в очередной раз.

— Не слушай его! — моментально влез Енох.

— Нужно его обратно в куклу загнать. А куклу сжечь! — посоветовал Моня, но Мими так грозно на него взглянула, что Моня аж съежился и сделал вид, что он совсем не это имел в виду.

Мими ещё пару раз погоняла Епифана, пока он не стал совсем уж прозрачно-зеленоватым. Концентрация эфира в нём значительно уменьшилась, процентов на семьдесят. После этого Мими ткнула безголовую куклу прямо в центр Епифана и того с громким чпоканьем втянуло обратно прямо внутрь.

— Офонареть! — констатировал увиденное Енох.

Моня выразился более экспрессивно.

Я промолчал, мучительно размышляя, чем это всё чревато.

— Мими, а ты управлять ним можешь? — спроси Моня.

Мими согласно кивнула.

И в этот момент в дверь моей квартиры постучали.

— Это Клара, — сказал Моня, метнувшись за пределы двери и возвращаясь обратно, — и вид у неё решительный и свирепый.

Стук повторился и более громко. Вздохнув, я пошел открывать. А то перебудит весь дом.

Вид у Клары действительно был решительный:

— Капустин! — прошипела она, — когда я велела тебе разобраться с Зубатовым и этой Ириной, то убивать их не говорила. А ты что наделал⁈

Я аж икнул от неожиданности, но быстро взял себя в руки и сказал:

— А я думал, что это ты их убила.

— Я⁈ — рыкнула она, — ты думай, что говоришь, Капустин!

— А ведь кроме тебя, ни у кого больше причины их убивать не было, — пожал я плечами, — вот ты их и укокошила… из ревности.

Лицо Клары стало пламенеть прямо на глазах.

— Найди, кто убил их! — велела она и добавила угрожающим тоном, — а Зубатова верни к жизни! Иначе я всем расскажу про тебя!

— Да ты совсем с ума сошла? — вытаращился на неё я, — Сказок перечитала, Клара? Как ты себе это представляешь?

— Мне плевать как! Зубатов должен быть живым и влюблённым в меня! Иначе я сдам тебя НКВД. И я не шучу!

С этими словами она развернулась и вышла из комнаты. Даже, по обыкновению, дверью не хлопнула.

— Она сдаст, — в наступившей тишине голос Мони прозвучал слишком резко, что я аж вздрогнул.

— И что теперь делать? — задал единственно верный в данный момент вопрос Енох.

— Бежать ему нужно, — предложил Моня.

— Поймают, — не согласился Енох.

— Отведём всем глаза, — сказал Моня.

— Это НКВД! Им так просто не отведёшь!

— В первую очередь они — простые люди! — не сдавался Моня. Вот смотри, Генке нужно добраться всего лишь до границы Финляндии. А оттуда пешком…

— Нет! Это плохой вариант, — возразил Енох, — ему лучше до Одессы поездом. А потом на теплоходе до Владивостока. А оттуда — в Манчжурию…

— Нет, бежать я никуда не буду, — сказал я, — всю жизнь не пробегаешь. Рано или поздно поймают.

— В тюрьму захотел? — возмутился Енох.

— На Соловки? — поддакнул Моня.

— Да не знаю я, что делать⁈ — вызверился я, — единственное, что приходит в голову — грохнуть Клару. Задолбала она меня.

— Ы! — сказала Мими и протянула мне безголовую куклу.

— Что? — не понял я.

— Ы! — повторила Мими и я вдруг всё понял.

В помещении моментально воцарилась такая тишина, что было слышно, как стучат о паркет капли воды из перевёрнутого на столе стакана.

Епифан-Зубатов продолжал сидеть на полу с негодованием глядя на собравшихся.

— Пожалуй, повторю вопрос — что здесь происходит?

Какая-то дамочка в платье с пышными оборками, явно из понятых, грохнулась в обморок. Дознаватель икнул, а директор ресторана испуганно перекрестился.

— Зубатов! — воскликнул Гудков. По сути он был единственный, кто не растерялся. — Ты жив! Что здесь произошло? Рассказывай!

— А ты что здесь делаешь? — сориентировался Епифан-Зубатов и вопросительно посмотрел в ту сторону, где прятался я.

— Он же тебя сейчас спалит! — возмутился Моня и, подлетев к нему, грозно зашипел, — ты что творишь, додик? Забыл, кому жизнью обязан? Так я сейчас быстро Мими на тебя напущу.

Епифан-Зубатов побледнел и охнул.

— Виктор, что с тобой? — встревожился Гудков и крикнул, — Воды! И доктора!

— Да, где доктор? — и себе завопил дознаватель.

Доктор был в соседнем, общем зале, но на крики прибежал довольно быстро.

— Вот, полюбуйтесь, голубчик, — язвительно сказал ему дознаватель, указывая на сидящего на полу Епифана-Зубатова, — воскрес ваш покойничек.

— Не может этого быть… — растерянно протянул доктор, — я точно проверил. Отсутствие сердцебиения, дыхания и трупное окоченение.

— Плохо, значит, проверили, — недовольно рявкнул дознаватель, — а, может, у вас сейчас половина трупарни с живыми людьми? Вот потеха будет, если там все жмурики проснуться, как этот, и будут вопрошать, что случилось!

Мелкий чиновник, который всё это время старался особо не отсвечивать, подобострастно и явно с облегчением хохотнул. Он был доволен, что член агитбригады из соседней губернии, к тому же идейный, оказался жив. Официант и местная библиотекарша его заботили гораздо меньше.

— Да вы с ума сошли! — возмутился Гудков и резко прервал перепалку. — Товарищи! Тут человеку плохо, а вы балаган устроили! Чёрте что!

Пока они переругивались, Епифан-Зубатов постоянно посматривал в мою сторону с странным выражением лица.

— Нет, таки он тебя решил спалить! — не унимался Моня.

— Погоди, Моня, — вдруг сообразил я, — Епифан же не знает ничего, даже имен наших. И не знает, что делать и что говорить. Потому и ждёт от меня указаний.

— И как ты собираешься ему суфлировать? — спросил Енох.

— Да! Ты же спалишься сразу, — добавил Моня.

— Вы правы, — кивнул я, — но Епифана надо выручать, а то он сейчас такого нагородит, вовек не отделаешься.

— И что же делать? — спросил Енох.

— Да я и сам не знаю, — раздраженно пожал плечами я.

— Всё просто! — просиял Моня, — я-то могу ему суфлировать. Меня никто не услышит.

— И я могу! — возмутился Енох.

— Я первый сказал! — сварливо воскликнул Моня.

— А я лучше знаю, как надо! — парировал Енох.

Тем временем, ситуация набирала обороты: Гудков и дознаватель наседали на Епифана-Зубатова, а тот только хлопал глазами и не мог сообразить, что отвечать.

— Дело дрянь, — констатировал Енох и устремился к нему.

— Я первый был! — рассердился Моня и полетел вслед за ним.

Мне оставалось лишь прятаться и наблюдать, чем дело обернется.

— Расскажите, как вы с потерпевшей оказались здесь? — велел дознаватель, а его помощник, толстяк в форме, приготовился записывать.

— Скажи, что Ирина пригласила тебя в ресторан, чтобы поговорить, — подсказал Енох.

— Нет, скажи, что ты сам её пригласил! — перебил Еноха Моня.

Епифан-Зубатов нахмурился и выдал:

— Это Ирина. Мы с ней посетили ресторан.

Ну ладно, хоть так.

— А чья была инициатива? — не унимался дознаватель.

— Обоюдная, — быстро ответил Епифан-Зубатов, не дав моим призракам сказать ни словечка.

— Как долго вы были знакомы с гражданкой Курочкиной? — опять спросил дознаватель.

Тут уж Епифан-Зубатов поднял взгляд на призраки. Но они, словно сговорившись, оба отвернулись.

Вот гады! Знают, что сейчас ни я, ни Епифан-Зубатов ничего им сделать не могут и начинают. Но ладно, козырь в рукаве у меня есть.

— Мими, — шепнул я, — пни этих придурков, Еноха и Моню, чтобы дурака не валяли. Пусть подсказывают нормально.

Мими серьёзно кивнула и, прижимая безголовый кукольный трупик к себе, попёрла прямо на призраков.

— Ох! — сразу понял Енох, — мы же подсказываем!

— Надо ж было сформулировать! — добавил Моня и быстро сказал Епифану-Зубатову, — с момента появления в Хлябове Агитбригады. Примерно около недели.

— Мы приехали в город, — послушно повторил тот, — и на репетиции Агитбригады я познакомился с Ириной. Прошло несколько дней. Пять, или шесть.

— Угум-с, — глубокомысленно покивал дознаватель, а толстяк всё зафиксировал в блокнот.

— Как произошло нападение? — задал он следующий вопрос.

Здесь Епифан-Зубатов не стал ждать подсказок и сам ответил:

— Я не помню. Только что сидели, ужинали и разговаривали. И вот я открываю глаза, а вокруг вы.

Дознаватель задал ещё пару общих вопросов и, наконец, отпустил его.

— Подписку я от вас брать не буду, — многозначительно сообщил он, — достаточно вашего слова и того, что вы комсомолец. Но попрошу до окончания следствия Хлябов не покидать.

Гудков заверил, что никто покидать и не собирался, подхватил Епифана-Зубатова под руку и потащил к выходу. Мне оставалось последовать за ними.

— Енох, ты остаешься, слушаешь, что говорят. Особенно дознаватель! — сердито шикнул я на призраков, — а ты, Моня, продолжай суфлировать. Ни на шаг не отходишь от него.

— А как же ты? — возмутился Енох, которому явно не хотелось оставаться и слушать скучные речи дознавателя. — мы же договорились, не бросать тебя одного!

— Со мной Мими, — ответил я, а Мими в подтверждение моих слов сверкнула своей жуткой усмешкой.

Тем временем Гудков, который цепко ухватил Епифана-Зубатова под руку и тащил его домой, начал рассказывать:

— Вот ты меня напугал, Виктор! Ты даже не представляешь, как. Если бы с тобой что-то плохое случилось, что бы я говорил твоему дяде? Да он бы меня со свету сжил! Больше так не делай никогда! Хочешь за бабами волочиться — выбирай попроще. Вон та же Клара по тебе сохнет, уже сколько лет. Так нет, то ты Монашку тайную выбрал, теперь вот эту…

Гудков говорил долго, он распалился, и нотация его явно затянулась. Епифан-Зубатов успевал лишь иногда вставлять междометия.

Но самый главный сюрприз поджидал меня, пока я крался на небольшом расстоянии за ними, когда Гудков и Епифан-Зубатов вошли в дом, в котором жили Агитбригадовцы, то дверь Гудков закрыл. Причём изнутри ещё и на засов.

— Капец, — сказал я, когда, дождавшись, пока шаги их утихнут, и попытался войти. И не смог. Дверь была крепко заперта.

— Как всегда, — вздохнул Моня и добавил, — Что будешь делать?

— К моей квартире ведёт чёрная лестница, — вспомнил я.

— Сейчас! — сказал Моня, — никуда не уходи. Я проверю.

И он исчез.

Ну а куда я уйду, если живу здесь.

Я сел на старое бревно и приготовился ждать. Ночной ветер был довольно сильный. К тому же он принёс мерзопакостную сырость и уже через пару минут я продрог до костей. Не помогал ни поднятый воротник, ни приплясывания на месте.

Где-то через пару минут, когда я окончательно замёрз, появился Моня.

— Ну что? — спросил я, подпрыгивая на месте, чтобы согреться.

— Плохо дело, — не стал юлить Моня, — пожарная лестница вся хламом завалена.

— Так может я расчищу и как-нибудь проберусь?

— Тебе месяц там всё чистить придётся, — добил меня Моня, — там чересчур много барахла. Даже шкаф стоит.

— И что делать? — растерялся я.

И тут Мими подошла к двери, потом прошла через неё. Послышался шум отодвигаемого засова и через миг дверь раскрылась.

— Вот это да! — восхищенно сказал Моня.

— Круто! Спасибо, Мими, — поблагодарил я.

Мими кивнула и присела в некоем подобии реверанса.

Я успел войти в дом, поднялся к себе на второй этаж и услышал, как Гудков распекает Епифана-Зубатова.

— Моня! ­ — шикнул я, — бегом туда и помогай ему!

Моня замерцал, демонстрируя возмущение, но всё-таки исчез.

А я вошел в квартиру, разделся и плюхнулся в постель. Успел только подумать, что эти бессонные ночи меня окончательно вымота…

В комнате мгновенно стало тихо — я изумлённо воззрился на Клару, а Клара победно уставилась на меня.

— Ты меня, надеюсь, хорошо понял? — её тонкогубый рот растянулся в триумфальной ухмылке.

Рядом злобно зашипела Мими. Но я зыркнул на неё предупреждающе и она, недовольно урча, утихла.

Да, сейчас Клара перешла грань. Прошлый раз, я её пожалел. Считал, что она — бедная влюблённая дурочка, барышня не первой молодости, некрасивая. И шансов у неё привлечь яркого Зубатова не было. Поэтому она и бросается в крайности от отчаяния и любви. Так, по крайней мере, я её тогда оправдал. Но вот сейчас я смотрел на неё и понимал, что нельзя таких вот оправдывать. Под маской жертвы обычно прячется подлый манипулятор. Про таких раньше говорили: «Волк в овечьей шкуре». Поэтому с заблудшей овечкой нужно срочно разбираться. Иначе будет, как в сказке про золотую рыбку.

— Хорошо, Клара, — сказал я, не заостряя конфликт, — только дай мне хотя бы три недели? За две, боюсь, не успею.

— Не ври, Капустин. Всё ты успеешь! А если не успеешь за две недели — я тебя сдам!

— Но почему так мало времени? — возмутился я (а на самом деле мне стало любопытно).

— Потому что как раз закончится следственный процесс, и мы сможем уехать отсюда, — отрезала Клара, — и к этому времени я уже хочу управлять Агитбригадой. Здесь нужны перемены и умный руководитель!

С этими словами она вышла из моей квартиры, напоследок смачно хлопнув дверью.

— Вот мразь! — прокомментировал её поведение Моня, который тут же материализовался из воздуха.

— Почему ты запретил Мими её укокошить? — возмущённо спросил меня Енох. — Это отдаёт слабостью. Она чувствует и вьёт из тебя верёвки. Поверь, Генка, моему опыту, даже если ты укокошишь Гудкова и сделаешь её руководителем Агитбригады, на следующий день она что-то новое придумает!

А Мими просто уставилась на меня с удивлением.

— Всё просто, — объяснил я неживому коллективу, — укокошить Клару мы всегда успеем. И, скорей всего именно так потом и сделаем. А то у неё крыша совсем поехала, и она действительно стала опасной.

— Почему потом⁈ — проворчал Енох, — ждёшь, когда она потребует сделать её секретарём ВКП(б)?

— Нет, — покачал головой я, — если бы ты пошевелил мозгами, то вспомнил бы, что мой нож, который дал Софроний, кто-то украл. Кроме того, на меня недавно покушались, и на Мими покушались. А ещё все эти странные жертвоприношения…

— Так ты решил сделать из неё приманку? — первым догадался Моня.

— Ну не из себя же я жертву буду делать, правда? — хмыкнул я.

Мои призраки повеселели, и даже Мими одобрительно кивнула.

Вот и ладненько.

Я окинул взглядом барышню. На вид ей было примерно лет восемнадцать — тридцать. По нынешней моде они сейчас все белили лица для аристократической бледности, густо подводили глаза (чтоб было как у панды) и губы темным, а волосы укладывали так, что сразу и не разберёшь — девица это или зрелая женщина. Вот и Шарлотта была из таковых.

Хоть в комнате было хорошо натоплено, она демонстративно зябко куталась в какие-то бесконечные шали в многочисленных складках и рюшах, завитые волнами короткие волосы жирно блестели то ли от воска, то ли вообще — от бриолина, я особо не разбираюсь в этих бабских штучках-дрючках.

— Шарлотта, значит, — сказал я, и добавил, — и чем же вы, товарищ Шарлотта будете у нас заниматься?

— Я шансонетка! — кокетливо улыбнулась Шарлотта и выпустила струйку дыма. Курила она очень изящно, тоненькую папиросу держала за длинный мундштук и при этом отставляла мизинчик.

— Шансонетка? — вытаращился я.

Нет, я конечно всё понимаю, Агитбригада — это по сути живая газета, театрализованный разговор со зрителем на доступном ему языке, донесение антирелигиозной информации посредством ярких декораций и карнавального выступления. При этом использовались все возможные элементы эстрады и цирка — от хоровой декламации до сальто-мортале или даже танца апашей. Но шансонетка!

Насколько я знаю, комсомольские организации давно и прочно боролись с этим явлением, считая его мещанством и пережитком прошлого. А тут Гудков лично притащил шансонетку в недра Агитбригады! Упасть и не встать! Что-то, как говорится, в лесу большое издохло, не иначе!

Пока я отходил от удивления, шансонетка Шарлотта подставила пустой бокал Зёзику, который щедро плеснул туда шампанского, отпила немножко, а затем протянула мне:

— За знакомство! — сказала она с многозначительным придыханием.

— Ой, извините, я не пью, — ответил я и пояснил, — мал ещё.

Шарлотта капризно надула губки, но тут Гудков попросил:

— Шарлотта, ты же поёшь красиво, спой нам что-нибудь!

— Да, спой! — подхватил Гришка. — Душа просит!

— Пожалуйста!

— Спой!

— Просим! Просим! — отовсюду раздались пьяненькие возгласы.

Шарлотта для виду чуток смущённо поломалась, а потом сказала:

— Но я без музыки не могу.

— Будет тебе музыка!

— Какую музыку ты хочешь?

— Да хоть волынка!

Гудков сказал:

— А на гитаре можешь?

— А то! — томно ответила Шарлотта и повела плечиком.

— Щас будет, — пообещал Гудков, наткнулся взглядом на меня и велел, — Капустин, не в службу, а в дружбу, метнись за гитарой.

— Хорошо, — кивнул я и уточнил, — а где она?

— У Нюры была вроде, — задумчиво сказал Зёзик, — я видел, она после репетиции к себе забрала.

— Это я сперва забрала, а потом Клара её забрала, — ответила Нюра.

— Как Клара?

— Да ладно!

— Не может быть!

— А зачем ей?

— Никак петь собралась! — со всех углов послышалось пьяное ржание и подтрунивание над костюмершей.

— Сказала, что Зубатов её учить будет, — под общий смех пояснила Нюра, неодобрительно покачав головой.

— А то я смотрю, что-то он зачастил к ней, — хихикнул Гришка Караулов.

— Ну так за раз не научишь же! — конец фразы потонул в общем хохоте.

Хотя продолжение я не слушал — вышел в коридор. И направился к Зубатову. Моня увязался за мной. Енох остался там, подслушивать разговоры.

Не успел я дойти до двери Зубатова, как Моня, который успел смотаться на разведку, заявил:

— Его дома нету.

— А где он? — задумался я и спросил, — А гитара там есть?

— Подожди. Я сейчас, — велел Моня и опять просочился сквозь зубатовскую дверь. Невольно я ему позавидовал — хорошо иметь какую-то суперсопособность. Нет, так-то мне нарекать нечего, я сильно отличаюсь от большинства людей, но вот умел бы я проходить через дверь…

Мысли мои мечтательно запорхали в черепной коробке. Я представил, что бы я сделал, если бы умел проходить сквозь дверь. Наверное, прежде всего, нашел какого-то злого буржуя-эксплуататора и ограбил бы его. а лучше — дух, или даже трёх. На полученные деньги приобрёл бы себе автомобиль. Или даже два. Всегда хотел два. Один — красивый, спортивный, чтобы летал аж. А второй — бронированный джип, чтобы в таком, как в танке, можно было и на охоту на тигров не бояться ехать. А ещё прикупил бы остров где-то в центре средиземного моря. Хотя там движняк кораблей сильный. Может, лучше, где-нибудь на Мальдивах. Одного острова мне вполне хватит. Сколько там мне одному надо! Построил бы там себе замок…

Мои мысли самым бесцеремонным образом прервал Моня, как раз, как я представлял, как я загораю на своём острове в окружении трёх сисястых мулаток с упругими жопками.

— Нету гитары! — сообщил Моня.

— Интересно…

— Он, наверное, у Клары! — догадался Моня и сказал мне, — ты подожди, я быстро проверю.

И исчез.

А я остался стоять в коридоре и снова попытался вспомнить то ощущения, когда я на острове с мулатками, но Моня уже настрой капитально сбил.

— Да, он с Кларой, — вернулся Моня и отчитался. — И гитара там тоже.

— Что они делают? — спросил я, размышляя, не будет ли это чересчур, стучаться им.

— Ругаются, — ответил Моня.

— Ругаются? — удивился я, — ну ладно, сейчас посмотрим, чего они там ругаются…

Я подошел к двери Клариной квартиры и решительно постучал. Пару секунд ничего не происходило. Затем дверь рывком распахнулась и в проёме появилось недовольное лицо полуодетой Клары.

Увидев меня, она злобно прошипела:

— Явился не запылился!

— Что случилось, Клара? — спросил я.

— Сам полюбуйся! — вызверилась Клара.

— Я за гитарой, — торопливо ответил я и добавил, — меня Гудков послал. Сказал, срочно надо. Так что давай!

Клара хотела что-то язвительно сказать, но тут выскочил Епифан-Зубатов. Был он донельзя взъерошен. Голову втягивал в плечи. Зато в руках держал гитару:

— Держи, — ткнул инструмент в руки мне и хриплым шепотом сказал, — пошли отсюда! Только быстро!

— А что такое? — тоже шепотом спросил я, стараясь не обращать внимания на гневные выкрики Клары сзади.

Мы трусцой устремились подальше от Клариной квартиры.

— Задолбала она меня! — пожаловался мне Епифан-Зубатов.

— Да что случилось? — не мог понять я.

— Аппетит у неё слишком уж большой, не выдерживаю уже…

Я еле сдержался, чтобы не расхохотаться. Аж остановился. А Епифан-Зубатов печально сказал:

— Ужас! Кошмар кошмарный! Я уже обратно в куклу хочу, Гришка.

— Но ты же, помнится, вполне себе прекрасно проживал с сестрой Марией Магдалиной и с сестрой Саламеей-мироносицей. Сразу с двумя. А теперь что не так?

— Не с двумя! — самодовольно хохотнул Епифан-Зубатов, — мимо меня ни одна симпатичная прихожанка там не прошла.

— Ну вот, — развёл руками я, — их у тебя сколько было? Пару десятков где-то. А тут одна только тощая Клара.

— Да то, что тощая — то ладно, я на её рожу и не сморю, — вздохнул Епифан. — А вот что она ненасытная, все соки из меня выпила. Нет, не могу я с нею больше. И не проси…

— Ну где ты там⁈ — дверь распахнулась и на меня уставилось пьяное лицо Гришки Караулова:

— Меня Гудков тебя искать послал…ик…

— Вот он я, — сказал я, — несу и гитару, и Зубатова.

— Я сам иду, — проворчал Епифан-Зубатов и вошел в дверь.

Я последовал за ними.

— Ну наконец-то! — проворчал Гудков и вручил гитару Шарлотте.

Та отпила из своего бездонного бокала и пробежалась пальцами по струнам. Зазвучала серебристая музыка и она глубоким хрипловатым голосом запела:

— Вот сейчас, друзья,

Расскажу я вам —

Этот случай был в прошлом году, —

Как на кладбище Митрофаньевом

Отец дочку зарезал свою…

Тфу, ты! — мне захотелось аж выругаться. Неужели Гудков позволит такую примитивную ерунду внедрить в репертуар Агитбригады?

Но, похоже, песня всем нравилась, потому что слушали её, затаив дыхание.

Особенно пожирал глазами Шарлотту Епифан-Зубатов.

К сожалению, я тогда не обратил на это особого внимания.

Когда мелодия умолкла, все, хоть и были изрядно пьяными, несколько мгновений сидели в полной тишине, осознавая и переваривая услышанное. Шарлота действительно оказалась незаурядно-талантлива. Она буквально заворожила, парализовала своим невыносимо серебристым голосом.

— Молодец! — первым отмер и похвалил Шарлотту Гудков, — красиво как спела!

— Замечательно!

— Чудесно!

— Браво! — раздались голоса агитбригадовцев.

Шарлотта буквально купалась в обожании, упиваясь всеобщим восхищением.

— Шарлотта, позвольте! — рядом с нею присел Епифан-Зубатов и, отобрав бутылку с шампанским, налил ей в бокал. И себе заодно.

— А нам⁈ — возмущенно воскликнула Люся.

— Держи, Зёзик! Вперёд! Поухаживай за товарищами барышнями. Не спи, казак! — Епифан-Зубатов ткнул бутылку обратно в руки Зёзику. А сам обернулся опять к Шарлотте и принялся поедать её многозначительным взглядом.

Та явно млела.

— Шарлотта… — глубоким грудным голосом промурлыкал Епифан-Зубатов. Сейчас он был похож на большого довольного кота.

— Мммм? — в ответ проворковала она.

— Может, на брудершафт? — заглянул глубоко в черные глаза Шарлотты Епифан-Зубатов. — Так сказать, за знакомство?

— Угу-ммм… — состроила глазки Шарлотта и смущённо зарделась.

Они выпили почти одновременно и смачно поцеловались.

И надо же было такому случиться, что именно в этот момент распахнулась дверь и вошла недовольная Клара.

И увидела.

И возмутилась.

Хотя это было мягко сказано. Очень мягко.

— Скотина! — заверещала она, схватила полотенце, которым Ззёзик тщетно перед этим пытался вытереть разлитое вино, и заехала этим полотенцем прямо…. правильно — по лицу Шарлотты (всё-таки даже в состоянии аффекта инстинкт самосохранения у неё не отказал и бить прилюдно по лицу тряпкой Епифана-Зубатова она не решилась).

Зато уж Шарлотте досталось так, что все содрогнулись.

— Коза уродская! Ах ты ж кикимора! Уродище! Ты куда свою губешню тянешь!

Она приговаривала и после каждого эпитета хлестала Шарлотту грязной тряпкой. Тушь у той растеклась, на выбеленном лице пролегли бурые пятна от вина, и сейчас она стала похожа на индейца Джо, вождя племени Пумпа-Юмпа в боевой раскраске.

— Отстань, дура! — Шарлотта попыталась оттолкнуть Клару, но только сильнее разозлила её.

Клара завизжала как свинья, когда её режут, и бросилась опять на Шарлотту. Она ухватила её за волосы и принялась таскать туда-сюда, норовя, чтобы лицо шансонетки попало в тарелки с салатами.

— Вот тебе! Вот!

При этом, что примечательно, никто из агитбригадовцев не предпринял никакой попытки их развести или хоть как-то спасти Шарлотту. Все уставились на это действо и как завороженные смотрели, словно в кино.

Шарлотта вяло пыталась отбиться, но у неё мало получалось, и сейчас она больше старалась уберечь глаза и лицо от соприкосновения с острой едой.

— Тварь! — завизжала Клара, схватила из рук Зёзика недопитый бокал и вылила всё содержимое на голову Шарлотте.

— Ещё хоть раз увижу! — прошипела она, схватив Шарлотту за волосы, — если хоть на пушечный выстрел к нему подойдёшь — я тебе вилкой глаз выколю! Поняла⁈

— П-поняла, — запинаясь и размазывая слёзы, сказала Шарлотта.

— И так будет с каждым! — Клара окинула мрачным взглядом Нюру и Люсю и вышла из комнаты, громко хлопнув дверью.

Несколько минут все сидели в полной тишине и прострации, нарушаемое только слабыми всхлипами Шарлотты.

— И что это сейчас было? Кто хоть что-то понял? — удивлённо прокомментировал ситуацию Жорж.

Я не успел ни крикнуть, ни даже выдохнуть, как в мгновение ока случилось неожиданное — Мими, вместо того, чтобы наброситься на шкета, подошла к нему и принялась наблюдать, как он качает куклу, играется с нею. Она присела на корточки и с интересом смотрела ща всем этим. Когда шкет положил куклу и принялся распутывать рваный розовый бантик, которым были связаны кукольные волосы, Мими взяла куклу на руки, задумчиво на неё посмотрела, а потом тоже принялась качать также, как до этого делал шкет.

Когда шкет, наконец-то, распутал ленточку, Мими положила куклу на пол и смотрела, как он завязывает той бантик. Затем Мими достала откуда-то, практически из воздуха второй бантик и принялась также завязывать его кукле с другой стороны.

Я так засмотрелся на всё это, что Шпилька, очевидно, обнаружив, что я его уже не слушаю и проследив, куда я смотрю, вдруг закричал:

— Улька, не трожь! А ну отойди оттуда!

Второй шкет, который оказался Улькой, поднялся (точнее она поднялась) и со вздохом отошла от куклы. Мими осталась сидеть рядом с куклой, переводя взгляд провалов глазниц, то на куклу, то на Ульку.

— Вот это я перепугался, — выдохнул Моня.

— Это тоже девочка, — тихо заметил Енох, — видите, у них сразу нашлись общие интересы.

— Ну и вот, — закончил рассказ Шпилька и выжидательно посмотрел на меня.

