«Клуб 27» — так называют группу знаменитых музыкантов, которые погибли в свои двадцать семь при странных обстоятельствах. Я не музыкант и не знаменит, но в свои двадцать семь тоже погиб — и, если бы меня в этот клуб приняли официально, точно стал бы в нем безоговорочным чемпионом. Потому что погиб в свои двадцать семь я не один и даже не два раза, а мои странные обстоятельства с запасом кроют обстоятельства всех остальных вместе взятых.

Впрочем, обо всем по порядку.

Едва проснувшись субботним июньским утром, за окном увидел густой и непроглядный молочно-белый туман. Лениво потянулся за смартфоном на прикроватной тумбочке, попробовал разблокировать. Не удалось — черное зеркало, никакой реакции.

В квартире полумрак — окна панорамные, от пола до потолка, но белесый туман на улице уж очень густой. Во всем доме полная, абсолютная тишина. Кажется, что мне все еще снится утренний кошмар — вязкий и густой, как белесая мгла за окном. Еще и давит на грудь ощутимо, как будто на глубине с аквалангом — каждый вдох требует большего чем обычно усилия. Процесс дыхания хорошо ощущается, а не незаметен, как это обычно бывает.

Так. Это мне уже постепенно перестает нравиться.

— Алиса, свет!

Алиса не ответила, света не появилось. Приподнялся, щелкнул выключателем: да, похоже электричества нет. Пощелкал еще раз туда-сюда. Хм, совсем нет. Соскочил с кровати и невольно замер, услышав вдруг странный шум. Похоже, вне квартиры. Да, за входной дверью, из коридора у лифта. Очень странные звуки — как будто я все еще не проснулся, оставаясь в кошмарном сне и слушая инфернальные шорохи.

Надев шорты, наощупь — в прихожей и вовсе темно, прошел ко входной двери. В глазок не видно ничего, так что приоткрыл, выглянул. У нас в коридоре всего четыре квартиры, а в центре выход к лифтовой площадке — вот на ней тоже широкое окно от пола до потолка. Так что здесь не совсем темно, и я — не очень веря глазам, присмотрелся внимательно к тому, что вижу.

Разглядывая двух странных существ, с трудом различимых в полумраке коридора, я замер. Они, стоя у дверного проема, ведущего к лифту, тоже замерли, разглядывая меня.

— Ну здравствуй, белочка, — вслух произнес я, выходя из ступора.

Вопреки слабой надежде, вместе со звуком голоса галлюцинация не пропала. Сразу после моего комментария одно из существ подняло руку и попыталось что-то сказать — на звук прозвучало как человеческий лай.

Я резко захлопнул дверь и щелкнул замком. Отскочил назад, запнувшись о небрежно разбросанную в прихожей обувь и едва не упав. Подхватил кроссовки и торопливо вывалился из темного коридора в гостиную. Быстро обулся — если придется прямо сейчас куда-то бежать, лучше делать это не босиком, прошел дальше в кухню. Первым делом схватил нож со стола, крепко сжав округлую металлическую рукоять.

Мы — мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути. Не помню, откуда фраза, но даже четко осознавая, что стал объектом клинического случая характерного для пациента психиатрической больницы, все же думаю подступающее безумие лучше встречать с ножом в руке.

На кухне, как и в гостиной, не так темно, как в коридоре. Естественное освещение, неяркое — на улице так и стоит густая непроглядная взвесь молочно-белого тумана. В очередной раз щелкнул выключателем. Электричество так и не появилось. Смартфон — каким-то образом он у меня в левой руке обнаружился — похоже я его с собой с кровати так и забрал машинально, работать по-прежнему отказывался. Высокотехнологичный кирпич.

Крепко зажмурившись, глубоко вздохнул. Проснуться окончательно и вырваться из этого бредового видения не получалось. Я словно в фильм ужасов попал — за окном белесая мгла, света нет, ничего не работает и странные твари за дверью. Да не может этого быть — не бывает такого, просто потому что не бывает. Это галлюцинация.

— Доигрался, — снова вслух сказал я сам себе. Неделя за компьютером, почти не выходя из комнаты — не лучшая идея, без последствий похоже не прошло.

Вот кстати: я мыслю, следовательно, существую — и несмотря на стройность и невероятную четкость мыслей все же смог поймать реального глюка, как пел небезызвестный артист. Ведь кроме того, что я только что увидел в коридоре двух гоблинов с копьями в руках, ничего в восприятии окружающего мира больше не выдавало того, что у меня начала посвистывать фляга.

Если я сошел с ума частями — ну, допустим, кроме видения в коридоре в остальном адекватно воспринимаю реальность, значит в области что-то случилось. Допустим авария на подстанции, потому и свет выключили. В родном мегаполисе подобное было бы происшествием серьезного масштаба, но здесь, в провинции, скорее всего ничего из ряда вон выдающегося. Ну а туман… ну туман, бывает. Холодный фронт там пришел с севера, например. Только что ж дышать-то так тяжело и непривычно, как будто грудь эластичным бинтом обмотали?

Приоткрыв окно, выглянул на улицу. Полная тишина, а туман настолько густой, что соседнего дома в сотне метров не видно. Вижу лишь часть газона, немного тротуар и бампера нескольких припаркованных автомобилей. Метров тридцать видимость, не больше.

— Йо-ожик! –крикнул я в молочно-белую пелену, не удержавшись.

Если уж и заезжать в дурку, то громко и с музыкой, чтобы сразу на все деньги. Громко не получилось — мглистый туман как будто вобрал крик, приглушая звук. Неестественный какой-то туман, возможно часть программы слетевшего с катушек разума. Или же это…

— Дур-р-рак! — захлопывая окно, высказался я в свой адрес. Может туман за окном — следствие какой-то аварии на производстве, и надышавшись этой дрянью я сейчас и ловлю веселые и не очень картинки?

Отскочив от окна так же, как совсем недавно от двери, стал осматриваться в поисках тряпки и лихорадочно вспоминать уроки гражданской обороны. Надеть ватно-марлевую повязку (которой у меня нет), подняться на возвышенность если какой-то не помню газ, или наоборот спрятаться в подвале если какой-то не помню другой… Да, просто кладезь знаний остался, точно не пропаду.

В дверь квартиры вдруг постучались. От неожиданности я даже подпрыгнул, еще крепче сжимая нож. Главное — если сейчас начну сражаться с монстрами, не оказалось бы потом, что это медбратья. Но сдаваться не буду, не дождетесь. И к двери пока подходить не буду — для начала надо одеться, а потом…

В дверь снова задолбили, но стук оборвал громкий зычный голос. Похоже, из дальнего конца коридора из своей квартиры вышел сосед — пузатый массивный дядька с широкой бородой-лопатой и лысым черепом с татуированным затылком. Невысокий, но при этом широкий как танк. За полгода пока тут живу, мы с ним только здоровались изредка встречаясь, даже имени его не знаю. Но голос точно его — гулкий как из бочки.

Переборов вяжущий страх, я вышел в коридор и аккуратно подошел ко входной двери. Когда прислонился к дверному глазку, выглядывая в коридор, услышал, как сосед сообщил странным существам что будет стрелять. Слова с делом не разошлись — я почти сразу увидел яркую вспышку выстрела, ярко высветившую на мгновенье весь коридор.

Грохнуло так, что весь дом вздрогнул — двенадцатый калибр, не иначе. После вспышки в искаженном линзой глазка коридоре мелькнуло что-то темное, заслоняя обзор, в дверь с другой стороны что-то ударилось, совсем рядом со мной раздался испуганный человеческий лай. Я почти сразу догадался о причине: то существо, что недавно стучалось в мою дверь, в испуге сейчас прислонилось к ней спиной и пытается что-то пролаять в свое оправдание.

Мысль между тем прошла дальше — если сосед прямо сейчас выстрелит, то убьет и меня. Просто потому что дверь квартирная — металлический картон от застройщика.

«Элементарно же», — сказал я сам себе, когда все эти мысли мелькнули у меня за краткое мгновенье. Отпрянув от двери, понимая критичность ситуации, я вознамерился было убежать. На середине мысли изменил решение, понимая, что не успеваю и собрался рухнуть на пол уходя с линии огня.

Ничего сделать из задуманного не успел, потому что одновременно услышал грохот нового выстрела, увидел появившуюся в двери рваную дыру с вогнутыми внутрь краями и почувствовал тупой удар в грудь.

Боли не было, но душу словно выдернуло из тела — рывком. Далеко не улетел, почти сразу остановился; непривычная тяжесть исчезла, да и вообще все ощущения исчезли — я сейчас был бесплотным духом и смотрел на происходящее сверху-сбоку, наблюдая замершую картинку.

Все замерло, время как будто остановилось. Словно в компьютерной игре с изометрической проекцией, если на паузу действие поставить: видел я сейчас и себя, и дверь с дырой от пули, видел даже стоящего в коридоре соседа с ружьем, а также убитое им существо, ярко высвеченное сейчас вспышкой выстрела.

Ну точно гоблин, как есть — первое, что пришло мне в голову определением. Причем не какой-то гоблин с фантастических картинок, а самый настоящий. Невысокий рост, широкое лицо с приплюснутым носом, заметно согбенная спина и неестественно для обычного человека длинные руки. Наверное, похожим образом могли выглядеть наши предки миллион лет назад. И существо это можно было бы назвать гоминидом, человекообразной обезьяной, если бы не несколько «но».

Для начала, у этого гоблина была темно-серая, с заметным оттенком синего кожа; совершенно безволосое тело, как и лицо — даже бровей нет. При этом голова фигурно выбрита: на темени идеально ровным кругом растут жесткие черные волосы, собранные в длинный — ниже плеч, хвост. На лбу, заходя выше на выбритую до зеркального блеска часть головы, видна слабо светящаяся кислотно-зеленым татуировка в виде латинских букв VPR. Кроме того, в руках убитый гоблин держит короткое копье с длинным широким наконечником — по виду современное изделие, фабричное. А еще на этом существе кожаная юбка из ремней, я такие на картинках у римских легионеров видел.

Так внимательно и скрупулезно я рассматривал гоблина потому, что вместе с болью и ощущением тела у меня исчезли и эмоции, оставив только холодный разум наблюдателя. Который отметил, что меня сейчас — бесплотного, повлекло вокруг рассматриваемой картины. Замершее время уже незаметно сняли с паузы, постепенно разгоняя — вспышка выстрела погасла, оставив в густом полумраке у моей двери только зеленоватый отсвет букв татуировки на голове гоблина.

Постепенно я ощутил себя словно в невидимом водовороте. Первый оборот проходил довольно медленно — поднявшись и над гоблином, и над своим начавшим истончаться в прах телом (я без эмоций отметил этот удивительный факт), не замечая и не видя стен, мой дух нарезал круги, постепенно ускоряясь. Третий и четвертый оборот я уже видел все вокруг размыто, а потом меня втянуло обратно в рассыпающееся прахом собственное тело, словно в центр воронки.

Мгновенно вернулись обычные чувства и ощущения, яркие эмоции, вернулась и привычная тяжесть тела, сменившая бесплотную легкость. Громко заорав от запоздало пришедшего страха, я машинально продолжил движение — ведь последней мыслью в сознании, побуждающей к действию, так и оставалось желание рухнуть на пол, уходя от соседской пули. Нога в носке (почему в носке, я же в кроссовках?) проскользнула по полу, и я свалился вниз.

Падая, успел с удивлением понять, что нахожусь сейчас не в коридоре, а на лоджии. Отпустив декоративные перила, на которые только что опирался, я уже валился вниз. С удивлением понимая, что вместо нереального глюка кошмарного сна вижу приближающийся пол — жесткий, у меня кафель на балконе.

В последний миг перед падением попытался опереться на круглый журнальный столик. Он мой вес предсказуемо не выдержал, рука поехала в сторону вместе с белой скатертью, и я наконец приземлился. Очень неудачно — рука неуклюже подломилась, голова с размаху ударилась об пол.

Вот теперь стало больно.

Похоже, я потерял сознание, но совсем ненадолго — очнулся почти сразу, в неудобной позе, лежа на подогнувшейся под себя руке. От удара расшиб бровь и хорошо чувствую, что обильно льется кровь. В руке так и оставалась случайно снятая с журнального столика скатерть, поэтому недолго думая извернулся и приложил скомканную ткань ко лбу. Полежал немного, потом поднялся и сел, прислонившись к стене. Посмотрел сквозь панорамное остекление лоджии, с накатывающим недоумением наблюдая красно-зеленое, с вкраплением розового, зарево северного сияния.

Хотелось еще посидеть, но не в силах противиться любопытству извернулся, достал из кармана телефон — черт, экран разбил. Но работает, на касания — оставившее кровавые отпечатки пальцев, смартфон среагировал, и я посмотрел время и дату.

Двадцать два сорок пять, суббота, первое июня.

— Них… Нихао, что по-китайски означает «здравствуйте», — исправился я.

Пару лет назад договорился сам с собой, что больше не использую грязные слова и выражения, вот стараюсь как-то заменять по случаю. И почти получается, вот даже сейчас смог удержаться.

«Креме́нь», — мысленно похвалил я себя.

— Ничего не понимаю, — добавил уже вслух, выразив теперь уже смысл изначально прерванного волевым усилием выражения. При этом, несмотря на заявленное непонимание, понимать происходящее я как раз начал: все элементарно и просто.

Я сейчас сижу на полу лоджии у себя дома. Телефон говорит, что сегодня суббота, первое июня. Еще несколько минут назад я стоял здесь и смотрел на заполнившее небосвод северное сияние, которое в принципе крайне редкий гость средней полосе России, тем более столь сочных и необычных цветов — кроме стандартного зеленого присутствует и весь спектр красного, от нежно-розового к алому и дальше к багряному. Смотрел-смотрел я на сияние, а потом, вот уже буквально только что, поскользнулся, упал, ударился головой и… и получается, что мне привиделась следующая неделя жизни?

Получается, так. Нет, можно конечно предположить, что я прожил целую неделю — уже как бред звучит, а потом и вовсе дичь начинается: через неделю, субботним утром проснулся среди мглистого тумана и почти сразу же меня случайно убил сосед, сражаясь в коридоре с гоблинами, а потом после смерти я вернулся на неделю назад во времени…

Предположить такое можно, конечно. Но быстро и мимолетно предположить, потому что этого не может быть. Так просто не бывает.

Прижимая ко лбу уже мокрую от крови скатерть, прошел в ванную. Наклонившись, сунул голову под душ, смывая кровь с лица, потом залил рану перекисью. Снова прижимая к левой стороне лица окровавленную скатерть, чтобы пол розовыми хлопьями перекиси не запачкать, пошел за аптечкой на кухню.

Вскрикнули от испуга мы одновременно. Грохнул падающий стул, вскочившая из-за стола сестра держалась за грудь.

— Ты чего так пугаешь⁈

Вика. Моя сестра-близнец. Я, если честно, даже забыл, что она в квартире, на кухне за столом сидит. В телефоне как обычно, переписывается с кем-то, на мое недавнее падение и суету в ванной даже внимания не обратила.

— Что у тебя… что с тобой?

— Поскользнулся, упал, — буркнул я, подставляя стул и доставая с полки кухонного гарнитура аптечку.

Вернулся в ванную, вытер лоб ватным тампоном, залепил рану кровоостанавливающей салфеткой. Как раз когда прилеплял темно-зеленый прямоугольник, послышался звонок в дверь. Вернее, три быстрых звонка — «три зеленых свистка», как называла этот способ звонить Оксана, чтобы я не перепутал ее приход ни с кем другим.

Все это уже было неделю назад — мелькнула было мысль. Быстро отогнанная: сегодня суббота вечер, ко мне на серьезный разговор зашла сестра, и еще я жду свою девушку в гости! Кто еще прийти может, позвонив быстро три раза⁉ А все, что я наблюдал недавно — туман, гоблины, сосед с ружьем, это все плоды удара головой о кафель пола.

Несостыковка, правда, есть — если брать хронологию воспоминаний, то сначала было вот это вот все: прожитая почти безвылазно дома неделя, странное пробуждение без электричества и погружение в туман, выстрел, и только потом удар головой.

Мысли отогнал — ну бред же? Хотя, если подумать… нет, не бред.

— Не бред, а лютая дичь, — прошептал я, открывая дверь.

Перед этим с большим трудом удержался от того, чтобы не посмотреть в глазок. Три коротких звонка, Оксана это, зачем в глазок смотреть? Вряд ли там сейчас один из гоблинов стоит. Но все равно, чтобы повернуть ручку замка, не глянув предварительно в глазок, пришлось приложить волевое усилие.

За дверью (вот удивительное дело!) стояла Оксана. В летнем платье — легком, белом и просвечивающем настолько, что видно белое же нижнее белье; в голубых легких кроссовках, маленькая сумочка на сгибе руки, ключи от машины на пальце; тот же самый наряд и та же самая поза, в которой я увидел ее на пороге неделю назад. И тот же приметный и броский макияж.

«Хватит!» — мысленно сказал я сам себе. Оксана знает, что мне нравится это белое платье и вот этот вот яркий макияж; а в этих кроссовках она чаще всего ходит, мы ей даже неделю еще такую же вторую пару, и еще такое же платье купили, чтобы вещи менять и не занашивать.

— Ой… — прикрыла рот ладошкой Оксана. — Сереж, а что случилось?

— Упал.

— Упал?

— Шел-шел, потом поскользнулся и упал, — объяснил я очевидное.

Оксана уже вошла и отставив сумочку, аккуратно осматривая мой лоб.

— Как, прямо на ровном месте умудрился?

— Да не знаю. Смотрел на сияние это, потом повернулся, упал, очнулся…

— Сияние, да! Даже на дороге остановилась посмотреть, первый раз такое вижу, очуметь просто! Давай тебе скорую вызовем, тут все в крови же…

— Да не переживай, все в порядке. Проходи.

Сняв кроссовки — не нагибаясь, цепляя носками за задники, Оксана прошла в гостиную, но замерла в проеме. Да, на столе свечи, вино, ужин, все как полагается.

— Вау! Вика, это ты организовала? Нет? Сереж, неужто сам приготовил? — повернулась Оксана так, что полы легкого платья взметнулись как у танцовщицы в пируэте.

— Угу, всю ночь клеил.

— Что?

— Весь день у плиты стоял, говорю.

— Что, серьезно, что ли? — вновь, в очередной раз серьезно отреагировала на мою шутку Оксана. Я как-то привык использовать юмор без поясняющей улыбки, а она очень часто принимает это за чистую монету.

«Твой сарказм часто бывает настолько тонок, что тебя все принимают за дебила», — как часто говорил один мой товарищ.

Ужин, кстати, доставка привезла с опозданием — едва успел стол накрыть перед назначенным временем появления Вики и Оксаны.

— Сереж, ты в порядке? — Оксана подошла почти вплотную и привстав на мысочках, принялась рассматривать мое лицо.

Она делала это прикусив губу — я вдруг сконцентрировался на этом моменте. Сразу необычайно четко и ярко почувствовал прикосновения рук, ощутил мимолетное касание ее упругой груди, когда Оксана на миг ко мне прислонилась. Внутри вдруг потянуло желанием близости, практически неконтролируемым. Буквально животный инстинкт спаривания накрыл с головой, никакой романтики — если поддаться, то сейчас схвачу Оксану и даже не думая о сидящей в комнате сестре, как животное подомну под себя. Причем не уверен, что обойдусь без звериного рычания.

Буквально титаническим усилием я отстранился от девушки, разворачивая ее обратно ко столу.

— Пойдем, поужинаем.

Голос прозвучал хрипло, слова с трудом произносил. Оксана легкой походной прошла за стол, присела. Наклонилась к одной из тарелок, так что в декольте платья я увидел приятные полушария — взгляд словно прилип. Снова меня накрыло — животные инстинкты просто заполнили голову, вытесняя остатки разума. Я реально сейчас, не обращая внимания на сестру, был готов наброситься на Оксану как безумный, срывая с нее одежду.

Вздохнув и сжав зубы — аж скрипнув, я справился с пиком накатывающего наваждения и присел, уткнувшись взглядом в пустую тарелку с разложенными рядом приборами. Может под столом вилку себе в ногу воткнуть?

Что со мной происходит, после удара головой нервные окончания замкнуло?

— Сереж, нам нужно очень серьезно поговорить.

Слова Оксаны сопроводил четкий стук — это Вика вернулась в реальность и отложила смартфон от себя далеко в сторону, что она делала очень редко, прямо вот в исключительных случаях.

Так. Так. Неделю назад наш «семейный» ужин тоже начался с заявления Оксаны, что нам нужно серьезно поговорить и Вика так же отложила смартфон на расстоянии вытянутой руки. Она реально о-о-очень редко так делает, поэтому мне сценка эта хорошо запомнилась.

Это я после удара головой провидцем стал, в кошмарных глюках будущее увидев?

Вот это удивление от повторения событий меня удержало на месте, как якорь — притушило животные инстинкты, и я не бросился на Оксану, сметая все стола.

— Сереж?

Голос у Оксаны напряженный, волнуется. Губа нижняя заметно прикушена, на щеках румянец. Едва стоило на нее взглянуть, как вернулась всепоглощающая похоть, поэтому я снова опустил взгляд. Накатило на меня прямо по-взрослому, практически до отсечки — там, где заканчивается разум и начинается самое настоящее безумие.

— Да, брат. Нам надо серьезно поговорить, — произнесла Вика очень серьезным голосом, тоже вступая в беседу.

Она меня братом называла всего один раз в жизни. Как раз во время событий прошлой… или будущей недели?

— Да-да, пять сек, дайте в себя приду.

Обхватив голову руками, я поставил локти на стол. Что-то странное происходит, слишком уж реалистичная галлюцинации. Если разные совпадающие мелочи можно объяснить, то слово «брат» из воспоминаний меня прямо перестегнуло, как тумблер перещелкнуло.

Надо собраться с мыслями — ведь за исключением разбитой головы на балконе, я реально все это уже видел. И даже предстоящий разговор помню почти дословно — и то, что я помню, мне очень не нравится.

А если допустить, что увиденное недавно мне не привиделось и я попал в петлю времени, и после гибели от соседского ружья переместился на неделю назад? Подобное предположение — уже серьезное, с допуском в реальности, оказалось настолько ярко для эмоций, что животная похоть отступила совсем. И я — опасаясь ее возвращения, чтобы закрепить результат, начал анализировать происходящее с самого начала.

Итак, ровно через неделю — восьмого июня, мне исполнится двадцать семь лет. Вот уже полгода из них живу в небольшом городке Княжев Рязанской области, постоянно-временно переехав сюда из Москвы.

Зовут меня совсем не Сережей. Нет, я не агент вражеской разведки, просто настоящее имя свое категорически не люблю, поэтому разным людям представляюсь всегда по-разному. Оксане, когда мы с ней познакомились на пляже чуть больше года назад — было время, увлекся пляжным волейболом, я как представился Сергеем, так до сих пор меня и называет. Хотя паспорт видела, настоящее имя знает.

С Оксаной я начал встречаться сразу после того, как прямо перед самой свадьбой расстался с невестой, вот об этом пока даже вспоминать не хочу. Из Москвы после этого приехал сюда и здесь прожил совсем неплохие полгода.

Для меня неплохие — для Оксаны вот, по ее мнению, как и по мнению солидарной с ней Вики, не очень, отчего и готовится сейчас состояться этот разговор. Дело в том, что с самой юности я очень много работал, и заработал себе на вполне достойную, пусть и без шика богатства, безбедную жизнь. Спасибо государству за стартовый взнос в виде комнаты — полученной, когда я попал под расселение аварийного жилья.

Приватизированные метры я продал и идя от меньшего к большему постепенно превратил в небольшой капитал из нескольких квартир, апартаментов и пары коммерческих помещений, что приносят мне неплохой доход. Не обошлось на этом пути, правда, без доли удачи — вспоминая юные годы, только теперь отчетливо понимаю, что очень легко мог остаться и у разбитого корыта с голым торсом, сняв последнюю рубашку.

После того как решил вопросы с постоянным и приличным доходом, приостановил свой забег — все же с момента первой продажи недвижимости пятилетка мелькнула не просто без отпуска, а практически без выходных. Уволился с «основной» работы, совсем прекратил брать подработки, до этого занимавшее все свободное время и решил наконец отдохнуть.

Больше года только отдыхом и занимался, по большей части осваивая активные виды спорта, зимние и летние. В процессе познакомился с, как тогда думал, будущей женой, ну а после крайне неприятного расставания приехал сюда, в небольшой городок на границу Московской и Рязанской областей. Городок понравился, ну я и купил квартиру в новом жилом комплексе, который только построили и готовили к сдаче.

Купил пусть по акции, но осознанно — Княжев стремительно разрастался из городка в город. В числе прочего потому, что здесь построили завод «Титан-РТМ» — федералы немалых денег дали, чтобы титановую монополию в стране немного разбавить. Ну а в начале зимы оказалось, что я еще вовремя квартиру купить успел, потому что моя уже почти в два раза больше стоит, а со всей страны варягов сюда съехалось столько, что теперь даже в частном секторе в Княжеве домик с туалетом на улице за снять проблематично, не говоря уже о ценах на это удовольствие…

— Сереж, милый…

Протянула Оксана эти слова своим фирменным томным голосом. Приятный, но никакой необычной реакции: приступ животной похоти прошел как не было. И это хорошо.

В первый раз со мной такое, просто как не в себе был. Аж плечами передернул — из всего произошедшего за неделю — с кульминацией в тумане, меня это помутнение разума почему-то больше всего пугает. Но надо, наверное, закрепить результат для страховки, еще выждать немного.

— Еще пять сек пожалуйста, — даже не поднял я взгляда.

Осев в Княжеве и обустроив квартиру, пошел на второй круг отдыха — отойдя от активного спорта и путешествий, решил полежать на диване. Посмотреть все пропущенные за годы работы сериалы и поиграть во все игры, а таких накопилось ох как немало. Тем более что основной период новой части отдыха пришелся на позднюю осень и зиму, когда я из дома почти не вылезал. Весна еще получилась неожиданно промозгло-дождливой, и только недавно начались наконец солнечные деньки.

За зиму постепенно начали портиться отношения с Оксаной — все чаще она или заводила речь о свадьбе, или начала попрекать меня ничегонеделанием. Не прямо, а осторожно и исподволь, используя тактику распределенного давления. Ни одного скандала или явной претензии, но постоянные ненавязчивые сравнения с кем-то, примеры друзей-знакомых с фотками из соцсетей с показом покупок-путешествий и прочее подобное, по типу отправленных ссылок на гребной тренажер, например: «Смотри, прямо как в сериале Карточный домик!»

Гребной тренажер, кстати, купил. Не совсем такой как в «Карточном домике» — аналогичный дороже крыла Боинга стоит, попроще нашел. Оксана, продавив покупку тренажера, продолжала наступление, а я в ответ периодически пытался объяснять и аргументировать, что еще не все запланированные игры прошел, а впадение в зимнюю спячку мы с ней обсуждали и согласовывали. Но постепенно как-то на мягкое давление Оксаны внимание обращать перестал, и вот уже около месяца у нас в отношениях некоторое охлаждение.

Понятно, что на фоне столько резкой перемены в жизни я изменился. Потяжелел, даже с тренажером десяток лишних килограмм набрал, но в целом ничего критичного — от дивана уже устал и в принципе собрался с него вставать. Вот реально собрался — прямо послезавтра. С понедельника, всегда так делаю.

Но не дожидаясь понедельника, Оксана, очень похоже, подтянула на помощь тяжелую артиллерию — мою сестру Вику, которая в субботу вечером «случайно оказалась в Княжеве», приехав из Москвы без предупреждения. И сейчас, если принять как реальность случившееся со мной в петле времени, должна последовать кульминация.

По моим воспоминаниям, в ходе довольно долгой беседы Оксана — при деятельной поддержке Вики, сообщила мне о том, что ей крайне не нравится мое превращение в Обломова. После чего мне был поставлен ультиматум: или я встаю с дивана, или она делает кардинальные выводы по поводу наших отношений.

Очень не люблю подобного тона, поэтому — изначально благостно настроенный по теме беседы и реально согласный с понедельника вернуть все как раньше, я передумал. В итоге довольно холодно сообщил обеим о том, что на ближайшую неделю у меня в плане по второму разу прохождение третьего Ведьмака, и даже объяснил почему: потому что первый раз выбрал Трисс, а недавно прочитал книги и решил сделать приятное Йеннифер.

После, глядя в вытянувшиеся лица девушек, пригласил обеих на день рождения, сообщил, что к следующей субботе буду совершенно свободен и мы можем снова вернуться к этому разговору.

Тогда — в воспоминании недельной давности, Оксана вместе с Викой уехали на такси в расстроенных чувствах даже не поужинав толком, не говоря уже о вине-кине и обо всем остальном предполагавшемся. А через три дня сразу от двух подруг Оксаны, одну из которых я еще по Москве помнил, а вторую и знать раньше не знал, получил в сообщениях ее фото на отдыхе в компании импозантного мужчины.

Оказалось — подруги Оксаны не могли не доложить, что это один из управленцев завода «Титан-РТМ». Когда мы приехали в Княжев, на этот завод — еще не начавший деятельность, Оксана устроилась офис-менеджером — мол, без работы жить не может. И вот оно как вышло.

— Сереж? — снова отвлекая от глубоких раздумий спросила Оксана, постучав вилкой по столу. — Ты уснул?

— Нет, я думаю.

— А ничего, что мы здесь сидим? Можно попробуем чуть-чуть отвлечь твое величество? — это уже Вика. И в голосе у нее как обычно, сарказм прямо жирно сочится. Ну да это у нас семейное.

— Важный разговор, да? — поднял я взгляд.

— Да, важный разговор, — кивнула Вика.

— Очень важный, — кивнула Оксана.

— Важный разговор о том, что директор завода пригласил тебя на море и ты сейчас раздумываешь, принимать ли его приглашение?

Тогда — несколько дней назад (или вперед?), сброшенные мне фото я не воспринял близко к сердцу. Потому во время серьезного разговора — в котором Оксана и Вика в два голоса рассказывали мне, что я превращаюсь в Обломова, я вдруг понял, что наши отношения рассматриваются только как взаимовыгодное товарное сотрудничество. Ни одного эмоционального аргумента, апелляция происходила только к шкале параметров меня как жениха, который постепенно теряет возможность быть достойным такой невесты.

Когда Оксана неделю назад ушла из квартиры я уже решил, что «умерла так умерла», даже не переживая по этому поводу. Как-то накопилось это все ненавязчивое давление «а вот смотри все люди как люди, а мы на море в последний раз только в сентябре были». Расставание воспринял совершенно спокойно и даже с долей облегчения, что вовремя и так легко развязался.

Сейчас же, когда уже состоявший в моей памяти разговор еще не начался, как-то внутри поднялось раздражение и резкие слова импульсивно вырвались. Тоже раньше за мной не наблюдалось, тоже следствие подтекающей фляги — в голове все смешалось как в шейкере, реальность накладывалась на воспоминания о галлюцинациях в мглистом тумане и недавнем приступе животной похоти.

Собеседницы же после моих слов удивились обе. Вика даже рот приоткрыла, а в глазах Оксаны мелькнуло изумление. Но сразу исчезло, а уже через секунду верхняя губа чуть приподнялась, словно оскалившейся у рыси. Подруга была заметно ошарашена услышанным, мои слова определенно стали для нее сюрпризом. Лицо она, в общем, совсем не сохранила, не хватило выдержки — побледнела, покраснела, потом и вовсе покрылась красными пятнами. Да, на море давно не были, загар сошел, скрывать эмоции не помогает.

Далеко не сразу Оксана смогла справиться с собой — потребовалось около десяти секунд. Наконец, вскочив из-за стола роняя стул, она отошла на пару шагов.

— Ты дурак или идиот?

— По существу есть что сказать?

— Ты что такое несешь? — спросила уже Вика, которая тоже заметно разволновалась и сейчас схватила со стола телефон, сжимая его словно в тщетной попытке успокоиться.

— Ты меня что сейчас, шлюхой назвал⁈ — переходя на крик, заглушила Оксана слова моей сестры.

Все больше распаляясь — скрывая раздражением и злостью потерю самообладания, Оксана выбежала из гостиной, продолжая крайне критически высказываться обо мне и о моем предположении. В прихожей она — судя по звукам, быстро обулась, бросила еще пару фраз о моих умственных способностях, после чего звучно хлопнула дверью.

Не психолог, но мне кажется, что в ее глазах я увидел подтверждение своим словам — слишком уж она разволновалась, поставленная в тупик. С другой стороны, — проснулся вдруг спящий до этого момента голос разума, — если девушка приходит в гости к своему кавалеру, услышать подобное само по себе шок. Так что может быть я действительно словил реального глюка после удара головой об пол?

Но, что сделано, то сделано.

— Поужинаем, сестра? — повернулся я к Вике.

Тоже в первый раз в жизни ее так назвав: «сестра».

Не говоря ни слова, Вика отрицательно покачала головой, поднялась и вышла, аккуратно прикрыв за собой входную дверь.

Ужинал я в одиночестве. Размышляя о том, что теперь вариант проверить достоверность странного видения у меня только один — просто подождать неделю и убедиться, будет ли впереди мгла белесого тумана в тихое субботнее утро, или все это мне привиделось.

После столь странного ужина в одиночестве я не мог заснуть всю ночь. Голова буквально пухла — загнавшись в самых разных мыслях я сильно пожалел, что повернул разговор так резко.

Да, сидя за столом недавно я был немного не в себе — из-за удара головой и приступа похоти, так что даже поверил в галлюцинацию с прожитой неделей. Сейчас же все это уже казалось бредом. Это фантастика, так просто не бывает.

Этого не может быть, потому что этого не может быть. Точка.

Тем не менее, увиденные в темном коридоре гоблины в мыслях меня до сих пор преследовали. Нет, не против них — это глюк, а вообще неплохо бы заиметь оружие. Другое дело, что легально я оружие купить к следующим выходным просто не успею… У меня есть товарищ, даже друг, который может помочь, но обращаться к нему не хочется. В числе прочего потому, что тогда придется признаться себе, что верю в будущий туман.

Ситуацию с верой или неверием в случившееся усложняло то, что всю прошедшую — она же будущая неделя, я реально провел дома совершенно безвылазно. Новости, интернет, друзья в соцсетях — не касался никого и ничего, просто выключился из реальности. Собственно, после того как мы разошлись с невестой полгода назад, я так и так из этой реальности выключился, забросив соцсети и будучи нечастым гостем в интернете вообще.

Единственное, что сейчас может мне послужить доказательством того, что случившееся в туманное утро действительно было, это письма подруг Оксаны в стиле «не могу не рассказать». В прошлый раз сообщения мне пришли в среду утром, так что до этого момента мысли о нелегальном приобретении оружия пока оставил в сторону.

Чтобы скоротать ближайшие три дня до момента проверки — придут письма от подруг, или нет, я снова проходил Ведьмака, испытывая при этом мощное ощущение дежавю. Но не доказательство: несколько раз ловил серьезный затык в тех местах, где — как хорошо помнил, в прошлый раз никаких проблем не испытывал с прохождением и выполнением заданий. На простаивавшем почти всю зиму тренажере времени проводил все больше — так и так приводить себя в форму нужно, можно уже сейчас начинать.

Наконец наступило утро среды, которого я так долго ждал, терзаясь сомнениями.

Ни сообщений, ни фотографий. Ничего. Ни утром, ни вечером. Сама Оксана никак не давала о себе знать, я ей так же не писал и не звонил. Вика тоже не появлялась — ей написал один раз, сообщения прочитала, но не ответила и не перезвонила. Ну да мы — пусть и близнецы, очень мало общаемся, так что я не настаивал и не беспокоился.

Да, похоже с головой у меня не все в порядке и что-то я неправильное сделал, с козырей начав в недавней беседе. После того, как единственное что запомнил из событий внешнего мира в уже «прожитой» неделе не подтвердилось, вера в реальность моего попадания в петлю времени пропала совсем. Нет, понятно, я и так в это не верил ни капельки…

Хотя, кого я обманываю⁉ Верил.

С осознанием того, что галлюцинация — это была реально галлюцинация, постепенно нарастали стыд и злостью на самого себя. На то, что я реально поверил в горячечный бред после удара головой об пол.

Все, точно нужно прекращать этот диванный образ жизни. В Москву что ли сгонять, разогнать тоску? Вот как раз Ведьмака пройду до конца, и поеду. В субботу утром — решил я, в городе день рождения отмечу. Договорился с собой, что проживу эту неделю как в первый раз и только потом, как буду спокоен, что воскресным утром ничего не произошло и я словил галлюцинацию от удара головой, можно будет начинать жить заново.

Как-то так получилось, что начиная с момента неудавшегося ужина следующее субботнее утро все время было как-то недосягаемо далеко, а потом как-то вдруг р-раз, и уже пятница вечер. Все, момент истины — или завтра утром я узнаю, что это мне привиделось, или…

— Или ты узнаешь, что это была галлюцинация! — в сердцах произнес я вслух.

Пятничным вечером, напившись ромашкового чаю, лег спать совсем рано. Несмотря на некоторое волнение, заснул довольно быстро и без проблем. Проснулся сам, перед самым рассветом. Не открывая глаз, потянулся — значительным усилием заставляя себя не торопиться и не схватить телефон с тумбочки, чтобы «посмотреть время», а на самом деле убедиться в том, что он работает и повторения увиденного в галлюцинации не случилось.

Состояние со сна немного тяжелое, какое-то как будто гнетущее. На груди тяжесть, каждый вдох дается чуть большим от привычного усилием. Ну это оттого, что разоспался — лег рано, больше десяти часов поспал. Зарядку сделать и все пройдет.

Лениво выгнувшись дугой и перекатившись по кровати, подминая под себя одеяло, взялся за смартфон. Кирпич: темный экран, ни на одну из кнопок не реагирует. Выругавшись, отбросил одеяло и спрыгнув с кровати, подскочил к окну, рванув в сторону плотные шторы.

Совершенно неожиданно, но: вместо привычного пейзажа — белесая мгла непроглядного тумана. Выдав нечто среднее между возмущенным криком, стоном и рыком, костеря себя на все лады, я принялся торопливо одеваться.

Неделя целая коту под хвост, а мог бы хоть немного подготовиться!

Из оружия дома — только полученные в подарок от коллег давным-давно финка НКВД от кизлярских мастеров и массивное черное мачете из вороненой стали. Вернее, что финка, что мачете, официально оружием не являются — будучи лишь конструктивно схожим, но бытовым и туристическим инвентарем, как в сопроводительной к покупкам бумаге написано. Хотя, как по мне, если воткнуть человеку в одну ногу финку НКВД, а в другую — запрещенный к свободному ношению охотничий нож, разницу он вряд ли почувствует.

Мысли в голове идиотские, это все от волнения — встряхнулся я, освобождая голову и открывая шкаф. Посмотрел на полку, где лежали ножи, подумал немного и взял финку. С мачете неудобно, не размахнешься в коридоре. Тем более что мне сейчас не воевать нужно, а к соседу попасть. К тому самому пузатому дядьке, который в прошлый раз убил меня выстрелом через дверь вместе с гоблином. У соседа есть ружье и с ним, наверное, веселее будет. Главное больше на линии огня не стоять.

Если ты попал в оживший фильм ужасов — лучше выбирать в напарники по несчастью соседа с ружьем. Черт, надо было хотя бы зайти к нему познакомиться, пива занести с пирогом и пиццей например — вот, друзья ушли, а еда осталась, кушайте, а то выкидывать жалко… Так, опять какая-то ерунда в голове вместо дельных мыслей.

Обулся, посмотрел в глазок. В коридоре полумрак, нет никого. В этот раз проснулся я раньше, гоблинов не видно. Пока не видно. Захватив швабру с деревянной ручкой, открыл дверь и замирая от страха, шагнул в коридор, оставляя дверь открытой.

Быстро прошел вперед. Перед лифтом на площадке тоже пусто, в окне белая мглистая пелена. Прикрыл всегда открытую дверь, ведущую из коридора к лифту, под ручку просунул швабру, закрепил кое-как. Так меня врасплох не застанут пока к соседу стучусь — швабра блокирует дверь не очень надежно, но, если что, время даст обратно к себе в квартиру заскочить. Торопливо пройдя дальше в другой конец коридора, постучался к соседу.

Встал в стороне от двери — вдруг он превентивно пальнет сейчас. Но тишина за дверью, абсолютная. Постучался еще раз, уже громче. Снова совершенно никакой реакции. Странно. Что за петля времени, как это меня закинуло так, что в прошлый раз сосед здесь был, а теперь нет? Или петля времени только для меня — возвращает обратно в первый день лета, а здесь, в тумане, время как шло, так и идет?

Постучавшись еще раз, холодея от страха, ответа не дождался и торопливо вернулся к себе в квартиру — вытащив швабру по пути. Закрылся, прошел на кухню, начал обдумывать ситуацию. Почему-то безальтернативно полагал, что если я попал в петлю времени, то начинаясь для меня заново, она начнется заново и здесь. Соседа дома нет, так что выходит я ошибался?

Прошел в лоджию и открыл окно. Белесая мгла стоит плотно. Как и в прошлый раз не видно ни зги, только кусок газона и тротуара с припаркованными машинами. Попытался напрячь память и вспомнить, какие машины стояли здесь в прошлый раз. Не вспомнил — тем более что они тут постоянно одни и те же стоят — дома трехэтажные, мест всем хватает.

Постоял немного, послушал тишину.

— Йо-ожик! — неожиданно раздался приглушенный туманом женский крик.

Ничего себе. Хотя, а что еще кричать в такой ситуации?

— Лоша-а-адка! — еще более неожиданно послышался ответный крик.

Голоса слышны едва-едва, но судя по тому как туман гасит звуки, кричат совсем рядом. Похоже с другой стороны: наш жилой комплекс «Арго» — это шесть небольших трехэтажных домов, выстроенных в форме ромба-кристалла, внутри которого находится закрытый двор. Дома стоят друг к другу плотно и отдаленно напоминают корабль — жилой комплекс и назван «Арго» по имени корабля, на котором вроде бы Одиссей в свою Одиссею отправился.

У меня все окна смотрят наружу. В тумане не видно, но где-то там стоит построенный совсем недавно огромный торговый центр «Княжеский», вполне сравнимый размером с московскими моллами. Дальше так же недавно построенная развязка на федеральной трассе, а еще дальше леса начинаются с сетью рек и озер, по которым я рассчитывал поплавать на сап-доске.

Снова мысли свернули на какую-то ерунду от напряжения момента. Параллельно свернули: соседи продолжали перекрикивались, но слова их доносились до меня очень глухо, приходилось прислушиваться. Из беседы-криков я понял, что все видят туман впервые и очень удивлены.

Еще больше был удивлен я. Получается, туман изначально выдрал копию нашего города из привычной реальности, а теперь подтягивает сюда ее снова, захватывая с каждым новым разом новых людей. Петлей времени… нет, даже колесом времени, каждый оборот которого в нашем мире составляет неделю. В чем-чем, а вот в логике событий я силен, почти всегда могу из осколков знаний собрать цельную картину, которая в большинстве случаев является правильной.

Так, а я как? Потрогал бровь, шрам — оставшийся после падения, не обнаружил. Значит, я появился здесь «первозданном» виде, в том самом как впервые сюда попал.

Пока думал обо всем этом и слушал голоса соседей, из туманной мглы между тем послышался странный механический звук, постепенно все более усиливаясь — с поправкой на гасящую способность тумана.

Несколько секунд и в поле зрения, оставляя за собой лоскутья мглистых завихрений, появился каркасный багги. Легкий, трехместный — водитель сидит, двое бойцов в черной форме позади стоят.

Громко тарахтящий мотором багги быстро проскочил мимо и исчез из поля зрения — судя по быстро гаснущим звукам, довольно уверенно направляясь в сторону торгового центра. Присмотреться детально я не успел, но то, что люди в машине не наши — точно. Слишком странная форма и оружие — массивные стволы в руках бойцов больше на антидроновые ружья похожи, чем на винтовки. Но более всего меня насторожило мелькнувшее кислотно-зеленое сияние — у черных бойцов были метки на униформе, подсвеченные так же, как и татуировка на лысине убитого соседом гоблина.

Перекрикивающиеся соседи замолчали, явно прислушиваясь: стихший было звук моторов зазвучал снова. Причем более множественно — следом за первой из тумана появилось еще две машины. Едут медленнее, не летят как первая. Тоже багги, но четырехместные, более тяжелые. В них тоже люди в черной экипировке. В руках дробовики скорее всего — причем серьезный калибр; очертания непривычно прямоугольные, аж на плазмоганы похожи. Из косых линий только приклад с рукоятью, да еще чуть выходящей из прямоугольника массивной ствольной коробки дульный срез.

Точно не наши люди, так что кричать и привлекать внимание я не стал. Машины между тем подъехали ближе к дому, и на борту одного из багги я заметил светящиеся в тумане кислотным отсветом буквы «VNM».

Да, похожие буквы, похожим шрифтом, я видел на лысой голове гоблина, только там «VPR» было написано. Я так внимательно присматривался к чужим, что даже не подумал пригнуться. Один из черных бойцов меня заметил — я напрягся было, но он, подняв голову и глядя прямо на меня, лишь приветливо помахал мне рукой, а через секунду оба багги уже скрылись в тумане.

— Кто ты, воин? — машинально спросил я, обращаясь во мглу.

Перед глазами так и стояло лицо странного человека в черной маске угловатого респиратора, придающего облику агрессивные черты. Кроме того, у странного человека по лицу, по линии глаз, шла широкая черная полоса — такие показывают в фильмах про варваров или солдат постапокалипсиса. Хотя никакого намека на небрежность бандитов из Безумного Макса у бойцов на багги нет — несмотря на агрессивный вид, выглядят они как дисциплинированное воинское формирование.

Глядя им вслед в белесую мглу я понял, что далеко машины не уехали — судя по звуку моторов, остановились у ворот, ведущих в наш закрытый двор.

— Внимание-внимание! — раздался хоть и приглушенный туманом, но довольно громкий голос, говорящий на чистом русском: — Убедительная просьба всем оставаться на своих местах и не выходить за пределы жилищ! Нахождение на улице опасно для жизни, вскоре за вами прибудет эвакуационная команда и доставит в безопасное место! Внимание-внимание!..

Голос усилен странно — я его то очень хорошо слышу, то очень плохо. Мегафон? Нет, скорее обычный рупор — только сейчас вспомнил, что видел висящую на дуге одной из машин длинную металлическую воронку.

Судя по доносящимся сквозь повторяемое раз за разом объявление звукам, ворота уже открыли и одна из машин заехала во двор. Соседи сразу же начали перекрикиваться с прибывшими бойцами. Криков было много, информации крайне мало — ответов на то, где мы оказались и что происходит странные бойцы с раскрашенными в черное лица не давали. Все сводилось к словам о том, что для собственной безопасности нужно дождаться эвакуации, сохраняя спокойствие.

Ой не нравится мне такое развитие событий. Эвакуация, фильтрация, концентрация, аннигиляция — моментально появился ассоциативный ряд. Не-не-не, спасибо-пожалуйста, но сохранять спокойствие мне не очень хочется — индюк тоже сохранял спокойствие думая, что купается, а потом вода в кастрюле закипела.

Даже если не последует аннигиляции после эвакуации и наверняка карантинной фильтрации, отправляться в лагерь, который может стать концентрационным или трудовым, мне совершенно не хотелось. Нет, понятно, у меня может не быть выбора, может тут в тумане вообще все печально, но для начала надо хотя бы попробовать посмотреть со стороны на происходящее, чтобы определиться для самостоятельного выбора. Поэтому, забрав ключи от дома, финку НКВД и кошелек с дежурной картой и парой крупных купюр, и накидав в рюкзак чего под руку попалось по типу бутылки с водой и какой-никакой еды, я выбрался в окно. Второй этаж — повисев немного на руках, собираясь и решаясь, оттолкнулся от стены и руки отпустил.

Земля сильно ударила в ступни, но приземлился нормально, бодренько — газон мягкий. На ногах не удержался, перекатился, тут же вскочил. Видимость так и оставалась метров в двадцать-тридцать, никого и ничего рядом не наблюдаю. Поодаль, сквозь пелену тумана, слышатся голоса и множественные звуки моторов — техника черных заходит в город, едет к торговому центру. Значит, по дорогам лучше не ходить. Но посмотреть на странных рейдеров поближе, наверное, все-таки надо.

Легко перескочив через невысокий забор жилого комплекса, аккуратно направился в сторону торгового центра. Шел по скверу по пешеходной аллее — со времен Союза осталась. Высаженные пионерами деревья уже давно выросли и широко раскинули кроны, теперь здесь прямо парк настоящий. Раньше, по рассказам продавщицы в магазине, аллея стояла в запустении, но после того как в город понаехали московские дачники и федеральный проект, денег у местной администрации стало так много, что облагораживают теперь вообще все до чего руки дотянутся. Тропинки в тротуарной плитке, питьевые фонтанчики, мангалы для пикников, беседки, модные спортивные площадки, открытый амфитеатр для выступлений.

По широким тропинкам я конечно же не шел — багги рейдеров здесь легко проедут, так что двигался параллельно, вдоль цветущих кустов сирени. Вскоре вышел на окраину широкой — как футбольное поле, и практически пустой парковки торгового центра. Здесь, кстати, туман уже не такой густой — метров на пятьдесят видимость; в белесой мгле вижу и громаду здания молла, и несколько машин рядом. Грузовики, очертания довольно… странные.

Что. Здесь. Вообще. Происходит?

Вздохнув-выдохнул, сжал кулаки унимая дрожь. Дичь какая-то вокруг. Причем лютая дичь.

Присев у навигационного щита перед одним из въездов на парковку, внимательнее присмотрелся к тесно сгрудившимся грузовикам. Ближайший виден хорошо, и явно заметно что совсем архаичная конструкция, времен середины прошлого века: короткий округлый капот, узкая кабина, вынесенные по сторонам крылья. Похоже на студебеккер, была у меня моделька, но не он — у студера три моста и крылья квадратные, эти же брички двухосные и крылья покатые, округлые.

Первое удивление — от того что словно в прошлое попал, быстро прошло. Рационально размышляя понял, что в этом тумане не работает даже простые электроприборы и гонять здесь на таком антиквариате решение вполне очевидное. Вопрос только важный, что это такое я сейчас вижу — эрзац для передвижения в туманной мгле, или явный показатель характеристики всего местного уровня развития?

В том, что я больше не дома, уже был абсолютно уверен — слишком странно выглядят черные, слишком странная у них экипировка; да и вооруженных копьями гоблинов забывать не стоит, в моей привычной реальности таких просто нет и быть не может.

Между тем ко входу в торговый центр подъехало еще три грузовика. Из кузовов, с высокой деревянной обрешеткой на каркасных дугах, начали выгружаться люди в оранжевых рабочих комбинезонах. Рядом заметил несколько черных фигур, один из них с… палкой? Ну да, реально палка, похоже надсмотрщик контролирующий процесс высадки.

Решение не оставаться дома казалось все более правильным. Похоже, мои догадки насчет как минимум трудовых лагерей не лишены смысла: люди в оранжевых комбинезонах двигаются с особой характерной неспешностью. Подобная манера присуща работникам, у которых только две радости в жизни — обед и заработная плата, а все остальное в профессиональной деятельности сплошное мучение. Еще так ведут себя заключенные, которые все уже успели на несколько лет вперед и торопиться им больше совершенно некуда.

Здесь я увидел все, что хотел, поэтому наблюдательный пункт покинул. Не хочется оказаться в оранжевом комбинезоне среди этой неторопливой толпы, так что двинулся прочь, вновь углубляясь в сквер. Обойдя торговый центр по широкой дуге, двинулся к лесу, за которым проходит федеральная трасса. Выйду на дорогу, понаблюдаю, ну а дальше уже по ситуации.

В перелеске туман еще более посветлел, даже задышалось гораздо легче. Настроение улучшилось — судя по ощущениям, кончается мгла, кончается! Значит, здесь просто туманная аномалия, в которую заезжают странные черные бойцы на своих странных черных машинах со странными кислотно-зелеными, сияющими в белесой мгле метками.

Направлялся по перелеску я в сторону Московского шоссе, но к нему не вышел — потому что примерно через километр туман стал редеть и как-то вдруг, словно невидимую границу пересек, я покинул зону белесой мглы. Лесопарк, да и вообще привычно-знакомая местность тоже закончились, а я оказался на каменистом утесе, глядя на равнину перед собой. Зрелище было настолько удивительным, что у меня перехватило дыхание.

Ошарашенный, я обозревал открывшуюся панораму нового и чужого — в этом нет больше никаких сомнений, мира. Зеленый еловый лес на склонах каменистых холмов, линия гор вдали — снизу вроде ничего явно чужого и необычного. Но вот наверху… наверху всего столько, что просто глаза разбегаются.

Сверху небо пересекают идеально ровные облачные нити — похожие на следы от самолетов, но здесь разделяющие небосвод на гексагональное поле. Надо мной словно купол, составленный из правильных шестиугольников, на высоте километров трех-пяти.

Далеко впереди вижу еще одну сотканную из белесой мглы туманную аномалию — похоже, ее очертания повторяют один из начерченных в небе гексагонов, каждая сторона которого составляет примерно десять километров — примерно оценил я. Основание соседней аномалии на земле я не вижу, далеко, но вот ее верх, упирающийся в границу купола облачной гексагональной решетки, наблюдаю.

Кроме идеально ровно расчерченного купола, вокруг очень странный свет. Голубовато-розовый, как будто в Петербурге или Мурманске сразу после заката в период белых ночей. Но при этом солнце я вижу — красноватый диск высоко над горизонтом, до заката определенно далеко. В другой стороне голубовато-розового неба виден белесый — так луна в дневном небе видна, силуэт космической станции в виде огромного кольца.

Впрочем, несмотря на все странности неба и небесных объектов, их я отметил лишь мельком. Больше внимание мое привлек падающий, оставляющий за собой черный чадящий след горящий дирижабль. Подробно очертания воздушного судна рассмотреть не получилось — сокрыто дымом и пламенем; тем более что как раз сейчас дирижабль ударился в землю, совсем деформируясь. И только сейчас, опустив взгляд вниз, в долину, я увидел происходящее относительно рядом со мной.

До этого момента и так был ошарашен увиденным, но расчерченное гексагональное поле на небе, странный красноватый свет солнца, силуэт космической станции, даже горящий аэростат — все сразу стало совершенно неважным и неинтересным, мгновенно отойдя на второй-третий план.

От взгляда на происходящее прямо передо мной у меня буквально челюсть отвисла, я оцепенел. Было отчего — внизу, по крутому, но далеко не отвесному склону в мою сторону поднималась человеческая масса. Иначе это и не назвать: тысячи и тысячи людей двигались словно единый организм. Кто-то падал, его тут же подгребали под собой другие, наползая друг на друга словно насекомые. Людская масса действовала безо всякой крупицы индивидуальности, руководствуясь похоже лишь коллективным разумом, гнавшим толпу вперед.

Я такое неотвратимое бессознательное движение раньше только в кино видел — это была словно армия ледяных ходоков или полчища зомби. У этих снизу, правда, ни голубых глаз, ни признаков зомби не заметно. Вроде люди как люди, только превращенные в движущуюся массу толпы. И движется она по небольшой долине, стиснутой двумя грядами каменистых холмов — а один из выходов из долины как раз в том месте, где нахожусь сейчас я.

Постояв в ступоре еще несколько секунд, в попытке поверить глазам и осмыслить увиденное, я окинул взглядом панораму происходящего, развернулся и вошел обратно в туман. Перспектива оказаться в трудовом лагере уже не казалась такой неприятной — в сравнении с вариантом стать кормом для надвигающейся массы, или просто быть ею задавленной. Кроме того, в городе в тумане — кроме черных рейдеров и рабочих в оранжевых робах, остались свои люди, надо предупредить о надвигающейся угрозе.

Пару километров по лесопарку и скверу, на которые потратил полчаса по пути сюда, обратно я пробежал за несколько минут. Выскакивая — с запаленным дыханием, на обочину ведущей к торговому центру дороги, я хорошо слышал звук моторов. Катят и катят откуда-то колоннами, но явно не из той части долины, откуда надвигается человеческая масса — там дорог нет, ни одной не заметил.

Остановившись на обочине, я упер руки в колени в попытке отдышаться — спурт по туманному лесу даром не прошел. Да и дышать здесь тяжелее еще, как в горах на высоте. Решил дальше не идти, судя по звукам движение здесь активное. Действительно, долго ждать не пришлось — из тумана выкатилась колонна из трех грузовиков, аккуратно и небыстро едущих бампер в бампер. Я выскочил перед ними, замахал руками и закричал, привлекая внимание.

Со скрипом тормозов машины начали останавливаться, бампер впередиидущей — с двумя прикрепленными к нему покрышками, замер в нескольких метрах от меня. Пассажирская дверь кабины — с неярко светящимися кислотно-зеленым буквами «VNM» распахнулась.

Вставший на подножке человек — судя по всему, командир колонны, посмотрел на меня. Лицо приметное — даже с маской видно, что словно из камня высеченное, на виске и шее шрам полумесяцем, часть его под респиратором скрыта. По линии глаз отсутствует широкая черная полоса — как я видел у других чужих. Вместо нее — серебряная, пересекающая лишь переносицу.

Похоже, у них тут цветовая идентификационная раскраска, так что статус человека перед тобой буквально на лице написан. Выглянувший из машины командир со шрамом — он сейчас встал на подножке, на меня внимания больше не обращал, явно привыкнув к удивленным и испуганным новичкам из тумана.

Обернувшись, он отдал короткую резкую команду на незнакомом языке, сразу после которой двое мужчин в оранжевых комбинезонах выпрыгнули из кузова второго грузовика. Видимо, чтобы погрузить меня в машину, забирая с собой. Глянув на них я отметил, что у них тоже лица в раскраске — только широкие, от виска до виска полосы по линии глаз не черные, а оранжевые. Ну точно цвет показывает сословную принадлежность: серебряный — командиры, черный — воины, оранжевый — рабочие. Или рабы.

Командир со шрамом, так на меня и не посмотрев, уже сел обратно в кабину и захлопнув дверь. Лязгнула коробка передач, рыкнул двигатель и ведущий грузовик дернулся, трогаясь с места. Я стоял на пути машины, но видимо ни о ценности человеческой жизни, ни об уважении к гражданам из тумана здесь речи не идет — водитель грузовика поехал прямо на меня, так что пришлось отскочить, чтобы не оказаться под бампером.

Так дело не пойдет, я же даже ничего сказать не успел!

— Стоять! Зомби, много! Идут сюда! — отпрыгивая с пути грузовика громко закричал я.

Мои слова возымели эффект — первый грузовик резко остановился, прям педаль в пол, в зад ему тут же въехал второй, во второй врезался третий. С криками сидящих в кузовах и лязгом, но без последствий — там все железное, ломать и даже гнуть нечего, тем более что у каждой машины гасящие удары покрышки спереди и сзади. Командир со шрамом уже выскочил из машины и неожиданно резво оказался рядом со мной.

— Где? — по-русски спросил он. Надо же, умеет, когда необходимо.

— Там, за лесом, идут по долине между холмов. Там еще дирижабль с неба упал и сгорел н-на…

Я от возбуждения совсем забыл, что дал зарок не выражаться. И сейчас его едва не нарушил — командир со шрамом перебил меня зычным криком.

— Юрген!

Из последнего грузовика выскочил боец рангом поменьше. На лице угловатый респиратор, по линии глаз черная полоса. Командир со шрамом вновь перешел незнакомый язык, в котором я слышал отголоски испанского, английского и — неожиданно, русского, а также еще что-то неуловимо знакомое.

Отдав указания Юргену, командир со шрамом запрыгнул обратно. Сразу же первые две машины, зарычав моторами, сорвались с места и почти моментально скрылись в тумане. Третий грузовик начал разворачиваться — дорога для него не сильно широкая, водитель делал это в несколько приемов. Только теперь я заметил, что в кузове третьего грузовика не рабочие в оранжевых робах, а отделение солдат в черной униформе и экипировке.

Довольно простой — по сравнению с теми разведчиками, что рассекали по туману на багги, вполне обычная форма, без элементов доспеха. Но оружие — массивные прямоугольные дробовики, аналогичное. Чужое, непривычное взгляду оружие; сама концепция другая. У нас оружие — это оружие, его так не украшают; здесь же на каждом массивном дробовике украшение в виде эмблемы, причем не самостоятельно нанесенное, а явно фабричное.

Один из бойцов пробежал мимо меня, и я рассмотрел на массивной прямоугольной ствольной коробке черного римского орла в золотом контуре. Нет, я не знаток античной геральдики, к тому же похожих орлов как гербов история породила немало, но тут сомнений быть не может — под раскинувшей крылья птицей видны золотые буквы S. P. Q. R.

Сенат и народ Рима — уж это расшифровывать не нужно.

Машина уже встала поперек дороги, а высыпавшие из кузова бойцы начали стремительно возводить баррикаду из подручных средств. Не все в респираторах, но все с идентификационной черной полосой на лице. Мы же вместе с Юргеном и еще с двумя вызванными им черными бойцами, похоже, сейчас должны были идти обратно туда, откуда я только что пришел.

Из двоих черных один вооружен «плазмоганом», а у второго массивный дробовик за спиной. В руках он — как и Юрген, уже держит странную палку. Впервые увидев такую, недавно на стоянке торгового центра я подумал, что это палка надсмотрщика, но теперь понимаю, что ошибся. Похоже на ствол от оружия, чему способствует находящаяся в середине эргономичная рукоятка, как движущаяся часть цевья у помпового ружья.

Очень странная хреновина, иначе и не сказать. Просто не могу понять, как это работает, и зачем вообще нужна. Но стоило нам вместе с черными двинуться в лес, как стало ясно. Юрген и второй боец активировали эти палки, которые неведомым образом увеличились, вдруг превратившись в короткие копья с длинными, напоминающими широкие изогнутые мечи наконечниками.

Неожиданно. Несмотря на интерес, рассмотреть это странное трансформирующееся оружие не получалось: я шел среди деревьев первым, показывая дорогу. И, надо сказать, перспектива возвращения мне не сильно нравилось. Выбора, впрочем, особого не предполагалось — вряд ли получивший приказ Юрген будет всерьез рассматривать мое несогласие, если его выскажу.

Мы уже на пару сотен метров удалились от обочины и Юрген, догоняя, подошел по мне ближе, явно вознамерившись что-то спросить. Не успел: запнулся, глаза его расширились. Из груди у него, как горячий нож из масла, легко вышел длинный и широкий наконечник копья — сейчас подсвеченный голубым неоновым светом и исходящий голубоватым дымом, как испаряющийся сухой лед. Еще через мгновенье произошло нечто еще более странное — кожа Юргена начала покрываться голубоватой изморозью, а секундой позже он превратился в ледяную статую. От замершего, превращенного в лед тела на меня ощутимо дохнуло холодом — как будто морозильную камеру открыл.

Похоже, не я один не хочу идти навстречу человеческой массе: второй черный только что резко вытащил копье из спины Юргена, умело поменял хват — при этом наконечник перестал светиться голубым неоном, ярко выделяясь на фоне в белесой мгле. Мелькнуло древко, ударив нижней частью в спину ледяной статуе, которая рассыпалась на несколько крупных кусков.

Произошедшее произвело впечатление не только на меня. Замер и второй черный — с дробовиком «плазмоганом» в руках.

— Гус, а ты это зачем? — спросил он, не скрывая удивления в голосе.

Не на русском спросил, на интернациональном языке — но вопрос я хорошо понял. Насчет имени не уверен, что «Гус», но мне кажется правильно услышал.

Убийца пожал плечами, снял маску-респиратор. Приметное лицо — узкое, щеки впалые, так что болезненная худоба вкупе с черной полосой именно ему прямо подходит образом как бесчеловечного солдата постапокалипсиса.

Звучно сплюнув, убийца ответил — не все слова мне были ясны, но смысл по интонации понятен: сюда идет живая масса мертвецов, нас оставили на разведку в качестве смертников, а умирать убийце не очень хочется. Если же выполнять приказ, то всем здесь конец — причем убийца Юргена использовал вместо слова «конец» несколько другое. Созвучное и в череде других неожиданно прозвучавшее на русском.

На меня оба при этом не смотрели, а я — пытаясь делать это незаметно, повернулся, так чтобы не было заметно правую руку. Я уже был готов достать финку из кармана, был в готовности действовать — потому что меня, скорее всего, в живых оставлять не планируют.

— Ты с нами? — обернувшись, спросил меня Гус и вдруг, совершенно неожиданно, бросил мне свое странное копье.

Я машинально поймал оружие, за считанные мгновения превратившее человека в ледяную статую. В руки легло удобно и ухватисто — как алебарда, если брать ее умеючи. Поймал копье я так, что моя правая рука легла на движущуюся рукоять чуть ниже центра, сейчас еще больше напоминающую эргономичное цевье у помпового дробовика. Сейчас рукоять стояла на нижней отсечке, под большим пальцем предохранитель — утопи его, и можно двигать цевье вперед, регулируя подачу энергии, превращающей людей в лед. Учитывая возможности ледяного превращения — против человеческой массы такой можно много дел наворотить, теперь понятно почему черные с собой эти палки таскают.

