— Испражнение низших демонов! — надрывается режиссёр. — Срыгнутый горным троллем копролит! Лежалый помёт гарпии! И это я ещё польстил твоей актёрской игре, будь уверен!

— Но, господин Пан… — растерянно разводит руками наряженный в драное женское платье молодой человек.

— Для тебя Панургодормон! — злобно подпрыгивает режиссёр. Копытца выбивают на сцене свирепую чечётку, борода трясётся, глаза горят негодованием. Юноша с опасением косится на его кривые, но весьма острые рога.

Панургодормон имеет внешность крупного чёрного козла, и хотя на самом деле является демоном-патроном гномихи-ворлока Фаль Жеспар, характер его соответствует физическому облику.

Отхлебнув вина, Полчек неторопливо перешёл к разделу «Любопытные События и Происшествия», не без интереса ознакомившись с заметкой из жизни Всеношны, столицы Чела.

Через несколько минут из-под платформы показалась чумазое растерянное лицо девушки.

— Мне пришлось ей мурлыкать! — злобно прошипел табакси. — Это унизительно!

— Ничего, потерпишь.

— И лизнуть! В ухо!

— Вот твои семь куспидатов, надеюсь это смягчит твою душевную травму.

— Всего семь!

— Целых семь. И ты за них не надорвался, рыжий.

— Жадный лысень.

— Простите, что перебиваю, — сказала робко девушка, — но как я тут оказалась?

— Это, юная леди, я как раз хотел спросить у вас, — галантно подал ей руку Полчек.

— Я не помню, — помотала та головой, вставая.

Поднявшись на ноги и отряхнув с подола старенькой мантии прилипший мусор, девушка огляделась и спросила:

— Как вы думаете, господин, в этой таверне можно попросить еды? Я могла бы помыть им посуду.

— Я думаю, — невозмутимо ответил Полчек, — в этой таверне вряд ли подозревают о том, что посуду надо мыть, и внезапное предложение сочтут, пожалуй, попыткой навести сглаз. Кроме того, в таких заведениях полагают, что еда — это закуска, а закуска градус крадёт. Единственное, что в них можно проглотить помимо жидкости, это свои зубы.

— Жаль, — расстроилась девушка, — я почему-то очень сильно проголодалась.

— Позволите покормить вас, юная леди? В этом предложении, клянусь, нет ничего неприличного, а неподалёку есть таверна получше этой.

— Но с чего вам обо мне заботиться, господин?

— Пусть это будет платой за моё любопытство. Вы немного расскажете о себе — то, что сочтёте возможным, не более, — а я угощу вас обедом.

— Этот лысень та ещё въедливая заноза, — подтвердил табакси. — Замотал своими вопросами.

— Я не понял, — удивился Полчек, — почему ты ещё здесь, блоховоз?

— Её, значит, вы кормить потащите, — возмутился тот, — а бедному голодному котику «кыш, пшёл вон»?

— На семь куспидатов ты можешь жрать, пока не лопнешь, и ещё два раза по столько.

— Табакси не платят за еду, лысень! Они снисходительно позволяют себя угостить! Считай, что я тебе позволил.

— Польщён этой честью, — мрачно закатил глаза Полчек. — Пойдёмте уже.

— У вас есть репа с рыбой? — робко спросила девушка подошедшую официантку.

Толстая густо татуированная полуорчиха уставилась на неё с недоумением.

— Чегось с рыбой, мадамка? Ежели вам каких корпорских извращениев надобно, так вы очень удачно как раз в порту. Котомка-трап-Корпора. А у нас тут еда простая.

— Что может быть проще пареной репы? — удивилась девушка. — В наших краях её все едят.

— Подайте дежурное блюдо, — попросил Полчек. — На всех.

— Так бы сразу и сказали, — буркнула полуорчиха. — Сейчас будет.

— Репа и рыба… — задумчиво повторил он. — Ты с севера?