— Отлично, — сказал я, — тогда тебе и твоим дружкам задание: продолжать следить за всем подозрительным в городе и докладывать мне.

— И за Пиковой Дамой?

— За ней особенно.

Шпилька кивнул, стараясь придать своему лицу серьёзное и взрослое выражение.

— А это расчёт, — я протянул Шпильке торбу с едой и две монетки.

— Ухтышка! — расцвёл щербатой улыбкой Шпилька. Он торопливо сунул обе монетки за щеку, а сам развязал торбу и заглянул в неё.

— Улька! — воскликнул он (но так как у него во рту были монеты, то получилось «Уфька», но девочка тем не менее поняла и подошла), — ты гля, сколько тут шамовки! На два дня хватит.

— Это на сегодня, — сказал я, — завтра, я думаю, вы сможете заработать ещё.

— Подкармливать их решил? — понятливо усмехнулся Енох.

Тем временем Шпилька принялся вытаскивать из торбы пироги и распихивать их по карманам. Когда места в карманах не осталось, он хотел сунуть и Ульке в карман, но, глядя на её голодный вид, передумал и запихал шмат кулебяки прямо себе за пазуху.

— Ты не можешь подкармливать их вечно, — заметил Моня, когда довольные дети ушли, — подкармливать — это хорошо, но ты же так приучишь их к сытой жизни. А потом уедешь. А они как потом будут, после всего этого?

Я вздохнул. Сам не знаю.

Буду думать.

— Откуда у неё мой нож? — изумился я. — Она что, с жертвоприношениями как-то связана?

— А я почём знаю? — насупился Моня, — что увидел, о том и говорю.

— А ты точно уверен, что это именно мой нож? — продолжал допрашивать его я.

— Да что я его от других ножей не отличу⁈ — от возмущения Моня замерцал так, что стал похож на проблесковый маячок на городской трассе. — Твой это нож! Я тебе точно говорю! Твой!

— Тогда нужно его забрать, — нахмурился я и сразу же принялся раздавать команды, — так, Моня, помоги отпереть дверь. Енох, а ты проследи, чтобы Шарлотта внезапно не вернулась. А я иду за ножом. Моня, ты покажешь ещё, где конкретно он спрятан. Очень не хочется все эти дамские финтифлюшки перебирать.

Я тихо-тихо, на цыпочках, чтобы не слышали агитбригадовцы, прокрался к двери маленькой угловой квартирки, которую сейчас занимала Шарлотта.

Скрипнула дверь и распахнулась — Моня постарался.

Хорошо держать призрака с навыками взломщика. Хотя какие там навыки. У Шарлотты на двери квартиры замок был довольно лёгким, я, в принципе, и сам мог бы открыть.

Квартира дохнула пылью и пустотой. Резко пахнуло приторно-сладкими мускусными духами, от которых перехватывало дыхание и хотелось чихнуть и высморкаться. Дамские предметы нижнего белья были хаотично разбросаны по всей комнате, вперемешку с охапками подсыхающих букетов, каким-то коробками и прочей бабской дрянью.

— Сюда! — взволнованно воскликнул Моня, — Здесь!

Я, поморщившись, переступил через небрежно брошенный прямо на пол женский лифчик, и подошел к потёртому бордовому ридикюлю.

Просто прелестно. Чтобы не попасть под воздействие (вдруг там что-нибудь ядовитое), я подхватил панталоны Шарлотты, которые висели рядом на стуле, намотал на руку и ними открыл ридикюль.

— Вот это да! — хохотнул Моня.

Не обращая внимания на веселящегося призрака, я вытащил нож и поднёс его ближе к глазам.

Точно мой! Точнее, это даже был не нож, а нечто среднее между ножом, заточкой и шилом. Но я по привычке называл его «нож».

— Уходи! Идёт! — в комнату влетел возбуждённый Енох. — Сюда идёт!

За дверью, в коридоре, послышались шаги.

Мой взгляд заметался по комнате в поисках выхода.

— Окно! — воскликнул Моня.

Я подскочил к окну и принялся его открывать.

Чёрт! Чёрт! Из-за многочисленных покрасок оконные стёкла сцементировались с рамами и не поддавались, как я не дёргал.

— Не могу! — прошипел я, обдирая ногти.

Шаги приближались.

— Сюда давай! — воскликнул Моня, мерцая рядом со шкафом. Точнее это был не обычный шкаф, а встроенный низенький чуланчик.

Я с трудом протиснулся туда, чихая и плюясь от паутины и пыли. На меня свалилась какая-то то ли метла, то ли швабра и я лишь чудом успел удержать её в последний момент, чтобы она с грохотом не упала

— Отведу ей глаза, если что, — ободряюще шепнул мне Моня. — Ты держись.

И исчез, скотина.

— Угу, — прошептал я уже в пустоту.

Скрипнула дверь, и Шарлотта, громко зевая, вошла.

Сердце моё стучало отбойным молотком Стаханова. Не знаю, как только не вырвалось из груди.

Послышался плеск воды — очевидно, Шарлотта умывалась. Затем протопали лёгкие шаги, и она рухнула на кровать, которая под её весом жалобно скрипнула.

Я сидел в чулане и с нетерпением ждал, пока она уснёт. Спина затекла из-за неудобной позы — мало того, что чуланчик был низеньким, так он еще и напхан был всевозможным барахлом, так, что какие-то углы от швабры или торшера, или чёрт-знает ещё какой дряни, больно впивались мне в рёбра. И пылищи здесь было столько, что ужас. Неимоверным усилием воли я сдерживался, чтобы не чихнуть или не закашлять.

И вот, казалось, когда силы мои уже были на исходе, а чёртова Шарлотта продолжала крутиться на скрипучей кровати и всё никак не могла уснуть в окошко раздался стук. Причём какой-то условный стук.

Шарлотта спрыгнула с кровати и прошлёпала к окну. Раздался скрип — явно окно распахнулось. Некоторое время было тихо, буквально пара секунд. Затем послышался шум, что-то тяжелое стукнулось об пол. Такое впечатление, что что-то тяжелое уронили, или кто-то спрыгнул. Но здесь второй этаж, причём довольно высоко. Рядом пожарной лестницы или выступов с этой стороны нету. Как?

И вот что, точнее — кто это может быть?

Мне было не видно. Я не мог открыть дверцу чулана, опасаясь, что меня заметят. Приходилось, напрягая слух, прислушиваться. Хоть бы кто-то из моих призраков пришел и рассказал. Что там происходит.

Но, как назло, никого из них не было.

Звуки изменились. Сперва я долго не мог понять, что там происходит. Затем понял — там целовались. Шарлотта с кем-то неизвестным.

К моему облегчению, поцелуи надолго не затянулись, вскоре переместившись на кровать. Под весом уже двоих кровать жалобно, но довольно ритмично, заскрипела. Бедные пружины аж чвакали. К ним добавились стоны. Эта вакханалия продолжалась, казалось бы, целую вечность.

У меня, кроме спины, которая стала совсем деревянной, затекли руки, ноги и шея. Я боялся, что не выдержу и грохнусь в обморок прямо тут.

Нет, попасться я не боялся. Всегда можно отбрехаться, что юный парнишка влюбился в прекрасную Шарлотту и проник в комнату, умирая от неразделённой любви. Это можно было бы запросто провернуть, но, если не считать отягчающего обстоятельства в виде непонятного любовника Шарлотты, который явно был не из нашей Агитбригады. Иначе зачем ему тайно проникать сюда через окно? Так вот, если всего этого не считать, то сделать так я не мог по главной причине — у меня был нож, который я украл у Шарлотты. И если меня увидят, то могут найти и нож. И тогда объяснять, как он у меня оказался будет непросто. Да и отдавать его я больше не планирую. Тем более, это мой нож.

Вот поэтому я полустоял-полусидел в чулане в скрюченном буквой «зю» виде и молча закипал от бессильной злобы. Чёртовы призраки словно сквозь землю провалились.

То их слишком много и крутятся под ногами, не прогонишь, то ждешь их, ждешь — и не дождешься никак.

Я сжал зубы. Хотелось выругаться. Очень грязно и долго. К сожалению, шуметь было нельзя. Поэтому я закипал молча.

Скрип пружин и агония любви всё продолжались. Насколько я понял, неутомимый любовник Шарлотты не планирует завершать всё это дело до утра.

Но до утра я тут сдохну.

Я уже был готов распахнуть дверь и уходить с гордо поднятой головой, или прорываться с боем, как, наконец, скрип и стоны утихли. Некоторое время любовники вели себя молча. Утомились, сволочи.

Я уж было обрадовался, что они сейчас уснут, когда мужской голос хрипло спросил:

— Ну и когда?

— Потерпи ещё немножко, котик, — проворковала Шарлотта шаловливым голосом.

— У нас мало времени, — глухо ответил мужчина.

— Я хочу одним махом два дела сделать, — хихикнула Шарлотта.

— Ты опять свои эти художества начинаешь? — буркнул мужчина.

— Ну не сердись, котик…

— Ференц будет опять недоволен, — проворчал мужчина. — Он прошлый раз рвал и метал. Еле удалось его успокоить. Доиграешься.

— Скажи Ференцу, что сейчас осечек не будет. Да и что мне может сделать этот мальчишка? Его нож у меня. А без него он вообще ничего не может! — она коротко хохотнула и с вожделением в голосе хрипло протянула, — иди сюда.

Скип пружин возобновился.

Теперь я сидел в чулане в сильно озадаченном виде. Настолько, что впивающаяся мне в бок железяка, почти не чувствовалась. Стопроцентно она говорила о моем ноже и обо мне. Выходит, какие-то мои враги обо мне знают. И о моих способностях тоже. И подослали ко мне Шарлотту с целью. С какой целью? Убить меня? Обезвредить? Или что?

Тысячи мыслей роились у меня в голове, толпились, толкались, пытались выпихнуть друг друга, да так, что устроили почти хоровод. И я сидел и не мог поймать ни одну. Всё какие-то смутные обрывки и образы.

Примерно через минут десять скрип утих. Прошло еще минуты две и в комнате раздался храп — уснули.

Я продолжал сидеть в чулане и не мог выбраться. Я ведь не знал — уснули они оба, или только любовник Шарлотты? А она, может, в это время просто лежит и о чём-нибудь думает. Девушки после любви порой так себя и ведут. Мужики-то, чаще всего, засыпают сразу.

И если я начну сейчас выбираться, она меня может увидеть и всё.

Ну, где же эти чёртовы призраки⁈

Если мне когда-нибудь повезёт отсюда выбраться — убью обоих. С особой жестокостью. Развоплощу. Причём всех — и Моню, и Еноха и даже Мими. Ну а какой мне от них толк?

Сейчас бы очень пригодилось умение Еноха отводить глаза. Я вздохнул. Или Монино умение заморачивать мозги. Я опять вздохнул.

Но особо даже повздыхать не мог — пыль моментально набивалась в нос и рот, невыносимо заставляя чихнуть. Что чревато.

Держался из последних сил.

Как вдруг раздался скрип и шлепок об пол. И мужской голос сказал:

— Надо уходить. Пошли. Проводишь меня.

Опять послышались звуки поцелуев, которые, казалось, никогда не закончатся.

Я уже бесился изо всех сил и готов был выходить прямо сейчас и убивать обоих любовников. Но тут стукнуло оконце и Шарлота прошлёпала обратно. Скрипнула кровать и буквально через мгновение послышалось мерное сопение с присвистом — Шарлотта уснула.

Тотчас же я вылез из чулана и на цыпочках, готовый рвануть в любой момент прочь, прокрался к двери. Хорошо, что замок был здесь примитивный и громко не щёлкал. Тихонечко-тихонечко отворив дверь, я прокрался прочь, в коридор, затем прикрыл за собой дверь и, также осторожно ступая, проскользнул к себе в квартиру.

Фух! Дома!

И главное — мой нож со мной!

Я оглянулся в поисках Еноха и Мони. Но моих призраков нигде не было. И Мими тоже куда-то опять пропала.

Ну и ладно, всё равно куда они денутся — рано или поздно припрутся ко мне. Я зачем-то сунул нож в распотрошённый кукольный трупик, которым иногда ещё игралась Мими.

Посчитав свою миссию выполненной, я умылся, отфыркиваясь и отплёвываясь. Дошел до кровати и рухнул в неё. Уснул, кажется, ещё на подлёте к подушке.

Лёля, неудавшаяся невеста безвременно почившего в бозе истопника Тарелкина, проживала аж на окраине Хлябова, в частном секторе, в унылом и длинном здании барачного типа. Я пока дошел, проклял всё — и призраков, и истопника Тарелкина, и эту чёртову Шарлотту. Да и весь дрянной Хлябов заодно.

Вечно меня угораздит!

— Даже не представляю, о чём я с нею сейчас говорить буду? — злобно проворчал я себе под нос, но Моня всё равно услышал.

— Ты всегда умеешь выкрутиться! — беспечно ответил он.

— Поговори мне! — рыкнул я и Моня заткнулся, — мы ещё разберёмся, почему вы бросили меня одного в комнате Шарлотты!

— Но я же объяснял… — заныл Моня.

— Меня это не интересует, — отрезал я, — вопрос вашей с Енохом дисциплины начинает уже напрягать. Вам была дана команда, вы её нарушили. Причём все. Отсюда у меня мысль — нужны ли мне такие помощники? Или проще вас развоплотить, а себе набрать новых призраков?

— Но Генка…

— Цыц! — шикнул я, — пришли уже. Это здесь?

— Там вход ещё боковой есть, ты лучше не ходи через центральный.

— Почему?

— С бокового народу нету.

Я свернул к торцу обветшалого дома, прошел через запущенный внутренний дворик и вошел в боковую дверь. Не знаю, зачем в одном доме аж три входа. Возможно потому, что сам барак был чересчур длинным, пока из одного конца в другой дойдёшь — захекаешься. А если ещё помои выносить, то вообще.

— Где? — спросил я.

— Пятая дверь, — залебезил Моня, услужливо показывая дорогу. Чувствовал, гад, что накосячил изрядно.

Я подошел к невзрачной двери, которая от остальных ничего не отличалась и постучал.

Примерно минуту не было никакого ответа, и я уже хотел устроить допрос моим призракам, зачем они меня сюда притащили, как появился Енох и сообщил:

— Спит после ночной смены. Стучи ещё. И погромче.

Мне было неудобно прерывать сон девушки, но при этом нужно было всё выяснить. Поэтому я отбросил сомнения и постучал ещё раз.

Примерно на третий заход, когда я уже окончательно рассердился и свирепо грохнул по двери с ноги, она распахнулась и передо мной возникла заспанное лицо явно перезревшей девицы.

— Лёля? — спросил я.

— Вы из гормеханизации? — спросила она, сдерживая зевок.

— Нам поговорить нужно, — ответил я и шагнул в комнату, заставив её посторониться.

Комната представляла собой узкое пространство с довольно аскетичной обстановкой. Кровать, шкаф, круглый стол с плюшевой скатертью. В общем полный набор обстановки пролетария. Даже засиженная мухами лампочка не портила интерьер.

— Я не займу много времени, — успокоил я Лёлю. — Задам пару вопросов.

— Каких вопросов? — потёрла она кулачками глаза, — разве мне просто подписать акт не надо? Вы же из гормеханизации, правильно?

— Нет, я не из гормеханизации, — покачал головой я.

— Ой! — запоздало перепугалась девушка и остатки сна исчезли из её глаз.

— Не бойтесь, Лёля, я только спрошу и уйду.

— О чём?

— Ваш жених, Тарелкин, — сказал я и Лёля побледнела. — Расскажите, что с ним произошло? Точнее о том, что он умер и как, я знаю. Меня интересуют причины. Вы поссорились? Или было что-то другое?

— А вы кто такой и почему я должна вам что-то рассказывать? — похоже сон окончательно покинул Лёлю и в её глазах появился здравый смысл.

— Вы в курсе о гибели шести человек в деревне Хохотуй?

— Н-нет! — но по тому, как она сильно побледнела, сразу стало понятно, что врёт.

— Врёт, — подтвердил Моня.

— И боится, — добавил Енох.

— Не надо меня бояться, — сказал я, — я расследую причины их гибели. И всё выглядит практически один-в-один, как и гибель вашего жениха. Я пришел сюда в надежде, что вы хоть немного поможете пролить свет на эту историю.

Лёля несколько долгих мгновений пристально смотрела на меня, затем нехотя кивнула:

— Я не верю, что он мог наложить на себя руки, — выдохнула она, — Артемий не такой! Он не мог бы!

— Почему?

— Вы знаете, что мы должны были пожениться? Даже заявление в ЗАГС подали. Я уже платье шить начала.

Она всхлипнула.

— Ненавижу бабские истерики, — проворчал Енох, — сейчас начнётся слезогонный концерт. Будешь жилеткой.

— Спроси её, не было ли у него другой бабы? — посоветовал Моня, — она сразу разозлится, начнёт доказывать и перестанет истерить. Иначе это надолго.

— Лёля, а, может, у него появилась другая женщина? И он просто не смог сделать выбор? — спросил я, последовав совету призраков.

— Да вы что⁈ — вскричала Лёля, — Артемий не такой! Он любил меня, понимаете⁈ Любил! Он мне бусы подарил и крепдешин на платье! Такой человек просто не мог смотреть на других женщин!

Она еще минут пять доказывала, что другая женщина в жизни Тарелкина существовать не могла.

— Понятно, — мрачно перебил я. — А перед смертью, вспомните, не было ли у него подавленного настроения? Не говорил ли он о долгах, может быть? Или поссорился с кем-то?

— Нет, — покачала головой Лёля, — всё было как обычно. Он должен был прийти с партсобрания и мы хотели сходить в одной женщине. Она подержанную кровать продавала. Большую. И недорого. Мы договорились сходить посмотреть. Он не планировал умереть!

Она опять разрыдалась.

— Понятно, — опять сказал я, размышляя, что её ещё спросить. Эта ниточка оказалась ложной. Только зря потратил время.

— Спроси её, с кем он общался в последний день. Или за день до смерти? — посоветовал Енох, — может, приходил к нему кто?

Я спросил.

— Никто не приходил, — пожала плечами Лёля. А затем нахмурилась, вспоминая что-то и тихо сказала, — старуха только приходила.

— Что за старухи? — быстро спросил я.

— Обычная старуха, — поморщилась Лёля, — что-то по поводу примуса. Артемий работал истопником, но у него были золотые руки, и он мог починить любой механизм. К нему со всего угла люди ходили чиниться.

— А примус этот где?

— Примус? — вытаращилась Лёля, — а зачем он вам?

— Хочу посмотреть, — сказал я.

Лёля вытащила из-под стола старый примус и протянула его мне.

— А адреса старухи вы случайно не знаете? — ни на что не надеясь даже, на всякий случай спросил я.

— Здесь должна быть бумажка с адресом, — пробормотала Лёля. — Артемий всегда записывал адрес. Клиенты иногда забывали забрать вещи, а потом могли обвинить, что это он долго чинил…

— Я заберу примус, — сказал я, рассматривая неровно нацарапанные строчки на клочке бумаги, — отнесу старухе.

— Она дала только задаток, — сказала Лёля.

— Возможно, это улика, — ответил я, — если она доплатит, я принесу вам деньги. Меня больше всего интересует эта старуха.

— Ладно, забирайте, — вздохнула Лёля, — на самом деле он тут только место занимает.

— И последний вопрос, — посмотрел на девушку я, — вы можете описать, как именно он умер? Место его смерти?

— Он повесился, — Лёлины глаза наполнились слезами, — у себя в комнате.

— Предсмертную записку оставил?

— Нет, — покачала головой Лёля.

— Так, может, он не сам? — осторожно предположил я.

— Дверь закрыта была изнутри, — по щекам Лёли заструились слёзы, — и на лбу потом нарисовано у него было… знак какой-то.

Оставив расстроенную девушку, я отправился к старухе. Хорошо, что Тарелкин был такой педантичный и всё записывал.

Но сбыться моим планам было не суждено.

Только-только я вернулся обратно домой, как на меня тут же набросился Гудков:

— Капустин, ты где шляешься⁈ — возмущенно закричал он, — ты почему ещё до сих пор не готов?

— Я всегда готов, — машинально ответил я, но сообразил уточнить, — Макар, а куда я должен быть готов?

— В Рживец ехать, дубина ты стоеросовая! — окончательно вышел из себя Гудков, — я же тебе русским языком ещё вчера сказал, что ты с Романом едешь за реквизитом!

— Ну так и поеду, не вопрос, — беспечно пожал плечами я, — сейчас позавтракаю, соберусь и поеду.

— Что⁈ Да ты ещё будешь дурака валять тут⁈ Роман лошадей давно запряг, тебя ждёт, вы должны были ещё час назад выехать!

Гудков долго ещё разорялся и орал, пока вышедший на крики Епифан-Зубатов не сказал ему, что он задерживает меня, а там же кони, запряженные во дворе и давно ехать надо.

Поэтому мне пришлось разворачиваться, не заходя даже в комнату. О завтраке я вообще молчу. Соответственно настроение у меня было совершенно не ахти, а в животе укоризненно урчало.

— Долго спишь, — мрачно обронил Роман, даже не взглянув на меня.

Он подкрутил что-то из лошадиной сбруи, пока я садился в телегу (фургон нам не дали, пришлось так). Причем я сперва хотел сесть рядом с ним, на козлах, но Роман хмуро бросил:

— В телегу полезай.

Я разводить споры не стал, и так понимал, что с опозданием мой косяк, поэтому без лишних слов покорно полез в телегу, улёгся на душистом сене и принялся смотреть на небо и облака, пока Роман правил.

Мы выехали из города, лошади неспешно потащили телегу по грунтовой дороге, облака в небе были словно с инкубатора — одинакового размера и формы. Телега мерно покачивалась, колёса ритмично поскрипывали, я сперва просто смотрел на небо, потом принялся от нечего делать пересчитывать эти облака, поэтому не даже понял, как уснул.

— Капустин! — меня ощутимо тряхнули за плечо.

— Что? А? — подскочил я, спросонья оглядываясь и не понимая, где я и что я.

Мы стояли посреди лесной поляны. Меня за плечо тряс Роман.

— Что такое? — спросил я.

— Вылезай! — отрывисто бросил Роман.

— Так мы же не приехали? — от недосыпа я не мог сообразить, что он от меня хочет.

— Приехали! — криво усмехнулся Роман и достал наган.

— Ох, ёёёё… — ошеломлённо протянул я, резко подрываясь и падая на землю.

— Сдохни, тварь! — выкрикнул Роман и выстрелил на то место, куда я только что упал.

Мне повезло, и я успел перекатиться под телегу и спрятаться за колесом. Преграда не ахти какая, но она спасла мне жизнь.

— Роман! Ты что творишь⁈ — попытался воззвать к голосу разума своего попутчика я, — ты хоть знаешь, что тебе за это будет⁈

— Не видишь? Тебя убиваю! — зло хохотнул Роман и опять выстрелил.

— Да за что⁈ Что я тебе сделал⁈ — попытался оттянуть время я.

Но Роман больше отвечать не стал, он просто опять выстрелил. Пуля срикошетила от колеса и больно обожгла меня по скуле.

К сожалению, от накопленной за эти дни усталости, я размяк в телеге и, когда Роман напал, я спрыгнул, а вот нож остался там. Хотя, чем бы он мне сейчас помог?

— Генка, осторожно! — выкрикнул Енох, который появился из воздуха.

— Сделай что-нибудь! — прошипел я.

— Сейчас сделаю! — хохотнул Роман и выстрелил опять. На этот раз пуля попала мне в плечо. От пронзившей меня адской боли я завалился на бок, но тут же попытался встать.

Тут бы мне и конец, но Роман, подобно герою третьесортных боевиков решил перед моей смертью толкнуть речь.

Держа меня на прицеле, он подошел ближе и присел напротив меня, насмешливо глядя, как я корчусь под телегой.

— Не надо было лезть, куда тебя не просят, — поучительно сообщил он.

— Жертвоприношения в Хохотуе — твоих рук дело? — сдерживая стон, скрипнул зубами я.

— Нет, не моих, — насмешливо покачал головой Роман, — но если ты о братстве, то да, я там состою. И мне поручили разобраться с тобой.

— А в ангаре?

— Ты о шайке Рыжего что ли? — скривился Роман. — В Хлябове все служат братству.

— А Тарелкина с Лёлей зачем повесили? — спросил я.

— А вот это уже не твоё дело! — зло ощерился Роман.

Но я заговаривал зубы, и когда он отвечал на последний вопрос — я резко выбросил тело и перекатился за телегу, вторым перекатом я оказался между ног лошадей, молясь, чтобы они меня не лягнули копытом. Был расчёт на то, что Роман пожалеет животных и палить не будет. А я тем временем что-то придумаю.

Но я опять ошибся. Роман пальнул в меня, нимало не заботясь, что может попасть в лошадь. Я юрким ужиком бросился опять за телегу и вовремя — от звуков выстрелов лошади словно взбесились. И теперь я молил всех богов, чтобы кони не разнесли телегу, и чтобы не ускакали вперёд, оставив меня перед Романом беззащитным.

Я сидел, съёжившись, в ожидании выстрела и судорожно пытался сообразить, как выкрутиться из этой ситуации. Вот-вот грянет выстрел и я понимал, что для меня он будет последним.

Я даже было потянулся мыслью к вредному дедку, похожему на Николая-Чудотворца, который забросил меня сюда. Вдруг он наблюдает и поможет разрулить.

Не помог.

Поэтому оставалось сидеть и ждать выстрела. Проходило мгновение, второе, третье… а выстрела всё не было.

Да что ж это такое! Он меня решил на нервной почве укокошить⁈

Полыхая в душе от гнева, я осторожно выглянул из-за телеги и обомлел — Роман лежал на земле, широко раскинув руки, дымящийся наган он так и не выпустил. Его грудь была раскурочена так, что торчали окровавленные, исходящие паром рёбра. Над ним стояла Мими и с интересом рассматривала обагрённое пузырящейся кровью, ещё бьющееся сердце у себя в руке. Ноздри её при этом хищно раздувались.

— Даже не думай! — предупреждающе рыкнул я.

Мими укоризненно посмотрела на меня и вдруг сжала сердце Романа в руке так, что кровь брызнула во все стороны. Оставшийся ошмёток сырого мяса, бывший когда-то сердцем человека, Мими зашвырнула куда-то в лесные заросли.

От увиденного, меня всего аж скрутило, хорошо, что я не завтракал. Да и не ужинал тоже.

— Зря ты ругаешься на Мими, Генка, — посетовал Енох, — она, между прочим, тебе жизнь спасла. Если бы она так вовремя не появилась — он бы тебя точно укокошил.

Я в душе с ним был абсолютно согласен, но всё равно, призраков я разбаловал донельзя и так не должно было быть. Иначе даже не представляю, чем всё может закончиться. Если бультерьер или овчарка перестают слушаться хозяина, обычно это заканчивается крайне плачевно для обоих.

Мне бы этого не хотелось.

Поэтому я сказал:

— Спасибо, Мими, что не позволила Роману убить меня. Но в следующий раз согласовывай всё со мной.

Мими обиженно ощерилась.

— Да-да, — подтвердил свою претензию я, — мы с ним разговор не закончили. Он был в Братстве. А теперь как я в него попаду? Других членов этой секты я не знаю.

Мими посмотрела на меня понимающе-проницательным взглядом, от которого я аж поёжился.

Всё понимает, чертовка, — мелькнула мысль.

— Ты умеешь управлять лошадьми, Генка? — спросил Енох.

— Не так чтобы очень, — задумчиво ответил я, рассматривая телегу и лошадей, которые уже успокоились и теперь меланхолично пощипывали глухую крапиву, густые поросли которой забили поляну, вытеснив другую растительность.

— Лопаты у тебя нет, это плохо. Даже не знаю, что и придумать, — вздохнул Енох.

— Зачем мне лопата? — не понял я.

— А как ты могилу для Романа рыть будешь? — удивился Енох, — руками?

— Я не буду рыть для него могилу, — фыркнул я.

— В Писании сказано: «… люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных…»* — поучительно сообщил Енох, — даже самый последний враг не заслужил такой участи!

— Ты что, решил, что я собираюсь бросить его в лесу? — теперь уже удивился я.

— А как ты повезешь его в город? — парировал Енох, — и, главное, как ты объяснять людям будешь, что это не ты его убил?

— А я не буду, — развёл руками я и усмехнулся. — ты помнишь, как та старушка сказала?

— Какая? Ивановна?

— Да нет, утренняя старушка, — растянул губы в усмешке я.

— Она про примус говорила, — задумчиво начал вспоминать Енох.

— Нет, не то… — отрицательно покачал головой я, — главное, что она сказала, так это то, что сила призраков, то есть тебя, Мони и Мими может расти. И зависит она от роста моей силы.

Енох и Мими переглянулись и преданно уставились на меня.

А я продолжил безжалостно добивать их:

— Хотя, как моя сила может расти, если вы моих команд не выполняете? Вчера бросили меня у Шарлотты одного. Сегодня вон Мими Романа убила и даже не спросила меня. Так зачем мне вас развивать? Мы вроде как с вами договорились, что после выявления братства и этого колдуна, который жертвоприношения делал, мы с вами расстанемся.