Несмотря на ужас происходящего — я еще холод чувствовал, дохнувший на меня от только-только превращенного в кусок льда человека, от оружия в руках я не смог сразу оторвать взгляд. Потому что это был продукт совершенно иной от привычной мне цивилизации, выглядящий странно архаично и при этом недосягаемо для привычного мне уровня развития. Примерно так же выглядело оружие в фильме «Черная пантера», когда получившие технологии иной высокоразвитой цивилизации африканские племена применили их для того, чтобы драться друг с другом высокотехнологичными копьями и дубинами.

Прошло мгновенье, другое, сложившиеся уже в пару секунд. Я продолжал рассматривать оружие — когда Гус мне его кинул, я от этого его жеста чуть успокоился, не чувствуя опасность для своей жизни. Тем более что еще не до конца осознал случившееся с Юргеном — не верил в происходящее, не верил в его смерть, люди не превращаются в ледяные статую. Как будто кино сейчас смотрю — все еще сознанием оставаясь где-то в привычной зоне комфорта. И, словно подсознательно не желая из нее выходить в неприветливый окружающий мир, продолжая изучать взглядом длинный наконечник копья-глефы.

Это не металлический клинок в привычном смысле: выглядит как пористый губчатый материал, словно резиновая или поролоновая имитация на тренировочном оружии. Присмотревшись, увидел что клинок представляет из себя структуру из правильных многогранников, сотканных из тончайших металлических нитей. Вот почему полуметровая палка так в размерах быстро увеличилась, а само оружие совсем не тяжелое. Кроме того, такая структура материала — это способ удержать энергию, которая подается вот отсюда, обратил я внимание на нижнюю часть древка, которая была явно отсоединяемой и наверняка являлась батареей…

Мысли мои прервал звук выстрела — за те считанные несколько секунд, пока я в шоке от заморозки Юргена рассматривал брошенное мне копье, Гус перекинул из-за спины плазмоган и выстрелил в меня.

Это было пусть и предсказуемо — по логике событий, но произошло очень и очень, с-ска, неожиданно. Снова я ощутил тупой удар и меня, мою душу, мгновенно вышвырнуло из тела, как будто за шиворот дернули. Как и в прошлый раз, я ощутил себя бестелесным духом, зависнув над замершим во времени местом событий, наблюдая все происходящее сбоку-сверху в остановившемся мгновенье.

Потом я снова словно бы оказался на краю только-только раскручивающегося водоворота. Картинка на месте гибели пришла в движение, Гус — присев рядом со мной, похлопал по карманам, не обращая внимания на то, что тело мое уже начинает истончаться, превращаясь в плотный сгусток белесого тумана. Обыскивая меня, Гус что-то говорил. Не все я понимал, но смысл похоже заключался в том, что, если что вдруг, это именно я якобы убил Юргена.

— Шито белыми нитками, — пожал плечами второй черный, заговорив неожиданно на русском.

— Я знаю место, где лишние вопросы не задают, — перешел на русский и Гус, причем говорил он с заметным тягучим акцентом. — Ух ты! — достал он у меня из кармана финку НКВД.

— Ты про эту помойку серьезно что ли… — начал было возражать ему второй, но договорить не успел. Раздался выстрел, и он отлетел на пару метров с появившийся в груди кровавой дырой. Похоже, как переоценил степень доверительных отношений с Гусом, так и недооценил его беспринципность.

— Ну так и оставайся здесь, раз помо-ойка-а-а-а-а-а…

Слова уже поднявшегося на ноги Гуса начинали растягиваться по мере того, как воронка крутилась все быстрее, засасывая меня обратно в тело, которое уже рассыпалось белесым мглистым прахом. Еще один рывок, и я снова оказался у себя на балконе, глядя на залившее небо красно-зеленое северное сияние. В этот раз я уже был готов к подобному развитию событий, поэтому не упал.

Скрипнув зубами, с силой хлопнул ладонью по перилам. Это же надо было так глупо умереть! Не в силах сдержать злость — на себя, на мерзавца дезертира и вообще на глупость смерти, я ударил по перилам еще раз. Больно, надо же — после пребывания в состояние бесплотного духа боль намного ярче ощущается.

Вздохнув и выдохнув, пытаясь упорядочить мысли, всмотрелся в небесное сияние. Судя по тому, что я появляюсь здесь и сейчас, явно оно послужило причиной создания петли времени и провала города в туманную мглу.

Выравнивая дыхание и гася ярость в груди — что уже кулаками махать, поздно, я попытался осмыслить все случившееся за этот раз. Злясь даже больше не на убийцу-дезертира, а на себя — что так по-дурацки умер целых два раза, не успев толком ничего увидеть и понять, куда меня вообще занесло.

Ясно одно: мир пусть и чужой, но не абсолютно. S. P. Q. R. на оружии, русский язык, общий интернациональный язык, интуитивно понятный, машины — в отличие от оружия, похожие на нашу технику. Связь между мирами есть, и там, определенно, присутствуют периодически обновляющиеся в тумане аномалии, в одной из которых оказался я. Почему периодически обновляющиеся? Потому что для странных людей, разговаривающих на странном общем языке, ситуация привычна, действия явно отработаны.

Все вместе они организовывают сбор оказывающихся в тумане людей и, наверное, всего остального — раз так уверенно вкатывались сразу в торговый центр. Понятно, что черные в тумане воюют, оранжевые работают. Да даже виденная мною человеческая масса — явно из разряда чрезвычайных событий, но угроза для командира со шрамом знакомая. В панику он не впал, не спрашивая ничего лишнего у меня, сразу начав действовать. Да и не только для него знакомая — Гус тоже в курсе, что за угроза, вновь скрипнул я зубами, вспоминая события последних минут.

Так, ладно. Дальше: в том, что Княжев в тумане появляется не на Земле, я уверен. Природа пусть похожа, но небо и солнце явно чужие. Да и копье, которое мне дали подержать — продукт совершенно иной цивилизации, специально созданный для действий в условиях гасящей электричество туманной аномалии.

Римской цивилизации? — вспомнил я черного с золотом орла. Римской не римской, но в космос они вышли, огромную станцию на орбите я хорошо видел, вряд ли это мираж. Не знаю, что там у них в космосе, но внизу на земле окучивают аномалии авантюристы, среди которых явно немало людей, не отягощенных моральными принципами.

Мысли снова вернулись к убившему трех человек, и меня в их числе, дезертиру. Ладно. Ладно. Будет и на моей улице праздник, надо только подготовиться к очередному путешествию в туман чужого мира.

Несмотря на насыщенность событий, во время последнего часа, проведенного в чужом мире, у меня пару раз мелькала мысль — если сейчас умру и вновь оживу в начале петли времени, то уеду из Княжева. Вдруг обновление туманной аномалии, если не буду находиться в границах города, меня с собой не захватит.

Но сейчас об этом даже не думал — решил остаться и снова отправиться в туман. Решение принял быстро, но не импульсивно, обдуманно. Пусть и велик соблазн попробовать уехать подальше из города, чтобы проверить возможность избежать попадания в туманную мглу, но в груди жгло желанием мести ублюдку, которые спасая собственную жизнь убил трех человек.

Тем более что я, пусть и примерно, знал, куда он отправился — в какую-то помойку, куда набирают без лишних вопросов. Полагаю, что-то вроде инопланетного Иностранного легиона с подмоченной репутацией, так что найти Гуса вряд ли будет сложно.

Мысли мои оборвали три быстрых звонка. Оксана пришла.

Третий раз я уже проживаю этот момент — довольно необычное ощущение. Может сейчас попробовать как-то по-другому разговор, поиграть вариантами?

Едва открыл дверь, как Оксана порхнула вперед, подарив мне чувственный поцелуй. Тут же разувшись — не нагибаясь и снимая кроссовки цепляя носками за задники, она прошла в гостиную, но замерла в проеме.

— Вау! Вика, это ты организовала? Нет? Сереж, неужто сам приготовил? — повернулась Оксана так, что полы легкого платья взметнулись как у танцовщицы в пируэте.

Отвечать я не стал, Оксана шагнула в гостиную. Послышались восхищенные возгласы насчет ужина, свечей-цветов и вот этого вот всего. Точь-в-точь как это было две недели назад, когда я первый раз начал проживать временную петлю, еще об этом не подозревая.

Голос звучит настолько жизнерадостно, отчего у меня ощущение нереалистичности происходящего — только-только был в тумане аномалии, а сейчас вот здесь, в обычной и спокойной обстановке.

Сложно вот так переключаться в благополучную реальность, будучи только что убитым в другом мире. Но я старался, перестраивался.

— Сереж, сладкий, ну ты где? — выглянула в коридор Оксана.

— Иду, иду.

На кухне взгляд первым делом скользнул на Вику — сестра сидела за столом, как и предыдущие оба раза, но в облике ее было что-то странное. Не понять, что. Присмотрелся к сестре было, но отвлекся: Оксана, что-то жизнерадостно щебеча, встала на мыски и тянулась к верхней полке кухонного шкафа, явно намереваясь что-то достать. Платье задралось, высоко — открывая длинные стройные ноги до самых ягодиц.

У меня снова внутри зародилось желание, готовое трансформироваться в животную похоть. Черт, я ж забыл совсем об этой детали моего прошлого перемещения в петле времени, как-то из-за разбитой головы на второй план ушло.

Вика вдруг поднялась из-за стола, поглядывая на нас.

— Мне позвонили, срочно идти надо, я чуть попозже подойду, — произнесла она странно напряженным голосом.

«Позвонили». Я вдруг понял, что в Вике странное — в руках телефона нет, а она с ним вообще на моей памяти только в исключительных случаях расстается. И ладно бы, я бы может и не обратил на это внимание, но ведь она приходит в мою квартиру вечером в первый день лета уже третий раз; я помню, что в первый она в телефон пырилась до начала серьезного разговора; даже в прошлый раз, когда я вышел весь окровавленный, она телефон не выпустила. Но сейчас-то почему события по-другому идут?

Вика быстро вышла из комнаты, а я вдруг почувствовал, как подойдя сзади, меня обнимает Оксана. В прихожей щелкнул замок, а Оксана плотно прижалась мне ко спине, приподнявшись на цыпочки и томно дохнув в ухо.

— Сереж, мы сначала поедим или…

В прошлый раз я с наваждением справился, но в этот раз — с таким прямым воздействием, она мне еще и мочку уха только что игриво прикусила, просто без шансов. Мысли о поведении Вики пропали, планка упала — развернувшись, я одним движением снял с Оксаны платье через голову, подхватывая девушку под бедра.

Закрыв рот поцелуем, я усадил Оксану на стол — она уже крепко обхватила меня ногами, тут же гортанно вскрикнула. Еще раз, и еще, потом звучно ахнула, прижимаясь все сильнее. Я накинулся на Оксану грубо и с животной страстью, но ее это на удивление распалило. Она тоже словно лишилась разума, теряя контроль — уже громко кричала и визжала, глубоко царапая мне ногтями спину. Ужин полетел прочь — развернув Оксану к себе спиной, чтобы не царапалась, я положит ее на живот.

С каждым толчком стол понемногу двигался по полу и вскоре уперся в стену. Оксана пронзительно вскрикивала — до того момента как я, намотав волосы на кулак, не заставил ее изогнуться, второй рукой закрывая рот. Меня захватила животная и лишающая разума похоть, Оксану распалила жесткая и грубая страсть. Она всегда была раскрепощенной в постели, но сейчас превзошла саму себя — похоже, у нас с ней сейчас одинаковое состояние, оба потеряли контроль. Мы занимались любовью не щадя друг друга, как будто в последний раз — в некоторые моменты это больше походило на борьбу.

И не просто походило, а являлось ею: как на ринге побывал — думал я часом позже, лежа на взбитой и смятой простыне, глядя в потолок. Все тело болело, расцарапанная спина саднила, губы прикушены до крови. Оксана, мокрая от пота, с закрытыми глазами лежала рядом, постепенно начиная дышать ровно и глубоко — похоже, расслабилась настолько, что готова заснуть. На белой коже заметны синяки — нет, я ее не бил, просто кожа нежная, а сжимал я ее грубо.

Отходя от случившегося, я смотрел в потолок. В голове роились самые разные мысли — вернулся вопрос почему Вика так стремительно ушла, еще параллельно думал, как подготовиться к очередному путешествию в туман.

Правда, в первую же первую очередь я все же подумал о том, как за неделю могу изменить этот мир. Но едва стоило об этом задуматься, как понял: нельзя. Понимание невмешательства сформировалось отчетливо, на уровне подсознания — и чем дальше мысли двигались в этом направлении, тем сильнее внутри зарождалось предчувствие большой опасности перед лицом неведомого. Как если впервые в жизни смотреть на струю воды гидроабразивной резки — с мыслью почему бы и рукой не попробовать силу напора? Но если умный, не пробуешь, а потом видишь, как тонкая струя воды легко режет металл или камень и представляешь, что было бы с твоей рукой.

Ну а как только я представил несколько способов вмешаться в течение времени здесь, испытал ощущение схожее с тем, как если бы стоял в топливном резервуаре среди паров бензина, держа в руках зажигалку. Крутани колесико и исчезнет вокруг вообще все в яркой вспышке пламени.

В общем, не то что вмешиваться, даже думать о вмешательстве в историю я не смог — как бабка отшептала. Слишком сильно предчувствие, что закончиться все может плачевно не только для меня, но и для этого мира. Которому — опять же как нашептывало мне предчувствие, я уже больше не принадлежу. И очень хорошо, что меня в этом мире ничего не держит: был бы женат, или были бы близкие родственники, было бы тяжело осознавать перспективу расстаться с ними навсегда.

Открытым вопрос остается только с Оксаной, что делать с ней. Да, в будущем (или прошлом?) мы уже расстались, но ей, наверное, нужно посоветовать уехать из Княжева на выходные. В туман ведь попадают не все жители, как-то получается партиями, так что пусть ее просто не будет здесь, а значит и там.

Ладно, это нужно будет обдумать, а главный план на неделю, наверное, в том, что налечь на тренировки. Постаравшись за неделю если не вернуть прежнюю форму, то хотя бы приблизиться к ней — все же после бега по лесу я прилично запыхался. Еще надо озаботиться покупкой экипировки и снаряжения, изучить окружающую жилой комплекс местность… Ну и конечно, оружие.

В «зону эвакуации» к странным цветным бойцам и рабочим я попадать по-прежнему не хочу. Атака человеческой массы, которую Гус так испугался, скорее всего из рядя вон выходящее событие, вряд ли можно ожидать ее во второй раз. Ну, я на это надеюсь. Так что надо, наверное, покинуть границы тумана и уйти в леса, а оттуда уже попытаться что-то узнать о том мире, куда я вообще попал. Попаду ли? Попаду — вновь пришло понимание на подсознательном уровне.

Значит, решено: с завтрашнего дня нужно наводить суету по всем вопросам, а сегодня можно немного расслабиться перед недельным забегом. Вот примерно такой план у меня в общих чертах вырисовывался, когда я лежал на смятом постельном белье и заведя руки за голову смотрел в потолок.

Оксана вдруг со негромким стоном-мурчанием потянулась и посмотрела на меня сквозь едва открытые веки. Взгляд рассеянный, видно, что не до конца вынырнула из сладкой полудремы.

— Сереж… Сереж, мне так понравилось, ты не представляешь… Просто бомбезно, я до сих пор ног почти не чувствую… Давай повторим, а? Или давай сначала покушаем, сериальчик посмотрим, а потом уже повторим…

Оксана говорила негромко, протяжно и не совсем связно — не выныривая из состояния томной неги. Ни одно ее предложение не вызвало у меня отторжения. Насчет перекусить в особенности — как-то из гостиной мы переместились сразу в кровать, минуя улетевший со стола ужин со свечами — как еще пожар не устроили, голод ощутимо чувствуется. Насчет остального я тоже не против, тем более что пока Оксана смотрит сериал, можно дальше размышлять и обдумывать, что делать дальше перед тем как.

— Сереж, милый, сделаешь бутербродиков немного?

— Немного это сколько?

— Штучек двадцать. А я пока сериал найду, мне девчонки крутой посоветовали, тебе точно понравится…

Поднявшись с кровати, осмотрелся. Так, шорты мои вот они, а футболка где? Ладно, можно и без футболки — надевая шорты, направился я на кухню. Да, как-то прилично здесь накуролесили — еда, посуда и потухшие свечи на полу, вон сумочка Оксаны, вот платье скомканное.

Поднял посуду, протер пол, выкинул еду — целый ужин в мусорку, обидно. Открыл холодильник, накидал на стол заготовок. Куда Вика интересно ушла? Странно она себя повела, очень странно… Неужели тоже в аномалию попала, и тоже возрождается?

При этой мысли я замер с ножом в руке. А ведь вариант, причем реальный. Теперь понятно, почему она так отстраненно себя вела в первый раз, когда я с окровавленной башкой пришел, понятно почему сегодня телефон в сторону отложила. Почему не рассказывает мне о случившемся — тоже понятно. Я тоже никому не рассказываю, понимая шансы на то, что мне поверят.

Ладно, с Викой попозже надо будет решить вопрос, пообщаться на тему. Сейчас же достал широкое блюдо, разложил на нем и нормальный хлеб, и тонкие ржаные фитнесс-хлебцы для Оксаны. Начал резать ветчину и сыр, но прежде чем делать бутерброды, закинул пару крупных кусков в рот, сразу стало повеселее.

В комнате громко заработал телевизор, видимо Оксана на канал с ночным ток-шоу переключила. Звук сделала потише, чтобы соседей не удивлять, музыка заиграла, какой-то музыкальный канал включила. Похоже, она решила отложить бутерброды с сериальчиком и перед ними вновь повторить «бомбезный» опыт.

Ну точно, слышу — подкрадывается. Если бы надела носки, у нее бы получилось подойти неслышно, но она подкрадывалась ко мне совсем босиком. И сквозь стук ножа о доску и шум музыки я хорошо слышу крадущиеся шаги — голые ступни все же к полу чуть прилипают и негромкий шум издают.

Ожидая, что вот-вот сейчас мне ко спине прислонится горячее и голое девичье тело, я замер и весь обратился в слух; мог бы, как кот уши бы назад еще развернул. Но парой мгновений позже, когда Оксана была уже совсем рядом, импульсивно решился вдруг на идиотский поступок — развернуться резко, напугав подкрадывающуюся девушку. У меня так иногда бывает — сделаю какую-нибудь дурость, потом жалею, но ума как правило не прибавляется.

— Вуф! — резко оборачиваясь, произнес я.

Одновременно с моим разворотом Вика — Вика, не Оксана, вздрогнула от неожиданности. Глаза ее мгновенно расширились, мелькнуло лезвие. Нож — мою же (!) финку НКВД, в момент удара Вика держала в левой руке, целясь под ребра, в сердце. Из-за резкого разворота задумка не удалась — лезвие, оставив мне глубокий порез на руке, кончиком ощутимо ударилось в реберную кость, скользнув по коже.

Я вскрикнул от неожиданности, Вика тут же отпрянула. Сестра не ушла, как я думал — она, похоже, была в квартире, собираясь меня убить. Зачем, почему? Не понятно, но зато ясно, что план у нее был и она его до сих пор придерживается. Отпрянула Вика совсем не обескураженно — пусть и рассчитывала на эффект внезапности, но на случай неудачи в правой руке держала газовый баллончик. Струйный — выяснил я на практике, когда Вика весьма точно залила мне лицо.

Закричав от нестерпимого жжения в глазах, я отшатнулся, одновременно уклоняясь в сторону. Левой рукой схватил со стола тяжелую разделочную доску и швырнул ее в сторону сестры. Попал, похоже — Вика сдавленно вскрикнула. Но практически сразу же снова прыгнула на меня с шипением. Я почувствовал ее прыжок — сквозь заливающие глаза слезы увидел темное пятно. Перехватил, направил в створку встроенного холодильника. Послышался шлепок удара, с громким вскриком Вика улетела прочь. Врезавшись в холодильник и отлетев назад, она упала. Но тут же вскочила на ноги и яростно зашипев, бросилась на меня — я снова сквозь заливающие глаза слезы увидел только размытую тень.

Попытался уклониться, уйти в сторону. С одной стороны, не очень удачно — я поскользнулся на крови, лилось из меня уже хорошо. Но повезло в том, что из-за падения клинок просвистел мимо, я буквально почувствовал холод металла рядом, оставивший еще один порез.

Я уже рухнул на пол, Вика — запутавшаяся в моих ногах, упала рядом. Извернувшись — не видя ее, я почувствовал движение, сестра попыталась меня добить. Прыгнула сверху, начала яростно бить финкой. Я выставил вверх левую руку и смог поймать несколько ударов. Но не все — очень хорошо ощущая, как раз за разом входит в плечо рядом с шеей холодное лезвие.

Со стороны выхода в коридор вдруг раздался пронзительный крик. Это Оксана — выскочила на шум из спальной и замерла в арке входа в гостиную. Закричала она так, что, наверное, даже птицы с деревьев вокруг дома попадали.

Вика мгновенно вскинулась, вскочила с меня и судя по звуку схватила со стола графин с водой, швырнула в Оксану. Раздался глухой звук удара, сбивший крик и вернувший тишину. Вика вновь приземлилась на меня, ощутимо воткнувшись коленом в руки и грудь, но в этот момент ударил уже я. Ведь в правой руке у меня так и оставался кухонный нож — небольшой, с клинком сантиметров восемь и пузатой рукоятью.

Ударил вслепую, с широким боковым замахом. И попал. Причем очень хорошо попал — воткнул прямо в ухо, так что Вика мгновенно обмякла и утробно захрипев, завалилась на меня. Тяжесть от тела сестры почти мгновенно сменилась странной легкостью — я вновь оказался в остановившемся мгновенье, только в этот раз меня из тела меня не выкидывало.

Но при этом я смотрел на происходящее сверху, обозревая всю картину.

Боль, жжение и невозможность вздохнуть тоже исчезли, словно тумблер переключили; да мне — моему духу, дышать и не нужно было. Я сейчас наблюдал себя — лежащего на спине, зажмурившегося от распыленного в лицо перцового газа. Время замерло — несколько капель моей крови, сорвавшиеся с лезвия финки, неподвижно висели в воздухе, как и взметнувшиеся локоны Вики.

Вдруг, словно выбитая сильным ударом пыль из ковра, из ее тела проявилось нечто, похожее на энергетический сгусток ярко-зеленого, как июльская листва, сияния. Нет, не энергетический сгусток, а вставший в позу статуэтки Оскара призрачный двойник — хорошо угадываются очертания фигуры, отчетливо видно черты лица. По мере того как призрачный, сотканный из зеленого сияния двойник обретал четкость, тело Вики вместе с платьем начало превращаться в прах, истончаясь и рассыпаясь пеплом, тут же бесследно исчезающим.

Очень похоже на то, как это происходило с моим телом в туманной аномалии, только там я не видел призрачного двойника. Он уже полностью сформировался — я теперь смотрел словно на голографическую проекцию; физическое тело Вики между тем совсем исчезло, вместе с одеждой и ножом, только баллончик перцовый валяется на полу. Все остальное, что принадлежало сестре, пропало — даже ее кровь с лезвия кухонного ножа в моих руках исчезла, как не было.

Сотканный из сияния зеленой энергии двойник Вики вдруг поплыл искажением, начав мягко трансформироваться и приобретая чужой облик. Черты лица сестры пропали, замененные другим. Новая личность, сформировавшийся на ее месте, выглядела молодо, но крайне отвратно. Нет, лицо весьма красивое, но неприятное — широкие скулы, высокий лоб, надменное выражение. Глаза странные, неестественные — пустые, как у античных бюстов.

Продержавшись довольно долго, столь неожиданно появившийся чужой облик вновь пластично потек, теряя форму. Пара секунд, и оставшаяся после смерти Вики энергия закрутилась водоворотом, центром которого внезапно оказался я — энергия наполнила меня, причем так, что мои зажмуренные и слезящиеся глаза аж зеленым сверкнули. В этот же самый момент я вновь ощутил себя в собственном теле, лежа на залитом кровью полу и зажмурившись от перцовки.

Черт, а хлещет из меня как из свиньи. Я ведь так сейчас кровью истеку и умру нахрен — появилась холодная мысль, проступившая через поднимающуюся панику. Перекатившись на живот, я поднялся — сначала на колени, потом встал на ноги. Левая рука не слушается, висит плетью, а правая вроде нормально работает.

Зажмурив слезящиеся глаза, оскальзываясь на залитом кровью полу и борясь с накатывающей слабостью, я вышел в коридор. Наступил на Оксану, но она не отреагировала, молчит — похоже, броском графина Вика глуханула ее качественно, как бы не убила еще.

Кое-как открыв мокрыми от крови руками замок, я буквально вывалился из квартиры. Едва не упав, шаря рукой по стене — чувствуя, что в сознании мне оставаться совсем недолго, нащупал звонок соседней квартиры и нажал, выдавая длинную трель. Стукнул пару раз, пошел дальше. Шатаясь как пьяный и едва не падая, доковылял до противоположного конца коридора, уткнувшись лбом в дверь жилища бородатого соседа.

Он, неожиданно, открыл почти сразу, едва я кнопку звонка утопил. Глянув на меня и моментально оценив ситуацию, сосед зычно крикнул, призывая срочно вызывать скорую. Похоже обращался к тем, кто вышел из другой квартиры за моей спиной. После бородатый сосед шагнул вперед и придерживая, не давая упасть, усадил меня на пол, осматривая повреждения.

— Так, не уходи никуда, — похлопал он меня по щеке, после чего быстро, очень быстро и резвой для своей тучной комплекции, скрылся в квартире. Вернулся почти сразу, раскрывая на ходу аптечку, так что часть лекарств вывалилась на пол. Не обращая на это внимания, принялся умело оказывать мне первую помощь. В это время сознание меня постепенно покидало, отступая перед надвигающейся слабостью.

— Не уходи никуда я сказал! — заметил мое состояние бородатый сосед.

Несмотря на его просьбу, я бы давно уже погрузился в пучину беспамятства. Если бы не одно «но»: вот только сейчас понял, что память и знания Вики после ее смерти стали моими — именно в тот самый момент, когда оставшийся от ее тела энергетический сгусток перетек в меня.

Именно это ошеломление, удивительное открытие и держало меня в сознании все то время, пока сосед оказывал мне первую помощь. Сквозь звон ушах я услышал голос и плач Оксаны — жива, надо же. Потом, неожиданно быстро, приехала скорая помощь. Сквозь льющиеся слезы — так и не отойдя еще от перцовки, я увидел симпатичное лицо молодой целительницы в синей форме.

Добрые люди из скорой помощи принялись делать свою работу, Оксана суетилась рядом, плакала и кричала. Бородатый сосед ее держал, а уже переставал воспринимать действительность. И так слишком долго пробыл в сознании и постепенно отлетал в беспамятство. В ушах все громче в такт пульса шумела кровь, и в скором времени — на пороге подступающей темноты потери сознания, через этот шум пробивалась только одна мысль, пришедшая вместе с чужим знанием.

Я — жнец.

Очнулся. Лежу на спине, смотрю в потолок — с трудом разлепив глаза. Заволновался было, что уже в тумане — полная тишина, странное освещение, муторно-тяжелое состояние. Но нет, просто свет в окне тусклый — еще не день, но уже не ночь; и я на больничной койке, а не в санатории, так что и состояние соответствующее.

Судя по видимым на улице елкам я в нашей ЦРБ, Центральной районной больнице. На другом конце города от моего дома находится, проезжал я здесь мимо пару раз. Помню аккуратное двухэтажное здание с ярко-красной черепичной крышей, елки вокруг него тоже запомнил.

Приподнял голову, осмотрелся. Почти весь торс, левая рука и нога (в ногу-то как и когда?) плотно замотаны бинтами. У койки по бокам дуги, как на полках поезда. К таким, я знаю, наручниками пристегивают пациентов, которые находятся под пристальным вниманием полиции. Но руки у меня вроде свободные, наручников не видно. Похоже, паковать меня прямо вот сразу никто не собирается. Пока, по крайней мере, дальше видно будет. Хотя Оксана видела, как Вика пыталась меня убить, а так как тело сестры исчезло, я вообще как потерпевший могу проходить. В идеале.

Это, на самом деле, очень важно… и одновременно совершенно неважно.

Постепенно осознавая себя, я вдруг добрался до того момента, что чужая память и знаниям теперь мои. И вот же они — уже накрывают меня с головой, как приливная волна, поражая своим необъятным сходу масштабом.

Оказавшийся в моей голове массив информации был настолько огромен, причем на всех уровнях — бытовом, житейском, политическом и космическом, что я просто ошалел. Как будто потянул за дверцу шкафа, ожидая максимум отпрыгнуть от падающих с верхней полки вещей, но шкаф оказался ведущим в Нарнию, и я оказался под вырвавшейся из него сметающей все на своем пути горной лавиной.

Тысячи и тысячи образов, картинок, памяти действий и сказанных когда-то фраз постепенно обретали объем. Как будто у меня в голове происходила распаковка архива — я почувствовал давление на черепную коробку, появилась болезненная тяжесть под бровями, глазные яблоки ощутимо сдавило. Чужая память и знания давили череп изнутри словно оказавшийся внутри баллон со сжатым воздухом.

Показалось, что сейчас голова взорвется, разлетаясь на мелкие кусочки. Меня заколотило в ознобе, на лбу выступил холодный пот, тело выгнуло дугой и из горла вырвался сиплый крик.

Услышав, как я здесь бьюсь на койке, в палату вбежала медсестра. Совсем молодая девушка — увидел ее мельком, обратив внимание лишь на выбившиеся из-под шапочки ярко-розовые волосы, как ее еще не уволили с такой раскраской. Медсестра с крашенными в яркий розовый цвет волосами показалась мне настолько фантастической, что я даже подумал, что в больнице другого мира сейчас — не бывает же у нас так. Но нет, медсестра уже выбежала из палаты и вернулась с дежурным доктором. Судя по его едким комментариям, я на родной планете, без вариантов. Самого доктора, правда, я уже не видел четко — из-за внутреннего давления перед глазами все расплывалось. Меня зафиксировали на койке, что-то вкололи и сразу навалилось блаженство беспамятства.

Второй раз я очнулся совсем не так, как в первый. Проснулся не до конца — понимая, что уже не сплю, но еще и не полностью бодрствуя. Странное плавающее состояние между сном и явью, во время которого постепенно наблюдал череду образов. Сейчас было попроще, чем в первую попытку «распаковки», но отстраненно я чувствовал, что сейчас там — наяву, я лежу в ознобе и весь мокрый от пота. Но это меркло перед тем, что происходило сейчас перед моими глазами — а перед внутренним взором проходила буквально вся жизнь моей сестры Вики.

Очнувшись в первый раз, ее память я забрал «пакетом». Но не только — подсознательно продолжил распаковку полученного архива: память и знания мне достались не только убитой сестры. И вот именно этот массив по-настоящему чужих знаний меня едва не убил, едва не развалил в кровавую кашу, от чего меня спасли доктор и розоволосая медсестра.

Я теперь — жнец.

Это было чужое, даже чуждое знание — наследие той самой надменной пустоглазой, в образ которой трансформировался энергетическая проекция Вики, возникшая на месте ее гибели. И знания пустоглазой оказались много масштабнее всех знаний и памяти Вики. Я зацепил их лишь краешком; сейчас, понимая, что это смертельно опасно, все равно не удержался и попытался восстановить картину вглубь чужих знаний — начав с того момента, как эта пустоглазая тварь убила Вику.

Да, дома на меня уже не сестра с ножом кинулась: это был другой жнец, который занял ее тело. И воспоминания пустоглазой я сейчас и пытался освоить, пока они не истончились, не ушли словно песок сквозь пальцы.

Не все и не идеально, но получалось. Я видел одновременно архаичные и при этом высокотехнологичные дирижабли, приспособленные вывозить людей из-под купола Альбиона, туманной планеты-аномалии; видел облачные города, космические станции и бороздящие освоенное космическое пространство корабли. Благодаря чужой памяти я видел весь мир чужой цивилизации — населенную и обжитую систему с двумя звездами.

Видел геополитическое устройство, историю, соперничество разных фракций и государств. Вот в политику похоже очень зря полез — слишком, слишком много информации было у пустоглазой, она навалилась такой массой, что с наскока не переварить. Но, как говорится, в политику легко зайти, но невозможно выйти — сменить вектор фокусировки исследования чужой памяти у меня не получилось, и похоже я опять забился на койке, выгибаясь дугой. Организм включил защитный механизм, выключая мне разум.

Снова перед мутным взором мелькнули синие и белые халаты, и снова я провалился в блаженное беспамятство.

В третий раз я очнулся уже в обычном состоянии. Ну, насколько можно назвать обычным состояние на больничной койке в палате реанимации — иначе быструю реакцию медсестры и врачей не объяснить.

В голове… пустота. Нет больше ощущения, что череп сейчас взорвется как бутыль с перебродившей бражкой. Все, ушла возможность освоить чужие знания, все что взял — мое, остальное истончилось и развеялось. Но оно и к лучшему — судя по состоянию, я мог вообще здесь откинуться под неподъемным грузом знания.

Чувствовал я себя погано, но реальность осознавал. В палате появилась медсестра, потом доктор, вскоре меня посетил сотрудник следственных органов. Как-то все очень мутно воспринималось, казенные фразы вопросов доносились словно издалека. Меня опрашивали (или допрашивали, не разбираюсь), я отвечал, а голоса — и мой, и следователя, звучали словно пропущенные через программу искажения, слова доносились глухо.

Рассказал все как было. Сестра пришла в гости, потом ушла, потом после занятий любовью со своей девушкой я делал бутерброды, после чего увидел сестру, которая прыснула мне в лицо перцовым баллончиком, после чего начала наносить удары ножом. Упал, потерял сознание. Очнулся в луже крови, поднялся, поднялся и пошел звонить соседям. Нет, не знаю. Не, не видел. Нет, даже не предполагаю. Да, финка НКВД моя, лежала в шкафу. Да, бутерброды делал кухонным ножом, который выронил, когда упал. Все, я устал и ухожу, до свидания. Да-да, я понимаю, что вы не закончили, а вот я позвольте откланяюсь, потеряв сознание.

После этого несколько раз вновь осознавал себя в мутно-плавающем состоянии, когда меня вроде как кормили, и еще один раз опрашивали — и по ощущениям, в допрос это не переходило. Так продолжалось до тех пор, как я не очнулся вполне обычно, вроде бы более-менее придя в себя. Нет, по ощущениям все конечно довольно печально — во рту неприятная гадкая сухость, в теле болезненная слабость, но несмотря на тяжелое состояние, в мыслях теперь окончательно все довольно стройно и спокойно.

Новые знания уложились в голове — память всей жизни Вики, а также небольшая часть знаний пустоглазой. И теперь я, полноценно очнувшись, «вспоминал» о том, что сестра тоже стала жнецом. Человеком, который перемещается в петле времени, раз за разом появляясь в туманной аномалии. И — что самое главное, и что дало название «жнец» такому виду людей — обладая возможность забирать знания и умения чужих жнецов. Главное условие — убивать надо своими руками.

Знания, доставшиеся мне, были разнообразными. Я теперь, например, могу хоть завтра идти делать карьеру грумера — Вика, оказывается, больше года работала собачьим парикмахером. Мысль об этом, будучи единичной, могла бы послужить прямо важной и удивительной, но сейчас прошла совсем мимолетно. Потому что следом наслаивались другие, поражающие в самое сердце. И их было так много, что даже не знаю в какую сторону думать.

Самое яркое из чужих знаний и памяти мне досталось от пустоглазой. Я очень хорошо чувствовал шок осознания того факта, что в одной туманной аномалии появилось сразу два жнеца: официально считающийся невозможным случай. Неофициально же был такой прецедент…

Здесь у меня вдруг случился небольшой конфликт в собственной голове. Я знаю, что слово прецедент применяется в значении «случай, служащий примером»; сейчас же я употреблял его в смысле «предшествующий случай». Это, похоже, конфликтуют в голове мировосприятия мое и пустоглазой, которая — судя по неприятной внешности, прямо относится к представителям инопланетной римской цивилизации.

Несостыковка понятий в собственной голове даже несколько затмила шок от того, кто кроме нас с Викой из жнецов появлялся в туманной аномалии вдвоем: это были дети Марка Антония и египетской царицы Клеопатры — близнецы Александр Гелиос и Клеопатра Селена, именами которых и названы два солнца звездной системы Римского мира. Вот так мимоходом — думая о значении слова «прецедент», я осознал себя частью исторических событий, который до этого момента имели для меня лишь мифологическое значение, являясь лишь сказками из седой древности.

Вообще, наверное, концентрация на мелочах мне помогла — может быть даже не сойти с ума. На меня свалилось все и сразу, и большинство из того что я сейчас «вспоминал» буквально повергало в шок. От житейского аспекта — как оказывается много я не знал о Вике, до космических масштабов происходящего.

Место, куда я попал сквозь время и пространство через аномалию во мгле, называлось Альбион. Колыбель местной цивилизации, туманная планета-аномалия на другой окраине нашей галактики. Восемь тысяч лет назад здесь — время на Альбионе шло иначе, у нас с того момента параллельно прошло всего две тысячи лет, в одном из туманных монолитов появилась египетская Александрия, являвшаяся на тот момент частью Римской Республики. Год на тот момент стоял тридцатый до начала нашей эры, если использовать привычное летоисчисление. Оказавшись на Альбионе, римляне — в числе прочего используя ресурсы обновляющихся монолитов, за тысячи лет освоили обитаемый мир в пределах системы под светом двух солнц.

Но все же, несмотря на масштаб свалившегося на меня знания о чужом новом мире, мысли мои больше концентрировались на более личных вопросах. Вернее, на ответах — настолько неожиданных, что я зубами заскрипел. И дело было даже не в том, как именно Оксана в первом варианте прошлого улетела с женатым директором на море — память Вики все эти знания услужливо подкинула. Я уже давно отпустил эту ситуацию с удивительным равнодушием, горечь и злость вызывало совершенно другое.

Из памяти Вики я узнал, что именно она была инициатором нашего расставания с невестой. Задумав заменить ее на свою подружку-коллегу Оксану. «Шлюховатую» — как сама Вика ее же мысленно и характеризовала, относясь к ней с тщательно маскируемым презрением. Память Вики стала полностью моей, и я с удивлением понимал: для того, чтобы свести нас с Оксаной, Вика весьма умело развалила мою свадьбу — для этого она создала несколько аккаунтов на сайтах знакомств как от имени моей невесты, так и от моего, проведя довольно успешную операцию разлада отношений, задействовав в этом немалое количество наших общих знакомых. Успела перед самой свадьбой, практически на флажке, причем в процессе поддерживая обе стороны и сохранив отношения и со мной, и с моей бывшей невестой.

Воистину, есть предел человеческой порядочности, но не предела человеческой мерзости — не помню кто сказал, но человек был определенно неглупый.

Я не выдержал и врезал несколько раз кулаком по стене. Легче на стало, но прострелившая все тело боль физическая как-то хоть чуть-чуть притупила моральное опустошение от свалившегося знания. И разговор срочный субботним вечером тоже стал ясен — Вика из Москвы прибыла спасать положение. Оказалась, что моя невеста беременна и обратилась к ней за помощью — советуясь, сообщать мне об этом или нет.

Вот и прилетела сестра исправлять ситуацию, вообще рассчитывая в идеале уговорить нас с Оксаной отправиться куда-нибудь на острова и сыграть пляжную свадьбу. Она понимала, что о беременности бывшей невесты я так и так узнаю, но хотела, чтобы все зашло как можно дальше, чтобы невозможно было все восстанавливать.

Объяснялась такая активность сестры просто: Вика меня, как оказалось, ненавидела. По причине банальной — постепенно прогрессирующей зависти. Действовала она из-за болезненного желания не допустить, чтобы у меня получилась еще и отличная семья вдобавок к обретенному личному благосостоянию. Мы пусть и были близнецами, но росли не вместе — так уж получилось. Условия у нас были абсолютно разные, и Вика с железобетонной уверенностью считала, что я сопьюсь и окажусь под забором. Моего «успеха», лучшей чем у нее жизни, она просто не смогла простить, постепенно сжигаемая ядом зависти изнутри.

С этим пониманием у меня больше ни капли горечи потери нет. Отстраненно вспоминаю «чужое», теперь уже концентрируясь на полезных знаниях сестры. Потому что в первое свое появление в тумане она прошла и прожила гораздо дальше меня. По воле случая: в момент активации аномалии она была в сотнях километров от Княжева, и в таких ситуациях жнец появляется в непредсказуемом месте, обычно на самой границе мглы.

Вика появилась там, где ее подобрали не рейдеры из поисковых отрядов с раскрашенными в черное лицами, а исследователи научной корпорации Альтерген. После трехдневного карантина на поверхности она оказалась над куполом. Не на орбите, а на одной из парящих в атмосфере станций, зависшей между небом и землей. Таких летающих городов над гексагональным куполом — под которым не действовали технологичные приборы, на планете оказалось множество.

Как летающие города держатся в воздухе, Вика на знала. Знала только, что каждый из них может парить только над туманным монолитом — именно так назывались аномалии. Как я и предполагал, размеры туманных монолитов соответствовали границам гексагонального купола, накрывающего поверхность. Правильные шестиугольники с длинной стороны в шесть римских миль или девять километров — тоже почти правильно я оценил навскидку, увидев один из монолитов вдали.

Большинство аномалий спали как вулканы, некоторые были активны. Перезагрузка-обновление, с заменой территории и появлением новых людей, называлась итерацией. Временной промежуток итераций у разных монолитов отличался — от одного раза в месяц, что считалось очень часто, до одного раза в год.

Туманные аномалии на Альбионе — неиссякаемый источник ресурса, от банальной еды и товаров широкого потребления, до людей и технологий. Местные государства и альянсы, сосуществующие в звездной системе Римского мира, пусть и принадлежат к высокотехнологичной цивилизации, но любая такая цивилизация, пока не ушла в техническую сингулярность, без чугуния далеко не уедет. А завод в Княжеве построили по обработке титана, так что там скорее всего и сырье, и станки, подобное просто так на дороге не валяется. Это даже не считая того же торгового молла, где раз в месяц появляется столько еды, что можно целую дивизию месяц кормить, еще и на орбиту вывозить земные деликатесы.

В общем, монолит Княжев точно не из простых — это я помню по реакции корпоратов из Альтергена, к которым попала Вика. «Богатый на ресурс» — как материальный, так и человеческий, еще с максимальной частотой обновлений.

В первый раз Вика прожила в чужом мире почти месяц. Стандартный месяц, состоящий из суток в двадцать пять часов. В отличие от меня сестра не просто не погибла сразу, а очень неплохо устроилась: оказавшись в облачной цитадели Альтергена, пользуясь природным обаянием, она сумела войти в доверие руководителю территориального департамента «Германия». Причем сделала это настолько успешно, что через три с половиной недели — когда руководитель спустился на поверхность перед очередным обновлением монолита «Княжев», Вику скинули с балкона наложницы из его гарема — объединившись, чтобы устранить ненужную и опасную конкурентку, уже явно претендующую на место главной жены.

После столь одновременно нелепой и страшной гибели Вика возродилась на кухне моей квартиры. Когда я разбил себе голову на лоджии, сестра находилась в серьезной растерянности — как и я пытаясь сохранять лицо. Только я в тот момент всерьез верил, что словил нереального глюка — из-за слишком короткого визита в туман иного мира, а вот Вика более трезво оценивала происходящее.

В момент моего признания Оксане, Вика заволновалась не потому, что удивилась моей осведомленности. Заметный шок ее был связан с тем, что на море ухажер-директор должен был пригласить Оксану только через день, в понедельник. Услышав об этом Вика догадалась что я — как и она, попал в петлю времени.

Но говорить об этом не стала, ушла следом за Оксаной.

Оксана в этот раз уже не улетела с ухажером, несмотря на то, что приглашение вновь получила. В первый раз ее уговорила лететь Вика, действуя словно нашептывающий на ухо демон. Оксана, как оказалась, изначально категорически не желала принимать приглашение, и чтобы она улетела, Вика приложила максимум усилий. Во второй раз этим просто не занималась — уехала далеко, надеясь, что в воронку петли времени не попадет. Надежды не оправдались — субботним утром она снова проснулась в тумане, на границе монолита.

Ее снова эвакуировали практически сразу — но уже не корпораты, а незнакомые мне рейдеры со светящимся синим неоном буквами AQG на темно-серой форме. Ни мне, ни Вике буквы знакомы не были. Хотя расшифровку виденной мною аббревиатуры VNM, например, она знала — «Venomus». Полностью же название встреченного мною подразделения звучало как «Отдельный батальон „Веном“ Пятой легкой бригады Сил Обороны Протектората Альбион», это Вика тоже знала.

Пятая отдельная легкая бригада. Что-то резонирует у меня в памяти при этом названии, когда проговариваю про себя, словно осколки памяти готовы пробудиться. Готовы, но не пробуждаются — все, исчезло ощущение.

Вернулся к «воспоминаниям»: немногословные рейдеры в незнакомой темно-серой форме Вику вывезли в числе первых, сразу доставив до распределительного пункта. Местность в ее памяти я не узнавал — зеленые поля среди лесов, не видно не долины, ни каменистых холмов, к которым вышел я.

На распределительном пункте Вику и приняли. Как оказалось, после появления свежего монолита сразу несколько служб отслеживало нового жнеца, занося в базу данных каждого появившегося в туманном монолите перегрина, как называли невольных путешественников во времени и пространстве. Попав в первый раз к корпоратам, Вика попала и в общую базу данных. Поэтому ее почти сразу отделили от остальных, посадив в камеру без окон без дверей, где совсем скоро появилась «пустоглазая» — молодая, но крайне неприятная на вид римская матрона с чистым от татуировок и краски лицом.

Как я и полагал, цветовая палитра указывала на сословия. Черные бойцы-федераты, красные легионеры; желтые, серые и оранжевые — слуги, рабы, рабочие. Зеленые, розовые, синие, белые, серебряные и золотые, самые разные комбинации цветов и форм их нанесения — в новом римском мире практические у каждого человека социальный статус был написан на лице, причем буквально.

У всех, кроме аристократов-нобилей, одна из которых зашла в комнату к Вике. Она действительно оказалась пустоглазой — у нее не было видно ни зрачка, ни радужки, глазные яблоки словно из жидкого серебра. Это испугало Вику, но ненадолго — пустоглазая без лишних предисловий убила ее ударом ножа в сердце.

Дальше в воспоминаниях шла череда мутных картинок и неясных образов. Пустоглазая забрала и обработала память Вики с легкостью, никаких взрывающих голову распаковок как у меня. И забрав ее память, они поняла, что нас — жнецов, в этом туманном монолите объявилось двое.

Изумление и испуг (?) пустоглазой был настолько велик, что она сразу вознамерилась меня найти и убить. И сделать еще что-то, очень-очень важное, моментально развив бурную деятельность, собирая всех своих доверенных людей. Но вот что она собиралась делать и кого собирала — все, не знаю. На этом месте словно стена стоит, нет никаких абсолютно воспоминаний и зацепок — зря я тогда в политику полез и отключился быстро. Осталось только смутное маячащее даже не знание, а догадка с помощью логики и обрывков воспоминаний: через месяц пустоглазая осталась в монолите, растворившись в нем во время обновления и возродилась в теле Вики, забрав ее оболочку.

Вот это слово: «оболочка», вызвало у меня примерно такое же ощущение, как недавний «прецедент». Это было чужое, чуждое слово. Я пока не принял его полностью, мое мировоззрение просто отвергало возможность менять тела словно одежду.

Пустоглазая, растворившись в тумане во время обновления, появилась в гостиной моей квартиры. Зная влияние перемещения на свежих жнецов — кратковременная животная похоть как раз из этой истории, за моей спиной намекнула Оксане поцеловать и приласкать меня, сделала вид что ушла, громко закрыв дверь. Потом — пока мы гремели посудой, прошла в комнату и взяла финку из шкафа и баллончик из своей сумочки. Затаилась, ну а дальше мы встретились уже когда я бутерброды делал.

Если бы я мог убить ее еще раз, сделал бы это с удовольствием.

Пока боролся с горечью от прошлого и злостью с яростью от настоящего, чуть скрипнула дверь палаты и в проеме появилась внушительных размеров фигура.

В вечернем полумраке сначала не разобрал кто пришел и напрягся. Но когда незваный визитер прошел вперед, выдохнул. Игорь, старый друг детства — в кадетском корпусе еще познакомились. В армию ни он ни я не пошли, так получилось. Я отправился на вольные хлеба, а он остался на государевой службе, сменив мундир.

В форме пришел, звездочек на погонах прибавилось. Надо же, а мне не сказал; ну да неудивительно, мы последние полгода не общались. И есть причина: после того, как у меня свадьба не состоялась — лучший ли он друг, теперь еще вопрос. Благодаря памяти Вики теперь знаю, что Игорь — по ее совету, сразу же после нашего расставания подкатывал к моей бывшей невесте, к счастью безрезультатно.

К счастью — потому что каждый раз, когда я отправляюсь на Альбион, я здесь остаюсь. Каждая итерация петли времени здесь, случающаяся с моей смертью там, создает альтернативную реальность, живущую параллельно в другом времени. И в каждой такой реальности — моя копия, неотличимый от меня «я». И тот «я», который здесь останется, пусть разруливает все то, что «я» упустил. В предыдущем случае, я на себя надеюсь, тот «я» тоже все правильно разрулит. Ведь моя невеста собиралась мне сообщить, что беременна и я верю, что у нас получится там узнать, кто именно из «нас» и как на самом деле «знакомился» на тематических сайтах и в группах для поиска быстрого секса.

— Рассказывай, — между тем вместо приветствия произнес Игорь, подвинув стул и присаживаясь рядом.

— Сегодня какой день?

— Четверг.

Ух ты, вот это я покемарил в беспамятстве. Понятно теперь, почему слабость такая в теле — столько дней на койке валяться не вставая.

— Давно в Княжеве?

— Нет, только приехал, и сейчас я вопросы задаю. Рассказывай, что случилось?

— Потом. Давай к делу сразу: мне помощь твоя нужна.

Не хочу я с ним по душам разговаривать. Не сейчас, по крайней мере.

— Конкретнее.

— Ствол.

— Ствол?

— Да, ствол, который пиф-паф делает. Пистолет…

«Пистолет, ружье, в общем что найдешь…» — хотел было сказать я, но не сказал. Туманные рейдеры не просто так вооружены «плазмоганами» — называемыми, кстати, на русском штурмганами, и энергетическим оружием, называемым оружием «А-класса» или агрегаторами. В тумане слишком много опасных тварей, и мне они не попадались просто по причине того, что монолит прямо вот свежий. С каждой новой итерацией туманных тварей будет становиться все больше и больше, а когда их накапливается критическая масса, происходит атака Плети — тот самый накат живой массы, которому я стал свидетелем. Та толпа, которая пришла, выдвинулась из другого, соседнего монолита, что бывает крайне редко, часто происходит все в пределах одного монолита. Так что запнувшись, я подумал и сформулировал запрос по-другому.

— Пистолет нужен, желательно с глушителем.

Это рейдеры группами ходят, им допустимо быть громкими, а вот одиночке в тумане лучше по минимуму шуметь, чтобы не привлекать чужого внимания.

— Зачем тебе пистолет, желательно с глушителем?

— Не спрашивай.

— То есть, ты хочешь, чтобы я поднял и тебе и себе статью, и ничего при этом не спрашивал.

— Да.

— Марик, это как-то неправильно. Тебе не кажется?

Марик и Гарик — мы так называли друг друга с самого детства. Потом как-то для особых случаев осталось, как повзрослели. Последний раз, кстати, это было когда ему срочно нужно было полтора миллиона наличкой вот прямо завтра. Поэтому я ответил ему примерно так же, как и он мне тогда:

— Нет, Гарик, не кажется. Ты или помоги, и я тебе потом все объясню, или извини, но мне надо бежать, дела, сам понимаешь, спасибо-пожалуйста, что навестил.

— Я про другое, — он то ли намек понял, то ли действительно другое изначально имел в виду: — Если ты решишь играть в Рембо и тебя потом кто-то чут-чут убиват, я буду чувствовать вину. Так понятно?

— Я в абсолютной безопасности, можешь даже не беспокоиться.

— Марик, — вздохнул Игорь, как будто с трудным ребенком разговаривал. — Ты хотя бы расскажи в чем дело, я ведь не прошу многого.

— Когда тебе полтора мульта нужно было срочно-срочно, ты мне что ответил на вопрос «зачем»? — уже прямо спросил я.

— Я тогда вляпался в грязное дельце и максимум, при самом неблагоприятном раскладе, мог присесть на пару лет. Ты ж сейчас как Пушкин стреляться собрался, а если что я стреляю лучше.

— Давно на стрельбище был, лучший стрелок?

Замечание справедливое — на стрельбище я его делал три раза из четырех в среднем.

— Это образно. Я в отличие от тебя могу без стрельбы разрулить, так что ты к теме давай.

— Слушай, если я тебе сейчас продемонстрирую полную вменяемость, пройдя тест на полное сохранение когнитивных способностей, ты все равно сказанному не поверишь, поэтому не вижу смысла тратить время, давая тебе повод сомневаться в моей умственной состоятельности.

— Ты голову мне не делай сложносочиненными предложениями, ты же знаешь, что я смысл на середине теряю, от расстройства начиная искать повод для драки. Просто расскажи и проверим, поверю или нет.

Хм, а почему бы и нет? Нет, будь я в обычном состоянии, не стал говорить, но сейчас так погано себя чувствую, что хочется чтобы побыстрее разговор закончился. Игорь конечно не поверит, но потом все равно можно будет сказать, что я просто бредил.

— Про северное сияние у нас слышал?

— Да, даже в телевизоре показывали.

— Это предвестник аномалии. Было оно вечером первого июня, а восьмого утром меня выкидывает в другую реальность вместе с копией Княжева. Если я там погибаю, возвращаюсь обратно сюда в первое июня, в тот момент, когда наблюдал на балконе это небесное сияние. Неделя здесь и снова туда, все по новой.

— Вика тебя за что убить хотела? — поймал как ему показалось хороший момент для вопроса Игорь.

— Это наша разборка, галактическая, — не меняя тона ответил я.

Зря он так, на самом деле. Ну вот подкатывал к моей невесте сразу после того как я с ней расстался — с одной стороны неприятно, с другой — ну, не криминал, мы же расстались. Но вот этой попыткой поймать меня вопросом, он помог мне перефразировать недавний вопрос. Который теперь вместо того, является ли он мне лучшим другом, изменился на является ли он другом вообще.

— Что у вас за разборка была?

— Семейные неурядицы.

— Ты ее порешал?

«Конечно да, убил и закопал!»

— Я принял в лицо перцовый баллончик, потом взял широкой грудью несколько ударов ножом, а потом с трудом убежал. Кого я ее порешать мог, не неси ересь.

— Где Вика сейчас?

— Не знаю.

— Так что у тебя там с другой галактикой?

— Все в порядке. Говорю же, ствол нужен, с глушителем. Короче, если выезжать из города не по Московскому шоссе, а по Старой дороге, как раз мимо этой больницы, через примерно километр отсюда мост будет деревянный. Слева внизу болотина, там кусты густые, а за ними упавшее дерево приметное, с корнями вывернутое. Вот туда, до вечера пятницы, ствол положи — в пакет его заверни только.

— Так, подожди. Ты серьезно?

— Я тебя прошу достать мне пистолет с глушителем, положить его в пакет и спрятать в указанном месте. Ты сделаешь или нет?

— Ты сейчас реально серьезно?

— Да.

— И ты, типа, каждый раз умирая там, оказываешься снова здесь?

— Да.

— И у тебя есть целая неделя?

— Да.

— Так это же… если посмотреть результаты матчей, то можно…

— Не можно.

— Почему?

— Эффект бабочки: буду сильно вмешиваться, размотает по времени и пространству. Короче, я уже начинаю уставать. Ты принесешь пистолет до вечера пятницы?

— А если я останусь здесь, в Княжеве, я смогу попасть в эту твою аномалию?

— Теоретически. На практике туда с каждым оборотом перемещается совсем небольшой процент от людей в локации. Причем большая часть из переместившихся по итогу теряет разум, и… с ними потом, в общем, не очень хорошо все получается. Остаться ходячим растением еще вполне неплохой вариант, так что если хочешь с большой долей вероятности стать пускающим слюни зомбарем, можешь попробовать.

На самом деле я сейчас лукавил. Кто-то после перемещения действительно теряет человеческое начало и становится опасным существом, но это все же относительно небольшой процент. И Игорь, если останется в городе к субботе, действительно может оказаться на Альбионе. Но вот мне, если честно, видеть его там совсем не хотелось. Ни в виде потерявшей разум твари, ни как сохранившего себя как человека.

Сам он сейчас молчал, осмысляя услышанное.

— Игорь, — отвлек я бывшего, теперь уже, лучшего друга.

— Да?

— Ствол. С глушителем, под дерево. В воскресенье или понедельник сможешь его даже забрать — для тебя здесь ничего не изменится, в другой мир попадают наши копии. Главное в субботу ночью в город не заезжай.

— Так ты получается серьезно.

— Да.

— Почему тебе все время так везет, а? — пробормотал себе под нос Игорь.

— Что?

— Почему тебе везет так все время?

Я откинулся на подушку и даже прикрыл глаза, удивленный. Вот это надо же заход, вот это ничего себе. Да, я слышал выражение Фаины Раневской, что люди могут простить другим все, кроме успеха. И как-то не воспринимал всерьез, но ровно до этого момента.

Конечно, всех людей под одну гребенку этим выражением загонять, наверное, неправильно. Но теперь я отчетливо понял природу этого явления на собственном опыте. Можно конкретизировать: люди не могут простить тебе успеха, если конкретно от тебя его не ожидали. Ведь когда я только познакомился с сестрой, и когда я познакомился с Игорем, у меня положение было намного, намного хуже, чем у них.

Игорь поступил в кадетский корпус потому что захотел, а я чтобы не оказаться в детдоме — бабушка бы меня больше не потянула, у нее и так здоровье отказывало.

Вика продала одну из своих квартир, чтобы иметь средства пожить год-другой в Латинской Америке, а я продал единственную комнату в коммуналке чтобы влезть в ипотеку и купить первую собственную квартиру.

И ни Вика, ни Игорь не простили мне, что я вместо того чтобы — условно, валяться пьяным под забором и клянчить у них деньги, завидуя их лучшей доли, как-то вдруг стал жить гораздо лучше, чем они. Причем настолько не простили мне этого, что Вика сознательно разрушила мою почти семью, а Игорь… Игорь просто завидовал, похоже.

Пока просто завидовал, но кто знает, что было бы общайся мы плотнее последние годы. И я ведь сейчас реально готов допустить вариант, что меня в субботу на месте поваленного дерева полиция будет ждать. Или потом где-нибудь, чтобы накрыть со стволом — вот совсем не исключаю теперь вариант.

Хорошо, что в этом мире я под мост за пистолетом и не пойду. Ладно, с этим тоже пусть тот «я» разбирается, который здесь останется, решая с кем и как ему общаться. Мне же просто нужно оружие.

— Игорь, будь мужиком наконец. Скажи, ты мне ствол привезешь или нет?

— Да.

— Отлично, я в тебе не сомневался. Оксане позвони еще, возьми у нее ключи и домой ко мне заскочи пожалуйста. Мне вещи нужны, как для похода — в шкафу там пара ящиков, собери как полагается. Сделаешь?

— Да.

Кивнув, Игорь на меня не смотрел, выглядя крайне задумчиво. Когда он съездил мне за одеждой и оставил сумку, попрощались мы скомкано — я видел, что он, импульсивно поверив во время разговора, теперь мечется в мыслях между вариантами отъехала у меня кукушка полностью или частично. Но мне уже были неинтересны дела этого мира — пусть с ними разбирается тот «я», что останется здесь. Сам же я настроился на третье путешествие в туманный монолит, и очень надеюсь, что в этот раз я сумею прожить подольше, чем в прошлые два.

А еще мне страсть хотелось кого-нибудь убить. У меня плохая память на лица, тем более что широкие цветные полосы буквально размывают индивидуальность, делая всех одинаковыми. Но вот узкое, болезненной худобы лицо дезертира Гуса я очень хорошо запомнил.

— И снова здравствуйте, — увидел я белесую мглу за окном.

Замер, прислушался к себе. Пошевелил руками, ногами, соскочил с кровати.

— Прелестно, просто прелестно!

Засыпая вчера — в пятницу вечером, опасался, что появлюсь в тумане в паршивом состоянии, мало на что способным. Сейчас же чувствую себя словно заново родившимся — свеж, бодр, полностью заряжен. Исчезла болезненная слабость и чувствовал я себя отлично даже несмотря на неприятную тяжесть, привычную во время нахождения в границах туманной аномалии.

Когда принялся снимать повязки и бинты, не обнаружил никаких шрамов. Так, а если… ну вот, на коленке есть — пару лет назад себе сам себе нож в ногу воткнул, когда сидя на корточках на пикнике арбуз резал. Недавняя догадка подтверждалась — я появляюсь здесь в том состоянии, в каком был, когда впервые увидел небесное сияние. Но если остаться в тумане во время обновления монолита, уже появляются варианты — пустоглазая же смогла сменить оболочку.

Передернув плечами — и понятие «оболочка» до сих пор неприятное как скрежет пенопласта по стеку, и действовать пора начинать уже, я потянул сумку из-под кровати и принялся одеваться.

Одежда вся модно называемая «тактической» — практичные вещи нейтральных цветов, серые и синие, безо всяких камуфляжных расцветок, которые в моем, да и не только в моем случае, будут больше привлекать внимание, чем помогать его избежать. Одевался я торопливо — надо спешить и быстрее сваливать отсюда. Сам я в этом мире, за два обновления туманного монолита, в общей сложности не пробыл и пару часов. А вот без меня здесь прошло уже два стандартных месяца, так что по границам служба наверняка уже более-менее налажена. Была бы вообще организована так, что мышь не проскочит, но есть надежда, что атака Плети месяц назад бесследно не прошла, дыры наверняка пока остались.

Да и не только поэтому надежда есть. Из чужой памяти я знал, что любой свежий монолит сразу же окружается Силами Обороны, подразделения быстрого реагирования которых берут под контроль все границы. Как только монолит полностью блокируется, начинаются активные поиски жнеца.

Естественно, рядовые бойцы, как и командиры среднего и даже высокого звена об этом и не подозревают, просто выполняют задачу поставить на учет поголовно всех появляющихся из тумана во время первых итераций, не пропустив никого. Так что я, странно сказать — оба раза удачно погибал до того, как.

Когда жнец найден, плотный контроль с привлечением всех доступных сил Протектората снимают. Жнец — Вика, здесь уже найдена, так что монолит по порядку уже должен перейти под контроль ответственных подразделений. Из обрывков памяти и ощущений пустоглазой помню и понимаю, что сейчас здесь, после атаки Плети, должен быть если не бардак, то как минимум беспорядок неорганизованности, так что именно поэтому я рассчитываю успешно покинуть город.

Память пустоглазой, кроме прочего, принесла мне важные знания и о местной политике, так что снова к рейдерам с черно-золотым римским орлом на штурмганах я не хочу, мне лучше бы к своим добраться.

Переодевшись наконец, и даже не выглядывая в больничный коридор, я открыл окно и спустился на землю по водосточной трубе. Поисково-эвакуационные отряды будут здесь совсем скоро, заходить будут через традиционные входы-выходы, где мне с ними сталкиваться совершенно нежелательно. Нет, если меня обнаружат, трагедией не будет — но вот после того как внесут в базу данных, каждое следующее появление будет опасно. И пусть тотальный контроль снят, но вариант как с Викой, когда ее закрыли в одиночной камере, откуда она уже не вышла, вполне реален.

Спустившись по водосточной трубе, перебежал через небольшой скверик с насыпными дорожками и легко перескочив через больничный забор, быстрым шагом направился прочь. Мглистая пелена привычно густая, видимость не более двух-трех десятков метров. Но двигался вперед я быстро, меняя время на осторожность — пока везло, не встретил никого и ничего.

До моста добрался минут за десять, спустился — съехав по склону в овраг, к заболоченным кустам. Прошел по влажной земле к упавшему дереву надеясь, что Игорь все же оставил мне пистолет. Не сразу — уже успев полностью разочароваться, но нашел: залез рукой в небольшое углубление, нащупал там плотный полиэтилен.

— Ай красавчик! — не удержался я радостного возгласа.

Похоже, где-то одним вещдоком стало меньше — подумал я, доставая из пакета ствол. Глушитель на месте, пистолет незнакомый, что-то из редкого забугорного. Но интуитивно понятно устройство, так что достал магазин, проверил патронник — пустой, щелкнул спуском вхолостую. Видно, что аппарат переделан из газового в боевое, но все работает и выглядит как настоящее.

— Дают осечки, пятьдесят на пятьдесят, — пробормотал я искусственно-усталым голосом.

Ладно, лучше так, чем вообще без оружия. Вставил обратно магазин, дослал патрон в патронник, поставил на предохранитель. Настроение улучшилось — есть места и ситуации, где без оружия ты однозначно корм, а вот с оружием уже заслуживающая внимания личность. Неважно, перед медведем ты, или перед другим охотником.