— Я послушница монастыря Килидун, севернее нас только Край, — кивнула девушка.

— Птаха Вечны Нашёптанной?

— Непосвящённая. Пока.

Полуорчиха грохнула на середину стола большое блюдо с жареным мясом, крупно нарезанным хлебом, толстыми ломтями козьего сыра и жалкой кучкой вялых овощей. Второй ручищей она ловко выставила разом три здоровенные кружки с пенными шапками.

— Это что? Эль? — жалобно спросила девушка. — Я не пью эль…

— Вины всякие не держим, мадамка. Это вам в капитанские заведения. А эль у нас добрый.

— Я пью эль! — моментально заграбастал её кружку шустрый табакси.

— Вино я тоже не пью… — смущённо призналась послушница. — Можно просто воды?

— Вы сюда что, мыться пришли? — возмутилась официантка.

— Тогда ничего не надо, спасибо, — вздохнула девушка и потянула с блюда варёную морковку.

— Как вас зовут, юная леди? — спросил Полчек.

— Завирушка, господин.

— Врёшь, что ли, много? — невнятно поинтересовался табакси, с урчанием пихающий в себя мясо.

— Нет, это птичка такая. Небольшая, как воробей, только жёлтая. У нас её привечают, она гусениц на репе клюёт.

— Ну и имена у вас, лысней! — фыркнул юный фелиноид. — Глупее не придумать! Вот я, например, Рыжий Зад. Потому что я рыжий и у меня есть зад.

— Но ведь у тебя есть не только зад, — осторожно сказала девушка. ― У тебя есть уши, лапы и хвост. И всё рыжее. Почему ты именно Рыжий Зад?

— Не твоё дело, — буркнул тут же надувшийся котёнок, — это очень уважаемое в моём клане имя. А я — очень уважаемый в клане табакси.

— А как называется твой клан? — спросила Завирушка.

— Не скажу, — мрачно сказал он. — Когда табакси уходят в странствие, они не должны произносить название своего клана вслух! Древняя красивая традиция.

— Он врёт, — пояснил Полчек. — Скорее всего, Рыжий Зад просто сбежал из бродячей труппы табакси-менестрелей. Юные табакси чрезвычайно любопытны, бесстрашны и бестолковы, а потому часто находят на свой хвост приключений.

— Сам ты бестолковый, лысень, — недовольно проворчал тот, но оспаривать предположение не стал.

— А могу я поинтересоваться вашим именем, господин? — спросила девушка.

— Простите покорно, юная леди, где мои манеры! Меня зовут Полчек Кай. Я владелец камерного театра современного искусства «Дом Живых», а также его художественный руководитель и драматург.

— Боюсь, уважаемый Полчек, я вовсе не леди, — призналась Завирушка. — Я сирота, выросшая при храме. Когда пришла пора получать посвящение в птахи, я отправилась с караваном в Порт Даль чтобы отплыть в… Великая Вечна! Мой корабль!

Девушка вскочила, всплеснув руками.

— Мне же нужно на корабль! Только паром ордена отвезёт меня в Корпору по монастырскому поручению! Который час, господин?

— Рыжий, метнись, — велел Полчек.

— Я тебе что, слуга? — буркнул табакси, но встал, подошёл к двери таверны, открыл её и посмотрел в небо.

— Пятый шар подняли, — сказал он, вернувшись, и присосался к кружке с элем. Поверх его собственных усов возникли новые, из белой пены, придающие ему сходство с лукавым моржом. Это выглядит так забавно, что Завирушка, не удержавшись, хихикнула, но сразу же спохватилась:

— Господин Полчек, благодарю вас за прекрасный обед, но мне пора!

— Чего ты там съела-то! — презрительно фыркнул табакси. — Две морковки и кусок сыра?

Сам он уже сожрал почти всё мясо и приканчивает первую кружку эля, кося оранжевым глазом на вторую.

— Я привыкла довольствоваться малым. Простите, господин, если мой рассказ не удовлетворил вашего любопытства.