Мими и Енох опять переглянулись.

— Ладно, — подвёл итоги диспута я и поставил точку, — нужно придумать, как загрузить Романа в телегу так, чтобы он не испачкал её. Мне же ещё в Рживец ехать. И чтобы там грузчики реквизита труп не увидели. Енох, отведёшь глаза?

— Я лучше придумал, — сказал Енох и опять переглянулся с Мими. — Мы оставим Романа тут, а на обратной дороге заберём. Да и в Рживице придумаем, что взять, чтобы его обмотать.

— А вдруг его кто-то увидит? — засомневался я.

— Не увидит, он тебя далеко от дороги завёз. Здесь даже грибники не ходят, — успокоил меня Енох.

— Ну, значит, звери его сожрут, пока нас не будет, — резонно возразил я.

— А мы здесь Мими оставим, так что не сожрут. Даже муравьи, — хмыкнул Енох. — Уж поверь.

Мими посмотрела на меня внимательно и согласно кивнула. И тут же уселась рядышком с трупом Романа и принялась внимательно рассматривать цветочки глухой крапивы. Зуб даю, пару раз даже понюхала.

Я не знаю, что там красивого, в этих цветочках, но решил, что на этот раз призраки правы.

— Тогда поехали, — сказал я и запрыгнул на телегу.

— Я буду тебе дорогу показывать, а то ты заблудишься, — торопливо сообщил Енох и полетел впереди лошадей.

Мне оставалось только рулить за ним.

— Еще две недели не прошло, — ответил я Кларе. Ответил очень спокойно, практически ровным тоном. Это её выбесило ещё больше, и тут я окончательно понял, что с нею нужно что-то решать.

— Но ты вообще ничего не делаешь! — зло прошипела она, — я же вижу! И Зубатов постоянно вокруг Шарлотты увивается! А должен увиваться вокруг меня! В общем, Капустин, хочешь жить спокойно — сделай то, что я тебе говорю. Иначе…

Она нервно хохотнула и вышла из комнаты, изо всей дури хлопнув дверью. Висящая на стене черно-белая картинка в двумя жирными ангелочками с кроваво-алыми ртами, отвалилась и упала на пол.

— Генка, она опасна! — заявил Енох. — Она ненормальная! Бешеная!

— Знаю, — еле слышно буркнул я (Клара ведь такая, что может и подслушивать).

— Слушай, Генка, — сказал Епифан-Зубатов и вылез из-под кровати, — я вот что думаю…

И тут меня накрыло. В глазах потемнело и что там было дальше — не помню.

В себя приходил медленно, сознание толчками возвращалось, периодически бросая меня в омут боли. Болело, жгло, трясло меня так, что некоторое время я словно балансировал в вязком киселе из боли и страданий. Поэтому я далеко не сразу обратил внимание на шёпот:

— Но он потерял много крови… — судя по возмущению — явно Моня.

— Почему ты не сказал сразу? — сварливо шикнул второй. Это был Енох.

— Так это ведь ты же с ним ходил! И это ты должен был сказать! — возмутился Моня.

— Должен… должен… — проворчал Енох, — я старше тебя почти на… а, неважно… я старше тебя! И поэтому мне простительно забывать кое-какие незначительные вещи. А ты молодой ещё. Мог бы и проконтролировать!

— Незначительные⁈ Да он же истекает кровью! — опять Моня. — И что теперь делать?

Дальше не знаю — реальность снова выключилась.

Следующее пробуждение было ещё болезненнее, особенно жгло плечо, там, где я поймал пулю.

— Генка! Генка! Генка! Ну Генка же! — монотонно звал меня Моня. — Генка! Очнись, Генка!

Он так заколебал меня своим нытьём, что я собрал все силы и простонал.

— Генка! Очнулся! — обрадовался Моня, — ты полежи здесь. Я сейчас.

Угу, типа в таком состоянии я сейчас подскочу и побегу куда-то. Я усмехнулся, но тут же зашипел от боли.

Некоторое время ничего не происходило. Я просто лежал (на полу, по-моему) и пытался не стонать от боли. Затем послышались какие-то звуки. Я прислушался — шаги в коридоре.

Только бы не Клара! В таком состоянии я её не выдержу. Да и Гудков с остальными лучше бы не видели меня таким. А то, как я им объясню, что со мной приключилось — не представляю.

Скрипнула дверь и на мой лоб легла прохладная мягкая рука:

— Да он же горит весь, — голос был странно знакомым и принадлежал явно женщине (повернуть голову и посмотреть я не мог из-за слабости и боли). — Сейчас я его.

Меня аккуратно перевернули.

— Открой рот, Гена, — сказал голос. — Это надо проглотить. Тебе полегчает.

Я послушно разлепил спекшиеся губы и мне прямо в рот потекла горькая жидкость. Я закашлялся, но проглотил.

— Вот так! — удовлетворённо сказал голос. — Потерпи немного. Знаю, что горько, но зато сейчас тебе сразу станет легче.

И правда, через пару ударов сердца боль отпустила, и я смог прийти в себя.

Я сразу же сел и посмотрел на мою спасительницу. К моему удивлению, это оказалась утренняя старушка, которая с примусом.

— Здрасьте, — удивленно протянул я, глядя на неё во все глаза, — спасибо конечно большое, но откуда вы…

— Так призрак твой прискакал ко мне и так орал, что пришлось идти, — хмыкнула старушка, — хороший он у тебя.

— Согласен! — самодовольно подтвердил Енох. Рядом послышалось недовольное фырканье Мони.

— А как вы прошли? Гудков чужим не позволяет заходить сюда.

— Так второй твой призрак провёл, — ответила старушка и добавила, — я вижу тебя отпустило. Давай плечо перевяжем.

Она принялась ловко обрабатывать мне рану. Причём было абсолютно не больно — то ли зелье подействовало, то ли руки у старушки оказались золотыми, но всё пошло как по маслу.

— Ну вот, — удовлетворённо сказала она, закончив работу. — А уж рубаху сам потом постираешь.

— Спасибо! — от души поблагодарил я, — сколько я вам должен?

— Деньги я не беру, — хитро посмотрела на меня старушка, — а вот от услуги я бы не отказалась.

— Услуги? — удивился я.

— Да, услуги, — кивнула она, быстро собирая свои бутылочки и баночки в корзинку. — После Хлябова вы же дальше в Октябрьское поедете?

— Точно не скажу, но вроде да, — сказал я, — а что там?

— Ничего сложного, с чем бы ты не смог справиться, — мягко улыбнулась старушка и морщинки в уголках её глаз разошлись двумя смешливыми веерами.

— Вы так уверены во мне? — усмехнулся я.

— Ты ещё даже сам не знаешь, на что способен, — молвила старушка и вдруг хитро подмигнула, — в общем, там, в Октябрьском, живет одна женщина. Клавдия её зовут. Ей нужно помочь.

— В чём помочь? — нахмурился я, старушка явно темнит, а я не люблю кота в мешке покупать.

— Она скажет, — по-доброму посмотрела на меня старушка и разве что по головке не погладила.

— Но я же могу не справиться с её заданием, — нахмурился я, — или же не смогу его выполнить по морально-этическим соображениям.

— Не беспокойся, Гена, там ничего такого, что бы ты не смог сделать, — отмахнулась старушка и встала, чтобы уходить, — я сама точно подробности не знаю. Там дух какой-то ей досаждает. Поможешь угомонить его и дело с концом.

— Ну раз дух… — осторожно кивнул я. Подспудно что-то во всем этом мне не нравилось. — Адрес её какой?

Старушка продиктовала адрес, оставила мне свою замечательную микстуру, велев пить утром и вечером в течение недели, и вскоре ретировалась. А в комнате материализовался Енох, который прямо лучился от самодовольства:

— Ну вот видишь, Генка! — сразу заявил он, — если бы не я, ты бы мог даже умереть! Так что учитывай это, когда будешь решать, что с нами делать! Без меня тебе никак! Сам видишь!

Услышавший это Моня возмущенно замерцал, но не нашелся, что и сказать. Мими тоже ошарашенно смотрела на вероломного Еноха.

— Хорошо, — кивнул я и добавил, — спасибо тебе, Енох.

— Ты будешь менять своих призраков? — из-под кровати моментально вылез Епифан-Зубатов.

— А что? — спросил я.

— Имей меня в виду, — суетливо ответил он, — чем тебе чужих набирать, лучше меня возьми.

— Так ты же не можешь бестелесно существовать, — сказал я.

— Ну ты же их как-то смог открепить от привязок, — возразил Епифан-Зубатов, — вот и для меня что-то придумаешь…

— Да, Моню вполне можно бы заменить, — ехидно подкинул дровишек в костёр Енох.

— Это тебя надо заменить! — возмущённо заверещал Моня, мгновенно появившись из ниоткуда (стопроцентно подслушивал).

— Так, тихо! — рыкнул я, — голова болит, а вы устроили тут. Я же сказал, посмотрю, кого оставить после всего этого. Да, у Еноха есть один бонус. Но вам никто не мешает тоже проявиться себя. А за шум и непослушание буду снимать очки.

Призраки притихли. Но по «новогодне-ёлочному» сверканию стало ясно, что между ними происходит незримый разговор.

Но меня сейчас беспокоило совсем другое:

— Итак, сейчас я иду в магазин за куклой.

— Ы! — обеспокоенно пискнула Мими, правда слегка неубедительно, и посмотрела на меня.

— Да, точно, — кивнул я и поправился, — за двумя куклами иду в магазин.

Мими облегчённо вздохнула и радостно подпрыгнула.

— Дальше поступаем так, — продолжил я, — Я попробую перенести Епифана из тела Зубатова в куклу. Затем мы идём к трупу Романа. Там я тебя опять перенесу. Понятно?

Епифан-Зубатов осторожно кивнул.

— От тебя нужно будет пробраться в логово этой секты, или братства и послушать, что там происходит. Нужно понять, кто колдун и зачем он это всё делает. Вроде задание простое, но вместе с тем — сложное. Вопросы есть?

— У меня вопрос, — сразу начал Епифан-Зубатов, — а вдруг у тебя не получится?

— У меня может не получиться перенести тебя из куклы в труп Романа, — поморщился я, — ну тогда я верну тебя обратно в Зубатова.

— А где будет лежать труп Зубатова? Ну, пока я буду бегать в Романе? — спросил Епифан.

— Положим его в его квартире, на кровать, — пожал я плечами.

— А если туда нагрянет Клара и захочет страстной любви? — резонно возразил Моня.

— Ну а что ты предлагаешь? Куда его⁈ — взорвался я.

— Можно оставить в твоей квартире… — предложил Моня.

— Ну зашибись! — вскипел я, — если сюда влезет та же Клара и обнаружит у меня на кровати труп Зубатова, я даже боюсь предположить, что начнётся!

— Ну почему на кровати? Можно под кроватью…

— Нет! Никаких трупов в моей квартире не надо! — рыкнул я, — что-то не дай бог пойдет не так, а мне потом думать, что с трупом делать и как от него избавляться!

— А я давно говорил, что из Мони толку нету, — язвительно вставил шпильку Енох и добавил — Ибо сказано в Писании: «… Вы сеете много, а собираете мало… зарабатывающий плату зарабатывает для дырявого кошелька…»*

— Да ты… — начал возмущаться Моня, но я швырнул в него ботинком. Ботинок пролетел сквозь Моню (всё-таки заставив его заткнуться) и попал в Мими. Мими подпрыгнула, а потом рассердилась и зло зашипела на Моню.

— А чё я? Чуть что сразу я⁈ — возмущенно заверещал одноглазый, — это же не я в тебя бросал, Мими!

— Тихо! — рыкнул я, — с Мони и Мими снимаю по одному баллу!

— За что⁈ — заверещал ещё больше Моня.

А Мими повернула ко мне голову и уставилась блестящими глазами.

— За нарушение дисциплины, — пояснил я, — я тут план рассказываю, а вы склоку затеяли.

— И правильно! — подал голос Енох, — дисциплина должна быть всегда! В любом деле! А то развели бедлам понимаешь ли…

— С Еноха тоже снимаю балл, — монотонно отметил я и перевёл взгляд на Епифана, — для тебя главное, Епифан, разузнать, где у них логово. Потому что я не представляю куда идти. Вот перенесу я тебя в Романа. Ты встал, прошел пару шагов, а дальше что?

— Да, я уже думал над этим, — сказал Епифан, — единственное, что приходит на ум — идти в какой-то кабак и сидеть там. Кому-нибудь на глаза из их шайки попадусь, а дальше будет проще.

— Почему с меня балл⁈ За что⁈ — заверещал Енох. — Генка, я же тебя спас! Это же я привёл старушку, и она тебя вылечила! А ты с меня балл снимать! Это несправедливо! Это противоречить всем законам Божьим…

— У кого-то ещё балл лишний, да? — спросил в пространство я и Мими сразу вспомнила, что у неё срочные дела, Моня с преувеличенным вниманием уставился на Епифана, а Енох, который уже приготовился дать едкую отповедь — моментально сдулся.

Вот люблю, когда полное взаимопонимание в коллективе.

Прямо прелесть.

Ох и выбесило меня всё это!

Нет, так-то я в принципе всё понимаю — ребёнок, маленькая девочка увидела куклу, о которой она даже и мечтать никогда не смела, и всё — пропала. Но мне от этого не легче — труп Романа лежит почти под носом у властей, плюс на улице жарко, а что если он раздуется и завоняет? И вот как такой вонючий Роман пойдёт к колдуну? Да тот же его на пушечный выстрел не подпустит!

— А вы куда смотрели⁈ — вызверился я на призраков.

Моня отморозился, дескать он вокруг летал, разведку осуществлял, а вот Енох ничего выдумать не успел и получил сполна. Да и в сердцах снял я с него аж три балла. Енох надулся и даже разговаривать не хотел.

— В общем так, — буркнул я, — сейчас пусть Моня летит к детям, в притон ихний и посмотрит, есть там Улька с куклой или нет. А ты, Енох, ищи Мими и пусть несет мне свою куклу. Скажи, что временно это. Потом отдам.

Призраки после моей взбучки только прыснули в разные стороны. Красота.

А я остался с Епифаном-Зубатовым.

— Генка, а ты точно уверен, что у тебя всё получится? — занервничал тот.

— Не нуди, Епифан, — отрезал я, — и так тошно.

Пока решался вопрос с куклой, я сменил перевязку и привёл себя в порядок: помылся, переоделся, чуток отдохнул, как появился сперва Моня, потом Енох.

— Ну что там? — спросил я.

— Улька там не появлялась, — отрапортовал Моня, — пацаны её ищут, но она стопроцентно где-то с куклой запряталась. Пока не наиграется и есть не захочет — не придёт.

— Это да… — вздохнул я.

— Генка, может, ну её, эту Ульку с куклой? — осторожно сказал одноглазый. — Я так понимаю, у неё никогда куклы не было. Пусть играется.

— Да мне же не жалко, — поморщился я, — но только я в магазине две последние забрал. Новые привезут на следующей неделе только. И то не факт. А нам сейчас надо. А то труп Романа протухнет.

— Ну это да… — кивнул Моня.

— Сейчас Мими принесёт куклу, — объявил Енох, эффектно появившись передо мной.

— Отлично! — обрадовался я и ещё раз пересмотрел заклинание на листочке и антизаклинание.

Вроде всё нормально.

Когда Мими отдала куклу, я переместил туда Епифана, схватил её и ринулся на выход. Моня и Енох страховали, чтобы не нарваться на Нюру или ещё кого похлеще.

Но обошлось.

Труп Романа так и лежал в каком-то сарае. По его остекленевшему глазу сыто ползла жирная зелёная муха. И к моему ужасу он действительно уже здорово так протух и начал ощутимо пованивать. Но выбора у меня нет — авось принюхиваться не будут. Всё же Роман у нас в агитбригаде был около лошадей, так что если что, на них списать можно было.

Так я попытался себя успокоить.

— Только ты побыстрее, — взмолился Епифан, когда я перекинул его в труп Романа.

— Угу, — сказал я и посмотрел на полученный результат.

А посмотреть было на что. Роман, с раздувшимися синими губами и разбитой бровью, встал и, неуверенно покачиваясь, постоял немного. Буквально через миг он рухнул обратно. От этого движения старая куртка распахнулась и показались вывороченные наружу рёбра.

— Помоги, Генка, разобьётся же! — взвизгнул Моня.

Я подскочил к Роману и помог ему подняться, морщась от сладковатого запаха. Тот застыл на дрожащих ногах и уцепился за моё плечо.

— Ну как ты? — спросил я.

— В Зубатове было лучше, — пожаловался Епифан, пытаясь застегнуть куртку, — здесь сильно брюхо и грудь тянет, и болит всё. И тошнит. Ох, не могу я, Генка.

— Ну, потерпи немного, — попросил я Епифана. — Чем быстрее ты всё выполнишь, тем быстрее я тебя перенесу обратно.

— Слушай, Генка, его как-то умыть надо, что ли, — осторожно подал голос Енох, он уже перестал на меня дуться. А, может, решил зарабатывать баллы.

— Ты прав, — согласился я.

Вид у Романа был жуткий. Кроме того, я боялся, что его левый глаз может несвоевременно вытечь. Такой он был какой-то, словно вот-вот лопнет.

— Всё, давай, Епифан, иди, — подытожил инструкции я, как только вид Романа стал не столь вызывающе-тухлым.

И Епифан пошел. Моня полетел за ним следом, но на некотором расстоянии, если что будет страховать.

А мы с Енохом остались ждать.

Я сидел на перевёрнутой старой бочке и рассматривал нож, точнее заточку, которую поджарил мне Софроний.

Не знаю, мне показалось или нет, но за время, что я им пользуюсь, вид его несколько изменился — он стал как будто крепче. И изредка у меня складывалось впечатление, что, если смотреть через него на солнце, там словно искорки такие пробегали.

— Что думаешь с Кларой делать, Генка? — без обиняков спросил Енох.

— Да не знаю я, — отмахнулся я, но Енох был в ударе, и его тянуло поболтать на этические темы. Вот и сейчас он не стал молчать и прицепился опять:

— От неё надо избавиться! И срочно!

— Знаю! — раздраженно сказал я.

— А раз знаешь, то почему до сих пор не избавился?

— Потому что не придумал ещё как! — вздохнул я.

— Напиши на неё донос, её сразу заберут. Поедет в лагеря лес валить, — хохотнул Енох.

Я вздрогнул — нет, такой судьбы даже врагу не пожелаешь.

Енох, заметив, что я скривился, быстренько поменял тему:

— Генка, ну когда уже ты со всем этим покончишь, и мы поедем в Париж? — заканючил он.

Я не стал отвечать. Хотя сам задумался. Да, действительно, со всеми этими агитбригадами и перевыполнением культпросветного плана нужно завязывать. Мне дали вторую жизнь и хочется её использовать по полной. А значит сейчас, когда закончится вся эта свистопляска с гастролями — нужно срочно завершить перевод книги Лазаря. Параллельно сдать экзамены в школу и получить аттестат. А после этого я могу делать всё, что угодно. И, скорее всего я действительно поеду в Париж. Правда, перед этим хорошо бы найти миллионы генкиного отца. В Париже с деньгами лучше.

А ещё обязательно надо будет…

Но додумать мысль мне не дали — появился Моня и заверещал так, что я с перепугу чуть с бочки не навернулся:

— Генка! Генка! — вопил он, словно заезженная пластинка, на одной ноте.

— Не ори, Моня, — рыкнул я, слезая с бочки. — Что такое?

— Там колдуны эти Романа вычислили!

— Что значит вычислили?

— Он такой сидел сперва у вокзала на лавочке, а потом к нему один тип подошёл, здоровый такой. Спросил, где он пропал. А Епифан такой сказал, что ездил в Рживец. И что потом его Гудков припряг реквизит таскать. А тот тип спросил, покончил ли он с тобой. А Епифан сказал, что не получилось. И он и тот тип ушли. Я полетел за ними, но там вокруг дома словно пелена и я не смог пробиться. А потом Епифан вышел и пошел по дороге. А к нему пятеро подбежали и начали пинать.

— С Епифаном что?

— Убежал, — отчитался Моня, — Но план провалил.

— Ну не совсем он провалил, — вступился за Епифана возникший Енох, — ты же видел этих мужиков. Опознать сможешь. А это уже ниточка к их шайке.

— Епифан где? — перебил я дискуссию призраков.

— Сюда идёт, — буркнул Моня, недовольный моей и Еноховой реакцией. — Точнее ползёт.

— Значит, ждём, — констатировал я и влез обратно на бочку.

Епифан-Роман появился примерно через полчаса. Он подволакивал ногу и с трудом удерживал голову на шее. Полы крутки крепко сжимал руками.

— Ты как? — спросил я его.

Вид у него теперь стал ещё хуже: губа распухла и почернела, а глаз таки вытек. Руки его не просто дрожали, а ходили ходуном. Кожа на лице и открытых участках тела побагровела, и было даже на расстоянии видно, что с ним явно что-то не так.

На мой вопрос он что-то невразумительно промычал.

— Что? — не понял я.

— Почему с Зубатовым нормально всё вышло, а с Романом прокол? — нечленораздельно промычал Епифан и выплюнул два зуба.

— Потому что ты в Зубатова сразу попал, он испортиться не успел. А Роман почти полдня пролежал в жарком сарае и начал портиться.

— Вот бы в живого человека попасть, — простонал Епифан и мешком рухнул на землю. Руки его при этом разжались, полы куртки распахнулись, и раскуроченные рёбра показались во всей красе.

— Меня сейчас стошнит, — объявил Моня и поторопился ретироваться.

— Где я тебе живого человека возьму⁈ — спросил я.

— Да вон их сколько вокруг ходит! — фыркнул Епифан.

— Для этого его убить надо.

— Ну, так убей, — простонал Епифан, — тебе для товарища жалко, что ли?

— Вот ты сказанул — для товарища, — покачал головой я и продолжил допрос, — ты лучше скажи, где они кучкуются? Рассказывай, что ты выяснил?

— Там, на улице Ленина есть дом, с мезонином и колоннами, — пояснил Епифан-Роман. — Они там почти два этажа занимают. Владеет этим домом, некая Марфа. И она, между прочим — сестра Шарлотты.

— Я давно догадывался, что они из одной шайки, — сплюнул я.

— А я знаю, где тебе тело живого человека взять! — Моня возник из воздуха и взволнованно замерцал, — Генка! Перемести его в Клару! Одним выстрелом сразу двух зайцев убьешь!

— Да ты сдурел, одноглазый! — взревел Епифан-Роман, — чтобы меня в бабу! Да я тебя сейчас на клочки раздеру!

— Тихо вы, одноглазые! — шикнул я и велел, — Так, приготовься, Епифан, я сейчас прочитаю заклинание, а ты постарайся сразу в куклу войти. Помогай мне.

— Хорошо, — обрадованно сказал Епифан-Роман. — А зачем помогать? Ты что сам, как в прошлый раз не сможешь разве?

— Боюсь, чтобы не промахнулся и тебя не утянуло, — признался я. — Моню в прошлый раз так случайно в куклу засосало. Во флигеле.

— А что с трупом потом будем делать? — некстати влез Енох.

— Да погоди ты трещать под руку! — возмутился я. — Давай в порядке очереди.

Енох опять надулся.

Я начал монотонно читать заклинание, стараясь произносить всё правильно и не пропустить ни одной буквы.

— Генка! — вдруг крикнул Епифан, — ты точно уверен, что всё выйдет⁈

— Не перебивай! — сбился я и начал заново.

Я прочитал заклинание ещё раз, уже правильно. Роман, который силой Епифана стоял посреди сарая, упал. Его голова развернулась почти на сто восемьдесят градусов под каким-то невообразимым углом и единственный глаз удивлённо уставился на закопченные балки потолка.

— Мёртв, — констатировал Моня.

— Ага, — подтвердил Енох.

— Но в кукле его нет, — удивлённо протянул Моня, присматриваясь к кукле.

Я тоже ощутил, что что-то пошло явно не так.

Закружилась голова. Начало подташнивать. Потом всё сильнее и сильнее, и затем словно потащило меня под каток и сжало. Буквально миг — и вот я уже словно спутанный по рукам-ногами младенец. Такое ощущение, что меня в смирительную рубашку закутали.

Что происходит?

Я хотел крикнуть Еноху, чтобы посмотрел вокруг сарая, вдруг это колдун вышел на след Романа и сейчас колдует — но не смог.

Я хотел поднять руку — не смог.

Моргнуть — не смог.

Да что это такое⁈

И тут неожиданно для самого себя я сказал спокойным голосом:

­ — Моня, Енох, сейчас быстро делаем, что я скажу. Для вас есть задание.

­ — А как же Роман? — спросил Моня

— А этого жмурика не трогайте, пусть лежит. Его сегодня много народу видело, на меня не подумают.

Я ещё что-то говорил призракам, а у самого аж волосы на руках вздыбились.

Ибо это говорил не я!

И это не я встал и пошел!

И это не я почесался!

Что происходит⁈

Я попытался закричать — и не смог, вместо этого продолжил говорить, словно чужими губами:

— А ты Енох, найди Мими и скажи, пусть сегодня домой не приходит.

— Почему?

— Так надо.

— Ну ладно, — обиделся Енох.

— А потом с Моней идите к той старухе и смотрите за нею, что она делать будет.

— Что оба? — удивился Моня.

— Оба! — велел я.

— Но как мы тебя одного оставим? — не унимался Моня. — Нет, я так не могу.

В моих руках появился нож:

— Кажется, кто-то хочет уйти на тот свет? — прошипел я.

— Хорошо, Генка! — торопливо произнёс Енох, и они с Моней ретировались.

А я остался стоять над растерзанным трупом Романа в старом сарае.

И не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.

Точнее ногой смог, потому что я пнул куклу, и она отлетела куда-то аж в угол, на кучу мусора.

Посвистывая какой-то фривольный мотивчик, я вразвалочку, не спеша, пошел на агитбригаду.

— Епифан! — мысленно произнёс я.

Ноль реакции.

— Ты слышишь меня, скотина⁈ — опять попытался мысленно сказать я.

— Сам скотина, — явственно прозвучал в моей голове донельзя довольный голос Епифана.

— Ты как это провернул?

— Как Мефодий мне подсказал, так и провернул, — голос Епифана сочился сарказмом. — Тютелька-в-тютельку всё выполнил.

— Кто такой Мефодий?

— Какой же ты дурак, Генка, — насмешливо ответил Епифан. — Гоняешься за ним не первый день, а даже имени не узнал. Колдун это.

— Зато ты узнал, — зло сказал я, — и даже задружился я смотрю. Это он тебя научил, как меня убрать?

— Ну не сам же я это придумал! — хохотнул Епифан. — Там главное было тебя под руку толкнуть и во время повторного заклинания два символа прошептать.

— А ведь я тебя тогда пожалел, не уничтожил, — вздохнул я.

— Тебя разве не учили, что врага нужно добить, иначе он потом отомстит? — Енох уже окончательно развеселился. — Но ты сам виноват, Генка! Я же просил тебя перенести меня в тело живого человека. Ты не захотел. Пришлось самому о себе позаботиться.

— И что ты намерен делать дальше? — осторожно попытался выяснить я. Обдумывать варианты спасения и сейчас не решался, вдруг Епифан может видеть мои мысли. Мы же разговариваем с ним мысленно. И откуда я знаю, какая мысль адресуется ему, а какая остается со мной.

Но что характерно — его мысли я видеть не мог. Только когда он ко мне обращался.

— Не твоё дело! — отрезал Епифан и зло сказал, — скоро сам всё увидишь.

Я словно со стороны наблюдал, как моё тело (говорить теперь о себе «я» я уже не мог, ибо это был не я, а Епифан), так вот, я смотрел, как это тело, которое ещё недавно было моим, выходит из сарая и уверенно направляется куда-то по узкой незнакомой улочке.

Вот оно пнуло камешек, да так, что тот попал в окно соседнего дома. Раздался звон битого стекла. Тело ускорилось и через некоторое время подошло к старому зданию, три окна которого выходили на улицу, и с силой постучало в окно условным стуком.

Буквально через секунду дверь распахнулась и тело вошло.

В комнате была обстановка типичной «малины» тридцатых годов. За накрытым деликатесами столом сидели люди. Судя по одежде и манерам — отпетые бандюганы. Один из них, явно главный, имел шевелюру ярко-морковного оттенка.

«Шайка Рыжего» — подумал я.

— Она самая, — мысленно ответил мне Епифан и хохотнул, — что, шкет, страшно?

— Нет, — процедил я.

— А зря, — ещё пуще развеселился Епифан.

— Ну что там? Вижу получилось? — спросил Рыжий, одобрительно разглядывая меня.

— Как по маслу, — хохотнул Епифан-я.

— Вот видишь. Давно пора было, — сказал Рыжий и добавил, — теперь давай.

К моему изумлению и ужасу Епифан-я вытащил из-за пазухи и протянул Рыжему нож, подаренный мне Сафронием.

— Хорошо, Мефодий будет доволен, — сказал Рыжий и потом спросил. — А книга?

— Она называется книга Лазаря, — подобострастно сказал Епифан-я, — и спрятана дома.