Засунув пистолет в карман брюк сзади, вернулся и начал карабкаться обратно по крутому склону, изредка цепляясь за стебли крупной травы. Скользко, роса обильная, даже зубастые подошвы проскальзывают на мокрой земле.

Параллельно подъему обдумывал ситуацию, решая в какую сторону идти, чтобы миновать посты поисковиков. Дальше уже видно будет, знаний об этом мире теперь у меня хватает, для того чтобы…

— Вы-то зачем мне тут нужны⁈ — вслух произнес я, не сдержав накатившего раздражения.

Как раз уже выбрался на дорогу и здесь меня приветствовал собачий лай: прямо передо мной стояла группа гоблинов. Они же гончие или homo canes, как их здесь официально называли, человекособаки. К собакам, правда, эти существа отношения не имели никакого,а именование получили из-за манеры речи, больше напоминавшую лай.

Некоторое отношение стоящие передо мной гоблины имели к гоминидам — человекообразным приматам, с которыми нас разделяют пара миллионов лет. Монолиты с нашими дальними предками появились на Альбионе задолго до римлян, и именно эти человекообразные были «хозяевами» планеты, пока римляне не загнали их в резервации.

После, по мере развития цивилизации, римляне изменяли гоминидов как генетически, так и идеологией — создав для них собственный образ как объект поклонения. Поэтому я и не опасался нападения выстроившейся передо мной стаи, слишком велика в этом чужая уверенность, доставшаяся в комплекте со знаниями пустоглазой.

Не нападут, но все равно: гоблины — это плохо, очень плохо. Их не должно было здесь быть. В качестве разведчиков гоблины привлекались обычно только для окружения свежего монолита, постоянное их использование в патрульной и поисковой службе в доктрине Сил Обороны прописано как нежелательное. Но, видимо, после атаки Плети и ухода подразделений Протектората, осваивающие этот монолит части имеют дефицит личного состава, поэтому стаи ищеек здесь и шляются.

Ну вот что теперь делать?

Группа из восьми человекообразных приматов в кожаных доспехах и с копьями уже встали полукругом вокруг меня. Грубые лица, приплюснутые носы, волосы только на темечке — собранные в хвосты, на лысинах светящиеся синим неоном буквы «AQG». Снова эти странные буквы, которых ни я ни Вика…

«Аквисгранум», — раздался вдруг в голове незнакомый мужской голос.

Прозвучал он очень странно — я не его слышал, а как будто звучавшее где-то далеко эхо. Даже не могу уверенно сказать, слышал я его только что, или просто слуховая галлюцинация.

Вожак между тем требовательно, но при этом с уважением что-то снова прогавкал, но я его лай проигнорировал. Так, передо мной сейчас отдельная стая, такие состоят при поисковых отрядах. Обычно рыскают самостоятельно в тумане там, где машины не пройдут.

Присмотрелся к их облику в попытке найти решение и отмечая детали. Хвосты, собранные из круга волос на темечке, у всех короткие, в косы пока не заплетены. Совсем молодые гоблины: длина хвоста или косы как признак, чем дольше живешь, тем длиннее. Когда воин-гоблин теряет честь, хвост или косу ему отрезают; когда он теряет жизнь в ритуальном поединке, победитель отрубает голову и поднимает ее именно за этот хвост, что является признаком уважения к противнику.

Главный в стае опять что-то сказал лающе, уже сопроводив слова жестом, явно предлагая проследовать за ним.

— Да-да, конечно. Бегу уже, волосы назад.

С этими словами я достал из-за пояса пистолет и направил его на вожака стаи. Тот, похоже, прекрасно знал, что такое огнестрельное оружие. Раздался резкий гавк, и стая стремительно разбежалась по сторонам, я даже удивиться не успел.

Один только вожак остался на месте. Не выказывая страха, демонстрируя миролюбие, он вдруг поклонился и не разгибаясь, жестом пригласил меня проследовать за собой.

Да что ж… Да как так-то… Я просто слов нормальных не находил.

Ситуация — хуже не придумаешь. Даже если этого убью, семеро остальных — которые на четырех конечностях бегают быстрее чем я на двух, затаились в тумане вокруг и сразу помчатся за старшими товарищами.

Что делать — непонятно. Черт, черт, черт.

Как обычно, в первоначальном плане все было гладко — вперед и с песней, а сейчас вот покатилось куда-то в зад. Ладно, попробуем вот так — решил я и выстрелил в копье, которое гоблин в руке держал. Стрелял вполне обдуманно — если меня поймают, всегда могу рассказать, что просто испугался странных существ и это будет даже почти правдой.

Попал, так что оружие выскочило из рук вожака стаи. Он явно испугался, откатившись в кусты, а я — на русском и частично немецком пообещав всем устроить капут, фаршмак и шпрехен зи дойч если еще раз увижу, направился прочь.

Все, уже балансирую на грани провала — если считать провалом поимку поисковыми отрядами туманных рейдеров. Несколько гоблинов наверняка уже бегут к ближайшей группе чтобы прогавкать о том, что здесь в лесу вооруженный человек, а остальные скорее всего следуют за мной на отдалении.

Мне оставалось просто уходить как можно быстрее, чтобы покинуть монолит и уйти в леса. Когда вышел навстречу атаки Плети, помню, что несколько лесных языков к границе тумана вплотную примыкали, там если повезет можно будет скрыться от преследования и двинуться в более гостеприимные места.

Забыв об осторожности, двигался вперед быстрым шагом, периодически переходя на бег. Гоблинов вроде не видно, но наверняка рядом, я в этом не сомневался. Совсем скоро туман начал редеть, а потом кончился. Я сразу остановился — потому что передо мной расстилались высокие витки колючей проволоки, ограждающей границу монолита. Спираль Бруно, она же Егоза — просто, дешево, и очень сердито, если не притащил с собой большой ковер или несколько досок. Я не притащил.

— Да как же это все меня за-а-а… забористо радует! — не сдержался я от восклицания.

Не столько из-за колючей проволоки расстроился, хотя сама по себе серьезная неприятность, черт знает, как перелезать. Везет мне, как утопленнику — если с другой стороны города я выходил в иссеченную оврагами местность, заросшую лесом, то здесь чистое поле. Именно тут, недалеко, похоже Вика и появилась во второй раз.

Даже если переберусь через спираль колючей проволоки, впереди пара километров открытой местности, а над головой — отсюда вижу, на фоне расчерченного облачными линиями гексагонального поля висят сразу несколько дирижаблей. В чистом поле они меня засекут на раз, такого красивого и одинокого.

Подумав немного, налево или направо, пошел вдоль границы тумана налево. Прикинув что налево обходить гексагон ближе до того места, где выходил первый раз. Сейчас еще на ходу надо попробовать что-то типа сухостоя найти, мне же через колючую проволоку перебираться. А дальше — надеюсь, получится найти вблизи хотя бы перелесок, и по нему выйти к нормальным людям.

Они здесь, в этом мире, есть: это я хорошо знаю. Может быть, и люди из подразделения, аббревиатурой которого являются буквы «AQG» на лицах гоблинов, вполне являются нормальными. Но вряд ли — это точно республиканцы, и именно они привели Вику к жнецу-пустоглазой. Так что проверять уровень их нормальности, после того как у монолита снят режим тотального контроля, лучше находясь в роли наблюдателя, а не оказавшись в карантинном бараке…

Да чтоб вас, обезьяны конченые!

Выругался я про себя, потому что вслух было бы чревато — меня уже встречали. Проклятые гоблины сумели-таки меня не только выследить, но и навести рейдеров на мой след — навстречу через кусты ко мне ломились трое вооруженных мужчин в темно-серой, близкой к синему цвету униформе. На лицах привычная черная полоса, закрывающая всю линию глаз.

Рейдеры неторопливо шли мне навстречу, выходя из тумана, при этом их командир успокаивающе поднял руку. Масок-респираторов ни на ком нет, странно. Так, двое со штурмганами, командир с энергетическим оружием. В руках у него в точности как та глефа, которой Гус убил Юргена. Такое только заслуженным бойцам или младшим командирам полагается, так что за мной прямо серьезные люди на перехват вышли — похоже, гоблины доложили про пистолет.

Убегать не вариант. Валить их… ну, тем более не вариант. Даже не оглядываясь на моральную сторону вопроса — этих троих я допустим, убью, но после этого меня все Силы Обороны искать будут.

Достав пистолет, я незаметно скинул его сзади под ноги, бросив незаметно под куст, а сам пошел вперед. Отдать оружие — значит насовсем с ним расстаться, ну а вдруг как получится сбежать, например, и вернуться сюда его подобрать?

Трое рейдеров уже проломились через кусты и подошли ближе. Один из них резким возгласом скомандовал мне остановиться. Черт, на немцев-то как похожи — только с полосой черной на лицах. На тех немцев, которых в кинохронике показывают в серой форме вермахта. Агрессии, впрочем, в поведении рейдеров не видно вроде бы. Последовало несколько вопросов — на смеси немецкого и французского, на которые я ответил вполне односложно и по-русски: «Не-не, не понимаю я». Английский, русский? Теперь уже они не понимают.

Что, пистолет? Потерял, да-да, в болоте уронил, капут бульк-бульк, обидно. Не вдаваясь в подробные объяснения, волнуясь все больше и больше, я засыпал рейдеров вопросами так, как если бы оказался здесь в первый раз. Актер из меня конечно так себе, удивление мне самому показалось наигранным, ну да и эти парни совсем не Станиславские.

— Другой мир, здесь опасно, — поднял руку с раскрытой ладонью командир, проговаривая явно заученную фразу. — Пойдем з-з-з нами на база. Там объяснять.

— Другой мир? Вы прикалываетесь, ребят, какой другой мир, что тут происходит⁈

Это уже переигрывая, с надрывом — ну, как мне показалось. Зато я вполне естественно вздрогнул, когда командир тройки воткнул странное копье в землю и мгновением позже по земле мимо меня прошла бугрящаяся звенящим льдом полоса, словно из-под земли морозным хлыстом ударили. Понял-принял, пойдем «з вами на база», — кивнул я, соглашаясь с предъявленным аргументом.

Провал не провал, но пока не катастрофа. Даже если меня поставят на учет и в эту, и в следующую итерацию, не гарантия повторения судьбы Вики. На Альбионе есть структуры и организации, где жнецы востребованы, я это уже знаю. Другое дело, что туда добраться нужно, так что возможностей ошибаться — после постановки на учет у меня, как у жнеца, останется гораздо меньше.

Вернувшись в туман, мы шли довольно долго — видимо, гонцы гоблинов преодолели немалое расстояние, а рейдеры приехали на машине. Так и есть: минут через двадцать ходьбы через мглу мы вышли на проселок частного сектора, и я увидел темно-серый — как и форма бойцов, военный грузовик. Кургузый, небольшой и — как и виденные у торгового центра, довольно старый. Только там были вроде как «американцы», этот же больше на «немца» похож.

Рядом с машиной расположилась еще пара рейдеров в темно-серой форме. Увидев заявившегося со мной вооруженного энергетическим оружием командира, они заговорили с ним на знакомо-незнакомом интернациональном языке. Снова на слух я выделял и английские, романские и русские слова; как будто единый язык, объединивший строителей Вавилонской башни.

Вот только сказанное — улавливаемый смысл и тональность голосов, мне совсем не понравилось. Кроме того, из кузова грузовика к этому моменту выглянуло еще несколько человек. Лица и выражения которых мне так же определенно не понравились. Не потому, что неславянские, а из-за лежащей на них печати авантюризма; таких парней можно представить в английском пабе готовящимися к драке. Если каждый по отдельности выглядит еще условно прилично, то все вместе они сейчас — словно компания хулиганов, сошедшая с иллюстрации художника Моргана Пенна «Англия ждет». Только еще в темно-серой военной форме, с каждой секундой все более в моих глазах ассоциирующейся с формой вермахта.

Что все не просто плохо, а очень плохо я понял, когда немцы выбросили из кузова на дорогу сдавленно замычавшую от боли девчонку. Выглядит как альтушка обыкновенная — светло-зеленые крашеные волосы, растянутая футболка с аниме картинкой, голые ноги с разодранными коленками — или раздели уже, или просто полураздетой взяли, вон выломанная калитка в заборе перед одним из домов валяется.

Девчонка сжалась от страха в дорожной пыли, глядя на нас снизу-вверх. Рот замотан тонкой полосой ткани, по глазам видно, что испугана до ужаса. Оправданно — поведение, интонации и слова окружающий нас чертей ну никак не оставляли сомнений в их намерениях.

«Неудачно получилось», — что-то схожее по смыслу произнес командир тройки, поворачиваясь ко мне. Он даже пожал плечами, словно извиняясь передо мной перед тем, как убить. Изнасилование здесь карается смертью, причем смертью непростой — это я прекрасно знаю. Похоже, узнав от гоблинов об оружии в руках перегрина «брать» меня он пошел сам, а пока ходил, его бойцы поймали неплохой улов — судя по тону комментариев, который меня и насторожил в самом начале.

Ясно и понятно, что теперь ни меня, ни альтушку в живых оставлять никто не будет. Ее только убьют позже — их тут десяток, а пленницу держали для командира, чтобы первый попробовал. Ошибки не было, я правильно понял смысл сказанного в самом начале. Мне же предстоит умереть прямо сейчас, потому что командир тройки уже активировал оружие: из древка уже появились очертания загоревшегося льдистым светом энергетического клинка — добавив оружию еще почти метр к длине.

Вместе с отчаянием в груди полыхнуло злобной яростью. Я уже действовал — в отличие от недавней смерти, не хотел умирать быстро и бездарно. И, пробуя продать свою жизнь подороже, уже бросился на ближайшего конвоира пытаясь отобрать оружие. Почти получилось — лбом вбил ему нос в обратную сторону, схватил штурмган, рванул из рук.

Коротко вскрикнувший рейдер в оружие вцепился крепко, и я понял — шансов все, нет. Но следом случилось нечто крайне странное — отпустив его оружие и увеличивая дистанцию от горящего голубым неоном клинка, я начал раздавать. Так и не умел никогда — один апперкот рейдеру рядом, тут же ребром ладони по горлу оказавшемуся близко второму. В этот момент очень вот прямо прочувствовал, как человек умирает — через руку словно импульс прошел, показалось даже увидел свечение на кончиках пальцев.

Рейдер с перебитым горлом выпустил винтовку, я ее подхватил, но выстрелить уже не успевал — удлинившийся на пару метров клинок, оставляя за собой голубоватый след, уже летел в мою сторону. Командир немцев взмахнул глефой широким полукругом — так что не пригнуться, ни перепрыгнуть.

«Как глупо!» — в краткий миг перед смертью понял я, что не успеваю ничего сделать. Ни уклониться, ни блокировать — да, я выставил винтовку, держа ее двумя руками, но энергетический клинок ее даже не заметил, проходя как горячий нож сквозь масло.

Неожиданно, но я почему-то еще не умер: развалив на две части штурмган ледяное сияние вдруг исчезло, клинок потух. Одновременно с этим на том месте, где только что стоял командир немцев, заскрежетало льдом. За миг до того, как меня должно было располовинить, из древка глефы вырвались энергия, разорвав немца в клочья — он разлетелся на части ледяными осколками, кровь на которых мгновенно замерзала.

Я же продолжал двигаться — своей волей, но не своим умением, как будто на чужих инстинктах. Сделав несколько скользящих шагов подхватил откатившуюся от нагромождения кровавого льда глефу, тут же передвинул рукоять регулировки вперед и прочертил вновь засиявшим ярким неоном клинком по земле. Результат оказался крайне неожиданным — по пыльной грунтовке устремилась вперед целая ледяная дорога, которая острыми, вырастающими из земли шипами, размолотила в лоскуты сразу трех немцев.

Еще два шага вперед, перехват и одновременно поворот цевья регулировки, широкий взмах — клинок глефы удлинился сразу на несколько метров, став ледяным хлыстом, оставляющим за собой голубовато-дымный след. Прошел он прямо над зеленоволосой альтушкой, а вот от группы оставшихся на ногах рейдеров стоять остались только ноги по пояс — заиндевевшие в месте разреза. Тела, превращенные в лед, со скрежетом уже разваливались на куски, падая на дорогу. Грузовику, кстати, тоже досталось — ледяной хлыст оказался настолько длинным, что сбил часть досок с борта.

Продолжая действовать машинально и не думая — как не думаешь и не контролируешь каждое движение при быстром беге по ступенькам вниз по лестнице, я деактивировал оружие. Сейчас в моих руках оказалось просто метровое древко, каким глефа и была несколько секунд назад, пока все вокруг не начали умирать.

Все, схватка кончилась, дающие умение чужие инстинкты ушли, я снова прежний. Нет, не совсем — ощущение парящей легкости в теле. Странная эйфория, которая перекрывает неумение от того, что совсем не понимаю, что произошло.

Нет, в целом понятно — я испугался и всех убил. Но как я это… Да как-как, осколки памяти и умений пустоглазой. Что-то из того, чем я стал обладателем после убийства, но не обработал, а знания остались на уровне подсознания. И очень мне повезло, что пустоглазая так удивилась и испугалась (?) появления сразу двух жнецов в одном монолите, что переместилась в наш мир в теле Вики, которая не отличалась выдающимися физическими кондициями. И ведь даже так я справился с ней лишь благодаря удаче.

Вот насчет того, что «везет как утопленнику», — как я недавно решил, надо мнение пересмотреть. Здесь с религией совсем другие отношения чем на Земле, и чтобы Фортуну не гневить, надо бы… Ладно, об этом позже, сейчас нужно валить отсюда как можно быстрее.

Почувствовав на себе чужой взгляд, резко развернулся. Нет, это не зеленоволосая притихшая альтушка — хотя и она тоже смотрит расширенными глазами. Настолько большими, что похожа на героиню аниме на своей футболке. Но кроме нее, на меня с обочины дороги с благоговением взирала стая из восьми гоблинов. Как только я обернулся, все они как один упали на колени и уперлись лбами в землю.

Вожак что-то прогавкал жалобно, судя по интонации прося снизойти до просьбы и отрубить всем головы. Это не я гоблинский лай-речекряк начал понимать, это чужие знания просыпаются из подсознания. В мировоззрении гоблинов тот человек, кто владеет энергетическим оружием, находится на уровне близком к божеству. И сейчас стая ждет справедливой кары: я ведь четко и ясно велел им проваливать, а они меня не просто не послушали, а пошли наперекор — преследовали и навели на меня немцев. Трупы которых, кстати, уже исчезают, истончаясь и превращаясь в туманную мглу. Из ненужных свидетелей — только восемь гоблинов, которые сочтут за счастье, если я их прямо сейчас здесь убью.

Раньше, в книгах и фильмах, я всегда удивлялся проблемам «добрых» героев, которые не могут убить «условно злых», чтобы избавиться от них как от противников и как ненужных свидетелей, прибавляя тем самым лишних проблем от своей излишней доброты.

Но вот сейчас… Я не мог убить этих гоблинов. Вот десяток немцев — даже не посчитал сколько их точно было, никаких эмоций у меня не вызывал. Сниться не будут, я уверен, даже более того — это нелюди, я бы их еще раз убил безо всяких душевных терзаний, представься такая возможность. Эти же гоблины… ограниченно разумные, преданные человеку как собаки, у меня на них просто рука не поднимется.

— Встать! — негромко сказал я.

Вскочили моментально, все как один.

— Пшли вон!

Побежали так, что пыль из-под ног брызнула. Проводив взглядом мгновенно исчезнувшую в тумане стаю, повернулся к альтушке, которая так уже сидела на дороге, сжавшись и обхватив руками колени.

— Подруга, я тут немного дел натворил случайно… Можешь остаться, и подождать других поисковиков, не все такие как эти. Либо давай со мной, но без гарантии, я собираюсь в опасное путешествие.

Взглядом показав, что она думает о возможности остаться здесь, неожиданно спокойная альтушка поднялась на ноги. От шока потрясения — только бледность и до белизны прикушенная нижняя губа. Надо же, сохраняет самообладание, неожиданно.

Я повернулся было к грузовику, но замер, осмотрел альтушку внимательно. Босая, в царапинах и ссадинах, руками тянет подол футболки еще ниже в тщетной попытке прикрыть голые ноги.

— Дом твой? — показал я на шатающуюся калитку.

Кивнула так сильно, что зеленые локоны вверх-вниз взлетели.

— Сходи оденься, только не задерживайся.

Еще кивок и только голые пятки мелькнули, когда альтушка пробежала во двор через выбитую калитку. Пока она одевалась, я избавился от вещей немцев. Тела исчезли, но вот часть вещей осталась. Сделал просто — собрал все в кучу, воткнул внутрь поблескивающий синим неоном клинок, увеличил подачу энергии и прикрыл глаза, чтобы ледяной крошкой не забрызгало.

Закончил довольно быстро, глянул на темнеющий во мглистом тумане силуэт дома. Пока альтушка копается надо бы… а нет, не копается, уже обратно бежит, молодец какая. Одетая, собранная — и по виду, и по состоянию. Неожиданно, оказалась прямо стойкой перед происходящим, держится просто на пять с плюсом.

Махнув девушке рукой, я повернулся к грузовику. Деревянный кузов посекло, но кабина целая, двигатель тарахтит бодро — можно отсюда ехать.

Нужно отсюда ехать, вернее.

Тарахтящий двигателем грузовик оказался скорее «грузовичком». Небольшой совсем, размером схож с советской полуторкой. Современные пикапы-внедорожники покрупнее будут — здесь кабина лишь чуть выше меня, крыша от земли не больше двух метров. Машина — настоящий антиквариат. Правда, по виду не скажешь, что музейный экспонат, выглядит техника как постоянно используемая рабочая лошадка.

Через неудобную дверь — размер проема непривычно маленький, забрался в кабину, осмотрелся. Как будто в капсулу прошлого попал: все непривычное, узкое, низкое; отдельных сидений нет, всего один диван, на котором могут уместиться двое, или с некоторым трудом трое. Приборная панель как гимн минимализму, лишь несколько круглых приборов. На одном из них изогнутая в полукруг надпись: «OPEL-BLITZ». Ну точно немцы.

Повезло, что грузовик заведенный — ключа здесь нет, а запустить двигатель скорее всего тот еще квест, который я проходить как-то не хочу. Подергав рычаг коробки передач, нашел первую скорость — включившуюся без ожидаемого лязганья. Педали реагируют довольно мягко, да и вообще несмотря на статус антиквариата ездить можно — вынес я вердикт, проехав пару сотен метров по дороге и поворачивая направо. Потом еще раз направо — мне нужно выехать за пределы монолита, и можно попробовать сделать это внаглую, на машине.

Туман уже заметно редел, граница совсем близко. Видимость неплохая — метров сорок-пятьдесят, так что я даже разогнался на узкой дороге, ведущей по частному сектору. Из тумана нам навстречу вдруг показалась колонна из трех машин — такие же Опели, но они как мелькнули, так и пропали, оставшись позади.

Зеленоволосая девушка сидела молча, закинув ноги на приборную панель и обхватив руками колени. Не лучшая поза для езды — в случае ДТП есть неиллюзорный шанс, что ноги окажутся в заднице, в буквальном смысле слова, но у нас и скорость сейчас небольшая. Пусть и кажется из-за окружающего тумана что ух-как-летим, но на деле я даже до сорока километров в час не разогнался.

— Спасибо, — вдруг негромко произнесла альтушка.

Неожиданно. Странная она — иная в такой ситуации в истерике бы билась, а эта спокойна как танк. Нет, понятно, что глаза все еще как блюдца, но все равно очень уж невозмутимо себя ведет.

— Пожалуйста, обращайтесь.

— Куда мы едем?

— Начать, наверное, надо с вопроса: «Где мы?», — покачал я головой, не отрывая взгляда от дороги.

— Где мы?

— Да хрен его знает, — соврал я. Нет, объяснить не сложно, но мы уже к границе монолита подъезжаем, сейчас внимание другому нужно уделять.

Неожиданно, но больше вопросов не последовало. Через минуту мы выскочили из тумана и выехали прямо на блокпост. Только здесь и сейчас я понял, насколько была опрометчива дурацкая идея попробовать уехать на машине. Вообще не думая и не анализируя такой вариант действий принял — похоже, на эффекте странной эйфории после убийств.

Другое дело, что дуракам везет — шлагбаум открыт, заграждения убраны: идущая с другой стороны колонна из трех машин только-только начинала втягиваться в проезд между бетонными блоками. Мне что-то закричали, я в ответ помахал рукой и сильнее вжал педаль, проскакивая мимо едущих навстречу грузовиков. Посмотрел в зеркало заднего вида, но увидел только зеркало заднего вида — на такой скорости оно так вибрирует, что изображение просто не увидеть. Но, вроде как, по нам хотя бы не стреляют.

Оставляя пыльный след на дороге — здесь тоже грунтовка через поле, явно недавно накатанная, я мчал прочь от туманного монолита. Разогнался прилично — километров под семьдесят, если даже не семьдесят пять. Для такой дороги — мега скорость.

Альтушка во все глаза смотрела на пейзажи нового мира. Взгляд ее, конечно же, прикован к сотканному из облачных линий куполу над головой, на фоне которого заметны силуэты дирижаблей и — выше на небе, орбитальной станции-колеса.

Я же, нависнув над рулем, смотрел прямо перед собой. Дорога прекратилась в развилку — с одной стороны видны стены явно воинского лагеря, с другой массив леса. Туда я и поехал, конечно же. В зеркала так и не видно ни черта, но выглянувшая в окно альтушка сказала, что за нами никто не едет.

Залетели в лес, скорость здесь я чуть снизил, километров до пятидесяти. Такая скорость на асфальтовой прямой и ровной дороге кажется совсем небольшой, а вот по петляющему лесному тракту — испытание на грани выживания.

— Сядь нормально, — сказал я альтушке, которая послушалась без вопросов, ноги опустила.

Гонка по лесу продолжалась всего несколько минут. Меня наверняка срисовали с дирижабля, но, если успею уехать из зоны ответственности этого подразделения немцев… А и не надо уезжать, вот это вот очень в тему: после очередного поворота я увидел впереди широкую поляну, огороженную белой быстровозводимой стеной. Вздохнул с облечением — на воротах заключенная в круг буква «А» бирюзового цвета. Альфа-и-Омега, эмблема корпорации «Альтерген», куда в первый раз попала Вика.

Это независимая, пусть частично в кавычках, научная корпорация в составе Протектората, стоящая структурно над Силами Обороны. Альтерген наблюдающая и контролирующая организация — так что это я очень, очень удачно приехал.

Могло конечно быть и лучше, но похоже выбирать не приходиться, тем более что лучшее враг хорошего. Если не воспользоваться сейчас шансом, будет грустно если меня дальше по дороге повяжут, так что я снизил скорость и подъехал к воротам. Остановился, посмотрел на стоящего на вышке бойца в белой, космического вида броне. Тот на мой взгляд внешне и не отреагировал, но вот ворота поползли в сторону. Я заехал во двор форпоста научной корпорации, подъехал к крыльцу главного здания. Строения блочные, быстровозводимые, одинаковые и стандартные для всей территории планеты под гексагональным куполом.

Некоторое время ничего не происходило, а потом двери распахнулись и ко мне вышел корпорат-научник — странно что один, без сопровождения. Высокий мужчина с залысинами и благородным профилем; лицо почти чистое, только на веках словно золотое напыление — что говорит о его высоком положении в обществе.

— Salve, Mark! — подходя ближе, приветствовал меня корпорат.

Сальве? Марк? Что он такое несет?

Незнакомец между тем выдал тираду на языке, который я бы назвал новолатинским. Все же судя по звучанию, к привычной на Земле латыни отношения имеет мало. Как житель Древней Руси не смог бы уверенно вести беседу с моим современником, так и обычный латынянин Древнего Рима этого корпората вряд ли понял бы.

Но самое главное, что взгляд и манера речи корпората не оставляли сомнений — он говорил и обращался ко мне словно к старому знакомому. Причем интонации его я бы перевел со смыслом: «А зачем ты сюда приехал, мы так не договаривались». Впрочем, едва корпорат запрыгнул на подножку грузовика и увидел девушку на пассажирском сиденье, лицо его окаменело.

— Здравствуйте… что-то случилось? — на русском, удивительное дело, спросил он меня, сменив выражение лица на официальное. Но сразу после вопроса скосил глаза на альтушку, а потом снова на меня.

Заговорщицкий взгляд, таким смотрят неумелые актеры, когда делают вид что незнакомы. Я при этом с трудом сохранял бесстрастное выражение лица — дичь какая-то происходит, причем лютая. Чтобы не выдать себя взглядом, опустил глаза вниз. «ROMA» — угловатым шрифтом написано у него на мундире под эмблемой корпорации.

Однако.

Вика была в услужении у руководителя территориального департамента «GERMANIA» — контролирующего одноименную провинцию, на которые поделен Альбион. Царь и бог в пределах провинции, но обычный руководитель среднего звена и скромный винтик в масштабе огромной корпорации. Дальше и выше идет огромное нагромождение корпоративной структуры, на самом верху которой находится центральный офис Альтергена в Риме. Из которого, судя по нашивке, вот этот товарищ с благородным профилем и золотыми веками прибыл сюда, в затерянный в лесу форпост.

Остается вопрос: зачем?

Стоило об этом подумать, как сразу догадался — со мной он сюда поздороваться прибыл, все это след действий пустоглазой. Месяц ее жизни после атаки Плети я не выхватил памятью, вместо этого в вопросы политики ушел, которые меня едва не убили. И сейчас, за краткое мгновение — как это обычно и бывает с моим умением в логику, все прекрасно понял. Пустоглазая забрала оболочку Вики не только для того, чтобы меня убить. Она планировала вернуться и действовать здесь в моей… оболочке. До сих пор даже мысленно тяжело это слово произносить.

Кроме того, ясно, что вся моя конспирация как жреца — именно моя, на которую я рассчитывал со смертью Вики, очень похоже конкретно пошла по бороде. Пустоглазая явно подготовила что-то для реализации в моем обличье, и знает об этом не только она, иначе этот товарищ в лесу бы не оказался, столь приветливо на меня глядя.

И вот что мне сейчас ему отвечать, причем срочно? Выбор невелик: или сделать вид, что я понимаю, о чем речь, либо включить дурака и начать задавать вопросы. Выбрал я, конечно, первый вариант — прекрасно помня комнату без окон, где умерла Вика. Заговорил таким же тоном, как и корпорат только что, совершенно так же ему подмигнув.

— Я пришел в себя в тумане и натолкнулся на группу людей в форме с римским орлом и буквами «AQG». Меня попытались убить сразу, эту девушку хотели прежде изнасиловать. Эти люди внезапно умерли, но…

— Все-все, не продолжайте, — кивнул корпорат и незаметно для пассажирки снова мне подмигнул. Прямо театр не очень умелых двух актеров, судя по гримасам у нас негласное соревнование кто кого переиграет по уровню кринжа.

— О девушке позаботимся, леди, прошу на выход. Вы же, уважаемый… дорогу показать? — понизил корпорат голос почти до шепота.

Показать дорогу. Значит, появившись здесь в моем теле, пустоглазая планировала куда-то отправиться, снова включилась моя логика. То, что я случайно попал на человека, который знает об этом — невиданная удача… или нет.

Еще один важный вопрос — почему убийство немцев не вызвало у корпората вопросов. Этому определенно есть объяснение, но, чтобы его сформировать, у меня пока просто информации не хватает — хотя, судя по мутным образом чужой памяти, все должно быть довольно просто. Так, ладно, действуем: обернувшись к зеленоволосой альтушке, я показал ей на белое здание.

— Иди туда, и когда будут спрашивать, рассказывай как было. Все будет хорошо.

Девушка несколько раз открыла рот, собираясь что-то сказать или спросить, но потом просто кивнула и прошептав еще одно «спасибо», открыла дверь.

— Куда мне сейчас? — спросил я у корпората и снова заговорщицки подмигнул.

Специально так быстро спросил, потому что альтушка еще рядом. Если корпорат подождет пока она уйдет и заговорит на новолатинском — это будет фиаско всей моей опасной затеи.

— Из ворот направо, потом на тракт налево к лагерю, — показал незнакомец мне направление, откуда я, мать его, только что приехал.

Я тут же кивнул и не задерживаясь включил передачу.

— Vale, — вдруг негромко добавил корпорат, коснувшись груди сжатым кулаком.

Это на испанском «vale» — в общем значении переводится «хорошо» или «хорош»«, а вот на латинском это означает прощание, нечто вроде нашего 'будь здоров».

— Vale, — зеркально повторил я жест, и вдруг повинуясь импульсу показал взглядом в сторону проходящей мимо альтушки. — Прибереги девчонку для меня.

Не отвечая мне вслух, корпорат… услужливо(?) коротко поклонился, прикрыв глаза с заговорщицким видом. Надо же, сработало.

Находясь в состоянии, мягко сказать, крайнего недоумения, я развернулся и выехал за ворота форпоста Альтергена. Повернул направо, проехал обратно по лесной дороге, вернулся на развилку.

Здесь действительно начинался тракт, как назвал его мой «знакомый» корпорат — ровная и прямая как стрела дорога из странного материала. Выходить и трогать я не стал, но притормозил, присмотрелся: с высоты кабины кажется похожим на нечто среднее между пластиком и бетоном. Похоже чужие технологии — на Земле такого не видел никогда.

Дорога бодро вела меня к воинскому лагерю немцев. Да, я реально сюда поехал — потому что корпорат при альтушке вел себя показательно по-заговорщицки, но главное — услужливо. А это значит, что о моей роли знают совсем немногие, есть шанс на ошибку даже если затуплю, так что могу попробовать поиграть.

Может быть, это мой импульсивный поступок из той самой серии, когда я делаю какую-нибудь дурость, потом жалею. Но с другой стороны — последний такой поступок спас мне жизнь. Тем более что, если я сейчас попробую сбежать, альтушка обречена, ее прикопают так, чтобы никто и никогда не нашел.

Высокие стены, аналогичные ограждающим корпоративный лесной форпост, только темно-серого цвета, были все ближе. Но этот лагерь оказался значительно больше — стена длиной не меньше километра. На воротах эмблемы: на левой створке римский орел, на правой — черно-белый щит, поделенный по вертикали на две равные части, на одной из которых половинка орла, на второй половинка лилии. Орел не такой угловатый как римский, более округлый, что ли — на польского похож, которого злые языки курицей называют.

При моем приближении створки распахнулись. Проехал, притормозил. Впереди ровные ряды казарм, совсем рядом с воротами — вот совсем не удивился, темно-серые мундиры, раскрашенные лица, буквы «AQG» на униформе. Несколько человек всего меня встречают — энергетического оружия не видно, в руках уже привычные взгляду штурмганы с римским орлом. Черты лица неславянские, двое выглядят безразлично, третий — с черной полосой по линии глаз, но серебряным значком на воротнике стойке, смотрит с рабочим интересом. Судя по качественно отличающейся униформе — офицер довольно высокого калибра.

Вот и ясно теперь почему мой «незнакомый знакомый» по итогу не удивился тому, что я в лес приехал: пустоглазая как-то с этими немцами связана. Поведение подобное тому, что демонстрировала убитая мной шайка — это клеймо и предмет разбирательства в Протекторате, без вариантов заканчивающийся казнью не только для непосредственных исполнителей. Поэтому корпорат просто подумал, что я — вернее пустоглазая в моем теле, решила не выносить сор из избы.

Встречающий меня офицер уже подошел ближе, уверенно открыл дверь и запрыгнул в кабину. Да, меня здесь знают и ждут, это точно и определенно.

— Куда? — спросил я с замирающим сердцем.

Ощущение, словно в сапера играю — только если ошибусь, дело закончится очень плачевно для меня. Но пока я не ошибался:

— До конца и направо, — на русском ответил неожиданный попутчик. Говорит почти без акцента, но язык явно неродной.

Прежде чем тронуться, я присмотрелся к его значкам на воротнике стойке: черно-белый щит, повторяющий эмблему на воротах, а кроме него серебряный шлем с полукруглым поперечным гребнем. Форма щита стандартная для эмблемы легиона, собранного из неграждан, а также значок центуриона — подсказала мне память чужих знаний.

Пока ехали вдоль одинаковых рядов казарм, попутчик молчал. Потом показал мне поворачивать направо, и как только я заехал в проезд между двумя зданиями, повернулся ко мне. Сказал что-то — на новолатинском, с явно-выраженным почтением.

Я покрылся холодным потом, но догадался, понял интуитивно что он хочет — остановился, и мы с центурионом поменялись местами. Дальше за рулем поехал он и я понял, что едем мы к передним воротам — которые смотрели в сторону туманной мглы, за которой скрывался Княжев.

До передних ворот не доехали — машина свернула, остановившись у комплекса одноэтажных блочных зданий. Все простые, быстровозводимые, серые. На входе — караул из нескольких бойцов в темной форме и с оружием в руках.

Карантинный блок, Вика в точь-точь таком же была в первый раз.

Центурион сказал мне что-то негромко, не скрывая почтения. Но что — я вообще не понял. И не отреагировал, пропустив мимо ушей. Работает — переспрашивать или комментировать центурион не стал. Подъехал так, что моя дверь оказалась напротив крыльца входа. Перейдя на интер, центурион прокричал что-то караульным. Слов я снова не понял, но смысл угадал, что-то вроде: «Принимайте свежее пополнение».

Выходя из кабины, выдохнул я с облечением. Все, конкретно меня здесь никто не знает — имею в виду личность пустоглазой, и я могу вести себя как обычный свежий перегрин.

— Проходи не стесняйся! Чувствуй себя как дома, но не забывай, что ты в гостях! — раздался веселый голос на чистом русском языке.

Во мне безошибочно распознали новичка перегрина. Да и распознавать нечего — растерянность и волнение имитировать мне не приходилось, никакой актерской игры. Наоборот, было непросто сохранять видимость самообладания — особенно после того, как навалилось облегчение после выигранной партии игры в разведчика, который даже не знает в каком тылу какого врага он находится.

Поднявшись по крыльцу, зашел внутрь. Первое здание, предсказуемо, оказалось медицинским блоком — для первичного обследования чужеземцев. Делали это специалисты в белоснежных с бирюзовыми вставками комбинезонах — корпораты из Альтергена, вокруг как охрана дежурили немцы. Мундиры караульных здесь отличались от полевой формы туманных рейдеров — современнее выглядели, явно показывая на более высокое чем у поисковиков положение в иерархии легиона.

По указаниям белых комбинезонов я полностью разделся и прошел сначала камеру дезинфекции, где меня облило какой-то дрянью — во время чего, согласно указаниям механического голоса, нужно было задержать дыхание и закрыть глаза. Потом я прошел в душевые — рассчитанные на несколько десятков человек, но сейчас абсолютно пустые.

После душа под крайне некомфортным напором — строго полминуты, время нормировано, и бодрящей сушки потоками сжатого воздуха, меня направили в медицинский блок. Здесь, перед проведением осмотра докторами, меня обязали избавиться от лишних волос на теле и выдали тюбик геля, который нужно было нанести на все тело от шеи и до ступней. После этого еще одна камера, где остатки геля с меня начисто сдуло бодрящим дух потоком воздуха.

После недолгой, но унизительной процедуры самостоятельной депиляции прошел в следующий корпус и оказался перед докторами. Все в белых комбинезонах корпоратов из Альтергена, в закрывающих лица масках. Из памяти Вики я знал, что местная медицина намного опережает нашу. Но почти все это опережение сверху — в облачных городах, на орбите и дальше в космосе. Здесь же, на планете аномалии, где из техники не работает ничего сложнее фонарика, для людей нижнего сорта все по старинке. Из прорывных технологий только заживляющий и регенерирующий биогель — но он как правило только для граждан; даже федератов, не говоря уже о рабах, в большинстве случаев проще новых наловить, чем старых лечить. Это я тоже из памяти Вики знал.

После визуального осмотра и забора крови на анализы — выкачали из меня прилично, больше трех десятков пробирок, по стыковому коридору между блоками прошел в третье помещение. Татуировочный цех — вон стулья и машинки специальные для зажимов головы. Каждому перегрину здесь сзади на шее наносили идентификационный штрих-код.

Я даже свой частично свой знал: первые цифры будут 400 — код провинции «Germania», в которой я оказался. Называется она так потому, что в большинстве здесь появлялись монолиты с территории, которую сейчас занимает современная Германия. Появление города из средней полосы России явилось аномальным событием — это я все из памяти Вики знал. Как и то, что следующие четыре цифры после 400 — будет индекс подразделения, которое меня вывело из тумана и зарегистрировало, пять следующих — личный номер.

Система, частично скопированная с земного учета товаров по штрих-коду. Практичные римляне, получив в одном из монолитов оборудование и документацию, своего придумывать ничего не стали, взяли готовое решение и приспособили его под себя. Только чуть доработали: вытатуированный штрих-код показывал теперь конкретного перегрина, а не группу товаров, как у нас на Земле.

На удивление, татуировку мне наносить не стали — сразу провели дальше, в следующее помещение. Здесь я оказался в рассчитанной на полсотни человек раздевалке. Шкафчики, скамейки, присматривающие немцы. Забавно — я один, их четверо. Это потому, что обычно в таких местах после обновления монолита потоком идут потоком десятки, если не сотни перегринов; меня же волей центуриона одного отправили, и весь персонал медицинского отдела карантинного блока только из-за меня сейчас работает.

Одежду мою забрали на входе и похоже навсегда. Здесь же на рядах скамей лежат сложенные ровной стопкой оранжевые костюмы — выбирай любой, похоже, примерные размеры сверху написаны. Я видел уже такие робы, в прошлый свой визит сюда. Но мельком и на других людях, сейчас же появилась возможность присмотреться.

Сверху в стопке трусы и футболка из черной плотной ткани, оранжевые штаны-карго со вставками на коленях, оранжевая куртка из грубого материала. На локтях, поясе и в районе коленей черные ремни-вставки — с их помощью, довольно быстро разобрался как, можно подрегулировать размер. Выглядело странно, но на удивление работало — подогнал робу под себя, и внешне грубая одежда оказалась вполне удобной. Костюмчик сел, что называется.

Ботинки предлагались высокие, без шнурков, со стягивающими голень ремнями. Оказались в размер, не зря меня меряли всего совсем недавно. После того как переоделся, меня должны были повести на регистрацию, фотографирование и выдать удостоверение перегрина. Занимается этим непосредственно корпорация Альтерген под эгидой Протектората, процедура по всей планете стандартизирована. Так что я уже настроился, но нет — в блоки, где находились регистрирующие прибытие чужеземцев сотрудники, мы не пошли, конвоиры-немцы вывели меня через боковую дверь. Отвели к одному из безликих одноэтажных зданий — карантинный барак, в котором мне предстоит провести ближайшие дни.

— Добро пожаловать в рай! — глумливо и с заметным акцентом произнес конвоир.

Внутри барака все оказалось достаточно просто — прямой коридор и решетки одинаковых камер по сторонам. Оглядываясь вокруг я немного замешкался и тут же довольно ощутимо получил стволом в спину.

— Дафай, дафай!

В голосе немца уже не глумление, а неприкрытое раздражение и злость. Как-то не вяжется это все с рекомендацией «предельно обходительного и исключающего психологические травматические реакции» общения, как записано в циркулярах для подразделений, вывозящих из тумана перегринов.

Хотя, на заборе тоже много чего написано, а за ним дрова лежат — и, как обычно, на бумаге все красиво, а в реальности вот так: изнасилования, убийства, грубые тычки в спину свежему мясу и неприкрытое раздражение со злобой, когда вокруг нет лишних глаз.

Провели меня конвоиры в самый дальний конец коридора — барак совершенно пустой, ни одна из камер не занята. Открылась решетка-дверь справа, и меня пригласили проследовать в комфортабельную камеру.

Это неправильно: по установленному порядку я не могу попасть в камеру карантина прежде чем получу удостоверение личности. Вот даже у меня на оранжевой куртке, слева, специальный прозрачный кармашек. Сюда вставляется карточка с идентификационным номером, который вносится в систему — делают это наверху за облачным куполом, где техника уже работает. Как раз Вика занималась такой работой некоторое время, стажируясь.

Это все неправильно, но понятно, что происходящая вокруг странность с моей личностью связана. Я невольно стал частью плана пустоглазой, заняв в происходящем ее место — выкупив у нее билет одним крайне удачным точным ударом. Знать бы еще, куда этот автобус меня привезет.

Лязгнула за спиной дверь, конвоиры ушли. Я осмотрелся в камере — ничего так, уютненько: откидной столик в ближнем правом углу, дырка в полу типа «сортир» в дальнем левом, у стены откидная койка.

На столике желтоватый лист бумаги с отпечатанным текстом. На русском, что совсем неудивительно — уж за два месяца нагнали и русскоязычных, и инфраструктуру для встреч организовали с навигацией. Присев на койку, начал читать:

— Димарко! Димарко! — раздался на весь барак громкий крик.

Для меня в особенности громко, потому что орал парень из камеры напротив. Суетолог профессиональный, охарактеризовал я его: коротко стриженый, худощавый, но при этом лицо круглое и с выражением как у наглого кота. Точно, хрипловатый голос чем-то напоминает Матроскина из мультика — только молодого, резкого и дерзкого, готового всем хоть по отдельности хоть сразу обосновать откуда в сыре дырки.

— Димарко мль! — еще раз крикнул суетолог.

— Здесь я, — сквозь общий гомон раздался басовитый спокойный голос. — Чего тебе?

— Ниче-ниче, проверка связи!

Ну точно суетолог. Удостоверившись, что невидимый мне Димарко на месте, суетолог обратил внимание на меня.

— Здорово, братиш. Давно сидишь?

В ответ я только головой покачал отрицательно.

— Че здесь происходит вообще, в курсе?

Снова не отвечая вслух, я приподнял лист-брошюру и показал суетологу на стол в его комнате. Тот заметил и взял листовку, но прежде чем начать читать посмотрел на меня.

— Ты немой что ли, братиш?

Снова не отвечая вслух отрицательно покачал головой. Не глядя больше на суетолога, попытался высмотреть в начале коридора мелькнувшие белые костюмы корпоратов, но что-то где-то они там замешкались, не вижу больше. Ушли что ли?

В бараке между тем воцарилась тишина — листовки увидели все, погрузившись в чтение. Сосед-суетолог знакомился с приветственным посланием заметно нахмурившись. Губы его едва шевелились — читая про себя, он беззвучно слова проговаривал, настолько внимательно отнесся к тексту.

После того, как с листовками ознакомились, в бараке вновь постепенно поднялся громкий гомон — оказавшиеся на карантине мужчины обсуждали новые знания. И надо сказать, собрались здесь люди — в немалой части, совершенно неглупые и опытные, потому что многие предположения высказывались весьма дельные и меткие. Очень меткие для тех, кто только сегодня впервые оказался в тумане и обладает минимумом информации.

Я во время всеобщего обсуждения молчал. Не потому, что нечего сказать — совсем наоборот, я бы мог выступить сейчас в роли оракула, авторитетно комментируя практически каждое высказанное предположение. Но, как в том самом меме про мудрого человека, который однажды не сказал ничего, я тоже сохранял молчание. Выбрав именно такой образ — ведь если начну ввязываться в беседы, могу случайно сболтнуть что-то лишнее.

— Эй, братиш, — суетолог снова обратился ко мне. — Ты че как сам? Как тут вообще…

Замолк сосед на полуслове — со стороны невидимого нам сейчас входа раздался громкий равномерный стук, и в него уже вплелся уверенный голос.

— Внимание-внимание-внимание! Аттеншн! Ахтунг! Слушайте все, и не говорите потом что не слышали!

Стук приближался, и природа его вскоре стала понятна — вдоль коридора шел встретивший меня центурион, постукивая тонким, но даже на вид тяжелым длинным стеком по решеткам каждой камеры. Как раз сейчас центурион стукнул по моей решетке-двери — при этом не глянув и никак не показав, что знает меня и помнит, после чего развернулся и двинулся в обратную сторону. Он снова заговорил, причем в его речи явственно слышались нотки сарказма.

— Здравствуйте, здравствуйте, дорогие гости! Сердечно рад приветствовать вас в наших далеких краях!

Суетолог совсем перестал обращать на меня внимание и максимально близко прислонился к решетке, выглядывая уходящего центуриона. Он даже просунул сквозь прутья руки и пытался протиснуться головой — неудачно, впрочем. Центурион из вида исчез, но я продолжал отчетливо слышать его слова.

— Все прочитали брошюру? Молодцы, а теперь можете свернуть ее аккуратно в трубочку и засунуть туда, где солнце не светит, потому что сейчас я буду объяснять вам правду жизни. Переместившись во времени и пространстве, пройдя через туман, вы попали в Римский мир. Здесь царит полная демократия, с чем вас сердечно поздравляю. Здесь везде и всюду правит власть Сената, представляющего интересы народа, но есть нюанс: народ — это только лишь те, кто является гражданами Рима…

Вел речь центурион довольно медленно и пока проговаривал эту фразу, успел дойти до конца коридора и развернуться. Сейчас он приближался, и я снова его видел.

— Гражданство Республики дает права и привилегии, но до них вам, как и мне, впрочем, еще как до Селены раком. Итак, докладываю обстановку: где-то далеко-далеко сверху, неподалеку от местных богов, находится аристократия. Нобили, люди с чистыми лицами. В некоторых фамилиях царит матриархат, поэтому будьте осторожны в речи — если в присутствии клиентов матриархальной фамилии позволите себе выражения с негативной коннотацией в сторону женщин, по типу: «Что ты скулишь как баба?», то вам за такой просчет могут глаз на жопу натянуть и моргать заставят. Имейте ввиду, дорогие гости, глаз на жопе — это не шутка и не фигура речи.

Центурион говорил медленно и раздельно, словно стараясь максимально полно донести мысль. Он так и ходил по коридору туда-сюда, равномерно стуча по прутьям решетки, сейчас снова появился в поле обзора.

— После нобилей, на следующем уровне социальной пирамиды находятся всадники — военная аристократия и финансовая элита, допущенная к администрированию в провинциях. Серебряная и золотая раскраска на лице — не ошибетесь. После аристократии, нобилей и всадников, в расширяющейся пирамиде общества можно увидеть граждан Рима. После граждан — а полным гражданством может обладать только мужчина, ниже стоят всякие заметно ограниченные в правах юниты: женщины, дети, либертины, они же вольноотпущенники. Да, дорогие гости, вот такая вот загогулина — несмотря на распространенный матриархат на самом верху местной пирамиды общества, ниже, на гражданском уровне, женщина здесь частенько выступает как друг человека. Почти как в Древнем Риме было, если вы учили историю периода.

Центурион снова подошел в наш конец коридора и сделал паузу. Постоял немного, словно раздумывая — а на самом деле похоже давая нам время усвоить информацию, потом снова заговорил.

— И только после всего этого гражданского общества, имеющего привилегии или хотя бы хоть какие-то права, в основании пирамиды находятся федераты, связавшие себя с Республикой обязательствами контрактов. Еще ниже — сервы, они же общественные трудовые резервы, они же рабы. Где-то далеко под сервами, где-то в тени пирамиды, уже расположились… правильно, гоблины! Вы наверняка видели этих лающих человекообразных обезьян на воротах, они здесь за служебных собак выступают.

Снова тишина и пауза, данная на осмысление, а чуть погодя вновь раздался равномерный стук.

— И вот дальше, в самой тени внизу, мы можем увидеть перегрина, что значит чужеземец. Чтобы вы понимали глубину: если перегрина случайно прибьет гражданин, наказание в виде штрафа ему будет выставлено меньше, чем за домашнее животное другого гражданина. Полагаю, вам сейчас очень неприятно это слышать, но этот факт вам нужен для осознания своей никчемности как личности в нашем благожелательном и приветливом к чужакам обществе. Вы сейчас находитесь, если конкретно, в статусе перегрин-сервов. Пресервы, если по-русски. В прочитанной вами листовке описаны два стандартных варианта выбора….

Дальше центурион довольно подробно объяснил всем то, что мне уже и так было известно — или опасная служба в поисковых частях Сил Обороны, или в рабство. Но про рабство из памяти Вики я знал мало, от пустоглазой по этому поводу ничего не осталось, так что некоторые вещи звучали новым знанием:

— Если произойдет удивительное, и кто-то из покупателей-представителей фамилий аристо снизойдет до вас вниманием на бирже труда, у вас откроются вполне неплохие возможности. Вплоть до того, чтобы стать фамильяром, практически членом фамилии — без гражданства, конечно, но с весьма комфортной жизнью. Можете даже в будущем выкупить себя, перейдя в статус либертина, получив небольшую часть гражданских прав. Но это влажные мечты, а в реальности участь подавляющего большинства пресервов — стать instrumentum vocale, что значит говорящее орудие. Раб, он и есть раб — причем остаться в качестве прислуги и небогатого гражданина не самый худший вариант, раба ведь можно и на опыты продать, и в цирк отправить.

— Клоуном? — вдруг поинтересовался мой сосед-суетолог.

Похоже зря он это сделал — едва поморщился я, ожидая резкой отповеди или сразу экзекуции. Но ошибся — центурион ответил вполне благожелательно.

— Цирк здесь — это не у нас дома цирк. В местном цирке тебя выпускают на песок арены, где ты с голыми руками или с простым копьем раз на раз со львом выходишь, например.

— В натуре? — не удержался изумленный суетолог.

— В прокуратуре! — в тон ему ответил центурион, очень доходчиво показав свою причастность к реальности нашей потерянной планеты, причем к реальности на одной шестой ее части суши.

— Здесь вам не там, здесь все гораздо более серьезно. Вы сейчас — абсолютно никто. Вы в своем статусе не имеете права на привычные и базовые вещи — вам нельзя купить недвижимое имущество, вы не имеете права вступать в брак и обращаться в суд. Вы здесь абсолютно бесправны, так что предлагаю отнестись к моим словам как можно более серьезно.

— Командир, слушай! А ты сам-то как че, откуда здесь?

До этого момента, пока центурион неторопливо произносил свою приветственную речь, все в карантинном бараке молчали. Не потому что вопросов не было, просто тон центуриона не располагал. Решился лишь суетолог — возможно не как смелый, а скорее всего, как немного глуповатый. Потому что после неоднократного повторения, что мы здесь прав имеем меньше говорящей собаки вступать в беседу с центурионом как с равным кажется неоправданной неосторожностью. Ну, мне лично так кажется.

Впрочем, несмотря на мои опасения, центурион по-прежнему сохранял абсолютное спокойствие и даже более того, принялся весьма подробно отвечать на заданный вопрос.

— Меня зовут Гельмут, я прибыл сюда из Леверкузена версии девяносто второго года. Одна тысяча девяносто второго. Мои родители эмигрировали в Германию перед развалом Союза, так что я хорошо знаю русский язык, а также французский и немецкий, благодаря чему попал в Легион Ахен, немалую часть которого составляют жители и гости французского города Мец, который тоже переместился сюда в одной из соседних аномалий.

— А Мец из какого года? — поинтересовался суетолог, но центурион его вопрос проигнорировал.

— Легион «Ахен» контролирует южную и юго-восточную грани монолита Княжев, как называется теперь территория вашего города…

Рассказывая, центурион Гельмут снова двинулся вдоль ряда камер, теперь уже легонько похлопывая стеком себя по ноге. Неожиданно, но отвечал суетологу он вполне спокойно. Может быть, мое навязанное чужой памятью впечатление про царящие в Силах Обороны жесткие нравы — это часть баек про армию, ходящих в научном сообществе Протектората, которых за месяц нахваталась Вика?

— Туманный монолит — это аномалия, которая в постоянном режиме перезагружается, периодически обновляясь, подтягивает раз за разом новую копию участка местности на Земле. У каждой аномалии время перезагрузки разное, до года. Время перезагрузки Княжева — стандартный месяц. Вы — пресервы всего лишь третьей итерации, то есть самый что ни на есть свежак, потому что иные монолиты существуют тысячелетиями, ваш же только появился. Именно поэтому меня, как и многих других русскоязычных солдат и офицеров, в спешном порядке перебросили сюда на усиление, для того чтобы наладить поисковую и охранную службу.

Гельмут уже прошел по коридору до входа туда и обратно, вернувшись к нам. Открыв решетку камеры соседа-суетолога, он сделал приглашающий жест. Нет, все правильно интуиция говорила про местные нравы — я прямо почувствовал, что сейчас будет неприятно. Сосед-суетолог, похоже не совсем понимая, что его ждет, вышел в коридор.

— Пойдем, пойдем, — негромко произнес Гельмут, поманив его за собой. Ну да, ведет его так, чтобы в самой середине коридора встать, чтобы все видели, что сейчас случится.

— Тебя как зовут? — спросил Гельмут у суетолога.

— Вита-а-а-амля!..

Голос суетолога сорвался в крик в тот момент, когда тонкое острие черного стека быстрым и легким движением коснулось его груди. Тело его дрогнуло было в конвульсии, после чего Виталя замер в неестественной позе, будто получив электрический разряд полицейского тизера. Лицо его перекосило и еще раз вздрогнув в судорогах — так и не поменяв неестественной позы, он как манекен рухнул на пол.

Центурион Гельмут шагнул ближе, воткнул острие стека Виталику в бедро. Прозвучал резкий звук — как от электрического разряда, а суетолог, выйдя из сковывающего состояния оцепенения, отлетел на пару метров и покатился по полу крича от боли.

— Встать! — жестко произнес Гельмут.

Болезненно застонав, Виталя неуклюже поднялся, глядя на центуриона исподлобья.

— Вот этот черный наказующий жезл называется витис, — показал на свой стек Гельмут. — Он нужен, чтобы учить подчиненных уму-разуму по методу ученого Павлова, и я могу его использовать в любой момент. Доступно объясняю? — посмотрел он на Виталика.

— Так точно.

Несмотря на недвусмысленный взгляд — который не обещал в будущем центуриону ничего хорошего, Виталя ерепениться не стал. Понимает, что — по методу ученого Павлова, центурион Гельмут при отрицании очевидного так или иначе добьется сейчас от него правильного и верного ответа.

Центурион, глядя в глаза насупившемуся суетологу, усмехнулся и кивнул. Вдруг сложил длинный тонкий жезл — словно телескопическую дубинкой, уменьшившуюся до размеров рукояти. Убрав витис в специальный карман на широком поясе, Гельмут завел руки за спину и заговорил спокойный голосом, обращаясь к Виталику.

— Мне совершенно наплевать, как тебя зовут. Дело в том, что я могу тебя прямо сейчас убить, перед этим на ремни порезав и мне за это не будет ничего. Вообще ничего, твоя жизнь здесь меньше продуктовой карточки на один прием пищи стоит. Сейчас ты смотришь на меня с нескрываемой злобой и ненавистью, но через пару недель, если доживешь, скажешь мне спасибо за урок, когда прочувствуешь новую реальность. Потому что ты сейчас, со своей фамильярностью, очень легко отделался — я здесь тридцать лет всего, и мы с вами со всеми до сих пор культурно близки. Многие офицеры в легионах предпочитают сразу убить парочку самых слабых, наглых или тупых перегринов, чтобы остальные прочувствовали серьезность момента, и за подобное обращение к офицеру тебе в ином месте тут же отрезали бы язык по самую голову. Это понятно?

— Так точно.

Гельмут жестом показал Виталику вернуться в камеру. Закрыв за ним решетку, достал и с резким щелчком — как телескопическую дубинку, вновь разложил витис в состояние стека, после чего двинулся по коридору, похлопывая себя по голенищу.

— Листовка, которую вы прочитали — стандартная, для стандартных случаев. Ваш случай — не совсем стандартный. Монолит, как я и сказал, свежий, по некоторым причинам освоение столкнулось с небольшими сложностями, ограничившими наш ресурс…

Атака Плети — вспомнил я «некоторые сложности», как тактично назвал напирающую человеческую массу центурион.

— Здесь и сейчас у нас очень много работы, при этом недостаточно рук. Вы все отобраны в одну группу потому, что находитесь в оптимальном возрасте и приличных физических кондициях. И, после карантина, имеете возможность избежать первого года в качестве рабочего, сразу взяв в руки оружие, став отдельным подразделением под моим началом. После того, как ситуация в монолите Княжев будет стабилизирована, а поисковая служба отлажена, вы сможете получить перевод в иные легионы или бригады с повышением. Либо же… Ваш город чрезвычайно богат ресурсами и плотно заселен, так что став крепким подразделением, наш отряд сможет стать основой для создания отдельного батальона, а там уже до бригады и легиона недалеко. Тот самый путь, который уже прошел легион Ахен, например. Да, можете считать это моим к вам вербовочным предложением — иного варианта подписания контракта на службу вам предложено не будет. Если это путь вас не прельщает, и вы выберете судьбу раба… В Римском Мире по закону раб может купить себе свободу и даже, при соблюдении некоторых условий, получить гражданство Республики. Но, что для вас важно: добровольно выбравший путь раба перегрин полноправным гражданином стать никогда не сможет. Даже выкупив себя, чужак всегда будет серьезно ограничен в правах по сравнению с другими либертинами. Как и ваши дети — если, конечно, вы получите на них право. Так что думайте, до принятия решения у вас целых трое стандартных суток, которые вы проведете в этом комфортабельном бараке.

Договаривал фразу центурион, снова оказавшись в нашем конце коридора. Замолчав, он постоял немного, глядя в стену перед собой, после чего развернулся и — так и ни разу конкретно на меня не глянув, широким шагом двинулся к выходу.

Ситуация понемногу прояснялась. Получается, пустоглазая планировала попасть в отдельный отряд, находясь в моем теле и будучи якобы мной. С этим понятно, теперь понять бы еще — зачем она этого хотела?

Провожая центуриона взглядом увидел, как навстречу ему вышла группа корпоратов Альтергена — у кого белые, у кого бирюзового цвета линии по глазам; на белых комбинезонах схематичная эмблема в виде крылатой буквы «А» на левой стороне груди. Эмблема полевых отрядов корпорации — стилизованная на основе общей «Альфа и Омеги», только крылья добавлены.

Рядом с белой группой корпоратов выделяется девушка в рабочем комбинезоне желтого цвета, причем кричаще-яркого кислотного оттенка. На лице — желтая полоса. Гражданский специалист, слуга из перегринов, судя по всему переводчица — если среди рейдеров нашли русскоговорящих, то среди корпоратов, похоже, знание языка в дефиците.

Выделяющаяся среди белых корпоратов девушка в желтом привлекает взгляд. Красива, вернее вызывающе красива, фигуриста — даже чуть мешковатый комбинезон не может этого скрыть. Я невольно присмотрелся к переводчице, но тут отвлекая внимание вновь заговорил обернувшийся центурион.

— Желаю каждому из вас пережить карантин и сделать правильный выбор, — произнес он напоследок, после чего повернулся к главному в группе ученых: — They’re all yours, Professor.

Надо же, полиглот какой — на интере и на новолатинском, на русском, французском, английском и немецком разговаривает. Хотя, жить захочешь и не так раскорячишься — особенно для того, чтобы стать центурионом начиная карьеру со статуса перегрин-серва. И не просто центурионом, а доверенным человеком представительницы одной из высоких фамилий — что-то я не помню на лице пустоглазой никаких цветных меток.

Корпораты уже двинулись вперед, а я только сейчас подумал — почему он к ним на английском обращается, а не на интере?

В бараке между тем послышался шелестящий шепотом гомон — сказанное про «пережить карантин» равнодушных не оставило. Ну, кроме меня, конечно — я ведь жнец, мне характерные для других опасности не грозят.

Корпораты между тем прошли по всему бараку — не только для того, чтобы на нас посмотреть, больше чтобы себя показать. И показывать было что, вернее кого: трое из десятка выглядели совсем нечеловечески.

Это были кастеры. Первая звездная раса, обитающая не на планетах с атмосферой, а на космических станциях и астероидах пояса Фронтира. Кастерами их звали потому, что первые космические станции назывались Каструм — так же, как военные поселения-форпосты в Древнем Риме.

Люди, десятками поколений растущие в условиях иной от привычной гравитации и другой внешней среде — ни ветра, ни пыли, не могут остаться прежними, они меняются внешне. Может быть, подобные изменения произошли спонтанно, может были частично инициированы — как генетически меняли наших предков гоминидов, превращая их в осовремененных гоблинов, не знаю. Но результат, как говорится, налицо.

У всех троих нечеловечески огромные глаза — больше к круглой, чем миндалевидной форме; почти безносые и безволосые лица — ни ресниц, ни бровей; вытянутые на затылке черепа — не как сильно как у чужих из фильмов, но довольно похоже. Заметно худощавое телосложение — как анорексики, и это при высоком, заметно выше двух метров, росте. Внешний вид троих кастеров казался плодом воображения художника, который взял человека как модель и изменяя старые черты создал смешанный облик эльфа, яйцеголового инопланетянина и персонажа аниме.

Первая космическая раса в основном представляла Пакт Гермеса, на Марсе и в Республике кастеры жили совсем в небольшом количестве. Я уже знал о них и даже видел раньше — не вживую, конечно, а в памяти Вики. Но все равно даже я удивился зрелищу, ну а реакцию остальных тем более можно понять. Суетолог Виталя и вовсе с открытым от удивления ртом стоит, забыв как дышать.