— Ну что вы, юная леди, уж позвольте называть вас так, я ничуть не разочарован. Скажите только, что вы последнее помните?

— Я шла по направлению к пассажирским пирсам. До посадки на орденской паром оставалось много времени, но денег у меня нет, я тут никого не знаю и боялась заблудиться, поэтому решила подождать прямо у трапа. А потом, вдруг, навстречу…

— Что?

— Не помню, господин. Как отрезало. Следующее, что я вижу, — уже ваше лицо. А теперь простите, я ужасно боюсь опоздать на корабль.

— Позвольте в таком случае вас проводить.

— Это совершенно не стоит вашего беспокойства…

— Ни малейшего беспокойства. Я вас нашёл и покормил, то есть, некоторым образом взял ответственность за ваше благополучие. Думаю, мне следует убедиться, что вы без приключений сели на свой корабль. Провалы в памяти опаснее, чем о них думают.

— Эй, — возмутился Рыжий Зад, — тут же ещё куча жратвы! И эль остался!

— Ни в чём себе не отказывай, — отмахнулся Полчек. — За обед заплачено.

Табакси довольно заурчал и впился мелкими острыми зубами в мясо.

— И часто у вас бывают такие провалы в памяти, уважаемая Завирушка? — спрашивает Полчек, пока они с девушкой идут по центральному променаду вниз, к пассажирским причалам.

— Наверное, никогда, — отвечает та.

Беспорядки в порту уже закончились. То, что горело, потушили. Тех, кто бузил, разогнали. Тех, кто возмущался, заткнули, а остальное наскоро прикрыли снова заработавшей магией иллюзий.

«Слишком много иллюзий, — думает драматург. — Это так расслабляет. Кажется, что если проблему спрятать, то она исчезает».

— Наверное? — повторяет он вслух.

— Знаете, — смеётся Завирушка, — жизнь в монастыре так однообразна, что из неё можно было выкинуть целые недели, и я не заметила бы. С тяпкой в огород. С тряпкой в коридор. Принести чистую воду. Унести грязную воду. Растопить плиту. Потушить плиту. Лечь спать, проснуться и всё сначала.

— Неужели ничего, кроме этой рутины, в вашей жизни не было?

— Только монастырская библиотека. Настоятельница Кавалия разрешала мне читать не более двух часов в день, боясь, что я испорчу зрение, но иногда я прокрадывалась туда ночью и читала вместо сна…

— Однако же смешны его терзанья

служителям весёлой Мельпомены,

что смотрят на него с недоуменьем, — продолжил Банзай.

— Ужель не было вам обидно,

что ваш талант преображенья

сокрыт магичеством банальным? — добавил Банзай.

Когда молодые люди устроились с бокалами у камина, Вар нетерпеливо спросил:

— Ну что, как моя пьеса? Ты закончил её?

— Вар, — качает головой Полчек, — это моя пьеса!

— Ты её автор, — смеётся Вар, — это не одно и то же! Я её заказал, я её оплатил, так что с точки зрения театрального бизнеса она моя. Но я прослежу, чтобы твоё имя было на афише.

— Мелким шрифтом, разумеется?

— Мельчайшим! Серым по серому. Рунами хобгоблинов. На обратной стороне.

— Иного я от тебя и не ждал! — улыбается Полчек.

— А если серьёзно, — поднимает бокал Вар, — будет просто: «Автор пьесы — Полчек из Порта Даль». Без «Кай». Извини. Ни тебе, ни мне не нужен скандал. У себя в провинции ты можешь называться, как хочешь, а здесь слишком много долгоживущих с хорошей памятью и большими связями.

— Настолько большими, чтобы напугать Вара Архаичного?

— Но-но, я не покупаюсь на дешёвые провокации, друг мой, — отмахнулся полуэльф. — Я никого не боюсь, но зачем плевать в гнездо адских ос, если можно этого не делать? Только чтобы поддержать твою смешную фронду?