— А вот это плохо, — покачал головой Рыжий. — Мефодию это не понравится.

— Ну, так что я сделаю, что этот придурок прятал её дома? — расстроенно сказал Епифан-я. — Идиот. Он вообще полный идиот. Это ж надо, иметь такие возможности и влачить жалкое существование прихлебателя при агитбригаде. Да мне бы такие возможности и я бы поработил мир!

— Ты уже пытался поработить Яриковы выселки и чем всё закончилось? — не удержался и поддел Епифана я.

— Заткнись, падла! — зло ответил Епифан. — не забывай, что ты в моих руках. Если захочу — сейчас башкой об камень приложусь и сдохнешь как собака!

— Ты тоже со мной вместе сдохнешь, — ответил я.

— Меня Мефодий вытянет, а вот тебя…

— Ты ему без ножа теперь не интересен, — ответил я. — А отдашь ещё и книгу — так он тебя сам прикопает.

— Не прикопает, — уверенно заявил Епифан, — у нас договор.

Я не ответил, только рассмеялся.

Епифан надулся и больше не разговаривал со мной.

Тем временем они договорились с Рыжим, что тот получит указания от Мефодия, отдаст ему нож и завтра они встретятся опять здесь.

Епифан-я развернулся и пошел домой, на агитбригаду.

Я всё надеялся, что кто-то из моих призраков вернется. Но Епифан предусмотрительно отослал их караулить старуху.

Тем временем Епифан-я зашел ко мне на квартиру, взял нож и вышел в коридор. Подошел к квартире Клары и постучал.

— Генка? Чего тебе? — удивлённо ответила заспанная Клара.

— Поговорить, — сказал Епифан-я и вытащил нож.

— Генка! Ты что это⁈ Нет! Сто-о-ой! Не надо! — успела крикнуть Клара, как Епифан-я бросился на неё с ножом.

Не знаю, чем бы всё это закончилось, но меня схватил за руку Семён Бывалов. Он как раз шёл к Гудкову и услышал. Успел задержать руку.

И началось. Выскочил Гудков, потом все наши.

Ор, крики, ругань. Меня скрутили, связали, пару раз больно пнули.

— Ты зачем, гад такой, на Клару напал⁈ — взревел Гудков и влепил мне увесистую оплеуху. Моя голова отлетела назад, и я пребольно ударился затылком о стену. В глазах аж потемнело. Самое гадкое было то, что Епифан полностью овладел моим телом, и я не мог ничего ни сказать, ни даже пошевелиться.

Клару, отчасти, спасло от убийства то, что Бывалов был намного сильнее Генки. Да и сколько того Генки — сирота, постоянно недоедал, да ещё и сам по себе субтильный подросток. А вот если бы было наоборот — боюсь даже подумать, чем бы всё закончилось.

— Гена! Геночка! Ну, зачем ты так⁈ — рыдала Нюра, — что ты наделал⁈

— А я тебе говорила, Нюра, что отсутствие воспитания до добра не доведёт, — это уже Люся. Я, кстати, всегда ощущал, что она меня сильно недолюбливает.

— Теперь вы верите, что он украл у меня семейную реликвию! — завизжала Шарлотта. Она даже попыталась вцепиться мне в волосы, но Гришка не дал.

Гришка вообще молодец, он громко на всех рыкнул и, когда установилась ошеломлённая тишина, сказал:

— Может, давайте, сперва спросим у Генки, зачем он так? Мы все его давно знаем, и вроде парень он нормальный. Да, иногда хулиганит по-мелкому, но кто из нас так не делал?

— А я считаю, что его в тюрьму надо! — плаксиво произнесла Клара и зарыдала.

О! Сейчас был её звёздный час. Она, очевидно, поняла, что я больше ей помогать не буду, и решила хоть так отомстить.

— Разобраться сперва надо! — мрачно сказал Гришка. И Гудков, как ни странно, согласно кивнул. Скорее всего, ему тоже не хотелось выносить сор из избы.

— Объясни, Капустин, — зло сказал он.

— Тут ещё посмотреть надо, где Роман и Виктор Зубатов. Может, он их давно укокошил! — внесла свои пять копеек Клара, и я аж помертвел.

Если они сейчас войдут в мою комнату, то там под кроватью обнаружат Зубатова. Мёртвого. И тогда мне всё. Капец.

Я никогда не смогу доказать, что это не моих рук дело.

Да и Романа рано или поздно-таки найдут, я даже не сомневался в этом.

От этой дикой какофонии звуков зверски разболелась голова.

— Отвечай, Капустин! — опять больно дёрнул меня за плечо Гудков.

И тут этот гадский урод Епифан, вместо того, чтобы молчать, ощерился и чётко сказал:

— Иди ты нахрен, Гудков! Тля!

И после этого началось: меня пару раз пнули, отчитали, а потом поволокли куда-то.

— Посиди здесь! — рыкнул разъярённый Гудков, когда Бывалов втолкнул меня в небольшой чулан. Он запирался на крепкий засов, который сразу же и заперли. Послышался шум отдаляющихся шагов. Голоса стихли.

— Ну что допрыгался? — мысленно сказал я Епифану, — придурок.

— Я допрыгался? — прыснул Епифан, — это ты, брат, допрыгался. Считай, твоя песенка спета.

— Но твоя песенка спета тоже, — ответил я. — Расстреляют меня, так и тебе каюк будет.

— Меня Мефодий заберёт. Такой договор был.

Я саркастически расхохотался:

— Нужен ты Мефодию, как козе стоп-сигнал! Особенно после того, как отдал ему нож.

— Ну, книга всё ещё у меня, — ответил Епифан, правда, уже не так уверенно.

— Да он и сам найдёт, поверь, — сказал я, — он знает, из какого я города, а там найти, где я жил, не составит труда.

— Но ты же хорошо книгу спрятал? — в голосе Епифана послышались панические нотки.

— Ничего я её не прятал, — насмешливо ответил я (врал и не краснел, лишь бы помотать ему нервы), — на столе во флигеле так и лежит. Между учебником по геометрии и хрестоматией по родной литературе.

— Вот ты дура-а-ак, — расстроенно протянул Епифан. По его тону было видно, что он сильно озадачен.

И поэтому я решил сделать контрольный:

— Сейчас они труп Зубатова найдут и всё. Так что готовься.

— Перед расстрелом я покину тело, так что всю прелесть от пуль поимеешь ты! — хохотнул Епифан, но так нервно и неубедительно это прозвучало, что он даже сам себе не поверил.

А я сказал:

— Ты сам никогда не сможешь выйти из этого тела, Епифан. Ты в нём заперт. Да, ты меня ловко подвинул, согласен. Для меня это было неожиданно, ведь я тебе верил. Но, значит, будет мне урок. А что касается тебя, то всю прелесть расстрела ты испытаешь вместе со мной сполна. Но даже не это самое страшное. А самое страшное, браток, начнётся потом, когда нас с тобой убьют. И тогда наши души пойдут разными путями. Ты сколько лет втюхивал сиволапым крестьянам про закон божий и, значит, прекрасно знаешь, что кара божья настигнет тебя за все твои грехи. И за мои тоже. А вот я попаду в рай, как невинноубиенный. Так что прими мои поздравления и вспоминай мои слова, когда черти тебя будут жарить в аду на сковородке!

Епифан не ответил. Но, судя по тому, как быстро билось моё сердце где-то аж в районе горла — он явно проникся. И довольно сильно.

Я не стал его больше пугать. Нужно закрепить результат. И обдумать моё положение. Если честно, где-то глубоко в душе я как-то всё равно не верил, что можно вот так вот тупо и бездарно спалиться. Я сколько раз балансировал на грани, попадал в такие передряги, что ой, а теперь вот так просто раз — и всё.

— Позови своих призраков! — хмуро велел Епифан.

— Не хочу, — ответил я.

— Нас же расстреляют! — вскипел он.

— Уж лучше пусть расстреляют, чем безмолвной куклой наблюдать, как ты разрушаешь мою жизнь, — ответил я и добавил, — и отстань от меня. Проси помощи своего Мефодия. И жди, что он тебя спасёт. Лет через триста. Может.

Епифан обиженно умолк. Ну а что ему было говорить? Сам себя загнал в угол. Сделал ставку не на ту лошадку.

Некоторое время я сидел в тишине. Где-то в коридоре, на первом этаже, слышался шум, голоса. Там явно то ли спорили. То ли ругались. Ну, понятно — в агитбригаде ЧП и сейчас они решают мою судьбу.

— Слушай, Гена, а ты то заклинание наизусть помнишь? — опять подал голос Епифан, но говорил он теперь вкрадчиво, мягко, обволакивающе.

— Ага, чтобы тебя выпустить из тела, и ты будешь летать свободным призраком, а расстреляют меня. Держи карман шире! — фыркнул я.

Опять замолчали. Молча слушали склоку внизу, до меня долетали обрывки, так что понять ничего было невозможно. И от их решения я не ожидал ничего хорошего.

Так и вышло. Открылась дверь и Гудков кому-то сказал:

— Забирайте его!

Меня вытащили из чулана два дюжих мужика в форме и потащили из дома, больно заломив руки.

Следом бежала Нюра и плача, просила:

— Геночка! Повинись! Скажи, что на тебя затмение нашло! Тогда тебя просто посадят!

Гришка и Зёзик, которые были во дворе (явно меня ждали), сказали:

— Держись, брат!

— Вот ты начудил, Генка! Вроде и не пьяный был.

А Жорж просто кивнул и ничего не сказал. Но всё равно на душе стало как-то теплее. Насколько может стать теплее в такой вот ситуации.

Остальные или осыпали меня угрозами и проклятиями, как Клара и Шарлотта, либо просто моча злорадствовали, как Люся и Семён. По поведению Гудкова понять его настрой и отношение я не смог.

В общем, каждый продемонстрировал своё настоящее отношение ко мне.

И вот я оказался в каталажке. К моему облегчению это было одиночное помещение, иначе даже не знаю, как в таком состоянии я бы отбивался от матёрых урок.

Кряхтя и постанывая, я поднялся с холодного пола и полез на нары.

В помещении воняло застарелой мочой и человеческой болью. На сырых стенах со вздувшейся штукатуркой обильно произрастала плесень. Было холодно и сыро. Я поёжился. Хоть Епифан занял моё тело и полностью поработил меня, но холод, голод и боль я чувствовал сполна.

Мда. Вот теперь я уж точно попал.

Неожиданно накатилось полное равнодушие. Мне стало как бы всё равно, что со мной дальше будет. Единственно, было слегка стыдновато перед чудным дедком, похожим на Николая-чудотворца. Ведь свою часть договора я так и не выполнил.

— Генка! — минут через десять опять не выдержал Епифан, — что будем делать?

— Что хочешь, то и делай, — отрезал я, — когда ты все эти шашни с Мефодием затевал, ты со мной не советовался. И когда, словно вор, украл моё тело — тоже. То с чего ты взял, что я буду тебе помогать?

— Я не верю тебе, — медленно произнёс Епифан, — ты молодой, ты жить хочешь. Все молодые хотят жить.

— Жить хочу, — не стал отрицать очевидное я, — но такую жизнь и врагу не пожелаешь. В лучшем случае меня сошлют в заполярные лагеря. А там выживает один из тысячи. Уж лучше пусть расстреляют, чем такая жизнь.

Епифан, очевидно, проникся и затих.

А я задремал.

Ну а что мне было ещё делать? Я ведь даже почесаться не мог.

Не знаю, сколько прошло времени, но мне послышался тихий звук, словно кто-то царапается.

Я сначала даже не придал этому значения — ну царапается, пусть себе царапается. Подумаешь, может, это крыса. Меня, главное, не трогает, и ладно.

Я опять попытался вздремнуть, когда звук повторился и всё более отчётливо.

— Генка, ты слышишь? — обеспокоенно сказал Епифан.

Я не стал отвечать.

Буквально через минуты три звук повторился, ещё явственнее.

— Что-то не нравится мне всё это, — нервно сказал Епифан.

— А ты считай, что это тебя Мефодий освобождать пришел, — сказал я и обидно расхохотался.

Епифан надулся и не ответил.

Звуков больше не повторялось. Ну и ладно. Меня никто не вызывал на допрос. Но и не кормили. Безобразие. Хотя, с другой стороны, сейчас законы были такие, что на разбирательство отводили в лучшем случае одну беседу. А так-то расстреливали направо и налево без суда и следствия. Не думаю, что ради пятнадцатилетнего сироты, причём пойманного на месте преступления, кто-то будет делать исключение. Так что и кормить меня было бесперспективно.

— Генка! — опять сделал попытку достучаться до моей совести Епифан, — а давай договоримся? Ты прочитай то заклинание и освободи меня из твоего тела. А я слетаю к старухе, скажу твоим призракам, пусть идут тебе на помощь?

Я молчал.

— Ну, Генка, — не унимался Епифан, — сам подумай, зачем нам погибать вместе?

— Ну да, по-твоему, лучше тебя выпустить и погибать мне одному⁈ — хмыкнул я, — хорошо придумал. Нет уж, ты начудил, значит, и получишь сполна!

Епифан понял, что ничего не получается и начал мне угрожать. Затем молить. Затем взывать к моей совести. Но я не реагировал. Очень хотелось проучить эту сволочь, которая разрушила всё, чего я добился с таким трудом.

Он ещё что-то там вякал, но я уснул. Последние часы вымотали меня изрядно, да и бессонные ночи и постоянное напряжение тоже сказалось — я так крепко уснул, что проснулся только тогда, как Епифан заорал:

— Мими! Ты что делаешь⁈

Я увидел, как посреди моей одиночной камеры стоит Мими, чуть покачиваясь, и зло шипит на меня, выставив руки с гигантскими когтями, которые ещё больше увеличились.

— Генка! Что она делает⁈ Скажи ей!

— Как сказать? — равнодушно ответил я, — ты заблокировал меня в этом теле и я ничего не могу.

— Если я верну тебе управление телом, ты прогонишь её? — заискивающе спросил Епифан.

— Зачем это мне? Чтобы ты потом снова запер меня? Нет уж. Не буду я тебе ничего помогать. Сам с нею договаривайся.

— Но она же видит, что здесь не только ты, но и я. Со мной она договариваться не будет! — завопил Епифан.

Тем временем Мими подошла ко мне, принюхиваясь. А затем махнула когтями, располосовав мне грудь. Епифан отчаянно завыл и вылетел. Мими бросила мне под ноги куклу и велела:

— Ы!

Я не заставил себя упрашивать, ведь счёт шел на секунды, и скороговоркой прочитал заклинание. Епифана втянуло в куклу.

— Ы! — удовлетворённо кивнула Мими, и схватила куклу, словно сытый кот мышку.

— Генка-а-а-а! Помоги! — завыл Епифан.

— Спасибо, Мими! — от всего сердца сказал я, — ты меня спасла!

Мими согласно кивнула и вышла сквозь дверь, не забыв, впрочем, прихватить куклу с орущим Епифаном внутри.

А я остался в каземате один, с истекающими кровью болючими разрезами на груди. Мне предстояло продумать, как я буду выкручиваться. Выхода из этой ситуации я совсем пока не видел. Но где-то он должен быть.

Прошел ещё примерно час. Я совсем окоченел. Так как ко мне вернулась способность управлять своим телом, то я немного поприседал, затем немного походил по камере, чтобы придать затёкшим конечностям чувствительность. Делать какие-то более активные телодвижения я не решался — грудь ощутимо болела и кровоточила.

Я, конечно, очень благодарен Мими, что она меня избавила от Епифана, но если ко мне до утра не придут — истеку кровью. Хотя если мне уготован расстрел, то всё это уже малосущественно.

И ко мне пришли.

Примерно часа через два сперва появился Моня.

— Генка! — завопил одноглазый, материализуясь прямо из воздуха, — ты живой⁈

— Живой, — я не стал заострять внимание на том, что если я стою посреди камеры, значит живой.

— Там такое творится! — аж подлетая до потолка от перевозбуждения, начал рассказывать он, — это Мими меня сюда прислала!

— А где Енох?

— Он с Мими. Мы решили, что она его хоть немножко слушается, поэтому он остался с ней, а я полетел к тебе.

— И что там происходит? — спросил я, а у самого аж сердце замерло.

— Ну, слушай! — Моню капитально распирало от новостей.

И он мне поведал, что вытворяет Мими, так что у меня даже волосы на голове, и везде, стали дыбом:

— Мими забросила куклу пока тебе под кровать. Теперь Епифан рядом с трупом Зубатова лежит. Любуется. Потом она развесила кишки по всем комнатам в доме. У Люси такая истерика была! А Нюрка так вообще упала в обморок, когда увидела, и её пришлось водой отливать.

— Какие кишки? — побледнел я, — Чьи кишки? Кого вы там уже убили?

— Да ничьи! — хохотнул Моня, — коровьи. Здесь, недалеко, бойня, коров режут и колбасу делают. Ну тебе же она так понравилась.

Я кивнул. Да, местная колбаса пользовалась моим особым уважением.

— Ну и вот! Мими набрала там кишок и развесила по всем комнатам, — продолжал трещать Моня, — можешь себе представить — на карнизах, на лампочках, на стенах такие гирлянды!

— А наши что? — перебил Монины восторги я.

— В панике, — радостно заулыбался Моня.

— Ты главное скажи — они труп Зубатова нашли? — продолжил допрос я.

— Ещё нет! Я же говорю — не до того им! — Моня аж лучился от восторга, — а Кларе, представь себе, Мими налила полную ванную крови. До самых краёв. Там оно выплеснулось и залило весь пол и начало прокапывать на первый этаж. А там, в комнате, сидят такие Зёзик с Гришкой. Ну, выпивают по чуть-чуть, ясное дело и ведут разговоры, как тебя выручать. И тут им на голову прямо с потолка — кап-кап! Зёзик гля такой — кровь. И скопытился. В обморок упал. А Гришка ему на мордень стакан винища плеснул и, пока тот продирал глаза, побежал посмотреть. И Гудкова кликнул. Прибегают, а там море крови! Представляешь? Все побежали посмотреть, а у Клары полная ванна крови! Гудков в неё вцепился, мол, кого ты убила, а она орёт, что ничего не знает. Чуть до драки не дошло. Еле их расцепили.

Он бы ещё продолжил смаковать и рассказывать, когда за дверью послышался шум, лязгнул замок и на пороге показался человек в форме и… Гудков. Он был бледный, глаза ввалились, и на лбу пролегла глубокая складка:

— Капустин! — голосом смертельно уставшего человека сказал он, — ты хоть знаешь, что у нас там происходит?

— Не знаю, — покачал головой я и посмотрел на него честным-пречестным взглядом, — а что там происходит? И почему я здесь?

— Ты не знаешь? — удивился Гудков.

— Понимаешь, Макар, — я придал своему лицу выражение испуга, — я вообще ничего не помню. И ещё. Вот смотри! Не пойму, что это?

Я распахнул куртку и показал Гудкову обильно кровоточащую грудь.

— Погоди Геннадий, — сказал Гудков и обернулся к человеку в форме, — его что, били?

— Никак нет, — ответил тот, вытаращив глаза, — привели сюда и сразу закрыли дверь. Тогда он был нормальным, без этого.

— Мне срочно нужно встретиться с твоим руководством, — строго сказал Гудков и они ушли, заперев дверь.

А я остался один.

— Что будешь делать, Генка? — передо мной сразу возник Моня.

— Сейчас Гудков добьется, чтобы меня выпустили, — усмехнулся я, — затем мы пойдём на агитбригаду. Затем, когда страсти чуть улягутся, я встречусь с Мефодием.

— Но он же тебя убьёт! — испугался Моня.

— Меня? Нет! — улыбнулся я, — ведь он ведь будет думать, что меня поработил Епифан.

Гудков таки добился. Не знаю, что за аргументы он приводил, как обосновал то, что сперва сам же настаивал, чтобы меня забрали, а теперь мол, пацана нужно срочно отпустить — даже представить не могу. Но факт остаётся фактом — меня выпустили. Более того, симпатичная девушка-медик обработала мои раны и наложила повязки.

— Завтра придёте и покажетесь, — строго велела она, смешно морща курносый веснушчатый носик.

Я заверил её, что, конечно же да, обязательно. Ну да, ну да. Я же только и мечтаю почаще сюда ходить.

— Пойдём, — отрывисто кинул мне Гудков. Был он хмур и невесел.

И я его даже понимаю — такие дела творятся во вверенном тебе коллективе, а ты не знаешь что делать. К тому же атеисты не должны верить во всякую чертовщину, а как быть, если она творится прямо на глазах?

— Ты, брат, понимаешь, ведь какая-то непонятная ерунда происходит! — горячился он, по дороге на агитбигаду рассказывая мне о происшествиях, — и вот как это всё можно объяснить?

Он сердито сплюнул и быстрее зашагал по тротуару, так, что я еле поспевал за ним.

— Легко можно, — сказал я.

— Как⁈ — Гудков неожиданно остановился, и я чуть не врезался в него, — как объяснить, Генка⁈ Сразу говорю, в чертовщину я категорически не верю и вам всем кликушничать не позволю! Хватит, что эта дура Клара натащила церковных свечей и жжет их в комнате. Скоро так и молиться станет! Ох, я её на комсомольском собрании и пропесочу!

— Да всё просто, Макар, — как можно более убедительно сказал я, — ты же помнишь, как я из Хохотуя привёз трупы? С вырезанными символами на лбу?

— И что? — нахмурился Гудков, вспоминать, как я сорвал выступление, было неприятно, но всё равно, справедливости ради, он кивнул.

— Так вот, по всему выходит, что тут, в Хлябове, засела какая-то секта, из бесопоклонников, — начал продвигать идею я, — и главная их цель — смутить умы обывателей. А так как мы — передовой отряд пропаганды против поповщины и мракобесия, то вот они нам бутафорию всю эту и устроили. Чтобы напугать.

— Так вон оно что! — обрадованно вскричал Гудков и от избытка эмоций резко обнял меня. Так что я аж скривился — шрамы-то болели.

Заметив мою гримасу, Гудков смутился:

— Извини, брат, совсем забыл, что ты ранен.

Я отмахнулся, мол, ничего, бывает.

А Гудков спросил:

— Но я вот только не пойму, как же они всё это подстроили? И как влезли в дом, что никто из наших не заметил? Натащить полную ванну крови — это же сколько вёдер пронести надо? И не расплескать. Но никто ничего не видел.

— Всё просто, — сказал я, — у них есть сообщники. Которые находятся в агитбригаде. Знают все наши привычки. Все ходы и выходы.

— Провокаторы! — зло процедил Гудков.

— Да, — сказал я, — кто-то из наших.

— Это, скорей всего Шарлотта или Роман, — задумался Гудков, — наши-то все проверенные, старая гвардия.

— Вполне возможно, — ответил я, в душе ликуя, как так хорошо получается, — но может и кто-то из наших «старичков».

— Да что ты такое несёшь⁈ — вскипел Гудков, но сразу же поник, — хотя я уже и сам не знаю, кому верить.

— Та же самая Клара могла налить себе полную ванную крови и потом сделать вид, что это не она, — предложил коварную гипотезу я.

— Да ты что⁈ — рассердился Гудков, — зачем ей это?

— А ты понаблюдай за нею, — предложил я, — в последнее время у неё слишком много странностей появилось.

— Ну, это-то да, — кивнул Гудков, — но я думал, что это потому, что она с мужиком жить начала, я Зубатова имею в виду.

— Если бы все бабы так себя вели, то даже и не знаю…

— Мда… и не поспоришь, — согласился Гудков и сказал, — хорошо хоть кровь коровья оказалась. А то я попервой не знал, что и думать. И Зубатов исчез.

— Откуда ты знаешь, что коровья? — спросил я, чтобы поддержать разговор, а у самого при упоминании о Зубатове сердце аж ёкнуло.

— Жорж определил. Он у нас лошадник знатный, сразу всё это на раз отличает.

Мы зашли в дом и разбрелись каждый по своей квартире. На вечер Гудков назначил общее собрание, и я надеялся пару часиков успеть кемарнуть. А то устал что-то сильно.

Пока я шел, всё удивлялся — во всём здании стояла такая тишина, что наши с Гудковым шаги гулко отдавали в пространстве. Но то, что все были дома, я ощущал стопроцентно: явственное покашливание, то скрип половиц, то вздох. Но при этом агитбригадовцы притихли по норкам, нет разговоров, смеха и обычных в быту звуков, где живёт сразу много людей.

Притихли. Попрятались. Боятся.

Ну, это мне только на руку.

Я вошел к себе и запер дверь. Скинул грязную одежду, кое-как вымылся в тазу (хорошо, чистая вода ещё в ведре оставалась, потому что сил тащиться за водой сейчас у меня просто не было), надел свежую рубаху и исподнее, и рухнул на кровать.

Кр-р-расота!

Я прикрыл глаза и начал проваливаться в вязкий сон, когда в дверь постучали: громко, требовательно.

— Клара пришла! — сообщил появившийся Моня.

— Да ну её! — я зевнул и перевернулся на другой бок.

Стук не прекращался.

— Так она тебе сейчас всю дверь вынесет, — съехидничал Моня.

— Отстань! — вяло огрызнулся я.

Из-за двери раздался громкий, разгневанный голос Клары:

— Капустин, открывай! Ты должен объяснить, зачем хотел убить меня!

— Как она заколебала, — пожаловался я Моне и попытался натянуть одеяло на уши.

— Сам же знаешь, что она не отстанет, — посочувствовал мне Моня.

— Капустин! Не будь трусом, открывай! — продолжала надрываться Клара.

— Как её выключить? — скривился я, — интересно, чего она хочет?

— Насколько я слышал, она доказывала Нюре, что ты убил Зубатова, а труп спрятал в своей комнате, — Енох появился из воздуха, словно чёрт из табакерки, и чуть не напугал меня. — Нюра сомневалась, а вот Люся сразу поверила. И она даже с Нюрой поссорилась из-за тебя.

— Вот зараза, — вздохнул я.

Тем временем в коридоре послышались голоса других агитбригадовцев, кажется, там был голос Шарлотты, Нюры и Зёзика. И ещё чей-то, я не разобрал.

Дело принимало нехороший оборот.

— Именно поэтому она и надрывается так. Узнала, что ты вернулся, и решила искать труп у тебя в комнате, — «успокоил» меня Енох.

— Но труп у меня в комнате, — упавшим голосом сказал я. — Если я сейчас не открою, она выбьет дверь. Все войдут и увидят труп Зубатова под кроватью. А если открою, то все войдут и опять увидят труп Зубатова.

— Я бы открыл, — мудро сказал Енох, — ситуация рано или поздно разрешится, а дверь потом ремонтировать.

— Если и разрешится, то явно не в мою пользу, — буркнул я.

— А я бы не стал открывать, — сказал Моня, — она постучит, постучит и уйдёт. А ты за это время что-то придумаешь. Гудков ей не позволит здесь всё ломать. Ты же сам знаешь.

И тут в дверь заколотили с такой силой, что один из крючков аж вылетел.

— Ого! — уважительно сказал Моня, — сильна барышня.

— Лучше открой, — ввернул совет Енох.

Я сидел на кровати, дверь сотрясалась от ударов, под кроватью лежал труп Зубатова. Мда, ситуация — врагу не пожелаешь.

На очередной раз, когда Клара, видимо с разбегу ударила дверь плечом, хлипкая фанера начала трещать.

— Ещё раза два и она сюда ввалится, — заметил Енох, подлетев к двери.

— Нет, два мало, надо раза три, а то и четыре, — глубокомысленно заметил Моня, рассматривая трещины, что пошли от замка.

— Так! Заткнулись! Оба! — шикнул на них я и спросил. — Что делать с трупом?

— Выбрось его в окна, — посоветовал Моня.

— Увидят, — не согласился Енох и просочился в пол, буквально через секунду он вернулся обратно и сказал, — там Бывалов и Люся сидят, на первом этаже. Они в окно труп по-любому увидят.

— Глаза отвести? — предположил Моня.

— И надолго тебя так хватит? — парировал Енох и вдруг хлопнул себя костяшкой руки по лбу, — а ты оживи труп, вот и всё.

— Оживи-и-и-и, Генка! — заныл под кроватью Епифан в кукле Мими.

— Нет! Больше я Епифана оживлять не буду! — категорически отказался я, — хватит уже!

— Ну, Генка-а-а-а-а! — опять заканючил Епифан, — я больше не буду-у-у-у! Меня бес попутал!

— Не верь Иуде! — прошипел Енох, — он тебя поработил, вернёшь, он опять что-то эдакое придумает! Опять с Мефодием снюхается!

— Я и не собирался, — покачал головой я, — с Епифаном вопрос даже не стоит. Но что-то делать надо и срочно.

В подтверждение моих слов в дверь раздался удар такой силы, что картина с толстопопыми ангелочками рухнула на пол.

— Генка-а-а-а, верни меня, я тебя выручу-у-у-у! — заныл Епифан.

— Придумал! — в мою голову закралась идея, — Моня, иди сюда!

— Что? — доверчиво подлетел ко мне Моня.

— Побудешь пока Зубатовым! — выпалил я.

— Но я не хочу! Мне он не нравится! — возмутился Моня.