Рядом с кастерами, что отнюдь не стало неожиданностью, маячит Рома — мой старый знакомый из леса. Нет, понятно, что надпись «Roma» у него на груди читается как «Рим», но имени своего нового друга-товарища я не знаю, так что пока будет Ромой.

Основной костяк группы корпоратов составляла плотная группа вполне обычных людей, причем судя по лицам — если смотреть сквозь обезличивающие полосы на глазах, земляне, англосаксы. Их ведь, если целая компания как сейчас, ни с кем не спутаешь. Вот почему Гельмут к ним на английском и обращался, все просто.

Последней в плотной группе корпоратов была переводчица в ядовито-желтом комбинезоне; только если у нас регулирующие ремни и пояс черного цвета, то у нее белого. Белый здесь — цвет принадлежности к научным работникам. И в своем наряде незнакомая девушка мне кого-то неуловимо напоминала: желтый комбинезон, широкий белый пояс — подчеркивающий на фоне тонкой талии крутые бедра и очень привлекательные нижние девяносто, белые сапожки на невысоком каблуке.

Так и не понял, кого она мне напоминает — делегация корпоратов пройдя туда-сюда остановилась в центре коридора, девушка-переводчица вышла на первый план. Снова невольно присмотрелся — очень уж, действительно, красота вызывающая. Идеальной формы нос, точеные скулы, чувственные пухлые губы.

Все вместе слишком идеальное чтобы быть естественным, но при этом и явных следов хирургического вмешательства не видно — нет диспропорций как бывает, когда или губы надуть слишком сильно, или нос сделать слишком тонким. Или она натуральная красавица с идеальной внешностью от природы, или в ее внешний облик вложено ну очень прилично денег у превосходных специалистов.

Еще ее лицо казалось мне удивительно знакомым, уж не знаю почему. Актриса, что ли? Или просто стандартные черты лица для нынешнего идеала красоты, поэтому узнаваема?

— Здравствуйте, меня зовут Марина. Я из Княжева, как и вы, и кто-то может меня узнать, потому что я вела новостные передачи на «Княжев-ТВ», а также принимала деятельное участие в работе городской администрации…

«Точно, точно, лицо знакомое», — понеслось речитативом по коридору параллельно со словами Марины. Почти угадал — не актриса, но местная знаменитость, получается. Телевизор я не смотрел, тем более местный канал, но скорее всего где-то на плакатах ее лицо видел. Вот ведь зигзаг карьеры — с непыльной медийной должности, пусть и в небольшом городе, до положения слуги при… здесь я, даже мысленно, удержался от емкого комментария. Воспоминания Вики таковы, что нормальными людьми я корпоратов из Альтергена не назову — выглядят цивилизованно, но все как в той самой поговорке про джентльмена к Западу и Востоку от Суэца.

— Я оказалась в тумане в самую первую итерацию, после карантина была принята на службу в научную корпорацию «Альтерген» в качестве специалиста по коммуникациям первой линии, проще говоря переводчика. Моя задача — отвечать на ваши вопросы. Как вы уже прочитали, мы все здесь — копии самих себя, и это имеет и последствия. Перемещение путем копирования не для всех происходит гладко и бесследно, некоторые люди меняются. И, к сожалению, карантин скорее всего переживут не все. Я…

Марина осеклась. Было видно, что она сильно нервничает, и если с дикцией и речью у нее проблем не было — все же ведущая новостей, пусть и на местном телевидении, то дыхание перехватывало явно из-за кома в горле. Определенно она была не настолько профессиональна в своем деле, чтобы холодно рассуждать о грядущих смертях.

— Некоторым из вас грозит туманная болезнь, я поняла ее природу как отлетающая душа. Кто-то из вас видел пустых людей? Отсутствующий взгляд, никаких реакции на слова и действия других?

«Да, да! Я видел!» — раздался по коридору гомон нескольких негромких ответов. Я тоже видел таких — во время атаки Плети. Видел, но промолчал, конечно же.

— Это состояние является одним из следствий перемещения. Некоторые проходя через время и пространство появляются в тумане без души, здесь таких называют кадаврами. Это уже не люди, просто оболочки — душа и самосознание остается там, дома. Но есть еще одна крайне неприятная туманная болезнь, она проявляется не сразу, именно поэтому вы сейчас в карантине. Среди нас, появившихся из тумана, всегда есть процент тех, кто теряет человечность не сразу. Объясню природу явления — некоторые из вас возможно сталкивались иногда с пугающими или странными мыслями. А что будет, если я сейчас вместо ответа плесну собеседнику горячий кофе в лицо, или вот этому незнакомому человеку воткну вилку в ногу и тому подобное. Подобные мысли на самом деле есть у многих, я училась на психолога и могу сказать, что по разным версиям это является или защитным механизмом психики, или же легкой начальной формой невроза…

Говорила Марина немного сумбурно — мне показалось, что она произносит подобную речь впервые.

— Здесь, в этом мире, бытует теория, что таким образом проявляется хаос, условно злая, демоническая часть нашей души, которая после перемещения постепенно берет верх на условно-доброй, упорядоченной. Люди, подвергшиеся такому изменению, становятся опасны — могут легко попытаться убить человека без повода, или же сделать что-то гораздо более страшное. Но, даже если вы чувствуете, что вас начинает захватывать злая сущность, шанс есть — специалисты Альтергена научились брать подобные случаи под контроль. Таких людей забирают в специализированные клиники, пытаясь вернуть им разум и как-то помочь…

Полная, так скажем, ложь — мысленно хмыкнул я. Да и по Марине было хорошо заметно, что сама она в сказанное не очень-то и верит или уже знает, что это совсем не так. Но прямо намекать об этом конечно же не стала — берегла психику слушателей, а также свою карьеру, жизнь и здоровье, действуя по инструкции.

Из памяти Вики я знал, что таких поврежденных умом людей называют демонами. Вот только Вика не знала, что с ними делают, когда выявляют — по недомолвкам понимала, что ничего хорошего, но…

«Демонов подчиняют и создают миньонов», — вдруг раздалось у меня в голове эхо.

Снова незнакомый мужской голос, словно где-то вдали звучит. Неожиданно — второй раз уже такое. Если в первый показалось галлюцинацией, то сейчас уже более-менее отчетливо услышал. Что это — осколки памяти тех жнецов, кого пустоглазая убила до Вики? Скорее всего так.

— Проявление демонической сущности происходит в первые дни, — между тем продолжала Марина. — Самый главный признак — это расширяющийся зрачок, полностью закрывающий радужку и создающий эффект черного глаза. Мои коллеги, — Марина сделала паузу и показала на группу корпоратов, — находятся здесь, чтобы отслеживать подобные случаи и сразу же начать работать с теми, кто начал трансформацию. Я же сейчас буду вас опрашивать, составляя ваши личные дела. Если у коллег в процессе возникнут к вам вопросы, я буду их переводить. После того, как все личные дела будут сформированы, я уже смогу ответить на ваши вопросы.

— Мариш, процент какой? — вдруг негромко спросил Виталик, который сейчас наблюдал за девушкой, просунув руки через решетку.

— В демонов превращается меньше пяти процентов перегринов.

— Мариш, а…

— Не нужно больше вопросов, или и я и вы можем подвергнуться дисциплинарному взысканию. До вас я обязательно дойду, и все интересующие вопросы вы мне обязательно зададите, у нас с вами впереди трое суток карантина.

В голосе Марины послышались металлические нотки. Стрельнув в Виталика строгим взглядом, девушка развернулась и направилась в сторону выхода из барака, куда уже ушли остальные корпораты. Похоже, начинают ото входа.

И хорошо — могу пока поваляться и обдумать услышанное. Отойдя от решетки и завалившись на койку, я попытался проанализировать происходящее, но что-то мешало — как комар зудит. Вот, снова — словно шипение какое-то. И снова, чуть громче:

— Эй! Сышь! Братиш, сышь-сышь меня⁈

Природа шипения оказалась проста — мое внимание пытался привлечь Виталя-суетолог. Вот ведь неугомонный — стоит возле решетки и смотрит на меня с ожиданием. Он хотел задать какой-то вопрос, но я покачал головой и показал в сторону начала коридора, намекая на группу корпоратов и гримасой давай понять, что не стоит нам пока разговаривать.

Виталя поморщился, но вроде понял и больше меня не звал. Начал мерить свою уютную камеру шагами как зверь в клетке, громко сопя. Мельтешение и громкие вздохи маячившего напротив Виталика мешало мне сосредоточиться, и я прикрыл глаза, размышляя.

Из минусов: я в клетке и вокруг определенно нездоровая канитель.

Из плюсов: похоже, происходящее учитывает мое инкогнито, так что в ближайшие три дня скорее всего я буду плыть по течению и у меня есть время поворошить память и что-нибудь вспомнить.

Разбудил меня довольно резкий звук, от которого я подскочил на кровати. Осмотрелся ошалело, в первые мгновения не понимая где нахожусь.

Надо же — уснул!

— Нам нужно задать вам несколько вопросов, — пожала плечами Марина, словно извиняясь от лица всех маячащих за ее спиной корпоратов.

Кроме привлекающего взгляда декольте — молния расстегнута, открывая приятную взору ложбинку, заметил в руках Марины ручку и держатель-планшет с закрепленным листом, расчерченный как опросник. Еще обратил внимание, что большая тусовка научников-корпоратов уже рассосалась, за спиной девушки сейчас только двое кастеров и Рома. Стоял он чуть в стороне от кастеров со скучающим видом и на меня показательно не смотрел, делая вид, что я его ну совсем не интересую.

Сдержав зевок, я подошел к решетке, в свою очередь стараясь не смотреть в неприятные нечеловеческие лица кастеров; на «знакомого» своего тоже смотреть избегал, выбрав как самый приятный объект приложения взгляда декольте Марины.

— Задавайте, раз нужно, — поднимая взгляд, посмотрел я девушке в глаза.

Она в этот момент едва заметно покачала головой, показывая неодобрение от моего откровенно изучающего взгляда. Вот удивительно — сама расстегнула так, понимая что внимание привлекает, но смотреть при этом нельзя, получается? Снова как обычно в момент напряжения странные мысли в голову лезут — я ведь уже волнуюсь до дрожи; Рома рядом, и, если я сейчас наговорю лишнего или ошибусь в легенде, беседа может очень плохо закончиться.

— Прежде обязана вас предупредить, что подобный опрос проводится для всех людей, появляющихся из монолита. Ответы заносятся в базу данных и все, что вы сейчас скажете, будет обязательно проверено. Если вы предоставите недостоверную информацию, это послужит поводом к серьезному наказанию, не только административному, но и физическому. Поэтому в ваших интересах говорить правду и только правду, тем более вопросы совсем простые.

— Вступление впечатляет.

— Да, здесь все более чем жестко и даже жестоко, — согласилась Марина. — Назовите пожалуйста имя и фамилию.

Вот насчет этого вопроса я, пока не уснул, как раз и пытался размышлять. Решил все же быть честным, сказав свое настоящее имя — потому что пустоглазая, захватив мое тело, врать скорее всего не собиралась.

— Марков Виктор.

— Отчество?

— Без отчества, как в паспорте.

— Ясно, — кивнула заметно озадаченная Марина. — Можно я задам вопрос, почему?

— Конечно. Но я могу на него отвечать?

— Конечно, — возвращая мне тон и интонацию едва заметно улыбнулась Марина, делая прочерк в графе. Похоже, судя по некоторым показываемым эмоциям, ощущает себя намного ближе к нам, чем к своим «коллегам» в белой униформе.

Вообще хорошо, что без вопросов обошлось. Не люблю об этом говорить — нашего с Викой отца мать или не знала, или не хотела знать, поэтому и в свидетельстве прочерк. А после нескольких лет материнства и меня перехотела знать — двое детей для нее оказалось слишком большой обузой: я поехал в детский дом, но ненадолго, двоюродная бабушка оформила на меня опекунство.

Вику мать оставила себе, на деле же скинув ее на родных бабушку и дедушку, уехав на Бали искать себя. Нашла там кроме прочего обеспеченного спутника жизни, после чего Вику забрала к себе и встретились мы с сестрой впервые уже когда нам было по восемнадцать лет. Мать тоже хотела повидаться, но я как-то не горел желанием и не сложилось.

Поэтому и имя я свое не люблю — имя, фамилию. Не потому, что не нравятся, а потому что не мои они, чужие и очень о многом сразу напоминают. Как слышу в свой адрес, сразу настроение портится.

— Место жительства? — спросила Марина, отвлекая от накативших воспоминаний.

— Город Княжев, Греческий проезд, дом три корпус пять.

— Это где у нас такое?

— Жилой комплекс «Арго».

— А, это новые дома на корабли похожие?

— Да.

— Прописка?

— Московская.

— То есть вы не из Княжева?

— Нет.

— Проездом здесь?

— Нет, полгода уже.

— Родственники в городе?

— Нет.

— Дети?

— Нет.

— Друзья?

— Нет.

— Коллеги?

— Нет.

«Ля ты отшельник!», — услышал я, как негромко прокомментировал мои слова Виталик. Он сейчас стоял у решетки своей камеры и внимательно слушал проходящий допрос.

— Хоть кого-то в городе знаете? — не скрывая недоумения, спросила Марина.

— Хоть кого-то знаю: Оксана Таранова, моя бывшая девушка, живет где-то в Заводском районе вместе с мамой. Как маму зовут, не знаю.

— Не знаете? — подняла брови Марина.

— Плохая память на имена.

— Вы столь нелюдимый по каким-то особым причинам?

— Я фрилансер, приехал сюда из Москвы к девушке в гости чтобы большой проект доделывать, поэтому не до общения было.

Такое объяснение мне показалось лучше, чем «решил полгода полежать на диване». При слове «фрилансер», кстати, кастеры несколько оживились, но Марина повернулась к ним и на интере объяснила, что фрилансер в моем случае — это не вооруженный оружием А-класса федерат Республики, а свободный работник по частному найму на Земле. По крайней мере, я так понял из обрывков фраз.

— Кроме бывшей девушки еще есть в городе контакты и знакомые?

— У нас магазин двадцать четыре часа неподалеку, там с продавщицами здороваюсь. В торговом центре с продавщицами тоже здороваюсь, еще в ТЦ в кафе «У Енота» официанты меня в лицо знают, иногда заходил туда ужинать.

— Ясно. Квартиру снимаете?

— Нет, — покачал я головой и в ответ на вопросительный взгляд Марины пояснил: — Купил как приехал.

— Вы приехали к нам в город доделать проект и купили квартиру?

— По акции, так получилось.

«Ля ты мажо-ор!» — снова не удержался от комментария Виталик.

Марина тоже услышала его слова — было заметно, что сдержала усмешку.

— Решили к нам переехать?

— Пока не понял, если честно.

Вроде не сильно относящиеся к делу вопросы. Или Марине просто интересно, или выполняет задание по сбору проверочной информации — например, если здесь окажется Оксана Таранова, задать ей вопрос насчет того, что думал ее бывший парень Виктор Марков насчет окончательного переезда.

— Вы так легко из Москвы к нам надолго приехали… — с намеком паузы произнесла Марина. Намекала, наверное, на рассказ о причинах, побудивших меня уехать, но я по-другому ответил.

— Недалеко же. Мне до Домодедово по времени примерно сопоставимо получается, чем из самой Москвы. Получалось.

— Да, было такое, — грустно усмехнулась девушка, после чего вновь перешла на дежурно-деловой тон: — Подробно расскажите, как и когда вы осознали себя в тумане и что происходило после. Говорите не спеша, я буду записывать и при необходимости переводить коллегам…

Слово «коллеги» Марина, все более подтверждая мои догадки, произносила без особой симпатии. Похоже, видела уже некоторое дерьмо в исполнении корпоратов, нормами привычной нам морали совершенно не отягощенными.

— На прошлой неделе я получил небольшую травму и оказался в больнице. Очнулся сегодня утром в палате. Мглистый туман настолько меня удивил, что я решил, что наступил зомбиапокалипсис…

— Зомбиапокалипсис?

— Да.

— Почему зомбиапокалипсис? — нахмурилась Марина. — Больше же похоже на…

— Честно, не знаю почему. Вот показалось так с испуга, и даже не выглядывая в коридор, я вышел на улицу через окно.

— Почему именно в окно?

— В коридоре боялся зомби встретить.

«Ля какой чувствительный», — прокомментировал Виталя.

Его тихий шепот прозвучал как-то очень громко — записывающая Марина все же не сдержалась, усмехнулась.

— Продолжайте.

— В тумане встретил десяток гоблинов. Попытался убежать, вышел на границу тумана, двинулся вдоль спирали колючей проволоки.

Марина быстро и деловито записывала. Мелькнувший недавно в ее глазах интерес уже исчез — все, прежняя жизнь осталась в другом мире, а здесь история начинается заново. Перед ней сейчас очередной типичный перегрин с типичной историей, который типично пялится из-за двери-решетки в ее декольте, не более того.

— Вскоре меня остановили вооруженные людей в темно-серой форме со знаками, как теперь понимаю, легиона Ахен.

При слове «Ахен» я заметил, как Рома посмотрел на меня. Я в этот момент — бездумно, интуитивно, сделал недвусмысленный жест, чуть мотнув головой в сторону выхода.

Мне ведь сейчас что можно, а что нельзя рассказывать? Что я случайно нашел грузовик немцев и приехал на нем в лагерь легиона? Как об этом рассказывать, с каким допуском — кастеры которые смотрят рыбьими глазами — понимают язык, не понимают? В общем, опасная ситуация, Штирлиц как никогда близко к провалу.

К моему облегчению Рома вдруг кивнул и произнес что-то на новолатинском, обращаясь к кастерам. Они никак не отреагировали — ни единый мускул на странных лицах не дрогнул. Смотрели сквозь меня, происходящее им было неинтересно, и в отличие от театрального безразличия Ромы эти, похоже, совсем не играют. Но фраза его подействовала, все трое синхронно развернулись и двинулись на выход. Все, допрос окончен, судя всему именно это и сказал им Рома. Он сейчас мне кивнул, и пошел вместе за троицей кастеров. Надо же, сработало.

Марина коротко обернулась, едва заметно приподняла брови в недоумении. Ее с собой не позвали и похоже просто забыли.

— Я должна закончить опрос, — несколько растерявшись, сообщила мне Марина.

— Да-да, пожалуйста, — кивнул я.

— Вы встретили легионеров Ахена. Что было дальше, вас отвезли на сборный пункт сразу? Есть ли у вас комментарии по поводу поведения легионеров?

Вдруг, учитывая ее неприязнь к «работодателям», импульсивно принял решение рассказать обстоятельства своего появлении в лагере, не опуская подробности как намеревался в начале. Мне ведь надо искать пути выхода отсюда — если я не хочу повторить судьбу Вики; а получить в союзники Марину вариант совсем неплохой. Или, как минимум, ее хотя бы пока заинтересовать.

— Встреченные легионеры привели меня к своей машине в тумане, где я увидел, что остальные рейдеры обнаружившей меня группы поймали молодую девушку, явно собираясь ее изнасиловать. В результате взаимно возникшей неприязни я убил всех легионеров и на их автомобиле, взяв с собой девушку, выехал из тумана, проскочив на скорости блокпост на границе.

Я говорил быстро, и Марина — написав пару слов, подняла взгляд. Кашлянула, моргнула пару раз и нахмурилась — глядя на меня вопросительно и не в силах понять, правду я говорю или нет. Виталя, судя по негромкому и слегка нецензурному возгласу, тоже удивился.

— Сколько было легионеров, которых вы… — Марина, похоже, пока не верила в услышанное.

— Человек десять, не успел посчитать. Удаляясь от границы, выехал к форпосту корпорации Альтерген, где оставил девушку, а сам отправился сюда, в лагерь легиона для прохождения карантинных мероприятий.

Заинтересовать девушку определенно получилось. Пока, правда, в отрицательном ключе — она решила, что я специально вру чтобы произвести впечатление.

— Это очень плохая шутка, — Марина прикусила губу, глядя на меня с самой разной гаммой чувств. — Вы сейчас поставили меня в очень сложное положение. Я сейчас обязана доложить обо всем вами сказанном. Но если я это сделаю, тогда вас за эту ложь накажут плетьми, как минимум. Если же я не доложу, то, когда об этом узнают, плетьми накажут уже меня…

— Это не ложь. Знаете, что сейчас сделайте — догоните мужчину с надписью Рома на мундире, и расскажите ему все от меня услышанное. Только, пожалуйста, именно ему, это очень важно, — понизил я голос. — Потом возвращайтесь.

Марина прикусила губу, потом — судя по выражению лица после короткого, но напряженного раздумья приняв решение, поспешила вслед ушедшим корпоратам.

— Сышь, братиш, ты реально в одну каску десять тел размотал? — в голосе Виталика отчетливо слышалось недоверие.

— Нет, на ходу придумал чтобы впечатление произвести, — завалился я на койку, глядя в потолок.

— Ля, братиш, да ты гонишь! Ты зачем это делаешь, девчонку подставляешь?

Подняв голову и приложив на секунду палец к губам, я завалился обратно на кровать и внимания на Виталю больше не обращал. Марина вернулась минут через пятнадцать. Смотрела на меня изумленно, расширившимися от удивления глазами. Я только кивнул девушке — она так и не нашла слов, молча глядя на меня и не веря в происходящее.

Наконец обретя дар речи, Марина шепнула мне подойдет после, потом направилась в начало коридора, где уже собрались корпоратов-англосаксы, явно на дежурстве здесь оставаясь. Виталя, который поведение девушки и ее изумление видел, смотрел то на меня, то ей вслед.

— Ля, ты че, реально?

Отвечать я не стал, снова просто приложил палец к губам.

«Не надо», — попросил я гримасой, покачав головой.

— Ля ты красавчик, братиш!

Высказав возгласом удивление, Виталя на некоторое время замолк, но чуть погодя попытался привлечь мое внимание. Я не реагировал, сделав вид что сплю.

На самом деле напряженно думал — нам не сделали татуировки, не выдали удостоверения личности не выдали. Это неправильно. Римский мир строится на установленном порядке. Когда порядок нарушается — значит, что-то не в порядке. Был бы я в другой ситуации — мог бы начинать волноваться, но я и так знаю, что по лезвию бритвы иду. И вместе со мной, так получается, и те люди, которые сейчас в бараке. Они тоже невольно попали в часть плана пустоглазой.

Марина между тем, в начале коридора, начала собирать и отвечать на вопросы. Сразу повис гвалт голосов — у многих, в отличие от меня, в городе были родные, близкие и друзья, за них волновались. Гомон голосов больше не стихал, большинство заключенных на карантин практически постоянно стояли у решеток. Марина проходила от камеры к камере, уделяя всем понемногу времени. Каждые полчаса, по внутреннему ощущению, корпораты — из шайки англосаксов, как я ее про себя уже называл, проводили обходы, внимательно всматриваясь в каждого из нас. Искали признаков превращения в демонов.

Марина продолжала быть в центре внимания. Ничего нового — для меня, она не рассказывала. К тому же на многие вопросы просто не отвечала — сообщая, что мы пока не имеем права обладать этой информацией. К примеру, практически все что касалось тумана — до окончания карантина было табуированной темой. На некоторые вопросы ответов у нее не было — девушка в этих случаях упоминала, что за два проведенных здесь месяца видела совсем немного, и знания ее ограничены.

К нам — в наш с Виталей дальний конец коридора, Марина почти не приходила. Лежа на койке я ее не видел, но внимательно прислушивался к голосу. Держалась девушка спокойно и отстраненно, но изредка, по ее интонациям я получал подтверждения — внутренне она растеряна и взволнована, более того — откровенно боится происходящего. В числе прочего потому, что наверняка — раз два месяца здесь, как и я хорошо замечает связанные с нашей группой странности.

Спрыгнув с кровати, подошел к решетке. Выждав момент, когда корпоратов не оказалось рядом, взглядом привлек внимание Марины и едва заметным жестом попросил подойти. Девушка среагировала мгновенно, подошла. Да, я не ошибся в догадках — растерянные люди часто готовы, иногда безоглядно, хвататься за любую соломинку. Я, со своим не проходящим в привычные рамки поведением и историей, похоже смог в ее глазах стать как раз такой соломинкой.

Да, точно Марина растеряна настолько, что забывает элементарные вещи: вот сейчас встала совсем рядом с решеткой — очень зря. Будь я уже обращенным демоном, мог бы попробовать сделать с ней сейчас что-то не очень хорошее.

— Марин, когда нам местные паспорта выдадут? — негромко спросил я, без лишних предисловий переходя на «ты».

— Сказали, что вам пока не полагается.

Интересно кто сказал — но спрашивать об этом я не стал.

— Ты ведь знаешь, зачем это? — показал я на пустой прозрачный карман на куртке.

— Знаю… — кивнула Марина с вопросом в глазах. Да, она знает о поголовном и безусловном учете перегринов и определенно чувствует подвох в происходящем.

— Я тут слышал краем уха, что каждому перегрину штрих-код рисуют при регистрации. Но нас не зарегистрировали, тебе не кажется это странным?

Не отвечая вслух, Марина даже не кивнула, а едва-едва глаза прикрыла, соглашаясь.

— Похоже нам всем предстоит участвовать в каком дерьме, после которого мы все просто исчезнем, потому и на учет никого не ставят, — еще тише произнес я.

Судя по ответному взгляду — по тому беспокойству и даже страху, которые я увидел в глазах Марины, я озвучил в точности ее подозрения. Неглупая, определенно. Пусть времени подумать и осмотреться у нее было, но не все бы пришли сразу к такому выводу. А некоторые, кто пришел бы, просто отогнали такие мысли прочь, отказываясь верить — защитный механизм, как у страуса.

— Марин, не показывай никому свои догадки, веди себя аккуратно и осторожно, — еще тише прошептал я.

Снова не кивнув, а лишь на несколько мгновений прикрыв глаза, Марина отвлеклась — ото входа послышался шум. Взглядом девушка показала, что еще пообщаемся на эту тему и собралась уходить.

— Подожди, — удержал я ее взглядом. — Не подходи больше так близко ни к кому, соблюдай осторожность. У демонов не всегда зрачки сразу меняются, побереги себя.

Вздрогнув — осознав, что действительно совершила глупость, Марина кивнула. После этого профессионально убрала с лица растерянно-озабоченное выражение, заменив дежурным. Еще раз едва заметно мне кивнув, отправилась обратно вдоль коридора, где корпораты устроили громкое обсуждение, требуя переводчицу.

Через некоторое время, после очередного обхода англосаксами на предмет обнаружения демонов, Марина со всеми попрощалась, обещав быть завтра утром. Утро, вечер, день-ночь здесь — понятия здесь относительные. Альбион находится в приливном захвате, так что планета всегда повернута к Селене одной стороной — светлой, закрытой куполом, так что здесь всегда день.

После ухода Марины свет в бараке приглушили, и я — заведя руки за голову и глядя в потолок, прикрыл глаза. Сигнал отбоя прозвучал, но спать никто не собирался. Так-то понятно, куда спать по такому состоянию — это я здесь уже в третий раз, остальные до сих пор в шоке. Многие так и не могут до конца поверить и осознать, что происходящее вокруг не чья-то неуместная шутка или научный эксперимент.

— Эй, Саргон! Саргон, сышь!

Не сразу я понял, что Виталя обращается именно ко мне.

«Ты мне?» — приподнявшись на кровати, ткнул я себя пальцем в грудь.

— Ну а кому еще?

— Почему Саргон?

— Так ты ж с Аргона

— Я не с Аргона, а из ЖК «Арго».

— Так я и говорю, ты ж с Арго, н-на, — согласился Виталя. — Значит Саргон, нормально же?

Логика у Виталика странная, но в стройная — хмыкнул я. Да пусть будет, Саргон и Саргон. Имя вполне себе, в памяти — в моей личной памяти, отложилось, что когда-то в седой древности некий Саргон чуть ли не властелином обитаемого мира был, звучит достойно.

— Сышь-сышь, братиш?

Виталя все никак не успокаивался.

— Ну что еще? — беззвучно, одними губами спросил я.

— Ты че, только что Эйприл клеил?

Точно! Теперь я понял, кого мне Марина напоминает: корреспондентка Эйприл О’Нил из старого мультика про черепашек-ниндзя. Волосы только у нее не рыжие как в оригинале, а светлые и стянуты в тугой хвост, но вот наряд точь-в-точь.

— Да куда нам простым пацанам.

— Ой ладно прибедняться…

Виталя говорил что-то еще, но я снова покачал головой и вновь завалился на кровать. Суетолог, расстроенный мои нежеланием общаться, отпустил пару комментариев по поводу молчунов, но развивать тему не стал.

Обратился к остальным, постепенно начав солировать и дирижировать беседой в нашей части коридора, оказавшись говорливым до невозможности. Кроме высказанных им предположений — от «нас украли инопланетяне», до «а может зря я вчера нефильтрованное в себя заливал, похоже просроченное оказалось», в перерывах Виталя успевал рассказывал о себе много неинтересного.

Помимо совершенно ненужных мне сведений я узнал, что басовитый Димарко, который даже по голосу казался немалых размеров человеком — никакой не итальянец, а житель Брянской области Григорий, водитель междугороднего автобуса. Познакомились они уже в тумане, а имя Димарко Григорий получил потому, что, когда Виталя был в Брянске, он посещал там ресторан с таким названием.

Радио в соседней камере работало не выключаясь. Бессменный ведущий выдвигал все новые предположения, теории, просто обсуждал происходящее и знакомился с другими постояльцами карантина. Не все, как и я, шли на контакт. Корпораты-англосаксы, без кастеров, по-прежнему обходили нас каждые полчаса, выискивая демонов — для этого, похоже, свет и оставили.

Часы шли один за другим, и я постепенно уже чувствовал, что неплохо было бы подремать. Неугомонный Виталя так и продолжал свою радиопередачу, и я уже хотел было вежливо попросить его сделать перерыв. Но меня опередили — откуда-то из глубины коридора раздался зычный голос, сообщивший, что Виталик достал в конец. Другими несколько выражениями, но получилось довольно доходчиво.

Виталя попробовал было возразить, но неизвестного поддержали сразу несколько человек и радио наконец-то выключилось. Сразу после этого стихли и остальные разговоры, в бараке воцарилась полная тишина.

— Псс… Эй, Саргон? Спишь?

Виталику так не спалось — и он стоял у решетки, пытаясь привлечь мое внимание тихим шепотом.

— Сплю, — сообщил я доверительно.

— Ну ладно, спи, — судя по виду немного Виталик обиделся.

Я действительно засыпал. Первая ночь в этом мире — пусть с третьей попытки, но я смог продержаться здесь больше двенадцати часов.

Уже успех невероятный, в сравнении с прошлыми попытками.

Вроде только-только заснул, как у двери моей камеры появился корпорат, в безапелляционной форме на английском потребовав встать и показать глаза. Я, не очень контролируя себя в полудреме, еще и на фоне накопившегося раздражения на соседское радио, отказался. Сделав это тоже на английском и не выбирая выражений.

Корпорат заметно обиделся и попытался устроить скандал, но — вдруг откуда не возьмись, появился Рома. В результате к моей камере больше никто не подходил, и первую ночь в новом мире я спал на удивление крепко. Зато с пробуждением получилось как-то неудачно. В полусне, понимая, что уже не совсем сплю, эхом кошмаров я слышал какую-то лютую дичь.

— Меня зовут Виталя, и я реальный кекс. Я любую чику разведу на секс…

Похоже, чуть гнусавый с хрипотцой голос соседа-суетолога меня даже во сне преследует.

— Если ты не знаешь, как провести ночь — набери Виталю, он готов помочь…

Так, а это и не сон, это Виталя — окончательно проснулся я. Текст и исполнение было бы забавным, если бы Виталя не крутил одну и ту же пластинку вот уже долгое время, пытаясь вспомнить весь шедевральный текст.

— Ищи мою тачку, около клуба. Клуба юных техников, слыхала, подруга? Гля, телка, да ты вся горишь…

— ДА ЗАТКНИСЬ ТЫ УЖЕ!!!

— … я твой огнетушитель. Пыщ. Пыщ.

Никоим образом не обескураженный от громкого крика Виталя закончил строку, выглянул в коридор. Вежливо спросил, что конкретно и кому не нравится, после чего началась горячая беседа — от требований заткнуться до просьб продолжать.

Дискуссию прекратило появление корпоратов, ну а после стало не до дискуссий — обнаружился первый демон. Подробностей я не видел — душу потерял один из собратьев по карантину в начале коридора. Судя по звукам, несколько прибывших легионеров его обездвижили, после чего вытащили из камеры и увели.

Все в полном молчании.

Потом был завтрак — его разносили рабыни в серых робах. Четыре девушки азиатской внешностью — тайки, может быть филиппинки, откуда они здесь только. Хотя понятно откуда — с биржи трудовых ресурсов, как на орбите рынок рабов официально называется.

У передающей мне еду через окошко-преемник девушки по линии глаз серо-коричневая полоса — цвет сепии. А вот лоб чистый. Еще одна странность в копилку — обычно у рабов в сером (показатель полного отсутствия самостоятельности в действиях) на лбу вместо удостоверения личности указаны цифровые и буквенные индексы, содержащие информацию как о рабе, так и о его хозяине. У девушки же лоб чистый, что скорее всего говорит о том, что и эти рабыни с нами теперь в одной лодке.

Неясно куда плывущей.

Как появление первого обратившегося демона, так и согбенные испуганные рабыни произвели серьезное впечатление, разговоры в бараке практически стихли. Корпораты продолжали обходы и к обеду обнаружился еще один демон, а к вечеру таких оказалось еще четверо. Всего шестеро — на весь барак, в котором сейчас около полусотни человек. Много.

Шайка корпоратов-англосаксов с появлением каждого демона постепенно рассасывалась, а после обнаружения шестого в бараке и вовсе больше не появлялась. Только кастеры периодически ходили, наблюдая дежурно.

Похоже, просто контролеры для порядка. Я знал, что семьдесят пять часов — это перестраховка, как правило все демоны за о-очень редким исключением инициируются в первые полтора суток. Группа корпоратов-англосаксов, похоже, только инициации всех демонов и ждала — забирая их или для опытов, или для превращения в миньонов, как сказало мне вчера странное эхо в голове.

К вечеру второго дня и корпораты-кастеры свои нечеловеческие лица практически не показывали, зайдя всего один раз. Теперь лишь Марина практически неотлучно находилась в бараке, дежуря и общаясь персонально с каждым из нас. Ее теперь, правда — для охраны, а скорее всего просто за ней присматривая, сопровождало постоянно двое легионеров.

С девушкой мы больше не разговаривали. Хотя Марина пару проходила мимо, бросая украдкой многозначительные взгляды. Видно было, что от продолжения нашей личной беседы ее сдерживает только присутствие легионеров.

На третьи сутки карантина время тянулось ну очень тяжело, ожидание выматывало не хуже ноющей зубной боли. К вечеру, когда свет пригасили, Марина ненадолго отлучилась, и вернулась — надо же, с моим другом Ромой и двумя дежурными кастерами. Похлопав в ладоши, привлекая внимание, Марина заговорила бодрым голосом.

— Внимание, внимание! Хочу всех поздравить, сегодня у вас здесь последняя ночь. Завтра утром вы будете делать выбор — или подписать контракт, или стать рабом, а сейчас, как я уже упоминала ранее, настала пора выбрать имя.

Я такого, если честно, не помнил — похоже, эта часть лекций Марины прошла мимо меня в общем гомоне.

— Для тех, кто не слышал, повторю еще раз: система имен здесь основана на римской традиции. Есть преномен — аналог нашего личного имени. Второе, номен — нечто среднее между нашим отчеством и фамилией. Мы, как перегрины, все официально безродные, и до получения гражданства номен использовать запрещено, его заменяет идентификационный номер.

«Которого у вас нет», — выразительно посмотрела на меня Марина, как раз проходя в нашей части коридора.

— Кроме преномена и номена существует такое понятие как когномен. Это суть прозвище, которое, если вы заведете семью, становится частью родового имени, фамилией в нашем понимании. Сейчас для вас это будет не фамилия, а скорее…

— Погоняло? — не удержался Виталик, который слушал Марину очень внимательно. Похоже он, как и я, разговоры про имена или пропустил, или не акцентировал на них внимания.

— Прозвище, или позывной, — поправила его Марина. — Ваши прежние фамилия-имя-отчество остаются в карточке личного дела. Отчество и фамилию вам использовать запрещено, только имя. Сейчас вам нужно будет придумать и сообщить мне когномен, по которому вас будут идентифицировать. Да, для информации: кроме когномена есть еще агномен, но нам с вами до этого пока очень далеко, гораздо дальше чем до получения гражданства. Это нечто сродни почетному титулу в нашем понимании: Публий Корнелий Сципион Африканский Старший, Гай Юлий Цезарь Август Германик, Александр Васильевич Суворов-Рымникский — чем выше статус, тем больше слов в имени.

— А если кто-то возьмет мое погоняло?

Снова Виталик, и надо же — дельный вопрос задал.

— Если вы состоите в одном отряде, вам придется выбрать другое. Именно поэтому вас пока официально не занесли в общую базу…

Говоря эту совершенно ненужную для Виталика фразу, Марина снова коротко глянула в мою сторону — явно показывая, что слова предназначены мне лично. И во взгляде ее я прочел, что в сказанное она совершенно не верит.

После столь серьезного вступления — все же выбор нового имени не шутка, Марина подошла сразу ко мне. И держа планшет с прикрепленной наверху стопки листов моей анкетой, довольно бодро начала сразу с козырей:

— Виктор, у меня для вас не очень приятные известия.

«Это что еще такое?» — почувствовал я неприятный холодок по спине. На невозмутимых кастеров, как и на Рому, я старательно не смотрел.

— Ваше имя и фамилия будут записаны в личном деле, но к сожалению, пользоваться вы ими никогда не сможете, даже если получите гражданство. Дело в том, что фамилия Марков — созвучно с именем Марк, а это традиционное для нобилей имя, оно запрещено к использованию для перегринов. Такая же ситуация с вашим именем: Виктор на латыни — победоносный, это эпитет Марса и Юпитера, его использование так же запрещено для перегринов, даже обладающих гражданством.

Фух, я уже было напрягся. Какая неприятность, надо же — нельзя использовать имя, которое я и так почти никогда не использовал, и только куча оформленного имущества удерживало меня от того, чтобы поменять его на другое.

— Вы готовы назвать мне новое имя? В ином случае я буду вынуждена записать вас сама, выбрав из списка дежурных вариантов.

Нет, спасибо, из дежурного списка не хочу. Быстро перебрал в памяти все используемые ранее имена, прокатав в уме их соответствие римской традиции. Есть одно, греческое, но все же с непростой историей. Несмотря на то, что мой друг Рома рядом, я решил рискнуть — если что, сделаю вид, что это была понятная только нам двоим шутка.

— Александр. На это имя нет запретов?

— Конечно, ведь это имя…

Марина осеклась на полуслове, потому что Рома вдруг сделал шаг вперед и тронул ее за плечо. Когда девушка обернулась, он едва заметно кивнул.

— Для вас запретов нет, — перевела на меня взгляд Марина, тщетно пытающаяся скрыть изумление. — Итак, Александр…

— Саргон, — ответил я.

Почему бы и не да, собственно.

— Александр Саргон, — повторила Марина, записывая на листе мое новое имя. — Поздравляю, что живой, — шепнула она вдруг, глянув неожиданно теплым взглядом, после чего направилась к камере напротив, где Виталя уже заранее просил записать как Виталий Стас.

Почему Стас — я уже знал, суетолог все уши прожужжал за минувшие дни. Как оказалось, друзья Виталика называли его Стасом после выхода клипа группы Ленинград, и сказанной там фразы: «Я не Стас, я Виталик». Виталя, кстати, сейчас явно вознамерился рассказать Марине эту историю, но она уже сделала запись и двинулась дальше собирать старые-новые имена. При этом я заметил, что Рома группу ее сопровождения покинул — похоже, только ради меня в барак приходил.

Последняя ночь в карантине тянулась долго — большинство не спало в ожидании.

На утро — казалось оно никогда не настанет, сразу после завтрака последовал контрольный осмотр, после которого нас по одному начали выводить нас на улицу. Естественно, ото входа, так что вышел я на улицу последним.

Человек сорок пять — оценил я навскидку группу людей, с которыми провел трое суток в одном здании, но лица подавляющего большинства видел впервые, зная только по голосам.

Нас выстроили в шеренгу вдоль стены карантинного барака, в процессе я посчитал по головам. Сорок пять человек — надо же, как навскидку правильно количество оценил. Некоторое время мы так и стояли в неизвестности — охраняемые десятком легионеров. Через пару минут начались активные перешептывания — я даже не удивился, что Виталя суету наводит. Переговариваться он начал с Димарко — который, как я и предполагал, оказался внушительных размеров мужчиной лет сорока. Ростом не сильно выше меня, но в плечах и лице значительно шире. Легионеры-немцы на разговорчики в строю не реагировали, демонстрируя полнейшее равнодушие.

— О, смотрите-смотрите, Кольт идет! — вдруг оживился Виталя.

Обернувшись, я увидел приближающуюся к нам со стороны казарм группу. Возглавлял ее центурион Гельмут, который шел в сопровождении трех высоких бойцов, облаченных во впечатляющие на вид эргономичные черные доспехи. Выглядели они так, как может выглядеть закрывающая все тело легкая броня, прошедшая эволюцию в несколько тысячелетий. На всех троих легкие шлемы, лица скрывают маски-респираторы. На виду только линия глаз, но и она раскрашена в черный цвет, так что лица выглядят гротескными масками, лишь глаза белеют.

— Зря киборги из Лин-Куэй резину жгли, — произнес нечто загадочное Виталик. Я не совсем понял, что он имеет ввиду, но несколько человек рядом хмыкнуло, видимо шутка удалась.

— Почему Кольт? — между тем негромко спросил его Димарко.

— Ну был же у фашистов президент, Гельмут Кольт.

— Не у фашистов он был, а у немцев, совсем недавно. Канцлер, а не президент, и фамилия у него была Коль, а не Кольт. Гельмут Коль, — рассудительным голосом разъяснил Димарко.

— А какая разница? — зашел с козырей Виталя.

Да и действительно, какая разница, мысленно поддержал я суетолога. Тот между тем замолк, потому что центурион был уже рядом. Некоторые пробелы в эрудиции у Виталика присутствовали, но необучаемым идиотом он точно не был и преподанный урок римских порядков уяснил хорошо, рисковать больше не желал.

Тройка бойцов в легких и впечатляющих эргономичностью доспехах осталась чуть позади, центурион же встал перед нами, скрестил руки за спиной и осмотрел строй.

— Искренне поздравляю всех и каждого с тем, что смогли благополучно пережить карантин. Сейчас вы все отправитесь в термы, иначе говоря баню, где у вас будет два часа на отдых и гигиенические процедуры. После вы пройдете повторный медицинский осмотр и отправитесь на собеседование, где сделаете выбор о своей дальнейшей судьбе. В последний раз рекомендую вам принять предложение и поступить на службу в легион Ахен в качестве бойцов отдельного рейдового отряда под моим началом. Служба предстоит здесь, в вашем родном городе. Напоминаю, что иной вариант — выбрать судьбу раба, являются лотереей.

Сделав это последнее перед выбором напутствие, центурион Гельмут «Кольт» кивнул, и развернувшись, вместе с сопровождающей тройкой двинулся прочь, нас же конвойный десяток повел в термы.

В римской культуре — прошедшей здесь через восемь тысячелетий, термы всегда являлись значимым местом. Даже больше, чем баня для русских — кроме прямого назначения термы были фитнесс-клубами, местом отдыха, деловых и неформальных встреч и прочая, и прочая. Без терм как клуба по интересам не обходилось ни одно самое захудалое римское поселение на обитаемых планетах, спутниках, станциях и в военных лагерях. Даже здесь, близ туманной аномалии в лагере «варварского» легиона, термы представляли из себя немаленьких комплекс зданий и заведений. Отдельные душевые, облицованные псевдомрамором парные и сауны с разной температурой, бассейны, тренажерные залы — комплекс легионных терм удивлял.

Приняв душ и отогревшись в помещении с горячим, но не обжигающим паром — как в турецкой сауне, я вышел в бассейн. Поплавав немного, занял нишу с гидромассажем. Через несколько минут рядом пристроился Виталя, который судя по виду намеревался нагрузить меня вопросами. Но я опередил:

— Виталь, что за шутка была про жженую резину?

— Че?

— Про киборгов ты что-то говорил.

— А, ты про это! Че, не слышал что-ли? На черном-черном море, на черном-черном острове, на черном-черном берегу у опушки черного-черного леса сидело два черных-черных человека, и один черный-черный человек сказал другому черному-черному человеку: «Да, Петька, зря мы резину жгли».

— Это я слышал, а что за Лин Куэй, или как их там?

— Ты че, братиш, в Мортал Комбат не играл?

— Нет.

Пока Виталик подробно объяснял мне, кто такие боевые ниндзя-киборги Сектор и Сайракс — на которых похожи черные немцы в броне, и посвящал в другую маловажную ерунду, я расслабился. Виталя говорил и говорил, но вопросами не донимал. Похоже я нашел реальный рецепт противодействия: главное самому заранее задать вопрос, он тут же радио включает и можно его даже не слушать, будет говорить пока не выдохнется.

Выделенные два часа на посещение терм поначалу показались мне излишними, но по истечении этого времени я подумал, что не отказался бы еще пару часов здесь провести. Но опции продления не было, так что после сигнала об окончания отдыха проследовал на медосмотр. Не такой комплексный как в первый раз, но крови на анализы выкачали не меньше. По прохождении медицинской комиссии нам выдали нашу свежую и постиранную одежду, и мы — все сорок пять человек, собрались в одном из корпусов карантинного блока, встроившись вдоль стены перед дверью без таблички.

Меня позвали первого. В кабинете — у самого входа, расположилась Марина, чуть поодаль за столом центурион Гельмут. У окна привычно контролирующий мои регистрационные действия друг Рома, а рядом с ним еще один весьма примечательный человек.

В синем с золотом мундире, стоит в традиционной для римской армии позе ожидания — ноги на ширине плеч, руки сцеплены за спиной. Гражданин Рима, квирит — как сами называли себя жители Рима. Причем породистый квирит, нобель — с чистой от лицевых татуировок и краски кожей.

Когда я зашел, римлянин даже не посмотрел на меня, стоя вполоборота и глядя на плац за окном. Я же сейчас смотрел только на него. В отличие от кастеров, квириты — так называемые истинные граждане Рима, внешне не отличаются от обычных людей. Но все равно его лицо казалось нереальным: так выглядят совершенные люди, генерируемые картинками нейросетей. Причем сквозь идеальное совершенство отчетливо проглядывают узнаваемые черты — признак старых или высоких фамилий, представителям которых никакие идентификаторы просто не нужны, их и так по лицам узнают.

Одет квирит в стандартный флотский мундир орбитальной группировки Сил Обороны Альбиона (даже не знаю, откуда я это знаю), но без знаков различий. Флот — традиционно заповедник аристократии, так что этот римлянин может быть кем угодно — от мелкого и незначительного плебея из старой фамилии, только начавшего карьеру, вплоть до официального представителя сената. Если бы имя его услышать, можно было бы хоть примерно понять…

«Гай Антоний Цезарион Макрон Германик», — раздалось у меня в голове эхо мужского голоса. Еще более отчетливо его слышу. Не голос, а именно эхо чужого голоса; ну точно осколки памяти ранее убитых пустоглазой жнецов.

Гай Антоний Цезарион Макрон Германик, значит. Похоже, передо мной если и не топ оф зе топ римской аристократии, то где-то близко — с таким-то именем, несущим тысячелетнюю историю. И полагаю, это высокородное тело здесь не просто так, а из-за меня — вернее, из-за пустоглазой и ее плана, в который я пока не посвящен. Кто он для нее — друг, соратник? Или начальник, а может подчиненный?

Теперь, несмотря даже на золотоглазого Рому — учитывая его высокий статус в корпорации, с появлением этого Антохи действие выходит совсем на иной уровень. Разборка явно получается гораздо более серьезной, чем я мог даже предположить — тут все настолько серьезно, что как минимум до подножия столичного Олимпа недалеко.

Квирит Антоха между тем на меня ни малейшего внимания так и не обращал. Неудивительно — такой набор когноменов, агнонимов, топонимов и прочих хреновинов обращать внимание на какого-то перегрина просто не позволяет. Я же так и рассматривал квирита — что, кстати, делать человеку моего статуса крайне предосудительно и вообще может закончиться плачевно. Это попыталась пресечь Марина, предупредительно шикнув и показав мне опустить взгляд.

— Александр Саргон, пришло время делать выбор, — заговорил центурион, который к моей дерзости отнесся гораздо более спокойно, явно зная кто тут кто и кому.

— Берете ли вы свою судьбу в свои руки, либо же готовы вверить ее своему будущему хозяину?

— Я выбираю возможность взять свою судьбу в свои руки.

— Отлично, — кивнув, Гельмут показал мне взглядом на Марину, которая готовила документы. Вместо подписи нужно было написать свое имя, с чем я справился быстро и качественно, написав красиво и даже каллиграфическим почерком.

— Поздравляю вас со вступлением в новую жизнь, — напутствовала меня Марина.

На губах девушки появилась дежурная улыбка, а вот в ее глазах я увидел самый настоящий страх. Узнала что-то, определенно. С трудом сохраняет лицо, вон даже вижу, как губа подрагивает.

Интересно очень, куда же мы ввязались. Хотя, вопрос этот сложен лишь пониманием деталей, общая картина совершенно ясна. Мы в поезде, который без тормозов, постепенно разгоняясь, несется к пропасти. Похоже Марина, анализируя свое положение, пришла к таким же выводам — вот только ей, в отличие от меня, самостоятельно и успешно с этого поезда не спрыгнуть совсем никак. Потому и боится до дрожи.

После того как подписал бумаги, вышел из кабинета в другую дверь. Оказался в интересном помещении — с потолка свисают специальные держатели с полноразмерными масками во все лицо, в каждой из которых горизонтальный вырез-полоса по линии глаз. И на каждой маске следы красок — черной, оранжевой, желтой и серо-коричневой.

Рейдеры, рабочие, образованные слуги и говорящие инструменты.

Здесь, после того как каждый перегрин принимает решение о будущем — выбирая из предложенных вариантов, ему наносят идентификационную краску на лицо. Я уже смирился с тем, что буду выглядеть как воин постапокалипсиса — с черной полосой на лице, но встретившие конвоиры провели меня мимо всего оборудования без задержек.

Оказались мы как будто в шлюзе, после чего прошли через довольно странную дверь, как будто между отсеками в подводной лодке. Да это же и есть по сути лодка, только летающая — вдруг догадался я. В памяти Вики есть образы не только облачных городов, но еще летающих лабораторий и даже целых исследовательских баз. Вот похоже этот карантинный блок частью такой летающей базы и является — принадлежит не легиону, а Альтергену, который во время освоения новых монолитов просто спускает эту конструкцию на землю куда надо.

Из шлюзовой камеры я вышел в небольшой квадрат огороженного двора — забор трехметровый, не видно за ним ничего. После меня, довольно быстро, один за одним начали выводить остальных. Много времени процедура, как и в моем случае, не занимала — вот контракт, подписывай, или в собственность господину квириту.

Все выходящие — с чистыми лицами. Еще одно подтверждение, что работа с нашей группой идет с привлечением очень серьезных ресурсов. Нарушить установленный порядок так грубо, выводя столь большую группу перегринов из-под процедуры обязательной регистрации — это надо обладать ну очень широкими возможностями.

После двенадцатого подписавшего контракт появился первый человек, выбравший вариант стать собственностью Антохи. Участь, как и предупреждалось, далеко не сахарная — подписавшие контракт выходили сами, выбравшего рабский путь вывели согбенного, как полиция буйных или опасных задержанных водит. Больше того — ставшего рабом еще в помещении раздели нижнего белья, даже обуви не оставили. Провели его к противоположной стене и поставили на колени лицом к забору. Раскрашенным лицом — по линии глаз раба нанесена свежая серо-коричневая полоса.

Меньше чем через полчаса вся процедура была закончена. Рабскую участь выбрали шестеро, а мы — оставшиеся тридцать девять человек, в сопровождении конвойных погрузились в три тентованных грузовика. Все тот же бодрый антиквариат — опель-блицы.

Понуренные и притихшие сотоварищи — зрелище, как обращались с новоиспеченными рабами, совершенно не бодрило, настроились на долгую дорогу. Но оказалось ошибкой, проехали мы совсем недалеко — буквально пару сотен метров, не покидая пределов лагеря. Сидящие у бортов легионеры выпрыгнули, откинули задний борт, хриплыми командами приглашая нас снова вылезать.

Я еще не вышел, но уже чувствовал — в плохое место приехали, здесь пахло смертью. Одним из последних спрыгнул на землю, осмотрелся. На ровной вытоптанной поляне прямо перед нами лежат несколько десятков свежеотесанных бревен. Пять виднеются поодаль, уже вкопанные в землю.

На латинском слово «Crux» означает крест. Я это знаю потому, что у меня крепления для сноуборда этой марки были — Rome Crux. Но вот то, что я сейчас вижу, называется Crux Simplex. Буквально «простой крест», всего из одного столба состоящий — после того как начал гуглить что такое Crux, невольно поинтересовался этой частью римской истории.

Вкопанные в землю бревна уже грязные — испачканы засохшей бурой кровью. На трех столбах трупы все еще висят — на вытянутых вверх руках, запястья прибиты к верхушке столба массивными железными гвоздями. Двое судя по виду очень давно висят, один свежий. Все казненные обнажены — кто это, за что, не понятно, никаких табличек.

Все мои сотоварищи, попрыгав из кузова, смотрели на происходящее молча. Да, пробирает зрелище — одно дело на словах сказать: «вы здесь никто» и Виталику перемкнуть пару раз электрическим разрядом, другое — наглядно показать к чему приводит неповиновение. Заставляет задуматься и переосмыслить отношение к этому миру.

На другой стороне площади в ряд стоят десяток Crux Decussata — косых крестов в виде буквы «X». Эти уже не из грубо обтесанных бревен из деревьев с округи, а из фабричного бруса сделаны — покрашены, металлические крепления, ремни.

Косых крестов занято больше, чем простых. Четыре человека — в казенном черном белье, как и у нас, обездвижены. Руки ноги разведены в стороны, притянуты ремнями. Не смертельное наказание, относительно щадящее. А вот еще трое подвергнуты более жесткой экзекуции: к крестам они развернуты лицом, так что видно их располосованные плетью спины.

Гельмут, выждав немного пока мы все прочувствуем зрелище, вышел вперед.

— В римской армии нет дисциплинарного взыскания «замечание» или «выговор». В случае отсутствия успехов в понимании требований командиров вы будете простимулированы витисом, — приподнял свой стек Гельмут, разложив и тут же сложив его как телескопическую дубинку. — За любое нарушение дисциплины вы окажетесь на кресте, а это крайне неприятно и мучительно больно, никому не советую. Понимаю, видеть и слышать такое вам неприятно. И понимаю, что кому-то из вас может вскружить голову воздух свободы, дующий из окружающих лесов. Таких предупреждаю сразу — наш лагерь, в который мы сейчас отправляемся, по всему периметру круглосуточно будет патрулировать несколько стай гоблинов. Убежать, может быть, вы сможете. Скрыться — нет. Любой побег приведет вас сюда, — показал Гельмут на кресты. — Так что, если кто вздумает совершить побег, делайте это осознанно, зная, чем закончится, — с этими словами Гельмут ткнул своим жезлом в один из трупов на столбе.

Я же про себя отметил еще одну выбивающуюся из общего порядка странность: никто группу случайных перегринов в отдельный лагерь тренироваться не вывозит. Это как… ну, не знаю, как привезти группу разнорабочих в Москву и поселить их в люксовые апартаменты гостиницы с видом на Белый дом, например. Теоретически конечно возможно, но зачем?

После того, как Гельмут прочел нам краткую лекцию о вреде нарушения дисциплины, некоторое время ничего более не происходило. Мы просто стояли и осматривались. Центурион разглядывал небо со скучающим видом, большинство рассматривало кресты с распятыми. Недоумение нарастало, но никто ничего не спрашивал.

Вскоре, наконец, послышался шум моторов и на площадку заехало колонной четыре багги — современного вида, в каждом по четыре бойца в черных доспехах. Несколько из них выпрыгнуло, командир ведущей машины подошел и перебросился парой фраз с Гельмутом.

Мы все в это время рассматривали прибывший черных. Перед нами сейчас стояли рейтары: передвигающиеся на машинах и вооруженные огнестрельным оружием как основным — подобно историческим бойцам данного вида кавалерии. Их задача — работая во взаимодействии с поисковыми отрядами рейдеров, купировать прорывы кадавров в тумане.

Внимание рейтары привлекали, конечно. Впечатляющая броня — тяжелые доспехи, закрывающие бойцов с головы до ног, впечатляющее оружие — массивные штурмганы с черно-золотым римским орлом; кроме того, у каждого на бедре массивная квадратная кобура — пистолеты здесь под стать дробовикам, размером удивляют.

Да, для жителя нашего мира, это выглядит несколько несуразно. Но не для меня — обладая знаниями, я понимаю, что подобный конструктивный подход к оружию Альбиона совершенно оправдан. Дробовики-штурмганы столь массивны оттого, что в каждой прямоугольной ствольной коробке, в зависимости от модели, от двух до четырех трубчатых магазинов. Калибр серьезный — чтобы выводить из строя и обездвиживать сразу по несколько кадавров одним выстрелом, несколько таких дробовиков могут плотную толпу, в которую они как правило сбиваются, буквально выкосить.

Пистолеты непривычно прямоугольны и похоже на бластеры по простой причине — из-за интегрированного глушителя. Они уже предназначены для того, чтобы обезвредить случайного кадавра, если таковой появится в зоне видимости, не привлекая внимания остальных туманный тварей, которые на громкие звуки идут весьма активно. И кстати, дробовики-штурмганы продукция римлян, местные заводы делают вот уже тысячи лет такое производят. А вот пистолеты — переделка земных, эрзац для туманной мглы. Оружие под сорок пятый калибр, где его плюсы — высокое останавливающее действие, убойная сила и дозвуковая скорость пули очень в тему, а минусы — невысокое пробивное действие и малая дальность стрельбы, значения совсем не имеют. Во мгле дальше тридцати-сорока метров все равно никогда не видно, а туманные твари броней не пользуются. И рейтары с таким оружием используются как пожарные команды во время активизации мглы.

Вот только похоже, что во мглу сейчас рейтары никак не собиралась. Судя по тому, как они смотрели на нас и как их командир переговаривался с Гельмутом, будут опорой власти центуриона в том самом лагере, куда нас сейчас должны отвезти.

Отдельный лагерь, две мобильных команды рейтар для охраны — и это все на четыре десятка свежих перегринов. Люкс в центре Москвы для разнорабочих уже охраняет отряд ОМОНа, продолжая пришедшую мне на ум недавно аналогию. Понятно, почему Марина то и дело не может скрыть эмоции — понимает, что сильно вляпалась, но пока не понимает куда.

Гельмут между тем распорядился грузиться обратно в грузовики. Насчет рейтар я не ошибся — когда выезжали из лагеря, за нами поехало четыре багги из восьми. Одна декурия, или мобильная команда. Вторая осталась в лагере, машины развернулись в другую сторону. Посменно у нас будут дежурить? Скорее всего.

Уехали от лагеря легиона мы совсем недалеко, но дорога заняла прилично времени — после того как отдалились от ворот на пару километров и заехали в лес, качество дорог оставляло желать лучшего. Пока грузовик переваливался по ухабам дороги, часто переходящей в направление, нас всех в тесном кузове знатно перетрясло.

Проехав по густому, местами стоящему стеной лесу, выехали на поле, где расположился стандартный форпост. Заехав в ворота, машины встали в ряд, конвоиры попрыгали на землю, откидывая борта и предлагая нам высаживаться.

Оказались мы как будто снова в лагере легиона, только много меньше, словно в миниатюре. Причиной тому характерная для римских построек унифицированная модульность. Быстровозводимый блочный забор, стандартные площадки для физических и тактических занятий, косые кресты — куда же без них, в центре свалено в кучу материальное имущество новосоздаваемого подразделения, среди которого я безошибочно угадал тюки с армейскими палатками.

Выгрузились, построились вдоль стены в ожидании. Багги рейтар разъехались по лагерю, несколько черных залезли на вышку у ворот, часть осталась в машинах. Самого центуриона не видно, а вот троица в легких доспехах, недавно его сопровождающая, встала напротив нас, обособленно. Все сняли с себя закрывающие лица респираторы, заметно расслабились — явно настроившись на ожидание.

Делать нечего было, так что я пока этих троих и рассматривал — двое истинные арийцы, еще и одинаковые как два брата из ларца. Третий темноволосый, с узким лицом, в чертах и выражении проглядывают неприятные, крысиные черты. Бывает так иногда — видишь кого-то и сразу впечатление негативное возникает; вот это был именно тот случай. Знаки различия на воротниках у каждого разные — мне незнакомые.

«Опцион, сигнифер и тессерарий», — проявилось эхо, вновь говоря незнакомым мужским голосом.

«И?» — мысленно обратился я к темным глубинам чужой памяти. Опцион, сигнифер и тессерарий — это конечно хорошо, но что эти слова означают? Ответа ожидаемо не последовало. «Эй? Слышь, ты?» — попробовал я включить интонации Виталика, обращаясь к чужой памяти. Не помогло. Да и вообще ничего не помогало, а пробовал я по-разному — стояли мы уже довольно долго и пока ничего не происходило. Ждали оставшегося в лагере центуриона, как высказал догадку кто-то неподалеку.

Действительно — через четверть часа, постепенно нарастая, за забором послышался шум моторов. Тут уже оживилась троица недавних спутников центуриона. Вернулись на лица респираторы, исчезла расслабленность в облике. У братьев из ларца, кроме пистолетов, из оружия оказалось по метровому посоху — были закреплены за спиной. Сейчас, когда послышался шум моторов, эти одинаковые почти синхронно посохи достали и активировали.

Энергетическое оружие у них в руках выглядело необычно. Не так, как ледяная глефа, действие которой я уже успел увидеть и даже попользовался. Здесь древко больше — около двух метров, еще полметра приходится на изогнутый наконечник, напоминающий лезвие косы — только шире и массивнее. Оружие переведено в режим спящей активации, оба клинка вдоль кромки подсветила ядовито-зеленая полоса.

— Ептыть, а это че за кусуригама? — озадачился Виталя.

На самом деле оружие странное, здесь я с суетологом согласен. По сравнению со знакомой глефой странное — для рубящих ударов слишком длинное, для работы в строю слишком короткое, хотя на несведущий взгляд выглядит внушительно.

— Это не кусаригама, — между тем произнес рассудительный Димарко.

— А что это?

— Похоже на боевую косу.

— Так это че, косари что ли?

Димарко сразу не ответил и Виталя тут же принялся рассказывать ему историю интернет-мема про косарей. Но вскоре был прерван, потому что на территорию лагеря заехало две машины. Одна уже привычная — кургузый опель-блиц с закрытым кунгом, а следом необычный броневик. И если опель выглядел архаично, то вторая машина футуристично: черного цвета, с красной полосой по борту; трехосный, первый мост вынесен чуть вперед, морда клиновидная. Шум двигателя не слышно, катит мягко и бесшумно.

В обводах и формах необычной машины читалось техническое преимущества цивилизации, которая опережает нашу на несколько тысяч лет, освоив космос в пределах звездной системы. Полагаю, такой вездеход может катать как здесь, так и по поверхности лун или астероидов, вон даже скрытые сопла маневровых двигателей заметны.

Из кабины опеля выбрались Гельмут и Марина, а вот из броневика через боковую дверь — часть которой опустилась вниз как трап у бизнес-джета, степенно появились Антоха и Рома. Похоже, центурион из перегринов и переводчица статусом не вышли в одной машине с квиритом и корпоратом кататься.

Гай Антоний сменил флотский мундир и выглядел теперь как римский легионер, доспехи которого прошли путь в восемь тысяч лет. Высокотехнологичный бронекомбинезон, полностью закрывающий все тело, шлем с глухим забралом-визором, анатомический нагрудник с раскинувшим крылья римским орлом.

Техническая начинка этого великолепия вряд ли работала — на Альбионе вообще мало что работает кроме простейших приборов. Но тем не менее, защищен Антоха серьезно: судя по свечению некоторых элементов доспеха, у него активирован силовой щит, работающий благодаря антиматерии. И квириту сейчас не только винтовочная пуля, но в теории и фугас особо повредить не может — из силового кокона такой брони человека просто так не выковыряешь.

Когда троица подошла ближе, Гай Антоний открыл забрало, но на нас, на перегринов, по-прежнему не обращал никакого внимания. Взгляд его, даже направленный в нашу сторону, смотрел словно вскользь совершенно не замечая. А вот Рома мне подмигнул — не только плохой актер, но и конспиратор не очень.

Прибывшие встали перед строем, центурион Гельмут вышел вперед.