— Тебе кажется смешным то, что творит Дом Теней?

— Полчек, дружище, мне кажется смешным вообще всё! Я очень весёлый и позитивный парень, ты забыл? А знаешь почему?

— Хм… дай угадаю… — почесал затылок Полчек. — Потому что у тебя до черта денег, ты красавец, в чью постель аристократки падают, как груши с веток, твои родители рулят в клане, который правит Корпорой, у тебя есть всё, что можно пожелать, и ещё немного сверх того?

— Разумеется, — смеётся Вар, — а ещё потому, что я не лезу в политику. А если бы я в неё полез, то превратился бы в унылого депрессивного зануду, копающегося в скучнейшем говне в вечном поиске заговоров против себя и Дома.

— Ты на меня намекаешь?

— Вообще-то я имел в виду отца, но ты тоже подходишь. За исключением того, что ты предпочитаешь не искать заговоры, а плести их сам. Ну как, придумал очередной способ свергнуть мой Дом и повергнуть в ничтожество меня?

— Я ничего не имею против тебя лично, Вар, — буркнул смущённо Полчек. — Но твой Дом…

— … Дал мне вот это всё! — полуэльф широким жестом обвёл роскошный интерьер малой гостиной. — За что я ему очень благодарен. И давай на этом закончим с политикой. В конце концов, мы с тобой люди искусства. Так что там пьеса?

— Вот она, — Полчек подал Вару стопку перевязанных лентой листов, покрытых мелкой вязью скорописи на Всеобщем.

— Выпей ещё подогретого вина, пока я читаю. Хочешь перекусить?

— Не отказался бы. Полёты на мирадах пробуждают аппетит. Не сразу, а когда перестаёт тошнить от высоты и скорости. И дождя в лицо.

— Не будь таким неженкой! Эй, кто-нибудь! Лёгкий ужин моему другу! — Вар развязал ленточку, щелчком пальцев зажёг магический светильник и погрузился в чтение.

Через час полуэльф отложил рукопись, потёр руки и взял со столика бокал.

— Ну-ка, что там тебе принесли? Филе глубинного рофа с гарниром из аартука-воителя? Доедать будешь? Тогда давай сюда, — Вар аппетитно захрустел жареными ложноножками.

— Прочитал?

— Да, сейчас… Кстати, вкусно. Зря ты не стал.

— Вар, не тяни.

— Ну, что тебе сказать, — полуэльф изящно откинулся на спинку кресла, — ты знаешь, Полчек, как я ценю твой талант.

— Начало тревожное, — покачал головой молодой драматург.

— Нет, серьёзно! Ты мраков гений! Сцены! Диалоги! Действие! Шедевр, настоящий шедевр!

— Сейчас будет «но»… — грустно улыбнулся Полчек.

— Ты прав, — кивнул Вар. — И ещё какое. Какого демона тебя вечно несёт бичевать социальные пороки? Почему обязательно надо плюнуть на фалды сюртука Дому Теней?

— Дом Теней — проклятие Альвираха…

— … И я часть его, — перебил Вар. — Я же не спорю. Дом Кай вообще запрещён, уничтожен, развеян и расточен, но это же не мешает мне с тобой общаться?

— Тебя просто забавляет идея дружить с представителем Дома, от одного упоминания которого икают четыре поколения твоих предков!

— И это тоже, — смеётся, ничуть не смутившись, полуэльф, — но для меня ты в первую очередь прекрасный драматург, который, я надеюсь, однажды всё-таки напишет нечто не только гениальное, но и пригодное для постановки.

— Это, значит, непригодное?

— Нет. Категорически. Ты пойми, Полчек, Дом Теней не только ментор сцены, но и заложник её. Мы следим за каноном, но мы же его жертвы. Я могу поставить что угодно, но в рамках «от сих до сих», потому что если позволено нарушить мне, то остальным сам нефилим велел. Не успеешь оглянуться, а вокруг хаос.