— Моня, это на день-два, не больше, — сказал я, — сам видишь, выхода нет! Кроме того, я дам тебе один день для себя. Ну, помнишь, ты говорил, как тебе хочется выпить шампанского, потискать сисястую дамочку?

— Согласен! — моментально проявил гражданскую сознательность и товарищескую взаимовыручку Моня.

— Э-э-э! я тоже так хочу! — возмутился теперь уже Енох.

— Тебя — нет, — покачал головой я, — ты можешь случайно цитату из Библии сказануть, а Зубатов — идейный комсомолец у нас.

Енох надулся.

— Ну, давай уже! — сияющий Моня аж пританцовывал от нетерпения.

— Сейчас, — я вытащил труп Зубатова за ногу на середину комнаты и принялся торопливо бормотать слова заклинания. Уже через пару секунд Моню втянуло в Виктора, и он сел на полу, очумело вертя головой.

И тут дверь с треском вылетела из петель, и Клара, и помогающая ей Шарлотта, ввалились в комнату. В коридоре маячили остальные агитбригадовцы, кроме Гудкова вроде как.

— В-виктор? — пробормотала Клара, стремительно краснея.

— Ты почему дверь не открывал⁈ — воинственно набросилась на меня Шарлотта.

— Это я его попросил, — подал голос Зубатов-Моня.

— З-зачем? — выдавила из себя Клара.

— От тебя прятался, — простодушно сказал Зубатов-Моня и все агитбригадовцы дружно грохнули от смеха.

— К-как? — пролепетала вся красная Клара.

— А вот так! — Зубатов-Моня уже вполне освоился в чужом теле и даже встал на ноги. — Понимаете, товарищи, я ведь думал, что Генкина квартира — последнее место, где Клара искать меня будет. Но ошибся. Она даже дверь выбила. Вот что значит — неистовая сила любви.

Агитбригадовцы опять захохотали.

А Клара побагровела, аж на глазах показались слёзы:

— Ты! Ты! — она с ненавистью выдохнула это слово, но рыдания перехватили ей горло, и она пулей выскочила из комнаты, захлёбываясь в слезах.

— Ну, вот зачем ты так с нею, Виктор? — со вздохом покачала головой Нюра, — у неё же чувства. Не хочешь встречаться — не встречайся. Но вот насмехаться над девушкой, тем более перед товарищами — не хорошо! Не по-комсомольски!

Зубатов-Моня хотел что-то ответить, но тут раздался голос Гудкова:

— Что здесь творится такое, товарищи⁈ Капустин, опять твоя работа⁈

Не успел я ответить, как подал голос Гришка Караулов:

— Клара выбила дверь в комнату Генки.

— Зачем? — удивился Гудков.

— Труп Виктора искала! — прыснул от смеха Гришка.

Остальные тоже засмеялись.

— Отставить! — гаркнул Гудков и обратился к Зубатову, — объясни, что происходит? Только кратко!

— Есть кратко! — вытянулся по сойке смирно Зубатов-Моня. — Я попросил Капустина спрятать меня в его квартире. Клара искала мой труп и выбила дверь. Всё.

— Бля… — растерянно сказал Гудков и, тяжко вздохнув, посмотрел почему-то на Зёзика, — Ничего не понял.

— Так никто ничего не понял, — философски пожал плечами Зёзик и внёс конструктивное предложение. — Нам сейчас всем надо срочно выпить.

Раздались согласные голоса.

— Погодите! — не унимался Гудков, — а зачем ты попросил Капустина тебя спрятать?

— Всё просто, — улыбнулся Зубатов-Моня, — все знают, что у нас с Генкой не самые лучшие отношения. Поэтому никто в здравом уме не начал бы искать меня у него дома. Ясно?

— Ясно то оно ясно, — наморщил лоб Гудков, — но я всё равно не понимаю, а зачем ты вообще прятался?

— А это он от Клары! — хохотнул Гришка Караулов, — вот что значит — великая сила любви!

— Любви⁈ — вскипел Гудков, — шашни, значит, опять крутите⁈ Когда страна погрязла в мракобесии, когда простому народу нужно протянуть руку помощи и вырвать из суеверного невежества, у них шашни! Дожились!

Он ещё минут десять орал и разорялся. Так как Клары не было, то весь гнев достался одному Зубатову-Моне, я ему аж посочувствовал.

— В общем так! — напоследок рыкнул Гудков, — на работе никаких шашней! Увижу, что хвостами крутите — приму меры! Вы меня знаете! И это всех касается!

Семён Бывалов и Люся переглянулись. Остальные пропустили угрозу мимо ушей.

— Ну а теперь пошли выпьем, что ли? — предложил Гудков, — с ума тут скоро с вами сойдёшь!

Все обрадовались и дружно потянулись к выходу, и через минуту моя квартира опустела, и её накрыла тишина. Лишь жалостливо скрипела раскуроченная дверь, которая еле-еле висела на одной петле.

— Ну, нормально так, — с досадой сплюнул я, — Клара выбила дверь, все поржали и пошли бухать, а в результате всё это ремонтировать мне!

— А я же говорил! — сразу возник Енох. — Моня мог им сказать, чтобы помогли. Мужики бы дружно за пять минут всё поправили бы. Они бы Зубатова послушались.

— Моня, как Моня, — вздохнул я, — не везёт мне с вами.

— Почему это с нами⁈ — возмутился Енох, — будь справедливым, Генка, сколько раз я помогал тебе и выручал! Просто так! А когда ты оживлял Зубатова, то выбрал Моню, а не меня! И вот где на этом свете справедливость⁈

— Ты так хочешь тело?

— Представь себе — хочу! — набычился Енох, — да я за возможность ещё раз ощутить вкус пива с хафельбергскими жареными колбасками полжизни отдать готов!

— Но в Хлябове нету таких вот жареных колбасок, — ответил я, — Да и вообще с колбасой нынче туговато. И где ты такое выдумал?

— Да я когда-то в Бранденбургском курфюршестве их ел, — чуть не захлебнулся призрачными слюнями Енох, — в трактире «Жареная лошадь». Ох и вкуснотища!

— Но погоди, ведь Бранденбургское государство примерно в средние века было? — попытался припомнить уроки истории я.

— А я и не говорю, что это недавно было! — сварливо ответил Енох и, надувшись, замолчал. И даже отвернулся.

— Ну не злись, Енох, — примирительно сказал я, — давай сделаем так. Ты сейчас лети к Гудкову на квартиру и смотри там за Моней. Если что, ты ему не давай дурака свалять. А я потом, когда представится возможность, обязательно тебя в какое-то тело подселю. Только сам понимаешь — нужно хорошее. Ты же не Моня и в первое попавшееся не пойдёшь…

Я уговаривал его, словно маленького ребёнка. Наконец, Енох дрогнул и слегка оттаял:

— Хорошо, Генка, я послежу за Моней! — словно великое одолжение, сказал мне он, — ведь тебе, кроме как на меня, больше и положиться не на кого.

— Именно так, — кивнул я, сил спорить с обидчивым, словно пятиклассница, призраком, больше не было.

— Тогда давай подкорректируем твой план! — чинно сказал Енох, — ты устал, и дверь ремонтировать сейчас точно не будешь. А чтобы какая-нибудь Клара ночью на тебя с ножом не бросилась, я сначала сгоняю и приведу Мими. Пусть она тебя охраняет. А я проконтролирую этого паразита Моню.

— Ага, давай! — обрадовался я и рухнул обратно на кровать.

Уже сквозь сон я услышал, как Енох что-то втюхивает Мими, как она периодически отвечает ему «Ы».

Затем незаметно я провалился в сон.

За последние дни, я что-то так подустал, что даже спать нормально не мог. Мне снились странные сны. То ли это были сны, то ли это были какие-то грёзы, не знаю. Сначала приснился генкин отец. Насколько я знал — он проворовался и повесился. И вот снится он мне, как висит в петле, весь синий, с высунутым языком и выпученными глазами и грозит мне пальцем. Потом приснилась Анфиса. Она сидела посреди болота и печально смотрела на меня. А потом приснился вредный дедок, похожий на Николая-чудотворца. Он сердито сорвал с головы свой неубедительный ботанический веночек и гневно швырнул его в меня. Веночек упал на пол и загрохотал по нему. А потом дедок засмеялся женским голосом и сказал:

— Генка, просыпайся! Смотри, кого я нам привёл!

Я с трудом разлепил глаза и обнаружил, что на пороге моей раскуроченной квартиры стоит пьянющий в дрободан Зубатов-Моня и обнимает за плечи двух полуголых сисястых баб.

— Генка! — полным восхищённого обожания голосом воскликнул Зубатов-Моня, точнее безуспешно попытался членораздельно всё это выговорить, — ты гля какие у барышень бубсы. Смак!

А прозвучало это так:

— Геа-а-а! Ты х-ля-а-а как-к-киэ-э у ба-ыше-ы пу-сы. Сма-а-ы!

Но общий посыл я уловил и строго сказал:

— Ты где так нализался, скотина?

Может, это было и не педагогично. Но даже такие простые слова почему-то привели Моню в дикий восторг. Он закинул голову назад и радостно расхохотался.

Обе барышни (я бы барышнями их называл с натяжкой, дамочки были изрядно подзатасканные, ничего не поделаешь, издержки профессии) недовольно нахмурились и переглянулись. Они тоже были слегка поддатыми, но не настолько.

Одна из них, та, что справа, в довольно-таки потрёпанном платье, с оторванными кое-где блёстками и пожелтевшим фингалом на левой скуле, который не скрывал даже толстый слой пудры, проверещала неприятным визгливым голосом:

— Он сказал, что ты заплатишь!

— Ещё чего! — фыркнул я, и для убедительности добавил, — валите отсюда!

— Но он сказал, что ты заплатишь! — растерянно подтвердила вторая дамочка, постарше и накрашенная так, что становилось непонятно, то ли это макияж, то ли это посмертная маска Тутанхамона.

— Платить не буду, — покачал головой я.

— Как же так! — возмутилась первая и повернулась к Моне, — Виктор! Он не хочет платить!

Но Моня уже давно и крепко спал, повиснув на руках дамочек и выводя носом замысловатые рулады.

Дамочки синхронно разжали руки и сделали шаг в сторону. Моня рухнул прямо там, где стоял. Но удар от падения не заставил его проснуться. Наоборот, он свернулся калачиком и даже задрыгал во сне ножкой, блаженно улыбаясь и пуская слюнки.

— Плати! — заверещала первая, с ненавистью глядя на меня.

— Вон пошла, — зевнул я и попытался закрыть дверь, но монины ноги не давали.

— Никуда мы не уйдём, пока ты не заплатишь! — заверещала первая и уцепилась за дверной косяк.

— Дамочки, вас пользовал разве я? — удивился я, — вообще-то я вас впервые вижу. А раз не я, то почему вы с меня требуете деньги, не пойму?

— Но он же сказал! — настойчиво произнесла первая и добавила с абсолютно убойной бабской логикой, — значит, плати!

— А я говорю, что не буду. Пусть вам Пушкин платит, — отмахнулся я.

— Пушкин? А он в какой квартире живёт? — заинтересовалась вторая, — у него деньги есть?

— Есть, — подтвердил я и показал на квартиру Гудкова, — вон к нему идите и пусть он заплатит.

— Пошли, Лизетта! — гордо вскинула голову вторая, так что небольшое облачко пудры взвилось в воздух, — здесь нам делать нечего!

Первая, с говорящим именем Лизетта, хотела что-то сказать явно уничижительное, но взглянула на меня и передумала. Фыркнула, развернулась и утопала за второй.

Я вздохнул и взял Моню за ноги. Следовало его либо втащить в комнату, либо вытащить обратно в коридор. Иначе дверь не закрывалась.

— За левую потяни, — завистливо проворчал Енох, — он тогда весь войдёт.

Я попытался выполнить этот совет, но потерпел сокрушительное фиаско. У нас была совершенно разная весовая категория, к тому же Зубатов-Моня, хоть и имел среднее телосложение, почему-то весил как перекормленный хряк. Повозившись немного, я понял, что эту проблему мне в одиночку не преодолеть, и задумчиво почесал затылок.

— Нужно звать на помощь, — глубокомысленно изрёк Енох и с умилением добавил, рассматривая храпящего подельника, — это ж надо так нажраться, до изумления!

Я переступил через Моню и попытался толкнуть его со стороны коридора. Тщетно.

— Как думаешь, может ну его? — спросил я Еноха, — всё равно дверь не закрывается. Пусть лежит, где лежит. Зови Мими сторожить, а я иду спать. Не могу больше.

Ответа не было.

Я оглянулся — Енох исчез.

Вот гадство! Один ужрался, второй сбежал. Зашибись сплочённая команда!

Я еще немного повозился, сдвинул Моню чуть в сторону, но успеха так и не добился.

— В общем так! — Енох появился передо мной из ниоткуда и заставил вздрогнуть. — Я слетал в разведку. Пролетел по всем квартирам. Все упились и спят. Не спят только Гудков, Нюра и Гришка. Гудков с твоими мамзельками ругается. Нюра закрылась в квартире и плачет. А Гришка собирается. Я думаю, тебе надо его кликнуть, пока не ушел.

— Куда собирается? — спросил я.

— К какой-то вдовушке на свидание, — ответил Енох, — ты же знаешь Гришку, если он не покобелился денёк, он становится злой, как собака. И, главное, умеет баб себе выбирать. С такими бубсами, что ой. Кстати, ни с одной больше трёх раз не кобелился. Уважает разнообразие. Учись, преторианец!

Енох был прав. Я имею в виду, что Гришка сейчас уйдёт. Поэтому быстренько перепрыгнул через тело Зубатова-Мони и побежал к Караулову.

В то, что Енох не соврал и Гришка явно намылился на свидание, я унюхал по густому запаху пены для бритья с ландышевой отдушкой.

— Гришка! — влетел я в его квартиру (дверь была не заперта).

— Чёрт! Порезался! — с досадой крякнул Гришка и аккуратно промокнул порез салфеткой, — ты чего под руку орёшь как оглашенный? Опять Клара в крови искупаться решила? Или снова дверь тебе выбивает?

— Нет! — покачал головой я и взмолился, — Гришка, помоги Зубатова перетащить, а?

— Я похож на ишака, который нанимался таскать Зубатова? — изумился Гришка и неторопливо счистил опасной бритвой пену с правой щеки.

— Он пьяный, Гришка. Свалился у меня на пороге квартиры и дрыхнет. Я дверь не могу закрыть. И храпит, зараза.

— Так попроси Жоржа, — отмахнулся Гришка и счистил пену с левой щеки, — я уже почти опаздываю. Нехорошо получается. Ангелина Степановна ждать не любит.

— Ангелина Степановна? — изумился я, — старая что ли?

— Двадцать восемь лет. Да, старая, — вздохнул Гришка, — зато какие у неё бубсы, Генка! Это же мечта, а не бубсы.

И этот туда же!

— Так поможешь? Все остальные в жопу упились. Кроме Нюры. Но она его всё равно не дотащит.

— Ну ладно, — со вздохом Гришка отбросил салфетку в сторону, критически осмотрел себя в зеркало и встал, — Пошли. Только быстро!

Мы прошли по коридору и поднялись на мой второй этаж. Точнее Гришка широко шагал впереди. А я пытался поспевать за ним сзади.

— А чего это Зубатов к тебе попёрся? — заинтересовался Гришка, — он же тебя на дух не любит. Да и Клара что-то взъелась на тебя.

— А чёрт их знает, — ответил я и чуть не налетел на гришкину спину, который стал как вкопанный.

— Ого! — присвистнул Гришка и уважительно добавил, — это ж надо так ужраться. Никогда раньше за Зубатовым не замечал такого. Наоборот, мы все пьём, а он один сидит трезвый, запоминает, кто что сказал.

— Всё когда-то случается в первый раз, — философски ответил я.

— Куда его тащить? — спросил Гришка.

— К нему в квартиру.

— А ключ у тебя есть?

— У меня нету, — развёл руками я, — а у Зубатова должен быть.

— Ищи, — велел Гришка.

Я потоптался на месте:

— Почему я?

— А кто? — удивился Гришка, — это он ко мне разве припёрся?

Я вздохнул и полез искать по карманам.

К сожалению ключа не было.

— Нету, — констатировал свой провал я после планомерных поисков.

— Плохо, — ответил Гришка и недолго думая, схватил Зубатова-Моню за ноги и втащил ко мне в квартиру.

— Гришка! — возмутился я, — погоди! Зачем ко мне?

— А куда? — удивился он, — ко мне на первый этаж что ли? К тебе он ближе всего.

— Но я не хочу…

— Мало ли чего ты хочешь, — вздохнул Гришка, осуждающе посмотрел на повисшую на одной петле дверь, приподнял её и насадил обратно на петлю, — вот так-то лучше будет.

Я не мог согласиться, но деваться было некуда.

Гришка ушел, оставив после себя запах ландышей, а я удручённо посмотрел на лежащего на полу Зубатова-Моню.

— Ты бы ему хоть подушку дал, что ли, — проворчал Енох, — ему же неудобно спать на полу.

— Так пусть к себе домой на кровать идёт, — возмутился я но таки сдёрнул с кровати покрывало и набросил на мирно спящего алкаша Моню.

Моня всхрапнул и заулыбался во сне.

— Хорошо ему! — опять позавидовал Енох.

Но я не стал больше ничего обсуждать и отправился спать.

Уже сквозь сон я слышал крики и скандалы в коридоре. Среди общего шума резко выделялся визгливый голос Лизетты. Ему вторил возмущенный басок Гудкова.

Потом кто-то настойчиво стучал ко мне в дверь, но я уже крепко спал…

Сталкиваться нос-к-носу с Мефодием не входило в мои планы категорически. Во всяком случае не на его условиях.

Мысли судорожно заметались, в поисках выхода. И тут как раз Гудков недовольно сказал:

— А костюмы из клуба так и не забрали! Хоть я и говорил! Дождётесь, пока всё не растащат!

— Но ты же запретил лошадь брать, — ехидно напомнил Гришка и переглянулся с Зёзиком.

— Нечего ради барахла лошадь гонять! — возмутился Жорж, уловив эти взгляды, — каурая и так захромала. А остальных мы на выгул отправили.

— Правильно! Вот пешочком и сходите! — поддержал Жоржа Гудков язвительным голосом. — Не переломитесь!

— Я старый больной человек, скрипучий и древний, — с печальным видом начал Гришка, — какое там пешочком⁈

— А по бабам же ходишь! — парировал Гудков. — Пешочком…

— Так-то по бабам! — хохотнул Семён Бывалов.

— Товарищи. Я попрошу не выражаться! — прошипела Нюра, смерив спорщиков возмущённым взглядом.

— Макар, а можно я схожу? — вылез вперёд я, перебивая разгорающуюся ссору.

— Ну, сходи, — обрадованно пожал плечами Гудков, а потом, с подозрением глядя на меня, добавил, — а что это ты такой услужливый, а, Капустин?

— Да обиделся я, Макар. Понимаешь, Шарлотта меня тут перед всеми обличала, что я ничего не делаю, — с деланной обидой пожал плечами я. — А ведь я делаю. Вот схожу сейчас и всё принесу. Мне не трудно. Чтобы не говорили больше зазря!

— Ладно, иди, — обрадованно кивнул Гудков, а Шарлотта насмешливо фыркнула и отвернулась.

Мне-то мнение Шарлотты (да и остальных) было побоку, просто это был прекрасный повод не встречаться с Мефодием.

— Я, пожалуй, тоже с Капустиным схожу, — ворчливым голосом сообщил Зубатов-Моня. — Всё равно нужно в библиотеку заглянуть, проверить списки пропагандисткой литературы. Они привезти обещали. Опять же напутают.

Я невольно восхитился Мониной отмазкой. Раньше что-то я за ним таких талантов не замечал.

В ответ Гудков кивнул и опять вернулся к распеканию коллектива. Остальные, кто не нашёл повода удрать, смотрели сейчас на нас с Моней (в смысле с Зубатовым) завистливыми взглядами.

Пока Гудков не передумал, я торопливо метнулся к себе, прихватил куклу с Епифаном и направился к чёрному выходу. Зубатов-Моня не отставал.

— Енох, близко не подлетай, глянь, где там Мефодий? — на бегу велел я, — не хватало только столкнуться в дверях.

— Будет сделано! — на военный манер козырнул Енох и улетел на разведку. Зато ко мне прицепился Моня:

— Генка, а почему мы убегаем? Ты же сам хотел встретиться с Мефодием и всё выяснить⁈

— Пока Мефодий будет с Гудковым политесы разводить, мы как раз наведаемся к нему, — пояснил я.

— Зачем?

— Затем, что у меня ни ножа, ничего нету! — поморщился я. — Как ты предлагаешь, на него, с голыми руками выходить?

Моня озадаченно крякнул:

— А откуда ты знаешь, где Мефодий обитает? Ты же у него никогда не был. И я не был. Как мы его найдём?

— Епифан зато был, — пояснил я, кивнув на куклу. — Вот и скажет.

— А вот не буду я вам помогать! — злорадно подал голос бывший сектант.

— Точно? Это твоё последнее слово? — с угрозой в голосе спросил я и велел Моне, — Так, Моня, отбой! Планы меняются. Сперва наведаемся на речку.

— Зачем? — спросил Моня. — Холодно купаться.

— Раков ловить, — насмешливо хохотнул Епифан из куклы.

— Куклу выбросить в речку хочу, — сказал я. — Утопить.

— Так её отнесёт же течением, — засомневался Моня. — Она лёгкая.

А Епифан обидно расхохотался. Мол, дурачок какой Генка.

— Если камень привяжем — никогда не отнесёт, — хмыкнул я, — а чтобы наверняка, вместо верёвки проволоку возьмём. Так что лет пятьсот на дне полежит, а за это время её песком да илом навсегда затянет. Ну разве что лет через тысячу извержение вулкана начнётся, и то не факт.

— Эй, Генка, не шути так! — забеспокоился Епифан, — ты же не сделаешь этого!

— Я? — удивился я, — Не сделаю? Ты уверен?

— Генка! — заныл Епифан, поняв, что мои намерения вполне серьёзные и я не шучу.

— Будешь теперь, Епифанушка, ты раков развлекать, — хохотнул теперь уже Моня, обидно так хохотнул.

— Генка, стой! — завопил Епифан, — я всё расскажу!

— С чёрного входа свободно! — отрапортовал появившийся из ниоткуда Енох. — Мефодий по главной лестнице поднимается на второй этаж. К Гудкову.

— Останься и послушай, что он говорить будет, — велел я ему и добавил, — только постарайся, чтобы он тебя не учуял. А мы пойдём, Моня, на речку, дела не ждут.

Я открыл дверь, помахивая куклой, и мы вышли во двор.

— Генка-а-а-а-а… — заканючил Епифан (честно говоря, я и не собирался топить его с куклой, но припугнуть было надо, иначе я сам там не разберусь).

— Какая дорога ближе к речке? — подыграл мне Моня и Епифан совсем сдулся:

— Ну, Генка-а-а-а-а! — заверещал он, — я всё расскажу! Только не топи, бога ради!

— Что расскажешь? — спросил я и подмигнул Моне. Тот моментально включился в представление:

— Да что ты ему веришь, Генка, — важно сказал он, — разве ты не понимаешь, что он просто пытается себе выторговать условия получше. А так-то он ничего не знает.

— Я знаю! Я всё знаю! — перепугался Епифан, — Не топи, Генка, я расскажу! Ты же нож ищешь, да? Твой нож?

— Ну, допустим, — сказал я, стараясь не выдать своего интереса.

— Нож у него в ящике стола лежит! — сообщил Епифан.

— Ну, это было и так не трудно выяснить, — сказал я.

— Я скажу, где он записи прячет! — нашелся Епифан, — только пообещай не топить.

— Обещаю, — зевнул я.

— Нет! Ты по-настоящему пообещай! — не унимался Епифан, — поклянись!

— Не буду я тебе клясться, — отмахнулся я, — ишь, чего удумал. Условия он мне ставит!

— Тем более, Генка может поклясться, что не утопит куклу, а сам её, к примеру, в печи сожжет, — продолжал раззадоривать Епифана Моня.

— Ты не сделаешь этого! — завизжал Епифан.

— Тогда рассказывай, — отрезал я, — Может, и не сделаю. Посмотрю по ценность твоего рассказа.

— У него из той комнаты, возле шкафа в стене такая выемка есть. На неё если нажать — там в стене сразу дверь откроется, — зачастил Епифан.

— И что?

— Тайный ход это, — ответил Епифан.

— Куда? — приходилось из него буквально всё вытягивать.

— В подвал. Он там всё для жертвоприношений и для экспериментов держит, и там твой нож, — пояснил Епифан, и я вздрогнул.

— Ты сам видел?

— Да, Мефодий показывал, — вздохнул Епифан.

— Крепко же ты с ним снюхался, — осуждающе покачал головой я.

— Он мне жизнь навсегда предложил вернуть, — ответил после небольшой заминки Епифан, — свободную, телесную.

На это я ему отвечать ничего не стал — тем более мы пришли к искомому дому.

— Здесь, — неожиданно хриплым голосом сказал Епифан.

— Иди за мной, — велел я, первым вошел внутрь и зашагал по скрипучим ступеням вверх.

Упомянутая комната обнаружилась сразу, первой по коридору.

— Сюда? — уточнил я у куклы.

После подтверждения, толкнул дверь.

Огромная комната, пропитанная запахом чего-то неприятно-кислого, была пустая. Длинный овальный стол и пустые стеллажи у стен наполняли помещение пустотой.

Нужную выемку у шкафа нашел Моня.

— Вот! — обрадованно сказал он.

Я подошел и нажал — кусок стены с лёгким скрипом отъехал и передо мной появился тёмный провал.

— Твою ж мать! — ругнулся Моня, боязливо заглядывая туда.

— Остаёшься здесь караулить, — велел я, — если что — свиснешь.

— Но я же… — начал Моня, имея в виду, что теперь он не бесплотный призрак, а вполне живой и упитанный Зубатов, но я слушать не стал — устремился вперёд.

Разводить политесы было некогда — вот-вот мог вернуться Мефодий.

Длинный и узкий коридор стремительно уходил вниз. Осторожно ступая по выщербленным ступеням, я спустился. Эх, жаль, что Моня не призрак — пустил бы его в разведку.

Лестница была настолько крутой, что приходилось придерживаться рукой за верхние ступеньки. Я буквально «стёк» вниз и остановился перед закрытой дверью. За нею слышались какие-то скребущие звуки.

Когда я толкнул дверь — в нос ударил отвратительный кисловатый запах. Передо мной оказалось тёмное помещение, похожее на средневековую лабораторию алхимика. Куча пыльных колб, реторт, каких-то самодельных работающих приборов (один из них, похожий на самописец, скрипел), камней и кусков горных пород — всё это бардаком громоздилось на столе промеж куч бумаг. Я схватил верхний листок — какие-то символы, непонятные знаки, похожие на руны, текст был правда узнаваемый — вроде латынь.

Я порылся в бумагах — почти все были в таких вот каракулях. На всякий случай я наобум прихватил парочку и сунул в карман.

И вот мне предстояло найти в этом бедламе свой нож?

— Где нож? — спросил я Епифана.

— Я здесь не был, не знаю! — возмущённо пискнуло из куклы.

Чёрт! Я подошел к ближайшему шкафу и рывком распахнул его. Содержимое заставило меня поморщиться: Мефодий коллекционировал человеческие черепа. Видимо, от замученных жертв. Воняло оттуда так, что я сразу же захлопнул дверцу обратно.

— Вивисектор хренов, — пробормотал я, но Епифан услышал и довольно осклабился:

— Не боишься, что будешь следующим, Генка? Твой черепок украсит коллекцию.

— Заткнись, — велел я и полез в следующий шкаф. Время поджимало.

Там тоже был кавардак (очевидно Мефодий не обременял себя излишней склонностью к порядку). Не нашлось ножа и в следующем шкафу, и дальше.

Когда я открывал очередной ящик какого-то допотопного комода, оттуда прямо на меня вдруг вылетел дух. Причём он был плотный какой-то, пролетел сквозь меня, обдав холодом, так, что я аж отпрянул и чуть не упал от неожиданности.

— Смертный! — гневно проскрежетал дух.

Он был тёмным, плотным, по консистенции скорее похожим на сероватую медузу в воде.

— Ты кто? — ошеломлённо спросил я.

— Умри! — заверещал дух и понесся на меня.

А я стою с голыми руками, ножа нету. Что делать? Поэтому сделал первое, что пришло на ум — громко продекламировал слова того заклинания.

— У-у-у-у-у сюк-к-к-к-а! — не своим голосом взвыл дух и его с мерзким хлюпаньем втянуло в куклу.

— Ты что творишь, Генка! — заверещал Епифан, — убери его отсюда! Убери! Фу!

— Заткнись! — велел я, пытаясь прикинуть, где может быть мой нож.

Руки от всплеска адреналина дрожали, как у алкаша. Поэтому куклу я положил на стол, а сам пошел к дальнему шкафу.

— Генка! — послышался сверху приглушенный голос Мони, — кажется сюда идут!