— Могу поздравить, вам всем очень повезло: благодаря своему решению принять предложение, каждый из вас избегает целого года тяжелой и смертельно опасной работы по поиску и вывозу товарно-материальных ценностей в составе трудовых отрядов. Вы теперь — отдельная центурия, предназначенная для быстрого реагирования на разные виды угроз. По законам Республики, любое самостоятельное подразделение должно иметь командира из представителя титульной нации. Вам повезло дважды, потому что наш командир — Гай Антоний Цезарион Макрон Германик, представитель славного рода римских патрициев. Господин Гай Антоний будет пристально наблюдать за вашей подготовкой…

В этот момент, даже не дожидаясь пока центурион закончит фразу, патриций развернулся и направился прочь. Похоже, счел процедуру знакомства законченной. Забавно — хмыкнул я, видя вытянувшееся лицо нашего центуриона, которого подобное поведения явно застало врасплох.

— … и при необходимости корректировать тренировочный процесс, — голос Гельмута чуть дрогнул.

Скорость речи замедлилась, Гельмут прислушивался к звукам за спиной. Было видно, что ему не очень понравилось, как на него — в числе прочих, демонстративно наплевал представитель титульной нации.

Рома, кстати, слегка растерялся — смотрел то на меня, то на уходящего Антоху, после чего принял решение и «незаметно» кивнув мне — что, я увидел, не укрылось от взгляда Марины, побежал догонять патриция.

— Кроме того, в составе нашей группы от корпорации Альтерген будет состоять научный консультант Марина, прошу любить и жаловать…

Гельмут вроде как показал на девушку, но при этом оглянулся за спину. Антоха уже зашел обратно в черный вездеход, Рома только что забежал следом и машина — дверь-трап поднималась на ходу, бесшумно покатила в сторону ворот. Хм, мой друг из корпорации похоже, так и остался непредставленным. Плохо, но может мне Марина его имя потом подскажет.

Гельмут снова заговорил, повернувшись в сторону стоящий рядом с ним тройки в легких доспехах.

— Представляю ваших непосредственных командиров. Лукас Шлике, опцион, Бен Шлике, тессерарий, — с этими словами одинаковые сделали шаг вперед.

— Илиан Кацаров, сигнифер, — это уже тип с крысиным лицом.

— Болгарин что ли? — прошептал Виталя.

— Да хоть румын, тебе-то какая разница? — ответил ему кто-то неподалеку.

Виталя что-то ответил, но голос Гельмута его шепот перекрыл.

— Лукас и Бен отвечают передо мной за вашу подготовку, Илиан ответственный за денежное довольствие и материальное обеспечение. Каждый из троих с этого момента ваш царь, бог и воинский начальник. Обращаться к ним следует: господин Лукас, господин Бен и господин Илиан. В боевой и неформальной обстановке, при наличии соответствующего разрешения после команды «без чинов», допустимо обращение «сардж».

Сделав паузу, Гельмут повернулся к конвоирам, вместе с которыми мы приехали. Короткая команда и десяток легионеров-немцев направился к тюкам, выбрав как цель похоже одну из палаток, сразу начиная ее устанавливать.

— Сейчас я покажу вам принципы работы оружия «А-класса», и когда будет возведена палатка для брифингов, расскажу о применяемой поисковыми командами тактике, которую мы с вами должны в срочном порядке освоить к следующему обновлению туманного монолита. Но прежде вам необходимо услышать блок общей информации. Госпожа Марина, прошу вас.

Кивнув, девушка сделала несколько шагов вперед. На лице профессиональная маска, но тем не менее видно, что волнуется. Оказалось, что Марина сейчас со вступительной лекцией — озвучивая примерно все то, что я уже знал о звездной системе Римского мира. Ничего нового — про планеты, орбиты, защитный купол я не услышал, на некоторое время даже потеряв интерес к происходящему. До того момента, как Марина — уже бледная и заметно взволнованная, не повернулась к центуриону.

— Наверное, пришла пора продемонстрировать, — было заметно, как она волнуется.

Голос ее подрагивал — да, она довольно профессионально умеет держать лицо и вести речь, но похоже даже ее профессионализм пасует перед страхом того, что она готовится сейчас увидеть.

Я, видя состояние девушки, уже напрягся — готовясь, если что, действовать. Не знаю, правда, что надо будет делать — но стоять столбом, как было в первые два раза когда я умирал, больше не собирался.

По команде Гельмута одинаковые из ларца — опцион и тессерарий, прошли к грузовику с закрытым кунгом. Открыв двери фургона, тут же спешно разошлись по сторонам. Вовремя — из кузова вывалился кадавр, уже измененный трансформацией до состояния упыря.

Приземлился упырь на четыре конечности, шипя как инфернальный демон. По рядам стоящих рядом со мной послышался слитный вздох удивления, некоторые отшатнулись, кто-то выругался, кто-то перекрестился. Да, все присутствующие здесь были в тумане, но вот туманных тварей видели не все, тем более таких — измененных.

В прошлом шипящее оскалившееся существо было мужчиной средних лет; на нем сохранилась обычная одежда и накинутый поверх малиновый фартук с эмблемой сетевого магазина. Похоже, работал в ночь во время обновления монолита, и вот так вот не повезло. Только это напоминало о его прошлой судьбе, больше человеческого не сохранилось ничего: страшные белесые глаза, закрытые мглистой пленкой и частично искаженное трансформацией лицо, порванная одежда от появившихся на руках и ногах шипастых костяных наростов.

Упырь пытался встать, но ноги не слушались, и он — не переставая шипеть так, что кровь стыла в жилах, пополз к центуриону. Гельмут, не обращая внимания на приближающегося упыря, повернулся к нам.

— Это, в прошлом, житель города Княжев. Может быть кто-то из вас раньше его знал, но уверяю — это больше не человек, в нем нет души. Он стал кадавром, а после трансформации мглой превратился в существо, именующееся упырем. Он сейчас слаб, потому что находится вне границ туманного монолита…

Измененный между тем продолжал ползти вперед, явно намереваясь напасть на центуриона. Тот, по-прежнему не обращая внимания, продолжал.

— В тварях тумана не остается ни капли человеческого, их наполняет только агрессия в адрес любых живых организмов. Когда такое существо находится во мгле, его невозможно убить обычным путем. Можно прострелить туманной твари голову, выстрелить в сердце… Это обездвижит его, или заставит рассеяться, став частью мглы. Но вскоре, в течении разного времени — иногда часа, иногда месяца, туманные твари вновь возрождаются во мгле. Каждая из них — это не просто созданное мглой существо, это суть сама мгла, ее частица.

Упырь к этому моменту как раз подполз совсем близко к центуриону, и он — явно не рассчитав время на объяснение, отошел чуть подальше. Марина, кстати, на измененного старалась не смотреть. Ее заметно било мелкой дрожью — похоже, она просто боится туманных тварей; или это застарелый страх того, что с ней случилось после того, как она попала в монолит. Поняв это, я слегка расслабился — неверно оценил недавний ужас на лице Марины. Сейчас все в рабочем порядке происходит, а если и будет что-то плохое, то не сейчас, позже.

— Сейчас упырь слаб, — продолжал объяснять Гельмут. — Чем дальше от мглы и чем дольше вне ее, тем туманные твари слабее. Здесь его можно даже не убивать, вскоре он умрет сам. Но его нужно упокоить хотя бы из уважения к телу, кроме того сейчас я вам покажу единственный способ убить — навсегда убить, любую туманную тварь, когда она в тумане.

С этими словами Гельмут достал из-за спины и активировал энергетическое оружие — стандартное, уже виденная мной ледяная глефа. Резкий взмах и ледяной клинок, оставив за собой шлейф голубоватого сияния, вошел в тело упыря. Он мгновенно замер, прямо на глазах покрываясь изморозью и стремительно индевея. Гельмут не отводил копье и не отключал энергию, так что за секунду упырь превратилась в ледяную статую, а еще через пару мгновений взорвался мелкой ледяной крошкой.

Я уже видел подобное, даже сам так делал, смотрел уже почти как на обыденность. Отметив лишь, что свечение клинка отличается — если во мгле активное оружие сияло ярким неоновым светом, то здесь, при обычном освещении, так сильно не выделялось. Остальных же зрелище впечатлило, послышались удивленные возгласы и перешептывания.

Деактивировав глефу, убрав вернувшийся к прежнему размеру короткий посох за спину, Гельмут повернулся к нам. Лицо непроницаемо, на нас прямо он не смотрел — похоже, вольно или невольно, после личного позора от ухода квирита пытался копировать его манеру поведения. Заполняя долгую паузу, снова зазвучал голос Марины, продолжившей вступительную вводную лекцию.

— Только таким образом существо из тумана можно уничтожить, не допустив…

— Чем мы с вами и будет заниматься, — прервал девушку Гельмут.

Забавно — действительно пытается заглушить обиду после жеста Антохи, сам включив командира и столь демонстративно оттоптавшись на Марине. Мелко как-то, очень мелко — я даже испанский стыд за центуриона почувствовал. Марина, кстати, в этот момент едва заметно улыбнулась уголком губ. Похоже, мысли у нас сходятся.

За то время, пока мы слушали девушку, легионеры-немцы закончили возводить палатку для брифингов, куда нас Гельмут и повел. Шатер оказался в форме гексагона, на полу в центре тоже правильный шестиугольник. Неспроста — это невероятно детализированный макет Княжева со всеми основными улицами и даже практически всеми зданиями. Вон мой жилой комплекс, вон торговый центр, вон больница, надо же, даже елки видны.

У макета-гексагона две грани из шести обозначены черно-белыми флажками с эмблемой Ахена. Рядом с границами обнаружилось немалое количество моделек багги, грузовиков и солдатиков — сразу по несколько фигурок, обозначавших отдельные подразделения легиона. Я еще раз удивился детализации, в то же время понимая, что без каких-то технических средств такая наглядная демонстрация для тактического обучения самое лучшее из доступного.

Гельмут прошел вперед, Марина замешкалась и сейчас протискивалась через набившуюся у входа толпу. Как-то все не очень гладко и в некоторых моментах даже бестолково происходит. Похоже, у обоих первый опыт подобной коммуникации.

— Каждый туманный монолит — это псевдоживое образование, — начала Марина, показывая на макет Княжева. — Все, что в нем происходит, пока неподвластно науке, да и часто обычной человеческой логике. Чем старше монолит, тем значительнее меняется реальность внутри, тем выше воздействие мглы на человека: нередки случаи, когда люди из поисковых отрядов превращаются в кадавров, теряя разум…

Многие слушатели, судя по виду, заметно напряглись. Если недавно в лагере легиона выбравшие рабство вызывали удивление выбором, то сейчас некоторые из присутствующих наверняка уже задумались о правильности своего решения.

— В этом нам всем повезло, — сменила тон Марина. — Княжев совсем свежий монолит, мы — свежие перегрины, так что потеря разума во мгле никому не грозит. Никому из нас даже не нужны пока респираторы, обязательные к ношению после третьего года службы в туманных отрядах, у всех нас пока иммунитет. Возвращаясь к теме: каждая аномалия переносит сюда копии самых разных мест из самых разных эпох на земле. Причем если вперед в наше будущее аномалии не заглядывают, то если брать прошлое, иногда разница исчисляется миллионами лет. Все видели гоблинов? Дальние предки человека разумного, подвергнувшиеся генетической коррекции. Кроме того, гоблинам привито определенное мировоззрение, они как собаки — воспринимают бойцов Сил Обороны как пастухов, а появляющихся в тумане людей как заблудших овец, которых обязаны привести к пастуху. Каждый человек с оружием А-класса в руке воспринимается ими как небожитель, а каждый затерянный в тумане — как собственность небожителя. Выглядят они неприятно, но скоро вы их полюбите, они как обученные боевые собаки, всегда готовые закрыть хозяина от опасности. И очень часто, особенно при освоении новых монолитов идущие впереди гоблины гибнут в немалых количествах… Вы когда-нибудь видели, как погибает человек во мгле? — вдруг меняя тон, спросила Марина.

Я видел, но говорить об этом конечно же не стал. Кроме меня, судя по нестройному хору голосов, подобного не видел никто.

— Я наблюдала этот процесс, и скажу вам он никак не соотносится с нашими представлениями о реальности. Выглядит как в фантастических фильмах, когда плоть превращается в прах, становясь частью мглистого тумана. Каждый туманный монолит копит таких погибших, и они всегда возвращаются, вновь обретая плоть. Появления таких существ происходят по-разному, и часто безо всякой логики: иногда монолит создает отдельные группы в разных или одинаковых местах, а иногда, накопив, буквально выплевывает из себя самые настоящие полчища кадавров, которые идут строго по прямой линии к другому монолиту, уничтожая все на своем пути. Это бывает крайне редко, и это явление называется Плеть…

Я с интересом подумал, будет ли Марина рассказывать о том, что Плеть появилась и в Княжеве — еще недавно свежем и безопасном монолите. Не стала упоминать.

— Когда монолит обновляется, в него сразу же и безотлагательно заезжают поисковые отряды, с целью спасения как можно большего количества людей, эта задача всегда в приоритете, вывоз товарно-материальных ценностей стоит даже не на втором, а на третьем…

Прервавшись на полуслове, Марина посмотрела на кого-то. Переведя следом взгляд, я заметил молодого интеллигентного вида парня в очках с тонкой, почти незаметной оправой. Он сейчас, как прилежный школьник, поднял руку.

— Что-то спросить хотели?

— Да, если дозволено… — парень сделал паузу и не дождавшись возражений от Гельмута, продолжил: — Не так давно нам всем наглядно продемонстрировали, что жизнь перегрина в этом мире ничего не стоит. Но при этом вы говорите, что поисковые отряды с каждым обновлением монолита сразу же едут в туман имея приоритетной задачей спасение людей.

— План, — вместо Марины ответил Гельмут. — У каждого подразделения Сил Обороны есть обязательные к выполнению целевые показатели. Исходя из данных по количеству населения монолита, аналитики Альтергена дают как правило точный прогноз по количеству появляющихся каждую итерацию перегринов…

— Чувства в кулак, волю в узду! Пришел на работу не ахай! — параллельно тому, как говорил Гельмут, с насмешкой прошептал кто-то неподалеку кто-то. Обернулся, увидел пару кряжистых мужиков, судя по виду недавние заводчане, похоже они перешептываются.

— Выполнил план, посылай всех в… — ну да, точно они. Окончание фразы заглушил голос Гельмута:

— Мы обязаны выполнять поставленный план по спасению, а что с вывезенными из тумана людьми будет дальше уже не наша проблема.

— А не выполнил, сам пошел н-на… — вновь шепот, вызвавший пару негромких и невеселых смешков рядом.

— Нашей проблемой будет невыполнение плана, — примерно то же самое сказал Гельмут. — Продолжайте, Марина.

— Да я в общем-то все. Осталось добавить, что монолиты разные, их действия непредсказуемые. Аномалия может спать годами, а потом начать создавать в разных местах группы кадавров после каждого обновления, пытаясь тактикой засад на трудовые отряды забрать себе как можно больше жизней, например. Либо же после каждой итерации на поисковые группы рейдеров могут нападать туманные твари в беспокоящем режиме, предсказывать действий мглы просто не получается.

— И именно для того, чтобы подобному противостоять, — заговорил Гельмут, — существует отдельные центурии как отряды быстрого реагирования. Обычно они состоят из федератов, выполнивших свой первый двухгодичный контракт, но ввиду возникших по некоторым причинам дефицита личного состава в подразделениях, вы скоро станете одним из таких отрядов.

«Возникший по некоторым причинам дефицит», — как он изящно назвал атаку Плети в прошлом месяце, надо же. Я же теперь, услышав недостающую информацию, много понял. Похоже, нас просто пугать заранее не хотят: с недавней атакой монолит Княжев накопил огромное число кадавров, которые могут появляться повсеместно, мешая работе поисковых групп. Оттого и легенда со спешным формированием отрядов быстрого реагирования — не сомневаюсь, что такие отряды сейчас действительно спешно формируются. И только наш создается совсем не для быстрого реагирования в ответ на угрозы из мглы, являясь ширмой.

— Более того, наш отряд окончания после короткого, но интенсивного курса обучения будет сразу же вооружен оружием А-класса, так что хотя бы для гоблинов вы в этом мире будете выглядеть авторитетно.

В голосе центуриона просквозила плохо скрываемая злость и сарказм. Похоже, очень уж сильно задел его недавний поступок Антохи, который его по сути с уличной грязью смешал на глазах подчиненных. Ну, как говорится — игра была равна, победы всем участникам.

Гельмут между тем перешел к конкретике — начал рассказывать о тактике действий рейдеров легиона при обновлении монолита. Задвигались фигурки, стала вырисовываться общая картина как первыми в туман заходят стаи гоблинов, после веером идут группы разведчиков — скауты. Основная задача гоблинов выявить и отвлечь на себя крупные группы кадавров и более опасных тварей, основная задача разведчиков — оповещение населения и разведка местности. Пока скауты закрепляются в опорных пунктах, в туман вкатываются эвакуационные и трудовые команды. Отряды рейтар и лансеров — именно лансерами должна была стать наша отдельная центурия, находятся в готовности, не всегда сразу заходя в мглу.

Судя по макету, Ахену достался самый малонаселенный район Княжева. Кроме больницы ничего серьезного к мародерке, к вывозу ресурсов, простите, не наблюдалось — в зоне контроля еще лесопарк и нарезка улиц частного сектора. Об этом центурион, кстати, тоже намекнул пару раз иносказательно — тоже какая-то внутренняя боль с этим связана. Похоже, обидели легион при нарезке зон контроля, сильно обидели.

— Задача нашей центурии — оперативно реагировать на появление на безопасных границах мглы угроз. Для этого у нас будет соответствующее материальное обеспечение, которым вам в ближайшее время предстоит овладеть в совершенстве. За мной.

Двинувшись за центурионом, мы толпой вышли из палатки и прошли через ворота форпоста. Надсмотрщики-рейтары наблюдали за нами сверху, демонстративно держа оружие на виду.

Двигаясь в конце выходящей на поле толпы, не стараясь вылезти в первые ряды, сначала я увидел пару двухосных прицепов — небольшие, выкрашенные в выцветший зеленый цвет армейские кунги; за прицепами в ряд выстроились шесть легких бронеавтомобилей в зеленой однотонной раскраске. На БРДМ похожие, но не они.

Издалека техника выглядела стильно и современно — широкий и словно сплющивающийся к бамперу капот с агрессивной нарезкой радиаторной решетки, высокие колеса, да и вообще вид внушительный. Но по мере приближения все больше была заметна в облике машин некая архаика. Не сразу, но бросался в глаза полностью открытый верх с тонкими дугами — никакой защиты, прямые борта десантного отделения. Несмотря на интересный вид, похоже перед нами явно предок современных бронемашин.

— Дим, че за колесницы? — поинтересовался Виталя, который шагал совсем недалеко от меня.

— Бэттэр сороковой.

Я такое название и не слышал раньше, но судя по индексу, догадка верна — что-то определенно не новое и скорее всего советское. Интересно бы еще узнать, откуда у немцев такая техника.

— А откуда у фашиков наши бэттэры?

Да, наши с Виталей мысли в этом моменте определенно совпали.

— Кольт сюда из девяносто второго прибыл, так что это могут быть машины гэдээровцев, которые попилить не успели.

— А кто такие гэдээровцы?

Ответить Димарко не успел, потому что послышались резкие команды, и одинаковые из ларца выстроили нас в шеренгу. Гельмут дождался и заговорил, причем в его словах, довольно неожиданно, содержался полный ответ на только что заданный Виталей вопрос.

— Перед вами машины БТР-40, ранее принадлежащие Национальной народной армии ГДР, страны-члена Восточного блока стран Варшавского договора, возглавляемого Советским Союзом, а сейчас стоящие на вооружении легиона Ахен, являющегося подразделением Сил Обороны Протектората Альбион под эгидой Римской Республики.

«Техника в легионах всегда унифицирована, у Ахена советских машин нет», — неожиданно раздалось в голове эхо чужих слов.

Опять этот странный незнакомый голос, опять делится тайными знаниями. И с каждым разом я его все более отчетливей его слышу. Пока снова пытался спровоцировать чужую память на более предметную беседу, Гельмут уже говорил о том, что машины перед нами пусть старые, но неприхотливые и под наши задачи подходят идеально. Коротко познакомив нас с транспортом, он обернулся к Марине — девушка подошла к центуриону и достала из своей папки бумажный лист со списком.

Гельмут начал читать, называя имена. Один за другим из строя выходили мужчины и вставали на указанное Кольтом место. Вот уже пять человек, шесть, семь… Восьмой вызванный оказался тот самый парень в очках, что задавал недавно вопрос о ценности человеческой жизни. Он был назначен командиром декурии — если на римский лад, или просто команды, если на русский переводить обозначение, принятое во вспомогательных частях, подразделениях федератов и легионах из неграждан.

Гельмут уже рассказывал, что команда — это отдельная тактическая боевая единица, которая может действовать как в составе подразделения, так и самостоятельно. Живут в одной палатке, вне постоянного лагеря питаются из одного котла, имеют право не покупать, но брать на бирже в аренду серых — рабов классификации «говорящее орудие». Это упоминание вызвало всеобщее, пусть и весьма сдержанное, удивление.

Вскоре еще восемь человек встали отдельно от общего строя у второго бронеавтомобиля, образовав еще одну команду. И еще восемь человек, третья команда, а вот в четвертой оказалось одиннадцать по списку. И собрались в ней люди… ну, скажем так, не первой категории годности — если сравнивать с остальными, отобранными в первые три, это заметно бросалось в глаза.

Объяснение оказалось простое: не будучи полностью избавлено от выполнения задач в тумане, четвертая команда являлась ответственной за материальное обеспечение центурии, и кроме выделенного броневика получала в ведение один двухосный прицеп, предназначенный для перевозки ценного имущества.

Четыре бронеавтомобиля и один прицеп уже заняты под четыре команды, остается еще два броневика и один прицеп. При этом нас в строю четверо всего осталось — Димарко и Виталя, кстати, тоже здесь.

Гельмут снова начал называть имена, отправляя людей к пятой бронемашине. Командно-штабная, а три человека, вставшие рядом с ней, стали вестовыми и ординарцами одинаковых братьев из ларца. Виталий Стас среди них. В строю теперь оставались только я и Димарко — но и он уже вышел вперед, будучи назначенным водителем командно-штабной машины.

Теперь остался только одинокий я. И последняя бронемашина. И второй кунг-прицеп еще.

Неужто это все мне?

— Александр Саргон. Поступаете в распоряжение Марины Валерии в качестве водителя и телохранителя отдельной научно-исследовательской группы.

«Ля ты смотри мажору прёт!» — удивился Виталик-суетолог. Он стоял далеко, я его не слышал, но сказанное по губам довольно легко прочитал. Да и мимика говорила вместо тысячи слов.

Сам я, впрочем, тоже удивился, приятно. И обрадовался — все же Фортуна явно мне улыбнулась, не все ж неприятностей подкидывать. Марина в этот момент мне улыбнулась тоже — впрочем, быстро опомнившись и убрав улыбку с лица.

Между тем сигнифер Илиан Кацаров, он же казначей и каптенармус, отошел от братьев из ларца и встал рядом с Мариной и «нашей» бронемашиной. Так встал, что не оставалось сомнений — этот тип считает, что его я тоже буду возить.

«Ля братиш, а вот это не повезло», — снова мне не составило труда прочитать по губам Виталика, который маневр типа с крысиным лицом тоже заметил.

Неприятно, но ладно.

Все равно жизнь понемногу налаживается — оказаться рядовым бойцом моим планам осмотреться вокруг сильно бы не помогло. Сейчас же у меня определенно есть еще немного времени и появляются возможности, чтобы попробовать разобраться что именно здесь происходит, а потом…

«А потом ты умрешь», — вновь прозвучало эхо в голове незнакомым мужским голосом.

Да кто, ты, черт подери, такой⁈

После распределения с Мариной пообщаться нормально не удалось — вместе с сигнифером Илианом она собралась возвращаться в лагерь легиона. Мы с ней перекинулись только парой слов мимоходом, во время чего неприятный то ли румын, то ли болгарин стоял неподалеку и сверлил меня взглядом. Похоже, я ему не нравлюсь. Впрочем, он мне тоже не нравится, так что в этом мы сходимся.

Когда Марина с Илианом уехали по делам — о сути которых мне не доложили, я не скучал. Гельмут и его двое из ларца уже взяли в оборот почти весь личный состав, а я был отправлен к небольшой группе поодаль. Шесть человек, за старшего Димарко — как оказалось, с устройством выданных нам бронемашины он был знаком и назначен водителем-инструктором.

Быстро перезнакомились, пожали друг другу руки. Пока оставшиеся без водителей команды под приглядом Гельмута и руководством одинаковых учились грузиться в транспорт — туда через распашные задние двери, обратно прыжком через борта, Димарко повел нас к стоящей поодаль командно-штабной машине. Вблизи БТР-40 оказался совсем небольшим, размером сравнимым с обычным внедорожником. УАЗ-Патриот или Лэнд-Крузер так может и вовсе даже чуть крупнее будут, выше уж точно.

— Открывается вниз и вбок, будьте внимательны, по ноге может здорово ударить, — предупредил Димарко, медленно открывая складывающуюся бронестворку.

Реально тяжелая, по ноге попадет мало не покажется. Еще проем небольшой совсем, заметно меньше привычных автомобильных. Забираться тот еще квест, хотя немаленький Димарко вполне аккуратно и бодро оказался внутри.

Я при виде этого только головой покачал — учитывая количество в машине железных углов, однозначно надо много и упорно тренироваться занимать место водителя, доводя движения до автоматизма. Иначе, в случае спешки, с непривычки можно рассадить голову или даже увидеть перед взором темноту, тем более что шлемов никаких нам не полагается. По крайне мере, ни на оранжевых работягах, ни на черных рейдерах в тумане никаких шлемов я не видел — а экипировку элитных подразделений сразу мы вряд ли получим.

Димарко занял место водителя, мы — остальные, залезли в десантное отделение и не садясь, сгрудившись за ним, держась за тонкие дуги поверху и наблюдали за инструктажем. Рычагов оказалось неожиданно много, кроме узнаваемых переключения передач и ручника я насчитал еще три. Но показывал Димарко не на рычаги, а на панель за ними:

— Вот здесь, видите, прикреплены таблички с подробной инструкцией. Жаль только, что они на немецком, — хмыкнул Димарко. — Так что придется объяснять. Давайте сначала, кто не знает, что такое «масса» и «подсос», и как этим пользоваться?

Знали все, потому что голос никто не подал.

— Отлично. Вот смотрите, вот здесь, справа, кнопка массы. Включаем, потом вытягиваем подсос. Вот кнопка зажигания…

После того как Димарко утопил пальцем большую кнопку зажигания, двигатель надсадно кашлянул, и сразу же зарокотал вполне внушительно, неожиданно ровно и на удивление негромко.

— Здесь коробка без синхронизаторов и двойной выжим сцепления. Кто не знает, что это?

Знали все — похоже, реально водителей здесь собрали. Я хоть водителем и не работал, но сталкивался — когда на категорию сдавал, учился на простом как утюг старичке, там было подобное.

— Держите в уме: под капотом меньше сотни лошадей, разгоняется эта колесница тяжко. При переключении подгазовывайте, раскручивайте мотор, иначе заглохнете. Но при этом если сильно крутить, двигатель рад тоже не будет, при желании и запороть можете, так что только сноровка, закалка, тренировка. Сейчас я круг сделаю, посмотрите, потом будете сами понемногу пробовать. Когда поедем будет шумно, поэтому если возникнут вопросы, лучше после того как остановлюсь.

Действительно, когда Димарко поехал, двигатель заработал очень громко — ему пришлось бы сильно кричать, чтобы мы его четко услышали. Сделав круг по полю, сминая высокую траву, он остановился и пересел на переднее командирское место, показывая мне сесть за руль.

Оказаться за рулем такого броневика, конечно, приятно, но комфорта рядом даже не стояло: сиденье без подголовника, руль вертикальный и без регулировки, с очень тонким ободом. С обзором совсем грустно — сидишь низко, даже со снятым бронещитком мало что видно. Гидроусилителя нет, крутить тяжело, но того стоит — сразу человеком себя чувствуешь.

Несмотря на древность конструкции, бронемашина мне понравилась. Проблем с двойным выжимом не было, навык вспомнился быстро и ехал я почти без рывков. Отсутствие привычного салонного комфорта компенсировала брутальность и проходимость. Но особенно меня радовало осознание появления личных колес, увеличивающих мою мобильность. Потому что в принципе, если припрет, теперь можно вставать на лыжи и давать по тапкам — главное понять теперь, куда и зачем.

После того как Димарко убедился, что я как водитель в порядке, отправил осваиваться с собственной машиной, сказав подходить если будут вопросы. Остальные водители продолжали осваивались с техникой под приглядом Димарко, основной состав гоняли туда-сюда подручные Гельмута, прибывшие вместе с нами конвоиры-немцы продолжали устанавливать палатки, сейчас как раз большую для столовой ставили.

Посмотрев на это дело, я потренировался прицеплять принадлежащей «научной группе» прицеп с кунгом. Не с первого (и далеко не со второго раза получилось), но ничего сильно сложного, вполне разобрался. С прицепом машина шла не так бодро, конечно — не погоняешь, вкладывая в повороты, но и серьезных проблем я не увидел.

Потом нас — водителей, погнали в общую толпу на строевые занятия. Здесь мы получили каждый по макету боевой косы — аналогичной тем, что были в руках братьев из ларца во время смотра формируемого подразделения, с которого Антоха так небрежно ушел.

Взявшись за древко тяжелого металлопластикового макета, попробовал направить эту кусуригаму, как выразился Виталя, в сторону воображаемого противника. Не просто не очень удобное, а совсем неудобное — сделал я вывод. Когда убивал немцев глефа просто поражала балансом, а вот у этой несуразности ни того ни другого и в помине не чувствуется.

Перед внутренним взором вдруг появились картинки мыслеобразов — на одной из них всего несколько лансеров в рассыпном строю останавливали огромную массу кадавров. И как останавливали — если ледяная глефа превращала плоть в лед, и была заточена на постановку относительно небольших помех в виде ледяных стен, то эта коса создавала из чужой плоти ядовитую кислоту, которой можно было залить вообще все вокруг. Опасное и требующее умения оружие, неприменимое в тесном строю, но обладающее огромной эффективностью при определенном навыке.

Пока я осознавал ошибочность кажущейся несуразности оружия, Гельмут довел до сведения, что большинству немалую часть времени придется таскаться с макетами даже вне занятий. Чтобы, получив в руки настоящее, мы не представляли опасность для себя и окружающих.

В ходе лекции я обратил внимание вот на что: нас — тридцать девять человек, и каждому по сути обещают выдать по боевой косе. Что, если брать все мои знания, в республиканской армии просто невозможно. Оружие подобного класса выдается легионерам после трех лет службы, федератам после пяти; мы — даже если не брать в расчет отсутствие у нас документов, свежие перегрины, не обладающие правами на подобное в принципе.

Неправильность происходящего уже совсем не удивляла, лишь ложась очередным кирпичиком в картину того, что нашу группу собрали для какого-то акта, после которого в живых мы вряд ли останемся. Утешало в ситуации лишь то, что сразу на убой не отправят, потому что оружием А-класса нужно еще научить пользоваться, а значит время пока есть.

Занятия прервал обед. В меню сухие пайки — мягкие, похожие на губку для мытья посуды брикеты пористой массы со вкусом еды, которые предлагалось запивать бутилированной водой. После обеда лагерь забурлил жизнью и деятельностью — команды, каждая по отдельности, ставили себе жилые палатки.

После застучали молотки — в палатках колотили нары, никаких быстровозводимых конструкций нам не полагалось. Я сунулся было к опциону Лукасу, спросить что мне делать, но тот — говоря на русском с заметным акцентом, отправил меня заниматься с машиной. Что с ней заниматься, интересно было бы знать — едет и едет.

В устройстве двигателя и механике я понимаю примерно так же, как в закулисе бальных танцев, тем более что все колеса уже обстучал и в выхлопную трубу заглянул не раз и не два. Можно было, конечно, отправиться к остальным командам, но знакомиться и лезть под руку с предложениями о помощи совсем не хотел. С людьми сложно схожусь, навязываться не люблю.

К тому же симпатии ко мне особой не заметно — судя по выражению лиц нескольких человек, мое назначение в водители и телохранители след в душах оставило. Все же женщина в нашей большой компании только одна. Причем, будь здесь даже далекая от принятых стандартов красоты дама, могла бы чувствовать себя в таких условиях королевой, а Марина так и вовсе настоящая «секс-бомба замедленного действия».

Чтобы не маячить на глазах остальных, походил с умным видом вокруг машины, потом полез осматриваться в научно-исследовательском кунге. Не сказать, что уютненько — все довольно казенно. Видно, что с длительного хранения все тех же гэдээровских складов, хотя видна некоторая модернизация.

Из оригинального наполнения остались четыре койки, две из которых сверху, откидные, стол между ними, отдельное рабочее место в углу; из нового — полки с самыми разными колбами для образцов, несколько терминалов которые я трогать не стал, шкаф с со стеклянными дверцами и наклейкой с красным посохом, обвитым змеями.

Кадуцей — символ местной медицины. За дверцами можно заметить сразу несколько десятков емкостей с биогелем, а также большие шприц-тюбики со стимуляторами. Похоже, кроме научно-исследовательской деятельности, Марина ответственна за современные медицинские препараты.

Осмотревшись в кунге я подумал-подумал, да и завалился на койку — солдат спит, служба идет. Заснул легко, крепко и хорошо — вот только пробуждение оказалось не из приятных. Открыл я глаза от громкого крика — и приподнявшись на койке, щурясь от дневного света, увидел в проеме двери Илиана Кацарова. Похоже, мое назначение нашему отрядному казначею прямо против шерсти. Может даже сам какие-то виды имел, рассчитывая водителем при Марине остаться.

И еще похоже, что Гельмут своего подчиненного в тайну моей личности не посвящал — иначе вряд ли бы Илиан включил сейчас собачьего лая, выгоняя меня на улицу. Мешая ломаный русский с другим славянским языком и интером, он сейчас активно махал руками, экспрессивно доводя до моего сведения, что это я состою в распоряжении научной команды, а не научная команда в моем распоряжении.

Я поднялся с койки, сделал пару шагов к выходу. Илиан продолжал орать как потерпевший, брызгая слюной в мою сторону. При взгляде на его перекошенное лицо меня вдруг — накатом, словно приливная волна, накрыли эмоции. Воздействие отголосков чужой памяти — иначе столь сильную ярость от того, что какой-то бесправный червь пытается меня застроить, не объяснить.

Настолько сильно полыхнуло эмоциями, аж пришлось сдерживаться чтобы прямо сейчас не убить этого зарвавшегося наглеца — а я, если бы дал волю чувствам, определенно попытался бы это сделать.

Выдохнул, зажмурился.

Так, сигнифер не знает, что я непрост, поэтому этот вопрос надо бы решить с Гельмутом. Как бы еще намекнуть центуриону об этом — думал я, открыв глаза и собираясь выйти в проем двери мимо так и орущего Илиана. В этот момент он — даже на цыпочки привстав, ростом он ниже, попытался дать мне подзатыльник. Я легко уклонился, а уже через мгновенье упирал колено в спину взвизгнувшему сигниферу, который только что со звонким шлепком ударился лицом в пол. Илиан попытался вырваться и закричать, но я вбил ему ладонь в затылок, так что раздался второй звонкий шлепок столкновения лица и рифленого металлического пола.

— Слушай сюда, псина! Я подчиняюсь только Марине и центуриону Гельмуту. Если тебе есть что сказать — все через них. А если еще раз позволишь разговаривать со мной в таком тоне и махать ручонками, я тебе глаз на жопу натяну и моргать заставлю, ясно?

Хлесткое выражение, которое недавно слышал от центуриона, пришлось как нельзя кстати. При этом отголоски чужих эмоций из-за хлынувшего в кровь адреналина вновь сдернули предохранители, заставив быть несдержанным в выражениях.

Сигнифер сказанное не понял — попытался мычать, возмущаться. В ответ я сильнее надавил коленом, резким движением заводя заломанную руку еще выше, заставив Илиана в третий раз врезаться лицом в пол. Что-то неприятно хрустнуло, и похоже рука стала или вывихнутой, или сломанной.

Илиан взвыл от боли, но я сложенной лодочкой ладонью врезал ему по уху, сбивая крик. Снял у него с пояса кобуру с пистолетом, бросил на койку. Дверь в кунг была открыта — Илиан не озаботился тем, чтобы ее закрыть. Рывком за шиворот я поднял сигнифера, намереваясь выкинуть его на улицу. В последний момент понял, что сейчас собираюсь совершить акт дискредитации командования — что недопустимо. Бросок уже было не отменить, Илиан уже бежал, но моя рука все еще на его воротнике, так что подправил прицел — направил его не в дверь, а мимо. Пробежав несколько шагов, сигнифер врезался в стену рядом с дверным проемом, оставив кровавый след от разбитого лица. Покачнулся, отошел на несколько шагов, но на ногах удержался.

— Оружие придешь забирать с центурионом. Теперь пшел вон отсюда! — проводил я незваного гостя, аккуратно выталкивая его на улицу. И только сейчас увидел, что у кунга стоит Марина. Смотрела девушка на меня с приоткрытым ртом, ошарашенная и испуганная происходящим. Когда сигнифер, булькая кровью на губах, быстрым ковыляющим шагом удалился в сторону штабной палатки, Марина подбежала ко мне.

— Виктор… Саша… — не сразу от волнения определилась она, как меня называть. — Тебе надо бежать, тебя убью сейчас, нельзя так с ними обращаться…

— Спокойно, — поднял я открытые ладони, провожая взглядом хромающего прочь сигнифера. Да, как-то я реально переборщил, нужно было спокойнее объяснять. Ну, зато вопрос с намеком Гельмуту закрыт — намекнул так намекнул, незамеченным точно не пройдет.

— Ты не понял! Садись в машину, попробуй сбежать куда-нибудь, тебя же сейчас на кресте распнут за такое…

Марина уже почти кричала, теряя голову от страха и волнения.

— Спокойно, спокойно, — взял я девушку за локоть и чуть сжал. — Все под контролем, я тысячу раз так делал.

На самом деле я не был так стопроцентно уверен в безнаказанности. Но бегство перечеркнет все мои действия по внедрению, да и альтушку точно погубит. Присутствие же Марины рядом просто помогало сохранить лицо и бесстрастный вид, держа марку.

Петляющий на ходу сигнифер уже дошел до штабной палатки, ввалился внутрь. Медленно потянулись секунды — Марина в этот момент прошептала что все, это конец — с таким же смыслом, но чуть другими словами. После начала молиться совсем негромко, но замолчала: из палатки появился Гельмут, и отправил Илиана к одному из тентованных грузовиков, а сам направился в нашу сторону.

— Камрад Александр, мой сигнифер утверждает, что вы позволили себе рукоприкладство в его сторону, — выразительно глянув на Марину, произнес Гельмут.

— Никоим образом, господин центурион. Камрад Илиан поскользнулся и упал, расшибив себе голову. Видимо по этой причине у него некоторое помутнение рассудка.

— Как вы считаете, это не помешает ему исполнять свои обязанности?

— Думаю не помешает.

Сказал совершенно не подумав — слишком был приятно удивлен, что мои догадки в очередной раз подтвердились. И только ляпнув, понял, что Гельмут намекал на возможность удалить сигнифера прочь с моих глаз. Исправляться было поздно, потому что Гельмут уже кивнул.

— Мои помощники заняты строевой подготовкой, поэтому отвезите камрада Илиана в лазарет легиона. Когда вернется, отдайте ему оружие… которое он обронил при падении.

— Будет сделано.

Еще раз кивнув, Гельмут пошагал прочь. Марина, оцепенев, смотрела на меня в изумлении. Рот ее чуть приоткрылся, показывая белоснежные зубки.

— Это как так? — негромко поинтересовалась она.

— Я же сказал, что подчиняюсь только тебе и центуриону, — ровным голосом произнес я и ободряюще подмигнул ошарашенной девушке, у которой происходящее просто не стыковалось с реальностью.

В лагерь легиона мы поехали на кургузом опель-блице. Я без подсказки догадался — раз уж нас вывезли в окруженное лесом поле поодаль от чужих глаз, значит появляться на советской технике в немецком легионе совершенно нежелательно. Чтобы не получилось как в анекдоте про Штирлица, когда он оказался на грани провала, придя на пляж загорать в красных трусах с серпом и молотом.

С Мариной мы ехали в кабине, «поскользнувшийся» сигнифер — в кунге. Там до этого было загружено полагающееся научной группе имущество, самое разное — полевая форма, спальные мешки (целых четыре), мобильный душ и чего только не было. Они вдвоем, оказывается, и ездили только что в форпост корпорации получать по списку.

Чтобы сигнифер вместился, кузов пришлось освободить — я даже устал все это дело выгружать. Илиан все это время сидел и терпеливо ждал, привалившись спиной к колесу прицепа-кунга, баюкая сломанную руку. Смотрел он на меня затравленно — похоже, произошедшее заставило его переосмыслить происходящее. Как и Марину, только эмоции у них конечно от снизошедшего понимания абсолютно разные, видно по выражению лиц.

Из лагеря легиона вернулись мы ближе к вечеру. Илиан присмирел, не сказал больше ни слова. Когда я ему кобуру обратно отдавал, прямо на меня он не смотрел, взгляд бегал. Как бы гадость какую не задумал, зря я лажанулся, когда Гельмут недавно отправить его прочь предлагал. И ведь не пойдешь к нему, не скажешь переиграть. Любой аристократ хозяин своего слова, всегда думает прежде чем говорит, и, если я сейчас переобуюсь во мнении, центурион может реально заподозрить, что перед ним не пустоглазая в чужой оболочке.

Когда мы приехали, в лагере все палатки уже стояли, в безветрии вокруг разносился стойкий запах шашлыка. Похоже, народ быстро сориентировался и в добавок к серой массе брикетов организовал неплохой ужин. Интересно только откуда мясо взяли.

Пока вместе с Мариной разбирали второпях выкинутое мною несколько часов назад имущество, Илиан растворился в вечернем полумраке. Через час, когда мы уже заканчивали, он вновь нарисовался и пренеприятнейшим голосом сообщил, что по утвержденному центурионом порядку спать мне полагается в палатке четвертой команды.

Вряд ли Гельмут решил меня так проучить, скорее всего действительно утвердил не глядя предложенный вариант в суматохе первого дня. И судя по взгляду Илиана, в котором промелькнула неясная тень, в палатке четвертой команды лишних коек не было. В этот момент снова прорезалось чужое знание. Причем не так, как можно было ожидать: это было нечто среднее удивлению в духе «а пес-то хорош!» Законы римской армии таковы, что нарушать установленный порядок даже патрициям нельзя, и в этот раз сигнифер удачно подсуетился. Неприятно, конечно, но ладно — хотя вопрос с сигнифером надо решать, конечно. Еще что-нибудь ему сломать, что ли?

— Камрад Илиан, мой телохранитель Александр Саргон будет ночевать в фургоне научно-исследовательской группы, — ангельским голосом произнесла Марина.

— К сожалению, это невозможно, — с максимально возможным участием в голосе произнес Илиан. — Александр Саргон в первую очередь — водитель и солдат центурии, и только во вторую — ваш телохранитель, а согласно утвержденному центурионом… — сигнифер сделал ударение на это слово, взяв паузу, но продолжить не успел, Марина перебила.

— Камрад Илиан, довожу до вашего сведения, что я боюсь темноты, одиночества и воспоминаний о виденных в тумане тварях. Я боюсь темноты, и ночное одиночество нарушит мой психоэмоциональный фон, так что я не смогу полноценно исполнять свои научно-исследовательские обязанности. Мой телохранитель будет охранять спокойствие моего сна.

— Но ведь ночью здесь не темно и…

— Это не важно. Мое указание вами не обсуждается, можете доложить об этом центуриону Гельмуту. Еще вопросы есть? Если нет, свободны.

Голос Марины, ангельский вначале, к концу фразы зазвенел стальными нотками. Вопросы у Илиана определенно были, но задавать он их не стал — кивнув и не снимая маску благожелательного вида, развернулся и направился прочь.

— Придурок, — проводила его взглядом Марина.

Впервые за весь день девушка позволила себе убрать искусственные интонации и сейчас я услышал ее естественный голос. Похоже, у нее к сигниферу что-то личное.

Но он на самом деле придурок, причем снедаемый злобой. Умный человек намек бы понял и жизнью рисковать не стал, а этот… странный тип, очень странный.

«Миньон», — вдруг раздалось эхо чужого голоса.

Да ладно? Серьезно, прирученный демон? — мысленно обратился я к чужой памяти, но ответа как обычно не получил.

— Подкатывал? — поинтересовался я у Марины, которая так и смотрела сигниферу вслед.

— Пытался, да. Сначала лебезил, потом угрожал. Мерзкий тип, прилипчивый… Ты не боишься?

— Чего? — немного растерялся я.

— Он злопамятный, непременно попытается отомстить.

Да, я конечно жестко затупил, когда «разрешил» центуриону его оставить. Тем более если это прирученный демон, у них с психикой и адекватностью вообще проблемы, все не как у людей.

— Ну, этот хмырь далеко не главная наша проблема, — сказал я, в общем-то, как есть.

— Какая же главная? — закусила губу Марина.

Мы уже вошли в кунг, здесь царит полумрак — в котором зубки ее выглядят неестественно белоснежно, наверняка виниры. Сейчас мода на такие сверкающие голливудские улыбки уходит, все же выглядит вызывающе ненатурально; у других выглядит — у Марины, как по мне, в самый раз, особенно в комплекте с остальной идеальной внешностью. Интересно, а грудь у нее тоже сделана? — бросил я короткий взгляд в расстегнутый до самой границы приличия ворот, где виднелись два стиснутых белоснежной майкой полушария.

— Главная проблема… — вспомнил я, что Марина вопрос задала. — Если бы еще знать, какая главная.

— Мы это сейчас обсудим? — осторожно спросила машина.

— Непременно. Сейчас машину только переставлю и схожу насчет еды узнаю.

— У нас сухие пайки есть и вода, а завтра утром полевая кухня должна приехать.

— Так шашлыками ж пахнет. Или у тебя фигура?

— Не-не, если шашлыки, то с фигурой у меня проблем нет.

Переставил машину и решил вопрос с шашлыками я очень быстро: оказалось, что Виталя, человек уважаемый, озаботился. И похоже именно он для появления шашлыков применил свои таланты наводить суету. Мангалы еще алели углями, мясо жарилось, и мне быстро выделили блюдо с двумя шампурами и овощами, наказав передать привет госпоже Марине. Причем, когда я перебросился парой фраз с Виталей, принимая поднос, увидел несколько одобрительных и заинтересованных взглядов. Похоже, окровавленное лицо сигнифера заметили, оценили и обсудили.

Вон он, шанс на то, чтобы сблизиться с остальными, сломать стену общего отчуждения в коллективе. Но сыграла моя нелюдимость, а также привычка думать после того как: о том, что можно было наладить с товарищами отношения, я подумал только тогда, когда уже поблагодарил Виталю и шагал прочь от мангалов.

Так и получилось, что в жилой прицеп научной группы вернулся я довольно быстро. И когда зашел — без стука, весь в мыслях, взгляду открылся удивительный вид: приспустив комбинезон до колен, Марина — без майки, вытиралась влажной губкой сухого душа.

— Ой, — прикрыв руками грудь, она резко отвернулась.

Что спереди, что сзади, с фигурой действительно никаких проблем — я так и замер с шашлыками в руках. Почувствовав взгляд, поднял глаза. Марина пусть и стояла спиной, но смотрела на меня обернувшись через плечо. Щеки зарумянились, нижняя губа кривовато прикушена — вид у девушки при этом ну очень привлекательный.

Это я неплохо так зашел.

— Прости, завис, глаз не оторвать, — поставив поднос на койку, виновато развел я руками. — На улице подожду, зови как закончишь.

— Хорошо, — услышал я негромкий ответ, уже закрывая за собой дверь.

Минут пять просидел на земле, привалившись к колесу прицепа. Рассматривая гексагоны небесного купола, размышлял о происходящем, периодически — параллельно, вспоминая фигуру Марины.

Вскоре она выглянула и негромко меня позвала. Когда зашел, сидела на лавке, скрестив руки на коленях как прилежная школьница. Молния комбинезона застегнута до самого горла, надо же — похоже, намек, но непонятно на что. На серьезный разговор, наверное — в глазах у девушки затаенный страх. Сейчас она окончательно сбросила дежурную маску спокойствия и собранности, которую носила на людях весь день. Теперь передо мной просто растерянная и буквально до дрожи напуганная девушка. Сюрреализму добавляла нарисованная у нее по линии глаз желтая идентификационная полоса — из-за нее Марина выглядела сошедшей с экрана героиней фантастического фильма.

— Ты же мне расскажешь, что происходит?

Хороший вопрос — мне бы кто рассказал. Я уже в принципе решил, что совсем в загадочность играть с Мариной не буду. Но при этом и раскрывать свой секрет жнеца не собирался, поэтому подготовил вполне рабочую легенду.

— Скорее всего я здесь уже долгое время.

— Скорее всего?

— Основная проблема в том, что я тоже совершенно не понимаю, что происходит. Потерял память. Обрывочно помню, как будто я среди бойцов в тумане, во время атаки Плети…

Судя по тому, как Марина заметно вздрогнула и мгновенно побледнела, похоже она видела Плеть вживую.

— Я был или одним из командиров, или наблюдателем, не знаю. Возник какой-то конфликт и похоже меня пытались убить, потому что пришел в себя я в тумане — с провалами в памяти и некоторыми знаниями об этом мире. Которых вполне хватает, чтобы видеть несоответствия в происходящем с нами со всеми здесь и сейчас.

Марина довольно долго молчала, глядя на меня с беспокойством и скрытым страхом. Видимо думала над вопросом, над его формулировкой, и наконец решилась спросить.

— Ты же не все мне рассказываешь? Просто мне кажется, что у тебя была гораздо более серьезная роль, чем командир или наблюдатель в поисковой группе. Так ведь просто не бывает, когда перегрин избивает федерата, а ему за это ничего, даже выговора. Хотя чего это я, на фоне остального это конечно так, детская шалость.

— На фоне чего остального?

— Имя, например.

— А что не так с именем? — вспомнил я, как Рома «разрешил» мне использовать имя Александр.

— Историю этого мира знаешь? С самого начала?

— В общих чертах.

— У Клеопатры и Марка Антония было двое общих детей, близнецы Александр Гелиос и Клеопатра Селена. Местные солнца называются Гелиос и Селена в их честь. Личные имена Александр и Клеопатра могут носить представители только самой высшей знати, которая обитает где-то там, на Олимпе, — даже показала Марина на небо.

Потом она посмотрела на меня с опаской — похоже в числе прочего опасалась, что я могу сейчас сделать ей «чик по горлу и в колодец». Я же задумался — надо же, пустоглазая оказывается не просто непроста, а очень и очень непроста.

— Да, я рассказал тебе не все. Скорее всего — там, в прошлом, я не совсем командир младшего звена. Но дело в том, что знания мои всплывают обрывками, смутными образами. Единственное, что я осознаю очень четко — нам отсюда как можно быстрее надо валить. Я уверен, что всю толпу здесь собрали для коллективного жертвоприношения, или что-то около того.

— Нам? — вычленила самое главное Марина.

— Если хочешь, можешь остаться.

— Нет-нет, если ты… я…

Марина заметно смутилась, опустив взгляд.

— Расскажи, что тебе кажется неправильным в происходящем, — спросил я девушку. Может когда скажет, снова чужая память активируется, что-то понятнее станет.

— Я в розыске.

— В розыске?

— Да, в розыске.

— Что ты для этого сделала?

— В том то и дело, что ничего, — глаза Марина так и не поднимала. Заметно нервничает, крутит в руках бумажку, губы уже все искусанные — я только-только обратил внимание. Несколько раз порывалась начать рассказывать, но каждый раз осекалась.

— Марин. Не бойся, я не прокурор и я не кусаюсь.

— Видишь ли, я… я была очень напугана, когда попала сюда, — заговорила она, так и не поднимая взгляда. — Оказавшись в тумане я сразу встретилась с гоблинами — испугалась, убежала от них почти в самый центр монолита. Там столкнулась с кадаврами, они меня едва не убили, потом меня нашли и вывезли. Я тогда так испугалась, что сама мысль о возвращении в туман вызывала у меня истерику. Поэтому после карантина я согласилась стать рабыней у высоких фамилий…

Марина договаривала фразу совсем негромко, словно опасаясь моего осуждения. Я только плечами пожал — чего только не бывает, понять можно.

— Продолжай.

— Меня вывезли на орбиту и выставили на трудовой бирже, что по факту рынок рабов, где меня сразу же выкупил Альтерген. Относительно повезло — когда меня продавали, я сто тысяч раз пожалела о решение отдать судьбу в чужие руки.

— Почему?

— Это действительно лотерея — можно попасть в услужение вполне обычным людям, а можно в бордель или хоть куда, на стол вивисектора, например. Серые имеют какие-то права только на цивилизованных территориях, а Простор Селены, особенно территории Пакта Гермеса… ты знаешь, что это?

— В политику я нормально подкован, остались знания. И про Пакт, и про Сенат, и даже про войну орла с волчицей.

Про эту недавнюю войну — ограничившуюся лишь столичной планетой, во время которой несколько родов пытались ввести в Республике матриархат, я буквально только что впервые вспомнил, даже не думая пример привел.

— Война орла с волчицей?

— Уже после темных веков, довольно незаметно прошла в пределах Олимпа.

— А-а, ясно.

Было видно, что Марина не совсем поняла о чем речь, но переспрашивать не стала, погруженная в тяжелые и болезненные воспоминания.

— Так почему ты в розыске, как случилось?

— На бирже труда меня выкупили, перевезли обратно на планету в лабораторию у монолита «Мец», он здесь неподалеку.

Кажется, я начал понимать. А не тот ли это монолит, который я наблюдал во время падения дирижабля? Монолит, откуда выплеснулась масса кадавров и поперла на Княжев?

— Меня назначили в услужение как принеси-подай, с перспективой стать переводчиком у карантинной команды. Когда из монолита атаковала Плеть, наша лаборатория была уничтожена и почти все погибли…

Марина, вспоминая, передернула плечами в ознобе. Да, непросто ей пришлось — так испугаться кадавров, чтобы выбрать рабство, в результате чего вернуться на планету и сразу оказаться перед Плетью… жестко, жестко.

— Монолит «Мец» полностью контролирует легион Ахен. Они и эвакуировали нас, тех кто выжил. Меня перевели сюда, в «Княжев», я вроде как получила повышение, стала переводчиком, только вот… пока я готовилась и изучала язык, мне на глаза попалась ориентировка Протектората на беглых рабов. И я числюсь в этой самой ориентировке как беглая — с того самого дня, как была уничтожена наша лаборатория.

— Может быть проблема с документами или учетом?

— Нет, я эту ориентировку случайно увидела на столе у Джеффри, а он…

— Джеффри?

— Тот, кто разрешил тебе имя…

— А, Рома.

— Рома — это Рим, означает что он…

— Да, означает что занимая высокую должность в корпорации, он представляет Республику. Я просто имени его не знал до этого, Рома и Рома.

— Понятно. У него на столе ориентировка на меня, при том что он — непосредственно мой хозяин.

— Вот оно что.

— Именно. Тем более что я назначена руководителем научной группы, а это вообще нонсенс, такая позиция обычно замещается полноправными гражданами.

— Теперь понимаю.

— Странностей полно: у вас нет удостоверений личности, никому из вас не нанесли ни номера, ни краску на лицо, вывезли всех в отдельный лагерь. Я не понимаю, что здесь происходит, это… это…

— Провокация, — догадался я наконец об истинном смысле происходящего. — Если на тебя уже есть легенда, что ты беглая, значит и на остальных уже документы где-то подготовлены. Думаю, наш отряд в ближайшее время слегка натренируют, чтобы в тумане никто не потерялся, потом раскрасят и переоденут в одно из подразделений, после чего… не знаю, отвезут куда-нибудь и разложат трупы в определенном месте как часть экспозиции. Типа вот, смотрите — лапы, усы, хвост, все при них.

— Ты в этом точно не участвуешь? — тихим шепотом спросила Марина.

— Я тебе сказал, что не могу вспомнить. Да, когда я настегал камраду Илиану, я понимал, что мне за это ничего не будет, но кто я и какое место занимаю в происходящем — не знаю.

— Я немного о другом.

— О чем?

— Я видела, как энергетическое оружие обратилось против своего владельца, когда он тебя атаковал.

— А-а-а… а как ты это видела?

— Джеффри псионик. После того как я доложила ему о том, что ты мне рассказал, он допросил гоблинов создавая визуализацию.

— Что создавая?

— Он залез вожаку стаи в голову и воссоздал картинку событий. Я видела, как тебя не смогли убить копьем, и как после ты убил остальных.

— Ноги мне в рот, вот это поворот, — я не сумел скрыть удивления. — Да, было такое, но почему — знание находится за границей провала памяти. Еще есть что-то такое удивительное? Про меня, не про меня, неважно — все, что показалось тебе странным.

— Если из странного… На каждого перегрина всегда составляется первичное досье. Слышала, я допрашивала твоих соседей в карантине, спрашивая о других людях?

— Слышал, но не обращал внимания, если честно.

— Каждого, кто находится в карантине, проверяют по горизонтальным связям, чтобы подтвердить или опровергнуть сказанное на соответствие. Так вот по тебе мне четко и ясно дали указание не собирать никаких данных, якобы все уже сделано.

— Кто передал, Рома? Джеффри, вернее?

— Да. Еще патриций, Гай Антоний, на глаза он не показывался, но все три дня карантина маячил в лагере. Сейчас отряд перевезли, и он на орбиту улетел.

— Я подозреваю, что как-то непосредственно во всем участвую, но совсем не в курсе, что именно происходит. Очень возможно, — сделал я ударение на этих словах, — заняв место другого человека. Нет, об этом не спрашивай.

— Хорошо. Что собираешься делать?

— Думаю, надо попробовать узнать, под кого нас будут перекрашивать. Ну а потом попробовать добраться до будущего объекта провокации, и там уже решать дальше…

Я говорил медленно, глядя в пространство, словно раздумывая над сказанным. На самом деле думал о другом — альтушка, которую я оставил Роме — если я сбегу, она определенно умрет. Тоже надо попробовать придумать, как ее вытащить. Может Гельмуту намекнуть, чтобы ее сюда привезли?

— Как найти того, под кого нас будут перекрашивать?

— Броневики, — мимоходом ответил я, все еще в мыслях о девчонке, которую не хотел обрекать на смерть своим бегством.

— Что?

— Силы Обороны используют широкий набор самой разной техники, найденной в монолитах, производств на планете мизерное количество. При этом, при широте линейки моделей, в каждом подразделении техника всегда максимально унифицирована. И нам просто нужно узнать, на вооружении какой из частей вокруг монолита стоит советская техника, или даже БТР-40, вообще в идеале.

— Если таких подразделений несколько?

Марина уже полностью включилась в беседу, недавнего сковывающего страха как не бывало. Села гораздо увереннее, положила руки на стол, лишь губа чуть прикушена как признак в задумчивости.

— Вряд ли несколько, но если так, думать уже по факту. Тут вообще каша серьезная замешана, и информацию о происходящем мы можем не только объектам провокации продать, если уж совсем прижмет. Главное свалить отсюда.

На самом деле, мне вообще нечто другое важно. Я ведь жнец, у меня свои проблемы, личные. Если я сбегу отсюда и припаркуюсь неудачно — как Вика во вторую итерацию, закончится моя история в комнате без окон перед другим жнецом.

«Митра», — вдруг раздался в голове эхом уже слышанный ранее незнакомый мужской голос.

Вместе с эхом мелькнули картинки чужой памяти — темная комната, в полумраке группа мужчин и женщин обнаженные по пояс — все молодые, атлетично сложенные, идеальные фигуры; но выглядят страшно — бурые полосы на коже, золотое свечение алтаря, блеск глаз в полумраке.

Это еще что за мероприятие? — удивился я. Это мне такие ритуалы искать надо, чтобы в комнату без окон не попасть? Настолько я такому удивился, что воспоминания пропали, и как я не старался снова инициировать чужую память, ничего больше не получалось.

— Есть проблема, — глухо произнесла Марина, отвлекая.

— У нас их много есть, ты сейчас о чем?

— Видел дирижабли в небе?

— Если вообще, то видел. Но над нами не заметно.

— Да, над нами сейчас нет. Мы как будто спрятаны — обычно в каждом кластере всегда в небе можно наблюдать по несколько штук. Это и транспорт в облачные города, и контроль границ монолитов. Если мы поедем по местным дорогам, а они все просматриваются с воздуха, нас сразу вычислят и накроют.

— Есть вариант ехать через туман.

Марина едва заметно вздрогнула и чуть сильнее закусила губу — видно было, что ужас пережитого во мгле ее не отпускает.

— Это один из вариантов, — успокаивающим жестом накрыл я ее ладонь. — Нам сейчас надо решать проблемы по мере их поступления, и главное — определить, в кого именно нас собираются переодевать. Может это вообще соседи, та самая Пятая бригада, тогда вообще все простой — зайти и выйти.

Руку Марина не убрала, смотрела в сторону — даже как будто не заметила.

— Если мы найдем… этот планируемый объект для провокации, и доберемся, как нас там примут?

— Я не знаю. Зато знаю, что если мы останемся здесь, то скоро умрем.

— Факт, — кивнула Марина. — Хорошо, я все поняла. Мне каждый день нужно с девяти до пяти быть в лаборатории Альтергена, как на работе, я попробую там найти какую-нибудь информацию.

— Я тебя возить буду?

— Нет. К нам два раза в день будет приезжать специальная команда из легиона — сменяемая охрана рейтар и рабыни с завтраком, а потом с ужином. Они утром меня будут забирать после завтрака и отвозить по пути, вечером с ужином привозить.

— А обед?

— Сухпайки.

— Ясно. Тогда меня тогда по любому привлекут к общей подготовке. Помнишь большого парня, Димарко, водитель КШМ?

— КШМ?

— Командно-штабная машина. С ним аккуратно поговорю, может что увидит.

— Поняла. Надеюсь, у нас получится, — поежилась Марина.

— Только очень тебя прошу, будь предельно осторожна, — с этими словами я накрыл вторую ладонь Марины.

Она чуть вздрогнула — как будто только заметила. Но руку не убрала.

Несколько долгих секунд мы просидели молча, глядя друг другу в глаза.

— Ты догадываешься, что про нас теперь будут ходить самые разные слухи? –изменившимся тоном негромко спросила Марина.

— Конечно, — кивнул я. — Тоже хотел тебя об этом спросить.

— Спросить?

— Да. Будем слухам давать лишний повод, или просто в одну калитку слушать?

Марина посидела несколько секунд молча. Взгляд ее изменился — уже спокойный, загадочный. Убрала руки, поднялась. Расстегнула пряжку пояса, одним движением вытянув его из комбинезона, который секундой позже мягко съехал вниз, остановившись на широких бедрах.

Изогнувшись грациозным движением, Марина спустила комбинезон до конца и мягко переступив, вытаскивая ноги из штанин, обошла стол и жестом танцовщицы закинула ногу и села на меня сверху. Я положил руки ей на талию, но тут же повел выше, снимая плотно облегающую белую майку. Еще через пару мгновений ладони легли на качнувшиеся полушария, и тактильные ощущения дали понять, что грудь ее, несмотря на идеальную форму, вполне себе естественная и натуральная.

— Буду той самой соседкой, что громко кричит по ночам, — доверительно сообщила Марина, наклоняясь для поцелуя.

Шашлыки мы, кстати, ели уже совсем холодными.

— Дим, есть пара минут?

Обращался я к обтянутой грязными оранжевыми штанами заднице, которая торчала из-под капота броневика с неаккуратно намалеванной белой цифрой «3» на борту.

Ответ я не расслышал, но через пару секунд Димарко показался полностью, вылезая из недр двигательного отсека. Вытерев руки грязной ветошью, а после убрав пот со лба тыльной стороной ладони, он повернулся ко мне.

— Пара минут? До пятницы я совершенно свободен.

— У меня тут проблемы с машиной. Словами не объяснить, прокатимся?

Димарко пожал плечами, после чего обошел мой броневик и забрался на командирское место. Быстро и четко заняв место водителя — уже натренировался, я поехал в дальний конец тренировочной трассы, расположенной неподалеку от лесного массива. На вышки у ворот не смотрел, но буквально чувствовал на себе взгляд одного из рейтар, охранявших лагерь. Отъехав подальше и выкатившись на ровную площадку, остановился.

— Сейчас буду катать по десять метров вперед, типа показываю тебе неполадки с машиной, а сам буду объяснять дальше постепенно. Так вот, я в этом мире уже давно, был в подразделении федератов, в другом, не у немцев. Ситуация там случилась неприятная, часть дезертировать хотела. Смутно помню, что выступил против, поэтому меня вроде как пытались убить, но что-то не срослось и я очнулся я в лесу, частично потеряв память.