— Так, может, пусть будет хаос? — серьёзно спросил Полчек.

— Нет, — так же твёрдо ответил Вар. — Для тебя любая пьеса — это разговор о тебе. О том, что волнует Полчека Кая. О том, какой он, Полчек Кай. Что у него внутри и как он видит мир. И таков каждый талантливый автор. Но для Дома Теней пьеса — это разговор с людьми. Что хорошо и что плохо, что правильно и что неправильно, где их место и где наше. Зло должно быть гадким и непременно наказываться, его победы всегда подлы и неокончательны. Добро может безвинно страдать и даже гибнуть, но обязательно вызывать сочувствие и быть отомщено в финале.

— А что сегодня добро и кто зло, определяет Дом Теней?

— Это, друг мой, определяет общественный консенсус! — улыбнулся Вар. — А вот общественный консенсус определяем мы. В том числе, и через каноны сцены. Поэтому пьеса твоя гениальна, но ставить её нельзя. Она вызывает бурю эмоций, поэтому гениальна. Но не по тому поводу, поэтому ставить нельзя. Зритель не над тем плачет и не тому радуется. Кому другому я предложил бы переписать, но тебя слишком хорошо знаю.

— Я не стану!

— Вот именно. Я слышал, ты купил в Порте Даль какой-то замшелый каменный мавзолей и делаешь там театр?

— «Скорлупа» — не мавзолей! Это бывший…

— Неважно, — перебил его Вар. — Развлекайся. Я шепну кому надо, чтобы с вас не слишком строго спрашивали, но на большую сцену тебе нельзя.

— Знаешь, Вар, — с чувством сказал Полчек, — мне кажется, ты всё-таки однажды превратишься в унылого депрессивного зануду. И этот момент ближе, чем тебе кажется.

— А пока он не наступил, — подхватывает полуэльф, смеясь, — выпьем!

Три бокала спустя, Вар спохватился:

— Слушай, есть же отличная история, как ты любишь!

— Новая сплетня? — заинтересовался Полчек.

— Ещё дымится, как свежий мирадский навоз! На той неделе я летал к одной… В общем, не важно к кому, в Корпору, скандал был ещё в самом разгаре.

— В Корпоре каждый день новый скандал, — пожал худыми острыми плечами Полчек.

— Нет, это был очень-очень тихий скандальчик, внутренний. Но дико, дико романтичный! Будь у меня хоть кроха от твоего таланта, я бы написал великую драму! Но увы, в искусстве я не творец, а администратор. Учти — всё строго между нами, и если ты захочешь вывести это в пьесе, то даже намёка на реальных действующих лиц быть не должно!

— Заинтриговал!

— В общем, в главном семействе Дома, которое носит основную Марку, и в котором даже в сортир ходят по канону…

— Ты имеешь в виду…

— Тсс! Никаких имён! В общем, одна из дочерей-наследниц, вполне, кстати, миленькая барышня — я с ней не то чтобы знаком, но на балах перемигивался — оказалась совершенно бесталанной. Дырку на чулке магией не спрячет.

— Откуда у дочери-наследницы дырявые чулки?

— Я фигурально, не занудствуй! Просто магия иллюзий у девчонки по полным нулям — и это в главной наследной лини Дома Теней! Такая голубая кровь, что я по сравнению с ней чуть ли не бастард.

— Такое редко, но бывает, — соглашается Полчек. — Неудачное сочетание линий. Не повезло.

— Птахи сказали то же самое. Извините, мол, уважаемые родители, не судьба. Не всем потрясать Альвирах своим могуществом. Наследников у вас и других полно, а эту как-нибудь прокормите, не нищие небось. Девочка тоже, в общем, не сильно расстроилась, она в высшие сферы и не рвалась. Оттягивалась на танцульках, занималась какой-то необременительной ерундой, каталась во Всеношну на премьеры и вообще не грустила. Не все одержимы идеей сделать мир лучше, как ты, Полчек. Некоторым и так хорошо.