— Чёрт! — я уже аж начал закипать, когда нож нашелся в верхнем ящике этого шкафа. — А вот и моё золотце, — довольно сказал я и схватил подарок Софрония.

— Генка! — опять зашипел Моня. — Сюда идут!

— Спускайся! — велел я.

Через полсекунды послышались торопливые шаги, грохот и Моня кубарем свалился в комнату.

— Ох! — почёсывая ушибленную ногу, ругнулся он.

— Оружия у тебя, конечно же, нету? — поинтересовался я, лишь бы спросить.

— Сейчас будет! — сказал Моня и схватил реторту с какой-то мутноватой белесой жидкостью.

Звуки сверху приближались.

— Прячься! — шепотом велел я и присел за заваленным всяким хламом столом.

Моня тотчас же последовал моему примеру.

В этот миг дверь распахнулась и вошел Мефодий:

— Кто здесь? — напряженным голосом спросил он.

— Они здесь! — заверещал из куклы Епифан.

— За Родину! За Отечество! — тоненький голосом выкрикнул вдруг Моня и метнул в Мефодия реторту.

Послышался звон разбитого стекла и рёв боли.

Походу попал.

Я осторожно выглянул — голова Мефодия была залита, судя по наливающейся краснотой коже — чем-то сильно едким, то ли щёлочью, то ли кислотой. Закричав, он схватил какую-то колбу и начал промывать глаза. Пока колдун отвлёкся, я подскочил к нему и пырнул ножом, что поджарил мне Софроний.

— Ты думаешь, что можешь поразить меня этим⁈ — завопил Мефодий и набросился на меня. Принялся душить. Так-то мужиком Мефодий был здоровым, даже больше, чем Епифан в своей жизни, поэтому тщедушное тельце Генки он вздёрнул, словно котёнка. И душил так, на весу. Я уже начал задыхаться, перед глазами поплыли красные круги.

— За Родину! За Отечество! — опять заверещал Моня и огрел Мефодия по голове камнем.

Мефодий охнул и кулём осел на пол.

— С-спасибо, — хрипло пробормотал я, растирая горло и пытаясь откашляться.

— Его бы связать, — предложил Моня.

— Ищи верёвку, вроде в том шкафу я видел.

Моня бросился к шкафу, и мы связали оглушенного Мефодия.

— Думал, придушит, — пожаловался я, растирая шею.

— Я же заработал баллы? — задумчиво спросил Моня.

— Какие ещё баллы? — не понял я.

— Ну ты же учтёшь это, когда будешь выбирать, кого выгнать? — напомнил Моня.

Чёрт, я уже и забыл об этом.

На полу заворочался Мефодий. Явно начал приходить в себя.

— Не притворяйся! — пнул его ногой я.

— Кха, кха! — закашлялся тот. Видимо сильно мы его перетянули верёвками.

— Зачем жертвоприношения делал? — спросил я. — И сколько?

— Пошёл нахрен, щенок! — прошипел Мефодий.

— Ах ты ж гад! — возмутился Моня и изо всех сил пнул его ногой.

— Епифан, сук-ка продажная! — заныл Мефодий, сплёвывая кровь и один зуб.

— Я попросил бы! — подал возмущённый голос из куклы Епифан.

— О как? — удивился Мефодий. — Попался, кочерыжка?

— Не ты один, иуда! — ответил Епифан.

— Потому что ты тупой, — вдруг мгновенно успокоился и практически бесстрастно сказал Мефодий, — послушался бы меня — был бы в дамках. А так какой-то щенок взял тебя как кутёнка.

— Тебя тоже! — злорадно ответил Епифан.

— Надеюсь, дискуссия окончена? — куртуазно спросил я и пнул Мефодия.

— Уйии-и-и-и! — зашипел тот.

— Ну что, поговорим, или продолжим? — вежливым голосом спросил я и пнул его опять.

— С-с-сука! — ответил Мефодий и получил поджопник уже от Мони.

— Вдвоём на одного, на связанного! — укоризненно сказал Мефодий, выплюнув сгусток крови.

— Когда ты жертвоприношения делал, не думаю, что там особо всё справедливо было, — хмыкнул я и опять пнул Мефодия. — Сколько людей ты убил?

— Я не убивал! — завопил колдун, косясь на очередную реторту, которую Моня снял со стола и теперь с задумчивым видом рассматривал, как переливается мутноватая жидкость внутри.

— Моня, плесни-ка нашему другу этой водички на грудь, — предложил я.

— Не смей! — заверещал Мефодий. — Не вздумай открыть! Мы все умрём!

Вот тут-то его реально пробрало. Надо было сразу эту реторту ему предложить.

— Ну, духам не страшно, а я уже умирал, так что тоже мимо, — сказал я и посмотрел на реторту, которую передал мне Моня. — А вот тебе будет не очень приятно.

— Я всё скажу! — Мефодий не отводил напряженного взгляда от реторты. На его лице застыл страх.

Интересно, что там за жидкость такая?

— Ну так рассказывай! Или особого предложения ждёшь? — спросил я, поигрывая ретортой.

И Мефодий заговорил. Мда, проворачивал свои дела он с размахом. Жертвоприношения, расчленение, пытки, эксперименты с живыми людьми. В общем, этот придурок решил, что он великий учёный уровня бог и хотел создать что-то наподобие философского камня. Бессмертия он хотел.

— А мой нож тебе зачем? — устало спросил я, когда словесный поток этой гнуси иссяк.

— Там частица святых мощей, — неохотно ответил тот, — кого, я не знаю, да и не важно это. А мне нужно было. Как катализатор.

— Тарелкина зачем убил? — спросил я. — И невесту его, Лёлю?

— Я не убивал! — возмутился Мефодий.

— Значит, твои подельники, — ответил я, — всё равно ты им велел. Значит — ты.

— Отпусти меня, Генка, — взмолился Мефодий, — я заплачу! Деньги! Много-много денег! И золото!

— Не интересует, — ответил я, — мой отец был миллионер и чем это ему помогло? У нас Страна Советов, здесь деньги особо не нужны. Главное — быть идейным комсомольцем. Отвечай на вопрос!

— Матвеев сказал, — вздохнул Мефодий.

— Кто это? — спросил я. — и зачем?

— Зачем — не знаю, я в чужие дела не лезу, — ответил Мефодий, который немного воспрял духом, видимо решил, что получится выкрутиться. — а Матвеев — это же глава Хлябова.

— Ого! — ошеломлённо пробормотал Моня, — а притворялся таким патриотом!

— Так он и есть патриот, — хмыкнул Мефодий, — идейный. Всё для города. Мечтает стать губернатором.

— Идейные с преступниками не водятся, — убеждённо сказал Моня.

— Много ты знаешь! — скептически хохотнул Мефодий. — Урод одноглазый!

И тогда Моня вспылил, схватил реторту и жахнул ею об голову Мефодия.

— Йо-маё! — ошарашенно прокомментировал Моня, глядя, как голова Мефодия тает под воздействием жидкости из реторты, словно кусок рафинада в чашке с горячим чаем.

— Моня! — возмутился я, — ты же его убил!

Действительно, колдун был мёртв.

— Я тебя, между прочим, спасал! — возмущённо попрекнул меня Моня.

— У меня было к нему много вопросов, — нахмурился я, — и вот что теперь делать?

— Да какие могут быть вопросы⁈ — отмахнулся Моня, вышло слишком уж беспечно. — Мы его грохнули и все вопросы закрылись.

— Но я так и не узнал о роли Шарлотты во всём этом, — начал перечислять я, — не понял я и причин смерти Тарелкина и его невесты. А Ирину с Зубатовым кто убил? Да и те шестеро тоже непонятно зачем попёрлись в Хохотуй.

— Вообще-то да, — задумался Моня, но тут же просиял, — а ты пошарься здесь, по-любому он какой-то дневник вёл.

— Откуда ты знаешь? — удивился я.

— Колдуны всегда ведут дневники, — убеждённо сказал Моня, — им же тоже ничто человеческое не чуждо, а похвастаться о своём величии некому.

— Хм… в принципе ты можешь быть прав, — кивнул я и полез обшаривать все углы.

Моня, чувствуя вину, тоже принялся помогать мне. В результате общих усилий я разжился тетрадью с записями колдуна, внушительной пачкой денег (пересчитаю потом, дома) и куском непонятного минерала, размером со спичечную коробку. Минерал был полупрозрачным, мутно-желтоватым и словно оплавленным. Если смотреть свозь него на свет, то внутри были как будто искорки. Я бы никогда не обратил на него внимания, но это оказалась единственная вещь, которая находилась в сейфе Мефодия.

Моня посчитал, что у этого куска говнища должна быть определённая ценность. Иначе Мефодий так прятать его не стал бы.

Я копошился среди колб с фалангами чьих-то пальцев, конечностями вроде как ящериц. Коллекция культяпок Мефодия была огромная. Такое впечатление, что он питал слабость к пальцам, кистям рук и прочим педипальпам. Возможно, он из категории тех детишек, которые с удовольствием отрывают лапки мухам.

— Генка! Смотри, что я нашёл! — Моня вытащил откуда-то из-под шкафа потрёпанную карту. — Ты гля, здесь Хохотуй какими-то закорючками обведён аж два раза.

— Покажи! — сказал я и Моня принёс карту мне.

Она была выполнена от руки, очень коряво и схематично. Но, судя по надписям, это однозначно была карта окрестностей Хлябова. И да, действительно, там было больше всего отмечено село Хохотуй, где мы нашли шесть трупов, убитых во время ритуала жертвоприношения.

— Смотри, здесь семь значков, — Моня ткнул пальцем Зубатова в позначку, где был Хохотуй. — А трупов мы нашли только шесть.

— Полагаешь, это количество жертв? — задумчиво протянул я.

— А больше ведь нечему, — убеждённо проговорил Моня, — домов там гораздо больше. А кроме этого, больше и нечего позначками отмечать.

— А может Мефодий количество поездок туда отмечал, — предположил я, хоть и понимал, что это выглядит смешно и неубедительно, — или же количество любовниц.

— Ты сам-то в это веришь? — покачал головой Моня.

— Значит, нам нужно наведаться в Хохотуй, — подытожил я, — нужно отыскать седьмую жертву.

Мы перерыли всю лабораторию, но больше ничего интересного не обнаружили.

— Уходим, — велел я.

— А этот? — Моня кивнул на труп Мефодия.

— Полагаешь, что нужно его похоронить? — хмыкнул я, — или властям сдать?

— Нет, я не об этом, — смутился Моня, — просто я подумал…

— Что?

— Он же колдун, — зачастил Моня, поёжившись, — вдруг после смерти восстанет?

— И что ты предлагаешь?

— Нужно ему в сердце вогнать осиновый кол!

— Где я тебе осину возьму? — поморщился я, — кроме того, может быть, это всё бабушкины сказки. У меня есть идея получше.

— Ты о чём? Чесноком посыпать?

— Ты бы ещё прованскими травами или паприкой предложил его сбрызнуть. Для лучшего аромата! — скривился я. Затем схватил реторту с каким-то желтоватым содержимым и вылил на труп Мефодия. То же самое я проделал с ретортой, в которой была прозрачная жидкость, затем настал черёд огромной конусоподобной колбы с тёмно-бордовым содержимым.

Моня, видя, что делаю я, тоже схватил пару колб и принялся поливать Мефодия.

От незадачливого колдуна повалил густой сизый пар и примерно через пару мгновений труп начал растворяться.

— Уходим! — велел я Моне, когда мы вылили всё, что было можно, а помещение наполнили вонючие запахи, — лицо рукавом прикрывай, а то вдруг разъест.

Я первый взобрался по крутой лестнице и выскочил из потайного хода. Моня выбежал следом.

— Жми! — велел я, и Моня нажал на выемку. Кусок стены заехал обратно на своё место. А я тем временем торопливо шарился в комнате. Но, кроме пары серебряных ложечек, ничего больше не нашел.

Ну и то хлеб, как говорится.

— Сейчас что? — спросил у меня Моня, когда мы, наконец, вышли на улицу.

— Сейчас давай поедим, вон столовая недалеко, потом сходим заберём эти чёртовы костюмы, потом отнесём их Кларе, а затем отправимся в Хохотуй, — подставляя лицо под ласковые лучи солнышка, ответил я.

— Он не мог вот так просто взять и исчезнуть! — растерянно сказал Моня, оглядываясь по сторонам.

— Ага, ты раньше мог, я могу, а он — не мог! — ехидно поддел его Енох.

— Вот именно! Раньше и я мог. Сейчас — не могу! — вскричал Моня, — потому что я в живом теле! И старикашка этот тоже живой! Он же не призрак! Значит, он не мог!

— Но тем не менее он исчез, — сказал Енох и облетел вокруг Мони по кругу.

— Вот то-то и оно, — скривившись, кивнул Моня, — странно всё это.

— Может, ход какой в стене есть? — спросил я.

— Откуда тут ход? — ответил Моня, — самая обычная изба, тут всего-то один вход, да и то низкий. Я головой ударился, как входил.

— Ты ещё в детстве головой ударился, — опять влез Енох и, видя, что Моня вскипел, поспешно добавил, — а вот Генка прав, здесь подпол может быть. Крестьяне часто устраивают подполы прямо в избе, чтобы зимой овощи доставать легче было.

— Нету здесь никакого подпола, — Моня внимательно осматривал каждый сантиметр поверхности.

— Слушайте, а может он отвёл глаза и стоит где-то рядом? — пришла мне в голову мысль, — ну вы же можете это делать. Почему бы и ему не уметь?

— Исключено, — авторитетно сказал Енох, — я бы его ощутил. Найти бы не нашел, но присутствие ощутил.

— И я, — сказал Моня.

— Тогда ищем, — вздохнул я.

Мы тщетно, в который, раз перерыли все углы крошечной избушки. Заглянули за печь, под печь, в печь, нашли-таки этот чёртов подпол, он оказался неглубоким, мне по пояс, и был завален разным хламом. Видно было, что им давно не пользовались.

— Ума не приложу, куда он делся? — в который раз сказал Моня.

— Откуда уму взяться? — хихикнул Енох, а Моня взорвался:

— Да ты заколебал уже, придурок! Что ты на меня постоянно нападаешь⁈ Всё ему не так! Тебе до моего ума ещё дорасти надо!

Моня вопил и вопил, но сквозь шум я услышал какой-то звук.

— Тихо! — выпалил я и Моня заткнулся на полуслове.

— Слышали?

Призраки прислушались.

— Ничего нету, — сказал Енох.

— Тебе послышалось, Генка, — добавил Моня.

— Нет! Я точно что-то слышал! — не уступал я, — там звук был какой-то. Странный.

— Во дворе? — спросил Моня, — Может, это журавль на колодце скрипнул?

— Или ворота, — добавил Енох.

— Да нет же, — всё не мог успокоиться я, — звук был странным.

Я задумался, припоминая:

— Словно поёт кто-то.

Моня поёжился и пугливо оглянулся на дверь:

— Может, ну его, Генка, а? — сказал он тоненьким голосом, — давай вернемся домой? Мефодия нету, жертвоприношений больше не будет, а то, что тайны некоторые остались — так чёрт с ними. Через три дня уедем отсюда, Гудков говорил. И забудем всё, как страшный сон.

— А если жертвоприношения будут продолжаться? — не согласился я, — как местным жителям быть? Вспомни Лёлю? Вспомни Ирину? Официанта? Вот они чем были виноваты? За что их убили?

Моня промолчал.

— Нам нужно осмотреть здесь все дома и сараи, — авторитетно заявил Енох.

— Но мы же в прошлый раз всё тут облазили! — возмутился Моня.

— За эти дни могло что-то новое появиться, — не согласился Енох, — кроме того, мы тогда всё бегом, бегом. Ничего толком не разглядели. Могли важную улику пропустить.

— Ну вот и осмотри! — сказал Моня.

— Почему я? — рассердился Енох, — вместе и осмотрим.

— Потому что я уже устал! — воскликнул Моня, — я нахожусь в живом теле и устаю как живой человек. А ты — призрак. Ты не устаешь. Вот будь добр исследуй все дворы.

— Так давай поменяемся! — хмыкнул Енох, — а то тело заполучил и больше ничего делать не хочешь!

— Да ты завидуешь просто! — деланно засмеялся Моня.

— Кто завидует, я? — вскипел Енох, — было бы чему завидовать! Ты же, кроме как винище хлестать и баб охмурять больше ни для чего полезного это тело не используешь!

— Я Генку спас! — вскричал Моня.

— Тихо! Опять! Слышите? — сказал я.

— Ага, — прислушался Енох, — на улице.

— Пошли! — велел я и мы выскочили во двор. Со стороны улицы слышалось тихое то ли пение, то ли бормотание, но рассмотреть, кто это, не представлялось возможности — высокий забор перекрывал обзор.

— Лети, глянь, — шепотом велел я Еноху, — только осторожно.

Енох замерцал и исчез.

Мы с Моней остались во дворе.

— Гляди, Генка, — сказал вдруг Моня и показал на траву. — Кто-то здесь прошел.

И действительно, трава была примята.

— Следы свежие, — отметил Моня.

— Вроде туда он пошел, — я указал направление по следам к заросшему саду.

— Ага, — кивнул Моня.

— Что ага? — рассердился я, — иди и посмотри! Только осторожно. Если что — зови меня.

— А ты? — не унимался Моня.

— А я обойду вокруг избы, — сказал я, — ну не верю я, что старик вот просто так взял и испарился. Где-то он здесь должен быть. Просто мы его не видим.

Мы разошлись, каждый по своим заданиям.

Я внимательно рассматривал почерневшие деревянные стены избушки, продираясь сквозь побеги глухой крапивы и репейника. В одном месте крапива оказалась жгучая, я вовремя не заметил и влез прямо в заросли, сильно пожалив руки. В другом месте прямо к стене был навален хворост и ветки. Они лежали здесь давно, потому что частично превратились в труху, сквозь которую пробивалась новая, зелёная поросль.

Явно здесь было искать нечего, но я упорно исследовал все углы и закоулки.

Наконец, след был найден! Прямо на стене избы, которая выходила на заросли бузины, я наткнулся на такой же знак. Рисунок нанесли дёгтем и, судя по запаху, он был совсем свежим.

— Дела, — задумчиво почесал голову я.

— Там какая-то женщина поёт, — сказал Енох, который возник из воздуха и напугал меня так, что я аж подпрыгнул.

— Что ещё за женщина? — спросил я.

— Обычная женщина, крестьянка, — ответил Енох и, увидев, что я закипаю, моментально поправился, — видимо, из пятихатки пришла. Так я думаю. Больше поблизости жилья нету. Отдирает сейчас ставни от окна возле одной избы.

— Женщина? Отдирает? — удивился я, — это же мужская работа.

— Ну вот, что видел, то и говорю, — сказал Енох, — там, на избе и стёкла на окнах есть. Почти во всех избах повынимали, а там остались.

— Ладно, пойду посмотрю, что это за женщина такая странная, — решил я и переспросил, — ты всё проверил?

— Почти всё, осталось только последнюю улицу посмотреть.

— А Моня где?

— А он разве не с тобой? — удивился Енох. — Он же с тобой был.

— Он пошел по следам. Там во дворе были, — развёл руками я, — и что-то долго его нету.

— Сейчас гляну, — озабоченно сказал Енох и исчез.

А я вышел на улицу. Действительно, во дворе напротив копошилась какая-то женщина, что-то негромко напевая.

— Добрый день, — подошел к забору я.

— Ох, божеж ты мой! — подскочила она и уставилась на меня расширенными от испуга глазами, — вы кто⁈

— Я из Агитбригады, — пояснил я, — ехал мимо вашей деревни, хотел идеологическую обстановку узнать. Заехал сюда, а тут и нету никого. Куда жители подевались?

— Ушли жители, — торопливо сказала женщина и оглянулась, — переселились.

— И что, все дома и вещи побросали? — спросил я.

— Ну, что-то с собой увезли, что-то побросали, — уклончиво ответила мне женщина и отвела глаза.

— А вы что здесь делаете? — спросил я.

— Да ставни мне нужны, — пояснила она, — у меня свои уже старые, а здесь резные вон, красота какая. Чего же добру пропадать?

— А муж ваш почему не помогает?

— Дык нету у меня мужа, уже пять годочков как сгинул, — всхлипнула женщина, — одна век куковать буду. Так бы ещё замуж вышла, но не сватаются ко мне, потому как десятеро детей у меня, кто же на себя такую обузу возьмёт⁈

— А деда из той избы, — я махнул рукой по направлению ко двору, из которого вышел, — вы его хорошо знаете?

— Какой ещё дед? — удивилась женщина.

— Ну старик такой, весь заросший, на печи там сидел, — начал пояснять я.

— Нету там никакого старика, — испуганно перекрестилась женщина, — там раньше кривая Степанида жила. Переставилась в позапрошлом году. Больше там никто и не живёт. Изба-то совсем хлипкая.

— Но мы же видели… — начал я и осёкся, вдали появился Енох и замерцал, подзывая к себе.

— Пойду посмотрю, — буркнул я и отошел.

— Мил человек, ты бы помог? — попросила женщина, указывая топором на оставшуюся ставню, — одна я тут до вечера промучаюсь.

— Сейчас, я товарища позову, и мы поможем, — ответил я и вышел со двора.

— Что там? — тихо спросил я Еноха.

— Моню нашел, — сказал он каким-то странным голосом.

— Что случилось? — у меня аж сердце дрогнуло от нехорошего предчувствия.

— Пошли, сам увидишь, — проворчал Енох.

Когда мы подошли к какому-то сараю, я обнаружил Моню, который крепко спал, свернувшись калачиком на стожке сена.

— Ну как тебе? — злорадно спросил Енох. — Может, пугнуть его?

— Тихо, — шепотом сказал я, — пусть спит.

Я тихонько обошел сарай и вышел на огороды:

— Где баба эта может жить? — спросил я Еноха, — ты помнишь, старик говорил, что дочка у него тут, с другой стороны, живёт. Давай глянем, может и не врал старик.

— Ты думаешь, та женщина наврала? — спросил Енох.

— Я уже и не знаю, что и думать, — поморщился я, — но то, что здесь какая-то ерунда происходит — однозначно. Вот и проверим.

— Тогда пошли побыстрее, — сказал Енох и первым полетел в сторону дальней линии изб с другой стороны огородов.

Мы вышли через один из заброшенных дворов на соседнюю улицу и прошлись, заглядывая в каждый двор. Везде царила пустота и запустение.

— Старик врал, — констатировал я.

— Да, все дома брошены давно, — подтвердил Енох и спросил, — а зачем ты Моню не стал будить?

— Потому что задолбал он! — возмутился я, — то напьётся и блюет, то шляется где-то, а помощи от него нету. Вот пусть спит. Мы сейчас всё осмотрим и уедем домой. А он пусть как хочет, так потом и добирается!

— Жестоко ты с ним, — помрачнел Енох, — а ведь он тебе жизнь спас.

— Воспитательный процесс. Он такой, — развёл руками я и скомандовал, — пошли к той женщине вернемся. У меня ещё много вопросов осталось.

Обратно мы возвращались уже не через огороды (земля была сыроватой и на ногах налипло так, что было тяжело идти, поэтому я решил обойти по дороге. Так хоть и дальше, зато идти легче).

Когда мы дошли до того двора — никакой женщины там уже не оказалось. Более того, на окне ставни так и висели.

— Чертовщина какая-то! — опешил я, — я же сам, своими собственными глазами видел тут женщину. Она отдирала топором ставни. И просила помочь.

— И я видел, — подтвердил Енох, — и песню её слышал.

— Слушай, Енох, а, может, призраки это какие-то?

— Да что, я призрака не отличу, что ли⁈ — рассердился Енох, — да ты же и сам уже сколько с нами общаешься, разве походи они на призраков?

— А, может, духи?

— Так чем духи от призраков отличаются? — хмыкнул Енох, — и те, и те бестелесные. А старик и баба эта были обычными людьми. Я ничего такого и не почувствовал.

— Тогда кто это был? — хриплым шепотом спросил я, оглядываясь.

— Не знаю, — растерянно сказал Енох и тоже оглянулся.

— Слушай, Енох, — решил я, — воспитательный процесс пока что отменяется. Сам видишь, какая чертовщина творится вокруг. Так что лети давай к Моне, буди этого придурка и пусть пулей бежит сюда.

— А ты?

— За меня не беспокойся, я у меня нож есть, — сказал я, нащупав артефакт в кармане пиджака.

— Ладно, — кивнул Енох и исчез.

А я остался сам посреди двора. Тишина вокруг была такая, что аж звенело в ушах. Даже птицы не пели. Рядом со мной пролетел шмель. Молча.

Надо зайти в эту избу и посмотреть, может, там какие следы будут. Идти внутрь не хотелось. Тут и во дворе было страшно, а внутри так вообще.

Я покачал головой. Вроде никогда ничего такого не боялся, а теперь какие-то детские страхи полезли.

Сердито сплюнув, я взял себя в руки и пошел в дом.

Изба была заброшена, причём совсем недавно. Часть вещей крестьяне растащили, а вот огромный, окованный металлом, сундук остался. Я обошел всё помещение (изба состояла из чёрной комнатки, где была печь и кухонная утварь, и белой (или чистой), где были полати, стол и лежанка.

Нигде ничего подозрительного не заметил. Никаких чёрных ходов тоже. Знаков колдуна также не было.

Ну ладно.

Я вернулся в чистую комнату и подошел к сундуку. Странно, что рачительные крестьяне его не утащили. Сундук был здоровый, крепкий, тем более оббитый по углам металлом. Для любой избы такой сундук — украшение и законная гордость хозяйки. И вот как так, всё из избы вывезли, даже ухваты, а такой козырный сундук бросили?

Недоумевая, я хотел раскрыть его, но крышка сундука была заперта на замок. И вот что делать? Ключа у меня не было, Енох тоже не вернулся.

Я походил вокруг сундука, и от нечего делать попытался сдвинуть его. Я, конечно, не верил, что хлипкое Генкино тело сможет сдвинуть такой груз, но попробовать стоило. Неожиданно сундук съехал с места легко. Очень даже легко.

Ну ладно. Под сундуком, на том месте оказался люк в подпол. Конечно, глупо было лезть туда, но я решил только заглянуть и глянуть. У меня были спички, поэтому я открыл люк, нагнулся и посветил туда спичкой.

К моему разочарованию, там было пусто. Самый обычный подпол, совсем неглубокий причём.

Внезапно затылок пронзила боль. От удара у меня потемнело в глазах. Что было дальше — не помню.

Очнулся я в полной темноте. Долго не мог сориентироваться и понять, где я и что со мной. Попытался подняться и больно ударился головой и потолок. Аж искры из глаз посыпались.

Сдавленно зашипел, сдерживая рвущиеся наружу проклятия и потрогал затылок. Он был весь липкий от крови.

Здорово же кто-то меня приложил.

И вот кто? И как у них получилось незаметно подкрасться?

Подумав об этом, я рассердился — ну ведь говорил мне Енох, давай бросай всю эту мутную историю и иди домой. Так нет же! Захотелось в героического героя поиграть! Баран! И теперь, в результате, лежу, скрючившись, непонятно где, и опять меня чуть не пришибли.

Рука нащупала коробок спичек. Я черканул и подсветил — чёрт! Всё оказалось ещё хуже, чем я думал. Оказывается, я лежал в подполе под сундуком. Потому и встать не мог — низко. Подпол-то неглубокий.

Получается, пока я осматривал избу, кто-то подкрался ко мне (так тихо, что я ничего и не услышал), ударил по голове чем-то тяжелым и сбросил вниз. Стопроцентно, я уверен, сверху опять задвинули сундуком.

Вот и всё. Теперь меня никогда не найдут. Так и умру в этом склепе. Интересно, надолго ли мне хватит воздуха?

Одна надежда, что Енох почувствует, позовёт Моню и тот меня освободит. Других вариантов нету. Деревня какая-то странная, безлюдная. Жителей нет, всё растащили из пятихатки. Сюда новые люди жить почему-то не идут. А старые не возвращаются.

Так что лежу и жду Еноха.

Я устроился поудобнее, настолько, насколько это можно было сделать в таких вот условиях. Подтянул коленки под себя, чтобы было теплее и попытался подремать. Но не успел я закрыть глаза, как сверху послышались шаги.

Кто-то ходил по комнате.

Неужели Моня?

Не знаю, почему, но вместо того, чтобы позвать Моню, я продолжил лежать и настороженно прислушиваться. Даже старался не дышать.

Что-то в этих шагах показалось мне неправильным.

Сперва я грешил на нервы, но потом разобрался в чём дело. Шаги были лёгкими. Слишком лёгкими. Моня находился внутри тела Зубатова, а тот был здоровый лось, хоть и невысокого роста, но тяжелый, как хряк. Настолько, что, когда он валялся пьяным у меня в дверях, я его даже сдвинуть не смог, пришлось звать Гришку. То есть и шаги Мони-Зубатова должны были быть тяжелыми, гулкими. Здесь же такое впечатление, что ходила женщина, точнее молодая женщина. Может быть даже ребёнок.

Я продолжал прислушиваться.

Вдруг волосы у меня на голове встали дыбом — наверху, в избе заиграла музыка. Патефон!