Выдав кратко подготовленную для Димарко версию, который смотрел крайне заинтересованным взглядом, я включил первую передачу и проехал медленно с десяток метров. На наблюдающего за нами рейтара не обернулся ни разу, но взгляд хорошо чувствовал. Машина сейчас катилась все медленнее, а я включил четвертую передачу и бросил сцепление, так что броневик дернулся коротко и заглох.

— Так вот, есть мнение, что мы здесь оказались в полной заднице…

Раз за разом изредка трогаясь и проезжая по несколько метров, я доехал до леса, по пути рассказывая Димарко причесанную информацию о нестыковках, соображениях и подозрениях. Тот все это время молчал, не сказав ни слова.

— Думаю, что жить нам осталось до следующего обновления тумана. Уверенно подозреваю, что нас переоденут чужую форму и заставят или заниматься смертельно караемым непотребством, либо же просто убьют и разложат где-нибудь как картинку.

Димарко покивал, взглядом позвал меня за собой, вышел из машины, открыл капот.

— Ты предлагаешь сваливать? — спросил он, и подняв взгляд от двигателя коротко глянул на вышку у ворот, на которой маячила черная фигура. Уехали мы уже далеко, сейчас почти у самого леса встали — но даже отсюда видно, что рейтар смотрит в нашу сторону.

Ворота вдруг открылись, и в нашу сторону по полю — по прямой, через высокую траву, полетел багги. Я негромко выругался, но Димарко достал из кармана ключ и принялся крутить что-то в двигателе. Когда багги подъехал, двое рейтар в багги внимательно нас осмотрели, но спрашивать ничего не стали, после чего машина развернулась и полетела обратно.

— Охрана черных — не главная проблема, — проводил я взглядом рейдовый автомобиль. — Как я тебе и говорил, на этой планете каждая собака учтена, даже гоблина без татуировки на морде лица не увидишь. Свалить мы можем, но, если ехать в неизвестность, это будет недолгая и грустная история. Я считаю валить надо к тем, в чью форму нас планируют переодевать. Я это все к чему: очень нужны детали. Ты рядом с Кольтом часто, обрати внимание на какие-то иные образцы оружия, форма может быть, опознавательные знаки, все, что может привлечь внимание. Просто постарайся высмотреть что-нибудь даже не выбивающееся из общей картины, а любая мелочь, может быть получиться понять…

— Знаешь, а я, похоже, видел нечто, о чем ты говоришь, — вдруг перебил меня Димарко, закручивая гайку обратно. — Когда мы в первый день коробки метали по лагерю, Виталя одну уронил, ему еще Кольт плетей обещал за криворукость. Так вот, часть содержимого высыпалась, и там был трафарет с буквами. Вот такими, — Димарко пальцем нарисовал на пыльном крыле латинские буквы «VLT». Дождался моего кивка, после стер их ладонью.

Я, удивленный моментальным результатом, взглядом показал, что это именно оно.

И у гоблинов, и у бойцов командира со шрамом, встреченного мною во время атаки Плети, индексы были похожие, тоже начинались с буквы «V». Все оказалось не просто, а очень просто.

— Да, Дим, это именно оно. Сейчас точно узнаю кто это, дальше по ситуации. Ты как, в деле?

— Ты в пару машин хочешь уходить, или весь отряд тащить?

— В идеале всех, мое мнение, что здесь все приговорены без вариантов. Но прямо сейчас идею широко разносить информацию категорически не приветствую, надо сначала уточнить насчет этих букв, чтобы быть уверенным.

— Конечно. Держи в курсе.

— Что с машиной было, если немцы спросят?

— Да скажи, что пол движки разобрали, а в итоге просто педаль западала, быстро подрегулировали и все заработало, — Димарко с лязгом закрыл капот.

Спрыгнув с бампера, я собрался было за обойти кабину и сесть за руль, но Димарко вдруг тронул меня за руку и показал в сторону леса.

— Как ты думаешь, они на нас так смотрят, потому что голодные?

Обернувшись, на опушке под елками я увидел стаю гоблинов. Присмотрелся — вроде обычные человекособаки, а что-то неуловимо знакомое в облике.

— Да ладно!

Удостоверившись, что от взгляда рейтар меня закрывает броневик, подошел ближе к опушке. Ну точно — передо мной выстроилась та самая стая гоблинов, что вывела на меня легионеров. При моем приближении гоблины слегка попятились, демонстрируя всяческое уважение. Да, судя по реакции я для них самый настоящий небожитель.

Один из гоблинов, хорошо запомнившийся мне вожак, заметно волнуясь, шагнул вперед. Опустив взгляд, он протянул мне, надо же, тот самый пистолет, который я скинул в кусты перед первой встречей с легионерами Ахена.

— Ля красавчики же! — не скрывая радости произнес я, невольно копируя манеру Виталика. Забрал оружие, оттянул затвор, проверяя наличие патрона в патроннике, посмотрел предохранитель, засунул оружие за ремень сзади.

— Ай вы мои хорошие, — одобрительно сжав плечо склонившегося передо мной гоблина. Пришлось наклониться — они и так невысокие, едва выше полутора метров, а сейчас вообще почти на коленях.

Мое прикосновение вызвало самый настоящий восторг — были бы хвосты, завиляли бы как собаки. Вожак оскалился в улыбке, обнажив крупные желтые зубы — по морде лица заметно, что моя похвала ему за счастье. Глядя на это, я подумал, что неплохо бы попробовал наладить с гоблинами коммуникацию, но мы и так уже долго здесь в поле с Димарко, надо возвращаться. Поэтому, показав стае поднятый сжатый кулак интернациональным жестом и попрощавшись вслух, обещав еще вернуться, я вернулся к броневику.

— Псы Саргона, — негромко произнес Димарко.

— Чего? — я не был уверен, что правильно расслышал.

— Мультик такой был старый, годов восьмидесятых. Огонь и Лед называется, там похожие гоблины, Псы Некрона. Сейчас, когда эти обступили тебя как хозяина, очень похоже было.

Хмыкнув, я махнул на прощанье гоблинам и поехал обратно в лагерь. Когда вернулись, никаких вопросов не последовало.

Пистолет я спрятал в машине под одним из сидений, и весь день исходил на нервы, дожидаясь Марину. Приехала она как обычно вечером вместе с кухней, на двух грузовиках. В кузове одного были кастрюли, бидоны и баки с едой, во втором — ответственные за раздачу рабыни. Четыре смуглые невысокие девушки — те же, что носили нам еду в карантине. Тайки или филиппинки, так и не понятно — по-русски они не разговаривали, выполняли заученный алгоритм действий, при этом заметно боялись немцев.

Мы с Мариной ужинали вдвоем, занимая в палатке-столовой дальний конец дальнего стола. Никто к нам не подсаживался, но внимание на нас обращали. Не просто так: она действительно оказалась той самой «соседкой, которая кричит», и, если бы не план отсюда сваливать в самое ближайшее время, это могло бы стать серьезной проблемой.

После ужина время тянулось так медленно, что казалось вечность прошла до вечернего построения, после которого прозвучал сигнал отбоя и я вернулся в жилой прицеп научной группы. Когда наконец получилось остаться наедине, и я рассказал Марине об услышанном от Димарко, глаза девушки расширились. Ни говоря ни слова, она взяла лист бумаги, нарисовала шестиугольник монолита. Снизу написала аббревиатуру «AQG», и провела стрелочки к двум соседним граням границы. После этого сверху-справа марина вывела букву «V», и нарисовала четыре стрелочки к остальным граням.

— Две границы, как понимаешь, наши немцы, а вот эти четыре сектора — в зоне контроля Пятой отдельной легкой бригады.

Даже ни разу не подумал, что «V» — это не только буква, но и римская цифра, надо же.

— Еще несколько месяцев назад, когда этот монолит был спящим и по всем признакам неактивный, на его границах несла службу только Пятая бригада — по сути одно название, всего два батальона. Это не мое мнение, это я так слышала на орбите, — подняла взгляд Марина, поясняя. — Буквенные индексы этих батальонов я не помню, но…

Взяв ручку, я подписал на листке: «VPR» и «VNM». Она не помнит, зато я очень хорошо помню — первые тактические обозначения, которые увидел на чужаках иного мира. И так запомнил, что вряд ли уж забуду когда-нибудь.

— Да. Вайпер и Веном, если по-русски…

Говоря это, Марина написала на бумаге полные латинские названия: Viperous и Venomus. Вообще-то если по-русски это будет что-то вроде «Змеиный» и «Ядовитый», но поправлять я ее не стал — видно, что Марина очень возбуждена и взволнована, говорит торопливо, глотая окончания и спеша выразить мысли.

— Как ты знаешь, мы сейчас в провинции, откуда аномалии приносят монолиты с территории современной Германии. Как Княжев сюда залетел, никто не знает и не понимает, хотя я не об этом. В общем, проснувшийся монолит оказался очень богат ресурсами, плюс атака Плети — из-за которой и Ахен, и Пятая бригада понесли серьезные потери. Полностью бригада после этого монолит контролировать не смогла, дежурные части Протектората ушли почему-то…

Потому что жнеца нашли, вот почему ушли.

…и две зоны контроля здесь забрал Ахен. Самые бедные сектора — кроме больницы, по сути, только дачи и лес. Завод, торговый комплекс, жилые кварталы — это все зона контроля Пятой бригады. И в бригаде начали формировать еще два батальона, набирая туда преимущественно русскоязычных. Костяк будет состоять из перегринов Княжева, как раз сегодня из штаба Сил Обороны по всем отделениям Альтергена был разослан циркуляр с информационным бюллетенем. И батальоны эти, уже официально, называются…

Марина прервалась и написала на бумаге: «Vulturine: VTR, Vulturnus: VLT».

— Не уверена в произношении, но вот это слово Вультурин, что означает ястребиный, а вот это Вультурнус, название восточного ветра на латыни.

— Змеиный, Ядовитый, Восточный и Ястребиный, — медленно произнес я.

— Да.

— В форму которого нас совсем скоро переоденут и отправят куда-нибудь, где-должно произойти что-то, чтобы скомпрометировать Пятую бригаду перед Протекторатом, если мы предполагаем планетарные разборки, или же командиров бригады перед Сенатом, если мы подразумеваем разборки внутренние, республиканские.

В том, что уровень провокации именно таков, я не сомневался — очень уж высокие слои общества представляет пустоглазая и мою невольный друг Гай Антоний-как-там-его-дальше-по-списку Германик.

— Загадка решена? — закусив губу от волнения, посмотрела на меня Марина.

Все, конечно, на поверхности лежало — но так-то да, загадка действительно решена. Сложив лист бумаги, я начал рвать его на самые мелкие кусочки. И только когда уничтожил лист до невозможности восстановления, заговорил.

— Я поговорил с Димарко. Если уходить небольшой группой, в принципе мы можем дернуть прямо завтра. Но это крайний вариант, если совсем земля под ногами гореть будет. Лучше, конечно, выждать пару дней, чтобы хотя бы маршрут прикинуть по туману, или…

Говорил я медленно, глубоко задумавшись. Пятая легкая бригада — как там у меня будет с моим анамнезом жнеца? Меня там примут, или в комнату без окон?

«Митра», — вновь прозвучал эхом незнакомый мужской голос.

И снова эхо сопровождали картинки мыслеобразов, где ритуал полураздетыми и измазанными кровью (?) людьми проводился в темном помещении, в котором тем не менее были заметны знаки Пятой бригады.

То есть ты хочешь сказать, что они исповедую культ Митры, и мне туда можно идти?

Эй, мужик⁈ Я к тебе обращаюсь! Молчание, как обычно.

Вот ведь, дали местные боги попутчика.

— Или? — переспросила Марина, когда пауза стала слишком долгой.

— Что или? — не понял я.

— Ты мне скажи. Выждать пару дней, или…

— А, да, — вспомнил я, о чем говорил недавно. — Слушай, а ты знаешь, кто такой Митра?

— Бог местный, вне Пантеона.

— Это как?

— Его культ официально запрещен.

— Да? А чем этот бог так знаменит?

— Чем здесь знаменит, не знаю. Знаю, чем у нас, но так, шапочно и не уверена, что именно о нем. Вроде как инкарнация солнца, солдатский бог справедливости, обещал жизнь после смерти, что-то вроде того… но это не точно.

— Жизнь после смерти, говоришь. Бог справедливости…

Жизнь после смерти очень неплохо помогает восстановить справедливость. Факт, как говорит Марина. Похоже, странный незнакомец пытается мне намекнуть, что Пятая бригада — именно то место, куда мне, как жнецу, можно наведаться.

Но кроме этого, надо решить вопрос с оставленной в форпосте альтушкой — она ведь, если я сбегу, будет приговорена. Но Марине я об этом пока не говорил, сказал о другом.

— Кроме подготовки маршрута, я хотел бы поспрашивать нашего центуриона. Потому что он точно в теме. Если ехать в Пятую бригаду, лучше знать, зачем конкретно нас собрали.

— Вот просто так взять и поспрашивать?

— С пристрастием.

— Это опасно.

— Не спорю. Но нужна информация, которую мы можем передать — потому что пока, кроме бронемашин, у нас лишь домыслы.

— Основанные на реальности.

— Не так важно. Наши домыслы против слова Антохи — вариант не очень, конкретика нужна.

— У нас даже оружия нет.

— Есть.

— Откуда?

— Пистолет нашел свой, который потерял в тумане.

— Как нашел?

— Гоблины принесли.

— Пистолет Гельмута даже припугнуть не сможет. Ведь один выстрел и все, рейтары…

— У меня с глушителем.

— То есть гончие тебе принесли твой пистолет с глушителем?

— Да.

«Что я о тебе еще не знаю?» — увидел я невысказанный вопрос во взгляде Марины.

— А если… ну, ты понял, если во время допроса что-то пойдет не так?

— На любой стройке случаются несчастные случаи, — пожал я плечами. — Ладно, это лирика, самое главное, что теперь известно направление куда бежать.

— Да, самое главное, — кивнула Марина. — Осталось только разработать маршрут, допросить центуриона не привлекая внимания, избавиться от охраны из десятка вооруженных человек и проехать через монолит навстречу неизвестности.

Похоже иронией Марина пыталась заглушить страх. Она еще не знала, что я как-то альтушку собираюсь забрать, но в остальном — все верно.

— Легче легкого, — подбодрил я ее. — Главное начать.

Мне тоже было страшновато — как будто наверху на вышке, перед прыжком в воду. Но кроме страха, присутствовало и облегчение. Наконец-то есть и цель, и направление куда двигаться. А еще было у меня стойкое предчувствие, что вот-вот спираль событий начнет раскручиваться и сегодня у меня, у нас, последний спокойный день.

Интуиция меня не обманула, со следующего дня события действительно закрутились. Вот только совершенно не так, как рассчитывал: как говорится, хочешь рассмешить бога — расскажи ему о своих планах. Хорошее выражение, которое очень часто отражает действительность, изменяющую уверенно озвученные вслух намерения.

Началось все в обед, когда в палатке-столовой я набирал себе на поднос пористые брикеты сухого пайка. Из вкусов предлагалась курица или рыба, выбрал курицу. Потом направился к чану с кипятком, у которого стояло несколько открытых пачек пакетированного чая, вполне себе земного — из Княжева наверняка. Утром и вечером азиатки-рабыни, заведующие полевой кухней, кормили нас довольно прилично, а вот в середине дня из горячего предлагался только чай.

— … да заградотряд это, что тут думать? — услышал я обрывок фразы и невольно прислушался.

Собравшиеся за соседним столом парни в оранжевых робах внимательно слушали интеллигента — командира первой команды. Я слышал вскользь, что Виталя называл его Питер, потому что питерский. Знал, что в Княжев он не так давно по работе приехал, на завод. Питер сейчас продолжал негромким голосом озвучивать предположения:

— Нам эти копья дадут и погонят шеренгой первой линией. Сзади будут черные шагать с плазмоганами, типа для подстраховки, на деле же шаг-влево шаг-вправо — расстрел.

Если в деталях, с питерским интеллигентом я мысленно согласился. Скорее всего, данная концепция будет применена для того, чтобы довести нас до места задачи, а там уже все изменится.

Комментировать слова питерского не стал — налив чай, аккуратно протиснулся через образовавшуюся как-то вдруг толчею у чана с кипятком. Уже когда вышел на открытое пространство, вдруг почувствовал ощутимый толчок в спину. Не упал, но споткнулся — расплескав кружку на подносе, залив чаем брикеты пайка.

— Ой-ой-ой, какая неприятность, — фальшиво прозвучал за спиной расстроенный голос.

Обернувшись, осмотрел идущего на конфликт сослуживца. По виду, интонации и манере держаться — типичный гопник из падика, как их в мемах карикатурно рисуют. Я таких в реальности и не видел давным-давно, но в Княжеве похоже сохранились в некоторых районах. У этого даже оранжевая роба надета расхлябанно — на той самой границе, за которой можно получить взысканием по хребту от младших командиров.

Границы эти, кстати, устанавливались опытным путем — я не так давно видел вдалеке, как одинаковые кого-то учили витисами, и возможно это была компания четких пацанчиков из четвертой команды. Знакомые лица, примелькавшиеся, но сейчас ко мне только один из них подошел. Хотя нет, такие по одному не ходят, вон остальные трое совсем рядом маячат.

Я уже много слышал отзывы на эту четверку дерзких и резких мушкетеров, как их называли, но вот так прямо столкнулся впервые. Народ в столовой к этому моменту притих, большинство заинтересованно наблюдали за конфликтом.

— Товарищ сослуживец, пожалуйста, будь в следующий раз осторожнее.

Говорил, старательно сохраняя спокойствие — совсем не хотелось, чтобы сейчас прорезались мои спящие инстинкты, заставляя этому парню что-нибудь сломать. Нет, втащить ему я совсем не отказался бы, но наказания за конфликты в римской армии весьма серьезные — косые кресты с оковами на краю плаца не зря были установлены раньше жилых палаток. А у меня в общем-то планы на ближайшие дни и залеты в них не входят. Так что, выкинув в мусорку бумажные тарелки с залитыми серыми брикетами, я развернулся и вновь направился к стойке выдачи.

— Мне тоже налей, а?

Это уже было не просто нагло, а сверхнагло. Медленно развернувшись, я посмотрел на пацанчика. Остальные трое словно невзначай подошли ближе, собравшись в компанию. Теперь действительно на мушкетеров похожи: задирал меня худощавый и совсем молодой смуглый парень с горбатым носом, настоящий гасконец; один из четверки массивный, большой — типичный Портос, один голубоглазый, с вытянутым меланхоличным лицом (злые языки назвали бы его туповатым). Пусть и на троечку с длинным минусом, но сойдет за Арамиса. Четвертый ничем не примечательный, но получить роль Атоса ему это не помешает.

— Товарищ сослуживец, — вздохнул я, заметив мимоходом, что говорю в полной тишине, даже вилки перестали о миски скрипеть. — Наказание за драку в расположении — как минимум пятнадцать ударов, а плеть кожу до мяса рассекает. Поэтому, используя подобный тон и явно провоцируя конфликт, вы вступаете на очень тонкий лед.

Говорил я негромко, и при этом бросил выразительный в угол, где за отдельным командирским столом расположились обедающие братья из ларца. Сейчас здесь только они двое — центурион вместе с сигнифером перед обедом вместе уехали в лагерь.

Гасконец с вызовом сказал что-то еще, негромко, но я уже — не реагируя на вопрос, развернулся обратно к стойке. Негромко насвистывая, взял себе другую порцию из двух серых брикетов — в этот раз выбрав рыбу, если уж с курицей не повезло, заново налил чай.

Когда двинулся в дальний конец столовой, к привычному месту, отметил что мушкетеры замерли, явно чувствуя себя глупо. И кидаться на меня чревато дисциплинарным взысканием, и расходиться вроде бы неправильно. Базаром меня не задавили, и, если уйти, получится что их нагнули прилюдно.

Проходя между столами, заметил вопросительный взгляд Димарко. В ответ едва заметно отрицательно покачал головой. Не нужно ему за меня впрягаться, не стоит никому показывать лишний раз, что мы общаемся.

Когда садился на привычное место, видел и ощущал взгляды большинства присутствующих. Народной любовью я, признаться, так и не пользовался, но четверка мушкетеров тоже приязни у собравшихся не вызывает. По взглядам понял, что четверка определилась с действиями и направилась в мою сторону.

«Никак, вы, ребят, не научитесь», — в сердцах вздохнул я про себя, глядя как гасконец обходит стол и садится напротив меня.

— Ты тут самый умный или самый дерзкий? — сходу поинтересовался он.

Говорит он чуть гнусаво, почти как Виталя — только у Виталика голос неприязни не вызывает. Одновременно с вопросом двое мушкетеров присели на скамью слева и справа от меня, один — самый большой, похоже встал сзади. Не отвечая сразу, я отрезал пластиковым ножом кусок губки со вкусом рыбы и вдруг увидел, как одинаковые выходят из столовой.

Младшие командиры типа пообедали и по своим делам пошли. Неплохо, очень неплохо — прямо вот мое уважение. Похоже, Илиан тщательно подошел к вопросам мести, договорился не только с мушкетерами, наверняка обещав им неплохой гешефт, но и с сослуживцами. Причем их он, вполне вероятно, должен был заинтересовать серьезно — они ведь знают, что я сигнифера безнаказанно… или не знают?

Может Гельмут их не вводил в курс, что меня лучше не трогать? Неясно. Зато точно понятно, что происходит здесь сейчас все без ведома центуриона, который подобную самодеятельность сигнифера бы точно пресек. Возможно даже — учитывая почтение, с которым он на меня смотрел будучи наедине, пресек бы посредством усекновения головы.

— Эй, человек! Я к тебе обращаюсь, — постучал по столешнице гасконец, устав ждать от меня ответа.

— А, ты еще здесь? — я на самом деле так задумался, что действительно на гасконца внимание как-то перестал обращать. — Знаешь в чем разница между коллаборацией и коллаборационизмом?

— Че⁈

— Ладно, ладно, не кипятись. Кто на что учился, не знаешь и не знаешь.

— А ты на что учился, а?

Дерзкий пацанчик вдруг прислонил указательный и средний пальцы к губам, и далеко высунув язык в образовавшуюся щель, продемонстрировал упражнение артикуляционной гимнастики «игра с язычком» — как это называют логопеды в детских садиках. Но я не мог не отметить, что уровень владения языком у моего оппонента по беседе, конечно, технику детсадовских детей превосходит на порядок.

— Тебя за такие таланты под юбку пригрели, а? Умник?

— Брось, если б за такие таланты, мне без шансов — как лизун ты точно вне конкуренции.

После моих слов поодаль послышался громкий смех. Наблюдавшие за беседой мужчины не вмешивались, и общие симпатии вряд ли конкретно на моей стороне — тем более что я действительно ля-мажор, а Марина реально жару дает как «та самая соседка, которая ночью громко кричит». И сам бы я, положа руку на сердце, оказавшись в положении остальных симпатий бы к такому «водителю и телохранителю» много не питал. Но вот то, что окружившие меня мушкетеры симпатий вызывают гораздо меньше — факт.

«Ты охамел?» — гасконец между тем хлопнул ладонями по столу и угрожающие приподнимался.

Я, если честно, полагал что сейчас попытается ударить — и пытался максимально контролировать эмоции, концентрируясь больше на себе, а не на происходящем вокруг. Но холодный зверь ярости вроде не просыпался, никакой злости не чувствую.

— Тише, тише, все в порядке, — вежливой интонацией я чуть-чуть затормозил оппонента. — Слушай, есть проблема: заявляя при свидетелях подозрения, что руководитель научной группы выбирала меня как водителя и телохранителя исходя из сексуального влечения, ты нарушаешь сразу множество разнообразных правил, за которые тебя могут повесить на крест, или даже вообще казнить, причем сразу насмерть. Осторожнее с этим.

— А ты у нас, значит, стукачок? — гасконец при словах о казни чуть сбледнул, заметно испугавшись. Но тут же, как ему показалось, оседлал беспроигрышную тему про «стукачество», явно рассчитывая на общую поддержку.

— Не-не, ты не прав. Если бы мы с тобой были дружища не разлей вода, и ты бы мне об этом рассказывал втихую, а я пошел бы и тебя вломил — вот тогда да, это было бы стукачество. А вот смотри другая ситуация: если я тебе прямо здесь нос сломаю, ты же сам моментально жаловаться сержантам побежишь, так ведь? Но по этой логике теперь ты уже получаешься стукачок?

— Слышь ты, с-с-ска…

Гасконцу похоже надоело терпеть, и он решил перейти к силовым аргументам. Пока мы беседовали я уже смирился с перспективой выхватить по лицу — проиграв накоротке в репутации и пожертвовав малым ущербом ради успеха общего дела. Вот только когда гасконец меня ударил, безо всякого предупреждения и объявления войны активировалась мышечная память. Заблокировав удар, я перехватил руку гасконца и резко дернул вниз, сразу же прочувствовав треск ломаемой кости. Опять.

«Да как так-то?»

От ощущения хруста в чужой руке у меня по спине холодок пошел, но рефлексировать долго не получилось — почти сразу пришлось уклониться от смазанного движения сбоку. Вскакивая на ноги, мимоходом вбил локоть в подбородок сидящему справа мушкетеру. Уходя от возможной атаки сзади перепрыгнул через него и через падающую скамейку, удивительно ловко развернувшись прямо в воздухе.

Я не ошибся — большой парень рванулся было вперед, пытаясь взять меня в захват, но руки его схватили пустоту. Бросился на меня и тот, что сидел слева — я же, поймав момент, положил ладони на затылки этих двоих и с силой свел широко расставленные руки. Головы встретились с гулким звуком деревянной колотушки, и оба бесформенными кулями рухнули на пол, мгновенно лишившись сознания. Получивший локтем в голову уже заваливался вперед, безвольно ткнувшись лицом в стол, а над всей картиной стоял пронзительный вопль гасконца, который держался за свою сломанную руку.

Он даже не догадался, что только что чуть совсем не умер: лишь в последний момент серьезным усилием я смог остановился и приструнить рефлексы, побуждающие добить орущего оппонента. Не справился бы — один труп точно бы был, в кадык я четко нацелился — но вместо этого просто ударил в нос. Гасконец заткнулся и кувырнулся назад, падая со скамьи — только ноги мелькнули.

Осмотрев лежащие на полу тела, я поморщился. М-да, неприятно. Сходил пообедать, что называется.

— Всем встать! Что произошло?

Реагируя на истошный вопль гасконца, в палатку уже ввалились одинаковые. Взгляды обоих скрестились на мне. Было видно, что немцы замешкались: что произошло не понятно, а здесь четыре десятка человек, пойди что не так порвут обоих. Но звать рейтар на помощь — значит подорвать свой авторитет и показать, что они нас боятся. Хорошего решения у так вовремя покинувших столовую младших командиров нет. И я им, надо сказать, совсем не сочувствовал. Но все же, выдержав некоторую паузу, показал на лежащие под ногами тела.

— Я подвергся направленной психологической и физической агрессии от организованной группы, был вынужден защищаться.

— Что ты такое несешь? — с заметным от волнения акцентом возмутился опцион.

— Все так и было, камрад Лукас, — подал голос Питер, поправляя очки. И почти сразу продолжил, дальнейшими своими словами продемонстрировав вполне себе уровень жителя культурной столицы: — Довожу до вашего сведения, что эти четверо джентльменов решили показать умственное и физическое превосходство над Александром Саргоном, но переоценили свои силы, ввиду чего мы все оказались крайне поражены их неудачей. Кроме того, один из этих четверых джентльменов ничуть не скрываясь оскорблял…

— По пятнадцать плетей всем участникам драки! Вы думаете мы здесь шутки шутим⁈ Вы меня еще не знаете, но вы меня еще узнаете!

Обычно невозмутимый до этого момента опцион вдруг заметно разбушевался. Перенервничал похоже, понимая, что согласившись помочь Илиану сам себе удружил. Сейчас Лукас уже кричал, брызгая слюной — не дав интеллигенту больше ни слова сказать, потом выскочил из шатра призывая рейтар. На русском, якобы бесчувственных мушкетеров помочь вытащить. Но судя по взглядам остальных, все поняли зачем и почему он их зовет.

Боится толпы, боится последствий. Похоже, авторитет свой как командира он только что полностью похоронил. Случившееся здесь и сейчас, когда одинаковые вышли из шатра, это даже не преступление; хуже — это ошибка.

К крестам на плацу я прошел сам, чуть погодя рейтары притащили туда остальных пострадавших в драке. Один еще не очнулся, и двое других тащили его под руки — судя по затравленным взглядам, поняли, что вляпались в некоторое дерьмо. Здесь только трое, потому что затеявшего все веселье гасконца уложили в палатке лазарета, накладывая ему шину на руку. Судя по обрывкам фраз, перелом там непростой, так что сейчас его повезут в лагерь легиона, где руку починят, а после вернут сюда на крест.

Впрочем, судьба гасконца меня волновала мало. Потому что нас четверых рейтары провели к косым крестам и дали указание оголяться по пояс. Крестов у нас в лагере было всего три, так что у одного — лицом к лицу, разделенные только деревянными балками, оказались двое мушкетеров. Эти двое, привязанные к одному кресту, первую порцию дисциплинарного взыскания и получили.

Братья из ларца секли их хлыстами, сотканными словно из ветвящихся колючих молний, оказывается у витисов и такая функция была. Воздух от ударов гудел, висел стойкий озоновый запах, громко орали от боли жертвы наказания. Я, слушая и наблюдая, решил про себя, что кричать не буду. Впрочем, когда братья из ларца перешли ко мне, уже после первого удара понял: решение довольно поспешное.

Боль от электрического хлыста была такая, что решительность моментально выветрилась, и в себе я уже не был уверен. Стиснув зубы — кстати, чувствуя странную «поддержку» от осколков чужой памяти, все же смог не закричать. Под конец экзекуции после последнего удара и вовсе потерял сознание. Очнулся от того, что мне вытирали лицо мокрой губкой — открыв глаза, увидел взволнованную Марину.

Мне, как получившему дисциплинарное взыскание за драку, пить запрещено до окончания экзекуции. Но Марина вытирала мне лицо так — я только сейчас понял зачем, что воды в рот попало нормально, вызвав самое настоящее блаженство. Сознание, казалось бы, от этого должно было проясниться, но наоборот начались галлюцинации — рядом с Мариной возникла зеленоволосая альтушка, которую я от немцев спас. Девушка держала миску с водой, в которую Марина раз за разом обмакивала губку. Выглядела, правда, не так как в прошлый раз — пирсинг из носа и ушей исчез, зеленые волосы стянуты в тугой хвост; лицо чистое, одета в белый корпоративный комбинезон без знаков различий.

Я зажмурился, пару раз поморгал, присмотрелся. Альтушка, на удивление, не исчезла. Не галлюцинация, надо же — тем более что уже объяснения от Марины подъехали. Оказалось, альтушку ей сегодня в нагрузку дали, введя в состав научной команды. Похоже Рома-Джеффри напутствие позаботиться о девчонке воспринял как указание перевести ее ближе ко мне.

Более-менее приведя меня в чувство, Марина потребовала рассказать, что случилось. Сжатой версией не удовлетворилась, оказалась неожиданно твердой и настойчивой, добившись от меня полного изложения всего произошедшего со всеми деталями.

— Отменить приказ опциона я никак не могу, к тому же за драку это правомерно, — негромко сказала она. — Центуриона пока нет, так что до его появления тебе здесь еще висеть, терпи.

— Как будто у меня остается выбор, — хмыкнул я.

Поодаль в этот момент послышался хрипящий стон. Всех слов я не разобрал, но по контексту понял, что один из мушкетеров увидел, что Марина вытирает мне лицо мокрой губкой и тоже попросил помощи.

— Пошел-ка ты на хер! — совершенно недвусмысленно ответила на просьбу страждущего Марина.

Снова раздались хрипящие обрывки фраз — уже все трое соседей по крестам заговорили, похоже попробовав на жалость давить. Кто-то даже упомянул милосердие — надо же, какие слова знают.

— Милосердие? — удивилась заметно раздраженная Марина. — Слушайте, вы, недоумки! Сегодня в небе звезды встали раком, так что я готова проявить к вам милосердие. Ваш главный недотымок посмел оскорбить меня, начальника научной группы, пока вы вместе с ним хихикали как гиены!

Они, кстати, не хихикали, но художественное допущение Марина сделала весьма запоминающееся — зря что ли в медийке работала.

— Если я доведу информацию о случившемся до сведения Гая Антония, патриция и нашего патрона уважаемого, вас всех сразу же не привяжут, а приколотят к столбам, а снимут только после того, как вы умрете нахрен в мучениях! Это понятно, организмы? Милосердие мое заключается в том, что на первый раз — учитывая, что вы у мамы такие дурачки, я вам сохраняю жизнь и давать ход делу с оскорблением не буду. Понятен уровень моей невиданной доброты?

Похоже, подобной отповеди никто из пострадавших просто не ожидал. По тональности хриплых ответов мне стало понятно, что им теперь все понятно. И не только им — я видел, как собравшиеся по разным концам лагеря мужчины в оранжевых робах смотрят в нашу сторону и перешептываются. Марина говорила громко, почти кричала, так что слышали ее абсолютно все.

— По меркам нашего мира я поступаю с вами грубо и неженственно. По меркам этого мира — я вам жизнь спасаю, мудаки тупые! — все никак не могла успокоиться Марина, которую попытка давить на совесть в ярость привела.

— Милосердие им нужно, черти конченые, — уже негромко произнесла девушка, не скрывая возмущения. Почувствовав мой взгляд, резко повернулась.

— Что? — неожиданно заволновалась она, так что щеки зарумянились.

— Не-не, ничего. Ты прям… огонь.

— Не мы такие, жизнь такая, — словно оправдываясь, пожала плечами Марина, смущенно опустив взгляд. Похоже, сама удивлена эмоциональной вспышке и теперь только начала осмыслять все, что сказала.

— Добрый дядя, конфетку дал, а мог бы и бритвой по глазам, — усмехнулся я. — Все-все, молчу-молчу, никакого осуждения.

— Я реально доброе дело им делаю, они без такой науки просто не выживут, — повернулась Марина к альтушке.

Вот только та, судя по виду, никаких душевных терзаний и не испытывала. Да и вообще заметно, что к происходящему относится более чем спокойно, а отповедь Марины похоже даже одобряет.

Небольшая перепалка отвлекла внимание, но когда закончилась, неприятность происходящего снова вернулась на первый план. Руки, растянутые вверх и в стороны, уже тянуло мучительной болью, начинало знобить. Похоже, ближайшие часы ожидания окончания экзекуции станут пыткой намного хуже, чем было, когда меня хлыстом секли.

Приготовился долго терпеть и страдать, но не пришлось: послышался нарастающий шум моторов, и в открывшиеся ворота лагеря один за другим на огромной скорости влетело сразу четыре багги. Надо же, еще одна команда рейтар приехала — их у нас две, они ведь обычно посменно, сутки через сутки дежурят.

Причины спешки стали ясны сразу — из первого багги уже выбрался центурион Гельмут. Лицо белее мела, искажено гримасой. Так, значит гасконца уже отвезли в лагерь легиона и там Гельмут узнал о произошедшем, моментально примчавшись, бросив все дела. Наверное, многие смотрящие увидели в исказившей его лицо гримасе самые разные чувства — злость, например, но я точно знал, что это страх. Оставив перед обедом расположение, Гельмут проворонил замысел сигнифера, который — не зная кто я и что я, из-за своей злопамятности наделал дел.

Самого сигнифера, кстати, тоже привезли — он только что был выкинут в пыль площадки совсем неподалеку от меня. Его тут же подхватило двое прибывших рейтар, поднимая на ноги и заламывая руки, заставляя согнуться. Гельмут за все это время не бросил в мою сторону ни одного прямого взгляда. Но я прекрасно понимал, что все происходящее — это именно для меня зрелище. Как и верещащий от боли гасконец, которого тоже только что вышвырнули из машины.

Казнь была быстрой, беспощадной и страшной — обоим, и сигниферу, и гасконцу, рейтары деловито и пугающе буднично прибили скрещенные запястья к столбам, потом общими усилиями подняли, устанавливая.

После этого одинаковые выстроили отряд, и прохаживающийся вдоль строя Гельмут сообщил, что, испытывая личную неприязнь ко мне и к госпоже Марии, сигнифер Илиан Кацаров стал инициатором разборки в рамках неуставных отношений. Главные виновные понесли заслуженное наказание, что остальные должны усвоить важным жизненным уроком. Потом сказал, что еще один урок — по поводу соблюдения дисциплины, все могут наблюдать в другой стороне, мотая на ус.

В этот момент Гельмут — прохаживающийся мимо шеренги так, что оказался совсем рядом, посмотрел мне в глаза и указал взглядом на троицу мушкетеров. Я, едва заметно, покачал головой — ну не душегуб же, у меня и так внутри все от стонов умирающих гасконца и сигнифера рвет. Тот десяток немцев, что я убил в лесу, мне не снился никогда и не будет, я о них и не вспоминаю даже. А вот эти двое — наверняка будущие частые гости предстоящих кошмаров.

Сразу после речи Гельмута, который закончил напутствие довольно быстро, нас с мушкетерами с крестов сняли. Не знаю куда троица делась, да и безразлично было. Мы же — вместе с поддерживающей меня с двух сторон альтушкой и Мариной направились в прицеп научной группы. Здесь Марина обработала мне раны на спине биогелем, и сразу так жить прекрасно стало.

Утомленный — на кресте повисеть после бичевания все же не фунт изюму, я завалился спать. Пока еще даже не подозревая, что сегодняшнее происшествие несет сразу столько последствий, что кардинально меняет все наши предварительные планы.

На завтрак мы шли втроем — я, Марина и зеленоволосая альтушка. Что удивительно, даже ее имени до сих пор не знаю. Вчера как выключился, так и проснулся только по звуку горна, а в утренней суете как-то и не поинтересовался, забыл. Зато Марина, похоже, с девушкой беседы ночью вела — общаются свободно, как будто давно знакомы. Еще заметил, что Марина периодически посматривала на меня весьма загадочно.

Если бы мы с ней не дружили уже несколько раз телами тесно, можно было бы подумать, что пока я спал она ко мне под одеяло заглядывала. Но спрашивать о причине столь заинтересованно-таинственных взглядов пока не стал, решив потом задать вопрос, наедине. Да и времени мало — пусть мы научная группа, но подчинены общим временным рамкам, а они по уставу весьма жесткие, завтрак ждать не будет.

По пути к столовой обратил внимание, что восемь рейтар — прибывших вчера с Гельмутом в срочном порядке, не поменялись. Дежурившая вчера смена уехала, приехавшая осталась. И сейчас из лагеря Ахена приехало только два грузовика с конвойными и рабыни. Сейчас эти миниатюрные девушки выгружали массивные бидоны и баки с едой. Помогать им было запрещено — это еще в первый день одинаковые помогли уяснить, приведя доходчивые аргументы.

В столовой, как обычно, на нас смотрели — мы с Мариной и так всегда привлекали внимание, а уж с добавлением в научную группу зеленоволосой альтушки количество заинтересованных взглядов стало больше.

— Доброго утречка, сеньор-и-сеньориты, коллеги-леди-товарищи-камрады, — со скороговоркой подошел ко столу Виталя, — Разрешите к вам присоединиться, или у вас тут своя атмосфера?

Марина быстро посмотрела на меня, я едва заметно плечами пожал, мол почему бы и нет. Виталя присел и тут же включил свое радио. Обсудил — почти без нашего вмешательства, вчерашнюю казнь, ее последствия, настроения народа, после чего забросал альтушку очередью вопросов. Ответы мне слушать оказалось интересно — девушку звали Ольгой, училась в медицинском колледже, закончила второй курс, жила в частном секторе. Где и встретила утром мглу, потом немцев, потом меня — о чем как раз сейчас рассказывала.

Историю об убитых легионерах Ахена Марина и Виталя уже знали, но не обмолвились об этом ни слова — было видно, что детали произошедшего слушали с интересом. Причем альтушка, вернее Ольга, простите, оказалась скромной и неразговорчивой только на вид. Беседу она вела вполне уверенно, спокойно и без эмоций рассказав, как я развальцевал — это ее прямая речь, десяток немцев. Объяснение столь спокойного ее отношения к происходящему оказалось весьма просто: она не только училась в медицинском колледже, но уже два года подрабатывала медсестрой в больнице.

— Пажди-пажди, тебе нельзя же медсестрой работать? — увидел несоответствие Виталя. — До третьего курса только уборщицей, у меня телк… ну, подруга была из белых халатов, я в курсах.

— С первого можно в реанимацию санитаркой, — с этими словами Ольга как-то странно на меня посмотрела.

Поймав очередной загадочный взгляд, теперь уже от нее, всмотрелся в лицо девушки. Так, сейчас волосы у нее зеленого цвета, но если представить их розовыми…

— Так это ты за мной в реанимации ухаживала!

Теперь точно — та самая целительница, которая была рядом в самые первые дни во время тяжких пробуждений. В мегаполисе подобное совпадение удивило бы до крайности — но не в Княжеве, небольшом городе, где пусть не все друг друга знают, но где-то рядом. Чему я, кстати, тут же получил подтверждение, потому что Виталик уже пришел к логическому выводу:

— Пажди-пажди, а это не тебе пропавшая без вести сестра подарила семнадцать ножевых? О тебе еще весь город неделю говорил?

Семнадцать? Вот это ничего себе пустоглазая тварь меня в решето превратила. Как выжил еще, удивительно дело.

Вопрос Виталика, кстати, дал еще один ответ — стало понятно, почему на меня Марина так загадочно посматривает. Похоже, целительница-альтушка просто рассказала ей обстоятельства того, как увидела меня в первый раз. Что, у Марины, определенно теперь вызывает самую кучу вопросов — я ведь сказал ей, что в этом мире давно, а слова альтушки с моей версией совершенно не бьются.

— Виталя, — повернулся я к суетологу, который все еще ждал ответа на вопрос о семнадцати ножевых.

— Я.

— Есть вопросы, которые не всегда стоит задавать.

— Да-да-да, не спрашивайте женщину о ее возрасте, мужчину о зарплате, немца о дедушке в Аргентине, а британца откуда экспонаты в Британском музее… — Виталя легко переменил тему, забыв про семнадцать ножевых и снова переключившись вниманием на Ольгу.

Правда, беседа дальнейшего продолжения и не получила — отведенное на завтрак время заканчивалось, и я проводил Марину с Ольгой к грузовикам, отправив вместе с уехавшей полевой кухней в офис Альтергена.

После предполагались занятия по строевой подготовке — важное, учитывая, что «зеленое» энергетическое оружие может быть опасным и для владельца, и для окружающих, но у меня получилось удачно сломать машину. «Да, сардж, совсем сломалось, вообще не едет», так что понадобилась помощь Димарко, который еще за завтраком взглядом явно намекал на такую необходимость. Выехав из лагеря, и съехав с проторенной дороги в траву, мы открыли капот и начали «разбираться, пытаясь выявить проблему».

Димарко заметно напряжен, нервничает. На лбу бисеринки пота — хотя сегодня не слишком жарко. И когда он заговорил, стало понятно почему:

— Я поговорил с парнями и есть новые обстоятельства.

— Поговорил с парнями?

Похоже, ошибся я в этом степенном и рассудительном на вид человеке. Теперь и у меня тоже сейчас бисеринки пота на лбу появятся. Черт, нас тут сорок рыл, и если он «поговорил с парнями» — это стопроцентный вариант, что информация если не сегодня, то уже завтра имеет неиллюзорный шанс стать общим достоянием. По спине прошел холодок — обсуждения серьезных проблем толпой всегда губительны для любого тайного начинания. Всегда. И ладно бы речь шла о незначительном вопросе, но мне сейчас особенно четко вспоминаются истошные крики казненных.

— Неправильно выразился, — покачал головой Димарко, заметив мой выразительный взгляд. — Не я был инициатором разговора, ко мне сами подошли. Тут дело такое… Знаешь, почему легион Ахен так называется?

— Нет.

— Аквисгранум, римский город на территории Германии…

Это я знаю, еще эхо подсказывало, только не понимаю, к чему.

— Сейчас город называется Ахен, и был одно время столицей Священной Римской Империи, а до этого королевства франков, созданного Карлом Великим. Он же Карл Магн, он же Шарлемань…

Надо же, я и не знал, что Шарлемань — это просто Карл Великий на французский манер. Но слово очень уж знакомое, не могу вспомнить, откуда его слышал. Видимо, если бы вспомнил, сразу бы понял, что мне пытается сказать Димарко.

— Эмблема легиона знаешь, что означает?

— Французское что-то, лилия, петух, — вспомнил я черный щит над воротами лагеря.

Про петуха, кстати, без насмешки — во французской геральдике петух занимает почетное место.

— Это не петух, а римско-германский орел. Этот герб — эмблема дивизии СС «Шарлемань», в которой воевали в большинстве французские добровольцы.

— Воу…

Вот теперь мне стало абсолютно понятно, о какой именно помойке вел речь Гус прежде чем убить меня, Юргена и своего безымянного товарища. Димарко между тем объяснял про Ахен:

— Легион сформирован из перегринов соседнего монолита «Мец», изначально это город во Франции. Но попал он сюда из сорок четвертого года, когда являлся частью Германии, и там собирали лагерем добровольцев для вермахта. Изначально они составляли костяк легиона, это еще пару сотен лет назад было. Оригинальные перегрины в том монолите уже кончились, там теперь только туманные твари, но легион традиции сохранил. Нормальные люди туда не идут, я про обычных немцев сейчас тоже, там сейчас интернациональный сброд.

— Откуда информация?

— Питер. Познакомился с одной девочкой-рабыней, которые нам еду готовят, она ему рассказала.

— Они же не але ни на русском, ни на английском…

— А он в Таиланде оказывается десять лет прожил, нашел как-то общий язык.

— Ясно.

— Так вот, я к чему. Ко мне ночью подходило четверо парней, но разговоры о побеге сейчас идут уже без особого контроля. Еще и казнь эта, парни впечатлены. Сам понимаешь, есть вариант, что совсем скоро сюда приедет местная контрразведка, кто-нибудь повиснет на столбах для поддержания общего тонуса, а рабыни у нас будут новые.

— Предлагаешь сегодня ночью уходить? — понял я наконец причину волнения Димарко.

— Ты видел, что черные, которая вчера вечером вместе с Кольтом примчали, утром не менялись? Те, кто были на дежурстве вчера свалили, а эти похоже на сутки остались. Если сменятся сегодня вечером, значит завтра утром кухня опять приедет только с конвойными, и у нас появляется окно возможности. Чтобы свалить, убить нужно будет всего восемь черных, а не два раза по восемь.

Я уточнять даже не стал — и так понятно, что намерением побега подразумевает и возможность освобождение рабынь.

— Тогда, если вечером черные меняются, делаем все сегодня ночью?

— Да.

— Есть у тебя план?

— В данный момент у всех кроме тебя нет ничего, кроме горячего желания.

— Почему у всех кроме меня?

— Потому что у тебя еще ствол есть.

Да и действительно, как-то и забыл совсем.

Но у меня не только пистолет есть, а чужие знания и умения. Вот теперь меня ощутимо заколотило мелкой дрожью. Сегодня ночью точно придется убивать и что из всего этого получится, совершенно непонятно.

Очень странно, когда ночь отличается ото дня только временем на часах. Я коротко сталкивался с таким в Мурманске, в полярный день — но тогда было проще, потому что в любой момент была возможность узнать точное время. Здесь же отсутствие столь элементарной казалось бы возможности ощущалось даже острее, чем потеря смартфона с интернетом.

Выждав примерно полчаса после сигнала отбоя, время тянулось ну очень медленно, Марина — в растрепанном виде и в растрепанных чувствах, побежала в штабной кунг-прицеп к Гельмуту.

Прямо сейчас она должна была взволнованно рассказывать центуриону о том, что я впал в беспамятство и говорю очень странные вещи на латинском, которого знать не должен.

Волнение Марине играть совершенно не приходилось — мы здесь все в таком состоянии. Если Гельмут Марине не поверит, если в таком случае ему сразу нужно патриция вызвать, если, если, если… Если не получится, то нам конец. Но нет, вроде получилось — заметил я, что к нашему прицепу быстрым шагом приближаются Марина вместе с центурионом. Тут же аккуратно ушел от окна и встал слева от двери, сжимая вдруг вспотевшей ладонью пистолет.

Дверь кунга распахнулась, закрывая меня от Гельмута, который уверенно шагнул внутрь прицепа научной группы. Реагируя на звук, лежащий под одеялом на койке Виталя тут же болезненно застонал и выдал забористую порцию тарабарщины. Центурион прошел вперед, собираясь стянуть одеяло вниз, а я в этот момент — сделав длинный шаг, оказался у него за спиной и вбил рукоять пистолета ему в затылок.

Вырубить, но не убить — стояла задача. Бил я, правда, безо всякого внутреннего сдерживания — потому что, если не получится центуриона вырубить, у нас у всех могут сразу начаться проблемы. Все получилось: Гельмут рухнул на пол как подкошенный, я присел рядом. Пульс нащупать не смог — черт его знает, где его щупать, но вроде дышит.

— Easy peasy, — пробормотал я, на кураже волнения озвучив фразу «легче легкого» аж на английском.

Виталя, уже выздоровевший и выскочивший из-под одеяла, суетился рядом. Мы быстро соорудили для Гельмута кляп из обрывков ткани, потом раздели. И когда торопливо избавили Гельмута от формы и экипировки, крепко связали.

Пеленали центуриона шнуром по типу паракорда, пару кусков которого неизвестно где прибарахлил Димарко. Веревкой связывать оказалось крайне неудобно, а скотча здесь никто не видел — из Княжева не завезли, а местного у них похоже и нет. Не знаю, как местная цивилизация существует без скотча, но вот вроде как-то справляются. Даже космос покорили — как обычно в состоянии предельного волнения в голову мне лезла всякая дурь.

Виталя все это время, пока мы связывали центуриона, то и дело злорадно усмехался — не забыл, как тот показательно его унизил в первый день. И когда Гельмут очнулся, Виталя не скрывая удовлетворения похлопал его по щеке.

— Рад меня видеть, уродец?

— Виталь, давай без нежностей.

— Понял-принял, командир. Все будет как доктор прописал — ректальные свечи, железные игрушки…

— Виталя!

— Молчу-молчу.

Центуриона я оставлял под присмотром суетолога, а сам уже переодевался, облачаясь в одежду центуриона. Я немного крупнее его, но оказалось не критично — как и моя оранжевая роба, военная форма центуриона оказалась регулируемой по размеру. Даже не форма, самый настоящий доспех — помноженный на тысячелетия развития. Совсем легкая броня, отдаленно напоминающая экипировку мотоциклиста-гонщика, только не настолько сковывающую движения. Ткань легче, но она и огнестойкая, и ножом ее просто так не порежешь; плечевые и ножные щитки менее выражены, чем на мотоэкипировке. Но самая главная защита — это генератор щитов, который находится в уплотнении на спине, похожим на небольшой горб.

Кому-то другому надевать подобный доспех было бы смертельно опасно, потому что он настроен на ауру пользователя — и простого человека разнесет в пыль, как безымянного немца, когда он меня попытался энергетическим оружием атаковать. Мне, по идее, можно — но я все равно волновался, ожидая вспышки.

Нет, все было хорошо, с доспехами центуриона все получилось — по краям уплотнительных выемок загорелись темно-синие линии, активировались часы на щитке левой руки. Первые мои часы в этом мире, прямо качественно по-иному себя почувствовал.

Подхватил глефу центуриона, проверил активацию. Работает. Осмотрел трофейный пистолет — из-за интегрированного глушителя прямо как бластер выглядит, передал Виталику свой, обычный. Марина, пока мы связывали центуриона и пока я переодевался, стояла молча у двери наблюдая за движением в лагере. Когда я подошел, она измазанной в саже салфеткой нарисовала мне черную полосу по глазам, а после помогла надеть респиратор Гельмута.

— Похож, — шепнула она негромко.

Когда я вышел из кунга, направилась вместе со мной. Девушку при этом заметно колотил озноб. Я тоже волновался: сейчас пришла пора второй, куда более сложной части плана — обезвредить и обездвижить центуриона так, разминка в сравнении. Братья из ларца — опцион и тессерарий, были в командирском кунге, когда туда прибежала Марина. И, как она сказала, получили от Гельмута указание его дождаться. К ним мы и идем сейчас.

По пути я заметил наблюдающих за мной из жилых палаток нескольких человек. Одного даже узнал по широким плечам — Димарко сейчас наготове во главе небольшой и посвященной в план группы.

Все, мы уже на месте, погнали — потянул я на себя дверь командирского прицепа. И сразу же уткнулся взглядом в черную спину. Черт, мы так не договаривались — я вообще не вижу, что и кто внутри, а стоящий передо мной уже начинает оборачиваться. Понимая, что счет идет на мгновения, я взялся руками за проем двери, прислонил подошву к пояснице впередистоящего и резко распрямил ногу.

В кунге, как оказалось, возвращения Гельмута теперь еще ждал один из рейтар — именно он перекрывал вход, и именно он сейчас летел вперед после моего толчка. Пролетел рейтар мимо братьев из ларца, занятых делами: тессерарий Бен склонился над ведомостью, а опцион Лукас сидел за столом, заполняя журналы. Раздался звук удара, и командир рейтар — декан, я только что по пиктограммам на воротнике заметил, врезался в противоположную от меня стену.

— Все нормально, это я, — выхватив из-за спины глефу, я активировал ледяной клинок.

Места было мало, поэтому произошло все быстро: выросший из тонкого металлического плетения клинок, разгорающийся голубым сиянием, проткнул горло тессерарию и двинулся дальше, пробивая грудную пластину рейтару. Секундой позже, возвратным движением, горящее голубоватым пламенем лезвие воткнулось в бок вскакивающему из-за стола опциону — кожа его моментально покрылась прожилками изморози, глаза остекленели. Я резко двинул ручку регулировки энергии назад — слишком много не нужно, чтобы в окнах голубое пламя не сверкало.

Троих! Двумя ударами! — пульсировало в голове. От переполняющего адреналина — или от страха, не знаю, меня начало слегка подташнивать. На трупы убитых я старался не смотреть — есть вариант, что реально стошнит, прямо к горлу подкатывает.

Все, не задерживаться, на выход — дальше, дальше, дальше. Марина не видела, что произошло в кунге — кроме, наверное, того момента как я рейтара внутрь пнул. Но что-то слышала — лицо белое-белое как мел.

— Ты в порядке? Готова? — взял я за плечи Марину, глядя в глаза.

Не отвечая вслух, девушка несколько раз мелко покивала.

Ну все, теперь впереди третья, самая сложная часть плана.

С одинаковыми, как и с Гельмутом, собравшиеся на побег парни могли бы справиться и без меня. Но восемь рейтар с оружием наготове и в боевых доспехах — это реальная проблема. И то, что один из них, тем более командир декурии, оказался в прицепе центуриона — просто невероятная удача. Не считая еще одну невероятную удачу, что мне повезло не затупить, воткнувшись в его бронированную спину, получилось сделать все быстро и тихо. Если есть здесь храм Фортуны — как доберусь, свечку сразу поставлю. Нет, три свечки, или даже пять.

Все, отставить, теперь уже точно момент истины: или мы, или нас сейчас развальцуют, как недавно выразилась альтушка.

Рейтар осталось семь, но даже один может легко положить весь отряд — в своей активной броне и со штурмовой винтовкой. К счастью, они не роботы и сутки на ногах не проводят — дежурство несут в две смены, у них есть отдельная палатка, в которой находится отдыхающая тройка. Правда, никто к ним в палатку ни разу не заглядывал и неизвестно, в доспехах они там отдыхают или без.

Еще одна тройка рейтар постоянно на позициях — двое на вышке у главных ворот лагеря, еще один у задней калитки. Вот было бы темно — было бы легче. Но день от ночи на светлой стороне Альбиона не отличается, поэтому с вышек отлично видно почти весь лагерь. Незаметно ни к главным воротам, ни к задней калитке не попадешь.

Я повернулся в сторону палаток: увидев худощавый силуэт Питера, поднял руку. Именно ему Виталя должен передать пистолет, и этим самым пистолетом Питер мне только что махнул в ответ, подтверждая готовность. Марина к этому моменту тоже была почти уже почти готова — сняла комбинезон, оставшись только в белых сапогах и нижнем белье.

Выглядела она так, как будто сейчас на улице мороз — уже крупно дрожит в ознобе. Слышу даже как зубы постукивают — и не от холода, на улице заметно тепло.

— Если ты не готова, давай один попробую, — тронул я ее за плечо.

— Справлюсь, — помотала головой Марина, после чего одним движением стянула с себя майку, отбросив ее резким жестом.

Глубоко и прерывисто вздохнув, она быстрым шагом вышла из-за угла и пошла, а потом побежала к главным воротам, буквально взорвавшись криками, визгом и грязными ругательствами, разорвавшими тишину лагеря. Смысл искусственного выплеска эмоций сводился к тому, что не нужно тянуть к ней свои грязные лапы, и вообще она прямо сейчас всех посадит, дайте только на орбиту позвонить.

Кричала Марина ну очень пронзительно — так, что через ее крики, как ей только воздуха хватает почти без пауз голосить, я едва услышал рокочущий звук заведенного двигателя. Это уже Димарко включился, пока все по плану.

— Тварь-тварь-тварь, мерзкая-отвратная-тварь! — похоже, что все еще на одном дыхании орала Марина. Работа ведущей и регулярный фитнесс с кардио дает о себе знать — у нее запас воздуха в легких похоже не меньше, чем у профессионального лыжника.

— Хальт! Хальт, сучка! — закричал уже я, быстрым шагом выходя из-за командирского кунга. Перейдя на бег, начал — не очень усердно, догонять Марину.

Ее крики и внешний вид уже привлекли внимание двух рейтар на вышках. На прицеле ее не держали — что хорошо, я очень этого опасался. Марина была уже у самых ворот, и я догнал ее, перехватил за руки. Она отреагировала как буйная больная с обострением — забилась в припадке, вырвалась и упав на спину, скребя по земле каблуками, завизжала практически на ультразвуке.

— Кам цу мир! Шнелля! — присев перед девушкой, я повелительно махнул рукой.

Наверх не смотрел — пусть лицо и закрыто респиратором, полностью в Гельмута меня это не превращает. Расчет сейчас только — кто бы мог подумать, на грудь Марины, к которой — я очень надеюсь, сейчас и прикованы взгляды рейтар.

Вот теперь точно момент истины. И вопрос нашей жизни и смерти, надо же, зависит от идеальных сисек Марины — заинтересуются ими рейтары, или сохранят трезвость ума в оценке ситуации.

Сама Марина так и не переставала визжать и орать, и это — вместе с ее вызывающим и растрепанным видом, помогло: подмену рейтары не заметили, спустились оба. И в этот самый момент по отмашке наблюдателей заревел двигатель бронемашины.

Спуск рейтар был сигналом к атаке для остальных — броневик выехал из-за командирского прицепа и разгоняясь устремился к палатке, в которой сейчас находилась отдыхающая смена рейтар. Сам я уже вскочил на ноги, и перехватив активированную ледяную глефу, раскрутился с ней словно с боевым шестом — положив древко вдоль вытянутой правой руки. Удлинившийся ледяным хлыстом энергетический клинок прошел над плечами рейтар и срубленные, моментально замороженные головы покатились по земле двумя кроваво-грязными ледышками.

Тела в броне еще стояли, но уже начали заваливаться вперед. Я, даже не оглядываясь на лежащую в пыли Марину, уже бежал в центр лагеря, оттуда сейчас доносились яростные крики, которые на краткий момент перекрыл звук удара. Это Димарко, переехав палатку рейтар, подминая ее под себя, проскочил еще десяток метров и врезался в забор лагеря — вдавив в него стоящего на посту у задней калитки караульного.

Сразу же Димарко — обычно неторопливый и вальяжно двигающийся, невероятным образом вылетел из кресла водителя и уже стоял на коленях на капоте броневика, раз за разом вбивает домкрат в голову прижатого к забору рейтара.

Я видел это мельком, на бегу к разваленной палатке. Когда броневик по ней проехал, он сложил и протащил и ее, и двух рейтар за собой — вон лежат неподалеку, одно тело шевелится, но угрозы не представляет. Еще один рейтар выжил, но на нем висят сразу несколько человек, сковывая движения. Сверкнула вспышка, видимо сработала какая-то активная защита костюма и рейтар вырвался, подхватывая с земли штурмган. Я на бегу взмахнул глефой — и ледяной хлыст буквально развалил рейтара, превратив его в быстро подмерзающую кровавую кашу.

В этот момент на несколько секунд над лагерем повисла тишина. Потом воздух наполнила какофония звуков — крики, скрежет, стоны, треск заваливающихся ледяных глыб. Около двух десятков человек удивленные до крайности выбралось из палаток, остальные — разгоряченные короткой схваткой, смотрели на меня, часть каталась по земле крича от боли. Я выискивал взглядом Димарко. Нашел — он уже шел ко мне, так и держа окровавленный домкрат в руке.

Мельком осмотрелся — погибших вроде нет, степень повреждения раненых не очень понятна. Но узнавать не стал — происходящим должны рулить Димарко и Питер, как мы и планировали в случае успеха акции. Несколько человек организовывали общую группу, кто-то побежал заводить и подгонять машины, четверо полезли на наблюдательные вышки. Чтобы, в случае чего, увидеть приближающихся немцев. Ни одного выстрела не раздалось, но мало ли, вдруг гоблины могли увидеть отсутствие рейтар на вышке или отреагировать на крики и отправить гонца в лагерь легиона.

Если этого не случится, на что я очень надеюсь, время у нас есть до самого утра, когда должны прибыть машины с рабынями и полевой кухней. Если же что-то пойдет не так, заведенные машины и отряд должны быть в готовности к выезду и прорыву — чем сейчас и занимались Димарко с Питером. Оставив это на них, сам я собрался направиться в командирский кунг, но был еще один вопрос.

— Питер!

— Здесь я, — отозвался интеллигент.

Он только что присел рядом со штурмганом одного из убитых рейтар, внимательно его осматривая. Вместе с ним оружие разглядывали несколько мужчин. В возрасте, лица характерные — никак не белые воротнички, работяги или мастера с завода. Тем самые, что шутили шепотом про выполнение плана, рифмуя как Маяковский. Судя по выражениям и фразам, они уже прикидывают как можно снять ограничения с оружия. Опасное это дело — они просто не понимают насколько все здесь сложно.

— Пит, это оружие с индивидуальной настройкой, его нельзя использовать без допуска. А в броню вообще не лезьте, это смертельно опасно.

— Да-да, я вижу… вот, смотри, — Питер покивал задумчиво и приподнял руку мертвого рейтара, показывая мне его ладонь.

Под кожей — по линии от большого до указательного пальца, заметны вживленные металлические пластинки. Вернее, они не металлические, но выглядят именно так — как сдвоенные полоски серебряного цвета.

Еще обратил внимание, что судя по выражению лиц сидящих рядом с Питером «механиков», им страсть как хотелось поиграть в кружок юного техника. Я только вздохнул. Запретить, надавив своим только что приобретенным авторитетом? Так скорее всего будут среди нас еще погибшие во время прорыва, потому что кроме меня пользоваться чужим оружием никто не может. Запрещу, так в чужих смертях виноват окажусь в оценке остальных. Уйти сейчас — так возможны трупы прямо вот совсем скоро. Тоже я виноват буду — потому что хоть и предупредил, но недостаточно.

Махнув рукой — мол, делайте что хотите, все люди взрослые, я направился в наш кунг, где по-прежнему валялся на полу связанный Гельмут. У меня к нему есть несколько важных вопросов.

Марина уже вернулась в прицеп. Здесь же был и Виталик — стоял в проеме приоткрытой двери, делая вид что не смотрит внутрь, где альтушка вытирала обнаженную Марину влажной салфеткой сухого душа. Припадочное катание по земле даром не прошло — Марина вся грязная, исцарапанная; кожа у нее нежная, заметны наливающиеся синяки и ссадины. Она сейчас стояла в центре кунга, обхватив себя руками и крупно дрожа — явно накрывает после всего случившегося. Меня тоже догоняет постепенно — чувствую, как кровь в ушах стучит, как подташнивает начинает. Просто поверить не могу, в какую авантюру мы ввязались, и как у нас все получилось.

Дождавшись, пока альтушка закончила вытирать Марину от грязи, обработав несколько крупных ссадин, отправил ее вместе с Виталиком на улицу. Теперь в нашем кунге остались только мы с Мариной. Ну и связанный Гельмут на полу, конечно.

— Ты уверена, что хочешь присутствовать?

Марина покивала, прикусив губу до белизны. Ну, хочет и хочет, выгонять не буду. Она уже в курсе практически всего, так что — если мы выживем завтра, у нее есть все знания для того чтобы понять, что я жнец.

— Хорошо. Если что-то не так, говори.

Отвернувшись от Марины, обратил внимание на Гельмута. Он, крепко связанный, лежал на спине и сейчас смотрел на меня с целой гаммой эмоций во взгляде. Взяв со стола витис центуриона, я разложил его с резким звуком, как телескопическую дубинку. Сразу активировал, утопив удобно расположенную под большим пальцем кнопку. Посмотрел на бегущие по черному жезлу искры — нормально, работает.