— Обычно они, почему-то, принадлежат к Дому Теней, — усмехнулся Полчек. — Такое вот странное совпадение.

— В общем, — не слушая его, продолжил Вар, — была девчонка как девчонка. Пока не занесло её на подготовку к Воссиянию Вечны. Сам знаешь, повозки, цветы, украшения, летающие шары, огни, фейерверки — всё это само себя не создаст. От магии иллюзий аж воздух трещит. Паломники со всего континента, толпы народу, храм сияет, жрицы блещут, красота неимоверная!

— И каждый знает, что это — великий Дом Теней, — скептически прокомментировал Полчек.

— Тем более, что это и правда он, — парирует Вар. — И вот, как в лучших пьесах классической имперской драмы, наступает кульминация. Процессия уже готова двинуться, народ волнуется и предвкушает, зажигаются небесные огни и разворачиваются воздушные картины, и вдруг раздаётся такой истошный визг, как будто кто-то в суете сел на банши. И в единый момент все иллюзии, которые выстраивали лучшие мастера Дома, делают один большой «пуф» — и исчезают!

— Серьёзно? — захохотал Полчек. — Представляю себе, какой конфуз!

— Ничего ты не представляешь, — смеётся Вар, — иллюзии создавали не один день, слой за слоем, картину за картиной, это великое произведение артистической школы! Лучшие из лучших почитали за честь внести свой штрих в общее дело! Народ за воротами волнуется, время идёт, в толпе уже начинаются нездоровые шепотки, а вместо праздничной процессии — одни голые платформы из досок, на них актёры и менестрели кто в чём. Зачем наряжаться, иллюзия всё скроет!

— Эпично, — кивает Полчек, — и как же выкрутились?

— Отвратительно, — отмахивается Вар. — На скорую руку набросали поверх какую-то туфту в цветочках, лишь бы блестело, да так и поехали. Кошмарное позорище, между нами говоря. Рад, что ты этого не видел. Но знаешь, что самое гадкое?

— Дай угадаю — никто ничего не заметил?

— Именно! Народу всё равно, что ему показывают: тончайшее и сложнейшее произведение искусства, созданное сотнями лучших мастеров, или аляповатую никчёмную дрянь золотым по алому, накиданную ремесленниками сцены за пять минут. Все были в восторге, а в газетах написали: «Дом Теней в этом году превзошёл сам себя».

— Очень поучительно, — смеётся Полчек. — Но причём тут девушка, с которой ты начал свой рассказ?

— Инцидент, как ты понимаешь, расследовали очень тщательно. Разобрали минута за минутой и шаг за шагом, кто где стоял, кто что делал, кто что видел. Результат засекретили. Официально для своих объявили, что была случайная флюктуация. Нефилимка лежала, крылышком махнула, иллюзия упала и разбилась. Тщательней, мол, в следующий раз делайте. Для всех остальных вообще сделали вид, что ничего не случилось. Народ доволен? И прекрасно. Но мои родители, как ты знаешь, входят в Совет Дома. И от них я узнал, что во всём виновата эта девушка, Летана. Оказалось, что она носительница редчайшей способности — антиморока. Никакой пользы от неё нет, ничего толкового сделать не может, но любую иллюзию эта балбеска сносит на раз, какой бы великий мастер её ни ставил.

— Ломать не строить? — веселится Полчек. Они с Варом уже приговорили третью бутылку, и вечер становится крайне непринуждённым.

— Именно! — салютует ему бокалом полуэльф. — Самое смешное, что она об этом и сама не знала. Не было случая проявить. Что там с ней случилось на параде — то ли за попу кто-то ущипнул, то ли мышь под юбку забралась, — я не знаю. Но вдруг её заклинило, и привет. Неделя работы табакси под хвост.

— Впечатляет, — соглашается Полчек, откупоривая четвёртую бутылку. — Но ты обещал романтику.