Откуда в раскуроченной избе патефон?

И тут послышались ещё шаги. Много шагов. Помещение наверху наполнили голоса, шум, смех. При этом слов я разобрать не мог. Но, судя по шаркающим шагам, было понятно, что наверху танцуют.

С ума сойти!

Я лежал, скрючившись, в подполе заброшенной избы безлюдной деревни, где шестеро человек были убиты в ходе человеческого жертвоприношения, а наверху кто-то танцевал под звуки музыки несуществующего патефона.

Не знаю, сколько всё это продолжалось, я то ли потерял сознание, то ли уснул. Очнулся оттого, как меня кто-то монотонно зовёт:

— Генка! Генка!

Голос принадлежал Еноху. Я разлепил глаза и убедился, что всё ещё продолжаю находиться в подполе. Наверху было тихо.

— Енох? — прошептал я.

— Ага, — тоже прошептал Енох.

— Где Моня?

— Исчез, — растерянно ответил Енох.

— Ты всё осмотрел? — спросил я. — Тщательно осмотрел?

— Всё! — ответил Енох.

— А вокруг того места летал?

— Летал.

— А в сарае?

— И в сарае.

Я задумался, но ненадолго:

— Слушай, там рядом нужник должен быть, может он туда пошел?

— Нет его там, — мрачно буркнул Енох, — я смотрел.

— Мда, час от часу не легче, — пробормотал я.

— А почему ты тут сидишь? — с подозрением глядя на меня, спросил Енох.

— Отдыхаю, — рыкнул я.

— Так здесь неудобно же… — начал было Енох, но потом сообразил, что я ехидничаю, и, надувшись, буркнул, — вечно тебя заносит в какие-то странные места, Генка! Умеешь ты в передряги попадать!

— Иначе я бы никогда не познакомился с тобой! — парировал я и хмуро добавил, — это всё хорошо, только как мне теперь выбраться отсюда?

— Даже не представляю, — также угрюмо сказал Енох, — Моня исчез, людей в деревне нету, да если бы и были, то я никак им не сообщу, что ты здесь. Они же меня не увидят. Да ещё и твой враг, который тебя сюда сунул, где-то рядом ходит…

Я тоже не знал, что и делать. Ситуация была абсолютно патовая. Выхода, казалось, не было совсем.

Повисло молчание.

— А знаешь, Енох, — задумчиво сказал я, — здесь наверху какие-то звуки были. Ты никого не видел? Может, призраков?

— Нет, не видел и не слышал. А какие именно? — заинтересовался призрачный скелетон.

— Музыка была. Патефон играл, — начал перечислять я, — шум, такой, словно вечеринка здесь проходит. Шаги, будто пары танцуют…

— Странно, — озадаченно поморщился Енох и вдруг спросил, — а что за музыка?

— В каком смысле? Музыка, как музыка, — рассердился я, — танцевальная.

— Я понимаю, — ответил Енох и опять прицепился ко мне, — ты мелодию постарайся вспомнить. Что это было? Кадриль? Казачок? Присядка? Барыня?

— Да какая барыня! — возмутился я, — танцевальная, красивая такая.

— Вспоминай, вспоминай, — поторопил меня Енох. — Может, камаринская? Или хоровод?

— Не смешно! — огрызнулся я, а сам задумался. Мелодия той музыки крутилась в голове, а припомнить точно я её не мог.

— Вспомни мотив, — посоветовал Енох, — попробуй напеть мелодию.

— Сейчас, — задумался я, от попыток припомнить, разболелась голова и задёргался левый глаз. — Та-а-та-а, та-а-та-а, та, та! Та-а-та-а, та-а-та-а, та, та!

— Что-то похожее на фокстрот? — удивился Енох.

— А ведь точно! — обрадованно кивнул я, — как это я сразу не понял?

— Но этого не может быть! — воскликнул Енох.

— Как это не может! — возмутился я, — я лично это слышал! Та-а-та-а, та-а-та-а, та, та! Та-а-та-а, та-а-та-а, та, та! Стопроцентный фокстрот!

— Генка! Я не сомневаюсь, что ты напел мелодию фокстрота, — сказал Енох, — но сам подумай: в заброшенной захудалой деревне в глуши, в обычной сельской избе, звучит патефон и сиволапые крестьянки в замызганных лаптях куртуазно отплясывают фокстрот?

Я завис. А ведь и правда!

Что-то с моим восприятием явно не так. То, что буквально минуту назад казалось таким естественным, сейчас выглядело, словно театр абсурда.

— Как мне выбраться отсюда? — вернулся к насущной теме я.

— Я полечу тогда снова искать Моню? — предложил Енох. — Просто других вариантов не вижу.

— Давай! — кивнул я и добавил, — только ты периодически возвращайся, а то мне не по себе.

— И воздух скоро закончится, — брякнул Енох и я вздрогнул. О том, что я скоро задохнусь в этом земляном мешке я сейчас старался не думать.

Енох улетел, а я, от нечего делать, уснул. Ну, а что, лежать бояться было непродуктивно, в Хлябове, в доме, где квартировала наша агитбригада, поспать мне в последнее время вообще не давали. Так что я воспользовался ситуацией и неплохо так задрых.

Разбудил меня опять Енох:

— Генка! Генка! — снова прицепился он ко мне.

— Чего? — зевнул я, — такой хороший сон снился. Надеюсь, ты не для того меня разбудил, чтобы сообщить, что Мони нигде нету?

— Мони нигде нету, — расстроенно кивнул Енох, — но разбудил я тебя не потому. Тут по избе та крестьянка ходит. С топором.

— Чего-о-о? — у меня чуть глаза на лоб не полезли.

— Ну та, которая песню пела… — уточнил Енох и у меня аж отлегло.

— И что она тут делает? — удивился я.

— Когда я к тебе летел, она полку со стены обухом топора сбивала.

— Ааааа, — улыбнулся я, — старое доброе занятие всех времён и народов?

— Что за занятие? — не понял Енох.

— Мародёрство называется, — в голове у меня шумело.

— Ты бы покричал ей, что ли, — сказал Енох, — может, услышит и выпустит тебя?

— И то дело, — кивнул я и принялся звать на помощь.

Так как реакции от крестьянки не было, я принялся стучать. Уже буквально через каких-то пару минут послышался скрип сдвигаемого сундука, и крышка люка приоткрылась.

— Кто здесь? — послышался дрожащий женский голос.

— Выпустите меня, пожалуйста, — со всей вежливостью сказал я, — я упал в подпол, а кто-то сверху сундук подвинул.

— Ты к-кто? — боязливо спросила она.

— Мы с вами недавно во дворе встречались, — напомнил я, — вы ставни ещё там снимали. Резные.

— Комсомолец, что ли? — охнула женщина, — погоди, я сейчас!

Послышался скрип, очевидно, она двигала сундук дальше. Затем крышка люка полностью открылась, и женщина сказала:

— Вылезай.

— Ох, спасибочки, — поблагодарил я и принялся выбираться наружу.

— Ма-а-а-атерь божья! — всплеснула руками крестьянка, когда я выбрался наружу полностью, — кто же тебя так?

Я машинально схватился за голову, вся задняя часть была в запёкшейся крови.

— Сам бы хотел знать, — пробормотал я, скривившись. — Кто-то по голове огрел и скинул меня туда.

— А я-то думаю, отчего ты помогать не спешишь, — молвила женщина, — ждала, ждала, да и сюда пошла.

— Я товарища своего искал, — пояснил я, — думал, что вдвоём мы быстрее справимся. А натомись ни товарища не нашел, и сам в яму эту попал.

— Да уж, дела творятся какие тут, — всплеснула руками женщина.

— Кстати, — сказал я, — вы случайно музыку здесь не слышали?

— Какую музыку? — с подозрением уставилась женщина на меня.

— Фокстрот, — ляпнул я, а Енох, который слабо мерцал неподалёку, стараясь не отсвечивать, сердито сплюнул, явно намекая на мою глупость.

Но женщина меня не поняла:

— Что за фокстрот? — удивилась она, — не знаю такое.

— Музыка такая, — пояснил я.

— Нету туточки никакой музыки, — удивлённо протянула крестьянка, ты, милок, видать сильно по голове ушиб получил, вот тебе и мерещится всякое. Но ты не переживай. Так иногда бывает. У нас на пятихатке Трифона, сына мельника, хлопцы отлупили, чтобы за чужими девками не бегал, и по голове попали. Так он потом долго звон в ушах после этого слышал. Пока совсем не оглох. Может, и у тебя также?

— Тьфу, баба дура! — зло выругался Енох, впрочем, не подлетая близко.

— Не знаю, — не стал отпираться я.

— Милок, не подсобишь полочку снять? — ласковым голосом спросила женщина, — а то высоко, да и прибита крепко. А в хозяйстве нынче всё сгодится. Я её на кухне у себя приспособлю под горшки. Хорошая полочка будет.

— Сейчас, — вздохнул я, голова после удара и сидения в замкнутом пространстве кружилась, в ушах звенело, но не помочь моей спасительнице было нельзя.

И я принялся отдирать полочку от стены.

— А в деревне вашей людей много? — спросил я, чтобы поддержать разговор, — я, кстати, вашего деда Христофора знаю.

— Какого деда Христофора? — удивлённо спросила крестьянка, — нету у нас никакого Христофора. И никогда не было.

— Как нету? — от неожиданности я чуть себе по пальцам обухом топора не влепил.

— Осторожнее, — заметила мою оплошность женщина и пояснила, — я на пятихатке почитай всю жизнь живу. Мои родители переселились туда из Хохотуя, когда мне три годка было. С тех пор я там живу и всех знаю. Нету там никакого деда Христофора.

— Врёт баба! — констатировал Енох, — Христофор тебе трупы в Хлябов отвозить помогал.

Да я и сам знал, что он помогал. Я лично видел Христофора, ездил на его телеге и беседовал с ним.

Но женщина сказала, что в пятихатке его никогда не было. У меня галлюцинации или она мне нагло врёт? Вот только зачем?

Я отложил данный вопрос и сказал:

— Пойду найду-таки Виктора. Снимем вам те ставни.

— Ой, спасибочки тебе! — обрадовалась женщина и торопливо добавила, — и еще на соседнем доме, на среднем окне тоже ставни снимите.

— Зачем?

— Пригодятся, — уклончиво ответила крестьянка, — я женщина одинокая, вдовица, мне каждая дощечка в хозяйстве надобна.

Пообещав снять ей все ставни, я вышел из избы во двор.

Пока я куковал в подполе, погода кардинально изменилась: вместо ласкового солнышка и овечьих облачков на небе, сейчас всё заволокло серой хмарью. Вот-вот пойдёт дождь.

— Дождь будет, — сказал я, глядя на небо, и поднял воротник.

— А Моня в кургузом пиджачке, — посетовал Енох, — совсем простудится.

— Если он ещё живой, — добавил уточнение я.

— Должен быть живой, — заволновался Енох, — это же Моня. Он неубиваемый.

Тем временем мы дошли до того места. Где я в последний раз видел спящего Моню. Сейчас здесь, конечно же, никого не было.

— Что делать будем? — деловито спросил Енох и сразу предупреждающе добавил, — я вокруг летал, смотрел. раза три подряд. И в нужник смотрел. И даже в собачью будку. Моня словно сквозь землю провалился…

— Точно! — вскинулся я, — сквозь землю провалился! Точно как я только что! Енох, я думаю, нужно искать такой же подпол. Он может быть сверху придавлен сундуком или лавкой.

— И то правда, — замерцал призрак скелета и сказал, — я в соседней избе как раз такой же примерно сундук видел. Надо там поискать.

— Енох, а ты можешь сквозь сундук пролететь, чтобы не двигать его туда-сюда?

— Могу только до пола, люк глянуть. А дальше не могу — землица не пускает, — вздохнул Енох.

— И этого достаточно, — обрадовался я, — выполняй.

Енох исчез, а я потихоньку направился к той избе.

— Нету, — отрывисто буркнул появившийся Енох, — но я ещё в одной избе сундук видел.

— Давай туда, — кивнул я, — обойдём все дома, может и получится его найти.

Енох полетел вперёд, я же ускорил шаг, но всё равно от призрака отставал довольно сильно. Пока я дошел до того дома, как Енох появился опять. На сей раз вид у него был взъерошенный. И я бы даже сказал: «придурковатый».

— Генка! — заверещал Енох, — он там! В подполе! Я его чую. Он мне постучал даже!

— Сейчас выпустим, — обрадовался я, но тут же уточнил, — а там ещё кто-то есть, в доме?

— Да никого нету… — неуверенно сказал Енох и добавил, — вроде.

— Ну так проверь! — рявкнул я и Енох испарился.

Эта изба не сильно отличалась от предыдущей. Разве что здесь пахло вареной свеклой и зверобоем. Такое впечатление, что все крестьяне Хохотуя жили как под копирку.

Я подошел к сунудуку и перво-наперво сказал:

— Моня, ты меня слышишь? Постучи.

Из-под пола послышался глухой звук.

— Там он! Там! — рядом крутился возбуждённый Енох.

— Стоишь на стрёме, — велел я, — чтобы меня опять кто-то по голове не огрел. А я буду вытаскивать Моню.

Енох кивнул и закружил вокруг сундука, а я же попытался его сдвинуть. Этот сундук, в отличие от предыдущего, поддавался с трудом. Но всё равно потихоньку поддавался. Я пыхтел, кряхтел, хекал, тяжело напрягался, но таки сдвинул проклятый сундук в сторону.

— Моня, выходи! — велел я и откинул крышку.

— Генка! В сторону! — вскричал Енох и я на автомате отпрянул в сторону.

Это меня и спасло. Моня. Который ринулся на меня, пролетел мимо и рухнул на пол.

— Моня, что с тобой? — спросил я, не решаясь, однако, подойти ближе.

— Ты на фон его погляди! — шикнул Енох, тоже находясь на отдалении.

Я присмотрелся, и правда — Моня-Зубатов был весь покрыт словно мутной плесенью.

— Какая-то хрень! — воскликнул Енох, а Моня поднял голову и посмотрел на меня мутным ничего не выражающим взглядом. Зрачки его сузились и стали размерами с маковое зёрнышко, отчего глаза казались белыми.

— Моню что-то поработило! — заверещал Енох, — Генка, не подходи к нему близко, вдруг оно на тебя перекинется! И Моня может броситься, будь осторожен!

— Не верещи, — отрывисто кинул я, — он же тебя прекрасно слышит.

— Что нам теперь делать⁈ — как-то совсем по бабьи взвыл Енох. — Что они сделали с Моней? И как его теперь обратно вернуть⁈

— В сказке царевич должен был поцеловать Белоснежку, — многозначительно сказал я и посмотрел на Еноха.

— Не буду я его целовать! — сплюнул Енох, — я противник всех видов мужеложества и прочих извращений!

— Но тогда он останется заколдованным! — хохотнул я.

— Это у тебя из-за нервов истерика начинается, — глубокомысленно констатировал Енох и посоветовал, — пырни его ножом Сафрония, посмотрим. Что получится.

— Не надо меня ножом, — хрипло и медленно проговорил вдруг Моня. Голос его звучал как зажёванная пластинка под водой.

— Нет, мне такой Моня не нравится, — на всякий случай отлетел подальше Енох, — ну вот надо было его из-под подпола доставать, если он теперь такой вот подозрительный. Еще бросится и покусает.

Я же задумался. Моню нужно было освободить от этого странного налёта. Если присмотреться, н был похож на паутину, точнее создавалось впечатление, что Моня укутан в тонкую органзу.

Тем временем Моня, урча, начал подниматься. Движения его при этом были неестественно медленные и дёрганные.

— Генка! — тревожным шепотом обозвался Енох, — зря мы его из-под пола достали. Ты смотри, он сейчас на тебя бросится.

Действительно, Моня приготовился к прыжку.

И тогда я сделал единственное правильное действие — поцарапал Моню ножом Софрония. Не пырнул, а лишь немножко поцарапал.

Моня мгновенно заверещал, задёргался, повалился на пол. Его начало выгибать в конвульсиях, словно при эпилептическом припадке.

— Была бы кукла, можно было перенести его туда. А Зубатова жахнуть ножом, — миролюбиво заметил Енох, наблюдая за корчами и судорогами Мони. — А то жалко смотреть, как он мучится.

— Тебя бы так пырнули, — прохрипел Моня, продолжая трястись.

— О! Наш Моня вернулся! — обрадовался Енох и нравоучительно сказал, — « Помни, что гнев не замедлит, что наказание нечестивому — огонь и червь!*».

— Сам ты червь! — возмутился Моня, которого уже не так выгибало, как раньше, только руки всё ещё тряслись, да глаза косили в разные стороны.

— Это Святое Писание, бестолочь! — возмутился Енох.

— Ты выдёргиваешь любые цитаты и лепишь их ни к селу, ни к городу! — сказал Моня.

— Не богохульствуй, нечестивец! — важно заявил Енох и тут же, не удержавшись, добавил, — нужно бы тебя святой водичкой побрызгать…

— Генка! Скажи ему! — взвился Моня.

— Тихо! — велел я, — не забываем, что здесь находятся враги. Которые пытались меня и Моню похоронить заживо.

Моня вздрогнул.

— Моня, — сказал я, — ты не видел, кто тебя в подпол бросил?

— Почему не видел? Всё я видел! Там трое мужиков, в чёрных халатах. Я сперва подумал, что бабы это. Только потом рассмотрел, что мужики.

— На востоке все мужики ходят в халатах, — кинул комментарий Енох и отвернулся.

— Так то на востоке, — покачал головой Моня, — а это Хохотуй.

— Я предлагаю поступить кардинально, — сказал я. — Сейчас идём, заберём ту женщину, которая меня вытащила…

— И что? — спросил Енох.

— Сам сейчас всё увидишь, — уклончиво сказал я, не вдаваясь в подробности.

Если тут творится какая-то чертовщина, то нечего рассказывать им о своих планах.

Мы так и поступили. Я помог Моне встать на ноги и поддерживал его, пока он делал первые шаги. Как только походка его стала более твёрдой, я пошел на поиски крестьянки. Моня плёлся следом, вяло переругиваясь с Енохом.

Крестьянка нашлась на улице, где деловито грузила на телегу, в которую была запряжена каурая лошадка, всякий деревянный скарб. Среди хлама я разглядел и новые горшки, отрезы ткани и ещё кучу всего.

Ну что же, неплохо тётка сходила прибарахлиться.

— Ты ставни обещал, — обличающе сказала женщина.

Пришлось нам с Моней сходить оторвать ей ставни.

Затем я привёл стреноженных в ближайшей рощице лошадей, на которых мы сюда приехали.

— Ну что, поедем? — спросила крестьянка, взгромоздившись на телегу.

— Сейчас, минутку, — ответил я ей. Затем взял клок соломы и поджёг его. Получившийся импровизированный факел я забросил на ближайшую, покрытую дранкой, кровлю.

Когда мы отъехали недалеко, весь Хохотуй уже вовсю пылал.

* Книга премудрости Иисуса, сына Сирахова, глава 7, ст. 18–19.

Я стоял и смотрел, как языки пламени, потрескивая, торопливо и алчно пожирают деревянные стены избы. Отсветы огня отражались в широко раскрытых глазах Мони-Зубатова, который тоже завороженно смотрел на пожар и был сейчас чем-то похож на измученного вампира.

— Решил покончить с этой проблемой кардинально? — беззлобно поддел меня Енох, — Зря, Генка, ой, зря. Гордиев узел, конечно, хорошо взять и разрубить одним взмахом, но, как показывает практика, сама-то проблема никуда не денется.

— Что-то тебя в дебри философии потянуло? — ответил Моня и тут же, ни к селу, ни к городу, добавил, — интересно, где же Мими?

— Почему ты вдруг о ней вспомнил? — спросил я, — гуляет где-нибудь. Играет в куклы.

— Непохоже на неё, — задумчиво проговорил Моня, — такое приключение она бы никогда не пропустила. Может, случилось что?

— С Мими? — засмеялся Енох, — скорее со всем миром что-то может случиться, но только не с Мими!

— А как же тогда она такой стала? — глядя на пожар и ни к кому не обращаясь, спросил Моня.

Вопрос повис в воздухе.

Налетел порыв ветра, горько пахнуло раскалённой гарью.

— Хоть бы на лес не перекинулось, — поморщился Моня и отступил на два шага назад.

— Ты, Моня, как в тело Зубатова попал, стал таким же пижоном! — ехидно прокомментировал Енох и спохватился, — так, а где наша загадочная крестьянка?

— С телегой вон там возится, — не оборачиваясь, махнул рукой Моня, — что-то там с хомутом у неё, неполадка какая-то.

— Так ты бы помог, — лукаво сказал Енох и заговорщицки подмигнул мне.

— Я в этом не разбираюсь, — сердито отмахнулся Моня, — кроме того, она к такой работе привычная, а мне, чтобы понять, нужно курсы повышения квалификации заканчивать.

Енох насмешливо и многозначительно фыркнул.

Замолчали. Долго стояли, глядя, как трещит изба и языки пламени ненасытно лижут доски.

— Что-то не перекидывается огонь на другие избы, — задумчиво сказал Енох, — надо было с двух-трёх сторон поджигать.

— Устал я бегать, — отмахнулся я, продолжая наблюдать. Пламя и вправду «топталось» на одном месте. Так что я уже решил сходить и поджечь другие дома. Но было лень и я надеялся, что ветер завершит работу.

— А крестьянка-то наша тю-тю! — к нам подлетел Енох.

— В каком смысле тю-тю? — спросил Моня, не поворачивая головы. — Только не говори, что умерла.

— Нет, хуже, — злорадно ответил Енох, — уехала она. Сбежала. Тю-тю!

— Но у неё же хомут…

— Говнют у неё! Я говорю, она обвела вас вокруг пальца! — вспылил Енох, — и где теперь её искать⁈

— Не вас, а нас, — рассеянно поправил его Моня, — ну и хрен с нею, раз сбежала. Мало ли у нас своих проблем. Главное, чтобы лошадей наших не увела. А то пешком идти далеко. Да и Гудков потом голову за лошадей оторвёт.

— А как же выяснить страшную тайну? — желчно подколол нас Енох, — последний свидетель, который хоть что-то мог сказать по этому поводу, да и тот сбежал!

— Там целая пятихатка свидетелей, — поморщился Моня.

Я решил прекратить балаган и расставить все точки над «и»:

— Сбежала, так сбежала. Нечего рыдать по этому поводу. Догонять её тоже не будем. Сейчас возвращаемся домой, отдыхаем. А вот завтра наведаемся в пятихатку. Прямо к ней в гости.

— А я думаю, мы её в пятихатке не найдём, — возразил Енох.

— Вот завтра и убедимся, — отмахнулся я и первым пошел седлать лошадь.

Мы выехали на лесную дорогу, которая вела от Хохотуя прямо в Хлябов. Запах гари постепенно уменьшался, хотя порывы ветра усилились и периодически швыряли нам в лица вонь от пожарища.

— Ну и провонялись же мы, — раздраженно проворчал Моня, кутаясь в свой кургузый полупердончик.

И тут внезапно грянул гром и небо потемнело, обильно пролившись дождем. Мы пришпорили лошадей и понеслись в сторону города. И хоть дорога не отняла у нас много времени, но вымокли все до нитки. А Моня-Зубатов так вообще начал хлюпать носом и совсем расклеился.

Поэтому, когда показался дом, где жили агитбригадовцы — все вздохнули с облегчением. В здание мы ворвались под стеной воды.

Моня ныл, что простудился, и сразу ушел к себе (в смысле на квартиру Зубатова), в результате мне одному пришлось распрягать и вытирать лошадей. Когда я, наконец, вошел в дом, то наткнулся на Люсю, которая спускалась по лестнице. Губы её распухли:

— Ты бы помылся, что ли, — осуждающе покачала она головой, — выглядишь, как чучело. И несет от тебя, Капустин. Совсем от рук отбился. Надо тебя на следующем собрании пропесочить. Чтоб знал!

— Ты бы за собой лучше следила, Люся, — в тон ей ответил я, — а то смотри, чтобы на следующем собрании тебя не пропесочили!

— Меня? За что? — подбоченясь, усмехнулась Люся.

— За шашни в рабочее время! — огрызнулся я и вошел в комнату.

Люся что-то там ещё возмущалась, но я захлопнул дверь. В комнате я сразу же устало рухнул на кровать.

— Хоть бы разделся сперва, — недовольно проворчал Енох, — Моня тоже говорил, что вы провонялись на пожарище. И Люся эта. А постель, между прочим, чистая.

— Отстань, Енох, — вяло отмахнулся я. Голова после этого «приключения» продолжала болеть. Надо будет сходить в местную больничку, вдруг там сильное ранение, кровь-то присохла, а то голову помою и обратно кровотечение начнётся. А, может, там вообще нужно швы наложить.

— Посмотри на дощечку, — раздался глухой голос Епифана из куклы.

— Генка, смотри, дощечка! — одновременно с Епифаном крикнул Енох, когда я уже начал проваливаться в сон.

— Что за дощечка? — равнодушно пробормотал я, не открывая глаз.

— От Мими! — сообщил донельзя удивлённый Енох. — Нацарапала послание тебе.

— От Мими? — сон моментально пропал, а я аж подскочил на кровати. — Она что, писать умеет?

— Получается умеет, — сказал Енох и поторопил меня, — давай читай! Что там у неё случилось?

— Сейчас! — я подскочил с кровати и бросился в тот угол, где обычно любила играть Мими. Сейчас там ни куклы, ни самой Мими, не было, зато лежала небольшая дощечка.

Я схватил её. На потемневшей поверхности было криво накарябано:

«ХоХоту».

— Офонареть! — я где стоял, там и сел.

— Что там? — поинтересовался Епифан из куклы.

— Не твоё дело, — огрызнулся Енох, — сиди там и помалкивай. А то Генка сейчас мигом тебя упокоит! Не говори ему, Генка!

— Епифан, — проигнорировал угрозы Еноха я, — а давно Мими приходила?

— Да где-то за полчаса перед твоим приходом, — раздалось из куклы. — Бросила дощечку, сказала «ы» и ушла.

— Что будем делать? — спросил меня Енох.

— Надо возвращаться в Хохотуй, — вздохнул я и печально посмотрел на пелену дождя за окном.

— Моня будет счастлив, — издевательски хохотнул Енох и вкрадчиво спросил, — так я пошел его будить?

— Давай, — кивнул я, размышляя, что делать. Мокнуть под дождём не хотелось. Но Мими не стала бы оставлять послания, если бы не было веского повода.

Так что нужно вставать и идти.

Но прежде, чем идти, я сунул в рюкзак куклу с Епифаном и велел молчать.

О, чёрт!

Прямо напротив нас стояла целая толпа колдунов (ну или кто там они, сектанты что ли? Или культисты?). Из-за деревьев их было не видно. Поэтому сейчас мы вылетели просто прямо на них.

Я оглянулся — сзади бежали культисты. Впереди тоже были колдуны-культисты.

Ситуация патовая.

— Приплыли! — потрясённо выдохнул Енох, и я был с ним солидарен.

Я резко остановился — бежать дальше смысла не было. Их там слишком много и разом наброситься и схватить пятнадцатилетнего пацана — не проблема.

— Они убьют тебя? — тоненько всхлипнул Моня.

Я не боялся. Я уже был однажды в посмертии и понимал, что ничего там такого уж ужасного нету. Может быть, меня вредный дедок на этот раз перекинет в какое-нибудь тело получше. Хорошо бы в какого-нибудь императора. Или султана. И чтобы гарем был. Хотя перед дедком было неудобно, я как-то привык обещания выполнять.

Успел только зашвырнуть Мими подальше в кусты. Надеюсь, никто не увидел.

Тем временем меня окружили плотной толпой.

— Стой! — воскликнул главный. Он быстрого бега он раскраснелся и тяжело дышал.

— Ты сорвал ритуал! — гневно воскликнул какой-то толстяк, — сволочь!

— Сам ты сволочь, — почти ласково ответил я. Ну а что, терять мне уже было нечего, мысленно я приготовился, что мне кранты. — Убивать людей и приносить их в жертву — это за гранью! Ты хоть соображаешь, придурок, что давно погубил свою душу? Тебя с таким послужным списком даже в ад теперь не возьмут!

— Много ты понимаешь, щенок! — по мере моего монолога лицо толстяка становилось всё более и более багровым.

— На алтарь его! — раздались злые возгласы.

Но хватать и тащить меня никто пока не торопился.

Я так понял, что ждали отмашки. Когда главный, тяжело дыша и отдуваясь, приблизился ко мне, я осознал, что где-то это лицо я уже видел.

— Ваше лицо мне знакомо, — вопросительно посмотрел на него я, — вы из Хлябова?

— Да это же глава администрации Хлябова! — потрясённо выдохнул Моня, — я видел его, когда он с Гудковым разговаривал.

— О как! — покачал головой я, — местное руководство решило возглавить шабаш? Неугодных городских жителей всех на алтарь и потрошить? Зачем вам это? Решили таким вот нехитрым способом обрести бессмертие⁈

Остальные колдуны- культисты возмущённо загомонили.