Вместо предисловия острием ткнул Гельмуту в бедро. Тело центуриона тут же выгнуло и забило мелкой дрожью. Когда я убрал витис, он посмотрел на меня красными слезящимися глазами и попробовал громко замычать. Не удалось — в этот раз разряд я выдал посерьезнее.

Лицо Гельмута перекосило гримасой, тело выгнулось и застыло — совсем как у Виталика, когда он такой же разряд получил. Центурион потерял сознание, и для того чтобы его вернуть, пришлось выдать еще одни легкий импульс в плечо.

Очнувшись, мычать Гельмут больше не пытался. Я присел рядом с ним на корточки, и поднес к его лицу его же витис, по которому пробегали электрические искры.

— Ты же знаешь, кто такие жнецы? — негромко спросил я у Гельмута. Он не отреагировал — ни кивнул, ни покачал головой. Но по взгляду я увидел: знает.

— Так вот я жнец, только… ты уже понял, да? Чуть-чуть другой жнец.

Снова по глазам увидел, что Гельмут впечатлен, хотя лицо старался держать.

— У меня есть к тебе несколько вопросов. И сейчас ты расскажешь, зачем конкретно создано это подразделение и какие на него планы были у небезызвестной тебе пустоглазой персоны.

Взгляд Гельмута опять среагировал на мои слова довольно выразительно, поэтому я понял, что скорее всего не ошибся. Уже практически уверен, что хорошо знает пустоглазую и не просто выполняет мутно сформулированные приказы, а в курсе ее планов.

— Имей ввиду: кое-что из происходящего я знаю. Про новые батальоны Пятой бригады, например, в бойцов которой нас должны были переодеть, а также многое другое. Поэтому, если ты попытаешься соврать или поиграть в недосказанность, последствия для тебя будут очень печальными. Это понятно? Кивни, если да.

Кивнул.

— Если ты собираешься закричать, то… вся охрана лагеря внезапно умерла, так получилось. Если же ты рассчитывая привлечь внимание гоблинов… ты же слышал Марину по ночам?

Девушка поднялась, появившись в поле зрения Гельмута, помахала ему рукой. Когда она сидела вне его зоны видимости, заметно дрожала, обхватив себя руками; сейчас же мило улыбнулась как ни в чем не бывало. Вот это самообладание, надо же так суметь — тем более сейчас, когда Марина исчезла из поля зрения Гельмута, ее снова заколотило.

— Марина заглушит твой крик, ну а тебя за попытку ждет прямо наказание-наказание. Это понятно?

Кивок.

— Отлично. Сейчас я снимаю с тебя кляп, и ты начинаешь говорить.

Гельмут прочувствовал ситуацию и начал говорить, но довольно вяло. Было видно, что во время попыток строить фразы в стиле: «пык-мык-мы-тут-типа-эта-я-здесь-просто-рядом-постоял» он лихорадочно думает, как пропетлять в сложившейся ситуации. Я даже послушал немного, целых десять секунд, после чего воткнул острие витиса Гельмуту в живот и выдал среднюю мощность. Держал в этот раз не три секунды, а десять — именно столько, сколько слушал его невнятную речь.

После такого долгого воздействия Гельмуту долго пришлось приходить в себя. Я потратил это время, чтобы снова надеть его респиратор; Марине тоже надела свой, белый — в кунге неприятно резко пахнуло — у Гельмута опорожнились и кишечник, и мочевой пузырь.

— У тебя остался всего несколько шансов на то, чтобы начать говорить по делу, потом тебе настанет медленный и печальный конец.

На самом деле я не собирался убивать Гельмута. Он нужен как свидетель, потому что если я — без опыта, добиться от него ничего не смогу, то в Пятой бригаде специалисты наверняка найдутся.

Опыта у меня не было, зато в наличие оказалось горячее желание узнать правду. И не сразу, но Гельмут все же начал говорить предметно.

Юлия Клеопатра Октавия Германика — так звали пустоглазую патрицианку. Она была легатом Ахена — а Гельмут вот уже более двадцати лет состоял при ней в роли доверенного лица. До недавнего времени он был префектом лагеря легиона — серьезное звание, по сути начальник штаба, полковничья как минимум должность. Но после атаки Плети Гельмут получил от Октавии задание встретить ее здесь — в моей оболочке, и помочь Гаю Антонию организовать сводный отряд, чтобы через месяц переодеть его в форму Пятой легкой бригады.

В чем смысл затеваемой провокации Гельмут не сказал — не знал, если ему верить, но предположил, что это может быть связано с семейными разборками. Пока монолит был спящим, здесь располагалась только кадрированная — он назвал ее «кастрированной», Пятая бригада, командир-шефом которой являлась Юлия Клеопатра Кайсара Младшая — как следует из имени, младшая сестра Октавии Германики. Новоприбывший сюда Княжев оказался богат ресурсами, и Октавия рассчитывала прибрать его к рукам полностью, но Кайсара воспротивилась — формально будучи в своем праве. Отказ младшей сестры старшую, опять же со слов Гельмута, взбесил не на шутку.

Даже потери во время атаки Плети не поколебали решимость Кайсары Младшей справиться своими силами, в результате чего между сестрами произошла серьезная размолвка, в которую вмешалась глава фамилии. По результату Ахен занял всего две грани, получив в зону контроля бедные в сравнении с другими сектора. Что, опять же, послужило причиной ярости пустоглазой.

В общем, судя по всему — невольно мы влезли в дерьмо по самые уши, собрав самый настоящий страйк. Потому что нет ничего хуже семейных разборок элит, которые часто заканчиваются большой кровью. Ну а в том, что род сестер принадлежит к местным элитам, сомнений не было — вряд ли родовое имя Юлиев, ставшее знаменитым благодаря Цезарю, используемое вместе с именем Клеопатры — царицы первой группы землян, попавших сюда, будет стоять в имени обычной местной фамилии.

Ну и кроме этого мы оказались в самом центре женской драки — а кто хоть раз пробовал разнять разъяренных и вцепившихся друг в друга дам, знает насколько это может быть опрометчивым решением.

В общем и целом, услышанное от центуриона меня удивило, но не поразило — к чему-то такому я и был готов. В отличие от Марины, которая осмысляла сказанное Гельмутом с открытым от изумления ртом. Да, есть отчего — и сам допрос, и полученные знания — это было жестко.

Но самое жесткое нас ожидало за дверью, когда мы вышли на улицу и увидели, что в лагерь прибыли черные рейтары — числом не меньше десятка. Глядя на них, несмотря на зарок употреблять, я не сдержался от характеризующего ситуацию грязного выражения.

Глядя собравшихся у штабной палатки черных рейтар, я аккуратно задвинул Марину себе за спину. Похоже, зачистка прошла без единого выстрела — да, кроме штурмганов вижу энергетическое оружие в руках, поодаль в ряд обнаженные тела, рядом грудой оранжевые робы.

Как-то много черных вокруг, я же всех не убью, меня просто количеством задавят. И если самому умирать не страшно, не в первый раз, то бросать доверившихся мне людей…

— Свои, свои! — раздался предупреждающий возглас.

Кричал Виталя — он сидел неподалеку на капоте моего броневика, болтая ногами. А крикнул с небольшим запозданием, потому что грыз семечки. Откуда взял только? Нет, откуда понятно — из монолита все идет, но как это все попадает в закрытый лагерь?

Как Виталя нашел семечки узнавать не стал, а вот остальным озадачился. С оружием кулибины решили проблему нетривиально: вместе с кожей срезали вживленные импланты, и, вот этот ход мыслей меня удивил, плотно примотали их к рукояткам оружия тонкой медной проволокой. Импланты, как оказалось, настроены были не индивидуально, а лишь на ауру человеческого тела, поэтому отряд получил восемь рабочих штурмганов.

Доспехи перенастроить не сумели, но вытащили из каждого горба блок генератора активного щита, так что теперь бронекостюмы был просто защитными костюмами — как экипировка мотоциклиста.

«Это невозможно!» — сказало мне эхо чужой памяти мужским голосом.

Да-да, на воротник себе положи свое невозможно — со злорадством, за которое не стыдно, подумал я.

С энергетическим оружием же все оказалось еще проще — три найденные боевые косы, светящимися сейчас ядовито-зеленым светом кромками клинков, оказались вообще без какой-либо блокировки.

Интересно, кто проводил смертельный эксперимент, пробуя возможность использования оружия. Хотя, судя по тому, что одну из боевых кос держал Портос — самый крупный мушкетер, добровольцем был он. Недавний оппонент, кстати, только что демонстративно отставив оружие в сторону, направился ко мне — судя по выражению лица, намеревался просить прощение за поведение. Я только отмахнулся, мол проехали. Не время, да и наплевать мне на него и на его намерения, если уж начистоту.

— Дим, — повернулся я к Димарко.

Об опасности «зеленого» оружия для его оператора немцы во время занятий нам говорили, но я решил еще раз напомнить:

— Имейте ввиду, это не моя ледяная глефа, эти косы превращают любую органику в ядовитую кислоту. Если неаккуратно использовать…

— Помню-помню, учтем.

Димарко говорил что-то еще, а меня как-то вдруг накрыло. Мутной, неприятной тяжестью плохого предчувствия. Как-то словно депрессивное осознание свалилось, что через туман мы не пройдем. Не знаю отчего это произошло — или на фоне стресса и нехватки витаминов, или же это моя интуиция работает, усиленная обрывками памяти знаний вереницы убитых пустоглазой жнецов.

Пока я пытался справиться с неприятной тяжестью, Димарко уже закончил и ушел, оставив меня наедине со своими мыслями. Почему так муторно-то, а? Как будто я через туман до этого не ходил — нормально там гонял, ничего страшного не случалось, что ж сейчас так…

«Ты не пройдешь!» — вдруг раздался в голове эхом чужой голос.

Вот теперь понятно — что за «интуиция» мне подсказывает. Да-да, мы не готовы, согласился я мысленно с чужим голосом. Только вот с оружием проблему решили, как тебе такое? — обратился я к спрятавшемуся в памяти незнакомцу. Молчишь? Ну так завали хлебало и не отсвечивай, — раздраженно подумал я.

— Что? — негромко спросила Марина, как оказалось все это время стоявшая рядом.

— Не-не, ничего.

Похоже, что-то из мыслей я вслух озвучил. Да, витаминки и успокоительное попить бы неплохо все же.

В лагере все нарастала суета. Сновали туда-сюда люди, раскатывали и расставлялись по территории машины, убирали тела немцев. Готовились встречать утренний конвой с кухней. Я участия не принимал, абстрагировавшись — во-первых, не умею командовать, во-вторых озабочен другим вопросом — и сейчас позвал в узкий круг Марину, Ольгу и — так получилось, Виталю, который почти не отходил от альтушки. Или она от него не отходила.

— Есть разговор, — с выражением, намекающим на серьезность разговора произнес я, оглядывая всех троих. — Нам предстоит сейчас пройти через туман. У меня по этому поводу есть серьезные сомнения — чтобы добраться до тумана, нам нужно будет преодолеть блокпосты Ахена на границе монолита, а потом пересечь почти весь город. Поэтому склонен предполагать, что данная задача проходит по классификации не очень-то и далеко к категории «самоубийственная».

Я сделал паузу, осматривая всех — удостоверяясь, что меня правильно поняли.

— А че только нам говоришь? Есть отдельный план, че-как по тапкам отсюда…

— Да, че-как такой именно план и есть. Смотрите, ситуация такая, что дорога нормальная с этой стороны монолита всего одна, ее отслеживают с воздуха. Ломиться ногами через лес всем отрядом не вариант, вычислят, гоблины след возьмут. Врассыпную уходить — поодиночке те же гоблины переловят. Но у меня действительно есть вариант уходить отдельно. Вон там в лесу, с той стороны, — махнул я рукой в направлении полигонной трассы, — на дежурстве находится стая гоблинов, которые меня знают.

— Это те, которые видели, как ты немцев загасил? — догадалась альтушка.

— Да. И я хочу предложить вам вариант рискнуть. Попробую поговорить с гоблинами, чтобы эта стая провела вас вокруг монолита…

— Нас? То есть ты не пойдешь?

Хм, как-то я этот момент упустил. Вот почему они так загадочно смотрели все — я же просто забыл сказать, что отдельный план у меня для них, а не для всех нас.

— Нет, я не пойду. Без меня отряд в туман отпускать не очень идея, я вместе с общей группой пойду. Понятно, что и через лес идти — план, конечно, так себе, но вряд ли хуже, чем толпой ломиться под пулеметы немцев. Здесь ведь еще момент важный: если не получится пройти через туман, вы можете остальных спасти, добравшись до места назначения и рассказав там все по факту.

— Командир, мне кажется это… — начал было Виталик с крайне скептическим выражением лица.

— Я бы попробовала, — уверенно сказала альтушка одновременно с ним. Взгляд чистый, заинтересованный; ей принимать решение проще, она не успела почувствовать себя частью отряда, так что вариант отделиться и пройти по лесам ее явно более чем устраивает.

— … мне кажется, что я бы попробовал, — буквально в полете переобулся Виталик.

— Мне кажется это реально хороший вариант, — кивнула Марина.

— Ты пойдешь?

— Нет, я с тобой, — покачала она головой, при этом едва заметно передернув плечами. Боится тумана, очень боится.

— Марин…

— Если они будут вдвоем шансы есть, главное к немцам не попасть. Если вместе со мной примут, причем кто угодно, нас сразу повесят без разговоров, с беглыми рабами здесь разговор короткий. Меня, по крайней мере, точно повесят. Но ты уверен, что гоблины согласны?

— Согласятся, — ответила за меня альтушка. — Как первый немец в пыль разлетелся, они на него как на бога смотрели.

Время оставшиеся до «утра» — которое утром было только по часам центуриона, мы провели в подготовке. По мере приближения прибытия грузовиков с кухней напряжение нарастало. Всех волновал самый главный вопрос — приедет сменная команда черных рейтар, или нет.

Если приедет, шансы у нас конечно будут. Но на то, чтобы обойтись без потерь, минимальные — ночью рейтары не были готовы, сейчас же затея кажется едва ли не более опасной, чем ночное восстание. И когда послышались звуки моторов, весь лагерь буквально замер. Один из бойцов в черных доспехах — стоящий на вышке у ворот, обернулся и жестом показал, что едут только грузовики с кухней. Послышался общий облегченный вздох — воевать с рейтарами никому не хотелось.

Грузовики заехали в лагерь как обычно, подъезжая к палатке столовой. Я двинулся к первому, откуда уже выпрыгнул, судя по форме, наш новый сигнифер.

«Какая неожиданность!» — изумился я.

На замену казненному вчера Илиану Кацарову на должность сигнифера прибыл хорошо знакомый мне человек. Неожиданно, но сильно я этому не удивился: легион Ахен, его местный лагерь — «деревня» еще меньше, чем Княжев. А этот персонаж пусть и гнилой, но определенно пробивной и способный — хотя возможно, в приговоренное подразделение его назначили просто потому, что не жалко. Да и легенда подходящая — Марина беглая, этот дезертир; остальные, думаю, примерно так же должны были выглядеть в итоге по документам.

Сигнифер подошел ко мне без тени сомнений, начал представляться. Но осекся: со стороны дальнего грузовика раздался какой-то шум, и вслед сразу же загрохотали выстрелы. Заскрежетал разрываемый картечью металл кабин — стоящий позади меня Питер тоже начал стрелять, так что водитель ближайшего ко мне грузовика превратился в кровавое месиво.

— Сережа, ибанарот, он просто чихнул! — услышал я раздраженный крик.

Легионеров-конвойных по плану собирались брать в плен. Теперь в плен было брать некого — брони как на рейтарах у них не было, а без нее против штурмганов выжить без вариантов, куда не попади.

За несколько секунд все конвойные и водители погибли, а начавший первым стрелять Сережа получил в голову от злющего Димарко. Еще бы — ночью без стрельбы обошлось, а сейчас мы на всю громкость о себе заявили просто потому, что один из немцев чихнул.

В живых остался только новоназначенный сигнифер — он, даже не оборачиваясь на стрельбу, просто поднял руки. Но понять, что происходит не успел — шагнувший вперед Питер выключил ему свет ударом приклада в голову.

— Ах ты мудило… — негромко произнес я, глядя на упавшего.

— Я? — изумился Питер.

— Нет-нет, вот этот, — пробормотал я, и опустился на одно колено перед бездыханным телом. Возглас мой связан с тем, что на поясе у дезертира висели ножны с финкой НКВД, которую он снял с моего трупа. В груди колыхнулась холодная ярость.

— Падла мразотная, удавил бы…

Я действительно бы его удавил. Но — как свидетель нужен.

Питер побежал к грузовикам, объясняя рабыням что происходит и разговаривая с ними как на родном. Они все поняли, безо всякого волнения и споров уже занимали места в десантных отделениях готовых к выезду броневиков. Я нашел взглядом Димарко и жестом привлек его внимание.

— Дим, это дезертир из Пятой бригады, он там офицера убил. Свяжите и закиньте его в машину, как свидетель пригодиться.

— Понял.

— Выезжайте по готовности, я до гоблинов доеду и догоню.

— Принял.

Пока Димарко с Питером выстраивали и финально инструктировали готовящуюся выкатиться колонну, я уже выехал из лагеря — и притопив педаль, полетел прямо по полю в сторону леса. План есть, альтушка Ольга и суетолог Виталя в машине, готовы уходить; правда, если «моих» гоблинов нет на месте, не будет и планов. Нет, все в порядке — стая высыпала к опушке, едва подъехал к лесу.

Я выпрыгнул из машины, жестом подозвал вожака. Тот подошел на полусогнутых, почти на четырех конечностях — в самом деле как собака. Или как королевский подданный, которые несмотря на то что прямоходящие, тоже на четвереньках часто к владыке подползали.

— Охранять. Проводить, — показал я на выпрыгнувших из машины суетолога и альтушку. — Пятая бригада. Проводить. Охранять, — в руках у меня уже заранее подготовленный рисунок со щитом и буквой «V», а также всеми четырьмя буквенными индексами батальонов.

Марина дублировала мои слова на латыни — после чего вожак, демонстрируя что понял задание, пару раз пролаял и закивал так активно, что казалось сейчас лбом в землю биться начнет. Собранный на затылке хвост его при этом летал по сторонам как хлыст — ощутимо мне по руке попав, когда я тронул его за плечо призывая подняться.

Для того, чтобы вожак гоблинов прочувствовал серьезность задачи и преисполнился максимальной мотивации, мне показался нелишним символический жест. И под такой символический жест удивительно подошла так вовремя вернувшаяся ко мне после прогулки сквозь время и пространство финка НКВД, которую я только что гоблину и вручил.

Вожак стаи потерял дар речи и едва не потерял сознание от того как преисполнился событием, а со стороны остальных гоблинов раздался слитный то ли вздох, то ли вой изумленного восхищения. Стая повизгивала, подвывала, некоторые гоблины подпрыгивали от возбуждения в нетерпении, будучи готовыми выполнить задание.

— Н-нахер я сюда пришел, — услышал я, как совсем негромко прошептал Виталик. У него, похоже, энтузиазма предстоящее путешествие не вызывало. Но рядом с удивительно уверенной в себе альтушке неуверенность Виталя показывать явно стеснялся.

— Все ребят, удачи, — взял я за плечи обоих на краткий миг, прежде чем вернуться к броневику.

Когда залезал в проем водительской двери, стая и суетолог с альтушкой уже исчезли из виду, даже белый комбинезон среди деревьев не виден больше. В машине теперь остались только мы с Мариной, и — на полу десантного отсека, крепко связанный Гельмут. Кроме того, на полу сложена часть имущества научной команды, в числе прочего медицина.

Когда мы пролетели поле в обратном направлении, колонна из пяти бронемашин уже покинула лагерь и втягивалась в лес на другой стороне поля. Ехали в сторону лагеря Ахена — вариант конечно не очень, особенно после стрельбы, возможно поднявшей немцев по тревоге, но других дорог вокруг просто нет.

Колонну догнал я только в лесу. Быстро его миновали и выехали в чистое поле, где на фоне мглы туманного монолита вдали темнеют стены лагеря. На наблюдательных вышках нас заметили, бойцы засуетились. Даже сквозь шум двигателя я услышал пронзительный звук ревуна, а чуть погодя в небо взлетели несколько синих ракет. У нас обычно форс-мажор обозначают красный цветом, но здесь небо отливает краснотой, на этом фоне синий лучше заметен.

Первой машиной в колонне — бывшей машиной Гельмута, где сейчас собралась группа вооруженных бойцов в броне, управлял Димарко. Он уже свернул с дороги в поле — чтобы не подъезжать вплотную к лагерю легиона. Минута несусветной тряски и оставив лагерь в стороне, мы выскочили на заезженную грунтовку, ведущую в сторону стены мглистой пелены.

Впереди теперь путь нам преграждал только блокпост с легионерами Ахена, где их не меньше десятка. Они сейчас разбегались по сторонам, занимали позиции за бетонными блоками. Очень повезло, что установленный порядок не подразумевал отработку атак с тыла — немцы на нас реагировали, но не слишком слаженно.

Раздались первые выстрелы, застучали пули по броне. Основной огонь пришелся на идущую первой машину — у самого блокпоста броневик Димарко, зачадив двигателем, съехал в сторону с дороги. Но остальные уже влетели на блокпост, под грохот выстрелов наматывая легионеров на колеса и разваливая будку с укрывшимися там немцами.

Подбитый броневик горел, бойцы из него уже выпрыгивали, пересаживаясь в остановившиеся рядом машины. Раз-два, три-пять-шесть… вот еще двоих на руках несут, в нашу сторону. Здесь Марина, здесь медицина, об этом все знают и предупреждены. Раненых забросили через задние распашные двери, еще двое остались помогать, Марина им что-то громко кричала, руководила. Я привстал, обернулся — но посмотрел на это лишь мельком — выглядывая назад, не выехали из ворот лагеря машины группы быстрого реагирования.

Не выехали. Но это вопрос даже не минут, а секунд скорее всего.

— Вперед-вперед-вперед! — раздался гулкий крик Димарко.

Он уже стоял на сиденье в десантном отделении машины четвертой команды, держась за верхнюю дугу. Рядом с ним — такой же широкоплечий Портос с боевой косой и перекошенным лицом; вокруг кровь, трупы, крики боли, чадящий дым и огонь. Странное и страшное зрелище — к такому меня жизнь не готовила.

Преграждающий дорогу во мглу шлагбаум отлетел, броневики один за другим исчезали, скрываясь в туманной пелене. Лежащий на полу Гельмут вдруг громко замычал и активно забился, несмотря на то, что связан крепко. Похоже, он понял, что мы едем в монолит и сильно этому противится. Почему? Потому что он без респиратора, вот почему.

Свежие перегрины первые пару лет могут спокойно ходить в туман. Потом тоже могут — но чем больше проведено времени в этом мире, тем больше шанс оказавшись во мгле превратиться в измененного, стать туманной тварью. Я же знаю это — не только чужой памятью, но и Марина неоднократно говорила.

Знаю, знал, но забыл.

Гельмут здесь уже несколько десятков лет. И в ходе недавнего допроса он похоже просто не подумал, что мы попытаемся уйти через туман. Сейчас же явно пытается об этом намекнуть, забившись словно в конвульсиях привлекая внимание. Времени что-то делать уже не было — ну не выкидывать же его из машины, поэтому я просто отодвинул этот вопрос на периферию. Повезет, останется человеком — отлично; не повезет, ну значит не судьба.

Бросив еще один взгляд на колдующую над ранеными Марину, снова вернулся вниманием к управлению. Объехав пышущий жаром броневик — там двигатель бензиновый, горит ярко, проехал дальше. Теперь я двигался в колонне не последним — вел отряд Питер, а замыкающим в туман заехал броневик четвертой команды с Димарко за рулем. Все по заранее согласованному плану — вместе с ним в замыкающей машине еще четверо вооруженных бойцов на случай преследования. Которого, все были уверены, не избежать — а багги рейтар ездят быстро, гораздо быстрее наших броневиков. И местность они знают ненамного хуже — нашу колонну ведут местные, но немцы здесь уже больше месяца, дороги во мгле, пусть и на макетах, наверняка изучили.

Преследования, кстати, пока так не видно — прежде чем заехать в белесую пелену, я бросил я еще один взгляд на лагерь легиона, ворота все еще закрыты. И как раз в этот момент все исчезло, только мгла со всех сторон осталась. Звуки сразу стали глуше, рокот мотора доносится как будто сквозь вату.

Несколько дней во мгле не был, а уже успел позабыть это неприятное ощущение по коже — как будто одет во влажное, едва ощутимое на теле термобелье. Стало зябко, руки подрагивали от напряжения, вновь подкатила легкая тошнота — как будто крепкого чая слишком уж много выпил. Страшно.

Еще и Гельмут на полу бьется как припадочный — несмотря на то, что связанный. Даже активнее чем Марина недавно, когда отвлекала от меня внимание наблюдателей с вышек.

Только впоследствии я понял, что таким своим поведением Гельмут намекал на то, чтобы его вырубили, лишив сознания. К сожалению, сразу я об этом не догадался, ну а потом было уже поздно.

Во мгле колонна скорость снизила, ехали практически бампер в бампер. Видимость — полтора броневика вперед, одна назад. Несколько раз, когда колонна притормаживала на поворотах, я слегка втыкался во впередиидущую машину. Скрежет железа здесь, во мгле, звучал странно, непривычно глухо.

Дорогу я не узнавал — двухполосная, разбитая, с широкими грунтовыми обочинами; слева покосившийся бетонный забор с выцветшими рекламными щитами, справа густые высокие кусты. Не был здесь ни разу, похоже окрестности какого-то предприятия или складов, заброшенных еще с прошлого века.

Проехав мимо покинутой промзоны, пропетляли какими-то проездами, пыля по грунтовке мимо аккуратных заборов частного сектора, потом выскочили на широкий проспект. Снова со скрежетом металла — после того как первый броневик начал притормаживать, все пять машин друг к другу притерлись. Все же с такой дистанцией если ехать, для идеального торможения нужна реакция робота. На грузовиках Пятой бригады, которые я видел для этого, спереди и сзади на бамперах покрышки закреплены — выглядит странно, но эффективно, мы так просто не успели сделать.

После поворота на проспект я уже сориентировался — мы на главной улица города. Четырехполосная дорога с высаженными тополями, за широкими тротуарами выстроились невысокие, в основном двухэтажные купеческие здания, еще имперские.

Старый город, красиво здесь было до того момента, как Княжев не накрыл туман.

Теперь нам только давить педаль и лететь вперед — проспект проходит через весь город, как раз выводя к торговому центру «Княжеский», где уже точно начинается зона контроля Пятой легкой бригады. И там должны быть сменяемые посты — монолит еще свежий после последнего обновления, работа по вывозу должна кипеть. Это отсюда вывозить практически нечего, а вот завод и торговый центр — это места, которые до следующей перезагрузки вычищают полностью, уж очень там много полезного.

Колонна между тем разгонялась — видя, как уходит вперед машина с цифрой «3» на корме, я тоже прибавлял скорость. Рядом мелькнуло желтое пятно — Марина, перебравшись через спинку сиденья, села на соседнее командирское место.

— Жить будут, — бросила она, хотя я и не спрашивал.

Это хорошо. Пока вообще все хорошо и все по плану. Едва подумал об этом, как белая цифра на корме впередиидущего броневика как-то вдруг очень резко оказалась перед капотом моей машины. Я только выругаться успел за мгновенье до того, как ощутимо врезался грудью в руль. Перед Мариной руля не было, и она вскрикнула от боли — ремни безопасности не предусмотрены, а приборная панель металлическая. Очень неприятно она ударилась, вижу кровь на лице. Впереди, приглушенные мглой, раздались громкие крики — смысл я не расслышал, потому что один из бойцов как раз в этот момент навалился на мое сиденье, врезав мне локтем в затылок.

Мгновением позже броневик еще раз встряхнуло — это уже Димарко в нас врезался. Но он успел среагировать, и со скрежетом металла замыкающая машина прошла мимо, ударив нашу лишь вскользь, по касательной. Но все равно ощутимо — корма подпрыгнула, броневик слегка подвинулся, частично развернувшись. Я на пару секунд увидел Димарко — он уже переключился на нижнюю передачу с характерным лязгом шестерней, и его броневик, рывком набирая скорость, проехал вперед. Скрывшись во белесой мгле, откуда уже слышались испуганно-возмущенные крики.

Я — включив заднюю передачу, откатывался от кормы впередистоящей машины. «Что происходит?» — чуть-чуть иными словами крикнули мне сразу несколько бойцов — как сзади, так и из десантного отделения броневика, в который мы врезались. «Сильно я знаю, что происходит», — такими же словами ответил я, снова нарушая зарок не использовать грязные выражения.

Броневик еще откатывался назад, а я уже воткнул первую передачу и с усилием закрутил тугой руль. Объезжая машину третьей команды, проехал вперед, откуда — приглушенные белесой непроглядной мглой, только что послышались несколько выстрелов.

— Рок-н-ролл, парни! — предупреждающе крикнул я, весь превратившись в сгусток нервов. Сейчас, сейчас мы увидим, что там впереди происходит…

Всецело увлеченный тем, что происходит впереди — в нескольких метрах и секундах езды, я затупил с переключением передач — совсем забыв про двойной выжим сцепления. Броневик резко дернулся, заглохнув — словно конь, который резко тормозит недовольный седоком. Выругавшись еще раз — в унисон с болтающимися в десантном отделении парнями, я вдавил кнопку стартера. Конечно же, забыв при этом перекинуть рычаг коробки на нейтральную передачу. Машина рывком дернулась вперед — стартер крутанул пару раз двигатель, и броневик проехал еще пару метров, снова встав колом. Судя по шуму сзади, парни в этот момент пытались не упасть в другую сторону, а сходство броневика с брыкающимся конем стали еще сильнее.

Впереди снова зазвучали выстрелы, стали громче крики. Среди десятков голосов вычленить можно было гулкий бас Димарко — который кричал ехать вперед, не останавливаться. Я наконец завел нормально машину, и объехал разъезжающиеся машины второй и третьей команды. Броневик с цифрой «2» на борту как раз вырулил прямо передо мной, так что пришлось еще больше выкрутить руль. Проехав по газону, сминая кусты и прыгнув по бордюрам, я врезался в рекламный щит на обочине — небольшой, но удар выдержал.

Вдавив педаль газа, чувствуя, как броневик гребет колесами землю, сминая рекламную конструкцию, я (наконец-то!) через расступившуюся мглу увидел причину остановки. Машина первой команды стояла на дороге немного косо — как бывает, когда в пол тормозишь, прочертив колесами по асфальту. Под броневиком лежало сразу несколько человек… нет, не человек — кадавров.

Они шевелились, даже передавленные. Теперь понятно — водитель первой машины просто принял туманных кадавров за людей и вдавил педаль тормоза в пол. Мы обговаривали этот вариант — но одно дело говорить, а другое — осознано въехать в толпу просто приняв на веру, что перед тобой не уже не люди. Причем это ведь не местные кадавры, не жители Княжева; пришлые из атаки Плети месячной давности — на одном из тел под колесами я заметил черный китель, на другом — странную одежду, явно несовременную.

Броневик первой команды совсем рядом, но вижу я его очень плохо — видимость уже меньше десяти метров. Первый раз такое, я в суете просто не обратил внимание.

«Мгла атакует не сама», — прозвучал эхом чужой голос.

«Хорошо быть умным раньше, как моя жена потом», — чтобы не выругаться, мысленно ответил я неизвестному пассажиру в собственной голове. Поздно он проснулся — я уже сам понял, что мгла атакует. Сама ли, или по чье-либо наводке, сейчас не суть важно: на нас, от тротуаров с обеих стороны дороги, появляясь как призраки из окружающего тумана плотной толпой шли кадавры. Первые уже приближались к машинам, обступая — из мглы их выходили десятки.

— Да что же вы стоите! — закричала Марина.

Она привстала на месте и закричала очень громко, во всю силу легких. Но даже так я ее сейчас слышал как будто через толщу воды — туман вокруг стал еще гуще. Казалось, лоскутья в нем вьются змеящимися щупальцами, словно обхватывая нас, обвивая бесплотными змеями. Постепенно, незаметно-незаметно, видимость ухудшилась всего до нескольких метров.

— Поехали! Поехали! — Марина закричала так сильно, что мгла — как мне показалась, немного расступилась.

Как раз к этому моменту наш броневик все же подмял под себя рекламный щит, педаль газа я так и не отпускал. Под капотом исчезла сминаемая группа кадавров, бронемашина чуть подпрыгнула, гулко зарокотали моторы остальных. Как будто в километре находятся, а не рядом в нескольких метров, настолько звук глушит. Но самое главное, что наконец-то тронулись. Оставив плотный водоворот мглы, погребая под колесами разрозненную толпу, мы словно выскочили из густой пелены — все еще в тумане, но видимость снова привычная, пара десятков метров. Еще один лоскутный водоворот белесой и заметно уплотнившийся мглы возник впереди.

Я подумал было, что это уплотнение лучше объехать, но сделать ничего не успел — из густой мглы, словно прорывая завесу и оставляя за собой рваные лоскутья тумана, в нашу сторону бросились два монстра. Напоминали они огромных облезлых волков — но с грацией гепарда и размерами с быка.

Выскочили твари стремительно, вылетев из мглы в синхронном прыжке. Один из туманных монстров прыгнул на припаркованную машину поодаль, и со скрежетом когтей оттолкнулся от ее крыши. Я обеими ногами вдавил педали сцепления и тормоза, броневик резко встал и меня снова ударило грудью об руль. Но в этот раз я использовал этот удар как толчок к ускорению — оттолкнувшись ногами от вдавленных педалей, кувырком через сиденье оказался в десантном отделении, по пути каким-то невероятным образом перехватив и активировав ледяную глефу.

Спиной я врезался в одного из бойцов, туманный монстр в этот момент приземлился к нам на капот. Времени на раздумья почти не было, поэтому я оттолкнулся от остановившегося мой прыжок бойца и качнулся уже вперед, втыкая клинок глефы монстру в грудь; такое изображается на старых русских гравюрах и называется «принял медведя на рогатину».

Если бы у меня было обычное копье, здесь бы и остался — потому что лапа с когтями, с которых — словно жидкий пепел, струилась мгла, уже летела мне в голову. Но я уже двинул выдачу мощности энергии до упора, со звонкими щелчками преодолев сразу все три предохранительные отсечки.

Вспыхнувший синим неоном клинок превратил монстра в ледяную статую, ту т же взорвавшуюся мириадами осколков. Один из когтей ощутимо попал по щеке — но уже превратившись в ледяшку.

Я рванул цевье назад, отключая подачу энергии и обернулся, щурясь — колкая ледяная пыль попала в глаза. Второй туманный монстр в этот момент уже приземлился в десантное отделение броневика первой команды. Мелькнули лапы с серповидными когтями, широким веером брызнула кровь, послышался многоголосый крик ужаса и боли.

Сразу несколько человек стреляли во вторую тварь — я видел, как пули рвали сотканное из мертвой плоти и мглы тело. Но монстр не обращал внимания, снова мелькнули лапы и один из стрелков уже умер, разрубленный — верхнюю часть его тела откинуло далеко в сторону, оно пролетело прямо над нами, истончаясь в прах уже в полете.

Я ступил на сиденье, прыгнул на борт — собираясь выскочить из машины и атаковать монстра с боку. Но кто-то в первой машине, вооруженный боевой косой, сумел извернуться и воткнул изогнутое острие туманному волку в брюхо. Похоже, оператор оружия сделал то же, что и я только что — двинул вперед рукоять подачи энергии до отсечки: туша монстра выгнулась и покрылась кислотно-зеленой сеткой набухших от яда вен.

Вот только это было не ледяное копье, а более смертоносное ядовитое — причем опасное для всех вокруг включая и владельца, особенно если он без активной брони. Я еще успел заметить, как туша туманного монстра уже полностью засияла кислотно-зеленым светом, но дальше не видел — толкнувшись от борта обратно, рухнул в десантный отсек, совсем передумав выпрыгивать.

— Ложись! — закричал, потащив за собой вниз Марину.

Вместо лица у нее — почти кровавая маска, только голубые глаза чистые, словно небо. Бровь разбила о приборную панель, очень неудачно ударилась — течет обильно.

Монстр в этот момент взорвался, забрызгивая все вокруг разъедающей кислотой и дымящими ошметками. Над нами пролетели брызги ядовитой плоти, сияющей кислотным зеленым цветом. Один из бойцов замешкался — остался на ногах, когда я падал, и сейчас его плечи и голова дымились, съедаемые кислотой. Второй успел рухнуть вниз, но сейчас орал истошно — к нам в десантное отделение упала часть лапы, исходящая лоскутьями мглы и брызжущая зелеными каплями кислоты. Они здесь, в белесом мглистом мире, имели очень яркий свет — заметно выделяясь, как и синий неон сияния ледяной глефы.

Отпустив Марину, я поддел глефой лапу, откидывая ее в угол. Заметил, что несколько брызг кислоты попали на раненых бойцов, а еще мгновением позже кусок исходящий ядом плоти приземлился на спину связанному Гельмуту. Кислота сжигала и кожу, и веревки на руках. Замычав от боли, центурион изогнулся невероятным движением — словно танцор брейк-данса, освобождая руки. Обезумевший от боли взгляд уперся в Марину, сжавшуюся на полу недалеко от него.

Гельмут закричал — страшно, нечеловечески; глаза его уже подернулись туманной дымкой, скулы с хрустом принялись менять форму — кляп оказался перекушен, открылась полная зубов пасть. Как у акулы, обалдеть просто. Гельмут утробно зарычал и хотел вцепиться в Марину, но она — завизжав от страха, пнула центуриона ногой. Клацнув удлинившимися зубами, он отшатнулся, споткнувшись о боковое сиденье и падая на спину.

Но едва упав, тут же вскочил — с искаженными чертами обезображенного трансформацией лица. Глефой бить мне было неудобно и не с руки, поэтому я ударил ногой в грудь, так что только связанные лодыжки центуриона мелькнули, когда он вывалился на дорогу.

Вскочив на борт следом, балансируя на тонкой кромке, я попытался ударить ледяным хлыстом. Но Гельмут — извиваясь, словно червяк, стремительно полз, цепляясь руками за землю. Зазвенело льдом, центурион исчез — то ли я его достал, то ли откатился, скрываясь во мгле.

Так и стоя на борту, балансируя, я осмотрелся насколько позволяла мгла. Броневик первого отделения покосился, колеса с одной стороны спущены, частично расплавленные. Питер, на щеку и плечо которого попала кислотная зелень, отходит от машины держась за лицо. Другие броневики вроде целые, поодаль слышатся выстрелы, крики. Но это все совсем рядом, а чуть дальше позади — от первого уплотнения тумана, из которого мы выехали совсем недавно, в нашу сторону живой стеной идут кадавры. И их уже неприлично много — не десятки, а сотни, реально человеческая масса.

Спрыгнув на землю, я широко взмахнул глефой снизу-вверх: со скрежетом передо мной появилась ледяная стена из осыпающихся глыб, перегородивших дорогу. Снова не совсем самостоятельно это сделал, больше по наитию получилось — чужая память и навыки работают, когда оружие в руках.

Перекрыв путь кадаврам наступающим сзади, после я выставил ледяную стену сбоку и пробежал по дороге назад. Сделал несколько разворотов на ходу, совмещенный со взмахами глефы — каждый из которых превращал сразу по несколько кадавров в ледяные статуи, падающие и разбивающиеся.

— Едем, едем, не стоим! — заорал я, увидев броневик четвертой команды.

На лице у Димарко заметны следы ожогов от маленьких капель кислоты — кожа словно оспинами изрытая, но он внимания на это не обращал, пытаясь организовать людей. Так, броневик второго отделения тоже стоит покосившись, внутри месиво, истончающиеся в прах люди и ошметки монстров — похоже, туманных тварей было больше двух. И здесь что-то другое: из открытых задних дверей видна растекающаяся гнилью груда блестящих черным глянцем щупалец.

Три машины на ходу осталось. И это мы только полдороги проехали.

Раненых из потерявших ход бронемашин вытащили, Димарко уже запрыгнул за руль, начав разворачиваться. Так, ясно, целится вот в этот узкий проезд между двумя домами. Дальше я не рассматривал, вернулся в наш броневик прыжком перелетев через борт, схватившись за него одной рукой. Заставь так в обычной ситуации повторить — вряд ли получится.

Не знаю, что здесь случилось, пока меня не было — но тело одного из бойцов уже истончается, превращаясь в прах, еще двое раненые кричат от боли, а растрепанная Марина стоит со штурмганом в руках. Что-то плохое случилось, но спрашивать некогда — машину Димарко я больше не видел, а сейчас пристроился в бампер едущему в проулок между домами уцелевшему броневику третьего отделения. Впереди раздался громкий скрежет, я напрягся было, но это — как только что увидел, просто ведомая Димарко машина отбросила в сторону желтую малолитражку.

Я переехал нескольких кадавров и ориентируясь на корму впередиидущей машины — снова белая цифра три перед глазами, выехал в небольшой дворик. Мгла опять сгущается, видимость снова околонулевая. Промелькнули в поле зрения только что раскатанная первой машиной детская площадка и погнутые качели. Так, снова поворачиваем — похоже Димарко едет так, чтобы двигаться в прежнем направлении, но теперь уже вдоль проспекта.

Треск невысоких деревянных заборов, мелькание падающих яблонь, раскатанные клумбы — в полусотне метров от главной городской дороги здесь сады-огороды уже. Через которые мы ломились вслепую как носороги. Только у них плохое зрение, а мы во мгле вообще ничего не видим: как раз только что, объезжая бетонный столб, я потерял из вида бампер впередиидущего броневика. С испугу отстать, слишком разогнался и не вписавшись в поворот, врезался в небольшой сарайчик. Решил не останавливаться, и сильнее вдавил педаль газа, больше всего опасаясь засадить броневик здесь так, что не выехать будет.

Сверху валились рассохшиеся бревна, осколки шифера, балкой мне ощутимо ударило по затылку, аж в ушах зазвенело, но старичок БТР не подвел. Свалив несколько хлипких стен, броневик подпрыгнул несколько раз и проскочил через разваленное строение.

Марина, сидящая рядом и засыпанная строительным мусором, вдруг навела на меня штурмган, целясь прямо в голову. Она же недавно во мгле появилась, у нее иммунитет, она не должна в демона или туманного монстра превратиться — мелькнула у меня череда мыслей, оборвавшись грохотом выстрела.

Чавкнуло разрываемой плотью совсем рядом — оказалось, Марина не в меня стреляла, а в Гельмута. Центурион освободился от веревок и догнал нас, пока броневик валил сарай. Только сейчас я постфактум понял, что Гельмут прыжком, словно лягушка, только что вцепился в борт с моей стороны и собирался отгрызть мне голову — пасть его стала еще больше и зубастее.

Мелькнуло и исчезло как не было — я снова смотрел только вперед, где из мглы стремительно вырисовывались очертания заборов. Вдруг понял, что туман рассеивается, очередное уплотнение мы преодолели. Снова видно впереди на несколько десятков метров, хоть не вслепую ехать можно.

Мы выскочили на широкий проезд, впереди я увидел два потерянных было броневика. Радость от их обнаружения, облегчение от того, что стреляла Марина не в меня, да и звон в ушах меня чуть отвлекли. Ненадолго совсем — и в машине с хорошим обзором прошло бы бесследно, но у меня обзор так себе для таких скоростей в густом тумане. Дорога же в этом месте все более шла вниз под уклон, поэтому разогнались мы прилично, ситуацию я перестал контролировать.

Замеченные впереди броневики тормозили, поворачивая направо — чтобы вернуться на главный проспект. Я же затормозить определенно не успевал, так что вывернул руль, уходя от столкновения. Слишком резко — броневик вильнул и врезался в припаркованную машину. Брызнуло заднее стекло, захрустела сминаемая крыша, капот броневика поднялся, и мы взлетели — куда-то вверх, в белесую мглу.

Так, наверное, пилот самолета перед собой панораму видит, когда сквозь густые облака взлетает. Но броневик не самолет, я не пилот — мы уже приземлились. Тяжко, с грохотом, и на несколько секунд броневик встал на два левых колеса. Перевернулись бы, но я успел дернуть руль в сторону наклона. Опять слишком резко получилось — смяв несколько кустов сирени, мы оказались в широком зеленом дворе, где на раскатанном до состояния гладкой земли газоне хаотично было припарковано с десяток машин.

Раскидав бампером несколько, я вырулил со двора и поехал в примерном направлении, в котором как мне казалось мы недавно ехали. Несколько сокрушенных заборов, пара огородов частных владений под колесами и снова мы выскочили из частно-садоводческой пасторали в цивилизацию — на главный проспект.

С испугу вновь потеряться я разогнался так, что опередил остальные броневики. Как раз сейчас услышал, что мне позади что-то кричит Димарко. Я не слышал и не вслушивался, потому что понял: на проспекте перед нами собралась толпа кадавров. В которую я и въехал, выжимая из машины все что можно.

Благо, толпа оказалась неплотная — не успела превратиться в человеческую массу, в которой даже машина может завязнуть. Броневик ехал подпрыгивая, словно по разбросанным по дороге бревнам, рядом раздались выстрелы — и Марина, и бойцы других машин стреляли в тварей, схватившихся за борта.

Мы проскочили через толпу кадавров, буквально прорубив себе путь — и снова выскочили на открытый простор. Дорога пошла вверх, и я уже узнавал местность. Повернул налево, проскочил между двумя жилыми комплексами — моим «Арго» и еще строящимся «Итакой». Мелькнул указатель на торговый центр, по нему и повернул.

Ехал я к ТЦ целенаправленно — именно здесь собирались поисковые и трудовые отряды Пятой бригады, здесь наверняка их опорный пункт. Да, вижу, как от входа разбегается по машинам несколько человек, включая офицеров и корпоратов в белой форме. Ну точно опорный пункт здесь.

Я разогнался, но Марина меня окликнула, показала назад. Остальные две машины отстали — броневик третьей команды катил на двух спущенных с одной стороны колесах, а Димарко держался сзади. Притормаживать я не стал — доедут, мы уже на месте почти. Тем более что навстречу, от главного входа в ТЦ, уже выехало несколько багги. Подъехали ближе, раскатываясь по сторонам — бойцы в них смотрели на нас настороженно.

— Плеть идет! — заорал я, привставая на сиденье.

Похоже, не поверили. Атака Плети два раза подряд — это невиданное событие, это я помню откуда-то издалека. На самом деле, я не был уверен, что это вот прямо Плеть, но количество виденных кадавров намекало. Это точно не малые группы, а уже большая толпа — которая пока просто в массу не превратилась.

Но даже если это не Плеть, все равно такое количество туманных тварей — ЧП, поэтому надо бы придать своим словам авторитета, так что я активировал ледяную глефу, поднял над головой. По барабану уже на конспирацию, я в это дерьмо на все деньги вписался.

— Плеть идет! — снова закричал я, когда клинок озарил пространство вокруг голубым неоновым цветом.

Подействовало. Человек с чистым лицом, оператор энергетического оружия — всадник или патриций, не иначе, не послушать такого будет большой ошибкой. Поэтому на меня больше почти не обращали внимания — как к нам съехалась-сбежалась толпа и несколько машин, так и разъехалась-разбежалась организованными группами, действуя в рамках озвученной угрозы. Поверили, заработал механизм.

При этом мой статус — буквально на лице написанный отсутствием меток, предполагал для остальных что я знаю, что делать. В отличие от реального положения дел, конечно же. И как за спасительную соломинку я ухватился за возможность, когда в одном из багги на командирском месте увидел знакомое лицо с широкой бородой.

— Сосед! Сосед! — замахал я рукой, привстав и держась за руль.

Забавно — при виде него я обрадовался, несмотря на то, что он случайно меня пристрелил. С другой стороны, он же — в следующей жизни, оказал мне квалифицированную первую помощь, а сейчас должен помочь выйти на кого-то, кто принимает решение здесь.

Багги с бородатым соседом подлетел к нам, развернулся и прижался борт в борт. Надо же, на воротнике у бородатого соседа уже значки опциона, неплохо карьеру делает.

— Я же тебя знаю⁉ — всмотрелся он в мое лицо.

Ответить ему не успел, раздались громкие предупреждающие крики. Обернулся — из тумана позади появилась группа кадавров, несколько десятков. Нет, больше — все выходили и выходили. Среди них были упыри — они уже разбегались быстро, расходясь по сторонам и окружая наши машины.

Из разъехавшихся по сторонам багги выпрыгнуло по два человека и тут же показали, как именно надо работать с «зеленым» оружием А-класса. Несколько самых резвых упырей, попытавших на лансеров прыгнуть, взорвалось, расплескивая кислоту — только взрывы были направленными, и ядовитая жидкость полетела в толпу кадавров.

Орудующие энергетическими клинками лансеры уже разбежались по сторонам, создавая полосу отчуждения — в которую прущие из мглы кадавры заходили и тут же падали, так как ступни и ноги их разъедало уничтожающей все кислотой. К месту выхода первых групп кадавров подлетело еще несколько багги, расширяли полосу отчуждения. Димарко уже остановился — оставшиеся в живых перебегали и перетаскивали раненых из поврежденного броневика к нему в машину.

Сосед мой бывший организовал подчиненных помочь — в процессе услышал, что его называют Череп. Ну, я бы бородой назвал, но татуированный лысый череп тоже внушает, поэтому неудивительно.

— Так вы кто такие? — снова обратился он ко мне, улучив момент. Раненых уже перегрузили, часть бойцов запрыгнула к нам в машину. Тесновато, зато быстрее поедем — подумал я, запрыгивая на водительское место и ощутимо ударившись при этом коленом, даже наколенник не помог. Сильно ударился, аж воздух в себя втянул сквозь стиснутые зубы.

— Мы от немцев сбежали из концлагеря, — негромко ответила Марина вместо меня.

На слове «концлагеря» она осеклась, попыталась еще что-то сказать, но кроме шепота больше ничего не получалось. Похоже окончательно сорвала голос, только губы шевелятся. Ну да, учитывая, как она сегодня кричала — и в тумане, и в лагере до этого, неудивительно.

— Сосед, нам самый главный здесь нужен, — морщась от боли и держась за колено, произнес я. — Это очень срочно, очень важно и очень секретно.

Череп подумал пару секунд, потом махнул рукой.

— Давай за мной.

Багги рыкнул мотором и покатил вперед. Объехав торговый центр, мы увидели стоянку машин, возле которой уже царила суета — видно было, что под угрозой атаки Плети поисковые и трудовые отряды собираются сваливать из тумана. Ведущий нас багги пропетлял между машинами и группами людей, подъезжая к одному из грузовиков.

Судя по знакам отличия на форме, похоже к центуриону привез. Ох, так я ж его знаю — тот самый, что отправил нас с Юргеном на смерть, шрам очень уж приметный, респиратор его не скрывает.

Череп выскочил из багги. Пока я — колено болит еще после удара, вылезал из броневика, он уже доложил обо мне и моем запросе. Когда подошел, человек со шрамом ждал от меня объяснений. Я же, решив, что краткость — сестра таланта, сформулировал все предельно четко:

— У меня срочные новости для Юлии Клеопатры Кайсары Младшей. Ей или её репутации грозит серьезная опасность, подробности могу передать только лично, дело касается вопросов рода и фамилии.

Центурион со шрамом — как и Череп недавно, пару секунд подумал, рассматривая меня, потом без слов кивнул и сделав пару шагов, заскочил к нам в броневик. Через борт, как молодой. Почти как я недавно перед лицом опасности из тумана, буквально с места — впрочем, здесь если тормозить, долго не проживешь. Уж мне-то, погибшему в тумане два раза из-за нерасторопности, этого ли не знать — думал я, вновь занимая водительское место.

Едва не наступив на одного из раненых, который вовремя убрал ноги, центурион со шрамом прошел вперед, нависая над нами с Мариной.

— Вперед и направо по указателю, — показал он мне направление движения, а потом обернулся и что-то прокричал на латыни группе ожидающих его указаний офицеров.

Я к этому моменту — махнув Димарко ехать следом, уже катил вперед, разгоняясь и оставляя позади всю суету опорного пункта. Проехали мы метров пятьсот по прямой, потом я повернул по указателю — уже чужому, не местному, и совсем скоро густой туман начал постепенно истончаться, а потом вдруг исчез как выключили.

Я с удовольствием вздохнул полной грудью, наслаждаясь свежим воздухом, не испорченным мглистой пеленой и затхлыми гнилостными миазмами.

Мы сделали это, черт побери, мы проехали!

Но радость моментально пригасило осознание того, что доехало лишь две машины из шести, половина из добравшихся ранены. С другой стороны, могло быть и хуже: если смотреть реалистично — вообще чудо, что мы вообще пробились через туман.

Дорога, прямая как стрела, вела нас по той самой долине, которую я увидел впервые выйдя из мглы — еловые рощи по склонам холмов, россыпи огромных валунов. Правда, ни следа прошедшей здесь месяц назад массы кадавров не заметно. Впереди, на возвышенностях, видны стены нескольких фортов, на смотровых площадках вьются красно-золотые флаги Республики и несколько черно-зеленых штандартов Пятой бригады.

Еще дальше, на вершине господствующего холма, приметная башня из металлоконструкций. Размером — отсюда если судить, сравнима с Эйфелевой, но только не пирамидальной формы, а коническая, как телебашня. На вершине круглая площадка, словно шляпка у гриба. Так это же причальная мачта для дирижаблей — догадался я, как раз заметив два аэростата парящих под самым гексагональным куполом.

Вдруг послышался предупреждающий крик, из-под колес раздался противный металлический скрежет. Заглядевшись на небо и причальную мачту вдали, я не заметил проволочное заграждение прямо перед носом. Спиральный барьер из колючей проволоки, по типу «Егозы», раскатанный рядами по всему полю. Переехав первый виток, хорошо не запутавшись и не потянув за собой, я уже вырулил в проем прохода второго, а чуть погодя следующего, петляя по дороге.

Блокпостов — как в Ахене, на выезде из монолитов здесь не было, только проволочные заграждения с проездами в них. После которых дорога то полого поднималась, то опускалась. Сейчас броневик снова тянул в небольшой подъем. Впереди расположился форпост, на вышке заметен пулемет, смотрящий, как казалось, прямо в меня. И в этот самый момент он, ска, загрохотал, выплевывая дымные языки пламени. Я весь сжался внутри, ожидая рвущих железо попаданий, но очередь прошла выше, над нашими головами. Оглянувшись, увидел как раскидывает попаданиями вышедшую следом за нами из тумана группу кадавров. Снова застучал пулемет, разрывая тела — еще одна группа появилась, уже в другом месте, наваливаясь на первую полосу колючей проволоки.

Проехав между бетонными блоками, я сбавил скорость у ворот, но створки быстро открылись, когда центурион со шрамом прокричал что-то бойцам на латыни. Мы проехали форпост почти не притормаживая — но я обратил внимания на суету сборов. Готовятся, судя по всему, не только к обороне, но и к эвакуации.

Когда проехали задние ворота, центурион показал мне направление по одной из трех дорог, расходящихся в разные стороны. Когда отъехали от форпоста, к нам — в крутом развороте отбрасывая с колес траву и комья земли, подлетело два багги, поехав параллельно. Центурион им что-то прокричал на новолатинском, багги разъехались. У меня сразу ассоциация с дельфинами появилась плывущими перед лодкой.

Теперь уже грунтовая накатанная дорога поднималась наверх под уклон постоянно. Пейзаж удивительно напоминал Карелию — елки и сосны, крупные валуны, мягкий мох и кусты по типу черники. Может быть даже черника и есть, потому что сосны — реально как сосны, на ходу от земных деревьев отличий я даже не вижу.

Поднявшись по склону, местами довольно крутому — двигатель надсадно ревел на пониженных передачах, выехали к высоким стенам с закрытым парапетом и галереей. Пропетляв между бетонными блоками, заехали в открытые ворота. На одной из створок золотой римский орел, на второй эмблема Пятой бригады — оплетенный зеленой змеей красный знак «V» на круглом черном щите.

Внутри стандартные для легионов блочные строения. Такие же как в лагере Ахена, неотличимые, только там штандарты висели черно-белые, а здесь черно-зеленые. Центурион прокричал что-то командиру сопровождающего нас багги, и одна машина остановилась, перегородив путь мне путь. Вторая с ревом мотора, выбрасывая гравий из-под колес, развернулась и умчалась обратно.

В лагере заметная суета — то и дело гудит ревун, взлетают в небо веером синие ракеты, туда-сюда проезжают или пробегают отдельные команды и целые центурии. К нам уже направлялась группа людей, в числе прочего и медики — и это очень хорошо, потому что раненых у нас реально много. Их уже вытаскивали, раскладывали прямо на земле. Одного только что положили на землю две азиатки-рабыни — не очень аккуратно положили, практически бросили. Зацепившись за это взглядом, недоумевая, я вдруг увидел, что бросили они так дезертира Гуса. Надо же, выжил. Хотя неудивительно — такие тонут очень тяжело.

— Это ваш! Дезертир и убийца! — показал я центуриону со шрамом.

Тот нахмурился, всмотрелся в лицо Гуса. Сощурился неприятно, узнал похоже; резким голосом отдал пару приказов и тронув за плечо, показал мне направление, куда ехать дальше. В нашем броневике к этому моменту оставалось только четверо — центурион, мы с Мариной, и один из фельдшеров, сейчас оказывающей ей помощь. Центурион уже прокричал что-то на новолатинском, обращаясь начальнику караула. Тот махнул рукой и в машину к нам запрыгнули два вооруженных бойца. Экипировка и оружие почти как у рейтар — доспехи тяжелые; в руках только не штурмганы, калибр заметно меньший. Винтовки, не дробовики, а на прямоугольных ствольных коробках не римский орел, а орел-с-волчицей. Однако, знак матриархального рода.

Фельдшер обрабатывать раны Марины закончил, выпрыгнул, сразу после я тронулся с места. Броневик Димарко оставался здесь, я ему только махнул на прощанье. Центурион со шрамом пусть и не говорит вслух, но очевидно, что не видит смысла тащить к Кайсаре Младшей сразу всех. Марину, возможно, тоже бы высадил — если бы не белый цвет Альтергена на ее рабском комбинезоне. Видимо счел важным свидетелем.

Неужели мы прямо сейчас к этой загадочной Кайсаре Младшей все же попадем?

Лагерь Пятой отдельной бригады чем дальше, тем больше казался неотличимым от лагеря Ахена. Был в одно римском лагере, был во всех. Проскочив мимо ровных рядом казарм, мы подъехали к зданию штаба — которое, в отличие от остальных зданий, выглядело здесь как одинокая сталинка в квартале хрущовок.

Выходя из машины, прихватил ледяную глефу. Такое оружие без присмотра не оставляют. Хотя были сомнения, что меня пустят в здание штаба вместе с ним. Выяснять не пришлось — нам навстречу из широких дверей уже вышли двое, спустились с крыльца навстречу. Офицеры, и, судя по золотым насечкам на воротниках бронекостюмов, самое высокое командование. Тем более что оба без шлемов, и оба с тонкой золотой полосой через переносицу. Это уже всадники, аристократия — но не настолько высокая, чтобы лица чистыми оставались.

Знаки отличия от легионных пиктограмм отличаются, но все же сходство есть — вижу, что перед нами префект лагеря и полковник, командир бригады. По факту командир, официально главный в таких подразделениях всегда кто-то из высоких фамилий. В Пятой бригаде это как раз Кайсара Младшая, которую Гельмут шеф-командиром называл.

Полковник, мазнув по мне взглядом, обратился к центуриону с уточняющими вопросами — видимо в курсе сути событий, доложили уже. Пока центурион со шрамом объяснял в деталях кто я и что хочу, над нашими головами — на бреющем полете, едва не цепляя вершины деревьев, прошло два винтовых самолета. На наш Ил-2 походи, как бы даже не он и есть.

Штурмовики скрылись из вида и чуть погодя донесся грохот взрывов. Еще немного позже на фоне видной отсюда белесой стены монолита стали заметны плотные клубы черного дыма. Похоже, самолеты выжигают появившихся из тумана кадавров. Полковник между тем, выслушав ответ центуриона, обернулся к нам и что-то сказал. Выражение лица явно показывает, что вариант версии, которые сработал в тумане с центурионом со шрамом, с полковником мне пройдет, информации ему нужно больше, чтобы к Кайсаре меня отвести.

— Говорите, я буду переводить, — обернулся ко мне центурион.

Вот почему молчал всю дорогу, ни одного вопроса не задав. Так и так знал, что мне говорить придется.

— Командование легиона Ахен и несколько сотрудников корпорации Альтерген тайно собрали полсотни перегринов без регистрации, формируя отдельный отряд. Технику нам выдали состоящую на вооружение у новых батальонов Пятой бригады. Командиром отряда стал бывший префект лагеря легиона Ахена. Куратором — Гай Антоний Цезарион Макрон Германик, лично нам представленный. Наш отряд готовился для совершения провокации в сторону вашей бригады.

Говорить получилось почти без пауз, центурион со шрамом переводил быстро. Под конец рассказа лицо римского полковника едва заметно вытянулось — услышанное имя, в контексте приписываемых деяний, его явно впечатлило.

— Какие ваши доказательства? — спросил он у меня на ломаном русском.

— Остальное я буду говорить только Кайсаре Младшей лично.

На самом деле, я и так сейчас вывалил почти все, что знаю. Смысл для меня в личной встрече — это информация о том, что я жнец, но не будешь же об этом в такой толпе кричать.

Темные глаза полковника между тем заметно сощурились. Центурион что-то сказал, лицо полковника чуть разгладилось. Я вдруг по смыслу догадался — полковнику сильно не понравилось, как я фамильярно назвал Кайсару неполным именем, а центурион напомнил ему, что у меня есть доступ к оружию А-класса и я точно говорю не все, что знаю.

Римлянин — посверлив меня взглядом еще несколько секунд, задумчиво нахмурил брови, после чего кивнул и отошел на несколько шагов. За ним отошел и префект, а после оба довольно активно начали обсуждать услышанное. Совсем недолго — префект лагеря со скрежетом печатки по кирасе с орлом ударил себя кулаком в грудь и быстрым шагом направился обратно в штаб.

Полковника уже окружила четверка бойцов в полной броне. Выглядели их доспехи намного круче и технологичнее всего ранее мною виденного. Как с картинки сошли, преторианцы похоже.

«Варанги», — раздалось в голове поправившее меня эхо мужского голоса.

Вот ты и попался! Я понял теперь рецепт, как раздражать эту спящую часть не распакованных чужих воспоминаний. Нужно ошибаться в оценках; на примере того, как вероятность получить правильный ответ в интернете больше, если намеренно пишешь пост с ошибкой — обычный вопрос проигнорируют, а вот ошибку исправить всегда найдутся желающие. Правда, голос в ответ на мои мысли больше не реагировал, но кто такие варанги я и так догадался. Гвардейская элита в составе легионов и вообще римской армии — преторианцы. Элитная гвардия в подразделениях федератов — варанги; названия разные, суть задач та же.

Полковник забрался в десантное отделение, с трудом протиснувшись в задние двери в своей массивной броне, следом бодро заскочили сопровождающие его гвардейцы. Марина села рядом со мной на привычное место, а вот центурион со шрамом остался здесь. Вернее, он уже запрыгнул в один из сопровождающих нас багги, который полетел в сторону, откуда мы только что прибыли.

— Поехали, — отвлекая, показал мне полковник в сторону причальной мачты. На новолатинском сказал, но я прекрасно понял.

Осматривался полковник в машине с интересом. Смотрел и на оставшиеся следы разъедающей кислоты, и на брошенное оружие погибших бойцов, отдельно пнул иссохшую лапу туманного волка — я обратил на это внимание, но после больше смотрел на дорогу. А потом и вверх смотрел, наблюдая как стремительно спускается к лагерю огромный дирижабль. Вытянутой веретенообразной формы, матово-черный и с нарисованным в передней части глазом — как на греческих галерах.

При близком рассмотрении аэростат напомнил мне дирижабль «Киров» из игры Red Alert, только без подвесного бомбового отсека. И хотя казался дирижабль огромной махиной, в сравнении с местными стратосферными и пассажирскими аэростатами — это совсем небольшой военный транспорт. Рабочая лошадка, чтобы нести вахту наблюдения и таскать грузы между поверхностью и облачными городами.

Спускался дирижабль настолько быстро, что я подумал было что падает. Присмотрелся, понял — нет, все же снижается. Ускорение происходило с помощью четырех двигателей — сопла которых направлены вверх и горят красноватым огнем, как реактивные. Но, судя по неоновому сиянию красных линий на кожухах, принцип работы иной — похоже опять антиматерия в деле.

От нижней передней части дирижабля вдруг с резким хлопком отделился гарпун, направленно полетевший в сторону причальной мачты. Когда мы подъехали ближе я рассмотрел, что отстрелил дирижабль не гарпун и не якорь, а швартовочный канат с утяжелением на конце. Его сейчас соединили с вторым канатом, что лежал на земле; двигатели дирижабля погасли, начав поворачиваться соплами вниз, а махина теперь опускалась медленнее, притягиваемая к причальной мачте лебедкой.