— Сейчас будет, — обещает Вар. — Итак, девочке погрозили пальцем, велели больше так не делать, да и всё. Она же не виновата, что такой уродилась. Велели избегать мышей, не даваться щипать за попу, держаться подальше от мест, где много иллюзий, а главное, ни в коем случае не заводить детей. Потому что, по мнению птах-лекариц, дети её непременно эту особенность унаследуют. И дети её детей. И их дети, и…

— Я понял, понял, — разливает вино Полчек. — Через какие-то пару тысяч лет, буквально не успеешь оглянуться, а твои могучие иллюзии сшибают щелчками уличные мальчишки.

— Вот ты смеёшься, друг, — укоризненно отвечает Вар, — а Дом мыслит именно так, тысячелетиями. В общем, плодиться и размножаться девушке запретили, а всё остальное нет. Родная же кровь, хоть и порченая. И вот тут вступает Её Величество Романтика!

— Девушка внезапно влюбилась?

— Отчего же внезапно? У неё был в разгаре роман с неким милым молодым человеком, и дело уже шло к свадьбе. Парнишка не очень родовит, поэтому невеста без способностей его не смущала. Там вообще, похоже, была настоящая Большая Любовь с больших букв БЛ. И жить бы им поживать, но выяснилось, что до свадьбы они себе ни в чём не отказывали, и Летана уже на сносях. Когда вся эта история закрутилась, она отказалась решать проблему у птахи-лекарки. Сказала: «Мой ребёнок мне дороже вашего Дома», ― и подалась в бега.

— Одна?

— Нет, с отцом ребёнка. Поженились втихаря, сели на корабль, прихватили что смогли из имущества — и только их и видели. Пока Дом спохватился, их и след простыл. С тех пор ищут. Теперь тебе достаточно романтики?

— Даже перебор, — сказал неожиданно серьёзно Полчек. — Зачем ты мне это рассказал, Вар?

— Тебе не понравилась история? — улыбается в ответ тот.

— Ты только что указал мне на то, чем можно здорово подгадить твоему дому. И не говори, что это вышло случайно.

— Я большой патриот своего Дома, — Вар уже не выглядит таким пьяным, каким казался минуту назад. — Но одно дело Дом, а другое — те, кто им управляет. И если тебе вдруг, совершенно случайно, подвернётся под руку что-то, что поможет весёлому, умному и вообще замечательному, но не имеющему никаких перспектив войти в Совет, члену Дома подвинуть кое-кого вверху пирамиды… В общем, ты знаешь, к кому обращаться.

— Ты же не любишь политику, Вар?

— Я просто не понимаю любви без взаимности, Полчек. Выпьем?

— Выпьем!

— Эй, братан, всё вокруг — иллюзии!

Это даже не предмет дискуссии.

Не будь дурачком и не верь глазам,

иначе будешь виноват сам!

Большая редакторская колонка Риардона в его газете «Портодальская Истина» снабжена вполне приличным, даже слегка скучноватым заголовком «О просачивании чуждых явлений в общественную культуру». Респектабельное городское издание тщательно придерживается классического имперского стиля во всем — от строгой вёрстки и устаревших шрифтов до манеры подачи новостей, несколько тяжеловесной, но в то же время излучающей невольную убедительность своей основательностью. Эльф тщательно следит за этим. «Портодальская Истина» — настольная газета городских чиновников, крупных коммерсантов, представителей Домов и прочей публики, имеющей вес в местном обществе. Она одновременно выражает позицию городских элит — и формирует её. Этот тонкий баланс соблюдать очень сложно, но Риардон недаром имеет издательский опыт в несколько сотен лет. Его слово — слово Порта Даль. Иногда — буквально.