— Всё не так, — перекликая шум, устало вздохнул глава Хлябова. — Я, когда пришел сюда, был материалистом до мозга костей. Но в Хлябове творится чёрт знает, что. Долго рассказывать. Здесь центр всей этой нечисти. И именно мне предстояло бороться с этим. Вот я и борюсь. Сперва ничего не получалось. А потом к нам приехал один мудрец… по имени Мефодий. Он обучил нас противостоять потустороннему злу. И мы по мере своих сил делаем это…

— И для противостояния злу вы резали людей, чтобы принести их жертву, — поддел его я.

— К сожалению, это плата за спокойную жизнь горожан. Там же, в Хлябове, женщины, старики и дети. Я не мог обречь их на такую ужасную смерть!

— Красивые слова! — едко хмыкнул я, — а Лёля Тарелкина, выходит, не женщина? А Ирина, которая библиотекарь? Это же тоже ваших рук дело, да?

— Иногда, когда лес рубят, то щепки летят, — поморщился он и спросил, — а что ещё тебе известно?

— Всё! — ответил я, — и про Тарелкина, и про Лёлю, и про Ирину, и про официанта, и про Виктора Зубатова. Скольких ещё людей вы пустили под нож⁈

— Давай сопляка уже на алтарь! — зло ответил толстяк. — Что с ним лясы точить! Только время теряем!

— Я вообще не с тобой разговариваю, придурок, — почти ласково ответил толстяку я. — Заткнись и не отсвечивай.

Толстяк побагровел и надулся:

— На алтарь его! — рыкнул он своим подельникам.

Меня схватили и потащили обратно.

— Что же делать? Что делать⁈ — словно наседка квохтал Моня, летая вокруг меня кругами туда-сюда.

Что примечательно никто из членов этой секты его не видел. Получается, что колдуном среди них был только Мефодий, а все эти люди — просто обычная биомасса.

Тем временем меня дотащили до алтаря и бросили на него.

Я зашипел, больно ударившись локтями.

— Что, не нравится? — едко похихикал толстяк, — сейчас боль будет еще сильнее. Готовься!

— Уроды! — выпалил я. — Ребёнка убивать? За что?

— А никто тебя не просил лезть, куда не просят! — поддержал толстяка глава города, — в каждой бочке затычка. Зачем трупы привёз в Хлябов? Ты же сорвал тогда мне праздник! А мы, между прочим, больше месяца готовились. Люди ждали! Дети ждали! Мы выставку рисунков устроили! У нас конкурс лучших швей должен был быть. И автопробег вокруг Хлябова. А ты вместо радости всех перепугал!

— То есть жизни шестерых людей как бы для тебя значения не имеют? — я рассердился и незаметно тоже перешел на «ты».

— Давай уже! — подогнал главу толстяк и сунул ему в руки ритуальный нож.

— Погоди! — непонятно почему, но тому хотелось объяснить мне, — Пойми, здесь нечистое место. Очень страшное. Поганое! И столько всей этой нечисти собралось, что только благодаря нашим усилиям, мы её ещё сдерживаем!

— Убивая невинных людей, — криво усмехнулся я. — Это скотство вообще-то!

— Если бы мы этого не делали, всё бы затянуло на ту сторону! — убеждённо сказал глава.

— Это тебе Мефодий так сказал? — насмешливо спросил я, морщась от боли — один из культистов, привязывая меня за руку, сильно содрал кожу.

— Генка! Что делать? — к нарезающему круги Моне присоединился Енох.

Я не ответил. Ну а что тут отвечать. Я проиграл, это очевидно.

— Гудков за мою смерть тебе припомнит, — больше бравируя, сказал я.

— Пусть сначала ещё выедет из Хлябова, — мерзко разулыбался глава.

— Иван Петрович, да что вы с ним разговариваете! Под нож его и всё! — убеждённо заявил толстяк.

— Душу отведу, Александр Сергеевич, — сказал глава.

А я лежал в ожидании рокового удара и судорожно соображал, что же делать, стараясь не обращать внимания на мельтешащих вокруг меня в панике призраков.

— А ведь Мефодия вашего я убил, — вдруг сказал я. — И чучело из него сделал!

Над алтарём повисла тишина. У всех явно случился экзистенциальный шок.

— Что, съели, каннибалы⁈ — зло хохотнул я, — и что вы теперь будете без своего колдуна делать?

— Да мы сейчас сами чучело из него сделаем! — побагровел толстяк.

— Ага, сами! — расхохотался я, — вы всего лишь подтанцовка. Причем довольно неубедительная! Сами себе внушили, что что-то из себя представляете! А на самом деле — нули! Никто из вас даже ни одного моего призрака не видит! А ведь их тут много! И имейте в виду, только моя жизнь их сдерживает. Как только вы причините мне хоть какой-то сильный вред, как они разорвут вас. Привязка спадёт и всё. Так что вершите свой ритуал, а я посмотрю, что от вас самих останется!

— Врёт он всё! — воскликнул какой-то мужик сбоку, правда неубедительным голосом.

— Не верьте ему! — подхватил второй.

— Не верьте! — я выдавил из себя мерзкую ухмылку, — ты, жиртрест, давай режь меня. Или что ты там хотел делать! Заодно и посмотрим! Подарочек такой вам от меня будет.

— Врёт! — опять завопил кто-то.

— Енох! Моня! Покажите, что вы тут есть, — велел я призракам. — Демонстрация идиотам нужна.

— А что я могу, Генка? Разве что отвести глаза! — запаниковал Енох.

— А я могу заставить забыть небольшой фрагмент, и то не всех! — добавил Моня.

— Я же говорил, что он врёт! — убеждённо воскликнул какой-то мужик и толпа выдохнула и загоготала.

Толстяк взял у главы города нож и подошел ко мне:

— Сам совершу ритуал, — буркнул он, покосившись на главу города. — Всё равно мне, как заместителю, руку набивать надо.

— Давай! — согласился глава.

И тут рядом со мной, на алтарь что-то шлёпнулось. Я скосил глаза и громко заржал — это было чьё-то окровавленное сердце. Затем кто-то швырнул оторванную голову. Она, словно футбольный мяч, упала практически мне на живот.

— Степана убили! — потрясённо заскулил толстяк.

Мне из лежачего положения не было видно, кто это, но по «почерку» стало понятно, что это Мими. Хорошо, что очнулась. Очень вовремя.

— Мими, — громко сказал я, — продемонстрируй товарищам, что так поступать со мной не надо.

В грудь толстяка угодила чья-то оторванная по локоть рука, щедро забрызгав того свежей кровью.

— Ч-что это? — глаза у того чуть не вылезли из орбит.

Затем в него же с глухим звуком шлёпнулся клубок источающих вонь сизых кишок.

Стоящая рядом женщина упала в обморок. Кто-то, судя по звукам, отчаянно блевал.

— Это только начало, — спокойным голосом сказал я, — сейчас это делает только Мими. Но, когда вы меня убьёте, к ней присоединятся остальные.

— Ч-ч-ч-что-о-о-о… — прохрипел толстяк, руки его тряслись.

— Отвяжите его! — воскликнул глава и добавил, — ты же Геннадий Капустин?

— Вы меня знаете? — удивился я.

— Я знаю всё, что происходит на вверенной мне территории, — важно заявил Иван Петрович.

— Вот только убийства людей это не оправдывает! — убеждённо сказал я.

— Пошли! — велел мне глава, как только меня отвязали. — Сейчас ты всё сам увидишь.

Так как я понял, что убивать меня никто не собирается, во всяком случае пока что, то спокойно пошел следом за главой. Несколько культистов отправились следом. Остальные, включая толстяка, остались у алтаря.

Мы вышли из лесу и направились к Хохотую.

— Ты видишь это? — ошеломлённо выдохнул Енох, — сгорел только один дом, и то не до конца! Этого просто не может быть! Все же деревянное, и такой ветер тогда был!

— А потом дождь, — возразил Моня, — затушил всё.

— Но до этого был ветер, хоть пару изб сгореть должно было. А все осталось на месте!

Я оставил перепалку призраков без комментариев. Радовало, что рядом, чуть поодаль от нашей странной группы, шагала Мими.

— Смотри! — мы вышли уже на главную улицу деревни и свернули в небольшой тупичок, состоящих из четырёх дворов (по два с каждой стороны от дороги) и упёрлись в пятый двор. Тот, где мы в прошлый раз наткнулись на исчезнувшего старика.

Мы вошли во двор, но в избу Иван Петрович нас не повёл. Вместо этого мы направились к сараю.

— Вот! — указал глава на сарай, откуда веяло чем-то нехорошим. Причём настолько нехорошим, что у меня мурашки пошли по коже и захотелось отсюда срочно свалить.

— Что там? — спросил я, не заходя внутрь.

— Оттуда всё и лезет, — ответил глава. — А мы уже, как можем, стараемся сдержать это.

— Убивая людей, — мрачно буркнул я, поёжившись.

— К сожалению, это так, — тяжко вздохнул глава. — Другого способа просто не существует. Или Мефодий его не знал.

— Или не хотел сказать, — подхватил я. — А вы не думали, что он сам мог открыть эту дыру, чтобы потом было основание вас втянуть в жертвоприношения?

— Мы думали об этом, — подал голос один из ранее молчавших людей, — но дело уже сделано и нам остается только сдерживать. Когда мы приносим жертву и проводим ритуал, дыра на время закрывается. Ну или оттуда почти ничего не лезет. А потом, примерно через две-три недели, иногда и через месяц, всё начинается заново.

— Ого! — присвистнул я, — так вы, наверное, уже так полгорода на жертвы извели?

Но ответа я не услышал:

— Ы! — подошла ко мне и сказала Мими.

— Что, Мими? — спросил я.

— Ы! — настойчиво повторила Мими и, видя, что я никак не пойму, ткнула указательным пальцем на мой рюкзак.

— Что? — спросил я, однако послушно снял рюкзак и начал вытаскивать его содержимое.

— Ы! — сказала Мими, когда среди всякого хлама, который я со собой постоянно таскал, на поверхности показался желтовато-мутный камешек, который мы нашли в лаборатории Мефодия.

— Это? — переспросил я.

Мими кивнула и требовательно и строго добавила, указывая на дыру:

— Ы!

— Она хочет, чтобы ты эту хрень забросил туда, — пояснил Енох.

Да я уже и сам догадался, но всё равно переспросил:

— Бросить это в дырку?

— Ы! — согласно кивнула Мими.

Тем временем к нам начали подтягиваться остальные культисты. Когда они почти все собрались, я взял и зашвырнул камень в дыру.

Некоторое время ничего не происходило, а затем Хохотуй накрыла волна чего-то непонятного и страшного. Я, кажется, что-то кричал, беззвучно, пытался выдохнуть, но не мог, проваливался в темноту. Навалилась тяжелая адская боль. И так, по моим ощущениям, прошло сто лет.

— Ы! — в лицо мне плеснули водой (холодной, между прочим), и я раскрыл глаза.

Надо мной склонились Мими, Енох и Моня.

— Пришел в себя! — радостно констатировал Енох.

— Ы! — подтвердила Мими и с триумфальным видом посмотрела на призраки.

— Ты молодец, Мими! — похвалил её Енох, а Моня сказал:

— Все погибли.

— Как все? — удивился я.

— И глава города, и остальные идиоты.

— А как же я?

— Не знаю.

— Ы! — сказала Мими и показала на нож Софрония, который так и был у меня.

— Меня спас нож? — догадался я.

Мими кивнула и отвернулась, занявшись своими делами.

Я сел и осмотрелся. Я находился в том же сарае. Только жуткой дыры больше не было.

Как и не было культистов.

— А где они? — спросил я, — всё равно хоть трупы ведь должны остаться.

— Их засосало внутрь. Живыми, представь себе, — сказал Енох и добавил, — ужасная смерть.

— Так они же не умерли, — сказал Моня.

— Это ещё хуже, — заметил Енох, — бродить живыми в том месте. Никому такого не пожелаешь.

— Да уж, — сказал я и поморщился, растирая затёкшие руки, — теперь бы убраться поскорее отсюда, пока свидетелей не набежало.

— И привести себя в нормальный вид, — многозначительно сказал Енох, намекая на плачевное состояние моей одежды.

— Где тут колодец? — вздохнул я и поплёлся искать воду.

— Чего тебе? — совершенно невежливо спросил я.

— Ты меня подставил! — с порога заявил Епифан-Зубатов, — Из-за тебя меня чуть не убили там. Я пришел отомстить!

— Иди к чёрту! — выпалил я, — ты сам виноват!

— Вот я и пришел разобраться! — Зубатов шагнул ко мне.

Я хотел закрыть дверь, но он поставил ногу на порог, и я не смог.

— Ногу быстро убрал! — рявкнул я и изо всей дури шандарахнул дверью по его ноге!

— Я тебе сейчас по башке шандарахну! — вызверился Зубатов, но ногу так и не убрал.

— Что здесь происходит? Почему шумите? — из квартиры напротив выглянул недовольный Гудков.

— Что случилось? — одновременно с ним из комнаты слева высунулась голова Клары.

— Молодежь воспитывать надо! — ухмыляясь, нагло заявил Епифан-Зубатов, — ты гля, распоясался!

— Я к тебе в квартиру не ломлюсь! — сказал я и опять попытался закрыть дверь.

— Капустин, что ты опять натворил? — устало спросил Гудков.

— Почему сразу Капустин? — рассердился я, — почему некоторые комсомольцы позволяют себя так вести? Тем более с младшими по возрасту. Это я Зубатова имею в виду, если что.

— Поддерживаю! — внезапно сказала Клара и в воцарившейся тишине добавила, — Зубатов в последнее время ведёт себя, словно царь горы.

— Мы с царями давно покончили, если ты не знала, — насмешливо прокомментировал кларины слова Семён Бывалов, который тоже выглянул на шум из своей квартиры.

Клара вспыхнула:

— Это пословица такая, вообще-то, — сквозь зубы ответила она, не поворачивая головы.

— Не нужны нам все эти буржуйские пословицы, — парировал Бывалов, — ты вот в комсомол заявление подала, а идеология хромает.

— Зато у тебя идеологически всё верьно! — насмешливо ответила Клара, — на первый взгляд… но вот народный фольклор знать надо. Даже, если там цари были.

— Ты гляди-ка, наша жрица любви за народный фольклор проповедует! — послышался голос Люси, которая тоже выглянула из квартиры Бывалова.

— От жрицы любви слышу! — вспыхнула Клара, — между прочим, я с Зубатовым встречалась как советский товарищ с советским товарищем. Думала создать семью, ячейку коммунистического общества. А вот то. Что ты с Бываловым по за углами прячешься. Это странно. Видимо есть, что скрывать.

Все засмеялись, Люся вспыхнула, Бывалов побагровел и уже порывался что-то язвительное ответить, как его перебил Гудков:

— Отставить балаган! Устроили тут цирк-шапито! Давно общих собраний не проводили⁈ Расхлябались тут все! Завтра же трудотерапию вам устрою, раз от безделья друг на друга гавкать начинаете! Вот приедет Иван Петрович и определит вам участок. Я лично его попрошу выбрать посложнее!

Но ни вечером, ни на следующее утро, ни на следующий вечер глава Хлябова так и не приехал.

Злые языки зашептались, что он нашел клад и сбежал за границу. Другие опровергали, что дескать, за заслуги его перевели куда-то аж в Саратов.

Но нам было не до этого. В агитбригаде разом произошло несколько событий, которые моментально взбаламутили весь наш небольшой коллектив.

Во-первых, пропала Шарлотта. Утром Нюра постучала к ней, чтобы вместе идти к модистке. Они решили шить платья и теперь нужно было сходить на последнюю примерку. Так как Люся с Нюрой вконец рассорилась, а Клара была всегда сама по себе, то Нюра от скуки задружилась с Шарлоттой (ну не с Зёзиком же ей было ходить к модистке, хоть он и предлагал).

Так вот, стучала Нюра к ней, стучала, полагитбригады перебудила, особенно тех, кто жил на первом этаже, но Шарлотта так и не открыла.

Нюра обиделась и пошла к модистке сама. Решила, что Шарлотта почему-то не стала её ждать, потому что вполне возможно втайне изменила фасон на более модный и теперь скрывает это от Нюры. Поэтому она решила перехватить предательницу там и всё высказать, мол, не по-товарищески так поступать и вообще!

Но у модистки Шарлотты тоже не оказалось. Не было её ни дома, ни в клубе, где проходили репетиции и лекции с беседами. Нигде, в общем, не было. Не ночевала она и на следующую ночь. Взломали дверь. Все вещи на местах, даже флакончик французских духов, очень, между прочим, дорогих и редких (предмет зависти Люси, Нюры и Клары). Никаких предсмертных или прощальных записок тоже нету.

Мрачный Гудков рвал и метал. Прождали ещё два дня. А потом подали в розыск.

Агитбригада притихла, как перед бурей.

Во-вторых, произошел крупный скандал между Кларой и Зубатовым. Неожиданно для всех Зубатов пошел мириться с Кларой, но та отхлестала его по щекам и не пустила. Во всяком случае так всем рассказывал Зёзик, который в это время ждал в коридоре Бывалова, чтобы идти вместе на вечернюю лекцию, и всё прекрасно видел.

Зубатов обругал Клару и обозвал озабоченной шлюхой. На общем товарищеском собрании предстояло теперь разбирать поведение Зубатова и вообще дисциплину в агитбригаде в частности.

В-третьих, Нюра, которая и так была потрясена исчезновением Шарлотты и всей этой вакханалией в агитбригаде, чтобы успокоить нервы, взялась за воспитание меня. И теперь по полдня мы с нею занимались разными предметами. Нюра мечтала, что я сдам экстерном экзамены и пойду учиться на телеграфиста. Почему-то именно профессия телеграфиста в её глазах казалась самой романтичной и востребованной для Родины.

Ссориться с той же Нюрой по пустякам я совершенно не хотел. К тому же адски устал от всех этих погоней, драк и колдунства. Так что теперь с удовольствием отдался в нежные ручки Нюры и послушно повторял за ней названия материков, литосферных плит и всевозможных африканских республик.

Пару раз к Нюре на квартиру пытался сунуться Зубатов, который не отбросил мысль рассчитаться со мной за свои обиды. Но Нюра отчитала его и выставила из квартиры. А потом ещё и наябедничала Гудкову, что Зубатов плохо влияет на меня и вообще всячески мешает готовиться к экзаменам. Так что поводов для головомойки на комсомольском собрании у Зубатова набралось предостаточно.

Клара сунулась было ко мне с требованием выполнить обещание. Под «обещанием» подразумевался шантаж меня на предмет того, чтобы Клара стала руководителем Агитбригады «Литмонтаж» вместо Гудкова. Пока попыток было две. Первый раз меня отбила Нюра (при ней Клара побоялась озвучивать свои претензии, а Нюра раскричалась, что ребёнку (ребёнок — это, по мнению Нюры, я), так вот, что ребёнку мешают заниматься.

Второй раз меня спас Жорж, который пришел выяснять отношения, почему каурая кобыла захромала, и кто конкретно из нас на ней ехал — я или Зубатов. Вопрос с гужевым транспортом был в агитбригаде всегда на первом месте, поэтому Клара тогда опять ушла несолено хлебавши.

А вечером я устроил консилиум со своей командой призраков.

— Нужно что-то делать, — сообщил о ситуации я и с надеждой посмотрел на призрачную команду.

— Может, отравить её? — предложил Моня.

— Что ты такой кровожадный, Моня? Как Синяя Борода прямо, — посетовал Енох. — Сам в теле Зубатова спал с нею, а теперь убить хочешь.

— Я не спал с нею! — возмутился Моня, — это Епифан спал, когда был первый раз в Зубатове.

— Но ты же тоже был в Зубатове. А раз Зубатов спал, значит, ты тоже спал! — логика Еноха, конечно, поражала своей связностью, так что Моня закономерно вскипел.

— Да что ты… — начал кипятиться он, когда до этого молчавшая Мими вдруг резко сказала:

— Ы!

Призраки затихли, а я спросил:

— Ты что задумала, Мими?

Мими ощерилась и знаками показала, мол, всё под контролем.

— Только не надо убивать её и калечить, — попросил я.

Мими кивнула с серьёзным видом.

А после этого разговора жизнь Клары изменилась кардинально.

Всё началось с того, что вечером в Клариной квартире раздался дикий, наполненный ужасом крик. Кричала, конечно же, сама Клара.

Я как раз занимался с Нюрой историей Революции (для этого она пригласила проконсультировать меня ещё и Гудкова, тот, конечно, покрутил носом, но отказывать в помощи в воспитании подрастающего поколения не стал, на пару минут заглянул, принёс какую-то замусоленную брошюрку). И в этот миг на втором этаже раздался дикий крик.

— Клара! — охнула Нюра, а Гудков, матюгнувшись, выскочил в коридор.

Мы с Нюрой ринулись следом, забыв даже об истории Революции.

Квартира Клары напоминала театр абсурда: по всему пространству помещения горели свечи. Много-много свечей. Причём все они были чёрными. А посреди комнаты, на столе, стояло большое круглое жестяное блюдо. Но котором красовалась голова Романа с выпученными остекленевшими глазами.

На полу, в глубоком обмороке лежала Клара. Рядышком на стуле, весело болтая коротенькими ножками, сидела и довольно скалилась Мими.

Что тут началось! Гудков орал. Бывалов орал. Люся и Нюра истерили. Гришка матерился. Зёзик икал. Жорж схватился за голову.

Гудков потом долго искал виноватых, проверял алиби у всех, а потом у каждого по отдельности. В общем, началась та ещё суета.

А вот Клара перепугалась не на шутку. И после этого опять зачастила в церковь. Она исправно посещала все заутренние молебны, обедни и так далее. Обвешалась крестиками, чётками, стала ходить в длинной юбке и в глухом платке. И постоянно шептала молитвы.

Гудков с ней боролся, ведь где это видано — агитбригада, передовое идеологическое звено, авангард кульпросвещения и борьбы с поповщиной и суевериями, и один из её членов исправно ходит в церковь и бьёт там поклоны. В общем, на каждом общем товарищеском собрании Клару старались пропесочить. В ответ она лишь кротко улыбалась и шептала под нос молитвы.

Гудков уже отчаялся бороться с нею. Хотя иногда, когда она уставала «быть битой», то начинала мстить Гудкову, но мелко, по-бабьи. Поэтому пока она была занята спасением своей души и войной с Гудковым, то от меня отстала. Я понимал, что это всё временно, но сейчас пользовался передышкой.

В-четвёртых, нашли труп Романа. Точнее то, что от него осталось. Без головы конечно же. И теперь к нам зачистили ответственные товарищи с попытками вынюхать правду и нашу причастность. Это значительно сплотило коллектив.

Но главное событие было в том, что Семён Бывалов бросил Люсю Пересветову. Злые языки поговаривали, что она доигралась. Гудков имел с нею длительную беседу при закрытых дверях. Оттуда она вышла с красными заплаканными глазами, а Гудков злой, как собака. Он направился прямо к Бывалову, вытащил его за шкирку в коридор и прямо при всех дал ему в морду.

После этого он лично свозил Люсю в соседний городок. Оттуда она вернулась только через неделю, притихшая и бледная. На все вопросы отмалчивалась. В основном, сидела у себя в комнате и молча смотрела в окно.

А Семён Бывалов из агитбригады сразу после этого исчез. Как прокомментировал его скоропалительный отъезд Жорж: «Всё теперь встало на свои места».

Так что народу у нас уменьшилось, а вот репертуар Гудков решил расширять.

Как-то, в один солнечный день, он собрал нас в актовом зале хлябовского клуба и сказал:

— Разленились, канальи! Вот я за вас возьмусь! Скоро обратно возвращаться, а у нас троих человек нету, одна в поповщину ударилась, вторая в блядство, остальные или бухают, или по бабам шляются, а работать кто будет, товарищи?

Товарищи промолчали, стараясь не встречаться с Гудковым взглядами.

А он зло сказал:

— Я вам репертуар усложню, раз так.

И усложнил. Да так, что мы на тренировках практически падали от усталости.

Но самый трудный вопрос оставался с Зубатовым. В нём прочно сидел Епифан и однозначно выкурить его оттуда было сложно. Он старался не пересекаться со мной, особенно наедине. В любом случае пытался завязывать со мной конфликты при свидетелях, подстраховывался, гад.

Однажды он мне прямо заявил, что написал обличительную записку. Где в красках рассказал, что я колдун и чародей. И что я замешан в гибели Виктора Зубатова, Романа и главы Хлябова. И что если с ним что-то случится, то виноват будет только Капустин.

В этот же вечер записку эту Мими благополучно изъяла, взамен подложив на то же место обглоданную куриную лапу как предупреждение.

Но Зубатов предупреждению не внял и принялся изводить меня, как только можно. К моему сожалению он пользовался большим доверием Гудкова, поэтому периодически настраивал того против меня.

В один прекрасный момент мне это так надоело, что я решил поменять его с кем-то местами. Но, к сожалению, ни Моня, ни тем более Енох, занимать тело Виктора не рвались. А просто вытянуть дух Епифана оттуда я не мог, потому что сразу же Зубатов умрёт, и кто-нибудь обязательно заподозрит меня — та же Клара.

Кроме того, скоро мы вернемся обратно в город N, где я сперва сдам экзамены (я надеюсь). Затем поеду искать миллионы генкиного отца. А там уж видно будет.

В любом случае из Агитбригады мне придётся, скорей всего, уходить. А оставлять Епифана наедине с агитбригадовцами как-то стрёмно. Если Епифан смог подмять под себя несколько деревень и устроить такую секту, то этих он сметёт очень быстро и тогда не понятно, чем вся эта история закончится.

Но пока я размышлял, как бы правильно всё это сделать, Епифан-Зубатов где-то смог заручиться поддержкой и умотал на полугодовые курсы в столицу. Меня как раз не было дома — я ездил с Жоржем в соседний район за лекарством для лошадей, и он в это время и умотал.

Поэтому передо мной встала ещё одна задача, с которой нужно было обязательно разобраться — найти Зубатова-Епифана в столице и вытянуть дух бывшего старейшины секты из тела неудачника-активиста.

А однажды произошло событие, которое сильно повлияло на мои дальнейшие планы. В общем, сидели как-то мы у меня в квартире: я читал учебник по географии, Моня и Епифан как обычно спорили, а Мими игралась с куклой.

Начало спора я пропустил (они всё время спорили), но сейчас голоса повысили, и я краем уха услышал концовку:

— Если ты до сих пор не разбираешься в сортах вина, значит ты прожил жизнь зря! — важно заявил Енох.

— Кто зря? Я зря? — тут же взвился Моня, — да чтобы ты знал, свою жизнь я прожил намного лучше, чем ты! И не сидел триста лет в заброшенной избе.

— Зато ты сидел на кухне! — хохотнул Енох, — и занимался тем, что подслушивал разговоры озабоченных поиском мужа дамочек, которые приходили к гадалке. Очень достойное мужика занятие!

— Я не собираюсь продолжать разговор в таком тоне! — закричал Моня и, психанув, понесся влево, чтобы демонстративно уйти сквозь стену.

Раздался треск, шум и оглушённый Моня упал на пол.

— Что? Что произошло? — я аж подскочил на месте, учебник выпал из моих рук.

— Моня упал! — озадаченно выпалил Енох и подлетел к Моне.

— Моня, — сказал я, — ты там живой? Как это случилось?

— Ж-живой, — открыл единственный глаз призрак и удивлённо посмотрел на нас с Енохом. — Кажется я об стену башкой треснулся.

— Исключено! — авторитетно заявил Енох.

— Но я ударился! — возмутился Моня. — Лбом изо всей силы впечатался в стену. Разве так бывает?

— Мы всегда проходим сквозь стену, — сказал Енох. — Мы же призраки.

— Может, она заколдованная? — предположил Моня и спросил меня, — Генка, ты точно никакие новые заклинания вслух не разучивал?

— Нет, — покачал головой я, — листы Мефодия лежат у меня в заначке, а я всё никак к ним не приступлю. Старое заклинание я знаю наизусть. А больше ничего и нету.

— Вот это да! Ты материализовался! — изумился Енох и немного завистливо сказал, — а ну попробуй еще раз пройти сквозь стену.

Моня задумчиво протянул руку. Его пальцы вошли в стену.

— Не действует больше, — растерянно сказал он.

— Что-то с тобой не то, — констатировал Енох. — Или же ты врун.

А через два дня наши гастроли по этой губернии закончились, и мы собрались обратно.

— Ну что, домой? — усмехнулся Гудков, мы заняли свои места, а Жорж тронул поводья. Лошади потянули повозки, меня плавно покачивало в фургоне, и под мерный скрип колёс я задремал.

И приснилась мне старая цыганка. Она тревожно всматривалась в моё лицо и сказала:

— Где ты, гаджо? Возвращайся скорее! Тут такое случилось!

Книга предоставлена Цокольным этажом, где можно скачать и другие книги.

Сайт заблокирован в России, поэтому доступ к сайту через VPN. Можете воспользоваться Censor Tracker или Антизапретом.

У нас есть Telegram-бот, о котором подробнее можно узнать на сайте в Ответах.

Если вам понравилась книга, наградите автора лайком и донатом:

Агитбригада-3