Вместе с полковником и Мариной, в сопровождении четверки варангов, мы двинулись внутрь мачты. Нет, все же не такая большая как Эйфелева, поменьше. Миновав опоры прошли мы к лифту расположенному в прозрачной трубе. Механизмов подъема я не увидел, но, когда двери закрылись и пол ощутимо толкнул в ноги, понял — поднимали нас сжатым воздухом. Выстрелили капсулой вверх как пневмопочтой. Ускорение оказалось не очень приятным, но все лучше, чем ногами по ступенькам.

Верхняя площадка оказалась поворотной — на выходе из лифта почувствовал, что пол ходит под ногами так же, как поворотный круг на полу сочлененного троллейбуса. Дирижабль был притянут уже почти вплотную, но бросив лишь короткий взгляд на черную махину, я обернулся в сторону монолита. Его границу, как и долину по которой мы недавно ехали, с башни было отлично видно. И еще было видно, что из тумана появляется живая масса атакующей Плети. Зрелище захватывало и впечатляло: первая линия, ограниченная спиралями колючей проволоки, вся чадила и горела, над ней то и дело пролетали штурмовики, заливая землю напалмом.

Стены выстроившихся вдоль границы фортов — в числе прочего того первого, который мы не так давно проехали, штурмовала человеческая масса. Я подобное видел только кино где зомби захватили мир, и вот отличий почти не было. Страшное зрелище — отдельные группы кадавров, преодолевшие огненный ад, наползали друг на друга, выстраивая живую пирамиду.

Полковник тоже глянул на происходящее, но быстро перевел взгляд. В его глазах я не увидел беспокойства — или владеет эмоциями, или ситуация внизу, по его мнению, не несет опасности. Скорее всего так — Плеть вне тумана не так опасна, новых монстров создавать не может. Более того, убитая вне монолита туманная тварь во мгле больше не возрождается, так что нынешняя атака — это реальная удача, если эмоции в сторону отставить.

Пятая бригада, пусть ценой больших потерь, справилась даже с предыдущим натиском Плети — заставшим их в чистом поле врасплох без серьезных укреплений, а сейчас ситуация гораздо благоприятнее.

Пока я наблюдал за атакой Плети, дирижабль уже швартовался, притянутый вплотную к посадочной площадке. Я слышал это, но сам продолжая смотреть на границы монолита. На моих глазах машины рейдеров начали покидать один из фортов первой линии. Едва отъехали, как на месте укреплений сверкнуло белое пламя, выжигая массу кадавров, наползающую на стены. Вспышка ослепила меня ненадолго, а когда проморгался увидел, что по всей долине от Плети остались только небольшие разрозненные группы. Вот почему полковник отвернулся. Не хотел, как я сейчас, моргать слезящимися глазами — знал, чем закончится натиск пересекшей огненное поле человеческой массы.

Дирижабль между тем причалил, со скрежетом от площадки выдвинулся раскладной посадочный рукав. Без задержек мы прошли по нему, еще незакрепленному. Ощущения — как на веревочном мостике через горное ущелье, не очень приятные. Заходя в дирижабль, перешагнули через медленно-медленно в финальной стадии стыковки сужающийся разрыв. Полковник тут же начал надменно что-то приказывать встречающему нас флотскому — судя по синему мундиру, офицеру. Раскраска на лице, кстати, тоже в тон, и полоса широкая почти как у рядовых бойцов. Не привыкну никак я к этой моде на цветовую идентификацию на лице, странно в восприятии выглядит.

«Как будто в другой мир попал», — хмыкнул я про себя.

Полковник продолжал распекать властелина воздуха. Не сразу, но я вроде понял в чем дело — похоже, дирижабль собирался отшвартовываться традиционно, а полковник в угоду скорости потребовал якорь со швартовочным канатом просто сбросить.

Встречающий офицер побагровел, но отдал команду и развернувшись на каблуках, повел нас по тесному коридору. Узко, тесно, как в подводной лодке — никакого комфорта. Впрочем, неудивительно — военный корабль. Судя по заметно накренившейся палубе, дирижабль уже взлетал, разворачиваясь на ходу.

Миновав очередной узкий шлюз, мы тесной группой прошли мимо караула из двух матросов и оказались в гондоле — вынесенной вниз от веретена корпуса рубке управления дирижаблем. Здесь полковник начал — на своем латинском, высказывать что-то капитану дирижабля. Квирит, видно по холеному лицу, но с синей идентификационной полосой на лице. Ну да ожидать всадника или патриция на капитанском мостике обычного военно-транспортного дирижабля конечно не стоит.

Пока полковник отдавал указания капитану, я еще раз подумал насколько высокое положение занимает мой таинственный друг Антоха, если кроме него я никого с чистым лицом пока и не видел из римлян. Конечно, пустоглазая еще, но она не в счет, у нас с ней все сложно.

Уши между тем ощутимо заложило — заработали двигатели, аэростат быстро поднимался. Мы с Мариной расположились в углу рубки под присмотром двух варангов личной охраны полковника, другие двое за его плечами стояли. Марина заметно нервничала, крепко сжимая мою руку, я же приобнял девушку за плечи в попытке успокоить.

Нас пока никто не трогал, никто ни о чем не спрашивал, так что было время осмотреться. Анатомические кресла, плавные обводы, непривычные мундиры экипажа, панорамное остекление — так, что вперед и вниз открывается отличный обзор. Рубка управления напоминала мостик космического корабля — только находящийся не сверху, а снизу. Все как в фильмах показывают, но нигде не видно ни огней телеметрии, ни голографических проекций. Ну да здесь, под облачным куполом, ничего из высокотехнологичного не работает, так что тут только «аналоговые» приборы управления.

Поднимались мы быстро и вскоре аэростат пересек границу гексагонального купола. Я это ощутил очень хорошо — скорость подъема на некоторое время замедлилось, словно аэростат прорывался сквозь невидимую пленку, а потом вдруг последовал ощутимый рывок вверх. В рубке ожили технологичные приборы, засияли огни телеметрии, появилась проекция положения аэростата в небе. Который, судя по картинке, выходил на траекторию стыковки с облачной цитаделью — летающий город располагался над самым центром монолита. Город еще в атмосфере — как и почему летает, неясно. Скорее всего как-то связано с аномалией — облачные города всегда располагается над центрами туманных монолитов.

Вид сквозь панорамное остекление рубки теперь как из иллюминатора самолета — мы летим надо мглой. Над которой вскоре показалась облачная цитадель. Напоминала она похожий на летающую тарелку футбольный стадион — как Газпром-Арена в Питере, или даже как Маракана в Рио-де-Жанейро. Только внутри не видно глубокой чаши трибун с футбольным полем. Сверху — на ровной крыше под прозрачным куполом, расположен жилой квартал — видна зелень парков и скверов, белизна дворцов.

В центре огромной летающей тарелки — выходящая за пределы прозрачного купола башня. Широкие сходящиеся вместе опоры, как у Останкинской телебашни, над ними сияющая красным золотом в лучах Селены женская статуя — с копьем в руке и с большой хищной кошкой, вьющейся у ног. Поразительное зрелище.

У этой римской цивилизации какой-то пунктик — мало того, что каждое личное оружие украшают гравировкой римского орла, так и каждый облачный город похвастаться вот такими статуями. Над этой башней определенно изображена богиня-покровительницы рода Юлии Клеопатры. С копьем вроде Афина, но не она — Афина в шлеме, у этой же голова не покрыта, длинные волосы словно живые вьются, переливаясь в лучах солнца.

Мои познания в римских богах, довольно скудные, постепенно накладывались на память Вики — и я «вспомнил», что по богу-покровителю можно определить влияние фамилии. Римские боги, как и общество, тоже сословно разделены; называть своим покровителем одного из Капитолийской триады — Юпитера, Юноны и Минервы, имеют право только самые влиятельные патрицианские семейства. Приближающаяся золотая статую юной дамы с большой кошкой у ног точно не Юнона и не Минерва, так что в семейную разборку я ввязался пусть и в олимпийскую, но не самом шпиле храмовой горы, образно выражаясь.

Под самой статуей, в башне, заметил остекленное пространство. Как на Останкинской телебашне — где наверху рестораны находятся с панорамным обзором. Здесь рестораны вряд ли есть, скорее всего верхушка фамилии собирается, хотя может даже и пообедать в числе прочего.

Дирижабль уверенно двигался в сторону статуи. В отличие от приземления к посадочной мачте внизу, здесь экипажу помогала автоматика — траектория пути высвечивалась на проекциях, появившихся на фоне панорамного остекления рубки.

В приближающейся башне я увидел несколько выдвинутых посадочных рукавов — да, кроме прочего это и причал. Сверху над цитаделью — места для аэростатов, снизу, под «летающей тарелкой», шлюзы для космических шаттлов, вдруг подсказала мне память Вики. Облачные города — мост между небом и землей; хаб, где идущие из-под купола аэростаты примитивной по сути конструкции встречаются с прибывшими из космоса кораблями. Но кроме этого облачные цитадели являлись и местом для жизни. Конкретно эта — резиденция матриархального рода нобилей, в котором сестры решили учинить разборку, в самом центре которой я и оказался.

Горящая красным золотом в лучах Селены статуя между тем уже исчезла из виду — мы приблизились к башне. Снизу, прямо под ногами — садово-парковый дворцовый ансамбль, видны неспешно прогуливающиеся люди. Фигурки небольшие, но заметно, что наряды традиционные римские — мужчины преимущественно в белых тогах, женщины в ярких платьях. Наверх никто не смотрит, причаливающий военный транспорт здесь обыденность.

Похоже, наверху — в дворцово-парковом квартале, резиденции членов и приближенных фамилии, а обслуживающий и рабочий персонал обитает на нижних уровнях. Такому летающему городу все же прорва обслуживающего персонала требуется, да и одежда сама себя не постирает, а собака сама за собой не уберет. Если у местных нобилей, конечно, есть собаки.

Как выглядят нижние уровни я представлял — Вика, когда ее подняли на облачную станцию Альтергена, в них и оказалась, наверх ни разу не поднималась. Хотя хотела и планировала, но не удалось, потому что ее конкурентки вниз с балкона скинули. Что для сестры явилось полной неожиданностью — она, привыкшая к подковерным тайным интригам, столь прямого противодействия совсем не ожидала.

Послышался шум, скрежет, пол под ногами чуть дернулся — похоже, пристыковались. Посмотрел на полковника — стоит, с места не двигается. Да, здесь не посадочная мачта на поверхности планеты, порядок не нарушишь — так что придется ждать, пока процедуры стыковки будут выполнены полностью.

Тем не менее, мы долетели. И это хорошо.

Или не долетели, а дошли? — как обычно в момент напряжения, в голову полезла всякая дичь. Вот военный корабль ходит, торговое судно плавает; дирижабль — это Воздушный флот, и в местных правилах русского произношения по воздуху он ходит или летает? Дирижабль именно этот определенно военный, так что мы долетели или дошли до воздушной цитадели?

Я вздохнул, отбрасывая навязчивые левые мысли и готовясь к очередному испытанию — встрече с Кайсарой Младшей. Что за разборки у нее с сестрой? Что мне ждать от беседы?

Что она вообще за человек?

Напряжение и волнение оказалось столь велико, что я снова почувствовал, как меня слегка подташнивает, адреналина просто избыток. И когда неподалеку сверкнула вспышка взрыва и гондолу ощутимо тряхнуло, а парой мгновений позже панорамная проекция перед нами замигала яркими красными оповещениями, я в общем-то даже не сильно удивился.

Несколько секунд всеобщей растерянности, криков и скрежета, а потом пол под ногами ощутимо покосился, и отстрелившая от корпуса гондола полетела вниз. Марина вцепилась мне в руку и попыталась закричать, но из-за сорванного голоса у нее получился только сиплый выдох. У меня же в этот момент некстати мелькнула мысль, что теперь можно уверенно сказать — точно не прилетели и не пришли.

Приплыли.

Юлия Клеопатра Кайсара Младшая на общем сборе фамилии ощущала себя чужой. Небезосновательно — даже выносящие блюда слуги чувствовали себя здесь частью семьи, своими. И даже слуги ее словно не замечали, а уж для родственников она и вовсе как будто больше не существовала. Пустое место.

«В любом коллективе всегда должен быть наглядный пример того, каким не надо быть», — учили ее в Военной Академии. В фамилии Клеопатры рода Юлиев именно Кайсара Младшая стала таким примером; и ладно бы на нее смотрели как раньше, с небрежением, но теперь для остальных она как будто перестала существовать.

Люди, особенно родственники поневоле, могут простить все кроме успеха. Кайсара, к успеху стремящаяся с малых лет, до недавнего времени полностью выполняла главные условия, гарантирующие отсутствие завистников — была бедной и не демонстрировала никаких талантов. Еще и опозорилась на всю Республику при поступлении в Военную Академию.

Пока она — после окончания Академии, оставалась безликой серостью, последней строчкой имен в списке фамилии, копошась где-то внизу с парой потешных батальонов, ее терпели. Но сейчас, когда контроль над неожиданно проснувшимся свежим монолитом посулил ей огромное личное состояние, её вдруг заметили; и то, что увидели, никому не понравилось. Кайсара больше не была удобной и более того, своего недавнего позора — невиданное дело, вовсе не стеснялась.

Еще в первую неделю после пробуждения монолита Кайсара прочувствовала сочащееся сквозь дежурные фразы и вежливые улыбки недоуменное раздражение. Ну а уж когда она пошла против воли главы фамилии, апеллируя к законам Республики и уставу Протектората, отказавшись передать контроль над монолитом Октавии… Похоже, после этого обычно раздираемая внутренними противоречиями фамилия наконец-то сошлась хоть я чем-то, всем составом желая втоптать Кайсару обратно в болотную серость, откуда она сделала попытку вырваться.

Кайсара краем глаза отмечала, что никто из родственников на нее так и не смотрел, даже вскользь. Но некоторые из клиентов семьи и фамильяров не так владели собой, то и дело поглядывая на самую, на данный момент, знаменитую представительницу фамилии Клеопатры рода Юлиев; многие в этом зале вживую видели ее впервые.

Сохраняя непроницаемо-надменное выражение лица, Кайсара устремила взгляд на единственную, кто смотрел на нее с приязнью — на статую Дианы, богиню-покровительницу фамилии. Скульптурное изображение Дианы здесь, в закрытом для случайных людей зале, отличалось от общепринятого: на вытянутой вверх правой руке богини восседал коршун, а опушенную вниз левую — с луком, а не копьем, обвивала змея.

Дань памяти Старым богам: птица символизировала богиню-коршуна Нехбет, а змея — богиню-кобру Уаджит. Коршун и змея, принадлежности царского убора фараонов, который носила обожествленная правительница Клеопатра, официально признанная родоначальницей фамилии после перехода рода в матриархат.

Изначально фамилия считала отцом-основателем царя царей Цезариона — сына Юлия Цезаря и Клеопатры. Фамилия была одной из многих из рода Юлиев, кто вел родословную от царя царей, но оказалась единственной, кто перешел в матриархат в ходе войны орла-и-волчицы. После смены фамилии — невиданное дело, сменили и бога-покровителя: вместо Меркурия патроном стала Диана, покровительница охотников, рабов и богиня трех дорог.

Дело невиданное, но в начале гражданской войны в этом был смысл. Тогда казалось, что старый порядок рушится, наступает новая эпоха — по замыслу предводителей мятежа Диана, как богиня трех дорог, должна была стать олицетворением божественной власти на земле, на небе и в космосе. Более того, Диана должна была стать главной богиней римского пантеона, вместе с Аполлоном и Меркурием заменив Капитолийскую триаду Юпитера, Минервы и Юноны.

Не случилось. Не получилось. Гражданская война закончилась вечным миром — превратившим Республику из единого целого в раздробленное на провинции и доминионы общество, в котором принявшие матриархат фамилии потеряли свое прежнее влияние. Став, по большей части, лишь поставщиками жен для остальных, возвысившихся в ходе последней войны Домов.

Кайсаре Младшей, впрочем, даже выгодное замужество не грозило. «Двенадцатая дочь», — ставшее нарицательным выражение, употребляющееся часто в негативной коннотации как характеристика чего-то лишнего, ненужного и несуразного. Очень яркое и говорящее, особенно если двенадцатой дочерью являешься именно ты.

В матриархальной фамилии двенадцатая дочь стоит в самом низу семейной иерархии. У нее нет права голоса ни в женской половине, ни в мужской. Двенадцатой дочери не светит выгодное замужество — если только не повезет стать второй и третьей женой влиятельного человека, ни карьера жрицы Пантеона, ни Cursus honorum — Путь Чести, обязательный для любого патриция, желающего попасть в Сенат или хотя бы в структуры протекторатов Звездной Ассамблеи.

В большинстве случаев двенадцатые дочери матриархальных фамилий занимались тем, что учились получать и доставлять наслаждение, мечтая об удачном замужестве. Кайсара — будучи юной и глупой, еще лет до тридцати, мечтала сломать принятый порядок, попасть в Сенат и утереть всем нос. У нее даже получилось поступить в Военную Академию Простора Селены — но кроме ожидаемого презрения и насмешек, это неожиданно закончилось невиданным позором, прогремевшим на весь Римский мир.

После Кайсара полностью исчезла из общественной жизни, стала невидимкой. Она все же сумела закончить Академию и вернулась на Альбион, где получила должность шеф-командира легкой бригады федератов, состоящей из двух кадрированных батальонов, собранных вербовщиками Протектората по принципу «третий сорт не брак». Бригада контролировала границы спящего веками монолита, который находился как раз под цитаделью фамилии. Глава которой урезала финансирование, и контроль границ перешел полностью к Протекторату — по линии которого Кайсара и получила назначение.

Она к тому моменту давно уже не верила в успех своей мечты, но действовать не перестала, по-прежнему идя наперекор общепринятым правилам. В Академии у нее появились необходимые связи, и бригада получила необходимое для реорганизации финансирование — не от фамилии, а от Сил Обороны Протектората.

От фамилии ей, двенадцатой дочери, было дозволено только раз в год подтверждать размер своего годового пансиона, и о ней вспоминали только в этот день. Ну, кроме тех случаев, конечно, когда надо было упомянуть в разговоре аргумент-пример того, кем не надо быть.

Но три месяца назад, когда монолит под облачной цитаделью проснулся, о Кайсаре — которая последние несколько лет постоянно находилась внизу, вдруг вспомнили абсолютно все в семье. Контроль над богатым ресурсами монолитом потребовали передать старшей сестре; и указание фамилии было бы для Кайсары законом, если бы она не была назначена на свою должность по линии Протектората. В результате Октавия смогла забрать только две грани монолита — апеллируя к вопросам безопасности, потому что Пятая бригада количественно не подходила, понеся потери во время атаки Плети. Но, забрать на время — новые батальоны уже формировались и в ближайшие месяцы легион Октавии должен был уйти.

После такого выступления взбрыкнувшей Кайсары глава фамилии — во время личной встречи наедине, пригрозила ей изгнанием и остракизмом. Кайсара смиренно согласилась, упомянув что воля главы — закон. На этом разговор тогда закончился, изгнания не последовало.

О ней словно бы забыли.

Прибыв по срочному вызову в облачную цитадель час назад, Кайсара поначалу опасалась, что именно она стала причиной общего сбора. Кроме перспективы изгнания, были и еще причины. Кайсара в процессе реорганизации бригады себя и свои амбиции не сдерживала. Два старых батальона тогда получили названия Viperous и Venomus; сейчас два новых батальона получили официальные названия Vulturine и Vulturnus. И теперь, с легкой руки Кайсары, Пятая бригада буквально олицетворяла тайный облик покровительницы фамилии, реверанс Старым Богам — включая даже могущий быть опасным намек на Восточную часть Империи, которой правили Клеопатра и Антоний.

Учитывая важность символизма в Римском мире, такое могло бы стать вызывающей политической заявкой даже от полноправного члена влиятельной фамилии, не говоря уже о двенадцатой дочери захудалого матриархального семейства, вот уже пятую сотню лет цепляющегося лишь за древнее имя и крохи прежнего влияния в Просторе Селены. Но, похоже, на эту сторону самодеятельности Кайсары пока никто не обратил внимания.

Скорее всего, глава фамилии срочно собрала с поверхности и орбиты всю фамилию в рамках подготовки грядущего юбилея — через месяц Юлии Клеопатре Агриппине Великой исполнялось двести пятьдесят лет. И может быть даже причина в том, что сегодня наконец официально будет объявлена преемница — Октавия, уже давно негласно пребывающая в этом статусе. Правда, власть даже в удачном для себя варианте Октавия начнет постепенно забирать лет через двадцать-тридцать, а полное влияние в фамилии не получит и лет через сто.

Привстав невольно, чтобы глянуть на восседающую во главе стола Агриппину, Кайсара вздохнула. Какая ирония — у них день рождения в один день, но насколько разное положение, права и привилегии. Агриппина через месяц лишь формально начнет отходить от дел, сохраняя прежнее влияние, Кайсара же — вместе с полным совершеннолетием, даже не получит право голоса на семейном совете.

Единственное изменение — у нее все же появится возможность откорректировать внешность, добавив более зрелые черти и перестав наконец походить на девочку-подростка, в образе которой она живет вот уже десять лет. Когда ей исполнилось двадцать семь — сразу после позора, коррекцию внешности глава фамилии Кайсаре проводить запретила. Такое вот извращенное наказание. И после окончания Академии прошения об изменении облика Агриппина отклоняла несколько раз. Самая неприятная из придирок главы фамилии. Других таких, в мелочах, всегда были десятки, даже сотни. К примеру мундир бригады федератов ей на общие сборы одевать запрещено, и на каждое собрание Кайсара была вынуждена ходить в традиционном платье-столе, которое с юности ненавидела.

В принципе — подумала девушка, в семье ей падать больше некуда, о чем вообще переживать? Как двадцать лет она села в общем зале здесь, так и сидит до сих пор — так что конюшенные, грумеры, парикмахеры и другие личные помощники и прислуга старших сестер занимают за столом место гораздо ближе к главе фамилии. Место Кайсары всегда было тут у окна, в так называемой бесправной кишке — откуда тебя даже не видела глава фамилии.

Зато отсюда открывался отличный панорамный вид на зеленый уровень цитадели — отвела взгляд Кайсара от возвышающейся над залом статуи Дианы. На фоне мглистой пелены монолита и далеких границ гексагонального купола, она неожиданно увидела приближающийся к цитадели аэрогрузовик своей бригады, который направлялся к шлюзу стыковки. Кайсара нахмурилась — дирижабль двигался на самом пределе безопасной скорости. Зачем так спешить?

Внимание удивленной Кайсары от дирижабля отвлекла суета, только что возникшая близко к полотнищу с орлом-и-волчицей. Привстав, Кайсара пригляделась. Надо же, какой гость пожаловал: Гай Антоний Цезарион Макрон Германик. Род Антониев фамилии Цезариона — соседи, ближайшие союзники и родственная фамилия до начала Гражданской войны, после которой отношения превратились из добрососедских во враждебные.

Кайсара знала, что Макрон последнее время тесно ведет неафишируемые дела с Октавией, но подобное — приглашение его в закрытый зал, ей показалось уже перебором. Кстати об Октавии, почему-то ее до сих пор не видно, интересно почему. Хочет эффектней появиться?

Макрон между тем подошел ближе к Агриппине, и от центрального стола послышались удивленные голоса. Словно накатывающей волной беспокойство распространилось по всему залу — многие начали вскакивать с мест роняя стулья, а потом все вокруг заполонила белая вспышка взрыва.

Кайсару спасло то самое место в бесправной кишке — рядом с ней не было ни одного нобиля-родственника, которого телохранители не посмели бы оттолкнуть. Поэтому слева от нее в сторону полетел личный парикмахер третьей дочери, справа взвизгнувший финансист провинции, и Кайсару заслонили активированные щиты-эгиды.

Сила взрыва оказалась столь велика, что Кайсара вместе с телохранителями вылетела в окно. От удара затылком ее оглушило, но сознание не ушло; хотя мысли словно приостановились, а разум потерял возможность к концентрации.

Покинув спиной вперед зал совета — вылетев вместе с секцией панорамного остекления, Кайсара падала, наблюдая возвышающуюся сверху статую Дианы. Богиня-покровительница сверкала в лучах Селены, возвышаясь над облачной цитаделью во всем своем традиционном великолепии — с копьем в поднятой руке и леопардом у ноги. Разум Кайсары так помутнел от удара, что она не могла понять, отчего величественная статуя Дианы сейчас опасно кренится…

Взрыв в общем зале частично разрушил несущие конструкции башни, и статуя падает, вдруг поняла Кайсара. Восприятие действительности вернулось в норму, а вот падение наоборот, замедлилось — девушка уже попала в гравитационную ловушку и теперь мягко опускалась. Куда — не смотрела, глядя только вверх, где сейчас заваливалась набок тридцатиметровая статуя богини.

Чем медленнее опускалась пойманная гравитационной подушкой Кайсара, тем быстрее клонилась сверкающая золотом статуя — башня постепенно разрушалась. Рука Дианы с копьем задела пришвартованный к башне черный дирижабль, разрывая жесткий корпус и оторвав один из движителей. После этого сверкающая красным золотом статуя воткнулась вниз головой в действующее поле гравитационной ловушки, которая конечно же такой тяжести не выдержала. Кайсара это прочувствовала сразу — вновь ускорившись в падении.

К счастью, до земли оставалось не больше пяти метров, а воронка гравитационной ловушки уже подвела ее к безопасному месту. Рухнула Кайсара в небольшой купальный пруд в центре аккуратного сада одного из особняков. Проплыв несколько метров, нащупав под собой дно, Кайсара поднялась на ноги. Пытаясь пойти вперед, выругалась — платье из натуральных тканей намокло и мешало двигаться, сковывая движения.

Отплевываясь, путаясь в плотно облегающей тело ткани одежд и загребая воду руками — глубина уже по грудь, Кайсара двинулась к берегу. Здесь, на белом песке у разостланной скатерти расположилось двое квиритов — клиенты фамилии с выкрашенными в серебро веками. Заметно молодые, не старше пятидесяти — оба они сейчас с ужасом провожали взглядами падающий совсем неподалеку дирижабль.

На плеск от ее падения клиенты фамилии обернулись, но Кайсара на них даже внимания на обратила. Девушка видела, что к ней бежит телохранитель-варанг — после того как они тесной группой вылетели из окна, всех троих бойцов широко раскидало. Похоже остальные попали в другие воронки гравитационной ловушки, и рядом с ней оказался только один.

Не обращая внимания на приближающегося телохранителя, застонав от отчаяния и злости — никогда в своей жизни Кайсара не видела ничего более страшного, чем падение статуи богини-покровительницы, она стянула с себя столу, проклиная традиции и формальности. Мокрая ткань липла к телу, поэтому вместе с платьем девушка сняла с себя и нижнюю тунику, собравшуюся комом на горле.

Видок конечно тот еще — из одежды на Кайсаре остались только греческие сандалии с обвивающими лодыжки ремешками, и собранная комом на шее мокрая ткань. «Какой позор», — подумала Кайсара, расправляя и стягивая вниз тунику — мокрую, наготу совсем не прикрывающую.

«Какой позор это мог бы быть, если бы не упавшая статуя Дианы, на фоне чего ее вид сейчас не имеет совершенно никакого значения».

Телохранитель-варанг уже был рядом и поднял забрало шлема, видимо собираясь сообщить Кайсаре, что-то важное. Не успел — гулко хлопнул выстрел и бойца откинуло попаданием крупнокалиберной пули. Он удержался на ногах, не упав и проскользив метр по земле, но тут же мелькнули голубые черточки трассеров. Несколько длинных очередей все же сшибли бойца с ног, перегружая энергетический щит — поплывший маревом и покрывшийся зелеными змейками. Телохранитель покатился по земле, пытаясь выйти из фокуса и поднять оружие, но тут хлопнуло еще несколько одиноких выстрелов. Третья по счету пуля пробила щит — разворотив плечо, оторвала телохранителю руку, а еще два попадания буквально разорвали его в клочья.

Отдыхающие квириты к этому времени тоже покатились по земле, разбрызгивая кровь — их смело одной длинной очередью. Кайсара обернулась навстречу убийцам — сминая ряд декоративных кустов, двигаясь строго по прямой, на нее двигалась цепь из восьми рейтар в броне с эмблемами Ахена. Они даже не скрывались.

Вот почему Октавии не было на месте взрыва, похоже власть в фамилии меняется.

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — сложив руки на груди, словно прикрывая наготу, жалобно заголосила Кайсара, одновременно склоняясь в молящем жесте.

Убивать ее явно не планировали, оружие направлено по сторонам, а значит это шанс. Все так же пытаясь выглядеть максимально неуверенно, Кайсара повернулась к ближайшему рейтару.

Как патрицианка, она обладала физическими кондициями, намного превышающими способности обычного человека. Как закончившая Военную Академию, она умела убивать голыми руками — один из экзаменов и был схваткой с контурберией легионеров в боевой броне.

Идущий первым рейтар уже был совсем близко, и Кайсара приготовилась броситься вперед, сбрасывая маску беспомощности. Но замерла, увидев его глаза — полностью черные, на чистом от идентификационной полосы лицом.

Это не люди, это — демоны.

Как раз в момент понимания, насколько все плохо, легионер выстрелил ей по ногам. Закричав от боли, Кайсара упала на колени и подскочивший сзади-сбоку второй рейтар вбил ей приклад в затылок.

Да, это не учебная схватка и даже не экзамен — успела с разочарованием подумать Кайсара, прежде чем потеряла сознание. Очнулась практически сразу: все же удар прикладом даже от демона — физически тоже превосходящих обычных людей, был недостаточно силен чтобы надолго лишить сознания патрицианку-выпускницу Военной Академии.

Закусив от боли губу, осознав, что ее несут лицом вниз, Кайсара открыла глаза. Ее тащили четверо, бесцеремонно растянув за руки и за ноги. Рейтары уже ввалились в особняк недавно убитой пары квиритов, судя по крикам по пути стреляя во все что движется и убивая разбегающихся слуг. По мельканию мозаичных плит пола перед глазами Кайсара поняла, что легионеры миновали атриум, потом услышала шум выбитой двери — ее занесли в одну из гостевых спален.

Возможности ее как патрицианки демоны, похоже, знали или предполагали — даже с простреленными ногами, потому что прежде чем перевернуть на спину, наградили ее еще парой ударов прикладами, на некоторое время выбивших дух. На запястьях защелкнулись стяжки наручников, руки оказались вытянуты вверх — и зацеплены за большой крылатый фаллос на стене: амулет Фасцину, традиционно используемый в большинстве римских семей для украшения спален. Кайсара при этом болезненно воткнулась лицом в спинку изголовья кровати — ее подвесили лицом к стене.

С трудом сдерживая стоны боли и ярости, она прислушивалась к обрывкам фраз. У демонов был приказ убивать всех, кого увидят в облачной цитадели. Но на то они и демоны, что желания для этих существ, даже прирученных, всегда превалируют над приказами и дисциплиной. Никто из них раньше не пробовал секса с настоящей патрицианкой, а командир группы сообщил, что терять такую возможность не хочет.

— Один раз живем, — только что на языке германцев произнес он, судя по звукам дезактивируя силовую броню и снимая с себя кирасу доспеха.

— Давай быстрее, у нас всего семнадцать минут.

— Долго ли, если умеешь!

— Если умеешь, как раз долго! — переводила Кайсара фразы демонов.

Один голос, говоривший про семнадцать минут, возможно демону не принадлежал.

Может быть, группы бойцов смешанные — как это можно использовать?

Кайсара лихорадочно пыталась анализировать и выискивать варианты спасения. Этому очень мешали шарящие по ее телу отвратительно влажные руки — похоже, мокрые от ее же собственной крови. Почувствовав грубые касания на бедрах, Кайсара с криком боли попыталась вывернуться, но ее движения прервал двойной удар в печень.

— Сучка строптивая, — прокомментировал демон.

Переворачивая девушку на живот, он перекрутил ее зацепленные сверху руки и навалился сверху. Плечи при этом демон ей сжал с такой силой, что перчатки доспеха сдирали кожу. Кайсара взвыла от отчаяния, рванулась через боль. Неожиданно получилось освободиться — развернувшись, она скинула с себя демона. Нет, не она скинула — он сам отпрянул, обернувшись к двери. А дверь как раз только что вылетела вместе со морозным скрежетом, так что двое стоящих у дверей рейтар мгновенно оказались перемолоты острыми шипами льда. Один из них уже умирая начал стрелять, но его тут же наискось перерубил ледяной хлыст.

Отпустив Кайсару, оба насильника — демон и обычный человек, схватились за оружие. Но демон, обернувшийся в первый момент к двери, почувствовал, что Кайсара извернулась. Реагируя на опасность, он вновь стремительно повернулся к ней. Не успел — Кайсара прянула вперед, впечатав лоб в его хрустнувший нос. В момент рывка послышался треск — плечи прострелило болью; нет, это не ее кости трещат, а вырванный из стены фаллос-амулет. Стоящий рядом рейтар-человек развернулся к Кайсаре, наводя на нее оружие. Тоже не успел — вырванный из стены каменный фаллос воткнулся ему в рот, выбивая зубы, и провернулся вместе с головой, ломая шею.

Нависающий над Кайсарой демон — с расплющенным и вдавленным внутрь носом, попытался ударить, но девушка вовремя уклонилась. Кулак в массивной перчатке доспеха просвистел у нее над головой, а мгновением позже раздался крик — Кайсара вырвала у насильника кусок плоти между ног.

Закричав от боли сама, Кайсара оттолкнула наваливающегося на нее хрипящего насильника, выкатываясь из-под его тела и уходя от хлещущей из него крови. Картинка крутанулась вокруг своей оси — перекатившись, девушка свалилась с кровати.

Приподнявшись на руках, глядя сквозь заливающие глаза кровь и слезы, она наконец увидела своего спасителя. Зажмурившись крепко на секунду, снова открыла глаза.

Нет, не показалось — рейтар убивал очень странный человек в форме центуриона-рейдера из Ахена. Совсем юный по меркам Республики, не старше тридцати. Но зрелый по меркам Альбиона: весь его вид, черты и выражение лица, все говорило, что перед ней перегрин.

Правда, лицо незнакомца чистое от сословных знаков, а в руках — активированный «синий» агрегатор. Здесь, в облачной цитадели над куполом, подобное оружие мог активировать только тот, кто обладает аурой патриция. Осознание этого удивительного факта так удивило Кайсару, что она даже про боль забыла.

Незнакомец в свою очередь тоже смотрел на нее с изумлением — вернее, смотрел на ее руки.

— Однако, — услышала Кайсара его голос.

Только сейчас девушка поняла, что все еще держит в руках вырванные вместе с куском плоти яйца насильника. При взгляде вниз ее едва не стошнило и Кайсара почувствовала, как теряет сознание.

— Однако, — ошарашенно произнес я, глядя измазанную в крови юную патрицианку.

На вид — по лицу если судить, лет семнадцать можно дать, и то с натягом. Чистая — в смысле от сословных красок, так-то вся кровью забрызгана. Но на лицо я не смотрел; она, видя куда именно направлен мой взгляд, вдруг невнятно булькнула, сдержав порыв опустошить желудок. Ее заметно повело, глаза начали закрываться — но, на удивление, патрицианка помотала головой, приходя в себя. С отвращением отбросив ошметок чужой плоти, оперлась красной от крови ладонью на белоснежные простыни.

Девушка кажется юной и беззащитной, но впечатление может быть обманчиво — память подбрасывает знания о патрициях и их возможностях.

Замерла, смотрит оценивающе, только глаза блестят. Вся мокрая, взъерошенная, покрытая ссадинами и залитая чужой кровью, почти полностью обнаженная — на ней только греческие сандалии с ремешками до колен. Прикусив до крови губу, так и смотрит на меня огромными глазами. Не встает, не шевелится больше — полулежит на полу лицом ко мне, ноги согнуты в коленях и вообще вся поза какая-то скособоченная.

Играли в гляделки мы всего пару секунд. Потом патрицианка отвела взгляд, и не озаботившись поиском одежды, так и не вставая, потянулась и достала из набедренной кобуры оружие пистолет убитого каменным фаллосом немца.

Судя по тому, как ухватила напоминающий бластер пистолет, пользоваться умеет. Наготы не стесняется — хотя после того, как она лишила рейтара части тела, ее густо забрызгало кровью, даже не понять сходу, что обнажена.

Очень спокойна, совсем ей не семнадцать лет, на которые выглядит. Патриции вообще долго сохраняют детско-юношескую внешность, только после двадцати семи из статуса юных падаванов официально переходят в молодежь. Так что вполне моя ровесница даже может быть.

Но даже с этим знанием зрелище, как эта столь юно выглядящая девица сначала голыми руками свернула голову одному из немцев, а потом вырвала второму причиндалы вместе с внушительным куском мяса, произвело на меня ошеломляющие впечатление. Да и вообще на меня абсолютно все случившееся за последние две минуты произвело ошеломляющее впечатление.

Какой-то непрекращающийся калейдоскоп, смешавшийся в нескончаемую череду впечатляющий событий. После того как гондола отстрелила от корпуса разваливающегося дирижабля, мы с Мариной держались друг за друга ровно до того самого момента, как гондола развалилась надвое. Причем трещина разлома прошла ровно между нами с Мариной. Я лишь увидел, как мелькнуло ее искаженное криком лицо и нас раскидало. На короткий миг все разлетевшиеся по сторонам обитатели рубки зависли в воздухе, а потом падающая статуя пробила головой купол гравитационной ловушки, и мы гроздьями посыпались вниз.

Упал я вместе с обломками на крышу здания, после — прокатившись под уклон внутрь, рухнул в квадратную дыру в центре крыше, под которой находился неглубокий бассейн.

Прямоугольная дыра в крыше называлась комплювий, и предназначена была для сбора дождевой воды в бассейне атриума — внутреннего закрытого двора, откуда есть выходы во все помещения особняка. В Древнем Риме такой бассейн был необходимостью, сейчас — просто дань архитектурной моде. Эту информацию, пока я летел с крыши в бассейн, вместе с мыслеобразами воспоминаний сообщил мне эхом живущий в моей голове голос.

Сделал он это настолько вовремя, что я вознамерился сообщить, куда и как ему стоит засунуть себе обратно это знание, но не успел. Бассейн оказался совсем неглубоким — приложился я так, что потерял сознание. Очнулся среди обломков рубки, лежа в зарослях водяных цветов. Как раз в тот момент, когда мимо — расстреливая слуг, проходила группа рейтар Ахена, часть из которых тащила патрицианку. Мне повезло, что сверху рухнули сразу два брызжущих кровью тела — тех, кому не повезло, и это похоже спасло меня от контрольного выстрела.

Часть рейтар ввалились в одну из дверей, а другие осталась снаружи, продолжая петлять между колоннадой галереи и статуями, вламываясь в помещения по кругу и убивая всех, кого видят.

В голове у меня к этому моменту шумело, мысли путались. Но я как-то решил, что лучше случайно убьюсь, чем буду просто лежать и ждать чем закончится. Поэтому восстал из водорослей, пробежал под прикрытием колонны к двери спальни, а потом зарядил из глефы на все деньги. От страха ввалил так сильно, что разорвал глыбами сразу всю оставшуюся в коридоре четверку, еще и часть дома развалил, стены порушив. Пока на другой стороне атриума рушился потолок, я ударом превратившегося в глефу хлыста убил двоих рейтар на входе в комнату с патрицианкой, снова развалив часть стены, но уже не так масштабно.

Когда ввалился в комнату — все еще пребывая в мутном состоянии после падения и удара, успел увидеть, как выступила девчонка, устроив рваную резню даже со связанными руками. На удивление, именно это меня привело в чувство, возвращая привычное чистое сознание.

Рейтар с вырванными яйцами, кстати, который только что визжал недорезанной свиньей, уже притих. Или умер, или еще нет, просто замолчал ослабев от потери крови.

— Ты кто, спаситель мой? — вдруг на латыни спросила девушка, глядя мне прямо в глаза.

Неожиданно, но сказанные ею слова я прекрасно понял. Сокрытая ранее память заработала. От удара головой? Нет-нет, спасибо, мне не нравится такой метод распаковки знаний, можно услышать другие варианты?

— Я прибыл сюда предупредить об опасности Кайсару Младшую.

Сказал на русском — новолатынь я понимаю, но вот для того чтобы говорить, знаний не появилось. После моих слов лицо у девушки вытянулось. Удивительное дело для патрициев — они, в общем-то, владеют эмоциями как безразличные ко всему скалы Гранд-Каньона.

— Я Кайсара Младшая. Кто ты? — снова на латыни спросила девушка, хотя русский явно знает и понимает. Надо же, как неожиданно и удачно я ее нашел.

— Александр Саргон. Я жнец, которого пыталась убить твоя сестра Октавия Германика.

— Но ты ее убил? — с ударением на «ты» спросила Кайсара.

— Да.

— Ты мой герой! Забери меня отсюда, нам нужно скорее найти моих верных людей.

Да, я реально начал понимать новолатинский. Правда, как собака — все понимаю, а сказать в ответ ничего не могу. На озвученные слова память реагирует, подбрасывая знание и перевод, а самостоятельно что-то достать из чужих знаний не получается.

Параллельно осмыслению способности понимать чужой язык, пытался осознать смысл сказанного только что Кайсарой. «Забери?» Но куда забери, как забери? Сама что ли идти не может, или это иносказательное выражение? С этими мыслями я подошел ближе, а Кайсара попыталась подняться обратно на кровать, подтягиваясь на руках. Я вдруг понял, о чем речь: да у нее же ноги прострелены!

Сразу не заметил, потому что на нее кровью как из ведра плеснули, а сейчас вижу и… Меня слегка замутило. Сглотнув ком в горле, я перехватил погашенную ледяную глефу и поднял на руки патрицианку. Легкая, как пушинка — хотя может меня от переизбытка адреналина настолько колбасит, что тяжести не замечаю.

— Если будет опасно, бросай, — произнесла Кайсара мне прямо в ухо, держа наготове пистолет.

Бросать, к счастью, никого не пришлось. Стоило нам только выйти из комнаты, как в доме — через дыру разрушенных мною стен, появились знакомые фигуры, знакомые доспехи — солдаты, матросы и четверо варангов личной охраны полковника. А вот и он сам.

— Домина!

— Поставь меня на ноги, — прошептала мне в ухо Кайсара.

Аккуратно опустив девушку, я не отпустил ее совсем — она не столько стояла, сколько висела, опираясь на меня. Сопровождающие полковника варанги уже перенастроились на охрану жизни юной госпожи, окружив меня вместе с ней. Трое, активировали щиты-эгиды, четвертый принялся оказывать первую помощь, опустившись на колени и заливая раны нежно-зеленым биогелем, который сразу же превращался в плотную пленку.

Полковник между тем докладывал — на новой латыни, а я почти все понимал. Из его слов выходило, что взрыв уничтожил зал совета, статуя рухнула, в результате чего верхние этажи башни полностью разрушены. В цитадели резня, здесь сотни черных рейтар Ахена, среди которых преобладают укрощенные демоны. Кроме того, известно о нескольких случаях, когда бойцы охранной гвардии фамилии расстреливали пытающихся сопротивляться нападению сослуживцев. Облачная цитадель в данный момент не находится ни под чьим контролем, превратившись в поле боя, состоящее из очаговых стычек и изолированных друг от друга зон сопротивления. Из-за чего полковник предлагал Кайсаре срочно эвакуироваться, добравшись до челнока и отправившись на орбитальную станцию Протектората.

Кайсара что-то ответила, я не услышал — в этот момент как раз появился один из выживших слуг — лысый, пожилой, невозмутимый. Он принес тунику, которую надел на Кайсару, после набросил ей на плечи плотный, но невесомый серый плащ. Патрицианка даже не обращала на это внимания, перебрасываясь фразами разговаривая с полковником. Я снова не слушал — увидел заходящую в помещение Марину, идущую в группе из десятка вооруженных солдат и матросов с дирижабля. Вздохнул с облегчением — пусть и не сильно успевал в последние минуты думать о судьбе своей подруги по несчастью, но очень о ней переживал.

Кайсаре к этому моменту уже полностью залили ноги биогелем, варанг-фельдшер один за другим воткнул ей в бедро прямо через застывшую пленку два инъекционных шприца с обезболивающим и стимуляторами. Лицо Кайсары — слуга ей и кожу от крови уже вытер, мгновенно порозовело и приобрело почти здоровый вид. Если б не забрызганные кровью волосы, вообще бы красоткой стала.

Второй шприц в бедро девушки варанг втыкал уже практически на ходу — Кайсара отдала команду и мы, всей ощетинившийся оружием группой, двинулись вглубь особняка. Кайсара меня так и не отпускала, опираясь на плечо, рядом пристроилась Марина — никто ее не остановил, и всех нас теперь прикрывала четверка варангов со щитами-эгидами. Шли тесной группой, и как-то так получилось, что Марина подхватила хромающую патрицианку с другой стороны.

Вел нас полковник, явно хорошо знающий план облачной цитадели. Шел уверенно — и мы пробежали через садик во внутреннем дворе, вломились в соседний особняк, прошли в богато обставленный кабинет. Здесь — похоже стандартная схема для построек верхнего уровня цитадели, обнаружился ведущий проход вниз, по которому мы спустились на уровень ниже.

Видимо воспользовались черным ходом для обслуги, оказались в безликих коридорах. Антураж и обстановка — с поправкой на иную цивилизацию, напомнила мне закрытые палубы океанского лайнера. Светло-серая обшивка стен, ряды дверей и помещений, едва слышимый гул машинного отделения, или что здесь обеспечивает парение облачной цитадели.

Шли мы быстро, практически бежали — мелькали коридоры и спускающиеся все ниже и ниже лестницы. Несколько пар солдат и матросов по команде полковника то и дело уходили вперед, перекрывая коридоры с лестницами и снова вливаясь в арьергард группы, когда мы пробегали мимо.

После того как вперед ушла очередная пара матросов, с той стороны послышалась стрельба и крики. «Их здесь очень много», — понял я по смыслу того, что озвучил полковник Кайсаре. Прозвучала команда, мы сменили направление. Стрельба теперь следовала за нами, похоже за Кайсарой началась серьезная охота и противники перекрывали все возможные пути эвакуации.

Только что полковник отправил вперед еще пару бойцов, взмахом руки заставляя всю группу остановиться. Один из варангов прикрепил к стене два пластиковых прямоугольника, отступил на шаг. Мелькнули полупрозрачные щиты-эгиды, раздался взрыв пробивший проход в стене. Не дожидаясь пока осядет пыль, мы ломанулись сквозь искрящиеся раскиданные обломки. Снова резкая команда, снова заслон из щитов и снова взрыв — мы теперь двигались нестандартными путями, только что спустившись на уровень ниже через перекрытие пола-потолка.

Кайсара, несмотря на порозовевшие щеки, шла с трудом — все же биогель простреленные ноги не лечит, двигалась она как на ходулях. Девушка почти висела на мне, а я — в ритме быстрого бегства, постепенно начинал чувствовать наваливающуюся усталость. Все же больше суток на ногах — напряженный день, потом восстание в лагере, бегство через туман, падение с ударом головой давали о себе знать.

Спускаясь все ниже и ниже по коридорам облачной цитадели, мы пробежали уже несколько километров, нарезая кривую линию пути по лестницам и коридорам, то и дело проламываясь сквозь стены-потолки. Меня все больше накрывало усталостью, появилась некоторая заторможенность и безразличие к происходящему.

Пристрелят и пристрелят — да и черт бы с ним. Похоже, у организма просто кончились силы. Очень странно — как-то вдруг они закончились, словно стрелку вниз завалило. Это неестественно, так не бывает.

«Энергетическое оружие», — подсказало эхо.

Точно: энергетическое оружие оно на то и энергетическое. Чтобы использовать полностью его потенциал, нужна связь с аурой человека. Я, похоже, за ночь и утро ввалил столько, особенно недавно — развалив полдома, что внутренний резерв исчерпался настолько, что могу сейчас выключиться.

И выключился. Усталость действительно наваливалась неестественно, как будто топливная стрелка вниз все быстрее и быстрее падала. Упал и я, ноги просто отказались двигаться. Кайсара, вскрикнув, свалилась на меня сверху — а Марина, споткнувшись, пробежала чуть дальше.

Я смотрел на мир полузакрытыми глазами, чувствуя, как взор мутнеет. Да гуляй оно все с конем, оставьте меня, я хочу отдыхать, остаться здесь и лежать никуда не двигаясь. Пусть остальные бегут неуклюже дальше, мне и здесь хорошо.

Кайсара, видимо, поняла природу моего состояние — и, совершенно неожиданно, вдруг крепко меня поцеловала. По-взрослому, с языком и уверенной настойчивостью, заставляя ответить, а после вдруг прокусила мне губу до крови. Неожиданно, но сработало — меня словно разрядом тока встряхнуло. И не только от боли и удивления — похоже, девушка таким образом мне часть своих жизненных сил передала.

Да, лишние шесть тысяч лет даром не прошли — много всего о развитии местных людей и их способностей я не знаю, буквально на бегу новые открытия приходится делать. Да-да, мы снова бежали — поцелуй и кровавый укус Кайсары уложились всего в несколько секунд, а после нас подняли на ноги. И снова я придерживаю Кайсару с одной стороны, а Марина с другой; усталость есть, осталась — но обычная, не выключающая больше тело и сознание.

Я теперь, понимая, что последние минуты находился в плавающем состоянии, смотрел вокруг гораздо более свежим взглядом. Как-то вдруг стало ясно, что из группы почти в три десятка человек нас осталось только восемь — полковник с двумя варангами впереди, еще два варанга в арьергарде, и мы с Мариной, ведущие Кайсару под руки. А где остальные? Впрочем, понятно где — нас со всех сторон уже окружали звуки стрельбы и взрывов. Похоже тот, кто напал на станцию, поставил ну очень много всего на кон, если вообще не все, и сейчас стремился завершить начатое любой ценой, найдя и убив Кайсару.

Полковник продолжал подгонять нашу значительно уменьшившуюся группу. Мы теперь не просто бежали, мы очень быстро бежали — мелькание коридоров и служебных помещений снова превратилось в безликий калейдоскоп, и я даже не представлял, где мы находимся. Еще и Кайсара теряла силы — она уже почти висела на нас, видимо кровавый поцелуй для нее тоже даром не прошел.

— Мы на месте, мы почти на месте! — прокричал полковник, пытаясь подбодрить ее.

Ну да, вот лестница вниз, вон два матроса снизу в большом зале уже открывают ворота шлюза, за которым вход в один из космических летательных аппаратов. Орбитальный шаттл, готов к вылету, вместимость двенадцать человек — судя по пиктограммам на стене. Эти обозначения я понимал так же, как понимал и современный латинский — только при прямом взгляде.

Пропуская нас к лестнице, полковник приостановился, оборачиваясь назад. Мы с Мариной вели — почти тащили, Кайсару мимо, как вдруг потолок неподалеку взорвался, превращаясь в пыль. Полковник дернулся было закрывать нас грудью, но тут же отлетел спиной вперед. Это не пулей так, что-то другое — уловил я сопутствующий выстрелу хлопок. В нагруднике полковника я увидел вдавленное внутрь рваное отверстие, откуда сначала брызнуло шлейфом крови, а потом вспенился биогель — словно попавшая на кровь перекись водорода, только нежно-зеленого цвета.

Двое варангов уже стреляли в пылевую завесу, в который виднелись черные, прыгающие сверху из рваного проема в потолке фигуры. Тут же отлетавшие как кегли, но их было много, а патроны у варангов не бесконечные. Упавший полковник, шатаясь, поднялся — тоже стреляя в сторону преследующих нас рейтар. Ненадолго — снова раздался странный хлопок, и ему выбило нижнюю часть забрала шлема, разворотив челюсть.

Пока варанги нас прикрывали, и я рухнул вниз, увлекая за собой Кайсару с Мариной. Обе синхронно вскрикнули, когда толкнул обеих по полу на лестницу. Дальнейшие крики дали понять, что девушки покатились вниз, быстро спускаясь.

Полковник с развороченным шлемом валялся рядом, и я — поднимаясь, одновременно активировал глефу и взмахнул клинком снизу-вверх, от ноги широким полукругом — направляя удар прямо в сторону рваной дыры в потолке. Заскрежетало льдом, заполняя коридор ледяной стеной — которая, впрочем, тут же начала превращаться в крошево.

Тут же раздался взрыв — часть потолка прямо над нами вырвало, накрывая и меня, и раненого полковника. Сверху, гроздьями, посыпались черные фигуры рейтар, десятка полтора. Как кадавры прут, почти бездумно; похоже, демоны тоже так могут, в единый организм собираться. Я сейчас думал и анализировал, потому что больше мне ничего не оставалось — накрыло обломками так, что не выбраться.

Два варанга из арьергарда оказались рядом, работая сияющими зеленым светом мечами — первый раз такие вижу; но разрубали демонов Ахена они отлично, на пятерку. Черные фигуры взрывало кислотой, расплескивающейся по сторонам, в стенах и потолках рядом после череды взрывов появилась еще несколько дыр-проходов. Похоже, отряды охотников получили информацию в какую сторону мы бежали и сейчас собрались здесь в немалом количестве, догнав наконец в полном составе.

Один из варангов вытащил меня из-под завала, но дальше как-то дальше все не задалось. На руки мне брызнуло кислотой, заставляя выронить глефу, потом свалилась еще часть потолка с несколькими демонами-немцами. Я покатился по полу, пытаясь найти потерянную глефу. Не нашел, зато заметил рядом оружие полковника, массивный… то ли пистолет, то компактный дробовик — у них тут все не как у людей, не поймешь пока не опробуешь. Схватил его, перекатился на спину. Коротко пискнуло доступом, и я успел раньше, чем трое рухнувших сверху рейтар заметили меня среди пыли и мешанины обломков перекрытий.

Пистолет-дробовик, кстати, стрелял бесшумно и без отдачи, рельсотрон какой-то. Льдисто-голубовато-зелено-кислотная пыльная неоновая каша вокруг окрасилась багровыми кляксами — а ничего такая пуха, нормально стрелы мечет. Рейтар просто в клочья разрывает, ничуть не хуже, чем хомячков от капли никотина.

Мне снова в голову лезла какая-то лютая дичь, но было уже все равно — я снова устал, заряд жизненной силы, переданный мне Кайсарой, заканчивался. Тело еще двигается, а вот мысли уже с ленцой — мне плевать на всех, думаю о чем хочу.

Выбираясь из-под обломков увидел, как трое варангов со щитами эгидами под пулями стойко заграждают проход к лестнице. Их откидывало то и дело на метр-другой назад, они только подошвами по полу скрежетали словно под натиском невидимого борца-сумо. О, полковник, ты снова здесь — увидел я окровавленное тело в зеленой пене. Не глядя в сторону прибывающих противников, схватил его за выгнувшуюся и разорванную часть нижнего обода шлема и протащил за собой мимо варангов, отправил его по лестнице.

С металлическим лязгом и стуком, оббивая пятками металлические ступени, полковник проехал вниз — там его подхватила Кайсара и сопровождающий ее варанг-фельдшер, затаскивая в челнок. Двигается патрицианка немного неуклюже, но быстро — расходилась, похоже, перед лицом спасения. А вот меня снова прибивает, еще несколько секунд и я снова лягу и в избу все, в горящую, вместе с конями. Я и по лестнице не спущусь, мне даже скатиться с нее сил не хватит. Все, мой дозор окончен.

В этот момент вдруг один из варангов, прикрываясь щитом, протянул мне потерянную ледяную глефу. Надо же, я не нашел, а они нашли.

— Бегите, — только и сказал я, уже зная, что делать.

Варанг не понял. Но, когда я опустился на ступени и прислонился спиной к наваленным баррикадой обломкам перекрытий, прислоняя деактивированную глефу к животу, поняли все трое. Не задавая больше вопросов действительно побежали — не к шлюзу, туда не успевали, в ответвление ближайшего коридора.

Кайсара — она уже втащила полковника внутрь шлюза, меня увидела и тоже поняла, что к чему. Хлопнув по рычагу, активировала закрытие створок — которые поползли, перекрывая проход.

— Возвращайся ко мне! — прокричала на прощание патрицианка. Я еще успел заметить, как Кайсара оттолкнула Марину внутрь шаттла и все, двери окончательно закрылись. Послышался шум двигателей, скрежет расходящихся захватов — шаттл отстыковался.

Все ушли, а я остался.

В энергетическом оружии заложен запрет на атаку представителями высокого сословия более низкими. Результат запрета можно было наблюдать, когда пытавшийся меня убить легионер Ахена сам превратился в ледяную пыль. Но если оператор энергетического оружия пытается убить себя сам, уничтожая ауру, которую нельзя уничтожать, то программа входит в конфликт с установками, а заряженная антиматерией батарея просто взрывается.

Что сейчас — когда я прислонил древко к животу, вдавил кнопку активации клинка и перевел цевье в положение максимальной выдачи энергии, и произошло. Вспышка белого сияния заполнила все вокруг, испепеляя сбегающихся ко мне рейтар Ахена десятками — как варанги ушли, они только поняли, что путь свободен.

Водоворот временной петли в этот раз я прожил, наблюдая разрушения на месте гибели, когда сияние взрыва погасло — довольно долго все вокруг было заполнено лишь белым свечением. Настолько долго, что я даже испугался — а вдруг выплеск-взрыв антиматерии разрывает временную петлю?

Сильно испугался — успев себя «похвалить» за ум и сообразительность, которые приходят потом, а не до. Но нет, все в порядке оказалось — вот уже стою, вцепившись в перила ограждения лоджии.

Поморгал, вздохнул-выдохнул.

Все хорошо, ничего не болит, на небе северное сияние, на дворе первый день лета. В произошедшее только что просто не верилось, все пережитое казалось ярким и невероятным сном. Где-то там сейчас бегут по коридорам — если успели, варанги, летит на орбитальную станцию шаттл с Кайсарой и Мариной, валяется на разрушенных особняках дворцового-паркового квартала упавшая золотая статуя; внизу, на Альбионе, Димарко уже наверняка нашел общий язык с Черепом, альтушка с суетологом бредут по лесам в сопровождении гоблинов, а отряды Пятой бригады зачищают оставшиеся от Плети группы кадавров.

Несмотря на невероятность всего только что, да и не только что произошедшего, меня постепенно все больше и больше волновал очень важный насущный вопрос.

На кухне сейчас Вика, или нет? А если там, то в каком качестве?

Посмотрел на небесное сияние еще немного, отпустил перила — невольно держался за них, как за спасательный круг, прошел в гостиную. Вика за столом, как обычно пырится в телефон с совершенно отстраненным видом.

Ожидаемо. Все же точка временной развилки — разлившееся по небу сияние. Каждый раз возрождаясь здесь, в первый день лета, я создаю новую временную линию. Альтернативный мир, который существует во времени параллельно с остальными. И, получается, уже есть четыре временных линии, в трех из которых где-то живу оставшийся здесь «я», а четвертая началась прямо сейчас, только что.

И Вика в этих линиях временных живет — только не та Вика, которая стала жнецом, та уже умерла от руки пустоглазой. Все, нет большее ее. Теперь есть и будет только прежняя Вика, которая путешествует во времени и пространстве лишь погружаясь в экран телефона. Кстати, о смартфонах — у меня, вроде как, был такой как у нее.

— Ты чего? — спросила меня Вика, почувствовав, что я пристально смотрю на нее. Спросила, но глаз не подняла — она может так часами общаться, не поднимая глаз от экрана.

— Не-не, ничего.

Я вернулся в комнату, начал рыскать по полкам.

— Где-же-где-же-где-же…

Поискал, нашел — телефон с яблоком и разбитым экраном. У Вики сейчас такой же в руках, только целый: я их два одинаковых по акции купил. Вот все по акции покупаю — макароны, одежду, телефоны, квартиру вот купил…

Вновь в голову ерунда лезет, волнуюсь сильно. Надо же — состояние почти не отличается, что в туман к монстрам идти, что простенькую разборку с сестрой учинить. Взяв в руки свой старый разбитый телефон, принялся ждать. Недолго — в тишине громко раздались три коротких звонка Оксаны.

Я сразу вышел из комнаты, но направился не ко входной двери, а свернул в гостиную. На ходу легко выхватил из рук Вики телефон, прошел к окну и широко открыл створку.

— У тебя телефон упал, — обернулся я к Вике, показывая ей экран ее телефона, после чего повернулся обратно к окну и запустил на улицу свой, разбитый. Действуя так, чтобы она подмены не увидела.

— Ой, разбился, — разочарованно произнес я, когда отчетливо раздался звук приземления смартфона в асфальт.

— Ты… ты что сделал? — смотрела на меня круглым взглядом ошарашенная Вика.

Отвечать не стал — закрыл окно, вышел из гостиной. В прихожей положил на полку телефон Вики экраном вниз, накрыл кепкой.

— Ты его реально выкинул? — донесся вопрос из комнаты.

Судя по доносящимся звукам, крикнула она от открытого окна. Отвечать я не стал, открывая дверь Оксане. Сразу же почувствовал горячий поцелуй на щеке, после чего Оксана — снимая кроссовки не нагибаясь, прошла в комнату.

— Вау! Сам приготовил? О, Вика, привет! Чего там интересного показывают?

Вика Оксане отвечать не стала — оттолкнув, стремительно выскочила из квартиры. Я взял ее телефон, открыл переписки, нашел кое-что в одной из групповых бесед по ключевым словам. Оксана уже стояла рядом, глядя на меня с недоумением и задавая разные вопросы. Я, не слушая и не отвечая, взял ее под руку, потянул за собой.

— Пойдем, кроссовки наденешь.

— Зачем?

— Пойдем-пойдем.

Вывел Оксану обратно ко входной двери, помог обуться.

— Сереж, ты чего? Что случилось?

— Случилось то, что я знаю, что вы сделали прошлым летом. Да-да, я о вашей тайной операции, когда вы поссорили меня и Лену. Видишь, все тайное становится явным…

— Это не я, — прошептала мгновенно побледневшая как мел Оксана.

— Это я тоже знаю, что идея и исполнение не твои. Но согласись, общаться как прежде я с тобой уже не смогу. Но! Ты знаешь, почему Вика тебе помогала? Потому что, по ее мнению, Лена для меня была слишком хороша, а вот ты подходящий вариант. Как там она тебя называла, смотри вот здесь: шлюховатая шаболда, например…

Я показал Оксане экран телефона, пролистал сообщения беседы Вики с двумя подругами. С теми самыми, кстати, которые мне фотки Оксаны в прошлом отправляли.

— А здесь, смотри, мнение что ты, как тупая колхозанка, тоже цитата, вполне для меня подходишь. На, почитай, там довольно много еще о тебе интересного, — вручил я Оксане телефон Вики, после чего мягко вытолкнул ее за дверь. Прежде чем закрыл успел увидеть, как глаза Оксаны расширились. На меня она больше не смотрела, смотрела только в телефон.

Да, неожиданно такое о себе узнать. Впрочем, у меня сейчас столько сведений из памяти Вики, что я, теоретически, легко могу ее посадить. Делать пока я этого конечно же не буду, но вот подумать о том, как решить вопрос с невестой надо.

Хотя, что там решать — позвонить и сказать, что приеду через неделю, опустив лишние действия. Почему через неделю? Ну так ведьмак третий сам себя не пройдет… Нет, на самом деле потому, что я и так уже серьезно сместил здесь событийную ветку. Чем сильнее изменения, тем сильнее расходятся альтернативные варианты миров, и тем больше шансов, что жнеца — после смерти, петля времени не сможет вернуть обратно.

С Викой и Оксаной пусть так, пока этого достаточно. Остальное пусть решает тот «я», который здесь останется. Мне же предстоит подождать неделю, и снова отправиться обратно в туман к такой странной патрицианке Кайсаре.

«Двенадцатая дочь», — раздался вдруг голос эхом чужих воспоминаний.

Двенадцатая дочь, наглая выскочка и позор всего рода Юлиев. В чужих воспоминаниях была только желчь, презрение и ненависть.

«Значит хорошие сапоги, надо брать», — не помню откуда цитата, но вот вспомнилась.

Пока я размышлял, думал, вспоминал, с улицы раздавались нарастающие девичьи крики и шум драки. Смотреть мне конечно же было не интересно, но все равно, по пути налив бокал вина, подошел к окну. Оксана таскала Вику за волосы, награждая пинками — ну, в подготовке она выигрывает, так что сестре явно придется несладко. Ой-ой-ой, а вот сейчас прямо жестко было, — поморщился я, когда Вика получила очередную оплеуху.

Допил вино, закрыл окно. И забыл о них — думал сейчас о Марине, надеюсь с ней все хорошо, и о Кайсаре. При мыслях о юной патрицианке, в противовес чужой желчи и презрению, у меня в груди зародился какой-то теплый комок. Кайсара Младшая вела себя так, что достойно уважения — и, если она выжила, а я надеюсь, что они с Мариной сбежали и выжили, хотел бы я ее снова встретить.