— Др-р-рагоценейшая публика! — закричал Нюхопёс. — Раз уж вы все тут собрались, следующая читка будет про лучший театр города — «Дом Живых». И нет, мне за это не заплатили, просто ребята отожгли как по кустам фаерболом, неплохо подпалив хвосты надутым занудам из городского совета! Так держать, коллеги по сцене! Порт с вами!

— По четыре куспидата с каждого, — равнодушно сказала птаха на входе. — И не пытайтесь сэкономить, Вечна слушает разумных раздельно. А то набьются толпой и давай наперебой орать…

— Спасибо, мы знаем, — кивнула Завирушка.

Птаха окинула задумчивым взглядом её мантию, которая выглядит прилично только из-за иллюзии, наложенной вчера Юдалой, но ничего не сказала.

Полчек молча выложил на столик восемь куспидатов, получив взамен два костяных жетона.

— В любую кабинку, — бросила им вслед Птаха. — Все свободны.

Кабинка, представляющая собой небольшую комнату с парой удобных кресел, освещена как будто выходящим на солнечную сторону окном — но на самом деле это окно не на улицу, а в Корпору, в Гнездовище. И свет, из него исходящий, — сияние нефилимово. Вечна, Птица, Расставляющая Звёзды, этим сиянием размывается, и разглядеть её в подробностях сложно. Видно лишь, что она сидит на своём насесте в золотой клетке, сияя оттуда множеством глаз и белизной крыл. Разумеется, никто не может запереть нефилима, который есть метадемиург реальности, так что клетка — символ самоограничения, которое Вечна налагает на себя ради контакта с материей Альвираха. Вопрос «Может ли Вечна сотворить себе клетку, которую не в силах разрушить?» — один из самых дискутируемых парадоксов культа нефилима. Будучи всесильной, она может всё, но является ли при этом объектом своего всемогущества?

— Как она прекрасна!— сказала Завирушка, дрожащим от восхищения голосом.

— Хочешь ей что-нибудь сказать? — спросил Полчек.

— Нет, — казала Завирушка, подумав. — Я пока слишком мало знаю о мире, чтобы моё мнение что-то значило. Так что вы зря потратили на меня четыре серебряных. Но вы говорите, если хотите. Думаю, у вас-то есть что сказать. Я, если хотите, могу выйти.

— Нет, я воздержусь. Не то чтобы у меня не нашлось слов для Вечны. Просто… Ты говорила вчера, что научилась сбрасывать иллюзии по желанию. Это так?

— Да, оказалось, что мне достаточно сосредоточиться и взвизгнуть.

— Взвизгнуть?

— Да, извините. Фаль сказала: «Акустический триггер».

— Хм… — задумался Полчек. — Почему бы и нет? У меня есть к тебе необычная просьба. Ты не могла бы использовать это умение здесь и сейчас?

— Но… На чём?

— Тебе нужен объект? Ладно, вот моя трость, — Полчек поставил тросточку с красивой резной рукоятью возле магического окна в Гнездовище. — Представь, что на неё наложена иллюзия. Сбрось её!

— Я попробую… — неуверенно сказала Завирушка.

Она уставилась на отполированную ладонью драматурга рукоятку, прикрыла глаза, вздохнула, потом открыла их и тоненько, негромко взвизгнула.

Трость ничуть не изменилась, а вот свет в комнате резко погас.

— Ой, что я натворила? — испугалась девушка. — Почему темно? Где Вечна?

— Не пугайся, — Полчек щёлкнул длинными тонкими пальцами, зажигая магический огонёк. — Смотри.

Окно в Гнездовище, из которого падал свет, оказалось просто нишей в стене. Стены оказались облезлыми, кресла — вытертыми и облупившимися, пол — пыльным и замусоренным, а в нише валяется высохший трупик воробья.

— Но… Как? — поразилась Завирушка. — Как это возможно?

— Пойдём отсюда, — потянул её к выходу драматург. — Обсудим на улице.

Завирушке полквартала казалось, что она чувствует спиной подозрительный взгляд дежурной птахи, но потом они свернули, и девушка отвлеклась.